Нина Стожкова
Старая Пластинка
Рассказ
Лина стояла на перроне и изо всех сил старалась улыбаться. Именно такой – улыбчивой, элегантной, невозмутимой и полагалось, по ее убеждению, быть сотруднице Министерства иностранных дел в далекой восточной стране, где любая белая женщина, даже безвкусно одетая и страшненькая, неизменно притягивает к себе внимание окружающих. А Лина не была ни страшненькой, ни, тем более, безвкусно одетой и, главное, она была молодой.
Порой девушке казалось, что она не живет, а играет в каком-нибудь зарубежном фильме – из тех, что в то время в Советском Союзе показывали лишь на фестивалях. Она представляла себя то стильной француженкой, то взбалмошной итальянкой, то энергичной американкой. На этот раз на ее героине был темно-брусничный брючный костюм (они только-только начали входить в моду, и дома, в СССР, казались чуть ли не вызовом общественному мнению), небольшая фетровая шляпка чуть светлее костюма, дорожные коричневые туфельки на невысоких каблуках, перчатки в тон шляпке и прелестная лакированная сумочка. Красавица старалась казаться веселой, но заставить себя не оглядываться каждую минуту в сторону вокзала было выше ее сил. Из-за этого Лина еще больше расстраивалась: ее выдуманной героине полагалось прятать эмоции за безупречными манерами. Багаж – два элегантных кожаных чемодана, сундук из сандалового дерева с колонковой шубкой и шапочкой (жены советских чиновников говорили, что в таких сундуках моль никогда не заведется) и клетчатый саквояж – был заботливо уложен в купе водителем (нет, не зря Лина сопровождала его на блошиный рынок и ожесточенно торговалась с аборигенами, помогая парню покупать сувениры!). Соседи по купе давно заняли свои места, китайские проводники экспресса Москва-Пекин (френчи защитного цвета, дежурные улыбки, руки по швам) выстроились у дверей вагонов… Лина тянула время, не заходила в тамбур, на что-то надеясь. Уже были рассказаны все дорожные анекдоты, провожающие давно отдали отъезжающим все записки с телефонами московских родственников, а девушка по-прежнему стояла на перроне и кого-то ждала.
Китай был ее первой длительной загранкомандировкой, совершенно не похожей на прежние служебные вояжи. Раньше, сопровождая на переговорах и конференциях высоких министерских чиновников, она заранее настраивалась на краткий и плотный график поездки: сначала бесконечные стенограммы переговоров, подготовка документов, наконец долгожданный спринтерский забег по магазинам и – адью, Париж, гуд бай, Нью-Йорк! Бывало обидно до слез. Город, где проходили официальные мероприятия, она почти не видела, не говоря уже о парках, театрах и картинных галереях. Правила в МИДе были жесткие: в одиночку бродить по городу сотрудникам запрещалось. В конце концов Лина рискнула, подошла в последний день командировки к заместителю руководителя их небольшой делегации:
– Павел Иванович, вы знаете французский, может, пробежимся после работы по магазинам в районе Елисейских полей, а потом погуляем по городу? Боюсь, никогда не попаду в Париж еще раз. А что я видела здесь кроме зала заседаний и комнаты в гостинице?
Мужчина внимательно взглянул на девушку и пробормотал:
– Ангелина Викторовна, консультант в магазинах из меня никудышный. Лучше будет, если вам составит компанию жена собкора «Правды» в Париже. Давайте, я вас прямо сейчас с ней познакомлю.
Павел Иванович зачем-то поправил длинными и тонкими пальцами галстук, завязанный безукоризненным узлом, и окликнул нарядную даму, которая поглядывала на них с интересом. Дама подошла к ним, окинула Лину любопытным взглядом и пообещала прогуляться с ней по центру города, а заодно помочь с покупками.
