Глава 1
К тому времени, когда Ратибор впервые увидел Йорку, армия тургар достигла неимоверных размеров. Дисциплинированная, владеющая всеми видами оружия и всецело подчиняющаяся своему Каюм – баши, она только и ждала его приказа, что бы начать победоносный поход на запад.
Но Теймур терпеливо ждал.
Наслушавшись рассказов Курдулая о великолепии и богатстве фригийского двора, первой целью его тщеславных замыслов стало завоевание это прекрасной страны. Но, понимая, что они совсем не похожи на диких горцев и хитрых, но тщедушных кефалийцев, Теймур не торопился к новому походу. Наверняка, их армия так же достаточно сильна, как и тургарская и одолеть её можно только внезапностью, одновременно атакуя со всех сторон, в том числе и с моря. Именно поэтому он договорился с северными балтами о строительстве на его верфях могучих кораблей и обучении тургар морскому делу. Наивные северяне, сами не подозревая того, погнавшись за лёгким рублём, не знали, что, согласившись на это, сами готовили себе дальнейшую гибель.
Тысячи рабов трудились на южных вервях, строя огромные корабли для похода по морю. Караваны купцов везли в степь выменянные на драгоценности кефалийцев стальные доспехи и оружие. День и ночь тренировались молодые тургары под руководством опытных наставников, мечтая о богатстве и славе. Сотни групп самых ловких и пронырливых воинов месяцами тайком рыскали по диким землям, собирая ценную информацию о населяющих северо-западные земли племенах.
И вот однажды, накануне вечером одна из групп вернулась, приведя с собой несколько белолицых пленников с волосами цвета пшеницы.
В большой юрте, оббитой красной тканью, на подушках восседает заметно повзрослевший Теймур и, безучастно наблюдая за полуголыми танцовщицами, эротично извивающими своими телами, Ку курит длинную трубку. Теперь он уже не тот юноша, мечтающий о славе и войнах.
Заметно повзрослевший и ещё более окрепший, он стал эталоном той мужской красоты, о которой тихо мечтают девушки, вздыхая украдкой по ночам в подушку. Высокий и крепкий, с аккуратной короткой курчавой бородкой и узкими глазами, сверкающими голубизной из под густых бровей, он невольно приковывал к себе мимолётные, боязливо брошенные взгляды танцовщиц.
И только увешанная массивными драгоценностями Хайна, сидящая по правую сторону от правителя с ёрзающим на её руках мальчиком лет семи, казалось, не обращала на него никакого внимания. Безучастно наблюдая за пиршеством, молодая женщина чувствовала себя чужой на этом празднике и сверкающее на ней золото тяжким грузом давило на грудь. Как хотелось ей сбросить невидимые оковы и улететь свободной птахой в просторную степь! Туда, где такой счастливой и беззаботной она была всего лишь несколько лет назад!
Оставшись в когане после смерти отца, она хотела лишь одного: спасения от жестокой участи матери и брата, но очень скоро поняла, как горько ошибалась. Мать, так и не вынеся потери мужа, быстро чахла и в скорости умерла, а Алгашик… Хайна так и не смогла понять, как быстро он вырос и изменился! Как Теймур сумел вырвать детство из её брата и превратить в одного из лучших своих воинов? Каюм, словно пытаясь ещё больнее ударить по чувствам Хайны, всё больше и больше приближал к себе её брата. А тот, совсем ещё наивный по своим летам, дурачок, кичился своим положением и пытался учить сестру: «Не понимаешь ты, какое счастье тебе досталось! Ну, кем бы ты была со своим Куяшем? Простой пастушкой! Одной из многих! А теперь ты – первая женщина в степи, мать наследника Великого Каюма! Что может быть лучше? О тебе слагают песни и никто не осмелиться ослушаться твоего приказа». И действительно, после рождения сына жизнь Хайны резко изменилась. Все не только почтительно кланялись при встрече с ней, но и наперебой старались угодить, услужить ей. Женщине даже становилось неловко, когда, уронив платок, она, не успев и наклониться, что бы поднять его, видела, как к ней тут же подбегали несколько человек и, вырывая его друг у друга из рук, старались первыми подать его. Даже Теймур, бывший с ней иногда несносно груб и, порой, даже жесток, стал более ласков и терпим. И порой, в моменты его игр с сыном, женщина с удивлением замечала в его глазах проблески той самой детской чистоты, которая и привлекла её внимание когда-то в далёком детстве.
Несколько музыкантов, сидящих у стены между небольшими очагами с огнём и методично отбивающих ритм, стуча по бубнам и барабанам, замолчали: в юрту вошёл Курдулай – военный советник и друг Теймура.
– Великий Каюм! Твоя армия готова к славному походу, – величественно произнёс он, присев на одно колено.
Каюм одобрительно кивнул головой и жестом пригласил военачальника присоединиться к столу.
И Хайна увидела два открывшихся на красной стене круглых чёрных глаза со сверкающими белизной белками.
Шаман.
Ещё больше, чем Теймура, женщина ненавидела именно его.
С его приходом в степь пришла жестокость.
Его появление изменило друга её детства.
Смерть и разрушение принёс этот незнакомец в её родной коган.
Шаман медленно отделялся от стены, поворачивая голову в разные стороны, и разворачивая руки наружу чёрными ладонями, стал медленно поднимать их.
И все наблюдаю, как в его плавно вращающихся руках появляется голубой, сверкающий, прозрачный шарик. Медленно отходя от стены, Шаман встаёт между Каюм- баши и Курдулаем, активно жестикулируя, тем самым увеличивая Шар в размерах. Расширяясь всё больше и больше, он начинает медленно крутиться, разматываясь в прозрачно – сверкающее полотно, зависающее посередине помещения от пола до потолка. И Хайна (да и все прочие) с ужасом наблюдает возникающие на нём картины сражений, бегущих от пожарищ людей, растерзанные тела убитых…
–Великие победы ждут тебя, каюм, в этом походе, – монотонно произносит Шаман. – Многие народы сгинут в пламени твоего пожара, и ещё большие покорятся.
Розовую гладь спокойного моря обрамляет белая полоска песчаного берега. Редкие пальмы на высоких стройных ножках методично качают зелёными головками с широкими, словно резными, листьями. По раскалённому песку на берегу моря весь день ходят измождённые от жары рабы с корзинами, полными железной руды. По всему берегу растянулась тонкая вереница почерневших от палящего солнца тел с выпирающими от обезвоживания рёбрами похожих на скелеты молчаливых людей. Несмотря на толпы народа, зловещая тишина окутывает берег. И только шум прибоя да редкий свист хлыста с отчаянными криками боли разрезают тяжёлый от зноя воздух.
Между дальними холмами, сопровождаемый гулким топотом, высоко вздымается песок, рассыпаясь в горячем воздухе. Словно лавина, плотным облаком движется он в сторону разноцветного шатра, стоящего поодаль от воды в тени маленького оазиса. Красные кисточки шапочек и жилистые ноги лошадей, подкованных сверкающим на солнце железом, бросают свои блики сквозь песчаные тучи.
Небольшой отряд всадников – халибов с яростными криками вырывается из – за холмов и, разбрызгивая розовую морскую пену, несётся по краю воды, одним своим видом пугая и без того напуганных рабов. Почувствовав прохладу воды, животные с наслаждением проносятся мимо работающих людей и поворачивают в сторону шатра, из которого им навстречу выкатывается толстенький, уже знакомый нам главный смотритель Аслан и падает на колени лицом низ.
Первый всадник резко тормозит перед ним, подняв скакуна под узды прямо над телом распластавшегося смотрителя:
–Моему господину нужны рабы для галер.
Предводитель легко прыгает на песок и, похлопав блестящий чернотой бок скакуна, идёт в сторону рабов. Отряхиваясь от песка, за ним семенит и толстяк.
–И мастер по художественной ковке. У тебя, кажется, был такой?
Смотритель кивает, давая за спиной всадника указания надсмотрщикам, и те выстраивают рабов в шеренгу:
– Есть. Куда ж ему деться? И был и есть. А господину – то он зачем?
–Не твоё дело. Этот, – указывает предводитель на высокого крепкого, ещё совсем не исхудавшего, раба и надсмотрщик выталкивает его из строя.
–Чего они тощие такие? Ты что их не кормишь?– поворачивается халиб к смотрителю.
Взгляд узких, заплывших жиром глаз толстяка начинает испуганно бегать из стороны в сторону:
– Как же нет? – показывает он кулак за спиной гостя рабам, – да жара такая, что и жрать – то не хочется.
Предводитель гневно поворачивает голову и упирается взглядом в глупо улыбающегося смотрителя:
– Выбери сам, кто по – свежее. А я пойду, прилягу. Ты же не будешь против, если я займу твой шатёр? И этого, из кузни, приведи, – и халиб поворачивает к шатру, около которого на песке под тенью пальм уже расположился его отряд.
Смотритель, поклоном проводив нежданного гостя, машет руками в сторону надсмотрщиков:
–Эй, ты, выбери, которые из недавних, да что б покрепче и этого, Немого, давай, – и быстро перебирая короткими ножками, бежит в сторону оазиса, на ходу махая своим личным слугам:
–Фрукты там, вино несите, да шевелитесь вы! Совсем олухи, обленились!
Слуги начинают быстро сновать, выполняя поручения хозяина, а тот, догнав гостя, запыхавшись, отчитывается:
– Приведут. Самых лучших приведут. А вы пока отдохните, освежитесь с дороги, – и распахивает перед халибом полог шатра.
«Вот незадача, – с сожалением думает он. – Гости в скором должны быть. Не дай, господи, им столкнуться!» Нечистый на руку Аслан, пропустив халиба в перёд себя, озабоченно покусывает губы и крутит во все стороны бегающими глазками, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. И действительно, ему было чего опасаться. В тайне занимаясь поставками оружия «налево» он понимал, что сильно рисковал. Не дай боги, что бы господин что-то узнал! Тогда прямая ему дорога в оковы на галеры. Или голова с плеч, что было бы, конечно же, лучше галерного рабства. Нет, надо заканчивать с этим. Что бы спокойно и в достатке дожить оставшийся ему срок где-нибудь в уютном домике на берегу среди пальм в окружении знойных красавиц. Накопил – то он уже больше, чем достаточно. Нужно просить господина об отставке, пока голова цела. А то последнее время зачастили к нему гости, не дай боги, пронюхают чего. И тогда.… Ой – ей, хоть бы хоть раз припозднились.
При этих мыслях у Аслана выступила сильная испарина и он, глубоко выдохнув, судорожно вытер её рукавом цветастого халата.
Лёгкая прохлада и полумрак окутали предводителя, и он с наслаждением плюхнулся на шёлковые подушки и вытянул ноги. А хозяин так и остался стоять у входа, смиренно сложив руки на груди и опустив голову.
Через мгновенье в шатёр один за другим пришли слуги с кувшинами вина, с подносами с фруктами, сладостями и пышными белыми лепёшками.
– Сам – то жрёшь, ничем не отказываешь, – констатировал гость, отрывая от грозди сочные виноградинки, – А девок, случаем, не найдётся?
–Ну как же, – кивает хозяин, понимая, что, если в срок приедут его покупатели, занятый делом халиб точно ничего не узнает, а уж с его то людьми он сумеет договориться и обрадованно спрашивает, – беленькую, чёрненькую? Хотя господин, наверное, устал с дороги…
Намекая на больное место всех мужчин, Асан слащаво смотрит на него, трепетно ожидая услышать желаемое: « Уж вдвоём-то они доведут его до изнеможения. Не станет по берегу шастать".
– Давай обоих, – машет рукой халиб, оскорблённый словами этого маленького человечка, усомнившегося в его силе и выносливости, – и вали уже отсюда.
Ещё раз поклонившись, довольный своей находчивостью смотритель спиной выходит из шатра. Предводитель слышит на улице лёгкий шум и шёпот и вскоре к нему заходят две стройные девушки, негритянка и славличанка, в лёгких полупрозрачных покрывалах, через которые просвечиваются обнажённые тела.
Глава 2
Яркие звёзды маленькими маячками светят с неба на тёмное полотно дремлющей степи с колыхающимися на ней огоньками костров, вокруг которых сидят воины-тургары, молча ожидающие приготовления вертящейся над ними дичи.
Горчащий запах палёного мяса разносится по степи, вызывая волнение у спрятавшихся в темноте волков, чей голодный вой то тут, то там слышится уставшими воинами.
Чуть поодаль от костра, у вкопанного в землю высокого столба сидят прикованные к нему цепями несколько пленников в изодранной одежде. К ним-то и подходит возникший ниоткуда Шаман, развевая длинным свободным одеянием кроваво- красного цвета.
Он молча обходит людей, внимательно всматриваясь в их лица, и останавливается около одного, подзывая пальцем воина.
– Этот, – указывает он на пленника пальцем и воин, отвязав его цепь, тащит несчастного к большому плоскому камню позади стойбища.
Вокруг камня в землю воткнуты несколько факелов и Шаман, слегка дотронувшись до каждого из них пальцами руки, зажигает их, чем вызывает одновременно ужас и уважение воинов, тащащих пленника.
Беднягу кладут на камень, крепко держа сопротивляющиеся руки и ноги и Шаман, тихо бормоча непонятные воинам слова, обходит вокруг приговорённого, плеская в его сторону вонючий раствор, и пленник затихает, бессильно опустив ставшие ватными конечности.
Подняв руки в сторону наблюдающей за ним луны и уныло завывая, Шаман начинает раскачиваться из стороны в сторону всё быстрее и быстрее, пока неожиданно не замрёт с выпученными, обращёнными к небу белками глаз и, достав из складок одежды огромный нож, одним точным движением не распорет грудину несчастного.
Среди ароматного дыма, на мягких шкурах, покрытых шёлковыми простынями, ничуть не стыдясь своей наготы, лежит Теймур. Обнажённые наложницы ласкают его мускулистое тело, намазывая маслами и благовониями.
Другие девушки в чуть-чуть прикрывающих бёдра повязках, исполняют неистовый танец с бубнами.
Каюм поднимается, подходит к одной из них, невысокой рыжеволосой смуглянке с луноликими распахнутыми, словно от удивления, глазами и хватает рукой за развевающиеся в танце волосы. Затаив дыхание, девушка чуть отстраняется от него, но Теймур грубо приближает к себе её лицо, сверху в низ в упор смотря на раскрасневшееся от танца лицо с капельками испарины на висках. Под его властным взглядом девушка испуганно опускает глаза, и сердце начинает биться ещё сильнее, поднимая упругую грудь.
–Ты будешь этой ночью со мной, – говорит ей мужчина и толкает в угол юрты на застланное шёлковым покрывалом ложе.
Ритмичные удары тут же замолкают и танцовщицы, сдерживая дыхание, молчаливой стайкой выбегают, оставив каюма наедине с избранницей.
–Откуда ты?– спрашивает мужчина, поворачиваясь к тяжело дышащей то ли от страсти, то ли от испуга девушке. – Твои глаза … Какого ты племени?
–Мой отец, – начинает танцовщица, наблюдая, как каюм ложится на кровать и, собирая коленками складки покрывала, приближается к ней , – мой отец был фригом, а мама …
Девушка замолкает, почувствовав, как бёдра мужчины зажимают её ноги, а его руки с силой заходят в маленькую узкую ложбинку между ними.
–Почему ты замолчала?– как ни в чём не бывало, спрашивает Теймур, не прекращая своих действий.
–Мама, – сглотнув подступивший к горлу ком, продолжает девушка, созерцая, как плоть каюма набухает и принимает устрашающие размеры, – она … из тургар.
–Ты боишься меня?– увидев испуганные глаза девушки, снова спрашивает Теймур и, вытащив руку, приближается ближе к её лицу, продолжая зажимать между своих ног её тонкое тело и вытянутые вдоль туловища руки.
Видя приблизившийся почти в плотную к ней член каюма, девушка испуганно кивает и только успевает открыть для ответа рот, как он заполняется возбуждённой плотью.
Вскинув глаза, девушка видит закрытые в сладострастии глаза владыки, его тяжело дышащую грудь и чувствует в своём горле сильные толчки инородного тела, мешающие ей дышать. Задыхаясь, она начинает нервно дёргать зажатыми каюмом руками и её острые ноготочки в кровь царапают его бёдра, нанося тонкие полосы.
Почувствовав это, Теймур открывает глаза и, видя извивающееся тело девушки, прерывает своё занятие. Но, едва успев вдохнуть глоток воздуха, наложница оказывается перевёрнутой лицом в мягкие подушки и кричит от острой боли, разрывающей её нутро от входящей между ягодиц плоти.
Если бы в этот момент её глаза были у неё на затылке, она бы увидела звериную маску, исказившую лицо владыки, его бешено сверкающие глаза, крупные капли пота, покрывающие мускулистую грудь и наверняка не смогла бы узнать в этом насильнике того красавца – каюма, о котором мечтали все девушки когана.
Несколько бурных толчков, извергающих сильное семя и…
–Твой ужин, владыка,– неожиданно раздался голос Шамана и девушка, почувствовав, как инородное тело покинуло её, обмякла и обессиленно опустила голову.
–Твой ужин, владыка, – повторил Шаман.
Краем глаза девушка увидела, как Теймур подходит к стоящему в центре юрты с закрытым платком подносом в руках Шаману.
Сбросив платок, каюм берёт в руки человеческое сердце, внимательно рассматривает со всех сторон и, обмакивая палец в кровавую лужицу под ним, изрекает:
–Надеюсь, твой хозяин был храбр и смел.
–В его глазах горел огонь, а сердце билось ещё долго, – подтверждает Шаман и каюм довольно улыбается:
– Думаю, ты будешь рад отдать свою силу владыке степей, – и жадно кусает кровоточащую плоть.
Струйки алой жидкости потекли по курчавой бородке, каплями падая на ворсистый ковёр.
Подбежавший тут же пёс стал жадно слизывать кровавое пятно, расползающееся по полу и, доброжелательно подмахивая хвостом, заскулил и поднял на хозяина влажные глаза.
Проглотив последний кусок, Каюм, закрыв глаза, сглотнул и, наклонившись к собаке, потрепал её по длинной гладкой шерсти.
Лизнув ласкающую её руку, собака развернулась и побежала следом за позвавшим её Шаманом, надеясь на сладкий ужин.
Далеко за песчаными холмами, вихляя между зелёных пальм и цветущих кустарников, извилистой голубой нитью впадает в Розовое море могучая Рея. У самого устья недалеко от деревянного причала, уходящего ступенями в самую воду, стоят со спущенными парусами несколько кораблей.
На берегу, пестрящем от разнообразия восточных товаров, идёт бойкая торговля. Приобретённые на севере меха и мёд с лёгкостью меняются на тонкие ткани и шерсть, сочные фрукты и сладкое вино и тут же грузятся на корабли.
У тюков с шерстью спорят два купца, в одном из которых без труда узнаётся хитрюга Торвальд. Он с сомнением трёт руками комок белоснежной шерсти и качает головой:
– Зачем обманываешь? Волос то жёсткий, совсем не фригийских овец.
Купец обиженно разводит руками:
– Э-э, дорогой! Зачем мне тебя обманывать? Неделю, как по холмам бегала, сам видел!
– Так уж и сам?– усмехается Торвальд.
Он сразу понял высокое качество товара, но слишком жалко было отдавать и такую же высокую цену. К тому же, природная, вскормленная с молоком матери, страсть к торгу давала о себе знать, и хитрюга демонстративно отвернулся от товара, делая вид, что у него пропал интерес.
Собеседник, не желая упускать выгодную сделку, хватает купца за рукав халата и сладко напевает:
– Э-э! Дорогой! Только ради нашей дружбы…
Однако, Торвальд со скучающем выражением, показывая всем своим видом о пропавшем к товару интересе, отворачивается от купца и , вроде бы как, хочет уйти. Но тот приобнимает его за плечи и сладко напевает на ухо:
– Так и быть, только для тебя, по монете с каждых двух амов?
– С каждого ама, – настойчиво твердит Торвальд и делает вид, что собирается уходить.
– Ну, хорошо-хорошо, уговорил, – с неохотой соглашается торгаш, – себе в убыток отдаю. Полтора ама и….– оглядывается купец, – этого раба в придачу, – указывает он на Немого.
Немой, увидев уже давно забытое славянское лицо северянина, подбегает к Купцу и с надеждой смотрит на балта.
–Ты снова хочешь надуть меня?– возмущается Торвальд, – зачем мне раб? У меня своих – вон сколько!
Купец подзывает раба к себе, хлопает его по плечам и груди:
–Смотри, какой крепкий! Он гораздо больше стоит, на больших торгах дороже продашь!
Торвальд приподнимает голову Немого за подбородок, смотрит в его ярко-голубые глаза:
–Откуда ты? Славлич? Балт? – спрашивает он мужчину, но тот жестами показывает, что не может говорить и купец с возмущением поворачивается к коллеге:
–Ты что, бракованный товар мне подсовываешь? Он же немой!
–Да я… – начинает озадаченный торгаш, но его прерывает грозный окрик одного из халибов, направляющегося прямо к ним:
–Эй! Этот не продаётся! Давай его сюда!
–Да, иди, иди,– толкает Немого Торвальд и поворачивается к купцу:
–И как не стыдно! Ну, вот как тебе верить? А?
Немой, грустно посмотрев в сторону купцов, вздыхает и медленно бредёт к окликнувшему его халибу. Последняя надежда, так неожиданно мелькнувшая в его серой жизни, так же моментально и испарилась, как холодная снежинка из забытого детства растаяла когда – то на его тёплой ладони.
–Ладно, – сплюнув в сторону раба, машет рукой смущённый такой незадачей купец, – давай с каждого ама. По монете. Но больше не проси! Не скину!
На палубы аккуратными рядами складываются тюки с шерстью и шёлком и закрепляются вокруг мачты верёвками. Колотун бьёт несколько раз в свой барабан и Капитан отдаёт первый приказ. Надуваются полной грудью поднятые паруса и, подгоняемые лёгким ветерком, корабли начинают заключительный отрезок пути до столицы Фрикии.
На одном из них в тёмном сыром трюме среди прочих рабов сидит Немой, поникший от мыслей о несбыточной мечте. Мохнатые ёлки, укутанные белоснежными шубами, зимним вихрем воспоминаний проносятся в его голове. Замёрзшие ягоды рябины кровавыми каплями нависают на заледенелых ветках заснеженных кустов. Бескрайние васильковые поля и кудри белоствольных берёз…
Родина. Такая холодная и далёкая, но такая прекрасная и любимая. Как бы он хотел после жаркой мовны прокатится по мягким сугробам, ощущая приятные покалывания тысяч ледяных иголок по всему разгорячённому телу! А потом, со всего разбега, с головой окунулся в выдолбленную речную прорубь и проплыл под тонкой ледяной корочкой! А затем… ощутить тепло маминых рук, заботливо укутывающих его в мохнатые шкуры.
–Чего лыбишься?– грубо толкает Немого сидящий рядом раб.
Немой открывает веки и видит обозлённые на весь мир глаза уставшего от жизни, закованного в цепи атлета.
Ему не понять. Да, не понять. Можно потерять свободу, родных, человеческий облик. Но оставить самое ценное, что есть у человека – его человечность. Казалось бы, нечеловеческие условия должны были озлобить Немого, сделать его жёстким и грубым. Но нет. Наоборот. Они ещё больше закрепили его дух и желание остаться человеком. Человеком с большой буквы. И именно это и отличает сильного от слабого, а не величина мышц и не умение владеть мечом.
–Чего лыбишься?– повторил вопрос атлет, гневно сверкнув глазами. Ему явно хотелось выплеснуть на кого – нибудь свою злобу от своего незавидного положения и сидящий рядом заросший худой раб очень хорошо подходил для этого.
Немой просто промолчал, отвернулся и закрыл глаза, которые не открыл даже тогда, когда почувствовал сильный удар атлетического соседа в свою ногу:
–Ты глухой, что ли?
Белые облака и ласковое солнце, совсем не такое, как в этих проклятых песках…
–Эй!– даже окрик надсмотрщика в сторону злобного раба не заставил Немого прерваться от своих прекрасных мыслей, – у тебя будет возможность на арене доказать свою силу, – щелчок кнута у самого уха атлета заставил его наконец – то смириться и замолчать.
Глава 3
Вереницей идут рабы по каменным ступеням морского причала к сияющим своей мраморной белизной воротам, ведущим в город. Важно выпятив накаченную грудь, первым идёт атлет, явно любуясь своей фигурой и выставляя её на показ. За ним, оглядываясь на разгружающих товар балтов, семенит Немой, а дальше – ещё несколько несчастных с рудников.
– Живее, живее, – слышит Немой, как торопит своих людей Торвальд, – в скором приём у Владыки. Вы знаете, сколько я добивался этого? Быть представленным ко двору? Да осторожнее, ты!
Балты аккуратно выносят с палубы сундуки и грузят их на стоящие на пристани повозки с запряжёнными в них странными животными с огромными длинными ушами, похожими на маленьких лошадей.
Малыш и Дохлый, опираясь о борт корабля, внимательно наблюдают за процессом разгрузки.
– А что, говорят тот Владыка, огромный, как та гора?– кивает Дохлый в сторону дальних вершин.
– А бес его знает! Может и так, хотя сомневаюсь. Это сколько же на такого жрачки надо? Нет. Враки всё это.
–Вот бы посмотреть, – вздыхает Дохлый.
–Куда тебе! – смеётся Малыш, – ни рожи, ни кожи, а ту да же! Знаешь, сколько наш, – кивает он в сторону Торвальда, – этого приёма добивался? Нужные связи искал, тропинки прокладывал?
– А тропинки – то зачем?– удивляется Дохлый и смотрит на собеседника.
Малыш на мгновенье замолкает, а потом разрождается громким хохотом и так бьёт кулаком в тощую грудь друга, что тот чуть не падает:
–Вот ты!.. Темнота ты… Это ж типа. Ну, вроде как… да ну тебя! Подрастёшь- поймёшь, – и, насвистывая весёлую мелодию, запрятав пальцы рук за широкий пояс штанин, в развалочку идёт к трюму, бормоча себе под нос, – хотя куда тебе ещё расти? И так каланча каланчой. Ему б мозгов побольше. А то дурень дурнем.
–И чего это он? – Удивлённо пожимает плечами Дохлый и недоумённо чешет лоснящуюся лысину затылка, – вроде ничего такого. И спросить – то нельзя. Сразу кулаками машет.
По каменистым улочкам столицы на роскошных носилках, расписанных золотом, в сторону пристани едет красавица Айса, облизывая пухлыми губами сладкий сок надкусанного апельсина. Недалеко от ворот рабы ставят на землю носилки и помогают ей выйти на улицу. Обмахиваясь перьевым веером, женщина осматривается по сторонам и задерживает взгляд на веренице рабов, идущих через ворота. Отбросив в сторону недоеденный фрукт, который тут же подобрал подбежавший невесть откуда взявшийся мальчишка, Айса направляется прямо к ним, навстречу к бегущему ей навстречу надсмотрщику, придерживающему рукой бьющую по бедру саблю.
–Ну?– нетерпеливо спрашивает женщина, – привезли?
–Как и велели, госпожа,– низко кланяется мужчина и ведёт её к стоящим поодаль рабам.
–Хорош, – улыбается Айса, похлопывая раба – атлета по мощной груди,– у владыки сегодня игрища, – обращается она к надзирателю, – думаю, он подойдёт. Отличный подарок ко двору!
Мужчина кивает головой и указывает на Немого:
– Это тот самый, по железу.
Женщина равнодушно проходит мимо, небрежно бросив на ходу:
– К ювелиру его, который на площади. А этот, – одобрительно кивает она на следующего раба, – вполне подойдёт для моей прогулочной галеры. И этот тоже.
Один из охранников отвязывает Немого от остальных и толкает по дороге в сторону города.
– Я буду выступать перед Владыкой, – кричит ему в след атлет, – и добуду свою свободу мечом! А ты так и сдохнешь рабом!
Немой поворачивает голову и грустно улыбается зазнавшемуся рабу: «Пусть боги помогут тебе»,– и, почувствовав сильный толчок в спину, ускоряет ход.
Проходя через разноцветные стёкла, солнечные лучи оставляют на мраморном полу мерцающие блике. Вьющиеся по колонам лианы с огромными цветами собираются зелёным ковром под высоким куполом дворца. Толстые стены сохраняют прохладу и свежесть, а цветущие растения распыляют тонкой волной нежнейшие ароматы. Гулким эхом раздаются далёкие шаги закованных в латы воинов и весёлый смех придворных дам. Журчание фонтанов и шелест заблудившегося в покоях ветра смешивается со звуками струн арфы и щебетом порхающих между цветов птиц.
Распахиваются широкие, покрытые золотым узором, двери и группа балтийских купцов неуверенной походкой заходит в тронный зал и тут же пестрящее разнообразие красок бросается в глаза поражённых роскошью северян. Привыкшие к серым блёклым холщовым одеждам и природной скромности своего края, их глаза на мгновенье жмурятся от игры цветов шёлковых одеяний и блеска драгоценностей, сверкающих всеми цветами радуги и опускают взгляд на мраморный, сверкающий от разноцветных зайчиков, пол.
–Наши гости, видимо, шокированы?– приводит купцов в себя могучий баритон Владыки, гулом раздающийся в круглой зале.
Лёгкий смешок перерастает в мощные раскаты и, повторяемый эхом, заполняет весь купол здания, выплёскиваясь в многочисленные коридоры. Кажется, даже колонны содрогаются от раскатистого гула и вот-вот пустятся в пляс.
Разбуженные шумом птицы суетливо взлетают с верхушек лиан, пестря мелкими крылышками и встревоженно щебеча.
Вдруг наступившая тишина заставляет купцов оторвать от пола взгляд и удивлённо оглядеться вокруг.
Мужчины, женщины, снова мужчины, снова женщины. Боги мои, сколько же их здесь? Торвальд останавливает взгляд на статном мужчине с поднятой ладонью, Владыке, затем переводит его чуть ниже, к лежащему у ног Владыке на золотой цепи зверю с длинной зубастой пастью, покрытому чешуёй.
–Мне сказали, вы привезли диковинные дары с севера, – продолжает Владыка, – но пока что вы сами вызываете удивление не только своим видом, но и поведением.
– Простите, сир, – встаёт на колено Торвальд, – но я и мои, – показывает он на купцов, – друзья так поражены великолепием твоего двора, что потеряли дар речи.
– Я вижу много сундуков, – встаёт мужчина с трона и спускается по мраморным ступеням к гостям. – Что за сокровища ты прячешь в них?
Слегка поклонившись, Торвальд открыл сундук и мастерски встряхнул шкурку чернобурой лисы, распушив каждую её шерстинку:
– Дары севера. Меха мягкие и пушистые, словно волосы твоих прекрасных женщин!
По залу разносится гул одобрения, вызванный такой похвалой. Однако, Владыка, небрежно взяв шкурку, проводит по ней рукой и бросает следующему за ним рабу:
–Зачем мне меха? В моей стране вечное солнце! – говорит он, надеясь смутить хвастливого купца.
Но тот, ничуть не смущаясь, распахивает второй сундук:
–Солнечный камень, – и, запустив руку внутрь, загребает пригоршню сверкающих камней, медленной струйкой высыпая их обратно.
И, к его величайшей радости, глаза Владыки начинают жадно блестеть. Наклонившись над сундуком, он выбирает один, самый большой камень, с застывшей внутри него крылатой мошкой и внимательно рассматривает его. Ему кажется, что каждая прожилка на крылышках насекомого, каждый волосок на её мелком тельце вот-вот оживут и она, открыв жёлтые глаза, взмахнёт и вылетит из своего заточения.
– Что это?– удивлённо спрашивает сир.
–Это?– Наклонив в знак уважения голову, купец протягивает ладонь и берёт камень в свою руку. – Это самый редкий экземпляр, повелитель. Тысячи лет назад эта мошка попала в ещё жидкую каплю смолы и не смогла выбраться. Годы и вода затвердили её, и теперь она может стать единственным, уникальным ювелирным украшением, достойным самой прекрасной женщины на свете.
– Я прикажу сделать из него перстень для моей жены, – громко провозглашает Владыка, рассматривая это сохранённое веками чудо.
– А это, – указывает Торвальд на следующий короб, – особый дар.
Он встаёт рядом с самым большим сундуком и подзывает к себе двух купцов. Те осторожно отпирают переднюю стенку ящика. В темноте слышится шуршание и тихие звуки. Стоящие вдоль стен люди с любопытством вытягивают шеи, стараясь рассмотреть, что же внутри. Владыка хочет наклониться, но Торвальд знаком останавливает его и тихонько стучит по крышке. Ещё чуть-чуть и на пол горделиво ступает мохнатая рыже-белая лапа, затем появляется рыжая мордочка с чёрным носом и с ушами, увенчанными кисточками. И вот величественная большая кошка с пятнистой спиной, прикованная за одну заднюю лапу золотой цепью к коробу, выходит и, свирепо скаля острые зубы, оглядывается по сторонам.
–Рысь. Дикая северная кошка, – коротко представляет её Торвальд и, поклонившись, отходит чуть назад.
Владыка восхищённо обходит вокруг рычащего на него зверя и, повернувшись к замершим от удивления и страха придворным, громогласно выносит вердикт:
– Она прекрасна!
– Она прекрасна, прекрасна, прекрасна, как прекрасна, – шепчутся между собой восхищённые люди.
– Она прекрасна, – повторяет Владыка, обращаясь к купцам и в этот момент Торвальд, чувствуя себя на вершине славы, понимает, что не зря столько лет терпел унижения, исполняя прихоти придворных Владыки, добиваясь тем самым быть представленным ко двору. И уж теперь – то он своего не упустит и звонкие монеты золотым дождём польются из их карманов в его закрома.
По колыхающимся волнам золотой нивы ковыля медленно бредёт Старик с кривым посохом в руке.
Так же, как и много лет назад, когда нашёл он странное дитя в пещере и упокоил его мать, легка поступь его усталых от долгой ходьбы ног, ясен пробивающий темноту взгляд голубых глаз, светла дума мыслей его.
Брат говорил ему избавиться от этого ребёнка. Он что-то увидел тогда в ней. И это пугало его душу. Но Старик настоял на своём и отнёс младенца в племя славличей. «Они добрые, – сказал он тогда, – и вырастят её в доброте и послушании. И, какое бы ни было заложено в ней зло, если таковое и есть, оно искорениться само по себе до её зрелости».
И вот теперь её украли.
За несколько месяцев до полного очищения.
В том, что это были иирки, Старик не сомневался. Только они способны на такое коварство. Да и внезапное исчезновение из племени Ратибора явно указывало, что тут не обошлось без его вмешательства.
И это – то и беспокоило старца. Ещё слабое, не окрепшее сознание девушки под влиянием нового, дикого и злобного племени, могло вспомнить своё предназначение и перевернуть с ног на голову устоявшийся столетиями мир.
А, может быть, наоборот? Её светлая душа изменить их гниющую натуру?
Брат был сильнее его. Он мог видеть сквозь время. Что увидел он тогда в голубых глазах младенца?
Старик остановился, провёл ладонью по верхушкам пшеницы. И колосья, вытянув тяжёлые от крупного зерна головки, с новой силой потянулись вверх, наливаясь спелой силой и соком.
Наклонившись, Старик сорвал пару колосков, потёр их между ладоней и вдохнул ароматный запах созревающей пшеницы. Взмах руки- и светящимися крапинками зёрна, подхваченные ветром, полетели вверх, уносясь в небесные дали.
Появившаяся ниоткуда тёмная птица схватила одно из них и быстро проглотила, устремляясь за другими. Старик недовольно сморщился, и хотел было уже наказать плутовку, но увидел, как следом за ней появилась вторая, третья, четвёртая…
Кто – то задел развевающийся на спине плащ и, обернувшись, Старик увидел пронёсшеюся мимо него тень оленя, ещё не успев внимательно рассмотреть которую, он почувствовал прикосновение с другого бока.
Тень волка пронеслась и скрылась в ночной мгле далеко впереди.
Шорох травы у ног.
Колыхание пшеницы…
Один за другим мимо Старика бежали, скакали, ползли тени лесных тварей всех видов.
Стайка птиц пронеслась над его головой и Старик резко выбросил руку вперёд.
Одна из них, беспомощно махая крыльями, остановилась в воздухе, словно почувствовав петлю на своей шее, и, притягиваемая невидимой силой, стала медленно приближаться к Старику.
– Ты, птица говорливая, откуда летишь, какие вести несёшь и куда путь держишь?– тихо шептал старец, притянув её ближе.
Быстро порхая у его уха, пташка торопливо чирикала, поглядывая на улетающих соплеменников и, как только он отпустил её, стремглав бросилась их догонять.
–Так значит. Брат гонцов послал, – посмотрел Старик в сторону исчезающих в ночи зверей и, ускорив шаг, повернул в обратную сторону.
Глава 4
За крутым поворотом реки на каменистом берегу между треугольных шапок колючих елей высоко к небу тянутся тонкие спирали чёрного дыма. С первого взгляда кажется, что он идёт прямо из – под земли, густо усыпанной сухой хвоёй. Но, если приглядеться по – внимательнее, можно увидеть тщательно замаскированные глубокие землянки, покрытые мохнатыми ветками, с небольшими отверстиями сверху, через которые и видно глубокое дыхание огня.
Единственным указанием на то, что это жилище, являются нависшие над входом тяжёлые шкуры и воткнутые в землю колья с водружёнными на них высушенными черепами диких животных.
Неожиданно зазвучавший далеко, у самого берега набат разбудил тишину спящего леса, а вместе с ним и его жителей.
Из хижин дружно переглядываясь и, перешёптываясь друг с другом, стали выходить ирки:
– Единожды ударил. Из своих кто идёт. А кому идти? Вроде все в селе, на охоту никто не бёг. Да нет. Это наверняка Ратибор. Он ещё с большого базара с Кантимиром утёк. С тех пор и не видели. Сказал тоже! Ратибор! Как есть, сгинул! Сколько девень прошло? Тридесять, не меньше. Так и есть, сгинул.
Расталкивающая людей Кайра бросает гневный взгляд в сторону говорящих о её любимом мужчин и многозначительно кладёт сильную руку на рукоять свисающего с пояса ножа:
– Не болтай, коли не знаешь, – толкает она особо разговорчивого охотника в плечо. – Вернётся он. Как пить дать, вернётся. А каркать будешь, язык выдерну и не поморщусь. Вы меня знаете.
Мужчины тот час замолкают, но, как только женщина отворачивается от них, переглядываются:
– Ну его, себе дороже. Лучше думу при себе держать, чем потом век молчать.
На поляну, расталкивая толпу, выходит высокий крепкий мужчина с суровым лицом, длинным седым пучком волос на лоснящейся лысине и спускающимися до самой груди такими же белоснежными усами. Величественная походка, суровый взгляд и трость из берцовой кости лося, увенчанная золотым набалдашником в виде человеческого черепа уменьшенной копии выдают в нём вождя.
Иирки встают в плотное кольцо и выжидающе смотрят на него.
Стриборг, а именно так величают главу племени, высоко поднимает трость, обводя взглядом собравшихся и только хочет начать говорить, как человеческое кольцо расступается и в центр выходит Ратибор, Кантимир и закутанная в мохнатую куртку Йорка.
–Ратибор! Как в воду глядел! Кантимир! Друг! Где пропали? Ты ли? Как? Где был?– посыпались удивлённые вопросы со всех сторон.
Каждый из племени считает своим долгом пожать им руку, похлопать по плечу, сказать приветливое слово. Все рады приходу славного охотника и его друга.
И только на смущённую и испуганную пленницу, кажется, никто особо не обращает внимания.
Расталкивая толпу, Ратибор выходит к вождю и становится на одно колено, опустив голову и вытянув руку с зажатым в кулак кинжалом вперёд:
– Прости, что без ведома покинул племя. Приму любую кару, что будет назначена тобой.
Суровое лицо Стриборга согревает чуть заметная улыбка. Он слегка кивает головой и кладёт тяжёлую морщинистую ладонь на руку охотника:
– Рад видеть тебя живым и в добром здравии, друг, – и, бросив мимолётный взгляд на Йорку, продолжает, – вижу причину твоего отсутствия.
Вождь проходит мимо Ратибора, подходит к девушке и снимает капюшон с её головы:
–Надеюсь, она стоила того? – И он поднимает её голову за подбородок и внимательно осматривает лицо:
– Ты забрала сердце моего лучшего охотника, женщина.
Йорка смущённо поднимает глаза и быстро опускает взгляд:
– Я не хотела этого, – ворчливо отвечает она и бросает в сторону охотника недовольный взгляд.
«Что за дикие места? – осматривает она вкопанные в землю хижины и одетых в грубые шкуры людей. – Зачем я здесь? И кто я? Рабыня или жена? Боги мои, что за дикари здесь живут? Не зря батька говорил, иирки – дикие люди, зверям подобны».
Стриборг опускает руки, поворачивается к поднявшемуся на ноги Ратибору и насмешливо улыбается:
– Она не хотела тебя? Люди! – обращается он к племени. – Она не хотела его! Нашего Ратибора! Его, – вытягивает вождь в сторону охотника, – о котором хоть раз мечтала каждая из вас! Ну, друг, – смотрит он на Ратиборга, – ты теряешь хватку.
Громкий смех Стриборга смешивается с нарастающим хохотом толпы. Растерянный охотник оглядывается по сторонам и, среди смеющейся толпы, видит кипящую от злобы Кайру.
Тяжело дыша, женщина не спускает гневных глаз с Йорки, до крови сжимая острое лезвие своего кинжала, но почувствовав на себе взгляд Ратибора, быстро отворачивается и, расталкивая веселящуюся толпу, уходит в лес.
«Надо бы поговорить с ней», – думает мужчина и вздрагивает от неожиданного дружеского удара по плечу Стриборгом, поднявшем одну руку для успокоения толпы:
– Мы принимаем её!
Радостное улюлюканье и возгласы одобрения, смешанные с бряцаньем оружия и ритмичными хлопками ладоней о бёдра заглушают остатки смеха.
Прикрыв глаза, вождь рукой успокаивает иирков и, как только наступает тишина, продолжает:
– Сегодня была славная охота! Мы завалили дикого кабана. И наш друг вернулся с молодой женой. Готовьте жертвенный огонь! Нужно поблагодарить Богов за удачный день!
Ночь укутала мягким покрывалом спящий под звёздами лес. Птицыперестали петь песни, зверьки закрыли лапками носики в своих норках. И только светлячки сверкающим облаком перелетают от поляны к поляне, устремляясь навстречу яркому огню, мигающему далеко среди деревьев.
Там, на большой поляне, огромный костёр тянет свои горячие языки, смешиваясь с ночной мглой и освещая засохший от старости огромный дуб с острыми корявыми ветками, под тенью которого сидят главы племени.
Запах палёного мяса, идущий от коптящейся над ним туши кабана, уносится далеко вперёд, щекоча ноздри не спящих хищников. Их зелёные глаза жадно смотрят из-за отдалённых деревьев, готовые тут же растерзать зазевавшуюся жертву, но торжественные звуки барабанов и трещащие угли костра отпугивают их так же сильно, как сильно их чувство самосохранения. И голод заставляет их углубиться далеко в лес в поисках более доступной и менее пугающей пищи.
Дикий танец полуобнажённых мужчин и женщин вокруг костра завораживает своей простотой и ритмичностью. Десятки рук сливаются в одновременных хлопках и десятки ног одновременно притопывают по мягкой траве.
Кучками по рангам сидят иирки вокруг костра. Тут женщины – охотницы, там женщины- няньки, женщины- собирательницы, отдельная группа- старики, заслужившие почёт и уважение своими подвигами, а теперь обременённые одной работой – спокойно без особых забот доживать свой век да баловать внуков рассказами о былых временах. Самую многочисленную группу (и самую весёлую, надо сказать, по причине наиболее выпитого количества хмельных напитков) составляют мужчины племени. А самую малочисленную, но в то же время самую почитаемую – вождь, главы родов и лучшие охотники. Среди них – то и занимает своё место вернувшийся в племя Ратибор.
Йорка, определённая в группу собирательниц, укутанная в волчью шкуру по самые глаза, с интересом наблюдает за диким танцем и не замечает злобного взгляда Кайры, не спускающей глаз с соперницы.
Не радует её хмельной мёд, не веселят дикие пляски. Затаилась в глубинах души непомерная обида, наложила на красивое лицо свою печать неприкрытая злоба. Не понять ей, что такого совершила она? Что сделала, что любый отвернул свой взгляд в сторону чужестранки?
«Зачем он притащил тебя? Разве мало было ему нашей любви? Разве не была я верной и страстной подругой? Разве не я предлагала перенести свой тотем в его хижину?»
–Не таи злость, Кайра, – тихий голос присевшего рядом Кантимира заставил женщину отвлечься от тяжких мыслей, – выпей вина.
Иирк протянул Кайре рог и пристально посмотрел на неё.
Не сводя глаз с мужчины, она медленно осушила рог до дна и вытерла тонкую струйку красного напитка, медленно стекающую от губ по шее в ложбинку между её груди:
– То – же мне, утешитель нашёлся.
– Как знаешь, – развёл руками Кантимир, – я как лучше хочу. Не мешай ему, коли любишь.
Женщина, прикрыв рот ладонью, грубо ухмыльнулась и, ту т же сжав губы, тихо зашипела в его сторону, наклоняясь ближе и ближе:
– Это он прислал, да? Что, у самого духа не хватило? С белою повёлся, так тряпкою стал?
Горячее дыхание винным ароматом обожгло лицо Кантимира и он отшатнулся, вставая:
– Да нет, я сам. И вообще, больно надо!
Пьяной походкой Кантимир уходит в сторону деревьев и сталкивается с Ведуном, чёрной тенью вышедшим из леса.
Кивнув головой, охотник идёт за дерево и там, спустив меховые штаны, задирает голову к небу:
–Вот всегда так! Хочешь как лучше, а получается… Ах, – облегчённо выдыхает он, и, испустив последние капли горячей струи, натягивает штаны.
У большого костра мужчины лакомятся жирными кусками мяса, срезанного с ещё утром бегавшего, а теперь зажаренного до чёрной корочки сочного кабана и запивают хмельным мёдом, смешанным со сладким вином.
– Она не похожа на наших женщин. Слишком тонка и бледна. Какой стрелой сразила она тебя, Ратибор?– Голос вождя спокоен, но в нём чувствуются нотки иронии и любопытства.
Действительно, что нашёл он, могучий охотник, в этом слабом создании? Или дерзкие соплеменницы, готовые постоять за себя не только на охоте, но и на брачном ложе, наскучили, и он ищет утеху там, где в его силе нуждаются? А, может, золотые локоны чужестранки ослепили зоркий взгляд, а ясные глаза затуманили его разум? В любом случае, Ратибор уже не тот суровый воин, коим ушёл. В его глазах смешались тоска и непомерная страсть, а тяжёлая дума наложила печать на некогда невозмутимое чело.
–Мы не подвластны выбору богов, ты же знаешь! – Тихо вздыхает мужчина и бросает взгляд на группу женщин, среди которых сидит его избранница.
–Некоторым он может прийтись не по вкусу.
Да, навряд ли местные девушки смирятся с тем, что сердце лучшего охотника забрала эта белолицая женщина. Стриборг находит глазами Кайру и прослеживает её взгляд, сверлящий закутанную в меха Йорку.
Взгляд разъярённого зверя, выслеживающего добычу.
– Да, знаю. Но Кайра мудрая женщина. Она поймёт, – и хотя ответ Ратибора уверен, всё же нотки сомнения выдают его озабоченность: «Нет, не та это будет Кайра, которую я знал и любил под сенью шепчущегося леса, если смирится и поймёт. Горяча может быть месть дикой охотницы. Так же горяча, как любовные стоны и крепкие объятия, обжигающие своим огнём влажные от пота обнажённые тела во время дикой и необузданной страсти».
– Но простит ли?– многозначительно спрашивает Стриборг, словно прочтя мысли охотника.
Из – за тени высоких елей на поляну выходит Ведун и подходит к главному костру. Завидев его, Стриборг и остальные поднимаются, кивают головами и протягивают ему пустой рог. Ведун достаёт из полога одежды острый нож, делает надрез на своей ладони, капает несколько капель в сосуд и передаёт его вождю, который повторяет действия гостя и передаёт рог по кругу другим мужчинам, так же делающим надрезы.
