ЙОАННА ЩЕПКОВСКАЯ
ГОЛАЯ БАБА
(монокомедия для одной актрисы)
ВСТУПЛЕНИЕ
"Голая Баба" – монодрама авторства Йоанны Щепковской (и она же ее и играет), была поставлена в первый раз во Всеобщем Театре в Варшаве. Премьера состоялась 5 апреля 1997 года. С того времени спектакль неоднократно ставился – Йоанна Щепковская объехала с ним всю Польшу. Возможность посмотреть "Голую Бабу" имели и заграничные зрители – в том числе в Канаде, Бельгии, Люксембурге, Израиле и Австралии.
Автор, как она сама нам сообщила, специфически относится к собственной сценической карьере, поэтому не ведет никакого календаря или записей проведения спектаклей, и потому не может определить количества сыгранных до сих пор спектаклей, но их наверняка было несколько сотен. На очередные представления приходит уже последующее поколение первых зрителей.
Текст "Голой Бабы" был издан в печати "Выдаництвем Литэрацьким" в 2005 году. Данное, электронное издание, появилось в Сети, на www.ebooks43.pl, в марте 2014 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ДРАМЫ
ЖЕНЩИНА С ЗОНТИКОМ – деликатность, элегантность, хрупкость, интровертность, робость, неуверенность в себе, идеализм, склонность к одиночеству, холодность, инфантилизм, нарциссизм, депрессивность, отсутствие цели, одухотворенность, непрактичность, экзальтированность, внутренняя сила, чувство красоты, воображение, несамостоятельность. Язык и дикция элегантные, беспретенциозные.
ГОЛАЯ БАБА – невежественность, пошлость, радость жизни, бесцеремонность, чувство силы, осознание целей, отсутствие комплексов, хамство, экстравертность, алкоголизм, отсутствие высших чувств, чувство юмора, энергичность, наглость. Дикция преувеличенно четкая, с насмешливым подчеркиванием правильности языка.
ПУБЛИКА – в первой части разделенная, дезориентированная; во второй части – стихийная и единодушная.
ТИШИНА – нетерпеливая, враждебная, ожидающая, скучающая, сердечная, одухотворенная, холодная, осоловевшая, апатичная, возвышенная, радостная, жаркая, изумленная, печальная, собранная.
ЖЕНЩИНА С ЗОНТИКОМ является воплощением деликатности. Ее неподвижное лицо и мелкие, балетные шажки приводят на ум эстетику японского театра. На ней серо-синее платье, подчеркивающее ее худощавую фигуру. Мягкость ткани служит отточенной пластике движения.
Женщины с Зонтиком существуют уже столетия. Передавая опыт из поколения в поколение, за счет отречений в личной жизни, они тренируются в искусстве игры на тишине. Как им известно, тишина состоит из подвешенных в воздухе ниток. Усовершенствовавшись в концентрации, можно ощутить одну из ниток кончиками большого и указательного пальцев. Если окружение в достаточной степени звуконепроницаемое, нитку можно извлечь из воздуха. Правда, это требует необычайного терпения и неограниченного времени.
Актриса, играющая Женщину с Зонтиком не должна быть обескуражена ни нарастающим нетерпением публики, ни тем, что разделение зрителей углубляется: одни видят в услышанном нечто забавное, другие же считают все это скандальной белибердой. Равно как и тем, что минут через десять-пятнадцать кто-нибудь встанет и выйдет, громко треснув дверью. Всяческий случай подобного поведения должен быть принят Женщиной с Зонтиком со смирением. Актриса не должна скрывать страха перед публикой. Это ничего не даст. Уж слишком эти зрители близко.
ГОЛАЯ БАБА – это полная женщина, самая обыкновенная, каких можно видеть на трамвайных остановках. Говорит быстро, словно бы она спешит на следующее выступление, громко, даже визгливо, зато сердечно. Смеется часто и заразительно. Наверное, как раз потому во время ее выступления зрители сидят активно, наклонившись вперед, с невольной улыбкой на лицах. Несмотря на все свое очарование, Голая Баба очень грозное существо. Она насторожена. Постоянно в движении. Даже когда сидит, развалившись на стуле, чувствуется активность и мобилизация ее тела. Ее слова несколько похожи на призывы купить на рынке.
Актриса, играющая Голую Бабу, может обращаться к любым средствам, доступным в самых наихудших халтурах. Но обреза сцены пересекать не стоит.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Сцена пустая. Ее пересекает толстая, голубого цвета веревка, натянутая, как будто бы для того, чтобы вешать белье. Под веревкой стоит стул. Сбоку на сцене висит старый, порванный плакат. На плакате нарисована карикатурная голая женщина. На плакате надпись:
"ГОЛАЯ БАБА
Раздеваюсь догола
И печально, и весело,
В условиях климата
Арктики и Сахары.
Приезд – самостоятельно"
На пространство сцены входит женщина. В руке она держит старый, серо-голубой чемодан. Женщина и чемодан представляют цветовое единство – словно бы припыленное голубое. Женщина говорит тихо, монотонно, как будто бы издалека. В ней нет ничего естественного, но и случайного. Ее сила – это внутренняя концентрация. Таща тяжелый чемодан, она старается, несмотря ни на что, не терять формы. С самого начала в женщине чувствуется некое напряжение – несмотря на опущенные глаза, она понимает, что на нее глядят. Доходит до правой кулисы и осторожно ставит чемодан. И с этого мгновения каждое ее движение – это часть ритуала. Женщина оставляет в сторону стопу с вытянутыми кончиками пальцев. Опирая вес тела на левой ноге, она наклоняется и вынимает из кармана чемодана прозрачный зонтик. Поднимает глаза. Смотрит на публику. Она изумлена. Теперь неуверенно осматривается. Словно бы чувствует, что те, перед кем она сейчас стоит, разочарованы. Напряжение, сопровождающее началу спектакля, исчезает. Вытянутый силуэт женщины теряет свою выразительность. Это длится несколько секунд. Женщина закрывает глаза. Концентрируется. Постепенно возвращается в форму. Через несколько секунд начинает говорить текст. Голос искусственный: тихий, слегка дрожащий. Женщина говорит так, словно бы ее принудили произносить известный ей текст. Иногда она прерывается на полуслове, с неуверенностью глядит на зрителей. Отдельные части текста представляют собой ритмичное целое, ажесты и способ поведения приводят на ум мистерии. Наклон тела нигде более не встречающийся – он принадлежит к единственному в своем роде миру.
