Лиза сидела на полу посреди комнаты и разглядывала завитушки на выцветшем ковре. Когда-то давно эти узоры пленяли её воображение наравне с зачитанными до дыр сборниками восточных сказок, а пятнадцатилетней Лизе не могли уже поведать ничего. Она перевела взгляд на книжную полку, откуда на неё смотрели благостный Есенин и суровая четырёхлетняя Лиза.
Солнце начинало греть крышу, и становилось душно, свежему ветру недоставало сил пробиться через натянутую на окно марлю.
Там, за окном, надрывались кузнечики. А на первом этаже прабабка Нина гремела посудой. «Когда же она, наконец, пойдёт в огород?» Минутная стрелка на старых часах в очередной раз дёрнулась, будто из последних сил, подрожала и остановилась, чтобы отдохнуть перед новым рывком. Часы показывали почти двенадцать, а, значит, бабушка уже вернулась из огорода и занялась обедом.
Увы, завтрак в одиночестве, как вчера, Лизе не светил. Она злилась. Но добравшиеся с кухни ароматы заставили её подняться, и Лиза поплелась по скрипучей лестнице вниз.
– Доброе утро! – буркнула она бабушке по дороге к умывальнику.
– Твоя каша в подушках, – подсказала та, когда Лиза вернулась.
– Не хочу кашу, – ответила Лиза и стала искать половник.
– Как спалось-то? – робко спросила бабушка, видя, что Лиза не в лучшем расположении духа.
– Нормально.
– А мне опять этот кошмар снился, – пожаловалась бабушка.
«Только не это», – успела подумать Лиза.
– Будто я сухарь с сахаром жую, – продолжила бабушка. – Опомнилась и давай его из зубов выковыривать. И не могу понять, проглотила кусочек или смогу выплюнуть.
Лиза, отвернувшись, скривилась в отвращении.
– Ну, проглотишь – и что? – спросила она с раздражением.
– Да врач-то запретил. Ну, извини, извини, рассказывала уже, да?
– Три раза, – подтвердила Лиза.
– Дырявая голова стала. Бестолковая.
Лиза нашла половник и запустила его в кастрюлю.
– А как же каша? – забеспокоилась бабушка.
– Каша в пролёте.
– Да ты погоди, капусту же только закинула, не уварилася.
«Вот и хорошо, – подумала Лиза. – Есть шанс поесть, пока бабушка ещё готовит».
И она молча налила себе большую тарелку наваристого борща.
– Горячо сыро не бывает? – посмеялась бабушка.
Лиза знала, что она так пошутит. Она прошла на террасу и села за круглый стол.
«Ну разве можно спокойно есть борщ на такой белой скатерти?». Лиза сдёрнула её, бросила на подоконник и с аппетитом принялась за еду. Обожгла язык. Чуть не заплакала от обиды. «И почему всё здесь так? Пока борщ подостынет, бабушка явится». Она обречённо огляделась вокруг.
Когда-то терраса представлялась ей большой комнатой: здесь можно было спрятаться за сервантом и даже, что совсем удивительно, в самом серванте.
В углу на тумбе всё тот же толстый телевизор, а на нём всё та же фарфоровая вазочка с засушенной гортензией. В каждом углу какие-то коробочки, набитые тряпочками, совочками, пустыми банками и прочим мусором. На стенах – нелепейшая галерея: тут и портрет Натальи Гончаровой, и какой-то китайский пейзаж, и Лизин детский рисунок, и вырезанный из коробки конфет «Московский дворик».
Кусты жасмина под окном, напротив, не уменьшились, а очень выросли. Из-за них тут стало сумрачно, хоть и красиво.
А вот и бабушка. Уселась напротив, как обычно, подперев рукой двойной подбородок. Лиза начала мешать борщ и не поднимала глаз – она терпеть не могла этот полный обожания взгляд.
– Какая ж ты у меня красавица выросла, – затележила бабушка. – Глазки чёрненькие, губки бантиком, пальчики, как у пианисточки. Ты только брови не хмурь – раньше времени морщинки появятся.
«Началось», – вздохнула про себя Лиза.
– А я, между прочим, в молодости тоже ничего была – видела карточки?
Лиза кивнула.
– И волосы у тебя мои.
Лиза хмыкнула: густые тёмно-рыжие волосы были её единственной гордостью и не имели ничего общего с бабушкиными тремя волосинками, подкрашенными хной по случаю приезда правнучки.
Противная зелёная муха влетела в окно и ползала по столу, делая вид, что борщ её не интересует.