Наполнившийся сосуд отдают Ведуну, содержимое которого тот выливает под корни сухому дубу:
– Прими дар, великий Таур! Да будет царствие твоё вечно, да будет кара твоя справедлива, да будут дети твои любить тебя!– и, взмахнув руками, старик рассыпает в пространство триллионы сверкающих частичек, которые, пролетая между сидящими, поднимаются выше, укутывая собой сухие ветки древнего древа.
И в этот момент время словно остановилось и замерло.
Йорка, с отвращением наблюдающая за происходящим, замирает от удивления, видя, как тонкие струйки алой жидкости бегут по засохшему стволу дерева, наполняя его зеленью и силой. Замолкают стуки барабана. Замирают в неимоверных позах молодые танцовщицы. Йорка обводит взглядом всех присутствующих. Неподвижные, как каменные статуи, сидят иирки на своих местах. Мертвенная тишина окутала поляну так, что слышны только слабые сердцебиения мужчин и женщин, участвующих в магическом таинстве природы. Кажется, само время остановилось, что бы узреть свершающееся чудо. Молодые листочки быстро раскрываются на кончиках веток, поднимаясь всё выше и выше, к самой кроне. Ещё чуть – чуть и ветер уже играет листвой в ветках крепкого, наполненного молодостью дуба.
Шумы и ночные звуки так же неожиданно обрушились на ночной лес, как и наступившая ранее тишина.
Треск костра, пьяные смешки отдыхающих людей, шорок листвы…
Йорка смотрела вокруг и не понимала, неужели они ничего не заметили? Как будто ничего и не было минуту назад.
– Мы рады видеть тебя, Ведун. Будь гостем на нашем пиру. Выпей это, – протягивает Ведуну рог с напитком Стриборг.
Все на мгновенье замолкают и выжидающе смотрят на Ведуна. Тот берёт рог, мутит в нём пальцем и смачно обсасывает его:
– Вижу, боги не оставляют твоё племя, Стриборг.
Стриборг указывает гостю на место возле себя у костра и мужчины, потеснившись, пропускают Ведуна ближе к огню.
– Боги милостивы, кивает вождь. – Вот и сегодня одарили нас славной добычей. И мой лучший воин вернулся из долгого похода.
– Я рад за тебя. Но я устал с дороги и хочу отдохнуть.
– Мой дом – твой дом, – обводит рукой поляну Стриборг. – и лучшие девушки племени будут ласкать тебя всю ночь. Выбирай! Любая из них будет рада такой чести.
В группе молодых женщин, среди которых и Йорка, проносится весёлый трепет и они, взволнованно оглядываясь, поднимаются.
Встаёт и Йорка, ничего не понимающая, но повторяющая делать то же, что и другие, как и наказал ей Ратибор.
–Она не твоего племени, – указывает на девушку подошедший к ней Ведун.
Тело Ратибора судорожно напряглось и озабоченный взгляд метнулся по телу любимой. Нет, он не имеет права мешать, если выбор высокого гостя пал на его избранницу. Но как он может смириться с тем, что кто – то другой, а не он, будет ласкать её молодое, сладкое тело? Целовать её медовые губы, вдыхать аромат золотых волос? И ладонь сама тянется к свисающему у бока кинжалу, но Стриборг, метнув взгляд в его сторону, видит это.
Две пары глаз мгновенье смотрят друг на друга. И молодой человек, не выдержав властного взгляда главы, отводит глаза в сторону, крепко стиснув зубы.
– Ратибор привёл её из северных земель, – просто отвечает вождь, крепко сжав руку охотника.
Ведун вплотную подходит к девушке, пронзительно смотря в её глаза и Йорка, онемев от непонятного, захватившего всё её сознание, страха, как испуганная мышка, загипнотизированная ядовитым взглядом гадюки, не может отвести от него глаз.
А он, сверля взглядом всё глубже и глубже голубизну очей девушки, видит разгорающееся в них пламя, заполняющее всё вокруг, людей и странных существ, исчезающих в его огненных языках. И неведомая ему сила тихо шепчет так глубоко ему в голову, что он и сам не может понять, действительно ли это так, или ему просто кажется.
«Отпусти!»
И Ведун, словно испугавшись таинственного голоса, так и не спуская глаз с Йорки, вытягивает руку в сторону стоящей рядом черноволосой девушки:
–Ты!
Глава 5
Серые тучи рыхлым покрывалом нависли над северной пустыней. Мелкие капли моросящего дождя густым туманом опустились до штормящего моря, разбивающего волны о скалистый берег, с другой стороны которого раскинулась холмистая низменность, покрытая мхом и карликовым кустарником. Издалека она кажется унылой и безжизненной, но стоит подойти ближе к холмам, как открывается скрытый от посторонних глаз оплот дикой цивилизации.
С южной стороны каждого из холмов вертикально срезан пласт, уходящий разрезом на глубину полутора метров, а в срезе вырыта прямоугольная яма, теряющаяся в глубине холма, перед которым вымощенная плоским камнем площадка плавным подъёмов выходит на поверхность земли. Все стены перед входом в столь необычный дом плотно выложены камнями с высеченными на них иероглифами и знаками.
Тонкие ручейки падающего на землю дождя змейками сливаются по каменистым дорожкам и исчезают в узких рвах, ведущих к глубоко вырытому колодцу.
На вершинах холмов дымятся выложенные камнем отверстия и, если заглянуть в них сверху внутрь, то можно было бы увидеть уходящую глубоко вниз ровную каменную кладку, выложенную в форме трубы и переходящую в помещении в открытую с одной стороны печь с полыхающим в ней огнём.
Внутри стены помещения так же плотно выложены камнем, отчего тепло от огня задерживается дольше, стены хорошо прогреваются и в помещении сухо и тепло даже в дождливую погоду.
В полумраке, царящем внутри дома, яркое пламя огня освещает скромное убранство и несколько серых фигур людей.
На каменном стуле сидит седовласый Ротберг в чёрной одежде, с накинутой на голову меховой шапкой-капюшоном, открывающей лоб с выжженным на нём большом глазе.
Напротив него стоит укутанный в шкуры гонец иирков и испуганно смотрит в третий глаз иссида.
Сидящие у внутренней стены дома на плоских, покрытых шкурами, камнях, старейшины всеми своими тремя глазами смотрят в его сторону и выжидающе молчат.
–Старый Ведун с восточных побережий прислал срочные вести, – наклонив голову, гонец протянул запечатанный смолой свиток и отступил на шаг назад.
Головы старейшин тут же дружно повернулись к вождю и так же смиренно стали ждать его реакции. Невозмутимо наблюдая за его хмурящимся лицом, они видели, что вести гонец принёс не добрые, но этикет не позволял им первыми нарушить молчание и они вынуждены были терпеливо ждать, скрывая за масками равнодушия разрастающееся любопытство.
–Тургары, – начал Ротберг и, на мгновение замолчав, обвёл собравшихся взглядом, – тургары возродили свою мощь. Их армия насчитывает много тысяч конников, хорошо вооружена и готова к походу на запад. То есть на нас.
В наступившей тишине тихо потрескивал в очаге огонь, бросая отблески на застывшие фигуры старейшин, поверженных в глубокое раздумье от услышанной вести.
Действительно, было отчего задуматься.
Сотни лет молчали тургары, мирно выращивая своих овец в далёких степях. Напуганные полным разгромом в последней, давней битве, они долго зализывали раны, устраивая жизнь на новый уклад и запад, казалось, совсем и забыл о них.
Как оказалось, напрасно.
Что там у них произошло, что через столько лет молчания они снова готовы предъявить свои права?
– Их каюму, – после длительной паузы продолжил Ротберг, – удалось сплотить вокруг себя все кланы. Как пишет ведун, он молод, жесток, амбициозен и поклоняется тёмным богам, которых задабривает многочисленными человеческими жертвами.
–О!– выдыхают, переглядываясь между собой старейшины.
Конечно, всем им когда – то были известны тайные обряды. Но такие жертвоприношения стали строго запрещены после великой победы. И теперь о них можно было прочитать только в древних писаниях. Да и то это были лишь описания. А сами правила проведения таких обрядов были давно утеряны.
Или скрыты от глаз непосвящённых.
–Осмелюсь спросить, – начал один из старейшин, – но откуда молодой тургарин осведомлён о тайнах, которые были давно утеряны и забыты?
–Ведун пишет, – развёл руками вождь, – что птицы напели ему о том, как много лет назад в степь пришёл чужестранец, владеющий тайными знаниями. Думаю, он то и стал причиной такого преображения тургар.
–Так, значит, быть войне?– тихо зашептались старейшины.– А верно ли всё то, о чём пишет ведун? Может, всё не так уж и плохо. Птички ему нашептали. Да мало ли что там звери шепчут.
–Тихо, – поднял руку Ротберг, – что расшумелись, как бабы на базаре? Тут языками не поможешь. Дело делать надо. Ведун, он, конечно, обо многом ведает. Но и в его словах может не быль промелькнуть. А потому… Вот моё решение. Зигфульд!
С места поднялся высокий пожилой, но очень крепкий мужчина.
–Ты, – обратился к нему вождь, – самый хитрый и мудрый среди нас. А посему поедешь послом к тургарам. Возьмёшь с собой ещё пару людей, да подарки соберёшь дорогие. Каждую шкурку проверь, каждый камешек осмотри. Что б ни сучка- ни задоринки не было! Своими глазами всё увидишь и сделаешь вывод, стоит ли нам чего опасаться или брехня всё это. А, как вернёшься, подумаем.
Тускло горящий в центре землянки огонь в круглом, выложенном камнями очаге, слабо освещает бревенчатые стены с висящими на них шкурами со звериными мордами. Блики пламени падают на звериный оскал и пустые глазницы и те словно оживают, наблюдая за прячущейся под мохнатым одеялом Йорку.
С улицы доносятся слабые отголоски пьяного веселья, тонущие в ночи.
Звуки приближающегося человека заставляют девушку глубже зарыться под шкуры и закрыть глаза.
В хижину, качаясь от непомерно принятой дозы спиртного, заходит Ратибор. Откинув полог, он оглядывает помещение и останавливает взгляд на замирающей от страха девушке. Помедлив, он тихо подходит к ней и, наклонившись, приоткрывает её лицо.
«Спит», – слабая улыбка нежности разглаживает суровые складки на лбу охотника. Нежно дотрагиваясь грубой ладонью до волос девушки, Ратибор тихо вздыхает и шепчет ей в самое ухо:
–Измучила ты меня своей нелюбовью. Измучила. Сил нет терпеть. Хотел бы сжать тебя руками своими, да боюсь обидеть тебя. Хочу ласкать тело твоё упругое, да боюсь отвергнутым быть. Что же ты делаешь со мной, душа моя ясная?
Выветрившиеся губы, едва касаясь, целуют золотистые локоны, спускаясь ниже, к тонкому изгибы шеи. Руки напрягаются, лаская плечи и спрятанные под холщовой рубахой упругие груди. Нестерпимое желание готово вот-вот вырваться наружу и овладеть желанной наградой.
«Ой, мамочки, – замерев от страха, думает Йорка, – хоть бы не выдать себя, глаза не открыть. Посмотрит, коли сплю, глядишь и уйдёт».
–Нет, – резко, словно услышав её, встаёт Ратибор, – не хочу с тобой так. Хоть с кем, но не с тобой, – и, пошатываясь, падает на соседний лежак и закрывает глаза.
Сладкий сон окутывает мужчину. Но не великая охота снится ему, не кровавые туши раненых зверей, не бешеные скачки на лоснящихся от блеска коней вихрем проносятся в его сновидениях.
Несбывшаяся мечта слияния с любимым, таким недоступным сейчас телом окутывает всё его сознание. Два молодых тела, мускулистое загорелое и стройное, кровь с молоком, сливаются в диком экстазе под сенью шуршащего дуба на шелковой траве. Переплетённые ноги крепко держат друг друга, а страстные руки нежно ласкают обнажённые тела. Горячие поцелуи сладким мёдом накрывают их и уносят в мир сладострастия. Длинные волосы щекочут ноздри, мешая дышать.
– Любимая, – шепчет Ратибор, сжимая девичье тело.
– Да, мой единственный, – чувственно вторят ему крепкие губы и мужчина открывает глаза.
Наклонившаяся над ним Кайра крепко обнимает его своими сильными руками. Жёсткие тёмные волосы хлещут по лицу.
–Кайра?!– удивлённо отстраняется Ратибор.– Ты ? Я не звал тебя!
Ничуть не смущаясь его нежелания, женщина продолжает ласкать его лицо, сладостно прикрывая глаза и шепча ему на ухо:
– Зачем ты привёл её? Ведь нам было хорошо вместе. Разве не так?
Ратибор хочет убрать её руки со своей шеи, но не так – то просто это сделать с той, которая запросто может задушить своими пальцами молодую лань.
–Уходи, – почти просит он обессиленным голосом.
Но Кайра, словно не слыша его просьбу, резко садится на него верхом и одним порывом распахивает меховой жилет на своей груди.
Разрисованная синими узорами круглая грудь с торчащими от возбуждения сосками явно говорит о намерениях своей хозяйки:
– Но ты здесь, а она, – кивает девушка на спящую у другой стены Йорку, – там. Чему ты хочешь быть верен? Тем более, она ясно дала понять всем, что не хочет тебя.
Страстные губы Кайры крепко, до крови впиваются в губы мужчины, тело которого, изнывая от долгого воздержания, уже готово поддаться безумной страсти и его руки уже пробираются к влажной ложбинке между ног девушки в предвкушении эмоционального всплеска. Но в последний момент Ратибор грубо хватает не понимающую такой перемены девушку за волосы и отдёргивает от себя. Разгневанный на самого себя, он готов выплеснуть всю эту злость на свою коварную искусительницу и грубо отталкивает её:
–Уходи!
Кайра удивлённо смотрит на только что готового, а теперь вдруг передумавшего, отдаться ей мужчину.
– Она другая. И я… я не могу предать её.
– И что же? Люби её! Люби меня! Разве это запрещено? Или ты не великий охотник?
Да, хитрая бестия знает, как уколоть самолюбие мужчины, опешившего от таких слов.
– Твоё тело напряжено, ему нужно освободиться, – тихо шепчет она на ухо поверженному под её напором Ратибору и он, резко схватив её за талию, грубо подминает под себя, сжимая руками её кисти, и наваливается всем своим изнывающим от желания телом на её возбуждённые члены:
–Ты права, мне нужна женщина.
Грубо раздвинув Кайре ноги, всей своей мощью мужчина входит в её естество. Его руки больно сжимают её грудь, оставляя следы пальцев, а губы до крови кусают тонкую кожу шеи:
–Ты ведь так всегда хотела? Да?– шепчет Ратибор девушке и наотмашь бьёт её ладонью по лицу.
Но она, ничуть не отвергая его грубости, сладостно шепчет:
– Да! Да! Ты мой властелин! И моё тело – твоё! Моя кровь – твоя кровь!
Бросая отблески на разгорячённые тела, огонь окрашивает их в бронзовый цвет. Тонкие струйки солёного пота стекают с голов на напряжённые мускулы, переливаясь в свете огня.
Вечные игры полов!
Но в этой игре сошлись два равных соперника. Никто не хочет уступать другому в своей одержимости, никто не хочет показать свою слабость и поражение. И игры любовников перерастают в схватку борцов, победитель которой завладевает телом соперника, входя в него мощным клинком. И так снова и снова до те пор, пока возбуждённые руки, срывающие остатки одежды и тела, кувыркающиеся на мохнатых шкурах, бессильно не упадут в бешеном экстазе на любовное ложе, а клочья вырванных в порыве страсти волос не разлетятся в стороны и не упадут на осторожно выглядывающую из-под одеял Йорку.
Сотрясаемая мощными ударами истосковавшегося по любовной страсти мужского члена, Кайра, отдавшаяся на милость победителя, чувственно улыбается и, повернув голову в сторону, сталкивается взглядом с подглядывающей девушкой.
«Видишь?– Говорит взгляд иирки. – Какая я? Горячая и страстная, как огонь. Нежность? Это не для него. Ты не нужна здесь, девочка».
Темнота.
Почти погас огонь в очаге.
Завывающий на улице ветер то и дело распахивает дверной полог, прокрадывается внутрь и заигрывает с остатками искр, на мгновенье разжигая их мощь.
Йорка осторожно выбирается из под шкуры и оглядывается на спящих на соседнем ложе Ратибора и Кайру. Осторожно встаёт, хочет идти, но громкий храп мужчины заставляет её замереть и некоторое время не двигаться с места.
Тишина.
Девушка делает шаг, останавливается, оглядывается на Ратибора.
Спит.
Йорка делает ещё несколько шагов, становясь всё смелее и смелее.
Неожиданный треск сухой веточки на полу почти у самой двери заставляет девушку замереть и оглянутся назад.
Два чёрных глаза Кайры неподвижно и пристально смотрят на неё.
Йорка смущается и, не зная, что ей теперь делать, переминается с ноги на ногу, смотря на ухмыляющуюся иирку. Но Кайра широко улыбается и несколько раз слегка машет ей рукой, указывая на дверь. И славличанка отворачивается, делает шаг и снова вопросительно поворачивается к дикарке.
«Ну, что же ты? Иди, иди»,– жест Кайры настолько понятен, что та, слегка кивнув охотнице головой, осторожно выходит из землянки и направляется к лесу.
Сладко зевнув, Кайра кладёт руку на грудь мирно спящего Ратибора и закрывает глаза.
Мохнатые ели и заросли дикого шиповника тёмной стеной окружили деревню иирков и, что бы пробраться через неё, Йорке приходится почти проползать между колючими ветками, нещадно рвущими её одежду.
Высоко на дереве мигнули два жёлтых фонаря, и вскоре взмах могучих крыльев разрезал пропитанный ночной влагой воздух над головой девушки.
Она инстинктивно прикрыла голову руками и вжала в плечи.
Жалобный писк пойманной жертвы.
И всё. Снова тишина окружила Йорку среди чужого леса, заставляя испуганно озираться по сторонам. Тихо ступая по мягкой траве, девушка, углублялась всё глубже и глубже в лесную чащу
Вернуться? Нет, навряд ли она нужна там, в чуждой деревне. На мгновенье, тогда, у реки, когда Ратибор целовал её холодные губы, странные чувства дрожью пробежали по её телу. И впервые за долгие дни она испытала прилив нежности к этому суровому человеку, так заботливо оберегающего её. Но нет! Как она может? Он дикий варвар, укравший её из родного племени, вырвавший из рук самого милого и желанного парня.
Йорка остановилась и закрыла глаза. Мягкая улыбка открывшихся воспоминаний озарила её лицо.
Койву! Как мил и нежен он был с ней! Как добр и почтителен! Я знаю, ты ищешь меня! И мы обязательно, обязательно будем вместе.
Глубоко вздохнув, девушка открыла глаза и встретилась взглядом с парой жадных зелёных огоньков, сверкающих из-за впередистоящих кустов.
«Волки»!– вихрем пронеслось в голове Йорке, и она в панике огляделась по сторонам, готовая к отступлению. Но и сзади и с боков на неё смотрели три, четыре, пять пар блестящих глаз.
Сколько же их! Целая стая! Нет. Она не сдастся без боя.
Из-за куста показался злобный оскал и, осторожно ступая и судорожно клацая зубами, на поляну вышел вожак.
Не сводя с него глаз, Йорка опустилась ниже и нащупала рукой вросшую в землю толстую ветку, покрытую мхом. С силой дёрнув её, девушка потеряла равновесие и чуть не упала, пошатнувшись.
Это заметил вожак и уверенно двинулся ей навстречу.
– Не подходи, – твёрдо произнесла девушка, махнув на него палкой.
Не ожидавший сопротивления, волк остановился и, вытянув шею в сторону Йорки, громко клацнул зубами.
Ещё взмах, и он отступил назад.
Но, занятая отпугиванием вожака, Йорка совсем забыла об опасности сзади и не заметила, как одна из волчиц, тесно прижимая брюхо к земле, подползла к ней и рванула за подол рубахи.
–А-а-а-а!
Крик отчаяния разрезал ночную тишину.
– Прочь! Пошли прочь!
Удар сзади, и завывшая от боли волчица отползает назад, боязливо поджав под себя облезлый хвост.
Но ей на смену тут же делает выпад другой волк, третий, пятый…
Удар, ещё, ещё, ещё…
Пока ещё девушку спасает длинная рубаха, вихрем кружащаяся вокруг её ног, но ловкое зверьё так быстро отрывает от неё маленькие клочки, что вскоре им открываются стройные икры Йорки, бешено пульсирующие жилки на её ногах.
Одна слабая девушка и стая голодных волков.
Бой слишком неравен.
Силы покидают Йорку, и мысленно она уже просит богов радостно принять её в свои чертоги.
Но в этот момент…
Глава 6
Дворец состоит из нескольких этажей, выложенных кольцом. Сам тронный зал и покои находятся на верхних ярусах, а на самом нижнем, почти врытом в землю, в своих комнатах – клетках живут рабы – гладиаторы и животные, предназначенные для боёв на арене. Таким образом, сама арена находится в центре кольца и, что бы наблюдать за представлениями, не нужно покидать пределы дворца, а можно просто выйти на залитые солнцем и украшенные цветами террасы, расположенные по всему периметру внутреннего здания. Обычные зрители- горожане тоже допускались на представления через несколько входов, расположенных по кругу и рассаживались на открытых террасах с первого по третий ярусы, подняться на которые можно было только со стороны арены. Эти террасы были надёжно защищены от нападений животных и гладиаторов тонкими железными сетками, через которые отлично просматривалась вся арена. На ней представления проводились не часто, а только по крупным праздникам, как в этот вечер. И, что бы попасть на него, нужно было или особое приглашение, или заплатить за вход, что, конечно, могли себе позволить совсем не многие.
Конечно, в городе были и другие арены, более доступные для посещения. Но и бои представлением на них уж точно не назвать. Просто кровавые бойни без правил. Однако, уставшим от безмятежной жизни горожанам, они очень нравились и собирали толпы народа.
Вечерело.
Разряженные мужчины и женщины выходили на свои террасы, богатые горожане выстаивались в длинные очереди к входу.
На арене по периметру ставились высокие факелы.
В тесных клетках, расставленных по периметру, злобно рычали жаждущие ловкой добычи хищники.
Гладиаторы молились своим богам, уповая на победу или, в худшем случае, на лёгкую смерть.
На представление в ложу на самом верхнем ярусе, открывающем прекрасный вид на арену и на чёрное небо, мерцающие дальними звёздами, были приглашены и угодившие своими дарами купцы.
На центральном месте восседает, разумеется, сам хозяин с женой. Перед ним у его ног сидит несколько разновозрастных подростков, мальчиков и девочек, его детей. А по бокам – особые гости. Каждый раз они были новыми. Те, кто отличился в битвах, политике, сумел рассмешить или сделать достойный подарок. В общем, все, кто заслужил его особого внимания. Сегодня это были балты. Никогда не видевшие ничего подобного, северяне с высоты своего нахождения с нескрываемым любопытством наблюдали за копошащимися в низу людишками.
Солнце садится всё ниже и ниже.
Темнота поднимается выше и выше.
И вот, когда уже ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, где то там, в низу, громогласно заявляет о себе оркестр, разрезая ночную тишину.
Громкими методичными ударами барабаны вещают о начале представления. Присоединившиеся к ним ревущие трубы и переливы струн мелодичным трепетом заполняют всё вокруг.
Купцы удивлённо переглядываются. На тёмной арене не то что людей, но вообще ничего не видно.
Но что это?
Не понятно откуда, но внизу вспыхну один огонёк, потом второй, третий… И вот уже десяток огней, испускаемых факирами изо ртов освещает всю арену и стоящих между ними на коленях танцовщиц, единственным одеянием которых являются лёгкие покрывала, накинутые на плечи. Ещё мгновенье, и девушки разом распахивают сверкающие покрывала – крылья и неистовый танец, то возникающий под огненными фонтанами факиров, то поглощаемый темнотой, в полной тишине покрывает всю арену. Только редкие одновременные хлопки десятков ладоней танцовщиц нарушают покой странного танца. Звук барабанов прерывает тишину. Темнота.
Вспышки факелов.
Взмах крыльев.
Темнота.
Вспышка.
Обнажённые тела танцовщиц.
Темнота.
Темнота.
Темнота.
У невесть откуда взявшейся посередине арены деревянной стены с двух сторон стоят распятые верёвками по рукам и ногам обнажённые женщины. Вокруг них, образуя огненный круг, на одном колени стоят факиры, извергающие пламя в их сторону. А дальше – вторым кругом в широких огненно- красных шароварах, сверкая намазанными малом мускулистыми телами неистово прыгают танцоры с горящими голубым пламенем кинжалами в руках, приседая и выпрямляясь на пружинистых ногах.
Замолкают трубы, затихают струны и только барабанная дробь и ритмичные хлопки огнедышащих факиров нарушают тишину, нависшую над объятую безумным танцем огня арену.
Р-раз – и первые лезвия, объятые пламенем летят в сторону прикованных женщины и вонзаются прямо над их головами.
Ни один мускул не задрожал на их лицах, ни одна мышца не дёрнулась на их телах.
Глухой стон удивления и восхищения.
Р-раз! Второе, третье, четвёртое… Одно за другим из рук умелых танцовщиков лезвия стремительно свистят в воздухе и вонзаются острыми концами в тонкое дерево в миллиметре от застывших девушек, образуя горящий контур их тел, сжигая связывающие их по ногам и рукам верёвки.
Женщины спускаются с постамента и горделивой поступью проходят мимо застывших в поклоне факиров и танцовщиков.
Арена взрывается сотнями тысяч аплодисментов восторженной публики.
Столб огня на месте стены неистовым пламенем тянется к небу и превращается в чёрные головешки ещё до того, как десятки артистов покидают сцену, последние из которых растворяются в нарастающей темноте.
Мелкая барабанная дробь заглушает крики зрителей, десятки факелов загораются по периметру арены, превращая ночь в день, и гладиаторы стройными рядами выходят на песок.
Спрятанные в развешанных на стенах стеклянные банки свечи, освещают каменную комнату и огромный стол с аккуратно расставленными на нём формочками, баночками, кистями, разного размера резаками и многочисленными закрытыми коробочками с цифрами и буквами.
На единственном стуле сидит Ювелир и, зажав одним глазом большое круглое стекло рассматривает в него кусок янтаря с застывшей в нём мошкой.
– Поразительно, – тихо восхищается он, рассматривая каждую ворсинку на теле насекомого, – просто поразительно! Какая чудная работа. Нет, ты посмотри, – обращается он к вошедшему в комнату, одетому в длинный лёгкий балахон мужчине.
Тот быстро подходит к ювелиру и берёт протянутый ему камень.
–Ни один мастер, из тех, кого я знаю, не способен сделать такую красоту, – продолжает восхищаться ювелир, – как всё – таки нам далеко до её величества природы, до её мастерства и умения. Как думаешь, что можно сделать из этой диковинки?
Ювелир с интересом смотрит на рассматривающего камень мужчину, потом смущается и отводит взгляд:
– Прости. Не привык ещё.
Мужчина улыбается ровными зубами, отдаёт ювелиру камень, берёт кусок угля и быстро рисует на пергаменте. Несколько чёрточек и причудливых завитушек и на листе вырисовывается эскиз массивного колье, который мужчина протягивает ювелиру.
Ювелир с интересом рассматривает рисунок, и, тихо бормоча, добавляет несколько деталей:
– Способный ты. И не грех, что немой. В нашем деле это даже хорошо.
Внимательно рассмотрев эскиз, ювелир одобрительно кивает:
– Ну вот, как – то так. Ты это, – обращается он к Немому, – прибери здесь и ложись там, – кивает он в сторону угла на старый ковёр.
На освещённой факелами арене, издавая устрашающие крики, звеня оружием и играя накаченными мышцами, проходят ряды профессиональных гладиаторов.
Иссиня-чёрные и шоколадно-коричневые, абсолютно белые и отливающие краснотой и желтизной тела восхищают публику своей красотой и силой. Каждый из них уверенный в своей непобедимости и могуществе, с презрением смотрит на соперников, уходя один за другим в тренировочные залы арены в ожидании сражений.
Перед зрителями из стены медленно выползает прочная решётка, ограждающая их от арены.
А пока для разогрева жаждущих крови зрителей на арену выгоняется разношёрстная толпа осуждённых за совершённые преступления жителей города. Никогда не видевшие крови воры и жестокие убийцы, мелкие жулики и насильники, не признающие ласки женского тела, объединяет лишь одно.
Страх.
Страх неизвестного.
Страх гибели от неизвестного.
Сбившись в тесную кучку, выталкивая вперёд более слабых, с ужасом они озираются по сторонам, ожидая кары.
Звериный рык из-за железных ворот заставляет дрожать их тщедушные тела и сильнее прижиматься друг к другу.
Глухой мощный топот содрогает землю и на арену вырывается…
Купцы с удивлением переглядываются:
–Что это? Или кто? Ну и урод!
Публика на нижних ярусах, выдохнув вздох ужаса, откидывается назад.
Трёхметровый ящер на двух мощных лапах с длинным хвостом, на конце которого в разные стороны торчат шипы и уродливой мордой с двумя рядами острых клыков злобно ревёт, пытаясь освободить лапу от сковывающей его толстой цепи, мешающей добраться до трепещущего перед ним ужина.
Служки ослабляют цепь и чудовище бросается на беззащитных людей. Кто-то, не выдержав психологического натиска, бросается бежать, других сковывает страх, и они падают на песок там же, где и стояли.
А ящер, разинув огромную пасть, извергающую вонючую слюну, над несчастным, хватает его зубами, подбрасывает верх и, вытянув шею, ловит его дрыгающее ручками и ножками тело. Мгновение – и то, что когда- то было человеком кровавыми кусками падает в его желудок, легко пройдя по пищеводу.
–Ах!– выдыхает поражённая публика.
Молодой мужчина спотыкается, падает на спину и, увидев занесённую над ним лапу, пытается отползти. Но тёмная тень нависает всё ниже и ниже. Истошный крик замолкает так же резко, как и начинается и только мокрое пятно на песке напоминает зрителям о том, что здесь кто то лежал.
–Сожри их!– кричит с трибуны пожилой мужчина, высунув руку в проём между решётками.
Ящер резко поворачивает морду в его сторону.
Круглые жёлтые глаза дикого зверя встречаются с выпученными от возбуждения, жаждущими кровавого зрелища глазами человека.
Звериный оскал лица и струйка слюны, текущая из уголка рта по гладко выбритой челюсти, высоко вздымающаяся под одеждами грудь… Всеми своими мыслями человек там, внизу разрывает тела несчастных, измазываясь в их тёплой крови, наслаждаясь их истошными криками.
Ящер медленно приближает морду к решётке и мужчина, мгновенно превратившись из кровожадного охотника в испуганную жертву, и, закрыв лицо руками, падает назад, на подхвативших его спину зрителей.
Рывок цепи служкой заставляет чудовище взреветь и обернутся в сторону арены, по которой носятся, падают, ползают, ища убежище приговорённые.
Вот они! Люди – цари природы!
Как ничтожны и малы перед лицом смерти!
Мощный удар унизанного шипами хвоста отбрасывает в сторону группу разорванных тел так высоко, что некоторые из них ударяются о защитные решётки и люди, стоящие за ними, с криками ужаса и восхищения на мгновение отступают назад, вглубь ложи.
Настигая своих жертв огромными мощными шагами, сотрясающими землю, чудовище бьёт их одного за другим шипами своего хвоста. Он рвёт их зубами, передними коротенькими лапами и отправляет целиком или по частям в отражающую на зубах огонь пасть до тех пор, пока только мокрые пятна и остатки разорванных тел не останутся на взрыхлённом ногами песке.
Насытившееся животное удовлетворённо взвывает и, звучно цокнув зубами, в развалочку покидает арену, оставляя глубокий след на залитой кровью арене, подбирая по дороге недоеденные куски.
Мгновенье тишины и тысячная толпа удовлетворённых зрителей взрывает своды бурными аплодисментами и восхищёнными криками.
Побелевшие от увиденного северные купцы вытирают выступившую испарину с висков, испуганно переглядываясь друг с другом.
–Что это было?– дрожащим голосом спрашивает Торвальд у сидящего рядом с ним весело присвистывающего мужчины в дорогих одеждах.
–Это? А! Так! Для разогрева. Самое – самое должно быть дальше, – как ни в чём не бывало, отвечает тот, подмигнув купцу.
«О, боги! Что может быть ужаснее?»– вздыхает Торвальд и, словно отвечая на его немой вопрос, на арене появляются ряды хорошо вооружённых гладиаторов.
Глава 7
В то время, как публика неистовствует от происходящего на придворной арене, по причалу, низко согнувшись, оглядываясь по сторонам, замотанный с головы до ног в длинный тёмный плащ в деревянных башмаках крадётся человек.
Проходя мимо стоящих кораблей, он внимательно прислушивается к разговорам, слышащимся с палуб.
На одной из них, покуривая длинную трубку и сложив ноги одна на другую, сидит Малыш и с умным видом рассказывает собеседнику, хлебающему похлёбку из деревянной чашки, о своих впечатлениях от иноземного двора.
–И что, как там, у Владыки?– отхлебнув в очередной раз и шмыгнув сопливым носом, с интересом спрашивает Дохлый.
Человек, крадущийся по причалу, прислушивается к разговору и, оглянувшись по сторонам, снимает с себя плащ, аккуратно сворачивает его, привязывает к спине, туда же привязывает деревянные башмаки и, быстро нырнув в воду, плывёт вдоль судна.
Малыш, глубоко вздохнув, важно посмотрел на парня и так просто, будто для него это такая же истина, как каждый день палубу драить, ответил:
–Бабы почти голые.
Дохлый судорожно сглотнул слюну и отставил чашку в сторону, пододвинувшись ближе к рассказчику:
–Да ну!
–Точно говорю! Пусть боги меня покарают, коли вру!– бьёт себя в грудь Малыш.
Дохлый, качая головой, встаёт, поднимает чашку с недоеденной похлёбкой и, направляясь к борту корабля, тихо шепчет:
–Надо ж, голые! Это как, – поворачивается он к Малышу, – совсем, что ли?
–Да нет! Чуть прикрыты.
–Как так?– Удивляется Дохлый и выливает похлёбку в море.
Тонкой струйкой жёлтая жижа льётся прямо в море недалеко от плывущего мимо корабля мужчины.
–И титьки из одежды выглядывают. Пышные такие. Мягкие.
– А ты что, щупал, коли так говоришь?– недоверчиво спрашивает Дохлый, возвращаясь на место.
Мужчина за бортом видит свисающий с палубы якорный канат и быстро взбирается по нему на верх.
–Ну, – начинает Малыш и замолкает, прислушиваясь.
–Чего?
– Да так, показалось, – машет рукой Малыш и задумывается: « А классные у неё всё – таки были титьки. И жопа так, сочненькая. Надо бы с Дохлым сходить».
–Чего замолчал то?– нетерпеливо дёргает задумавшегося Дохлый, в упор смотря на него в жажде продолжения интересной темы.
– Чего?– огрызается недовольный прерванным воспоминанием Малыш.
– Ну, так чего эти, бабы ихние, хорошенькие?
Незнакомец ловко перебирал худыми, но, по всему видно, крепкими руками по якорному канату, как вдруг почувствовал, что плохо закреплённый на его спине башмак неожиданно слетел и тихо булькнул в морской воде.
Мужчина замер.
Малыш прислушался, встал и, подойдя к борту, перевесился через него, вглядываясь в чёрную гладь воды.
Неизвестный плотно прижался к корпусу корабля, схватившись свободной от каната рукой за прорезь для вёсел на верхней палубе.
– Рыба, наверное, – тихо пробормотал Малыш и повернулся к собеседнику, – ну, это, как сказать… Чернявые все.
Мужчина тихо выдохнул и, уцепившись за проёмы в корпусе, ловко стал перебираться по боку корабля в виднеющееся чуть дальше открытое окно капитанской каюты, прислушиваясь к разговору на палубе.
Малыш пожимает плечами:
– Может и так. Да только танец – не танец.
Он останавливается и пытается крутить круглым животом и бёдрами в разные стороны:
–Так, животом туда- сюда, туда – сюда…
– Ишь, ты!.. Так уж и животом?
–Так и есть, как говорю! А живот то, знаешь ли? Голый!
–Это как?– удивляется Дохлый.
Малыш подходит к одной из бочек, прикрученных к палубе, выдергивает из неё пробку, наливает в висящую тут же на верёвке кружку тёмную жидкость и, громко глотая, выпивает. Вытерев рукавом грязной рубахи губы, затыкает дырку и смотрит от сгорающего от нетерпения друга:
–Ну, это, как его. Юбка у них такая, что б пузо открытое было. Что б пупок видать. И сиськи, как тесто из кадки, торчат.
– Чего?
– Ну, знаешь, как бабы наши тесто в кадке мешают, а оно потом лезет-лезет. Вот и тут. Будто выросли, а в натитьник не помещаются. Вот и лезут наружу.
Дохлый недоверчиво смотрит на друга и машет рукой:
–Да врёшь ты всё!– и, надвинув шапку на глаза, всем своим видом показывает, что разговор закончен.
–Не веришь? – обижается его собеседник, – сам сходи! У них на площади и не такое увидишь! – И Малыш, махнув в его сторону, качающейся походкой направляется в трюм.
–Смотри, схожу ведь!– не открывая глаз, кричит Дохлый и широко зевает.
–Сходи, сходи!– отвечает моряк и спускается в низ.
Поднявшийся на уровень открытого окна каюты неизвестный, заглянув в него, быстро нырнул в пустую тёмную комнату и, осторожно ступая босыми ногами, прошёл к двери.
В то время как Немой, а это именно он так благополучно прокрался на борт к балтам, пробрался из каюты капитана в грузовой отсек корабля, на арене начиналось главное представление.
В свете факелов на арене, играя накаченными изнурительными тренировками мышцами и сверкая начищенными до блеска латами, появились гладиаторы.
–В те далёкие времена, – раздался звучный голос трибуна, – когда ящероголовые поработили жителей земли, с небес пришло спасение. Белые люди нашего образа и подобия спустились на сверкающих кораблях с небес и началась великая битва.
Из ворот на арену вырываются огненные колесницы с привинченными к ним длинными острыми лезвиями, запряжённые вороными лошадьми, под восторженные крики зрителей делают круг почёта и останавливаются вдоль стены.
Гладиаторы, выстроившись стройными рядами, поднимают над головами отражающие блеск огня щиты и готовятся к отражению атаки.
Мелкий топот, смешиваясь со звериным рёвом, гулом отражается на арене амфитеатра, и на сцену в клубах песка вырывается стадо зубастых ящеров в человеческий рост.
–Стена!
Гладиаторы делают одновременный шаг, выставив щиты вперёд. Зеркальный свет слепит глаза ящерам и те отступают назад, к тёмным туннелям, ведущим в подземелья амфитеатра.
И тут же огненные колесницы срываются с мест в самую гущу чудовищ. Острые лезвия на колёсах рубят тела и лапы.
Крики боли смешиваются с криками озверевшей публики.
Спасаясь от колесниц, ящеры бегут в центр арены. И там наступает самая настоящая бойня между людьми и животными.
Острые зубы против наточенных мечей.
Животная ярость и человеческая хладнокровность.
Разорванные части людских тел и отрубленные конечности животных.
Крики людей, рёв животных, ржание задранных лошадей, звон стального оружия…
Всё смешалось в одну большую кровавую массу, из которой то и дело вырывается очередное окровавленное человеческое тело, падает на песок и разрывается острыми зубами налетевших чудовищ. Толстая чешуйчатая кожа рубится на мелкие куски, покрывая синей жидкостью взмокший песок. Завалившаяся на бок лошадь обезумившими от боли глазами пытается сбросить с себя грызущих её животных, вытягивающих из её живота длинную вереницу кишок. Несколько гладиаторов подкрадываются к пирующим её телом ящерам и яростно рубят их.
Объятые пламенем от колесниц, по песку катаются бесформенные тела.
Пот и кровь.
Кровь и дым.
Смерть.
Ещё немного и на арене, среди кусков разрубленных и дымящихся тел, ранее бывших людьми и животными, остаются несколько окровавленных человек с мечами, измазанными голубой кровью и рёв обезумившей от вида крови публики, удовлетворившей животные страсти, служит им наградой.
Глава 8
Серебристый изгиб месяца освещает и без того залитую светом от сотен костров степь с возвышающимися над ней сторожевыми башнями.
Запах жарившейся на вертелах и кипящей в котлах баранины разносится далеко за чернеющие вдалеке курганы и заманивает голодных хищников ближе, щекоча соблазнительным ароматом их ноздри.
Однако пылающие языки пламени, разбрасывающие в ночное небо горящие искры, пугают их, и голодные звери сверкают зелёными глазами, прячась за высоким сухим ковылём, и облизывают пересохшие пасти, злобно дёргая ими и наблюдая за сбившимися в табун лошадьми и блеющими в загоне баранами. Те, чуя доносящийся из-за курганов запах опасности, косят в темноту тёмными глазами и тревожно ржут, оббивая бока жёсткими нитями хвостов.
Один из волков, подгоняемый то ли голодом, то ли отчаянной смелостью, тесно прижавшись брюхом к охлаждённой наступающей осенью земле, показал из сухостоя мокрый чёрный нос, принюхался и, направив облезлое тело, пополз в манящую овечьими запахами сторону.
Однако, не смотря на быстроту и ловкость, полакомится зверю всё – же не удалось. Крадущегося хищника сразил меткий выстрел стоящего на сторожевой башне тургара.
–Эй, на земле!– крикнул он с высоты своего нахождения. – Кажись, подстрелил кого, посмотри там!
Один из дремлющих у костра воинов приоткрыл глаза и, отряхивая бока от прилипших к ним сухих травинок, встал и направился в указанную часовым сторону.
Пройдя несколько десятков шагов, он увидел у холма чьё то темное тело, прижатое к земле и, вытащим из-за пояса кинжал, пригнувшись, подошёл ближе.
–Волк!– крикнул воин, подняв зверя за задние лапы.– Шкуру спущу, хорошая шапка будет!
– Чего это ты?– возмутился часовой.– Я подстрелил, мне и шапка! А ты вон, башку забирай.
Среди отдыхающих воинов на крепком коне проезжает Курдулай в сверкающей, состоящей из сотен скреплённых чешуек, золотой кольчуге. Длинный стальной меч, закреплённый на боевом поясе, методично бьёт ножнами по его бедру, а свободная от узды рука спокойно лежит на коротком кинжале с резной рукоятью.
За ним едут ещё несколько, более скромно снаряжённых воинов, ведя за собой вереницу светлокожих девушек в длинных холщовых рубахах, закутанных в звериные шкуры.
Отрезающие длинные полоски жареного мяса, воины прерывают трапезу, оглядываясь на северных красавиц.
– Вот поедем в поход, – говорит один из них, плюгавенький мужичок невысокого роста и хлюпкого телосложения, – такую же себе возьму, – и, причмокнул, закрыв глаза.
–Чего?– вскипятилась мешающая в чане похлёбку толстая женщина с тонкой полоской рыже – чёрных волос над губой. – Вот я тебе!
И бьёт незадачливого мечтателя большой деревянной мешалкой. Дружный смех сидящих воинов приводит в смущение мужчину, и он начинает оправдываться:
– Ну, чего вот так сразу? Уж и подумать нельзя! Сразу бац – по шапке. А я, между прочим, мужчина, мне баба подчиняться должна.
–Вот я тебе сейчас, – грозит мешалкой женщина, – покажу, кто кому чего должен! – И начинает колотить его мешалкой куда попадя.
Бедный мужичок старается увернуться и укрыться от злобы рассерженной жены и отползает от костра подальше, но женщина швыряет в него поданную одним из воинов обглоданную кость, и он, еле успев пригнуться, бранясь себе под нос, идёт к другому костру. Подбадриваемая одобрительными возгласами женщина возвращается к готовке, гордо выпятив грудь.
– Ну, Ханума, ну баба! – смеются воины, оглядываясь на уходящего мужа. – И не важно, что страшнее беса, зато горяча, как огонь!
Курдулай тем временем подъезжает к главной юрте и, спешившись с коня, входит в неё, дав знак сопровождающим его воинам подождать.
Сидящий на мягких подушках, Каюм отрывает пальцами куски мяса от лежащего перед ним на подносе жирного барашка.
Время изменило его. Взгляд узких серых глаз приобрёл выражение суровости и спокойствия, а лицо, некогда лоснящееся от гладко выбритой кожи, теперь покрывала рыже – чёрная курчавая борода.
–Присаживайся,– поманил он жестом вошедшего друга, – отведай этого молодого ягнёнка.
Курдулай кивнул головой и, присев у ног Каюма, оглядел жирную тушку и оторвал переднее копытце.
Да, многое изменилось за пять лет правления Теймура. Его юрта блестит от украшающих её золотых и серебряных чаш. Музыканты услаждают слух нежной игрой на инструментах, а полуголые танцовщицы ласкают взгляд пышными формами.
Справа от Каюма, как и всегда, закрыв глаза, сложив на колени свои красные руки, сидит Шаман. Курдалай никогда не мог понять, спит ли он, или просто сидит с закрытыми глазами.
По левую руку от правителя, чуть глубже него, поджав ноги под себя, в простом цветастом платье Хайна следит за играющим заморскими игрушками маленьким крепким мальчиком, в котором без тени сомнения можно узнать сына владыки степей.
Теймур взял у подошедшего к нему слуги массивную чашу с пенящейся жидкостью и, помешав в ней длинным пальцем с большим серебряным перстнем, прыснул во все стороны.
Несколько брызг попало и на лицо Курдулая.
–Какие новости принёс ты мне, – спросил у него Каюм, рассматривая свой мокрый от вина палец.
–В северных землях скоро будет зима, – жуя сочное молодое мясо, начал военачальник. – Нужно переждать.
–Мои воины не подготовлены к бою в снегах, – задумался Теймур и поманил носильщика вина, – налей моему гостю такого же.
–Ты прав, – ответил Курдулай и, взяв из рук виночерпия чашу, поднял её, – За твоё здоровье, каюм- баши!
Сладкая жидкость теплом пролилась по его горлу и пьянящим дурманом ударила в голову.
–Переждём зиму в наших степях, – продолжил он.– Воины отдохнут, наберутся сил. А как сойдут воды, отправимся в славный поход, – и посмотрел на задумавшегося командира.
– Что ж, – вытирая жирные руки, произнёс Теймур, – Подождём весны, – и захлопал в ладоши в сторону танцовщиц. – Пошли вон!
Отпивая мелкими глотками сладко прожигающую внутренности жидкость, Курдулай искоса посмотрел на каюма.
Да, годы изменили его. Куда делась та юношеская удаль, которая так и манила его за величием и славой, добытых в завоеваниях и битвах? Куда испарились мечты о вселенском могуществе и единовластии на всей земле? Сладкая лень довольного жизнью человека обволокла его начинающее полнеть тело, отвлекая от когда-то великих мыслей.
Военачальник посмотрел на метнувшего на Теймура взгляд Шамана и на улыбнувшуюся Хайну.
Да, учитель то же недоволен свершающимися переменами своего любимчика. Много лет назад, ещё босоногим мальчишкой Курдулай во все глаза смотрел на него, впитывая каждое его слова, каждое молниеносное движение рук и ног, стараясь во всё походить на чужестранца. Но тот словно не замечал его усилий, отдавая больше времени сыну каюма. Однажды, когда все костры стойбища уже потухли, а кочевники уснули тихим сном, Курдулай не мог уснуть и вышел из своей юрты посмотреть на звёзды.
Две тёмные тени мелькнули за дальними юртами и стали уходить за накрывающими их ночным мраком курганы. Оглядевшись, Курдулай тихо последовал за ними и там, спрятавшись в высоком ковыле, впервые в жизни он увидел таинство, которое все последующие годы терзало и мучало его. Тогда он и понял, что боги уже сделали свой выбор и ему ничего не остаётся, как послушно следовать ему.
Низко кланяясь, так, что пышные груди чуть не вываливаются из тесно сковывающих их одежд, девушки быстро скрываются из виду, музыканты замолкают, а Курдулай моет руки в поднесённой ему чаше с водой и вытирает их.
