Герой на все времена [Сара Риди] (fb2) читать онлайн

Сара Риди Герой на все времена Вне Серии

Переводчик: MonaBurumba

Редактура: MonaBurumba

Русификация обложки: Xeksany 

Глава 1

Джинни

Я люблю героев. Все, что с ними связано. Их силу, их честь, их преданность, их стремление к конечной цели перед лицом непреодолимых трудностей. Герой всегда поступает правильно, всегда побеждает, несмотря ни на что. Сейчас, больше всего на свете, мне нужен герой. Я разорена, овдовела, на краю пропасти, и моя малышка умирает — она хочет героя, и, клянусь всеми святыми, я найду ей такого героя. Я подарю ей величайшего супергероя всех времен. Я подарю ей Лиама Стоуна.

Смотрю на заднее сиденье машины. Бин пристегнута в своем автокресле. Ее шестой день рождения был на прошлой неделе, и она просматривает стопку комиксов, которые получила в подарок.

— Как думаешь, он сможет поднять машину? — спрашивает она. — Когда сражался с Красным Пауком, он поднял машину над головой и раздавил его.

Отвожу взгляд от разбитой грунтовой дороги и смотрю в зеркало заднего вида.

— Я не знаю, Бин. Не знаю, делают ли супергерои на пенсии такие вещи.

На лбу дочери появляются две морщинки, пока она обдумывает мой ответ.

— Но он все равно будет меня тренировать?

— Даже если мне придется повалить его на землю и заставить.

Она хихикает, и у меня чуть не сбивается дыхание от этого счастливого звука.

— Мама, ты не сможешь победить Лиама Стоуна. Он силен как двести человек, быстр как ракета, умнее Эйнштейна, и он предан делу помощи несчастным.

— Угнетенным, — говорю я с кривой улыбкой.

— Он будет рад меня видеть. Наверняка он давно мечтал о протеже. У всех лучших героев они есть.

Я поднимаю брови. С каких пор она начала использовать такие слова, как «протеже»?

— Ты позволишь говорить мне, Бин.

— Знаю. — Она снова зарывается носом в комикс. Я едва могу разглядеть ее лысую макушку над яркой обложкой журнала.

Задыхаюсь от паники, которая возникает каждый раз, когда вижу доказательства того, что она больна. Отгоняю эти мысли в сторону.

В любом случае, мы добрались. Мы в десяти милях от Сентрвилля, где шоссе 511 пересекает шоссе 511B и поворачивает на Пайн-Три-Роуд. В южном Огайо полно непаханой земли, которую продают по дешевке, можно урвать сотни акров и остаться в одиночестве до конца жизни. На это, наверное, и рассчитывал Лиам Стоун. Он купил эту землю два года назад, когда буквально свалился с голливудского олимпа.

Сначала все в городе пребывали в восторге, ожидая того дня, когда он приедет на Мэйн-стрит, и они смогут вволю на него налюбоваться. Но он так и не приехал. Прошло два года, но никто в городе так и не смог его увидеть. И ни у кого не хватило смелости пойти и представиться, поздороваться по-соседски. Нет, мы все просто оставили его в покое.

До сегодняшнего дня.

Поворачиваю к его подъездной дорожке и не позволяю себе раздумий, потому что если бы я это сделала, то могла бы отступить.

Я так сильно сжимаю руль, что костяшки на моих пальцах побелели. Но я крепко держу руль, потому что если расслаблюсь, то не смогу перестать дрожать. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не подведи меня. Пожалуйста, будь героем. Пожалуйста, будь таким же хорошим, добрым и самоотверженным, как персонаж, которого ты играл в кино». Я посылаю молитву, когда мы проезжаем через глубокий зеленый летний лес его земли.

Моя машина, старая Бесс, стонет на неровном гравии. Слава богу, она продолжает тарахтеть. Ткань на потолке провисает, набивка сидений торчит, а руль давно превратился из коричневого в серый, но она ломается только раз в несколько недель, и это намного реже, чем моя предыдущая машина. К тому же, гаечного ключа, нескольких ругательств и резкого пинка обычно достаточно, чтобы завести ее мотор. Я не против испачкаться, если это означает, что Бин продолжает ходить на приемы. Они проходят в девяноста милях от нас, слишком много дней в неделю.

Сбоку от подъездной дорожки стоит деревянный забор. Он сгнил, и высокая трава поглотила его. Наконец, лес открывается, и я останавливаюсь в конце дороги. Трава заросла сорняками, и к входной двери ведет протоптанная дорожка. Я паркуюсь перед ржавым трейлером. Он односкатный. Голубого и бананово-желтого цвета, с узкими маленькими окнами и внутренним двориком из цементных блоков.

— Он выглядит заброшенным, — замечает Бин.

Я дрожу. Он выглядит хуже, чем заброшенным, он выглядит как из фильма ужасов. Может, никто никогда не встречал Лиама Стоуна, потому что он умер два года назад, и с тех пор его тело гниет в приземистом трейлере.

Но это не может быть правдой. Парень из доставки говорит, что каждую неделю он забирает посылки из продуктовых интернет-магазинов, дистрибьюторов алкоголя и всего прочего. Кто-то же получает эти посылки.

— Он не заброшен, — говорю я.

Мне кажется, я вижу, как развевается занавеска, и потираю руки. Жара почти тридцать три градуса, но, будь я проклята, если не замерзла.

Бин отстегивается.

— Наверняка у него штаб под трейлером. Это уловка, чтобы обмануть Красного Паука. — Она хватает свою красную шелковую накидку и начинает повязывать ее на шею.

Ожидая, пока дочь подготовится, смотрю на книги, сложенные на пассажирском сиденье. «Преодоление горя» — руководство для вдов. «Я в порядке, ты в порядке». Руководство по материнству для одинокой мамы. «Как отпустить. Прощание». «Когда умирают хорошие люди». «Потерять ребенка».

Я сжимаю руки и сглатываю… все.

Бин…

Пихаю все книги на пол. Страницы трепещут, и каждая из них падает с сильным стуком. Они ничем не помогли, ни одна из них не помогла.

— Я готова, мама, — говорит Бин.

Поворачиваюсь к ней. Она в плаще и маске.

— Разве ты не великолепна? Лучший протеже, которого только может пожелать супергерой.

Она сглатывает и быстро кивает. Моя бесстрашная девочка нервничает.

Я не могу позволить ей увидеть, что тоже нервничаю. Во всем этом не хочу, чтобы она видела, как я напугана. Что не могу с этим справиться, что я в таком ужасе, что не сплю ночами, что рыдаю в душе, что мне приходится заставлять себя есть, что так боюсь за нее. Я не могу позволить ей видеть это. Я обязана быть уверенной, чтобы она никогда не узнала, что ее мама боится за нее. Я должна быть для нее опорой, чтобы, если придет время, она не боялась уйти. Когда придет время, когда она уйдет, тогда я развалюсь на части. Но до тех пор буду собирать себя по кусочкам и держать все в себе, чтобы ни один дюйм страха, или нервов, или стресса не выдал меня.

Я распахиваю свою дверь и попадаю в гнетущую жару. Открываю дверь для Бин, и она спускается на гравий.

— Не могу поверить, что я встречусь с Лиамом Стоуном, — тараторит Бин. — Он мой герой, а я с ним встречаюсь. И я могу тренироваться с ним. Я самый счастливый человек в мире. Бабушка сказала, что ты не знаешь Лиама Стоуна, и все это закончится горами страданий, а Хизер сказала, что ты неудачница и что Лиам Стоун — посмешище…

— Ну, бабушка и мисс Хизер…

— Но Финик сказал, что бабушка закаменела в своем горе, а Хизер холодносердечная су…

— Беатрис Рене, мы не используем такие выражения.

— Я просто повторяю то, что слышу. Они не верят, но я верю, и Финик тоже, и ты сказала, что сделаешь это, и ты всегда делаешь то, что говоришь. — Она смотрит на меня с абсолютным доверием, и это почти ломает меня.

Потому что я очень рано поняла, что худшая часть материнства, худшая часть жизни — это неспособность что-либо сделать. Невозможность спасти единственного человека, которого ты любишь больше, чем себя. Я не могу спасти свою Бин. Я не могу поцеловать ее и вылечить. Ничто из того, что я сделаю, не помешает ей страдать, умирать. Поэтому вместо этого я собираюсь дать ей то, о чем она всегда мечтала.

Супергероя.

Она сказала мне, что у нее есть желание. Стать супергероем под руководством Лиама Стоуна. И если смогу добиться этого для нее, я сделаю это. Клянусь своей жизнью и всем, что во мне есть, я сделаю это.

Бабушка Энид и Хизер и все остальные сомневающиеся, они не знают, они понятия не имеют, что я сделаю для своего ребенка.

Я беру руку Бин и чувствую сухую прохладу ее кожи.

— Не волнуйся, Бин. Мистер Лиам Стоун не сможет устоять перед нашим обаянием. Кроме того, супергерои, даже отставные, всегда хотят помочь другим.

Оглядываю трейлер-ловушку, высокую траву и неприветливую атмосферу.

— Но, может быть, ты подождешь в тени вон под тем большим дубом? Минутку, пока я поговорю с мистером Стоуном. Хорошо?

Она смотрит на меня, потом на трейлер, потом на тень дерева с мягкой травой под ним.

— Я быстро, — обещаю я.

Чмокаю ее в макушку, и она убегает, чтобы прислониться к широкому дубу. Когда она начинает листать свои комиксы, вздыхаю и решительно смотрю на трейлер. Я иду по заросшей тропинке к входной двери. Колючки царапают мои голые ноги, и я отпихиваю их. Наконец, ступаю на бетонную лестницу и поднимаю кулак. Я стучу сильно и громко. Сейчас не время для робости.

Внутри трейлера слышится ругань и стук стеклянных бутылок. Он там, но через минуту, не получив ответа, я снова стучу в дверь.

— Иду, иду. Имейте терпение, — кричит хозяин трейлера. Его голос рокочущий и глубокий. Я узнаю его по семи фильмам блокбастера. Такой голос хотел бы иметь каждый мужчина, а женщины — желали бы слышать его шепот в постели. Да, этот голос. Гладкий, уверенный, богатый и твердый. Голос героя.

Все будет хорошо. Лиам Стоун может жить отшельником на свалке в глуши, но он — Лиам Стоун.

Подтянутые мышцы, пресс в восемь кубиков, плечи, способные выдержать весь мир, карие глаза, полные мудрости и сочувствия, улыбка, согревающая сердце самого завзятого циника. Этот человек стал для Америки сыном, братом, мужем и отцом. Он был нашим героем. Он спасал мир в кино, а в реальной жизни занимался благотворительностью и целовал младенцев. Не может быть, чтобы он не захотел помочь.

А еще этот голос, он ничуть не изменился.

Снова стучу, убежденная, что это сработает. Я исполню желание Бин.

Прислоняюсь к двери и снова стучу. Затем дверь резко распахивается. Я оступаюсь и резко выдыхаю. Оступившись, я попадаю в трейлер и падаю в объятия мужчины.

Он дергается и толкает меня назад и прочь от себя. Я спотыкаюсь о порог и хватаюсь за дверь, чтобы удержаться.

— Какого черта? — говорит он. — Кто ты, черт возьми, такая?

Открыв рот, я в шоке смотрю на него. Этот человек… он… он…

Ужасен.

Его халат висит распахнутым. Вместо восьми кубиков у него брюхо. Вместо чисто выбритой челюсти — клочковатая борода. Его волосы слишком длинные и торчат во все стороны. Глаза налиты кровью, а пахнет от него так, будто он только что искупался в дешевом пиве.

Смотрю ему за спину и понимаю, что он так и сделал. Шум, который я слышала раньше, — это он врезался в полупустые пивные бутылки.

— Что. Ты. Хочешь. — Он разглядывает меня, начиная с моего хвостика, моей старой майки, моих обрезанных шорт, моих кроссовок «Вэнс». Его откровенный осмотр заставляет меня чувствовать себя так, будто это я в грязном халате, а он в смокинге на красной ковровой дорожке.

— Мистер Стоун? — уточняю я.

Его губы кривятся, и я улавливаю намек на рычание, которым он обычно одаривал злодеев перед тем, как сокрушить их своей суперсилой.

— Если вы здесь не с доставкой «Лагавулина», советую убраться с моей территории.

Окидывает меня напряженным взглядом, и я вижу, что он собирается захлопнуть дверь. Ловлю ручку и ставлю ногу на порог.

— Подождите, — говорю я. — Мне важно поговорить с вами.

Он делает паузу и медленно кивает.

— А-а-а, понятно. Это важно.

— Верно, — подтверждаю я, мои плечи расслабляются.

Он улыбается, и у меня перехватывает дыхание от этого маленького намека на его обаяние.

— В таком случае… — Он отпускает дверь и протягивает руки, чтобы я вошла.

Слава богу. Я смогу объяснить ситуацию, помочь ему убрать трейлер, привести его в презентабельный вид для Бин.

Я убираю ногу и отпускаю дверь. Отступаю назад.

— Спасибо. Видите ли, я…

— Мне все равно, — огрызается он.

А затем он захлопывает дверь.

— Эй! — Он не может этого сделать. Он не может просто…

Я смотрю на закрытую дверь.

Не может, но он сделал.

Я бью по двери. Пинаю ее. Бряцаю ручкой.

Но мистер Лиам Стоун не отвечает.

Ему все равно. Он даже не знает, но ему все равно. Меня охватывает отчаяние, и я выпускаю его, ударяя кулаком по ржавому металлу. Он обманул меня. Он улыбнулся мне, вывел из равновесия, а потом захлопнул дверь перед моим носом.

Он не герой. Он ужасен. Отвратителен.

Снова пинаю дверь.

Я слышу стук бутылок внутри и негромкое ругательство.

Он пьяница. Герой Бин — вонючий, опустившийся, грубый, ужасный, пьяница.

Я опускаю руку, и сжимаю пальцы в плотный кулак. Я должна держаться, должна продолжать пытаться, только… я поворачиваюсь, чтобы уйти, потому что Лиам Стоун не герой. Он негодяй.

Глава 2

Лиам

В дверь сильно стучат. Стук проникает в мой череп, и я стону.

— Проваливайте. — Я накрываю голову подушкой, но адский стук не прекращается. Каждый удар вбивается в мой череп, и я вздрагиваю от этого натиска.

— Катитесь в ад.

Но они не уходят.

Наконец, я поднимаюсь на ноги и, спотыкаясь, иду к двери. Решаю отказаться от халата. Если этот неприятный тип за дверью так сильно хочет меня лицезреть, может разглядывать мое нижнее белье. Комната кружится, и я хватаюсь за стол, потом за стену. Добравшись до двери, дергаю ее.

— Что? — Я смотрю на яркое солнце. Голова болит не меньше, чем от стука.

— Мистер Стоун. — Голос не соответствует огромному кулаку, который, как я представлял, стучит в дверь. Прищуриваюсь, и мои глаза привыкают к яркому свету.

— Что, — повторяю я. Затем рассматриваю женщину. Она из тех дорогих блондинок. Надушенная, в дизайнерской одежде, на высоких каблуках… Голливуд. Я знаю ее. Точнее, не ее, а такой типаж.

— Стоуни, — мурлычет она, — ты совсем расклеился с тех пор, как я видела тебя в последний раз.

Сужаю глаза. Еще раз оглядел ее. Нет, я с ней не знаком. Но она смотрит на меня так, будто мы… ну, вы понимаете. Но это не так. Потому что я не связывался с женщинами. Я строил свою карьеру, и не шатался по бабам.

Она вздыхает.

— Я — Хизер.

Я смотрю на ее машину на подъездной дорожке. Это совершенно новый Мерседес-купе. Это не та женщина, что приходила раньше. Я не очень хорошо разглядел первую женщину, но она казалась попроще, к тому же ездила на ржавой машине, которой несколько десятилетий.

Вздыхаю и вытираю лицо руками.

— Чем могу помочь?

Очевидно, Вселенная хочет меня поиметь. Один день в году, всего один, один и тот же, последние два года, я провожу с таким количеством бутылок, сколько нужно, чтобы забыться. Но почему-то мне не дают просто отключиться, чтобы этот день прошел как в тумане. Нет. Потому что люди продолжают стучаться в мою дверь.

— Я снималась в «Возвращении красного фонаря». Помнишь? После этого перешла на дневное телевидение. — Она продолжает рассказывать о своих ролях, шоу, фильмах, жизни… Отключаюсь от нее и мечтаю забраться обратно в постель, чтобы этот день закончился. Потом понимаю, что она замолчала.

— Э, что? — спрашиваю я.

Она кривит верхнюю губу.

— У меня есть предложение о работе, — говорит она медленнее, чем раньше.

Я закрываю глаза и пытаюсь избавиться от стучащих по черепу молотков, которые мешают мне ясно мыслить.

— Тебе придется привести себя в порядок, — Она позволяет своим глазам задержаться на моей нечесаной бороде, моем животе, моих боксерах. Улыбается натянуто, и у меня возникает желание прикрыться. — И никакой выпивки. — Ее взгляд скользит по ряду пивных бутылок на кухонном столе. Стыд пробирает меня до костей, и я начинаю чесаться от жара.

— Все предложения проходят через моего агента, — я сопротивляюсь желанию сдвинуться с места, чтобы скрыть свой стыд. — Речь идет о летнем блокбастере? Или сиквеле?

Я ждал этого момента. Уже два года. Может быть, я ошибался, и Вселенная на самом деле дарит мне немного хорошей кармы на этот раз.

— Сиквел? — спрашивает она.

— Значит, предыстория, — говорю я. Они сейчас очень популярны, люди любят истории происхождения супергероев. Если мы сделаем предысторию, мне не придется летать. В том-то и загвоздка, что я не могу летать. Каждый раз, когда думаю о том, чтобы пристегнуть ремни и взмыть в воздух, я покрываюсь холодным потом и не могу дышать.

Блондинка качает головой.

— Стоуни. Я здесь не для кино. Хочу нанять тебя на день рождения.

Я уставился на нее, не совсем понимая, что она говорит.

— Что?

— Моему сыну исполняется восемь лет. Я хочу нанять тебя для развлечения. Нарядишься в свой костюм. Раздашь несколько автографов. Может быть, сделаешь несколько животных из воздушных шаров.

Мир исчезает, и все, что я вижу, это женщину, которая, очевидно, знала меня раньше, которая просит быть…

— Клоуном? Ты хочешь, чтобы я стал клоуном?

— Нет, — она проводит ногтями с маникюром по моей руке, и я вздрагиваю. — Конферансье на вечеринке. Я заплачу тебе. Тысячу долларов. Похоже, тебе не помешает помощь, Стоуни.

Я отступаю. Она здесь не для того, чтобы убедить меня вернуться в Голливуд, она здесь для того, чтобы убедить меня стать клоуном.

— Убирайся с моей территории.

— Тысяча долларов — хорошая цена. Мой сын любит твои фильмы. Ну, не любит, они посредственные, но мы же не можем достать «Человека-паука»…

— Убирайся с моей территории.

Она поднимает брови.

— Серьезно? К чему быть таким высокомерным и грозным? Посмотри на себя. — Она машет на меня руками. — Посмотри на себя. Выглядишь отвратительно.

Мне не нужно смотреть на себя. Я вижу себя в зеркале каждый день. Знаю, что не в форме.

— Убирайся отсюда, — повторяю я.

Она поворачивается на каблуках и идет к своей машине. Когда отъезжает, шины вращаются и вздымают грязь, когда она рывками движется по гравийной дороге.

Я захлопываю дверь.

У меня болит голова, и я хочу забраться обратно в постель и проспать остаток этого дня. Но мой агент звонил на прошлой неделе, и самое время ему перезвонить.

Достаю свой телефон и пишу ему сообщение:

«Давай созвонимся?»

Через несколько секунд мой телефон звонит. Я отвечаю, и это видеозвонок.

Лицо Девона заполняет экран, он в шелковой рубашке и солнцезащитных очках, на заднем плане — Тихий океан.

— Лиам. Боже правый. Это ты? Что ты с собой сделал?

Тяжело вздыхаю. Да, я набрал двадцать килограммов. Конечно, у меня больше нет «восьмерки». Да, выгляжу погано. Я понял.

— Я тоже рад тебя видеть, Девон. Ты звонил на прошлой неделе?

— Хм. Звонил? Дай посмотреть. — Он достает другой телефон и начинает листать свои записи. — Точно. Вот оно. У меня есть предложение о работе.

Борюсь с всплеском страха. Я могу сделать это. Могу вернуться, делать трюки, рисковать, летать.

— Да? — говорю я, и мой голос лишь слегка дрожит.

— Лучшее предложение, которое у тебя было за последние годы. Геморрой.

— Что?

— Реклама лекарства от геморроя.

— Они… ты… что?

— Лиам. Ты не выглядишь таким уж красавцем. Позволь мне записать тебя на съемки. Возьми неделю, приведи себя в порядок. Можешь сняться двадцатого числа. Чистыми двадцать тысяч, обычные проценты для агентства.

— Ты хочешь, чтобы я снялся в… — не могу это выговорить — в рекламе?

— Приятель. Это не то, что я хочу. Это то, чего хотят люди.

Я слышал эту фразу от Девона раньше, но это было, когда он вел переговоры на моей стороне за многомиллионную роль в кино.

— Я думал… — прочищаю горло, начинаю снова. — Прошло два года. Я готов.

— Дружище. Посмотри на себя. Ты не готов.

— Прошло два года. Два. Года. Как долго они могут вносить меня в черный список? — Я останавливаюсь, когда вижу, как на лице Девона появляется отвращение.

Ловлю свое отражение в камере и едва узнаю человека, которого вижу. Бледная кожа с глубокими морщинами, темные мешки под налитыми кровью глазами и пустое отчаяние. Перевожу взгляд с себя на Девона.

— Мне лучше, — говорю твердо. — Я готов.

Девон смотрит на часы, потом снова на меня. Он закончил, он уже отстранился от нашего разговора. Раньше он поступал так же с актерами из списка D, с которыми не хотел иметь дела. Он смотрел на часы, говорил, что у него встреча, что он вернется к ним позже. После их ухода он смеялся над тем, насколько они жалкие, раз поверили ему.

— Дружище, у меня встреча. Я перезвоню тебе позже.

Он тянется, чтобы повесить трубку. Он собирается меня бросить. Я достиг дна. Я действительно, действительно достиг дна.

— Не морочь мне голову, Девон. Скажи прямо. Я когда-нибудь снова буду играть Лиама Стоуна?

Девон вздохнул и опустил солнцезащитные очки.

— Ладно, приятель. Я не хотел говорить. По крайней мере, не сегодня.

Сегодня. Двадцать седьмое июня. День, когда я упал с высоты тридцати футов во время съемок и сломал пять позвонков в спине. Мне повезло. Я выжил.

Этот ужасный день — день смерти моей карьеры. И во всех остальных смыслах тоже.

— С тобой покончено, — говорит Девон.

— Больше никаких фильмов с Лиамом Стоуном?

— Больше никаких фильмов.

Я смотрю на себя сверху вниз. Бесформенное тело, потрепанная одежда. Я ведь уже это знал?

Провожу рукой по лицу, по щетине.

— А что насчет…

— Нет.

— Или…

— Нет.

— Я могу…

— Нет. Дружище. У тебя было два шанса. Ты сорвался во время съемок обоих. Это стоило миллионы долларов. Отставание от графика производства на месяцы. Никто тебя не наймет. Ты — обуза. Никому не нужен такой человек.

— Даже не…

— Нет.

И вот я сижу с пониманием, что все кончено. Я знал это. Знал не один год. Всё это просто медленное, постепенное, болезненное скольжение ко дну.

— Возьми рекламу геморроя. Ты можешь прокормить себя, хорошо зарабатывать на рекламе, играя на ностальгии.

— Мне не нужны деньги. Мне нужно…

— Лиам. Дружище. Знаешь, как тебя называют в городе?

Качаю головой. Я не хочу знать, но не могу заставить себя возразить, потому что в горле стоит ком.

— Старый придурок Стоун. Супер-ноль. Сумасшедший комический орешек Ку-Ку.

— Ладно, — мне не хочется больше ничего слышать. Но он продолжает.

— Есть одна шутка, которая ходит повсюду. Тук-тук.

Думаю, это та часть, когда я слышу, насколько полным и тотальным стало мое падение с голливудского олимпа.

— Кто там? — спрашиваю я. Мои плечи сгибаются в ожидании удара.

— Лиам Стоун, — говорит Девон.

— Какой Лиам Стоун?

Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Точно.

Девон дает понять смысл шутки. Какой Лиам Стоун? Именно.

Меня забыли. Я — бывший.

— Я ничего не могу сделать? — спрашиваю в отчаяние.

— Дружище. Ты разгромил съемочную площадку. Вышел из себя, у тебя случился какой-то безумный срыв, и теперь тебя зовут чокнутым. Я не могу исправить сумасшествие.

— Я не… — останавливаюсь.

Я вижу себя его глазами. Глазами всего мира. Я выгляжу как исчадие ада. Живу как отшельник. Мне нельзя доверять. Мои плечи опускаются. На мне лежит тяжелый груз, не имеющий ничего общего с календарной датой.

— Я свяжусь с тобой по поводу рекламы, — говорю я.

— Вот это мой мальчик, — говорит Девон. И, не попрощавшись, вешает трубку.

Я держу телефон, смотрю на свое лицо, все еще запечатленное в камере.

Когда-то оно украшало киноэкраны по всему миру. Когда-то его любили миллионы.

А теперь…

Я был как лампочка. Голливуд подключил меня к сети, и пока я ярко светил, они зарабатывали миллионы. Но как только потускнел, они вытащили меня и выкинули. Через пять секунд у них появилась другая лампочка, светившая так же ярко, как и я. Меня можно было заменить. Я не понимал этого, пока светил. Но для Голливуда актеры — не люди, а товар.

Я был товаром.

Но даже зная это, я бы все равно отдал все, чтобы вернуться. Чтобы снова блистать. Чтобы меня любили миллионы.

Глава 3

Джинни

— Передайте, пожалуйста, картошку, — просит Хизер.

— Конечно, — я поднимаю старинное блюдо с картофельным пюре. Энид всегда достает старинный фарфор, когда Хизер и ее муж приходят на воскресный обед. Я передаю Хизер блюдо, и она морщит нос.

— Как дела? — спрашивает она.

— Хорошо. — Много лет назад я поняла, что чем меньше говоришь Хизер, тем лучше.

Ее муж, мэр Джоэл Уилсон, усмехается и откидывается в кресле.

— Это хорошо. Очень хорошо. Я волновался, что нам придется искать для тебя работу.

Я улыбаюсь, что, наверное, больше похоже на то, как росомаха скрипит зубами. Я все еще работаю персональным тренером и фитнес-инструктором, на той же работе, что и последние три года. Как известно Джоэлу.

— В семье не должно быть безработных, — говорит Джоэл остальным за столом.

— Она не семья, — заявляет Финик. Он младший брат Хизер и ее подопечный с тех пор, как их родители умерли в прошлом году.

— К счастью, — отзывается Редж, сын Хизер. — Уилсоны — не неудачники. — Он немного старше Бин. У него пулевидная голова отца и характер матери.

— Мы ходили к Лиаму Стоуну, — сообщает Бин. Она подпрыгивает на своем месте, и несколько горошин скатываются с ее тарелки.

— Тсс, Беатрис, — укоряет Энид. — Не перебивай.

— Прости, бабушка. Но ты можешь в это поверить? Мы побывали в штаб-квартире Лиама Стоуна. Это было так круто, и мы скоро вернемся, и он подготовит меня к роли супергероя, и я не могу дождаться.

Энид бросает на меня острый взгляд. Я познакомилась с ней только после смерти Джорджа. Мы с Джорджем поженились через месяц после знакомства, а через две недели он умер. Я встретилась с его семьей, включая его маму Энид, в похоронном бюро.

Увидев меня в первый раз и пристально осмотрев, она заявила:

— Лучше бы он дал тебе умереть.

Я согласилась с ней. Мы с Джорджем поссорились, какая-то глупая ссора в начале брака, которая ничего не значила. Он был за рулем, я что-то крикнула, и он пропустил поворот на дороге. Мы перевернулись, упали в воду и… я не смогла выбраться. Он выплыл на поверхность. Он выбрался. Но мой ремень безопасности не отстегивался. Я вцепилась в него ногтями. Я боролась. Я безумно сопротивлялась. Знала, что умру. Это был конец.

Утонуть, это самая страшная вещь в мире, самая ужасающая… пока ты не перестанешь бороться. Тогда это почти приятно. Вот что меня пугает — это воспоминания о том времени, о том моменте, когда все стало спокойно, когда ничто больше не страшило меня, и не имело значения, выживу я или умру.

Но Джордж вернулся. Перед тем, как потерять сознание, я увидела его. Свет с поверхности окружал его, он плыл ко мне, его руки пробивались сквозь воду, он был таким жизнелюбивым, таким решительным и живым. Потом у меня кончился воздух. Я потеряла его из виду, я потеряла…

Очнулась в больнице. А он уже ушел.

Он не выжил. Когда он вернулся за мной, что-то случилось, он порезался, он был ранен, он истек кровью. Он истек кровью на траве, а я лежала без сознания рядом с ним. И, что… что я могла сказать его матери, женщине, которую я никогда не видела, которая винила меня в его смерти? Что я могла сказать? Ничего, кроме того, что согласна. Я тоже хотела умереть. Пока не поняла, что беременна Бин, и тогда я осознала, что должна жить и делать все возможное, чтобы защитить ее и обеспечить безопасность, счастье и жизнь. Ради него.

Но.

Я не справилась и с этим. С обещание Джорджу всегда заботиться о Бин, оберегать ее. Я не могу его выполнить, потому что у жизни другие планы. Верно?

Втыкаю вилку в мясо на своей тарелке и пилю его ножом. Постепенно снова настраиваюсь на разговор. Бин рассказывает им о трейлере Лиама Стоуна и о своей теории, что под ржавой односкатной машиной находится сверхсекретная база.

Бабушка Энид бросает в мою сторону укоризненный взгляд. Она не одобряет одержимость Бин супергероями. Совсем.

Дедушка Кларк сидит во главе стола. Он листает журнал с моделями времен Второй мировой войны. Хизер шепчет что-то на ухо Джоэлу, и он соглашается. Редж делает фуд-арт из своего картофельного пюре и гороха. А Финик играет в портативную видеоигру у себя на коленях под столом. Никто не обращает внимания.

Кроме…

— Это неподходящее занятие для Беатрис, — шипит Энид. — Хватит забивать ей голову этим мусором.

— Это не мусор, — возражает Финик. Он бросает свою игру на стол. За последние несколько месяцев он вырос почти на четыре дюйма, и его голос стал глубже. Он использует новую глубину, чтобы придать своему заявлению силы. — Если Бин хочет быть супергероем, пусть будет.

— Супергероев не существует, — говорит Энид.

Бин задыхается.

— Они не реальные. Только дети думают, что они настоящие, — встревает Редж. Он высунул язык в сторону Бин. — Мама собиралась позвать Лиама Стоуна на мой день рождения, но она сказала, что он теперь пьяница и не может находиться среди приличных людей.

Бин ударяет руками по столу и вскакивает.

— Возьми свои слова обратно.

— И не подумаю, — бросает Редж. — Супергерои не настоящие.

— Заткнись, маленький троглодит, — говорит Финик.

— Извинись, Фин, прямо сейчас, — требует Хизер.

— Нет. Ты не моя мать.

Хизер поджимает губы, и я замечаю, как пульсирует жилка на ее виске.

