КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Безвинная [Гейл Кэрригер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Гейл Кэрригер БЕЗВИННАЯ

Эта книга никогда не увидела бы свет, если бы не Кристина, Деви и Франческа. Да, представьте себе: если бы не они, вы бы сейчас листали толстый том из одних пустых страниц. Спасибо, дамы, я просто обязана отблагодарить вас всех вином и сыром! Горами сыра. И миллион объятий Дж. Дэниэлу Сойеру, чья помощь часто была гораздо ценнее, чем ему кажется.

ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ МИССИС ЛУНТВИЛЛ ПРИХОДИТСЯ УЛАЖИВАТЬ СКАНДАЛ В СЕМЕЙНОМ КРУГУ

— Маменька, до каких пор мы должны терпеть это чудовищное унижение?

Леди Алексия Маккон задержалась на пороге салона для завтрака. Не слишком сладкозвучный голос сестры пронзительно взлетел вверх, перекрыв приятный звон чашек и похрустывание тостами. Тут же, вслед за репликой Фелисити, в этот отрепетированный до совершенства дуэт ежеутреннего нытья предсказуемо вступил голос Ивлин:

— Да, милая мамулечка, это настоящий скандал в наших стенах. Не можешь же ты в самом деле ожидать, что мы и дальше будем с этим мириться.

Фелисити вновь перехватила инициативу:

— Это лишает нас всяких шансов (хрусть-хрусть), и последствия будут необратимы. Это совершенно неприемлемо. Совершенно.

В надежде подслушать еще что-нибудь Алексия сделала вид, будто смотрится в зеркало в холле. Но тут, к ее вящему смятению, рядом возник новый дворецкий Лунтвиллов, Суилкинс, несущий в руке поднос с копченой рыбой. Он бросил на Алексию неодобрительный взгляд, который яснее ясного выражал его мнение о молодой леди, пойманной за подслушиванием разговоров своих же родных. Право искусно насторожить уши принадлежало только дворецкому и никому более.

— Доброе утро, леди Маккон, — проговорил Суилкинс достаточно громко, чтобы мать и сестры расслышали сквозь поднятый ими шум и трескотню. — Вчера на ваше имя пришло несколько писем.

Он протянул Алексии два сложенных и запечатанных письма и демонстративно остановился в ожидании, пропуская ее в салон для завтрака.

— Вчера… Вчера? И почему же, скажите на милость, вы мне вчера их и не отдали?

Суилкинс ничего не ответил.

До чего же неприятный тип этот новый дворецкий! Алексия начинала понимать: мало что на свете способно отравить жизнь сильнее, чем вражда с домашней прислугой.

Входя в салон, Алексия в раздражении даже слегка передернула плечами и обратила свой гнев на сидящих за столом.

— Доброе утро, дражайшее семейство.

Пока она шла к единственному свободному стулу, четыре пары голубых глаз наблюдали за ней с видимым осуждением. Впрочем, нет, только три: достопочтенный сквайр Лунтвилл был всецело сосредоточен на том, чтобы должным образом очистить яйцо всмятку. В этом нелегком деле был задействован хитроумный маленький инструмент, напоминающий ручную гильотину, если смотреть сбоку. Приборчик вскрывал скорлупу на кончике яйца, оставляя идеально круглое отверстие, без сколов. Блаженно погруженный в свое занятие сквайр не обратил никакого внимания на появление падчерицы.

Алексия налила себе стакан ячменного отвара и взяла с решетки кусочек тоста без масла, стараясь не замечать дымного запаха рыбы. Когда-то завтрак был ее любимой трапезой; теперь же от него у нее неизменно сводило живот. Пока что маленькое неудобство (именно так Алексия привыкла называть это про себя) переносилось гораздо тяжелее, чем можно было представить, учитывая, что до того, как это неудобство научится ходить и говорить, оставалось еще значительно больше года.

Миссис Лунтвилл наблюдала за скромным завтраком дочери с явным одобрением.

— Как отрадно видеть, — проговорила она, обращаясь ко всем сидящим за столом, — что наша бедная дорогая Алексия буквально сохнет в разлуке с мужем. Такая тонкость чувств!

Она явно принимала дурной аппетит Алексии за симптом жестокой хандры.

Алексия бросила на мать раздраженный взгляд и намазала тост тонким слоем масла. Ее солидной фигуре усохнуть даже теоретически мешал не один десяток фунтов, к тому же «неудобство» слегка прибавило ей веса. И к хандре она была не склонна. Более того, сама мысль, будто лорд Маккон мог иметь какое бы то ни было отношение (помимо самого прямого, о чем родные пока не знали) к отказу от еды, ее возмущала. Алексия открыла было рот, чтобы разъяснить это матери, однако паузу заполнила Фелисити:

— Ах, маменька, думаю, Алексия не из тех, кто способен умереть от разбитого сердца.

— И не из тех, кто страдает отсутствием аппетита, — парировала миссис Лунтвилл.

— А вот я, — вставила Ивлин, накладывая себе полную тарелку копченой рыбы, — чертовски склонна и к тому, и к другому.

— Выбирай выражения, милая, прошу тебя, — от расстройства миссис Лунтвилл сломала кусок тоста пополам.

Младшая мисс Лунтвилл обернулась к Алексии и обвиняюще ткнула в ее сторону вилкой с наколотым кусочком яйца.

— Капитан Фезерстоунхоф порвал со мной! Как тебе это нравится? Мы получили записку сегодня утром.

— Капитан Фезерстоунхоф? — пробормотала Алексия себе под нос. — Я думала, он помолвлен с Айви Хисселпенни, а ты, кажется, с кем-то другим. Ничего не понимаю.

— Нет-нет, это Иви с ним помолвлена. Сейчас. То есть была помолвлена. Сколько ты живешь у нас? Почти две недели? Будь внимательнее, дорогая Алексия, — укорила миссис Лунтвилл.

Ивлин страдальчески вздохнула:

— А всё уже куплено, и платье тоже. Теперь его придется перешивать полностью.

— У капитана очень красивые брови, — утешающе вздохнула миссис Лунтвилл.

— Вот именно! — воскликнула Ивлин. — Где я теперь найду такие брови? Говорю тебе, Алексия, я убита горем. Просто убита! И виновата в этом только ты.

Впрочем, следует заметить, Ивлин не казалась настолько расстроенной потерей жениха, как следовало бы ожидать, особенно учитывая, что речь шла о женихе со столь выдающимися бровями. Она запихнула в рот яйцо и принялась методично жевать. Недавно младшая Лунтвилл вбила себе в голову, что, если пережевывать каждый кусочек пищи по двадцать раз, это поможет сохранить стройность. С тех пор она всегда засиживалась за обеденным столом дольше всех.

— Он ссылается на какие-то философские разногласия, но мы все знаем, почему на самом деле разорвана помолвка! — Фелисити помахала перед Алексией запиской с золотым обрезом — запиской, в которой, очевидно, содержались изъявления глубочайшего сожаления достойного капитана и которая, судя по жирным пятнам, уже была внимательно изучена всеми собравшимися за столом, включая копченого лосося.

— Соглашусь. — Алексия спокойно отпила глоток ячменного отвара. — Философские разногласия? Это невозможно. У тебя ведь и вовсе нет никаких философских воззрений, дорогая Ивлин, правда ведь?

— Так, значит, ты признаёшь свою ответственность? — Ивлин пришлось проглотить еду раньше времени, чтобы снова броситься в атаку. Она встряхнула светлыми кудряшками — всего на тон-другой темнее яйца.

— Разумеется, нет. Я ведь даже не знакома с этим человеком.

— И все равно это твоя вина. Бросить мужа и переехать к нам! Это ни на что не похоже. Об этом. Идут. Разговоры! — словно в подтверждение своих слов Ивлин безжалостно пронзила вилкой сосиску.

— Люди постоянно ведут какие-то разговоры. По-моему, это всегда считалось одним из лучших средств общения.

— Ох, ну почему ты такая невозможная? Маменька, сделай же с ней что-нибудь! — Ивлин бросила сосиску и перешла ко второму жареному яйцу.

— По твоему виду трудно предположить, что ты как-то особенно страдаешь, — Алексия в упор посмотрела на энергично жующую сестру.

— О, уверяю тебя, для бедной Иви это колоссальный эффект. Чудовищное потрясение, — возразила миссис Лунтвилл.

— Ты, очевидно, хотела сказать — аффект?

Алексия никогда не могла удержаться от искушения подпустить шпильку лишний раз, когда дело касалось ее родственниц.

Сквайр Лунтвилл, единственный, кто способен был оценить такого рода иронию, тихонько фыркнул с другого конца стола.

— Герберт, — тут же упрекнула его жена, — не поощряй ее дерзости. Дерзость — крайне непривлекательное качество в замужней даме, — миссис Лунтвилл вновь повернулась к Алексии. Лицо ее — лицо красивой женщины, состарившейся незаметно для себя, скривилось в гримасе, которая, как предполагала Алексия, должна была выражать материнскую тревогу. В результате миссис Лунтвилл стала похожа на пекинеса с расстройством пищеварения. — Вы ведь из-за этого и расстались с ним, Алексия? Ты, случайно, не пыталась… умничать при нем, дорогая?

Миссис Лунтвилл избегала упоминать имя лорда Маккона с тех пор, как ее дочь вышла за него замуж, — ей, безусловно, хотелось подчеркнуть факт замужества Алексии (почти все считали это событие крайне маловероятным вплоть до знаменательного дня), не упоминая, однако, того, кто стал ее супругом. А являлся он пэром королевства и, без сомнения, одним из первых пэров ее величества, но при этом оборотнем. И к тому же терпеть не мог миссис Лунтвилл и не собирался этого скрывать ни от кого, в том числе и от нее самой. Да что там говорить — как-то раз, пришло на память Алексии, лорд Маккон даже… Но она безжалостно оборвала воспоминание, в очередной раз запретив себе думать о муже. И обнаружила, что в волнении успела привести свой тост в непригодное к употреблению состояние. Вздохнув, она взяла другой.

— Мне кажется очевидным, Алексия, — безапелляционным тоном проговорила Фелисити, — что именно твое присутствие каким-то образом разрушило помолвку Иви. Даже ты не сможешь ничего против этого возразить, дорогая сестрица.

Фелисити и Ивлин были младшими единоутробными сестрами Алексии — сестрами по крови и совершенно чужими во всех прочих отношениях. Обе были невысокими, светловолосыми и стройными, в отличие от высокой, смуглой и, откровенно говоря, не слишком стройной Алексии. Алексия славилась во всем Лондоне выдающимся умом, покровительством научному сообществу и едким остроумием. Фелисити и Ивлин славились рукавами с буфами. Как следствие, мир на земле был значительно прочнее в то время, когда этим троим не приходилось делить стол и кров.

— И мы все знаем, насколько обосновано и беспристрастно твое мнение по этому поводу, Фелисити, — тон у Алексии был невозмутимый.

Фелисити взялась за раздел скандалов и сплетен в «Дамском щебете», явно демонстрируя, что не желает больше принимать участия в разговоре.

Миссис Лунтвилл мужественно подхватила упавшее знамя.

— Алексия, дорогая, не пора ли тебе вернуться домой, в Вулси? Я хочу сказать — ты провела у нас больше недели, и, конечно, мы тебе очень рады, но, по слухам, он уже вернулся из Шотландии.

— С чем его и поздравляю.

— Алексия! Как ты можешь говорить такое!

Ивлин вмешалась:

— Правда, в городе его никто не видел, но говорят, что прибыл в резиденцию вчера.

— Кто говорит?

Фелисити в ответ пошуршала страницами раздела сплетен и скандалов:

— Вот кто.

— Он наверняка тоскует по тебе, моя дорогая, — возобновила атаку миссис Лунтвилл. — Грустит и чахнет без твоего… — она осеклась.

— Без чего, маменька?

— Э… без твоего блестящего остроумия.

Алексия фыркнула — это за столом-то! Положим, изредка Коналлу и впрямь нравилась ее беззастенчивая прямота, но если он теперь и скучал, то вряд ли по колким замечаниям. Лорд Маккон был оборотнем со здоровыми потребностями — мягко выражаясь. То, по чему он больше всего мог скучать в разлуке с женой, располагалось у нее не во рту, а значительно ниже. Мелькнувшее перед мысленным взором лицо мужа на миг поколебало твердость Алексии. Этот его взгляд, когда они смотрели друг на друга в последний раз, полный обиды и горечи… Но то, что он мог так о ней подумать, так усомниться в ней, было непростительно. Он смотрел на нее глазами брошенного щенка — но лишь затем, чтобы поиграть ее чувствами! Алексия заставила себя сейчас же, немедленно, заново пережить миг, когда Коналл сказал ей те слова. Она никогда не вернется к этому… она с трудом пыталась подобрать подходящее слово… к этому напыщенному болвану, не знающему, что такое доверие!

Леди Алексия Маккон была из тех женщин, которые, если бросить их в заросли шиповника, примутся наводить там порядок, методично обдирая шипы. Последние несколько недель и все дни незабываемо гнусного пути на поезде из Шотландии она думала, что смирилась с тем, что муж отверг ее, бросил вместе с их ребенком. Однако то и дело в самые неожиданные минуты к ней вдруг приходило осознание, что это не так. Она вновь чувствовала, что ее предали — это чувство было острым, как мучительная боль под ребрами, — и тогда ее внезапно охватывала невыразимая обида и нечеловеческая злость. Ощущение очень походило на острый приступ несварения желудка — с той лишь разницей, что тут были задеты более тонкие чувства. В моменты просветления Алексия убеждала себя, что главная причина ее переживаний — несправедливость случившегося. Оправдываться за какие-то свои неуместные поступки ей приходилось неоднократно — ничего не поделаешь, — но будучи безвинной!.. Это совсем другое дело, это больно и обидно. Даже лучший «дарджилинг» от Боглингтона не мог ее успокоить. А когда даже чай бессилен, что же еще остается делать леди? Нет, дело не в том, что она до сих пор любила этого человека, — конечно же, нет. Это было бы совершенно нелогично. Но факт оставался фактом: чаша терпения Алексии была полна до краев. Ее родные могли бы и заметить предупреждающие знаки.

Фелисити вдруг захлопнула газету, и ее лицо приобрело нехарактерный красноватый оттенок.

— О боже, — миссис Лунтвилл обмахнулась накрахмаленной салфеткой. — Что еще?

Сквайр Лунтвилл на миг поднял глаза и снова спрятал их, принявшись внимательно разглядывать яйцо.

— Ничего, — Фелисити попыталась засунуть газету под тарелку.

Ивлин решительно пресекла эту попытку. Она выхватила у сестры шуршащий лист и пробежала глазами в поисках той пикантной сплетни, которая так взволновала сестрицу.

Фелисити откусила кусочек скона и бросила виноватый взгляд на Алексию.

Алексия внезапно ощутила тянущее чувство внизу живота. Она через силу допила ячменный отвар и откинулась на спинку стула.

— О боже! — Ивлин, похоже, нашла тот самый возмутительный пассаж и принялась читать его вслух: — «На прошлой неделе весь Лондон был шокирован новостью, дошедшей до ушей нашего репортера, что леди Маккон, в девичестве Алексия Таработти, дочь миссис Лунтвилл, сестра Фелисити и Ивлин и падчерица достопочтенного сквайра Лунтвилла, покинула дом своего мужа и вернулась из Шотландии одна. Догадок относительно причин было предостаточно — от подозрений в интимных отношениях леди Маккон с вампиром-одиночкой лордом Акелдамой до предполагаемых семейных разногласий, на которые намекали обе мисс Лунтвилл…» — смотри-ка, Фелисити, они уже дважды нас упомянули! — «и некоторые знакомые из низшего сословия. Леди Маккон после замужества заняла довольно престижное место в лондонском обществе…» ла-ла-ла… Ах! Вот тут опять: «Однако источники, тесно связанные с титулованной парой, утверждают, что леди Маккон находится сейчас в весьма деликатном положении. Учитывая возраст лорда Маккона, его сверхъестественные наклонности, а также официально зафиксированное постнекротическое состояние, приходится предположить, что его супруга была неблагоразумна. Пока мы еще ждем физического подтверждения, однако все признаки уже указывают на скандал века».

Присутствующие перевели взгляды на Алексию и заговорили разом. Ивлин захлопнула газету, и резкий звук заставил всех остальных замолчать.

— Ну вот, это все объясняет! Должно быть, капитан Фезерстоунхоф это читал. Вот почему он сегодня утром разорвал нашу помолвку. Фелисити была права! Это действительно твоя вина! Как ты могла быть такой легкомысленной, Алексия?

— Неудивительно, что она ничего не ест, — не слишком тактично заметил сквайр Лунтвилл.

Миссис Лунтвилл не упустила случая высказаться:

— Это уж слишком тяжкий удар для материнского сердца. Слишком! Алексия, как же ты сумела так безнадежно запутать свою жизнь? Разве я не растила тебя порядочной, благовоспитанной девушкой? Ох, не знаю даже, что тут еще сказать!

Миссис Лунтвилл не хватало слов. К счастью, она хотя бы не попыталась поднять руку на дочь. Однажды она уже рискнула, и ничего хорошего из этого не вышло. Дело кончилось тем, что Алексия вышла замуж.

Алексия встала. Она вновь была в ярости. «В эти дни я что-то слишком часто выхожу из себя», — подумала она. Только четыре человека на свете знали о ее злосчастном положении. Троим из них и в голову бы не пришло делиться этим с прессой. Оставался лишь один вариант — и этот вариант, одетый в отвратительное синее платье с кружевами, сидел сейчас за столом напротив с пылающим лицом.

— Фелисити, я должна была догадаться, что ты не удержишь рот на замке!

— Это не я! — Фелисити мгновенно перешла к обороне. — Это, должно быть, мадам Лефу. Ты же знаешь этих француженок! Они на что угодно пойдут ради славы и денег.

— Фелисити, ты знала о положении Алексии и не сообщила мне? — миссис Лунтвилл едва успела оправиться от одного потрясения, как ее постигло новое. То, что Алексия будет хранить секреты от собственной матери, было ожидаемо, но Фелисити-то должна быть на стороне миссис Лунтвилл! Сколько лет эту девчонку подкупали новыми туфлями!

Леди Алексия Маккон хлопнула рукой по столешнице, отчего все чашки жалобно зазвенели, и угрожающе нависла над сестрой. Это была бессознательная тактика запугивания, усвоенная за несколько месяцев жизни в стае. Правда, для такого маневра не мешало бы иметь побольше шерсти на теле, однако Алексии он удался на славу.

— Мадам Лефу не стала бы этого делать. Я ее хорошо знаю, она сама сдержанность. Только один человек мог проговориться, и это не француженка. Ты дала мне слово, Фелисити. Я подарила тебе свое любимое аметистовое ожерелье, чтобы ты молчала.

— Так вот как оно оказалось у тебя? — ревниво переспросила Ивлин.

— Кто же в таком случае отец? — спросил сквайр Лунтвилл, очевидно, чувствуя, что следует попытаться направить разговор в более конструктивное русло. Дамы, возбужденно трепыхавшиеся возле стола, не обратили на него ни малейшего внимания — такое положение дел давно стало удобным и привычным для всех. Сквайр стиснул зубы и вновь принялся за завтрак.

Фелисити оставила оборонительную позицию и надулась.

— Я сказала только мисс Уиббли и мисс Твиттергэддл. Откуда мне было знать, что они побегут трезвонить об этом газетчикам?

— Отец мисс Твиттергэддл — владелец «Щебета». Как тебе хорошо известно!

Но гнев Алексии уже немного утих. Величайшим чудом третьей эры человечества можно было счесть то, что Фелисити хранила секрет целых несколько недель. И, несомненно, поделилась им с молодыми леди в надежде оказаться в центре внимания, прекрасно понимая при этом, что подобные сплетни гарантированно сорвут помолвку Ивлин и разрушат жизнь Алексии. После свадьбы сестры Фелисити превратилась из легкомысленной девицы в откровенно злобную особу, что в сочетании с мозгом размером с ягоду крыжовника делало ее весьма опасной.

— И это после всего, что наша семья сделала для тебя, Алексия! — миссис Лунтвилл продолжала сыпать обвинениями в адрес дочери. — После того как Герберт позволил тебе вернуться в его дом и пригрел у себя на груди! — Сквайр Лунтвилл недоверчиво покосился на свое дородное тело. — После всего, через что я прошла, чтобы благополучно выдать тебя замуж! После всего этого — выйти за рамки всех норм приличия, как какая-нибудь вульгарная уличная девица! Это просто недопустимо.

— А я всегда это говорила, — самодовольно заявила Фелисити.

Алексия, доведенная до крайней степени раздражения, взяла со стола тарелку с рыбой и, хорошенько поразмыслив секунды три, перевернула ее над головой сестры.

Фелисити отчаянно взвизгнула.

— Но, — негромко проговорила Алексия под разразившиеся адские вопли, — это его ребенок.

— Что такое? — сквайр Лунтвилл, в свой черед, резко хлопнул ладонью по столу.

— Это его ребенок, холера его возьми! Я не была ни с кем другим! — выкрикнула Алексия сквозь всхлипывания Фелисити.

— Алексия! Не груби. Постарайся обойтись без непристойных подробностей. Все прекрасно понимают, что это невозможно. Твой муж практически мертв — или был практически мертв, а сейчас почти мертв… — миссис Лунтвилл, кажется, запуталась. Она встряхнула головой, словно мокрый пудель, и стоически продолжила свою обличительную речь. — И как бы то ни было, ребенок от оборотня — это все равно что потомство вампира или призрака… это просто нелепость.

— Положим, то же самое можно сказать об этом семействе, однако ваше существование не нарушает естественного порядка вещей.

— Что такое?

— В данном случае понятие «нелепость», очевидно, требует более четкого определения.

«Чтоб этого младенца разнесло на все четыре стороны ада», — добавила про себя Алексия.

— Видите, какая она? — вмешалась Фелисити, стряхивая с себя копченую рыбу и прожигая сестру негодующим взглядом. — Она всегда так. Ни за что на свете не признает, что совершила ошибку. Он ведь бросил ее — вы знаете? Она не возвращается в Вулси, потому что ей некуда возвращаться. Лорд Маккон выгнал ее. Вот почему мы уехали из Шотландии.

— О боже! Герберт! Герберт, ты слышишь? — казалось, от миссис Лунтвилл вот-вот пойдет пар.

Алексия не могла сказать с уверенностью, что это было — деланое смятение из-за того, что Коналл публично выставил Алексию из дома, или настоящий ужас перед перспективой прожить обозримое будущее под одной крышей со старшей дочерью.

— Герберт, сделай что-нибудь! — простонала миссис Лунтвилл.

— Я умер и попал в страну плохих романов, — отозвался сквайр Лунтвилл. — Я не чувствую себя в силах уладить такой инцидент. Летиция, дорогая, я передаю бразды правления в твои надежные руки.

Это было самое неподходящее, что только можно сказать о верхних конечностях миссис Лунтвилл, решительно не приспособленных ни к чему более сложному, чем редкие и весьма нервные занятия вышиванием. Кисти упомянутой особы взлетели к потолку, а сама она в полуобмороке откинулась на спинку стула.

— О нет, папенька! — в тоне Фелисити прозвучала стальная нотка. — Прошу простить меня за такую деспотическую настойчивость, но ты должен понимать, что дальнейшее пребывание Алексии в этих стенах совершенно неприемлемо. Скандал и без того существенно понизит наши шансы на брак. Ты должен отослать ее отсюда и запретить ей все связи с нашей семьей. Я считаю, нам всем необходимо как можно скорее покинуть Лондон. Скажем, для европейского турне.

Ивлин захлопала в ладоши, и Алексии оставалось только гадать, как долго и тщательно Фелисити планировала это маленькое предательство. Она пристально взглянула в неожиданно ставшее безжалостным лицо сестры. Лживая маленькая дрянь! Надо было опрокинуть ей на голову что-нибудь потяжелее рыбы.

Сквайр Лунтвилл был несколько озадачен столь откровенной речью Фелисити, но он всегда предпочитал путь наименьшего сопротивления. Он взглянул на лежащую без чувств жену, на гневное лицо дочери и, взвесив все, позвонил дворецкому.

— Суилкинс, немедленно поднимитесь наверх и упакуйте вещи леди Маккон.

Дворецкий застыл в бесстрастном выражении изумления.

— Живо! — резко прикрикнула Фелисити.

Суилкинс ретировался.

Алексия раздраженно фыркнула. Вот она расскажет Коналлу об этой последней идиотской выходке своих домашних! Почему он… Ах да. Ее гнев погас, заглушенный болью в зияющей ране величиной с оборотня. Чтобы хоть чем-то заполнить эту пустоту, Алексия зачерпнула большой ложкой варенье и, поскольку терять было уже нечего, облизала ее.

Вот теперь миссис Лунтвилл и в самом деле лишилась чувств.

Сквайр Лунтвилл задумчиво обозрел обмякшее тело жены, а затем, по здравом размышлении, решил оставить ее на время одну и удалился в курительную комнату.

Алексия вспомнила о своей корреспонденции. Поскольку ей требовалось отвлечься — всё что угодно, было лучше, чем продолжать перепалку с сестрами, — она взяла одно письмо и сломала печать. До этого момента Алексия и правда думала, что хуже уже ничего быть не может.

Печать на письме узнавалась безошибочно: лев и единорог, а между ними корона. Текст внутри был столь же недвусмысленным. Присутствие леди Маккон в Букингемском дворце больше не приветствуется. Королева Англии не может отныне принимать ее у себя. Обязанности леди Маккон как члена Теневого совета приостановлены вплоть до дальнейших распоряжений. Она больше не пользуется доверием и авторитетом у ее величества. Должность маджаха вновь вакантна. Далее Алексию любезно благодарили за оказанные услуги и желали приятного дня.

Алексия Маккон весьма решительно встала, вышла из салона и направилась прямиком на кухню, не обращая внимания на изумленных слуг. Почти не замедлив шага, она подошла к огромной железной плите, занимавшей большую часть кухни, и сунула официальное послание в огонь. Оно тут же вспыхнуло и сгорело. Всей душой желая уединения, Алексия не вернулась в салон для завтрака, а ушла в дальнюю гостиную. Ей хотелось запереться в своей комнате, забраться под одеяло и сжаться там в крохотный (ну не такой уж крохотный) комочек. Но она была уже одета, а принципами поступаться не следует даже в самые тяжкие времена.

Удивляться было нечему. При всей прогрессивной политике, в отношении морали королева Виктория была весьма консервативна. Она до сих пор носила траур по своему мужу, умершему и ставшему призраком более десяти лет назад. А ведь если есть на свете женщина, которой не идет черный цвет, так это именно королева Виктория. Разумеется, ее величество никак не могла допустить, чтобы леди Маккон продолжала исполнять закулисную роль советника и тайного агента, невзирая на полнейшую секретность этой должности. Теперь, когда леди Маккон сделалась парией в свете, не могло быть даже намека на ее связь с королевой. Утренние новости, вероятно, уже стали всеобщим достоянием.

Алексия вздохнула. Кормчий и деван — члены Теневого совета — будут только рады от нее избавиться. Она изрядно осложняла им жизнь. Это тоже входило в ее служебные обязанности. По спине Алексии пробежала дрожь дурного предчувствия. Теперь, когда она осталась без защиты Коналла и стаи Булей, вероятно, обнаружится немало тех, кто предпочел бы видеть ее мертвой. Она позвонила в колокольчик и велела горничной принести ее оружие — парасоль, пока дворецкий не уложил его вместе с другими вещами. Горничная обернулась быстро, и когда любимое дополнение к любому наряду оказалось под рукой, Алексия слегка успокоилась.

Ее мысли волей-неволей вернулись к мужу, столь предусмотрительно подарившему ей этот смертоносный аксессуар. Черт его подери, этого Коналла! Почему он ей не поверил? Что из того, что все известные исторические факты противоречат ее словам? Историю и в лучшие времена не считали безупречно точной наукой. И в ней, кстати, никогда не упоминались женщины из числа запредельных. С научной точки зрения оставалось необъяснимым, как она могла быть той, кто она есть, и как могла делать то, что делала, — даже сейчас, при всех хваленых достижениях английских ученых. Что из того, что лорд Маккон скорее мертв, чем жив? Ее прикосновение делает его смертным, верно? Так разве не могло оно придать Коналлу достаточно человеческих свойств, чтобы сделать ей ребенка? Что в этом такого невероятного? Ужасный человек! Это совершенно в духе оборотня — вот так бесноваться в порыве эмоций.

При одной мысли о муже на Алексию невольно нахлынули сентиментальные чувства. Досадуя на собственную слабость, она смахнула слезы и взглянула на второе письмо, ожидая еще каких-нибудь дурных вестей. Однако этот почерк — не в меру витиеватый, с сильным нажимом — заставил ее улыбнуться сквозь слезы. Вернувшись в Лондон, она почти сразу послала открытку. Ни о чем не просила — это было бы неприлично, однако намекнула на свое стесненное положение в доме родственников, и он, конечно, все понял. Он всегда все понимал.

«Дражайшая моя ромашечка! — писал он. — Я получил вашу открытку и, принимая во внимание некоторые поступившие недавно сведения, подумал, что вы, вероятно, испытываете все возрастающую нужду в убежище, хотя ваша безупречная вежливость не позволяет вам просить об этом открыто. Позвольте же мне сделать мое скромное предложение единственному человеку во всей Англии, который на сегодняшний день вызывает в свете больше возмущения, чем я сам. Прошу вас разделить со мной мое недостойное жилище и воспользоваться моим гостеприимством, насколько то и другое может вас устроить. Искренне ваш et cetera, лорд Акелдама».

Алексия улыбнулась. Она надеялась, что старый приятель сумеет разглядеть за ее формальной вежливостью мольбу о помощи. Хотя письмо было написано до того, как ее положение стало достоянием гласности, Алексия подозревала, что друг-вампир не откажется принять ее у себя на неопределенное время и, вероятно, знает о беременности. Лорд Акелдама был отщепенцем, и его одежда и манеры неизменно шокировали публику до такой степени, что пребывание в его доме падшей леди Маккон могло лишь укрепить его репутацию. К тому же, заполучив Алексию в свое полное распоряжение, он сможет беспрепятственно допытываться до истины до тех пор, пока не удовлетворит свое безмерное любопытство. Разумеется, Алексия намеревалась принять предложение и, поскольку сделано оно было еще вчера (черт бы побрал этого несносного Суилкинса!), надеялась, что сегодня еще не поздно. Такая перспектива даже радовала. Стол и кров лорда Акелдамы можно было назвать какими угодно, только не скромными, а компанию записных щеголей, в которой он коротал свои бесконечные дни, — какой угодно, только не скучной; словом, пребывание в обществе вампира-отщепенца всякий раз превращалось в бесконечную усладу не только для глаз. Ощущение бесприютности пропало, и со вздохом облегчения леди Маккон написала и отправила графу ответное письмо с самым привлекательным — ей пришлось приложить некоторые усилия — лакеем Лунтвиллов.

Алексии хотелось надеяться, что у Акелдамы найдется какое-нибудь объяснение тому, как этот паразит мог поселиться в ее утробе. Лорд ведь очень старый вампир; возможно, он сумеет привести Коналлу доказательства ее безупречной добродетели. Нелепость этой мысли (лорд Акелдама и добродетель в одном предложении) вызвала у леди Маккон улыбку.

Когда багаж был уложен, шляпка и плащ надеты и Алексия собиралась покинуть материнский дом — вероятно, навсегда, — на ее имя пришло еще одно почтовое отправление. Это оказался какой-то подозрительного вида пакет с приложенной к нему запиской. На этот раз Алексия успела перехватить посылку, пока она не попала в лапы Суилкинса.

В пакете была шляпка — такая неподражаемо безобразная, что Алексии не пришлось гадать о ее происхождении. Это был войлочный ток ярко-желтого цвета, отделанный искусственной черной смородиной, бархатной лентой и парой зеленых перьев, похожих на щупальца какого-то незадачливого морского гада. Сопроводительная записка отличалась довольно экспрессивной пунктуацией, а по части витиеватости почерка, если такое возможно, превосходила даже письмо лорда Акелдамы. Надо признаться, читать это было несколько утомительно.

«Алексия Таработти-Маккон, как ты могла поступить так гадко! Я только что прочитала утреннюю газету. Ты поразила меня в самое сердце, да-да, представь себе! Конечно, я бы никогда в жизни так о тебе не подумала! Никогда! Да я и теперь не верю ни единому слову. Ты же понимаешь, что мы с Танни с радостью приняли бы тебя в нашем доме и только в силу непререкаемых — или как там — непримиримых? — обстоятельств не можем сделать такого предложения. Понимаешь? Я уверена, что да. Правда ведь? Но я подумала, что тебе, наверное, сейчас не повредит хоть какое-то утешение, и вспомнила, с каким интересом ты разглядывала эту очаровательную шляпку в прошлый раз, когда мы с тобой ходили по магазинам — ах, это было много месяцев назад, в дни нашей беззаботной (или лучше сказать беспечной?) молодости! — и я купила ее для тебя в „Шапю де Попю“. Хотела сделать тебе подарок на Рождество, но, принимая во внимание эмоциональный кризис, который ты наверняка сейчас переживаешь, совершенно ясно, что в такое время шляпка гораздо нужнее. Ты согласна? Любящая тебя крепко-крепко-крепко Айви».

Алексия прекрасно поняла все то, чего Айви не написала, насколько это было вообще возможно, учитывая длину послания. Айви и ее новый муж увлекались театральными представлениями и действительно не могли позволить себе потерять покровителей из-за связи с опороченной леди Маккон. Тем лучше — не придется им отказывать. Супруги жили в Вест-Энде, в самой убогой квартирке, какую только можно себе вообразить. Гостиная, например, у них была всего одна. Леди Маккон еле заметно передернула плечами.

Сунув отвратительную шляпу под мышку и сжав в руке верный парасоль, Алексия спустилась к ожидавшему ее экипажу. Надменно фыркнула, когда Суилкинс подал ей руку, и велела вознице править к дому лорда Акелдамы.

ГЛАВА ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ЛОРД МАККОН СРАВНИВАЕТСЯ С ОВОЩЕМ

Дом лорда Акелдамы располагался в одном из самых фешенебельных районов Лондона, хотя, не исключено, район сделался таким именно по той причине, что вампиру-отщепенцу пришло в голову поселиться именно здесь. Достойный лорд Акелдама всегда стремился к изысканности и эпатажу, иногда даже в ущерб всему остальному, в том числе здравому смыслу. И если бы внезапно увлекся борьбой в кадушках, наполненных живыми угрями, через две недели это занятие наверняка вошло бы в моду. Снаружи особняк был недавно отделан в самом современном стиле, к восторженному одобрению света. Его выкрасили бледно-лиловой краской, а окна и проемы теперь обрамлял вьющийся золотой орнамент. В довершение вокруг была высажена живая изгородь из кустов сирени, подсолнухов и анютиных глазок, что создавало приятный трехуровневый эффект для глаз гостей, идущих к парадной лестнице, даже зимой. Дом стоял, словно одинокий бастион веселья и радости, бросая дерзкий вызов лондонскому небу, застывшему в своем привычном состоянии — между равнодушной серостью и вялой моросью.

Никто не отозвался ни на стук леди Маккон, ни на дерганье за шнурок звонка, однако украшенная позолотой дверь оказалась незапертой. Жестом велев вознице подождать, Алексия осторожно шагнула через порог с поднятым парасолем наготове. Комнаты поражали беззастенчивой роскошью — ворсистые ковры с изображениями романтически настроенных пастушков, сводчатые потолки, расписанные не менее любвеобильными херувимчиками в римском стиле.

— Есть тут кто-нибудь?

Дом был совершенно пуст — и, очевидно, покинут в лихорадочной спешке. Ни хозяина, ни хотя бы Биффи или какого-нибудь другого трутня! Обычно обитель лорда Акелдамы являлась наглядной иллюстрацией того, что «весь мир театр, а люди в нем актеры»: разбросанные тут и там цилиндры, вороха афиш, ароматы дорогих сигар и французского одеколона, а на заднем плане, в закулисье — веселый гул болтовни и заливистого смеха. Теперь, по контрасту, тишина и безлюдье были особенно заметны.

Алексия медленно прошла через пустые комнаты, словно археолог, исследующий заброшенную гробницу. Она обнаружила лишь свидетельства поспешного бегства — некоторых важных вещей недоставало на их почетных местах. Отсутствовала золотая трубка, та, что обычно лежала на каминной полке в гостиной и напоминала деталь водопровода, возведенную в ранг культового предмета, однако в ней — Алексия знала это по собственному опыту — скрывались два изогнутых лезвия. Тот факт, что лорд Акелдама счел нужным взять эту вещь с собой, наводил на довольно мрачные мысли о причине его исчезновения.

Единственным живым существом во всем здании кроме Алексии была кошка. Эта толстая трехцветная мохнатая особа большую часть времени пребывала в мирном нарколептическом забытьи, лишь периодически просыпаясь, чтобы обрушить свой сокрушительный гнев на ближайшую декоративную подушку с кисточками. Сейчас животное лежало, растянувшись на мягком пуфике, а у самого ее подбородка торчали остатки трех изуверски изгрызенных кистей. Кошки, в сущности, единственные существа, способные уживаться с вампирами. У большинство других животных, по выражению ученых, слишком прочно сформирована модель поведения жертвы. Кошки же, по-видимому, не считали себя законной добычей вампиров. А эта трехцветка и вовсе была настолько безразлична ко всему и вся, кроме кисточек, что, вероятно, вполне могла бы ужиться и со стаей оборотней.

— Куда же подевался твой хозяин, толстушка? — спросила ее Алексия.

У кошки не было однозначного ответа на этот вопрос, однако она любезно позволила почесать себя под подбородком, продемонстрировав весьма необычный металлический ошейник. Леди Маккон как раз нагнулась, чтобы рассмотреть его поближе, когда из коридора позади вдруг послышались тяжелые, но мягкие шаги.

* * *
Лорд Коналл Маккон был пьян.

Не слегка, как это принято среди сверхъестественных, когда после двенадцатой пинты биттера мир приобретает несколько расплывчатые очертания. Нет, лорд Маккон был пьян в стельку, в дымину, без всяких экивоков — синий, как баклажан.

Чтобы так упоить оборотня, требовалось колоссальное количество спиртного. И, размышлял профессор Лайалл, ведя своего альфу мимо расположенного прямо на пути сарая, раздобыть такое количество — почти такой же сказочный подвиг, как и влить его в себя. Как лорд Маккон исхитрился это проделать? А тем более — где и каким образом ему удается в течение трех последних дней регулярно добывать спиртное, не бывая в Лондоне и не заглядывая в укомплектованный солидными запасами подвал замка Вулси? В самом деле, с досадой думал бета, такое пьянство само по себе можно считать сверхъестественной способностью.

Лорд Маккон покачнулся и тяжело повалился на стену сарая. Его левое плечо врезалось в дубовую обшивку. Строение зашаталось.

— Прошу прощения, — извинился граф, слегка икнув, — И-я вас не заме-етил.

— Ради всего святого, Коналл, — проговорил бета страдальческим тоном, — как вам удалось так набраться?

Он оттащил своего альфу от пострадавшего сарая.

— И-я не пья-ан, — возразил его светлость, закидывая бете на плечо массивную руку и повисая на нем всей тяжестью. — Только немножко под мухой — совсем чуть-чуть, под ма-аленькой, кро-ошечной такой мушкой.

Шотландский акцент его светлости становился гораздо более явственным в минуты тяжелого стресса, сильных эмоций и, по-видимому, под воздействием большого количества горячительных напитков.

Опора в виде сарая осталась позади.

Граф вдруг резко качнулся вперед, и только рука, лежавшая на плече беты, позволила ему удержаться в вертикальном положении.

— Ух ты! Вы глядите, поосторожнее! Вон тут земля какая — так на человека и кидается!

— Где вы достали спиртное? — снова спросил профессор Лайалл, мужественно пытаясь направить своего альфу на верный путь — через широкую лужайку обширных владений Вулси к замку. Это было все равно что вести пароход по лохани с бурлящей патокой. Дюжий человек сломался бы под тяжестью этой задачи, однако Лайалл, к счастью, обладал сверхъестественной силой, которую мог призвать на помощь в трудные минуты. Лорд Маккон был не только крупным, но в придачу еще и исключительно плотно сбитым: ни дать ни взять ходячая и наделенная даром речи римская фортеция. — И как вы здесь очутились? Я прекрасно помню, что вчера вечером уложил вас в постель, перед тем как выйти из вашей спальни, — бета стаи старался выговаривать слова как можно отчетливее, не зная, сколько из сказанного им сумеет пробиться сквозь толстый череп альфы.

Голова лорда Маккона слегка покачивалась: он пытался вникнуть в слова профессора Лайалла.

— Вышел на небольшую ночную пробежку. Мне нужны были тишина и покой. Ветер в шерсти. Трава под лапами. Нужно было… ох, не могу… ик… объяснить… нужно было общество ежей.

— И как, нашли вы его?

— Кого тут найдешь? Ни одного ежа. Глупые они, ежи, — лорд Маккон зацепился за куст волчеягодника, одного из множества высаженных вдоль дорожки, что вела к боковому входу в дом. — И кто это, черт возьми, их тут понатыкал?

— Покой. Нашли вы покой?

Лорд Маккон остановился и выпрямился, разогнув спину и расправив плечи. В нем заговорила память о годах военной службы. Теперь он прямо-таки возвышался над своим бетой. Но и с прямой спиной альфа умудрялся раскачиваться из стороны в сторону — как будто упомянутый выше пароход в лохани с патокой угодил в свирепый шторм.

— А как по-вашему, — старательно выговорил он со всей возможной четкостью, — похож я на того, кто обрел покой? — На это профессору Лайаллу нечего было ответить. — Вот именно! — лорд Маккон широко и неопределенно взмахнул в воздухе рукой. — Она застряла, — он указал на свою голову двумя толстыми пальцами, сложенными в виде пистолета, — вот тут, — затем ткнул пальцами в грудь: — И тут. И никак ее не вытряхнуть. Прилипла, как… — его светлость никак не мог подобрать подходящую метафору, — как… холодная овсянка к краю миски, — торжествующе произнес он наконец.

Профессору Лайаллу стало любопытно, что сказала бы леди Алексия Маккон, если бы услышала, как ее сравнивают со столь прозаическим блюдом. Вероятно, сообщила бы мужу, что он напоминает еще что-нибудь менее приятное, вроде телячьего рубца с потрохами.

Лорд Маккон смотрел на своего бету широко раскрытыми проникновенными глазами, цвет которых менялся в зависимости от настроения. Сейчас они были цвета раскисшей карамели и совершенно не фокусировались.

— Почему она так поступила?

— Я в это не верю, — профессор Лайалл уже давно хотел обсудить животрепещущую тему со своим альфой. Правда, он надеялся приурочить эту беседу к какому-нибудь из редких моментов, когда лорд Маккон будет трезв.

— А тогда почему она мне солгала?

— Нет. То есть я не думаю, что она лгала, — стоял на своем Лайалл. Основная функция беты в стае оборотней заключалась в том, чтобы во всем поддерживать своего альфу на публике и при любой возможности спорить с ним наедине.

Лорд Маккон откашлялся и с близорукой серьезностью взглянул на своего бету из-под сердитых бровей.

— Рэндольф, вас это может шокировать, но я оборотень.

— Да, милорд.

— И мне двести один год.

— Да, милорд.

— Беременность при таких обстоятельствах, как вы должны понимать, невозможна.

— Для вас —разумеется, невозможна, милорд.

— Спасибо, Рэндольф, ваша поддержка неоценима.

Профессору Лайаллу это казалось довольно забавным, но у него всегда было плохо с чувством юмора.

— Но, сэр, мы ведь так мало знаем о запредельных. И вампиры всегда были недовольны тем, что вы женились на ней. Может, они что-то знают?

— Вампиры всегда что-то знают.

— О том, что такое может случиться. Я хочу сказать — о возможном появлении ребенка.

— Вздор! Ревуны мне сразу сказали бы.

— Ревуны не всё помнят, верно? Например, они не могут помнить о том, что случилось в Египте.

— Чума очеловечивания? Вы хотите сказать, что Алексия беременна чумой очеловечивания?

Лайалл даже не удостоил это ответом. «Чума очеловечивания» — это было популярное среди оборотней обозначение явления, вследствие которого сверхъестественных существ в Египте практически не осталось. Даже при самом смелом воображении невозможно было допустить, что это может иметь какое-то отношение к беременности Алексии.

Наконец они добрались до замка, и лорда Маккона на короткое время отвлекла титанической трудности задача — подняться по ступеням.

— Знаете, — вновь с возмущением и обидой в голосе заговорил граф, добравшись наконец до первой площадки, — я ведь подхалимничал перед этой женщиной. Я! — он вперился свирепым взглядом в профессора Лайалла. — И притом по вашему совету!

Профессор Лайалл в досаде надул щеки. С таким же успехом можно было бы беседовать с полоумной плохо пропеченной лепешкой. Стоит только задеть этот вопрос, как граф начинает либо сочиться сыростью, либо рассыпаться крошками. Вот если бы удалось как-нибудь отвадить лорда Маккона от пьянства, тогда его можно было бы вразумить. Альфа стаи Вулси был известен крайней эмоциональностью и несговорчивостью в сложных вопросах, склонен лезть в бутылку, но, как правило, в конце концов поддавался убеждению. Все же совсем тупицей его назвать было нельзя.

Профессору Лайаллу был хорошо известен характер леди Маккон; если эта женщина и была способна предать мужа, то в таком случае сразу открыто призналась бы в этом. Соответственно, логика подсказывала, что она говорит правду. Лайалл, как ученый, мог сделать из этого простой вывод: принятая в настоящее время за непреложную истину теория, что сверхъестественные существа не могут оплодотворять смертных женщин, ошибочна. Даже упрямого и разобиженного лорда Маккона эта аргументация должна была рано или поздно убедить. В конце концов, не может же граф действительно верить, что Алексия способна на измену. Просто сейчас ему хочется всласть пострадать.

— Не пора ли вам бросить пить?

— Погодите, дайте подумать, — лорд Маккон умолк, словно действительно глубоко погрузившись в размышления. — Не-а.

Они вошли наконец в замок Вулси, который был, в сущности, вовсе и не замком, а скорее особняком, страдающим манией величия. О предыдущем владельце рассказывали разные истории, в которые никто не верил, но одно можно было сказать наверняка: у этого человека было нездоровое пристрастие к аркбутанам.

Лайалл был рад убраться с залитой солнцем лужайки. Он был достаточно взрослым и сильным оборотнем, чтобы какое-то время выносить прямые солнечные лучи без особого вреда, но это не значило, что они ему нравились. Ощущение было весьма неприятное, что-то вроде покалывания под кожей. Вот лорд Маккон, конечно, просто не замечал солнечного света, даже когда был трезв, — ох уж эти альфы!

— Так где вы берете спиртное, милорд?

— Я не пил… ик… никакого спиртного, — лорд Маккон подмигнул своему бете и ласково похлопал его по плечу, словно только что доверил ему великую тайну.

Но Лайалл этим не удовлетворился.

— Милорд, я думаю, вы все же пили.

— Не-а.

Высокий эффектный блондин с вечно оттопыренной губой и коротко, по-армейски стриженными волосами вышел из-за угла коридора и остановился, увидев их.

— Опять под парами?

— Если вы хотели спросить, не пьян ли он снова, то да.

— Где, ради всего святого, он достает выпивку?

— Думаете, я не пытался это выяснить? Не стойте тут столбом и не таращите глаза. Займитесь делом.

Майор Чаннинг Чаннинг из честерфилдских Чаннингов неохотно приблизился к вожаку стаи, чтобы поддержать его с другой стороны. Вдвоем бета с гаммой провели альфу по коридору к главной лестнице, потом вверх на несколько этажей и наконец по последней лестнице поднялись в башню, где располагалась графская спальня. Им удалось это сделать с минимальными потерями, к числу которых следовало отнести достоинство лорда Маккона (хотя тому дальше падать было уже особенно некуда), локоть майора Чаннинга (встретившийся с флероном красного дерева) и невинную этрусскую вазу (павшую жертвой эффектных маневров его светлости на нетвердых ногах).

По пути лорд Маккон еще и запел. Прозвучала не то какая-то малоизвестная шотландская баллада, не то более современное произведение, посвященное издыхающим кошкам, — в исполнении альфы определить было затруднительно. До метаморфозы он был недурным оперным певцом, по крайней мере, такие о нем ходили слухи, однако голос погиб безвозвратно во время перехода в сверхъестественное состояние — певческое мастерство ушло вместе с большей частью души. И теперь его светлость мог истерзать чьи угодно уши одним коротеньким куплетом. «Метаморфоза, — подумал Лайалл, страдальчески морщась, — не ко всем одинаково милосердна».

— Ни-ха-чу, — заупрямился лорд Маккон на пороге спальни. — Тут все напоминает…

От Алексии в комнате не осталось ни следа. Вернувшись из Шотландии, она забрала все личные вещи. Но трое мужчин, стоявшие в дверях, были оборотнями; им достаточно было принюхаться, чтобы уловить ее запах: ваниль с легкой ноткой корицы.

— Неделя будет длинной, — досадливо заметил Чаннинг.

— Помогите мне уложить его в постель.

С помощью уговоров и грубой силы двум оборотням удалось поместить лорда Маккона на большую кровать с балдахином. Он плюхнулся на нее лицом вниз и почти сразу захрапел.

— Нужно что-то делать, — выговор Чаннинга выдавал принадлежность к привилегированным слоям давно ушедшего в прошлое общества. Профессора Лайалла раздражало, что гамма за столько десятков лет не потрудился исправить этот недостаток. В современную эпоху по-английски так говорили разве что пожилые вдовы с избытком зубов во рту. Однако Лайалл воздержался от комментариев. — А что, если обнаружится соперник или претендент на метаморфозу? Теперь, когда он успешно превратил женщину в оборотня, у нас должно прибавиться и тех и других. Нельзя же вечно держать леди Кингэр в Шотландии втайне от всех! — в голосе Чаннинга слышались одновременно гордость и досада. — Поток заявок на место клавигера сильно вырос; нашему альфе следовало бы заняться этим, а не пить до упаду целыми днями. Такое поведение ослабляет стаю.

— Соперников я могу взять на себя, — ответил профессор Лайалл — не стесняясь, не скромничая и не хвастаясь. Пусть Рэндольф Лайалл был не таким крупным и не таким мужественным с виду, как большинство оборотней, однако он по праву заслужил место беты в самой сильной стае Лондона — заслужил столько раз и столькими способами, что теперь уже мало кто мог усомниться в этом его праве.

— Но вы не владеете формой Анубиса. Вы не всегда можете прикрыть нашего альфу.

— Вы, главное, не забывайте о своих обязанностях гаммы, Чаннинг, а мне предоставьте заботиться об остальном.

Майор Чаннинг с отвращением взглянул сначала на лорда Маккона, потом на профессора Лайалла и вышел из комнаты. Его длинные светлые волосы развевались на ходу, словно кудри горгоны Медузы.

Профессор Лайалл намеревался сделать то же самое, хоть у него и не было длинных светлых волос, но тут с широкой кровати до него донесся шепот:

— Рэндольф…

Профессор обошел кругом большую перину и взглянул в рыжевато-коричневые глаза графа, уже вновь открытые и расфокусированные.

— Да, милорд?

— Если… — граф нервно сглотнул, — если я неправ, хотя и не говорю, что неправ, но если я все-таки неправ… что же, тогда мне снова придется подхалимничать, да?

Профессор Лайалл видел лицо леди Маккон, когда она вернулась домой, чтобы забрать свои платья и покинуть замок Вулси. Практичная, жесткая и бесстрастная даже в самые тяжелые времена, как и большинство запредельных, она не любила и не умела плакать, но это не значило, что поведение мужа, отвергшего ее, не подкосило женщину. Профессор Лайалл за свою жизнь повидал много такого, чего надеялся больше никогда не увидеть, и безнадежное отчаяние в темных глазах Алексии определенно стояло в этом ряду.

— Я не уверен, что подхалимства в данном случае будет достаточно, милорд.

Сегодня он не был расположен щадить своего альфу.

— Ох. Что ж, черт подери всё на свете! — красноречиво заключил его светлость.

— Это еще далеко не самое страшное. Если мои выводы верны, она находится в очень серьезной опасности, милорд. Очень серьезной.

Но лорд Маккон уже заснул.

Профессор Лайалл отправился на поиски источника графского опьянения. И, к своему глубокому огорчению, нашел его. Лорд Маккон не солгал. Это и в самом деле был вовсе не алкоголь.

* * *
Парасоль Алексии Маккон отличался головокружительной дороговизной в изготовлении, отменной изобретательностью конструкции и тщательной проработкой деталей. Он мог выпускать дротик с обезболивающим средством, деревянный шип для защиты от вампиров, серебряный шип для защиты от оборотней и два вида ядовитого тумана, а также создавал разрушительное магнитное поле и, конечно же, скрывал в себе множество потайных карманов. Совсем недавно он был капитально отремонтирован, переоборудован и оснащен новыми видами оружия, что, к сожалению, не улучшило его внешний вид. При всем удобстве в эксплуатации это был не самый привлекательный аксессуар, столь же нелепый по виду, сколь невыразительный по форме. Он был тускло-сизого цвета, с кремовой оборкой, а древко было сделано в новомодном древнеегипетском стиле и слегка напоминало сильно вытянутый в длину ананас.

При всех передовых технических возможностях парасоля леди Маккон чаще всего применяла его как орудие грубой силы — для воздействия непосредственно на череп противника. Метод, конечно, примитивный и, возможно, не слишком достойный, но в прошлом позволивший Алексии добиться такого успеха, что теперь она была не слишком склонна полагаться на какие-то новомодные технологии.

Итак, она оставила толстую трехцветную кошку лорда Акелдамы в ее безмятежной праздности и метнулась к двери с парасолем наперевес. Странное совпадение: всякий раз, когда она оказывалась в гостиной своего друга-вампира, с ней случалось нечто непредвиденное. Пожалуй, это было не слишком удивительно, если хорошо знать лорда Акелдаму.

В комнату просунулся цилиндр вместе с головой, а за ними следом проворная фигура в зеленом бархатном сюртуке и кожаных гетрах. На мгновение Алексия сдержала замах, приняв пришельца за Биффи. Биффи был фаворитом лорда Акелдамы и тоже часто носил бархатные сюртуки. Но тут молодой человек повернул голову в сторону ее укрытия, и она увидела круглое удивленное лицо с бакенбардами. Нет, это не Биффи — Биффи терпеть не мог бакенбарды. Парасоль взметнулся над злосчастным джентльменом.

Бац!

Молодой человек прикрыл голову предплечьем, которое и приняло на себя основной удар, а затем отскочил в сторону и оказался вне прямой досягаемости оружия.

— Боже мой! — воскликнул он, опасливо пятясь и потирая руку. — Ну, знаете ли! Нельзя ли полегче? Не очень-то прилично бить джентльмена этим вашим аксессуаром, не сказав даже «с вашего позволения».

Алексия пропустила это мимо ушей.

— Кто вы? — требовательно вопросила она, меняя тактику и нажимая лепесток лотоса на древке, чтобы дослать в кончик обездвиживающий дротик. Теперь ее поза не выглядела такой угрожающей — можно было подумать, что она собирается колоть зонтиком, а не бить.

Однако молодой джентльмен глядел на нее по-прежнему почтительно-настороженно. Он откашлялся.

— Бутс, леди Маккон. Эммет Уилберфорс Бутботтл-Фиппс, но все зовут меня Бутс. Как поживаете?

Что ж, вежливость прежде всего.

— Как поживаете, мистер Бутботтл-Фиппс?

Молодой человек, отрекомендовавшийся Бутсом, продолжил свою речь:

— Приношу извинения за то, что это всего лишь я, а не какая-нибудь более важная персона, однако не вижу необходимости прибегать к столь решительным мерам.

Он не сводил с парасоля подозрительного взгляда.

Алексия опустила свое оружие.

— Так кто же вы?

— О, можно сказать, никто, миледи. Всего лишь один из новых мальчиков лорда Акелдамы, — молодой человек широко повел в воздухе рукой, словно указывая сразу на весь роскошный особняк. Затем немного помолчал, сосредоточенно хмурясь и поглаживая одну из своих бакенбард. — Он оставил меня здесь, чтобы передать вам кое-что. Нечто вроде тайного сообщения, — Бутс заговорщицки подмигнул, но тут же, кажется, оставил мысль о флирте, увидев вновь занесенный парасоль. — Думаю, это шифр, — он заложил руки за спину и выпрямился, словно собирался прочесть наизусть какое-нибудь длинное стихотворение лорда Байрона. — Как там? Вас ожидали раньше, а память у меня не очень… Ах да — обратите внимание на кошку.

— И это все?

Зеленые плечи поднялись и снова опустились.

— Боюсь, что так.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

Наконец Бутс деликатно откашлялся.

— Итак, леди Маккон, если вам больше ничего не нужно… — и, не дожидаясь ее ответа, развернулся к выходу. — Пока-пока. Неотложные дела, сами понимаете. Добрейшего вам утречка.

Алексия вышла из комнаты следом за ним.

— Но куда же все подевались?

— К сожалению, не могу вам этого сказать, леди Маккон. Насколько я понимаю, это небезопасно. Весьма небезопасно.

Замешательство Алексии сменилось тревогой.

— Небезопасно для кого? Для вас, для меня или для лорда Акелдамы?

Она заметила, что Бутс даже не признался, известно ли ему новое местонахождение господина.

Бутс остановился у двери и оглянулся.

— Не тревожьтесь, леди Маккон, — рано или поздно все уладится. Лорд Акелдама позаботится об этом. Как всегда.

— Где он?

— Там же, где все остальные, разумеется. Где же ему еще быть? В пути, в дороге — вы же знаете, как это бывает. Хорошо укомплектованный охотничий отряд идет по следу, если можно так выразиться. Отправился на поиски… — Бутс осекся. — Ой… В общем, неважно, леди Маккон. Просто примите к сведению то, что его светлость сказал о кошке. Всего хорошего.

С этими словами молодой человек комично раскланялся и вышел из дома.

Озадаченная Алексия вернулась в гостиную, где трехцветная кошка по-прежнему возлежала с царственным видом. Единственное, что было необычного в этом животном, не считая роковой страсти к кисточкам, — металлический ошейник. Алексия расстегнула его, сняла и подошла к окну, чтобы рассмотреть при свете. Ошейник был тонкий и в развернутом виде напоминал плоскую ленту, покрытую чем-то вроде прихотливого узора из случайно разбросанных точек. Этот узор что-то напоминал Алексии. Силясь вспомнить, она провела пальцем в перчатке по бугоркам.

Ах да! Очень похоже на те ленты, которые пропускают сквозь музыкальные автоматы, издающие коротенькие повторяющиеся мелодии — к радости детей и досаде взрослых. Если на этой ленте тоже записаны какие-то звуки, значит, потребуется средство для прослушивания. Отвергнув идею обыскивать особняк лорда Акелдамы, не зная даже, какое именно устройство ищет, тем более что хозяин едва ли легкомысленно оставил его дома, Алексия вспомнила о единственном человеке, который мог ей сейчас помочь — о мадам Лефу. Она вернулась к своему экипажу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, В КОТОРОЙ АЛЕКСИИ ПРИХОДИТСЯ ЗАНЯТЬСЯ ЭНТОМОЛОГИЕЙ

Кто-то задумал убить леди Маккон. И это было совершенно некстати, так как она ужасно спешила.

Учитывая предыдущий опыт столкновений со смертельной опасностью и тот факт, что подобные столкновения выпадали на долю Алексии довольно часто, ей, вероятно, следовало взять за правило оставлять какой-то запас времени для таких предсказуемых случайностей. Правда, в этом конкретном случае неприятность произошла среди бела дня, когда она ехала по Оксфорд-стрит, — не самое вероятное время и место для такого события.

Тем более что ехала она даже не в наемном экипаже — пользуясь ими, Алексия и впрямь уже привычно ожидала нападения, но на этот раз транспорт был частный. Она придержала у себя экипаж сквайра Лунтвилла. Когда дорогой отчим с треском выставил ее из дома, она решила, что он не станет возражать, если падчерица и ее пожитки отбудут к новому месту жительства в его личной карете. Как выяснилось позже, сквайр все-таки возражал, но Алексии, к счастью, не пришлось наблюдать эту сцену. В конце концов он был вынужден одолжить у жены пони и двуколку — новомодное изобретение, украшенное желтым тюлем с розовыми розетками и очень мало соответствующее как высокому положению достопочтенного Лунтвилла, так и его габаритам.

Нападавшие, судя по всему, не стремились следовать сложившимся традициям. Во-первых, они не были сверхъестественными. Во-вторых, они тикали — и притом довольно громко. И наконец, они ползали. Тиканье объяснялось тем, что, насколько Алексия могла определить на расстоянии — а она предпочитала по возможности не приближаться к агрессору, — это были устройства с часовым механизмом или еще какой-то заводной механикой внутри. А ползали они потому, что были жуками — крупными, блестящими красными жуками с черными пятнышками и прозрачными фасеточными глазками, только вместо усиков у них торчали какие-то зловещего вида иглы.

На экипаж Алексии налетели божьи коровки — целое стадо божьих коровок.

Каждая из них была величиной с ее ладонь. Они облепили экипаж и ползали по нему, стараясь проникнуть внутрь. К сожалению, это не составило особого труда: окошко над дверцей было приоткрыто, и сквозь эту щель любая божья коровка могла пролезть совершенно свободно.

Алексия бросилась к окошку, в спешке смяв свою бедную шляпу о потолок, и попыталась захлопнуть створку, но не успела. Божьи коровки оказались на удивление проворными для таких толстых букашек. При ближайшем рассмотрении на усиках у них обнаружились крошечные капельки жидкости, сочившейся из кончиков, — видимо, какой-то яд. Теперь Алексия могла подвести итог своих наблюдений: механические божьи коровки — убийцы, сочащиеся отравой. Фу!

Леди Маккон схватила свой верный парасоль и ударила тяжелой ручкой первую подвернувшуюся букашку. Жук отлетел к противоположной стене, упал на заднее сиденье и вновь устремился к Алексии. Другой механический жук уже подползал к ней по стене, а третий соскочил с оконной рамы прямо на плечо.

Алексия взвизгнула — наполовину от страха, наполовину от злости — и принялась колотить жуков парасолем со всей силой и быстротой, какую позволял размер кареты, одновременно пытаясь припомнить, не найдется ли в техническом арсенале устройства чего-то, что может помочь в этой конкретной ситуации. По какой-то непонятной причине мадам Лефу, с медицинской обстоятельностью описывая возможности парасоля, ни словом не упомянула о средствах защиты от божьих коровок. Ядовитого тумана на всех не хватит, а гарантии, что растворы ляпис солярис и ляпис лунеарис, предназначенные для растворения органических веществ, хоть как-то подействуют на этих тварей, не было никакой: красно-черная оболочка жуков, скорее всего, являлась металлической, да еще и покрытой какой-то защитной эмалью или лаком.

Леди Маккон замахнулась парасолем, будто крокетным молотком, держа его за кончик, и ударила ручкой еще трех механических насекомых, ползавших по полу. Казалось, экипаж просто кишит этими тварями, и все они пытались вонзить свои усики с набухшими каплями жидкости в ту или иную часть тела Алексии. Один из жуков оказался в опасной близости от ее руки — Алексия еле успела его отбить. Другой заполз на живот и попытался укусить, но ему помешал кожаный пояс дорожного платья.

Алексия кричала, звала на помощь в надежде, что хотя бы стук и грохот привлекут внимание возницы, но тот, очевидно, временно оглох. Рассерженная леди Маккон вновь стала перебирать в уме возможности парасоля. Обездвиживающий дротик здесь не поможет, металлические и деревянные шипы тоже… И тут, вспомнив, что парасоль оснащен излучателем магнитного поля, и не видя иного выхода, она перевернула аксессуар в нормальное положение, ручкой к себе, и нащупала на ней резной лепесток лотоса, выступающий чуть сильнее других. Потом, подцепив его ногтем большого пальца, потянула на себя, чтобы активировать излучатель.

Оказалось, божьи коровки были частично сделаны из железа: поле подействовало, обездвижив их магнитные части, как ему и полагалось. Механические насекомые, в полном соответствии со своей природой, разом перестали ползать и перевернулись на спины, прижав к брюшкам маленькие шарнирные лапки, — совсем как обычные дохлые жуки. Алексия мысленно от души поблагодарила мадам Лефу за столь предусмотрительно вмонтированный в парасоль излучатель, а затем поспешно, пока действие поля не закончилось, принялась собирать божьих коровок и выбрасывать в окошко — осторожно, чтобы не задеть усики, сочащиеся вязкой жидкостью. От отвращения она вся покрылась гусиной кожей.

Возница, наконец догадавшись, что с его пассажиркой что-то случилось, остановил экипаж, спрыгнул с козел и подошел к дверце — как раз вовремя, чтобы получить по голове очередным выкинутым насекомым.

— У вас все хорошо, леди Маккон? — спросил он, обиженно косясь на Алексию и потирая лоб.

— Хватит языком болтать! — распорядилась ее светлость, словно это не она только что ползала по всему салону и кидалась из окошка огромными красными жуками. — Поезжайте дальше, болван! Поезжайте!

«Надо бы поскорее добраться до какого-нибудь людного места, — подумала Алексия, — и пересидеть там, пока не станет ясно, что опасность миновала. К тому же мне нужна передышка, чтобы успокоить нервы».

Возница развернулся, готовясь выполнить приказание, но его тут же остановил окрик:

— Стойте! Я передумала. Отвезите меня в ближайшую чайную.

Возница взобрался на козлы, красноречиво выражая лицом свои чувства по поводу того, как низко пала в наши дни аристократия, и пустил лошадей рысью. Карета вновь покатила по оживленной лондонской улице.

С предусмотрительностью, весьма похвальной, по ее мнению, в таких нелегких обстоятельствах, Алексия сунула одну божью коровку в большую розовую шляпную картонку и туго перетянула ее лентами. Правда, в волнении она нечаянно выбросила в окошко прежнего обитателя картонки (довольно милый бархатный цилиндр для верховой езды, украшенный бордовой лентой). Меры предосторожности оказались как нельзя более кстати: почти сразу же действие магнитного поля прекратилось, и шляпная картонка заходила ходуном. Жук был не настолько хитер, чтобы удрать, однако без устали бегал и колотился в своей тюрьме.

На всякий случай леди Маккон высунула голову из окна — посмотреть, не пустились ли остальные твари за ней в погоню. Но они лишь бестолково ползали кругами по мостовой, а вместе с ними, волоча за собой бордовые ленты, ползал ее бархатный цилиндр. Должно быть, он случайно накрыл одну из букашек. Облегченно вздохнув, Алексия откинулась на спинку сиденья и покрепче прижала рукой шляпную картонку.

Чайная «Свинка Лотта» на Кавендиш-сквер была излюбленным заведением многих знатных дам, а середина утра — их излюбленным временем для посещения. Алексия сошла на тротуар, велела вознице ждать ее у «Шапю де Попю» через два часа и быстро заскочила внутрь. На улицах было еще пустовато — придется переждать самую тихую часть дня, пока публика не хлынет за покупками.

А в «Свинке» народу было больше чем достаточно. Здесь-то уж никто не посмеет на нее напасть. К сожалению, хотя сама леди Маккон за всей этой суетой успела забыть о своей погибшей репутации, остальные обитатели Лондона помнили всё прекрасно, так что божьи коровки были далеко не единственными кровожадными тварями, готовыми наброситься на нее.

Алексия беспрепятственно вошла, села за столик и сделала заказ, однако, как только ее заметили, энергичное колыхание перьев и полей шляпок и оживленное щебетание многочисленных любительниц утреннего чая разом прекратились. Все шляпки мгновенно повернулись в ее сторону и застыли неподвижно, а щебетание сменилось перешептываниями и весьма недвусмысленными взглядами. Одна или две матроны с трепетными юными дочерями встали и вышли, шурша юбками, с видом глубоко оскорбленного достоинства. Однако большинству было слишком любопытно поглазеть на леди Маккон, к тому же соседство такой скомпрометированной личности приятно возбуждало. Дамы просто упивались этим ощущением восторженного ужаса: подумать только, самый громкий из последних скандалов преспокойно сидит рядом с ними, попивает чай и похрустывает тостами!

Разумеется, такое повышенное внимание могло быть вызвано еще и тем, что упомянутая дама принесла с собой тикающую и шевелящуюся шляпную картонку, которую осторожно поставила на стул рядом с собой, а затем для верности еще и примотала к спинке ремешком своего ридикюля. Словно шляпная картонка могла сбежать! По выражениям лиц чаевничающих дам можно было заключить, что они пришли к общему выводу: очевидно, леди Маккон вместе с репутацией потеряла и рассудок.

Алексия, не обращая ни на кого внимания, ждала, когда ее расстроенные чувства вновь придут в норму, а натянутые после столкновения с божьими коровками нервы успокоятся под действием горячего напитка. После этого она уже без колебаний приняла необходимые решения и потребовала у хозяйки ручку с бумагой. Быстро нацарапала три коротенькие записки, а затем принялась пережидать сонное утро. Так прошло несколько часов, и ничто, кроме изредка подскакивающей шляпной картонки, не нарушало ее задумчивости.

* * *
Профессор Лайалл, войдя в «Шапю де Попю», подумал, что хозяйка выглядит сегодня усталой и заметно постаревшей с тех пор, как они виделись в последний раз. Это было странно: во время всех их предыдущих встреч леди-изобретательница производила на бету стаи Вулси впечатление истинной француженки, над которой годы не властны. Конечно, не в том смысле, в каком не властны они над некоторыми другими существами. Одета мадам Лефу была в свой обычный странный наряд, а именно — в мужской костюм. Большинство считало это шокирующе неуместным, однако кто-то уже начинал привыкать к мысли, что подобная эксцентричность свойственна художникам, писателям, а теперь вот еще и модисткам. Но хотя мадам Лефу и одевалась как мужчина, это нисколько не мешало ей выглядеть элегантно: костюм ее был безупречного кроя, в приятных, утонченных серо-голубых тонах. Профессор Лайалл отметил это с одобрением.

Мадам Лефу подняла взгляд от изумрудно-зеленой шелковой шляпки, которую отделывала атласными розами.

— А, так она и вас тоже пригласила? Очень хорошо. Разумно с ее стороны.

Покупателей в заведении не было, несмотря на роскошный выбор головных уборов, — вероятно, из-за таблички на двери, вежливо уведомлявшей, что магазин сегодня закрыт для посетителей. Шляпы были выставлены красиво: не лежали на полках, а свисали на золотых цепочках с высокого сводчатого потолка. Все они располагались на разной высоте, и приходилось лавировать между ними, чтобы попасть в другой конец магазина. Профессор Лайалл так и поступил — шляпы вокруг него слегка колыхались, создавая завораживающее впечатление какого-то подводного леса, — а потом обнажил голову и поклонился.

— Получил записку пару часов назад. Она умеет удивить, наша леди Маккон.

— Вы и библиотекаря из Вулси с собой привезли? — идеально ухоженные брови мадам Лефу удивленно изогнулись. — Неожиданно.

Флут, вошедший следом за профессором Лайаллом, коснулся пальцами своей шляпы с видом сдержанного недовольства. Недовольство было вызвано, как предполагал Лайалл, манерой француженки одеваться, которую Флут никогда не одобрял.

— В послании леди Маккон упоминалось, что она не возражает против его присутствия, — Лайалл аккуратно положил свой головной убор на самый край прилавка, так чтобы он не затерялся среди других, выставленных на продажу. Это была его любимая шляпа. — Вам известно, что он служил камердинером у отца леди Маккон? Если речь пойдет о том, о чем я думаю, его вклад может оказаться неоценимым.

