Падение империи [Тигрис Рафаэль] (fb2) читать онлайн

Тигрис Рафаэль Падение империи

В истории человечества, богатой множеством интересных и порой драматичных событий, невольно выявляешь такой период, который хрестоматийно слабо отмечен в исторической науке, однако, на наш взгляд, был достаточно переломным по ряду неопровержимых фактов. Таким является XV век нашей эры. Век, когда две религии – христианство и ислам – переживают свой подъём, и проповедующие их различные государства вступают в единоборство за мировое господство одного из этих учений.

Именно в XV веке начинается бурный расцвет парусного флота, продолжающийся до конца XIX. Человечество получает реальную возможность совершать длительные межконтинентальные перемещения, в результате чего происходит столь важное историческое событие – открытие Христофором Колумбом Нового Света.

Именно с XV века начинается интенсивное развитие огнестрельного оружия, совершенствование которого продолжается до наших дней. Именно в этот период рождается бог войны – пороховая артиллерия, которая с полей сражений постепенно перемещается на военно-морской флот, превращая его в грозное стратегическое средство.

Наконец, с конца XV века начинается эпоха Возрождения, которая более всего повлияла на изобразительное искусство. Великолепные картины итальянских и голландских мастеров, помимо однообразно повторяющегося библейского сюжета, стали рассказывать о повседневной жизни того времени. Благодаря этому наш современный мир получил возможность увидеть реалии того периода, ибо живопись была в то время единственным методом передачи визуальной информации как в пространстве, так и во времени. С полотен великих мастеров на нас смотрят наши далёкие предшественники, хранящие в своём взгляде след былого.

Представленная на суд читателя книга повествует именно о событиях, происходящих в XV веке. Её герои, живущие в столь трудное и противоречивое время, с достоинством преодолевают все превратности судьбы, ибо стараются жить по тем незыблемым человеческим канонам, в которых превалируют благородство, доброта, любовь, храбрость и бескорыстие. Именно эти качества во все времена более всего ценились в людях вне зависимости от исторического момента и условий их бытия.

Ранний солнечный луч скудно осветил темницу, заставив пробудиться находящегося там единственного пленника. Хотя тот и не спал вовсе, однако забрезжившийся свет поднял его на ноги и заставил подойти к крохотному окну. Могучее телосложение пленника, его роскошная одежда и величественная поступь выдавали в нём высокородное происхождение. Плен и последующее унижение не смогли сломить его. Лицо по -прежнему выражало самоуверенность и решимость, хотя и с оттенком некоторой усталости.

Это был царь Крёз – повелитель некогда могущественной Лидии, всесильный монарх на всей территории Малой Азии. О его богатстве слагались легенды. Лидийцы одним из первых научились добывать золото из земных недр, сделав тем самым своего царя сказочно богатым. Лидийские золотые монеты с изображением льва очень ценились в древнем мире и приносили царской казне огромный доход.

Крёз вдохнул утренний воздух, в котором ещё чувствовался запах гари от ночных пожарищ. Вот уже несколько дней персы грабили и сжигали столицу его царства Сарды, унося с собой богатую добычу и угоняя в рабство лидийцев.

Мрачная тень легла на царское чело. Как же это произошло, что могущественная и богатейшая страна, которой, казалось, ничто не угрожало, за считанные дни покорилась противнику, всегда боявшегося её? Мог ли кто усомниться, что незыблемое благополучие и процветание Лидии, настолько хрупко и шатко? Этот вопрос вызывал в душе у Крёза мучительную боль.

Несколько месяцев назад он, послушавшись предсказанию дельфийского оракула, уверенный в своих силах переправился с войском через пограничную реку Галис и вторгся на территорию соседней Персии. Как же случилось, что персы не только успешно отразили военное вторжение, но и смогли захватить саму столицу Лидии, пленив её царя? Он, который ещё вчера находился на вершине своего могущества, был несметно богат, повелевал множеством людей, которому завидовали многие царственные вельможи, теперь стал жалким узником своих врагов, отнявших у него в одночасье всё.

Лязгнул тяжёлый засов двери, и в сопровождении своих воинов в темницу зашёл царь персов Кир. С минуту он молча рассматривал покорённого им лидийского царя. При свете факелов лицо Крёза выглядело хоть и устало, но без тени смирения и страха. Кир же с наслаждением разглядывал человека, который лишился всех земных благ. То, что здесь есть его- Кира заслуга, очень ублажало самолюбие перса. От этого хищническое выражение лица сменилось некоторым добродушием. Сейчас как никогда судьба всемогущего монарха Лидии целиком зависела от его настроения.

– Видишь, каким зыбким бывает благополучие? Как легко может быть разрушено то, что созидалось годами. Причиной тому – обычная людская жадность и тщеславие.

Покорённый царь хранил суровое молчание.

– Ты первым начал эту войну, тебе и держать ответ за последствия,– сказал Кир, прочитав ненависть во взгляде лидийца.

Крёз продолжал молчать.

– Ты, владеющий несметными богатствами, ослеплённый алчностью, как обычный разбойник, позарился на добро своего соседа.

Крёз по-прежнему не издал ни звука. Его молчание сильно раздражало персидского царя. Ему хотелось бы услышать слова сожаления и пощады от некогда всемогущего лидийца. Однако тот стоял с невозмутимым видом, во взгляде котором не было даже намёка на досаду.

Царю персов надоело мрачное молчание Крёза и он перешёл на более животрепещущую для себя тему.

– В твоём дворце мы не нашли того золота, о котором слагаются легенды. Где оно? -спросил Кир, и глаза его заблестели от жадности.

Ухмылка появилась на устах у лидийского царя. Крёз понял, что с этого момента он становится хозяином положения, ибо лишь одному ему известно местонахождение его легендарного богатства, которое он ни за что не отдаст врагу.

– Если ты будешь продолжать молчать, я велю казнить тебя!– грозно проговорил Кир.

– Это единственное, на что ты способен,– тоном победителя наконец проговорил Крёз,– моё золото не подвластно моей смерти, а значит, никогда не достанется тебе.

Кир яростно схватился за рукоятку своего тяжёлого меча, который висел у него за поясом. Он подошёл вплотную к пленнику и злорадно прошипел ему в лицо:

– Смерти, которую я уготовил тебе, подвластно всё.

Его страшная угроза не возымела никакого эффекта. Ухмылка по-прежнему не сходила с лица Крёза.

Царь персов понял, что словами ничего не добьётся, повернулся к своим охранникам и приказал:

– Ведите пленника за мной!

Они пошли по тёмному проходу узницы и наконец вышли на небольшой двор, расположенный среди крепостных стен. Здесь ничто не предполагало о намечающейся казни, которой Крёз боялся менее всего. Насилие и жестокость были распространёнными явлениями того времени. Сам лидийский царь не раз сталкивался со смертью и потому смело смотрел в лицо своим будущим палачам.

Обычно персы казнили своих осуждённых, сажая их живьём на кол. Этот вид казни они довели до совершенства. С помощью специального механического устройства, крепко связанного человека, в сидячем положении, медленно опускали на острое орудие, подвергая его мучительной смерти. От ужасной боли казнённый несколько раз терял сознание, но каждый раз умудрённые персидские лекари вновь приводили его в чувство и казнь продолжалась до тех пор, пока внутренности вместе с колом не выходили с противоположного конца.

Именно такое приспособление для своей казни предполагал увидеть Крёз, но ничего подобного он во дворе крепости не обнаружил. Вместо страшного кола в углу была вырыта глубокая яма. Царь Кир со зловещей улыбкой повернулся к пленнику и приказал охране:

– Подведите его к этой яме. Пусть увидит, что с ним будет, если не укажет нам, где находится золото?

Крёз глянул вниз и увидел своих любимцев, царских львов – символ его государства. Они всегда жили в большой удобной клетке и питались исключительно мясом с царской кухни. Теперь же персы бросили их в эту тесную грязную яму и умышленно держали голодными. Львы, не привыкшие к таким условиям, свирепо метались внизу, готовые растерзать любого, кто попадётся им в лапы.

– Вот видишь, как обезумели от голода твои ласковые кошечки,– зло сказал царь персов,– представляю, как они вмиг разделаются со своим хозяином?

Такого коварства со стороны персов Крёз явно не ожидал. Они уготовили ему не только страшный конец, но и великое унижение. Ему – всемогущему царю Лидии – не суждено будет погибнуть от рук врага. Подобно дичи он будет вскормлен собственным львам. Крёз готов был стерпеть любую боль, принять, как храбрый воин, самую жестокую казнь, но перенести подобное унижение было выше его сил.

– То, что ты царь-палач, известно давно, но то, что ты ещё и жалкая змея об этом я узнал только сейчас, – проговорил владыка Лидии с ненавистью в голосе.

– Ты будешь помилован, если скажешь нам где золото,– ответил невозмутимо Кир, не обращая внимания на оскорбления пленника.

– Моё золото?– повторил медленно Крёз, – о нём известно только мне и богам Олимпа. Тебе же, змеинному выкормышу, никогда не суждено будет это узнать.

Последние слова сильно разгневали Кира. Он уже готов был приказать сбросить пленника в яму со львами, но потом взял себя в руки, ибо ему был нужен именно живой Крёз, мёртвый уже никогда не заговорит.

Кир подал знак охране, и его воины вывели во двор ещё одного пленника. Это был грек Агафокл – самый преданный слуга Крёза. В отличии от своего хозяина он был страшно напуган. Лицо его выражало тревогу, и он без конца со страхом озирался на охрану.

Кир подошёл к лидийскому царю и с сарказмом сказал:

– Сейчас ты воочию узнаешь каким будет твой конец. Не всякому смертному выпадает подобная удача. Но я тебе её предоставлю.

Кир взмахнул рукой, и охранники быстро столкнули несчастного Агафокла в яму со львами. Душераздирающие вопли несчастного быстро сменились леденящим душу хрустом. Голодные хищники живо разделались со своей добычей. Всё это время Кир не отводил взгляда с царя лидийцев, безмерно упиваясь его волнением и бессильной яростью. Он был почти уверен, что после этой ужасной сцены Крёз сломается и укажет, наконец, где покоится его золото.

Лишь на один миг отвлёкся царь персов и перевёл взгляд в яму, чтоб посмотреть на финал жестокой расправы над несчастным Агафоклом. Этого было достаточно, чтобы Крёз быстро выхватил из-за пояса своего противника длинный меч. Повелитель Лидии отскочил назад и с силой замахнулся на Кира. Однако бдительная персидская охрана тут же заслонила своего царя, и удар пришёлся по щиту одного из ратников. В следующее мгновение стоящий поодаль воин кинул в Крёза мощное копьё, поразившее его прямо в сердце. Пленённый царь рухнул на землю. В ярости Кир подскочил к телу испускающего дух Крёза и в отчаянии прокричал:

– Где золото? Скажи, где золото?

Довольная улыбка в последний раз озарила уста умирающего, но не сломленного царя. Так погиб богатейший властелин древней Лидии Крёз, с мечом в руках, унося с собой навсегда тайну о своём золоте.

Древняя легенда гласит, что когда Александр Македонский, покорив Египет, осматривал план будущего города, который архитекторы чертили на песке мукой, туда слетелись голуби. Александр посчитал это добрым знаком и распорядился начать строительство Александрии. Удобная морская гавань и плодородные поля Нила стимулировали бурный рост города, который в год рождения Христа уже имел население до полумиллиона жителей. Это был типично эллинистический город, величайший центр науки и искусства. Для удобства судоходства греки соорудили в Александрийском порту Фаросский маяк высотой 150 метров и оснастили его современным для того времени оборудованием. Огонь маяка, усиленный зеркалами, был виден с расстояния до 80 километров. Александрия была крупнейшим морским торговым центром с развитым ремесленным производством. Однако после захвата в 642 году города арабами его экономическая значимость сильно упала, и в течении арабского владычества население некогда многолюдного города сократилось почти вдвое. Город начал терять свой эллинистический облик, всё больше обрастая мечетями. Немусульманское население, в основном византийцы, мигрировало в Европу, что привело к упадку ремесленного производства. Вдобавок ко всему землетрясение разрушило знаменитый Фаросский маяк, лишив Александрию особой привлекательности.

Когда римский император Адриан в 135 году от Рождества Христова запретил евреям жить в Иудее и под страхом смерти входить в Иерусалим, то римляне начали насильно расселять их во все уголки своей империи. С тех пор берёт начало образование еврейской диаспоры. С течением времени евреи обосновались в разных странах в том числе и в Египте. Лишённые права служить в армии и не владеющие землёй, они вынуждены были жить преимущественно в городах и заниматься чисто городскими профессиями, требующими больше приложения ума, чем физической силы.

В египетской Александрии во времена правления потомков Птоломея образовалась большая еврейская автономная община, которую возглавлял особый чиновник-этнарх. Не подвергаясь гонениям со стороны греков, община благополучно процветала и расширилась настолько, что ею уже руководил совет старейшин. Евреи Александрии говорили в основном по-гречески и хотя сохраняли верность иудаизму, в культурном отношении были сильно эллинизированы. Во времена Римской империи была разрушена большая синагога, и в результате община постепенно пришла в упадок.

После завоевания Египета арабами евреи в Александрии освободились от унизительного христианского господства, ибо арабы вовсе не задались целью насильно обратить весь мир в ислам. К не принявшим мусульманство относились вполне лояльно, называя их димми или подданными иной веры. Иноверцы не имели права занимать государственные посты, должны были носить отличимую от остальных одежду, не вступать в брак с мусульманками и платить особые налоги. Хотя арабы не подвергали евреев гонениям, однако экономический спад Александрии вызвал новый упадок еврейской общины, и в середине XVI века количество проживающих в городе еврейских семей не превышало полсотни.

Семья ювелира Моисея жила в Александрии ещё с незапамятных времён. Все предки Моисея были ювелирами и секреты своего ремесла они передавали из поколения в поколение, доводя его до совершенства. Драгоценные камни, привезённые из Индии, превращались в руках у искусных мастеров в прекрасные украшения. Знатные арабские вельможи владели драгоценностями, сделанными евреями-ювелирами. Слава о них распространилась в другие страны и города восточного Средиземноморья, и, несмотря на экономический упадок Александрии, услугами её ювелиров продолжали пользоваться многие заморские богачи.

Покойная жена Моисея Суламифь родилась в Барселоне, в зажиточной еврейской семье. Её предки прибыли сюда из Палестины с тех пор, как император Константин Первый провозгласил христианство официальной религией Римской империи. Отец её, достопочтимый Симон, был владельцем нескольких торговых судов, которые осуществляли грузовые перевозки в Геную. После того, как христиане начали отвоёвывать у арабов Иберийский полуостров, начались преследования иудеев со стороны католической церкви, и большая еврейская община в Барселоне пришла в упадок. Целые семьи начали покидать город. Отец Суламифь был вынужден распродать почти всё имущество и перебраться в Александрию. Семья прибыла на собственном судне, которое принадлежало старшему брату Суламифь Иосифу. «Ангел», так называлось это судно, представляло собой трёхмачтовую безвёсельную карраку, вооружённую лёгкой артиллерией для отражения нападения пиратов. До Александрии судно высадило в Смирне несколько еврейских семей, которые, обосновавшись в этом городе, впоследствии организовали большую общину.

Прибытие «Ангела» в александрийский порт вызвало неподдельный восторг среди арабов. На фоне мелких вёсельных галер и примитивных арабских багал, технически совершенный для своего времени корабль с высокими бортами и красивой кормой выглядел очень величаво. Судно сразу же получило новое место стоянки на Большой пристани, и ещё долго жители Александрии специально ходили в порт любоваться красавцем «Ангелом».

Вместе с семьёй Суламифь на судне прибыло ещё несколько еврейских семей. Поначалу новоприбывшим было трудно прижиться на новом месте, однако община в Александрии сделала всё возможное, чтобы семьи из Барселоны смогли быстро освоиться.

Самым сложным оказался языковой барьер. Евреи давно уже не употребляли в разговорной речи иврит, и каждая община разговаривала на языке той страны, в которой проживала. Соответственно семья Суламифь изъяснялась по-испански с еврейским диалектом (так называемый язык испанских евреев – ладино или юдезмо), а Моисей говорил по-арабски. Однако это не помешало двум молодым сердцам полюбить друг друга, ибо язык любви одинаков для всех.

Моисей успел прожить со своей женой всего 11 лет. Жаркий климат Египта не смог благоприятно отразиться на здоровье молодой женщины из Испании, и она, заболев лихорадкой, умерла, оставив без матери сына Соломона и дочь Ребекку.

После смерти жены Моисею пришлось нанять в качестве служанки Сару, которая доводилась ему дальней родственницей. Сара была одинокой незамужней женщиной лет под пятьдесят. Она поселилась в доме Моисея, вела домашнее хозяйство и ухаживала за детьми, уделяя большее внимание малолетней Ребекке. Почти не помня свою мать, Ребекка сильно привязалась к Саре, которая смогла окружить её почти материнской теплотой.

Шли годы, и Ребекка из маленькой девочки превратилась в настоящую красавицу с длинными золотистыми волосами, белоснежной кожей и с глубокими, как морская пучина, синими глазами. Арабы заглядывались на её красоту, когда Ребекка иногда выходила на улицы Александрии. Палящему солнцу Египта никак не удалось хоть немного затемнить белизну девичьего тела. Ребекка была очень похожа на свою мать, и сердце Моисея сжималось от тоски, когда он засматривался на свою дочь. Такой же лучезарной девушкой была его жена Суламифь, когда впервые сошла на египетскую землю после длительного морского путешествия на «Ангеле».

Своему сыну Соломону Моисей старался передать все премудрости ювелирного дела и отчасти ему это удалось. В свои двадцать лет Соломон уже хорошо преуспевал в ювелирном искусстве, чем сильно радовал отца. Однако в глубине души юноша был влюблён в море и мечтал о дальних плаваниях. Он мог часами прогуливаться по широким палубам «Ангела», изучая его вдоль и поперёк, и заслушивался рассказами своего дяди Иосифа о морских путешествиях и дальних странах. Эта любовь к морю ему передалась от матери – уроженки Барселоны, и только чувство сыновьего долга заставляло его продолжать изучать ювелирное искусство отца.

Дядя Соломона, Иосиф был опытным шкипером. Всю жизнь он провёл в бесчисленных морских путешествиях, редко бывая дома, и потому не создал собственного семейного очага. Являясь одновременно владельцем и шкипером «Ангела», он осуществлял торговые перевозки. Его судно обладало достаточной вместимостью для большого количества различных товаров. Превосходная мореходность «Ангела» позволяла доставлять грузы намного быстрее прочих судов того времени, а наличие вооружения на борту обеспечивало его безопасность от нападений пиратов.

Команда «Ангела», включая шкипера, состояла всего из семи человек, в то время как галерным судам необходимо было иметь и содержать большое количество людских ресурсов, что сильно осложняло длительное плавание. «Ангел» долго не задерживался в порту и постоянно был в плавании. Дела его владельца ещё больше пошли в гору, когда он решил заняться перевозкой кофе. Поначалу никто не верил в прибыльность этого дела, однако Иосиф, с врожденной ему интуицией, почувствовал, что торговля кофе – это выгодное предприятие с большим будущим.

Первыми пить кофе начали арабы из города Мокко, которые завезли его зёрна из эфиопского местечка Каффа. Постепенно они распространили эту привычку на остальные арабские города. Европа тогда не ведала о бодрящих свойствах этого напитка. Чашечка ароматного кофе по утрам и сигарета стали чуть ли не обычным ритуалом для большинства из нас в современном мире. Но тогда кофе только входил в моду, а до открытия Америки о табаке никто не имел ни малейшего представления.

Большую часть времени Иосиф проводил в морских плаваниях. Не имея собственного очага, он в те редкие дни, когда находился на суше, жил в доме у Моисея. Иосиф был очень привязан к его детям и особенно к Соломону. Он чувствовал в этом парне настоящего морехода и потому всячески поощрял его увлечение. Соломон с помощью дяди досконально изучил конструкцию «Ангела», знал принципы парусного судоходства и познал азы навигации. Для полной подготовки ему не хватало практических навыков, но для этого необходимо было отправиться в морское путешествие, которое Моисей запрещал, считая это пока преждевременным.

В доме Моисея исход шабата всегда отмечали праздничной трапезой, после которой Моисей и Иосиф сидели на террасе и наслаждались вечерней прохладой. Когда Иосиф начинал рассказывать о своих морских плаваниях, к ним тотчас присоединялись Соломон и Ребекка, которые с увлечением слушали своего дядю. Присутствие Иосифа в их семье всегда доставляло им огромное удовольствие, ибо без него жизнь протекала грустно и однообразно.

Иосиф был мужчиной крепкого телосложения. Его правильные черты лица сочетались с выветренной, смуглой кожей. Усы и бородка, подстриженные на испанский манер, придавали ему вид этакого морского рыцаря. Безмерная храбрость и доброта гармонично уживались в его характере. Иосиф был отличным рассказчиком и мог часами описывать свои морские похождения. Вот и сейчас он красочно разрисовывал последнее путешествие в Смирну, где жила большая еврейская община. Он отвёз туда большую партию кофе, которое уже начали употреблять жители этого города.

– Город Смирна постепенно перестаёт быть византийским. Там во всю уже хозяйничают турки, – поведал Иосиф,– их суда всё чаще встречаются на побережье Эгейского моря и вокруг близлежащих островов. Турки с каждым годом становятся всё сильнее. Они захватывают всё новые земли и города у Византии, и лишь Константинополь является последним оплотом этой некогда могучей империи.

– Похоже, нашей общине в Смирне приходится нелегко среди новых хозяев?– спросил Моисей.

– Не совсем так, – возразил мореход,– как раз иудеям и прочим иноверцам там живётся неплохо. В отличие от христиан турки не подвергают их религиозным преследованиям. Просто тамошние евреи, как и мы в Египте, платят особый налог за немусульманское вероисповедание.

Говорящие о политике мужчины даже не заметили, как Соломон и Ребекка отправились на прогулку к морю.

– Куда же ты на этот раз отправишься, наш дорогой Иосиф?– спросил Моисей.

– Опять-таки в Смирну. Повезу на этот раз пшеницу, самый ходовой товар. Слушай, Моисей, отпусти Соломона со мной в плавание, – вдруг сказал Иосиф, – он уже достаточно взрослый для такого дела. Прошу тебя, отпусти. Морской воздух ему только на пользу. Ты же видишь, как он увлечён морем. Он же прирождённый мореход. А ювелирное дело никуда не убежит от такого способного парня.

Да, уговаривать Иосиф был мастак. Моисей ещё колебался с минуту, затем, улыбаясь, произнёс:

– Хорошо, так и быть, плывите. Он уже взрослый парень, пускай на мир посмотрит. И чтоб присматривал бы за ним построже. А то, ты знаешь, в его возрасте всё может приключиться.

– Не беспокойся. Глаз с него не спущу, уж ты поверь мне. Вернётся из плавания – ты его не узнаешь. Совсем другим будет. Это я тебе гарантирую, – радостно ответил Иосиф, воодушевлённый согласием Моисея.

Глаза Соломона заблестели от счастья, когда он узнал, что его отпускают в путешествие вместе с дядей. Наконец-то он покинет пределы Александрии и познает все прелести морского плавания. Жизнь Соломона и Ребекки протекала очень скучно. Если ювелирное дело вносило какую-то пестроту в будни Соломона, то для Ребекки единственным приятным времяпрепровождением были редкие прогулки по побережью в компании брата. Жизнь молодой девушки в маленькой еврейской общине протекала однообразно, и потому Ребекка несколько позавидовала своему братцу, когда узнала, что он отправляется в море. Она с восхищением смотрела на Соломона и немного взгрустнула. Брат и сестра вместе росли и были всегда неразлучны. Тот факт, что они расстаются на продолжительное время сильно огорчил молодую девушку.

– Ты, Соломон, береги себя, не забывай про нас и поскорее возвращайся, – наставляла его младшая сестрёнка – и непременно привези мне красивый заморский подарок.

– За меня не беспокойся, Ребекка,– отвечал Соломон,– а подарок мы привезём такой красивый, какой тебе и не снился.

Ребекка обрадовалась, как малое дитя. В сущности она и была ребёнком, но уже повзрослевшим. В её по-детски невинном лице уже проглядывались присущие для женщины интригующие искорки. Ребекка уже стыдливо отводила взгляд, когда на неё засматривались мужчины.

Природа щедро одарила её царственной красотой. Это была та красота, ради которой мужчины теряют голову и забывают обо всём на свете. Ради такой красоты королевства воюют друг с другом, а поэты воспевают в своих стихах. Об этом Ребекка даже не представляла, когда безбедно жила в отцовском доме.

Было тёплое июньское утро. Египетское солнце постепенно начинало раскалять воздух. Жара пока не началась, и с моря дул утренний бриз. В порту Александрии трёхмачтовая каракка «Ангел» готовилась к отплытию. Судно было уже давно загружено, и команда проводила последние приготовления. В столь ранний час в порту было безлюдно. Провожать Соломона в его первое морское плавание пришла вся семья. Больше всех был взволнован Моисей. Он положил свои руки на плечи сына и, смотря ему прямо в глаза, по-отечески наставлял:

– Сынок, ты впервые покидаешь отчий дом. Остерегайся опрометчивых шагов. Любой твой поступок должен быть всячески обдуман и взвешен. Знай, что самая дорогая вещь на свете-это твои собственные ошибки. За них ты потом будешь дорого расплачиваться всю жизнь. Избегай льстецов, подхалимов и хвастунов. Не верь щедрым посулам, ибо благо не бывает лёгким. Умей отличать настоящую правду от хорошо замаскированной лжи. Правдолюбцы, идущие напролом, как быки, выглядят очень глупо, однако отпетым лгунам также нет места рядом с тобой. Всему знай меру и предпочитай золотую середину. Остерегайся слишком красивых женщин- это источник больших бед. Не гонись за богатством, и тогда богатство само найдёт тебя. Избегай завистников, ибо зависть всегда порождает зло. И самое главное – помни, что тебя ждут твои отец и сестра. Храни тебя наш Бог!

Сказав это, отец повесил на шею сына изящную золотую цепочку с шестиконечной звездой. Такая же звезда красовалась на золотом перстне Моисея, которую он всегда носил на правой руке. Отец и сын крепко обнялись. Затем Соломон расцеловал плачущих сестру и няню, повернулся и легко взбежал по мостику на судно. «Ангел», поймав утренний бриз, быстро надул паруса и начал медленно отплывать. Иосиф как заправский лоцман, зная наизусть фарватер порта, начал выводить «Ангел» в открытое море. Соломон стоял на палубе, прислонившись к борту, и грустно вглядывался на всё уменьшающиеся фигурки провожающих. Сердце его сильно защемило от тоски, и на глазах навернулись слёзы. Ему вдруг на мгновение показалось, что он видит их в последний раз. Однако в следующий момент он взял себя в руки и с восторгом посмотрел на своего дядю.

– Выше голову, мореход!– Взбодрил его шкипер, привычными движениями управляя судном,– попутный ветер крепчает. Сейчас мы зададим волнам хорошую взбучку!– Разгорячённо закричал он.

В Иосифе уживались два человека. На суше он был расчётливым купцом, который дотошно выверял доходы и расходы. В это время он был похож на своих далёких предков из Палестины. На судне же этот купец преображался в морского волка, для которого море было родной стихией. Здесь он забывал все расчёты и самозабвенно предавался любимому делу. Тут в нём уже просыпалась его кастильская душа. По настоящему же Иосиф отдыхал только в море, и это хорошо было видно со стороны.

Судно уже вышло из акватории александрийского порта и понеслось по открытой морской глади. Иосиф полностью окунулся в свою родную стихию, крепко держа в руках руль, он слился с кораблём в единое целое, и от этого на его лице появилась восторженная отрешённость. Подошедший к нему рулевой вывел его из этого состояния.

На «Ангеле» все члены команды были выходцами из Барселоны и потому говорили между собой на языке испанских евреев. Это было доброй традицией судна, которую завёл его шкипер с первого дня прибытия в Египет. В состав команды, помимо самого шкипера, входили: помощник шкипера, рулевой, судовой повар и четыре матроса, умеющих ставить и убирать паруса, а также при необходимости выполняющие роль бомбардиров. Иосиф очень сожалел, что не смог взять с собой корабельного плотника, столь необходимого при длительных плаваниях. Незадолго до выхода в море плотник заболел лихорадкой. Его функции должен был временно выполнять один из матросов. Соломону в этом плавании, как самому молодому, отводилась роль юнги.

Иосиф передал управление рулевому и подошёл к Соломону. Ветер всё крепчал, и началась сильная носовая качка, но Соломон отлично её переносил. Хорошо знакомое ему до мелочей судно в море выглядело совсем по-иному. Одно дело стоять на палубе неподвижного судна, и совсем другое – стремительно плыть по волнам и видеть вокруг себя лишь бескрайние морские просторы.

– Ну что, мореход, каков тебе наш «Ангел» в действии? Правда великолепен?– С восторгом в глазах спросил племянника Иосиф.

«Ангел» действительно был совершенным судном. Он был построен знаменитым корабельным мастером из Бретани Жюльеном специально по заказу отца Иосифа Симона и был последним достижением судостроительной техники Северной и Южной Европы того времени. Мастер Жюльен, руководствуясь собственной традицией, украсил носовую часть каракки эмблемой, изображающей скрещённые якорь с веслом и с дельфином посередине. Снизу была выгравирована надпись на французском: ne faites rien sans conseil, что означало- без совета не делай ничего. Это был девиз созданного французским мастером прекрасного судна. По идее знаменитого корабела, если руководствоваться этим принципом, то можно будет долго и безбедно проплавать на «Ангеле». Суеверный Иосиф старался всегда придерживаться этого правила.

Сама каракка была длиной 36 метров и шириной 9. Имела три мачты и три палубы. Обшивка была гладкой, борта закруглены вовнутрь, что предотвращало абордаж со стороны неприятеля, а кроме того, имелись противоабордажные сетки, затруднявшие проникновение врагов на корабль. Наличие прямых и косых парусов придавало судну отличные мореходные качества. На «Ангеле» имелось артиллерийское вооружение- явление редкое для того времени, что позволяло применять судно как для торговых, так и для военных целей.

Мастер Жюльен был одним из первых, кто поместил бомбарды на нижней палубе судна, специально смастерив откидывающиеся порты. Это нововведение позволило улучшить устойчивость судна и одновременно скрывать имеющееся на борту грозное для того времени оружие. Двадцать бомбард корабля, по десять с каждой стороны, хоть и могли поражать противника каменными ядрами лишь с расстояния не более ста метров, однако своим грохотом, пламенем и дымом вызывали страшную панику у врага. Артиллерия того времени была настолько примитивна, что оказывала скорее психологическое воздействие, нежели физическое.

Команда и пассажиры располагались в удобных каютах, особенно необходимых для долгих путешествий. Самой просторной и роскошной была каюта шкипера, которая одновременно служила и гостиной судна.

– Видишь, какой великолепный корабль приобрёл для нас твой славный дед Симон, тем самым увековечив себя в памяти потомков! Да будет благословенно имя его в веках!– С огромной гордостью произнёс Иосиф.

– Дядя Иосиф, расскажи поподробнее, как вы жили в Барселоне?– попросил Соломон.

– В Барселоне, мой мальчик, все были больны морем. Молодые и взрослые, арабы и евреи, все мечтали о морских странствиях. Но больше всех мечтал я. Тридцать лет назад я таким же, как и ты двадцатилетним мальчишкой впервые очутился на торговом судне генуэзских купцов и после этого уже ни о чём не думал, только о море. Мой отец Симон подметил это и уже не мог помешать моей увлечённости. Наоборот, когда мне исполнилось тридцать лет он, не поставив меня в известность, изготовил это судно в Бретани, зная, что наилучшие корабелы работают именно там. Ты можешь себе представить мой восторг, когда я увидел это новенькое судно, величаво качающееся у нашего причала? В то время я уже был отличным шкипером и мог самостоятельно совершать дальние морские переходы. Для полного счастья мне тогда не хватало именно собственного судна, и мой отец приобрёл его для меня. Я был сильно потрясён его поступком, и сейчас, по происшествии многих лет, когда я каждый раз отправляюсь в плавание, то переполняюсь чувством беспредельной благодарности к моему родителю. Пойдём в мою каюту, друг мой, я вижу, ты утомился.

Соломон и вправду немного устал. Огромная масса впечатлений вскружила ему голову, и потому он покорно зашагал за дядей.

Они зашли в каюту шкипера, и Соломон стал с величайшим уважением рассматривать, великолепно исполненный портрет своего деда Симона, висевший на самом видном месте.

– Послушай Соломон, а есть ли в твоих карманах монеты?– Вдруг спросил его дядя.

– Монеты? – переспросил его племянник, – нет. А зачем они мне здесь?

– Потому что ты такой же владелец этого судна, как и я, а так как это наше родовое имущество, то всё, что здесь есть по полному праву и в равной степени принадлежит также и тебе.

Сказав это, Иосиф подошёл к небольшому обитому железом сундуку, открыл ключом замок и показал содержимое Соломону. В сундуке хранились слитки золота и множество различных монет как золотых, так и серебряных. Иосиф туго набил кошелёк монетами и передал его племяннику.

– Держи мой друг! С этого момента ты становишься полноправным членом нашего фамильного торгового дома. Трать эти монеты по своему усмотрению и во благо себе,– торжественно произнёс шкипер и в чувствах расцеловал своего племянника.

Соломон стоял, держа кошелёк в руке, сильно потрясённый и не мог произнести ни одного слова. Наконец он очнулся и спросил:

– Дядя Иосиф. Откуда у нас столько золота? Неужели быть купцом такое доходное дело.

– Любое дело, которое ты делаешь с умом и с любовью, должно принести тебе достаток. Но самое главное – ты обязан преумножить то богатство, которое тебе досталось от твоих предков. Ты должен внести свою лепту в их многовековой труд. Если ты этого не сделаешь, а будешь только транжирить своё наследство, то считай, что родился на этот свет зря. Содержимое сундука -это в основном состояние наших трудолюбивых отцов и дедов, которые из поколения в поколение преумножали наше фамильное богатство, бережно храня самое ценное и незыблемое, и ты- достойный их потомок, должен продолжить их правое дело.

Соломон стоял, держа на весу кошелёк с золотом, слегка потряхивая его. Золотые монеты легонько позвякивали, приятно ублажая слух.

– А что я буду делать с этим богатством?

– Очень интересный вопрос, – от души рассмеялся Иосиф, – с этим богатством ты ничего не сможешь сделать. Намного интереснее, что оно сделает с тобой?– Снова загоготал он и уже добавил серьёзно,– ну подарок своей сестре ты же должен купить?

– Должен,– заулыбался Соломон, вспомнив своё обещание.

– Ну вот, как раз и купишь, – завершил Иосиф.

Соломон стал внимательно рассматривать содержимое кошелька. Здесь были монеты различного достоинства и разных стран. Но больше всего внимание юноши привлекла очень интересная монета, на которой было отчеканено изображение женщины с полумесяцем в волосах, в колеснице, запряжённой оленями. Монета была внушительных размеров и разительно отличалась от остальных. Даже золотые византины, которые преобладали в кошельке, не могли сравниться с той, что так привлекла внимание Соломона.

– Дядя Иосиф, какого происхождения вот эта монета?

– Эти монеты передаются нам по наследству испокон веков, и уже никто толком и не помнит об их происхождении. Они очень древние, но золото не подвластно времени и потому не теряет свою ценность даже по истечении многих веков.

– А не опасно ли хранить столько золота на судне?

– Ну во-первых, я использую его во время торговых сделок, а во-вторых, храню их в надёжном месте под защитой пушек и верной команды.

– И всё-таки хотелось бы поподробнее узнать о происхождении этой красивой монеты,– задумчиво сказал Соломон, внимательно осматривая её на свету.

– В Смирне мы покажем её одному очень толковому владельцу ювелирной лавки. Зовут его Иаков. Он переселился в Смирну, но только не из Барселоны, как я, а из Толедо. Иакова я знаю давно – очень образован и наверняка расскажет нам много интересного про эти монеты.

В течение плавания Соломон помимо функции юнги с удовольствием обучался трудоёмкому делу моряка. Он не гнушался никакой работы, чем снискал уважение всей команды судна. Юноша научился правильно ставить паруса, как при попутном ветре, так и в бейдевинд. Дядя научил его пользоваться арабской астролябией, магнитным компасом, и Соломон уже мог самостоятельно определять местонахождение судна на карте.

По прошествии шести суток «Ангел», подгоняемый в основном лёгким попутным ветерком, приблизился к берегам Анатолии и на закате девятого дня вошёл в порт Смирны. Иосиф был очень доволен столь удачным плаванием:

– Всю дорогу ветер дул нам в спину, а пираты, тьфу, тьфу, как в воду канули. И всё это от того, что с нами плывёшь ты, Соломон, и твоя счастливая шестиконечная звезда, которая охраняет нас от всяческих напастей.

Соломон был рад, что смог принести удачу своим присутствием на судне, хотя и понимал, что дядя ему немного льстит.

Город Смирна, благодаря своему более удобному географическому положению по сравнению с Александрией, выглядел намного оживлённым. Находясь на стыке Европы и Азии, он был своеобразным морским перекрёстком обоих материков, в то время как месторасположение Александрии было скорее тупиковым. Смирна начала процветать после того, как сюда стали съезжаться евреи из различных городов Иберийского полуострова. Язык испанских евреев-юдезмо был слышан практически на каждом шагу. Евреи построили здесь синагогу, открыли свои меняльные конторы и ювелирные лавки, вели активную торговлю, благодаря чему возрос товарооборот местного порта. Соломон, которого мать в своё время успела научить говорить по-испански, чувствовал себя здесь довольно вольготно.

Так получилось, что до прибытия «Ангела» в Смирну уже заходило другое торговое судно с пшеницей, и потому Иосифу удалось сбыть не больше половины груза. Сильно раздосадованный случившимся, он во всём винил нерасторопных оптовых скупщиков зерна, с которыми он договаривался о количестве требуемого товара. Чтобы не очень огорчать Иосифа, скупщики пообещали ему выкупить весь оставшийся груз при условии, если он доставит его в город Эфес. Делать было нечего, и шкипер решил на рассвете следующего дня отчалить в Эфес, куда можно было доплыть за двое суток. Там их должен был поджидать потенциальный покупатель.

– Эти олухи не в первый раз подводят меня, – возмущался Иосиф, – никогда не поверю, что кто-то привёз пшеницу дешевле, чем я. Вот и имей дело с такими перевёртышами. Одни только убытки от них.

Египетская пшеница издревле считалась самой дешёвой в Средиземноморье, ибо на берегах Нила её собирали по три, а то и по четыре урожая в год, и потому было крайне удивительно, что кто-то завёз сюда этот товар по менее дешёвой цене.

– Не стоит из-за этого так огорчаться,– успокаивал его помощник,– не купили здесь, так возьмут в Эфесе.

– Возьмут, а то как же. Знаю я этот Эфес. Там одна голытьба живёт. Хотя когда-то это был процветающий город.

– Дядя Иосиф, давай сегодня сходим к твоему земляку-ювелиру. Помнишь, ты обещал мне?

– Правильно. Давай. А то нам до утра здесь больше нечего делать. Эй, Давид!– крикнул он своему помощнику,– будь внимателен, я спускаюсь на берег.

Они отправились к Иакову, дом которого находился в отдалённой части города. Идти им пришлось довольно долго, без конца петляя по извилистым и узким улицам Смирны. Иной бы давно заблудился, но Иосиф знал город, как свои пять пальцев. В доме ювелира гостей из Египта встретили очень радушно.

– Шолом, достопочтимый Иаков! Я рад видеть тебя в полном здравии! – по-еврейски поприветствовал ювелира Иосиф, переступая порог дома.

Иаков, мужчина лет шестидесяти с умным, проницательным взглядом, сразу оживился, когда увидел Иосифа вместе с молодым человеком.

– Шолом, дорогой Иосиф!– радостно откликнулся ювелир.

Затем он повернулся к Соломону и воскликнул:

– А кто этот юноша? Погоди, уж не внук ли это достопочтимого Симона из Барселоны?

– Совершенно верно. Это сын Моисея Соломон, – совсем по-библейски сказал Иосиф и добавил,– будучи сыном моей покойной сестры Суламифь, он стал полноправным членом нашего торгового дома.

– Ну и, конечно же, ты посвящаешь его во все тайны морского дела?

– Я особо и не стараюсь,– хвастливо ответил Иосиф,– он прирождённый мореход, и схватывает всё налету. Ну рассказывай, как вы тут живёте, как идёт торговля?

– Нашей общине в Смирне пока ничто не угрожает. Ни православные, ни мусульмане не препятствуют нашей вере, как это было в Толедо. Для них мы иноверцы и только. За это платим отдельный налог. Торговля же, хвала Богу, идёт складно. Так что до прихода великой Мессии думаем доживём.

– Ну, Мессии ты может быть и не дождёшься, но благополучная старость тебе в этом городе обеспечена точно,– по-житейски рассудил Иосиф.

– Садитесь дорогие гости. Давайте пить кофе,– на восточный манер подсуетился Иаков и взмахнул колокольчиком.

В комнату зашёл смуглый слуга-грек.

– Приготовь-ка нам кофе. Подашь его вместе с фруктами и со сладостями,– распорядился по-гречески Иаков.

– Смотри, Соломон,– весело кивнул племяннику Иосиф,– с моей лёгкой руки даже евреи в Смирне стали пить кофе.

Слуга-грек принёс сушёный инжир с изюмом, великолепные золотистые абрикосы, ароматную халву посыпаннуюсахаром, локум и свежеиспечённую пахлаву. Все трое стали пить крепкий горький кофе, закусывая сладкой медовой пахлавой.

– Мы тебе одну монету принесли,– начал Иосиф, покончив с кофе и переходя к фруктам,– хотели, чтобы ты поведал нам о её происхождении.

Сказав это, он достал и протянул монету Иакову. Ювелир, вооружившись увеличительным стеклом, стал внимательно её изучать.

– Это очень древняя монета. Она отчеканена в дохристианскую эпоху, ибо здесь изображена языческая богиня охоты Артемида.

– Как же ты об этом узнал?– удивился Иосиф.

– Очень просто. Если колесница запряжена оленями, значит, это богиня Артемида. Римляне переименовали её, и теперь она стала богиней охоты Дианой. Но послушайте всю историю с самого начала.

Очень давно, около двух тысячелетий тому назад, на этой территории существовала страна под названием Лидия. Её повелителем был царь Крёз. Он сумел покорить всю западную часть Анатолии, в том числе города Смирну и Эфес. Царь Крёз был сказочно богат. О количестве его золота до сих пор ходят легенды. Лидийцы добывали золото в реке Пактол, отделяя его от серебра. Из него они чеканили монеты с изображением льва. Крёз был почитателем всего эллинического и потому делал щедрые подношения греческим храмам. Но больше всего золота он подарил великолепному храму Артемиды в Эфесе. Царя Крёза пленили, а затем убили персы, но богатства не нашли, ибо оно было надёжно спрятано в языческом храме Артемиды. До прихода христиан это золото находилось именно там, однако потом его, по-видимому, вывезли оттуда, дабы оно не попало в руки поклонников Христа, предварительно отчеканив из него вот такие монеты. Храм Артемиды стал храмом Дианы. Основное богатство царя Крёза до сих пор не найдено, хотя иногда встречаются такие единичные монеты.

– А почему ты думаешь, что золото до сих пор не обнаружено?– с сомнением спросил Иосиф,– ведь есть же монеты отчеканенные из него и, судя по всему, их немало.

– Потому что этого золота так много, что как только его найдут, в мире сразу появится новый царь Крёз, и мы непременно об этом узнаем.

– Ты хочешь сказать, что обладатель этих богатств сможет завладеть пол миром?– осторожно спросил Иосиф.

– Вы даже не можете себе представить как его много!– сказал восхищенно Иаков, подняв подобострастно руки,– его владелец способен не только покорить, но и перевернуть весь мир.

– Не могу вообразить, сколько должно быть золота, чтобы купить весь мир?– усмехнулся Иосиф,– ведь если золота будет так много, как песка в Египте, то оно уже никому не будет нужно. Я считаю, что не богатства делают людей, а люди делают богатства.

– Погоди-ка, дядя! Ведь на судне ты говорил мне совсем обратное,– сказал удивлённый Соломон.

– Мой дорогой друг! В разное время эту фразу можно переставлять по- разному в зависимости от сложившейся ситуации, ибо всё в этом мире переменчиво,– лукаво ответил Иосиф и захохотал.

Затем старые друзья завели между собой чисто светскую беседу, а Соломон стал с интересом рассматривать выставленные на продажу ювелирные украшения. Его внимание привлекло великолепно изготовленное золотое колье с красиво огранёнными разноцветными полудрагоценными камнями. Соломон вспомнил, что хотел купить сестре подарок, и потому решил приобрести именно это изделие. Иаков заметил, как юноша внимательно рассматривает колье, и произнёс:

– Правда красивая вещь! Я и сам подолгу на неё засматриваюсь. А у тебя отменный вкус, мой мальчик, сразу видно, что ты из семьи потомственного ювелира.

– Великолепная вещь,– с видом знатока произнёс Соломон, – сюда вложено много кропотливого труда. Я хотел бы её приобрести в качества подарка для моей сестры.

К этому времени Иосифа тоже заинтересовало колье и он стал её с интересом рассматривать, а когда узнал, что она предназначается для его чудесной племянницы, уже по-деловому спросил:

– Сколько же она будет стоить, Иаков?

– Если для вас, мои дорогие земляки, то торговли не будет. Вам понравилась моё колье, мне- ваша древняя монета. Согласен на обмен,– резонно заключил Иаков.

Дядя и племянник переглянулись. Монета по своему золотому эквиваленту значительно уступала колье, однако по нумизматическим понятиям имела большую цену. Но в этом мог разобраться только такой специалист, как Иаков, для остальных же это был лишь обычный кусок золота.

– Отличная сделка. Вполне достойный обмен, – согласился Иосиф.

Оба друга ударили по рукам в знак согласия. Иаков опять захотел зазвонить, но только сейчас заметил, что его слуга-грек всё это время находился рядом и никуда не отлучался.

– Проводишь до их судна и быстро вернёшься обратно,– приказал он слуге, собственноручно упаковывая колье в футляр.

По всему было заметно, что ему жаль расставаться с этой великолепной вещицей.

– Здесь по ночам не всегда безопасно,– пояснил Иаков,– так что мой слуга вас проводит. А то ещё заблудитесь или, того хуже, вас ограбят.

Друзья стали сердечно прощаться, оба довольные встречей. Иосиф и Соломон в сопровождении слуги зашагали обратно в порт по уже стемневшим улицам Смирны. Слуга, хорошо знающий город, но ни слова не говорящий по-испански, безмолвно и без происшествий проводил их до «Ангела». Они поднялись по мостику на корабль, а слуга исчез в темноте улиц. Однако он не пошёл в сторону ювелирной лавки, а свернул к портовому постоялому двору. Когда слуга зашёл туда, его встретила шумная, разношёрстная толпа, состоящая из матросов и портовых женщин. Не обращая на них никакого внимания, слуга подошёл к хозяину и сказал:

– Где Кяр? Я хочу его непременно увидеть.

Не успел он это произнести, как из глубины плохо освещённой комнаты вынырнул короткого роста, но очень широкоплечий человек лет тридцати, с круглой головой и топорщащимися ушами. Острая чёрная бородка в сочетании с маленькими, близко посаженными глазками придавали ему козлиную внешность. Глухонемой от рождения, Кяр мог различать слова только по движениям губ.

– Веди меня к хозяину,– сказал, жестикулируя слуга немому.

Тот понял его, одобрительно кивнул и взглядом велел следовать за ним. Они зашагали к самой отдалённой пристани порта, где мерно покачивалось множество галер. Подойдя к одной из них, они поднялись на борт. Здесь их встретили двое бородатых мужчин с большими чёрными усами, одетые в просторные штаны белого цвета, опоясанные шнурком с вышитыми концами. Поверх штанов на них были надеты шёлковые рубашки, доходившие до икр. На головах красовались тюрбаны из красного сукна. Обуты они были в лёгкие ботинки из жёлтого сафьяна. Турецкая речь была непонятна слуге и сильно резала слух. Увидев Кяра, турки засуетились и пропустили обоих на судно. Слуга и Кяр зашли в полутёмное помещение.

– Зачем пришёл?– вдруг из темноты раздался голос, с трудом произносивший греческие слова. Слуга-грек понял, что эти слова обращены к нему и ответил:

– Час назад я увидел то золото, которое ты разыскиваешь, мой господин.

– Да? Где же ты видел это?– спросил недоверчиво плохо говорящий по-гречески голос. Глаза слуги стали привыкать к темноте, и он смог разглядеть силуэт говорящего с ним человека. Тот возлежал на просторной тахте со множеством подушек. Рядом с ним белело нагое женское тело, сильно выделявшееся на фоне зелёного шёлка.

– Я видел это золото в ювелирной лавке моего хозяина,– ответил слуга.

Услышав это, лежащий на тахте человек резко вскочил и жестом велел одалиске удалиться. Женская фигурка быстро завернулась в покрывало и исчезла.

– Продолжай,– приказал он.

– Это золото принесли друзья моего хозяина, иудеи из Александрии. Они обменяли золотую монету с изображением богини Артемиды на ювелирное украшение. В Смирну прибыли на судне «Ангел», что стоит на центральной пристани. Я сам их туда провожал.

Человек задумчиво начал ходить по комнате.

– И много ещё у них этих монет?– наконец произнёс он.

– Я не знаю, мой господин,– сказал слуга,– они говорили на непонятном для меня языке и мне не удалось ничего разузнать.

– Где сейчас находится эта монета?

– В доме у моего хозяина. В особом шкафу, где он хранит свои драгоценности.

– Ты отправишься вместе с Кяром туда и любой ценой добудешь мне эту монету. И чтоб через час она была у меня!

Слуга пытался возразить, но его уже никто не слушал.

– Кяр,– обратился к глухонемому его господин, стараясь говорить для него внятно, по-турецки,– если понадобится, употреби свою силу, но монету принеси любой ценой. Иди, он укажет тебе дорогу.

Кяр прочёл приказ по губам, понимающе кивнул и скрылся вместе со слугою.

Оставшись один, человек стал сосредоточенно расхаживать по комнате. Это был среднего роста коренастый мужчина лет сорока. Большой орлиный нос придавал его лицу хищническое выражение. Смотрящие с коварством глаза подозрительно сверлили окружающих. Звали этого человека Селим.

После захвата византийского города Бурса в руки туркам попали сведения об истинных размерах богатств Византии, а также о возможных местах их нахождения. Естественно, ядром византийского могущества и процветания был Константинополь. Здесь, по всей вероятности, были сконцентрированы основные сокровища империи. Однако источники, захваченные в Бурсе, свидетельствовали о том, что на периферии также имеются немалые богатства.

Тысячелетняя Византия была преемницей всех больших и малых государств, которые на протяжении многих столетий возникали, процветали, обогащались и распадались на её огромных пространствах. Богатства правителей этих, давно канувших в бездну истории стран, переходили во владение Византии. Одним из источников этих богатств было золото лидийского царя Крёза. Письменные свидетельства, найденные османами в Бурсе, говорили о существовании огромного состояния, оставленного царём Крёзом. Однако те же источники ничего не говорили о конкретном его местонахождении.

Селим был одним из доверенных лиц турецкого султана Мурада Второго. В прошлом пират из Алании, Селим провёл свою бурную молодость, грабя богатые торговые суда, следующие с Востока в Константинополь. Сколотив себе порядочное состояние, он поселился в столице османов и вёл светский образ жизни, ублажая себя одалисками и с благоговением читая отрывки из Корана. Однако во дворе султана его заприметили и, напомнив о его былой лихой жизни, привлекли к исполнению различного рода авантюр. Султан поручал ему особые задания, выполнение которых требовало применения насилия, а порой и физического устранения неугодных. Чтобы выполнить высочайшее повеление, Селим не останавливался ни перед чем, порой действуя кроваво и жестоко, за что пользовался особым расположением Мурада. Османские султаны для достижения своих имперских целей часто прибегали к услугам подобных лиц. Справедливости ради нужно сказать, что аналогичные заплечные мастера существовали при многих царствующих особах того времени, и в этом отношении султан турок не был исключением.

Селиму на этот раз было поручено любыми средствами выявить местонахождение богатства царя Крёза. С этой целью он набрал банду из бывших пиратов и отплыл на галере в город Смирну, которая когда-то располагалась на территории бывшего лидийского царства. По дороге они подвергли нападению испанское судно, возвращающееся из Константинополя, загруженное византийским шёлком. Подобного рода деятельность вполне одобрялась со стороны султана и применялась бандой в качестве средства обогащения.

В Мраморном море банда Селима ограбила ещё одно торговое судно. Им оказалась арабская багала, шедшая из Египта, нагруженная пшеницей. Почти полностью перебив обе команды, захватив их груз, пираты прибыли в Смирну под видом турецких купцов и здесь же по бросовым ценам сбыли доставшийся им разбойничьим путём товар. Вот почему скупщики пшеницы города лишь частично выкупили груз у возмущённого Иосифа. Деньги, вырученные от продажи захваченной пшеницы и шёлка, пошли на расходы, связанные с их пребыванием в Смирне.

Как главарь этой банды, Селим тратил средства по своему усмотрению, удовлетворяя, естественно, в первую очередь свои нужды. Сперва они подкупили хозяина портового постоялого двора, ибо по роду своей деятельности он, общаясь со всеми прибывающими купцами и матросами, являлся бесценным источником необходимой информации. Для связи с ними в постоялом дворе всегда находился Кяр. Затем они подкупили слуг в богатых домах города и в ювелирных лавках. С их помощью они надеялись добыть необходимую информацию о предполагаемом местонахождении золота. К несчастью для Иакова и Иосифа, подкупленный в качестве осведомителя слуга-грек стал свидетелем передачи золотой монеты храма Артемиды Иакову, о чём и не преминул рассказать Селиму.

По истечении не более одного часа на галеру возвратился один только Кяр. Он бесшумно зашёл к Селиму. Лицо Кяра ещё выражало недавно пережитое событие, однако он достал золотую монету храма Артемиды и передал её Селиму. Взволнованный Селим начал внимательно её осматривать. Наконец он с довольным лицом повернулся к Кяру и сказал:

– А ты молодец! Быстро управился. Как тебе это удалось?

Кяр жестом дал понять, что ему пришлось применить силу.

– Тебе пришлось убить этого ювелира?

Кяр довольный кивнул в ответ.

– А слуга? Куда подевался слуга? Ведь он нам ещё так нужен,– забеспокоился Селим, серьёзно посмотрев в глаза Кяра.

Довольное лицо глухонемого излучало чувство до конца исполненного долга.

– О, Всевышний! Неужели ты задушил и его?– с возмущением накинулся на Кяра Селим,– этот человек сослужил нам хорошую службу и мог бы ещё пригодиться. Ты, лопоухий верблюд, что ты натворил?– продолжал негодовать Селим.

Кяр хладнокровно смотрел на рассерженное лицо своего хозяина, и ни один мускул не дрогнул на его лице. В планы Селима, конечно, не входило устранение слуги-грека, однако тот факт, что Кяр достал для него эту монету, был намного важнее. Ради этой монеты можно было бы пожертвовать чем угодно. Наконец-то после длительного бесплодного пребывания в этом городе им удалось раздобыть частицу того, что они так упорно искали. У них в руках была нить, которая смогла бы привести к цели. А это дорогого стоило.

Потихоньку Селим стал отходить. Он понял, что если Кяр устранил слугу, значит, у него не было другого выхода. Кяр попросту рисковать бы не стал. Это Селим знал твёрдо. По-видимому, слуга в последний момент почувствовал угрызения совести и хотел заступиться за своего хозяина, и потому Кяр был вынужден убрать его.

«Да, скорее всего так оно и было»,– подумал Селим и уже по-доброму посмотрел на своего верного слугу.

Кяр почувствовал перемену настроения своего хозяина, и в его взгляде появилась некоторая ироничность. Селим невольно вздрогнул от взгляда хладнокровного убийцы. Он сразу же представил себе как невозмутимо, привычными движениями Кяр накидывает верёвку на шею жертвы и затягивает её с обеих сторон своими железными ручищами, от которых ещё никому не удавалось спастись. Всякий раз Селиму казалось, что перед ним стоит не такое же одушевлённое существо, как он, а бездушное и безмолвное орудие убийства. Хотя именно такой слуга был всегда необходим Селиму, и потому, несмотря на свою брезгливость, Кяру он доверял больше всех.

С пяти лет, невесть откуда, Кяра забрали в школу для янычаров, и хотя он рос сильным и крепким, но глухота не позволила ему служить в армии султана. Для янычара-аги присутствие в отряде глухого воина могло бы обернуться большими хлопотами. По этой причине его определили в пажеский корпус во дворце султана, где он также не пришёлся уже в силу своей непривлекательной внешности. В конце концов его заприметил Селим, которого очень устраивал такой безмолвный слуга, жестокий и хладнокровный исполнитель воли хозяина.

В следующее мгновение Селим уже переключился на более важную для него проблему.

– Значит, это золото прибрали к рукам иудеи. Стало быть, оно находится у них. Как это я раньше не догадался. Вот они и выведут меня на него. Непременно выведут. А ну, позови сюда Аслана!

Аслан тотчас явился.

– Ты немедленно отправишься к центральной пристани и всё разузнаешь про судно «Ангел». Кто хозяин? Откуда? Куда и когда уплывает? – приказал Селим.

Аслан отправился выполнять его поручение.

– Оставаться нам здесь уже небезопасно и к тому же бессмысленно,– решил Селим,– на рассвете мы уплывём отсюда.

Через некоторое время вернулся Аслан и доложил:

– Это судно из Александрии. Его владелец шкипер Иосиф, он иудей. Привез сюда пшеницу, однако не смог полностью сбыть товар, а потому завтра уплывает в Эфес, чтобы продать остальной груз там.

– Похоже, после нас продавать здесь пшеницу будет очень невыгодно,– зло расхохотался Селим, а затем спросил Аслана,– сколько людей на этом судне и чем они вооружены?

– Людей мало,– ответил тот,– человек семь-восемь, не больше, а вот вооружения я вроде не заметил. Темно всё-таки. Но думаю ничего серьёзного там нет.

– Значит, обычное торговое судно,– заключил довольный Селим, – взять нам его не составит особого труда. Вели готовиться к отплытию. С восходом солнца наши две галеры спешно покидают Смирну. Парусная багала во главе с Баязедом пусть отправляется в Эфес вслед за нами и ждёт там. Мы присоединимся к ним в Эфесе, как только захватим судно иудеев. И да поможет нам Аллах!

«Ангел» только миновал залив Смирны, как вдруг ветер прекратился, и на море установился полный штиль, очень характерный для Средиземного моря в летний период.

– Всё! Приехали!– начал возмущаться Иосиф,– с этим штилем у нас всё зерно прорастёт в трюме, пока мы доплывём до Эфеса.

