«Щука была блестящей и вся в пятнах, будто болела какой-то страшной рыбной хворью. Мордой она скалилась в сторону окна, а глаз равнодушно глядел в потолок. Рядом стояла Настёна и горестно вздыхала. Щука казалось ей доисторическим чудовищем, проникнувшим в квартиру, чтобы разрушить ее семейную жизнь.
Сама Настёна рыбу любила только в виде икры и роллов. Но икра водилась в доме редко, а роллы Геннадий Михайлович, Настёнин муж, презрительно величал колобашками и есть отказывался. Старик вообще был с закидонами, но Настёне с ним было удобно, и плевать на то, что ему – сорок восемь, а ей – двадцать один, и что еще пару лет назад он называл ее исключительно по фамилии и ставил в зачетке трояки. Настёна семнадцать лет прожила в частном доме с туалетом на улице, потом еще три – в общежитии со студентами и тараканами, а после такого и двухкомнатная хрущевка с Геннадием Михайловичем в придачу покажется раем.
Мужнино увлечение рыбалкой Настёне даже нравилось – тот пропадал на все выходные, а ей оставалось только мучительно выбирать между колобашками под сериальчик и тусовкой с друзьями. Два дня Геннадий Михайлович героически пил водку в палатке, а потом привозил домой пару дохлых карасей, дабы продемонстрировать, что пил не просто так, но Настёну жалел, и милостиво отдавал добычу соседке. Настёна тоже жалела мужа, грустно сидящего на кухне под вытяжкой, с которой безбожно тянуло жареной рыбой, и ласково говорила: «Ну брось! От них чешуя по всей кухне и описторхи. В твоем возрасте надо поберечься».
А тут – щука. Геннадий Михайлович, раскрасневшийся от счастья и водки, предъявил ее Настёне в воскресенье вечером, и держал ее в руках нежно, как первенца.
– Смотри, какая красавица! – сказал он и протянул щуку жене. Настена быстро смекнула, что соседка нынче останется без рыбачьего ужина, а описторхи в красавицах, видимо, не живут.
– Ага, – простонала она и понесла щуку на вытянутых руках в кухню, а та скалилась своей острой мордой.
В понедельник муж ушел на работу, окрыленный предстоящей встречей с красавицей в уже пожаренном виде, а Настёна разложила ее на столе и загрустила. Щука источала по всей квартире аромат тины и наводила на Настёну ужас. К двум часам дня она заставила себя потрогать щучий хвост, но дальше дело у нее не пошло. Когда ужас достиг апогея, позвонила Ритка.
– Наська, ты дома? Я сейчас позвоню в домофон, быстро открывай! – заорала она из трубки и тотчас раздался звонок в дверь.
С Риткой они жили в студенческом общежитии на одном этаже. С ней под руку всегда приходили неприятности, но зато Ритка была смелой и находчивой, и уж наверняка знала что-то о приготовлении больших рыб. Настёна метнула на щуку взгляд, полный торжества, и пошла открывать дверь.
Ритка пулей залетела в квартиру, бормоча что-то про старую грымзу, Николаича и покушение на убийство. Она еще с колледжа мечтала стать содержанкой, как в сериалах по Первому каналу, чтоб красивая машина, бриллианты и черная икра, но бедняжке не хватало масштабности, и папики ей попадались мелкие, никчемные. Но Николаич, с Риткиных слов, был стопроцентным вариантом.
– Мой-то недавно дал мне ключи от квартиры, типа, чтоб нам там встречаться удобно было, – тараторила она, скидывая ботинки, – ну, не от той квартиры, где он с женой живет, а от другой. Я решила ему сделать сюрприз – договорилась о встрече, пришла пораньше, легла голая на диван, лежу, жду. Шампусик еще налила себе в бокал, чтоб красиво было. И тут заваливает его жена. Ой, что, блять, там началось, ты не представляешь! Я думала, она меня убьет! Вещи похватала, кое-как оделась в подъезде, в машину прыгнула, она – в свою, так за мной и ехала всю дорогу! Хорошо, что я про тебя вспомнила!.. А чем так воняет?
– Щукой, – с трудом вклинилась в Риткины излияния Настёна, – Гена щуку поймал. Поможешь мне ее приготовить? А то я не умею…
– Генасик у тебя вообще ловец! – захохотала Ритка. – Да без проблем! Я что хочешь приготовить могу.
Они прошли на кухню. Щука по-прежнему лежала на столе и скалилась.
– Ох, ты ж блять! – вздрогнула Ритка. – Вот же чудище!
– Поможешь? – еще раз осторожно спросила Настёна.