Хайна…
Несомненно, ей удалось свернуть мужа с намеченного им пути. Конечно, её влияние на него хоть и незаметно, но очень велико. И надо быть полным идиотом, что бы винить её в этом. Как и любая женщина, она хочет мира и счастья своему ребёнку, а планы Теймура не предвещали ничего хорошего. Интересно, как ей удалось пошатнуть его властолюбие?
Курдулай не сомневался, что именно благодаря жене каюм так просто принял его слова об отложении похода. Казалось, ему и самому в последнее время не очень – то хотелось нарушать устоявшийся в когане мир.
И только данным им обещания о грядущем разграблении завоёванных земель, данные поверившим в него тургарам, заставляют готовиться к великому походу.
Но последнее время Курдулай как-то начал сомневаться, что ему суждено сбыться.
–Ты говорил, у тебя есть подарок для меня?– прервал его мысли каюм и с интересом посмотрел на мужчину.
Военачальник подзывает к себе одного из воинов и, тихо указав на дверь, опускает голову:
– Сегодня прибыли послы из северных земель, – поднимается он с ковра и встаёт левее от каюма. – Они привезли много ценных подарков.
Несколько воинов заносят в юрту расписные, покрытые лаком ларцы и сундуки.
Курдулай подходит к одному из них и, достав распушившиеся шкурки чернобурой лисы, встряхивает их:
–Меха северных животных. Они лёгкие и тёплые. Их добывает племя иирков.
–Прикажи сшить из них шубу моей, – оглянулся он на Хайну,– жене.
Курдулай кивает и поочерёдно подносит каюму и открывает ларцы с золотыми и серебряными крашениями.
– А это, – открывает он последний сундучок, – солнечный камень. Его добывают балты. Посмотри, как он красив!
Мужчина достаёт один из камней и подаёт его повелителю.
– Да, красив, – разглядывая сверкающий в огненном свете огня камень, восхищённо произнёс Теймур и, захлопнув ларец, спросил.– Это всё? Или ты хочешь чем – то ещё удивить меня?
–Самый прекрасный, самобытный подарок, повелитель, ещё ждёт тебя.
И, отходя спиной к входу в юрту, громко захлопал в ладоши и молодые девушки, ждавшие знака снаружи, скинув согревающие их шкуры, вошли внутрь.
Увидев поднимающегося к ним навстречу мужа, Хайна быстро подхватила сынишку и проскользнула мимо них к выходу.
–Они другие, – восхищённо посмотрел на девушек каюм и взял одну из них за подбородок, разглядывая её лицо.
–Её глаза голубые как небо, а волосы блестят, как золото!
Разорвав быстрым движением руки тонкую рубаху на её груди, мужчина обнажил белоснежное тело с единственными двумя тёмными кругами на груди, которые девушка тут же стыдливо прикрыла и сжала бёдра, пряча золотой пушок, скрывающий влажную ложбинку.
«В нём ещё остались прежние черты, – удовлетворённо подумал Курдулай. – Но насколько сильны они и как долги будут»?
–Она бела, как мрамор, – задумчиво проведя пальцем по её груди, произнёс каюм и посмотрел на Курдулая.– А кожа так прозрачна, что я вижу, как кровь тонкими ручьями бежит по её телу. Оставьте нас!
И, несмотря на то, что приказ каюма был чуть слышен, все, кроме Курдулая, торопливо кланяясь, стали выходить из юрты, выводя остальных девушек.
–Послы, повелитель, – раздался голос Шамана, незаметно сливающегося с красной обшивкой юрты, и чёрные глаза сердито сверкнули со стены.
–Ах, да,– вспомнил Теймур и, отходя от девушки, махнул рукой и крикнул:
– Эй! Ведите послов! – и, посмотрев на пленницу, кивнул Курдулаю, – приведёшь её после.
Глава 9
В тот момент, когда Йорка уже мысленно распрощалась с жизнью на земле и готова была войти в обитель к богам, острая стрела, неожиданно просвистевшая в воздухе, пронзила глаз вожака. Тот упал прямо у ног своей несостоявшейся жертвы, медленно закатив открытый глаз.
Йорка беспомощно опустилась на землю и непонимающе смотрела, как вокруг неё, пронзённые летящими древками, скуля и извиваясь от боли, падают волки, ещё недавно бывшие такие безжалостными и смелыми.
Некоторые из них, боязливо поджав хвосты, уползли в заросли дикого кустарника, другие бездыханно изливались кровью у ног изумлённой девушки.
И только вожак, озлобленный неудачей и поражением с торчащими из его спины парой тонких деревянных стержней, увенчанных рябыми перьями, всё ещё злобно, но уже обессилено, тянул подол разорванной юбки бывшей жертвы..
Вышедший на поляну Ратибор спокойно подошёл к не обращающему на него внимание животному и, присев на одно колено, схватил мощными руками его челюсть и нос и резко развёл в разные стороны, разрывая мохнатую морду.
Вытирая окровавленные руки, он из-подлобья посмотрел на обессиленно упавшую на его грудь Йорку, и, словно снова боясь обидеть её, нерешительно замер с полу-поднятыми, готовыми обнять девушку, руками.
«Пусть хоть не любимый, чужой, но человек»!– обессиленно подумала Йорка, прикрыв глаза.
–Зачем ты ушла?– тихо спросил мужчина, неуверенно дотрагиваясь до её головы и вдыхая ещё сохранившийся каким-то чудом аромат полевых трав.
«Действительно, зачем?– подумала девушка. – Надо же было быть такой опрометчивой. Одна. Ночью в лесу. Дура»!
Не зная, что ответить, славличанка посмотрела на него такими молящими глазами, что молодой охотник замолчал, не зная, что сказать, и просто взял её на руки, оставляя на холщовой одежде кровавые следы.
В тот момент, когда Йорка покинула его жилище, словно почувствовав что – то, Ратибор открыл глаза и осмотрелся.
На его груди тихо спала Кайра.
Огонь почти погас.
Йорка…
Мужчина посмотрел на неубранную пустую постель в дальнем углу и тут же сон как рукой сняло с него.
«Йорка?»
Ратибор, грубо скинув с себя руки Кайры, подскочил и бросился к холодному ложе.
Никого.
За его спиной раздался тихий шорох и мужчина обернулся.
Вставшая с постели обнажённая Кайра ласково положила руку на его плечо:
– Её нет.
И, видя недоумевающий взгляд любимого, пояснила:
– Она ушла. Я отпустила её.
Сильный удар ладони по её лицу оставил широкую красную полосу от пальцев.
Женщина пошатнулась, но устояла и, потирая рукой щёку, прокричала мужчине в самое лицо:
–Зачем она тебе? Если есть я? Ведь ты же хочешь меня? Я поняла это …
Ещё один удар в самые губы не дал ей договорить. Тонкая струйка крови алым ручейком потекла по загорелому лицу.
–Дура, – тихо ответил Ратибор и, быстро надев штаны и куртку, взял в руки лук, колчан и вышел на улицу.
Бывалому охотнику ничего не стоило отыскать следы беглянки, и вскоре он увидел девушку, окружённую на поляне стаей кровожадных зверей.
Несколько метких выстрелов – и враг повержен.
Разбит.
Уничтожен.
Но ждёт ли награда победителя?
Нет, он не думал о ней, расстреливая клыкастые морды.
Не думал о награде, разрывая свирепую пасть.
Не думал…
И когда нёс её на руках домой, бережно отводя ветки от её лица, другие мысли заботили его.
Мысли.
О чём же он думал?
О том, что хочет видеть её глаза, волосы, руки, сердито сжатые губки. Что просто хочет видеть её, измотавшую его душу красавицу. И всё. Больше ничего. Просто видеть и быть рядом. Без всяких обязательств и намерений. Ну, конечно, если она сама не захочет чего – то большего.
А она?
Какие мысли терзают её милую головку?
Почему он спас её? Так унизившую его перед всем племенем?
Мог бы и не идти, а оставаться с той дикой красавицей.
Неужели?..
Может быть, его чувства действительно так сильны, а он сам и не такой уж и плохой парень?
Да.
Наверное, нужно его отблагодарить.
Но как?
Фу, глупая.
Разве ты не знаешь, чего он хочет больше всего?
– Не делай так больше, – тихо просит Ратибор девушку, бережно укладывая на постель и, неожиданно чувствуя нежное прикосновение её руки на своей щеке, тут же понимает причину этого поведения:
–Если ты… Если … Я не хочу благодарности от тебя, – изнывая от желания, отстраняется от неё мужчина.
– Я знаю, – улыбается Йорка и обвивает его шею рукой.
Как тогда, увидев его, растерзанного медведем в лесу, она снова почувствовала то непреодолимое желание узнать его. Тянущая теплота у её лона приятной волной растеклась по всему животу. Ей вдруг захотелось почувствовать его сильные руки, ласкающие её тело, его жаркое дыхание, обжигающее её лицо, его…
Покраснев от вдруг посетивших её мыслей, девушка опустила глаза.
Но он, нежно приподняв её за подбородок, поймал взгляд её безумно красивых глаз и почувствовал своё бешено колотящееся, готовое вырваться из груди наружу, сердце.
– Я не хочу благодарности, – отпустил он её лицо. – Я хочу любви, – страстно зашептал мужчина, обдавая её лицо горячим дыханием, и, еле сдерживая желание, поднялся и, отвернувшись, отошёл в сторону.
Еле слышное шуршание падающей одежды…
Тихие шаги…
И Ратибор почувствовал нежное прикосновение девичьих рук, снимающих с него куртку и лёгкое, почти воздушное касание губ на своей спине и закрыл глаза от в миг накрывшего его наслаждения.
–Покажи мне свою страсть, – неожиданно услышал он ласковый голос. Вопросительно повернувшись к Йорке мужчина тут же замер, увидев стоящую перед ним во всей своей природной наготе девушку.
Прикрывая одной рукой округлые полушария груди, а другую положив на золотистый холмик чуть ниже живота, девушка тяжело дышала, приоткрыв коралловые губы и томно прикрывая глаза. Золотой россыпью длинные локоны покрывали её плечи, спину и полуприкрытую руками грудь, опускаясь к тонкой талии и словно выточенным из кости округлым бёдрам.
И столько милой застенчивой сексуальности было во всей её позе, что уже не в силах контролировать себя, Ратибор, одной рукой обхватив её талию, прижал к себе так сильно, что почувствовал своими мышцами биение её сердца и вопросительно заглянул в её глаза.
–Покажи мне свою страсть, – тихо повторила девушка, взмахнув мохнатыми ресницами, и закрыла глаза, опустив свой затылок к спине.
Не веря своим ушам, иирк осторожно обнял её второй рукой, проведя широкой ладонью по спине девушки, и услышал лёгкий стон, вырвавшийся из её груди, ставший немым ответом на его молчаливый вопрос.
–Научи меня нежности, – наклоняясь к её лицу, ответил мужчина и их губы слились в крепком долгожданном поцелуе.
Глава 10
Окружённые отрядом вооружённых тургарийцев, мимо юрт идут четверо послов северо-западных земель, озираясь по сторонам. Это представители племени иссидов наконец-то добрались до конечной точки своего пути.
Проходя мимо оглядывающихся на них тургар, каждый из них старается как можно лучше запомнить всё , что бы рассказать затем вождям.
«Боги мои, сколько же их тут!»– испуганно думает Зигфульд, пытаясь подсчитать несметное количество увиденных им жилищ.
«Хороши мечи,– отмечает угрюмый Улушай, покосившись на висящие на его бедре пустые ножны. – Такой, если звезданёт, наши в прах – то и рассыпятся».
«Конница – это плохо, – подсчитывал Ратимир стоящих парами у каждого шатра лошадей. – У нас все пешие. Если наберём конных, то несколько сотен, не больше. Но вот если в леса заманить…,» – рассуждает он, сверкая нарисованным на лбу третьим глазом.
«Интересно, а кормить – то будут?»– слыша урчание в пустом желудке сладко подумал Зигфульд, почувствовав запах кипящего в огромных котлах мясного бульона.
В лоб иирка прилетает большой снежный комок и тот моментально встаёт в боевую стойку, злобно сверкая глазами.
–Смотрите, смотрите, дикарей ведут!– кричит маленький мальчик, целясь снежком в послов, но один из воинов наставляет на ребёнка длинное копьё и тот, бросив своё оружие на землю, убегает за шатёр и дразнит оттуда, строя смешные рожицы.
Из большой юрты, окружённой воинами, выходит невысокая крепкая женщина с потухшими чёрными глазами в длинной собольей шубе и, пройдя мимо послов, подзывает к себе мальчугана.
Наклонившись к ребёнку, она тихо отчитывает его и, взяв за руку, ведёт обратно.
Насупившийся мальчуган опускает голову и, бросив исподлобья не по-детски угрюмый взгляд на подошедших послов, следует за женщиной.
«А ничего так баба, – сглотнул Улушай, – я б такой вдул!»
В ярко освещённой пылающими огнём чашами, на высоком золотом троне, отделанном резьбой и драгоценными камнями сидит Каюм- баши. Две головы драконов с глазами – рубинами вместо подлокотников украшают бока трона. Перед ним на золотых подносах стоят разные кушания и вина в длинноносых кувшинах.
Рядом, с правой стороны, чуть в глубине сидит красивая женщина в полосатой шёлковой рубахе. Отблески огня бросают блики на её перемешанные пряди рыжевато – чёрных волос, придавая им неповторимый блеск и жизненную силу.
У ног – шаловливый мальчуган, тянущий с подносов фрукты и успешно уминающий их.
Тут же, полукругом сидят особо приближённые подданные каюм- баши и, воспевая мудрость и силу великого правителя, угощаются жирным мясом и сладким вином.
Красные шёлковые полотна мягкими волнами спускаются по стенам юрты, делая её кроваво- красной. А отблески огня, играющие на их разрисованных фрагментами казней и боёв поверхностях, словно оживляют её, придавая ещё более устрашающий вид.
Вошедший к повелителю, Курдулай присел на одно колено и, вытянув в его сторону руку с поднятой ладонью, затем коснулся ею своего лба, а потом и груди:
–Повелитель! Позволь представить тебе послов северных земель!
С этими словами полог юрты приоткрывается, и в юрту горделиво входят послы, но тут же получают удары древками копий по подколенному сгибу ног и падают на колени.
Оглядываясь на ударивших их воинов, послы, так и не вставая с колен, выползают в центр юрты.
– Я принял дары ваших племён, – начал Теймур, – чего же вы просите?
–Мира, великий правитель, мира,– громко попросил Зигфульд, приподняв голову.
И тут же на одной из стен открылись чёрные глаза и вопросительно посмотрели в сторону послов. Затем стена словно ожила, и из неё появились лысая голова, руки, а затем и тело, скрытое в кроваво-красный плащ.
Шаман плавно, словно летя по воздуху, подошёл к иссиду и ткнул пальцем в его третий глаз. Его иссиня- чёрные глаза пронзительно, словно хотели достать до самой глубины сознания, не мигая посмотрели в глаза послу, сверля глубокими чёрными зрачками. И столько непонятной мощи было в этом взгляде, что с сердце иссида словно камень упал, когда Шаман отвернулся и отошёл (или отлетел?) от него и он, не в силах говорить, молча протянул свёрнутый в трубочку свиток в сторону правителя.
Курдулай взял его и, увидев незаметный кивок, сломал печать и развернул.
–Повелитель!– начал читать он, – Владыка южных степей и бескрайних равнин! Мы, вожди северных морей склоняем колени перед ликом твоим! Просим милости и…
– Короче, – перебивает его Теймур, беря с подноса большой яркий апельсин и Курдулай, пробежав глазами несколько строк, продолжает:
– Просим милости и… Готовы преклонить колени и платить любую дань, назначенную тобой. Взамен же просим не разрушать городов наших, не жечь полей и лесов, не убивать жён и детей… так…ее идёт просьба в том же духе. Мне продолжать?
Чтец неожиданно замолкает, переворачивает свиток и смотрит на каюма.
–Это всё?– Удивляется Теймур.
–Похоже, да, – пожимает плечами Курдулай и поворачивается к послу, – это всё?
–Если великий каюм позволит, – начинает Зигфульд и, увидев утвердительный кивок, достаёт из-за пазухи тонко выделанный кусок шкуры, свёрнутый в длинную трубочку и разворачивает его.
–Это карта, повелитель, – мельком взглянув на неё, говорит Курдулай.
–И ты нам всё покажешь?– обращается к послу Теймур.
–Да, если позволишь, – иссид пытается встать, но тут же его приковывают приставленным к спине копьём и он, раболепно ползая по разосланной на полу карте, начинает водить по ней пальцем:
–Вдоль всего северного моря раскинулись земли северян. Здесь, на берегу, балты – рыбаки и купцы, добывают солнечный камень. Дальше, на равнине поселились славличи. Их дело земледелие. А в лесах живут иирки – ловкие охотники и воины…
–Ловкие? – удивляется Теймур.– Воины? Я не ослышался? – обращается он к подданным и те согласно кивают головами.– Никто не может быть лучше моих воинов!
И раскатистый бас начинает дрожать глубоко в груди, вырываясь эмоциональным всплеском. Смех у него звучный, громкий, как раскаты грома, пробирающий до самых костей.
Не зная, как реагировать, послы, переглядываясь, начинают тихо хихикать:
– Ну, конечно, великий, как мы могли. Твои воины гораздо ловчее и сильнее.
И к их раболепному смеху присоединяется одобрительный хохот окружающих их тургарийев:
– Ловкие! Как эти дикари могут быть ловкими! Смелые! Если такие, как эти, то пусть уползают в пещеры и прячутся там!
И только Ханна, грустно опустив глаза, не наслаждается всеобщим весельем. Ей по – человечески жаль этих ничтожных, судя по их поведению, людей, рассчитывающих на милость повелителя. Нет, не нужны ему верные подданные. Тем более – такие. Ему нужны послушные рабы. И если они ожидают дружбы с каюмом, то глубоко ошибаются. Ему не нужны друзья. Ему нужны воины.
Подошедший к Теймуру, Шаман что-то быстро шепчет ему на ухо и тот, переставая смеяться, жестом показывает им подняться с пола:
–Я подумаю, какую дань назначить твоему народу. А теперь… Курдулай! Покажи нашим гостям, насколько милостивым я могу быть!
Над зеркальной гладью широкой реки с криком проносятся белобокие чайки, усаживаясь на высокие реи плывущих кораблей, от одного из которых отплывает лодка.
Сидящие в ней Койву и Белояр приветливо машут морякам и стремительно гребут к каменистому берегу.
–О боги мои, зачем я вплёлся в эту авантюру, – тихо причитает, боязливо зажмурив глаза, Белояр, – сидел бы у себя в хате у тёплой печи, жевал мягкие пироги.
–Не боись, – успокаивает его друг, налегая на вёсла, – что тут такого? Вода, как вода, только больно много.
–В кустах запрячь!– кричит с судна вахтенный, – да закрепить не забудь! На обратном пути захватим!
–Сделаю! Как надо! – Машет ему молодой человек и, спрыгнув в воду по колено, вытаскивает лодку на берег.
Белояр, тяжко вздохнув, следует за другом и хватается руками о деревянный борт.
Затащив лодку в густые ивовые кусты, друзья закрепляют её узлом за крепкий ствол и, ласково похлопав её бок, Койву благодарит:
– Спасибо, старушка, выручила. А теперь отдохни, тебя не забудут. Ну, – кивает он Белояру, – пошли, что ли? Путь не близкий.
Вскарабкавшись на крутой склон, они оказываются на широкой равнине, источающей тысячи самых разных запахов. Это и цветущие ромашки, и горькая полынь, и земляничный аромат и много ещё чего, знакомого и неизвестного укутывают облаком аромата путников.
А там, далеко впереди, виднеются утопающие в облаках вершины заснеженных гор.
–Спасибо, друг, что не оставил меня, – хлопает Койву по плечу молодого человека.– Там, – указывает он в сторону гор, – начинаются леса ирков.
–И как же мы туда пройдём? Говорил же, через болота идти надо. Через пару- тройку дней на месте бы были. Ты же, другой, другой путь есть. Более безопасный. Это этот ли безопасный? И где проход то? Да и есть ли он? – ворчит Белояр и плотнее запахивается от начинающего холодать ветра в меховую куртку.
–Через горы пойдём, – отвечает Койву и, обогнав друга, умеренно шагает в их сторону.
–Чего?– останавливается путник, – совсем сдурел? Мы и гор – то никогда не видели, тем более не лазили по ним.
–Что – то всегда приходится делать в первый раз. Ты что, – поворачивается к другу славличанин, – струхнул?
– А если и так? Не хочется, знаешь ли, башкой вниз птиц изображать.
Койву возвращается к другу и хлопает его по плечу:
– Ну, чего ты? Не раскисай! Где наша не пропадала?
– Где, где, – отдёргивается тот, – говорил же, через болота идти. Давно бы на месте были. А всё ты…
–Болота –места гиблые, – перебивает его Койву, – дорогу через них только посвящённые знают. Вот ты, скажи мне, посвящённый?
Белояр отрицательно качает головой.
– Вот то-то. И я, как ты понимаешь, тоже. Поэтому путь нам один- через горы.
У дальней сторожевой башни два воина тургарийца мирно дожёвывают сочную баранью ляжку. Несколько воткнутых в землю длинных палок с горящими факелами освещают их и раскинувшуюся в ночном покое степь.
–Хороша, – облизываясь, говорит один, – был бы царём, каждый день бы такую кушал.
–Скажешь тоже! Царям пища царская. А нам – и такая в радость.
– А ты будто знаешь, что цари едят.
–Наш – то точно только человечину и жрёт. Вот ты бы смог?
–Не а,– качает головой воин, отбрасывая обглоданную кость далеко в степь.
– А ты бы?– кричит тургарин сидящему высоко на башне постовому.
–Чего?– спрашивает тот, свесив вниз голову.
– Человечину жрать смог бы?
–Если прикажут, сожру, а так – и не проси. Вы чего там, барана жрёте?
–На твою душу то же хватит.
За ближайшим холмом мелькнула волчья шкура и злобный оскал серой морды вытянулся в сторону людей.
Часовой вскинул лук, прицелился.
Острая стрела, разрезая ночной воздух, звонко просвистела и воткнулась прямо между глаз зверю.
Протяжный вой, раздавшийся из-за холма, заставил постовых отложить еду и прислушаться:
–Волки, что ли?
–Эй, внизу!– свесил голову постовой.– Пойди, глянь! Кажись, подстрелил.
Тургарин, медленно вытирая жирные пальцы о полу куртки, нехотя встал, выдернул из земли факел и, вынув из ножен кинжал, направился к холмам.
–Есть!– крикнул он, подойдя к распластавшемуся на земле зверю со стрелой в морде.
– Давай его! Тащи сюда! – ответили со стороны вышки и мужчина наклонился ниже, что бы поднять тяжёлую тушу волка.
Однако, к его удивлению, приготовившаяся к тяжести рука легко подняла казалось бы тяжёлый груз.
–Что за?.. – смотря на пустую, выделанную шкуру пробормотал воин и, не договорив, упал рядом.
–Эй! Ты чего там возишься?– прокричали с вышки и постовой обратился к сидящему внизу воину:
–Поди, глянь. Чего он там?
–Ага, сейчас, – встал тургарин и тут же упал от меткого броска сразившего его в голову кинжала.
Часовой на вышке быстро отскочил от края, оглядываясь по сторонам, и уже занёс было руку для удара по железному диску, висящему тут же, рядом за его спиной, но, просвистевшая в воздухе стрела, насквозь пробила его череп и он так и упал с широко открытыми, словно удивлёнными, глазами.
Из-за холма осторожно вышел Балтозар и наклонился над упавшим около шкуры тургаром:
–Вот как то так, – одобрительно сказал он самому себе и начал раздевать мёртвого мужчину.
Такой ласковый и приятный на равнине, а в горах порывистый и холодный ветер пробирает насквозь карабкающихся по склону горы людей. Маленькими юркими червячками кажутся они на скалистой громадине, уходящей снежной вершиной за самые облака. Тонкая, еле заметная тропа между камней, замеченная зорким глазом Белояра, виляя и извиваясь среди редких кустарников и валунов, скрывается из виду высоко-высоко, в сверкающих от солнечного света снегах и замёрзших пластах льда. По ней – то и идут, осторожно ступая по скрипящему насту, наши путники. Остались далеко внизу зеленеющие равнины и дурманящий запах полевых цветов. Даже редкие колючие кустарники со скрюченными ветками почти не попадаются на пути. Только редкие заплатки мхов да разноцветные наросты лишайников на выступах остроконечных камней напоминают об уснувшей до следующего лета жизни.
Ещё немного, и покорён последний выступ.
Яромир, тяжело пыхтя, заползает на широкую ровную вершину, покрытую хрустящим настом, и встаёт на ноги.
Красота!
На многие мили в стороны от него раскинулся, словно древний спящий дракон, каменный хребёт, уходящий далеко за горизонт. Пушистые шапки белоснежных облаков накрывают вершины самых дальних гор и крупинки осколков льда, переливающихся под лучами заходящего солнца, окрашивают их мерцающим разноцветным блеском.
Койву оглянулся назад.
Редкие берёзовые рощи, знакомые равнины и извилистая полоска полноводной реки.
Впереди, почти сразу у пуска с гор, многокилометровые заросли дикого кустарника перерастают в тёмный лес, растянувшийся далеко – далеко на запад. Мохнатые ветки так тесно переплелись между собой, что, кажутся одним сплошным полотном, сотканным из такой тёмно- зелёной шерсти, что издалека она кажется совсем чёрной.
–И что дальше? Я не выдержу ещё одного такого подъёма, – прерывает любование природой Белояр.
– Надо найти какое – нибудь укрытие, – оглядывается Койву. – Пещеру, что ли. Отдохнуть и продолжить путь.
–Ну конечно, другого я и не ожидал.
Друзья оглядываются ещё раз вокруг.
– Смотри, – указывает Койву, – видишь?
Далеко на западе, между гор видно широкое ущелье, покрытое яркой зеленью, смешанной с первыми разноцветными красками наступающей осени. Мерцающая струя водопада, падающая с покрытой сверкающей снегом вершины, скрывается где – то внизу, между деревьев. А совсем недалеко от них на одной из заснеженных гор зияет тёмное пятно.
–Ты видел что – нибудь подобное?– завороженно спрашивает Яромир.
–Нет, – отряхиваясь от снега, отвечает друг, – и ещё бы сто лет не видел.
–А там, вон, левее, пятно, тёмное, – указывает славлич в сторону горы, – наверняка это пещера или что – то вроде того. Если двинемся сейчас, до темноты должны как раз добраться.
–Вверх-вниз, вниз-вверх, – вздыхает Белояр, – так скоро мы в горных баранов превратимся, – и тоскливо бредёт за уверенно спускающимся другом.
Горы позади.
Горы впереди.
Горы со всех сторон…
Скрипучий скользкий снег.
–Да чтоб!..
Белояр подскальзывается и, оставляя широкий след, быстро съезжает на спине вниз, останавливается, упираясь ногами в каменный выступ.
–Жив?– кричит ему сверху Койву.
–Да жив я, что б его,– почёсывая зад, пытается встать Белояр.
–Подожди, я сейчас.
Койву осторожно ступает по снегу, но ослеплённый его блеском, останавливается и, глубоко вдохнув холодный горный воздух, закрывает глаза:
– Хорошо то как.
Он складывает ладони трубочкой у рта и, ощущая эту величественную красоту всеми клеточками своего тела, призывно кричит:
–Э-гэ-гээээээээээээй!
–Э-гээээээээй! – Со всех сторон вторит ему горное эхо.
–Ты слышал это?– восторженно спрашивает друга Койву.
–Спускайся ты уже!– недовольно кричит тот, наконец – то поднявшись на ноги.
–Э-ге-геееей!– снова повторяет славлич.
–Э-ге-геееей!– повторяет эхо глухим голосом.
– Ты слышал?– снова обращается к Белояру молодой человек, – горы, они умеют разговаривать! Как это…
Но внезапный толчок не дал ему договорить. Удержавшись на ногах, Койву удивлённо посмотрел себе под ноги и увидел, как под ними всколыхнулась, а потом плавно опустилась снежная корка.
–Что это?-спросил почувствовавший толчок Белояр.
– Не знаю, – задумчиво ответил Койву и огляделся.
Вдруг наступившая тишина озадачила и напугала его.
«Что бы это могло быть?» – подумал он, пристально глядя на вершины гор и оглянулся на прервавшего его мысли вскрикнувшего друга.
–Да что б тебя, – зло выругался снова упавший, но теперь уже на живот, Белояр и увидел, как наст снега, до этого уверенно державшийся на горе, медленно пополз вниз вместе с ним, – Койву!– завопил он, пытаясь удержать ползущую поверхность руками.
Далеко наверху раздался глухой мощный гул, породивший ещё один толчок.
Гул приближался и, подняв голову, Койву увидел несущееся на них с вершины горы огромное белое клубящееся облако.
–Беги!– отчаянно завопил Белояр другу и кубарем покатился вниз.
Потерявший равновесие славлич упал на спину и, смешиваясь с кусками заледеневшего наста, полетел вслед за другом.
Камень! Ой-ей!
Сук. И откуда он тут взялся?!
Ещё камень! Вот ё! Прямо по лбу!
Ещё.
Ещё!
Да сколько же их тут!
А, ну да, это же горы!
Что это?
Почему всё стало белым?
Всей своей многотонной мощью лавина накрыла путников и потащила вниз.
Взмах руки.
Нога.
Другая.
Тёмные части тел то и дело мелькали среди белой, стремительно движущейся массы, пока, наконец, не скрылись совсем в белоснежном плену.
Глава 11
Быстро передвигаясь по спящему когану, переодетый в тургара, Балтозар в надвинутой по самые глаза шапке внимательно осматривает спящих у костров воинов, отмечая их странноеснаряжение.
В отличие от постовых, одетых в меховые куртки, шапки и штаны, на воинах были странные рубахи из множества нанизанных, словно рыбья чешуя, друг рядом с другом стальных кругов, одетые поверх лёгкой одежды, наверняка, должны надёжно защищать их владельцев от смертоносных ударов в живот и грудь. А длинные копья с острыми наконечниками могут быть смертельно опасными для врагов и на дальнем расстоянии. Короткие кинжалы и длинные мечи, висящие на поясах, пригодятся для ближнего и дальнего боя. Странные шары с торчащими из них иглами, висящие на прочных цепях… Для чего они? Если бы у Балтазара были такие, он, наверное, смог бы ими размахивать в разные стороны, разбивая в дребезги головы противников. Да, скорее всего, так. Нет, с таким вооружением, их армии никто не страшен.
А если к этому ещё прибавить те учения, которые иирк наблюдал весь день, замаскировавшись в выкопанной между холмов яме, то их можно вообще считать непобедимыми.
Он видел, как разгорячённые конники на ходу рубили мечом и стреляли огненными стрелами в чучела, каким то странным образом держась в сёдлах без поддержки узды, не теряя при этом своей меткости, и решил, что это то и есть колдовство. Но теперь, осторожно наблюдая за вскакивающими в сёдла тургарами он разгадал их секрет. Как же всё просто и обыденно оказалось! Никакого колдовства! Просто вставляли тургары свои ступни в железные петли на боках лошадей, которые и могли удерживать их тела во время стрельбы. Что ж, хитро! Очень хитро!
–Эй, смотри, куда идёшь, – прикрикнул на толкнувшего его иирка идущий мимо тургарин.
Балтозар быстро опустил голову и прошёл мимо.
«Боги мои, да сколько же их тут – думал он, стараясь подсчитать количество костров когана, – Я больше и считать то не умею! Нужно потихоньку сваливать отсюда. Рассвет скоро, постовых, наверняка менять будут. Чего получилось то? Семь раз по десять сотен и ещё полсотни. У нас, если всех собрать, то, наверное, и половины этого не наберётся. Задавят. Ей богу! Если не оружием, то количеством. Нет, в прямом бою их не взять. Тут хитрость нужна. Знать бы их слабости…»
Озираясь по сторонам, иирк уже проходил последний строй ровно выставленных юрт, когда услышал призывной набат.
«Нашли», – только и успел подумать он, как мимо него загремели, застучали, затопали сотни вымуштрованных солдат.
Раз – и все они стройными рядами, вскочив на коней с факелами в руках, направились за периметр лагеря.
Что-бы не привлекать внимания, Бальтозар оседлал одиноко стоящую у юрты лошадь и уже приготовился вскочить на её, как услышал крик :
–Не выпускать никого из лагеря! Построение по сотням!
Окружающие Бальтозара тургары, быстро перемещаясь в разные стороны, выстраивались ровными квадратами.
Понимая, что если он сейчас не сможет удрать, то его вычислят, иирк огляделся и, заметив, как из одной юрты вышли несколько воинов, решил, что она пуста и в ней можно схорониться на время. Быстро пробегая между лошадей, он подкрался к тыльной стороне шатра, нырнул под его полог и…
Бродяга ветер шаловливо дует в натянутые до отказа паруса плывущих среди пенящихся волн кораблей.
На одном из них деревянную палубу, ограждённую в целях сохранения размещённого на ней товара узкими решётками усердно драят кусками пензы Малыш и Дохлый. Ещё несколько балтов из кадок обдают её уже очищенные доски солёной водой, которая тут же стекает за борт, унося с собой остатки грязи.
Для поднятия духа не спускавшимся уже неделю на землю морякам музыкант – любитель усердно перебирает на корме дырочки в самодельной свирели, наигрывая тоскливую мелодию.
Парочка загорелых мужчин с обветрившимися от ветра и солёной воды торсами лениво разделывают свежевыловленную рыбу и развешивают её тушки на растянутой над палубой верёвке под лучами палящего солнца, а требуху тут же отправляют обратно в море.
А там то на поверхности то и дело показываются острые плавники кровожадных акул, вытянутые гладкие тела которых без устали кружат вокруг судна в ожидании дармовой еды.
–Эй, свистун, – кричит один из них, Триган, музыканту, – хватит завывать, давай чего повеселее.
Музыкант, быстро перебрав шустрыми пальцами отверстия на своём инструменте, молча заиграл плясовую.
–Вот, – удовлетворённо кивнул чистильщик рыбы, – другое дело.
Крепкий негр с мощной грудью мёртвой хваткой держит два расположенных на корме весла, уходящие своими концами в морскую пучину и время от времени поворачивает их в ту или другую сторону, поддерживая назначенный курс.
– Говорил тебе, пить меньше надо, – тихо ворчит на Дохлого Малыш, ползая на карачках по грязной палубе с куском пензы.
– А сам – то? Не больно – то гнушался халявой.
Малыш, на минуту прервав работу, вытирает мокрым рукавом рубахи пот с лица и смотрит на друга:
–А ты что, маленький? Сам не можешь? За старшими повторять надо?
–Чего!?– возмущается моряк и, выпятив тощую грудь с торчащими рёбрами, встаёт в позу борца, расставив ноги и согнув в локтях руки перед собой:
–Сейчас как дам!– делает он выпад в сторону Малыша одной рукой,– посмотрим, кто тут маленький!
Коренастик, быстро подскочив на коротенькие ножки, отбрасывает пензу в сторону, готовый к обороне:
–На кулаки, чего ли, хочешь?
–А давай, – засучив рукава, браво отвечает Дохлый, уповая на свою лёгкую победу.
Триган, наблюдающий за спором друзей, многозначительно отложил нож и толкнул ногой спящего рядом на палубе моряка:
– Эй, подъём! Жара будет! – И, оглядев палубу, заорал. – Мужики! Дохлый вызвал Малыша на поединок! Айда, ставить!
Лениво заворочавшись, почёсывая залежавшиеся бока, балты стали подниматься со своих мест, образуя вокруг драчунов просторный круг. Свистун тоже придвинулся ближе и, весело притопывая, засвистел бойкую песню.
–Доставай амы! – призывал Триган, – На кого ставишь?– обратился он к протягивающему ему монету моряку.
–На Дохлого, – отвечает тот, крепким ударом положив ам на ладонь крупье и выкрикнул:
– Эй, Дохлый, не подвели!
–Ага, как же!– не оборачиваясь, отвечает тот.
–Так, давай, давай, – собирая деньги, приговаривает Триган.– На Малыша? Малыш! На тебя ставка! Дохлый? У тебя – то же! Малыш, кажется, ты в пролёте!
– Ну и хрен с ними! Мне ж больше будет!– задорно прикрикивает крепыш и ловко увёртывается от сделавшего в его сторону выпад Дохлого.
–У-у-у!– разочарованно гудит толпа, болеющая за тощего моряка.
–Так держать, – восторженно орут болельщики Малыша.
Дохлый делает ещё один выпад и крепыш, пригнувшись, проскакивает под его рукой.
– Давай, Дохлый! Не подведи! Я на тебя два ама дал! Э! Так не честно! Ты чего как баба бегаешь? Давай, надери ему зад! – слышатся недовольные и подбадривающие в толпе крики.
Дохлый разворачивается, снова делает выпад, но Малыш оббегает вокруг него и даёт сильный пинок в зад, одновременно не забывая покрасоваться на публику.
–Ха-ха-ха!– ржут довольные зрелищем моряки, – знай наших! Малыш! Мы с тобой!
–Держи, – через спину Тригана чёрная рука рулевого протягивает блестящую монету, – на Малыша.
Дохлый, понимающий, что удача явно не на его стороне, зло встряхивает головой и хочет схватить Малыша в кольцо. Но тот проскальзывает сквозь его мокрые руки вниз, на палубу и озадаченный моряк вместо соперника хватает воздух и чуть не падает вперёд, лицом на палубу. Но удерживается. А Малыш, умело проскользив потной спиной о гладко начищенные доски между его ног, оказывается сзади и, быстро вскочив, толкает Дохлого в спину, чем вызывает бурный восторг наблюдателей:
– Ну, Малой, давай, сильнее, сильнее его. Всыпь по-полной!
Дохлый падает на колени, но быстро встаёт.
А Малыш, продолжая скакать вокруг него, строя сопернику смешные рожи, а тот неуклюже вертится, стараясь поймать юркого противника, который всякий раз проскальзывает мимо.
–Малыш! Малыш! Дохлый! Улю-лю! Давай, давай! Бей его! Слева, слева заходи! Да нет, справа!
–Это что за базар?– внезапный грозный окрик Боцмана с пустым кувшином в руке прерывает крики болельщиков и он, грубо расталкивая толпу, выходит в круг и видит, как Малыш валит Дохлого на спину и быстро садится ему на живот.
–Вам что, дел больше нет?– Строгий моряк окидывает грозным взглядом тут же притихших моряков и те, переглядываясь с Триганом, нехотя расходятся по палубе.
–У! Позор! Молодчина, Малыш! Дохлый он и есть дохлый!– раздаются слабые комментарии расходящихся балтов, косящихся на прервавшего веселье начальника.
– Ну, чего рассиживаешься, как баба на члене, – обращается Боцман к застывшему на Дохлом Малышу и победитель юрко соскакивает на палубу и чешет за ухом:
– А я что? Это всё он, – кивает тот на старающегося подняться с мокрой палубы друга и подаёт ему руку.
Дохлый отбрасывает руку помощи и, кряхтя, встаёт сам.
–Нашёл с кем тягаться, – ухмыляется начальник побеждённому, – наш Малыш и без кулаков кого хочешь уделает, на вот, – протягивает он кувшин, – Капитан хочет вина.
Дохлый, обиженно косясь на победителя, берёт кувшин.
– Ну, чего медлишь?– прикрикивает на него Боцман. – Шевели маслами!
Малыш тихонько хочет пройти мимо него, но крепкая рука хватает его за плечо:
–Куда собрался? Просмоли тросы. Да шкурку новую возьми. Ну, давай, давай, стучи копытами!
И, видя, как засверкали пятки бегущего исполнять его поручение моряка, удовлетворённо насвистывая весёлую мелодию и закинув руки за спину, зашагал к рулевому, однако остановился около делящего выигрыш Тригана и процедил сквозь зубы:
– Мою долю не забудь, – и, не останавливаясь, важно прошёл мимо.
Незадолго до набата Теймур зашёл в шатёр жены, надеясь с ней провести эту ночь. Несмотря на всё больше и больше наполняющий его душу мрак, отблески света все же иногда пробивались, на мгновение гася поглощающую его черноту. И такими моментами были его встречи с Ханой. Искры былой детской любви не смогли навсегда погаснуть в его всё больше твердеющей душе.
«У настоящего правителя не может быть слабостей, – учил его Шаман.– Что бы править миром, нужно в первую очередь контролировать свои эмоции. Эмоции – наша слабость. А любовь – это эмоции. Когда-нибудь она погубит тебя и все твои завоевания. Научись контролировать её и ты будешь непобедим».
А она оставалась последней слабостью в сердце жестокого правителя.
Но был ли он жесток?
И где та грань, которая разделяет справедливое наказание от жестокости?
Ханна. Ханночка…
Зачем ему всё золото мира, если он не может добиться её любви? А, может, и правда, ну её, эту войну? Чем плоха его теперешняя жизнь? А славу на долгие века он уже снискал себе и здесь, объединив многочисленные кланы. Продвинувшись далеко на юго-запад, со своей армией он ещё думал, насколько прав был учитель, дразня его мировым господством.
Зачем оно, если любимая женщина с укоризной смотрит на него всякий раз, когда он говорит о предстоящих завоеваниях?
Действительно, зачем?
А, может…
Вернуться в восточные степи?
А как же его обещания последовавшим за ним воинам? О богатстве и рабах? Не может же он обмануть их.
И Курдулай….
Верный друг начинает тоже сомневаться в непоколебимости своего каюма. Вот и теперь, говоря о необходимости отложить поход, он заметил недовольство, промелькнувшее в его взгляде.
–Ваш напиток, каюм, – слуга поднес Теймуру бокал с бурлящей в нём жидкостью.
Хайна…
Когда то, взяв её силой, где – то глубоко в душе он ругал себя. Думал, она поймёт его и простит. Но с каждым днём пропасть между ними росла всё шире и шире. Казалось, он больше не обижал её, осыпал подарками и почестями, старался быть нежным и ласковым.
Хайнна видела это и в какой-то мере была благодарна, что её саму, и брата, да и всех остальных, ставших верными подданными каюма, окружает наступившая благодать.
Но какой ценой?
Она ещё помнила отсечённую, валяющуюся в пыли голову отца, жестокие казни непокорных кланов, трупы, трупы, трупы на завоёванных и разорённых Теймуром землях.
Да, их народ стал могущественным.
Но кому и как пришлось заплатить за это?
Когда родился их сын, женщина надеялась, что хоть он растопит сердце отца и тот откажется от своих кровавых планов.
Но она ошибалась.
В тот день, день когда над степью раздался оглушительный крик новорождённого, каюм поднял его высоко на руках и пообещал подарить ему мир.
Весь мир.
-Хайнна!
Теймур, скинув со своего атлетического тела расшитый золотом халат, подошёл к уже спящей на ложе жене и дотронулся до неё рукой.
«Как же она красива»!– подумал он, гладя её жёсткие рыже-чёрные волосы и, убрав прядь с точёной шеи, нежно коснулся её губами.
–Ведь ты не отпустишь их просто так?– Не поворачиваясь к мужу, спросила Ханна, открыв глаза.
–Тебя не должно это волновать.
Теймур настойчиво повернул её к себе лицом и заглянул в глаза:
–Я соскучился по тебе.
Его рука, скользя по крепкой точёной ноге, продвигалась выше, задирая тонкую цветастую рубаху.
–Они хотят мира, – продолжила женщина, не отвергая, но и не отвечая на его ласки.
–И получат его. Они слишком просты и ничтожны, что бы тратить на них свои силы.
–Так ты не пойдёшь на них войной?– встрепенулась Ханна.
–Нет. Я отправлю несколько отрядов. Думаю, этого будет достаточно, – ответил Теймур, стараясь поймать яркие губы жены.
–Ты сам сказал, что они слабы, – отвернула лицо женщина, – будет ли это великой победой?
–Это будет показателем моей силы. Думаю, они не будут сопротивляться. И в этом случае останутся живы.
– А если…– начала Хайна, но каюм нетерпеливо перебил ей:
–Если моим воинам окажут сопротивление, то ты знаешь, что с ними будет.
Высоко задрав рубаху, Теймур нашёл руками полные груди жены, сжал их и крепко поцеловал торчащие от возбуждения соски.
–У них, – начало было женщина, но каюм прикрыл её рот своей рукой:
–Перестань. Я пришёл сюда не обсуждать важные вопросы. Я устал и хочу насладиться твоим роскошным телом. Будь сегодня по-ласковее со мной, и, кто знает, может, я буду терпелив к своим новым подданным.
Сильные руки страстно, до хруста в костях, обняли маленькое крепкое тело Ханны. Горячие губы уткнулись в её пахнущие степью волосы и зашептали в самое ухо:
–Полюби меня снова, как когда – то давно любила меня.
Тугой пресс живота напрягся ещё сильнее, когда мужчина крепкими ногами раздвинул её стройные бёдра и его, жаждущая освобождения, плоть уткнулась в тёмную норку между цветущих огненными красками холмов.
И Хайна, отбросив всю неприязнь к этому искренне любящему её человеку, нежно обвила его шею руками.
Глава 12
Хлюпая по лужицам воды на нижней палубе, Дохлый медленно пробирается между рядами керамических амфор и бочек. Тонкий фитиль, скрученный из бараньей шерсти, в маленькой круглой чаше, наполненной китовым жиром, тускло освещает ему дорогу.
С боку слышится слабый шорох и невидимое существо слегка касается голой голени моряка.
Дохлый отдёргивает ногу:
–Спаси меня, боги! Опять мыши завелись.
Опустив светильник ниже, он пытается разглядеть их на полу и в этот момент у дальней стены мелькает большая тёмная тень и скрывается за бочками.
Выпрямившись, моряк поднимает фонарь и продолжает осторожно идти. Поравнявшись с одной из бочек, он вытаскивает из неё заклёпку и наливает в кувшин красную пенящуюся жидкость, мысленно удивляясь своему недавнему поражению: «И как это он так ловко? А я –то дурак, думал, сейчас, намылю ему шею. И вот, намылил. Э-эх, говорил батька, не лезь на рожон, коли не знаешь» .
Тихий шорох и прерывистое дыхание у стены заставляют его замереть и прислушаться.
Тишина.
– Фу ты, показалось, -выдыхает моряк и продолжает следить за льющимся тонкой струёй вином.
Наполнив кувшин, Дохлый затыкает бочку пробкой и поворачивает к выходу, но останавливается и задумывается. Приподняв кувшин, делает пару глотков, одобрительно косит лицо, далает ещё несколько глотков и возвращается к бочке, что бы долить выпитое.
И в этот момент у стены за бочками раздаётся тихий присвист, как будто струя воздуха медленно вылетает из мехов.
Моряк замирает, прислушивается.
Красная жидкость из наполнившегося кувшина льётся ему на ноги и Дохлый, очнувшись, материться:
– Да что б тебя!– затыкает отверстие в бочке и снова идёт в обратную сторону, но на пол пути останавливается, ставит кувшин на одну из бочек, возвращается, и, высоко держа светильник, заглядывает в проём между стеной и бочками.
Там что – то тёмное и большое зловонно воняет и, пыхтя, шевелится и громко дышит.
Пытаясь разглядеть копошащееся внизу существо, Дохлый наклоняется ниже.
И оказывается лицом к лицу с неизвестным чудищем, сверкающим на него огромными белыми глазами.
–А-а-а!– орёт балт, падает между бочек на спину и роняет светильник.
Над бочками появляется взлохмаченная морда и Дохлый, резко подскочив, оглядываясь и спотыкаясь, несётся к выходу, оглушительно визжа:
– А-а-а-а! Нечистый! Нечистый в трюме!
-Каюм!– неожиданно распахнулся полог юрты и в неё торопливо вошёл Курдулай.
–Что ещё?– рассерженно закричал Теймур, поворачивая лицо от жены в сторону прервавшего момент его наслаждения военачальника.
–На дальней сторожевой вышке, – приклонил колено тот, – на северо-западе, убиты все постовые. С одного из них снята одежда. Кто-то тайком пробрался в наш лагерь. Наверняка, этот кто-то был с послами, прибывшими сегодня к нам.
–И за этих людей ты просила меня?– гневно посмотрев на испуганно выглядывающую из-под покрывала женщину, гаркнул Теймур и, вставая с ложа, посмотрел на воина, – ты знаешь, что делать. А ты, – обращается он к жене, – лежи здесь и жди меня. Я ещё не закончил. Когда я вернусь, – наклонился он к её губам, – мы продолжим наши игры, – и выходит, на ходу накидывая халат.