— В самом деле? Я, конечно, знала, что он был дворецким у Лунтвиллов до замужества Алексии. Но не припомню, чтобы она рассказывала еще что-нибудь, — мадам Лефу посмотрела на Флута с интересом, и тот стоически выдержал этот пристальный взгляд.

— Все происходившее до сих пор, вероятно, как-то связано с Алессандро Таработти, — вновь обратил ее внимание на себя профессор Лайалл.

— Вы так думаете? И хотите сказать то же самое об этой импровизированной тайной встрече, которую нам назначила Алексия?

— А разве от запредельных приходится ожидать чего-то другого? Может, нам лучше перебраться в какое-нибудь более уединенное место?

В шляпном магазине с длинными открытыми витринами бета чувствовал себя слишком уязвимым. Куда легче было бы расслабиться внизу, в тайной подземной лаборатории, где мадам Лефу занималась своими изобретениями.

Мадам Лефу отложила работу.

— Да. Алексия догадается, где нас искать. Если вам угодно…

Ее прервал стук. Дверь отворилась под мелодичный перезвон колокольчиков. Вошел жизнерадостный рыжеволосый, несколько неуклюжий молодой человек в желто-коричневом цилиндре, тесноватых бриджах в красную клетку и гетрах. В его широкой улыбке безошибочно ощущалось что-то театральное.

— А, Танстелл, ну конечно, — профессора Лайалла не удивило появление нового участника их маленького собрания, инициированного леди Маккон.

Флут молча кивнул бывшему клавигеру лорда Маккона. Затем проскользнул мимо него, захлопнул дверь и поправил табличку «Закрыто». Личным секретарем и библиотекарем Алексии его назначили совсем недавно, а до этого он был превосходным дворецким. От привычек дворецкого иногда бывает трудно избавиться, особенно когда дело касается дверей.

— Как жизнь, профессор? Леди Маккон не написала, что вы будете здесь. Очень приятно, ей-богу. Ну как там старый волк? — Танстелл снял шляпу, низко поклонился собравшимся и еще шире улыбнулся.

— Пошел вразнос.

— Скажите, а? После того, что я прочитал утром в газете, можно ожидать, что он уже рыщет по окрестным деревням и вот-вот начнет рвать людей на куски. Что за… — во время своей речи Танстелл все более оживлялся: с взволнованным видом расхаживал по магазину и, размахивая руками, задевал шляпы. В последнее время бывший клавигер приобрел репутацию выдающегося актера, однако его манеры и прежде, когда он еще не успел прославиться, отличались заметной театральностью.

На губах мадам Лефу мелькнула холодноватая улыбка, и она перебила Танстелла прямо посреди эффектного жеста:

— Так значит, ваш альфа плохо переносит разлуку с женой? Очень рада это слышать.

То, что мадам Лефу оборвала рыжеволосого актера на полуслове, в сущности, не было грубостью с ее стороны. Он был добродушным малым, однако отличался не только неизменно веселым нравом и несомненным сценическим дарованием, но еще и явной склонностью к преувеличениям — это следовало признать.

Профессор Лайалл тяжело вздохнул.

— Последние три дня он провел в одурманенном состоянии.

— Боже мой! Я и не подозревала, что оборотень может опьянеть, — новость пробудила во француженке научный интерес.

— Это требует немалого труда и весьма значительных ресурсов.

— Что же он пил?

— Как выяснилось, формальдегид. Только сегодня утром я обнаружил его источник. Это крайне досадно. Он успел прикончить все мои запасы и в придачу уничтожить половину коллекции образцов, пока я догадался, что происходит. Видите ли, у меня имеется лаборатория возле замка Вулси, в переоборудованной хижине егеря.

— Иными словами, вы действительно настоящий профессор? — мадам Лефу склонила голову, и ее глаза уважительно сощурились.

— Не вполне. Точнее будет сказать — руминантолог-любитель.

— О!

Профессор Лайалл кивнул со скромной гордостью.

— Меня считают своего рода экспертом по репродуктивным процессам у овис ориенталис ариес.

— У овец?

— У овец.

— У овец! — голос мадам Лефу сделался неожиданно высоким, словно она старалась подавить смешок.

— Вот именно, у барашков.

Профессор Лайалл нахмурился. Овцы были предметом серьезным, и он не понимал, что вызвало у мадам Лефу такое веселье.

— Позвольте уточнить. Так вы оборотень, увлекающийся овцеводством? — в насмешливом голосе мадам Лефу проскочил легкий французский акцент.

Профессор мужественно продолжил свой рассказ, оставляя без внимания легкомысленный настрой собеседницы:

— Я сохраняю нежизнеспособные эмбрионы в формальдегиде для будущих исследований. Лорд Маккон все это время пил мои образцы. Когда я обвинил его в этом, он признался, что ему по вкусу не только освежающий напиток, но и «хрустящая маринованная закуска». Меня это нисколько не обрадовало… — тут профессор Лайалл понял, что на этом тему лучше закрыть. — Приступим к нашим делам?

Поняв намек, мадам Лефу направилась к задней части магазина. В самом дальнем углу стояла красивая стойка с мраморным верхом, а на ней были изящно разложены перчатки. Француженка приподняла одну из множества перчаточных коробок, под которой обнаружился рычажок. Она с силой нажала на него, и прямо перед ней в стене открылся проход.

— Ну и ну! — Танстелл был впечатлен. До сих пор он еще никогда не бывал в лаборатории мадам Лефу. Флута же почти волшебное появление дверного проема нисколько не взволновало. Кажется, его невозмутимость вообще ничто не способно было поколебать.

Потайная дверь вела не в комнату или коридор, а в какое-то странное помещение, похожее на большую клетку. Все вошли туда, причем Танстелл — с нескрываемой опаской.

— Что-то не внушает мне это доверия, господа. Похоже на штуковину для ловли зверей, какая была у моего приятеля Ярдли. Вы не знаете Уинстона Ярдли? Довольно известный путешественник. Однажды он отправился вниз по какой-то огромной реке, Бурхидихинг или как там ее, а потом вернулся на большущем корабле, — так вот этот корабль был весь заставлен точно такими клетками, битком набитыми самым вонючим зверьем. Не уверен, что мне такое помещение по вкусу.

— Это подъемная комната, — объяснила мадам Лефу обеспокоенному актеру.

Флут нажал на рычаг, чтобы закрыть дверь в магазин, а затем задвинул небольшую металлическую решетку безопасности с открытой стороны клетки.

— Благодаря тросам и направляющим комната перемещается вверх и вниз с этажа на этаж. Вот так, — мадам Лефу потянула за шнур на стене клетки. Устройство пошло вниз, а француженка продолжала рассказывать Танстеллу, повысив голос, чтобы перекрыть шум: — Над нами паровая лебедка. Не волнуйтесь, она вполне способна выдержать наш вес и переместить подъемник плавно, с благопристойной скоростью.

По мере того как они опускались, слова мадам Лефу подтверждались зловещими струями пара, врывавшимися в клетку, а также скрипом и скрежетом, заставлявшим Танстелла нервно вздрагивать. Однако определение благопристойности в понимании мадам Лефу, пожалуй, нуждалось в некоторых уточнениях: внизу клетка ударилась о пол и подпрыгнула, отчего все разом повалились на одну сторону.

— Видимо, придется как-нибудь найти время для регулировки, — француженка смущенно улыбнулась, и на щеках у нее опять появились ямочки. Поправив галстук и цилиндр, она вышла первой, а следом за ней — трое мужчин. Коридор, в котором они оказались, освещался не лампами и не свечами, а каким-то газом оранжевого цвета: тот слабо светился в стеклянной трубке, висевшей под самым потолком у одной из стен. Газ двигался под действием воздушного потока и безостановочно вращался, отчего оранжевый свет был неровным и мерцающим.

— О-о-о, — протянул Танстелл и тут же неосторожно поинтересовался: — А это что такое?

— Эфиромагнитные потоки с газообразными электромагнитными светящимися кристаллическими частицами во взвешенном состоянии. До недавнего времени я думала о разработке портативной модели, но этот газ можно использовать лишь при строго определенных условиях, иначе он имеет тенденцию… хм… взрываться.

Танстелл уловил намек:

— М-да, некоторых вопросов лучше не задавать, правильно я понимаю?

Он бросил на трубку настороженный взгляд и придвинулся поближе к противоположной стене.

— Пожалуй, это мудро, — согласился профессор Лайалл.

Мадам Лефу пожала плечами:

— Вы же сами спросили.

Через дверь в конце коридора она провела гостей в свою изобретательскую лабораторию.

Профессору Лайаллу сразу почудилось что-то неладное. Он не мог точно определить что. Сама лаборатория была профессору знакома: ему случалось заходить сюда за разными необходимыми инструментами, приспособлениями и приборами — для стаи, для Бюро регистрации противоестественного (БРП), а иногда и для личного пользования. Мадам Лефу считалась одной из самых многообещающих среди молодых сумасшедших ученых. Благодаря добросовестности, трудолюбию и справедливым расценкам у нее сложилась отличная репутация, и единственным, что вызывало нарекания, была ее манера одеваться. Все члены Ордена медного осьминога славились разнообразными причудами, так что мадам Лефу на этой шкале эксцентричности стояла еще сравнительно невысоко. Разумеется, нельзя было исключить, что со временем в ней проявятся более опасные наклонности. Такие слухи ходили, однако до сих пор у Лайалла не было причин для недовольства. Лаборатория мадам Лефу была именно такой, какую следовало ожидать увидеть у изобретательницы с подобным характером и репутацией — очень большая, очень захламленная и очень, очень интересная.

— Где же ваш сын? — вежливо поинтересовался профессор Лайалл, озираясь вокруг в поисках живой подвижной мордашки Джанела Лефу.

— В пансионе, — изобретательница едва заметно и неодобрительно покачала головой, словно отмахиваясь от вопросов о ребенке. — С ним было слишком много хлопот, а после всей этой кутерьмы с Анжеликой в прошлом месяце самое логичное, что можно было сделать, — это отослать его в школу. Правда, я предчувствую его неминуемое исключение.

Профессор Лайалл понимающе кивнул. Анжелика, биологическая мать Джанела и бывшая горничная Алексии, работавшая под прикрытием в рое вампиров, выпала из окна уединенного мрачного замка в Шотландии и разбилась насмерть. Эта информация пока не стала и вряд ли когда-либо станет достоянием общественности, однако без взаимных претензий между роями дело не обошлось. Анжелика не оправдала доверия своих хозяев, и мадам Лефу волей-неволей пришлось вмешаться в эту историю. Вероятно, для безопасности Джанела ему и вправду лучше было держаться подальше от города и света, однако профессор Лайалл питал слабость к этому маленькому сорванцу и чувствовал, что ему будет недоставать мальчика в лаборатории.

— Былая Лефу, должно быть, скучает по нему.

На щеках мадам Лефу показались ямочки.

— Очень сомневаюсь. Моя тетушка никогда особенно не любила детей, даже когда сама была ребенком.

Призрак, о котором шла речь, покойная тетушка мадам Лефу, тоже изобретательница, обитала в мастерской и до недавнего времени занималась обучением Джанела — разумеется, не в дневные часы.

Пока профессор Лайалл и мадам Лефу обменивались любезностями, Флут молча стоял на одном месте. Другое дело Танстелл. Этот с ходу начал рыться в завалах всевозможных вещиц, встряхивать пузырьки и баночки, исследовать содержимое больших стеклянных флаконов и заводить часовые механизмы. Нельзя же было не рассмотреть поближе провода и катушки проволоки, надетые на вешалки для шляп, не покрутить вакуумные трубки, воткнутые в стойки для зонтов, и не постучать по громоздким агрегатам в порядке эксперимента.

— Как по-вашему, стоит его предупредить? Здесь есть кое-что взрывоопасное.

Мадам Лефу скрестила на груди руки, не выражая, впрочем, особого беспокойства.

Профессор Лайалл закатил глаза.

— Несносный щенок.

Флут принялся ходить по пятам за любопытным Танстеллом и отнимать у него самые опасные игрушки.

Мадам Лефу с удовольствием наблюдала за обоими.

— Теперь я вижу, почему лорд Маккон так и не решился укусить его для метаморфозы.

— Не считая того, что он сбежал, женился и отбился от стаи?

— Да, не считая этого.

Расхаживая по лаборатории, Танстелл заметил стеклокуляры, схватил их и нацепил на нос. С тех пор как мадам Лефу вышла с этими усилителями зрения на лондонский рынок, они приобрели огромную популярность. Их можно было надевать как простые очки, однако с виду они скорее напоминали уродливый плод любви классического бинокля с театральным. Более правильное название звучало как «монокулярные перекрестно увеличивающие линзы со спектромодификатором», однако Алексия окрестила устройство «стеклокулярами», и даже профессор Лайалл, как ни неловко ему было в этом признаваться, тоже привык его так называть. Танстелл глядел на остальных, прищурив один глаз. Второй был увеличен линзой прибора до чудовищных размеров.

— Очень стильно, — заметил профессор Лайалл, который сам владел несколькими стеклокулярами и нередко появлялся в них на публике.

Флут сердито покосился на профессора Лайалла, снял с Танстелла стеклокуляры и подтолкнул актера к мадам Лефу. Та стояла, прислонившись к стене, в предельно закрытой позе: со скрещенными руками и ногами. За спиной у нее висели небрежно пришпиленные к стене большие чертежи, сделанные черным карандашом на плотной желтой бумаге.

Профессор Лайалл наконец догадался, что же так разительно изменилось в лаборатории со времени его последнего визита: в ней было тихо. Обычно здесь стоял шум работающих механизмов, раздавались шипение и свист пара, вырывающегося из различных отверстий, тиканье шестеренок, лязг металлических цепей и скрип вентилей. Сегодня все это смолкло. Да и в целом, при всем царящем беспорядке, складывалось впечатление, что работы в лаборатории приостановлены.

— Вы куда-то уезжаете, мадам Лефу?

Француженка взглянула на бету стаи Вулси.

— Это будет в значительной степени зависеть от того, для какого разговора Алексия собрала нас здесь.

— Но это возможный вариант?

Француженка кивнула:

— Даже весьма вероятный, если я хоть немного знаю Алексию.

— И это еще одна причина отправить Джанела в пансион.

— Именно.

— Вы многое поняли в характере леди Маккон за время такого сравнительно недолгого знакомства.

— Вы не были с нами в Шотландии, профессор; эта поездка нас очень сблизила. К тому же Алексия стала для меня чем-то вроде домашнего исследовательского проекта.

— В самом деле?

Мадам Лефу сменила тему:

— Пока Алексии здесь нет — полагаю, вы все читали утренние газеты?

Она выпрямилась и приняла совершенно мужскую позу, расставив ноги, словно боксер на ринге в ожидании первого удара.

Стоявшие вокруг мужчины утвердительно закивали.

— Боюсь, на этот раз писаки не лгут. Все признаки говорят об этом, и следует предположить, врач подтвердил мой первоначальный диагноз. В противном случае Алексия, вероятно, уже вернулась бы в замок Вулси и оторвала лорду Маккону голову.

— Я что-то не заметил никаких признаков, — возразил Танстелл. Он тоже путешествовал на север вместе с мадам Лефу и леди Маккон.

— А обычно вы подобные признаки замечаете, как вам кажется?

Танстелл покраснел.

— Нет. Вы совершенно правы, разумеется. Определенно нет.

— Итак, мы все согласны, что это ребенок лорда Маккона? — мадам Лефу явно желала знать, что думают по этому поводу остальные.

Все молчали. Изобретательница переводила взгляд с одного на другого. Наконец Флут, за ним Танстелл, а затем и Лайалл утвердительно кивнули.

— Я так и предполагала, иначе, в каком бы отчаянном положении Алексия ни очутилась, никто из вас не явился бы на эту тайную встречу. И все же любопытно, что никто из вас не ставит под сомнение правдивость Алексии, — француженка пристально посмотрела на профессора Лайалла. — Мои резоны мне известны, но вы, профессор Лайалл, вы ведь бета лорда Маккона. И верите, что оборотень мог стать отцом?

Профессор Лайалл знал, что этот момент рано или поздно наступит.

— Не то чтобы я мог объяснить, как такое стало возможным. Но я знаю того, кто в этом убежден. Даже не того, а тех. А они в таких вопросах редко ошибаются.

— Они? Кто они?

— Вампиры, — профессор всегда чувствовал себя неуютно, оказываясь в центре всеобщего внимания, и все же, когда все взгляды обратились на него, постарался изложить свою точку зрения: — Перед отъездом в Шотландию два вампира пытались похитить леди Маккон. Потом, на борту дирижабля, у нее украли дневник, и, наконец, кто-то пытался ее отравить. Прочие инциденты, происшедшие на севере, можно считать делом рук Анжелики, — он кивнул мадам Лефу. — Но в этих трех эпизодах горничная совершенно точно не участвовала. Я полагаю, попытку похищения и кражи дневника предпринял Вестминстерский рой — и, вероятно, по приказу лорда Амброуза. Это в духе Амброуза: шпионаж у него всегда был поставлен из рук вон плохо. Похитители, которых я задержал, утверждали, что им было приказано не причинять вреда леди Маккон, а лишь провести проверку — вероятно, на наличие признаков беременности. Полагаю, что и дневник они украли с той же целью: хотели взглянуть, не писала ли она что-нибудь о своем положении. Правда, тогда она сама еще о нем не подозревала, посему они и не могли ничего узнать. Что же касается отравления… — Лайалл взглянул на Танстелла, ставшего случайной жертвой той неудачной попытки убийства, и продолжил: — В Вестминстере не стали бы принимать такие крайние меры, не дождавшись подтверждения, особенно против жены альфы-оборотня. А вот вампирам, живущим вне роя, такая сдержанность не свойственна.

— Очень мало найдется вампиров-отщепенцев, настолько равнодушных к общественной морали и обладающих таким политическим влиянием, чтобы решиться на убийство жены альфы-оборотня, — негромко проговорила мадам Лефу, озабоченно хмурясь.

— Один из них — лорд Акелдама, — заметил Лайалл.

— Он не мог! Правда ведь? — сейчас в Танстелле был виден не столько актер, сколько бывший клавигер, пусть и не самый дисциплинированный.

Профессор Лайалл с неопределенным выражением лица склонил голову набок.

— Вы, вероятно, не знаете, но как только объявление о помолвке мисс Алексии Таработти с лордом Макконом опубликовали в газетах, королевскому двору стали поступать официальные протесты. Тогда мы оставили их без внимания, списав на соображения вампирского этикета, но теперь я начинаю думать, что кто-то из вампиров еще тогда подозревал возможность чего-то подобного.

— А теперь, после всего, что намарали в этих утренних газетенках… — вид у Танстелла стал еще более встревоженным.

— Вот именно, — вздохнул профессор Лайалл. — Худшие опасения вампиров подтвердились: леди Маккон беременна. И хотя весь остальной мир видит в этом доказательство ее неверности, кровопийцы, судя по всему, верят ей.

Лоб мадам Лефу озабоченно наморщился.

— Итак, рои, до сих пор предпочитавшие ненасильственные методы, получили подтверждение своих опасений, а Алексия лишилась защиты стаи Вулси.

На обычно бесстрастном лице Флута отразилась озабоченность.

Профессор Лайалл кивнул.

— И теперь все вампиры хотят ее смерти.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ЧАЙ С ОСКОРБЛЕНИЯМИ

Леди Маккон доедала третий тост, допивала четвертую чашку чая и увеселения ради бросала вызывающие взгляды то на одну, то на другую молодую леди — просто чтобы оценить оттенок вспыхивающего румянца. К ответу на вопрос, кто может желать ее смерти, она пока не приблизилась — слишком много было вариантов, — зато приняла несколько практических решений относительно ближайшего будущего. В отсутствие лорда Акелдамы для нее безопаснее всего было уехать из Лондона. Вопрос только — куда? И хватит ли у нее на это средств?

— Леди Маккон?

Алексия моргнула. Неужели кто-то отважился заговорить с ней? Она подняла глаза.

Леди Блингчестер, матрона с мужеподобным лицом, приземистой квадратной фигурой, седыми кудряшками и слишком крупными зубами, стояла рядом и хмуро глядела на Алексию. А за ее плечом виднелась дочь с таким же выражением лица и с такими же зубами. Обе они были известны своей несгибаемостью в вопросах морали.

— Леди Маккон, как вы посмели явиться сюда? Пить чай у всех на виду в компании… — она запнулась, — в компании шляпной картонки? В респектабельном заведении, где бывают честные, порядочные женщины, ничем себя не запятнавшие, с прочным положением в обществе. Вам должно быть стыдно! Стыдно даже ставить себя рядом с нами!

Алексия поглядела на свой стул:

— Но, кажется, я пока только посадила себя рядом с вами.

— А должны бы сидеть дома, вернее, ползать у мужа в ногах и умолять его принять вас обратно.

— Откуда у вас, леди Блингчестер, такой интерес к ногам моего мужа?

Но леди Блингчестер трудно было смутить.

— Или, во всяком случае, вы должны скрывать свой позор от света. Вообразите, что будет, если вы следом за собой затянете в эту трясину своих родных. Этих очаровательных барышень Лунтвилл! Такие благоразумные девушки, такие многообещающие, с такими перспективами — а вы своим поведением погубили не только себя, но и их!

— Вы же не моих сестер имеете в виду, надеюсь? Их обвиняли во многом, но никак не в наличии разума. Мне кажется, они сочли бы это довольно оскорбительным для себя.

Леди Блингчестер наклонилась ближе и понизила голос до шипения.

— Вы могли бы оказать им услугу, бросившись в Темзу.

Алексия шепнула в ответ — так, словно поверяла какую-то страшную тайну:

— Я умею плавать, леди Блингчестер. И, правду сказать, неплохо.

Это последнее откровение, очевидно, оказалось слишком шокирующим для леди Блингчестер: от негодования она даже начала брызгать слюной.

Алексия откусила кусочек тоста.

— Ох, шли бы вы подальше, леди Блинг. Я как раз размышляла о довольно важных вещах, а вы меня прервали.

Стянутая лентами шляпная картонка, в которой на протяжении всего разговора слышалось негромкое постукивание, вдруг отчаянно подскочила. Леди Блингчестер взвизгнула от неожиданности, и, видимо, это стало для нее последней каплей. Она бросилась к выходу, и дочь за ней по пятам. Правда, прежде чем уйти, леди Блингчестер задержалась возле хозяйки заведения и о чем-то коротко и резко переговорила с ней.

— Чтоб тебя разорвало, — сказала Алексия шляпной картонке, когда хозяйка с решительным видом направилась в ее сторону.

Шляпная картонка бессмысленно тикала.

— Леди Маккон?

Алексия вздохнула.

— Вы понимаете, что я вынуждена попросить вас уйти?

— Да. Но скажите, нет ли здесь поблизости ломбарда?

Женщина покраснела.

— Да, миледи, неподалеку от Оксфорд-Серкус, за Мальборо-банком.

— А, хорошо.

Леди Маккон встала, отвязала шляпную коробку от стула, взяла ридикюль и парасоль. Все разговоры стихли: всеобщее внимание было вновь приковано к ней.

— Леди, — попрощалась Алексия с присутствующими. Затем степенно (насколько можно сохранить степенность, когда прижимаешь к груди розовую шляпную картонку, бьющуюся в эпилептических припадках) направилась к прилавку и расплатилась по счету. Дверь за ней захлопнулась, но не настолько быстро, чтобы не расслышать возбужденные взвизгивания и бессвязные восклицания, сопровождавшие ее уход.

На улицах было уже достаточно людно и безопасно, однако леди Маккон все же зашагала по Риджент-стрит к небольшому ломбарду с неприличной поспешностью. Там она продала все украшения, какие были на ней, — по безобразно заниженной цене, что тем не менее принесло ей сумасшедшую кучу денег. Коналл, каким бы он ни был недоверчивым бараном, шотландцем и оборотнем, в дамских безделушках кое-что понимал. Помня, что осталась в городе совершенно одна, Алексия разложила вырученные деньги по нескольким потайным карманам своего парасоля и, стараясь держаться незаметно, двинулась дальше.

* * *
Профессор Лайалл устремил на изобретательницу испытующий взгляд.

— Почему леди Маккон решила привлечь к этому делу вас, мадам Лефу?

— Алексия — моя подруга.

— Это еще не объясняет такой готовности прийти на помощь.

— У вас, видно, немного было друзей, профессор Лайалл?

Верхняя губа оборотня скривилась.

— А вы уверены, что дружба — это все, чего вы от нее хотите?

Мадам Лефу слегка ощетинилась:

— Это запрещенный удар, профессор. Не думаю, что вы вправе выспрашивать о моих мотивах.

Тут с профессором Лайаллом случилось нечто необычное. Он едва заметно покраснел.

— Я не то хотел сказать… то есть я и не думал намекать… — он осекся, затем откашлялся. — Я имел в виду вашу принадлежность к Ордену медного осьминога.

Мадам Лефу неосознанным жестом потерла шею сзади. Там, под коротко остриженными темными волосами, скрывался вытатуированный маленький осьминог.

— A-а. Но, насколько я могу судить, Орден не участвует в этом деле напрямую.

Профессор Лайалл отметил про себя эту формулировку. Если бы мадам Лефу действительно имела приказ хранить молчание, она не могла бы буквально ни словом обмолвиться о намерениях ОМО.

— Но Орден, несомненно, проявляет к леди Маккон научный интерес? — не отступал профессор Лайалл.

— Разумеется! Она — единственная женщина из числа запредельных, попавшая в сферу нашего внимания с момента основания Ордена.

— Но клуб «Гиппократ»…

— Клуб «Гиппократ» был всего лишь небольшим филиалом, и его деятельность, к сожалению, стала достоянием публики. Что привело к большому конфузу.

— И все же — откуда такая горячая дружба?

— Я не могу отрицать, что Алексия вызывает у меня некоторое научное любопытство, однако мои исследования, как вам хорошо известно, носят скорее теоретический, нежели биологический характер.

— Выходит, мой нечаянный намек все же попал в цель? — профессор Лайалл понимающе взглянул на мадам Лефу.

Мадам Лефу поджала губы и, хотя возражать против романтических инсинуаций не стала, обронила:

— Однако вы допускаете, что мои мотивы, пусть даже они не кристально чисты, могут служить на благо Алексии? Разумеется, ее благополучие меня заботит больше, чем ее никчемный муженек.

Профессор Лайалл кивнул.

— Пожалуй, — он выдержал паузу, а затем сказал: — Мы должны уговорить ее уехать из Лондона.

В эту-то минуту в лабораторию и ворвалась сама леди Алексия Маккон.

— Уверяю вас, мои дорогие, уговоров не потребуется. За вас уже постарались божьи коровки. Собственно, из-за этого я и собрала вас здесь. То есть не из-за божьих коровок — из-за отъезда, — Алексия явно была несколько взволнована. Тем не менее она со своей обычной деловитостью сняла перчатки и бросила их вместе с ридикюлем, парасолем и шевелящейся розовой шляпной картонкой на ближайший рабочий стол. — Пора мне побывать на континенте, как вам кажется? Я подумала: может, кто-то из вас захочет составить мне компанию? — она застенчиво улыбнулась и только тут вспомнила о хороших манерах. — Как поживаете, Танстелл? Добрый день, Женевьева. Флут. Профессор Лайалл. Спасибо вам всем, что пришли. Прошу простить меня за опоздание. Видите ли, сначала божьи коровки, а потом мне было совершенно необходимо выпить чаю…

— Алексия! — мадам Лефу чрезвычайно встревожилась. Волосы у леди Маккон были разлохмачены, а на подоле платья, кажется, зияли две-три дыры. Изобретательница взяла руку Алексии в обе ладони. — С вами все хорошо?

Профессор Лайалл спросил одновременно с ней:

— Божьи коровки? Что еще за божьи коровки?

— Добрый день, леди Маккон, — с улыбкой поклонился Танстелл. — Вы и в самом деле собираетесь уезжать? Какая жалость. Моя жена ужасно огорчится.

Флут ничего не сказал.

Профессор Лайалл взглянул на руки француженки, столь интимным жестом сжимающие пальцы леди Маккон.

— Вы намерены предложить себя в попутчицы, мадам Лефу?

Он сразу заметил, что все устройства в машинном отсеке выключены и аккуратно убраны.

Леди Маккон довольным голосом проговорила:

— Отлично. Я надеялась, что вы согласитесь сопровождать меня, Женевьева. У вас ведь есть полезные связи в Европе, не так ли?

Изобретательница кивнула:

— Я уже просчитала кое-какие маршруты эвакуации, — и добавила, вновь переводя взгляд на Лайалла: — А вы подумали, сможете ли надолго покинуть стаю Вулси?

— Стае Вулси не привыкать разбиваться на части. Мы одна из немногих стай, которые проделывают это время от времени — как в военных целях, так и в связи с обязательствами перед БРП. Но нет, вы правы. В нынешних обстоятельствах я никак не могу уехать. Положение слишком щекотливое.

Мадам Лефу поспешно поднесла руку к лицу, сделав вид, что закашлялась, однако ей не вполне удалось скрыть смешок.

— Ну разумеется. Не можете же вы оставить лорда Маккона в таком… состоянии.

— В таком состоянии? Мой мерзавец-муж — «в таком состоянии»? Вот и прекрасно! Поделом ему.

Профессор Лайалл чувствовал, что совершает нечто вроде предательства своего альфы, однако не мог не признать:

— Он хлещет формальдегид как воду, чтобы не трезветь.

Самодовольное злорадство на лице леди Маккон внезапно сменилось тревогой.

— Не волнуйтесь, — поспешил успокоить ее Лайалл. — Формальдегид не может ему повредить, во всяком случае, серьезно, хотя, безусловно, отлично помогает вывести его из строя на неопределенное время.

— «Не волнуйтесь»? — леди Маккон отвернулась, чтобы подвинуть шляпную картонку, которая подползала к краю стола. — А кто волнуется?

Профессор Лайалл торопливо договорил:

— Коротко выражаясь, альфа из него сейчас никакой. Вулси — серьезная стая, ее и в лучшие времена нелегко было держать в руках: народ там беспокойный, к тому же ее политическое влияние не может не соблазнять предприимчивых одиночек. Я вынужден остаться здесь и отстаивать интересы графа.

Леди Маккон кивнула:

— Конечно, вы должны остаться. Я уверена, мы с Женевьевой отлично справимся вдвоем.

Изобретательница с надеждой взглянула на профессора Лайалла.

— Я была бы признательна, если бы вы нашли время присмотреть за моей лабораторией, пока меня не будет.

Бету эта просьба обрадовала.

— Почту за честь.

— Не могли бы вы зайти как-нибудь вечером, проверить, не пробрался ли кто-нибудь сюда, и убедиться, что несколько самых чувствительных механизмов смазаны и содержатся в исправности? Я оставлю вам список.

На этом месте Танстелл оживился:

— Уверен, моя жена с радостью присмотрит за порядком в вашем шляпном магазине, если хотите, мадам Лефу.

Идея привела француженку в настоящий ужас.

Профессор Лайалл живо представил себе пугающую картину: Айви, в руки которой попал целый магазин шляп. Это был прямой путь к катастрофе и хаосу. С таким же успехом можно запустить кошку в клетку, полную голубей. Кошку, одетую в бирюзовую парчу, с весьма своеобразными представлениями об окраске и расположении голубиных перьев.

Леди Маккон потерла руки:

— Как раз для этого в том числе я и пригласила вас сюда, Танстелл.

Мадам Лефу бросила на Алексию очень пристальный оценивающий взгляд. И, помедлив с минуту, задумчиво произнесла:

— Пожалуй, было бы неплохо, если бы без меня здесь сохранялась какая-то видимость нормального течения дел. Лучше, если вампиры не будут знать точно, кто ваши друзья, — она повернулась к Танстеллу. — Как вы думаете, ваша жена справится с такой задачей?

— Она будет в полном восторге, — широкая ухмылка вновь засияла на лице рыжеволосого актера.

— Я почти боялась, что вы это скажете, — с грустной полуулыбкой отозвалась мадам Лефу.

«Бедная мадам Лефу», — подумал профессор Лайалл. С большой долей вероятности к ее возвращению шляпного магазина у нее уже не будет.

— Вампиры? Вы сказали — вампиры? — до сознания леди Маккон наконец дошел смысл остальных слов.

Лайалл кивнул:

— Мы полагаем, что теперь, когда информация о вашем деликатном положении стала общественным достоянием, вампиры попытаются… если говорить без лишних церемоний — убить вас.

Леди Маккон приподняла брови:

— Например, при помощи хитрого трюка с ядовитыми божьими коровками?

— Прошу прощения?

— Божьи коровки? — Танстелл оживился. — Обожаю божьих коровок. Очаровательные полусферические создания.

— Эти вряд ли привели бы вас в восторг, — леди Маккон в подробностях рассказала о своей недавней встрече с кошмарными жуками и о том, как чудом избежала ядовитого укуса. — Пока что день складывается не очень-то приятно, — заключила она, — с учетом всех обстоятельств.

— Вам не удалось поймать одну для более детального исследования? — спросила мадам Лефу.

— А как вы думаете, что у меня в шляпной картонке?

Глаза мадам Лефу заблестели.

— Фантастично! — она убежала прочь и какое-то время суетливо металась по лаборатории, а потом появилась в стеклокулярах и массивных кожаных перчатках с кольчужной обшивкой.

Профессор Лайалл, единственный бессмертный из присутствующих, взял на себя риск открыть шляпную картонку.

Француженка запустила туда руку и достала большого тикающего жука, дергающего лапками в знак протеста. Она с интересом осмотрела его сквозь увеличительную линзу.

— Великолепная работа! Просто великолепная. Любопытно, нет ли там клейма мастера.

Она перевернула механического жука.

Тот издал пронзительный жужжащий звук.

— Merde! — воскликнула мадам Лефу и резко подбросила божью коровку вверх. И та оглушительно взорвалась, осыпав всех кусочками красного лака и деталями часового механизма.

Алексия слегка вздрогнула, но довольно быстро оправилась от испуга. После такого утра, как сегодня, стоит ли обращать внимание на небольшой взрыв? Она усмехнулась, глядя на засыпанный мусором пол.

Профессор Лайалл чихнул: облачко маслянистой металлической пыли щекотало чувствительный нос оборотня.

— Это в духе вампиров. Они всегда взрывают все, что не могут высосать досуха.

Флут принялся за уборку.

— Жалко, — сказала мадам Лефу.

Профессор Лайалл подозрительно покосился на француженку.

Изобретательница вскинула руки вверх, словно защищаясь.

— Это не моя работа, уверяю вас. Я не занимаюсь… — тут у нее на лице вдруг показались симпатичные ямочки, — кокцинеллидами.

— Думаю, вам лучше объяснить, почему вы обвиняете вампиров, профессор, — Алексия решила вернуть разговор к сути дела и устремила на бету своего мужа чрезвычайно пристальный взгляд.

Профессор Лайалл объяснил — начиная со своих соображений об отравлении, о пропавшем дневнике и о попытке похищения и заканчивая выводом, что теперь, когда сведения о беременности леди Маккон попали в печать и вдобавок она лишилась защиты стаи Вулси, такие инциденты, вероятно, будут только нарастать — как по частоте, так и по степени опасности.

Очаровательно. Чего же ей ждать дальше? Роя свирепых медных шмелей?

— Почему они хотят моей смерти? Я имею в виду — больше, чем все остальные?

— Мы думаем, это как-то связано с ребенком, — мадам Лефу мягко взяла Алексию за локоть и хотела усадить на перевернутый бочонок.

Но Алексия не пошла за француженкой, а повернулась к профессору Лайаллу, чувствуя, как сжимается горло от сдерживаемых эмоций.

— Так вы мне верите? Верите, что это маленькое неудобство — от Коналла?

Профессор кивнул.

— Неудобство? — шепнул Танстелл Флуту.

Флут остался невозмутимым.

— Вы знаете что-то такое, чего не знает Коналл? — сердце у Алексии замерло при мысли о возможности реабилитации.

Увы, бета покачал головой.

Надежда рассеялась.

— Забавно, что вы верите мне больше, чем моему мужу, — Алексия тяжело уселась на бочку и потерла глаза костяшками пальцев.

— Ему никогда не удавалось поступать разумно там, где дело касается вас.

Леди Маккон кивнула, сжав губы.

— Это не оправдывает его поведения.

Лицо ее застыло, словно восковое. Вид его вызвал у Лайалла очень неприятные воспоминания.

— Не оправдывает, — согласился профессор.

Алексия предпочла бы, чтобы бета не был таким милым — от этого она раскисала и слезы подступали к глазам.

— И единственный вампир, который, вероятнее всего, поддержал бы меня теперь, — лорд Акелдама. Да только он исчез.

— Исчез? — одновременно переспросили мадам Лефу и профессор Лайалл.

Алексия кивнула.

— Я утром заезжала в его особняк. Там пусто. А во вчерашнем письме он сам предложил мне поселиться у него.

— Совпадение? — судя по выражению лица Танстелла, он предвидел ответ.

— Это напоминает мне давние слова мистера Таработти, — проговорил Флут, впервые вступая в разговор. — «Флут, — говорил он, — судьбы не существует — есть только оборотни, и совпадений не существует — есть только вампиры. Все прочее можно трактовать по-разному».

Алексия пристально посмотрела на него:

— Кстати, о моем отце…

Флут покачал головой, оглянулся на Лайалла и сказал:

— Секретные сведения, мадам. Прошу прощения.

— Я и не знала, что вы агент, мистер Флут, — мадам Лефу была заинтригована.

Флут отвернулся.

— Это не совсем так, мадам.

Алексия знала Флута давным-давно; в том, что касалось ее отца, он за это время не сдвинулся со своей позиции ни на шаг. Такое поведение безупречно преданного семейного слуги способно было свести с ума.

— Значит — на континент.

Алексия успела обдумать это, пока сидела в чайной. Об Америке не могло быть и речи, а вот в Европе, где совсем немногие страны последовали примеру короля Генриха и решили интегрировать сверхъестественных в общество, позиция вампиров оставалась довольно шаткой. Возможно, там они не будут слишком опасны. Или, по крайней мере, у них не окажется под рукой столько божьих коровок.

— Не хочу показаться резким, — произнес профессор Лайалл — фраза, которую чаще всего употребляют перед тем, как сказать чудовищную грубость, — но в такое путешествие следует отправляться как можно скорее. Было бы неплохо, если бы вы уехали из Лондона до следующего полнолуния, леди Маккон.

Мадам Лефу сверилась с лунным календарем — он висел на стене рядом с чертежами.

— Через три ночи?

Профессор Лайалл кивнул.

— Желательно раньше. До тех пор я могу привлечь к вашей охране агентов БРП, леди Маккон, но в полнолуние мои оборотни к работе непригодны, а дополнительные ресурсы задействовать не удастся, поскольку на агентов-вампиров полагаться нельзя. Под влиянием королевы они могут и ослушаться указаний БРП.

— На время поездки можете оставить свои вещи здесь, — предложила мадам Лефу.

— Что ж, это уже облегчение. По крайней мере, одежда будет в безопасности! — Алексия в досаде вскинула руки. — Я знала, что вставать сегодня утром с постели — ужасная идея.

— А Айви, я уверен, с радостью будет регулярно писать вам обо всех последних лондонских новостях, — попытался подбодрить ее Танстелл, ожидаемо сопровождая свои слова неотразимо белозубой улыбкой. И леди Маккон подумала: как хорошо, что ее муж не превратил Танстелла в оборотня. Слишком уж улыбчив этот рыжий. Оборотни в большинстве своем не очень-то умели улыбаться: у них это выглядело как-то зловеще.

Ни леди Маккон, ни мадам Лефу не сочли нужным объяснять, сколь маловероятно, что хоть одно письмо сумеет дойти до них.

— Так куда мы едем? — мадам Лефу с интересом посмотрела на подругу.

Этому вопросу Алексия тоже уделила должное внимание, сидя за чаем и тостами. Если уж ехать, то на поиски информации. Если бежать — так бежать для того, чтобы доказать свою невиновность. А узнать что-то существенное о запредельных можно только в одной стране.

— Я слышала, Италия в это время года прелестна.

ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОТОРОЙ НА АЙВИ ХИССЕЛПЕННИ И ПРОФЕССОРА ЛАЙАЛЛА СВАЛИВАЕТСЯ НЕПОМЕРНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

— Италия?

— Очаг гонений на сверхъестественных, — процедил профессор Лайалл.

— Выгребная яма религиозного фанатизма, — добавил Танстелл.

— Тамплиеры.

Последнее исходило от Флута, и выговорил он это шепотом.

— Я считаю эту идею превосходной, — бесстрастно проинформировала Алексия.

Мадам Лефу внимательно и сочувственно взглянула на нее:

— Думаете, тамплиеры смогут объяснить, как так вышло, что вы забеременели от лорда Маккона?

— А почему бы и нет? Вы же как-то говорили, что вам удалось прочесть отрывок из «Исправленного устава» тамплиеров.

— Что? — профессор Лайалл был потрясен.

Флут вновь бросил на француженку подозрительный взгляд.

— Они должны что-то знать об этом, — Алексия обвиняющим жестом ткнула пальцем в свой пока еще относительно плоский живот.

Лицо у мадам Лефу сделалось задумчивым, но она, очевидно, не хотела искушать Алексию ложной надеждой.

— Я допускаю, что, заинтригованные встречей с женщиной из числа запредельных, они могут забыть об осторожности. Особенно если узнают, что вы беременны. Но они воины, а не мыслители. У меня нет уверенности, что они сумеют помочь вам исполнить ваше истинное желание.

— О? И какое же?

— Вернуть расположение мужа.

Алексия обожгла француженку негодующим взглядом. Надо же до такого додуматься! Очень ей нужно, чтобы этот вероломный ком шерсти снова полюбил ее! Ей просто хочется доказать ему, как он неправ.

— Я считаю, — проговорил профессор Лайалл, прежде чем Алексия успела начать свою обличительную речь, — что вы направляетесь прямиком в осиное гнездо.

— Лишь бы не в гнездо божьих коровок, остальное я как-нибудь переживу.

— А я считаю, — прервал молчание Флут, — что мне лучше поехать с вами, леди.

Ни одна из двух леди не возразила.

Алексия подняла кверху палец:

— Что вы скажете на мое предложение назначить дату для регулярной передачи данных по эфирографу, профессор Лайалл? Хотя это возможно лишь в том случае, если нам удастся найти общедоступный передатчик.

— В последнее время они встречаются все чаще, — мадам Лефу с явным одобрением отнеслась к этой идее.

Оборотень кивнул.

— Выделить постоянное время для связи в штаб-квартире БРП — отличная мысль. Я дам вам список всех названий и расположений передатчиков, для которых у нас имеются кварцевые частотные преобразователи и с которыми мы можем таким образом обмениваться сообщениями. Насколько я помню, хороший передатчик есть во Флоренции. Видите ли, наша аппаратура не настолько современна, как у лорда Акелдамы.

Алексия кивнула. Лорд Акелдама недавно приобрел лучшие, новейшие этографические передатчики, а БРП все еще пользовалась устаревшими и громоздкими.

— Кроме того, мне понадобится клапан для вашего передатчика — на время работы в Италии.

— Конечно. Я скоро пришлю агента. Давайте назначим встречу сразу после заката? Я прикажу своим людям настроить нашу аппаратуру на прием из Флоренции и буду ждать от вас сообщений на этой частоте. Хотя бы для того, чтобы знать, что вы живы.

— О, это ужасно оптимистично с вашей стороны, — отозвалась Алексия притворно обиженным тоном.

Профессор Лайалл не стал извиняться.

— Итак, Италия? — мадам Лефу потерла руки, словно уже готовясь отправиться навстречу приключениям.

Леди Маккон оглядела всех четверых, стоявших вокруг нее.

— Каждый человек должен хоть раз в жизни побывать на земле своих предков, не так ли? Думаю, экипаж с моими вещами уже прибыл, — она двинулась к выходу. Остальные потянулись за ней. — Теперь придется укладывать их заново. И лучше поскорее, пока еще чего-нибудь не случилось.

Мадам Лефу тронула Алексию за руку, пока та не успела выскочить за дверь.

— Что еще случилось с вами сегодня утром?

— Помимо статей в газетах о моем интересном положении и нападения ядовитых божьих коровок? Королева Виктория исключила меня из Теневого совета, родные выгнали из дома, а лорд Акелдама исчез, оставив мне весьма немногословное послание о кошке. Да, кстати… — леди Маккон достала из ридикюля загадочный металлический кошачий ошейник и показала мадам Лефу. — Что это, по-вашему?

— Магнитная акустическая резонансная лента.

— Что-то в этом роде я и предполагала.

Профессор Лайалл с интересом взглянул на ленту.

— У вас есть резонансный декодер?

Мадам Лефу кивнула.

— Конечно. Где-то тут был, — она исчезла за огромной грудой деталей, напоминающих разрозненные элементы паровой машины для дирижабля, дополненные полудюжиной гигантских лопастей, и наконец вернулась с каким-то предметом, с виду чрезвычайно похожим на высокий цилиндр трубочиста, только без полей, на подставке для чайника с приделанной к ней рукояткой и выходящей снизу трубой.

Леди Маккон не нашлась, что сказать при виде такого странного сооружения. Молча, с озадаченным видом, она протянула француженке металлическую ленту.

Изобретательница просунула ленту в прорезь в нижней части цилиндра и покрутила рукоятку, чтобы пропустить ее сквозь устройство. Послышался какой-то приглушенный перезвон вроде того, какой издает фортепиано, когда его продувают гелием. Мадам Лефу крутила рукоятку все быстрее и быстрее. Звуки стали сливаться, и наконец послышался высокий голос.

— Уезжайте из Англии, — проговорил он с дребезжащими механическими нотками. — И остерегайтесь в Италии тех, кто любит вышивку.

— Ценно, — только и сказала на это мадам Лефу.

— Откуда он знал, что я поеду именно в Италию? — Иногда лорд Акелдама все же умел удивить Алексию. Она поджала губы. — Вышивку? — Лорд Акелдама никогда не позволял одному важному вопросу, например убийствам, оттеснить на задний план другие, например моду. — Я беспокоюсь о нем. Не опасно ли ему уходить из дома? То есть я понимаю, он отщепенец и живет вне роя, но у меня сложилось впечатление, что отщепенцы тоже привязаны к своему месту. Неотделимы от него, почти как призраки.

Профессор Лайалл в задумчивости подергал себя за мочку уха.

— Я бы не стал на вашем месте слишком тревожиться, миледи. Отщепенцы пользуются гораздо большей свободой перемещения, нежели те вампиры, что живут роями. Для того чтобы преодолеть зависимость от королевы роя, требуется немалая душевная сила, а с возрастом отщепенец может перемещаться все свободнее и свободнее. Именно благодаря этой способности большинство отщепенцев пользуются благосклонностью местных роев. Они ненадежны, но полезны. А так как отщепенцу тоже нужна королева для обращения трутней, получается, что рои и отщепенцы не могут выжить друг без друга. Вы видели досье лорда Акелдамы в БРП?

Леди Маккон уклончиво пожала плечами. Она была не прочь порыться в бумагах в кабинете мужа, однако не считала нужным ставить Лайалла в известность о таком малозначительном факте.

— Скажем так, оно довольно увесистое. У нас нет никаких сведений о том, от какого роя он отделился, и это позволяет предположить, что он довольно давно живет отщепенцем. Думаю, ему несложно выехать за пределы Лондона и, возможно, добраться до самого Оксфорда. Это если и отразится на его психическом и физическом состоянии, то весьма незначительно. Вероятно, он недостаточно силен и свободен, чтобы покинуть Англию воздушным или водным путем, но, безусловно, способен сделать так, чтобы его трудно было найти.

— Трудно найти? Мы с вами говорим об одном и том же лорде Акелдаме?

Вампир, о котором шла речь, обладал многими превосходными качествами, включая в числе прочих отменный вкус в выборе жилетов и едкое остроумие, однако искусство быть незаметным в их число не входило.

Профессор Лайалл усмехнулся.

— На вашем месте я бы не беспокоился, леди Маккон. Лорд Акелдама в состоянии о себе позаботиться.

— Почему-то заверения оборотня меня не очень успокаивают, когда дело касается вампира.

— Не лучше ли вам побеспокоиться о себе?

— Какое же в этом удовольствие? Другие люди всегда гораздо интереснее.

С этими словами леди Маккон двинулась по коридору впереди остальных, потом поднялась в подъемной комнате в шляпный магазин и вышла за дверь. Там она проследила за выгрузкой своего багажа и отправила дожидавшегося ее возницу домой. Тот явно рад был вернуться в относительно нормальную атмосферу дома Лунтвиллов, где раздражительные аристократы хотя бы не швыряются механическими жуками.

Профессор Лайалл остановил двухколесный экипаж и направился в штаб-квартиру БРП — навстречу новым заботам, которые приготовил ему этот на редкость напряженный день. Флут в карете Вулси вернулся в замок за своими немудреными пожитками. Он договорился встретиться с обеими леди в «Шапю де Попю» не позднее, чем через четыре часа. Все сошлись на том, что выезжать нужно как можно раньше, дабы дневной свет мог обеспечить им в пути хоть какую-то защиту. Мадам Лефу, разумеется, уже собрала вещи.

Леди Маккон немедленно принялась с помощью Танстелла перетряхивать свои многочисленные чемоданы прямо здесь, в шляпном лесу. Их упаковывал несносный Суилкинс — в спешке, как попало, и теперь Алексия никак не могла найти ничего подходящего для поездки в Италию. Памятуя о послании лорда Акелдамы, всю одежду, оскверненную вышивкой, она отвергла.

Мадам Лефу тем временем развлекалась возней со своими шляпами — приводила их в порядок перед разлукой. Таким образом, все были погружены в приятные занятия, когда их прервал настойчивый стук в дверь. Алексия подняла глаза и увидела за стеклом Айви Танстелл. Ее черные кудряшки так и подпрыгивали от нетерпения и буйно мотались из стороны в сторону.

Мадам Лефу пошла открывать.

Айви приняла и семейную жизнь, и прилагавшееся к ней значительное понижение социального статуса неожиданно восторженно. Казалось, она искренне наслаждается новой ролью жены медленно набирающего популярность актера и жительницы — боже ты мой! — съемной квартирки в Сохо. Айви то и дело с гордостью упоминала об увлекательных беседах с поэтами. С поэтами! Иной раз у нее даже проскальзывали смутные намеки, что и она сама подумывает выйти на сцену. Алексия полагала, что это, возможно, недурной план. У Айви были приятное живое лицо и буйный мелодраматический темперамент — как раз то, что нужно служительнице Мельпомены. Что же касается подбора сценического гардероба, тут нареченной Танстелла даже не требовалось особой помощи. Она и до замужества обожала самые невообразимые шляпки, а теперь, стоило ей оторваться от материнской юбки, как ее вкусы распространились на прочие детали туалета. Сегодня эти вкусы были представлены платьем для визитов в яркую зелено-розово-белую полоску и соответствующей ему шляпкой с перьями таких эпических размеров, что Айви даже пришлось слегка пригнуться при входе в магазин.

— Вот ты где, негодник, — ласково сказала она мужу.

— Здравствуй, сорока, — прозвучал его столь же теплый ответ.

— В моем любимом шляпном магазине, — Айви кокетливо хлопнула Танстелла веером по плечу. — Интересно знать, что же тебя сюда привело?

Танстелл бросил умоляющий взгляд на леди Маккон, но та вместо помощи только усмехнулась.

— Ну… — Танстелл откашлялся. — Я подумал: может, ты захочешь выбрать себе что-нибудь новенькое в честь… — он отчаянно подыскивал предлог, — в честь месяца со дня нашей свадьбы?

Алексия чуть заметно кивнула ему, и он облегченно вздохнул.

Зная Айви, удивляться, что она не замечает ничего вокруг, кроме шляп, — ни разбросанных по всему магазину вещей леди Маккон, ни, в первые минуты, самой леди Маккон, — не приходилось. Когда же Айви наконец увидела подругу, то сразу накинулась с расспросами:

— Алексия, боже мой! Что ты здесь делаешь?

Алексия подняла глаза:

— А, здравствуй, Айви. Как поживаешь? Спасибо за шляпку, которую ты мне прислала сегодня утром. Она мне очень… м-м-м… подняла настроение.

— Ладно-ладно, об этом потом. Скажи мне, ради бога, что здесь происходит?

— По-моему, это совершенно очевидно даже для тебя, дорогая. Я укладываю вещи.

Айви покачала головой, и перья на шляпке заколыхались.

— Прямо в шляпном магазине? Тут что-то не так.

— Вынужденная мера, Айви. Вынужденная мера.

— Да, это я понимаю, но остается еще один вопрос, а именно, если отбросить излишнюю деликатность… чем вынужденная?

— По-моему, это тоже совершенно очевидно. Надо мной нависла неминуемая угроза отъезда в путешествие.

— Надеюсь, не из-за этой неприятной истории с утренними газетами?

— Именно из-за нее, — Алексия решила, что эта отговорка ничем не хуже других. Делать вид, будто она бежит из Лондона, поскольку в обществе считают ее распутницей, было противно ее натуре, но это все же лучше, чем открыть широкой публике настоящую причину.

Можно представить, какие сплетни пойдут, если все узнают, что вампиры хотят убить ее, — это же стыд и позор. «Посмотрите-ка на нее! Надо же — одна попытка убийства за другой! Кем она себя возомнила, царицей Савской?»

И в самом деле, разве не так испокон веков поступают все дамы с испорченной репутацией — бегут в Европу?

Айви не знала, что Алексия лишена души. Она даже никогда не слышала слова «запредельная». Для БРП, а также всех местных оборотней, призраков и вампиров этот изъян леди Маккон не был великой тайной, но дневной народ по большей части даже не подозревал, что в Лондоне обитает кто-то из запредельных. Алексия и ее ближний круг полагали, что, если Айви проведает об этом, через час-другой все попытки сохранить тайну окажутся тщетны. Айви была хорошей подругой, верной и веселой, однако сдержанность и немногословность не относились к числу ее достоинств. Даже Танстелл признавал в жене этот недостаток натуры и не решился поведать новоиспеченной миссис Танстелл об истинной природе ее старой подруги.

— М-да, пожалуй, могу тебя понять. Вероятно, и правда лучше исчезнуть из города. Но куда ты едешь, Алексия? В деревню?

— Мы с мадам Лефу собираемся в Италию — лекарство от хандры, так сказать.

— О, дорогая Алексия, но ты же понимаешь, — Айви понизила голос до шепота, — Италия кишмя кишит итальянцами! Ты уверена, что готова к этому?

Леди Маккон сдержала улыбку.

— Думаю, я просто затеряюсь среди них.

— Я совершенно точно слышала недавно об Италии что-то чудовищное. Не могу вспомнить что, но наверняка ехать туда опасно для здоровья, Алексия. Если я правильно понимаю, Италия — это то самое место, откуда привозят овощи… и погода у них там… Эти овощи — они ужасно вредны для пищеварения.

Леди Маккон не нашлась, что на это ответить, а потому продолжала молча собирать вещи.

Айви вернулась к осмотру шляп и в конце концов остановилась на одной, напоминавшей цветочный горшок, обтянутый твидом в пурпурную и черную полоску, с большими фиолетовыми розетками, серыми страусовыми перьями и еще одним маленьким пучком перьев на длинной проволоке, торчащим прямо на макушке. Когда миссис Танстелл с торжествующим видом водрузила шляпку на голову, это выглядело так, будто к ней навязчиво пристает влюбленная медуза.

— Теперь мне непременно нужно к ней новое платье для прогулок, — гордо объявила Айви, пока бедняга актер расплачивался за этот кошмар.

Леди Маккон тихонько заметила:

— Разве не разумнее было бы просто спрыгнуть с дирижабля, например?

Айви сделала вид, что не слышит, зато Танстелл широко улыбнулся подруге жены.

Мадам Лефу кашлянула, подняв голову от своих расчетов.

— Я как раз думала, миссис Танстелл, не согласитесь ли вы оказать мне одну огромную услугу.

Айви была не из тех, кто бросает друзей в беде.

— С радостью, мадам Лефу. Чем могу помочь?

— Как вы, вероятно, догадались, — не самая удачная фраза применительно к Айви, — я намерена сопровождать леди Маккон в Италию.

— Ой, в самом деле? Как благородно с вашей стороны. Но вы же француженка, кажется, а это почти то же самое, что итальянка.

Мадам Лефу какое-то время ошеломленно молчала, пока к ней не вернулась способность говорить. Она снова откашлялась.

— Да, так вот, я подумала — не могли бы вы присмотреть за делами в шляпном магазине, пока меня здесь не будет?

— Мне? Заняться торговлей? Вот уж не знаю… — Айви оглядела свисающие с потолка шляпы, безусловно, соблазнительные в своем великолепии цветов и перьев. Но ее ведь все-таки не готовили в коммерсантки!

— Вы, разумеется, можете брать напрокат всё, что выставлено на продажу, когда и сколько пожелаете.

Глаза миссис Танстелл заблестели откровенно алчным блеском.

— Что ж, если так, мадам Лефу, разве я могу отказаться? Я с радостью исполню вашу просьбу. Что мне нужно знать? Ой, погодите минутку, пожалуйста. Ормонд!

Айви подозвала мужа легким взмахом руки.

Танстелл послушно подошел, и Айви шепотом выдала ему какие-то сложные инструкции. В тот же миг Танстелл тронул пальцами поля шляпы в знак прощания с дамами, вышел через парадную дверь и зашагал по улице — исполнять поручение жены.

Алексия кивнула одобрительно. По крайней мере,Айви недурно его вышколила.

Мадам Лефу увела миссис Танстелл за маленький прилавок и за полчаса объяснила ей, как вести счета.

— Новые заказы принимать не нужно, и вообще не нужно слишком часто открывать магазин, пока меня не будет. Вот, я записала здесь все важные дела. Я же понимаю, вы дама занятая.

Айви проявила удивительные способности к бухгалтерскому учету. Она всегда умела обращаться с цифрами и, очевидно, была в состоянии отнестись к делу серьезно, по крайней мере в том, что касалось шляп. Когда инструктаж подходил к концу, снова появился Танстелл с маленьким коричневым бумажным пакетом в руках.

Леди Маккон подошла к нему и Айви попрощаться. В последнюю минуту, перед тем как уйти, подруга протянула Алексии пакет, который только что принес Танстелл.

— Это тебе, моя дорогая!

Алексия с любопытством повертела пакет в руках и только потом осторожно развернула. Там оказался целый фунт чая в маленькой декоративной деревянной коробочке.

— Я вспомнила, что такое страшное я слышала об Италии, — Айви в приливе чувств промокнула платком уголок глаза. — Что я слышала… Ох, даже сказать не могу… Я слышала, что в Италии пьют… — она не сразу выговорила это слово, — кофе, — она легонько вздрогнула. — Это ужасно вредно для желудка, — Айви горячо сжала руку Алексии обеими ладонями вместе с зажатым в них мокрым носовым платком. — Счастливого пути!

— Спасибо, Айви, Танстелл, это очень мило и заботливо с вашей стороны.

Чай был хорошего качества — крупнолистовой «Ассам», тот самый, который Алексия особенно любила. Она аккуратно уложила его в свой дорожный чемоданчик, чтобы взять на борт дирижабля. Поскольку она больше не являлась маджахом и чемоданчик не мог дальше служить своей изначальной цели — перевозке секретных и важных документов и устройств, принадлежащих королеве и государству, — ничто не мешало доверить ему другой предмет, не меньшей ценности и важности.

Конечно, Айви иногда немного нелепа, но все же она добрая и чуткая подруга, и в порыве благодарности Алексия поцеловала ее в щеку — совершенно неожиданно как для нее, так и для себя. Глаза Айви наполнились слезами.

Танстелл вновь жизнерадостно улыбнулся и увел свою все еще бурлящую эмоциями супругу из магазина. Мадам Лефу пришлось бежать за ними вдогонку, чтобы вручить Айви запасной ключ и выдать несколько последних инструкций.

* * *
День у профессора Лайалла выдался долгий и трудный. Обычно он, уверенный в себе джентльмен, сочетавший физическую силу с остротой ума, а также с расчетливостью, позволяющей мгновенно сделать наиболее целесообразный в той или иной ситуации выбор, был вполне в состоянии справиться с подобными невзгодами. Однако в тот день перед стремительно надвигающимся полнолунием, когда альфа стаи окончательно потерял берега, а леди Маккон собралась ехать в Италию, бета стаи Вулси, надо признаться, дважды едва не утратил самообладание. От вампиров-трутней удалось добиться лишь невнятного блеяния, что их хозяева этим вечером «не вполне готовы» работать на БРП. Официально на службе состояли три вампира, и у БРП не хватало ресурсов, чтобы восполнить потерю всех этих сверхъестественных агентов сразу. Особенно учитывая тот факт, что четверо работавших на БРП оборотней были из молоди и сейчас тоже ни на что не годились, поскольку у них начался ежемесячный переход. Проблема с недостатком персонала усугублялась задержкой доставки некоторых припасов, необходимостью провести расследование двух подозрительных аварий дирижаблей, а также предстоящим сеансом экзорцизма, который следовало совершить после захода солнца. В придачу ко всему пришлось еще отбивать атаки как минимум восьми репортеров, надеявшихся взять интервью у лорда Маккона — якобы о дирижаблях, а на самом деле наверняка о леди Маккон. Излишне говорить, что профессор Лайалл ничуть не обрадовался, вернувшись домой незадолго до заката и обнаружив своего альфу лежащим в ванне и распевающим оперные арии (или то, что могло бы сойти за оперные арии в стаде тугоухих орангутанов).

— Вы снова исхитрились добраться до моей коллекции образцов, не так ли? Между прочим, милорд, это были мои последние образцы.

— Славная штука этот ф-ф-формальдегид.

— Насколько мне помнится, я поручил майору Чаннингу присматривать за вами. Он что, заснул? Ему по силам продержаться на ногах целые сутки. Прямые солнечные лучи он выдержать способен — я сам видел, — а вас довольно трудно потерять из виду, по крайней мере когда вы в таком состоянии.

Профессор Лайалл окинул ванную комнату суровым взглядом, словно ждал, что белокурая голова гаммы Вулси вот-вот высунется из-за вешалки.

— Не-е, он эт-та… не может.

— Ах вот как? И почему же? — профессор Лайалл пощупал воду, в которой плескался, как одуревший буйвол, лорд Маккон. Она была довольно холодной. Вздохнув, бета снял с вешалки халат альфы.

— Довольно, милорд. Давайте-ка вытащим вас отсюда, хорошо?

Лорд Маккон схватил мочалку и начал дирижировать вступление к «Герцогине Герольштейнской», разбрызгивая воду по всей ванной комнате.

— Грусть долой, девицы, пойте без забот!

— Так куда же подевался майор Чаннинг? — профессор Лайалл был раздосадован, однако в его голосе это не отражалось. Чаннинг раздражал его всю жизнь, сколько он себя помнил, а после такого дня, как сегодня, ничего другого и ждать не приходилось. — Я отдал ему прямое приказание. Отменить его нельзя было ни при каких обстоятельствах. Я пока еще бета в этой стае, и майор Чаннинг находится у меня в подчинении.

— П-п-прежде всего у меня, — мягко возразил лорд Маккон. А затем снова запел: — В танце вам кружиться, нам идти в поход!

Профессор Лайалл попытался частично потянуть, частично приподнять своего альфу. Но удержать не смог — лорд Маккон выскользнул у него из рук и с шумным плеском упал обратно в воду. Чрезвычайно искусно сконструированная массивная ванна с небольшой приставкой для нагрева паром была куплена за большие деньги и перевезена тоже не даром из Америки — там понимали, что такое настоящая сталь. Но даже это сооружение опасно раскачивалось на четырех когтистых лапах под тяжестью лорда Маккона.

— Пуля просвистела, и солдат упал… — пропел мокрый оборотень, пропустив несколько слов.

— Вы отдали Чаннингу прямой приказ? В таком состоянии? — профессор Лайалл предпринял новую попытку вытащить графа из ванны. — И он подчинился?

На одну короткую секунду глаза лорда Маккона сфокусировались, и вид у него стал почти трезвый.

— Я все-таки его альфа. Попробовал бы он не подчиниться.

Профессору Лайаллу наконец кое-как удалось вытащить его светлость из воды и засунуть в халат. Тонкая материя местами прилегала неприлично плотно, однако графу, никогда не придававшему особенного значения благопристойности, это было, образно выражаясь, до фигового листа.

Профессору Лайаллу к таким вещам было не привыкать.

Лорд Маккон начал раскачиваться в такт своему пению.

— Так не стой без дела — наполняй бокал!

— Куда вы его услали? — профессор Лайалл, на которого альфа как следует навалился, мысленно благословил свою сверхъестественную силу, благодаря которой эта ноша являлась хоть и тяжкой, но допустимой. Лорд Маккон был сложён как кирпичный нужник, а его воззрения отличались еще большей непоколебимостью — и зачастую такой же концентрацией дерьма.

— A-а, любопытно, да? — кокетство альфе удавалось плохо, и такой уход от прямого ответа профессора Лайалла нисколько не позабавил.

— Вы послали его за лордом Акелдамой?

Лорд Маккон вновь слегка протрезвел.

— А, этот голубок… Пропал, да? Вот и хорошо. Он мне напоминает мягкую начинку из заварного крема — одни сплошные сливки, без корочки. Никогда не мог понять, что Алексия нашла в этом острозубом дуралее. Моя жена! Развлекается с вампиром без корочки, а? По крайней мере, я знаю, что отец не он.

Желтые глаза альфы сощурились, словно он старался прогнать от себя эти мысли.

Внезапно лорд Маккон резко потяжелел и, выскользнув из рук профессора Лайалла, плюхнулся на пол. Глаза у него совсем пожелтели, и профессору Лайаллу показалось, что на теле его светлости что-то многовато шерсти. До полнолуния оставались еще пара ночей, и лорд Маккон, как альфа, мог бы с легкостью задержать переход. Очевидно, он даже не пытался.

Граф продолжал петь, хотя его невнятное пьяное бормотание сделалось еще невнятнее: челюстные кости уже вытягивались, превращаясь в волчью морду.

— Пей, и пой куплеты, и живи сейчас — может, ты за это пьешь в последний раз!

Профессор Лайалл недаром был бетой в стае Вулси и помимо прочих достоинств прекрасно знал, когда пора обратиться за помощью. Стремительный бросок к двери, один громкий крик — и четверо самых крепких клавигеров помогли препроводить лорда Маккона, теперь просто очень пьяного волка, в подвал, под замок. Лишняя пара ног не придала графу устойчивости, и вместо пения ему теперь пришлось ограничиться тоскливым поскуливанием. Утомительный день грозил смениться не менее утомительной ночью. После исчезновения майора Чаннинга у профессора Лайалла оставался только один выход: созывать стаю на совет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПОД ИМЕНЕМ ТАРАБОТТИ

День клонился к вечеру, но солнце еще висело над горизонтом, когда трое странного вида путников поднялись на борт последнего дирижабля, отправлявшегося в Кале со стоянки на белых скалах Дувра. Ни одному репортеру не удалось запечатлеть отъезд скандально известной леди Маккон. Вероятно, причиной тому была ее мгновенная реакция на публикацию слухов о ее так называемой опрометчивости, а скорее всего, то, что упомянутая дама путешествовала инкогнито, возмутительным образом нарушая правила приличий новыми, еще не опробованными прежде способами. Вместо обычного модного, но при этом исключительно практичного наряда на Алексии было надето черное свободное платье с пышными рукавами, юбку которого опоясывали широкие желтые ленты, и желтая бесформенная шляпа. В этом наряде леди Маккон отдаленно напоминала самодовольно надутого шмеля. Костюм был подобран поистине гениально: он сразу сделал из достойной великосветской дамы какую-то стареющую оперную певичку. Ее сопровождали хорошо одетый молодой джентльмен и его камердинер. При виде подобной компании можно было сделать только один вывод: за этим кроется вопиющая непристойность.

Мадам Лефу отнеслась к своей задаче — изобразить юного любовника — с подлинным энтузиазмом и то и дело проявляла угодливые знаки внимания к своей даме. Для этого маскарада она выбрала чрезвычайно реалистичные усы — длинные, черные, навощенные, они лихо закручивались кверху, прикрывая ямочки на щеках. Гигантский размер усов позволял почти полностью скрыть женственные черты изобретательницы, но их пышность имела неприятный побочный эффект: она вызывала у Алексии приступы судорожного хихиканья всякий раз, когда ее взгляд падал на француженку. Флуту было проще: он с удовольствием вернулся к привычной роли камердинера и таскал за Алексией и мадам Лефу коробки, а заодно свой обшарпанный саквояж — тот по виду был приблизительно одних лет со своим хозяином, только гораздо хуже сохранился.

Экипаж дирижабля поглядывал на странную троицу с плохо скрытым презрением, а фраппированные пассажиры откровенно сторонились их. Подумать только: бесстыдно афишировать подобную связь прямо на борту общественного транспорта! Безобразие! Таким образом, они оказались в изоляции, что Алексию более чем устраивало. По совету Флута она купила билет на свою девичью фамилию Таработти, поскольку после замужества так и не успела оформить новые проездные документы.

Мадам Лефу вначале возражала:

— По-вашему, это разумно, учитывая репутацию вашего отца?

— Полагаю, все же разумнее, чем путешествовать под именем леди Маккон. Кому же захочется носить имя Коналла?

Оказавшись наконец в каюте, Алексия сорвала с головы свою шмелиную шляпу и швырнула через всю комнату, как ядовитую змею.

Пока Флут возился с распаковкой багажа, мадам Лефу подошла к Алексии и погладила ее по освобожденным из плена волосам, словно успокаивая пугливого зверька.

— Фамилия Таработти широко известна только среди сверхъестественных. Разумеется, рано или поздно она привлечет чье-нибудь внимание. Надеюсь, нам удастся пересечь Францию быстрее, чем распространятся слухи.

Алексия не стала противиться этой ласке — она и правда действовала успокаивающе. Должно быть, мадам Лефу просто вошла в роль. Ох уж эти французы — они вообще очень увлекаются подобными вещами.

Они скромно поужинали у себя в каюте, отказавшись присоединиться к остальным пассажирам. Судя по свежести продуктов и по тому, как быстро их подали, команда дирижабля одобряла такое решение. Еда готовилась по большей части прямо на паровой машине — оригинальная кухня, хотя и не слишком изысканная.

После ужина они вышли на скрипучую палубу — подышать свежим воздухом. Алексию позабавило, как поспешно удалились при появлении их группки пассажиры, только что расслабленно наслаждавшиеся вечерним эфирным бризом.

— Вот снобы.

На щеках мадам Лефу, под нелепыми усами, показались едва заметные ямочки. Она прислонилась к плечу Алексии, и они обе, облокотившись на перила, стали смотреть на темные воды канала далеко внизу.

Флут внимательно наблюдал за женщинами. Алексия не знала, почему верный камердинер ее отца не доверяет мадам Лефу — потому что она француженка, потому что занимается изобретательством или из-за ее неподобающей манеры одеваться. Такому человеку, как Флут, все три этих качества могли казаться подозрительными.

У Алексии подобных предубеждений не было. Женевьева Лефу за последний месяц успела зарекомендовать себя как самая верная подруга, хоть и немного скрытная в сердечных делах, зато от нее всегда можно было ждать доброго слова и, что еще важнее, умного поступка.

— Вы скучаете по нему?

Не требовалось уточнять, о ком идет речь.

Алексия вытянула руку в перчатке, подставив ее под стремительные потоки эфира.

— Не хочу я по нему скучать. Но чертовски злюсь! И словно одеревенела. Чувствую себя глупой и вялой, — она искоса взглянула на изобретательницу. Женевьева ведь тоже пережила утрату. — Потом будет легче?