— Иди сюда, Бин, — шепчу я. Приглашаю ее забраться ко мне на колени. Обхватываю ее руками и прижимаю к себе. — Не расстраивайся, детка, — говорю я. — Герои реальны. — Я целую ее в голову.

— Конечно, существуют, — говорит Финик. Он бросает взгляд на Хизер. — Любой может стать героем. Просто нужно быть готовым сделать что-то самоотверженное.

Бабушка Энид роняет столовое серебро и отодвигает свою тарелку.

— Финик О'Коннор, единственное, чего можно добиться самоотверженностью, — это смерти.

Шум за столом прекращается. Все смотрят на напряженное лицо Энид и глубокие морщины вокруг ее постоянно сжатых губ.

Затем дедушка Кларк отодвигает свой стул назад. Стул громко скребет по деревянному полу.

— Хватит, — рявкает он. Глубоко втягивает воздух и смотрит на шокированное лицо мэра Уилсона. Отвращение Хизер. Злорадную усмешку Реджа. Непокорность Финика. Бин у меня на коленях. И свою жену Энид с ее плотно сжатым ртом.

— Достаточно, — он прочистил горло, — жаркого на сегодня. Кто-нибудь хочет пирога? Энид испекла пекановый.

Он уходит из столовой на кухню. Дверь за ним захлопывается.

— С дедушкой Кларком все в порядке? — спрашивает Бин.

Я глажу ее по голове костяшками пальцев.

— Конечно, в порядке. В полном.

— Он просто хочет, чтобы ты была принцессой, а не супергероем, — говорит Энид. Но в ее голосе нет огня, только пустая усталость.

— Я не хочу быть принцессой, бабушка.

— Как насчет того, чтобы вы, дети, пошли в гостиную и посмотрели мультики, — говорит Энид. — Мы принесем пирог через несколько минут.

Бин соскальзывает с моих коленей, и она, Редж и Финик отправляются на диван. Дом небольшой, одноэтажный, в стиле кейп-код, построенный в 1950-х годах. В нем две спальни, кухня, гостиная и одна ванная комната. Ковер цвета авокадо, стены отделаны деревянными панелями, и каждая поверхность загромождена наборами военных моделей дедушки Кларка и фарфоровыми статуэтками бабушки Энид. Иногда я пытаюсь представить, что Джордж вырос здесь, но не могу. В этом хаосе не так много его самого. Его детская спальня давно превратилась в мастерскую дедушки Кларка по созданию миниатюрных моделей, а бабушка Энид отдала все вещи Джорджа на благотворительность. Здесь нет ничего от него.

Раньше мне было грустно, но теперь я привыкла к этому. Я выросла на западе и никогда не видела, чтобы дом выглядел как-то иначе.

Мы с Бин живем в гараже. Он был на два места. Дедушка Кларк переделал его в однокомнатную квартиру, когда Бин поставили диагноз, и я поняла, что моя зарплата не покрывает всех медицинских расходов Бин, а также расходов на жилье. Не говоря уже о еде, страховании машины, бензине, коммунальных услугах, одежде, телефонных счетах, список можно продолжать. У меня не было денег. Энид и Кларк проявили доброту и предложили нам жилье. Я никогда не смогу отблагодарить их должным образом. Без их поддержки… не знаю, как бы я выжила.

Хизер прочищает горло и поворачивается ко мне.

— Серьезно, Женевьева. Хочу предупредить тебя. Я знала Лиама Стоуна, еще когда мы работали вместе. — Она теребит свои светлые волосы между пальцами и улыбается. Ей нравится упоминать всех актеров, с которыми она сталкивалась. — Он и прежде был плохим яблоком, а теперь он гнилое яблоко.

— Скорее маринованное, — добавляет Джоэл и смеется.

Энид фыркает.

— Я бы хотела, чтобы ты не обнадеживала Беатрис. Ложная надежда приносит больше вреда, чем ее отсутствие.

Я снимаю полотняную салфетку со своих коленей и кладу ее на стол. Накрахмаленная ткань царапается о мои пальцы.

— Спасибо за заботу, — говорю я.

— Твердолобая, — бормочет Энид.

Хизер протягивает руку и поглаживает ее. Энид посылает ей теплую улыбку. Я жду, что Энид скажет Хизер, что «она дочь ее сердца», но она ничего не говорит. В городе ни для кого не секрет, что Хизер и Джордж встречались пять лет и расстались всего за несколько недель до моего появления. Энид много лет мечтала, чтобы Хизер стала ее невесткой. Они как две капли воды похожи. Но я не местная, поэтому не догадывалась. За то короткое время, что я его знала, Джордж никогда не упоминал, что у него есть подходящая невеста в южном Огайо. После смерти Джорджа Энид и Хизер сохранили такую же близость, как мать и дочь. Воскресные ужины, дни рождения, праздники… Несмотря на то, что Джордж и Хизер не поженились, она занимает важное место в жизни его родителей. Она — дочь сердца Энид. И теперь Джоэл — приемный зять Энид, а Финик и Редж — ее приемные внуки.

— Как поживает этот мальчик? — спрашивает Энид. Мы все знаем, что она говорит о Финике. Она всегда называет его «этот мальчик».

— Джоэл снова поймал его, когда он тайком гулял. Он уходит в полночь и возвращается домой только в четыре утра.

— Ужасно, — говорит Энид.

— Он шляется не с тем людьми, — говорит Джоэл. — В следующий раз, когда мне позвонят из полиции, я не буду вытаскивать его из неприятностей.

Энид цокает:

— Бедный мальчик. — Затем она снова поворачивается ко мне. — Тебе нужно держаться подальше от этого Лиама Стоуна. Он не принесет ничего, кроме страданий.

— Единственное, о чем он заботится, это о выпивке, — заявляет Хизер.

Кларк приносит пирог, и все забывают о разговоре. Это пекановый пирог с бурбоном, и алкоголь обжигает мне язык.

Что мне делать? Что же мне делать?

Я слышу, как Бин смеется. Сегодня хороший день, она встала и двигается, смеется и общается. Но не каждый день бывает хорошим, а скоро может не быть вообще никаких дней.

Ни одного.

Я тыкаю в пирог, и бурбон снова поднимается вверх.

Что сказал Лиам Стоун? Не возвращайся, если не принесешь «Лагавулин»?

— «Лагавулин» — это ликер? — спрашиваю я.

Джоэл ахает.

— Это отличный виски. В пирог его не добавляют.

Все возвращаются к своему разговору, но меня осеняет идея. Я обдумываю ее, потом решаю, что да, это может сработать. Я пойду обратно. На этот раз одна. И дам Лиаму Стоуну именно то, о чем он просил.

Глава 4

Лиам

Вопросы мучили меня всю долгую бессонную ночь. Что я собираюсь делать? Куда двигаться дальше? Что делать после того, как ты достиг дна?

Когда трос оборвался, и я упал, то пережил самый худший ужас в своей жизни. Мой разум настолько сковал страх, что тело отключилось. Я не мог кричать, не мог бороться, ничего не мог сделать, кроме как ожидать, что мои кости разобьются, когда ударюсь о бетон. И они разбились. Я до сих пор слышу в своем сознании тот самый хруст, когда моя спина сломалась, а бедренная кость рассыпалась, как шарик мела, врезавшийся в асфальт и разлетевшийся в пыль.

Потребовалось много времени, чтобы вырваться из того места, где я лежал на бетоне, и существовали только мое дыхание и боль. Но я сделал это. Сделал то, чего все ожидали. Прошел операции, физиотерапию, принимал обезболивающие лекарства, и все остальное. И снова стал Лиамом Стоуном, только с искусственным бедром и собранным по кусочкам позвоночником. Единственное, чего я не ожидал, так это того, что произойдет, когда меня снова пристегнут к ремням и подвесят в воздухе.

Случился ад.

И на меня снова нахлынули воспоминания, я падал и не мог ничего сделать, кроме как…

Ну, спросите у мира, есть много видео, где я «теряю голову» на съемочной площадке.

Это случилось два года назад.

Но вчера впервые кто-то сказал «все кончено».

Хотя, я знал. Иначе зачем бы прятался в сельской глуши на Среднем Западе и жил отшельником? Я должен посмотреть фактам в лицо. Меня попросили быть клоуном, черт возьми. Клоуном. И знаменитостью, продвигающей лекарство от геморроя.

Когда наступила ночь, стало темно и одиноко. Я прибрался в трейлере, выбросил дюжину пивных бутылок, вымел многомесячную грязь, выстирал простыни, принял душ, побрился, нашел чистую одежду. И все это время я думал и думал.

После двенадцати часов бессонницы я решил, что единственное место, куда могу подняться, — это вверх. Мне хватило двух лет, чтобы опуститься до нынешнего дна. Посмотрите на меня, ради всего святого. Но теперь, когда я здесь, то смогу оттолкнуться от дна и использовать импульс, чтобы подняться еще выше, чем раньше. В этом преимущество падения на дно: если оно тебя не убьет, ты сможешь подняться обратно. Так я и сделаю.

Я собираюсь привести себя в форму, привести себя в порядок, победить свой страх, сделать что-то героическое, что-то великое, что заставит мир снова полюбить меня. Потому что, если этого не сделаю, я проведу остаток жизни, занимаясь прыжками на вечеринках по случаю дня рождения и рекламой подгузников для взрослых. А такое будущее страшнее, чем снова столкнуться с ремнями и проволокой.

Устроившись в гамаке на улице в тени, я закрываю глаза. Теперь, когда принял решение, я готов поспать. Кажется, что я только закрыл глаза, когда холодная жидкость брызгает мне на лицо.

— Вставай, — раздается резкий голос. — Вставай. Неужели у тебя не осталось гордости? Вставай.

Я задыхаюсь и подпрыгиваю вверх. Машу руками и пытаюсь поймать себя, но гамак крутится, и я падаю в грязь.

— О боже, — говорит женщина.

Трясу головой и стряхиваю капли жидкости с лица. Я стою на четвереньках в грязи. Делаю глубокий вдох. Пахнет виски. Я вытираю лицо. Грубая грязь смешивается с липким алкоголем и прилипает к моей коже. Моя футболка промокла насквозь, а с волос капает жидкость. Я снова отряхиваюсь, а потом слышу:

— Что с тобой не так?

Я встаю и поворачиваюсь к женщине.

— Ты, — подсказываю я. Потому что это та невысокая, нахальная брюнетка из вчерашнего утра.

— Я, — уточняет она. Затем протягивает мне бутылку виски. — У них не было «Лагавулина», поэтому принесла тебе это.

— Ты с ума сошла? — Снова вытираю лицо, но это только еще больше размазывает грязь и алкоголь.

— Ты сказал, чтобы я не возвращалась, пока не принесу твой «Лагавулин». Ну, извините, мистер, но у них в Сентрвилле нет модных напитков. Так что я прихватила для тебя второй лучший.

— Скорее сотый лучший. — Я отворачиваюсь, чтобы она не увидела улыбку, которая так и норовит появиться в уголках моего рта.

Начинаю приходить в себя, после того как прошло оцепенение, вызванное вылитым на меня виски.

— Ты была здесь вчера, — говорю я.

— Верно, — соглашается она. — Мне нужно спросить кое-что важное. Но ты, кажется… — она делает паузу и обдумывает свои слова — не здоров.

— Что ж, — забираюсь обратно в гамак и закрываю глаза. — Считай, я не здоров до конца вечности.

Она злобно пыхтит, и я навостряю уши, словно им нравится то, что они слышат.

— Прости, что искупала тебя в спиртном. Я вышла из себя… плохой звонок сегодня утром. Про…

Мои уши дергаются. Забавно, у меня уже много лет не было компании, а теперь я вроде как не хочу, чтобы она уходила. У нее низкий голос, сладкий и хриплый одновременно. Он как бы проникает в меня и вынуждает хотеть продолжения. Он смешивается с запахом виски на моей коже и заставляет меня чувствовать себя пьяным от ее голоса.

Мое тело напрягается, ожидая, что вот-вот до меня донесется ее голос. Но она молчит. Думаю, она собирается уходить. Очень жаль.

— Уже уходишь? — Я не открываю глаза, чтобы проверить. Кажется, мне трудно будет видеть, как она уходит.

Но тут она издает еще один сердитый звук. И вдруг толкает гамак. Сильно. Он опрокидывается, и я падаю на землю. Ударяюсь, и боль пронзает мою спину. От страха я напрягаюсь и хватаюсь за траву, пока боль не утихает.

— Черт побери, женщина. Ты с ума сошла?

Переворачиваюсь и лежу, ожидая, пока боль полностью утихнет.

Она стоит надо мной, положив руки на бедра. Как она не боится? Я неизвестный человек, сумасшедший пьяница, насколько ей известно, а она здесь, как ангел-мститель, и никакого страха. Я понимаю в кино, и так себя ведут только те, кому нечего терять. Она не сумасшедшая. Прищуриваюсь и смотрю в ее глаза.

Нет. Она не сумасшедшая. Она в отчаянии.

Я испускаю долгий вздох и провожу рукой по лицу.

— Прости, — снова говорит она. Но не думаю, что искренне. Я смотрю на листья дуба и проникающий сквозь них свет. Она освещена, как супергерой на обложке, а я — чурбан, которого она опрокинула. — Мне нужно с тобой поговорить, — повторяет она.

— Я это уже понял, — продолжаю постепенно расслаблять мышцы спины, чтобы остановить спазмы. — Дай мне секунду.

Она кивает, а затем прислоняется к стволу большого дуба. Я чувствую ее взгляд на себе, пока заканчиваю последовательность. Прошло много времени с тех пор, как я чувствовал тепло женского взгляда, и в то время как моя спина расслабляется, другая часть меня становится намного напряженнее.

Я пытаюсь подавить реакцию, но это проигрышная битва. Как только она заговорила, мое тело начало реагировать. Вот только, возможно, это нечто большее, потому что она уже замолчала, а я все еще чувствую ее воздействие. Наконец, я могу сесть. Откидываюсь назад и прислоняюсь к дереву. Ствол дерева толстый и достаточно широкий, чтобы мы оба могли расслабиться. Я поглаживаю траву рядом с собой

— Присаживайся, — говорю я.

Она колеблется, затем медленно садится как можно дальше от меня, все еще опираясь на кору.

— Что я могу для тебя сделать? —спрашиваю я, предпочитая отказаться от языка Голливуда и обратиться к образу старого доброго парня.

Она прочищает горло.

— Верно… — Останавливается, складывает руки, смотрит в сторону.

Забавно, что теперь, когда виски и гамак сброшены, она кажется почти застенчивой.

— Ты что-то хочешь? Скажи мне, что это не просьба о праздновании дня рождения, — говорю я, пытаясь разрядить обстановку. — Я не делаю животных из воздушных шаров.

Она слегка хмыкает, почти смеется, а потом смотрит на меня. Меня поражают веснушки, рассыпанные по ее носу и щекам. Эта беззаботная и юная черта кажется неуместной на женщине с таким серьезным характером.

— Я пришла за помощью, — говорит она. Изучая ее лицо, никогда бы не подумал, что она спокойна и решительна. Но я актер, и смотрю не только на выражение лица. Я слежу за ее руками. Они извиваются на коленях, и она сжимает их, пытаясь сдержать эмоции. Нервы. Беспокойство. Страх.

Я должен сказать, чтобы она уходила. Чтобы больше не беспокоила меня. У меня своих проблем хватает, не надо позволять ей сваливать на меня все, что не так в ее жизни. Я не мастер исправлять. Но… есть что-то в ней, в том, как она смотрит на меня. Не как на отжившего, а как на перспективного.

— Хорошо, — говорю. — Я слушаю.

Она закрывает глаза, и ее плечи опускаются на дюйм.

— Моя дочь, — говорит она. — Ты ее герой. Я имею в виду, Лиам Стоун.

Она открывает глаза и поворачивается ко мне. Киваю в знак понимания. У моего персонажа такое же имя, как и у меня, это было решение боссов сделать меня брендом.

— Она тоже хочет стать супергероем. Единственный способ, который она знает, — это тренироваться под руководством настоящего супергероя. Прямо как в комиксах. А ты — единственный супергерой в мире. Я хочу… то есть… я спрашиваю, не согласишься ли ты тренировать мою дочь.

Я отпрянул от женщины. Итак, я ошибся, она не отчаялась, она на самом деле сумасшедшая. Сумасшедшая фанатка. Я насмотрелся на них в прошлом. Они не могут отличить меня от персонажа, которого я играю. В прошлом это приводило к неприятным сценам.

Я разочарован. Я не понимал, как сильно хотел, чтобы она была чем-то большим, пока не понял, что это не так.

— Конечно, — говорю голосом, который, надеюсь, бесстрастен. — Я дам тебе автограф. Подпишу для вас несколько комиксов. — Встаю, чтобы дать женщине уйти с памятными вещами.

— Нет, — она хватает меня за руку. — Пожалуйста.

Я смотрю вниз на ее руку. Она краснеет и отстраняется.

— Прости. Ты просто… ты не понимаешь.

— Хорошо, — говорю я. Но думаю, что понимаю. — Как тебя зовут?

— Джинни, — отвечает она. — Джинни Уивер.

— Хорошо, Джинни Уивер. Я Лиам Стоун. Но я не супергерой. Я актер. Я сыграл супергероя. Ты понимаешь? Это притворство. — Нужно быть осторожным, когда объясняешь такие вещи. Иногда ситуация становится немного неприятной.

Она закрывает глаза и качает головой. Затем:

— Я знаю это. Я прошу за свою дочь. Она больна.

На слове «больна» ее голос срывается. И я понимаю, что неправильно понял ситуацию.

Джинни смотрит на меня, и я понимающе киваю.

— Продолжай.

— Мне позвонили сегодня утром.

— Ты говорила это.

— Доктора. — Она вытирает глаза, хотя я не вижу слез.

— Извини. Прошу прощения. Я еще никому не говорила.

Я жду, пока она справится, с чем борется.

— Лейкемия перешла в стадию ремиссии, а потом почти сразу же вернулась. Это очень редкий тип. Агрессивный. Лучше не становится. Бин, моей дочери, нужен донор костного мозга. Они сказали, что это ее лучший шанс.

Я замечаю маленький белый цветок клевера и срываю его. Мне нужно занять руки, не могу сидеть спокойно, пока она рассказывает мне об этой девочке. Я отрываю головку другого цветка и бросаю его рядом с первым.

— Они позвонили сегодня утром, — шепчет она. — По-прежнему ничего. Никаких подходящих доноров, ни в одном из реестров. Нигде. А скоро она в любом случае будет слишком слаба для пересадки.

Я роняю третью головку цветка.

— Что это значит? — спрашиваю я.

— Это значит… не заставляй меня это произносить.

Я киваю. Я не знаю эту женщину, ничего о ней не знаю, кроме того, что она немного сумасшедшая и любит свою дочь. Но, даже несмотря на это, пододвигаюсь ближе и кладу руку на ее руку. От моего прикосновения она делает дрожащий вдох, и с ее губ срывается тихий звук.

— Она написала тебе письмо, — Джинни проводит предплечьем по глазам, затем достает из кармана конверт. — Я не знаю, что там написано. Ей едва исполнилось шесть лет, но она очень смышленая.

Я киваю и беру сложенный конверт. Вскрываю и достаю синий лист писчей бумаги. Там изображен я, в моем костюме Лиама Стоуна, в черной коже и плаще. А рядом со мной девочка в плаще и маске, под ней надпись Бин.

Я смотрю на Джинни. Она отвернулась. Видимо, дает мне возможность прочитать, или сама хочет собраться с мыслями.

Я читаю письмо Бин. Оно написано карандашом. Не все слова написаны правильно, а некоторые буквы «Б» и «П» перепутаны.

Дорогой Лиам Стоун,

Все говорят, что вы не настоящий. Кроме моей мамы. Она верит в вас, и я тоже.

Я хочу научиться быть супергероем. Мой папа был герой. Он умер, спасая мою маму и меня. Я тоже хочу стать героем. Как мой папа и вы. Научите меня?

Бин.

Я держу письмо и смотрю на слова, пока они не расплываются. Рука дрожит, поэтому аккуратно складываю лист и кладу в карман.

Я не могу… Я не тот, кто нужен этой девочке. Я не настоящий герой. Я просто актер, непутевый, бывший актер, со сломанным телом и плохой репутацией. Я только сейчас решил, что выберусь из этой ямы, в которой нахожусь. Я не могу тащить на себе женщину и ее больную дочь.

— Я не… — делаю паузу, когда Джинни удивленно вздрагивает и вытирает глаза. Она сидит спиной ко мне. Через минуту она снова поворачивается. Ее глаза красные, но она спокойна.

— Что? — говорит она.

Опускаю глаза, вижу головки клевера и смахиваю их.

— Я не из тех благотворительных организаций, которые исполняют желания, — говорю я. Слова звучат грязно во рту. Но это правда, я не тот человек, который нужен для этого.

Лицо Джинни спокойно, но ее руки сжимаются.

— Ты отказываешься?

Я сглатываю привкус стыда.

— Отказываюсь.

Я не могу им помочь. Мне нечего дать.

— Пожалуйста, — она опускает глаза. — Я сделаю все, что угодно.

Вижу это в ее глазах. Она сделает. Все, что я попрошу, эта женщина сделает. Меня тошнит от стыда.

— Я не попрошу, — говорю, внезапно разозлившись. — Я не герой. Я не тот человек, который вам нужен. Ты посмотри на меня? Что я могу ей дать?

Она вздрагивает, затем рассматривает меня. Все еще влажная футболка, мои грязные руки и лицо. Мое потерявшее форму тело и измученное болью лицо. Наконец, Джинни кивает. Она понимает, я вижу это.

— Ты алкоголик? — спрашивает она. Ее голос спокойный и серьезный.

— Нет. То, что было вчера, — это редкость. Я не пью.

— Наркотики?

— Нет.

— Тогда это просто жалость к себе, — заявляет она.

Резко усмехнулся. Я познакомился с ее сумасшествием, и мне оно начинает нравиться. Она быстро наносит удары и не сдерживается. Честная и прямая.

Джинни рассматривает меня мгновение, затем говорит:

— Я тебя потренирую. — Она наклоняется ко мне и кивает. — Это прекрасно. Я тебя подготовлю.

— О чем ты? — я смотрю на верхнюю часть ее груди, неожиданно видную в прорехе майки.

— Я инструктор по фитнесу. Веду классы по спортивной медицине. Я могу заняться тобой, привести в лучшую форму в твоей жизни. Ты можешь работать с Бин. А я буду тренировать тебя. Что-то вроде академии супергероев. Все будут на высоте. Все победят. — Она останавливается, проглатывает все, что собиралась сказать, и тень проходит по ее лицу. — Когда ты закончишь здесь. Когда Бин… ты сможешь вернуться в Голливуд. Ты будешь в отличной форме.

Я ощущаю маленький шарик надежды, который формируется в моей груди. Она настоящая? Могу ли я доверять ей? Мне не понравилось чувство, которое возникло, когда она упомянула о том, что произойдет после того, как ее дочь… ну, умрет. Могу ли я действительно сделать это? Принять участие?

Вот только это похоже на ответ, который я ищу. В тот день, когда решаю, что возьму себя в руки, появляется Джинни и предлагает тренировать меня. И если я помогу им, возможно, мир снова увидит во мне героя.

Может быть, руководители студий начнут снова нанимать меня, а не бросать на нижний уровень актерского ада.

Я не могу подавить яростное желание, возникающее при этой мысли. Я смогу снова оказаться на вершине мира. Так и будет.

— Договорились, — говорю я.

— Правда? — Голос Джинни высокий и удивленный.

Я криво улыбаюсь и протягиваю руку.

— Это сделка. Я обучу твою дочь быть супергероем. А ты тренируешь меня.

Мы пожимаем друг другу руки, и наша сделка скреплена.

Глава 5

Джинни

— Он на меня мал, — Лиам с отвращением смотрит на себя.

Спандекс его черных брюк туго натянут, а кофта задралась выше живота.

— Хм… — Я осматриваю его. Он прав, одежда кажется на два размера меньше.

Он разминает ноги и руки. Ткань тянется, и он морщится. Мы находимся в его гостиной, здесь все прибрано с тех пор, как я видела ее вчера из-за двери. Лиам принял душ и переоделся в костюм своего альтер-эго.

Выглядит он не очень. На самом деле, как низкобюджетная имитация самого себя. Поставьте его рядом с постером фильма, и он будет более бледной, более старой, более смягченной версией Лиама Стоуна. Хотя, возможно, и немного более доступной, поскольку вид греческого бога не позволял простым смертным приблизиться к нему. И мы можем прояснить это прямо сейчас — я простая смертная.

Ну что ж.

Лиам взмахивает руками, а затем качает головой, когда кофта задирается выше.

— Костюм неплохо сидит, — говорю я.

Он вздыхает и опускает кофту.

— Нет причин его носить.

Ладно, я понимаю. Он смущен. В последний раз, когда он надевал этот наряд, Лиам выглядел как олимпийский атлет. Сейчас — ну, не очень. Но кому судить? Ему не нужно впечатлять меня своим внешним видом. Мне плевать на его внешность. Мне важно, чтобы он был милым. С моей дочерью.

— Есть все причины, — возражаю я. — Ты не Лиам Стоун, если на тебе нет костюма. Ты не можешь тренировать Бин, пока не станешь им.

— Я могу тренировать твою дочь в обычной одежде. Я носил нормальную одежду в своих фильмах.

Но когда он проявлял героизм, он надевал свой костюм.

— Не пойдет, — говорю я.

Он скрипит зубами и пытается жестикулировать.

— Это позор.

Я оглядываю трейлер. Освещение тусклое, но у меня хватило времени, чтобы все рассмотреть. Здесь нет ничего личного. Ничего, что напоминало бы о его прошлом. В комнате только потрепанный диван, старый деревянный кухонный стол, складной стул и телевизор на полу. Вот и все. Ни фотографий, ни безделушек, ни журналов, ни книг — ничего. Просто удивительно, что у него нашелся этот костюм, хотя Лиаму пришлось вытащить его из картонной коробки из глубины шкафа в спальне. Но здесь нет ничего, что могло бы связать его с прошлым, и нет ничего, что могло бы удержать его в настоящем. Он перестал жить.

Я прошла через то же самое. Когда это случилось со мной, всё выглядело иначе, но я узнала себя.

Делаю шаг вперед.

— Давай разберемся, — говорю я.

Он сужает глаза.

— Что?

Я придвигаюсь ближе, касаюсь ткани плаща, накинутого на его плечи.

— Мне плевать, как ты выглядишь.

— Что?

— Мне плевать, излучаешь ли ты сексуальную привлекательность или выглядишь как задница орангутанга.

— Боже. — Он смотрит на меня недоверчиво, но я продолжаю.

— Все это не имеет значения. То, как ты выглядишь, не имеет значения. Важно то, что ты делаешь.

Лиам качает головой. Либо он считает меня сумасшедшей, либо не верит мне.

— Повторяй за мной. Даже если я выгляжу как орангутанг…

— Ты шутишь?

Я тыкаю его в грудь, обтянутую спандексом.

— Нет. Повторяй.

Он вздыхает:

— Даже если я выгляжу как орангутанг.

— Это не имеет значения.

— Это не имеет значения, — говорит он.

— Потому что я чертов Лиам Стоун.

Он подавился смехом.

— Скажи это, — требую я.

Язвительная улыбка кривит его губы.

— Потому что я чертов Лиам Стоун.

— И имею весь этот мир.

Он начинает смеяться. Сначала тихонько посмеивается, потом хохочет.

— Скажи это.

— Я имею весь этот мир.

Лиам ухмыляется, и у меня перехватывает дыхание. Он выглядит еще красивее, еще великолепнее, чем мне до сих пор доводилось его видеть. На экране он воплощал сексуальность, но здесь и сейчас он… вау, если бы мир мог видеть его теперь. Вот почему он был знаменит, не благодаря своему таланту, а благодаря этому необработанному магнетизму.

Я сжимаю пальцы и борюсь с желанием прикоснуться к нему.

Прочищаю горло.

— Ты чертов Лиам Стоун, — говорю я. — Теперь веди себя соответственно.

Он борется с улыбкой на своем лице, пытается убрать ее, но не может.

— Ты чокнутая, понимаешь?

— Да. Я знаю, — улыбаюсь в ответ.

Он смотрит на меня, и его глаза становятся теплыми и счастливыми. В моем животе зарождается дрожь, откликающаяся на его взор. Я не чувствовала ничего подобного почти семь лет. Я стою в густой тишине и чувствую, как он ласкает меня взглядом. На мгновение становлюсь просто женщиной, а он — просто мужчиной. Приоткрываю губы, и у меня перехватывает дыхание. Сейчас нет ничего, ни его разрушенной карьеры, ни того, что я вдова или пытаюсь спасти Бин…

Бин.

Я прочищаю горло и разрываю зрительный контакт.

— Эй, — он тянется ко мне, и я отступаю.

— Ты готов? — Я краснею от низкого, горлового звука моего голоса. Много лет назад мне говорили, что мой голос заставляет мужчину думать о сексе и сигаретах. Сейчас я впервые слышу это сама.

— Определенно, — он опускает руку, и я расслабляюсь. — Спасибо за это.

— Конечно. — Я снова прочищаю горло. — Пойдем. Ты можешь поехать со мной.

— Мы делаем это?

Я киваю.

— Тренировки начинаются сегодня.

Глава 6

Лиам

Мы подъезжаем к крошечному желтому дому в стиле кейп-код с коричневыми ставнями. Джинни направляет свою развалюху на травянистую парковку рядом с гаражом. Ее стереосистема врубает басовитый поп, и когда я выхожу из машины, мой плащ развевается на ветру. Мимо проезжает мальчик на велосипеде и поворачивает голову, чтобы посмотреть.

— Я чертов Лиам Стоун, — повторяю я себе под нос, потому что сейчас мне кажется, что это самое глупое решение, что мне приходилось принимать, и мне нужна поддержка.

Я закрываю дверь и ступаю на сухую траву. Затем оглядываюсь вокруг. Улица плотно заставлена маленькими домами. Они различаются по своей сути. Маленькие, желтые, бежевые или белые, заборы из цепей и коричневая трава. У некоторых есть цветы, у большинства нет. Какие-то стоят с окнами, заколоченными досками, но большая часть жилые. В конце есть дом с ржавой машиной на бетонных блоках.

Джинни выключает двигатель, музыка останавливается, и она выходит из машины.

— Добро пожаловать в Сентрвилль, — говорит она.

Я одергиваю свой плащ. Он развевается, как будто мы на съемочной площадке, и я позирую для снимка на киноафишу.

Следую за ней, пока она идет по траве к входной двери. Я отстаю от Джинни на добрых десять футов, она идет быстро. Не успеваем мы дойти, как дверь открывается и оттуда выбегает маленькая девочка. Она лысая, одета в шорты и полосатую кофточку с капюшоном. Готов поставить свой последний доллар, что это Бин.

Она смотрит только на свою маму. Подбегает и бросается в объятия Джинни.

— Мама. Ты вернулась. Финик и Редж здесь. Мисс Хизер подбросила их бабушке, чтобы та присмотрела за ними. Мисс Хизер собирается в салон. Они не пускают детей, потому что это модно, но она сказала, что мальчики не ходят в салоны, а такой девочке, как я, он не нужен, потому что у меня больше нет волос, а потом Финик сказал «нафиг» и еще какое-то плохое слово, а Хизер сказала «следи за языком», а Финик сказал «ты мне не мать», а потом…

Я смотрю на малышку в изумлении. Она не переводила дух. Фактически, весь рассказ одно длинное слово без пауз. Меня она тоже пока не заметила. Это просто невероятно. Джинни приседает и кивает головой, слушая свою дочь.

Бин делает большой вдох.