«Как будто все сговорились портить мне аппетит», – ворчала про себя Лиза.
– А какие я себе платья шила, – продолжала бабушка, – все подружки завидовали. Мастерица была. Капроновые колготы волосами штопала. Ко мне, бывало, очередь в коридоре стояла.
Лиза отправилась на кухню за рагу.
«Пойти, что ли, на улицу», – подумала она. Но, мельком взглянув на бабушку, пожалела её: «Сейчас женихами будет хвастаться».
Рагу получилось отменным: мясо таяло во рту, а картошка и овощи в идеальной кондиции.
– И женихи завидные были, – бабушка кокетливо вытянула губы трубочкой. – Генеральский сынок ко мне сватался. И дипломат один, послом потом стал. Но прадед твой, болтун эдакий, лапши на уши навешал и всех обскакал.
Бабушка с трудом подбирала слова, часто пользовалась устойчивыми выражениями и присказками, иногда не к месту.
«Какой ещё лапши», – хотела возразить Лиза, но сдержалась. Прадеда она, правда, не застала. Да что там говорить, и дед, их единственный сын, умер до её рождения. Но вот Лизин папа отзывался о своём деде с восхищением: статный красавец, начитанный, благородный и на все руки мастер. Поэтому эпитеты вроде «болтун эдакий» вызывали у Лизы негодование.
Она наконец подняла глаза: желтоватая старческая кожа с сеткой морщин и большой бородавкой на щеке вызывала у неё брезгливость. Вспомнила, что в детстве она называла эту бородавку изюмчиком и норовила сковырнуть. Брр… Живя неделю с прабабушкой, Лиза частенько думала о том, что нет никакого смысла доживать до восьмидесяти восьми лет – и шестидесяти вполне достаточно.
– Пойду прогуляюсь, – она поднялась и вытерла губы ладонью.
– Только с Урфином! – крикнула бабушка вслед.
Лиза отвязала большого, лохматого пса, дремлющего у будки, и отправилась гулять в поля, раскинувшиеся по обеим берегам реки. В её детстве здесь сажали подсолнухи и кукурузу, а теперь только косили траву-мураву. Тогда поля казались ей бескрайними, а теперь и Лиза уже выше травы, и дачные участки наползли.
Всё равно здесь дышалось гораздо свободней, чем дома. Разгорячённый солнцем донник обволакивал медовым ароматом, мягкая, как бархат, дорожная пыль ласкала босые ноги, бесконечное небо кружило голову… Вот бы так идти, куда глаза глядят, и не слышать ничего про бабушкиных женихов.
Лиза остановилась, дожидаясь Урфина.
Поле-то какое, сфоткаться бы здесь, румяной и загорелой, и запостить всем на зависть. А ещё бы стих присовокупить, так и просится.
Пёстрым полем тучка пробежала –
Не догнать её никому…
Но в кармане болталась ни на что не способная винтажная «звонилка».
Как там Лёшка?.. Нехорошие предчувствия вынырнули откуда-то, как будто только и ждали подходящего момента. Как-как – ясное дело, как. Наташка такого шанса не упустит. Что ж, сама виновата. Обманула родителей. Пропустила танцы, застряв в чатике: там такие страсти разгорелись, что казалось, без её миротворчества никак не обойдутся. Родители узнали, смартфон отобрали и вместо спортлагеря сослали к прабабке за 60 км от Москвы.
«Всё к лучшему», – повторяла бабушка по сто раз на дню. Но Лиза готова была с ней поспорить. Она, конечно, надеялась, что Лёшка не поддастся, не променяет её на Наташку, но интуиция подсказывала, что напрасно.
Лиза могла ещё долго бродить по полям, но тогда бы ей пришлось тащить Урфина на руках.
«Что ж мне с вами, стариками, делать?» – ворчала она, когда пёс, высунув язык, норовил прилечь в тенёчке. Еле доплелись до дома, а бабушка снова на кухне, куда деваться?
– Нагуляла аппетит? – обрадовалась ей бабушка. – А я пирожков накрутила.
Лиза налила Урфину воды и села пить чай на улице, под большим орешником.
Мятный чай из чашки с тонкими стенками, горячие ватрушки с нежнейшим творогом, тёплый летний ветер… Только бы бабушка ещё повозилась у плиты.
Но нет, она всё рассчитала и уже спешила составить внучке компанию. Лиза уставилась в чашку, чтобы бабушка не заметила её досаду.
– У тебя-то есть жених?
Видимо, она давно хотела задать этот вопрос и наконец решилась.