Мадам Лефу прикрыла глаза на целую долгую минуту. Должно быть, думала об Анжелике.

— Будет иначе.

Алексия посмотрела на почти полную луну — та еще не поднялась высоко, и огромный воздушный шар, несущий их корабль, не заслонял ее.

— Понемногу и становится иначе. Сегодня, — Алексия едва заметно пожала плечами, — болит уже по-другому. Теперь я думаю о полнолунии. Это была единственная ночь, когда мы делались неразлучными, не отрывались друг от друга всю ночь. В другое время я старалась не приближаться к нему надолго. Ему-то было все равно, но мне казалось, что лучше не рисковать — не делать его смертным дольше, чем необходимо.

— Боялись его состарить?

— Боялась, что какой-нибудь волк-одиночка с безумными глазами бросится на него, а я не успею отойти.

Какое-то время они молчали.

Алексия убрала руку и подперла ею подбородок. Ладонь словно онемела. Знакомое ощущение.

— Да. Я скучаю по нему.

— Даже после того, что он сделал?

Алексия безотчетно положила вторую руку на живот.

— Он всегда был порядочным болваном. Если бы соображал получше, никогда бы на мне не женился.

— Что ж, — мадам Лефу попыталась сменить тему разговора, вероятно, намереваясь поднять Алексии настроение, — во всяком случае, в Италии наверняка будет интересно.

Алексия взглянула на спутницу с подозрением:

— Вы уверены, что до конца понимаете значение этого слова? Я знаю, что английский — не ваш родной язык, но все-таки…

Фальшивые усы изобретательницы трепало ветром. Она прижала их к лицу тонким изящным пальцем, чтобы не улетели.

— Это шанс узнать, как вы забеременели. Разве не интересно?

Алексия сделала круглые глаза:

— Я прекрасно знаю как. Скорее уж, это шанс заставить Коналла отказаться от своих обвинений. А это не столько интересно, сколько полезно.

— Вы же понимаете, о чем я.

Алексия перевела взгляд на ночное небо.

— После свадьбы с Коналлом я думала, что детей у меня никогда не будет. А теперь словно подхватила какую-то экзотическую болезнь. Никакой радости! И казалось бы, меня должно интересовать, как с научной точки зрения объяснить такую беременность. Но у меня не получается слишком много думать о младенце, мне делается страшно.

— Возможно, вы просто не хотите привязываться к нему.

Алексия нахмурилась. Разбираться в собственных эмоциях было чудовищно утомительно. Женевьева Лефу растила ребенка другой женщины как собственного. Наверное, жила в постоянном страхе, что Анжелика придет и заберет у нее Джанела.

— Боюсь, у меня это получается непроизвольно. Считается ведь, что запредельные отторгают друг друга, при этом мы передаем свои признаки потомству. Если это так, у меня разовьется аллергия на собственного ребенка, я даже в одной комнате с ним находиться не смогу.

— Думаете, у вас случится выкидыш?

— Думаю, если беременность не прервется, мне, пожалуй, придется самой искать способы как-то избавиться от ребенка, иначе я с ума сойду. И даже если мне каким-то чудом удастся доносить его, я никогда не смогу дышать с ним одним воздухом, не говоря уже о том, чтобы дотронуться до него. И меня ужасно злит, что этот чурбан, мой муж, бросил меня разбираться с этим в одиночку. Неужели он не мог — ну я не знаю… поговорить хотя бы? Так нет же, он, видите ли, строит из себя обиженного и пьет как лошадь. А я… — тут Алексия перебила сама себя. — Фантастическая идея! Я должна выкинуть что-нибудь не менее возмутительное.

В ответ на это заявление мадам Лефу наклонилась и поцеловала Алексию в губы — очень ласково и нежно.

Нельзя сказать, чтобы это было неприятно, но и не совсем то, что принято в приличном обществе, даже среди друзей. Иногда, по мнению Алексии, мадам Лефу со своими французскими замашками заходила слишком далеко.

— Я не совсем это имела в виду. Нет у вас коньяка?

Изобретательница улыбнулась.

— По-моему, пора спать.

Алексия чувствовала себя измочаленной, как уголок старого ковра.

— Ужасно утомительно говорить о своих чувствах. Не уверена, что мне это по нраву.

— Да, но разве это не помогло?

— Я по-прежнему ненавижу Коналла и хочу доказать, что он неправ. Так что нет, кажется, не помогло.

— Но вы ведь всегда так относились к своему мужу, моя дорогая.

— Что правда, то правда. У вас точно нет коньяка?

На следующее утро они приземлились во Франции — на удивление, практически без эксцессов. После посадки мадам Лефу заметно повеселела. Легкой жизнерадостной походкой она спустилась вместе с Алексией по сходням с дирижабля, оставив позади рвущийся с привязи разноцветный корабль. Количество багажа ничуть не смутило французов, имевших склонность не только к нелепым усам, но и к передовой механике. Они погрузили чемоданы «Ла дива Таработти», коробки мистера Лефу и саквояж Флута на удивительную платформу: она парила в воздухе на четырех воздушных шарах, надутых эфиром, и ее потащил за собой апатичный носильщик. Мадам Лефу вступила в долгий спор с персоналом — или, скорее, начала вести переговоры, поскольку велись они без особой горячности. Насколько удалось понять Алексии — а уловить ей в треске французских фраз удалось совсем немного, — обсуждаемые вопросы касались счетов, чаевых и сложностей с наймом транспорта в такой ранний час.

Мадам Лефу охотно признавала, что утро только началось, однако терпеть какие-либо проволочки категорически отказывалась. Она разбудила молодого возницу с необычайно эффектными усами, и он подошел к путешественникам, протирая заспанные глаза. Уложив багаж и благополучно устроившись в экипаже, они проехали десяток миль до вокзала, где пересели на почтовый поезд, отправлявшийся в шестичасовой путь до Парижа через Амьен.

Мадам Лефу тихонько пообещала, что в поезде их накормят. К сожалению, железнодорожная еда оказалась отвратительной. Алексия, которой доводилось выслушивать лишь восторги по поводу французской кухни, испытала разочарование.

На место прибыли ближе к вечеру, и тут выяснилось, что Париж — точно такой же грязный и многолюдный город, как Лондон, только дома причудливее и усы у джентльменов пышнее. В город отправились не сразу: несмотря на острую нехватку чая в организмах путешественников, не стоило забывать об опасности слежки. Они вошли в главный железнодорожный вокзал, где Флут сделал вид, будто покупает билеты, и подняли ужасную суету, якобы торопясь успеть на ближайший поезд до Мадрида. А потом с багажом шумно ввалились в вагон мадридского состава с одной стороны, а затем тихонько выскользнули с другой, к большому недовольству единственного многострадального носильщика, получившего, впрочем, щедрое вознаграждение за свои труды. Далее на задах вокзала путешественники забрались в большую, довольно обшарпанную повозку, мадам Лефу объяснила вознице, куда ехать, и вскоре они остановились у крохотной ветхой часовой мастерской, располагавшейся рядом с пекарней. Алексия с немалым изумлением узнала, что все это находится на территории парижского торгового квартала.

Понимая, что скрывающимся от преследования привередничать не приходится, леди Маккон вошла следом за подругой в тесную мастерскую. Над дверью она заметила маленького медного осьминога и не вполне сумела сдержать дрожь тревожного предчувствия. Однако стоило ей оказаться внутри, как ее опасения мгновенно развеялись, сменившись любопытством. Мастерская была завалена часами и другими механизмами всевозможных форм и размеров. К сожалению, мадам Лефу, не задерживаясь, прошла через заднюю дверь и зашагала наверх по лестнице. Так, без особой помпы и церемоний, они оказались в маленьком вестибюле на втором этаже, где располагалось несколько сдаваемых внаем комнат.

Здесь Алексия почувствовала себя словно в дружеских объятиях: в комнате все дышало таким искренним гостеприимством и душевностью, что казалось, будто тебя приветствует радостным криком рождественский пудинг: уютно потертая мебель, яркие и веселые картины на стенах и приставные столики. Даже обои были славные. И в отличие от Англии, где в любых помещениях из уважения к сверхъестественным окна закрывали тяжелые шторы и царил полумрак, комната была светлой, солнечной и заполненной воздухом, свободно проникавшим с улицы благодаря распахнутым створкам. Но больше всего Алексию обрадовало множество разбросанных повсюду устройств и механических безделушек. В отличие от мастерской мадам Лефу, не имевшей другого назначения, кроме производственного, это был и дом, и мастерская. На конструкциях, напоминавших наполовину собранные вязальные машины, и кривошипных механизмах валялись какие-то шестеренки, а между ними стояли ведерки для угля. Семейный союз лаборатории и уютного жилища; ничего подобного Алексия никогда не видела.

Мадам Лефу коротко и неразборчиво окликнула кого-то, вероятно, хозяина мастерской, но разыскивать не стала. И непринужденно, словно любимая родственница, расположилась на мягком диванчике. Леди Маккон, которой такие вольности казались в высшей степени неприличными, вначале противилась желанию последовать ее примеру, однако усталость после долгого путешествия в конце концов убедила ее отбросить церемонии. Флут, который, кажется, никогда не уставал, сцепил пальцы за спиной и занял свою любимую позицию дворецкого — у двери.

— Ах, Женевьева, дорогая, какая неожиданная радость!

Вошедший в комнату джентльмен идеально соответствовал дому — мягкий, дружелюбный и увешанный разнообразными приспособлениями. На нем был кожаный фартук с множеством карманов, на носу — очки с зелеными стеклами, на голове — стеклокуляры в медной оправе, а на шее висел монокль. Без сомнения, часовщик. Говорил он по-французски, но, к счастью, гораздо медленнее, чем те, кого Алексии приходилось слышать до сих пор, и ей удавалось уловить смысл фраз.

— В тебе, кажется, что-то изменилось? — часовщик поправил очки и на мгновение взглянул сквозь них на мадам Лефу. Явно не замечая огромных усов, приклеенных над верхней губой изобретательницы, он добавил: — Шляпа новая?

— Вот ты, Гюстав, никогда не меняешься, верно? Надеюсь, ты не против такого неожиданного визита, — мадам Лефу обратилась к хозяину на правильном «королевском» английском в знак уважения к присутствующим Алексии и Флуту.

Часовщик с легкостью переключился на родной язык Алексии, словно владел им в совершенстве с рождения. Кажется, он только сейчас заметил гостей.

— Нисколько, уверяю. Я счастлив тебя видеть. В любое время, — что-то в голосе часовщика и в блеске его голубых глаз-пуговиц подсказывало, что эти слова — не просто дань вежливости. — А ты еще и друзей ко мне привела! Как чудесно. Очень рад, очень рад.

Мадам Лефу представила их друг другу:

— Месье Флут, мадам Таработти, это мой дорогой кузен, месье Труве.

Часовщик внимательно посмотрел на Флута и коротко поклонился. Флут ответил тем же, после чего объектом пристального внимания оказалась Алексия.

— Не из тех Таработти?..

Алексия не сказала бы, что месье Труве выглядел шокированным, это было бы преувеличением, но теперь в его поведении явственно ощущалось нечто большее, чем простая любезность. Правда, выражение лица трудно было разглядеть, поскольку в придачу к неизбежным усам у часовщика имелась еще и золотисто-рыжеватая борода эпических размеров, которая могла бы соперничать с кустом шелковицы. Казалось, усы, преисполнившись неумеренного энтузиазма и жажды приключений, решились захватить и нижнюю часть лица и ринулись в беспощадную атаку.

— Его дочь, — подтвердила мадам Лефу.

— В самом деле? — в поисках подтверждения часовщик перевел взгляд почему-то на Флута.

Флут коротко кивнул — один раз.

«Неужели это так ужасно — быть дочерью своего отца?» — подумала Алексия.

Месье Труве приподнял густые брови и улыбнулся. Это была короткая застенчивая улыбка, едва пробивавшаяся сквозь заросли бороды.

— Насколько я понимаю, вы никогда не видели своего родителя? Нет, конечно, и не могли видеть, не так ли? Это невозможно. Если вы действительно его дочь, — на этот раз он взглянул на мадам Лефу. — Это правда?

На щеке мадам Лефу показались ямочки.

— Без всякого сомнения.

Часовщик поднял к глазу свой монокль и вгляделся в Алексию одновременно сквозь него и сквозь очки.

— Замечательно. Женщина-запредельная! Вот уж не думал, что доживу до такого дня. Ваш визит для меня большая честь, мадам Таработти. Женевьева, ты всегда преподносишь мне самые очаровательные сюрпризы. И неприятности в придачу, само собой, но об этом, пожалуй, пока не будем, а?

— Мало того, кузен, — она ждет ребенка. А отец — оборотень. Как тебе это?

Алексия пронзила мадам Лефу суровым взглядом. Они не договаривались, чтобы выкладывать такие интимные подробности французскому часовщику!

— Мне нужно сесть, — месье Труве вслепую нашарил рукой ближайший стул и рухнул на него. Глубоко вздохнул и с еще большим интересом оглядел Алексию. Она подумала — кажется, он сейчас еще и стеклокуляры нацепит в придачу к очкам и моноклю.

— Вы уверены?

Алексия ощетинилась. Она так устала от вечного недоверия к ее словам.

— Можете не сомневаться. Я совершенно уверена.

— Удивительно, — проговорил часовщик, к которому, кажется, отчасти вернулось душевное равновесие. — Не обижайтесь, не обижайтесь. Вы должны понимать, что вы — чудо современной эпохи, — монокль вновь поднялся к глазу. — Хотя вы не очень похожи на вашего уважаемого отца.

Алексия бросила неуверенный взгляд на Флута, а затем спросила месье Труве:

— А есть на свете хоть кто-то, кто не знал моего неведомого батюшку?

— О, его как раз мало кто знал. Таково было его желание. Но он появлялся изредка в моем кругу или, вернее сказать, в кругу моего отца. Я видел его только один раз, да и то в шесть лет. Однако я все хорошо помню, — часовщик снова улыбнулся. — Должен сказать, он всегда умел произвести впечатление, ваш отец.

Алексия задумалась, не скрывается ли за этими словами какой-то неприятный подтекст? И поняла — наверняка скрывается. Зная то немногое, что она знала о своем родителе, правильнее было бы спросить, на что именно намекал француз? Но ее просто разрывало от любопытства.

— В кругу?..

— В Ордене.

— Мой отец был изобретателем? — Алексию это удивило. Она никогда не слышала ничего подобного об Алессандро Таработти. Все записи в его дневнике указывали, что он был скорее разрушителем, чем созидателем. Кроме того, по общему мнению, запредельные и не могли ничего изобрести. Им не хватало для этого воображения и души.

— О нет, нет, — месье Труве задумчиво погладил свою бороду двумя пальцами. — Скорее, необычным клиентом. У него всегда были самые диковинные заказы. Помню, мой дядя рассказывал однажды, как он… — часовщик бросил взгляд на дверь, очевидно, заметив что-то такое, что заставило его оборвать свой рассказ. — Впрочем, неважно.

Алексия оглянулась, надеясь увидеть, что же вынудило этого разговорчивого малого умолкнуть. Но не обнаружила ничего нового — только Флут, бесстрастный, как всегда, стоял со скрещенными за спиной руками.

Алексия вопросительно взглянула на мадам Лефу.

Но француженка ничем не помогла ей. Напротив, она подыскала предлог, чтобы уйти от дальнейшего участия в разговоре.

— Кузен, что, если я пойду поищу Кансузу и попрошу принести чаю?

— Чаю? — на лице месье Труве отразилось недоумение. — Ну что ж, если хочешь. Мне кажется, ты слишком долго прожила в Англии, моя дорогая Женевьева. По мне, для такого случая лучше подошло бы вино. Или, может быть, бренди, — он повернулся к Алексии: — Принести вам бренди? Судя по вашему виду, вам не помешало бы немного взбодриться, моя дорогая.

— О нет, спасибо. Чая будет вполне достаточно, — по правде говоря, леди Маккон считала, что выпить чаю — прекрасная мысль. Уловки с поездом отняли у них больше часа, и хотя Алексия понимала, что дело того стоило, ее желудок имел против задержки принципиальные возражения. После появления «маленького неудобства» еда так или иначе становилась всё более насущной проблемой. Алексия всегда придавала завтракам, обедам, ужинам и чаю большое значение, что и было заметно по ее талии, но теперь в ее мыслях гораздо больше места стали занимать вопросы, где и когда можно будет поесть, а в самых неловких случаях — удастся ли удержать съеденное в себе. «И в этом тоже виноват Коналл. Кто бы мог подумать, что на свете есть что-то, способное изменить мои привычки в еде?»

Мадам Лефу исчезла из комнаты. Повисла неловкая пауза: часовщик продолжал разглядывать Алексию.

— Так по какой же линии, — осторожно начала Алексия, — у вас родство с Женевьевой?

— О, мы на самом деле не родственники. Мы с ней вместе учились в парижской «Школе искусств и ремесел». Не слышали о такой? Ну конечно, слышали. Правда, в то время она была не она, а он — наша Женевьева всегда предпочитала мужскую роль, — за этим последовала пауза, густые брови задумчиво нахмурились. — А, так вот что в ней изменилось! Опять она приклеила эти дурацкие фальшивые усы. Давненько я ее с ними не видел. Вы, должно быть, путешествуете инкогнито. Как интересно!

На лице Алексии отразилась легкая паника: она не знала, стоит ли рассказывать этому приветливому человеку, что над ними висит угроза нападения вампиров.

— Не волнуйтесь, у меня нет желания совать нос в ваши дела… Так вот, это я научил Женевьеву всему, что она знает о часовых механизмах. И уходу за усами, если на то пошло. И еще кое-чему немаловажному, — часовщик погладил свои внушительные усы двумя пальцами, большим и указательным.

Алексия не до конца поняла смысл его слов. От необходимости продолжать этот разговор ее спасло появление мадам Лефу.

— А где же твоя жена? — спросила француженка у хозяина дома.

— Ах да. Гортензия немного… как бы сказать… умерла в прошлом году.

— Ой! — мадам Лефу эта новость, кажется, не особенно огорчила — только удивила. — Мне очень жаль.

Часовщик слегка пожал плечами.

— Гортензия никогда не любила поднимать шум. Подхватила пустяковую простуду по дороге на Ривьеру, и не успел я опомниться, как она просто сдалась болезни и угасла.

Алексия не знала, что и думать: ей было непонятно такое равнодушие.

— Она вообще была немножко похожа на репу, моя жена.

Алексия наконец решила, что в этой бесчувственности, пожалуй, есть даже что-то забавное.

— В каком смысле?

Часовщик снова улыбнулся. Очевидно, он ждал этого вопроса.

— Пресная, безвкусная — на гарнир годится, но только если ничего лучше не нашлось.

— Гюстав, что ты говоришь такое! — мадам Лефу изобразила возмущение.

— Но хватит обо мне. Расскажите еще что-нибудь о себе, мадам Таработти.

Месье Труве придвинулся поближе.

— Что же еще вы хотели бы знать?

Алексии хотелось хорошенько расспросить часовщика о своем отце, но она чувствовала, что шанс, увы, упущен.

— Ваши способности схожи с теми, какими обладают запредельные мужчины? Вы так же умеете нейтрализовать сверхъестественные проявления?

— Я никогда не встречала других запредельных, но всегда предполагала нечто подобное.

— То есть, если можно так выразиться, физическое прикосновение или очень тесная близость — и немедленная реакция жертвы?

Слово «жертва» Алексии не понравилось, но описание происходившего было довольно точным, поэтому она кивнула.

— Так, значит, вы изучаете нас, месье Труве?

А вдруг этот забавный бородач способен разрешить ее затруднение с беременностью?

Часовщик покачал головой. В уголках его глаз появились веселые морщинки. Алексия поняла, что густая растительность на лице месье Труве больше ей не мешает: выражение этого лица без труда читалось по глазам.

— О нет, нет. Это далеко за пределами моей основной сферы интересов.

Мадам Лефу испытующе взглянула на старого школьного друга.

— Да, Гюстав, ты никогда всерьез не занимался изучением эфира — не хватало технического оснащения.

— Неужели между эфиром и моими способностями есть какая-то связь? — Алексия была озадачена. Будучи «синим чулком», она имела представление о проводящихся исследованиях: касались они в основном тонких вопросов эфиронавтики и перемещения в надвоздушном пространстве, а вовсе не способностей запредельных существ.

Миниатюрная застенчивая горничная подала чай — или то, что считалось чаем во Франции. Вместе с девушкой в двери вкатился низенький столик, скорее поднос на колесиках, — казалось, он везет не только чашки и всё прочее, но и саму горничную, издавая смутно знакомый тикающий звук. Когда горничная наклонилась, чтобы поднять поднос и поставить на стол, Алексия непроизвольно взвизгнула. До этого момента она совершенно не подозревала о своих способностях к спорту, однако сейчас одним прыжком перемахнула через диван и спряталась за ним.

«Роль лакея в сегодняшнем французском фарсе, — подумалось ей в приступе паники пополам с весельем, — исполняет механическая божья коровка — убийца!».

— О боже, мадам Таработти! С вами все хорошо?

— Божья коровка! — сдавленно выкрикнула Алексия.

— Ну да. Это прототип для одного из последних заказов.

— То есть вы хотите сказать — она здесь не для того, чтобы меня убить?

— Мадам Таработти, уверяю вас, я не настолько дурно воспитан, чтобы убивать кого-то божьей коровкой в моем собственном доме.

Алексия опасливо вышла из-за дивана и настороженно наблюдала за тем, как большой механический жук, совершенно безучастный к тому, как бешено колотится сердце у нее в груди, выкатывается обратно в коридор следом за горничной.

— Насколько я понимаю, это ваша работа?

— Совершенно верно, — часовщик гордо посмотрел вслед удаляющемуся насекомому.

— Я уже имела с ней дело.

Мадам Лефу устремила на месье Труве негодующий взгляд:

— Кузен, я думала, ты предпочитаешь не брать заказы на оружие!

— Так и есть! И должен сказать, что меня оскорбляют подобные обвинения.

— Так вот, вампиры сделали из них оружие! — сообщила Алексия. — Мне пришлось столкнуться с нападением целого стада божьих коровок — убийц — их подослали, чтобы они прикончили меня в экипаже. Вот эти усики, которыми они у вас держат чайные подносы, заменили иголками для инъекций.

— И одна из этих коровок взорвалась, когда я хотела ее осмотреть, — добавила мадам Лефу.

— Какой ужас! — часовщик нахмурился. — Гениально, конечно, но эта модификация — не моих рук дело, уверяю вас. Я должен извиниться перед вами, милая леди. Кажется, такие вещи часто случаются, когда имеешь дело с вампирами. Хотя бывает трудно отказать постоянным клиентам, к тому же столь аккуратно оплачивающим счета.

— Не мог бы ты назвать нам имя заказчика, кузен?

Часовщик вновь нахмурился.

— Американский джентльмен. Мистер Борегар. Вы когда-нибудь слышали о нем?

— Похоже на псевдоним, — сказала Алексия.

Мадам Лефу кивнула:

— Увы, в этой части света такие устройства используют многие. Теперь следов уже не найти.

Алексия огорченно вздохнула.

— Ах, ну что же, месье Труве, будем ждать новой встречи с божьими коровками — убийцами. Я все понимаю. Надеюсь, вы успокоите мои расстроенные чувства чаем?

— Конечно, мадам Таработти. Конечно.

Чай действительно имелся, хоть и, судя по запаху, неважного качества, однако Алексию куда больше занимала еда. На тарелках красовались сырые овощи (сырые!), какое-то прессованное студенистое мясо и крошечные диетические бисквитики — на вид ореховые. Выглядело всё это, по мнению Алексии, крайне подозрительно. Сладкого не было совсем. Однако, положив себе небольшую горку закусок, леди Маккон нашла угощение более чем отменным — за исключением чая, который оказался совершенно безвкусным, как и предполагалось с самого начала.

Часовщик деликатно поклевал с тарелок, но пить ничего не стал, заметив, что, на его вкус, чай — великолепный напиток, если подавать его холодным, со льдом. Если бы, конечно, лед был немного подешевле. После этого заявления Алексия совершенно разочаровалась как в самом месье Труве, так и в его моральных качествах.

А он тем временем продолжил разговор с мадам Лефу, словно их не прерывали.

— Напротив, моя дорогая Женевьева, я интересуюсь эфирными явлениями достаточно, чтобы следить за последними изысканиями итальянцев. Вопреки британским и американским теориям о моральной неустойчивости, отклонениях в составе крови и лихорадочном темпераменте итальянские научные сообщества теперь придерживаются мнения, что существование души связано со способностью кожи должным образом перерабатывать эфир из внешней среды.

— О, ради бога, что за нелепость! — на леди Маккон теория не произвела серьезного впечатления. А «неудобство», судя по всему, осталось столь же недовольно сырыми овощами. Алексия перестала есть и положила руку на живот. Черт бы побрал это несносное существо! Неужели нельзя хоть раз дать ей спокойно поесть?

Флут, до сих пор занятый уничтожением провизии на собственной тарелке, встревоженно повернулся к ней.

Алексия покачала головой.

— А, так вы читаете научную литературу, мадам Таработти?

Алексия кивнула.

— Вероятно, вам это может показаться абсурдным, но я считаю эту идею заслуживающей внимания. И не в последнюю очередь потому, что благодаря ей удалось приостановить санкционированные тамплиерами методы вивисекции сверхъестественных подопытных.

— Так вы прогрессист? — Алексия была удивлена.

— Я стараюсь не вмешиваться в политику. Однако в Англии, судя по всему, дела идут неплохо еще и потому, что в ней легализованы сверхъестественные. Это не значит, что я полностью одобряю такой шаг. Но противоположная ситуация, при которой они вынуждены скрываться, имеет свои недостатки. Во-первых, мне хотелось бы иметь доступ к некоторым научным исследованиям вампиров. Сколько всего они знают о часах! А во-вторых, я против, чтобы сверхъестественных преследовали и обращались с ними словно с животными, как это принято в Италии.

Пока шла беседа, солнце начало опускаться над парижскими крышами и комнату залил приятный золотистый свет.

Часовщик кивнул самому себе и перешел на другую тему:

— Так-так, кажется, пора заканчивать беседу. Вы, должно быть, устали. Вы, конечно, останетесь ночевать у меня?

— Если не возражаешь, кузен.

— Ничуть. Если, конечно, вы извините меня за скромность обстановки — у меня ведь довольно тесно. Боюсь, вам, дамы, придется спать на одной кровати.

Алексия смерила мадам Лефу внимательным взглядом. Француженка не скрывала ни своих предпочтений, ни своего интереса.

— Полагаю, моей добродетели ничто не угрожает.

Флут, кажется, хотел что-то возразить.

Алексия бросила на него насмешливый взгляд. Бывший камердинер ее отца — и ханжа? Противник плотских удовольствий? Решительно невозможно. Правда, представления бывшего дворецкого, как следует одеваться и вести себя в обществе, отличались редкой косностью, но он ни разу и бровью не повел, наблюдая за разнузданными утехами неугомонной стаи оборотней в замке Вулси. С другой стороны, Флут всегда недолюбливал лорда Акелдаму… Алексия слегка нахмурила брови.

Бывший камердинер ее отца ответил непроницаемым взглядом.

Может, он до сих пор не слишком доверяет мадам Лефу по какой-то другой причине?

Поскольку ломать голову над этим было совершенно бесполезно, а разговор с Флутом — или, точнее, монолог, обращенный к Флуту, — тоже ничего бы не дал, Алексия обогнула его и зашагала вслед за месье Трувом по коридору к маленькой спальне, где, переодевшись в пурпурно-красное тафтяное платье для вечера в кругу семьи, прилегла вздремнуть немного перед ужином.

Разбудил ее очень странный шум. Кажется, он доносился снизу, из часовой мастерской.

— О, во имя пирога с патокой! Что там еще?

Схватив в одну руку парасоль, а в другую сумку, леди Маккон выскочила в коридор. Было очень темно — лампы еще не зажигали. Только снизу, из мастерской, струился теплый свет.

На верхней площадке лестницы Алексия столкнулась с Флутом.

— Мадам Лефу и месье Труве обсуждали разные вопросы, связанные с часами, пока вы отдыхали, — негромко сообщил он ей.

— Не могли же они при этом поднять такой тарарам.

Что-то с грохотом ударилось во входную дверь. Если в Лондоне магазины и мастерские стояли открытыми до поздней ночи ради посетителей из числа оборотней и вампиров, парижане не толькозакрывали свои заведения еще до захода солнца, но и надежно запирали двери для защиты от вторжения сверхъестественных клиентов.

Алексия с Флутом кубарем скатились вниз по лестнице — если такое выражение уместно, когда речь идет о почтенном дворецком и о беременной женщине, занимающей в обществе высокое положение. И на полпути к мастерской леди Маккон пришло в голову, что местная привычка запирать двери, пожалуй, имеет под собой основания, поскольку в этот момент туда же вломились, сорвав дверь с петель, четыре здоровенных вампира. Клыки у них выразительно торчали, и вид их никак не располагал к вежливому знакомству.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ЧТО ХУЖЕ ВСЕГО В ВАМПИРАХ

«Хуже всего в вампирах, — думал профессор Лайалл, протирая стеклокуляры носовым платком, — то, что они слишком концентрируются на деталях». Вампиры любят хитрые комбинации, но стоит чему-то пойти не по плану, как они опускают руки, не в силах ничего поделать с наступившим хаосом. В таких случаях они впадают в панику и прибегают к чрезвычайным мерам, которые решительно не способствуют успеху изящно задуманного плана.

— Где же наш прославленный альфа? — спросил Хемминг, усаживаясь за стол и накладывая себе на тарелку горку ломтиков ветчины и копченую рыбу. Обычные люди в это время садятся ужинать, а оборотни приступают к завтраку. А поскольку за завтраком обслуживания не предполагалось, слуги просто принесли и поставили на стол горы еды, предоставив членам стаи и клавигерам самим позаботиться о себе.

— Сидит в камере уже сутки и пытается протрезветь. Вчера вечером он был так пьян, что превратился в волка. Пришлось упрятать его в подземелье, лучшего места не нашлось.

— Черт возьми.

— Женщины кого угодно могут до этого довести. С ними лучше вовсе дела не иметь, если хотите знать мое мнение.

В комнату вошел Адельф Блубаттон, а за ним — Рэйф и Фелан, двое младших членов стаи.

Ульрик, молча жевавший отбивную на другом конце стола, поднял глаза.

— Никто не спрашивал вашего мнения. Ваши предпочтения и так всем известны.

— Некоторые слишком узколобы.

— Вернее сказать, некоторые слишком неразборчивы.

— Мне всё быстро приедается.

Сегодня все были не в духе — обычное дело перед полнолунием.

Профессор Лайалл тщательнейшим образом протер стеклокуляры и надел их. Взглянул на стаю сквозь увеличительное стекло.

— Джентльмены, позвольте мне заметить, что ваши предпочтения лучше обсудить в клубе. Я, во всяком случае, не для того вас сюда созвал.

— Да, сэр.

— Вы обратили внимание, что клавигеры не приглашены?

Бессмертные джентльмены закивали. Они понимали, что это значит: Лайалл хочет обсудить какой-то серьезный вопрос в узком кругу. Обычно клавигеры всюду совали свои носы. Когда вас окружают по большей части безработные актеры, притом сразу несколько десятков, это заметно отражается на вашей личной жизни, а именно — она становится не вполне личной.

Все оборотни, сидевшие за большим обеденным столом, склонили головы набок, открыв шеи перед бетой.

Профессор Лайалл, видя, что всеобщее внимание наконец приковано к нему, открыл собрание.

— Поскольку наш альфа все еще блистает на новом славном поприще безмозглого идиота, мы должны готовиться к худшему. Я хочу, чтобы двое из вас оставили свои воинские обязанности и помогли БРП справиться с дополнительной нагрузкой.

Никто не усомнился в праве профессора Лайалла вносить изменения в статус-кво. В какой-то момент каждый член стаи Вулси пробовал потягаться с Рэндольфом Лайаллом, и всем им пришлось убедиться, что подобные посягательства чреваты серьезными проблемами. В результате все пришли к единому мнению, что хороший бета не менее ценен, чем хороший альфа, и можно только радоваться, что им посчастливилось и с тем и с другим. Правда, сейчас альфа определенно сошел с рельсов. А между тем репутацию и положение первой стаи Англии то и дело приходилось отстаивать.

Профессор Лайалл продолжал:

— Ульрик и Фелан, лучше всего, если это будете вы. Вы уже знакомы и с документацией БРП, и с порядком работы. Адельф, вы возьмете на себя дела военные и примете все необходимые меры, чтобы компенсировать отсутствие Чаннинга.

— Он тоже запил? — поинтересовался кто-то из молодняка.

— М-м-м… Нет. Полагаю, он никому из вас не сказал, куда направляется?

Ответом на этот вопрос было молчание, нарушаемое только негромким чавканьем и хрустом.

Лайалл поправил стеклокуляры на переносице и взглянул сквозь них на свою чашку чая.

— Нет? Я так и думал. Отлично. Адельф, вам придется договориться в полку, чтобы должность Чаннинга временно передали наиболее подходящему офицеру. Вероятно, это будет смертный, — бета посмотрел на Адельфа. Тот носил чин лейтенанта и имел обыкновение преувеличивать свои способности и приуменьшать чужие. По правде говоря, опыта у него и впрямь было на полвека больше, чем почти у всех остальных, но субординацию необходимо соблюдать. — Вы будете подчиняться его приказам точно так же, как приказам старшего по званию сверхъестественного. Вам ясно? Если возникнет вопрос о ненадлежащем использовании способностей стаи или о неразумном риске в силу предрассудков, касающихся бессмертных, обращайтесь напрямую ко мне. Никаких дуэлей, Адельф, даже в самых крайних обстоятельствах. То же касается и всех остальных.

Профессор Лайалл снял стеклокуляры и обвел сидящих за столом крупных мужчин грозным взглядом.

Все опустили головы и всецело сосредоточились на еде.

— Чрезмерное пристрастие к дуэлям вредит репутации стаи. Есть вопросы?

Вопросов не было. Сам профессор Лайалл носил чин подполковника Колдстемской гвардии, хотя последние полвека ему редко приходилось исполнять воинский долг. Порой бета начинал сожалеть, что так редко бывает в полку и что работа в БРП потеснила офицерские обязанности. Но даже он, человек весьма предусмотрительный, не предвидел такого казуса, чтобы полк стоял в графской резиденции в отсутствие майора Чаннинга и, можно сказать, в отсутствие самого графа.

На этом профессор Лайалл решил закончить совещание и дать стае поесть без помех. Все нервничали и вели себя довольно беспокойно. Лорд Маккон умел усмирять их одним своим присутствием. Профессор Лайалл выстоял бы в поединке против каждого в отдельности, но не обладал такой мощной харизмой, чтобы держать под контролем всех сразу, и понимал: если его светлость продолжит беспробудно пить, проблемы с большой вероятностью могут возникнуть не только снаружи, но внутри стаи. Если только формальдегид в Англии не закончится раньше.

Когда джентльмены завершали свой завтрак, послышался робкий стук в запертую дверь. Профессор Лайалл нахмурился: он ведь распорядился, чтобы их не беспокоили.

— Да?

Дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошел весьма встревоженный чем-то Рампет. В руках у нового дворецкого был медный поднос, на котором лежала единственная визитная карточка.

— Прошу прощения, профессор Лайалл, сэр, — проговорил дворецкий. — Я помню, вы сказали — только в экстренных случаях, но клавигеры не знают, что делать, а прислуга в волнении.

Профессор Лайалл взял карточку и прочитал:

«Сандалиус Ульф, барристер. Ульф, Ульф, Рендоффлип и Ульф. Топшем, Девоншир». А внизу очень мелкими буквами было напечатано еще одно слово: «Одиночка».

Бета перевернул карту. На оборотной стороне — кровью, как положено, — была начертана роковая фраза: «Назовите вашего секунданта».

— О, просто замечательно! — профессор Лайалл закатил глаза. А он-то так тщательно подбирал вечерний костюм. — Только этого не хватало.

Большую часть своей жизни с тех пор, как сделался оборотнем, Лайалл всеми силами старался не попасть в альфы. Помимо того что он не мог принимать форму Анубиса и по складу своего темперамента мало подходил для подобной работы, его нисколько не привлекала и ее физическая сторона. Дело в том, что на протяжении нескольких столетий жизнь альф оказывалась удивительно короткой для бессмертных. Привычка воздерживаться от поединков до сих пор служила профессору Лайаллу хорошую службу. Беда была в том, что он, вопреки здравому смыслу, привязался к своему нынешнему альфе и пока не готов был мириться со сменой власти в стае. Таким образом, появление в Вулси выскочки-одиночки, намеренного побороться за право возглавить самую могущественную стаю Англии, поскольку, по слухам, ее альфа сейчас ни на что не годен, не оставляло бедняге Лайаллу другого выхода, кроме как драться вместо лорда Маккона.

— Лейтенант Блубаттон, не могли бы вы сопровождать меня?

Другой член стаи, один из самых старших и сильных, возразил:

— Разве не я по праву должен занять место гаммы вместо Чаннинга?

— Поскольку полк пока стоит здесь, будет лучше, если это место займет старший по званию.

Профессор Лайалл должен был обеспечивать стае поддержку военных, а с исчезновением гаммы это становилось нелегким делом. Майор Чаннинг, конечно, являлся самой настоящей занозой в самом неудобопроизносимом месте, однако при всем том оставался отличным офицером, имел репутацию отчаянного храбреца и пользовался уважением других офицеров и солдат. Теперь же, чтобы сохранить прочную связь стаи с полком, требовалось подыскать ему замену — на случай крайних обстоятельств, когда может понадобиться призвать солдат для защиты Вулси. Использовать армию ее величества, чтобы предотвратить смещение альфы, — ничего хуже и представить себе нельзя! Оборотни доблестно несли свои воинские обязанности с тех пор, как королева Елизавета объявила об их интеграции в общество, но старались не смешивать эти обязанности с законами стаи. Однако Лайалл имел склонность к неординарным решениям и в случае необходимости не остановился бы перед тем, чтобы призвать на помощь Колдстемскую гвардию.

Хеммингу до беты было далеко, и он вновь попытался возразить:

— Да, но…

— Мое решение окончательно, — профессор Лайалл одним глотком допил чай, встал, сделал Адельфу знак следовать за ним и направился в гардеробную.

Там оба джентльмена разделись донага и, облачившись в длинные шерстяные плащи, вышли из замка через парадную дверь. Во дворе на холодном вечернем ветру их дожидалась взбудораженная толпа клавигеров и замковой прислуги.

Еще не видя своего соперника, профессор Лайалл уловил его запах — даже отдаленно не напоминающий стаю Вулси и вообще совершенно незнакомый. Чужая кровь! Непроизвольно подергивая носом, бета, как и полагалось, подошел к одиночке и поздоровался:

— Мистер Ульф? Как поживаете?

Оборотень глядел на Лайалла с подозрением.

— Лорд Маккон?

— Профессор Лайалл, — представился бета стаи Вулси. И добавил, чтобы сразу прояснить ситуацию: — А это мой помощник, лейтенант Блубаттон.

Одиночка напустил на себя оскорбленный вид. Впрочем, по его запаху было ясно, что это игра. На самом деле этот выскочка не расстроился и не занервничал, увидев Лайалла вместо лорда Маккона. Он и не ожидал, что граф примет его вызов. До него уже дошли слухи.

Профессор Лайалл скривил губу. Он всегда терпеть не мог адвокатов.

— Ваш альфа не хочет даже принять мой вызов? — в вопросе мистера Ульфа сквозило лукавство. — Ваше имя мне, разумеется, известно, профессор, но почему меня не встречает сам лорд Маккон?

Профессор Лайалл не удостоил его ответом.

— Приступим к делу?

Он повел нового претендента на место альфы за замок, к широкому каменному крыльцу, где чаще всего проходили тренировочные бои стаи. Длинная, чуть отлогая, безупречно ухоженная лужайка позади замка Вулси была сплошь заставлена парусиновыми палатками военного лагеря, ярко белеющими в свете почти полной луны. Раньше полк разбивал лагерь прямо перед замком, но Алексию присутствие сотен вояк нервировало, и она настояла, чтобы они перебрались подальше. Примерно через неделю им предстояло отправляться на зимние квартиры, а пока они расположились на земле Вулси — просто ради единения со стаей. Теперь, когда приличия были соблюдены, уже, в общем-то, ничто не мешало военным трогаться в путь.

Стая Вулси потянулась за тремя мужчинами, а следом и тесная кучка клавигеров. У Рейфа и Фелана вид был довольно изможденный. Пожалуй, придется настоять, чтобы они отправились в подземелье прямо сейчас, пока их не настигло лунное безумие. Несколько смертных офицеров, любопытствуя, что происходит в стае, прихватили фонари и тоже подошли посмотреть.

Лайалл с мистером Ульфом разделись и стояли обнаженными на глазах у всех. Никто ничего не сказал, только раз-другой послышались свист и улюлюканье. Военные уже привыкли к превращениям оборотней и к непристойным зрелищам, предваряющим это явление.

Профессор Лайалл был уже немолод, как ни печалил его этот факт, и с годами если не привык к превращениям, то по крайней мере научился держать в узде свои чувства и не показывать, как ему больно. Больно было всегда. Превращение человека в волка сопровождалось звуками ломающихся костей, лопающихся мускулов и рвущейся плоти, и, увы, все это не только слышалось, но и ощущалось в полной мере. Оборотни называли свое бессмертие проклятием. При каждом превращении Лайалл задавался вопросом — чем так мучиться, может, стоило стать вампиром? Правда, им приходится пить людскую кровь и опасаться смертоносного солнечного света, зато они умеют коротать дни со вкусом и комфортом. В сущности, в жизни оборотня с этой вынужденной наготой и тиранической властью луны было что-то внутренне недостойное. А профессор Лайалл ценил свое достоинство весьма высоко.

Правда, те, кто стоял сейчас вокруг, в один голос заявили бы: если про кого-то и можно сказать, что он умеет превращаться в волка с достоинством, так именно про профессора Лайалла. Он был гордостью полка, это знали все. Солдатам и офицерам случалось наблюдать превращения оборотней Вулси и на поле боя, и за его пределами, однако никто не умел проделывать это так стремительно и бесшумно, как Лайалл. Когда переход завершился, все, не сговариваясь, наградили его вежливыми аплодисментами.

Некрупный, песочного цвета, слегка похожий на лисицу волк, стоявший на месте профессора Лайалла, смущенно кивнул головой в знак благодарности.

Превращение соперника прошло далеко не столь элегантно. Оно сопровождалось громкими стонами и жалобным повизгиванием, однако, когда завершилось, возникший перед профессором Лайаллом черный волк оказался несколько крупнее песочного. Бету Вулси это не смутило. Почти все оборотни были гораздо крупнее его.

Черный волк прыгнул, но Лайалл опередил его: отскочил в сторону и тут же бросился на противника сам, готовясь вцепиться в горло. В БРП его ждала гора работы, и потому хотелось поскорее закончить поединок.

Но одиночка оказался ловким бойцом, проворным и искусным — он уклонился от контратаки Лайалла. Волки настороженно закружили по лужайке: оба поняли, что, кажется, недооценили противника.

Кольцо зрителей сомкнулось. Солдаты выкрикивали оскорбления в адрес нового претендента на место альфы, офицеры свистели, а стая молча, внимательно следила за поединком во все глаза.

Одиночка бросился на профессора Лайалла и щелкнул зубами. Лайалл увернулся. Лапы черного волка чуть оскользнулись на гладком камне, когти душераздирающе заскрежетали, когда он попытался уцепиться ими. Воспользовавшись моментом, Лайалл поднырнул под соперника и ударил с такой силой, что тот повалился на бок. Оба волка покатились по земле прямо под ноги столпившимся вокруг зрителям. Профессор Лайалл почувствовал, как мощные когти вонзились в его мягкий живот, и свирепо стиснул зубы на шее одиночки.

Вот что особенно претило ему в поединках. До отвращения грязное дело. Боли он не боялся, и раны заживали довольно быстро. Но теперь весь его чистейший ухоженный мех был залит кровью, и по морде тоже текла кровь соперника, пятная белый воротник. Даже в образе волка профессор Лайалл не выносил неопрятности.

Но кровь все лилась, клочки шерсти летели белыми клубами из-под когтей отбивающегося ногами соперника, грозный рык разносился в воздухе. От тяжелого пряного запаха свежей крови носы остальных членов стаи сморщились в азарте. Профессор Лайалл не любил грязных приемов, но теперь начинал подумывать, не вцепиться ли противнику в глаз. Тут он почувствовал, что толпа зрителей зашевелилась.

Плотное кольцо тел разомкнулось, два оборотня из стаи отлетели в сторону от резкого тычка, и в круг вступил лорд Маккон.

Его светлость щеголял наготой — он и не пытался одеться после извлечения из ванны — и в лунном свете вид у него был, как и вчера ночью, взъерошенный и дикий. Судя по тому, как альфа слегка раскачивался взад-вперед, либо формальдегид за сутки все еще не до конца улетучился из организма, либо он уже где-то сумел достать добавки. Профессор Лайалл подумал: придется серьезно поговорить с клавигером, который поддался уговорам лорда Маккона и выпустил его из подземелья.

Несмотря на появление своего лорда, Лайалл не намерен был бросать поединок в самом разгаре.

— Рэндольф! — взревел альфа. — Вы что это? Вы же терпеть не можете драки. Прекратите сейчас же.

Профессор Лайалл и ухом не повел.

Пока лорд Маккон не превратился.

Граф был крупным мужчиной, а в виде волка крупным даже для оборотня, и превращался громко. Без единого звука боли — для этого он был слишком горд, — но его необычайно массивные кости, ломаясь, хрустели от души. Наконец альфа предстал в виде огромного пестрого волка, темно-коричневого с золотистыми, черными и кремовыми подпалинами и светло-желтыми глазами. Он метнулся к Лайаллу, все еще борющемуся с соперником, ухватил за холку своими массивными челюстями и одним движением пренебрежительно отбросил в сторону.

Профессор Лайалл принял ситуацию как данность: отступил в толпу и плюхнулся окровавленным животом на землю, высунув язык и тяжело дыша. Если его альфа хочет выставить себя дураком — значит, наступил момент, когда даже лучший бета на свете не сможет его остановить. Однако на всякий случай Лайалл пока остался волком. Украдкой лизнул по-кошачьи свой белый воротник, чтобы смыть кровь.

Лорд Маккон стремительно бросился на оборотня-одиночку, клацая массивными челюстями.

Соперник отскочил в сторону, и в его желтых глазах мелькнул испуг. Он никак не думал, что ему придется драться с самим графом; это не входило в его планы.

Лайалл чуял запах волчьего страха.

Лорд Маккон крутнулся волчком и вновь кинулся в атаку, но запутался в собственных лапах, закачался и тяжело рухнул, ударившись о землю плечом.

«Явно все еще пьян», — обреченно подумал профессор Лайалл.

Одиночка воспользовался моментом и попытался схватить лорда Маккона за шею. В тот же миг граф яростно мотнул головой, словно хотел вытряхнуть из нее дурман. Два огромных волчьих черепа с треском ударились друг о друга.

Претендент на место альфы упал, оглушенный.

Лорд Маккон, у которого и без того мутилось в голове, не заметил удара и снова двинулся на врага, не видя вокруг перед собой ничего, кроме цели. Обычно быстрый и ловкий в бою, в этот раз он неспешно подошел к противнику и целую долгую секунду смотрел на него сверху вниз, словно пытаясь вспомнить, что здесь происходит. А затем прыгнул на одиночку и вцепился зубами ему в морду.

Поверженный волк взвыл от боли.

Лорд Маккон выпустил его с удивленным и растерянным видом — словно не ожидал от своей еды, что та станет огрызаться. Противник кое-как поднялся на ноги.

Граф снова замотал головой из стороны в сторону — к недоумению и растерянности соперника. Одиночка припал к земле, выставив перед собой передние лапы. Лайалл не мог понять, собирается он кланяться или готовится к прыжку. Впрочем, ни того ни другого претендент сделать не успел: лорд Маккон, совершенно неожиданно даже для себя самого, вновь зашатался, подался вперед, пытаясь удержать равновесие, и с глухим стуком рухнул на него.

И словно только сейчас сообразив, чем они тут занимаются, его светлость вытянул шею и вонзил все свои длинные смертоносные зубы противнику в голову — они, как по заказу, угодили в глаз и в оба уха.

Поскольку оборотни бессмертны и убить их очень трудно, поединки могли бы длиться по несколько дней. Но укус в глаза обычно приносил безоговорочную победу. Чтобы полностью залечить такую рану, требовалось не меньше двух суток, а слепого волка, бессмертного или нет, однако находящегося в самом плачевном состоянии, за это время можно было прикончить сколько угодно раз.

Сразу же после укуса претендент на место альфы, жалобно подвывая от нестерпимой боли, перевернулся на спину и подставил лорду Маккону живот в знак капитуляции. Граф, все еще наполовину лежавший на бедняге, вскочил, отплевываясь и чихая от вкуса слизи и ушной серы на языке. Оборотни любят свежее мясо — жить без него не могут, — но мясо других оборотней им свежим никогда не казалось. На вкус оно пусть и не такое гнилое, как у вампиров, но все же старое и слегка подтухшее.

Профессор Лайалл встал и потянулся, подрагивая кончиком хвоста. Пожалуй, думал он, возвращаясь в гардеробную, нет худа без добра: теперь, после этой схватки, по крайней мере все будут знать, что лорд Маккон и в пьяном виде способен расправиться с соперником. А убрать следы схватки могут другие члены стаи. Теперь, когда поединок успешно завершился, профессора Лайалла ждали дела. Он немного задержался в гардеробной, раздумывая. Наверное, лучше бежать в Лондон прямо так — в конце концов, мех уже на нем, а вечерний наряд теперь все равно безнадежно измят. Да, альфу определенно пора наставить на путь истинный: то, как он ведет себя сейчас, самым плачевным образом сказывается на одежде. Лайалл вполне мог понять, что такое разбитое сердце, но это же не повод портить превосходные английские рубашки!

* * *
«Хуже всего в вампирах, — думала Алексия Таработти, — то, что они слишком проворные и сильные». Не такие сильные, как оборотни, которые сейчас спину леди Маккон не прикрывали (чтоб этого Коналла разнесло на клочки по трем слоям атмосферы!), так что за вампирами оставалось явное преимущество.

— А все потому, — проворчала она, — что мой муж — первосортный негодяй. Если бы не он, я не оказалась бы в таком положении.

Флут бросил на хозяйку досадливый взгляд, означавший, что сейчас, по его мнению, совсем не время для выяснения супружеских отношений.

Алексия прекрасно его поняла.

Месье Труве и мадам Лефу, которым пришлось прервать пространное обсуждение устройства пружинных часов с кукушкой, выскочили из-за рабочего стола часовщика. Одной рукой мадам Лефу извлекла из галстука острую деревянную булавку, а другую вытянула в сторону незваных гостей. На этой руке она носила большие наручные часы, вернее то, что имело такой вид и какое-то иное предназначение. Месье Труве за неимением более подходящего оружия схватил футляр от часов с кукушкой — из красного дерева с перламутром — и угрожающе поднял над головой.

— Ку?.. — сказали часы.

Алексия, мельком подивившись, что даже крошечные механизмы в этой стране говорят по-французски, нажала на нужный лепесток лотоса, и в кончике ее парасоля открылось отверстие, а в нем — пусковой механизм с дротиками. К сожалению, мадам Лефу сконструировала его с запасом только на три выстрела, а вампиров было четверо. Вдобавок никак не удавалось вспомнить, говорила ли изобретательница, как действует — и действует ли — на сверхъестественных парализующее вещество, нанесенное на дротики. Но больше ничего дистанционно поражающего в арсенале не было, а ведь всякое великое сражение, как известно, начинается с атак на дальних подступах.

Мадам Лефу и месье Труве присоединились к Алексии и Флуту, стоявшим у лестницы лицом к вампирам. После своего буйного вторжения те оставили спешку и теперь медленно и угрожающе надвигались, следя за добычей, словно коты за веревочкой.

— И как только они нашли меня так быстро?

Алексия прицелилась.

— Так значит, они охотятся за вами и вас это совсем не удивляет. Весьма любопытно! — часовщик с насмешкой покосился на нее.

— Да. Они доставляют мне массу неудобств.

Месье Труве сдавленно, раскатисто хохотнул.

— Я же говорил, что ты всегда преподносишь мне очаровательные сюрпризы и неприятности в придачу, верно, Женевьева? Во что ты втянула меня на этот раз?

Мадам Лефу пояснила:

— Прости, Гюстав. Мы должны были сказать раньше. Лондонские вампиры хотят смерти Алексии и, видимо, заразили этим желанием парижские рои.

— Надо же. Как весело-то! — бородач не выглядел расстроенным — напротив, казалось, что он рассчитывает от души позабавиться.

Вампиры придвинулись ближе.

— Ну послушайте, разве не лучше обсудить проблему цивилизованно? — Алексия, всегда отличавшаяся воспитанностью и хорошими манерами, была сторонницей переговоров всегда, когда это возможно.

Ни один из вампиров не откликнулся на ее призыв.

Мадам Лефу повторила вопрос по-французски.

Ни малейшего отклика.

Вампиры вели себя просто возмутительно невежливо. Могли бы, по крайней мере, ответить: «Нет, сейчас нас интересует только убийство, однако большое спасибо за предложение». Алексия, отчасти компенсируя исключительной любезностью обхождения недостаток души — получалось что-то вроде бального наряда, составленного из одних аксессуаров, — твердо стояла на том, что предупредительность и уважение к собеседнику, даже весьма агрессивно настроенному, никогда не бывают лишними. А эти вампиры, вероятно, и слов таких никогда не слышали!

Они мрачно брели к Алексии по мастерской, уставленной множеством столиков и витрин. Большая часть была завалена разобранными часами самых разнообразных видов. И неудивительно, что один из вампиров, очевидно, намеренно — учитывая обычно присущую сверхъестественным грацию и изящество, — смахнул какую-то кучку деталей на пол.

Что оказалось неожиданным, так это реакция месье Труве.

Он в ярости зарычал и швырнул в вампира часы с кукушкой, которые держал в руке.

— Ку?.. — вопросительно проговорили часы на лету.

Часовщик закричал:

— Это был прототип атмосферных часов с двойным регулирующим эфирным проводником! Революционное изобретение, которое теперь невозможно восстановить!

Часы ударили вампира в бок — тот довольно заметно вздрогнул, — но ущерба почти не нанесли и упали на землю с тихим печальным: «Ку-у-у?..»

Алексия решила: кажется, пора стрелять. И выстрелила.

Отравленный дротик, тихонько прошелестев в воздухе, вонзился одному из вампиров прямо в грудь и застрял там. Вампир взглянул на него, а затем на Алексию с глубоко оскорбленным видом, а затем безвольно стек на пол кучкой переваренной лапши.

— Хороший выстрел, но надолго это его не задержит, — сказала мадам Лефу. Ей ли было не знать! — Сверхъестественные приходят в себя после обездвиживающего средства быстрее, чем дневные люди.

Алексия дослала в парасоль заряд и выпустила второй дротик. Еще один вампир упал, но первый уже неуклюже поднимался на ноги.

И тут двое оставшихся бросились вперед.

Мадам Лефу выстрелила в одного деревянным шипом из своих наручных часов — промахнулась и попала не в грудь, а в мякоть левого плеча. «Ага! — подумала Алексия. — Так я и знала, что это не обычные часы!» Затем француженка ткнула того же вампира в лицо деревянной булавкой для галстука. У вампира выступила кровь на руке и на щеке, и он опасливо попятился.

— Ты нам не нужна, ученая девица. Отдай нам душесоску, и мы уйдем.

— Заговорили наконец-то? — Алексия была раздосадована.

Последний вампир бросился на нее, явно намереваясь утащить ее силой. Его рука сжалась у нее на запястье, и только тут он осознал свой промах.

Не успел вампир коснуться запредельной, как его клыки исчезли, а вместе с ними и сверхъестественная сила. Бледная гладкая кожа сделалась цвета спелого персика и покрылась веснушками — веснушками! Сдвинуть Алексию с места он теперь не мог, но и ей, несмотря на изрядные усилия, не удавалось вырваться. Должно быть, поганец до трансформации был крепким мужчиной. Алексия принялась колотить его парасолем, но, несмотря на чувствительные ушибы, это уже не сверхъестественное существо пальцы не разжимало. К нему, кажется, еще и вернулась способность к дедукции — бывший вампир догадался применить принцип рычага и повернулся так, словно готовился перекинуть свою добычу через плечо.

Мастерскую заполнил грохот выстрела. Вцепившийся в Алексию агрессор, не успев завершить свое намерение, отлетел в сторону выломанной двери и схватился за бок. Оглянувшись, Алексия с удивлением увидела невозмутимого Флута, держащего в руке все еще дымящийся однозарядный «дерринджер» с рукояткой из слоновой кости. Это был, без сомнения, самый маленький пистолет из всех, какие леди Маккон попадались. Из того же кармана Флут выудил еще один пистолет, чуть побольше. Оба были чудовищно устаревшие — лет на тридцать, если не больше, но в дело вполне годились. Вампир, которого ранил Флут, так и лежал на полу, корчась в агонии. Насколько можно было догадаться, пулю изготовили из дерева, чем-то пропитанного для прочности, потому-то вампир так долго не мог оправиться. К своему ужасу, Алексия поняла: он ведь может и умереть от такой раны. Эта мысль — о смерти бессмертного — с трудом умещалась в голове. Сколько накопленных знаний и опыта уйдет вместе с ним!

Какое-то мгновение месье Труве глядел на Флута, как завороженный.

— Так это у вас оружие сандаунеров, мистер Флут?

Бывший дворецкий не ответил. В этом вопросе слышалось скрытое обвинение: термин «сандаунер» подразумевал официальную санкцию правительства ее величества на уничтожение сверхъестественных. Ни один британский подданный не имел права владеть подобным оружием без разрешения.

— С каких это пор ты разбираешься в оружии, Гюстав? — мадам Лефу надменно изогнула бровь.

— В последнее время я очень заинтересовался порохом. Ужас, сколько грязи от него, но он необычайно полезен, когда требуется направленное механическое воздействие.

— Не могу не согласиться, — кивнула Алексия, вновь вскидывая парасоль и выпуская последний дротик.

— Ну вот, все истратили, — упрекнула ее мадам Лефу и метнула свой, более действенный деревянный шип в вампира, зашатавшегося под действием дротика. Шип вонзился ему в глаз. Из раны потекла вязкая черная кровь. Алексии стало дурно.

— Ну в самом деле, Женевьева, неужели без такого нельзя обойтись? Это совсем не радует глаз, — месье Труве, кажется, вполне разделял отвращение леди Маккон.

— Больше не буду, если ты пообещаешь больше так не каламбурить.

Итак, два вампира были выведены из строя. Двое оставшихся отступили на безопасное расстояние, чтобы выработать новую тактику. Они явно не ожидали такого отпора.

Мадам Лефу посмотрела на Алексию.

— Не тяните время. У вас же есть ляпис солярис.

— Вы уверены, что это совершенно необходимо, Женевьева? Это как-то невежливо. Я могу нечаянно убить кого-нибудь из них. Мы и так натворили дел, — она указала подбородком на вампира, раненного Флутом, который теперь лежал пугающе неподвижно. Убить даже в целях самозащиты весьма редкое и чаще всего довольно древнее создание было все равно что бездумно уничтожить кусок редкого выдержанного сыра. Правда, этот кусок сыра обладал клыками и был смертельно опасен, но все же…

Изобретательница изумленно взглянула на подругу:

— Да, я разрабатывала это оружие с расчетом на смертельное действие.

Один из вампиров вновь бросился на них, а вернее, на Алексию. В руке он держал длинный нож. Видимо, лучше представлял себе, что значит иметь дело с запредельной, чем его лежащие без чувств спутники.

Флут выстрелил из второго пистолета.

На этот раз пуля попала вампиру в грудь. Он рухнул навзничь, врезался в уставленную часами витрину и сполз на пол, издав при падении точно такой звук, какой издает ковер, когда из него выбивают пыль.

Последний вампир стоял с раздосадованным и одновременно обескураженным видом. У него не было при себе никакого метательного оружия. Между тем тот, которому мадам Лефу попала шипом в глаз, выдернул раздражающую занозу и вскочил на ноги. Из глазницы у него сочилась черная, загустевшая кровь. Два вампира встали рядом плечом к плечу и изготовились для новой атаки.

Мадам Лефу взмахнула деревянной булавкой, и месье Труве, наконец осознавший серьезность ситуации, протянул руку и снял со стены длинный, тяжелый на вид натяжитель для пружин. Изготовленный из латуни инструмент вряд ли мог нанести серьезный ущерб сверхъестественному, но при должной сноровке им вполне можно было на время вывести из строя даже вампира. В руке Флута возник острый деревянный нож — вместо однозарядных и, следовательно, уже бесполезных пистолетов. «Дельный малый этот Флут», — с гордостью отметила про себя Алексия и со вздохом сказала:

— Что ж, пусть так, если иначе нельзя. Я буду прикрывать наш отход. Нужно выиграть время.

— Этого добра в часовой мастерской много, — не удержалась от шпильки мадам Лефу.

Алексия пронзила ее испепеляющим взглядом. Затем привычным движением раскрыла свой парасоль и перехватила его так, чтобы держать за кончик, а не за ручку. Прямо над магнитным излучателем был вмонтирован крошечный регулятор. Алексия шагнула вперед — она помнила, что этим оружием может навредить не только вампирам, но и своим друзьям, — затем дважды нажала на регулятор, и сразу из трех спиц парасоля заструился легкой дымкой ляпис солярис, разбавленный серной кислотой.

Вампиры не сразу поняли, что происходит, но когда нестерпимо жгучий газ дошел до них, попятились.

— Наверх, скорее! — крикнула Алексия.

Все начали подниматься по узенькой лестнице. Леди Маккон отступала последней, размахивая испускающим туман парасолем. В воздухе стоял запах кислоты, прожигающей ковры и дерево. Несколько капель попало на пурпурную юбку Алексии. «Какая жалость, — обреченно подумала она, — это платье я больше никогда не смогу надеть».

Вампиры наблюдали за исходом, находясь вне досягаемости тумана. К тому времени, когда Алексия добралась до верхней лестничной площадки (пятиться наверх задом, когда руки заняты — нелегкое дело, особенно если прибавить длинные юбки и спешку), остальные начали перекрывать ведущий вглубь дома коридор большими и тяжелыми предметами. Парасоль фыркнул, испустил печальный свистящий звук, и туман пропал — запасы ляпис солярис кончились.

Вампиры вновь двинулись в атаку. Алексия оказалась на лестнице одна. И проскользнуть за быстро растущую груду мебели и сундуков, которыми Флут с месье Труве баррикадировали проход, ей удалось буквально в последнюю минуту и только благодаря бдительности мадам Лефу, принявшейся забрасывать нападающих какими-то непонятными механическими штуковинами.

Пока Алексия переводила дыхание и восстанавливала душевное равновесие, они завершили постройку импровизированного бастиона, плотно заклинив накренившуюся гору мебели в проходе и рассчитывая, что ее вес сыграет им на руку.

— У кого-нибудь есть план? — утомленная запредельная с надеждой оглядела спутников.

Изобретательница ответила ей суховатой улыбкой.

— Мы с Гюставом как раз обсуждали одну идею. У него, к счастью, сохранился орнитоптер, сконструированный нами еще в университете.

Месье Труве нахмурился.

— Сохраниться-то сохранился, но он не сертифицирован Министерством эфира для полетов в эфирном пространстве Парижа. Мне в голову прийти не могло, что ты и впрямь соберешься на нем летать. Не знаю даже, работают ли там стабилизаторы как надо.

— Неважно. Он на крыше?

— На крыше, конечно, но…

Мадам Лефу схватила Алексию за руку — та поморщилась, но сопротивляться не стала — и потащила по коридору в дальнюю часть дома.

— Хорошо-хорошо, лезем на крышу! Уф-ф, подождите — мой чемоданчик!

Флут метнулся в сторону — за ее драгоценным багажом.

— Некогда, некогда! — настойчиво проговорила мадам Лефу: вампиры, давно одолевшие лестницу, судя по всему, пытались пробить себе путь с помощью грубой физической силы. Как вульгарно!

— Там чай, — благодарно пояснила Алексия, когда Флут появился вновь с чемоданчиком в руке.

Тут они услышали леденящие кровь звуки — урчание, рык и хруст плоти в гигантских неумолимых челюстях. Удары по баррикаде прекратились: что-то зубастое и свирепое отвлекло вампиров на себя. Снова послышались звуки битвы: назойливые кровососы отбивались от загадочного существа, напавшего на них.

Беглецы тем временем добрались до конца коридора. Мадам Лефу, подпрыгнув, потянула за что-то похожее на подставку для газового фонаря — это оказался рычаг, приводящий в действие небольшой гидравлический насос. Часть потолка перед ними откинулась, и шаткая лестница, явно с пружинным механизмом, опустилась вниз, громко стукнув об пол.

Мадам Лефу бросилась наверх. Алексия, которой очень мешали платье и парасоль, с большим трудом вскарабкалась за ней и оказалась на захламленном чердаке, покрытом пылью и дохлыми пауками. Джентльмены поднялись следом, и Флут помог месье Труве втащить лестницу обратно, чтобы скрыть следы. Может, на их счастье, вампиры не сразу догадаются, каким путем их добыча выбралась на крышу?

Алексия гадала, кто же напал на кровососов на лестнице: спаситель, защитник или какое-то новое чудовище, которое само охотится за ней? Но долго размышлять об этом было некогда. Изобретатели хлопотали возле какой-то машины: бегали вокруг, отвязывали тросы, проверяли систему безопасности, затягивали винты и смазывали шестерни. Все это сопровождалось феноменальным количеством грохота и ругательств.

Орнитоптер — очевидно, это был именно он — с виду мог показаться самым нелепым транспортным сооружением. Пассажирские места (тут могли разместиться трое, не считая пилота) представляли собой кожаные лямки, похожие на подгузники для младенцев, в которых полагалось висеть, пристегнувшись ремнем за пояс.

Алексия подбежала к ним, споткнувшись по пути о некстати торчащую под ногами горгулью.

Месье Труве запустил небольшой паровой двигатель. Орнитоптер рванулся вверх и тут же накренился набок, фыркая и кашляя.

— Я же говорю: стабилизаторы! — крикнул месье Труве мадам Лефу.

— Неужели у тебя даже проволоки под рукой нет, Гюстав? Какой ты после этого изобретатель?

— Ты что, не видела вывеску над дверью, дорогая? Часы! Часы — вот моя специальность. В часах стабилизаторы не нужны!

Алексия вмешалась:

— Проволока — это все, чего вам не хватает?

Мадам Лефу чуть-чуть развела пальцы:

— Да, вот такой примерно толщины.

Алексия, не успев даже удивиться собственной дерзости, задрала верхние юбки, развязала тесемки турнюра, а когда он упал на крышу, ногой подтолкнула его к мадам Лефу.

— Подойдет?

— Идеально! — воскликнула француженка, схватила подъюбник, извлекла из него металлический каркас и протянула месье Труве.

Пока часовщик продевал проволоку сквозь какую-то трубку на носу летательного аппарата, Алексия забралась внутрь. И обнаружила, к своему ужасному смущению, что в подвесном сидении юбки задираются до подмышек, а ноги болтаются под огромными крыльями так, что панталоны оказываются у всех на виду. К счастью, на ней были ее лучшие панталоны из красной фланели, отделанные тремя слоями кружев, и все же это не тот предмет туалета, который леди может демонстрировать кому-то, кроме горничной или мужа (холера его забери!).

Флут с удобством устроился позади нее, а мадам Лефу проскользнула на место пилота. Месье Труве вновь подошел к двигателю, расположенному у бывшего дворецкого за спиной, под хвостовой частью орнитоптера, и завел его. Аппарат закачался, но затем встал твердо. «Победа присуждается турнюру», — подумала Алексия.

Часовщик с довольным видом отступил на несколько шагов.

— А вы разве с нами не полетите? — Алексия похолодела от непонятного испуга.

Гюстав Труве покачал головой.

— Старайся как можно больше планировать, Женевьева, тогда доберетесь до Ниццы! — бородачу пришлось кричать, чтобы его расслышали сквозь рокот мотора. Затем он протянул мадам Лефу защитные очки с увеличивающими стеклами и длинный шарф, которым изобретательница обмотала лицо, шею и цилиндр.

Алексия крепко прижала к своей пышной груди парасоль и чемоданчик и приготовилась к самому худшему.

— Так далеко? — мадам Лефу не подняла головы — она глядела на шкалы всевозможных приборов и подергивающиеся рычажки. — Ты кое-что изменил в конструкции, Гюстав.

Часовщик подмигнул.

Мадам Лефу подозрительно покосилась на него и коротко кивнула.

Месье Труве зашел сзади и повернул направляющий винт, прикрепленный к паровому двигателю.

Мадам Лефу нажала какую-то кнопку, раздался громкий свист, и аппарат с невероятной силой замахал крыльями.

— Ты изменил конструкцию!

Орнитоптер резко взмыл в воздух.

— А я тебе разве не говорил? — месье Труве ухмылялся совсем по-мальчишески. Видимо, в его широкой груди помещалась пара крепких легких: он во все горло кричал им вслед: — Я заменил нашу первоначальную модель на трубку Эжена Бурдона, ее приводит в действие пороховой заряд! Я же упоминал, что с недавних пор очень заинтересовался по-ро-хом!

— Что? Порох?!

Часовщик весело помахал им рукой. Они поднялись на добрый десяток ярдов над крышей, и Алексии был виден почти весь Париж, раскинувшийся прямо под ее отчаянно болтающимися в воздухе тупоносыми ботинками.

Месье Труве приставил ладони к губам:

— Я отправлю ваши вещи на стоянку дирижабля во Флоренции!

Раздался страшный грохот, и двое вампиров выскочили на крышу.

Улыбка месье Труве затерялась где-то в зарослях его внушительной бороды, и он повернулся, чтобы встретить опасность лицом к лицу.

Один из кровососов подпрыгнул вслед за орнитоптером, вытянув руки, чтобы схватить добычу. Он был так близко, что Алексия успела разглядеть внушительную коллекцию рваных шрамов от укусов у него на голове и на шее. Рука клыкастого сверхъестественного едва не дотянулась до лодыжки Алексии. Но тут за спиной у него возник огромный белый зверь. Припадая на одну ногу, пятная крышу кровью, зверь в прыжке бросился на вампира, настиг его в воздухе, сшиб, и тот с грохотом рухнул вниз.

Часовой мастер вскрикнул от испуга.

Мадам Лефу что-то переключила на панели управления, орнитоптер дважды мощно взмахнул крыльями и взмыл вверх. Затем рыскнул в сторону под порывом ветра, опасно накренившись. За массивным крылом Алексии уже не было видно, что происходит на крыше. А вскоре орнитоптер поднялся еще выше, и Париж затерялся под слоем облаков.

— Манифик! —прокричала мадам Лефу. Ее голос отнесло ветром.

Гораздо раньше, чем могла ожидать Алексия, они достигли первого слоя эфирной атмосферы. Прохладный, чуть покалывающий ветерок овевал ее непристойно обнаженные ноги. Орнитоптер поймал юго-восточное течение и начал планировать вместе с ним — к счастью, после этого полет стал по большей части плавным, без тряски и хлопанья крыльями.

* * *
У профессора Лайалла на этот вечер были большие планы: расследование БРП, дела стаи и еще лаборатория мадам Лефу, куда тоже пора было заглянуть. Разумеется, ничего этого он сделать не успел. Потому что прежде всего ему хотелось узнать, где сейчас находится достойный лорд Акелдама — вампир, икона стиля, непревзойденно элегантная кость в горле, и не в одном.