— Где бабушка? — спрашивает Джинни.

Бин делает паузу.

— В магазине, потому что у нас закончились огурцы, а она сказала, что огурцы — единственное, что останавливает приливы жара и страданий. Потом Финик сказал, что есть и другие вещи, а бабушка сказала…

— Где Финик?

— Он в подвале, играет в видеоигры. Но дедушка сказал, что ему нельзя, потому что от видеоигр дети сходят с ума, и тогда…

— Где дедушка?

— Он ищет лестницу. — Бин больше ничего не говорит. Вместо этого она делает большие глаза и поджимает губы, словно пытаясь промолчать.

— Почему он ищет лестницу?

Бин складывает губы в тонкую линию.

— Бин?

Ее лицо краснеет, а затем она испускает долгий вздох.

— Потому что.

— Да?

— Потому что я обыграла Реджа в китайские шашки, и он закинул мою фигурку Лиама Стоуна на самую высокую ветку орехового дерева, потом я плакала, а он назвал меня большим дитем, потом вышел дедушка и сказал, что ему придется найти лестницу.

Она вздыхает и обхватывает себя руками.

Джинни притягивает ее ближе и целует в макушку.

— Не переживай. У меня есть кое-что получше, чем фигурка.

Бин фыркает.

Затем я делаю шаг к ней. Ее глаза расширяются, они скользят по мне от ног до лица. И тут она делает то, чего я не ожидал. Она испускает крик и начинает прыгать.

Джинни поворачивается ко мне и ухмыляется.

Наконец, Бин снова обнимает свою маму.

— Он здесь, он здесь.

Джинни смеется, и я потрясен радостью, которую слышу в этом смехе.

Бин поднимает на меня глаза, на ее лице благоговение.

— Я знала, что ты настоящий. Редж сказал, что ты не настоящий, но я знала, что ты и правда существуешь.

Мой плащ развевается, и теперь я благодарен ветру. Чувствую, что не могу подвести эту малышку.

— Это правда. Я настоящий, — говорю. — Я Лиам Стоун.

— Ты понимаешь, что это значит? — спрашивает Бин.

— Что же?

— Дедушке не нужна лестница. Ты можешь взлететь и достать мою фигурку.

***

Дерево — большой старый грецкий орех, около тридцати футов высотой. Фигурка, ужасная копия меня, с черным плащом и буквой «С» на груди, висит на ветке примерно в трех четвертях на пути к вершине. Двадцать футов вверх. Конечно. Я могу это сделать.

— Ты не должен этого делать, — шепчет Джинни.

Она отводит меня в сторону. Она действительно выглядит переживающей, что заставляет меня волноваться о том, как выглядит мое лицо. Бин, маленький хулиган Редж, дедушка Бин и подросток по имени Финик, выглядящий угрюмым, все здесь. Бабушка вернулась из магазина и на кухне готовит соленья и лимонад для «шоу».

— Все в порядке, — я вытираю сладкую струйку, стекающую по моему лицу.

Признаюсь, когда я увидел высоту дерева, мне захотелось развернуться и убежать. В детстве я никогда не лазил по деревьям. А когда лазил в кино, меня пристегивали страховочным ремнем. Но даже ремни не уберегли меня от падения.

Я делаю долгий вдох.

— Надо как-нибудь это сделать, — говорю я.

— Да. Но это не часть тренировки. Я хотела, чтобы ты бегал. Поднимал тяжести. Не… тебе не станет плохо?

— Я в порядке.

Подхожу к стволу дерева. Самая нижняя ветка находится примерно в пяти футах от земли. Если я ухвачусь за нее, то смогу забраться наверх.

— Пять баксов, что он не достанет, — комментирует Редж.

— Конечно, достанет, — утверждает Бин. — Он же супергерой.

— Тогда почему он не летает?

— Потому что он хочет полазить, — объясняет Бин.

— Нет, это потому, что он неудачник.

— Следи за языком, — предупреждает Финик.

— Дети, — призывает дедушка.

— Мне не надо следить, мой папа — мэр. А тот парень в плаще. Он просто неудачник, — заявляет Редж.

Бин задыхается.

Я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть. Чувствую, что они смотрят. Надеющийся взгляд Бин. Ухмылка Реджа. Подростковое презрение Финика. Я даже чувствую взгляд Джинни. Она, явно тоже заметила все это, но смотрит на меня с чем-то вроде… веры.

Я хватаюсь за шершавую кору и с ворчанием взбираюсь на первую ветку.

— Да, — кричит Бин.

Редж издает грубый звук.

Я проверяю прочность ветки и медленно встаю. Хватаюсь за ветку в нескольких футах надо мной и снова подтягиваю себя вверх.

Продолжаю карабкаться. После пятой ветки мои руки начинают гореть от того, что я тащу свой вес вверх. Мне остается еще одна ветка, чтобы дотянуться до фигурки, когда я совершаю ошибку и смотрю вниз.

Голова кружится, и паника накатывает на меня. Она настолько стремительна, что я не могу ее остановить. Сердце колотится, горло сжимается, и я не могу дышать. Зрение начинает темнеть, и я падаю, падаю, я… я качаюсь, начинаю терять хватку. Кричу. Опускаюсь на ветку и обхватываю ее руками и ногами.

Мое дыхание вырывается с трудом. Черт. Черт.

Закрываю глаза. Сердце колотится, а я обхватываю ветку дерева почти в тридцати футах в воздухе.

Порывы ветра немного сильнее, чем раньше, и сук, в который я вцепился, скрипит и раскачивается.

Я больше не могу себя контролировать. Не могу открыть глаза. Не могу отпустить ветку. Я не могу встать.

— Лиам? — Это Джинни. Она зовет меня. — Лиам? Ты в порядке?

Я не могу ответить. Мое горло настолько узкое, мое тело настолько в тисках страха, что я не могу открыть рот, чтобы ответить.

— Ты там в порядке? — зовет она.

— Вот неудачник, — кривится Редж.

— Он не такой, — возражает Бин.

— Так и есть. Посмотри на него. Он как ребенок. Покачивается как младенец на верхушке дерева.

— Лиам? — кричит Джинни. — Ты в порядке?

Я открываю глаза. Держу их открытыми, даже когда мир кренится и мое сердце снова набирает скорость.

«Я могу это сделать. Я чертов Лиам Стоун, — слова не помогают. Я пробую снова. — Я чертов Лиам Стоун».

— Я поднимаюсь, — кричит Джинни.

Внизу идет какой-то спор. Что-то о вызове пожарных. Я отключаюсь. Я справлюсь. Я смогу пройти через это.

Медленно подползаю и обхватываю руками сук над собой. Он дрожит в моих руках. Я тянусь вверх и тянусь так далеко, как только могу, и там… просто там. Раздвигаю пальцы, пока, наконец, не хватаюсь за плащ фигурки.

— Есть!

Да.

Снизу доносятся громкие возгласы. Теперь осталось только спуститься. Сейчас я сочувствую всем тем кошкам, которые могут забраться на дерево, но нуждаются в дружественном пожарном, чтобы спустить их вниз.

Я делаю глубокий вдох.

— Давай, неудачник.

— Тихо, Редж, — говорит Джинни.

Она подходит к дереву и забирается на самую нижнюю ветку.

— Тебе нужна помощь? — зовет она сквозь листву.

Я бы мог сказать «да». Они могли бы вызвать пожарных и спустить меня с помощью лестницы. Если я это сделаю, то смогу распрощаться со всем. Я могу вернуться в свой трейлер и больше никогда не играть роли в кино. Или могу спуститься сам и продолжить, попытаться вернуть свою жизнь. Это больше не абстрактная идея. Выбор прямо передо мной.

Дует ветер, и дерево снова вздрагивает. Я вздрагиваю вместе с ним. Но…

— Я справлюсь.

— Да?

— Да.

Тридцать мучительных минут спустя я добираюсь до земли.

На заднем дворе остались только Джинни и Бин. Редж, Финик, дедушка и бабушка с огурцами устали смотреть после десяти минут, когда я обнимал ветку.

Я передаю фигурку Бин.

— У тебя получилось, — говорит она. Ее глаза светятся, и она прижимает фигурку к груди.

— Конечно.

— Я знала, что ты это сделаешь.

Я подмигиваю ей. Хоть кто-то из нас в это верил.

Глава 7

Лиам

— Еще десять. Стисни зубы и подтянись, — говорит Джинни.

Я подтягиваюсь на импровизированном турнике, прикрепленном к дубу на моем дворе. Мышцы горят, по лицу течет пот. Даже лучшие тренеры в Лос-Анджелесе не могут сравниться с адом супергеройского учебного лагеря, который подготовила Джинни.

— Девять, — объявляет она, когда мой подбородок наконец опускается на перекладину.

Я медленно опускаю тело, стараясь, чтобы мои ноги не касались земли.

— Держи колени поднятыми.

Я мычу. У меня нет сил на ответ.

— Восемь.

Пот стекает мне на глаза. Я концентрируюсь на завершении повторений. И вскоре заканчиваю последний десяток. Опускаюсь на землю, разминаю руки и кручу плечами.

— Отлично, — хвалит она.

Разминаю руки. Еще нет и шести утра, а я думаю, что сегодня выполнил больше упражнений, чем за последние два года.

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы стать сержантом? — спрашиваю я.

— Как смешно, — говорит Джинни.

В августе в южном Огайо тепло, причем еще до того, как взойдет солнце. На Джинни обтягивающие шорты и майка с открытой спиной. И я думаю, что в роли учителя физкультуры она может оказаться очень горячей. Даже несмотря на это, наслаждаюсь каждым мгновением, когда она приказывает мне.

У нее есть планшет с расписанием всех упражнений и повторений. Она настроена по-деловому.

— Все закончили? — спрашиваю я.

Она фыркает.

— Ты шутишь? Прошел всего час. Я дала себе месяц, чтобы привести тебя в отличную форму. Тебе нужно заниматься не менее шести часов в день. Два часа сегодня утром, и я оставляю тебе расписание на день и вечер. Время отдыха истекло, начинай делать двадцать пять армейских отжиманий.

И так далее. Когда я не знаю упражнения, Джинни ложится и делает его рядом со мной. Алмазные отжимания, отжимания под наклоном, подтягивания… сегодня утром мы работаем над плечами и руками.

Завтра — ноги, в расписании полно приседаний, выпадов и прочих адских вариантов, которые должны заставить меня чувствовать себя так, будто мои ноги сделаны из желе. Послезавтра — спина, пресс и какая-то извращенная йога, которая, по словам Джинни, сожжет больше, чем все упражнения с отягощениями вместе взятые.

— Продолжай в том же духе, — говорит Джинни.

Я заканчиваю отжимания и ухмыляюсь. Как бы я ни страдал от жары и усталости, чувствую себя бодрым.

— Как твоя спина? А бедро? — спрашивает Джинни. Она подобрала упражнения так, чтобы они укрепляли и защищали, а не вредили.

— В порядке, — заверяю я.

— Вот. — Джинни бросает мне бутылку с водой. Я пью ледяную воду и возвращаю ее, когда заканчиваю. Иду рядом с ней, пока мы направляемся к большой шине, которую она привезла, чтобы я мог таскать ее по двору.

Я начинаю упражнение.

— Я тут подумала, — говорит она.

Я продолжаю тянуть.

— Да?

— Вчера, на дереве… это случилось не потому, что ты не в форме.

Я толкаю шину вверх и переворачиваю ее обратно на землю. Это трудно сказать вслух, трудно признать.

— Нет, — говорю я.

Я продолжаю толкать шину и жду, пока она задаст еще вопросы. Уверен, она видела видео, где я разгромил съемочную площадку. Она и сотни миллионов других людей. Может быть, она ищет связь. Когда забрался слишком высоко, мне напомнили о падении, я… сорвался. Но после двадцати ярдов толчков и переворачивания шины она все еще ничего не сказала. Я позволяю покрышке удариться о землю, и грязь разлетается облаком от удара.

— Это все? — спрашиваю я.

Она кивает. Затем возвращается к дереву и начинает последовательность упражнений на расслабление. Я следую ее движениям. Растягиваю ноги, руки, спину. Я начинаю расслабляться, и мои мышцы расслабляются. Наблюдаю за Джинни, чтобы сделать следующее движение. Она скрещивает одну ногу над другой и наклоняется. Я сглатываю. У нее самая изящная, самая красивая задница, которую я видел… когда-либо. Я был измотан, теперь чувствую себя вполне живым.

— Где эта ледяная вода? — спрашиваю я. Мне нужно побрызгать на себя. Вода стоит у дерева. Я хватаю ее и поливаю холодной жидкостью затылок. Но это ничего не дает. Когда возвращаюсь, Джинни стоит прямо.

— Все в порядке?

— В порядке, — говорю. — Я в порядке.

Джинни не выглядит так, будто верит мне. Ее брови поднимаются, и она смотрит на мокрую футболку. Ее взгляд возвращается к моему лицу, и она поджимает губы.

— Ты уверен? Если это утро показалось слишком тяжелым, скажи мне, я скорректирую расписание. Или…

Она продолжает говорить, и ее голос проносится надо мной. Ее горловое мурлыканье посылает в мое сознание образы, которых не должно быть в такую рань.

— Я в порядке, — говорю я задыхающимся голосом. — Просто хочу принять душ.

Я отворачиваюсь. Холодный душ. Интересно, собирается ли она надевать эти маленькие шорты каждое утро? Если да, то самым трудным утром будет не зарядка, а наблюдение за тем, как она в своих крошечных шортиках приказывает мне.

— Так. Хорошо, — говорит она. — Тогда я оставлю тебе расписание. На этот день и вечер.

— Звучит неплохо.

Я ожидаю, что Джинни положит его и уйдет, но после того, как опускает планшет рядом с бутылкой воды, она колеблется.

— Та причина, о которой я спросила, — говорит она. Потом останавливается и молчит. Наконец я поворачиваюсь к ней.

— Что?

— О вчерашнем.

Я пожимаю плечами.

— Никакой.

— Ладно. Наверное. Просто, не то чтобы это произошло с тобой, но после смерти моего мужа… я не могла спать.

— Да. Нет. Прости, дело не в этом. — Я скрещиваю руки на груди и прислоняюсь к дереву. Не уточняю. Теперь она уйдет.

Она вытирает капли пота со лба и вздыхает.

— Хорошо. — Она поворачивается и останавливается. Улыбается, сладкая улыбка, от которой мне хочется оставить ее здесь, только чтобы я мог увидеть больше. — Прости, это глупо. Мне просто нужно это сказать. Я чуть не умерла, нет, все в порядке — она отмахивается от меня — Я тонула, и был момент перед тем, как потеряла сознание, когда мое тело расслабилось, и я почувствовала полный покой.

Интересно, об этом ли времени писала Бин в своем письме? У меня в животе ощущение тяжелой свинцовой пустоты.

— Хорошо, — говорю я. Что, как понимаю, звучит совершенно по-идиотски.

Она улыбается мне с грустью.

— Каждый раз, когда начинала засыпать, когда мое тело расслаблялось, а разум начинал погружаться в сон, что-то внутри меня срабатывало, и меня тянуло обратно под воду, и внезапно я снова оказывалась в машине, тонущей и в секунде от смерти. Я не могла спать, годами, сон казался мне таким же страшным, как и смерть.

Я смотрю вниз на свои ноги.

— Как ты справилась?

— Годы терапии. Медитация. Лекарства. Витамины. Иглоукалывание. Все, что угодно, лишь бы это прекратилось.

— И?

— И однажды я поняла, что этого не случалось неделю. Потом, это не происходило месяцами. И наконец, я могу считать время годами.

— Значит, ты хочешь сказать, что я не всегда буду бояться высоты.

Она не отвечает сразу, поэтому поднимаю глаза. Я ловлю ее взгляд, но потом смотрю на ее рот. Он ярко-розовый от всех наших упражнений, и я больше не хочу думать о высоте, а только о том, как поцеловать ее.

— Нет, — говорит Джинни. — Я не знаю, что будет с тобой. Просто говорю, что понимаю.

Я киваю. Она понимает.

— Увидимся завтра. — Она поднимает руку в знак прощания.

— Завтра, — повторяю я.

Я смотрю ей вслед, пока она идет к своей машине. У нее стройные ноги, изящная спина, медовый голос, железная воля и такой багаж, который не смог бы поднять даже супергерой Лиам Стоун.

«Не для тебя», — говорю я себе. Порой безумная вдова с больным ребенком — не вариант для свидания. Даже если она заставляет меня снова почувствовать себя живым.

Я вздыхаю и возвращаюсь в трейлер, чтобы принять холодный душ.

Глава 8

Джинни

Бин с трудом сдерживает свое волнение.

— Куда мы едем? Мы уже приехали?

Лиам качает головой, а я ухмыляюсь.

— Сюрпризы — не ее сильная сторона, — говорю я.

Он позвонил сегодня днем и сказал, что назначил первую официальную тренировку Бин на пять тридцать. Меня это устроило, так что сейчас мы едем в загадочное место. Бин пристегнута в своем автокресле, а я на пассажирском сиденье шикарной машины Лиама. Мне было неловко запихивать ее дьявольское автокресло с пятнами от сока и острыми пластиковыми краями на мягкое кожаное заднее сиденье, но он, похоже, не возражал.

Бин наклоняется вперед и в семнадцатый раз спрашивает:

— Мы уже приехали?

Когда Лиам бросает на нее недоверчивый взгляд, я пытаюсь и не могу подавить смех.

Мы в машине всего три с половиной минуты, поэтому я ему сочувствую. Правда.

Он поворачивает налево на трассу 511B.

— Мы едем купаться в старом карьере? — спрашивает Бин.

Это хорошее замечание. Обычно мы не ездим в ту сторону, если не собираемся купаться. Округ засыпал карьер и сделал его общественным парком много лет назад. Там есть уступы, с которых можно нырять, и небольшой галечный пляж со столиками для пикника.

— Нет, — говорит Лиам.

Я тоже не знаю, куда мы направляемся. Может, Бин и не любит сюрпризы, но раньше я их обожала. В детстве, когда все остальные в школе вынюхивали, что им подарят на Рождество, я наслаждалась неведением и не хотела ничего знать. Это удовольствие угасло, когда выросла, но сейчас я снова ощущаю радость предвкушения.

Я смотрю на Лиама. У него щетина на подбородке, волосы в беспорядке, но он выглядит отдохнувшим, и от него исходит какая-то захватывающая энергия. Бин изводит его своими вопросами, и он держится молодцом. Правый край его рта изгибается, и я думаю, что он пытается не улыбаться.

Пока Бин весело болтает, а Лиам отвечает «да» или «нет», откидываюсь на спинку теплого кожаного сиденья и чувствую, что начинаю расслабляться. Кто-то другой ведет машину, Бин счастлива, и прямо сейчас, в этот момент, мне не нужно делать ничего, кроме как ехать.

Я наблюдаю за Лиамом краем глаза. Он смеется над чем-то, что говорит Бин, а потом Бин тоже смеется. Теплое свечение наполняет меня, и я хочу поймать его и сохранить в бутылке, чтобы потом достать.

— Нет. Мы не собираемся сражаться с Пауком. Я победил его, помнишь? — говорит Лиам.

— Тогда мы собираемся на Каменную гору? — спрашивает Бин. Она не ждет ответа. — Нет. Это в Арктике, мы не сможем туда доехать, — говорит она себе. — Разве что, мы едем в аэропорт?

Я смотрю на Лиама. Наконец, улыбка, которую сдерживал, вырывается у него, и он усмехается.

— Не сегодня.

— Мы уже приехали? — спрашивает она.

— Вот-вот.

Бин радостно хлопает в ладоши.

Затем Лиам въезжает на большую, почти пустую парковку центра стрельбы из лука.

— Вау, — восклицает Бин, когда понимает, где мы находимся. — Я научусь стрелять. Я буду учиться стрелять, мама! Прямо как Лиам.

Я поднимаю бровь, и он подмигивает.

Оказавшись внутри, я понимаю, что Лиам арендовал это место. У нас есть инструктор, лук, подходящего размера для Бин и стрельбище.

— Тебе тоже стоит попробовать, — говорит Лиам.

Он протягивает мне лук.

— Я не знаю, — говорю. — Я не очень люблю лук и стрелы.

— Давай, мама. Если ты не научишься, то нам придется спасать тебя от злодея. А это так отстойно. — Бин бросает на меня недовольный взгляд.

Лиам кашляет в кулак. Я смотрю на него, потому что он явно смеется надо мной.

— Действительно, — говорю я. — Это было бы так отстойно.

Лиам кашляет сильнее, и я ухмыляюсь ему.

Итак, решено. Я тоже буду учиться стрелять.

Бин в благоговении, когда понимает, что Лиам распечатал всех плохих парней из комиксов и фильмов для мишеней. Я в трепете, когда понимаю, что она — прирожденный стрелок, и ее меткость безупречна.

— Ты настоящий мастер, — говорю я. — Это потрясающе.

Я хлопаю, когда она попадает еще раз. После того, как Бин делает дюжину выстрелов, Лиам подходит ко мне.

— Она потрясающая, — говорю я.

— Это точно, — соглашается Лиам, но смотрит на меня.

— Эм, я… — краснею и неловко беру лук в руки. Лиам смотрит на него и, кажется, вспоминает, что я тоже должна стрелять.

— Твоя очередь. Попробуй.

— Хорошо.

Он жестом показывает на стрельбище. Он стрелял раньше Бин. Его стрелы попали в самые дальние мишени. Когда он заряжал лук, я с удивлением отметила, как напряглись мышцы его плеч и как уверенно Лиам целился. Не думала, что он действительно стрелял в своих фильмах, но очевидно, да, и не потерял хватку.

Я внимательно слушала, пока инструктор объяснял, что нужно делать, но все равно не совсем поняла, как это работает. Когда я пускаю стрелу, она как бы рассекает воздух, а потом падает на землю.

— Это очень плохо, — кричит Бин с другого конца стрельбища.

— Спасибо, малышка.

— Ты можешь попытаться снова, — говорит она.

Я так и делаю, и второй раз еще хуже. На третьей попытке стрела отскакивает от мишени. Бин понимает, что стрельба из лука — это, видимо, единственный вид физической активности, к которому у меня нет природного таланта.

Она работает с инструктором над техникой и вскоре с удовольствием поражает все мишени точно в центр.

Лиам стоит рядом со мной. Мы молчим, наблюдая за тем, как Бин стреляет, а потом радуемся, когда она попадает в злодея.

— Итак, в стрельбе из лука ты просто ужасна, — говорит он.

Я притворяюсь оскорбленной.

Он потирает подбородок и смотрит на меня задумчиво.

— Я полагал, что ты хороша во всем, за что берешься. Я имею в виду, что такое ничтожная мишень для стрельбы из лука по сравнению с ничего не подозревающим актером, который занимается своими делами…

— Эй, полегче, — я пихаю его локтем в бок, и он смеется.

— Пойдем, я тебе помогу. — Он жестом приглашает меня встать рядом с ним. Я придвигаюсь ближе, и он подзывает меня еще ближе. Так и делаю, стараясь не замечать, как реагирую на его близость.

Он меняется. Прошло так мало времени, а он уже возвращает те части себя, которые делали его таким успешным. Или, может, дело во мне. Я была так сосредоточена на том, чтобы получить его помощь для Бин, что не обратила внимания на то, как трепещет мой живот, когда он смотрит на меня.

— Держи свой лук, — говорит он.

Я поднимаю лук, и мои руки дрожат. Не потому, что он слишком тяжелый, а потому, что Лиам так близко. Делаю вдох, чтобы успокоиться, и чувствую чистый свежий запах мыла, которым он пользуется.

— Не так, — говорит он. — Можно?

— Хорошо, — я соглашаюсь. Он перемещает свои руки на мои и проводит ими по мне. Я стою совершенно неподвижно и стараюсь не выдать, что его прикосновения делают со мной. Он первый мужчина, который прикасается ко мне за последние годы.

— Ты в порядке? — спрашивает он. Его губы приближаются к моему уху, и я стараюсь не качнуться назад к нему.

— Нормально, — заверяю я. Мой голос натянут, мышцы напрягаются, когда пытаюсь их зафиксировать.

— Немного расслабься, — говорит он. — Наклонись ко мне.

Я тихо вздыхаю и продвигаюсь к нему еще на дюйм.

— Так лучше, — говорит он. В его словах звучит хрипловатая нотка, и я стараюсь не оглядываться на него.

— Сейчас что?

Он проводит руками по моей спине и бедрам.

— Не теряй контроль, — говорит он.

Мои ресницы трепещут, а лук шатается в руке.

— Стоп.

— Прости — Я снова выпрямляю лук.

— Натяни его, — говорит он. Глубокий голос Лиама вибрирует надо мной, и я почти чувствую его губы на чувствительной коже мочки уха.

Я натягиваю стрелу. Натяжение лука отражает напряжение во мне. Я так близко к Лиаму, что его тепло струится по мне. Мой живот вздрагивает, и мне хочется отпустить стрелу. Освободиться.

— Нашла цель? — спрашивает Лиам.

— Да, — отвечаю шепотом. Я готова.

Он выдыхает, и его дыхание пробегает по моим волосам и коже. Мне хочется потянуться к нему.

— Отправь ее домой, — говорит он.

Я отпускаю стрелу. Сила и напряжение лука пускает ее вперед. Все предвкушение, вся натянутость вырываются наружу, и стрела летит по воздуху. Затем она попадает в цель с сильным ударом. Стук отзывается эхом в моем теле.

Опускаю лук на бок. На мгновение мы с Лиамом остаемся рядом. Мое сердце колотится, и я чувствую энергию, исходящую от него. Затем момент заканчивается, и он отступает назад.

— Ты сделала это. — Его голос напряжен.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь ему. Стараюсь, чтобы на моем лице не было ни капли жара, который я чувствую.

Изучаю его лицо. Что мы здесь делаем?

Он дарит мне свою улыбку Лиама Стоуна. Эта вспышка ямочек и горестно изогнутые губы.

— Хорошая работа, — хвалит он. Его улыбка становится вежливой и дружелюбной. В ней нет тепла. Это просто я.

И на самом деле, это ничего не значит.

Я имею в виду, что прошло уже больше шести лет с тех пор, как мужчина прикасался ко мне, даже так случайно, как сейчас. Моя чрезмерная реакция ничего не значит. Я бы так отреагировала на любого парня, который уделил бы мне минуту, чтобы улыбнуться и сделать доброе дело. Правда.

— Похоже, я могу сделать все, что захочу, — пытаюсь вернуть нас к легкомысленной шутке.

— Конечно, можешь, — говорит он, и думаю, что он чувствует облегчение от того, что я игнорирую то, что произошло только что.

— Спасибо за это. — Я рукой показываю на Бин. — Ты даже не представляешь, как много это значит.

— Ничего.

— Все равно.

Он качает головой.

— Ничего не значит. Я просто пытаюсь вернуть свою карьеру. Ни больше, ни меньше.

Тепло, разгорающееся в моем животе, исчезает.

— Да, — говорю я. — Понимаю.

А я просто пытаюсь сделать Бин счастливой. Ни больше, ни меньше.

Я не могу придавать этому слишком большое значение. Как сказала бы бабушка Энид, это приведет лишь к чудовищному несчастью и адскому разочарованию.

Глава 9

Лиам

— Давай позавтракаем, — говорю я.

Сейчас шесть тридцать утра, и мы с Джинни стоим в утреннем тумане, стелющемся над полем рядом с моим домом. Мокрая роса сверкает серым и серебряным на фоне зеленой и коричневой травы позднего лета. Несмотря на то, что сейчас должно быть градусов двадцать семь, а я весь вспотел, утренний воздух все равно прохладный.

Я смотрю на Джинни. Она в своих крошечных шортах из спандекса, спортивном бюстгальтере и майке с открытой спиной. Конечно, по ее рукам бегут мурашки.

— Как насчет кофе? — спрашиваю я. — Мне кажется, ты любишь кофе.

Она поднимает бровь и на ее губах появляется намек на улыбку, что так нравится мне в последнее время. Этот взгляд означает, что она думает о чем-то невероятном. У нее был такой взгляд, когда она впервые постучала в мою дверь, когда облила меня дешевым виски, когда нарядила меня в костюми… много других раз, но каждый из них означал, что грядет что-то хорошее.

— Ладно, — говорит она. — Ты хорошо поработал. Можешь выпить чашечку кофе, а потом отдохнуть.

— Я должен платить за кофе дополнительными упражнениями?

Она смотрит на меня тем самым взглядом и направляется к своей машине. Я радостно следую за ней, наблюдая за покачиванием бедер, когда Джинни уходит. Стараюсь не думать о том, как мне нравится ее общество и как каждое утро я просыпаюсь с рассветом, радуясь тому, что мне пора вставать. Потому что она скоро придет.

Как будто с ней я снова начинаю чувствовать.

Я качаю головой. Не хочу думать об этом. Все очень быстро усложнится, если я продолжу эту тему. Сейчас у меня на уме только одно — привести себя в форму и вернуться в Голливуд. Никаких отклонений.

Десять минут спустя мы подъезжаем к фургону на пустынной стоянке. Джинни опускает окно и наклоняется к открытому окну серебристого трейлера, торгующего кофе.

— Привет, Мона. Хорошее утро, скажи? Нам два больших черных кофе, — говорит она.

— Привет, Джин. — Мона, улыбается Джинни. У нее большие, красные щеки, пышные волосы и много синих теней для век. Она смотрит на меня, и ее глаза широко раскрываются за очками. — Ну, будь я проклята. Вы тот самый актер.

Я изображаю свою самую очаровательную улыбку.

— Мое почтение, — говорю я.

— Ну, — говорит она. — Не знаю, как некоторым, но мне бы хотелось сказать, что вы мне не понравились в том фильме про динозавров. Слишком много ругани.

— Э-э-э… — Смотрю на Джинни и качаю головой. Никогда в жизни я не снимался в фильме про динозавров.

Мона трясет передо мной чашкой.

— И в фильме про инопланетян. Зачем нужно было участвовать в чем-то таком жестоком?

— Эмм… — Я прочищаю горло.

Джинни хмыкает в свою руку.

— Билл, иди сюда, — кричит Мона. Невысокий мужчина появляется в поле зрения. — Смотри, это тот актер, который живет на старой ферме Ридли как отшельник. Он сошелся с Джинни Уивер.

На щеках Джинни вспыхивает яркий румянец.

— О нет, Мона. Я просто его личный тренер. Ему нужно привести себя в форму для роли в кино.

— Да, ладно, — говорит Мона.

Я кашляю, чтобы скрыть смех. Мона обмахивает себя веером, и я думаю, что у нее и Джинни разное представление о том, что значит «личный тренер».

Билл высовывает голову из окна.

— Ты мне очень понравился в «Человеке-пауке», — говорит он.

— Эм, я не…

— Ты имеешь в виду тот фильм с рейтингом R? Тот, где было столько насилия? — спрашивает Мона.

Я стараюсь не уткнуться головой в руки.

— Подожди, пока мальчики не услышат, что я видел Человека-паука, — говорит Билл.

Плечи Джинни начинают трястись. Ее лицо покраснело, она сжала рот, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Спасибо за кофе, — говорю я.

— За счет заведения, — откликается Мона. — Только постарайся в будущем не демонстрировать столько насилия и ругани.

— Я постараюсь, мэм, — отвечаю я.

Кофе передан, и мы отъезжаем.

На светофоре Джинни фыркает, потом начинает смеяться и никак не может остановиться. Она задыхается и вытирает глаза.

— Боже мой. Ты бы поглядел на свое лицо. Они отчитывали тебя за фильмы, в которых ты даже не снимался.

— Они даже не поняли, — говорю я.