– Был, – неожиданно для себя ответила Лиза.
– Почему «был»? – огорчилась бабушка.
– Потому что меня сюда сослали, и Наташка этим воспользуется.
– Да и ну его! – распереживалась бабушка. – Пускай! То же мне! Да за тобой будут на задних лапках прыгать.
– А мне такие не нравятся, – ответила Лиза, как будто за ней и правда кто-то прыгал.
– Ну и молодец, – согласилась бабушка. – А ты сюда их позови: Лёшку, Наташку, Ваньку, Маньку… С бабкой тоска, конечно.
– Как я их приглашу, у меня даже номеров их нет.
– А у родителей есть?
Лиза кивнула.
– Значит, дело в шляпе.
Лиза промолчала. С родителями она разговаривать отказывалась.
После чая она осторожно улеглась в подвешенный между яблонями гамак с одной из книг, найденных на чердаке. Книжка была занудной, одна радость – пахла школьной библиотекой. Лиза поймала себя на том, что ничего не понимает, а только выбирает позу пофотогеничней. Посмеялась над собой. Ещё двадцать пять бесконечных дней скуки.
И тут она подскочила, как ошпаренная, отчего ветхий гамак затрещал по швам. У неё звонил телефон! Лиза подняла трубку.
– Лизка!
– Наташка! Как? Как?
– Родители прислали твой новый номер, сказали, что ты соскучилась.
– Вот это да! Как здорово!
– Как ты там?
– Да, в общем, неплохо. Ты в городе? Может, соберёшь наших и прикатите?
– А что, легко!
Повесив трубку, Лиза не верила своему счастью – неужели это возможно? Неужели Лёшка приедет сюда?
Она бросилась к шкафу: ведь она не взяла в деревню ни одной приличной вещицы. Зато тут хранились старые мамины сарафаны – это Лиза упросила её их не выбрасывать, а отправить с папой сюда. А Лёшка говорил, что Лизе очень идут платья. Померила – велики, конечно. Но есть же бабушка.
– Бабуль, можешь ушить сарафанчик, а?
Лизе показалось, что бабушка еле удержалась, чтоб не захлопать в ладоши.
– А как же!
И она тут же отправилась вызволять швейную машинку из сарая.
– Да не срочно! – крикнула ей Лиза вдогонку.
Несколько булавок, и бабушка принялась за работу – иголка так и летала в крючковатых пальцах.
– А укоротить можно?
– А то ж!
Лиза ушла с обновкой на второй этаж и долго крутилась перед большим зеркалом с почерневшими краями. Она была неравнодушна к ретро, а этот сарафан так удачно сел, что для полноты образа недоставало только цветочного веночка на голову.
Два дня прошли в напряжённом ожидании. Лиза слушала бабушкино радио, чтоб не пропустить прогноз погоды. И хотя дождя не обещали, она не смела поверить, что приезд состоится. Наверняка всё сорвётся. Никто не поедет в такую даль, Наташка первая передумает, она вообще общественный транспорт не признаёт.
А Лёшка-то не пишет, не звонит. Хотя при желании мог бы узнать у Наташки Лизин новый номер.
С замирающим сердцем она написала подруге вечером накануне: «Всё в силе?»
Целый час ответа не было. Лиза просто извелась. Накричала на бабушку.
Наконец, телефон пискнул.
«Да!!!!!!!!» – был ответ.
«На сколько человек готовить обед?»
И снова молчание.
«Четверо, шашлык привезём, готовить не надо».
В день приезда Лиза проснулась ни свет ни заря. Умылась, причесалась и даже сделала зарядку. Чтоб отвлечься, поохотилась на долгоносиков, атаковавших грядки клубники. Но встречать всё равно пошла раньше времени.
На станции было жарко и пахло мазутом. Лиза стояла на той самой платформе, с которой когда-то давно каждое лето начиналась новая жизнь. А теперь она встречает здесь школьных друзей. Такое чувство, будто вот-вот пересекутся две параллельные реальности. Сердце билось сильно-сильно. Наконец вдалеке застучали колёса, потом показался нос электрички, и через минуту из последнего вагона вышли Наташа, Ленка, Лёшка и его друг Ваня из параллельного класса.
Наташка хороша, ничего не скажешь – загляденье! Лизин ретро сарафан по сравнению с её майкой и шортами просто смешон. Новая короткая стрижка, модные очки…
А Ленка, их одноклассница, перекрасила волосы в сиреневый, ну ничего, в общем, неплохо. Зачем Наташка её притащила – не понятно. Очередная ухажёрка? Так Лиза за глаза называла девчонок, которых Наташа временно записывала в подруги и везде таскала за собой, чтобы однажды ни с того ни с сего дать отставку.