Ветра всё не было, и «Ангел» стоял обездвиженный, слегка покачиваясь на месте. Соломон, довольный подарком для сестры, внимательно рассматривал колье, представляя, как украсит оно её красивую шею. Он уже успел соскучиться по дому и с нетерпением ждал того дня, когда снова сможет обнять своих близких.

Весь день солнце нещадно палило. Паруса «Ангела» безжизненно повисли, наводя на Иосифа уныние. К вечеру штиль прекратился и, подувший западный ветер наконец оживил «Ангел». Судно вяло поплыло в южном направлении и к утру достигло острова Хиос, который начал обозначаться по правому борту «Ангела». Ветер, дувший со стороны суши, придавал кораблю приличный ход. Однако ближе к полудню ветер опять начал стихать, тем самым замедляя движение судна. В это время Иосиф заметил, как справа и слева им наперерез устремляются две многовёсельные галеры. Было ясно, что они намереваются преградить им путь.

– А вот и пираты пожаловали!– будто радуясь этому, объявил шкипер.

Команда вышла на палубу, наблюдая, как галеры, усиленно гребя, быстро приближаются к «Ангелу» с обеих сторон.

– А ну нечего глазеть, все по своим местам!– скомандовал Иосиф,– как будто никогда пиратов не видели. Ну-ка, лево руля!

Корабль резко взял влево и нацелился носом в бок одной из галер. При хорошем ветре можно было уйти от правой галеры и разломать в щепки левую, ибо «Ангел» был в два раза крупнее и тяжелее их. Однако слабый ветер не позволял паруснику набрать достаточную скорость, чтоб протаранить противника. Галеры продолжали приближаться к судну наперерез. Иосиф уже начал различать фигуры и лица пиратов. Все они были одеты в просторные штаны, с тюрбанами на головах. Среди них выделялся коротышка с гладко выбритой головой. Это был Кяр. Он находился на правом судне вместе с Селимом, в то время, как Аслан командовал левой галерой. На обоих суднах криками и плетью принуждали галерников усиленно грести, отчего расстояние до «Ангела» быстро сокращалось. Турки намеревались использовать свой любимый приём: взять судно на абордаж одновременно с обоих бортов. С этой целью они уже предварительно держали в руках наготове абордажные крючья.

– Ты смотри, какая честь! Нас хотят взять на абордаж сразу с двух сторон,– иронично заключил Иосиф,– судя по их усато-носатой внешности и наличию тюрбанов, мы имеем дело с турецкими пиратами. Ну что ж! Для пушек «Ангела» турок ты или араб не имеет никого значения. Они готовы пальнуть хоть в самого чёрта,– и уже закричал громко,– эй, бомбардиры! Открыть порты!

Бомбардиры уже заряжали свои лёгкие бомбарды, жерла которых стали угрожающе высовываться с обоих бортов. Турки, увидев грозные орудия, явно забеспокоились. Они не ожидали, что обычное торговое судно имеет на борту артиллерию. Больше всех был раздосадован Аслан, который не заметил ночью, что купеческий корабль обладает современным оружием. Пираты намеревались изменить тактику своей атаки, но было уже поздно. Семнадцать из двадцати бомбард, находившихся в исправном состоянии, приготовились к бою.

– Бомбарды левого борта, прямой наводкой – пли! – резко скомандовал шкипер, решив первым выстрелить по наиболее близко плывущей левой галере.

Бомбардиры тут же поднесли горящие фитили и подожгли порох. Все семь бомбард оглушительно выстрелили, от чего «Ангел» сильно качнулся в сторону правой галеры противника.

– Семь бомбард с правого борта прямой наводкой – пли! – крикнул Иосиф, и снова страшный грохот выстрелов потряс воздух.

Дым с левого борта начал медленно рассеиваться, представляя ужасающую картину прямого попадания пяти чугунных ядер. Обстрелянная практически в упор левая галера, получив пробоины, сильно накренившись вправо, быстро пошла ко дну, унося с собой в морскую пучину прикованных цепями к скамейкам галерников. Остальные турки, беспомощно барахтались на поверхности воды, крича о помощи. Правая галера пиратов также получила серьёзные повреждения, но осталась на плаву. Среди её команды были и убитые, и раненые. Галерники в панике инстинктивно гребли прочь от «Ангела», даже не помышляя спасать тонувших товарищей. Селим, угрожая изогнутой саблей, безуспешно пытался заставить гребцов продолжить атаку, однако те, страшно напуганные артиллерией, были практически невменяемы.

– Ну- ка, пальните ещё раз с правого борта, а то там кто-то никак не угомонится!– окрылённый успехом, скомандовал Иосиф.

Не выстрелившие бомбарды пальнули по уже удирающему судну. Ещё три ядра попали в палубу галеры, наповал убив несколько гребцов и чуть не раздавив самого Селима. Снесённая ядром мачта галеры, отскочив, сильно зацепила по спине Кяра, и тот свалился на палубу. Оставшиеся в живых галерники принялись интенсивно грести, всё дальше удаляясь от смертоносного «Ангела». Поражение турецких пиратов было безоговорочным. Их наглость была жёстко пресечена неожиданным сопротивлением со стороны купеческого судна. В то время артиллерия с применением пороха была большой редкостью, тем более на торговых судах, и потому для турок столь мощный удар явился полной неожиданностью.

– Смотри, как тюрбанники драпают! – радостно крикнул шкипер, показывая в сторону удирающей галеры,– они думали, что смогут нас одолеть своими абордажными крючками. Эх, жаль нет попутного ветра. Я бы с удовольствием отправил на корм рыбам вторую посудину.

– Дядя, не хватит того погрома, что ты сейчас устроил?– раздался голос Соломона, который всё это время, затаив дыхание, наблюдал за морским сражением.

– Мой мальчик, помни навсегда. Хорош тот враг, который мёртв. Вот эти, что удрали, подобно раненому зверью, будут тебе мстить всю жизнь и потому хорошенько запомни их лица, – нравоучительно произнёс Иосиф.

Однако внимание Соломона было приковано к водной глади. Там, на поверхности воды, он заметил одного из галерников, который, несмотря на то, что его руки были скованны цепями, смог остаться на плаву и теперь отчаянно боролся с волнами. Тяжёлые цепи сильно мешали ему, однако будучи, по-видимому, отличным пловцом, галернику удалось близко подплыть к «Ангелу». Силы его были явно на исходе, и он начал кричать о помощи.

– Помогите! Христом богом прошу! Спасите!– кричал галерник на чистейшем испанском языке.

Услышав испанскую речь, вся команда вместе со своим шкипером бросилась к левому борту.

– Клянусь своим Богом, у нас за бортом тонет наш земляк!– воскликнул изумлённый Иосиф,– а ну, живо вытащите его на палубу!

Бомбардиры уже тянули на борт галерника, который изо всех сил держался за брошенный ему канат. Ухватив за плечи, они вытащили его на палубу. Вся команда окружила спасённого и внимательно рассматривала его. Это был худощавый мужчина лет тридцати с типично испанской внешностью. Он стоял мокрый и счастливый, не веря своему спасению

– Спасибо, вам братья. Спасибо,– только и смог выговорить он.

Кто-то принёс ему сухую одежду, и тот принялся скидывать с себя мокрые лохмотья. Один из матросов начал сбивать его тяжёлые цепи, орудуя молотом и огромными корабельными клещами.

– Кто ты такой? И как ты очутился на галере пиратов?– спросил его Иосиф.

Спасённый сильно удивился, услышав свою родную речь.

– Не удивляйся,– сказал ему Иосиф,– мы все родом из Барселоны, хотя двадцать лет как живём в Египте, ибо твои соотечественники выселили нас из наших домов.

– Так вы евреи!– догадался бывший галерник и начал с опаской поглядывать на окружившую его команду.

– Ты не бойся. У нас нет традиции выкидывать спасённых снова за борт,– пошутил Иосиф,– лучше расскажи нам о себе. Соломон, принеси-ка нашему земляку хорошего крепкого вина.

Соломон с радостью преподнёс спасённому чарку, и тот залпом осушил её, после чего, придя в себя и несколько посмелев, произнёс:

– Зовут меня Диего Гарсия. Я корабельный мастер из Барселоны.

– Из Барселоны!– воскликнул Иосиф,– вот уж не думал, что спасу земляка. Ты, брат, не бойся. Мы, евреи, зла не держим. Знаешь, как говорится: зло – не золото, в карман не положишь. Ладно. Я вижу ты сильно устал. Соломон, отведи нашего гостя в каюту, накорми, пусть придёт в себя и отдохнёт, а уж затем подробно расскажет о себе. Да и нам бы не мешало подкрепиться. Как ты считаешь, Давид?– обратился он уже к своему помощнику.

– Денёк сегодня выдался забавный,– вздохнув, ответил тот,– нам тоже полагается хороший ужин. Только я одного не пойму, Иосиф. С чего это так турки внезапно напали на нас? Мне показалось, что они преследуют какую-то особую цель.

– Грабёж их цель и больше ничего. Жадные страшно до чужого добра. Грабят всех и вся, что попадётся под руку.

– Не совсем так, Иосиф. Я эти посудины ещё в порту Смирны заприметил. Они там давно стояли. Только мы оттуда вышли, так они на нас сразу напали. Как будто их кто-то надоумил.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что они нас специально выследили? Ну и чем же они хотели поживиться? Несколькими мешками непроданной пшеницы?

– Ну, конечно, не пшеницей. Я думаю, чем-то более ценным. А то бы стали они так рисковать, нападая на хорошо вооружённое судно. Им что-то другое надо.

– Что же?– удивлённо воскликнул Иосиф.

– Это бы надо у них расспросить. Вот очухается Диего, тогда у него разузнаем, кто же на нас напал?

– Да, с ним нам повезло. Надо же, вытащить из воды корабельного плотника, которого нам так не хватало. Вот потом и не верь чудесам.

Приближался долгожданный вечер, и палящее солнце перевалило за правый борт судна, следующего курсом на юг. Подул попутный ветерок, и «Ангел», благодарно надув паруса, быстро заскользил вперёд, оставляя за кормой пенящийся след. Соломон, который устроил спасённого Диего на отдых, стоял на палубе и любовался закатом. Вокруг него простирались бескрайние морские просторы. Золотой диск солнца уже касался своей огненной сферой голубой каёмки водной глади. Соломона вдруг поразило то, с каким постоянством на протяжении множества тысячелетий солнце проделывает этот цикл, ставший таким естественным и закономерным для всего человечества- восход и закат. Не удивительно, что на протяжении многих веков язычники, заворожено наблюдая за солнцем, считали его своим главным божеством.

– Видишь, какая красота?– присоединился к племяннику Иосиф, – настоящий закат можно наблюдать только в открытом море.

– Неужели этим будут также любоваться через пятьсот, через тысячу лет? – спросил мечтательно Соломон.

– Конечно, будут. Мы с тобой песчинки во времени, а солнце и море вечны. Но те кто будет также заворожено, как и ты, любоваться закатом, хоть через пятьсот лет, обязательно найдёт след твоего восторга на солнце. Уж ты мне поверь.

– Дядя Иосиф, ты так уверенно об этом говоришь, как будто видишь будущее.

– А я сам и есть будущее,– ответил Иосиф удивлённому Соломону, и тут же пояснил,– но для тех кто любовался солнцем пятьсот лет назад. Вот тебе и законы времени, – заключил шкипер.

– Не знаю, как меня, но тебя, дядя Иосиф, солнце точно запомнит для потомков.

– Пускай помнит. У потомков есть чему у меня поучиться,– гордо произнёс шкипер и продолжил уже серьёзней,– ты думаешь лет через пятьсот люди будут сильно от нас отличаться? Как бы не так. Они будут такими же, как и мы, детьми природы. Быть может, их корабли будут двигаться быстрее, и пушки будут стрелять дальше. Только и всего. А мир останется таким, каким он есть сейчас, под этим вечным солнцем.

Их философский разговор был прерван появлением Диего, который, отдохнувший от пережитого, вышел наконец на палубу. Испанец привёл себя в порядок и уже не выглядел как прежде измученным галерником. Сейчас он был похож на мастерового человека, который изрядно соскучился по своему ремеслу.

– Считай, что ты родился во второй раз,– торжественно произнёс Иосиф,– сегодня госпожа Фортуна была на твоей стороне.

– Своим чудесным спасением я должен благодарить не только Иисуса Христа, но и вашу команду,– произнёс Диего благосклонно.

– Не надо нас благодарить. Мы просто выполнили свой человеческий долг. Лучше расскажи, как ты очутился у пиратов в неволе?– спросил Иосиф и к ним присоединился его помощник.

– Они напали на нас, когда мы возвращались обратно в Барселону из Константинополя, загруженные великолепным византийским шёлком. Наше торговое судно, не обладая такой мощной, как у вас артиллерией, было быстро захвачено бандой Селима. Команду в основном перебили, а груз полностью разграбили. Я и ещё двое матросов попали к ним в плен. Так я стал галерником.

– Значит, их главаря зовут Селим, – прервал рассказ испанца Иосиф.

– Да. Он у них самый старший,– ответил Диего и добавил,– все они отъявленные головорезы. Лишить человека жизни для них так же просто, как выпить чарку воды. Но самым непревзойдённым мастером этого дела является человек по кличке Кяр. Будучи глухонемым, он не слышит ни криков, ни стонов своей жертвы. Похоже, даже сам Селим побаивается своего безмолвного палача.

– Ну ничего, хвала Богу, мы отправили этих негодяев на корм рыбам,– довольный произнёс Иосиф.

– Это не совсем так,– возразил Диего,– вам удалось потопить судно, которым командовал Аслан. Второе судно, на котором были Селим и Кяр смогло уплыть. Так, что эти негодяи, как мне кажется, остались невредимыми.

– Да, жаль конечно,– присоединился к разговору Давид,– расскажи-ка нам, чем занималась эта банда в Смирне.

– До прибытия в Смирну им удалось напасть и разграбить ещё одно торговое судно с пшеницей. На этот раз эта была арабская багала. Команду судна пираты перебили, оставив в живых только его шкипера Аббаса. В Смирне они быстро распродали всё награбленное добро по низким ценам.

– Так вот кто сбил мою торговлю!– возмущённо воскликнул Иосиф,– мало того, что они грабят торговые суда, ещё и сбивают нам цены, продавая ворованный товар. Постой, а где же сейчас эта арабская багала со своим шкипером?

– Селим приказал плыть на ней в Эфес и там его дожидаться.

– Значит, они знали , что мы направляемся в Эфес. Чем же ещё они занимались в Смирне?– не прекращал выпытывать сведения Давид, не обращая внимания на негодование Иосифа,– ведь, как я понял, турки ещё долго находились там после того, как сбыли награбленное.

– Насколько я понял, они там что-то искали,– продолжал Диего,– судя по всему их поиски не увенчались успехом. Что они ищут, я не могу сказать, но их отплытие из Смирны было связано с вами. Это я вам говорю вполне серьёзно.

– Неужели то, что они ищут, находится на нашем судне? – удивился Давид, – лично мне это кажется очень странным. Я думаю, Иосиф, нам не стоит плыть в Эфес.

– Как это не плыть? А с пшеницей, что прикажете делать? Везти её обратно в Александрию?– возмутился Иосиф, ибо в нём забунтовала его купеческая жилка.

– Ну обратно её везти, конечно, не имеет смысла, но и в Эфес мы не поедем, ибо там нас ждёт засада, которую устроили наши пиратские недобитки,– заключил Давид, который, обладая природной проницательностью, чувствовал возможную опасность.

– А по-моему, Давид, ты сильно преувеличиваешь. Надо быть безумцем, чтобы после сегодняшней трёпки снова сунуться к нам.

– Сегодня мы взяли верх своей внезапной артиллерийской атакой. Они явно не ожидали этого и потому не смогли её отразить. В следующий раз эффекта внезапности у нас уже не будет, и потому сегодняшняя лёгкая победа может больше не повториться. Одно мне ясно наверняка: турки хотят захватить нас любой ценой. Зачем? На этот вопрос пока сложно ответить,– закончил убедительно Давид.

В делах такого рода он оказывался всегда прав, и потому Иосиф безропотно вынужден был с ним согласиться.

– Ну и где же мы выгрузим оставшийся товар, ежели не плывём в Эфес?– спросил требовательно шкипер.

– Пшеницу мы продадим на Кипре. Может, не так выгодно, как того хотелось, но зато безопасно,– ответил его помощник, и решение это больше не обсуждалось.

На исходе третьего дня «Ангел» у острова Родос обогнул Анатолию и, повернув на восток, направился в сторону Кипра, вдоль южного побережья огромного полуострова. Когда наступила ночь четвёртого дня и море погрузилось в темноту, судно приблизилось к Финикийскому заливу. Ночь была безлунной, и вокруг стояла непроглядная тьма. При слабом свете звёзд вдали, за левым бортом судна, едва проглядывалась жиденькая каёмка берега. При таком отличном звёздном небе шкиперу было легко держать правильный курс. Соломону, который уже научился управлять судном по звёздам, доверили вахту рулевого. Юноше было приятно осознавать, что огромный корабль повинуется ему. В окружении многочисленных звёзд, которые служили ему отличным ориентиром, он себя чувствовал полновластным хозяином Вселенной.

Вдруг вдали едва проглядывающего берега Соломону показалось, что он видит огни. Он стал внимательней всматриваться в темноту и достаточно чётко разглядел мерцающий свет.

– Дядя Иосиф!– крикнул он, не смея оставлять вахту.

– Что случилось?– откликнулся шкипер и подошёл к Соломону.

– Там вдали какие-то странные огни,– сказал юноша, указывая в сторону берега.

– Это огни Химеры,– объяснил шкипер, напряжённо вглядываясь вдаль, – там глубоко в скале лежит побеждённая сатана Химера. У неё огнедышащая голова льва, тело козла и хвост с головой змеи на конце. Она хоть и побеждена, однако очень опасна, ибо извергает из скалы огонь, который ты видишь. Местные жители панически боятся этого места и держатся стороной.

– Неужели это страшное существо до сих пор живо?– стараясь скрыть страх, тихо произнёс Соломон.

– Живо или нет, не знаю, но огонь этот, сколько я здесь ни проплываю, всегда горит,– сказал Иосиф уже тоном человека, который не верит в сатанинские истории.

Соломон ещё долго смотрел на всё удаляющиеся огоньки, и в глубине души радовался тому, что находится в море, вдали от страшной Химеры.

Едва избежав гибели, Селим с оставшейся бандой на потрёпанной галере срочно причалил к пустынному берегу острова Хиос. Кяр, которого оглушила сломанная мачта, начал потихоньку приходить в себя. Хотя удар и был сильным, однако крепкое тело Кяра выдюжило его и жизни глухонемого больше ничто не угрожало.

«Может, было бы лучше, если бы этот палач сдох»,– подумал про себя Селим, но тут же вспомнил, что без Кяра он никогда не сможет выполнить ни одно поручение султана. Банда Селима понесла такие ощутимые потери, которые ставили под угрозу выполнение воли султана. Селим знал, что в порыве ярости Мурад может приказать отрубить ему голову, ибо без золота ни его голова, ни голова Кяра не представляли никакой ценности. Была уничтожена одна из лучших его галер и, что самое досадное, вместе с его верным Асланом утонула большая часть галерников, а без них длительное плавание на вёсельном судне становилось практически невозможным. Понимая это, Селим решил кое-как добраться до Эфеса, где их должен был поджидать Баязед на парусной багале.

Залатав дыры на разбитой галере, они медленно отправились в путь. Для ускорения хода судна бандитам пришлось самим взяться за вёсла. Селим, проклиная всех иудеев на свете, изнывая от палящего солнца, вынужден был выполнять роль галерника, ибо иного выхода у него не оставалось.

В течение следующих трёх дней они, крайне изнеможённые и на собственной шкуре познавшие тяжёлый труд галерника, наконец приплыли в Эфес, где их поджидал изумлённый Баязед. Селим, который страшно истомился в пути, целые сутки вообще не выходил из каюты багалы. На следующий день он собрал всех и сказал:

– Золото, которое мы ищем столько времени, находится у иудеев в Александрии. Тому свидетельство – вот эта редкая монета, которой они расплатились в Смирне. То, что они не приплыли в Эфес, как планировали заранее, говорит о том, что в это время их судно спешит в Александрию. Мы отправляемся туда и любой ценой захватим это золото у иудеев.

– Как же ты предполагаешь захватить его в чуждом нам арабском городе. Наше присутствие там может вызвать подозрение у арабов. Мы не знаем их языка, у нас захваченное их судно. Лично я не желаю сидеть у мамелюков в тюрьме или того хуже лишиться головы от рук их палача,– начал возражать Баязед, который после гибели Аслана стал не доверять Селиму.

– Я вижу, в тебе заговорила трусость,– начал с укором Селим,– для того чтобы добиться успеха, надо быть смелым и дерзким. Ну а если ты боишься, то можешь отправляться домой и есть халву вместе с женщинами.

– Я ничего не боюсь,– быстро исправился Баязед.

Он отлично знал, что его ждёт, если вернётся домой с пустыми руками. Во всяком случае, не пахлава с хурмой.

– Вот так-то лучше,– сказал самодовольно Селим и добавил уже конкретно,– мы приплывём в Александрию скрытно, на захваченной нами багале. Её шкипер Аббас за хорошую мзду согласился нам помочь. С ним нас никто не заподозрит. Он разузнает про дом иудея Иосифа, и с помощью Аллаха мы захватим у них это золото.

– Отличный план, Селим,– снова проникся доверием к вожаку Баязед,– я думаю, для этого не стоит брать всех. Достаточно взять несколько надёжных людей. Остальные пусть нас поджидают здесь, в Эфесе.

– Ты прав, Баязед. Кроме меня туда поедут ты, Кяр, Аббас и ещё двое, на которых я укажу,– завершил Селим.

Продав, наконец, оставшуюся пшеницу на Кипре, «Ангел» спешил в Александрию на всех парусах. Соломон уже торопил время и ветер, чтобы побыстрее встретиться с родными. Прошло не более месяца, как он распрощался с ними, но за это время успел здорово соскучиться, особенно по сестре. Он уже представлял, с каким счастливым лицом будет она примерять его подарок – чудесное колье, которое он выменял у Иакова в Смирне.

– Не терпится?– сочувственно спросил его, подошедший Диего,– вот и я всякий раз, когда возвращался домой, думал, что время ползёт очень медленно. Теперь уже один Бог знает, когда я снова попаду в Барселону?– тяжело вздохнул кастилец.

– Зря грустишь,– посочувствовал ему Соломон,– ты тоже скоро вернёшься домой, верь мне.

– Хотелось бы верить,– вздохнул Диего.

С тех пор, как он вступил на борт «Ангела», ни разу не расставался с инструментами судового плотника. За несколько дней кастилец смог привести в божеский вид запущенное хозяйство на «Ангеле».

– Этот Диего работает настолько умело, что порой мне кажется, будто судно смастерил именно он. О лучшем плотнике я не мог бы мечтать. Не зря мы его спасли,– не переставал радоваться Иосиф,– все-таки есть среди кастильцев отличные мастеровые.

Тем временем «Ангел» быстро приближался к берегам Египта. Ветры, дующие с севера на юг, всячески способствовали этому. На утро пятого дня после отплытия с Кипра вдали показалась бледная каёмка родного берега, которая по мере приближения становилась всё чётче. Вся команда вышла на палубу, предвкушая скорую встречу с родными. В эти последние часы плавания каждый с нетерпением ждал того радостного момента, когда он сможет наконец обнять своих близких. К этому чувству примешивалась также тревога за состояние тех, кого они покинули месяц назад. Каждый в глубине души боялся, что по прибытии вдруг узнает дурную весть.

Об этом менее всех думал Соломон. Он ни на минуту не сомневался, что его семья в целостности и сохранности, и с нетерпением ждёт его возвращения. Ближе к полудню судно медленно вошло в александрийский порт и причалило к своему постоянному месту на Большой пристани.

– Соломон, ты отправляйся домой. Я приду вслед за тобой, как только улажу все дела на таможне,– скомандовал Иосиф, чувствуя, что юноше не терпится поскорее увидеться с родными.

Соломон спрыгнул на пристань и почти бегом направился к еврейскому кварталу. Когда он приближался к своей улице, ему повстречался пекарь Самуил. Соломон радостно поприветствовал его и удивился, что тот не ответил, а только хмуро опустил голову. Не придав этому особого значения, Соломон поспешил в сторону своего дома и, дойдя до него, смело толкнул дверь. Она была наглухо заперта- дома никого не было.

«Куда это все подевались?»,– недоумевал он.

Он начал заглядывать в окна, но не заметил никаких признаков жизни. Это выглядело очень странно, ибо их дом никогда не пустовал, во всяком случае тётя Сара никуда не отлучалась. Чувство недоумения постепенно переросло в тревогу. Соломон стоял в растерянности и не знал, что думать. Вдруг он увидел быстро приближающегося Иосифа в окружении почти всей команды и некоторых жителей их квартала. Лицо дяди выражало такую озабоченность, что сердце у юноши защемило от нарастающей тревоги. Иосиф с бледным от волнения лицом подошёл к растерянному племяннику и произнёс с глубокой скорбью:

– Соломон, они убили Моисея !

Юноша вздрогнул, сознание его на мгновение омрачилось, но в следующий момент он взял себя в руки и уже с чувством нарастающего гнева спросил:

– Кто это они?

– Пираты, которых мы не добили. Я в этом почти уверен. Они убили твоего отца и похитили Ребекку,– добавил Иосиф, и его мужественное лицо исказилось гримасой ненависти.

Тут только Соломон осознал, что случилось непоправимое. То, что произошло, он не мог себе представить даже в страшном сне. В одночасье он лишился самых дорогих для него людей. Эта страшная весть сильно потрясла душу юноши, и он сотрясаясь от безудержных рыданий, упал на грудь своего дяди.

Трагедия случилась за два дня до прибытия «Ангела». Причалившая накануне арабская багала и её шкипер Аббас были хорошознакомы в порту Александрии и потому не вызвали никаких подозрений. Трое неизвестных в сопровождении шкипера Аббаса, под покровом ночи постучались в дверь дома Моисея. Моисей, узнав Аббаса, открыл дверь и сразу же те трое накинулись на него и, не дав опомниться, задушили его верёвкой. В другой комнате дома они застали врасплох Ребекку и Сару и, не дав им закричать, быстро связали. После чего начался погром. Они перерыли весь дом и даже вскопали кое-где земляной пол. Было очевидно, что бандиты ищут что-то очень важное и ценное. Не найдя ничего, они накинули на голову Ребекки чёрный мешок и похитили её вместе с имеющимися в доме ювелирными изделиями Моисея. Лишившаяся от страха чувств девушка, не способна была оказать какого-либо сопротивления. Похитив Ребекку, бандиты спешно отчалили в неизвестном направлении.

Полуживую Сару на следующий день нашли соседи, когда увидели распахнутую дверь дома. Она-то и смогла кое-как рассказать о случившемся. Мёртвое тело Аббаса было обнаружено недалеко от пристани, где пришвартовывалась багала. Бандиты, решив избавиться от уже ненужного араба, перед отплытием задушили и его. Тело Аббаса Иосиф показал Диего, и тот узнал в нём бывшего шкипера того арабского судна, которое было захвачено в Мраморном море бандой Селима. После этого у Иосифа уже не оставалось и тени сомнения, что нападавшие на них пираты и убийцы Моисея, а также похитители Ребекки – одни и те же люди. Так бандиты в течение одной ночи разрушили уютный семейный очаг Соломона. Отец, которого он почитал больше всех на свете, был убит, а его любимица- сестра похищена. У Соломона уже не было ни семьи, ни дома.

В этот тяжёлый час вся команда «Ангела» была рядом со своим шкипером и не расходилась по домам. Иосиф обратился к ним:

– Страшное горе обрушилось на наш дом. Враг осквернил и разорил наш очаг. Я полон решимости отомстить за содеянное и спасти мою племянницу. С этой целью я сегодня же отплываю на «Ангеле» вдогонку за бандитами. Мы не вернёмся обратно до тех пор, пока не отомстим за Моисея и не вернём Ребекку. Вас же я не имею права отрывать от ваших семей, ибо путешествие будет долгим и опасным. Если кто-либо сейчас решит остаться дома, клянусь своим Богом, я никогда в жизни не упрекну его за это. Он может получить своё вознаграждение за службу сейчас же. Решайте братья, ибо я отплываю с восходом солнца.

Давид подошёл к нему и сказал:

– Ты прости меня, дружище. В этот тяжёлый час я не смогу быть рядом с тобой. У меня большая семья, и если что случится со мной, они останутся одни.

Давид был отцом пятерых детей, и младшей его дочке только пошёл второй год.

– Ты всегда был для меня верным другом и таким же останешься в моём сердце. Оставайся здесь и будь опорой для остальных,– сказал Иосиф и заключил в объятия своего помощника,– прощай, мне будет очень тебя не хватать.

Остальные члены команды молча разошлись по домам, чтобы успеть повидать своих родных и до восхода солнца вернуться обратно на судно. Староста общины подошёл к Иосифу и тихо сказал:

– Бандиты искали что-то очень важное, но, кроме ювелирных украшений Моисея, больше ничего не нашли.

– Что? Что же они хотели найти, из-за чего убили Моисея? И потом, почему именно в нашем доме?– в сердцах произнёс Иосиф.

– До тех пор, пока ты не найдёшь их, эта тайна останется неразгаданной,– сказал староста и добавил,– отведи Соломона на наше кладбище. Пусть простится со своим отцом.

Затем он достал золотой перстень Моисея с шестиконечной звездой и передал его Соломону со словами:

– Этот перстень был на правой руке Моисея. Бандиты не заметили его в темноте. Носи его как вечную память об отце.

Соломон сжал в руке перстень. Он вспомнил последние напутственные слова отца, сказанные ему месяц назад на пристани, когда тот провожал его в первое плавание. Кто знал, что они окажутся пророческими?

Иосиф благодарно посмотрел на старосту и, обняв Соломона за плечи, направился в сторону кладбища. Здесь юноша вновь не сдержал слёз и припал к плечу Иосифа. Тело Моисея, убитого два дня назад, согласно еврейскому обычаю, пока не было погребено и покоилось в мавзолее, рядом с могилой его жены

– Клянусь, Соломон, мы отомстим за них!– сказал шкипер,– они ещё горько пожалеют о содеянном!

Соломон уже не рыдал.

За эти несколько часов в нем произошли невероятные изменения. Из некогда жизнерадостного юноши он превратился во взрослого мужчину, душа которого была ожесточена коварным ударом судьбы. Иосиф сразу заметил перемену в своём племяннике.

– Клянусь своим Богом, что найду и покараю убийцу моего отца!– сказал Соломон твёрдым мужским голосом, заставившим вздрогнуть даже Иосифа.

– Наказание убийцы не воскресит твоего отца, а вот Ребекку мы спасти сможем. За это я согласен пожертвовать всем, – произнёс Иосиф и увидел, как Соломон преподнёс к дрожащим губам то великолепное колье, которое он с такой любовью приобрёл в Смирне для сестры.

Сердце Иосифа дрогнуло. Не в силах сдерживать комок в горле он повернулся и зашагал обратно. Вслед за ним, что-то шепча и постоянно оборачиваясь, пошёл Соломон. Двое мужчин: один зрелый, другой молодой были полны решимости довести задуманное до конца.

Они шли бок о бок в порт, где уже поджидал своих героев их верный «Ангел».

Всю обратную дорогу в Адрианополь Селим провёл в тяжких раздумьях. Порой ему казалось, что не стоит туда возвращаться вообще. Он не выполнил высочайшее поручение и должен был предстать перед оком своего повелителя с пустыми руками. Это могло вызвать гнев султана, чреватый непредсказуемыми последствиями. До сих пор Селиму удавалось успешно исполнять все задания и он достойно возвращался в столицу. Однако сейчас бывший пират попал в довольно затруднительное положение. Его последняя авантюра потерпела неудачу. Он не нашёл золота ни в Смирне, ни в Эфесе, ни даже в Александрии, куда поплыл, уверенный в успехе. Спасти Селима могло только одно – он должен был непременно задобрить сердце султана каким-нибудь особенным подарком. Такой подарок он вёз из Александрии с величайшей осторожностью.

Тогда, в доме Моисея, в темноте он не смог внимательно рассмотреть Ребекку. Её похитили по инерции вора, который стремится утащить всё ценное, что попадётся под руку в момент кражи. Будь его воля, он вовсе бы не обременял себя в этот момент подобным грузом. Однако привычка грабителя взяла своё, и девушка была захвачена вместе с драгоценностями.

Уже утром, когда их судно было далеко от египетского берега и солнце осветило девичий лик, только тогда Селим смог внимательно рассмотреть свою живую добычу. Первое, что его восхитило, это глубокие голубые глаза Ребекки. Длинные шёлковые волосы, ниспадающие на гибкий девичий стан, и мраморная шея буквально ошеломили Селима. Будучи зрелым мужчиной, успевшим повидать всякое на своём веку, он был поражён этой неземной красотой. Стоя на палубе, Ребекка пугливо озиралась на окружившую её банду похотливых головорезов. В их раздевающих взглядах просматривалась звериная жадность. Даже у невозмутимого Кяра нездорово заблестели глаза при виде беззащитного женского тела.

– А ну, ишаки амасийские! Все прочь от царского подарка! – закричал на разбойников Селим, угрожающе схватившись за рукоятку кривой сабли.

– Это же наша общая добыча! Мы заслужили её! – начал зло огрызаться Баязед.

– Ты заслужил, чтоб твоя голова была брошена на съедение вонючим псам!– с яростью закричал на него Селим.

– Это от чего же? – обиделся Баязед.

– Оттого, что ты, безмозглый осёл, никак не можешь понять, что это подарок для великого султана. Мы принесём его вместо золота, которое не смогли найти. Теперь понял? Эта девушка – спасение для ваших верблюжьих голов. Они непременно полетят, если вы вернётесь с пустыми руками. Так что берегите её пуще зеницы ока. Если хоть один волосок упадёт с её головы или кто-либо из вас посмеет пальцем тронуть её, то, клянусь Аллахом, его голову я отправлю на корм рыбам, – пригрозил напоследок Селим.

Все знали, что он слов на ветер не бросает, и нехотя попятились по своим местам.

Селим вплотную подошёл к испуганной девушке. Он посмотрел в её красивые, отдающие морской синевой глаза, и произнёс:

– Аллах свидетель, ты так прекрасна, что можешь затмить собой блеск любого золота. Пускай иудеи хранят у себя все сокровища мира, мне уже на это наплевать. Я унёс у них сокровище намного дороже, – почти шёпотом восторгался Селим, пожирая Ребекку глазами.

Девушка буквально онемела от страха и с ужасом смотрела на своего похитителя.

– Она же совсем не понимает нашего языка. Мы даже не знаем её имени, – сказал Селим,– хотя по правде, зачем нам её иудейское имя? Отныне она будет носить новое, турецкое имя,– продолжал он не в силах оторваться от её лица, – я никогда в жизни не видел таких прекрасных глаз. Ты будешь называться Гёзал, – громко и во всеуслышание провозгласил он, – поместите Гёзал в самую лучшую каюту, кормите её самой лучшей пищей, охраняйте её денно и нощно! – громко приказал своим пиратам Селим и добавил, – в ней наше спасение.

Когда Ребекка очнулась на незнакомом судне, плывущем в открытом море, сначала не могла сообразить, где она и куда её везут. Затем, услышав непонятную речь, и узрев незнакомые лица пиратов, сразу же поняла, что с ней произошло. Она сперва безудержно и долго рыдала, моля о пощаде. Окружающие её османы не знали арабского и к тому же их зачерствевшим сердцам были безразличны её страдания. Поняв это, Ребекка перестала рыдать и от ощущения безысходности замкнулась в себе, не вступая ни с кем в контакт и едва прикасаясь к пище, от чего в конце плавания сильно истощилась. Селим забеспокоился, и по прибытии в Адрианополь сразу же нанял служанку – арабку Фатиму, которой велел всячески присматривать за ней.

Фатима долго охала, когда к ней привели чахнущую Ребекку. Девушка, увидев её, вспомнила свой родной очаг, няню, не сдержалась и сильно разрыдалась, выплеснув, наконец, наружу накопившиеся эмоции. Фатима всячески её успокаивала, приговаривая по-арабски:

– Не изводи себя понапрасну. Ты так молода и прекрасна. Тебе надо смириться с тем, что неизбежно. Поверь мне, никто не причинит тебе зла, наоборот, твой хозяин, достойный Селим-ага, сделает всё, что ты пожелаешь.

– Больше всего на свете я желаю только одного – очутиться в моём родном городе у своей няни, которая зовёт меня моим родным именем, – рыдала несчастная девушка.

Фатиме было очень жаль эту несчастную еврейскую девушку. В глубине души она ненавидела Селима, однако ничего поделать не могла. Вскоре Фатима приодела и причесала её на турецкий манер и начала обучать местным обычаям и языку.

По ночам Ребекке снились кошмары. Она часто кричала и вскакивала от страха. Её новая няня клала ей под подушку маленький ятаган. По турецким приметам он должен был непременно отогнать злых духов и успокоить девушку.

Потихоньку Ребекка начала приходить в себя. Она уже не отказывалась как прежде от пищи и воспринимала происходящее более трезво.

Время –лучший лекарь. Эта присказка во все времена безотказно применима для всех. Ребекку тоже не обошло стороною целительное свойство доктора-времени. Благодаря Фатиме её жизнь стала входить в нормальное русло. Поняв, что ничто не в силах изменить, Ребекка начала приспосабливаться к новому образу жизни в незнакомой среде, стала привыкать к своему турецкому имени и даже откликалась на него.

Для Ребекки, которая росла без матери, смена одной няни на другую, благодаря сердобольной Фатиме, произошла без тяжёлых потрясений. Для человеческой души только родную мать никто не заменит- остальные восполнимо. Однако всепоглощающая тоска по родному дому никак не покидала девичью душу, отчего её взгляд казался отсутствующим, а на лице ни разу не засветилась улыбка.

Селим ни словами, ни действием не смел обидеть свою пленницу. Наоборот, он буквально дрожал над нею, всячески выполняя любые указания требовательной Фатимы, и не смел появляться в женских покоях дома.

Прошёл месяц с тех пор, как Ребекка стала Гёзал. Она жила безбедно в новом месте вместе с новой няней и в совершенно новом для себя измерении. Турецкая речь постепенно становилась понятней, а новые привычки и одежда уже не были в тягость. Одетая в закрытое платье, с прибранными волосами и с тоскливым безразличием во взгляде, Ребекка из безмятежной, по-детски наивной еврейской девушки, превратилась в молодую турчанку редкой, не восточной красоты.

Где-то в конце лета Селим, который почувствовал, что девушка уже окрепла, велел Фатиме подготовить её к визиту во дворец султана.

– Надо Гёзал приодеть надлежащим образом, предварительно ублажив в хамаме. Не скупись на красивые наряды. Возьмёшь столько золота, сколько необходимо. Она должна выглядеть божественно, – наказал Селим служанке.

Ранним утром Ребекка и Фатима с бохчами, отправились в хамам. Они шли по улицам Адрианополя, который без малого сто лет назад превратился в столицу Османского государства город Эдирне. Рядом с главной площадью города османы соорудили красивую мечеть с тремя галереями. Она была построена в стиле персидской архитектуры, очень модной для того времени. Рядом с мечетью была расположена турецкая баня – хамам – воплощение роскоши и неги.

Для человека, который долгое время душой и телом был заточён в ограниченном пространстве, хамам являлся настоящим спасением. Ребекка, которая понятия не имела, что такое хамам, с опаской зашла в помещение, освещавшееся лишь через круглые окна в куполах. В центре мраморного пола женской раздевалки бил фонтанчик. Женщины раздевались, оставляя свои бохчи на деревянных скамейках, и, обернувшись в разноцветные покрывала, проходили через узкие двери в жаркие парилки. Оттуда через широкий проход можно было попасть в большой зал, где вокруг стен стояли мраморные ванны, заполненных тёплой водой. Под зданием хамама была мощная котельная, откуда подавалось наверх тепло и горячая вода.

Фатима с Ребеккой вдоволь напарились, затем долго лежали в мраморных чашах, заполненных тёплой ароматной пеной, сдобренной различными благовониями и хитроумными добавками. Затем Фатима велела Ребекке лечь на горячий мраморный стол, к которому подошла по-восточному усатая женщина-кисачи и стала грубой рукавицей из козьей шерсти безжалостно тереть нежное девичье тело. Она скоблила Ребекку, сменяя её омертвевшую потную кожу на молодую, здоровую, отчего девушка буквально линяла, подобно змее. Другая, жилистая, с орлиным носом, не то женщина, не то мужчина, кзыоглан, начала взбивать специальной пальмовой мочалкой пышную пену, забила ею полотняный продолговатый мешок и начала массировать тело Ребекки. Затем тщательно и долго мыла длинные золотистые волосы попеременно тёплой и холодной водой. В конце всех этих пыток Ребекка лежала, завёрнутая в зелёные простыни, и сладостная нега разливалась по её будто заново родившемуся телу. Впервые в жизни она познала всю прелесть хамама. Приятно истомлённая и расслабившаяся Ребекка чувствовала себя великолепно, на время позабыв о своём горе, отчего долгожданная улыбка начала пробиваться на её раскрасневшемся личике. Фатима не могла не заметить перемены в настроении своей подопечной.

– Ты самая красивая девушка, которая когда-то переступала порог хамама, – не смогла скрыть своего восторга Фатима, которая всё это время восхищалась великолепным телом Ребекки, – ты воистину достойна высшего созерцания.

– Мне ничего не надо, Фатима. Единственно, о чём я мечтаю – это вернуться в Александрию, – ответила снова взгрустнувшая пленница.

– Поверь мне, когда я переехала сюда, почти насильно, из Палестины, мне казалось, что весь мир перевернулся. Однако, как видишь ничего, жива и даже процветаю. Тебе же выпало счастье перебраться из скучного арабского города во дворец турецкого султана и стать женой могущественного владыки.

– Ты когда-нибудь видела счастье в заточении? Для меня свобода дороже любой роскоши, – ответила Ребекка, и на её глазах снова показались слёзы.

– Прошу тебя. Ради меня. Не порть своё прекрасное лицо. Я же так старалась сделать из тебя настоящую красавицу.

– Прости меня, Фатима, – грустно ответила девушка, – я не хотела тебя подводить. Больше ты не увидишь ни слезинки на моём лице.

В хамаме женщины провели почти весь день, не преминув там же подкрепиться. Вообще, хамам для турка – это не просто баня. Хамам – это и отдых, и место встреч для друзей, это, если хотите, обновление жизни путём омовения. После хамама каждый себя чувствует будто заново рождённым. С таким же чувством возвращалась домой и Ребекка.

Дома Фатима принесла купленное специально для Ребекки платье, вдоль и поперёк расшитое золотом. В этом одеянии она выглядела действительно божественно, ибо оно очень подходило к её золотистым волосам. Сама Ребекка смотрела на себя в зеркало и постепенно душа её наполнялась той гордостью, которая присуща женщинам, уже чувствующих магическую силу своей красоты. Это чувство придавало ей уверенность в себе, вселяло надежду.

Фатима глядела на свою подопечную гордо и одновременно несколько с завистью. Ей, по-восточному смуглой дурнушке, не довелось в течение всей жизни испытать на себе трепетного мужского взгляда, ибо природа не смогла её наделить хотя бы крупицей той красоты, какая была у Ребекки.

Селим, взглянув на приодетую Гёзал, понял, какое бесценное сокровище он отдаёт во дворец к султану. Эта девушка, поразившая с самого начала своей непревзойдённой красотой, здесь, в его доме, ещё больше расцвела, прибавив ко всему истинное царственное великолепие. С каким упоением он присвоил бы её себе, бросил бы всё к её ногам, всё без остатка. Однако долг и страх заставили его лишиться столь прекрасной наложницы, не воспользовавшись ею хотя бы раз.

Вот уже больше двух месяцев, как османский султан отсутствовал в столице. Он выехал со своим войском ещё в начале лета, чтоб захватить крепость Круи, расположенную высоко в горах Албании, однако до сих пор не вернулся, ибо крепость оказалась неприступной. Долгое отсутствие султана всегда вызывало чувство тревоги и неуверенности у его великого везиря Халала, который в отсутствие высочайшей особы ведал государственными делами. Сам Халал происходил из знатного османского рода амасийских пашей. Он являлся самым приближённым человеком султана и был вторым лицом в Османском государстве.

Великий везирь ведал практически всеми государственными делами, включая самое важное – сбор податей с покорённых земель. Его многочисленная армия давтарчи денно и нощно разъезжала по стране и была занята самым популярным делом во всех веках и странах – выколачиванием налогов. Имея сильное влияние на самого султана, Халал очень часто самолично решал многие важные вопросы, тем самым сконцентрировав в своих руках огромную власть.

Сам султан Мурад Второй был человеком больше мирного нрава. Он уже дважды отрекался от престола в пользу своего сына Мехмеда, желая уединиться в тиши садов загородного дворца. Однако, обеспокоенный, что с уходом Мурада уйдёт и его всесильная власть, Халал буквально насильно возвращал султана обратно на престол. Больше всего его возмущал импульсивный и непредсказуемый характер царевича, который, став султаном, отстранил бы великого везиря от управления государственными делами. Халал неоднократно уже сталкивался со строптивым нравом этого юноши, которому только недавно исполнилось семнадцать лет. Великий везирь ежедневно молил Аллаха о сохранении доброго здравия и благоденствия своему султану как гаранту его же, Халала, благополучия, и потому долгое отсутствие его величества вызывало у него вполне оправданное чувство тревоги. В донесениях, посылаемых им еженедельно из столицы, он сообщал ему о текущем состоянии дел в государстве, всякий раз призрачно намекая на затянувшееся отсутствие.

Приняв с утра у себя главного давтарчи и ознакомившись с количеством взимаемых налогов в государстве, всесильный везирь решил пройти в дворцовый сад, чтобы там, в тени и прохладе великолепных деревьев, спокойно предаться трапезе. Зайдя в уютный кёшк и устроившись поудобней на великолепном персидском ковре с многочисленными подушками, Халал уже хотел распорядиться подать ему еду, как дворцовый слуга сообщил, что Селим, порученец султана, просит принять его.

– Какой Селим? – не сразу вспомнил Халал, – а это тот пират, которому великий султан поручил найти золото храма Артемиды. Помню, помню. Если явился, стало быть, нашёл. Ладно, пускай заходит, – велел слуге визирь, устраиваясь поудобнее на мягких подушках.

– Приветствую тебя, мой господин! – с поклоном вошёл Селим.

Везирь легко кивнул головой, с любопытством рассматривая вошедшего и стремясь проникнуть в его тёмную душу своим проницательным взглядом.

– Раз ты посмел сюда явиться, стало быть, принёс много золота для его величества? Тебе удалось найти богатства царя Крёза? – с иронией в голосе спросил Селима Халал, сразу угадав, что у того не всё ладно.

– Золото Крёза так глубоко упрятано, что невозможно обнаружить. Мы не нашли никого, кто бы смог указать на его местонахождение, – начал с опаской оправдываться пират.

Халал и раньше недолюбливал этого наглого прохвоста, а сейчас, поняв, что тот потерпел неудачу, в глубине души даже обрадовался, что наконец представился повод наказать его.

– Твой ответ не сулит тебе ничего хорошего, Селим. Великий султан, да хранит его вечно Аллах, терпеть не может неудачников, и твоё присутствие может вызвать его праведный гнев. Думаю, было бы справедливей, чтобы ты вообще не появлялся перед его ясными очами, тем самым избежав немилости.

Халал уже предвкушал позорное исчезновение этого мерзкого пирата, пригретого султаном только ради выполнения его тайных помыслов.

– Куда же мне уйти? Здесь мой повелитель, которому я предан целиком, всей душой,– отвечал Селим, не желая сдавать свои достигнутые позиции.

– В таком случае тебе придётся держать ответ за то, что посмел явиться сюда ни с чем.

– Я не пришёл с пустыми руками. Я принёс бесценный подарок, – гордо ответил Селим.

– Подарок? – сильно заинтересовался Халал, – что за подарок ты осмелился принести султану?

– Я привёз для своего высочайшего повелителя, да хранит его Аллах вечно, красавицу-наложницу, – с победой в голосе ответил Селим.

– Ты привёз для гарема новую наложницу?– удивился везирь,– так где же она?

– Она здесь, мой господин, вели впустить её.

Халал немедленно распорядился об этом, и вот уже Ребекка, медленно шагая из глубины сада, величаво приближалась к кёшку. Лучи полуденного солнца хорошо пробивались сквозь густые ветвистые деревья дворцового сада, как бы нарочно освещая неповторимую красоту Ребекки. Халал внимательно всматривался в великолепно сложённую женскую фигурку, затем быстро встал, подошёл к ней и откинул прикрывающую лицо тёмную паранджу. Прекрасное лицо Ребекки, окаймлённое золотистыми волосами, на мгновение сильно поразило визиря. Он сразу понял, что подобной красоты в гареме у его величества никогда не было. В следующее мгновение он, уже совладав с собою, повернулся к Селиму и спросил:

– И где же ты раздобыл этот подарок?

– В египетской Александрии.

– С какой же целью ты там оказался?

– Мы искали золото царя Крёза.

Такого сюрприза Халал явно не ожидал от Селима. Пожалуй, этот подарок заставит султана простить пирату его неудачу. Мурад не только не накажет его, но к тому же ещё больше приблизит к себе. Сей возможный вариант явно не нравился великому везирю, который терпеть не мог Селима. С другой стороны, появление в гареме такой великолепной наложницы непременно заставит его величество вернуться в столицу, о чём так мечтал Халал.

– Твой подарок непременно порадует его величество. Однако я боюсь, что твои головорезы не оставили её без внимания и успели позабавиться ею. Если это действительно так, то тебе стоит сразу же удалиться. Султан никому не прощает подобных шуток.

– Это можно легко проверить, мой господин,– уверенный в себе заявил Селим.

– Да, действительно, – сказал Халал и приказал рядом стоящему слуге, – позвать сюда баши- евнуха.

Главный евнух дворца султана, Мустафа, был грузным человеком с круглым безбородым лицом и писклявым голосом.

Мусульманская религия запрещает любую кастрацию для своих верующих, и потому евнухов турки набирали среди представителей иной веры и стран. В основном это были выходцы из народов Кавказа, вывезенные оттуда торговцами живым товаром. Кастрированные до полового созревания, они утрачивали способность не только к зачатию, но и к совокуплению, навсегда теряя присущий для мужчины облик, превращаясь в толстых, неповоротливых существ с гладкой кожей и тонким голоском.

Мустафа ведал женской половиной дворца – гаремом. Никто из мужчин не имел права заходить туда. Мустафа бдительно охранял от любых посягательств многочисленных жён и наложниц Мурада. Он лично отвечал за благосостояние и сохранность каждой из них, за что пользовался неограниченной благосклонностью своего повелителя. Ключи от тяжёлых засовов гарема он всегда держал при себе, не доверяя их никому. Должность главного евнуха при дворе Мурада Второго была приравнена к рангу великого визиря, и потому, когда Мустафа зашёл в кёшк, то уселся напротив Халала, тем самым показывая своё иерархическое равенство.

– Вот, посмотри, Мустафа, какое сокровище привёз Селим в подарок его величеству, – представил суть дела великий визирь.

Главный евнух посмотрел на Ребекку взглядом человека, который приценивается к товару перед покупкой.

– Как тебя зовут? – обратился он к ней.

– Меня зовут Гёзал, – ответила девушка с тяжёлым вздохом.

– Это имя тебе дал Селим. А как звали тебя раньше?

– Я еврейка, а имя моё Ребекка,– с гордостью ответила девушка.

– Ты будешь первой иудейкой в нашем гареме, – заметил главный евнух, оставшийся довольным красивым голосом Ребекки, да к тому же говорящей на арабском,– эта наложница вполне достойна, чтоб предстать перед высочайшим взглядом, однако я должен удостовериться в её непорочности перед тем, как предложить её тело султану, – обратился он уже к Халалу.

Сказав это, Мустафа распорядился отвести девушку к евнуху-экиму с целью её осмотра. Слуга увёл Ребекку, а дворцовый повар стал подавать в кёшк трапезу. За несколько минут слуги разложили аппетитные блюда: великолепную долму из красного перца, завёрнутого в виноградные листья, холодные бараньи мозги, баклажаны, начинённые тёртыми орехами и пряным сыром, мясо ягнёнка, прожаренное в тонире. Визирь и главный евнух приступили к еде, не обращая внимания на стоящего в стороне Селима. Всё это они запивали кислым айраном, неустанно чавкая и фыркая от удовольствия, после чего перешли к сладостям. В это время к ним подошёл евнух-эким. Халал и Мустафа вопросительно взглянули на него, тот утвердительно кивнул головой и сказал:

– Она не тронута, мой господин, тело её великолепно и без малейших изъянов.

– А где же сама наложница? – поинтересовался Халал у экима.

– Она лишилась чувств, мой господин, но скоро придёт в себя, – успокоил его эким, цинично улыбаясь.

Селим, который стоял всё это время молча, вопросительно взглянул на Халала.

– Пожалуй, мы покажем твой подарок султану, – вынес решение везирь, – ступай, как только его величество вернётся в столицу, возможно, пожелает увидеть тебя.

Селим вздохнул облегчённо. Сказанное Халалом означало, что ему прощается его неудача, и наложница принимается в гарем. Селим повернулся и пошёл прочь из дворца.

Визирь и евнух продолжили трапезу.

– Надо в донесении описать эту прекрасную девушку. Зная нашего султана, я уверен, что это заставит его непременно вернуться, – сказал Халал, заканчивая трапезу,-позаботься, чтобы её содержали достойно, и до приезда его величества тщательно подготовили во всех отношениях.

– Не беспокойся. Мы своё дело знаем, – пропищал в ответ Мустафа и кисло захихикал.

Затем Халал велел слуге тотчас позвать дворцового ншанджи, который явился в кёшк с готовыми пером и бумагой. Великий визирь обратил внимание на ладно сшитый кафтан опрятно одетого ншанджи. Халал начал диктовать письмо султану. После него надиктовал донесение главный евнух. Закончив работу, ншанджи с поклоном удалился к себе. Там он аккуратно сложил оба донесения и скрепил дворцовой печатью. Затем достал ещё одну бумагу и переписал в неё оба донесения слово в слово. Он спрятал эту бумагу в своём кармане и вышел из дворца.

Второй месяц продолжалась безуспешная осада высокогорной крепости Круи многочисленной армией турецкого султана Мурада Второго. Правитель Османского государства тщетно пытался разгромить эту неприступную крепость христианского мира. Турки несли большие потери, армия была сильно измотана и морально подавлена. Янычары, которые надеялись на быструю победу, теперь после неудач сильно приуныли и уже не рассчитывали на лёгкую добычу. Сломить оборону крепости, которую возглавлял отважный Скандербег, они были не в состоянии.

Сын албанского князя христианского происхождения Скандербег всю свою юность провел в качестве заложника при дворе турецкого султана. Он был обращен в ислам, обучен военному делу и служил в турецкой армии под именем Искандер-бек. Однако будучи патриотом, Скандербег не захотел сражаться во имя пророка, бежал из турецкой армии, чтобы воевать за собственную веру. Обладая большими организаторскими способностями, он сумел сплотить вокруг себя своих боевых товарищей, возглавив мощный очаг сопротивления турецкой экспансии в Европе. Из своей неприступной крепости в Круи Скандербег с помощью эффективной партизанской войны сильно досаждал турецкому султану и был для османов такой же головной болью, как отважный Хуньяди в Венгрии.

Турки уже завоевали почти всю Малую Азию и большую часть Византии. Завоевания турок в Европе носили пока эпизодический характер, ибо существование христианского Константинополя мешало широкомасштабной экспансии. Поход против Скандербега, предателя исламской веры, был делом чести мусульман. Вот почему Мурад решил лично возглавить военную кампанию и летом 1450 года осадил крепость Круи в Албании.

Крепость Круи, расположенная высоко в горах, имела два ряда мощных оборонительных стен, возвышающихся на отвесных скалах, подойти к которым можно было только по узкой и крутой горной тропе. Эта единственная тропа хорошо контролировалась с двух сильно укрепленных крепостных башен, где денно и нощно дежурили защитники крепости, предотвращая любую попытку противника прорваться к воротам. В тех местах, где в подножии стен можно было сделать подкоп и подложить пороховые мины, были предусмотрительно сооружены выступные каменные балконы, так называемые мушараби. Последние имели в полу отверстия, через которые защитники заливали турецких минеров кипящей смолой или расплавленным свинцом.

Осадная артиллерия турецкой армии была практически бессильна в таких условиях. Ядра либо не достигали своих целей, либо не причиняли крепостным стенам серьезного урона, ибо сами пушки, или как их тогда называли- бомбарды, в силу наличия сильно пересечённой местности были дислоцированы на неудобных для стрельбы отдалённых позициях.

Между тем дерзкие вылазки Скандербега, отлично ориентирующегося на местности, наносили турецкой армии существенный урон. Предполагалось, что крепость сообщается с внешним миром через неизвестный для османов тайный ход, хорошо замаскированный в горных расщелинах. О наличии этого хода красноречиво говорил тот факт, что осаждённые практически не испытывали недостатка в снабжении провиантом и оружием и могли в любой момент появляться в турецком тылу, нанося контрудары.

Крепость Круи могла бесконечно долго выматывать турецкую армию под своими стенами и легко переносила осаду турок. Воины Скандербега были хорошо организованы, храбро и умело защищались. Султан приказал вырезать и угнать в рабство всё окрестное население крепости, которое могло бы поддерживать осаждённых. Однако эта мера не принесла сколько-нибудь ощутимых результатов. Защитники продолжали получать помощь извне только им ведомыми путями.

Зелёный шатёр турецкого султана находился на безопасном расстоянии от места осады и был хорошо укрыт в тени ветвистых деревьев. Снаружи шатёр круглосуточно охранялся самыми преданными янычарами, готовыми предотвратить малейшую опасность, угрожавшую их повелителю. Сам султан, сидя на мягких подушках и слегка прищурив глаза, слушал послание своего великого визиря Халала, присланное ему из столицы Османского государства- Адрианополя. Послание было написано на арабском языке, ибо в то время турецкий язык существовал лишь в разговорной форме, а для письма турки использовали арабскую письменность. Писать и читать на языке ислама мог лишь ограниченный круг лиц, преимущественно из мусульманского духовенства, которым посчастливилось пройти обучение в школах теологии и исламского права, открытых в Бурсе, которая была отвоёвана турками у Византии в 1326 году и превратилась после этого в важнейший центр высшего мусульманского духовенства Османского государства.

Послание читал личный ншанджи Мурада, который ведал всей входящей и выходящей документацией султана. В его обязанности входило составление высочайших указов и их заверение оттиском подписи повелителя. Ншанджи читал послание по-арабски в уме и, с ходу переводя текст, уже зачитывал его вслух для Мурада по-турецки. Причем делал он это настолько умело, что султан даже не замечал, что ншанджи, помимо чтения, ещё и занят синхронным переводом. В силу этого он читал письмо довольно медленно, но достаточно внятно и без пауз. Со стороны могло показаться, что султан вообще не внемлет этому чтению, однако Мурад молча слушал, медленно поглаживая свою седеющую бородку.

