Школьные годы чудесные
I
Жучка была сучкой.
Настоящей.
Не то, чтобы она была самкой собаки, просто четвертый «Б» не очень любил свою классную руководительницу, математичку Альбину Кузьминичну Жучкину, и называл ее соответственно.
Кроме Жучки, четвертый «Б» не любил русичку Ксению Тихоновну Ковнову. Несложно догадаться, что «Говнова» ответно не любила четвертый «Б».
И, что самое интересное, Жучка и Говнова на дух не переносили друг друга! Хотя это не особо помогало - против четвертого «Б» они выступали единым фронтом.
Все было, как и в любой другой школе. Замечательные, понимающие учителя, любящие детей, существовали только в кино. А в школах водились Жучки и Говновы.
II
Немецкому языку учила Светлана Петровна. Когда она, входя в класс, говорила: «Штейнауф, либакинда! Вилкоммслира!» - четвертый «Б» почему-то вспоминал фильмы о войне, связанных партизан у стены сарая... Фельдграу, шмайссер и гехайместаатсполицай.
«Гитлерша» не была злой. Говнова называла ее «строгой и требовательной». У четвертого «Б» было свое мнение, но почему-то им совершенно никто не интересовался. Когда на родительском собрании мама Меськина спросила: зачем вы своими пальцами вытаскивали язык изо рта моего сына? Гитлерша ответила: он должен правильно произносить «ихь», иначе быстро вылетит в школу для умственно отсталых, попадет в детскую комнату милиции, а потом пойдет в ПТУ! Меськину это рассказала мама, а тот рассказал четвертому «Б».
Четвертый «Б» не очень боялся вылететь в умственно отсталую школу, они считали, что они уже туда попали. Поэтому любимым уроком была химия. Но школу сжечь они так и не смогли, потому что детскую комнату милиции они еще боялись.
А вот восьмиклассники не были скованы предрассудками - им было уже все равно. Школа была восьмилетка, и им так и так надо было переходить в другую школу на 9-10 класс, идти в техникум, или даже в страшное ПТУ. Костры у стены школы разводились чуть не каждые выходные. Сторож Семеныч бегал с огнетушителем, а восьмиклассники стояли рядом и весело смеялись. Они уже не раз побывали в детской комнате, а некоторые - и в колонии.
Четвертый «Б» мечтал скорее вырасти, и стать как восьмиклассники - целоваться с девчонками под лестницей, говорить Гитлерше те же слова, что слышали от сторожа Семеныча с огнетушителем, и вежливо здороваться с участковым Дятловым, заходящим к ним еженедельно.
III
Четвертый «Б» не любил школу вообще. Но часть четвертого «Б» особо ненавидела физкультуру. А другая часть ее любила. «Ботаники» и «зубрилы» получали освобождения от физры ежемесячно. Кое-кто просто прогуливал ее.
А любила физру в основном «камчатка». Во время «три круга вокруг школы» они успевали забежать за гаражи и вытянуть пару подобранных окурков. Физрук Василий Кузьмич не обращал на это внимания. Он вообще обращал внимание только на буфетчицу, а до детей ему не было дела.
- Отжимания! - кричал Силькумич на всю спортплощадку, отвернувшись от жидкой и нестройной толпы в половину четвертого «Б» - у второй половины были освобождения, - И-и-р-раз, и-и-два!
Пара мальчишек и правда отжимались, изогнувшись неимоверным образом, остальные продолжали все также болтать ни о чем. Силькумич стоял спиной, считал, что-то командовал... Урок продолжался.
IV
«Балбес» был любимым учителем четвертого «Б». Сергей Петрович Балабанов вел НВП. Он так интересно рассказывал про всякие автоматы, танки и солдат, что это нравилось даже девчонкам.
Ленка Кудрявцева после урока морщилась, и говорила, что ей это не интересно. Она никогда и никому бы не призналась, что на уроке представляла, как с санитарной сумкой на боку вытаскивает из боя раненного двоечника Лялина, а он ее в ответ целует.
Лялин дальше всех кидал гранату, быстрее всех разбирал и собирал автомат, и одевал противогаз. Но на перемене Лялин убегал курить за гаражи, заместо того, чтобы приставать к Кудрявцевой, а сама она не могла первой заговорить с двоечником.
Через много-много лет, когда Балбес уже умер от раны, полученной в афгане, а Лялин получил перо в бок на зоне от «делового», Ленка, тогда уже Лялина, вспоминала об этом за стаканом портвейна, и горько смеялась: «Ну и дура же я была!» Большой цветной попугай, купленый Лялиным с выручки от первого ограбленного прохожего, вторил ей скрипучим визгом: «Дур-ра! Дур-ра!»
V
Главной мерзостью и позором четвертого «Б» был вовсе не Лялин. Честный двоечник не шел ни в какое сравнение с ботаником Сибуловым. И Жучка, и Говнова, в один голос твердили, что хуже, чем Сиба в четвертом «Б» никого нет.
Сиба читал. Сиба умничал. Сиба лез не в свое дело и поучал. Сиба возвращал книги в библиотеку! Говнова на уроках литературы отбирала у Сибы книги, которые он читал под партой. Жучка издевалась над тем, как Сиба говорил «паралеЛЕпипед». Гитлерша линейкой шлепала Сибу по рукам, когда он перелистывал учебник в конец, читал про Берлин.
С Сибой не дружил длинный ботаник Громов, «Дылда», который ходил в школу с «дипломатом» и приятелем из соседнего подъезда, таким же ботаником - мелким, с крысиными чертами подвижного лица Григорьевым, «Шкетом», носившим учебники в хозяйственной сумке.