Павел Иванович был мужчиной импозантным: высокий, худощавый, элегантный. Живые карие глаза и темные щегольские усики завершали его какой-то слишком раскованный, «несоветский» облик. Разумеется, как все дипломаты, он был вежлив и предупредителен с дамами, но не более того. В командировках вел себя так, словно не было ни долгого перелета, ни многочасовых переговоров. Министерские «кумушки» сплетничали: мол, Павел – бывший военный летчик, сделал в министерстве стремительную и блестящую карьеру, разбил не одно женское сердце. Дескать, всем хорош, кроме главного: к сожалению, давно и прочно женат.
«Эх, видно, бравый вояка сплетен испугался, – размышляла вечером в гостиничном номере Лина. – Ну и пусть. Не больно-то и хотелось! Впрочем, обидно: прогуляться по Парижу с таким эффектным кавалером было бы приятнее, чем с этой домашней расфуфыренной курицей».
С тех пор с Павлом Ивановичем они не виделись. Вскоре после возвращения в Москву возмутитель женского спокойствия перешел на другую работу, и Лина постепенно перестала думать о нем. Прочие же министерские мужчины, навсегда запуганные начальством, а пуще всего – партийными руководителями, по мнению Лины, совершенно не годились на роль кавалеров. Они все выглядели слегка траченными молью, как их вышедшие из моды пиджаки.
«Что ж, придется в командировках ходить после работы в кино с посольскими водителями и переводить им шепотом весь фильм без остановки. Ну и пусть! Эти парни, по крайней мере, без претензий и без того вечного ужаса в глазах, который не покидает ответственных работников нашего министерства даже во время свидания».
Как ни странно, Лина попала в Министерство иностранных дел без всякой "руки", благодаря лишь счастливой улыбке фортуны. Помогла проверенная пролетарская биография. В самом конце войны, в эвакуации, Лина работала на одном из уральских заводов. В пятидесятых элитному советскому министерству потребовались как раз надежные кадры пролетарского происхождения, и ее приняли по рекомендации заводского комитета комсомола на знаменитые мидовские курсы секретарей-машинисток. Там быстро выяснили, что у Лины врожденная способность к иностранным языкам, прекрасная память, отличная деловая хватка. И все это вдобавок к симпатичной мордашке, изящным ножкам и тонкой талии. В общем, ее карьера резко, как самолет-истребитель, пошла на взлет. После смерти Сталина железный занавес стал медленно, как в академическом театре, раздвигаться, и тщательно проверенные советские люди потихоньку потянулись в командировки за границу. Лина к своим тридцати годам успела увидеть полмира, о чем ни в своем довоенном селе, ни на уральском заводе, конечно, и мечтать не могла.
В свою первую длительную командировку в Китай молодая референтша отправлялась не без робости. Поработав в министерских приемных и побывав в краткосрочных командировках за рубежом, она успела понять: любая колония советских людей за границей – это особый замкнутый мир, в котором все следят за всеми. Попросту говоря, «гадюшник». К тому же, как твердили им на бесконечных политзанятиях, за границей ты представляешь не только себя, а первую в мире страну победившего социализма. В общем, надо каждую минуту сохранять бдительность и не терять достоинство советского человека. Китай, конечно, не форпост империализма, как Нью-Йорк, и все же… Лина понимала, что в колонии посольских сотрудников от глаз их внимательных жен не ускользнут ни новые туфельки молодой секретарши, ни кокетливый взгляд, брошенный в сторону кого-нибудь из сослуживцев (за границу посылали только женатых и морально устойчивых мужчин), ни самовольный поход с кавалером в ресторан. Словом, наслушавшись рассказов подруг, Лина готовилась к загранкомандировке, как к десанту в тыл врага: каждое свое слово и движение придется по нескольку раз обдумывать. Что ж, работа в министерских приемных давно научила ее скрывать эмоции за безупречными манерами. Огорчало одно: годы летят стремительно, а перспектив