КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Найджел, или Как я не стал владельцем собаки два раза [Герман Киселёв] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Герман Киселёв Найджел, или Как я не стал владельцем собаки два раза

Гав-гав! Глядите: вот бежит лохматый наш дружок

Фонарный столб он оросит, и дальше, со всех ног.

Славный песик. Хвост вразлет, служи милок, служи,

Тебя, мой умник, радость ждет:

Завтра, в три часа по-полудня, мы усыпим тебя, Найджел.


Джон Леннон.


Первый раз. Ризен.


Этот ризеншнауцер был крупноват по стандартам своей породы, ростом приближаясь почти что к чёрному терьеру. Но это был настоящий, породистый ризеншнауцер, как мне потом знатоки сказали. Черный, купированный, с бородкой, правильными ушами и правильной стрижкой, в ошейнике без таблички. Сразу видно собаку, которая потерялась. Он бегал по остановке, пытаясь снова поймать знакомый запах, бросался к открывающимся дверям автобусов, в отчаянной надежде учуять, а потом и увидеть ту суку, которая забыла/бросила его здесь. Чтобы скуля, не веря в своё счастье, броситься на шею своему хозяину, и лизать ему лицо, бегать вокруг него, припадать передними лапами к земле, подпрыгивать, снова бросаться на шею, и забыть наконец, всё, как дурной сон.

Первый раз его увидели на автобусной остановке в понедельник. Явно домашний, породистый пёс, явно потерялся, и остался ждать там, где он последний раз был со своим хозяином. Он прождал понедельник, вторник, среду, четверг, и почти всю пятницу. К концу недели… нет он не сдался, но он уже не носился, вертясь как ошпаренный, а просто тихо сидел, или лежал, положив голову на передние лапы где-нибудь в сторонке. Иногда брал что-нибудь из съедобного, что ему приносили на остановку сердобольные люди. Некоторые пытались его погладить, сочувствуя: «Что, потерялся, песик? Бедненький…» он позволял им это, равнодушно, не поднимая головы с лап. Он хотел бы выразить им свою благодарность, но он не чувствовал ничего, кроме тоски.

Наверное, всё должно было закончиться естественным образом. У хозяина ризена было почти пять дней, чтобы попытаться найти свою собаку на этой автобусной остановке, в центре города, где пёс был у всех на виду. Он не захотел, или не смог этого сделать. Рано или поздно, но ризен ушел бы с остановки сам, или его бы заставили уйти. Его жесткая шерсть со временем бы отросла, свалялась и стала грязной, а глаза тусклыми. Он стал бы бездомной дворнягой, в которой только угадывается ризеншнауцер. Стал бы одним из тех, кто боком, понуро уступает нам дорогу, когда мы подходим к мусорному контейнеру. Он присоединился бы к Армии Бездомных Собак, которая старательно изображает перед нами безвредность и покорность, а сама копит силы, чтобы отомстить. Считаете, что у меня бред?

Говорят, в настоящее время, в некоторых лесистых регионах нашей страны формируется новый биологический вид рода Волков, семейства Собачьих. Его образуют потомки бродячих собак всех пород, которые сбиваются в стаи, и уходят жить в леса, подальше от человеческого жилья. Уже через несколько поколений, все искусственно выведенные признаки пород исчезают, и эти собаки возвращаются к своей естественной, изначальной морфологии. Крупные, с густой серой шерстью, острыми стоячими ушами и прямыми хвостами, похожие на волков, умные, сильные, они живут в лесах, охотятся стаями, и они совсем не боятся людей.

Но с ризеном всё, к сожалению, вышло по-другому. Он был породистым, а значит заметным, конечно, его заметили. Его заметили многие люди: из окон автобусов и машин, проезжавших мимо, люди которые пользовались этой остановкой. И они рассказывали про него другим людям.

Моя жена тоже его заметила, когда возвращалась в понедельник с работы. И рассказала мне про брошенную породистую собаку, которая ждет своего хозяина на автобусной остановке. Да, я тоже смотрел фильм «Хатико: самый верный друг». Я посочувствовал несчастному псу, по сокрушался насчёт жестокости людей, и тут же забыл об этом. Как говорил один приятель Губки Боба: «Это всё потому, что я глупый!». Мог бы и сразу догадаться, что дальше произойдет.

Во вторник, жена снова вечером рассказывала мне про эту собаку, и в среду, и в четверг. А я так ничего и не понял. Очень немногие из людей понимают всё с первого раза. Некоторые понимают со второго. Большинство же, и я в том числе, ничего не понимают и с третьего. А ведь это всё было просто, как дважды два.