Особенность Акелдамы (по опыту Лайалла, «свой почерк» есть у каждого сверхъестественного) заключалась в том, что даже там, где сам он не удосуживался показаться, всегда присутствовали его трутни. При всем своем сверхъестественном проворстве и с безупречным вкусом подобранных галстуках достопочтенный лорд физически не мог успеть каждый вечер побывать на всех светских приемах. Однако его трутни и другие компаньоны, очевидно, могли и успевали. Сейчас Лайалла тревожило, что всё это разом прекратилось. Пропал куда-то не только сам вампир, но и все его трутни, прихвостни и жиголо. Раньше на любом сколько-нибудь значительном светском приеме в Лондоне можно было встретить молодого денди в слишком туго накрахмаленных воротничках, со слишком изящными манерами и слишком цепким для такой легкомысленной внешности взглядом. Эти вездесущие повесы при всех их легкомысленных дурачествах, пристрастии к азартным играм и огромном количестве выпиваемого шампанского доставляли своему хозяину настолько обширные и подробные сведения, что шпионской сети ее величества следовало бы сгореть от стыда.

А теперь они все куда-то исчезли.

Профессор Лайалл не знал почти никого из мальчиков Акелдамы ни в лицо, ни по именам, но, объезжая в тот вечер всевозможные лондонские рауты, карточные вечеринки и джентльменские клубы, остро и тревожно чувствовал их отсутствие. Самого его в большинстве домов принимали охотно, но несколько удивленно, поскольку в свете считали довольно замкнутым. Однако профессор был достаточно знаком с жизнью высшего общества, чтобы заметить, какие она претерпела изменения с исчезновением одного-единственного вампира. Тщательно продуманные вежливые расспросы не достигли цели и ничего не прояснили. Наконец Лайалл распрощался с гостиными богачей и направился к докам и борделям с кровешлюхами.

— Новенький, да? Может, хотите глоточек, а, шеф? Всего-то пенни.

Молодой человек, стоявший в тени обшарпанной кирпичной стены, был бледным и изможденным. Грязный шарф, обмотанный вокруг шеи, несомненно, скрывал изрядное количество укусов.

— Похоже, с тебя уже хватит.

— Ну вот еще! — грязное лицо кровешлюхи расплылось в неожиданной улыбке, открывшей коричневые гнилые зубы. Он принадлежал к тому типу, который вампиры довольно грубо именовали «закусками».

Профессор Лайалл оскалился на парня, показывая, что вампирских клыков у него нет.

— А, вон оно что, шеф. Ну, не обижайтесь.

— Я не обижаюсь. Но пенни для тебя найдется, если поделишься кое-какой информацией.

Бледное лицо молодого человека напряженно застыло.

— Я не крыса, шеф.

— Мне не нужны имена твоих клиентов. Я ищу одного вампира. По имени Акелдама.

Кровешлюха выпрямился, отделившись от стены.

— Его вы тут не найдете, шеф. У него и без нас есть из кого крови пососать.

— Да, это мне хорошо известно. Но меня интересует, не знаешь ли ты, где он сейчас.

Парень закусил губу.

Профессор Лайалл протянул ему пенни. В Лондоне не так много вампиров, и кровешлюхи, зарабатывающие на них, обычно знают многое о местных роях и одиночках — иначе им не выжить.

Парень закусил губу еще крепче.

Профессор Лайалл протянул ему еще один пенни.

— Ходят слухи, что он уехал из города.

— Продолжай.

— А как — кто его знает. Я и не думал, что вампиры могут шастать так далеко.

Профессор Лайалл нахмурился:

— Есть идеи, куда он мог отправиться?

В ответ кровешлюха только помотал головой.

— И зачем?

То же движение.

— Еще пенни, если назовешь того, кто знает.

— Назвать-то я назову, да вам это не понравится, шеф.

Профессор Лайалл протянул парню еще один медяк.

Кровешлюха пожал плечами:

— Та, другая королева — вот кто вам тогда нужен.

Профессор Лайалл мысленно застонал. Ну конечно, тут замешаны вопросы внутренней вампирской политики.

— Графиня Надасди?

Молодой человек кивнул.

Профессор Лайалл поблагодарил кровешлюху за помощь, остановил убогую коляску и сказал вознице, чтобы ехал в сторону Вестминстера. Однако примерно на полпути передумал. Вампирам пока лучше не знать, что отсутствием лорда Акелдамы заинтересовались БРП и стая Вулси. Постучав кулаком в стенку, он велел поворачивать в сторону Сохо, где намеревался встретиться с одним рыжеволосым знакомым.

* * *
Профессор Лайалл вышел из коляски на Пикадилли-серкус, расплатился с возницей и прошел еще квартал на север пешком. Даже в полночь это был приятный уголок города, прибежище множества молодых людей с артистическими наклонностями, пусть даже слегка неопрятных и не блещущих умом. Профессор Лайалл никогда не жаловался на память — вспышку холеры, происшедшую двадцать лет назад, он помнил так ясно, будто это случилось вчера. Иногда ему казалось, что запах этой болезни до сих пор висит в воздухе. Поэтому в Сохо ему всегда хотелось чихать.

Квартира, в дверь которой он постучал и куда его впустила совсем молоденькая горничная, оказалась чистой и опрятной, хотя, пожалуй, немного слишком пестро украшенной. Айви Танстелл вылетела ему навстречу в прихожую в пышном кружевном чепце, из-под которого выбивались ее темные кудри. Над левым ухом к чепцу были приколоты голубые шелковые розы, что придавало ему какой-то странно залихватский вид. Одета Айви была в розовое платье для прогулок, и Лайалл порадовался, что не потревожил ее во время отдыха.

— Как поживаете, миссис Танстелл? Прошу прощения за визит в столь поздний час.

— Добро пожаловать, профессор Лайалл. Рада вас видеть. Вам совершенно не за что извиняться. Мы придерживаемся ночного распорядка дня. После того как мой дорогой Танни оставил службу у вас, он так и не сумел избавиться от этой привычки, и это даже кстати при его профессии.

— О да. Как поживает Танстелл?

— Он сейчас проходит пробу для спектакля.

Айви провела гостя в крошечную гостиную, где с трудом помещались канапе, два кресла и чайный столик. Казалось, убранство комнаты тщательно подобрано исключительно в пастельных цветах. Тут была представлена богатейшая коллекция розовых, бледно-желтых, небесно-голубых и сиреневых оттенков.

Профессор Лайалл повесил шляпу и пальто на хлипкую шляпную стойку, втиснутую в угол за дверью, и занял одно из кресел. Ощущение было такое, будто сидишь в вазочке с пасхальными конфетами. Айви устроилась на канапе. Юная служанка, вошедшая вслед за ними, вопросительно взглянула на хозяйку.

— Чаю, профессор Лайалл, или предпочитаете что-нибудь более кровавое?

— С удовольствием выпью чаю, миссис Танстелл.

— Вы уверены? У меня есть восхитительные почки — я их отложила для завтрашнего пирога, а сейчас ведь как раз приближается полнолуние.

Профессор Лайалл улыбнулся:

— Ваш муж много вам рассказывал о жизни среди оборотней, не так ли?

Айви слегка покраснела.

— Не скажу, чтобы очень. Боюсь, я ужасно приставала к нему с расспросами. Ваша культура мне кажется невероятно интересной. Надеюсь, вы не сочтете это за дерзость.

— Ничуть. Но чая и в самом деле будет вполне достаточно.

Айви кивнула горничной, и девушка, явно радостно взволнованная, убежала.

— У нас бывает не так много посетителей вашего круга, — посетовала Айви.

Профессор Лайалл, как истинный джентльмен, не мог напомнить, что скандальный брак мисс Хисселпенни и, как следствие, потеря того скромного статуса, какой она имела прежде, сделали всякие связи с ней нежелательными для большей части общества. Только такая великосветская оригиналка, как леди Маккон, могла позволить себе поддерживать подобное знакомство. А теперь, когда и сама Алексия впала в немилость, Айви, должно быть, стала в обществе настоящим изгоем.

— Как идут дела в шляпном магазине?

Большие карие глаза миссис Танстелл сразу загорелись.

— Что тут сказать — я управляю им всего один день. Конечно, и вечером его не закрывала. Ведь мадам Лефу обслуживает сверхъестественных — я об этом слышала. Но вы просто не поверите, чего только не наслушаешься в шляпном магазине! Только сегодня я узнала, что мисс Уиббли помолвлена.

До замужества Айви, как было известно профессору Лайаллу, обсуждала светские сплетни только с леди Маккон, которая ими в лучшем случае не интересовалась, а в худшем — относилась с нескрываемым презрением. И бедняжка Айви никак не могла до конца утолить свою страсть.

— Так вам там нравится?

— Невероятно! Никогда не думала, что торговля окажется настолько увлекательным занятием. Сегодня вечером к нам заходила мисс Мейбл Дейр. Актриса — вы слышали о ней? — Айви вопросительно посмотрела на профессора Лайалла.

Оборотень кивнул.

— Так вот, она пришла забрать особый заказ для самой графини Надасди. Я понятия не имела, что графиня вообще носит шляпы. Я хочу сказать… — Айви в замешательстве посмотрела на Лайалла. — Она ведь все равно никуда не выходит из дома, верно?

Профессор Лайалл очень сомневался, что особый заказ мадам Лефу для королевы вампиров имел какое-то отношение к шляпам, если не считать того, что его перевозили в шляпной коробке. Но это сообщение пробудило в нем живой интерес. Он пришел расспросить Танстелла об исчезновении лорда Акелдамы, помня о слабости вампира к театру и о том, что бывший клавигер в свое время обучался методам расследования под руководством самого Лайалла. Но, похоже, и Айви могла невольно сообщить ему что-то важное. Как-никак, Мейбл Дейр была любимым трутнем графини Надасди.

— И какое же впечатление произвела на вас мисс Дейр? — осторожно спросил Лайалл.

Горничная вернулась, и Айви захлопотала над чайным подносом.

— О, на ней просто лица не было. Мы с милой мисс Дэйр почти подружились с тех пор, как я вышла замуж. Они ведь с Танни вместе дебютировали на сцене. Она была, очевидно, чем-то очень расстроена. И я сказала ей — да, так и сказала! «Моя дорогая мисс Дейр, — сказала я, — на вас же лица нет! Не хотите ли присесть, выпить чаю?» И мне кажется, она… — Айви примолкла и пристально вгляделась в бесстрастное лицо профессора Лайалла. — Знаете, она немного… не хотелось бы говорить такое джентльмену с вашими наклонностями, но она… э-э-э… трутень.

Айви прошептала это слово так, словно сама не могла поверить в собственную смелость. Водить пусть даже шапочное знакомство с такой личностью!

Профессор Лайалл слегка улыбнулся.

— Миссис Танстелл, вы разве забыли, что я работаю в Бюро регистрации противоестественного? Я прекрасно осведомлен о ее статусе.

— Ах да, конечно. Как глупо с моей стороны! — Айви постаралась скрыть смущение, разливая чай. — С молоком?

— Да, пожалуйста. И рассказывайте дальше. Мисс Дейр не упоминала, что ее так огорчило?

— В общем, мне кажется, она не хотела, чтобы я слышала. Она о чем-то беседовала со своим спутником. С тем высоким красивым джентльменом, с которым я познакомилась на свадьбе Алексии, — с лордом Амбриттлом, кажется.

— Лордом Амброузом?

— Да-да, с ним! Такой приятный человек.

Профессор Лайалл воздержался от уточнения, что лорд Амброуз на самом деле не очень-то приятный вампир.

— В общем, как видно, милая мисс Дейр застала графиню за ссорой с каким-то джентльменом. «Кормильцем», как она выразилась, что бы это ни значило. И еще она сказала, что, как ей показалось, графиня обвиняла этого джентльмена, что он что-то такое похитил у лорда Акелдамы. Довольно странно. Чей он кормилец, этот джентльмен, и зачем бы ему красть у лорда Акелдамы?

— Миссис Танстелл, — очень серьезно и неторопливо выговорил профессор Лайал, — заметил ли лорд Амброуз, что вы подслушали этот разговор?

— А что? Разве это важно? — Айви сунула в рот засахаренный лепесток розы и подмигнула гостю.

— Это, безусловно, любопытно, — Лайалл осторожно сделал глоток. Чай был превосходный.

— Очень не хотелось бы говорить дурно о таком приятном человеке, но мне показалось, он меня не узнал. Возможно, даже принял за настоящую продавщицу. Я понимаю, это ужасно, но я ведь как раз стояла за прилавком, — она умолкла на секунду и сделала глоток чая. — Я подумала, что эти сведения могут оказаться для вас полезными.

При этих словах профессор Лайалл посмотрел на миссис Танстелл испытующе. Он впервые задумался, сколько в этих темных кудряшках, больших глазах и нелепых шляпках от настоящей Айви и сколько во всем этом актерской игры.

Молодая женщина ответила на его пристальный взгляд своей самой невинной улыбкой.

— Меня многие считают глупышкой. Но огромное преимущество моего положения, — сказала она, — состоит в том, что люди забывают об осторожности и начинают вести себя глупо. Наверно, у меня немножко экзальтированная манера подавать себя и одеваться, профессор Лайалл, но я не дурочка.

— Нет, миссис Танстелл. Я и сам вижу, что нет.

Да и леди Маккон, подумал Лайал, не стала бы водить дружбу с дурочкой.

— Мне кажется, мисс Дейр была очень расстроена, иначе не обсуждала бы это так опрометчиво при посторонних.

— Вот как? А для себя у вас какое оправдание?

Айви засмеялась.

— Я прекрасно понимаю, профессор, что моя дорогая Алексия очень мало рассказывает мне о некоторых аспектах своей жизни. Например, ее дружба с лордом Акелдамой всегда оставалась для меня загадкой. Я хочу сказать — он слишком уж скандальная личность. Но суждения у нее всегда здравые. Я непременно рассказала бы ей обо всем, что услышала, если бы она была в городе. Ну а сейчас, я думаю, вы можете ее заменить. Мой муж очень высоко ценит вас. Кроме того, мне просто кажется, что тут что-то не так. Почему вдруг какой-то кормилец крадет вещи у лорда Акелдамы?

Профессор Лайалл прекрасно понял, кто такой этот «кормилец», — кормчий! Это означало, что под всем этим кроется тайна с большой буквы — более важная, чем казалось до сих пор, — и в ней еще сильнее замешаны вампиры. Кормчий был кем-то вроде теневого премьер-министра Англии, главным стратегом королевы Виктории и ее ближайшим советником из сверхъестественных. Он заседал в Теневом совете вместе с деваном — оборотнем-одиночкой и главнокомандующим Королевской Волчьей гвардии и маджахом-запредельным. До недавнего времени эту позицию занимала леди Маккон. Кормчий был одним из старейших вампиров на острове. И оказывается, что-то похитил у лорда Акелдамы! Профессор Лайалл готов был биться об заклад на большие деньги, что экзальтированный вампир-отщепенец вместе со всеми трутнями покинул Лондон именно для того, чтобы вернуть эту пропажу.

«Ну и каша с клыками у нас тут заваривается», — подумал бета стаи Вулси.

Айви Танстелл, если и догадываясь, то крайне смутно, что минуту назад усадила своего гостя на паровую машину с готовым взорваться котлом, встряхнула кудряшками и предложила профессору Лайаллу еще чашку чая. Однако тот решил, что лучше всего сейчас отправиться домой, в замок, и лечь спать. Часто в делах вампиров бывает легче разобраться после хорошего дневного отдыха.

Поэтому от чая профессор отказался.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ИСПЫТАНИЕ НЮХАТЕЛЬНЫМ ТАБАКОМ, КУМКВАТАМИ И ЭКЗОРЦИЗМОМ

Ноги у Алексии совсем окоченели от холода, но по крайней мере теперь они были благопристойно прикрыты юбками, правда, грязными и прожженными кислотой. Леди Маккон вздохнула. Ее сейчас, вероятно, легко принять за цыганку: чемоданчик в пятнах, волосы растрепаны. Мадам Лефу тоже выглядела не лучшим образом: одежда забрызгана грязью, на шее болтаются очки. Ее цилиндр по-прежнему был примотан к голове длинным шарфом, а вот усы заметно перекосились. Один только Флут каким-то образом умудрялся сохранять совершенно пристойный вид в эти предрассветные часы, когда они крались (другого слова тут не подберешь) по узким переулкам Ниццы.

Ницца оказалась меньше Парижа, и в ней сразу чувствовался беззаботный дух приморского города. Однако мадам Лефу мрачно намекнула, что «итальянские волнения» десятилетней давности всё еще дают себя знать — хоть и скрыто, но неослабно, и это неутешительное обстоятельство придает атмосфере города оттенок тревоги, пусть чужестранцы и не всегда способны его уловить.

— Подумать только! Кто-то пытается утверждать, что Ницца — это Италия. Ха! — мадам Лефу пренебрежительно махнула рукой и посмотрела на Алексию так, будто подозревала ее в готовности отстаивать это порочное мнение. Следовало бы разубедить подругу. Но с ходу в голову не пришло ничего лучше, чем: «Наверняка в этом городе даже макарон приличных не найдешь».

Мадам Лефу прибавила шагу. Обойдя кучу валяющегося прямо на дороге тряпья, она увлекла беглецов за собой в темный переулок.

— Надеюсь, орнитоптер в целости и сохранности простоит там, где мы его бросили, пока не понадобится кому-то из вас, — леди Маккон попыталась сменить тему. Она шла за изобретательницей, приподняв юбки, чтобы избежать соприкосновения с кучей хлама подолом. Никакого смысла в таких предосторожностях уже не было, но привычка брала свое.

— Вероятно. Порох израсходован, и почти никто, кроме меня и Гюстава, не умеет управлять этим аппаратом. Я напишу ему и укажу место приземления. Да, прошу прощения за неудачную посадку.

— Вы хотите сказать — за неудавшуюся аварию?

— По крайней мере, мы сели на мягкую землю.

— Да, в утиных прудах обычно мягко. Вы хоть понимаете, что орнитоптер связан с птицами только названием? Это не повод обращаться с ним как с птицей.

— По крайней мере, он не взорвался.

Алексия остановилась.

— А, так он еще и взорваться мог? — Мадам Лефу пожала плечами — типично французская реакция, вызывающая раздражение. — Что ж, я думаю, ваш орнитоптер заслужил право носить собственное имя.

— Вот как? — переспросила изобретательница со смиренным видом.

— Да. «Грязная утка».

— Лё канар буэ? Очень забавно.

Флут тихонько фыркнул. Алексия сердито покосилась на него. Он-то как ухитрился нисколько не испачкаться?

Мадам Лефу привела их к маленькой двери, которая, по всей видимости, когда-то была окрашена в синий, затем в желтый, а позже в зеленый цвет — эта история горделиво отображалась в пятнах облупившейся краски. Француженка постучала — сначала тихонько, потом все громче и громче и, наконец, принялась лупить бедную дверь изо всех сил.

В ответ на этот шум где-то внутри зашлась в нескончаемом припадке истеричного лая собака какой-то карликовой породы.

Флут кивком головы указал на дверную ручку. Алексия внимательно вгляделась в нее в мерцающем свете факелов (очевидно, до газовых фонарей прогресс в Ницце еще не дошел). Ручка была медная и довольно простая на вид, если не считать того, что на ней был выгравирован едва различимый, почти стертый сотнями рук знак — крошечный кругленький осьминожек.

После долгого стука и лая дверь осторожно приоткрылась, и в ней показался маленький юркий человечек в ночной рубашке в красную и белую полоску и таком же колпаке, с полусонным, полуиспуганным лицом. У его голых лодыжек возбужденно скакала какая-то метелка на четырех ножках. Алексию, после ее недавнего опыта общения с французами, очень удивило, что у мужчины не было усов. Вот у метелки они были. Может, в Ницце усы больше в обычае у собак?

Однако удивление леди Маккон испарилось, когда человечек заговорил не по-французски, а по-немецки.

Увидев после своей отрывистой фразы недоумевающее выражение на всех трех лицах, он пригляделся к одежде гостей, к их манере держаться и проговорил по-английски, хотя и с сильным акцентом:

— Та?

Метелка выскочила через приоткрытую дверь, бросилась на мадам Лефу и вцепилась ей в штанину. Алексия могла лишь недоумевать, чем сумели так оскорбить это животное превосходные шерстяные брюки изобретательницы.

— Месье Ланге-Вильсдорф? — мадам Лефу пыталась деликатно стряхнуть собачонку.

— А кто желает его видеть?

— Я Лефу. Мы переписывались несколько месяцев. Мистер Алгонкин Шримпдитл рекомендовал мне встретиться с вами.

— Я думал, что вы… э-э-э… принадлежите к женскому полу? — джентльмен подозрительно покосился на мадам Лефу.

Мадам Лефу подмигнула ему и сняла цилиндр.

— Так и есть.

— Пош, брысь! — прикрикнул немец на крошечную собачонку.

— Месье Ланге-Вильсдорф, — пояснила мадам Лефу Алексии и Флуту, — довольно известный специалист в области биологического анализа. У него имеются некоторые специфические познания, которые могут представлять большой интерес для вас, Алексия.

Немец приоткрыл дверь и вытянул шею, стараясь разглядеть за спиной мадам Лефу дрожащую от холода Алексию.

— Алексия? — он пристально вгляделся в ее лицо в слабом свете уличного фонаря. — Неужели та самая Алексия Таработти, женская особь?..

— А это хорошо или плохо? — леди Маккон, которая носила это имя в девичестве (и подумывала вернуться к нему), несколько пугала перспектива вести долгие беседы с мужчиной, одетым во фланелевую ночную рубашку в красно-белую полоску, стоя на пороге холодной ночной порой.

Изобретательница торжественно произнесла:

— Да, та самая Алексия Таработти.

— Не верю своим глазам! Женская особь — у дверей моего дома? Это правда? — человечек распахнул дверь настежь, выбежал наружу, проскочил мимо мадам Лефу и, с жаром схватив Алексию за руку, восторженно затряс ее в знак приветствия, как это принято у американцев. Собака, почуяв новую угрозу, выпустила штанину мадам Лефу и затявкала на леди Маккон.

Та, не очень понимая, стоит ли радоваться, когда тебя называют особью и смотрят почти что с алчностью, ухватила поудобнее парасоль свободной рукой.

— На вашем месте я не стала бы пробовать, мохнатый джентльмен, — сказала она псу. — С моих юбок на сегодня хватит.

Четвероногая метелка, видимо, передумала нападать и принялась скакать вверх-вниз на одном месте. Все четыре лапы у нее при этом оставались странно прямыми.

— Входите же, входите! Величайшее чудо века — здесь, у меня на пороге! Это просто — как это говорится? — фантастично, да, фантастично!

Маленький человечек вдруг прервал свои восторженные восклицания: он только сейчас заметил Флута, молча и неподвижно стоявшего в стороне.

— А это кто?

— Э-э-э… это мистер Флут, мой личный секретарь, — Алексия перестала сверлить взглядом пса, спеша ответить за Флута.

Господин Ланге-Вильсдорф выпустил руку Алексии и неторопливо подошел к бывшему дворецкому. Теперь немецкий джентльмен стоял в ночной рубашке посреди улицы, но, кажется, даже не замечал своей оплошности. Алексия решила, что, поскольку она сама лишь недавно демонстрировала свои панталоны половине Франции, у нее нет права возмущаться.

— В самом деле? И только? Вы уверены? — господин Ланге-Вильсдорф зацепил согнутым пальцем галстук и ворот рубашки Флута и потянул вниз, ища следы на шее.

Собачонка зарычала и набросилась на сапог Флута.

— Вы не возражаете, сэр?

Вид у Флута был явно обиженный. Алексия не знала, кто его раздражает больше — человек или его пес. Камердинер ее отца не выносил ни мятых воротничков, ни мокрой обуви.

Не обнаружив ничего компрометирующего, немец наконец перестал терзать Флута своими вульгарными манерами. Он вновь схватил Алексию за руку и буквально втащил в свой крошечный домик. Остальных жестом пригласил следовать за ним, еще раз окинув Флута подозрительным взглядом. Пес сопровождал их.

— Как вы понимаете, при обычных обстоятельствах я бы не стал этого делать. Мужчина, да еще в такой поздний час… От этих англичан никогда не знаешь, чего ждать. Но в этот раз уж ладно. Хотя до меня доходили ужасные, ужасные слухи о вас, юная мисс, — немец приподнял подбородок и попытался взглянуть на Алексию сверху вниз, словно какая-нибудь недовольная тетушка. Это вышло у него крайне неуклюже: во-первых, он не был тетушкой, а во-вторых, и ростом был как минимум на голову ниже. — Слышал, вы вышли замуж за оборотня. Та? Запредельная — и вдруг такое. Весьма неудачный выбор для женской особи.

— В самом деле? — Алексии удалось вставить только эти три слова: ведя их в захламленную маленькую гостиную, господин Ланге-Вильсдорф продолжал говорить без малейшей паузы, даже не переводя дыхание.

— Ну что ж, все мы совершаем ошибки.

— Это слабо сказано, — пробормотала Алексия, ощущая странную ноющую боль утраты.

Мадам Лефу принялась с любопытством осматривать комнату. Флут занял привычное для себя место у двери.

Псина, устав бесноваться, свернулась клубочком перед холодным камином. В этой позе она, пожалуй, еще сильнее напоминала какую-то принадлежность для уборки.

У двери висел шнурок звонка, и человечек стал дергать за него — вначале осторожно, а потом с такой энергией, будто в большой колокол бил.

— Уверен, вы не откажетесь от чая. Англичане никогда не отказываются от чая. Присаживайтесь, присаживайтесь.

Мадам Лефу с Алексией сели. Флут — нет.

Хозяин дома проворно подошел к маленькому столику и достал из ящика небольшую шкатулку.

— Нюхательный табак? — он откинул крышку и жестом предложил всем по очереди. Все отказались. Однако отказ Флута немец, очевидно, не хотел принимать. — Нет-нет, я настаиваю.

— Не имею такой привычки, сэр, — возразил Флут.

— Право же, я настаиваю.

Глаза у господина Ланге-Вильсдорфа вдруг стали ледяными.

Бывший дворецкий пожал плечами, взял щепотку табака и осторожно вдохнул.

Немец, не отрывая глаз, пристально наблюдал за ним. Видя, что Флут не проявляет никакой особенной реакции, человечек кивнул сам себе и убрал табакерку.

В комнату вошел встрепанный слуга.

Собачонка проснулась и, хотя наверняка была давным-давно знакома со всем домашним персоналом, набросилась на беднягу с такой яростью, словно тот представлял серьезную угрозу для безопасности всего мира.

— Миньон, у нас гости. Принесите сейчас же чайник «эрл грея» и несколько круассанов. Запомните — «эрл грея». И корзинку кумкватов. Слава богу, у нас есть кумкваты, — немец вновь прищурил глаза на Флута, словно хотел сказать: «Я с вами еще не закончил, молодой человек». Но тот, будучи на деле намного старше хозяина домишки, остался совершенно невозмутим. — Что ж, это восхитительно, да, восхитительно. Алексия Таработти здесь, в моем доме! — господин Ланге-Вильсдорф снял ночной колпак и коротко раскланялся. Под колпаком обнаружились пугающе огромные уши — казалось, они принадлежат какой-то другой голове. — Я никогда не встречал вашего отца, но подробно изучил его родословную. Первый из семи поколений, кто произвел на свет женщину-бездушную, та! Женская особь — это настоящее чудо, как многие утверждали, — он кивнул самому себе. — У меня, разумеется, есть своя теория, которая объясняет это скрещиванием за пределами Италии. Блестящий выбор сделал ваш отец, та? Приток свежей английской крови.

Алексия с трудом верила своим ушам. Можно подумать, она появилась на свет в результате какого-то опыта по разведению породистых лошадей!

— Я бы попросила…

— Господин Ланге-Вильсдорф уже много лет изучает запредельных, — вмешалась мадам Лефу.

— Было трудно, та, очень, очень трудно найти живую особь. Небольшие разногласия с церковью, понимаете ли.

— Прошу прощения? — Алексия сдержала свой гнев: любопытство оказалось сильнее. Этот ученый тип действительно мог что-то знать.

Немец покраснел и затеребил обеими руками свой ночной колпак.

— Некоторые — как это говорится? — осложнения. Пришлось переехать во Францию и оставить большую часть исследований. Фарс!

Алексия перевела взгляд на мадам Лефу, ожидая пояснений.

— Его отлучили от церкви, — серьезным, приглушенным голосом отозвалась изобретательница.

Немец покраснел еще сильнее.

— А, так вы слышали об этом?

Мадам Лефу пожала плечами:

— Вы же знаете, как быстро расходятся слухи в Ордене.

Ответом ей был вздох.

— Что ж, как бы то ни было, вы привезли ко мне эту замечательную гостью. Живую женщину-запредельную! Вы ведь позволите мне задать вам несколько вопросов, юная леди, та? И, может быть, провести пару исследований?

В дверь постучали, и вошел слуга, неся поднос с чаем.

Господин Ланге-Вильсдорф взял поднос и, махнув слуге рукой, чтобы тот вышел, стал разливать крепкий чай, благоухающий бергамотом. Алексия не очень любила «эрл грей»; в Лондоне он давно вышел из моды, и его никогда не подавали ни в одном из заведений, где она бывала, вероятно, потому, что вампиры цитрусовые не жаловали. Должно быть, именно поэтому, догадалась Алексия, немец теперь настойчиво совал чашку чая вместе с кучкой кумкватов хмурому Флуту.

— Нюхательный табак!

Все посмотрели на Алексию.

— А, так вы решили попробовать, та, женская особь?

— Нет. Просто догадалась. Вы заставили Флута понюхать табак, чтобы убедиться, что он не оборотень. Оборотни не выносят табак. А теперь с помощью «эрл грея» и кумкватов хотите выяснить, не вампир ли он. — Бывший дворецкий приподнял бровь, взял кумкват, сунул его в рот и принялся методично жевать. — Вы ведь понимаете, господин Ланге-Вильсдорф, что вампиры вполне способны есть цитрусовые? Они просто не любят.

— Та, разумеется, мне это отлично известно. Но это хорошая — как это говорится? — первоначальная проверка. Пока солнце не взошло.

Флут вздохнул:

— Уверяю вас, сэр, я не обладаю никакими сверхъестественными способностями.

Алексия хихикнула. Лицо у бедного Флута было вконец разобиженное.

Кажется, маленький немец не готов был удовлетвориться одними словесными заверениями. Он настороженно следил за Флутом и бдительно поглядывал на вазочку с кумкватами. Может, намеревался использовать их в качестве метательного оружия?

— Конечно, вы все равно можете оказаться клавигером или каким-нибудь там трутнем.

Флут досадливо вздохнул.

— Вы ведь уже убедились в отсутствии укусов, — заметила Алексия.

— Отсутствие следов нельзя считать неопровержимым доказательством, тем более что он может быть и клавигером. В конце концов, вы сами вышли замуж за оборотня.

У Флута сделалось такое лицо, словно его никогда в жизни так не оскорбляли. Алексия, которую все еще коробило прозвище «женская особь», вполне его понимала.

Молниеносные смены настроения, кажется, были одним из симптомов паранойи хозяина домика. Он вдруг взглянул с подозрением и на Алексию.

— Проверка, — пробормотал он себе под нос. — Вы же понимаете, та? Конечно, понимаете. Должен проверить и вас тоже. Ах, если бы у меня был мой прибор! Тут у меня некоторое затруднение с полтергейстом. Что вы скажете об экзорцизме? Для женской особи это должно быть совсем не трудно, — он бросил взгляд на маленькое окошко в одной из стен комнаты. Шторы были широко раздвинуты, и в них виднелось быстро розовеющее небо. — До рассвета?

Алексия вздохнула:

— А это не может подождать до завтрашнего вечера? Я почти всю ночь провела в дороге. Если это можно так назвать.

Человечек поморщился, однако намека, который сразу понял бы любой гостеприимный хозяин, не уловил.

— И в самом деле, господин Ланге-Вильсдорф, мы же только что вошли, — упрекнула его мадам Лефу.

— Ох, ну пошли, — Алексия отодвинула чашку — чай все равно невкусный — и половинку круассана, напротив, восхитительного. Если, чтобы добиться проку от этого странного человечка, нужно завоевать его полное доверие, ладно, она готова. С тяжелым вздохом, вновь ощутив злость на мужа, леди Маккон поднялась из-за стола. Она еще не до конца понимала, каким образом в этой последней неприятности виноват досточтимый лорд, однако винила в этом именно его, как и во всем остальном.

Пош первым пролетел несколько лестничных пролетов, ведущих в тесный подвал, не переставая лаять с совершенно неуместным энтузиазмом. Господин Ланге-Вильсдорф, очевидно, не замечал этого шума. Алексии пришлось смириться. Видимо, это животное так устроено: если глаза открыты, тут же открывается и пасть.

— Вы, должно быть, считаете, что это ужасно негостеприимно с моей стороны, та? — немец произнес это с видом человека, озабоченного лишь нормами этикета, а никак не угрызениями совести.

Алексия не нашлась, что ответить, поскольку, в сущности, это была чистая правда. Любой порядочный хозяин давно уложил бы их в постели, не разбирая, сверхъестественные перед ним или нет. Ни один истинный джентльмен не станет настаивать на том, чтобы его гостья совершала обряд экзорцизма, не разместив ее вначале в комнате со всеми удобствами и даже не дав ей как следует поесть. Она молча стиснула ручку парасоля и стала спускаться следом за немцем и его беснующимся псом в утробу тесного и грязного дома. Мадам Лефу и Флут, видимо, решили, что их присутствие будет лишним, и остались наверху, в гостиной — потягивать мерзкий чай, и, вероятнее всего, уничтожать превосходные круассаны. Предатели!

Подвал оказался мрачным во всех смыслах, как и полагается подвалу, и в нем, как и говорил господин Ланге-Вильсдорф, обитал призрак в последней, мучительной стадии фазы полтергейста.

Сквозь собачий лай слышались прерывистые, леденящие кровь стоны повторной предсмертной агонии. Мало того — полтергейст уже распался на части. Алексия терпеть не могла беспорядка, а этот призрак, утративший почти всякую способность к сохранению формы, был просто воплощением хаоса. По темному, затхлому пространству подвала плавали бледные клочья разрозненных частей тела — тут локоть, там бровь… Алексия содрогнулась и тихонько взвизгнула, увидев одинокое глазное яблоко — оно глядело на нее с верхней полки винного стеллажа без всяких проблесков разума. Ко всему прочему в погребе стоял отвратительный запах формальдегида и гниющей плоти.

— Право же, господин Ланге-Вильсдорф, — холодно и крайне неодобрительно обронила леди Маккон, — вы могли бы позаботиться об этой злосчастной душе несколько недель назад, а не доводить ее до такого состояния.

Немец пренебрежительно закатил глаза.

— Напротив, женская особь, я арендовал этот дом именно из-за призрака. Мне давно хотелось сделать точную запись наблюдений за стадиями дезанимации хомо анимус. После того как у меня возникли сложности с Ватиканом, я обратился к изучению призраков. И только наблюдая за этим экземпляром, я написал три статьи. Сейчас от него и впрямь мало что осталось. Слуги отказываются сюда заходить. То и дело приходится самому спускаться за вином.

Алексия едва успела уклониться от парящего в воздухе уха, чтобы не пройти сквозь него.

— Это, должно быть, ужасно утомительно.

— Но принесло свою пользу. Я полагаю, что остатки анимуса уносятся эфирными вихрями, когда связи начинают ослабевать. Думаю, моя работа подтвердила эту гипотезу.

— Вы хотите сказать, душа перемещается в эфире и, когда тело разлагается, она тоже распадается? Как кусок сахара в чае?

— Та. Чем еще можно объяснить беспорядочное парение в воздухе разрозненных бестелесных частей? Я и труп откопал — вот здесь.

И в самом деле — в углу подвала зияла яма, а в ней лежал распадающийся на части скелет девочки.

— Что же случилось с этой бедняжкой?

— Ничего особенного. Я успел получить от нее все необходимые сведения, прежде чем она сошла с ума. Ее родителям оказалось не по карману место на кладбище, — немец прищелкнул языком и укоризненно покачал головой. — Когда выяснилось, что у нее избыток души и она стала призраком, родные были рады тому, что их дитя снова с ними. К несчастью, все они вскоре умерли от холеры, а ее оставили радовать новых жильцов. До тех пор, пока здесь не поселился я.

Алексия оглянулась на парящие в воздухе белые клочки. Прямо на нее плыл ноготь с пальца ноги. И не только — все оставшиеся части тела потихоньку слетались в ее сторону, как вода стекает в канализацию. Это было жутко и тревожно. И все же запредельная колебалась. Ее желудок, как и располагавшаяся неподалеку от него «неприятность», протестующе сжимался от запаха тлена и от ясного понимания, что ей сейчас придется сделать. Задержав дыхание, Алексия присела на корточки у могилы. Яма была вырыта прямо в земляном полу подвала — значит, никаких попыток сохранить тело для сверхъестественного долголетия не предпринималось до тех пор, пока не появился немец. Этому ребенку совсем недолго довелось побыть настоящим призраком, прежде чем его начало поглощать безумие разлагающейся плоти. Это было жестоко.

Теперь от девочки остался лишь жалкий скелетик, источенный червями и покрытый плесенью. Алексия осторожно сняла перчатку и протянула руку. Высмотрев, как ей показалось, лучше всего сохранившееся место на детском черепе, она дотронулась до него один раз. Кость оказалась неожиданно мягкой и легко подалась под пальцем, словно мокрый бисквитный торт.

— Фу! — Алексия с отвращением отдернула руку.

Слабо светящиеся клочья частей призрака, плававшие по всему подвалу, мгновенно исчезли, словно растворившись в затхлом воздухе: прикосновение запредельной разорвало последние связи тела с душой.

Немец озирался, приоткрыв рот. Даже псина наконец перестала гавкать.

— И всё?

Алексия кивнула и несколько раз вытерла палец о подол платья. Встала.

— Но я даже блокнот не успел достать! Как это говорится? Упустил возможность.

— Дело сделано.

— Замечательно. До сих пор мне ни разу не приходилось наблюдать, как запредельный убивает призрака. Весьма необычное зрелище. Что ж, это подтверждает, что вы на самом деле та, кем себя называете, женская особь. Мои поздравления.

«Можно подумать, я выиграла какой-то приз!» Алексия приподняла брови, однако человечек, судя по всему, этого не заметил. Тогда она решительно двинулась обратно по лестнице.

Немец торопливо засеменил за ней.

— Замечательно, поистине замечательно. Идеальный сеанс экзорцизма. Только запредельный может сделать такое одним прикосновением! Я, разумеется, читал об этом, но увидеть своими глазами, прямо перед собой!.. А вам не кажется, что в вашем случае последствия наступили скорее, чем от прикосновения мужских особей?

— Не знаю, никогда с ними не встречалась.

— Конечно, конечно. Та. Вы, запредельные, не можете дышать друг с другом одним воздухом.

Алексия вернулась в гостиную, где увидела, что мадам Лефу и Флут все же оставили для нее один круассан. Слава богу.

— Как прошло? — спросила француженка — вежливо, но несколько холодновато. Последний призрак, которого пришлось изгонять Алексии, был очень близким другом мадам Лефу.

— Как по маслу, — ответила Алексия, вспомнив размягчившиеся кости.

Мадам Лефу сморщила свой дерзко вздернутый носик:

— Можно себе представить.

Немец отошел и стал смотреть в окно, явно дожидаясь, когда солнце взойдет по-настоящему. Оно уже показалось над крышами, и Алексия с удовольствием отметила, что Ницца, пожалуй, все-таки немного почище Парижа. Пес носился по комнате, тявкая по очереди на всех гостей, словно то и дело забывал об их присутствии (возможно, так оно и было, учитывая очевидное отсутствие мозга у этого существа), а потом наконец в изнеможении повалился под диван и остался лежать там безжизненным помпоном.

Алексия доела круассан, не прикасаясь к нему испачканной рукой, а затем принялась терпеливо ждать, из последних сил надеясь, что им все же предложат постели. Ей казалось, что она не спала целую вечность. Тело начинало деревенеть от усталости. Мадам Лефу, судя по всему, ощущала то же самое: она даже задремала. Ее подбородок упирался в узел галстука. Цилиндр, все еще обмотанный шарфом месье Труве, съехал на лоб. Даже у Флута плечи слегка поникли.

Первые лучи солнца скользнули по подоконнику и осветили комнату. Господин Ланге-Вильсдорф с жадным нетерпением глядел, как свет падает на штанину Флута. Но бывший дворецкий не выбежал с криком из комнаты, охваченный пламенем, и маленький немец расслабился — пожалуй, в первый раз с тех пор, как они постучались к нему в дверь.

Поскольку предложения пройти в спальню по-прежнему не поступало, Алексия набрала в грудь воздуха и взглянула хозяину дома прямо в лицо.

— Господин Ланге-Вильсдорф, к чему все эти проверки и испытания? Вы что, настолько глубоко верующий? Мне кажется, это как-то странно для члена Ордена медного осьминога.

Заслышав откровенную речь подруги, мадам Лефу приоткрыла веки и, одним изящным пальцем вернув цилиндр на подобающее ему место, с интересом посмотрела на маленького немца.

— Возможно, возможно. Мои исследования касаются деликатных и даже опасных материй. Если я должен вам довериться или оказать помощь, мне важно, жизненно важно, чтобы среди вас не было — как это говорится? — нежити.

Алексия поморщилась. Мадам Лефу резко выпрямилась, словно сон с нее вдруг слетел. Слово «нежить» не принято было открыто произносить в приличном обществе. Оборотни, вампиры и даже новоиспеченные призраки по понятным причинам выражали недовольство, когда их так называли. Как, впрочем, и сама Алексия, заслышав «душесоска» от очередного кровососа. Это считалось, попросту говоря, вульгарным.

— Это довольно грубое выражение, господин Ланге-Вильсдорф, согласитесь?

— В самом деле? Ох уж эти англичане с их привычкой придираться к словам.

— Но «нежить» — это, безусловно, неприемлемо.

Глаза у немца стали суровыми, непроницаемыми.

— Я бы сказал, это зависит от того, что мы называем жизнью. Та? Результаты моих текущих исследований позволяют предположить, что «нежить» — определение самое подходящее.

Изобретательница усмехнулась. На щеках у нее появились ямочки. Алексия не знала, как им это удалось, но выглядели они довольно натурально.

— Это пока вам так кажется.

Господин Ланге-Вильсдорф заинтересованно склонил голову набок:

— Вам известно что-то о предмете моих исследований, мадам Лефу?

— Вы ведь знаете, что леди Маккон вышла замуж за оборотня?

Кивок.

— Думаю, вам лучше рассказать ему о том, что случилось, Алексия.

Поморщившись, леди Маккон поинтересовалась у подруги:

— Он может быть чем-то полезен?

— Его с большим основанием, нежели кого-то другого в Ордене медного осьминога, можно назвать специалистом по запредельным. Возможно, тамплиерызнают больше, но так это или нет, неизвестно.

Алексия кивнула. Она взвесила все за и против и наконец решила, что риск оправдан.

— Я беременна, господин Ланге-Вильсдорф.

Немец взглянул на нее с жадным любопытством.

— Мои поздравления и соболезнования. Вы, конечно, не сможете — как это говорится? — доносить беременность до срока. В исторических документах нет ни единого упоминания о запредельной, которой бы это удалось. Разумеется, это весьма огорчительно для тамплиеров с их программой разведения, но… — он умолк, заметив улыбку мадам Лефу.

— Вы на что-то намекаете? Нет, не может быть. Она беременна от оборотня?

Алексия и мадам Лефу кивнули.

Немец оторвался от окна, подошел и сел рядом с Алексией. Слишком близко. Его глаза ощупывали ее лицо жестким, алчным взглядом.

— А вы не пытаетесь таким образом прикрыть некоторую свою — как у вас, англичан, говорят — нескромность?

Алексия ужасно устала от этих игр. Она одарила немца взглядом горгоны Медузы, давая понять, что следующий, кто хотя бы намекнет на ее супружескую неверность, испытает на себе худшее из того, на что способен ее парасоль. Надежда на понимание, которого следовало ожидать, если этот ученый действительно что-то знает, угасла, и ответ прозвучал холодно и зло:

— Может, вы все же допустите, что я говорю правду, и мы оставим вас теоретизировать по этому поводу, а сами наконец удалимся отдыхать?

— Конечно, конечно! Вы же беременны; вам непременно нужно спать. Только представить себе: запредельная, беременная от сверхъестественного! Я должен изучить материалы. Пытался ли кто-нибудь проделать такое прежде? Тамплиерам и в голову никогда не приходило скрещивать оборотня с бездушной. Одна только мысль об этом… Та, невероятно! В конце концов, с научной точки зрения, вы — полные противоположности, несущие друг другу смерть. Поскольку самки обоих видов редки, это может объяснить отсутствие документальных подтверждений. Но если вы говорите правду, то какое же это чудо, какая сказочная мерзость!

Алексия громко откашлялась, положив одну руку на живот, а другую на парасоль. Она сама могла называть это дитя «неудобством», могла временами даже ненавидеть его, но не этому коротышке-немцу с дурным вкусом в выборе домашних животных называть его мерзостью!

— Прошу прощения!..

Мадам Лефу уловила в голосе Алексии зловещие нотки, вскочила и, схватив подругу за руку, попыталась утащить ее из комнаты.

Господин Ланге-Вильсдорф выхватил блокнот и, не обращая внимания на гнев запредельной, что-то застрочил, то и дело бормоча себе под нос.

— Мы сами найдем комнаты для гостей, хорошо? — предложила француженка, перекрывая сердитое ворчание Алексии.

Господин Ланге-Вильсдорф пренебрежительно отмахнулся ручкой-стилографом, не отрываясь от своего занятия.

Леди Маккон вновь обрела голос:

— Можно, я просто стукну его разок? Легонько так, по голове? Он навряд ли и заметит.

Флут приподнял бровь и подхватил свою хозяйку под локоть, чтобы помочь мадам Лефу вывести ее из комнаты.

— Пора в постель, мадам.

— Ну хорошо, — уступила Алексия, — если вы настаиваете… — она посмотрела на мадам изобретательницу. — Надеюсь, вы не заблуждаетесь насчет феноменальных познаний этого… экземпляра.

— О… — вновь появились ямочки. — Думаю, он вас еще удивит.

— Например, угостит зеленой жабой с тостами?

— Возможно, он сумеет доказать, что вы правы. Что лорд Маккон — отец вашего ребенка.

— Это единственное, что могло бы его как-то оправдать. «Женская особь», вы подумайте! Звучит так, будто он собирается вскрыть меня ланцетом.

Когда наутро Алексия наконец спустилась к завтраку, только что миновал полдень и утро, собственно, уже закончилось. Мадам Лефу с Флутом сидели за маленьким обеденным столом, и немецкий ученый вместе с ними. Последний был целиком погружен в какие-то записи — что за безобразное поведение за столом! Немец прямо-таки дрожал от возбуждения, почти как его пес-метелка.

Теперь, днем, и немец, и его животное выглядели чуть более подобающе. Алексия даже немного удивилась. Она почти ожидала снова увидеть господина Ланге-Вильсдорфа в полосатой ночной рубашке, однако тот принял вполне респектабельный вид, нарядившись в твидовый пиджак и коричневые брюки. Галстука, к видимому разочарованию Флута, на немце не было. Однако Алексию это, пожалуй, не очень шокировало. В конце концов, от иностранцев, у которых галстуки и шейные платки вызывают подозрение, поскольку затрудняют распознавание трутней, можно ожидать некоторой эксцентричности в одежде. Пош тоже облачился в твид: на шее у него была завязана пышным узлом длинная твидовая лента. Ага, подумала Алексия, вот и галстук! Животное предсказуемо встретило появление леди Маккон залпом бешеного лая.

Алексия уселась за стол, не дожидаясь приглашения хозяина, и, поскольку тот не обращал на нее никакого внимания, стала накладывать себе еду. Сегодня «маленькое неудобство» против еды ничего не имело. Вот треклятое создание — само не знает, чего хочет! Мадам Лефу приветствовала Алексию ласковой улыбкой, а Флут легким кивком.

— Сэр, — обратилась леди Маккон к хозяину.

— Добрый день, женская особь, — маленький немец не поднял глаз от раскрытой книги и блокнота, в который как раз записывал какую-то сложную формулу.

Алексия нахмурилась.

Что ни говори о господине Ланге-Вильсдорфе (а после его слов про «мерзость» Алексия, безусловно, хотела бы высказаться в крайне негативном ключе), стол у него оказался вполне приличным. Предложенный обед оказался хоть и легким, но вкусным: жареные сезонные овощи, холодная домашняя птица, хлеб — мягкий, но с хрустящей корочкой — и всевозможные булочки из слоеного теста. Алексия извлекла из своего дипломатического чемоданчика немного драгоценного чая, подаренного Айви и пережившего путешествие намного лучше, чем всё остальное, считая и ее спутников. Кроме того, после минутного размышления она на всякий случай переложила в кошелек немного денег, частично опустошив один из потайных кармашков парасоля, а потом приступила к чаепитию. К счастью, молоко оставалось универсальным продуктом для всех культур, и чай с ним вышел таким же восхитительным, как в Англии. Это вызвало у Алексии настолько острый приступ тоски по дому, что после первого глотка она несколько минут сидела молча.

Мадам Лефу заметила необычную для подруги неразговорчивость и мягко положила ей руку на плечо со словами:

— Вы хорошо себя чувствуете, моя дорогая?

Алексия слегка вздрогнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются совершенно неуместные слезы. В ее-то годы! Казалось, очень много времени прошло с тех пор, как кто-то дотрагивался до нее с искренней теплотой. В доме Лунтвиллов все нежности сводились к воздушным поцелуям и поглаживаниям кончиками пальцев по голове, да и то в раннем детстве. И когда в ее жизнь вошел Коналл, она стала привыкать к физической близости. Муж наслаждался этой близостью безмерно и готов был предаваться ей при любой возможности. Мадам Лефу подобной напористостью не отличалась, но она была француженкой и, очевидно, считала, что словесное утешение непременно должно сопровождаться успокаивающей лаской. Алексия прильнула к ней. Лежащая на плече рука была маленькой, мозолистой, и пахло от мадам Лефу не полевыми травами, а ванилью и машинным маслом, но что ж — богатому как хочется, бедному как можется.

— Да пустяки. Просто напомнило о доме, — Алексия отпила еще один глоток чая.

Хозяин дома взглянул на нее с любопытством.

— Он плохо с вами обращался? Ваш муж-оборотень.

— В общем, нет, — уклончиво ответила Алексия. У нее не было привычки обсуждать личные дела с малознакомыми немцами.

— Оборотни, та. Трудные создания. Всё, что остается у них от души, — склонность к насилию и эмоциональность. Чудо, что вам, англичанам, удалось интегрировать их в общество.

Алексия пожала плечами.

— У меня сложилось впечатление, что с вампирами справиться труднее.

— Вот как?

Алексия, чувствуя, что, пожалуй, сболтнула лишнее, попыталась подобрать осторожную формулировку.

— Вы же знаете, какие бывают вампиры — нос кверху, «я старше, мне лучше знать», — она помолчала. — Нет, думаю, вы их не знаете, верно?

— М-м-м… Я бы сказал, что все-таки с оборотнями хлопот больше. То они в армию втираются, то женятся на обычных людях.

— Что ж, у моего характер и впрямь оказался не из легких. Но, правду сказать, до последнего времени мы с ним превосходно уживались, — Алексия с болью призналась себе, что «превосходно уживались» — это, пожалуй, очень слабо сказано. Коналл был образцовым мужем — при всей своей медвежьей ворчливости. Нежный, когда надо, и грубый до тех пор, пока нежность вновь не понадобится. При этом воспоминании Алексию пробрала едва заметная дрожь. А еще лорд был ужасно шумным, сердитым и чересчур свирепо ее опекал, но при этом души в ней не чаял. Далеко не сразу она сумела поверить, что достойна той пылкой любви, какую он ей дарил. Тем более жестоким оказалось разочарование, когда эту любовь у нее так несправедливо отняли.

— Разве не вернее всего судить по результатам? — мадам Лефу, самым решительным образом настроенная против альфы стаи Вулси, с тех пор как он выгнал Алексию из дома, воинственно вскинула голову.

Алексия поморщилась.

— Это слова настоящего ученого.

— Вы ведь не сможете простить его после того, что он сделал? — подруга, кажется, приготовилась отчитать Алексию.

Господин Ланге-Вильсдорф оторвался от писанины.

— Выгнал из дома? Он что же, думает, ребенок не от него?

— Ни один ревун никогда не пел о ребенке от оборотня, — Алексии самой не верилось, что она защищает своего мужа. — И любви ко мне, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы его переубедить. Он даже не дал мне оправдаться.

Немец покачал головой.

— Вот они, оборотни. Эмоции и насилие, та? — он решительно отложил стилограф и склонился над книгой и блокнотом. — Все утро я провел за изучением материалов. Имеющиеся у меня записи, на первый взгляд, подтверждают мнение вашего мужа. Однако отсутствие зафиксированных случаев и других сведений — еще не доказательство. Существуют более древние записи.

— Записи, которые хранят вампиры? — предположила Алексия, вспомнив о «Вампирских эдиктах».

— Записи, которые хранят тамплиеры.

Флут едва заметно вздрогнул. Алексия подняла глаза: он бесстрастно жевал.

— Так вы считаете, тамплиеры могут что-то знать о том, как такое могло случиться? — она деликатно указала на свой живот.

— Та. Если такое случалось раньше, у них должны остаться записи.

В голове леди Маккон нарисовалась великолепная романтическая картина: как она войдет в кабинет Коналла, хлопнет на стол доказательства ее невиновности — и заставит его взять свои слова обратно!

— А какова ваша теория, месье Ланге-Вильсдорф? — спросила мадам Лефу.

— Думаю, что, если отказаться от концепции нежити, но продолжать работы над эфирным анализом состава души, я, возможно, сумею найти объяснение.

— А насколько это согласуется с принципами эпидермального контакта?

Немец взглянул на изобретательницу с уважительным удивлением.

— Вы и в самом деле знакомы с моими работами, мадам. Я думал, вы инженер по образованию?

На щеках мадам Лефу показались ямочки.

— Моя тетя — призрак, и бабушка тоже. Я чрезвычайно заинтересована в изучении феномена избытка души.

Отвратительная псина подбежала к Алексии и облаяла ее ноги, а затем вдобавок принялась жевать шнурок на ее ботинке. Алексия сняла с колен салфетку и украдкой скинула ее Пошу на голову. Животное пыталось выбраться из-под нее, но без особого успеха.

— Вы полагаете, что у вас тоже может быть избыток души? — немец, очевидно, не замечал, в каком затруднительном положении оказался его пес.

Француженка кивнула:

— Это кажется весьма вероятным.

Алексия задумалась, каково это — знать, что можешь закончить жизнь полтергейстом. Сама она умрет, не имея надежды ни на спасение, ни на бессмертие. У запредельных нет души, которая могла бы остаться либо на небесах, либо на земле в виде призрака.

— Тогда почему вы не ищете бессмертия — ведь вы теперь живете в Англии, где подобное варварство открыто поощряется? — скривил губы господин Ланге-Вильсдорф.

Мадам Лефу пожала плечами.

— Несмотря на мою манеру одеваться, я все-таки женщина и знаю, что мои шансы выжить после укуса оборотня, не говоря уже о кровопускании вампира, чрезвычайно малы. Кроме того, мне не хотелось бы потерять скромный талант изобретателя и большую часть своей души. Стать полностью зависимой от благосклонности стаи или роя? Нет, спасибо. И то, что мои родственники были призраками, еще не означает, что у меня тоже имеется избыток души. Все-таки я не настолько склонна к риску.

Мохнатая метелка успела обежать вокруг стола, но стряхнуть салфетку ей никак не удавалось. Алексия кашляла и звенела столовыми приборами, чтобы заглушить звук, с которым гадкое животное тыкалось головой во все подряд. Наконец, когда пес подбежал поближе к Флуту, тот нагнулся и освободил его от салфетки, бросив на хозяйку укоризненный взгляд.

Алексии никогда не приходило в голову спрашивать, но, если подумать, и в самом деле странно, что у изобретательницы такого уровня, как мадам Лефу, нет ни одного сверхъестественного покровителя. Француженка поддерживала хорошие деловые отношения с Вестминстерским роем и со стаей Вулси, но при этом имела дело также и с одиночками, и с отщепенцами, и с дневными людьми. Алексия догадывалась, что отказ изобретательницы от метаморфозы и от покровительства бессмертных вызван личными, а не практическими соображениями. Теперь же она невольно задумалась: а если бы ей самой с рождения предложили сделать выбор, она поступила бы как мадам Лефу или иначе?

На немца слова изобретательницы не произвели впечатления.

— Я бы предпочел услышать от вас доводы религиозного, а не этического характера, мадам Лефу.

— В таком случае, месье Ланге-Вильсдорф, я предпочту поступать так, как считаю нужным. Согласны?

— Если в результате в мире на одну сверхъестественную будет меньше, согласен.

— Право же — неужели непременно нужно говорить о политике во время еды? — вмешалась Алексия.

— Как бы то ни было, женская особь, давайте вернемся к нашему разговору.

Глаза маленького человечка, когда он устремил взгляд на Алексию, были довольно жесткими, и ее внезапно кольнула тревога.

— Ваша беременность — поразительный случай, как вы понимаете. До вчерашней ночи я мог поклясться, что вампиры и оборотни способны размножаться только с помощью метаморфозы. Та? Прикосновение запредельной не отменяет того факта, что сверхъестественный практически мертв. Оно делает их смертными, та, но не людьми, и, следовательно, никоим образом не может придать им способность к размножению естественным путем.

Алексия откусила кусочек фрукта.

— Очевидно, ваше утверждение ошибочно, сэр.

— Очевидно, женская особь. Поэтому я — как это говорится? — пересмотрел свою позицию. Существует один научно обоснованный довод в пользу вашего заявления. Известно, что и вампиры, и оборотни после метаморфозы по-прежнему занимаются… — человечек замялся, его бледное лицо залилось ярким румянцем, — тем, что люди делают в спальне.

— И если верить слухам, сверхъестественные в этом отношении весьма активны и склонны к экспериментам, — мадам Лефу многозначительно приподняла брови. Разумеется, только единственная француженка за столом и была способна вести непринужденную беседу на подобную тему. Алексия, Флут и господин Ланге-Вильсдорф явно испытывали мучительную неловкость и на короткий миг ощутили нечто вроде солидарности. Наконец маленький немец отважился заговорить вновь:

— Должна быть какая-то причина тому, что инстинкт деторождения не пропадает после метаморфозы. Однако ни в одной из моих книг не находится достаточно убедительных разъяснений по этому вопросу. Если бы оборотни действительно были нежитью, эта биологическая функция у них отмерла бы за ненадобностью.

— И какой же вывод отсюда можно сделать применительно к моему положению? — Алексия перестала есть, с искренним интересом прислушиваясь к словам немца.

— Представляется очевидным, что способность вашего мужа… э-э-э… производить упомянутое действо, даже будучи оборотнем, связана с инстинктивной потребностью оставить потомство традиционным способом. Современная наука говорит нам, что в таком случае вероятность появления этого потомства, пусть и бесконечно малая, все же существует. По всей видимости, с вами произошел именно такой бесконечно маловероятный случай. Основная проблема состоит, разумеется, в неизбежности выкидыша. — Алексия побледнела. — Сожалею, но обойти этот факт невозможно. Если работы тамплиеров по размножению запредельных и дали какой-то результат, то только один — они доказали: свойства запредельных передаются по наследству. И что они не могут дышать одним воздухом друг с другом. По сути, вы, женская особь, несовместимы с собственным ребенком.

Алексии как-то раз пришлось находиться в одном помещении с мумией запредельной; ей было знакомо то чувство беспокойства и отвращения, которое неизбежно должно было возникнуть у нее при встрече с подобными себе. Но плод, который она носила, таких чувств у нее пока что не вызывал.

— Мы с ребенком не дышим одним воздухом, — возразила она.

— Мы знаем, что способности запредельных связаны с физическим контактом. В записях тамплиеров об этом ясно сказано, я их хорошо помню. Все женские особи, над которыми экспериментировали на протяжении веков, либо были бесплодны, либо не могли выносить ребенка. Вопрос не в том, потеряете вы этот эмбрион или нет, вопрос — когда.

Алексия втянула воздух сквозь зубы. Она не ожидала, что окажется так больно. Не говоря уже о потере ребенка, это ведь будет означать, что и отчужденность, и жестокость Коналла ей тоже пришлось терпеть напрасно. Это так глупо, безнадежно и…

Мадам Лефу пришла ей на выручку.

— Но ведь это может быть необычный запредельный ребенок. Вы сами сказали — обычно беременность возникает в результате скрещивания запредельных с дневными людьми. А у ребенка Алексии отец — оборотень. Пусть ее прикосновение и делает его смертным, все же он не человек… не вполне человек, поскольку потерял большую часть своей души. Этот ребенок — совсем другой случай. Наверняка другой, — изобретательница повернулась к подруге, — ведь нет никакого сомнения: вампиры не стали бы пытаться убить ту, кто ожидает неизбежного выкидыша. В особенности английские вампиры.

Алексия вздохнула:

— В такие минуты мне хочется поговорить с мамой.

— Боже правый, мадам, это еще к чему? — возмутительное заявление Алексии вынудило Флута прервать молчание.

— Я могла бы просто послушать, что она скажет, и принять противоположную точку зрения.

Господин Ланге-Вильсдорф был не из тех, кого можно отвлечь историями семейных неурядиц.

— Вы не чувствовали тошноты или отвращения к той особи, что находится у вас внутри?

Алексия покачала головой.

Немец забормотал себе под нос:

— Вероятно, в моих расчетах есть какая-то ошибка. Возможно, эфирному обмену между матерью и ребенком в какой-то мере препятствует частичное сохранение души. Но почему же тогда в ребенке не сохраняется часть души отца, принадлежащего к дневному народу? Разные виды душ? — немец перечеркнул свои аккуратные заметки быстрым росчерком стилографа, перелистнул страницу и начал что-то писать заново.

Все молча смотрели на него. Аппетит у Алексии почти пропал. И вдруг немец остановился на полуслове и поднял на них широко раскрытые глаза: до него наконец дошел смысл последних слов мадам Лефу.

— Вампиры пытаются ее убить? Вы сказали, они пытались убить ее? Вот это существо, которое сидит за столом в моем доме?!

Мадам Лефу пожала плечами:

— Ну да, ее. Кого же еще?

— Но это означает, что они придут сюда. Они идут по ее следу. Сюда! Вампиры! Ненавижу вампиров! — господин Ланге-Вильсдорф звучно сплюнул на пол. — Грязные кровососы, орудия дьявола! Вы должны уйти. Вы все должны уйти сейчас же! Мне очень жаль, но я не могу позволить вам остаться при таких обстоятельствах. Даже ради научных изысканий.

— Но господин Ланге-Вильсдорф, кто же так обращается с товарищами по Ордену медного осьминога? Будьте благоразумны: сейчас ведь середина дня!

— Даже ради Ордена! — человечек вскочил с таким видом, будто готов был впасть в истерическое состояние, как его собака. — Вы должны уйти! Я дам вам продукты, деньги, контакты в Италии, но вы должны покинуть мой дом немедленно. Идите к тамплиерам. Они позаботятся о вас хотя бы потому, что вампиры хотят вашей смерти. У меня нет такой возможности. Это не в моих силах.

Алексия встала и только тут заметила, что Флут, почуяв надвигающуюся катастрофу, поскольку был именно Флутом и никем иным, неслышно ускользнул в гостевые комнаты. Там он, очевидно, успел собрать чемоданчик Алексии, захватить парасоль и верхнюю одежду и теперь терпеливо ждал в дверях. Бывший дворецкий, судя по его виду, нисколько не возражал против того, чтобы покинуть этот дом.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, КАК НЕ НАДО ПЕРЕХОДИТЬ ЧЕРЕЗ АЛЬПИЙСКИЙ ПЕРЕВАЛ

Поразмыслив, Алексия решила: продвигаться в сторону Италии в любом случае безопаснее днем. Становилось до боли очевидно, что если она намерена выяснить что-то о своем положении, то обращаться придется либо к тамплиерам, либо к вампирам. И из этих двух вариантов только в одном существует вероятность, что с ней хотя бы поговорят, прежде чем убивать.

И еще одно стало очевидным. Как бы ни хотелось Алексии доказать неправоту Коналла, сейчас на кону стояла прежде всего судьба «неудобства». Ее мог сколько угодно раздражать этот маленький паразит, но после серьезных размышлений она пришла к выводу, что смерти ему все-таки не желает. Они ведь уже столько пережили вместе! «Ты мне только есть нормально не мешай, — мысленно обратилась она к нему, — и тогда я, приложив все усилия, попытаюсь развить у себя материнский инстинкт. Это будет непросто, имей в виду. Я всегда считала, что у меня его нет и не будет. Но я постараюсь».

Как ни дико это показалось Алексии, после того как эксцентричный немец вышвырнул их из дома, для спасения от полчищ кровожадных преследователей они прибегли к самому простому средству, выручающему людей в гораздо более обыденных обстоятельствах, — поймали кэб. Наемный транспорт, как выяснилось, во Франции выглядел примерно так же, как и в Англии, только масштабы поскромнее. Мадам Лефу коротко, но решительно переговорила с возницей, после чего в его руки перекочевала солидная пачка денег. Затем изобретательница уселась рядом с Флутом, и кэб на удивление быстро двинулся к реке по улицам Ниццы, переполненной слабыми здоровьем отдыхающими и беженцами от дождливой погоды. Алексия отметила про себя, что такой кэб — довольно удобный для бегства вид транспорта, жаль только, тесноват для трех пассажиров.

Возница, восседавший сзади высоко над ними, щелкнул длинным кнутом и пустил лошадь рысью. Животное рванулось вперед и помчалось, резво поворачивая и с головокружительной скоростью промахивая узкие переулки.

Не успели они оглянуться, как Ницца осталась позади, и кэб покатил дальше по проселочной дороге, вьющейся вдоль скал и пляжей Ривьеры. В другое время Алексии понравилась бы такая прогулка. Стоял свежий зимний день, Средиземное море сверкало бирюзово-голубыми красками по правую руку от дороги. Экипажей попадалось совсем мало, и возница гнал лошадь во всю прыть, стремительным галопом — и по прямой дороге, и на плавных поворотах.

— Он обещал довезти нас до границы, — сообщила мадам Лефу, перекрывая голосом свист ветра. — Его услуги обошлись мне в кругленькую сумму, зато скорость у нас хорошая.

— С этим не поспоришь! Как вы думаете, успеем мы добраться до Италии до темноты? — Алексия задвинула свой чемоданчик поглубже под ноги, прикрыла юбками и положила парасоль на колени. Плотно зажатая между мадам Лефу и Флутом, она пыталась усесться хоть немножко поудобнее. Сиденье на самом деле предназначалось только для двоих пассажиров, и, хотя толстяков среди них не было, Алексия от души порадовалась, что сейчас на ней нет обычно неизбежного турнюра. Все-таки очень несовершенная деталь туалета.

Возница придержал лошадь.

Воспользовавшись этим, Алексия привстала и не без риска упасть обернулась назад, чтобы взглянуть поверх крыши и сиденья возницы на дорогу. Когда она села снова, лицо у нее было хмурое.

— В чем дело? — спросила мадам Лефу.

— Не хочу вас пугать, но, кажется, за нами погоня.

Мадам Лефу, в свою очередь, привстала, крепко придерживая цилиндр одной рукой, а другой ухватившись за край крыши. Затем снова села, и между ее идеально изогнутыми бровями тоже пролегла складка.

Алексия взглянула на своего камердинера.

— Флут, что у вас с боеприпасами?

Тот сунул руку во внутренний карман сюртука и достал два миниатюрных пистолета. Открыл по очереди оба затвора. Пистолеты были заряжены — очевидно, после стычки с вампирами Флут этим озаботился. Он еще пошарил в карманах и извлек оттуда щепотку пороха, завернутую в бумажку, и восемь запасных пуль.

Мадам Лефу протянула руку мимо Алексии, взяла одну из пуль и стала с любопытством разглядывать. Алексия тоже присмотрелась. Пуля была из какого-то твердого дерева, с серебряным наконечником, а внутри залита свинцом.

— Старые добрые сандаунерские пули. Правда, в это время дня они нам ни к чему. За нами, скорее всего, гонятся трутни, если не наемники. И все же, мистер Флут, откуда у вас такие штуки? У вас ведь наверняка нет разрешения на уничтожение сверхъестественных.

— Хм… — Флут сунул пули обратно в карман. — Скажем так: они достались мне по наследству, мадам.

— От мистера Таработти? — понимающе кивнула мадам Лефу. — Это объясняет древность пистолетов. Вам бы завести какой-нибудь новомодный револьвер системы Кольта, мистер Флут, они гораздо удобнее.

Камердинер почти ласково посмотрел на свои пистолетики и снова спрятал их.

— Возможно.

Алексия была заинтригована:

— Так значит, отец официально был сандаунером?

— Не совсем так, миледи.

Флут всегда отличался скрытностью, но, казалось, достигал новых высот в искусстве умолчания всякий раз, когда кто-то затрагивал вопрос об Алессандро Таработти. Иногда Алексия думала, что он поступает так из упрямства, а иногда догадывалась, что это попытка оградить ее от чего-то. Хотя теперь, когда у них на хвосте висели трутни, она даже не представляла, от какой такой опасности ее еще оберегать.

Мадам Лефу отвернула рукав пиджака и взглянула на маленький наручный дротикомет.

— У меня осталось всего три заряда. Алексия?

Алексия покачала головой.

— Я израсходовала все свои дротики в часовой мастерской, помните? Больше в парасоле ничего не осталось, кроме ляпис лунеарис от оборотней и излучателя разрушающего магнитного поля.

Мадам Лефу в досаде стиснула зубы:

— Так я и знала — нужно было добавить ему боевой мощи.

— Большего из него все равно не выжмешь, — утешила ее Алексия. — Эта чертова штуковина и так весит вдвое больше обычного парасоля.

Флут привстал и оглянулся на дорогу.

— Они успеют нас догнать раньше, чем мы пересечем границу?

Алексия не имела четкого представления о том, на каком расстоянии от Ниццы находится граница с Италией.

— Вероятно.

Мадам Лефу, очевидно, имела.

Флут сел с несколько обеспокоенным видом.

Громко цокая, они проскакали насквозь небольшую рыбацкую деревушку и снова оказались на проезжей дороге — она была вымощена ровнее, и это позволило резко прибавить скорость.

— Придется попробовать оторваться от них в Монако.

Мадам Лефу встала, перегнулась через крышу и долго разговаривала с возницей. По ветру стремительной скороговоркой разлетались французские слова.

Догадавшись, о чем идет речь, Алексия отстегнула от дорожного платья золотую брошь с рубином и вложила ее в маленькую ладонь изобретательницы.

— Может, это его убедит.

Брошь исчезла за крышей кэба. Свистнул кнут. Лошадь рванулась вперед. Очевидно, с помощью подкупа можно договориться на любом языке.

Так, с хорошей скоростью, все дальше отрываясь от преследователей, они доехали до Монако — довольно крупного курорта, пользующегося несколько сомнительной репутацией.

Возница свернул с главной дороги и принялся с удивительной ловкостью петлять по самым узким переулкам. В спешке они налетели на бельевую веревку, протянутую через улицу, и увезли с собой пару брюк и мужскую сорочку, а в придачу целый поток французских ругательств. Наконец, после всех этих скачек с препятствиями, кэб вылетел из города с противоположной от океана стороны и направился к Альпам. Лошадь с отвращением фыркнула и стряхнула с ушей прицепившиеся к ним ярко-алые панталоны.

