Возвращение [Геннадий Владимирович Ищенко] (fb2) читать онлайн

Геннадий Ищенко Возвращение

Глава 1

24 декабря 2030 года, один из небольших южных городов России

Я давно не отмечаю свои дни рождения. Когда-то, в далёком детстве, каждый такой день был праздником, приближавшим долгожданный момент вступления во взрослую жизнь. Жили тогда небогато, поэтому немногочисленные подарки приносили радость, а непременный торт, который делала мама, уже сам по себе был праздником для такого сладкоежки, как я. Жена соглашалась со мной, что для нас в днях рождения нет ничего приятного, но каждый год отмечала свой праздник и приставала ко мне, надеясь убедить сделать то же самое. Жены нет уже два года, и теперь ко мне никто ни с чем не пристаёт. С её смертью моя жизнь свелась к просиживанию за компьютером и редким прогулкам по соседним улицам, когда было настроение и позволяла погода. Весь мир давно перешёл на мобильные устройства, но я остался верен своему компьютеру, купленному пятнадцать лет назад. Для меня было главным, что он не шумел и не тормозил на нужных приложениях. Поменялся только монитор, который я заменил подаренным младшим сыном телевизором объёмного изображения. Объём отключил сразу из-за того, что от него кружилась голова, в остальном новинка меня устраивала. Качество изображения было не хуже вида из открытого окна. Большинство пользователей никогда не отключали свои планшетки и часы с голо, благо новые батареи позволяли это делать, но я берёг свой компьютер. Не хотелось, чтобы он умер раньше меня, поэтому включал только для выхода в Сеть, просмотра одного из фильмов моей коллекции или семейных фотографий. Вот и сейчас включил системный блок, уселся в кресло и просмотрел интересные для меня сайты. Их было немного. Раньше часто заглядывал в «Одноклассники» в надежде, что кто-нибудь из школьных друзей зайдёт на страничку нашего класса, где я пребывал в одиночестве уже много лет. Увы! Никто из них так и не появился. В военных городках, в которых прошло моё детство, офицеры редко задерживались подолгу, поэтому большинство тех, с кем учился и дружил, разбежались по другим местам и заканчивали другие школы. Если они заходили на этот сайт, то искали свои выпускные классы. А для меня дорогим был тот, где я учился с третьего по восьмой классы. Техникум и институт не вызывали ностальгии. Пока были живы родители, которые переписывались с однополчанами, я изредка узнавал о судьбе кое-кого из ребят, с их смертью не стало и этого.

Как всегда, начал с одного из погодных сайтов. На этой странице была вкладка «погодные аномалии», в которую я часто заглядывал. Быстро её просмотрел и выбрал «Тайфун Атино». Прочитав сообщение и просмотрев ролик, уже в который раз посочувствовал японцам. Как можно такое терпеть? Устойчивая скорость ветра триста км, с порывами до трёхсот восьмидесяти. Прогноз по высоте волн был до восемнадцати метров, и они эвакуировали жителей побережья. Неудивительно, что треть населения уже покинула страну, удивляет, что они все оттуда не сбежали. После погоды зашёл на один из новостных сайтов. Войны в Африке не заинтересовали, как и беспорядки в Штатах. А вот это уже интересно, вчера такого сообщения не было. Китай, Индия и Бразилия, не доверяя прогнозу международного центра космической безопасности, собрались осуществить совместную экспедицию к проблемному астероиду с целью изменения его орбиты. Ну и молодцы. Это Штатам уже на всё плевать, а наши способны только на болтовню. Если есть возможность устранить риск, почему бы это не сделать? Следующая новость напрочь испортила настроение. Опять на побережье Норвегии выбросились киты. Заражённые выведенной американцами бактерией животные лежали на галечном пляже и долго умирали, пока их не облили чем-то горючим с самолётов норвежских ВВС и не подожгли. Сами норвежцы к китам так и не приблизились. Как будто это может кого-нибудь спасти! Прошло два года, как эта дрянь добралась до Европы. Уверения учёных в том, что бактерии не переносятся дождями и заражённое мясо безвредно, если его хорошо проварить, не успокаивали, но никто не знал, что можно сделать.

Я выключил компьютер и задумался. Моя жизнь заканчивалась, да и сыновья дотянут до естественной смерти, но внуков было жалко. Тысячи лет люди боролись за лучшую жизнь, рожали и воспитывали детей и накапливали знания и богатства. И что в итоге?

На улице опять густо повалил снег. Потепление климата вернуло сюда снежные зимы. Тёплая, часто дождливая погода сменилась морозами, но газа хватало, и в домах было тепло. Я решил прогуляться. Ноги, слава богу, ещё носили, и, несмотря на множество болячек и общую слабость, я не нуждался в уходе и обслуживал себя сам, к большой радости невесток. Они забегали навести порядок в квартире, так как мне это было уже не по силам, а от домработницы отказался. Не хочу, чтобы дома были чужие люди. Раз в неделю в мой холодильник загружали продукты и каждый вечер звонили справиться о здоровье. Сыновья работали и были вечно заняты, а внуки подросли и не горели желанием убивать со мной время. Я не расстраивался, потому что не знал, о чём с ними говорить. Современная молодёжь была для меня такой же чужой и непонятной, как так и не прилетевшие инопланетяне.

Я натянул куртку с капюшоном, включил её обогрев и вышел из квартиры. Самое неприятное в моём возрасте – это лестницы, но не менять же квартиру только из-за того, что она на третьем этаже, а в доме нет лифта! При моём приближении разошлись створки двери подъезда, и этим решил воспользоваться мёрзнувший под навесом котёнок. Поймав дурачка и поморщившись от боли в пояснице, вышел за порог.

– Туда нельзя! – сказал я котёнку. – Там живёт злая бабушка, которая выкинет тебя обратно. Поломаешь лапки и умрёшь. А я не могу тебя взять: и ухаживать за тобой тяжело, и самому осталось…

Пригревшись в тёплых руках, малыш решил, что устроил свою судьбу, и довольно заурчал. Сорок лет в семье жили кошки, после смерти последней мы решили больше никого не брать. Но я носил с собой кошачий корм и подкармливал бездомных бедолаг. Очистив от снега кусочек площадки перед дверью, насыпал из пакета корм «Кошачье счастье» и положил туда протестующе запищавшего котёнка. Малыш посмотрел на подачку, потом на меня, и в его взгляде было столько надежды, что я поспешил прочь от подъезда.

Выйдя со двора, прошёл мимо спортивного комплекса к городскому парку. От него осталась центральная аллея, остальные деревья срубили и построили множество ларьков и павильонов. Делать здесь было нечего, но нужно же куда-то идти? Хорошо, что ноги понесли меня туда, иначе мы не встретились бы.

Она стояла у меня на пути, простоволосая и без зимней одежды. Хлопья снега, кружась, падали на мальчишескую фигуру и уже припорошили гриву волос, по которой можно было издали признать девочку. Когда я подошёл почти вплотную, она повернулась, заставив замереть на месте. С красивого лица девочки лет двенадцати на меня с надеждой и болью взглянули большие серые глаза. Точно так же смотрел на меня беспризорный котёнок.

– Что с тобой? – спросил я. – Почему ты на улице в таком виде? Тебе нужна помощь?

Девочка подошла ко мне, привстала на цыпочки и что-то закрепила на виске. Я машинально потянулся рукой к закреплённому предмету.

– Не трогай, – услышал из него голос, – иначе мы не поговорим. Мы можем где-нибудь укрыться? Здесь слишком холодно, а я не хочу разряжать батареи.

При разговоре её губы шевелились, но не в такт словам.

«Может, немая, – подумал я, – а это прибор, который для них придумали?»

Я был по специальности радиоинженером, но уже больше десяти лет перестал следить за новинками.

– Пойдём ко мне домой, – предложил я. – Это рядом. Там и расскажешь о своих проблемах.

Она согласно кивнула, стряхнув с волос часть снега, и протянула узкую ладошку. Я снял перчатку и взял её руку, поразившись тому, насколько она горячая.

– Ты вся горишь! – с тревогой сказал я. – Пошли быстрее! С такой температурой нужно лежать в кровати! О чём ты думала, когда вышла раздетая на мороз?

– Я не больна, – прозвучало у меня под ухом. – Жар – это нормально. Но ты прав, пойдём быстрей!

Хорошо, что, когда мы подходили к подъезду, не встретили никого из соседей, иначе у них надолго появилась бы тема для пересудов. Котёнка не было, а насыпанный мною корм кто-то раскидал по площадке. Я снял вторую перчатку и коснулся указательным пальцем окошка считывателя. Двери разъехалась, и мы вошли.

– Извини, – сказал я, – не могу быстро подниматься из-за того, что болят колени и нет сил. Но ты можешь подняться на третий этаж и подождать меня там.

– Нет, я с тобой! – ответила она, крепче сжав мою ладонь. – Здесь уже тепло, а я никуда не спешу.

Добравшись до своей двери, немного отдышался, после чего набрал на замке код и опять приложил палец. Замок открылся со второй попытки, когда протёр окошко считывателя носовым платком. Мальчишка живущих выше соседей периодически пачкал его жвачкой из-за моей жалобы на громкую музыку.

Девочка вошла в прихожую, присела и что-то сделала с ботинками. Обувь осталась стоять на полу, а она босиком пошла в комнату, с любопытством осматривая обстановку.

– Надень тапочки, – сказал я и дал ей гостевые тапки. – Подожди, сейчас поставлю чай и найду термометр.

– Чай – это понятно, а зачем термометр?

– У тебя очень высокая температура! Я вызывал бы скорую помощь!

– Не нужно никого вызывать! – встревожилась девочка. – И чая не нужно, сначала поговорим. Где это лучше сделать?

– Диван устроит? – спросил я. – Тогда садись и излагай! Кто, откуда и зачем! У тебя есть коммуникатор? Непонятно? Можешь позвонить родителям?

– Если я позвоню, всё закончится, – грустно сказала она. – Может, ты сначала меня выслушаешь?

Я согласился и сел в кресло рядом с журнальным столиком. Говорила она с полчаса, и чем дольше я слушал, тем больше крепла уверенность в том, что её рассказ не вымысел и не бред заболевшего ребёнка, а самая настоящая правда. Вспоминая наш разговор через много лет, понял, что эта уверенность не была следствием моей доверчивости, мне просто как-то внушили, что всё сказанное – правда.

Она была из другого мира, очень похожего на наш. Точнее, мир был тот же самый, другой была реальность. Таких реальностей, по её словам, у каждого мира большое, но конечное число, а те из них, в которых живут люди, для нашего мира можно посчитать по пальцам рук. Её цивилизация обогнала нашу по уровню развития и погибла. Причиной гибели были работы генетиков, которые создали вирус, уничтожавший в организме человека патогенную микрофлору. Поначалу всё было просто замечательно, и длилось это благоденствие целых тридцать лет, а потом вирус мутировал и человечество начало гибнуть. Заразность мутанта была поразительной. Он уничтожал не только людей, но и птиц, животных и даже некоторые виды рыб. На суше не пострадали только насекомые. Самые развитые страны отгородились от остального мира и успели построить подземные города, куда увели несколько миллионов своих граждан. А на поверхности бушевал мор. Миллиарды людей погибли в считанные месяцы, птицы и животные продержались годы. Пожары сжигали города, добавляя запах гари к смраду гниющей плоти. Люди в подземных городах были обречены. Созданное производство продовольствия не могло прокормить всех спасшихся, и они постепенно проедали взятые запасы. Делали всё возможное, чтобы получать больше еды, но они просто не успевали. Были попытки использовать запасы погибшего мира. Сделали надёжные скафандры, в которых можно было выйти на поверхность, не подвергаясь заражению. Нашли и целые склады с продовольствием. Эти вылазки закончились после гибели от вируса одного из городов. Выход нашли, но не для уже живущих, а для их потомства. Был разработан новый человеческий геном, неподвластный земным микроорганизмам.

– Теперь в наших тканях намного больше кремния, чем у вас, – рассказывала девочка, которую звали земным именем – Оля. – И температура у нас выше.

Всё потомство в городах выращивали искусственно, меняя геном у зародышей. Точно так же меняли геном у спасённых видов птиц и животных. К сожалению, их уцелело немного. Новое поколение людей могло питаться животной и растительной пищей только с добавками ферментов и препаратов кремния, иначе начинались нарушения, которые со временем становились необратимыми. Наружу вышли через полсотни лет, когда умерли последние обычные люди и планета очистилась от останков прежней жизни.

– С тех пор прошло почти сто лет, – рассказывала Оля. – Нас уже больше двадцати миллионов в двух колониях. Мы обеспечили свои потребности, даже продвинулись во многих науках, но…

По её словам, многие стали терять интерес к жизни. Ушедший в небытие мир отцов не отпускал их детей. Тоска по жизни предков и бесконечному разнообразию живой природы разрушительно действовала на души. Дошло до того, что правительство запретило просмотр старых фильмов. А потом открыли вероятностный характер мироздания и нашли возможность перемещаться в другие реальности.

– Приняли очень жёсткие меры, чтобы не занести заразу в другие миры, хотя исследования показали, что за прошедшие полтора века искусственный вирус давно погиб.

– И ваши учёные отправляют в другие реальности маленьких девочек? – с ехидством спросил я.

– Туда уже давно никого не отправляют, – ответила она. – Мы нашли реальность, в которой вообще нет людей, и туда переселяемся. Там богатая жизнь, хотя приходится жить на добавках. На будущее есть план вернуть прежний геном следующим поколениям.

– А почему прекратили исследования?

– В них нет смысла. Как только люди начинают творить искусственную жизнь, они рано или поздно губят свою. Мы нашли несколько таких миров-могильников, остальные движутся по тому же пути. Взрослые говорят, что нам ещё повезло, но если бы ты знал, как у нас тоскливо! Людей мало, и они стараются собираться вместе. И все похожи друг на друга. Не внешне, хотя и внешне тоже. Мне даже не хочется ни с кем общаться в школе!

– И другие думают так же или только ты?

– Это проявляется по-разному: у кого-то сильнее, у кого-то, наоборот, меньше.

– А у тебя так сильно, что взяла и сбежала?

– Я вернусь, – пообещала она. – Можно я у тебя немного побуду? Поговорю, попью чаю, посмотрю чего-нибудь… Скажи, а вы не вывели какой-нибудь дряни?

– Вывели, – ответил я. – Не вирусы, как у вас, а бактерии. Должны есть нефть, а жрут любой животный белок. И никто не знает, как их убить. Не вскипятишь же океаны. Эта дрянь ест и рыб.

– А как ею заражаются?

– Через повреждения кожи. Если попадёт в рот, наверное, тоже заболеешь. Я читал, что её могут переносить дожди, хотя многие в это не верят.

– Вы будете долго умирать, – сказала Оля.

– Это утешает, – усмехнулся я. – Послушай, а можно переместиться в прошлое?

– Не-а, – помотала она головой. – Время обратимо только на квантовом уровне. Ни одно материальное тело нельзя отправить в прошлое, только личность.

– Как это? – не понял я.

– У человека есть душа и личность, – начала объяснять Оля. – Душа остаётся после смерти тела, а личность создаётся всю жизнь и разрушается после гибели мозга. Но личность – это информация, записанная на квантовом уровне, поэтому её можно отправить в прошлое. Но прицепиться она сможет только к своей душе и своему телу. Понимаешь? Если отправить твою, то ты возникнешь в прошлом, но я не знаю, в каком возрасте это произойдёт. Учёные это как-то считают, а я случайно услышала разговор отца с одним… неважно. Он сказал, что слишком рискованно отправлять кого-то в прошлое. Может произойти замещение нашей реальности на ту, в которой не выживет никто. Отец не верил в то, что такие работы можно запретить.

– А это очень тяжело сделать? – спросил я.

– Хочешь вернуться и предотвратить катастрофу? – спросила она.

– Прежде всего хочу просто вернуться, а с катастрофой…

– Учти, что личность не копируется, – предупредила Оля. – Она переносится, а это значит, что здесь ты умрёшь.

– Этим меня не напугаешь. Я не потерял желания жить, но чувствую, что моё время на исходе. Мне же не придётся убивать себя самому?

– Конечно нет! Тебя никто не будет убивать, а смерть наступит в результате самого переноса. Но я не знаю подробностей. Со мной универсальный модуль, который я спёрла из лаборатории отца. Это экспериментальная модель, в других нет такой функции, да и этот модуль предназначен к ликвидации.

– А ты сумеешь им воспользоваться?

– Чтобы запустить программу, не нужно разбираться в вероятностях. Только я сделаю это перед возвращением. Ты собирался меня угощать?

Мы ушли на кухню, где я занялся чаем.

– У меня из сладкого только вафли, – предупредил я, разливая чай по чашкам. – Не знаешь, что такое вафли? Это такая вкусная гадость.

– Если вкусная, тогда давай! – сказала Оля. – Сейчас только выпью капсулу. Ммм! Действительно вкусно! Дашь с собой?

– Возьмёшь кулёк на столе, – разрешил я. – Можешь забрать себе всё, что понравится.

– С твоим исчезновением эта реальность заменится другой, поэтому я уйду раньше тебя. В новой меня просто не станет.

– Жаль, что в моих мозгах ничего не держится, – сказал я, – иначе освежил бы в памяти многое из того, что может оказаться полезным.

– Об этом не беспокойся. При наложении личностей память будет прекрасной. Вспомнишь всё или почти всё, что было в жизни. Наверное, это интересно, когда мальчишка становится взрослым мужчиной. Только имей в виду, что детское тело и личность ребёнка тоже подействуют на твоё сознание. И это хорошо, потому что быть стариком в детском теле… Я вижу, что тебе не терпится. Жаль, я бы ещё здесь побыла, но ты прав: нужно спешить. Если меня хватятся, будет нетрудно найти модуль. В каждом из них есть что-то вроде маяка. А если найдут, то накостыляют по шее, а ты уже никуда не попадёшь. Дай мне вафли, и пойдём в комнату. Тебе лучше лечь.

Мы вернулись в гостиную, где я улёгся на диван.

– Готов? – спросила Оля и, получив утвердительный кивок, что-то покрутила на запястье.

Вокруг её тела возник туманный диск, который на глазах уплотнялся, становясь материальным.

– Прощай! – сказала она. – Удачи! – Девочка исчезла, и вместе с ней исчез весь мир.

Сознание вернулось скачком. Я по-прежнему лежал, но теперь видел на потолке не пластик, а обычную побелку. Было непривычно тихо из-за того, что впервые за последние тридцать лет не шумело в ушах. Раньше болело всё тело, сейчас не чувствовалось никакой боли! Я повернулся набок и осмотрел комнату. Она была знакома до мелочей и одновременно воспринималась, как что-то давно забытое. Я откинул лёгкое одеяло и осмотрел худое мальчишеское тело. Сколько же мне лет? Не до конца веря глазам, встал с кровати и подошёл к висевшему на шкафу зеркалу. В седьмом классе у меня начали клочьями выпадать волосы, но пока на голове красовалась шикарная шевелюра. Судя по листве за окном, я попал в лето или начало осени. Наверное, сейчас шестьдесят четвёртый год и четырнадцать исполнится только в ноябре! Внезапно я до конца осознал, что случилось, и испугался. За дверью комнаты был исчезнувший мир детства, в котором живы давно умершие родители! Меня так затрясло, что с трудом удалось добраться до кровати. Не знаю, сколько это продолжалось, но постепенно мандраж прошёл. Встав с кровати, натянул трико и принялся осматривать комнату. Первым делом посмотрел на механический будильник на столе, который тикал и показывал половину седьмого. Ещё раз выглянул в окно и увидел, что солнце только начало выползать из-за крыши штаба. Значит, сейчас утро и, наверное, воскресение, иначе мама уже готовила бы отцу завтрак. Я осмотрел книжную полку, заранее зная, что увижу на ней книги Казанцева, Беляева, Стругацких и Уэллса. Ольга была права, когда говорила о прекрасной памяти. Я читал их сорок лет назад, но мог бы пересказать дословно. Новых учебников ещё нет и портфель пуст, поэтому всё-таки лето, и я почему-то уверен, что оно идёт к концу. Просыпается память ребёнка? Надо вспомнить всё, что помнит он, иначе родители могут подумать чёрт знает что. Да, в квартире должна быть сестра, которая в этом году жила с нами! Лучше полежать и подумать, пока все спят. Итак, перенос получился и я получил вторую жизнь. И что теперь? Прожить её намного лучше той? Это я мог. Знание всего, что случится в мире за семьдесят лет, моё образование и огромный запас никому пока неизвестных открытий и технологий давали большие возможности. Нет необходимости поступать в техникум, а это экономия в два года. Учёба в институте дастся без труда, ещё и закончу его экстерном на год-два раньше. Я не поехал в аспирантуру, когда посылали, теперь это можно сделать. С моими знаниями не проблема сдать кандидатский минимум и защитить диссертацию, а за кандидатской может последовать докторская. Развал Союза не застанет врасплох, и будет нетрудно подкатить к тем, кто встанет у руля. Много плюсов и только один минус, который делает всё остальное неважным. Ничего не изменится, и в положенный срок всё рухнет в тартарары! Как можно любить женщину и растить детей, зная, какая им уготована судьба? Влезть со своими знаниями и попробовать всё переиграть? Можно попробовать, но велика вероятность того, что настучат по голове или вообще её оторвут. В середине октября Брежнев станет генсеком. В годы юности я не любил его за чрезмерное честолюбие и любовь к наградам. Уже много позже узнал о больших заслугах генсека в укреплении экономики и обороноспособности государства. В последние годы жизни он не держался за власть и дважды просил освободить от работы. Я не идеализировал Брежнева, но ставку придётся делать на него, причём так, чтобы как можно дольше остаться в тени, а лучше вообще из неё не выходить. Решив, что об этом можно подумать потом, ещё раз себя осмотрел. Я занялся йогой и гантелями только в конце учёбы в институте, а до этого был хиляком. Надо заняться этим сейчас. Чёрт, почему не просыпается память мальчишки? Хоть убей, не помню, что было в предшествующие дни. Придётся хитрить и по крупицам вытягивать эти знания из родителей и сестры.

За дверью заскрипела тахта, и послышались удаляющиеся шаги. Мама встала и пошла на кухню. Ну что же, пора вставать и мне. Я быстро застелил кровать, оделся и, глубоко вздохнув, открыл дверь в большую комнату.

Глава 2

Обычно отец вставал рано, но сейчас он спал. Наверное, вымотался на службе и теперь отсыпается. Я стоял и смотрел на его спокойное лицо, испытывая… Даже самому себе не смог бы объяснить, что в тот момент чувствовал. Отец сильно любил меня всю жизнь, и я отвечал ему тем же. Не помню, чтобы он хоть раз меня ударил, хотя для этого было много поводов. Отец был трудягой и мастером на все руки. Он научил мать готовить пищу и заготовки на зиму, мог пошить брюки или шапку, починить обувь и сделать любую работу по дому, занимался фотографией ещё на стеклянных пластинках и сам делал зеркала. Родом был из крестьянской семьи и после окончания семи классов работал киномехаником в райцентре, а потом помощником редактора районной газеты. Когда началась война, подал заявление об отправке на фронт и попал на краткосрочные офицерские курсы. Всю войну провёл в войсках ПВО, где встретился с матерью, которая тоже пошла добровольцем и дослужилась до звания старшего сержанта. Войну они закончили в Кёнигсберге и вскоре поженились. В отличие от многих других, отца не демобилизовали после войны, а отправили на курсы при каком-то училище. С таким куцым образованием он дослужился до звания майора и занимал должность начальника связи полка, сделав свою службу лучшей во всём округе. Я посмотрел в угол комнаты, где стояла высокая тумба из декоративной фанеры с экраном. Это было творение отца, которое в семье называли комбайном. Он сам сделал телевизор, радиоприёмник и проигрыватель грампластинок и вставил их в один корпус. Это был второй его телевизор. Собранный шесть лет назад три года спустя подарили родителям матери. Я был специалистом и представлял, как сложно настроить даже чёрно-белый самодельный телевизор с помощью обыкновенного тестера. Я не смог бы этого сделать и со своим институтским образованием. Отец прожил долгую жизнь и умер позже матери. Умирал он полгода и за это время измучился сам и измучил нас. В то время я жил его заботами. Когда отец лучше себя чувствовал, у меня поднималось настроение, а когда ему становилось плохо, плохо было и мне. А потом его не стало. Я был на работе, и о смерти сообщил по телефону старший сын. В тот день мы ничего не успели сделать для похорон. Отца положили на стол, и я всю ночь просидел рядом. За окнами громыхала гроза, и вспышки молний освещали его разгладившееся и ставшее спокойным лицо. Дождь барабанил в окна, казалось, природа оплакивает уход из жизни. Я тогда так и не заплакал, несмотря на всю боль и тоску. А теперь он, молодой, спит на тахте и мне страшно, что всё это может оказаться сном или бредом! Надо было срочно успокоиться. Стараясь не шуметь, сходил в ванную комнату и умылся. Стало заметно легче, и решил зайти на кухню. Мама стояла у стола и чистила картошку.

– Что это ты так рано вскочил? – спросила она, заставив вздрогнуть от звука её голоса. – То даже в школу нужно вытаскивать из кровати трактором, а то встаёшь ни свет ни заря в выходной день. Куда-то собрался?

– Пройдусь по воздуху, пока ты готовишь завтрак, – ответил я, поедая её глазами.

Мама не заметила моего волнения, потому что стояла в пол-оборота ко мне и смотрела на картошку.

– Надень что-нибудь, – сказала она. – По утрам уже прохладно. И не хлопай дверью, а то разбудишь отца. Он вчера поздно пришёл со службы, так что пусть подольше поспит. И надолго не уходи, скоро будем завтракать.

В городке нашего полка была только одна улица из трёх стоявших в линию пятиэтажных домов. Мы жили на первом этаже среднего из них. За забором располагался наш полк ПВО, который прикрывал Минск. С наружной стороны ограды стоял небольшой одноэтажный дом, поделённый пополам на продовольственный магазин и библиотеку. Сразу же за КПП был штаб, а за ним – казарма, столовая и всё остальное хозяйство. Позиции ракет укрыли в лесу, который тянулся на десятки километров. Наши дома тоже огородили дощатым забором, но въезд в городок по бетонке был свободным. За этим забором был построен шикарный по тем временам Дом офицеров. Его большое двухэтажное здание вмещало кинозал, спортивный зал, библиотеку и ещё много всего, во что я не вникал за ненадобностью. Конечно, построили его не только для нас. Рядом с городком нашего полка находился городок гарнизона, которым командовал генерал Алфёров. Одна из его дочерей училась в моём классе. Этот городок почему-то носил название «рабочего» и был раз в пять больше нашего. Школа была на его территории, но недалеко от моего дома. Въезд в «рабочий» городок охранялся, но ничего не стоило перелезть через забор, что многие и делали. Каждому школьнику оформили пропуск с фотографией и печатью воинской части, но до их КПП надо идти триста метров, а дыра в заборе была рядом. В это место, где отсутствовали две доски, я сейчас и протиснулся.

Как я мечтал когда-то сюда приехать! Пройтись по большому пустырю за школой, зайти в её двухэтажное здание и посмотреть на свою классную комнату. Кабинеты были только по физике, химии и биологии, остальные занятия, кроме физкультуры, шли в ней. Сейчас мог осуществить ту мечту, но не стал. Через несколько дней пойду учиться, и всё очарование быстро уйдёт. Я вернулся на свою сторону забора и решил пробежаться к стадиону. Бежал по бетонке к выходу из городка. За ним дорога поворачивала налево и шла мимо Дома офицеров к стадиону и дальше – в сторону железнодорожной станции. Меня хватило только до поворота из-за того, что стало колоть в боку. Стадион был в нескольких минутах ходьбы. На моей памяти здесь не проводилось никаких соревнований, но мы, я имею в виду мальчишек, им всё-таки пользовались. Для строительства стадиона использовали брошенный котлован, и зимой в его чашу сдувало снег, засыпая до самого верха. Когда снег слёживался, мы ныряли в него рыбкой. Весной эта издырявленная нашими телами масса таяла, и последняя вода исчезала только к началу лета.

Не помню, чтобы в это время бегали ради здоровья. Если начну я, скажут, что чокнулся. Я хотел спуститься к стадиону и подошёл к бетонной лестнице, но передумал. Наверное, приятней будет бежать по лесу. Помимо бетонки, к железнодорожной станции шла обычная грунтовка, которой пользовались, чтобы добраться до поезда, и школьники из посёлка возле станции. Там не было своей школы, и они ходили учиться в нашу.

Пока гулял, странно изменилось настроение. Волнение не исчезло, а страх сменился щенячьим восторгом. Мне опять хотелось бежать и дурачиться. Даже хилое молодое тело – это не тело старой развалины, которое я слишком хорошо помнил. Трудно было думать о чём-то серьёзном, я и не думал, отложив все дела на потом. Интересно, чьи это чувства, мои или ребёнка? Других признаков нашего слияния не было, и он не спешил делиться со мной памятью. Я решил, что пора возвращаться. Дома уже никто не спал, а с кухни доносился одуряющий запах жареной картошки с грибами. Маму я встретил в коридоре.

– Наконец-то! – сказала она. – Быстро мой руки и иди за стол.

– Грибы! – обрадовался я. – Пахнут-то как! Откуда они?

– Ты не заболел? – спросила мама, посмотрев на меня с тревогой. – Или это у тебя такая дурацкая шутка? Сам же принёс вчера подосиновики.

– Шутка, – сказал я. – Сейчас приду. – И сбежал от неё в ванную комнату.

После её слов вспомнил, что в этом году, во второй половине лета, было много дождей и мы собирали грибы даже в начале сентября. Надо же было так проколоться! Нужно будет меньше болтать и больше слушать.

На кухне уже сидели отец с Татьяной.

– Куда это ты бегал? – спросила сестра. – Наверное, узнавать, не приехала ли зазноба?

– Оставь его, Таня! – сказала мама. – Ешьте, а я сяду после вас.

Сидеть вчетвером за кухонным столом было тесно, поэтому она сначала кормила нас, а потом ела сама. Вопрос сестры о зазнобе всколыхнул память, и я вспомнил, что Лена Цыбушкина, в которую я был влюблён уже три года, уехала по путевке в «Артек». Почему-то вспомнился сюжет из «Ералаша», где на совете дружины пропесочивали влюблённого пионера. Это когда говорили, что как целовать, так отличниц. Я фыркнул.

– Чему радуешься? – спросил отец, накладывая себе картошку.

– Жизни, – ответил я и занялся тем же самым.

– Полезное занятие, – одобрил он. – Сходил бы ещё за грибами, пока они есть и не начались занятия. А то свежих уже долго не увидим, а у сушёных совсем не тот вкус. Я составил бы тебе компанию, но нужно помочь матери.

– Обязательно, – с полным ртом ответил я. – Хоть и вредно, но вкусно!

– Это что же там вредно? – спросила мама. – Грибы, что ли? Так ведь сам принёс.

– Жареное вредно: сплошные канцерогены. А на подсолнечном масле нельзя жарить.

– Откуда взял такие слова? – сказала недовольная мама. – Если всё готовить на сливочном масле, нам не хватит зарплаты. И чем плохо подсолнечное? Всегда ел, а сейчас вдруг стало вредным!

– Почитал статью об онкологии, – начал выкручиваться я. – В ней пишут, что жареное вредно, а когда жарят на подсолнечном масле, вредно вдвойне, потому что оно при жарке превращается в олифу и гробит печень.

– То, что жареное вредно, мы знаем и без твоей статьи, – сказал отец, вымакивая хлебом остатки масла. – Вред будет, если есть каждый день, а вы не раскатывайте губу на картошку. Картофеля два мешка на всю зиму. Это только на борщи и супы. К грибам можно ещё пожарить, а потом перейдём на каши и макароны. А скоро мой отец заколет кабана и пришлет сала. На сале я тоже несколько раз пожарю, в нём нет никакой олифы.

– Пусть отказывается, – ехидно сказала Танька. – Мне же больше достанется! Хоть что-то он не сожрёт!

Это она намекнула на то, что я, как младший в семье, объедал её в тех нечастых случаях, когда нам доставались какие-нибудь вкусности. Я промолчал, но мама сделала ей замечание:

– Не ожидала от тебя таких грубых слов, да ещё в адрес брата!

– Я не обиделся, – примирительно сказал я. – Как можно обижаться на любимую сестру? Спасибо, мама, всё было очень вкусно!

