С самого утра шёл противный мелкий дождик. Тану сидел в небольшом кафе, пил остывший кофе с корицей и смотрел в окно. Обычно он выпивал чашку за пару минут, чтобы кофе не успел остыть, но сегодня ему не хотелось выходить наружу, и он сидел уже целых полчаса, ожидая, что дождь закончится.
– Ты что, ждёшь, когда кончится дождь? – спросила Айко, хозяйка и официантка одновременно.
– Угу, – буркнул Тану и отхлебнул из чашки.
– На небо посмотри, – усмехнулась Айко, – он точно всю ночь идти будет, а, может, и весь завтрашний день.
Это Тану и без неё знал: достаточно было посмотреть на бесконечно-серое небо, чтобы понять, что дождь и не думает заканчиваться. В такие дни Тану казалось, что это навсегда, что этот дождь, раз начавшись, уже никогда не прекратится, что небо навсегда останется серым и безжизненным, а всё живое утонет в тумане.
– Тоска, – сказал Тану.
– И не говори, – поддержала Айко. – Мне в такие дни хочется сидеть на диване перед телевизором, укутавшись в плед и пить горячий шоколад или что покрепче. И ещё чтобы шторы были закрыты, чтобы не видеть того, что снаружи.
– Раньше считали, что дождь это романтично.
– Кто считал-то? – усмехнулась Айко. – Всякие поэты да писатели! Вот взять бы этого романтика, отправить на улицу под дождь дня на три!
– Думаешь, ему разонравится? – улыбнулся Тану.
– Уверена. Когда от холода и сырости зуб на зуб не попадает, тебе точно не до всякой романтики!
Тану вспомнил, как когда-то, ещё в школе, читал стихи поэта, воспевавшего дождь. Стихи он не помнил, имя поэта забыл, но смысл прочитанного в памяти сохранился.
– Помню, как читал, что кто-то называл дождь слезами неба. Знаешь, там так хорошо написано было! Мол, мы все плачем по кому-то или из-за кого-то, а небо плачет по всем нам.
Айко фыркнула и рассмеялась.
– Глупости это всё! Дождь он и есть дождь! Вода и только! Хотя, знаешь, – она облокотилась на стойку и подпёрла подбородок кулаком, – в этом что-то есть. Вот, чёрт!
– Что?
– Да что-то мне тоскливо стало. Может, выпьем по стопочке?
Тану редко выпивал: под действием алкоголя тоска, испытываемая им чуть ли не постоянно, становилась просто невыносимой. В голову лезли тяжёлые мысли о смысле жизни, собственной никчёмности, тоскливые воспоминания о чём-то упущенном и потерянном и отчаяние от того, что в будущем ничего не изменится. Он не знал, что именно хочет изменить и от этого становилось лишь тяжелее.
Но сейчас он хотел согреться.
– Давай, – кивнул Тану. – Слушай, а налей мне ещё кофе и влей в него стопку.
Айко посмотрела на кофеварку.
– Тут как раз на одну чашку осталось, – сказала она. – Сейчас разогрею.
Она нажала кнопку и достала из-под стойки початую бутылку коньяка.
– О, закипает. Ну, давай чашку!
Тану допил остатки и протянул чашку Айко. Та налила кофе и разбавила его коньяком.
– Как крепко! – сказал Тану, отпив из чашки.
– Пятьдесят на пятьдесят! – усмехнулась Айко. – Самая лучшая пропорция!
Она отхлебнула из бокала, поморщилась и шмыгнула носом.
– Всё-таки я простыла.
– Промокла с утра?
– Да, – кивнула Айко. – С утра встала, в окно смотрю – туч вроде нет. Ну, я зонтик и не взяла, а только от дома отошла, он и начался. Я уж домой не пошла, а то бы к открытию не успела, да и переодеться тут есть, во что, – она снова отхлебнула. – Но промокла, как собака. Пришла, в зеркало посмотрела, а у меня даже губы посинели!
– Коньячком согрелась? – улыбнулся Тану, почувствовав, как по телу разливается приятное тепло.
– Ага, сейчас! – фыркнула Айко. – В начале рабочего дня! Нет, исключительно кофейком.
Тану хлебнул и посмотрел в окно.
– Нет, это никогда не закончится, – сказал он, – хоть всю ночь просиди.
Он посмотрел на часы и присвистнул:
– О, так уже почти девять! Надо домой идти.
– А мне надо закрываться.
– Так рано ещё вроде.
– Ты думаешь, кто-нибудь придёт? – ухмыльнулась Айко. – За последние полтора часа только ты один и зашёл.
В этот момент колокольчик двери звякнул и в кафе вошёл пожилой мужчина в чёрной одежде проповедника Нового Рассвета. Он вытер мокрое лицо, фыркнул и принюхался.
– Ну и погодку послали нам небеса! – с улыбкой сказал он, подойдя к стойке.
– Не то слово, – ответила Айко, пряча бокал.
Её движение не осталось незамеченным.
– Не волнуйтесь вы так, – лукаво прищурился проповедник, – я всё понимаю. Мне в такую погоду тоже порой хочется согреться чем-нибудь крепким. Но, увы, – тут он развёл руками и с улыбкой посмотрел на Тану, – приходиться довольствоваться исключительно кофейком. Иногда даже синтетическим!
Тану понимающе кивнул:
– Да, синтетика это гадость.
– И не говорите! – воскликнул проповедник, присаживаясь за столик. – Мне кофе с одной ложкой сахара!
Айко вздохнула и засыпала в аппарат порцию кофе.
– Вот скажите, – обратился проповедник к Тану, – какие мысли возникают у вас при виде дождя?
– А какое это имеет значение?
– Мне просто интересно, – ответил проповедник. – Знаете, разные люди порой испытывают абсолютно разные эмоции при виде одного и того же события.
– Не думаю, что дождь способен вызывать что-то, кроме грусти, – сказал Тану. – Тем более такой дождь.
– Да, вы правы, – согласился проповедник, посмотрев в окно, – такой дождь вызывает лишь тоску. Не то, что гроза. Вот где восторг, восхищение, какая-то детская радость! Небо словно взрывается над вами, обрушивая вниз обжигающие струи! Ты подставляешь под них счастливое лицо и весело смеёшься, чувствуя себя сопричастным этому торжественному и грозному явлению!
С сияющими глазами он повернулся к Айко.
– Вы могли бы стать поэтом или писателем, – сказала она, доставая чашку.
– Мне иногда кажется, что наша Церковь поступила неправильно, когда запретила людям творить, – грустно ответил проповедник.
– И это говорите вы, служитель Нового Рассвета? – удивился Тану.
Проповедник горько улыбнулся:
– Странная ирония, правда? Но я действительно так считаю.
– Почему? – спросила Айко, протягивая дымящуюся чашку.
– Спасибо, – поблагодарил проповедник. – Ух, какой горячий! Замечательно согревает! Понимаете, стремление творить заложено в нас изначально. Мы не можем не творить, не можем жить только наукой, не можем без того, чтобы не создавать что-то, чем будут восхищаться потомки, что-то, не имеющее практической цели, что-то, что способно заставлять наше сердце биться сильнее или сжиматься от ужаса.
– То, что способно вызывать эмоции, – добавил Тану и допил кофе.
– Да, – кивнул проповедник, – именно так. И этого нас лишили.
Айко недоверчиво посмотрела на него и сказала:
– Странно, что об этом говорите именно вы и ещё более странно то, что вы говорите это нам.