— А мы сможем проехать через горы в это время года? — с сомнением спросила Алексия. Была зима, и хотя климат итальянских Альп не славился такой суровостью, как у их более высоких и более удаленных от моря собратьев, но все же это были довольно серьезные горы с белыми шапками на вершинах.

— Думаю, сможем. Однако нам лучше держаться подальше от основных проезжих путей.

Когда начался подъем, дорога стала уже. У лошади тяжело вздымались бока, она перешла на шаг. И это оказалось только к лучшему: вскоре кэб продвигался между поросшей деревьями крутой насыпью с одной стороны и опасным обрывом с другой. По пути они проехали сквозь козье стадо — мимо безучастных бурых коз с большими колокольчиками на шеях и разгневанной девочки-пастушки. Похоже, погоня осталась позади.

В левое окно Алексия увидела над насыпью и деревьями какое-то весьма необычного вида сооружение. Она потянула мадам Лефу за руку:

— Что это, Женевьева?

Изобретательница подняла голову:

— А, вот и хорошо. Воздушная дорога. Я надеялась, что она уже работает.

— И?..

— О да. Это новый вид грузового и пассажирского транспорта. Я немного поучаствовала в разработке механизмов управления. Сейчас мы сможем разглядеть ее как следует, погодите немного.

Они свернули и начали подниматься всё круче в гору. Впереди, прямо над ними, во всей своей красе показалось некое сооружение. Алексии оно живо напомнило две гигантские бельевые веревки, натянутые параллельно между верхушками опор. Однако тут же стало ясно, что по сути своей это скорее рельсы для воздушных поездов. По ним, ритмично покачиваясь, ползли, словно жуки, сцепленные между собой, вагончики на больших колесах, размерами и формой напоминающие дилижансы. Из-под каждого вагончика вырывались белые клубы пара, и с каждого свисала вниз на длинных канатах металлическая сетка, нагруженная бревнами. Все это напоминало не то паука с яйцевой камерой, не то перевернутую железнодорожную дрезину.

— Боже мой! — восхитилась Алексия. — А они двигаются только в одном направлении?

— Большая часть идет с грузом вниз, но конструкция позволяет им ехать и в другую сторону. Переводить стрелки, как на железной дороге, здесь не нужно. Один вагончик может просто переползти через другой, если, конечно, под ним нет сетки. Видите, тросы протянуты вниз с крыши по обеим сторонам?

Это изобретение настолько потрясло Алексию, что она на минуту даже забыла о своих невзгодах. Никогда в жизни она еще не видела и не слышала ничего подобного — железная дорога в небе!

Флут то и дело, распрямляясь, как пружина, вздымался над крышей кэба, как чертик из табакерки — то чуть правее, то левее, — и поглядывал назад. Сначала Алексия каждый раз тревожилась, а потом привыкла к ритму движений камердинера. Но в какой-то момент его ноги вдруг напряженно застыли в одном положении — и надолго. Мадам Лефу тоже оставила свое место и перегнулась в ту же сторону, к сильному неудовольствию возницы. Опасаясь еще больше сместить центр тяжести, Алексия осталась сидеть. Поэтому ей ничего не было видно, кроме двух пар ног в брюках.

Она слышала отдаленные крики где-то позади и могла только догадываться, что за ними опять гонятся трутни. Наконец на следующем повороте она увидела врага. В правом окне показался экипаж, запряженный четверкой лошадей, а в нем — четверо сурового вида молодых мужчин, стремительно нагонявших их кэб. На крыше экипажа торчал ствол какого-то орудия.

«Просто замечательно, — подумала Алексия. — Не ружье, а целая пушка».

Она услышала хлопок — это Флут выстрелил из одного из своих миниатюрных «дерринджеров» — и резкий свист — это мадам Лефу выпустила свой шип.

Флут опустился на сиденье — чтобы достать второй пистолет, а первый перезарядить.

— Весьма сожалею, мадам, но у них «норденфельт».

— Что?

Мадам Лефу села и тоже стала перезаряжать свой браслет, а Флут вновь поднялся и выстрелил.

— Не сомневаюсь, вскоре мы увидим ее в действии.

Они добрались до кромки снегов.

Целая стая пуль гигантского размера просвистела мимо кэба и впилась в ни в чем не повинное дерево. Что же это за оружие, способное стрелять столькими пулями сразу?!

Флут поспешно присел.

— Вот это «норденфельт», мадам.

Лошадь пронзительно, испуганно заржала, возница выругался, и кэб резко остановился.

Мадам Лефу даже не пыталась спорить. Она выскочила наружу, а за ней следом — Флут с Алексией. Флут схватил чемоданчик. Алексия схватила парасоль. Не глядя, идут ли за ней остальные, Алексия вскарабкалась на насыпь, помогая себе парасолем, и стала пробираться по глубокому снегу к канатной дороге.

Новая очередь пуль взрыла снег позади беглецов, совсем близко. Алексия самым недостойным образом взвизгнула от ужаса. Что бы сделал на ее месте Коналл? Такие перестрелки совсем не в ее вкусе! Это муж у нее опытный солдат, а не она! И все же она постаралась взять себя в руки и крикнула остальным:

— Пожалуй, лучше всего бежать врассыпную, а потом вон к тому столбу.

— Согласна, — сказала мадам Лефу.

Следующий залп угодил уже не так близко.

Вскоре они забрались так высоко, что с дороги их было не видно, и даже эта смертоносная вращающаяся пушка им теперь не угрожала. К тому же с большим экипажем на такой дороге управляться еще труднее, чем с кэбом. Снизу доносились крики: очевидно, трутни переругивались с возницей. Но Алексия понимала, что это лишь временная задержка: рано или поздно молодые люди решатся оставить свой драгоценный «норденфельт» и пустятся в погоню. А в беге у них перед ней значительное преимущество: на них нет намокших длинных юбок, увязающих в снегу.

Когда Алексия, Флут и мадам Лефу добрались до канатной дороги, один из вагончиков с болтающейся внизу нагруженной сеткой как раз приближался к ним. Конечно, эта чертова штука увезет их не туда, куда надо, а обратно во Францию, но все же какое-никакое убежище. Наконец все трое добрались до столба-опоры, снабженного хлипкими металлическими ступеньками-перекладинами — на случай аварийной эвакуации или ремонта.

Флут тем временем, судя по его лицу, вдумчиво оценивал их положение, подобно какому-нибудь щеголеватому римскому полководцу.

— Шипы мадам Лефу — самое быстродействующее оружие, которым мы располагаем, мадам.

— Весьма здравая мысль. Женевьева, пожалуйста, прикройте нас с Флутом, пока мы будем подниматься.

Француженка сделала свирепое лицо и кивнула.

Алексии не хотелось бросать подругу одну внизу, но иного выхода найти не удавалось. Она перекинула грязные юбки через плечо. Все равно Париж ее панталоны уже видел, с таким же успехом можно продемонстрировать их и всей Франции.

Они с Флутом взобрались на столб.

Камердинер шагнул на маленькую платформу на самом верху, поставил на пол чемоданчик, присел и начал стрелять из своих «дерринджеров», меняя и перезаряжая их по очереди, пока еще оставались боеприпасы, а мадам Лефу стала подниматься. Алексия же направила парасоль на приближающийся вагончик. В окне кабины застыло испуганное лицо машиниста — Алексия вполне понимала его замешательство. Она, должно быть, представляла собой совершенно дикое зрелище: статная итальянка, одетая по-английски, в платье, о котором сказать «грязное» — значит еще ничего не сказать, растрепанная, в съехавшей набок шляпке, угрожающе замахивается на огромную машину каким-то уродливым зонтиком.

Как только передняя часть вагончика поравнялась с краем платформы, Алексия потянула на себя выступающий резной лепесток лотоса на ручке парасоля. Излучатель магнитного поля послал бесшумный смертоносный сигнал, и вагончик резко остановился.

Обалдевший машинист прокричал что-то из кабины, но ни понять, ни хотя бы разобрать его слова не представлялось возможным: позади Алексии, на платформе, громко ругалась по-французски мадам Лефу, и трутни, карабкавшиеся за беглецами по опорному столбу, тоже орали во всю глотку.

Алексия обернулась, пытаясь понять, не требуется ли ее помощь — «неудобство» так задергалось в знак протеста против ее утомительной активности, что ей пришлось мысленно прикрикнуть: «Уймись, протобестия! Сейчас не время». И правда, ситуация складывалась не лучшим образом. Один из трутней ухватил мадам Лефу за сапог. Изобретательница отпихивала его, одновременно пытаясь забраться на платформу, до которой оставались считаные дюймы. Флут, у которого наконец кончились патроны, старался вытянуть француженку за плечи.

Алексия, недолго думая, раскрыла парасоль и перехватила его ручкой вперед. Поспешно повернула регулятор до упора и, стараясь держать устройство как можно дальше от края платформы, окатила карабкавшихся вампирских пособников смесью ляпис лунеарис и воды.

Раствор нитрата серебра отлично действовал на оборотней. А дневному народу он обычно не причинял вреда, если не считать обесцвечивания кожи. Но поскольку головы трутней были запрокинуты и лица обращены вверх, ляпис лунеарис сделал свое дело: он попал не в меру назойливым джентльменам в глаза. От неожиданности преследователи разжали руки и с воплями, вызванными либо страхом падения, либо болью от химических ожогов, полетели вниз. Убедившись, что трутни барахтаются в снегу, в том числе и тот, что вцепился в сапог мадам Лефу, да так, к сожалению, и не выпустил, Алексия сочла свой маневр успешным. А мадам Лефу наконец поднялась на платформу с выражением громадного облегчения на красивом лице.

Все трое бросились к вагончику. Флут быстро подавил протест машиниста: разбил переднее окно чемоданчиком Алексии, влез внутрь и свалил беднягу с ног крепким ударом в челюсть. Тот рухнул камнем, а кочегар, худенький, щуплый парнишка с большими перепуганными глазами, безропотно подчинился требованиям.

Больше в вагончике никого не было.

Алексия оборвала длинный подол юбки, разодрала его на узкие полоски и протянула камердинеру. Тот с поразительной ловкостью и сноровкой принялся связывать мальчика и его лежащего без чувств начальника.

— А вы мастер в этом деле, не так ли, Флут? — заметила Алексия.

— Скажем так, мадам: в службе у мистера Таработти были свои преимущества.

— Женевьева, вы умеете управлять этой штуковиной? — спросила Алексия.

— Я работала только над общей схемой, но если вы возьмете на себя топку, постараюсь разобраться в остальном.

— По рукам! — Алексия полагала, что работа кочегара не должна оказаться особенно сложной.

Вскоре действие электромагнитного излучателя прекратилось, и массивный паровой двигатель в центре вагончика с грохотом ожил. Окна переднего обзора здесь были расположены с двух сторон, поскольку поворачивать эта машина не могла. Когда нужно было ехать в противоположном направлении, машинист просто пересаживался на другую сторону.

Мадам Лефу, бегло осмотрев механизм управления, нажала вниз массивный рычаг в одном конце раскачивающегося вагончика, а затем, метнувшись в противоположный конец, потянула другой такой же рычаг вверх.

Раздался чудовищно громкий гудок, и все устройство — и вагончик, и болтающаяся под ним огромная сетка с бревнами — вздрогнуло и двинулось в обратном направлении: наверх, в гору, откуда только что приехало.

Алексия издала короткий восторженный клич.

Флут тем временем закончил связывать обоих пленников.

— Прошу прощения, господа, — сказал он им по-английски, которого они, вероятнее всего, не понимали.

Алексия мысленно улыбнулась и подкинула еще угля в топку. Бедный Флут — весь этот побег был, в сущности, пыткой для его достоинства.

У топки было жарко, к тому же усталость после бега по неровной местности, а затем карабканья на столб давала себя знать. Алексия была, как однажды пренебрежительно заметила Айви, дамой довольно крепкого сложения. Но пережить эти последние три дня без физических последствий мог только настоящий олимпийский атлет. Вероятно, упадок сил мог быть еще и как-то связан с «маленьким неудобством». Но до сих пор леди Маккон никогда не приходилось так напрягаться, будучи беременной, так что сказать, кто больше виноват — эмбрион или вампиры, не представлялось возможным.

Мадам Лефу суетилась в задней части вагончика, лихорадочно дергала за рычаги и поворачивала ручки, и наконец в ответ на это священнодействие хитроумная машина дернулась вперед и перешла с плавного медленного движения на довольно тряский, спотыкающийся галоп.

— Вы уверены, что эта штука способна ехать на такой скорости с грузом? — крикнула Алексия, не отрываясь от самонадеянно взятых на себя обязанностей кочегара.

— Нет! — весело прокричала в ответ мадам Лефу. — Я как раз пытаюсь разобраться, как отцепить ремни и сбросить сетку с грузом, но, видимо, тут предусмотрена дополнительная блокировка, чтобы вся конструкция случайно не упала во время движения. Погодите минуту.

Флут указал на переднее окно:

— Не думаю, что у нас есть в запасе минута, мадам.

Алексия и мадам Лефу подняли головы.

Мадам Лефу выругалась.

По рельсам-канатам навстречу катил еще один вагончик. Полз он неторопливо, но казалось, что просто летит стрелой. Хотя вагончики были устроены так, чтобы один мог проехать поверх другого, проделать это мешала чертова сетка с бревнами.

— Самое время разобраться, как скинуть сетку, — заметила Алексия.

Мадам Лефу в отчаянии заглянула под панель с рычагами.

Алексия же избрала другую тактику. Она бросилась в другой конец вагона.

— Как сбросить сетку с грузом? — спросила она по-французски, нависая над испуганным мальчишкой-кочегаром. — Быстро!

Онемевший от страха мальчик показал рукой на рычаг, торчавший возле паровой машины, в стороне отобоих рычагов управления.

— Кажется, есть! — Алексия метнулась к рычагу.

Мадам Лефу еще отчаяннее засуетилась вокруг рулевого управления, крутя ручки и нажимая рычаги в какой-то сложной последовательности. Алексия могла только предполагать, что она пытается заставить их вагончик проехать над надвигающимся встречным.

Он был уже так близко, что за окном его кабины можно было разглядеть испуганно жестикулирующего машиниста.

Алексия всем своим весом навалилась на рычаг сброса груза.

Механизм издал недовольный скрежет.

Флут пришел на помощь, и общими усилиями им удалось справиться с рычагом.

Вагончик сильно тряхнуло, и через несколько секунд послышался громкий треск и звуки ударов — это бревна рухнули вниз, на склон горы. И почти сразу же, через несколько мгновений, их вагончик вздрогнул, накренился, вскарабкался, словно жук, на встречный вагон, пугающе закачался из стороны в сторону, а затем еще раз вздрогнул, опустившись на рельсы с другой стороны.

Но радоваться победе было некогда: звон пуль о металл возвестил, что преследователи уже здесь.

Флут подбежал к боковому окну и выглянул наружу.

— Револьверы, мадам. Трутни бегут за нами по горе.

— Эта штука не может идти быстрее? — спросила Алексия у мадам Лефу.

— Это всё, что я могу из нее выжать, — француженка одарила Алексию демонической усмешкой с ямочками на щеках. — Остается дотянуть до конца, а там бежать к границе.

— Вы так говорите, будто это самое простое дело.

Улыбка стала еще шире. Алексия начинала подозревать, что мадам Лефу в какой-то мере свойственно безрассудство.

— Италия — странное место для того, кто ищет убежища, — Флут проговорил это почти философски. Он начал неторопливо обходить вагончик в поисках незакрепленных предметов, которые могли бы послужить метательными снарядами.

— Вам не нравится Италия, Флут?

— Прекрасная страна, мадам.

— Но?..

— Мистеру Таработти с большим трудом удалось вырваться. В конце концов ему даже пришлось жениться на англичанке.

— На моей матери? Не могу даже вообразить себе более страшную участь.

— Совершенно верно, мадам.

Флут разбил боковое окно большим гаечным ключом и высунул голову наружу. В награду за свои старания он едва не получил пулю в лоб.

— И откуда же ему нужно было вырываться, Флут?

— Из своего прошлого.

Подобрав какой-то тяжелый металлический инструмент, Флут наудачу швырнул его в окно. Внизу раздался испуганный крик, и трутни отступили на безопасное расстояние.

— Жаль, что мы не придавили никого из них, когда сбрасывали бревна.

— Вы правы, мадам.

— Из какого прошлого, Флут? — настойчиво переспросила Алексия.

— Не очень приятного, мадам.

Алексия разочарованно фыркнула:

— Вам когда-нибудь говорили, что вы совершенно невыносимы?

Она отошла к топке, чтобы подбросить угля.

— Часто, мадам.

Дождавшись, когда преследователи наберутся храбрости и вновь поравняются с вагончиком, Флут бросил в окно еще несколько предметов. Еще с полчаса они в том же духе обменивались любезностями, а солнце между тем медленно опускалось за горизонт, лес окутывали густые тени, а снег утрачивал свою белизну. Над горными вершинами показалась полная луна.

— Впереди конечная станция, — мадам Лефу коротко взмахнула рукой и снова положила ее на рычаг управления.

Алексия оставила топку и подошла к переднему окну, чтобы взглянуть, где им предстоит выходить.

Конечная станция представляла собой широкую подковообразную платформу на нескольких столбах с тросами, спускавшимися к земле, — по ним, должно быть, поднимали бревна. Здесь же располагалось подъемное устройство для пассажиров, с помощью которого предполагалось в будущем доставлять на площадку туристов. Это была простая система шкивов с парой лебедок.

— Думаете, нам удастся спуститься на землю?

Мадам Лефу окинула взглядом механизм:

— Будем надеяться.

Алексия кивнула и стала думать, чем бы примотать к себе чемоданчик и парасоль: тут нужно, чтобы обе руки были свободны.

Вагончик с резким толчком остановился, и Алексия, Флут и мадам Лефу торопливо выбрались из него через разбитое окно. Изобретательница спускалась первой: она ухватилась за ремень шкива и, не раздумывая, шагнула вместе с ним через край платформы. Да, вот оно, безрассудство!

Шкив громко заскрежетал, однако заскользил вниз вместе с француженкой — со скоростью, которую можно было счесть лишь умеренно опасной. Мадам Лефу спрыгнула в снег, легко и изящно перекувыркнулась и с победным криком вскочила на ноги в одних чулках.

С глубоким, обреченным вздохом Алексия последовала ее примеру. Вцепилась обеими руками в тяжелый кожаный ремень, оторвалась от края платформы и заскользила по тросу гораздо быстрее, чем худощавая француженка. Спуск закончился ужасным ударом о таящуюся под снегом землю и болью в отбитых лодыжках. Ничего изящного в этом падении не было, а в довершение Алексия крепко ударилась плечом о твердый угол своего чемоданчика. Перекатившись на бок, она оценила ущерб. Парасоль, кажется, пережил это приключение благополучнее, чем его владелица.

Мадам Лефу помогла Алексии подняться на ноги и убраться с дороги в тот самый момент, когда Флут выпустил из рук ремень и грациозно приземлился, успев подогнуть ногу на лету — словно и не упал, а просто встал на одно колено. Вот позер!

Сзади послышались крики настигающих их трутней.

Здорово стемнело, но тропу, ведущую вверх, в гору, к их единственной надежде на спасение — таможне и границе с Италией, пока удавалось различить.

Они снова бросились бежать.

Алексия подумала: за один этот день ей довелось проделать столько физических упражнений, что теперь, пожалуй, хватит на всю жизнь. Она даже вспотела — ужас, до чего неприлично!

Что-то свистнуло у ее плеча. Трутни вновь открыли огонь. Стрельба на бегу, да еще в гору, меткости, разумеется, не способствовала, но преследователи быстро приближались.

Впереди Алексия уже различала какое-то прямоугольное строение (на вид сарай сараем) среди темных деревьев у дороги, а с другой стороны дороги торчал большой знак с какой-то грозной надписью по-итальянски. И больше ничего — ни ворот, ни барьеров, никакого указания, что они сейчас окажутся в другой стране. Только маленький земляной холмик.

Вот так они и пересекли итальянскую границу.

Трутни не отставали.

— Прекрасно. И что же нам теперь делать? — задыхаясь, проговорила Алексия. Она почему-то думала, что стоит им только оказаться в Италии, как все сразу изменится.

— Бежать, — это было все, что могла посоветовать мадам Лефу.

И тут, словно в ответ на вопрос Алексии, безлюдная тропа, идущая теперь вниз по противоположному склону горы, внезапно оказалась вовсе не безлюдной.

В тени деревьев по обеим сторонам вдруг материализовалась целая армия. Алексия едва успела отметить про себя, как несуразно одеты эти люди, а вокруг них с мадам Лефу и Флутом сомкнулось кольцо. По единственной быстрой, мелодичной фразе стало понятно, что это итальянцы.

Носили они обычные деревенские костюмы — котелки, куртки, короткие штаны, — но поверх них на каждом красовалось нечто напоминающее женскую ночную рубашку с вышитым на груди большим красным крестом. Очень похоже на ту дорогую шелковую ночную сорочку, которую Коналл купил для Алексии вскоре после свадьбы. Правда, на поясе каждого мужчины висел средневекового вида меч и увесистый револьвер, что почти нивелировало комический эффект от забавного наряда. Оружие такой системы — «Галан Тё-Тё», вероятно, особой сандаунерской конструкции — леди Маккон видеть уже доводилось. «В каком странном мире мы живем, — подумала она, — если в нем тебя могут окружить итальянцы в ночных рубашках, с револьверами французской системы, переделанными англичанами в оружие против сверхъестественных».

Люди в диковинных одеждах, казалось, ничуть не опасались Алексии и ее спутников. Они придвинулись ближе, сжимая кольцо, — каким-то невероятным образом этот маневр выглядел одновременно и сулящим безопасность, и угрожающим. Затем итальянцы развернулись лицом к кучке запыхавшихся трутней, изумленно замерших по ту сторону границы.

Один из мужчин в белом заговорил по-французски:

— На вашем месте я бы не ступал на нашу территорию. В Италии трутней считают вампирами, добровольно избравшими свой путь, и обращаются с ними соответственно.

— А чем вы докажете, что мы трутни? — выкрикнул кто-то из молодых людей.

— Разве я сказал, что нам нужны доказательства?

В воздухе мелькнуло несколько мечей, выхваченных из ножен.

Алексия выглянула из-за спины грузного итальянца, замершего перед ней. Трутни, силуэты которых четко рисовались на фоне восходящей луны, остановились в замешательстве: какое разочарование! Наконец, они развернулись, видимо, решив, что храбрым быть хорошо, а живым лучше, и, понурившись, двинулись в обратный путь — вниз по французскому склону горы.

Предводитель ночных рубашек повернулся к троим беглецам. Окинув мадам Лефу и Флута пренебрежительным взглядом, он приблизил свое крючконосое лицо к Алексии, благодаря чему перед ней открылся совершенно не привлекательный вид его ноздрей.

Слегка нахмурившись, Алексия оглянулась на Флута. У того заострилось лицо и побелели губы, и вид был куда более встревоженный, чем в те минуты, когда они бежали под обстрелом.

— Что происходит, Флут? — свистящим шепотом спросила Алексия.

Флут едва заметно покачал головой.

Алексия вздохнула и устремила на итальянцев широко распахнутые, кроткие, невинные глаза.

Главарь заговорил, и его английский оказался на удивление безупречным.

— Алексия Маккон, дочь Алессандро Таработти. Как замечательно. Долго же нам пришлось ждать вашего возвращения, — с этими словами он слегка кивнул, и Алексия почувствовала, как что-то кольнуло ее в шею сбоку.

Возвращения?

Она слышала, как Флут что-то крикнул, но его крик доносился словно издалека. Затем луна закружилась вместе с деревьями-тенями, и Алексия упала прямо на руки святейшего папского ордена истребителей сверхъестественных — рыцарей-тамплиеров.

* * *
Профессор Рэндольф Лайалл обычно придерживался ночного графика, но весь день перед полнолунием он не спал, а занимался расследованием. Увы, сведения, полученные от Айви Танстелл, только усложнили дело. Растущее количество загадок начинало угнетать. Пропасть часов ушла на проверку всей доступной информации и изучение всех документов БРП, в которых могли обнаружиться какие-то намеки, а в итоге местонахождение лорда Акелдамы и его трутней по-прежнему оставалось неизвестным, беременность Алексии представлялась теоретически невозможной, а лорд Коналл Маккон ни на что не годился. Альфа, вероятнее всего, полностью протрезвел, но, поскольку полнолуние приближалось, профессор Лайалл оставил его за решеткой — со строгими инструкциями клавигерам, чтобы никто не смел больше его выпускать, иначе будут неприятные последствия.

Сам профессор так увлекся расследованием, что едва не пропустил начало очередного срока лунного заключения. Личные помощники — камердинер и один из лакеев — ждали в вестибюле замка Вулси с выражением легкой паники на лицах. Они привыкли, что бета Вулси, самый просвещенный и кроткий из всей стаи, появляется за несколько часов до восхода луны.

— Прошу прощения, друзья.

— Все хорошо, сэр, но, как вы понимаете, мы должны принять необходимые меры предосторожности.

Профессор Лайалл, уже ощущавший на себе неумолимое действие луны, хотя она еще не показалась над горизонтом, послушно протянул запястья.

Камердинер со смущенным видом защелкнул на них серебряные наручники. За все годы службы ему еще никогда не приходилось сковывать руки профессору Лайаллу.

Бета слегка улыбнулся ему:

— Не волнуйтесь, дружище. Даже лучшие из нас не избегнут этой участи.

После этого он мирно проследовал за обоими молодыми людьми вниз по лестнице, в подземелье, где уже сидели за решетками другие. По виду профессора невозможно было догадаться, что лишь железная дисциплина позволяет ему сохранять спокойствие. Из упрямства и гордости он противился превращению до последнего. После того как два клавигера протянули руки сквозь решетку и сняли с него наручники, после того как он скинул с себя превосходно сшитый костюм, он еще долго продолжал бороться с собой. Он делал это ради них, потому что они не ушли наверх, а остались стоять у дальней стены вместе с первой сменой наблюдателей. Бедные юнцы — теперь им предстоит увидеть, как сильные мира сего становятся рабами животного начала, понять, в какую цену им обойдется их стремление к бессмертию. Лайалл и сам не знал, кого ему больше жаль в это время месяца — их или себя. Это был все тот же извечный вопрос, кто страдает больше — джентльмен в небрежно завязанном галстуке или те, кто вынужден на него смотреть?

Это была последняя мысль профессора Лайалла перед тем, как боль, шум и лунное безумие поглотили его…

Он очнулся от криков лорда Маккона. Для профессора Лайалла такое пробуждение было настолько обычным делом, что подействовало почти успокаивающе. В этом звуке слышалась приятная знакомая мелодия заведенного порядка и привычного хода вещей.

— И кто, позвольте спросить, альфа в этой чертовой стае? — рев доносился даже сквозь толстые каменные стены темницы.

— Вы, сэр, — откликнулся робкий голос.

— А кто сейчас отдает вам прямой приказ выпустить его из этой трижды клятой тюрьмы?

— Вы, сэр.

— И кто же при всем при этом до сих пор сидит под замком?

— Тоже вы, сэр.

— Но вы почему-то не видите здесь противоречия.

— Профессор Лайалл сказал…

— В задницу профессора Лайалла!

— Так точно, сэр.

Лайалл зевнул и потянулся. В полнолуние тело всегда немного деревянное — когда с воем бегаешь по камере, натыкаясь на все подряд, это даром не проходит. Конечно, никакого необратимого вреда временное безумие ему не причинило, однако мышечную память о таком унизительном поведении не могли стереть даже сутки сна. Это было похоже на пробуждение после долгой ночи очень, очень тяжелого пьянства.

Клавигеры, заметив, что бета проснулся, мигом отперли дверь и вошли в камеру. Лакей принес чашку превосходного горячего чая с молоком и блюдо с сырой рыбой, посыпанной сверху мелко нарезанной мятой. У профессора Лайалла были необычные вкусы в отношении рыбных блюд, но слуги быстро привыкли к этой его причуде. Мята, разумеется, требовалась для того, чтобы помочь избавиться от стойкого волчьего запаха изо рта. Профессор перекусил немного, пока слуга одевал его: прекрасные брюки из мягкого твида — глоток чая, белоснежная рубашка — кусочек рыбы, шоколадного цвета парчовый жилет — еще один глоток чая, и так далее.

К тому времени как Лайалл покончил с гигиеническими процедурами, лорд Маккон почти (но только почти) убедил своих клавигеров выпустить его. Вид у молодых людей был слегка запуганный, и они, очевидно, сочли за лучшее хотя бы передать ему какую-никакую одежду. То, что альфа проделал с этой одеждой, отдаленно напоминало использование ее по назначению, но по крайней мере теперь он расхаживал по камере и орал на охрану не совсем нагишом.

Профессор Лайалл подошел к камере его светлости, с невозмутимым видом поправляя манжеты на рубашке.

— Рэндольф, — рявкнул граф, — выпустите меня сейчас же.

Профессор Лайалл оставил его слова без внимания. Он взял ключ и отослал клавигеров присмотреть за просыпающимися членами стаи.

— Вы помните, милорд, какой была стая Вулси, когда вы впервые вышли на бой за место альфы?

Лорд Маккон перестал кричать и метаться взад-вперед по камере и поднял на него удивленные глаза:

— Конечно, помню. Это ведь было не так давно.

— Не лучший альфа вышел из прежнего графа Вулси, не так ли? Боец он был, конечно, превосходный, но с головой беда — столько живых закусок даром не проходит. Крекер — такое прозвище ему дали, — профессор Лайалл покачал головой. Ему тошно было вспоминать о прежнем альфе. — Не очень-то лестно для хищника, когда его сравнивают с печеньем, согласитесь, милорд?

— К чему вы ведете, Рэндольф? — Удивление способно было укротить нетерпеливый нрав лорда Маккона лишь ненадолго.

— Скажем так, вы сейчас движетесь в сторону печенья, милорд.

Лорд Маккон набрал полную грудь воздуха и стиснул зубы.

— То есть я рехнулся, по-вашему?

— Возможно, просто немного тронулись. — Лорд Маккон пристыженно уставился в пол своей камеры. — Пора вам приступать к своим обязанностям, милорд. Три недели — достаточный срок, чтобы всласть похандрить из-за той огромной ошибки, которую вы совершили.

— Прошу прощения?

Профессор Лайалл был сыт по горло идиотским поведением своего альфы и всегда умел чувствовать подходящий момент. Если только он не ошибался — а в том, что касалось его альфы, профессор Лайалл ошибался редко, — лорд Маккон готов был признать правду. И даже если допустить на минуту, что Лайалл все-таки немного промахнулся, — невозможно больше позволять графу ради пустого упрямства делать из себя посмешище.

— Вы никого из нас не сумели провести.

Лорд Маккон упорно не хотел признавать вину, хотя уже хрустел под ее тяжестью, как тот самый крекер.

— Но я ее выгнал.

— Вот именно. Разве это не был идиотский поступок?

— Возможно.

— Потому что?.. — профессор Лайалл скрестил руки на груди и жестом искусителя покачал на пальце ключ от камеры альфы.

— Потому что она никак не могла водить шашни с другим мужчиной. Моя Алексия не такая.

— И значит?..

— И значит, этот ребенок мой, — граф умолк. — Боже правый, вы можете такое вообразить — сделаться отцом в мои годы? — за этим последовала еще одна, гораздо более длинная пауза. — Она никогда мне этого не простит, правда?

Профессор Лайалл не стал его щадить:

— Я бы на ее месте не простил. Но я ведь никогда не был в ее положении.

— Надеюсь, что нет, иначе мне придется думать, что все это время я слишком многого о вас не знал.

— Сейчас не время для шуток, милорд.

Лорд Маккон окончательно протрезвел.

— Несносная женщина! Неужели она не могла хотя бы остаться и попробовать доказать мне, что я неправ? Непременно нужно было срываться и бежать?

— Вы помните, что вы ей сказали? Как ее назвали?

Широкое мужественное лицо лорда Маккона болезненно побледнело и осунулось: он мысленно перенесся в тот шотландский замок.

— Благодарю, я предпочел бы не вспоминать.

— Вы намерены вести себя прилично? — профессор Лайалл снова помахал ключом. — Не прикасаться больше к формальдегиду?

— Видимо, придется. Я ведь все равно все выпил.

Профессор Лайалл выпустил альфу из камеры, а затем несколько минут возился с его рубашкой и галстуком, устраняя последствия катастрофы, которую сотворил лорд Маккон, когда пытался одеться.

Граф мужественно вытерпел эту заботу, понимая, что за ней стоит молчаливое сочувствие. Затем он оттолкнул бету. В конце концов, лорд Маккон был все-таки волком действия.

— Итак, что я должен сделать, чтобы вернуть ее? Как уговорить вернуться домой?

— Вы забываете, что после такого обращения она может и не захотеть возвращаться.

— Тогда я заставлю ее простить меня! — в голосе лорда Маккона при всей его властности слышалась мучительная боль.

— Не думаю, что прощение можно получить таким способом, милорд.

— То есть?..

— Вы ведь помните, о чем мы говорили, когда вы только начинали ухаживать за этой леди, — о подхалимстве?

— Нет уж, этого с меня довольно.

— Напротив. После ее бегства из Лондона и всех тех клеветнических сплетен, которыми до сих пор пестрят все светские газеты… По моему мнению, в этих обстоятельствах никак не обойтись без публичного унижения.

— Что? Нет, я решительно отказываюсь!

— Думаю, у вас нет выбора, милорд. Лучше всего было бы написать письмо в «Морнинг пост» — своего рода опровержение. В нем вы должны разъяснить, что произошло ужасное недоразумение. Провозгласите этого ребенка чудом современности. Сделайте заявление, что в осуществлении этого проекта вам помогали такие-то и такие-то ученые. Скажем, почему бы не назвать того малого, Макдугала? Он ведь у нас в долгу после происшествия с автоматом? И к тому же он американец; он не станет возражать против такой славы.

— Вы все тщательно обдумали, не так ли, Рэндольф?

— Кто-то должен. Вам, очевидно, недосуг было думать с момента возвращения из Шотландии, а то и раньше.

— Довольно. Я все же выше вас по рангу.

Профессор Лайалл начал подозревать, что возможно — да, возможно, на этот раз он и впрямь немного перехватил. Однако отступать не стал.

— А где же мое пальто? И где Рампет? — лорд Маккон запрокинул голову. — Рампет! — взревел он, прыгая наверх по ступенькам.

— Сэр? — на верхней площадке лестницы показался дворецкий. — Это вы кричали?

— Пошлите человека в город — пусть закажет билеты на ближайший транспорт, идущий через канал. Вероятнее всего, он будет рано утром. А оттуда — на французский поезд до итальянской границы, — граф обернулся и взглянул на Лайалла: тот тоже поднимался по лестнице, но более степенно. — Она же туда уехала, верно?

— Да, но как вы?..

— Потому что я сам туда отправился бы на ее месте, — граф снова повернулся к дворецкому. — Мне понадобится чуть больше суток, чтобы пересечь Францию. Завтра же ночью перейду границу в волчьей шкуре, и будь что будет. Да, и еще…

Но тут его перебил профессор Лайалл:

— Отставить, Рампет.

Лорд Маккон с рычанием повернулся к своему бете:

— Чего вам еще? По дороге из города я зайду в редакцию «Пост» и заставлю их разместить в номере мои публичные извинения. Она сейчас почти наверняка в опасности, Рэндольф, и к тому же беременна. Я не смогу ее вернуть, если, останусь сидеть сиднем в Лондоне.

Профессор Лайалл глубоко вздохнул. Нужно было предвидеть, что, когда лорд Маккон вновь обретет способность действовать, его действия могут оказаться необдуманными.

— Дело не только в ежедневных газетах. Вампиры поливали вашу жену грязью и клеветали на нее в бульварной прессе, обвиняя во всевозможных неблаговидных поступках, и, если я не ошибаюсь, все это вызвано не чем иным, как беременностью Алексии. Вампиры недовольны этим, милорд, очень недовольны.

— Гнусные кровососы! Я их проучу. Но почему лорд Акелдама со своими мальчиками не мог положить конец этим сплетням? И если на то пошло, почему лорд Акелдама никак не объяснил беременность моей жены? Бьюсь об заклад, он знает. Он у нас всезнайка. Кажется, даже хранитель Эдикта, если я не ошибаюсь.

— Это еще одна загадка: лорд Акелдама исчез вместе со всеми своими трутнями. Судя по всему, они ищут что-то, что украл у них кормчий. Я пытался выяснить, что, где и зачем, но последние дни выдались довольно хлопотными. Дела БРП и стаи меня постоянно отвлекали. К тому же вампиры, в сущности, не говорят ничего интересного. Если бы не миссис Танстелл и ее шляпный магазин, я, пожалуй, не знал бы и той малости, что знаю сейчас.

— Шляпный магазин? Миссис Танстелл? — лорд Маккон заморгал, услышав такую тираду от своего обычно спокойного и деловитого беты. — Вы имеете в виду Айви Хисселпенни? Это она — миссис Танстелл? А что еще за шляпный магазин?

Но бета уже разошелся и не желал останавливаться.

— Вы столько дней беспробудно пили, Чаннинг пропал, и теперь я просто в отчаянии. В полном смысле слова. Вы не можете просто так сбежать в Италию, милорд. У вас здесь есть обязанности.

Лорд Маккон нахмурился:

— Ах да, Чаннинг. Я и забыл о нем.

— О, в самом деле? Вот уж не думал, что о нем можно забыть. Мне бы такое счастье.

Лорд Маккон наконец сдался. По правде говоря, он очень встревожился, увидев своего всегда невозмутимого Рэндольфа таким… взвинченным.

— Ну хорошо, я уступаю вам три ночи — помогу разгрести то, что вы тут наворотили, а потом уеду.

Профессор Лайалл вздохнул с видом мученика. Но он понимал, что, когда имеешь дело с лордом Макконом, такое завершение спора можно считать победой, и не стал дальше искушать судьбу, а мягко, но решительно вовлек альфу в работу.

— Рампет, — обратился он к застывшему в замешательстве дворецкому, — вызовите экипаж. Мы едем в город на всю ночь.

Когда они шли по коридору, прихватив по пути свои пальто, лорд Маккон повернулся к профессору Лайаллу.

— Есть еще что-нибудь, о чем мне следует знать, Рэндольф?

Профессор Лайалл насупился:

— Только то, что мисс Уиббли обручена.

— И эти сведения должны представлять для меня какой-то интерес?

— Насколько я понимаю, вы когда-то были влюблены в мисс Уиббли, милорд.

— В самом деле? — хмурый взгляд. — Удивительно, что это на меня нашло… А, да это же та, костлявая? Вы всё неправильно поняли — я тогда просто воспользовался ею, чтобы подцепить на крючок Алексию. Так вы говорите, помолвлена? И кто же этот несчастный?

— Капитан Фезерстоунхоф.

— А, вот это имя звучит знакомо. Кажется, мы служили с капитаном Фезерстоунхофом во время нашей последней кампании в Индии?

— О нет, сэр, думаю, то был его дедушка.

— В самом деле? Как время летит. Бедолага! У этой девчонки и подержаться-то не за что. Вот что мне нравится в моей красотке — у нее на костях хоть мясо есть.

Профессору Лайаллу нечего было на это ответить, кроме: «Да, милорд». Хотя он чуть качнул головой, мысленно поражаясь твердолобости своего альфы. Тот вмиг уверился, что вот-вот вернет свое семейное блаженство, и вновь называет Алексию своей! Если только Лайалл не ошибался — а жизнь показывала, что это весьма маловероятно, — не приходилось сомневаться: леди Маккон смотрит на это совсем иначе.

Они запрыгнули в карету, украшенную большим гербом и запряженную четверкой лошадей, — основное транспортное средство замка Вулси, за исключением тех случаев, когда волки обходились собственными ногами.

— Так что там с миссис Танстелл и шляпным магазином? — вспомнил лорд Маккон и добавил, прежде чем профессор Лайал успел ответить: — Да, кстати, Рэндольф — я прошу прощения за то, что выпил вашу коллекцию образцов. Я был немного не в себе.

Лайалл негромко хмыкнул:

— В следующий раз, пожалуй, спрячу их подальше.

— Уж постарайтесь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, В КОТОРОЙ АЛЕКСИЯ СТАЛКИВАЕТСЯ С МОЛЧАЛИВЫМИ ИТАЛЬЯНЦАМИ

Разумеется, и вернувшись в сознание леди Алексия Маккон отказывалась верить, что ее схватили тамплиеры, и потому ей понадобилось немало времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Лишь через несколько долгих минут ей стало ясно, что она лежит не в каком-нибудь подземелье, как пленница, а в гостевых покоях роскошного дома, расположенного, судя виду из окна, в не менее роскошном итальянском городе. В комнате чувствовалось что-то восхитительно южное, и веселые солнечные лучи плясали на великолепной мебели и настенных фресках.

Алексия выбралась из постели и обнаружила, что ее кто-то успел раздеть и облачить в ночную рубашку с таким количеством оборок, что при других обстоятельствах ее мужа хватил бы удар от одного ее вида. Леди Маккон совсем не радовала мысль, что незнакомый человек видел ее в чем мать родила, не радовали и бесчисленные оборки, но лучше уж дурацкая ночная сорочка, чем совсем ничего. Вскоре она обнаружила, что в придачу ей выдали парчовый халат на бархатной подкладке и пару пушистых ночных тапочек. Чемоданчик и парасоль, с виду целые и невредимые, лежали на большом розовом пуфе возле кровати. Догадываясь, что злосчастное платье из тафты любой достаточно впечатлительный человек сразу бросил бы в огонь, и не найдя нигде в комнате более приличной одежды, Алексия накинула халат, сжала в руке парасоль и осторожно высунула голову за дверь.

Снаружи оказался то ли коридор, то ли большой вестибюль, устланный толстыми коврами и заставленный множеством религиозных скульптур. Самой распространенной фигурой был простой скромный крест. Обратив внимание на массивную золотую статую какого-то благочестивого святого с цветами из нефрита в волосах и в рубиновых сандалиях, Алексия подумала: может, это какая-то церковь или музей? Но разве в церквях бывают гостевые спальни? Этого она не знала, поскольку не обладала нуждающейся в спасении душой и всегда считала религиозные вопросы чем-то несущественным и даже бесполезным.

Неожиданно ее посетило неприятное ощущение абсолютной пустоты в животе, и «маленькое неудобство» тут же солидарно завозилось внутри. Алексия принюхалась. Откуда-то шел изумительный запах. У нее было недурное зрение и хороший слух (хотя она превосходно умела делаться глухой, когда не хотела слышать доводы и требования мужа), но от обычных людей ее отличало обоняние. Алексия объясняла это размерами своего носа. Да, он был великоват, но в этот день сослужил ей хорошую службу, безошибочно указав путь по боковому коридору, через широкую гостиную и, наконец, на просторный двор, где сидело за длинными столами множество мужчин. Что за фантазия — есть на улице! Ведь это же не пикник!

Леди Маккон неуверенно остановилась на пороге. Общество собралось сплошь мужское, а она в одном халате. В такой переплет ей до сих пор еще не случалось попадать. Она приготовилась к неизбежному кошмару. «Надеюсь, мама об этом никогда не узнает!»

Это было очень странное, безмолвное собрание. Основной формой общения служили жесты. Сидевший во главе одного из столов одинокий монах в мрачных одеждах монотонно и невнятно читал на латыни что-то из Библии. Молчаливые едоки, все до единого, были сильно загорелыми и одеты респектабельно, но не слишком дорого — в твидовые костюмы деревенского покроя, какие предпочитают носить молодые люди, когда собираются на охоту: короткие штаны, жилеты, сапоги. А кроме того, все они были вооружены до зубов. За завтраком! Это, мягко говоря, смущало.

Алексия нервно сглотнула и вышла во двор.

Как ни странно, мужчины не обращали на нее никакого внимания. Будто ее вовсе не существовало. Если не считать одного-двух почти неуловимых косых взглядов, все собравшиеся — а их было здесь не меньше сотни — полностью игнорировали присутствие Алексии Маккон. Она остановилась в нерешительности.

— Э-э-э… доброе утро?

Молчание.

Надо сказать, после жизни с родными Алексии было не привыкать, что на нее смотрят как на пустое место, и все же это было как-то дико.

— Сюда! — взметнулась рука над одним из столов. Там среди мужчин сидели мадам Лефу и Флут — как заметила с чувством невыразимого облегчения Алексия, тоже в халатах. Ей доводилось видеть дворецкого только в приличествующей его положению одежде; теперь, облаченный бог весть во что, бедняга казался сконфуженным больше, чем она сама.

Алексия подошла к ним.

Мадам Лефу, судя по ее виду, чувствовала себя в халате довольно непринужденно, хотя и выглядела непривычно женственно. Лишившись неизменных цилиндра и костюма джентльмена, она стала как-то мягче и красивее. Алексии это понравилось.

Флут обеспокоенно поглядывал на молчащих людей вокруг.

— Вижу, вашу одежду тоже похитили, — тихо, чтобы не мешать чтению Библии, заметила мадам Лефу. При виде домашнего наряда Алексии глаза у нее блеснули явно одобрительно.

— Вы же видели подол моего платья — грязь, кислота, собачьи слюни… Я не могу их винить. Так значит, это и есть знаменитые тамплиеры? Что ж, Флут, я понимаю, почему они вам не по душе. Очень опасные немые похитители одежды. Безжалостно обрекающие путников на целую ночь спокойного сна, — Алексия говорила по-английски, но не сомневалась, что по крайней мере некоторые из сидящих вокруг мужчин вполне могут понимать язык, а возможно, и говорить на нем — если они вообще когда-нибудь говорят.

Мадам Лефу хотела подвинуться, чтобы усадить Алексию, но Флут твердо сказал:

— Мадам, вам лучше сесть рядом со мной.

Алексия хотела было так и сделать, но обнаружила, что ее присутствие по-прежнему игнорируют — настолько, что никто и не подумал освободить ей место на длинной скамейке.

Флут разрешил это затруднение: с силой пихнул в бок соседа, и тому пришлось подвинуться.

Алексия втиснулась на освободившееся место, мысленно сетуя на тесноту, но тут джентльмену рядом потребовалось срочно отлучиться. И незаметно, словно само по себе, пространство вокруг нее стремительно опустело, и рядом не осталось никого, кроме Флута и мадам Лефу. Странно.

Никто не принес ей тарелки и вообще ничего подходящего, чтобы положить еду, которую передавали вдоль столов.

Флут, уже покончивший с завтраком, робко протянул ей свою грязную плоскую миску:

— Прошу прощения, мадам, но ничего лучше вы не найдете.

Алексия изогнула брови, но миску взяла. Как странно! Неужели все итальянцы такие невоспитанные?

Мадам Лефу подала Алексии блюдо с ломтиками дыни.

— Три ночи спокойного сна. Вот сколько вы проспали.

— Что?!

Флут перехватил дыню, когда Алексия хотела положить ее себе сама:

— Позвольте мне, мадам.

— Ну что вы, Флут! Благодарю, но в этом нет необходимости.

— Есть, мадам, — после чего бывший дворецкий принялся подавать ей все, к чему она проявляла интерес. Словно не хотел, чтобы она прикасалась здесь к чему бы то ни было. Как-то необычно даже для Флута.

Мадам Лефу продолжала:

— Не спрашивайте меня, что нам вкололи. Полагаю, какой-то концентрированный опиат. Но мы все проспали трое суток подряд.

— Ах вот почему я настолько голодна!

Все это было довольно тревожно. Алексия вновь взглянула на молчаливых, до зубов вооруженных мужчин, заполнивших двор. Потом пожала плечами. Сначала нужно насытиться, а зловещие итальянцы могут подождать! И Алексия налегла на еду. Она оказалась простой, но вкусной, хотя мяса не было совсем. Помимо дыни подавали ломти хрустящего солоноватого хлеба, присыпанного белой мукой, а еще твердый, пахучий желтый сыр и яблоки. На столе стоял кувшин с какой-то темной жидкостью, от которой исходил божественный аромат. Флут налил ей этого питья в свою чашку.

Алексия неуверенно сделала глоток и ощутила горькое разочарование. Удивительно мерзкая на вкус смесь хинина и жженых листьев одуванчика!

— Это, я полагаю, и есть пресловутый кофе?

Мадам Лефу кивнула, плеснула немного себе, а затем щедро разбавила медом и молоком. Алексия, однако, была уверена, что против такого гадкого вкуса и мед из целого улья бессилен. Подумать только, что кто-то предпочитает это чаю!

Зазвенел колокол, большинство мужчин ушли, шаркая ногами, и появилась новая толпа. Эти были одеты попроще и не столь изящны в движениях, но ели тоже в полной тишине, под звук чтения Библии. И тоже были сплошь увешаны оружием. Алексия с досадой отметила, что перед ними поставили чистую посуду. Но слуги, подносящие тарелки с едой и кофе, игнорировали Алексию не менее старательно, чем едоки-мужчины. Она начинала чувствовать себя невидимкой, отчего становилось неуютно. Незаметно склонила голову к плечу и принюхалась. Может, от нее воняет чем-нибудь?

Сидеть сложа руки (хотя, в сущности, именно в такой позе она сейчас и пребывала) леди Маккон не любила и тут же решила проверить свою теорию: придвинулась по скамейке к ближайшему соседу-итальянцу и простерла руку в его сторону, делая вид, что тянется за хлебом. В мгновение ока мужчина вскочил со скамейки и попятился, по-прежнему не глядя ей в лицо, лишь искоса, осторожно наблюдал за ее движениями краем глаза. Выходит, эти люди не просто игнорируют ее, а всеми силами избегают.

— Флут, что происходит? Они думают, я заразная? Может, нужно как-то их убедить, что этот нос у меня от рождения?

Флут нахмурился.

— Тамплиеры, — он перехватил еще одно блюдо, которое едва не пронесли мимо Алексии, и предложил ей приготовленные на пару овощи.

Мадам Лефу нахмурилась.

— Никогда не думала, что их отношение к бездушным доходит до таких крайностей. Это странно, но принимая во внимание их верования… — она умолкла, задумчиво глядя на Алексию.

— Что? Что я им сделала?

— Очевидно, что-то в высшей степени оскорбительное.

Флут фыркнул — совсем непохоже на себя.

— Родилась на свет.

Наконец Алексия решила последовать примеру тамплиеров: тоже перестала обращать на них внимание и продолжила с аппетитом поглощать свой завтрак. С «маленьким неудобством», кажется, удалось договориться. Теперь оно позволяло ей есть по утрам. В свою очередь и Алексия начинала думать о маленьком существе если не с любовью, то по крайней мере без враждебности.

При новом звуке колокола все мужчины встали и, не прощаясь, начали расходиться по своим делам. Даже тот, что читал Библию, ушел. Алексия, Флут и мадам Лефу остались одни в просторном дворе. Хотя Алексия и успела закончить трапезу, когда слуги еще продолжали убирать посуду, ее грязную — теперь уже дважды грязную — миску никто и не подумал унести. В недоумении Алексия взяла было свою посуду сама, намереваясь доставить ее на кухню, но Флут покачал головой.

— Позвольте мне, — он забрал миску, встал, сделал три быстрых шага и швырнул ее через забор, где она с грохотом раскололась на уличной мостовой. Затем та же судьба постигла чашку.

Алексия смотрела на камердинера, раскрыв рот. Он что, совсем с ума сошел? Зачем бить хорошую глиняную посуду?

— Флут, что вы делаете? Чем вам эта посуда не угодила?

Бывший дворецкий вздохнул.

— Вы — проклятие тамплиеров, мадам.

Мадам Лефу понимающе кивнула:

— Это как неприкасаемые в Индии?

— Очень похоже, мадам. Все, из чего ела или пила запредельная, должно быть уничтожено или ритуально очищено.

— О, ради бога! Тогда зачем было тащить меня сюда? — нахмурилась Алексия. — И ведь кто-то из них, должно быть, нес меня на руках через Альпийский перевал, а потом укладывал в постель.

— Специальный носильщик, — коротко ответил Флут, будто это что-то объясняло.

Мадам Лефу очень внимательно посмотрела на Флута.

— И сколько же времени Алессандро Таработти работал на тамплиеров?

— Достаточно долго.

Алексия тоже устремила на камердинера суровый взгляд:

— А вы?

Лицо Флута сделалось совершенно непроницаемым. Алексии было знакомо это выражение: оно означало, что тот намерен молчать и с особенным упорством увиливать от ответов. Ей смутно припомнился давний кошмар: когда ее держали в плену в клубе «Гипокрас», какой-то ученый упоминал, что тамплиеры использовали бездушных в качестве тайных агентов. Неужели ее отец опустился до такого? Работать на тех, кто его даже за человека не считает? Нет! Неужели он мог?..

Однако Алексии не дали возможности даже попытаться расколоть твердую, неподатливую скорлупу Флута: кто-то вышел во двор и деловито направился прямо к ним. Тамплиер — однако, в отличие от прочих, этот, кажется, нисколько не боялся смотреть запредельной прямо в лицо.

На мужчине был практичный недорогой твидовый костюм, имевший, при всем при том, совершенно абсурдный вид, так как его дополняла белая накидка без рукавов с вышитым на груди красным крестом. Эту абсурдность несколько смягчал зловещий, необычайно длинный меч. Алексия и мадам Лефу поднялись со скамейки навстречу незнакомцу. Оборки ночной рубашки раздражающе цеплялись за грубое дерево. Алексия рывком отцепила их и запахнула поплотнее халат.

Взглянув на свою одежду, а затем снова на приближающегося мужчину, она усмехнулась. «Мы тут все одеты так, что хоть сейчас в постель».

Ко всему прочему на голове у тамплиера была шляпа — столь безобразная, что могла бы соперничать с любимыми приобретениями Айви. Белая, остроконечная, тоже с вышитым впереди красным крестом, а по краю отделана золотой парчой.

Флут стоял рядом с Алексией. Наклонившись ближе, он прошептал ей на ухо:

— Что бы ни случилось, мадам, пожалуйста, не говорите ему о ребенке.

После этого он выпрямился, приняв самую чопорную позу самого типичного дворецкого.

Подойдя к ним, мужчина отвесил легкий поклон и оскалил зубы. «Это же не улыбка, правда?» Зубы у незнакомца оказались очень ровные, белые, и их было много.

— Добро пожаловать в Италию, дочь рода Таработти.

— Вы со мной разговариваете? — глуповато спросила Алексия.

— Я настоятель храма здесь, во Флоренции. Вы не представляете большой опасности для моей бессмертной души. Конечно, после того как мы с вами расстанемся, мне предстоит пять дней очищения, а затем исповедь, но пока да, я могу с вами говорить.

Его английский был просто невероятно хорош.

— Вы ведь не итальянец?

— Я тамплиер.

Алексия совершенно не представляла, что делать дальше, и решила положиться на правила этикета. Стараясь, чтобы пушистые тапочки не выглянули из-под оборчатого подола ночной рубашки, она сделала реверанс.

— Как вы поживаете? Позвольте представить вам моих друзей: мадам Лефу и мистера Флута.

Настоятель еще раз поклонился:

— Мадам Лефу, я, разумеется, знаком с вашими работами. Я нашел вашу недавнюю статью об аэродинамических поправках с учетом воздействия эфирных потоков весьма увлекательным чтением.

Изобретательница не выглядела польщенной и не проявляла желания продолжать светскую беседу.

— Так вы служитель Бога или ученый?

— И то и другое временами. А вы, мистер Флут, как поживаете? Ваше имя мне, если не ошибаюсь, тоже знакомо. Вы ведь числитесь в наших записях, верно? И по-прежнему храните нерушимую связь с родом Таработти. Прелюбопытный образец преданности, какую нечасто питают к запредельным.

Флут ничего не сказал.

— Не будете ли вы любезны следовать за мной?

Алексия оглянулась на своих спутников. Мадам Лефу пожала плечами. Флут держался лишь чуть более скованно, чем обычно, только глазами моргал опасливо. Что ж, ей оставалось только принять предложение.

— С удовольствием.

Настоятель повел их по храму, по пути продолжая беседовать с Алексией своим мягким бархатным голосом.

— Как вам понравилась Италия, моя бездушная?

Притяжательное местоимение настораживало, однако Алексия постаралась честно ответить на вопрос. Это было нелегко, поскольку повидать страну ей еще не удалось. И все же утренний вид из окна давал некоторую пищу для размышлений.

— Апельсиновая. Здесь жарко?

Настоятель негромко хмыкнул:

— Я и забыл, как безнадежно прозаичны бывают бездушные. Мы во Флоренции, в самом романтическом городе, какой только создал Господь, царице мира изящных искусств — а она находит его апельсиновым.

— Но он в самом деле апельсиновый, — Алексия бросила на тамплиера испытующий взгляд. Почему она одна должна оправдываться? — Я где-то читала, что тамплиеры проводят обряд инициации с дохлой кошкой и уткой, сделанной из каучукового дерева. Это правда?

— Мы не обсуждаем секреты братства с посторонними. А тем болеес бездушными.

— Ну разумеется, вы предпочитаете хранить это в секрете.

Настоятель, похоже, смешался, однако на вызов не ответил. Очевидно, не мог. Чтобы опровергнуть ее нападки, ему пришлось бы раскрыть те самые секреты, которые он не хотел раскрывать. Алексия торжествовала маленькую победу.

Остальная часть храма оказалась столь же богато меблированной и украшенной религиозными изображениями, как и те, что Алексия уже видела. Одновременно в этом убранстве чувствовалась некоторая суровость, бросалось в глаза полное отсутствие личных вещей, и потому, при всей роскоши, от интерьеров веяло безошибочно узнаваемым монастырским духом. Атмосферу благочестия усиливала полная тишина.

— А где все остальные джентльмены? — спросила Алексия, удивленная тем, что им не встретился никто из множества мужчин, которых они видели во дворе за завтраком.

— Братья, разумеется, упражняются.

— Вот как? — Алексия не могла представить, что под этим подразумевается, а между тем настоятель, очевидно, полагал, что смысл его слов должен быть ей ясен. — Э-э-э… и в чем же?

— В боевых искусствах.

— Вот как.

После этого Алексия сменила тактику и стала расспрашивать о выставленных в монастыре экспонатах, надеясь попутно выведать что-нибудь относительно своего положения.

Настоятель в той же спокойной манере дал несколько пояснений.

— Взято из сокровищницы в Утремере, — сказал он о ничем не примечательном камне, торжественно возвышающемся на мраморной колонне. — Письмо настоятеля Террика Иерусалимского Генриху II, — о пожелтевшем от времени свитке папируса.

Мадам Лефу, как и подобало научной даме, всем этим живо заинтересовалась. Алексия же, хоть и увлекалась историей, была скорее озадачена: религиозные реликвии навевали на нее скуку, поскольку смысл их чаще всего от нее ускользал. Тщательный допрос так и не вынудил настоятеля раскрыть ни одного ценного секрета. Флут в стоическом молчании шагал позади всех, не обращая никакого внимания на экспонаты, о которых шла речь, и не сводя глаз с идущего впереди тамплиера.

Наконец экскурсия завершилась в огромной библиотеке, которая, как полагала Алексия, служила заодно и комнатой отдыха. Тамплиеры не походили на тех, кто способен завести салон карточной игры. Впрочем, Алексия не имела ничего против: она всегда предпочитала библиотеки всему остальному.

Настоятель позвонил в колокольчик — вроде тех, что болтаются на шеях коров, — и через несколько секунд явился лакей в ливрее. Алексия прищурила глаза и забарабанила пальцами по столу. После короткого разговора на итальянском, в котором говорил почти один настоятель, лакей вышел.

— Вы что-нибудь поняли? — шепотом спросила Алексия у мадам Лефу.

Француженка покачала головой:

— Я не знаю итальянского. А вы?

— Как видно, недостаточно.

— В самом деле? И итальянский, и французский?

— Еще немножко испанский и латынь, — усмехнулась Алексия. Она гордилась своими академическими достижениями. — Когда-то у нас была фантастическая гувернантка. К сожалению, мама проведала, что она забивает мне голову полезными сведениями, и взяла вместо нее учителя танцев.

Вернулся лакей с подносом, покрытым белой льняной тканью. Настоятель торжественно поднял ее, и под ней оказался не чай, а какое-то механическое устройство.

Мадам Лефу немедленно заинтересовалась. Очевидно, такие штуки были ей милее чая. У всякого свой вкус.

Настоятель позволил изобретательнице подробно рассмотреть прибор.

Алексия подумала: вид у него какой-то… неуютный.

— Аналоговый преобразователь? Чем-то напоминает гальванометр, но ведь это не он? Магнитометр какой-нибудь?

Тамплиер с застывшим, словно маска, лицом покачал головой. Алексия поняла, почему этот человек вызывает у нее такое неприятное чувство: глаза у него были пустые, ничего не выражающие.

— Вы, безусловно, эксперт в своей области, мадам Лефу, но нет, это не магнитометр. Такого вы еще никогда не видели. Даже в знаменитых отчетах Королевского научного общества Англии. Хотя, возможно, вам знаком его создатель — немец, господин Ланге-Вильсдорф?

— В самом деле? — оживилась Алексия, услышав имя.

Флут и мадам Лефу пронзили ее неодобрительными взглядами.

Алексия поспешила оправдаться за свою восторженность:

— Я, кажется, читала что-то из его статей.

Настоятель бросил на нее острый взгляд своих мертвых глаз, но, кажется, поверил объяснению.

— Разумеется, вы должны были их читать. Он эксперт именно в вашей области. То есть, — настоятель вновь сверкнул в недоулыбке безупречными зубами, — в изучении таких, как вы. Блестящий ум этот господин Ланге-Вильсдорф! К сожалению, мы находим его взгляды, — он выдержал многозначительную паузу, — несколько противоречивыми. Однако именно он изобрел для нас этот замечательный инструмент.

— И что же он должен определять? — мадам Лефу не давало покоя, что она никак не может угадать назначение устройства.

Тамплиер ответил не словами, а действием. Он энергично повернул ручку, и машина с тихим гудением ожила. К ней была прицеплена маленькая палочка на длинном проводе. На палочку была надета резиновая пробка, закупоривавшая стеклянную банку, в которую был погружен конец палочки. Настоятель открыл пробку и вытащил палочку из банки на воздух. Маленький аппарат принялся издавать металлические тикающие звуки.

Мадам Лефу со скептическим видом скрестила руки на груди.

— Это детектор кислорода?

Тамплиер покачал головой.

— Детектор метана?

Ответом на эту догадку был все тот же отрицательный жест.

— Но не эфира же? Это ведь невозможно?

— Невозможно?

Мадам Лефу была потрясена.

— И в самом деле, удивительное изобретение! Он резонирует с альфа- или с бета-частицами? — изобретательница придерживалась новейшей немецкой теории, согласно которой нижняя атмосфера состоит из различных газов, пригодных для дыхания, а верхняя и ее течения — из кислорода и двух типов эфирных частиц.

— К сожалению, он не столь точен. Или, вернее сказать, нам это неизвестно.

— Как бы то ни было, любой прибор для измерения эфира по праву может считаться огромным прорывом в науке.

Мадам Лефу вновь с восхищенным видом склонилась над прибором.

— О нет, всё не настолько серьезно, — охладил ее восторги настоятель. — Это устройство пригодно скорее для регистрации отсутствия эфирных частиц, чем для измерения их наличия и количества.

На лице мадам Лефу отразилось разочарование.

Тамплиер продолжал:

— Господин Ланге-Вильсдорф назвал его счетчиком поглощения эфира. Вы позволите мне продемонстрировать его в действии?

— Пожалуйста!

Без лишних слов настоятель, сунув палочку в рот, зажал в губах резиновую пробку. Ничего не произошло. Машина издавала все то же металлическое пощелкивание.

— Он подтверждает наличие.

Настоятель, вынув изо рта палочку и аккуратно протирая ее кусочком ткани, смоченным в каком-то желтом спиртовом растворе, подтвердил:

— Совершенно верно! А теперь, моя бездушная, не будете ли вы так любезны?

От любопытства изогнув брови, Алексия взяла палочку и сделала то же, что и настоятель: сомкнула вокруг нее губы. У палочки был приятный вкус сладкого лимонного ликера. То, чем протирал ее настоятель, оказалось замечательно вкусной штукой! Это отвлекло Алексию, и она даже не сразу заметила, что тиканье смолкло.

— Боже правый! — воскликнула мадам Лефу — надо сказать, довольно бестактно. Не следовало упоминать имя Божье всуе в храме самых набожных воинов Христовых.

— Чуф! — с жаром выпалила Алексия.

— Но это значит, что он не регистрирует наличие эфира. Эфир присутствует везде и во всем — возможно, на земле в меньших количествах, чем наверху, в эфирно-атмосферном слое, но все равно он есть. Чтобы прибор замолчал, Алексия должна быть мертва.

— Чуф, — согласилась Алексия.

— Так мы полагали ранее.

Алексии не терпелось вернуть себе способность к речи, и она вынула палочку изо рта. Устройство вновь затикало.

— Вы хотите сказать, душа состоит из эфира? Это едва ли не кощунство.

Алексия так же, как и настоятель, тщательно протерла кончик палочки желтым спиртовым раствором и передала ее мадам Лефу.

Мадам Лефу перевернула палочку, несколько секунд с интересом разглядывала и только затем сунула в рот. Прибор продолжал тикать.

— Чушь! — убежденно заявила она.

Пустые, ничего не выражающие глаза настоятеля неотрывно глядели на Алексию.

— Не совсем. Дело в том, что отсутствие души характеризуется усиленным поглощением частиц эфира из внешней среды кожей — очень похоже на то, как вакуум всасывает воздух, стремясь заполнить пустоту. Господин Ланге-Вильсдорф годами разрабатывал теорию, что запредельные способности являются результатом недостатка эфира, производимого внутри организма, и в качестве компенсации тело бездушного стремится поглощать окружающий эфир извне. Наш немецкий друг изобрел эту машину именно для того, чтобы проверить свою теорию.

Флут, стоявший в своей обычной позе у двери, слегка шевельнулся и снова замер.

— То есть он ничего не обнаруживает, когда находится у меня во рту, потому что ему нечего обнаруживать? Потому что я впитываю эфир через кожу?

— Совершенно верно.

Мадам Лефу с живостью спросила:

— А обнаружить излишек души это устройство позволяет?

— К сожалению, нет. Только отсутствие. А поскольку запредельные в большинстве своем уже зарегистрированы в местных органах власти или по меньшей мере выявлены, такой инструмент в сущности бесполезен и годится разве что для подтверждения личности. Что я сейчас и проделал с вами, моя бездушная. Должен сказать, ваше присутствие здесь представляет для меня некоторую сложность.

Настоятель забрал палочку у мадам Лефу, еще раз протер ее и выключил машину. Она издала легкий хрип, и металлическое тиканье прекратилось.

Алексия наблюдала, как палочку помещают в стеклянную банку, как устройство скрывается под белой льняной тканью. Странно было видеть инструмент, существующий для одной-единственной цели — сообщить миру, что она не такая, как все.

— И как же вы, тамплиеры, называете это устройство? — полюбопытствовала Алексия, поскольку настоятель упомянул, что господин Ланге-Вильсдорф называет его «счетчиком поглощения эфира».

В лице настоятеля не дрогнул ни один мускул.

— Детектором демонов, разумеется.

Алексия по-настоящему растерялась.

— Так вот кто я, по-вашему? — она бросила недовольный взгляд на мадам Лефу. — Если у меня вдруг вырастет красный раздвоенный хвост, вы же мне скажете, верно?

Мадам Лефу с лукавым видом поджала губы.

— Хотите, чтобы я проверила у вас под юбками?

Алексия пошла на попятную:

— Впрочем, думаю, если что-то такое будет там торчать, я и сама замечу.

Флут сморщил уголок рта в необычайно сдержанной усмешке.

— Для них вы самый настоящий демон, мадам.

— О нет, джентльмены, — мадам Лефу откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и одарила всех ослепительной улыбкой с ямочками. — Будем точны. До сих пор я слышала, что церковь называет запредельных порождениями дьявола.

Алексия была совершенно сбита с толку.

— Но вы дали мне постель… и эту фривольную ночную рубашку… и халат. С дьявольским отродьем обычно обращаются иначе.

— Да, но теперь вы понимаете, почему никто из братьев не сказал вам ни слова, — мадам Лефу явно забавлял этот разговор.

— И понимаете, почему ваше присутствие среди нас создает определенные трудности? — настоятелю это, судя по всему, представлялось достаточно очевидным.

— Раньше вы не гнушались использовать таких, как она, сэр, — резко вмешался Флут.

— В прошлом, — ответил настоятель, — нам редко приходилось иметь дело с женщинами. К тому же мы следили за демонами и изолировали их от остального ордена.

У Флута был такой вид, будто тамплиер только что неосторожно проговорился о чем-то важном.

— В прошлом, сэр? Выходит, вы отказались от своей программы разведения?

Настоятель задумчиво посмотрел на бывшего камердинера Алессандро Таработти и закусил губу, словно желая вернуть свои слова обратно.

— Вы давно не бывали в Италии, мистер Флут. У меня сложилось впечатление, что сэр Фрэнсис Гальтон из Англии заинтересован в расширении наших первоначальных исследований. Он называет это направление «евгеникой». Рискну предположить, что для этого ему прежде всего понадобится методика измерения количества души.

Мадам Лефу ахнула:

— Гальтон — пурист? А я-то считала его сторонником прогресса.

Тамплиер только пренебрежительно моргнул.

— Пожалуй, на этом нам лучше пока прерваться. Хотите осмотреть город? Флоренция очень красива даже в это время года, пусть и немного… — он взглянул на Алексию, — апельсиновая. Рекомендую прогуляться вдоль Арно. Или предпочитаете вздремнуть? Завтра у меня запланирована для вас небольшая увеселительная прогулка. Думаю, вам понравится.

Судя по всему, аудиенция подошла к концу.

Алексия и мадам Лефу поняли намек.

Тамплиер посмотрел на Флута.

— Надеюсь, вы найдете свои комнаты? Как вы понимаете, я не могу просить брата или слугу, прошедшего обряд очищения, сопровождать вас.

— О, я прекрасно понимаю, сэр, — Флут первым вышел за дверь — так стремительно, что в его случае это могло сойти за вспышку гнева.

Они пустились в долгий путь к своим комнатам. Флорентийский храм был действительно огромным. Алексия тут наверняка безнадежно заблудилась бы, если бы не Флут, который, очевидно, знал дорогу.

— Что ж, он определенно был очень разговорчив.

Флут взглянул на свою хозяйку.

— Определенно, мадам.

Походка у камердинера была скованной — более скованной, чем обычно, — а это свидетельствовало, что он чем-то расстроен.

— И что это значит?

Мадам Лефу, которая задержалась у фигуры свиньи, грубо вырубленной из черного оникса, торопливо догнала их.

— Он не намерен выпускать нас отсюда, мадам.

— Но он ведь только что предложил нам пойти осмотреть Флоренцию! — Алексию все больше сбивала с толку на редкость противоречивая натура этих тамплиеров и суждения о них Флута. — Вы думаете, за нами будут следить?

— Безусловно, мадам.

— Но зачем я им, если они видят во мне какого-то демона-душесоса, истребительницу бессмертных душ?

— Для тамплиеров вера и война едины. Они видят в вас ту, что лишена надежды на спасение, но при этом полезна. Вы оружие, мадам.

Теперь становилось ясно, что Флут был связан с тамплиерами гораздо теснее, чем Алексия полагала до сих пор. Она прочитала почти все дневники своего отца, но, очевидно, тот записывал далеко не всё.

— Если мне здесь угрожает опасность, почему же вы согласились на прогулку?