ЖЕНЩИНА С ЗОНТИКОМ Знаю, что дождя нет. Под крышей дождя никогда не бывает. Причина, по которой я держу зонтик в руке, гораздо важнее того: а идет где-то дождь или не идет. Я - Женщина с Зонтиком… о чем, насколько я понимаю, в городе уже было анонсировано… как я понимаю, анонсировано. Небольшие пергаментные плакатики, написанные от руки… город же расклеил… насколько я понимаю. "Женщина с зонтиком, концерт игры на тишине – опыт и традиция…".
Я должна сказать, что вы проявляете огромную гражданскую смелость… Ведь существует вероятность, что то время, которое вы предназначили на общение со мной, я буду говорить о зонтике. Существует такая опасность. В мире, который – унижаемый, бомбардируемый и голодный – молит о помощи, где люди гибнут, входя в автобус, тот, кто решается посвятить время зонтику… может быть подвергнут громадным угрызениям совести – потому-то я и утверждаю, что все вы проявляете громадное гражданское мужество…
Женщина с беспокойством глядит на зрителей. Внезапно говорит очень лично, будто сама себе.
Что-то не так. Не знаю еще, что, но что-то идет не так.
Она возвращается к предыдущей, заранее выработанной форме.
А говорят ли еще: "анонсировано"? Используют такое вот определение? Или оно полностью вышло из обращения? Концерт игры на тишине требует постоянных упражнений в плотно замкнутом помещении, потому-то у нас, Женщин с Зонтиком, нет контакта с современным языком. В течение нескольких поколений. Но я слышу отзвуки улицы…
Женщина с Зонтиком глядит на зрителей. Она явно испытывает неприязнь и сопротивление публики. И все более дезориентированная.
Конечно, я могла бы оставить зонтик в каком-нибудь невидимом месте и встать перед вами с голыми руками, но разве сказали бы вы тогда: "Вот Женщина с Зонтиком"? Нет. Вы бы сказали: "Вот Женщина", а это ведь намного большее… если бы я встала перед вами как женщина, вы бы могли требовать от меня какого-нибудь интересного рассказа, жизнеописания, откровений, взглядов – в качестве Женщины с Зонтиком я, скорее, Художественное Явление, а ведь от памятников, к примеру, не требует отношения к проблеме "средства производства государство", и никого не интересует, ест ли Художественное Явление яичницу вилкой или чайной ложечкой…
Женщина с Зонтиком замечает плакат. Глядит на зрителей. Замолкает. Отступает на несколько шагов.
Я ведь – не Голая Баба… Ее спектакль начинается потом. И он сопровождается громким смехом и не прекращающимися аплодисментами.
Она замолкает, словно бы желая получить от зрительного зала сигнал согласия, но чувствует только неприязненную тишину.
Я – не Голая Баба. Или кто-то считает, что все-таки это так? Что прямо сейчас все и начнется?... Нет, я Женщина с Зонтиком. Общение со мной, это нечто вроде неспешного смакования воды. Я – Женщина с Зонтиком. Личность, ужасно одинокая по причине особенной болезни ушей и аллергии на Очень Громкий Смех.
Женщина с Зонтиком подходит поближе к краю сцены.
Имеется в виду смех, объединенный с хлопаньем себя по бедрам… напоминающий кваканье лягушек или вой койота… что же касается ушей, то… трудно было не провести от одного врача к другому ребенка, который все время затыкает себе ушки кулачками – но ничего особенного выявлено не было, кроме слишком чувствительной кожи на барабанных перепонках… все начало делаться ясным, когда ребенку дали прозвище "Муха". Дети вечно ведь дают прозвища – и могло быть хуже: "Мышь" или "Жаба". "Муха" – это ведь ничего такого, чтобы сразу лезть под стол… только дело было не в том, а в звуке… в том, как это прозвище выговаривалось.
Она закрывает глаза, как бы в предчувствии боли. Сконцентрированная, она издает из себя звук, похожий на визг, изображающий тривиальное, громкое приветствие на улице.
"…"пррриветеццц, Муууухаа!" – вот что было нужно – нужен был звук – как будто проволокой сквозь всю голову… "Так что необходима изоляция от ровесников", "и это ведь может еще и усиливаться"… Благодаря многолетней работе врачей удалось сдержать спазматические приступы плача, а показ себя небольшой части публики было признано наилучшим способом зарабатывания средств к существованию, хотя никто не знает, что для нее маленькие, дешевые гостинички…
Женщина с Зонтиком замолкает. Вслушивается в тишину между нею и зрительным залом. И продолжает говорить интимно, словно бы одному человеку.
Если одиночество и исходит из меня в достаточно степени, то это благодаря зонтику… и вообще, люди кажутся более одинокими, когда имеют что-то при себе… гораздо больше, чем когда они совершенно нагие… о чем четко свидетельствует пример Голой Бабы, которая, пускай и одинока, но все ее тело истекает огромным кругом приятелей…
Она отставляет зонтик на длину вытянутой руки, словно бы вела пса на поводке.
Человек с собакой.
Кладет зонтик на плечо.
Человек со скрипкой.
Хватает зонтик всей ладонью, поднося его на высоту глаз.
Человек с рюмкой.
Опускает зонтик.
Они кажутся более одинокими, чем если бы их окружала пустота. Может потому, что предметы провоцируют к разговору.
Женщина открывает зонтик. Играется в "разговор". Превращается из одного лица в другое, выдвигая то правую, то левую ногу.
- Прошу прощения у пани, но дождь уже давно закончился, а у пани раскрытый зонтик!...
- Ооо! И вправду. Я так сильно задумываюсь с того времени, как…
- А вот я не задумываюсь. Я вообще никогда не задумываюсь…
- А вот я задумываюсь с того времени, как…
- А я не задумываюсь. Я вообще никогда не задумываюсь… Какой милый песик!
- Милый, только болеет ушками… он заболел ушками с тех пор, как…
- А мой не болеет. Мой никогда вообще не болеет.
- А вот мой – болеет. И заболел ушами с тех пор, как…
- А мой не болеет.
- Ну да.
Выпрямляется и поднимает зонтик на высоту глаз, словно бы держала рюмку. Говорит, обращаясь к зрителям:
Чин чин. Чин чин.
Женщина замолкает, всматривается в зрителей.
Если я правильно понимаю окружающую меня тишину, она означает, что меня слушают… Думаю, что в данном случае применение слова "чудо" будет абсолютно к месту. Ведь это значит, что вы принадлежите к кругу художников, культивирующих уже исчезающее искусство. Искусство слушания. Мне бы хотелось выразить вам от самого чистого сердца поздравления и выражения величайшего почтения.
Она кланяется зрителям.