Мурад был султаном уже тридцать лет. За это время ему удалось полностью восстановить былое могущество Османского государства, пошатнувшееся после нашествия Тамерлана и многолетних междоусобиц.

Имея в руках подчинённое лично ему войско, Мурад взялся за расширение границ своего государства.

В Европе ему противостояли две силы: Венгрия, стремившаяся к созданию огромной славянской империи вместе с Константинополем, и Венеция, воевавшая за господство на море. Мураду удалось за короткий срок взять важный стратегический порт на Средиземноморье – византийский город Фессалоники. Причём, чтобы сохранить внутреннюю инфраструктуру, ему пришлось выкупать у собственных солдат богатых жителей города. Ослабить же военную мощь Венгрии Мураду удалось после победы своей армии на Косовом поле. Потом он решил завоевать Константинополь, впервые использовав при этом осадную артиллерию. Однако попытка оказалась неудачной, и город остался не порабощённым.

В народе Мурада любили за его простоту и просвещённость. За годы своего правления он сумел установить покой и порядок в государстве, за что османы его очень уважали.

В своем послании к султану великий визирь Халал подробно докладывал о сборе податей с захваченных территорий, о подавлении смуты в центральной Анатолии, о ходе строительства мечетей в столице и тому подобное. Закончив с посланием великого визиря, ншанджи приступил к донесению, присланному главным евнухом Мустафой. Последний докладывал о событиях непосредственно во дворце султана и в заключение уведомил, что в гареме появилась новая наложница, прекрасная юная еврейка по имени Гёзал. Услышав об этом, Мурад вскинул густые брови и в глазах его появился юношеский блеск. Рука султана перестала поглаживать бородку, сам он выпрямил спину и уже более внимательно слушал ншанджи, жадно впитывая каждое его слово.

– Кожа у неё белее и глаже чем мрамор, – продолжал читать донесение евнуха ншанджи, – глаза у неё красивые и отдают морской голубизной, походка, как у молодой лани, шея длинная и нежная, как у лебедя.

Заканчивалось донесение словами: «Твоя новая наложница ждет с нетерпением возвращения своего повелителя».

Это был очень верный прием, ибо царедворцам, которым надоело долгое отсутствие его величества, очень хотелось добиться его скорейшего возвращения в столицу. Им это почти удалось. Мурад по натуре был человеком миролюбивым, и ему страшно наскучила эта бессмысленная осада в Круи. Султану вдруг сразу захотелось покончить с пребыванием в этом походном шатре и очутиться в своих роскошных дворцовых покоях вокруг своих очаровательных наложниц. К тому же лето – основной сезон для военных кампаний, уже заканчивалось и начиналась осень с ее дождями, размывающими дороги и превращающими их в непролазную грязь. Однако он быстро вспомнил, какое огромное расстояние разделяет его от Адрианополя и с какой целью он здесь находится.

Необъяснимо дурное предчувствие вдруг охватило султана. Ему показалось, что эта безуспешная осада не только военная неудача, а еще что-то непоправимо худшее, которое он, однако, еще в состоянии предотвратить. Мурад встал во весь рост, жестом велел секретарю удалиться и сильно хлопнул два раза. Тотчас же в шатер вбежал его слуга и, не смея смотреть в лицо султану, упал на колени.

– Приказываю разыскать и немедленно привести ко мне царевича! – приказал Мурад, и слуга бросился выполнять высочайшее повеление.

В походе на крепость Круи султана сопровождал его сын и потенциальный наследник турецкого престола царевич Мехмед, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет.

Мехмед родился в «черное время», когда вовсю свирепствовала чума. Его мать была рабыней христианского происхождения, что сильно сказалось на контрастной внешности царевича. Будучи младшим сыном, у него не было больших шансов стать наследником престола. Однако, когда его старшие братья преждевременно скончались, Мурад решил серьезно заняться запущенным воспитанием будущего султана.

Учитывая, что Мехмед был капризным и трудным учеником, отец разрешил учителям применять при воспитании сына телесные наказания. В результате чего царевич рос жестоким и деспотичным юношей, рано познавшим власть силы и готовым применить ее в любой момент для достижения собственной цели. Он с ранних лет усвоил для себя, что человеческая жизнь в его окружении не представляет никакой ценности.

В Османском государстве лишить жизни человека не представляло особого труда, ибо сразу же место убитого занимал другой, а про погибшего уже никто и никогда не вспоминал.

Мехмед находился на линии осады крепости и наблюдал, как артиллеристы заряжают бомбарду, которая представляла собой толстую трубу, сваренную из железных полосок и скреплённую обручами к деревянной колоде. Заряжать бомбарду было хлопотным делом и требовало немало времени. С одного конца трубы вставлялось каменное ядро, а другой конец закрывался приставным дном, предварительно заполненным пороховой мякотью. Дно замазывалось глиной и подпиралось тяжелыми брёвнами, чтобы его не вырвало во время выстрела. Порох поджигался раскалённым железным прутом, и бомбарда производила выстрел. Количество пороха определялось на глаз. Малый заряд делал выстрел неэффективным, а слишком большой мог разорвать пушку на части, уничтожив обслуживающий персонал. Орудие не имело откатного устройства и потому после выстрела сильно отдавало назад, часто калеча орудийную прислугу.

Вот и сейчас бомбарда произвела выстрел, в результате которого ядро даже не долетело до стен крепости к всеобщему ликованию ее защитников, которые внимательно следили за действиями вражеских бомбардиров. Подтащить орудие поближе к стенам было невозможно, ибо тогда турки попадали под град смертельных стрел арбалетов неприятеля. Наблюдавший за всем этим Мехмед приказал удвоить порцию пороха в бомбарде, чтобы ядро, наконец, смогло бы пробить брешь в неприятельской стене. Главный бомбардир-ага турецкой армии поспешил воспрепятствовать этому опрометчивому решению.

– Мой господин! – взмолился он, – прошу тебя, отмени свое приказание, ибо бомбарда не выдержит такого заряда пороха и взорвётся, покалечив всех нас.

Мехмед с ненавистью посмотрел на умудрённого опытом бомбардира. Во взгляде юного наследника кипела злоба, от чего на контрастном лице Мехмеда стали превалировать азиатские черты, и его орлиный нос стал выделяться еще больше.

–Ты- жалкий трус! – с презрением произнёс Мехмед, – из- за таких, как ты, мы второй месяц не можем взять эту крепость. Твои бомбарды настолько слабы, что вызывают насмешки у наших врагов.

Бомбардир-ага, который принимал непосредственное участие в изготовлении бомбард для армии и знал какую максимальную нагрузку сможет выдержать это железо, с пунцовым от обиды лицом ответил:

– Мой господин! Бомбарды достаточно мощны, но их позиция крайне непригодна для эффективного бомбометания. Вокруг этой крепости нет какой-либо высокой площадки по уровню хотя бы совпадающей с уровнем крепостных стен. Этим и обусловлены наши неудачи, – оправдывался бомбардир -ага.

– Вот потому нам придётся увеличить количество пороха, чтобы возместить слабость нашей позиции,– с видом знатока заявил Мехмед и тоном, не терпящим возражения, приказал прислуге орудия, – заряжай двойным!

Артиллеристы вопросительно посмотрели в сторону главного бомбардира. Тот понял, что для наследника личные амбиции важнее человеческих жизней и никакие доводы не смогут убедить Мехмеда, у которого в этот момент тщеславие преобладало над здравым смыслом. Бомбардир- ага резко повернулся к артиллеристам и обречённо приказал:

– Немедленно выполняйте волю царевича!

Начался трудоёмкий и длительный процесс заряжения бомбарды. Мехмед с довольным видом наблюдал, как выполняют его приказ, и ждал, когда бомбарда, наконец, пробьёт крепостную стену.

Понимая, чем грозит этот выстрел, бомбардир-ага решил сам поджечь фитиль, дабы не подвергать своих подчинённых смертельной опасности. Он подошёл к личному чаушу Мехмеда и тихо проговорил ему:

– Уведи наследника подальше от этого места, а то может случиться непоправимое.

Пока чауш пытался сообразить, что предпринять, к ним подбежал слуга султана и сообщил, что повелитель хочет немедленно видеть сына. Мехмед с большой неохотой, но покорно начал покидать позицию, спешно направляясь в сторону султанского шатра. В этот момент раздался сильный выстрел, и бомбарда разлетелась на куски. Бомбардиру-аге железо снесло полчерепа. Царевич резко обернулся в сторону взрыва, и это спасло ему жизнь – огромный кусок железа прошипел мимо его головы и врезался в землю. Второй, намного меньше, угодил ему в правое предплечье, вызвав нестерпимую боль и кровотечение. На мгновение Мехмеду показалось, что он теряет сознание. Переборов себя, он вновь зашагал в сторону отцовского шатра, но в следующее мгновениеколени его подкосились и он упал, лишившись чувств. Так в одночасье из-за легкомыслия Мехмеда турки лишились своего самого опытного бомбардира.

Царевич очнулся в шатре султана, и первое, что он увидел, было лицо врача-экима, который с облегчением вздохнул, когда наследник открыл глаза. Экиму удалось с помощью прижигания остановить кровотечение, а для предотвращения нагноения раны он периодически обрабатывал её уксусом. Столь примитивные медицинские мероприятия смогли спасти жизнь Мехмеду, хотя не последнюю роль в этом сыграл его молодой организм.

В то время из-за отсталости медицинской науки человек, получивший ранение, в большинстве случаев был обречен на медленную мучительную смерть, и потому не удивительно, что воины предпочитали погибнуть на поле боя мгновенно, чем, получив увечье, умереть в страшных муках.

Мехмед с трудом поднял больную руку и почувствовал, что его пальцы почти не двигаются. Затем он обратил внимание на то, как бледны его ногти. Он с тревогой посмотрел на экима.

– Твои пальцы не смогут двигаться, мой господин, пока не срастутся мышцы на больной руке, – успокоил его эким, – а для этого понадобится время и покой.

– У царевича будет достаточно времени для того, чтобы глубоко осознать, что же с ним произошло?

Тут только Мехмед увидел, что рядом с экимом стоит его отец.

Мурад произнёс эти слова с укором в голосе, однако не скрывая своей радости по поводу начавшегося исцеления сына. Он был до мелочей проинформирован о случившемся и теперь понял, что предчувствие тогда не обмануло его – жизнь наследника престола висела на волоске.

– Отец, я хотел быстрее ворваться в крепость и разгромить всех неверных, – по-юношески начал оправдываться Мехмед.

– Эта крепость ничто перед той опасностью, которой ты подверг свою жизнь, – прервал его Мурад, – наследник не имеет права поступать так неразумно. Ты тот, кому придется после моей смерти нести тяжёлое и ответственное бремя власти. Твоя жизнь не принадлежит тебе, ибо ты избран Всевышним для того, чтобы нести нашу веру в ещё непокорённые народы. Хвала Аллаху, что он сумел сохранить тебе жизнь, – закончил назидание Мурад и, заметив, что его сын ещё очень слаб и плохо воспринимает его речь, решил удалиться.

Мехмед быстро выздоравливал, но, помимо физической травмы, он перенёс также сильное душевное потрясение. Его жизнь после взрыва бомбарды словно разделилась на две части. До этого несчастного случая он был самоуверенным и циничным юношей, но сейчас понял, что он такой же простой смертный, как и все его окружающие люди, и только счастливое стечение обстоятельств спасло его от неминуемой смерти, и он едва не разделил участи, постигшей бомбардира-агу.

Вовремя одной из дерзких вылазок защитников крепости туркам удалось отрезать их путь к отступлению и захватить в плен одного из храбрецов. Последний сумел отвлечь противника на себя, предоставив возможность своим товарищам незаметно скрыться. Умело отбиваясь от наседавших янычар, этот смелый юноша с улыбкой на лице смог увести за собой весь отряд турок подальше от потайного лаза, ведущего в крепость, после чего он ещё долго и умело отбивался, пока меч не выпал из его рук. Янычары набросились на него и приволокли к наследнику. Храбрый юноша по-прежнему улыбался и с чувством до конца исполненного долга стоял перед турками без тени страха на лице. Мехмед внимательно осматривал пленного, удивляясь его беспечности.

–Кто ты и как тебя зовут?– спросил царевич .

–Моё имя Сокол, который призван до смерти заклевать всех османских собак, – нагло бросил юноша в лицо Мехмеду.

Царевича поразила бесподобная дерзость пленного, который, зная, что его ждёт, вместо того чтобы молить о пощаде, осмелился так нагло отвечать. Окружённый многочисленными янычарами, у него не было ни малейшего шанса на спасение. Однако, похоже, он об этом и не помышлял. Его смеющееся лицо выражало полное безразличие к своей дальнейшей судьбе.

– Если ты покажешь нам потайной ход, мы сохраним тебе жизнь. Как сын султана я обещаю тебе это, – сказал убедительным тоном Мехмед.

Пленный юноша был с царевичем приблизительно одного возраста и своей безграничной храбростью вызывал у него некоторую симпатию.

Услышав это предложение, юноша нагло расхохотался, отчего наследнику стало жутковато, ибо это был уже смех мертвеца. Он ещё больше разозлился и сказал с присущей ему жестокостью:

– Ты умрёшь страшной смертью, от которой твоя нахальная улыбка превратится в ужасную гримасу. Это я тебе обещаю.

Мехмед решил было сперва закопать наглеца по шею в землю, чтобы затем с ходу, с коня одним махом снести ему голову. Подобная казнь захваченного в плен противника часто применялась янычарами в качестве соревнования в умении владения кривым мечом на скаку. Однако потом наследник вспомнил про свою ещё больную правую руку и велел целиком закопать дерзкого юношу в землю. Янычары бросились исполнять его волю. Сам же Мехмед почему-то не остался присутствовать при казни, хотя это считалось его самым любимым занятием. Он понял, что оно не доставит ему никакого удовольствия, ибо пленный наверняка не будет кричать и молить о пощаде. Смотреть же, как закапывают живьём в землю смеющегося человека, даже для царевича было жутковатым зрелищем, и потому, когда янычары стали рыть глубокую яму, он спешно направился к зелёному шатру своего отца.

Мысленно Мехмед поймал себя на том, что пленный оказался намного сильнее его духом, и доказательством тому было его нежелание присутствовать на казни. От этого он пришёл в ещё большую ярость и, не дойдя до шатра султана, повернул обратно. Обнажив свой ятаган, он решил собственноручно отрубить Соколу голову. Однако этому не суждено было сбыться, ибо янычары уже старательно закапывали пленного, завязанное тело которого скрылось под комьями земли. Мехмед даже не успел увидеть, как земля падает на его смеющееся лицо, навсегда перекрывая ему дыхание.

В ту же ночь противник предпринял еще одну вылазку. Под покровом темноты небольшой отряд смельчаков незаметно пробрался к шатру царевича и, не подымая шума, вырезал всех находящихся там османов. По счастливой случайности Мехмеда там не оказалось, ибо он в эту ночь находился в султанском шатре. Эта наглая выходка сильно встревожила Мурада. Было ясно, что противник желал отомстить за казнь Сокола, но Аллаху было угодно и на этот раз уберечь наследника. Поняв, что в третий раз он сможет навсегда потерять сына, Мурад решил не искушать более судьбу и отдал приказ о возвращении войска в столицу, тем самым признавая противника победителем, а Скандербега непокорённым.

Мехмед был сильно расстроен по поводу прекращения осады. Это означало, что он не сможет совершить такого достойного поступка, который бы заставил навсегда забыть тот злополучный случай со взорванной бомбардой. Ему непременно хотелось сделать что-нибудь особенное и тем самым поднять свой пошатнувшийся авторитет в глазах янычар и особенно отца. Сильно взволнованный, он зашел в шатер и воскликнул:

– Отец! Я узнал, что ты приказал снять осаду крепости. Прошу тебя, дай мне ещё одну возможность для штурма и уверяю – мы завоюем эту твердыню гяуров.

Мурад, который не чувствовал себя побеждённым, ответил царевичу:

– Сын мой! Мы уходим не потому, что проиграли эту битву. Моё присутствие в столице намного

важнее, чем взятие десяти таких крепостей, как Круи.

– Отец, поверь мне, я смогу завоевать эту крепость.

– Захват любой крепости зависит не столько от её осаждающих, сколько от того, кто её защищает,– начал назидательно охлаждать пыл наследника Мурад, – крепости сдаются тогда, когда сдаётся дух её защитников. Наши доблестные армии завоёвывали множество крепостей, и делали это потому, что каждый раз среди осаждённых находились малодушные, которые от страха или из корысти предавали своих боевых товарищей. Никакие толстые стены не спасут их защитников, если они не будут обладать единым боевым духом. Эта крепость имеет все качества, делающие её неприступной. Помнишь того пленного юношу, которого ты велел закопать живьём?

– Конечно, помню, – ответил Мехмед с неприятным чувством.

– Помнишь, как он смеялся тебе в лицо перед смертью? Этот юноша был сыном старшего брата Скандербега. Ради его спасения он пошёл бы на любые уступки. У нас в руках была прекрасная возможность диктовать свои условия противнику. Твой пленник, зная об этом, умышленно повёл себя вызывающе, чтобы заставить тебя быстро казнить его. Последующая ночная вылазка Скандербега была предпринята с целью отомстить именно тебе за смерть своего племянника. Впредь будь более хладнокровным и не принимай скоропалительных решений.

Мурад замолк, посматривая на виноватого наследника, затем продолжил:

– Внутри этой крепости находятся ещё тысяча таких храбрецов, и никакие армии мира не смогут её покорить. В стратегическом плане захват Круи не представляет для нас никакого интереса. Твои янычары в случае взятия крепости не найдут там ничего, кроме груды камней. А янычар, не получивший заслуженной добычи, становится хуже голодного зверя. Но существует город, завоевание которого превратит Османское государство в великую державу, а имя султана-победителя навсегда войдёт в историю.

– Какой же это город? – взволновано заинтересовался Мехмед, которого более не волновал ни Скандербег, ни его крепость, – уж не Константинополь ли?

– Да, именно Константинополь, – пророчески произнёс старый султан, – это тот город, который не смогли завоевать ни я, ни мои предки. Для того, чтобы покорить его, должны сложиться благоприятные условия. К власти должен прийти султан, у которого хватило бы твёрдости духа и достаточной выдержки, чтобы захватить этот город и тем самым твёрдой ногой вступить на европейскую землю. Это должен сделать ты, мой мальчик. Много лет назад твоему прадеду Осману приснился сон, будто огромный полумесяц соединяет между собой Восток и Запад. Когда он проснулся, то понял, что османы должны непременно завоевать Константинополь, ибо полумесяц- это символ столицы Византии, а после его захвата он станет не только символом Османского государства, но и всего исламского мира. Аллах свидетель, именно ты и есть тот самый великий предводитель из рода османов, который сможет, наконец, покорить эту христианскую твердыню. Я вижу в тебе ту воинственную злость, которой так не хватало мне в течение всей моей жизни.

Мехмед напряжённо слушал и буквально впитывал каждое слово отца.

– Всё сказанное тобой никак не укладывается в моём воображении. Разве смогу я претворить в жизнь то, что не смогли сделать мои великие предки?

– Сможешь, – уверенно сказал султан, – для этого ты должен обладать сильной и абсолютной властью. Тебе придётся умертвить всех возможных претендентов на царский престол. Это необходимо сделать для исключения междоусобиц и борьбы за престолонаследие. Так поступали все наши предки, и от этого только сильнее становилось наше государство. Следующее, что тебе надо сделать, это усилить свою армию. Твои янычары должны всегда воевать, захватывать новые страны, порабощать народы. Ты станешь самым богатым султаном, твоя империя расширится до невиданных размеров, а янычары набьют свои походные хурджины. Не бойся, если их погибнет больше, чем надо. Янычары для того и существуют, чтобы умирать за нашу веру, и они хорошо об этом знают. Если этого не произойдёт, то они непременно обратят своё оружие против тебя.

Султан на мгновение умолк и некоторое время задумчиво поглаживал свою бородку.

– Никогда не убивай полезных для себя подданных, даже если они иноверцы. Христиане из-за ереси сжигают на костре своих мудрецов, не обращая внимания на ту большую пользу, которую те приносят. Мы же никогда не убиваем того, кто приносит нам благо. В этом и есть наше преимущество. Если ты будешь истреблять всех гяуров без разбора, то некому будет шить тебе одежду и печь хлеб, некому будет возводить дворцы и топить хамамы, некому будет строить для тебя суда и изготавливать прекрасные ювелирные украшения. Мы, турки, умеем только повелевать и потреблять, всё остальное за нас делают иноверцы: греки, евреи, армяне, болгары. Воевать за нас – и то удел янычар. Даже жёны наши в основном не турецкого происхождения. Однако семя османов, брошенное в их благодатное чрево, дарует нам достойных наследников, – сказав это, султан лукаво посмотрел на своего сына, мать которого была наложницей-христианкой.

Царевича не смутил прямой намёк отца и он продолжал его слушать с величайшим вниманием. Мурад, чтобы сгладить свою оплошность, продолжил свои наставления на другую, более захватывающую для Мехмеда тему:

– Когда ты войдёшь победителем в Константинополь, не разрушай этот великолепный город, который созидался на протяжении целого тысячелетия. Его прекрасные дворцы и сады будут под стать твоему величию, ибо ты непременно объявишь Константинополь столицей своей империи, и это будет великий город для мусульман, блистательнее самого Багдада.

–

Отец

,

захватить

Константинополь

невозможно

.

Его

будет

защищать

весь

христианский

мир

.

– Отнюдь ,– покачал головой Мурад, – в христианском мире сейчас царит раскол. В их религии нет того единства, которое присуще мусульманам. Я почти уверен, что если сейчас император Константин запросит помощь у Папы, тот наверняка ответит ему отказом. Разногласия, существующие между католическим миром Запада и православием, центром которого является Константинополь, сильно разобщили христиан и будут всячески способствовать твоему успеху. В настоящее время, благодаря нашим завоеваниям, Византия потеряла былую мощь, и для захвата Константинополя сложились очень благоприятные условия. Упустить такую судьбоносную возможность было бы огромной глупостью. Взятие византийской столицы и превращение её в столицу Османской империи станет поворотным моментом не только в истории нашего государства, но и всего мира. Ты станешь монархом огромной империи, простирающейся на двух континентах и контролирующей важные морские и торговые сообщения между Востоком и Западом. Перед тобой откроется удобный плацдарм для завоевания богатств христианской Европы. Сильнейшие её монархи попадут к тебе в вассальную зависимость.

Мехмед, затаив дыхание, внимал отцу. В глазах его горел огонь беспощадного властолюбца, готового на всё для претворения в жизнь отцовского пророчества. Если для этого необходимо было бы пожертвовать жизнью самого султана, Мехмед, не колеблясь, сделал бы это. Словно прочитав мысли сына, Мурад тихо произнёс:

– Тебе не придется долго ждать, сын мой. Ты станешь султаном скоро. Прошу тебя, претвори всё сказанное мною в жизнь. И да поможет тебе Аллах!

Это было последнее, что услышал Мехмед от своего отца. На следующий день пятидесятитысячная турецкая армия, так и не покорив крепость, которую защищали от силы две тысячи воинов, измотанная бессмысленной осадой и сильно потрёпанная, вместе со своим повелителем отправилась обратно в столицу. Слава непокорённого Скандербега ещё больше вознеслась над Европой, и он воистину стал такой же легендой, как герой венгров Хуньяди.

Войско султана возвращалось домой шумно и спешно. Впереди скакала турецкая конница сипахи, за ними шли пешие янычары, затем бесчисленные повозки с награбленным в походе имуществом. Турки ехали, кто на верблюдах, кто на мулах. Возвращались не по той земле, какой пришли, ибо эта местность после погромов и грабежей превращалась на долгие годы в пустыню. Недаром поговорка того времени гласила: где прошли турки, там уже ничего не растёт. Но одно было постоянным всегда – возвращавшегося в столицу султана и его войско, вне зависимости от исхода войны, должны были встречать, как победителей. С этой целью Мурад послал вперёд своих гонцов, чтобы те известили о его триумфальном возвращении в Адрианополь.

Когда войско вошло в столицу, её жители радостно приветствовали его. Султан подъехал к своему дворцу и первое, что он увидел, была огромная толпа маленьких мальчиков, собравшихся на дворцовой площади. Это были будущие янычары. Их специально согнал сюда великий везирь, ибо знал, как любит Мурад осматривать тех, кому суждено в скором будущем стать защитниками ислама.

Налог крови – девширме – на христианские страны ввёл султан Мурад Первый, который сформировал корпус янычар, что буквально означало- новое войско. Раз в пять лет из сорока домов подвассальных поселений отбирался один пятилетний мальчик. Чиновник султана отбирал самого крепкого и здорового, которого забирали на всю жизнь для пополнения рядов янычар. Невозможно описать ту страшную трагедию родителей, от которых навсегда увозили малолетних детей.

Этих мальчиков в течение десяти лет обучали в особых школах языку, исламу и военному искусству. Самых крепких принимали в отряды янычар, которым султан платил жалованье из своей казны. Навсегда оторванные от настоящей родины, они забывали о своих корнях, превращаясь в грозную силу турецкой армии. Их содержали в мрачных, стеснённых условиях, в результате чего они превращались в жестоких существ, умеющих только убивать и грабить. Дети разных национальностей и с разнообразными способностями после обучения становились едиными телом, духом и разумом и уже мало чем отличались друг от друга. Их обезличиванию способствовал также запрет на создание семьи, отчего во время захвата городов и стран янычары славились, как самые жестокие насильники. Начальники же янычар являлись доверенными лицами султана и были приравнены к высшим сановникам.

Собранные мальчики, стоявшие на дворцовой площади, удивлённо разглядывали многочисленных янычар, которые много лет назад так же, как и они, были согнаны сюда жестоким налогом крови.

Загремели огромные барабаны, оглашая о прибытии всемогущего повелителя в свой дворец. Мурад с гордостью осматривал толпу будущих защитников ислама. Ему нравилось смотреть на тех, кто завтра будет завоёвывать новые земли во славу Османского государства.

Вдруг один вороной конь сипахов, наверное трофейный и потому никогда не слышавший грома турецких барабанов, испугался и резко встал на дыбы. Всадник упал с коня, и тот, почувствовав облегчение, безумно рванул в сторону толпы мальчиков. Взбешенный конь скакал прямо в гущу толпы, не замечая вокруг себя ничего. Все шарахались в стороны, боясь угодить под его смертоносные копыта. Мальчики панически заметались, пытаясь спастись от надвигающейся беды, однако в силу своего малолетства им это не удалось. Конь неумолимо приближался, грозя врезаться в самую гущу толпы детей. Казалось, что ничто уже не сможет предотвратить страшную трагедию, и мальчики непременно погибнут под копытами обезумевшего животного, способного превратить всё живое в кровавое месиво.

В это время какой-то крепкий юноша прыгнул на шею скачущего коня и отчаянно повис на нём, своей тяжестью склоняя его голову к земле. Не выдержав повисшего на шее человека, конь был вынужден замедлить бег и в конце концов за несколько шагов до толпы совсем остановился. Когда юноша встал на ноги, все узнали в нём одного из чаушей дворцового караула. Он был без тюрбана, но со счастливым лицом человека, который только что предотвратил огромную беду.

Султан соскочил со своего коня, подошёл к нему и крепко обнял героя.

– Как тебя зовут, славный юноша? – спросил он его.

– Меня зовут Арман. Я чауш вашего величества.

– Откуда ты родом, Арман?

– Родом я из Амасии. Моему отцу был дарован там тимар.

– Ты только что совершил геройский поступок и достоин царской награды.

Сказав это, султан снял со своего указательного пальца левой руки сапфировый перстень и надел его на палец Армана. Затем он подал знак своему казначею. Тот достал кошелёк, туго набитый монетами, и протянул его юноше.

– Человек, который спас от верной гибели будущих янычар, достоин этого, – торжественно произнёс Мурад.

Арман упал на колени перед его величеством и припал губами к руке.

– Слава великому султану! – закричало войско, восторгаясь щедростью своего повелителя.

Сильнее всех кричали янычары, и только маленькие мальчики ещё больше перепугались, не соображая, что происходит.

Под подобострастные крики и грохот огромных барабанов Мурад, как настоящий герой, въехал во дворец.

Никто никогда точно не знал о количестве жён и рабынь в гареме у турецкого султана. Никто, кроме его верного евнуха Мустафы. Он не только знал их точное число, но также ведал какая из них, когда и в какое время наиболее мила будет сердцу его величества.

Еврейка, которая накануне поступила в гарем, тщательно подвергалась всесторонней подготовке к первой встрече со своим повелителем. С этой целью Мустафа велел особой служанке надлежащим образом обработать тело Ребекки. Служанка принялась тщательно выщипывать все ненужные волоски, а затем натирать ее тело всякими маслами и благовониями. Затем её нарядили в лёгкую прозрачную одежду, состоящую из широких штанов и воздушного верха с короткими рукавами. На голову ей накинули лачак, под которым собрали обработанные хной и тщательно причёсанные волосы. После того как Ребекка была соответствующим образом ухожена, Мустафа позвал её к себе и сказал:

– Завтра ты предстанешь перед высочайшим взором нашего султана. Я знаю, что по возвращении он сразу же захочет увидеть тебя. Тебе надо быть с ним ласковой и общительной. В этом залог твоего дальнейшего благополучия.

– Я не умею быть ласковой с мужчинами. Я никогда не оставалась с ними наедине, – ответила Ребекка, сгорая от стыда.

– Знаю, – произнёс евнух, – однако ты должна побороть девичью стыдливость и довериться своей женской обольстительности, которая существует в любой женщине.

– Во мне её нет.

– Это невозможно. Она дана всем женщинам от природы. Только надо её своевременно проявить.

– Я не смогу. Я не сумею.

– Сможешь. Я уверен, ибо от этого зависит твоя дальнейшая судьба. Если ты понравишься султану, он одарит тебя щедрыми подарками и даже может сделать своей любимой женой. А это уже большой почёт и власть. Если же ты родишь ему ребёнка, то считай, что станешь самой счастливой женщиной на этой земле, ибо тогда свяжешь себя кровными узами с самим посланником Аллаха.

– Я не понравлюсь султану. Я не умею ни ласкать, ни обольщать.

– Не надо делать ничего искусственно. Султан ненавидит лицемерие. Оставайся сама собой, остальное тебе подскажет природа, – закончил евнух и напоследок добавил, – если ты будешь сопротивляться и умышленно наводить тоску или, не приведи Аллах, порчу на его величество, в таком случае тебя ждёт жалкое прозябание среди отверженных им одалисок, которые за ненадобностью незаметно исчезают невесть куда в этом огромном дворце. Здесь не любят нерадивых и быстро о них забывают. Будь же благоразумной. Я очень хочу видеть тебя всегда рядом с султаном.

Сказав это, Мустафа удалился, оставив бедную Ребекку одну. Мысль, что какой-то незнакомый стареющий мужчина будет обнимать и ласкать её не познавшее ласк тело, вызывала отвращение. Но, с другой стороны, Ребекку чисто по-женски интриговало то, что она может стать избранницей великого султана.

Накануне в купальне она видела остальных обитательниц гарема. Пока плохо владея турецким и не смея с ними общаться, Ребекка лишь искоса созерцала наложниц, которые дружно плескались и без конца о чём-то беспечно беседовали.

Кого тут только не было: и русая славянка с телом молочного цвета, и смуглая персиянка с огромными, величиной с пиалу, чёрными глазами, и великолепно сложённая, с точёной талией и налитыми грудями венецианка. Ребекка даже увидела эфиопку с кожей цвета баклажана, с тугими бёдрами и с толстыми чувственными губами. Все они недобро посматривали на Ребекку, сравнивая её внешние достоинства со своими.

Среди обитательниц гарема витал дух состязания за право обладать благосклонностью султана. Этот дух постепенно впитывался и в саму Ребекку. Видя в еврейке серьёзную соперницу, наложницы бросали на нее взгляды, полные зависти и недоброжелательства. Ребекка сперва решила не обращать на них внимания. Затем, поняв, что этим она их ещё больше раздражает, крикнула смело, по-арабски:

– Что пялитесь? Думаете сглазить? Не надейтесь! С сегодняшнего дня я здесь самая красивая. Обо мне вы еще услышите!

Наложницы мало что поняли из её слов, однако тон, с которым Ребекка их произнесла, говорил о многом. Все невольно почувствовали ее превосходство над остальными.

Ещё с малых лет няня учила Ребекку:

«Не отдавай чужому то, что уготовлено судьбой тебе».

Эту фразу она сейчас часто здесь вспоминала. Уж если судьба и сыграла с ней злую шутку, то зачем отказываться от того, что по праву должно принадлежать ей.

«Если Бог закрывает перед тобой одну дверь, то обязательно дождись, чтобы он открыл для тебя другую»,– опять она вспомнила назидание своей няни.

«Я буду здесь первой, – решила для себя Ребекка, – ведь я достойна этого».

Атмосфера, царившая в гареме, могла вскружить голову любой наложнице. Это была атмосфера золотой клетки, которая сперва кажется неприемлемой для того, кого лишили свободы. Однако затем роскошь и праздность затягивали в своё ленное болото, постепенно превращая любую непокорную в послушное орудие плотского наслаждения султана.

Ребекка не составила исключения. Роскошные наряды, изысканная еда и тщательный уход прислуги окончательно пробудили в ней истинную женскую натуру со всеми её слабостями и недостатками. Она уже начала чувствовать в себе ту силу, которая способна превратить любого мужчину в послушное дитя. Это чувство вселяло в её душу уверенность и спокойствие, и потому, когда главный евнух повёл её на первую встречу с Мурадом, она спокойно пошла за ним.

Мурад сидел на кушетке, сплошь покрытой мягкими подушками. Перед ним стоял низенький серебряный столик с фарфоровыми блюдами, в которых были фрукты и сладости. Одет он был в роскошный кафтан, целиком расшитый золотом. Мустафа привёл Ребекку и, поклонившись, молча удалился.

Как только Мурад взглянул на неё, он понял, что её красота не подлежит никакому описанию. Много раз он пытался её представить себе, но такого очарования даже не мог вообразить. Ребекка сразу почувствовала, какое сильное впечатление она произвела. Взгляд Мурада красноречиво говорил ей об этом. В глазах уже немолодого мужчины заблестела юношеская игривость. Спина невольно выпрямилась, выпячивая грудь. Мурад встал и подошёл к ней вплотную. Она услышала его взволнованное дыхание и посмотрела ему прямо в глаза. От этого Мураду показалось, что он и впрямь погружается в бездонную синеву великолепных очей еврейки.

– Как зовут тебя, красавица? – спросил он с восхищением и легко прикоснулся к её нежной руке.

– Гёзал, – ответила она своим нежным голосом.

– Лучшего имени к твоим прекрасным глазам невозможно было придумать. Скажи, а правда, что ты умеешь петь прекрасные арабские песни?

– Арабский – это язык моего родного города, и если тебе нетрудно, мой повелитель, то я попрошу тебя общаться со мной на этом языке.

– Ты можешь со мной говорить так, как тебе угодно. Я же и без слов пойму тебя, – сказал Мурад уже по-арабски.

Приятная для слуха Ребекки речь из уст султана вызвала в ней положительные эмоции, и в её глазах появилась теплота.

Султан понял, что смог расположить её к себе, и продолжил опять по-арабски:

– В моём дворце ты не должна себя чувствовать пленницей. Ты свободна душой и телом. Если захочешь, то сегодня же можешь уйти отсюда, – не совсем убедительно произнёс султан, желая всячески угодить этой прелестной девушке.

Ребекка, которая отлично понимала, что это невозможно, сказала жеманно и обидчиво с чисто женской хитрецой:

– Зачем ты гонишь меня, мой повелитель? Может, я не нравлюсь тебе?

– Я вовсе не хотел тебя обижать, – заволновался Мурад, который клюнул на её хитрость, – мне просто показалось, что ты себя здесь чувствуешь неуютно.

– Ты прав, мой господин. Меня тяготит одиночество, но сейчас, рядом с тобой, это чувство безвозвратно исчезло.

– Со мной тебе никогда не придётся скучать, лицезреть твою красоту я готов вечно.

Это было почти признанием в любви, и хотя Ребекка не была искушённой в любовных делах, однако свою безоговорочную победу над этим, познавшим многих женщин, взрослым мужчиной почувствовала вполне.

– В доме моего похитителя у меня была служанкой арабка Фатима. Позволь, мой повелитель, привести её сюда, ко мне. С ней мне было бы не так одиноко.

– Твоё пожелание будет немедленно исполнено.

– Хочешь, я спою тебе? – решила прочно закрепить достигнутый успех девушка.

– Спой непременно, – искренне, почти по-детски обрадовался Мурад.

– Только я попрошу тебя не смотреть мне в лицо, когда я буду петь, – попросила смущённо Ребекка.

Султан чуть отвернулся, однако не упускал из виду её стройную фигурку. Ребекка начала петь. Её нежный голосок начал напевать грустную арабскую песню про девичью душу, которая истосковалась по родному дому:

Цветами чужими весна не наступит.

Словам не родным моё сердце уступит.

Власа златокудрые сединой преждевременной

Покрылись зимою в стране чужеземной.

Любовью рождённая, любовью согретая,

Любовь не вкусившая.

Тоскою безвременной душа омрачённая.

В пустыне созревшая, ароматом оазиса,

В саду чужеродном погасла, увяла.

От дома родимого, луной отрешённая,

Навеки погасшая, навеки усохшая.

Мурад хорошо понял смысл этой трогающей душу песни. Ему доставляли огромное наслаждение и эта прелестная девушка, и её нежный голосок. Истосковавшись за время военного похода по женской ласке, Мурад подошёл к ней, взял её за руки и легонько повлёк к кушетке…

В последующие месяцы султан был полностью поглощён очарованием Ребекки. Остальные наложницы и бывшие фаворитки были напрочь забыты. Мурад желал видеть рядом с собой только прекрасную еврейку. Будучи уже немолодым, султан имел проблемы мужского свойства. Однако страстное увлечение Ребеккой заставило его забыть об этом, и он чувствовал себя безгранично счастливым, воспрянув заново юношеским пылом.

Положение Ребекки в гареме сильно возвысилось. Её как первую фаворитку султана поместили в самые роскошные покои дворца, расположенные близко к спальне Мурада. Помимо Фатимы, Ребекку обслуживали ещё две одалиски, её распоряжения неукоснительно выполнялись, и даже главный евнух старался ей всячески угождать. Мурад при каждой встрече преподносил ей новый подарок. Большей частью это были золотые украшения с драгоценными камнями, сделанные искусными ювелирами разных стран. Мурад, который не мог никак насытиться своим новым счастьем, щедро одаривал еврейку. Ребекка, всячески ухоженная и обласканная, день ото дня становилась всё прекрасней. Её женская красота ещё больше расцвела под щедрым мужским вниманием.

В конце осени Мураду доложили, что её прекрасная фаворитка ждёт ребёнка. Султана сильно обрадовала эта новость. Его астрологи предсказали рождение сына, и Мурад воспринял это, как дар, ниспосланный ему Всевышним. Он тотчас распорядился, чтобы Ребекка находилась под неусыпным вниманием всей женской половины дворца. Любая её прихоть должна была неукоснительно исполняться.

В один из дней султан вспомнил про своего сподручного Селима. Скорее из желания побольше узнать о прошлом Ребекки, нежели увидеть его самого, Мурад велел позвать к нему бывшего пирата.

Селим одержимый тревогой, прибыл во дворец. Он упал перед его величеством на колени, опустив голову в знак величайшей покорности.

– Можешь встать, – сказал Мурад, выдержав некоторую паузу, – мне доложили, что ты не нашёл того золота, за которым я тебя посылал.

– Аллах свидетель, мой повелитель, в том месте, где оно должно было находиться, его мы не обнаружили, – взволнованно ответил Селим.

– И где же ты искал?

– Сперва в Смирне, затем в Эфесе и в конце концов пришлось поехать в Александрию.

– С какой стати это богатство ты искал в Египте?

– У одного купца-иудея из Александрии я обнаружил золотую монету с изображением символики того храма, где когда-то хранились эти сокровища, – сказав это, Селим преподнёс Мураду старинную монету, которую они выкрали в Смирне.

Султан стал внимательно рассматривать её. Будучи человеком достаточно образованным, он сильно заинтересовался золотой монетой.

– Это очень древняя реликвия, и, несомненно, является частицей богатства царя Крёза, – изрёк Мурад, – однако и в Александрии ты ничего не нашёл?

– Нет, мой повелитель. Наоборот, дом где мы предполагали его найти, был очень бедным и единственная драгоценность, которая была там, это еврейская девушка Гёзал.

Упоминание о Ребекке сразу смягчило султана, и он сказал менее резко:

– Ты должен ежедневно молиться за её здоровье, ибо не снести тебе головы, если бы ты вернулся без неё.

Селим вздохнул с облегчением, осознав, что его подарок пришёлся по душе султану.

– Однако золото ты всё равно обязан найти. Тем более что, судя по этой монете, оно существует, – вновь заговорил жёстким тоном Мурад.

– Мой повелитель, оно действительно существует, однако, по всей видимости, мы его не там ищем.

– И где же, ты думаешь, оно находится?

– В самой столице Византии – Константинополе.

– Ты хочешь сказать, что сейчас этим золотом владеет император Константин?

– Да, ваше величество.

Мурад призадумался. Скорее всего, Селим прав. Основная часть богатства Византии сконцентрирована в Константинополе, в городе пока недоступном для турок. Воистину будет велик тот султан, которому, наконец, удастся покорить его. Он преобретёт не только славу, почёт и всесильную власть, но и несметные сокровища тысячелетней империи.

– Ну хорошо, – ответил наконец Мурад, – отправляйся домой и жди дальнейших моих распоряжений. Ты скоро мне понадобишься.

Это были последние слова его величества, после которых он жестом велел Селиму удалиться.

– Слушаюсь, мой повелитель, – ответил пират и поспешил прочь.

В тот день Мураду сильно нездоровилось. После трапезы, которая не доставила ему никакого удовольствия, он почувствовал головокружение и слабость. Дворцовый эким, осмотрев его, не нашёл ничего серьёзного и посоветовал султану прогулку на чистом воздухе, покой и воздержание от обильной пищи, порекомендовав до утра принимать только подслащённую воду.

Свежий воздух дворцового сада значительно подбодрил его величество и вернул ему силы, после чего Мурад объявил, что отправляется на покой, и велел главному евнуху привести в его покои Ребекку. Однако Мустафа явился с прелестной венецианкой, наложницей, которую Мурад до сих пор ни разу не познал.

– В чем дело, Мустафа? – рассердился Мурад, увидев вместо Ребекки какую-то новую наложницу, – как ты посмел ослушаться меня?

– Ваше величество, у Ребекки сегодня проблемы, связанные с её положением, – объяснил евнух.

– Это не значит, что ты должен своевольничать, – сказал султан, который опять почувствовал себя неважно, – отправляйтесь все вон! Я никого не хочу видеть!

Мустафа и венецианка поспешно удалились, а Мурад в одиночестве улёгся спать.

В ту ночь над Адрианополем бушевало ненастье. Казалось, природа решила разорвать небо над городом. Мурад лежал сильно встревоженный непогодой и никак не мог заснуть. В конце концов, это ему с трудом удалось. Во сне он увидел, как молния, ударившись о землю, разрезала её пополам, образовав страшную, глубокую впадину. Мощный водоворот, налетевший на Мурада, погнал его в эту земную расщелину. Султан падал туда с огромной скоростью, безвозвратно уходя в глубокие недра. Тут он в ужасе проснулся и сильно закричал. Постельничьи слуги, встревоженные столь ранним подъёмом хозяина, быстро вбежали и принялись его одевать. Как обычно, в самом конце процедуры они положили в его правый карман золотые монеты, а в левый серебряные. Обычно эти деньги султан в течение дня должен был раздать своим подданным, а оставшиеся в кармане монеты доставались тому постельничьему, который его раздевал на ночь.

Одевшись, Мурад, желая лично удостовериться в благополучии Ребекки, направился в женскую половину дворца. Раннее зимнее утро едва занялось солнечным светом. В длинном и холодном коридоре гарема было пустынно. Тут султан почувствовал, что правая нога онемела и не подчиняется его воле. Мурада всегда приводило в ярость чьё-либо неповиновение, а теперь его собственное тело шло супротив его желанию. Нога настолько ослабла, что уже не способна была его удержать. Сильная головная боль подобно молнии, увиденной во сне, вонзилась в его затылок. Султан прислонился к стене и, теряя сознание, со стоном упал без чувств. На шум от падения сбежались евнухи и унесли едва дышащее тело хозяина обратно в спальню.

Через некоторое время дворцовый эким в присутствии великого визиря и главного евнуха закрыл глаза уже мёртвому Мураду и поспешно удалился. Медицина тех времён была практически бессильна перед таким грозным недугом, как кровоизлияние в мозг.

Халал стоял в полной растерянности. Неожиданная смерть повелителя повергла его в замешательство. Все знали о его натянутых отношениях с наследником, и потому предполагалось, что Халал при новом султане должен будет покинуть свой высокий пост. Такие же смешанные чувства были в душе у главного евнуха Мустафы, ибо Мехмед имел право иметь свой собственным гарем со своими доверенными евнухами. Первым пришёл в себя Халал.

– Мы – пока единственные , кто знает о смерти Мурада, и надо воспользоваться этим.

– Что ты хочешь предпринять?– заинтересовался главный евнух.

– Наследник престола очень молод и без нашей поддержки не сможет вступить на престол.

Тем более что он не пользуется достаточным авторитетом среди янычар и их командиров.

– Тем не менее он тот наследник престола, которого выдвинул его покойный отец, – пропищал евнух, – это воля великого Мурада.

– Ты прав. Но скажи мне, в каком документе сказано об этом? Покойный Мурад не успел письменно зафиксировать своё желание, и потому любой другой его отпрыск вправе претендовать на престол.

– Да, но все знают, что Мурад прочил именно Мехмеда в наследники.

– А если перед смертью он изменил свою волю и назначил наследником совсем другого? – многозначительно произнёс Халал.

Главный евнух понимающе посмотрел на него и произнёс:

– Но при его смерти никто не присутствовал.

– Вот именно, что никто, – сказал Халал и добавил медленно, после некоторой паузы, – никто, кроме нас. Мы – единственные, кто увидел, как он отдал душу Аллаху, и только мы вправе провозгласить его последнюю волю. Кто посмеет сказать, что это не так? Никто.

– И какой же она, по-твоему, будет, эта последняя воля?

– Надо немедленно послать Мехмеду письмо от нашего имени о кончине его отца, где следует отметить, что перед смертью он указал нам его имя, и что именно нам поручено провозгласить его новым султаном. Этим мы с первого дня поставим молодого царевича в зависимость, и он тотчас поймёт, что без нашей поддержки ему не сесть на престол.

– А если он уже после своей коронации забудет про нас или ещё хуже – захочет избавиться от нашего присутствия?

– Не беспокойся. У меня и на этот случай припасено надёжное средство, – с уверенностью в голосе произнёс Халал.

Главный евнух с уважением посмотрел на великого визиря. Он даже не рискнул спросить, что же тот задумал на будущее, ибо твёрдо знал, что такого искушённого и проницательного политика, как Халал ещё не существовало в Османском государстве, и потому можно было полностью довериться его прозорливости.

Халал велел позвать дворцового ншанджи. Тот быстро явился с готовым пером и бумагой. Визирь вновь отметил наличие нарядного кафтана на чиновнике.

«Либо этот человек страшный щёголь, либо его отец- самый лучший портной в столице. А то откуда у него такая любовь к новым нарядам?» – подумал про себя Халал и произнёс уже в слух: – Как зовут тебя?

Ншанджи, имя которого никогда никого не интересовало, очень удивился этому вопросу. Обычно на него обращали не больше внимания, чем на перо и бумагу, с которыми он являлся.

– Меня зовут Аллаэтдин, мой господин, – ответил ншанджи с поклоном.

– Откуда ты родом? – не унимался Халал.

– Мой отец родился в этом городе, а моя мать родом из Константинополя.

– И значит, образование ты получил в университете Константинополя, где сейчас проживает семья твоей матери? – без тени сомнения спросил Халал, правильно решив, что ншанджи наполовину турок, наполовину грек.

– Именно так, мой господин,– ответил Аллаэтдин, оценив проницательность великого визиря.

– Ладно, приготовься писать послание наследнику, – завершил дознание Халал и начал диктовать письмо:

«Огромное горе свалилось на всех нас. Наш великий повелитель и господин, величественный султан рода османов, великий Мурад сегодня утром вознёсся к Аллаху. Перед смертью он успел сказать нам – великому визирю паше Халалу и главному евнуху своего дворца Мустафе -имя того, кто достоин будет заменить его и стать султаном государства османов. Его имя Мехмед – сын Мурада Второго. Покойный султан, да будет вечно благословенно имя его, также поручил нам торжественно препроводить вышеуказанного наследника на престол и короновать его со всеми почестями и традициями. Поспеши же, достойный наследник, в столицу, дабы вскорости мы смогли бы исполнить последнюю волю твоего покойного отца».

Халал закончил диктовать и посмотрел на главного евнуха, который всё это время одобрительно кивал головой в знак своего согласия. После такого письма Мехмеду некуда было от них деваться, ибо они вдвоём должны усадить его на османский престол, и он на всю жизнь оставался им обязан.

–

Немедленно

послать

это

письмо

с

гонцом

царевичу

Мехмеду

!-

приказал

Халал

.

Ншанджи с поклоном удалился к себе, а затем, как и в прошлый раз, переписал всё содержимое послания на другую бумагу, передал оригинал письма гонцу и спешно покинул дворец.

Он быстро зашагал в сторону большого каменного моста через реку Марицу, в сторону греческой таверны.

Хозяин таверны старик Сократ, проснувшись рано утром, зашагал на кухню и первым делом растопил печь. Его дочь Ирина и племянница Елена пока спали в мягких постелях.

– Эй, сони! Вставайте, пора печь пахлаву!– позвал он своих девчат.

Ирина и Елена, зевая и потирая заспанные глаза, нехотя прошагали на кухню.

Грек Сократ был мужчиной пожилого возраста с седой бородкой и с добрыми, живыми глазами. Соседи его любили и уважали, ибо он умел хорошо врачевать целебными травами и всегда охотно помогал всем.

Старик оделся и вышел во двор. Свежий утренний воздух уходящей зимы взбодрил его. Но надвигавшиеся серые тучи не предвещали хорошей погоды. Тут он увидел, что его сосед Ибрагим тожевстал пораньше и недовольно рассматривает свинцовое небо.

– Ей, Ибрагим, чего тебе не спится? Ходишь с утра, хмуришься на погоду.

Ибрагим, приземистый хромой турок, заковылял в сторону своего соседа.

– Не могу спать, Сократ. С утра нога разболелась.

Ибрагиму жутко не повезло. Он умудрился упасть в глубокую выгребную яму нужника, которую сам же соорудил в дальнем углу своего двора. При падении он сломал ногу и потом долго лежал обездвиженный в испражнениях, пока его сыновья не вытащили оттуда. Сократ, который славился на всю округу как эким, взялся за исцеление соседа. Зная много старинных рецептов, в основном состоящих из лекарственных трав, старик быстро поставил Ибрагима на ноги. За это тот его просто боготворил.

– Нога разболелась или в нужник идёшь? – с иронией переспросил Сократ.

– Что ты, что ты! С тех пор я обхожу этот проклятый нужник стороной.

– А куда же ты идёшь, когда прихватит?

– К овцам. Там хоть и неудобно, зато ямы нет.

– К овцам? – захохотал Сократ, – это интересно.

– Зря смеёшься, – с обидой отмахнулся скотник и добавил уже с деловым тоном, – лучше продай мне своё заведение. Я хорошо заплачу.

– Зачем тебе моё заведение? – спросил Сократ, давясь от смеха, – уж не собираешься ли ты устроить там большой общий нужник?

– Эх ты… Я же серьёзно.

– Ну ладно, ладно. Как только захочу продать, непременно сообщу тебе об этом, – уже без смеха сказал Сократ и пошёл в свою таверну.

Это было уютное заведение, где всегда можно было вкусно подкрепиться блюдами греческой и восточной кухни, а также отведать великолепную свежеиспечённую пахлаву. Совсем недавно в таверне научились варить кофейный напиток, который только входил в моду. Помимо этого, здесь был постоялый двор для заезжих гостей.

Войдя в таверну, Сократ увидел Аллаэтдина, который пришёл ни свет ни заря.

– Приветствую тебя, достойный Аллаэтдин. Что привело тебя в такую рань?

Ншанджи посмотрел по сторонам и, удостоверившись, что кроме них никого в таверне нет, произнёс почти шёпотом:

– Я принёс очень важное послание. Пускай его немедленно отправят в Константинополь.

Сократ сразу понял, в чём дело, и вежливо пригласил ншанджи сесть за стол.

– Присаживайся, не стесняйся. Чем пожелаешь тебя угостить?

– Я по утрам стал пить кофе. Это придаёт мне бодрость и трезвость на весь день, -произнёс уже более спокойно Аллаэтдин, усаживаясь за стол.

– Все завели привычку пить кофе с утра. А вот мне эта новая мода не нравится. Уж больно он горький, этот кофе, – сказал хозяин.

– А ты попробуй со сладостями. Это намного приятней.

– Конечно, сладости могут исправить вкус любой дряни, – засмеялся Сократ и крикнул уже в сторону кухни, – девочки, а ну живо угостите нашего гостя свежей утренней выпечкой!

Их дверей кухни показалась Елена. Розовощёкая красавица с типично греческим профилем- это она с утра пекла в таверне великолепную пахлаву, аромат которой разливался по всему заведению, приятно щекоча обоняние и возбуждая аппетит. Сократ знал, что его племянница очень нравится Аллаэтдину, тем более с тарелкой свежеиспечённой пахлавы.

Елена с улыбкой подошла к столу и, положив тарелку перед Аллаэтдином, жеманно уселась напротив него. Её аппетитная фигурка под белоснежным сарафаном сводила ншанджи с ума. Для восточного мужчины нет более уютного зрелища, чем молодая розовощёкая хозяйка со вкусным угощением на столе. Елена, широко улыбаясь, смотрела в восторженные глаза ншанджи, который не знал, любоваться ли прелестницей или есть печёное.

– Рада тебя видеть, Аллаэтдин! – сказала она нежным, чарующим голоском, – я чувствовала, что ты придёшь сегодня и потому очень постаралась с выпечкой.

Елене тоже нравился этот ладный, всегда с иголочки одетый ншаджи, который, будучи человеком образованным, был интересным собеседником и знал великое множество красивых историй.

– А ты стала ещё краше, Елена! – сказал ншанджи, пожирая гречанку глазами.

– В нашем писании не сказано, что красота является пороком,– скокетничала девушка.

– А ну, красавица, поди приготовь гостю кофе. Нам надо кое о чём переговорить, – подсуетился Сократ, для которого дела были важнее, чем воркование влюблённых.

Ншанджи вспомнил, зачем сюда явился, и достал из кармана переписанное им письмо.

– Оно очень важное, – повторил он опять, стараясь в интересах дела пока не раскрывать содержания письма.

– Будь спокоен. Оно сегодня же отправится куда надо, – ответил Сократ, пряча бумагу.

– А это твоё вознаграждение, – добавил старик и передал Аллаэтдину кошелёк.

Тот открыл его, взглянул на содержимое и произнёс:

– Ты не мог бы поменять эти золотые византины на турецкие акче? А то дворцовый чиновник с византийским золотом – явление очень подозрительное.

– Ты прав, – согласился Сократ, – я сейчас же пойду и поменяю монеты.

Он забрал кошелёк, оделся и вышел из таверны.

Тем временем Елена вернулась уже с готовой джазвой ароматного кофе и стала разливать его по крошечным чашкам. Затем они вместе стали пить, закусывая вкусной пахлавой, периодически причмокивая от удовольствия.

Жизнь в средневековых городах, тем более зимой, протекала очень однообразно, и ничто так не скрашивало досуг, как самая обычная человеческая близость. Аллаэтдин был человеком с большим кругозором, да к тому же порядочный ловелас. После скучной монотонной писанины во дворце он особенно нуждался в развлечениях, для которых необходимы были средства.

– Я очень соскучился по тебе, любимая.

– Что поделать. Ты же вечно занят. Не будь этого письма, так совсем бы не пришёл сюда, – кокетливо надула губки Елена.

– Да, работы много. Но сегодня ночью я непременно приду к тебе. Будешь ждать?

– Конечно, буду. Днём мы собираемся пойти в хамам, – многозначительно произнесла красавица,– ну, а ночью я вся твоя.

У Аллаэтдина от страсти заблестели глаза.

– Я не доживу до этой ночи, – томно произнёс он и, не выдержав, обнял свою возлюбленную.

– Дождись непременно, – прошептала она, нежно высвобождаясь из его объятий.

Как раз в эту минуту вернулся Сократ.

– На, держи свои акче, – сказал он, протягивая Аллаэтдину кошелёк уже с турецкими монетами.

– Вот это другое дело,– обрадовался ншанджи, разглядывая содержимое, – ну, я пошёл. До свидания.

Аллаэтдин, бросив прощальный взгляд на Елену, попрощался с хозяином и удалился.

– Пошёл к ювелиру покупать мне подарок, – сказала она, лукаво посмеиваясь.

– Мы ему платим, чтоб он потом возвращал тебе подарками? – усмехаясь произнёс старик, – какая-же ты у нас шустренькая. Смотри, не подзалети от своего учёного ухажёра.

– Не твоя забота,– ответила кокетка,– не будь меня, не видать вам этих писем, как своих ушей.

– Так выходит, это ты спасаешь Константинополь?– наигранно удивился Сократ.

– Наш Константинополь спасёт Бог, – ответила прелестница и добавила после короткой паузы, лукаво улыбаясь, – хотя для влюблённого мужчины любимая женщина тоже Бог.

Халал с нетерпением ждал дворцового чауша Армана. Он послал его вслед за Аллаэтдином, чтобы тот скрытно выследил его. Наконец ему доложили о его прибытии.

– Долго же ты отсутствовал, – сказал визирь, – рассказывай, что видел?

– Как только он вышел из дворца, то сразу же направился в греческую таверну, что за большим каменным мостом,– начал отчитываться чауш.

– В таверну? – спросил Халал, – с какой стати?

– Я проведал – у него там есть возлюбленная.

–Ясно. Продолжай.

– Затем он зашёл в ювелирную лавку и купил что-то.

– Тоже ясно. Потом?

– Далее пошёл к портному, что на центральной площади и пробыл там некоторое время.

– И это понятно.

– Ну и в конце мы вернулись во дворец.

– Значит, греческая таверна с любовницей, подарок для неё у ювелира, новый кафтан у лучшего портного, – начертил маршрут ншанджи великий визирь, – настоящий турецкий щёголь и бабник, – заключил он, – вещь для нас вроде безобидная, если, конечно, всё этим и ограничивается.