Флут взглянул на нее слегка разочарованно:

— Помимо того, что у нас нет выбора? Вы сами настояли на поездке в Италию. Опасности бывают разные, мадам. В конце концов, хороший воин всегда заботится о своем оружии. А тамплиеры — очень хорошие воины.

Алексия кивнула:

— Понимаю. Чтобы остаться в живых, нужно, чтобы они меня и дальше считали оружием? Я начинаю сомневаться, стоила ли идея доказать моему кровожадному мужу, что он чурбан, всех этих хлопот.

Они дошли до своих дверей и остановились в коридоре, прежде чем разойтись по комнатам.

— Не хочу показаться грубой, но я пришла к выводу, что мне совсем не нравится этот настоятель, — твердо заявила Алексия.

— И почему же, если не считать очевидных причин? — спросила мадам Лефу.

— У него странные глаза. В них ничего нет — они как эклер без кремовой начинки. А когда крема нет, уже совсем не то.

— Что ж, объяснение не хуже всякого другого, — согласилась изобретательница. — Вы точно не хотите, чтобы я проверила, нет ли у вас хвоста?

— Довольно, — остановила ее Алексия. Иногда ее коробили игривые намеки француженки.

— Брюзга, — бросила та, открывая дверь в свою комнату. Но Алексия еще не успела уйти к себе, как услышала гневный крик подруги:

— Ну это уж слишком!

Алексия с Флутом удивленно переглянулись.

Из приоткрытой двери неслись возмущенные тирады на французском.

Алексия робко постучала:

— У вас все хорошо, Женевьева?

— Нет! Вот болваны! Посмотрите, что за одежду они мне дали!

Алексия вошла и увидела мадам Лефу, которая с выражением величайшего ужаса и брезгливости на лице держала в руках розовое платье в клетку, столь пышно отделанное оборками, что могло бы посрамить ночную рубашку самой Алексии.

— Это оскорбление!

Алексия решила, что наилучшая тактика сейчас — отступление.

— Вы дадите мне знать, — сказала она с усмешкой, задержавшись на пороге, — если вам вдруг понадобится помощь с… о, я не знаю… с турнюром?

Мадам Лефу обожгла подругу свирепым взглядом, и та удалилась с гордым видом победительницы — только чтобы найти на собственной кровати другое платье, столь же безобразно многоярусное. «Неужели, — со вздохом подумала она, одеваясь, — в Италии сейчас и вправду такое носят?»

Платье было апельсинового цвета.

* * *
Профессор Рэндольф Лайалл потратил на поиски три ночи и два дня и все это время почти не спал. Пока что ему удалось только найти след, с помощью которого он надеялся установить местонахождение предмета, украденного у лорда Акелдамы. Получил он эти сведения от надежного агента-призрака, приставленного к кормчему в качестве «хвоста» — если уместно упоминать о хвостах, когда речь идет о вампире.

По этому следу профессор Лайалл и отправил лорда Маккона — разумеется, представив дело так, что альфа воспринял это как свою собственную идею.

Бета потер глаза и оторвал взгляд от бумаг. Дольше удерживать графа в Англии было невозможно. На какое-то время его удалось отвлечь расследованиями и манипуляциями, но альфа всегда остается альфой, а лорд Маккон не находил себе места, зная, что Алексия сейчас где-то далеко, одна, горько разочарованная в нем.

Поскольку граф вернулся к активной деятельности, профессору Лайаллу пришлось взять на себя сидячую работу. Каждый день после захода солнца он проверял, не пришла ли эфирограмма от леди Маккон, а остальное время проводил по большей части за изучением старых документов БРП. Ему стоило немалого труда извлечь их из дальних хранилищ: для этого потребовалось шесть бланков с подписями, в трех экземплярах каждый, коробка рахат-лукума, чтобы подкупить клерка, и прямой приказ лорда Маккона. Записи восходили к тому времени, когда королева Елизавета только создала БРП, и Лайалл просидел над ними почти всю ночь, однако нашел очень мало упоминаний о запредельных, еще меньше — о женщинах-запредельных и совсем ничего об их потомстве.

Профессор вздохнул и стал смотреть вверх, давая отдых глазам. Рассвет неумолимо приближался, и было ясно — если лорд Маккон не вернется сию минуту, явится он голым.

Словно в ответ на эту мысль дверь в кабинет со скрипом отворилась, однако за ней оказался не его светлость. Вошедший был почти таким же рослым, как альфа Вулси, и обладал такой же самоуверенной походкой, но носил костюм и явно постарался замаскироваться. Однако стоило Лайаллу понюхать воздух, как у него не осталось ни малейших сомнений, кто стоит перед ним. Оборотни обладают исключительным обонянием.

— Доброе утро, лорд Слотер. Как поживаете?

Граф Верхнего Слотера, главнокомандующий Королевской Волчьей гвардией, также известной как Серые стражи ее величества, он же (иногда) фельдмаршал, он же член Теневого совета королевы Виктории, более известный как деван, откинул капюшон и бросил на профессора Лайалла сердитый взгляд.

— Не так громко, юный бета. Совершенно ни к чему объявлять о моем присутствии здесь во всеуслышание.

— А, так это не официальный визит? Вы пришли не для того, чтобы бросить вызов альфе Вулси? Лорда Маккона сейчас здесь нет.

Деван был одним из немногих оборотней в Англии, кто мог бы в схватке потрепать графу мех, и, по слухам, как-то раз даже проделал нечто подобное за карточным столом.

— И зачем бы я стал это делать?

Профессор Лайалл слегка пожал плечами.

— То-то и беда с вами, стайными: вам вечно кажется, что мы, одиночки, хотим занять ваше место.

— Скажите это дуэлянтам.

— Как бы то ни было, мне меньше всего на свете хочется взваливать на себя ответственность за стаю.

Деван повозился с капюшоном, стараясь расправить его на плечах по своему вкусу.

Граф Слотер столкнулся с проклятьем оборотня зрелым человеком, и с ним навсегда остался чуть отвисший второй подбородок, морщины у носа и рта и мешки под глазами. Впрочем, грива темных волос с легкой проседью на висках и густые лохматые брови над глубоко посаженными глазами придавали девану импозантный вид. Он был довольно хорош собой и в свое время разбил немало сердец, однако Лайаллу всегда казалось, что губы у этого человека излишне пухловаты, а усы и бакенбарды заметно превышают допустимые пределы кустистости.

— Чему же тогда обязан вашим визитом в столь ранний час?

— У меня есть к вам кое-какое дельце, юный бета. Вопрос деликатный, и, само собой разумеется, никто не должен знать, что я имею к нему какое-то касательство.

— Так-таки и само собой? — уточнил Лайалл, но кивнул.

Гость вынул из кармана плаща тонкую, скрученную трубкой металлическую пластину. Профессор Лайалл сразу догадался, что это: пластинка для этографического передатчика. Он порылся в ящике стола в поисках маленького специального инструмента и с его помощью осторожно развернул пластинку. Внутри обнаружилось выгравированное и явно уже отправленное послание. Записка была короткой, деловой, каждая буква аккуратно впечатана в свою ячейку сетки, а внизу (довольно неосмотрительно) стояла подпись.

— Вампирский мандат на уничтожение. Предписывающий произвести смертельный укус в шею леди Маккон. Звучит забавно, поскольку укусить ее нельзя, но, полагаю, важна сама идея.

— Насколько я понимаю, это просто привычный для них оборот речи.

— Вам виднее. Смертный приговор — это смертный приговор, он должен быть подписан кормчим, не меньше.

Профессор Лайалл тяжело вздохнул, с металлическим звоном бросил пластинку на стол и стиснул пальцами переносицу над дужкой очков.

— Так вы понимаете, в чем состоит мое затруднение?

Деван казался столь же удрученным.

— Действовал ли он от лица королевы Виктории?

— О нет, нет. Однако воспользовался королевским эфирографом, чтобы передать этот приказ в Париж.

— Как опрометчиво с его стороны. И вы поймали его с поличным?

— Скажем так, у меня есть друг, который работает с передатчиками. Он подменил пластинки, и наш отправитель уничтожил не ту.

— И почему вы решили обратиться с этим к БРП?

Девана, кажется, слегка обидел этот вопрос.

— Я принес ее не в БРП. Я принес ее в стаю Вулси. Леди Маккон, какие бы слухи о ней ни ходили, пока еще жена оборотня. А я пока еще деван. Нельзя позволять вампирам по собственной прихоти убивать кого-то из нас. Это не дело. Собственно говоря, это ничем не лучше браконьерства, и мы не можем этого допустить, иначе все нормы приличий в отношениях между сверхъестественными пойдут прахом.

— Но никто не должен знать, что эти сведения получены от вас, милорд?

— Видите ли, мне еще с ним работать и работать.

— Ах да, конечно.

Профессор Лайалл был слегка удивлен: деван редко вмешивался в дела стаи. Они с лордом Макконом недолюбливали друг друга еще с той самой роковой партии в бридж. Его светлость после этого даже вовсе бросил карточную игру.

И как раз в этот самый момент лорд Маккон вернулся — как всегда, не вовремя. Он вошел в кабинет в одном плаще, который сбросил одним стремительным движением и небрежно отшвырнул к ближайшей стойке для шляп, явно намереваясь пройти в маленькую гардеробную за своей одеждой, однако на полпути замер и стал нюхать воздух.

— А, Пушок, добрый день. Кто это вас выпустил из Бэкингемской тюрьмы?

— О, ради бога, — недовольно проворчал профессор Лайалл. — Помолчите, милорд.

— Лорд Маккон, как обычно, не знает приличий, — резко отозвался деван, не удостаивая вниманием прозвище, которым наградил его граф.

Теперь уже из упрямства решив остаться нагишом, лорд Маккон зашел за спину профессора Лайалла, чтобы посмотреть, что тот читает, поскольку это было несомненно как-то связано с неожиданным появлением в кабинете второго по влиятельности оборотня во всей Британии.

Деван проявил похвальное самообладание: сделал вид, что не замечает альфу Вулси, и продолжал беседу с профессором Лайаллом, будто их и не прерывали.

— У меня сложилось впечатление, что сей джентльмен, возможно, сумел также склонить на свою сторону Вестминстерский рой, иначе этот приказ не появился бы.

Профессор Лайалл нахмурился:

— Да, и поскольку…

— Официальный мандат на уничтожение! Моей жены! — Казалось бы, за двадцать с лишним лет профессору Лайаллу следовало бы привыкнуть к реву своего альфы, но он все-таки вздрогнул, когда гневный возглас прозвучал с такой силой, да еще и над самым ухом. — Этот трусливый кровосос, этот мешок с тухлым мясом! Да я его гнусную тушу прямо в полдень на солнце вытащу, помяните мое слово!

Деван с профессором Лайаллом продолжали разговор, будто лорд Маккон не кипел рядом, как забытая на огне овсяная каша.

— По всем правилам, — холодно заметил Лайалл, — запредельные находятся под юрисдикцией БРП.

Деван качнул головой из стороны в сторону, выражая этим жестом умеренное согласие.

— Да, но, однако же, — факт остается фактом: вампиры, по всей видимости, считают себя вправе взять это дело в свои клыки. Очевидно, с точки зрения кормчего, то, что носит в своем чреве эта женщина, — не сверхъестественное и, таким образом, в юрисдикцию БРП не входит.

— Эта женщина — моя жена! И они пытаются ее убить! — внезапное страшное подозрение заставило альфу нагнуться к своему бете с обвиняющим видом: — Рэндольф Лайалл, вы знали об этом и не сказали мне? — он явно не ожидал ответа. — С меня довольно. Я уезжаю.

— Да-да, но не будем об этом сейчас, — профессор Лайалл безуспешно пытался утихомирить его светлость. — Вопрос в том, что, по их мнению, она носит в своем чреве?

Деван пожал плечами и вновь натянул капюшон на голову, собираясь уходить.

— Как по мне, это уже ваше дело. Довольно и того, что я пошел на риск, дабы уведомить вас.

Профессор Лайалл поднялся и через стол пожал гостю руку.

— Мы благодарны вам за эти сведения.

— Только не упоминайте нигде мое имя. Это дело между Вулси и вампирами. Я умываю лапы. Я ведь говорил вам — не женитесь на этой женщине, Коналл. Предупреждал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Надо же додуматься — жениться на бездушной! — он фыркнул. — Вам, юнцам, только бы лезть на рожон.

Лорд Маккон хотел было возразить, но профессор Лайалл еще раз крепко пожал девану руку — не как сопернику, а как собрату по стае.

— Я все понял. Еще раз спасибо.

Бросив в последний раз слегка оскорбленный взгляд на голого, красного, брызжущего слюной альфу, деван вышел из кабинета.

Взвесив про себя все, что подсказывал ему многолетний опыт, профессор Лайалл сказал:

— Мы должны найти лорда Акелдаму.

От такой резкой смены темы лорд Маккон в какой-то мере отрезвел.

— Почему этого вампира нет под рукой, когда он нужен, зато, когда не нужен, вечно тут как тут?

— Это особое искусство.

Лорд Маккон вздохнул.

— Что ж, я не могу помочь вам найти вампира, Рэндольф, но знаю, где кормчий прячет украденное.

Профессор Лайалл оживился:

— Нашему призраку удалось подслушать что-то важное?

— Берите выше — наш призрак кое-что видел. Карту. Я подумал, что мы могли бы просто выкрасть эту штуку, перед тем как я уеду за своей женой.

— А еще вы до сих пор не сказали мне, куда услали Чаннинга.

— Я был так пьян, что мог и не запомнить.

— Могли, но, думаю, запомнили.

Именно в этот момент лорд Маккон решил, что ему пора одеваться. Таким образом, за профессором Лайаллом осталось последнее слово, но ответа на свой вопрос он так и не получил.

— Так что же насчет этой кражи? — при поражении Лайалл всегда старался отступить с минимальными потерями и немедленно переходить к новому плану.

— Будет весело, — донесся из маленькой гардеробной голос лорда Маккона.

Когда альфа появился снова, профессор Лайалл не в первый раз задумался, не кроются ли за сложной конструкцией мужского костюма происки вампиров — в пику оборотням, которым по своей природе часто приходится одеваться второпях. Сам он в совершенстве овладел этим искусством, а вот о лорде Макконе этого сказать было нельзя. Профессор поднялся, вышел из-за стола и помог его светлости застегнуть перекосившийся жилет.

— Так, говорите, операция по возврату захваченного пройдет весело, милорд?

— В особенности если вы любитель поплавать.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ АЛЕКСИЯ ОТКРЫВАЕТ ДЛЯ СЕБЯ СОУС ПЕСТО И НАХОДИТ ТАИНСТВЕННУЮ БАНКУ

— Может, зайдем на местную стоянку дирижаблей? Месье Труве, кажется, сказал, что отправит туда наш багаж? — Алексия с отвращением разглядывала свое оранжевое платье с рюшами. — Мой гардероб сейчас послужил бы мне большим утешением.

— Не могу не согласиться, — оскорбленные чувства мадам Лефу читались у нее на лице не менее ясно, чем у Алексии: француженке было очевидно неловко в точно таком же платье с оборками, только розовом. — К тому же мне хотелось бы забрать еще кое-что. — Изобретательница многозначительно взглянула на парасоль Алексии. — Так сказать, пополнить необходимые припасы.

— Разумеется.

В приделе храма никого, кроме них, не было, но мадам Лефу сочла нужным изъясняться эвфемизмами, резонно полагая, что их могут подслушивать.

Они вышли через главные ворота на мощеные улицы Флоренции.

Несмотря на преобладание апельсиновых тонов (платье Алексии идеально вписывалось в общую картину), Флоренция действительно оказалась весьма симпатичным городом. В ней было что-то мягкое, сдобное — похожее, по мнению Алексии, на теплую лепешку, щедро намазанную мармеладом и взбитыми сливками. В воздухе и в духе самого города ощущалось что-то удивительно приятное, и в самом деле напоминавшее апельсин — не только цветом, а словно бы даже вкусом. Это навело Алексию на причудливую мысль: бывают ли души у городов? Если бывают, то, пожалуй, Флоренция была наделена ею с избытком. Тут и там попадались и горькие кусочки апельсиновой кожуры: густые клубы табачного дыма, вырывающиеся из дверей кофеен, толпы несчастных, просящих милостыню на ступенях церквей.

Ни кэбов, ни какого-либо другого наемного транспорта нигде не попадалось. Казалось, в этом городе признают лишь один вид передвижения: на собственных ногах. Ходить пешком Алексии было не привыкать. Правда, мышцы всё еще ныли после пережитых в горах приключений, но это ее не останавливало. В конце концов, она ведь проспала целых трое суток! Флут мужественно возглавил их экспедицию. Город он знал подозрительно хорошо и уверенно провел женщин через широкую открытую площадь под названием Пьяцца Санта-Мария-Новелла (по мнению Алексии, это звучало как список имен каких-нибудь благочестивых ученых мужей), потом по Виа дей Фосси (похоже на какое-то захватывающее геологическое открытие), через мост и оттуда на Пьяцца Питти (прямо какое-то блюдо из макарон). Прогулка оказалась долгой, и Алексия не раз порадовалась, что взяла с собой парасоль: Италия словно не подозревала, что на дворе уже ноябрь, и с неиссякаемой жизнерадостностью поливала их сверху потоками солнца.

Оказалось, что за стенами храма итальянцы весьма дружелюбны и экспансивны. Некоторые приветливо махали руками Алексии и ее спутникам. Леди Маккон это несколько раздражало: она ведь даже не знакома с этими людьми, да и не имеет особого желания знакомиться, а они ей машут! Это как-то обескураживало. Кроме того, вскоре стало очевидно, что высокоодаренная гувернантка Алексии многое упустила, когда учила ее итальянскому. Она никогда не упоминала, что итальянцы объясняются главным образом при помощи жестов. Хотя свои чувства местные выражали, на вкус Алексии, слишком громко, смотреть на них было настолько же приятно и забавно, как и слушать.

Как ни отвлекали внимание разные удивительные зрелища вроде мужчин без рубашек, гонявших ногами резиновые мячи по берегу Арно, и этот танцующий язык, леди Маккон все же заметила неладное.

— За нами следят, верно?

Мадам Лефу кивнула.

Алексия остановилась посреди моста и будто невзначай оглянулась через плечо, прикрывшись парасолем.

— Право, если они не хотят, чтобы их заметили, могли бы и не надевать эти нелепые белые ночные рубашки. Подумать только — расхаживать по улицам в таком виде!

— Священные туники благочестия и веры, мадам, — поправил хозяйку Флут.

— Ночные рубашки, — стояла на своем Алексия.

Они двинулись дальше.

— Я насчитала шестерых. А вы? — Алексия говорила тихо, хотя наблюдатели держались пока в отдалении и не могли их услышать.

Мадам Лефу поджала губы:

— Да, что-то в этом роде.

— Полагаю, с этим ничего нельзя поделать.

— Ничего.

Площадка для посадки дирижаблей во Флоренции располагалась прямо в саду Боболи — огромном, роскошном парке с террасами, раскинувшемся во всем своем великолепии позади самого внушительного замка, какой леди Маккон когда-либо доводилось видеть. По правде говоря, Палаццо Питти походил скорее на темницу, пусть и необычайно красивую и гармоничную в архитектурном отношении. Им пришлось обойти громадное здание кругом, чтобы выйти к воротам сада, в который их пропустил таможенный чиновник в форменном мундире.

Сад был довольно красивый и изобиловал пышной растительностью. Площадка для дирижаблей располагалась прямо за дворцом, на той же террасе. В центре ее возвышался какой-то египетский обелиск, служивший для привязки тросов, хотя сейчас ни одного дирижабля на стоянке не было. Камера хранения багажа и зона ожидания располагались в перестроенной древнеримской беседке. Чиновник, ответственный за выдачу багажа, охотно проводил их в камеру хранения, где Алексия нашла свои чемоданы, скромные дорожные сумки мадам Лефу и потрепанный саквояж Флута, любезно присланные месье Труве.

Когда они начали разбирать свои вещи, Алексия заметила краем глаза, как мадам Лефу схватила какую-то маленькую штучку, лежавшую поверх ее шляпной картонки, но что это было, не разглядела. Она хотела спросить, но тут к ней подошел клерк — с просьбой поставить подпись на квитанции.

Она расписалась, клерк взглянул на подпись, прочитал имя и вдруг сделал удивленное лицо:

— Ла дива Таработти?

— Да.

— A-а. Я… — он неопределенно покрутил в воздухе рукой, видимо, тщетно стараясь припомнить английские слова, — иметь одна вещь для вас.

Он поспешно отошел и через минуту, вернувшись, протянул Алексии то, что немало удивило и ее, и ее спутников.

Это оказалось письмо на имя ла дива Алексия Таработти, подписанное круглым, размашистым почерком. И оно пришло не от месье Труве, как мог бы предположить любой здравомыслящий человек. О нет — письмо было от миссис Танстелл!

Алексия удивленно повертела в руке конверт.

— Ну что тут скажешь — видимо, от Айви никуда не скрыться, она везде настигнет!

— Лучше и не думайте об этом, мадам, — с чувством отозвался Флут и торопливо отошел, чтобы нанять повозку.

Клерк любезно протянул Алексии нож для разрезания писем, и она вскрыла письмо.

«Моя милейшая, дражайшая Алексия, — так пышно оно начиналось, не обещая и в дальнейшем ничего более здравого. — Без тебя тут в Лондоне жизнь просто кипит! Просто кипит, я тебе скажу! — послание отличалось характерной для Айви хаотичной пунктуацией и путаницей в словах. — Танстелл, гений и душечка, получил главную роль в зимнем сезоне в опере „Пенни-фартинг“ в Фортвимси-ниа-Хэм! Можешь себе представить? — Алексия всеми силами старалась от этого воздержаться. — Мне неловко в этом признаваться, но из меня выходит в некотором роде недурной коммерсант, или, если перефрезеровать, — Алексия тут же представила себе Айви за фрезерным станком, — настолько хороший, что это угрожает душевному спокойствию моей матери. Передай, пожалуйста, мадам Лефу, что дела в ее шляпном магазине идут превосходно, и я даже произвела там некоторые улучшения».

Алексия поделилась этими сведениями с француженкой, и та сразу побледнела.

— Еще ведь и недели не прошло. Много ли вреда она могла наделать за такое короткое время? — судя по голосу мадам Лефу, она пыталась успокоить сама себя.

Алексия продолжила чтение.

«Я краснею, когда пишу это, но я, сама того не желая, вызвала волну всеобщего помешательства на новом фасоне наушников для полетов на дирижабле. Мне пришла в голову мысль прикрепить к ним с внешней стороны парижские накладные локоны, чтобы юные леди-путешественницы могли щеголять замысловатыми прическами и при этом не мерзнуть. Такие наушники-локоны, как я их называю, хороши еще тем, что принимают на себя большую часть того, что могут сотворить с волосами эфирные потоки. И что я тебе скажу, Алексия, — спрос на них сумасшедший! Только сегодня утром по меньшей мере три модных журнала назвали их последней новинкой среди предметов гардероба, необходимых каждому путешественнику! Прилагаю вырезку, чтобы ты могла убедиться».

Алексия прочла этот отрывок вслух для мадам Лефу, а затем протянула ей вырезку из газеты.

«И еще одна шокирующая новость: отважный капитан Фезерстоунхоф объявил о своей помолвке с мисс Уиббли, хотя та только-только вышла из пансиона благородных девиц! Это событие имело неприятные последствия в виде новых слухов, что он бросил твою младшую сестру ради какой-то институтки, к тому же персоны нон грата, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Вряд ли ты удивишься, если я скажу тебе, что весь Лондон гудит, обсуждая предстоящую свадьбу! От души надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здравии. Навсегда твоя лучшая подруга Айви».

Алексия с улыбкой сложила листок пополам. Приятно было получить весточку из простой обыденной жизни, где нет ни тамплиеров, крадущихся за тобой по улицам Флоренции, ни погонь вооруженных трутней — словом, никаких более серьезных забот, чем мисс Уиббли, ставшая вдруг «персоной нон грата».

— И что же вы об этом думаете?

Мадам Лефу бросила на Алексию лукавый взгляд:

— Только что из института благородных девиц, говорите?

— Я понимаю, это шокирует. Девицы, только что вышедшие из пансиона, по большей части похожи на суфле: пухлые, чересчур податливые внутри, и, главное, их очень легко испортить.

Мадам Лефу засмеялась:

— Да еще наушники с прикрепленными локонами. Как там говорят у вас в Англии? Ну и ну!

Флут вернулся с пони и рессорной двуколкой для чемоданов.

Алексия улыбнулась, но, хоть ей и не хотелось это признавать, была немного разочарована. Она не могла не заметить, что в письме Айви не было ни единого упоминания ни о лорде Макконе, ни о стае Вулси. Либо подруга предпочла умолчать об этом из осторожности (что было примерно настолько же вероятно, как если бы Флут вдруг пустился плясать ирландскую джигу), либо лондонские оборотни стараются не привлекать к себе внимания света.

— Этак вы можете ненароком сделаться единственной владелицей высокодоходного бизнеса по продаже наушников-локонов.

Мадам Лефу перевернула газетную вырезку и замерла. Лицо у нее вытянулось.

— Что с вами? Женевьева, вам дурно?

Изобретательница без слов протянула вырезку Алексии.

На ней уместилась не вся статья, а лишь ее часть, но и этого было довольно.

«…удивил всех нас, опубликовав в „Морнинг пост“ свои извинения перед женой. Он утверждает, что все предшествующие слухи и обвинения были ложными, притом возникшими по его вине, что ребенок его и что этот ребенок являет собой чудо современной науки. Ходят различные слухи, с какой целью граф сделал это опровержение. Саму леди Маккон никто не видел с тех пор, как…»

Колени Алексии, до сих пор служившие ей довольно надежными опорными конструкциями, вдруг ослабли, и она тяжело осела прямо на каменный пол таможенного склада.

— О-о… — только и выговорила она, потому что ничего другого не приходило на ум, а следом добавила: — Черт возьми.

А потом, к удивлению всех, в том числе и своему, расплакалась. И не как-нибудь там деликатно, аккуратными слезинками, как истинные леди, — нет, она зашлась в неприлично громких рыданиях, словно малое дитя.

Мадам Лефу с Флутом ошеломленно уставились на нее.

Алексия все плакала и плакала. Перестать она не могла, как ни старалась.

Наконец мадам Лефу вышла из оцепенения, склонилась к подруге и заключила ее в объятия — пусть костлявые, но все же успокаивающие.

— Алексия, дорогая моя, что с вами? Ведь это же хорошая новость?

— У-у-ублю-у-удок! — прогудела Алексия.

Мадам Лефу явно растерялась.

Алексии стало ее жаль, — и она предприняла еще одну отчаянную попытку взять себя в руки, чтобы все объяснить.

— Я уже так привыкла на него злиться!

— Так вы плачете, потому что больше не можете злиться на него?

— Нет… Да! — ревела Алексия.

Флут протянул ей большой носовой платок.

— Это слезы облегчения, мадам, — объяснил он француженке.

— А-а, — мадам Лефу ласково, осторожно промокнула кусочком ткани мокрое, все в красных пятнах лицо подруги.

Алексия поняла, что выставляет себя на посмешище, и попыталась встать. Слишком много всего одновременно бурлило в голове, и из глаз все текло и текло. Она глубоко, прерывисто вздохнула и трубно высморкалась в носовой платок камердинера.

Мадам Лефу гладила ее по спине, все еще поглядывая на нее озабоченно, но Флут уже смотрел в другую сторону.

Алексия проследила за его взглядом. Четверо крепких молодых людей деловито шагали через сад прямо на них.

— Это определенно не тамплиеры, — убежденно проговорила мадам Лефу.

— На них нет ночных рубашек, — согласилась Алексия и принюхалась.

— Трутни?

— Трутни, — Алексия затолкала платок в рукав и неуверенно поднялась на ноги.

На этот раз трутни, похоже, твердо намерены были довести дело до конца: у каждого в руке был длинный нож, и шагали они очень решительно.

Алексия услышала отдаленный крик и, кажется, заметила, как мелькают за зелеными зарослями фигуры преследовавших их тамплиеров. Теперь они бежали сюда. Но им было уже никак не успеть.

Алексия сжала в одной руке парасоль, а в другой — нож для писем. Мадам Лефу потянулась к галстуку за своими булавками. Обнаружив, что галстука на ней нет, выругалась и вслепую нашарила на двуколке среди багажа ближайший тяжелыйпредмет: это оказалась ее так называемая шляпная картонка, а на деле — увесистый ящик с инструментами. Флут расслабил мышцы и встал в ту самую боевую стойку, какую Алексии уже случалось видеть раньше — на крыльце ее замка, когда два оборотня решали в битве спор, в каком месте ставить палатки. С каких это пор Флут дерется как оборотень?

Трутни бросились на них. Парасоль взметнулся вверх для сокрушительного удара, но его отбили ножом. Краем глаза Алексия видела, как мадам Лефу взмахнула шляпной картонкой, и деревянный каркас треснул, расколовшись о череп трутня. Флут сжал кулак, с ловкостью настоящего боксера (не то чтобы Алексия хорошо разбиралась в кулачных боях — благовоспитанной леди интересоваться такими вещами не пристало!), увернулся от взмаха ножа и нанес два быстрых удара противнику в живот.

Стоявшие вокруг в ожидании дирижабля пассажиры ахали в ужасе, но никто не попытался ни помочь, ни помешать ни жертвам, ни нападающим. Итальянцы всегда слыли людьми бурных страстей; может, они решили, что это какая-нибудь любовная ссора — одна из их многочисленных разновидностей. А может, думали, что спор вышел из-за игры в мяч. Алексии смутно припомнилось, как одна пожилая дама жаловалась, что итальянцы слишком азартные поклонники таких игр.

Между тем помощь сейчас была бы вовсе не лишней: Алексия все-таки не обучалась боевым искусствам всерьез, а мадам Лефу если и обучалась, то ей сильно мешало не в меру пышное платье. Не успела Алексия опомниться, как трутни обезоружили ее: парасоль покатился по каменному полу беседки. Изобретательницу сбили с ног. Алексии показалось, что она слышала, как голова падающей француженки стукнулась о борт двуколки. Теперь мадам Лефу если и поднимется, то нескоро. Флут еще держался, но он был уже немолод, во всяком случае, гораздо старше своего противника.

Два трутня крепко схватили Алексию с двух сторон, а третий, решив, что мадам Лефу больше не представляет опасности, взмахнул ножом — с явным намерением перерезать Алексии горло. В этот раз они времени зря не теряли. Они готовы были убить запредельную прямо здесь, среди бела дня, при свидетелях.

Алексия пыталась вырваться, брыкалась и извивалась, как могла, и пособники кровососов никак не могли удержать ее неподвижно, чтобы нож попал в цель. Флут, завидя нависшую над ней опасность, стал драться еще отчаяннее, однако, как ни досадно, смерть казалась неизбежной.

И тут произошло нечто очень странное.

Высокий человек в маске и капюшоне, походивший на какого-то религиозного паломника, вдруг ввязался в бой — и, кажется, на их стороне.

Неожиданный защитник оказался крупным мужчиной (не таким крупным, как Коналл, отметила про себя Алексия, но с ее мужем немногие могли тягаться) и явно неслабым. В одной руке он сжимал длинный меч — британский, военного образца, а еще обладал сокрушительным ударом левой — тоже военного образца и тоже британским, как догадывалась Алексия. И мечом, и кулаком человек в маске явно владел в совершенстве и пользовался вдохновенно.

Видя, что державшие ее трутни отвлеклись, Алексия саданула одному коленом ниже пояса и одновременно яростно рванулась, стараясь вывернуться из рук другого. Тот, которому достался удар коленом, хлестнул ее по губам тыльной стороной ладони, и Алексия почувствовала сначала вспышку боли, а потом вкус крови.

Человек в маске, увидев это, стремительно взмахнул мечом и полоснул ее обидчика сзади под коленом. Трутень сложился пополам.

Тогда нападавшие сменили тактику: Алексию теперь держал только один, а двое перешли к обороне против неожиданной угрозы. Такой расклад Алексии нравился значительно больше, и она сделала то, что и должна была сделать на ее месте любая порядочная молодая леди: притворилась, будто падает в обморок, и рухнула мертвым грузом на своего противника. Мужчина извернулся, пытаясь удержать ее одной рукой, а другой, очевидно, потянулся за ножом, чтобы перерезать ей горло. Воспользовавшись моментом, Алексия покрепче уперлась обеими ногами и резко, изо всех сил дернулась назад — так, что они с трутнем оба повалились на землю.

Теперь они катались по каменному полу, являя собой довольно непристойное зрелище. Алексии оставалось только поблагодарить мужа за его любовь к постельной гимнастике: благодаря этому у нее все-таки был кое-какой опыт борьбы с мужчиной, притом с мужчиной вдвое крупнее трутня.

И тут наконец подобно рыцарям, какими они и были в древние времена, налетели тамплиеры. «Белые ночные рубашки приходят на помощь!» — мысленно обрадовалась Алексия, вынужденная признать, что, когда тамплиеры вооружены сверкающими обнаженными клинками, их наряды выглядят вовсе не так смешно и глупо. Трутням ничего не оставалось, кроме как вновь спасаться бегством от папского воинства.

Алексия с трудом поднялась на ноги. Ее спаситель в маске, с окровавленным мечом в руке, бежал прочь через площадку для дирижаблей — не следом за трутнями, а в противоположную сторону. Темный плащ взметнулся в воздухе — незнакомец перескочил через ряд кустов, выстриженных фигурками оленей, и исчез за деревьями в глубине парка. Очевидно, предпочитал действовать инкогнито, или не любил тамплиеров, или и то и другое.

Алексия оглянулась на Флута — у того даже ни один волосок не выбился из пробора. Камердинер, в свою очередь, смотрел на нее вопросительно, ожидая подтверждения, что ни она, ни «маленькое неудобство» не пострадали в этой схватке. Алексия наскоро прислушалась к своему внутреннему состоянию и поняла, что они оба голодны, о чем и сообщила Флуту, а затем склонилась над мадам Лефу. Затылок у изобретательницы был весь в крови, но она уже открыла глаза.

— Что случилось?

— Нас спас какой-то джентльмен в маске.

— Будет заливать! — иногда мадам Лефу удивляла изощренностью своего английского лексикона.

Алексия усадила ее.

— Нет, правда. Так и было, — она помогла подруге забраться в двуколку, попутно рассказывая о том, что произошло, а затем они обе стали с любопытством наблюдать, как тамплиеры устраняют следы схватки. Почти как БРП, когда им в очередной раз приходилось разгребать то, что натворила Алексия, — только быстрее и без лишней бумажной суеты. И конечно, тут не было Коналла, который непременно расхаживал бы вокруг, размахивая в досаде своими ручищами и рявкая на нее.

Алексия расплылась в глупой улыбке. Коналл извинился!

Пассажирам дирижабля явно не хотелось иметь дело с тамплиерами, и они были готовы делать всё, что им скажут, лишь бы люди в белом поскорее ушли.

Флут куда-то таинственным образом исчез, затем появился вновь и протянул Алексии бутерброд с чем-то вроде ветчины на чем-то вроде булочки, оказавшийся довольно вкусным. Алексия не имела ни малейшего представления, где бывший дворецкий взял еду, но с него сталось бы добыть ее и прямо во время боя. Сотворив ожидаемое ежедневное чудо, Флут принял свою обычную позу и стал настороженно наблюдать за работой тамплиеров.

— Местные жители боятся их до смерти, верно? — Алексия говорила тихо, хотя была почти уверена, что на них никто не обращает внимания. — И они наверняка достаточно влиятельны, раз все прошло так гладко. Никто не позвал полицию, хотя наша маленькая стычка происходила на публике, при свидетелях.

— Одна страна по воле Божьей, мадам.

— Ясно, — Алексия сморщила нос и стала искать, что бы приложить к затылку мадам Лефу. Не найдя нигде подходящей ткани, она пожала плечами и оторвала оборку от оранжевого платья. Изобретательница приняла ее с благодарностью.

— С ранами на голове лучше переосторожничать. С вами точно все в порядке? — Алексия с беспокойством наблюдала за ней.

— Все хорошо, уверяю вас, я не пострадала. Если не считать моей гордости, конечно. Понимаете ли, я просто споткнулась. Иначе бы ему со мной не справиться. И как только вы, дамы, бегаете в этих длинных юбках целыми днями!

— Обычно нам много бегать не приходится. Так значит, вы одеваетесь по-мужски из простой практичности?

Мадам Лефу приняла такой вид, словно ей хочется глубокомысленно подкрутить свои искусственные усы, хотя сейчас их, конечно, не было.

— Отчасти.

— Вы любите шокировать людей, признайтесь.

Изобретательница искоса взглянула на подругу.

— Будто вы не любите!

— Туше. Хотя у нас с вами разный подход к этому делу.

Тамплиеры, закончив свою работу, торжественно покинули площадку для дирижаблей и скрылись за деревьями сада Боболи. И хотя Алексия стала жертвой нападения, они не сказали ей ни слова и даже не посмотрели в ее сторону. Мало того, к ее возмущению, и простые итальянцы, включая клерка, еще недавно такого приветливого, теперь поглядывали на всю компанию с подозрением и отвращением.

— И тут я персона нон грата, — вздохнула Алексия. — Прекрасная страна, как вы говорите, Флут, но местные жители… Местные жители!

Она уселась в двуколку.

— Совершенно верно, мадам, — с этими словами Флут занял место возницы и, твердо взяв в руки поводья, погнал пони из сада Боболи на городские улицы. Он ехал по ухабистой дороге медленно и осторожно, чтобы не повредить голове мадам Лефу.

По пути бывший дворецкий остановился у маленькой закусочной, где, несмотря на вездесущий мерзкий кофе и избыток табачного дыма, мнение Алексии об итальянцах значительно улучшилось: ей подали такую вкусную еду, какой она еще никогда в жизни не пробовала.

— Эти маленькие кругленькие пудинги с зеленым соусом, — провозгласила она, — достойны именоваться пищей богов. Торжественно заявляю: пусть себе тамплиеры делают что хотят, а я люблю эту страну.

Мадам Лефу взглянула на нее с усмешкой:

— Так легко переметнулись?

— А вы пробовали этот зеленый соус? Как они его назвали? Перст или пест… Настоящий кулинарный шедевр!

— Песто, мадам.

— Да, Флут, именно! Великолепно. Столько чеснока! — словно в подтверждение своих слов, она проглотила еще ложку и лишь потом заговорила снова: — Кажется, чеснок здесь добавляют абсолютно во всё. Просто фантастично.

Флут едва заметно покачал головой:

— Позвольте не согласиться, мадам. В сущности, это всего лишь практичность. У вампиров ведь аллергия на чеснок.

— Неудивительно, что у нас его почти не встретишь.

— Ужасные приступы чихания, мадам. Примерно такие же, как у юной мисс Ивлин от кошек.

— А у оборотней?

— На базилик, мадам.

— Неужели? Как интересно. Они тоже чихают?

— Насколько мне известно, у них начинает свербеть в носу и во рту, мадам.

— Так значит, этот соус песто, который мне так понравился, на самом деле — коварное итальянское оружие против сверхъестественных? — Алексия бросила укоряющий взгляд на мадам Лефу. — А в арсенале моего парасоля почему-то нет песто. Я считаю, мы должны немедленно исправить это упущение.

Мадам Лефу не успела возразить, что леди Маккон едва ли сможет ходить повсюду с зонтиком, распространяющим ароматы чеснока и базилика. Алексию отвлекло появление каких-то оранжевых — разумеется, оранжевых — фруктов, завернутых в гонко нарезанные ломтики свинины — почти как бекон, но не совсем. Она попробовала и пришла в восторг.

— А это, надеюсь, не оружие?

— Нет, если только вы не воспылали вдруг враждой к иудеям, мадам.

Оказалось, что поесть по дороге было хорошей идеей, поскольку по возвращении в храм после продолжительного визита к алхимику, который в Италии торговал заодно и лекарствами и рыболовным снаряжением, для покупки того, что мадам Лефу называла «необходимыми припасами», обед их не ждал. И несмотря на ранний час (еще не было и шести), тамплиеры уже покончили со всеми дневными заботами и теперь стояли в какой-то долгой безмолвной молитве.

Пока мадам Лефу возилась с парасолем, пополняя заряды, а Флут отправился исполнять какие-то таинственные обязанности дворецкого, Алексия устроила налет на библиотеку. Никто ей не препятствовал, и она принялась с интересом изучать различные книги и рукописи. Газетная вырезка, присланная Айви, была у нее с собой, и время от времени она отвлекалась, чтобы перечитать ее еще разок. Печатное признание вины — вот это да! Время от времени леди Маккон ловила себя на том, что начинает напевать вполголоса. «Вот видишь, маленькое неудобство, все не так уж плохо!»

Она так и не нашла сведений, интересовавших ее больше всего: чего-либо, касающегося программы разведения запредельных или использования их тамплиерами в качестве агентов. Однако ей удалось собрать достаточно много любопытных материалов для чтения, чтобы было чем заняться до поздней ночи. В итоге Алексия засиделась гораздо дольше, чем рассчитывала: когда она наконец подняла глаза, относительная тишина, в которой все же можно было уловить звуки молитв и мягких шагов, сменилась абсолютной. Храм стал окутанной беспробудным сном твердыней, в которой уютно только призракам.

Алексия решительно направилась к своей комнате, но вдруг, словно уловив рядом присутствие чего-то необъяснимого, замедлила шаги и свернула в короткий коридор. В нем не оказалось ни крестов, ни каких-то других религиозных изображений, а заканчивался он узкой лестницей — такими обычно пользуется прислуга. Однако вряд ли во вспомогательные помещения мог вести ход со сводчатым потолком; ступени и стены выглядели очень старыми и обильно поросли мхом.

Алексии стало интересно, куда же ведет эта лестница. Следует признать — это было, вероятно, не самое разумное решение в ее жизни. Но часто ли человеку выпадает случай исследовать древний ход в священном итальянском храме?

Ступени оказались очень крутыми и немного сырыми, как всегда бывает у входа в пещеру независимо от климата. Алексия оперлась рукой о мокрую стену, стараясь не думать о том, давно ли ее мыли, и зашагала вниз.

Спуск продолжался целую вечность. А потом отчаянная исследовательница очутилась в очередном безликом коридоре, который, в свою очередь, вел к какой-то стеклянной, что вызывало изумление, двери.

Алексия подошла поближе и заглянула внутрь. Перед ней была тесная комнатушка — самая унылая, какую только можно вообразить: стены и пол из темного известняка, никакой краски, никаких украшений. В центре помещения стоял единственный элемент меблировки — невысокий постамент, увенчанный какой-то банкой.

Дверь была заперта, а Алексия, при всей своей предприимчивости, пока еще не научилась взламывать замки, хотя мысленно добавила это умение в список полезных навыков, которые считала нужным приобрести, наряду с рукопашным боем и рецептом приготовления соуса песто. Если ее жизнь дальше будет идти так, как теперь, — а ныне, после двадцати шести лет безвестного существования, кажется, все вокруг только и думали, как бы ее убить, — придется привыкать не к самым приятным занятиям. Впрочем, приготовление соуса песто, пожалуй, можно счесть замечательным исключением.

Алексия прищурилась, вглядываясь. Дверь состояла из маленьких квадратиков старинного витражного стекла, криво закрепленных в своих оправах. От этого комната за дверью дрожала и извивалась, и самой Алексии тоже приходилось извиваться, чтобы что-то разглядеть. Долго ей никак не удавалось разобрать, что же там, в банке, но наконец она сумела взглянуть на нее под правильным углом, и к горлу разом подкатила тошнота.

В банке лежала отрубленная человеческая рука. Она плавала в какой-то жидкости — вероятно, в формальдегиде.

За спиной у Алексии послышался деликатный кашель — негромкий, рассчитанный на то, чтобы не испугать. И все же от неожиданности она едва не выскочила из своего оранжевого платья с оборками, а потом, переводя дыхание, резко обернулась.

— Флут!

— Добрый вечер, мадам.

— Идите-ка взгляните на это, Флут! Они держат в пустой комнате человеческую руку в банке. Ну не странный ли народ эти итальянцы?

— Да, мадам, — камердинер не двинулся с места, только кивнул, словно нечто подобное хранилось в любом итальянском доме. Алексия подумала — возможно, так оно и есть. Чудовищно, но возможно. — Но вам не кажется, мадам, что давно пора спать? Если кто-то застанет нас в святая святых, ничего хорошего из этого не выйдет.

— А, так вот где мы?

Флут кивнул и любезно протянул Алексии руку, чтобы проводить ее наверх по узкой лестнице. Она последовала разумному совету — судя по всему, здесь все равно не на что было смотреть, кроме отрезанной части человеческого тела.

— Неужели в Италии принято вот так запросто держать в доме банки с человеческими руками?

— У тамплиеров принято, мадам.

— Э-э-э… и зачем же?

— Это мощи, мадам. Если храму будет угрожать серьезная опасность со стороны сверхъестественных, настоятель разобьет сосуд и достанет эти мощи для защиты братства.

Алексия, кажется, начинала понимать. Она слышала о святых мощах, когда интересовалась некоторыми католическими культами.

— Мощи — это часть тела какого-то святого?

— Такие у них, конечно, тоже имеются, но это — антимощи. Оружие. Часть тела запредельного.

Алексия резко захлопнула рот, проглотив новый вопрос. Странно, что она не почувствовала физического отторжения, как от мумии в Шотландии. А потом ей вспомнился детектор демонов — соприкосновения с воздухом, с которым контактировала отрезанная рука, не произошло. Видимо, потому банку и требовалось разбить в случае крайней необходимости.

Дальше, до самых спален, они шли молча. Алексия думала, что может означать эта находка, и ей становилось все тревожнее и тревожнее.

У двери спальни Флут задержал ее.

— Ваш отец, мадам, был кремирован целиком. Я в этом абсолютно уверен.

Алексия молча сглотнула, а затем горячо проговорила:

— Спасибо, Флут.

Он кивнул. Как всегда, с совершенно бесстрастным лицом.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ БОЛЬШОЕ ЯЙЦО ПО-ШОТЛАНДСКИ ПОД ТЕМЗОЙ

К величайшей досаде графа Вулси, операция по возврату похищенного у лорда Акелдамы предмета, как назвал его профессор Лайалл, заняла много больше времени, чем предполагалось изначально. Вместо того чтобы наконец-то отправиться на поиски сбежавшей жены, альфа расхаживал взад-вперед по гостиной Букингемского дворца, ожидая аудиенции у королевы Виктории.

Он сам не понимал, как Лайаллу удалось удерживать его в Лондоне столько дней подряд. Но, в конце концов, беты вообще загадочные существа с необычными способностями. Способностями, которые, в сущности, сводятся к неизменно цивилизованному поведению и безупречным манерам. Умеет, черт бы его побрал.

Профессор Лайалл сидел на неудобной кушетке, закинув одну ногу в модном ботинке на другую, и наблюдал за мечущимся альфой.

— Я до сих пор не понимаю, зачем нам понадобилось сюда ехать.

Бета поправил очки. Близился полдень третьего подряд бессонного дня, и начинало сказываться длительное воздействие дневного света. Профессор чувствовал себя вялым и разбитым, и ему хотелось только одного: лечь на свою узкую кровать в замке Вулси и проспать до ночи. А вместо этого приходилось урезонивать все более нетерпеливого альфу.

— Я уже говорил и скажу еще раз — вам необходимо получить полномочия сандаунера, милорд.

— Да, но разве вы не могли прийти и получить их за меня задним числом?

— Нет, не мог, и вы это знаете. Всё слишком сложно. Перестаньте хныкать.

Лорд Маккон перестал — по той простой причине, что Лайалл, как обычно, был прав. Дело и впрямь оказалось чрезвычайно сложным. Установив местонахождение украденного, они послали туда разведать обстановку агента из местных. Бедный малый вернулся весь мокрый и до смерти перепуганный — как оказалось, не зря. Задуманная молниеносная операция по выкрадыванию краденого превращалась в нечто весьма хлопотное.

Профессор Лайалл, как всегда и при любых обстоятельствах, сосредоточился на практической стороне дела.

— По крайней мере, теперь мы знаем, почему лорд Акелдама поднял такую панику и сбежал вместе со всеми своими трутнями.

— Я никогда не думал, что отщепенцы способны сниматься с места, но, полагаю, у них действуют те же защитные инстинкты, что и у других вампиров.

— А лорд Акелдама — очень старый вампир. Трутней у него необычайно много, но когда одного из них похитили, он не мог не разволноваться.

— Неужели я застрял здесь из-за вампирских глупостей! Мне нужно разыскивать свою жену, а не трутня лорда Акелдамы.

— Кормчий не просто так хотел заставить лорда Акелдаму нервничать. Причина — в вашей жене. Так что, по сути, это касается вас, и вы должны уладить это дело до отъезда.

— Вампиры есть вампиры.

— Вот именно, милорд, вот именно.

За невозмутимостью профессора Лайалла скрывалось искреннее беспокойство. Он встречался с Биффи — именно его следовало считать пропажей — всего раз или два, но этот трутень ему нравился. Признанный любимец лорда Акелдамы был жизнерадостным, спокойным и дельным малым. Он искренне любил своего скандального хозяина и пользовался его ответной любовью. Похитить его — это был просто верх неприличия со стороны кормчего. Главный неписаный закон сверхъестественных запрещал цинично красть чьих-то людей. Оборотни не покушались на чужих клавигеров, поскольку хранители ключей обеспечивали безопасность всего остального населения. И вампиры не перехватывали чужих трутней, потому что просто не принято в цивилизованном обществе отнимать друг у друга еду. Как можно! И однако теперь у БРП имелись свидетельства очевидцев, подтверждающие, что кормчий именно так поступил с лордом Акелдамой. Бедняга Биффи.

— Ее величество готова принять вас, лорд Маккон.

Граф распрямил спину.

— Отлично.

Профессор Лайалл оглядел своего альфу, проверяя, все ли в порядке с его одеждой.

— И ведите себя как следует.

Лорд Маккон мрачно покосился на него.

— Мне уже приходилось встречаться с королевой, знаете ли.

— О, конечно, знаю. Поэтому и напоминаю вам о приличиях.

Лорд Маккон оставил слова беты без внимания и последовал за лакеем, чтобы предстать перед очами прославленной королевы Виктории.

Дело кончилось тем, что венценосная особа выдала своему подданному санкцию на операцию по спасению Биффи. Она отказывалась верить в причастность кормчего к исчезновению молодого человека, но полагала, что, если трутень и в самом деле похищен, граф, как глава лондонского отделения БРП и главный сандаунер, должен принять меры. Однако, зная не понаслышке о приверженности вампиров, пусть даже отщепенцев, правилам и своеобразному кодексу чести, королева считала совершенно невероятным, что кто-то из них мог позаимствовать чужого трутня.

— Но если предположить, ваше величество, что такой редчайший случай все же произошел? И из-за этого лорд Акелдама снялся с места со своими трутнями.

— Что же, невероятные события иногда случаются. Беритесь за дело, лорд Маккон, беритесь за дело.

* * *
— Я все время забываю, что она такого маленького роста, — сказал его светлость профессору Лайаллу, когда они в тот же вечер «взялись за дело». Получив молчаливое разрешение королевы применить «Галан Тё-Тё», лорд Маккон как раз сейчас его чистил и заряжал. Это был изящный маленький револьвер, увесистый, с квадратной рукояткой, снабженный деревянными пулями, покрытыми серебром, — сандаунерская модель, предназначенная для убийства как смертных, так и вампиров с оборотнями. Граф собственноручно смастерил водонепроницаемую, промасленную кожаную кобуру, которую носил на шее, чтобы револьвер был под рукой всегда, независимо от облика. Поскольку следовало поспешить, разумнее всего было обратиться и бежать по улицам Лондона на четырех лапах.

Они выяснили, что Биффи держат в довольно фантастическом месте заточения. Лорд Маккон до сих пор не мог примириться с тем, что БРП не имело представления о существовании этого сооружения. По словам верного агента, это шар диаметром в человеческий рост, сделанный из стекла и латуни, с припаянной сверху большой трубкой. Через трубку поступает воздух для дыхания, поскольку шар находится в подводном положении, а вернее, болтается у самого дна в густом иле и всяческой грязи посреди Темзы, прямо под Железнодорожным мостом Чаринг-Кросс, возле Букингемского дворца.

Когда они добрались до цели, лорд Маккон без колебаний спрыгнул с недавно построенной набережной Виктории в грязную воду. Профессор Лайалл был более брезглив и оттого дольше медлил. Многообразная мерзость, которую несла с собой Темза, ничем не могла повредить оборотню, но при мысли о запахе, который неизбежно будет ему сопутствовать после этого — аромат мокрой псины с нотками гнилой воды, — его передергивало. Фу!

Над поверхностью показалась пятнистая голова лорда Маккона с прилизанной, как у тюленя, шерстью; он властно рявкнул на своего бету. Профессор Лайалл стиснул зубы и неуклюже прыгнул в воду, вытянув от отвращения все четыре лапы. Вместе, похожие издалека на двух бродячих собак, бросившихся в реку за палкой, они поплыли под мост.

Они знали, что искать, и потому быстро заметили трубку, идущую вдоль опоры моста. Она тянулась вверх, уходя далеко за приливную отметку. Судя по всему, через нее же подавали и еду и воду. Что ж, по крайней мере, у кормчего не было намерения убить Биффи. И все же он подошел к делу довольно легкомысленно. Если вдруг трубку своротит порывом шального ветра, если на нее налетит какая-нибудь потерявшая управление лодка или какое-нибудь любопытное животное заберется по ней наверх и перекроет отверстие, Биффи задохнется.

Лорд Маккон нырнул под воду, чтобы рассмотреть хитроумное сооружение. В облике волка это было нелегко, и вообще разглядеть что-нибудь в темной воде непросто. Но граф обладал сверхъестественными способностями, да и волчье ночное зрение помогало. Он вынырнул с довольным видом и высунул язык.

Профессора Лайалла передернуло от одной мысли, что этот язык находится так близко от Темзы.

Лорд Маккон, поскольку он был все-таки альфой стаи Вулси и знал толк в подобных вещах, прямо здесь, в Темзе превратился из волка, по-собачьи шлепающего лапами по воде, в крупного мужчину. Проделал он это виртуозно — у него даже голова не ушла под воду. Профессор Лайалл подозревал, что его светлость отрабатывал этот маневр в ванне.

— Там, внизу, весьма занимательное сооружение — что-то вроде механического яйца по-шотландски. Биффи пока живой, но я ума не приложу, как его оттуда достать, — разве только разломать эту чертову штуковину и вытащить парня наверх. Как думаете, выживет человек под водой столько времени? Кажется, этот шар ни крюком не подцепишь, ни шкив к нему не приспособишь, ни сетку не подсунешь — даже если бы мы прихватили что-то подобное с собой.

Профессор Лайалл переступил через свою брезгливость и тоже превратился. У него это вышло не так ловко, как у лорда Маккона: он медленно погрузился под воду, а потом выскочил на поверхность, сердито отплевываясь, под веселым взглядом альфы.

— Можно было бы совершить набег на лабораторию мадам Лефу, но, полагаю, время слишком дорого. Мы же оборотни, милорд. Мускулы — наша сильная сторона. Если сумеем быстро разломать шар, то и Биффи вытащим наверх без большого вреда.

— Хорошо бы — потому что, если я ему что-нибудь поврежу, жена мне потом житья не даст. Если вообще станет со мной разговаривать. Она ужасно привязана к этому Биффи.

— Да, я припоминаю. Это ведь он помог устроить свадьбу.

— Правда? Ну так что скажете? На счет три? Раз, два, три!

Оба набрали в грудь воздуха и нырнули на глубину, к шару.

Состоял он из двух половин, нижней и верхней, соединенных гигантскими металлическими обручами, которые были туго прикручены друг к другу. От них тянулась сетка-решетка с вставленными в ячейки стеклами, но каждая ячейка была слишком мала, чтобы человек мог протиснуться сквозь нее. Оборотни принялись откручивать болты так быстро, как только могли. Вскоре под действием исполинского воздушного пузыря верхнее полушарие начало потихоньку всплывать, и в образовавшуюся на «экваторе» щель хлынула вода.

Профессор Лайалл увидел перепуганное лицо Биффи, заросшее недельной щетиной, его широко распахнутые голубые глаза. Сам он ничего поделать для собственного освобождения не мог, только барахтался в поднимающейся воде, стараясь держать голову над поверхностью и как можно ближе к дыхательной трубке.

Вытащив два болта, оборотни втиснулись между полушариями и начали давить, напрягая мускулы до боли, чтобы разломать конструкцию. Металл гнулся, стекла трескались и вылетали.

И даже в этом хаосе профессор Лайалл уловил какие-то посторонние звуки и через несколько мгновений краем глаза увидел, как граф выскочил из шара, стремительно отплыл в сторону, а потом принялся совершать резкие движения вверх-вниз и вправо-влево. Но внимание Лайалла было по-прежнему сосредоточено на Биффи. Бета оттолкнулся обеими ногами от края сооружения, нырнул к трутню, ухватил его за талию и, с силой оттолкнувшись еще раз, рванулся наверх, к поверхности.

Вынырнул он тяжело дыша и прижимая к себе Биффи. Молодой человек подозрительно обмяк, и было ясно, что дело первостепенной важности — как можно скорее доставить его на берег. Профессор Лайалл рассекал воду, напрягая все свои сверхъестественные силы до последней капли, чтобы прибавить скорости. Добравшись до Вестминстерского берега Темзы в рекордно короткий срок, бета Вулси втащил трутня на нижнюю ступеньку грязной каменной лестницы.

Профессор Лайалл не был медиком, но совершенно точно знал, что необходимо вылить воду из легких Биффи и впустить туда воздух. Оборотень встал и, взяв молодого человека за ноги, принялся переводить его в вертикальное положение. Голова парня закачалась над водой — он был выше Лайалла ростом. После этого бета начал энергично трясти безжизненное тело Биффи.

Не прерывая этого занятия, профессор Лайалл перевел взгляд на середину реки. Ущербная лишь на волосяную толщину луна поднялась достаточно высоко, чтобы глаза оборотня могли видеть ясно. Альфа барахтался в воде, ведя бой сразу с тремя противниками. Над Темзой слышались плеск, крики и рычание. Лорд Маккон принял форму Анубиса: голова его напоминала волчью, а тело оставалось человеческим. Это помогало его светлости держаться в воде вертикально и при этом выглядеть патентованным свирепым оборотнем. Кажется, избранная тактика оказалась действенной. Его противники, хоть и вооруженные серебряными ножами, оставались обычными людьми, и в умении драться и плавать до лорда Маккона им было далеко.

Профессор Лайалл вновь принялся за оживление трутня. Вода из парня не выливалась, и тогда он осторожно уложил пострадавшего на ступеньку выше и склонился над ним, испытывая некоторое замешательство. Оборотни, конечно, дышали, но не так глубоко и не так часто, как смертные, и Лайалл вовсе не был уверен, что его новая идея к чему-то приведет. И все же, отчаянно покраснев (в конце концов, они с Биффи и встречались-то всего несколько раз, да и то случайно; их отношения никак нельзя было назвать интимными), он наклонился и, прижав свои губы к губам молодого человека, резким, сильным выдохом попытался вогнать воздух в его легкие. Ничего не произошло. Профессор повторил попытку. А потом еще раз. И еще.

Послышался громкий крик, и Лайалл поднял голову, не забывая, однако, о главном — спасении юного Биффи. Какой-то мужчина, джентльмен в цилиндре и фраке, бежал по железнодорожному мосту со скоростью, недоступной ни одному человеку. Вот он остановился, одним непостижимо быстрым, плавным движением выхватил пистолет и выстрелил прямо в гущу кипящей в Темзе схватки.

В профессоре Лайалле разом всколыхнулись защитные инстинкты. Не было никакого сомнения, что вампир — а незнакомец, несомненно, являлся матерым вампиром — стреляет серебряными пулями в его альфу. В отчаянии профессор буквально превратился в ходячие мехи в надежде, что Биффи все-таки оживет и тогда можно будет идти на выручку его светлости.

Тем временем лорд Маккон повел себя неожиданно здраво: он нырнул и поплыл под водой к лестнице и к бете. Только раз ненадолго высунул из воды нос, чтобы глотнуть воздуха.

Увы, когда основная цель скрылась из вида, вампир, недолго думая, перешел ко второстепенной и принялся палить в профессора Лайалла и его подопечного, которые в ответ могли лишь беспомощно прижаться к земле. Пуля свистнула возле уха беты Вулси и врезалась в парапет, рассыпав брызги каменной крошки. Лайалл распластался над трутнем, прикрывая его тело своим.

И тут Биффи закашлялся, изрыгая воду Темзы, что выглядело весьма неизящно, но было весьма благоразумно с его стороны. Глаза трутня открылись, и он увидел над собой сочувственное лицо профессора Лайалла.

— Мы знакомы? — выговорил Биффи сквозь кашель.

Тем временем лорд Маккон доплыл до лестницы и поднялся на нее — все еще в форме Анубиса. Он потянулся к шее, расстегнул висящую на ней кобуру, достал оставшийся совершенно сухим револьвер, прицелился в силуэт вампира, очень четкий на фоне луны, и выстрелил.

Промах.

— Я профессор Лайалл. Мы с вами уже встречались. Помните — эфирограф и чай? Как поживаете?

— А где же?.. — но Биффи не успел задать вопрос: ответный выстрел вампира не попал ни в лорда Маккона, ни в его бету, зато угодил бедному трутню прямо в живот. Осекшись на полуслове, парень закричал, и его тело, истощенное после нескольких дней плена, стало судорожно корчиться на земле.

Вторым выстрелом лорд Маккон не промахнулся. Это была просто удача: на таком расстоянии даже его верный «Тё-Тё» был ненадежен. Однако пуля попала в цель.

Вампир с воплем полетел с моста и с громким всплеском упал в Темзу. Его агенты — или трутни? — вполне оправившиеся после схватки с графом, перестали беспорядочно барахтаться в воде и устремились к нему. Послышались горестные вопли: видимо, зрелище никого не порадовало.

Лорд Маккон не отрываясь наблюдал за тем, что происходило в воде, а профессор вновь повернулся к Биффи. Кровь, хлещущая из раны молодого человека, пахла, конечно, божественно, но Лайалл ведь был не щенком, теряющим голову от аромата свежего мяса. Трутень умирал. Ни один доктор в Британии не смог бы залатать столь безнадежно развороченные внутренности. Выход оставался только один, причем самого сомнительного свойства.

Бета глубоко вздохнул и, более не заботясь о чувствах Биффи, запустил пальцы в рану, чтобы вытащить пулю. От боли молодой человек потерял сознание, что оказалось весьма кстати.

Лорд Маккон опустился на колени ступенькой ниже.

Он растерянно заскулил, так как говорить не мог: голова у него все еще была волчья.

— Я пытаюсь достать пулю, — пояснил профессор Лайалл.

Снова поскуливание.

— Она серебряная. Ее нужно извлечь.

Граф яростно затряс косматой пятнистой головой и слегка подался назад.

— Он умирает, милорд. У вас нет выбора. Вы в форме Анубиса. Отчего хотя бы не попытаться? — Лорд Маккон снова потряс головой, но уже медленнее, словно размышляя. Профессор Лайалл вытащил пулю и зашипел от боли: мерзкая серебряная штука обожгла ему кончики пальцев. — Полагаю, лорд Акелдама предпочел бы, чтобы парень остался живым или хотя бы частично живым. И думаю, вы со мной согласны. Я знаю, так не делается. Это неслыханно, чтобы оборотень переманивал к себе трутня, но что еще нам остается? Вы должны хотя бы попробовать. — Альфа склонил голову набок, шевельнул ушами. Профессор Лайалл знал, о чем думает лорд Маккон. Если трюк не удастся, Биффи найдут не только мертвым, но и искусанным оборотнем. И кто потом поверит их объяснениям? — Вы совсем недавно произвели метаморфозу женщины. Вы сможете, милорд.

Слегка пожав плечами — жест яснее слов говорил, что неудачи альфа себе не простит, — граф Вулси наклонился к шее молодого человека и деликатно укусил его.

Обычно при метаморфозе оборотень яростно вгрызается в человеческую плоть — так происходит наложение проклятия, оно же обращение в бессмертие. Но Биффи был слишком слаб и потерял слишком много крови, поэтому альфа стаи Вулси сдерживал свой порыв. Это он умел. Невзирая на шотландское происхождение и сварливый характер, Коналл Маккон был наделен таким самообладанием, какого Лайалл никогда не встречал ни у одного альфы. Лайалл мог только воображать, какой сладкой должна быть кровь этого мальчика. Словно уловив эту мысль, лорд Маккон прервал укус и стал лакать кровь из раны. Затем снова куснул. Метаморфоза, как полагало большинство ученых, происходила потому, что слюна оборотня, носителя проклятия, попадала в достаточной степени в обескровленное тело обращаемого. Тогда смертные узы разрывались, а часть души оказывалась намертво привязанной к телу. Если, конечно, у человека с самого начала имелся избыток этой самой души.

Время шло. Но Биффи еще дышал, а пока он дышал, лорд Маккон упорно, раз за разом повторял одну и ту же цепочку действий: куснуть, лизнуть, куснуть, лизнуть… Его не отвлек от этого даже плеск воды, ознаменовавший появление врагов.

Профессор Лайалл поднялся и встал в оборонительную позицию, приготовившись в случае необходимости сменить облик. Луна над головой и запах человеческой крови придали ему сил. Но трое молодых людей, выбравшихся на лестницу набережной, не проявляли никакой враждебности. С искаженными страданием лицами, они положили на нижнюю ступеньку безжизненное тело и подняли над головой пустые руки. Один плакал, не скрывая слез, другой вполголоса бормотал что-то невнятное. Третий, хмурый юноша, прижимавший к груди обглоданную почти до костей руку, проговорил:

— У нас больше нет причин драться с тобой, оборотень. Наш хозяин мертв.

Стало быть, трутни, а не наемники.

Профессор Лайалл принюхался, пытаясь почуять вампира сквозь пропитавшие воздух человеческую кровь и тухлую воду, и, ужаснувшись, попятился, цепляясь ботинком о ступеньку. К едва уловимому запашку гнилой крови и разложения примешивались почти хмельные ноты, указывающие на происхождение — своеобразный букет вроде того, что позволяет знатокам безошибочно различать сорта хорошо выдержанных вин. В сущности, нечто подобное, напоминающее о давно ушедших временах, и чувствовал Лайалл — аромат старинного хереса под пленкой сосновой смолы. Ни один современный рой не мог издавать такой аромат! Да что там — он был присущ одному-единственному на всей земле вампиру. Бета стаи Вулси мог бы угадать, кто лежит перед ним, по одному этому запаху, даже если бы не был знаком с его обладателем, кормчим. Пожалуй, поскольку мертвый вампир больше не являлся членом Теневого совета, его следовало называть прежним, забытым именем — сэр Фрэнсис Вальсингам.

— Королеву Викторию это не обрадует, — сказал Лайалл своему альфе. — Какого черта он не послал кого-нибудь другого исполнять эту грязную работу?

Лорд Маккон не отрывался от наложенной им самим на себя епитимьи: куснуть, лизнуть, куснуть, лизнуть…

Три трутня подняли мертвого хозяина и медленно двинулись вверх по лестнице, обойдя кругом неподвижные фигуры графа и Биффи. Даже в горе они не могли не содрогнуться при виде кормящегося Анубиса. Когда процессия оказалась подле профессора Лайалла, тот заметил, что пуля лорда Маккона попала Вальсингаму прямо в сердце — и впрямь удачный выстрел.

Но результат — убийство вампира — совершенно не радовал. Подобных ему сверхъестественных было слишком мало, чтобы это сошло с рук даже главному сандаунеру БРП. Отчасти утешало, что кормчий был одиночкой и не имел прочных связей ни с одним роем. И все же вампирское сообщество неминуемо потребует платы — кровавой, как водится, жертвы. Однако это была лишь малая часть проблемы: основную сложность представляли отношения кормчего с Букингемским дворцом. Пусть этот вампир предал себе подобных, похитив чужого трутня, — все равно с его смертью образовалась брешь, ликвидировать которую королеве Виктории будет трудновато. Вальсингам служил советником при троне со времен Доброй Бесс — королевы Елизаветы. Именно его познания в римской стратегии и управлении поставками позволили расширить пределы Британской империи. Гибель личности подобного масштаба — из-за собственной дурацкой ошибки, непростительной паники, вызванной беременностью бездушной от оборотня, — была невосполнимой потерей для всех граждан Великобритании. Даже оборотни на свой лад будут горевать по нему.

Профессор Лайалл, безупречно воспитанный и не имеющий привычки сквернословить, проводил глазами трутней, уносящих прочь мертвого кормчего, и коротко сказал:

— Тысяча адских чертей.

После чего долгих пять часов простоял молча, выжидающе, внимательно и настороженно оглядываясь по сторонам, пока лорд Маккон, все еще в форме Анубиса, до последнего не желающий сдаваться, пытался спасти умирающего трутня.

Упрямство графа было вознаграждено: перед самым рассветом, когда солнце вот-вот могло свести на нет все его труды, Биффи открыл глаза — желтые, как лютики. И взвыл от боли, растерянности и страха, когда его тело начало свои преобразования. Вскоре на грязной ступеньке лестницы лежал — весь дрожащий, но целехонький — красивый шоколадно-коричневый волк с рыжими подпалинами на животе.

Лорд Маккон вышел наконец из формы Анубиса и широко улыбнулся своему бете.

— Ну вот, теперь ревунам будет о чем петь.

— Как это понимать, милорд? Вы справляетесь с метаморфозой только в самых трудных случаях? — профессор Лайалл не мог скрыть невольного восхищения.

— Ну теперь он ваша забота.

Лорд Маккон встал и потянулся так, что позвоночник хрустнул. Его карие глаза с удивлением глядели на быстро светлеющее небо.

— Лучше бы поскорее отнести его домой.

Профессор Лайалл кивнул и склонился над новоиспеченным волком, чтобы взять его на руки. Биффи вяло поотбивался, а потом бессильно обмяк в крепких руках беты. Метаморфоза отнимала силы даже у лучших из них.

Лайалл молча поднялся по ступеням на набережную, напряженно размышляя. Требовалось найти какое-нибудь убежище поблизости. Ни один щенок не способен выдерживать прямые солнечные лучи без серьезного ущерба, а бедный Биффи и так слишком многое пережил за одну ночь. Определившись с направлением и поворачивая на север, к вокзалу Чаринг-Кросс, Лайалл вдруг заметил, что альфа не идет за ним.

— Куда это вы, милорд? — крикнул он в быстро удаляющуюся спину лорда Маккона.

Не сбавляя шага, граф бросил через плечо:

— Мне нужно успеть на корабль и найти жену. Дальше вы уж как-нибудь сами.

Лайалл потер бы лицо руками, если бы они не были заняты.

— О да, конечно, счастливого пути. А я останусь здесь один — с трутнем, превращенным в оборотня, и с мертвым кормчим. Наверняка альфам случалось бросать меня и в худшем положении, но с ходу я что-то такого не припомню.

— Я уверен, вы отлично справитесь.

— Превосходно, милорд. Спасибо за доверие.

— Бывайте.

И с этими словами лорд Маккон самым оскорбительным образом сделал ручкой и исчез за углом. Вероятно, направился в более оживленный район Лондона, намереваясь нанять там экипаж, чтобы спешно добраться до Дувра.

Профессор Лайалл не стал напоминать его светлости, что тот совершенно голый.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ПИКНИК С ТАМПЛИЕРАМИ

Перед завтраком Алексия утащила Флута в укромный уголок.

