Ночь разбили на четыре части, и на долю каждого выпало по два часа.
23:00-1:00
Противный визг застёгивающихся молний отрезал его от всего остального мира. Те, что залезли в палатки, теперь были так же далеки, как люди в городах, оставшихся за многие километры от этого горного массива. Его приятели ещё некоторое время шумели в палатках: шуршали пакеты, рюкзаки укладывались в ноги, люди забирались в спальные мешки. В это время палатки напоминали огромных сверчков, светящихся изнутри, но затем фонари погасли. На маленькую полянку возле туристкой тропы вступила ночь.
Уно посмотрел на подсвеченный циферблат. 23:07 его дежурство только началось. Он не сильно сокрушался по этому поводу. Уно страдал от очень сильной бессонницы, от неё не излечивал даже горный воздух. Даже после тяжёлого дня под рюкзаком ему приходилось в течении нескольких томительных часов дожидаться прихода сна. В прошлую ночь он почти и не спал, да и сама ночь получилась беспокойной…
Прямо за его спиной находились Дуос и Кватро, по правую руку и чуть в стороне спал Трес, в распоряжении которого была целая палатка. Они были здесь, совсем близко, можно было рукой коснуться, но отчего же тогда его окружила такая тревога? Почему он не может перестать стучать пальцами по коленке?
Уно быстро одёрнул свою руку, вновь глянул на часы (23:09) и чуть наклонился вперёд. В наступившей темноте ему с трудом удалось разглядеть висящий над костровищем котелок. Чёрные очертания немного раскачивались на невидимом тросике, и внутри плескался чай. О да, там точно оставался ещё чай, потому как вечером они варили его в больших количествах. Уно облизал губы. Ему хотелось чая.
Свою кружку он успел закинуть в палатку, но где-то здесь точно осталась кружка Дуоса. Уно собирался было потянуться за кружкой, но внезапно понял, что темнота принадлежит не только ему. Он так и замер с протянутой рукой, боясь задеть котелок, а справа от него не наблюдалось никаких движений. Уно не поворачивал голову в сторону своей палатки, а лишь скашивал глаза. Темнота казалась пустой, но откуда тогда взялась дрожь?
Очень медленно Уно вернул руку в исходное положение, жажда мгновенно отступила на второй план. Все эти разговоры об виденных Тресом следах теперь выходили под совершенно другим углом. Видимо, солнце убивает в нас детей, а ночь – вновь превращает в них.
Всё так же не поворачивая головы, Уно плавно опустил левую руку на землю. Если что и казалось живым в замершем мире, как это огонь, вернее красные угли, которые давали самую толику тепла. Стараясь, совершать как можно меньше движений, Уно принялся шарить руками по земле. Возле костра всегда валяется много щепок, а сейчас они были ему позарез нужны. Сначала он нащупал веточку и потянул за неё.
Первый раз послышался очень громкий треск, Уно пришлось замереть и перестать дышать. Возле палатки тьма немного поменяла расположение, как будто её интересовали действия существа с тёплыми внутренностями. Уно положил веточку на угли, а затем очень медленно стал отламывать другие. Сначала они просто лежали на углях, чуть обугливаясь и немного загибаясь по краям, а потом резко вспыхивали и превращались в маленький огонёк. Света он давал очень мало, Уно продолжал работать левой рукой в поисках щепок.
Часть он складывал возле своего ботинка, другую – подбрасывал в костёр, примерно на полметра от горящих щепок мрак рассеивался, и его граница проходила в непосредственной близости от палатки, в которой спал Трес. А между костром и палаткой, находилось что-то ещё.
Уно был уверен, что там кто-то сидит, кто-то, кому обязательно не понравился бы яркий свет, кто-то, приходящий только ночью и ожидающий… Вот только чего он ожидал? Никакой враждебности Уно не ощущал, но присутствие было явным! Сколько раз до этого он дежурил у ночных костров, но такого не помнил! И вновь он вспомнил о загадочных следах, замеченных Тресом.
Интуитивно он надеялся на огонь, но тот был жалок, возможно столько же проку было от обыкновенной спички. Уно вспомнил, что костёр разводил Квадро, а свои спички он оставил в рюкзаке, то есть в случае затухания щепок ему придётся остаток дежурства провести в темноте, потому как он просто не осмелится раздувать угли.