Моя жена очень любит животных. Вообще, очень любит всякую живность: рыбок, птичек, букашек, кошечек, собачек, всех животных, кроме людей. Вот людей она ненавидит. Дали бы ей в руки автомат, – он перестреляла бы всех людей, на хрен! Так она сама говорит. Ну, я то думаю, что не всех, но за себя не уверен. В общем, только в пятницу, когда она с каким-то просительным выражением, заглядывая мне в глаза, сказала: «Слушай, а давай возьмем его себе?», мне, наконец, «поплохело». А ещё в ту пятницу, ближе к вечеру, один мой знакомый, по имени Генка, подъехал к той остановке на своей «Камри», и увёз ризеншнауцера к себе домой. Но Генка просто забрал пса с улицы, пока ничего плохого не случилось, оставить его себе Генка не мог: у него уже была собака, немецкая овчарка, здоровенный и злющий кобель по кличке Грей. Сам Генка и его жена Ольга, они собачники, или собачатники, не знаю уж как правильно, в общем они любят собак, и у них всегда были собаки, причем крупные, серьёзных пород, и до Грея тоже. А Ольга, Генкина жена, работает вместе с моей женой, они давние подруги. Дальше, я думаю, всё понятно.

Вечером той пятницы у меня дома состоялся тяжелый разговор. Нет, до скандала не дошло. Да, я не хотел его брать. Я не люблю собак. Может, это из-за той маленькой шавки, из моего глубокого детства, которая учуяв мой адреналин, с радостным звонким лаем гоняла меня вокруг песочницы на игровой площадке у моего дома. Наверное, я их просто боюсь. Помню, что было, когда мы с женой первый раз пришли к Генке с Ольгой в гости. Едва перед нами раскрылась дверь, откуда-то из глубины их квартиры раздалось зловещее рычание, и характерный скрежет когтей по ламинату, а спустя мгновение, в коридор влетел оскаленный Грей. Ростом он, в тот момент, показался мне с телёнка, а в его пасть, было такое впечатление, с большим зазором пролезет моя голова. Грей был вовремя ухвачен за ошейник, ему было сказано всё что положено: «Фу! Нельзя, свои!», после чего он потерял к нам интерес и гордо удалился на кухню. Но потом, когда все приняли сидячее положение за накрытым столом, и стали отмечать встречу друзей, Грей уже под этим столом оказался. Пока длилась встреча, его клыки находились где-то вблизи стратегически важной, центральной части моего организма, в пределах одного щелчка челюсти. Я это знаю, поскольку всю дорогу он тихо рычал. И мой организм, от этого, никак не мог расслабиться.

Я люблю кошек. У нас дома в то время жила кошка Машка. Чудесное создание, умница и красавица, грациозная, с большим чувством собственного достоинства, настоящая кошачья королева. Машка и была моим главным аргументом в пользу того, что собака, тем более такая крупная, в нашей квартире будет лишней.

В общем, не вдаваясь в подробности, но я проиграл. Жена одержала победу. Мужская логика всегда проигрывает, когда сталкивается с женской, да ещё и приправленной эмоциями. В самом деле: как можно победить то, чего не существует?

В субботу, Генка привез ризеншнауцера к нам. Мы с женой встретили их у подъезда. Генка сказал, что пёс воспитанный, но не злобленный. Сказал, неизвестно, какая у него была кличка, но на «Рекса» пёс реагирует. Сказал, что нам лучше сначала погулять с ним на улице, привыкнуть друг к другу. Сказал: «Ну, попробуйте, может получится. Если не сможете, звоните, попробую кому-нибудь ещё пристроить». После этого, Генка передал мне конец поводка от Рексова ошейника, и уехал.

Мы сделали несколько кругов по площадке возле нашего дома. Рекс вёл себя правильно, как нормальная, но воспитанная собака. Деловито обнюхивал столбы, деревья, и снег под ними, помечал желтым цветом сугробы, несколько раз начинал мощно тянуть меня, за поводок, по какому-то следу, но всем командам подчинялся беспрекословно, и ни разу ни на кого не гавкнул. В конце концов, мы пошли домой, где на кухне уже остывала специально для Рекса, заранее сваренная кастрюля перловки, и обиженно вопила Машка, запертая в комнате. Она не понимала, с чего это вдруг, ей ограничили свободу передвижения, по её собственной квартире. Все вещи вокруг себя, Машка привыкла делить на съедобные, бесполезные, и те, о которые можно точить когти. А люди существовали для того, чтобы предоставлять ей съедобные вещи, гладить и играть с ней, когда ей этого захочется. Она ещё ничего не знала об этом Мире.