Встал и пошёл мыть руки, проигнорировав удивление матери и вытаращившуюся на меня сестру. Всё равно не получится быть прежним, так что пусть привыкают к моим странностям. В конце концов, у меня переломный возраст. В свою комнату не пошёл. Если бы это сделал, мама наверняка пришла бы допытываться, всё ли у меня в порядке. Чтобы избежать объяснений, вышел на улицу, пытаясь вспомнить, кого из ребят увидел до школы в той реальности. Наверное, таких встреч не было, потому что мои друзья приехали в последние дни августа. Девчонок из «рабочего» городка тогда видел, но подойти к ним и завязать разговор… В школе – другое дело, а так… Слава богу, что от прежней стеснительности не осталось и следа. Если нет ребят, пойду искать девчонок. Я вернулся в квартиру и, пока мама возилась на кухне, поменял трико на более приличные брюки и причесался. В детстве волосы доставляли мне немало огорчений. Они были материнские: густые и слегка вьющиеся. Я так и не смог сделать ни одну из нравившихся причёсок. В конце шестого класса даже пропустил день занятий из-за неудачной попытки уложить волосы назад. Помыл голову, расчесался в нужном направлении и туго завязал косынку. Когда утром её развязал, не смог сдержать слёз из-за того, что волосы встали дыбом! Я не успел бы высушить их ещё раз, а идти с мокрой головой в середине апреля… Меня все жалели, даже сестра отсмеялась тогда, когда думала, что я этого не замечу. Сейчас несколько раз провёл расчёской по шевелюре и остался доволен. Было бы из-за чего терзаться! Очень красиво, не у всякой девчонки такие. Уже потеплело, поэтому решил ограничиться рубашкой. Дополнив свой наряд купленными к школе туфлями, вышел из дома и направился к дыре в заборе. Хотелось пообщаться хоть с кем-нибудь из одноклассников и посмотреть, как они будут на меня реагировать. Да и соскучился я по ним за лето, а другой я – за все семьдесят лет.

Идти пришлось через территорию школы. В школьной ограде были две калитки. Выйдя в одну из них, двинулся к двухэтажным домам, в которых жили многие девчонки нашего класса, в том числе и моя первая любовь. Повезло только в третьем дворе, где на лавочке о чём-то разговаривали Алла Орленко и Ира Алфёрова. Увидев меня, они замолчали. Ира была самой высокой девочкой в классе, а Алла могла похвастать хорошей фигурой и прекрасными светлыми волосами, но её внешность портили крупные черты лица. Когда я выбирал даму сердца, их кандидатуры не рассматривались.

– Привет, девочки! – поздоровался я. – Прекрасно выглядите! К школе морально подготовились?

В ответ на меня уставились две пары широко открытых глаз.

– Что я такого сказал, что вы удивились? – спросил я, садясь между ними. – Разрешите присесть рядом? Не бойтесь, я не кусаюсь.

– Что с тобой, Ищенко? – спросила Алла. – Не заболел?

– Неужели так плохо выгляжу? – спросил я, глядя в глаза смутившейся девчонке. – Так вроде смотрелся в зеркало и не нашёл дефектов. И что у вас за дурацкая манера – звать по фамилиям? Учителям простительно, а мы с вами школьные друзья. За четыре года не запомнить имени… Точно говорят о девичьей памяти, что она короткая.

– Выглядишь ты нормально, – пришла на помощь подруге Ира. – Ты ведёшь себя ненормально.

– Ну вот! – я сделал вид, что обиделся. – Уже ни с того ни с сего записали в ненормальные. Злые вы, уйду я от вас! Не знаете, приехали Черзарова или Цыбушкина?

– А зачем они тебе? – спросила Алла. – Решился подкатиться к Ленке?

– А тебе-то что? – вопросом ответил я. – Кого хочу, того и люблю!

Всегда думал, что выражение «круглые глаза» – это метафора, а теперь смог воочию наблюдать две пары таких глаз.

– Опять удивились, – засмеялся я. – Учтите, что я ничего не сказал о своей любви, а то разнесёте небылицы, а мне потом уличать вас во лжи. Люся с Леной нужны только для разговора, раз его не получилось с вами. Они умницы и отличницы, поэтому с ними я нашёл бы общий язык.

– Нет их, – ответила Ира. – Ленка уехала из «Артека» к бабушке. За ней должна была заехать мать. А Люся с родителями сегодня в Минске, так что не с кем тебе разговаривать, Геночка!

– Здорово! – сказал я, опять садясь на лавочку. – Как заговорил о других женщинах, так даже вспомнили имя, да ещё его ласкательный вариант.

– Ты шутишь? – догадалась Ира.

– Наконец-то, дошло! Я провёл всё лето один. До школы осталась неделя, а никто и не думает приезжать. Обошёл все дворы и никого не встретил, кроме вас. Изнываю, понимаете, от жажды общения, а меня заносят в ненормальные.

– Я так не говорила, – запротестовала Алла. – Не ты ненормальный, а ведешь себя не так, как всегда. И разговор у тебя какой-то взрослый. Как будто говорит мой отец. Мне даже стало страшно! Была бы одна, убежала бы.

– Ну извините, захотелось пошутить.

– Я приглашаю на день рождения, – неожиданно сказала Ира. – Придёшь?

– А когда он? – спросил я.

– В середине декабря.

– Если доживу и ты не отменишь приглашения, обязательно приду, – пообещал я. – А кто ещё будет?

– Из девочек будут Алла, Лена с Люсей и Света Зимина, – ответила Ира, – а из мальчишек, кроме тебя, – только Сашка Широчин. У нас есть магнитофон, есть даже гитара. Потанцуем, а если не умеешь – научим.

– Если не будет вальса, обойдусь без учёбы. Вот его так и не выучил, сколько… – Вовремя я заткнулся. Ещё немного, и сказал бы, что так и не научился танцевать вальс, сколько меня ни учила жена. Тогда они точно дёрнули бы со скамейки. Что со мной творится? Откуда этот словесный понос? Неужели это то, о чём говорила Ольга из другой реальности? Проснулся мальчишка и, радуясь новым возможностям, отрывается по полной программе?

– Что замолчал? – спросила Алла.

– А кто умеет играть на гитаре? – перевёл я разговор на другое.

– Гитара отца, – объяснила Ира. – Сашка говорил, что умеет, но я уже проверила. Бренчать он умеет, а не играть. Может, ты умеешь?

– Нет, я играю только на пианино! – ответил я, вызвав дружный смех.

Зря, между прочим, смеются. Когда после института отрабатывал три года в Перми, загорелся желанием сделать клавишный электронно-музыкальный инструмент. Микросхем у меня тогда не было, а на транзисторах получилось очень сложно. Звучание было изумительным, особенно с аккордами, но из-за наводок шёл сильный шум. То ли из-за него, то ли из-за того, что пропал запал, я за полгода разучил с десяток мелодий одним пальцем и одну – обеими руками, на чём всё и закончилось. Удивительно, но я прекрасно помнил разученное. Купленное сестре пианино уже несколько месяцев стояло без пользы, и родители начали разговоры о том, чтобы его продать. Вот стоило брать деньги в кассе взаимопомощи, а потом больше года их выплачивать? Надо будет выбрать время, когда все разбегутся, и попробовать сыграть.

– Не хотите сходить за грибами? – спросил я девчонок.

– А разве они ещё есть? – спросила Алла.

– Вчера набрал полную корзину и мелочь не брал. К завтрашнему дню должны вырасти. Вряд ли туда кого-нибудь занесёт.

– Можно, – неуверенно сказала Алла. – Это далеко?

– С полчаса ходьбы. Часа за три обернёмся. Давайте встретимся у ворот завтра в десять. Ладно, я пойду. Спасибо за компанию.

Не знаю, о чём говорили девчонки до моего появления, но сейчас точно будут меня обсуждать. Ну и пусть болтают и расскажут о моих странностях другим, мне же лучше. А Ирку что-то во мне заинтересовало. Я вспомнил, что и в той реальности она приглашала на свой день рождения нас с Сашкой. Что же я тогда принёс в подарок? Надо будет вспомнить, чтобы вторично не ломать голову.

Я был недалеко от ворот, поэтому решил не лезть через забор, а воспользоваться проходной и зайти в Дом офицеров посмотреть, какой будет фильм. Когда прошёл через вертушку, не вызвал у дежурных никакой реакции. Вдоль забора была заасфальтированная пешеходная дорожка, которая сворачивала к Дому офицеров. Сегодня и на дневном, и на вечернем сеансах показывали «Человека-амфибию». Не хотелось тратить двадцать пять копеек на фильм, который смотрел раз десять. Деньги будут нужны на покупку общих тетрадей для моих планов. Хоть мы рассчитались за пианино и больше не платили репетитору, всё равно экономили, потому что мама каждый месяц старалась что-то отложить на летний отпуск. Тяжело будет свыкнуться с нехваткой денег, когда привык ни в чём себе не отказывать.

Когда вошёл в квартиру, в ней была только мама.

– А где все? – спросил я.

– Таня у кого-то из подруг, а отцу позвонили из штаба. Сказал, что скоро придёт.

Знал я это «скоро». В лучшем случае отец вернётся к обеду.

– Даже в выходной не дают отдохнуть, – недовольно сказал я. – Он хоть успел сделать тебе то, что хотел? А то я могу помочь.

– Спасибо, ничего не нужно, – отказалась мама и посмотрела на меня с удивлением. – Всё уже сделали. Я тебе не нужна? Тогда ненадолго схожу к Кулешовым.

Оставшись один, я подошёл к пианино, откинул крышку, сел на стул и положил руки на клавиши. Единственной мелодией, которую я выучил с аккордами, была песня из кинофильма «Три дня в Москве».

– Ты говоришь мне о любви, а разговор напрасно начат…

Слух у меня был неплохой, сыграл тоже хорошо, вот только голос… Надо будет им заняться. Мантра-йогой не так сложно сделать его сильнее и улучшить тембр и благозвучность, вопрос в том, где этим заниматься. Если начну часами выкрикивать мантру, у родителей поедет крыша. Ладно, что-нибудь придумаю. Я закрыл пианино и ушёл в свою комнату отжиматься. На шестом отжимании сдох. Всё, с сегодняшнего дня начинаю тренировки. Главное – не перестараться и не потянуть мышцы. Переодевшись в домашнее, приступил к ревизии своих личных вещей. Какой только ерунды у меня не было! Почти всё найденное отправилось в мусорное ведро, которое тут же вынес в стоявший во дворе бак. А ведь для мальчишки, которого я заменил, весь этот хлам имел ценность. В ящике письменного стола были найдены пятьдесят три копейки. Тетрадь стоила сорок четыре, так что на одну денег хватало, а потом придётся выпрашивать их у родителей. Вернулась сестра, и мне пришла в голову мысль – научиться с её помощью танцевать. Сейчас от такого умения мало толку, но в будущем может пригодиться, а сестры рядом не будет. Таня училась в десятом классе и жила с нами последний год. Она великолепно танцевала и была постоянной участницей самодеятельного танцевального ансамбля, который на вполне приличном уровне выступал в воинских частях.

– Тань, научи танцевать! – попросил я. – Мечтаю кружиться в вихре вальса.

– С кем? – ехидно спросила сестра. – И потом у тебя нет способностей к танцам! Два года назад уже пыталась научить танцевать вальс, и без толку. Ты просто пробежался со своей Леночкой по залу!

Было такое. На новогодний бал-маскарад, который устроили в школьном спортзале, у меня был костюмримского воина, а Лена пришла в костюме Снежной королевы. Эти костюмы были признаны лучшими, поэтому нам предложили станцевать вальс, что и сделали. Лена танцевала, а я держал её за талию и кружился, стараясь не отдавить ей ноги. До бала я тоже подкатил к сестре с просьбой научить танцевать вальс, но она промучилась со мной два часа и признала безнадёжным. Более поздние попытки жены тоже не увенчались успехом. Я надеялся, что сейчас всё-таки выучу этот танец.

– Ну не будь врединой. Что тебе стоит? Если не получится, больше с этим не подойду.

К удивлению сестры, я выучил вальс за полчаса. И что в нём было такого, что я мучился? В сущности, очень простой танец.

К обеду собралась вся семья. Поев вкусный борщ с говядиной, я отказался от второго, на которое была котлета с перловкой. Есть не хотелось, тем более перловку, которую не любил. Отбившись от матери, опять ушёл гулять. Взвинченное состояние сменилось более спокойным, и я мог нормально обдумывать уже случившееся и то, что буду делать дальше. Проблем со школой не ожидалось. Я не собирался скрывать свои знания и подстраиваться под слабого хорошиста, каким числился в классе, но не было и желания выставлять их напоказ. Неприятности могло принести знание английского языка. Я учил его в общей сложности десять лет, но так и не освоил. В институте вызубрил больше трёх тысяч слов, а через год после его окончания помнил их в лучшем случае три сотни. Намного позже, когда оформил загранпаспорт и решил проехаться по заграницам, проштудировал больше половины англо-русского разговорника, а месяц спустя смог вспомнить сущую ерунду. Память была неплохая, но проклятый английский мне не давался. Оказалось, что я ничего не забыл и сейчас мог свободно пользоваться большим словарным запасом. С одной стороны это обрадовало, но с другой – вызвало опасение. Человек может по каким-то причинам поменять поведение, и это вызовет интерес знавших его людей, но если семиклассник за лето выучит английский, он не отделается одним интересом. А тут ещё затаившаяся во мне часть мальчишки подталкивает пошалить, блеснуть знаниями и удивить окружающих. Надеюсь, что с этим удастся справиться.

Нагулявшись, вернулся домой и спросил отца, где вчерашняя газета.

– Я просмотрел и отнёс в туалет, – ответил он, не отрываясь от телевизора.

– Охота такое слушать? – сказал я, глядя на экран, на котором Багланова исполняла песню «Ах, Самара-городок».

– Кроме этого, есть и хорошие песни, – отозвался он. – Когда тебя не было, пел Магомаев. Не прикручивать же каждый раз звук, если что-то не нравится. После концерта будут мультфильмы. Садись, это уже скоро.

– Спасибо, не хочется, – ответил я, заработав удивлённый взгляд. – Что-то захотелось спать.

– В шесть часов и без ужина? – спросила услышавшая мой ответ мама. – Ты и второго не ел! Не заболел? Весь день ведёшь себя как-то странно. Давай я померю температуру.

– Я прекрасно себя чувствую, просто страшно хочу спать! – сказал я чистую правду. – Можешь пощупать лоб.

Она пощупала, после чего я ушёл к себе, разделся, разобрал кровать и сразу заснул. Наверное, эта сонливость была реакцией на перенос сознания.

Глава 3

До чего же у человека гибкая психика! Два дня назад я разваливался на ходу и был готов к тому, что любой день может стать последним. Потом была случайная встреча, ставшая подарком судьбы, и вторая жизнь, вернувшая мир детства. Вчера я чуть не упал в обморок при виде воскресшего отца, а сегодня общаюсь с семьёй без прежнего волнения. Радость никуда не делась, но она уже не захлёстывает с головой и не мешает соображать. И понемногу кое-что начало вспоминаться. Видимо, слияние произошло не сразу. Утром испытал досаду из-за того, что вчера выбросил рефлектор от прожектора, который был нужен для зеркального телескопа. Чувства и мысли были не мои, потому что я прекрасно знал, что из этой затеи ничего не получится. В детстве я отличался неумеренной фантазией и с десяти лет читал только фантастику и исторические романы. Я не был глуп, просто витал в облаках, из-за чего часто недодумывал свои действия и совершал поступки, которых потом стыдился. Девчонки в классе были рассудительнее мальчишек, по крайней мере, самые умные, поэтому наши умницы не проявляли большого интереса к сверстникам. Мы были им так же неинтересны, как они сами не интересовали старших ребят, на которых кое-кто засматривался. Я поставил перед собой задачу изменить историю, но не собирался жить только этим. Всё, что я наметил, должно было не только помочь выполнить планы, в первую очередь я делал это для себя.

Утром проснулся в девятом часу, поэтому отец уже был на службе. Сказав маме, что уйду за грибами, быстро позавтракал яичницей, надел не самую лучшую одежду, обул резиновые сапоги и с корзинкой вышел на улицу. Было только двадцать минут десятого, но я решил выйти раньше и подождать девочек возле КПП. Когда подошёл к воротам части, возле них с лукошками уже стояли девчонки, да не только Ира с Аллой, но и Люся Черзарова.

– Здравствуйте! – поздоровался я. – У нас пополнение?

– А ты против? – спросила Люся. – Я могу уйти.

– Я отдам свои грибы, только не уходи! Девочек я вчера видел, а по тебе соскучился.

– Вот видишь! – сказала Ира. – А ты не верила!

– Действительно, – согласилась Люся. – Интересно, что должно было произойти, чтобы ты так изменился?

– Может, он ударился головой? – предположила Алла.

– От удара по голове не становятся умней, – засмеялся я. – Вы пришли обсуждать меня или за грибами? Давайте поговорим по дороге. Или вы ждёте кого-то ещё?

Девочки никого не ждали, поэтому я повёл их туда, где обычно собирал подосиновики, а чтобы отвлечь разговор от своей персоны, стал вспоминать и рассказывать анекдоты, выбирая из своего огромного запаса те, в которых не было пошлятины.

– Ну тебя! – сказала Алла, когда мы пришли на место. – Никогда столько не смеялась. Даже живот разболелся, как теперь наклоняться? И где только всё это отыскал?

– Знаешь ещё что-нибудь смешное? – спросила Ира.

– Навалом! Только как же грибы? Я не буду за вас их искать. Давайте закончим с грибами, а на обратном пути я вас посмешу.

Я хорошо знал, где было много грибов, поэтому быстро набрал своё лукошко и принялся помогать девочкам.

– Никогда не ходила в это место, – сказала Люся. – Не жалеешь, что показал?

– Мне в радость сделать вам приятно! – отозвался я. – Что такое грибы? К тому же вы девушки.

– Ну и что? – спросила Алла.

– Слышала, что я вчера говорил о девичьей памяти? В ней ничего не задерживается, поэтому до следующего сезона вы забудете сюда дорогу!

– Завтра должна приехать Лена, – сказала Люся, – ты и перед ней станешь распускать хвост? Учти, что ей это не нужно.

– Во-первых, я ни перед кем из вас не распускал хвост! – обиделся я. – Не думал, что ты скажешь такое. Я считал тебя самой умной в классе, видимо, ошибся.

– А во-вторых? – спросила она.

– А во-вторых, я знаю, что ей нравится мальчишка из восьмого класса, – поведал я то, что узнал, когда учился на класс старше. – Только ведь мы с ней в одинаковом положении. Как поётся в песне: «Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает!»

– Он ещё и поёт! – сказала Алла. – Рехнуться можно! А песня откуда? Никогда такой не слышала.

– Пойдёмте, я вас провожу, – сказал я девочкам, не отвечая на вопрос.

Не было сказано ничего такого, чего я не знал, но слова Люси испортили настроение. Если я не преувеличил её ум, значит, нужно делать выводы и вести себя более сдержанно.

– Ты обещал ещё что-нибудь рассказать, – напомнила Ира, когда шли обратно.

– Извини, надоело изображать клоуна.

– Прости! – сказала Люся. – Я не хотела тебя обидеть.

– Ты ещё пойдёшь за грибами? – спросила Алла.

– Нет, – ответил я. – До школы осталась неделя, а у меня дома уйма дел. Да и не будет больше много грибов, если не пройдут дожди.

Дальше до бетонки шли молча.

– Ты всё-таки обиделся, – сказала Люся, когда я с ними прощался. – Жаль. Спасибо за сегодняшний день.

Я ничего не ответил и поспешил вернуться домой и отдать маме грибы.

– Заходила в магазин, – сказала она, забрав у меня корзинку. – Привезли твои любимые конфеты, так я взяла полкило. «Кавказские».

– Спасибо! – поблагодарил я. – Но я хочу просто попить чай.

Как только услышал название, сразу вспомнил эти понравившиеся мне шоколадные конфеты, которые продавались без обёрток и стоили дешевле других. Со сладостями нужно было заканчивать, пока только один запломбированный зуб. К сорока пяти не осталось ни одного целого. Надо будет взять в школе мел, и понемногу употреблять в пищу. Можно ещё толочь яичную скорлупу, но с мелом проще.

– Мам, я решил заняться спортом. Куда это годиться, когда нет мышц! Вы не против?

– Как мы можем быть против? – удивилась она. – Наоборот, я буду рада. Если для этого что-нибудь нужно, скажи, и мы постараемся купить.

– Пока ничего не нужно, – ответил я. – Только, мам, я займусь ещё гимнастикой йоги. Вычитал о ней в журналах. Эта индийская гимнастика развивает тело лучше нашей. И ещё мне придётся по утрам раньше вставать и бегать. Но я постараюсь выходить тихо, чтобы вас не будить.

– Что с тобой случилось? – требовательно спросила мама. – Я должна знать! Ты и вчера был не такой, как обычно, и сегодня тоже! В чём причина?

– Прочёл одну книгу и решил, что хватит валять дурака. Надоело быть слабым. Хотел спросить, мы куда-нибудь поедем в следующий отпуск или опять просидим здесь?

– За пианино расплатились, так что деньги будут, – сказала она. – Наверное, съездим на Украину, а потом к моим родителям. Ещё навестим родственников в Таганроге. Хоть и не Чёрное, но море.

– Можно поехать через Москву, – предложил я. – Я был в ней только в шесть лет и почти ничего не помню. Остановимся на два дня у твоей подруги, как тогда.

– Не знаю, – заколебалась мама. – Нужно посоветоваться с отцом.

– Ну мама! Я обещаю закончить год на одни пятёрки!

– Если случится такое чудо, можешь требовать что хочешь! – засмеялась она. – На одни пятёрки, Геник, вряд ли получится. У тебя в шестом классе тройки по четырем предметам, а пятёрки только по трём. С троек не прыгают на пятёрки, не бывает таких чудес! Но не буду тебя расхолаживать, пробуй, если есть желание.

Я попросил у матери для занятий старое шерстяное одеяло и ушёл в свою комнату. Разостлав его на полу, разделся до трусов и приступил к занятиям. Решил делать тот же комплекс упражнений, который делал в сорок лет. Прежде всего разогрел мышцы и суставы, похлопывая их ладонями и растирая, а потом пришёл черёд восьми асан. Это были перевёрнутые позы и те, которые обеспечивали гибкость позвоночника. Заодно они действовали на печень и брюшной пресс и укрепляли мышцы рук и ног. Получилось выполнить только половину асан, да и то держал их очень недолго. Последним был комплекс из шести упражнений на развитие мышц, куда входили и отжимания. Медитация не сочеталась с нагрузками, поэтому была отложена на утро. В девяностые годы в Ростове-на-Дону были открыты курсы трансцендентальной медитации, которые я закончил и получил свою мантру от гуру Агравала. Учителя приезжали из разных стран, у меня был индус. Я не дотянул до летающих йогов, но на собственном опыте убедился в эффективности медитаций. Пока это было всё, что запланировал. Вот когда приведу тело в порядок, включу в занятия несколько боевых приёмов из книги, которая в упрощённой форме предлагала выжимку из восточных единоборств применительно к уличной драке. Технику нанесения ударов и блоки я помнил, простые связки – тоже. Вряд ли это понадобится в таком возрасте, но кто знает? Я не собирался тратить годы на изучение карате или ушу, да и не было такой возможности, но считал, что будет очень неплохо, если хватит сил и сноровки врезать кому-нибудь или отбить удар. При хорошо разработанных связках и накачанных мышцах даже ребёнок может вырубить взрослого, а то и двух, особенно если от него этого не ждут, а противники не обучены бою. Я старался не переусердствовать, но знал, что завтра тело будет болеть. Наверное, медитации пока придётся отложить, возможно, придётся повременить и с бегом. Вроде делал всего по чуть-чуть, а набралось на полтора часа. Для такого тела, как моё, это было много. Отец задерживался, а сестра к кому-то ушла, поэтому обедать сел с мамой, съев к её удовольствию и первое, и второе. После этого взял свои деньги и пошёл в небольшой магазин, который торговал книгами и канцтоварами. Находился он в «рабочем городке» на полпути от школы до дома Алфёровой, поэтому опять оделся прилично. В школьном дворе было безлюдно, и до магазина не встретил никто из знакомых. Перерыв уже закончился, поэтому я купил тетрадку и вернулся домой. С работой по плану решил повременить. Родители и так будут сейчас следить за моими чудачествами, а если к ним добавится заполнение неизвестно чем общих тетрадей… Пусть лучше привыкают ко всему постепенно.

Вечером в первый раз занялся медитацией, а утром всё пришлось отложить, потому что мышцы болели и умоляли их не трогать. Постанывая, всё-таки сделал лёгкий массаж, но за занятия взялся только вечером. Три следующих дня прошли одинаково. Я старался как можно больше заниматься своим телом, уже притерпевшись к боли, ненадолго выходил по утрам на прогулки, а остальное время сидел у телевизора или пропадал в библиотеке Дома офицеров. Читал там не книги, а газеты «Известия» за этот год. На четвёртый день ко мне зашёл Игорь Кулешов.

– Проходи Игорёк, – пригласила открывшая дверь мама. – Гена в своей комнате.

– Я уже здесь, – сказал я, заходя в коридор. – Привет! Пошли на улицу.

– Ты что наболтал девчонкам про свою любовь? – спросил он, когда мы ушли за дом и сели на лавку возле забора.

– От кого ты это слышал?

– Ходил в городок и встретил Светку Зимину.

– Всё ясно: испорченный телефон. Не понял? Я вообще летом не видел Светку. Болтушки.

– Четыре дня до школы, а из ребят никого нет! – пожаловался он. – Скука! Не хочешь поиграть в футбол?

– Хочу, но не могу, – соврал я. – Потянул ногу.

Тело продолжало болеть, хоть уже меньше, и не хотелось гонять мяч с Игорем, который был выше и сильнее меня. Я развеселил его, рассказав несколько анекдотов, потом сослался на больную ногу и ушёл домой.

– Что так быстро? – спросила мама. – Раньше трудно было загнать домой, а теперь не вылезаешь из своей комнаты.

– Давай сыграю на пианино одним пальцем? – предложил я.

– Одним пальцем может и твой отец, – засмеялась она. – Собачий вальс. А у тебя что?

– Не знаю, – соврал я. – Нашёл ноты и разучил

Я сыграл маме одну из разученных мелодий. Ей понравилось, а я был разочарован. На моём электронном инструменте звучало красивее.

– Плохо, что нет гитары, – пожаловался я. – Можно было бы научиться играть. А то стоит этот гроб и зря занимает столько места.

– Мы его продадим, – сказала мама. – Уже есть покупатель. Жаль, но кто же знал, что Таня не захочет заниматься дальше?

– Она с самого начала не сильно хотела, – возразил я. – Это было больше ваше желание. А теперь наверняка продадим за меньшую цену.

Мама пошла к зазвонившему телефону, а я вернулся в свою комнату.

Я всё-таки начал работу с тетрадкой, используя для этого время, когда дома никого не было, и сразу возникли сложности. Что-то помнил очень хорошо, но многое вспоминалось хуже. Было желание изложить все значимые события следующих семидесяти лет, а уже потом писать об открытиях и технологиях. Были и мысли о том, как и кому передать мои тетрадки, чтобы они попали куда нужно, а не отправились в мусор. В самом начале пояснил, что если дата поставлена со знаком вопроса, то это значит, что она может немного отличаться от написанной. Сначала работа шла тяжело, потом я втянулся и стало легче. Скоро с непривычки от писанины начали болеть пальцы.

Я занимался телом только неделю, но уже мог десять раз отжаться и недолго выполнять все асаны. Во время моих занятий отец был на службе, а мама интересовалась ими меньше, чем я думал, хоть и похвасталась подругам, что сын занялся спортом. В понедельник, за день до школы, я был в квартире один. Не знаю, к кому из подруг убежала сестра, а мама ушла в магазин за продуктами. Только хотел воспользоваться её уходом и немного пописать, как затарахтел дверной звонок. Я открыл дверь и увидел Черзарову.

– Разрешишь войти? – спросила она. – Или ты теперь не пустишь меня на порог?

– Входи, – посторонился я, давая ей пройти. – Могла бы и позвонить. Ты начистила пёрышки, а я в старом трико.

– Какие пёрышки? – не поняла она. – О чём ты?

– Разувайся и проходи в большую комнату. К себе не приглашаю, там сейчас… неважно. А пёрышки… Так говорят о женщине, которая привела себя в порядок и приоделась. Садись на тахту и излагай.

– Что излагать? – растерялась она.

– Ты же пришла не просто так, посмотреть на моё потёртое трико? Наверное, была причина? Вот эту причину и излагай.

– Не веришь, что я пришла просто так? Если для тебя это так важно, переоденься, я могу подождать.

– Зачем? – пожал я плечами. – Ты уже на меня насмотрелась, можешь смотреть дальше. Хорошая одежда не делает нас лучше, просто любому не хочется выглядеть хуже, чем он есть на самом деле. Я в этом не исключение.

– Что с тобой случилось? – требовательно спросила она. – Такие слова мог сказать мой отец, но только не ты!

– Только не я? – я посмотрел ей в глаза, заставив смутиться. – Я знаю, что вы не считаете меня умным мальчишкой, и у вас были основания так думать. Только с какой стати я должен перед тобой отчитываться? Ты тоже открываешь всем душу по первому требованию? Теперь понятно, что тебя сюда привело. Стало страшно любопытно, что же случилось с этим глуповатым фантазёром, если он вдруг так поумнел? Не скажешь, для чего захотела раскрыть мне глаза в отношении своей подруги? Ты слишком умная, чтобы что-то делать просто так.

– А если скажу, что хочу с тобой дружить? Неужели из-за Ленки скажешь уйти?

– Давай я пока не отвечу. Извини, но мне нужно подумать. Увидимся завтра в школе.

– Не хочешь сидеть за моей партой? – спросила она, встав с тахты. – Я поговорю с Любой, и она пересядет.

– Не будем спешить, – сказал я, провожая её к двери. – Завтра даже не будет уроков. Поговорим об этом позже.

Она ушла, а я сел и задумался. Прожитая жизнь не меняла того факта, что сейчас я был подростком и ещё долго им останусь. В жизни каждого мальчишки приходит время, когда у него возникает потребность в любви. Иногда такая любовь вспыхивает сама, чаще он начинает рассматривать окружающих лиц противоположного пола и подходящего возраста, выбирая себе объект для обожания. Понятно, что из доступного множества стараются выбрать самое лучшее, руководствуясь своими представлениями об идеале. А потом этот объект начинают робко обожать на расстоянии или обхаживать, если хватает смелости. Всё в полном соответствие с песней, в которой поётся, что я его слепила из того, что было, а потом влюбилась в результат. Такая и у меня была любовь к Ленке. Когда наша семья уехала из городка, я написал письмо, в котором признался в любви, и мы недолго переписывались. Потом я поумнел, перестал писать и выбросил письма, о чём пожалел, когда поумнел ещё больше. Я был, пожалуй, самым симпатичным мальчишкой в классе. Если бы не мои выходки, мог заинтересовать многих девчонок. А тут Люся одной из первых увидела совсем другого человека. Может, она и о подруге сказала, чтобы освободить для себя место? А почему бы и нет? Буду спасать мир, а по совместительству жить полноценной жизнью советского подростка. В каждом возрасте есть свои радости. У меня в прошлой жизни не было дружбы с девчонкой, и было интересно заполнить этот пробел. А с кем его заполнять, ещё посмотрю. Бедные они будут, когда обрасту мышцами.

Я знал, что друзья-приятели уже вернулись и сейчас, пользуясь хорошей погодой, проводят последний день свободы на улице. Сходить, что ли, и мне?

– Что ты засел дома? – спросила вошедшая в квартиру мама. – За домом ребята играют в футбол, а ты со своими занятиями совсем не выходишь на улицу.

– Каждый день гуляю, – возразил я, – и уже два дня бегаю по утрам. А с ними я ещё пообщаюсь. Завтра у нас только торжественная линейка, так что будет время поболтать.

– Мне показалось или у тебя действительно увеличились мышцы? – спросила она, глядя на мои руки.

– Показалось. Мышцы только укрепляются. Я очень осторожно увеличиваю нагрузки.

– Я приготовила одежду на завтра, а туфли начистишь сам, – сказала мама. – Галстук купили новый. Будешь обедать? Тогда я почитаю. Скажешь, когда захочешь есть.

Гонять мяч не хотелось, поэтому время до обеда провёл с тетрадкой, пользуясь тем, что мать читает любимые детективы. Вечером по телевизору показали фильм «Два бойца», который посмотрели всей семьёй.

– Закончилось ваше безделье! – сказал отец, когда выключили телевизор. – Кто-то обещал стать отличником. Не передумал?

– Если поедем через Москву, у меня в дневнике не будет ни одной итоговой четвёрки! – поклялся я.

– Одни тройки, – поддела сестра. – Отличниками не становятся по желанию! Знаешь, сколько у тебя пробелов в знаниях?

– А ещё было бы неплохо купить гитару, – продолжил я, не обращая на неё внимания. – За пианино дадут пятьсот рублей?

– Если бы, – вздохнула мама. – Разговор шёл о четырёхстах, за пятьсот мы сами его покупали. А гитара, наверное, стоит рублей сто. И кому на ней играть?

– Я попробовал бы, – сказал я. – На пианино научился, почему не научиться на гитаре?