Сколько у него припасено палочек? Сколько они смогут гореть?
До сих пор ему везло, но с каждым разом ему приходилось отводить левую руку всё дальше. Скоро он просто не сможет дотянуться до новых веток! И что тогда?
Заставляя себя смотреть только на огненную пляску, Уно решил проверить запасы с правой стороны, он двинул рукой по земле в направлении своей палатки и той самой темноты, что сидела между ними. Теперь древесная кучка формировалась и возле правого ботинка, а подкидывать он стал на порядок меньше.
Рукав куртки скрывал подсвеченный циферблат, но ему чертовски хотелось узнать, который час. В его сознании время бежало, но на деле ползло медленнее вязкого сока по стволу берёзы. Он просто боялся узнать, что от его дежурства прошло всего пятнадцать минут.
Ему показалось или в самом деле тихо звякнул котелок? Ветра не было, во всяком случае он его не ощущал, но легкий металлический звук никуда не делся. Вряд ли он сумел бы его расслышать днём, но в окружении темноты уши раскрывались шире. Странно, что он не слышал шелеста от движения сидящего справа, но тот изменил своё положение, совсем чуть-чуть, но теперь он приблизился к палатке Дуоса.
Уно схватил сразу пригоршню щепок и бросил в костёр, красные языки жадно принялись за новую порцию дерева, но осветили разве что носки его ботинок. Он отклонил своё тело в левую сторону, зрачки предательски косились вправо, словно норовя разорвать сковавший всё мрак и увидеть. Интерес всегда идёт в ногу со страхом, и в большинстве случаев оказывается сильнее, поэтому Уно приходилось надеяться на страх. Между ним и палаткой было занятое место, но ему не хотелось узнавать кем.
Проиграв самому себе во внутренней дуэли, он всё-таки посмотрел на часы. Зелёные цифры показали, что он отсидел час. Левая стопка практически иссякла, но в кармане куртки обнаружилось несколько смятых фантиков – не самое лучшее топливо, но поможет сохранить его скудные запасы щепок. Через тридцать секунд фантики прогорели.
Его смена подходила к концу, а вместе с этим росло и нежелание покидать насиженный уголок с мизерным количеством тепла и света. До палатки было всего три шага, но сделать их нужно было ещё решиться. Там были и шесть часов сна, и мягкий спальник, и возможность наконец-то расслабиться, но перед палаткой его ждала неизвестность. И эта неизвестность пугала не так сильно, как тот факт, что она его ждала. Именно его. Уно не мог описать это, но сидящий справа почему-то был равнодушен ко всей другой группе.
Прошло пятнадцать минут. Пусть даже у него проблемы со сном, но бодрствовать всю ночь он не сможет, да и как он завтра покажет себя на перевале, если ночью не сомкнёт глаз? Выспаться нужно обязательно, но только не здесь, он не мог позволить себе заснуть возле умирающего огня и того, что сидит справа. Палатка хоть и ненадёжная защита, но в ней ему будет куда спокойнее.
Часы высветили цифры 0:51. Дежурство Дуоса начинается всего через девять минут, а значит его вполне можно начинать будить. Для этого нужно лишь поднять руку, постучать в палатку и тихонько позвать. Как всё просто, но Уно посидел ещё три минуты. Каждый раз его руку удерживала боязнь наткнуться на что-то отличное от тента палатки. Ведь тот, что справа, был в зоне досягаемости.
Осознание, что погасли последние щепки, заставило его решиться. Поворачиваться через левый бок он не стал – в таком случае он подставлял незащищённую спину, поэтому просто очень резко повернул голову с закрытыми глазами направо и рукой нащупал холодный силикон растянутого тента. Он немножко постучал, совсем тихо, но тот другой не мог не расслышать этого.
Уно стал звать Дуоса, и через некоторое время тот стал отвечать ему, но его шёпот просто оглушал! Дуос разрезал темноту своим тихим тембром, он долго выползал из спальника, а когда взвизгнула открываемая молния, Уно понял, что другой исчез. Он держался в стороне от огня, и на протяжении двух часов Уно избегал резких звуков. Пока Дуос вылезал на поляну, Уно осматривал то место, которое ещё недавно было занято. Теперь его глаза безбоязненно прочёсывали тьму, вот только она стала слишком незаполненной.