— Мы должны сообщить об этих мощах королеве. Или хотя бы БРП. Не могу поверить, что вы знали и молчали! Хотя вы ведь никогда никому ничего не рассказываете, правда, Флут? Даже мне. Но теперь я знаю, и британское правительство тоже должно знать. Представьте себе, что кто-то вздумает использовать части тела запредельных в качестве оружия. Только подумайте, сколько всего они могут натворить, если научатся их мумифицировать!

— Вы больше не маджах, мадам. Безопасность сверхъестественных империи — не ваша забота.

Алексия пожала плечами:

— Что тут сказать? Это сильнее меня. Я всегда вмешиваюсь не в свои дела.

— Да, мадам. И с большим размахом.

— Ну что ж, мама всегда говорила: каждый должен делать то, что у него лучше всего получается, и чем больше размах, тем лучше. Она-то, конечно, имела в виду свои покупки в магазинах, но я всегда считала, что это единственные разумные слова за всю ее жизнь.

— Мадам?..

— Нам удалось сохранить историю с мумией в секрете даже от мадам Лефу. Нельзя, чтобы кто-то узнал, что мумии можно применять в качестве оружия. Иначе Египет просто разграбят. Тамплиеры-то вовсю используют части тел запредельных. Если они овладеют искусством мумификации, мне грозит огромная опасность. Сейчас распространение такого оружия ограничивает только естественный процесс разложения и то, что ткани приходится хранить в формальдегиде, — Алексия сморщила нос. — Это вопрос безопасности сверхъестественных. Необходимо любой ценой запретить Италии и другим консервативным странам производить раскопки в Египте. Мы не можем допустить, чтобы они узнали правду о Чуме очеловечивания.

— Я понимаю ваши доводы, мадам.

— Вы должны будете внезапно почувствовать недомогание, из-за которого не сможете отправиться на пикник, куда меня хочет вытащить настоятель. Найдите до захода солнца флорентийский эфирографический передатчик и отправьте сообщение профессору Лайаллу. Он сам разберется, что делать с этими сведениями, — Алексия стала перебирать оборки своего парасоля. Наконец она отыскала нужный потайной карман, вынула оттуда клапан-кристалл и протянула Флуту.

— Но, мадам, вам опасно путешествовать по Италии без меня.

— Вздор. Мадам Лефу оснастила мой парасоль всем необходимым вооружением. Со мной поедут настоятель и целый отряд тамплиеров — они обязаны защищать меня, даже если им отвратительно мое общество. А еще я купила вот это, — Алексия показала зубчик чеснока, висевший у нее на шее на длинной ленточке. — Со мной все будет прекрасно. — Флут, судя по его лицу, по-прежнему испытывал серьезные сомнения в правильности затеи. — Если это поможет развеять ваши опасения, дайте мне пистолет и немного запасных патронов из тех, что вы купили вчера.

Это предложение камердинера, кажется, нисколько не успокоило.

— Мадам, вы не умеете стрелять.

— Да что тут сложного?

После четвертьвекового знакомства с Алексией Флут наверняка понимал, что переспорить ее нечего и надеяться, тем более такому немногословному джентльмену, как он. Вероятно, израсходовав весь запас доводов и слов, с тихим неодобрительным вздохом он согласился отправить эфирограмму и вышел из комнаты, так и не дав Алексии пистолета.

* * *
Профессор Лайалл провел последний час перед рассветом, пытаясь уладить последствия внезапного превращения Биффи в оборотня, не забывая о не менее внезапном превращении кормчего в труп. Начал он с поисков ближайшего безопасного укрытия, где никто не подумал бы разыскивать его и его нового подопечного. И поскольку от вокзала Чаринг-Кросс было совсем недалеко до Сохо, профессор направился на север, где располагалась квартирка Танстеллов во всей ее пастельной красе.

Сверхъестественные, а также самые молодые и беспечные смертные (гуляки, повесы, кучера фаэтонов и им подобные) считали вполне допустимым временем для нанесения визитов полночь, но никак не утренние часы. Завалиться в гости на рассвете — грубейшее нарушение всяческих приличий, допустимое, вероятно, разве что в среде каких-нибудь невзыскательных портсмутских рыбаков.

Но Лайалл понимал, что выбора у него нет. В дверь пришлось стучать минут пять, прежде чем заспанная молодая горничная опасливо приоткрыла ее.

— Да?

За спиной девушки, в дальнем конце коридора, Лайалл увидел высунувшуюся из спальни голову — миссис Танстелл в безобразном ночном чепце, больше всего напоминавшем гриб-дождевик с кружевной оторочкой.

— Что случилось? Пожар? Кто-нибудь умер?

Профессор Лайалл, держа на руках волка-Биффи, протиснулся в коридор мимо онемевшей от изумления горничной.

— Можно сказать и так, миссис Танстелл.

— Боже мой, профессор Лайалл! Что это у вас? — голова исчезла. — Танни! Танни! Вставай! Профессор Лайалл принес мертвую собаку! Вставай сейчас же! Танни! — она выскочила в коридор, кутаясь в необъятный ядовито-розовый атласный халат. — Ах ты, бедняжка! Несите его сюда.

— Простите меня за такую бесцеремонность, миссис Танстелл, но ваш дом оказался ближайшим укрытием, — Лайалл уложил подопечного на маленькую лавандовую кушетку и поспешно задернул шторы на окне — как раз в тот момент, когда первые лучи солнца озарили небо. Неподвижное до сих пор тело Биффи напряглось, задрожало и задергалось в конвульсиях.

Окончательно отбросив приличия, профессор Лайалл метнулся к Айви, крепко обхватил ее за талию и потащил к двери.

— Вам, миссис Танстелл, лучше тут не находиться. Не могли бы вы прислать своего мужа, когда он проснется?

Айви несколько раз открыла и закрыла рот, словно обиженный пудель, а затем вихрем вылетела за дверь — исполнять его просьбу. «Вот женщина, — подумал Лайалл, — которую длительное общение с Алексией Таработти все-таки приучило действовать разумно».

— Танни! — прокричала Айви на бегу, а потом гораздо резче: — Ормонд Танстелл, проснись. Проснись!

Профессор Лайалл закрыл дверь и вернулся к своему подопечному. Хотел было сунуть руку в жилетный карман за своим верным носовым платком, но вспомнил, что на нем только пальто, которое он накинул на берегу, — наряд совсем неподходящий для гостей! Морщась от досады на собственную оплошность, бета схватил одну из пастельных декоративных подушечек и сунул ее в пасть новоиспеченному оборотню: тому будет что кусать, а заодно и приглушит его поскуливания. Затем Лайалл наклонился и прижал своим телом к кушетке дрожащее тело Биффи, ласково обнимая его. Отчасти в нем говорил инстинкт беты — потребность защитить нового члена стаи, отчасти простое сочувствие. Первый раз всегда переносится хуже всего — не то чтобы потом становилось легче, но хотя бы привычнее.

Вошел Танстелл.

— Черт побери, профессор, что происходит?

— Боюсь, слишком много всего, чтобы так сразу объяснить. Надеюсь, это подождет пока? У меня на руках новообращенный щенок, и я должен управляться с ним без альфы. У вас в доме найдется сырое мясо?

— Жена заказала стейк, только вчера принесли.

Танстелл вышел, не дожидаясь уговоров.

Лайалл улыбнулся. Рыжеволосый актер с легкостью вошел в прежнюю роль клавигера и готов был без лишних слов делать для оборотней все необходимое.

Шоколадный мех Биффи начал таять и вскоре остался только на макушке. Открылась голая кожа, бледная, как у всех бессмертных. Глаза постепенно теряли желтизну и снова становились голубыми. Сжимая в объятиях корчащееся тело юноши, Лайалл чувствовал и слышал, как ломаются и вновь срастаются кости. Процесс был долгий и мучительный. Пока Биффи хотя бы отчасти овладеет этим искусством, пройдет не один десяток лет. Быстрота и плавность превращения свидетельствовали о возрасте оборотня и его положении в стае.

Лайалл все еще обнимал бывшего трутня, когда Танстелл вернулся с большим сырым бифштексом и стал суетиться, с переменным успехом пытаясь чем-то помочь. Наконец вместо волка у беты в руках оказался просто голый, дрожащий и несчастный Биффи.

— Что? Где?.. — он слабо попытался высвободиться. Нос у него задергался, словно он хотел чихнуть. — Что происходит?

Профессор Лайалл разжал объятия и, присев на корточки возле дивана, пока появившийся с одеялом и с озабоченным выражением лица Танстелл не успел укрыть молодого человека, с удовлетворением отметил, что смертельная рана на его животе зажила без следа — и впрямь со сверхъестественной быстротой.

— Кто вы? — Биффи поднял мутные глаза на ярко-рыжие волосы Танстелла.

— Я Танстелл. Бывший клавигер лорда Маккона. А теперь, собственно, простой актер.

— Он хозяин дома и наш друг. Здесь мы можем пересидеть день в безопасности, — негромко, спокойно проговорил профессор Лайалл, укутывая одеялом все еще дрожащего Биффи.

— А нам это нужно? Я имею в виду безопасность.

— Что вы помните? — Лайалл материнским жестом заправил за ухо парню прядь каштановых волос. После всех трансформаций, несмотря на наготу и щетину, молодой человек по-прежнему выглядел истинным денди. Странное будет явление в суровой, по-солдатски мужественной стае Вулси.

Биффи резко вздрогнул, и глаза у него наполнились страхом.

— Мандат на уничтожение! Я узнал, что… Боже мой, я же должен был доложить! Я пропустил встречу с милордом.

Он рванулся, словно хотел встать.

Лайалл без труда удержал его.

Биффи в отчаянии взглянул ему в лицо.

— Вы не понимаете… он снимется с места, если я не приду. Он знал, что я следил за кормчим. Как они меня поймали? Я такой идиот. Мог бы быть поосторожнее. Словом, он… — Биффи умолк. — Долго я там просидел?

Лайалл вздохнул.

— Он уже снялся.

— О нет! — лицо у Биффи вытянулось. — Столько работы, столько агентов, сорванных со своих мест. Годы уйдут, чтобы снова их внедрить. Он будет мной очень недоволен.

Лайалл продолжил расспросы, отчасти пытаясь отвлечь бывшего трутня:

— Так что же вы помните?

— Помню, как оказался в ловушке под Темзой и думал, что мне никогда оттуда не выбраться, — Биффи провел ладонью по лицу. — И что мне очень не хватало бритвы. Потом помню, как хлынула вода и как я очнулся в темноте от криков и выстрелов. А потом помню, что было очень больно.

— Вы умирали, — Лайалл помолчал, подбирая нужные слова. Вот ведь — прожил на свете не одну сотню лет, а все равно не в состоянии объяснить этому мальчику, почему его пришлось трансформировать против его воли.

— В самом деле? Ну что ж, тогда хорошо, что обошлось. Милорд никогда не простил бы мне, если бы я взял и умер, даже разрешения не спросив, — Биффи вдруг отвлекся и стал жадно втягивать носом воздух. — Пахнет чем-то изумительным.

Профессор Лайалл указал ему на стоящую рядом тарелку с сырым стейком.

Биффи наклонил голову, посмотрел и вновь в замешательстве оглянулся на Лайалла.

— Но он не зажарен. Почему же так вкусно пахнет?

Лайалл откашлялся. Ему, как бете, никогда не приходилось брать на себя подобную задачу. Это обязанности альфы — приучать юных оборотней к новой жизни, наставлять, помогать, воспитывать, быть рядом, быть сильным. Но лорд Маккон сейчас на всех парах мчался к Дувру, и Лайаллу приходилось разгребать эту кучу без него.

— Вы помните мои последние слова? Что вы умирали. Ну, словом… в известном смысле без этого не обошлось.

И Лайалл увидел, как растерянность и замешательство в красивых голубых глазах сменились ужасной догадкой. Это было одно из самых печальных зрелищ, какие ему случалось наблюдать за всю свою долгую жизнь.

Не зная, что еще тут можно сделать, Лайалл протянул Биффи тарелку с сырым стейком.

Молодой денди, не в силах удержаться, вгрызся в мясо зубами и стал глотать — не без изящества, но очень быстро.

Щадя его самолюбие, профессор Лайалл с Танстеллом сделали вид, будто не замечают, что он плачет. Биффи жевал, глотал, снова жевал и всхлипывал, и слезы текли по носу прямо на стейк.

* * *
Пикник настоятеля оказался предприятием значительно более тщательно продуманным, чем предполагали Алексия и мадам Лефу. Выехав из города, они довольно долго двигались в сторону Борго-Сан-Лоренцо и наконец оказались на месте археологических раскопок. Пока древний экипаж колесил по холму, подыскивая местечко, где бы остановиться, тамплиер с необычайно гордым видом объявил, что пикник они устроят на месте захоронения этрусков.

Место было красивое, укрытое тенью деревьев каких-то раскидистых средиземноморских пород, отнюдь не пренебрегающих своей обязанностью пышно зеленеть. Пока коляска маневрировала, Алексия привстала, чтобы получше осмотреться.

— Сядьте, Алексия! Еще упадете, и как я потом объясню Флуту, что у вас… — Мадам Лефу вовремя спохватилась и не стала упоминать о положении подруги при настоятеле. Но, понятное дело, тревожилась она прежде всего о безопасности ребенка.

Алексия оставила слова француженки без внимания.

Их окружал ряд гробниц: невысоких, круглых, поросших травой, почти ничем не напоминавших творение человеческих рук и совершенно не похожих ни на что из того, что Алексия когда-нибудь видела и о чем читала в книгах. Никогда еще не бывавшая в более захватывающих исторических местах, чем римская баня, она прямо-таки скакала от радости — насколько способна скакать дама, вновь затянутая в корсет в соответствии с британской высокой модой, к тому же обремененная тяжелым парасолем и будущим ребенком. Но тут коляска подпрыгнула на кочке, и она плюхнулась на сиденье.

Алексия из принципа отказывалась признавать, что ее приподнятое настроение вызвано печатными извинениями Коналла, но сегодня мир ей определенно казался куда более чудесным, чем вчера.

— Вы что-нибудь знаете об этих этрусках? — шепотом спросила она мадам Лефу.

— Только то, что они жили здесь до римлян.

— Но их общество включало в себя сверхъестественных или только дневных людей? — задала Алексия следующий по важности вопрос.

Настоятель услышал ее.

— О, моя бездушная, вы задаете один из самых щекотливых вопросов, касающихся великой загадки этрусков. Наши историки еще не нашли на него ответ. Однако я подумал, что вы, принимая во внимание ваши необычные способности, могли бы… — он многозначительно умолк, словно намеренно недоговаривая.

— О, мой дорогой мистер тамплиер, боюсь, особой пользы от меня ждать не приходится. Я не изучала древний мир и способна достаточно уверенно опознать лишь себе подобных. И… — Алексия, в свою очередь, не договорила: до нее вдруг дошло значение его слов. — Вы полагаете, это могла быть культура запредельных? Как замечательно.

Тамплиер только плечами пожал:

— В прошлом мы видели взлеты и падения многих великих империй. Какими-то из них правили вампиры, какими-то — оборотни.

— А в каких-то преследовали и тех и других, — Алексия имела в виду католическую инквизицию, учреждение по борьбе с ересью, которое, по слухам, тамплиеры всеми силами прославляли и поддерживали.

— Но до сих пор мы еще ни разу не находили свидетельств существования цивилизации, которая включала бы в себя подобных вам.

— При всех сложностях подобного соседства?

Алексия выглядела озадаченной.

— И почему же вы думаете, что этруски могли быть исключением? — поинтересовалась мадам Лефу.

Коляска остановилась, и настоятель вышел. Он не подал Алексии руки, уступив эту сомнительную честь мадам Лефу. Ехавшие верхом тамплиеры спешились в некотором отдалении и замерли, словно в ожидании приказа. Настоятель подал им какой-то знак рукой, они расслабились и встали свободнее. Их молчаливая деловитость, мягко говоря, действовала на нервы.

— Не очень-то они разговорчивы, верно?

Настоятель устремил на Алексию бесстрастный взгляд.

— Что вы предпочитаете, дамы, — осматривать захоронения или вначале поесть?

— Осматривать, — без колебаний заявила Алексия. Ей безумно хотелось поглядеть на странные круглые гробницы изнутри.

Настоятель провел их в сухую, полутемную, потрескавшуюся от времени гробницу. Низкий купол был облицован известняком, вниз, под землю уходила лестница. Ступеньки ее вели в единственную комнату — чуть больше гостиной Алексии в замке Вулси, — искусно вырезанную в известняке. В сущности, это был дом изнутри — с разными укромными уголками, с каменными колоннами и даже потолочными балками, тоже вырезанными из пористого камня. Настоящий дом, только застывший. Алексии он напомнил замысловатые фигурки из застывшего в формочках желе, которыми ее когда-то угощали на модных званых обедах.

Внутри гробницы не было ни мебели, ни каких-либо других предметов, не считая огромного саркофага, установленного в центре. Его украшали две глиняные фигуры в натуральную величину: мужчина, лежащий на боку и опирающийся на локоть, за спиной женщины, изваянной в той же позе. Свободная рука мужчины ласково обнимала ее за плечи.

Скульптура Алексии очень понравилась, да и вообще, несмотря на слова настоятеля, она не испытывала никакого отторжения или иных неприятных ощущений, каких могла бы ожидать вблизи от останков запредельного. Либо их захоронили в другом месте, либо почившие не страдали отсутствием душ, либо их тела окончательно разложились. Тамплиер внимательно, неотрывно наблюдал за ее реакцией. С невозмутимым видом Алексия стала бродить вдоль стен, чувствуя на себе пристальный взгляд мертвых глаз настоятеля, и рассматривать рисунки.

Пахло плесенью — как от старинных книг, только с примесью пыли и холодного камня. Но ничего, что могло бы оттолкнуть Алексию, не обнаруживалось. Более того, в этом древнем строении ей чудилось что-то утешающее, успокаивающее. Она порадовалась: было бы очень неприятно бороться с инстинктивным желанием бежать, если бы здесь обнаружилась мумия запредельного.

— Прошу прощения, мистер тамплиер, но не думаю, что могу быть чем-то полезна. Не понимаю даже, отчего кто-то связывает эту культуру с такими, как я.

Настоятель был заметно разочарован.

Мадам Лефу, которая пристально смотрела на него всё время, пока он наблюдал за ее подругой, резко отвернулась и стала разглядывать саркофаг.

— Что они держали в руках? — спросила она.

Алексия заинтересовалась и подошла поближе. Сначала ее внимание привлекли поразительно красивые миндалевидные глаза статуй и только потом то, о чем говорила изобретательница. Кисть руки, на локоть которой опирался мужчина, была поднята и развернута так, словно он угощал невидимую лошадь такой же морковкой. А между согнутыми большим и указательным пальцами другой руки, той, что обнимала женщину, явно исходно находился какой-то маленький предмет. Женщина тоже, оказывается, не прохлаждалась: она словно наливала что-то в чашу или подносила кому-то бутылку вина.

— Хороший вопрос.

Обе дамы выжидающе смотрели на настоятеля.

— Женщина держала пустую керамическую бутыль — то, что в ней содержалось когда-то, давно высохло и растворилось в эфире. Мужчина протягивал на раскрытой ладони кусок мяса. Археологи нашли захороненный здесь же скелет животного. А вот в другой руке он держал нечто весьма необычное.

— Что же?

Тамплиер пожал плечами, запустил палец под свой высокий воротник и нащупал цепочку, висевшую на шее. Осторожно вытянул ее из-под ночной сорочки, сюртука, жилета и рубашки. Все трое придвинулись ближе к свету, струящемуся от входа. На цепочке висел маленький золотой амулет. Алексия с мадам Лефу наклонились, чтобы рассмотреть получше.

— Анх? — Алексия удивленно заморгала.

— Из Древнего Египта? — мадам Лефу приподняла превосходно очерченную черную бровь.

— Выходит, эти две культуры хронологически пересекались между собой? — Алексия пыталась вспомнить даты египетской экспансии.

— Возможно, между ними и существовали какие-то связи, но более вероятно, что этот предмет попал в руки этрусков в ходе торговли с греками.

Алексия внимательно разглядывала маленький кусочек золота, однако, против своего обыкновения, молча, поджав губы. Ей показалось странным, что в руке этрусской статуи оказался египетский символ вечной жизни, но делиться своими соображениями с тамплиером — а у нее, разумеется, возникла пара-тройка теорий — она не собиралась.

Видя, что обе дамы больше ничего не хотят сказать, настоятель спрятал свой талисман и вновь поднялся по известняковым ступеням на залитый солнцем склон холма. Остальные гробницы выглядели похоже, разве что сохранились похуже.

Последовавший за этим пикник прошел в неловком молчании. Алексия, мадам Лефу и настоятель сидели на квадратном лоскутном пледе, расстеленном на могиле, а другие тамплиеры устроили трапезу неподалеку. Один, как водится, ничего не ел, а лишь заунывно читал Библию. Настоятель, видимо, счел это подходящим предлогом, чтобы не вступать ни в какие разговоры со своими спутницами.

Алексия съела яблоко, два кусочка хрустящего хлеба, смазанных каким-то томатным соусом, и три крутых яйца с той самой зеленой подливкой, которая привела ее в восторг накануне.

Когда с едой было покончено и Библию убрали, все стали готовиться к отъезду. Алексия поняла, что у пикника есть одно преимущество: посуду они не использовали, а значит, и бить ничего не пришлось.

— Не так уж плохо у нас здесь устроена жизнь, правда, моя бездушная? — наконец обратился к ней настоятель.

Отрицать очевидное не имело смысла: и впрямь всё выглядело недурно.

— Италия — прекрасная страна. И вашу кухню и климат тоже не в чем упрекнуть.

— Вас ведь… как бы это вежливо сказать — не очень-то ждут дома, в Англии?

Алексия хотела было возразить и похвастаться публичными извинениями Коналла, но передумала. Вместо этого она ответила:

— Вы очень дипломатично выразились, мистер тамплиер.

Настоятель скривил губы в своей жуткой, лишенной веселья гримасе.

— Тогда, может быть, моя бездушная, вы примете мое предложение и останетесь здесь, с нами? Давно в нашем флорентийском храме не обитали запредельные, не говоря уже о женских особях вашего вида. Мы позаботимся, чтобы вы ни в чем не нуждались, пока будем вас изучать. Предоставим вам собственное жилье — более обособленное, чем сейчас.

Лицо Алексии помрачнело: она вспомнила свою злосчастную встречу с доктором Симонсом и клубом «Гипокрас».

— Однажды мне делали такое предложение.

Тамплиер склонил голову к плечу, неотрывно глядя на нее.

Видя, что настоятель, кажется, вновь в настроении разговаривать, Алексия спросила:

— И вы готовы постоянно терпеть среди вас дьявольское отродье?

— Нам к этому не привыкать. Мы, члены братства, — первое оружие Бога против сверхъестественных. Мы призваны исполнять свой долг, чего бы это нам ни стоило и чем бы ни угрожало. Вы могли бы принести большую пользу нашему делу.

— Боже милостивый, вот уж никогда не думала, что я такой лакомый кусочек, — Алексия многозначительно приподняла брови.

В разговор вмешалась мадам Лефу:

— В таком случае почему вы не принимаете с таким же радушием оборотней и вампиров?

— Потому что они не рождаются демонами. Родиться с вечным грехом — то же, что родиться с грехом первородным. Бездушные страдают, как и все мы, образно говоря, несут свой крест, только без надежды на спасение. А вампиры и оборотни избрали свой путь по доброй воле. Приняли губительное решение. Отвергли спасение, и это тем более непростительно, что первоначально они были наделены избытком души. Они могли бы вознестись на небеса, если бы только устояли перед искушением сатаны. Но они продали большую часть своей души дьяволу и стали чудовищами. Своим существованием они оскорбляют Бога, потому что бессмертие даровано только Ему и ангелам Его.

Тамплиер говорил спокойно, без эмоций, без интонаций и без тени сомнения.

Алексия похолодела.

— И потому вы хотите убить всех сверхъестественных?

— Это наш вечный крестовый поход.

Алексия мысленно произвела кое-какие подсчеты.

— Уже больше четырехсот лет, если не ошибаюсь. Похвальное постоянство.

— Божественное предназначение — преследовать и убивать, — процедила мадам Лефу. Тон у нее был крайне неодобрительный. И неудивительно, принимая во внимание тот выбор, который сделала она сама: стать творцом, механиком и конструктором.

Настоятель перевел взгляд с Алексии на француженку.

— А как вы думаете, госпожа ученая, в чем состоит ее божественное предназначение? Предназначение бездушного существа, наделенного единственной способностью — нейтрализовать проявления сверхъестественного? Вы не думаете, что она послана на эту землю как инструмент? Мы можем дать ей цель, пусть она и всего лишь женщина.

— Погодите-ка!.. — Алексия вспомнила, как однажды, перед свадьбой, жаловалась Коналлу, что ей хочется приносить пользу обществу и государству. Тогда королева Виктория сделала ее маджахом. Теперь эта должность потеряна, но все же убийство вампиров и оборотней по приказу секты религиозных фанатиков — это вовсе не то, о чем она мечтала.

— Вы хоть представляете, какая вы редкость — женская особь вашего вида?

— У меня начинает складываться впечатление, что я еще большая редкость, чем мне казалось до сих пор, — пробормотала Алексия, принявшись озираться со смущенным видом — якобы ее тревожит некая физиологическая потребность. — Скажите, нельзя ли мне отлучиться за какой-нибудь кустик, прежде чем мы двинемся обратно в такой длинный путь?

У тамплиера сделался не менее смущенный вид.

— Если вы настаиваете.

Алексия дернула мадам Лефу за рукав и потащила за гробницу, вниз по склону холма, к маленькой рощице.

— Вот и с Анжеликой то же было, — заметила мадам Лефу, вспомнив свою бывшую возлюбленную. — Когда она была беременна, ей все время хотелось… ну… вы понимаете…

— Да нет, это просто уловка. Я хотела с вами кое о чем поговорить. Этот анх на шее — вы заметили, что он склеен?

Мадам Лефу покачала головой:

— А вы думаете, это имеет какое-то значение?

Алексия никогда не рассказывала мадам Лефу ни о мумии, ни о том, что символизирует разбитый анх — иероглифический знак запредельных.

Поэтому она торопливо пояснила дальше:

— Я думаю, тот мужчина из гробницы был запредельным, женщина — вампиром, а мясо предназначалось для оборотней.

— Культура гармоничного сосуществования? Возможно ли?

— Было бы ужасно самонадеянно с нашей стороны считать Англию первым и единственным прогрессивным обществом.

Алексия испытывала тревогу и даже страх. А что, если тамплиерам известно значение анха? Тогда ее положение гораздо хуже, чем казалось до сих пор. Безумные фанатики найдут способ превратить ее в инструмент, живой или мертвый.

— Очень надеюсь, Флут сумел передать сообщение в БРП.

— Любовную записку для вашего оборотня? — голос у мадам Лефу был задумчиво-печальный. Затем она окинула взглядом пустой холм и вдруг забеспокоилась. — Думаю, моя дорогая Алексия, нам лучше вернуться к коляске.

В самом деле, потихоньку начинали сгущаться сумерки, чего Алексия, наслаждавшаяся живописными видами и интеллектуальными загадками, которыми изобиловали древние строения, даже не заметила.

— Ах да. Пожалуй, вы правы.

Они выехали вскоре, однако глубоко за полночь одолели лишь половину пути до Флоренции. Алексия чувствовала себя ужасно беззащитной в коляске с открытым верхом. Она не выпускала из рук парасоль, терзаясь крайне неприятной догадкой: не была ли вся эта экскурсия задумана тамплиерами только для того, чтобы использовать ее в качестве приманки? В конце концов, они ведь воображают себя великими охотниками на сверхъестественных и вполне могли рискнуть ее жизнью, чтобы заманить в ловушку местных вампиров. А оценить в полной мере реальную опасность этим фанатикам мешала глупая гордость за их мнимое могущество. Луна еще только всходила на небосвод — уже не совсем полная, но довольно яркая. В ее серебристом свете Алексия разглядела в обычно бесстрастных глазах настоятеля проблеск какого-то ожидания. «Ах ты гаденыш! Так это все подстроено!» — хотела крикнуть она, но не успела.

Вампир возник из ниоткуда — с непостижимой быстротой он запрыгнул с проселочной дороги прямо в коляску и сразу, без колебаний, бросился к Алексии — единственной, в ком с первого взгляда опознавалась женщина. Та стремительно перескочила на пустое сиденье напротив, рядом с настоятелем. Вампир свалился туда, где она сидела только что. Мадам Лефу предостерегающе вскрикнула. Алексия крутнула ручку парасоля, и его кончик ощетинился двумя острыми шипами — деревянным и серебряным.

Настоятель с неизвестно откуда взявшимся длинным, грозного вида деревянным ножом в руке издал ликующий клич и сделал выпад. Мадам Лефу на этот раз была в своем верном галстуке и тут же прибегла к его помощи. Алексия размахивала парасолем. Но они все трое были обычными людьми, которым трудно совладать со сверхъестественной силой, и вампир, даже в одиночку, да еще в тесной коляске с открытым верхом, отбивался без особого труда.

Настоятель бросился на врага. Он улыбался — впервые улыбался настоящей улыбкой. Безумной, но искренней.

Алексия крепко схватила парасоль обеими руками и применила хитрость: начала тыкать вампира деревянным шипом во все места, какие высунутся из клубка схватки, если только успевала по ним попасть. С тем же успехом она могла бы пытаться извести на лужайке кротов, колотя их молотком по высунутым из нор головам. Но скоро Алексию даже захватила эта игра.

— Дотроньтесь до него! — крикнул ей настоятель. — Дотроньтесь, чтобы я мог его убить!

Тамплиер оказался отличным бойцом: он раз за разом пытался вонзить свое деревянное оружие в сердце или в какой-нибудь другой жизненно важный орган вампира. Но ему не хватало проворства, и даже помощь мадам Лефу не привела к надлежащему результату.

Изобретательница несколько раз с силой ткнула вампира булавкой для галстука. Царапины на нем заживали почти сразу, но, вероятно, раздражали. И небрежно, будто смахивая надоедливого жука, вампир ударил мадам Лефу по скуле. Бедняжка отлетела к стенке коляски и неуклюже сползла на пол. Глаза у нее закрылись, челюсть отвисла, усы отклеились и упали.

Не успела Алексия опомниться, как вампир схватил тамплиера, поднял и швырнул в возницу — так что оба вылетели из экипажа на проселочную дорогу.

Лошади с паническим ржанием сорвались в бешеный галоп и понесли, грозя вот-вот вырваться из постромок. Алексия старалась удержаться на ногах в раскачивающейся во все стороны коляске. Четыре тамплиера, пытавшиеся догнать их верхом, остались далеко позади, в облаке клубящейся пыли, поднятой яростными копытами.

Вампир снова бросился на Алексию. Та покрепче ухватила парасоль и стиснула зубы. Правду сказать, ей ужасно надоели бесконечные стычки. Можно подумать, она какой-нибудь боксер из Уайте! Вампир прыгнул. Алексия взмахнула парасолем. Но он отбил удар, навалился на нее, схватив за шею. И чихнул.

«Ага! — подумала Алексия. — Чеснок!»

Едва вампир прикоснулся к ней, как его клыки исчезли, и сил осталось не больше, чем у обычного человека. В красивых карих глазах кровососа читалось недоумение. Должно быть, умом он понимал, кто она такая, но ощущения от прикосновения к запредельной явно оказались для него внове. И все же его пальцы неумолимо сдавливали горло Алексии. Даже став смертным, он вполне мог задушить ее, сколько бы она ни брыкалась и ни вырывалась.

«Я еще не готова умирать, — подумала Алексия. — Я ведь даже Коналла отругать не успела». Она вспомнила о ребенке — впервые не как о неудобстве, а именно как о ребенке. «Мы еще не готовы умирать».

Она рванулась, стараясь сбросить вампира с себя.

И тут что-то белое ударило нападавшего по спине — с такой силой, что Алексия услышала хруст костей: в конце концов, вампир стал на какое-то время простым смертным, не имеющим никакой сверхъестественной защиты. Он вскрикнул от неожиданности и боли.

Его хватка на шее Алексии ослабла, и женщина, цепляясь за сиденье, поднялась на ноги, тяжело дыша и не сводя глаз со своего противника.

Что-то белое оказалось огромным свирепым волком. Он с грозным рычанием вцепился в вампира — это был стремительный вихрь зубов, когтей и крови. Два сверхъестественных существа сплелись в клубок; на стороне оборотня была сила, на стороне вампира быстрота. Алексия забилась в угол сиденья вместе с парасолем, прикрывая лежавшую на полу мадам Лефу от случайных ударов и порезов.

Преимущество было за волком. Он напал в самый подходящий момент, когда вампир сделался уязвимым из-за прикосновения к запредельной, и воспользовался слабостью противника: сжал своими мощными челюстями его шею, вонзив зубы прямо в горло. Вампир издал булькающий вопль, и свежий деревенский воздух наполнился вонью гнилой крови.

Волк бросил на Алексию единственный выразительный взгляд — сверкнули ледяные голубые глаза — и, выкатившись из коляски вместе с вампиром, упал на землю с тяжелым глухим стуком. Звуки битвы были слышны еще какое-то время, но скоро их заглушил стук копыт: лошади стремительно неслись вперед.

Алексия догадалась, что бестолковых животных, похоже, с самого начала перепугал запах волка. Следовало придержать их, пока они не вырвались из постромок, не опрокинули коляску и не натворили еще чего-нибудь похуже.

Алексия вскарабкалась на сиденье возницы и увидела, что поводья свесились вниз и опасно мотаются у самых копыт. Она легла животом на сиденье, держась за него одной рукой, а другой потянулась к поводьям, отчаянно стараясь поймать их. Ничего не выходило. Тут ее осенила внезапная мысль, и она снова схватила парасоль. Из него все еще торчали два шипа, и Алексии удалось зацепить ими свисающие поводья и подтянуть к себе. Торжествуя победу, она только теперь вспомнила, что никогда прежде не управляла экипажем, однако решив, что дело это наверняка не самое трудное, осторожно потянула поводья на себя.

Это ровно ничего не изменило. Лошади летели вперед, как бешеные.

Алексия покрепче схватила поводья обеими руками и откинулась назад всем своим весом. Сил у нее было поменьше, чем у среднего джентльмена, но весила она, пожалуй, примерно столько же. Внезапный рывок заставил лошадей замедлить бег: они перешли сначала на галоп, а затем на рысь. Бока животных вздымались и блестели от пота.

Алексия решила, что останавливаться нет смысла, и направила лошадей в город. Лучше было, пожалуй, вернуться в относительно безопасный храм: кто знает, не гонится ли за ней целый вампирский рой.

Двое конных тамплиеров в белых ночных рубашках, красиво развевавшихся по ветру, наконец догнали их. Они заняли позиции по бокам коляски и, словно не замечая Алексии и даже не глядя в ее сторону, принялись конвоировать экипаж.

— Не могли бы мы остановиться на минутку, чтобы осмотреть мадам Лефу? — спросила Алексия, но ответа не дождалась. Один из мужчин, правда, взглянул на нее, но тут же отвернулся и сплюнул, словно в рот ему попала какая-то гадость. Как ни тревожило Алексию состояние подруги, она решила, что главное сейчас — добраться до безопасного места. Она снова взглянула на всадников, едущих с каменными лицами — никакой реакции, — пожала плечами и пустила лошадей резвой рысью. Первоначально верховых тамплиеров было четверо. Вероятно, один вернулся за выкинутым на дорогу настоятелем (и возчиком?), а другой погнался за вампиром и оборотнем.

Занять себя в дороге было нечем, кроме праздных размышлений, и Алексия стала вспоминать, не доводилось ли ей видеть этого белого оборотня раньше, например с орнитоптера — не он ли напал тогда на вампиров на крыше месье Труве? В этих ледяных голубых глазах ей почудилось что-то ужасно знакомое… И тут пришло озарение: оборотень, белый зверь и человек в маске на таможенном посту в саду Боболи — одно и то же лицо, и притом хорошо ей известное. Да, леди Маккон знала его и, надо заметить, не особенно ему благоволила, если не сказать больше. Это был не кто иной, как самонадеянный помощник ее мужа, гамма стаи Вулси, майор Чаннинг Чаннинг из честерфилдских Чаннингов. Видимо, Алексия достаточно долго прожила среди оборотней, раз сумела узнать его в виде дерущегося волка, а в облике импозантного джентльмена в маске — нет.

— Выходит, он следовал за мной и охранял от самого Парижа! — сказала она вслух равнодушным тамплиерам, и ее голос звонко прозвучал в ночи. Те и ухом не повели. — А в ту ночь на Альпийском перевале он, конечно, ничем не мог нам помочь, потому что как раз было полнолуние!

Алексия могла только гадать, почему именно гамма, которого ни она, ни Коналл никогда особенно не жаловали, с риском для жизни примчался в Италию защищать ее. Ни один оборотень, если у него в голове есть хоть немного мозгов, никогда по доброй воле не сунется в этот очаг ненависти к сверхъестественным. Хотя опять же неясно, что там у Чаннинга с мозгами. В сущности, правдоподобное объяснение было всего одно: гамма Вулси стал бы охранять ее только в том случае, если бы ему отдал приказ его альфа.

Конечно, ее муж — бесчувственный болван, который мог бы и сам поехать за ней. И к тому же несносный тип: сделал всё, чтобы избавиться от нее, а теперь вмешивается в ее дела. Но последовательность событий ясно говорила, что Коналл Маккон всё же позаботился отдать приказ, обеспечивающий ее безопасность, еще до того, как опубликовал в газете свои извинения.

Очевидно, он все еще ее любит.

— Может, он и правда хочет, чтобы мы вернулись, — сказала Алексия, обращаясь к «маленькому неудобству» и чувствуя, как от радости кружится голова.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ «МАЛЕНЬКОЕ НЕУДОБСТВО» ДОСТАВЛЯЕТ ВСЕ БОЛЬШЕ НЕУДОБСТВ

Наконец Биффи заснул, и профессор Лайалл тоже смог позволить себе вздремнуть. Под бдительным оком Танстелла, а потом еще и миссис Танстелл, как ни трудно такое вообразить, они находились в полной безопасности. Два оборотня не открывали глаз весь день, до самого вечера. Наконец Айви пошла проверить, как идут дела в шляпном магазине, а Танстелл, которому пора было на репетицию, решил, что теперь можно разбудить Лайалла.

— Я зашел к мяснику и купил еще того мяса, — сказал он, когда бета отрезал кусок сырого стейка и сунул его в рот.

Профессор Лайалл пожевал.

— Чувствуется по вкусу. Что говорят на улицах?

— Говорят попросту, всё как есть. Притом всё подряд. Без преувеличений.

— Продолжайте.

— Кормчий мертв. У вас со старым волком выдалась трудная ночь, верно, профессор?

Лайалл поставил тарелку на стол и потер глаза.

— Ох, пропади все пропадом. Какую же гору хлопот он оставил мне разгребать!

— Насколько я помню, лорд Маккон и хлопоты часто ходят парой.

— Вампиры очень возмущены?

— Что это, профессор, вы решили поупражняться в сарказме? Очень мило.

— Отвечайте на вопрос, Танстелл.

— Ни один еще не показывался. И трутни тоже. Но ходят слухи, что такой поворот событий им не нравится. Совсем не нравится, сэр.

Профессор Лайалл покрутил шеей.

— Что ж, полагаю, довольно мне здесь прятаться. Пора выйти навстречу клыкам.

Танстелл принял сценическую позу.

— Клыки и когти яростной судьбы!

Профессор Лайалл мрачно посмотрел на бывшего клавигера.

— Что-то в этом роде.

Бета встал, потянулся и бросил взгляд на Биффи. Сон пошел тому на пользу. Парень выглядел если не здоровее, то хотя бы не таким изможденным. Волосы у него слиплись от ила со дна Темзы, лицо покрывали потеки грязи, промытой от глаз до подбородка дорожками от слез, но даже сейчас в нем чувствовалось что-то аристократически утонченное. Лайалл уважал это свойство в мужчинах. Лорд Акелдама хорошо поработал над этим юнцом. Это тоже вызывало у Лайалла уважение.

Без дальнейших церемоний он подхватил закутанного в одеяло Биффи на руки и вышел с ним на шумные улицы Лондона.

* * *
Когда Алексия остановила храпящих лошадей у дверей храма, Флута там еще не было. Мадам Лефу сразу унесли в лазарет, и Алексия осталась бродить по исполинскому зданию одна. И она не была бы Алексией, если бы не нашла укрытие в спокойной тишине библиотеки. Только там она могла по-настоящему привести в порядок свои расстроенные чувства и прийти в себя после такого утомительного дня. К тому же это было единственное помещение, дорогу в которое она помнила.

В отчаянной попытке как-то подкрепить силы после жестокого нападения, неожиданного открытия, что Чаннинг в Италии, и столь же неожиданного приступа нежности к «маленькому неудобству», Алексия достала из чемоданчика немного драгоценного чая Айви. Довольно изобретательным, по ее мнению, способом она сумела вскипятить воду над огнем очага в пустой металлической табакерке. Пришлось обойтись без молока, но в таких обстоятельствах это была небольшая жертва. Алексия не знала, вернулся ли настоятель и жив ли он вообще: с ней, по обыкновению, никто не разговаривал. Делать было пока нечего, поэтому она сидела в библиотеке и пила чай.

Как ни глупо, далеко не сразу Алексия догадалась, что сковавшая храм тишина вызвана не всеобщей молитвой, а надвигающейся катастрофой. Первое предупреждение явилось в виде юркой четвероногой метелки для пыли: она влетела в библиотеку, нарушив спокойную тишину таким оглушительным лаем, что другая собака на ее месте сорвала бы глотку.

— Пош? Что ты здесь делаешь, мерзкое животное? — Алексия все еще крутила в пальцах свою табакерку с чаем.

Судя по всему, единственным, что интересовало пса в данный момент, была ножка стула Алексии: он свирепо набросился на резную деревяшку, вцепился в нее маленькими острыми зубками и принялся яростно грызть.

Алексия размышляла, попробовать ли просто стряхнуть гадкую тварь, наподдать ногой или просто не обращать внимания.

— Добрый вечер, женская особь.

— О, мистер немецкая особь, какой неожиданный сюрприз. Я думала, вас отлучили от церкви. Значит, вам уже позволили вернуться в Италию?

Господин Ланге-Вильсдорф вошел в библиотеку, поглаживая подбородок с видом человека, одержавшего внезапную победу и упивающегося ею.

— У меня появился некий, скажем так, весомый аргумент в переговорах, та?

— Та? — от досады Алексия не удержалась, чтобы не передразнить его.

Господин Ланге-Вильсдорф подошел и посмотрел на нее сверху вниз. «Должно быть, ему нечасто это удается, при таком-то росте», — мстительно подумала Алексия.

— Теперь, имея эти сведения, тамплиеры убедят его святейшествопапу Пия IX Блаженного отменить указ о моем отлучении и принять меня обратно в лоно церкви.

— В самом деле? Я и не подозревала, что они имеют такое влияние на папу.

— Они много чего имеют, женская особь, много чего.

— Что ж, — Алексия вдруг отчего-то занервничала, — поздравляю с возвращением.

— И лаборатория снова моя, — с гордостью добавил немец.

— Это хорошо — возможно, теперь вы сумеете выяснить, как…

В библиотеку вошел настоятель. Алексия умолкла на полуслове и окинула его взглядом, отметив бинты на руках и ногах и царапины на лице. Схватка с вампиром и последующее падение из коляски, очевидно, не прошли для тамплиера даром.

— А, мистер настоятель, как вы себя чувствуете?

Не удостоив ее ответом, тамплиер подошел ближе, скрестил руки на груди и тоже посмотрел на нее сверху вниз. Наконец заговорил — так, словно она была непослушным ребенком:

— Я удивлен, моя бездушная.

— Вот как?

— Да. Почему вы умолчали о своем интересном положении? Если бы мы знали об этом, то позаботились бы о вас гораздо лучше.

О боже правый! Алексия опасливо отодвинулась. Поставила табакерку на стол и сжала в руке парасоль.

— В самом деле? Вы хотите сказать, что не стали бы, например, использовать меня как приманку в ловушке для вампиров?

Настоятель оставил без внимания ее колкость.

— Господин Ланге-Вильсдорф сообщил нам не только о том, что вы беременны, но и о том, что отец ребенка — оборотень. Это…

Алексия властно подняла руку.

— Даже не начинайте этот разговор. Мой муж — оборотень, и, в чем бы меня теперь ни обвиняли, отец несомненно он. Я не стану вступать в споры и не потерплю никаких грязных намеков. Пусть я бездушная, джентльмены, но уверяю вас, я верная жена. Даже Коналл, будь он неладен, наконец-то признал это.

Тамплиер закрыл рот и кивнул. Алексия не знала, поверил ли ей настоятель, но, по правде говоря, ей было все равно.

Господин Ланге-Вильсдорф потер руки:

— Итак, в соответствии с вашим настойчивым требованием я разработал новую теорию относительно природы души, которая, как я считаю, не только подтверждает, но и целиком строится на вашем утверждении, что отец ребенка — сверхъестественный.

— Вы хотите сказать — то, что я до сих пор беременна, доказывает, что я говорю правду? — Алексия почувствовала, как участилось у нее дыхание от волнения. Наконец-то она будет оправдана!

— Та, женская особь, совершенно верно.

— Не могли бы вы уточнить?

Маленький немец, казалось, был несколько обескуражен ее спокойствием. Он не замечал, что одна рука Алексии потихоньку сжимает ручку парасоля. Одновременно Алексия следила и за тамплиером — почти так же внимательно, как и за немцем.

— Вы ведь не сердитесь на меня за то, что я раскрыл тамплиерам ваш маленький секрет?

Алексия, конечно, сердилась, однако приняла лениво-равнодушный вид.

— Так ведь об этом писали все лондонские газеты. Думаю, они бы все равно узнали рано или поздно. И все же вы мерзкий доносчик и крыса, согласитесь?

— Пусть так. Но если моя теория верна, я стану самой знаменитой крысой.

Тамплиер заинтересовался табакеркой с чаем и стал ее разглядывать. Алексия смотрела на него, сердито сузив глаза. Пусть только попробует покритиковать ее оригинальное решение, вызванное тем, что храмовая прислуга игнорирует все ее просьбы! Настоятель не проронил ни звука.

— Так расскажите же мне об этой вашей теории. И не могли бы вы убрать вашу собаку от моего стула?

Господин Ланге-Вильсдорф поспешно присел и подхватил свою неугомонную зверушку. На руках у хозяина Пош сразу успокоился и обмяк, впав в почти коматозное состояние. Ланге-Вильсдорф перебросил пса через руку, как лакеи перебрасывают кухонные полотенца, и принялся излагать свои соображения, используя его в качестве наглядного пособия.

— Допустим, что в человеческом теле имеются некие частицы, образующие связь с окружающим эфиром, — он зачем-то ткнул в собаку пальцем. — Я называю эти частицы «пневмой», — он многозначительно поднял палец вверх. — Сверхъестественные разрывают эту связь, теряя большую часть своей пневмы. Они становятся бессмертными благодаря тому, что остатки их пневмы меняют свою структуру и ее связь с окружающими эфирными частицами становится гибкой.

— То есть вы хотите сказать, что душа — это не какая-то там измеримая субстанция и на самом деле ее отсутствие или избыток определяются лишь типом и жесткостью этой связи?

Невольно заинтригованная, Алексия теперь почти не сводила глаз с немца.

Господин Ланге-Вильсдорф в экстазе потряс Пошем перед ее носом.

— Та! Блестящая теория, та? Это объясняет, почему нам за столько лет так и не удалось найти способ измерить количество души. Там нет ничего измеримого — есть только тип и прочность связи, — он взмахнул собакой, словно изображая полет. — Вы, женская особь, как и все запредельные, родились с пневмой, но она не имеет никаких связей с эфиром, поэтому вы всасываете эфирные частицы из воздуха. Когда вы касаетесь сверхъестественных существ, вы разрываете гибкую связь их пневмы с эфиром и высасываете из них весь эфир, превращая их в смертных, — он сделал хватательное движение рукой над головой пса, словно хотел вытащить у бедного животного мозг.

— Выходит, когда вампиры называли меня душесоской, они были не так уж далеки от истины. Но как это объясняет появление ребенка? — Алексии не терпелось услышать самую важную часть объяснений.

— Когда встречаются два запредельных существа, они оба одновременно пытаются всасывать эфирные частицы. Поэтому-то они и не могут находиться в одном эфирном пространстве. Но, — и в торжествующем крещендо господин Ланге-Вильсдорф победно вскинул белую собачонку над головой, — если второй родитель — сверхъестественный, ребенок может унаследовать гибкую связь, или, если вам угодно, некоторую часть остаточной души.

Пош смешно взвизгнул, словно подтверждая последнее заявление своего хозяина. Заметив, что он без всякого толка размахивает в воздухе своим питомцем, немец опустил собаку на пол. Пош тут же начал лаять и скакать, а затем предпринял сокрушительную атаку на маленькую расшитую золотом подушку, которой теперь оставалось только попрощаться с земной жизнью.

Алексии не хотелось признавать это, но теория господина Ланге-Вильсдорфа выглядела основательной. Она объясняла многое, в том числе и то, почему эти «маленькие неудобства» встречаются так редко. Для начала необходим союз — запредельной со сверхъестественным (или сверхъестественной с запредельным), а эти два типа существ на протяжении большей части задокументированной истории враждовали между собой. И половиной этого союза должна быть женщина — молодая, способная обзавестись потомством — бездушная, вампиресса или волчица-оборотень. К королевам роев запредельных обычно просто не подпускали, а женщины-оборотни почти так же редки, как и женщины-запредельные. Словом, добиться условий для скрещивания не так-то просто.

— Итак, вопрос в том, какого ребенка я могу произвести на свет, учитывая… э-э-э… гибкую связь Коналла? — в сочетании с именем мужа, особенно если вспомнить о его интимных предпочтениях, такая терминология казалась Алексии несколько непристойной. Она смущенно откашлялась. — Я хочу сказать — родится он запредельным или сверхъестественным?

— Та, это трудно предсказать. Но думаю, если рассуждать в рамках моей теории — вероятно, ни то ни другое. Он может оказаться совершенно обычным, этот ребенок. И у него будет даже меньше души, чем у большинства людей.

— Но я не потеряю его, как вы полагали раньше?

— Нет-нет, не потеряете. Если будете разумно заботиться о своем благополучии.

Алексия улыбнулась. Правда, она все еще не вполне освоилась с мыслью, что станет матерью, но все же они с «маленьким неудобством», кажется, пришли к какому-то соглашению.

— О, это отличная новость! Я должна немедленно рассказать Женевьеве, — Алексия встала, решительно намереваясь немедленно бежать в лазарет, и пусть тамплиеры, которые попадутся ей на пути, думают что хотят.

Настоятель, сидевший на корточках и безуспешно пытавшийся отнять у Поша подушку, выпрямился и заговорил. Алексия почти забыла о его присутствии.

— Боюсь, это невозможно, моя бездушная.

— Почему же?

— Французской женщине оказали помощь и передали ее на попечение флорентийских госпитальеров.

— У нее такие тяжелые раны? — Алексию кольнуло внезапное чувство вины. Выходит, пока она тут распивала чай с запахом табакерки и радовалась хорошим новостям, ее подруга лежала при смерти?

— О нет, довольно легкие. Мы просто решили, что не можем больше давать ей приют. И мистеру Флуту тоже нежелательно гостить у нас далее.

Алексия почувствовала, как сердце опускается куда-то вниз и начинает колотиться часто-часто. От внезапного удара в такой момент, когда еще несколько секунд назад она едва ли не ликовала, голова у нее закружилась почти до обморока. Она резко вдохнула через нос.

Почти не задумываясь, Алексия раскрыла парасоль, готовая, если понадобится, пустить в ход хоть серную кислоту — несомненно, самое ужасное из того, что имелось в ее арсенале. Мадам Лефу сумела найти подходящую жидкость для замены раствора. Но не успела она повернуть парасоль в нужное положение, как дверь распахнулась.

По какому-то невидимому сигналу в библиотеку хлынуло невероятное количество тамплиеров. И все они ужасно гремели, потому что явились в полном вооружении, как настоящие рыцари-крестоносцы: головы их, как и сотни лет назад, скрывали шлемы, а тела — серебряные кольчуги и латы под неизменными ночными рубашками. Руки они защитили толстыми кожаными перчатками — очевидно, для того, чтобы дотрагиваться до Алексии, не опасаясь осквернить свои священные души. Пош просто обезумел: он лаял во все горло, бегал вокруг и бешено наскакивал то на одного, то на другого. Алексия подумала: это самое разумное, что псина сделала за всю свою бесполезную маленькую жизнь. Тамплиеры, храня горделивое достоинство, не обращали на лохматую метелку никакого внимания.

Парасоль был хорошим оружием, но не настолько, чтобы поразить такое множество людей одновременно. Алексия закрыла его с резким щелчком.

— Какая честь для меня, мистер тамплиер, — проговорила она, обращаясь к настоятелю. — Это все ради меня одной? Живительная заботливость. Право, не стоило так беспокоиться.

Настоятель смерил Алексию долгим пристальным взглядом, а затем, крепко взяв под руку господина Ланге-Вильсдорфа, вышел из библиотеки, оставив без ответа ее саркастическую реплику. Пош еще дважды обежал вокруг комнаты, а затем выскочил вслед за ними, как разъяренная метелка из перьев, выброшенная из парового двигателя под высоким давлением. «Последнего защитника лишилась», — мрачно подумала Алексия.

Она перевела взгляд на своих противников.

— Что ж, отлично. Ведите меня в темницу!

Отчего бы и не покомандовать, когда знаешь наверняка, что твой приказ будет выполнен.

* * *
Профессор Лайалл опустил драгоценную ношу на диван в своем кабинете штаб-квартиры БРП. Биффи по-прежнему пребывал в объятиях Морфея, вялый, как переваренная брокколи. На диване громоздились кипы бумаг, пластинки для эфирографа, стопки книг и в придачу еще несколько газет и научных брошюр, но бывший трутень, кажется, не особенно возражал. Он свернулся на боку, подтянув колени, как маленький ребенок, и нежно прижимая к груди с виду удивительно неподходящий для этого металлический свиток.

Профессор Лайалл принялся за дела: подготовил официальные заявления для прессы, вызвал сыщиков и агентов и отправил их на важные задания по сбору сведений, предпринял некоторые дипломатические шаги, а заодно провел несколько секретных операций по добыче бисквитов (их запасы на кухне БРП стремительно таяли). Кроме того, он послал в стаю Вулси гонца с указанием быть готовыми ко всему и иметь при себе оружие. Кто знает, какой ответный удар нанесут вампиры? Обычно они вели себя цивилизованно, но убийство все же считалось настолько дурным тоном, что реакция могла оказаться неожиданно резкой и грубой.

Словом, профессору Лайаллу удалось продуктивно поработать около часа, прежде чем пожаловал первый посетитель; бета, ожидавший увидеть нынешней ночью длинную череду разгневанных высокопоставленных гостей, полагал, что последний кровосос явится с первыми лучами солнца. Однако визитером оказался не вампир из какого-нибудь роя, пришедший заявить претензию по поводу убийства кормчего, а, к немалому удивлению Лайалла, оборотень.

— Добрый вечер, лорд Слотер.

На этот раз тот не стал прятаться под плащом с капюшоном. Поскольку деван явился без маскировки и не пытался скрыть свое недовольство, Лайалл не сомневался, что он официально представляет интересы королевы Виктории.

— Хорошую же кашу вы заварили, не правда ли, юный бета? Хуже некуда, если уж говорить прямо.

— Как вы поживаете, милорд? Садитесь, пожалуйста.

Деван с отвращением взглянул на спящего Биффи.

— Вы тут уже не один, я смотрю. Что это он — пьян, что ли? — его светлость принюхался. — О, бога ради, вы что, оба в Темзе плавали?

— Уверяю вас, это совершенно не входило в наши намерения.

Деван, кажется, намеревался наговорить Лайаллу еще много неприятного, но принюхался еще раз и осекся. Подошел, хромая, к дивану и склонился над бесчувственным молодым денди.

— Незнакомое лицо. Я знаю, что большая часть стаи Вулси стояла с полком за границей, но думаю, помню всех. Я еще не так стар.

— Ах да, — профессор Лайалл выпрямился и откашлялся. — Нас можно поздравить. В стае Вулси пополнение.

Деван хмыкнул с почти довольным видом, но тут же с досадой попытался скрыть это.

— Я так и подумал — от него несет лордом Макконом. Так-так-так, метаморфоза и убитый вампир — и всё это за одну ночь. Вижу, стая Вулси времени даром не теряла.

Профессор Лайалл отложил перо и снял очки.

— Одно, в сущности, тесно связано с другим.

— С каких это пор убийство вампиров приводит к появлению новых оборотней?

— С тех пор как вампиры начали похищать у других вампиров трутней — держать их в заточении на дне Темзы, а потом стрелять в них.

Деван мгновенно преобразился из ворчливого волка-одиночки в государственного деятеля. Он придвинул стул и уселся напротив Лайалла.

— Думаю, вам лучше объяснить мне подробно, что случилось, юный бета.

Когда Лайалл закончил свой рассказ, деван сидел с ошеломленным видом.

— Конечно, потребуются доказательства. Поскольку незаконный приказ об уничтожении леди Маккон отдал кормчий, вы должны понимать, что мотивы лорда Маккона, убившего именно его, вызывают большие подозрения. Однако если всё, что вы говорите, правда, то он был в своем праве как главный сандаунер. Такие выходки терпеть невозможно. Подумать только — похитить чужого трутня! Ужасно грубо.

— Вы ведь наверняка понимаете, что у меня есть и другие заботы?

— Что, он отправился искать свою сбежавшую жену?

Профессор Лайалл покривил губу и кивнул.

— Трудный народ эти альфы.

— Совершенно согласен.

— Что ж, не буду вам мешать, — деван встал, но по пути к двери еще раз подошел взглянуть на Биффи. — Вторая успешная метаморфоза за последние месяцы. В политическом плане стаю Вулси, вероятно, ожидают крупные неприятности, но с тем, на что способен ваш альфа в форме Анубиса, вас и впрямь можно только поздравить. Славный щенок, верно? Он тоже навлечет чертову уйму неприятностей вам на голову. Если вампиры решат, что оборотни украли у них трутня, — куда уж хуже?

Профессор Лайалл вздохнул.

— И притом любимца самого лорда Акелдамы.

Деван покачал головой:

— Чертову уйму неприятностей, помяните мое слово. Удачи вам, юный бета. Она вам понадобится.

Как раз в тот момент, когда деван уже уходил, в дверях возник один из лучших агентов лорда Маккона.

Агент раскланялся с деваном, вошел и встал перед профессором Лайаллом, скрестив руки за спиной.

— Докладывайте, мистер Хавербинк.

— Дела не очень-то веселые, сэр. Зубы здорово ополчились против хвостов. Они говорят, лорд Маккон давно на кормчего зло держал. Говорят, со зла, мол, его и прикончил, а не то что там по долгу службы.

Хавербинк был малый крепкий — и снаружи, и внутри. С виду никто и не подумал бы, что у этакого детины избыток души, а к тому же он умел слушать и проникал в такие места, куда аристократу путь заказан. И еще люди и сверхъестественные полагали, что мужлан, похожий на распоследнего деревенского батрака, умом не блещет. Это была ошибка.

— Серьезные волнения?

— Пока только пара потасовок в пабах — в основном клавигеры кулаками машут, когда трутни распускают языки. Если еще и консерваторы вмешаются, может далеко зайти. У них, сами знаете, одно на уме: «Ничего этого не случилось бы, если бы не интеграция. Англия заслужила это, когда пошла против природы. Против законов, установленных Богом». Как начнут ныть…

— А от вампиров есть какие-нибудь сведения?

— Королева Вестминстерского роя молчит как мертвая — уж простите за такой каламбур, — с тех самых пор, как стало известно о смерти кормчего. Если бы она считала, что правда на их стороне, кудахтала бы во всех газетах, как курица-несушка, даже не сомневайтесь.

— Да, склонен с вами согласиться. То, что она молчит, — это хорошо для нас, оборотней. А что насчет репутации БРП?

— На нас-то всех собак и вешают. Говорят, лорд М. там был по службе, а не просто как оборотень, по крайней мере, таково общее мнение. Значит, должен был держать себя в руках, — Хавербинк повернулся к бете с вопросительным выражением на широком дружелюбном лице. Лайалл кивнул. Хавербинк продолжал: — Те, кто на стороне БРП, говорят, что он был в своем праве как главный сандаунер. Ну а те, кто БРП не любит, и его не любит, и волков — те все равно будут недовольны. Тут уж ничего не поделаешь.

Лайалл потер шею.

— Ну что же, приблизительно так я и думал. Продолжайте рассказывать правду, где только можете. Пусть все знают, что кормчий похитил трутня у лорда Акелдамы. Нельзя позволить вампирам или королевскому двору замести это под ковер. Остается надеяться, что и трутень, Биффи, — бета указал на диван, — и лорд Акелдама подтвердят официальную версию, иначе нам и правда тяжко придется.

Хавербинк скептически посмотрел на спящего Биффи:

— Он что-нибудь помнит?

— Едва ли.

— А с лордом Акелдамой получится сговориться?

— Едва ли.

— Вот именно, сэр. Не хотел бы я сейчас оказаться в вашей шкуре.

— Без фамильярностей, Хавербинк.

— И в мыслях не было, сэр.

— Кстати, где сейчас лорд Акелдама и собирается ли он вернуться, так ничего и не слышно?

— Ни словечка, сэр.

— Ну хоть что-то. Ладно, за дело, мистер Хавербинк.

— Отлично, сэр.

Хавербинк вышел, и вошел следующий агент, терпеливо дожидавшийся в коридоре.

— Сообщение для вас, сэр.

— А, мистер Финкерлингтон.

Финкерлингтон, похожий на круглую металлическую жаровню в очках, торопливо поклонился и только затем нерешительно шагнул в комнату. У него были манеры клерка, повадки крота, страдающего запором, и какие-то отдаленные родственные связи в высшем свете, что он в силу своего характера считал чем-то постыдным.

— Кое-что наконец поступило по тому каналу, за которым вы мне велели следить последние несколько ночей.

При всех прочих своих качествах Финкерлингтон весьма и весьма добросовестно выполнял свою работу. Она заключалась главным образом в том, чтобы сидеть и слушать, а затем записывать услышанное — без раздумий и комментариев.

Профессор Лайалл сел.

— Долго же вы несли мне это сообщение.

— Простите, сэр. Вы весь вечер были так заняты. Я не хотел вас беспокоить.

— Да, хорошо, — профессор Лайалл нетерпеливо махнул левой рукой.

Финкерлингтон протянул ему клочок пергаментной бумаги, на котором было записано сообщение. Оно оказалось не от Алексии, как надеялся Лайалл, а от Флута. И выглядело оно настолько неуместным и досадным в сложившихся обстоятельствах, что вызвало у Лайалла недолгий, но сильный приступ раздражения на леди Маккон. До сих пор такие чувства он питал исключительно к своему альфе.

Заставьте королеву прекратить итальянские раскопки в Египте. Если они найдут мумии бездушных, будет плохо. Леди Маккон у флорентийских тамплиеров. Нехорошие дела. Пришлите помощь. Флут.

Профессор Лайалл, кляня своего альфу за внезапный отъезд на чем свет стоит, свернул листок и после недолгих размышлений о деликатности содержащихся в нем сведений проглотил.

Он отпустил Финкерлингтона, встал и пошел взглянуть на Биффи. Молодой человек всё еще спал. «Вот и хорошо, — подумал Лайалл. — Сейчас это самое полезное и разумное занятие».

Когда он поправлял одеяло на новоиспеченном оборотне, в кабинет вошел еще кто-то.

Лайалл выпрямился и повернулся лицом к двери:

— Да?

Он уловил запах вошедшего: очень дорогие французские духи, легкий аромат самой лучшей помады для волос с Бонд-стрит и пряный, тягучий, неприятный привкус старой крови.

— С возвращением в Лондон, лорд Акелдама.

* * *
Леди Алексия Маккон, она же ла дива Таработти, не слишком возражала против того, чтобы ее похитили. Или, вернее сказать, начинала привыкать к подобным приключениям. Еще чуть больше года назад она вела жизнь самой что ни на есть типичной старой девы. В этом мире ее покой нарушали лишь две бестолковые сестры и слабоумная мать. Все ее заботы были, надо признать, несколько приземленными, а повседневный ход событий столь же тривиальным, как у любой другой молодой леди, имеющей достаточный доход, но лишенной необходимой свободы действий. Зато похищений удавалось избегать.

Однако это похищение оказалось пренеприятным.

Когда ее тащили с завязанными глазами, перекинутую через чье-то плечо в доспехах, как какой-нибудь мешок с картошкой, это было чудовищно унизительно. Ее долго волокли вниз по бесконечной череде лестниц и переходов, пахнущих сыростью — так пахнет только в самых глубоких подземельях. В порядке эксперимента Алексия несколько раз пыталась брыкаться и вырываться, но рука в металлической перчатке только крепче сжимала ее ноги.

Наконец они добрались до пункта назначения — как обнаружила Алексия, когда ей сняли повязку с глаз, это было что-то вроде римских катакомб. Она поморгала, чтобы глаза привыкали к полумраку, и увидела какие-то подземные древние руины, выдолбленные в скале и освещенные масляными лампами и свечами. Одна стена тесной камеры, куда ее поместили, выглядела свежеотремонтированной и хорошо укрепленной.

— Я бы сказала, обстановка тут заметно хуже, — заметила Алексия, не обращаясь ни к кому конкретно.

В дверном проеме возник настоятель. Он стоял, прислонившись к металлическому косяку, и глядел на нее своими безжизненными глазами.

— Как выяснилось, мы не в состоянии обеспечить вам достаточную безопасность там, наверху.

— Мне было небезопасно находиться в храме, в окружении нескольких сотен рыцарей-тамплиеров, самых могущественных священных воинов, когда-либо ступавших на эту землю?

Настоятель не ответил.

— Здесь мы устроим вас со всеми удобствами.

Алексия огляделась. Комнатка поместилась бы целиком в гардеробной ее мужа в замке Вулси. В углу стояли узкая кровать, покрытая выцветшим одеялом, столик с масляной лампой, ночной горшок и умывальник. Вид у всего этого был заброшенный и унылый.

— В самом деле? Пока никаких удобств не вижу.

Тамплиер подал безмолвный знак, и из ниоткуда появилась миска из хлеба, полная макарон, и кто-то невидимый подал морковку, вырезанную в форме ложки. Настоятель протянул все это Алексии.

Она постаралась не радоваться, увидев все тот же зеленый соус.

— Песто умилостивит меня лишь ненадолго, вы же понимаете?

— И что ты можешь сделать, дьявольское отродье?

— А, так я больше не «твоя бездушная»? — Алексия в глубокой задумчивости закусила губу. Парасоля при ней не было, а что тут поделаешь без грозного оружия? — Я начну вести себя очень невежливо.

На настоятеля эта угроза не произвела впечатления. Он захлопнул за собой дверь, и Алексия осталась запертой в тишине и темноте.

— Может, дадите мне хоть что-нибудь почитать? — крикнула она вслед тамплиеру, но тот не ответил.

Алексия начинала думать, что все те страшные истории, которые она слышала о тамплиерах, могут оказаться правдой — даже та, о каучуковой утке и дохлой кошке, которую рассказывал ей когда-то лорд Акелдама. И горячо надеялась, что мадам Лефу и Флут не пострадали.

Остаться вдруг совершенно одной, без них — в этом было что-то жутковатое.

Не в силах сдержать досаду, Алексия подошла к решетке своей тюрьмы и ударила по ней ногой.

Это не возымело никаких последствий, кроме ужасной боли в ступне.

— Вот черт, — бросила леди Маккон в безмолвную темноту.

Одиночество Алексии оказалось недолгим: вскоре ей нанес визит не кто иной, как сам немецкий ученый.

— Меня перевели сюда, господин Ланге-Вильсдорф. — Алексия была так расстроена этой внезапной переменой, что сочла нужным подчеркнуть и без того очевидное.

— Я прекрасно осведомлен об этом, женская особь. Очень неудобно, та? Мне тоже пришлось перенести свою лабораторию, а Пош не хочет спускаться сюда со мной. Он не любитель римской архитектуры.

— Да? Хотелось бы знать, кто же ее любит?.. Но я вот что хотела сказать — не могли бы вы уговорить их вернуть меня обратно? Если уж сидеть в тюрьме, я бы предпочла уютную комнату с красивым видом.

Коротышка покачал головой.

— Это теперь невозможно. Дайте-ка мне руку.

Алексия подозрительно прищурила глаза, но из любопытства все же выполнила его просьбу.

Немец обернул вокруг ее руки какую-то широкую трубку из промасленной ткани, а затем начал накачивать ее воздухом с помощью мехов через миниатюрный кран. Трубка раздулась и обхватила руку довольно плотно. Убрав мехи, ученый подставил под кран стеклянный шар, наполненный кусочками бумаги, и пустил воздух. Послышались свист и шипение, а бумажные клочки беспорядочно заметались внутри ёмкости.

— Что вы делаете?

— Я должен выяснить, какого ребенка вы можете родить, та. Есть разные предположения.

— Не понимаю, что такое важное могут сказать эти клочки бумаги, — по виду, пользы от них было не больше, чем от чайных листьев на дне чашки. Эта мысль заставила Алексию с тоской вспомнить о чае.

— Вам остается надеяться, что скажут. Ходят кое-какие разговоры, что с этим ребенком могут поступить… не так, как предполагалось вначале.

— Что?

— Та. А вас разобрать — как это говорится — на запасные части.

Отвратительный комок едкой желчи застрял у Алексии в горле.

— Что?!

— Помолчите пока, женская особь, не мешайте работать.

Ланге-Вильсдорф, сосредоточенно хмурясь, наблюдал за клочками бумаги. Они наконец осели на дно шара, которое, как только теперь заметила Алексия, было аккуратно расчерчено. Потом немец принялся делать какие-то записи и зарисовывать схемы расположения клочков. Алексия пыталась думать о чем-нибудь успокаивающем, но невольно чувствовала, как ее охватывают не только страх, а еще и злость. Она больше не хочет быть подопытной особью, хватит с нее!

— Вообразите, они предоставили мне полный доступ к материалам своей программы разведения запредельных. Почти сто лет они пытались найти способ размножения вашего вида.

— Людей? Едва ли это такая сложная задача. Я ведь все-таки человек, помните?

Господин Ланге-Вильсдорф оставил ее реплику без внимания и продолжал:

— Вы всегда передаете свои признаки по наследству, однако низкая рождаемость и редкость появления женских особей никогда не находили объяснения. К тому же программу затрудняла нехватка жизненного пространства. Тамплиеры ведь не могли держать этих младенцев в одной комнате или даже в одном доме.

— И чем все это кончилось? — Алексия не могла сдержать любопытства.

— Программа была приостановлена, та. Вы знаете, что один из последних был ваш отец?

Брови Алексии сами собой взлетели вверх.

— Вот как?

«Слышишь, маленькое неудобство? Твоего дедушку вырастили религиозные фанатики, как некий биологический эксперимент. Вот такая у тебя родословная».

— И он воспитывался среди тамплиеров?

Господин Ланге-Вильсдорф посмотрел на Алексию как-то странно.

— Такие подробности мне неизвестны.

О детстве отца она совсем ничего не знала. Его дневники начинались с того момента, когда он начал учиться в университете, и, как Алексия подозревала, предназначались главным образом для упражнений в английской грамматике.

Маленький ученый, кажется, решив, что говорить больше не о чем, вернулся к своим мехам и шару, закончил записи и приступил к сложной серии расчетов. Покончив и с этим, он резким движением отбросил ручку-стилограф.