Сиба учебники в школу не носил. Он брал их перед уроком в школьной библиотеке, а после урока возвращал. Там же, в школьной библиотеке, после урока он сразу делал домашнее задание.
Но четвертый «Б» любил Сибу - он мог сорвать урок истории или природоведения так, что даже учителя оставались довольны. Как-то историк весь урок рассказывал Сибе про какого-то Святослава, совершенно забыв об объявленной контрольной. И такое случалось нередко.
VI
Во вторник четвертый «Б» решил бить Шкета. Шкет на уроке природоведения долго что-то рассказывал «Беляку», Валентину Ивановичу Зайцеву - учителю зоологии, про краеведческий музей, какие-то «ореалы», «массивы культур» и всяких мышей. Получил пятерку с плюсом. Четвертый «Б» решил, что Шкет слишком умный, слишком много о себе возомнил, и что пора ему показать.
Показывать решили после уроков, когда Шкет выйдет из школы и отправится домой. Бить Шкета позвали Лялина, но тот буквально на днях переписал у Дылды домашку по литературе, и когда его вызвали к доске - получил за это одну из редких у него пятерок. Дылда всегда ходил до дома вместе со Шкетом, значит и ему бы досталось. Дылду надо было спасать, пятерки сами с дерева не свалятся.
Лялин просто сказал Дылде, чтобы он сегодня шел домой один. Дылда испуганно глянул на него, и ответил, что лучше уж он тоже, лучше вместе. Что «тоже», и в каком месте - Дылда не уточнил. Лялин пожал плечами, хмыкнул, и побежал курить за гаражи.
Шкет и Дылда вышли из школы первыми, но уже у забора их догнал Лялин. Они остановились, хмуро глядя друг на друга, и тут до них добежал четвертый «Б». Дылда поставил свой дипломат у заборчика школы. Сразу бить было как-то неудобно, и сначала Шкету начали говорить, чтобы он не умничал, а то... Лялин встал между Дылдой и Шкетом, и четвертый «Б» понял, что им уже ничего не светит.
Уходить просто так было не принято, и четвертый «Б» еще минут десять говорил Шкету разные слова. Дылда пытался лезть, но Лялин держал его за плечо. Шкет вжимал в плечи голову, но держал гонор. Когда четвертый «Б» наконец ушел, Дылда сел где стоял, и стал вытирать ладони о штаны. «Обосрался», - понимающе сказал Лялин. «Да уж», - ответил Дылда. У Шкета мелко тряслись руки, как будто он замерз.
VII
Ассоциативное мышление четвертого «Б» брело неизведанными путями. Как Петров, стал «Васей»? Посмотрели кино «Петров и Васечкин». Сложно? Но как Светка Синицына стала «Корытом» не знал вообще никто. Казалось бы - Синица, она и есть Синица. Ан нет - Корыто. И вроде училась средненько, и сама мышь мышью - не за что ее так было. А вот поди ж ты.
Ну да речь не о прошлом, а о будущем. Лет через пять после окончания школы Корыто ехала в универ. Девочка уже налилась, вытянулась, прибарахлилась и подкрасилась - картинка. А навстречу Сучка с Говновой - идут от метро, что-то болтают. «Здрасьте, КсеньТихоновна, здрасьте, АльбинаКузьминишна», - бодро выпалила Корыто. Те остановились и стали присматриваться...
- Вы у нас учились, девушка? - спрашивает Говнова.
- Синицына я! - представилась Корыто.
Удивились учителя - это мало сказано. Они просто охренели.
- И что же из тебя выросло? - через губу процедила Сучка.
- МГУ, ФилФак, четвертый курс, три статьи в специальных изданиях, перевожу литературу, пишу рассказы, песни, у меня концерты... - бодро оттарабанила Корыто... нет, уже Светлана Синицына, как на плацу перед строем.
- Вот видите! - умилилась Говнова обернувшись к недоверчиво притихшей Сучке, - Каких учеников мы подготовили!
И учителя прошли мимо онемевшей и остолбеневшей Светки в сторону школы.
И не стала Синицына их догонять, и напоминать, как вырывали у нее листки со стихами из тетрадок, отбирали книжки на нерусском языке и вызывали родителей «ваша дочь учится из-под палки, совершенно не участвует в жизни класса, витает в облаках». Пусть останется последняя радость у старушек, пусть думают, что именно они «вывели ее в люди».
VIII
Четвертый «Б» стал четвертым только после третьего класса. Первые три года они были просто детьми, которые ходили в школу. Потом они стали четвертым «Б», который ненавидел школу всей душой. И на все последующие годы он оставался таким же четвертым «Б».
Менялись учителя - на зоологии почти целый год продержалась практикантка ЗояСанна, только из педучилища. В шестом из РОНО прислали на замену завуча Алевтину Михайловну, которая через месяц отвалилась с инфарктом. Или нет, Алевтину Павловну - четвертый «Б» даже не успел запомнить, как ее звали.
К седьмому классу четвертый «Б» ощутил себя не просто единым организмом, а силой, с которой вынуждены были считаться учителя. Та же ЗойСанна ушла не просто так - четвертый «Б» невзлюбил ее сразу, и планомерно доводил до увольнения. Слишком уж она была мягкой и понимающей, слишком хотела стать своей для четвертого «Б», помогать ребятам.
Им не надо было помогать, они уже имели все, что им было нужно. Ребятами они были только первые три года. Четвертый «Б» ненавидел школу, ненавидел учителей, и учителя должны были ненавидеть его. Иначе учителя вылетали из школы со свистом. Иначе это была бы не школа.
Оглавление
Школьные годы чудесные
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