Три шага до палатки он проделал единым махом. На миг его ослепил луч фонаря Дуоса, а затем он скинул ботинки и поверх куртки укрылся спальником.
1:00-3:00
Началось всё с плохой ноты. Если б не дежурство, он бы спокойно дотерпел до утра, но раз уж Дуос проснулся, ему срочно требовалось отлить. Ходить ночью в туалет он так себя и не научил, с детских времён это вызывало у него панику. В тиши лагеря, когда звуками живёт только лес, всё пространство за пределами палаточного тамбура представляется ему враждебным, а ему приходится выходить в него совершенно безоружным.
Логичным шагом было использовать фонарик, но разве в таком случае ты не указывал на своё точное местоположение? Да, первым делом, как только вылез, он включил фонарик, но лишь через долю секунды после этого до него дошла ошибочность этого действия. Ночью фонарик становится маяком, меткой, могущей привлечь внимание.
Он затушил свет, без лишнего шума он обошёл костёр, повернулся к нему спиной и стал справлять нужду. И после тридцати над нами властны страхи детства, быть может, нас уже не так пугает тёмная комната в городе, но здесь в окружении одной природы не стыдно было почувствовать себя маленьким.
Дуос вернулся к своей палатке и сел. Его постоянно тянуло зевать, но стоящая прохлада не давала ему снова погрузиться в сон. Сейчас он бы не отказался от пары перчаток. Нужно было взять спальник и им укрыться. Нет! Так бы обязательно заснул.
Подавив зевок, Дуос стал разминать руки. Он крутил ими, выворачивал, сгибал и разгибал пальцы, пробовал вспомнить некоторые упражнения из арсенала барабанщика, но быстро сдался, пальцы были уже не те. Очень не вовремя он подумал о том, что за ужином было бы неплохо засунуть в костёр какое-нибудь толстое бревно, чтобы оно тлело всю ночь. Сейчас бы мог хоть немного отогреть руки. Мысли его постепенно возвращались к жаркому дню. К обеду возле моста. И словам Треса.
Какие же следы он там разглядел, что распорядился о ночном дежурстве? Дуос внимательно следил за самым опытным участником похода на вечерней стоянке, и поведение последнего если и не вселяло тревогу, то по крайней мере заставляло насторожиться. Трес ходил задумчивый и всё время смотрел себе под ноги. Искал следы? Даже если и так, то почему он не показал им те, которые заметил? Почему рассказал о них только на обеденном привале, когда они прошли больше десяти километров?
Нужно было быть дураком, чтобы не разглядеть очевидной и прямой связи между появлением следов и ночным дежурством, но из всех них только сам Трес мог хоть как-то прокомментировать происходящее. Но он предпочитал помалкивать. И предыдущая ночь тоже выдалась дурной… Никто не запомнил чего-то конкретного, но все испытали нервное потрясение, у Дуоса занемели икры.
Интересно, следы появились до неё или Трес обнаружил их только утром?
Дуосу становилось очень некомфортно от этих вопросов, он пожалел, что они не сделали парные дежурства, хотя в таком случае никому не удалось бы выспаться. Да, но и не пришлось бы в одного сидеть целых два часа и водить головой по сторонам.
Руки Дуоса опустились на фонарь, лежащий на коленях. И зачем он только его взял? Давно ему не доводилось бывать в лесу так ещё и ночью, он совершенно забыл свою детскую аксиому: никогда не включать фонарь ночью. Когда в полностью тёмном лесу загорается свет, это идёт в разрез с мрачной гармонией установившейся тьмы, это значит, что кто-то искусственно пытается оспорить её право…
Дуос огляделся, ничего видно не было, но он отчётливо помнил, что со стороны, противоположной дороге, полянку окружали кусты. Ему представилось, что это последний барьер, разделяющий его и бескрайнюю ночь. Он часто бывал в походах и знал, какие звуки издаёт лес, кажущийся спящим. Дуос начал слушать кусты. И те зазвучали.