Халал стал задумчиво поглаживать свою бородку и затем сказал Арману:

– А ты, чауш, толковый парень. Хорошо выполнил моё поручение. Сразу видно, что мой земляк, – похвалил своего подопечного великий визирь.

– Я – ваш покорный слуга, – обрадовался похвале своего высокого покровителя Арман и поспешил удалиться.

Визирь не спеша подошёл к окну и посмотрел вдаль. День уже был в самом разгаре, однако свинцовые тучи не давали солнцу прогреть воздух. Ненастье, начавшееся вчера, продолжало портить сегодняшний день. Халал представил себе того гонца, которого он поспешно отправил с важным письмом к наследнику. Сейчас этот бедолага вынужден пробираться сквозь непогоду, чтобы исполнить его поручение, от которого так зависела дальнейшая судьба всего османского государства. Чего бы ему ни стоило, он должен был донести это письмо, даже ценою собственной жизни, ибо с этого момента начал решаться вопрос: превратится ли государство османов в империю или останется одним из тех многих стран, которые возникали и исчезали на территории Малой Азии.

С другого конца города другой гонец с таким же письмом и в такую же погоду вышел в сторону Константинополя. Невзирая ни на что, он должен был дойти до столицы Византии, ибо с этого момента начался отсчёт времени по спасению этого великого города.

Солнце в Константинополе всегда восходит в Азии. Первые лучи сразу же озаряют величавые купола собора Святой Софии. Затем оно направляется в сторону Мраморного моря, нагревая своим теплом морские волны, вызывая тем самым их мраморный блеск. Закат же происходит за крепостной стеной Феодосия – в европейской части города. Такая быстрая смена Востока на Запад, происходящая в рамках одного города, дала Константинополю неповторимый колорит, где гармонично сплелись восточные и западные цивилизации.

Идеальное географическое расположение города стало залогом его бурного расцвета, которое началось со дня основания в 330 году от Рождества Христова. Находясь на пересечении торговых и морских путей, столица Византии во все времена была привлекательным городом для крупного капитала. Помимо экономического преимущества, Константинополь занимал важное военно-стратегическое положение, контролируя узкий пролив Босфор. Превосходный климат, плодородные окрестности и богатое рыбой море- всё это способствовало быстрому росту населения города.

В период наивысшего расцвета Византийской империи здесь обитало до полумиллиона горожан. Основными её жителями были греки, и потому превалировал греческий язык, затем шли евреи, арабы, армяне. Многонациональное население города постоянно ассимилировалось, в результате чего образовалась совокупная нация византийцев, говорящая по-гречески, но по образу мышления и культурой обязанная как Западу, так и Востоку.

Константинополь издавна привлекал к себе внимание купцов со всего света. Первыми здесь утвердились предприимчивые венецианцы. Они заняли самые удобные причалы в бухте Золотого Рога и построили себе дома в центральной части города. Купцам из Генуи пришлось обосноваться в Сике, в местности, расположенной на противоположном берегу бухты, где во множестве росли смоковницы. Генуэзцы здесь построили собственный порт для причаливания торговых судов и обнесли поселение крепостной стеной. Впоследствии этот генуэзский квартал именовался Галатой. Таким образом, два крупных латинских города постоянно соперничали между собой за торговое превосходство в Царьграде.

Быстрый рост города впервые в Европе создал поляризацию между его богатым центром и бедными предместьями. Византийская знать проживала в роскошных дворцах, расположенных в основном на центральных улицах, но самым огромным был Большой императорский дворец. Обнесённый высокими стенами, он представлял собой самостоятельную крепость со множеством дополнительных построек. Дворцовый комплекс располагался на восточной стороне города, непосредственно примыкая к ипподрому и к величавому собору Святой Софии.

От площади Августион начиналась центральная улица Царьграда – Меса, которая заканчивалась Золотыми воротами города, открывающимися на дорогу в Рим. Эта улица, украшенная несколькими площадями- форумами – была вечно многолюдной и шумной. В срединной её части с обеих сторон возвышались аркады. Широкая, прямая, вся вымощенная булыжником, она всегда была привлекательной для купцов, которые вели бойкую торговлю в своих магазинах и лавках.

Многонациональный говор вечно стоял над Месой. Ремесленники различных специальностей, объединённые в корпорации, жили и работали в кварталах, названия которых определяло их ремесло. Самым большим был квартал ювелиров, который располагался в центре Месы. Далее, несколько в стороне и ближе к собору Св. Софии, был квартал жестянщиков и медников, а не доходя до стены Константина, находился самый пахучий квартал, где промышляли кожемяки. Все они в условиях жёсткой конкуренции изготавливали продукцию отменного качества.

Лавки торговцев изобиловали различными шёлковыми тканями как византийского, так и сирийского производства. Шёлковый промысел был налажен в Константинополе с тех пор, как два странствующих монаха, спрятав в своих посохах куколки тутового шелкопряда, под страхом смерти смогли вывезти их из Китая в Византию. С той поры здесь начали производить отличную шёлковую ткань самых различных цветов и оттенков, кроме пурпурного, монополия на которую принадлежала только византийскому императору.

С утра торговые ряды уже были полны лавочниками. Центральная улица постепенно начинала походить на большой длинный улей, где суетились множество продавцов и покупателей.

Из дома, расположенного между форумами Тавра и Константина, вышел молодой мужчина и направился пешком в сторону императорского дворца. Это был Роман Рштуни, старший асикрит логофесии дрома, ведавшей почтой и внешними связями Византии. Руководил логофесией логофет, в распоряжении которого были кураторы и нотарии. Роман ведал всей документацией и перепиской столь важного учреждения. Любое письмо, которое содержало нужную информацию для государства, проходило через руки верховного асикрита. В обязанности Романа входило составление различных депеш к посланцам Константинополя в иноземных странах, а также переписка императора с главами различных держав.

Во времена своего наивысшего расцвета, когда Византия могла диктовать условия своим соседям, логофесия дрома была настолько могущественной, что иностранные послы отдавали его логофету почти царские почести. Сейчас же, когда размеры государства сократились почти до размеров столицы, должность логофета внешнеполитического ведомства значительно потускнела, хотя и не утратила свою значимость.

Роман бодро шагал по утренней уже многолюдной Месе, которая даже в зимний период ни на минуту не замолкала. Жители Константинополя передвигались, кто на мулах, кто на конных повозках, но в основном они предпочитали пешие прогулки, полагаясь на свои собственные ноги. Главный секретарь внешнего ведомства Византии передвигался исключительно пешком, считая это занятие полезным и даже необходимым для плодотворной работы.

Роман Рштуни родился и вырос в Константинополе. Его отец Тиридат Рштуни был выходцем из знатного киликийского рода, который после падения Киликии перебрался в Византию. Здесь Тиридат женился на гречанке Ксении из богатой византийской семьи. Роман был их первым и единственным отпрыском. Будучи состоятельным человеком, Тиридат смог дать своему сыну солидное образование, столь дорогое в Византии.

С семилетнего возраста Роман учился в начальной школе-пропедее. Затем с десяти лет поступил в педефтерию-среднюю школу, где обучался грамматике, поэзии и риторике. После окончания педефтерии учился в университете, восстановленным ещё императором Львом Математиком. Университет располагался в Магнаврском дворце, и здесь Роман получил образование по юриспруденции, философии и лингвистике. Обучение было уже бесплатным, так как финансировалось государством.

Свободно владея латинским и арабским языками, Роман был принят в логофесию внешних сношений в качестве асикрита. Это была высокая должность для человека столь молодого возраста, однако обладая незаурядными способностями, Роман отлично справился с работой и был отмечен лично императором, который вскоре назначил его верховным асикритом. Так в свои без малого тридцать лет Роман стал важным должностным лицом в Константинополе, и, хотя империя таяла на глазах, однако это нисколько не умаляло его высокого поста, ибо внешнеполитическое ведомство во все времена было судьбоносным для любого государства.

На всём протяжении каждодневного маршрута от дома до императорского дворца Роман с удовольствием созерцал роскошные магазины лавочников. Находясь в вечной конкуренции, они старались любыми доступными способами сбить торговлю друг у друга. Одним из популярных был метод, когда конкурент уговаривал владельца арендуемого рядом помещения поднять плату, тем самым провоцируя удорожание товара у своего соседа. Столичная эпархия, которая строго следила за городской торговлей, решительно пресекала такую деятельность, стремясь предоставить всем равные условия.

Роман невольно отметил, что по сравнению с предыдущими годами торговый ажиотаж улицы заметно поубавился. Сказывалась турецкая экспансия, захватившая почти всю территорию Византии, оставив её столицу без «тела». Торговый оборот города в связи с этим постепенно падал. Население сокращалось, дома пустели и ветшали. Судоходство по морям и проливам вокруг Царьграда становилось небезопасным, и потому многие торговые суда не решались туда плыть. Всё это подрывало былую экономическую мощь империи и вело к её упадку.

Но, несмотря ни на что, Константинополь продолжал оставаться крупным центром экономики, культуры и искусства христианского мира, ибо в военном и политическом отношениях не был покорён. Магический ореол его более тысячелетнего могущества продолжал витать над миром. Враг ещё не переступил за его могучие стены, не разграбил его великолепные дворцы, не осквернил его священные соборы и монастыри. Ещё восседал в Царьграде настоящий император-василевс, наместник самого Бога на земле, коронованный так же, как все его сто шесть предшественников, и повелевал со всеми царственными почестями, а это являлось надёжной гарантией благополучия горожан, пусть хоть и иллюзорного.

Роман добрался до дворца и, миновав охрану, зашёл в здание логофесии. Его кабинет располагался непосредственно у апартаментов самого логофета. Секретарь Романа доложил, что его давно поджидает посланец из Адрианополя.

– Пусть немедленно заходит, – распорядился верховный асикрит, поняв о ком идёт речь.

В комнату зашёл молодой мужчина в промокшей одежде, его уставший вид говорил о долгом пути, который пришлось пройти.

– Рад тебя видеть, Лев, в целостности и сохранности. Я вижу турецкие дозоры не очень беспокоили тебя?

– Меня не дозоры беспокоят, а дурная погода, – ответил Лев и устало плюхнулся в кресло, – у меня важное послание для тебя.

Он протянул Роману сложенный вчетверо кусок бумаги.

Роман взял письмо и начал внимательно читать. По мере прочтения он становился всё более озабоченным. Закончив, Роман устремил свой взор в отдаленную точку комнаты и замер в таком положении на некоторое время, очевидно, обдумывая содержание послания. Затем встал и принялся расхаживать по кабинету взад и вперёд.

– А вы- молодцы, – наконец проговорил он, – это письмо имеет судьбоносное значение.

Гонец не произнёс ни слова. Ему было безразлично содержание текста, тем более написанное по-арабски. Он был доволен тем, что благополучно его доставил, сумев преодолеть расстояние из Адрианополя в столицу Византии всего за два дня.

– Хорошего осведомителя вы нашли во дворце султана. Доносит всё аккуратно. Чем вы его так заинтересовали? – спросил Роман.

Его тайная переписка с ншанджи, возникшая полгода назад, связала их невидимой нитью. Роман никогда не видел и не знал Аллаэтдина, однако ощущал его косвенное присутствие в посланных ему донесениях.

– Этот парень наполовину грек. Он любит хорошо одеваться и красиво жить. Влюблён в нашу Елену и готов для неё горы свернуть, – сказал Лев.

– Надо всячески поощрять его благие намерения. Тем более что я доволен его работой, – сказал Роман вскрывая ключом железный шкаф.

Он достал оттуда увесистый кошелёк с византинами и передал его гонцу со словами:

– Половину этого золота передашь нашему ншанджи. Остальное – твоё. Отдыхай, через три дня ты мне вновь понадобишься.

Лев встал, засунул золото за пазуху и оставил Романа одного.

Помимо дипломатической деятельности, император негласно поручил Роману заняться сбором информации, необходимой для безопасности страны. Фактически их логофесия выполняла также функцию внешней разведки. Большая армия лазутчиков доставляла в Константинополь различные сведения. Больше всего интересовали планы турецкого султана, и потому вербовка дворцового ншанджи Аллаэтдина считалась большой удачей.

– Доложи господину логофету, что я прошу немедленной аудиенции по очень важному вопросу, – приказал Роман своему помощнику.

– Господин логофет прибыл под утро и велел его не тревожить, – пояснил секретарь.

Лицо Романа выразило досаду. Он опять уселся в своё кресло. То, что происходило с его непосредственным начальником вызывало в нём бурю негодования.

Логофет ведомства внешних сношений и почты Мануил происходил из знатного византийского рода, проживавшего в Фессалониках. После взятия города турками он был вынужден бежать вместе с семьёй в Константинополь, оставив всё своё имущество османам. Сразу же после переезда умерла его жена, а Мануил стал топить своё горе в вине. Вскоре в генуэзском квартале у него завелась молодая пассия, из-за которой он частенько наведывался туда, возвращаясь каждый раз поздно и в непотребном виде. Роману очень не нравилось подобное поведение логофета. Будучи серьёзной и законопослушной личностью, он терпеть не мог такого отношения к делу. Фактически вся нагрузка логофесии была на нём. Об этом знал сам император и потому поручал всю важную работу верховному асикриту.

Информацию, которую Роман получил недавно из Адрианополя, требовалось немедленно довести до сведения Его Величества, а сделать это без ведома логофета, согласно придворному таксису, Роман не смел. Однако Мануил в данный момент был невменяем и пришлось дожидаться его пробуждения.

– Охрана сообщила, что лицо, назвавшееся Торосом, и с ним ещё двое просят твоей аудиенции,– сообщил помощник.

– Вели немедленно впустить, – приказал Роман.

Торос был давним другом его отца и всей их семьи. Он также был родом из Киликии и потому приходился им почти родственником.

Торос, мужчина в летах с седой бородой, бодро зашёл в кабинет и сразу же очутился в объятиях Романа, который очень обрадовался его приходу.

– Ты уж прости меня, старика, что я осмелился прийти сюда, ибо я точно знал, что не застал бы тебя дома.

– Ты – тот человек, который держал меня на руках ещё младенцем, и можешь всегда без стеснения приходить ко мне, – добродушно произнёс Роман, усаживая гостя в кресло.

– Но кто мог подумать, что этот младенец настолько возмужает, что возвеличится над всеми нами.

– В этом есть и твоя заслуга.

– Со мной пришли двое иудеев, которым помочь сможешь только ты,– приступил к делу Торос,– прошу тебя, выслушай их внимательно. Они такие же купцы, как и я, но попали в большую беду.

– Пускай немедленно войдут, – распорядился Роман.

В кабинет зашли двое мужчин: один – молодой, другой – среднего возраста, оба невизантийской наружности. Это были шкипер «Ангела» Иосиф и его племянник Соломон.

Прибыв в Константинополь несколько месяцев назад и, пришвартовав своё судно в бухте Золотого Рога, они безуспешно бродили по огромному городу в надежде что-нибудь разузнать о судьбе Ребекки. Наконец евреи из квартала Пера свели их с известным купцом Торосом, который, будучи человеком добрым и сердечным, взялся им помочь.

– Приветствуем тебя, господин верховный асикрит! Прошу принять от нас в знак уважения этот подарок, – произнёс Иосиф по-арабски и преподнёс Роману великолепный золотой перстень, украшенный рубином.

Роман с укором посмотрел на Тороса, но тот стоял довольный собой, не принимая вины. В Византии было принято дарить подарки должностным лицам в знак особого уважения к их рангу и личности, а не как мзду за какую-либо оказанную услугу. Это было частью восточного менталитета и не возбранялось существующим правопорядком. В данном случае посетители преподнесли подарок, не требуя ничего взамен, а просто выразили своё почтение. Роман был вправе после этого отклонить их просьбу, если бы счёл невозможным её исполнить. Он усадил пришельцев и сказал тоже по-арабски:

– Многоуважаемый мною Торос сообщил, что вас постигло горе, и просит помочь вам. Его слово для меня свято, и потому я постараюсь сделать всё возможное.

– Меня зовут Иосиф, – начал шкипер свой рассказ, – а это мой племянник Соломон. Мы оба прибыли сюда из египетской Александрии, чтобы спасти нашу Ребекку, родную сестру Соломона, которую похитили турецкие пираты, убив её отца. Мы поклялись, что не вернёмся домой, пока не отомстим за Моисея и не освободим Ребекку.

– А с какой стати они оказались в вашем городе?– спросил сильно заинтересовавшись Роман.

– Всё началось с того момента, когда мы поменяли в Смирне у местного ювелира вот эту монету, – сказал Иосиф и протянул Роману золото храма Артемиды.

Далее он в деталях рассказал, как всё произошло, включая морской поединок и разбойное нападение в Александрии.

Романа сильно заинтриговал его рассказ. Потом он внимательно стал разглядывать монету и призадумался. На обратной стороне монеты был изображён полумесяц – символ Константинополя. Когда отец Александра Македонского Филипп Второй с помощью подкопа в крепостной стене пытался овладеть городом, ему помешал свет полумесяца. Византийцы были спасены, и в знак благодарности они объявили Артемиду своей богиней, а полумесяц с тех пор стал символом города.

– Мы просим помочь выявить местонахождение сестры, – с мольбой в голосе проговорил Соломон, который всё это время молчал.

Роман, казалось, ничего не слышал. Он продолжал о чём-то думать, изредка переводя взгляд на монету.

– Как выглядит Ребекка? – наконец спросил он, – опишите её так, как описала бы сваха, предлагая богатому жениху невесту.

– Она сказочно красива, – с восторгом сказал Иосиф, – её красота не подлежит описанию.

– Тогда её вам опишу я. Кожа у неё белее и глаже чем мрамор, глаза у неё красивые и отдают морской голубизной, походка, как у молодой лани, шея длинная и нежная, как у лебедя, – повторил слово в слово донесение главного евнуха своему султану Роман.

–Это она! Бог ты мой, это она! – воскликнули одновременно сильно взволнованные Иосиф с Соломоном, и на глазах у них заблестели скупые мужские слёзы.

– Ваша сестра находится в гареме у турецкого султана в Адрианополе, – вдруг неожиданно проговорил Роман уверенным голосом,– тот, кто похитил Ребекку, передал потом её султану в качестве дара.

– Откуда это известно? – спросил изумлённый Иосиф.

Ему на миг даже показалось, что перед ним стоит не византийский чиновник, а служитель гарема турецкого султана.

– Этого я вам не могу сказать. Не забывайте, что вы имеете дело с верховным асикритом внешних связей Византии. Кому, как не мне знать, что творится во дворце у турецкого султана? – с достоинством произнёс Роман.

Иосиф и Соломон с восхищением посмотрели на него. Соломон тихо сказал:

– Тогда очень просим объяснить всю эту историю до конца.

– Любезный юноша, я вам сказал то, что знаю наверняка. Про остальное мне приходиться только догадываться. Судя по этой монете и зная хорошо турок, я вам могу сказать, что они упорно ищут золото храма Артемиды. Эта монета навела их сначала на ваш корабль, а затем на ваш дом. Они не нашли то, что искали, но унесли с собой самое ценное, убив вашего отца.

– Мы должны непременно отомстить за него, – решительно произнёс Соломон.

– Вы сможете узнать тех, кто напал на вас в море?

– Я их узнаю, даже если они переоденутся в овечью шкуру, – сказал со злостью Иосиф.

– Вы в этом уверены? Внешность турок довольно однообразна.

–У нас на судне есть человек, который был у них в плену. Он способен их опознать даже с закрытыми глазами.

– Ну что же. Очень возможно, что вам придётся с ними снова встретиться, и тогда уж не упустите свой шанс.

– Где, же по-вашему, это произойдёт?

– Я не сомневаюсь, что они скоро окажутся здесь.

– Хорошо, – сказал Иосиф,– а пока нам надо срочно отправляться в Адрианополь, чтобы вызволить Ребекку из гарема.

– Это не так просто сделать. Гарем султана находится под надёжной охраной.

– Мы это должны сделать даже ценою собственной жизни, – отчаянно произнёс Иосиф, – вы только помогите нам попасть в Адрианополь. Он не морской город и потому недоступен для нашего судна. А добираться туда по суше без провожатого для нас небезопасно.

– Хорошо, я помогу вам. Мой гонец через два дня отправляется туда. Вот он-то вас и проведёт, – принял решение Роман, – а я приготовлю для вас необходимые документы.

– Премного вам благодарны, – сказал Иосиф.

Откланявшись, все трое удалились.

Роман остался один. Судьба прекрасной еврейки, которую непременно хотели спасти её дядя и брат, сильно заинтересовала его. Он знал, что вызволить из гарема наложницу так же невозможно, как и схватить звезду с неба, разве что взять дворец султана приступом.

Зашёл помощник и доложил, что к нему в этот час записан на приём мастер пушечного дела Урбан.

– Если он пришёл, то пусть немедленно заходит, – распорядился Роман, мысленно возвращаясь к повседневным обязанностям.

В кабинет зашёл высокий мужчина крепкого телосложения и зычным голосом поздоровался на плохом греческом языке, ибо сам был по происхождению венгром.

– Позвольте представиться. Я инженер Урбан – специалист по пушечному делу.

– Мы много наслышаны о тебе, Урбан,– ответил Роман,– мне доложили, что ты владеешь проектом супер тяжёлых бомбард.

Роман знал его как человека, который способен изготовить пушки намного мощнее существующих.

В то время пороховая артиллерия находилась ещё в зачаточном состоянии и развивалась очень медленно в отличие от фортификации, которая намного опередила в своем развитии пушечное дело. Из-за этого оборонять крепость было намного легче, чем её завоёвывать. Это произошло потому, что литье и изготовление пушек, как наукоёмкий процесс, требовали достаточного развития таких дисциплин, как физика, химия и металлургия. Однако научная мысль Европы вплоть до шестнадцатого века были сильно подавлена церковным мракобесием. В то время католическая церковь являлась серьёзным препятствием на пути развития многих дисциплин. Ученых, пытавшихся сделать открытия, признавали еретиками и отправляли на костер, в то время как архитектура и фортификация не преследовались со стороны церкви и потому развивались более динамично.

Венгр Урбан, благодаря своей природной сообразительности, чисто практическим способом нашёл технологию изготовления тяжёлых пушек. Это требовало больших финансовых и материальных затрат, и потому он предлагал свои услуги тем, кто был особенно заинтересован в его деятельности и готов профинансировать это мероприятие с предоставлением ему всех условий, необходимых для работы.

– Я могу отлить такую пушку, которая сможет пробить брешь в любой крепостной стене, – заявил инженер.

– Как же тебе это удаётся? – заинтересовался Роман.

– Современные бомбарды изготавливаются путём соединения кованых железных полос друг с другом. Такая конструкция непрочна и при увеличении заряда пороха часто разрушается. Я же могу отлить пушку из бронзы, состоящую из двух половинок и большего диаметра. По моим расчётам, она сможет выстрелить тридцатипудовым ядром.

– Как же ты отливаешь таких гигантов?

– Это мой секрет.

– Что же тебе надо для этого?

– Для этого мне необходимо создать большие мастерские с литейными цехами и с достаточным количеством рабочей силы.

– Это потребует существенных финансовых затрат. Чем же ты можешь гарантировать успех?

–Только своими математическими расчётами, больше ничем.

– Это слабый аргумент для того, кто должен вложить большие средства. Ведь если мероприятие провалится, то потраченное золото будет безвозвратно утеряно.

– А если нет, то эти супер тяжёлые пушки позволят его обладателю завоевать любую крепость. А это уже не только успех, но и богатство, почёт и слава, – ответил пушкарь.

Роман призадумался. Для того, кто собирается вести наступательные действия, этот человек -настоящая находка. Попади он в руки османов, те бы непременно приняли его условия.

– А сколько ты намерен брать за свою работу? – спросил наконец Роман.

– В качестве оплаты я возьму по двести византинов с каждой исправно стреляющей пушки.

Это была очень большая сумма. За такие деньги можно было построить небольшое судно.

– Хорошо, я доложу о твоём предложении его величеству, и о результатах тебе сообщат отдельно,– сказал Роман, давая понять, что аудиенция закончена.

Урбан тотчас удалился, оставив Романа опять одного.

«Этого человека нельзя упускать, – подумал Роман, – хотя бы потому, что он предоставит свои услуги османам, а те уж, точно, не поскупятся и приобретут у него столь грозное оружие».

– Узнай, может ли господин логофет принять меня? – велел он своему секретарю.

Тот вернулся и сообщил:

– Господин логофет отправился после пробуждения в дворцовые термы.

Терпение у Романа окончательно лопнуло. С таким логофетом по внешним связям невозможно серьёзно работать. Информация, которая накопилась, должна была безотлагательно представиться императору, иначе она потеряет своё стратегические значение. Поняв, что ему сегодня не увидеть своего начальника, Роман решил лично встретиться с императором. Он тотчас послал протоасикриту администрации василевса прошение об аудиенции по неотлагательному делу и получил ответ, что император примет его в своих покоях через час.

Роман вышел из здания логофесии и медленно направился в сторону дворца. Уютные аллеи сада с вечнозелёной растительностью приятно располагали к отдыху. Роман глубоко вдохнул свежий зимний воздух. После долгого пребывания в помещении этот моцион был особенно для него приятен.

Дворец располагался на восточной стороне сада и издали выглядел величаво. Здесь же находилась мраморная чаша диаметром до десяти метров, прикреплённая к мраморной колонне. Её прикрывали два купола: свинцовый, а поверх него – серебряный, опирающиеся также на мраморные колонны, на вершинах которых располагались статуи животных и птиц. Из находящейся недалеко цистерны подавалась вода, которая стекала на купола и на статуи, образуя изумительный фонтан. В дни торжеств цистерна заполнялась вином с мёдом и пряностями, которое стекало струёй, заполняя огромную чашу. Все, кто присутствовал на празднествах, могли испить вина из чаши столько, сколько бы пожелали.

Роман невольно поймал себя на том, что после прочтения того письма из Адрианополя он начал на всё смотреть с какой-то болью, будто всё вокруг временно и должно скоро исчезнуть. Мысль о том, что тысячелетнее великолепие Константинополя скоро будет захвачено османами, начала принимать для него реальные очертания. Как ни старался он прогнать эту мысль от себя, она вновь и вновь возвращалась с прежней отвратительной настойчивостью.

Пребывая в таком безотрадном настроении, он подошёл к императорскому дворцу. Вход охранялся караулом, состоящим из наёмников-русичей. Эти дородные крепкие парни издавна состояли на службе у императора. Он очень ценил этих посланцев из далёкой Московии и безгранично доверял им свою безопасность. Вообще, кроме русичей, наёмниками состояли скандинавы, венецианцы, генуэзцы и, что самое удивительное – турки-османы. Все они получали щедрое жалованье и с большой охотой служили византийскому кесарю. Роман, будучи верховным асикритом внешних сношений, знал наёмников лично, ибо непосредственно участвовал в их найме.

Командовал дружиной русичей здоровяк с рыжей кудрявой головой по имени Василий. При виде его отряда Роман заметно приободрился, и дурные мысли стали покидать его.

– Приветствуем господина верховного асикрита! – радостно встретил Романа русский наемник.

– Рад тебя видеть, Василий, в добром здравии, – ответил на приветствие Роман, стараясь говорить понятными для иностранца несложными словами.

Василий уже третий год служил в Константинополе, однако до сих пор изъяснялся по-гречески с трудом. Русская стража охотно пропустила верховного асикрита во дворец, и Роман тут же попал в царство белоснежного мрамора и пурпурного шёлка. Высокие своды с разноцветными витражами поражали своей красотой всякого, кто заходил во дворец, ибо он чувствовал себя таким маленьким среди этого огромного белоснежного пространства вперемежку с ярким пурпуром. Всё византийское великолепие и величие было сконцентрировано здесь, подчёркивая незыблемость и вечность империи.

– А что, господин логофет так серьёзно болен, что не смог прийти сам? – послышалось вдруг из- за мраморной колонны.

Тут только Роман заметил начальника Тайного приказа Маркоса, который, как всегда, незаметно всюду присутствовал. Маркос обладал способностью появляться скрытно в самых неожиданных местах. Для полицейского это свойство было очень ценно, но лично Романа оно сильно раздражало.

– Господин главный полицейский задаёт мне вопросы, на которые уже заранее знает ответы,– сказал Роман, который терпеть не мог этого соглядатая Маркоса.

– Что поделать. Я должен знать обо всех всё, – со вздохом произнёс Маркос.

– Было бы намного полезней, если бы ты, вместо слежки за вельможами Византии, с таким же рвением выявлял бы турецких лазутчиков, которыми так кишит наш город, – посетовал Роман.

– Среди придворных тоже имеются «доброжелатели» султана,– отпарировал Маркос.

– Правда? И кого же ты имеешь в виду? Уж не меня ли? – спросил Роман.

Шла обычная перепалка между службой внешней и внутренней разведок, которая наличествует в любом государстве и в любом промежутке истории.

– На вас, господин верховный асикрит, пока не имеется достоверных данных, – с иронией отметил Маркос и устремился прочь.

– Желаю успехов в деле нашего разоблачения, – иронично крикнул Роман ему вслед.

Император Византии Константин ХII Палеолог Драгаш был коронован в 1449 году. Это был человек, безрассудно преданный своей стране. Собственно, от страны только и осталась одна столица, которую он поклялся, что отдаст лишь ценою собственной жизни. Большие карие глаза излучали царскую уверенность и доброту, а мясистый нос с горбинкой и тонкие губы придавали его лицу особую притягательность. В людях он уважал честность и преданность, но как любой византиец питал слабость к роскоши и богатству. Как и все его предшественники, Константин Палеолог считал, что мир для Византии можно не только отвоевать, но и выкупить.

Император принял Романа в своих апартаментах, в той части, где был расположен его кабинет. Роман вошёл, низко кланяясь, извиняясь за грубое нарушение придворного таксиса. Константин был одет в расшитую золотом пурпурную хламиду, сшитую из великолепного византийского шёлка. Пальцы рук украшали перстни со сверкающими драгоценными камнями. Любым из этих перстней он мог наградить того, кто особо отличился перед ним своей верной службой.

Император не спеша подошёл к Роману, посмотрел на него мягким взглядом и, положив свою руку на его плечо, заговорил приятным мужским голосом:

– Мне сообщили, что господин логофет приболел, а у тебя очень важное дело ко мне.

Было заметно, что Константин хорошо расположен к верховному асикриту внешних сношений и всегда не прочь с ним пообщаться.

– Прошу простить меня, ваше величество, новость, которую я получил из Адрианополя, заставила меня потревожить вас, не дождавшись господина логофета.

– Хворь твоего начальника не должна препятствовать нашим насущным делам, тем более что эта хворь не тела, а души, – сказал Константин, давая понять, что ему всё известно.

Глаза и уши из Тайного приказа регулярно информировали императора обо всём, что происходило в Константинополе и особенно во дворце.

– Будем великодушны к человеку, которому судьба послала столько несчастий. Упаси нас Бог от подобных невзгод, – произнёс Константин, подняв взгляд вверх, – я знаю, что у тебя был напряжённый день. Садись сюда и рассказывай всё по порядку.

Роман сел в предложенное императором кресло и доложил:

– Гонец принёс дурную весть, ваше величество. Султан османов Мурад умер.

– Почему тебе кажется, что это дурная весть? Умер человек, который хотел в своё время покорить наш город. Однако, поняв, что это невозможно навсегда отказался от этой мысли,– сказал задумчиво император.

– В том то и дело, ваше величество, что, будучи мудрым человеком, Мурад вовремя отказался и более не помышлял об этом. Но сейчас к власти рвётся необузданный и взбалмошный юнец, способный натворить много бед.

Константин с минуту помолчал и потом спросил:

– А почему ты думаешь, что именно юный Мехмед станет султаном?

Тут Роман слово в слово пересказал содержимое утреннего письма.

– Да, хитёр Халал. Очень удачный ход. Посадит на османский трон желторотого юнца, а сам будет от его имени управлять турками. За Халала я не беспокоюсь. Он будет соблюдать все заключённые с нами договора о мире.

– Ваше величество, я боюсь, что молодой султан не даст Халалу использовать себя и сам будет управлять государством, пренебрегая прежними договорённостями.

– Он не сможет, – уверенно произнёс император, – янычары не любят его, а военные и чиновники сильно зависят от великого визиря.

– Этот Мехмед подобен неразрезанному арбузу. Никто не может знать заранее, что он скрывает внутри себя.

Император призадумался. Скоропостижная смерть Мурада могла нарушить то зыбкое благополучие, которое временно воцарилось в единственном городе ранее могучей империи. Для Константина его великая столица была больше чем смыслом жизни, и ради её спокойствия и процветания он готов был на всё.

– Ты должен непременно отправиться в Адрианополь в качестве моего посланника и засвидетельствовать нашу честь новому султану, а также получить гарантии, что все договора, ранее заключённые между его отцом и мною, остаются в силе.

– Слушаюсь, ваше величество, – с покорностью ответил Роман.

– Выберешьдостойные дары. Не поскупись и подбери всё самое лучшее, что сочтёшь нужным. Помни, что золота на свете много, а Византия только одна, – сказав это, император снял с себя один из великолепных перстней и передал его Роману.

– Включи это в список ценных подарков, – сказал он, ничуть не сожалея о содеянном.

Роман утвердительно кивнул головой, а потом сказал:

– Ваше величество, пушечных дел мастер Урбан предлагает проект супер бомбарды и просит ваше величество покровительствовать его идее на благо вашего государства.

Император, который не пожалел бы даже жизни для своего народа, поморщился при упоминании какого-то инородного мастера, требующего средств для сомнительных проектов.

– А к чему нам эти бомбарды? – возразил он, – мы давно уже не ведём наступательных действий, а для обороны достаточны наши прочные стены. «Греческий огонь», секрет которого до сих пор неизвестен нашим врагам, вполне хватает для отражения неприятеля. Во сколько он оценил свои услуги?

– Двести византинов с каждого исправного орудия, – ответил верховный асикрит.

– Гони этого мздоимца в шею! И чтоб духу его здесь не было! – разгневался Константин.

– Слушаюсь, ваше величество, – скрепя сердце согласился Роман.

В глубине души он чувствовал, что василевс не прав, ибо сэкономив в малом, непременно потеряешь большее. Император мог тратить огромные средства на предметы роскоши и пожалеть каких-то тысячи византинов для укрепления обороноспособности своего города.

Роман уже хотел откланяться, как, вспомнив что- то, добавил:

– Сегодня я узнал, что турки ведут интенсивные поиски золота царя Крёза.

От этой вести император сильно изменился в лице и встревоженно спросил:

– Откуда тебе это известно?

– Вот, посмотрите, за каким золотом они начали охоту, – сказал Роман и протянул василевсу золотую монету храма Артемиды.

Константин взглянул на монету, всё понял и произнёс решительным тоном:

– Это золото им не достанется никогда. Даже если они по нашим трупам войдут в наш город, этого богатства никогда не найдут.

От таких слов у Романа мороз прошёлся по коже. Он понял, что только императору известно, где хранятся богатства, и он их ни за что не отдаст врагу.

– Возьмёшь с собой в качестве охраны русскую дружину. Их богатырский вид непременно заставит османов призадуматься, прежде чем нападать на нас, – сказал на прощание более спокойным голосом Константин.

Подобная наивность была очень характерна для него, ибо он жил ещё старыми имперскими иллюзиями и не был способен трезво оценить существующие реалии. Крохотный островок его империи – Константинополь – с этой минуты был в смертельной опасности, которую всерьёз не воспринимали ни василевс, ни прочие христианские монархи.

Наследник Мехмед, после того как узнал о смерти отца, вторые сутки не покидал седла своего коня. Чистокровный арабский скакун быстро доставил своего хозяина до берегов Босфора, преодолев без малого двести километров. Безумная жажда овладеть монаршей властью заставила юного царевича сразу же переправиться на европейский берег пролива, в Галлиполию. Только здесь он осмелился открыть своим приближённым содержание письма великого визиря. До Адрианополя наследник добрался уже в сопровождении отряда преданных ему лиц. Мехмед въехал в столицу через три дня после смерти своего отца. Халал его встретил у входа во дворец со словами:

– Твой богообразный отец, да хранит его Аллах на небесах, поручил мне проводить тебя на священный трон османов, мой повелитель!

Мехмед безгранично счастливый тем, что великий визирь так бдительно до его приезда охранял пустующий трон, торжественно произнёс:

– Мудрость твоя безгранична, Халал. Пусть послужит она нам и дальше так же плодотворно, как служила моему отцу.

Халал понял, что добился того, чего хотел. Молодой наследник правильно сориентировался, оставив его великим визирем, несмотря на существующие между ними разногласия. Без поддержки такого влиятельного человека, как Халал, он не смог бы беспрепятственно стать османским султаном.

– Пусть хранит Аллах султана всех османов- Мехмеда! – торжественно провозгласил великий визирь.

– Да здравствует султан! – ликовали янычары, единодушно признав нового повелителя.

На следующий день после своего торжественного восшествия на престол молодой султан позвал к себе главного евнуха и сказал:

– Я знаю, Мустафа, как ты верно служил моему отцу. Уверен, что будешь предан и мне.

– Твоя воля для меня так же свята, как и воля твоего покойного отца, да хранит его Аллах на небесах. Я твой покорный слуга, мой повелитель.

– Обещай, что беспрекословно исполнишь любое моё повеление.

Мустафа склонил голову в знак своего полного подчинения.

– Приказываю тебе умертвить всех моих братьев вне зависимости от их возраста и происхождения, – изрёк этот жесточайший приказ Мехмед недрогнувшим голосом.

Мустафа, который не ожидал такой жестокости от молодого султана, стоял в замешательстве, не смея сказать ни слова.

– Весь приплод от семени моего отца должен быть полностью уничтожен, – повторил своё приказание уже в иной форме Мехмед.

– Все твои старшие братья давно умерли, мой повелитель, – наконец заговорил главный евнух,– после же твоего рождения есть только один отпрыск и тот всего девяти месяцев от роду.

– Его надо немедленно убить, – без колебания, уверенно произнёс молодой султан.

– Мать этого младенца происходит из знатного османского рода, и следовательно ребёнок является чистокровным османом, – предупредил его Мустафа.

– Вот именно поэтому он не должен жить, – вспылил Мехмед, почувствовав в сказанном евнухом намёк на свои христианские корни.

– И запомни, чистокровными бывают только арабские скакуны. К царственным особам это не относится.

Мустафа, который сразу почувствовал угрозу в словах султана, ответил верноподанно:

– Слушаюсь, мой повелитель. Только прошу тебя указать на того, кому ты поручаешь умерщвить младенца, ибо никто не посмеет дотронуться до знатного отпрыска без твоего прямого повеления.

Мустафа несколько озадачил Мехмеда, так как отдать столь жестокое поручение он ему не мог. Баши-евнух дворца – видная фигура, и султан не имеет права поручать ему исполнять столь нелицеприятное дело.

– Это сделает один из моих чаушей, – решил султан и повернулся к своей страже, – вот этот.

Мехмед указал на молодого приземистого парня, который с отсутствующим взглядом стоял у входа в апартаменты. Лицо чауша сначала выразило непонимание, но потом исказилось гримасой человека, которому поручили совершить нечто ужасное. Мустафа сразу же подошёл к нему и, положив руку на плечо, сказал:

– Идём со мной. Ты должен доказать, что готов на всё ради своего султана.

Они поспешно удалились на женскую половину. Главный евнух открыл тяжёлый замок гарема, и они пошли по длинному тёмному коридору. Когда Мустафа дошёл до покоев Гюльбахар и зашёл туда, та кормила ребёнка грудью. Ни о чём не ведающий ребёнок мирно сосал материнское молоко, и от этого блаженства его глаза потихоньку слипались.

Увидев, что с Мустафой в покои зашёл посторонний мужчина с оружием, Гюльбахар сильно встревожилась и вопросительно посмотрела на главного евнуха. Тот, не произнеся ни слова, быстро подошёл к ней и вырвал младенца из её рук. Опешившая женщина вскрикнула и попыталась удержать ребёнка, однако Мустафа, схватив его, спешно увёл из покоев. Мать с криком бросилась за ними, но дорогу ей преградили двое подоспевших евнухов, которые силой заставили её вернуться обратно. Не обращая внимания на истошные крики Гюльбахар, главный евнух понёс ребёнка в детскую купальню и, подойдя к мраморной ванне с водой, приказал чаушу:

– Возьми ребёнка и погрузи в воду.

Чауш стоял остолбеневший, с бледным, как воск, лицом.

– Ты должен утопить младенца. Такова воля султана, – сурово произнёс евнух.

Чауш продолжал стоять в полном оцепенении.

– Если ты этого не сделаешь, тебе отрубят голову, – пригрозил Мустафа, – какой же ты воин, если не можешь справиться даже с младенцем?

Чауш подошёл к ванне и с дрожащими руками взял ребёнка. Дитя проснулось и начало недовольно хныкать. Руки чауша быстро опустили его целиком в холодную воду. Ребёнок сильно вздрогнул, инстинктивно борясь за свою короткую жизнь, но затем размяк и более не дёргался. Когда младенец окончательно задохнулся, Мустафа передал его мёртвое тельце евнухам, а сам вывел полуживого чауша из женской половины дворца. Стараясь хоть как-то привести невольного детоубийцу в чувство, главный евнух сказал тоном философа:

– Девять месяцев ребёнок пребывает в чреве матери, блаженно плавая в воде. После рождения, если его снова опустить в воду, он непременно задохнётся и погибнет. Законы природы крайне противоречивы.

Когда они вернулись обратно, молодой султан в присутствии великого везиря принимал послов из Венеции. Руководил этой посольской делегацией архиепископ болонский Джакопо Чарутти.

Венеция тогда была крупнейшим городом-государством на Средиземноморье и на протяжении многих веков являлась торговым конкурентом Византии. Упадок Восточной Римской империи был очень выгоден для Венеции с чисто экономической точки зрения. Завоевание османами византийских городов проходило с немого согласия Венеции и Генуи. Правители этих городов предоставили полную свободу действий туркам. Архиепископ Джакопо был первым из всех находящихся в столице послов, который прибыл поздравить Мехмеда и отдать соответствующие почести. Венецианцам необходимо было удостовериться, что новый султан не намерен ничего изменять в отношениях их стран. Кроме того, проницательный посол желал в личной беседе составить представление о степени образованности молодого османского повелителя. Он прибыл во дворец с подобающими в таких случаях ценными дарами.

– Мы надеемся, что Венеция как и прежде будет пользоваться всеми торговыми привилегиями, какие были у нее при царствовании великого султана Мурада Второго, да будет благословенно имя его, – начал сразу с самого насущного вопроса архиепископ.

Молодой султан, довольный списком даров, преподнесённых венецианцами, ответил словами из Корана:

– Кто приходит с добром, тому станется ещё лучше. А кто приходит с дурным, его лик будет повергнут в огонь.

Венецианцы облегчённо вздохнули. Сказанное они восприняли буквально. Многие из них хорошо понимали арабский язык и знали эти строчки из священной книги мусульман.

– Наши страны поклоняются различным богам, однако ничто так не сближает людей, как торговля, и я надеюсь, что впредь между Османским государством и Венецией не будет проблем в этой сфере, – желая связать религию с процветанием сказал архиепископ.

– Различия в наших религиях не дают основания для непонимания друг друга. Ведь, как сказал поэт: бог каждого человека –это его совесть, – произнёс Мехмед, процитировав слова Менандра на хорошем греческом языке.

Послы явно не ожидали такого проявления эрудиции у молодого султана. С виду заносчивый и самодовольный, Мехмед не был похож на интеллектуала.

– Приятно осознавать, что новый султан османов обладает недюжинными знаниями. С высокообразованным правителем его соседям доступнее общаться, – льстиво высказался посол.

– Человек не рождается со знаниями. Он их познаёт в течение всей своей жизни. И эти познания он должен правильно использовать. Как говорил римский император Клавдий: «Не говори всегда, что знаешь, но знай всегда, что говоришь».

Последнее изречение Мехмед сказал уже на латыни, чем буквально поразил всех окружающих венецианцев.

– Его величество для своих лет очень мудр и одновременно доступен в общении, – не прекращал льстить султану лукавый Джакопо.

– В вашем писании очень хорошо сказано: « Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».

Знание Библии молодым мусульманским правителем сильно удивило не только католического архиепископа, но и всех остальных присутствующих. Мехмед знал, что с подачи венецианцев завтра вся Европа будет говорить о том, что молодой, неизвестный никому султан османов обладает не меньшей эрудицией, чем любой западный монарх. Он специально для этого блеснул своим хорошим образованием и знанием нескольких языков.

После такой высокоинтеллектуальной беседы взгляд Мехмеда упал на одну из принесённых в дар картин. Это было произведение венецианского художника Джентиле Беллини, изображающее иссечение головы Иоанна Крестителя. Султан подошёл и стал внимательно в неё всматриваться. В области изящных искусств он не был так искушён, как в лингвистике и риторике. Его радушное настроение сразу же испортилось. Он повернулся к венецианцам и сказал:

– Это картина нарисована неверно. Здесь мёртвая голова выглядит, будто живая. Сразу видно, что художник никогда не видел её отрубленной. И вы тоже никогда не видели, раз подарили мне эту картину.

Посланники Венеции стояли в замешательстве, не смея проронить ни слова. Человек, который только что вёл высокообразованную беседу, вдруг в одночасье снизошёл до уровня базарного мясника.

Мехмеда ещё больше стало раздражать молчание венецианцев, и он сказал уже со злостью в голосе:

– Сейчас я вам покажу, какой должна быть отрубленная голова.

Он обернулся и, увидев отрешённое лицо чауша, который недавно утопил младенца, приказал своим янычарам:

– Немедленно отрубите ему голову и сейчас же покажите гостям.

В зале пронёсся вздох ужаса. Чауш, который ещё не пришёл в себя от недавно пережитого детоубийства, не совсем понял, что должно с ним произойти. Пока он соображал, двое янычар схватили несчастного и потащили в соседнюю комнату. Через минуту оттуда послышался глухой удар, похожий на тот, который так часто раздаётся в мясных лавках. Ещё через мгновение в зал зашёл янычар с истекающей кровью отрубленной головой чауша, который совсем недавно стоял живой рядом со всеми.

– Смотрите, какой должна быть мёртвая голова!– обратился Мехмед к посланникам, которые остолбенели от ужаса и едва держались на ногах.

Султану доставляло огромное удовольствие лицезреть их перекошенные от страха лица. То благоприятное впечатление, которое он оставил на них, после этого кровавого поступка полностью улетучилось. Они поняли, что перед ними стоит достойный потомок своих полудиких предков. К великому сожалению, Османское государство, хоть и перешагнуло на территорию Европы, однако по своей сути оставалась по-азиатски варварской.

После того как послы Венеции удалились, Мехмед, вспомнив свои насущные проблемы, вновь обратился к главному евнуху:

– Какие ещё остались потомки у моего отца?

– Потомков более не существует, мой повелитель,– ответил евнух с чувством до конца исполненного долга.

– Живых, да. А есть ли, которые ещё находятся в утробе своих матерей и через некоторое время родятся на свет?

– Ты хочешь сказать, нет ли среди наложниц великого Мурада, царство ему небесное, беременных его семенем?– спросил Мустафа.

– Именно так.

– Есть, мой повелитель. Еврейка по имени Гёзал находится на пятом месяце беременности.

– Более никто, ты уверен?

– Никто. Уверен точно.

– Хорошо. Тебе придётся умертвить эту Гёзал тоже. Ведь ребёнок, рождённый ею через четыре месяца, будет считаться потомком Мурада.

– Слушаюсь, мой повелитель. Все будет непременно исполнено, – ответил Мустафа и посмотрел на великого везиря, который присутствовал при их беседе.

Султан удалился в свои покои, оставив их наедине.

Халал смотрел из окна на приятно греющее солнышко.

Короткая фракийская зима близилась к концу, и приближающаяся весна всё сильнее напоминала о себе, постоянно удлиняя световой день. Настроение от этого у людей повышалось, в сердца вселялся оптимизм, отношения становились добрее. Так было всегда, вне зависимости от того, в какое время жили люди и к какой нации они принадлежали. Человек – дитя природы, был всегда подчинён её законам, и никакие самодержцы и властолюбцы не могли отменить простые человеческие радости.

– Молодой султан очень жесток и резок, – наконец заговорил великий везирь, – хотя, с другой стороны, страх – это тот инструмент, которым обязан пользоваться любой монарх.

– Ну и перепугались же эти послы из Венеции. Точно, наложили под себя, – кисло захихикал главный евнух.

– Уничтожить всех потенциальных соперников, живых и ещё не родившихся – это верный путь к упрочению самодержавной власти, – продолжал Халал, не обращая внимания на злорадство Мустафы, – здесь не обошлось без предварительной указки его отца. Он тоже был в молодые годы одержим властолюбием, благодаря чему сумел остановить распад государства и восстановить его единство, поставив конец междоусобицам.

Халал, продолжая умиляться солнечными лучами, вдруг неожиданно спросил:

– Как же ты намерен умерщвить эту беременную еврейку?

– Засуну в мешок и сброшу с большого каменного моста в Марицу. Вот и все дела, – спокойно, равнодушным тоном ответил евнух, будто речь шла об умерщвлении щенка, а не беременной женщины.

Было видно, что исполнять подобного рода указания для него не впервой. Халал посмотрел на придворного евнуха пронизывающим взглядом и, опять повернувшись к окну, легко щурясь от солнца, тихо проговорил:

– Подойди поближе и слушай меня внимательно. Мы сегодня же отправим еврейку в другое место, под другим именем. У неё родится ребёнок, и если это будет сын, то это будет сын самого Мурада. Этот отпрыск сможет нам пригодиться в любую минуту . Ты меня понял?

– А если это будет дочь?

– Ничего страшного. Пусть родится ещё одна такая же красавица, как её мать. И нарожает потом ещё целую кучу красавцев для нас. От этого наше государство только выиграет.

– А как же высочайшее повеление султана? Ведь если он проведает обо всём, не снести мне головы.

– Не беспокойся, не проведает. Ты засунешь в мешок любую другую не угодную тебе наложницу и утопишь её вместо Гёзал.

Теперь уже призадумался главный евнух. Он привык беспрекословно выполнять приказы султанов, однако сказанное дальновидным великим визирем также вызывало в нём уважение, ибо оно оказывалось пророческим. И потом, кто знает, сможет ли остаться на престоле этот непредсказуемый и неискушённый в государственных делах юноша, которому ещё так далеко до мудрости великого Халала.

– Куда же мы спрячем эту еврейку? – невольно подчиняясь везирю спросил Мустафа.

Не отвечая на его вопрос, Халал велел позвать Армана-дворцового чауша. Тот тотчас явился.

– Властью, данной мне султаном, с сегодняшнего дня я назначаю тебя военным комендантом в городе Фессалоники, – приказал визирь опешившему Арману, – соответствующую бумагу с моей подписью ты получишь у ншанджи. А теперь слушай меня и не повторяй никогда то, что я тебе скажу сейчас.

Халал приблизился к новоиспечённому коменданту Фессалоник и почти прошептал ему на ухо:

– Ты возьмёшь туда с собой в жёны одну из наложниц покойного султана. Не удивляйся, если она через несколько месяцев родит ребёнка. Это будет ребёнок великого Мурада, но об этом, кроме тебя, никто не должен знать, ибо ты вырастишь его, как своё родное дитя.

Арман, изумлённый всем происходящим, смотрел на своего покровителя, который за несколько минут превратил его, обыкновенного чауша, в большого военного начальника и вдобавок обзавёл женой и ребёнком в скорой перспективе. Это походило на какой-то неправдоподобный сон.

– Ступай. И упаси тебя Аллах проговориться об этом когда-нибудь!

Всё ещё сильно удивлённый, уже бывший чауш поспешно удалился.

– Ты должен сегодня же приготовить Гёзал к отъезду, а ночью выкинешь в реку одну из наложниц гарема, – сказал евнуху визирь.

– Я боюсь, что в гареме догадаются о произошедшем подлоге.

– Сейчас же выдвори из дворца арабскую служанку Гёзал, и намекни ей, что её хозяйку султан велел утопить в реке. Это будет самым лучшим подтверждением её гибели, ибо то, что знает арабская женщина, знает весь свет, – заметил многозначительно Халал.

– Да будет в веках прославляться твоя мудрость, о великий визирь! – с восхищением произнёс Мустафа.

Он пошёл на женскую половину дворца и зашёл в покои к Гёзал. В комнате для служанки его встретила Фатима.

– Быстро собирайся. Ты покидаешь дворец, – приказал ей евнух.

– С какой это стати? Я здесь нахожусь по воле самого султана, царство ему небесное, – возразила Фатима.

– Вот именно, что небесное. А вот земной султан распорядился выдворить тебя отсюда. Так что поторапливайся, чтобы через минуту твоего духу здесь не было.

Арабка, поняв, что бессильна что-либо предпринять, со слезами на глазах стала прощаться с Ребеккой. Евнух лично проводил служанку по длинному коридору гарема.

– Ты можешь мне объяснить, что происходит?– в недоумении спросила она Мустафу.

– Уноси скорее отсюда ноги. Молодой султан разгневан и распорядился утопить твою госпожу сегодня ночью в Марице. Так что убирайся, пока цела.

Фатима в ужасе покинула дворец и с заплаканными глазами пошла по городу. В тот же день весь Адрианополь узнал об этом происшествии в гареме султана.

Тем временем евнух вернулся в покои к Ребекке. В руках он нёс бохчу с одеждой.

– Быстро снимай с себя свою одежду и переоденься в эту, – сказал Мустафа, показывая на бохчу.

За пять месяцев беременности Ребекка сильно изменилась. Хотя её живот ещё не выпирал из- под одежды, однако появившиеся округлые очертания сильно преобразили девушку. Ребекка была одной из тех женщин, которым беременность шла только на пользу. Она из воздушной девушки постепенно превращалась в красивую женщину со всеми привлекательными формами. Мустафа быстро оценил эти перемены своим намётанным глазом.

– В чём дело? К чему эти переодевания? Куда увели мою служанку?

– Слушай меня внимательно. Оставаться тебе здесь уже небезопасно. Мы с великим визирем решили отправить тебя в город Фессалоники. Ты будешь женой коменданта крепости Армана, с которым ты немедленно отправишься туда.

– А почему вы спасаете меня?– с подозрением в голосе спросила Ребекка, торопливо переодеваясь.

– Потому что у тебя под сердцем ребёнок великого Мурада! – высокопарно произнёс евнух и, увидев, что она готова, добавил,– запомни, с этой минуты у тебя другое имя – Чичак. Про Гёзал забудь навсегда. Всё, пошли.

Он накинул на её лицо чёрную паранджу и вывел из гарема. Здесь Мустафа передал Ребекку Арману, который поджидал её, уже готовый к дальнему путешествию.

Довольный тем, что всё сошло гладко, главный евнух вернулся в гарем, захватил оставленную одежду Ребекки и зашёл в комнату венецианки, отвергнутой Мурадом в свою последнюю в жизни ночь.

– А ну, живо скидывай свою одежду и переодевайся в эту, – велел он ей.

– К чему весь этот маскарад? – возмутилась девушка.

– Помалкивай и делай, что тебе велят! – грубо одёрнул её Мустафа.

Он всегда недолюбливал её за беспредельную дерзость и полную непокорность, хотя и не прочь был полюбоваться изумительным телом. Вот и сейчас он не мог оторвать глаза от восхитительного бюста девушки. Мустафе было жаль топить это великолепие. Ведь она должна была погибнуть девственницей, ибо покойный Мурад так и не успел воспользоваться ею. Евнух не сдержался и похотливо протянул свою руку к вожделенной груди венецианки.

– Убери свои грязные лапы, вонючий кастрат! – вспылила она на своём родном языке, зная тем не менее, что желания несчастного евнуха отнюдь не совпадают с его отрезанными возможностями.

– Ты заберёшь свои прелести на небеса, паршивая гордячка, – в бессильной ярости прошипел Мустафа и с досадой на лице удалился.

Вот уже два дня в таверне у Сократа проживали гости из Константинополя. Лев по указанию верховного асикрита Романа благополучно доставил сюда Иосифа и Соломона. Елена, старик Сократ и его дочь Ирина очень сочувственно отнеслись к их беде. Все они вместе обсуждали, как вызволить из дворцового гарема Ребекку. Иосиф с Соломоном уже стали немного понимать по-гречески и могли как-то общаться.

– Сделать это практически невозможно,– сказал Сократ категоричным тоном, ибо хорошо знал дворцовый режим, – гарем находится под бдительной охраной. Ключи от него главный евнух всегда носит при себе. Проникнуть туда не сможет даже великий визирь, я не говорю уже о посторонних.

– У нас есть золото. Мы можем подкупить кого угодно, – отчаянно предлагал Иосиф.

– К евнухам невозможно даже подступиться. Они никогда не выходят из дворца и ни с кем не общаются, – возразил старик.

– Тогда это надо сделать через кого-либо, кто вхож туда. Ведь, кроме евнухов, там есть и другие царедворцы?

Все вопросительно посмотрели на Елену. Её возлюбленный Аллаэтдин действительно имел свободный доступ во дворец.

– Может, ты скажешь ншанджи, чтоб он помог нам? – попросила юная Ирина.

Добрая девушка очень хотела помочь попавшей в неволю Ребекке. Она видела грустные глаза Соломона, который за весь вечер не проронил ни слова, а только с тоской смотрел на говорящих.

Соломон и Ирина были однолетками. У неё были раскосые голубые глаза, а лицо окаймляли чёрные волосы, придающие её белоснежному личику соблазнительную контрастность, которая в сочетании со стройной фигуркой делала Ирину довольно привлекательной, если не считать редких оспин на лице – результат перенесенной в детстве лёгкой формы оспы. Рябой её назвать было нельзя, однако девичий лик оспины всё-таки портили. Нехитрая косметика того времени не могла скрыть этот изъян, который особенно хорошо просматривался при солнечном свете. По этой причине Ирина старалась днём всегда ходить с паранджой, и лишь по вечерам, когда темнело и зажигались тусклые лампы на оливковом масле, она могла открыть лицо.

Соломон ей сразу приглянулся, однако, будучи большой скромницей и не обладая кокетством своей двоюродной сестры, Ирина не решалась заговорить с ним первой.

Но Соломона сейчас волновало только спасение сестры, и потому он не замечал сидящую рядом молодую девушку. То, что Ребекка находилась совсем близко, очень воодушевило его, но затем, осознав безысходность ситуации, он вновь приуныл и ни с кем не общался.

Ему стало казаться, что он больше никогда не увидит свою сестру. Все его воспоминания о радостной счастливой жизни в Александрии, которая оборвалась в одночасье, были связаны со светлым образом Ребекки. Он вспомнил, как они босые беззаботно бегали по египетскому песку, прыгая по морским волнам, и его сердце защемило от тоски по безвозвратно ушедшему прошлому.

– Не хочу я этого повесу посвящать в наши дела, – возразил Сократ, который недолюбливал Аллаэтдина.

– Мы ему хорошо заплатим, – не унимался Иосиф.

– Не в этом дело. Просто я думаю, что если человек продаёт своих из-за золота, то он способен на любую пакость.