Лёшка в рубахе, шортах и бейсболке, высокий и классный.
На Ваньку Лиза даже не взглянула. Типичный отличник, молчун, изредка вставляющий умные шуточки, но так тихо, что никто не обращает внимания.
Лёшка сдружился с ним на почве увлечения футболом – оба играют за сборную школы. О, как Лиза была счастлива, когда Лёшка позвал её поболеть за них на выездном матче, как страстно она болела и какое блаженство испытала, когда Лёшка, забив гол, подмигнул ей.
– Я тебя и не узнала из окна – настоящая селянка, – Наташка со смехом чмокнула Лизу в щёку. Лиза была так благодарна ей за этот приезд, что заключила подругу в объятья.
С одной стороны, Лизе льстило, что её лучшая подруга одна из самых красивых девочек школы, а с другой – у них было слишком мало общего.
Лёшке Наташа, конечно, нравилась, как и всем. А Наташка его как будто дразнила: то приблизит, то отдалит. А в этом году Лёшу посадили к Лизе, ну вроде на перевоспитание. Стали общаться, шутки шутить, и вот ему уже зачем-то с ней по дороге. Лиза допускала мысль, что это он в отместку Наташе, но больше склонялась к тому, что их общение было взаимно приятным. И хотя Наташка уже вовсю старалась восстановить свою власть, Лёшка не поддавался. И по иронии судьбы во время той злополучной разборки Лиза пыталась не допустить их ссоры. Вот и не допустила.
С Лёшкой чмокнулись в щёку, как и с остальными – ни за руку не придержал, ни в глаза не заглянул. Сердце упало, и Лиза поскорее отвернулась.
– Ну и жара! – вздохнула Наташка. – Далеко ль до хаты?
– Да нет, минут десять, по тенёчку, – попыталась ободрить её Лиза.
Бабушка была так счастлива принять гостей, что наготовила как на свадьбу. Принарядилась, губы накрасила, завила волосы бигудями. Лиза хотела попросить её посидеть у себя, но стеснялась: всё-таки этим событием она была обязана именно ей.
– Ты не волнуйся, я вам мешаться не буду, – заверила бабушка. И, познакомившись с гостями, пошла к соседке.
Лиза рассеянно накрывала на стол, Ленка вызвалась ей помогать, Ваня разводил огонь в мангале, а Наташка с видом заправского огородника отправилась осматривать грядки, и Лёшка присоединился к ней. Нашёл клубнику, сорвал и угостил Наташу. Эта клубника, спасённая Лизой от долгоносиков, совершенно вывела её из равновесия.
– Все за стол! – скомандовала она с деланным радушием.
– А как же шашлык? – спросил Ваня.
– Подождёт. Тут сырный пирог стынет.
Второй раз звать не пришлось.
– И тебя тут каждый день так кормят? – Наташа округлила и без того большущие глаза. – Мне бы потом пришлось на диету садиться.
– Оставайся, – предложила Лиза.
Наташа рассмеялась.
– А что, можно? – спросил Лёшка.
– Почему нет? – с вызовом ответила Лиза. – Свободные комнаты есть.
Дальше беседа не клеилась. Лиза спрашивала про одноклассников, кто, где отдыхает. Как будто её сослали не неделю, а полгода назад.
– А ты-то надолго тут? – поинтересовался Лёша.
– На всё лето, – соврала Лиза.
Сходили прогуляться к реке, помочили ноги в ледяной воде. Лёшка с Наташей всё время вместе. Наташка фотографируется на фоне цветущих полей, Ленка, хохоча, влезает в кадр, а Лизу они даже не зовут. Ваня изучает местную флору и фауну, вот-вот поведает Лизе что-то увлекательное о вылетевшей из травы пичужке. Лиза держится на расстоянии, чтобы этого избежать.
Вернувшись, поиграли в бадминтон кривыми деревянными ракетками, Наташка сплела себе венок из клевера, улеглась в гамак, а Лёшка с Ленкой её фоткали.
Лиза снова суетилась с посудой, стараясь не смотреть в их сторону. «Вот как он так может, как будто ничего и не было? Или, может, правда не было? Может, я всё придумала? Но ведь провожал же и на матч приглашал, и подмигивал, предатель!»
После чая Наташка включила на телефоне музыку. Она отлично танцевала. А Лиза не подумала о том, что современные танцы в ретро сарафане будут смотреться нелепо.