– Кому это – вам? – спросил проповедник.
– Совершенно незнакомым людям.
Проповедник вздохнул, хлебнул кофе и медленно произнёс:
– Я сегодня почувствовал, что больше не могу так.
– Ой, – замахала руками Айко, – только прошу, не надо перед нами исповедоваться.
– Да, лучше не надо, – добавил Тану.
Проповедник грустно посмотрел на него и хриплым голосом сказал:
– А кому ещё я могу высказаться, если не тем, кто меня совершенно не знает? Тем более, что вы помните, что такое живопись, скульптура, поэзия. Вы ведь наверняка тоже тоскуете по всему этому, как и я.
– Нет, – быстро ответила Айко.
– Вы врёте, – улыбнулся проповедник.
Айко покраснела и опустила глаза, а проповедник, допив кофе, встал и направился к выходу. Открыв дверь, он обернулся и подмигнул.
– Прощайте!
– До свидания, – сказал Тану.
Когда дверь закрылась, Айко достала из-под стойки бокал, допила и налила ещё.
– Странный он какой-то.
– Мне кажется, что его что-то мучает, – сказал Тану, смотря сквозь стекло, как проповедник медленно побрёл по улице.
– Всех что-то мучает, – хмуро сказала Айко, – а этим церковникам я вообще не доверяю.
– Как ты думаешь, куда он пошёл, – словно не услышав её, спросил Тану.
Айко глотнула коньяка и фыркнула:
– А тебе не всё равно? Мне вот лично абсолютно неинтересно, куда он мог пойти.
Тану вздохнул. Он вдруг почувствовал странное, необъяснимое родство с проповедником. Тот тоже испытывал тоску, хоть и немного другого толка: он тосковал по прежним временам, а Тану тосковал просто так, но именно чувство беспредельной тоски роднило их друг с другом. Тану захотелось вскочить, побежать следом, спросить, кто он такой и чего хочет, но вместо этого он отвернулся от окна и допил кофе.
– Ещё хочешь? – спросила Айко.
– Нет. Мне, наверное, уже пора.
– Пока.
– Пока.
Тану застегнул куртку, накинул на голову капюшон и вышел на улицу.
Наклонив голову, Тану медленно брёл вдоль мусорной свалки, освещённой жёлтыми фонарями. До дома оставалось совсем немного, как вдруг его привлёк странный звук, доносившийся из-за кучи мусора. Тану остановился и прислушался. Звук был похож то ли на плач, то ли на скулёж.
«Может, щенок? – подумал Тану. – Бедный! Ему, должно быть, очень холодно и одиноко».
Тану осторожно заглянул за мусорную кучу и увидел большую картонную коробку, раскисшую от сырости. Плач доносился из неё. Тану присел на корточки, заглянул внутрь и вздрогнул.
«Ребёнок?»
– Что ты здесь делаешь?
Огромные глаза взглянули из полумрака.
– Я не знаю, – ответил ребёнок.
– А как тебя зовут?
– Я не знаю.
– Тебе холодно?
– Очень.
– Что же мне с тобой делать?
– Не бросайте меня здесь, – всхлипнул ребёнок.
– Не брошу.
– Обещаете?
– Обещаю.
Ребёнок медленно вылез из коробки и Тану увидел, что это девочка. Чумазая, со спутанными грязными волосами, одетая в тонкий серый балахон, прилипающий к телу, она стояла перед ним и улыбалась.
– Вы – первый, кто захотел мне помочь, – сказала она.
– А были другие?
– Да, – кивнула девочка, – пробегали собаки, но они даже не стали со мной разговаривать и убежали.
– А разве собаки умеют разговаривать?
– Конечно, – уверенно ответила девочка. – Все умеют разговаривать, но не все умеют слушать.
Она улыбалась, хоть и дрожала от холода. Тану понял свою оплошность, быстро снял куртку и накинул её девочке на плечи.
– Так тебе будет теплее.
– А как же вы? – спросила девочка, кутаясь в куртку.
– Ничего, – улыбнулся Тану, – до дома недалеко.
– А где вы живёте?
– Вон там, – Тану указал на дорогу.
– На дороге?
– Нет, – ответил Тану, чувствуя, как рубашка напитывается влагой, – просто отсюда не видно. Если идти по дороге, то скоро придёшь к моему дому.
– А вы один живёте?
– Да.
– Наверное, это очень грустно.
– Что?
– Жить одному.
Тану задумался, а девочка уверенно прощебетала:
– Но теперь вы не один. У вас есть я.
– Но…
– Вы обещали не бросать меня.
– Я…
– Вы обещали.
– Хорошо.
Тану подхватил девочку на руки, прижал к себе и пошёл домой.
«Что я делаю? Это же чистое безумие! Надо будет сообщить в полицию. Да, когда приду домой, обязательно сообщу. Может, она чья-то дочь и родители её ищут».
– Пожалуйста, не отдавай меня им, – словно прочитав его мысли, прошептала девочка.
– Кому это – «им»?
– Им, – ответила девочка и заснула.
В коридор выглянула соседка. Это была пожилая женщина в толстых очках и с отвратительным характером. Когда-то она работала учительницей и к детям относилась с плохо скрываемой неприязнью.
Придирчиво посмотрев на Тану, который задумчиво стоял перед своей дверью, размышляя, как ему достать из куртки ключ и не разбудить девочку, соседка спросила:
– Кого это ты принёс? Собаку со свалки?
– Тихо! – шикнул Тану. – Это девочка. Она спит.
– Уж лучше бы собаку. Где ты её подобрал?
– Неважно.
– Ты уже сообщил в полицию?
– Пока нет.
Старуха подошла к нему, посмотрела на девочку и скривила губы:
– Обязательно сообщи.
– Хорошо.
– Я прослежу, – сказала старуха, посмотрев Тану в глаза.
– А почему для вас это так важно?
– А вдруг она беглая преступница?
– Она ребёнок!
Соседка махнула рукой:
– Знаем мы этих детей! Слышал, что позавчера на улице Хризантем случилось?
– Нет.
– Вот! Там вот такие вот, как ты их называешь, дети, убили мужчину.
– Как?
– Камнями забили. По новостям сказали, что на нём живого места не было. Вместо лица – кровавое месиво, все кости переломаны, вокруг всё в крови…
– Подождите, а с чего вы взяли, что это дети? – негодуя, спросил Тану.
– А кто ж ещё? Видел, сколько там их бегает, беспризорников этих?
– А полиция что говорит?
– Что личность преступника не установлена. А чего там устанавливать? Это же ясно, как ясный день! Будь я на месте начальника полиции, я бы уже давно приказала всех этих малолетних убийц переловить и отправить в трудовой лагерь!
Девочка вздохнула.
– Тише, пожалуйста! – прошептал Тану. – Вы можете мне помочь?
– Чего тебе?
– Там ключ в кармане.
Старуха засунула руку в карман куртки и достала ключ.
– Откройте дверь, пожалуйста.
Когда дверь была открыта, Тану вошёл в квартиру, осторожно положил девочку на кушетку и вернулся к соседке.
– Спасибо.
– Смотри, – с угрозой в голосе сказала она, – я прослежу. Чтобы завтра же с утра её тут не было.
– Хорошо.
– Я ведь и сама сообщить могу.
– Я понял.
– Вот и хорошо, что понял. Спокойной ночи, Тану!