– Ты научился на пианино? – удивилась Таня. – Покажи!

Решив, что ради гитары стоит рискнуть, я сел за инструмент и сыграл им свою коронную песню, естественно, не напевая слов. Получилось здорово.

– Может, не стоит продавать пианино? – задумался отец.

– Когда только успел разучить! – удивилась сестра. – Ни разу не видела тебя за пианино.

– А как ты могла видеть, если целыми днями не бываешь дома? – сказал я ей и повернулся к отцу. – Пианино нужно продавать. Тебя скоро демобилизуют, и придётся ехать к родителям мамы и жить у них до получения квартиры. И куда девать этот гроб? В подвал? А на гитаре можно играть, и она не занимает много места. И у нас останется триста рублей на телевизор. Всё равно не возьмём твой комбайн, продашь здесь кому-нибудь по дешёвке.

– И в кого ты такой умный? – спросил отец, внимательно глядя на меня. – Ладно, инструмент продадим, а там посмотрим, как ты станешь выбиваться в отличники. Если исправишь тройки, купим гитару.

Завтра нужно было прийти в школу к девяти часам, поэтому пришлось воспользоваться будильником. Утром провёл медитацию и пробежал по бетонке туда и обратно до поворота к рабочему городку. Когда вернулся, сестра уже встала, а отец собирался идти на службу. Я быстро почистил зубы порошком, к которому пока не успел привыкнуть, вторично умылся и пошёл на кухню завтракать. При сборе в школу возникла проблема: я забыл, как завязывается пионерский галстук.

– Мам, завяжи! – попросил я мать. – У тебя лучше получается.

Я отправился на линейку в белой рубашке и чёрных брюках и ещё надел коричневую вельветовую куртку, потому что с утра было прохладно.

Возле школы собралась празднично одетая толпа учеников и преподавателей. Матери пришли только у первоклассников. Все ребята были в куртках и пиджаках, а девчонки мёрзли в своих коротких платьицах с белыми фартуками и мечтали, чтобы всё побыстрей закончилось. В нашем классе было восемнадцать девочек и десять ребят. Восемь учеников приходили из посёлка возле станции, туда же они спешили после занятий, поэтому с ними общались только на переменах. Я прошёл между двумя старшими классами и влился в родной коллектив с тыла. Моё появление совпало с началом поздравительной речи директора. Он говорил недолго, поздравил с началом учебного года и отдал колокольчик одной из первоклашек. Девочка обежала строй классов, и на этом линейку закончили, после чего ученики организованно пошли по своим классным комнатам. Теперь я мог хорошо всех рассмотреть, а по пути ещё и поболтал кое с кем из ребят. Моя парта была первой в ряду со стороны входных дверей. За ней на своём месте уже сидела Лена, при виде которой у меня на мгновение замерло сердце. Слишком долго я убеждал себя в этой любви и много лет о ней помнил, чтобы сразу выбросить из сердца. Для других в её внешности не было ничего особенного, только не для меня. Вот ведь прожил жизнь и всему на свете знаю цену, а при виде этой девчонки не могу оставаться спокойным. Или это эмоции мальчишки? Так я уже не чувствовал его отдельно от себя.

– Здравствуй! – сказал я Лене, сел на своё место и положил пустой портфель в парту. – Как отдохнула?

Её немаленькие глаза стали ещё больше.

– Здравствуй, – отозвалась она. – Хорошо отдохнула. «Артек» – это здорово! А что с тобой случилось? Девочки разное говорили…

Разговор прервало появление нашей классной. Ирина Михайловна была очень славной женщиной лет сорока и вела у нас русский язык, литературу, английский и пение.

– Здравствуйте, – поздоровалась она с классом. – Поздравляю вас с началом учебного года.

Мы дружно встали со своих мест и нестройно поздоровались.

– Садитесь! – сказала классная и сама села за свой стол. – Сегодня уроков не будет. Тем, чьи родители сдавали деньги на учебники, нужно их получить в библиотеке. Потом перепишите расписание занятий, которое вывешено на доске объявлений. Вы стали на год старше, и я надеюсь, что у некоторых из вас изменится отношение к учёбе. Обидно видеть, что способные ученики учатся спустя рукава.

Говоря это, Ирина Михайловна смотрела на меня, и я не выдержал и сказал ей спасибо. Она так удивилась, что забыла сделать мне замечание.

– И за что же мне спасибо? Встань, Ищенко!

– За поздравление, хорошие пожелания и высокую оценку моих способностей, – ответил я. – Торжественно обещаю полностью их использовать!

– Хорошо, – сказала она, быстро справившись с удивлением. – Я запомню твоё обещание. Можете идти, а завтра жду вас на занятия.

Глава 4

Наш класс отпустили первым, поэтому очередь в библиотеку была небольшая и продвигалась на глазах. Библиотекарь быстро сверялась со списком и выдавала очереднику учебники для седьмого класса. Я получил свои и уложил их в портфель. Потом взял из него карандаш с блокнотом и подошёл к доске объявлений, возле которой уже толпились одноклассники.

– Ну ты и выдал! – сказал стоявший здесь же Сашка. – Ирина Михайловна припомнит тебе эти слова, когда начнёшь хватать тройки!

– А что хорошего в тройках? – отозвался я, очень натурально изобразив удивление. – Или ты, Сашок, против того, чтобы в классе появился ещё один отличник?

Те, кто уже получил учебники, заинтересовались разговором и подошли к нам.

– Это ты о себе? – не поверил услышанному Широчин. – Шутишь, да?

– Какие шутки? Просто надоело валять дурака. Трудно, что ли, учиться на одни пятёрки? Да раз плюнуть!

– Ну и плюнь, – предложил он, – а мы посмотрим! Давай поспорим на пять рублей, что ты в этом году не будешь отличником?

– На деньги не спорю, – отказался я. – И не потому, что боюсь проиграть и нечем будет отдавать долг, просто паршивое это дело – спорить или играть на деньги. Давай поспорим на сто щелбанов, а ты начинай готовить лоб.

– Сам свой готовь! – рассердился Сашка. – Я могу поспорить и на тысячу щелбанов!

– На тысячу не буду. На фига мне такое счастье? Ты окочуришься, а мне отвечать? Да я отобью о твой лоб пальцы!

Все рассмеялись.

– На сто, так на сто! – он схватил мою руку. – Разбивайте!

К нам подошла Лена с полным портфелем учебников.

– Правду говорят, что ты пел девчонкам, когда вместе собирали грибы? – спросила она.

– Истинную. Арию Фигаро. Не слышала? Только её обычно поют на итальянском, а я исполнил им на русском. Примерно вот так! Мальчик резвый кудрявый, влюблённый Адонис, женской лаской прельщённый, не довольно ль вертеться, кружиться, не пора ли мужчиною быть!

Спел хуже Муслима Магомаева, но, в отличие от его исполнения, мои слова поняли все.

– Неужели не понравилось? – спросил я смотревших на меня во все глаза одноклассников. – Это потому, что не было музыкального сопровождения. Ладно, пропустите к доске, а то сами не пишите и другим не даёте.

– Я на твоём месте на всякий случай потренировал бы лоб, – сказал Сергей Кулаков Широчину. – Если каждый день биться им об стенку…

– Это хорошо, что вы такие весёлые, – прервал общий смех вышедший из учительской директор. – Только здесь всё нужно освобождать. Сейчас выйдет восьмой класс, а вы до сих пор не закончили!

После его слов те, кто ещё не переписал расписание уроков, бросились это делать, а остальные потянулись к выходу.

– Не поможешь донести портфель? – спросила у меня Лена.

– Подожди минуту, – сказал я ей и подошёл к Кулакову, с которым дружил: – Сергей, захвати портфель, а я помогу девчонкам.

– Могу отнести в вашу квартиру, – предложил он. – Мне это проще, чем тебе к нам мотаться.

– Теперь я свободен, – сказал я Лене, рядом с которой уже стояла и Люся. – Давайте ваши портфели, для вас они тяжеловаты. Саш, помог бы Свете, пока она не надорвалась.

Света Зимина – самая маленькая из девчонок нашего класса – благодарно улыбнулась и с готовностью протянула Широчину портфель. Так впятером и пошли, потому что Сашка и девчонки жили в соседних домах.

– Что с тобой случилось? – спросила меня Лена, когда вышли за калитку школьной ограды.

– В последнее время мне многие задают этот вопрос, – улыбнулся я. – Мало того, скажу по секрету, что я сам себе его задаю! Наверное, виноват переломный возраст!

– Тебе нужно смешить людей со сцены вместо Мирова и Новицкого, – сказала Света.

– Можно и рассмешить, – согласился я. – Пока идём, расскажу несколько анекдотов. Правда, Люсе не понравилось моё выступление, но она слишком серьёзная девушка.

– Пусть заткнёт уши, – посоветовал Сашка. – Руки ты ей освободил. Трави свои анекдоты, а то скоро придём.

Шли действительно недолго, но я успел рассказать три анекдота. Сашка так ржал, что едва не растерял портфели. Лена со Светой тоже смеялись от души. Я глянул на идущую слева Люсю и поразился: в глазах у девчонки стояли слёзы. Кажется, я немного перестарался.

Когда дошли, Сашка со Светой свернули к своему дому, а мы пошли к следующему. У крайнего подъезда я отдал Лене её портфель.

– Держи, а я донесу Люсе портфель до подъезда.

– Спасибо! – поблагодарила Лена. – Чем думаешь заняться?

– Понравились анекдоты? – спросил я. – Увы, у меня сегодня много дел. Может, освобожусь к вечеру.

– Если хочешь, приходи в наш двор, – предложила она. – Люся тоже будет.

– Обещай за себя! – сказала Люся дрогнувшим голосом. – Отдай портфель, и я уйду, а вы болтайте!

– Пока, – сказал я одной девчонке и повернулся к другой: – Я обещал довести тебя до подъезда, а обещания нужно выполнять.

Когда зашли в подъезд, я поднялся с портфелем на второй этаж и поставил его у дверей квартиры Черзаровых.

– Люся, подожди минуту. Не все шутки бывают удачные. Я не понял, чем тебя так обидел, но всё равно извини.

– Ну и дурак! – она трясущейся рукой вставила ключ в замок, открыла квартиру и взяла с пола портфель. – Иди к своей Ленке!

Перед моим носом с хлопком закрылась дверь. Я постоял, думая, постучать или нет, и стал спускаться вниз. В подъезде столкнулся с Леной.

– Почему ты задержался? – спросила она, заглядывая на лестничную площадку второго этажа. – Что-то случилось?

– Ничего не случилось, – хмуро ответил я. – Только не стоит тебе сейчас идти к Люсе. Если пойдёшь – поссоритесь.

– Из-за тебя? – догадалась она. – Очень надо! Слишком ты о себе высокого мнения!

– Моё дело – предупредить, – сказал я и прошёл мимо неё к выходу из подъезда.

Настроение было испорчено, и опять из-за Люси. От кого не ожидал слёз, да ещё из-за меня, так это от неё! Она была не только самой умной, но и самой выдержанной из наших девочек. Не помню, чтобы Люся хоть раз с кем-то скандалила или даже просто повышала голос. Год назад, когда мы в начале лета посмотрели фильм «Три мушкетёра» и под впечатлением от увиденного стали играть в его героев, Люсю единогласно окрестили королевой. Конечно, она не знала, ради кого мы обламываем друг о друга самодельные шпаги. А теперь… Получил, называется, полноценную жизнь. Я не нужен мечте моего детства, а та девчонка, которая не очень интересна мне, льёт из-за меня слёзы. И я, вроде бы взрослый человек, не могу относиться к этому спокойно!

Сестра была дома и помогала матери готовить обед. Редкое явление, достойное того, чтобы быть записанным в книгу рекордов Гиннесса, если она уже есть.

– Сергей принёс портфель, – сказала мама с кухни. – А ты, оказывается, дорос до того, что носишь девочкам портфели. Непонятно только, почему сразу двум.

– Он решил наверстать упущенное! – фыркнула Танька. – Нагрузили, как ишака! Удостоился хоть поцелуя в щёчку?

– В щёчку я буду целовать тебя в день рождения, – буркнул я, после чего ушёл к себе и больше не слышал, о чём они говорили.

В комнате переоделся в трико, а потом достал тетрадку. Чтобы успокоиться и лучше вспомнить семьдесят третий год, пришлось заняться медитацией. Как всегда при первых же повторениях мантры, волной накатило расслабление, взвинченность сменилась безразличием и лень стало даже шевельнуть пальцем. Длилось это немного меньше обычного – минут десять, но мне хватило. Работал всё время, пока женщины возились на кухне. Событий было много, тем более что писал не только о самых важных, а обо всех, которые получилось вспомнить. Закончив с августом, спрятал тетрадь за одёжный шкаф и стал решать, идти сегодня вечером гулять или нет. Конечно, нельзя принять предложение Ленки, особенно после того, что она мне сказала, но были и другие варианты. Ей будет полезно узнать, что я провёл время в другой компании. Вечер будет тёплым, а по друзьям соскучился не один я, поэтому гулять будут многие.

Когда пообедали, отец зашёл в мою комнату.

– Возьми! – сказал он и положил на письменный стол громкоговоритель для карманных приёмников. – Я принесу транзистор для выходного каскада, а трансформатор намотают мои парни. Переделаешь свою «мыльницу» с наушника в нормальный приёмник.

Я похолодел, потому что эта «мыльница» была выброшена из стола вместе с остальным хламом. И как сказать об этом отцу?

Я давно увлекался радиотехникой. Отец вечерами просиживал над своими самоделками, собранными на алюминиевых шасси навесным монтажом, а я наблюдал за его работой, слушал доносившиеся из динамика завывания и его ругань и вдыхал запах канифоли. Когда на маленьком экране кинескопа первого отцова телевизора замелькали смутные изображения, для нас с сестрой это было чудом. Помню, показывали балет Чайковского «Лебединое озеро», и мы широко открытыми глазами смотрели в негативном изображении танец маленьких лебедей. Отцу нужно было делать настройку, а мы упрашивали не трогать телевизор. Нам и так было здорово! Когда я учился во втором классе, в отсутствие отца включил паяльник, достал его радиодетали и кусок гетинакса с наклёпанными на нём лепестками и начал паять на них всё, что попадалось под руку. Закрепив с полсотни деталей, я, недолго думая, припаял в две выбранные наугад точки провода и засунул из в розетку. Зрелище получилось завораживающее. Очень понравилось то, как сгорали большие зеленые сопротивления, обгорая по спирали и постреливая искорками. Многие конденсаторы взорвались, что тоже не оставило меня равнодушным. В этот день в Союзе родился ещё один радиолюбитель. Позже отец немало со мной занимался и отдал читать подшивки журналов «Радио». Для школы я собрал действующую модель лампового радиоприёмника, а для себя сделал его из редких в то время транзисторов, которые отец принёс с работы. Прежний я сейчас прыгал бы от радости и целовал отца, а теперешний смотрел на него и не знал, что говорить.

– Папа, – собравшись с духом, сказал я внимательно наблюдавшему за мной отцу, – понимаешь, какое дело… Ты не сердись, но я, кажется, выбросил приёмник, когда чистил стол от хлама.

– Так «кажется» или выбросил?

– Выбросил, – опустив голову, признался я.

– Не скажешь, что с тобой происходит? – спросил отец. – Ты был так увлечён радиотехникой, а сейчас словно о ней забыл. Этот приёмник делал целый месяц, сколько было криков и слёз!

– Так уж и слёз! – возразил я. – Только один раз и было, когда сдох транзистор.

– Неважно, – сказал он. – Не заговаривай мне зубы. Ты выбросил результат месячного труда и не рвёшь на голове волосы. И динамик не доставил тебе радости. Напомнить, как ты упрашивал его купить? Не хочешь со мной поделиться?

– Я всё тебе скажу, – пообещал я, – но не сейчас.

– Надеюсь. Не хотелось бы лишиться твоего доверия.

И как сказать о себе отцу? Он отличался редкостным здравомыслием и терпеть не мог фантастику, которой я жил! Какие доказательства я мог представить, кроме своих слов? Рассказать о развале СССР? Точно попаду к психиатрам. Говорить об этом можно, когда стану старше, сейчас я был для него только начитавшимся фантастики мальчишкой.

Отец ушёл, а я сидел на кровати и вспоминал, как он незадолго до смерти плакал, держа мою руку в своих сморщенных, покрытых старческими пятнами руках и говорил, что я у него единственный друг. Отец уже плохо соображал и часто без причины обижался на ухаживавших за ним внуков. Как хотелось довериться ему, поделиться своими сомнениями и попросить помощи, но я знал, что этого нельзя делать. Не то время и не те люди, и я пока не та фигура, чтобы серьёзно воспринимать тот бред, который он услышит. Я знал, чем смогу привлечь внимание серьёзных людей к своим записям, отец не входил в их число. Решив пока об этом не думать, я вышел в большую комнату посмотреть, что передают по телевизору.

– Не включай громко, – попросила мама. – Что-то сильно разболелась голова.

– Давай помассирую точки, – предложил я. – Полностью боль не уберу, но болеть будет меньше.

– Какие ещё точки? – с подозрением спросила она.

– Особые, – ответил я. – Они на голове и руках. Это китайская медицина, я вычитал о ней в журнале. Не бойся, больно не будет.

После института я увлекался электропунктурой и точечным массажем и даже сделал для лечения два прибора. Я хорошо знал расположение нужных точек и помнил, на какие из них и как воздействовать, поэтому за пять минут сделал всё, что нужно.

– Действительно, помогло! – удивилась мама. – Болит, но уже не так сильно. Надо будет посмотреть самой те журналы, которые ты читаешь. Я вижу, что ты не ешь конфеты, а я потихоньку пробую. Смотри, спохватишься, когда их не будет.

– Не хочу портить зубы. Вот пойду в школу, принесу мел, тогда можно будет изредка есть сладости.

– Если так боишься за зубы, можно купить в аптеке хлористый кальций, – предложила она. – Он недорогой, мы тебе когда-то давали.

– Сами пейте эту гадость! – Меня передёрнуло. – Я лучше буду грызть мел. Можно толочь скорлупу яиц, но нужна ступка.

– У нас же есть керамическая ступка с пестиком, – сказала мама. – Забыл? Сам же в прошлом году толок в ней сахар в пудру. Давай я буду хорошо мыть яйца, а ты потом истолчёшь скорлупу. А то в мелу может попасться всякая гадость. Вечером никуда не идёшь? А то Таня уходит гулять, и твой Игорь тоже собирается в городок. Неужели опять будешь весь вечер отжиматься и стоять на голове? Всё нужно делать в меру, тогда будет польза.

– Золотые слова, мамочка! – Я чмокнул её в щёку. – Обязательно пойду гулять и перецелую девчонок. Зря, что ли, носил портфели?

– Болтун, – сказала она. – Точно с тобой что-то случилось. То был такой скромник, что я не знала, что делать, а сейчас разошёлся, по крайней мере, на словах. Ты для чего пришёл? Хочешь смотреть телевизор?

– Не буду сейчас смотреть, – ответил я. – Ещё рано для чего-нибудь интересного, а у тебя болит голова. Где газета?

– Лежит на трюмо. Только никуда не задевай, отец ещё не смотрел.

В газете не было ничего интересного, поэтому достал из-за шкафа тетрадь и с полчаса поработал, а потом не вовремя принесло сестру.

– Что ты пишешь? – поинтересовалась она.

– А тебе не всё равно? – спросил я, досадуя на то, что задумался и не услышал её шагов. – Пишу любовные послания, а вечером пойду разносить. Довольна?

– Да ладно! – примирительно сказала Таня. – Я хотела спросить, ты точно будешь учиться игре на гитаре?

– Если купят, то буду, – ответил я. – А что?

– Не слышала, чтобы в городке были репетиторы по этому инструменту.

– И не надо, самоучитель обойдётся гораздо дешевле. А для чего ты спросила?

– Да так, – ответила она, повернулась и вышла из моей комнаты.

И к чему, спрашивается, этот разговор? Я на всякий случай убрал тетрадь в ящик стола и сходил на кухню попить воду. Мама прилегла на тахте и уснула, а сестра была в своей комнате, поэтому я хорошо посидел над тетрадкой и закончил с семьдесят третьим годом. Едва её закрыл, как с работы пришёл отец и проснулась мама.

– Если хочешь гулять, то поешь и иди сейчас, – сказала она мне. – Нечего мотаться по темноте.

Заварка осталась с обеда, поэтому разогрел на плите чайник и попил горячего чая. Я никогда не ел сразу после питья, поэтому немного поболтал с родителями и пошёл делать себе ужин. Намазал на батон сливочное масло и сверху посыпал сахаром. Можно было поесть плотнее, но не захотел. Оделся так же, как и на торжественную линейку, только без галстука и рубашку надел не белую, а с рисунком.

По обычно малолюдным улицам городка небольшими группами и поодиночке гуляли ребята и девчонки от третьего класса и старше. Я свернул к дому, в котором жил Сашка, и во дворе увидел его самого, Валерку Дегтярёва и Светку. Они мне обрадовались.

– Я запомнил два твоих анекдота, – сказал Сашка. – Родителям понравились.

Интересно, как быстро мои анекдоты станут достоянием всего Советского Союза?

– Спасибо! – сказала мне Света. – Если бы не ты, я надорвалась бы с этим портфелем. От Сашки не дождёшься помощи.

– А я надорвался. – Сашка притворно скривил лицо.

– Ты ведь провожал Лену с Люсей? – спросила меня Света. – Не знаешь, что случилось?

– А в чём дело? – насторожился я.

– Они поссорились, – ответила она. – Столько лет дружат…

– При мне не ссорились, – сказал я правду. – Помирятся, что им делить!

– Это правда, что ты умеешь играть на гитаре? – спросила Света.

– Я никому этого не говорил. Я не Сашка, зачем мне врать? Вот на пианино играю, могу даже спеть, только здесь нет инструмента.

– Я могу помочь, – «обрадовала» она. – Родители ушли в гости, так что я тебя приглашаю.

– А нас? – спросил Валерка.

– Слышал, что сказал Гена? – насмешливо ответила девчонка. – Он обещал спеть, а вы будете смущать. Послушаете отсюда.

Чёрт бы побрал мой длинный язык. Я знал, что нравлюсь Светке, поэтому не было ни малейшего желания идти в её квартиру и тамвыпендриваться. Но отступить без потери лица было нельзя. Завтра же Сашка ославит меня на всю школу.

– Только одну вещь, – поставил я условие. – Сыграю – и тут же на улицу.

– Хорошо, хорошо! – согласилась довольная Светка. – Только ты ещё обещал спеть. Пойдём со мной.

Пришлось идти. Квартира Зиминых была на втором этаже. Видимо, она ненадолго вышла во двор, потому что не заперла дверь. Ещё не стемнело, но после освещённой лестничной площадки в их коридоре не было видно ни зги. Света пропустила меня вперёд, закрыла дверь и подтолкнула в комнату.

– Включи свет, – попросил я. – Как я буду играть в темноте?

Она нехотя включила торшер, а потом пошла открывать дверь на балкон. Я взял стул, поставил его перед инструментом и сел. Когда отзвучали последние аккорды и я закончил петь, что одна дождинка ещё не дождь, за спиной раздались всхлипывания и на мои плечи легли ладони Светки. Я вскочил как ошпаренный, едва не перевернув стул.

– Немедленно прекрати реветь, – сказал я, – иначе ноги моей у вас больше не будет! Умывайся и выходи во двор, я подожду с ребятами.

Схватив свои туфли, выскочил за дверь. Обулся уже на коврике, после чего сбежал вниз по лестнице и вышел во двор. Приплыли! Возле двух скамеек собралась треть нашего класса и ещё были старшеклассники. Видимо, гуляли рядом и мальчишки просветили, что сейчас состоится моё сольное выступление. Лучше бы завтра болтал один Сашка, чем теперь будут болтать они все. Ещё и передадут родителям Светки, что их дочь в тёмной комнате охмурял одноклассник. Я их не знал, поэтому не мог предугадать реакцию. Вряд ли майор Зимин пойдёт разбираться с майором Ищенко, а вот её мать, если ум в дефиците, может заявиться и устроить скандал. Игорь тоже здесь, так что завтра же мать всё узнает. И Ленка с Люськой пришли, только стоят порознь.

– А я думала, что ты соврал, когда говорил, что умеешь играть, – сказала Ира. – А что ты сделал со Светкой?

– Сейчас должна выйти, – буркнул я. – Нужно закрыть дверь, а она не может найти ключ. Расходимся, товарищи, концерт окончен!

– Хорошо играл, – сказала Ленка. – И песня отличная, никогда её не слышала. А вот голос…

– Я над собой работаю, Леночка! – ехидно ответил я. – Через полгода ты меня не узнаешь.

– Я тебя и сейчас не узнаю! – ответила она. – Пошли, девочки, больше не будет ничего интересного.

Она ушла вместе со старшеклассницами, но остальные остались. Я обещал Светке её дождаться, но понял, что она не выйдет, пока под окнами стоит толпа.

– Если появится Света, скажи, что мне нужно было уйти, – попросил я Валерку и вышел со двора, чувствуя спиной Люсин взгляд.

Старый дурак! Ведь знал, что этим всё закончится. Начался этот день хреново и закончился не лучше. А ещё критиковал Алису!

– Что ты такой невесёлый? – спросила мама, добавив соль на рану.

– Завтра узнаешь у тёти Нины, – ответил я. – Я пошёл спать, а то утром рано вставать в школу.

Если бы не медитация, ещё долго ворочался бы в кровати, после неё сразу заснул.

Физкультуры во вторник не было, поэтому утром пробежался, а потом выполнил упражнения. После спортивных занятий с аппетитом позавтракал, сверился с расписанием и положил в портфель нужные учебники. Всё остальное было сложено заранее. Оделся за две минуты, бриться, слава богу, не нужно, поэтому осталось последнее – завязать проклятый галстук.

– Мам, – подошёл я к матери, – не знаю почему, но у меня получается не узел, а чёрт-те что. Покажи, как ты завязываешь!

– Давай я сейчас завяжу, а напомню, как это делается, когда придёшь со школы.

Кто бы возражал! Я надел куртку, схватил портфель и сумку со сменной обувью и припустил к дыре в заборе. На той стороне поджидал Сергей.

– Говорят, что ты начал ухлёстывать за Зиминой? – спросил он, когда мы поздоровались. – А как же Ленка? Или она – это уже прошлое?

– Они все для меня прошлое. Тебя просветил Игорь?

– Да, мы перед сном гуляли возле дома. Тебя сестра научила играть?

– Сам по самоучителю. Выучил только одну песню.

– Теперь о тебе будут болтать, – сказал он. – А Светка вчера так и не вышла, хотя её долго ждали.

Мы вошли в вестибюль школы, переобулись и поставили обувь в гардероб.

– Через три минуты звонок! – сказал Сергей, глянув на настенные часы. – Ходу, сейчас Ирина придёт!

Звонок зазвенел, когда мы уже подбежали к дверям нашего класса, располагавшегося на втором этаже, в самом конце коридора.

Глава 5

При нашем появлении все замерли, но тут же опять занялись своими делами. Я сел за парту, раскрыл портфель и быстро выложил всё необходимое к уроку русского языка.

– Здравствуй! – закончив приготовления, поздоровался я с Леной.

– Здравствуй, – отозвалась она. – Начинаешь новую жизнь с опоздания?

– Нет учителя – нет и опоздания, – ответил я и крикнул классу: – Тихо, вы, Ирина идёт!

Шум моментально стих, и в наступившей тишине стал хорошо слышен приближающийся стук каблуков женских туфель. Вошла классная, и все встали. Она поздоровалась, мы ответили и сели.

– Ещё раз поздравляю вас с началом учебного года, – сказала Ирина Михайловна. – Сегодня у нас не будет ничего нового. Хочу посмотреть, что вы запомнили из программы шестого класса. Повторение – мать учения. Кулешов иди к доске и не забудь дневник.

Игорь пробыл у доски минут пять. Он записывал диктуемые предложения, а потом объяснял, почему написано так, а не иначе. Слушать его было неинтересно, поэтому я рассматривал своих одноклассников и старался делать это не слишком явно, но Ирина заметила.

– Ищенко, не верти головой, ты у нас следующий. Садись, Кулешов. Ответил на твёрдую тройку, но в первый день занятий поставлю четвёрку с минусом.

Довольный Игорь сел на своё место, а я, не дожидаясь повторного приглашения, взял дневник и вышел к доске. Задание было то же самое: написать и объяснить, что я и делал. Не могу сказать, что в конце своей жизни писал совсем без ошибок. По моему мнению, в русском языке ошибок не делают только отдельные грамотеи: очень уж он сложный. Но в том, что мне диктовали, не было никаких сложностей, а правила помнил дословно, поэтому не сделал ни одной ошибки, несмотря на то что отвечал вдвое дольше Кулешова.

– Ну что же, – подвела итог Ирина, – удивил и обрадовал. Не ожидала от тебя такого ответа. Молодец, отлично!

Мой дневник украсила первая пятёрка, а по классу пронеслась волна перешёптывания.

– Тишина! – навела порядок классная. – Продолжаем работать. Остроумов к доске!

– Ирина Михайловна! – сказал Владимир, идя к доске, как на эшафот. – А почему вызывают одних мальчишек? Где справедливость?

– Когда сядешь за этот стол, тогда и будешь решать, кого вызывать, – сказала она. – Что ты так вцепился в дневник? Положи его и бери мел.

Ирина вызывала учеников одного за другим, а я, чтобы не терять даром время, начал обдумывать, что напишу сегодня в тетради. Прозвенел звонок, и мы вопросительно уставились на классную.

– Нового я вам не давала, – сказала она, – поэтому не будет и домашнего задания. Можете идти на перемену.

Я сидел возле двери и первый выскочил из класса, как только его покинула учительница. Она шла по коридору, поэтому я, стараясь не срываться в бег, быстро пошёл к лестнице. Пока было тепло и сверху не сыпались осадки, мы проводили перемены в школьном дворе. Обувь никто не менял, но руководство школы закрывало на это глаза. Какая грязь на сухом и чистом асфальте? На лестнице меня догнал Сергей.

– Здорово отвечал! – хлопнул он меня по плечу. – Надо было спорить с Сашкой не на итоговые оценки, а на щелбан за каждую твою пятёрку, а то слишком долго ждать результатов. Что ты так сорвался? От славы не убежишь!

В этом я смог убедиться, когда начали окружать одноклассники.

– Ты всё лето занимался русским? – спросила Ирка. – Две пятёрки за урок, и одна из них твоя! Я вообще не помню, когда ты получал пятёрки по русскому!

– Ребята, она ведёт учёт моим оценкам! – сказал я, вызвав смех. – Что-то здесь не так!

– Ну тебя! – сказала покрасневшая Ира. – Я хотела похвалить, а ты…

– Это была шутка, – ответил я. – Извини, если обидел.

– Извиняю, – успокоилась она. – У меня к тебе просьба. Ты пел вчера хорошую песню, но мы запомнили не все слова. Запишешь?

– Запишу. Завтра принесу текст.

– Это правда, что ты вчера пел для Зиминой? – спросил Ромка Довнар – самый низкий из ребят нашего класса.

– Неправда, – ответил я. – Я пел для многих, просто из её комнаты. Гитары пока нет, да и не умею я на ней играть, а пианино с собой не потаскаешь.

– Сашка говорил, что ты рассказывал анекдоты. Расскажи и нам.

– Я не юморист, – недовольно сказал я. – Сейчас закончится перемена. Ладно, один анекдот успею. Сидел дома, было грустно… Пришёл друг и сказал, мол, не грусти, сейчас спою. И ведь споил, сволочь! Всё, пошли, а то не успеем.

Звонок прозвенел, когда мы толпой поднимались по лестнице. Вторым уроком была зоология. Все предметы, кроме физкультуры и труда, у нас преподавали женщины. Учительницу зоологии звали Екатериной Дмитриевной. Зоология была легка в изучении, и Катерина не зверствовала, поэтому этот урок был у нас одним из любимых. Она вошла в класс, едва мы успели рассесться по своим местам, поздоровалась и сразу же начала объяснять новую тему. Слушать известные вещи было неинтересно, поэтому я опять углубился в семьдесят четвёртый год. Дошёл до военного переворота в Нигере, когда толкнула Лена. Да больно, чёрт!

– О чём ты так задумался, Ищенко? – спросила стоявшая рядом с нашей партой Катерина. – Ты так хорошо знаешь зоологию? Может, тогда сам расскажешь о многообразии современных пресмыкающихся?

Вчера я прочитал этот параграф, поэтому без запинки стал его пересказывать:

– Большинство пресмыкающихся – типичные наземные животные. В отличие от земноводных, у них хорошо развиты лёгкие, нет кожного дыхания, и поэтому они не нуждаются в регулярном смачивании кожи. Размножаются…

– Молодец, – остановила она меня, – ставлю отлично. Но лучше не изучать материал самому, а делать это на уроках. Давай дневник и садись.