– Зачем ты так, дядя, – заступилась Елена за ншанджи, – он же любит меня и никогда не предаст.

– Он просто обычный бабник и франт. Сегодня тебя любит, завтра – другую. Было бы золото в кармане. Ладно, пошли спать. Завтра решим.

Все начали расходиться по своим комнатам. Соломон взял оливковую лампаду и грустно зашагал вверх по лестнице.

– Не надо отчаиваться. Мы спасём твою сестру, вот увидишь, – услышал он за спиной нежный девичий голос.

Наконец-то Ирина решилась с ним заговорить. Соломон плохо понимал по-гречески, но красноречивый взгляд девушки говорил обо всём. Он внимательно посмотрел на неё и впервые за последнее время улыбнулся. Темнота комнаты не позволила ему разглядеть, как зарделась Ирина, отчего оспины на её лице стали выделяться ещё больше.

– Ты очень добрая девушка,– только и смог проговорить он и со вздохом удалился.

Следующий день прошёл в тревожном ожидании возвращения Елены, которая решила найти Аллаэтдина у него дома. Уже стемнело, а девушка всё не возвращалась. Наконец дверь трактира резко отворилась, и на пороге показалась сильно взволнованная Елена. Она быстро направилась к Сократу и стала что-то серьёзно нашёптывать ему. Иосиф и Соломон с тревогой наблюдали за ними. Старик несколько раз удивлённо вскидывал седые брови, чем ещё больше смутил своих гостей. Первым не выдержал Иосиф.

– Уж не произошло ли чего-то дурного? – беспокойно спросил он.

Старик подошёл к нему вплотную и заговорил вполголоса:

– Сегодня ночью они собираются утопить Ребекку.

– Утопить? Где?

– Они сбросят её в реку Марицу с большого каменного моста.

– Мы должны спасти её! Сам Бог послал нам такую отличную возможность! – взволнованно заговорил Иосиф и с надеждой посмотрел на воспрянувшее лицо Соломона.

– Откуда она узнала про это? -поинтересовался Соломон.

– Сегодня утром они выдворили из дворца её служанку. Она и растрезвонила по всему городу эту весть, – объяснил Сократ.

– Служанку Ребекки?– удивился Соломон, – у неё во дворце была служанка?

– Мы не хотели тебе говорить, но твоя сестра была фавориткой султана и даже беременна от него, – быстро проговорила Елена и смутилась.

То, что Ребекка была в гареме фавориткой, об этом знала вся столица, точно так же, как о том, что она беременна. Шило в мешке не утаишь – по такому принципу просачивалась в город вся дворцовая информация, и уж тем более из гарема. Выйти оттуда наложнице не представлялось возможным, а вот слух про неё беспрепятственно распространялся за её стенами.

– Этого не может быть! – сказал изумлённый юноша.

Он не мог себе представить, что его по-детски наивная сестра успела всего за несколько месяцев превратиться в настоящую женщину, да ещё забеременеть от султана.

– Не надо так возмущаться. Жизнь в гареме протекает по своим жестоким законам, и если им не подчиняться, то можно просто погибнуть, – начала успокаивать Соломона Ирина.

– Тогда почему же её хотят утопить? – спросил Соломон.

– Потому что молодой султан хочет избавиться от всех возможных своих соперников, в том числе и не родившихся,– объяснил Сократ.

– Ладно, Соломон. С ребёнком она или без, какое это имеет для нас значение? Давай думать, как будем её спасать? – засуетился Иосиф.

– Здесь думать нечего. Спрячемся под мостом и спасём, когда бросят в воду,– решил юноша.

– Это не так-то просто. Вода зимой в реке холодная, и не исключено, что мост будет взят под охрану, – предупредил Сократ.

– Это не имеет для нас никакого значения. Второго такого благоприятного случая нам может больше не представиться. Нырять в реку для моряка – сущий пустяк. Соломон, ты готов?

– Конечно, готов. А далеко ли отсюда река?

– Нет, близко. Я вас провожу до моста, – сказал старик, и они вышли из таверны, оставив девушек одних.

Все трое быстро добрались до реки.

– Ну, с Богом, – сказал Сократ, – будьте очень осторожны. Охраны я не заметил, но все равно, действуйте скрытно. Если повезёт и вы спасете девушку, быстро возвращайтесь обратно в таверну. Это единственное для вас безопасное место в этом городе.

– Спасибо тебе, Сократ, за всё! – благодарно воскликнул Соломон.

– Благодарить пока не за что. Вот когда спасёте девушку, тогда и будем радоваться все вместе, -сказал на прощание добрый грек и удалился.

К счастью, ночь выдалась на редкость безлунная. К тому же начался сильный дождь, какой бывает в последние зимние дни во Фракии. Вокруг была страшная темнота, но всё это очень радовало Иосифа, ибо лучшей погоды для столь рискованного мероприятия невозможно было даже представить. Очертания широкой водной глади едва виднелись сквозь густые кусты.

– Нам надо спрятаться под мостом,– решил шкипер, – там нас, наверняка, не заметят.

Они бесшумно зашли в воду и поплыли к срединному пролёту моста. Чтобы было легко плыть, Иосиф и Соломон ещё в таверне освободились от верхней одежды, но всё равно – плыть в холодной воде было трудно. Течение Марицы в Адрианополе довольно быстрое, и потому пловцам пришлось изрядно потрудиться, прежде чем они смогли доплыть до срединного пролёта моста. Здесь они вышли из воды, поднявшись по выступам опоры, и сели на них. Застыв в таком положении, они стали ждать. Дождь продолжался и лил настолько сильно, что спрятавшиеся под пролётом шкипер с племянником совсем озябли. В таком состоянии они прождали довольно долго.

Наконец, сверху послышался топот конских копыт и турецкая речь. Голоса были тоненькие, будто женские. Кони остановились на середине моста, и скоро сверху сбросили тяжёлый брыкающийся предмет, зашитый в мешок. Он шумно бросился в воду и камнем пошёл на дно. Люди, сбросившие его, внимательно проследили, как он тонет, и, удостоверившись, что всё в порядке, удалились.

Соломону не терпелось прыгнуть в воду, однако Иосиф его придерживал.

– Погоди. Пусть уйдут. Ничего с ней не будет, сейчас достанем, – умерил пыл племянника Иосиф.

Он точно заприметил место падения тела, и оттуда ещё два шага вперёд по течению. Как только голоса и топот копыт стихли, Иосиф, набрав в лёгкие побольше воздуха, прыгнул в намеченное место. Вслед за ним плюхнулся Соломон. Река оказалась намного глубже, чем ожидалось. Доплыв, наконец, до дна, дядя и племянник начали лихорадочно шарить по речному дну. Будто две слепые черепахи они прощупывали руками и ногами подводный ил. Это продолжалось около двух минут, и Соломон уже стал чувствовать непреодолимое желание вдохнуть живительный воздух. В воде он потерял дядю и в отчаянии всплыл наверх. Когда он вынырнул, вокруг никого не было. Соломон жадно сделал несколько вдохов и снова нырнул. Погружаясь, он внезапно натолкнулся на тяжело всплывающий предмет. Это был мешок, который Иосиф толкал наверх из последних сил. Соломон подхватил его вытащил из воды. Через мгновение вынырнул обессиленный шкипер. Он пробыл под водой больше, чем Соломон, и потому жадно глотал влажный от дождя воздух. Они вместе затащили мешок с телом на опору моста и только потом смогли перевести дух.

– Никогда бы не мог подумать, что Ребекка такая тяжёлая, – с трудом выговорил Соломон, тяжело дыша.

Иосиф достал из-за пояса кинжал и осторожно стал вспарывать мешок. Оттуда показалось лицо девушки с завязанным ртом. Иосиф быстро освободил её от верёвок и спасённая издала тихий стон.

– Хвала Господу, она жива, – решил он, – теперь отдохнём и переправимся на берег…

В таверне все лихорадочно поджидали возвращения Иосифа и Соломона. Старик Сократ не мог найти себе места и нервно расхаживал по комнате. Елена без конца подходила к окну и напряжённо всматривалась в темноту, а Ирина тихо сидела на лавке, отрешённо уставившись на гипнотизирующий свет оливковой лучины. Время давно перевалило за полночь, а они не возвращались. Непрекращающийся дождь усиливал напряжение. Неожиданный стук в дверь заставил всех вздрогнуть.

– Это они! – радостно вскрикнула Елена и побежала открывать дверь.

На пороге стоял мокрый Аллаэтдин и довольный улыбался. Радость Елены непроизвольно перешла в удивление, которое не мог не заметить хитрый ншанджи.

– Ты как будто не рада моему приходу? – спросил он, переступая порог, – такое впечатление, что ты ждала вовсе не меня.

– Что ты! Я очень тебе рада, – мигом пришла в себя девушка, – но, честно говоря, не думала, что ты придёшь в столь поздний час.

– Что поделаешь. С этим молодым султаном работы прибавилось достаточно. Что ни день, то новые указы и распоряжения. Работаем до поздней ночи. Мне сообщили дома, что ты искала меня днём. Я подумал, что у тебя что-то случилось, вот и явился в столь поздний час.

– Да, я приходила к тебе, – ответила Елена, неловко скрывая смятение, – ничего серьёзного нет. Просто… Просто я очень соскучилась по тебе! Вот и пришла днём сама.

Последние слова девушки прозвучали ещё более неубедительно, и Аллаэтдин, будучи искушённым в любовных делах, сразу почувствовал в её голосе фальшивые нотки.

– Может ты пригласишь меня сесть? – с укором произнёс он, – а где же Сократ-ага? Неужели заснул?

Сократ всё это время скрывался на кухне и всё слышал. Неожиданный приход ншанджи привёл всех в замешательство. К тому же с минуты на минуту сюда могли явиться Иосиф с Соломоном, да ещё, возможно, приведут спасённую Ребекку. Совсем нежелательно, если этот дворцовый чиновник увидел бы их. Если он догадается, то непременно выдаст.

– Я уже собирался лечь, как услышал твой голос и поспешил вернуться, – начал почему-то оправдываться трактирщик.

Аллаэтдин теперь точно был уверен, что в доме что-то произошло, но продолжал играть роль пылкого любовника, чтобы досмотреть до конца разыгрывающуюся драму.

– Не беспокойся. Можешь спокойно отправляться спать. Мы с Еленой посидим, поговорим. Она любит, когда я рассказываю ей любовные истории, хотя сегодня об этом что-то не просит.

– Хочу, непременно, – замялась прелестница, – но давай это сделаем наверху, наедине.

– Знаешь, я сегодня так утомился, что хочу пока посидеть, поесть что-то вкусненькое, а затем, может, и пойду с тобой наверх.

Нежелание ншанджи удалиться вызвало плохо скрываемую нервозность у обитателей таверны. Со стороны было ясно видно, что они ждут кого-то и не хотят, чтобы Аллаэтдин его увидел. Он же, наоборот, хотел непременно дождаться развязки.

– Я вспомнил очень красивую любовную историю. Если хочешь, расскажу?– сказал неугомонный Аллаэтдин, направив на девушку проницательный взгляд.

– Хочу, конечно, – нехотя проговорила Елена, нервно поглядывая в окно.

– Давным-давно жила одна влюблённая пара. Ну, вроде нас с тобой, – лукаво заулыбался ншанджи,– и вот, когда юноша признался своей девушке в любви, она сказала: «Чтобы я поверила в твою любовь, ты должен ради меня спрыгнуть с самой высокой скалы». На что юноша ответил:

«Я согласен это сделать, но только в твоём присутствии. Ты подымишься вместе со мной на эту скалу».

Они поднялись туда и подошли к краю пропасти. Тут юноша повернулся к девушке и сказал ей только два слова. После чего они вместе спустились вниз, поженились и жили долго и счастливо до конца своих дней. А теперь догадайся, какие два слова сказал юноша своей возлюбленной?

Елена уже почти не слушала эту красивую легенду-загадку, ибо снаружи послышался шум приближающихся людей. Через мгновение дверь отворилась, и в комнату вошли сильно промокшие Иосиф с Соломоном. На руках они держали молодую девушку, которая была без сознания.

– Давайте её наверх,– распорядилась Елена и, не обращая внимания на Аллаэтдина, пошла за ними.

– Что здесь происходит? Кто эти люди, и откуда эта женщина?– стал допрашивать он Сократа серьёзным тоном.

Тот пожал плечами и ответил:

– Эти люди спасли утопленницу из реки. А мы им помогаем. Что здесь зазорного?

– На этой утопленнице одежда из прозрачной, дорогой ткани. Такую носят только наложницы и одалиски султана,– проговорил, догадываясь обо всём, ншанджи, который к тому же отлично разбирался в женских нарядах.

Он стоял спиной к открытой двери и не мог видеть, как сзади к нему осторожно подошёл Лев и в мгновение ока своими сильными руками скрутил Аллаэтдина. Ншанджи, руки которого, кроме пера и бумаги, не держали ничего тяжелее, не смог оказать серьёзного сопротивления крепкому парню, и потому через минуту сидел на том же стуле, но связанный толстыми верёвками и с кляпом во рту.

– Молодец, Ирина! Вовремя привела Льва, – похвалил свою дочь Сократ.

Ирина радостная и довольная тем, что смогла хоть чем-то помочь, сказала:

– Я бежала ко Льву изо всех сил и, кажется, успела вовремя.

– Поди наверх, помоги Елене. Она приводит в чувство Ребекку, – велел ей отец.

– Это не Ребекка, – услышали все голос Иосифа, медленно спускавшегося по лестницам.

– Как это не Ребекка? – удивился трактирщик,– кто же это в таком случае?

– Я не знаю кто. Но то, что это не моя племянница, в этом я ничуть не сомневаюсь.

– Выходит, вы спасли совсем другую? Но ведь в мешке должна была быть именно Ребекка.

– Ох, не знаю, Сократ. Не знаю, – сказал шкипер и устало опустился на стул.

В это время Соломон и Ирина отогрели спасённую и уложили в тёплую постель. После чего напоили горячим отваром из успокаивающих трав, который готовил сам старик Сократ. Он хорошо разбирался в целебных растениях и знал, каким средством можно облегчить любую хворь.

– Она уже пришла в себя и начала говорить слова на непонятном мне языке, – спустившись вниз, проговорил Соломон.

Ирина приготовила кофе, разлила по чашкам и одну поднесла Соломону со словами:

– Выпей. Прошу тебя. Ты сегодня выглядишь настоящим героем. Я просто горжусь тобой.

Голубые глаза девушки светились счастьем, и юноша, посмотрев на неё, всё понял без слов. Ничто так восторженно не воспринимается мужчиной, как хвалебные слова, услышанные из уст женщины. Сердце у Соломона подпрыгнуло от счастья. Он действительно сегодня совершил геройский поступок. И хотя спасённая оказалась вовсе не Ребеккой, однако это ничуть не умаляло его подвига.

Весело трещал огонь в камине, заполняя уютом и теплом таверну. Постепенно отогреваясь после долгого пребывания в холодной воде, шкипер с племянником восстанавливали свои силы.

– Одно мне ясно, – сказал отогревшись Иосиф, – Ребекка жива. Вместо неё сбросили другую. А она жива. Её спрятали в другом месте. Где? Мы опять не знаем.

– Да, скорее всего ты прав, – согласился старик Сократ, – того, кого все считают мёртвым, никто уже не ищет. Кроме нас, конечно. Мы-то теперь знаем, что она осталась жива. Только вот где она – остаётся загадкой.

– А с этим что делать? Может прикончить? – внезапно спросил Лев и, обнажив свой кинжал, направил его к горлу перепуганного ншанджи, о присутствии которого все начисто забыли, – думал нас выдать, османский ублюдок? Отправим его к Аллаху, и все дела.

– Не надо кровопролития. Тем более что он не успел причинить нам зла. Спустим его в погреб, а завтра решим, как поступить, – ответил Сократ.

Иосиф и Лев приподняли Аллаэтдина с двух сторон и спустили в тёмный подвал, где хранились вина и снедь.

– Между прочим, завтра Роман прибывает в Адрианополь. Гонец от него сообщил мне сегодня, – сказал Лев, – после аудиенции у султана он намерен остановиться здесь.

– Добро пожаловать! – обрадовался высокому гостю Сократ.

– С ним дружина русских наёмников, всадников этак двадцать. Тебе надо запастись едой и сеном, – сказал Лев.

– Считай, что уже сделано.

Елена устало спустилась вниз и сказала:

– Девушка успокоилась и уснула. Только вот что говорит, совсем не пойму. Её язык мне совсем незнаком. Лишь одно я смогла понять – её зовут Лучия.

– То, что она плохо понимает турецкий, говорит о том, что в гареме находится совсем недавно, – заключил Сократ.

– Как бы там ни было, надо сделать так, чтобы её больше не увели обратно,– сказал Соломон и сразу подумал, что его сестра, вероятно, лучше разговаривает по-турецки, ибо находится среди османов около шести месяцев.

На дворцовой площади турецкой столицы стоял небольшой отряд русский витязей. Высокие, широкоплечиевсадники в полном ратном вооружении на великолепных могучих рысаках представляли собой потрясающее зрелище. Дворцовая стража, чауши и янычары с удивлением, а порой с плохо скрываемым чувством страха смотрели на этих исполинов, внезапно заполонивших всю площадь. Османские воины по размерам разительно уступали русичам. Даже кони османов, в основном изящные арабские скакуны, казались намного ниже иноземных рысаков.

Командир отряда Василий отдал приказ спешиться, и витязи начали шумно спрыгивать на землю, освобождая коней от своего тяжёлого веса. Отряд сопровождал верховного асикрита Романа на всём протяжении его пути из Константинополя в Адрианополь, куда тот прибыл в качестве посланника византийского императора. Оставив сопровождающих воинов за воротами дворца, Роман пошёл на аудиенцию с новым османским султаном Мехмедом Вторым, который ждал его вместе с великим визирем. Роман зашёл и согласно своему статусу вежливо поклонился.

– Мы рады приветствовать посланника василевса Царьграда, – заговорил первым Мехмед, избрав для общения арабский язык.

Он нарочно не упомянул в своём приветствии Византию, призрачно намекая на то, что от империи осталась только его столица.

– Я уполномочен от имени василевса и автократа Восточной Римской империи, именуемой Византией, приветствовать султана всех османов и пожелать ему здравия и благоденствия на османском престоле.

В свою очередь Роман произнёс полностью название страны, которую представлял, и никак не упомянул то государство, султаном которого был Мехмед, несмотря на то, что турки уже захватили почти всю территорию Византии.

Мехмеду явно не понравился такой обмен «любезностями», и он стал нервно теребить подушки своего султанского ложа.

– Позвольте, ваше величество, представить вам дары, присланные василевсом Византии в честь вашего восшествия на престол, – сказал Роман, чувствуя нарастающий гнев молодого повелителя.

Услышав о дарах, Мехмед сразу подзабыл обиду и кивнул дворцовому давтарчи, чтобы тот представил ему подарки из Константинополя. Давтарчи, который успел оприходовать и составить список даров, раскрыл бумагу и начал их перечислять:

– Ковры персидские – двенадцать штук, шёлковая пурпурная ткань – сто локтей, оливковое масло -восемнадцать амфор…

Когда давтарчи дочитал свой список, Роман достал золотую шкатулку и, приоткрыв, торжественно преподнёс её султану. Мехмед с удовлетворением посмотрел на содержимое, состоящее из множества драгоценных камней.

– А теперь, ваше величество, подойдите к окну и взгляните во двор.

Мехмед, заинтриговавшись, встал с ложа и быстро взглянул в окно. То, что он увидел, вызвало его неподдельный восторг. Во дворе стоял великолепный скакун чистокровной арабской породы. Больше всего на свете Мехмеду нравились красивые лошади, особенно арабские скакуны. Величавые, с изящными линиями, со стремительными движениями, эти животные всегда восхищали молодого султана. Пока не питая особой слабости к женскому полу, Мехмед до безумия увлекался верховой ездой. Зная об этом, Роман в качестве главного дара преподнёс ему этого чудо-коня, и он не ошибся, ибо султан, как зачарованный, долго смотрел из окна, а затем с нескрываемым восторгом произнёс:

– Это действительно достойный подарок василевса Византии, да хранит его Аллах!

Роман, довольный своей прозорливостью, сказал:

– Василевс Византии выражает надежду, что мир и согласие между нашими странами, утверждённые покойным султаном Мурадом, царство ему небесное, и впредь останутся незыблемыми.

– Передайте василевсу, что все договорённости, достигнутые моим покойным отцом между нашими странами, остаются в силе. Тому гарантом являются заверения, которые я даю сегодня в присутствии великого везиря, – торжественно пообещал султан, находясь скорее под впечатлением от подаренного коня, нежели выражая своё истинное мнение.

Роман почувствовал фальшь в его словах и поставил вопрос уже иначе:

– Османская сторона обязалась не строить крепостных сооружений на европейском берегу Босфора и не нападать на столицу Византии. Намерен ли султан и впредь придерживаться данного обязательства?

– Османское государство и впредь не будет подвергать Константинополь осаде и не выстраивать вокруг него крепостей, – утвердительно сказал Мехмед и встал с ложа, давая понять, что аудиенция окончена.

Молодому султану не терпелось поскорее завершить этот церемониал, дабы поближе осмотреть подаренного ему коня.

Роман понял, что его миссия во дворце закончена, и, откланявшись, поспешно удалился, оставив Мехмеда наедине с визирем.

– Мне нужен опытный человек, который сможет отправиться в Константинополь и оттуда посылать мне сообщения стратегического характера, – сказал вдруг молодой султан, когда Роман ушёл.

– Такой человек есть, ваше величество, – ответил Халал, быстро вспомнив про Селима.

Государство османов, начиная от своих первых шагов и в дальнейшем в период своего расцвета, всегда придавало огромное значение добыче различного рода сведений, имеющих стратегическую значимость для благополучия и процветания империи. С этой целью создавались различные группы осведомителей, так называемые хабарчи, в обязанности которых входило выявление полезной информации. Помимо сбора сведений, хабарчи были обязаны выявлять местонахождение всего, что представляло бы какую-либо ценность для османского государства. Им также вменялась различного рода диверсионная деятельность на территории реального или потенциального противника. Для достижения поставленных целей проводилась активная вербовка не только среди собственного населения, но и из подданных других стран. По мере расцвета империи количество людских ресурсов, задействованных в этой деятельности, было сопоставимо с количеством воинов в армии средних размеров. До вторжения в ту или иную страну предварительно проводилась соответствующая разведка в этом государстве, выявление его военного потенциала, материальных ресурсов, а также различного рода подрывная деятельность. Всё, что представляло стратегическую ценность для османов, являлось объектом интереса этих групп. Причём в процессе их деятельности были допустимы и оправданны любые методы и средства.

В данном случае Мехмед решил до осады Константинополя послать туда лазутчиков для сбора всей необходимой информации.

– Отлично, – произнёс молодой султан, -в таком случае завтра же отправь его туда. Он должен будет также подкупить кого-нибудь из придворных императора Константина, желательно знающего все важнейшие секреты Византии. Не жалей для этого золота. Купить можно кого угодно, у каждого есть своя цена.

Халал с восторгом смотрел на молодого султана, который в столь юном возрасте обладал отличными для главы государства качествами.

– Какие именно сведения интересуют ваше величество? – спросил визирь.

– Любые, – ответил Мехмед, – но важнее всего узнать, где находится золото Византии. Когда, волею Аллаха, я наконец возьму Константинополь, то всё это золото должно в целости и сохранности перейти ко мне. Это моё основное поручение.

– Будет исполнено, ваше величество!

Выйдя из дворца, Роман увидел среди русских всадников Льва.

– Моя миссия здесь закончена, – недовольно произнёс Роман, – срочно проводи нас в таверну Сократа.

Когда они въехали на постоялый двор, их уже давно ждали.

– Рады приветствовать посланников василевса Византии! – радостно вокликнул старик Сократ.

Пока русичи устраивали своих лошадей, Роман зашёл в таверну и уселся на самом видном месте.

– Вчера здесь произошли такие события, что нам не обойтись без твоих указаний,– сказал старик и рассказал в подробностях о произошедшем.

Роман внимательно выслушал его и призадумался.

– То, что Ребекка жива, я в этом нисколько не сомневаюсь,– сказал он, обращаясь к Иосифу и Соломону, – хитрый Халал спрятал её в каком-то безопасном месте и ждёт, когда она родит ребёнка. Если родиться сын, он будет претендентом на османский престол, и тогда эта лиса-визирь будет иметь хороший козырь против молодого султана.

– Что-то меня не очень волнует, что я стану дядей османского наследника – с безразличием произнёс Иосиф,– я поклялся найти Ребекку и отомстить разбойникам.

– Вчера ты спас человека от смерти – вот, что самое важное! А Ребекку мы найдём, даю вам слово,– сказал Роман и добавил, – а с ншанджи скверно получилось. Хороший был осведомитель. Жаль такого терять.

– А мы его не теряли. Он сидит тихо в погребе. Сейчас приведём,– сказал Сократ.

Лев и Иосиф вывели связанного Аллаэтдина из подвала. Он долго щурился от дневного света, а Роман с живым интересом разглядывал того, с кем вёл переписку на протяжении многих месяцев, но впервые увидел живьём.

– Развяжите его. Никуда не сбежит. Кругом все свои,– велел Роман и вежливо пригласил ншанджи за стол.

Тот долго растирал онемевшие конечности, а затем проговорил:

– Здесь, в таверне, очень неблагодарный народ. Я не причинил никому зла. Более того, доставлял аккуратно всю переписку из дворца. И вдруг меня хватают, связывают и всю ночь держат в тёмном погребе. Я человек высокообразованный и не достоин такого обхождения.

– Ты совершенно прав, ншанджи. Но и их понять можно. Ты приходишь сюда, когда они спасают девушку из гарема, и у тебя сразу же возникает естественное желание донести об этом султану. Выходит, что ты ведёшь двойную игру, а это очень опасная затея. Сперва ты продавал информацию из дворца нам, а теперь хочешь продать нас великому визирю.

– Да что с таким возиться, – начал кипятиться Лев, хватаясь за рукоятку кинжала,– прикончу его в два счёта!

– Подожди, Лев, не надо, – остановил его Роман, всё больше втираясь в доверие к пленнику, – ты ведёшь себя, как настоящий османский варвар. Аллаэтдин- человек образованный. Он очень помог нам своими донесениями, хотя и не бесплатно.

Ншанджи с надеждой посмотрел на Романа.

– А теперь прошу всех отойти в сторонку. Нам надо с Аллаэтдином немного переговорить,– сказал Роман, чувствуя, как тот уже созрел для откровенной беседы, – вот ты говоришь, что молодой султан каждый день издаёт много указов. Расскажи поподробней о них.

Аллаэтдин понял, что Роман- его единственное спасение, и стал охотно отвечать на вопросы:

– Все указы султана касаются мероприятий по усилению армии. Он объявил призыв даже тех лиц, которым раньше не позволялось служить. Мехмед отправил своих давтарчи по всей стране собирать строительные материалы.

– А это ещё зачем?

– Он хочет построить крепость на европейском берегу Босфора.

Роман с великим сожалением понял, что все его сегодняшние старания были напрасны. Мехмед строил стратегические планы по захвату Константинополя, а ему он лгал, «подкладывая под голову мягкие подушки». Да, от этого молодого султана можно ожидать любой пакости, и тогда даже Бог не в силах спасти Константинополь. Это должны сделать все: он, император, жители города, обитатели этой таверны. Вместе, как один человек, единые духом и телом они должны спасти свою столицу. А иначе тюрбанники возьмут её, осквернят и ограбят её храмы, перебьют и обратят в рабство его жителей. Это не должно свершиться. Во всяком случае он, Роман, этого никогда не допустит. Если не силой, то хотя бы умом он непременно отвоюет свою отчизну, ибо ума у него для этого больше, чем у османов.

– Ладно, Аллаэтдин, мы не тронем тебя. Но останешься ты пока в подвале. Так надо для нашей безопасности,– решил Роман и велел увести ншанджи обратно вниз.

– Этот ншанджи ещё послужит нам. Вот увидите, – произнёс многозначительно Роман и добавил, – оставаться вам всем здесь уже небезопасно, да и не нужно. Молодой султан в скором времени намеревается завоевать Константинополь, хотя всячески это отрицает. Вы все здесь окажетесь в роли заложников. Так что завтра же вместе с нами перебирайтесь в Константинополь. Ты нашёл покупателя для своей таверны?

– А я её уже почти продал своему соседу Ибрагиму. Аванс взял на прошлой неделе, а сегодня оформлю купчую и заберу остальные деньги.

– А не жалко покидать эту таверну?

– Жалко, когда покидают человека. Здесь греков осталось раз два и обчёлся. Уйду добровольно, пока турки не согнали.

На лестнице показались Елена и Ирина. Они сопровождали спасённую Лучию, которая ещё была слаба, но могла уже передвигаться.

– А вот и наша вчерашняя утопленница, – представил её Роману Сократ, – по-турецки говорит еле-еле, ну а греческий не знает вовсе.

Великолепная венецианка сразу же привлекла внимание верховного асикрита. Большие карие глаза, полные чувственные губы и каштановые волосы, обрамляющие приятный овал лица, не могли не всколыхнуть сердце молодого византийца. Будучи человеком более подчинённым своему уму, нежели чувствам, он мало общался с женщинами, однако оригинальная красота Лючии не могла не взволновать его.

Елена усадила спасённую напротив Романа, и они некоторое время откровенно рассматривали друг друга. Наконец девушка, не выдержав проницательного взгляда верховного асикрита, опустила глаза.

– Её зовут Лучия,– сказала Елена, пытаясь нарушить затянувшееся молчание,– а это Роман. Он у нас главный.

– Роман? – удивилась Лучия, – совсем как у нас в Венеции.

– Ты из Венеции? – спросил Роман по-итальянски,– как же ты попала в гарем?

Услышав впервые за долгое время родную речь, девушка вздрогнула от неожиданности, но затем, улыбнувшись, воскликнула:

– Какое счастье встретить человека, который говорит с тобой на родном языке!

– Для меня ещё большее счастье встретить такую красивую девушку, – откровенно ответил Роман и улыбнулся ей.

Он не мог скрыть своего восторга. Оригинальная красота венецианки всё больше нравилась ему.

Лучия несколько смутилась от таких слов, но затем, взглянув юноше прямо в глаза, произнесла:

– Со вчерашнего дня фортуна вновь повернулась ко мне лицом: сначала меня спасают от верной гибели, а затем я встречаю такого приятного молодого человека, который говорит мне прекрасные слова. Неужели настал конец моим несчастьям?

Никто не понимал по-итальянски, однако их красноречивые взгляды говорили сами за себя.

– Ладно, давайте трапезничать, – распорядился Сократ, – а то плов остывает.

Длинный стол вместил всех гостей. Русичи подходили к огромному казану и, заполнив свои тарелки, садились есть. Помимо плова, старик угощал своих гостей жаренным барашком, прокопчённым в тонире.

– Сегодня у нас прощальный обед в этой таверне. С завтрашнего дня её хозяином будет мой сосед Ибрагим. Стало быть, мы должны всё съесть и выпить, чтобы этому турку ничего не осталось,– торжественно объявил Сократ и весело засмеялся.

Все дружно угощались отменной едой и запивали отборным византийским вином.

– И много у тебя ещё этого вина? – поинтересовался Василий, заполняя очередную чарку.

– Боюсь, так много, что непременно останется Ибрагиму.

– Тогда налегай, ребята! – приказал своей дружине Василий, – не оставлять же добро врагу!

Русичи, немного захмелев, стали шумно басить, и Василий крикнул им:

– Чего расшумелись? Лучше бы спели чего-нибудь. А ну, Святослав, запевай!

Святослав, молодой парень с недавно пробившимися усиками, начал петь приятным баритоном мелодичную русскую песню:

Мне сон приснился утром ранним:

Иду я по лесу зимой,

Но в том лесу моя отрада

Не может встретиться со мной.

Моя Отчизна златоглава,

Мои поля зерно томят,

Берёзок сон моих кудрявых

Моей любимой лик таят.

Тот лик, красивый и безгрешный,

Не раз от гибели спасал.

Красу чужую стран безбрежных

Своим мечом я защищал.

В лазурном небе отражаясь

Застыла девичья тоска.

Меня надолго провожая

Разлуки чашу пьёт до дна.

Дождись, красавица, и завтра

Придёт твой витязь на коне.

И солнце вновь засветит ярко

Но наяву, а не во сне.

Эта грустная песня, пришедшая из далёких российских просторов, заполнила теплом сердца всех присутствующих. Даже не понимая её слов, они чувствовали в ней и тоску по Родине, и разлуку с любимой, и надежду на скорое возвращение.

– А теперь, давай нашу задорную! – приказал запевале Василий.

Тот под топот и улюлюканье витязей запел уже лихую весёлую песенку.

От грохота стены таверны пошли ходуном, а когда все пустились в задорный пляс, то создалось впечатление, будто происходит страшное землетрясение. Иосиф подхватил Елену, Соломон кружился с Ириной, старик Сократ галантно подпрыгивал с Лучией, и только Роман с чаркой вина уселся напротив огня. Лучия, видимо, быстро устав, подошла к нему и села рядом. В мерцающих отблесках пламени девушка выглядела просто восхитительно, и Роман не мог оторвать от неё глаз.

– Считай, что ты вчера заново родилась, – сказал ей Роман, – хвала Богу, что тебя, хоть и случайно, но спасли.

– Значит, я всё-таки рождена под счастливой звездой. До вчерашнего дня мне казалось совсем обратное.

– Расскажи мне о себе. Как же случилось, что ты из далёкой Венеции попала сюда?– спросил он её.

– Это очень длинная история. Боюсь наскучить тебе своим рассказом.

– Готов тебя слушать до самого утра, – произнёс Роман.

– Я родилась в Венеции в семье богатого купца Карло Джуджаро, – начала свой долгий рассказ Лучия, – я была моложе своего старшего брата Энрико на шесть лет. Моя мать была доброй и набожной женщиной, но я никогда не видела её. Она, родив меня, умерла. Отец сильно горевал, и я была его единственным утешением, ибо очень походила на свою мать. Шли годы, мы повзрослели, горе отца притупилось, и он встретил молодую бездетную вдову из знатного рода Макиавелли, которую звали Кината. Нет необходимости рассказывать, как увлёкся этот взрослеющий мужчина привлекательной молодой особой. Вскоре они поженились, и отец стал нас редко видеть, ибо новобрачные жили отдельно в специально отведённых апартаментах. С первого же дня я не взлюбила свою мачеху. Её холодный пронзительный взгляд вызывал во мне неприятные чувства. Она мне отвечала тем же. Вскоре мой брат Энрико, который очень любил море, пошёл служить на военный корабль. Отец был против такого выбора. Он считал это очень опасным занятием, однако не смог изменить решения Энрико, который сразу преуспел в своём деле и вскоре стал командиром военного судна. В один прекрасный день моя мачеха решила выдать меня замуж и даже нашла мне жениха в лице племянника архиепископа болонского, который гостил у нас в доме. Я была очень против такого решения, но мачеха вместе с моим отцом очень настаивали на этом. Наконец, чтобы отвязаться, я вынуждена была соврать, что у меня есть возлюбленный и только за него я согласна выйти замуж. Отец мне не поверил и обещал во всём разобраться после поездки в Геную, куда он частенько наведывался по своим делам. Оставшись дома одна с мачехой, я то ли случайно, то ли нарочно забрела на отцовскую половину дома и увидела, как в спальню мачехи скрытно вошёл архиепископ болонский. Раздираемая любопытством, я через смежную комнату пролезла на балкон, откуда была видна спальня. Надо сказать, что наш город славится свободными нравами и предаваться любовным утехам с чужими жёнами не является слишком предосудительным, но то, что я увидела было для меня, несведущей семнадцатилетней девушки, невообразимой сценой. Моя мачеха страстно стонала в жарких объятиях архиепископа. Они были обнажены и находились в немыслимых для меня позах. Не сдержавшись, я вскрикнула от удивления. Увидев меня, любовники в ужасе замерли. Архиепископ, спешно одевшись, вышел на балкон и поймал меня. Решив, что я непременно расскажу увиденное своему отцу, моя мачеха велела любовнику поскорее избавиться от меня. Я не успела проронить ни слова, как слуги архиепископа быстро схватили меня и увезли в неизвестном направлении. Сразу по прибытии в этот город я попала в дворцовый гарем. Таким образом архиепископ убил двух зайцев: избавился от меня и сделал дар турецкому султану. Моему отцу они, наверняка, сказали, что я сбежала со своим возлюбленным, который был лишь плодом моего воображения.

– Как звали этого преступного архиепископа? – поинтересовался Роман.

– Джакопо Чарутти, – ответила Лучия.

– Так это же посланник Венеции во дворце султана.

– Ты знаком с ним?

– Не очень. Видел пару раз. Очень неприятная личность, а после твоего рассказа он ещё и преступник. Его надо непременно наказать.

– Но как?

– Это не твоя забота. Он должен обязательно поплатиться за то зло, которое причинил тебе. Продать свою соотечественницу в наложницы – это кощунство! Представляю, как противно, когда ласкают тебя против собственной воли, – брезгливо сказал Роман.

– А меня в гареме никто не ласкал, – с озорством ответила девушка.

– Как не ласкал? – удивился Роман, – тебя, что не отвели к султану в покои?

– Нет. Не успели. Султан был влюблен в Ребекку и не хотел никого более видеть, а потом, как тебе известно, скончался. Так что меня хотели утопить девственницей. Этот евнух Мустафа так и сказал мне в последний раз: «Ты заберёшь свои прелести на небеса». Вот я и забрала,– произнесла весело Лучия и от души расхохоталась.

– Ну если наша таверна- это небеса, то он вовсе не ошибся. Тем более что Иосиф и Соломон вернули тебя с того света,– радостно добавил Роман и тоже засмеялся.

Их разговор прервала Елена. Она подбежала к ним и весело сказала:

– Хватит вам шептаться. Пошли плясать.

Настроение у кокетки было просто великолепное. Позабыв своего незадачливого ншанджи, она от души заигрывала с русскими воинами.

– А правда, чего мы сидим?– воскликнул Роман,– после такого чудесного избавления тебе только и надо делать, что плясать от счастья.

– Именно это я и собираюсь делать!– обрадовалась Лучия, и они вместе пустились в пляс.

Когда на следующий день Роман проснулся, он первым делом велел привести к нему пленного ншанджи.

– Согласен ли ты и впредь работать с нами?– спросил он Аллаэтдина.

– Я не против, но разве это возможно?

– На свете нет ничего невозможного. А то, что невозможно в данный момент, может стать реальным через некоторое время. Итак, да или нет?

– Да, но кому я буду передавать письма? Вы же покидаете эту таверну.

– Эту таверну забудь навсегда. Письма будешь носить раз в неделю в хамам. Когда будешь раздеваться, оставишь послание в своей бохче, а когда вернёшься, чтобы одеться, найдёшь в бохче вместо письма вот такой кошелёк с золотыми монетами.

Роман кинул маленький бархатный кисет Аллаэтдину.

– Кто же будет забирать мои письма?

– Кто надо, тот и возьмёт. Не вздумай снова шутить с нами. А теперь, прощай, ншанджи, – сказал Роман, повернулся к нему спиной и, достав из кармана какое-то письмо и кошелёк с монетами, уже обратился ко Льву:

– Отнесёшь это посланнику Венеции Джакопо Чарутти. Здесь причитающееся ему золото и письмо с нашими указаниями. Отдашь из рук в руки и быстро нас догонишь. Всё, иди, не задерживайся.

Лев в некотором недоумении стал выходить из таверны.

Ншанджи, которого ещё не спустили в погреб, ясно расслышал указание Романа.

– Давай поменяемся кафтанами на прощание, – предложил ему старик Сократ, – я буду носить твой и всё время вспоминать о наших встречах.

Ншанджи, находясь ещё под впечатлением слов Романа, спокойно позволил Сократу стянуть с себя дорогой красивый кафтан, одев вместо него потёртое старьё старика. Елена подошла к своему бывшему возлюбленному и сказала с презрением:

– Помнишь, ты в тот день мне рассказал сказку-загадку?

– Помню, конечно, – грустным голосом произнёс ншанджи.

– А вот тебе разгадка. Парень сказал своей возлюбленной два слова: «толкни меня». Она не сделала этого, потому что любила его. А я не люблю тебя. Я тебя отталкиваю. Ты хотел предать меня, а предательство никому не прощается. Забудь обо всём, что было между нами.

Она повернулась и быстро вышла, а Аллаэтдина вновь отвели в погреб и заперли. Как только за ним захлопнулась дверца, Роман с улыбкой обратился к Соломону:

– Быстро верни обратно Льва. Скажи ему, что театр окончен, пусть возвращается.

– А к чему такой розыгрыш?– поинтересовался с недоумением старик Сократ.

– Хочу подпортить некоторым ретивым архиепископам репутацию, чтоб не дарили впредь христианских девушек султану, – ответил Роман.

Все спешно готовились в дорогу. Витязи, выстроившись во дворе, обхаживали коней, подтягивали сбрую. Старик Сократ, одетый в щёголеватый кафтан ншанджи, запрягал лошадей в доверху заполненную повозку с домашним скарбом. Когда всё было готово к отъезду, он подошёл к соседскому двору и кликнул Ибрагима. Тот, хромая, вышел во двор и подошёл к своему соседу.

– Ну, Ибрагим, принимай хозяйство, – торжественно произнёс старик Сократ.

Ибрагим зашёл в пустой дом, огляделся и довольный вышел обратно во двор.

Сократ вручил ему ключи и сказал:

– Захочешь спуститься в погреб, приставишь лестницу. Будь осторожен, не свались, погреб глубокий.

– А мне нечего туда спускаться. Это за меня сделают мои сыновья.

– Да, чуть не забыл, – добавил Сократ, – там, в погребе, у нас живёт домовой.

– Как домовой?

– Ну домовой. Вроде джинна. Ты его пока не выпускай до вечера. А то он хочет с нами уехать, а мы не желаем его брать с собой.

– Джинн? У тебя в погребе остался джинн?

Лицо Ибрагима вытянулось от изумления.

– Не надо мне никакого джинна! Забирайте его с собой! – запротестовал он.

– Нет, ты его не бойся. Он парень добрый и мало шумит. Но только страшный зануда. Вот и решили его оставить тут.

– Прошу тебя! Не оставляй мне его! Я и так натерпелся за всю свою жизнь!

– Ну, если он тебе не нужен, приставишь лестницу и выпустишь.

– И он сразу уйдёт?

– Конечно, уйдёт. Но ты не будь дураком. Возьми сначала с него выкуп.

– У него и деньги есть?

– Полный кафтан золота. Но предупреждаю, он хитёр. Прикинется дворцовым ншанджи. Ты не верь ему. Он у нас большой выдумщик.

Ибрагим слушал Сократа, раскрыв рот от изумления.

– А ты не врёшь?

– Открой погреб и сам убедись. Только очень прошу, до вечера туда не заходи. Понял?

– Понял, понял, – понимающе произнёс Ибрагим, запирая дверь таверны на ключ.

Для него, простого чабана, Сократ был всегда большим авторитетом, а его слово было законом.

– Ну тогда, прощай друг. Может, больше не свидимся.

Два соседа сердечно попрощались, и весь отряд отъехал в направлении Константинополя. Когда таверна скрылась в дали, сидящие в обозе стали безудержно хохотать.

– Я с трудом себя сдерживал, – давясь от смеха, сказал Роман, – вот придурок. Поверил в эту околесицу. А ты, Сократ, молодец. Ни разу даже не улыбнулся.

– Ты знаешь, чего мне это стоило? – хохоча признался Сократ, – много я бы отдал, чтобы посмотреть на ншанджи, когда его будут выпускать вечером из погреба. Да, жаль, не суждено нам будет увидеть эту сцену.

– Зато мы скоро увидим наш Константинополь,– произнесла Елена,– там меня ждут моя мать и дочка.

– У тебя есть дочь?– удивился Иосиф.

– Конечно, есть. Ей уже пять лет.

– Небось такая же красивая, как и ты?

– Ещё краше,– ответила с восторгом кокетка,– вы с Соломоном непременно приходите к нам в гости. А там и дочурку увидите. А то скучно, небось, жить всё время на судне?

– Придём непременно, если отец твоей дочки не будет против.

Елена только тяжело вздохнула в ответ.

– Её муж был мореходом и погиб вместе с судном во время плавания в Фессалоники, – печально промолвила Ирина, -с тех пор она ненавидит море и всё, что связано с ним.

– Разве можно ненавидеть море! Оно же прекрасно! – недоумевая произнёс Иосиф, который успел изрядно соскучиться по своему «Ангелу».

Ибрагим с сыновьями после вечернего намаза решили пойти наконец в таверну. Он открыл дверцу погреба и прислушался. Из темноты послышался какой-то шорох.

– Есть здесь кто?– крикнул он.

– Есть, есть! – обрадовался турецкой речи ншанджи, – прошу тебя, подай мне лестницу!

– А ты кто такой?

–Я ншанджи его величества, – гордо сказал пленник, – а ну, чабан, вытащи меня отсюда.

– Правду мне говорил Сократ, что этот джинн будет прикидываться ншанджи, – сказал Ибрагим сыновьям и крикнул ему, – ты мне мозги не крути! Мы всё про тебя знаем!

– Что ты знаешь?

– Я знаю, что ты джинн. И нечего юлить.

– Какой джинн, придурок. Джиннов не существует. Я – ншанджи его величества. Сократ держит меня взаперти уже два дня.

– Ври, да не завирайся. Стал бы Сократ запирать дворцового чиновника у себя в погребе? Делать ему нечего? Хоть ты и хитрый джинн, но меня не проведёшь. Ибрагим таких, как ты, сотнями видал на своём веку.

Аллаэтдин понял, что не сможет уговорить чабана и решил поменять тактику.

– Ладно, я – джинн. Только выпусти меня отсюда.

Ибрагим хотел уже приставить лестницу, но потом опять передумал и сказал:

– А зачем мне тебя оттуда вытаскивать? Вдруг ты захочешь мне причинить зло? Нет уж, посиди там ещё.

Ншанджи понял, что влип основательно, и в отчаянии крикнул:

– Я тебе хорошо заплачу! Быстро подавай лестницу!

– А не верю тебе,– ответил Ибрагим, упиваясь своей властью над джинном.

Аллаэтдин, поняв что перед ним конченый идиот, бросил ему золотой византин.

– Ого,– удивился чабан, пробуя золото на зуб,– ты и вправду джинн. Бросай ещё, а то уйду и вернусь только через месяц.

Аллаэтдин в отчаянии выбросил всё имеющееся у него золото. Ибрагим с восторгом собрал монеты и произнёс:

– Воистину велик и мудр наш Сократ!

Затем он велел сыновьям спустить лестницу, а сам быстро выбежал из таверны. Ншанджи выкарабкался из погреба и в бешенстве выскочил во двор. Бледный, весь взъерошенный, в одежде старика Сократа – в таком виде он действительно походил на кого угодно, но только не на дворцового ншанджи. От его былого лоска не осталось и следа.

–Ты мне дорого заплатишь за это, вонючий скотник! – заорал он на чабана.

Ибрагим ничуть не сомневался, что перед ним представитель потусторонней силы. Он, который, кроме овечьих курдюков, больше ничего интересного в жизни не видал, запросто бы мог принять за сатану даже самого великого визиря.

– Вы посмотрите! Он напялил на себя одежду нашего Сократа! А ну, бей его, ребята, чтоб впредь не досаждал нам.

Чабан и его сыновья, вооружившись вилами и топорами, стояли в оборонительной позиции, окружив бывшего пленника со всех сторон, готовые забить его до смерти. Аллаэтдин понял, что если он будет так продолжать, эти люди его просто убьют. Ему ничего не оставалось делать, как по-быстрому удалиться и навсегда забыть дорогу в эту злосчастную таверну.

Селим со своим слугой Кяром по приказу великого визиря направился в Константинополь. Решено было, что он под видом заморского купца поселится в Галате и будет оттуда посылать различного рода информацию. В основном везиря интересовала степень обороноспособности города и количество находящихся там воинов. Кроме того, Селим должен был собирать различные слухи, которыми была так богата столица Византии. Такого рода обязанности и раннее возлагались на него, и потому бывший пират с охотой приступил к выполнению поручения. Но более всего везиря интересовало местонахождение золота Византии, для чего Селиму было поручено подкупить кого-нибудь из близкого окружения императора Константина. В качестве гонца решено было использовать Кяра, и Селим весь путь повторял одно и тоже:

– Внимательно запоминай дорогу, Кяр, ибо будешь регулярно носить письма в Адрианополь.

Кяр утвердительно кивал головой и, похоже, старался всё запомнить.

Боясь заплутать, они постоянно спрашивали дорогу у местных жителей. Находясь уже недалеко от города, Селим на плохом греческом уточнил у местных крестьян в правильном ли направлении он идёт. Те, отвечая ему тоже на греческом, сказали: «IS TIN POLIS». Он плохо понял их и переспросил:

– Истанболи? Что это такое? Ага, вспомнил. Это по-гречески означает «к городу». Значит, мы с тобой на верном пути Кяр. Вперёд, на Истанбол.

Сам того не ведая, Селим назвал Царьград тем именем, которым его впоследствии назовут османы, если их Бог окажется сильнее бога византийского.

Боже, спаси Константинополь!

День рождения Константинополя всегда праздновали одиннадцатого мая. Ежегодно в этот день жители города собирались на ипподроме и в торжественной обстановке отмечали эту знаменательную дату.

Май 1452 года ничем не отличался от предыдущих. То же, не по-весеннему палящее солнце, тот же император в своей кафисме и те же пятьдесят тысяч внимающих ему византийцев. Однако эта с виду идентичная, повторяющаяся из года в год сцена сейчас отличалась от остальных лет. Отличие внешне было практически неуловимо, ибо оно скрывалось в душах византийцев, пришедших на ипподром. В этом году они явились вовсе не для веселья, а для того, чтобы подавить свой страх. Страх перед тем, что это, возможно, последний юбилей их города. Города, который уже стал столицей несуществующей империи. Он был столицей одного города.

Император Константин стоял перед своим народом, под двуглавым орлом, в окружении патриарха, логофетов, верховных асикритов и посланников иноземных держав. На его голове красовалась золотая диадема, украшенная драгоценными камнями, одет он был в расшитую золотом длинную хламиду пурпурного цвета. Наёмники-русичи под началом Василия надёжно охраняли его.

Император простёр руки к небу и торжественно произнёс:

– Мы- василевс и деспот Восточной Римской империи, остаёмся самодержцем и будем править от имени избравшего нас народа Византии. Наш город – наш щит, ибо его хранит сам Господь. Будучи наследником славного Рима, он во все времена благополучно отражал посягательства скифов, персов, арабов, а теперь и османов. Враг всегда находил свою погибель под неприступными стенами Константинополя. Мы те, которые превратили дикие племена в разумные народы, научили их читать и писать, дали единственно верную религию. Наш город-светочь и дальше будет нести просвещение в отсталые народы. А тот, кто пойдёт на нас войной, того постигнет участь тех племён, которые разбили свои головы о наши прочные стены. Берегись, Мехмед! Перед тобой неукротимый дух тысячелетнего народа!

– Свят Константин! Наш василевс и самодержец!– закричал как один весь собравшийся люд.

Он получил свою успокоительную дозу. Гарант их виртуального благополучия, император Византии, как и все его сто шесть предшественников, богообразно и в патетической форме рассеял этот противный, изнуряющий душу и сковывающий волю страх перед реально вырисовывающимся врагом. После этого воззвания напряжение на ипподроме спало, и люди начали потихоньку расслабляться, перейдя к старинной византийской забаве – скачкам.

Именно одиннадцатого мая происходили самые главные соревнования года – гонки на лошадиных упряжках. В это время народ делился на трибунах по цвету одежды на две партии: голубые сидели справа от императорской кафисмы, а зелёные располагались слева. Те же, кто не входил ни во одну из этих групп, сидели напротив императорского ложа. Вход на ипподром был всегда бесплатным, а после соревнований всем желающим тоже бесплатно раздавался хлеб.

Вся адрианопольская компания, включая спасённую Лучию, сидела на трибуне, откуда хорошо был виден василевс и его окружение. Когда начались соревнования, все принялись шумно подбадривать, и только венецианка постоянно обращала свой ищущий взгляд в сторону императорской кафисмы.

– Эй, смотрите, вон Роман!– весело воскликнула девушка, найдя среди вельмож верховного асикрита.

Она начала усиленно махать, однако тот не мог её разглядеть, ибо садившееся над ипподромом солнце слепило ему глаза. Лучия за время своего пребывания в Константинополе научилась говорить на греческом, что облегчало её общение с окружающими. Она жила с семьёй старика Сократа, который сразу же по прибытию в столицу купил небольшой двухэтажный дом, расположенный на центральной улице Месе, недалеко от форума Аркадия. На первом этаже старик открыл уютный трактир, который так и назвал – «У Сократа». На втором этаже были спальные комнаты, где располагались он с дочерью Ириной и Лучией, ставшими с тех пор неразлучными. Елена со своей матерью и дочкой проживали на параллельной улице, через один квартал, и только Иосиф с Соломоном по-прежнему жили на борту «Ангела», пришвартованного в бухте Золотого Рога.

После возвращения из столицы османов шкипер объявил, что собирается остаться в Константинополе на неопределённое время, и потому каждый член команды «Ангела» мог самостоятельно распорядиться своей судьбой. Почти все пожелали отправиться обратно в Александрию и, взяв расчёт, распрощались с Иосифом. На судне остался лишь испанец Диего, который стал помощником шкипера и полностью заменял своего хозяина в период его отсутствия.

Разрозненность не мешала всей компании, сплотившейся во время их приключений в Адрианополе, продолжить свою дружбу. Почти ежедневно они собирались и весело коротали время в трактире у Сократа, частенько вспоминая адрианопольские события. Иногда, к огромной радости Лучии, к ним присоединялся Роман, который скрашивал их времяпрепровождение интересными историями.

Вечерние посиделки, во время которых обсуждались все городские сплетни, всегда были в быту у византийцев. Когда тема себя исчерпывала, то возникала необходимость в хорошем рассказчике. Это должен был быть начитанный человек, каких тогда было очень мало, ибо и книги, и образование стоили дорого. Роман подходил на эту роль как нельзя лучше, так как знал много интересных историй.

После окончания скачек вся компания шумно направилась в трактир, чтобы продолжить праздник. Согласно обычаю, пришедшему ещё со времён Рима, народу после зрелищ полагался хлеб.

– После обеда всех приглашаю на морскую прогулку, – провозгласил шкипер, – «Ангелу» необходимо время от времени расправлять паруса, да и нам бы не мешало глотнуть морского воздуха.

– Я не поеду. Я боюсь моря, – сразу запротестовала Елена.

– Непременно поедешь. Да к тому же вместе с дочкой, – тоном не терпящим возражений произнес Иосиф.

– Поезжай, Елена. Увидишь, как хорошо проветришься. Я тоже не прочь прокатиться с вами. Но не могу. Надо дождаться Романа. Он обещал сегодня непременно зайти,– сказал старик Сократ.

– Роман сегодня придёт? – переспросила Лучия, – дядя Сократ, ты поезжай с девочками. Я останусь его ждать.

– Ладно. Но смотри, не заскучай. А то он может опоздать.

– Она согласна ждать его целую вечность, – начала дразнить венецианку Елена.

– Если надо, то буду, – ответила Лучия и покраснела.

Она не могла скрыть свою глубокую симпатию к Роману, постепенно переходящую в большую любовь. Любовь, на которую способна девушка южной крови, чьё тело до сих пор не познало настоящей мужской ласки.

Оставив Лучию одну, вся компания направилась в бухту. Свернув с Месе на северную сторону, они начали спускаться к Золотому Рогу, в водах которого качались пришвартованные суда.

Великолепные фруктовые сады города уже сбросили свой цветочный наряд, и на деревьях появились скороспелые плоды. Май был месяцем черешни. Она поспевала тяжёлыми гроздьями самых разных цветов и оттенков, начиная от тёмно–вишнёвого и пурпурного, кончая золотистым и оранжевым. Обилие плодов было повсюду как на многолетних раскидистых деревьях, так и на низкорослых молодых. И всё это плодородие необходимо было собрать и вкусить. Однако население в окраинных кварталах сильно поубавилось. Многие дома из- за отсутствия хозяев пришли в негодность, ибо, в отличие от дерева, дом без человеческого духа ветшает быстрее. Окраины города постепенно превращались в пустыри. Подобная неприглядная картина наблюдалась вплоть до самой бухты.

На «Ангеле» компанию встретил верный Диего, который по-хозяйски разместил всех на судне и начал отшвартовываться. Елена стояла, ухватившись за борт, и с тревогой наблюдала, как истосковавшееся по волнам судно, жадно поймав ветер в свои паруса, всё дальше уходило вглубь. Иосиф подошёл к ней сзади и положил руку на плечо. От прикосновения крепких рук шкипера ей стало намного уютней, и она повернулась к нему.

– Не надо бояться моря. Оно, как человек, бывает ласковым, когда сияет во всю солнце, и сердится, когда свинцовые тучи нависают над водной гладью, – тихо успокаивал её Иосиф, – сегодня, кроме солнца, оно увидело ещё твой лик и потому стало намного добрее.

Шкиперу Елена нравилась. Своей открытостью, непосредственностью и даже кокетством она напоминала ему женщин Барселоны, где он провёл всю свою молодость.

– Иногда мне кажется, Иосиф, что море ты любишь больше всего на свете, – произнесла Елена, у которой из-за присутствия шкипера улетучился весь страх.

– Смотрите, как великолепно выглядит собор Святой Софии со стороны бухты!– ликующе вскричал Сократ.

Соломон и Ирина с восторгом любовались величавой панорамой тысячелетнего города, и в сердце у каждого появилась надежда на лучшее.

Ирина, как всегда, была с завязанной головой. Соломон подошёл к ней, развязал платок и свежий ветер тут же подхватил пышную копну великолепных чёрных волос.

– Вот так – ты самая красивая девушка на свете!– с восторгом сказал юноша.

Ирина смутилась и отвернула лицо, стараясь скрыть от солнечного света свои редкие оспины.

– Не надо стесняться своего лица,– сказал юноша, поворачивая лицо девушки в свою сторону.

После купания в холодных водах реки Марицы Соломон захворал, и по прибытию в Константинополь у него началась сильная лихорадка, от которой он слёг и несколько дней был без сознания. Лишь благодаря искусному врачеванию Сократа и сердечному уходу Ирины он выздоровел и вскоре смог встать на ноги. С тех пор Соломон сильно привязался к этой доброй черноволосой девушке. Между ними завязались тёплые дружественные отношения, которые постепенно перерастали в более нежные чувства.

Соломон в отличие от своего дяди вырос в городе, где женщины по-восточному стыдливо ходят с закрытыми лицами, и потому стеснительность Ирины ему очень нравилась. Активность как в быту, так и в общественной жизни византийских женщин, уходящая своими корнями в матриархат эллинической эпохи, абсолютно не была свойственна дочери Сократа. Скромность и доброта делали её настолько привлекательной, что юноша даже не замечал оспин на её лице. Он помнил один из последних заветов своего отца: избегай очень красивых женщин, они – источник больших бед, и потому Ирина своей ненавязчивой красотой очень нравилась ему.