– Спокойной ночи!
Тану забрал ключ, закрыл дверь и увидел огромные глаза, смотрящие на него.
– Кто это был? – спросила девочка.
– Ты не спала?
– Я проснулась, как только она заговорила с вами.
– Почему тогда делала вид, что спала?
Девочка поёжилась, словно от холода.
– Мне было страшно. Она очень противная и страшная.
Тану ухмыльнулся:
– Ну, что есть, то есть.
– Вы никому меня не отдавайте, пожалуйста.
Её слова прозвучали не как просьба, а как отчаянная мольба.
– Хорошо.
– Вы обещаете?
– Да. Я обещаю тебе.
Девочка оглядела комнату: пожелтевшие ободранные обои, грязный потолок, маленький стол, тумбочка с телевизором, полка с единственной книгой и засохшим цветком.
– А я знаю, что это, – сказала она, указывая на цветок.
– Все знают, что это цветок, – улыбнулся Тану.
– Но я их никогда не видела до этого.
– Откуда же тогда ты знаешь, что это цветок?
– Вы сами только что сказали, – ответила девочка и рассмеялась.
Тану слушал заливистый смех и улыбался. Словно луч света проник в мрачную комнату, осветив его усталую душу.
Внезапно смех оборвался.
– Что случилось?
– Ничего, – ответила девочка.
– А если честно?
– Она ведь никому не расскажет обо мне?
– Расскажет, – честно ответил Тану.
– И что вы тогда будете делать?
– Я не знаю.
– А вы можете поговорить с ней?
– Это бесполезно.
Девочка закрыла глаза и прошептала:
– Я не хочу к ним. Они снова будут мучить меня.
– Кто?
– Они, – ответила она, закрывая лицо ладонями. – Они страшные, очень страшные! Гораздо страшнее, чем эта страшная женщина!
– Что ты ещё про них знаешь, кроме того, что они страшные?
– Свет. Мрак. Боль. Крик. Страх. Плач, – чеканя каждое слово, ответила девочка.
Она сбросила куртку, подошла к Тану и обняла его.
– Не отдавай меня никому.
– Я обещаю.
Девочка посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась:
– Я вам верю.
Тану тронули эти слова, хотя он и сам не понимал, как убережёт её и как убедить соседку не сообщать в полицию.
– Я поговорю с ней утром.
– А сейчас?
– Сейчас уже поздно.
– Хорошо, – кивнула девочка и замерла.
– Что такое?
– Тише! Тише!
Она разжала руки, села на пол и наклонила голову.
– Что…
Девочка резко прыгнула в угол и тут же вскочила на ноги, держа в руке огромного таракана.
– Смотри! – улыбнувшись, сказала она.
– Какой большой! Что ты с ним будешь делать?
Вместо ответа девочка положила таракана в рот и, улыбаясь и хрустя, прожевала его и проглотила.
– Фу! – только и смог сказать Тану.
– Вы такое не едите? – удивлённо спросила девочка.
– Нет, – ответил Тану, – это мерзко!
– Почему?
– Ну, просто… мерзко и всё.
– А кто так решил?
– Все это знают, – ответил Тану.
– Все знают, что мерзко, но не знают, почему, – задумчиво сказала девочка.
Тану не хотелось говорить о тараканах, поэтому он, отмахнувшись от мерзких мыслей о поедании насекомых, сказал:
– Слушай, может, тебе помыться?
– Вы считаете, что я грязная?
– Да.
Девочка посмотрела на свои руки.
– Ладно. Куда идти?
– Сюда, – ответил Тану, открыв дверь в маленькую душевую. – Здесь холодная, здесь горячая, а полотенце я сейчас дам. Да подожди, не раздевайся! – крикнул он, увидев, как девочка стягивает грязный балахон, под которым не было ничего.
Девочка стояла полностью голая, а Тану, отвернувшись, смотрел в стену.
– Что такое? – спросила она.
– Надо было подождать, пока я выйду.
– Почему?
– Это неприлично.
– Это опять то, про что все знают, но не знают, откуда и почему?
– Вроде того.
– Смешные вы, – сказала девочка и включила воду.
Тану, стараясь не смотреть на неё, открыл небольшой шкафчик в стене, достал оттуда полотенце, длинную футболку, положил их на табурет, вернулся в комнату и включил телевизор.
– В КВАРТИРЕ ОДНОГО ИЗ ЖИТЕЛЕЙ РАБОЧЕГО РАЙОНА ОБНАРУЖЕН ЦЕЛЫЙ СКЛАД ЗАПРЕЩЁННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ! – бойко отрапортовала худенькая девушка с микрофоном. – ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДАННЫМ, ОН РАСПРОСТРАНЯЛ КНИГИ С ГЛУПЫМИ СКАЗКАМИ СРЕДИ МОЛОДЁЖИ. СЕЙЧАС ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ ЗАДЕРЖАН И ДАЁТ ПЕРВЫЕ ПОКАЗАНИЯ. КНИГИ ИЗЪЯТЫ И ПЕРЕДАНЫ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ЦЕРКВИ НОВОГО РАССВЕТА!
Изъятия книг происходили ежедневно, поэтому новость Тану не заинтересовала, и он хотел уже встать и поставить чайник, как девушка, приложив руку к уху, громко сказала:
– СРОЧНАЯ НОВОСТЬ! В ГЛАВНОМ СВЯТИЛИЩЕ ЦЕРКВИ НОВОГО ЗАВЕТА ОБНАРУЖЕН ТРУП МУЖЧИНЫ В ОДЕЖДЕ ПРОПОВЕДНИКА! ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ДАННЫМ, МУЖЧИНА ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ! ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ЦЕРКВИ, КОТОРОМУ МОИ КОЛЛЕГИ УЖЕ ПОЗВОНИЛИ, ОТРИЦАЕТ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ САМОУБИЙЦЫ К СВОЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ!
«Это он, – подумал Тану, – это точно он».
Скрипнула дверь и Тану выключил телевизор. Девочка запрыгнула на диван и натянула футболку на колени.
– Большая, – улыбнулась она.
– У меня нет другой одежды.
– А что вы сейчас смотрели?
– Новости.
– И какие они? Плохие?
– С чего ты взяла?
– А разве бывают другие?
Тану нахмурился и, к своему стыду, действительно не смог вспомнить, когда в новостях рассказывали о чём-то хорошем.
– Наверное, бывают, – сказал он.
– Но вы таких не помните, да? – весело спросила девочка.
– Да, – ответил Тану и только тут понял, что у девочки нет имени, а, если и есть, то он его не знает. – А как тебя зовут?
– Имя, – задумчиво произнесла девочка, – имя. А я не знаю, есть ли у меня имя.
– Как это?
– Я понимаю, что оно должно быть, но я его не знаю, – чуть слышно сказала она, глядя перед собой, – или не помню, – тут она улыбнулась и весело спросила: – А, может, вы мне дадите имя?
– Я не могу, – оторопел Тану.
– Почему?
– Ну, я ведь тебя почти не знаю, да и даже если узнаю…
– Что? – быстро спросила она.
Тану не знал, что ответить, поэтому сказал то, что первым пришло в голову:
– Я никогда не давал имена маленьким девочкам.
Девочка усмехнулась и встала на диван в полный рост.
– Я не маленькая, – сказала она совсем другим голосом, более взрослым и серьёзным.