Кстати говоря, слово "почтение" уже полностью вышло из обращения. Правда, возможно и такое, что вы слушаете, чтобы что-нибудь выловить… ведь вас же будут спрашивать: "Ну и как?... Оно того стоило?...". Мне бы хотелось, чтобы вы ответили: "Не знаю". Это такой красивый ответ… совершенно позабытый… Некоторые станут вас спрашивать, был ли в моих словах Бог. Прямо об этом они не спросят – их вопросы будут звучать точно так же: "Ну и как?... Оно того стоило?...", но у некоторых это будет означать, что им хочется знать, был ли в моих словах Бог. Мы произносим одни и те же слова, но не всегда в них есть Бог. К примеру, слово "почтение" и слово "почтение" – на первый взгляд, они одинаковые – но только в одном имеется Бог. Все зависит от того, а способен ли тот, кто его произносит, съесть яблоко, глядя на то, как умирает муха, или не может.
Женщина с Зонтиком умолкает. Слушает зрительный зал. Глядит на плакат.
Я… меня Голая Баба не раздражает… то есть, ее успех. Она ведь, на самом деле, ничего другого делать не умеет, только лишь быть успешной. Говорят, что она очень плохо танцует, а ее нагота оставляет желать лучшего – она и на самом деле ничего не может делать – только лишь быть успешной… так что следует оставить эту сферу деятельности ей и заняться всем остальным. На самом ведь деле речь идет о том, что ее успех такой печальный, а она такая веселая – так что следовало бы проверить, а просыпается ли Голая Баба печальной или веселой – ведь если веселой, то это и вправду раздражительно… а если печальной… то можно было бы ее полюбить.
Она глядит на чемодан. Медленно подходит к нему и с явным смущением вытаскивает из нижнего кармана черную шляпу. Шляпу она кладет на самом краю сцены, ном книзу… Садится на стул. Кажется совершенно обессиленной.
Прошу прощения. Временная утрата энергии. Это как раз суть особенно интересная… как только мы теряем цель из глаз, она нас покидает, как нехорошая женщина любовника, который утратил состояние.
Женщина с Зонтиком встает со стула, поворачивается спиной к зрительному залу. Собирает силы. Подходит к веревке, растянутой вдоль сцены, вешает на ней зонтик.
Думаю, что буду выразительницей мнений абсолютно всех, если скажу, что в закрытом зонтике одиночества больше, чем в раскрытом зонтике… только вот в такой форме его гораздо легче потерять… мне кажется, что вы могли бы об этом много чего сказать… А вот два зонтика…
Танцевальным шагом она подходит к чемодану. Вынимает из него старый, черный зонтик и вешает на веревке.
…два зонтика – гораздо более одиноки, чем один зонтик. Не говоря уже…
Женщина подходит к чемодану и достает второй черный зонтик. Вешает его на веревке.
Три зонтика – в три раза более одиноки, чем один зонтик. Не говоря уже…
Подходит к чемодану и вынимает третий зонтик.
…о целой толпе зонтиков. Не бывает ничего такого, как толпа зонтиков. Имеется лишь толпа одиноких зонтиков.
Женщина осторожно массирует запястья. Она стоит перед веревкой с висящими зонтиками, беспокойно поглядывая на них. Время от времени, она стряхивает избыток энергии с пальцев. Затем останавливается перед зрительным залом.
А вот сейчас произойдет великий момент. Думаю, что все вы его ожидаете. Я тоже – хотя и с дрожью и огромной нервозностью.
Если мы не достигнем абсолютной тишины, если дух зала не вступит в высочайший уровень духовных возможностей, то они… не запоют. В гостинице, в тщательно замкнутом помещении, в условиях абсолютной тишины – поют. Но публика… независимо от того, то ли смущает их, то ли отвлекает… во всяком случае, все чаще что-то идет не так…
Какое-то мгновение Женщина стоит молча, наблюдая за зрителями. Потом говорит с особенной серьезностью и проникновенностью.
Сейчас я стану играть на тишине. Благодаря концентрации, я достигну отдельных этапов молчания и только лишь на последнем начну играть. Еще предупреждаю, что уже на первом этапе тишины слышны даже отдельные мысли.
Женщина с Зонтиком закрывает глаза и отводит назад правую ногу, пытаясь найти совершенное равновесие тела. Правую руку она поднимает вверх, а большим и указательным пальцем хватает невидимую нитку и силой концентрации пытается потянуть ее вниз, миллиметр за миллиметром. Публика обязана прослеживать взглядом за этой нитью. Женщина с Зонтиком , с плотно закрытыми веками борется, чтобы достичь абсолютной концентрации. Только что-то явно не позволяет ей собраться. Женщина открывает глаза и отпускает нить. Обращается прямиком к кому-то из зрителей…
Не знаю. Не помню, выключила ли газ под бульоном. Прошу об этом не думать (обращаясь к самой себе). Теперь вся тишина пахнет бульоном.
Женщина с Зонтиком закрывает глаза и вновь пробует сконцентрироваться. Только вновь ее отвлекает кто-то из публики:
Картинка, которая у пана перед глазами, весьма любопытна. Два обнаженных тела… одно тело женское, другое… мужское, насколько я понимаю, соединенные в единое целое… очень красивая идея, поздравляю за ваше воображение, только это так отвлекает!
Она опускает руку и обращается к зрителям:
Прошу прощения за то, что скажу, но наиболее обременительным во время концертирования является присутствие публики. Надеюсь, что вы пришли сюда, потому что вас интересует концерт игры на тишине, а не потому, что вы против Голой Бабы. Тогда это было бы нечто совершенно ужасное. Это означало бы, что она ворвалась в ваши головы и полностью заслонила меня. Я не сражаюсь с Голой Бабой. Я только лишь концентрируюсь на тишине и не имела бы ничего против, чтобы Голая Баба вошла сюда… и села… между нами.
На лице Женщины с Зонтиком появляется тень улыбки. Словно бы она представила Голую Бабу в зрительном зале. Сейчас она пытается сдержать смех. Отворачивается от публики, пытаясь вернуться в форму. Все ей удается, но когда она встает лицом к лицу со зрителями, начинает хохотать. И теперь уже говорит "приватно", приближаясь к самому краю сцены:
Как-то раз ошиблись залами. Когда я вошла, то увидала толпы людей – некоторые стояли под стенками. Я сразу же поняла, что попутались залы, и подумала о Голой Бабе, которая стоит теперь перед несколькими людьми и впервые испытывает стыд. А я? Ну что же… пришлось исполнить ожидания зала. С танцем было еще не так паршиво, но под конец мне пришлось снять платье, и вот тут оказалось, что под низом я не Голая Баба, а только обнаженная женщина… свистам не было конца…
Снова она становится серьезной.