Бабушка уже вернулась и сидела у себя. Наташка вытащила Лёшку и Ленку танцевать, направилась к Лизе. И тут на крыльце появилась бабушка.
– Музыка у вас больно заводная, не удержалась.
– Правильно! – одобрил Лёшка. – Давайте плясать.
Бабушка спустилась и оказалась в центре танцующих. Она привстала на мыски, и комично потрясая кулачками, начала пританцовывать. А Лёшка пустился вприсядку вокруг неё. Наташка с Ленкой заливались смехом.
Лиза готова была провалиться сквозь землю. Лёшка, устав приседать, начал перехватывать бабушку под руку.
Песня казалась бесконечной. Но тут бабушка поймала Лизин страдальческий взгляд и осеклась. Расстроенная тем, что не исполнила обещание, она поспешила уйти, замахав на себя руками.
– Вот так бабуля! – смеялся Лёшка. – Огонь!
Наташа изобразила бабушкин танец, и Лиза с удивлением почувствовала, что ей захотелось ударить подругу. Она отвернулась и посмотрела на часы.
– Надоели мы? – усмехнулся Ваня.
– Да нет, привычка, – пожала плечами Лиза.
– Товарищи, а электричка через полчаса, – неожиданно громко объявил он. – Следующая поздно. Пора собираться.
Лиза хотела проводить.
– Отдыхай, дорогая, не заблудимся, – посмеялась Наташа.
И Лиза дошла с ними до калитки. Что-то поймала в Лёшкином взгляде, будто из прежнего – тёплого, близкого, и она, сама того не желая, ответила укоризной.
Зачем, спрашивается? Не было у неё к нему претензий. Вообще ничего не было. Пустота, одна противная, досадная пустота внутри.
Лиза вернулась к дому. И тут снова бабушка.
– Обиделась на меня? – спросила она виновато.
Лиза покачала головой.
– Лёшка твой совсем в девочках не разбирается. Он ещё много раз пожалеет, только поздно будет. А вот другой, чёрненький…
– Бабуль, можно я одна посижу? – перебила её Лиза.
– Я на свете-то пожила, – бабушка хотела ещё что-то сказать, но, сделав над собой усилие, ушла в дом.
Лиза улеглась в гамак, который ещё пах Наташкиными духами. Лизе они нравились. Осторожный ветер, вечерние распевы птиц, воздух, окрашенный закатным солнцем в нежно-абрикосовый цвет, – всё это казалось созданным для того, чтобы предаваться блаженным воспоминаниям о романтической встрече, перебирать в памяти взгляды, прикосновения, слова. А вместо этого только усугубляло досаду.
Лиза и пострадала бы с удовольствием, но она давно поняла, что не дано ей страдать из-за несчастной любви: либо она счастливая, полная надежд и доверия, либо нет её. Так что не о ком теперь ей ни плакать, ни мечтать. Нет у неё больше ни друга, ни подруги. С родителями в ссоре. Одна прабабка, в неё влюблённая. И медовый месяц впереди. В общем, всё к лучшему, только куда уж лучше-то.
От земли потянуло влажным холодом, и Лиза свернулась калачиком. Зевнула. Нет, идти спать в такой трагический день это слишком прозаично. Надо стихи сочинить, хоть какой-то будет толк от этого недоразумения.
«Я ждала тебя, мечтала», – начала было Лиза, но тут пропищал телефон. Незнакомый номер.
«Ещё раз спасибо за отличный день. Ваня».
Лиза усмехнулась, не стала писать ответ.
«И бабушке передай спасибо за вкусноту».
Смешное слово – вкуснота.
«Передам, – написала Лиза. – И тебе спасибо за шашлык».
«Не за что».
Лиза повернулась на спину и улыбнулась гаснущему небу: «И на том спасибо».
Она сама удивилась, когда по дороге к себе заглянула в бабушкину комнату. Та уснула в кресле, запрокинув голову и тихонько похрапывая. Лиза осторожно вошла и вгляделась в её лицо, одновременно старческое и детское. Столько пережившая и такая беззащитная. Когда бабушка не смотрит влюблёнными глазами, то к ней вполне можно испытывать если не любовь, то нежность.
На бабушкиных коленях лежали стопки писем. Одно, развёрнутое, соскользнуло на пол. Лиза подняла его.