Ухмыляемся друг другу, и я думаю, что мы будем смотреть друг на друга так еще долго, но позади нас сигналит машина.

Джинни оглядывается на дорогу и устремляется вперед.

На трассе 511B она поворачивает налево.

— Куда мы едем? — спрашиваю я.

— Это секрет, — говорит она.

— Мы уже на месте? — интересуюсь я.

Она бьет меня, а я смеюсь.

— Я покажу тебе «уже на месте», — говорит она.

Я улыбаюсь, затем откидываюсь назад и смотрю, как она ведет машину. Время от времени делаю глоток горячего черного кофе. Мона и Билл действительно знают, как приготовить хороший напиток. Обычно я люблю кофе со сливками, но этот настолько хорош, что мне ничего не нужно.

Туман рассеялся, и часы на приборной панели показывают, что уже почти семь утра. Мягкий свет разливается по округлым верхушкам деревьев и холмам. Джинни все еще румяная и цветущая. Утро ей очень идет.

Машина замедляет ход, и Джинни сворачивает на широкую гравийную дорогу. Она едет по ней полмили, а затем останавливается на стоянке с деревянными железнодорожными столбиками, обозначающими места.

— Мы на месте, — говорит она.

Я вылезаю из машины вслед за ней. Мои мышцы протестуют, и я разминаю их, впитывая свежий запах летнего леса и слушая пронзительный крик птицы. Неподалеку растет куст жимолости, источающий сладкий приторный аромат.

Джинни идет ко мне, и гравий хрустит под ее кроссовками.

— Где мы? — спрашиваю я.

Она кивает головой в сторону узкой грунтовой дорожки на краю леса.

— Пойдем.

Джинни оглядывается на меня, чтобы убедиться, что я иду за ней. Я еще не пошел, но следую, когда она улыбается мне.

Она бежит трусцой среди деревьев, и я не отстаю от нее. Мы уже бегали сегодня. Джинни беспокоилась, что слишком много бега может повредить мое бедро и спину, но я проконсультировался со своим врачом, и мне все разрешили. Мне приятно размять ноги. Грязь тропы вздымается за нами.

Затем, когда уже собираюсь спросить, добрались ли мы до места, лес расступается, и я останавливаюсь на краю каменного уступа.

— Вау, — восклицаю я.

Джинни замечает мое выражение лица.

— Тебе нравится?

— Это невероятно.

В десяти футах под нами озеро. Вода по-утреннему гладкая, на ее поверхности нет ни малейшей ряби. В ней отражается глубокая синева неба, белые облака и зелень окружающих деревьев. Я смотрю вниз, мы вдвоем отражаемся в воде, стоя на вершине выступающего белого уступа. Кряква и ее подружки кричат, проносятся над головой, а затем садятся на озеро. Вода плещется об их бьющиеся крылья, затем покрывается рябью и расходится, пока мелкая волна не ударяется о скалистый край.

— Мы можем? — Я даже не думаю о том, что прыжок очень похож на падение. И если я прыгну, то ощущения будут такими же, как и раньше.

Потому что я бы хотел нырнуть, как та кряква.

Джинни кивает. Затем она стаскивает с себя майку и бросает ее на камни. Мои мысли улетучиваются. Она прекрасна.

Я вглядываюсь в гладкость ее кожи, в ее живот и бедра. Она снимает кроссовки. У нее самые нежные, самые милые маленькие пальчики. Я хочу поцеловать каждый из них. Внезапно прихожу в движение. Не хочу остаться позади. Я стягиваю с себя обувь и футболку и сваливаю все в кучу.

Когда оглядываюсь на Джинни, она не сводит взгляда с моей груди. У нее странное выражение лица. Я смотрю вниз, что-то не так? Но нет, это все еще я. Хотя, может быть, немного более плоский, чем несколько недель назад. Но это все еще я.

Я снова смотрю на нее.

Она отступила на несколько шагов, колени согнуты. В ее глазах блеск.

— Последний, — говорит она.

Мои глаза расширяются, и она начинает бежать.

— Бежит три мили, — заявляет она, проносясь мимо меня.

Она смеется, и я устремляюсь за ней. Я не думаю ни о высоте, ни о страхе, ни о том, что можно сломать кости. В голове только одно — бежать за ней и ловить этот смех.

Мы оба достигаем края одновременно. Я хватаю ее за руку.

Кричу, когда мы летим по воздуху. Наши пальцы переплетаются, и мы падаем. Мой желудок рвется вверх, чтобы встретиться с моим горлом. Но дыхание не перехватывает, и я сжимаю ее пальцы.

Потом мы падаем в воду. Холодная вода подхватывает нас, и мы погружаемся в озеро. Я теряю руку Джинни. Открываю глаза. Около меня плавают пузырьки воздуха, вокруг — озерная трава. Джинни выныривает на поверхность, и я следую за ней. Вырываюсь на воздух и втягиваю его.

Она плещется рядом со мной, и я плыву к ней.

— Ничья, — говорит она.

Я делаю несколько гребков, чтобы подплыть ближе. Вода здесь глубокая. Не менее пятнадцати футов, и мы находимся примерно в двадцати футах от низкого уступа. Вода теперь стала неспокойной, взбаламученной нашими прыжками и ударами.

Только сейчас до меня доходит, что я прыгнул и упал, но не запаниковал. Я проверяю, не сдавило ли мне грудь, не распространилось ли онемение по конечностям. Ничего.

Я смотрю на Джинни в изумлении. У меня получилось. Мы сделали это.

Понимает ли она?

Она улыбается мне.

Да. Думаю, понимает.

— Хорошо. Время игры закончилось, — говорит она. — Давай десять кругов.

Я смотрю, не шутит ли она, но она совершенно серьезна.

— Да, мэм, — соглашаюсь я.

Пока я плаваю вольным стилем по озеру и обратно, Джинни лежит на выступе и греется в лучах восходящего солнца. Каждый раз, когда уплываю, я думаю о том, чтобы мельком увидеть ее длинные ноги. Каждый раз, когда плыву обратно, делаю дополнительный вдох, чтобы украдкой взглянуть на нее. Я чувствую, что она тоже наблюдает за мной. И мне это нравится. Она смотрит на меня так, будто я достоин внимания.

На десятом круге я забираюсь на уступ рядом с ней. Вода заливает ее место на скале.

— Эй. Я только высохла, — возмущается она, карабкаясь вверх.

— И что? — Я встаю и отряхиваюсь. Мои волосы разбрасывают капли по ее коже.

Она поднимает бровь, и в тот момент, когда думаю, ох, она толкает меня обратно. Я хватаю ее за руку, когда падаю, и Джинни падает прямо на меня. Когда мы всплываем, она отплевывается и вытирает глаза.

Я смеюсь над выражением ее лица.

— Все по-честному, — говорю я.

— Наверное, я это заслужила, — соглашается она.

— Ага. А может, я просто злодей.

— Неа. Думаю, у тебя лучше получается играть героя, — заявляет Джинни.

Меня наполняет легкость. Но вместе с тем и беспокойство. Не слишком ли я сблизился с ней? Становлюсь слишком зависимым от нее? Спустя всего десять дней?

Она подплывает к уступу и хватается руками за камни, но не выныривает из воды. Просто держится на месте, глядя на скальную стену.

Я начинаю понимать, что прыжок в воду был триумфом для меня, но что насчет нее? Разве она не сказала, что чуть не утонула?

Подплываю к ней и смотрю на ее профиль. Джинни не выглядит грустной или испуганной. Я не могу прочитать ее выражение лица.

Вода стекает по ее лицу, и я поднимаю руку, чтобы вытереть, но потом останавливаю себя.

— Как ты до сих пор плаваешь? — наконец спрашиваю я.

Она смотрит на меня, и в ее глазах появляется улыбка.

— Я никогда не боялась плавать, — говорит она. — Только утонуть.

— А спать?

— Больше нет.

Я подтягиваюсь на уступ, и холодная вода стекает с меня.

Протягиваю руку, и она берет ее. Я подтягиваю ее к себе. Она достаточно сильна, и вместо того, чтобы плюхнуться на камень, как рыба, Джинни забирается на него грациозно и уверенно.

— Я бы не подумал, что ты чего-то боишься, — говорю я.

Она поворачивает голову в мою сторону, и ее глаза расширяются.

— Все чего-то боятся.

Джинни начинает подниматься по тропинке к верхнему выступу, где лежит наша одежда и обувь. Она надевает майку и кроссовки, и я следую ее примеру. Ткань футболки прилипает к моей мокрой коже, а кроссовки едва налезают.

Я не хочу спрашивать, чего еще она боится. Мне кажется, я знаю.

Может быть, я уже слишком глубоко увяз. Потому что больше всего на свете хочу избавить ее от всех страхов.

Глава 10

Джинни

Проходит две недели тренировок. Каждое утро я встаю в четыре тридцать и успеваю к пяти к Лиаму. Бабушка Энид, благослови ее Бог, согласилась, когда начались ранние утренние тренировки, присматривать за Бин и кормить ее завтраком в мое отсутствие. Хотя она ясно дала понять, что думает о моем плане. А именно, что я двигаюсь по дороге, ведущей прямиком в ад.

Я начинаю с ней соглашаться. Зачем я потащила его в плавательный карьер? Почему позволила обнять меня на стрельбище? Почему открылась ему и поделилась?

Он собирается уехать. Это временно.

Бабушка Энид в каком-то смысле права. Она думает, что ад и мучения — это надежда Бин, но настоящий ад — это то, что я снова начинаю чувствовать. Верить, что могу быть счастлива. Что Лиам, Бин и я можем… что? Ничего. Мы ничего не можем.

Это счастье и надежда, они уничтожат меня. Потому что из этого ничего не выйдет.

Вчера у Бин состоялась еще одна процедура. Ее рвало, когда ей вставляли иглы в спину. Я храбрилась и все время держала ее за руку, она крепко сжимала ее в ответ. Но потом, когда мы вернулись домой, я отправила ее рисовать модели с дедушкой, а сама пошла в душ. Я сидела на полу, обхватив руками колени, вода текла по мне, и казалось, что меня сейчас разорвет пополам. Я позволила своим рыданиям утекать в слив. Они вырвались из меня, я больше не могла их остановить. Не смогла сдержать их, и разрешила им вырваться. Потом, когда у меня заболел живот от всего этого, я встала и позволила эмоциям утихнуть. Отбросила их в сторону, оделась, пошла и сделала Бин сэндвич с ветчиной и сыром.

Я поцеловала ее в голову. Заставила выпить молоко. Похвалила нарисованную модель танка, рассмешила, дала ей почувствовать себя любимой и в безопасности.

Это все, что я могу сделать.

Еще одно утро тренировок. Я оставила Бин свернувшейся калачиком под одеялом, крепко спящей. Бабушка Энид готовила блины на кухне. Она отказалась от лекций, только помахала лопаточкой, когда я уходила.

Лиам ждал меня на крыльце, когда я приехала.

Пока мне не на что жаловаться. Он усердно работает и выполняет все упражнения, которые я требую. Я прошу сто отжиманий, он делает двести. Прошу пятьдесят приседаний, он делает семьдесят пять. Кажется, он даже более решительно, чем я, настроен вернуться в форму. Чаще всего он заходит вечером, чтобы пригласить нас с Бин на тренировку супергероев. К радости Бин, после стрельбы из лука мы отправились в парк, где занимались скалолазанием, катались на лошадях и ходили в библиотеку за книгами (потому что главное оружие супергероя — это ее ум). Каждый раз, когда Лиам приходит, у него запланирован новый урок для Бин. В последнее время она вся светится, такая радостная.

Это все благодаря Лиаму.

Солнце только что взошло над деревьями. Поют птицы, под ногами хрустят листья. Позволяю своим ногам нести меня вперед. Я люблю бег. Я стала тренером потому, что в самые тяжелые времена бег, этот твердый стук ног по земле — единственное, что заставляло меня идти вперед.

Лиам оглядывается на меня и ухмыляется. Пот стекает по его лицу, и он вытирает его. Я машу ему рукой и подгоняю. Он оборачивается и бежит дальше.

Я стараюсь выделить два часа на физические упражнения по утрам, пока не стало слишком жарко и влажно. Вечером Лиам занимается самостоятельно. Сейчас у нас ежедневная пробежка по тропе, это три мили по лесу. Мы двигаемся по узкой туристической тропе через парк округа рядом с участком Лиама.

Я бегу за ним. Он уже избавился от футболки. Его мышцы спины напрягаются, когда он перепрыгивает через пень. Впереди ручей, и Лиам преодолевает его в прыжке. Мои ноги не такие длинные, поэтому я скачу по мшистому камню и перепрыгиваю на противоположный берег. Прохладный воздух поднимается от ручья, и я вдыхаю запах прохладной воды, грязи и летних листьев.

Мы бежим вниз по короткому крутому склону. Я отвлекаюсь, глядя на его плечи, поэтому не так осторожна, как должна бы. Скольжу по рыхлой грязи. Я не могу затормозить.

Я вскрикиваю, и врезаюсь в Лиама. Мои руки оказываются на его голой спине. Он весь в поту, и я скольжу руками по гладкой влажной коже.

— Прости.

Он поворачивается и хватает меня за руки. Удерживает меня.

Я тяжело и с трудом дышу. Он все еще сжимает мои руки, и вдруг я чувствую головокружение. Он тоже часто дышит, его грудь поднимается и опускается, когда он вдыхает утренний воздух.

— Нет проблем, — говорит он. Медленно переплетая свои пальцы с моими, он бессознательно то сжимает, то разжимает руки. Я не двигаюсь, просто остаюсь в его объятиях.

Затем он одаривает меня улыбкой сердцееда, к которой я уже успела привыкнуть. Той самой, что заставляет женщин по всему миру обмахиваться от волнения и сжимать свои женские прелести. Я бы хотела сказать, что у меня к ней иммунитет. Но не могу. Даже если знаю, что это всего лишь его киношная улыбка, та, которая появляется, когда он шутит или пытается быть очаровательным, у меня нет иммунитета.

Наконец, выражение его лица меняется. Утренний солнечный свет пробивается сквозь деревья и превращает его глаза из веселых в какие-то другие.

— Что? — я не могу расшифровать его взгляд. Медленно, он отпускает мои руки и тянется вверх, чтобы убрать прядь волос за ухо. Задевает пальцами мою кожу, заправляя волосы на место. Странно, но его действия кажутся мне более интимными, чем все, что он делал раньше.

Он сглатывает, и я смотрю, как капелька пота стекает по его шее и падает на голую грудь.

Я хочу провести по нему руками. Пройтись пальцами по его волосам в ответ на то, что он сделал со мной.

— Прости, — говорит он. — Прости за это.

Лиам делает шаг назад.

Я качаю головой. Пытаюсь отмахнуться от странного эффекта его прикосновения.

— Нет проблем, — возвращаю его слова, затем:

— Разве ты не должен бежать?

Лиам усмехается, и на его лице снова появляется веселье.

— Тебе когда-нибудь надоест командовать мной?

Он пускается в бег, и я отстаю от него. Тропинка слишком узкая, чтобы бежать бок о бок. Обычно мы не разговариваем, просто слушаем ритм наших шагов по дороге. Но сегодня что-то изменилось, и теперь кажется, что тишина может оказаться более интимной, чем разговор. Поэтому…

— Неа. Именно поэтому я работаю персональным тренером, чтобы целый день орать на людей.

Он оглядывается на меня, смеясь, затем снова быстро смотрит вперед. Нужно быть внимательным, когда бежишь по тропе, иначе рискуешь споткнуться о корень и упасть лицом вниз.

— Почему ты стал актером? — спрашиваю я, когда молчание длится слишком долго.

— Ну, знаешь. Чтобы люди могли пялиться на меня целыми днями.

Я улыбаюсь, потом понимаю, что он меня не видит.

— Еще бы, — говорю я, но не верю ему. — Тебя это не волнует.

Он оглядывается.

— Конечно, волнует. — И он не шутит. Его лицо серьезно и немного грустно.

— Правда? Ты не кажешься таким. Ты не…

— Заносчивый?

— Нет.

— Тщеславный?

— Нет.

— Самовлюбленный?

— Нет. Ты все это вместе взятое.

— Эй, — он поворачивается и смотрит на меня.

И я смеюсь, потому что все это неправда. Он не такой.

Мы добрались до конца тропы и повернули, чтобы вернуться к началу. Солнце уже зашло за деревья, и лес просыпается. Лиам перепрыгивает через бревно, лежащее поперек тропы, и я следую за ним. Сладкий запах влажной земли и разлагающейся древесины омывает меня.

Я смотрю на Лиама. Его спина сильная и крепкая. Мышцы на ногах набирают силу. Волосы все еще длинноваты, но мне это нравится.

— И что дальше? — спрашивает он, оглядываясь на меня. — Я не…, — подсказывает он.

Я улыбаюсь.

— Ты не заботишься только о себе.

Он замирает, и я успеваю затормозить, прежде чем снова столкнуться с ним.

— Почему ты вдруг остановился?

Он поворачивается.

— Вот тут ты ошибаешься. Я забочусь только о себе.

— Вперед, — толкаю я его, и снова начинаю бежать, чтобы наши ноги не свело судорогой. После ста метров бега я говорю:

— Я вижу тебя с Бин. Ты удивительный. Это значит, что тебе не все равно.

— В первую очередь о себе, — повторяет он, словно разговаривает сам с собой. Мышцы на его спине напряглись, и он кажется внезапно рассерженным.

— Что это значит? — я не понимаю внезапной перемены в его настроении.

— Мне нужно кое-что прояснить, — он снова поворачивается ко мне. Лиам выглядит напряженным и злым.

— Хорошо, — говорю я. — Не стесняйся.

Он опять поворачивается, и смотрит вперед.

— Я делаю это не для тебя.

— Я знаю.

— Или твоей дочери.

Я вздрагиваю.

— Мне это тоже известно.

— Я делаю это для себя, я хочу вернуться в Голливуд.

Хорошо, больно слышать, как он это говорит, но я уже все это знала.

— Я в курсе, — произношу более решительно, чем раньше, и, возможно, с нотками горечи.

Его плечи напрягаются. Он снова оглядывается на меня, и по его лицу проносится тень. Лиам поворачивается вперед и говорит:

— Просто для ясности. Ты — средство для достижения цели, верно?

Внезапно у меня появляется боль в горле, и я пытаюсь побороть жжение.

— Ты — мудак, — выплевываю я. Не знаю, что на него нашло, но он ведет себя как кретин.

Он оглядывается. Я уже собираюсь накричать на него, чтобы он следил за тропой, когда Лиам спотыкается о корень. Он переворачивается и падает на землю. Валится в грязь и скатывается на бок по тропе.

Я не успеваю остановиться, и мои ноги запутываются в его ногах. Я приземляюсь на Лиама сверху.

Дыхание перехватывает. Я падаю на землю и пытаюсь втянуть воздух. Маленькие звездочки танцуют в моих глазах, а легкие болят от нехватки кислорода. Наконец, после того, как мне показалось, что прошла целая вечность, я втягиваю воздух. Благодарю Господа.

Лиам приподнимается на локтях и с тревогой смотрит на меня.

— Ты в порядке?

Его злобное настроение, кажется, рассеялось после падения.

Я качаю головой и снова укладываюсь в грязь.

— Дай мне минутку.

Он ложится рядом со мной, и мы смотрим на лиственный полог. Там на ветке дерева сидит белка, которая смотрит на нас и щебечет. После нескольких подергиваний хвоста она убегает.

— Прости, что я вел себя как придурок, — наконец говорит Лиам. Он прочищает горло и смотрит на меня.

Я качаю головой, но какое-то время молчу. Затем:

— Что это вообще было?

Он подкладывает руки под голову и смотрит на небо. Наконец произносит:

— Не хочу, чтобы ты думала, что я нечто большее, чем есть.

Лиам напрягается, и я вдруг понимаю. Он предупреждает меня, что уйдет, и не хочет, чтобы я слишком привязалась. Или превратила это в нечто большее, чем есть на самом деле.

Я вздыхаю. Как все так быстро усложнилось? Он должен был быть парнем, который поможет Бин исполнить ее желание. Он не должен был стать чем-то большим для меня.

— Поверь мне. Всего две недели назад я вылила виски на твою пьяную голову. Я не собираюсь думать, что ты больше, чем ты есть. — Я поджала губы. Это было похоже на ложь.

— Да, но иногда то, как ты смотришь на меня… — Он замолкает и поворачивается, чтобы снова посмотреть на небо.

Мои щеки горят от смущения.

Лиам приподнимается на локте.

— Я не знаю, что и думать. Просто хочу прояснить, что все, чего я хочу от этого, — просто вернуться в Голливуд.

— Хорошо.

— Я не хочу никаких недоразумений.

— Понятно.

— Иногда мне кажется, что ты представляешь меня в роли заменяющего отца твоей дочери или мужа из твоих фантазий. Я не могу быть им.

Я резко отшатываюсь от него.

— Что с тобой сегодня не так? — Гневная волна заполняет мою грудь. Я выпаливаю. — У меня уже был муж, Лиам. И он на порядок лучше, чем ты когда-либо будешь.

Слезы застилают мне глаза. Я встаю и несусь по тропинке. Подальше от него.

Он бежит за мной и догоняет. Я продолжаю бежать и молчу. Бег всегда был моим способом успокоить гнев, побороть страх и продолжать двигаться вперед. Я использую его и сейчас.

В полумиле от дороги тропа расширяется. Лиам оказывается рядом со мной.

— Эй, — говорит он.

— Что? — Я огрызаюсь. Хватит уже. Да, я слишком привязалась. Да, я бы впала в экстаз, если бы моя дочь не умирала и у меня был муж, который меня любит. Ему не нужно это подчеркивать.

Он замедляется, а затем прекращает бег.

Через несколько шагов я останавливаюсь и поворачиваюсь.

— Что? — Я устала и хочу вернуться домой. Мне нужно принять душ, поесть, провести время с Бин и добраться до работы к девяти.

Лиам смотрит на меня, и я стараюсь не выглядеть слишком разозленной. К сожалению, больше всего меня злит то, что я понимаю, что он прав. Я боготворила его, думала о том, как он нравится Бин, как делает ее счастливой. Как он может сделать счастливой меня.

Я не думала о том, чего хочет он.

— Прости, — говорит он.

— За что? Ты просто сказал правду.

Он качает головой и начинает говорить, но я его перебиваю.

— Хочешь кое-что узнать?

— Хорошо, — он подходит ближе. Я избегаю его взгляда и вместо этого смотрю через плечо Лиама на деревья.

— Бин будет рада, если ты станешь ее отцом. Нет ничего, что сделало бы ее счастливее. И это сделает счастливой меня.

Я улавливаю легкое изменение в нем, когда его плечи напрягаются. Это больно. Закрываю глаза и продолжаю.

— Но зачем мне связывать себя с мужчиной, которого я встретила всего несколько недель назад? Зачем мне фантазировать о том, чего никогда не будет? Это никогда не сбудется и не станет реальным. Ты можешь этого не знать, но я знаю. Я приняла это. Бин может не вырасти. Я могу никогда не увидеть ее взрослой. Я уже знаю это. Я уже знаю.

Эта мысль лежит тяжелым грузом на моей груди каждый час каждого дня.

— Прости меня.

— Прекрати. Не надо… Мне не нужен муж или отец для Бин. Мне нужен герой. Ясно? Мне нужно, чтобы ты был героем. Чертов Лиам Стоун.

Я наконец-то поднимаю на него глаза и понимаю, что он внимательно следит за моим лицом.

— Хорошо.

— Не важно, как тебе кажется, я смотрю на тебя, или как сильно ты думаешь, я тебя хочу, это не так. Потому что это не реально.

— Хорошо. — Что-то меняется в его выражении лица, а затем что-то меняется и в нем самом.

Я смотрю на него, а он смотрит на меня. Темная щетина подчеркивает его челюсть, а его глаза ищут мои. Между нами есть что-то невысказанное. Это тихое понимание, которое мы оба боимся признать. Никто из нас не делает первого шага. Но напряжение между нами становится все сильнее и сильнее. Его взгляд устремляется к моему рту. Мои губы дрожат под его взглядом.

— Ты не хочешь меня, — говорит он.

— Нет, — подтверждаю я.

Его взгляд останавливается на моих губах.

— Не в качестве мужа.

— Никогда.

— Не на замену отцу Бин.

— Совсем нет.

— Ты просто хочешь тренировать меня.

— Верно.

Я сглатываю, когда его глаза темнеют, а веки опускаются. Он сгибает руки, и мою кожу покалывает, когда я представляю, как он снова прикасается ко мне.

— В этом нет ничего, — говорит он.

— Совсем ничего.

Он изучает меня какое-то мгновение. Единственный звук — стук дятла на дереве. Я замираю под его взглядом. А затем Лиам говорит:

— Я должен целоваться в своих фильмах.

Мы оба сумасшедшие. Другого объяснения нет. Потому что я совсем не удивлена, что он это сказал.

Я киваю, и мне кажется, что двигаюсь сквозь сироп, воздух густой и сладкий. Вполне естественно, что он упомянул о поцелуях. Его глаза становятся тяжелыми и темными, когда он следит за моим ртом.

— Возможно, мне придется добавить это в свои тренировки. Поцелуи.

— М-м-м-м, — говорю я.

— Потому что ты не хочешь меня. Нет риска недоразумений.

— Совершенно, — соглашаюсь я.

Он наклоняется вперед, и я наклоняюсь к нему.

— Что мне делать, если бы мы снимались вместе? — спрашивает он.

Я смотрю на его рот, на выемку в нижней губе и сильный подбородок.

Прочищаю горло.

— Ты бы положил руки…

Он подходит ко мне всего на несколько сантиметров, и я чувствую жар, исходящий от него.

— На твои плечи?

— Это не танцы для младших школьников, — говорю я.

Он улыбается, и я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него.

— Ты бы положил их на мои бедра.

Он тянется вниз и вдавливает пальцы в изгиб моих бедер.

— Так? — спрашивает он.

Он раскрывает ладони и прижимает меня ближе.

— Идеально, — говорю я. Мой голос становится хриплым, и я качаюсь ему навстречу.

— И что потом? — спрашивает он.

— Потом ты проведешь своими губами по моим. Слегка. Просто пробуя на вкус.

Он наклоняет голову и проводит губами по моим губам. Я открываю рот и слизываю его пряный вкус.

— Так? — шепчет он.

— Именно так.

— И что теперь?

Я провожу губами по его губам, и он притягивает меня ближе.

— Ты открываешь мой рот своим и…

Лиам не дает мне закончить. Накрывает мои губы своими и дразнит рот. Он посасывает мои губы, проводит руками по моим бедрам и запускает свой язык в мой рот, и я тяжело дышу, руки лежат на его голых плечах, и уже не стою, а обхватываю его ногами, и я… он несет меня к дереву и прижимает к нему. Затем начинает двигаться надо мной, и я оказываюсь зажатой между деревом и его твердостью.

Я целую его, и целую так, как никогда и никого больше не буду целовать. Пальцами впиваюсь в его плечи, слышу какие-то звуки и понимаю, что это я. Лиам берет меня за волосы, притягивает ближе и проводит рукой по моим ребрам и вверх к груди, он почти у цели. Затем дотрагивается нижней части моей груди, его ладонь накрывает ее, он скользит пальцем по соску, и я вскрикиваю ему в рот. Он перехватывает мой крик и прижимается ко мне сильнее, захватывая мой рот, словно никогда не отпустит меня. Я не хочу этого. Я не хочу… Лиам отстраняется, отступает назад и опускает меня на землю.

Колени подгибаются, а ноги почти не слушаются. Голова плывет, но мне удается выпрямиться. Я тяжело вдыхаю. Сердце колотится, и я пытаюсь сориентироваться. Но весь мир теперь перекошен, и я не могу найти север.

Я смотрю на Лиама. Он повернулся спиной и тяжело дышит.

Что случилось?

Что это было, черт возьми?

Лиам все еще не обернулся. Тепло, которое разливалось по мне, исчезло. Я потираю руки.

Над головой пронзительно кричит ястреб, и я возвращаюсь в реальность.

Мне на работу меньше чем через час. Я вдова, которая пытается удержаться на плаву и каждую неделю возит больную дочь на процедуры. А еще я хочу исполнить единственную мечту моей дочери. Которая не предполагает, что я буду строить из себя дуру ради темпераментной кинозвезды.

— Хорошо, — говорю я, и горжусь тем, что мой голос нормальный. — Думаю, ты справился.

Преуменьшение.

Он проводит рукой по волосам и, наконец, поворачивается ко мне. Его щеки покраснели, но в остальном Лиам выглядит точно так же, как и всегда. Разве что, ну, более подтянутый. Он приходит в форму с каждым днем.

— Джинни…

— Тренировка на сегодня закончена, — обрываю я. — Не думаю, что нам понадобится делать это снова. — Затем пробегаю мимо Лиама. Я не хочу говорить об этом. Об этом поцелуе.

Чтобы закончить последние полмили, у меня ушло всего три минуты.

— Мне пора на работу, — я запыхалась от быстрого бега. Тянусь к двери своей машины. Понимаю, что это выглядит так, будто сбегаю, но мне все равно.

Этим утром всё пошло наперекосяк, и, если я не буду придавать этому значения, возможно, мы сможем вернуться к тому, что было.

— Увидимся вечером, — говорит Лиам.

— Нет. — Я качаю головой. — Не стоит. Встретимся завтра утром.

Он кладет руку на дверь моей машины, чтобы не дать мне открыть ее.

— Мы поужинаем.

Мое лицо отражает мое потрясение.

— Не свидание, — говорит он. — У меня еще один урок с Бин.

О. Точно. Точно.

— Понятно. — Я закрываю глаза и пытаюсь отогнать все реакции, которые у меня на него возникают. Чтобы прояснить ситуацию между нами, я говорю:

— Я не ищу мужа.

Я жду его ответа. Когда он не реагирует, говорю:

— Или замену отцу Бин.

— Да.

— Нам не следовало целоваться, — говорю я, хотя это звучит как ложь. Тем более что мне хочется, чтобы он снова поднял меня и начал с того места, на котором мы остановились.

Он не спорит.

На самом деле, он вообще ничего не говорит. Он просто смотрит на меня с самым странным выражением лица.

Я уезжаю. Но такое ощущение, что я все еще бегу.

Глава 11

Лиам

Я появляюсь у входа в гараж Джинни в шесть часов. Стучусь, сжимая в руке букет маргариток. Они немного помяты и выглядят пожухшими, но в Сентрвилле нет цветочного магазина. Поэтому я полчаса продирался сквозь высокую траву на обочине шоссе 511, собирая растущие там маргаритки. Я нервничаю больше, чем перед первым прослушиванием, и не знаю почему. Я просто хочу извиниться. С цветами в руках.

Сегодня утром я чувствовал к Джинни то, что не имею права испытывать. Я не гожусь для этой роли и не собираюсь задерживаться. Сначала я думал, что именно у Джинни за плечами весь этот багаж, и потому хотел ее избегать. Теперь понимаю, что она разобралась со своим прошлым, это я не могу двигаться вперед. На самом деле, я хочу вернуться в прошлое и жить в нем. Голливуд, я иду.

Дверь в квартиру Джинни в гараже остается закрытой. Цветы начинают вянуть. Я стучу еще раз, затем рукавом вытираю пот, стекающий по лицу. Солнце палит вовсю, и черный асфальт дороги раскаляется.