– Помогу, что ж делать, – Ритка села на табурет и заглянула себе под юбку, – я даже трусы надеть не успела.
Настёна связи между щукой и трусами не уловила и решила промолчать.
– А, знаю! Надо в вине ее потушить, да и все. Рыб всегда в вине тушат. У тебя вино есть?
– Есть. Но я думала, это дораду какую-нибудь в вине тушат, а тут щука…
– Щука, дорада, да какая разница? Рыба и рыба. И стаканы достань. Надо же его сначала попробовать.
– Кого «его»?
– Ну вино же! Вдруг плохое, только щуку твоего Генасика запортачим.
Настёна вспомнила, как у ее деда в деревне как-то закисла бормотуха, которую тот гордо величал яблочным вином, и послушно достала бутылку с бокалами. Ритка заглушила свой в три больших глотка.
– Ты ж за рулем, – напомнила Настёна.
– А я пока никуда не поеду, – заявила Ритка, – там же грымза меня караулит. Выгляни в окно – стоит черная «Мазда»?
– Стоит.
– В ней грымза Николаича сидит. А он, скотина, говорил, что она про ту квартиру ничего не знает!..
– Зачем ты вообще во все это ввязываешься? Николаичи все эти, грымзы их? – спросила Настёна и тоже допила свой бокал. Вино приятно ударило в голову и страх перед щукой начал потихоньку отступать.
– Кто бы говорил!
– Во-первых, Гена – мой муж, а во-вторых – он всегда был холостым. Я у него первая и единственная!
– А мне так удобно, без мужа! Нафига мне муж? Я просто хочу нормальную машину. Вон, тоже «Мазду», например. И шубу красивую. И работу я в гробу видала. Да и Николаичу тоже так удобно. Ему нафига разводиться на старости лет? Он к грымзе своей привык. А к ней я не ревную совсем. Слушай, а закусить есть чего?
Настёна достала из холодильника шоколадные конфеты в полиэтиленовом пакете.
– Прям как на поминках, – почти восхищенно произнесла Ритка, разворачивая одну, – только к конфетам вино не пойдет. Нужен коньяк. У тебя есть коньяк?
Настёна бросила страдальческий взгляд на щуку, перекочевавшую теперь на столешницу. Кухня была совсем крошечной, и щукин хвост возлегал на газовой плите.
– Ты ж за преподом замужем, у вас этого добра, как грязи должно быть!
Добра этого у них, действительно, хватало, и, немного поколебавшись, Настёна достала из шкафа початую бутылку и две рюмки.
– Кстати, на поминках я как-то ела фаршированную щуку, – вспомнила Ритка, поморщившись от коньяка, – надо нам ее тоже нафаршировать, да и все.
– А чем ее фаршируют?
– Да ею же и фаршируют!
– Щуку фаршируют щукой? – неуверенно спросила Настёна. – А где мне взять вторую щуку?
– Да не, вытаскивают содержимое у этой щуки и запихивают обратно.
– Зачем?
Они замахнули еще по рюмочке и дружно икнули.
– Не знаю. Посмотри, стоит машина?
– Стоит.
– Ну и сколько она там стоять будет? – возмутилась Ритка и налила еще коньяка.
Настёна пожала плечами. Она знала только, когда Геннадий Михайлович возвращался обычно с работы – уже через два часа. Время для фаршировки щуки щукой было упущено.
– Может, уху из нее сварить?
– Уха – это вещь, – встрепенулась Ритка, – в уху водку добавлять нужно для вкуса. У тебя водка есть?
Настёна было вздохнула, но тут с улицы раздался вой сигнализации и грозный женский голос, взывающей к какой-то прошмандовке. Ритка метнулась к окну. Рядом с ее «Дэу Матизом» стояла жена Николаича и со всей дури колотила сумкой по бамперу.
– Ах, ты ж зараза! – взвыла Ритка и, открыв окно нараспашку, высунулась туда по пояс. – Отойди от машины, коза!
– Рит, ты ж без трусов, – на всякий случай напомнила Настёна и одернула подруге юбку.
Жена Николаича, увидев цель, отошла от машины и встала под окна. Разделяли соперниц всего лишь три этажа и полбутылки коньяка, выпитые Риткой. Началась перепалка. Ритка была по-молодецки дерзка, но запас слов у жены Николаича был значительно богаче и насыщенней.
– Да сколько я вас, шлюх, могу выгонять из этой квартиры? То одна, то вторая!..
– Постой, так я не одна у него, что ли? – Ритка повернулась к Настёне, а та пожала плечами. – Вот же ж, блять!
Ритка в сердцах схватила щуку со столешницы.