«Дорогая Нинуля, гулял сегодня по нашему парку, посидел немного в той беседке, где мы танцевали… Постоял у высокой берёзы, где мы разговаривали. Она наверняка запомнила твой звонкий смех, и я призывал её в свидетели, что мне не приснился тот чудесный осенний вечер…
Жёлтые листья на мокром асфальте,
Чёрные туфли, синее платье,
Рыжие кудри, тёмное небо…
Что это? Скажешь? Быль или небыль?
С надеждой на скорую встречу,
Витя»
Бабушка забормотала во сне, и Лиза поспешила выйти. Долго не могла уснуть. Неужели эти стихи посвящены её бабушке, той самой, что храпит с открытым, беззубым ртом? Как это уложить в голове? Наверное, и у бабушки не укладывается. Что же из этого следует? Не понятно. Но Лизе нравилось, когда что-то не вмещалось, не сходилось.
На следующее утро она попросила у бабушки и письма, и фотографии. Бабушка была счастлива:
– Да забирай все. Ни к чему они мне.
– Как ни к чему? – удивилась Лиза.
– Да не буду я их больше доставать, бери-бери, забирай с собой.
Лиза весь день читала письма и разглядывала фото, отбирала те, которые подойдут для публикации в инстаграмме, составляли из них пары. «Это будет бомба!» –предвкушала она. Прадед и правда оказался красавцем. «Ему бы в кино играть», – думала Лиза. А какие письма, стихи – мечта! Но и бабушка ему под стать. Лиза долго вглядывалась в единственную фотографию, где они смотрят друг на друга: у деда взгляд прямой, а у бабушки робкий, с затаённой печалью или даже укором.
Бабушка вскоре убедилась, что Лиза не страдает из-за Лёшкиной измены. А уж когда она узнала, что Лиза каждый день переписывается с Ваней, то пришла в такое прекрасное расположение духа, что без конца напевала какие-то народные песенки:
…Как хотела ж меня мать
Да за другого отдать,
А тот другий ходит за подругой,
Ох, не отдай меня мать.
Да, в эпистолярном жанре Ваня явно чувствовал себя уверенней. Каждый вечер Лиза читала, хихикая, его остроумные отчёты о найденных на свою голову приключениях, да и стихи не заставили себя ждать. На вкус Лизы, вполне годные стихи.
Деньги на смс скоро закончились, и Лизе пришлось мириться с родителями. Во время разговора почувствовала, как они соскучились, но не стала проситься домой раньше срока.
Ваня бы, наверное, приехал снова, но Лиза не приглашала, а он не напрашивался.
Лёша один раз написал: «Привет, как ты там?»
«Хорошо, а это кто?» – ответила Лиза, хотя узнала его номер.
«Лёша».
Лиза не ответила, и он через час перезвонил. Поболтали, как ни в чём не бывало.
Бабушка за обедом полюбопытствовала, с кем она разговаривала.
– С Лёшкой, – ответила Лиза. Самолюбие её ликовало.
Бабушка всплеснула руками.
– Ну его, не нужен он тебе! Послушай бабку, бабка на свете пожила.
– Да я же не замуж за него собираюсь, мы просто поговорили, – пожала плечами Лиза.
– Просто да не просто. Я вот так жениха профукала. На красавчика променяла.
– Это который посол или генерал? – усмехнулась Лиза.
– Не посол и не генерал, простой паренёк, из этой деревни.
Бабушка села за стол и принялась соскребать с белой скатерти какие-то присохшие к ней крошки. Серьёзный тон её голоса заставил Лизу остаться и послушать.
– Лет с трёх мы с Ванюшей дружили. Оккупацию бок о бок пережили, он меня от фашистов берёг. Однажды в лесу прятались, мёрзли, он мне руки отогревал. Благодаря ему, они только к старости скрючились, а то бы наверняка о́тняли. А после войны братишка мой на мине подорвался. И вскоре узнали, что отца нам не дождаться. Мамочке невмоготу стало в деревне, в город собралась, а этот дом своей сестре оставила. Это мне четырнадцать было. И с Ванюшей договорились, что, как восемнадцать стукнет, приеду и свадебку сыграем. К шестнадцати я расцвела, и женихи повадились. Но твой прадед всех перещеголял. Москвич, красавец, книжек гору прочёл и в институте выучился. Ещё и стихи писал. За ним девки так и увивались, а он на мою красоту позарился.
Бабушка резко погрустнела.
– Ну, думаю, кто ж от таких отказывается. Глупенькая была, а подсказать некому было. Мамочке он так нравился, так нравился…
Бабушка примолкла.
– Ты его не любила? – тихо спросила Лиза.