До конца урока я тренировался делать одновременно две вещи: следить глазами за учительницей и мысленно составлять текст следующей записи в тетрадь. Катерина редко нас задерживала, не сделала она это и сейчас. Посмотрев на часы, закончила урок на несколько минут раньше, встала и ушла. Поэтому по звонку многие рванулись к двери и бегом помчались по коридору, стремясь быстрее очутиться на улице.

– А ты почему никуда не побежал? – спросила Лена, которая тоже осталась за партой.

– Толку-то, – ответил я. – Пока пробежишься туда и обратно, пройдёт половина перемены. Я лучше погуляю на большой. А к тебе будет просьба в следующий раз не так сильно толкаться коленями, они у тебя острые.

– Я толкнула локтем! – возмутилась она. – Ты меня напугал! Уставился в угол класса, и глаза были какие-то стеклянные!

– Хорошо, когда за тебя боятся лучшие девочки класса! – обрадованно сказал я. – Ладно, я тебя прощаю!

– Я не за тебя, я тебя испугалась, – ответила она и обернулась к начавшим собираться вокруг нашей парты одноклассникам. – Вам здесь мёдом намазано? Или на улице идёт дождь?

– Расскажи анекдот, – попросил Валерка, не обращая на неё внимания. – Давай хоть один, время ещё есть.

– Только один, – согласился я. – Восьмилетний Егорка был удивлён, когда на дне рождения подвыпивший отец пожелал ему прожить ещё столько же.

В открытую дверь заглянули привлечённые смехом восьмиклассники.

– Здесь рассказывают анекдоты? – спросил один из них.

– Какие анекдоты? – возмутился я. – Уже конец перемены!

Зазвенел звонок, и класс начал быстро наполняться учениками. Следующим уроком была химия. Мы не изучали её в шестом классе, поэтому вошедшая учительница представилась, а потом познакомилась с нами. Она сказала, что часть уроков будет проводить в химическом кабинете.

– Буду предупреждать об этом заранее, а сегодня у нас вводный урок. Мы поговорим…

Химию тоже просмотрел, поэтому занялся своими делами. Я знал этот предмет не так хорошо, как другие, и собирался уделить ему больше внимания, но не сейчас, когда излагают самые общие вопросы. Перед тем как закончился урок, полностью определился с тем, что стану писать в тетрадь. На большую перемену, как и все, пошёл на улицу. На лестнице обогнал Люсю.

– Ты меня сторонишься, – сказал я, замедлив шаг, чтобы идти рядом с ней. – Это из-за меня или из-за того, что ты поссорилась с Леной?

– Тебе это важно знать? – спросила она, искоса посмотрев на меня. – Зачем?

– Я всегда хорошо к тебе относился, – сказал я правду. – И дружить хотел, только стеснялся. И если обидел своей болтовней, то прости, пожалуйста! Я этого не хотел. И меня огорчает ваша ссора. Дружба – слишком большая ценность, чтобы ею бросаться. Кто из вас виноват?

– Обе, – ответила она, – но первой начала я.

– Ты же умница! – сказал я. – Первая начала, первой и подойди попросить прощения. Что смотришь? Знаешь, как неприятно, когда из-за тебя плохо другим людям?

– Я подойду, – сказала Люся. – Спасибо.

И быстро вышла из вестибюля на улицу. Меня остановили ребята из класса сестры.

– Говорят, что ты знаешь много анекдотов, – сказал один из них.

Я не горел желанием рассказывать им свои байки, но не хотелось и ссориться. И из-за сестры, и из-за того, что многие из них мне нравились.

– У меня нет желания убивать на вас перемену, – откровенно сказал я. – Один анекдот – и всё.

– Давай один, – согласился Витька Платонов.

– Красота и ум могут быть параллельны, но, как и всё параллельное, они не пересекаются. Я побежал.

Пока они врубались в смысл сказанной фразы, я уже был на улице.

– Чего они от тебя хотели? – спросил подошедший Сергей.

– Хотели, чтобы я их посмешил. Пошли к нашим, пока они не вышли из школы.

– Сергей, отойди, пожалуйста! – попросила подошедшая Зимина. – Гена, извини, что всё так получилось. Я не хотела плакать, так вышло. Я рассказала родителям, что позвала тебя сыграть, а то могли всякое наболтать. Отец хотел с тобой познакомиться.

Прекрасно! Чтобы никто не наболтал, она взяла и наболтала сама! Если в классе узнают, что дело дошло до знакомства с родителями… От необходимости что-то отвечать избавили подошедшие одноклассники.

– Не убей Сашку, когда будешь отвешивать ему щелбаны, – пошутил Валерка.

– Подумаешь, две пятёрки! – пренебрежительно сказал Широчин. – Пусть попробует получить у Ирины пятёрку по английскому. Могу поспорить на рубль, фиг получится!

Я разозлился и решил его проучить. Видимо, эти злость и несдержанность были вызваны у моей детской половины.

– Ловлю на слове, – сказал я. – Если сегодня получу пятёрку по английскому, ты завтра принесёшь две общие тетради.

Чёрт, вот что я делаю? С другой стороны, неохота заниматься конспирацией на каждом уроке английского. Бахнуть один раз Ирине по голове своими знаниями, а потом можно расслабиться. Ну и что она сделает?

– Расскажи анекдот, – пристал Валерка.

– На сегодня всё! – отрезал я. – Хватит, достали уже с этими анекдотами!

– Как достали? – не понял он. – Кого? Тебе жалко?

– Смешат комики на эстраде! – сказал я ему. – У людей такая работа. А я не нанимался вас смешить. Если есть настроение и желание сделать вам приятное, я и сам пошучу, если ничего этого нет, не стоит и просить. А то скоро вся школа будет ходить следом и выпрашивать: «Дай анекдотик!» Уже ходят.

Подошли девчонки.

– Ищенко, это правда, что ты подружился с Зиминой? – спросила Смирнова.

– В своём классе я буду отзываться на фамилию только учителям, – ответил я, поворачиваясь к ним спиной. – Не знаешь имени – проходи мимо.

– Подумаешь! – фыркнула она. – Тоже мне, жених и невеста!

– Никто не ограждён от возможности сказать глупость. Беда, когда её высказывают обдуманно, – сказал я ей вслед когда-то вычитанную фразу. – Пошли, ребята, сейчас закончится перемена.

Обычно урок английского наша классная вела на английском. Только когда ей попадались те, кто не понимал самых простых фраз, Ирина ругала их по-русски. Она поздоровалась на английском, выслушала наши ответы и перешла на русский:

– На лето было задание составить простой рассказ о том, как вы его провели. Кто-нибудь желает выйти к доске? Никого нет? Странно. Ну тогда я вызову сама. Ищенко, я слышала, что ты хочешь выбиться в отличники? Даже с кем-то на это поспорил.

Интересно, кто ей меня заложил?

– У меня было очень скучное лето, – по-английски сказал я, встав из-за парты. – Мотался один по лесу и скучал дома. Друзья разъехались, а книги в библиотеке перечитал по второму разу. От нечего делать занялся английским. Изучил, а теперь думаю, стоило этим заниматься или нет. Придётся скучать на ваших уроках. Даже не знаю, о чём ещё рассказать, разве что о грибах и ягодах, но это неинтересно.

Из всего класса, кроме самой Ирины, мой рассказ более или менее поняли только Люся с Леной и Сашка, который неплохо знал английский. Остальные вытаращились на меня, не понимая, что происходит. Да и троица наших знатоков выглядела не намного лучше остальных.

– Я не знаю, как это может быть, – сказала Ирина, – но язык ты знаешь лучше всех в классе! И это после троек в течение двух лет!

– Скрытые способности, – сказал я, честно глядя ей в глаза. – И потом я смущался, когда отвечал, а волнение мешает. Сразу всё забывается.

– В последней фразе ты взял не тот глагол, – по-русски сказала она.

– Вот видите! – я тоже перешёл на русский. – Мне ещё нужно над собой работать. Я могу сесть?

Дальше урок прошёл кое-как. Класс взволнованно шушукался, а выбитая из колеи Ирина никому не сделала замечания, быстро опросила самых лучших учеников и ушла на пять минут раньше звонка, чего никогда прежде не делала.

– Ты её добил! – сказал Валерка. – Не расскажешь, как можно выучить язык за три месяца? Дам пять рублей! Точно дам, у меня есть деньги.

– Сашка, – сказал я спорщику. – Две тетради за тобой. Завтра жду.

– А что она тебе поставила? – спросил он.

– Сейчас посмотрю. – Я и взял свой дневник со стола. – Пять с плюсом.

– Это не ты! – сказала Лена. – Ребята, это не он! Я не знаю, может, ты брат или двойник, но не тот Ищенко, который был раньше! Нельзя так измениться за лето!

Все замерли, ожидая, что я отвечу.

– Родных братьев у меня нет, – сказал я. – Двойники, наверное, есть, но кому нужно вас разыгрывать? Родители не заметили бы подмены? И потом это легко проверить. Многие из вас могут вспомнить что-то такое, что знаю я и не может знать никакой двойник. Нельзя в подробностях передать кому-нибудь знание своей жизни. Вспомните, и я отвечу.

– Над тобой не делали опытов? – спросил Ромка.

– Точно! – сказал я ему. – Отловили пришельцы из космоса, раскрыли способности и стёрли память о своём эксперименте…

– Я скоро поверю и в пришельцев! – сказала Лена.

– А какая для вас разница, из-за чего я изменился? – спросил я класс. – Я перестал быть самим собой? Вам плохо от моих изменений? Хотите, чтобы я опять превратился в не очень умного фантазёра с посредственной успеваемостью? Или просто терзает любопытство?

– Меня ты устраиваешь, – сказал Сергей. – Не хочешь говорить, что произошло, так это твоё право. Мало ли кому любопытно, перебьются!

Зазвенел звонок, и я первый вышел из класса. Почему-то навалилась усталость, и не хотелось никого видеть. Если бы была такая возможность, отпросился бы с последнего урока. Почему-то больше никто из класса не вышел во двор. Постояв несколько минут на ступеньках, я вернулся в школу. В вестибюле встретил Сергея.

– Не скажешь, почему нет никого из наших? – спросил я.

– За это тебе надо благодарить Люську, – ответил он. – Когда ты ушёл, она встала в дверях и такое сказала… Она, наверное, в тебя втюрилась, как и Зимина. Сказала, что тебе сейчас плохо, и чтобы никто не лез с дурацкими вопросами и просьбами, не говоря уже о каких-то проверках. Тебе надо было слышать, как она это говорила.

– Пошли, – устало сказал я. – Сейчас будет звонок.

Звонок прозвенел, когда мы были на подходе к классу. Вбежав в него, я, ни на кого не глядя, сел на своё место. Через минуту вошла учительница физики и начался урок. Опросов не было, нам рассказали новый материал и дали задание на дом. Звонок подвёл чёрту под моим первым учебным днём. Забрав портфель и поменяв обувь, я в компании Сергея с Игорем отправился в свой городок. Из нашего класса в нём больше никто не жил. Дома меня ждал разговор с мамой, которую мать Игоря просветила по поводу моего вчерашнего пения.

– Я понимаю, что не было ничего плохого, – выговаривала она мне, – но ты же знаешь людей и их языки! Я не против того, чтобы у тебя были подруги, наоборот, только обрадуюсь. Но ходить к ним нужно днём, а не ночью, и чтобы об этом знали их родители.

– Это была не ночь, – ответил я, – а родителям она потом сказала. Так получилось, больше я не собираюсь ни к кому ходить. Вот мой дневник, а я пойду к себе. Устал и хочу отдохнуть.

Я подождал, пока мама посмотрит дневник и выскажет радость моими успехами, а после чего, несмотря на усталость, стал выполнять всё, что обычно делал в это время. Последними были медитация и тетрадь. Когда со службы пришёл отец, ему сразу же продемонстрировали мои пятёрки.

– Молодец! – сказал он, радостно улыбаясь. – Не ожидал, что у тебя так быстро начнёт получаться. Я узнал насчёт гитар у одного из наших офицеров. Они не так уж дорого стоят. Послезавтра продадим пианино и в ближайшие выходные купим тебе гитару.

– Спасибо, папа, – вяло поблагодарил я. – К ней нужен самоучитель.

– Ты сильно устал, – заметил он. – Уроков не задали? Вот и хорошо. Бросай свои дела и ложись в кровать.

Я решил последовать его совету. По моим прикидкам, на заполнение тетрадей нужно было четыре месяца, а у меня их до отпуска отца ещё десять. Почему бы не отдохнуть, если плохо?

Утром от вчерашней хандры не осталось и следа. Надо было делать выводы из случившегося и спокойнее относиться к заморочкам в школе, иначе за год просто рехнусь. В конце концов, они дети, а я… Я не додумал мысль и сел обратно в кровать. Было непонятно, что со мной происходит, но я уже не чувствовал себя взрослым и много прожившим человеком. Память никуда не делась, но прожитая жизнь воспринималась, как много раз просмотренный и хорошо знакомый кинофильм. Я знал, что психика зависит от состояния тела, но не могло же так случиться, что сознание мальчишки и его молодое тело так на меня повлияли! Или могло? Ольга говорила, что влияние будет, но я не думал, что и в душе стану пусть не мальчиком, но уже и не взрослым человеком. Хотя чего я паникую? Ум сохранил и по-прежнему знаю много такого, до чего теперешнему человечеству ещё расти и расти. Потянуло к сверстникам и возникло желание выпендриваться? Значит, буду с этим бороться. Ума и опыта достаточно, а с девчонками как-нибудь разберусь. Это через год с этим будет сложнее, а пока они ещё соплячки! Я прислушался к себе и понял, что не согласен насчёт соплячек. Вот чёрт! Ладно, с этим как-нибудь разберусь позднее.

Я занялся медитацией, потом пробежал туда и обратно половину дороги до станции и выполнил упражнения. Асаны делал вечером. Результаты уже были, несмотря на то что занимался только десять дней. Двадцать раз уже отжимался, что было для этого тела большим прогрессом. Мог бы и больше, но боялся потянуть мышцы и надолго завалить тренировки. Лучше всё делать постепенно. Первый урок начинался в восемь, так что я успел включить допотопную газовую колонку, покупаться и съесть приготовленный мамой завтрак. В школу опять пришлось бежать. Сегодня первым уроком была история. Я примчался за несколько минут до прихода учительницы, поэтому не осталось времени на разговоры. История СССР была интересным предметом, но всё портила необходимость запоминать огромное число дат. Запомнить их для одного урока было не очень сложно, но уже через несколько дней всё заученное благополучно забывалось. Теперь с этим не было сложностей. Вторым уроком была математика, которую вела классная, и мой дневник украсила ещё одна пятёрка. Кстати, завтра будет литература, и я совершенно случайно обнаружил подлянку в виде нескольких непрочитанных книг из обязательного летнего списка. Троечнику было необязательно читать всё, мне же теперь нужно было после уроков бежать в библиотеку. Третьим уроком была география СССР, а на большой перемене ко мне подошла Ира и попросила текст песни. Так я сделал второе неприятное открытие за сегодняшний день. Оказывается, можно прекрасно помнить то, что было сорок лет назад и забыть о данном вчера обещании. Пришлось достать блокнот и срочно записывать нужный текст. С анекдотами больше не приставали, чему я был только рад. Я и впоследствии неоднократно их рассказывал, но только тогда, когда это было нужно мне, а не всем остальным. Девчонки, как сговорились, и никто из них не делал попыток к сближению. Я убедил себя в том, что это только к лучшему, но остался неприятный осадок. Я быстро врастал в свой класс. Никто не вспоминал событий первого дня учёбы, чему я был только рад. Перед последним уроком, которым было пение, ко мне подошёл Сашка и положил на парту две общие тетради. Знал бы он, что проигранный им рубль пошёл на спасение человечества!

Пение тоже вела классная. В школе не было ни одного музыкального инструмента, не было даже проигрывателя и дисков с музыкой по программе, поэтому мы занимались теорией и иногда пели, выходя к доске по нескольку человек.

– Я узнала, что в вашем классе появился певец, – сказала Ирина, начиная первый в этом году урок. – Это хорошо, а то музыкантов половина класса, а петь некому.

Половина не половина, а треть класса умела играть на чём-то ещё, кроме нервов своих родителей. Сашка играл на баяне, Валерка увлекался барабаном, а семь девчонок учились игре на пианино, и почти у всех были свои инструменты. На уроке пения дисциплина ослабевала, поэтому я счёл возможным внести пояснение:

– Ирина Михайловна, если вы имеете в виду меня, то зря. Голос – это единственное во мне, что ещё далеко от совершенства. Тем более я не смогу петь без аккомпанемента. Но обещаю в самом ближайшем будущем заняться голосом, а через неделю должны купить гитару. Когда я буду готов, обязательно спою и сыграю. Дайте хоть два месяца!

– Ты от скромности не умрёшь! – сказала она под смех класса. – Ладно, я запомнила, так что два месяца у тебя есть.

Пятница прошла так же, как и четверг, за исключением того, что последним уроком у нас был труд, который вёл Брыкалов – отец Любы, сидевшей в нашем классе за одной партой с Люсей. Этот урок я не любил из-за собственной слабости и бесполезности тяжёлого физического труда. Токарный станок у нас был только один, и работать на нём учили старшеклассников, а мы слесарничали, обтачивая стальные заготовки напильниками со сбитой насечкой. Водянки при этом обеспечивались автоматически. Выше тройки я по труду не поднимался. На этот раз даже не стал пробовать, а сразу же подошёл к учителю и протянул напильник.

– Василий Павлович, этот инструмент не годен к работе, тем более по железу. Прошу выдать нормальный напильник!

– Ишь ты! – Он с любопытством на меня посмотрел. – Ты прав: напильник дрянь. А где я возьму другие? С этим инструментом работает полсотни человек, а мне его меняют в лучшем случае раз в три года.

– Тогда давайте мы не будем сейчас уродовать руки, а я в понедельник принесу шесть-семь хороших напильников. Я думаю, что наш полк поможет с инструментом. За два раза заменим их все. Могу заняться этим прямо сейчас.

Результатом этого разговора было то, что меня освободили от занятий. Я оставил дома портфель и побежал в штаб. Летом часто околачивался на территории полка и даже обедал в солдатской столовой, чтобы не возвращаться домой, поэтому меня знали и через вертушку проходной пропустили без разговора, услышав стандартное «к отцу». В штабе тоже не возникло сложностей. Кабинет отца был на втором этаже, куда я поднялся мимо поста у знамени полка.

– Тебя чего принесло? – спросил отец. – Почему не позвонил?

Я объяснил ему ситуацию и стал ждать. Отец сходил к начальнику штаба, и через десять минут из автохозяйства принесли десяток новеньких напильников. На следующий день они очутились в школьной мастерской, а мой дневник украсила очередная пятёрка, на этот раз по труду. Пятницу я не заметил, так быстро она прошла. В субботу у нас был первый в этом году урок физкультуры. Пока не похолодало и не пошли дожди, мы занимались на пустыре за школой, где на дорожках и площадке для прыжков в длину был насыпан песок. Этот урок у нас традиционно был последним в расписании. Проводил его наш физрук – крепкий молодой мужчина, на которого засматривались старшеклассницы. Мы сделали разминку, побегали и разошлись по домам. Занятия в зале нравились больше, но их время ещё не наступило. Итак, я отучился свою первую школьную неделю. Пианино продали, но купить гитару на выходные не получилось. Надо было ехать в Минск, и сделать это отец хотел сам. Всю субботу он не вылезал со службы, а по воскресеньям работали только некоторые продовольственные магазины.

– Не огорчайся! – сказал он мне. – Во вторник я должен ехать в штаб округа, заодно зайду куда надо по твоему вопросу.

Глава 6

Прошёл сентябрь. Мои спортивные занятия дали неплохие результаты: увеличились бицепсы, появились грудные мышцы и начало нарастать мясо на плечах. Ноги тоже окрепли и стали не такими худыми. Дома не было напольных весов, поэтому я не знал, какой набрал вес, но рубашки стали тесными. Отжимался уже полсотни раз и мог пробежать до железнодорожной станции и обратно, что и делал каждый день, когда по утрам не было дождя. А это в один конец около трёх километров. Теперь для занятий стали нужны гантели, о чём я и сказал отцу, получив сначала заверения в том, что на хорошее дело денег не жалко, а потом и сами гантели, как я и просил, по три килограмма. Асаны стали выполняться легко, а неделю назад я добавил к ним несколько упражнений для дыхания и увеличения размеров грудной клетки. Ещё раньше состоялся разговор с родителями о пении.

– Папа, я хочу научиться петь! – сказал я отцу, когда он после ужина прилёг на тахту.

– И что для этого нужно? – спросил он. – Яйца?

– Петь с твоим голосом? – вмешалась в разговор сестра. – Мама, Гена решил стать певцом!

– Яиц не нужно, – ответил я отцу, проигнорировав её наезд. – Я хочу использовать йогу.

– Но ты же и так делаешь свои асаны, – сказала с кухни мама. – Что ещё нужно?

– У йоги много направлений, – объяснил я. – Хочу использовать мантра-йогу. Поэтому с вами и разговариваю. Если начну её применять, не поставив вас в известность, подумаете, что я рехнулся.

– А что в ней такого? – забеспокоилась мама.

– Ничего страшного, – успокоил я, – просто необычно. Мне нужно подолгу издавать звуки, которые называются мантрами. Вы не против?

– Хорошо, что у нас комнаты в разных концах квартиры, – сказала сестра, – но всё равно закрывай дверь. Мне хватает твоей гитары.

С того вечера я стал ежедневно тратить по полчаса на мантры. Гитара, которую ругала Таня, давалась тяжело. Видя, как я мучаюсь с самоучителем, отец договорился с одним из лейтенантов, живших в однокомнатных квартирах первого из наших домов, и тот показал мне, как пользоваться инструментом, а заодно настроил мою гитару. Сейчас я пытался по памяти разучить одну-единственную мелодию, которая наконец начала получаться.

С выполнением своего плана тоже неплохо продвинулся. Вчера записал события девяносто восьмого года и закончил вторую тетрадь. В школе всё как-то успокоилось. Незаметно для себя я выбился в лидеры класса, оттеснив Валерку Дегтярёва. Мне это было не нужно, но не спорить же с классом, тем более что это лидерство проявлялось только в отношении одноклассников и не давало никаких преимуществ. Я по-прежнему на большинстве уроков планировал свои вечерние записи и приносил домой в дневнике пятёрки, радуя родителей. Были и четвёрки, но редко. Девчонки вроде угомонились, а Люся с Леной дружили как прежде.

Сегодня было воскресенье, и на завтрак собралась вся семья. Обычно у нас во время еды не разговаривали, но по воскресеньям это правило часто нарушалось.

– Нина говорила, что ты знаешь анекдоты, – сказала мама. – Она узнала об этом от сына.

– Он рассказывает анекдоты всей школе, – выдала меня Танька. – Говорят, рассказал даже Новикову.

– Ты рассказал директору анекдот? – не поверила мама.

– А что, директор уже не человек? – прожевав макароны по-флотски, ответил я. – Подошёл ко мне в вестибюле и спрашивает, правда ли то, что я рассказываю в школе анекдоты. Я их к тому времени уже мало рассказывал, но не врать же? Потом спросил, приличные или нет и попросил рассказать один. Ну я ему и рассказал.

– И что? – заинтересовалась мама.

– Посмеялся и пошёл рассказывать учителям. Как раз была большая перемена.

– А нам расскажешь? – спросил отец. – Говорят, смех продлевает жизнь.

– Слушайте, – сказал я. – Сын говорит матери, что больше не пойдёт в школу. Она его спрашивает почему, а он отвечает, мол, ну её, эту школу. Опять Кузнецов будет бить учебником по голове, Васильев начнёт целиться из рогатки, а Воронин поставит подножку. Не пойду. А она ему говорит, что ты, сынок, должен идти. Во-первых, уже взрослый, сорок лет исполнилось, а во-вторых, ты же директор школы.

– И он смеялся? – спросила мама.

– Вы же смеётесь.

– И где он только их берёт! – сказала сестра. – Наши мальчишки вытянули из него десятка три.

– Чаще ходи в библиотеку, – посоветовал я.

– И все приличное? – спросил отец.

– Неприличного нет, – ответил я. – Есть недетские анекдоты, но я их не рассказываю. Например, что мозги и грудь у женщины напоминают сообщающиеся сосуды. Чем больше одно, тем меньше другое.

– Глупый анекдот, – обиделась мать, у которой груди были приличных размеров. – Лучше тебе вообще это прекратить.

– Я сам не считаю его умным. И вообще, сейчас редко рассказываю анекдоты.

– А что ты пишешь по вечерам? – спросила мама. – То не было от нас секретов, а теперь появились!

– Рассказы в жанре фантастики, – соврал я, – но пока получается плохо. Как только из-под моего пера выйдет что-то хорошее, тебе первой принесу почитать.

– Сильно разбрасываешься, – сказала Таня. – И спорт, и музыка, и петь скоро начнёшь, а теперь ещё и рассказы. Не хочешь записаться в наш ансамбль?

– Мне хватит и вальса, – отказался я. – Где я буду танцевать вашу мазурку?

– А что за мелодию ты играл вчера вечером? – спросила Таня. – Красивая. Я раньше не слышала.

– Разучиваю одну песню, чтобы спеть на дне рождения, – ответил я. – Я смогу пригласить на него друзей?

Мои дни рождения отмечались в обязательном порядке. Сначала садились за стол семьёй, потом мы с сестрой уходили, а родители приглашали Платоновых и продолжали застолье уже сами, поставив на стол бутылку водки. Пили на таких посиделках чисто символически, и бутылки хватало на два-три раза.

– Конечно, пригласи, – согласилась мама. – Можно не только мальчиков.

– В него влюблены многие девчонки, – засмеялась сестра, – только, наверное, не те. То носил им портфели, а теперь после уроков бегут с Сергеем домой.

– Дожди, потому и бежим, – сказал я. – Что за радость гулять по такой погоде? Я даже велосипед уже не беру.

– Мы, наверное, через год отсюда уедем, – сказал отец. – Когда ездил в штаб округа, был разговор о моём переводе в Прибалтику с хорошим повышением в должности. Но подполковника уже не дадут и года через два уберут на пенсию. Так что, если предложат, я откажусь. Доработаю здесь, а потом поедем на Дон к старикам.

Я знал, что его демобилизуют в феврале следующего года. В той жизни это вызвало радость, сейчас я не испытывал ничего, кроме грусти. Не хотелось уезжать из этого микрорайона в лесу, но, как и в прошлый раз, от моего желания ничего не зависело. Ладно, до этого ещё больше года. Я задумался. Мою ложь о писательстве следовало чем-нибудь подкрепить. Написать, что ли, рассказ из тех, которые хорошо запомнились? Мальчишкой я много прочитал их в журнале «Техника молодёжи», но, на мой искушённый взгляд, все они были слабыми. К тому же я не знал, когда их написали. Позже уже не любил читать рассказы, предпочитая большие по объёму произведения. А перестроечная литература вообще не годилась. Попробуй принести в любую редакцию что-нибудь вроде «Фугу в мундире». Разврат и махровая антисоветчина! Отец мигом вылетит из армии, а на то, что сделают со мной, просто не хватало фантазии. Отца и так чуть не выперли со службы, когда он после поездки на Украину критически высказался о сельскохозяйственной реформе Хрущёва. Об этом стало известно нашему особисту – пьянице и большой сволочи. Завели дело, и отца спасла только отставка генсека. Выдавать чьи-то произведения за свои – это та же кража, но я решил, что ради спасения мира можно поступиться принципами. И потом, если у меня всё получится, реальность должна измениться, как и жизни миллионов людей нашей страны. Даже если все писатели моей реальности останутся писателями и здесь, они напишут другие книги. Я решил не связываться с рассказами, а позаимствовать у Головачова небольшую повесть «Хроновыверт». В ней одним из главных героев был мальчишкой и нет антисоветчины, так что в редакции должны съесть. Помнил её не дословно, но забытое будет нетрудно дописать самому. И немного успокою совесть: всё-таки внёс хоть какой-то труд. Я достал последнюю чистую тетрадку и начал быстро заполнять текстом, ненадолго задумываясь в тех местах, где что-то забылось. На улице опять начался дождь, так что не хотелось никуда идти и можно было работать до вечера. В повести было страниц пятьдесят, и я надеялся закончить её за неделю без ущерба для остальных занятий. А на тетрадь для своих записей сегодня же попрошу деньги и завтра куплю после школы.

В понедельник, на большой перемене, многие вышли в коридоры, а остальные общались в своих классах. Дождя не было, но не было и желающих переобуваться и брать пальто из гардероба. Уличные прогулки на переменах закончились до мая. Я тоже вышел в коридор, подошёл к стоявшим особняком Люсе с Леной и пригласил их на день рождения.

– А кто ещё будет? – спросила Лена.

– Из девочек думаю пригласить Иру со Светой, а из ребят только Сергея с Игорем.

– Мы придём, – кивнула Люся. – Когда день рождения?

– Ещё не скоро, – ответил я, уточнил дату и вернулся в класс, где за своей партой сидела Зимина.

– Света, – обратился я к ней, – приглашаю на день рождения. Ещё больше месяца, но решил сказать заранее.

К моему удивлению, она отказалась.

– Я не приду. Ты ведь приглашаешь не из-за того, что хочешь видеть меня на своём празднике. Не беспокойся, я не обижусь.

Я действительно не горел желанием её приглашать, но как она об этом догадалась? Вот надо было мне к ней подходить! Решил сделать как лучше, а только расстроил и её, и себя. Я попытался заняться медитацией, чтобы успокоить нервы, но в класс вернулись мальчишки, и сразу стало шумно.

После уроков сходил в магазин за тетрадкой и заодно купил чернила. Дома с полчаса записывал повесть, потом сделал перерыв, выполнил асаны и занялся мордобоем. Разучивал три простые связки блок-удар для рук и два удара ногами. Неправы те, кто говорит, что от занятий без спарринга нет никакой пользы. Надо быть идиотом, чтобы отрицать пользу учебных схваток с партнёром, но без них нельзя обойтись, когда вы ведёте бой с профессионально подготовленным противником. В большинстве драк всё решает один пропущенный удар, поэтому я и поставил себе задачу – отбить удар, нанёсенный по любому уровню и тут же самому ударить противника. Если не получится отбиться, придётся положиться на ноги. Зря я их, что ли, тренирую? Первые же пробы показали, что у меня недостаточно растянуты связки. Не получалось выполнить удары с нужной скоростью, а после их выполнения начали болеть руки. После спортивных занятий записывал книгу, пока мама не позвала на ужин. Когда поел, с час описывал девяносто девятый год, закончив его записью об уходе в отставку Ельцина. Пальцы правой руки уже не уставали, и на них начали образовываться мозоли.

В неделю не уложился, их понадобилось две, и пришлось покупать две общие тетради. Когда закончил, пронумеровал исписанные тетради и отдал их маме.

– Старался писать разборчиво, – сказал я ей. – И прямую речь оформлял как в книгах, чтобы было удобней читать. Отдаю на твой суд.

Маме понадобились три часа, чтобы прочитать сто сорок тетрадных страниц, после чего она, вся заплаканная, обняла меня и сказала, что не читала ничего лучше.

– Это обязательно должны напечатать, – говорила она, бережно держа в руках тетради. – Только я не поняла многих слов.

– Я же давал объяснения в сносках, – удивился я. – Покажи хоть одно непонятное слово.

– Вот! – Она перевернула несколько страниц. – Субквантовый уровень. А в сноске написано, что это уровень ниже мира элементарных частиц. А я этих частиц уже не помню.

– Вредно читать одни детективы, – сказал я. – Ты когда-нибудь читала фантастику?

– Было что-то в университете, но уже не помню. И прочитала роман Беляева про отрезанные головы.

– Если рукопись заинтересует издательство, по ней ещё пройдутся с ручкой. Уберут всё ненужное и объяснят непонятные места.

Вторым читателем был отец. Он осилил моё произведение за один вечер и забрал утром на работу.

– Отдам в штабе нашей машинистке. Она отпечатает в свободное время. Так будет лучше читать, чем разбирать, что ты написал.

Через три дня отец принёс домой две не очень толстые стопки листов.

– Сначала прочитала сама, а потом распечатала под копирку, – сказал он. – Завтра четверг, пусть мама съездит в Минск и попробует куда-нибудь это пристроить.

Первая поездка окончилась неудачно. Мама зашла в редакцию издательства «Беларусь», но ей сказали, что в ближайшее время не будут печатать фантастику, и посоветовали обратиться в отделение издательства «Молодая гвардия».

– У них есть серия «Научная фантастика и приключения», так что там могут взять вашу рукопись, – сказал ей один из сотрудников. – Они печатают и сборники, а ваша повесть не наберётся в полноценную книгу. Если с ними ничего не получится, советую отдать в редакцию любого журнала, где печатают фантастику. Если вещь стоящая, они её возьмут. В деньгах проиграете, но на вашем счету будет публикация, а некоторые журналы читают намного больше людей, чем изданную книгу.