– Да пошли вы в жопу все! – заорала она и неоцененная никем речная красавица полетела в объятия Николаичевской жены.
Геннадий Михайлович шел с остановки, предвкушая дивный аромат жареной рыбы. Он женился на Настёне, потому что так было удобно – разом прекратились надоевшие разговоры про старого холостяка, статусность на работе возросла (не каждый же в его возрасте может жениться на молоденькой студентке), и в целом стало спокойнее. Жена ему ни в чем не перечила, отпускала на рыбалку – в общем, хорошо. А готовить нормально, убирать – когда-нибудь научится.
Двор встретил его отборной руганью, доносящейся с его окон, и женщиной, сжимавшей в руках щуку. Женщину Геннадий Михайлович не знал, а вот щуку перепутать было невозможно.
– Что вы делаете с моей щукой? – недоуменно спросил он, пытаясь разглядеть в окнах Настёну.
– Щука? Щука?! – заорала женщина. – А шалавы эти – тоже твои?
– Это не шалава, а моя жена, – сказал Геннадий Михайлович, узнав и Настёну, испуганно выглядывающую из-за Риткиной спины, и саму Ритку, которой тоже когда-то ставил в зачетке трояки, – отдайте щуку.
Женщина бросила в него щуку, как метательный снаряд и гордо задефилировала к своей «Мазде».
– Где вы этих чудовищ малолетних берете? – закричала она в темноту и напоследок еще раз с силой ударила по Риткиной машине. – Лет под сраку, а все туда же…
Куда это – «туда же» осталось для Геннадия Михайловича загадкой, потому что «Мазда» спешно покинула двор, а он прижал к себе покрепче щуку и пошел домой.
История закончилась для всех крайне неудобно. Пьяную Ритку увезло домой такси. Голодный Геннадий Михайлович вынужден был заняться щукой сам. Соседка, привыкшая по воскресеньям ужинать свежевыловленными карасями, второй день грустила. Утомленная тяжелым днем Настёна заказала на ужин колобашек, но к ним забыли положить соевый соус. Николаич в очередной раз получил по шее, а у его жены на пальто осталось вонючее пятно.
А щуку так и вообще – съели».
– Ну что я могу сказать… Официант! Официант! Нурлан, дорогой, попроси на кухне, чтоб шурпу пожиже сделали. Хочется жидкого. Но чтоб с мясом! Мяса побольше! – Арсений Иванович деланно погрозил Нурлану пальцем и попытался вернуться к разговору. – Ароматы тут, конечно, обалдеть!
– Да я уже почти и обалдел, – пробормотал Спицын, – вы скажите, как вам рассказ.
– Ну что я могу сказать… И кипяточку долить в чайник! Чай отменный, оценили, да? Ага. Ну что я могу…
– Не понравился?
– Вы же понимаете, Виталий, что мы тут сидим за ваши, так сказать, кровные, не для того, чтобы я вам пел про понравилось или нет. Литконсультант, а ещё и такого издательства, как КРЭКСПО, оценивает потенциал. Что ваш рассказ? Только затравка. Наживка.
– Для читателя?
– Для меня. Я же консультант. Агент. Проводник прекрасного, так сказать.
– Так вы уже, вон, шурпу едите после двух салатов, а ещё ничего и не сказали.
– Шурпу я только жду пока. Нурлан, дорогой, попроси побыстрее! На голодный желудок ничего говорить и делать нельзя, запомните!
– Вы сигнализируйте тогда, когда наедитесь, а я пойду покурю пока.
– Какой вы, Виталий, неугомонный! Сядьте! Консультация пять тысяч стоит, так она всего часовая. Хотите пять тысяч прокурить? Вот. Сядьте, сядьте.
Спицын послушно сел и подлил себе обновленного Нурланом чаю в пиалу.
– Рассказ ваш неплох. Но если вы думаете с ним зайти в издательство…
– Да не хочу я с ним никуда заходить, не собака же он! Я ведь все вам написал. В издательстве на мои крупные рукописи никак не реагируют, даже отказы не пишут. Как в черную дыру все отправляю.
– Если писать всем отказным отказы, надо отдельного человека на это дело ставить, оклад ему платить, а сейчас времена – сами знаете.
– Это в век ботов и автоматизации?
– В век ботов и автоматизации людям страсть как хочется общаться с живыми людьми, знаете ли. Ну получите вы две стандартные фразы на почту от бота и что? Угомонитесь разве? Нет, куда там! Вам надо знать, почему вам отказали. Будете написывать, переживать… А думаете, сильно кто-то разгребает их, эти ваши черные дыры?