– Любила, наверное… Когда о ком-то заботишься, хочешь – не хочешь, полюбишь. Сыночка хотела Ваней назвать, но дед сказал, что будет Владимир, в честь Ленина. Он всё о социализме мечтал. Да и не просто мечтал, а строил его. Квартиру мы последние получили, хотя он уже начальником был. Тяжко было в коммуналке, соседки завидовали, что муж у меня такой видный, всё чего-то пытались подсуропить. Слава Богу, в детсад устроилась: и Володя рядом, и деток много.
Бабушка снова замолчала.
Лиза знала, что в детском саду бабушку очень любили, и некоторые воспитанники до сих пор поддерживали с ней связь и даже приезжали поздравить с днём рожденья. Лизу это смешило, она называла их «детсадовские деды и бабули».
– Но сыночка я, конечно, больше любила, – продолжила бабушка. – И сама же его в могилу свела.
– Он же от инфаркта умер, – напомнила Лиза.
– Да, от инфаркта. Но это я его с детства закармливала. Кашу не осиливает, я ему туда варенья… И пихаю. Вот желудок ему испортила.
– Желудок с сердцем не связаны, – возразила Лиза.
– Всё в организме связано, – вздохнула бабушка.
– А мамочка-то, Царство небесное, Володеньку почти и не видела. Она после свадебки в деревню вернулась, меня звала погостить, а я отговаривалась, боялась с Ванюшей встретиться. Уж когда Витенька преставился, тогда приехала. От соседки узнала, что Ванюша меня долго ждал, да и потом, когда всё узнал, не женился. Я его уже на полвека пережила. Полвека. Хожу на его могилку, здесь, недалеко… Сяду рядышком, глаза закрою и мечтаю, будто мне восемнадцать и я еду к нему на поезде. В своём синем платье, ветер из причёски кудри выбивает, а он на платформе ждёт – в белой рубахе. И волосы назад поправляет. Он, знаешь, на Есенина похож. По правде, я уж и лицо его не вспомню, Есенин перед глазами встаёт. И вот, бывает, замечтаюсь, сплю почти, а потом очнусь, а передо мной могила и руки мои скрюченные, в пятнах. И сердце будто останавливается.
Бабушка сделала глубокий вдох.
– И думаю: «Может, шут с ним, пусть и не заводится». Но потом страх накрывает, и оно в груди подпрыгивает. Сколько раз в голове вертела, как бы всё сложилось… Детишек бы нарожала, у него ведь братья старшие на фронте погибли, он хозяином дома остался. Видела на углу большой дом с самыми красивыми наличниками? Там племянница его теперича…
– Ты же говоришь: всё к лучшему? – перебила Лиза дрожащим голосом.
– Ну, это я потом поняла, – снова вздохнула бабушка. – Когда ты родилась.
– А что случилось, когда я родилась?
Бабушка сощурилась с непониманием.
– Почему ты решила, что всё к лучшему? – уточнила Лиза.
– Ну как же. Взяла тебя на ручки, ты глазки в кучку собрала и так улыбнулась!
Бабушкины глаза засияли.
– А что, дед и папа не улыбались? – спросила Лиза.
– Улыбались. Но ты-то особенная.
С одной стороны, Лизе не хотелось разочаровывать бабушку, а с другой – вот так запросто согласиться с ней казалось нескромным и даже нечестным.
– Чем я особенная?
Бабушка с досадой махнула на неё рукой.
– Ну, ты видишь Наташку, Ленку?
– Вижу.
– Ты же не такая, не обычная!
– Ну, все разные. А для их бабушек они наверняка особенные.
– Не особенная так не особенная, – рассердилась бабушка. – Зачем мне тебя уговаривать?
И она.
Лиза осталась на террасе одна. Бабушкина история произвела сильное впечатление. «Как же так? Почему?» – вопрошала она красавицу Гончарову, которой тоже наверняка было, что поведать о непростой женской доле. Расцветший за окном жасмин наполнял комнату сладчайшим ароматом, а у Лизы на душе было горько-горько.
Месяц пролетел гораздо быстрее, чем Лиза ожидала. Но она устала от бабушки и её неуёмной любви. Ей хотелось на волю, к предателям Лёшке и Наташке и, конечно, к Ване, в чувствах к которому пока было трудно разобраться.
В день отъезда сразу заметила, что у бабушки глаза заплаканы. Да, надо было встать пораньше и уехать до перерыва. Но уже поздно.
Бабушка собирала бесконечные кульки с пирожками и шмыгала носом.
– Разреши проводить, – в который раз попросила она.