Шаги. И направлялись они по ходу часовой стрелки. Мощности его фонаря обязательно хватило добить до кустов, но Дуос об этом даже не подумал. Фонарь был главной ошибкой, и сейчас лес выражал своё недовольство, это его посланец бродил вдоль последнего барьера. Оставляет ли он следы…
В горле пересохло, но он не мог себе позволить осквернить лесную ночь ещё и звуком, чашка висела в каком-то метре от него, но с таким же успехом она могла находиться на вершине горы. Посланец прошёл четверть окружности и замер где-то за палаткой Треса и Уно. Лес продолжал жить и звучать, но шаги замерли в выжидающей паузе. Дуос в беспомощности водил головой по сторонам, мрак давил на глазные яблоки и скрывал того, кто в следующее мгновение мог оказаться у него за спиной.
Он решил закрыть глаза. От темноты внешней уйти в темноту внутреннюю, родную и не такую пугающую. Как только он это сделал, как только создал иллюзию защищённости от мира извне, кусты вновь зазвучали, на этот раз шаги двинулись против часовой стрелки. Неосознанно Дуос поворачивал голову вслед за ними.
Он пытался вспомнить, а были ли кусты на месте предыдущей ночёвки, и да, они там присутствовали. И мало того, сопровождали их на протяжении всего этого дня: они проходили мимо них после завтрака, смотрели на них во время обеда, даже на крутом склоне им неизменно попадались кусты. А что, если днём Дуос просто не слышал шагов? Ведь по-настоящему лес начинает звучать только ночью?
Шаги снова остановились, и эта пауза была мучительнее их постоянного шелеста. Дуос рискнул открыть глаза, угли, столь тщательно поддерживаемые его предшественником, успели погаснуть, только по контуру ещё наблюдалось красноватое свечение. Это сама ночь, облизывая пальцы, тушила последние искры убивающего её пламени.
Дуос взглянул на часы и чуть не вскрикнул от удивления, они показывали 2:49! Неужто он заснул? И всё это привиделось ему? Нет, такого просто не могло быть! Спящим не внять звучанию леса, такое возможно только наяву! Ему пришлось ткнуть себе в глаз пальцем, чтобы убедиться в том, что он открыт. Он повёл головой влево, затем вправо, словно пытаясь отыскать тонкий источник звука… и снова шаги!
Выходит, что и до этого он не спал, и следовательно все страхи были реальны. Ему оставалось меньше десяти минут, но как быть с шагами? Как он пойдёт будить Треса, если шаги замрут возле их палатки? Кусты шептали ему не только это, в их звучании скрывался ещё какой-то смысл, однако он забыл, как его понимать. Он разучился понимать лес или это было наказание за безжалостный свет, который он зажёг?
Шаги звучали в обоих направлениях, но они удалялись. Нужно было будить Треса, но сначала нужно было дождаться полного утихания шагов, ведь любое неправильное движение, любой инородный звук могли заставить вернуться посланца.
Дуос отсчитал шестьдесят ударов сердца, после чего на четвереньках дополз до палатки и разбудил Треса.
3:00-5:00
Трес был старее, а следовательно, и опытнее всех, по этой ли причине следы открылись только ему? После предыдущей ночи он изо всех сил спешил перебраться через реку, ведь на бегущей воде следы не остаются, но за ходовой день они так и не успели добраться до реки. Практически затемно они обнаружили эту небольшую полянку в окружении кустов и решили встать на ней. А значит, эта ночь должна была сильно отличаться от всех других, которые ему доводилось проводить в лесах.
В силу опыта он даже не подумал брать фонарь, он прекрасно представлял, что ночь не терпит инородности, и лучше всего встречать её в полном безоружии, сразу подчиниться её правилам и следовать им до утра. Он добровольно отдался во власть тёмной стихии суток.
Самое трудное дежурство он взял на себя, его спутники были достойными людьми, но они ещё не столь искусились в искусстве воспринимать темноту, их пробирал страх, и они не могли понять его. Трес тоже чувствовал страх, вот только он был иного порядка, он боялся на более высоком уровне и детские страхи своих компаньонов давно оставил за спиной.
Некоторое время он сидел неподвижно, давая мраку привыкнуть к нему, в этом деле торопиться не стоило. Он видел следы, а значит нужно было заручиться поддержкой ночи, нужно было правильно войти в неё, и тогда испытание было бы пройдено, а дежурство – оправданно.
Потом Трес поднял голову.