— Ф-у-у-у. Этот неудачник что — дарит Джинни цветы? — Кто-то изображает рвотные позывы. От смущения у меня щиплет шею, и я оборачиваюсь. Это тот маленький хулиган Редж. Он с подростком Фиником и Хизер. Я помню Хизер с того дня, когда она приходила в трейлер. На ней облегающее платье и туфли на высоких каблуках. На лице усмешка. Затем она замечает цветы в моей руке и то, что я стою у двери Джинни. Ее глаза сужаются.

— Ха, — говорит мужчина с ними. У него длинная узкая голова с острым подбородком, брюки со складками, туфли с кисточками и золотые часы. Он хлопает Реджа по спине. — Молодец, сынок.

— Стоуни, — мурлычет Хизер. Они подходят ко мне. Хизер смотрит на цветы в моей руке и ухмыляется. — Ищешь кого-то?

Я не хочу говорить ничего, что может быть неправильно истолковано. У меня такое чувство, что между этой семьей и Джинни не существует никакой взаимной любви.

Мужчина смотрит на нас с Хизер и, кажется, наконец понимает, что мы с ней уже встречались.

— Хизер, ты его знаешь?

Хизер слегка улыбается.

— Мы со Стоуни когда-то работали вместе. Он был актером.

В его глазах загорается понимание, и он хлопает себя по бедру.

— О, точно. Ха-ха. Ты — бывший герой. Этот комик — ку-ку. Убогий, над которым все потешаются. — Он смеется, а маленький Редж хихикает. Затем наклоняется к Хизер и говорит ей вполголоса:

— Разве ты не говорила, что он пьяница?

Я сжимаю челюсть, и маленький свинцовый шарик оседает у меня в груди.

Он снова поворачивается ко мне.

— Я Джоэл Уилсон, мэр Сентрвилля. — Протягивает руку для пожатия. Затем понимает, что букет маргариток у меня в правой руке. Он бросает на меня тяжелый взгляд.

— Вы ведь не докучаете Джинни?

— Что? — Я в некотором роде ошарашен его внезапным переходом от унижений к враждебности.

Он указывает на дверь.

— Джинни. Она нам как член семьи.

— Она не семья, — утверждает Финик. До этого момента он старался игнорировать нас всех.

Джоэл не обращает на него внимания.

— Я не хочу слышать, что вы досаждаете Джинни. У нее и так хватает проблем.

Хизер вздыхает и закатывает глаза.

— Честное слово, Джоэл. Хватит защищать Джинни.

— Я хочу есть, — говорит Редж.

В этот момент входная дверь дома открывается, и оттуда высовывается бабушка. Ее глаза расширяются.

— Кларк, они здесь, — кричит она в дом. Потом видит меня, смотрит на небо и качает головой. — Джинни, — кричит она через дверь, — этот супергерой здесь. Затем она выходит на тротуар и жестом приглашает нас подойти к дому. — Ну же, вы все. Что вы стоите на жаре? Вы завянете, как… зачем вам эти сорняки?

Она смотрит на увядшие маргаритки. Половина лепестков опала, головки поникли. Редж снова начинает хихикать.

Финик испускает долгий вздох и проходит мимо, чтобы попасть в прохладу дома.

— Сначала поцелуй, Финик, — говорит бабушка. Он опускает плечи и чмокает ее в щеку. — И ты тоже, Редж, — говорит она. Получив все объятия и поцелуи, остается стоять на крыльце, скрестив руки на груди.

Не уверен, действительно ли она хочет, чтобы я тоже ее поцеловал. Подавляю смех при этой мысли. В этот момент Бин выбегает из двери.

— Ты здесь, — кричит она. Упирается мне в ноги и крепко сжимает мою талию. — Я так счастлива. Что мы собираемся делать? Куда пойдем?

Я ухмыляюсь и глажу ее по голове. Когда я поднимаю глаза, Джинни стоит на крыльце и смотрит на нас двоих. Думаю, что мое умиление должно быть в моих глазах, потому что кто может не любить Бин? Но во взгляде Джинни я вижу свои слова, сказанные сегодня. Никаких ложных толкований.

Я жду, пока Бин отстранится. Затем отступаю назад.

— Это сюрприз.

— Ох, боже. Мама говорит, что сюрпризы — не мой конек.

Я сдерживаю улыбку.

— Ну, одна особенность супергероев в том, что у нас много терпения.

— Хм. — Она обдумывает это, но потом, кажется, отмахивается, потому что тут же спрашивает:

— Но куда мы идем?

Я ухмыляюсь.

— Ты никуда не пойдешь, пока не съешь свой ужин, Беатрис.

— Но, бабушка, может Лиам возьмет нас на ужин. Ты возьмешь нас на ужин?

— Ну…

— Сегодня вечером семейный ужин, — заявляет бабушка Бин. Она бросает на Джинни укоризненный взгляд, затем входит в дом, оставляя за собой открытую дверь. Я чувствую холодную прохладу кондиционера.

Джинни спускается с лестницы.

— Прости, я забыла про ужин. Думаю, ты не захочешь присоединиться к нам, мы могли бы…

— С удовольствием.

— Что?

— Я с удовольствием.

Бин прыгает вверх-вниз и радуется.

— Ура. Тогда мы отправимся на сюрприз. И я готова поспорить, что научусь летать.

— Это мне? — спрашивает Джинни. Она смотрит на цветы в моей руке.

Я прочищаю горло и неловко переминаюсь под ее пристальным взглядом.

— Я…

— Хотел сказать, что тебе жаль.

— Именно, — я улыбаюсь и протягиваю ей букет. — Ничего особенного. Я имею в виду, они ничего не значат. Просто извини.

Она улыбается.

— Все в порядке.

— Пойдем, Лиам. У нас будет картофельный пирог с настоящей олениной. Финик всегда говорит, что это отвратительно, потому что есть оленину — все равно что есть Бэмби, к тому же у оленей клещи, но дедушка говорит, что дети должны есть оленину, иначе они станут слабаками, а потом Хизер говорит, что если Финику не нравится, он может голодать, а Финик говорит…

— Ну, ты можешь заходить, — приглашает Джинни.

Бин продолжает тараторить, рассказывая мне историю пирога с олениной, пока мы идем в столовую. На обеденном столе кружевная скатерть и прекрасный столовый фарфор. Бабушка Бина поспешно расставляет для меня еще один комплект посуды.

— Вам придется сесть на табуретку, — говорит она, а потом смотрит на меня, как будто бросает мне вызов и ждет, что я буду жаловаться.

— Спасибо, — говорю я.

Она вздыхает, а затем смотрит на цветы в руке Джинни.

— Им понадобится ваза, — сообщает она.

Джинни следует за ней на кухню. Я смотрю на распахнутую дверь, а все, кто остался в комнате, смотрят на меня.

Потом бабушка начинает говорить, и мы все слышим ее громко и отчетливо через дверь.

— Какого черта он принес тебе эти сорняки?

— Он подарил мне цветы, — возражает Джинни.

— У этого человека не все в порядке с головой. Это придорожные сорняки, ясно как день.

— Важна не форма, Энид.

— Ты на пути к аду и вечным мукам. Хизер предупреждала тебя, что он не может находиться рядом с приличными людьми, тем более с Бин. А теперь он здесь, шныряет вокруг, как бродячая собака, выпрашивающая кость.

— Хизер ничего не знает.

На это Финик одобрительно фыркнул.

— Хватит, — шипит на него Хизер.

— Как дела в школе? — спрашивает дедушка Кларк.

— Дедушка, сейчас лето. У нас нет уроков, — объясняет Бин.

— О, точно, глупый я.

Но он на самом деле не слушает, потому что Энид снова начала приставать к Джинни.

— Хизер — дочь моего сердца.

Я не могу разобрать, что говорит Джинни. Вместо этого двигаюсь к столу и сажусь. Остальные тоже присаживаются. Дверь на кухню распахивается, и оттуда выходят улыбающиеся Энид и Джинни. Улыбка Энид чуть более принужденная, чем у Джинни. Она с шумом ставит вазу в центр стола.

— А вот прекрасные цветы для нашего праздничного стола.

Кларк произносит слова благодарности, а затем мы передаем по кругу пирог. Есть вино, и Энид наливает Джоэлу и Хизер по бокалу.

— Думаю, ты пытаешься завязать, — со значением говорит мне Энид.

Джинни смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты.

— Конечно, — я подмигиваю Джинни, и она краснеет.

— Лиам, — Бин подпрыгивает на своем стуле, слишком взволнованная, чтобы заметить подтекст в словах взрослых. — Мы полетим сегодня вечером?

— Боже мой, — бормочет Энид.

— Сама все узнаешь, — говорю я.

— А может, мы проследим злодея до его убежища?

В воздухе пролетает горошина и попадает Бин в лицо.

— Эй, — она смотрит на Реджа — он использует свою ложку как катапульту.

— Ха-ха, — смеется Джоэл. — Вот это умный мальчик. Будущий мэр.

Я не могу поверить, что никто не приструнил этого мальчишку. Они оказывают ужасную услугу его будущему.

— Тебе нужно извиниться перед Бин, — говорю я.

Бин ухмыляется мне, а Джинни сладко улыбается.

Редж недовольно поджимает губы.

— Давай, Редж, — говорит Энид. — Это было некрасиво.

Я удивлен, но, видимо, Редж знает, кто здесь подает десерт, потому что он выдохнул в знак поражения.

— Извините, — бормочет он, глядя на меня и на Бин. Но ей все равно. Она одаривает меня ослепительной улыбкой.

Кусаю пирог. Он пышет жаром и пахнет дичью. Финик избегает есть что-либо, стратегически перемещая кучки еды по своей тарелке.

— Так чем ты занимался с нашими Джинни и Бин? — спрашивает Джоэл.

Все за столом поворачиваются, чтобы посмотреть на меня, кроме Джинни, она смотрит вниз на салфетку у себя на коленях.

— Он тренировался, — говорит Бин. — И мы стреляли, и лазали, и собираемся полетать.

— Я удивлена, что ты смог все это время держаться на ногах, — говорит Хизер.

— Ха, — смеется Джоэл.

— Он потрясающий, — говорит Джинни сдавленным голосом.

Хизер поворачивается к Джинни, и я вижу, как в ее глазах появляется какая-то мелкая искорка.

— Похоже, ты действительно заставляешь мужчин совершать ради тебя всевозможные поступки. Любопытно.

Энид тянется за своим бокалом, но при словах Хизер ее рука дрогнула, и она опрокинула вино на стол. Красное пятно разливается по скатерти. Ее лицо становится белым, и на мгновение никто не двигается. Затем она резко отстраняется.

— Простите, — говорит она.

— Я принесу полотенце, — Джинни вскакивает и бежит на кухню. Вернувшись, она вытирает пролитое.

— Мне очень жаль, — произносит Джинни.

— Ты этого не делала, — возражает Финик. Он смотрит на Хизер с отвращением.

— Знаешь что-нибудь о моделировании? — спрашивает Кларк. Он смотрит на жену, но Энид все еще вытирает красное пятно.

— Нет, сэр, — отвечаю я.

Он начинает разговор о точноммоделировании Трафальгарской битвы. Я стараюсь слушать внимательно, но постоянно смотрю на Джинни. Ее лицо побелело, и она не поднимает глаз от своей тарелки.

Хизер наклоняется к ней, и я улавливаю ее шепот.

— Похоже, ты поймала еще одну жертву на удочку.

Джинни вздрагивает.

Я не могу оставить это без внимания. Это уже слишком.

— Извините, — говорю я.

Кларк замолкает, и все удивленно смотрят на меня. Джинни бросает настороженный взгляд, как будто не уверена, что хочет знать, что я собираюсь сказать.

— Спасибо за прекрасную еду. И спасибо за вашу заботу о Джинни и Бин. Я думаю, вы их очень любите.

— Конечно, любим, — восклицает Энид.

Редж фыркает.

— Я просто должен сказать, что вам повезло, что они у вас есть. Потому что они особенные. Я знаю их всего две недели и уже вижу это.

— Спасибо, Лиам, — Бин улыбается мне.

Джинни смотрит в свою тарелку.

— Конечно, мы знаем, что они особенные, — говорит Джоэл. — Вот почему мы присматриваем за ними. Не хотим, чтобы они делали неправильный выбор.

— Они не делают, — я окидываю всех за столом тяжелым взглядом. — Джинни — самый умный, самый решительный, самый заботливый человек, которого я когда-либо встречал. А Бин — самый замечательный ребенок, которого я знаю. Они не смогут сделать плохой выбор.

На мгновение никто ничего не говорит. Под столом Джинни протягивает руку и осторожно кладет свою ладонь поверх моей. С меня спадает напряжение. Она коротко сжимает мою руку.

— Как насчет десерта? — спрашивает Энид.

Мы едим яблочный пирог и говорим о битве при Ватерлоо.

Глава 12

Джинни

Лиам сбивает все бутылки одним броском.

— И у нас есть победитель, ребята, — кричит работник ярмарки. — Победитель, победитель. — Вспыхивают яркие лампочки и звучит гудок.

Лиам смотрит на меня и ухмыляется. Я качаю головой, в основном из-за наглого выражения его лица, но не могу не улыбнуться в ответ.

— Да, — кричит Бин. — Можно мне большого медведя? Большого розового? — Она прыгает и показывает на плюшевого мишку, который больше ее самой.

— Маленькая леди хочет медведя, — говорит работник ярмарки с хитрым блеском в глазах. Он протягивает Бин белку размером с кулак. — Вот маленький приз. Для большого нужно три победы.

— О-о-о, — вздыхает Бин. Ее голос падает с высокого на низкий. — Эм, это… хмм.

Я начинаю смеяться, а Лиам отмахивается от приза и протягивает мне двадцать долларов.

Рабочий ухмыляется и поднимает микрофон.

— Игрок, игрок. У нас есть серьезный игрок.

Лиам слегка подбрасывает мяч в руке.

— Ты можешь это сделать, — произносит Бин. — Потому что ты…

— Ш-ш-ш-ш, — прерываю ее, прежде чем она успевает раскрыть Лиама.

— О да, — шепчет она.

Я улыбаюсь и глажу ее по носу. В качестве сюрприза Лиам привел нас на окружную ярмарку. Только мы пришли не просто поиграть в ярмарочные игры, они с Бин отрабатывают инкогнито в альтер-эго. По правилам никто не должен заподозрить, что они — супергерой и протеже.

Лиам подарил Бин розовый парик, шляпу с блестками, солнечные очки с сердечками и рубашку с надписью «супергерой». Я предвзята, так как ее мама, но она выглядит невероятно мило, что едва могу это выдержать.

Лиам поднимает первый мяч и целится в бутылки. Отступает назад и бросает. Он попадает в них, но падают только три.

— Проклятие. Эти бутылки скользкие, как кобыла в жару, — говорит он. Затем поворачивается и подмигивает мне.

Я сдерживаю смех. Он полностью в образе. Если бы не знала, что он Лиам Стоун, я бы его не узнала. На нем черная ковбойская шляпа, фальшивые усы, ковбойские сапоги, солнцезащитные очки и футболка с надписью «Я с дураком» и стрелкой, направленной на его лицо. Ладно, хорошо, я начинаю смеяться. Он оглядывается на меня и качает головой. Затем бросает еще один мяч в бутылки.

— Попал, — кричит он и вскидывает кулак в воздух.

— Так глупо, — говорю я.

Бин прыгает и аплодирует. Мы дошли до среднего приза — фаршированного тако с глазами и ногами. Лиаму осталось бросить еще два мяча. Сотрудник устанавливает бутылки и предлагает Лиаму сделать еще один бросок.

— Игрок, игрок, — кричит сотрудник ярмарки в микрофон, — У нас есть серьезный игрок.

На ярмарочном бульваре многолюдно. Люди снуют туда-сюда, пробуют свои силы в различных играх, едят чили-фри, сладкую вату или непонятные жареные закуски на палочках. Я вдыхаю ностальгический запах сахара, жареного жира и взбитой пыли — эти запахи летней ярмарки. Из сотен людей, проходящих мимо, ни один не обращает внимания на кинозвезду, он же «ковбой из глубинки», среди них.

Бин хватает меня за руку.

— Ты думаешь, он сделает это? — она почти лопается от волнения.

— Конечно, солнышко, — говорю я с сильным акцентом. — Он может попасть в белку из пистолета с сотни шагов. Он может залезть на дерево, побороться с медведем и прыгнуть со скалы — и все это за один день. Нет ничего, чего бы он не смог сделать.

Лиам останавливается на середине броска и смотрит на меня. Я машу ему рукой. Он качает головой и смотрит на мой наряд. Я тоже в образе. Мини-юбка, ковбойские сапоги, рыжий парик с камуфляжной шляпой, солнцезащитные очки и майка с надписью «Я кайфую на трассе 511B»

Так нелепо.

— Давай, — кричу я. — Сделай это.

Он бросает. Мяч попадает в бутылки, и они падают в кучу.

— Да, — кричит Бин. Она прыгает, хлопает и радуется.

— Ба-бах, — говорит Лиам. — Вот, ребятки, как это делается.

— Победитель, победитель, главный победитель, — кричит работник ярмарки. Вспыхивают огни и звучит сирена. Рабочий использует длинный металлический шест, чтобы достать огромного розового медведя, зацепить его и вручить Бин. Она даже не может обхватить его руками, настолько он велик.

— Давай, я подержу его, — говорит Лиам.

— Можно мы теперь пойдем на колесо обозрения? — спрашивает Бин.

Конечно, можно. Скоро восемь. Небо становится пыльным, оранжево-голубым, и на аттракционе загораются огни. Колесо обозрения стоит в конце площадки, рядом с качающимся кораблем викингов и летающими качелями. Мы пробираемся сквозь толпу и медленно идем к нему.

— Спасибо за медведя, — говорю я.

Лиам нахлобучивает свою ковбойскую шляпу.

— Не за что.

Бин вкладывает свою руку в мою, и мое сердце сжимается. Мне не было так весело уже… много лет. Кто знал, что наряжаться в безумные костюмы и притворяться кем-то другим на окружной ярмарке может быть так до смешного весело? Не я.

— Я хорошо маскируюсь? — спрашивает Бин.

— Блестяще, — отвечаю я.

— Хитрость супергероя, — говорит Лиам, — в том, чтобы не дать людям заподозрить, кто ты есть. Ты должна прятать все хорошее за своим альтер-эго. — Он оглядывает Бин. — Ты молодец, малышка.

— Я так и думала, — говорит она и удовлетворенно улыбается. — Ты тоже молодец.

— Спасибо, — говорит он. — Я подумал, что ковбой — хорошая маскировка.

— Нет, — говорит Бин. — Я имею в виду раньше. В твоем трейлере, в халате и все такое. Это реально было хорошее инкогнито.

Я смотрю в сторону трейлеров с едой и делаю вид, что не вижу ошарашенного взгляда Лиама.

Наконец, он кивает.

— Думаю, так и было.

Очередь на колесо обозрения почти пятьдесят человек, но рядом есть киоск со сладкой ватой, который так и зовет меня к себе.

— Ребята, стойте в очереди, — говорю. — Я собираюсь купить нам сахарной ваты.

— Фиолетовую, пожалуйста, — просит Бин.

Она в восторге. Обычно я не позволяю ей есть много сахара, особенно поздно вечером. Когда ей поставили диагноз, я полностью исключила сахар, но со временем сделала небольшое послабление. Тяжело не позволять себе ничего сладкого.

Взяв пакет со сладкой ватой, я пошла обратно. Бин и Лиам немного продвинулись вперед, и я направилась к ним.

Когда дохожу до них, они заняты разговором и не замечают меня. Я встаю позади и жду, пока они закончат беседу.

— Никогда не приходилось делать этого раньше. Вот почему ты мне так нравишься. Потому что мы можем делать веселые вещи, — делится Бин. — Мама говорит, что я должна беречь свою энергию, а бабушка говорит, что это потому, что я сломаюсь. Так что больше никакого мяча, или бега, или катания по земле, и особенно никаких сальто, или спорта. Редж говорит, что это делает меня ребенком, но Финик велит ему заткнуться. Но я бы хотела продолжать бегать, потому что мои друзья перестали со мной играть.

— Это очень плохо, — Лиам смотрит вниз на Бин с серьезным выражением лица. — Жаль это слышать.

Она кивает.

— Да. У меня больше нет друзей. Раньше у меня были друзья, но потом им не понравилось, что я не играю, потому что всегда устаю. Потом у меня выпали все волосы, и некоторые дети смеялись надо мной. Кроме Миры и Глена, но Мира переехала в Калифорнию, а мама Глена сказала, что он больше не может со мной играть. А мама пыталась разрешить мне носить шляпу в школу, но директор сказал, что это против правил, так что я не смогла.

Лиам смотрит на Бин, и я могу сказать, что он поражен тем, как много она может сказать за двадцать секунд и как ей, кажется, никогда не нужно делать передышку.

— Мне жаль, малышка, — говорит он.

— Ничего страшного. У меня есть мама. Иногда ей очень грустно. Она не думает, что я знаю, но я знаю. Это из-за того, что я заболела. Она не хочет, чтобы я умерла. — Бин кивает Лиаму, ее лицо серьезно.

Подношу руку ко рту. Я не понимала, что Бин знает…

— Твоя мама очень тебя любит, — произносит Лиам.

— Вот почему я подарила ей тебя.

— Что это значит? — спрашивает Лиам.

— Я подумала, что единственный человек, который может сделать мою маму счастливой, это ты. Потому что ты герой, как и мой папа. Можно мне теперь подержать моего мишку?

— Конечно, — Лиам передает медвежонка, и Бин прижимает его к груди. Затем он поднимает солнцезащитные очки и протирает глаза.

Я делаю шаг вперед и радостно говорю:

— Кто хочет фиолетовую сахарную вату?

— Я, я, я, — кричит Бин.

— Вот ты где, — радуется Лиам.

Ни один из них ничего не упоминает о разговоре, который они вели. Когда доходим до конца очереди, мы забираемся в металлическую кабинку. Бин визжит, когда кабинка раскачивается, и мы взлетаем все выше и выше на колесе обозрения. Когда достигаем вершины, колесо останавливается, и мы раскачиваемся взад-вперед.

Я вижу так далеко. Огни ярмарки под нами, сараи для животных и аттракционы, выставка и прилавки с едой, затем долина, холмы и город, и за деревьями солнце опускается за горизонт.

Бин прижимается к нам с Лиамом, держа медвежонка за лапы. Я смотрю на Лиама, чтобы узнать, наблюдает ли он за закатом. Вместо этого понимаю, что он наблюдает за мной. На его лице странное выражение. Как будто он только что увидел меня и не знает, что обо мне думать. Или что думать вообще.

Я нерешительно улыбаюсь ему.

— Ты в порядке?

Его глаза мерцают, затем он дарит мне всемирно известную улыбку Лиама Стоуна.

— Конечно, в порядке, — говорит он.

Колесо обозрения снова запускается, и момент проходит. Мы спускаемся обратно на землю, а затем отправляемся домой.

Глава 13

Лиам

— Спасибо за вечер, — говорит Джинни.

— Без проблем.

Бин спит на заднем сиденье, медведь у нее на руках, а на лице фиолетовое пятно от сахарной ваты. Джинни поднимает ее из автокресла. Бин сонно мычит, а потом опускает голову на плечо Джинни.

— Я возьму медведя, — тихо говорю я.

Джинни открывает дверь в свою квартиру в гараже. Я стою на пороге, не зная, оставить ли мне медведя у входа или войти.

— Заходи, — говорит Джинни. — Чувствуй себя как дома. Я сейчас.

Пока она моет Бин и укладывает ее в постель, иду и сажусь на диван в гостиной. Он удобный, там много подушек и одеяло. Я наклоняюсь вперед и смотрю на книги на журнальном столике. У Джинни есть несколько учебников по физиологии и спортивной медицине и большая стопка комиксов про Лиама Стоуна. Я пролистываю один выпуск, а затем откидываюсь назад. Что-то тычет меня в ногу, и я вытаскиваю фигурку из диванной подушки.

— Я тебя знаю, — это та фигурка, которую я снял с дерева. Бросаю ее в корзину для игрушек рядом с диваном.

Я слышу, как Джинни поет колыбельную. Ее голос низкий и грудной, и она поет с тихой нежностью. Чувствую себя незваным гостем. Я не должен быть здесь, это не мое место. На стене висят фотографии Бин в младенчестве и в детстве. Это дом, полный уюта и любви, а я здесь лишний.

Провожу рукой по шее и вздыхаю. Затем понимаю, что на мне все еще костюм. Отрываю усы и прячу их в карман.

Мне пора уходить.

Я встаю и направляюсь к двери. Кухня находится рядом с дверью в задней стене квартиры. Там только стол с плитой, маленьким холодильником и раковиной. Цветы, которые я подарил Джинни, — единственное, что стоит на столе. Они еще сильнее увяли, чем раньше. Я смотрю на них и думаю, какого черта творю.

Сегодня утром я психанул и выставил себя на посмешище. Я думал, что Джинни слишком привяжется, но мне нужно беспокоиться не о ней. Дело во мне. Я увяз слишком глубоко.

Когда она сказала, что не ищет мужа или замену отцу Бин, я думал, что почувствую облегчение, но этого не произошло. Мне показалось, что ее слова прозвучали неправильно.

А потом я поцеловал ее. Я не думал, просто знал, что должен прикоснуться к ней, попробовать ее на вкус. Я снова начинаю чувствовать, и она — причина этому. Я должен быть осторожен. Я ведь уеду из города. Если мы сблизимся, я уеду не героем, а с разбитым сердцем.

Что сказала Бин? Что она выбрала меня, потому что знала, что я могу сделать ее маму счастливой?

Я не могу спасти положение. Эта ситуация выходит за рамки моих фальшивых способностей.

— Она спит, — Джинни смотрит на меня, стоя у двери. — Ты уходишь?

Я киваю.

— Рано вставать. В пять утра. — Я тянусь к двери.

— Ты можешь остаться. — Я оборачиваюсь к ней, и Джинни дарит мне нерешительную полуулыбку. Она смыла с лица косметику и сняла рыжий парик, но все еще в мини-юбке и майке. Я смотрю на эту полуулыбку и понимаю, что это не просто физическое влечение. Я страстно желаю эту женщину.

— Не думаю, что это хорошая идея, — говорю я.

Улыбка исчезает с ее лица, и она отводит взгляд.

— Я не имела в виду… я не приглашала тебя… — Она снова поднимает глаза, и ее лицо краснеет. — Просто подумала, что мы могли бы провести время вместе. Как друзья.

Мое нутро сжимается при слове «друзья». Я не хочу быть ее другом. Друзья тусуются, друзья ведут себя целомудренно, друзья не делают того, что я мечтаю сделать с ней.

— Друзья? — говорю я.

Она вздыхает и сдувает волосы с глаз.

— Да. Друзья.

Я засовываю руки в карманы и откидываюсь на пятки. Она смотрит на цветы на стойке.

Затем Джинни снова смотрит на меня и говорит:

— Я просто хочу преодолеть неловкость сегодняшнего утра. Понимаю, что ты не ищешь отношений. Черт возьми, я тоже. Это было бы худшее, что я могла бы сделать. Ты видел мою жизнь? Я отдаю все, что у меня есть, своему ребенку. У меня нет времени ни на что другое.

Пока она говорит, я замечаю тени под ее глазами и поникшие плечи. Она устала, устала до мозга костей, чего я не замечал раньше. Может быть, это потому, что она у себя дома и не столь бдительна, но внезапно я вижу, как сильно Джинни нуждается в друге.

Просто друг.

Принимаю решение в доли секунды. Я могу это сделать. Могу быть для нее другом. Если буду другом, я никому не разобью сердце, не буду ничего усложнять, ничего не сможет пойти не так, если буду только другом.

— Есть какие-нибудь фильмы? — спрашиваю я.

Джинни поднимает взгляд, и ее глаза наполняются счастливым удивлением.

— Ты останешься?

— Зависит от того, какие фильмы тебе нравятся, — говорю я.

Иду за ней в гостиную, и мы устраиваемся на диване. Она подворачивает ноги под себя, и ее мини-юбка высоко задирается. Я перевожу взгляд с длинных гладких ног на ее лицо.

— Что? — спрашиваю я.

— Я сказала, что люблю ужасы. Чем страшнее, тем лучше. Такие, чтобы аж штаны намочить от страха.

— Это самая безумная вещь, которую я когда-либо слышал.

Она качает головой.

— Ты шутишь? Как они могут не нравиться? В ужастиках действуют свои правила. Есть монстр. Есть грех. И есть наказание от монстра на каждого, кто грешит.

— Например, потеря девственности?

— Именно.

— Или… хм, — думаю я о других фильмах ужасов, — гордыня.

— Ну и ну, какие громкие слова ты используешь.

Я смеюсь.

— Хорошо, просвещай меня, — говорю я.

Джинни включает фильм, черно-белый фильм.

— Приготовься к тому, что с тебя спадут штаны, — говорит она.

Хм, мне нравится эта мысль.

Я изо всех сил стараюсь не смотреть на ее юбку, задирающуюся вверх по ногам. Начинается фильм. Джинни расслабляется на диване, но я не могу расслабиться. Я напряженно слежу за ней. Замечаю каждый раз, когда она двигается, или переводит дыхание, или наклоняется вперед в волнении. Мое тело покалывает, и я просто хочу прижаться к ней еще ближе. Я не могу смотреть фильм, когда она рядом со мной. Мне становится все страшнее, потому что ее дыхание учащается, и она вся напряжена.

Мне так хочется прикоснуться к ней. Что бы сделал друг? Друг ведь мог бы взять ее за руку, если бы она испугалась?

Я опускаю руку на диван, ладонью вверх, и кладу ее рядом с ней. Я не смотрю на нее, просто позволяю ей лежать там. Джинни смотрит вниз на мою ладонь, потом вверх на меня. Я ничего не говорю, и она тоже. Через минуту, пока мы не двигались и вообще ничего не говорили, она положила свою руку на мою. Я облегченно выдохнул. Понятия не имею, что происходит до конца фильма, единственное, что могу видеть или чувствовать, это тяжесть ее руки, лежащей на моей. Ее прикосновение, тепло, теплая вибрация, проходящая по моей руке и всему телу. При каждом вдохе я должен сдерживать себя, чтобы не взять ее за руку и не притянуть к себе.

Фильм заканчивается, и на экране появляются титры. Никто из нас не двигается. Мы сидим там, неподвижные как камень, ее рука в моей. Титры останавливаются. Экран гаснет, музыка заканчивается. Но мы не двигаемся.

Наконец, она вытаскивает свою руку из моей.

— Тебе понравилось? — шепчет она.

Я сглатываю.

— Просто невероятно.

— Я предполагала, что тебе понравится, — говорит она. — Это был один из оригинальных…

Я поворачиваюсь к ней, и она сбивается. Ее губы подергиваются, и Джинни облизывает их. Затем:

— Один из предвестников к…

— К?

Она качает головой, ее глаза затуманены.

— Не помню.

— Ясно.

Джинни наклоняется вперед и проводит пальцами по моему подбородку. Пальцы легко касаются моей кожи и вызывают во мне шок. Я смотрю в ее глаза. Она не отводит взгляд, пока ее рука посылает мурашки по мне. Наконец, она опускает руку на колени.

— Увидимся утром, — шепчет она.

Я впиваюсь пальцами в диванную подушку, чтобы не протянуть руку и не притянуть ее к себе.

— Конечно, — с огромным трудом выдаю ей свою беззаботную улыбку.

— Нам стоит как-нибудь повторить, — она провожает меня до двери.

Я киваю, и вдруг чувствую себя шестнадцатилетним подростком, которому предстоит первое свидание. Поцелуй ее, не целуй ее, поцелуй ее, не…

— Хорошо иметь друга, — говорит она.

Верно. Не целуй ее.

— Конечно.

Ее глаза усталые, но счастливые. Значит, все в порядке.