Несущийся по палубе с выпученными от страха глазами Дохлый сбивает с ног несущего к борту рыбью требуху Тригана и она выливается на вычищенную совсем не давно Малышом палубу.
–Да что б тебя, – сокрушённо сожалеет крепыш, видя, как остатки кишок слизкими пятнами растекаются по доскам.
–Нечистый!– орёт Дохлый и, подскользнувшись на ставшей слизкой от требухи палубе, падет на спину, сильно бьётся головой и теряет сознание.
Сидящий рядом с ним Триган с омерзением сбрасывает с себя прилипшие остатки рыбы и, криво смотрит на сошедшего с ума (а именно так и подумали все, наблюдавшие эту картину)моряка. Затем со знанием дела приподнимает, а потом опускает его руку.
Она бессильно падает на грязный пол:
–Кончился, – констатирует Триган и, тяжело вздохнув, встаёт на ноги, – за борт этого смутьяна.
– И ничего не кончился, – отрезал подошедший Малыш и плеснул на лежащего без сознания мужчину ведром солёной воды.
Тот открыл один глаз, второй:
– Я уже умер? Или мне это только снится?
–Да уж! Умер! Конечно, – послышалось со всех сторон, – дождёшься от тебя!
–Ты чего это, – заботливо подавая руку спросил Малыш, – орал? Случилось чего?– и подал чашу холодной поды, поданную одним из балтов.
–Я того, иду, это, – жадно хлебая воду, начал рассказчик, – вижу, а там тень…
Звонкий свист хлыста из рук Боцмана, полоснувшего по спине Дохлого, заставил его вскрикнуть и замолчать.
Будешь пить столько, – крикнул он несчастному в самое ухо, – не такое покажется!
– Да не пил я, видят боги, не пил!– втянув голову в плечи под нанесённым над ней хлыстом, завопил моряк.
–Лады, ври дальше, – разрешил начальник, а Малыш дружески похлопал его по плечу:
–Ну, чего там было -то?
И Дохлый, с опаской посматривая на Боцмана, начал активно жестикулировать:
–Ну, думал, показалось. Дальше иду. А за бочкой слышу, дышит кто.
–Из наших, что ли?– перебивает его Триган, – Али как?– и тут же получает подзатыльник от Боцмана:
–Прикуси болтун.
–Сильно так, громко,– тем временем продолжает Дохлый. – Я лампу то и поднял. А там оно. Чёрное такое, рогатое…
–Нечистый, точно, нечистый, – сплюнул кто-то из толпы, – как есть, он.
– Так, ребята. Не знаю, кто там, нечистый, али человек какой,– выдохнул Боцман, – но мы должны его поймать. Взяли бугры там, палки. У кого что. И за мной!
Скучающим без особого дела в такую ветреную и славную погоду морякам, когда руки свободны от тяжёлых вёсел, любой кипишь в радость и поэтому они все, вооружившись первыми попавшимися под руку предметами, дружно последовали за уверенно шагающим к трюму Боцманом, подбадривая друг друга:
–Да! Да, изгоним нечистого! Пошли, братцы! Давай, давай, вниз!
…тихо опустился полог юрты и Балтозар столкнулся лицом к лицу с темноволосой обнажённой женщиной, испуганно сжавшейся при его появлении.
–Тсс, – приложил он палец к губам и женщина послушно закивала головой.
Иирк огляделся, размышляя, что ему делать дальше и снова угрожающе посмотрел на женщину:
–Прибью, если пикнешь, – прошипел он.
Но женщина, кажется, и не думала кричать.
Напротив, она приподнялась на постели и потянула руку к вороху одежды, лежащей на полу.
Балтозар, думая, что она хочет взять оружие, замахнулся на неё, но незнакомка испуганно замахала руками, останавливая его и, быстро схватив одну из просторных цветастых рубах, бросила ему.
«Одевай», – показала она руками на сорочку.
«Я»?– не понял иирк.
Женщина закивала головой.
«А, может, она права?– подумал Балтозар, примеривая одежду.– Искать – то мужика будут, а тут – баба. А с чего бы это она?.. – Подозрительно посмотрел он на женщину.
«Давай, давай»!– Торопила она его жестами и иирк, отбросив сомнения, скинул с себя мохнатые штаны и куртку и натянул сорочку.
Женщина тихо засмеялась.
Действительно, свободно падающая на женских фигурах, слегка затрещав, рубаха плотно обтянула крепкое мужское тело.
Балтозар разочарованно посмотрел на себя. Ну, красавец! Широкие плечи, обтянутые шёлковой тканью, выпирали под ней мускулистыми буграми. Глубокий вырез открывал густо-волосатую ( ну точно, совсем не женскую) грудь, а из-под коротких рукавов свисали большие кулаки, покрытые на пальцах рыжеватым пушком. «Да, наши бы увидели, животы надорвали. Мужик в бабьем платье. Смех!»– Подумал мужчина и, подняв глаза на тихо смеющуюся себе в кулачок девушку, огляделся вокруг.
Срам – то какой! Чем бы это прикрыться? В таком виде его уж точно сцапают. И к гадалке ходить не надо.
Женщина, тем временем, немного подумав, бросила ему огромную меховую накидку, закутавшись в которую, иирк скрыл за пушистым мехом коренастую, обтянутую сорочкой фигуру и, слегка кивнув ей, направился к выходу.
«Постой»!– жестом остановила его женщина и, выпрыгнув из постели, быстро, не стесняясь своей наготы, накинула на себя соболью шубу.
Глава 13
По тёмному трюму, освещённые одним только фонарём, согнувшись, крадётся толпа балтов во главе с Боцманом.
Рядом с ним идёт Малыш, держа наготове пустой мешок.
Раздавшийся сбоку шорох заставляет мужчин остановиться и одновременно повернуть головы в ту сторону.
–Там, – тихо шепчет Боцман и указывает в сторону тёмной стены:
– Ты, – кивает он Дохлому, – слева заходи, ещё кого с собой бери, а вы, двое, с права. Малыш, наготове будь, держи мешок шире. Ну, пошли, братцы. Только тсс!
Балты, разделившись на группы, полукольцом наступают на стену, у которой слышится злобное ворчание.
–Сердится, гад, – шепчет кто – то из людей.
–Видно, беду чует.
–Ну, сейчас мы его!
Подойдя почти вплотную к стене, Боцман машет фонарём и тихо приказывает:
–Давай! Дружно! Навались!
И все с громкими криками кидаются за бочку. Кто – то в суматохе толкает Боцмана, тот роняет фонарь и в наступившей темноте слышны только грохот падения, топот людей, дикие завывания неизвестного существа и крики людей:
– Лови! Держи его! Хватай! Хватай! Бей! Да не меня, придурок! Всё, поймал! В мешок его. В мешок! Ёкмакарёк, масло разлил! Да что б тебя!
Нащупавший фонарь Боцман зажигает его и свет фитиля освещает довольные, измазанные маслом и мукой из одного из разорванных мешком, рожы.
Малыш скалит кривые зубы, сидя на расползающемся под его задом масляном пятне, и торжествующе поднимает мешок, в котором что – то злобно шипит и агрессивно двигается.
– Какой – то он маленький, – разочарованно утверждает один из балтов, почесывая разодранный до крови бок, сверкающий из-под разорванной рубахи.
После того, как в её юрте появился этот чужестранец, Хайна сразу же поняла, кто он и что с ним будет, если его поймают. И то, что он оказался именно в её юрте, был знак свыше. Ни капли не сомневаясь, она быстро приняла решение.
Быстро полоснув кинжалом по стене юрты, она на пальцах показала мужчине затаиться и ждать, а сама, выйдя на улицу, закричала на стоящему у её входа воину:
–И чего ты стоишь здесь, дурак? Кто-то пытался проникнуть в мою юрту с обратной стороны. Ты что, забыл, кто я и что головой отвечаешь за мою безопасность?
Опешивший от такого напора от никогда даже не повышающей на него голос ханум – баши, воин засуетился.
–Пойдём со мной, – оглянувшись, женщина завела его в юрту и показала на длинный разрез в стене юрты, – видишь?
Показывая жестами Балтозару на выход, она, продолжая ругать оторопевшего воина, вытолкнула его через дыру на улицу, а сама вышла к иирку и, взяв его за руку, повела через снующих туда- сюда тургаров.
–Ищите везде!– приказал группе воинов один из командиров и наклонил голову, видя проходящую мимо него ханум –баши.
Быстро передвигаясь мимо юрт, беглецы вышли к окраине лагеря. Там, озираясь по сторонам, по периметру с расстоянием в несколько метров стояли готовые схватить любого, кто тут появится, воины.
–Тсс, – прижала Хана палец к губам и указала мужчине плотнее натянуть на лицо платок.
Подойдя к воинам, девушка сделала серьёзное лицо и властно приказала:
–Коня мне и … моей рабыне. Гулять хочу.
И, лихо вскочив на подведённую ей лошадь, указала Балтозару на другую.
«Вот так баба»!– восхищённо подумал тургар, помогая запутавшемуся в одеждах иирку забраться на коня и пытаясь ущипнуть его за крепкую задницу.
Балтозар, еле сдерживаясь от негодования, ударил его по руке и, задрав юбку и показав изумлённому воину крепкие икры явно не женских ног, пришпорил лошадь.
«Красотка! – подумал тургар, провожая взглядом скрывающиеся в ночи фигуры. – Такая как приласкает, так век не забудешь! Надо найти её после».
Скрывшись за недалёкими холмами, скрывающими их от глаз тургар, Хана повернулась к Балтозару:
–Тебе туда, – неожиданно сказала она на северном языке и указала рукой в противоположную горящим в степи кострам сторону.
–Ты говоришь по – нашенски?– удивился Балтозар.
–Ваши купцы бывали у нас, – ответила девушка и, помолчав, продолжила, – а ещё… рабы. Много рабов. Они строят корабли на восточном море.
–Поедем со мной. Тебя ведь не пощадят, если узнают, – протянул ей руку иирк.
–Нет, – покачала головой девушка, – никто не узнает. А если и узнают, не посмеют сказать.
Действительно, что будет ей, матери наследника великого каюма? Никто не заподозрит её, а если и так, то кто посмеет сказать Теймуру, что его жена спасла лазутчика? Конечно, он не простит её. Но и тому, кто донесёт, придётся не сладко.
–Что ж, воля твоя. Спасибо тебе, – и Балтозар, наклонив голову и приложив руку к сердцу, пришпорил коня.
Всматриваясь в удаляющуюся в темноте литую фигуру, женщина повернула своего коня обратно, но вдруг остановилась и, обернувшись, приложила ладони трубочкой к своим губам и прокричала в след своему новому знакомому:
–Не верь каюму! Он убьёт ваших мужчин, детей принесёт в жертву, а женщин превратит в рабынь!
И, наблюдая, как фигура воина на резвом скакуне исчезает на заливаемом солнечными лучами горизонте, тихо добавила:
–Если вдруг кто не остановит его.
Еле заметная на тёмной степи тень человека вытянула в броске руку и сверкающая сталь просвистела, разрезая ночной воздух.
С воинственным видом, довольные лёгкой победой, выходят моряки на палубу, дружески похлопывая бросающего на доски мешок Малыша.
– Ну, открывай, – подходит к нему Боцман и обращается к остальным:
–Эй, держите крюки наготове! Если что, по морде его!
В мешке что – то продолжает шевелиться и шипеть и Малыш со всей силы пинает его.
Раздаётся жалобный вой и мешок замирает.
–Больно! Боится! Значит, не так страшен, как думали, – раздаются вокруг одобрительные возгласы.
– А, может, ну его? Прям так, за борт?– осторожно предполагает молоденький юнга и все дружно поворачивают к нему головы с неодобрительным выражением лица.
–Да я так, просто, – отошёл назад паренёк. – Но вы не думайте я, как все.
Все снова отвели от него взгляд и, затаив дыхание, переключились на развязывающего мешок Малыша.
– Ну, что там?– нетерпеливо спросил Дохлый.
Закатив глаза, крепыш всунул в мешок руку и, довольно улыбнувшись, что – то медленно потащил наружу.
Ещё чуть –чуть.
Все вытянули любопытные шеи и открыли рты.
Ещё…
В руку Малыша клок отличной овечьей шерсти.
–И это всё?– разочарованно протянул кто –то.
–Да не, видишь, там ещё чего – то.
Малыш отбросил в сторону шерсть и уже более уверенно засунул в мешок руку.
Вскоре на свет появился один конец толстой скрученной из нескольких нитей, верёвки.
–У-у-у-у!– зашумели люди.
Малыш быстро начал вытягивать её, пока над палубой на появился другой её конец.
В мешке тем временем что – то зашевелилось.
Толпа выдохнула и слегка отступила назад.
Малыш огляделся на всех, уверенно засунул руку внутрь и тут же, заорав, выдернул её:
–Да что б тебя!– оглядел он свои разодранные до крови пальцы и отшвырнул мешок ногой:
– Да ну его! Сами вытаскивайте!
–Точно, нечистый! Зубастый, гад! Может, правда, за борт, а? Тсс, смотрите.
Неподвижно лежащий до этого мешок вдруг стал медленно отползать в сторону и все, переглянувшись, толпой, осторожно передвигаясь на цыпочках, держа наготове бугры, палки и другие предметы нападения, двинулись за ним.
Мешок остановился.
Остановилась и толпа возбуждённых мужчин.
Мешок снова пополз и тут Боцман, растолкав моряков, звонко ударил по нему кнутом.
Мешок взвизгнул, подскочил и опрометью побежал к борту, наскочил на него, повернул и побежал в другую сторону по палубе.
–За ним!– подняв кнут, заорал Боцман и разъярённая толпа понеслась за удирающим мешком.
–Лови! Держи! Бей его, гада!
И перевозбуждённая толпа моряков начинает изо всей силы колотить, стараясь попасть в прыгающий и визжащий мешок.
И вот он вдруг высоко подскочил и…
Из мешка с диким воплем на палубу плюхнулся огромный рыжий взлохмаченный кот и со всей прыти пронёсся по палубе, поджав пушистый хвост. Мужики дружно застывшим от изумления взглядом проводили котяру и задрали головы вверх, наблюдая, как тот взбирается на самую верхушку мачты и, злобно рыча, сверкает на них испуганными глазами.
–Кот, – разочарованно произносит один из балтов.
–Кот, – усмехаясь, повторяет другой и всех охватывает безумный смех.
Сотрясаемые от всплеска эмоций, моряки дико ржут и толкают друг друга, побросав бесполезное теперь оружие.
–Нечистый! Ну, точно нечистый! Только рыжий!– Слышится сквозь смех,– эй, Дохлый, а рога – то у него где? Откуда он взялся? Да в белокаменном залез. Точно там, больше негде. Рыбу почуял и залез! Надо бы его достать! А то ненароком парус порвёт, тогда точно веселья не оберёмся.
И все расходятся, усмехаясь в сторону смутившегося Дохлого. Малыш пинает в его сторону пустой мешок, а Боцман, тихо подхохатывая, проходит мимо и, похлопав по плечу, указывает:
– Говорил же, пить меньше надо, и не такое покажется. Давай, ступай в трюм, приберись там. И учти, весь попорченный товар из твоего жалования вычтем. Вот так то, – и, продолжая хихикать, уходит.
–Вот, влип, – сокрушённо произносит парень и, плюнув под ноги, тихо произносит, – всё, больше ни капли, – и задумывается: «А может… Да нет. Не кот это был, точно, не кот. Но тогда кто же?»
–Да, жёсткий котяра, – перебивает его мысли подошедший Малыш, – Смотри, в другой раз кого увидишь, присмотрись, может окорок из бочки выскочит! Вяленый. Хоть нажрёмся!
Глава 14
Разноцветными красками раскрасила осень цепляющуюся из последних сил за ветки деревьев листву. Ещё жаркое, но уже теряющее свою яркость солнце бросает ласковые лучи сквозь верхушки не меняющих свой окрас елей. Кроваво- красные капли спелых ягод крупными бусами украсили зелёный ковёр, редеющим полотном покрывающий начавшую остывать землю.
Молодая лань рыжим пятном мелькнула среди деревьев и скрылась в лесной чаще.
Следом за ней, осторожно ступая, безшумно передвигался волк. За ветками можно разглядеть его мелькающую среди пожелтевшей листвы шкуру и оскаленную злобой пасть.
Увидев мирно жующую среди деревьев последнюю зелень лань, волк замирает и, плотнее припав к земле, осторожно отползает назад, выжидая наиболее удачный момент для нападения. А та, словно почувствовав опасность, на мгновенье замирает, грациозно повернув шею в сторону волка и, поведя ухом, внимательно оглядывается.
Зверь замирает, прижав морду к лапам.
Однако что-то неестественное, неуклюжее в движениях дикого зверя, замершего в сухом ельнике.
И лань, убедившись в своей безопасности, продолжает свою трапезу.
Но в этот момент волк, осторожно приподнявшись на задние лапы, одну переднюю резко выбрасывает вперёд.
Мелькнувшее на солнце лезвие тихо просвистело, разрезая укутанный осенними запахами воздух, и впивается по самую рукоять в шею лесной красавицы.
Алое пятно багровым пламенем расползлось по рыжей шкуре и коричнево – чёрный глаз с наползающей слезой покосился на медленно приближающегося убийцу, словно спрашивая: « За что!?» – и закрылся, моргнув длинными ресницами.
На задних лапах волк приблизился к жертве и, присев на колени, откинул голову назад.
Под мордой зверя, нетерпеливо откинув копну чёрных волос, открылось невозмутимое лицо Кайры.
Точным движением набитой руки она, ухватив рукоятку ножа, отрезала голову животного и откинула в сторону. Волна алой жидкости мощным выбросом окрасила подмятую траву и впиталась в жадную до влаги землю.
Кайра связала задние копыта лани прочной верёвкой и, перекинув другой её конец на заранее приглянувшийся крепкий сук близлежащего дерева, подтянула сочную тушу к верху, закрепив её.
Остатки крови тонкой струйкой полились из некогда дышащего жизнью тела, а девушка, как ни в чём не бывало, села на землю рядом и, вытерев нож о штаны, стала точить его лезвие о вынутое из кожаной сумы, висящей за спиной, точило.
–Улетай, голубка, в родные края, – еле слышимое пение девичьего голоса заставило Кайру оторваться от важного дела и прислушаться.
–Донеси, голубка, весточку мою, – доносится голос из лесной чащи и охотница, всунув нож в ножны, уверенно встаёт и, отряхнувшись, быстро идёт на его звук.
–Туда, где колыхаются пшеничные поля, туда, где у околицы мамка ждёт меня, – приближается пение, и вскоре Кайра выходит к лесному озеру у отвесной скалы, гремящему холодными струями ниспадающего водопада.
Там, плескаясь в студёной воде, сверкает, словно выточенными из слоновой кости, частями тела Йорка.
Замерев от неожиданно привалившей ей удачи, Кайра прячется за дерево и с интересом наблюдает.
Славличанка с головой ныряет в прозрачную воду и через мгновенье копна золотых волос радужным блеском разбрасывает миллиарды бриллиантовых капель, разлетающихся в разные стороны.
Тонкие руки с наслаждением тянутся вверх и упругое тело появляется из воды, показывая молодую круглую грудь с тёмными кругами вокруг сосков.
Грациозно встряхнув головой, девушка ныряет в воду, под самые струи водопада и скрывается в его бурлящем ниспадающем потоке.
Кайра осторожно выглядывает из-за деревьев и оглядывается.
Никого.
Значит, она здесь одна?
Это шанс. Может быть, единственный.
И женщина осторожно вытаскивает нож.
Йорка, тем временем, встряхнув головой, грациозно выходит из воды, виляя округлыми бёдрами и стряхивая с удивительно стройного тела ладонями остатки воды. Мягко ступая по каменистому берегу, она подходит к аккуратно сложенной одежде и в наслаждении вытягивается.
Прищурив один глаз, Кайра основательно прицеливается: « Ну, теперь – то тебе не уйти. Никто ещё не убегал от Кайры- охотницы живым», – злорадно думает она и вытягивает в броске руку.
Как тугая струна лука, выгнулось в изящном изгибе тонкое тело Йорки, и даже так ненавидящая её охотница на мгновенье залюбовалась этой чуждой её племени красотой.
Посторонний шорох, раздавшийся на противоположной стороне, заставил Йорку резко повернутся и, быстро наклонившись, собрать вещи в охапку.
И этого мгновения хватило, что бы спасти тонкую шею с пульсирующей веной от летящего в её сторону острого металла.
Брошенное мгновенье назад лезвие пронеслось как раз над её головой, срезав несколько золотых волосинок, и вонзилось в каменистую землю берега.
Повернув голову, девушка встретилась с выходящей из-за деревьев Кайрой и, видя её враждебность, отступила назад, испуганно прижав одежду к груди и озираясь по сторонам в поисках помощи.
–Зря смотришь, – нагло ухмыльнулась охотница, небрежно подходя ближе, – никого нет. Ну, кроме меня и тебя, разумеется. Но ничего, сейчас мы это исправим.
–Что тебе нужно? Я же ничего тебе не сделала!
–Ничего? Ты что, издеваешься? – удивлённо усмехается Кайра, подойдя почти в плотную к испуганной девушке:
–Да ты, сучка, украла у меня мужчину! У меня! Кайры!
– Прости, я не хотела, – запинаясь, пытается оправдаться Йорка и под натиском соперница спиной заходит в воду.
–Ну конечно, а я и не виню тебя, – разводит руками иирка, – это всё он. Но, не виляй ты так постыдно своим круглым задом и, – замолкает на мгновенье она, не зная, как бы ещё оскорбить девушку, – своими… – возбуждённо трясёт она руками перед лицом Йорки, – он бы так и остался со мной!
Кайра сильно толкает девушку в воду и та падает спиной на гладкие, покрытые водой камни.
Садясь на неё верхом, охотница пытается схватить её руки, злобно приговаривая:
– Но ничего. Как я уже сказала, мы это исправим. Ты же уже раз убегала? И почему волки тогда не загрызли тебя? Сейчас тебе не удастся вывернуться. Никому ещё не удавалось сбежать от Кайры – охотницы. Расслабься же, я обещаю, больно не будет.
С лёгкостью преодолев сопротивление Йорки, женщине удаётся скрутить её руки и подмять под себя. Всем телом наваливается она на бедную девушку, погружая её лицо в холодную, прозрачную воду и видит, как со дна на неё умоляюще смотрят два огромных, сливающиеся с озёрной голубизной глаза и кривятся, пытаясь поймать крохи живительного воздуха, синеющие губы.
Яркие языки пламени в каменном очаге освещают просторную юрту, выложенную цветастыми коврами и подушками, на которых вальяжно валяются довольные успешно выполненной миссией послы и рвут руками жареное мяса, обильно покрывающее золотые подносы. Струйки жирного сока стекают по их толстым, покрытыми перстнями пальцам и по чмокающим то ли от гастрономического, то ли от визуального оргазма губам, скрываясь в пышных бородах и усах.
Наблюдая, как три полуголые танцовщицы развратно крутят округлыми формами, скрытыми под полосками прозрачной ткани и трясут упругими голыми грудями с одетыми на соски массивными золотыми кольцами, Ратмир медленно облизал длинным, покрытым белым налётом языком жирные губы и почесал пальцами между ног.
–А, всё – таки, он не так плох, как говорят, – вытирая руки о подол, подвёл итог вечеру самый старший из них, Улушай и, подложив руки под голову, прилёг на спину, наслаждаясь неистовым танцем восточных красавиц.
–Да, барашек что надо, – потянулся к подносу Ратмир, выбирая кусок по-лучше.
–Да я о каюме, дурень, – засмеялся старшой и бросил обсосанную кость лежащей у его ног собаке, – Теймур, говорю, ничего так. Падкий до золота. С таким можно дела делать.
–Только почто его так все бояться? – спросил Ратимир. Облизнув жирные пальцы, он, обведя женщин проницательным взглядом, остановил его на яркой танцовщице с пышной, выпирающей из под тонкой полоски одежды грудью.
Ратимир потянулся губами к торчащему перед его лицом возбуждённому соску развратной танцовщицы и, укусив его зубами потянул к себе. Захихикавшая танцовщица взяла своей рукой свободную грудь и пошлёпала ею по лицу опешившего от её наглости иссида:
–Мальчишка он ещё, – оттолкнул он женщину и, скрывая выпирающее под его животом возбуждение, начал копаться руками в кусках жирного мяса. – Глупый и жадный.
Зигфульд смочил руки в поданной ему чаше с водой и поманил к себе одну из девушек:
–Ну-ка, милая, поди сюда!
Девушка перестала танцевать, легко, на цыпочках подбежала к иссиду и, усевшись у его ног, стянула с них обувку и мягкими, массирующими движениями начала тереть его костлявые, покрытые редкими белобрысыми кольцами волос ноги.
–У, – выдохнул тот, – хорошо – то как! Надо наших баб такому же научить.
–Я вот так думаю, – сквозь дрему начал Улушай, – никуда он не пойдёт. Зачем ему? Если мы сами пришли, обещали ежегодную дань? Будет сидеть себе со своими бабами и барыши считать. А мы тем временем укрепимся как следует, подготовимся, и – на тебе! Просто так уже и не возьмёшь.
Широко зевнув, он открыл рот и звучно засопел, высоко поднимая широкую грудь.
Быстро перебирая руками, девушка пробиралась тонкими пальчиками выше по икрам ног к самым бёдрам Зигфульда, застенчиво улыбаясь и моргая мохнатыми ресницами.
– А ну-ка, – привстал мужчина,– пойдём, поиграем, – взял девушку за руку и повёл в дальний угол.
Ратимир, закончив обсасывать очередную кость, поманил к себе танцовщицу с пышными формами и развязал ворот рубахи.
Девушка быстро уселась к нему на колени, обвила шею одной рукой, а другой нежно коснулась волосатой груди и, нащупав выпирающий сосок, потёрла его крепкими пальцами.
–О-о-о!– застонал Ратимир и в предчувствии наслаждения закрыл глаза.
Умелые женские руки быстро стянули с него рубашку и сочные губы жаркими поцелуями стали покрывать обвисшую грудь и выпуклый живот посла.
У стены юрты сладко стонал лежащий на спине Зигфульд, крепко мнущий костлявыми пальцами обнажённые груди уткнувшейся ему лицом между ног танцовщицы. Широко открывая пухлый ротик, девушка обвивала губами твердую плоть мужчины, заглатывая её глубоко в свою глотку, и обеими руками массировала выпуклые соски на груди мужчины.
Посмотрев на спящего посла, оставшаяся без мужчины девушка смело подошла к подруге, ублажающей Ратимира, и, присев у его ног, медленно стянула мохнатые штаны, обнажив тонкие белые ноги и торчащий между ними среди бурых колец волос упругий член.
Танцовщица что- то шепнула на ухо подруге и та, подняв юбку, взгромоздилась на мужчину и плавно задвигала бёдрами.
Неожиданно полог юрты откинулся и сам каюм- баши с гневным видом вошёл в юрту, пиная попавшегося ему под ноги грызущего кость пса. Тот обиженно заскулил и, поджав хвост, метнулся к стене, тоскливо глазея на оставленную посреди юрты кость с лохмотьями мяса и облизывая мокрый нос длинным шершавым языком.
Тут же прервавшие любовные утехи девушки быстро поднялись со своих мест и, стыдливо прикрываясь руками, пробежали мимо каюм- баши и сопровождающих его воинов.
–Что? Что случилось?– натягивая штаны, спросил, озираясь по сторонам Ратимир.
Ничего не отвечая, каюм молча стоял, гневно дыша и раздувая тонкие ноздри. Ещё совсем недавно такой, казалось, добрый и ласковый правитель превратился в разгневанного зверя, готового разорвать любого приблизившегося к ним человека.
Тяжело дыша, он скрипел зубами и сверкал из – под чёрных бровей гневным взглядом, так не сочетающимся с голубизной его глаз, наблюдая за суматошными движениями ошарашенных такой переменой чужестранцев, в торопях прикрывающих свои обрюзгшие тела.
–Взять их! – вытянул Теймур в сторону испуганных такой переменой послов палец с огромным серебряным перстнем.
И тут же стражники, словно сорвавшиеся с цепи псы, утомлённые долгим ожиданием свободы, ринулись на беззащитных людей, заламывая им руки и скручивая верёвками вдоль сверкающих через разорванные рубахи белизной туловища.
– Да что такое?– пытался сопротивляться Улушкай, выдёргиваясь из цепких рук стражников, отчего одежда его ещё сильнее трещала по швам и раздиралась в клочья.
–Я принял вас в своём доме. А вы, – глаза каюма сверкнули неземным блеском, – заслали лазутчиков?
Крепко связав полуголых послов по ногам и рукам, тургары потащили их к выходу, собирая их босыми пятками разбросанные по ковру остатки одежды.
–Лазутчиков?– не понимали послы, вертя головами по сторонам и тщётно пытаясь ухватиться кистями рук за край ковра. – Мы никого не …
Сильный удар рукоятью меча по голове подошедшего со спины воина вырубил говорившего и он, распластав руки, уткнулся лицом в мягкий ворс ковра.
Подошедший к нему Теймур пнул неподвижное тело посла и сверкнул горящими от злобы глазами на притихших исидов:
–Вы познали моё гостеприимство. Теперь насладитесь моим гневом. Думаю, вы не сильно разочаруетесь. В степь!
Глава 15
По полу трюма в сторону дальнего, самого тёмного угла, прихрамывая, идёт спустившийся с мачты избитый кот. Ярко-красный след запекшейся крови на его спине смешался с рыжестью мохнатой шкурки. Жалобно мурлыча, он потёрся боком о лежащего на влажном полу измождённого Немого и, забравшись на его грудь начал зализывать кровоточащую рану.
– Что, досталось тебе за меня?– еле слышно спросил мужчина и слабо потрепал животное по склоченной шерсти.
Кот благодарно мурлыкнул и лизнул костлявую руку.
Немой закрыл глаза.
Детские воспоминания с новой нахлынули на него и он, впав в беспамятство, увидел проплывающие над ним голубые облака, берёзовые рощи и пышные булки свежеиспечённого хлеба. Вдыхая несуществующий запах, Немой откинул голову назад, и темнота на мгновенье накрыла его. Морщинистые руки с длинными когтями схватили его за плечи и два горящих глаза в упор посмотрели из темноты.
-Никому не скажеш-ш-ш-ш, – прошипел голос, и маленького мальчика укутала зловещая тишина с то и дело появляющимися обрывками звуков.
Топот бегущих ног.
Протяжный вой одинокого волка.
Хруст ветки.
Топот.
Пара мигнувших желтизной глаз.
Всплеск воды.
Тишина.
Пара крепких рук поднимает его и куда-то несёт.
– Славный малыш. Можно хорошо за него выручить.
Мальчик слегка приоткрывает закатывающиеся глаза.
Яркий солнечный луч бьёт ему прямо в лицо.
Небо. Плывущие облака. Зелёные верхушки елей…
Белки глаз закатываются, и бессильные веки опускаются, проваливая память в темноту.
Подойдя к своей юрте, Каюм-баши увидел распластавшегося у её входа стражника.
Острая игла больно кольнула его холодное сердце и странное предчувствие беды наполнило его нутро.
–Говори, – вмиг пересохшим горлом тихо приказал Теймур.
–Я только на миг отошёл, – запинаясь, не отрывая тело от земли, забормотал воин, – а её – уже нет. С рабыней ушла, в степь, сказали часовые. С какой такой рабыней, спрашиваю. Ну, говорят, высокая такая, здоровая. А я что – то и не припомню такую.
–Короче говори, – замирающим от странного предчувствия голосом прошептал каюм и пнул ногой в живот лежащего тургара.
– Ну, я следом. Вижу, да, на конях, двое. Я догонять. Мол, как же, без охраны -то? А тут она и лежит.
–Лежит?– не понял Теймур, но внутренний голос уже шептал ему ответ на этот вопрос и он застывшими глазами посмотрел на распластавшегося у его ног воина: «Лежит? Почему? Здесь? Или?» – и, перешагнув через дрыгающееся в рыданиях тело, подошёл к юрте и дрожащей рукой откинул полог.
– Ну, она, Ханым- баши, – еле слышно ответил ему в спину стражник и, уткнувшись лицом в пыль, застонал, – виноват я, каюм, не углядел. Любую кару приму.
На цветастом покрывале лежала Хайна.
Такая – тихая.
Лёгкая улыбка застыла на её сочных губах.
Длинные чёрные ресницы, кажется, сейчас взмахнут и откроют небесно-голубые глаза.
«Спит. Испугал кто? Узнаю, кто, убью, задушу своими руками», – облегчённо подумал Теймур и, тихо подойдя, присел рядом и взял её за руку.
Мертвенный холод обдал его горячую ладонь и мужчина, испуганно отдёрнув руку, посмотрел на любимую.
Только сейчас, вблизи, он увидел расползшееся мокрое пятно на её груди, распустившееся алым цветком на красной шёлковой рубахе.
Что?
Нет!
Это просто разлитое вино!
Трепещущей рукой каюм потянулся к нему и на мгновенье так и замер с поднятой рукой, понимая и, в то же время, не желая принимать страшную правду.
Нет.
Сейчас она откроет глаза.
Сядет.
Покорно посмотрит на него.
Столько лет прошло?
Почему она до сих пор не смогла простить и полюбить его?
Ведь он так много сделал. Вся степь была в его власти. И даже народ, так боящийся его в начале пути, теперь уважал и боготворил его.
Нет, конечно, и боялся тоже. Боялся его строгости, дисциплины.
Но как же без этого?
Разве мог он достигнуть всего этого, не держа руку крепким кулаком?
Только так, жёстко поддерживая налаженный порядок, можно сохранить власть.
Он сдержал своё слово, данное степнякам.
Ни одного из них он не покарал просто так, ради мести или забавы.
Все, казнённые им, этого заслуживали: кто за трусость, кто за бесчинство к соплеменникам.
Но, с другой стороны, и награды для лучших из его когана, были достойными. Если ты хороший воин, то ждут тебя чины и богатство.
Да, в начале пути ему пришлось пожертвовать многими достойными людьми. Но все они были, так или иначе, против него самого и против его планов. И народ в то время был на их стороне. Разве мог он позволить тем ничтожным в своей власти людишкам отнять у него мечту?
Хайна.
Теймур понимал, что всё, что удерживало её около него, это сначала любовь к матери и брату, а потом, после того, как старуха умерла, а Алгаш вступил в ряды его воинов, их сын.
Пусть он и не был плодом их любви, но она выносила его под своей грудью и, как и любая женщина, любила своё чадо не меньше, чем отец.
И он, их сын, любил мать не меньше, чем его отец.
Лёгким движением Теймур коснулся груди женщины и почувствовал на своих пальцах вязкую, так хорошо знакомую ему массу.
Освещаемый тусклым светом лампады, Дохлый, аккуратно расставляет разбросанные по трюму тюки и бочки и недовольно ворчит::
–То – же мне, нашли мальчика на побегушках! Дохлый, туда, Дохлый, сюда! Сделай то, сделай это! Затем, что ли, в море пошёл? Рыбачил бы себе да рыбачил. Думал, вот, в разных странах побываю, диковинки всякие посмотрю…
Вздохнув, он присаживается на край деревянного короба и, поставив перед собой амфору с изображёнными на ней обнажёнными девами, продолжает вещать:
–А на деле что? На берег сойти и то путём не дали. Говорят, молод ещё, опыта нет. Да и драчливый. Натворю что, потом расхлёбывай. А я что? Я смирный! Меня не тронь и я не буду.
Задумываясь, он с силой сжимает жилистые руки и смотрит на них:
–И этот, то – же мне, устроил петушиные бои всем на смех. Я то что, думал, по всем правилам, как на большом базаре. А это что? Поржать, да и только! Э-эх, – вздыхает он, – кулаки чешутся. Подраться бы! Что б по-настоящему, по-мужски. Да не с кем. Боцман узнает, семь шкур спустит.
Услышав тихий шорох у стены, мужчина замолкает и тут же, погрозив в сторону пальцем, предупреждает:
–Э, нет! Не обманешь! Кис-кис, рыжик, выходи!
И, взяв лампу, в наклон идёт на звуки:
– Киса, киса, кис-с! Иди, маленький, я тебя не обижу! Кис- кис!
Из-за бочки мелькнул рыжий хвост и, подойдя ближе, Дохлый заглянул за неё, осветив высоко поднятой лампой лежащего без сознания мужчину, о ноги которого тёрся рыжий негодник.
–Эй, – позвал его балт, – как тебя там? Ты чего? Жив или как?
Не услышав ответ, мужчина обошёл бочонки и приложил ухо к груди незнакомца.
– Вроде жив. Ты того, не умирай. Погодь маленько. Я сейчас!
Глава 16
На тысячи километров раскинула свои просторы бескрайняя степь. И ещё более бескрайнее ночное небо смотрит на неё мигающими миллионами глаз.
Покой.
Тишина и покой.
Место жертвоприношений, затерянное где-то между холмами, утопает в окружающей его темноте и покорно ждёт своего часа.
Нарастающий из-за горизонта гулкий топот копыт несущегося к жертвеннику табуна будит спящие холмы.
Несколько всадников галопом несутся первыми. За их спинами, волочась по колючему сухостою, бьются по земле связанные по рукам и ногам иссыды.
Освещаемая сотнями факелов конница останавливается у трёх вкопанных в землю столбов, густо обложенных сухой соломой, образуя вокруг них широкий круг, в центре которого на высоком деревянном помосте лежит мёртвая Хайна, укрытая красным, расшитым золотыми узорами, покрывалом. У её подножия стоит большой плоский камень со следами давно засохшей крови.
Четверо всадников, спустившись со своих лошадей, отцепляют от них длинные прочные верёвки, связывающие окровавленные тела в изодранных одеждах, в которых можно еле узнать недавних послов – иссидов и несчастного тургара, упустившего Хайну, и тащат их в центр круга.
Привязав еле-живых людей к столбам, последнего они просто бросают на плоский камень и отходят в стороны.
Из темноты, словно ниоткуда, появляется голый Шаман. Его необычно красное, разукрашенное чёрной картой звёздного неба, тело завораживает и пугает.
Громко ударив в бубен, он запрокидывает голову наверх и, широко открыв рот, испускает из него уносящуюся в ночное небо струю огня.
–Ты был плохим воином, раз не смог уберечь свою госпожу, – наклонился над распростёртым на камне голым тургаром Теймур – Но твоя душа ещё может послужить нашему славному делу. Умри достойно, и твои родные не останутся без моего покровительства.
Положив ладонь на грудь воина, каюм-баши выпрямился и обвёл взглядом окружающих:
– К западу от нашей степи простираются богатые пушниной и золотом леса. И скоро они станут вашими, мои славные воины! Отомстим за смерть вашей госпожи кровью диких племён!
–Да! Да!– безумно закричали тургары и застучали мечами .
–Их вождь, – кивнул каюм в сторону приговорённых, – хитёр! Но я хитрее. Их народ силён. Но мы – сильнее! Их племена разобщены, а мы – сжаты в мощный кулак! Кто победит в великой битве?
–Мы! Ты, великий каюм! Тургары!– раздалось со всех сторон и степь оглохла от звона рвущегося в бой оружия.
Довольно осмотрев свой народ, Теймур подошёл к одному из послов и усмехнулся:
–Мира! Вы просили мира! А сами заслали ко мне лазутчиков, которые отняли у меня самое дорогое, что было у меня. Так ли поступают преданные мне люди? Я говорил, что подумаю. И ваш поступок не заставил меня это делать долго.
Подойдя к другому, каюм взял иссида за подбородок и заглянул ему в третий глаз:
– Вы возомнили себя хитрыми трёхглазыми богами. А на деле оказались лишь глупцами, думающими обвести меня. Вы хотите мира? Что ж, это ваше право. Но вот вопрос, хочу ли этого я?
И, выпрямившись, обвёл взглядом своё войско:
– Все они, – указал он рукой на пленников, – слишком лёгкая добыча, что бы мы отказались от неё!– и, распахнув в широких объятиях руки, обратился к восхищённо слушающим его тургарам:
– Моя дорогая Хайна! Мои славные воины! Нас ждёт весёлый костёр!
Поочерёдно подходя к каждому из столбов, Шаман выдыхает на него огонь, который охватывает еле живых, но ещё достаточно сильных для того, что бы кричать, людей.
Не обращая внимания на их вопли, он наклоняется над лежащим в центре тургаром и, что-то прошептав ему, высоко заносит длинный кинжал и насквозь пробивает им грудину.
Полупрозрачное облако вылетает из кровоточащей раны и зависает в воздухе над растерзанным телом.
Всунув когтистые руки в нутро бедняги, Шаман копается в нём и вскоре вытаскивает окровавленное, но ещё бьющееся сердце и протягивает Теймуру.
Взяв живой кусок плоти, каюм внимательно смотрит на него и, поднеся к лицу, жадно вонзается в него острыми зубами, отрывая кровоточащие кусочки.
И с каждым проглатыванием очередного куска, воздушное облако всё ближе и ближе подплывает к Теймуру, пока, наконец, в его руках не останется ничего и тогда потерявшая своего хозяина душа медленно растекается по телу своего нового владыки.
Почувствовав это слияние, Каюм резко выгибается назад, закрывает глаза и, сильно ударив себя в грудь, кричит в окружающую его, брезжащую первыми лучами рассвета, степь:
–У-у-у-у-у-а!
«У-у-у-у-а!»– эхом вторят ему воины, и звон сотен саблей поднимает ото сна отдохнувшую равнину.
Высокое солнце опаляет своим жаром лежащего на сухой палубе Немого и толпу любопытных балтов, окружающих его, наперебой перебивающих друг друга:
–Дышит? Ухо, ухо приложи! Да, да, послушай! А Дохлый – то прав! А может того, нечистый? Да брось ты! Не видишь, плохо ему. Да не, нечистый не дался бы.
Масса солёной воды, выплеснутая Дохлым из кадки на мужчину слегка привела его в сознание. Немой, захлёбываясь, глубоко вздохнул, подняв тощую грудь и быстро и тяжело задышал, приоткрыв глаза.
Через настилающую взгляд пелену смутно виднелись размытые силуэты фигур, освещённых размазанным по небосклону солнцем и наклонившихся над ним.
– На южном рынке много дадут за белого мальчика – всплыл в памяти Немого низкий мужской голос.
Мужчина попытался открыть глаза шире, что бы рассмотреть говоривших, но белки глаз закатились за закрывающие их веки и непроглядная темнота, просочившаяся в мозг, окутала всё тело мягким бархатом.
–Вроде жив!– оглядел всех Малыш и быстро встал от незнакомца, увидев приближающегося Боцмана.
–Сколько же он так? – Продолжали переговариваться балты, образуя проход для сурового моряка.– Да седьмицу точно, не меньше. Чай, как в море ушли? Ну да, не с неба же свалился!
–Ну, что там у вас? Дохлый нечистого поймал?– дав подзатыльник замешкавшемуся юнге, прикрикнул Боцман и, уперев жилистые руки в бока над широко расставленными ногами, подозрительно посмотрел на лежащего без сознания мужчину:
–Это откуда ж такой взялся?
Растолкав моряков, Дохлый вышел вперёд и, активно жестикулируя, затараторил:
–Я того, как ты сказал. Пошёл в трюм. Слышу, шорох.
– Да не тараторить ты, как сорока на дереве, – прикрикнул старый моряк, – по существу давай.
–Ну, думаю,– нетерпеливо начал балт, но толчок кулаком в бок заставил его оглянуться и, тормознув самого себя, продолжить, – теперь- то ты от меня не уйдёшь! А тут этот, за бочками. Ну, я парней позвал, мы и вытащили.
–Жив? – Кивнул в сторону Немого Боцман и присев на колено, приложил к груди мужчине ухо и взялся пальцами за тощую кисть.
–Да вроде дышит, – оглядел всех Малыш.
-Вы, двое, – поднимаясь, кивнул моряк на Дохлого и Малыша, и добавил, усмехнувшись, – то же мне, сладкая парочка, унесите ка его вниз, что ли. Да отвар дайте, из ложки. А я к капитану. А вы все, по местам, что ли!– и окинув всех суровым взглядом, повернулся к ним спиной.
Исполняя его приказ, Малыш с Дохлым подошли с двух сторон к Немому, присматриваясь, как бы поудобнее того взять.
–Давай за руки его, что ли, – почесал за ухом Малыш, пристраиваясь к ногам незнакомца, – а я за кочупатки возьму.
Дохлый берёт двумя длинными жилистыми руками тонкие руки Немого, осторожно поднимая их, как бы боясь сломать.
–Ниже, ниже, под кисти бери, – советуют всезнающие моряки.
–Чего рты разинули? – оглянулся Боцман на оставшихся наблюдать за усилиями Малышом и Дохлым моряков. – Своих дел мало?
И балты, огорчённые прерванным лицезрением зрелища, стали разбредаться по палубе, тихонько переговариваясь меж собой:
–А, можа, и вправду, нечистый какой? Человеком обернувшийся? -Ты дурак? У него ж хвост и рога должны быть. А ты их видел?
–Да, рога и копыта не спрячешь!
–А ты проверял? Может, ещё в штаны заглянешь, хвост посмотреть?
–Ну, тя! Тебе надо, ты и смотри!
–Чего ты там копаешься? – недовольно ворчит на друга Малыш, стоя спиной к другу и крепко держа Немого за поднятые ороговевшие ступни ног.
Дохлый хватает незнакомца за кисть, но она, вспотевшая от жаркого солнца, выскальзывает у него их рук и Немой головой бьётся о дощатую палубу.
–Ну, – оборачивается, услышав глухой стук, Малыш, крепко держащийся за поднятые ороговевшие ступни ног незнакомца, и недовольно сплёвывает:
–Да что б тебя! Ну, скажи мне, из какой дыры ты вылез?
–Да знамо, из какой, – пожимает тот плечами, – у баб это, одна только…
– Придурок, – перебивает его Малыш. – Я не про то!
–А про что?
–Ладно, – обречённо машет рукой крепыш, – Проплыли. Давай, бери крепче, что ли!
И, видя, что парень снова хватается за мокрые кисти рук незнакомца, с раздражением прикрикивает на него:
–Да руки ему оботри!
– Обо что?– осматривается тот.
– Да хотя б об себя!
И, наблюдая, как этот высокий здоровый дылда вытирает руки Немого о свои потёртые засаленные штаны, усмехается про себя:
«И куда смотрела мать – природа, когда одарила такого верзилу куриными мозгами?»
Глава 17
До сих пор радующийся своему чудесному спасению, Балтозар медленно едет на уставшем от много – часового бега коне по бескрайней засыпающей степи.
«Хорошая баба, – вспоминает он Хайну, – красивая, смелая. Прям как наши. Жаль, мужик есть. Но ничего, победим каюма, к себе заберу».
И тут вспомнил иирк несметные полчища тургар, их железные мечи и диковинные кольчуги. Табуны лошадей, закованных в стальную сбрую и тысячи костров.
Да, нелегко будет им в предстоящей битве.
Ну да ничего!
Где наша не пропадала?
Ииркам тоже палец в рот не клади. Откусят по самое плечо. А если ещё иисиды примкнут, и славличи… Вот тогда и посмотрим, кто кого! Хотя, честно признаться, воины из славличей так себе, если не хуже. Но ничего, для общей массы сойдут. Надо бы только оружия раздобыть, да по – больше.
Балтозар посмотрел на небо правее себя.
Безжизненная темнота ночного неба сливалась с такими же безжизненными равнинами земли. Ни малейшего намёка на присутствие какой- либо жизни. Казалось, земная Пустошь протянула свои мёртвые объятия и коснулась самого неба, поглотив мерцающие на нём звёзды. Её чёрные щупальца тянулись дальше и дальше на северо- восток и скрывались где-то далеко за укутанным мглой горизонтом.
Бальтозар медленно перевёл взгляд левее.
Словно вырвавшиеся из объятий смерти, на бархатной черноте одна за другой загорались яркие огоньки далёких звёзд, мелкой россыпью разбросанные по всему небосклону.
«Сбился немного, – подумал мужчина.– Надо бы южнее держать. Ещё чуть – чуть и до Пустоши будет рукой подать. А там места гиблые. Лучше и не ступать к ним близко».
Мужчина хотел было уже повернуть узды левее, как что – то большое и мерцающее далеко впереди привлекло его внимание.