Иногда случается такое, что кто-то из вас путает залы. Потому я желаю заранее предупредить, что прямо сейчас пару предложений я буду молчать на красивейшем древнегреческом языке. И я ужасно извиняюсь за возможные неточности в акценте.
Женщина с Зонтиком говорит тихо, монотонно гипнотизируя голосом:
Теперь мы очень старые… такие же старые, как камни. В нас достоинство и тайна непонятных букв. Мы долго молчим, прежде чем породить слово на свет, ибо каждое из них может означать жизнь или смерть. И нет никаких иных часов, кроме солнца и песка. Мы всего лишь дети Бога и Земли, поэтому…
Она замолкает. Вкушает тишину зрительного зала и наслаждается ею. Потом осторожно берет стул и, осторожно ступая, пробует бесшумно дойти до угла сцены. Всякий скрип доски сцены она воспринимает как боль. Когда, в конце концов, она добирается в угол, шепотом обращается к публике:
Будьте добры, выньте из карманов номерки из гардероба. Они позвякивают о ключи. А это слышно. Как колокольный звон на Пасху.
Женщина напряженно глядит на зонтики. Вновь обращается к публике:
И еще речь идет о самом новейшем достижении техники, которое вы вешаете на своих запястьях. Оно дает знать о себе всякий час короткой, эффектной трелью. Не знаю, как для вас, но для зонтиков это то же самое, как будто бы во время мессы, кто-то… прошу прощения…
Она глядит на зонтики. Их присутствие здесь делается все более значащим. Их молчание- тоже. В зале ожидающая тишина. Зонтики молчат. Женщина шепчет:
Похоже, что-то идет не так. Все чаще что-то идет не так.
Тишина становится беспокоящей. Невыносимой. Женщина поглядывает на пустую шляпу. Поглядывает на зрительный зал.
А не кажется ли вам, что кошачий корм дорожает?
Мы, Женщины с Зонтиками, кормим кошек и котов… да уже поколениями. И кошек и котов у нас сверх ожиданий много. У первой Женщины с Зонтиком имелся один кот, или кошка, потом пригулял второй, или вторая, и… они совершили нечто вроде… ритуала, который понравился котам до такой степени, что они вообще забросили духовную жизнь. Ничего, только есть и ритуал, есть и ритуал… В конце концов, их сделалось чрезвычайно много. Особенно обременительно это во время исторических катастроф. Я имею в виду межчеловеческие ссоры en masse. Тогда нужно спускаться в подвал. И вы представляете себе этот исход? Женщина с Зонтиком, а за ней количество котов сверх всяческих ожиданий? Не говоря уже о том, что подвалы действуют на котов особенно возбуждающе, так что назад следует входить в два раза дольше…
Она глядит на зонтики. Кажется, что те слегка колышутся. Но это только иллюзия, вызванная снижением напряжения.
Да. И подумать только, что даже сейчас… когда мы сидим тут, там кошачьи корма дорожают…
Женщина с Зонтиком пытается стать "приватной" и тем самым понравиться публике. В ней чувствуются паника и решительность.
Может, сделаем небольшой перерывчик?
Она срывается со стула и садится у края сцены. Время от времени отворачивает голову в сторону зонтиков, которые упрямо молчат.
Расскажу вам немножечко о нас. О Женщинах с Зонтиком. В чем заключаются наши обычаи, наша отличительность и одиночество. Это уже поколение за поколением. Мы, Женщины с Зонтиком, с самого детства являемся девственницами. Вот попросту, рождаемся девственницами и так и живем, пока не узнаем какого-нибудь мужчину. В случае Женщин с Зонтиком, это мужчина вызывает то, что женщина перестает быть девственницей. Равно как и вызывает то, что она делается матерью. Потому мы, Женщины с Зонтиком, дарим мужчин особой честью и уважением. У них добрые, мудрые, теплые тела, вызывающие то, что Женщины с Зонтиком существуют до нынешнего дня. Их разум настолько могуч, что не все, что они делают и говорят для нас понятно. Их сердце настолько огромное, что может заметить не одну женщину, а полюбить даже таких, в которых мы не видим никакого достоинства. Вот только… они уходят от нас. Через неделю. Не выдерживают они количества котов сверх всяческих ожиданий, плотно закрытых помещений и тишины. Тот, кто подарил мне жизнь, тоже ушел через неделю. Сказал: "Или я, или тишина". Все они так говорят. Все. Поколение за поколением. И все получают такой же самый ответ. Когда он ушел, моя мать долго глядела на дверь, а потом сыграла на тишине. Как никогда до того.
Женщина глядит на зонтики. Подходит к ним, касается каждого из них по очереди. Останавливается возле одного и осторожно снимает его с веревки. Пробует его раскрыть. Безрезультатно.
- …Умер…
Она укладывает зонтик в чемодан.
В последнее время, они умирают все охотнее. У моей матери их были тысячи, у бабушки – сотни…
Подходит ближе к зрителям.
Моя мать была артисткой. То есть… ну, так нельзя сказать, мать – это мать… артистка – это артистка… в один прекрасный день артистку убили, и осталась только мать. Ее отравили с помощью слова "даже". Когда о моей матери писали, что была "хороша", она выпивала целую бутылку вина; когда писали, что была "плоха", она выпивала две бутылки водки. Как-то раз написали, что она была "даже хороша". Мать сложила газету вдвое, потом еще раз вдвое и пошла в ванную стирать мои белые воротнички, доводя их белизну до совершенства…
Женщина с Зонтиком глядит на зрителей.
- …Вы ведь ожидаете Голую Бабу, правда? Моих плакатов в городе нет? Заклеили? Ее плакатами? Всегда так делают. Всегда… Иногда мне кажется, что мир ужасно плох… и по нему ходят одни Голые Бабы… только лишь я одна одета и тогда испытываю стыд.
Слышны капли дождя, падающие на крышу. Женщина какое-то время прислушивается, потом снимает зонтики с веревки и укладывает их в чемодан.
Впрочем, пошел дождь. А когда падает дождь, я уже не Женщина с Зонтиком – я всего лишь женщина, имеющая зонтик, в отличие от тех, у кого его нет.
Женщина поднимает с пола пустую шляпу.
Судя по содержимому шляпы, ожиданий зала я не исполнила.
Кладет шляпу в тот де чемодан.
Я никогда не исполняю ожиданий зала. Меня спрашивают… то есть, глазами… сыграла бы я спектакль, если бы вообще никто не пришел… Естественно… со мной такое случалось многократно. Пустота – это такое условие, в котором голос звучит лучше всего. Собственно говоря… концерт игры на тишине так никогда еще и не состоялся… Всегда… что-то идет не так. А жаль. Учтя годы репетиций, это был бы красивый концерт.