Только тут Тану заметил, что она действительно словно повзрослела: черты лица утратили детскую мягкость, а грудь и бёдра, наоборот, округлились; взгляд был серьёзным и немного насмешливым, а сама она казалась выше, чем была полчаса назад.
– Что это?
– Это я, – ответила девочка.
– Ты же не такой была!
– А какой? – спросила она, наклоняясь к нему.
Тану встал, отошёл к стене, снова вернулся в кресло и, глубоко вздохнув, ответил:
– Ты как будто повзрослела!
– Нет, – сказала девочка, усаживаясь на диван, – я всегда была такой, какая есть. Ну, так ты дашь мне имя?
– А какое ты хочешь?
– Любое, – ответила девочка.
– Может, завтра?
– Хорошо, – сказала она и зевнула.
– Ты хочешь спать?
– Да, – кивнула девочка, – только мне немного прохладно.
– Сейчас, – сказал Тану.
Он встал, открыл небольшую дверку рядом с душевой, достал оттуда плед и, подойдя к девочке, накрыл её.
– Теперь тебе тепло?
– Да, – улыбнулась она. – А где будете спать вы?
Тану беспомощно огляделся. У него не было даже матраса, а спать на голом полу не хотелось.
– А я посплю в кресле, – сказал он после непродолжительного молчания, – а завтра что-нибудь придумаю, если…
– Если я останусь?
– Да, – грустно ответил Тану, – если ты останешься.
– Это из-за той злой женщины?
– Да.
Девочка широко зевнула, легла и закуталась в плед.
– Спокойной ночи, – прошептала она и моментально заснула.
– Спокойной ночи, – сказал Тану.
Он не знал, сколько просидел, думая то о повесившемся проповеднике, то о соседке и о том, что он ей завтра будет говорить, но больше всего он думал о спящей девочке.
«Что с тобой произошло? Как ты мог быть настолько безумным, чтобы привести домой чужого ребёнка, о котором абсолютно ничего не знаешь? А что, нужно было бросить её там, на помойке? Да она там могла замёрзнуть насмерть! Её могли съесть дикие собаки! А тебе то что? Кто она тебе? Никто. Вот именно! Никто! Нужно было бросить её там, и всё было бы, как всегда! А я не хочу, как всегда! Я не могу больше! Делай, как хочешь, но знай – ты ещё об этом пожалеешь! Лучше сделать и потом пожалеть о том, что сделал, чем не делать ничего».
В спорах с самим собой Тану не заметил, как уснул. Снилось ему что-то странное: рваные серые облака, бесконечное поле и тихий шёпот. Он пытался разобрать слова, но не смог.
Когда Тану проснулся, девочка сидела на подоконнике, поджав ноги к груди, и смотрела на небо.
– Доброе утро, – сказал Тану. – Ты хорошо спала?
– Да, спасибо, – поблагодарила девочка.
– Хочешь чего-нибудь поесть?
– Нет.
– Почему?
Девочка взглянула на него огромными глазами:
– Просто не хочется.
– Ладно, – кивнул Тану, – заставлять тебя я не буду. А я пока поставлю чайник и схожу к соседке поговорить. Думаю, что она уже не спит.
Девочка пожала плечами и отвернулась к окну.
Тану набрал воды в чайник, поставил его на маленький огонь, вышел в коридор и позвонил в соседнюю дверь.
Никто не ответил.
Он позвонил снова, потом ещё раз, постучал, снова позвонил, но соседка так и не отозвалась.
– Да что там с ней?
Тут Тану заметил, что дверь не заперта. Он дёрнул за ручку и осторожно вошёл в квартиру. В нос ударил тяжёлый затхлый запах, похожий на вонь гниющих водорослей. Тану поморщился, прикрыл рот и нос ладонью, отодвинул тяжёлые шторы, вошёл в спальню и медленно сполз по стене.
Соседка лежала на кровати, раскинув руки в стороны. Простынь вокруг была пропитана высохшей кровью из разорванного горла, ноги и руки были обглоданы, спутанные кишки валялись на полу, а вместо глаз зияли две чёрные дыры.
Тану уже видел нечто подобное, когда одичавшие собаки убили девочку-подростка на свалке. Там тоже были обглоданные конечности, вспоротый живот и разорванное горло, но это было на свалке, а кто мог совершить такое здесь? Собак, по крайней мере, в дом никто не пустит, а уж в квартиру тем более.
С трудом сдерживая тошноту, Тану поднялся и, держась за стену, вышел.
Войдя в душевую, он подставил голову под струю холодной воды.
– Что с вами? – спросила девочка.
Тану выключил воду и сел на корточки.
– Её убили.
– Кого?
– Соседку.
– Ту страшную женщину?
– Да.
– А как?
Тану взглянул на неё мутными глазами и спросил:
– Тебе это интересно?
– Очень.
– Её съели, – вздохнув, ответил Тану.
– Полностью?
– Нет. Её обглодали и бросили на кровати.
Девочка присела рядом с ним.
– Вы переживаете из-за этого?
Тану покачал головой:
– Я не знаю. Вроде бы это ужасно, но я почему-то не чувствую никакой скорби. Её смерть меня совершенно не расстроила. Мне просто страшно от того, что я не знаю, кто это сделал и не понимаю, как.
– А кто может такое сделать?
– Я один раз видел остатки девушки. Её убили собаки. То, что я видел сейчас, очень похоже.
– Бедная, – всхлипнула девочка и по её щекам потекли слёзы.
– Кто?
– Девушка, которую убили собаки.
– А мою соседку тебе не жалко?
На лице, по которому только что текли слёзы, появилась улыбка.
– Если вам её не жалко, то и мне её тоже не жалко.
Столько лет Тану жил в этой квартире и только сейчас понял, что все эти годы Рина (а так звали соседку) была ему абсолютно безразлична.
– Надо вызвать полицию.
– Зачем?
– Чтобы они зарегистрировали смерть, увезли тело и начали расследование, – ответил Тану.
– Зачем?
– Как это? – почти возмутился Тану. – Так положено! Если кто-то умирает или совершено убийство, то обязательно сообщают в полицию.
– Всегда?
– Всегда.
Девочка встала и ушла в комнату. Пройдя следом, Тану увидел, что она снова села на подоконник.
Послышалось потрескивание.
– Чайник! – воскликнул Тану.
Он забежал в крошечную кухню, схватил чайник и взвыл от боли – за то время, что он ходил к соседке, а потом разговаривал с девочкой, вода успела выкипеть, а чайник раскалиться. Тану бросил чайник на пол, включил кран и подставил ладонь под холодную воду.
– Вы кричали, – сказала девочка, зайдя на кухню.
– Обжёгся, – морщась, ответил Тану.
– Сильно?
Вместо ответа он протянул ей ладонь, кожа на которой уже покраснела и вздулась пузырём.
– Это не страшно, – сказала девочка.
– Да я знаю, что скоро заживёт, но сейчас-то больно.
Девочка взяла его руку в ладони.
– Потерпите.
– Что?
– Потерпите, – повторила она и закрыла глаза.
Тысячи ледяных игл пронзили руку Тану. В глазах потемнело от боли, дыхание остановилось. Тану закричал и попытался вырвать руку, но её словно зажало в железные тиски, а девочка даже не пошатнулась. С ужасом он посмотрел на её посиневшее лицо и потерял сознание.
Очнулся он уже на диване. Рука не болела и, когда Тану взглянул на неё, не увидел никаких следов от ожога.