«Красиво – то как! Что же это»?
И, движимый природным любопытством, тот – час забывший об опасности, Балтозар направил свою лошадь прямо в сторону так совсем недавно пугающей его Пустоши.
-Ты красивая, – обходя девушку вокруг, подтвердил Теймур. – Как тебя зовут?
Пленница вопросительно посмотрела на него, и каюм тут же понял свою ошибку:
– Ну да, конечно же, ты не понимаешь.
Мужчина погладил золотистые локоны волос:
«Какие мягкие. Не то, что у…»
Загорелое улыбающееся лицо Ханны с жёсткими рыже-чёрными прядями волос словно из тумана возникло перед лицом каюма и он, распахнув шёлковый халат, обнажил свой крепкий торс и закрыл глаза.
– Любимая, – прошептал он.
Девушка быстро вскинула на него взгляд и тут же опустила его, отметив про себя атлетическую фигуру повелителя.
Там, у себя на родине, ей сказали, что она будет дорогим подарком для великого каюм- баши. Отлично осознавая свои обязанности, девушка противно морщилась, всю дорогу представляя, как будет заниматься любовью с жирным (ну, или тощим, какая разница) стариком. Но теперь… Сладкие надежды замелькали в её стыдливом уме и девушка уже начала представлять, как будет ублажать повелителя, надеясь стать его единственной и любимой госпожой.
Белоснежная рука дотронулась до атлетической груди повелителя, скользнула по телу ниже и коснулась его пальцев .
Малышка Хайна дёргает Теймура за руку:
– У меня ножки болят.
-Давай, залезай ко мне на спину, – приседает Теймур и девочка, обвив тонкими ручонками его шею, цепляется ногами за талию мальчика.
-Господин, – услышал Теймур незнакомый голос и открыл глаза.
Белокурая обнажённая красавица стояла прямо перед ним и широко улыбалась.
–Ты красивая,– жёстко прозвучал голос каюма и он, освободив руку, отошёл от девушки.
«Как он хорош! Наверное, сейчас он возьмёт меня на руки», – подумала та и прикрыла глаза, готовая испытать все радости наслаждения.
И тут…
Сильный удар шёлкового хлыста прервал её грёзы, оставив тонкие кровавые следы на бархатной коже.
–Но ты не Хайна.
Девушка удивлённо повернула голову и увидела холодные глаза красавца, занёсшего над ней рукоять, с собранным пучком разноцветных шёлковых нитей.
– И мне не нужны твои ласки.
Удар.
Ещё.
По спине, животу, груди.
Кровавые полосы, остающиеся от весело свистящей плётки, покрыли вздувшуюся от ударов кожу, навсегда сметая сладостные думы о вершинах блаженства.
– Мне нужно только твоё тело
Укрываясь от взмахов, девушка упала сначала на спину, потом на бок, на колени и, наконец, поползла к выходу.
Теймур резко схватил её за волосы, высоко задрав голову пленницы назад, и навалился всей своё мощью на её окровавленную спину. Его затвердевшая плоть плотно тыкалась в её бёдра и ягодицы, пока, наконец не нашла спрятанную в золотых кольцах волос узкую ложбинку и не вошла в неё всем своим существом.
Схватив сопротивляющуюся жертву за горло, Теймур в порыве животной страсти не заметил, как сильно сжал его. Он не думал об этом. Им двигала ненависть ко всем чужестранцами, перемешанная с диким желанием удовлетворения. Нежные чувства, питаемые к любимой, переросли в накрывшее его чувство отмщения, и несчастной девушке просто не повезло в это время оказаться с ним рядом.
Пытаясь схватить задыхающимся ртом крупицу воздуха, она с обезумевшими от предчувствия приближающейся смерти глазами пыталась отодрать сильные пальцы, до крови расцарапывая шею. Но это, казалось, ещё больше возбуждало насильника, и он с остервенелой яростью сильнее сдавливал кисть на горле жертвы и, измазанный в сочащейся из её тела крови, наваливался на неё всей своей мощью. И только тогда, когда руки девушки неожиданно не обвисли под его толчками, он, так и не выплеснув накопившуюся внутри него энергию, отпустил пленницу и удивлённо посмотрел, как её тело безжизненно упало на ковёр.
–Стража!– заорал он страшным голосом неудовлетворённого зверя.
В юрту испуганно вбежал воин и, метнув взгляд на женщину, присел на колено.
–Убери это отсюда, – отворачиваясь от жертвы, приказал Теймур и, направляясь к ложу, добавил: – и приведи другую.
Приближаясь ближе и ближе к мерцающему голубоватому свету, тянущемуся волнами от земли до самого неба, Балтозар не мог сдержать внезапно охватившего его волнения. Никогда ещё в жизни не видел он ничего подобного и величественного. Подъехав в плотную к колыхающемуся полотну, он двинулся вдоль него, разглядывая мельчащие голубовато-синие искорки, неприрывно движущиеся в одном направлении, отчего оно, закрывающее весь горизонт, плавно переливалось и колыхалось.
Мужчина протянул руку в желании дотронуться до этого чуда, осторожно коснулся его кончиком мизинца, и приятная холодная теплота поползла от ногтя по пальцу, кисти, руке и ниже, ниже, в самый комок нервов, прячущийся далеко в животе.
Кровь мощным потоком ударила в голову Балтозару и он глубоко вздохнул, задержав дыхание.
Какое же это было блаженство! Наверное, лучше могут быть только ласки нежных красавиц!
О! Как давно у него не было женщины!
Изнемогая от желания, иирк закрыл глаза.
Теплота сжала его сердце, пробираясь в самый центр души и искорки заплясали в его голове, выстраиваясь в замысловатые картины, рисуемые возбуждённым мозгом.
Тонкие голубоватые фигуры неземных красавиц нежно обвивали руками и ногами его тело, срывая ненужные одежды. Лёгкие поцелуи касались его губ и волос. Тонкие покрывала, сотканные из мерцающих искорок, нежным облаком покрывали истомлённые конечности.
Мерцающее полотно затягивало его всё глубже и глубже, в самый центр своего естества. Всё более чёткими и красочными становились окружающие его картины. Всё более реальным чувствовалось настигшее его наслаждение.
Лёгкие бабочки запорхали в низу его живота, и мужчина на мгновенье приоткрыл глаза, не понимая, сон ли это или чудесная явь, явившаяся непонятно откуда в этой богами забытой степи?
Темнота.
Острая, раздирающая мышцы и выворачивающая суставы боль.
Тошнотворный запах крови.
В ужасе раскрыв глаза, последнее, что он увидел в окружающей темноте – это звериный оскал и длинные когти, рвущие его ослабевшее тело.
Парящие высоко в небе два гигантских горных орла наблюдают, как снежная лавина, подхватив двух глупых человечков, стремительно понеслась в низ.
Сделав пару кругов, они опускаются и, переглянувшись, выдёргивают когтистыми лапами безжизненные тела из снежного плена и взмывают в высоту, прячась за мохнатыми шапками белоснежных облаков.
Мощные взмахи крыльев приводят в себя Яромира. Повиснув на них лицом вниз, он открывает глаза и видит, как далеко под ним расступившиеся горные вершины открывают вид на прекрасную, утопающую в разноцветных красках долину со спускающимися в её лоно прозрачными водопадами и сверкающими мерцающим блеском высокими башнями, увенчанными круглыми плоскими площадками.
«Я в краю богов», – радостно подумал мужчина и, облегчённо вздохнув, закрыл глаза.
Высокая спиралевидная башня, стоящая на краю сверкающей белизной площадке, с одной стороны подпирается гладким разрезом скалистой горы с журчащим по её боку водопадом, стекающим по её стене глубоко в ущелье, чернеющим где – то в низу. А с другой стороны обвивается цветущими лианами , дающими её помещениям прохладу и тень от высоко стоящего солнца. Заснеженные вершины с обнажёнными деревьями, припорошенные инеем, зачарованно мерцают, освещаемые лучами восходящего светилы. И, укутанные заледенелым снегом, ветки похожи на сказочные кораллы с соляными наростами, поднятые с морского дна и водружённые на величественные горы. Фруктовые деревья со спелыми плодами окружают площадку и мягкий, низко подстриженный травяной ковёр покрывает всю окружающую её землю.
Орлы бережно опускают Яромира и Белояра перед башней и озабоченно переглядываются друг с другом.
Встрепенувшись, они расправляют пернатые крылья и, начиная от темечка на голове, превращаются в двух молодых светлокожих гигантов – Шаула и Виория – со светлыми вьющимися волосами, одетыми в обтягивающие белые комбинезоны с крутящимся на груди диском металлического оттенка.
Переглядываясь друг с другом, они сверху в низ смотрят на лежащих перед ними человечков, не показывая при этом, однако, никаких эмоций и словно ожидая чего – то.
Через некоторое время стены башни раздвигаются и к ним выходит такой же высокий, но уже заметно постаревший мужчина – Кассиопей, чьи золотистые волосы переплетаются с седеющими прядями и ниспадают на широкие плечи. Он наклоняется над славличами и внимательно рассматривает их. Уже много лет, как он не видел людей так близко. Когда же это было в последний раз? А они нисколько не изменились. По крайней мере, внешне. Такие же низкорослые и щуплые.
–Где вы нашли их?– спрашивает Кассиопей молодых андромедян.
–Их накрыло лавиной, – начал Виорий, но замолчал под гневным взглядом старца.
Зачем они притащили их сюда? Правила точно указывают, что им нельзя так открыто вмешиваться в жизни людей. У них есть более важные задачи, требующие ежедневного и даже ежечасного присутствия на своих постах. Да и что значат жизни двух смертных в сравнении с той миссией, которую день за днём, год за годом, столетие за столетием выполняют несколько служителей? А люди… они слишком малы и слишком ничтожны, что бы уделять им внимания больше, чем они заслуживают. По крайней мере, пока.
–И что? – Равнодушно посмотрел Кассандр на Виория. – Это не наша вина. Одним больше, одним меньше. Какая разница?
–Они из славличей. Никто ещё из них не заходил так далеко. И это должно быть странным, – попытался оправдаться Виорий, ища взглядом поддержку у друга.
–Я вижу, – отрезал Кассиопей. – Выясните, зачем они здесь. Вы знаете, что делать, – и, повернувшись спиной к молодым людям, направился в башню.
Виорий переглянулся с Шаулом и, подхватив людей на руки, мужчины пошли следом за старцем.
-Это кинжал фригов, – Кордулай протянул каюму орудие убийства, – только они могут так искусно украшать их рукоятки. Очень ценное, должен сказать, оружие.
–Значит, это не послы…– вертя в руках клинок, задумался Теймур.
Казалось, бы это умозаключение должно было удручить его, казнившего ни за что иссидов, но ни один мускул не вздрогнул на его лице, словно ничего накануне и не было.
–Не уверен, – покачал головой военачальник.
–Почему?
–Кто-то из них мог купить его на ежегодных ярмарках, проводимых жителями северных земель.
–Но ты сам говоришь, что оно дорогое и редкое. Навряд ли убийца воспользовался бы им и тем более оставил в теле жер…– густой комок горечи, возникший в горле каюма, не дал ему договорить это страшное слово и он, сглотнув, поправился, – Хайны.
–Наверное, ты прав, – согласился с ним Курдулай. – У северян в ходу всё же бронза. А сталь… Может быть, у самых богатых и важных. А вот во фригии – это повседневное…
–Но почему фриги?– перебил его Теймур.– Разве не заключили мы мир? И почему Хайна? Случайность? Или намеренность?
Курдулай, не зная, что ответить, молча пожал плечами. Да, он был во дворце их правителя. Видел непомерную алчность в его глазах. Видел роскошь, которая и не снилась каюму. Но настолько, насколько показной была эта роскошь, была и их вялость и лень. Погрязшие в греховном разврате, за сотни лет мира они растратили свой воинственный пыл и наслаждались военными игрищами не столько для пользы, сколько для утехи своей хищной натуры.
В том, что они были хищниками, Курдулай не сомневался.
Стоило лишь посмотреть на их бешеные во время состязаний глаза – и всё становилось ясно. Вид крови забавлял и возбуждал их, а мучения несчастных жертв приводили в ни с чем не сравнимое чувство экстаза. И, возможно, их правителю наскучили приевшиеся ему гладиаторские сражения и он, захотев чего-то большего, решил нарушить мирный договор? Понятно, что с севером и западом у него налажены тесные торговые связи и, как бы то ни было, фриги умело обводят вокруг пальцев своих недалёких соседей, набивая барышами карманы. То ли дело невесть откуда взявшиеся тургары. Ясно, что они со своими далеко идущими планами могли нарушить столетиями сохранявшийся мирный уклад. И Владыка, увидев в их лице сильного соперника, вполне мог испугаться не только своего могущего пошатнуться влияния, но и потерять во время войны тургар с северо-западом львиную долю текущих в его закрома дармовых товаров и пошлин. И, с одной стороны, заключив так называемый мирный договор и разрешив им право приобретения оружия в своих мастерских (к чему терять хорошего покупателя?), с другой стороны решил внести смуту в армию противника. И что может быть лучше, чем убийство жены каюма? Только вот на что он надеется? Что Теймур сломя голову понесётся мстить? Кому? И этот нож… Если бы Владыка хотел отвести от себя гнев каюма, то постарался бы перевести подозрение на других. Значит, он сделал это намеренно? Надеется вызвать противника на бой и разгромить его? Он прекрасно понимает, что, если Теймур пойдёт на него, сделать это можно только со стороны моря. Но в данный момент к такому наступлению они не готовы. Владыка умышленно торопит их? Зная, что не подготовленную армию легче разбить?
Курдулай мог бы ещё долго размышлять над создавшимся положением, но голос каюма прервал его мысли:
–Они хотят войны? – уверенно спросил Теймур и тут же ответил сам себе. – Они получат её! Готовь армию. Мы выступаем!
–Но, мой повелитель, – удивился Курдулай, услышав из уст повелителя недавно прозвучавшую собственную мысль: « Этого он и добивается», – подумал он и с опаской подметил:
–Наши корабли ещё не готовы…
–Он ждёт нас с моря, а мы…
Каюм подошёл к висевшей на стене юрты карте и ткнул пальцем на северо-восток:
–Мы нападём отсюда.
Курдулай посмотрел на то место, которое указал Теймур и с ужасом посмотрел на него.
–Да, знаю, – коротко ответил на его немой вопрос каюм-баши:
–Но с этой стороны нас никто не ждёт.
Кантимир, охотившийся в том же лесу, что и Кайра, видел, как она ловко метнула нож в лань.
«Какая баба!»– восхищённо подумал он, украдкой наблюдая за точными движениями её рук, ловко разделывающих тушу и, вздохнув, тихо углубился в чащу.
«Дурак ты, дружище, – мысленно обращаясь к Ратибору, думал он, – ой, дурак! Такую девку упустил! И было б из-за кого. Нет, конечно, эта славличанка вполне даже хорошенькая. Но Кайра… Огонь, а не баба! Сам бы такую завалил». – Думал Кантимир, уверенно шагая в сторону селения с несколькими тушками ещё не разделанных русаков за плечами.
«А она? Вот тоже, дура! Уцепилась за него всеми мыслями. Как будто других мужиков нет. Вот хотя бы я. Чем плох? Да, ростом немного не вышел. Но тоже не из карликов. И стрельнуть могу. И там, – посмотрел он ниже живота, – то же всё в норме. Девкам нравится. Решено. Всё, вот подойду сейчас и прямо спрошу, примет мой…» – и, недоговорив, мужчина замолчал, когда, выйдя на поляну, где совсем недавно Кайра разделывала животное, увидел одиноко болтающуюся тушу лани, облепленную стаей воронов, нещадно вырывающих от неё куски мяса.
–А ну, кыш, – замахнулся на них парень, и птицы с недовольным карканьем разлетелась в стороны и разместилась на ветках выше, ожидая ухода незваного гостя, прервавшего их пир.
–Кайра!– позвал Кантимир.
Тишина.
«Странно, – подумал охотник, – на неё не похоже. Кайра никогда бы просто так не оставила свою добычу».
Мужчина огляделся ещё раз.
Никого.
Подошёл к лани и, ослабив держащую её верёвку, опустил дичь на землю.
«Заберу с собой. Там отдам. Не то, – покосился мужчина на нетерпеливо следящих за ним птиц, – много тут всяких, охочих до чужой добычи».
Взвалив лань на плечи, Кантимир крепко обхватил руками её за копыта и продолжил путь.
Последняя ночь перед переходом выдалась особенно тёмной.
Тяжёлые тучи свинцовым обручем сковали бархатное небо, прикрыв своими мохнатыми шапками далёкие звёзды, молчаливо наблюдающие из своего укрытия за отдыхающей армией тургар.
Тысячи угасающих костров тлеющими точками разбросались по окраинам степи, граничащей с пугающей равниной мёртвой пустоши, уходящей сливающимися с ночной мглой дюнами за горизонт.
Тишина.
Ни крика птиц, ни воя степных разбойников – волков.
Даже ветер, и тот, казалось, застыл в этой пугающей своей неизвестностью местностью.
Изготовив для Каюма порцию расслабляющего напитка, Шаман вышел из походной юрты и, почти не касаясь земли, поплыл мимо уснувших от дневного перехода воинов, направляясь в сторону темнеющей пустоши.
И там, скрестив ноги крест – на крест, он сел на холодный песок и, закрыв глаза, вытянул руки вперёд ладонями к небу.
…взмах двух огромных крыльев…
…острые стрелы бьются о непробиваемую броню и, обломав свои наконечники, сплошником покрывают землю…
…Мощная струя воды сбивает с ног бегущих с дубинками людей и поток смывает их с каменистого выступа в глубокое ущелье. Что-то крича, они беспомощно машут руками, стараясь зацепиться за торчащие из скал кривые ветки. Кому – то это удаётся и он взбирается верхом на сухой сук. Но тот не выдерживает и, монотонно потрескивая под нагибающей его тяжестью, ломается и падает вместе со сломавшим его человеком.
Мгновение…
…и десятки тел в самых неимоверных позах кровавыми точками покрывают дно ущелья.
…широкий огненный язык до черноты слизывает полоску сухой травы вместе с бегущими по ней человечками, в миграссыпающимися чёрным пеплом от соприкосновения с ним.
Один…
Второй…
Третий…
… Тонны земли, сажи и пепла обрушиваются с неба на небольшую кучку оставшихся в живых людей, навсегда похоронив их под собой.
Свежий ветерок, набежавший на степь, коснулся ласковым дуновением лица Шамана, он открыл глаза и посмотрел на небо.
Первый луч восходящего из-за горизонта солнца окрасил золотой краской серые тучи, медленно освобождающие небосклон и устремился в высь, к затухающим на небе звёздам.
Глава 18
Перед многотысячной армией на многие сотни акров раскинулись багрово красные дюны, уходящие каменистыми шапками до самого горизонта.
–Это самое узкое место пустоши, – окинул взглядом равнину Курдулай. – Если идти от заката до рассвета, за несколько дней успеем. Потом ещё около недели вдоль побережья и мы – у ворот белого города.
Наполнив вместительные кордюки водой из последнего выкопанного на окраине степи колодца, многотысячная армия тургар, сопровождаемая караваном невозмутимых верблюдов, остановилась у выжженной чернотой полоски земли, тонкой лентой уходящей далеко на север и юг.
Словно начертанная чьей-то невидимой рукой, она разделяла два мира: этот, кипящий жизнью в широкой степи с колыхающимися под ветром пучками ковыля и мелькающими в зелени сиреневыми огоньками цветущего чабреца и тот, с безжизненными каменистыми барханами, бурыми пятнами, разбросанными по потрескавшейся земле, покрытой тонкой обезвоженной паутиной.
Первые робкие шаги копыт ступают на забытую богами землю и в нерешительности останавливаются.
Никто за сотню лет не переходил запретную черту.
Никто не знает, что скрывается за безмолвными холмами, что охраняют каменистые пески и что ждёт тех, кто нарушит их многолетний покой.
Теймур посмотрел на зеркально-голубой небосклон, сливающийся у горизонта с рыжей пустошью и, повернувшись к стоящей за его спиной армии, азартно блеснул голубым взглядом.
Тысячи глаз, серых, зелёных, карих и чёрных с надеждой и покорностью смотрели на него, готовые следовать за своим командиром.
Он не может обмануть их ожидания.
Данное им обещание сделать их богатыми и сильными ещё разжигает огонь в их сердцах.
Вот он, Улукбек (Теймур помнил его ещё по походу к Дхалибу), когда-то совсем недавно тщедушный мужичок, терпящий побои от жены, остепенился и даже словно вырос на пару голов выше, величественно сидит на своей кобылке, свысока поглядывая на только что влившихся в его отряд молодых, ещё не чуявших запаха крови, воинов.
Алгаш…Брат Хайны, жаждущий мести за любимую сестру, готовый нещадно рубить и рвать голыми руками врагов.
Юкумай…
Мамлик…
Белбек…
Вон тот молодой, ещё не прославившийся подвигами солдат, сын, кажется, славного пехотинца Якума, погибшего в битве с Хатымом…
Многих из них он знал по именам.
У многих знал погибших в боях отцов.
И каждый из них сейчас смотрел на него, своего Кама-баши, и только и ждал приказа, что бы, не думая о своих жизнях, сложить в бою головы за великую империю.
–Мои славные воины! – начал Теймур. – Там, – указал он на багровые холмы , – вас ждёт славная добыча. Вам осталось только протянуть руку и взять её. Но прежде… Прежде вам нужно покорить это, – широким жестом каюм обвёл раскинувшуюся за его спиной местность.
–Но разве испугают эти безжизненные камни тех, кому нет равных как в бою, так и в пирах? Тех, перед которыми трепещет весь восток?– продолжил он и обвёл вопросительным взглядом слушающих его воинов.
–Нет! Нет! Не испугают! Мы с тобой! – Встрепенулась толпа слабыми возгласами. – Нет! Нет!– Слились одиночные крики в один многоголосный хор, подхваченный ветром и взлетевший над безжизненной пустыней, вздымая клубы бурого песка.
–Тогда вперёд!– выкрикнул Теймур и, вытянув саблю в сторону манящего своей неизвестностью горизонта, пришпорил коня.
Клубы красной пыли скрыли круп вырвавшейся в перёд лошади и ударили в носы последовавшей за ним громаде неистово визжащих и кричащих кавалеристов, устремившихся за мечтой о славе и богатстве.
-Вот, как то так, – удовлетворённо выдохнула Кайра, отпустив переставшие сопротивляться руки Йорки, и поднимаясь на ноги.
Но в этот момент тело славличанки неестественно дёрнулось и выгнулось, как туго натянутая тетива лука. Грудь засветилась голубым блеском, побежавшим мерцающими огоньками по мёртвому телу.
Кайра испуганно отступила назад и взялась за рукоятку кинжала.
Голубое сияние, исходящее из-под утопленной, колыхающимися волнами стало кругами расходиться вокруг Йорки, сливаясь с холодной водой, отчего та вспенилась и забурлила, словно вода в котелке над жарким костром.
–Что за хрень, – отступая назад, пробормотала охотница и, споткнувшись о камень, упала на спину.
Ей хотелось встать и убежать, но любопытство и страх сковали все её члены и охотница, распахнув огромные тёмные глаза, не могла отвести взгляда от поднимающегося из озерца голубого пламени, нежным цветком распускающегося над поверхностью воды, закрывая собой Йорку. Длинные лепестки, извиваясь и трепеща, вытянулись и собрались в длинный бутон, скрыв в своём чреве тело девушки.
Тело Йорки стало невидимым для глаз Кайры, которая, наблюдая за происходящим со сковавшим её ужасом, увидела, как волшебный цветок наклонился к лицу соперницы и, облепив его своими мерцающими лепестками, словно задышал над обездвиженным телом и от каждого его выдоха голубые нити поползли от его ядра по венам и сосудам утопленной.
Глубокий вздох.
Поднимающаяся грудь.
Фонтан задержавшейся в лёгких жидкости…
–Нет, этого не может быть, – зашептала Кайра и, не веря своим глазам, зажмурила их.
А когда открыла их снова, то увидела, как от Йорки в воду отползают извивающиеся лепестки, превращаясь в полупрозрачные руки, ноги, тело…
Ещё немного и охотница чётко разглядела спускающуюся в озеро полупрозрачную фигуру обнажённой женщины с распущенными волосами. Скрываясь в бурлящей воде, она обернула голову и посмотрела на Кайру такими нереально живыми глазами, что женщина снова зажмурилась.
А когда посмела вновь посмотреть, то…
На берегу стояла, как ей показалось, ещё более прекрасная Йорка и, грациозно вертя руками, удивлённо рассматривала, как по ним, растворяясь, бегут мерцающие голубые нити.
–Ведьма, – прошептала Кайра.
Йорка удивлённо посмотрела на неё.
–Ведьма!– завопила иирка и, подскочив на ноги, бросилась бежать, ломая попадающиеся ей на ходу ветки.
«Что это с ней»?– Подумала Йорка, смотря вслед убегающей девушки, и огляделась по сторонам.
–Ведьма! – повторилось далеко в лесу.
«Час настал!»– услышала славличанка глухой голос в своей голове и, обхватив руками разрываемую болью голову, без сознания упала на мокрый песок.
Ночь настигла армию тургар на Пустоши. Застывшие волны оплавленной каменной лавы петляли уснувшей рекой среди её холмов, похоронив под собой останки древних строений, местами возвышающимися обломками потерявшими форму стен.
Таинственное голубое сияние, неожиданно возникшее ни откуда, тонким покрывалом заколыхалось где-то далеко у горизонта и так же неожиданно исчезло за темнеющими барханами.
Тысячи костров огненными вспышками озарили мёртвую пустошь, словно стараясь наполнить её новой жизнью, и отразились яркими точками на зеркальной черноте неба.
И она ожила.
Через сотни лет сна она проснулась, услышав тысячи голосов, заполнивших одинокое сердце каменистой пустыни.
Развалившись прямо на бурой земле, усыпанной оплавившимися чёрными и белыми осколками у горящих костров, привыкшие к суровым условиям воины весело шутили, вспоминая страхи перед утренним переходом по пустоши.
Тихо переговариваясь, солдаты Улумбека натачивали истосковавшееся по битвам оружие и наблюдали, как их командир учит молодого тургарина готовить походный ужин.
–И что люди байки слагали, будто страшна пустошь?
–И ничуть.
–Ни сколечко.
–Равнина и равнина. Только камень вместо земли. И тот словно крупный песок, – не отрываясь от своего занятия, бросил пожилой мужчина и провёл пальцем по лезвию наточенного меча.
– А ты видел что ли? – недоверчиво спросил его один из собеседников, никогда не видевший моря.
– Кого?
– Да песок?
–Ну да, покуда к фригам ходили, – тургар снова посмотрел на меч и, шмыгнув носом, отложил его в сторону и обвёл всех взглядом. – А тогда у Курдулая в услужении был. Там и море и песок поглядел.
И, задумчиво замолчав, тургар будто окунулся в воспоминание далёкого похода и загрустил.
По знойным южным красавицам.
По упущенным возможностям.
По уходящей молодости.
И все вокруг него словно прониклись его чувствами и замолчали.
–Да травы нет никакой, -пропуская землю через пальцы, нарушил молчание один из собеседников.
–А, говорят ещё, город тут древний был. Может, сыщем его? Ну, или по пути найдётся, – предположил молодой тургар и тут же алчная искра промелькнула в его взгляде: « Вот бы найти сокровища спрятанные! Тогда и сосвататься можно по-быстрее».
–Ну да, найдётся! – присвистнул самый старый из воинов. – Сотни лет никто сюда не хаживал. Если и было что, то ветрами да дождями давно всё разрушено.
–Да нет, правда, – не унимался юнец.– Мне батька рассказывал. А ему- дед его, а тому… Да не важно уж, кто кому. Главное, что жили тута в давнишние времена люди. И кожа была у них белая- белая. И высокие были они такие, словно, – рассказчик осмотрелся по сторонам и, кивнув сторону помогающего Улумбеку воина, продолжил, – вон, словно два, а то и три Мамбека, поставленных на плечи один на другого.
–Ну, ты скажешь, – не доверчиво присвистнул пожилой тургарин, – это ж высота-то какая будет?
–Да это мы мелкие. А для древних это самая что ни на есть норма была, – не унимался молодой воин.
–Ну, а дальше то что?– торопил его самый нетерпеливый из слушателей. – Ты не отвлекайся, давай, рассказывай.
Тем временем Улумбек, проворно свернув голову годовалому барашку, мастерски стягивал с него шкуру от копыт, не делая при этом ни одного надреза, и затем стал выворачивать её наружу.
–А вот то и было. Жили они, жили. По земле ходили, даже по воздуху, словно птицы, летали…
–Брехня всё это, – перебил его снова недоверчивый тургарин.
–А ты не слушай, если не веришь. А другим не мешай, – вступились за рассказчика остальные тургары. – Давай, продолжай, малец.
Улумбек отделил позвоночник от головы и, снова вывернув пустую шкуру мехом наружу, крепко связал её у основания задних ног, предварительно положив туда большой камень.
–Ну и, значит, – довольный поддержкой, продолжал тот, – жили и тут прилетели другие. В стальных коробках прилетели. И были они, словно люди, руки, ноги. Ну, всё, как у человека полагается. Вот только лица были у них не человеческие. А словно морды какие – то, зверинные.
–Да не слушайте вы его, – забурчал пожилой тургарин и, отвернувшись, проворчал себе под нос,– тоже мне, люди, а вроде и не люди. Враки всё это!
–Да помолчи ты!– огрызнулся на него один из слушателей.– Ну, и пусть враки. А интересно послушать.
–Эй, вы, хорош болтать! Давай, начиняй шкуру, – прикрикнул командир на в миг притихших воинов.
Нехотя, тургары оторвались от рассказчика и, разделав баранью тушу на многие куски, в шкуру налили из курдюка малость холодной воды и слоями набросали раскалённые булыжники и куски мяса, пока шкура не наполнилась на половину. Далее, всунув баранью голову внутрь и крепко связав в этом месте шкуру, Улумбек приказал Мамбеку катать и валять её на земле до тех пор, пока в нутри не раздастся сухой треск и затвердевшая от жара кожа не начнёт лопаться.
Тем временем, освободившиеся тургары сели кружком вокруг рассказчика и нетерпеливо задёргали его:
–Ну, давай, чего дальше-то? Рассказывай, покаместь время есть. Прилетели другие, вроде как и не люди…
–Ну и вот, значит, – немного помолчав, продолжил тот, – и битва была между ними. И не только на земле, но и в воздухе, в стальных коробках.
–И где же это ты видел, что бы железо в небе летало? – снова повернул голову недоверчивый воин.
–Сам не видел, – терпеливо ответил юнец.– А вот батька рассказывал.
Недовольные слушатели замахали руками на мешающего слушать тургарина и снова всеми глазами вперились в рассказчика:
–Да не обращай ты на него внимание. Давай, дальше – то что? Кто победил?– раздалось со всех сторон.
– Битва, говорят, была такой долгой, что солнце несколько раз успело обойти землю, цветы успели вырасти, отцвести, зачахнуть и с новой силой поднять свои ростки.
–Ни чего себе!– воскликнул кто-то из толпы.
–И тогда применили они свои секретные орудия. Мелькнули в небе огненные лучи и обрушились жестоким огнём на всё, что было вокруг и оплавили его до камней.
Рассказчик замолчал и все, кто слушал его, уныло опустили головы, представив разрушительную силу огня, опалившего землю.
–Ну, а победил-то кто?– нарушил молчание один из тургар и рассказчик, словно наслаждаясь вдруг свалившимся на него вниманием, с высока осмотрел всех и, выдержав долгую паузу, нравоучительно ответил:
–Не было в той битве ни побеждённых, ни победителей.
–Это как так? Всегда должен быть победитель! Это ж ради чего тогда воевать? – Посыпались возмущённые возгласы со всех сторон.
–Я ж говорил, враки всё это, – снова сплюнул недоверчивый тургар.
–Эй, вы! – Крикнул гоняющий по полю тушу тургарин.– Кажись, трескаться начала!
И, повскакав со своих мест, недавние слушатели потянулись к своим мискам, что бы зачерпнуть из нутра пожелтевшей шкуры жирный бульон с кусками полу-сваренного – полу-прожаренного мяса и наполнить ими изголодавшееся от дневного перехода нутро.
Бодро шагая, Кантимир услышал раздавшийся недалеко севернее него треск ломающихся веток и остановился: «Мощный зверь. Никак, лось будет, – не успел подумать он, как из кустов прямо на него, развевая растрёпанными волосами, пронзительно крича выбежала Кайра и, обдав струёй разрезанного её бегом воздуха и чуть не задев его, промчалась мимо:
– Ведьма!
– Что за хрень, – пробормотал мужчина, ошарашенно глядя в след уже скрывшейся из виду девушки и повернул в ту сторону, откуда она прибежала.
«Со стороны озера бежала, – догадался он. – Пойду, гляну, чего там».
И, не бросая тяжёлую добычу, свернул в сторону.
Сидя далеко в стороне от тургар, Шаман думал, смотря на тлеющие угли одинокого костра. Проходя через пустынную местность, усыпанную грудами больших и мелких камней, с потрескавшейся от недостатки влаги почвой, он усиленно вспоминал, когда и где мог видеть этот унылый безжизненный пейзаж. Он ясно различал сквозь пелену воспоминаний эти мелькнувшие когда-то лишь на одно мгновение перед ним багровые холмы, застывшие столбы лавы, напоминающие причудливые наросты, обугленные камни…
–Ты помнишь, помнишь…– услышал Шаман за своей спиной таинственный шёпот и быстро обернулся.
Мерцающее полотно тонким облаком колыхалось перед его взором. Переливаясь всеми оттенками голубого, оно всё ближе и ближе приближалось к очарованному мужчине, пока, наконец, почти не стало касаться его лица.
–Помнишь, помнишь… – прозвучало в его голове и Шаман ясно увидел, как от полотна в его сторону потянулся длинный отросток, медленно принимающий форму человеческой руки. Тонкие пальцы на узкой кисти были так отчётливы и реальны, что мужчина ясно различал еле-заметные нити линий, покрывающих женскую ладонь.
–Ты помнишь…– голос был такой знакомый и нежный, но Шаман не мог вспомнить его обладательницу. А что это была именно девушка, он не сомневался.
Рука медленно поманила его.
–Посмотри на меня…
И Шаман, подняв глаза выше, увидел смотрящие на него откуда-то из глубины полотно два огромных голубых глаза, с тоской смотрящих на него.
Это была она.
Да, он не сомневался в этом.
Но как это возможно?
Спустя столько лет?
В этом месте?
Он не успел подумать, как ощутил нежное, почти воздушное, прикосновение кончиков её пальцев к своей щеке и закрыл глаза.
Сосновые ветки больно хлестали его по лицу.
Пелена сильного дождя промочила бы насквозь, если бы не водонепроницаемый комбинезон, плотно облегающий его тонкое длинное тело.
Расползающееся по животу красное пятно становилось всё больше и больше, а изматывающая боль – сильнее и сильнее.
Медленно, стискивая от боли зубы, Цхураб полз через колючие кустарники по плюхающейся под его телом влажной почве.
Он знал, пещера где-то рядом, осталось совсем немного, но измотанное тело было бессильно и не желало слушать его команды.
Ещё один рывок и…
Глаза сами закрываются, а мышцы расслабляются под натиском очередного приступа боли и бессилия…
Шаман чувствует, как женская рука взяла его руку и приятной теплотой разлилась по всему его телу.
Цхураб почувствовал чьё-то прикосновение и открыл глаза.
Неведомая сила потащила руку Шамана, словно засасывая его внутрь себя.
Огромные, голубые, добрые очи…
Сильный толчок в грудь оттолкнул Шамана назад и заставил открыть глаза.
Прямо на нём кто-то лежал.
И это был не тургарин.
Незнакомец приподнял голову и…
Мирно сидящие у своих хижин иирки были потревожены воплями со стороны леса и, повскакав со своих мест, бросились на их звуки.
Каково же было их удивление, когда им навстречу выбежала растрёпанная, сверкающая безумным взглядом Кайра.
–Ведьма!– злобно заговорила она, хватая соплеменников за руки, – я так и знала! Что не так – то просто было увести моего Ратибора! Околдовала! Люди!
Испуганные её видом, женщины шарахались от неё в стороны, вырывая свои руки.
–Ну, что же вы стоите? Убейте её! Убейте ведьму!– молила Кайра, заглядывая сородичам в глаза, – Ха-ха-ха! Нет, я сама прикончу её! Вот так, – выхватив нож, она направляет его в сторону одной из девушек, которая еле успела отскочить от безумной.
– Вот так, так, – продолжая тыкать лезвие в стороны людей, злорадно приговаривает охотница, сверкая глазами и скаля в дикой ухмылке рот.
Меткий удар камня в голову заставил её замолчать и упасть, распластав ноги и руки по затоптанной земле.
– Совсем крышу снесло, – вздохнула тощая старушка, пнув мешающую ей пройти ногу Кайры, – не зря говорят, любовь зла, в омут утянет.
–Злая она стала, вот и прогнал её Ратибор. Разве можно бабе столько времени на охоте проводить? Зачерствело сердце. Почернела душа. Затянуло пеленой глаза, – переговариваются женщины между собой, обходя лежащую без сознания охотницу.
– Да и что тут? Других мужиков, что ли, нет? Вон, хотя бы мой…– начала было полная женщина средних лет, но идущая рядом с ней молодая иирка шутливо толкнула её локтем в бок:
–Да чего, твой – то? Молоко ещё не обсохло, а ту да – же его, к бабе на лежак протиснуть хочешь!
Все дружно засмеялись и, продолжая причитать и оглядываться на бездыханную охотницу, стали расходиться по домам, постепенно переводя разговор на другие, более интересные для них темы:
–А что, закваску – то ты как, на кислом или парном заводишь?
–А я вот пару капель добавляю. Для аромата.
–А у моего – то так и не сходят. Уж и не знаю, чем сводить.
–На болото сходи. Только ночью, как месяц встанет. Только смотри, что б точно над верхушками был, иначе напрасно. Там ягодка такая есть…
«Дуры. Все вы безмозглые дуры, – слыша их пустые разговоры, думает очнувшаяся, но ещё не открывшая глаза девушка, – Смешно им, значит. Ну, лады. Посмотрим, кто последний смеяться будет. О боги! Дайте силы! Голова- то как трещит. Будто кто стучит и стучит… Да что б вас всех…»
И проваливается в тёмное беспамятство.
…Шаман узнал его.
Это был он.
Он сам.
Много лет назад.
Вот почему это место казалось ему таким знакомым!
Он уже был здесь.
Не долго. Всего несколько секунд.
Но какие это были секунды!
Секунды, перевернувшие в дальнейшем всю его жизнь.
Вперевшись глазами в своё ожившее изображение, Шаман лишь мгновение рассматривал черты его настоящего лица.
Того, с каким он родился когда-то.
Того, которое вынужден был променять на эту уродливую маску.
Как же он всё-таки был хорош!
Не зря же она полюбила именно его.
Любимая…
Где ты сейчас?
Ждёшь ли?
Веришь ли?
Хотя…
Столько лет прошло.
Нет, он не желал для любимой долгой (или вечной?) памяти о нём.
Она была молода, хороша собой и наверняка, после его исчезновения, нашлось немало желающих соединиться с ней. Она всегда хотела потомство. Много потомства. И он, конечно, не желал, что бы ради любви к нему, она лишила себя великого наслаждения быть матерью.
Он не хотел этого.
Но где-то в глубине его измученной души ещё теплилась слабая искорка надежды, что она всё – таки ещё помнит его.
Пусть совсем немного.
Чуть-чуть…
–Ты не должен быть здесь. По крайней мере, не сейчас, – тихо прошептал Шаман и с силой толкнул самого себя в сторону мерцающего полотна.
Глава 19
По мраморным плитам холодного пола раздаётся быстрый топот деревянных каблуков, гулом отражающийся в залах белокаменного города.
Встрепенувшись от нарушивших их покой звуков, в высоком куполе заметались разноцветные птахи, щебеча и переговариваясь между собой.
Худой мужчина на длинных ногах в развевающихся шароварах быстро мчался с докладом к Владыке, сжимая в руке тугой свиток.
–Срочное донесение, – протянул он руку, упав на колени перед Владыкой и коснувшись губами кончиков его расшитым золотом туфель.
Развернув свиток, царственная особа быстро пробежал по небу глазами, с каждой строкой всё больше и больше хмуря и сводя на переносице мохнатые чёрные брови.
–Генералов ко мне!– резко встав, взвизгнул он неожиданно таким тонким голосом, что, сам не ожидая такого, вдруг закашлялся и, отмахнувшись от мгновенно подбежавшего к нему раба, быстро зашагал в сторону переговорной комнаты.
Бойкая торговля нарушает утреннюю тишину разнообразием тембров и звуков.
–Кабанчик свежий, утренний, по заре ещё по лесам бегал, – призывно зазывает покупателей Мясник, аппетитно тряся в руке жирной ляжкой.
Двое солидных мужчин в длинных плащах с накинутыми против солнечного удара капюшонами, бездельно прохаживаются по площади, зорко осматриваясь по сторонам.
–Последний завоз солнечного камня, – зазывает их Ювелир, – подарите своей жене-красавице.
–У меня нет жены, – отмахивается один из мужей, но Ювелир настойчиво хватает его за длинный рукав плаща и заглядывает под капюшон:
–Но у такого видного мужа наверняка есть подруга.
Второй мужчина, идущий следом, кладёт руку на висящий на талии стальной меч и угрожающе смотрит на торговца, который, увидев агрессивно настроенных прохожих, тут же отстраняется и покорно складывает руки на груди, опустив голову:
–Прошу прощения, что потревожил вас, милостивый.
Ничего не отвечая, мужчины направляются к стоящей неподалёку оружейной лавке, а Ювелир тут же находит другую жертву – молодую цветущую даму – и, раскрыв ей навстречу руки, широко улыбается.
У Текстильщика останавливаются две женщины, Айса, рассматривающая рулоны тканей, и её рабыня.
Подкатившийся апельсин, упавший из рук жонглирующего ими торговца фруктами, останавливается под ногой женщины и рабыня, быстро подняв его, кидает жонглёру.
Ловко подхватив брошенный ему фрукт, циркач благодарно кивает и продолжает жонглировать, призывно крича:
– Апельсины свежие, сочные. Подходи! Налетай! Апельсины разбирай!
– Нежная и мягкая! – откидывает отворот пурпурной ткани торговец, предлагая товар, – А какие краски!
Осматривая отрез, Айса находит глазами Ювелира и подзывает его.
Шаловливо стреляя по сторонам глазками, Рабыня встречается взглядом с Мясником и тот игриво ей подмигивает, приглашая к своему лотку.
–Иди, выбери, который пожирнее, – не глядя на служанку, приказывает Айса, – да торгуйся лучше, – и, посмотрев на купца, говорит – слишком яркая. Не знаю, пойдёт ли мне?
–Что вы, уважаемая, – хитро заулыбался тот, – такой цвет придаст загадок и очарования вашему и без того прекрасному лицу!
Подбежавший к женщине Ювелир раболепно поддакивает и открывает перед ней резную коробочку:
–А это прекрасное украшение дополнит ваш несравненный образ, ещё больше украсив пурпурный цвет вашего наряда.
В коробочке, переливаясь розовато – фиолетовыми оттенками, сверкают обрамлённые в кружевную серебряную оправу большие серьги.
–Достойные украшения для вашей милости, – наклоняется Ювелир, а ткач умело прикладывает цветное полотно к коробочке.
Рабыня тем временем подходит к торговцу мясом, который занят разговором с двумя покупателями- мужчинами.
–Смотрика, у соседа торговля бойкая!– кивает в сторону ювелирной лавки один из них.
–Говорят, война будет, – многозначительно отвечает мясник, – Теймур-баши на север собирается. Под себя их богатства подмять. Вот солнечный камень и скупают. Иначе реку перекроют и всё, конец торговле. А и того хуже, пошлины поднимут, цены взлетят. Чего тебе, милая, – улыбается он Рабыне Айсы.
– Мне побольше, да пожирнее, – девушка вытягивает шею в сторону разложенных кусков.
– Слышали? – наклонившись ниже к мяснику, шепчет один из мужчин, – наш войско собирает. Призыв скоро. Всех под чистую сгребут.
Мясник, взвешивая на руках сочные кусочки, показывает один за другим покупательнице. Та осматривает их со всех сторон и выбирает один.
–Брехня это!-машет рукой другой мужчина, – у меня брат при дворе. Тургары на нас не двинут. Незачем им своим железом о наше колотить. Себе дороже. А вот на севере ещё бронза в ходу. Её – то сталь в раз расшибёт.
– С тебя десять амов, милая, – улыбается мясник, бросая кусок баранины в корзину девушке.
– И то верно! – продолжают меж собой разговор двое мужчин, чуть отойдя от прилавка, – зачем им равный враг, если кто послабее есть? Вот разграбят север, а там видно будет. Ну, мне пора, – протягивает он руку собеседнику и, кивнув головой торгующему мяснику, уходит.
– Десять?– разочарованно произносит Рабыня и делает круглые глаза.
– Ну если только за твои прекрасные глазки… Девять.
Девушка застенчиво улыбается и сверкает чёрными очами из-под густых ресниц.
–О, боги! Зачем вы прислали ко мне эту искусительницу!– взмывает руки к небу мясник и, наклонившись к девушке, шепчет, – только для тебя, восемь. И… приходи к вечеру, получишь часть из них обратно.
Ещё раз сверкнув хитрыми глазами, девушка протягивает монеты и, медленно вытаскивая кисть из-под тяжёлой окровавленной руки мясника, игриво оборачиваясь, убегает к хозяйке.
–Хороша цыпа, – причмокивает мясник, – приходи вечером, – обращается к другу, – позабавимся.
–Обманет, – усмехнулся тот, – не придёт.
–Придёт, – уверенно ответил мясник, – я ей плату пообещал.
Мимо них проходит отряд вооружённой охраны и торговец, вытянув в руке увесистый окорок, завещал:
– Мясо свежее! Только утром по двору бегало!
–Говорят, кочевники на рудниках всё железо выгребли. И хорошие деньги давали.
–Откуда у них деньги то?
–А с купцами нашими сговорились. Шерсть у них-уууу, – восхищается Мясник.
Тем временем Айса отдаёт деньги за ткань и серьги и обращается к Ювелиру:
– Ты не медли, камень скупай весь. Да не жадничай. Потом сочтёмся. После войны цены взлетят. Да, кстати, как там тот раб, ну, которого прислала тебе в помощники?
–Раб то?– удручённо опускает Ювелир голову. – Удрал гадёныш. Я же к нему, как к сыну. Толковый малец. А он… Поймаю, шкуру спущу!
–Да, – усмехнулась женщина, – где же ты его поймаешь? Коли мозги есть, а они у него есть, коли мастером был, уплыл он с купцами какими. Теперь уж точно не сыщешь, старый ты дурак.
Бодро шагая по раскинувшейся вдоль голубеющей горизонта равнине под завывающие звуки труб и раскатистые удары тугих барабанов, фриги уверенно приближались к выбранному Владыкой месту потенциального сражения.
Собранная всего за несколько дней до этого многотысячная армия, состоящая из вчерашних торговцев, крестьян, ремесленников представляла собой пёструю толпу вооружённых до зубов солдат, не совсем понимающих, зачем их собрали всех вместе и знающих о сражениях только из рассказов стариков.
Совсем другое дело была конница, состоящая из обученных и натренированных гвардейцев Владыки. Несмотря на то, что у многих из них боевой опыт состоял только из гладиаторских боёв да пьяных драк на городской площади, они были полностью уверены в своей непобедимости и, насмешливо отзываясь о противнике, думали, как потратят награду, милостиво вручённую им по случаю предстоящей победы.
За основной армией следовало тайное оружие фригов, на которое Владыка расчитывал более всего. Выращенные для боёв на арене, несколько десятков крепких двуногих ящеров с сидящими на их спинах в деревянных кибитках лучниками, лениво шагали огромными лапами по сочной траве, вертя зубастыми мордами из стороны в сторону. Рядом, придерживаемый погонщиками за крепкие цепи, бежал более мелкий молодняк, стараясь безуспешно вырваться на свободу.