Нужное издательство находилось близко, не пришлось даже пользоваться транспортом, но четверг оказался неприёмным днём.

– Отправьте по почте, – посоветовал вахтёр. – А если хотите отдать лично, то приезжайте завтра.

Мама поехала на следующий день, выстояла небольшую очередь и отдала один отпечатанный экземпляр и общие тетради.

– Сын проверил текст на листах и не нашёл ошибок, – сказала она редактору. – Но, может, возьмёте ирукопись?

– При чём здесь сын? – не понял редактор. – Это не ваша вещь?

– Повесть написал мой сын! Он учится, поэтому привезла я. Честно скажу, что не люблю фантастику, но его книгу прочла с интересом, и не из-за того, что писал он. Эту повесть прочитали несколько человек, и всем понравилась. Если не понравится вам, я отдам другим.

– Оставьте адрес, – сказал редактор. – Мы в месячный срок уведомим вас о результатах.

Это было шестого ноября, а двенадцатого пришло письмо из издательства, в котором сообщалось, что они берут повесть и опубликуют в ближайшее время в составе сборника, а нам нужно подъехать в редакцию для оформления договора. Там же написали, что оплата текста в пять авторских листов составит ориентировочно семьсот пятьдесят рублей.

– Сколько ты её писал? – спросил удивлённый отец. – Две недели? За две недели почти четыре моих зарплаты!

– Я две недели переписывал начисто, – сказал я, – а придумывал больше двух месяцев.

Хоть семья получала из-за моей писанины большие деньги, было видно, что отец ушёл на службу расстроенный. Я его понимал. Когда сам тяжёлым трудом зарабатываешь небольшую зарплату и видишь, что кто-то другой гребёт деньги лопатой, это огорчает. То, что этот кто-то его сын, не играло большой роли. Не скажешь же, что это чужая книга, и писалась она дольше, а писателю тоже нужно на что-то жить. И сюжеты не падают на голову, их ещё нужно придумать. Вечером он уже успокоился, шутил и прикидывал, что мне купить ко дню рождения.

Как я потом корил себя за то, что вовремя не предупредил мать не распускать язык при подругах о моём писательстве! Когда узнал, что она им рассказала, встал раньше и смог перехватить Игоря и договориться, что он будет нем как рыба. Толку-то! Всё раззвонил Витька Платонов. Я попросил сестру с ним поговорить, но она опоздала. Кто-то из десятиклассников успел спросить у Валерки Дегтярева, что он знает о моих книгах, поэтому первое, что я услышал, зайдя в класс, был радостный вопль Ромки: – Писатель пришёл!

– Вам больше нечем заняться? – недовольно спросил я обступивших меня одноклассников. – Ребята, будьте людьми! Вы же видите, что я не хочу об этом говорить!

– Дашь почитать книгу? – спросил Валерка.

– Когда она у меня будет, тогда дам, – пообещал я. – Черновик показывать не буду, издательство может что-то поменять.

– Так это правда? – удивилась Лена.

– По-моему, я никому здесь не врал, – ответил я. – А о книге не хотел говорить. Рассаживайтесь по местам, нечего вокруг меня толпиться!

Прозвенел звонок, и все нехотя разошлись по партам. Как назло, первым уроком была литература. Я знал, что меня кто-нибудь заложит Ирине, так и вышло.

– Что у тебя, Смирнова? – спросила классная, увидев поднятую руку.

– Ирина Михайловна! Ищенко написал книгу, которую будут печатать!

– Это правда? – вопросительно посмотрела на меня Ирина.

– Повесть включена в состав сборника, – недовольно ответил я.

– Почему же ты тогда такой мрачный?

– Для равновесия! – буркнул я. – Вокруг меня слишком много весёлых. Я не болтал об этом в школе!

– И о чём книга?

– Фантастика, – ответил я. – Самый несерьёзный жанр. Его даже не изучают в школе.

– Пока не изучают, – сказала классная, поразив меня до глубины души. – Надеюсь, когда выйдет книга, ты принесёшь её в класс, и мы прочитаем. Объём большой?

– В ней только пятьдесят страниц. Я не очень долго писал.

– Тем более, – кивнула она. – Так, тишина! Продолжаем урок.

Сколько раз я читал о том, что известность мешает жить знаменитостям. И так было не только за бугром с его папарацци и наглой прессой, на назойливость жаловались даже наши актёры в советское время. Я в полной мере испытал в тот день такое внимание к своей персоне. На другой было уже легче. И внимания меньше, и я к нему как-то притерпелся. Несколько раз ловил на себе полные недоумения взгляды Лены. Казалось, она ищет во мне что-то и не находит. Я обратил внимание на то, что стал спокойней относиться к своей соседке по парте. И слава богу! Видно же, что я ей неинтересен. Наверное, мучается вопросом, что со мной произошло. Ну и ладно. Когда сестра говорила родителям, что в меня влюблены многие девчонки, она сильно преувеличила. Света меня избегала, а Люся вела себя со мной, как со всеми остальными. Появились другие претендентки на моё внимание, но я старался держать их на расстоянии и никого не обидеть. Пока это удавалось.

На день рождения отец с матерью подарили мне часы «Победа» с поздравительной гравировкой на корпусе. Это было во вторник. Я предложил, чтобы мой день рождения отметили в выходной, поэтому вечером посидели семейно, а друзей я позвал к двум часам в воскресенье. В пятницу отец уехал по делам службы в Минск и смог выкроить время и пробежаться по магазинам, причём деньги не экономил, поэтому стол у меня был богатый. Родители всё подготовили и ушли отсиживаться к Платоновым, Таня чмокнула меня в щёку и тоже исчезла, а я, одетый в недавно купленный костюм, сел на тахту и стал ждать гостей.

Первой пришла Люся.

– Здравствуй! – сказала она, переступив порог. – Поздравляю!

Я взял у неё из рук свёрток с подарком и помог снять пальто, чем сильно удивил. Под ним оказалось платье из синей шерсти, которое я на ней ещё не видел.

– Прекрасно выглядишь, – похвалил я, заставив её смутиться. – А почему ты без Лены? Она не придёт?

– Она думала, – замялась Люся, – но в последний момент…

– Передумала, – закончил я фразу. – Причина не во мне?

– Во мне, – ответила она, заливаясь румянцем. – Лена сказала, что не хочет мне мешать, а ты… в общем, ты ей не нужен. Извини.

– Тебе не за что извиняться, – сказал я. – Я это знал. Значит, не судьба. Я ведь тоже изменил к ней отношение. Бог с ней и с её восьмиклассником. Будь мы старше, это воспринималось бы больнее, сейчас мы только входим в такой возраст.

– Я уже вошла, – сказала она, подняв на меня глаза. – Раньше не обращала на тебя внимания. Ну симпатичный, но ещё совсем…

– Мальчишка, – закончил я за неё. – Вы развиваетесь раньше нас, а я был оболтусом. Да и остальные наши ребята не лучше. Смирновой это до лампочки, а вам с Ленкой уже нет.

– До какой лампочки? – не поняла Люся.

– Так говорят, когда хотят подчеркнуть, что что-то неважно. Не обращай внимания. Люся, мы через год отсюда уедем. Ты же умная, часто дружба в нашем возрасте выливается во что-то серьёзное?

– Может, и не часто! – упрямо сказала она, вздёрнув подбородок. – Всё зависит от самих людей и силы их чувств. Через год нам будет пятнадцать. Что такое три года? А потом я могу к тебе приехать, только позови!

В глазах Люси была надежда, и я подумал, что, может быть, она и права. Я любил жену, но не собирался повторять жизнь.

– Давай дружить, – согласился я, – а там посмотрим, что получится из нашей дружбы. Сходи в ванную комнату и умойся. Сейчас придут ребята, а ты такая красная, как будто мы целовались.

– А ты можешь меня поцеловать? – спросила она, поднявшись с тахты.

В её вопросе не прозвучало ничего, кроме любопытства. И это Люська! Точно от любви отказывают мозги даже у самых умных девчонок.

– Как-нибудь потом, – пообещал я. – Живо иди умываться! Ты не знаешь Игоря? Сергей будет молчать, даже если что-то увидит, а этот разболтает и то, чего не было.

Она ушла в ванную комнату, а во входную дверь постучали. Пришли Сергей с Игорем. Оба жили в соседнем с нами подъезде третьего дома, поэтому прибежали без пальто.

– Сейчас Люся помоет руки, – сказал я им, принимая подарки, – потом идите мыть вы. Если руки чистые, садитесь за стол. Подождём Иру и начнём. Остальных не будет.

– Им же хуже! – сказал Игорь, посмотрев на стол. – Здорово тебе всё приготовили.

Как только сели за стол, пришла Ира.

Нас было мало, а все ещё переели всяких вкусностей, так что праздник прошёл скучновато. С час ели, потом включили проигрыватель, сдвинули стол и потанцевали. Игорь без удовольствия танцевал с Ирой, которая была одного с ним роста, я на все танцы приглашал Люсю, а Сергей поставил стул возле комбайна и менял для нас пластинки. Всё прошло не так, как я рассчитывал, поэтому за гитарой не ходил и разученной песни не спел. Когда надоело танцевать, посидели на тахте, и я рассказал несколько анекдотов. На этом всё и закончилось. Ребята попрощались и убежали домой, а я позвонил Платоновым и попросил передать родителям, что они могут возвращаться. Мы оделись, и я пошёл провожать девочек до дома. Сначала проводили Иру, а потом я повёл свою новую подругу к дому, который часто снился когда-то очень давно. Правда, снилась другая девчонка. Почему в жизни всё так глупо устроено? Вот рядом со мной идёт Люся, которой я небезразличен. Не красавица, но симпатичная и очень умная, а меня это почти не волнует. Жаль, что не пришла Лена, но с этим ничего не поделаешь. Что мне осталось сделать для её симпатии? Слетать в космос? Значит, этот парень из восьмого класса сильно её зацепил. Я знал, что отца Лены переведут в Томск через год после нашего отъезда. Наверное, она тоже будет страдать и писать письма. Боль не становится меньше, если болящий молод. Через это проходят многие, я сам когда-то прошёл и не умер, но что-то осталось в душе на всю жизнь. Оно не мешало мне жить тогда, мешало теперь. Советы и доводы разума в таких случаях не помогают. Много вам поможет совет, если разболелся зуб? Но с зубом можно пересилить страх и сходить к стоматологу, а в любви, даже несчастной, никто не хочет расстаться с болью. Я в этот вечер захотел. Хотеть – значит мочь. Кто сказал это первым? Я покопался в памяти и не нашёл ответа.

– Поцелуешь меня? – спросила Люся, когда я довёл её до подъезда.

Вот неугомонная! Я взял её за плечи, притянул к себе и, игнорируя подставленные губы, поцеловал в щёку.

Глава 7

В понедельник я поменял парту. Люба не горела желанием пересаживаться с третьей парты на первую, но спорить не стала, а класс получил прекрасную тему для пересудов. На большой перемене увидел мать.

– Что ты здесь делаешь? – удивился я. – Вызвали из-за Тани?

– Пришло письмо из редакции, – объяснила она. – Написали, что тебе нужно к ним приехать. Я договорилась с директором, что тебя завтра освободят от занятий.

– Не написали, для чего я им нужен?

– Нет, просто пригласили, поэтому мы с тобой завтра съездим.

Поездка получилась интересной. Я редко ездил в Минск и всегда с матерью. Вышли в девять с минутами, чтобы успеть на десятичасовой поезд. Я надел новый костюм, да и мама принарядилась. К станции подошли минут за пятнадцать до прихода поезда. Мама пошла покупать билеты, а я остался на перроне. На нашем участке железной дороги с год назад исчезли паровозы, которые было издали видно по длинному шлейфу дыма. Деревянные шпалы заменили железобетонными, и пустили тепловозы, а мы перестали нюхать угольную вонь. На поезде ехали минут сорок до пригородного вокзала, а потом с полчаса добирались до издательства на троллейбусе и пешком. В кабинет, куда мама сдавала рукопись, была очередь из трёх мужчин разного возраста.

– Молодое дарование? – спросил маму пожилой мужчина с бородкой и большим кожаным портфелем в руках. – А где рукопись?

Он сразу мне не понравился, а я редко ошибался в людях.

– Моя рукопись уже в работе, – сказал я, опередив мать. – Сейчас вызвали для личной беседы.

Ей только дай поговорить. Не люблю, когда меня кто-то обсуждает, да ещё в моём присутствие.

– Да? – удивился он. – И о чём рассказ?

– Я не размениваюсь на мелочи. У меня повесть, хоть и не очень большая. А вы профессионал или любитель? Много книг опубликовали?

– Я пишу не книги, а критические статьи, – ответил он, глядя на меня с удивлением.

– И хорошо платят? – спросил я, вогнав его в ступор.

– Гена, отстань от человека! – пришла ему на помощь мама. – Извините, пожалуйста!

Из кабинета вышла женщина с прекрасной фигурой, которую все, кроме критика, проводили взглядом, после чего двое очередников зашли в кабинет.

– Наверное, соавторы, – сказал я матери. – Садись на стул, отдыхай.

Мы сели, а критик занял место возле двери. Минут через десять соавторы вышли, и он поспешил войти. Я тут же занял его место.

– Ты чего вскочил? – спросила мама.

– Видела, как этот тип перекрывал проход к двери? – сказал я. – Явно опасался, что кто-то попытается прорваться к редактору без очереди. Ты же знаешь, что я не люблю ждать, поэтому не собираюсь никого пропускать. А ты сиди.

Едва я закончил фразу, как из-за поворота коридора вышел мужчина лет сорока, в очках с роговой оправой, который двинулся к охраняемой мною двери. Увидев, что проход перекрыт, он в удивлении остановился.

– Что тебе здесь нужно, мальчик? – спросил он меня.

– Мне ничего здесь не нужно, – ответил я. – Это редактору от меня что-то понадобилось. А вы, извиняюсь, кто и по какому вопросу? Спрашиваю, потому что сейчас моя очередь на приём.

– Я член редакционной коллегии, – ответил он. – У вас есть пригласительное письмо?

– Конечно, – ответил я, – сейчас покажу. Мама, дай письмо.

Работник редакции быстро прочитал письмо, кивнул и вместе с нашей бумагой скрылся за дверью. Через минуту он пригласил нас войти. Приём вёлся не в кабинете, а в комнате для совещаний. Кроме критика и члена редколлегии, в ней находился симпатичный полноватый мужчина, который и был редактором.

– Этот? – перестал он улыбаться, разглядывая меня с подозрением. – Я думал, что ваш сын учится в выпускном классе, а привели какого-то мальчишку!

– Считайте, что я обиделся! – сказал я редактору. – Не на мальчишку, а на всё остальное. Я тебе говорил, мама, что нужно было идти в «Детскую литературу», там более уважительное отношение к авторам. Да и женщину в том издательстве не заставили бы стоять. Забрать, что ли, свою рукопись? Как ты думаешь? В договоре предусматривалось его расторжение автором?

– Извините, прошу вас сесть, – редактор показал маме рукой на стул. – Сколько вам лет, молодой человек?

– Четырнадцать, – ответил я. – Почему вас заинтересовал мой возраст?

– Повесть написана взрослым человеком, – сказал он. – и мне непонятно, почему авторство приписывают вам.

– Приятно, когда ко мне обращаются на вы, – сказал я. – Может, вы будете вежливым и в остальном? Например, пригласите меня сесть на один из ваших стульев. А то вы все сидите, а я вроде бедного родственника.

– Не боишься вылететь из этой комнаты за нахальство?

– Я только добиваюсь уважительного отношения, – ответил я. – Если вам это не нравится, верните рукопись, и я уйду.

– Часть рукописи уже в наборе, – сказал редактор. – Сборник утверждён, и никто вам рукопись не вернёт.

– Тогда для чего я вам нужен?

– В книге применяются английские слова там, где можно обойтись русскими, – сказал член редколлегии. – Например, английское слово «спейс».

– Коротко и красиво, – возразил я, – и используется в сложных словах. Попробуйте поставить вместо него слово «пространство», и что получится? В науке и технике подобное применяется сплошь и рядом. Или кто-то считает это непатриотичным? Давайте тогда и из физики выбросим всякие там гаммы и беты и заменим их буквой ы.

– Ладно, – сказал редактор, – давайте всё-таки определимся с авторством. Ты умён, но у написавшего книгу большая эрудиция и не твой уровень знаний.

– Вы уже оценили мой уровень знаний? – по-английски спросил я. – Когда только успели? На рукописи мои имя и подпись, что вам ещё нужно? Эрудиция? Я не против, можете её проверять.

– Молодой человек сказал, что не против того, чтобы мы проверили его эрудицию, – в сокращённом виде перевёл член редколлегии, который, в отличие от редактора, хорошо владел английским. – Проверим, Валентин?

– Ты у нас занимаешься наукой, ты и проверяй, – сказал редактор. – Фёдор Юрьевич, давайте займёмся вашим вопросом позже, сейчас не получится.

– Ничего, Олег Петрович! – сказал редактору критик. – Позже, так позже. С вашего позволения, я немного задержусь. Любопытно, знаете ли.

– Хорошо, – согласился редактор, – оставайтесь. Сергей, начинай, только постарайся уложиться в десять минут.

– Ваше имя я уже слышал, – сказал я очкастому Сергею, после того как ответил ему на два десятка самых разных вопросов, – а как вас по батюшке?

– Сергей Давыдович, а что?

– Не понимаю, Сергей Давыдович, какое отношение к моей эрудиции имеет последний вопрос. Я где-нибудь использовал интегралы?

– Всё в порядке, Валентин, – сказал член редколлегии. – Не знаю, откуда он такой взялся, но книгу написать мог.

– Можешь написать для нас что-нибудь ещё? – спросил редактор.

– Сюжет у меня есть, – ответил я, – но это будет роман, и мне потребуется примерно полгода.

– Сейчас Сергей Давыдович отведёт тебя к тем, кто занимается составлением сборника, – сказал мне редактор. – У них есть замечания по тексту и варианты замены. Посмотрите вместе. Твоя повесть идёт первой, поэтому и сборник назовем по ней. Повестей там больше не будет, одни рассказы. Иди, а я пока поговорю с твоей мамой.

От любителей править текст я отбивался минут сорок. Из семи проблемных мест удалось отстоять пять, в двух ввели правку. Потом меня отвели в большую комнату, где мать угощали чаем с печением. Я тоже попил чай, и мы пошли в гардероб.

– О чём вы говорили с редактором? – спросил я, когда мы под мелким и противным дождём шли к троллейбусной остановке.

– У них есть план по молодым авторам, – ответила мама. – А тебя они, как он выразился, хотят раскрутить. Он при мне уже звонил в комитет комсомола.

– В какой комитет? – растерялся я.

– В центральный, – объяснила она, – в отдел пропаганды. У них нет таких молодых авторов, пишущих серьёзные вещи. Он сказал, что ты для них находка. Но там кого-то не было, а я сказала, что мы не будем долго ждать. Всё равно тебя будут вызывать на всякие мероприятия, там и поговорите.

Охренеть! Написал, называется, повесть!

– А ты не могла отказаться? – набросился я на маму. – Я учусь и не хочу пропускать уроки ради ерунды! Ты же знаешь, что мне не хватает времени!

– Немного ужмёшься! – сказала она. – Такие знакомства не будут лишними, да и не станут тебя часто дёргать. Ты очень удачно попал со своей повестью. Этот сборник рассказов уже полгода на рассмотрении, из-за того что не хватало объёма на полноценную книгу.

– А мною заполняют перерыв! – запел я. – Арлекино…

– Замолчи немедленно! – дёрнула меня за пальто мама. – Люди оглядываются! Что-то ты, Геник, совсем не знаешь границ! Как ты разговаривал с редактором? Я думала, что они нас выгонят!

– Лучше бы выгнали! – мрачно сказал я. – Как ты не можешь понять, что я не хочу известности!

– Не могу. Разве плохо, если тебя покажут по телевидению?

– Он и об этом говорил? – с ужасом спросил я.

– Нет, но я думаю…

– Мне и так уже не хочется появляться в школе из-за этой известности! Кто-то прыгает вокруг в щенячьем восторге, кто-то завидует, а я хочу просто жить и дружить с ребятами, как все остальные!

– Мы всё равно скоро отсюда уедем.

Утешила, называется.

– Не хочу отсюда уезжать, – признался я.

– Из-за Лены? – спросила мама.

– Из-за многого, а Лена – это уже пройденный этап.

– И давно ты его прошёл?

– Я не был ей нужен раньше, не нужен и теперь со всеми своими достоинствами. Сейчас я дружу с Люсей. Сегодня даже поменял парту.

– Люся Черзарова? Умная девочка и славная. Только вы слишком молоды, а скоро вообще разъедетесь.

– Зря смеёшься. Знаешь, что мне сказала Люся? Только позови, и я приеду!

– Это серьёзно, – забеспокоилась мама. – Такими словами не бросаются. Я надеюсь на твоё благоразумие. Если допустите лишнее, можете испортить себе всю жизнь. Дружите, переписывайтесь, вам никто не будет мешать. Сохраните чувство – пусть приезжает. Когда придёт время, жену будешь выбирать сам. Почему не она?

Подошёл нужный троллейбус, и мы прервали разговор. Удачно приехали на вокзал за двадцать минут до отхода поезда. В вагоне было много народа, поэтому мы и там не разговаривали, занятые своими мыслями. Разговор возобновился, когда сошли с поезда и по лесной дороге направились в городок. Туда же шли несколько мужчин, но мы не спешили и пропустили их вперёд.

– Скажи, чего ты добиваешься? – неожиданно спросила мама. – Ты стал отличником, занимаешься спортом, музыкой… Я рада, но ты так изменился, что я перестала тебя понимать. Только внешне оставался прежним, а сейчас меняется и внешность. У тебя уже такие мышцы, каких не было у твоего отца, если сделать поправку на возраст. Даже голос после твоей йоги стал другим.

– Разве это плохо? Вспомни, каким я был недавно!

– Ты был моим ребёнком, – сказала она, вздохнув, – а теперь живёшь своей жизнью и не пускаешь в неё нас с отцом. И это очень обидно. Все дети рано или поздно отдаляются от родителей, но не в четырнадцать же лет!

– Я по-прежнему люблю вас с папой! – сказал я, обнимая её за плечи. – И во многом остался прежним. Есть один секрет, но о нём вы тоже узнаете, я папе уже обещал. Я из-за него не хочу известности. Нет, не стоит выспрашивать, всё равно пока не скажу. Могут же у человека быть какие-то секреты?

– Чем думаешь сейчас заняться?

– Чем обычно, только сначала сбегаю к Сергею узнать, что задали на дом.

Бежать к Сергею не пришлось. На въезде в городок я увидел ждавшую нас Люсю. Минский дождь добрался и сюда, а вдобавок поднялся ветер. Почти никто из девчонок не носил брюки, а на Люсе я их не видел, поэтому она мёрзла на ветру, подняв воротник пальто и засунув руки в карманы. Совсем сбрендила!

– Здравствуйте, Галина Фёдоровна! – поздоровалась она с матерью. – Я решила прогуляться и отнести Гене свои тетради.

– Да ты вся замёрзла! – воскликнула мама. – Живо бегите в квартиру! Надо было тебе зайти к нам, а не мёрзнуть на ветру!

– Я здесь недавно, – начала она оправдываться. – Бежать не нужно, я дойду с вами.

Через три минуты мы уже раздевались в прихожей.

– Таня! Поставь чай, у нас замёрзшая гостья! – крикнула мама и спросила у Люси: – Ты не обедала?

– Я не успела, – ответила она, – но вы не беспокойтесь, я поем дома.

– Поешь с нами, – сказала мама, – но сначала будет чай. Пока всё приготовим, идите разбираться с тетрадями.

– Заходи в мою комнату, – пригласил я подругу. – Надо было взять портфель, не измяла бы тетради. Теперь их нужно разглаживать утюгом, а то получишь замечание от Ирины. Садись на стул.

– Это твоя гитара? – Она сняла с гвоздя в стене гитару и тронула струны. – На пианино играю, а гитару слышала только в кино. Её нет ни у кого из родственников или знакомых, кроме Иры, но у них играет только отец. Можешь сыграть что-нибудь для меня?

Вот почему мы сначала делаем, а потом начинаем думать? Не мог я, что ли, предугадать, как на неё повлияет эта песня? Совсем мозги отморозил, дурак! Едва прозвучали последние звуки песни Стаса Михайлова «Всё для тебя», как я услышал всхлипывания.

– Прекрати немедленно! – Я бросил гитару на кровать, вытащил из кармана брюк чистый платок и стал вытирать ей лицо. – Люсенька, да не реви же ты! Честное слово, никогда больше ничего не сыграю!

Угроза возымела действие: сделав над собой усилие, подруга перестала плакать.

– Это ты для Ленки разучивал? – спросила она, в последний раз шмыгнув носом.

– Что было, то прошло! – не стал я врать. – Теперь эта песня только для тебя, в полном соответствии с названием.

– Ты сжульничал! – сказала Люся. – Тогда, у подъезда! Обещал поцеловать и что?

– Поцеловал, – ответил я, уже зная, что она скажет.

– Так можешь целовать сестру! В щёку – это не поцелуй.

– Могу поцеловать в лоб.

– Я хоть и замёрзла, но живая!

– Люсь, – сказал я разошедшейся подруге, – ты думаешь, мне не хочется поцеловать тебя по-настоящему? А что потом? Ведь захочется ещё, а с поцелуев всё только начинается. А нам с тобой ещё ждать столько лет! Давай обойдёмся?

– Ты так не уверен в себе?

– Я уверен, но мне придётся ежедневно на тебя смотреть, вспоминать вкус твоего поцелуя и всё остальное, и терпеть, повторяя про себя все запреты по очереди, начиная с того, что тебе ещё рано, и кончая уголовным кодексом.

– Ну один-то разочек можно?

Я тоже не железный! Сколько можно отбиваться, когда сам хочешь того же? Видимо, она где-то прочла или узнала от более взрослых подруг, потому что когда наши губы соприкоснулись, попыталась… В общем, французский поцелуй у неё не получился и пришлось помочь.

– Дети, вы скоро закончите? – спросила мама через дверь, заставив нас отскочить друг от друга.

– Сейчас придём, – ответил я и спросил Люсю: – Что будем делать? По твоему виду только слепой не догадается, чем мы занимались.

– Я открою форточку и высунусь наружу.

– Я тебе открою! Мало того что намёрзлась, не хватало схватить воспаление лёгких. Сейчас я заболтаю маму, а ты иди в ванную комнату мыть руки. Заодно помоешь холодной водой лицо. Может, и не догадаются.

Через пять минут мы уже пили горячий чай. Мама сидела с нами за столом, а сестра приветливо улыбнулась Люсе и ушла к себе в комнату.

– Надо было купить в городе пирожные, – сказала мама, когда опустели чашки. – Идите пока в комнату, а я согрею борщ.

– Садись на кровать, – сказал я Люсе, – а я быстро просмотрю, чем вы занимались.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы всё просмотреть и записать задание на дом. Как только закрыл последнюю тетрадь, на мои плечи легли её ладони, лица коснулась прядь волос и, поцеловав меня в щёку, она шепнула:

– Спасибо!

Надо было и мне так же поцеловать. Поцелуй заставил вспомнить то, чему лучше было до времени лежать на дне моей памяти. Вот надо подсовывать голодному книгу о вкусной и здоровой пище? Как я говорил, так и вышло. Что-то я в последнее время стал часто делать глупости. Возвращаюсь к прежнему состоянию? И ведь неприятностей можно было избежать, если бы просто сел и обдумал последствия.

– Пойдём, – вздохнул я. – Мама уже управилась.

Мы заканчивали обедать, когда пришёл отец.

– У нас гостья! – улыбнулся он Люсе.

– Это Люся Черзарова, – представил я подругу. – Она знает твоё имя.

Мама варила такие борщи, в которые можно было ставить ложку. Мяса и сметаны в них тоже было с избытком, поэтому, поев борщ, я часто не мог осилить второго. Сейчас мы тоже наелись первым, после чего я сказал, что пойду провожать подругу. Я помог ей одеться, оделся сам и взял свой портфель и мамин зонт. В портфеле лежали тетради, а зонт старался держать так, чтобы моя спутница меньше промокла. Всю дорогу шли молча и только в подъезде, забирая тетради, Люся спросила, почему я поспешил от неё избавиться.

– Я каждый вечер должен выполнить много дел, – сказал я правду. – Кое-что можно отложить, но очень немногое. Остальное делаю в обязательном порядке. Долго это не продлится, но пока я сильно ограничен в свободном времени. Не обижайся, ладно? И спасибо за то, что пришла.

Я застегнул портфель и вышел из подъезда под противный осенний дождь. Дома ко мне подошла сестра.

– У тебя с Черзаровой серьёзно?

– Тебе это так интересно? – удивился я.

– Откуда взял песню, которую ей пел?

– Подслушивала?

– Только песню, – кивнула она. – Потом сразу ушла, но успела услышать её рёв, потому и спрашиваю. Такое поют только любимым, а я не вижу в тебе любви. Так откуда песня?

– Тань, извини, но я не могу этого сказать.

– Ты стал другим, – задумчиво сказала сестра, – и я не могу понять, хорошо это или плохо.

– Что в этом может быть плохого? – не понял я. – Я многого достиг и достигну ещё большего.

– Ты жил… беззаботно. Таким и должно быть детство. А сейчас вечно чем-то озабочен. Эти бесконечные занятия и куча секретов… Тот брат, который у меня был, исчез. Ты сильнее и умнее его, но вот лучше ли?

– Разве хуже, что я отлично учусь и заработал много денег?

– Деньги – это хорошо, но, когда я вспомню, каким ты был, почему-то становится грустно. Ладно, забудь.

Забудешь тут! Сначала мама, теперь она. Беззаботности им во мне не хватает! По-моему, мне, наоборот, не хватает осторожности и предусмотрительности. Всё время тянет выпендриваться. Точно ребёнок резвиться! А теперь нужно ждать, что придумают в издательстве. Чувствую, отольётся мне гонорар за ворованную книгу кучей неприятностей! И ждать их следует после выхода в свет сборника. По плану это февраль следующего года. Вздохнув, я пошёл заполнять две тысячи пятый год. Скоро закончу третью тетрадку и нужно будет начинать следующую. Как же надоела эта писанина! Писал с полчаса и закончил октябрьскими беспорядками во Франции. В ноябре вспомнились только испытания «Тополя-М», а в декабре вообще не было ничего важного.

Обычно не просыпался ночью, этой проснулся и не сразу сообразил, что увидел. Я лежал ногами к окну, выходившему на площадку, где у нас играли в баскетбол и у забора стояли скамейки. В ночное время там горел фонарь, и сейчас в его свете неслись и кружились бесчисленные снежинки. Утром за окнами всё было покрыто снегом, а термометр показал минус пять. Дома, как и в школе, давно топили, поэтому мы не мёрзли, а на улице после осенней сырости было холодно, но хорошо! Я пока ходил в тёплом осеннем пальто, поэтому из зимних вещей взял только меховую шапку и шарф.

– Как хочешь, – не стала настаивать мама. – Сегодня же займусь вашими вещами. Не думала, что за одну ночь так похолодает.

Я вышел из дома за десять минут до звонка и сразу увидел идущего к забору Сергея. Он оглянулся на звук моих шагов и остановился подождать.

– Привет, – поздоровался друг. – Как съездил?

– Вызвал удивление всей редакции, – ответил я. – Они думали, что я на несколько лет старше. Что вчера было в школе?

– А разве Люся не сказала? – спросил он. – Меня послали в магазин, и я увидел её у въезда. Не ожидал такого от Черзаровой.

– Для меня это тоже было неожиданностью. Она вчера намёрзлась на ветру, только бы не заболела.

Мы потопали перед входом в школу, очищая обувь от снега, и забежали в вестибюль. Почему-то мы с Сергеем приходили на занятия перед самым звонком. Вот и сейчас он раздался, когда подходили к дверям класса. Привычно отвечая на приветствия, я быстро занял своё место и вытащил из портфеля учебник истории.

– Ты как? – спросил я Люсю. – Не простыла?

– Пока нет, – ответила она. – Скажи спасибо своей маме.

– Сама скажешь, – шепнул я.

Вошла учительница, и разговор пришлось прекратить. Она была в хорошем настроении, наверное, из-за первого снега, поэтому урок прошёл бескровно. На перемене никто не вышел из класса: всем было интересно, для чего меня вызывали в редакцию.

– Обычная правка текста, – утолил я их любопытство. – Они могли сделать это и без моего участия, но хорошо, что поехал. Удалось отстоять почти всё, что хотели править.

– А когда выйдет книга? – спросила Ира.

– По плану должна выйти в феврале. Ребята, хватит об этом, давайте я лучше расскажу анекдот.

За первым анекдотом последовал второй, и когда звонок загнал нас за парты, с лиц большинства не сходили улыбки.