– Как ты это сделала? – спросил он и только тут заметил, что девочки нет в комнате.
Он встал, заглянул на кухню, в душевую, но никого не нашёл.
– Должно быть, ушла, – пробормотал Тану.
«Вот видишь, как хорошо! Что? Она ушла сама. И что в этом хорошего? Она странная. То, что она странная, я понял ещё вчера. Она тебя пугает? Не знаю. Как ты считаешь, это она убила Рину? Она не могла. Почему? Она всего лишь ребёнок. Ты сам вчера видел, что она уже совсем не ребёнок или может им не быть, если захочет. Мне показалось. Нет, не показалось. Я вчера сильно устал и выпил. Нет, тебе не показалось; она не та, за кого себя выдаёт. Она себя ни за кого и не выдаёт! Это ты так думаешь. Интересно, она вернётся? Ты хочешь этого? Да, наверное, не знаю».
Вздохнув, Тану подошёл к полке, встал на цыпочки и достал небольшую пыльную тетрадь, из которой выпала сигарета.
– Ну, надо же, – сказал Тану, подобрав сигарету с пола. – Интересно, как она там оказалась.
Он бросил курить пять лет назад, когда начал кашлять кровью. Привычка уходила тяжело, Тану провёл много бессонных ночей, кутаясь в простынь, но всё-таки победил и кашель ушёл.
«Да ладно, от одной ничего не будет».
Он сходил на кухню, взял спички и закурил. Первая же затяжка обожгла лёгкие, к горлу подступил тяжёлый ком, но кашля не было. Тану с трудом выдохнул дым и затянулся во второй раз, а потом и в третий, чувствуя, как в голове появилось лёгкое головокружение. Он сел на стул и, смакуя каждую затяжку, докурил сигарету до фильтра и выбросил окурок в раковину.
«Я уже почти забыл, как это приятно».
Некоторое время он сидел, наслаждаясь, а когда голова перестала кружиться, раскрыл тетрадь и достал из ящика стола ручку.
«Когда я увидел её в первый раз, я был почти уверен, что это просто потерявшийся ребёнок, но она оказалась кем-то или чем-то другим. Непонятным, немного пугающим, но странно притягательным. Нет, я не испытываю к ней сексуального влечения, хотя то, какой я увидел её вчера, меня взволновало. Она выглядела такой взрослой, а потом снова стала девочкой. Что это было? Галлюцинация? Внушение? Может, она умеет заставить человека видеть то, чего на самом деле нет? Я вообще не понимаю, зачем взял её с собой и что я теперь буду с ней делать. Нет, не знаю. Но я обещал ей».
– Как-то нескладно получается, – пробормотал Тану, прочитав написанное. – Наверное, всё от того, что давно ничего не писал.
Из комнаты послышался шорох и торопливые шаги. Тану закрыл тетрадь, прошёл в комнату и услышал шум воды из душевой.
– Это ты? – крикнул он через дверь.
Никто не ответил.
«Кто же это ещё может быть? – подумал Тану. – А как она попала в квартиру? А, через окно».
Он выглянул в открытое окно.
«Нет, она не могла! Тут даже зацепиться не за что! – Тану посмотрел по сторонам. – По окнам, что ли, прыгала? Странно, очень странно».
Тут он заметил на полу несколько маленьких чёрных пёрышек. Тану наклонился, рассмотрел их и решил, что они принадлежали галке, которые жили на чердаке одного из соседних домов. Он вспомнил, как девочка съела таракана и вздрогнул.
«Неужели, она поймала и съела птицу? – и вспомнил о соседке. – Нет, нет, она не могла! Нет, не могла».
И всё-таки сомнение закралось в его сердце.
Когда девочка вышла из душевой, Тану спросил:
– Где ты была?
– Гуляла по крышам.
– Но как? Как ты смогла вылезти? Здесь же не за что зацепиться!
Девочка улыбнулась, запрыгнула на подоконник, переползла на стену и, вцепившись пальцами рук и ног в кирпичи, быстро переместилась на несколько метров и обратно.
– В этом нет ничего сложного, – сказала она, вернувшись на подоконник, – но вам лучше не пробовать.
– Я и не думал, – ответил Тану.
Девочка внимательно посмотрела на него и спросила:
– Вас что-то мучает?
– Я хотел у тебя спросить…
– Что?
– Ты убила птицу.
– Откуда вы знаете?
Тану молча указал на перья.
– Интересно, как они ко мне прицепились? – с детской непосредственностью сказала девочка. – Наверное, в волосах застряли.
Она встряхнула головой.
– Ты её съела?
– И не одну, – улыбнулась девочка. – Их там так мно-о-о-го! Сначала они хотели меня заклевать, а потом так испугались, что даже побросали своих птенцов!
– Птенцов тоже?
– Съела?
– Да.
– Нет, – сказала девочка, – птенцов я не трогала.
Она хитро улыбнулась, и Тану не мог понять, врёт она или нет.
– Вы мне не верите?
– Я не знаю.
– Помните, – сказала она и погладила его по излеченной руке, – вы обещали.
В дверь постучали.
– Спрячься! – прошептал Тану, но девочки уже рядом не было.
«Когда она успела?»
Стук раздался снова.
– Иду!
Он открыл дверь и увидел равнодушное лицо полицейского.
– Добрый вечер! – сказал тот, приложив ладонь ко лбу. – Вы не знаете, где ваша соседка?
– Рина?
– Да, – ответил полицейский. – К ней два часа назад заходил дежурный по дому, но её в квартире не оказалось, хотя дверь была открыта. Вы не знаете, куда она могла пойти?
Перед глазами Тану мелькнули окровавленные простыни, обглоданные конечности, вспоротый живот и пустые глазницы. В голове помутилось, он пошатнулся и опёрся о стену.
– Что с вами? – спросил полицейский, хватая его за руку.
– Ничего, – Тану мотнул головой. – Простите, я недавно выкурил первую сигарету за много лет и у меня немного кружится голова.
– Понимаю, – кивнул полицейский. – Ну, так вы знаете что-нибудь?
– Ничего, – ответил Тану.
– Хорошо. Тогда до свидания!
Он развернулся и ушёл по коридору.
«Неужели не осталось никаких следов? – думал Тану, глядя вслед полицейскому. – И куда делось тело? Может, мне вообще всё это причудилось? Нет, я ведь видел! Или не видел? Странно всё это».
– Он спрашивал про ту злую женщину?
Обернувшись, Тану увидел, что девочка, как ни в чём не бывало, сидит на подоконнике.
– Да, – смущённо ответил он, – про неё. Сказал, что в квартире никаких следов.
– Значит, их нет, раз он так сказал.
– Но я же видел! – прошептал Тану.
– То, что мы видим, не всегда существует на самом деле.
– Ты намекаешь, что у меня были галлюцинации?
– Не знаю, – ответила девочка и улыбнулась, – вам виднее.
Тану захотелось подбежать к ней, заорать, схватить за волосы и вышвырнуть в окно. Он с плохо скрываемой злобой посмотрел на девочку, но та ответила ему таким взглядом, что внутри у него всё сжалось от страха.
– Никогда больше не смотрите на меня так, – чуть слышно сказала девочка.
– А то что?
– Лучше вам этого не знать, – ответила она и рассмеялась дивным переливчатым смехом.
Тану сел на диван. Его руки тряслись от перевозбуждения, и ещё ему захотелось выпить, как никогда в жизни до этого.