Спицын удивленно отвлекся от чая и Арсений Иванович спохватился:
– Нет, конечно, разгребает. Почти все. По мере возможностей, так сказать. Знаете, мне один случай рассказывали. Редактор наш наткнулся на рукопись, которую отправляли аж восемь лет назад, и такая там рукопись оказалась, просто самородок. Стали автора искать, а он уже того…
– Повесился? – мрачно спросил Спицын.
– Да почему ж повесился? Какой-то стартап у него выстрелил, он разбогател да отчалил на Бали. И говорит, мол, вертел я вас всех на одном месте, сижу тут и без вас прекрасно, на серфе гоняю да примус починяю. Складно даже!
Арсений Иванович счастливо рассмеялся, а потом резко сник и стал завистливо заглядывать в чужие тарелки.
– А так – нет ответа, вы думаете, что, может, и не прочитал никто, надеетесь, а надежда ведь что? Наш компас земной. Вот так, за компасом, еще пару романов настрочите, может, что-то и выстрелит. Как стартап, ха-ха-ха! Система отлаженная у нас, не переживайте. Об авторах думаем, душа у нас за них болит. Как есть-то хочется… Нурлан!
– Да я все понимаю, – устало вздохнул Спицын, – и про ботов, и про дыры, и про примус. Жена увидела этот конкурс юмористических рассказов от КРЭКСПО и говорит: «Иди поучаствуй, выиграешь – тебя сразу заметят». Выиграю – не выиграю, но если в финал попаду – может, рассмотрят мои романы… Так как вам мой рассказ?
Расторопный Нурлан принёс огромную тарелку шурпы, от которой валил такой пар, что у проводника прекрасного запотели очки.
– Для крупного издательского конкурса, – Арсений Иванович скривил рожицу, будто вместо шурпы ел вонючий носок, – рассказ слабый. Вот зачем он? Про кого? Для кого?
– Рассказ про людей и для людей. С двойным дном…
Тут Арсений Иванович снова изобразил поедание носка и Спицын поправился:
– Ну, с немного двойным дном…
– С полуторным, – помог Арсений Иванович.
– Про людей, которым живется так, как им удобно. Про приспособленцев, – уже тише продолжил Спицын.
– А почему он про этих колхозниц из общежития?
– А почему нет?
– Вы жили в общежитии?
– Жил, – опустив глаза, буркнул Спицын.
– А я нет. Понимаете, в вашей истории изюминки нет, динамики. В ней ничего не происходит. Надо, чтоб захватывающе было, чтобы тайны, интриги. Чтоб кто-то кого-то убил, в конце концов!
– Так и убили!
– Кого?
– Щуку!
– Щуку… – задумался Арсений Иванович. Он уже приговорил шурпу и все листал меню со страницы «блюда на мангале» на страницу «плов» и вздыхал. – А почему бы не сделать все повествование от лица щуки? А? Как думаете? Идея?
– Так она же мертвая.
– Ещё лучше! Смотрите, какой накал – сначала она живет своей щучьей жизнью, где они там живут, эти щуки? В озере, и жрет других рыб. А потом – история с того света, в ожидании того, как сожрут её саму. А? Сильно же, да? Знаете, так по-пелевински!
– Да кто это будет читать?
– Ну Пелевина же читают. И много людей. Если бы вы написали, как Пелевин, мы бы этот дурацкий разговор даже не вели.
– Если б я мог написать, как Пелевин, я бы вам пять тысяч за консультацию не платил.
– А ведь на самом-то деле вы уверены, что пишете, как Пелевин! Думаете, вы у меня первый автор с романами в чёрной ж.. дыре? Да три «ха-ха»! Вам всем кажется, что вы гении, что вы Быковы, Пелевины, что по вам редакция Дубленкиной плачет, вам бы только дверку туда найти. Ну кажется же, кажется? Я все знаю!
Арсений Иванович так обрадовался своей проницательности, что застучал ладонями по столу и почти высунул язык. Спицын насупленно молчал, отгородившись от консультанта своим блокнотом. В полупустом зале бряцание вилками по тарелкам казалось нестерпимо громким, почти пыточным.
– Ладно, – миролюбиво махнул рукой Арсений Иванович и заодно подозвал услужливого Нурлана, – Дорогой, я буду ещё плов. Да. И мяса чтоб от души, ну, ты сам все знаешь. Ага. Суть-то вы уловили?
– Это конкурс юмористических рассказов на десять тысяч знаков, – устало сказал Спицын, – мне нужно мнение опытного человека.