– Что это вы сегодня такие весёлые? – спросила Ирина, когда мы поздоровались. – Из-за снега? Ладно, начинаем заниматься. Посмотрим, как вы усвоили материал прошлого урока. Довнар к доске.

Когда углубляешься в память, время летит незаметно. Я быстро перерешал уравнения и вспоминал две тысячи шестой год, когда зазвенел звонок.

– Ты не забыл о своём обещании? – перед тем как уйти, спросила классная. – Сегодня у нас пение, а прошло не два месяца, а больше.

– Об обещании не забыл, – ответил я, – но не взял гитару. Ирина Михайловна, я сбегаю за ней на большой перемене. Только не хочется нести в класс. Можно я оставлю в учительской, а вы принесёте на последний урок?

– Да, – сказала она, – так будет лучше.

Глава 8

Я не забыл, о своём обещании и знал, что о нём не забудет Ирина, поэтому подобрал мелодию песни «Вот так и живём» из «Добровольцев». Мне нравилась эта песня, и я частенько напевал её уже в преклонные годы. Ещё подбирал мелодию песни «Молодость моя Белоруссия», но делал это только для себя. О том, чтобы спеть кому-нибудь этот шедевр ансамбля «Песняры», не могло быть и речи. Сразу же возникнет вопрос: откуда я её взял. Слава богу, что сошло с рук исполнение одной из песен будущего у Светки. Выдавать чужие песни за свои? Тогда проще сразу же идти со своими тетрадками в минский КГБ. Я и так засветился с повестью, не хватало ещё прослыть самородком от поэзии и музыки. А ведь так хотелось всё спеть! Хотелось вызвать удивление и восторг, подарить всем те песни, которые, как в клетке, были скрыты в глубине моей памяти и бились о её прутья, пытаясь вырваться в мир. Наверняка всё это шло от моей молодой половины.

Я примчался домой, снял только ботинки и бросился в свою комнату. Чехол от гитары был в шкафу, и я быстро запихнул в него инструмент и побежал обратно. Когда вышел из гардероба, до звонка оставалось три минуты. Я постучал в учительскую и отдал гитару классной. Она сделала ошибку, заговорив о моём обещании в классе. Наш разговор слышали, и новость так взбудоражила моих одноклассников, что на уроке геометрии Ирине пришлось несколько раз одёргивать самых несдержанных. После звонка на перемену она ушла в учительскую и вернулась на урок уже с инструментом.

– Спой то, что для нас подготовил, – сказала она, – только не очень громко, чтобы не мешать другим.

Наше классное помещение было последним и имело общую стену только с восьмым классом, но тонкие двери слабо глушили звук. Ирина уступила мне свой стул, а сама отошла к одному из окон. Я извлёк гитару из чехла, сел и стал петь. До сорока лет я был застенчивым человеком, позже изжил этот недостаток и понял, что лучший результат будет, если человек что-то делает для себя, не обращая внимания на аудиторию. Так я и сделал. Класс исчез, и остались только я, гитара и песня. Трудно объективно оценить своё пение, потому что сам себя слышишь не так, как тебя слышат другие. Я сделал свой голос сильней и приятней того, каким он был, но пока не мог похвастаться выдающимися вокальными данными.

– Не вздумайте аплодировать, – предупредила классная, но и без её предупреждения никто не спешил выражать восторг. Скорее, одноклассники выглядели растерянными. Странная реакция. Мелодию я подобрал точно, сыграл тоже хорошо. Неужели из-за голоса?

– Спасибо, – поблагодарила Ирина, бросив на меня странный взгляд. – Ставлю пять по пению. Уложи гитару в чехол и садись на место. Продолжаем урок…

Я воспользовался тем, что классная повернулась к доске, и шёпотом спросил Люсю, чем не понравилось пение.

– Всё понравилось, – шепнула она в ответ. – Поговорим об этом потом.

Урок закончился, и все побежали одеваться.

– Идите сами, а я задержусь, – сказал я Сергею. – И будь другом, возьми с собой гитару.

Я вышел из школы подождать Люсю. Девочки попадали в гардероб позже мальчишек и дольше возились с одеванием. Она показалась в дверях вместе с Леной, поэтому я молча забрал портфели у обеих.

– Не надорвёшься? – спросила Лена.

– Не понравилось, как я спел? – спросил я, оставив без внимания её вопрос.

– Да, не понравилось! – сказала она. – Ты слишком хорошо спел!

– Почему же вы такие кислые, – не понял я. – если всё было красиво?

– Я говорила не о красоте. Играл ты хорошо, но голос… Ладно, дело не в этом. Ты пел с таким чувством… Так может спеть какой-нибудь старик, который прожил жизнь и воспитал детей, но не ты! Мне трудно объяснить, но это почувствовали все! А мне опять стало страшно.

– Тебе тоже страшно? – спросил я Люсю.

– Нет, – ответила она, взглянув мне в глаза. – У меня не было страха. Мне почему-то стало страшно тебя жаль.

– Что ты её спрашиваешь! – сказала Лена. – Разве не видишь, как она к тебе относится? Ты лучше спроси у своего Сергея или у Ирины. Не видел, как она на тебя посмотрела?

Что за невезение! Выбрал вроде бы нейтральную песню и умудрился так проколоться! Ленка смотрит так, будто я спел им с надрывом «Берега», а Ирина точно будет ломать себе голову, кто же я такой. Не опасно, но неприятно. Ещё несколько таких выходок, и я буду сам по себе, отдельно от остального класса! Разве что Сергей и Люся не изменят своего отношения.

Мы подошли к подъезду Лены, и я отдал ей портфель. Она молча его забрала и скрылась за дверьми.

– Зайдёшь ко мне? – спросила Люся. – Отец на службе, дома только мама. Я вас познакомлю, а потом пойдём ко мне в комнату.

– А младшая сестра? – спросил я. – У вас же одна комната на двоих?

– Она в это время почти всегда у подружки. А если дома, выпровожу в большую комнату. Мама чем-нибудь с ней займётся или включит телевизор.

Я согласился, и мы поднялись на второй этаж. На звонок никто не откликнулся, и Люся открыла дверь своим ключом.

– Может, я уйду? – сказал я, в нерешительности остановившись на пороге. – Матери нет…

– Заходи! – Она втянула меня в прихожую и захлопнула дверь. – У меня замечательные родители, не хуже твоих. Мама во всём доверяет и будет только рада тому, что у меня появился друг. Раздевайся и положи портфель на тумбочку. Сейчас пойдём в мою комнату, только посиди минуту на диване, пока я её посмотрю. Сестра могла разбросать вещи. Есть не хочешь?

– Нет, спасибо, – сказал я, осматриваясь. – Я позвоню домой, предупрежу, что задержусь.

В обоих городках у офицеров стояли телефоны с трёхзначными номерами, работавшие от небольшой АТС. Мама уже знала о моей задержке от Сергея, который отнёс гитару к нам домой.

– Поговорил? – спросила Люся. – Тогда иди сюда, я уже всё убрала. Беда, когда сестра на пять лет младше. Я не была такой в её возрасте.

– А какой ты была?

– Давай покажу фотографии! – Подруга с готовностью принесла большой семейный альбом и начала показывать фотографии, объясняя где и когда они сделаны.

– Это я в годик, – показала она фото очаровательной малышки.

– Славная попка! – похвалил я, заставив её покраснеть.

– Хватит возиться с фотографиями! – сказала Люся, закрывая альбом. – Скоро придёт мама, и я не успею с тобой поговорить. Гена, скажи, чем я могу тебе помочь?

– А почему ты думаешь, что мне нужна помощь? – спросил я, взглянув ей в глаза.

Она не отвела взгляд, отвёл я.

– Потому что я вижу, что тебе плохо! Почему ты не хочешь быть со мной откровенным? Ты же знаешь, что я не предам!

– Потому что я за тебя боюсь, – ответил я. – В том, что я должен сделать, ты не поможешь, зачем же тебя мучить?

– А так я не мучаюсь? – Она всхлипнула.

Слёзы – самое страшное оружие, которое есть у женщин. Хуже плачут только старики. Слёзы у детей по большей части просто средство воздействия на взрослых, поэтому они на меня никогда сильно не действовали, но смотреть на то, как плачет Люся, я не мог.

– Перестань сейчас же! – я обнял этого влюблённого ребёнка и стал гладить её волосы. – Мама придёт, а у тебя…

Она воспользовалась тем, что я расслабился, и доказала, что уже не ребёнок и вполне усвоила данный мной урок. Второй поцелуй у нас получился лучше первого.

– Всё! – я вскочил с кровати. – Я ухожу, а ты приводи себя в порядок.

Как же хотелось остаться! Не для чего-то дурного, просто я в последнее время стал чувствовать себя страшно одиноким. У меня есть семья, но мама была права, когда говорила, что я живу своей жизнью. Не мог я им довериться во всём, и они это чувствовали. А вот Люсе мог рассказать всё без утайки. Она поверила бы и никому не выдала бы моих тайн. И то, что я уже прожил одну жизнь, вряд ли оттолкнуло бы. Но я не хотел нагружать на её плечи даже малую толику своей ноши.

Когда вышел на улицу, увидел, что поднялся ветер и с неба валит снег. Зима отыгрывалась за своё опоздание. Если так будет всю ночь, к утру наметёт сугробы. Я получше заправил шарф и ускорил шаг.

– Надо было сходить домой переодеться в зимнее, а уже потом бегать по гостям! – отругала мама. – Всё просушу и уберу до весны. Я уже достала твою куртку с меховой подстёжкой. Понравилось твоё пение?

– Все были потрясены. Пойду заниматься.

– Сначала обед! – сказала она. – Потом занимайся, чем хочешь.

– Если сейчас наемся, потом не смогу ничем заниматься. Постараюсь всё сделать быстро.

Я выполнил асаны, а потом упражнения с гантелями. Не стоило делать их одновременно, но на перерывы не было времени. Борьбу проигнорировал и пошёл на кухню. Пообедал, сделал уроки и сел за свои записи. Заполнив три страницы, закрыл тетрадь и убрал в новый тайник. Уже исписанные тетради хранились под тахтой родителей, куда никто не заглядывал годами, а тетрадку с текущими записями начал прятать под одёжный шкаф, приподнимая его край. Мне ужасно осточертела выкладка исторических фактов, к тому же чем дальше я забирался от теперешнего времени, тем меньше становилась ценность записей. Если ими воспользуются и начнут менять историю, из записанного почти ничего не повторится. Останутся только природные катаклизмы. Вот их в последние годы было много. Наверное, надо записывать по два года в день, чтобы быстрее закончить с историей и заняться наукой и технологиями. На них потребуется больше времени, чем на простое изложение фактов.

Следующий день прошёл буднично. Ночью метель прекратилась, и утром не было больших сугробов, но я всё-таки набрал снега в ботинки. В классе никто не вспомнил о моём выступлении, и внешне всё было как всегда. Все знали о моей дружбе с Черзаровой, поэтому мы вместе гуляли по коридору второго этажа. Такая демонстративная дружба не поощрялась, но никто из видевших наши прогулки учителей не сделал замечание.

В субботу я опять выделился, на этот раз на физкультуре. Мы уже больше месяца занимались в спортзале, но занятия сводились к бегу и игре в баскетбол. В тот день впервые использовали спортивные снаряды. Учитель объяснил, как прыгать через коня и встал сбоку, чтобы страховать неудачливых всадников. Когда бегали или прыгали в длину, я старался ничем не выделяться, легко зарабатывая свои пятёрки, а мешковатое трико скрывало мышцы. Передо мной бежал Сашка. Он недостаточно сильно оттолкнулся и, если бы не страховка, мог упасть. Я постарался хорошо разогнаться и сильно оттолкнулся руками. В результате легко перемахнул через коня и приземлился дальше других. Учитель не смог подстраховать, а я не удержался на ногах.

– Сильно ушибся? – спросил он, помогая мне подняться.

– Немного ушиб правую ногу, – сказал я. – Завтра выходной, а к понедельнику заживёт.

– С чем занимаешься? – спросил учитель. – Гантели?

– Только последние два месяца. До этого были отжимания, ну и другое.

– Не хочешь чем-нибудь заняться? Кольцами, например.

– Спасибо, но пока нет времени, – отказался я. – Может быть, потом.

– Ладно, надумаешь – скажешь. Иди на скамейку, а мы продолжим.

Когда закончился урок, в раздевалке обступили мальчишки.

– Что тебя щупал Семёныч? – спросил Валерка.

Я молча закатал рукав трико.

– Ни фига себе! – сказал Сашка. – Это нечестно! Когда мы спорили на щелбаны, у тебя не было таких мышц. Они у тебя больше, чем у Валерки!

Действительно, бицепсы у меня были существенно больше, чем у Дегтярёва.

– Как накачал? – спросил Валерка.

– Слышали мойразговор с Семёнычем? – спросил я. – Отжимания, гантели – способов много. Главное – не сачковать и увеличивать нагрузки. Это любому под силу, было бы желание.

Из раздевалки вышел, слегка прихрамывая на правую ногу. Девочки одевались дольше нас, поэтому Люсю пришлось ждать.

– Что у тебя с ногой? – взволнованно спросила она, проигнорировав насмешливые и завистливые взгляды девчонок.

– Буду жить, – бодро ответил я. – Да не беспокойся ты так, простой ушиб. Лучше скажи, навестишь завтра болящего?

– Ты хочешь, чтобы я пришла?

– Если бы не хотел, не спрашивал бы. Я к вам и сам пришёл бы, но не знаю, сколько будет болеть нога. А если ты меня пожалеешь, сразу станет легче. Тебе очень идёт улыбка, – сделал я ей комплимент, не обращая внимания на подошедшую к нам Лену. – Приходи, я буду ждать, только позвони перед приходом.

– Ну вы даёте! – сказала Лена. – Уже в школе назначаете свидания!

– А где их назначать? – притворно удивился я. – Школа для того и существует!

Дома я перепугал маму, хотя сразу же сказал, что у меня обычный ушиб. Синяк был внушительный, но нога болела уже меньше. Жаль, но все занятия, кроме писанины, сегодня накрылись медным тазом. Я снял верхнюю одежду, закатал штанину трико, и мама наложила на больное место водочный компресс. Весь вечер писал, выложив на бумагу всё, что смог вспомнить сразу за четыре года.

– Ты не собираешься в Минск? – спросил я, когда мама незадолго до сна зашла в мою комнату.

– Вроде нет, – ответила она. – Я туда и так наездилась на полгода вперёд. Тем более нет желания куда-то ехать по такой погоде. А что тебе нужно?

– Через две недели день рождения у Иры Алфёровой, а я не знаю, что ей подарить.

– Что-нибудь придумаем, – успокоила мама. – Купим здесь, или отец поедет в Минск по делам. Ложись спать, во сне всё быстрее заживает.

На следующий день я с волнением ждал звонка подруги. Она позвонила после десяти, когда уже проснулся отец, который вчера поздно пришёл со службы.

– Это меня! – крикнул я маме и взял у неё из рук телефонную трубку.

– Здравствуй! – услышал я голос Люси. Я могу прийти? Как твоя нога?

– Приходи! – сказал я. – Нога уже лучше. Бегаю кругами по квартире в ожидании твоего прихода.

Она радостно засмеялась, и от этого смеха мне стало легче на душе и сильнее захотелось её увидеть. Все симптомы были налицо. Что послужило причиной моих чувств? Ведь недавно их у меня не было. Я не стал попусту ломать голову. Дурное дело – пытаться понять, почему вам мил этот человек, а не другой. Мил, и слава богу!

Люся не задержалась, и мы очень хорошо провели время.

– Давно не помню, чтобы так много отдыхал, – сказал я когда она собралась идти домой. – Если бы не ушиб, мы с тобой столько не посидели бы. Да здравствуют ушибы! Люсь, давай ты встретишь Новый год с нами? А потом я отведу тебя домой.

– Не знаю, – замялась она. – Надо посоветоваться с родителями. Я боюсь, что они обидятся.

После её ухода опять занялся единственным доступным мне делом, записав события пятнадцатого года. Утром снял компресс и убедился, что нога лишь чуть-чуть побаливает. Бегать ещё рано, но ходил уже без хромоты. Чёртов конь! Я так привык к занятиям, что было неприятно их пропускать.

Этот день оказался богатым на неожиданности. Во время большой перемены к школе подъехала «Волга» и остановилась у запертых ворот. Из окон нашего класса было видно, как из неё вышли двое: молодой мужчина и то ли девушка, то ли девчонка, которые направились к школе. Шофёр остался в машине. Я ошибся: в отделе пропаганды не стали ждать выхода сборника. Действительно, зачем ждать, если его уже печатают?

– Это не за тобой? – проявила догадливость Ленка.

– Чёрт их знает! – сердито ответил я. – Я не назначал никому встреч!

– Геннадий! – раздался от дверей голос классной. – Иди со мной!

Вне уроков она называла по именам только несколько счастливчиков, в число которых с недавних пор попал и я.

– В школу приехали работник Центрального комитета ВЛКСМ Белоруссии и корреспондент «Пионерской правды», – сказала мне Ирина, пока шли к учительской. – Сейчас с тобой будет беседовать корреспондент. Постарайся показать себя с лучшей стороны!

– А физика?

– Я не знаю, чем ты так недоволен, но постарайся ответить на вопросы. От физики тебя освободили. Если они захотят взять интервью у твоих родителей, отпустим совсем. Иди в учительскую, а я пойду в кабинет директора беседовать с комсомольским работником.

Я вошёл в учительскую, где за одним из столов в одиночестве сидела корреспондент всесоюзной детской газеты. Где только такую взяли! Личико красивое и причёска тоже ничего, но маленькая и хрупкая, как воробей. Если она была выше Люси, то на один-два пальца.

– Здравствуй! – первой поздоровалась она.

– Здравствуйте, – отозвался я. – Вы не похожи на акулу пера. Стажёр?

– Нет, – она зарделась румянцем, – я уже в штате.

– А я – ваше первое задание?

– Как ты угадал? – совсем смутилась девушка, но тут же взяла себя в руки. – Я не понимаю, кто здесь у кого берёт интервью?

– Зря вы приехали! – сказал я.

– А что тебя не устраивает? – удивилась она. – Многие хотят…

– Я тоже многого хочу, – сказал я, уставившись на её грудь, – только известность не входит в перечень моих желаний! Блокнот с собой? Тогда пишите, я о себе расскажу. Получите информацию из первых рук. Драчун и двоечник, сексуально раскованный тип и постоянный нарушитель дисциплины! Что вам ещё нужно для полной характеристики?

– И твои друзья скажут о тебе то же самое?

– Я за них не отвечаю. Как вас зовут?

– Василиса Юрьевна.

– Василиса прекрасная! – сказал я. – Ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Статьи из вашей газеты попадают в «Комсомолку»?

– Бывает, но редко, – ответила она. – А что?

– Вы можете сделать так, чтобы статья обо мне не пошла дальше вашей газеты? «Пионерскую правду» я, может быть, переживу, а у вас будет много других статей.

– Ничего не могу обещать, – сказала она, с интересом меня разглядывая. – Это от меня не зависит. Если их редакцию что-то заинтересует, возьмут текст и меня никто не спросит. Но если станешь общаться со мной без выпендрёжа, в конце открою секрет, который тебя касается.

– Баш на баш? – спросил я.

– Конечно! – засмеялась она. – Не знаю, откуда ты такой взялся, но умножила бы твой возраст на два или даже больше. У нас в редакции много парней, но ты перещеголял по нахальству их всех. Три раза вогнал в краску!

– Извините, – сказал я. – Для меня ваш репортаж, как острый нож! Мне от этой известности одни неприятности. Но вы-то, конечно, ни при чём. Задавайте свои вопросы.

Мучила она меня минут двадцать, задавая самые разные вопросы и быстро делая записи в блокноте.

– А это вам для чего? – удивился я последнему вопросу.

– Мне нужно писать статью, а я не могу тебя понять. Не ведут себя так подростки, да ещё из поселковой школы, когда к ним приезжает пресса.

– Как вас можно нормально назвать? – спросил я. – За всю жизнь не встречал ни одной Василисы и не знаю, как уменьшить это имя. Не приходит в голову ничего, кроме Васи.

– У тебя такая длинная жизнь? Зови Лисой, – сказала она, сделав ударение в имени на первом слоге.

– Зачем вам во мне разбираться, Лиса? Напишите обычный очерк о поселковом отличнике, не лишённом литературного дара. Детям, которые будут читать вашу газету, больше ничего и не нужно, а Ленинской премии за такую работу не дадут. Если нужен объём, придумайте что-нибудь или задайте несколько вопросов в моём классе. Они вам такое расскажут… Как кто-то может разобраться в человеке, если он сам не может этого сделать?

– Я всё-таки попробую! – настойчиво сказала она.

– Флаг вам в руки. Я ответил на все вопросы? Что вы хотели сказать?

– Только то, что тираж сборника решено увеличить, а отдел пропаганды планирует после выхода книги организовать твои встречи со школьниками Минска. И я думаю, что они этим не ограничатся. Ты очень удобная фигура для пропаганды. Простой мальчик из глубинки…

За дверью послышались голоса, она отворилась, и в учительскую вошли Новиков и тот парень, который приехал с Лисой.

– Здравствуй! – приветливо кивнул он мне. – Я Валентин. Вася, ты закончила?

– Мне нужно поговорить с его одноклассниками, – сказала девушка. – Это не займёт много времени.

– Скоро закончится урок, и мы сделаем седьмому классу ещё одну большую перемену, – сказал директор. – Вам хватит двадцати минут? Вот и отлично. Значит, Валентин Петрович, я вас оставляю с этим молодым человеком. Можете делать с ним что угодно. Если что-то будет нужно, я у себя.

– Послушайте, Валентин, – сказал я, когда за директором закрылась дверь. – Вы не могли бы найти себе другого мальчика в Минске? Тогда никуда не придётся ездить.

– А что не так? – спросил он. – В чём дело, Вася?

– Молодой человек категорически против славы, – сказала она, закрывая свой блокнот. – Даже упрашивал написать о нём такую статью, чтобы меня после неё выперли из редакции.

– Садись, поговорим, – сказал он мне. – Скромность – это хорошо, она украшает человека. Но во всём нужно знать меру. Ведь что такое слава? Это не что иное, как признание твоих заслуг перед обществом. Иногда она может мешать, но пользы от неё гораздо больше. Всё зависит от самого человека. Если ты останешься самим собой, не изменится и отношение твоих друзей и близких. А завистники… они ещё долго будут, так что, из-за них не делать ничего выдающегося? Мне сказали в редакции, что хотят заключить с тобой постоянный договор, а это значит, что будут печататься и другие твои книги. А творческие люди у нас в стране самые уважаемые…

– После партийных работников, – вставил я.

– Ты что-то имеешь против партийных работников? – спросил он, и я увидел, как напряглась Лиса.

– Нет, – ответил я. – Инженеры человеческих душ, они цементируют наше общество.

– Хорошо сказал, – одобрительно кивнул Валентин. – Наше государство заботится о детях и вправе рассчитывать на их благодарность. Вот я смотрю на тебя и вижу коммунистическое будущее, когда все ребята будут такие, как ты: умные и талантливые, сильные и красивые! Ты – это первый росток, за которым последуют дружные всходы! Наш отдел занимается поиском таких парней. Людям нужны примеры, которым стоит подражать, а ты для этого подходишь идеально. Спортсмен, отличник, умеешь играть и хорошо поёшь, в четырнадцать лет написал хорошую повесть – всесторонне развитый человек!

– Допрашивали учителей? – безнадёжно спросил я.

– Пока я разговаривал только с вашим физруком и классной, – сказал он. – Встряхнись, Геннадий, всё равно от славы не убежишь!

Глава 9

Я напряжённо думал, а Валентин с Лисой смотрели на меня, ожидая ответ. Быть незаметным не получалось. Наверное, этого не хотела и младшая половина моей личности. И что теперь делать? Может, воспользоваться случаем и приобрести такую известность, чтобы не так просто было засунуть в психушку или прижать другим способом? К тому же я ещё долго буду полезным. Основные события записываю, а сколько было неосновных? А от их знания тоже многое зависит. Я хотел передать свои записи через Цуканова, бывшего бессменным ведущим помощником Брежнева по экономике и промышленности. В отличие от самого Леонида Ильича, к Георгию Эммануиловичу было намного проще подобраться. Я видел его фотографию и знал, что он часто ходил на работу пешком. Нетрудно отдать тетради, а в прикладываемой записке были изложены кое-какие факты, которые гарантировали, что мой труд не окажется в первой же московской урне. У этого плана были и недостатки. В случае с известностью можно было действовать по-другому. Я всё никак не мог решить. Если пойти по пути славы, мне и дальше придётся выдавать чужие вещи за свои. Моя совесть к этому уже притерпелась, и цель была важной для всех. И была большая вероятность, что украденное не будет создано из-за моих тетрадей. Я был уверен, что если когда-нибудь об этом узнают, то родители поймут и простят, поэтому решающим было мнение Люси. Она быстро вошла в мою жизнь и не собиралась из неё уходить. Если она скажет «да», я рискну.

– Ладно, уговорили, – сказал я, посмотрев на часы. – Через три минуты звонок. Вы ведь хотели поговорить с классом? Ну и у меня будет короткий, но важный разговор. Вы здесь что-нибудь планируете?

– Заберём тебя с собой и съездим к вам домой, – сказал Валентин. – Надо поговорить с твоими домашними.

– Дома одна мать, – предупредил я. – Отца нетрудно вызвать, если он никуда не уехал, но сестра учится.

– Мы уедем часа через два, – сказала Лиса. – За это время уроки закончатся. Угостишь чаем?

Мы подошли к классу перед самым звонком, но Валентин не стал ждать, постучал в дверь и вошёл. За ним вошла девушка, а за ней я. Наша учительница физики была знакома с гостями, поэтому кивнула Валентину, закрыла классный журнал и вышла.

– Я работник Центрального Комитета комсомола Белоруссии Валентин Петрович Дроздов, – представился Валентин, – а это собкор вашей газеты «Пионерская правда» Василиса Юрьевна Белецкая. Следующий урок будет у вас короче на пятнадцать минут, за счёт чего увеличится перемена. К вам будет просьба не разбегаться, а ответить на вопросы корреспондента. Давайте, чтобы не терять времени, начнём работать.

– Одну минуту, – вмешался я. – Наверное, мне не стоит здесь присутствовать. Заберу одного человека и подожду в коридоре, а остальных можете мучить.

Я подошёл к своей парте, забрал портфель и сказал покрасневшей от общего внимания Люсе, что нам нужно поговорить. Как раз зазвенел звонок, и мы единственные из всего класса вышли в коридор. Из соседних классов туда же повалили ученики, но возле наших дверей никого не было.

– Мне нужно с тобой поговорить, и от этого разговора будет зависеть моя жизнь, – сказал я, сжав её ладонь в своей. – Ты хотела моей откровенности, и я буду откровенен, хоть и боюсь, что это может изменить твоё отношение.

– Этого можешь не бояться! – ответила она. – Я хочу прожить с тобой всю жизнь, остальное не важно.

– Тогда слушай! – сказал я и минут за десять рассказал самое важное, не упоминая о развале Союза. Всему своё время, а ей тогда легче было поверить в инопланетян, чем в это.

– Чужие песни – это такие, как ты пел для меня или у Светы?

– Да, я знаю их не одну сотню, только не всё можно петь. Если изменится будущее, многие не будут созданы, потому что изменятся судьбы написавших их людей. То же самое и с книгами. Мне самому неприятно выдавать за свой труд чужие произведения, даже если здесь их не будет. Я хотел действовать со стороны, чтобы обо мне никто не знал, но нужно было как-то прикрыть свои записи, поэтому взял одну небольшую и далеко не лучшую повесть. А теперь за меня возьмутся всерьёз и начнут лепить идеал для подражания. Остаться в тени уже не получится. Если я начну реализовывать свой план, меня будет не так сложно найти.

– Ну и что? – не поняла она. – Ты же не делаешь ничего плохого! Наоборот, хочешь всех спасти!

– В руководстве страны есть разные люди, и руководствуются они не только интересами государства, но и своими собственными. И не у всех чистые руки, да и интересы государства каждый понимает по-своему. А я знаю слишком много секретов, государственных и их личных. Если буду обычным мальчишкой, могу бесследно исчезнуть.

– Тогда прославься! Ты же сам сказал, что всё изменится и многого не будет! Если боишься, что я тебя из-за этого разлюблю, то зря! Буду женой великого человека. Ведь буду?

– Мне прямо сейчас тебя поцеловать? – спросил я. – Или подождёшь до вечера?

– Влепят кол по поведению и вызовут родителей! – счастливо засмеялась она. – И посадят за разные парты. Хотя можешь целовать, в коридоре уже никого нет.

– Точно! – Я с удивлением осмотрел пустой коридор. – Честное слово, не заметил звонка! Но целоваться не будем: по тебе сразу всё видно. Я сейчас уеду с гостями, а вечером к тебе прибегу. Заодно познакомишь с родителями, а то я только видел их издали. А сейчас иди в класс и постарайся даже намёком не выдать то, о чём теперь знаешь.

Я не догадался позвонить маме из учительской, это сделал директор, поэтому, когда мы подъехали к дому, отец уже был в квартире и помогал маме готовить стол к приёму гостей. На этот раз я настоял, чтобы водитель пошёл вместе с нами.

– Вас как зовут? – спросил я его. – Сергеем Александровичем? Ну а я Геннадий. Незачем вам мёрзнуть, пойдёмте в квартиру. Вашу машину никто не угонит.

В квартиру он пошёл, но перед этим запер дверцы. Мама редко готовила на один день, и всем хватило обеда, к которому Валентин добавил привезённые из Минска пирожные. После того как поели, родителей с полчаса мучили вопросами обо мне, а я должен был всё это слушать. Ничего, я отыгрался потом, когда меня попросили взять гитару. Отыгрался в прямом и в переносном смысле. Песню «Песняров» разучил уже полностью.

– Песни партизан, алая заря, молодость моя, Белоруссия! – допел я, и установилась мёртвая тишина.

– Что это было? – минуту спустя спросил Валентин.

– Да, ты нам такого не пел, – сказала мама. – Хотя, кажется, наигрывал что-то похожее.

– Естественно, – пожал я плечами. – Это моя новая песня.

– Так ты сочинил стихи и музыку? – поразилась Лиса.

– А что в этом такого? – сделал я удивлённое лицо. – Оно как-то само сочинялось.

– А что там было про детей? – опять спросила Лиса. – Какое-то название…

– Хатынь? Это небольшая белорусская деревня, которую фашисты сожгли вместе с жителями, – объяснил я. – Вот где я о ней вычитал, сейчас не вспомню. Кажется, в какой-то старой газете.

Гости выглядели растерянными, да и отец с матерью были не лучше, поэтому появление Тани было как нельзя кстати. Лиса сразу же ушла с сестрой в её комнату брать интервью, а Валентин начал допытываться, что у меня есть в репертуаре. Я сыграл ему «Вот так и живём», с учётом прошлого опыта стараясь не вкладывать в пение душу. Когда Лиса оставила в покое голодную сестру, ей с Валентином показали мои фотографии, после чего они попрощались и уехали.

– Ты поразил меня этой песней! – сказала мама. – Не подозревала в тебе таких талантов!

– А что он ещё выкинул? – спросила сестра.

– Написал новую песню, – ответила мама, – и спел нам. Песня просто замечательная! А почему ты сказала «ещё»?

– Об этом сейчас шумит вся школа! Знаешь, что он сделал? Корреспондентам отдали на растерзание седьмой класс, а он туда зашёл, забрал свою Люсю и всё время ворковал с ней в коридоре, наплевав и на нас, и на учителей. Сама видела их вдвоём, когда прозвенел звонок. Стоят рядышком и смотрят друг на друга! Был бы кто-нибудь другой, его родителей вызвали бы к директору, а с него всё как с гуся вода.

– Неужели правда? – не поверила мама.

– А что в этом такого? – пожал я плечами. – Я договорился с Валентином, а с Люсей у меня был важный разговор. Мы не обнимались, а просто стояли в коридоре. А если некоторым завидно… Шла бы ты, Танечка, обедать. Мы тебе и пирожные оставили.

– Я пойду, – сказала сестра, – а ты всё-таки подумай. Может, в вашем стоянии ничего и не было, но всем это не объяснишь. И Новиков не будет долго терпеть. Школа для учёбы, а личные дела решайте дома!

– Она права, Гена! – сказала мама. – Ты подаёшь дурной пример другим, и директор не может на это не реагировать. Ну вызовут не нас, а родителей Люси, ты этого хочешь?

– Учту. Мне нужно было срочно поговорить.

– Как у вас всё рано! – сказала мама. – Ещё не целовались?

– Я обещал думать головой? С Ленкой я был мальчишкой, поэтому вы знали о каждом моём чихе, сейчас я не собираюсь отчитываться. Или вы мне доверяете, или нет.