Женщина низко кланяется. Поднимает чемодан. Выходя, говорит сама себе:
- …А кошачий корм постоянно дорожает…
Пустую сцену освещают молнии. Слышны отзвуки грозы. Постепенно в них вмешивается говор возбужденной толпы. Толпа все ближе, все более громкая Неожиданно говор замолкает, а сцена освещается очень ярким светом.
ФОТОГРАФИИ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Голая Баба вбегает на сцену, таща переполненную до последнего пластиковую сумку. На ней обычное пальто и фетровая шляпка. Она брызжет энергией. Улыбаясь от уха, до уха, сразу же устанавливает контакт со зрителями.
ГОЛАЯ БАБА Приветствую вас, приветствую всех, рада вас видеть!
Раздеваюсь догола
И печально, и весело,
В условиях климата
Арктики и Сахары.
Приезд – самостоятельно!!!"
Когда та несчастная женщина сказала мне, что такие гости будут моими гостями, я не могла поверить! Я-то подумала, что она, exсuse-moi, под мухой… Надеюсь, что вам сидится удобно… в моем зале иногда случаются поломанные спинки, разбитые бутылки и жвачка, жевательная резинка, прилепленная к спинкам сидений… Прошу прощения, что я говорю так быстро, только я привыкла к тем, что быстро слушают. Не могут они неспешно глядеть. Вообще глядеть не умеют. Босяки. Понятное дело, excuse-moi.
Она раскрывает объятия в сторону зрительного зала.
Я – Голая Баба!
Вытаскивает из сумки бутылку с минеральной водой, кружку и ложечку. Придвигает стул поближе к обрезу сцены. Наливает воду в кружку, вынимает аспирин и бросает в воду. Обращается непосредственно к зрителям, время от времени подмигивая кому-нибудь из них.
Мы, Голые Бабы… уже и не знаю, как бы ни одевались, под низом всегда голые. Попросту, рождаемся голыми, и живем такими, пока кто-то нас не оденет. Только и это не помогает. Все равно, снизу мы голые. На слово никто не верит, потому мы ездим по деревням и городкам – и раздеваемся. Догола. Да, да. И здесь я тоже разденусь. Догола. Потерпите.
Она подмигивает одному из зрителей. Пьет воду с растворенным в ней аспирином.
Впрочем, особо спешить и незачем. Как тело я не особенно-то и удалась. Такое вот пластическое комико-драматическое событие. Творение наивного искусства. Неизвестного автора!
Как говорила моя бабка:
"Своих посетителей Голая Баба
В комплекс неполноценности не загоняет!".
Правильно, мышата!
Присматривается к публике.
Даже за границей, только свистни
Не забудешь мои сиськи!".
Чего, не нравится? Не faux pas? Не un, deux, trois? Голая Баба – фе? А будет еще хуже. После моего выступления каждый может сказать: да я сделал бы это лучше, если бы не имел стыда, как эта пани. Жвачки хотите?
Женщина вытаскивает из кармана пальто жевательную резинку и бросает в зрительный зал. Встает со стула, вытаскивает из сумки большую шляпу и ставит вверх дном на то же самое место, куда свою шляпу ставила Женщина с Зонтиком.
"Хотите увидеть чуточку побольше,
Раскрывайте кошелек чуточку пошире!"
А цену за билеты я определяю после выступлений. Каждый платит чуточку иначе. Я присматриваюсь к каждому по отдельности и решаю.
"А кто развлекался хуже всех,
Тот заплатит, как за соболя мех".
Вот так-то, мышата. Народ нужно учить культуре. В следующий раз будут рвать животики.
Она встает со стула и обходит сцену, приглядываясь к зрителям.
Я уже раздевалась
В залах для конференций,
В участках полицейских,
И в сети канализационной
В бальных залах
И дворцах спортивных
Для чиновников высшего разряда
И для беднейших налогоплательщиков
На государственных праздниках
И в государственных тайных структурах.
Жвачки не желаете?
Делает такой жест, будто бы собралась бросить зрителям жевательную резинку, но в последний момент кладет жвачку вновь себе в карман.
Мышата! Здесь не такие вещи надо ловить! Немножечко позанимаемся гимнастикой. Но это потом. Поначалу мы должны привыкнуть друг к другу. Мне нужно знать, а талантливы ли вы как зрители. Пока же что здесь вздымается дух Зонтика и Очень Громкая Тишина.
Хохочет до слез.
Нет, я ведь ее, мышечку, люблю. И мамочку ее знала… бедняжечка. Да. Я ведь со всем уважением к ее заслугам на ниве Незапятнанного Искусства. Со всем моим уважением.
Слышен звонок телефона. Голая Баба вытаскивает из кармана мобильный телефон. В ходе быстрого разговора она снимает пальто и набрасывает его на веревку.
Голая Баба, приезд самостоятельный! Все даты заняты, кроме одной – а вы какую дату имеете в виду? Это же просто колдовство! Я уже боюсь! Люди, этой женщине следует сыграть в Спортлото! Как раз эта дата и свободна. И куда я еду? Замечательно. Слушай, мышонок. Ты начни там рассказывать обо мне самые паршивые гадости, которые тебе только придут в голову. Лучше всего: что меня посадили, и я не приеду. За что, никому не говори, они сами тебе скажут. На кассе напишешь: "Голая Баба! Все билеты проданы". Купят. Народ покупает только проданные билеты. Не проданных не покупают. Сколько там у вас мест? Двести? Значит так, сотню выбросить в кассу, и запустить четыреста, пускай они там толкаются, пускай им не хватит воздуха, пускай им сразу станет неудобно – они же мгновенно впадут в экстаз. Ладно, мышка, заканчиваю, потому что я на работе. И не могу дождаться.
Женщина прячет мобильный телефон и обращается к публике.
"Не надо из жены делать жабу,
Погляди на Голую Бабу!".
Вытаскивает из сумки электрический чайник и разматывает шнур.
Все так, мышки. Технику успеха я освоила так, что даже надоело. Хотя, если речь идет о печатном слове - имею в виду свободную прессу – так они делают все возможное, чтобы открыть людям глаза! Излагают факты! Фотки! Интервью с пострадавшими! И все напрасно. Уже с самого утра, еще до того, как до них дойдут газеты, люди выстраиваются в очереди и идут, словно там медом намазано. Почему приходят? Что их притягивает? Чем они дают себя обмануть? Вы разрешите, я немножко прибавлю температуры в организм.
Вытаскивает из кармана фляжку и выпивает.