– Мне нужно кое-куда сходить, – сказал он.
– Идите. Я вас не держу.
– Ещё бы.
– Только никому про меня не рассказывайте, хорошо?
– Ты кого-то боишься?
В одно мгновение она оказалась перед ним. Наклонившись и ласково посмотрев Тану в глаза, она проворковала:
– Все мы чего-нибудь или кого-нибудь боимся.
– Я знаю.
– А чего боитесь вы?
– Одиночества.
– Теперь вы не один.
– Да, теперь я не один.
Девочка снова отошла к окну.
– Ну, идите!
– Ты будешь здесь?
– Да. Я буду здесь.
– И что ты будешь делать?
– Ждать тебя.
Она в первый раз назвала Тану на «ты» и того это настолько впечатлило, что он даже не знал, что ответить и молча вышел.
«Сопляк! Ты всегда, всю свою жизнь был нерешительным сопляком! – думал Тану, идя мимо помойки. – Помнишь, как не заступился за Ника, когда его били прямо перед твоими глазами? Это было давно! С тех пор ничего не изменилось! Ты как был нерешительным, неспособным на сильные поступки сопляком, так им и остался! Но ведь вчера я спас эту девочку! А ты уверен, что ей нужна была твоя помощь? Уверен, что она могла погибнуть, замёрзнуть, что её могли загрызть собаки? Что она там говорила про собак? Что она разговаривала с ними? Ей не нужна была помощь и теперь ты это понимаешь! Почему ты не вышвырнул её в окно? А, ты её боишься! Не прошло и суток, а ты уже её боишься! Я ведь даже не знаю, кто она такая или что она такое! Она обратилась к тебе на «ты». Может, она испытывает ко мне чувство? Да, чувство благодарности! Не верь ей! Не верь! Она не беззащитная девочка! А кто она тогда? Не знаю».
За долгие годы одиночества Тану привык вот так спорить сам с собой, словно в его голове жили две разные личности, одна из которых постоянно его корила и унижала. Иногда Тану даже казалось, что он сходит с ума.
– О, привет! – поздоровалась Айко, когда Тану вошёл.
– Добрый день, – ответил Тану.
– Кофе?
– Да, давай.
– Что-то ты какой-то задумчивый, – заметила Айко, достала чашку и налила дымящийся кофе.
– Я сегодня снова закурил.
– Да ты что! – воскликнула Айко. – Ты что, не помнишь, что с тобой было? Не помнишь, как кровью харкал?
Тану отхлебнул из чашки. Кофе обжёг губы, зубы заныли, он чуть не закашлялся и прикрыл рот ладонью.
– Да помню я, – ответил он, когда приступ начинающегося кашля отступил.
– Так в чём тогда дело?
Тану огляделся на трёх молодых девушек, сидевших за столиком и весело о чём-то болтающих, наклонился к Айко и прошептал:
– Со мной произошло что-то очень странное.
– Что именно?
Тану покосился на девушек, которые, впрочем, не обращали на него никакого внимания.
– Да говори уже! – громко сказала Айко.
Девушки замолчали, посмотрели в их сторону, но тут же вернулись к своей болтовне.
– Понимаешь, – прошептал Тану, – вчера я подобрал на свалке девочку.
– Чего? – глаза Айко округлились.
– Ну, я шёл, услышал плач, пошёл посмотреть и увидел девочку. Она в коробке сидела.
– И ты решил взять её к себе.
– Да, – кивнул Тану и отодвинул чашку в сторону. – А потом, когда я уже почти открыл дверь, вышла Рина и сказала, чтобы я сообщил в полицию.
– Всё правильно она сказала.
– Да знаю я! Только девочка просила никуда не сообщать. Она сказала, – он сделал голос ещё тише, – что очень боится.
– Кого?
– Не знаю. Потом она попросила, чтобы я поговорил с Риной.
– И как, поговорил?
– Рину убили.
– Что? – Айко прижала руки к груди.
– Да. Утром я пошёл с ней поговорить, а от неё почти ничего не осталось, словно её собаки сожрали.
– Какой ужас! – простонала Айко и полезла под стойку за коньяком. – А что полиция?
– Когда они пришли, тела не было. Вообще ничего.
– Такого не бывает, – сказала Айко, налила стопку и быстро выпила.
– Я понимаю. Знаешь, что самое странное?
– Что?
– У меня есть подозрения, что это девочка её убила.
– Ты что, не сказал про неё полиции?
– Нет.
– Ты совсем, что ли? – возмутилась Айко. – Такие вещи нужно сообщать.
– Я знаю, но я…
– Не смог, да?
Тану понурил голову.
– Да, не смог.
– Ладно, – сказала Айко, незаметно плеснув ему коньяка в кофе, – ты всегда был немного странным парнем. Так почему ты подозреваешь девочку? Кстати, а почему «девочка»? У неё что, имени нет?
– Нет.
– Такого не бывает.
– Она сказала, что нет.
– Выпей, – Айко пододвинула чашку, и Тану сделал большой глоток. – Ну, так почему ты её подозреваешь?
– Спасибо! – хором сказали девушки.
– Пожалуйста! Заходите ещё! Ну?
Тану подождал, пока девушки выйдут и ответил:
– Вчера она живьём съела таракана.
– Фу! – поморщилась Айко.
– Сегодня она убивала галок.
– Где она их нашла?
– На соседнем чердаке. Их она тоже ела.
– Что-о-о?
– Она сама так сказала.
– Ты точно должен сообщить в полицию, – уверенно сказала Айко. – Может, это какая-нибудь сумасшедшая, сбежавшая из психушки!
– Ещё она умеет ползать по стенам, а вчера, после того, как она помылась, я увидел, что…
– Ну, продолжай!
– Что это вовсе не девочка, а взрослая девушка со всем, что полагается.
Айко недоверчиво посмотрела на него:
– Ты уверен?
– Думаешь, что я сошёл с ума?
– Нет, нет, что ты! – замахала руками Айко. – Ничего такого я не думаю, но лучше бы тебе врачу показаться.
– Ты точно считаешь меня психом, – с горечью сказал Тану. – Зачем только я тебе всё рассказал?
«Потому что ты дурак, – услышал он собственные мысли, – и навсегда останешься дураком».
– А кому ещё ты бы это рассказал?
– Никому. Слушай, у тебя не будет сигаретки?
– Да были где-то, – ответила Айко, залезая под стойку. – Сейчас, подожди!
Она порылась между банок, пакетов и пустых бутылок, достала мятую пачку и протянула Тану.
– По такому случаю я не возражаю, чтобы ты покурил, – сказала Айко. – Только выйди через чёрный ход.
– Ладно, я сейчас.
Тану взял со стойки коробок спичек, обогнул стойку и вышел через чёрный вход, где, прислонившись к мусорному баку, с наслаждением закурил. Он смотрел на кирпичную стену и думал…
А о чём, собственно, он думал?
Тану внезапно поймал себя на мысли, что не думает ни о чём, а просто стоит, тупо уставившись в стену, и курит.
«Но ведь такого не может быть, – подумалось ему, – не может ведь человек ни о чём не думать! Или за все эти годы мы уже научились жить, не думая? Может, к этому они и стремятся? К тому, чтобы разучить нас думать? Лишить собственных мыслей? Лишить самого сокровенного – возможности мыслить, возможности хотя бы в собственных мыслях быть самими собой? А что дальше? Что дальше? Они лишат нас личности? – он выкинул окурок. – Да, видимо, к этому всё и идёт».