Небо полностью заворожило его. Оно было непередаваемого оттенка, и его обрамляли высокие кроны деревьев. Казалось, что они образовывают рамку, заключающую в себя кусочек июльского неба. Смотреть на небо было не всё равно, что смотреть на лес. Да, и там, и там царила непроглядная темнота, но только небо обладало совершенной глубиной, в которую так и затягивало взгляд.
А ещё на небе были звёзды, похожие на падающий снег – белые точки, появляющиеся из мрака и меняющие свои рисунки, по неизвестным человеческим умам законам. Трес даже высунул язык, но ничего им не поймал.
А звёзды в вышине перемигивались, и их холодный свет иголками проникал в расширенные зрачки Треса. Только тем, кого ночь приняла в свои владения, она открывала зрелище истинной красоты. Одним своим взглядом Трес обозревал необъятные космические пространства, за секунду перескакивал с одного конца неба на другой и совершал немыслимые путешествия между звёздами.
Звёзды напоминали ему о детстве. Почти такую же картину он видел, когда натягивал на голову простыню и смотрел на лампочку. Сквозь материю, через микроскопические дырочки проникал далёкий свет, и, если лежать неподвижно, можно было представить, что лежишь ты не в кровати, а на лесной поляне, и над тобой танцуют свой неповторимый танец новые звёзды. Подобное сходство и научило его смотреть на небо по ночам. По звёздам он пытался читать послания и учился постигать ночь.
Для Дуоса ночь звучала, ему же она показывала, и он прилежно впитывал в себя бесформенные и глубокомысленные образы каждой ночи, что доводилось проводить под открытым небом, потому как в городах тёмный мрак не слал ему никаких видений. Именно по этой причине он до сих пор мотался по свету. Именно неразгаданные тайны ночи звали его в путь и лишали сна под крышей.
Единственным его страхом была луна. Бледная, она портила темноту и причиняла осязаемому мраку боль. Сегодня была как раз какая ночь.
Трес смотрел на луну, а та отвечала ему взаимностью. Он давно понял, что луна – это большое бельмо, способное заглядывать в самую душу. Луна осеняла окрестности молочным светом, но в нём не было ничего живого. Это была отрава, яд, растекающийся по бархату ночи, разрушающей её натуральность, портящий единение.
Тресу она напоминала дырку, проделанную огромным цилиндрическим пальцем в чёрном небосводе. Кому принадлежала та рука, решившаяся на святотатственный поступок? К чему сводился смысл этого действа? Почему нельзя было оставить ночь в её первозданном виде?
Огромный белёсый шар слепо взирал на потерявшегося в темноте человека. Он как будто сомневался, что у такого ничтожного существа может быть что-то общее с опороченной им царицей.
Трес знал и ещё кое-что. Об этом ему нашептал мрак, когда Трес был на тридцать зим моложе. Луна – это сливное отверстие, в которое постепенно засасывает ночь. В куполе неба была брешь, в которую перед каждым новым утром пряталась ночь. И это было правдой. Если приглядеться, то можно было различить еле заметные колебания звёзд, на самом деле они с бешенной скоростью закручивались в галактические вихри и центростремительно неслись по направлению к воронке, чтобы низвергнуться в неё.
Перед каждым утром небесные тела накручивали спирали и мощнейшим потоком сходились в луне, а та их поглощала, без стыда высасывая из ночи все её краски и очарование. Она была ненасытной, и с жадностью пропускала через себя все звёзды и пустоту между ними. Однако это не мешало тёмной царице возрождаться и по-новому заполнять мир тенями и бесформенными образами.
Трес наблюдал, как небесный водоворот подползает к луне, и как та принимает его в себя. Звёзды постепенно гасли, до восхода оставался ещё примерно час. Ему не требовались часы, чтобы определить время, сама ночь давно научила его обходиться без них.
За пять минут до конца своего дежурства он разбудил Кватро, а сам отправился грезить о новой ночи.
5:00-7:00
Кватро не любил ночь. Сама мысль о беспредельной темноте, нависшей над ним, душила его даже в городах. Поэтому он дежурил последним и первым встречал новый день.
Когда он вылез мрак был не таким плотным, как во время дежурства Дуоса, но тем не менее прочно скрывал очертания предметов. Далеко уходить он не стал, а присел прямо на выходе из палатки. Восток оставался тёмным.