Хочешь видеть чудеса мои,
Водочки выпей, стакашки три!
Голая Баба желает выпить еще, но вначале внимательно приглядывается к зрителям.
Так… только если будет настолько отдавать интеллигентностью, я же нормально ничего не сработаю. В такой холодной атмосфере я же не разденусь. Или хотите, чтобы я простудилась? Блин, вот же элита мне попалась. Cogito! Тут нечего слушать! Нечего тут слушать! Успех – это такие условия, в которых слова никакого значения не имеют! Если кто-то думает, что это я заклеила плакаты той самой несчастной женщины, что я могла сотворить нечто подобное… так он прав. Я сделала это лично и бескорыстно.
"Если с желудком у тебя проблемы,
Пожуй ее плакаты, попустит".
Жвачечку?
Голая Баба запускает жевательную резинку в зрительный зал.
В каждой семисотой упаковочке имеется приз в виде брусочка золота.
Она передразнивает Женщину с Зонтиком:
"Так что следовало бы проверить, а просыпается ли Голая Баба печальной или веселой – ведь если веселой, то это и вправду раздражительно… а если печальной… то можно было бы ее полюбить"… Достаточно пойти в гостиницу и увидеть, сколько пустых бутылок стоит у меня под дверью, чтобы сразу же знать, что просыпаюсь я ни печальная, ни веселая, а только башка у меня трещит. А вместо слов о любви я нуждаюсь в парочке глотков рассола!
"И я не имела бы ничего против, чтобы Голая Баба пришла и села среди нас… А я помолчу пару предложений по-древнегречески".
Голая Баба задумывается, на какой-то момент делаясь человечной и беспомощной.
Вот что за хамство… Хамство, которое и не раскроешь! Можно сказать, совершенное хамство!
Телефонный звонок. Разговаривая, Голая Баба подливает воду в чайник.
Голая Баба – приезд самостоятельный, слушаю. Вчера? Не помню я, где была вчера. У меня подобные глупости в голове не держатся. Часы. У кого пропали часы? У одного мужчины? Если у одного, тогда это не я. У меня у всех пропадают часы. Нужно было ознакомится с примечанием. Примечание. В углу плаката. Миллиметровыми буквочками: "Страховые компании за последствия спектакля ответственности не несут". Это написано по-японски, но ведь написано. Да не бери так в голову, мышка. В следующий раз напишешь большими буквами:
"Неважно, и марка, и за сколько баксОв,
Выйдешь братишка, ты без часов".
Придут. Тем более придут. Они будут бояться не прийти. Ладно, птичка, кончаю, а то ведь я на работе.
"До самых колен долетит моя слезка,
А что тут поделать – я же ведь доска".
Пока.
Голая Баба идет в сторону кулисы и вытаскивает оттуда удлинитель. Подключает чайник к удлинителю.
Вот так, мышата. Здесь все происходит законно и в соответствии с предписаниями. Так что все претензии -3к предписаниям. Если речь идет о кончинах, то в моем зале все они происходят исключительно естественным образом. Собственноручно я ни к одной из них рук не прилагала, хотя слухи упрямо говорят о другом. Тот мужчина, о котором так истерично шепчутся по кафе, выскочил в окно только лишь потому, что в зале вообще имелось окно – лично я подобной ошибки повторять не стараюсь.
Женщина вытаскивает из сумки пластиковую миску и ставит ее вверх дном. После того вытаскивает из той же сумки блюдце, яблоко и приспособление для очистки.
Говорят, что я очень плохо танцую. Могла бы и научиться, но зачем, раз толпы рвутся поглядеть, как плохо я танцую?
Голая Баба спокойно очищает яблоко от кожицы, не обращая внимания на присутствие зрителей. Интересно, что эта простая, домашняя операция вызывает каскады смеха. Поначалу некоторые зрители реагируют на чистку яблока нервным смешком. Чем дольше эта операция продолжается, тем больше лиц начинают посмеиваться. Чем больше монотонности в этой деятельности, тем более она смешит. Но достаточно отвести яблокочистку от яблока, чтобы наступила тишина.
Оп-па. А чего это так тихо? И ни у кого нет желания посвистеть? Потопать ногами? Пошелестеть бумажками? Вот лично я бы просто так сидеть не могла. И, un, deux, trois! Дома вы можете бытьчто те самые тридцать три несчастья, дома вы можете быть лишены высших чувств, но только не в зрительном зале! Здесь у вас имеется священная обязанность любить личность, которая сидит перед вами и пашет. Словно дикий верблюд. Обращаю ваше внимание, что вон там лежит шляпа. И вид пустой шляпы делает меня невменяемой – у меня и справка имеется, и освобождение от ответственности. Любите меня, мышата. Любите меня для собственного же добра.
Звонок телефона.
Голая Баба – приезд самостоятельный. Какая дата? А зал? Университетский? Еду!
Она подмигивает зрителям.
Я же изучала древнегреческие языки. Годами. Оторваться не могла. Правильно. Я приеду с циклом лекций: "Другая сторона Гомера".
Голая Баба отворачивается и выпячивает зад в сторону публики.
Ну да. "Гомер, видимый с другой стороны. Каким он был по сути своей". Слушай, дитя: На воротах универа прицепишь объявление: "Une damme négligé complétment". Ректору и кому там еще требуется донесешь, что должен будет состояться скандал, не достойный этих древних стен. По приказу ректора объявление снимешь, а среди студентов разбросаешь две тысячи листовок типа: "Да здравствуют голые", "Мы увидим голую истину", "Разрешите нашим порам дышать!". Зал обнесешь флажками и обогреешь.
"Может мне так только кажется,
Потому что хочется устроить шуры-муры,
Только у меня предчувствие,
Что студенты голыми привалят".
Ректор тоже разденется или подаст в отставку, так что, если хочешь быть ректором, раздевайся догола уже сейчас. Целую, мышонок, а то я на работе. Не могу дождаться! Пока.
Голая Баба прячет телефон в карман, садится на стул. Нагло приглядывается к одному из зрителей.
"Пошли, малыш, в тихий уголок,
Покажу тебе я волосиков пучок".
Она спокойно глядит на то, как публика нервно смеется. Этот смех возвращается волнами. Публика пытается взять себя в руки, потому что стишок уж совершенно ниже плинтуса, но через какое-то время вновь приходит волна хихиканья. Иногда кто-то закрывает рот, пытаясь скрыть свое состояние. Голая Баба спокойно начинает есть яблоко. Поедание яблока, подобно, как и его очистка, вызывает среди зрителей подобную реакцию: поначалу отдельные смешки, а потом всеобщий хохот. Любопытно.