Разведчики уже доложили командирам о приближающимся к ним тургарам и Владыка приказал остановиться, что бы выстроиться в боевой порядок. Пехотинцы, как наименее подготовленная и, следовательно, не представляющая особой важности, часть армии, была разбита на сотенные отряды и выставлена впереди для принятия основного удара противника. С флангов выстроились отряды кавалерии, готовясь взять тургар в плотное кольцо, а позади всех остались стоять особые отряды с ящерами. Владыка, питающий особую слабость к своим зверюшкам, надеялся всё-таки избежать надобности пускать их в бой и поэтому оставил в резерве.
Едва армия фригов успела выстроиться в боевой порядок, как далеко впереди послышался гул и вскоре фриги увидели летящее прямо на них тёмное жужжащее облако. Так и не успев ничего сообразить, через какое-то мгновение на центральные отряды пехотинцев обрушился огромный рой безжалостно жалящих насекомых. Стараясь избежать укусов, фриги отчаянно махали руками, закрывая лицо, но противные твари лезли прямо в рот, ноздри, уши, причиняя острую боль от своих укусов.
Поддавшись панике, отряды быстро смялись.
Убегая от кусающих их пчёл, солдаты бежали в разные стороны.
Обезумевшие лошади срывались с мест и, не слушая команд своих наездников, неслись по равнине.
Отпущенные отмахивающимися погонщиками ящеры, почувствовав свободу, рвали зубами попавшихся им под ноги людей…
И в это время…
Сотни стрел чёрной дугой опустились на поддавшихся панике фригов.
Это приблизившаяся армия тургар начала обстрел противника.
–Щиты!– завопили камандиры.
–Мечи!
–Держать ряды!
Но, разбросанные по всей равнине, солдаты или просто не слышали их, или были уже не в состоянии выполнить их команды. Кто – то всё-таки пытался выстроиться в боевой порядок и дать отпор скачущей на них орде тургар, но был сметён нахлынувшей на них мощью противника.
Глубокая ночь окутала своим бархатом опустевшую площадь и закрытые створки торговых лавок. Кое-где через узкие щели деревянных дверей виднеется тусклый свет лампад, освещающий подсчитывающих барыши торговцев. И тихий звон монет, льющийся в их потайные закрома, говорит, что и этот день прошёл недаром.
Между темнеющих рядов пробегает тёмная фигура, закутанная с ног до головы в длинный плащ. Быстро оглянувшись, она останавливается у закрытой лавки мясника и трижды стучит по деревянной двери. Приближающийся у выходу свет говорит о том, что этот стук услышан и вскоре тихий мужской голос осторожно спрашивает:
–Кто там?
–За возвратом пришла. Как и обещалась, – щебечет в ответ игривый женский язычок и дверь быстро открывается.
Показавшийся в проёме мясник быстро осматривает пустую улицу и пропускает девушку в темнеющее за его спиной помещение.
Пройдя мимо висящих над дымящимися углями коптящихся туш, парочка оказывается во вполне уютной комнатке, завешанной мягкими коврами и усыпанной подушечками самых разных размеров. Огоньки лампад освещают развалившегося на них утреннего Покупателя в широких шароварах и обнажённой грудью, покрытой редкими пучками густых чёрных волос. Закатив глаза, он умиротворённо сосёт кальян и наполняет комнату ароматными кольцами дыма. Услышав шаги, мужчина лениво открывает глаза и видит сквозь пелену рассеивающегося дыма вошедшего друга и спрятанного в плащ человека.
–Ну – ка, красавица, – снимает с гостьи накидку Мясник, – удиви нас своими прелестями.
Ничего не отвечая, девушка – Рабыня Айсы- игриво протягивает руку:
–Ты обещал вернуть часть монет.
–И верну,– нетерпеливо отвечает мужчина, развязывая шнурок на плаще.
–Сколько?
Голос девушки спокоен настолько же, насколько и требователен. Она видит горящие глаза мужчины и понимает, что теперь он полностью во власти её чар и хочет непременно воспользоваться своим положением.
–А это уже зависит от тебя, дорогая.
Коротенькие толстые пальцы Мясника ловко справляются с крепким узлом и шуршащая ткань падает на пол, открывая стройное обнажённое тело девушки. Ничуть не стыдясь, она выпячивает вперёд сочные груди и начинает их вызывающе ласкать тонкими пальцами, продолжая извиваться всем своим естеством.
–Богиня, – восхищённо шепчет Мясник, подошедший к девушке со стороны спины и уткнувшись губами в её шею, крепко обхватывает одной рукой за впалый живот, а другой быстренько погружается в иссиня-чёрный пушок чуть ниже.
Прикрыв глаза и томно улыбаясь, Рабыня вытягивает палец в сторону наблюдающего за ними курящего мужчины и игриво подзывает к себе.
Тот молча встаёт и, тяжело впиваясь в глаза девушки своим взглядом, подходит к ней вплотную и крепко хватает обеими руками за её груди.
–Ай, – тихо вскрикивает девушка, ощущая его сильные пальцы на своих сосках, и тут же замолкает под его страстным поцелуем, накрывшем её губы.
Выйдя на берег лесного озера, Кантимир оглядывается и видит лежащую на песке обнажённую девушку.
–О, боги, – восклицает он, решив, что девушка утопилась и, сбросив лань с плеч, бежит к Йорке.
–Ты чего это вздумала? А? – Бормочет он, тряся девушку за плечи, – Ратибора нет, спасать некому! Ну-ка, давай!
Приложив ухо к её груди, мужчина облегчённо вздыхает и хочет встать, но торчащий прямо перед его глазами тёмный сосок приковывает его взгляд и Кантимир, чувствуя в низу живота предательское шевеление, резко отводит голову от груди девушки и, встав рядом на колени, даёт ей несколько сильных пощёчин.
Славличанка приоткрывает глаза и, увидев иирка, резво приподнимается, пытаясь отползти на локтях в сторону:
–Ты чего это вздумал?
Растерявшись, мужчина поднимается и, отвернувшись, бросает ей через плечо:\
– А сама-то что? Валяешься тут, на берегу, в чём мать родила.
–Да я…– оглядывается девушка в поисках одежы и, видя вздувшуюся от попавшего в неё воздуха холщовую рубаху, надутым пузырём плывущую по озёрной глади к струям водопада, растерянно разводит руками.
– Погоди, я сейчас, – быстро скинув куртку и штаны, Кантимир ныряет в воду и несколькими размашистыми бросками достигает платье.
– На вот, накинь, – стараясь не смотреть на девушку, протягивает он рубаху.
– Она же мокрая, – недоумевает Йорка.
– И что? Ты в таком,– окидывает её взглядом мужчина, – виде в племя заявишься?
«А она очень даже…– одобрительно взглянув ещё раз на одевающуюся девушку, подумал иирк. – Интересно, в постели она так же хороша?»– И тут же, испугавшись своих мыслей, отвернулся в другую сторону:
–Ты одна здесь?– Осторожно спросил он, оглядываясь по сторонам.
–Да, – ничуть не смущаясь своей наготы, ответила Йорка, натягивая мокрую рубаху, – ты это, Ратибору не рассказывай. Ругаться будет. Я обещала одна не ходить, – просит девушка, сжимаясь всем телом под плотно облегающей её материей.
– А он где? – удивляется мужчина, а про себя думает: « Странно как то. Ведёт себя, будто ничего и не лучилось.»
–В соседний род уехал. С утра ещё. Я сразу и пошла искупаться.
–Одна?
–Ну да. Ваши девушки меня не особо. Да мне и не нужно. А ты – то как здесь?– подойдя к нему ближе поинтересовалась Йорка.
–Да я, – начал было отвечать Кантимир, но в последний момент решил промолчать об его странной встрече с обезумившей Кайрой, и просто продолжил, кивнув на лежащую недалеко тушу лани, – охотился вон и решил понырять немного. А тут ты. Голая. На берегу. Чего случилось – то?– с интересом заглядывая ей в глаза, спросил он.
Девушка пожала плечами и, нагнувшись, подняла с песка мокрую куртку:
– Подскользнулась, видимо. Камни тут… Мокрые да гладкие. Ну и … упала, наверное.
«Память отшибло, что ли? Не может быть так просто, – подумал охотник, вспоминая бегущую с безумным взглядом Кайру.– Нет. Что – то здесь всё таки произошло. Но вот что?»
– Ты это, замёрзла совсем. На вот, накинь, – протянул он свою куртку дрожащей девушке, – а свою просуши на ветру. Солнце ещё теплое, быстро просохнет.
Глава 20
Глухой многократный стук, раздавшийся на крыше, разбудил обнимающего молодое женское тело Мясника. Открыв глаза, он посмотрел на потолок.
Тук-тук-тук-дзынннь!
Что –то упало между дощатыми перегородками.
Мясник, убрав руку утомлённой от безудержных ласк женщины со своей груди, встал и, накинув длинную рубаку поверх волосатого пузатого тела, поспешил к выходу.
Оттуда доносились редкие крики разбуженных шумом людей и странные звуки, напоминающие удары камней по мостовой.
Приоткрыв дверь, мужчина тут же отпрянул назад в ужасе от открывшейся перед его глазами картины.
То тут, то там с неба прямо на дома и головы людей падали горящие камни и, взрываясь от соприкосновения с землёй, разлетались осколками в разные стороны, калеча и убивая старающихся укрыться от них жителей города.
Мужчины и женщины…
Лежащий в луже крови с раздробленными ногами ещё недавно так умело жонглирующий торговец фруктами и растоптанные чьими – то безжалостными ногами остатки апельсинов, испускающих последние капли ароматного сока.
Женщины и дети…
Схватившийся за окровавленную голову старик, сидя раскачивающийся из стороны в сторону.
Две бродячие собаки, опьянённые запахом палёного мяса и крови с остервенением, не обращая внимания на рушащийся вокруг них мир, копошатся клыкастыми мордами в животе мёртвой женщины, вытаскивая связку кишок и злобно рыча друг на друга. Голый младенец выползает из-под её безжизненной руки и, судорожно всхлипывая и даже не имея сил кричать, ползёт по растекающейся под телом матери луже крови.
Бегущий прямо на ребёнка мужчина готов вот-вот раздавить малютку, и его широкая ступня уже занесена над только начинающим свой жизненный путь тельцем…
Резкий толчок отбрасывает его в сторону и сильные руки пробегающей мимо женщины на ходу подхватывают младенца и крепкие ноги уносят прочь от страшного места.
Прямо через дорогу пылает лавка ювелира и тот, прижимая к груди остатки своего сверкающего добра, вылупленными от ужаса глазами молча стоит перед ней на коленях, наблюдая крушение своего маленького мира.
Пробегающий мимо него паренёк увернулся от пролетающего рядом камня и так сильно толкнул ювелира, что тот упал, рассыпав груду драгоценных камней и золотых побрякушек. Сверкающим ручейком покатились они по горящей земле в сторону от своего бывшего владельца. Паренёк протянул руку, что бы загрести несколько катящихся камешков, но тут же был отпихнут ударом широкого каблука разорённого ювелира.
–Не трожжжжь…– злобно прошипел он над ухом юноши и, сильно оттолкнув его, навалился всем своим телом на разбросанные по земле сокровища, руками подгребая их под себя.
–К морю!– услышал Мясник чей то призывный голос и посмотрел в его сторону.
Высокий крепкий мужчина, несущий на своём горбу вцепившегося в его шею мальчика лет семи, оглянулся в бегущую за ним толпу и замахал руками:
–К морю давай! На корабли!– И быстро побежал вперёд, словно не чувствуя за спиной ношу.
«К морю…» – Как-то отчуждённо подумал Мясник и посмотрел в центр города.
Там, вцентре полыхающего города, на высоком холме, тёмной мощью чернел не тронутый пламенем дворец Владыки.
«Бежать», – снова подумал он, ощущая, как всё нутро его сжимается от предчувствия неизбежной утраты всего нажитого благосостояния. Ему плевать на жизнь. Зачем она, если рядом не будет куска сочной баранины, чарки доброго вина и пары золотых монет?
–Что это?– услышал Мясник у своего уха голос любовницы, но не успел ничего сказать, как за спиной раздался оглушительный взрыв и он, вытолкнутый из жилища ударной волной, пролетел головой вперёд и упал лицом на горящую мостовую.
В сторону песчаного берега, окаймлённого верхушками кучерявых деревьев, подгоняемая чёткими взмахами гребцов и разрезая ровную гладь моря, быстро плывёт узкая длинная лодка, до верху груженная пустыми корзинами и курдюками.
Вдалеке, качаясь на то и дело набегающих на её корпус волнах, красуется громада купеческого корабля с изящно вырезанной на корме фигурой прекрасной девы с рыбьим хвостом и крыльями вместо рук.
Оглянувшись на неё, сидящий в лодке Немой вспомнил, что видел точно такие же статуи, только гораздо меньшего размера, помещающиеся на ладони, в каморке ювелира.
Много дней назад, удачно сбежав от своего нового владельца, он нашёл приют на корабле, с которого слышалась почти забытая речь его родины.
Несколько дней прячась в мокром тёмном трюме, изматываемый бесконечной качкой, его нутро не могло принимать ни найденную в мешках пшеницу, ни сладкое вино из стоящих рядом бочек. Всё, что бы он ни съел и не выпил, низвергалось с виде слизкой, с тошнотворным запахом массы, вызывающий ещё больший приступ. «Боги наказывают меня», – подумал он и решил больше не красть чужую еду. Всё равно, вскоре после употребления она оказывалась на полу, с которого её, благодарно мурлыкая, слизывал большой рыжий кот.
Прячась за дальними бочками, когда кто-то спускался вниз за очередной партией вина, мужчина с тоской разглядывал северные обветренные лица моряков и слабая надежда на то, что его увидят, боязливо трепетала в его сердце.
Сколько так продолжалось, Немой не понимал. Приступы жуткого голода сменялись приступами бредовых видений детства, во время которых он не мог уследить за сменой дня и ночи. Он уже готов был выбраться на верх сам и просить милости у находящихся на палубе людей, но слабость так сковала его обезвоженные конечности, что он не мог даже ползти.
«Как несправедливо, – думал он, – умереть свободным, в этом тёмном, воняющем трюме, когда встреча с манящей родиной так близка».
– Так, ребята,– прервал его воспоминания суровый голос Боцмана, – набираем воды и в лодку. Дохлый, ноги в руки и бегом с немым в лес.
Из причалившей к берегу лодки бойко выпрыгивали не чувствовавшие много дней землю моряки и, утопая босыми ногами в обжигающем кожу песке, умеренно шли к виднеющимся неподалёку зарослям.
Поймав выброшенные корзины, Дохлый сунул одну из них Немому:
–Давай, за мной. Только быстро! Шевели маслами то! – Прикрикнул он, словно кичась возложенной на него обязанностью хоть не на долго, но стать главным и рысью побежал в глубь зелёной рощи.
Пробираясь в высокой сочной траве, вскоре они вышли к апельсиновой роще, в которой сочные спелые фрукты яркими шарами свисали с наклонившимися под их тяжестью ветвями и так и манили путников сорвать их.
«Съешь меня!»– просили они, сверкая отблесками прокрадывающегося через верхушки пальм солнечных лучей на своих боках
–Знаешь, что это?– спросил Дохлый, бросая сорванный фрукт в корзину и посмотрел на отрицательно качающего головой Немого:
–У! Вкуснатища! Давай, налетай!
И, сорвав яркий шар, потянулся за следующим.
Немой, разглядывая неизвестный фрукт, принюхался и с наслаждением закрыл глаза.
Запах свежести и лёгкой горечи, перемешанной с ароматом восточных сладостей, ударил ему в нос.
«Должно быть, вкусно», – подумал он, осторожно надкусил плотную кожицу и тут же сморщился, почувствовав горько-кислый запах.
Громкий смех Дохлого, увидевшего его скривлённое лицо заставил Немого обернуться.
–Ха-ха-ха! С него ж шкуру содрать надо! Э-эх, ты!
И, взяв один из шаров, он цепкими пальцами отодрал с него рыжую шкурку, белую и пушистую внутри, и протянул Немому состоящий из полупрозрачных долек, с просвечивающимися внутри зёрнышками фрукт.
–Ну, давай, жри!– видя недоверчивое лицо Немого, подбодрил он его.
Сочная сладкая жидкость, окутав рот свежестью и ароматом, покатилась ниже. Капли живительной влаги, медленно просачивающейся из полукруглой дольки, скатывались по жадно впитывающей их плоти и, смачивая кисловато – сладким соком горло, падали в сжавшийся от долгого недоедания желудок.
О, боги!
Каким же удивительно прекрасным был этот ни с чем не сравнимый вкус!
–Руби их!– Еле слышный крик Боцмана с берега прервал гастрономический оргазм и мужчина, поперхнувшись проскользнувшим сочным куском апельсина, закашлялся, выталкивая инородное тело наружу.
–Чего там?!– Вытянув шею в сторону берега, спросил Дохлый, бросил рыжий фрукт в уже полную корзину и взвалил её на плечи.
–Давай, шевелись! Живее!– Доносилось со стороны моря.
–Бежим, что ли?
Кивнув в сторону криков, Дохлый, смешно поднимая длинные ноги, побежал мимо продолжающего кашлять Немого, на ходу сильно хлопнув его по спине.
Недоеденный апельсин дугой вылетел изо рта мужчины и упал в высокую, примятую корзинами траву, подхватив одну из которых Немой бросился догонять друга.
Глава 21
Добравшись к ночи до города, остатки опозоренной таким бесславным поражением армии фригов садились на корабли и спешили покинуть опасное место. Сам же Владыка, оставленный солдатами и не в силах расстаться со своими богатствами, скрылся за стенами дворца, надеясь выдержать длительную со своей личной гвардией, так и не посмевшей оставить повелителя.
Объятые ужасом горожане, слушая рассказы своих спасшихся мужей и сыновей, быстро собирали пожитки и бежали к покачивающимся на волнах у причала кораблям.
Никто не хотел оставаться в городе на милость слывшего своей жестокостью победителя.
Толкаясь и давя друг друга, люди наперебой совали капитанам монеты, умоляя дать им местечко.
В каюте.
На палубе
В вонючем трюме!
Хоть где!
Лишь бы подальше от места, которое в скором времени может стать могилой для них всех!
Самые ловкие из мужчин, получив отказ, украдкой взбирались по якорным тросам и юркали в темнеющие вёсельные отверстия.
Другие, те кто всё таки надеялся пробраться на кораблю через приспособленное для этого место ( проще говоря, по трапу), напирали на сдерживающих приступ балтов, стараясь пробраться на палубу.
–Паруса ставь! Валим отсюда! Трапы! Трап убирай!– Стараясь перекричать толпу, орали моряки.
–Они хотят бросить нас! Эй! Десять золотых! Двадцать! –Раздались крики в толпе испуганных своей обречённостью людей.
Услышав, что корабли хотят отчалить от берега, толпа ещё сильнее поднажала на балтов и чуть не прорвала оборону но, как бы не были алчны морские волки, они понимали, что не смогут принять всех желающих.
–Мочи их! Давай! В воду! По башкам бей!– Раздавались команды ошалевших от фригийской наглости капитанов.
И, истомившееся по разгулу, скучающие от долгого безделья моряки, возбуждённые ором толпы, тут же бросились исполнять приказание, изо всей силы разбивая крюками обнаглевших от своего безумия людей.
Мужик в дорогом халате, с увесистым мешочком на поясе…
Тощий старик…
Красивая женщина. Видимо, из знати…
Девушка, прижимающая орущего ребёнка…
Рубящий налево и направо своих же фригийцев солдат, пробивающийся к палубе…
Меткий взмах абордажного крюка…
Крик боли…
Разодранное до крови лицо…
Взмах…
Упавший за борт ребёнок…
Ещё…
Крик отчаяния бросившейся за ним матери…
Ещё…
Брызги крови из разрезанной грудины…
Ещё…
Десятки окровавленных мужских, женских и детских тел так и остались качаться на волнах вокруг возвышающихся над ними деревянных громадин.
Но, как только корабли вышли из бухты, все увидели, что путь к свободе перекрыт вражеским флотом, мирно покачивающимся на тихой воде.
Путь к отступлению был перекрыт.
Торговые судна не были приспособлены к морскому бою и капитаны приняли решение повернуть к берегу, но в это время на небе над тёмным городом пронеслись огненные шары и рухнули прямо на городские здания.
Объятый пламенем город заполыхал, окрасив тёмное небо огненным заревом.
Тихо скользя, в стене открылись вертикальные створки и, пропустив внутрь лысого человека в ниспадающем белом одеянии, так же бесшумно закрылись, оставив его в темноте.
Держа в руках прозрачную светящуюся пластину, мужчина, не отрывая от неё взгляда, сделал шаг и тут же волна холодного света, мягко перекатываясь вперёд, осветила необычайно высокое, тёмное помещение. Вдоль его стен стройными горизонтальными рядами стояло множество вытянутых капсул с продолговатыми полупрозрачными окошечками, освещаемых светом всякий раз, как только мужчина проходил мимо.
Почти не останавливаясь, он быстро скользил, словно летел, по полу, мельком бросая взгляд в стороны и ловко перебирая пальцами по пластине, на которой молниеносно мелькали какие – то цифры и знаки.
Остановившись у крайних капсул, он скользнул пальцем по пластине слева-направо и та, под движением его кисти, собралась в тонкую плоскую полоску, которую мужчина положил в спрятанный между складок одежды карман.
Мужчина нажал на тёмную панель капсулы и она засветилась от множества перебегающих по оконцу знаков. Выстроившись в определённом порядке, знаки остановились, и внутреннее содержимое капсулы осветилось голубоватым светом.
И только тут по достоинству можно было бы оценить действительный рост человека, настолько высоким он оказался по – сравнению с находящимся внутри капсулы мужчиной, пытаясь разглядеть которого, он наклонился почти по пояс. Однако, такое положение вряд ли устраивало андромедянина и он, нажав на несколько знаков на панели капсулы, присел на выросший неизвестно откуда у него за спиной круглый полупрозрачный диск на тонкой ножке и ещё раз внимательно посмотрел на Койву.
Погружённый в прозрачную жидкость, полностью обнажённый, славличанин стоял на широко расставленных ногах с разведёнными в стороны руками. Бесконечное множество трубочек, с текущей по ним алой жидкостью, шло от его спины и головы к задней стенке капсулы.
«Один, два, три…»– равномерно билось его сердце, одновременно высвечивая на панели соответствующие цифры.
Мужчина, достав пластину из внутреннего кармана, раскрыл её и, набрав знаковую последовательность, скопировал её на панель капсулы и через мгновенье на её потемневшем лобовом стекле замелькали берёзовые рощи, река, деревянные избы славличей, снующие туда- сюда люди…
«Один, два, три, четыре…»– быстро замелькали цифры и бешено колотящееся сердце Койву, казалось, вот- вот выскочит у него из груди, разорвав её мощными ударами.
…выскочивший из леса волк хватает девушку и тащит вниз по реке.
«Один, два, три, четыре, пять, шесть…»
…снежная лавина несёт с собой вниз две кувыркающиеся людские фигурки.
Темнота.
«Один, два, три…»
Сердцебиение успокаивается, принимая первоначальное значение, дыхание становиться ровным и спокойным.
Покачав головой, мужчина встал со сразу же исчезнувшего из – под него стула и нажал на панель капсулы и та тотчас же погасла, похоронив в темноте зависающего в жидкости человечка.
Поднявшееся над морем солнце осветило обугленные осты городских домов и чернеющие башни ещё вчера белокаменного города. После ночного обстрела сам город был почти разрушен. Лишь одиноко возвышающийся в центре него на холме дворец Владыки ярким пятном указывал на его когда-то былое величие. Щедро покрытая выбоинами городская стена всё-таки устояла под метким обстрелом и её массивные ворота удивительным образом сдержали наступление тургар.
Теймур знал, что толщина стен была настолько большой, что пробить её насквозь не удастся. А раздвижные ворота с секретным механизмом при особом положении не просто плотно прилегали створками друг к другу так, что их невозможно было развести, но ещё и закреплялись парой десятков специально выкованных стальных блоков так, что попасть в город извне было практически невозможно.
Оставалось одно: длительная осада.
С моря она поддерживалась вовремя подоспевшим флотом, подошедшим почти в плотную к городскому причалу. Однако не севшие на корабли фриги во время закрыли мощные городские стены, отняв у неприятеля возможность захватить город со стороны моря, и оказались тем самым в каменном мешке.
Перекрыв каналы с питьевой водой, поступающей из огибающей город реки, спускающейся прямо в море, Теймур обрёк жителей города на мучительную жажду под палящим солнцем. Но этого ему казалось мало. И он, приказав возвести плотный частокол вдоль городской стены, через который и мышь не смогла бы пробраться, лишил их возможности улизнуть и скрыться.
Помимо этого, на длинные острые колья были насажены трупы погибших в битве тургар и захваченных с пытавшихся отчалить кораблей ещё живых жителей таким образом, что бы их чётко было видно и слышно с городских стен.
Целый день вопли и стоны мучительно умирающих людей терзали души оставшихся в живых горожан, укрывшихся за стенами.
Разместившись плотным кольцом по периметру города, армия тургар расположилась на отдых.
По всей округе вдохновлённые славной победой солдаты копали в земле круглые ямы, в которых разжигали костры, сдирали, а затем обжигали на этих кострах бараньи шкуры.
Запах палёной шерсти неприятно разносился по равнине, привлекая внимание кружащего воронья.
Улумбек щедро натёр выпотрошенную тушу специями и приказал одному из своих десятников завернуть её в подготовленную овечью кожу, а затем положить в яму на прогоревшие, но ещё горячие головешки, завалить другими углями, а сверху разжечь новый костёр.
Проезжая на своём вороном жеребце между полыхающими кострами, Каюм – баши благодарил воинов за верную службу и обещал щедрую награду после захвата Белокаменного.
Сверкающая голубая материя, словно ребёнок, сосущий молоко из трубочки, засасывала корабль в себя. Цхураб почувствовал, как сильная дрожь, сотрясающая штурвал, мелкими иголочками передаётся его рукам, плечам, шее… Она настолько сильна, что пальцы, сжимающие поручни, не в силах сопротивляться, отпускают их.
Последнее, что увидел атавирянин – это сжавшееся позади него сверкающее отверстие и летящую прямо на него темноту. Почувствовав сильный толчок, он отлетел в сторону, больно ударившись головой о закруглённый угол стены, и на секунду потерял сознание.
Разбив в пух и прах неприятеля, вражеская армада преследовала остатки атавирского флота.
-Любой ценой остаться в живых, – повторяла вновь и вновь полуисчезающая голограмма командующего.
Цхураб видел, как неумолимо гибнут его товарищи от смертоносных лучей противника и, уверенно маневрируя, продолжал движение вперёд среди обломков несущихся мимо него кораблей.
«Только бы добраться!»– Одинокая мысль сверлила его мозг и мужчина нажал кнопку перехода на скорость света.
Он знал, что всего в полупарсеке от места позорного поражения находиться космический туннель. Нырнув в него, Цхураб сможет скрыться от преследовавших его врагов и попасть в новую вселенную.
Он не знал, что это будет за мир.
Может быть, гораздо опаснее того, в котором он находился сейчас, а может быть…
Это не важно. Важнее всего остаться в живых и рассказать атавирцам о подлом предательстве, о ловушке, устроенной врагами и передать секретное донесение – последнее поручение командующего. А туннель – наилучший способ оторваться и скрыться от преследователей. Они не рискнут последовать за ним.
Все знали о туннеле.
Ярко- голубым мощно пульсирующим желобом сверкал он среди звёзд, всасывая в себя пролетающие слишком близко кометы и астероиды. Запущенный когда-то давно в нутрь него разведывательный аппарат успел послать только несколько видео секунд, после чего связь с ним пропала навсегда. Исследовав скудные материалы, учёные сделали только один вывод: по ту сторону находиться другой мир со своими звёздами и планетами, населёнными неизвестными существами. Насколько они разумны и разумны ли вообще, оставалось загадкой и все последующие аппараты, посланные на изучение этой части вселенной, исчезали так внезапно, что со временем учёные оставили эту затею и направили свои умы в другие, более привлекательные для изучения области космоса.
Цхураб знал всё это.
И знал, что никто не последует за ним. Зачем преследовать врага, если тот и так сгинет?
На секунду атавирянин задумался.
А что если он не сможет вернуться обратно?
Вражеский луч чуть не задел бок корабля, но вовремя сманеврировавший Цхураб успел вильнуть в сторону.
Он посмотрел на экран на панели управления. Несколько артиллерийских капсул врага неумолимо приближались к нему, стараясь захватить в кольцо. Ещё немного и он уже не сумеет вырваться из них.
А впереди уже виднелось пульсирующее морщинистое отверстие туннеля, зияющее внутренней чернотой.
Жажда жизни была сильнее страха
Цхураб уверенно повернул штурвал и его судно резко вырвалось в перёд в сторону показавшегося среди звёзд голубого сияния.
Очнувшись, он увидел сквозь пелену густого дыма языки пламени, пожирающие кабину пилотов, и чуть не задохнулся от едкого запаха горящего пластика. Наспех нащупав на рукаве комбинезона комбинацию кнопок, он тут же с удовольствием вздохнул полной грудью, погрузив голову в плотный прозрачный пузырь.
Цхураб уже видел, как нос корабля с пылающим хвостом разрезает небосклон и несётся к верхушкам темнеющих вдали деревьев.
Если он не сумеет покинуть корабль, то разобьётся и сгорит и никакой термосберегающий костюм не поможет в этом пекле!
Цхураб судорожно стал набирать комбинации на своём рукаве, но те выдавали один и тот же результат: команда не выполнима. Мужчина уже начал терять терпение, как, наконец, на панели не загорелся зелёный огонёк. Пара секунд и он, взмахнув мощными крыльями, пролетел сквозь горящее пламя наружу и поднялся высоко в небо за секунду до того, как корабль, оставив на земле широкую борозду с разбросанными вдоль неё поваленными деревьями, не исчез в оглушительном взрыве, содрогнувшим землю.
Глава 22
Ежедневный вражеский обстрел был настолько сильным, что, казалось, в городе не осталось ни единого целого здания. Теймур словно хотел стереть с лица этот некогда цветущий людской рай. День и ночь его катапульты бомбили огненными шарами городские стены, стараясь пробить никак не желающую сдаться крепость. Груды почерневших от копоти камней похоронили под собой не только людей, но и жизненно необходимые запасы продовольствия.
И теперь оставшиеся в живых горожане стали завидовать своим соплеменникам, сгоревшим в обрушившимся на город огне.
Мрачными тенями бродили они по некогда оживлённым улочкам города в поисках хоть какого-то пропитания. И случайно пойманная крыса, имевшая несчастье выйти погреться на солнышке, становилась невиданной роскошью изголодавшимся людям.
Изредка пролетавшие над городом птицы моментально падали в низ, пронзённые стрелами оставшихся в живых солдат.
По заваленной грудами камней и полуобгоревшими досками улице медленно передвигался ободранный мужчина, прихрамывая на одну ногу со следами запёкшейся крови. По обрывкам лохмотий, свисающих с его фигуры, и висящем у его бедра мече можно было с лёгкостью догадаться, что совсем недавно этот человек был фригийским ратником. А наколотая на его груди татуировка головы ящера, просвечивающаяся сквозь рваную тунику, говорила о его принадлежности к подразделению стрелков- погонщиков.
Устало перебирая ногами, ратник молча передвигался, бросая через взлохмаченные длинные чёрные волосы взгляды на окружающую его разруху.
Проходя через бывшую совсем недавно торговой площадь, ратник обходит лежащего лицом к земле маленького толстого мужчину с вытянутой в сторону рукой с раскрытой ладонью. Рядом с ним, в пепле что-то поблёскивает и ратник, наклонившись, находит почерневшее колечко с большим фиолетовым камешком. Мельком взглянув на него, мужчина бросает вещицу на землю.
Кольцо, прокатившись немного в сторону, останавливается у засыпанной пеплом головы человека, тело которого придавлено упавшей на него сзади массивной дверью с круглыми обгоревшими вмятинами от огненных горшков.
Чуть дальше, у полуразрушенного, обвалившегося здания, монотонно покачиваясь, сидит женщина. Из-за копоти, покрывшей её лицо и волосы, припорошенные пеплом, невозможно определить её возраст. В руках она держит свёрток с торчащими из-под тряпок уже посиневшими ножками младенца.
–Спи малышка сладким сном, – тихо напевает женщина, – …..
Продолжая напевать и покачиваться, она поднимает глаза на проходящего мимо неё мужчину и, медленно провожая его взглядом, вдруг замолкает. Её взгляд, ещё недавно такой ласковый и добрый вдруг становиться взглядом …. Остановившись и перестав петь, женщина что –то безмолвно шепчет, яростно двигая губами в след уходящего ратника и тот, словно почувствовав что-то оборачивается.
На мгновение их взгляды встречаются и женщина, снова начиная монотонно покачиваться, наклоняется к тельцу ребёнка, мило улыбаясь:
–Прилетит к нам голубок, даст тебе зерна чуток. Баю-бай, спи, малютка, засыпай.
Немного постояв, мужчина продолжает свой путь и сворачивает за угол, в сторону раздающихся странных звуков, прерывающихся собачьим лаем.
Там он становиться свидетелем ещё более ужаснувшей его картины человеческого безумия.
Прямо на дороге сидит старик, прижимая к себе одной рукой невесть откуда добытую им свиную ляжку, почерневшую то ли от копоти, то ли от разложения, а другой – длинную палку, которой отбивается от нападающих на него двух собак. Псины, почуяв еду, страшно скаля зубастые пасти, угрожающе лают и стараются напасть на человека, но тот, яростно махая в их стороны палкой, изо всех сил старается уподобиться их лаю и, оскалив полу-беззубый рот, издаёт злобные рычащие звуки:
–Р-р-р-ы!– Рычит от, отпугивая животных. Один из его ударов задевает худой, наполовину опалённый бок собаки и она, жалобно взвизгнув, боязливо поджимает хвост. Однако голод страшнее побоев и псина, припав на брюхо, отползает в сторону. Но не для того, что бы ретироваться. Косясь озлобленными глазами на обидчика, переключившегося на другое животное, она медленно заползает к нему за спину и цепляется всей своей пастью в его загривок.
Крик человеческой боли смешивается с рычанием и лаем собак.
Старик отпускает свою драгоценную добычу.
Ляжка падает на землю и одна из собак, тут же схватив её, быстро уноситься прочь, в то время, как другая, оставив мужчину лежать с окровавленной шеей, бросается её догонять и вскоре скрывается за грудами обгорелых брёвен и камней.
Старик, хватаясь почерневшими от копоти и земли руками, пытается зажать глубокую рану на своей шее, но от этого боль становиться ещё сильнее и он, смирившись со своей участью, обессиленно падает, щедро орошая высушенную от жары землю каплями горячей крови.
Раздирая о кусты и без того рваную рубаху, Дохлый, высоко поднимая ноги, с быстротой зверя несётся к берегу. Спелые апельсины то и дело выпрыгивают на землю из свисающей за плечами корзины и, растоптанные бегущим следом Немым, рыжими лохмотьями остаются на зелёной траве.
Поскользнувшись о скользкую корку фрукта, Немой упал на спину ногами вперёд и, судорожно собирая рассыпавшиеся фрукты, стал ползать по утоптанной траве, оглядываясь на ломающиеся от бега Дохлого ветки.
– Да брось ты!– услышал он удаляющийся голос друга и, вскидывая за плечи корзину с остатками апельсинов, побежал вперёд.
– Ах ты, з-зараз-за!– услышал он крик Боцмана с берега и прибавил шаг.
Но усталость и болезнь последних дней сказались на нём и вскоре, запыхавшись от бега, Немой на секунду остановился, что бы перевести дух.
Дохлый, тем временем, выпрыгнул из кустов и увидел кровавое окончание недавней битвы.
Проткнувший не за долго до этого полуголого чёрного мужика в звериной маске на лице и в каких-то странных лохмотьях, свисающих с талии, Боцман свирепо скалился, медленно вытаскивая длинную саблю из его голого, разукрашенного чёрными узорами, пуза.
–Ну вот, как – то так,– вытирая оружие о штаны, довольно бробурчал он и оглянулся.
Два туземца с распоротыми животами и вывалившимися из них кишками омывались солёной водой, набегающей на песчаный берег. Одного из них крепко обвили щупальца зелёных водорослей и, подхваченные волнами, поволокли на глубину синего моря.
Два балта, поднатужившись, затаскивают в лодку прикрывающего бок раненого друга.
– Давай, – увидев Дохлого, машет ему Боцман.
–Ну вот, – огорчается тощий мужчина, – без меня начали, без меня закончили. Подраться и то не успел, – и, огорчённо вздохнув, выходит из-за пальм на берег.
Но, словно услышав непреодолимое желание Дохлого, из дальних кустов выбегает группа туземцев и с истошными криками, свирепо махая каменными топорами и целясь из луков, несётся в сторону моряков.
Те, увидев превосходящую их втрое группу черномазых, быстро сталкивают лодку в море и налегают на вёсла.
–Давай, быстрее, шевели копытами!– Кричит Дохлому Боцман.
Одна из стрел втыкается прямо у ног Дохлого и тот, высоко подпрыгнув, прибавляет шаг.
Ещё стрела.
Ещё.
Выскочивший из леса Немой видит, как Дохлого догоняет выбежавший из леса высокий мощный туземец и, стукнув огромным кулаком в спину, хватает за талию и валит на песок.
Немой тут же ныряет обратно в зелёные волны джунглей и наблюдает оттуда, как лодка с балтами успешно доплывает до корабля, а группа туземцев связывает Дохлого верёвками по рукам и ногам и несут по берегу в сторону высокой горы, чернеющей своей вершиной среди высоко поднимающейся зелени.
Запах палёного мяса предательски разносился по узким улочкам города, щекотя потрескавшиеся от жажды губы изголодавшихся выживших фригов – солдат, кучкой сидящих у разведённого прямо на земле костра. У некоторых из-них ещё видны следы припухлости от укусов невесть откуда взявшихся полчищ диких пчёл, повергших славную армию в такое позорное бегство с поля битвы.
На костре, на вертеле, медленно поворачивается большая толстая ляжка, падая с которой, капли жира злобно шипят на горячих угольях и растворяются в белые облачка.
Голодные и обезвоженные, лежа прямо на мостовой между обломков зданий, мужчины с ненавистью смотрят на красующийся на фоне круглой луны дворец Владыки.
–Жрёт, падла,– со злостью сказал кто-то их мужчин и послышался смачный звук его чмокнувшихся губ, пытающихся выдавить из горла остатки слизи для плевка.
–А мы тут дохнем, как скот, – ответил ему другой и повернул голову в сторону чернеющей тени дварца.
–Ну, сегодня-то и у нас славный ужин.
–И где ты его выследил, Мьянхма? – Обратился один из мужчин к молодому крепкому солдату, усиленно точащему нож о камень.
–Жирный был, гад.
Мьянхма удовлетворённо посмотрел играющие на кинжале отблески огня и вложил его в ножны:
–Три дня высматривал. Хитрый оказался. Ну да я хитрее. Целый день в засаде лежал, ажно застыл весь.
–И откель он и взялся-то? Думал, они по лесам разбежались.
–Кто – то и разбежался. А этот, видно, к дому прибёг. Да только на порог не пустили.
Шутка вызвала слабый смешок у истощённых людей и они, в первые за несколько дней, забыв голод, наперебой стали вспоминать:
–Я таких только на арене и видел, на прошлогоднем празднике.
–Злющие, падлы! Особенно тот, самый здоровый!
–Интересно, а он-то где?
–Вот страху-то будет, коли появиться.
–…схватил человечка и…хрясь его! И ногами к верху в пасть.
–…а мелкие-то понабежали и словно из засады, цапнут и в сторону, цапнут и в сторону.
–А мне бабы понравились. Голые такие, красивые. В них ещё ножи огненные кидали. И стоят ведь, и глазом не моргнут. Вот это я понимаю! Вот это выдержка!
–А наш-то, Царёк, говорят, этих живностей больше людей любит.
–Ну да, наших вперёд послал, а тех в засаде оставил. Мол, может и так обойдётся.
–А вон ведь как бывает, не обошлось.
–И вот откуда они взялись-то?
–Кто?
–Да пчёлы эти? Ведь, сколько живу, отродясь, столько не видел.
–Не чисто тут дело, братцы, вот что я вам скажу, не чисто.
–Да! Вот бы бабу сейчас!– Неожиданно сменил тему разговора один из мужчин, мечтательно вздохнул и вдруг замолчал, увидев выходящего к ним из тени высокого худощавого незнакомца.
–Погреться пустите?– Просто спросил тот, косясь глазами на готовящуюся на костре ляжку.
–Отчего нет, – осторожно ответил Мьянхма, – к нам с добром и мы с почётом. Откель будешь?
–Из стрелков я. Змеёныша жарите?– Кивнул ратник в сторону костра.
–А ты как догадался?– присвистнул кто-то из солдат.
–Знамо как, я ж на этих тварях верхом несколько лет сидел.
–Так из тех, что ли?
–Ну да, – подтвердил гость.
У костра наступило неловкое молчание.
Все из под-тишка переглядывались, не зная, стоит ли доверять незнакомцу или нет.
–О чём толкуете? – Спросил гость, присаживаясь к группе мужчин, разделывающих ляжку ящера.
–Так знамо, о чём, – ответил Мьянхма, отрезая кусок мяса и протягивая его ратнику, и мотнул он головой в сторону дворца, – о родимом.
–Э-эх! Вина бы сейчас чарку! Хоть самого что ни на есть паршивого, – протянул один из мужчин, тщательно прожёвывая свой кусок, – а в закромах-то наверное, всякого хватает!
–А что же о нём? – как бы невзначай снова спросил ратник, возвращаясь к начатому разговору.
–Не поймём мы вот что-то. Весь город в руинах, а он вон стоит, как ни в чём не бывало, – примеряя стрелу к луку, задумчиво произнёс Мьянхма, целясь в сторону дворца.
–Будто заговорённый, – подтвердил один из мужчин, обсасывая жирное лакомство.
–Вот-вот. Ни огонь, ни камень не берёт.
–А, может, Теймур приказ такой дал? – неожиданно произнёс ратник и все дружно повернули к нему головы.
–Это какой же такой?
–С чего бы?
–Ты почём знаешь?
–Для себя приберёг, – ответил всем сразу ратник и, оглянувшись, словно боясь, что кто-то ещё его услышит, подозвал мужчин к себе ближе:
–Я вот что думаю, – тихо заговорил он, – почто Теймур так осердился? Что не сдались мы сразу, а ворота закрыли и к морю дёрнули. А если бы так, по-хорошему, не стал бы он город палить.
–Ну, ты скажешь!
–Он же людей на обед жрёт! – Раздались возмущённые возгласы в сторону ратника.
–Чего уж теперь-то. Поздно репу варить, когда каша съедена.
–Почто поздно-то?– Не унимался ратник. – Я вот по городу шёл, народу много видел. Надо людей спасать. Не то подохнем все тут от голода. Или, хуже того, друг друга жрать начнём.
–А что, братцы, коли свернём ему шею, может и пощадит нас Теймур?– С надеждой предположил вдруг кто-то.
–Ну да, конечно же, пощадит. Дождёшься от него!– Раздались с разных сторон слабые голоса.– А вот припасов там явно хватит не на один день. Почему мы должны подыхать, как голодные собаки, пока там жрут мясо и пьют вино?
Молча переглянувшись друг с другом, приободрившиеся мужчины поднялись и медленно побрели в сторону дворца, по пути собирая других оставшихся живых солдат и валяющееся на земле оружие.
Глава 23
Он не помнил, как отключил преобразователь. Но, падая, увидел мерцающий свет, широким полотном устлавший чернеющую землю.
Р-раз!
И Цхураб погружается в мягкую сверкающую бездну и проваливается сквозь неё наружу, падая на какое-то странное красное существо.
Не успев ничего сообразить, он слышит, как гуманоид что-то шепчет ему и с силой толкает его обратно.
Два!
Почувствовав лёгкую невесомость, Цхураб открывает глаза и видит, что падает с огромной высоты в глубокое каменистое ущелье с бурлящим потоком прозрачной воды. Зажмурив глаза от ужаса, он уже готовиться к неминуемой гибели, как вдруг мягко приземляется на что-то холодное и гладкое и открывает глаза.
Далеко под ним всё то же ущелье.
А он сам словно завис в воздухе.
Но через мгновение Цхураб понимает, что лежит на сверхпрочном прозрачном стекле, которое вдруг начинает белеть и вскоре он оказывается в огромной белой комнате с большим количеством стеллажей и пробирок.
Не успев понять, как он сюда попал и что это за место, мужчина словно проваливается в засасывающий его пол и тут же вылетает на мощёную площадь незнакомого города в самый, казалось бы, не подходящий момент. Вокруг него раздаются взрывы и, что-то крича на непонятном языке, бегут одетые в платья безволосые приматы. Сквозь пелену окружающего его дыма на него смотрят два огромных голубых глаза. Цхураб приближает к ним лицо, что бы рассмотреть их лучше, но, так и не успев ничего сообразить, снова падает в укутывающую его теплотой бездну.
Он кубарем катится по переливающемуся всеми оттенками сине-голубого цвета, пульсирующему туннелю, круто петляющему из стороны в сторону. Скорость, с которой Цхураб несётся по обволакивающему его желобу, настолько высока, что, кажется, сознание его летит далеко впереди тянущегося за ним его же тела. Ему кажется, что все его мышцы нереально вытянулись в длинную тонкую струну и стали почти прозрачными, а открытые в ужасе глаза настолько велики, что видят окружающую его мерцающую бездну на все триста шестьдесят градусов. Он смотрит на свои уродливо вытянутые руки, ноги, голову, лицо… Комом подступающая к его горлу тошнота уже готова вырваться наружу, как вдруг Цхураб вылетает в кромешную темноту и взвывает от неожиданно накрывшей его нутро острой боли.
Далеко за полночь отряд, состоящий из нескольких десятков измождённых, но с упорством хватающихся за свои жалкие жизни людей подходят к кованному забору, окружающему дворец владыки, утопающий в потемневших садах.
–Откройте! Мы хотим есть! – Забарабанила толпа обречённых на голод людей в ажурные ворота.
–Чего надо?– Грубо огрызнулся появившийся по ту сторону гвардеец.
Уверенно стоящий на ногах, с презрительной улыбкой на довольном лице он разительно отличался от кучки оборванцев, потревоживших его покой.
–Мы хотим есть, – повторил протиснувшийся через вооружённых чем попало мужчин Мьянхма..
– А я тут при чём? – Снова огрызнулся гвардеец, презрительно осматривая оборванцев. – В городе полно трупов…
–Люди! – Выкрикнул в толпу Мьянхма, – Он хочет, что бы мы жрали трупы наших собратьев! Посмотрите на его рожу! Он явно вдоволь есть и пьёт из запасников! А нам предлагает жрать человечину!
–Убить его! Убить!– Взвизгивает разноголосный хор и десятки исхудалых рук хватают прутья решёток и тянут их изо всех сил на себя.
–Эй!– Испуганно кричит гвардеец.– Вы что творите! А ну, назад, назад, я сказал!
Гвардеец отступает и, доставая из ножен загнутую саблю, хочет полоснуть ею по вцепившимся в ворота пальцам, но в этот момент просвистевшая в воздухе стрела, пущенная сквозь тонкий стальной узор прутьев, впивается прямо в его глаз.
–Есть! Есть! Убит! – Неистово кричит толпа.– Сильнее! Налегай! Она поддаётся!
Предназначенные скорее для статуса, чем для обороны ажурные ворота не выдерживают натиска обезумевшей толпы и, медленно наклоняясь, вскоре падают на зелёную лужайку, примяв обездвиженное тело гвардейца.
Осторожно пробираясь среди травы и замирая от малейшего шороха, Немой, прячась и таясь, мелкими перебежками следует за таврами и скоро оказывается у их деревни, расположенной у подножия высокой скалы с плоской вершиной, уходящей одной стороной в морскую пучину. На крутом выступе скалы выпирают вертикально поднимающиеся ступени, ведущие прямо на её плоскую вершину. Некоторые из них почти разрушены, а другие имеют вполне приличный вид.
«Как это такие дикари смогли сделать в горе ступени»?– подумал Немой, разглядывая каменные выступы и переводя взгляд на само поселение.