Как только Тану вошёл внутрь, он почувствовал сильный запах кофе, словно его пролили. То ли Айко опять рассыпала гущу, то ли кто-то из посетителей уронил чашку, но в этом случае было бы слышно её раздражённое ворчание, а то и ругань, в то время как в кафе было тихо, очень тихо.
Первым, что увидел Тану, был разбитый кофейный аппарат. Куча раскуроченного металла лежала на полу в луже разлитого кофе, а у окна за столиком сидела Айко. Её лицо было бледным, губы словно истончились, а в глазах застыл невыразимый ужас.
Тану подсел к ней и тихо спросил:
– Что здесь случилось?
Айко вздрогнула и посмотрела на него. Она явно хотела что-то сказать, но у неё ничего не получалось.
– Что здесь случилось?
Руки женщины были скрещены на груди, и только тут Тану заметил, что между пальцев правой ладони стекает кровь. Айко молча протянула ему правую руку. Тану протянул руку навстречу и, когда женщина разжала пальцы, ему на ладонь упал её вырванный язык. Он был скользкий, ещё тёплый и, как показалось мужчине, даже шевелился. Мужчина вскочил, словно его ошпарили кипятком, швырнул язык на пол, а Айко открыв рот, выпустила из себя струю крови, после чего упала лицом на пол.
– Это она? – вскрикнул Тану, схватив Айко за плечи, но та не шевелилась.
Несколько прохожих заметили их и, остановившись возле витрины, стали заглядывать внутрь. Тану заметался, как дикий зверь, понимая, что, если сейчас вызовут полицейских, то во всём обвинят его. Он бросился к чёрному ходу, чуть не споткнувшись о кофейный аппарат, ударился плечом о стойку, но даже не почувствовал этого и, выскочив наружу, бросился в тёмный грязный переулок.
Пробежав метров двести, Тану почувствовал, что задыхается. Он огляделся в поисках места, где можно спрятаться и увидел несколько больших чёрных мешков, стоявших у контейнера. Он отшвырнул один из мешков в сторону и с ужасом, что под ним спит бездомный.
Грязный, оборванный бродяга приподнялся и недовольно посмотрел на Тану.
– Тебе чего?
– Я… это…
– Что значит «это»? – спросил бродяга.
– Мне… это… в смысле, – сбивчиво принялся объяснять Тану, – это… мне…
– Спрятаться, что ли, надо? – догадался тот.
Тану кивнул, а бродяга, стукнув по стенке мусорного контейнера, сказал:
– Туда полезай и сиди тихо.
Тану открыл крышку и, вздрагивая от омерзения, залез в вонючий контейнер, где по нему тут же начали ползать полчища тараканов. Крышка закрылась, и он услышал звук задвигающегося засова.
– Сиди тихо, – напомнил бродяга и хрипло закашлял.
Насекомые ползали по лицу, щекотали усиками ноздри, залезали под одежду, но Тану, закрыв глаза, сидел тихо и изо всех сил старался не обращать на них внимания.
Вскоре он услышал крик:
– Эй, ты?
– Кто? – крикнул бродяга.
– Ты, кто же ещё! Или здесь ещё кто-нибудь есть?
– Да вроде нет никого, – ответил бродяга.
– Поговори мне ещё! – пригрозил голос. – Ты здесь никого не видел?
– Да много кого.
– Кого?
– Тараканы, крысы, а с час назад собака пробегала, – ответил бродяга. – Знаете, смешная такая, на жену мою покойную похожая! Вы не поверите, вот я её зову, а она…
– Да замолчи ты! Людей не видел? В смысле, мужчину?
– Нет, а должен был?
– Да пойдём! – сказал третий голос. – Не было тут никого.
– Пойдём, – согласился первый голос.
– А что за мужик-то? – спросил бродяга.
– Неважно, – ответил голос.
Тану сидел, затаив дыхание. Через какое-то время по крышке контейнера постучали и он услышал голос бродяги:
– Тебя искали?
– Не знаю, – глухо ответил Тану и тут же выплюнул таракана, заползшего в рот.
– Тебя, тебя, – довольно сказал бродяга. – Ты убегаешь, они прибегают…
Он замолчал, а Тану,стукнув по крышке изнутри, крикнул:
– Выпусти!
– Кого?
– Меня!
– А разве здесь кто-нибудь есть? – спросил бродяга.
Тану словно видел, как этот грязный человек оглядывается вокруг с удивлённым видом и приговаривает:
– Как будто голос чей-то слышу, а никого нет… Чудеса… Чудеса…
– Выпусти меня!
– Вот! Опять! – вскрикнул бродяга. – Ничего себе! Сколько лет уж живу, а такого со мной не было! Надо, пожалуй, хлебнуть. А ты, – его голос стал серьёзным, – сиди тихо, а не то…
Тану не знал, что бродяга имел в виду, но мысль о том, что ему придётся сидеть в вонючем контейнере, в темноте, в вони и вместе с тараканами, внезапно взбесила и он, упав на спину, принялся бить ногами в крышку и кричать:
– Выпусти! Выпусти! Выпусти!
Некоторое время бродяга не отвечал, но вскоре крики Тану вывели его из себя и он рявкнул:
– Сейчас! Сейчас я тебя выпущу! Вот только…
Голос оборвался, а следующим, что Тану услышал, был плач:
– Не надо… Не надо… Прошу вас… Нет… Нет… Прошу вас, не надо…
Что-то ударилось о стенку контейнера. Даже сквозь металл Тану слышал, как бродяга захрипел; послышалось бульканье, хруст, сухой треск, а потом наступила тишина. Даже тараканы, ползавшие по Тану, перестали шевелить усиками.
Услышав звук отодвигаемого засова, Тану закрыл глаза и вжал голову в плечи. Ему было страшно – то, что напугало и, как он подозревал, убило бродягу, сейчас заглянет внутрь…
Однако крышка не открылась, и он продолжил сидеть в темноте и вони.
Тану не знал, сколько точно прошло времени, но, если судить по ощущениям, никак не меньше часа. Наконец, решив, что, что бы там не приходило, оно уже ушло, Тану осторожно отодвинул крышку и, привстав на полусогнутых ногах, выглянул наружу.
Первым, что он увидел, была голова бродяги, висевшая на верёвке прямо перед ним. Тану словно отбросило назад от омерзения и страха. Тяжело дыша, он прислонился к стенке контейнера и посмотрел в мёртвое лицо. Глаза бродяги были широко открыты, из разорванных артерий капала кровь, а рот перекосило в предсмертном крике.
Присмотревшись получше, Тану увидел, что то, что он принял за верёвку, не верёвка, а кишки, один конец которых туго обтягивал голову, а второй был привязан к пожарной лестнице.
Тело бродяги было разорвано на части и отдельными его кусками лакомились огромные жирные крысы. Их было много, очень много – Тану никогда не видел столько. Крысы, как по команде, повернулись к Тану, посмотрели на него красными глазами и вернулись к трапезе.
«Надо вылезать».
Перекинув ногу, Тану вылез из контейнера и, осторожно ступая между крыс, пошёл дальше по переулку.
Писк.
Тану оглянулся: крысы сидели и смотрели на него, словно провожали. Даже голова бродяги, как ему показалось, развернулась и смотрела вслед.