— Доброй ночи, Джинни.

Доброй ночи, друг.

Глава 14

Джинни

Поздние вечера, когда мы с Лиамом проводим время вместе, стали обычным делом. Он тренируется утром, потом я иду на работу или отвожу Бин на прием к врачу, затем мы возвращаемся вместе вечером на супертренировку с Бин, если она не слишком устала. Это стало своего рода негласным соглашением, что Лиам будет оставаться рядом, пока я укладываю Бин в постель, а потом мы просто проводим время вместе.

— Не могу поверить, что ты так и не научился делать колесо, — говорю я.

— Я парень, — Он скрещивает руки на груди и смотрит на меня так, будто я должна понимать, что парню лучше не предлагать крутить колесо.

— Да, конечно. Но это секрет или трюк. Ты должен либо рассказать мне секрет, либо сделать трюк.

Лиам смотрит на гостиную. Здесь явно недостаточно места, чтобы он мог попытаться сделать колесо.

Он вздыхает и качает головой.

Я злобно ухмыляюсь.

— Отлично. Я ненавижу фасоль. Не могу ее есть, она похожа на отвратительных бобовых черепах. У меня от нее рвота.

Я начинаю смеяться, но останавливаюсь, когда вижу, что он говорит серьезно.

— Ты шутишь.

— Нет, я не шучу. Твоя очередь.

— Но это не секрет.

— Конечно, секрет. Никто больше об этом не знает. Только ты и я.

— Ха.

Подтягиваю ноги под себя и откидываюсь на спинку дивана. Я придумала игру сегодня днем. Лиам отвел Бин в гимнастический зал. Она не могла выполнять слишком много упражнений, но ей все равно понравилось. Думаю, я прониклась духом. Я предложила игру после того, как уложила ее спать.

Лиам рассматривает меня с минуту, и я замираю под его пристальным взглядом. На его подбородке есть небольшая вмятина, и у меня возникает сильное желание лизнуть ее. Его глаза сужаются, как будто он слышит мои мысли.

— Что за трюк? — спрашиваю я, пытаясь отвлечь его.

— Кувырок назад, — говорит он.

Я ухмыляюсь. Я могу выполнять кувырок назад даже во сне.

— Открой мне секрет, — говорит он, глядя на мои губы. — Или сделай кувырок назад.

Отвожу взгляд от его подбородка и смотрю на Лиама снизу-вверх.

— Я хочу, чтобы ты поехал с нами на пикник в конце лета.

— Это твой секрет?

— Ох. Нет, я имею в виду… это просто пришло мне в голову. — Я тяну губу сквозь зубы. — Это ежегодное мероприятие. Энид приглашает соседей, мы жарим еду на гриле на заднем дворе, устраиваем игры.

— Хорошо, — соглашается он. — Звучит весело.

Потому что он будет там как друг. Я смотрю на его руки. Они обе лежат на диване, ладонями вниз. Он не просит меня взять их. Нет.

— Хм. Секрет, — я не могу придумать ни одного, слишком сосредоточена на следах щетины на его подбородке и на его губах. — Нет, — говорю я. Затем встаю и делаю кувырок назад. — Та-дам, — восклицаю я, поднимаясь на ноги.

— Трусиха, — говорит он.

Я падаю обратно на диван и придвигаюсь ближе к нему.

— Я раскрою еще один секрет. Я не боюсь.

— Неужели?

Он кивает.

— Когда я был ребенком, я хотел стать врачом.

— Правда? — Я удивлена, это так далеко от того, кем он стал.

— Да. Потом я понял, как долго мне придется учиться в школе, и передумал.

— Тебе не нравилась школа?

— Мне нравились перемены.

— Невероятно.

Он ухмыляется и демонстрирует ямочку на своей щеке.

— Я имею в виду, мне нравилось смешить детей.

— Ты был клоуном в классе?

— О да.

— Дай угадаю. Ты хотел быть в центре внимания.

Он хмурится и смотрит вверх.

— Типа того. Я был очень застенчивым ребенком.

— Серьезно?

Он кивает.

— Я довольно быстро понял, что если могу рассмешить детей или вести себя глупо, то у меня будут друзья. И никто не заметит, что я не разговариваю и не подхожу к людям в другое время. Никто не замечает, что ты боишься говорить с людьми, если ты шутишь или ведешь себя смешно.

Хм. Думаю, это правда. Я никогда не задумывалась об этом раньше.

— Ты все еще стесняешься?

— Уже нет.

— У тебя нет проблем с разговорами или с тем, чтобы сказать то, что ты хочешь.

— Обычно нет. — Его взгляд снова перемещается на мои губы, и они начинают дрожать от внимания.

— Я посещаю занятия онлайн, чтобы получить степень, — говорю я. — Это секрет.

— Почему? — спрашивает он.

Пожимаю плечами.

— Мне кажется странным делать что-то для себя. И думаю, если люди узнают, а я не закончу, буду чувствовать себя большей неудачницей, чем если бы об этом знала только я.

— Почему?

— Потому что. Время, которое я трачу на учебу, могло бы пойти на то, чтобы больше работать или проводить время с Бин. Или деньги, что трачу на обучение, могли бы пойти на покупку квартиры, или лучшей одежды, или большего количества продуктов, или на оплату медицинских счетов.

— Эй, — говорит он. Я напрягаюсь, и Лиам прикладывает палец к моей щеке, затем заправляет прядь волос за ухо.

— Что? — спрашиваю я, немного напуганная тем, что он собирается сказать.

— Ты хорошо справляешься.

Я застываю на этих словах.

— Ты молодец, — повторяет он.

— Еще один секрет, — говорю я.

Он кивает.

— Тяжело быть сиделкой. Ты перестаешь заботиться о себе. Перестаешь быть кем-то, кроме сиделки. И ты продолжаешь отдавать. И отдавать. Иногда кажется, что ничего не останется, и я потеряю себя в процессе. — У меня в груди что-то сильно щемит. — Но потом, даже думая об этом, я чувствую себя такой эгоисткой.

Лиам ничего не говорит, и я чувствую, что он, должно быть, осуждает меня. Мне страшно смотреть на его лицо, но я заставляю себя поднять глаза.

Когда вижу выражение его лица, я словно рассыпаюсь. Потому что в нем нет осуждения, только понимание.

— Спасибо, — говорю я. И испускаю долгий вздох.

— Я думаю, тебе стоит продолжить учебу, — произносит он.

— Я так и сделаю. — Поднимаю три пальца. — Честное скаутское.

— Я пойду с тобой на пикник, — говорит он.

— О, — я уже забыла, что просил его. — Спасибо.

Глава 15

Лиам

Я на пикнике, и Энид загнала меня в угол за столом с десертами.

— Наслаждаешься? — спрашивает она.

Я смотрю на ее лицо, чтобы понять, правильно ли расслышал сарказм, но не могу разобрать выражение под шляпой от солнца.

— Да. Спасибо, мэм, — говорю я.

— Не стоит меня благодарить. Я тебя не приглашала. — Совершенно ясно, что она не пригласила бы меня, если бы ее попросили об этом.

— Э. Ну… — Я собираюсь взять кусок яблочного пирога для Джинни и кусок морковного торта для Бин, но Энид протягивает руку к десертам. Останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— Ты не пьяница.

— Нет, мэм.

Морщины на ее лице становятся глубже.

— Ты нравишься Беатрис, — заявляет она, и ее рот кривится, словно Энид отведала что-то ужасное.

Сначала я не понимаю, о ком она говорит, потом вспоминаю, что она называет Бин — Беатрис.

— Она милый ребенок, — говорю я.

— Я бы хотела, чтобы ты никогда не появлялся, — произносит она. — Я бы хотела, чтобы ты остался в трейлере и замариновал себя до смерти.

Опускаю подбородок на грудь и в шоке смотрю на старушку. Я понимал, что ей не нравлюсь, но это переходит все границы.

— При всем уважении…

— Хочу дать совет. Потому что я забочусь о своей невестке и внучке.

Я останавливаюсь. Смотрю на Джинни на другом конце двора, они с Бин играют в карты на одеяле для пикника, но она смотрит на меня, и ее лоб наморщен. Да, она обеспокоена этим разговором.

— Хорошо, — говорю я.

Энид поворачивается и кладет кусочек пирога с лимонным безе на бумажную тарелку.

— Им не нужно, чтобы ты усложнял их жизнь.

Я собираюсь ответить, но она останавливает меня.

— Им не нужен друг, им не нужен супергерой. Им нужно чудо. И если ты не можешь дать им чудо, советую убраться из их жизни, пока ты не причинил им вред.

— Я… — не знаю что сказать.

Она изучает выражение моего лица и кивает.

— Я так и думала, — с горечью констатирует она. — Попробуй лимонную меренгу. Она не слишком кислая.

Энид уходит, возвращаясь к Финику и группе его друзей. Она начинает терроризировать их, когда понимает, что они бросают перочинные ножи в ореховое дерево.

Я заканчиваю накладывать десерты на тарелку. Выбираю наугад, не в силах больше сосредоточиться на задаче. Она права. Им нужен не я, им нужно чудо.

Бин нужен донор, и пока что они не нашли его во всех донорских реестрах мира. У нее мало времени.

Когда возвращаюсь к покрывалу для пикника, Хизер встает на моем пути.

— Ты хорошо выглядишь, Стоуни, — замечает она.

— Спасибо, — благодарю отрывисто. Я не в настроении.

— Веселишься с Джинни и малышкой Бин? — то, как она задает вопрос, дает понять, что Хизер сомневается в этом.

— Да. Очень. — Я пытаюсь пройти мимо, но она хватает меня за запястье. Я останавливаюсь, тарелка с десертами балансирует между нами.

— Слышала, ты возвращаешься в Голливуд. Еще одна большая роль на горизонте, — говорит она.

— Тогда ты знаешь больше, чем я, — до сих пор ничего не слышал от своего агента после того, как отказался от рекламы средства от геморроя. Хотя мысль об этой рекламе что-то пробуждает в глубине моего сознания. Маленький огонек идеи.

Я смотрю вниз на ее руку на моем запястье, а затем снова на нее. Бросаю взгляд, который раньше наводил ужас на ассистентов.

Она опускает руку и быстро отступает назад. Выражение ее лица меняется с робкого на сердитое.

— Я просто хотела по-дружески предупредить тебя, — бросает она. — Но, думаю, ты не оценишь.

— Нет, — говорю я. У меня чешется место между лопатками.

— Что ж. Не мне говорить то, что ты и так должен знать.

— И что это? — спрашиваю, надеясь, что чем быстрее она это выложит, тем быстрее я смогу вернуться к Джинни и Бин.

— Джинни использует тебя. Она ждет, что ты станешь прекрасным принцем для Золушки. Она так хорошо играет роль отчаявшейся девицы, что не успеешь оглянуться, как окажешься в кандалах и будешь жить в Сентрвилле до конца своих дней. В своем трейлере. Или в гараже. Если бы это зависело от нее, ты бы никогда не вернулся в Голливуд. Я уже видела, как это происходит. Она сбивает мужчин с пути.

Я смотрю на Хизер и вижу только ненависть, и еще одну вещь, в которой уверен:

— Мы никогда не снимались вместе в кино.

Ее лицо белеет, затем она берет себя в руки.

— Конечно, снимались. Я участвовала в массовке. Работала на многих съемочных площадках в качестве статистки.

Качаю головой.

— Я так не думаю.

Она смотрит на меня, и цвет возвращается к ее лицу. Прежде чем Хизер успевает что-то сказать, я жестом указываю на Финика. Он снова достал свой нож и метнул его в дерево.

— У твоего сына неприятности.

Ее рот широко раскрывается, и она снова становится белой.

— Он… он не мой… — Она спешит прочь, к Финику. Точно, он ее брат.

Я вздыхаю и пытаюсь успокоиться.

Мне хватило противостояния с Энид и Хизер на целый год.

Сажусь на одеяло и ставлю тарелку с десертом.

— Вот держи, — говорю я. — Достаточно сахара, чтобы не спать неделю.

— Ура, — восклицает Бин. Она откусывает большой кусок морковного торта.

— Ты в порядке? — спрашивает Джинни. — Я видела, как вы разговаривали, и похоже, ты слегка разозлился.

— Все в порядке, — заверяю я. — Они просто хотели сказать, как сильно восхищаются моими фильмами.

Джинни бросает на меня недоверчивый взгляд, а потом:

— Ну ты и обманщик.

Я ухмыляюсь.

— Ты права.

Плохое настроение, которое у меня возникло после разговора с Энид и Хизер, рассеивается. Остаток дня я провожу, поедая безумное количество хот-догов, кукурузы в початках, арбуза и пирога. Мы играем в карты, подковы и лежим на солнце. В сумерках Бин пытается уговорить светлячков сесть ей на руку. Я хватаю одного с неба и держу его на своей ладони. Лицо Бин озаряется, когда светлячок светится для нее. Она протягивает палец, и он садится к ней на руку.

— Мама, мама. Ты видишь? У меня на пальце светлячок. — Бин смеется, когда он вспыхивает ярко-желтым. — Щекотно, — говорит она.

— Это потрясающе, — соглашается Джинни.

Она смотрит на меня, и ее глаза наполнены таким счастьем, что мое сердце замирает, а потом начинает биться снова.

«Просто друзья. Мы просто друзья». Я просто помогаю, а потом возвращаюсь в Голливуд.

Слова Энид снова звучат в моей голове. Им нужно чудо, а не друг.

Светлячок снова загорается, и Бин смеется, отпуская его в небо. Он присоединяется к остальным, и они наполняют серые сумерки мерцающим желтым светом.

— Я так счастлива, — говорит Бин.

— Я тоже, детка, — признается Джинни. Она тянет Бин к себе на колени, и они откидываются назад, чтобы посмотреть на светлячков.

Я смотрю на небо. Светлячки то вспыхивают, то гаснут. Потом смотрю на Джинни и Бин. Я потираю грудь, и она болит под моей рукой. Им нужно чудо.

Джинни — это не девушка в беде. Она может сделать все, что задумает, даже сама может стать героем. Но сможет ли она найти чудо?

Я не знаю.

Глава 16

Джинни

Лето почти закончилось. Прошло шесть недель с тех пор, как я встретила Лиама. Я провожу рукой по голове Бин и целую ее в щеку. Еще слишком рано, рассвет не наступил. Бин уютно устроилась в своей кровати, в ее руках — большая плюшевая игрушка с окружной ярмарки, которую окрестили Пинки, и она крепко спит. Я проскальзываю через смежную дверь в кухню дома. Энид стоит у плиты и переворачивает блинчики.

— Она еще спит, — говорю я.

Плечи Энид напрягаются, но она ничего не говорит. Чем дольше мы встречались с Лиамом, тем меньше она выражала свое мнение, но если на то пошло, ее неодобрение становилось все сильнее.

— Вернусь к восьми.

Она поворачивается и направляет на меня свою лопаточку.

— Ты слишком привязалась.

Я отступаю от лопаточки.

— Что?

— Все, о чем говорит Бин, это Лиам Стоун то, Лиам Стоун это. Ты не говоришь, но могу сказать, что думаешь о нем. Вы проводите вместе каждую свободную минуту, днем и вечером тоже. Он приходил на пикник.

— Да? — Она права, мы проводим вместе почти каждый день из последних шести недель. Кроме тех дней, когда мы находились в детской больнице или, когда у меня длинная смена на работе. Бин так счастлива, и я тоже… счастлива. — Ты говоришь об этом как о преступлении.

— Так и есть, — отрезает она, поворачивается и переворачивает блинчики.

— Я знаю, ты веришь…

Она снова поворачивается и машет на меня лопаточкой.

— Я ошибалась. Этот мужчина — не такой уж плох, и он подходит для приличной компании.

— Ладно? — Это неожиданно.

— Он еще хуже. Он прекрасный человек, а поскольку ты уязвима, ты слишком привязываешься. Он намерен уйти, и когда уйдет, тебя ждут страдания. И тебя, и Бин. — Ее глаза слезятся, а рот приоткрыт. Она исходит из собственного опыта. Мое сердце тянется к ней, и, хотя Энид никогда не приветствовала этого, я хочу обнять ее.

— Я тоже по нему скучаю, — шепчу я. Она знает, о ком я говорю. Он единственный человек, по которому мы обе тоскуем.

Морщины вокруг ее рта становятся глубже, и она поворачивается к плите. Переворачивает готовые блины на тарелку рядом со сковородой. Они с тоскливым звуком падают на тарелку. Закончив, она кладет руки на столешницу.

— Делай, что хочешь, — говорит она. — Но не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Она не оборачивается. Ее спина настолько прямая, что я знаю, что она держит себя в руках только усилием воли. Мне не следовало этого говорить. Мы не говорим о Джордже. Его смерть — призрак здесь, хотя Энид удалила все его частички, очистила дом от его памяти, он все равно приходит. По телевизору играет песня, и по ее реакции я могу сказать, что она напоминает ей о нем. Или иногда, когда Бин смеется, ей приходится выходить из комнаты. У них одинаковый смех. Он похож на звон колокольчиков в ясный весенний день. Мне он нравится. Но Энид…

— Прости.

Ее плечи напрягаются, но она не убирает руки с стойки, не поворачивается и не смотрит на меня.

Мне всегда казалось, что Энид справилась со смертью сына, пытаясь забыть о его существовании. Но, возможно, я ошибалась. Может быть, боль слишком велика для нее, даже сейчас. Она пытается защитить себя. Может быть, вместо каменного сердца, которое я себе представляла, у нее слишком мягкое сердце.

— Спасибо, что беспокоишься за нас.

Я жду ее ответа, но она молчит. Дедушка Кларк заходит на кухню, в его руке журнал о вьетнамской войне.

— Ты все еще здесь? — удивленно спрашивает он.

Энид сразу же принимается наливать тесто для блинов.

— Уже ухожу. Вернусь к восьми. Бин еще спит.

— Хорошо, тогда пока.

Бегу трусцой к машине. Я опаздываю на несколько минут. Лиам будет ждать.

***

— Расскажи мне о своем муже, — говорит Лиам несколько дней спустя.

Я удивленно смотрю на него, но он отжимается, поэтому не вижу его лица.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Ты никогда не говоришь о нем. Бин не рассказывает о нем, только говорит, что он был героем.

— Бин никогда не встречалась с ним.

— Почему?

Лиам переворачивается на одну руку и делает идеальную боковую планку. Я ему больше не нужна. Совершенно ясно, что ему незачем оставаться здесь. Он подтянут, бодр и находится в форме для игры на экране. Он может приступить к съемкам хоть завтра. Энид права, он скоро уедет.

Он опускается обратно и начинает отжиматься.

— Я находилась на раннем сроке беременности, когда он умер. — Оглядываю поле, деревья у трейлера и думаю о том, как непредсказуема жизнь. В той машине, семь лет назад, я никогда бы не подумала, что буду стоять здесь.

— А-а, значит, у нее просто остались истории о нем.

Я киваю, хотя Лиам этого не видит.

— Я рассказываю ей смешные истории. Например, о том, как он прекрасно воспроизводил любой акцент и втягивал нас в самые нелепые ситуации. И еще романтические истории, например, как мы встретились, и я сразу же поняла, что выйду за него замуж. Он подошел ко мне и сказал: «Эй, красотка, кажется, ты украла мое сердце». Потом он улыбнулся, и я пропала. Так что я рассказала ей историю о том, как мы познакомились, а потом о том, как он умер. Как она и я не были бы здесь, если бы не он. Как он любил ее так сильно, что отдал свою жизнь, чтобы она могла жить. Что он не думал ни о чем, кроме как вернуться и спасти ей жизнь. Даже если он никогда не встречал ее. Он любил ее так сильно. Вот что я ей говорю. Что он так сильно ее любил.

— Я уверен, что любил, — говорит Лиам. Он поднимается с земли и встает рядом со мной. — Извини, ты не обязана говорить об этом.

Вытираю глаз и качаю головой.

— Нет, все в порядке. Я не против.

— Нелегко соответствовать, не так ли?

— Да. Я действительно установила невероятно высокую планку. — Я не могу соответствовать тому образу, который нарисовала в своих историях, как, возможно, и никто другой. — Может, мне стоит рассказать Бин несколько историй, которые покажут ее отца как простого человека. Хорошего и не очень.

В конце концов, именно недостатки делают нас красивыми.

— Не знаю, — говорит он. — Жизнь сложна.

Лиам улыбается и разминает руки и плечи. Затем, без лишних слов, мы начинаем бежать трусцой по тропе. Он сворачивает на развилке и направляется к ручью. Когда мы добираемся до него, он останавливается и начинает снимать кроссовки и носки.

— Давай, — говорит он. — Я хотел сделать это уже несколько недель.

Я улыбаюсь, глядя, как он пробует воду босыми ногами.

— Холодно! — восклицает он.

Но потом усаживается и окунает ноги в прозрачную проточную воду. Он поглаживает землю рядом с собой.

— Хорошо, хорошо, — у нас есть еще добрых сорок пять минут, прежде чем мне нужно будет вернуться. Я снимаю кроссовки и носки и усаживаюсь на мшистую землю рядом с ним. Окунаю ноги в воду. Она холодная, как лед, и ощущения потрясающие.

Лиам опирается на локти, и я тоже откидываюсь назад. Мы молчим пару минут. Губчатый мох под нами, птицы, зовущие друг друга с ветвей деревьев, звук быстро бегущего мимо ручья. Я вытаскиваю ноги из воды, пока они не онемели.

— Ты скоро уезжаешь, да? — спрашиваю я. Мы говорили почти обо всем, кроме этого. Наверное, я думала, что если буду игнорировать, то этого не произойдет.

Он играет с пружинистым мхом, сжимая его вверх и вниз. Потом поднимает на меня глаза.

— Мы друзья, да? — спрашивает он.

Я поражена его вопросом.

— Конечно, мы друзья, — говорю я. После просмотра фильма мы оставались только друзьями. Общаемся, проводим время вместе, тренируемся, отправляемся в приключения с Бин. Я даже поделилась с ним своими мечтами об открытии собственного оздоровительного центра. Я ни с кем этим не делилась. Однажды вечером рассказала ему, как я боюсь. Всего. Я поведала ему больше, чем кому-либо за всю свою жизнь. Никто не знает меня лучше. Никто. Мы друзья. Даже больше.

С того первого вечера мы больше не держались за руки. И не было больше поцелуев. Он просто друг. Лучший друг, которого я только могла себе представить.

Боже, я буду скучать по нему.

— Звонил мой агент, — говорит он.

Я смотрю на него, и меня охватывает холодный ужас. Вот и все.

— Что он сказал?

— Я ему еще не перезвонил, — он бросает головку цветка в ручей, и ее уносит течением.

— Но ты позвонишь, — произношу я.

Он кивает.

Внезапно я хочу сказать ему, чтобы он не перезванивал своему агенту. Не уезжал. Что ему не нужно никуда уходить. Он может остаться здесь, и мы можем продолжать в том же духе вечно. Но даже когда думаю об этом, знаю, что это неправильно. Он не будет счастлив здесь. Его место в Голливуде. Он рассказывал мне истории, как ему там нравится, что быть актером — это его жизнь. Я смотрю на него. В нем нет и следа того человека, которого я встретила в тот первый день в трейлере. Тогда он был с похмелья, не в форме и, как я его назвал… негодяем?

Теперь он уверен в себе, он смеется, в нем столько энергии и жизни. Он полон такого предвкушения. Перед своим будущим.

А не потому, что он задержался в Сентрвилле, штат Огайо, с вдовой и ее дочерью.

К тому же, даже если бы он попросил, я не смогла бы увезти Бин. У нее есть бабушка и дедушка. У нее здесь врачи и медсестры, которым она доверяет в детской больнице. А потом, после всего. Я думаю об Энид, о ее огромных страданиях и годах боли. Не знаю, кем я стану… после. Поэтому, этот маленький кусочек времени, вот он.

— Думаю, — произношу в порыве чувств, — ты лучший человек, которого я когда-либо знала.

Он быстро смотрит на меня.

— Не говори так.

— Это правда.

— Только потому, что я скоро уеду, не надо впадать в ностальгию по мне. Очень скоро ты будешь рассказывать обо мне только хорошие истории. Опуская все плохое.

— Да ладно.

— Не делай из меня героя, — говорит он.

Я закатываю глаза.

— Ты же супергерой.

— Ты знаешь, о чем я.

Я знаю.

— А давай я расскажу тебе несколько плохих историй о себе?

Я улыбаюсь и придвигаюсь ближе к нему. Затем, поскольку мох довольно мягкий и я начинаю расслабляться, кладу голову ему на плечо. Он застывает, затем делает вдох и обхватывает меня руками. Так приятно, когда тебя обнимают.

— Расскажи мне, — прошу я.

— Я был первоклассным придурком в Голливуде.

— Нет, — не верю я.

— О да. Придурок с большой буквы П.

— Нет, ну что ты. Я в это не верю.

— У меня работало два личных помощника. Каждое утро они должны были приносить мне тройную порцию капучино. Если он не оказывался точно 140 градусов с двумя дюймами пены, я отправлял их за другим. Однажды я отправил его обратно четыре раза.

Я начинаю смеяться.

— Ты вел себя как придурок.

Он гримасничает.

— Да. Это звучит по-идиотски. Но таким я был тогда. Во время съемок у меня имелись обязательные требования. Миска только с желтыми M&M's. Определенная марка воды в бутылках. Я не разговаривал ни с одним актером ниже меня статусом. Если кто-то из персонала раздражал меня, я его увольнял. Мне было наплевать на людей.

— Это звучит… ужасно.

— Я был засранцем.

Наклоняюсь и кладу руку ему на грудь. Он теплый, и мне нравится его чувствовать. Провожу рукой по его сердцу и делаю маленький кружок указательным пальцем.

— Я думал, что, будучи одним из самых высокооплачиваемых актеров в Голливуде, имею право переступать через людей. Если кто-то меня в этом упрекал, что случалось редко, я думал, что они завидуют или просто не в духе. Мне никогда не приходило в голову, что они могут быть правы. Я зарабатывал миллионы, а они носили кофе или работали за минимальную зарплату, что они могли знать?

Я провожу рукой по его ключице и вдоль его шеи. Он подстриг волосы, но концы все еще вьются. Несколько недель я хотела потрогать их. И вот позволила себе. Они такие же мягкие и шелковистые, как я и представляла. Он лежит неподвижно подо мной. Лиам такой сильный, такой твердый. Трудно представить его таким, каким он описывается.

— Но в своих фильмах ты же был таким хорошим человеком.

— Это просто образ. Я играл.

— Разве? Я имею в виду…

— Играл. Поверь мне, я не был хорошим парнем.

— А потом…

— Я упал.

— Сломал спину и бедро.

— И все те люди в Голливуде, с которыми я обращался как с дерьмом…

— Они обрадовались твоему уходу?

— Нет. Мои ассистенты, женщина, которая разливала кофе в комнате отдыха, парень, который доставал чертовы M&M's, они были единственными, кто навещал меня, пока я лежал в больнице. Люди, которых я отвергал как не стоящих внимания, оказались единственными, кто проявил хоть крупицу человечности. Я довольно быстро понял, что не так уж незаменим, как считал раньше. Так же быстро, как я отказывался от неугодных ассистентов, Голливуд отмахнулся от меня.

— Мне жаль.

Он проводит рукой по моей спине, и я вытягиваюсь навстречу его прикосновениям.

— А мне нет.

Я удивленно смотрю на его лицо.

— Почему?

— По словам Бин, — говорит он, — сломанная спина — это моя история становления. Это превратило меня из первоклассного засранца в того, кто я есть сейчас.

— Немного мудрее, — говорю я.

— Немного добрее.

— Немного уродливее.

Он дергается подо мной.

— Эй.

— Ты по-прежнему паршиво отжимаешься, — дразню я.

Он смеется, а затем подминает меня под себя. Фиксирует меня руками, а его ноги лежат рядом с моими.

— Ты так думаешь? — спрашивает он.

— Знаю. Я твой тренер, — ухмыляюсь ему. У меня в животе поселилось счастья, но в то же время разрастается тепло. Мне хочется притянуть его к себе или приподнять бедра навстречу. За последний месяц мы не прикасались друг к другу, но как же я этого хотела.

— Как тебе это? — он опускает руки вниз и отжимается надо мной. Его нос касается моего, а затем он поднимается обратно. Лиам парит прямо надо мной.

— Слабо, — я сдерживаю улыбку.

— А так? — он снова двигается вниз, а затем вверх.

— Попробуй еще раз.

Он так и делает. Опускается вниз, потом вверх, вниз, потом вверх, пока не начинает двигаться ритмично надо мной. Так вот каково это — быть с ним? Когда он движется вниз, его тело касается моего. Наши бедра встречаются, наши носы соприкасаются, а его губы находятся всего лишь на расстоянии шепота.

— А теперь? — спрашивает он.

— Продолжай пытаться, — мой голос звучит глубже, чем обычно.

Когда он слышит этот хриплый голос, его зрачки расширяются. Лиам опускается на меня медленнее, и я сдерживаю себя, чтобы не податься ему навстречу. Моя грудь тяжелеет и начинает болеть. Я хочу прижаться к нему.

— А так? — спрашивает он. Его рот так близко. Я могу поднять подбородок, и мы встретимся.

Я качаю головой «нет».

Он улыбается и снова поднимается. Его бедра касаются меня, и я сдерживаю стон.

— А сейчас?

— Еще, — говорю я.

Он улыбается и снова опускается. Наконец, он позволяет нашим телам встретиться. Его грудь прижимается к моей груди и посылает мурашки по моим соскам. Его бедра прижимаются к моим, и я чувствую его возбуждение. Тепло проникает в меня, и я подаюсь навстречу ему.

— Да? — спрашивает он.

— Да.

Он накрывает мои губы своими и гладит их. Приподнимается и смотрит на мое лицо. Его глаза вспыхивают, когда он видит мое выражение. Затем он опускается обратно. Я делаю длинный выдох, когда Лиам возвращается ко мне.

— Лучше, — говорю я.

Он опирается на свои предплечья и наклоняет голову к моей.

— Могу я поцеловать тебя?

Я опускаю веки, наблюдая за ним сквозь дымку.

— Пожалуйста.

С мучительной медлительностью он опускает свои губы к моим. Когда он это делает, внутри меня словно вспыхивает звезда. Весь мир наполняется яркостью и рождением чего-то прекрасного. Я задыхаюсь, и он захватывает мой рот. Вжимается в меня, и я вскрикиваю, когда он трется об меня своим возбужденным членом. Его язык переплетается с моим, и я чувствую, что мы обмениваемся секретами. Целый месяц мы разговаривали, узнавали друг друга, делились всем. Теперь мы делаем это по-другому. Он говорит мне, что я ему небезразлична, что он хочет меня, нуждается во мне. Я говорю ему, что буду скучать по нему, что он самый лучший мужчина, которого когда-либо знала, что он мне тоже нужен.

Я пробую Лиама на вкус, и он на вкус как доброта и ласка.

Потом я перестаю пробовать, перестаю думать и просто чувствую.

Он продолжает двигаться, но вместо того, чтобы оторваться от меня, он проводит своим членом по мне. Проводит им по моим шортам, и я снова прижимаюсь к нему. Он касается моего клитора и посылает по мне искры, которые растут и крепнут. Я страстно желаю его. Хватаюсь руками за его спину и притягиваю ближе. Я хочу, чтобы он оказался ближе.

Он проводит губами по моему рту. Его поцелуй глубокий и интимный, а его рот работает в унисон с его бедрами. Я обхватываю его ногами, и он стонет мне в рот. От его глубокого стона по моим ногам пробегает вибрация.