— Замечательно! Та.

— Что именно?

— Такому результату может быть лишь одно объяснение. Что у вас все же имеются некоторые следы внутреннего эфира, сосредоточенного — как это говорится? — в средней зоне, но он ведет себя странным образом — как будто он и связан, и в то же время нет. Он словно находится в текучем состоянии.

— Что ж, это хорошо, — но тут же Алексия нахмурилась, вспомнив их предыдущий разговор. — Только ведь согласно вашей теории у меня вообще не должно быть никакого внутреннего эфира.

— Именно.

— Выходит, ваша теория неверна.

— Или эта текучая реакция исходит от эмбриона! — господин Ланге-Вильсдорф провозгласил это настолько торжественно, будто его открытие могло объяснить всю природу мироздания.

— Вы хотите сказать, что разгадали природу моего ребенка?

Алексия готова была прийти в не меньший восторг. Наконец то!

— Нет, но могу сказать с абсолютной уверенностью, что я очень, очень близок к разгадке.

— Забавно, но меня это совсем не обнадеживает.

* * *
Лорд Акелдама, одетый в костюм для верховой езды, стоял в дверях кабинета профессора Лайалла, небрежно опершись о косяк. По его лицу и в лучшие времена трудно было что-то прочитать, а в таких обстоятельствах, как сейчас, — почти невозможно.

— Как поживаете, милорд?

— В целом недурно, дорогой мой. В целом недурно. А вы?

Конечно, в прошлом они встречались не раз. Лайалл не одно столетие крутился вокруг большого слоеного пирога — высшего общества, — тут и там отщипывая по кусочку, а лорд Акелдама на этом пироге исполнял роль глазури. Лайалл понимал, что за глазурью тоже стоит приглядывать, даже если по большей части тебе приходится заниматься уборкой крошек. Малочисленность сообщества сверхъестественных позволяла уследить почти за всеми его членами, где бы те ни обретались — в кабинетах БРП и солдатских казармах или в самых бонтонных светских гостиных.

— Должен признаться, у меня бывали вечера и получше. Добро пожаловать в штаб-квартиру БРП, лорд Акелдама. Входите.

Вампир на мгновение замер на пороге, увидев спящего Биффи. И едва заметно шевельнул рукой:

— Вы позволите?

Профессор Лайал кивнул. В вопросе слышалось завуалированное оскорбление: вампир вынужден просить разрешения взглянуть на то, что ему принадлежало, но было так несправедливо похищено. Оборотень не стал отвечать на этот выпад. Сейчас все козыри были на руках у вампира, но профессор Лайалл почти не сомневался, что стоит дать лорду Акелдаме достаточно материала, и тот сумеет скроить из него галстук по последней моде, к удовольствию обеих сторон. Конечно, вампир способен превратить его и в петлю — это полностью зависело от исхода их разговора.

Профессор Лайалл знал, что обоняние у вампиров довольно слабое и ничто не могло с ходу подсказать лорду Акелдаме, что Биффи теперь оборотень. И все же он, очевидно, как-то догадался. И не сделал попытки дотронуться до молодого человека.

— Сильно он зарос. Я от него такого не ожидал. Но полагаю, в подобных обстоятельствах это допустимо, — лорд Акелдама поднял длинную тонкую белую руку к собственному горлу и защипнул кожу. Прикрыл на мгновение глаза, открыл их и снова взглянул на бывшего трутня. — Он кажется таким юным, когда спит. Я всегда замечал.

Он громко сглотнул. Затем отвернулся, выпрямился и подошел к Лайаллу.

— Вы прибыли верхом, милорд?

Лорд Акелдама взглянул на свой костюм и поморщился.

— Чрезвычайные обстоятельства требуют некоторых жертв, юный Рэндольф. Вы позволите мне называть вас Рэнди? Или вам больше нравится Дольфи? А может, Долли? — Профессор Лайалл заметно вздрогнул. — Так вот, Долли, я говорил, что совершенно не выношу верховой езды — лошади не любят носить на спине вампиров, да и прическа портится ужасно. Единственное, что может быть еще вульгарнее, — открытый экипаж.

Профессор Лайалл избрал более прямолинейную тактику.

— Где вы пропадали всю эту неделю, милорд?

Лорд Акелдама еще раз оглядел себя.

— Гонялся за призраками, убегая от демонов, милый Долли. Вы наверняка знаете, как это бывает.

Профессор Лайалл решил усилить нажим — просто чтобы посмотреть, не вызовет ли это более искреннюю реакцию.

— Как же вы могли просто взять и исчезнуть, когда леди Маккон так нуждалась в вас?

У лорда Акелдамы чуть покривилась губа, а затем он невесело рассмеялся:

— Занятно слышать это от беты лорда Маккона. Прошу меня простить, но, принимая во внимание обстоятельства, я склонен полагать, что право задавать вопросы принадлежит мне, — он кивнул в сторону Биффи — легкий, едва уловимый знак сдержанного недовольства.

Лорд Акелдама, подобно многим аристократам, привык скрывать свои истинные чувства не за видимостью их отсутствия, а за преувеличенным выражением ложных. Однако профессор Лайалл был вполне уверен, что под этой сдержанной вежливостью кроется искренний, глубинный и, безусловно, оправданный гнев.

Лорд Акелдама опустился на стул — с виду совершенно расслабленный и невозмутимый, словно у себя в клубе.

— Итак, насколько я понимаю, лорд Маккон отправился на поиски моей дорогой Алексии?

Лайалл кивнул.

— Выходит, он знает?

— Что ей грозит серьезная опасность и что за это ответственен кормчий? Да.

— Ах, так эту игру затеял Валли? Ясно, почему ему так хотелось, чтобы я покинул Лондон. Нет, я хочу спросить, дорогой Долли, знает ли уважаемый граф, что за ребенка он произвел на свет?

— Нет. Но он признал, что ребенок его. Думаю, он всегда знал, что леди Маккон его не обманывает. Он просто сумасбродствовал.

— Обычно я и сам люблю сумасбродствовать, но в подобных обстоятельствах, как вы понимаете, можно лишь сожалеть, что он не увидел истину раньше. Тогда леди Маккон не лишилась бы защиты стаи и ничего этого не случилось бы.

— Вы так думаете? Однако подобные вам создания пытались убить ее по пути в Шотландию, когда она еще находилась под защитой стаи Вулси. Правда, тогда это делалось не настолько откровенно и, как я теперь думаю, без поддержки роев. И тем не менее, едва весть о ее положении распространилась в определенных кругах, нашлись те, кто стал желать ей смерти. Тут примечательно как раз то, что вы-то, судя по всему, не хотите, чтобы она умерла.

— Алексия Маккон — мой друг.

— Неужели у вас так мало друзей, милорд, что вы готовы ради них пойти против очевидного и единодушного желания вам подобных?

Лорд Акелдама наконец утратил часть своего хладнокровия, хоть и совсем небольшую.

— Слушайте меня внимательно, бета. Я отщепенец, а значит, могу принимать собственные решения: кого мне любить, за кем следить и, главное, как одеваться.

— Итак, лорд Акелдама, кем же будет ребенок леди Маккон?

— Нет. Сначала вы объясните это, — вампир указал на Биффи. — Я был вынужден сняться с места, потому что моего самого любимого маленького тру-у-утня безжалостно похитили — причем, как теперь выясняется, его предал один из нас. И что же я нахожу, вернувшись? Что его выкрали оборотни! Думаю, даже лорд Маккон признал бы, что я имею право требовать объяснений.

В этом вопросе профессор Лайалл был полностью согласен с вампиром. Поэтому он рассказал всю правду, во всех подробностях.

— То есть выбор был между смертью и проклятием оборотня?

Профессор Лайал кивнул.

— Это нужно было видеть, милорд. Никогда еще мне не случалось наблюдать метаморфозы, которая тянулась бы так долго и была выполнена так деликатно. Сделать то, что сделал лорд Маккон, и при этом не опьянеть от крови и не истерзать мальчика — это невероятно. Немногие оборотни могут похвалиться таким самообладанием. Биффи очень повезло.

— Повезло? — вскочив на ноги, лорд Акелдама буквально выплюнул это слово. — Повезло! Сделаться хищным зверем, проклятым луной? Да лучше бы вы дали ему умереть. Мой бедный мальчик!

Лорд Акелдама не был крупным мужчиной, во всяком случае, по меркам оборотней, но двигался стремительно: он оказался рядом, по другую сторону стола, и схватил профессора Лайалла своими тонкими руками за шею раньше, чем тот успел понять, что происходит. Это был гнев, как и предвидел профессор Лайалл, но вместе с тем такая боль и обида, какой он никак не мог ожидать от вампира. Пожалуй, он все же немного перегнул палку. Лайалл сидел неподвижно, не пытаясь высвободиться из удушающей хватки. Вампир, вероятно, мог бы оторвать оборотню голову, но лорд Акелдама был не из тех, кто способен на такое даже в пылу гнева. Почтенный возраст и воспитанность не позволили бы ему зайти слишком далеко — это была просто демонстрация.

— Хозяин, довольно. Прошу вас. Это не их вина.

Биффи, слегка приподнявшись на диване, с ужасом глядел на эту сцену.

Лорд Акелдама немедленно выпустил профессора Лайалла и упал на колени рядом с молодым человеком.

Биффи заговорил, виновато захлебываясь словами:

— Я не должен был позволить им меня схватить. Я был слишком беспечен. Не думал, что кормчий дойдет до таких крайностей. Я сыграл не так, как вы меня учили. Я не верил, что он решится использовать меня, чтобы добраться до вас.

— Ах, вишенка моя, мы все играли вслепую. Это не твоя вина.

— Вы правда думаете, что я теперь проклят и отвратителен?

Голос у Биффи был очень тихий.

Растроганный вопреки своим инстинктам вампир прижал к груди новоиспеченного оборотня — один хищник утешал другого, и это выглядело так же неестественно, как если бы змея пыталась утешать домашнюю кошку.

Биффи уронил темноволосую голову на плечо лорда Акелдамы. Вампир крепко сжал свои безупречные губы, поднял взгляд в потолок, моргнул и отвернулся. Сквозь водопад белокурых волос вампира профессор Лайалл мельком успел увидеть его лицо.

О боже, он и правда любил мальчика. Бета прижал пальцы к уголкам глаз, словно хотел удержать слезы. Проклятие!

Любовь была самой нелепой и досадной из всех причуд сверхъестественных, о ней меньше всего говорили и меньше всего ожидали друг от друга. Но неподдельное горе утраты превратило лицо лорда Акелдамы, при всей его ледяной красоте, в мраморную маску, застывшую в выражении мучительной боли.

Профессор Лайалл был бессмертным; он знал, что значит терять любимых. Он не мог выйти из кабинета — слишком много важных документов БРП валялось вокруг, — но отвернулся и сделал вид, будто деловито перебирает бумаги, чтобы дать этим двоим побыть наедине хоть отчасти.

Он услышал шорох — лорд Акелдама сидел на диване рядом со своим бывшим трутнем.

— Дорогой мой мальчик, конечно же, ты мне не отвратителен, хотя об этой твоей щетине нам и впрямь нужно будет серьезно поговорить. Это всего лишь оборот речи — скажем так, некоторое преувеличение. Видишь ли, я очень надеялся, что ты окажешься рядом со мной, станешь одним из нас. Вступишь в старый добрый клуб кровожадных клыков и так далее.

Биффи шмыгнул носом.

— Как бы то ни было, это моя вина. Мне следовало быть внимательнее, сразу догадаться, что против меня и моей семьи ведется нечестная игра. Не поддаваться на его хитроумные уловки и не посылать следить за ним — тебя. А потом, когда ты исчез, я не должен был впадать в панику и сниматься с места. Но кто бы мог поверить, что мой же собрат — такой же вампир, такой же отщепенец — похитит то, что принадлежит мне? Мне! Да, мой сладкий цукат, я не разгадал его план. Не понял, в каком он отчаянии. Забыл, что иногда сведения, которые я храню у себя в голове, могут оказаться ценнее, чем те ежедневные сокровища, которые вы, милые мальчики, добываете для меня.

В этот момент, когда профессору Лайаллу казалось, что ничего хуже случиться уже не может, раздался громкий стук в дверь кабинета, а потом ее распахнули, не дожидаясь позволения.

— Что?..

Теперь настал черед профессора Лайалла поднимать глаза в потолок от избытка чувств.

— Ее королевское величество королева Виктория желает видеть лорда Маккона.

Королева Виктория шагнула через порог и заговорила еще на ходу:

— Его здесь нет, не так ли? Негодяй!

— Ваше величество! — профессор Лайалл поспешно вскочил из-за стола и отвесил самый нижайший и церемоннейший поклон, на какой только был способен.

Английская королева, обманчиво приземистая и смуглая, обвела кабинет властным взглядом, словно такой крупный предмет, как лорд Маккон, мог спрятаться где-нибудь в углу или под ковриком. Ее взгляд остановился на заплаканном лице Биффи, явно нагого, если не считать одеяла, лежащего в объятиях пэра Англии.

— Что это такое? Сантименты! Кто это там? Лорд Акелдама? Право, сейчас совсем не до этого. Извольте немедленно взять себя в руки.

Вампир вскинул голову, прижался щекой к щеке Биффи и прищурился, глядя на королеву. Затем мягко выпустил бывшего трутня из объятий, встал и поклонился — ровно так, как того требовали приличия, ни на йоту ниже.

Биффи, со своей стороны, был в полной растерянности. Он не мог встать, не обнажив какую-нибудь часть своего тела, и лежа выразить почтение приличествующим случаю образом тоже не мог. Он в отчаянии смотрел на королеву.

Профессор Лайалл пришел ему на помощь.

— Прошу вас извинить… э-э-э… — бета запнулся, вспомнив, что до сих пор не знает настоящего имени Биффи, — нашего юного друга. Выдалась трудная ночь.

— Это мы уже поняли. Так, значит, это тот самый трутень? — королева устремила на Биффи испытующий взгляд. — Деван сказал, что вы, молодой человек, были похищены нашим кормчим. Это серьезное обвинение, весьма серьезное. Это правда?

Биффи, приоткрывший рот в благоговейном ужасе, сумел лишь безмолвно кивнуть.

Лицо королевы выражало в равной мере облегчение и досаду.

— Что ж, по крайней мере, в этом лорд Маккон не ошибся.

Она перевела острый взгляд на лорда Акелдаму.

Вампир с небрежным задумчивым видом поправлял манжеты своей рубашки, стараясь, чтобы они лежали идеально ровно.Он не смотрел королеве в глаза.

— Можете ли вы сказать, лорд Акелдама, что смерть — справедливое наказание за похищение трутня у другого вампира? — будничным тоном поинтересовалась королева.

— Я бы сказал, что оно несколько чрезмерно, ваше величество, но в горячке момента такое иногда случается. Это произошло ненамеренно.

Профессор Лайалл не верил своим ушам. Лорд Акелдама защищает лорда Маккона?

— Хорошо. В таком случае графу не будет предъявлено никаких обвинений.

Лорд Акелдама вздрогнул.

— Я не сказал, что… то есть помимо этого он ведь трансформировал Биффи.

— Да-да. Превосходно, мы всегда рады новому оборотню, — королева милостиво улыбнулась ошеломленному Биффи.

— Но он мой!

Тон вампира заставил королеву нахмуриться.

— Мы не видим причин поднимать такой шум, лорд Акелдама. У вас осталось еще много таких, как он, не так ли?

Вампир от изумления умолк, и этой заминки было достаточно, чтобы королева продолжила свою речь, не обращая никакого внимания на его потрясенный вид.

— Мы полагаем, что лорд Маккон отправился на поиски своей жены? — Кивок профессора Лайалла. — Хорошо, очень хорошо. Мы восстанавливаем ее в должности маджаха — заочно, разумеется. Мы уволили ее по совету кормчего и теперь видим, что он, вероятно, продвигал таким образом свои собственные тайные планы. Много веков подряд Вальсингам был безупречным советником двора. Что могло довести такого человека до такой крайности?

Воцарилась тишина.

— Это не риторический вопрос, джентльмены.

Профессор Лайалл откашлялся.

— Я полагаю, это может иметь отношение к будущему ребенку леди Маккон.

— Да?

Профессор Лайалл повернулся к лорду Акелдаме и многозначительно посмотрел на него.

По его примеру королева Англии сделала то же самое.

Никто и никогда не мог бы обвинить лорда Акелдаму в суетливости, но под таким пристальным вниманием он, кажется, и впрямь слегка разволновался.

— Так что же, лорд Акелдама? Вы ведь знаете, не так ли? В противном случае ничего этого не произошло бы.

— Вы должны понять, ваше величество: записи вампиров восходят к временам римлян, и за все это время в них есть лишь одно упоминание о подобном ребенке.

— Продолжайте.

— И в том случае она была дитя душесоски и вампира, а не оборотня.

Профессор Лайалл закусил губу. Как могли ревуны не знать об этом? Они ведь хранители истории, они должны знать обо всем на свете.

— Продолжайте!

— Самое мягкое слово, какое нашлось у нас для этого существа, — душекрадка.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ БОЖЬИ КОРОВКИ ПРИХОДЯТ НА ПОМОЩЬ

Алексия отличалась редкостным упрямством. Уговорить немецкого ученого было нелегко, пришлось долго торговаться, но в конце концов логически правильно продуманный подход решил дело.

— Мне скучно.

— Это не моя забота, женская особь.

— Речь идет о моем наследии, понимаете?

— Та, и что же?

— Я думаю, что способна отыскать то, что ускользнуло и от вас, и от тамплиеров.

Нет ответа.

— Я читаю по-латыни.

Немец надавил ей на живот.

— В самом деле? О-о-о, вы хорошо образованы.

— Для женщины?

— Для бездушной. Записи тамплиеров утверждают, что отродья дьявола неспособны к философии.

— Видите ли, я — другое дело. Я наверняка что-нибудь найду. — Маленький немец достал из футляра стетоскоп и начал старательно прослушивать ее живот. — Говорю вам, у меня великолепные навыки исследователя.

— А вы тогда замолчите? — Алексия с готовностью закивала. — Я постараюсь, та?

Позже в тот же день двое нервных молодых тамплиеров принесли ей несколько древних свитков и ведерко со свинцовыми табличками. Очевидно, они получили приказ следить за сохранностью этих вещей, поскольку заперли дверь изнутри, а потом уселись на пол и, к изумлению Алексии, пока она читала, вышивали на носовых платках красные кресты. То ли развлекались подобным образом, то ли отбывали какую-то повинность. Это отчасти объясняло такое обилие вышитых красных крестов в храме. А ведь лорд Акелдама ее предупреждал. Как глупо — признать очевидное только сейчас, когда уже поздно.

Свитки Алексия отложила — свинцовые квадратики заинтересовали ее гораздо больше. Вырезанные на них значки оказались начертанными на латыни проклятиями. Правда, латынь Алексия изрядно подзабыла, и сейчас ей очень не помешал бы какой-нибудь словарь, однако постепенно дело пошло на лад, включилась память, и она сумела-таки прочесть первую табличку. А с другими после этого разобралась без особого труда. В большинстве из них упоминались призраки, и предназначались они либо чтобы заставить кого-то страдать после смерти, сделавшись призраком, либо чтобы изгнать из дома поселившегося в нем полтергейста. Особой пользы в этих табличках и начертанных на них заклятиях не просматривалось, зато время летело незаметно.

Алексия подняла глаза, когда в ее камеру вошел господин Ланге-Вильсдорф для очередной серии исследований.

— А, — сказала она, — добрый день. Спасибо, что похлопотали и мне удалось взглянуть на эту замечательную коллекцию. Оказывается, таблички с проклятиями так часто посвящались сверхъестественным! Я и не подозревала об этом — в распространенных у нас исследованиях пишут, что римляне призывали на головы врагов гнев воображаемых демонов и богов, а не реальных сверхъестественных. Очень, очень интересно.

— Нашли что-нибудь полезное, женская особь?

— Ой! — Немец кольнул ее в руку шприцем. — Пока что все они касаются призраков. Изгнание, превращение после смерти… Видно, римляне очень опасались именно этого вида сверхъестественных. Интересно почему?

— М-м-м. Та. Я тоже читал об этом, когда проводил свое исследование.

Взяв у нее образец крови, немец вновь оставил ее на милость тамплиеров-вышивальщиков. И Алексия вернулась к переводу следующей таблички.

Одолев первые несколько слов, она поняла, что рассказывать о ней господину Ланге-Вильсдорфу не станет. Табличка была маленькая, угловатые латинские буковки на ней — совсем крошечные и выписаны с раздражающей аккуратностью с обеих сторон. Если все предыдущие таблички были посвящены поднадоевшим уже призракам или духам преисподней, то эта оказалась совсем в другом роде.

Призываю тебя. Ловец кож и Похититель душ, дитя Разрушителя проклятий, кем бы ты ни был, и прошу, чтобы с этого часа, с этой ночи, с этой минуты ты отнимал силы и все, что он имеет, у вампира Примулуса Каризиуса. Если только это в твоей власти, я отдаю тебе этого кровососа, потому что только ты можешь забрать то, чем он дорожит больше всего на свете. Тебе, Похититель душ, отдаю красу его лица, его силу, его способность к исцелению, его быстроту, его дыхание, его клыки, его хватку, его силу, его душу. Клянусь тебе, Похититель душ, если я увижу его смертным, увижу спящим, когда он должен бодрствовать, увижу, как он сохнет в своей человеческой коже, то буду каждый год приносить жертву тебе.

Алексия предположила, что термин «Разрушитель проклятий» употребляется здесь в том же смысле, в каком его употребляли оборотни, то есть табличка с проклятиями взывала о помощи к ребенку запредельного. Первое, пусть краткое, но упоминание о бездушных и их потомстве! Ничего подобного прежде ей не встречалось. Алексия положила руку на живот и посмотрела на него.

— Что ж, здравствуй, маленький Ловец кож, — она почувствовала легкое колыхание в своей утробе. — А, мы предпочитаем зваться Похитителем душ? — Колыхание прекратилось. — Понимаю. Это более гордое имя, правда?

Она вернулась к табличке и перечитала заново, досадуя, что из текста нельзя извлечь побольше сведений об этом существе — какими способностями оно обладало, каким образом появилось на свет? Алексия не исключала, что оно могло быть и выдумкой — такой же, как духи преисподней, к которым обращались некоторые таблички. Но вполне могло существовать и в реальности, как многократно встречавшиеся в записях призраки или вампир, против которого его призывали. Какие же это были странные времена, полные суеверий и мифов, когда у власти стояли рои империи Цезаря и череда враждующих между собой вампиров-кровосмесителей!

Алексия украдкой взглянула из-под ресниц на вышивающих мужчин и не слишком ловко сунула табличку под лиф платья. К счастью для нее, тамплиеры были, кажется, очень увлечены своим занятием.

Она стала искать на других табличках латинские слова «ловец кож» и «похититель душ», но ни о том, ни о другом больше нигде не упоминалось. Алексия стала раздумывать, не расспросить ли об этих терминах господина Ланге-Вильсдорфа. Но вечером еду ей принес сам настоятель, и она решила, что лучше обратиться напрямую к источнику.

Она не спешила, подбиралась к теме исподволь. Сначала вежливо спросила, как прошел его день, и, пока слушала рассказ тамплиера (неужели и правда кто-то способен шесть раз в день ходить на молитву?), ела макароны с непременным ярко-зеленым соусом. Настоятель называл эти длинные тонкие макаронины «шпагатти» или как-то в этом роде. Алексии было все равно: песто делало съедобным всё.

Наконец она сказала:

— Сегодня я нашла в ваших архивных записях кое-что интересное.

— В самом деле? Я слышал, господин Ланге-Вильсдорф принес их вам. И что же?

Она небрежно махнула рукой:

— Да, знаете ли, попалось в одном из свитков. Что-то о похитителе душ.

Это произвело впечатление на настоятеля. Он вскочил так стремительно, что опрокинул табурет, на котором сидел.

— Что вы сказали?

— Кажется, там же упоминался еще какой-то «ловец кож». Я вижу, вам доводилось слышать или читать об этих существах. Может, скажете мне где…

Настоятель, явно потрясенный, заговорил, но, казалось, его губы шевелятся сами по себе, пока разум пытается осознать услышанное.

— Похитители душ известны нам только как легендарные создания, еще более опасные, чем вы, бездушные. Сверхъестественные очень боятся их из-за их способности быть смертными и бессмертными одновременно. Наше братство предупреждено, что мы должны остерегаться их, хотя до сих пор в исторических записях нам не встречалось ни одно такое существо. Вы думаете, ваш ребенок и есть похититель душ?

— Что бы вы сделали с таким существом, если бы оно попало к вам в руки?

— Это зависит от того, сможем ли мы подчинить его себе. Нельзя же отпускать на свободу того, кто обладает такой силой.

— Какой силой? — Алексия попыталась принять невинный вид и незаметно взялась свободной рукой за край табурета, готовая в случае необходимости выхватить его из-под себя и использовать как оружие.

— Я знаю только то, что сказано в нашем Исправленном уставе.

— И что же?

Тамплиер процитировал наизусть:

— «Главное, что надлежит помнить каждому брату: вы, ваше ремесло и ваша вера должны нанести смерть во имя божественного правосудия тем созданиям, что восстают против Бога и влекут человека в геенну огненную, — вампирам и оборотням. Те, кто не ходит под солнцем, те, кто ползает под луной, продали свои души за вкус крови и плоти. И паче того — пусть ни один брат не знает покоя, исполняя священный долг неусыпного бдения и стойкости против тех несчастных, что рождены для греха и проклятия, порождений дьявола — бездушных. И еще велено братьям брататься лишь с незапятнанными и обличать духовные недуги в тех, кто может и ходить, и ползать, и кто может оседлать душу, как рыцарь седлает своего коня…»

Не переставая говорить, настоятель потихоньку пятился к двери камеры. Выражение его лица зачаровало, почти загипнотизировало Алексию. Мертвые глаза тамплиера ожили, совсем как во время боя в коляске.

Алексия Таработти, леди Маккон, в своей жизни вызывала у людей самые разные эмоции — чаще всего досаду, как она с сожалением признавалась самой себе. Но никогда еще ей не приходилось сталкиваться с таким непобедимым отвращением. Она опустила глаза. «Видишь, малыш, не так уж это хорошо — быть похитителем душ. А впрочем, неважно. Тамплиеры все равно никого не любят».

Взгляд Алексии скользнул по стенам и полу камеры, и вдруг она заметила, как в коридоре мелькнуло что-то красное, движущееся прямо к двери. Двое молодых тамплиеров, кажется, тоже обратили внимание на непонятное явление — теперь они неотрывно смотрели на дверь.

Затем Алексия услышала тикающий звук и скрежет крошечных металлических ножек.

— Что это значит? — требовательно вопросил настоятель, нервно оглядываясь.

Алексия воспользовалась моментом: встала, одним ловким движением выдернула из-под себя табурет и ударила тамплиера по затылку.

Раздался тошнотворный хруст. Алексия поморщилась.

— Прошу прощения, — небрежно проговорила она, перепрыгивая через его упавшее тело. — Вынужденная мера, знаете ли.

Оба стража-вышивальщика вскочили на ноги, но прежде чем они успели запереть дверь в камеру Алексии, огромный блестящий жук, покрытый красным лаком с черными пятнами, бросился прямо им под ноги.

Алексия, все еще с табуретом в руке, выскочила в коридор.

* * *
Королева Виктория не была ни удивлена, ни шокирована термином «душекрадка», который таким многозначительным тоном произнес лорд Акелдама. «И только-то?» — словно говорило ее лицо. Она принимала решения, как принимают их монархи во всем мире. Ее дело — поставить задачу, а выполнять будет кто-то другой. Однако, к удовлетворению профессора Лайалла, выяснилось, что на сей раз этот другой — не он.

Королева поджала губы и торжественно передала эту сомнительную честь в изящные, белые, как алебастр, руки лорда Акелдамы.

— Душекрадка, говорите вы, лорд Акелдама? Звучит весьма неприятно. Можно даже сказать — неприемлемо, учитывая, что леди Маккон вновь займет должность моего маджаха, как только ее удастся вернуть домой. Мы рассчитываем, лорд Маккон справится с этой задачей. Само собой разумеется, что мы не можем мириться с попытками вампиров убить маджаха, невзирая на то, беременна ли она и кем именно. Вы должны положить этому конец.

— Я, ваше величество? — лорд Акелдама был явно ошеломлен таким прямым указанием.

— Разумеется. Нам ведь нужен новый кормчий. Вы назначаетесь на эту должность. У вас есть все необходимые качества: вы вампир и отщепенец.

— Позволю себе возразить, ваше величество. Кто бы ни был новым претендентом на пост кормчего, его должен избрать рой всеобщим голосованием.

— Вы думаете, они не одобрят ваше назначение?

— У меня много врагов, ваше величество, даже среди подобных мне.

— В таком случае вы окажетесь в хорошей компании, кормчий: то же самое можно сказать и о леди Маккон, и о покойном Вальсингаме. Мы будем ждать вас на заседании Теневого совета в четверг.

С этими словами королева Виктория безмятежно выплыла из комнаты, исполненная уверенности в своей непогрешимой правоте.

Лорд Акелдама, согнувшийся в поклоне, выпрямился с ошарашенным видом.

— Поздравляю, милорд, — робко проговорил Биффи и попытался встать с кушетки, чтобы подойти поближе к своему бывшему хозяину.

Профессор Лайалл торопливо бросился к нему:

— Пока еще рано, щеночек. Придется подождать, пока ноги окрепнут.

Бета не ошибся: Биффи явно хотел встать на две ноги, а мозг, по всей видимости, был настроен на четыре. Изумленно вскрикнув, молодой человек едва не стукнулся носом об пол.

Лайалл подхватил парня и уложил его на диван.

— Вашему мозгу понадобится некоторое время, чтобы приспособиться к метаморфозе.

— О… — слова застряли у Биффи в горле. — Как глупо, что я сам не догадался.

Лорд Акелдама тоже подошел и стал смотреть из-под опущенных век, как Лайалл поправляет на юноше одеяло.

— Она поставила меня в совершенно невыносимое положение.

— Теперь будете знать, как я себя чувствую большую часть времени, — пробурчал профессор Лайалл себе под нос.

— Вы превосходно справитесь с этой задачей, милорд! — глаза Биффи сияли непоколебимой верой в его бывшего хозяина.

«Замечательно», — подумал Лайалл. Новоиспеченный оборотень, влюбленный в вампира и готовый подчиняться скорее ему, чем законам стаи. Под силу ли даже самому лорду Маккону разорвать такую связь?

— Я думаю, что королева больше всех выиграет от этого назначения, — добавил профессор Лайалл. Он ограничился лишь этим легким намеком на чрезвычайно эффективную, хоть и состоящую сплошь из светских щеголей, шпионскую сеть лорда Акелдамы.

У бедного лорда Акелдамы выдалась тяжелая ночь. В один миг он потерял и возлюбленного, и свою сравнительно приватную жизнь.

— Горькая правда, мои дорогие, состоит в том, что я даже не могу с уверенностью сказать, будет ли дитя запредельной и оборотня душекрадом. И если да, то окажется ли это такой же душекрад, какой родился в свое время от отца-вампира?

— Тем не менее вы не боитесь этого существа?

— Леди Маккон — мой друг, о чем я неоднократно упоминал. Каков бы ни оказался ее ребенок, он будет не более и не менее враждебен к вампирам, чем она сама. Хотя то, как мы ведем себя сейчас, может настроить ее против нас. Кроме того, не в моих правилах пытаться предотвратить беду с помощью насилия. Я предпочитаю для начала иметь на руках все необходимые факты. Я хотел бы увидеть этого ребенка, когда он появится на свет, а затем выносить свое суждение. Так будет гораздо правильнее.

— А другая причина? — Вампир все-таки что-то недоговаривал: Лайаллу подсказывала это интуиция, отточенная за годы работы в БРП.

— Вам непременно нужно вцепляться в него мертвой хваткой, профессор Лайалл? — Биффи обеспокоенно переводил взгляд с бывшего хозяина на бету неожиданно обретенной стаи.

— Думаю, да. В конце концов, это в моей природе.

— Туше, — вампир снова уселся на диван рядом с Биффи и небрежно положил руку на бедро молодого человека — словно по привычке.

Лайалл встал и посмотрел на них обоих поверх очков; на один вечер с него было довольно загадок.

— Итак?

— Знаете, кто был этот душекрад, о котором нас предостерегают Хранители указа, причина всей этой суматохи? Ее звали Аль-Забба, и она являлась в некотором роде моей родственницей.

Лорд Акелдама небрежно покачал головой из стороны в сторону.

Профессор Лайалл вздрогнул. Такого он не ожидал.

— Вашей родственницей?

— Возможно, вы знаете ее под именем Зенобия.

Профессор Лайалл знал о Римской империи примерно столько же, сколько знает о ней любой образованный человек, но ему нигде не попадались сведения, что у королевы Пальмиры имелся избыток или недостаток души. Из этого вытекал новый вопрос.

— Эти способности душекрада — в чем они состоят и как проявляются?

— Я не знаю.

— И это беспокоит даже вас. Не так ли, лорд Акелдама?

Биффи взял лорда Акелдаму за руку, лежавшую на его укрытом одеялом бедре, и сжал ее, словно хотел успокоить своего бывшего хозяина.

Да, тут определенно будут сложности.

— Дневные люди, те, кто боялся ее, называли ее «крадущей кожу».

Это наименование, в отличие от «душекрадки», уже о чем-то говорило профессору Лайаллу. Что-то всколыхнулось в дальнем уголке памяти. Легенды о существе, которое могло не только отнять силу у оборотня, но и на одну ночь сделаться оборотнем вместо него.

— Вы хотите сказать, нам придется иметь дело с живодером?

— Именно так! Теперь вы понимаете, почему идея убить леди Маккон настолько популярна?

— Полагаю, я нашел решение этой проблемы, — неожиданно усмехнулся профессор Лайалл. — Лорду и леди Маккон оно вряд ли понравится, но вас, лорд Акелдама, и юного Биффи, возможно, устроит.

Лорд Акелдама улыбнулся в ответ, обнажив свои смертоносные клыки. Профессор Лайалл подумал, что они ровно такой длины, чтобы выглядеть грозно, но при этом не вычурно — ни дать ни взять идеальный парадный меч. Для вампира с репутацией лорда Акелдамы они были, пожалуй, скромных размеров.

— Ах, милый Долли, говорите же. Вы меня чрезвычайно заинтересовали.

* * *
Тамплиеры, как ни удивительно, оказались еще менее подготовленными к столкновению с тикающими божьими коровками, чем Алексия во время приснопамятного нападения в экипаже. Они совершенно оторопели от неожиданности и не знали, что делать — давить ли жуков или гнаться за вырвавшейся на свободу Алексией. Лишь когда одна божья коровка вонзила острые иглы-усики в одного из молодых тамплиеров и он упал, второй бросился в яростную атаку. Надо сказать, после этого возмездие было скорым и неотвратимым.

Оставшийся на ногах молодой тамплиер обнажил меч и с поразительной быстротой и меткостью уничтожил благородных спасателей Алексии. А затем повернулся к ней самой.

Она подняла над головой табурет.

Позади, в камере, застонал настоятель.

— Что происходит?

Божьих коровок могли подослать вампиры, чтобы убить ее, либо месье Труве, чтобы ей помочь. Поэтому Алексия не могла точно ответить на этот вопрос.

— Судя по всему, на вас напали божьи коровки, мистер тамплиер. Что еще я могу сказать?

В этот момент послышалось рычание. Очень хорошо знакомое Алексии: низкое, громкое, полное решимости. Это рычание ясно говорило: «Ты еда».

— О, а теперь, как я подозреваю, пожаловали оборотни.

Так оно и было.

Конечно же, в сердечко Алексии закралась предательская надежда, что сейчас она увидит пятнистую шкуру, шоколадно-коричневую с примесью черного и золотого. Она вытянула шею, чтобы разглядеть за табуретом, которым сама же размахивала, свирепого зверя, мчащегося по каменному коридору с пеной на оскаленных клыках, зверя с бледно-желтыми глазами и такими милыми смеющимися морщинками вокруг них.

Но волк, которого увидела Алексия, щеголял белоснежным мехом, и его морды никогда не касалась улыбка. Прекрасный образец хомо люпус — или был бы прекрасным, если бы не его неумолимая свирепость. Он бросился на молодого тамплиера, даже не взглянув на обнаженный клинок, хотя тот, несомненно, был выкован из чистого серебра. Алексия, не глядя, знала, какие у оборотня глаза — льдисто-голубые. Получить подтверждение ей всё равно бы не удалось: человек и волк уже сцепились и вылетели в коридор. С громким боевым кличем настоятель выбежал из камеры и тоже вступил в бой.

Алексия совершенно не собиралась стоять в сторонке и трястись. Она покрепче ухватила ножку табурета и, когда молодой тамплиер отлетел к ней, изо всех сил обрушила предмет тюремной меблировки ему на голову. Надо же, как она наловчилась проламывать черепа на старости лет — пожалуй, это даже неприлично.

Юноша упал.

Теперь против оборотня остался один настоятель.

Алексия решила, что Чаннинг и сам прекрасно позаботится о себе, а ей лучше выбираться на свободу, пока тамплиеру не до нее. Она бросила табурет, приподняла юбки, и побежала по коридору, наугад решив, что один его конец больше напоминает выход, чем другой. И столкнулась с мадам Лефу, Флутом и месье Труве.

Ага, значит, она правильно выбрала дорогу!

— Добрый день всем. Как поживаете?

— Некогда шутить, Алексия, дорогая. Как это похоже на вас — вы успели сбежать раньше, чем мы пришли вас спасать? — мадам Лефу сверкнула ямочками на щеках.

— О да. Находчивости у меня не отнять.

Мадам Лефу бросила ей какую-то длинную штуку, и Алексия поймала ее свободной рукой (вторая была занята юбками).

— Мой парасоль! Вот чудесно.

Она заметила, что Флут держит в одной руке ее чемоданчик, а в другой — один из своих миниатюрных пистолетиков.

Месье Труве протянул Алексии руку.

— Миледи?

— Благодарю, месье, вы очень любезны, — Алексии без особого труда удалось взять часовщика под руку, не выпуская парасоля и юбок. — Кстати, спасибо за божьих коровок. Очень мило с вашей стороны было их послать.

Месье Труве потащил ее вперед по коридору. Только тут Алексия начала понимать, какие огромные эти катакомбы и как глубоко под землю ее упрятали.

— Да, я позаимствовал у вампиров их модифицированную конструкцию. А в усики вместо яда залил снотворное. Это оказалось довольно действенной альтернативой.

— Безусловно. Разумеется, только до тех пор, пока в ход не пошли мечи. Боюсь, трех ваших миньонов вы потеряли.

— Ах, бедные малютки. Все-таки они не очень годятся для боя.

Они поднялись по крутой лестнице и торопливо зашагали по другому длинному коридору, который вел, кажется, в обратном направлении — в ту же сторону, откуда они только что бежали.

— Если вы не сочтете это дерзостью, позвольте спросить, — задыхаясь, проговорила Алексия, — что вы здесь делаете, месье?

Француз ответил, пыхтя на ходу:

— Прибыл вместе с вашим багажом. Оставил условный знак для Женевьевы, чтобы она знала, что я здесь. Не хотелось упустить всё самое интересное.

— Мы с вами явно по-разному понимаем это слово.

Француз окинул ее быстрым взглядом с головы до ног. В глазах у него так и бегали искорки.

— Ну что вы, миледи. Я бы сказал, примерно одинаково.

Алексия улыбнулась в ответ — и, надо сказать, улыбка вышла не столько любезная, сколько кровожадная.

— Осторожно! — раздался крик Флута. Камердинер шел впереди, за ним следом мадам Лефу. Но тут он внезапно остановился, прицелился и выстрелил из своего пистолетика.

По коридору на них надвигалось около дюжины тамплиеров, а перед ними вышагивала облаченная в твид маленькая, как марионетка, фигурка немецкого ученого. Дополнял эту грозную картину с лаем скачущий впереди Пош, похожий на разъяренную пушинку одуванчика с желтым бантом на шее.

Флут выхватил второй пистолет и выстрелил снова; на перезарядку времени не хватало: тамплиеры приближались. Похоже, пуля цель не нашла, поскольку противник продолжал неуклонно наступать. Единственным, кого этот выстрел как-то взволновал, оказался Пош: он тут же устроил бурную сцену.

— Я бы на вашем месте сдался — та, женская особь.

Стоя за спинами своих немногочисленных защитников, Алексия устремила на господина Ланге-Вильсдорфа невинный взгляд. В конце концов, побег был не ее идеей. Одновременно она взвешивала в руке парасоль. Ей ведь уже приходилось сталкиваться с вампирами. В сравнении с этим справиться с горсткой смертных, пусть и превосходно обученных, было не такой уж трудной задачей. По крайней мере, Алексия на это надеялась.

Коротышка-немец многозначительно посмотрел на мадам Лефу и месье Труве.

— Вы оба меня удивляете. Уважаемые члены Ордена медного осьминога — и как опустились: беготня, драки. И ради чего? Чтобы защитить бездушную? Вы даже не удосужились изучить ее как следует.

— А вы, разумеется, именно это и намереваетесь сделать?

— Разумеется.

Но мадам Лефу немцу было не перехитрить.

— Вы забываете, господин Ланге-Вильсдорф, что я читала ваши исследования. Все — в том числе и те, что основаны на вивисекции. Вы всегда были склонны к сомнительной методологии.

— А у вас нет никаких скрытых мотивов, мадам Лефу? Я слышал, что вы получили инструкции от высшего руководства Ордена — сопровождать леди Маккон и разузнать как можно больше о ней и ее ребенке.

— Алексия привлекает меня по многим причинам, — ответила француженка.

Алексия почувствовала, что нужно заявить хотя бы символический протест.

— Я хочу сказать, и притом серьезно, что близка к нервному срыву. Есть в моем окружении хоть кто-то, кто не хочет меня ни изучить, ни убить?

Флут скромно поднял руку.

— Ах да. Спасибо, Флут.

— Есть еще миссис Танстелл, мадам, — напомнил камердинер с надеждой в голосе, словно предлагал Айви в качестве какого-то утешительного приза.

— Я заметила, что вы не упомянули моего вероломного мужа.

— Я подозреваю, он сейчас, вероятно, хочет вас растерзать, мадам.

Алексия не смогла сдержать улыбки.

— Пожалуй, верно.

Тамплиеры стояли неподвижно и, по своему обыкновению, молча и настороженно прислушивались к разговору. И вдруг один из стоявших позади негромко вскрикнул. Тут же до них донеслись безошибочно узнаваемые звуки боя. Пош залился оглушительным лаем — еще громче и отчаяннее, чем прежде, — а потом спрятался за твидовыми штанинами хозяина. Очевидно, при виде настоящего врага этот пес сразу терял охоту нападать.

По сигналу одного из тамплиеров, очевидно, главного в отряде — крест на его ночной рубашке был больше, чем у остальных, — почти все развернулись, готовясь отразить новую угрозу с тыла. Против Алексии и ее сторонников осталось только трое тамплиеров и немецкий ученый — куда более обнадеживающий расклад.

Флут деловито перезарядил оба маленьких пистолета.

— Что?.. — в смятении Алексия почти утратила дар речи.

— Вампиры, — пояснила мадам Лефу. — Мы знали, что они скоро пожалуют сюда. Последние несколько дней они висели у нас на хвосте.

— Так вот почему вы дожидались ночи, чтобы прийти меня спасать?

— Именно, — подмигнул ей месье Трув.

— Мы не хотели прослыть невежами, — добавила мадам Лефу. — Нельзя же неожиданно явиться в гости без подарка. Вот кое-что с собой и прихватили.

— Очень любезно с вашей стороны.

Алексия вытянула шею, пытаясь понять, что происходит в дальнем конце коридора. В катакомбах, как и полагается, клубился мрак, и вынырнувших из него мужчин толком рассмотреть не удавалось, но сосчитать — без проблем. Шестеро. Боже мой, шестеро вампиров — да это прямо-таки целый рой! Судя по всему, они и правда очень хотят ее смерти.

Тамплиеры, хоть и вооруженные грозными деревянными ножами, оказались не в лучшем положении. Сверхъестественная сила и скорость — большое подспорье в ближнем бою. Трое воинов-фанатиков, до сих пор стоявших лицом к Алексии, тоже развернулись, готовясь вступить в битву. Это отчасти уравновесило силы: теперь выходило по два рыцаря на одного кровососа. Схватка оказалась на удивление тихой. Тамплиеры не издавали почти никаких звуков, только изредка мычали от боли или негромко вскрикивали от неожиданности. Вампиры дрались почти так же: молча, быстро, насмерть.

И, к сожалению, мешанина беспорядочно мелькающих клыков и кулаков перекрыла Алексии единственный путь к свободе.

— Что вы скажете — сумеем мы прорваться сквозь этот заслон?

Мадам Лефу задумчиво склонила голову набок.

Алексия отпустила юбки и вскинула свободную руку:

— С моими необычными способностями приключение может выйти довольно интересным. Месье Труве, позвольте, я покажу, как действует парасоль. Думаю, мне лучше освободить обе руки.

Алексия наскоро рассказала часовщику, как эффективнее всего использовать арсенал устройства в их нынешних обстоятельствах.

— Прекрасная работа, кузина Женевьева! — месье Труве был, кажется, искренне восхищен.

Мадам Лефу покраснела и занялась булавками для галстука. Она достала обе: деревянную — для вампиров и серебряную, за неимением лучшего, для тамплиеров. Флут взвел курок. Алексия сняла перчатки.

Они совсем забыли о господине Ланге-Вильсдорфе — даже удивительно, как им это удалось, учитывая, что его несуразная пародия на собаку все еще тявкала во всю глотку.

— Но ты не можешь уйти, женская особь! Я не закончил свои исследования. Мне так хотелось вырезать из тебя ребенка и препарировать. Я мог бы выяснить его природу. Я мог бы… — он осекся: его прервал громкий рык.

Прямо на них выскочил Чаннинг. Выглядел он изрядно потрепанным. Прекрасный белый мех побурел от крови, часть порезов, нанесенных серебряным клинком, всё еще кровоточила — они затягивались медленнее обычного. К счастью, ничего угрожающего жизни оборотня Алексия не заметила. А о его противнике-настоятеле ей не хотелось и вспоминать — там-то без смертельных ран явно не обошлось.

Чаннинг высунул язык, а затем повернул голову в сторону битвы, кипевшей прямо перед ними.

— Я знаю, — кивнула Алексия, — вы привели с собой кавалерию. Право, это было лишнее.

Оборотень тявкнул на нее, словно хотел сказать: «Сейчас не время для легкомыслия».

— Хорошо — после вас.

Чаннинг двинулся к кипящей свалке, в которой смешались вампиры и тамплиеры.

Немецкий ученый, съежившийся при виде оборотня, завопил, не отходя от стены, в которую вжимался изо всех сил:

— Нет, женская особь, ты не уйдешь! Я тебя никуда не пущу!

Алексия взглянула на коротышку и увидела, что он выхватил какое-то необычное оружие. Оно напоминало кожаную волынку с заклепками, скрещенную с мушкетоном. Ствол сурово глядел в сторону Алексии, но рука господина Ланге-Вильсдорфа слишком дрожала на спусковом крючке. Не успел еще никто отреагировать на появление этого оружия, как Пош в неожиданном приступе безрассудной отваги бросился на Чаннинга.

Не сбавляя шага, оборотень мотнул головой, раскрыл свою исполинскую пасть и проглотил собачонку целиком.

— Нет! — вскричал немец, мгновенно переводя ствол мушкетона-волынки на обидчика и нажимая на курок. Раздался громкий хлопок, из ствола вылетел шар размером с кулак, сделанный из какого-то красного желе, ударился в бок Чаннинга и разлетелся брызгами. Что бы это ни было за вещество, для оборотней оно, как выяснилось, опасности не представляло: белоснежный волк только встряхнулся, как мокрая собака, и посмотрел на маленького человечка с отвращением.

Флут, выстреливший в тот же миг, попал немцу в плечо. Разряженный пистолетик, снова ставший бесполезным, отправился в карман камердинера. Алексия подумала: надо бы раздобыть для Флута оружие получше, посовременнее — может, даже револьвер.

Господин Ланге-Вильсдорф вскрикнул от боли, схватился за раненое место и упал.

Мадам Лефу подошла к нему и вырвала из его обессилевшей руки необычное оружие.

— Хотите правду, сэр? Идеи у вас, может, и здравые, но методы исследования и моральный кодекс вызывают большие, нет, огромные сомнения. Вы плохой ученый, сэр! — с этими словами француженка ударила его в висок стволом его собственного мушкетона-волынки. Немец звучно стукнулся головой о пол и затих.

— Право, Чаннинг, — укорила Алексия оборотня, — зачем вам понадобилось глотать собаку этого человека? Уверена, у вас теперь будет ужасное несварение желудка.

Белоснежный волк фыркнул и, не глядя ни на кого, бросился в бой, в котором пока не наблюдалось решительного перевеса ни одной, ни другой стороны. Очевидно, при раскладе двое против одного, если двое — хорошо обученные воины-монахи, а один — вампир, силы примерно равны.

Алексия побежала следом за Чаннингом. Настала пора немного сдвинуть весы.

Пока оборотень прокладывал путь, просто прогрызая его в гуще схватки, Алексия без перчаток старалась дотронуться до всех, до кого могла дотянуться. Вампиры от ее прикосновения делались смертными, а тамплиеры с омерзением отшатывались; таким образом, она имела преимущество и перед теми и перед другими.

Вампиры выпускали из рук своих противников, внезапно потеряв сверхъестественную силу, или, вцепившись кому-нибудь зубами в шею, вдруг обнаруживали, что лишились клыков. Тамплиеры, умевшие быстро пользоваться любым преимуществом, могли бы перебить кровососов, но их отвлекало появление нового, не менее грозного врага — оборотня. К тому же фанатики с изумлением и испугом увидели свою пленницу, которую считали чопорной унылой англичанкой не слишком большого ума, — теперь она деловито шныряла среди них и трогала их руками. Условный рефлекс брал верх: их ведь из поколения в поколение учили сторониться запредельных, как самого дьявола, учили, что те представляют страшную опасность для их священных душ. И рыцари уворачивались и пятились от Алексии.

Следом за ней шагал месье Труве: он частично израсходовал заряды парасоля и теперь размахивал тяжелым бронзовым предметом как дубиной, молотя им всех, кто попадался на пути. Алексия вполне его понимала: она и сама предпочитала этот метод. Ей подумалось: пожалуй, надо бы придумать ему специальное название — например, «парасолинг». Следом танцующей походкой шла мадам Лефу с волынкой-мушкетоном в одной руке и булавкой для галстука в другой, весело раздавая направо и налево удары и уколы. И наконец, последним, с изящным достоинством прикрывая тыл, неторопливо шествовал Флут. Почтовый чемоданчик он использовал вместо щита, а булавкой, взятой для такого случая у мадам Лефу, тыкал в кого попало.

Так, под прикрытием невиданного столпотворения и хаоса, Алексия и ее отважные спасители пробились сквозь толпу дерущихся и вышли с другой стороны. Теперь оставалось только бежать, невзирая на синяки, порезы, голод и усталость. Чаннинг провел их сначала через римские катакомбы, затем через длинный современный туннель, где, судя по стальным рельсам, должна была ходить какая-то дрезина. Наконец они поднялись по отсыревшим деревянным ступеням и выбрались на широкий илистый берег реки Арно. В городе из страха перед сверхъестественными после наступления темноты явно действовал комендантский час, поэтому никто не видел группу странных потрепанных людей и здоровенного волка.

Они поднялись наверх, на улицы, и довольно долго бежали по городу. У Алексии кололо в боку, и она мечтала, как в будущем, если обстоятельства позволят, обоснуется в уютном кресле в какой-нибудь библиотеке и проведет там остаток своих дней. Приключения — это вовсе не так весело, как принято думать.

Задыхаясь, вялой трусцой добрались до моста через Арно, и на середине этого инженерного сооружения Алексия остановилась: отличная оборонительная позиция — отчего бы не позволить себе короткий отдых.

— За нами гонятся? — Чаннинг поднял морду к небу и принюхался. Потом покачал лохматой головой. — Не могу поверить, что нам так легко удалось сбежать.

Алексия оглянусь на своих спутников, чтобы выяснить, как они. Чаннинг получил еще несколько ран, но они все заживали прямо на глазах. У мадам Лефу был глубокий порез на запястье (Флут перевязывал его платком), а месье Труве растирал шишку на лбу. У нее самой ужасно ныло плечо, но пока совершенно не хотелось выяснять, что там такое. В остальном же беглецы не пострадали ни телесно, ни душевно. Чаннинг, очевидно, пришел к такому же выводу и решил превратиться.

Его тело начало странно, жутковато корчиться, на несколько мгновений воздух огласили звуки трансформирующейся плоти и костей, и наконец оборотень предстал перед ними в полный рост. Алексия пискнула и поспешно отвернулась при виде его мужских достоинств — надо сказать, недурных размеров и пропорций.

Месье Труве снял сюртук и приличия ради протянул его оборотню. Кивнув в знак благодарности, Чаннинг оделся. Сюртук оказался ему короток и широковат, но прикрывал все, что совершенно необходимо было прикрыть. Правда, в результате майор, со своими длинными распущенными волосами, приобрел пугающее сходство с французской школьницей исполинского роста.

Алексия прекрасно знала, что требуется от нее в такой момент. Вежливость обязывала произнести прочувствованные слова, хотя она предпочла бы, чтобы ее благодарность досталась кому-то другому, а не Чаннингу Чаннингу из честерфилдских Чаннингов.

— Что же, майор Чаннинг, полагаю, мне надлежит поблагодарить вас за своевременное вмешательство. Однако я не совсем понимаю. Разве вы не должны сейчас находиться в другом месте? Убивать там кого-нибудь?

— Миледи, мне кажется, именно этим я только что и занимался.

— Я имею в виду официально — за королеву и отечество, вместе с полком и так далее.

— Нет, переброску полка отложили после вашего отъезда. Технические сложности.

— Вот как?

— Да, не так-то просто оказалось оставить убитого горем альфу. И ваше счастье, что я не отправился с полком за границу. Кто-то же должен был вытащить вас из лап тамплиеров.

Он говорил так, будто спасательного отряда вовсе не существовало!

— Я прекрасно справилась бы сама. Но все равно спасибо. Вы всегда в ужасном восторге от самого себя, правда?

Майор ухмыльнулся:

— А вы нет?

— А зачем вы все это время следили за мной?

— Значит, вы догадались, что это был я?

— Вокруг бродит не так много белых волков, готовых защищать мои интересы. После случая с вампиром и коляской я решила, что это должны быть вы. Так зачем же?

За спиной у нее раздался еще один голос, низкий и хриплый:

— Потому что я его послал.

Флут оставил перевязку мадам Лефу и обернулся, готовый встретить лицом к лицу новую угрозу. Француженка потянулась к своим верным булавкам для галстука, а месье Труве поднял мушкетон-волынку, который он все это время разглядывал с любопытством ученого. Один только майор Чаннинг остался невозмутимым.

Лорд Коналл Маккон, граф Вулси, вышел из тени, которую отбрасывала опора моста.

— Ты? Ты опоздал! — возмущенно заявила ему Алексия, его сбежавшая жена.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ НА МОСТУ ЧЕРЕЗ АРНО И В ДРУГИХ РОМАНТИЧЕСКИХ МЕСТАХ

— Опоздал! Еще бы я не опоздал. Ты же понимаешь, жена, что мне пришлось гоняться за тобой по всей Италии? Тебя было не так-то легко найти.

— Ну, с такой тактикой, конечно, не найдешь. Я-то не разъезжала по всей Италии. Я все это время просидела во Флоренции. Из-за тебя даже оказалась в этих ужасных римских катакомбах.

— Из-за меня? Я-то тут в чем виноват, женщина?

Граф Вулси шагнул к Алексии и навис над ней. Оба они совершенно забыли о спутниках леди Маккон, которые стояли возле них полукругом и с интересом прислушивались. Голоса разносились далеко по реке и по пустынным улицам Флоренции — несомненно, к увеселению многих горожан.

— Ты от меня отказался! — сказав это, Алексия вновь испытала великолепное чувство глубокого облегчения. Хотя на этот раз, к счастью, оно не сопровождалось бессильными слезами. Коналл приехал за ней! Но, конечно, она все еще злилась на него.

В этот момент Флут осмелился вмешаться:

— Пожалуйста, потише, мадам. Опасность еще не миновала.

— Ты меня прогнал! — прошипела Алексия с тихой яростью.

— Я тебя не прогонял… то есть не совсем. Я не это имел в виду. И ты должна была понять мои затруднения. Догадаться, что мне потребуется время, чтобы перестать быть идиотом.

— Да неужели? И откуда мне было знать, что идиотизм — временное явление, особенно в твоем случае? До сих пор ничто на это не указывало! И к тому же вампиры пытались меня убить.

— А здесь они что, не пытались тебя убить, только дома? Хорошо, я хоть протрезвел настолько, чтобы послать за тобой Чаннинга.

— О, вот это мне нравится… Погоди, как ты сказал? Протрезвел? То есть ты хочешь сказать, что пока я, беременная, бежала в Европу, спасалась от божьих коровок, летала на орнитоптерах, приземлялась в грязь и пила кофе — ты все это время пьянствовал?

— Я был в подавленном состоянии.

— Ах, в подавленном? Это ты-то? — Алексия так разозлилась, что начала брызгать слюной. Изогнувшись, словно изготовившаяся к прыжку кошка, она смотрела на мужа снизу вверх, что всегда казалось ей немного странным, поскольку ростом Бог ее не обидел и онапривыкла возвышаться над собеседниками. Но лорд Маккон мог нависать над ней сколько угодно — ее это нисколько не трогало!

Она стала тыкать его двумя пальцами в грудь, подчеркивая свои слова:

— Ты бесчувственный, — тычок, — предатель, — тычок, — не умеющий доверять, — тычок, — грубый, — тычок, — чурбан!

Каждый тычок делал лорда Маккона смертным, но он, видимо, нисколько не возражал.

Вместо этого он схватил руку, которая тыкала его в грудь, и поднес к губам.

— Прекрасно сказано, любовь моя.

— Не подлизывайся, муж. Я еще с тобой не закончила.

Она начала тыкать его другой рукой. Лорд Маккон улыбался во весь рот — должно быть, догадалась Алексия, тому, что у нее вырвалось это «муж».

— Ты меня выгнал, не дав мне оправдаться… Не смей меня целовать! Ты даже не подумал, что это твой собственный ребенок… Прекрати сейчас же! Нет же — тебе непременно потребовалось сразу предположить самое худшее! Ты знаешь мой характер. Я никогда не смогла бы тебя предать. Если история утверждает, что какое-то событие невозможно, это еще не значит, что не бывает исключений. Исключения всегда есть. Посмотри на лорда Акелдаму — он сам исключение из всех правил. Да мне стоило только просмотреть кое-какие записи у тамплиеров, и я сразу поняла… Перестань целовать меня в шею, Коналл, я тебе серьезно говорю! Тамплиерам следовало бы больше заниматься наукой, а не бросаться с мечами на всех подряд, — она сунула руку в декольте, достала маленькую, пропахшую чесноком римскую табличку с проклятиями и сунула в лицо мужу. — Вот, смотри. Доказательство! Но тебе же было не до того, куда там! Ты же сначала делаешь, потом думаешь. И я осталась одна, без стаи.

Только тут лорду Маккону удалось вставить слово, и то лишь потому, что леди Маккон пришлось перевести дыхание.

— Я смотрю, ты сумела сколотить свою собственную стаю, дорогая. Протекторат парасоля, если можно так выразиться.

— Ха-ха, очень смешно.

Лорд Маккон наклонился к Алексии и, прежде чем она смогла возобновить свою тираду, поцеловал прямо в губы. Это был знакомый глубокий, собственнический поцелуй. Это были объятия, в которых Алексия всегда чувствовала, что, даже если ее прикосновение убивает в Коналле оборотня, он все равно способен сожрать ее живьем. Она продолжала рассеянно тыкать мужа в грудь, даже когда прильнула к нему.

Он остановился так же внезапно, как и начал.

— Фу!

— Фу? Ты целуешь меня, даже не дождавшись, когда я перестану на тебя кричать, а потом говоришь «фу»? — Алексия высвободилась одним рывком.

Коналл остановил ее вопросом:

— Алексия, дорогая, ты что, недавно ела песто?

Он стал тереть нос, будто в нем засвербело. Глаза у него начали слезиться.

Алексия засмеялась:

— И правда, у оборотней же аллергия на базилик. Видишь, как страшна моя месть?

Она могла прикоснуться к своему громадному оборотню, и аллергическая реакция, вероятно, сразу прекратилась бы, но отступила на шаг назад и смотрела, как он страдает. Забавно, что, даже будучи смертным, Коналл так отреагировал на вкус ее ужина. А потом она поняла, что смирилась и готова жить без этого вкуснейшего песто, готова простить своего мужа.

Когда-нибудь.

Коналл вновь приблизился к ней — осторожно, словно боялся спугнуть ее слишком резкими движениями.

— Давненько я не пробовал этот соус! Честно говоря, мне он никогда не казался вкусным, даже когда я был человеком. Но если тебе он правда нравится, я могу потерпеть.

— А ребенка ты тоже готов терпеть?

Муж снова обнял ее.

— Если он тебе правда нравится.

— Не будь таким язвой. Тебе он тоже понравится, вот увидишь.

Он ткнулся носом ей в шею и удовлетворенно вздохнул.

— Моя, — сказал он радостно.

Алексия смирилась со своей судьбой.

— К сожалению, мы оба твои.

— Ну тогда все в порядке.

— Это ты так думаешь, — она отстранилась и стукнула мужа по руке — просто для того, чтобы четко обозначить свою позицию. — Факт остается фактом: ты тоже принадлежишь мне! А у тебя хватило наглости вести себя так, как будто ты не мой.

Лорд Маккон кивнул. Она была права.

— Я заглажу свою вину, — и неосторожно спросил: — Что я могу для этого сделать?

Алексия задумалась.

— Я хочу иметь свой собственный эфирографический передатчик. Новой конструкции, без кристаллических клапанов.

Он кивнул.

— И несколько божьих коровок от месье Труве.

— Что?

Она сердито посмотрела на Коналла.

Он снова кивнул. Покорно.

— И новый пистолет для Флута. Хороший револьвер или еще что-нибудь, только чтобы несколькими пулями подряд мог стрелять.

— Для Флута? А он тут при чем?

Алексия скрестила руки на груди.

— Как скажешь, дорогая.

Она подумала, не попросить ли у мужа «норденфельт», но решила, что это будет немного слишком, и умерила свои запросы.

— И еще я хочу, чтобы ты научил меня стрелять.

— Алексия, ты думаешь, это подходящее занятие для женщины в твоем положении?

Снова сердитый взгляд.

Он вздохнул.

— Ла-адно, хорошо. Что-нибудь еще?

Алексия задумчиво нахмурилась.

— Пока хватит и этого, но потом я могу еще что-нибудь придумать.

Оборотень снова прижал ее к себе и стал водить руками по ее спине широкими круговыми движениями, уткнувшись носом в ее волосы.

— Так как ты думаешь, дорогая, это будет девочка или мальчик?

— Очевидно одно — это будет душекрад.

— Что?! — граф отпрянул от жены и посмотрел на нее с подозрением.

Чаннинг прервал их:

— Боюсь, нам пора.

Майор склонил голову набок, словно все еще оставался в облике волка и прислушивался к звукам погони, наставив уши.

Лорд Маккон мгновенно превратился из щедрого мужа в альфу-оборотня.

— Мы разделимся. Чаннинг, вы, мадам Лефу и Флут станете приманкой. Мадам, боюсь, вам придется надеть женское платье.

— Иногда с этим приходится мириться.

Алексия усмехнулась: и над недовольством мадам Лефу, и над самой мыслью, что кто-то способен их перепутать друг с другом.

— Я бы рекомендовала еще накладные подушки, — предложила она, слегка выпятив грудь, — и выпадение волос.

Изобретательница хмуро поглядела на нее.

— Я прекрасно понимаю, насколько мы несхожи внешне, могу вас уверить.

Алексия подавила улыбку и повернулась к мужу.

— Ты хочешь отправить их по суше?

Лорд Маккон кивнул и перевел взгляд на часовщика:

— Месье?..

— Труве, — тут же подсказала ему жена.

Часовщик подмигнул им обоим.

— Думаю, я отправлюсь домой. Может, кто-то захочет сопровождать меня, пока нам по пути?

Чаннинг и мадам Лефу кивнули. Флут, как всегда, очень скупо отреагировал на такой поворот событий. Но Алексии показалось, что она заметила в его глазах довольный блеск.

Месье Труве повернулся к Алексии, взял ее руку и галантно поцеловал. Его усы щекотали кожу.

— Было очень приятно познакомиться с вами, леди Маккон. Очень, очень приятно.

Коналл бросил на него возмущенный взгляд:

— Вы говорите о моей жене, так?

Француз не удостоил лорда Маккона вниманием, что сделало его еще симпатичнее в глазах Алексии.

— И мне тоже, месье Труве. Нам непременно нужно продолжить наше знакомство когда-нибудь в недалеком будущем.

— Полностью согласен.

Алексия вновь повернулась к мужу, который что-то тихонько бормотал себе под нос.

— А мы отправимся морем? — Альфа Вулси кивнул. — Хорошо, — усмехнулась она. — Ты будешь только мой. Мне еще есть за что на тебя покричать.

— А я тут подумал, что у нас ведь должен быть медовый месяц.

— A y оборотней это выражение означает то же самое?

— Очень смешно, женушка.

* * *
К теме «маленького неудобства» лорд и леди Маккон вернулись не скоро. Сначала нужно было попрощаться со всеми и покинуть Флоренцию. Утро застало их в мирном уединении — в заброшенном старом амбаре, огромном и продуваемом сквозняками. И тут-то, когда всё наконец в какой-то мере уладилось, они приступили к тому, что для лорда и леди Маккон могло считаться серьезным разговором.

Коналл, поскольку он был сверхъестественным и достаточно привык к холоду, галантно расстелил свой плащ поверх вороха заплесневелой соломы, развалился на нем, совершенно обнаженный, и выжидающе посмотрел на жену.

— Очень романтично, дорогой, — только и сказала на это Алексия.

Лицо у Коналла слегка вытянулось, но леди Маккон была не столь неуязвима для чар своего мужа, чтобы устоять перед соблазнительной комбинацией мускулистой наготы и застенчивого выражения лица.

Она стала снимать с себя платье и юбки.

Он очаровательно зафыркал, когда она упала на него сверху, по-лебединому. Впрочем, вероятно, она больше походила на тюленя, выброшенного на берег, чем на лебедя, однако ее маневр принес желанный результат: их тела прижались друг к другу так тесно, как только могли. Коналлу понадобилась минутка, чтобы прийти в себя, после того как несколько стоунов веса рухнули на него разом, но всего лишь минутка. Тут же он приложил все возможные усилия, чтобы как можно скорее избавить жену от оставшихся слоев одежды: распустил шнурки корсета на спине и расстегнул застежку спереди, а затем снял сорочку с ловкостью самой искусной горничной.

— Не так быстро, — мягко упрекнула Алексия, хотя его нетерпение льстило ей.

Словно послушавшись, в чем Алексия, впрочем, очень сомневалась, он внезапно сменил тактику и крепко прижал ее к себе. Уткнулся лицом ей в шею и глубоко вздохнул. Его широкая грудь вздымалась, и Алексия поднималась и опускалась вместе с ней. Ей казалось, что она плывет по волнам.

Затем он легонько, с удивительной нежностью отстранил ее, стянул с нее панталоны и стал гладить ее немножко округлившийся живот.

— Так, значит, душекрад? Вот кого мы ждем?

Алексия стала слегка извиваться, стараясь вернуть его к привычной, более решительной манере. Она, конечно, никогда не призналась бы в этом вслух, но ей нравилось, когда муж делался страстным до грубости.

— На одной из тех римских табличек его назвали «ловцом кож».

Коналл помолчал, задумчиво глядя на нее:

— Нет, такого я никогда не слышал. Ну да ведь я не такой и старый.

— Вампирам он не дает покоя.

— Пошел по стопам своей матери, щенок! Это просто очаровательно.

Большие ладони оборотня с неожиданным энтузиазмом переместились выше.

— Что это ты? — недоуменно спросила Алексия.

— Хочу кое-что выяснить. Оценить прирост в размерах.

— Вот уж не знаю, какой прирост ты обнаружишь, — заметила она, — при том что размер у них с самого начала был более чем солидный.

— О, я уверен, что справлюсь с этой задачей.

— У каждого должна быть цель в жизни, — согласилась жена, и голос у нее слегка дрогнул.

— А чтобы оценить изменения в полной мере, мне придется задействовать все имеющиеся в моем арсенале инструменты.

Прозвучавший намек означал, что Коналл намеревается пустить в ход уже не руки, а рот.

Надо признать, что Алексия немедленно напрочь утратила желание символически протестовать — вместе со способностью ровно дышать. И поскольку рот у ее мужа был занят, а говорить с полным ртом не годится даже оборотням, она решила, что на этом разговор можно закончить. И он закончился — во всяком случае, пока.


Оглавление

  • ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ МИССИС ЛУНТВИЛЛ ПРИХОДИТСЯ УЛАЖИВАТЬ СКАНДАЛ В СЕМЕЙНОМ КРУГУ
  • ГЛАВА ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ЛОРД МАККОН СРАВНИВАЕТСЯ С ОВОЩЕМ
  • ГЛАВА ТРЕТЬЯ, В КОТОРОЙ АЛЕКСИИ ПРИХОДИТСЯ ЗАНЯТЬСЯ ЭНТОМОЛОГИЕЙ
  • ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ЧАЙ С ОСКОРБЛЕНИЯМИ
  • ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОТОРОЙ НА АЙВИ ХИССЕЛПЕННИ И ПРОФЕССОРА ЛАЙАЛЛА СВАЛИВАЕТСЯ НЕПОМЕРНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
  • ГЛАВА ШЕСТАЯ ПОД ИМЕНЕМ ТАРАБОТТИ
  • ГЛАВА СЕДЬМАЯ ЧТО ХУЖЕ ВСЕГО В ВАМПИРАХ
  • ГЛАВА ВОСЬМАЯ ИСПЫТАНИЕ НЮХАТЕЛЬНЫМ ТАБАКОМ, КУМКВАТАМИ И ЭКЗОРЦИЗМОМ
  • ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, КАК НЕ НАДО ПЕРЕХОДИТЬ ЧЕРЕЗ АЛЬПИЙСКИЙ ПЕРЕВАЛ
  • ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, В КОТОРОЙ АЛЕКСИЯ СТАЛКИВАЕТСЯ С МОЛЧАЛИВЫМИ ИТАЛЬЯНЦАМИ
  • ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ АЛЕКСИЯ ОТКРЫВАЕТ ДЛЯ СЕБЯ СОУС ПЕСТО И НАХОДИТ ТАИНСТВЕННУЮ БАНКУ
  • ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ БОЛЬШОЕ ЯЙЦО ПО-ШОТЛАНДСКИ ПОД ТЕМЗОЙ
  • ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ПИКНИК С ТАМПЛИЕРАМИ
  • ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ «МАЛЕНЬКОЕ НЕУДОБСТВО» ДОСТАВЛЯЕТ ВСЕ БОЛЬШЕ НЕУДОБСТВ
  • ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ БОЖЬИ КОРОВКИ ПРИХОДЯТ НА ПОМОЩЬ
  • ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ НА МОСТУ ЧЕРЕЗ АРНО И В ДРУГИХ РОМАНТИЧЕСКИХ МЕСТАХ