Доплыв до заградительной цепи, которая преграждала вход в бухту, корабль лёг на обратный курс. Великолепная морская прогулка подняла всем настроение, и когда судно уже пришвартовалось к своей пристани, все нехотя сошли на берег.

Роман явился нескоро и удивился, когда застал в трактире только Лючию.

– А тебе не хотелось прогуляться по морю? – спросил он её.

– Без тебя мне неинтересно, – ответилаона.

– Тогда пошли вместе. Может и догоним.

– Уже поздно. Не успеем. Они скоро вернутся.

Девушка томно посмотрела ему в глаза. От этого взгляда у Романа закружилась голова. Он схватил её за плечи и притянул к себе. Сердце каждого колотилось в бешенном ритме.

– Я тебя люблю, Лучия, – вдруг прошептал он девушке.

Она положила голову ему на плечо и сказала:

– Знаешь, Роман. Я сама себя не узнаю. До моего спасения я была совсем другой. Мне кажется, если бы ты меня встретил тогда, то ни за что бы не полюбил.

– Я не представляю тебя иной.

– И всё-таки это так. Там, в Венеции, я на жизнь смотрела совсем иначе и лишь теперь познаю её по-настоящему.

– Так, значит, это хорошо, что тебя хотели утопить, – улыбаясь сказал Роман, – а то мы никогда бы не встретились.

– Да. Выходит так. Оказывается, чтобы человек оценил настоящее счастье, он должен пережить беду.

– А ты сейчас счастлива?

– Когда ты рядом, счастливей меня нет на всём свете.

Роман нежно обнял её и зарылся лицом в пышные, благоухающие волосы.

– Скоро грянут большие невзгоды, – вдруг поменял он тему, – и тебе будет очень трудно со мной. Ты вольна сейчас, как никогда. Любое венецианское судно может отвезти тебя обратно домой.

– Моё счастье невозможно без тебя. Я согласна на всё, лишь бы мы были вместе, – уверенно произнесла Лучия.

Не в силах больше сдерживать себя, Роман, подхватив девушку на руки, поднял её наверх, в спальню. Очутившись в её опочивальне, они наконец дали волю своим сдерживаемым страстям. Руки Романа легко обнажили излучающее любовную негу великолепное тело возлюбленной. Судьба чудом оставила её непорочной, и он воспринял это как подарок, посланный свыше. Тогда в реке господь Бог передумал и вернул с небес обратно на землю, в объятия Романа, это непочатое женское великолепие.

Их разбудил шум приближающейся толпы. Возбуждённый голос Иосифа оповестил на всю улицу об их возвращении. Роман живо оделся и спустился вниз. Вся компания шумно вошла в трактир и, увидев Романа, очень обрадовалась. Все выглядели довольными и счастливыми, особенно Елена. Морской воздух заставил свежему румянцу выступить на её лице. Она сама была очень удивлена, что получила истинное наслаждение от пребывания на море.

– Жаль, что ты не пошёл с нами, Роман,– сказал старик Сократ,– после сегодняшней морской прогулки я будто скинул годков этак двадцать.

– Безусловно, море преображает человека, – согласился Роман.

– Конечно, преображает. А вот Елена мне не верила, – посетовал Иосиф.

– Сейчас я верю любому твоему слову, – загадочно ответила кокетка, заставив шкипера смутиться,– а где же Лучия?

– Вздремнула, наверное, наверху, – неумело соврал Роман.

Лучия спустилась, неловко поправляя копну великолепных каштановых волос, и её смущённый вид не мог ускользнуть от опытных глаз Елены.

– Ты выглядишь сегодня прекрасно, – сказала она, лукаво улыбаясь.

Лицо венецианки действительно сияло от нескрываемого счастья. Подобно цветку, который долго зрел в одиночестве, она в одночасье раскрылась во всей своей красе после соприкосновения с лучами любви.

– Ты сегодня что-то не в настроении, Роман? – спросил Сократ, заметив в его взгляде какую-то озабоченность, – что-нибудь случилось?

Роман тяжело сел на стул и нежно посмотрел на Лучию, которая тоже начала беспокоиться.

– Давайте сегодня не омрачать наш праздник,– сказал он,– лично для меня это очень счастливый день.

– Нет уж, выговорись, – настояла девушка, – и только потом мы продолжим веселье.

– Ну, хорошо,– решительно сказал он, – император назначил меня сегодня логофетом внешних связей.

– Логофетом? – переспросил его Сократ, – вот здорово! А как же Мануил?

Роман с минуту замешкался, но затем набрался храбрости и произнёс ужасную весть:

– Султан османов велел казнить его, когда тот отправился в Адрианополь в качестве посланника василевса.

С минуту все стояли, как громом поражённые.

– Как он посмел казнить посланника, пришедшего с добром! – воскликнул Сократ, – что всё это означает?

– Это означает, что нам с сегодняшнего дня объявлена война, – строго произнёс Роман и продолжил после непродолжительной паузы, – это значит, что турки- наши враги, и мы имеем право убивать их, а они нас. Мехмед построил крепость на европейском берегу Босфора, он объявил мобилизацию в армию на всей территории Османского государства, включая подвассальные страны. Всё это сделано с одной единственной целью – завоевать Константинополь.

В трактире воцарилось жуткое молчание. Все смотрели с тревогой на Романа. Первой не выдержала Лучия. Она обхватила плечо своего возлюбленного и тихонько заплакала. Он начал её успокаивать, нежно поглаживая волосы.

– Османы не получат этот город никогда, чего бы это нам ни стоило, – произнёс твёрдо Роман.

– Конечно, не получат, – бодро повторил Сократ, – наши толстые стены и смелые защитники тому гарантия.

– Ладно, хватит о грустном, – переменил тему Роман, – сегодня же наш праздник. Мы так хорошо веселились. К тому же я хочу сделать очень важное сообщение. С завтрашнего дня, согласно таксису, я переселяюсь в императорский дворец. Логофету Византии не положено оставаться одиноким, и потому я в вашем присутствии прошу руки и сердца этой прекрасной девушки и хочу, чтобы она стала моей женой.

Это внезапное объявление буквально поразило всех, особенно Лучию. Позабыв об опасности со стороны турок, они начали бурно обсуждать эту тему.

– Подождите, – начал Сократ, – надо спросить согласия у Лучии. Ведь, чтобы выйти замуж за Романа, она должна поменять свою католическую веру на наше православие. Согласна ли она это сделать?

– Отец, ты же не священник, чтобы задавать подобные вопросы, – вмешалась Ирина.

– Я уже обсуждал это с епископом Феоктистом из церкви святой Ирины. Он сказал, что католичка должна поменять символ своей веры и принять наше православное кредо. Только тогда он сможет нас благословить, и мы станам мужем и женой,– произнёс Роман, с тревогой глядя на Лучию.

– А давайте мы её спросим об этом сейчас!– интригующе сказала Елена, игриво поглядывая на венецианку.

– Давайте, – согласились все.

Старик Сократ принял позу священника, встал перед головами Лучией и Романом и торжественно произнёс:

– Раба Божья Лучия! Согласна ли ты принять наше православное кредо супротив твоему католическому?

– Согласна, – уверенно произнесла она.

– В таком случае ты обретаешь новое православное имя – Лукреция. Раба Божья- Лукреция! Согласна ли ты выйти замуж на находящегося здесь раба Божьего Романа?

– Согласна,– так же уверенно повторила влюблённая девушка.

– А ты, сын мой, согласен ли ты взять в жёны рабу Божью Лукрецию?

– Согласен, – твёрдо сказал Роман.

–Согласно канонам греческой православной церкви объявляю вас мужем и женой,– завершил свою службу Сократ и добавил уже по-мирски,– прошу в церкви повторить сказанное сегодня точь- в- точь.

– Молодец, Сократ! Ты хорошо справился с ролью священника, – радостно добавил от себя Иосиф, и под всеобщее ликование все кинулись поздравлять новобрачных.

– Друзья, погодите! Дождитесь, когда нас обвенчают в церкви! Чтоб было всё по-настоящему! – смеясь, отвечал на поздравления законопослушный Роман.

– А мы и тогда повеселимся! Ведь такое счастье бывает не каждый день, – сказала Елена, – а ну, жених и невеста, обнимитесь и поцелуйтесь.

Роман обнял сияющую от счастья Лучию и слился с ней в долгом любовном поцелуе.

В тонире трактира уже румянился молодой барашек. После такого богатого на события дня всем опять захотелось сесть за стол и вскоре вся компания дружно уплетала вкусную баранину, запивая ее отборным византийским вином, бурно обсуждая предстоящее венчание.

– Слушай, Роман. А как поживает наш ншанджи? – спросил Сократ, хитро посмотрев на племянницу, – шлёт ли он нам из Адрианополя привет?

– Представь себе, шлёт и очень аккуратно, – серьёзно ответил Роман, – его информация очень ценна для нас. Благодаря ей мне известно почти всё, что происходит во дворце султана. Но, кроме этого, он помог нам отомстить за Лючию.

– Отомстил за меня? Как? – с недоумением спросила венецианка.

– Очень просто. Помните ту сцену с письмом, которую мы разыграли перед ним тогда в таверне?

– Конечно, помним, – сказал Сократ.

– Так вот это возымело должный эффект. Ваш ншанджи донёс султану на архиепископа болонского Джакопо Чарутти, что якобы он является нашим лазутчиком. После этого Мехмед велел отрубить венецианцу голову. Всё-таки вредный у тебя был любовник, Елена. Хоть и любит красивую жизнь, однако страшно тщеславен.

– Какой ужас! – воскликнула Лучия.

– Строго, но справедливо. Любовник твоей матери понёс заслуженное наказание от рук такого варвара, как султан османов.

– Да, Роман. С таким умом не только логофетом, даже императором можно стать, – сказал восхищённо Сократ и добавил уже торжественно,– за здоровье господина логофета и его прекрасной невесты!

Все дружно подняли кубки за Романа и Лучию.

– А нет ли чего, что помогло бы нам узнать о местонахождении моей сестры? – спросил Соломон.

– К сожалению, нет. О местонахождении Ребекки знают только визирь Халал и евнух Мустафа. Более никому не дано об этом знать. Она утеряна на просторах Османского государства и найти её сможет только госпожа Фортуна, которая уже однажды твоими же руками спасла Лучию от верной смерти.

– Дай то Бог, – вздохнула Ирина, очень переживавшая за судьбу незнакомой ей девушки.

– А кто же будет крёстным отцом на венчании?– вдруг заинтересовался Сократ.

– Об этом я ещё не подумал, – озабоченно сказал Роман, но вдруг что-то вспомнил и уверенно добавил,– а впрочем, чего нам думать. Крёстным Лучии должен быть её спаситель Иосиф.

Все сразу замолкли и взволновано посмотрели на Иосифа, ожидая получить отказ.

– Иосиф- крёстный в православной церкви?– нарушил молчание Сократ, – он же иудей!

– Он спас Лючию от смерти и этим осчастливил меня. Иосиф отважный и добрый человек, а это самое главное,– ответил Роман.

– Я знаю, как выйти из этого положения,– вдруг сказала Елена,– давайте я буду крёстной матерью. Я православная, и это снимает все религиозные проблемы.

– Правильно! Молодец! – воскликнули почти все сразу.

– Какая же ты у нас, Елена, умница, – сказал Сократ, – остаётся самая малость. Ты должна стать женой Иосифа.

– Это вовсе необязательно, – весело ответила кокетка и расcмеялась, бросив мимолетный взгляд на шкипера.

Иосиф, который всё это время не проронил ни слова, хотел наконец что-то сказать, но судьбе было угодно, чтобы его мнение никто, никогда не узнал, ибо дверь резко отворилась и в трактир ворвался испанец Диего.

– Что случилось? – встревожено спросил шкипер, увидев своего помощника, – у тебя такое лицо, будто весь мир перевернулся вместе с нашим кораблём.

– Хозяин! Я сегодня в Галате видел Селима!-сообщил он.

– Селима? Ты в этом уверен?

– Абсолютно. Он прошёл мимо, не заметив меня.

– Расскажи поподробнее, как это было.

– Я был в гостях у своих земляков. Оттуда мы переправились в Галату, чтобы продолжить веселье. Вот там- то я его и увидел, когда он заходил в один из домов.

– Он был один?

– Да. Как ни странно, без своего безмолвного слуги.

– Ты можешь указать нам этот дом в Галате? – заинтересовался Роман.

– Конечно. Я всё хорошо запомнил и смогу легко найти его.

– Ладно. Соломон быстро найди и приведи сюда Льва. Я знал, что этот пират объявится здесь. Нет сомнений, он послан в качестве лазутчика. Затёрся среди генуэзцев и, наверняка, посылает донесения в Адрианополь.

Через некоторое время вернулся Соломон в сопровождении Льва.

– Когда стемнеет, возьмёшь стражников и пойдёшь в Галату. В доме, который тебе укажет этот моряк, скрывается опасный человек. Арестуете его – и в темницу, – грозно приказал Роман.

– Не надо стражников. Они только отпугнут бандита, и он сумеет скрыться. Позволь мне, господин логофет, пойти с ними. Я этого негодяя давно ищу. Он должен ответить за содеянное зло, – с ненавистью сказал Иосиф и схватился за рукоятку своего меча.

– Я не против. Но прошу тебя, не убивай его сразу. Дай мне с ним немного переговорить, а уж потом делай, что хочешь.

– Хорошо, – с неохотой согласился Иосиф.

– Я с тобой, дядя! – вдруг решительно вскочил со своего места Соломон.

– Нет, мой мальчик, ты останешься здесь, – сказал Иосиф.

Это прозвучало как приказ, и юноша должен был повиноваться, зная, что когда Иосиф говорит таким тоном, любое возражение бесполезно.

Все трое стали поспешно снаряжаться, тщательно проверяя своё оружие. Когда они ушли, Сократ спросил у Романа:

– А чём ты хочешь переговорить с этим бандитом?

– Он единственный, кто может знать что-либо о Ребекке…

Длинный майский день наконец закончился, и над морским городом опустилось чёрное покрывало ночи. Лунный свет слабо освещал лодку, которая поспешно переправлялась на противоположный берег бухты. Когда лодка причалила, из неё вышел мужчина в чёрной хламиде и направился в глубину извилистых улочек Галаты. В этот полуночный час на улицах предместья было тихо и пустынно. Смоковницы своими широкими листьями повсюду заслоняли окна домов. Мужчина шёл скрытно, стараясь быть незамеченным. Он подошёл к низенькому одноэтажному дому, построенному на латинский манер. Оглядевшись по сторонам, он быстро отворил дверь и зашёл внутрь. Здесь только он посмел скинуть с себя тёмную хламиду и открыть лицо.

– Трудно в такую жару ходить укутанным? – вместо приветствия спросил хозяин дома.

– Трудно и небезопасно, – со вздохом произнёс вошедший мужчина и добавил, – тебе неведомо, Селим, как нелегко мне приходиться каждый раз незаметно добираться сюда.

– Иного выхода у нас нет, – ответил бывший пират, – Галата – самое безопасное место для нашего общения.

– Ладно, у нас мало времени, чтобы точить лясы. Давай ближе к делу.

– Давай, – согласился Селим, – ты принёс, что я хотел?

– Конечно, – сказал пришедший и достал свёртки бумаги.

Селим развернул их и стал внимательно рассматривать. Это был подробный план-схема всех укреплений города.

– Отлично, – сказал Селим, пряча бумаги за пазуху, – то, что надо.

Мужчина ничего не ответил, будто что-то выжидая.

– А ты узнал, где хранится византийское золото? -спросил Селим.

– В императорском дворце, но доступ туда имеет только сам василевс.

– А тебе, как высопоставленному вельможе, он не доверяет?

– Император доверяет мне всё, кроме этого.

– Какой же он у вас недоверчивый. А может, просто жадный? Ни с кем не хочет делиться.

– Не знаю.

– Придётся узнать, – произнёс Селим, передавая мужчине полный кошелёк с монетами, -этим золотом интересуется лично султан. Так что, ты постарайся, если хочешь получить в два раза больше, чем сегодня.

Мужчина пересчитал золото в кошельке и сказал:

– А теперь мне пора. Приду вновь через неделю.

Он снова накрыл своё лицо плащом и вышел из дома. Селим, довольный, стал расхаживать по комнате, но вскоре разделся и лёг спать. Его уже вовсю сморил сон, как послышался шум вышибаемой двери, и в комнату ворвались трое вооружённых мужчин. Не ожидая нападения, Селим хотел вскочить с постели, но ощутил на своём горле страшный холод меча.

– Вот ты и попался, поганый пират! Наконец-то ты поплатишься за все свои преступления, учинённые в Александрии. Молись своему богу перед смертью! – произнёс Иосиф.

– Не убивай меня! – в страхе завопил турок, осознав чья кара его настигла – я не виноват! Это сделал Кяр – глухонемой убийца.

Но Иосиф будто ничего не слышал. Он с ненавистью смотрел на бандита, дрожавшего под лезвием его меча. Увлёкшись, он с упоением надавил на рукоятку, но в следующее мгновение вспомнил о своём обещании Роману.

– Быстро свяжи его! – приказал шкипер Диего и тот, отложив в сторону своё оружие, принялся завязывать Селиму руки.

Лев стоял в комнате, загородив собой окно, не оставляя пирату никаких шансов на спасение.

Вдруг со стороны чердака на Иосифа внезапно свалилась приземистая крепкая фигура Кяра. Он стремительно вонзил в шею шкипера короткий, острый кинжал, который вышел с противоположной стороны. Фонтаны крови стали хлестать из повреждённых артерий шеи. Меч выпал из рук Иосифа, и он, быстро теряя кровь, свалился замертво на земляной пол комнаты. В следующее мгновение Кяр мощным ударом сбил Льва с ног, не дав ему воспользоваться в тесной комнате своим длинным мечом. Селим, почувствовав избавление, резко отбросил от себя Диего и быстро выпрыгнул в спасительное окно. Кяр последовал за ним, но в последнюю секунду Диего схватился за свою изогнутую саблю и, замахнувшись, сумел нанести ему глубокую рану в левое бедро.

Удирая Селим почувствовал, что Кяр заметно отстаёт.

– Торопись, Кяр! Нас могут догнать!– сердито крикнул он.

Тут только Селим заметил, что слуга обливается кровью. Его дыхание становилось всё тяжелее, сам он весь обмяк и наконец упал на колени. Селим понял, что раненный Кяр в таком состоянии не сможет дальше бежать. Через несколько минут городская стража, как мышеловку, закроет ворота Галаты, и тогда их непременно поймают. Ждать дальше было нельзя. Селим подошёл к своему слуге. Тот угасающим взглядом посмотрел на него и издал жуткий стон, какой способны издавать только глухонемые. Селим обнял размякшее тело Кяра и, нащупав за его поясом второй нож, достал его. Глядя в закрывающиеся глаза раненного, произнёс:

– Прощай, Кяр. Ты был хорошим слугой,– сказав это, он всадил нож ему в сердце.

Тот бездыханно упал на землю.

Селим бежал с невероятной скоростью. Выйдя наконец за ворота города, он облегчённо вздохнул, остановился на секунду, чтоб перевести дух, затем быстро направился в сторону Румелихисар, крепости, которую Мехмед выстроил за короткий промежуток времени на европейском берегу Босфора. По дороге он несколько раз проверял свои карманы, боясь уронить план-схему города.

«Этот проклятый испанец всё- таки узнал меня, -подумал он с досадой, – хорошо, хоть я смог унести эти ценные бумаги».

Благополучно добравшись до Румелихисар, Селим уже оттуда с военным караулом доехал до Адрианополя и благополучно доставил план-схему великому визирю.

Гибель Иосифа повергла всех в шок. Старик Сократ сидел в углу трактира, уронив седую голову на грудь. Елена тихонько плакала, сидя рядом со своим дядей. Но более всех страдал Соломон. Он без конца упрекал себя в том, что послушался дядю и не пошёл с ним.

– Иосиф не хотел тебя подвергать опасности и потому не взял с собой ,– успокаивала его Ирина.

– Я должен был пойти с ним. Может быть, моё присутствие спасло бы ему жизнь, – сокрушался без конца юноша.

– Парень остался совсем один. Пускай он пока поживёт с вами. Не оставляйте его одного, -сказал Роман Сократу.

– Я и сам решил пока не отпускать его на судно, – согласился старик, – Ирина, приготовь, пожалуйста, Соломону комнату наверху.

– Конечно, отец, – сказала девушка, обрадовавшись, что юноша будет находиться рядом с ней.

– Я бы хотел, чтобы вы, господин Роман, устроили меня в школу императорских гвардейцев,– неожиданно попросил Соломон,– мне надо непременно научиться владеть оружием.

Роман посмотрел на юношу и серьёзно сказал:

– Тебе известно, что турки собираются напасть на наш город и всем, кто будет его защищать, придётся очень нелегко. Ты имеешь право не подвергать себя опасности и отплыть отсюда в любом направлении. Поверь мне, это не пустые слова. Одному Богу известно, чем закончится схватка с грозным врагом.

Соломон внимательно выслушал Романа, затем подошёл к Ирине и, обняв её за плечи, произнёс:

– Я никуда отсюда не уеду. Здесь я нашёл друзей, которые окружили меня теплом и добротой, и я не собираюсь их бросать в трудную минуту. Враг, убивший моих близких, должен быть непременно отомщён мною. Я остаюсь здесь, чего бы это мне ни стоило.

– Это решение, достойное настоящего храбреца, юноша! – воскликнул Сократ и спросил уже у Романа – надеюсь его национальность не помешает ему стать воином?

– Вовсе нет. Я завтра же буду ходатайствовать о принятии его в гвардейскую школу при императорском дворе. Что же , если он так решил, мы не вправе воспротивиться его воле.

В византийской армии было принято иметь наёмников из различных стран. Сами греки не очень жаловали военное дело, не потому что не были храбрецами, скорее предпочитали заниматься более утончёнными ремёслами, нежели воевать и рисковать жизнью. Наёмники всегда составляли основное ядро византийской армии и хорошо оплачивались императором.

После того как в Адрианополе Мехмед велел отрубить головы посланникам Византии, император Константин понял, что осада турками Царьграда неминуема. Необходимо было обсудить план обороны. С этой целью он созвал военачальников, логофетов, эпарха города, патриарха и иностранных посланников для обсуждения создавшейся ситуации.

Сидя на своём разукрашенном жемчугами и рубинами троне, он держал речь:

– Огромная угроза нависает над нашим городом. Османы готовятся на нас напасть. Я знаю, что защитники Константинополя не допустят захвата их родной столицы, однако одним нам врага не одолеть. Нужна помощь всего христианского мира. Надо довести до их сознания, что только организовав новый крестовый поход и собравшись вместе можно будет ликвидировать турецкую опасность. Примирение, которое мы подписали с Римским Папой в надежде на помощь католического мира, дало нам только отрицательный результат, ибо тем самым мы настроили против себя собственный православный народ, который плохо воспринял этот компромисс. Наше духовенство даже не помышляет о создании искренних отношений с Римским Папой, а тот в свою очередь не вспоминает об обещанной нам военной помощи. Причина тому мне хорошо известна. Венеции и Генуи выгодно будет руками османов ликвидировать нас как торговых конкурентов и самим полновластно владеть торговлей на Средиземноморье. Людская жадность всецело поглотила их умы, заменив собою разум и честь. Им невдомёк, что уничтожив нас, турки возьмутся за них. Сиюминутная выгода стала превыше христианского братства. Передайте моё безграничное недовольство вашим правителям, – последние слова были адресованы послам Генуи и Венеции.

– Ваше величество располагает неверными сведениями, – начал оправдываться генуэзский посланник, – Генуя собирается немедленно выслать подкрепление в случае осады Константинополя.

– Аналогичное решение принято в Венеции, – доложил венецианский посол.

– Ваша помощь либо дойдёт с большим опозданием, либо не дойдёт вовсе, – недовольно сказал император, – она должна быть действенной, в противном случае наш религиозный союз превратится в нечто наподобие бесплодной женщины.

Император жестом дал понять, что посланники свободны, и те удалились.

– Доложи сведения о приготовлениях османов к войне!– обратился василевс к Роману, когда за послами захлопнулась дверь.

–Мехмед собирает под свои знамёна большое войско. По моим сведениям, количество всех воинов уже достигает ста двадцати тысяч,– ответил Роман.

Эта цифра вызвала большое волнение среди собравшихся, ибо всем было известно, что город смогут защищать не более восьми тысяч защитников. Такое число ничто перед огромной армией османского султана.

– В настоящий момент меня волнует та религиозная разобщённость в нашем обществе, которая воцарилась после литургии, отслужённой папским кардиналом Исидором в стенах Святой Софии. Её целью было примирить православных греков с католиками- латинянами и навсегда покончить распри в нашем городе, – сказал патриарх Григорий,– однако в действительности примирения не произошло.

– Православные никогда не соединятся с порочащей религию Христа католической церковью, – гневно вскрикнул командующий флотом византийцев Лука Нотарас.

– Папа Римский является посланником Бога на Западе равно, как и наш василевс является посланником Господа на Востоке. Их обоюдное воссоединение угодно самому Христу-Вседержителю, – справедливо рассудил патриарх.

– Римский Папа погряз в плотских грехах. Он такой же представитель божий, как козёл в огороде. Уж лучше увидеть в городе турецкий тюрбан, чем латинскую тиару.

Это наглое высказывание Луки, который был очень популярен во флоте, в былые времена стоило бы ему головы. Глава Тайного приказа Маркос вопросительно взглянул на императора, ожидая самых строгих мер по отношению к нахальному флотоводцу. Однако сейчас его казнь увеличила бы разногласия уже не только в народе, но и в армии, и потому василевс разумно промолчал.

– Папство опорочило себя полностью, – вовремя поддержал Луку верховный казначей Анастасий, который славился своей ненавистью ко всему латинскому,– во многих католических странах зреет протестантское движение, направленное против власти Папы. В таких условиях нам менее всего бы стоило воссоединяться с латинской верой. Народ Византии возмущён до предела этим религиозным союзом.

Император твёрдым голосом сказал:

– В это судьбоносное для Византии время ваши религиозные склоки волнуют меня не более, чем мышиная возня в сельском амбаре, – затем встал и провозгласил:

– Властью, данною мне Богом и моим народом, с сегодняшнего дня объявляю осадное положение. Отныне все действия и высказывания, ослабляющие обороноспособность Константинополя, будут караться смертной казнью, и потому повелеваю: эпархии надо немедленно провести перепись всего мужского населения города. Мы должны знать всех, кто способен держать оружие. Необходимо заполнить водой все имеющиеся цистерны и запастись, насколько это возможно, пшеницей и прочим провиантом. Всем каменщикам и рабочим приступить к укреплению крепостных стен с установкой мортир и бомбард. Запастись большим количеством оливкового масла для отражения атак противника. Всех, кто не желает участвовать в обороне города, следует выдворить из Константинополя.

Он прервал свою речь и окинул взором присутствующих, которые безмолвно внимали ему. Даже смельчак Лука заметно оробел после такого грозного предостережения императора. Он знал, что сейчас василевсу нечего терять, и он обязательно казнит того, кто осмелится нарушить его приказ. Иного способа сохранить столицу у него уже нет.

– Работой Тайного приказа в настоящее время я очень недоволен, – обратился император уже к Маркосу, – в городе полно турецких лазутчиков, которые безнаказанно проникают сюда и передают врагу много ценных сведений. Ты, Маркос, вместо того, чтобы их ловить, занят тем, что выслеживаешь наших вельмож, собирая про них различного рода сплетни.

– Ваше величество, – начал оправдываться Маркос, – мы следим за каждым подозрительным иностранцем.

– Это неверно,– возразил император,– мне известно, что накануне один турецкий лазутчик, который беспрепятственно действовал в Галате, убил шкипера из Александрии и безнаказанно сбежал из города.

Маркос побледнел и недружелюбно посмотрел на Романа, догадавшись от кого просочилась эта порочащая Тайный приказ информация.

– С сегодняшнего дня мы начинаем борьбу с грозным и сильным врагом,– продолжил василевс,– с Божьей милостью мы его непременно одолеем, если будем действовать сообща, объединённые единым духом и религией. А теперь, оставьте меня одного. Я буду молиться и призываю всех молить Всевышнего о спасении нашего светлого города и нашего государства!

Все присутствующие начали удаляться. Император подошёл к своему алтарю, сделанному из гигантского ствола алоэ, усыпанного драгоценными камнями и украшенного великолепной резьбой, вознёс руки к небу и начал свой молебен:

– Всевидящий Боже! Молю Тебя о помощи! Только Ты можешь спасти нас от грядущих бед и разрушений. Ты, который совершил невероятные чудеса, спаси наш город от погибели. Ты, взирающий с небес, отврати от нас беду неминуемую, спаси нас от врагов наших, несущих нам смерть ужасную. Прогони их, Отец небесный, не допусти их войти в город Твой святой, славный и великолепный, который воздвигался во славу Твою, о всезаботливый Господь! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа! Аминь.

В Османской столице всё было подчинено одной великой идее – захвату Константинополя. Хотя Мехмед тщательно скрывал свой замысел и не объявлял об этом публично, однако безудержный и жаждущий славы молодой султан в глубине души принёс себе клятву- любой ценой завладеть столицей Византии.

Он часами просиживал над планом укреплений Константинополя, который сумел раздобыть Селим, подробно изучая его и выискивая слабые места в обороне.

По его указу было собрано шесть тысяч землекопов, каменщиков и плотников для строительства крепости под названием Румелихисар на европейском берегу Босфора, в самом узком месте пролива, напротив крепости Анадолухисар, воздвигнутой на азиатском берегу в 1396 султаном Баязедом Вторым. Через четыре месяца непрекращающихся работ, руководимых лично Мехмедом, здесь возникла пятиугольная крепость с пятью башнями, высокими стенами, сложенными из крепчайшего камня, вооружённая пушками большого калибра. Отныне любой корабль, проходящий через Босфор, обязан был платить туркам пошлину. Уклоняющиеся от уплаты судна расстреливались из пушек, а команды казнились. Теперь Мехмед имел возможность в любой момент перекрыть поставку пшеницы из черноморских стран в Константинополь. Турки прозвали новую крепость «Богаз-кесен», что означало «перерезающий горло».

Мехмед послал огромную армию давтарчи в просторы Османского государства с целью переписать всё мужское население, способное нести оружие. Одновременно давтарчи облагали крестьянские дворы добавочным продовольственным налогом для закупки провианта быстрорастущей турецкой армии. Огромные отары овец, табуны лошадей, стада коров гнали чиновники султана в столицу. Сопротивляющихся султанскому указу немедленно прилюдно казнили, чтобы прочим было неповадно.

На дипломатическом фронте Мехмед сделал верный ход. Он заключил перемирие сроком на три года с венграми и сербами. Этого времени ему было вполне достаточно, чтобы завоевать Константинополь, а уж затем он легко разделается с теми, кого усыпил своим краткосрочным перемирием, ибо они издревле являлись заклятыми врагами османов. Ничего не подозревающие послы Дубровника и Сербии были всячески обласканы коварным Мехмедом. Аналогичное успокоение получили послы с островов Родос, Хиос и Лесбос. Их черёд, по расчёту султана, должен наступить после триумфального покорения столицы Византии, куда он нацелил все силы и ресурсы своего государства.

Мехмед, который совсем недавно получил наглядный урок при осаде крепости Круи, хотел непременно усилить свою артиллерию. По сведениям очевидцев, стены Константинополя были несравненно толще стен Круи. Мощные пушки ему были нужны, как воздух, и потому султан начал лихорадочно искать того, кто смог бы превратить его артиллерию в грозное оружие.

В один из последних осенних дней пятьдесят второго года ему доложили про пушечного мастера Урбана. Мехмед приказал немедленно привести его во дворец, и вот уже пушкарь стоял перед молодым султаном.

– Мне сказали о тебе много лестных слов, в частности, что ты готов отлить бронзовую пушку, стреляющую тридцатипудовым ядром? Так ли это?

– Именно так, ваше величество, – ответил Урбан.

– Доводилось ли тебе когда- либо бывать в Константинополе?

– Доводилось и не раз.

– Тогда ты, без сомнения, обратил внимание на толщину крепостных стен города?

– Обратил, ваше величество. Такой толщиной не обладает ни одна из известных мне крепостей.

– Ты получишь столько золота, сколько пожелаешь, если отлитая тобой пушка сможет пробить брешь в стенах византийской столицы.

Урбан призадумался. Он действительно видел крепостные стены в Константинополе. Они не везде одинаковой мощи и толщины. Со стороны моря город обнесён слабее, нежели со стороны суши. Западная стена Феодосия, построенная в VIII веке, была самой крепкой из всех. Пробьёт ли её пушка, или нет, Урбан сильно сомневался.

– Помимо оплаты моего труда, мне нужно будет построить большие литейные мастерские с многочисленными рабочими, что потребует больших расходов, – будто проверяя султана на прочность, сказал мастер.

Мехмеду очень не понравился ответ Урбана.

– Отвечай прямо на вопрос. Да или нет? – вмешался в разговор великий визирь, пытаясь предотвратить начинающийся гнев своего повелителя.

– Пробьёт, ваше величество,– со вздохом вымолвил наконец Урбан, который хорошо понимал, что его ожидает, если он не выполнит данного обещания.

– Отлично, – сказал Мехмед уже более спокойно, – сколько времени тебе понадобится?

– Месяцев пять, ваше величество.

– Тебе даётся три месяца, чтобы изготовить первую пушку. Немедленно построить для мастера необходимые мастерские и придать столько рабочих, сколько пожелает!

Последние слова были обращены уже к Халалу. Затем Мехмед сделал знак своему казначею, и тот приоткрыл ларчик, где помещались кошельки с золотыми монетами. Султан указал на самый толстый, и казначей вручил его Урбану.

– За каждый месяц твоей работы ты будешь получать столько же, – распорядился Мехмед.

– Благодарю вас, ваше величество, – с поклоном ответил мастер.

В любом человеке скрываются две не уживающиеся личности. Одна покорная, ведущая к людской добродетели, другая беспутная, заставляющая делать большие и малые глупости. Они постоянно соперничают друг с другом, и эта борьба противоположностей делает жизнь людей интересной и разнообразной.

У Аллаэтдина превалировала вторая натура. Любопытство, которое ни в христианском, ни в мусульманском писании не является пороком, было для ншанджи сущим наказанием. Из-за этой своей слабости он просидел два дня в погребе таверны. Движимый исключительно этим необузданным чувством, ншанджи задался целью узнать, кто забирает его письма в хамаме, оставляя в бохче кошелёк с золотом. Кто этот невидимка, которому он обязан своим процветанием и благоденствием взамен на ничтожную услугу-предоставление копий дворцовой переписки?

Задавшись целью увидеть своего незримого благодетеля, он в очередной раз сходил в турецкую баню. Оставив на том же месте свою бохчу с одеждой и с письмом, ншанджи направился в купальню. Однако, не дойдя туда, он начал подглядывать из-за двери, не сводя глаз со своей поклажи. Стоять полуголым на мраморном полу- занятие не из приятных, и потому он начал ёрзать от нетерпения, переминаясь с ноги на ногу, и под конец не выдержав, отправился в купальню. Пробыв там недолго, ншанджи поспешно возвратился в раздевалку и тут же посмотрел внутрь бохчи. Письма там уже не было, а взамен лежал кошелёк с золотыми монетами. Аллаэтдин опять пропустил возможность засечь этого невидимку. На сей раз он подошёл к смотрителю, который присматривал за бохчами в раздевалке и, спросил:

– Не заметил ли ты кого-либо, кто рылся в моих вещах?

Смотритель, мужчина с выпирающим брюшком и с длинными свисающими усами, удивлённо посмотрел на Аллаэтдина и с недоумением произнёс:

– В моём присутствии никто не посмеет копаться в твоих вещах. Разве что-то пропало?

– Нет. Не пропало.

– Тогда в чём дело?

Ншанджи ничего не оставалось, как удалиться.

«Наверное это происходит очень быстро и незаметно, – подумал Аллаэтдин про себя, – во всяком случае смотритель не похож на византийского лазутчика».

На следующий день он опять отправился в баню, но на этот раз в письме не было написано ни строчки, оно было пусто. Ншанджи вновь зашёл в купальню и, вернувшись обратно в раздевалку, обнаружил в своей бохче вместо чистой бумаги пустой кошелёк. Раздосадованный, Аллаэтдин с подозрением посмотрел на всё того же смотрителя раздевалки.

– Опять что- то пропало? -спросил работник хамама у Аллаэтдина.

– Нет, не пропало,– процедил сквозь зубы ншанджи.

Теперь он понял, что надо сделать, чтобы поймать невидимку. На следующий день он в третий раз подряд пошёл в осточертевшую ему турецкую баню. В бохче не было ничего, кроме одежды. Тот, кто придёт за письмом, не найдёт его и будет непременно долго копаться в его вещах. Вот тут-то он его и засечёт. Мысленно радуясь своему замыслу, Аллаэтдин зашёл в раздевалку хамама. Он оставил бохчу на скамейке и, почти не раздеваясь, спрятался за колонной, наблюдая за своими вещами. Вдруг, кто-то стал возмущённо кричать в раздевалке.

– Караул! У меня украли кошелёк с золотом! – причитал низенький толстый мужчина с голой задницей.

Смотритель запер двери хамама и велел позвать стражу. Стражники собрали в раздевалке всех купающихся и велели открыть свои бохчи.

– А это чья поклажа? -строго спросил стражник, указывая на бохчу Аллаэтдина, – быстро открыть.

Уверенный в себе Аллаэтдин открыл бохчу и, о Аллах, там лежал толстый кошелёк с золотыми монетами.

– Это ваш кошелёк?– спросил пострадавшего стражник.

– Конечно, мой! Это моё золото! Он украл их у меня! – завопил мужчина с голой задницей, – держите вора!

– Я не вор! – воскликнул перепуганный до смерти Аллаэтдин, – я дворцовый ншанджи! Я не крал ничего.

– Кто бы ты ни был, но золото этого человека лежит в твоей бохче. Стало быть, ты обокрал его.

– Этот человек три дня подряд ходил в хамам и вёл себя крайне подозрительно. Я это давно заприметил,– сказал толстопузый служитель, тыча пальцем в сторону Аллаэтдина, – все эти три дня он приглядывался к бохчам.

– Во имя Аллаха, ты арестован! – объявил стражник ншанджи.

– Отпустите меня! Я ничего не крал! – стал сопротивляться Аллаэтдин.

– Крал ты или нет, разберётся кадий. А теперь, ведите его за мной,– скомандовал стражник и вывел из бани несчастного Аллаэтдина.

Когда Лев рассказал Роману про этот розыгрыш, тот долго смеялся, а затем добавил:

– Говорил я ему, не надо шутить с нами. Не буди лиха, пока оно тихо. Ну и чёрт с ним. Из темницы его уже не выпустят, тем более он у них был под подозрением. Надо сказать всем нашим, чтобы немедленно перебирались сюда. Оставаться им в Адрианополе уже не имеет смысла. Султан со своим сто пятидесятитысячным войском скоро двинется на нас.

– Сто пятьдесят тысяч? -переспросил Лев, – а сколько у нас защитников?

– После переписи оказалось, что в городе наберётся не более восьми тысяч мужчин, способных держать оружие.

– С таким количеством мы не сможем удержать столицу!– воскликнул в отчаянии Лев.

– Конечно, не сможем. Но мне удалось уговорить генуэзца Джованни Джустиани прийти к нам на помощь.

– А кто такой Джустиани?

– О, это большой специалист по фортификации. Он поможет нам защитить наши стены. С ним прибудут до тысячи генуэзских солдат и матросов, а это уже существенная помощь.

– А как же венецианцы? Не думают предоставить нам помощь?

– Пока у меня нет достоверных сообщений про их намерения, но мне кажется, что соотечественники моей жены все же не останутся в стороне, – с улыбкой произнёс Роман, – но меня не столько волнует иностранная помощь, сколько единство самих горожан. Тот духовный раскол, который царит в городе, может отрицательно сказаться на его обороноспособности.

– Не волнуйтесь, господин логофет. Когда враг встанет лагерем под стенами города, то все внутренние распри немедленно прекратятся, и мы дадим достойный отпор туркам.

– Дай Бог! – со вздохом произнёс Роман.

Уже в начале весны султан Мехмед смог собрать огромную армию численностью до двухсот тысяч человек. Лучшими считались янычары, количество которых достигло двенадцати тысяч. Мехмед сумел задействовать все имеющиеся в его распоряжении оружейные мастерские для изготовления щитов, мечей, дротиков и стрел. Пожалуй, всё было готово для начала осады, но султан, казалось, не спешил и ждал чего-то. Наконец ему доложили, что Урбан уже отлил первую сверхпушку и собирается показать её в деле.

– Пускай её установят напротив самой толстой стены в Адрианополе, – приказал Мехмед, – надо проверить, способна ли она ее протаранить.

Решив, что он должен лично присутствовать на испытаниях, султан вместе со своей свитой направился туда. Первое, что он увидел- это огромное жерло пушки невиданных размеров, целиком отлитое из бронзы.

– Ваше величество, – обратился к Мехмеду Урбан, – необходимо предупредить население города о предстоящей бомбардировке.

– Это ещё зачем? -удивился султан.

– Выстрел произведёт очень страшный шум и грохот, отчего многие, особенно женщины, могут сильно перепугаться.

– Нашему народу нечего бояться собственной мощи, – ответил Мехмед и приказал, – начинайте!

Урбан уже заправил пушку требуемым количеством пороха и ему оставалось только поджечь его.

– Ваше величество. Прошу вас отойти на безопасное расстояние, дабы не подвергать себя излишней опасности, – опять предупредил Урбан.

У Мехмеда ещё свежо было в памяти его ранение от взорванной бомбарды при осаде крепости Круи. Иногда раненая рука давала о себе знать. Взрыв этого монстра, несомненно, вызвал бы куда большие увечья, чем в прошлый раз. Он сразу вспомнил, как невольно спас его покойный отец от верной гибели. С тех пор прошло всего три года, и теперь он уже как султан стоит опять перед пушкой, но более крупной, вместе со своей свитой – пашами и военачальниками, которым тоже грозила опасность разрыва этого гиганта. Мехмед и виду не подал, что боится опасности. Вся его свита тоже осталась стоять рядом с ним.

– Мне бояться нечего, – сказал султан, – поджигай.

Урбан в замешательстве постоял немного, затем перекрестился три раза по- христиански, преподнёс фитиль и поджёг порох. Оглушительной силы взрыв потряс воздух над городом, и сразу же из жерла сверхпушки вместе с тридцатипудовым каменным ядром вырвался огромный столб огня. Когда дым рассеялся, все увидели картину страшного разрушения: ядро проделало огромную брешь в толстой крепостной стене города.

Мехмед смотрел на это с нескрываемым восторгом. Пушка полностью оправдала свои затраты. Он подал знак своему казначею, и тот подошёл к нему с поклоном.

– Отвесишь этому человеку столько золота, сколько он пожелает, – приказал султан, указывая на Урбана.

Тот стоял с бледным, но счастливым лицом.

– Ты немедленно приступаешь к изготовлению ещё трех таких пушек! Их надо установить под стенами Константинополя.

– Но как мы протащим этих чудовищ туда? Они невероятно тяжёлые, – посмел возразить один из его пашей.

– Такие вопросы не волнуют его величество,– ответил за султана великий визирь, – пушки должны стоять под стенами в назначенный срок любой ценой.

На второй день Пасхи 1453 года огромное турецкое войско начало обустраивать свой лагерь под стенами Константинополя. Турецкие полки ежедневно нескончаемой лавиной подходили к городу, постепенно заполняя огромное двадцатикилометровое пространство перед его сухопутнымистенами.

Мехмед согнал под стены Константинополя огромное количество людских ресурсов, не намереваясь считаться с потерями, ибо всё было подчинено одной великой идее, маниакально доминировавшей в его мозгу, – завоеванию столицы Византии.

Турки осадили город, начиная от бухты Золотого Рога и кончая Мраморным морем. Ставка султана расположилась напротив Адрианопольских ворот. Сюда же притащили пушку-монстра, которую волокли от самого Адрианополя по смазанным жиром специальным деревянным настилам огромные стада волов, подгоняемые многочисленными чабанами.

На следующий день Мехмед начал свой пробный штурм. Первыми пошли отряды башибузуков, легко вооружённая штрафная пехота, призванная своими действиями измотать противника. Они несли на своих плечах огромные лестницы и тяжёлые мешки с песком. Плохо вооружённые, толком не представляющие, что надо делать, они тем не менее шли на неприступные стены, подгоняемые отрядами военной полиции. Подойдя к глубокому крепостному рву, башибузуки стали засыпать его песком.

На стенах появились лучники, и тучи стрел устремились в сторону врага. Турки падали замертво, и их тела тут же скатывались в ров вместе с мешками песка. На место погибших военная полиция сгоняла всё новых и новых башибузуков, которые продолжали работать под шквалом стрел, методично засыпая ров.

Византийская артиллерия выстрелила по туркам. Каменные ядра падали в самую гущу работающих людей, образовывая ямы с корчащимися телами. Их вновь сбрасывали в ров, и на их место опять пригонялись живые. Турки наконец добились своего – ров, заполненный многочисленными трупами и мешками песка, частично стал неглубоким, и через это место устремился поток башибузуков. Подбежав вплотную к стенам, они приставили лестницы и начали быстро карабкаться. Защитники отталкивали лестницы от стен и заливали турок кипящим оливковым маслом. Из нападавших только единицам удалось добраться до вершины стены. Здесь их встречали сразу несколько вооружённых византийцев и тут же закалывали. Но, несмотря на огромные потери, турки всё гнали и гнали новых башибузуков в надежде истощить обороняющихся и выявить их слабые места.

На исходе дня атака была завершена. То, что обороняющиеся хорошо подготовлены и будут слаженно сражаться, стало неопровержимым фактом для Мехмеда, с которым он не желал мириться. Религиозные разногласия среди горожан, на что так рассчитывал турецкий султан, после первой же атаки османов в одночасье улетучились. Опасность порабощения со стороны турок примирила всех верующих. Теперь у них была одна цель – устоять любой ценой.

На следующий день, после утреннего намаза, Мехмед послал в атаку ещё большее число башибузуков. Помимо лестниц, они волокли огромные туры и всякого рода стенобитную технику. За ними шли во множестве хорошо вооружённые анатолийские воины, в задачу которых входило проникнуть вслед за первой волной нападающих на крепостные стены.

Сразу же стали звонить все колокольни города, призывая защитников к обороне. Турки уже успели подкатить туры и лестницы к стенам, по которым стали карабкаться башибузуки. Увидев это, император приказал немедленно открыть ворота Святого Романа. Византийская конница с русскими наёмниками буквально вылетела из города. Во главе всадников-исполинов на великолепном белом коне мчался сам василевс в своей пурпурной мантии, которая развевалась на скаку. Обороняющиеся сходу смяли атакующую пехоту турок и начали поджигать туры и лестницы, разрушать стенобитные машины. Османы, не выдержав напора, побежали назад, однако конники их легко догоняли и рубили своими огромными мечами. За несколько минут пространство под крепостными стенами заполнилось телами погибших турок.

Мехмед не ожидал такой смелой вылазки со стороны византийской конницы, возглавляемой самим императором. И вот уже хорошо вооружённые конные янычары галопом устремились вперёд, готовые сойтись с противником в лобовой схватке. Численно они трижды превосходили отряд византийцев, и потому греки быстро отступили назад, закрыв ворота под самым носом турецкой конницы.

Победа была на стороне обороняющихся. Турки подбирали своих убитых в огромных количествах, и им никто не препятствовал.

Все последующие дни османы беспрерывно атаковали, сменяя друг друга и не давая передышки защитникам. Император лично объезжал крепостные стены, поднимая своим присутствием боевой дух византийцев. Бои изматывали обе стороны, но, в отличие от турок, резервы греков были очень ограничены. На каждого византийского воина приходилось двадцать османов, и потому ряды защитников после каждой атаки заметно редели.

По истечении двух недель Мехмед собрал в своём лагере военный совет. На нём присутствовали все его полководцы. Справа от султана сидел Исхак-паша, который командовал анатолийскими полками численностью до ста тысяч человек. Они составляли всё правое крыло войска, осаждавшее крепостную стену до Золотых ворот. Далее сидел опытный Караджа-бей, под началом которого были полки из подвассальных европейских государств – Сербии и Болгарии, состоявшие из пятидесяти тысяч человек. Они расположились на левом крыле вплоть до бухты Золотого рога. Конница, которой командовал Саган-паша, находилась в резерве и контролировала вход в бухту со стороны суши. В водах Босфора на якорях стояла многочисленная турецкая эскадра. Зайти в бухту со стороны пролива им мешала заградительная цепь. Военачальники внимательно слушали молодого султана, заразившего всех своей неутомимой энергией.

– Опыт первых атак показал, что наше войско натолкнулось на очень хорошо организованное сопротивление. Те религиозные разногласия, которые были в этом городе, сразу же исчезли после нашей осады. Защитники самоотверженно обороняются, несмотря на наше численное превосходство. Мы потеряли около тридцати тысяч человек, но результаты пока ничтожны. Греки полны решимости бороться и не собираются сдаваться. Я считаю, что теми способами, которыми пользовались мои предшественники, мы никогда не возьмём этот город, даже после многомесячной осады.

Султан замолк, предоставляя своим военачальникам высказаться.

– Ваше величество совершенно правы, – начал Саган-паша, – город запасся провиантом и водой на долгие месяцы, а его толстые стены неприступны и сводят на нет все наши усилия, отнимая у войска огромные силы. Необходимо с помощью военной хитрости выманить противника за черту города и разбить его силами нашей конницы, которая до сих пор бездействует.

– Что-то я сомневаюсь, что греков можно хитростью выманить из города, – вяло отреагировал султан на предложение Сагана,– если раньше они предпринимали смелые вылазки, то сейчас всё больше предпочитают оставаться за крепостными стенами. У кого есть ещё предложения?

Прочие военные предпочитали молчать, боясь прогневить султана неразумными соображениями. Все они были лихими вояками, но проявить свою стратегическую инициативу не могли.

После затянувшейся паузы молчание нарушил великий визирь Халал:

– Хоть я человек и не военный, однако хочу высказать свое мнение. Крепостные стены города являются его надёжной защитой, но они же являются его головной болью.

Сказанное Халалом заинтриговало султана, он одобрительным жестом велел ему продолжать.

– Протяжённость стен города, если считать морские тоже, очень велика. Защитить их горожанам невозможно в силу своей малочисленности. Пока же они смогли сконцентрироваться на сухопутной части и умело отражают наши атаки. Я уверен, что если мы будем одновременно атаковать и с суши, и с моря, то непременно добьёмся успеха, ибо противник не обладает силами, способными отражать нападение на всём протяжении своих крепостных стен.

– Мысль отличная! Но как нашим судам проникнуть в Золотой Рог? Заградительная цепь препятствует этому,– возразил Исхак-паша, бросив взгляд на султана, словно стараясь прочитать его мысли.

– Морем попасть в бухту нашим кораблям действительно невозможно. Их придётся перетащить по суше.

Услышав эту неосуществимую на первый взгляд мысль, Мехмед встрепенулся. Он был большим любителем всего дерзкого и невозможного, и потому идея великого визиря пришлась ему явно по душе.

– Перетащить корабли по долинам и холмам? Это неосуществимо! – возразил Исхак-паша.

– Очень даже осуществимо! – радостно воскликнул султан,– мы же перетаскивали сюда огромную пушку. Таким же способом мы перетащим галеры и окружим город со стороны бухты. Немедленно поручите нашим специалистам составить карту местности и соответствующий план действий.

Султан настолько загорелся этой идеей, что, быстро закончив военный совет, приступил к её осуществлению.

Но одно дело тянуть тяжёлую пушку по равнине, и совсем другое переправлять галеры по оврагам и возвышенностям. Но для Мехмеда не существовало ничего невозможного, и он решил претворить этот дерзкий замысел в жизнь.

Когда военные разошлись, султан сказал Халалу:

– Военная хитрость нам тоже необходима. Нужен надёжный человек, который смог бы действовать изнутри. Припоминается мне, что в Константинополе у нас был такой?

– Вы правы, ваше величество, – ответил визирь, – его зовут Селим. Это он нашёл для нас хорошего «добродетеля» при дворе императора Константина и смог раздобыть план укреплений города, однако едва избежал смерти и вынужден был вернуться.

– Его надо немедленно отправить туда вновь под любым предлогом. Он пригодится нам в самое ближайшее время.

– Слушаюсь, ваше величество, – с поклоном ответил Халал.

– Насколько мне известно, в столице Византии в большом императорском дворце хранятся большие запасы золота,– сказал Мехмед.

–Совершенно верно, – ответил Халал, – наш «добродетель» неоднократно сообщал нам об этом.

– Ты должен сделать всё, чтобы оно сохранилось в целости и сохранности к моему въезду в город. Поручи это нашему «добродетелю». Посули ему хорошую награду и чин уже при моём дворе, – сказал Мехмед.

– Мудрость твоя велика, мой повелитель, – вместо ответа подобострастно сказал Халал.

Джованни Джустиани внимательно вглядывался в горизонт. Вот уже вторые сутки он с тремя генуэзскими галеонами и одной галерой поджидал прибытия из Венеции каравеллы «Фортуна», которой командовал знаменитый венецианский капитан Кокко. Он должен был присоединиться к ним и возглавить их поход в Константинополь, куда они спешили на помощь осаждённым.

Джустиани возглавлял отряд из восьмисот хорошо вооружённых генуэзцев, готовых защитить восточный бастион христианства от османской экспансии. Они везли провиант, а также оружие, столь необходимое для обороняющихся. Джустиани лично попросил Кокко возглавить их морское путешествие и присоединиться со своим кораблём у самой юго-западной оконечности Апеннинского полуострова, так называемого «каблука итальянского сапога».

Кокко, несмотря на свой молодой возраст, уже успел прославиться на весь латинский мир как храбрый военный моряк и к тому же умелый флотоводец. Не ведая, что такое страх, он мог броситься в самое пекло морского боя и сразить врага. Безграничная смелость позволяла ему одерживать победы там, где это считалось невозможным. Кокко с радостью откликнулся на призыв знаменитого командора возглавить морской поход против турок.

– Вижу паруса на горизонте! – крикнул наблюдатель с высокой мачты.

– Ну наконец-то, – облегчённо вздохнул Джованни, – Кокко плывёт к нам.

К ним действительно на всех парусах стремился корабль. По мере приближения его очертания становились всё чётче. Венецианское судно было построено на манер английских каравелл и представляло собой трёхмачтовый парусник с изящными линиями и мощным артиллерийским вооружением на борту. В отличие от громоздких испанских галеонов он был более лёгким и соответственно манёвренным.

Каравелла приблизилась. С неё отошла лодка, и вскоре на палубу поднялся молодой шкипер исполинского телосложения с обветренным грубым лицом.

– Приветствую вас, сеньор командор! – с поклоном сказал новоприбывший здоровяк.

– Здравствуй, Кокко! Я рад, что ты откликнулся на мой призыв и согласился возглавить наше морское путешествие,– ответил Джустиани и, повернувшись уже к военным, добавил,– господа, представляю вам знаменитого капитана Кокко – грозу всего Средиземноморья. Его присутствие сделает наше плавание намного безопасным.

– Благодарю вас за доверие, – ответил Кокко, – ваше приглашение было очень кстати. Я давно хотел поразмять кости. В нашем городе, кроме лазанья по ночам в спальни чужих жён, более ничем рискованным не займёшься.

– Однако увеселительную прогулку я вам не гарантирую. Турки – серьёзные враги.

– Вот как раз таких мне давно не хватало, – сказал Кокко, потирая руки от предвкушения хорошей стычки.

– Прошу вас, сеньор шкипер, ознакомиться с судами и командами.

Шкипер окинул взглядом галеоны и, увидев одиноко качающуюся галеру, недовольно произнёс:

– А это что за вёсельная калоша? Сеньор Джустиани, я же предупреждал, чтобы были только парусники.

– Видишь ли. Мы взяли с собой много провианта для осаждённых, а в трюмах галеонов не нашлось достаточно места. Вот и пришлось погрузить всё на галеру.

– Провиант мы перегружаем в трюм «Фортуны». Он полупустой, а галера пусть разворачивается и плывёт обратно в Геную.

– Лишнее судно никогда нам не помешает, – сказал один из офицеров Джустиани седовласый Джузеппе.

– Помешает. На галере ночное плавание невозможно. Я же собираюсь плыть и днём, и ночью. Вы же все спешите на помощь осаждённым, а с вёсельным судном мы поспеем, когда турки уже займут город.

– Пожалуй, ты прав, Кокко, – согласился Джованни,– сию же минуту выполнить приказание командира эскадры!

Тотчас матросы кинулись перегружать галеру.

– А вас, сеньор Джустиани, я бы попросил вместе с остальными офицерами перебраться на «Фортуну».

– Это от чего же? – удивился командор.

– Оттого, что каравелла назначается мною флагманским судном. Она хоть и меньше размерами, зато вооружена лучше этих неповоротливых галеонов. К тому же, насколько я разглядел, каюты на «Фортуне» более просторны и уютны.

– Ну это мы ещё поглядим, – проворчал Джузеппе, с недовольным видом усаживаясь в лодку.

Перегрузив провиант на каравеллу и распрощавшись с галерой, небольшой латинский флот под командованием Кокко взял курс на Константинополь.

Было безветренное апрельское утро, когда парусники появились перед морскими стенами Константинополя. Осаждённые жители города радостно встречали долгожданную подмогу. Горожане, наконец, почувствовали, что христиане Западной Европы протягивают им руку.

Судна, возглавляемые капитаном Кокко, уверенно плыли к заградительной цепи бухты Золотого рога.

– Ну где же ваш хвалёный турецкий флот, сеньор Джустиани? – с ухмылкой произнёс Кокко.

Противник не заставил себя долго ждать. Турецкий адмирал болгарского происхождения уже дал команду своим галерам не допустить проникновения латинского флота в спасительную бухту.

– Вот и турки, сеньор Кокко! Встречайте их! – с иронией ответил командор.

Суда османов в основном были мелкие и вёсельные. В количественном отношении они намного превосходили эскадру Кокко. Однако это его абсолютно не смущало. Он с высоты своей каравеллы хладнокровно наблюдал за турками, которые заполонили всю акваторию перед Константинополем.