Мы разделись, и сразу же повели Рекса на кухню. Да, мы с женой самого начала совершили ошибку. Почему-то решили, что если встреча представителей семейств Кошачьих и Собачьих произойдет не сразу, нос к носу, а через закрытую дверь, то они успеют принюхаться и привыкнуть друг к другу, а затем всё у них пойдет хорошо. Да, я наивный. Признаю это.

Как только Рекс занялся своей перловкой, я пошел за Машкой. Она уже не мяукала, просто тихо сидела возле двери, вид у нее был, я бы сказал: озадаченный. Когда я с Машкой на руках пришел на кухню, Рекс и ухом не повёл. Всё таки, пёс он был очень серьезный и обстоятельный, сначала он доел перловку, и тщательно вылизал миску. Я сидел на табурете, позади Рекса, Машка сидела у меня на коленях. Она не отрываясь смотрела на пса, который похоже, действовал на неё также, как питон Каа действовал на бандерлогов, причем даже не глядя ей в глаза. Последнее движение языка Рекса по миске, продолжилось движением его шеи, а потом и всего корпуса, когда он развернулся к нам, и его черный, блестящий нос оказался в паре сантиметров от Машкиного розового. Встреча Миров состоялась. Секунду, а может, вечность, они смотрели друг на друга. За эту секунду, я понял, что сейчас произойдет, но сделать уже ничего не успел. Машка зашипела, и тут же в ответ, в паре миллиметров от моих пальцев клацнули нехилые Рексовы клыки. Я думаю, что пёс просто боялся зацепить меня, поэтому щелкал челюстями вхолостую, у него всё не получалось зацепить кошку. Машка же превратилась в какое-то взбесившееся орущее колесо, из которого во все стороны торчали когти. Я, с перепугу, зачем-то пытался, изо всех сил, удержать её у себя на коленях. Это было похоже на то, как будто я голыми руками останавливаю диск циркуляционной пилы. В конце концов, Машка вырвалась, и прыгнула, она перелетела через голову Рекса, и через полкухни, и приземлилась в дверном проеме, ведущем в коридор. И вот тут, рванувшийся следом за ней Рекс, её таки достал. Как потом оказалась, укус пришелся скользом, пёс только порвал ей кожу на боку, но не сломал ребра, и не повредил внутренних органов. В следующий момент, я уже поймал его за ошейник, и Машка успела скрыться в своём убежище, которое всегда использовала, если за что-то на нас обижалась. Она стрелой пролетела через коридор, через комнату, проскользнула в щель между телевизором и боковой поверхностью шкафа, и спряталась за стенкой.

Если бы моей жене не пришлось заливать йодом и бинтовать мне руки, наверное, в тот момент, с ней бы случилась истерика. Она и со мной едва не случилась. Мы отвели Рекса к тёще. Родители моей жены живут в пяти минутах ходьбы от нас. Это, одновременно, и хорошо и плохо, но к данной истории прямого отношения не имеет. Мы отвели пса к тёще, а я вернулся домой, чтобы посмотреть, как там Машка. Я вытащил телевизор из стенки, протиснулся в образовавшуюся щель, дотянулся, и вытащил кошку за шкирку на свет божий. Машка висела у меня в руке как тряпка, и всю дорогу ссала на ковер. Внешний осмотр показал, что её жизни ничего не угрожает. Рана на боку оказалась поверхностной, и кровь уже остановилась. Затем мы совершили «рокировку». Жена с Рексом, и моим тестем, в качестве сопровождающего, вернулись к нам домой, а я с Машкой на руках, по параллельной улице, пришел в дом к тестю, чтобы оставить кошку у них. Пока всё это происходило, наступила ночь, и пора была – ложиться спать. Мы постелили на полу кладовки нашей квартиры старое одеяло, а дверь в кладовку оставили открытой, я привязал поводок Рекса к ручке этой двери, в надежде, что пёс поймет, что здесь его место, и будет здесь спать. Да, наверное, я всё делал неправильно.