устроить личную жизнь -ноль. Вышколенные сослуживцы-мужчины дорожат собственной карьерой гораздо сильнее любых чувств! Для них «основной инстинкт» – это чутье чиновника. Допустим, у кого-нибудь из подобных сухарей внезапно вспыхнет страсть к симпатичной секретарше… И что же? Это событие, ничтожное в масштабе международных отношений, вряд ли заставит чиновника изменить жизнь, пусть даже его брак давно и безнадежно дал трещину. В колонии командированных все знали: адюльтер, а тем более второй брак для советского международного чиновника – одно из самых серьезных преступлений, за которое можно и партбилет положить. На загранкомандировках, а значит на карьере и на материальном благополучии придется поставить крест. О браке же с иностранцем в то время вообще старались не говорить. Даже шепотом, даже среди своих…
Жизнь в Китае оказалась совсем не такой, как представлялось Лине издалека. Необычным здесь было все: краски, запахи, звуки – яркие, пряные, гортанные. А вот люди поначалу показались ей совершенно одинаковыми. Тогда о клонировании и даже о ксерокопировании понятия не имели, однако ей порой чудилось, что многочисленные жители этой восточной страны сделаны словно под копирку, как документы, которые она с пулеметной скоростью печатала на машинке. Только через несколько месяцев, всматриваясь в лица местных жителей, Лина начала понимать, как непохожи выходцы из разных районов Китая, как разнятся их лица, язык, одежда, еда…
Шестидесятые годы прошлого века странно уживались в этой стране с древними традициями. С одной стороны, иностранцев удивляла жестко регламентированная режимом Мао-Цзе-Дуна жизнь рядовых китайцев. Все чиновники страны носили френчи, все прочие жители довольствовались темными костюмами из х/б ткани и тряпичными тапочками. Велосипеды рядовых китайцев в часы пик наводняли узкие улочки Пекина, создавая угрозу редким пешеходам. С другой стороны, иностранцев поражала тысячелетняя культура Поднебесной, которая бесстрашно проступала сквозь мутноватые слои времени не только древними храмами и парками, но и диковинками блошиного рынка. На «блошинке» древность напоминала о себе то затейливым иероглифом, то резной лаковой брошкой, то загадочным камнем в кольце, то прелестной миниатюрой на рисовой бумаге. Лине так нравились все эти удивительные и, главное, недорогие безделушки, что она без колебания тратила на них изрядную часть своих небольших командировочных. С особым удовольствием темноволосая Лина заказала себе у седой китаянки короткое лиловое кимоно с ручной вышивкой, представляя, как стильно оно будет сочетаться с узкой юбкой, притягивая восхищенные мужские и завистливые женские взгляды на каком-нибудь приеме в Москве или даже в Западной Европе. Для полного счастья оставалось накопить денег на рыжую колонковую шубу – и тогда никто не скажет, что год в Китае прожит Линой зря.
Первое время ей даже некогда было скучать по родной московской коммуналке. Лина привыкала к новой жизни на другом краю света, жизни, столь не похожей на привычную московскую суету. Движение пластов времени здесь, в Китае, чувствовалось особенно остро. Не так давно, в 1949 году, была объявлена Китайская народная республика, столицу перенесли из Нанкина в Пекин, и провинциальный прежде город стремительно превращался в огромный мегаполис. Вместо брусчатки появился асфальт, который укладывали китайцы, работавшие буквально за миску риса, с улиц почти исчезли нищие попрошайки и велорикши. Между прочим, в то время разъезжать на этом колоритном транспорте дозволялось даже демократичным гражданам страны Советов. Ветераны советской колонии рассказывали, что в пятидесятые годы по пекинским улицам бегал не "вело", а самый настоящий рикша, тащивший на спине увесистую старуху, сбежавшую году этак в восемнадцатом из бурлившей России в Шанхай. Словом, экзотики в далекой восточной стране хватало, однако главным развлечением жителей советской колонии был поход в китайский ресторан.