– Да не надо, ба, говорю же. Я быстро хожу, не умею медленно.
– Ладно, – сдалась бабушка. – Ну, хоть посидим на дорожку.
Лиза, не снимая рюкзак, послушно села за уличный стол. Ночью прошёл сильный дождь, пахло червяками и лягушками. Тяжёлое, хмурое небо будто собиралось с силами для очередного полива.
– Зонтик взяла? – в десятый раз спросила бабушка.
– У меня капюшон, – в десятый раз ответила Лиза.
– Какая ж ты красавица выросла, – покачала головой бабушка. – А я с самого начала знала, как тебя, вот такую, на руки взяла, так и поняла, что красавица вырастит.
Лиза вздохнула. И бабушка тоже.
– Как я о девочке мечтала, как мечтала… Ты не представляешь. Но мы из деревни-то уехали, а в коммуналке что? Родила мальчика, а потом Витенька сказал: всё, баста. Квартиру последние получили, выпросила ребёночка, а выносить уже не смогла.
– Почему?
– Потому что аборты делала. Не один раз. Знаешь, что это такое?
Лиза кивнула.
– Грех великий. Вот за него, видать, единственного сыночка похоронила. Я уж и не чаяла прощения вымолить, а потом ты на свет появилась, радость моя единственная. Как мы с тобой на этой дачке дружили, помнишь? Маленькая была – ты ко мне в кровать приходила, ухо к животу приложишь и слушаешь, как там ужин ворочается. По грибы ходили, по землянику, ты мне букетики собирала и открыточки со стихами подписывала. Храню все твои открыточки. Какое же хорошее время было. Помнишь, как мы за фильмишками семечки лузгали? В карты резались. Сухари с сахаром грызли. А как ты в больницу загремела, помнишь?
Лиза кивнула.
– Как это называлось-то?
– Пневмония.
– Да-да. Страху натерпелись. Куда, к кому бежать, всех на уши поставили, а толку ноль. Я вспомнила, что маменька моя, когда я родилась, роды-то тяжёлые были, я сразу при смерти оказалась, так вот маменька дала обет мясо не есть, и я сразу на поправку пошла. Я тоже решила так. Только к мясу-то я не очень, решила от сладкого отказаться. Я ж какая сластёна была, все зубы растеряла. И как только я это придумала, звонит твоя мамочка: температура снизилась! Представляешь, чудеса какие!
– А диабет?
– Про диабет я придумала, да, – бабушка явно гордилась своей находчивостью. – И снова мы с тобой славно зажили. А сладкого мне совсем не хотелось, только сон этот проклятый замучил.
Бабушка погрустнела.
– А потом ты выросла и забыла бабку. Папочка твой за вареньями и соленьями заедет – и на том спасибо. Стала я потихоньку на тот свет собираться. Уж и сердце шалит, и то, и сё, в поликлинику ходить забросила. «Господи, – говорю, – дай мне мою деточку напоследок повидать. А то ж нам на том свете не свидеться». И тут папочка твой звонит. Я, как услышала, что ты ко мне на месяц едешь, чуть голову не потеряла. Такая милость, такая милость… Ну беги, родненькая, а то опоздаешь.
Лиза поднялась. Она бы обняла бабушку, но та не двигалась с места. Лицо её вдруг показалось Лизе каким-то необычным, будто в маске.
– Я ещё приеду, – сказала Лиза, – обещаю.
Бабушкины глаза загорелись, и маска пропала.
– Ну, пока, – Лиза ещё помедлила.
– С Богом, родненькая, – улыбнулась бабушка. – Позвони, как доберёшься.
Лиза помахала рукой, по пути заглянула в будку к Урфину, у калитки на секунду замялась – обернуться или нет, почему-то не обернулась.
Обнявшись с родителями, Лиза поспешила набрать бабушке. Ответил незнакомый мужской голос, представился врачом скорой помощи и сообщил, что бабушка только что найдена без сознания на могиле Ивана Копанина.
– Без сознания? – переспросила Лиза.
– Она умерла, – уточнил доктор.
Родители не взяли Лизу с собой. Она позвонила Ване, и он тут же приехал. Они шли по беззаботной летней Москве, и Лиза не могла поверить, что ещё утром она была в деревне и разговаривала с бабушкой. Она рассказала Ване обо всём. За исключением того, что бабушка считала её особенной.
На отпевании она показалась Лизе мирной и даже радостной. «Видимо, на сей раз страх не успел накрыть», – предположила Лиза. Ей же становилось страшно при мысли о том, что летней ссылки могло бы и не случиться.