«Но ведь такого не может быть! – подумал Тану и мотнул головой. – Нет, такого не бывает».
Он закрыл глаза, а, когда открыл, крысы на него уже не смотрели, а голова висела, отвернувшись к стене. Тану вздохнул, вытер лицо потной ладонью и пошёл домой, чувствуя, как с каждым шагом холодеет сердце.
Что он ей скажет?
Пошла прочь?
Нет, он не может.
Вернее, не сможет.
Почему?
Страшно?
Очень…
Тану осторожно вошёл в квартиру и тут же услышал тихое пение. Печальная мелодия словно прикасалась к сердцу, успокаивала, баюкала, убеждала в том, что всё будет хорошо, что не нужно волноваться, что нужно просто довериться ей.
«Ей? – спросил Тану самого себя и тут же ответил: – Да, но сначала я с ней поговорю».
Он вошёл в комнату и увидел девушку. Скрестив ноги, она сидела на полу и пела, не раскрывая рта. Её глаза были закрыты, но Тану чувствовал, что она смотрит на него. Не глазами, а как-то иначе.
Он сел рядом с ней и пение оборвалось. Девушка открыла чёрные глаза и посмотрела на него.
– О чём ты хотел со мной поговорить? – спросила она.
– Откуда ты знаешь, что я хотел с тобой поговорить?
– Какая разница? – улыбнулась девушка. – Я знаю и этого достаточно.
Тану взглянул в полностью чёрные глаза и спросил:
– Айко?
– Да, – кивнула девушка.
– Зачем?
Она провела рукой по шее, груди, а потом, прикоснувшись к Тану, погладила его по щеке.
– Я же говорила тебе, чтобы ты никому обо мне не рассказывал.
– Она была хорошей женщиной.
– Я знаю, – улыбнулась девушка. – Тебе жалко её?
– Да.
Девушка закрыла глаза и прошептала:
– Ты сам виноват.
– Ты что, не могла поступить иначе?
– Могла, – гладя себя по волосам, ответила девушка. – Я могла вообще её не трогать.
– Тогда зачем?
– Ты не послушал меня.
– А я обязан?
– Да.
– Почему?
– Ты пожалел меня. Ты подобрал меня. Ты привёл меня в свой дом.
– И что теперь?
– Теперь ты мой.
– Что это значит? – вскрикнул Тану.
Он попытался вскочить на ноги, но девушка молниеносно положила ладони ему на плечи. Тану почувствовал, как его ноги ослабели, и со стоном упал на колени перед ней.
– То и значит, – ответила она и улыбнулась. – Теперь я буду тебя защищать и оберегать, а ты будешь любить меня и поклоняться.
– Почему?
– Всё просто – я так хочу.
– А если я не захочу тебя любить и поклоняться?
– Разве можно не любить это? – спросила она, вставая.
Тонкая рубашка сползла на пол, и Тану увидел самое прекрасное тело из всех, что он видел в жизни.
«Совершенство! – пронеслось у него в голове. – Я никогда даже представить себе не мог такой красоты».
– Я знаю, – сказала она. – А теперь иди ко мне.
Она протянула руки. Тану встал, подошёл к девушке, и она обвила его этими руками. От неё пахло кровью, но мужчина не замечал этого: её запах казался ему прекрасным ароматом цветов и мёда из далёкого детства. Он целовал её шею, грудь, губы, а она улыбалась и гладила его по голове.
Тану забыл про Айко, забыл про то, кто он сам – во всём мире существовали лишь они двое.
Если бы сейчас он мог оторваться от неё и оглядеться, он бы увидел, что тараканы и крысы в ужасе разбегаются от его дома, а луна на небе стала кроваво-красной.
Тьма, бесконечная тьма окутывала его. Тьма пахла кровью. Тану шёл, выставив руки перед собой, но они нащупывали только пустоту. Ему хотелось закричать, но рот словно сросся. В ужасе Тану дотронулся до губ и почувствовал, что их нет.
И тут он услышал шёпот:
– Я пришла из самых тёмных глубин. Я пришла, чтобы любить и быть любимой.
«Кого любить? – подумал Тану. – Кем быть любимой?»
– Любить тебя и быть любимой тобой.
«А если я не захочу?»
– Ты уже сделал выбор.
Руки прикоснулись к чему-то холодному. Тану провёл ладонью по ледяной поверхности и понял, что это была женская грудь.
Ледяная, словно он трогал мертвеца и в то же время мягкая, как будто принадлежала живому человеку.
«Такого не бывает».
– Но это я. И я существую. Ты ещё поблагодаришь меня.
«За что?»
– За то, что я избавлю тебя от бессмысленности.
«Бессмысленности чего?»
– Твоего существования. Ты не знаешь, для чего живёшь. Вся твоя жизнь наполнена бессмысленными и бесполезными событиями. Ты не оставишь после себя ничего.
«А с тобой?»
– Это зависит только от тебя.
Тану гладил ледяные груди, целовал ледяные губы и чувствовал, как холод проникает в него.
«Мне холодно».
– Я знаю.
«Ответь мне – кто ты?»
И тут она резко отстранилась. Тану упал на колени и увидел, как в темноте загорается синий огонь. Он разрастался всё больше и больше, пока не принял облик человеческой фигуры с крыльями.
– Ты так и не понял.
«Нет».
– Я – это я.
«Но кто?»
Крылья взметнулись вверх, обдав Тану волной холода.
– Твоя любовь.
ЛЮБОВЬ… ЛЮБОВЬ… ЛЮБОВЬ…
Когда Тану проснулся, девочки в комнате не было. Он огляделся и заметил на столе какой-то свёрток. Тану развернул его и увидел птицу с переломанными крыльями. Птица испуганно пропищала и попыталась клюнуть Тану в палец, но он крепко сжал её и она успокоилась.
– Что же мне с тобой делать? – спросил Тану, приблизив птицу к лицу.
Птица пискнула и тут Тану, неожиданно для самого себя, впился в неё зубами, откусил голову и выплюнул на пол, а потом, прижавшись губами к разорванной шее, медленно, с наслаждением, высосал кровь. Он сжимал в кулаке крохотное тельце, ломал хрупкие кости, стараясь выдавить всё без остатка, но крови было мало, и Тану со злостью швырнул птицу на пол.
Голова кружилась. Тану, пошатываясь, прошёл в душевую и посмотрел в зеркало: на него глядело незнакомое лицо с чёрными глазами, бледной кожей и окровавленными губами. Тану улыбнулся, и незнакомец в зеркале улыбнулся в ответ.
Он сполоснул лицо, вернулся в комнату и оделся.
– Тебе понравился мой подарок?
Обернувшись, Тану увидел девочку. Свесив ноги, она сидела на подоконнике с мёртвой птицей в руках.
– Да, – глухо ответил Тану.
– Это хорошо, – улыбнулась девочка.
– Я никогда раньше не пил кровь, – признался Тану.
– Это не так страшно, как вы, люди, думаете.
– Я уже понял.
Девочка спрыгнула с подоконника, подошла к нему и обняла.
– Ну, ты готов?
– К чему?
– Уйти отсюда.
– Куда? – спросил Тану, отстранившись от неё.
– Со мной.
– Но куда?
– А разве это настолько важно? – спросила она и снова улыбнулась.
– Нет, но…
– Тогда пошли, – сказала девочка и протянула к нему руки.
Тану вложил свои ладони в её, посмотрел в чёрные глаза и растворился в них.