В скором времени должна была выпасть роса, хотя и без неё было достаточно неприятно. Словно остатки ночи ползали по всем косточкам и морозили тело. Свитер и куртка оказывали весьма посредственное сопротивление. Холод начинал зарождаться в кончиках пальцев и ушах, а потом продвигался дальше, не верилось, что через каких-нибудь два часа наступит обезвоживающая жара. До того времени ещё нужно было высидеть.
Дыхание превращалось в маленькие облачка, Кватро постарался сжаться, чтобы занимать в темноте меньше места. Он понимал, что это ребячество, что путается в паутине собственных домыслов, но, когда ночь на исходе, здравый рассудок ещё спит. В нас говорят затаённые мысли и невспоминаемые фобии. Вот и Кватро казалось, что в опустившейся на землю темноте он незаслуженно занимает место. Место, которое при других обстоятельствах могло принадлежать чему-то другому.
А если это другое окажется здесь и поймёт, что его место занято, что тогда произойдёт? Как оно поступит с Кватро? Да ведь он и место-то это занимает не по своему желанию, а лишь из-за увиденных Тресом следов, которые он даже не удосужился кому-либо из них показать. Да и сказал о них, когда они порядочно отшагали. Кватро никак не мог связать в голове никем (кроме Треса) не виденные следы с ночным дежурством. И почему Трес так внезапно стал серьёзным? Что же за следы разглядел он на предыдущей стоянке?
Однако, даже его несогласие не позволило ему уклониться от участи всей группы. Каждый из них отдал два часа своего времени, и он должен был внести вклад в общее дело. Но до чего же противно занимать место, принадлежащее не тебе!
Ночь слабела. В воздухе запахло влажностью. Кватро поёжился. Предметы приобретали всё большую очерченность, а в его голове возникло новое определение для отступающей темноты. Она напоминала ему одеяло или гибкий язык, обволакивающий его. Он чувствовал холод, исходящий от него, чувствовал, как его тело сдавливается со всех сторон, как ему становится трудно дышать.
Его словно бы обтягивал упругий кокон, но он не решался шелохнуться. Пусть пальцы немели от холода, он не мог двинуться, он не хотел двигаться, потому что тогда и ночь могла двинуться и коснуться его. А чувствовать её слабеющие прикосновения ему не хотелось, поэтому он мучительно отсчитывал в голове секунды.
Казалось, этому не будет конца. Поверх его куртки плавно скользила ночь, луна спряталась за деревьями, и противоположный угол поляны стал чуточку светлее. Там стояли кусты, но их изломанные контуры ещё хранили воспоминания о копошащихся тенях.
Однако на душе Кватро немного полегчало – теперь он был точно уверен в том, что настоящий владелец его места уже точно не появится, ибо солнечные лучи для него мучительны. Оставалось перетерпеть последние объятия уползающего мрака.
Когда полоса света достигла остывших углей, Кватро вовсю разминал руки, он мял озябшие пальцы, упрямо не понимая, почему не занимался этим на протяжении часа. Неужели он в самом деле боялся двинуться только потому, что не хотел тревожить ночь? Казавшееся аксиомой всего час назад теперь воспринималось, как глупая шутка. Не в самом же деле он занимал место в темноте?
В половине седьмого было уже очень светло, и вышедшее солнце начинало разогревать лес. Кватро стянул куртку, потом свитер и остался в одной рубашке. В присутствии света прохладная свежесть не представлялась мокрым языком, стремящимся обхватить его. Ночь, которой он так боялся, закончилась.
***
Ближе к семи в палатках стало происходить оживление. Первым появился Трес и внимательно осмотрел костёр, на этот раз в углях не наблюдалось никаких следов. Он спокойно выдохнул.
Маленький лагерь постепенно наполнялся активностью. Помятый Дуос, развешивающий мокрый тент на кустах, даже не вспомнил о поступи посланца, который на протяжении часа вышагивал за этими кустами. Собирающий палатку Уно не побоялся к ней приблизиться, хотя не исключено, что минувшей ночью её касался тот, что справа. Трес, помешивающий воду в котелке длинной поварёшкой, не наблюдал никаких сходств между этим процессом и тем, как всё небо вперемежку со звёздами засасывалось в луну. Кватро без боязни занимал место под солнцем.
Через час только закиданные свежим дёрном угли да квадраты примятой травы указывали на то, что маленькая поляна слева от дороги служила ночным прибежищем для нескольких путников.