Он с интересом рассматривает полукруглые хижины из вертикально воткнутых в землю стволов с наброшенными поверх огромными ветками с листвой вместо крыши.
Его сердце больно сжалось, увидев красующиеся на шестах высушенные (и не очень) человеческие черепа, мимо которых спокойно ходили туда- сюда темнокожие туземцы.
Полуголые, если не считать несколько листьев, болтающихся на талии спереди и сзади, женщины (некоторые из которых были очень даже ничего), с измазанными белой глиной лицами, сидя на корточках, тщательно переминали что – то в кривых глиняных горшках. Тут же бегали голые дети с выпирающими кругленькими животами.
В центре деревни, на самом солнцепёке стояла большая деревянная клетка, в которой томилось несколько белых мужчин, среди которых был и Дохлый.
Дети то и дело подбегали к ним и, вытянув шеи, дразнили пленников языками и кидали через прутья мелкие камешки, стараясь как можно больнее ударить несчастных, некоторые из которых грубо огрызались на это, а другие ( наверное, те, кто уже достаточно долго томился в плену) не обращали на детские шалости ни малейшего внимания. Измождённые утомительной жарой, обессиленные от нехватки еды и питья, они просто лежали на земле, закрыв глаза и уповая на скорое избавление.
Дохлый и ещё один, достаточно крепкий мужчина с обнажённой широкой грудью и крепкими руками потихоньку, боязливо озираясь по сторонам, по очереди расшатывали деревянные прутья клетки. Увидев это, к ним поспешил один из туземцев и, нервно что-то крича на непонятном, лаяющем языке, направил в их сторону копьё. Тут же к ним подбежало несколько негодующе кричащих мужчин. Отперев клетку, они вытащили незнакомца наружу и потащили к высокой пальме в стороне от деревни. Дохлый же, получив сильный удар камнем по голове, упал, и тонкая струйка крови растеклась по сухому песку.
Мужчину, не переставая кричать, туземцы скрутили по рукам и ногам и, перевернув вниз головой, привязали к стволу пальмы, так и оставив его висеть на солнцепёке.
–Зря вы это, – безразлично пробормотал один из обречённых, приоткрыв и тут же снова закрыв глаза, – отсюда не убежать. Не вы первые пробовали. Смиритесь и молитесь своим богам. Скоро вы встретитесь.
Глава 24
Раздирающая живот боль острой иглой пронзила головной мозг Цхураба и он открыл глаза
Вокруг стояли высокие деревья с мохнатыми ветками, среди верхушек которых темнело чёрное небо с огоньками сверкающих в далеке звёзд.
–Эй! – Совсем рядом с ним прозвучал чей-то нежный голос.
Цхураб почувствовал осторожное прикосновение на своём теле и с трудом повёл глазами по сторонам. Приспособленные к видению в темноте, они различили фигуру неизвестного существа. Чистое лицо с маленькими, по его меркам, глазами странного голубого цвета, покрывающая голову светлая шерсть, четверо конечностей, прямоходящий…
«Человекоподобный», – решил Цхураб.
–Эй! – Повторил незнакомец и Цхураб стал судорожно вспоминать известные ему виды приматов.
Он не был биологом, но знаний, полученных им в центре подготовки специалистов по освоению космоса, должно было вполне хватить, что бы суметь классифицировать встретившееся ему существо.
Так…
В старающемся сосредоточиться мозгу, пульсирующем от боли, проносились картинки странных существ, рогатых, копытных, покрытых густым шерстяным покровом и совершенно лысых…
–Ты слышишь меня?– Ощупывая Цхураба, примат дотронулся до его живота, погрузившись пальцами в липкую слизь.
Атавирянин старался уловить смысл звуков примата, но молниеносно проносящиеся в его голове известные ему диалекты нисколько не напоминали этот странный певучий язык.
–Потерпи…– Незнакомец резко дёрнул за торчащий из живота Цхураба кусок дерева и…
Боль стала настолько сильной, что Цхураб задохнулся, пытаясь не закричать, и впал в беспамятство.
Его душа неслась через созвездия и туманности к затерянной среди звёзд маленькой красной планете. Потускневшее за миллионы лет солнце освещало её глубокие впадины, бывшие когда-то океанами и выжженные полоски леса. Некогда плодородная почва превратилась в наступающий на города песок, а лишившиеся пищи птицы и звери, тысячалетиями населявшие планету, погибли от нехватки пищи и воды.
Он спешил туда, где среди красного песка возвышались толстые ножки колючих кактусов и притаившиеся среди камней вечно живущиескорпионы поджидали своих жертв.
Туда, где чёрные скалы уходили остроконечными вершинами за самые облака.
Туда, где одна цивилизация приходила на смену другой, одна раса сменяла другую.
Туда, где ничто не было вечным.
Туда, где толща мёртвого песка навсегда скрыла утерянную правду о прошлом.
Красновато-бурая поверхность иссечена тонкими нитями глубоких каналов, по которым течёт рыжевато-жёлтая полупрозрачная жидкость. Поступая по круглым толстым трубам, подведённым прямо к деревьям, она наполняла их живительной влагой так щедро, что плоды, густыми гроздями покрывающие стволы, разбухают прямо на глазах и падают в бесперебойно едущие вдоль деревьев по рельсам корзины.
Далеко за искусственными полями виднеются неизмеримо высокие, с узкими окнами-прорезями, вылепленные из жёлтого песчаника, башни, над которыми, визгливо жужжа, пролетают треугольные коробки аэротакси.
Ещё дальше, прямо в пустыне на каменистом плато возвышаются громады сверкающих космических кораблей, готовых отправиться в очередное путешествие на поиски новой родины.
Их планета погибает.
Скудных запасов подземных вод еле-еле хватает на утоление жажды её жителей, а для поливов растительности уже давно используется искусственная жидкость, воспроизводимая из естественных отходов атавирянцев.
Космические купцы всё ещё доставляют им всё необходимое для жизни. Однако пираты, наиболее нагло орудующие именно в этой части удалённой от всех прочих цивилизаций системе, настолько напугали их своими набегами, что остались только самые отчаянные и жадные поставщики, накручивающие настолько огромные проценты на свой товар, что многим из жителей он стал просто не по карману.
…Стройные ряды атавирянцев с чешуйчатой кожей красного цвета бодро шагают по центральной площади с оружием в руках, делая чёткие упражнения. Стоящая на трибунах, в разноцветных одеждах публика бурно аплодирует выпускникам спецшколы.
Среди них Закира.
Она щуриться от яркого палящего солнца, прикрывая луноликие ярко-жёлтые глаза с вертикально вытянутыми зрачками тонкой плёнкой нижнего века. Буро-золотистые чешуйки, собранные в треугольник, идущий от плоской переносице с двумя узкими щелочками до темечка и по шее ниже, возбуждённо поднимаются до самой спины, переливаясь зеленоватым отливом…
-Скоро я вернусь из похода и увезу тебя на планету, где будет много сочной зелени и прозрачных вод, дорогая, – нежно шепчет Цхураб в вытянутое заострённое ухо возлюбленной.
За долгие часы ожидания удушающая жара сморила Немого и он так и уснул, упав на высокую траву среди дурманящих ароматов кустов.
Глухие звуки бубна, раздающиеся откуда то сверху, разбудили его. Открыв глаза, Немой провалился в окружающую его кромешную темноту. Высоко-высоко между листьями трепещущих под напором ветра пальм просвечивались редкие звёзды.
Мужчина выглянул из-за деревьев, протерев не выспавшееся лицо и привыкшие к темноте глаза разглядели пустые хижины, клетку, разбросанные по земле горшки…
«Куда все подевались?»-удивлённо подумал Немой и вздрогнул от раздавшегося где то высоко среди верхушек деревьев глухого стука.
Подняв голову, он увидел полыхающий среди звёзд костёр и, не веря своим глазам, с силой зажмурил их и открыл снова.
Нет, зрение не может обмануть дважды. Языки пламени переплетались между собой среди мерцающих звёзд и тянулись выше и выше, уходя в самые глубины космоса.
«Что за?..»– Подумал было Немой, но тут, привыкшие к темноте глаза стали различать очертания еле видимой в темноте скалы с ровной вершиной, на которой и пылал огонь.
«Ну конечно!»– Ударил себя по лбу мужчина и, озираясь по сторонам, подбежал к горе и стал взбираться наверх по неровным каменным ступеням.
Из – за густой растительности, покрывающей край скалы, Немому представилась картина первобытной дикости, увидев которую раз, не забудешь никогда.
В центре у просто огромного костра полукругом спинами к спуску, скрестив ноги, сидели полуголые туземцы, единственным одеянием которых были лиственные набедренные повязки и украшения из морских ракушек на шеях, кистях рук и щиколотках. С выпученными глазами, положив руки друг другу на плечи, они плавно раскачивались в такт ударов звенящего бубна в руках измазанного синей краской голого шамана с вертикально нарисованными на его теле несколькими парами чёрных глаз.
Чуть в стороне от них, почти на самом краю стола такая же клетка, как и внизу. И в ней лежали, сидели, стояли исхудавшие, почерневшие от солнца представители «высоких цивилизаций», находящихся теперь в полной власти примитивных дикарей.
Высоко поднимая ноги и как бы на мгновение зависая так в воздухе, Шаман медленно прыгал вокруг костра и пламя освещало его свирепо раскрашенное лицо.
–У-у-а! Бумбарабара! У-а!– Завыл Шаман, ударив в кожаный бубен, украшенный по дуге стучащимися друг о друга ракушками.
–У-у-а! Бумбарабара! Уу-а!– Заунывно вторили ему голоса сотен голосов.
–О, Матерь великая Аютага! Смилостись над рабами твоими!
И туземцы тут же подхватили его призыв:
–У-у-а!
–Прими дары наши!
–У-у-а!
Стоящий рядом с клеткой туземец вытаскивает одного из пленников, тащит к обрыву и ставит на колени лицом к спокойно плещущемуся далеко у подножия скалы морю.
Вытягиваясь к небу на цыпочках, Шаман, сменив бубен на увесистую дубинку с вбитыми в неё острыми каменными осколками, пружинисто приседая, подходит к несчастному и наотмашь со всей силы бьёт его по затылку. Мужчина падает лицом на каменную поверхность и лужа яркой жидкости, вытекая из раздробленной головы, медленно расползаясь, тянется к краю горы и каплями стекает в шипящее пеной море.
Наблюдающий за этим убийством Немой, что – бы не закричать, зажимает себе рот, но тут же вспоминает, что не может говорить и тяжело выдыхает, вытирая грязным оборванным краем рукава моментально выступившую на его лбу испарину.
– Дай спасение от страшных напастей, мора и голода!– Завывает дикарь и хор дружных голосов единым диссонансом подхватывает его, размашисто раскачиваясь из стороны в сторону.
Шаман сталкивает бездыханное тело вниз и оно, разбиваясь об острые выступы, падает в синее море и так и остаётся там, плавно раскачиваясь на поднимающих его волнах.
Единая цепь из сцепленных кистей рук туземцев одним движением поднимается над их головами и опускается к земле:
– У-у-у-у!
Два туземца направляются к клетке, и Немой, замерев от страха, закрывает глаза и молится всем известным и не известным ему богам: «Хоть бы не Дохлый, только не его». И, наверное, боги услышали его немые мольбы, потому что, открыв глаза, мужчина видит, как двое дикарей тащат неизвестного ему, сильно упирающегося, крепкого пленника, того самого, который вместе с его другом делал безрезультатные попытки к бегству.
–Кто тот великий воин, пленивший неверного?-Обращается Шаман к племени и один из туземцев невысокого худощавого телосложения (Немой даже усомнился, точно ли он смог пленить того крепыша), горделиво выпятив грудь поднимается и подходит к нему.
–Прими душу врага твоего! – Протягивает Шаман дикарю остро наточенный каменный нож:
– Да будет она верным стражем дому твоему!
–Нет! Пустите мен! Вы, дикое отрепье!– Кричит пленник, стараясь вырваться из крепких рук туземцев, но один из них бьёт его своей ногой под колени и мужчина падает на землю.
Наслаждаясь собственным превосходством, дикарь поднимает голову пленника за волосы, вытянув его шею и, приставив к горлу нож, надавливает на него.
Острый конец медленно входит в мягкую плоть дрыгающегося человека по самую рукоятку и режущим движением ведёт в сторону. Тоненький ручеёк багровой крови, показавшийся из раны, мощным ручьём брызжет во все стороны под мощным движением руки и вскоре голова несчастного, отделённая от его тела, повисает в победоносно вытянутой руке туземца.
– У-у-у-у! А-а!– Трясут дикари кистями рук и внезапно замолкают.
И Немой видит, как со стороны моря над скалой показывается огромная волна, которая, поднимаясь всё выше и выше, принимает очертания невообразимо огромной женщины с растрёпанными волосами и свирепо улыбающимся лицом. Наклоняясь своим гибким телом к земле ниже и ниже, она приближает свою голову к Шаману, к дикарям и, внимательно оглядев каждого из них, высовывает изо рта длинный пенистый язык, которым проводит по очарованной ею толпе. Капли солёной воды стекают по их довольным лицам, обласканным морской богиней, а дева, подняв узким языком обезглавленное тело, резко подбрасывает его вверх. Перевернувшись несколько раз в воздухе, оно падает в её широко открытый рот и скрывается в морской пучине.
Поднимающееся над горизонтом солнце осветило чернеющие головёшки деревянных построек и каменных стен. Запах гари и остатки дыма ночного пожарища медленно расползались по песчаным дюнам, растворяясь в утренней синеве.
Десятки катапульт, чернея на розовеющем небосклоне, словно наслаждаясь творение рук своих, смотрели своими деревянными носами на искалеченный город.
Стройные ряды многочисленных всадников растянулись вдоль периметра каменной стены, зияющей огромными чёрными дырами от ночного обстрела, оставив за спиной краснеющий песок мёртвой пустоши.
–Часть жителей погибла при обстреле. Наши воины прочёсывают город и собирают всех оставшихся в живых.
Теймур молчал.
Он смотрел на головешки некогда прекрасного города и думал.
Почему уничтожение Фригии не принесло ему долгожданного удовлетворения? Не оттого ли, что всё случилось так быстро?
Всего лишь через несколько дней осады после разгрома фригийской армии ему доложили, что ворота города открылись и горожане просят с ним встречи. Он знал, что это случиться. Но не думал, что так быстро.
Группа ободранных, со следами крови и сажи людей представляла жалкое зрелище. Проходя между рядами гогочащих от их вида тургар, они боязливо переглядывались и жались друг к другу. Совсем недавно уверенные в своём превосходстве, а теперь униженные и побитые, словно бродячие собаки, они могли рассчитывать только на милость победителей и, в лучшем случае, возможность умереть свободными, доживая в нищете и рабстве до глубокой старости. Впрочем, некоторых из них вполне бы устроила и жизнь в неволе, если бы она гарантировала кусок хлеба да чашку кукурузной похлёбки.
Молча вывалив к ногам Теймура сморщенную в предсмертной агонии голову Владыки, они распластали свои исхудалые тела на земле, уткнувшись грязными лицами в песок.
–Кто убил его? – Пнув голову своего недавнего союзника, только и спросил каюм у надеющихся на его милость посетителей.
И те, молча переглянувшись друг с другом единогласно указали на одного из них, наиболее крепкого фригийца с разрисованной узорами грудью – Мьянхму.
–Встань!– Приказал ему Теймур и мужчина, уверенный, что его ждёт награда, поднялся с колен и, свысока осмотрев всех вокруг, нагло посмотрел в глаза каюму:
–Ну, да, я, – с вызовом ответил он.
Как же он награди его? Сделает командиром своего отряда? Или даст мешок монет? А, может…
Толпа фригийцев, разбивая стоящие в коридорах огромные фарфоровые вазы с вечно цветущими растениями и рубя выскочившую им навстречу небольшую группу гвардейцев, с криками прорывается к спрятавшемуся в залах Владыке.
Ворвавшись в трапезную, они видят щедро уставленный кушаниями стол и, хватая еду грязными руками, судорожно запихивают её в рот, запивая булькающими глотками вино из золотых кувшинов.
– А они себе ни в чём не отказывали!– Отбросив пустую бутыль, крикнул Мьянхма.
-Пусть испробует и нашего угощения!
-Эй! Где ты прячешься, царь? Выходи! Или сидеть за одним столом с простыми горожанами постыдно? – Кричала быстро опьяневшая от голода толпа.
Неожиданно одна из дверей, ведущих в трапезную, отворилась и оттуда, глухо шлёпая по мраморному полу мокрыми лапами, выползло зелёное чудище с длинным мощным хвостом и зубастой пастью. Звонко щёлкая острыми зубами и виляя толстым телом, оно быстро приближалось на своих коротеньких ножках к пирующему сброду, настолько занятому поеданием деликатесов, что не видящего приближения опасности.
Крик боли и ужаса, неожиданно раздавшийся в трапезной, наконец-то оторвал их от гастрономического оргазма и, повернувшись на его звук, люди увидели, что чудовище вцепилось своей огромной пастью за ногу одного из фригов и неистово мотает его из стороны в сторону.
-Бей его!– Завопил кто – то и толпа бросилась бить чудовище всем, что первым попалось им под руку: палками, топориками, ножами, вилками и посудой до тех пор, пока оно не отпустило исходящего кровью несчастного и, быстро перебирая мощными лапами, не пустилось наутёк, оставляя за собой широкий кровавый след.
Фригийцы молча отступили от переставшего кричать друга и с ужасом уставились на его переставшее дёргаться тело и вырванную от бедра ногу с торчащими из неё костями и висящими волокнами мяса.
-Трусливый собака! Он побоялся выйти сам и прислал своих зверюшек! Бей его! Бей! Бей!– Эхо разнеслось по залам дворца, зависло высоко в круглом куполе и, возбуждённая видом крови толпа бросилась по комнатам искать спрятавшегося где-то там Владыку.
Решение Теймура не заставило себя долго ждать.
–Царя убить может только царь, – сурово изрёк Теймур, впиваясь испепеляющим взглядом в самую душу Мьянхмы, и, неожиданно повернувшись спиной к фригийцам, пошёл от них прочь, коротко бросив Курдулаю:
–Всем пленным мужчинам в городе отсечь большие пальцы обеих рук. Что – бы не смогли взять в руки оружие. А убийцу царя – четвертовать. Прилюдно! На площади!
Глава 25
Голова трещала так, словно по ней не переставая били и били десятки свинцовых молоточков. С силой приоткрыв слипшиеся от свернувшейся крови глаза, Мясник сел и тут же уткнулся глазами в распластавшегося по земле мужчину.
Лежащий прямо перед ним Ювелир был мёртв и, судя по всему, ему так и не удалось сберечь свои сокровища. Единственным напоминанием о былом богатстве был зажатый в окоченевшем кулаке голубой камешек, предательски сверкающий из-под посеревших от пепла пальцев.
В свете наступающего дня представшая перед глазами Мясника картина выглядела ещё более ужасающей, чем ночью.
Если тогда крики и возгласы бегущих людей всё – таки указывали хоть и на погибающую, но всё – таки, жизнь, то теперь…
Мертвенная тишина…
Тлеющие головёшки торговых рядов…
Занесённые пеплом трупы людей…
Тенями блуждающие, похожие на мертвецов, мужчины и женщины…
«Сколько же я пролежал так?»– Схватившись руками за голову, словно это помогло бы успокоить стучащую где-то глубоко в висках боль. Старался угадать мужчина.
–Дави его!– Услышал он визгливый крик и повернул голову.
Чуть дальше от него трое странных узкоглазых мужчин в смешных кожаных шапках треугольной формы скручивали руки сопротивляющемуся изо всех сил чернокожему рабу.
–Эй, ты!– Не успев оценить события, услышал Мясник и почувствовал сильный удар в плечо, отчего оно сильно заныло и растеклось тянущейся болью по всему предплечью.
–Вставай!
Мужчина повернул голову и уткнулся взглядом в засаленные тёмные штаны, заткнутые в кожаные ичиги, свисающие с лошадиного крупа.
Рядом с ним на отливающем бронзой мускулистом коне сидел всадник в сверкающих доспехах. Он широко улыбался, скаля кривые зубы и щуря и без того узкие голубые глаза, и тыкал обратной стороной копья в плечо Мясника.
Торговец встал и, обернувшись, посмотрел на свою разрушенную лавку.
Наваленные друг на друга доски с тлеющим в центре чёрным пятном похоронили под собой всё накопленное годами добро. Тошнотворный запах сгоревшего и разлагающегося мяса неприятно щекотал ноздри и ещё больше напоминал о том, сколько же жирных кусков запропало в этом кострище! А ведь могло принести не один десяток монет в глубокий карман его фартука.
И где-то там, в глубине этой кучи, среди зажарившихся туш и почерневших досок, лежала она, его последняя черноокая любовь.
Дождавшись, когда после кровавой вечеринки туземцы спустятся вниз, Немой приготовился к решительным действиям.
На каменистой площадке оставалось только двое: Дохлый, спасшийся то ли благодаря молитвам друга, то ли сумасшедшему везению, то ли ( что более вероятнее всего) воли богов, у которых , наверное были совсем другие на него планы, и охраняющий его туземец, всем видом показывающий свою как физическую, так и моральную усталость.
Увидев, что дикарь, подперев дверь клетки широкой спиной, мирно задремал, оперевшись о высокое копьё, Немой, тихо ступая по каменистой поверхности, подкрался к ней с другой стороны и просунул между прочными прутьями заранее приготовленную ветку в спину окаменевшего, широко раскинувшего ноги, сидящего с безвольно опущенными руками друга.
От неожиданного прикосновения плечи Дохлого высоко дёрнулись и он чуть не заорал, но успел прикрыть рот, увидев корчащееся в призывах к молчанию лицо Немого.
Маска неподдельной радости озарила лицо пленника и он, указывая пальцем на дремлющего туземца, другой рукой показывал режущее движением по своей шее.
Немой, вытащив из-за пояса длинный стальной нож, кивнул, тихо обошёл клетку и, занеся руку над глубоко дышащей голой грудью, остановился и посмотрел на Дохлого.
«Режь!»– Нетерпеливо показал тот.
Немой нерешительно опустил руку.
«Ну, чего же ты»?– Немым вопросом спрашивала рожа Дохлого. Немой, посмотрев на недовольного друга, занёс руку над дикарём, но снова опустил её, не в силах пойти на первое в своей жизни убийство равного себе.
Ведь, как бы то ни было, эти кровожадные дикари были всё – таки людьми и божьими созданиями, как и Немой и Дохлый и…
Дергание за рукав отвлекло Немого от философских мыслей.
Балт нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, молча дёргая друга за рукав подол рубахи, беззвучно ругал его. Немой решительно моргнул, поднял руку в очередной попытке, посмотрел на дикаря и…
Встретился с его взглядом.
Широко открытые вылупленные глаза туземца с ненавистью смотрели на Немого, а мускулистая рука тянулась схватить его кисть, держащую нож.
И тут…
Дохлый наваливается на клетку и хватает туземца своими длинными руками за талию.
–Да режь ты его!– Злобно шипит он на Немого и тот, взмахнув рукой, резко опускает её вниз, разрезая острым лезвием мощную грудину дикаря до самого живота.
Алая кровь вперемешку с кишками вываливается на руки Дохлого и он брезгливо отдёргивает их.
–Ни хрена себе, – ошарашенно говорит он, переводя взгляд на стоящего с дрожащей челюстью Немого.
Медленно оседая на землю, туземец смотрит на свои внутренности, пытаясь запихать их грязными руками обратно, а потом переводит удивлённый взгляд на Немого, словно спрашивая: «И как это ты, такой щуплый…» – и, завалившись на бок, закрывает глаза.
Нависая остроконечными шапками над потемневшим морем, свинцовые тучи тяжёлым хлопьями затягивают небосклон. Падающие с неба капли дождя непроглядной пеленой растянулись от облаков до самого горизонта, сливаясь с бурлящими от ветра волнами, которые вздымаются и падают, разбиваясь о болтающееся среди них, беззащитное перед морской стихией, судёнышко.
Погружаясь в бурлящую пучину валов и, на мгновение, показываясь над их вершинами, оно делает отчаянные попытки сопротивления настойчиво преследующим волнам, кружащим его в бешеном вихре вальса.
–Держи лагом!– Пытается перекричать Капитан ревущие порывы ветра и Кормчий влитой фигурой, широко расставив ноги, ведёт весло в сторону, пытаясь поставить корпус корабля поперёк ветра.
Как яичная скорлупа, трещит деревянное тело под натиском морской пляски и кидает в разные стороны от непредсказуемых па капризной партнёрши, злобно пенящейся от соприкосновения с хрупким и неумелым танцовщиком. Каждый раз, ныряя кормой в пучину её страсти, кораблик вырывается из смертельных объятий и попадет в новые, более мощные и крепкие.
Но вот, казалось, его мучениям наступает конец.
Шторм закончился так же внезапно, как и начался.
Из-за туч, словно разведённых чьими то невидимыми руками, мелькнул луч солнца и осветил истерзанное тело морского бродяги, качающегося на успокаивающихся волнах.
Побитая и израненная команда в трюмах, тяжко охая и вздыхая, готовая зализывать раны, выползает на палубу.
Здоровяк Кормчий и Капитан занимают привычное место на корме, а Боцман отдаёт первые распоряжения:
–Эй, давай, давай, шустрее. Шевели маслами. Крепи реи. Паруса…
В нижнем трюме, ползая на карачках по залитому водой с масляными пятнами полу, Торвальд подсчитывает убытки:
– О, горе мне, горе! Пять чаш с маслом! Шерсть! Тончайшая шерсть! Надо причалить к берегу. Просушить всё на тёплом южном солнышке. Не то загнеёт.
Капитан, отдавая команды, пристально вглядывается в тихую морскую гладь. И наступившее затишье должно было бы радовать его. Однако есть что-то необычное в этом мертвецки тихом безветрии, во внезапно замершем море.
Капитан выглянул за борт.
Казалось, всё вымерло. Ни большой, ни малой рыбёшки, ни…
Что это?
Словно вода уходила из-под корпуса корабля, обнажая его побитый в неравной схватке торс, улепленный мелкими ракушками.
Капитан прислушался.
Откуда – то из далека послышался странный гул.
Он уже слышал такое. Да, точно. В молодости, во время перегона табунов лошадей, были точно такие же звуки. Но здесь… Словно топот приближающегося огромного стада, гул нарастал и становился всё ближе и ближе.
Что это может быть?
Капитан всмотрелся в ясный горизонт мирного неба.
По всей его ширине, плавно нарастая, перекатываясь и бурля, огромным веретеном катился водный вал.
Настолько огромный, что ни многолетний опыт Капитана, ни слаженная работа команды не смогут справиться с этим надвигающимся на них бедствием.
–В трюм! – Заорал Капитан и команда, напуганная непонятным гулом, толкаясь и падая, понеслась в укрытие.
Пусть не столь надёжное, как если бы они были на земле, но всё же.
Капитан, бегущий последним, оглянулся.
Приближающаяся ровная стена воды невообразимых размеров, становилась всё выше и выше и, казалось, уходила своей вершиной в самое небо.
Но что это?
Мужчина замер, не в силах двигаться, заворожённый увиденной им картиной.
–Капитан!– Заорал Боцман, высовывая голову из трюма, и тут же нырнул обратно:
–О, чёрт!
Нет, это невозможно. Несколько раз зажмурив дряхлые веки, Капитан широко открыл глаза и не поверил тому, что открылось его взору.
Глава 26
–Ну ты, блин, даёшь!– Не переставал удивляться Дохлый, перебирая ногами следом за бегущим впереди него Немым, – вот так – р-раз- и всё! А он то, гад! Думал всё, кранты! А ты…
Молодые люди стремительно выбегают на ночной берег и оглядываются по сторонам.
Тонкий месяц серебряным серпом отражается на морской глади, оставляя длинную колыхающуюся на мелкой ряби дорожку.
– Ушли! Чёрт! Они бросили нас! –В отчаянии закричал Дохлый и упал коленями на мокрый песок, обхватив голову руками.
Набежавшая на берег волна окатывает его с ног до головы и тянет за собой в море, но Немой хватает друга подмышки и тащит обратно вглубь берега.
–Что? Ну что нам теперь делать?!– продолжает завывать мужчина, выдирая себе и без того жидкие волосы.
Немой садится рядом с ним, осматривается по сторонам и тихо вздыхает.
–Наверное, судьбой мне написано быть ужином у этих дикарей. И зачем я подписался на это плавание? Сидел бы и сидел дома, горя не знал! Нет же! Дальние страны подавай! Приключения хотел. Вот тебе приключения!– Обводит Дохлый рукой пустынный берег.
Порывы ветра становятся всё сильнее и сильнее. Пальмы, сгибая свои длинные тонкие стволы, клонят ниже к земле свои мохнатые головы. Волны всё ближе и ближе подкатываются к зелёным кустам, унося с собой сорванную ветром листву и ветки.
Сгорбленная парочка одиноко сидящих на берегу людей, мокрая и несчастная, прижимаясь друг к другу, с тоской смотрит на теряющийся в серых тучах горизонт.
«Так не долго и утонуть. Надо бы укрыться на время, а завтра и подумаем»,– решает Немой и, посмотрев на совсем сникшего друга, соединяет руки над головой в виде крыши и кивает в сторону леса.
–Лады,– всхлипывает тот, – пойдём, укроемся где-нибудь, что ли, там видно будет, – и, тяжко вздохнув, поднялся на ноги и подал руку Немому.
В душной землянке у очага с варящимся на нём зловонным варевом сидит полностью обнажённая Кайра, помешивая в котле большой деревянной ложкой. Её крепкое тело с выпуклыми мышцами указывает на её физическую силу. А большие круглые груди с торчащими от возбуждения сосками, высоко поднимающиеся от учащённого дыхания, говорят о её женственности и готовности к продолжению рода. Рядом с ней, в круглой миске копошиться кучка земляных червей в перемешку с несколькими толстыми жабами. Женщина берёт одну из них и, высоко подняв над булькающей в котле водой, что – то беззвучно говорит, агрессивно шлёпая губами.
–Сгори!– Вдруг выкрикивает она и бросает жабу в кипяток.
–Умри!– Снова выкрикивает Кайра и швыряет в котёл очередную жертву.
–Сдохни, тварь!– Отчётливо с нескрываемой ненавистью и злобой взвизгивает охотница и, загребая всей пригоршней копошащуюся в миске живность, поочерёдно, сквозь пальцы, посылает её в варево.
–Что ты делаешь?
Неожиданный вопрос заставляет женщину прервать своё занятие и обернуться в сторону выхода.
Откинув полог шкуры, в проёме стоит Кантимир. Отблески огня освещают его невысокую коренастую фигуру, раскрашивая и без того загорелое лицо в бронзовый оттенок. Изумлённо поднятые мохнатые брови над тёмными, сверкающими бликами глазами, выражают недоумение увиденной Кантимиром сцены.
–Что ты делаешь? – Снова спрашивает мужчина, но Кайра, отвернувшись от него, молчит, остервенело бросая пригоршню живности в котёл.
Не надо быть большого ума, что бы не понять, чем это она занимается.
И Кантимиру не нужен был её ответ.
Он всё понял.
–Не делай этого, – просто произнёс он, приседая рядом с девушкой на корточки.
«Как же она прекрасна!»– подумал мужчина, не стесняясь, разглядывая её формы и чувствуя, как всё его мужское естество готово вырваться наружу.
Повернув к нему лицо, Кайра удивлённо вскинула брови.
–Не делай этого, – снова произнёс мужчина, – не надо. Этим ты не вернёшь его.
–Ты не знаешь этого наверняка.
–Зачем?
–Ты не понимаешь, – зло выкрикнула в лицо мужчины Кайра, – Вы все не понимаете.
И вдруг, наклоняясь почти в плотную к лицу охотника, она зашептала, оглядываясь по сторонам:
–Она же ведьма. Я видела. Прекрасный цветок распустился над её мёртвым телом и она ожила. Никто не верит мне, а я знаю. Она околдовала моего Ратибора, опоила его любовным зельем. Но я избавлю его от этой напасти. Вылечу его душу.
–Кайра!
Кантимир взял девушку за плечи и посмотрел в её горящие безумием глаза.
–Кайра! Посмотри на меня! Оставь его. Ну, зачем он тебе? Разве мало других мужчин в племени? Ты такая красивая, сильная… Страстная… Будь со мной, Кайра! Я всё сделаю, что бы ты забыла его, и новый огонь любви разгорелся в твоём сердце.
С надеждой заглядывая в её глаза, мужчина так приблизил к девушке своё лицо, что его тёплое дыхание защекотало её влажные губы. И, словно почувствовав давно забытые мужские прикосновения, её губы невольно приоткрылись и задрожали в предчувствии сладостного прикосновения.
Всё её тело напряглось от неожиданно возникшего желания. В низу живота запорхал целый рой бабочек и она, истомлённая долгим отсутствием интимной близости, закрыла глаза.
–Кайра, – прошептал Кантимир, почти касаясь губами её лица. Он неожиданно нежно коснулся своими грубыми пальцами шеи девушки, проведя ими по горделивому изгибу ниже, по спине, к талии, к крепким ягодицам.
Она не сопротивлялась.
Но и не показывала желания, и мужчина немного отстранился, не зная, как вести себя дальше.
Его нежная от природы натура не понимала, что этой женщине нужна дикая страсть, грубость, в какой-то мере даже насилие.
И тогда она бы отдалась ему.
Прямо на земляном полу.
Распахнула бы своё лоно перед его напирающей мощью.
Впустила бы в свою тайную пещерку.
И подарила бы неземное блаженство соития двух изголодавшихся тел.
О! Какой бы страстной она была! Как бы крепко сжимала его своими сильными руками!
К чёрту Ратибора!
Вместе с его плюгавой ведьмой!
Зачем тратить свою молодость на того, кто вычеркнул тебя из своей жизни?
Выкинул из своей постели?
Но Кантимир медлил.
Он ждал её хода.
А его не было.
Он боялся обидеть её своим желанием, а она хотела его власти над собой.
Хотела, что бы он схватил её груди, грубо притянул к себе, повалил на пол и накрыл своим сильным телом.
Как Ратибор.
Когда-то…
Давно…
Но он был другим.
И возникшее на мгновение желание прошло.
Снова повернувшись к котлу, Кайра стала остервенела кидать в него пучки трав и корений, что то нашёптывая себе под нос.
Капитан остался стоять один на один напротив нависшей прямо перед ним водяной стеной, медленно разрывающейся на части, среди которых можно отчётливо увидеть когтистые руки, голову, растрёпанные волосы, злобно сверкающие глаза…
И вот уже уродливая исполинских размеров женщина, созданная миллионами тонн солёной воды, протягивает свою ладонь к кажущемуся таким крохотным рядом с ней кораблику и, поднимая его за дно, подносит к своему криво смеющемуся лицу.
В двух её бесконечно глубоких зрачках отражается испуганный, но старающейся не терять выдержки Капитан. Огромные глаза вплотную приближаются к его лицу и мужчина может видеть, как стайки мелких рыбёшек косяками проносятся от её переносицы к щекам, а затем ниже, теряясь в волнах её груди. Мелко переливающаяся рябь прозрачно-голубого тела пробивается золотистыми лучами выглядывающего из-за туч солнца и перламутровой радугой возноситься выше, короной накрывая взлохмаченную голову.
Женщина вытягивает губы трубочкой и нежно свистит.
Волна тёплого ветра, смешанная с нежными трелями окутывает Капитана и он отводит зажмуренные в страхе глаза в сторону.
«Живи пока», – слышит он тонкий свист в глубине головы и…
Тишина…
Безветрие…
Открыв глаза, мужчина видит, как безмолвно смеющаяся богиня расползается по морской глади и бесследно исчезает в пучине её синевы.
В большой хижине Стриборга душно от выкуренных в большом количестве мятных трубок. Вытесненный прохладой, идущей от земляного пола, дым поднимается выше и клубится под куполом крыши, вытекая в узкое отверстие. Тихо потрескивая, огонь очага расползается огненно-красными языками по сухим брёвнам, пожирая их плоть и превращая в безжизненные чёрные головешки.
В тесноте от множества находящихся в избе людей, кажется, и яблоку негде упасть. Представители десятков родов иирков, разбросанных по всей северо-западной тайге, собрались в одном месте, что бы обсудить плохие новости Ведуна. Стриборг, как старейший из них, имел честь принимать их всех в своём доме.
Лучший охотник племени Ратибор тихо стоял в стороне, наблюдая за переговорами старейшин.
–Их армия хорошо вооружена, – заметил кто-то из присутствующих.
–Благодаря нашим друзьям с юга, – тут же съязвил Стриборг.
–Не важно, кому. Гораздо важнее, что у них выработанная годами дисциплина и сноровка.
–Наши охотники владеют не хуже ножом и стрелами и могут заманить любого зверя в ловушку.
–Сравнил! То зверь, а то – воин!
–Не вижу разницы.
– Может, ты и прав. Если разработать правильную стратегию…
–Друзья! Вы забыли про их мечи и дротики.
– В ближнем бою, думаю, от дротиков мало толку.
–А их Шаман? Вы слышали? Он же людей жрёт!
–Ничего, вот вернётся разведка, всю правду узнаем. А то, может, и бояться-то нечего!
Ратибор, у которого голова уже шла кругом от бесконечных споров и возражений, не приводящих ни к какому результату, осторожно пробирался вдоль стены к выходу.
Разрозненные роды, прекрасно существовавшие друг без друга десятилетия, не умели, да и не хотели слушать других. Каждый считал свою информацию более важной, свои действия – правильными. И как они могли идти против тысячной армии, объединённой одним руководством и одной целью?
– Нужно заслать гонца к иссидам. Они всегда были воинами.
–Да, да! Это их армия победила в десятилетней войне!
–Вспомнил! Когда это было? С тех пор их воины разжирели и если и грабят и убивают, то только случайно забредших в их места путников.
–Вместе с балтами они ходили за дальнее море и, говорят, поработили там желтокожих дикарей.
–Ну, удивил! Дикарей с каменными топорами, живущих в пещерах!
–Что бы вы ни думали, но они единственные племена, знающие хоть какой – то толк в войне.
Выйдя на улицу, Ратибор с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Снег продолжал густыми хлопьями покрывать землю, скрывая множественные следы у входа. Плотная пелена застилала темнеющее небо и лес, скрывая от взгляда всё, что находилось дальше вытянутой руки.
С тех пор, как Йорка легла к нему на ложе, счастливее не было человека в племени, чем Ратибор. Далеко остались в шальной молодости пьяные драки и сумасшедшие оргии. Не нужны были другие женщины и друзья – товарищи всё реже и реже видели его на своих молодецких забавах. «Да, в конец испортился парень», – думали они об оставившем их охотнике.
Спокойствие и стабильность стали его второй сущностью и мысли о сыне всё чаще и чаще стали приходить в голову.
Одно огорчало молодого человека.
Кайра.
Да, он прекрасно знал, на что способна обиженная иирка, и больше всего боялся за свою златовласочку. Но проходили дни. Кайра не только не показывала какой либо агрессии, но, казалось, не замечала ни его самого, ни его возлюбленную. И он успокоился.
Йорка, знающая секреты домоведения славличан, поделилась многими из них с местными жительницами. А те, в свою очередь, перестали смотреть на неё, как на чужую и, к великой радости Ратибора, приняли в своё общество.
Всё налаживалось.
Тишина и стабильность.
И тут. Леший бы их побрал! Тургары!
О них, тихо обитающих в своих степях, казалось все и позабыли. И, как оказалось, напрасно. Разбитые и осрамлённые, много лет они строили планы отмщения и готовились к решающей битве.
Пушистые хлопья неожиданно рано выпавшего снега застилали землю пышным ковром, сквозь который проглядывали травинки, не успевшие приготовится к столь ранней зиме.
И среди них зоркий взгляд охотника выцепил фигуру идущего вдалеке человек, мелькнувшего тёмным пятном и скрывшегося в пелене снегопада.
«И кому это дома не сидится в такую погоду?»– Подумал Ратибор и вернулся к переговорщикам.
Споры о том, кто же всё – таки сильнее и опытнее в воинских делах, сменились разговорами о недавних охотах, неожиданно пришедшей зиме и женщинах. Подогреваемые сладкой медовухой, оставшейся с летней торговли и наслаждаясь сочными кусками свежеиспечённой дичи, старейшины, вытирая жирные пальцы, смеялись и, радостно бахляясь, кричали:
–Ну и пусть приходят! Мы их – раз-раз! И башка с плеч! Подумаешь! Шаман! Ха-ха! У нас своих, что ли нет?
Глава 27
По краю берега, утопающего в густой зелёной растительности, устало бредут Немой и Дохлый. Всю ночь прячась под корякой большого дерева, они не могли сомкнуть глаз, вздрагивая при каждом ударе молнии и порыве беснующегося ветра. И только под утро, вымотанных и уставших, их окутала победившая их сопротивление дрёма.
Но кошмары преследовали друзей и во сне. Кровожадные туземцы с нанизанными на копья человеческими головами дико скакали и кричали, будоража сонное сознание до тех пор, пока взмокшие от пота, перемешанного с влагой дождя, путники в ужасе не просыпались. Решив, что уж если отдохнуть и выспаться им не суждено, то нужно двигаться вдоль берега подальше от опасного места.
–Жрать-то как хочется! Хоть волком вой, – огорчённо вздохнул Дохлый, посмотрел на свой и без того впалый живот, оглянулся на беззаботно шагающего Немого и с завистью наблюдая за его беспечностью, сказал:
–Ты, наверное, привыкший на пустой желудок. А я, брат, люблю накинуть пару кусков. И чтоб мёду кружку. Лучше две.
Немой неожиданно останавливается, прислушивается и смотрит куда – то в сторону чащи.
Испугавшись, Дохлый приседает и тихо кивает ему:
–Ты чего?
Немой указывает пальцем в глубь леса и, показав жестами другу следовать за ним, сворачивает в сторону.
–Эй, куда тебя леший?– Дергается было за ним Дохлый, но нерешительно останавливается:
–Эй, ты! Как тебя там! Я остаюсь! – Но, видя, как за высокой травой скрывается фигура последнего оставшегося с ним человека, сплёвывает и, агрессивно работая локтями, пробирается через кусты:
–Да чтоб тебя!
Ещё немного, и он теряет Немого из виду и с опаской останавливается, боясь затеряться в этом зелёном океане растительности:
–Э-эй!– осторожно зовёт он, оглядываясь по сторонам.
Тишина.
Дохлый прислушивается.
Странные звуки, разносящиеся где-то недалеко, пугают и настораживают его.
–Эй!– Повторяет мужчина и в панике озирается.
Шорох травы заставляет его пригнуться и спрятаться за листву, нащупывая по земле какое-нибудь оружие.
«Ну, нет, второй раз просто так меня не возьмёшь», – думает он, сжимая корявый дряхлый сук.
Ещё немного и шорох приближается.
Дохлый напрягается, готовый к отражению и приподнимает своё примитивное оружие.
Прямо перед его укрытием раздвигаются кусты…
Р-раз!– Бьёт мужчина невидимого врага и в этот момент из травы появляется ошарашенное лицо Немого, потирающего голову, покрытую рассыпавшимися от удара щепками.
–Ты… Ты чего подкрадываешься?– Пытается оправдаться Дохлый, смотря то на рассыпавшееся в его руках оружие , то на друга.
Но тот в ответ протягивает ему золотистые ячейки слипшихся от густой сладкой слизи куска пчелиных сот.
В укрытой от морских ветров бухте стоит истрёпанное в неравной битве со стихией судно. В общем –то, со слов Капитана, можно было понять, что они достаточно легко отделались: треснутая мачта с разорванным парусом и трюмы, залитые водой через гребные отверстия – это несравненно мало по сравнению с тем, что могло бы быть. Видимо, на этот раз боги всё-таки решили пощадить их. А что это именно так, у Капитана, навсегда оставившего в своей памяти божественное явление, не вызывало никаких сомнений.
Несколько моряков под чутким руководством Боцмана откачивают воду из нижнего трюма. Трое из них качают длинный рычаг помпы, по которой вода поступает в деревянный бочонок и тот, наполненный до краёв, балты передают друг другу по цепочке на верх и выливают за борт.
– Надо было братьев дождаться, – тихо говорит Малыш своему соседу, передавая ему бочонок.
–Верно говоришь, боги разгневались, что своего бросили, – соглашается тот.
–Эй, вы! Шевели костями, мать вашу, – кричит на них Боцман.
–Больно- то нужно им из-за какого-то Дохлого напрягаться, – ворчит моряк за рычагом и замолкает под тяжёлым взглядом начальства.
–А Торвальд – то злой, не подходи, – продолжает Малыш, как только Боцман отходит дальше.
–Ещё бы, столько товару попортилось.
–Зато теперь на берег сойдём. Глядишь, дичь постреляем какую.
–Смотри, как бы тебя дикари самого не подстрелили.
–Да не, с этой стороны их нема.
–Ты почём знаешь?
–Да я тут который год плаваю.
–И чего? Что который? Раньше не было, а сейчас – кто его знает?
–Точно нет, говорю же. Они сюда ни ногой.
–С чего бы это?
–Ага, тебя испужались, такого смелого.
Моряки дружно смеются, передавая друг другу бочонок.
–Да точно нет, – упрямо повторяет бывалый моряк. – Мы, как прошлый раз ходили, под другим началом только, тут и пристали. Ну, как обычно, пошли за запасами. Да только я с карифаном чуть дальше ушёл. И вышли мы к горе какой -то. Белой такой, ровной, без единого выступа. А из нутри свет идёт. Да не обычный какой, а переливается весь так, сверкает. Ну, мы и затаились. И вдруг, видим, из света этого, в горе который, чудо появляется. Прямо перед нами. Ну, ребятки, я тогда, ей богу, чуть в штаны не наклал. За ним – другое. Вроде бы и человек, да только выше, в белом во всём, а на груди круг такой блестит, вроде какзолотой, но я об этом точно сказать не могу, золотой ли. И крутиться весь так, крутиться…
Разинув рты, моряки до того заслушались рассказа, что не заметили, как вода из наполненного бочонка полилась обратно.
– Эй! Растяпы! – Привёл их в чувство реальности грозный окрик, – Охренели совсем? Не видите, вода хлещет? Байки заслушались! Поговорите мне ещё, и домой на пеших почалите.
Шустро шевелясь, моряки принялись исправлять ситуацию, вполголоса переговариваясь:
–Ну а дале – то что?
–Ну и крутится так, – продолжал рассказ моряк.
– Кто? Человек тот? – Не понял один из моряков, передавая бочонок.
– Да нет, круг, что на груди евоной.
–Да чего ты про круг, да про круг, – не терпеливо перебил рассказчика другой мужчина. – Ты про этих давай, что в белом.
–Ну, так вот, – продолжил балт, – смотрим, а руки их того, в крылья обернулись.
–Врёшь ты всё! – Перебил его кто-то из моряков
–И ничего не вру! – Обиделся рассказчик и замолчал, но большинство из слушателей встали на его защиту и тихо заворчали на перебившего рассказ балта:
–Да помолчи ты со своим неверием, дай дорассказать! Сам не веришь, другим не мешай. Я, можа, то же не верю, а всё ж интересно байки послушать.
–Давай, молви дальше, – подмигнул Малыш и смешно шмыгнул носом.
–Ну а потом глядим, – радуясь поддержке, продолжил рассказчик, – уж и не люди это, а птицы какие – то, взмахнули крыльями и только мы их и видели.
–Прям таки улетели?– присвистнул кто-то из моряков.
–А дальше чего?
–Да ничего, – пожал плечами балт. – Постояли мы так, постояли, и обратно пошли.
–А гора – то? – Разинув рот, спросил Малыш, не совсем довольный таким окончанием истории.
–А что гора? – Не понял рассказчик.
В ответ Малыш развёл освободившимися от бочонка руками и обвёл всех взглядом:
–Ну, я б зашёл!
–Ишь ты, смелый какой! Зашёл! Я же сказал, что ровная она, без входа и выхода.
–И что? – Не унимался Малыш. – Раз открылась, значит, вход есть. Ведь есть?
–Не-а, – протянул балт. – Мы, прежде чем уйти, всю её облазили. Думали, может, клад там какой.
– И так уж ничего? – с совсем уже маленькой надеждой разочарованно вздохнул Малыш и снова принял теперь уже пустой бочонок.