– Он перед вами! Но почему в юмористическом рассказе дело должно происходить на кухне? Виталий, уважаемый, это примитивно. У каждого вашего конкурента будет такая же история – кухня, водка, проститутки. Это пошлятина. Возьмите космическую станцию. Возьмите двух муравьёв. Рептилоида. Сверхчеловека. Что-то новое, свежее, понимаете?
– Это просто бытовая зарисовка, – тихо повторил Спицын, – она смешная и без космических муравьев.
– Кому смешная? Вам? Обитателям хрущевок и общежитий?
– Жене моей смешная.
– Ваша жена читала рассказ?
– Да, она все мои книги читает. Ей нравится.
– А жену вашу не Маргаритой случайно зовут? – засмеялся Арсений Иванович. – А то сейчас столько Мастеров развелось, Воланд заебется всех из психушек вытаскивать!..
Нурлан почтительно поставил на стол плов. Арсений набросился на него с кошачьим урчанием. Спицын совсем загрустил и уставился в окно через соседний столик.
– Хорошо, пусть будет щука, – сказал раздобревший после сытного обеда Арсений Иванович и вальяжно откинулся на спинку дивана, – но пусть щука будет каким-нибудь символом.
– Каким?
– Вот сразу вижу неопытного автора. В вас изобретательная жилка не работает. Вы где учились?
– В политехническом.
– Вы про это не говорите никогда. Потом, если все сложится. В литературном мире не любят пришельцев.
– Рептилоидных муравьев? – усмехнулся Спицын, откровенно уставший от этого обеда.
– Что, простите?
– Каким еще символом?
– Каким-нибудь символом чего-то. Пофантазируйте!
– Щука – это рыба, а не символ.
– Рыба. Рыба. Ры-ба… Рыба с головы гниет. Поняли? Поняли? Пошла мысль? Идея закрутилась?
– У меня живот закрутился, а не идея, – признался Спицын, – почему вы в чайхоне назначили консультацию? У меня холецистит, от одного запаха жирного выворачивает.
– А куда еще в Москве ходить? В чайхону или в Макдональдс. Со второго бы вас уже точно вперёд ногами вынесли!
Спицын вздохнул и надел на ручку колпачок.
– Короче, нужна новая история?
– Первая история всегда комом, – радостно согласился Арсений Иванович, – её даже ввиду иметь не надо, написать и сразу выкинуть. Так весь литературный мир живёт! Но какая продуктивная у нас с вами встреча вышла, да?
– Да, вы столько продуктов съели…
– Не ерничайте, Виталий, это новичка точно не красит! Сколько идей я вам подкинул! Понимаете, хорошо писать не всем ведь дано. Но почти всем можно научиться. И для конкурсов, и для людей. А у вас пока только для рыб, понимаете? Для рыб. А вот вы дома сейчас сядьте и попробуйте написать, раскручивая идею, как я вас научил…
– Про символы и рептилоидов?
– Можно и так. Какой же вы, все-таки, ехидный!.. А как напишите, позвоните мне. Вторая консультация со скидкой будет. Можем в Макдональдсе встретиться, если вам там привычнее. Все. Убегаю по делам. Ваш чай я оплачу.
Спицын постучал ручкой по блокноту. Там он планировал записывать важные тезисы сегодняшней консультации, но вместо этого лишь сделал набросок Нурлана, подающего плов. Спицын хотел было отдать рисунок самому Нурлану, как презент, но потом решил, что тот больше обрадуется деньгам, и оставил ему сто рублей на чай. Даже смешно – этот набросок обошелся ему в пять тысяч. Он привычно смял листок и бросил его в тарелку с остатками издательского плова.
Когда Спицын уже выйдет из чайхоны и по весенней слякоти поплывет к остановке, Нурлан развернет смятый листок и долго будет смотреть на выражение собственного лица, нарисованного шариковой ручкой. Чаевые делят на всю кухню, а рисунок он заберет домой, где его жена Земела будет отпаривать листок утюгом через полотенце, а потом вставит в дешевую рамку для фотографий и поставит на комод. Поздно вечером Нурлан с Земелой сядут на пол и будут смотреть на спицынский рисунок, как на телевизор с фильмом про их жизнь.
– Откроем свою чайхону, и я больше никогда не буду подавать плов с таким лицом, – скажет Нурлан. А Земела вздохнет и быстро закивает.
А Спицыну перед сном жена шепнет:
– Да пошел он в жопу, за пять тысяч.
А Арсению Ивановичу никто ничего не шепнет и не скажет, и он рано ляжет спать, и ему приснится почему-то щука – мертвая, на разделочной доске, и во сне он подумает: «Как символично!», но утром ничего не вспомнит.
И пойдет на работу в хорошем настроении.
В оформлении обложки использован рисунок автора.