Рекс не лег на одеяло. Похоже, у него была сенсорная депривация. Знаете, что такое сенсорная депривация? Я не знаю, как это бывает у собак, а вот у людей это бывает примерно так: ты слышишь, как кто-то позвал тебя по имени, и что-то спросил, а ты, занятый своими мыслями, не расслышал, о чём тебя спросили, и ты поворачиваешься в ту сторону, откуда звучал голос, и видишь, что там никого нет. Мы с женой лежали в постели, на нашей двуспальной кровати, а Рекс стоял в коридоре, возле порога нашей спальни, на до предела натянутом поводке, и неотрывно смотрел на нас. Он хотел к людям. Быть с людьми. Пусть не со своим хозяином, но с людьми, которые его приняли. Как можно ближе к ним.

Рекс прожил у нас субботу, воскресение, и понедельник до вечера. В воскресение моя жена сказала мне, что не сможет с этим справиться. «Я боюсь его. Ты уйдешь на работу, а я останусь с ним, и что я буду делать? Я не смогу с ним справиться, я даже выгулять его не смогу, потому что боюсь».

В понедельник вечером, мы отвезли Рекса к Генке. Когда мы ждали автобус, на остановке, к нам подошел какой-то мужчина, видимо «собачник», он заинтересовался Рексом, потому и подошел. Когда он приблизился, Рекс зарычал, и рванул поводок, я заорал на него: «Фу, Нельзя!» слишком громко, совсем не надо было так орать. Слух у собак в шестнадцать раз острее человеческого, если бы я сказал даже шепотом, Рекс бы всё равно всё понял. Мы разговорились, рассказали этому человеку свою историю. Помню, что он, качая головой, сказал нам: «Вы посмотрите на него, это ведь такой друг, какого больше не найдешь, как можно променять его на какую-то кошку?».

Я не знаю, что сказать. Когда мы везли Рекса к Генке, я вдруг понял, что не хочу его отдавать. Я знал его только три дня, я только шесть раз за это время ходил с ним гулять. Но кое-что я успел почувствовать. Нет, я не стал любить собак, но кажется, я теперь понимаю людей, которые их любят. Такая собака как Рекс, когда ты идешь с ней, на поводке, то чувствуешь себя защищенным. Рекс бросился бы защищать меня в любой ситуации, не задумываясь, и не колеблясь, ни секунды. Когда то, очень давно, собаки, которые ещё были дикими, они были свободными, они жили для себя, и для продолжения своего вида, но потом они стали жить с людьми, и вот что мы с ними сделали.

Но я отдал Рекса, потому что так мне было проще. Генка так и не смог больше никому его пристроить. В конце концов, Генка отвёз пса в полицейский собачий питомник. Там приняли Рекса, хотя он им и не подходил. Питомник занимался разведением немецких овчарок, их там натаскивали для караульной службы, с упором на задержание. Рекс не подходил им ни породой, ни навыками. К тому же, он не привык жить в вольере на открытом воздухе. Рекс сбежал из этого питомника, через какое-то время, его снова туда вернули. В конечном итоге, его усыпили. Так я первый раз не стал владельцем собаки.


Второй раз. Дворняга.


Эта дворняга проскользнула в наш подъезд через придержанную кем-то дверь морозным январским вечером, чтобы здесь, в тепле и относительной безопасности, потихоньку сдохнуть. Случилось это года через два после истории с Рексом. Видели когда-нибудь глаза больной собаки? Я видел и людей с такими глазами, но это отдельная история. Пёс был ещё не старый, крупный, рыжий, долговязый и страшно худой. Где то ему крепко досталось – весь левый бок его представлял собой одну незаживающую язву, почти лишенную шерсти и покрытыю струпьями. И я просто не смогу передать, как от него воняло. Никогда, ни до ни после, я такого запаха не чувствовал. Если у Вас есть дача, представьте, что у Вас на даче под полом околела крыса. Запах, который Вы почувствуете где-то на шестой – седьмой день, вот это будет похоже на то, как воняло от этой дворняги, только немного по-другому.

Эта вонь била в нос, как только Вы открывали дверь подъезда, и преследовала Вас, пока Вы шли к лифту, и ещё какое-то время, после того, как двери лифта закрылись, и Вы поехали вверх. Когда пёс пробрался в наш подъезд, видимо, он был уже на самом пределе, он забился в угол под лестницей, лёг там, и просто лежал, не вставая. Он пролежал там около недели, судорожно дергая хвостом на звук открывающейся входной двери, вокруг него, на бетонном полу валялись остатки еды, которую ему приносили некоторые жильцы, и темнели засыхающие лужи. Я чувствовал его вонь, дважды в день, утром, когда шёл на работу, и вечером, когда с работы возвращался, и моя жена тоже, дважды в день это чувствовала. Ну а про мою жену, Вы уже знаете, ничего удивительного, что к концу недели, этот запах, вместе с его источником, переместился из-под лестницы, на кухню моей квартиры.