– Опять пишешь повесть? – спросила мама, чтобы сменить тему.

– Так, намётки, – ответил я. – Лиса сказала, что со мной хотят заключить договор о сотрудничестве, так что уже можно начинать писать, нужны только тетради.

– Купим мы тетради, – сказал отец. – Только ты бы больше отдыхал, работаешь на износ. А песня получилась душевная. Тебя раньше повезут в Минск из-за неё, чем из-за повести, а ты ведь не хотел никуда ехать.

– Я передумал, папа. Всё равно не отстанут, они мне так и сказали. У тебя, говорят, долг перед Родиной, будешь его отдавать, работая примером для подражания!

– Так и сказали? – удивилась мама.

– Это я пересказал своими словами. Сейчас сбегаю к Люсе, а потом займусь учёбой. Я пропустил уроки, заодно посмотрю, чем они занимались. Да и с её родителями нужно познакомиться, тогда они будут меньше верить сплетням.

На этот раз вся семья Черзаровых была в сборе. Я перед выходом позвонил, поэтому дверь открыла Люся.

– Папа, познакомься, – сказала она отцу, сидевшему в комнате у телевизора. – Это мой друг Геннадий.

– Очень приятно! – отозвался он. – Иван Алексеевич.

– Мама, ты можешь выйти? – спросила Люся мать через дверь кухни. – Гена пришёл.

– А, жених! – сказала славная невысокая женщина, выходя с кухни. – Я Надежда Игоревна.

– Очень приятно, – сказал я. – А почему жених? Я не отказываюсь, просто интересно.

– Даже так? – Она сняла передник. – Женихом и невестой вас называют в классе Ольги.

– Пока мы только дружим, до свадьбы ещё четыре года.

– А ещё он рассказывает анекдоты! – наябедничала с кухни девчонка лет восьми, очень похожая на Люсю.

– Правда, что ли? – сказал Иван Алексеевич, выключая телевизор. – Расскажешь?

– А вы в каком звании, Иван Алексеевич? – спросил я.

– Майор, – ответил он. – А что?

– Тогда о майоре и расскажу. Армейское подразделение окапывается. Рабинович тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина её уже два метра. Подходит майор и спрашивает Рабиновича, зачем тот копает так глубоко, он же не увидит неприятеля. «А вы думаете, – отвечает Рабинович, – что мне так интересно на него смотреть?»

– Смешно, – рассмеялся он. – Ты играешь в шахматы?

– Папа, Гена пришёл ко мне, а не играть с тобой в шахматы! – возмутилась Люся.

– Мы ещё сыграем, – обнадёжил я его. – Как-нибудь потом.

– Потом, так потом, – вздохнул он. – Дочь, ты поела? Закончишь с едой и иди ко мне, не мешай сестре.

Я следом за Люсей вошёл в её комнату.

– Кто-то обещал меня поцеловать, – напомнила она. – Выполняй обещанное, пока отец удерживает Ольгу. Надолго его не хватит.

На этот раз подруге не пришлось меня уламывать.

– Вот так целовалась бы и целовалась! – сказала она, слегка задыхаясь, когда мы оторвались друг от друга. – Мне этого мало!

– Хорошего понемножку, – остановил я Люсю. – Покажи, чем вы занимались на уроках.

– Эту поговорку придумали жадины, – засмеялась она, доставая из портфеля учебники. – Смотри, здесь мы закончили по физике…

Едва мы закончили с уроками, как вошла Ольга.

– А почему вы не целуетесь? – разочарованно спросила она. – Поцелуйтесь, а то расскажу маме!

– Что ты расскажешь? – спросил я.

– Что вы целовались!

– А если поцелуемся, не расскажешь?

– Не расскажу, честное слово!

– Ну раз ты так хочешь… – улыбнулась Люся, потянувшись ко мне. – Учти, только ради тебя! Попробуй потом рассказать родителям, сама же будешь виновата! А я не буду с тобой дружить.

На этот раз она долго не разрывала поцелуй, так, что у меня даже закружилась голова. У Люси, видимо, тоже.

– Счастливая! – с завистью сказала сестра. – Прям как в кино!

– Ладно, – сказала Люся, – ты играй с куклами или займись уроками, а нам нужно поговорить. Как всё прошло?

– Нормально прошло. Сыграл им и спел. Песня, как на заказ, патриотическая, о Белоруссии и слушать приятно. Плохо, что я ещё не довёл голос до нужной кондиции, хотя никогда не спою так, как пели «Песняры». Будет скоро такой популярный ансамбль. Думаю, меня из-за неё пригласят в Минск. Интересно, что эта Василиса обо мне состряпает. Материала она набрала много, даже взяла несколько моих фотографий.

– А фотографии ей зачем? – ревниво спросила Люся. – У меня, кстати, нет ни одной твоей.

– С ума сошла – к ней ревновать!

– Видела я, как ты прошёлся по ней взглядом! – сказала подруга. – Не хуже Семёныча, только тот ещё облизнулся. Не знаю, сколько ей лет, но на вид не дала бы больше шестнадцати. Только груди торчат, а так девчонка-девчонкой! А тебе из-за занятий спортом можно дать пятнадцать лет! Может, ты не видел, зато я заметила, как она на тебя посмотрела и вздохнула! Небось, будь у вас меньше разница в возрасте…

– При чём здесь это? Запомни, что все мужчины провожают взглядом красивых женщин! В нас это заложено природой. Но когда есть одна-единственная, эти игры в гляделки ничего не значат! Зачем кто-то, если есть ты?

– Хорошо сказал! – подтвердила Ольга, про которую мы забыли.

– Слушай, чудо! – сказал я ей. – Если Люся станет моей невестой, ты ведь тоже будешь родственницей. Скажем, сестрёнкой. Не против?

– Правда? – уточнила она. – Брат – это хорошо! У меня через месяц день рождения!

– Подарок за мной, – пообещал я. – И вообще, если что-то нужно, обращайся. Ладно, играй, а я пойду домой.

Я попрощался с родителями подруги и заторопился домой. Нога уже не болела, и нужно было навёрстывать упущенное.

На следующий день в школе всё было, как обычно, словно вчера никто не приезжал. Но Новиков всё же поговорил со мной, причём с самого утра, когда я переобулся в гардеробе и хотел рвануть к лестнице.

– Притормози, Геннадий! – сказал он, выйдя из учительской. – У меня к тебе разговор.

– По поводу вчерашнего, когда мы с Черзаровой стояли в коридоре? – спросил я. – Если только это, то таких прогулок больше не будет.

Он кивнул и ушёл, а я понёсся по лестнице, подгоняемый звонком.

Через несколько дней я заметил, что одноклассники изменили ко мне отношение. Со мной во всём соглашались, будто я взрослый и авторитетный человек. Класс отдалялся от меня, и я не знал, как это остановить. Когда я спросил об этом Сергея, он сказал:

– Ты вырос и живёшь своими делами. Тебе неинтересно играть в мяч или обсуждать девчонок, поэтому у нас нет ничего общего, кроме учёбы. Твоя известность это только усилила.

У Люси ухудшились отношения с девчонками. Многие из них откровенно завидовали. И дело было не только во мне. Если не хватает смелости что-то сделать или тебе это запретили, а кто-то рядом плюёт на запреты, как ты будешь к нему относиться? Уж точно не дружески. Даже с Леной уже не было прежней дружбы, хоть внешне это было мало заметно. Люся потянулась к моей сестре, которая испытывала к ней симпатию. Она стала задерживаться у нас и то время, когда я занимался делами, проводила с Таней. Прошло четыре дня, и в четверг почтальонша принесла телеграмму, в которой было отпечатано: «четвёртого приеду пробы будь свободен Валентин».

– Четвёртое – это завтра, – озабоченно сказала мама. – Придётся мне утром идти в вашу школу к директору.

– Я сам отпрошусь, – сказал я. – Утром сбегаю, заодно кое с кем повидаюсь. Валентин приедет позже.

Так и сделал. С утра выполнил свои занятия, кроме пробежки, которые были отложены до более тёплого времени, а потом раньше обычного появился в школе. Сначала подёргал ручку директорского кабинета, но она оказалась заперта. Пришлось идти в учительскую и показать телеграмму классной.

– Какие пробы? – не поняла она.

– Я сочинил песню, – объяснил я. – Теперь её хотят прослушать в Минске, а директора пока нет на месте. Давайте я оставлю телеграмму, а вы потом передадите ему. Ирина Михайловна, можно вас попросить?

– Смотря что.

– Я не хочу заходить в класс. Нужно будет объясняться и вообще… А Люся будет волноваться. Вы не передадите ей…

– Ну и ну! – насмешливо сказала она, беря у меня из рук записку. – Вот чего я никогда не делала, так это не передавала таких записок. Ладно, беги. Счастливо съездить.

Валентин приехал без двадцати одиннадцать с тем же шофёром. Времени, по его словам, было мало, поэтому они не стали задерживаться. Маму он отговорил от поездки:

– Зачем вам терять весь день? Да и не везде я смогу быстро вас провести. Придётся оформлять пропуск, а это время. Я взял вашего сына, я его вечером и верну, а обедом мы его накормим.

– Здравствуйте, Сергей Александрович! – поздоровался я с шофёром.

– Привет, Геннадий, – отозвался он. – Расстегни свою куртку, взопреешь.

«Волга», даже первая модель, – это вещь! Минут десять мы добирались до шоссе, а потом Сергей так разогнал машину, что вскоре показались окраины Минска. Я очень редко в него ездил, поэтому совершенно не знал, кроме нескольких приметных мест вроде площади Победы с её высоченным монументом. Я предполагал, что меня не сразу повезут на запись, и оказался прав. В первый раз выслушали в отделе пропаганды ЦК, где работал Валентин. Потом его начальник долго с кем-то созванивался, и меня куда-то повезли.

– Едем в филармонию, – объяснил Валентин. – Постарайся не выпендриваться, там этого не любят.

Выпендриваться пришлось. Слушали меня пять человек, все в возрасте. После прослушивания один из них сказал:

– Свежо и очень неплохо, но сыро, и у молодого человека нет голоса. Могу взять на доработку, а потом найдём исполнителя.

– Мне это не подходит, – сказал я мэтру, посмотревшему на меня с таким удивлением, как будто ему взялся возражать стул в концертном зале. – У меня простые принципы. Я сочиняю песню и исполняю в первый раз, а потом берите её себе, делайте аранжировку и пусть поёт кто хочет. По-моему, это законное право автора. Я и сам знаю, что не Муслим Магомаев, но для первого исполнения подойду.

– Я не выпущу его ни в один концертный зал! – припечатал мэтр.

– Я могу надеяться, что ЦК комсомола проследит за тем, чтобы моя песня не появилась под чужим именем? – спросил я Валентина. – Вы меня отвезёте домой или добираться самостоятельно? Деньги и ученический билет взял, так что домой попаду. Как зовут этого товарища? – Я показал пальцем на взбешенного мэтра. – Мне придётся давать немало интервью, хотелось бы поведать о нём людям. Странное отношение к молодым дарованиям.

– Ну ты и нахал! – рассмеялся сидевший в центре мужчина. – Идите за мной!

Он отвёл нас, по-видимому, в свой кабинет и куда-то позвонил. Пришлось долго ждать, пока искали какого-то Николая.

– Коля! – сказал звонивший. – У меня в кабинете один самородок, которого откопали ребята из ЦК комсомола. У него очень неплохая песня, которую он сам поёт под гитару. Нужно сделать запись и показать её в вашей передаче. По-моему, он идеально для вас подходит. Да, сейчас его привезут.

Он положил трубку на рычаг и повернулся к нам:

– Значит, сейчас едете на телецентр и просите вызвать Николая Самохина. Он проведёт на студию и послушает. Понравится песня – ваше счастье, если нет, тогда действуйте сами, у вас достаточно своих возможностей.

Когда под рукой машина, всё рядом. Сергей остановил «Волгу» на круглой площади, перед четырёхэтажным зданием с восемью здоровенными колоннами. Когда вышли из машины, я задрал голову, осматривая сваренную из труб телебашню, уходящую на большую высоту. Мы передали охране имя нужного нам человека и минут двадцать ждали, пока он к нам выйдет.

– Николай! – протянул он руку Валентину. – У вас есть с собой документы?

Личность моего провожатого проверили, а меня пропустили довеском. Николай привёл нас в помещение, которое я про себя окрестил «музыкальной студией». Напротив входа были установлены две перемещаемые камеры, а в разных местах стояли осветители, несколько столов со стульями и концертный рояль.

– Сначала послушаем номер, – сказал Николай. – Если понравится, тогда запишем. Тебя как зовут? Зайди за ширму и возьми гитару, а потом садись на любой стул и пой!

Песня ему понравилась.

– Сам написал? Класс! Не понимаю, что они в филармонии валяют дурака! Ты нигде её не пел? Вот и хорошо, будешь нашей находкой. Сначала запишем номер, а потом нашу с тобой беседу. Только сначала прикинем, о чём будем говорить. Сейчас я позову тех, кто нам нужен.

Мы освободились через час и поехали в ЦК комсомола, где меня накормили.

– Я не повезу тебя домой, – сказал мне Валентин, – Сергей сам прекрасно доставит.

– А как дела у Лисы? – спросил я. – Я не рвусь на первые полосы газет, просто интересно.

– Мы зовём её Васей, – улыбнулся он. – Ты чем-то сильно её зацепил. Читал я то, что она о тебе написала. Редактор не пропустил. Не могу, говорит, всю газету отдавать под твой очерк. Отправил ужимать объём.

– Откуда она взяла столько материала?

– Сам спросишь при случае или прочитаешь, если опубликует «Комсомолка». Вася послала свою работу туда, а для своей газеты делает сокращённый вариант. Она говорила, что ты знаешь много анекдотов…

– А сами анекдоты не приводила? – вздохнул я.

– Нет, – рассмеялся он.

– Передайте ей от меня в подарок. Редактор говорит журналисту, мол, напишите статью о том, что газета лучше телевизора. И не забудьте упомянуть главный недостаток телевизора. Журналист у него спрашивает, о каком недостатке идёт речь, а редактор ему отвечает, мол, разве можно заснуть, прикрыв лицо телевизором? Скажите, Валентин, кто был тот человек, который мне помог?

– Ты понравился Евгению Карловичу! – сказал он, подняв вверх большой палец. – Не слышал? Это сам Тикоцкий! Ладно, садись в машину.

Глава 10

Я сидел за письменным столом и смотрел на падающий снег. Его первые хлопья посыпались с неба, когда после уроков расходились по домам. Снегопад усилился, потом поднялся ветер, а сейчас за окнами мела настоящая метель, на глазах насыпая сугробы у забора. Тоскливо выл ветер, скрипели, раскачиваясь, росшие возле дома сосны, а фонаря за снегом не было видно, просвечивало лишь мутное жёлтое пятно. К вечеру начал усиливаться мороз.

На будильнике было без пяти одиннадцать. Полчаса назад я закончил всё запланированное на сегодня, но спать не хотелось. После статьи Лисы отношение ко мне сильно изменилось. Это коснулось даже родителей, только сестра и Люся общались как прежде. Всё началось с показа нашей беседы с Николаем Самохиным и моего выступления по местному телевидению. Песня понравилась, и мой номер уже без интервью показали по Центральному телевидению, программу которого у нас смотрели все, у кого были телевизоры. Наверное, эта передача помогла протолкнуть очерк Лисы в «Комсомольской правде». Одновременно вышла статья в «Пионерской правде». Я её не читал, вполне хватило «Комсомолки». Когда я взял её в руки, то понял редактора Василисы. Куда такое в «Пионерскую правду»! Очерк назывался «Человек будущего» и занимал четверть газеты. Надо отдать должное Лисе: написано было талантливо. Она опросила многих здесь, даже съездила в редакцию «Молодой гвардии» и поговорила с теми, с кем я имел дело. Эту газету читали многие, в результате меня даже соседи начали называть на вы. В классе… В нём было то же самое, пока я не сорвался и не наорал на всех. Это подействовало. Редакция заключила договор о постоянном сотрудничестве, и теперь нужно было выбрать книгу и начать её запись. Изложение истории закончил двенадцатого декабря, за день до дня рождения Иры. Отмечали его в воскресенье, а приглашение было на пять вечера. Я сначала зашёл за Люсей, а потом мы пошли к Алфёровым. У них в гостях уже были Лена со Светой и Сашка.

– Больше никого не будет, – сказала Ира, принимая подарки. – Вы были последними, так что можем садиться за стол.

– Родителей нет? – спросил я, помогая Люсе раздеться.

– Дали нам три часа и ушли к соседям, – ответила Ира. – Будете мыть руки?

Ей сделали очень хороший стол, и мы с удовольствием поели, после чего начались танцы. Девочек было в два раза больше, поэтому мне и Сашке приходилось их менять. В этот вечер Лена и Света вели себя со мной так же, как год назад, и с удовольствием танцевали. Три часа пролетели незаметно, потом вернулись родители Иры, и мы стали прощаться. На улицу вышли все вместе, кроме Ирины, которая осталась дома. Сашка со Светой сразу же ушли домой, а мы проводили Лену до подъезда и пошли гулять по дороге к школе.

– Расскажи о себе, – попросила Люся. – Я тогда мало что поняла из твоего рассказа, только то, что с миром должно было случиться что-то страшное и твоё сознание вернулось в детство.

– Мне тяжело об этом говорить, тем более тебе. Я ведь был уже старым человеком и должен был вскоре умереть. Помог случай. Во время прогулки встретил девчонку лет двенадцати. Это тоже было зимой. Мороз и идёт снег, а она стоит без зимней одежды. Я хотел помочь, подошёл… Не буду рассказывать всё, скажу короче. Наша Земля существует в разных реальностях. Я не знаю, как это объяснить, потому что не понимаю сам, просто читал много фантастики, и в голове отложилось, что так может быть. Все эти копии Земли чем-то отличаются между собой и существуют одновременно, не соприкасаясь друг с другом. На одних копиях людей никогда не было, на малом их числе они ещё живут, а есть и такие, где люди уже погибли. Она была из мира, человечество которого далеко обогнало нас в развитии. Потом оно погибло, но небольшой части людей удалось спастись. После этого они изменили ткани тел будущим поколениям. Только эти поколения оказались ущербными. Тоска по прежнему миру отцов отравляла жизнь их детям. Наверное, со временем они это переживут, тем более что покинули свой погибший мир и переселились в другой, полный жизни. Но некоторые переносили потерю особенно остро. Она была из таких. Её отец был крупным учёным или администратором, который работал с такими мирами. Наверное, дочь могла свободно ходить по научному центру, иначе трудно понять, как она умудрилась угнать машину, с помощью которой попала к нам. Не знаю почему, но я сразу же ей поверил. Когда она сказала, что может отправить моё сознание в прошлое, не колебался ни минуты. И самому хотелось прожить жизнь ещё раз, и сделать попытку изменить то будущее, которое было уготовано моему миру.

– А что было в вашем будущем?

– Одной из основных причин наших бед стала непомерно выросшая численность населения Земли. Сейчас на ней живут три миллиарда человек, а в моё время их было десять. Основные запасы природных ресурсов уже выработали, почвы потеряли плодородие, а сжигание топлива сильно изменило состав атмосферы и привело к её разогреву. Нагретый океан стал выделять метан, который увеличил парниковый эффект. Зимы стали очень холодными, а летом задыхались от жары. Незадолго до моего ухода в России можно было без полива заниматься сельским хозяйством только на Дальнем Востоке. На юге всё засохло, а немногочисленные леса выгорели, добавив гадости в атмосферу. Для поливного земледелия не хватало воды, а во многих странах её перестало хватать и для питья. Развитые как-то перебивались, а о том, что творилось в отсталых, не хочется рассказывать. Бесконечные войны, голод и болезни. Людоедство стало обыденным явлением. Жара и вырубки привели к гибели тропических лесов, которые выгорали огромными массивами. А леса – это не только источник жизни для людей и древесина, это лёгкие планеты. Планктон в океане погибал от его загрязнения, а он тоже давал кислород. Начали выпускать кислородные маски для людей со слабым здоровьем, которые уже не могли дышать воздухом городов. Нефть добывали в океане, и многочисленные аварии ещё больше загрязняли мир. Разогрев атмосферы усиливает скорость ветров. Обширные пространства Азии и Латинской Америки стали необитаемыми. Невозможно жить там, где один за другим идут ураганы с таким ветром, что сдувает тяжёлые грузовики. Развитые страны отгородились от остального мира, удерживая для себя лишь те районы, где осталось ценное сырьё. Свободы были забыты, и везде управляли только силовыми методами. Дошло до этнических чисток, в которых освобождались от тех, кто когда-то приехал из Африки или других стран.

– А мы? – спросила вцепившаяся в мою руку Люся.

– Постарайся мне поверить, – вздохнул я. – Советский Союз специально развалили, а в России и других союзных республиках установился капиталистический строй. К тому времени, когда я ушёл, Россия уже считалась развитой. Беды, о которых я рассказывал, были и у нас. Когда стало совсем плохо, армию вывели на границы и отгоняли огнём толпы беженцев из Средней Азии. Часто они предпочитали идти под пули солдат. Всё-таки быстрая смерть. У себя они гибли миллионами от страшной засухи. Летом температура поднималась до шестидесяти градусов. От одного этого можно умереть! Пытались выдворить и китайцев с Дальнего Востока, но с этим ничего не вышло. Их к тому времени набежало в три раза больше, чем там жило русских. Только вызвали резню и чуть не схлестнулись с Китаем. В ООН подсчитали, что через пятьдесят лет можно будет жить с применением технических средств только на пяти процентах обитаемой сейчас территории. Людские потери, по их подсчётам, превысили бы пятнадцать миллиардов человек. Из-за нашего Байкала чуть не разгорелась война. Но это ещё не всё.

– Куда уж больше! – сказала Люся. – Я не засну сегодня ночью.

– Может, на этом и закончим?

– Расскажи о себе. Что стало с тобой прежним? Ты говорил о себе, как о старике, но я не чувствую его в тебе. Конечно, ты взрослей своих лет, но не старик. Я на них насмотрелась!

– Когда я очнулся в детском теле, умом был таким же стариком, как и перед смертью, а мальчишки не чувствовал.

– Какой смерти? – испугалась Люся.

– При переносе сознания прежнее тело умирает, – объяснил я. – В это тело попали все мои знания, опыт и привычки.

– А что было потом?

– Мы слились, но свою детскую половину я ощутил только по проснувшейся памяти последних дней и щенячьему восторгу от новых возможностей. А потом незаметно начал меняться. Мне сказала та девочка, что личность ребёнка окажет влияние на мою, но я не ожидал, что оно будет таким сильным. От меня мало что осталось, кроме знаний. Люся, я рассказал о себе. скажи, тебе не противно?

– Дурак! – обиделась она. – Такого, каким ты был раньше, я не полюбила бы, а раз тебя люблю, значит, буду любить всегда! Ну что в тебе от старика? Опыт и знания? Так что в этом плохого? Объясни лучше, почему не хочешь жениться вторично на бывшей жене. Ведь она была?

– Были жена и дети. Мы любили друг друга. Жили по-разному: и бедно, и в достатке, но дружно, и не трепали друг другу нервы из-за невзгод. Мальчишек вырастили и помогли им встать на ноги. Она очень хорошей женщиной, но я сразу решил, что не стану повторять свою жизнь, а теперь влюбился в тебя.

– А что будет с ними?

– Светлана выйдет замуж за другого, а тех детей просто не будет. Они остались только в моей памяти.

– Но как же так можно? Это же твои дети!

– Если я даже возьму в жёны свою бывшую жену, дети не повторятся ни внешне, ни как личности. Зачатие – это случайный процесс, и внешность тоже зависит от многого. Оба сына были совершенно разные. И воспитывал бы я их сейчас по-другому, и условия жизни, я думаю, станут гораздо лучше. Так что тех детей не будет при всём желании. Пойми, что должна поменяться вся реальность. Миллионы одних людей не родятся, зато появятся миллионы других! Если получится отвести человечество от бездны, всё будет оправдано, а если нет, ничего уже не будетважным.

– Тебе виднее! – Она поёжилась. – Я начала мёрзнуть. Давай пойдём обратно, а ты расскажешь, что думаешь делать.

– Думаю сделать всё, чтобы сохранить Советский Союз. Если предотвратить развал экономики и государства, провести нужные реформы и убрать кое-кого из руководства, с учётом моих знаний можно превратить Союз в самое мощное государство планеты. Для этого придётся не только возвыситься самим, но и ослабить Соединенные Штаты. Такие возможности существуют.

– А что это даст, если не изменится остальной мир? В Африке станет меньше людей?

– Проблема не только в численности, на неё тоже можно найти управу. Кризис шёл сразу по многим направлениям. До своего развала наша страна тратила большие средства на фундаментальные исследования. Это очень важно. В них нужно вкладывать много денег, не рассчитывая на быструю отдачу. Американцы были вынуждены делать то же самое, но, как только у нас всё рухнуло, они сразу же урезали эти расходы, а многое прекратили совсем. Одна из бед – это выброс в атмосферу углекислого газа. Почти всю нефть сожгли за один век, а природа связывала в неё углерод миллионы лет! Газ ещё был, но уже собирались добывать гидраты в океане. И опять всё это стали бы сжигать! А это значит, что углекислого газа станет ещё больше и сильнее разогреется атмосфера. А ведь наши физики далеко подвинулись в работах по термоядерным реакторам. После нас немного подёргались европейцы, на этом всё и заглохло. Человек – это такое паршивое создание, которое даже о своём будущем начнёт думать, когда в темя клюнет жареный петух и будет поздно. А о детях-внуках вообще мало кто думает. Пусть заботятся о себе сами!

– Ну хорошо, – сказала она, – сделали эти реакторы, и что?

– Реакторы – это море почти даровой энергии, на которую можно перевести весь транспорт и всё остальное, а значит, почти не понадобится нефть. Сколько её нужно для химии! Выбросов углекислого газа нет, бурения морского дна не будет, и загрязнения атмосферы и океана уменьшатся в десятки раз. Да и опреснение воды не будет проблемой. Обуздать гонку вооружений, которая сожрала половину мировых ресурсов и взять под контроль генетику. Реакторы я привёл для примера, там много чего было. Да и численность населения в слаборазвитых государствах можно уменьшать разными способами.

– И как сохранить Союз?

– Давай поговорим об этом как-нибудь потом, – сказал я. – Мы уже пришли. Ты совсем замёрзла, иди отогреваться. Встретимся завтра в школе.

После этой прогулки прошло два дня. Мы собирались гулять и сегодня вечером, но помешала непогода. А сейчас я смотрел на беснующуюся пургу, сна не было ни в одном глазу, а в голову лезли неприятные мысли. Попав сюда, я придумал вроде бы неплохой план. Его достоинством было то, что я оставался в стороне. Написал, отдал и свободен. И под удар мог попасть только случайно. Теперь же я явственно видел его недостатки. Безопасный для меня, но велика вероятность того, что всё окончится пшиком и только продлит агонию. Через два месяца я закончу свои записи, а до отцова отпуска их ещё четыре. И всё это время ждать? Мне пришла в голову мысль… Позже надо будет над ней подумать, а пока следовало подогреть интерес к «Человеку будущего», иначе до выхода сборника обо мне могут не вспомнить. Я неплохо натренировал слух и продолжал работать с голосом. Для моих целей нужно было пианино и хороший девичий голос. И то, и другое у меня было. Решив завтра же поговорить с Люсей, я лёг, применил медитацию и уплыл в сон.

Я знал, что подруга не несётся, как некоторые, чтобы успеть к началу занятий, а приходит минут за пятнадцать до звонка, поэтому тоже решил выйти раньше. Я перегнул палку, когда вытащил Люсю из класса, поэтому пришлось обещать Новикову, что больше не будет совместных прогулок в коридоре. А где разговаривать, если на перемене половина класса никуда не уходит?

– Что-то случилось? – забеспокоилась она, увидев меня в классе так рано.

– Ничего не случилось, – сказал я. – Просто нужно поговорить. Вот чёрт! Предлагала же мать обуть валенки, а я не послушал. Намело такие сугробы, что в каждый ботинок попало по полкило снега и намокли носки! Хорошо хоть в классе жарко. Люсь, мне нужна твоя помощь!

– Поменяться носками?

– Потом будешь шутить. Давай отойдём к окну, а то у некоторых слишком большие уши.

Прислушивавшаяся к нашему разговору Смирнова, демонстративно фыркнула и занялась учебником.

– Мне нужно, чтобы ты вместе со мной спела на телевидении одну песню.

– Шутишь?

– Один я её не исполню, а в паре с тобой – запросто. Я подберу мелодию для гитары, могу и для пианино, но долго провожусь. Ты сможешь подобрать мелодию на слух?

– Простую подберу, с аккордами – не знаю. С ними я ничего не подбирала.

– Мелодия несложная, в крайнем случае обойдёмся без аккордов. Я сыграю на гитаре, а ты – на пианино. Должно получиться классно! Только петь нужно громко. В студии есть микрофон, а на прослушивании ничего не было. Давай усилим тебе голос йогой?

– А как это сделать?

– Помнишь, какой у меня был голос? Так вот, я правил его йогой и сейчас продолжаю этим заниматься. Сходим к тебе после уроков, я покажу, что нужно делать, и поговорю с родителями, чтобы они не потянули тебя в психушку.

Раздался звонок, и мы сели за парту. У меня уже не получалось готовить в школе текст для своих тетрадей. Описание научных открытий и технологий – это не простое перечисление фактов. Оно требовало большей концентрации, а я не мог так отвлекаться на уроках, поэтому они тянулись медленно. Последним в четверг было пение. Сегодняшний урок был один из немногих, на котором мы действительно пели. На этот раз разучивали песню «Тропинка школьная моя».

– Не хочешь спеть? – спросила меня Ирина.

– Могу попробовать в паре с Черзаровой, – ответил я. – Эту песню должна исполнять девушка, у меня для неё не тот голос.

– Спойте вдвоём, – согласилась классная.

Мы спели, и получилось очень неплохо.

– У вас хорошо получилось! – оценила Ирина. – Садитесь, обоим ставлю пять.

– Это «Тропинка», – продолжал я убеждать подругу по дороге к её дому, – и исполнили мы без аккомпанемента, а под музыку, да ещё совершенно новую песню… Да тебя после неё будут носить на руках!

– И ты будешь на это спокойно смотреть?

– Всем набью морды, – решительно сказал я, – и буду носить сам!

Иван Алексеевич отсутствовал, поэтому я взял в оборот маму Люси.

– Надежда Игоревна! – сказал я, когда нас усадили на кухне пить чай. – Я написал новую песню и хочу спеть её на телевидении вместе с Люсей. У вас нет возражений?

– А она сможет? – с сомнением спросила мать.

– Сегодня мы пели дуэтом, – сказал я. – Результат – две пятёрки и восхищение класса. Мне самому понравилось, хотя пели без музыки. А там она будет играть на пианино, а я на гитаре. Должно замечательно получиться. Зря вы, что ли, тратились на обучение? Только ей нужно немного укрепить голос. Есть простой и действенный способ, которым я пользуюсь, но он немного необычный.

Одним словом, я её уломал и показал Люсе, что и как делать.

– Я тоже буду укрепляться! – заявила Ольга. – Возьмёшь на телевидение?

– Тебе не нужно, – сказал я, взлохматив ей волосы. – Ты и так громко кричишь, аж в ушах звенит! Ладно, я побежал домой. Сегодня же начну подбирать мелодию и напишу текст.

За один вечер мелодию не подобрал и заканчивал эту работу на следующий день, а песней занялись в воскресенье, когда я после завтрака пришёл с гитарой к Черзаровым.

– Давай я сыграю и спою, – сказал я Люсе, – а ты слушай. Потом я буду играть, а ты подбирай мелодию. В юном месяце апреле в старом парке тает снег, и весёлые качели начинают свой разбег. Позабыто всё на свете…

Я закончил песню и отложил гитару. Мать Люси стояла в дверях кухни и смотрела на нас, Ольга уселась на диване, показывая своим видом, что убрать её оттуда можно только по частям, а удалившийся в комнату дочерей отец приоткрыл дверь, чтобы лучше слышать.

– Ну как? – спросил я Люсю.

– Нет слов, – сказала она. – Играй первую часть.

Мы работали весь день, оторвавшись только на обед, но к вечеру Люся подобрала мелодию. Слова она знала, так что в конце мы сыграли и спели.

– Вам немного потренироваться, и можно ехать в Москву, – сказал Иван Алексеевич, – а для Минска уже сойдёт. И песня замечательная, и поёте вы просто здорово!

Я оставил у них гитару, и в следующие три дня мы после школы по часу пели и играли, оттачивая исполнение. Вечером в среду я решил, что в дальнейших тренировках нет смысла, потому что лучше мы не споём.

– Завтра отправлю письмо Валентину, – сказал я Люсе. – Мы с ним об этом договорились в прошлый раз. Так что готовься к славе.