Вообще-то "наверху" такой досуг не поощрялся, однако одно исключение все-таки было. "Пекинская утка"! Эту главную достопримечательность китайской столицы “компетентные органы” со скрипом включали в куцый список дозволенных развлечений. Когда кто-нибудь упоминал “Пекинскую утку”, старожилы колонии мечтательно улыбались, а новички с нетерпением предвкушали экзотический аттракцион, о котором впоследствии предстояло рассказывать на Родине до пенсии.
У Лины и нескольких ее коллег заканчивался срок загранкомандировки. Все считали дни до отъезда на Родину и резонно собирались поставить жирную и вкусную точку. Понятно, финал долгого пути нельзя было не отметить.
Наконец день прощального банкета настал.
В самой сердцевине шумной, нарядно разодетой компании Лина ввалилась в "Пекинскую утку", и важный, как буддийский божок, официант проводил гостей к столику в центре зала. Это место оказалось на редкость удачным. Неподалеку стояла знаменитая печь, в которой готовились те самые утки, и русские гости могли наблюдать, процесс, так сказать, во всех подробностях. Вначале им принесли несколько птиц на выбор. Компания остановила свой взор на самой жирной и большой утке, и повар поставил на ней особый штемпель. Потом их избранницу подвесили за ноги над костром из сандаловых веток, и она начала медленно покрываться румяной корочкой.
«Вот и я здесь, в Китае, обросла за пару лет жирком, как пекинская утка, а время скоро подсушит и сморщит мою нежную кожу, – с грустью подумала Лина, глядя на огонь в печи. – Мало ли таких, желанных и аппетитных «уток», мечтали о полете в синих небесах с каким-нибудь белым лебедем, и где они теперь?».
Ожидание показалось слишком долгим, и Лина заскучала. Все истории, звучавшие в этот вечер за столом, она знала наизусть. К тому же, соседи по столу за месяцы жизни в Пекине надоели ей, словно близкие родственники, требующие постоянного внимания. Исподволь Лина стала разглядывать гостей, сидевших за другими столиками. Люди разговаривали, попивали крепчайшую китайскую водку маотай, кое-кто уже приступил, как положено по китайскому обычаю, к супу в конце обеда. В зале ресторана сидели, главным образом, иностранцы: дамы в вечерних платьях с открытыми плечами и мужчины в смокингах, поглядывавшие украдкой на Лину. Она с удовольствием ловила эти быстрые взгляды, понимая, что и в самом деле сегодня хороша – в темно-синем шелковом платье, на котором поблескивали старинные серебряные украшения. Один из таких взглядов словно обжег ее глубоко декольтированную спину. Кто-то смотрел на нее не исподволь, а пристально, не отводя глаз. Лина не выдержала и обернулась. Симпатичный мужчина с темными усиками гипнотизировал ее взглядом из-за соседнего столика.
– Павел Иванович! Вы? Здесь, в Пекине? Вот это встреча!
– Добрый вечер, Ангелина Петровна!
Легко поднявшись, мужчина подошел к их столику, поздоровался со всей честной компанией, элегантно поцеловал дамам руки и неожиданно пригласил Лину на танец. Запахи дорогого табака и хорошего одеколона ударили ей в голову посильнее крепкого маотая. Лина поднялась навстречу кавалеру на внезапно подкосившихся ногах, думая лишь о том, чтобы не споткнуться и не упасть на глазах у заинтересованно наблюдавших за ними коллег.
Оркестр негромко играл модные в ту пору итальянские мелодии, китайский солист неплохо пел на чужом ему европейском языке, и пара медленно двигалась в такт нежной музыке. Партнер ловко вел ее в танце, и Лине вдруг стало так хорошо и спокойно, что она даже заволновалась, не сошла ли с ума и не воображает ли себя по привычке героиней какого-нибудь зарубежного фильма.