В тот вечер, когда я пришел домой, жена встретила меня не одна, она позвала свою маму, мою тёщу, в качестве подкрепления. Она боялась, что я начну протестовать и ругаться. Но я ничего не сказал. Ну, такой она человек, что здесь поделаешь? Я может, и женился на ней из-за этого. Потому что она такая. Этой дворняге мы так и не успели дать имени, мы называли этого пса просто «Собакой». Так он и остался, «Собакой», в нашей памяти.

Где-то на третий день, после того как он стал жить у нас, на хорошей кормежке, пёс, сначала, вроде бы стал поправляться. Он уже вставал на ноги, и ковыляя, мог сделать несколько шагов по кухне, и даже запах стал не таким резким. Но еще через пару дней, ему опять стало хуже. Он лег, и больше уже не вставал. Жена вызвала на дом ветеринаров из частной клиники. Ветеринары осмотрели дворнягу, сказали, что у неё какая-то форма гепатита, которая может быть опасной и для людей. Выписали лекарств для пса, на половину моего аванса, и уехали.

Ещё какое-то время, мы всё-таки пытались его вылечить. Ставили уколы, крошили таблетки в собачий корм, мазали его раны на боку какой-то мазью, но всё было напрасно. В конце концов, он перестал есть. Жена снова вызвала ветеринаров. На этот раз они сразу же сказали, что гуманнее будет его просто усыпить. Ещё сказали, что трупы они не утилизируют, нет такой возможности. У них есть яма, для трупов животных, но она уже заполнена. Сказали, это будет абсолютно безболезненно, он просто заснет.

Мы дали своё согласие и оплатили собачью эвтаназию. Когда дворняге поставили укол, моя жена села рядом с ней, на пол, она гладила псу голову, и говорила: «Спи, собачка, спи, засыпай», она плакала. Пёс и вправду, как будто просто заснул.

Конечно, следовало бы его нормально похоронить. Если бы это случилось летом, я бы так и сделал. Мы живём на окраине города, через дорогу от нашего дома уже начинается сосновый лес. Почва там песчаная, удобная. Вся опушка этого леса представляет собой кладбище домашних животных. Маленькие холмики, иногда даже с чем-то вроде памятников – крупным камнем, или пирамидкой из камней, некоторые даже с надписями. Но стояла зима, крещенские морозы, и мне было лень париться. Я засунул дворнягу в мешок из-под сахара, и вышел на улицу. Мешок гулко брякнул о дно промерзшего мусорного контейнера, а я пошел к тестю пить водку.

Так я второй раз не стал владельцем собаки. Больше мы бездомных собак не подбирали. Где-то через год умерла наша Машка. Наверное, это я виноват. Просто, я ненавижу топить котят, слишком много пришлось утопить их за свою жизнь. Поэтому, когда у Машки была течка, мы не носили её к коту, а пичкали «контрасексом». Наверное, для её организма, ничего хорошего в этом не было. Возможно, у неё был гормональный дисбаланс, из-за сбоев в работе её кошачьей «женской части», а потом она заболела. Оказывается, у кошек тоже может быть рак молочной железы.

Когда мы несли Машку из ветклиники, в бинтах, со шрамом через весь живот, на том месте, где раньше был левый ряд сосков, и катетером, торчащим из передней лапы, она кричала. Она не могла понять, зачем ей сделали больно. Ей ведь не объяснишь, что это – для её же блага. Она стала бояться и избегать нас, всё время пытаясь спрятаться в каком-нибудь укромном месте. Она так и не оправилась после операции. Однажды вечером, Машка вдруг снова к нам вышла, сама. Она подошла сначала ко мне, а потом к моей жене, и впервые за всё это время, позволила себя погладить. Она нас простила. Ночью она умерла. Мы похоронили её недалеко от нашего дома, на опушке соснового леса. Нет, мы не ходим на её могилу, это было бы уже слишком.

Однажды мне попалось стихотворение Джона Леннона, которое называлось «Найджел». Да, не ожидал я от кумира моей молодости, что он способен так жестоко, по-садистски посмеяться над несчастным псом. Хотя, возможно, это правда. Ну, то что люди смеются, когда им больно. Ну а я теперь, любую собаку, которую увижу, про себя называю Найджелом.


2009 г.