Письмо мама отдала почтальонше, когда та разносила почту. Было это в четверг, а в понедельник без предупреждения приехал Валентин. Сергей подогнал машину к школьной ограде на то же место, что и в прошлый раз. Валентин не дал нам даже заехать домой.

– Совсем нет времени! – отрезал он. – Позвоните из учительской матерям и отдайте друзьям портфели. Едем прямо на телецентр. Самохин будет там только до двенадцати. Если не успеем, считайте, что зря проездили.

Мы успели, и уже через три часа после отъезда Сергей привёз нас обратно и высадил возле школы. После пробы в студии сделали запись номера, а потом мы втроём перебросились несколькими фразами по заранее разработанному сценарию. Всё, как в прошлый раз, только эта песня, исполненная в два голоса под аккомпанемент гитары и рояля, звучала намного выразительней и красивей, чем моё первое сольное выступление. На прощание Самохин предупредил, что, поскольку уже двадцать восьмое декабря, нас покажут не раньше чем через неделю.

Следующий день был последним учебным в первом полугодии, и нам в конце занятий продиктовали четвертные оценки. Как и в первой четверти, у нас с Люсей были одни пятёрки. Наверное, когда Сашка об этом услышал, у него зачесался лоб. Надо будет сказать, что я не собираюсь отбивать пальцы о его башку. После уроков я проводил Люсю домой. У них в большой комнате уже стояла ёлка, пока и без игрушек. Отца не было, сестры – тоже, а мама жарила котлеты.

– Добрый день, Надежда Игоревна! – поздоровался я. – Можете поздравить отличников.

– Молодцы! – высказалась она, переворачивая котлеты. – Подождите, я сейчас закончу.

– Мама, вы с папой не обидитесь, если я встречу Новый год у Гены? – спросила Люся.

– Конечно, обидимся, – ответила Надежда, – но не будем возражать. К этому придётся привыкать. Рано у вас всё…

– Моя мама на днях говорила то же самое, – сказал я. – Но Люсе у нас рады, и нам не собираются мешать.

– Здесь вам тоже никто не мешает. Поможешь дочери нарядить ёлку?

– Конечно! Где игрушки?

– За ёлкой, в посылочном ящике, а катушка с нитками на столе. Идите, а я пока здесь всё закончу.

С ёлкой мы провозились меньше часа. Игрушки были почти такие же, как у нас, только у нас было больше шаров и они не вешали конфет. Наверное, и я не буду их вешать. Сейчас я почти не ел конфет, а когда был маленьким, таскал их с ёлки, доводя сестру до слёз.

– Почему все игрушки не делают на прищепках? – задал я риторический вопрос, чуть не уронив шар. – Возишься с нитками…

– Взялся помогать, так помогай! – отозвалась Люся, быстро и ловко обвязывая ушки игрушек и закрепляя их на ветках. – У вас ещё нет ёлки?

– Завтра утром побегу рубить. Отец был занят, да и завтра рано не освободится.

– Можно мне с тобой?

– Тебе можно всё! – разрешил я. – Только лучше я позвоню, когда ёлка уже будет дома, а ты поможешь её наряжать. У тебя это хорошо получается. А идти… Понимаешь, в лесу ёлок навалом, но выбрать красивую не так легко. Придётся походить, а там снега по колено, да и холодно.

– А если взять лыжи?

– Снег свежий, – возразил я. – Мороз, и нет лыжни. Замучаешься на лыжах тащить елку. Я лучше схожу по дороге, там недалеко до ельника.

– Значит, мне можно всё?

– В разумных пределах, – поправился я. – Всего нельзя даже мне.

– Правильно, – одобрила меня Надежда, заходя в комнату. – Хорошо, что ты это понимаешь. А ёлка у вас получилась красивая, молодцы.

– А мы во всём молодцы! – сказал я. – Ладно, побегу домой. Нужно переделать кучу дел, чтобы завтра ни на что не отвлекаться.

Дома отдал маме дневник и пошёл к себе делать асаны. Я решил, что позанимаюсь сегодня, а потом устрою себе три дня выходных.

Вечером отец пришёл поздно.

– Много дел, – сказал он, посмотрев мой дневник. – Хочется больше сделать, чтобы не дёргали на праздник. А ты молодец! Не сходишь сам за ёлкой? Завтра у меня не получится.

– О чём разговор, – ответил я. – Я и сам собирался завтра сбегать.

Ёлку выбирал долго, после чего срубил несколькими ударами топора, обмотал тряпкой ствол выше сруба, чтобы не запачкать рукавицу в смоле, и потащил лесную красавицу домой. Мороз был под двадцать градусов, но ноги в валенках не мёрзли, да и вообще я оделся тепло. Дома обтесал ствол и набил на него крест, немного срезал верхушку и поставил дерево в большой комнате, возле окна.

– Красивая, – одобрила мама. – Только можно было выбрать и поменьше. Когда будем наряжать?

– Сейчас позвоню невестке, она поможет, – пошутил я. – А ёлка пока немного обсохнет. Я сбивал снег, но всё равно…

Ёлку наряжали втроём. Когда я принёс ящик с игрушками, к нам присоединилась Таня, довольная, что ей не приходится заниматься этим одной. Они работали, а я смотрел на девушек и подавал им игрушки. Единственное, что сделал сам, – это развесил гирлянды из лампочек. Папа спаял их две, покрасил цапонлаком и собрал переключатель на реле, который при работе немного пощёлкивал.

– У вас больше игрушек, – заметила Люся. – А картонные моя мама куда-то убрала.

– Пусть и они висят, – сказала сестра. – Мама каждый год подкупает игрушки. Гена, нечего нас разглядывать, лучше выкладывай вату. И дождик на тебе.

Закончив с ёлкой, мы на неё полюбовались, и я увёл Люсю к себе.

– Хорошо у тебя, – сказала она, усаживаясь на мою кровать. – Просторно. У нас с сестрой меньше места, да ещё она постоянно разбрасывает свои вещи так, что некуда ступить. Приходится убирать самой, а она этим пользуется.

– Я с ней поговорю, – пообещал я.

– Поговори, – согласилась она. – Ты для неё авторитет, в отличие от меня. Послушай, вот мы спели, а что дальше?

– А дальше я начну записывать новую книгу, а заодно разучим ещё одну песню. Только повременим петь и посмотрим реакцию на то выступление. А ты начнёшь заниматься дыхательной гимнастикой, и по йоге кое-что покажу. Ты у меня пионерка, отличница, можно сказать, красавица, а будешь ещё и спортсменкой!

– Что ты сказал о красавице? – сказала она, поднимаясь с кровати. – А ну повтори!

Повторить я не мог при всем желании. Как можно говорить, когда тебя целуют?

Глава 11

Куранты отбили положенное число раз, и все выпили шампанское, родители по бокалу, а мы только смочили языки. И слава богу, лимонад намного вкуснее. Мы уже четыре часа сидели за праздничным столом, переговаривались и смотрели телевизор.

– Я пойду провожать Люсю домой, – сказал я. – Может быть, немного задержусь.

– Выпила капельку, а в голове шумит, – призналась она, когда мы пролезли через благословенную дыру в заборе. – Я за всю жизнь пила только один раз и тоже шампанское. Не понимаю, что в нём хорошего.

– Это хорошо, – одобрил я. – Сам не терплю спиртное. Не знаю, что бы я делал, если бы попалась жена-алкоголичка!

– Когда ты говоришь обо мне «жена», хочется плакать, – сказала она. – От радости, что это когда-нибудь будет, и от горя, потому что будет ещё не скоро. А за алкоголичку сейчас будешь целовать, пока не скажу, что хватит.

Она меня так и не остановила, я остановился сам.

– Всё! – сказал я повисшей на мне подруге. – У меня уже кружится голова.

– А у меня ослабли ноги, – призналась она, – и хочется вжаться в тебя, обхватить и не отпускать!

– Тогда мы здесь замёрзнем! – засмеялся я, нагнулся и взял её на руки.

Я оброс мясом и заметно подрос, почти догнав Кулешова, а Люся была на четыре пальца ниже меня и худенькая, поэтому нести её было не тяжело и очень приятно.

– Вот так нёс бы тебя всю жизнь! – сказал я счастливо улыбающейся девчонке. – Но сил хватит только до школы, да и то если не будешь целоваться.

– Поставь на ноги, – попросила она, – а то уронишь. И мне опять хочется тебя целовать.

– Мне тоже много чего хочется, – вздохнул я. – Пойдём быстрее. Хоть мороз и уменьшился, всё равно холодно.

Когда вышли за территорию школы, встретили несколько девчонок из старших классов, с которыми была Смирнова.

– Откуда вы идёте? – с подозрением спросила она.

– Какая ты всё-таки нехорошая, – сказал я. – Вместо того чтобы поздравить нас с Новым годом и пожелать счастья в личной жизни, устраиваешь нам допрос, как… Нет, я просто не нахожу слов!

– Рано вам иметь личную жизнь! – сказала её подруга из девятого класса.

– Есть такое мнение, но в корне неверное, – не согласился я, – Ладно, вы можете гулять хоть всю ночь, а нам пора на боковую. Пойдём, солнышко!

– Зря ты это сказал, – упрекнула Люся, когда мы с ними разошлись. – Разговоров будет…

– Привыкай к тому, что о тебе будут болтать, и пропускай такую болтовню мимо ушей. Это издержки славы. Мало ли что кто-нибудь придумает, значение имеет лишь мнение тех, кто тебе небезразличен.

Я проводил свою любовь до дверей квартиры, но заходить не стал, договорился завтра позвонить и поспешил вернуться домой.

Первого января у нас обычно поздно вставали. Я проснулся, когда на будильнике не было шести. Все спали, поэтому решил полежать и обдумать пришедшую в голову мысль. Почему я решил сделать ставку на нынешнее руководство СССР? Ведь там порядочных людей раз, два и обчёлся, а рядом есть безусловно честный руководитель, который вот-вот пойдёт в гору. Правда, в моей реальности он должен был погибнуть, но я и явился сюда для того, чтобы её менять. Машеров был исключением среди высшего партийного руководства. Он очень выгодно отличался от многих своей безусловной порядочностью, деловыми качествами и нетерпимостью к подхалимажу. И его гибель была настолько мутной, что даже во времена СССР ходило много слухов о преднамеренном убийстве. А позже эти слухи подкрепились такими фактами, которые вряд ли можно отнести к случайным совпадениям. Кому он перекрывал дорогу? Кажется, Андропову? Я постарался вспомнить все, что читал о последнем выезде Петра Мироновича. Дней за десять до гибели Машерова поменяли всё руководство минского КГБ и перевели на другую работу руководителя личной охраны, который тринадцать лет обеспечивал его безопасность. Вроде бы это не имеет прямого отношения к столкновению с грузовиком, а вот к дальнейшему расследованию обстоятельств смерти белорусского руководителя имеет, и самое прямое. Что там было ещё? Машеровский ЗИЛ, на котором можно было без больших последствий столкнуться с бетонной стеной, за несколько дней до трагедии отправляют на ремонт, заменяя «Чайкой». То, что не сообщили в ГАИ о выезде первого секретаря ЦК, было нарушением, и головной машиной сопровождения стала обычная «Волга», а не машина ГАИ. Действия водителя «Волги» и спровоцировали трагедию. Для чего он вывел машину на полосу встречного движения и тут же вернул её обратно? По версии тех, кто не верит в случайную гибель Машерова, это был знак водителю первого грузовика, который своим торможением вынудил следовавший за ним грузовик свернуть и столкнуться с «Чайкой». Там хватало и других странностей, и ни об одной из них тогда не упоминали. Если учесть авторитет Машерова и то, что он был самым вероятным кандидатом на пост Генерального секретаря, Андропов не поднялся бы выше председателя КГБ, а о таком человеке, как Горбачёв, мы вообще не узнали бы. Но всё это впереди, и сейчас Пётр Миронович пока только второй секретарь ЦК компартии Белоруссии, а первым станет в марте этого года. Я помню, как переживал отец, когда услышал о его гибели, и что ему писали из Белоруссии бывшие сослуживцы. Машерова любили и, видимо, не зря, при нём республика по всем показателям заняла в Союзе первые места. Он должен был вылететь в Москву и возглавить союзное правительство. Ни до, ни после него в Советском Союзе не погибал так ни один руководитель его ранга. Даже то, что на похоронах не было ни одного из первых лиц, говорит о многом. Пожалуй, это идеальная фигура для моих планов, и не нужно ехать в Москву и ждать лета. Надо вспомнить всё, что я о нём знаю. Кто у него родня? Кажется, были жена и две дочери. Ладно, подробности можно узнать в ЦК комсомола. Мама была права в том, что знакомства не бывают лишними, а я со многими там познакомился. Я задумался о новой книге. Самой подходящей показалась повесть Кира Булычева «Посёлок». Юные герои и увлекательный космический сюжет. Поменять только фамилию доктору Павлышу и можно перекатывать. Я читал эту повесть три раза и хорошо помнил. Пожалуй, кое-что можно добавить от себя, сохраняя стиль изложения, книга от этого только выиграет.

Я встал, включил настольную лампу и начал записывать текст. Работал, пока не услышал шаги в большой комнате. Оказалось, что уже десятый час, а я исписал кучу листов. Эти записи можно было не прятать, поэтому я положил тетрадь в ящик стола, привёл себя в порядок и поел немного колбасы со вчерашним винегретом. После этого позвонил подруге и отправился в гости.

– Брат пришёл! – радостно закричала Ольга, увидев меня в прихожей. – С Новым годом!

– С Новым годом! – сказал я, протягивая небольшую куклу. – Сладости не дарю: от них портятся зубы.

– Мне можно! – заявила эта хитрюга. – Они у меня молочные!

– Что это за выдумки насчёт братьев? – спросила Надежда.

– Ничего не выдумки! – рассердилась девочка. – Гена сам мне сказал, когда они целовались! Ой!

– Вот так и раскрываются тайны! – усмехнулся Иван Алексеевич. – Нашли кому доверять.

– Как провели Новый год? – спросил я его. – Люся не разбудила?

– Нет, – сказала Надежда. – Только начали стелиться, а её дождались бы в любом случае. Значит, целуемся?

– Надежда Игоревна! – торжественно сказал я. – Прошу руки вашей дочери!

Она застыла статуей, и я поспешил добавить:

– С отсрочкой свадьбы до восемнадцати лет.

– Иди на кухню, жених! – сердито сказала Надежда, отойдя от ступора. – Чуть не вызвал инфаркт. Сейчас сделаю чай и подам вчерашний торт.

– А мне? – влезла Оля.

– И тебе, – вздохнула Надежда. – Куда же без тебя.

– Что будем делать? – спросила Люся после чаепития, когда мы удалились в её комнату.

– Ты о поцелуях? – не понял я. – Так вроде твоя мама…

– Я спрашиваю, чем займёмся, – уточнила она. – Поцелуи мои родители приняли к сведению. Если бы это был не ты, я так легко не отделалась бы. А ты для них уже свой, почти жених. Отец тебе верит, он так и сказал матери.

– Я подобрал следующую песню. Нам нужно исполнить что-нибудь революционное. Был один фильм о гражданской войне, а в нём песня о погоне. Гитара у вас, поэтому я попробую подобрать мелодию, а потом спою и сыграю. Только заниматься будем в твоей комнате и не очень громко. Хорошие песни не растут как грибы после дождя, поэтому раньше чем через месяц не будем с ней никуда выходить.

Я на удивление быстро и точно подобрал мелодию и спел песню. Ольга чувствовала себя виноватой и в комнату не заходила. Люсе песня понравилась.

– Я выучу текст, а потом выберем время, когда мама уйдёт в магазин или к соседям, и проведём несколько репетиций. Мелодию запомнила и потихоньку подберу. Мало ли как обернётся, может, придётся исполнить раньше. Скажешь, что просто не успел её закончить к тем выступлениям.

– Молодёжь! – сказала Надежда через дверь. – Не надоело сидеть дома? Пошли бы прогулялись, погода на улице сказочная!

– Тогда сходим к нам, – сказал я. – Туда и обратно – это уже полчаса, да там немного посидим.

У нас дома никого не было.

– Наверное, ушли к Платоновым, – предположил я. – И Таня куда-то умотала.

– Значит, нам никто не будет мешать! – сказала Люся. – Отнеси меня в свою комнату!

Без зимней одежды она была легче, но носить её в тонком платье, прижимая к себе…

– Не буду я тебя носить, – отказался я, опуская её на пол. – И целоваться нужно поменьше, иначе скоро наплюём на все запреты и нарушим свои обещания. Испортим себе жизнь, и накроются все мои планы. Давай лучше покажу тебе упражнения йоги.

– Но хоть изредка будем целоваться?

– Обязательно. А сейчас подожди здесь, я переоденусь для занятий, а потом тебя позову.

Я показал ей шесть асан из самых полезных и объяснил, как их выполнять и на чём концентрировать внимание. Дополнительно на листе бумаги нарисовал позы и предупредил, чтобы ни в коем случае не спешила. Потом опять переоделся и проводил подругу домой.

– Завтра встретимся, – сказал я на прощание. – Сейчас займусь книгой и остальным. Отдых мне вредит: все мысли только о тебе. За год сгорю, как свеча, и тебе останутся только горькие воспоминания.

В следующие три дня не произошло ничего заслуживающего внимания. Мы ненадолго встречались, а остальное время я посвящал работе. А на четвёртый день нас показали по телевидению. Мы пропустили бы эту передачу, но позвонила Надя Платонова и сказала маме, что меня показывают по телевизору. Пока включили телевизор и он прогрелся, прошла половина нашего разговора с Самохиным. Всё это время я пытался дозвониться до Люси, но тщетно: их телефон был занят. Я положил трубку на рычаг аппарата, и он тут же зазвонил. Оказывается, Люся сама пыталась нам позвонить, чтобы сообщить о передаче. Её отец смотрел телевизор и сразу всех позвал.

– Здорово исполнили! – сказала Таня. – Не хуже певцов. Когда вы поёте вдвоём, твой голос звучит нормально.

– Ну спасибо, – обиделся я. – Я и так знаю, что вдвоём у нас получается лучше, но я и сам неплохо пою.

Эту передачу у нас видели немногие, а вот вторую, которую через два дня показали по центральному телевидению, посмотрели почти все. И опять показали только сам номер без разговора в студии.

– Ничего, – сказал я Люсе, – мы их добьём! Валентин тоже хорош! Что он мне говорил? Я думал, что они затаскают меня по разным встречам, а на деле после статьи гробовая тишина! Ты подобрала музыку?

– Ещё позавчера и уже пробовала петь. Надо будет завтра спеть вместе.

Зря я ругал Валентина. На следующий день он приехал к моему дому на служебной «Волге».

– Мне нужен ваш сын, – сказал он матери. – Извините, Галина Фёдоровна, но не получилось заранее предупредить. Нас самих поставили перед фактом. Геннадий, во дворце пионеров и школьников уже третий день проводится смотр самодеятельных коллективов. Вашего выступления нет в программе, но Тикоцкий настоял. Ты можешь вызвать сюда свою подругу?

– Мы можем задержаться на полчаса? – спросил я.

– На полчаса можем, – ответил он, взглянув на часы.

– Тогда я сейчас позвоню, а потом сбегаю сам. Это важно.

Мама увела Валентина на кухню пить чай, а я сразу же дозвонился до Люси.

– За нами приехали из Минска пригласить на концерт, – сказал я подруге. – Быстро одевайся, а я сейчас прибегу, чтобы хоть раз спеть песню.

Бежать не стал. Не хватало ещё нахвататься холодного воздуха, да и петь после пробежки… Ничего, в следующий раз будут созваниваться со штабом и заранее заказывать пропуск, как делали раньше. Быстрым шагом за десять минут добрался до дома Черзаровых. Люся уже «почистила пёрышки», надев праздничную плиссированную юбку и красивый джемпер.

– Ничего, что я не в школьном? – спросила она. – По телевизору дети обычно выступают в школьной форме.

– Перебьются! Садись за пианино, времени мало. Где моя гитара?

– Ольга повесила над своей кроватью. Сейчас принесу.

– Здравствуйте, Надежда Игоревна! – поздоровался я с вышедшей с кухни Надеждой. – Люся, давай гитару! Ты начинай, а я подхвачу.

В первый раз получилось неважно, а вот во второй – уже очень неплохо.

– Больше нет времени, – сказал я. – Валентин и так мечет икру. Побежали одеваться. До свидания Надежда Игоревна!

Валентин действительно нервничал и сразу погнал нас в машину.

– Не могли быстрее? – недовольно сказал он.

– Есть новая песня, – сказал я. – Я давно над ней работал, а закончил несколько дней назад. Мы не успели толком отрепетировать, но можем спеть.

– Сначала выступите с «Качелями», а там будет видно. Николай, давай быстрее.

Шофёр, с которым я не был знаком, доставил нас к дворцу за час с небольшим. Мы вошли в вестибюль, сдали свои вещи, и Валентин повёл в зал. На сцене мальчишки и девчонки на два года младше нас танцевали какой-то украинский танец.

– Идите ближе к сцене, и садитесь на свободные места, – негромко сказал наш провожатый. – Ваш номер объявят.

Мы дошли по проходу до третьего ряда и сели на два крайних места. С полчаса с удовольствием смотрели и слушали других, пока не объявили наш номер.

– Геннадий Ищенко и Людмила Черзарова с песней «Крылатые качели»!

Я взял Люсю за руку, и мы поднялись на сцену и пошли к роялю. Ведущий поднёс один микрофон к севшей за инструмент Люсе, а второй я перенёс сам, стараясь не запутать провода. Он дал мне гитару и отошёл в сторону.

– Не волнуйся! – шепнул я подруге, видя, что у неё начинается мандраж. – Плюй на всё, тогда получится. Начинай первая.

Мы очень хорошо сыграли и спели, и я с удовлетворением заметил, что Люся успокоилась, а бурные аплодисменты, которыми нас наградили сидевшие в зале, доставили ей удовольствие. Ведущий начал нас благодарить, намереваясь согнать со сцены, но я взял свой микрофон и обратился к залу:

– Недавно я закончил работать над песней, посвящённой героям гражданской войны. Мы не успели как следует отрепетировать, но если вы будете снисходительны к исполнению, сейчас её споём.

Ведущий дёрнулся было к нам, но публика начала дружно аплодировать, и он опять отошёл в сторону, словно показывая, что не имеет с нами ничего общего.

– Песня «Погоня», – объявил я и запел вместе с подругой: – Усталость забыта, колышется чад, и снова копыта, как сердце, стучат…

Никогда мы не вкладывали в пение столько души и пели на удивление синхронно. Люди могли подумать, что я соврал насчёт репетиций. Когда закончили, я отдал ведущему гитару и подал Люсе руку. И тут зал взорвался аплодисментами! Нам аплодировали, пока не вернулись и не спели песню ещё раз. Эх, если бы она была по-настоящему моей! Под аплодисменты спустились со сцены и заняли свои места. Ведущий поблагодарил нас за выступление и объявил следующий номер. К его началу шум в зале стих, но на нас продолжали оглядываться. Надо было уйти через боковые двери. Долго сидеть не пришлось: сначала станцевали «Польку», потом девочка лет десяти спела песню о маме, и ведущий объявил об окончании смотра. Мы поднялись и быстро пошли к выходу.

– Как ты думаешь, нас засняли? – спросила Люся, увидев две кинокамеры на треногах.

– Засняли, – ответил я. – Ты уткнулась в рояль, а потом скромно потупила глазки, а я несколько раз посмотрел в зал. Снимали не в первый раз, а когда пели «на бис». Давай отойдём в сторону и дождёмся Валентина, всё равно в гардеробе сейчас очередь.

Мы подошли к окну, где нас и нашёл Валентин.

– Пойдёмте быстрее, – поторопил он. – С вами хотят поговорить. Прекрасная песня и спели вы здорово, но у ведущего чуть не случился инфаркт.

Он привёл нас в большую комнату с четырьмя составленными в ряд столами, за которыми сидели несколько мужчин и одна женщина. Из них я узнал только Тикоцкого. Мы подошли вплотную к столам и поздоровались.

– Спасибо, Евгений Карлович! – сказал я приветливо улыбнувшемуся мне композитору. – Люся, это композитор, который нас сюда вытянул. Он помог мне и с первой песней.

– Ты и без меня её исполнил бы, – сказал Тикоцкий. – Вы, без сомнения, получите за свою песню первое место, а значит, попадёте на Всесоюзный смотр, так что готовьтесь.

– А когда это будет? – спросил я.

– Когда пройдут республиканские смотры, – ответил он. – Пока дата не утверждена. Ориентируйтесь на конец зимы. Геннадий, с тобой хочет поговорить Виктор Сергеевич Попов. Он хормейстер московского Дома пионеров и октябрят.

– Садитесь, ребята! – сказал тот, кого Тикоцкий назвал Поповым. – Возьмите стулья у стены.

Я сходил за стульями для себя и для Люси. Пока ходил, вспомнил, кем станет этот человек. Большой детский хор – это его детище.

– Я руковожу большим детским коллективом, – начал он, когда мы сели. – К сожалению, хороших детских песен очень мало, поэтому я рад, что ты начал их сочинять. У меня будет просьба. Я хотел исполнить «Качели»…

– Виктор Сергеевич! – сказал я. – Извините за то, что перебил. Я не являюсь собственником песен. Конечно, мне хочется спеть их самому или в паре с моей подругой, но буду только рад, если потом их споют другие. К сожалению, могу придумывать только сами мелодии, партитуру не напишу при всем желании.

– Этот недостаток присущ многим молодым авторам, – вступила в разговор женщина. – Я художественный руководитель дворца пионеров. Надеюсь, что вы у нас в гостях не в последний раз. Если потребуется помощь, обращайтесь в любое время.

– Запомните на будущее, молодые люди, – сказал мужчина с брезгливым выражением лица, – что выступать положено в школьной форме.

– Извините, а кем это положено? – ехидно спросил я. – Это ведь самодеятельность, верно? А школьная форма предназначена только для школы. В самодеятельности может принять участие любой. Что вы скажете о сталеваре, если он выйдет на сцену в брезентовой одежде, со шлемом на голове и исполнит арию Фигаро? Я назову его придурком. Так почему этим должны заниматься мы? Для нас выступление – это праздник, а в праздник и одеваются по-праздничному.

Все, кроме этого типа, рассмеялись, а он покраснел как рак и отвёл глаза. Но я успел заметить их выражение. Зря я связался с этим дерьмом, надо было шаркнуть ножкой и сказать, что в следующий раз непременно…

– Зря ты с ним связался! – сказал мне Валентин, когда шли к машине. – Дрянной человек. Работает в министерстве культуры и теперь при случае постарается сделать тебе гадость. Больших возможностей у него нет, но всё равно… Слышал поговорку про дерьмо? Так это как раз про него. Я с вами не поеду. Сейчас Николай подбросит меня домой, а потом отвезёт вас.

До дома Валентина добрались за десять минут, а потом поехали в городок. Шофёр всю дорогу молчал, да и мы не хотели разговаривать о своих делах при постороннем.

– Вы молодцы, – сказал он, когда съехал с шоссе на бетонку. – Здорово выступили.

– А вы смотрели? – спросил я. – Вас ведь Николаем зовут? А как полностью?

– Николай Иванович, – ответил он. – Смотрел, конечно.

– А где Сергей Александрович? – спросил я.

– Жена у него заболела, так что пока на этой машине я.

Он привёз нас туда же, откуда и забрал, – к моему дому. Мы попрощались и вошли в подъезд.

– Давай пообедаем у нас, а потом я тебя провожу, – предложил я. – Конечно, если тебе не надоели мамины борщи.

– Ладно, – согласилась она. – Твоя мама очень вкусно готовит. Скажи, зачем ты поругался с этим…

– Сглупил, – признался я. – Терпеть не могу таких типов. Ладно, забудь о нём, впредь буду сдержанней.

– Раздевайтесь, мойте руки и за стол, – сказала мама, увидев нас в прихожей. – Хорошо выступили?

– Когда мы выступали плохо? – ответил я. – Глава комиссии сказал, что первое место у нас в кармане. Весной придётся ехать в Москву.

– Правда, что ли? – не поверив мне, спросила мама у вышедшей из ванной Люси. – Он не сочиняет?

– Нам так сказали, – ответила она. – Нас засняли, знать бы, когда покажут.

– Завтра уже десятое, – сказала мама, накладывая нам в борщ сметану, – а послезавтра вам идти в школу. Готовы?

– Понедельник – день тяжёлый, – ответил я, – а при таких перерывах в занятиях он будет убийственным. К хорошему привыкаешь быстро.

– Спасибо, Галина Фёдоровна, – поблагодарила Люся. – Изумительный борщ. Я немного соскучилась по школе. Это у него много занятий, а мне было скучновато. Хороших книг мало, а по телевизору была только одна интересная передача, да и та о нас.

– Надо же! – сказала мама. – Верно говорят, что с кем поведёшься, от того и наберёшься. Раньше я не замечала за тобой склонности к шуткам.

– Надо больше заниматься йогой! – наставительно сказал я. – Хочешь, я покажу тебе десятка три асан?

– Показывай Ольге, – отозвалась Люся. – Она готова выполнять весь день всё, что от тебя исходит, а я не собираюсь долго стоять на голове.

– Зря, разглаживаются морщинки!

– Ах ты!

– Дети, быстро перестали! – сказала мама. – Доедайте первое, а я сейчас наложу второе.

– В меня больше ничего не влезет, – отказался я. – Доем борщ – и всё! Не хватало ещё растолстеть. Лучше накладывай Люсе. Можешь отдать ей и мою порцию.

– Я это припомню, – пообещала подруга. – Я тоже наелась, спасибо.

– Теперь целуй! – сказала она, когда ушли в мою комнату. – И за выступление, и за вторую порцию!

– После борща не буду! – отказался я. – У тебя на губах капуста.

– Ах ты! – она толкнула меня на кровать, а когда я не удержался и сел, навалилась сверху и прильнула к губам.

Память всколыхнулась, и мои руки сами начали её ласкать…

– Теперь поняла, о чём я говорил? – задыхаясь, сказал я. – Люсенька, нельзя же так, я всё-таки не железный и слишком многое помню, чтобы…

– Я поняла, – ответила она. – Но как же было хорошо, пока ты не прекратил. Ждать целых четыре года, да я раньше сойду с ума!

– Потому и говорю, что нужно прекращать. До нашей дружбы ты жила спокойно и не сходила с ума. Правильно делают, что запрещают такую любовь. Что хорошего в том, чтобы хотеть и не мочь? Я теперь буду думать только о тебе, разве что поможет медитация.

– Научи меня медитациям, – попросила она. – Раз ты их выполняешь, значит, они для чего-то нужны?

– Плохо, что я об этом не подумал, – сказал я, поднимаясь с кровати. – Надо будет многому тебя научить. Если нам с тобой вместе жить, это может оказаться полезным. Слушай…

Глава 12

Последний день каникул я полностью провёл с Люсей. Мы сидели в моей комнате, потом гуляли и снова уединялись у меня. Я впервые подробно рассказывал ей о своей жизни, о мире будущего и отвечал на вопросы. По моей просьбе она захватила трико и показала, что и как выполняет. Поправив ошибки, я позанимался сам. Люся сидела на кровати, а когда я закончил с асанами, начала щупать мои мышцы.

– Прекрати немедленно, не то получишь по рукам! – сказал я. – Больше я вместе с тобой не занимаюсь йогой.

– Я не думала, что у тебя такие мышцы. Ну потрогала, что в этом плохого?

– Вот я потрогаю тебя в разных местах, тогда узнаешь. Эй, это шутка, не буду я тебя трогать!

– Но хоть поцеловать?

– Ты и так меня завела, не хватает только поцелуев!

– Как завела? – не поняла она.

– Так говорят, когда ласками вызывают возбуждение, – объяснил я. – Все, оставили эту тему. Давай ты посидишь и подумаешь о своём поведении, а я немного попишу и пойду тебя провожать.

Люся принесла с кухни табуретку, села рядом со мной и смотрела, подперев подбородок ладонью, как я заполняю страницу за страницей. Когда закончил и отложил тетрадь, подруга придвинулась ближе и прижалась головой к моей груди. Я обнял её и уткнулся лицом в волосы.

– Пусть нам многого нельзя, – сказала она, – но я счастлива. Единственное, что тревожит, это опасность для тебя, когда пустишь в ход свои тетрадки.

– Этого не избежать, – ответил я. – Постараюсь быть осторожней, но многое будет зависеть не от меня. Я не только хочу прожить с тобой жизнь, вырастить детей и нянчить внуков, но чтобы и у них была такая возможность. Знаешь, как было горько сознавать, что мои внуки вряд ли доживут до старости? Или их дети. Человек должен умирать, давая место другим, а человечество должно жить. Давай я тебя провожу, а то родители будут недовольны. Как ушла утром, так дома и не появлялась. А завтра будь готова испытать то, что я испытал после публикации статьи в «Комсомолке».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Конец ознакомительного фрагмента.