– Ангелина Викторовна, я здесь всего на три дня, только вчера прилетел на конференцию, – сказал Павел Иванович, нежно обнимая ее за талию. – Я вам, Лина, должен сделать запоздалое признание. Не раз потом жалел, что не пошел тогда с вами погулять на Елисейские поля! Много всего с тех пор произошло. Надеюсь, за давностью лет вы меня простили? Кстати, может быть, завтра после работы куда-нибудь выберемся?
– Завтра? Завтра я уезжаю, – расстроилась Лина. – К сожалению, Павел Иванович, вы слишком поздно прилетели. Мне пора возвращаться в Москву. Скорей бы! Честно говоря, я соскучилась по дому. Завтра поезд "Москва – Пекин" уходит точно по расписанию.
– Обязательно приду вас проводить, – пообещал Павел.
…И вот теперь, вызывая любопытные взгляды коллег, Лина ждала его, с каждой секундой понимая все яснее, что уже никто не придет. Вот вам, Ангелина Викторовна, и Елисейские Поля, вот вам и Пекинская утка!
– Что ж, и в зарубежных мелодрамах не всегда бывает хэппи-энд, – смиренно подумала Лина, – я все-таки взрослая женщина, а не героиня очередной выдуманной истории, пора бы уже смотреть на вещи реально.
– Извините, из-за этих велосипедистов чуть не опоздал, – прокричал над ней знакомый баритон. Павел неожиданно вынырнул из толпы провожающих и теперь безуспешно пытался отдышаться. – Его галстук, прежде всегда безупречно завязанный, съехал в сторону, темные волосы взмокли, даже на щегольских усиках блестели крупные капли пота. Надеюсь, мы через две недели увидимся в Москве?
Он поцеловал Лину в щеку, успел пожать ей руку и подсадил на ступеньку вагона. Поезд тронулся, Лина замахала рукой, изо всех сил стараясь не заплакать, и вдруг почувствовала через перчатку, что в правой руке что-то есть. "Non ti scordar di me", – было наспех нацарапано на бумажке в клеточку.
Лина пожала плечами. Странный тип, этот Павел Иванович! Знает ведь, что она только английским владеет, а записку на каком-то непонятном языке накатал!
Она вошла в купе, размахивая листком:
– Конкурс-конкурс! Кто прочитает, что здесь написано, получит конфету! С ромом!
– Так это же по-итальянски! – оживился их министерский полиглот Владимир Иванович. – Помнишь, вчера в ресторане оркестр играл итальянскую песню? Ты еще танцевала под нее с каким-то нашим командированным. Песня так и называлась: "Не забывай меня".
– Хочешь, я поставлю тебе красивую итальянскую песню? – спросила Ангелина Викторовна внучку, когда та наконец выгрузила на кухне все продукты из сумки.
– Ой, бабушка! Пожалуйста, только не сейчас! Я так спешу! – взмолилась девушка. – Эту твою песню я уже тысячу раз слышала. Конечно, винил снова в моде, но я предпочитаю современные технологии. На цифре совсем другой звук, чем на этом твоем нафталинном проигрывателе.
И, чмокнув бабушку, девушка упорхнула в свой прекрасный и юный мир.
Ангелина Викторовна медленно дошла до своей комнаты, включила на тумбочке старый проигрыватель и опустила иглу на приготовленную пластинку. Затем она накапала в маленькую рюмочку немного коньяку, подошла к портрету мужчины с изящными серебристыми усиками и слегка чокнулась с ним.
«Не забывай меня», – запел по-итальянски модный когда-то певец.
«Не скучай, милый, скоро встретимся», – сказала вслух Ангелина Викторовна и с легким сердцем отправилась готовить обед.
В оформлении обложки использована фотография:
https://www.canva.com/design/DADEki6-L-Y/HqgLN-9wwKpIBGkzZRVpxg/edit?category=tACZChfZug8
Оглавление
Нина Стожкова
Старая Пластинка
Рассказ