Сразу пять судов противника изготовились взять на абордаж флагманский корабль. На борту у каравеллы всё было готово для отражения атаки. Тридцать бомбард судна, отлитых из бронзы, были давно заряжены и ждали приказа капитана. Арбалетчики, спрятавшиеся за высокие борта, напряжённо выжидали. Кокко только измерял расстояние до неприятеля, и когда осталось не больше ста шагов, взмахнул правой рукой. Это означало, что все орудия правого борта должны выстрелить по противнику. «Фортуна» начала изрыгать пламенные ядра. Одновременно арбалетчики привстали из-за бортов и, прицелившись, выпустили стрелы. Кокко стремительно бросился на корму и ухватился за руль. Развернув судно по ветру, он направил его нос на скопившиеся галеры противника, стремясь протаранить их. Три генуэзских галеона в точности повторяли действия каравеллы Кокко. Турецкие суда начали один за другим тонуть, ломаясь, как щепки, под тяжёлыми ударами парусников.

Кокко старался не ослаблять ход каравеллы, без конца держа её на попутном ветре. Он взмахнул на этот раз левой рукой и сразу же загремели орудия с левых бортов всех четырёх судов.

Среди турок началась настоящая паника. Маленькие, неповоротливые галеры не могли ничего предпринять с высокими судами латинян, экипажи которых были вне их досягаемости. Последней надеждой турок оставались абордажные крючья, однако из- за закруглённых бортов и большой дистанции между судами их невозможно было использовать.

Мехмед стоял на берегу, по колено в воде, и в ярости что-то кричал. Он и в мыслях не мог допустить, что эта маленькая эскадра сможет войти в спасительную бухту. Однако на его же глазах один за другим тонули турецкие суда. Флот латинян медленно, но уверенно приближался к заградительной цепи. Защитники города ликовали, предвкушая победу, и после каждого залпа бомбард восторженно кричали.

Турецкий адмирал ничего не мог поделать- его флот таял на глазах. Численное превосходство турок оказалось абсолютно бесполезным перед парусниками Кокко, которые значительно превосходили по размерам галеры противника.

Перед самой цепью попутный ветер стал предательски ослабевать. На галеонах паруса резко сникли, что позволило туркам приблизиться к судам вплотную. Они начали карабкаться на палубу противника, однако сверху их успешно сбивали и бросали обратно в воду. Воспользовавшись слабым ходом «Фортуны», галеры начали окружать её со всех сторон. Кокко велел команде держать круговую оборону, а сам молил господа бога послать ему ещё один порыв ветра. Бог услышал его. На этот раз он оказался сильнее Аллаха турок. Подул спасительный ветер, и «Фортуна» рванула со своего места вперёд. Её массивный нос разбил в щепки османские галеры, которые так опрометчиво облепили его со всех сторон. Турки в панике начали спасаться, не обращая внимания на истошные крики своего адмирала. Это было полное поражение. Четыре спасительных для Константинополя парусника победоносно вошли в бухту, и заградительная цепь вновь опустилась за ними.

Император пришёл на пристань, чтобы лично встретить героев. Он радостно обнял Джустиани, который сошёл с «Фортуны» под всеобщее ликование толпы счастливых горожан. Прибытие латинских военных кораблей было первой существенной помощью, которую оказал христианский мир Константинополю. После многодневной осады жители города наконец-то смогли почувствовать, что их не оставили один на один с многочисленной армией мусульманского агрессора. У защитников города появилась надежда, что подобная помощь будет оказана и другими единоверцами.

– Властью, данною мне Богом и моим народом, я назначаю тебя главнокомандующим силами обороны. Отныне судьба Константинополя в твоих руках,– торжественно произнёс император, обращаясь к Джустиани

– Благодарю вас, ваше величество, за оказанное мне доверие, – с поклоном ответил командор и прошествовал в город.

Следующий день Джустиани начал с осмотра крепостных стен. Он остался доволен их состоянием, однако смутился, узнав, что так мало артиллерии. Те несколько лёгких бомбард имеющихся у осаждённых не могли противостоять такой огромной армии, которая расположилась лагерем на всём протяжении сухопутных стен города.

– Без хороших бомбард мы не сможем эффективно отражать атаки турок,– возмущался он.

– Император в своё время отклонил услуги мастера-пушечника,– ответил ему Роман, которому василевс приказал неотступно следовать за командором, дабы выполнять все его требования.

– Противник в несколько раз превосходит нас по живой силе. Без мощной артиллерии мы просто бессильны, – продолжал сетовать Джустиани.

Сердце у Романа обливалось кровью. Он сильно корил себя за то, что в своё время не смог убедить императора взять пушкаря Урбана на службу. Сейчас его услуги были бы очень кстати.

– Придётся снять с наших галеонов несколько бомбард и перетащить их на стены, чтобы хоть как-то отразить атаки противника, – решил командор.

Джустиани велел заготовить большое количество крепкой древесины, чтобы соорудить из них заграждения на случай прорыва врага.

В это время раздался оглушительный взрыв и в следующее мгновение огромное каменное ядро со страшным грохотом ударилось о крепостную стену. Стена угрожающе задрожала, но, к счастью, выдержала. Все, кто в это время находился на сторожевой башне, увидели, что ядро смогло проделать серьёзные разрушения в каменной кладке. Джустиани посмотрел в сторону выстрела и, увидев пушку-монстра, сказал:

– Удар этого чудовища не выдержит ни одна крепость. Откуда у турок появилась такая мощная артиллерия?

– Они сделали её совсем недавно, – грустно промолвил Роман.

– Похоже, что на их стороне сам бог войны. С ним нам тягаться будет очень трудно. Видишь Кокко, как изобретательны оказались турки. Вчера они чуть не захватили нас на море, а сегодня бомбят из огромной пушки. Вот что значит недооценить противника.

– Такая бомбарда после нескольких выстрелов развалится на кусочки, – сказал Кокко, знающий толк в артиллерии.

– Будем надеяться,– сказал со вздохом Джустиани, которого сильно озадачил этот выстрел, – надо побыстрее перетащить судовые бомбарды на стены.

Роман уже отдал соответствующие распоряжения для исполнения указания командора.

Джустиани начал расставлять защитников по башням, стараясь распределить их так, чтобы в обороне не оставалось слабого места. Это ему удавалось с большим трудом, ибо людей на все стены явно не хватало.

– Слава Богу, что бухта находится в наших руках. А то защитить её нам было бы некем.

День близился к концу, и Джустиани велел убрать все мосты, и запереть ворота, после чего они отправились во дворец, чтобы обо всём доложить императору.

– Я хочу знать твое мнение о состоянии нашей обороны, – обратился к командору василевс.

– У нас два слабых места: отсутствие больших бомбард и малочисленность обороняющихся,– начал докладывать Джустиани, -если первую задачу я уже смог разрешить, то вторая мне просто неподвластна.

Император хорошо знал, как малочисленно по сравнению с турками его войско.

– Мы должны во чтобы ни стало защитить наш город. Мы не одни. С нами наша вера и наш бог, и если наши остальные братья во Христе придут, подобно вам, к нам на помощь, то даже самая многочисленная армия врага получит достойный отпор. Сегодня во всех церквах города идут молитвы во спасение Константинополя.

– Одними молитвами мы не спасём город, -резко вмешался Кокко, – поставьте всех попов на стены, вот вам и реальная помощь.

– Не кощунствуй, сын мой, – возмутился патриарх, – без помощи Всевышнего мы никогда не добьёмся победы.

В это время страшный грохот заставил всех снова вздрогнуть. Это опять выстрелила пушка Урбана.

– Вот он, бог войны! – воскликнул Кокко, указывая в сторону шума,– слыхали, как загремел! Против такого бога все остальные просто бессильны.

– Ваше величество! Нам надо спешно отправиться на стены, – сказал Джустиани, – долг нас обязывает к этому!

Император не смел возражать, и все покинули дворец.

Ядро, которым выстрелил на этот раз Урбан, по счастью пролетело чуть выше уровня крепостной стены, на лету сбив каменные зубцы.

– Я сейчас этим тюрбанникам покажу, как надо стрелять,– со злостью произнёс Кокко и устремился к уже установленным новым бомбардам.

– Что он хочет сделать?– спросил командора Роман.

– Он хочет нашим ядром разбить эту гигантскую пушку.

– Но это невозможно!

– Для Кокко нет ничего невозможного. Он лучший бомбардир на венецианском флоте.

Тем временем Кокко стал лично заряжать бомбарду. Ядро уже закатили в ствол, и он начал заправлять орудие порохом. Делал он это с уверенностью опытного артиллериста, который отлично разбирался во всех тонкостях этого искусства. Когда бомбарда была полностью заряжена, Кокко стал тщательно прицеливаться. Он то и дело менял угол наклона ствола и, наконец, с довольным лицом повернулся и сказал:

– Ну сейчас я им всыплю перца в задницу.

– А ты уверен, что сможешь попасть туда? – с сомнением спросил его Роман.

– Готов держать пари! – сказал шкипер, окончательно измеряя расстояние, закрыв левый глаз.

–Поверьте мне, сеньор логофет. Если Кокко к чему-то прицелится, то непременно попадёт,– произнес командор,– эта бомбарда с его судна. Он из неё может попасть и в воробья.

– Если он разобьёт эту дьявольскую пушку, то весь Константинополь будет носить его на руках.

Но Кокко уже никого не слушал. Он поджёг порох и бомбарда глухо ухнула, погрузив всё вокруг в дым. Все заворожено стали вглядываться вперёд, и когда дым рассеялся, они увидели вдребезги разбитую пушку Урбана. Возгласы ликования и радости раздались на крепостных стенах. Все кинулись обнимать храброго венецианца.

– Ну Кокко, ты настоящий герой! – изумлённо сказал Роман,– такого точного выстрела я никогда не видел.

Но недолго длилась радость защитников. Турки, озлоблённые потерей своей пушки, которую они с таким трудом притащили сюда и на которую возлагались большие надежды, огромной человеческой массой пошли на штурм.

– А ну, не расслабляться! – крикнул Джустиани, – все по местам! Сейчас будет очень жарко!

Тревожно зазвонили все церковные колокола города, созывая защитников на стены. Гром турецких барабанов и пронзительные завывания зурны словно хотели перекрыть мощный колокольный звон, стоящий над городом.

Лавина турок подошла к стенам и начала карабкаться по лестницам и турам. Их встречали наверху, сбрасывали, обжигали, закалывали. Через два часа после начала атаки стены окрасились человеческой кровью, которая ручьями стекала вниз, пропитывая землю. Но бой продолжался. Турки волнами подкатывали к стенам, стремясь утомить, обескровить её защитников. Император и командор ходили взад и вперед и всячески подбадривали обороняющихся. По всему было видно, что последние явно устали, но заменить их было некем.

Наконец наступившая темнота заставила османов прекратить атаку и вернуться обратно в свой лагерь. В этот день они оставили под стенами до тридцати пяти тысяч трупов. Ещё около трехсот человек были взяты византийцами в плен. Потери защитников составили не менее двух тысяч человек. Тот, кто остался в живых, засыпал от усталости прямо на месте. Император ходил среди спящих воинов и с ужасом созерцал убитых. Он велел их собрать, а раненых немедленно поручил заботам лекарей. Турки тоже собирали своих погибших и предавали огню.

– Сегодня мы понесли большие потери,– с болью в сердце сказал василевс Джустиани, – если турки будут и дальше с таким остервенением штурмовать, то мы долго не продержимся. Нам жизненно необходима помощь извне.

– По моим сведениям, со дня на день должно подойти подкрепление из Венеции, – доложил Джустиани.

– Если это так, то надо их поторопить. Следует кого- то послать им навстречу.

– В ближайшие дни противник не будет атаковать, ибо сильно выдохся сегодня,– вмешался герой дня Кокко, – а за это время, Бог даст, подойдёт и помощь.

Кокко был прав. Неудачная атака турок существенно понизила их боевой дух. Ужасные потери османской армии хоть и пополнялись, однако вызвали растерянность среди осаждающих. Стало ясно, что быстрой и лёгкой победы не будет. Их ждала долгая и кровопролитная осада.

Обуреваемый тревожными мыслями, Мехмед, словно безумец, расхаживал по своему шатру.

– Мы двадцать дней стоим под стенами этого города и до сих пор не добились никаких результатов!– сетовал он Халалу, – где наш флот? Когда его наконец притащат в бухту? Где новые пушки? После сегодняшних потерь я уже не пойду в атаку, не пробив брешь в стене.

– Не беспокойтесь, ваше величество, – успокаивал его визирь, – по моим расчётам сегодня ночью галеры будут спускать на воду. Греки, проснувшись завтра утром, увидят у себя под носом наши корабли. Пушки, ещё больше прежних, скоро будут здесь несмотря на то, что сам мастер Урбан ранен и временно не может участвовать в осаде.

– Ну хорошо, – успокоился Мехмед, – надеюсь, что завтра Золотой Рог, с помощью Аллаха, станет нашим.

Халал не ошибся в своих расчётах. Как только забрезжил утренний свет, греки с великим изумлением обнаружили на противоположном берегу бухты множество турецких судов. Османы смогли протащить семьдесят галер по холмистому перешейку, используя для этого различные инженерные ухищрения. Это могло присниться только в страшном сне. Золотой Рог, который бдительно охранялся со стороны пролива заградительной цепью, вдруг сразу превратился в стоянку неизвестно откуда-то взявшегося турецкого флота.

– Вставай, шкипер! Турки приползли к тебе на своём брюхе, – огорошил Кокко его помощник , бородатый Лука.

– Как приползли? – удивился спросонок здоровяк, вскакивая с постели.

– А ты выйди на палубу и полюбуйся!

Кокко выбежал наверх и сперва не поверил своим глазам. Затем он внимательно осмотрел суда и сказал уже с недовольным видом:

– Они что с неба свалились, что ли? Хотя это даже и к лучшему. А то я начал в этой бухте подыхать от скуки. Двинем сегодня же на них. Вот будет хорошая драка. Что скажешь, Лука?

– А что, можно. Только вон их как много. Ещё неизвестно выйдем ли мы из этой потасовки сухими.

– Да, посудин у них многовато. И как это они смогли притащить их сюда. Видать основательно готовились. Ладно, подождём, пусть первыми нападут, если, конечно, захотят.

– Слушай Кокко, а давай их ночью подпалим к чёртовой матери. Смотри, как кучно стоят. Подплывём скрытно на какой-нибудь греческой галере и подожжём. Уж больно удобно встали. Будут пылать всем флотом. Вот фейерверк получится славный!

– Отличная идея, Лука, – вмешался в разговор один из венецианцев по имени Умберто,– только кого ты туда пошлёшь? Я лично рисковать жизнью из-за этого фейерверка не собираюсь.

– А тебя туда никто не собирается посылать, – рассердился помощник шкипера, – такие вылазки тебе не по зубам. Уж больно кишка тонка. Ты можешь, как обычно, прохлаждаться в Галате с бабами.

Лука недолюбливал этого заносчивого Умберто. Моряк он был никудышный, к тому же изрядный выпивоха. Дружбу особую ни с кем не заводил и держался особняком. Попал же он на корабль исключительно по просьбе мачехи Кокко как племянник архиепископа болонского, который погиб в османской столице.

– Ну- ну, тише! Мы ещё посмотрим, у кого кишка тонка? – озлобился Умберто и ушёл прочь.

– Мне этот негодяй очень не нравится. Ты на меня не обижайся, Кокко, но обратно я его точно не возьму. Пускай остаётся здесь с генуэзскими забулдыгами, – сказал Лука.

– Да ну его к чертям собачьим! – махнул рукой Кокко, которого уже завлекла идея поджога,– давай -ка продумаем, как османов будем палить.

– А тут и думать нечего. Все можно устроить сегодня же ночью.

– Боюсь, что командору эта рискованная идея не понравится.

– А он и не узнает. Командор целый день на стенах проводит. Ему не до нас.

– А галеру кто нам даст? – спросил Кокко, – без византийской галеры у нас ничего не получиться.

– Об этом я уже успел подумать. Есть среди них хороший парень. Соломоном зовут. Попросим его. Он непременно поможет.

– Ладно, действуй. Доложишь к концу дня. Я пошёл к командору, – сказал Кокко и направился в город.

Вечером в кают-компании «Фортуны» Кокко с Лукой сидели за трапезой и обсуждали предстоящую вылазку. Вскоре дверь каюты приоткрылась и зашёл Соломон в форме офицера византийского флота. В своём новом обличии юноша смотрелся очень эффектно. Он то и дело поглаживал рукоятку меча, владеть которым его хорошо обучили в гвардейской школе. Вместе с ним на судно пришёл Роман.

– Приветствую вас, господа! – сказал логофет.

– Знакомьтесь. Это Роман Рштуни – логофет его императорского величества, – представил Соломон.

– Прошу вас присаживайтесь, сеньоры. Присоединяйтесь к нашей трапезе, – вежливо пригласил их Лука.

– Я уже информирован, что вы намереваетесь спалить турецкий флот,– улыбаясь сказал Роман, -но как вы это собираетесь сделать?

– Мы поплывём туда ночью на галере и закидаем суда противника горящими факелами, -поделился своим планом Лука.

– Отличная идея, хотя и несколько рискованная.

– Вот ради этого риска мы и приплыли сюда, – откровенно признался Кокко, – а то мы с Лукой помирали от скуки в Венеции.

– Хорошо, сеньоры. Но тогда я предлагаю воспользоваться не факелами, а более эффективным средством.

–Чем же?

– «Греческим огнём», – сказал Роман и подал знак Соломону.

Тот вышел из каюты и вернулся с несколькими ёмкостями.

Так называемый «греческий огонь» представлял собой легко воспламеняющуюся жидкость, состав которой на протяжении многих веков греки хранили в строжайшей тайне. Благодаря ему они одерживали победы во многих баталиях как в сухопутных , так и морских. С появлением пороховой артиллерии актуальность этого вида оружия была несколько утрачена, однако в ближнем бою оно было пока незаменимо.

– Мы слыхали про ваш огонь, но никогда не видели его в действии, – признался Лука.

– Ничего страшного. Наш офицер покажет вам, как им пользоваться.

– Отлично. Нам ещё нужна галера с хорошими гребцами.

– Об этом я тоже позаботился, – уверенно сказал Роман, – галера уже стоит у вашего борта.

– Благодарим вас, господин логофет, – сказал Кокко.

– Не стоит благодарности. Я лишь исполняю свой долг.

– Тогда, за успех дела! – поднял свою чарку Кокко.

– За успех! – подхватили его остальные и дружно выпили.

Все вместе стали закусывать нехитрой корабельной едой.

– Послушай, Кокко, – начал Роман, – такого храбреца, как ты, я никогда не видал. Не можешь прожить и дня без какой- нибудь бузы.

– Таким меня моя мать родила, – сказал великан, похлопывая себя кулаком по груди, – не могу я без драки. Мой отец хотел из меня купца сделать. Представляешь, Лука, я торгую заморскими тканями для наших венецианских кокоточек.

Раздобревший от византийского вина помощник разразился таким хохотом, что затряслись бутылки на столе.

– А есть ли у тебя братья? – спросил Соломон, – таких храбрецов, как ты, надо чтобы побольше было.

– К сожалению, нет у меня братцев,– сказал с досадой Кокко, – богу было угодно, чтобы моя мать умерла, родив напоследок младшую сестрёнку.

– Ну и не надо. Нам хватает и тебя одного. А то представляешь таких, как ты, ещё трое. В Венеции вообще нормальных жён бы не осталось. Ты бы со своими братцами их всех совратил,– сказал захмелевший Лука и громко захохотал.

Соломон, который плохо понимал о чём идёт речь, тоже невольно засмеялся.

Один только Роман сидел сосредоточенно и о чём то напряжённо думал.

– А как зовут твою сестру? – внезапно спросил он.

– Ох, лучше не спрашивай про неё, -сказал Кокко со вздохом, – она нам такое горе учинила, от которого мой отец до сих пор не оправился.

– Что же, если не секрет? – спросил Роман.

– Умудрилась сбежать со своим возлюбленным, – с трудом проговорил шкипер,– тоже мне, сорвиголова в женском обличии.

–Вся в братца, – продолжал отшучиваться Лука.

– Твою сестру зовут Лучия? – вдруг спросил Роман.

–Да. Откуда тебе известно?– сразу стал серьёзным Кокко.

– Лука. Как полное имя вашего шкипера? Уж не Энрико ли?

– Энрико, – ответил Лука сразу став серьёзным.

– Энрико Джуджаро, – громко сказал Роман, – да будет тебе известно, что твоя сестра, Лучия Джуджаро, была похищена архиепископом болонским и передана в гарем к турецкому султану. Её спас от смерти вот этот славный юноша. Он, рискуя своей жизнью вместе со своим дядей, царство ему небесное, вытащил её из реки, когда евнухи собирались утопить её.

– Ты хочешь сказать, что дядя Умберто, архиепископ болонский похитил сестру Кокко? -спросил Лука.

– Именно так. Кстати, из-за этого он и поплатился жизнью, – хладнокровно ответил Роман.

– Каким образом?

– Я подставил архиепископа как византийского лазутчика, и Мехмед казнил его. Таким образом я отомстил за похищение Лучии.

Кокко сидел с вытаращенными от удивления глазами и не мог произнести ни одного слова.

– Я вам не верю. Это невозможно. Она сбежала из дому. Мы давно считаем её мёртвой для нас, – сказал он невнятно.

Роману показалось, что на глазах у этого великана появились слёзы.

Кокко встал со своего места и быстрыми шагами вышел из каюты.

– Зачем вы так? – посетовал Лука, – такими вещами не шутят. Это их семейная трагедия. А если всё это совпадение? Если окажется, что эта девушка вовсе не его сестра?

– Уверяю тебя, Лука, всё сходится. Это она, – сказал уверенно логофет.

– И где же она сейчас?

– Здесь, в городе.

– В Константинополе? Что она здесь делает?

– Она моя жена, – наконец произнёс Роман.

Внезапно дверь каюты распахнулась, и Кокко грубо произнёс:

– Лука, хватит тебе лясы точить! Вставай сейчас же! Ночь проходит. Нам надо успеть сделать задуманное.

Все встали со стола и вышли наружу. Галера с гребцами поджидала их, качаясь на волнах.

– Мне кажется, что сказанное логофетом – сущая правда и моя сестра здесь, – сказал шкипер своему помощнику с уже подобревшим выражением лица.

– Выходит, так.

– Слушай, а где Умберто? Получается, что его дядя архиепископ учинил зло нашей семье.

– Мне он не нравился с первого дня, – злобно прошипел Лука.

– Ладно, после разберёмся. Пошли турок палить! – стал торопить его Кокко, предвкушая удовольствие от предстоящей вылазки.

По всему было видно, что он уже оправился от той ошеломляющей новости, которую ему сообщил только что Роман.

– Ну, с Богом! – сказал Кокко, первым прыгая в галеру.

– С Богом, – ответил Роман,– возвращайся поскорее, Энрико! Тебя будет ждать твоя сестра!

Тот ничего не ответил и только подал знак гребцам. Галера плавно тронулась с места, унося с собой храбрецов. Роман проводил их взглядом и сошёл на берег. Ему надо было успеть подготовить Лучию к встрече с братом.

Судно тихо плыло на турецкую сторону. Гребцы едва касались поверхности воды, плавно и бесшумно гребя. Почти безлунная ночь способствовала им. Кокко напряжённо всматривался вдаль, стараясь разглядеть сквозь темноту очертания вражеских судов. По мере приближения его лицо становилось более суровым.

– Приготовьтесь, уже близко, – предупредил шкипер.

– Суши вёсла, – приказал своим гребцам Соломон и стал напряжённо выжидать.

Византийская галера беззвучно подкрадывалась к вражескому флоту. Уже послышалась турецкая речь и плеск воды о борта галер.

– Зажигай, – вполголоса приказал Кокко.

Соломон достал ёмкости с воспламеняющейся жидкостью и уже собирался поджечь одну из них.

Неожиданно как справа, так и слева на них набросились две сторожевые галеры. Вперёдсмотрящие знали об их присутствии, так как плыли с зажжёнными факелами.

Поняв что их засекли, Соломон кинул вспыхнувший сосуд с «греческим огнём» в одну из галер. Горящее содержимое ёмкости быстро разлилось по палубе вражеского судна, превратив его в считанные секунды в огромный факел.

– Гребите назад!– прокричал Кокко гребцам.

Соломон хотел было поджечь вторую галеру, но не успел. Абордажные крючья вонзились в их борт и турки с обнажёнными кривыми саблями перепрыгнули на судно. Завязалась неравная рукопашная схватка. Кокко схватился сразу с тремя: одного он заколол сразу, второго смог толкнуть ногой за борт. Когда он наносил третьему смертельный удар, то в свете огня пылающей галеры увидел, как ещё одно вражеское судно подплыло к ним. Соломон, на мгновенье избавившись от наседавших турок, смог снова поджечь «греческий огонь» и бросить под ноги нападавших. Турки, увидев перед собой вспыхнувшее пламя, отпрянули назад и свалились в воду. Но одному из них удалось перепрыгнуть через огонь и он замахнулся своей саблей на Кокко.

– Берегись!– крикнул Лука шкиперу.

Кокко увернулся от удара и уже сам нацелился в грудь атакующего противника. Огонь осветил его лицо, и Кокко узнал в нападавшем Умберто.

– Умберто?! – изумленно вскричал шкипер, опуская свой меч.

Тот, воспользовавшись замешательством, вонзил свою саблю в грудь Кокко.

Шкипер, потеряв равновесие, покачнулся и упал за борт.

– Ах ты, подлый гадёныш!– страшно прокричал Лука и сокрушительным ударом своего тяжёлого меча расчленил тело предателя.

Затем он прыгнул в воду и стал спасать раненого шкипера. Едва он успел вытащить его тело на палубу, как сразу три турка набросились на него. Между ними завязалась жестокая схватка, в результате которой, благодаря вовремя подоспевшему Соломону, Луке удалось сбросить нападавших в воду.

Тем временем их галера смогла оторваться от преследования и быстро плыла в сторону Константинополя. Лука с брезгливостью сбрасывал мёртвые тела турок за борт, а Соломон тем временем хлопотал над тяжелораненым Кокко. Он стащил с него железный панцирь и увидел, что из раны на груди сильно сочится кровь.

– Быстрее, ребята! Быстрее!– подгонял Лука гребцов,– надо спасти шкипера!

Кокко продолжал терять кровь. Лицо его стало бледным, глаза закатились, обнажив белки. Когда судно причалило к «Фортуне», стало ясно, что жизнь покидает его могучее тело. Еле дышащего шкипера осторожно перенесли в каюту, где ещё совсем недавно он веселился со всеми.

Лучия с Романом были уже там. Сестра, громко рыдая, упала на колени перед братом, в котором едва теплилась жизнь.

– Кокко, Кокко! Открой глаза! Умоляю, прошу тебя! Не умирай! Посмотри на меня! Это я твоя сестра, Лучия! – причитала она.

Энрико, словно вняв голосу сестры, едва приоткрыл глаза. Увидев её, он слегка улыбнулся.

– Лучия, – едва прошуршали его губы.

Было ясно, что он узнал свою сестру и поверил, наконец, что она здесь.

– Кокко! Ты узнал меня! Не умирай! Прошу тебя, не умирай!

Но Кокко закрыл глаза и уже более не дышал.

Плечи Лучии затряслись от безудержных рыданий. Она упала на бездыханное тело брата, обняв его, и обливалась слезами.

– Зачем вы не сказали, что он здесь? Зачем? Мы бы могли встретиться намного раньше, -причитала она сквозь рыдания.

– Прости нас, Лучия. Никто не догадывался, что он твой брат, – с тяжёлым сердцем произнёс Роман.

– Как жестоко судьба поступает с нами,– дрожащим голосом произнёс Лука и вышел из каюты, чтобы скрыть скупые мужские слёзы.

Теперь ему стало ясно, что похищение Лучии, предательство Умберто и убийство Кокко-всё это звенья одного злого умысла.

– Если бы я знал, из какого теста сделан этот предатель, я бы его давно прикончил, -признался он Соломону, который стоял на палубе и приводил впорядок свой потрёпанный камзол.

– Эх, Лука. Разве можно перехитрить свою судьбу,– в сердцах ответил он, который в своём юном возрасте уже пережил так много невзгод.

Роман вывел заплаканную Лучию на палубу. В руках она держала медальон Кокко с изображением герба их дома. Лука подошёл к ним и сказал:

– Это судно- собственность семьи Джуджаро. Лучия вправе полностью распоряжаться им.

Девушка с безразличием пожала плечами и медленно побрела в сторону шлюпки.

– Лука, – обратился Роман,– сейчас ты шкипер. Следи за судном. Оно скоро нам пригодится.

Вероломное убийство Кокко сильно разгневало императора. Он приказал отрубить головы всем пленным и повесить их на крепостных стенах. Турки смотрели издалека на это ужасающее зрелище и осознавали, что осада предстоит долгая и беспощадная. Боевой настрой в их многочисленной армии резко упал. Сам Мехмед решил дождаться прихода своих мощных пушек, надеясь с их помощью проломить крепостную стену.

После захвата бухты Джустиани был вынужден усилить морские стены города за счёт ослабления сухопутных, тем самым растянув и без того жиденькую оборону греков. Было очевидно, что без существенной помощи извне они долго не смогут продержаться. Но помощь всё не поступала.

– По моим расчётам, венецианский флот должен был уже прибыть сюда. Я уверен, что они застряли где-то на подступах к Мраморному морю, – рассуждал озабоченно командор.

– В таком случае их надо поторопить. Сейчас как никогда их помощь была бы очень кстати,– ответил император и, уже обращаясь к Роману, сказал,– господин логофет! Надо немедленно выслать наше судно им навстречу!

– Послать судно через кишащее турками море – это почти самоубийство, ваше величество, – посмел возразить Роман.

– И тем не менее у нас нет иного выхода. Найдите самого отважного и смекалистого шкипера.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответил Роман, призадумавшись.

Настроение Лучии после трагедии с братом сильно изменилось. Она днями ничего не ела и часами сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Роман ничем не мог вывести её из этого состояния. Чтобы как-то развеять жену, он передал её на попечение сердобольной Ирины, переселившись из императорского дворца в трактир к Сократу. Здесь Лучии постарались создать все условия, чтобы она смогла заглушить свою душевную боль

После той дерзкой вылазки, в которой Соломон проявил себя как храбрый и самоотверженный воин, император лично повысил его в звании, присвоив чин старшего морского офицера.

В этот день уже в новой форме юноша зашёл в трактир. Больше всего ему хотелось покрасоваться перед Ириной, которая очень гордилась его подвигом.

– Посмотрите, какой славный морской офицер к нам пожаловал, – обрадовался Сократ.

Ирина выбежала из кухни и бросилась обнимать своего возлюбленного. Соломон со счастливой улыбкой на лице прижал ее к груди.

– Ты просто великолепен, – только и смогла выговорить Ирина.

Новоиспечённый старший офицер начал гордо расхаживать по комнате.

– Ты не голоден? – спросила его Ирина и усадила за стол.

Лучия тоже спустилась вниз и, увидев своего спасителя в новом обличии, печально улыбнулась.

– Как ты себя чувствуешь, Лучия? – поинтересовался он.

– Немного лучше. Я очень благодарна всем за то тепло и уют, которое мне здесь смогли создать,– ответила она с грустью в глазах.

– Не грусти, прошу тебя. Кто, как не я способен понять твое горе. Старайся найти утешение в тех людях, которые тебя окружают добротой. Ведь ты, слава Богу, не одна.

– Я постараюсь, – пообещала девушка.

Поздно вечером, наконец, пришёл Роман и сразу, нежно обняв Лучию, сел рядом с ней. В глубине души он чувствовал себя виноватым, что вовремя не догадался сообщить ей про Энрико. Она его не винила, ибо знала, что Роман был полностью поглощён заботами о защите города.

– Нужен надёжный шкипер, который отправится навстречу суднам из Венеции, – начал логофет.

– А, что венецианцы не могут приплыть самостоятельно? Обязательно к ним нужно кого-нибудь высылать? – недовольно спросил Сократ.

–Джустиани предполагает, что они застряли по дороге.

– Дудки всё это! Тот, кто хочет помочь, не застрянет. У плохой кухарки всегда печка чадит. Тоже мне, нашли причину! – возмутился старик.

– И всё- таки, нам надо самим удостовериться , отчего запаздывает помощь?

– И кто же поедет?

– Я поеду, – неожиданно вмешался в разговор Соломон и, глядя на удивлённые лица, спросил, – разве я плохой шкипер?

– Это очень рискованное плавание, – предупредил его Роман, – тебе надо будет проскользнуть сквозь турецкий флот.

– Мне это известно. И тем не менее я готов это сделать.

– Ты не обязан рисковать своей жизнью,– тревожно проговорила Ирина,– ведь, в конце концов, ты не из Византии.

Соломон подошёл к Ирине и нежно притянул к себе. Он чувствовал её тревогу за себя. Она, как и любая женщина, не хотела рисковать своим счастьем.

– Прошу тебя, не уезжай. Останься здесь,– настаивала Ирина, крепко обняв Соломона.

– Если ты откажешься, Соломон, то не услышишь и слова упрека,– высказал своё мнение старик Сократ.

– Я не откажусь. Более того, для большей надёжности я поплыву на «Ангеле».

– Ты поплывёшь на собственном судне? – удивился Роман.

– Непременно. «Ангел» хорошо вооружён и быстроходен, а для такого плавания это очень важно.

– Как же ты собираешься проскользнуть сквозь турецкий флот?

– Очень просто. Под покровом ночи мы, притворившись турецким судном, тихо проплывём мимо них. Для этого нам понадобятся тюрбаны и кто-нибудь, знающий турецкий.

– С тобой поедет Лев. Он говорит по-турецки, – сказал Роман.

– Отлично. Сегодня же ночью отплываем, – решил Соломон.

«Ангел» со спущенными парусами качался у пристани. Будто почувствовав долгое путешествие, он с нетерпением резвого коня дёргался на месте, привязанный крепкой верёвкой. Роман и Джустиани давали Соломону последние напутствия:

– Мне кажется, что подмога застряла в порту Фессалоники, – сказал командор, – так что, я думаю, не стоит терять времени и надо плыть прямо туда.

– А если и там их не будет? – спросил шкипер.

– Тогда тебе придётся проверить все прилегающие острова, – решил Роман, – и вот что я хочу тебе сказать, Соломон. Если найдёшь венецианцев, тогда, хвала Господу, приведёшь их сюда. А если их нет в помине, то, я думаю, стоит ли тебе рисковать и возвращаться обратно через турецкий флот? Ведь бережёного Бог бережёт.

Соломон хотел что то возразить, но в это время на пристани послышался шум шагов, и по мостику на судно поднялись Ирина с Еленой.

– Зря вы пришли в столь поздний час, – заметил шкипер.

– Пришлось, – сказала Елена, – Ирина настояла.

Ирина не позволила ему выговорить ни слова и крепко обняла его.

– Береги себя,– сказала девушка вся в слезах и, сняв с себя цепочку с крестом, повесила Соломону на шею рядом с его еврейской звездой.

– Это мой крест, – промолвила она, – он будет надёжно хранить тебя.

– Я вернусь, милая, – выговорил Соломон и дал знак Диего, чтобы отчаливали.

Судно, почувствовав свободу, начало бодро кивать своим носом, медленно отплывая от пристани. Ирина в последний раз махнула ему и исчезла в темноте. Соломон вспомнил, как несколько лет назад его так же сердечно провожали на пристани в Александрии, и как его отец повесил ему на шею золотую еврейскую звезду.

« Всё повторяется», – подумал он про себя.

В душе у него вдруг появилось неприятное предчувствие, которое он тут же прогнал.

–Нет, – твёрдо сказал Соломон, – на сей раз выйдет иначе.

«Ангел» скрытно проскользнул из-под заградительной цепи и поплыл в сторону Мраморного моря. Полнолуние хорошо освещало им дорогу в море.

– Одеть тюрбаны! – приказал шкипер команде.

Все принялись облачаться в белоснежные высокие головные уборы. Вскоре они стали проплывать сквозь многочисленные турецкие галеры. Команд в столь поздний час не было видно. Лишь один раз их окрикнул строгий голос с большого судна:

– Кто такие и куда плывёте?

– Мы плывём с донесением от султана в Фессалоники, – чётко по-турецки проговорил Лев.

Этого было вполне достаточно, чтобы их приняли за своих, тем более что белые тюрбаны отчётливо светились в темноте.

«Ангел» беспрепятственно выбрался в Мраморное море и взял курс на Фессалоники.

Противостояние под стенами Константинополя достигло своего апогея. Ещё три пушки Урбана были с большим трудом доставлены из Адрианополя. Сам пушкарь успел выздороветь и целиком был поглощён их установкой. Мехмед решил более не идти в изнуряющие лобовые атаки и выжидал, когда заговорит бог войны. Его огромная армия приводила себя в порядок, чувствуя, что готовится самый ответственный штурм. Сам султан мог часами вглядываться в неприступные стены города, который магически притягивал к себе.

– Неужели в этом городе так много ценного, что ты хочешь завоевать его любой ценой? -спросил Халал.

– Никакое золото не сравнится с тем величием, которое ждёт нас после завоевания Константинополя. Весь мир вздрогнет, когда узнает, что мы взяли «второй Рим» – эту действительную столицу мира. Его богатства никогда не заменят исторической значимости победы для османов, которой прославится наше государство для последующих поколений. Ты не задумывался, отчего столица нашего государства без конца меняет своё место? А всё оттого, что мы её просто не нашли. Вот она – настоящая столица Османской империи, которая станет гарантом нашего могущества на протяжении последующих веков. Взявший её, увековечит своё имя в памяти потомков.

Халалу молодой султан нравился всё больше и больше. Его мужеству и решительности мог бы позавидовать любой умудрённый опытом государственный муж. Наряду со своей горячностью и присущей для всех османских султанов жестокостью, Мехмед обладал трезвым и прагматичным умом, позволявшим ему совершать великие дела. Халал понял, что это достойный сын своего отца и с некоторых пор проникся к нему уважением. Если раньше он мысленно предполагал возможное смещение Мехмеда, то сейчас, наоборот, стремился ещё более упрочить его власть.

Мехмед же, чувствуя в везире недюжинный ум и опыт, всячески приближал его к себе, позабыв о былых разногласиях. Султан хорошо запомнил, кто первым известил о смерти отца, расчистив ему дорогу на трон.

– А если тебе византийцы пообещают платить ежегодно большую дань, ты снимешь эту осаду? – вдруг спросил Халал, будто проверяя султана на прочность.

Мехмед с минуту подумал, но затем ответил:

– Всё на этом свете имеет свою цену, в том числе и этот город. Если мне щедро за него заплатят, то, пожалуй, сниму.

– Тогда назови размер дани и мы предложим её императору Константину.

Мехмед был явно не готов к такому вопросу. Он задумчиво посмотрел на Халала и сказал:

– А стоит ли? Дань, которую я собираюсь наложить, непосильна ни одному государству.

– Наше дело предложить. А там, как решат, – однозначно ответил визирь.

– Сто тысяч золотых византинов ежегодно,– сказал султан медленно.

Халал даже вздрогнул, услышав такую огромную сумму. Она действительно была непосильной.

– Я сегодня же передам твоё условие осаждённым, мой повелитель.

Временное затишье позволило византийцам укрепить стены в тех местах, где их смогла разрушить супер пушка. Джустиани как опытный специалист по фортификации лично следил за качеством восстановительных работ. Бреши закрывались плотным частоколом и усиливались мешками из песка. Немногочисленные защитники были настроены решительно, хотя несколько приуныли, когда увидели, что устанавливаются ещё три новые огромные пушки.

– Ничто меня так не беспокоит, как эта проклятая турецкая артиллерия, – сокрушался Джустианни при совместном с императором осмотре крепостных стен,– против неё у нас нет противодействия.

– Ничего, командор, – подбадривал его император, чувствующий себя виноватым,– одну мы смогли уничтожить. Взорвём и эти.

– К сожалению, нет с нами нашего храброго Кокко. Вот он бы точно и эти уничтожил.

Они продолжали осматривать стены, как вдруг заметили, что со стороны лагеря противника приближается конный отряд с поднятыми вверх остриями копий. Это означало, что турки не намерены атаковать, а предлагают переговоры. Когда отряд приблизился на расстояние полёта стрелы, от него выделился спешившийся человек и начал размахивать свёртком бумаги, нанизанным на острие копья.

– Ваше величество, турки прислали парламентёров ,– доложил Роман императору.

– Открыть ворота и принять посланника! – приказал василевс.

Стража стала медленно отворять сначала внутренние ворота, затем спустила мост, и только потом со скрежетом открылся основной вход. Посланник султана подошёл к стражникам и молча вручил им свиток. Город заперли в той же последовательности, в которой отворили, и стражники вручили письмо логофету.

– Немедленно зачитай его нам! – приказал Константин.

Роман раскрыл лист и начал читать сразу греческий перевод:

«Мы, султан всех османов Мехмед Второй, волею Аллаха, смилостивившись над вами и не желая более проливать кровь своих солдат, предлагаем вам выплачивать нам ежегодную дань в размере ста тысяч золотых византинов в обмен на снятие осады города. В случае отказа город со всем его богатством будет неминуемо захвачен в самое ближайшее время, а его жители обращены в рабство».

Император слушал это, повернувшись ко всем спиной.

– Как вы думаете? Неужели Мехмеда удовлетворит даже такая огромная дань? Неужели он откажется от мысли захвата?– наконец проговорил он и продолжил,– мне кажется, что нет. Дань, которую он назначил, не стоит и малой толики того, чего он добьётся после взятия Константинополя. Наложив на нас эту дань, он только ещё раз потешил своё больное самолюбие.

– Мне кажется, он не удовлетворится даже этой непосильной суммой и не откажется от мысли взять город,– высказал своё мнение Роман.

– Ты совершенно прав. Наше презрительное молчание- вот что будет ответом ему. Мы докажем всему миру, что отвоевали свой город ценой нашей крови, а не откупились золотом,– заключил император и добавил уже решительным тоном,– я отправляюсь во дворец. Через час я жду тебя и верховного казначея в своих покоях.

Роману показалось, что василевс задумал что- то очень серьёзное, ибо почувствовал резкую перемену в его настроении после прочтения послания Мехмеда. Во всяком случае он через час с казначеем стоял перед императором в его апартаментах.

– Скажи мне, Анастасий, можем ли мы платить ежегодно туркам сто тысяч византинов дани? – спросил Константин, направив свой первый вопрос казначею.

– Можем, ваше величество, если использовать тот неприкосновенный запас, который храним на чрезвычайное время, – ответил верховный казначей, ведающий запасами золота империи.

– А ты думаешь, что это время уже настало? Мы имеем право использовать наш резерв?

– Думаю, что да, ваше величество, настало, ибо его мы храним на случай войны или стихийного бедствия.

– Неверно, – возразил император, – это золото, которое наши предки берегли много веков, предназначено не для откупа. Оно существует для сохранения нашей веры и будет использовано только с этой целью.

– Но, ваше величество, как раз сейчас наша вера подвергается угрозе со стороны врага, который вознамерился превратить наш город в мусульманский оплот.

– Ты прав. Но это не повод для того, чтобы отдавать всё золото врагу, ибо надо попытаться с оружием в руках отстоять наши духовные ценности, а богатства употребить для создания новых религиозных центров. Все великолепные православные храмы создавались именно на эти средства.

Анастасий не мог ничего ответить, ибо воля императора была для него превыше всего.

– А кроме того, я уже позаботился вывезти это золото за пределы города, дабы оно не досталось врагу. Мне кажется, это вполне разумное решение.

– Вы хотите сказать, ваше величество, что наше хранилище пусто?– изумлённо спросил казначей.

–Именно, – спокойно ответил император ,– золото находится далеко отсюда, в надёжном месте.

– Мне кажется, ваше величество, как казначей я имею право знать, где оно? – с достоинством и некоторой досадой проговорил Анастасий.

– Вполне, – ответил император ,– тебе, как казначею нашего государства, и Роману, как логофету, я скажу, где оно спрятано, ибо именно вы в случае падения Константинополя, должны распорядиться им для возрождения и дальнейшего процветания нашей религии, где бы оно ни пустило свои новые корни.

– Ваше величество! Почему вы не упоминаете своего имени? Ведь без вас мы не вправе распоряжаться золотом империи, – спросил изумлённо Роман.

– Если падёт империя, то паду и я. Вам же я поручаю её возрождение. Вам, как достойным вельможам этой страны, которые являются её патриотами и ревностными хранителями православной веры. Добыв золото в том месте, которое я вам укажу, вы используете его для построения новой Византии, пусть даже на ином месте.

– Ваше величество! Вы так говорите, как будто враг уже вступил в наш город, – возразил Анастасий.

– Это вовсе не исключено. К сожалению, сегодня, как никогда, он имеет все шансы, наконец, завоевать Константинополь. И потому я должен быть уверен в том, что всё наше богатство и духовные ценности останутся в сохранности. Вы оба должны мне сейчас клятвенно обещать это, – решительно произнёс император.

С минуту Роман и Анастасий молча стояли, осознавая всё величие данного момента и в то же время всю беспомощность своей империи и своего императора. Им обоим поручалась очень ответственная миссия, и потому было над чем задуматься. Первым заговорил Роман:

– Ваше величество, я готов отдать жизнь, защищая вас и мой родной город, но если я останусь жив, то клятвенно обещаю исполнить ваше поручение.

– Ты обязан остаться в живых, ибо я на тебя возлагаю столь важное поручение,– сказал император,– что скажешь ты, Анастасий.

– Я предпочёл бы использовать все средства, чтобы сохранить Константинополь, в том числе и выкуп, но если вы, ваше величество, настаиваете, я тоже клятвенно обещаю, – ответил казначей.

Император подошёл к своему алтарю и сказал:

– Подойдите оба сюда и, приложив свою правую руку, трижды поклянитесь в этом!

Роман и казначей исполнили его приказ и трижды произнесли слово «клянусь» с распростёртой правой рукой.

Император облегчёно вздохнул и произнёс:

– Вот теперь я спокоен. У нашей империи, невзирая на исход войны, есть надёжное будущее. Оно гарантированно тем несметным богатством, доставшееся нам от наших предков, место сокрытия которого я сейчас вам покажу на этой карте.

Сказав это, он раскрыл карту некогда огромной византийской империи и показал на расчерченный красный кружок.

– Богатства находятся на юге Анатолии в этом месте. Здесь, после высадки в Финикийском заливе вы должны взобраться на гору, где никогда не гаснут подземные огни. Эти языки пламени местные жители называют огнём Химеры, и потому очень опасаются этого места, наивно предполагая, что чудовище до сих пор живет под горою. Здесь, между этих огней, под глыбами камней, в надёжном, глубоком месте вы и найдёте несметные богатства, способные возвеличить любого, кто станет его обладателем.

Анастасий буквально вцепился взглядом в карту, стараясь до мелочей запомнить месторасположение золота. Когда он поднял голову, Роман увидел в его глазах странный блеск.

– Как вы могли, ваше величество, настолько отдалить от вас такое богатство, не опасаясь, что кто-либо его обнаружит? – произнёс он удивлённо.

– Я не имел права оставить его тут, ибо оно могло попасть в руки к врагу в случае падения нашего города, – ответил император.

Роман и Анастасий продолжали в изумлении стоять, покорно внимая василевсу.

– Вы поступили очень мудро, ваше величество. Мы непременно исполним ваше поручение,– твёрдо сказал логофет.

– Ступайте, – сказал император, – и да хранит вас Господь!

После того, как казначей с логофетом удалились, император дёрнул за звонок и приказал вошедшему слуге:

– Срочно позови ко мне начальника Тайного приказа Маркоса.

Маркос явился незамедлительно и, поклонившись, сел на указанный василевсом стул.

– Я должен тебе поручить очень важное и вместе с тем деликатное дело, – начал император.

– Какое, ваше величество?

– С сегодняшнего дня ты должен следить за каждым шагом верховного казначея Анастасия и логофета внешних связей Романа, причём так, чтобы они ничего не заподозрили.

– Понятно, ваше величество.

– Чтобы они ни сделали, куда бы ни пошли – обо всём ты должен мне ежедневно подробно докладывать. Ты не должен мешать им ни в чём и не вмешиваться в их действия, а только наблюдать и доносить. Ясно?

– Куда уж ясней, – ответил Маркос, для которого подобные поручения были не в новинку.

– Тогда исполняй.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответил Маркос и исчез.

Император повернулся к алтарю, вознёс руки к небу и приступил к своей ежедневной молитве о спасении Константинополя.

«Ангел», успешно подгоняемый попутным ветром, быстро приближался к порту города Фессалоники. Соломон с грустью отметил, что впервые судно вышло в дальнее плавание без своего прежнего шкипера. Отсутствие Иосифа во всём сказывалось на судне. Его твёрдая походка, громкий голос, способный перекричать даже шум штормовых волн, подбадривающий смех, всё это было частью их корабля.

После полудня пятого дня «Ангел», ведомый своим новым шкипером, благополучно пришвартовался к пристани Фессалоники, и Соломон в сопровождении Льва отправился на турецкую таможню.

– Мы прибыли из Смирны и должны встретить здесь товар из Венеции, – начал докладывать таможенникам Лев по-турецки.

– А какой сейчас товар вы привезли? – спросил их чиновник порта.

– В данный момент трюмы пусты. Мы предполагаем заполнить их здесь.

– Ладно, ступайте на судно. Мы придём, проверим, – заявил недоверчиво таможенник.

Однако вернуться на судно Соломон и Лев не спешили. Они внимательно осмотрели весь порт, но нигде не нашли судна из Венеции.

– Мне кажется, они уже здесь были. Уж больно недоверчиво с нами обошёлся этот османский чинуша,– сказал Лев.

– Да, тут что- то не так. Давай скорее вернёмся на «Ангел». Надо прибрать там лишнее, а то, не дай Бог, догадаются, что мы из Константинополя.

– Ладно. Не спеши. Диего их встретит, как следует. Давай лучше порасспросим в портовом трактире.

– Хорошая идея, – согласился Соломон.

Зайдя туда, они обнаружили характерную для портового города компанию, состоящую из разномастных матросов и портовых девок. Хозяин заведения, пожилой толстый грек, принял их дружелюбно и налил по чарочке вина.

– Не приплывало ли сюда судно из Венеции?– начал его расспрашивать Лев,– мы должны получить от них товар.

Услышав это, хозяин сразу стал серьёзным и, озираясь по сторонам, сказал:

– Был тут большой венецианский галеон. Турки что-то заподозрили и начали его тщательно обыскивать, – почти шёпотом выговорил трактирщик.

– Обыскали? – переспросил Лев, – ну и что же нашли?

– Огромное количество оружия и провианта.

– А сколько было на судне людей?

– Маловато. В основном экипаж. Турки забрали всё оружие, а судну приказали отчалить по- быстрому.

– И они уплыли обратно?

– Да, – ответил трактирщик, – с тех пор турки обыскивают все подозрительные суда.

– Плохи наши дела, – сказал с опаской Лев, – теперь ясно, почему до нас не доплыла помощь из Венеции. Хотя помощью её особо и не назовёшь. Кому нужно было это оружие, если с ним не было живой силы? Пошли на «Ангел». Нам в этом городе больше нельзя оставаться.

Все вместе стали покидать трактир.

– Постойте, – вдруг окрикнул их хозяин и достал небольшую сумку из чёрной кожи.

– Это мне дал помощник шкипера того галеона. Тут письма для венецианцев, которые защищают Константинополь.

– Письма? – переспросил Соломон, – а зачем они нам?

– Да ладно, брось, – понимающе кивнул трактирщик,– вы же оттуда? Я сразу догадался. Это у вас на лбу написано. Забирайте почту. Хоть этим порадуете ребят.

– Хорошо, – уже по-доброму улыбнулся Лев, – отнесём.

Забрав сумку с письмами, они направились к кораблю.

Но едва зайдя на борт, они оказались в окружении городских стражников. Начальник караула подошёл к ним и заявил:

– У нас есть подозрение, что вы не торговое судно, а прибыли сюда с военной целью из Константинополя.

– Но вы же обыскали судно? Ничего подозрительного не нашли,– возмутился Лев.

– Комендант города велел арестовать вас,– не обращая внимания на него продолжал турецкий офицер и уже приказал строгим тоном, – вы немедленно проследуете за нами.

Сопротивляться было бесполезно. Команда судна вместе с Соломоном и Львом направилась за стражей.

– Конец нам, – со вздохом произнёс шкипер, когда железная дверь узницы закрылась за ними, – турки живыми нас уже не выпустят.

– А что нам оставалось делать?– пожал плечами Лев,– они бы нас всех перебили, окажи мы им сопротивление. А так у нас есть хоть маленькая надежда.

– Дураки мы, хоть и живые! – ответил Соломон, – сами прямёхонько попали к ним в лапы.

Настала ночь, но никто и не думал засыпать. Лев начал уже строить план побега и, вскарабкавшись на стену, хотел дотянуться до высокого окна. Эта крепость-тюрьма была построена ещё византийцами по всем канонам архитектуры, и потому шансов на побег у них не было.

Наконец, глубоко за полночь, дверь их узницы открылась, и всё тот же офицер приказал им:

– Выходите все по одному и следуйте за мной!

Лев вопрошающе посмотрел на Соломона. Тот пожал плечами и медленно направился к выходу. Они вышли из тюрьмы и молча пошли по ночным улицам города. Лев ни на минуту не сомневался, что их ведут на казнь. Он уже прикидывал, на каком удобном углу можно будет, захватив у стражников оружие, высвободиться и удрать на корабль, но затем вовремя заметил, что их ведут прямо в порт. Дойдя туда, они направились к пристани, где стоял «Ангел». Удивление всей команды ещё более возросло, когда стражники велели им подняться на палубу, а сами молча удалились.

Недоумевающий Соломон зашёл в свою кают-компанию и при свете тусклой лампады увидел там сидящую фигуру, одетую в чёрный плащ с накинутым на голову капюшоном. Увидев вошедшего, человек поднялся со своего места, подошёл к нему и открыл своё лицо.

– Ребекка! – не веря своим глазам, громко воскликнул Соломон, узнав свою родную сестру.

С минуту они стояли, крепко сжимая друг друга в объятиях.

– Моя милая сестра! – голос его дрожал, а по лицу покатились слезы счастья, – я ищу тебя по всему свету!

– Вот видишь, как вновь свела нас судьба, – ответила девушка, взволнованным голосом.

Они уселись, взявшись за руки, и долго разглядывали друг друга. Соломон поразился тому, как изменилась внешность его сестры. Не прошло и четырёх лет, а вместо той беззаботной лучезарной девчушки на него смотрела красивая женщина с тоскливым взглядом. Некогда золотистые волосы от постоянного применения хны стали красно-коричневыми, голубые глаза, очерченные чёрной сурьмой, казались строгими и по-восточному томными.

– Изменилась, правда? – спросила Ребекка и, смахивая слезинки, грустно улыбнулась.

– Ты по-прежнему такая же красавица, – ответил Соломон, которому улыбка сестры напомнила их счастливую, беззаботную жизнь в Александрии, – расскажи мне, как ты тут очутилась?

Ребекка поведала ему обо всех злоключениях, в том числе про своего нынешнего мужа-коменданта Фессалоник Армана.

– Ты не представляешь, что произошло со мной, когда я сегодня днём из своего окна увидела нашего «Ангела». Сначала мне показалось, что я ошиблась, но потом, внимательно разглядев родные моему сердцу очертания, поняла, что права, это судно нашей семьи. Ты не представляешь, что творилось со мной в эти минуты? Мне казалось, что ко мне вернулось моё счастливое прошлое. Я не могла найти себе места и рассказала обо всём моему мужу. Узнав об этом, он сперва велел арестовать вас, но потом, вняв моим мольбам и слезам, приказал освободить и разрешил мне прийти сюда.

Лицо Соломона стало суровым при упоминании об аресте.

– Не вини его, – догадалась Ребекка, – Арман выполнял свой долг. То, что я сейчас здесь, противоречит всем османским канонам, и только безграничная любовь моего мужа ко мне сделала нашу встречу возможной. Не сердись, брат. Расскажи лучше о себе. Как ты очутился здесь? А где дядя Иосиф?

Лицо Соломона ещё более омрачилось, и он грустно произнёс:

– Дядю Иосифа убили.

– Убили? – ужаснулась девушка, – кто?

– Те же, кто убил моего отца и похитил тебя. Одного из них уже настигла заслуженная кара, а вот второй ещё жив, и пока он ходит безнаказанно, моя душа никогда не успокоится, -сказал грозно Соломон тоном заправского военного.

Ребекка заметила эту перемену в своём брате и спросила осторожно:

– Ты стал военным, брат? Скажи, где ты сейчас служишь?

– Ах, Ребекка! Мы искали тебя всюду, где это было возможно. В конце концов судьба распорядилась так, что я оказался среди защитников Константинополя. Это звучит чудовищно, но сейчас мы с тобой стали врагами.

– Не говори такие ужасные вещи. Мы с тобой евреи, и эта война не наша. Ты сейчас же уплывёшь отсюда в нашу родную Александрию и забудешь навсегда весь этот кошмар.

– Если ты поплывёшь со мною, может, всё это и позабудется. Так что, решайся. Нет ничего проще. Стража ушла, мы подымаем парус и поплывём в родной город, где осталось наше счастливое прошлое.

Ребекка грустно улыбнулась. Она стала медленно прохаживаться по каюте, прикасаясь ко всему родному, от чего веяло приятными воспоминаниями.

– Вернуть прошлое невозможно,– тоскливо сказала она,– моё настоящее никогда не позволит мне этого. Дома меня ждёт моя дочь.

– Дочь? -переспросил Соломон.

– Да, дочь. Твоя племянница. Такая же красавица, как твоя сестра из далёкой Александрии. А ещё я ношу под сердцем ребёнка моего мужа.

Соломон посмотрел на Ребекку и с ужасом понял, что она для него безвозвратно потеряна.

– Выходит, что ты обрела здесь своё счастье? – спросил он.

– Если можно назвать счастьем неволю, значит, обрела, – ответила сестра и слёзы вновь покатились из её глаз,– скорее смирилась.

Соломон крепко прижал её к своей груди.

– Не обижайся, брат, – сказала тихо Ребекка, – нас разбросала в разные стороны наша еврейская судьба, и это единственное, что у нас осталось общего.

В каюту вдруг вошёл молодой мужчина и сказал строго, по-турецки, обращаясь к Ребекке:

– Нам пора уходить, Чичак. Они должны немедленно отплывать.

– Хорошо, Арман. Дай мне ещё одну минуту,– ответила Ребекка, и Соломон невольно вздрогнул, когда услышал из уст своей родной сестры речь врага.

– Не бойся его,– сказала девушка, обращаясь уже к брату,– он добрый деревенский парень. Ради меня готов пожертвовать своей жизнью.

Она подошла к мужу, и тут Соломон, неожиданно что-то вспомнив, достал из кармана то красивое колье, которое он приобрёл когда-то в Смирне для сестры. Все это время он постоянно носил его с собой в надежде надеть при встрече на ее нежную шею.

– Возьми его, – сказал он, – это твой подарок.

Девушка взяла колье, благодарно взглянула на Соломона и сказала:

– Прощай, брат! Даст Бог, может, увидишь это украшение на шее своей племянницы.

Не в силах более сдерживать себя, она резко повернулась и сошла на пристань в сопровождении Армана.

– Спасибо тебе за всё, – прошептала она нежно своему мужу, – этот день я запомню на всю жизнь.