Рассказчик молча отрицательно покачал головой и подставил тару под льющуюся из помпы струю воды.
– И всё-таки я не верю,– снова начинает сомневаться один из моряков, – выдумал ты всё! Ну, вот как это, руки в крылья обернулись? Вот ты, – обращается он к одному из балтов, – видел такое когда?
Тот качает головой.
– То-то! И я не видел и никто не видел. Малыш, может ты видел? Вот то-то и оно. Только ты один и видел. А значит, нет такого. Байки всё это!
– Да ну тебя, – разозлился рассказчик, резко передавая наполненное ведро так, что часть воды выплеснулась моряку на и так мокрые ноги. – Фома неверующий, всё тебе не то, не это!
– А я так думаю, – вздохнул Малыш, – боги это на землю пришли. Может у них того, дом в том месте, ну или ещё чего.
Низкие, почти вкопанные в землю избы снежный ком покрывал почти по крыши, из которых валил чёрный едкий дым, оставляя вокруг круглого отверстия частички пепла и сажи.
Дождавшись окончания метели, из домов вышли люди.
Отметающие у входов в жилища иирки тихо переговаривались между собой, поглядывая в сторону дома Ратибора.
–Зима рано пришла, – сплюнул один из них и тяжко вздохнул.
–Дичь не идёт. В силки одни зайцы лезут.
–Меня Бабы ругают,– поддакнул третий, – Мол, что за охотник, коли добычи путёвой нет? Пока кабана не принесёшь, в постель не пустим.
Оставляя в мягком снеге глубокие следы, мимо них проходит задумчивый Ратибор и мужчины замолкают, провожая его взглядом.
–Это она всё, ведьма, напустила, – продолжили иирки, как только широкая спина охотника скрылась за тяжёлой шкурой со звериным оскалом.
– Зря Ратибор её притащил. Что, местных девок мало, что ли? Вон, Кайра! Огонь, а не баба!
–Да, такой огонь, что и сжечь может.
Грубый мужицкий смех разбудил дремавших на мохнатых ветках ворон и те, шумно взлетев, обрушили на землю комья держащихся на ёлках снега.
Бросив мимолётный взгляд на гогочущих соплеменников, к хижине Ратиборга быстрым шагом прошла Кайра.
Она знала, что Йорки дома нет и в очередной раз решила попытать счастья.
– Смотри – ка, – присвистнул один из иирков, оборачиваясь в сторону девушки.
Все дружно перестали смеяться:
– Вот жара будет! Ну, Ратибор! Мужик! С двумя бабами!
И, тихо шепчась между собой, оглянулись в сторону хижины и захохотали.
– А, всё – таки, если ведьма эта покинет нас, жалеть не буду, – сквозь смех проговорил один из них.
–А, как по мне, так норм баба. Вона, мою мёд варить надоумила. Крепкий! По башке хмелем бьёт так, что искры из глаз.
–Ты бы угостил, чем бахляться.
–А ты, значит, как пить, так можно, а как винить кого, так только и она!
–Что толку в разговоре, коли случилось? Уж если Ведун принял, значит так надо.
–Может и так. Ему виднее, – вздохнули мужики, каждый думая о своём и принялись дальше за расчистку снега.
Огненные блики падают на задумчиво сидящего у очага Ратиборга. Тревожные мысли пугают его. Ведун говорит, что грядёт большая война. Сотни лет дремавшие на востоке тургары окрепли и превратились в мощную смертоносную армию, победно шагая по выжженной огнём земле и покоряя мелкие, независимые племена. Предатели южане, поджав хвосты, тут же приползли к ним на брюхе, стали лизать пятки и тут же забыли обо всех своих обязательствах перед западом. Конечно, иирки славные охотники. Но как они могут противостоять хорошо обученной и вооружённой армии степняков?
Йорка…
Куда это она запропастилась?
Шорох откидывающегося полога у входа прервал его размышления и его сердце радостно забилось.
«Йорочка!» – Встрепенулся мужчина и посмотрел на дверь. Однако, к его разочарованию, в жилище вошла Кайра.
–Ты?– Удивился мужчина.
Кайра подошла ближе, присела и, раболепно заглядывая в глаза мужчине, спросила:
–Что, ну что мне сделать, что бы былой огонь вновь разгорелся в твоей груди?– Взяла она его руку и закрыла в блаженстве глаза.
Грубая и шершавая кожа.
Такая знакомая…
Родная…
Кайра потёрлась о мужскую ладонь своей щекой и сердце её трепетно заколотилось, вспоминая былые страсти.
Вот здесь, на этом самом ложе она впервые отдалась ему.
Это было жаркой летней ночью, в полнолуние. Капли горячего пота тонкими струйками стекали по их измождённым от долгих ласк телам. Растрёпанные волосы мокрыми паклями били по их разгорячённым бурной страстью телам.
И Кайра верила тогда, что никто и никогда не сможет разлучить их.
Не сможет прервать сотрясающие их бесконечные оргазмы.
И вой далёких лесных волков был им свадебной песней.
Пусть Ратибор не считал её своей женой. Пусть не хотел принять её тотем в своей хижине. Ей было достаточно того, что она сама считала себя таковой
– Не начинай!– Прервал воспоминания девушки Ратибор и, отвернувшись и осторожно вытаскивая пальцы из её ладоней, внимательно посмотрел и спросил:
–Ты пьяна?
«Пьяна? Это всё, что он может сказать?» – Горестно подумала Кайра и, усмехнувшись, ответила:
– Да, так, немного, – и тут же, низко наклонив к мужчине своё лицо, почти касаясь своими губами его губ, зашептала:
–Это она, да? Она погасила твою страсть?
Как прекрасно страшна была она в своём пьяном безумии!
Как красивы эти пылающие страстью огненно-чёрные глаза!
Каск прекрасны гневно раздувающиеся тонкие ноздри прямого, словно выточенного носа.
Как…
–Ведьма! – Закричала девушка и, размахнувшись, размашисто ударила Ратибора по щеке, но тут же, словно прося прощения, нежно взяла ладонями его пылающие щёки и умоляюще заглянула в глаза:
–Ну чем я, чем я хуже?
– Уйди! Имей гордость, – отводя её руки, резко ответил мужчина и оттолкнул так, что она упала на спину на земляной пол.
–Гордость? Ты убил её! Моя любовь к тебе убила её!– В отчаянии выкрикнула девушка, пытаясь подняться, но крепкий хмель так сильно сковал её ноги, что они не слушались и, видя это, Ратибор подал руку:
– Прости, я не хотел…
–Но сделал, – крепко взяв его руку, ответила Кайра и, резко поднявшись с помощью охотника, вплотную подошла к нему и нежно погладила по ударенной ранее щеке:
–Когда – то нам было хорошо…
Ратибор отвернулся и, отойдя к дальней стене, бросил через плечо:
–Ты молодая, красивая. Найдётся ещё тот, кому ты отдашь всю страсть своего сердца.
–Но мне никто не нужен, кроме тебя!– Перебивает его девушка и слышит твёрдый ответ, холодным лезвием разрезающий её сердце:
–Уйди, уйди, прошу тебя. Не убивай то хорошее, что осталось между нами.
–Мне не нужна твоя дружба, – делает последнюю отчаянную попытку девушка. – Мне нужна твоя любовь!
–Ты же знаешь, – покачал головой Ратибор, – это в прошлом.
Видя, что ни уговоры, ни просьбы, ни даже угрозы не могут ей вернуть любимого, девушка отвернулась от него и пошла к выходу, перед которым на мгновенье остановилась и, слегка повернув голову в сторону мужчины, зло сощурив глаза, прошипела сквозь сжатые в гневе зубы:
–Ты ещё пожалеешь, что отверг меня!
И вышла, резко отбросив полог.
–Может быть потом,– вздохнул Ратибор, – но не сейчас.
Глава 28
Идя по высокому, заросшему травой, склону, Немой и Дохлый выходят к уютной бухте.
Далеко внизу, плавно раскачиваясь на мелкой ряби, стоит корпус знакомого им корабля. Мелкие фигурки копошащихся на нём людей натягивают потрёпанные паруса, готовясь к отплытию.
–Наши! Ну, вусё! Теперь пожрём!– Радостно хлопает Дохлый Немого по плечу и друзья начинают медленный спуск вниз, крича и махая руками находящимся на судне балтам.
– Кажись, Дохлый, – оборачивается в сторону берега Малыш, услышав еле доносящиеся до корабля крики.
–Точно, он. Больше некому.
–Ну, ка, ребятки! Шлюпку на воду, – быстро командует Боцман и сам первым начинает отвязывать болтающуюся за бортом лодку.
Споткнувшись, Дохлый кубарем катится вниз по отвесному склону горы, подминая под себя попавшуюся траву и кусты. Следом за ним, цепляясь руками за попадающиеся ветки, бежит Немой, со всех сил стараясь не упасть. Однако, ему это не удаётся, он падает на спину и едет вниз, оставляя широкую полосу примятой травы.
Вскоре друзья один за другим падают на влажный песок и, подскочив, машут руками и бегут к приближающейся к берегу лодке:
–Эй! Это я! Мы здесь!
Охраняемый каким – то странным чувством, Немой оглядывается назад и видит выбегающих из дальних кустов туземцев, быстро несущих узкую длинную лодку к воде.
«Только не плен. Нет, только не это», – пронеслось у него в голове и он, догнав друга, хлопает его по плечу, пытаясь что то сказать, но Дохлый весело прыгает в стойке боксёра вокруг и обнимает Немого:
–Мы спасены, брат! Бежим! Они не оставят нас снова. Что? Ты хочешь что-то сказать? Да? – Оглядывается он в сторону, указанную другом, на мгновение замирает и вдруг, резвее самой прыткой лани, подскакивает и, высоко поднимая ноги, пускается бежать, усиленно работая руками:
– Бежим!
Заметно прибавив скорости, друзья забегают в воду и вприпрыжку бегут к приближающейся лодке, разбрызгивая густую солёную пену.
Однако туземцы тоже спускают своё плавательное средство на трепещущие у берега волны и начинают дружно грести, пытаясь отрезать беглецов от спасения. Десятки стрел одна за другой летят в сторону убегающих людей. Одна из них пролетает над головой Дохлого, но он успевает нырнуть под воду и, оглядываясь, бросается размашисто плыть:
–Скорее! Сюда! Ой! Ё!
Видя, что их друзьям грозит смертельная опасность, балты ещё больше налегают на весла:
– Дохлый! Давай! Поднажми!– Слышатся их крики поддержки и беглецы, то и дело, ныряя под воду от настигающих их стрел, всё ближе и ближе приближаются к друзьям.
И вот тощая рука Дохлого цепляется за край лодки:
– Я знал, ты не бросишь меня, – слабо хватает он протянутую ему Малышом руку.
–Мечтай меньше! Где я ещё такого дурня найду?– Смеётся тот и вытаскивает друга на борт.
–Давай, – кричит Дохлый уже почти подплывшему Немому, – быстрее!
И в этот момент одна из стрел пронзает плечо беглеца, вылезая острым концом над его бешено колотящимся сердцем. Алая струйка крови багровым цветком расползается по водной глади. Онемевшая рука не в состоянии больше грести, повисает вниз и тянет за собой пытающегося из последних сил плыть Немого.
«Спи, мой мальчик, засыпай,– слышится откуда – то из глубины давно забытый голос матери, – свои глазки закрывай. Пусть тебе присниться сон. Пусть счастливым будет он».
Бархатная глубина воды окутывает тело мужчины и он, закрыв глаза, проваливается в её бездонную темноту.
Неожиданно наступившая зима белым покрывалом накрыла тёмную тайгу с расположившейся в ней деревней иирков. Пришедшие накануне на совет старейшины родов вторые сутки не могут пуститься в обратный путь из-за бушующей на улице вьюги, а поэтому продолжают наслаждаться гостеприимством Стриборга, проводя весь день в безуспешных переговорах, по вечерам опустошая запасы вина и медовухи. Ночью опьяневшие и усталые от переговоров вожди греют свои дряблые старые тела в крепких объятиях молодых красавиц и, кажется, совсем и не печалятся из-за своей затянувшейся поездки.
Йорка, проводившая утром Ратибора на один из таких советов, решила заскочить посудачить к соседке, а заодно научить печь пышный славличанский хлеб вместо жёстких лепёшек. Ещё накануне девушка учила её делать закваску:
–Всё дело в ней, в родимой, – учила она подругу, – берёшь вот эти шишечки,– показывала она на шишки дикорастущего хмеля, – их много в лесу бывает, по лету заготовишь, заливаешь водой, ну и ждёшь, когда забурлят. Затем отжимай и добавь в отвар мёда, что б не сильно густо. Да, по осени, как зерно закупим, немного его прорасти, а потом просуши. Я после покажу, как. Изотри сильно и добавляй по щепотке к закваске, а уж потом муки чуток. Ну, и до следующей вечере оставь. Только накрой чем и в тепло.
И вот сегодня пришло время приступить и к самому хлебу.
Умело сделанная ароматная закваска настоялась, отдохнула и выросла, вылезая из горшка пышной шапкой.
Замесив на её основе мягкое тесто, девушки разделили его на несколько частей, скатали их в небольшие круглые комочки, которые положили на разогретый до красна тонкий железный лист над очагом и накрыли конусными железными сосудами с отверстиями наверху. И как только из дырочек повалил ароматный дымок, они достали из-под куполов румяные пышные булки белого хлеба.
– Ну вот, – довольно произнесла Йорка, – теперь будешь баловать своего.
Распрощавшись с подругой, девушка вышла на улицу и направилась к своей хижине, пробираясь через свирепствующую, заметающую все следы метель, с новой силой забушевавшую ближе к вечеру.
Солнце, спрятав свой багровый диск за пелену снега, готовилось уйти на ночлег и уже уступало место своей подруге луне, погружая землю в бархатную ночь.
Йорка подняла голову в верх.
Белые хлопья снега, безшумно спускаясь к земле, ажурным покрывалом окутывали уснувшие деревья, торчащие из под сугробов тотемы и ещё утром выметенные тропы.
Йорка вытянула руку в перёд, на встречу летящего прямо на неё белоснежного полотна.
Мохнатый комочек плавно опустился на её горячую ладонь и, медленно тая, потёк холодной струйкой по запястью, прячась в широком рукаве мохнатой шубы.
Хруст, раздавшийся позади неё, заставил девушку обернуться. И последнее, что увидела она через слепящие лохмотья валящего снега – это быстро приближающуюся к ней через пургу фигуру человека, поднимающую в высоком замахе сжатую в руке дубинку.
Глава 29
-На южном рынке много дадут за белого мальчика из племени славличан, – сверлит сознание тихий и вкрадчивый голос.
Безжизненно лежащий на руках несущего его раба мальчик пытается разомкнуть слипшиеся от грязи глаза. Но они только чуть-чуть приоткрывают веки, через узкую щель которых он видит покрытый зеленью склон горы и одиноко стоящий корабль.
-Очнулся?– Наклонился над ним незнакомец, и мальчик разглядел круглое улыбающееся лицо с розовыми щеками, обрамлёнными чёрными кольцами жёстких волос.
–Очнулся?– Услышал Немой повторяющийся вопрос и поднял веки.
На него смотрело такое же круглое, но заметно постаревшее лицо с глубокой вертикальной морщиной, пересекающей лоб и поседевшими кольцами волос.
И от прикосновения его рук, сухих и холодных, Немой дёрнулся и окончательно открыл глаза.
–Жить будет, раз такой прыткий, – резюмировал Торвальд, отходя от мужчины, и продолжил, отвечая на немой вопрос Дохлого, – рану я обработал, так что не загниёт.
– Ну, брат, и напугал же ты нас!– Похлопал Немого по плечу друг.
–Ты как нырнул со стрелой в плече, так он, – кивнул на Дохлого Малыш, – следом за тобой. Ну а там мы все, с божьей помощью вас и вытащили.
– А дикари обратно повернули, – поняв устремлённый на берег взгляд Немого, произнёс один из балтов, – мы так торопились, что нас если только сам чёрт и то не догнал бы!
–Благо, вот он, – кивнул на купца Малыш, – толк знает. Он то и стрелу помог вынуть и дырку заделать. Так что ты ему теперь, вроде как, обязан.
Немой посмотрел в сторону разговаривающего с Капитаном Торвальда и задумался.
-Входим в устье, – осматривая работающую команду, говорит Капитан, обращаясь к Торвальду, – а там, седьмица и мы дома. Ты как, большие потери?
–Если не считать несколько разбитых амфор с маслом, да десяток унесённых тюков, можно сказать, что пронесло, – вздохнул Купец, в очередной раз подсчитывая в уме убытки.
Качающееся на волнах под рваным парусом судно плавно приближалось к каменистому берегу, раскрашенному всеми цветами начинающейся осени: тут и золотистые кудри белоногих берёз, и ярко-красные ягоды рябины, гроздьями свисающие с начинающих желтеть веток, и блеклая зелень травы.
Всё говорило о скором приближении зимы.
Всё навевало воспоминаниями о родном крае, с каждым днём приближающимся всё ближе и ближе.
И всё чаще и чаще истосковавшиеся по семьям балты стали задумываться, украдкой улыбаясь посещающих их воспоминаниям. Ещё совсем немного, и их ждёт горячая уха, сваренная на каменном очаге, краюха ржаного свеже- испечённого хлеба и чарка сладкой медовухи, приятным огнём опаливающая горло.
И красавица жена ( или, на худой конец, подруга) приласкает истомившегося по ласке моряка, пригрев на своей пышной груди.
Плавно вальсируя, судно ровным ходом входит в широкий рукав Реи и замедляет движение.
–Опустить парус! Вёсла в руки!– Командует Боцман.
Лавируя кормовым веслом, Кормчий задаёт курс и команда, подбадриваемая мечтами о доме, дружно берётся за вёсла.
Вторые сутки на улице метёт метель, а в хижине Кантимира тепло и душно от горящего очага и тёплых женских тел, ласкающих его крепкие члены.
Устав ждать взаимности упорной Кайры, молодой мужчина наконец – то решил оторваться как следует. « Ну и пошла ты, – зло думал он, – дура безмозглая. Хочешь продолжать сохнуть, твоё дело. А я не подписывался. Будто бы других девок нет! Вон, любая ко мне прыгнет!»
И действительно, после того, как самый завидный жених племени с головой окунулся в семейную жизнь, девки гурьбой повалили к Кантимиру. А что? Весёлый, крепкий парень. Что ещё нужно для холостяцких утех?
И мужчина с головой окунулся в разгульный вихрь плотских наслаждений, пытаясь выкинуть из своего сердца суровую красавицу. Вот и теперь, в то время, когда старейшины занимаются важными для народа вопросами, в доме Кантимира был проходной двор. Одна за другой девушки сменяли друг друга на тёплом ложе, зализывая его сердечные раны.
И в этот холодный ветреный вечер, когда на улице снежные вихри наметают сугробы, а небо затянули тяжёлые тучи, Кантимир лежал в объятиях двух спящих молодых красавиц и думал, нежно поглаживая их упругие тела.
Кайра…
Чем зацепила она молодого охотника?
Необычной дерзкой красотой?
Нет. Есть немало девушек красивее её.
Боевым нравом?
Да все женщины племени стреляли и метали кинжалы не хуже, а то, может и лучше неё. И в морду могли так дать, что звёзды градом посыпались бы.
Почему именно она впилась когтями в его сердце и никак не хотела отпускать, сдавливая его всё больнее и больнее?
И чем больше он подпускал к себе других женщин, тем сильнее думал о ней.
–Кантимирчик!– Сладко прошептала одна из проснувшихся девушек, нащупывая шаловливой рукой его плоть, и припала сочным поцелуем к его губам.
Мужчина одной рукой крепко обнял её, а второй нашёл влажную ложбинку между её ног и вошёл туда крепким пальцем.
Проснувшаяся от их возни другая девушка крадучись подползла к ним и вцепилась жадными губами в твердеющую плоть, отбросив руку соперницы. Та ничуть не обиделась и освободившейся рукой провела по вздрагивающей груди мужчины.
Шесть рук и три пары ног сплелись в единый клубок страсти и неземного наслаждения. Игриво борясь за плоть довольного их вниманием мужчины, девушки, не переставая, однако, ласкать друг другу груди и покрывать их поцелуями, по очереди запрыгивали на неё и плавно двигали бёдрами.
–Так – то ты думаешь обо мне, – усмехающийся женский голос заставил любовников прервать свои игры и посмотреть в сторону входа.
–Кайра?– Удивился Кантимир.
–Присоединяйся, дорогая, – промурлыкала одна из девушек, – нашего мальчика на всех хватит.
Ошалело смотрящий на впившуюся в него взглядом Кайру, мужчина попытался откатиться от девушек дальше:
–Пошли, пошли, – настойчиво стал он их прогонять, освобождаясь от объятий.
– Что же ты обижаешь девушек, – заулыбалась Кайра, – я могу потом зайти, – и повернулась к выходу.
–Нет, – резко закричал мужчина, – постой, подожди, – и подтолкнул девушек с ложа.
–Ну, Кантимирчик, – недовольно щебетали они, – не прогоняй нас. Вот и Кайра не против.
– Давай, давай, собирайтесь, – махал на них Кантимир, подскочив с мохнатых шкур.
«А он ничего так, – подумала Кайра, оценивающе взглянув на иирка, и опустила взгляд на поднявшуюся в ожидании плоть, – и этот у него».
Поймав взгляд девушки, Кантимир посмотрел вниз и, рванув с ложа одну из шкур, стыдливо прикрылся.
–Ну, давай, милый, – одевшись, девушки засеменили к выходу, бросая недовольные взгляды на помешавшую их играм Кайру, – может, повторим как-нибудь. Ты, как соскучишься, зови.
И, весело хохоча, выбежали на успокоившуюся от непогоды улицу.
– Я это, – замялся мужчина, бегая глазами, – не ждал.
–Вижу,– спокойно ответила Кайра, и, проходя мимо него, крепко схватила рукой его плоть и, тут же отпустив, села на ложе.
Мужчина съежился от внезапной боли, но, стараясь не показать этого, сел рядом.
–Я ухожу из племени, – просто сказала Кайра.
– Что?– Подскочил мужчина.
–Девушка посмотрела на него и повторила:
– Я ухожу из племени.
– А как же… Одна?!
–А что мне здесь делать? Люди смеются над моими чувствами. А я…
– Я не смеюсь, Кайра. Я всё понимаю, – мужчина встал на колени перед ней и раболепно посмотрел в глаза, – останься со мной. Ты же знаешь…
– Знаю? О чём ты?– Перебила его девушка, словно не понимая.
– Что люблю тебя. Что готов на всё.
–Так ли на всё?
–Что скажешь, сделаю.
–Пойдём со мной, Кантимир, – девушка взяла в ладони его лицо и зазывающе посмотрела в глаза.
–С тобой?.. – Неуверенно начал охотник и замолчал.
– Найдём новое место, – продолжала уговаривать его Кайра, нежно гладя по щеке. – Я буду любить тебя. Так, как никого и никогда не любила. Пойдёшь? Ты ведь говорил, что любишь меня, готов на всё …
И, словно в подтверждение своих слов, влажные женские губы поймали податливый рот Кантимира и прижались к нему сочным поцелуем.
Глава 30
Мягким покрывалом опустилась ночь на дремлющую в объятиях леса реку. Далёкие звёзды мерцающими огоньками отражались на водной глади, и, казалось, тонули в её бархатной глубине. Холодный ветерок слегка трепал надутый парус корабля, дающего тень развалившимся на его палубе в глубоком сне балтам, выползшим из душного трюма на свежий воздух.
Где – то там, в кормовом отсеке спал Купец, даже во сне не перестающий считать барыши.
Страдающий от бессонницы Капитан вышел из своей каюты и плотнее закутался в овечью шкуру: «Не по времени холодно», – подумал он и, осторожно обходя закреплённые у мачты тюки, прошёл к носу корабля, осмотрелся и вернулся к себе.
Ночную вахту на руле несёт недремлющий Боцман, уверенно держа в своих морщинистых, но ещё крепких руках, кормовое весло. Десятки лет месяц за месяцем ходит он по одному, изученному, как все морщины на пяти пальцах его мозолистой руки, маршруту. Каждый поворот, каждый выступ скалистого берега с детства знаком ему. Ещё сопливым мальчишкой, потерявшим родителей, взял его к себе большой седовласый капитан с угрюмым обветренным лицом. И с тех пор не знает он другой жизни, чем эту, полную опасностей и приключений.
Так и не заведя семью (а зачем она, если девять месяцев в году проводит он в море), единственной его любовью стало море. Тихое и безветренное, бушующее и грозное. Не раз выводил он свой корабль победителем из страшных штормов и молился богам за спасение. Но то, что он видел накануне…
Никогда ещё не было ему так страшно. Нет, не высокие волны, накрывающие судно, пугали его, не порывистый ветер, рвущий паруса. Всё это было до боли знакомо и предсказуемо. Но образ морской девы, знакомый ранее только по рассказам бывалых моряков, ещё более старых, чем он, острой занозой впился в его мозг, не давая покоя.
Ничего до селе более прекрасного и одновременно ужасного он не видел. И, наверное, не увидит уже никогда.
Боцман посмотрел на мирно сопящую команду и по – отцовски улыбнулся. Все они были его детьми, его ребятками. И, как бы он не ворчал и не кричал на них, злобно пощёлкивая плёткой, если придётся, он отдаст свою жизнь за каждого из этих парней.
Вот Дохлый. Ну, дурень – дурнем. И что толку в том, что природа наградила его высоким ростом и большими кулаками? Случись чего, паника будет его вторым «я», а огромными ручищами только и махать – то может, и то мимо цели.
Пузатый Малыш. Это хитрый малец. За несколько лет совместного плавания Боцман хорошо изучил его изворотливый ум. Выкрутится из любой передряги. И, при этом, ничуть не пострадает. Обманщик и плут, одним словом. Но, нужно сказать, верный и надёжный друг и товарищ. И, если «бьют наших», первым ринется на их защиту.
Немой. Как он сумел пробраться на корабль? Кто он, откуда? Наверняка, бывший раб, каким – то чудесным образом сбежавший с рудников. Об этом говорило выжженное на плече клеймо, которое Боцман сразу заприметил зорким глазом. В морском деле не смыслит, но знает толк в металле. Сразу заприметил отличную фригийскую сталь у него на поясе. И чего с ним делать по прибытию? Да бог с ним, пусть Капитан решает. Это его дело. А моё – довести вас до дому, благо, осталось – то всего ничего. А Рея – река тихая, спокойная. Отродясь ничего не случалось. Вот и теперь всё хорошо будет.
Оперевшись о весло, Боцман широко зевнул и мимолётная дрёма укутала его уставшие от напряжённого всматривания в даль глаза.
Далеко впереди, от самого горизонта высоко в небо тянулась огромная шапка надвигающихся грозовых облаков, закрывающих собой звёзды. Непривычная для этого времени года прохлада коснулась корпуса корабля и спящих на нём людей.
Проснувшийся от холода, привыкший к изнуряющей на юге жаре, Немой встал, сонно покачиваясь, спустился в душный, но более тёплый трюм и, подложив под голову какой – то мягкий тюк, развалился прямо на полу. Но сон, казалось, навсегда покинул его. С новой силой воспоминания далёкого детства и юности коснулись его души и красочными картинами предстали перед взором.
Маленьким мальчиком попал он на рудники. В начале прислуживал господину, исполняя его мелкие поручения, а потом шустрый малец приглянулся дядьке – кузнецу. Тот и научил его кузнечному делу. Да только тонкие, хоть и огрубевшие, пальцы юноши так ловко наносили кованные узоры на рукоятки мечей и кинжалов, что прослыл он вскоре умелым мастером и отошёл от тяжёлой работы, оставаясь, как его прозвали «стальным ювелиром». Украшенные им изделия пользовались популярностью среди покупателей и стали приносить огромные барыши хозяину и тот милостиво одаривал раба подарками: девушки – рабыни раз в месяц или по праздникам, тонкая овечья накидка, лишний кусок хлеба… Но разве могло всё это сравниться с непреодолимым желанием свободы?
Торвальд…
Где он мог видеть этого человека?
Скорее всего, он мог приезжать к его господину за оружием. Может быть, даже брал у него из рук. Нет, он не запоминал лиц покупателей. Зачем? Они приходили и уходили, ничем не меняя его жизнь. А он всегда оставался. Наедине со своими мечтами и воспоминаниями.
Тихо подкравшийся к нему кот дотронулся до его ноги своим хвостом и нежно замурлыкал.
«А, это ты, рыжик»,– подумал Немой и погладил мягкую шерсть мурлыки.
Спёртый воздух забитого мешками помещения вернул утраченный на прохладе сон и Немой громко захрапел, обнимая прижавшегося к нему рыжего кота.
Давно замолкли пьяные песни быстро охмелевших от сытного пиршества группы фригов, захвативших дворец Владыки.
Затихли вопли поверженного правителя.
Скрываясь от пьяного разгула озверевших солдат, разбежалась по своим норам немногочисленная прислуга, обслуживающая своего повелителя.
Мертвенная тишина окутала залы некогда шумного двора.
Настолько мертвенная, что даже тихие мягкие шаги идущего по его мраморному полу человека гулом отзывались в его сводах.
Уверенно переходя из петляющих лабиринтами коридоров, Ратник спускался по широким лестницам всё ниже и ниже. Его манил запах. Давно забытый запах далёкого детства. Запах его молодости. Запах, оставленный где-то там, далеко за пределами его возможностей.
Чуткий нюх улавливал практически незаметные для человеческого обоняния ароматы соленовато-сладкой горечи, смешанной с запахом крови. Они приятно щекотали его ноздри и вели туда, где должны были быть ОНИ.
В тёмном, не освещённом подвале Ратник услышал тяжёлое дыхание и гортанные, булькающие звуки. С каждым его шагом, они становились всё ближе и ближе. Мужчина уже практически ощущал на себе их горячее дыхание и его сердце тревожно- радостно забилось от предчувствия встречи.
Словно заслышав безмолвное присутствие кого то, звуки затихли и через мгновение два огромных жёлтых глаза с вытянутыми вдоль зрачками уставились на приблизившегося к ним Ратника.
Их глазам не нужен был свет.
Они прекрасно видели и в темноте.
Глаза моргнули.
Две круглые ноздри усиленно задвигались, пытаясь поймать странные запахи, исходящие от человека.
Ратник протянул руку.
Так вот они какие!
Их далёкие предки!
Ещё примитивные в своём развитии, но уже начинающие разумно мыслить!
Ящер внимательно смотрел на него, не понимая, почему от этого человечка исходят такие родные и знакомые ароматы.
Ратник смотрел на ящера и не смог сдержать восхищения перед его статью и грациозностью.
Несколько лёгких движений рук.
Пара прикосновений на широком браслете.
И вот уже два существа смотрят друг на друга удивительно похожими яркими глазами.
Два длинных узких языка тянутся через железные прутья, что бы лизнуть друг друга.
Слизкое прикосновение.
Блаженство.
Бывшее Ратником существо закрыло глаза.
…Узнав, что в сражении будут участвовать ОНИ, Шаман не смог пересилить свои чувства. Он не мог допустить, что бы эти прекрасные животные гибли от рук алчных кровожадных людей.
Ему плевать на фригов.
Ему плевать на тургар.
Путь убивают друг друга!
Кромсают на куски!
Топчут!
Истязают!
Жгут!
Но ОНИ…
Его прекрасные предки…
Почему они должны страдать от их непомерной жажды кровопролития?!
…Ему пришлось немало потрудиться той ночью. И эта работа была самой ювелирной из всех тех, которые ему приходилось делать. Создав одну единственную маленькую особь, он вселился в её сознание и собрал целую армию. Стремительную и смертоносную. Сотни тысяч, миллионы маленьких жужжащих созданий были готовы ринуться в бой за свою королеву. Тёмной тучей обрушились они на фригов, внеся смятение и ужас в их ряды.
А потом, исполнив свою роль, просто исчезли.
Как все те, кто был не нужен Шаману для реализации его грандиозного плана.
Как Хатым…
Асан…
Хайна…
Малыш, зябко поёжившись, открыл глаза и встал, потирая озябшие от холода плечи.
Спящий рядом с ним Дохлый, казалось, не ощущал внезапно наступившую прохладу, пробирающую до самых костей.
«Да,– подумал, глядя на него Малыш,– везёт же некоторым», – и, укутавшись в толстую медвежью шкуру, одним её краем накрыл друга и, сладко зевнув, закрыл глаза.
Однако странный треск, доносящийся впереди, не дал ему заснуть и Малыш, подобрав полы шкуры, прошёл к носу корабля, посмотрел вдаль и протёр слипшиеся сонные глаза.
Начинающийся рассвет осторожно выбросил первые лучи восходящего солнца на растянувшийся далекий речной горизонт, освещая уходящую ночную темноту и белые шапки низких облаков, от которых тянулась сверкающая пелена дождя.
Малыш ещё раз протёр, а затем выпучил глаза: « Что за хрень?!»
–Эй, батька,– крикнул он задремавшему на весле Боцману и тот испуганно дёрнулся, открыв глаза.
–Посмотри ка, что это там?
То, что сначала Малыш принял за быстро приближающиеся низкие грозовые облака, оказалось ледяной глыбой шириною в реку.
Пробираясь между каменистых берегов она плотной стеной тесно прижималась к крутым берегам, подминая под себя пахнущие осенью деревья и кусты.
Старый моряк посмотрел в сторону вытянутой руки и, ударив свободной рукой в стоящий рядом барабан, истошно закричал:
–Айда, ребята! Подымай зады!
Треск приближающейся глыбы нарастал сильнее и сильнее. И подскочившие от шума моряки увидели ползущую на них ледяную глыбу, состоящую из множества больших и мелких кристаллов льда. Продвигаясь по вдруг заледенелой реке, она ломала её корку, подбирая под себя её обломки, отчего становилась всё выше и шире.
Снежная буря, идущая следом за стеной, своими порывами толкала её вперёд, прямо на застрявший в ледяных объятиях корпус корабля, готовая обрушиться на него всей своей мощью.
–Давай, давай, к берегу! Живо! Берите только необходимое! – Командовал Капитан.
–Груз! Груз спасайте, – прыгал вокруг тюков Торвальд, останавливая бегущих с палубы моряков, прыгающих за борт.
Пробивая тонкий, не окрепший лёд, балты прыгали в холодную воду и быстро гребли к чернеющему недалёко берегу.
–Моё вино!– Причитал Купец, стараясь загрести своими коротенькми пухлыми руками одновременно всё добро. – Шерсть! Лучшая овечья шерсть!
Хватая тюки, он выбрасывал их за борт, надеясь хоть на какое – то спасение своего товара и те резиновыми мячиками выпрыгивали из воды и плавно качались между разбитыми кусками льда.
Пробегая мимо купца, Немой на мгновение остановился и стал толкать его к борту, но Торвальд больно ударил его кулаком в грудь и заорал:
– Отвали!
«Ну и дурак», – подумал было Немой, пытаясь оттащить его и тут вспомнил, где видел этого постаревшего, а тогда ещё молодого, человека.
Узкие улочки каменного города.
Вереница рабов, подгоняемая надсмотрщиками, среди которых он, маленький бледный немой мальчик.
Торговая площадь.
И он, этот человек, выводящий Немого на торги.
«Белый мальчик племени славличан, послушный и робкий», – верещал молодой Торвальд.
Кричащие что – то на тогда ещё незнакомом языке люди совали ему в руки звенящие мешочки, а он, хитро улыбаясь, кивал головой.
Оттолкнув Купца, Немой задом попятился к борту, намереваясь прыгнуть и замер, наслаждаясь увиденным.
Вот она! Картина мести!
Беспомощно мечущийся над своим нечестно нажитым богатством, человек, алчность которого не знает границ. Сгребая в кучу катящиеся по палубе тюки, он пытается удержать их своими пухлыми руками, но они предательски проскальзывают под ними, вырываясь на долгожданную свободу, так вовремя распахнувшую им свои объятия. И он, Немой, ставший невольным рабом непомерной жадности купца, теперь спокойно наблюдал за крахом его империи, уповаясь ласкающей его взгляд картиной падения совсем ещё недавно считающего себя властилином жизни, а теперь такого ничтожного человечка.
Первые выбравшиеся на сушу люди карабкаются по отвесному берегу, стараясь забраться как можно выше, а чудовищная глыба тем временем почти вплотную подходит к кораблю, врезаясь в него своим скрипящим боком.
Деревянный нос уткнулся в холодный лёд, образовав огромную вертикальную трещину, которая, медленно скрипя, стала расходиться шире и шире, рассыпаясь на ледяные кристаллы, звенящим горохом рассыпающиеся по окоченевшей палубе, пока чернота тонкой нитью не коснулась её вершины.
И тогда…
Тысячи высоких и низких звуков режущим перепонки скрежетом пронзают тонкий человеческий дух и Торвальд, скривив от невозможности принятия этого диссонанса лицо, закрывает уши руками и опускает голову к груди, зарываясь носом в мохнатый меховой ворс, стараясь уберечь лицо от обжигающих холодом осколков, бесперебойно сыплющихся с вершины айсберга. Их острые колючки вонзаются в голую шею, расползаясь мокрыми пятнами на горячем теле, и стекают холодными ручейками вниз, впитываясь в сухой холст нательной рубахи. Но Торвальд, бросившись на дорогой его сердцу товар, закрывает его своим телом, подгребая под себя катящиеся мимо тюки.
Упавший прямо перед лицом купца осколок льдины заставляет его задрать голову.
О ужас!
Огромная остроконечная вершина летит в его сторону, будто пытаясь пронзить его насквозь и навечно приковать к так любимой им фригийской шерсти и перламутровому шёлку.
И тут, казалось бы, настало время бросить всё и бежать, но…
Торвальд сильнее зажмурил глаза и крепче прижал к себе тюк с выбившимся из него ярко- красным куском полотна.
Немой видел, как льдина, перевернувшись в вышине, плашмя упала всего в нескольких дюймах от купца, прижав к палубе край его шубы и, подойдя ближе, присел перед его лицом.
Открыв один, а затем и второй глаз, Торвальд, поняв, что ему удалось избежать смерти, поймал промелькнувшую у себя мысль, что это ещё не конец, попытался выбраться из-под льдины, но та оказалась слишком тяжёлой. Несколько раз дёрнувшись, он посмотрел на наблюдающего за его бесполезными попытками выбраться Немого и зло выкрикнул:
–Ну, помоги же мне!
Но тот, к его великому удивлению, широко улыбаясь, встал и, отходя к самому борту, приготовился к прыжку.
Нет!
Он не может оставить меня здесь одного! Это несправедливо!
«Несправедливо?»– Словно услышав его мысли повернулся к нему Немой.
– Я же вылечил тебя тогда! Помнишь?
И Торвальд видит, как в безучастных глазах Немого гаснет слабая надежда на его спасение. В ощущении своей полной беспомощности и приближении скорой смерти, он бессильно опускает голову и смиренно закрывает глаза.
Но тут чья – то сильная рука одним рывком выдёргивает его из-под накрывшего куска льдины и швыряет в раскалённую от холода воду.
Тысячи острых иголочек пронзают пышное тело Торвальда, утаскивая под плавучие льды. Но инстинкт самосохранения заставляет мужчину отчаянно работать коченеющими руками и ногами и всплыть на ледяную поверхность.
Чьи-то руки хватают его за шиворот рубахи и волоком вытаскивают на берег.
Глава 31
Уставшая бушевать метель, наконец – то, утихла и спряталась в свои тайные чертоги. Накрывшие озябшие деревья белоснежные шубы то и дело стряхивали лоскуты своего наряда, обнажая мохнатые ветки и озябшие сучки.
Белые клубы дыма, вылетающие из горячих печей хижин, пышными облаками поднимались в небо, окрашивая расползающейся белизной тяжёлые серые тучи, плотным одеялом закутавшие небосклон.
Вечереет.
В маленьких окнах – прорезях, прикрытых на зиму кусками слюды, начинают светиться тусклые огоньки факелов и молодёжь ряженая в неимоверные наряды, веселовываливается пёстрой толпой из натопленных изб, выпуская за собой клубы тёплого пара.
–Как на ночь на тёмную
Месяц уродился
И за дали-дальние
Колесом катился,
Луною обратился,
С папабом породнился, – слышится звонкое пение, серебряным звоном разрезающее морозный воздух.
Весёлый смех и хвалебные песни, прославляющие богиню – мать и бога – отца разносятся далеко за границы деревни и теряются в заснеженном лесу.
Там, на большой поляне лежит Вечный камень с вырисованными на нём тайными знаками. Кто и когда нанёс эти знаки ровными рядами на твёрдую поверхность, никто из славличан не знал. Ещё прадеды рассказывали своим внукам о таинственном пришествии богов на эту землю. А им – их прадеды, а тем- их… И сколько поколений длилась эта цепочка рассказов, никто уже и не помнил, да и не ведал. Смысл был один: беречь и помнить. А остальное – их не касаемо.
Рядом с камнем на освобождённой от снега земле лежало колесо с восьмью спицами с большим пучком соломы посередине и два вместительных сосуда: один пустой, а второй с начинающей леденеть водой. Вокруг колеса по широкому кругу стоят двенадцать снопов, прикрывающих столько же вытесанных из камня божественных фигур разного размера, от совсем низеньких, почти в ровень с землёй, до уходящих верхушками голов высоко в небо и доходящих до вершин вековых елей.
Звуки песнопений и весёлого смеха заполняют дремлющий лес, и на поляну выходит толпа молодок и молодцев с бубнами и барабанчиками в руках во главе с Ведуном и тащащий на своей спине визжащего поросёнка, связанного по копытам, Ант.
Испуганное животное кладут на камень и крепко держат за дрыгающиеся копытца.
Взяв сосуд с жидкостью, Ведун тихо шепчет над ним заклинание и, помешав в нём пальцем, трижды обходит поросёнка и плещет на него водой. Животное тут же замирает, бессильно свесив лапки и голову с вмиг остекленевшими маленькими глазками.
Дружно замолкает веселье и все с упоением смотрят на воздавшего руки к небесам Ведуна, ритмично стуча ладонями по деревяшкам.
Обходя каждый сноп, Ведун зажигает его, брызнув из кувшина несколько капель на сухую солому и, подойдя к поросёнку, поднимает руки и начинает призывно вещать:
–Возьми дух треба, Великий Семаргл, отгони вражей от землей наших!– И, подставив пустой сосуд под недвижимого поросёнка, делает ему боковой надрез.
Алым ручейком пенящейся жидкости с поднимающимся горячим паром наполняется кувшин.
Полыхают двенадцать снопов.
Глухо стучат барабаны и бубны.
–Как эта кровь тебя питает, так и ты, плодородная Апи, защити детей своих, – брызжет кровью на снег перед полыхающими снопами Ведун и она горячими пятнами прожигает холодную белизну снега, уходя глубоко в окоченевшую землю.
Ведун плещет водой на центральный пучок соломы и тот, вспыхивая жёлтым пламенем, ползёт по деревянным спицам колеса.
– Возьми чрево треби нашей на радость свою, великий Папаб!– Вынимает он внутренности животного и швыряет их в самый центр полыхающего зарева, обильно поливая вязкой красной жижей, злобно шипящей на горячих углях.
Вросшая в ледяную корку, из реки торчит верхушка тёмной мачты с сидящей на ней одинокой птицей и обрывком застывшего от замёрзшей воды паруса.
Глыбы льда от развалившейся от неожиданного препятствия ледяной стены покрыли остывшую реку и торчали из неё неровными углами.
То тут, то там среди льда темнели тёмные поплавки всплывшего и сразу же вмёрзшего в лёд груза.
– Я разорён. Что теперь будет – то? – Тихо причитал сидевший на берегу Торвальд, обхватив руками поникшую голову.
За его спиной на берегу, тесно прижавшись друг к другу, у разведённого наспех костра грелись потерпевшие кораблекрушение балты, глотая из горла тростниковой бутылки горячительную жидкость, спасённую во время бегства с корабля запасливым Малышом. Продрогшие до костей в ледяной воде люди молча смаковали терпкий напиток, передавая бутылку друг другу, и думали, глядя на полыхающие языки пламени.
Малыш думал, какой же он молодец, что успел захватить эту нужную теперь для всех них вещь.
Дохлый сожалел об упущенной возможности поглазеть на южных красавиц. Когда теперь Капитан возьмёт его снова в море? В другие – то команды даже не суйся, все места давно заняты. Вот если помрёт кто…
И, будто смекнув, что его нехорошие мысли могут прочитать, Дохлый испуганно огляделся по сторонам.
Но нет.
Его не слышали.
Все заняты своими мыслями.
Никому нет до него дела.
Немой косился на сидящего в сторонке на берегу Торвальда и хмурился всё больше и больше.
«Чего это он невесёлый такой?– Подумал Малыш, глядя на него.– Человека спас. Сам уцелел. Радоваться должен».
«И на кой его вытащил?– Спрашивал себя Немой.– Пусть бы тонул со всем своим барахлом. Поделом было бы. – И тут же вспомнив, как купец залечивал его раны после бегства от тавров, опустил глаза. – И чего это я? Ведь он мне жизнь спас тогда. А теперь – я ему. Вот и квиты будем. В другой раз можно будет и мимо пройти. Только, вот, будет ли он, другой раз?»
«На южном рынке маленький славлич дорого стоить будет»,- вспомнил он слова молодого Торвальда и снова нехорошо посмотрел в его сторону.
И как – то жалко ему стало этого уже пожилого, потерявшего в одночасье все свои богатства человека. Такова, видимо, была кара богов, за его нечестивые поступки, что потерял он всё то, что нажил нечестным путём.
Глотнув из бутылки, Капитан похлопал по плечу сидящего рядом с ним Боцмана и направился к горевавшему в одиночестве купцу:
–С весной льды растают, – попытался утешить он Торвальда и присел рядом. – Можно будет достать кувшины и амфоры.
Торвальд грустно посмотрел на него из-подлобья и снова устремил полный боли взгляд на похоронившую его мечты о спокойной старости реку.
–А шерсть? Ткани?– Грустно посмотрел тот на Капитана.– Разве можно вернуть это? О, моя прекрасная фригийская шерсть!
Капитан тихо вздохнул, поняв, как нелепо звучала его попытка приободрить потерявшего свой товар купца.
–Стальное оружие, думаю, тоже уцелеет, – снова вздохнул моряк и тоскливо посмотрел на чернеющую изо льда мачту.
Вот и всё.
Сгинула его красавица.
Погибла кормилица.
Сколько лет он ходил на ней?
Сколько стран повидал?
Летом придётся рубить лес, гнать его на верфи, нанимать работников.
Без малого, год уйдёт на новое судно. Не говоря уж о финансовых потерях. Хорошо ещё, что команда уцелела. Все живы – здоровы. Даже вот он, купчишка, и тот выжил. Слава богам, успел Немой его из воды дёрнуть! А то ж нет! Вот, вцепился в мешки свои, чуть жизнь за добро не отдал. Одним словом, торгаш! Надо будет с него поиметь, как лёд сойдёт. Сам – то он в воду не полезет. А товар доставать надо.
–Тут, вроде, родовое село славличей недалече?– Прервал мысли Капитана Торваль. – Можно было бы у них зазимовать. Что б далече не ходить. А как лёд сойдёт, так сюда и поспешить.
«Хитрюга. Словно мысли мои прочёл», – усмехнулся про себя моряк, а в слух продолжил:
–Дело бачишь. До дому всё равно по такой погоде не дойдём. Тем более без припасов и одёжки. Перезимуем как – нибудь, а там видно будет.
Ледяная корка покрывает высокую отвесную скалу, спрятанную в зелёных еловых зарослях.
Сотни волчьих следов, начинающихся у еле заметного взгляда лаза уходят в глубь горы, теряясь в её лабиринтах, и выходят к огромной пещере, украшенной причудливыми наростами сталактитов и сталагмитов, разноцветными конусами свисающими с потолка и стен пещеры.
Капли прозрачной воды скапливаются на стенах сказочной пещеры и тоненькими ручейками текут к сверкающему от отблесков огня размещённых на стенах факелов озерцу.
Между мраморных наростов в стенах виднеются деревянные двери-навесы, сплошником покрывающие отвесные стены с ведущими к ним высеченными ступенями.
За одной такой дверью на каменном полу, покрытом покрывалом из тонкого пуха, лежит Йорка, а у её ног, свернувшись калачиком – большой чёрный волк.