Он начинает тереться сильнее, и я вскрикиваю от всплеска удовольствия. Он ловит мой крик ртом.

Я хочу его. Я так сильно хочу его.

— Пожалуйста, — прошу я.

Я хочу быть главной в этот момент. Но он все еще держит меня в ловушке под собой.

Он прижимается ко мне сильнее, и я забываю, о чем думала. Есть только он и я, мы качаем бедрами, прижимаясь друг к другу губами. Ритм становится все быстрее. Давление нарастает и усиливается, пока я не впиваюсь ногтями в его спину и не могу больше терпеть.

В моих глазах вспыхивают белые звезды, и я вскрикиваю. Прижимаюсь к нему бедрами и держусь за него, чтобы пережить оргазм, пронизывающий меня насквозь. Он принимает мои крики и целует мои губы. Перебирает волосы и наклоняет мой подбородок вверх, чтобы целовать меня все сильнее и глубже. Наконец, давление ослабевает, напряжение и разрядка уходят, и все, что я могу сделать, это рухнуть обратно на землю. Лиам отрывает свои губы от моих и проводит пальцами по моим волосам.

Он смотрит на меня с ошеломленным выражением лица. Я все еще под ним. Он просто наблюдает за мной и ничего не говорит.

Но ему это не нужно. Я могу понять его.

— Спасибо, — говорю я.

Он наклоняется и прижимается к моим губам долгим затяжным поцелуем.

— Я буду скучать по тебе, — признаюсь я.

— Я еще не уехал, — парирует он.

И мы снова целуемся. На этот раз секрет, который рассказываю ему своим ртом и своим поцелуем, заключается в том, что я люблю его, люблю его и только сейчас поняла это. Но не собираюсь удерживать Лиама здесь, и не собираюсь отрывать его от мечты. Но все равно, я его очень сильно люблю.

Наверное, отсюда и вытекает море страданий. Но сейчас мне так хорошо.

Глава 17

Лиам

Я уезжаю из Сентрвилля на неделю. После того, как перезвонил своему агенту, мы обсудили идею, которая возникла у меня на пикнике. Он заказал рекламный ролик и в рекордные сроки доставил меня на место съемок. Мы с Джинни не говорили о том, что произошло у ручья. Черт, я не совсем понимаю, что произошло, или, что еще важнее, куда двигаться дальше. Границы больше не ясны. Мы не просто друзья, мы нечто большее, но не… я не знаю. Не знаю, как определить роль, которую играю в ее жизни.

Я знаю, какую роль они играют в моей. Она и Бин — причина, по которой я здесь. Они обе поселились в моем сердце так глубоко, что я никогда не смогу их оттуда вытащить.

Я отправился на неделю съемок, чтобы оценить перспективы. Чтобы понять, изменились ли мои чувства от долгого отсутствия. Но они не изменились. Даже наоборот, они стали сильнее. Я собираюсь попросить Джинни о большем. Быть больше, чем друзьями. Я знаю, что сказал, что покину Сентрвилль, и, судя по реакции моего агента и интересу со стороны студий, скоро мне будут звонить. Но… я не хочу оставлять Джинни и Бин. У нас все может получиться. У многих людей есть отношения на расстоянии.

Я не предупредил Джинни о том, что вернулся в город. Направляюсь прямо к ней домой, и когда открывает дверь, она выглядит немного усталой и очень грустной. Но потом она видит, что это я, и ее лицо преображается.

— Ты вернулся, — говорит она.

— Я вернулся, — повторяю за ней. И вдруг снова чувствую себя неловким подростком. Поцелуй ее, не целуй ее, поцелуй ее.

— Лиам, — кричит Бин.

Не целуй ее.

Бин подбегает ко мне и обнимает за талию.

— Ты вернулся. Бабушка говорила, что ты не вернешься. Она сказала, что ты — гора страданий. А Хизер сказала, что ты должен остаться в Голливуде, потому что мама — людоедка, а потом Финик сказал, что Хизер — сварливая корова, а Джоэл сказал, что Финик должен радоваться, что сестра взяла его к себе, а Финик сказал, что он жалеет, что она это сделала, и тогда…

— Я тоже рад тебя видеть.

Бин вырывается из объятий и говорит:

— Ну, я верила в тебя. И мама тоже. Но больше никто не верил. — Она говорит это торжественно и со значением. Похоже, они единственные, кто всегда верит в меня. Осознание, что я поступаю правильно, поселяется в моей груди. Съемки рекламного ролика в эту последнюю неделю были правильным поступком.

— У меня есть сюрприз, — говорю я. — Тренировка супергероя.

Джинни поднимает брови.

— Правда? Сегодня?

Я киваю.

Могу сказать, что Джинни сдерживается от множества вопросов о прошедшей неделе. Мы говорили по телефону и писали смс, но мало, и не о том, что произошло у ручья.

— Неужели я наконец-то научусь летать? — спрашивает Бин. Она тоже выглядит уставшей и немного бледнее, чем обычно. Даже ее объятия показались чуть слабее. Возможно, этот сюрприз поможет ей взбодриться.

— Неужели я наконец-то, наконец-то научусь летать?

Я глажу ее по голове.

— Тебе лучше в это поверить.

Бин визжит, а выражение лица Джинни бесценно.

— Я буду летать, я буду летать, — кричит Бин и кружится по кругу, раскинув руки.

Я улыбаюсь вместе с Джинни энтузиазму Бин.

Затем подхожу ближе к Джинни и осторожно прижимаю тыльную сторону своей руки к ее. Она смотрит на меня, но не отстраняется.

— Я скучал по тебе, — говорю я. И это очень напоминает попытку поставить себя на край пропасти. Джинни ничего не говорит сразу, и я думаю, не собирается ли она позволить мне упасть вниз и вообще ничего не сказать.

Но через мгновение она тихо отвечает:

— Я тоже по тебе скучала.

Напряжение, которое я испытывал, отпускает.

Все будет хорошо.

Когда мы приезжаем в частный аэропорт, Бин почти парит, она так взволнована.

Нам проводят экскурсию по маленькому аэропорту, и Бин видит различные машины. Затем пилот ведет нас к четырехместному самолету «Сессна». Крылья расположены высоко над кабиной, так что у нас будет отличный вид на землю.

— Он называется «Ястреб», — говорит пилот. Она уволилась из ВВС и теперь учит летать.

— Вау, — говорит Бин. — «Ястреб». — У нее огромные глаза, и она задает тысячу вопросов в минуту. Мы поднимаемся, и пилот показывает Бин все элементы управления.

Затем Бин устраивается в кресле второго пилота, а мы с Джинни садимся сзади. Мы надеваем наушники и готовимся к полету.

— Я полечу, — говорит Бин, и от того, как она это произносит, мне хочется купить ей самолет. Чертов ребенок, она даже не представляет, какой эффект производит.

— Это точно, — соглашаюсь я.

Джинни тянется и кладет свою руку в мою.

— Спасибо, — говорит она.

— Конечно. — Как я вообще могу не согласиться? Бин хотела летать с того момента, как мы с ней познакомились.

Самолет выруливает на взлетную полосу, и у меня замирает живот, когда мы поднимаемся в воздух. Бин визжит, когда колеса отрываются от земли. Затем она указывает на все знакомые ей ориентиры: школу, продуктовый магазин, детскую площадку, библиотеку. Когда Бин видит лесопарк рядом с моим домом и указывает на тропинку, Джинни краснеет. Я провожу большим пальцем по тыльной стороне руки Джинни, и она смотрит на меня из-под ресниц.

— Вон наш дом, — замечает Бин. — Вот он. Привет бабушка, привет дедушка. — Она безумно машет рукой и уверена, что они видят ее и машут в ответ.

Джинни улыбается мне, и вся усталость, которую я заметил, когда вернулся, просто тает. Мы не разговариваем, но могу сказать, о чем она думает, потому что я тоже об этом думаю. Мы оставили все позади. Сложности, беспокойство, будущее. Сейчас все это не имеет значения. Когда самолет оторвался от земли, мы оставили все, и сейчас мы свободны.

Я провожу пальцами по руке Джинни, по ее ладони, потом переплетаю свои пальцы с ее. Она смотрит на голубовато-зеленые холмы, на расплывающиеся деревья, на выкрашенные в красный цвет сараи, а я смотрю на нее.

Пока Бин смеется в кресле пилота, а Джинни улыбается мне, глядя в глаза, я чувствую, нет, верю, что мы можем сделать все. Нет ничего в будущем, с чем бы мы не справились. Вместе.

Джинни ловит мой взгляд и вопросительно поднимает бровь. Я подмигиваю ей.

Все в порядке. У нас все будет хорошо.

Когда самолет снижается и колеса ударяются о землю, я все еще ощущаю это чувство правильности.

— Как круто, — восклицает Бин, когда ее спускают с самолета. — Я летала. Я действительно летала.

— Это точно, — говорю я. — Похоже, теперь ты дипломированный помощник.

Ее глаза расширились, и она говорит:

— Ого-го. Мама, ты слышала? Я — помощник. Настоящий помощник.

— Это потрясающе, детка, — отвечает Джинни. Она берет Бин у меня и крепко обнимает. — Ты сделала это. — Она целует Бин в макушку, и когда Джинни поднимает голову, ее глаза туманны. — Я так рада за тебя.

— Тебе понадобится имя, — говорю я.

— Скайхок, — отвечает Бин.

Все решено. Единственное, что ей еще нужно, это ее собственный костюм супергероя.

— Я так счастлива, как никогда в жизни, — сообщает она.

Джинни крепко сжимает ее.

— Я тоже.

Глава 18

Джинни

Мы с Лиамом лежим в траве в его дворе и смотрим на звезды. Небо черное и чистое. Луна — маленький полумесяц, а звезды сияют ярким белым светом. Кажется, что сегодня их тысячи.

— А в Калифорнии звезды такие же? — спрашиваю я. Звук сверчков то нарастает, то усиливается, то снова затихает.

— В Лос-Анджелесе? Нет.

Интересно, смотрел ли он на небо, когда был там на прошлой неделе?

— Почему нет?

— Ты не можешь их видеть. Не так. Большая Медведица. — Он показывает вверх на созвездие. — Малая Медведица. Цефей. Кассиопея. Дракон.

Я улыбаюсь и пытаюсь разобрать, куда он указывает.

— Откуда ты знаешь созвездия?

— Лиам Стоун — астроном. Я выучил их для роли.

— Точно. Я забыла. — Его герой — супергерой был астрономом до того, как получил свои космические способности в результате галактической аварии. — Я просто подумала, что ты выучил их, чтобы производить впечатление на свиданиях.

— Значит, это работает? — он переворачивается и смотрит на меня сверху вниз.

По моему лицу разливается тепло.

— Нет, — говорю я, а потом отворачиваюсь, потому что это действительно похоже на свидание.

После полета на самолете я уложила Бин, а затем спросила Энид, может ли она присмотреть за ней несколько часов. Лиам отвез меня к себе домой, чтобы побыть в тишине. В итоге мы оказались здесь, лежали на земле и смотрели на звезды.

— Это очень плохо, — он смотрит на мой рот, и по мне проносится низкий гул.

— Спасибо тебе еще раз. За то, что ты сделал сегодня.

— Конечно. Я сам этого хотел.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

— Но тебе не нужно было. Ты так много сделал, и тебе не нужно делать ничего из этого. Когда ты уехал на той неделе… — Я запнулась, не уверенная, что могу признаться в этом.

— Эй, — он проводит пальцем по моей щеке. — Все в порядке?

— Да. — Я сглатываю и говорю то, что боюсь сказать. — Когда ты уехал, я поняла, как сильно стала зависеть от тебя. — Мое сердце колотится, и я сглатываю страх.

— Все в порядке, — говорит он.

— Правда? — шепчу я.

Он кивает.

— Это нормально — полагаться на меня.

Я качаю головой. До того, как он появился, у меня все было хорошо. Ну, не совсем хорошо, но… это работало. Теперь я почувствовала, что будет, когда он уйдет. Это оказалось неприятно. Было больно. Скучать по нему очень больно.

— Как это? — спрашиваю я.

— Ты должна доверять, — говорит он.

Я поднимаю на него глаза. Он улыбается, его глаза ясны и серьезны. Я лежу, меня окружает запах сочной травы и ночи, поют сверчки, а над головой сияют звезды. Звуки затихают, и я чувствую, что это момент, когда могу сделать шаг вперед или отступить. И я сомневаюсь, что могу сделать шаг вперед, слишком многого боюсь.

— Мне нужно идти, — говорю я. — Вернуться к Бин.

— Она у Энид. Крепко спит. Останься.

Я хочу. Хочу остаться, но я так долго думала в первую очередь о Бин, что мне кажется неправильным думать о себе. Потому что признать, что я хочу Лиама для себя, хотя бы на одну ночь, кажется эгоистичным.

Он наблюдает за моим лицом, и я думаю, что он видит сомнение на нем.

— Эй. Не уходи, — просит он.

— Куда?

— Куда угодно, когда ты так смотришь. Ты отстраняешься. Ты выглядишь усталой и грустной, и мне это не нравится.

Так он может это видеть. Всю усталость и беспокойство, которые я так стараюсь скрыть.

Может быть, я могу положиться на него. Может быть, на одну ночь я могу быть с ним. Смогу делать что-то, не думая о том, что будет завтра или послезавтра. Я могу просто быть.

Лиам улавливает момент, когда я принимаю решение.

— Ты останешься? — спрашивает он.

— Если бы я спросила, — шепчу я. Он наклоняется вперед, чтобы лучше меня слышать. — Если бы спросила, могу ли рассчитывать, что ты…

— Да.

— Поцелуешь меня?

Я задерживаю дыхание, когда он смотрит на меня сверху вниз. Затем на его лице появляется улыбка, его улыбка, не фальшивая улыбка Лиама Стоуна, а настоящая улыбка. Я выдыхаю.

— Да, черт возьми, ты можешь.

Затем он опускается на меня сверху. Просовывает колени между моими бедрами и раздвигает их так, что они образуют колыбель, в которую он может погрузиться. Лиам ложится на меня сверху, и я закидываю свои ноги на его спину. Он опирается на свои предплечья и прижимается лбом к моему.

— Хорошо? — спрашивает он

— Закрой рот и поцелуй меня уже.

Его глаза вспыхивают, и он смеется. Когда он это делает, я тянусь вверх и захватываю его рот. Его удивление длится недолго. Он толкает меня вниз и накрывает мой рот своим. Проводит губами по моим губам и повторяет ритм, на котором мы остановились на прошлой неделе. Он захватывает мою нижнюю губу и тянет за нее, пока я не начинаю стонать.

Он отстраняется.

— Я собираюсь поцеловать тебя, — заявляет он.

Я запускаю руки в его волосы и притягиваю к себе. Облизываю его рот и чувствую его вкус. Вкус у него знакомый и сладкий. Лиам проводит рукой по моей груди, и я приподнимаюсь от его прикосновения. Он ласкает ее, и мои соски жаждут прикосновения. Он сжимает их между пальцами, и я задыхаюсь от ощущения. Он снова щиплет мой сосок, и между бедер отзывается эхом пульсация. Я поднимаюсь к нему и чувствую его твердость.

Он стонет и отталкивается от меня.

— Позволь мне, — говорит он.

— Что?

— Целовать тебя.

Его бедра прижимаются к моим, и я понимаю, что конкретно он имеет в виду.

— Да, — соглашаюсь я.

Его глаза светятся триумфом. Он садится обратно на колени между моих ног. Мои волосы рассыпаются по земле, и я чувствую себя горячей и желанной. Мои губы набухли от поцелуев, а тело болит от желания.

Лиам проводит руками по моим ребрам и спускается к бедрам. Он расстегивает пуговицы, а затем медленно спускает мои джинсы. Они скребут по моим бедрам и икрам, и я чувствую каждое прикосновение. Когда он видит мои розовые кружевные трусики, то резко вдыхает.

Я улыбаюсь, и он следит за моим выражением лица, медленно стягивая их. Когда оказываюсь перед ним обнаженной, он кладет руки мне на бедра и наклоняет голову. Под шепот его дыхания надо мной я поднимаю бедра и вскрикиваю. Он упирается пальцами мне в бок, а его язык проникает в меня. Затем он начинает целовать. Только это больше похоже на танец. Его рот кружится вокруг меня, притягивает к себе, затем отпускает, только чтобы снова затянуть. Вскоре я уже не могу понять, открыты мои глаза или закрыты, кричу ли я или он. Я хватаюсь за траву и поднимаю бедра в воздух. Наслаждение нарастает, и я не хочу, чтобы он останавливался.

— Пожалуйста, не останавливайся. Не останавливайся.

Он что-то бормочет мне в ответ, и все вокруг разлетается. Я верчусь, а он целует меня и держит, а потом не могу…

— Я не могу…

— Можешь.

Он снова берет меня в рот, его пальцы вдавливаются в меня, и я наслаждаюсь его языком и сладостью, которую он дарит мне. Наконец, наконец, я падаю обратно на землю. Дыхание перехватывает, голова немного кружится, сердце колотится. Мое тело кажется изумительно легким. Затем Лиам поднимает на меня глаза, и в них светится самодовольное удовлетворение. Он улыбается мне, и я раскрываю объятия.

— Иди сюда.

Он поднимается ко мне, и я стягиваю с него брюки. Через несколько секунд он сбрасывает их, и мы оба стаскиваем футболки, я расстегиваю лифчик, и на мгновение безумие раздевания приостанавливается, пока Лиам рассматривает мою грудь.

— Даю слово, — он прижимает меня обнаженную к себе. — Реальность в миллион раз лучше фантазий.

— Ты фантазировал?

— С того дня, как встретил тебя, — говорит он.

— Лжец.

— Это правда. Я всегда хотел тебя, даже если не желал в этом признаваться.

Я улыбаюсь ему. Трудно смотреть куда-то, кроме его глаз, особенно когда он смотрит на меня так, как сейчас, но я опускаю взгляд. Он снова прежний Лиам, супергеройского телосложения, только есть что-то другое, и я думаю, что это то, как он смотрит на меня. Это то, чего никто никогда не видел. И это только для меня.

— Я хочу тебя, — говорю я, и это нетрудно признать.

— Я тоже тебя хочу.

Он наклоняется и целует меня в губы.

Я закрываю глаза, и он целует каждое веко.

— Ты хочешь этого? — спрашивает он.

Я сглатываю и киваю:

— Хочу.

Он улыбается мне, затем захватывает мой рот. Я тяну руки к его плечам и поднимаю бедра навстречу ему. Он устраивается между моих ног и прижимается. Пока мы целуемся, он покачивается, прижимаясь к моей дырочке, совсем близко, но не… не до конца…

Я обхватываю его ногами и выгибаюсь навстречу ему. Он ругается мне в рот, а потом, словно не в силах больше ждать, резко входит в меня.

Глава 19

Лиам

Когда вхожу в Джинни, впервые в жизни чувствую что-то настолько приятное. Она сжимается вокруг меня, и я погружаюсь еще глубже. Притягиваю ее бедра к себе и приподнимаю, чтобы войти еще глубже. Я хочу больше, я хочу ее всю. Захватываю ее рот и жарко целую. Потянувшись к ее рту, я выхожу из нее. Ее тесная плоть обхватывает меня, и я почти теряю сознание. И снова толкаюсь в нее. Находиться внутри нее просто необходимо. Такое ощущение, что… я дома.

Я начинаю двигаться в ритме, медленно и уверенно. Я хочу насладиться ею, пусть этот первый раз будет тем, что мы никогда не забудем.

— Ты прекрасна, — говорю я. Не только то, как она выглядит, но и то, какая она. Снова приникаю к ее рту и глубоко вхожу в нее. Она вскрикивает, и на ее щеках и груди появляется румянец.

Я провожу пальцами по ее клитору.

— Да, — кричит Джинни. И по мере того, как двигаюсь, чувствую, как она сжимается при каждом легком движении по ее бугорку. И каждый раз, когда она сжимается, она крепче обхватывает меня. Мир становится туманным, нет ничего, кроме нас. Она вокруг меня, а я в ней. Я отстраняюсь, толкаюсь. Прижимаюсь к ней лбом и смотрю в ее глаза. Затем беру ее руки и переплетаю ее пальцы со своими.

— Я хочу тебя, — говорю я.

— Я тоже хочу тебя, — задыхается она.

— Ты мне нужна, — говорю я. Ее глаза яркие и красивые.

— Я скучала по тебе, — признается она. И то, как она это произносит, как будто хочет сказать больше, подстегивает меня. Я толкаюсь в нее, касаюсь ее повсюду, проникаю так глубоко, что мне кажется, что касаюсь ее души. И потом, думаю, что так и есть, потому что она вскрикивает, и я чувствую, как она прижимается ко мне. И не могу остановиться. Единственное, что я знаю, это то, что должен продолжать, не могу остановиться, должен быть внутри нее. С ней всегда. Давление нарастает. Все мое тело наполняется желанием. Единственное, чего я хочу в этом мире, это быть с ней. Прямо здесь. Прямо сейчас.

Она выгибается дугой и выкрикивает мое имя. Затем прижимается ко мне так сильно, что я не могу делать ничего, кроме того, что она говорит мне делать. Мир исчезает. Есть только она и я. И все, что могу это чувствовать ее, и опустошать себя в нее, и отдавать ей все, что у меня есть.

Она кончает, и я выкрикиваю ее имя. Изливаюсь в нее. Делаю ее своей. Медленно, ее кульминация достигает своего конца. Она перестает пульсировать вокруг меня, и мир возвращается в фокус. Ее глаза выглядят так, будто в них отражаются звезды, вся Вселенная. Если бы я мог делать ее такой каждый день, моя жизнь стала бы идеальной.

Я осторожно наклоняюсь и целую ее губы.

Она тянется вверх и с тихой нежностью проводит кончиками пальцев по моему подбородку.

Переворачиваюсь на спину и притягиваю ее к себе. Ночной воздух прохладный, поэтому я обхватываю ее руками и целую место, где сходятся ее шея и ключицы.

— Хорошо? — спрашиваю я.

Она опускает голову мне на грудь. Мое сердце бьется о ее ухо, и я слегка провожу пальцами по ее плечам.

— Лучше, чем хорошо, — отзывается она.

Джинни расслабляется, прижимаясь ко мне, и мы молчим, слушая ночных созданий. Я провожу руками по ее спине и задумываюсь о том, как долго мы сможем оставаться в таком состоянии.

— Я тут подумал, — говорю я.

— Правда? Опасная вещь, — шутит она.

— О будущем.

Она напрягается, и я проклинаю себя за то, что заговорил об этом слишком рано. За то, что испортил момент.

— О чем?

Она садится и начинает одеваться. Темнота и длинные волосы скрывают ее лицо, поэтому я не вижу выражения, но ее плечи напряжены.

Я тоже сажусь и натягиваю одежду. Это кажется неправильным, как будто мы отдаляемся друг от друга и надеваем броню.

— Я подумал, что мы с тобой могли бы…

Она стоит ко мне спиной, но я вижу, как она напряглась еще больше.

— Что?

— Быть больше, чем друзьями. — Я позволяю этому утверждению повиснуть в воздухе. Она ничего не говорит и не оборачивается. — Что с тобой? Ты повернешься?

Она поворачивается, и мне жаль, что она это сделала. Потому что ее глаза говорят мне, что она не заинтересована.

— Когда ты уезжаешь?

Я смотрю вниз.

— Мы могли бы общаться на расстоянии.

— Когда? — спрашивает она.

Я смотрю на нее.

— Возможно, в ближайшую неделю или две.

Она кивает и сжимает руки.

— Нет, спасибо.

Ее «нет» бьет меня в самое нутро.

— Почему?

Она не отвечает.

Чего она хочет?

Я жестом показываю вокруг.

— Ты хочешь, чтобы я остался здесь? Остался в Сентрвилле навсегда? Зачем тогда все это? Ты знала, что я уеду.

Она отворачивает от меня лицо. Когда смотрит снова, звезды в ее глазах исчезают.

— Зачем я тебя тренировала? — спрашивает она.

— Конечно.

— Для чего все это было? — уточняет она.

— Да, — говорю я. Что-то во мне хочет знать, хочет услышать, как она это скажет.

Она смотрит назад на подъездную дорожку, на дорогу, ведущую прочь отсюда.

— Ну. Это было не для тебя. И не для меня. Разбирайся с этим сам.

Меня поражает страдание на ее лице.

Я дурак. Это всегда делалось ради Бин. Все это не касалось меня. Или нас.

— Что это было? — Я жестом показываю на примятую траву. — Трах в благодарность? Прощание?

Она отворачивается и обхватывает себя руками.

— Прости. Мне жаль. Я сказал глупость.

— Нет, ты прав, — говорит она. — Извини.

Мы стоим всего в нескольких футах друг от друга, но я с таким же успехом могу быть уже в Калифорнии.

— Джинни. — Она поднимает на меня глаза, и я говорю ей то, с чего стоило начать. — Я люблю тебя.

Она закрывает глаза и вытирает слезу на лице.

— Пожалуйста, не надо, — говорит она.

— Почему нет?

— Потому что я не могу. Не могу рассчитывать на то, что ты всегда будешь рядом. И не могу доверять себе, чтобы пройти через это.

Я иду к ней. Обнимаю ее и прижимаю к себе. Она опускает голову мне на плечо.

— Я не хочу этого, — говорит она, — не могу быть больше, чем друзьями. Сегодня вечером это была ошибка.

Кажется, что моя грудь сейчас разорвётся, но я продолжаю держать Джинни.

— Хорошо, — говорю я. — Хорошо.

Мы стоим так еще мгновение, и я понимаю, что, скорее всего, это последний раз, когда ее обнимаю. Понимаю, к чему она клонит. Я знаю ее так же хорошо, как и себя, и понимаю. Один человек может нести только определенную нагрузку, и иногда мысль о том, чтобы разделить этот груз с другим, слишком пугает. Поэтому вы держите это бремя в себе. Я понимаю.

— Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, — произношу я.

— Я знаю, — говорит она.

И это конец.

Мы идем обратно к ее машине, и я придерживаю для нее дверь. Когда Джинни садится, звонит ее телефон. Она достает его из кармана.

— Это Энид, — говорит она. — Да? Что? Помедленнее.

Я наблюдаю, как ее лицо теряет цвет, и она смотрит на меня с растущим страхом.

— Я сейчас буду. Позвони в полицию. Я уже еду.

Она опускает телефон.

— Что случилось?

— Бин, — говорит она.

И я чувствую, что мир не закончился раньше, он закончился только сейчас.

— Она пропала.

Глава 20

Джинни

Бин не в своей кровати. Ее нет ни в другой комнате, ни во дворе, ни в доме. Она исчезла. Как только Энид сказала об этом, холодный страх охватил меня и наполнил ледяным ужасом. Я борюсь за то, чтобы продолжать двигаться, чтобы найти ее. Я не могу поддаться страху, потому что если это сделаю, то рухну. Я знаю это.

Где она? Где она может быть?

— Бин, — кричу я. — Бин, где ты? Я здесь. Бин?

Я слышу, как Энид зовет:

— Беатрис?

А Кларк кричит:

— Бин?

Лиам подбегает ко мне. Его челюсть сжата, и он выглядит испуганным. Я выгляжу так же? Я выгляжу так же испуганно?

— Ее здесь нет, — говорю я.

— Нет.

Мы обшарили всю квартиру, заглянули в каждый уголок дома. Мы искали везде.

— Где она может быть, — причитаю я.

— Сейчас приедет полиция, — говорит он. Но им придется добираться из окружного центра, а до него еще тридцать минут езды.

Я качаю головой.

— Мы найдем ее, — обещает Лиам.

Я поворачиваюсь к нему, и беспомощность, которую чувствую, заставляет меня сорваться.

— Если бы мы не… Если бы я поехала домой, когда собиралась.

Он качает головой.

— Нет. Ты не можешь знать.

— Да. — Я поворачиваюсь к нему. — Если бы я не осталась с тобой, Бин была бы в безопасности. Она лежала бы сейчас в постели.

Лиам выглядит так, как будто я ударила его. Как будто не верит в то, что я говорю. Но это правда. Это правда.

Я отворачиваюсь от него и бегу к Энид.

— Расскажи мне еще раз, что случилось.

Она кивает и вытирает глаза. Я никогда не видела, чтобы Энид плакала, ни разу в жизни. Вид ее слез пугает меня.

— Энид?

— Хизер приходила, — говорит она.

Я киваю.

— Так.

— Финик убежал после драки, и она не могла его найти. Она волновалась. Спросила, не заходил ли он.

— А он не заходил.

— Нет. Этот мальчишка постоянно попадает в неприятности с дружками на заброшенной мельнице.

— И что потом?

— Она плакала. Я успокаивала ее. Потом увидела Беатрис.

— Она стояла в дверях? — Я могу представить ее, смотрящую с широко раскрытыми глазами, беспокоящуюся о своем друге Финике.

— Верно. Она спросила, все ли в порядке с Фиником. Я сказала: «Ради бога, дитя, возвращайся в постель».

— А потом, когда ты проверила ее позже, Бин уже не было.

Лицо Энид сжалось, и она кивнула.

— Больше ничего?

Энид прижимает ладони к глазам, затем снова поднимает взгляд.

— Беатрис сказала Хизер, что она может найти Финика, потому что она… какая-то чепуха и бред… — Она поднимает палец. — Суперхоук.

Я резко делаю вдох.

— Скайхок, — произносит Лиам низким голосом.

По мне пробегает холодок.

— Она пошла спасать его, — говорю я. Бин вышла в полночь, чтобы спасти Финика. — На старую мельницу.

Я бегу к своей машине, а Лиам не отстает от меня.

***

На старой мельнице кромешная тьма. Она не используется уже тридцать лет. Я несусь по высокой траве, перепрыгивая через ржавые обломки и гниющие бревна.

— Ты что-нибудь видишь? — спрашиваю я.

Лиам бежит рядом со мной. Он достает свой телефон и светит фонариком перед нами. Впереди возвышаются три высоких металлических силоса. Они похожи на монстров высотой в сто футов с темными цилиндрическими телами.

— Бин, — кричу я. — Финик.

Лиам зовет, и наши голоса поглощает жуткая тишина полуразрушенных руин. Я продолжаю бежать. Старые, ржавые грузовики лежат на боку, вокруг них растет трава и сорняки. Лиам освещает их фонарем, и в темноте ржавчина выглядит как кровь, а металл — как кости, оставленные гнить.

Мы минуем металлический сарай.

— Посмотри там, — требуя я.

Он проводит лучом фонарика по граффити. Дверь болтается на петлях, и он отпихивает ее в сторону. Я подбегаю к нему сзади и заглядываю через его плечо. В сарае нет ничего, кроме разбитых бутылок из-под водки и дохлой крысы.

— Ничего, — говорит он.

Мы поворачиваемся и продолжаем бежать к силосным башням. Они нависают над нами, и я молюсь, чтобы Бин была там, сидела в их тени, в безопасности с Фиником. Что мы найдем ее.

— Бин, — кричу я снова. — Бин, это мама. Где ты?

Раздается крик, и я вздрагиваю. Оборачиваюсь. Лиам светит фонариком вверх, и сова пикирует над головой.

— Бин?

Мы добираемся до разбитого и потрескавшегося бетона, где стоят зерновые силосы. Они такие высокие. Лестница наверх давно сломана, она свисает с силосов и выглядит как извращенная версия желобков и ступеней. Я двигаюсь по кругу, а Лиам светит фонариком сквозь обломки и траву.

— Бин? Финик? — зову я.

— Финик. Бин.

Ничего. Тишина — вот наш ответ. Даже сверчки не поют сегодня на старой мельнице.

— Их здесь нет, — говорю я. — Ее здесь нет.