Так, мышата. Вот так подумать, что за это время вы могли бы написать автобиографию, которую потом прочитал бы другой автобиограф, взамен за то, что вы прочитали его эссе, взамен за что он прочитал бы ваше…
Знала я когда-то одного философа. Я приходила к нему дважды в неделю. Как-то раз прихожу, глянь, а он сидит и пялится на цветок в вазе. – Чего это пан так глядит? – спрашиваю его, а он мне отвечает: - Я, моя Голая Баба, поддаю этот цветок рефлексии. Ибо, моя Голая Баба, не обдуманный цветок не существует. – Ааа! – говорю я ему. – Ааа! – На следующий разгляжу, а он все так же сидит и пялится, а цветок уже свисает тряпочкой… Подхожу поближе… глянь, а он воды туда вообще не налил! Так я и спрашиваю: - А вот цветок обдуманный, зато политый, существует более, чем цветок обдуманный, но не политый! А он трахнул кулаком по столу и говорит, что я вообще не имею права голоса, потому что, в соответствии с кодексом философов, меня вообще нет. Потому что я не тог… не cogito. А в соответствии с кодексом философов, существуют только те, которые cogito; а те, что не cogito, так их вообще нет. – Так? – спрашиваю. – Так? Может, я и не cogito, но ежели меня нет, тогда с кем вы тут этими свинствами занимаетесь? С фата-морганой? Тогда я больше не стану приходить два раза в неделю, разве что пан купит мне колечко с надписью: "Не cogito, а все-таки – sum". И что? Может я и не cogito, а колечко имею!
Публика смеется от всего сердца. Голая Баба отвечает на телефонный звонок.
Голая Баба – приезд самостоятельный! Какая дата, какой зал?... По изучению Закона Божьего? Чего? Нет. Это я просто удивляюсь, что существует какой-то зал по изучению Закона Божьего, где меня еще не было. Приеду, сестра. Глубоко задумаемся над историей Евы. "Что случилось с нашим стыдом?". Куда девался фиговый листок? И будем его разыскивать – боюсь, что безрезультатно, но надежда умирает последней. Так что, сестра, проветрите зал, соберите всех и ожидайте. Ну да. Что там с милосердием… Насколько я понимаю, милосердие границ не имеет! Заканчиваю, сестра, потому что я на работе. Телом на работе, а духом – с вами. Пока.
Голая Баба наливает горячей воды в чашку, засыпаеттуда суп в порошке и мешает чистилкой. Эту монотонную операцию, повторяющуюся довольно долго, тоже сопровождает смех зрителей.
А я чувствую здесь дух неверия. Раз уже сказала, что разденусь, то разденусь. И ничего не поделаешь с тем, что вы не приготовлены. На Фестивале Непорочного Искусства, где я была в качестве сопровождающего мероприятия, момент еды вообще признали гениальным. Что есть в нем нечто от преходящего. Могу процитировать рецензию:
"Несмотря на интровертный романтизм, находящийся в особой оппозиции к данному измерению, Баба поднимает вопросы и проблемы тем большие, что зафиксированные в реалиях. Она спрашивает и не находит ответа то в вечном "потом", то в надежном "сейчас". И еще… "У каждого такой Пегас, какого он заслужил".
Публика реагирует всеобщим, полным, свободным смехом. Голая Баба отвечает на телефонный звонок:
Голая Баба – приезд самостоятельный. Какая дата, какой зал? Нет зала? Улца? Ты за кого меня принимаешь, желторотый? Предвыборный митинг? Еду. Кого я там поддерживаю и за сколько? За сколько?.. Нет, дитя… за такие бабки и пальцем не пошевелю. Голая – это не означает дешевая… Нууу, это уже получше. Нууу… Хорошо. Так кого я там поддерживаю? Кого?! Давай-ка его к телефону, пацан, это разговор с глазу на глаз.
Она лопается от смеха. Неожиданно делается серьезной.
Голая Баба, очень приятно. Ну… раз ты всевидящий – мир вечно под твоим надзором – так что, конкретно, имеется в виду. Люди?!... В отличие от кого? Ага. В отличие от Человека… Им важен Человек, а тебе важны люди. Поддерживаю. Полностью поддерживаю. Я тоже раздеваюсь для людей. Как только виху в зале Человека, мне делается холодно и стыдно. А люди – они всегда свой человек. Слушай, дитя, давай сделаем так. Ты заканчиваешь выступление, я вручаю тебе цветы и теряю сознание от впечатления. Подъезжает скорая помощь, доктор делает мне искусственное дыхание, но ничего сделать не может. Ты отодвигаешь его одним движением руки, сдираешь с меня одежду, делаешь искусственное дыхание мне и возвращаешь к жизни на глазах всей толпы! Что? У тебя нет толпы? Подойдут, мальчик. Ты разговариваешь с профи. Какая улица? Благодетелей, 3? Заканчиваю, птенчик, а то я на работе. Цьом-цьом.
"Держитесь, люди! Время пришло
Бюст мой увидеть – врагам назло".
Громкое, нервное хихиканье среди публики.
Так, о чем это я говорила? Резиночку?
Голая Баба бросает жевательную резинку одному из зрителей.
В каждой семисотой содержится награда в виде брусочка золота, каждая пятая отравлена.
Голая Баба смеется. Она отвечает и одновременно собирает в сумку все реквизиты, кроме миски.
Голая Баба – приезд самостоятельный. Предвыборный митинг? Снова? А, понимаю. Другой митинг. И за сколько? Еду. Поддерживаю. Кого поддерживаю, Тебя, детка? А что поддерживаю? Ну, то есть, каковы наши взгляды? Имеется в виду Человек! Поддерживаю! Поддерживаю Человека, потому что это звучит гордо, с его правом на гражданина и голосования большинством голосов! А чего там за Человеком тянется и, говоря по правде, подванивает? Люди тянутся… А пошли бы вы, босота… вот прицепилось дерьмо к кораблю и плывет с ним. Официально этого сказать нельзя, но, по моему мнению, между Человеком и, резюмируя, людьми – целая пропасть. Приеду. Какая улица? Благодетелей 2. Это напротив Благодетелей 3?... Слышь, детка… мне там нужно будет кое-чего сделать на Благодетелей 3… Ты когда начнешь свою речь, я перейду через дорогу. Буду топать, свистеть и оскорбительно кричать. Ты успокоишь меня одним жестом руки и начнешь обращаться исключительно ко мне. Лично. Да говори, что тебе заблагорассудится, только простыми словами. Никаких там un, deux, trois и et cetera. Когда закончишь, я повернусь в сторону Благодетелей 3 и скажу: Люди, а ведь это же наш человек. И удалюсь с улицы Благодетелей. Чего и тебе желаю. Да не плачь, детка, все будет хорошо! Доверься Голой Бабе! Моя мать была голая, моя бабка была голая, прабабка тоже была голой!