– Немедленно отчаливаем, – приказал шкипер.

Команда живо забегала по палубе, разводя паруса, и «Ангел» стал быстро выбираться из недружелюбного порта.

Когда судно вышло из акватория города, Диего подошёл к стоящему грустно Соломону и спросил:

– Какой у нас курс, хозяин?

Соломон задумчиво вглядывался в очертания удаляющегося берега и, очнувшись от своих раздумий, медленно, но уверенно приказал:

– У нас теперь только один курс, на Константинополь.

С прибытием новых мощных пушек у Мехмеда опять появилась надежда на победу. Пушки начали методично обстреливать крепостные стены города, в надежде пробить брешь для нападающих. Несколько ядер наконец смогли пробить дыру в стене, однако под руководством неутомимого Джустиани её быстро заделали ещё до приближения неприятеля.

Назревала необходимость решительного мощного штурма. Мехмед всячески оттягивал его, понимая, что при повторной неудаче дух войска будет окончательно сломлен, и это навсегда похоронит его мечту о взятии Царьграда.

После сорокадневной осады с применением тяжёлой артиллерии, при двадцатикратном превосходстве в живой силе ни один турецкий солдат не смог проникнуть на территорию города. Этот факт сильно подрывал веру в окончательную победу. Даже сухопутная переброска судов в бухту Золотого Рога, придуманная Халалом, не решила ровным счётом ничего. Город оставался неприступен. Количество его защитников всё уменьшалось, помощи они ниоткуда не ждали, но никакого пораженческого настроения среди них не наблюдалось. Наоборот, они были полны решимости до конца отстоять свою столицу и уберечь религиозные святыни от посягательств врага. Даже когда Соломон привёз из Фессалоник плохую весть о провале экспедиции венецианцев, всё равно это не вызвало никакого отчаяния.

В такой обстановке в воскресенье 27 мая Мехмед на военном совете объявляет день генерального штурма – вторник 29 мая. Всё воскресенье он с глашатаями объезжал свои войска и громогласно объявлял солдатам, что намерен дать им три дня на разграбление города после его захвата.

– Перед вами самая богатая столица мира,– говорил он,– тысяча лет сюда стекались несметные сокровища с некогда необъятных территорий византийской империи. Сейчас настал момент, когда славные сыны османов должны поглотить всё это богатство и сделать Константинополь своей столицей. И потому я, ваш султан, обещаю вам, что три дня после взятия вами города вы будете беспрепятственно грабить его. В течение трёх дней всё, что вы найдёте там, будет вашим. Мне, кроме церквей и зданий, больше ничего не надо. Первым, кто проникнет в город, будут подарены богатые земли и угодья. Офицерам, командующим авангардами, я предоставлю высокие государственные посты.

Войско слушало Мехмеда и восторженно кричало. Речь султана подняла их боевой дух. Все были полны решимости взять город в назначенный день. Весь понедельник турки готовились к штурму, приводя в порядок оружие, засыпая крепостные рвы, а то и просто отдыхая. Вечером того же дня турки зажгли многочисленные факелы и под звуки барабанов и пронзительной зурны начали отплясывать под улюлюканье и дикие вопли.

Со стороны осаждённого города казалось, что в пожаре пылает весь турецкий лагерь. Долетавшие до защитников возгласы противника, производили удручающее впечатление.

Император Константин собрал в этот день всех своих вельмож и сказал:

– Враг готовится к решительному штурму. Долг каждого из нас – достойно встретить его и дать должный отпор. Каждый христианин-мужчина этого города должен с мечом в руках встать на стены. На протяжении тысячи лет Константинополь подвергался многочисленным осадам со стороны варваров, но ни один иноверец так и не смог осквернить его религиозные святыни. Так будет и на этот раз. Я уверен, что сможем дать достойный отпор врагу. С Божьей помощью мы победим!

Воодушевив таким образом всех, император немедленно отправился в свои покои. Джустиани эту ночь провёл на стенах, без конца проверяя их надёжность и ещё раз укрепив проделанные пушкой бреши. Он тщательно проверил прочность ворот и калиток. Его присутствие вселяло уверенность в защитников. Высокий, с непроницаемым взглядом, он всегда оказывался там, где, казалось, вот-вот враг прорвёт оборону и ворвётся в город. Но каждый раз Джустиани возникал со свежим подкреплением неизвестно откуда и в яростной контратаке рубил прорвавшихся турок.

– В огромной крепостной стене много входов и выходов. Надо, чтобы кто-то постоянно следил за ними. По своему опыту я знаю, что в пылу битвы остаётся без присмотра хотя бы маленькая дверь. Враг сразу воспользуется этим, – сказал опытный генуэзец.

– Не беспокойся, командор. Я назначу людей, которые будут постоянно следить даже за самыми малыми калитками, – успокоил Роман, который продолжал всюду следовать за Джустиани.

Сказав это, он направился в трактир Сократа, где его с нетерпением ждали. Когда Роман зашёл туда, он увидел Луку – нынешнего шкипера «Фортуны».

– Что случилось, Лука?– спросил Роман, поняв, что тот намерен сообщить что-то важное.

– Дело в том, что среди писем для нашей команды, которые привёз с собой Соломон из Фессалоник, есть письмо, адресованное лично Кокко. Я принёс его Лучии, но она не вскрыла его, ждала твоего прихода,– сказал Лука.

– Письмо?– удивился Роман,– от кого?

– От венецианского нотариуса Мазарини,– ответила Лучия, уже успевшая рассмотреть конверт,– пожалуйста, вскрой и прочти.

Роман вскрыл письмо и начал читать:

«Доводится до сведения сеньора Энрико Джуджаро от нотариуса города Венеции Микеле Мазарини, что его отец, сеньор Карло Джуджаро, скоропостижно скончался, не успев оставить нужного завещания. Согласно законам Венецианской водной республики, собственность умершего человека, не оставившего за собой завещания, с ведома дожа Венеции делится поровну между его ближайшими родственниками – признанными покойником детьми и его законною женою. Означенные выше лица, не соизволившие явиться за наследством в течение одного года со дня смерти, лишаются права наследования, и всё имущество покойного поступает в распоряжение дожа Венеции. Прошу заверить ваше присутствие в нашей конторе до 12 апреля 1454 года с целью вступления в права наследования имуществом вашего отца. С уважением, Микеле Мазарини. 12 апреля 1453 года, город Венеция»

С минуту в трактире воцарилось молчание. Каждый в уме на свой лад размышлял над этим письмом. Только Лучия тихонько плакать, узнав о смерти отца.

– Теперь на свете у меня нет больше никого, – тяжело вздыхала она, – мой брат Кокко погиб на моих руках, отец умер неизвестно от чего, так и не узнав обо мне всю правду. Будто кто- то проклял нашу семью и всех нас преследует злой рок.

– Теперь мне ясно, кто этот злой рок! – грозно провозгласил Лука, – это твоя мачеха.

– Откуда тебе известно? -спросил его Сократ.

– А пусть Роман прочтёт ещё вот это письмо, адресованное уже гнусному предателю Умберто, – сказал шкипер, доставая второй конверт, – я-то его сразу прочёл, а теперь зачитайте вы.

Роман взял письмо и показал его Лучии.

– Да, это рука моей мачехи, – сказала она, – я узнаю её почерк.

– Очень интересно. Ну что же она пишет племяннику своего погибшего любовника?– с женским любопытством заинтересовалась Елена.

Лучия, вытерев слёзы, принялась сама читать:

«Мой милый, любимый Умберто. Я сделала это. Очередь за тобой. Когда ты вернёшься, уже ничто не помешает нам быть вместе. Мы будем очень богатыми и счастливыми. Да поможет тебе Бог. Твоя К. М.»

– Кината Макиавелли,-заключил Лука, – теперь вы поняли, кто преследует эту семью. Твоя любвеобильная мачеха после гибели архиепископа сразу же переключилась на его племянника и специально послала его сюда, чтобы тот покончил с Кокко. Сама же отравила своего мужа.

– Пожалуй, ты прав, Лука, – первым проговорил Роман,– хоть поездка Соломона в Фессалоники была неудачной, однако письмам, которые он привёз, просто цены нет.

– Мачеха Лучии думает, что теперь всё имущество достанется ей,– сказал Сократ,– она даже представить себе не может, что её падчерица обо всем знает. Интересно, насколько велико наследство, оставленное отцом Лучии?

– Это огромное богатство,– сказал осведомлённо Лука,– из- за него она и затеяла все эти убийства. Карло Джуджаро принадлежали три десятка торговых судов, множество контор и банков в Венеции и в Генуе и не счесть числа различным его магазинам и лавкам. Так что с этого момента Лучия стала наверное самой богатой девушкой во всей Венеции.

Все посмотрели на новоиспечённую богатую наследницу, которая, не обращая внимания на эту новость, тихо рыдала на плече у своего мужа.

– Мы непременно отомстим ей за содеянное зло, – успокаивал Лучию Роман, нежно поглаживая её по волосам.

Елена и Ирина обняли венецианку и увели в свою комнату.

– Ох, девочки, что бы я делала на этом свете без вас? – сказала сквозь слёзы Лучия.

– Просто жила бы и больше ничего. Чтобы горя избежать, надо от горя убежать,– задорно сказала Елена, – ты лучше скажи, что мне подаришь, когда в самом деле станешь жутко богатой?

Лучия подняла голову и вытерла слёзы. До неё стал постепенно доходить весь судьбоносный смысл прочтённых сегодня писем.

– Вы знаете, мне кажется, я никогда уже не вернусь в Венецию, – сказала она.

– Это отчего же? У тебя есть собственный корабль. Села и поплыла, – по-простому произнесла Елена.

– Без Романа и без вас я никуда не уеду.

– Уедешь. Тебя там ждёт неслыханное богатство.

– Поверьте мне, не в этом счастье. Я только что узнала, что стала богатой наследницей, а слёзы продолжают катиться из моих глаз.

– Ничто не сохнет так быстро, как женские слёзы, – сказала кокетка с лукавой улыбкой, – было бы золото, а счастье само приложится.

– Я с тобой не согласна. Можно быть бедным, но одновременно чувствовать себя счастливым, – возразила Ирина.

– Ладно, – уже серьёзно сказала Елена, – заладили – богатый, счастливый. Завтра будет одна забота- живым остаться.

В этом она была совершенно права, ибо завтрашний день решал многое, а потому Роман, сидя за столом, обсуждал обязанности каждого. Но его внезапно прервал вошедший дворцовый посыльный, который передал логофету приказ императора срочно явиться к нему.

– Ждите меня тут, – велел он собравшимся, – я скоро вернусь, и мы продолжим обсуждение.

Когда Роман подходил к императорскому дворцу, ему показалось, что кто-то всё время преследует его в темноте. Решив, что это ему чудится от усталости, он не обратил на это никакого внимания.

Император принял его, как обычно, в своих апартаментах. В комнате, освещённой лампадами, лицо василевса казалось очень бледным. Сказывались последствия длительной осады, постоянное душевное напряжение и бессонные ночи. Император нервно расхаживал по просторной комнате.

– Если мы выдержим завтрашний штурм, то выйдем из этой схватки победителями,– заявил он наконец.

– Ну, а если Господь покинет нас, и враг ворвётся в город, то тогда нам всем конец,– продолжил он с тревогой в голосе.

– Ваше величество, мне кажется, Мехмед не посмеет вас тронуть. Ему нужны не вы, а город, а его армии- богатства,– сказал с дипломатической осведомлённостью Роман.

– Я это знаю, господин логофет. Но ты забыл одно. Константинополь и император Константин-одно единое целое. Спадением города, должен пасть и я,– гордо произнёс василевс.

– Позвольте не согласиться с вами, ваше величество, – посмел возразить Роман,– захват Константинополя не должен отождествлять вашу гибель. Вы нужны своему народу как символ его дальнейшего благополучия.

– Я являюсь этим символом лишь в пределах своей страны. Вне её я такой же простой смертный, как и все. Нет, Роман, этот город основал тысячу лет назад мой великий предок Константин. Его дух, витающий здесь и сидящий во мне, тотчас погибнет после падения этого города, а вместе с ним погибну и я.

– Я всё-таки надеюсь, что мы завтра выстоим, – уверенно произнёс Роман, желая сбить пессимизм своего императора.

– Может случится всякое. Мы должны быть готовы к худшему, и посему я поручаю тебе в случае захвата города немедленно вывезти всё имеющееся золото.

– Но, ваше величество, вы уже вывезли все богатства и указали его местонахождение мне и главному казначею.

– Сказанное мною тогда – сущая ложь. Золото здесь и никуда не вывозилось,– заявил серьёзным тоном император.

– Отчего же вы тогда нам сказали, что…

– Я хотел проверить вас обоих, сообщив вам заведомо ложные сведения. И один из вас клюнул на эту уловку.

– Вы хотите сказать…

– Да, да. Верховный казначей Анастасий сегодня днём перебежал на сторону врага. Но Бог ему судья. Он приведёт своих новых хозяев к вымышленному месту, где, кроме вечного огня, более ничего не существует, и турки непременно казнят его за это.

Роман стоял, как громом поражённый. Ведь таким же способом и он подвергался проверке на верность и с честью выдержал.

– Прости меня, что я вынужден был и тебя подвергнуть подобной проверке, но теперь я уж точно знаю, что ты предан своей отчизне всей душой и телом,– произнёс гордо император.

Роман стоял, замявшись, не зная, что сказать.

– Теперь слушай меня внимательно. Ты вывезешь золото на самом надёжном судне. Какое для этой цели ты бы выбрал?

– Это судно «Ангел» под командованием шкипера Соломона,– ответил логофет.

– Я знаю его!– живо вспомнил император, – это тот самый храбрый шкипер, который не побоялся турецкого флота и отправился навстречу судам из Венеции.

– Которых не было и в помине, – с досадой напомнил Роман,– да, ваше величество, вы правы, это тот самый шкипер.

– Вот на это судно ты и погрузишь всё богатство великой Византии.

– Куда я должен увезти его? – спросил Роман.

Император не ответил. Он подошёл к алтарю из толстого древа алое и долго, не молясь, стоял перед ним.

– Этого золота очень много, чтобы однозначно ответить на твой вопрос,– сказал он, наконец, стоя по-прежнему лицом к алтарю.

– Его так много, что можно купить хоть город, хоть целое государство. В своё время многие его обладатели так и не смогли по-настоящему им воспользоваться. Среди них самым могущественным был царь Крёз, но и он погиб, не сумев до конца насладиться своим огромным богатством. А теперь настал и мой черёд. Видимо, всех его обладателей ждёт одинаковая судьба.

– Ваше величество должно точно определиться. Для чего предназначено это золото?– спросил твёрдо Роман.

Император продолжал стоять перед алтарём.

– Ты повезёшь его туда, где будут также почитать нашу религию, как это делали мы на протяжении многих веков. Страна эта должна быть такой же большой, какой была в своё время Византия, и я уверен, после этого она превратится в могущественную империю, подобную нашей. А знаешь отчего? Нет, не из-за золота. Наша православная религия сделает её великой. Запомни мои слова.

– Я знаю только один город, который способен превратиться в такой же центр православия, каким является наш. Это столица страны русичей – Москва,– сказал проницательный Роман.

– Ты совершенно прав, – выговорил император и повернулся лицом к своему логофету,– именно этому городу суждено будет стать Третьим Римом. Он станет всемирным центром православия. Благодаря этому Московия станет великой державой, и именно она сломает в будущем хребет османам. Ей будет суждено вернуть православный крест в этот город. Ты должен сделать всё, чтобы наше золото попало именно туда.

Роман смог только утвердительно кивнуть головой в ответ.

– Если завтра Господь отвернёт свой лик от нас, и в наш город ворвутся варвары, ты погрузишь сундуки с золотом на корабль и отправишься в опасное путешествие, в далёкую Москву.

– Слушаюсь, ваше величество, – серьёзно произнёс Роман, – вам осталось только указать местонахождение этого золота.

– Ты совершенно прав, Роман, – с улыбкой произнёс император ,– я должен тебе сообщить то, что знает только василевс и самодержец Византийской империи.

Произнеся эти уже почти ничего не значащие слова, император осёкся и присел в кресле.

– От этой империи уже осталось только его нетленное золото. А кому оно нужно, если за ним не стоят реальные города и люди? – сказал он, с трудом переводя дыхание.

Было видно, что этот человек переживает самые тяжёлые минуты в своей жизни.

– Поверь мне, Роман. Мне легче умереть сразу, чем медленно переживать своё падение.

– Ваше величество! Давайте не будем больше говорить о грустном! Завтра мы непременно опрокинем врага, а ваше сегодняшнее поручение сможем после этого просто позабыть.

– Нет, Роман. Рано или поздно всё приходит к своему логическому финалу. Просуществовав тысячу лет, Византия как империя должна была прийти к своему физическому концу подобно тому, как ушёл с исторической сцены великий Рим. А вот духовное наследие, которое мы оставим после себя, оно будет нетленным. Пройдут столетия, а наша вера останется незыблемой и, даст Бог, может, и вернётся сюда. А знаешь, почему? Да потому, что будет жить в таких же, как и ты, преданных ей людях.

А теперь слушай меня внимательно. Завтра ты придёшь в эту комнату и повернёшь этот алтарь вправо, по часовой стрелке. От этого откроется дверь вот в той стене. Ты войдёшь туда и спустишься вниз, дойдёшь до хранилища и найдёшь сундуки с золотом. Откроешь их вот этим ключом. Из хранилища есть тайный проход, ведущий на юг – к побережью Мраморного моря, и открывается под самой южной башней. Ты должен будешь погрузить золото на судно и уплыть.

Роман заворожено слушал императора, поглядывая на алтарь, который, как оказалось, был одновременно и ключом к богатству Византии.

– Ваше величество. Я предлагаю это сделать сегодня. Одному Богу известно, как сложатся завтра обстоятельства, смогу ли я в точности выполнить ваше поручение?– заколебался Роман.

Император опять повернулся к алтарю. Логофету вдруг показалось, что он хочет его повернуть.

– Для меня очень важно, чтобы ты это сделал именно завтра и именно без меня, – сказал он очень медленно.

– Но почему? – забеспокоился Роман.

– Потому что завтра ты единолично примешь решение, что делать с этим золотом.

– Но ведь вы уже распорядились, что мне надо сделать. Завтра я поступлю именно так.

– Нет, Роман, – сказал император и загадочно улыбнулся, – сейчас ты узнаешь ещё одну тайну этого священного алтаря. Если его крутить налево, то он провалится вниз, унося с собой под землю всё имеющееся золото.

– Вы хотите сказать, что если крутить алтарь против часовой стрелки, то можно уничтожить то несметное богатство, которое столько лет хранилось для блага Византии?

– Совершенно верно,– обрадовался догадливости своего логофета император и продолжил уже вполголоса, – сегодня никто не сможет принять правильного решения. Ты это сделаешь завтра сам, без меня.

– Ваше величество! Это огромная ответственность! Я не вправе решать самостоятельно!– воскликнул в замешательстве Роман.

– Властью, данною мне, я наделяю тебя подобным правом. Ты тот самый сын своего народа, которому я поручаю завтра единолично решить судьбу этого золота. Прощай, господин логофет.

Сказав это, император направился в сторону своей опочивальни и Роману ничего не оставалось, как покинуть дворец. Он решил вернуться в трактир, где его все с нетерпением ждали. В тяжёлых раздумьях Роман быстро шагал по тёмной Месе. И вновь он ощутил на себе чужой взгляд и, остановившись, долго всматривался в темноту, стараясь выявить, наконец, своего преследователя, но никого не обнаружил.

Несколько встревоженный, логофет тем не менее благополучно добрался до трактира.

– В каком состоянии наши корабли? – обратился Роман к Соломону и Луке и, узнав, что всё в порядке, приказал, – вам обоим и Льву на завтра задание – следить за воротами и калитками сухопутных стен города. Корабли же держать в готовности и ждать моего распоряжения.

– А что завтра может случиться? -осторожно спросил Сократ.

– Всякое, – уклончиво ответил Роман, – кстати, что ты намерен предпринять, если, не дай Бог, турки ворвутся в город?

– А ничего,– беспечно ответил старик,– что с меня взять? Я не баба и не вельможа. Обычный пожилой трактирщик. Мне отсюда некуда уйти.

– Что ты говоришь, отец? – вмешалась Ирина, – неужели ты останешься среди турок?

– А что в этом такого? Мы же жили среди них в Адрианополе. У нас даже сосед был хороший, Ибрагим. Ты что, забыла, как меня там уважали?

– Это тот Ибрагим, что попал в выгребную яму? – весело вспомнил Роман про скотника.

– Он самый, – подтвердил старик, и все дружно расхохотались, вспомнив о своих прошедших приключениях.

Эти воспоминания смогли хоть на одно мгновенье рассеять их мрачные мысли.

– Нет, Сократ, – сказал уже серьёзно Роман,– на сей раз тебе среди турок делать нечего. Мы не представляем свою компанию без тебя. Так что, если завтра случится непоправимое, ты уедешь вместе с нами. Одного тебя здесь мы не оставим.

– Конечно, не оставим, – согласилась Ирина, – об этом не может быть речи.

– А вы все трое будьте готовы завтра в любой момент к отплытию,– обратился уже к девушкам Роман.

– Куда? – спросила Елена.

–Об этом узнаете завтра. Ну что, всё оговорили? Теперь пора на покой. Отдыхайте. Завтра трудный день.

Ранним утром 29 мая, в предрассветный час после священного для мусульман намаза начали грозно бить барабаны, греметь цимбалы, заунывно визжать зурны. Турки под крики и улюлюканье пошли в атаку. Их дикие возгласы смешались со звоном всех церковных колоколов Константинополя, призывающих защитников на стены.

Турецкая мощная артиллерия дала залп по стенам. Два ядра перелетев поверху, угодили в церковную стену, вызвав значительные разрушения. Третье же ядро попало в уже проделанный пролом, разломав сооружённый частокол. Греки бросились заделывать дыру, однако было ясно, что до подхода первой волны атакующих они явно не успеют.

Турки атаковали тремя колоннами. Первыми пошли башибузуки, призванные измотать лучшие силы защитников. Они бились три часа, а затем по приказу Мехмеда отступили назад. Потери среди них были огромные, однако свою задачу они выполнили. На смену им шли хорошо обученные полки анатолийских войск Исхак-паши, тогда как византийцев, уставших после первой волны атаки заменить было некем.

Пушки-монстры повторили бомбардировку и вызвали ещё более мощные разрушения. Джустиани старался по-быстрому залатать стены, но из-за малочисленности оборонявшихся ликвидировать все проломы не удалось. Турки бросились туда, но встретили сильный отпор со стороны отряда Джустиани. Из-за узости фронта нападавшие несли страшные потери и вскоре вынуждены были отступить.

Мехмед, наблюдавший за этим, распорядился направить наиболее преданных своих воинов-янычар. С нечеловеческими возгласами, отлично вооружённые, подбадриваемые военной музыкой, они рванулись в атаку. Их встретил отряд греков и русичей, возглавляемый лично императором с развевающейся пурпурной мантией на плечах. Они смогли окружить янычар и перебили их, скинув обратно в ров. Янычары упорно дрались, сменяя друг друга, но не смогли существенно продвинуться вперёд.

Поняв, что войти через образовавшийся проём невозможно, янычары, возглавляемые своим командиром гигантом Хасаном, стали карабкаться по лестницам на стены. Сверху на них бросали тяжёлые камни, поливали кипящим оливковым маслом и «греческим огнём». Богатырь Хасан с маленькой группой сумел всё-таки пробраться на крепостные стены, где разыгралась ожесточённая битва с защитниками. Хасану удалось заколоть своим огромным мечом несколько греков, и он начал кричать вниз о своей победе, призывая остальных янычар поддержать его.

– Эй! Я первым вошёл в город! За мной, мои воины!

Воодушевлённые успехом своего командира, янычары стали живо карабкаться наверх, однако отряд генуэзцев, возглавляемый вездесущим Джустиани, быстро подоспел на подмогу, зарубив Хасана вместе с пробравшимся отрядом. Остальные янычары попятились назад, и атака была вновь отбита.

Прошло около шести часов непрерывного штурма, однако греки упорно оборонялись, не позволяя противнику проникнуть в город. Мехмед был полон отчаяния. Он нервно расхаживал перед своим шатром, не в силах повлиять на штурм. Янычары непрерывной лавиной продолжали идти на стены, но каждый раз отбрасывались назад неутомимыми защитниками.

Солнце стояло в зените, и длинный майский день был на руку атакующим, однако перелом в их пользу никак не наступал. Пушки Урбана вновь пальнули. Установленные на этот раз намного ближе, они смогли проломить стены сразу в нескольких местах. Обороняющиеся совсем уже не успевали заделывать образовавшиеся бреши. Они встречали набегавших турок прямо в узком проходе и, используя маленький фронт атаки, рубили их у входа. Однако уже чувствовалась усталость защитников, бессменно обороняющих стены несколько часов подряд. Турки шли непрерывным потоком и хотя несли страшные потери, однако постепенно продвигались вперёд.

В одной из таких ожесточённых атак ранили самого Джустиани. Ятаган янычара пробил ему панцирь, поразив командора в грудь. Он начал истекать кровью и задыхаться. Лекари сразу окружили его.

В третьем часу дня сражение было в самом разгаре, и ни одна из сторон не помышляла о поражении, хотя весть о ранении командора сильно отразилась на настроении генуэзцев. Видя, что он не может возвратиться в строй, они решили отнести на галеон.

– Не покидайте меня! – взмолился император, видя как уносят Джустиани,– если вы уйдёте, то я погибну.

Однако раненого командора вынесли со стен и весть об этом сразу распространилась повсюду.

Соломон по поручению Романа ходил между крепостных стен и проверял надёжность ворот и калиток города. Несколько раз он сталкивался с единичными турками, просочившимися в проделанные бреши, и в короткой схватке закалывал их. Решив ещё раз проверить воскресную калитку ворот святого Романа, Соломон направился туда. Не доходя до этого места, он натолкнулся на странного человека в монашеской одежде, торопливо идущего в обратную сторону.

– Что ты здесь делаешь?– окликнул он его.

Человек в растерянности встал и ничего не ответил. Лицо его прикрывал чёрный капюшон.

– А ну, покажи своё лицо, не то я снесу тебе голову! – пригрозил Соломон, приставив свой длинный меч к груди незнакомца.

Тот поняв, что с ним не шутят, медленно открыл своё лицо. Это был Селим. Соломон по внешности догадался, что этот человек вовсе не грек, а тем более не монах.

– Отпусти меня! Я спешу на помощь к раненым! – сказал Селим на плохом греческом языке.

Соломону лицо странного монаха показалось очень знакомым. Он начал внимательно присматриваться к нему. В его памяти медленно всплыл тот морской бой с двумя галерами турецких пиратов, когда они возвращались с дядей из Смирны.

– Ты Селим? Ты тот пират который принёс столько горя нашей семье!– догадался Соломон,– на твоей совести смерть моего отца и дяди! Это ты похитил мою сестру из Александрии!

Сказав это, Соломон набросился на турка и внезапным мощным ударом сшиб врага на землю, приставив меч к горлу.

Бывший пират сперва не мог сообразить о чём идёт речь, но потом, услышав имя девушки, обо всём догадался.

– Да, это я, Селим. Но если ты убьёшь меня, то никогда не узнаешь, где твоя сестра.

Селим думал, что таким образом сможет отвлечь Соломона и избежит заслуженной кары.

Ярость буквально затмила сознание юноши. Наконец он нашёл того человека, который принёс столько горя ему и его семье.

– Сейчас ты поплатишься за все свои злодеяния, – с ненавистью произнёс юноша,– никакие уловки уже не спасут тебя!

– Не делай этого!– задрожал от страха Селим, – я заплачу тебе! Пощади меня!

– На этот раз тебе некуда деваться! – с ненавистью произнёс Соломон, нажимая на рукоятку своего меча.

Селим понял, что настал его последний час, и злорадно прошипел:

– Можешь убить меня. Я своё дело сделал. Калитка открыта. Янычары уже ворвались в город. Он наш! Наш!

Последние слова он произнёс задыхаясь, ибо меч Соломона глубоко вонзился ему в горло, и негодяй буквально захлёбывался в собственной крови.

– Нет справедливей кары, когда душегуб сам погибает от меча, – произнёс Соломон, с отвращением отталкивая мёртвое тело своего врага.

Сказав это, он спешно побежал запирать калитку, но было уже поздно. Толпа янычар проникала через неё в город. Поначалу туркам казалось, что это очередная хитрость греков, и потому они очень осторожно продвигались вперёд, боясь угодить в ловушку противника, но потом, увидев одиноко стоящего Соломона, смело набросились на него. Завязалась неравная схватка, в которой Соломону противостояло сразу восемь турок. В этом месте проход был достаточно узок и благодаря этому юноша смог успешно отбиваться от наседавшего на него противника. Своим длинным мечом ему удалось зарубить сразу двоих, и их поверженные тела препятствовали янычарам дотянуться до храброго шкипера кривыми ятаганами.

Толпа проникающих турок всё увеличивалась, и Соломон едва сдерживал их натиск. В самый критический момент он увидел, как Лев с небольшим отрядом греков спешит к нему на помощь.

– Отходи, Соломон, я прикрою! – крикнул он.

– Я с вами! – ответил тот.

– Уходи, тебя Роман зовёт! – настаивал Лев.

Вовремя подоспевший отряд начал теснить турок обратно в открытую дверь. Янычары яростно сопротивлялись, неся потери. Грекам, наконец, удалось выдворить их полностью обратно, но в это время стенобитная машина турок, подогнанная к этому месту, стала разрушать стену, расширяя проём. Огромные камни посыпались сверху, давя под собой, как защитников, так и атакующих. Разваливающаяся стена, издавая невероятный грохот, погребла всех под собой.

– Соломон, уходи! – смог выкрикнуть из этого хаоса Лев, – тебя ждут на пристани!

Шкипер нехотя повиновался. Являясь морским офицером, он должен был защищать город со стороны бухты, где был пришвартован его корабль, хотя в настоящее время основные события разворачивались под сухопутными башнями.

Соломон направился в сторону Золотого Рога. Тревожно звонили колокола церквей, где всю ночь молился городской люд, прося у Господа избавления от страшного врага. Старики и дети города ещё с утра укрылись под защитой церковных стен.

Напор турок продолжал усиливаться, а силы защитников всё таяли. По городу стал ползти страшный слух, что враг сумел проникнуть в Константинополь и уже рыщет по его улицам.

– Турки идут! Турки! – кричал один старик, со страхом пробегая мимо недоумевающего Соломона.

– Что ты несёшь? Где ты их видел? – рассердился на паникёра юноша.

Старик в ужасе показал в сторону башни ворот Святого Романа. Соломон обернулся и действительно увидел развевающийся там турецкий флаг. С тяжёлым сердцем шкипер дошёл до пристани, где был пришвартован «Ангел». Здесь его уже поджидали Елена с дочерью, Ирина с отцом и Лучия.

– А где Роман?– спросил Соломон.

– А Роман велел держать корабли наготове для отплытия в любую минуту, – сказал зычным голосом Лука, вразвалочку приближаясь к ним.

Тут только Соломон заметил, что рядом с его судном качалась «Фортуна». Команда каравеллы была полностью готова к отплытию.

– Значит, оставляем город? – с горечью произнёс юноша.

– Оставляем и плывём в никуда, – ответил ему старик Сократ.

– Соломон, ты же ранен! – вдруг вскрикнула Ирина и подбежала к нему.

Она принялась стаскивать с него железные доспехи и, обнажив спину, обнаружила там кровоточащую рану, на которую он в пылу битвы не обратил внимания.

– Пошли в каюту, – сказал Сократ, который знал, как поступать в таком случае.

– Подождите, – остановил их Соломон, напряжённо вглядываясь в воды бухты.

Три генуэзских галеона в спешном порядке покидали Константинополь, увозя с собой раненого Джустиани, а вместе с ним и последнюю надежду на спасение.

– Вот теперь, точно, конец, – со вздохом произнёс Соломон и поднялся на борт «Ангела».

После ранения командора и ухода вместе с ним всех генуэзцев, император понял, что гибель неизбежна. Из двух больших пробоин в крепостной стене, образовавшихся после обстрела супер пушкой, толпами хлынули турки. Не встречая на своём пути серьёзного сопротивления, они с дикими воплями стали растекаться по городу.

Император повернулся и сказал:

– Мой город пал, а я ещё стою.

Он сорвал с себя пурпурную мантию и обнажил меч. Русичи подались вперёд, намереваясь следовать за ним. Отряд русских наёмников сильно поредел во время многодневной осады Константинополя. Среди них уже не было знакомого нам лихого запевалы Святослава. Их командир Василий выглядел изнеможённым, многие из них были ранены, а общее количество бойцов не превышало полтора десятка. Но даже находясь в столь плачевном состоянии, они готовы были защищать императора.

Константин жестом остановил свою охрану.

– Мои верные воины!– обратился он к ним,– ваша служба закончена! Вы исполнили свой долг с честью и до конца. Благодарю за всё. Отныне вы вправе вернуться домой. С этого момента подчиняетесь логофету Роману. Он знает, как надо поступить дальше. И да храни вас Бог!

Русские во главе с Василием в растерянности остановились и начали поглядывать на Романа.

– Господин логофет, приступайте к своим обязанностям. Русские воины должны вернуться на родину! Позаботьтесь об этом! – как бы прощаясь, выкрикнул император, опустил забрало своего шлема и бросился вперёд.

Через мгновение он без всяких знаков отличия смешался с общей толпой защитников, ожесточённо дерущихся с врагом. С тех пор никто его уже живым не видел.

Роман понял, что с этого момента на него ложится большой груз ответственности, как за судьбы многих людей, так и за золото Византии, хранящееся под личными апартаментами императора. Сейчас принятые им решения будут носить судьбоносный характер.

– Все на пристань! – скомандовал он русскому отряду и те, повинуясь уже ему, направились в сторону бухты.

Тем временем город уже пал. Лавины турок неумолимо продвигались внутрь, начав свой беспощадный грабёж. Население, спрятавшись в церквах, усиленно молилось, прося Господа о пощаде. Многие, не надеясь на спасение, в панике бежали в бухту, в надежде отплыть и тем самым спастись от рабства и насилия.

Когда Роман с русскими прибыл на пристань, первое, что он увидел, было взволнованное лицо Лучии.

– Роман! Ну наконец! Я вся издёргалась, мне казалось, ты не придёшь. Скорее, отплываем! – с волнением проговорила она.

– Душа моя, не беспокойся, но я присоединюсь к вам позже, – сказал успокаивающе Роман.

– В чём дело? Отчего ты не поплывёшь сейчас? – удивился старик Сократ.

– Видишь ли, мне надо выполнить в городе одно очень важное поручение императора. Какое, я пока не могу сказать.

– Хорошо. Мы подождём тебя. А ты возьми с собой кого-нибудь, выполни поручение и быстро возвращайся, – наставил его Лука.

– Вы немедленно отплывайте и ждите меня у самой южной башни. А дело это я должен выполнить один, без посторонних. Так что плывите сейчас, – уже в приказном порядке велел Роман.

– Прошу тебя, мой любимый, не оставляй меня одну! Я очень волнуюсь за тебя! Останься! Смотри, что творится,– взмолилась Лучия со слезами на глазах,– я потеряла всех своих родных, а теперь очень боюсь лишиться и тебя!

– Не бойся, моя радость. Я не оставлю тебя одну! Вот увидишь! Мы скоро встретимся, – сказал Роман, нежно обнимая жену, и добавил, – всё, отплывайте.

Оба судна стали отчаливать, оставив Романа одного на пристани. Проводив их, он устремился в императорский дворец. По дороге ему встречались бегущие в страхе неведомо куда жители уже покорённого города.

Роман добрался до безлюдного, уже никем не охраняемого дворца и беспрепятственно вошёл туда. Вокруг всё выглядело пустынно и уныло. Былое великолепие императорской резиденции померкло. Роман вспомнил, что он уже однажды представлял себе такую картину, однако не мог предположить, что она может так быстро стать явью.

Он зашёл в апартаменты императора и приблизился к алтарю. Чем-то магическим повеяло с этого места, откуда императоры великой Византии общались с Богом на протяжении многих веков. Он начал медленно вращать тяжёлый алтарь по часовой стрелке и, наконец, после второго круга в стене со скрипом стала отворяться потайная дверь. Роман зажёг лампаду, висевшую на стене, и начал осторожно спускаться вниз по крутой лестнице. Он спускался, озираясь на стены из мрачного чёрного камня. Наконец, лестница кончилась, и Роман очутился в большой просторной комнате. Стены её также были сделаны из того же камня. От центра этой комнаты к потолку направлялась каменная колонна толщиной не более одного локтя.

«Комната, по-видимому, расположена прямо под кабинетом императора, а эта колонна соединена с алтарём» – правильно рассудил логофет.

«Вращая алтарь против часовой стрелки, мы приводим в действие адский механизм, разрушающий эту колонну, а с ней и всю комнату вместе с её содержимым»,– подумал он, восторгаясь остроумием мастера, соорудившего некогда этот тайник.

Тут только он высветил два огромных сундука, высотой достигающих до его пояса, расположенных по обе стороны от колонны. Роман подошёл к одному из них, достал ключ и открыл. Глазам его представилось великолепное зрелище. Множество золотых слитков, аккуратно уложенных в ряды, заполняли доверху сундук. Роман открыл тем же ключом второй сундук, тоже заполненный золотом.

Обладать таким огромным богатством и бесславно исчезнуть из истории, покорившись таким варварам, как турки, вот что никак не укладывалось в его голове.

«Ведь этим золотом можно купить, что угодно и кого угодно», – подумал с горечью Роман, вспомнив гибель императора, который в своё время пожалел отдать пушкарю Урбану малой толики того, что покоилось здесь.

«Богатство человека кроется не в его золоте, а в нём самом», – продолжал философствовать Роман.

Покончив лицезреть это уже ненужное для гибнущей страны золото, логофет принялся искать потайной ход, ведущий к морю. С помощью огонька своей лампады он выявил узенький проход, ведущий на юг.

«Эти сундуки не пролезут целиком. Придётся опорожнять их содержимое в мешки после чего грузить на суда».

Вдруг со стороны лестницы послышался шум спускающихся шагов. Роман уже хотел спрятаться, но в этот момент в комнату ворвались несколько вооружённых людей с начальником Тайного приказа Маркосом.

– Здравствуй, господин логофет! Чем это ты здесь занят? – сказал с ухмылкой Маркос, – уж не воровством ли?

– Я выполняю приказ императора, – спокойно ответил Роман.

– Императора? Ну и что же он тебе повелел?

– Вывезти отсюда всё золото, дабы не досталось оно врагу, – твёрдо сказал Роман, – а как ты здесь оказался? Насколько мне известно, тебе вместе с твоими головорезами было велено защищать город.

Маркос уже не обращал внимания на Романа. Он подошёл к одному из сундуков и стал жадно разглядывать золотые слитки.

– Мы давно за тобой следим, логофет. И теперь наши старания полностью вознаградятся, – произнёс с упоением Маркос, – смотрите ребята, вот каково оно – много золота!

Его головорезы восторженно пожирали глазами огромные сундуки, потирая от удовольствия руками.

– Так это вы следили за мной? – сказал сердито Роман.

– Конечно мы, – спокойно признался Маркос, – между прочим, по приказу твоего же василевса. Ты-то и привёл нас к этому богатству.

– Оно имеет конкретное предназначение. Так повелел император.

– Император? – удивился Маркос, – а где он? Нет больше его. Турки уже ворвались и грабят город. Раньше об этом надо было думать, раньше. А не сидеть с таким богатством и подписывать соглашения с Папой. На это золото можно было купить хоть самого чёрта.

Сказав это, у Маркоса жадно заблестели глаза. По всему было видно, что он давно хотел подобраться сюда, но только сейчас ему представилась такая возможность.

– Ладно, господин логофет,– мирно сказал он,– я человек не жадный. Да и ты чего-нибудь да стоишь. Забирай сколько сможешь и уходи отсюда.

– Это золото не моё и не твоё. Оно должно служить для процветания православной церкви,– грозно ответил Роман.

– Православной церкви?– переспросил Маркос и расхохотался,– да протри ты глаза! Всю ночь молился твой народ об избавлении от врага. А сейчас турки врываются в церкви и соборы, грабят и убивают. Где твой Бог? Почему он не пришёл к тебе на помощь? Да потому, что у того бог сильнее, у кого меч длиннее. Вот и вся религия.

– Что ты собираешься делать с золотом? – спросил Роман.

– А вот это уже тебя не касается, – с наглой улыбкой ответил Маркос.

– Ну а всё таки.

– Это золото будет служить той новой империи, которая возникнет на месте падения Византии.

– Тебя для этого сюда прислали твои новые хозяева? – начал догадываться Роман

– Можешь называть их, как угодно, но я хочу ещё пожить на славу под надёжной рукой. Османы – это та сила, которая способна поставить на колени весь мир. А нам многого от них и не надо. Вот пара таких слитков и всё,– сказал с циничной улыбкой Маркос, -а ну, ребята, хватит бездельничать. Это золото необходимо поднять наверх. Забирайте, кто сколько сможет, и за работу.

– И давно ты им служишь? – спросил с отвращением Роман.

– Давно, – спокойно ответил начальник Тайного приказа,– но вот к этому золоту я смог подобраться только сейчас, и то с твоей помощью. Даже верховный казначей не знал, как сюда войти. Император не доверял эту тайну никому. А вот тебе доверил. Ты у нас самым достойным оказался. Так что от имени султана османов я объявляю тебе благодарность и награждаю вот этими двумя слитками. Бери их, логофет, и уходи. Ну, давай, не мешай нам.

Роман стоял и удручённо смотрел на Маркоса. Глава Тайного ведомства, призванного охранять безопасность страны, оказался гнусным предателем.

– Не смотри на меня так осуждающе. Я простой смертный и мне без разницы, как зовут моего повелителя – император или султан. Лишь бы исправно платили. А Мехмед хорошую службу ценит. С таким могущественным повелителем я непременно вознесусь высоко.

Роман больше не мог выговорить ни слова. Не в силах ничего предпринять, он подошёл к лестнице и начал медленно подниматься. Войдя в апартаменты императора он приблизился к алтарю и начал внимательно разглядывать огромные алмазы. Снизу раздавались громкие голоса Маркоса и его людей. Роман поднял глаза кверху и на минуту застыл. Решение пришло к нему само собой.

«Да. Воистину неизмерима человеческая жадность. Любое светлое чувство может сгубить корыстолюбие, которое рождает прочие пороки. Простить можно всё, кроме предательства. Во все времена оно каралось лютой смертью»,-подумал мрачно логофет и уже без малейших колебаний стал вращать алтарь против часовой стрелки.

Дверь в стене стала с таким же скрипом медленно запираться. Роман продолжал вращать священный алтарь и видел, как он начинает уходить вниз. Находящиеся в подземелье люди, почувствовав опасность, стали с криками и страшными проклятиями колотить в дверь, которая успела уже захлопнуться. Алтарь всё больше уходил вниз, и Роман вынужден был отскочить, дабы не провалиться вместе с ним.

Рушилась Византия, рушилась под ударами османов её столица – последний оплот тысячелетней империи, унося с собой в бездну своё необъятное богатство, которое не смогло спасти её от краха, как в своё время не спасло всех предшествующих обладателей.

«Ангел» и «Фортуна», подобно двум сёстрам – старшей и младшей – плыли рядышком. Они благополучно выбрались из бухты Золотого Рога и теперь медленно приближались к Мраморному морю. Весь турецкий флот практически бездействовал. Экипажи турецких судов, узнав о взятии Константинополя, покинули свои корабли и устремились в город, чтобы благополучно присоединиться к своим сухопутным собратьям, которым Мехмед дал возможность три дня грабить столицу Византии.

«Ангел» и «Фортуна» беспрепятственно смогли доплыть до самой южной башни и здесь встали в ожидании Романа. Шли томительные часы, а логофет не появлялся на берегу. Соломон приказал Диего спустить шлюпку и плыть навстречу. Вечерело, из города доносились душераздирающие крики, которые ещё больше усиливали тревогу находившихся на борту. Лучия с бледным лицом вглядывалась в прибрежную полосу, надеясь что-нибудь увидеть, но безрезультатно. Роман не появлялся.

– Чёрт его дёрнул вернуться в город, который уже кишит турками, – начал волноваться старик Сократ.

– Не надо беспокоиться,– тихим голосом заговорила Ирина, – он вот-вот появится. Роман всегда держит своё слово.

– Конечно, – добавила Елена, – я не припомню случая, чтобы Роман не выполнил своего обещания.

Только Лучия не смела проронить ни одного слова. Она, сжав губы, продолжала смотреть в сторону берега.

– До заката ещё далеко. Он непременно успеет,– с уверенностью в голосе сказал Сократ.

У всех на душе было неспокойно, но каждый пытался подбодрить другого.

Наступила ночь, и шлюпка вернулась на борт. Лука тоже приплыл на борт «Ангела».

– Что будем делать, Соломон? – спросил он шкипера, – оставаться здесь не совсем безопасно.

– Поставишь на ночь надёжный караул, – велел ему Соломон,– мы дождёмся его непременно.

–А ты уверен, что он вернётся? – вполголоса спросил Лука.

– Более чем уверен, – ответил тот.

Ночь прошла в тревоге и беспокойстве. Лючия всю ночь не сомкнула глаз и вместе с Ириной и Еленой провела на палубе, всматриваясь в сторону берега. Под утро её сморил сон. Лючия зашла в каюту и без сил упала на постель. Во сне ей привиделось, что она в сопровождении евнухов вновь отправилась на мост через реку Марицу. Её, связанную, схватили и бросили в воду. Она начала тонуть, но услышала странные голоса:

– Не буди её. Не надо. Она только что уснула.

Лучия открыла глаза и увидела, как на неё капает вода.

«Значит, я всё таки утонула», – подумала грустно она, но в следующее мгновение увидела улыбающегося Романа и вскочила.

Это уже был не сон. Роман, весь мокрый, но со счастливым лицом стоял перед ней.

– Я вернулся, любовь моя, – сказал он и заключил жену в объятия.

Выбравшись из обрушившихся апартаментов императора, Роман направился в сторону южных морских стен. В это время город уже был полностью захвачен турками, которые вовсю бесчинствовали там. Роман решил переждать до ночи в одном заброшенном доме на южной окраине города. Ночью он благополучно добрался до южной башни, где и переночевал под открытым небом. К своей огромной радости, утром он увидел столь дорогие для себя очертания «Ангела» и Фортуны». Не дожидаясь, пока его заметят, он бросился вплавь к судам – благо расстояние до них было небольшое.

–Куда плывём, Роман? – спросил Соломон, – оставаться здесь очень опасно. Турки, кончив грабёж, опомнятся и вернутся на суда. Не хотелось бы с ними повстречаться.

– Пока плывём в южном направлении, подальше от опасного берега, а потом решим, что делать, – ответил Роман.

Уже после полудня оба судна, достаточно удалившись от занятого турками города, вновь остановились. За это время Роман в мельчайших подробностях поведал о своих похождениях в императорском дворце.

– Да, жалко, конечно, столько богатства уничтожить. Одно утешение, что оно не попало в руки врага, – подытожил рассказ бывшего логофета старик Сократ, – а предателю любая смерть подходит. Скрытый враг вдвойне опасней видимого. Так что – поделом им. А император молодец. Чувствовал, что всё богатство уйдёт под землю, и один сундук велел погрузить на наше судно заранее.

– Как погрузить? Когда? – изумился Роман.

– А ты не знал? – спросил Сократ, – ты же сидишь на нём.

Тут только Роман увидел, что в каюте находится посторонний предмет, на котором он, кстати, сидел. Это был такой же сундук, какие были в подземелье дворца.

– Как он здесь очутился? – удивился уже бывший логофет.

– Его вчера утром по приказу императора погрузила команда Василия,– ответил Соломон,– василевс сказал, что открыть сундук сможешь только ты.

– Верно, – сказал Роман и достал всё тот же ключ, переданный ему императором.

Он открыл крышку, и все увидели его содержимое: слитки золота вперемежку с золотыми монетами. Соломон взял одну и увидел на ней изображение богини Артемиды.

– Вот именно с этой монеты и начались все мои злоключения,– грустно сказал он,– хотя, кто знает, может и к добру. От судьбы никуда не денешься. Мой покойный отец сказал мне напоследок: не стремись к богатству, пусть богатство само найдёт тебя. Его слова, похоже, оказались пророческими.

– Это и есть золото царя Крёза, но лишь небольшая её часть. Основную её массу я уничтожил. Император словно предчувствовал это и потому велел русичам перетащить сюда хоть небольшое количество, – сказал Роман.

– Смотрите, здесь какое -то письмо, – воскликнул Соломон и передал Роману свёрток.

Тот развернул его и произнёс:

– Это почерк василевса, я узнаю его.

– Что же он пишет? – взволнованно спросил старик Сократ.

«Мои дорогие соотечественники, – начал читать Роман, – когда вы вскроете это письмо, меня уже, возможно, не будет в живых, и это будут строчки человека с того света».

Голос у Романа дрогнул, и он остановился.

– Продолжай. Прошу тебя, – с грустью попросил Сократ.

«Я предчувствую, что завтра господин логофет будет вынужден уничтожить богатство своей великой страны, дабы не досталось оно врагу. Потому я решил спасти её малую часть, чтобы граждане Византии, потерявшие своё Отечество, не чувствовали себя нищими на чужбине. Пусть это золото напоминает вам о былом могуществе вашей страны и этим придаст вам новые силы. Вы были её достойными гражданами, но Богу было угодно превратить вас в скитальцев. Так пусть же эта поддержка поможет вам начать новую жизнь. И да хранит вас Бог. Аминь. Ваш василевс Константин Драгаш. 28 мая 1453 год. P.S. Я надеюсь, что вы поделите это золото поровну, по справедливости, не забыв мою преданную охрану из Московии».

Гробовое молчание воцарилось в каюте. Все смотрели друг на друга, но никто не проронил ни слова. Первым высказался Сократ:

– Безгранична мудрость нашего великого императора! Его достойное имя будет вечно храниться в наших сердцах!

Все скорбным молчанием почтили память василевса, отдавшего всего себя без остатка своей стране и своему народу.

– Предположим, золото мы поделим. Это несложно, его достаточно много, чтобы сделать богатыми всех. Но давайте решать, куда плыть? Что скажешь, Роман? – спросил старик Сократ.

– Теперь моё слово вам не указ. Пусть каждый решает сам согласно своей совести,– ответил бывший логофет, – у нас два судна: одним владеет Соломон, вторым – Лучия. Они вправе решать, куда плыть.

– Это судно наше,– обиженно проговорила венецианка, – и ты прекрасно знаешь, что я без тебя ничего не решу.

– То, что Лучия поедет в Венецию, это неоспоримый факт, – начал старик Сократ,– ибо там её ждёт огромное наследство и мачеха, которую следует наказать. И ты, Роман, поедешь вместе с ней. Тут и говорить не о чем. Судьба связала вас вдвоём навеки.

– Втроём, – лукаво произнесла Елена, – да, да вы не ослышались, именно втроём. Лучия ждёт ребёнка.

– Это правда? – с восторгом спросил Роман.

Лучия отвела глаза и зарделась.

– Правда. Ты мне не веришь? – спросила Елена строго.

– Ещё как верю, – ответил сияющий от счастья Роман, – а ты Соломон, что решил? Поехали с нами в Венецию.

Лицо шкипера стало серьёзным. Никто не знал о его намерениях, хотя от этого зависело многое.

– Возвращаться в Александрию мне уже не имеет смысла. Там меня никто не ждёт, и потому я решил, что «Ангел» поплывёт туда, откуда он приплыл много лет назад, – ответил Соломон.

– Неужели в Барселону? – воскликнул счастливый Диего.

– Именно туда.

– Как? Ты, иудей, поплывёшь в страну, откуда в своё время сбежала от преследований католиков семья твоей матери? – изумился Роман его смелому решению.

– А мне нечего бояться. Я офицер византийской флота, сражался за христианскую веру с турками. Ну а вера моя сейчас совсем иная,– сказал Соломон и показал крестик на своей груди,– это мне Ирина подарила перед моим плаванием в Фессалоники. Он спас меня от неминуемой гибели и мне посчастливилось увидеть свою сестру. Так что я тоже стал христианином.

– Можете считать нас мужем и женой, – торжественно объявила Ирина, обнимая Соломона.

– Ну а ты, Сократ, куда собираешься податься? -спросил Роман.

– Туда, куда мои дочка с зятем,– со вздохом сказал старик и улыбнулся,– на это золото открою уютный трактир в Барселоне и буду коротать свой век уже с внуками.

– Да, я вижу, с нами в Венецию плыть никто не собирается? Оставляете нас одних. Так несправедливо, – запротестовал Роман.

– Я поплыву с вами! – вдруг произнесла Елена, – если, конечно, возьмёте.

– Возьмём непременно! – обрадовалась Лучия.

– Ты уж не обижайся, дядя, – нежно сказала Елена, обращаясь к Сократу,– но мне давно хотелось пожить в Венеции. Да и с Лучией мне расставаться не хочется. После её чудесного спасения мы с ней словно породнились.

– Эх, видать не судьба нам всем вместе быть, – вздохнул старик.

– Ну а русских мы высадим в первом удобном для них христианском порту, откуда они благополучно доберутся до Московии. Правда, Василий? – спросил Соломон вояку.

– Конечно. Живы будем, не помрём, – ответил тот добродушно.

Мехмед сдержал своё слово перед войском. Захваченный Константинополь три дня подряд грабила его сто пятидесятитысячная армия. Турки врывались в дома, насиловали женщин, убивали детей и стариков, хватали всё, что имело какую-либо ценность. На третье утро султан проснулся и сказал:

– Я видел во сне, как въезжаю в Константинополь на белом коне и мне преподносят на острие копья голову последнего императора Византии.

– Твой сон в руку, мой повелитель, – произнёс Халал, – ты должен сегодня же въехать в город и положить конец ужасным погромам, которые учинила армия. Только твоё присутствие сможет её усмирить и приостановит безжалостное разрушение Константинополя.

Оседлав своего великолепного арабского скакуна, подаренного ему императором уже несуществующего государства, Мехмед въехал, наконец, в город через Золотыеворота.

Сопровождаемый многочисленной свитой, он прошествовал по главной улице Месе. За три дня разбоя всё выглядело ужасно. Турки основательно разграбили и разорили магазины и торговые ряды улицы. Унесли и растаскали всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Однако даже после этого погрома величественный дух столицы Византии уходящий корнями в эллиническую эпоху остался непоколебимым, ибо никакое варварство не способно разрушить то, что созидалось человеческим гением столетиями.

На лице султана был неописуемый восторг – цель жизни была достигнута. Он ещё не верил, что шествует по покорённому им Константинополю. В свои двадцать лет Мехмед стал завоевателем самого великолепного города планеты.

– Куда ведёт эта улица? – спросил он у Халала.

– К императорскому дворцу и к собору Святой Софии. Но дворец изрядно разрушен и представляет собою неприглядное зрелище, – сказал великий везирь.

–Тогда едем в главную святыню христиан, – решил Мехмед.

Возглавляемая им процессия подъехала к собору.

Мехмед спешился, присел на колени и посыпал голову землёй.

– Хвала великому Аллаху, я добился своего предназначения! – воскликнул он, с благоговением подняв руки к небу.

Затем он встал и выжидающе посмотрел на Халала.

Тот подал знак, и молодой сербский воин подбежал к ним с копьём, на которое была нанизана мужская голова.

– Это и есть голова императора Константина? – недоверчиво спросил султан.

– Она самая, мой повелитель! – уверенно ответил Халал,– воистину, тебе приснился вещий сон, о ясновидящий!

– Как вам удалось его распознать среди множества обезображенных тел?– не унимался молодой султан.

– На нём были пурпурные башмаки с двуглавым орлом, какие носят только византийские повелители,– ответил Халал.

Мехмед почему-то не очень поверил своему везирю. В своё время ему доложили, что императора в последний раз видели без знаков отличия, дерущегося в общей толпе защитников, и потому обнаружить его тело среди множества изуродованных трупов представлялось маловероятным.

Мехмед окинул взором победителя всё великолепие собора Святой Софии и произнёс:

– Величие этого сооружения отныне будет служить Аллаху и посему повелеваю превратить его в мечеть.

– Будет исполнено, мой повелитель, – ответил Халал.

– С завтрашнего дня приказываю начать строительство нового дворца. Этот город я превращаю в свою столицу, – объявил торжественно султан и добавил,– в столицу Османской империи!

– Слава султану Мехмеду! – прокричал с восторгом Халал, – Мехмеду-Фатиху!

– Слава Фатиху! – восторженно повторила новое имя Мехмеда-Завоевателя вся его свита.

Через несколько дней пассажиры обоих кораблей, благополучно доплыв до «каблука» Апенинского полуострова, стали со слезами на глазах прощаться. Роман, Лучия и Елена с дочкой пересаживались на «Фортуну», вместе с ними собирались плыть дальше русские наёмники. Соломон, Ирина и старик Сократ остались на борту «Ангела», намереваясь плыть в Барселону. Прощались все молча, по-христиански целуясь три раза. Никто не мог сдержать слёз, особенно женщины. Всё это время они жили одной дружной семьёй и расставание было мучительно больно.

– Пора, – грустно сказал старик Сократ, – даст Бог, ещё свидимся.

Корабли наполнили паруса и начали медленно расходиться. Пассажиры стояли на палубе, печально провожая друг друга.

Расстояние между двумя судами всё увеличивалось, превращая их в маленькие песчинки во Вселенной.

Из таких вот множества людских песчинок соткана вся история человечества, переплетённая различными событиями и фактами. Бег времени неутомимо вращает колесо истории, а пишется она судьбами простых смертных, и каждый по-своему оставляет след в великой книге людского бытия.

Исполнилось пятьсот пятьдесят лет со дня взятия Константинополя, которое потрясло весь мир. Потеря этого восточного форпоста христианской религии предоставила государству османов большой стратегический простор для завоеваний в Европе. Монархи могущественных западных стран стали себя чувствовать очень неуютно в своих дворцах, ибо сразу ощутили последствия турецкой экспансии, начавшейся после захвата византийской столицы.

От быстрорастущей Османской империи в Европе становилось тесно, и эта нехватка простора стимулировала процесс поиска новых территорий и континентов, что в свою очередь привело к возникновению эпохи великих географических открытий.

Лучшие умы и деятели науки и искусства вынужденно покинули Константинополь, переселившись в западные страны, где создали благоприятные условия для возникновения эпохи Ренессанса.

Католическая церковь, тормозящая всё передовое, стала переживать своё падение. В Европе вовсю начало распространяться протестантское движение.

Центр православия переместился в Москву, превратив её в религиозном отношении в «Третий Рим». Через три столетия новый могущественный оплот православия – Российская империя – начнёт отвоёвывать территории у империи османов, приводя её к постепенному упадку. Встанет вопрос об отвоевании у турок Царьграда и возвращения ему былого статуса православной столицы.

Но всё это будет потом…