Челюсть Лиама сжалась, и он качает головой.

— Продолжай искать…

— Их здесь нет, — повторяю я.

Затем мы оба смотрим вверх. Там какой-то шум. Скребущий звук. Что-то.

— Ты это слышал? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Бин? — Я зову.

— Финик?

Ничего.

Мы ждем. Я задерживаю дыхание и напрягаю слух, молясь о звуке, голосе, о чем угодно. Но, наконец, мне приходится снова вздохнуть, и когда я это делаю Лиам говорит:

— Их здесь нет. Мы можем возвращаться. Позвони Энид, узнай, может, полиция…

— Что это такое?

Затем я слышу слабый звук, человеческий голос, зовущий из темноты.

— Бин? Бин, где ты?

— Там, наверху, — говорит Лиам.

Он светит фонариком на самую большую башню для зерна. Там, на высоте ста футов, я вижу Финика. Его рука свисает через борт и… он не двигается.

Я кричу и бегу к силосной башне.

— Джинни, подожди, — зовет Лиам. — Это небезопасно.

Смотрю вверх на сломанную лестницу, на витки металла, которые местами свисают с боков.

— Мне все равно, — отрезаю я.

— Дождись полиции. Я позвоню, чтобы они приехали.

Я не могу. Никак. Финик не двигается. А где Бин? Почему я ее не вижу?

— Я пойду, — твержу я.

Лиам качает головой. Его лицо белеет. Это его худший кошмар, воплотившийся в жизнь.

— Ты мне нужен, — прошу я. — Ты нужен им. Пожалуйста.

Хватаюсь за металлические перила лестницы и начинаю подниматься. Она дребезжит и раскачивается под моим весом. Сердце колотится, и я чувствую металлический привкус страха во рту. Тем не менее, поднимаюсь так быстро, как только могу, не слишком давя на стонущую лестницу. Но тут раздается резкий лязг металла, и участок лестницы, на котором я стою, отлетает от стенки силосной башни. Я вскрикиваю и хватаюсь обеими руками за перила.

Осколки ржавчины впиваются мне в кожу, и я начинаю соскальзывать. Лестница снова стонет, трясется, и я отрываюсь от перекладины. Дыхание вырывается из меня. Я на высоте двадцати футов над землей и нахожусь в свободном падении. Я не могу дышать, чтобы закричать. Я не могу… я не… я не могу спасти Бин.

Это миллисекунда, но в голове мелькает тысяча мыслей. Я не справилась. Я упаду, лестница закручивается вокруг меня, упаду и подведу свою дочь. Не смогу ее спасти. Я никогда не могла ее спасти. Ей больно и плохо, и я не могу ее спасти. А теперь падаю, и когда окажусь на земле, могу умереть. Я могу не выжить, чтобы увидеть ее снова. А я так сильно ее люблю. Люблю ее всем своим существом. Но я потерпела неудачу. В моем сознании вижу Джорджа, он плывет вниз по черной воде, возвращаясь ко мне, чтобы спасти Бин, чтобы спасти меня. Это то, что он чувствовал? Как будто не имело значения, что он не выживет, потому что важнее всего для него было спасти нас? Его лицо загорается надо мной, я тянусь к нему. «Я не могу спасти ее, — говорю я. — Не могу спасти нашего ребенка».

«Ты и не должна, — отвечает он. — Все в порядке. Ты в порядке. Отпусти».

«Я не могу».

«Отпусти», — повторяет он.

«Прости меня, — говорю я. — Я не справилась».

«Я люблю тебя. Вас обеих», — говорит он.

Потом он уходит, и я остаюсь одна. И вместо того, чтобы быть вытащенной на поверхность, я падаю. Все кончено.

Проходит миллисекунда, остаток моей жизни проносится перед глазами, и единственное, что я вижу, единственное, что хотела бы увидеть раньше, это то, что не должна была делать все одна. Я могла бы позволить себе согласиться, разделить бремя.

Не ограничиваясь внешним уровнем, где я сдерживала часть себя, а целиком. Я должна была довериться. Я должна была позволить ему помочь мне. Я должна была позволить ему любить меня.

Лиам.

Жаль, что я не сказала ему правду. Что я тоже его люблю.

Но теперь, вместо того, чтобы услышать это, он видит, как я падаю.

Как разбиваюсь о землю.

Он переживает свой худший кошмар, только на этот раз ему приходится смотреть, как это происходит. Что, думаю, в тысячу раз хуже. Смотреть, как кому-то, кого ты любишь, больно, и не иметь возможности остановить это — самая страшная боль в мире.

Глава 21

Лиам

Джинни поднимается по лестнице, и паника, которая охватывает меня при мысли о полете, о падении, начинает скрести по моим внутренностям. Я втягиваю воздух. Я могу это сделать. Паника сжимает мое горло и давит на грудь. Я моргаю, когда мое зрение то приближается, то удаляется. В памяти всплывает воспоминание о том, как мой позвоночник хрустит о бетон.

Я делаю глубокий вдох, подавляя панику. Джинни уже на высоте десяти футов. Она идет без меня. Спасать Бин. Чтобы забрать Финика.

Я смотрю вверх на руку Финика, свисающую над краем силосной башни, на высоте не менее ста футов. Голова кружится. Меня шатает.

«Сделай это, — говорю я себе. — Ты можешь это сделать».

Паника внутри, зверь, который ждет, чтобы поглотить меня. Держит меня здесь, прижатым к земле. В безопасности в своей хватке. Годами я бежал от него. Боролся с ним. Скрывался от мира. Ничего не помогало, ни терапия, ни лекарства, ничего. Я смотрю на Джинни, она держится за перила и шагает по лестнице. Они стонут.

Будь героем.

— Черт, — говорю я.

Будь героем.

Ты нужен ей. Ты нужен им.

Нет ничего в этой жизни, чего бы я хотел больше, чем быть с Джинни и Бин. Быть тем, на кого они могут положиться. Быть больше, чем героем. Быть их семьей.

На этот раз, когда паника охватывает меня, я не борюсь с ней. Я не сопротивляюсь. Я приглашаю монстра войти. Я широко открываю себя.

Этот зверь врывается внутрь, захватывает меня. Страх, колотящееся сердце, ужас, ощущение падения, знание, что я умру прямо сейчас, захватывает меня. Скручивает все внутренности. Я не могу дышать.

«Еще», — я говорю ему.

Мое тело то холодеет, то обливается потом.

«Еще».

Я не могу дышать.

«Еще. Будь еще хуже».

Я открываюсь ему, позволяю бушевать внутри меня, и не борюсь с ним. Я позволяю всему ужасу, страху, панике заполнить меня, и сдаюсь ему.

Просто позволяю этому быть. Признаю. Принимаю свой страх.

А потом я бегу.

Подбегаю к лестнице и подтягиваюсь. Все тренировки, весь бег, каждая минута физической подготовки готовили меня к этому моменту.

Лестница широко раскачивается, я хватаюсь за выступ и подтягиваюсь выше. Джинни всего в десяти футах надо мной. Я поднимаюсь по лестнице так быстро, как только могу.

Смотрю вверх и вижу то, чего не видит Джинни. Секция над ней оторвалась от стенки башни. Большинство болтов отсутствуют. Когда она наступает на нее, металл сердито скрипит. Моя кровь холодеет. Лестница отрывается от стены. Джинни хватается за перила и начинает падать. Ее ноги взлетают в воздух. Лестница падает, и Джинни падает вместе с ней.

Я не думаю. Я бегу так быстро, как только могу.Спринт по лестнице. Прыгаю к ней, в тот момент, когда она рассекает воздух. Я ныряю вперед. Хватаюсь одной рукой за перила, переваливаюсь через край и хватаю ее за запястье.

Она все еще держится за перила висящей лестницы.

Ее глаза закрыты.

— Отпусти, — говорю, скрипя зубами. Я вишу на лестнице, удерживая ее одной рукой.

— Я не могу, — отвечает она.

— Отпусти, — я повторяю.

Затем лестница, за которую она держится, полностью проваливается. А она не отпускает, и я не могу ее удержать.

— Отпусти, — кричу я.

Лестница выпадает из ее рук. Джинни кричит.

Ее рука выскальзывает из моей. Она начинает падать.

Я не могу позволить этому случиться. Не позволю. Я хватаю ее за пальцы и держусь изо всех сил.

Медленно тяну вверх, пока она сама не может ухватиться за лестницу. Она переваливается через край, я закидываю руку и тоже подтягиваюсь.

Прижимаюсь к металлу и делаю длинный вдох. Под нами лестница лежит на бетоне в виде искореженного обломка.

Джинни смотрит на меня. Выражение ее лица ошеломленное. Она тяжело дышит, ее руки порезаны и окровавлены.

— Ты пришел, — говорит она. — Ты спас меня.

У меня в горле застрял комок. Я киваю.

Она бросается в мои объятия и обхватывает меня руками.

— Я люблю тебя, — шепчет она. — Мне жаль, что я никогда не говорила тебе. Прости меня. Я люблю тебя.

Я отстраняюсь.

— Все в порядке, — заверяю я. — Знаю. Я тоже тебя люблю.

Я смотрю на силосную башню. Бин и Финик все еще наверху. Пятнадцать футов лестницы оторвались. Нет другого пути наверх, кроме как вскарабкаться по стене, используя пазы и болты от оторвавшейся лестницы в качестве держателей.

— Я полезу вверх.

— Я поднимусь, — говорит она.

Качаю головой.

— Посмотри на свои руки. Ты не справишься.

Она прижимается теплым поцелуем к моим губам.

— Я люблю тебя, — повторяет она.

Я вглядываюсь в ее лицо и любовь, которую Джинни дарит мне. Это делает меня сильным.

Я уже лазил по скалам. В своих фильмах постоянно взбирался на небоскребы, но каждый раз использовал страховку. В этот раз нет никакой защиты. Одно неверное движение…

Это не имеет значения.

Я смотрю вверх на отвесную стену и крошечные поручни. Снимаю кроссовки и носки и вытираю ладони о джинсы. Затем поворачиваюсь и подтягиваюсь вверх по стене силосной башни.

Я продвигаюсь и неуклонно поднимаюсь все выше. Сжимаю пальцы в пазах и прижимаю ноги к болтам шириной в дюйм. Мои мышцы начинают дрожать, и я посылаю благодарность Джинни и ее адскому тренировочному лагерю. Иначе я не смог бы этого сделать. Мои руки и ноги изрезаны, поскольку я втискиваю их в крошечные лазы, перебираюсь через ржавые болты и выступы шириной в полдюйма. Когда они становятся слишком липкими от крови, приостанавливаю свое продвижение вверх и вытираю их о штанины. Наконец, я добираюсь до следующего участка лестницы. Проверяю болты. Они выглядят неповрежденными. Я кладу ладони на основание и подтягиваюсь. Металл стонет, но держится.

Я поднимаюсь по ступенькам. На следующем участке убеждаюсь в целостности металла, затем делаю шаг вверх. Огибаю силосную башню и поднимаюсь так быстро, как только могу. Посмотрев вниз, я вижу, что далеко в темноте за мной наблюдает Джинни.

И вот я на вершине. Перепрыгиваю через перила и приземляюсь.

Когда вижу их, мое сердце замирает. Я едва не падаю на колени.

Бросаюсь вперед.

Финик без сознания. Плащ супергероя Бин свернут и завязан тугим узлом вокруг его бедра. Кровь пропитала его. Финик бледен и дышит неглубоко.

Бин лежит рядом с ним. Я не вижу на ней никаких повреждений. Но когда зову ее по имени, она не откликается. Пульс ровный, но… она не приходит в себя.

Следующие пять минут, пока я проверяю пульс Бин, снова и снова, и зажимаю рану на бедре Финика, стали самыми долгими в моей жизни.

Глава 22

Джинни

Мы в детской больнице в палате Бин.

Лиам, Энид, Кларк, Хизер, Джоэл, Редж, Финик. Все здесь. Прошло уже двадцать часов, а она все еще не очнулась. Кардиомонитор продолжает ровно биться, и не знаю, люблю ли я его за то, что он говорит, что она все еще здесь, с нами, или ненавижу, потому что ей приходится быть подключенной к нему. Доктор сказал, что причиной этого стал физический и эмоциональный стресс, вызванный «событием». Этого оказалось слишком много в ее ослабленном состоянии.

— Выпей кофе, — говорит Энид.

Она протягивает мне стаканчик, полный черного больничного пойла. Я качаю головой. Я не хочу. Энид вздыхает и ставит стакан на прикроватную тумбочку. Комната небольшая, может быть, десять на десять, но, когда нас здесь восемь человек, она едва не лопается. Эмоции, царящие в палате, для меня слишком сильны. Я просто хочу, чтобы все ушли, хочу лечь на кровать и обнять свою малышку.

Я тянусь вниз и беру ее за руку. Она безвольно лежит в моей руке.

— Это твоя вина, — заявляет Энид. Гнев в ее голосе прорезает подавленную атмосферу.

Я поднимаю глаза, потому что понимаю, что она говорит с Лиамом и собирается разразиться лекцией о горах страданий. Но это не так. Она смотрит на Хизер.

Хизер грубо хмыкает и смотрит на меня.

— Не правда. Это не я та дура, которая поощряла свою дочь стать супергероем.

— Прекрати, Хизер. Бин спасла мне жизнь, — отрезает Финик. Он объясняет, что истек бы кровью, если бы она не пришла.

— Если бы ты не тусовался с этими недоумками, то этого бы не случилось. Если кто-то и виноват, то только ты.

Когда Финик пошел на старую мельницу, он и его друзья решили забраться на силосную башню и метать ножи. Один из них случайно попал Финику в бедро. Затем, когда у него пошла кровь и он потерял сознание, они бросили его. Бин подоспела как раз вовремя, чтобы увидеть, как они убегают.

— Да. Отлично. Это моя вина, — говорит Финик. — По твоим словам, я во всем виноват.

— Тише, парень. Тебе повезло, что сестра приютила тебя, — укоряет Джоэл.

Я смотрю на Лиама и пытаюсь набраться у него спокойствия. Как это может помочь? Какая разница, чья это вина?

— Я говорю не о сегодняшнем вечере, — поясняет Энид. — Я имею в виду все это. — Она показывает жестом на меня, на Бин на кровати, на Финика. — Это твоя вина, Хизер. Дочь моего сердца или нет. Тебе нужно остановиться.

Хизер переводит взгляд с меня на Бин и снова в сторону.

— Он ушел из-за тебя. Ты не подходила ему, — продолжает Энид.

Воздух становится густым и наполненным старой болью. Джоэл смотрит между Энид и Хизер, растерянно и настороженно. Финик наклоняет голову и наблюдает за Хизер.

— Кто ушел? Я? — спрашивает Финик.

Тишина наполняет пространство напряжением, все смотрят на Хизер. Затем она смотрит на меня, и ее глаза наполняются решимостью.

Она поворачивается к Финику.

— Не ты, — говорит Хизер. — Твой отец.

— Мой отец? — удивляется Финик.

— Джордж.

Комната взрывается шумом. Я смотрю на Финика и Хизер, на Бин и Финика, на Финика и… Финик — брат Бин?

Отец Финика — Джордж?

— Это значит… ты… — спрашивает Финик. Слова «моя мать» повисают в воздухе.

— Лучше бы ей, черт возьми, не быть, — говорит Джоэл. Он смотрит на Финика с отвращением. — Это никуда не годится.

Лицо Финика становится белым.

— Что за неудачник, — бросает Редж. — Сын мертвеца.

Кларк ударяет рукой по столику с подносом, и цветок в горшке падает на пол и разбивается.

— Вон отсюда, — он показывает на Реджа.

— Эй, не надо, — огрызается Джоэл. — Он просто высказывает свое мнение.

Кларк подходит к Джоэлу и со злостью указывает на него пальцем.

— Ты тоже. Убирайся. Мой сын был хорошим человеком. Ты позоришь его память. Убирайся.

Джоэл оглядывается вокруг в шоке. Но Кларк стоит на своем. Наконец, он хватает Реджа за руку и вытаскивает его из комнаты.

— Пойдем, Хизер. Финик, — он ждет у двери.

Хизер смотрит на Бин, затем качает головой в знак отказа. Финик не смотрит в сторону Джоэла.

— Хизер?

— Я выйду через минуту, — отвечает она.

Джоэл бросает на нее мрачный взгляд, затем уходит.

— Как ты узнала? — спрашивает Хизер. Она смотрит на побледневшее лицо Энид.

— Он выглядит так же, как Джордж в подростковом возрасте. Любит ту же еду, те же сладости. И голос у него, когда он повзрослел, стал такой же. Я не знала до этого. Только подозревала до сих пор.

Хизер кивает, принимая это.

— Я… ты не моя сестра? — спрашивает Финик.

Хизер не смотрит на него.

— Нет.

— Ты моя мама, — говорит он. Хизер вздрагивает и съеживается. Он поворачивается к Энид. — Ты моя бабушка.

Энид кивает.

— Да.

Он смотрит на Кларка.

— А ты мой дедушка.

— Похоже на то, — соглашается Кларк. — Не ожидал, что сегодня у меня появится внук.

Финик улыбается.

У Лиама на лице написано удивление. Затем он поворачивается к Хизер.

— Ты никогда не была актрисой. Ты никогда не снималась в фильмах.

Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу.

Хизер кивает.

— Мы придумали это, — говорит она. — Я была молода. Я не хотела этого. Беременности.

Финик застывает, и мне хочется прикоснуться к нему.

— Мои родители убедили меня, что мы все можем уехать на год. Потом они заберут ребенка и сделают вид, что это их чудо на старости лет. — Она пожимает плечами. — Моя короткая актерская карьера стала нашей выдумкой.

— Я брат Бин, — говорит Финик. Его глаза наполняются изумлением. И мое сердце тоже наполняется изумлением. — Почему ты мне не сказала? — спрашивает он.

Хизер отворачивается от него и вытирает глаза.

— Мне было страшно, — говорит она. — И еще мне не нравилось, что Джордж выбрал ее, а не меня. — Она смотрит на меня, и у нее покрасневшие глаза. — Я хотела, чтобы ты страдала.

Лиам двигается, чтобы встать передо мной.

— Горы страданий, — заявляет Энид. — Это ты, Хизер Уилсон. Пылающая куча страданий.

— Прости меня, — говорит Хизер мне. — Я сожалею о том, что сделала.

Она скрывала Финика от Бин.

— Я брат Бин, — снова повторяет Финик.

Он смотрит на меня, и я киваю.

— У тебя есть сестра, — я сжимаю руку Бин. — А у тебя есть брат, — говорю я ей.

— Я могу спасти ее, — произносит Финик. Он снова поворачивается к Хизер. — Ты собиралась позволить ей умереть и не дать мне возможности спасти ее?

Она вздрагивает.

— Я бы не стала. Я бы сказала тебе. Я собиралась…

Финик подходит и встает рядом с Бин.

— Я собираюсь проверить, подхожу ли Бин. Я хочу быть ее донором. Она спасла меня. Теперь я могу ее спасти.

Но он сводный брат, и шансы на то, что он подойдет, ничтожно малы.

Тем не менее, он хочет попробовать.

Я молюсь о чуде.

Я молюсь всем сердцем. Во время долгого ожидания, пока Финик проходит обследование, молюсь, торгуюсь и думаю о тысяче вещей, которые я сделаю или отдам, если только…

Чудо не случилось.

Финик не подходит.

Глава 23

Лиам

Финик не подходит. Когда мы получаем новости, я вижу, как свет надежды, который светил в Джинни, меркнет и затем умирает.

За последние несколько дней Бин приходила в себя несколько раз, но ей становилось больно, и она быстро погружалась в сон. Мы приближаемся к тому моменту, когда даже пересадка не поможет.

— Все хорошо, — говорит Джинни Финику. — Ты попытался. — Она обнимает его. Он сжимает ее в ответ. Когда она отпускает, Финик отворачивается в сторону, чтобы Джинни не видела, как он быстро вытирает глаза.

— Мы пойдем, — говорит Хизер. — Нам нужно разместиться у Энид и Кларка.

— Почему? — спрашивает Джинни. Я вижу, что она удивлена.

— Джоэл хочет развестись. — Хизер смотрит вниз на свои ноги. Я понимаю, что она больше не в своем обычном дизайнерском платье и на каблуках, а в сарафане и шлепанцах. Она выглядит по-другому. Юной.

— Мне жаль, — говорит Джинни, и я понимаю… что она говорит искренне. Они с Хизер за последние несколько дней поговорили, и, должно быть, пришли к взаимопониманию.

Хизер пожимает плечами.

— Наверное, пришло время начать жить по-другому. Я все делала неправильно. Я вела себя не очень хорошо.

— Да, — говорит Финик.

Хизер смотрит на потолок.

— С правдой не поспоришь, — соглашается она.

— Давай, мам, — подталкивает Финик.

Хизер закатывает глаза.

— Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. Настоящий кофе. Еда.

— Не жди, что доброта продлится долго, — добавляет Финик.

— Пока, — говорит Джинни.

Они машут, и мы молчим, пока они выходят из больничной палаты.

Я оглядываюсь на Бин. Она такая маленькая и хрупкая под одеялом, с подключенными капельницами и аппаратами вокруг. Я не осознавал, насколько она маленькая. Когда находилась в сознании, она выглядела такой живой и полной жизни, что трудно было вспомнить, что это шестилетняя девочка с редкой детской лейкемией, которой крайне необходима пересадка костного мозга.

Джинни устраивается на кровати рядом с Бин, а я придвигаю стул рядом с ней. Я поглаживаю круговыми движениями ее руку, пытаясь придать немного сил.

Джинни мягко улыбается мне.

— Спасибо, что ты здесь.

Я удивленно смотрю на нее.

— А где еще я могу быть?

— Не знаю. В Голливуде?

— Ни за что.

— Финик рассказал, что ты получил роль. Я горжусь тобой.

Мой агент позвонил сегодня утром. Мне предложили контракт еще на три фильма в кинофраншизе о Лиаме Стоуне. Сейчас это последнее, о чем я думаю.

Джинни переводит взгляд на экран телевизора, висящего на дальней стене. Он включен, и началась реклама.

— Это ты, — восклицает Джинни.

Она берет пульт и увеличивает громкость. С изумлением смотрит, как я рассказываю миру об особенной маленькой девочке, о которой я забочусь, и которая отчаянно нуждается в пересадке. Джинни садится в кровати и наклоняется к телевизору.

Рекламный ролик подходит к концу, и камера увеличивает изображение.

— Вам не нужно быть супергероем, чтобы спасти чью-то жизнь, — говорю я в рекламе. — Вы можете стать героем, зарегистрировавшись в реестре доноров костного мозга. Пожалуйста, сделайте это сегодня.

Реклама заканчивается. Джинни возится с пультом. Ее рука дрожит, и она выключает телевизор. Затем смотрит на меня. Протягивает руку и дотрагивается пальцами до моего сердца. Ее пальцы дрожат на моей груди.

— Ты сделал это ради… ради Бин?

Я сглатываю и киваю.

— Когда? — спрашивает она.

— На той неделе, когда уезжал в Лос-Анджелес.

— Ты поехал туда ради этого?

Ее рука обжигает мою грудь, и мое сердце колотится.

— Я подумал, что это может помочь, что кто-то увидит и станет тем самым донором.

По ее щеке скатывается слеза.

Я поднимаю руку и вытираю ее.

— Не плачь, — прошу я. — Прости, если это было неправильно. Я не хотел говорить тебе. Вдруг не получится.

Она наполовину рыдает, наполовину смеется над моим оправданием.

— Звучит знакомо, — усмехается она. И я вспоминаю, как Джинни говорила мне то же самое о получении степени. Она не хотела, чтобы кто-то знал, если провалится.

— Я… ты в порядке? — спрашиваю я.

— Ты не уехал в Лос-Анджелес, планируя бросить нас. Ты находился там из-за Бин.

Я киваю.

— Не для кино или прослушивания, или…

— Ты — моя семья, — говорю я. — Ты на первом месте.

Она сжимает губы, пытаясь сдержать слезы.

— Мне все равно, если ты не хочешь выходить за меня замуж. Если ты не ищешь ни мужа, ни замену отцу Бин, если не хочешь быть ни кем больше, чем друзья. Ты все равно моя семья, я сделаю для тебя все. Я буду рядом с тобой. Всегда.

Она проводит рукой по моей груди, а другой тянется вверх, чтобы прикоснуться пальцами к моей щеке.

— Я люблю тебя, — шепчет она.

Мое сердце раскрывается под ее руками и наполняет мою грудь теплом.

— Ты тоже моя семья, — сообщает она.

— Навеки? — спрашиваю я.

— Вечные. — Она наклоняется вперед и прижимается мягким поцелуем к моим губам.

— А Бин? — спрашиваю я.

— Она приняла тебя, как только познакомилась с тобой, — успокаивает Джинни.

— Я здесь ради тебя. Я буду здесь, во время всего этого. И после, — говорю я. — Что бы ни случилось. Ты можешь на меня положиться.

Джинни смотрит на меня, и мне интересно, о чем думает, но потом она говорит:

— Я знаю. Я полностью тебе доверяю.

Я обнимаю ее и прижимаю к себе.

Когда мы наконец отстраняемся друг от друга, я слышу, как врач прочищает горло в дверном проеме.

— Миссис Уивер?

— Да? — отзывается Джинни. Ее голос насторожен.

У меня сводит живот. Что происходит?

— Что-то не так? — спрашиваю я.

Доктор качает головой, затем улыбается.

— Мы нашли донора. Тот рекламный ролик, который вы сделали, крутили несколько недель. Он сработал.

Я смотрю на Джинни, и до нее наконец доходит, что сказал доктор, потому что она разрыдалась. Я обнимаю ее.

Глава 24

Джинни

Я люблю героев. Все, что связано с ними. Их силу, их честь, их преданность, их стремление к конечной цели перед лицом непреодолимых препятствий. Герой всегда поступает правильно, всегда побеждает, несмотря ни на что.

Ладно, не забудем об этом. У меня есть новое определение героя. Герой старается, герой отдает, герой любит. Как сказал Финик, героем может стать каждый. Просто нужно быть готовым сделать что-то бескорыстное.

Я протягиваю руку и кладу ее на руку Лиама. Он смотрит на меня, и его глаза блестят в лучах раннего весеннего солнца.

— Почти приехали, — он дарит мне улыбку, ту, которая предназначена только для меня, и мое сердце готово разорваться от счастья.

Я смотрю на заднее сиденье машины. Бин пристегнута в своем автокресле. На коленях у нее стопка комиксов. Прошло больше восьми месяцев с тех пор, как мы нашли ей донора. Это был долгий, трудный путь, но она справилась. Мы справились. Щеки Бин розовеют, ее короткие волосы вьются, и она снова набрала свой детский жирок. Она сияет здоровьем и счастьем, что заставляет мое сердце петь.

В прошлом месяце Лиам приступил к съемкам своего последнего фильма, и Бин не может дождаться, чтобы прийти на премьеру в костюме Скайхока. Она — счастливый ребенок.

Бин уткнулась носом в комикс, и меня накрывает волна ностальгии. Мы едем по разбитой грунтовой дороге. Мы в десяти милях от Сентрвилля, где шоссе 511 пересекает шоссе 511B и сворачивает на Пайн-Три-Роуд. Лиам сворачивает на длинную дорогу, ведущую к его участку. Вдоль дороги стоит новый деревянный забор, выкрашенный в белый цвет, у основания которого цветут нарциссы.

Бин откладывает свой комикс и наклоняется вперед на своем сиденье.

— Это секретная база? — спрашивает она.

— Это сюрприз, — отвечает Лиам.

— Или самолет?

— Это сюрприз, — повторяет Лиам.

— Или тренировочный лагерь супергероев, со стенами для скалолазания, зиплайнами и…

— Это…

— Сюрприз, — подсказывает она.

Я смеюсь.

— А может, это оздоровительный центр для мамы. Потому что она уже закончила учебу.

Я поворачиваюсь и подмигиваю Бин. На прошлой неделе мы праздновали мое окончание университета по специальности «Спортивная медицина». Но я знаю, что это не оздоровительный центр, потому что мы уже арендовали здание в центре Сентрвилля.

Лиам оглядывается и ухмыляется Бин.

— Это сюрприз.

Она стонет, но ей не приходится долго ждать. Перед нами открываются деревья, и я задыхаюсь.

Трейлер исчез. Сорняки исчезли. Все исчезло.

А вместо.

— Это секретная база, — кричит Бин.

Лиам смеется. Мы подъезжаем к круговому подъезду, и Лиам паркует машину. Бин выскакивает и бежит по мощеной дорожке. Я выхожу вслед за ней, и Лиам подходит ко мне.

— Что думаешь? — спрашивает он. Кажется, Лиам беспокоится, что мне это может не понравиться. Как такое может не понравиться?

Я смотрю вверх. Это огромный бревенчатый дом, с высокими окнами, двухэтажным каменным камином, пышными цветами весенних садов, широкой деревянной террасой. Солнце светит на нас, и воздух наполнен щебетанием птиц.

— Это дом, — говорю я.

Он кивает и улыбается изумленному выражению моего лица.

— Это дом.

Затем Лиам опускается на одно колено и берет мои руки в свои.

— Я люблю тебя, — говорит он. — Я не хочу ждать больше ни дня. Ты выйдешь за меня замуж? Окажешь ли мне честь быть твоим до конца наших дней.

Я смотрю в его глаза, и единственное, что вижу, это мужчину, которого люблю.

— Да, да, — отвечаю я.

Он встает и притягивает меня к себе. Захватывает мой рот в обжигающем поцелуе. Кружит меня, и я смеюсь, плачу и целую его, когда к нам подбегает Бин.

— Мама, мама, — повторяет она.

Лиам ставит меня на землю. Бин тянет меня за футболку.

— Мама. Бабушка на улице, и дедушка, и Хизер, и Финик, и даже Редж. И бабушка сказала, что Редж — это гора страданий, а Финик сказал, мол, кому ты говоришь, а дедушка сказал, что я могу есть торт, сколько захочу, но надо подождать до…

Она прикрывает рот ладошкой, а ее глаза расширяются.

— До чего? — спрашиваю я.

Я смотрю на Лиама. Он с трудом сдерживает улыбку.

— До чего, Бин?

Затем Бин начинает прыгать.

Лиам прочищает горло.

— До окончания свадьбы, — говорит он. — Если ты окажешь мне честь.

— Потому что бабушка говорит, что нельзя жить в одном доме, не будучи женатыми, потому что это язычество, а с ним приходят только страдания и мучения.

Лиам смеется и подмигивает мне. Мы похоже много занимались язычеством, думаю я.

Потом все люди, которых я люблю, приходят со стороны дома. Они в смокингах и шикарных платьях. И оказывается, у нас не просто красивый дом, подходящий для семьи, у нас свадьба, и она состоится сегодня.

— У нас есть платья, мама. Я — цветочница, а ты — невеста. И бабушка говорит, что мы будем выглядеть очень красиво. — Потом она останавливается и смотрит на меня расширенными глазами. — Мама?

— Да?

— Я так счастлива, — говорит моя дочь.

Я улыбаюсь ей, потом Лиаму.

— Я тоже.

— И мы всегда будем счастливы, — заявляет она.

— Правильно, — соглашаюсь я. — Потому что мы — семья.

Лиам смотрит на меня с такой любовью в глазах, что я едва могу удержать всю радость внутри.

— А семья — это лучшая суперсила из всех, — добавляет он.

Я беру за руки Бин и Лиама, и мы идем вместе, наши сердца полны радости, и мы идем в наше будущее.

КОНЕЦ

Оглавление

Сара Риди Герой на все времена Вне Серии

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24