Прячет телефон в сумку.
Моя прабабка – вот она была голая! В самые страшные морозы шла через город, оставляя за собой вопли одетых мещан и перекинувшиеся повозки. А когда городские власти притаились за углом, набросили на нее одеяло и обвязали веревками – она, окутанная с ног до головы, шла через город, и продолжала быть голой! Да, мышата… таких голых уже нет… а у кого было бы на это время?! Бух и вот – голый живот, бух, дзысь – вот вам голый сись, un, deux, trois – опа, и голая жопа, ой, ой, ой – и домой… А она… Свое выступление начинала с политики и гимнастики!
Размахивает руками в пародии на гимнастику, подражая прабабке. Говорит очень быстро, как на базаре:
Un, deux, trois… Un, deux, trois…Обращаем внимание на корсетные мышцы, чтобы мускулатура не наросла и, тем самым, не отвратить от себя супруга. Или, чтобы вас не посчитали суфражисткой. Ничтожность этого движения видна невооруженным глазом, когда суфражистки призывают к его расширению – это чтобы женщин, превосходящих мужчин, становилось все больше и больше. А ведь больше суфражисток на свете может сделаться только лишь тогда, если суфражистка отдастся какому-нибудь мужчине. А как можно отдаться кому-нибудь, кого превосходишь? Если какой-нибудь женщине случится такое горе превосходства над мужчиной, такую тайну она обязана занести в могилу! Если замужняя дама, слушая, как ее муж рассуждает о политике, почувствует, что ей и самой хочется чего-то сказать, ей следует незамедлительно отправиться в кухню. А если муж, в той же самой кухне, потребует вещей, для женщины непонятных, она обязана лежать спокойно и мужу не мешать. А свою благодарность за участие в непонятной ей мистерии проявить таинственной улыбкой. Суфражистское движение должно быть сурово запрещено законом, и только лишь в совершенно тайной форме, связанное заговором молчания и тихим рождением суфражисток – это движение способно сделать мир воистину женским".
Голая Баба садится на миску.
А потом учила, как подмываться:
"Наливаем в миску воду, садимся в миску боком, из ладоней делаем мисочку и поливаем тело, следя, чтобы вода добралась до наиболее недоступных мест. По субботам к воде прибавляем немножко мыла".
Публика: дикий, откровенный смех, даже гогот.
"С миски поднимаемся без помощи служанки, что часто заменяет всяческую гимнастику".
Голая Баба неуклюже пытается встать с миски; она движется словно перевернутый на спину таракан.
Публика: смех высвобожденный, дикий, во все горло.
Голая Баба встает из миски и упаковывает ее в сумку. После этого возвращается в центр сцены и стоит, долго глядя на зрителей. Зрительный зал потихоньку затихает. Голая Баба понимающе усмехается.
Публика: короткий, нервный смешок. Тишина.
Я раздеваюсь догола!
Неожиданный смех: дикий, открытый, всем горлом.
Баба тяжело поднимает ногу и с трудом пытается стянуть старый, немодный сапог.
Публика: короткий, нервный смешок. Напряжение.
Голая Баба стаскивает сапог. Она стоит с одной босой ногой и глядит на публику.
Публика: волна тихого смеха. Потом вторая, побольше. Напряжение.
Баба с трудом снимает второй сапог. Стоит, глядя в зрительный зал.
Раздеваюсь догола!
Публика: громкий, откровенный смех. Крики "браво".
Баба стоит и не двигается.
Публика: смех, хохот, тишина, дезориентация.
Я раздеваюсь догола! Ну, пожалуйста… отвернитесь!
Публика: радостный, нарастающий смех.
Вы же не станете подглядывать, мышата! Этого ведь на плакате не было! Я сказала, что разденусь, но ведь никто не говорил, что вы будете пялиться! А казалось – такие впечатлительные, такие чувствительные! Такие интеллигентные! Как будто бы никогда не… Ну да ладно! Раздеваюсь! Догола! Бух и вот – голый живот, бух, дзысь – вот вам голый сись, un, deux, trois – опа, и голая жопа, ой, ой, ой – и домой… Только это вы домой! Как только стану голой, чтобы у меня тут пустой зал был! Чтобы я с вами в коридоре не встречалась! Чтобы я вам в глаза не должна была глядеть! Свет!
Раздается громкая и ритмичная, дискотечная музыка. Сцена освещена только в одном месте; свет зажигается и гаснет, показывая стриптиз Голой Бабы. Во вспышках, под ободряющие крики публики Баба снимает с себя отдельные части одежды. При этом она сама смеется и танцует. Серьезнеет только тогда, когда остается совсем обнаженной. Какое-то время она стоит в пульсирующих вспышках и, наконец, кричит в сторону звуковиков:
Ну все!
Музыка замолкает. Медленно зажигается свет. Голая Баба стоит среди разбросанной одежды. В сторону зрителей она не глядит. Устыдившись, уходи в сторону кулис. Теперь четко видно, что ее нагота – это резиновый, карикатурный костюм. Голая Баба оглядывается, словно бы хотела быть теперь сама, как будто бы присутствие людей ее смущает. Постепенно она стаскивает с себя резиновый костюм. Публика замечает появляющуюся из него фигуру в синем платьице. Движения Голой Бабы становятся все более утонченными, хрупкие руки сдвигают последний фрагмент искусственной наготы. Это – Женщина с Зонтиком. Резиновая нагота валяется на сцене. Все теперь лишено сценичности. Нет музыки. Случайный балаган. Женщина с Зонтиком обессилена. Окружена приватностью. Не говоря ни слова, она относит сумку за кулисы. Возвращается с чемоданом. Открывает его и укладывает все части одежды Голой Бабы. Женщина делает это медленно, тщательно укладывая каждый элемент. На зрителей она не глядит. Поднимает костюм "наготы" и осторожно укладывает его в чемодан. Закрывает чемодан. Подходит к шляпе. Вынимает из нее деньги и пересчитывает. Сует шляпу и деньги в карман чемодана. С трудом поднимает чемодан с пола. Направляется в сторону кулис. Сделав несколько шагов, поворачивается к зрителям. Тихо говорит:
Если кто будет меня спрашивать, я пошла кормить котов.
Уходит.
ФОТОГРАФИИ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ
КОНЕЦ
Перевод: Марченко Владимир Борисович, январь 2022 г.
Стихотворные фрагменты Марченко Людмила
