КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Изломы (СИ) [Kranty] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Глава 1 ==========


В коридоре третьего этажа – дрожащий полумрак, факелы горят через два, отбой был три часа назад. Лили идёт, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить посапывающие портреты и не попасться Филчу – он вряд ли счёл бы подготовку к выпускным экзаменам достаточным оправданием для нарушения комендантского часа.

В тёмной нише кто-то едва заметно двигается – доспехи, кажется Лили, но через пару шагов она понимает, что не слышала бряцания. Она староста, даже если сегодня не её очередь патрулировать коридоры, поэтому приходится вытащить палочку и спросить:

- Кто здесь?

Тишина; может, показалось?

- Выйди на свет, иначе лишишься дополнительных очков, - командует Лили на всякий случай, тихо, но строго.

Из ниши действительно кто-то вышагивает в полумрак, под не горящий факел; Лили узнаёт студента даже так.

- Что ты здесь делаешь, Северус?

- Снимай баллы и уходи.

Даже в скудном свете заметно, что лицо у него заострилось, искажённое страданием. Какое-то смутное ощущение серьёзности происходящего не позволяет Лили уйти. Кажется, будто дело не в обычных школьных проблемах с успеваемостью или однокашниками. Спросить его, что стряслось? Идея заведомо бесперспективная, хорошо, если закончится без проклятий, одними взаимными оскорблениями… Но на лице у Северуса проступающее сквозь маску небрежности знакомое выражение, как когда речь заходила о ссорах его родителей.

«У тебя что-то случилось?» вылетает само.

- Не твоё дело, Эванс, - ожидаемо огрызается Северус в ответ.

- Слушай, я знаю, что наши пути разошлись. Я не жду, что ты захочешь мне исповедаться, но всё-таки мы не чужие люди, и если вдруг я могу помочь…

Конечно, всё это чушь насчёт нечужих людей, и Северус имеет полное право фыркнуть – Лили и сама не объяснила бы, кто дёрнул её за язык.

- Мне не нужна твоя помощь, - отрезает Северус (что ж, мог бы и жёстче) и разворачивается, чтобы уйти, наплевав на взыскание и старосту Гриффиндора, но Лили почему-то ловит его за руку вместо того, чтобы взорваться в ответ.

Она не ощущала его руку в своей уже года полтора, а может, даже чуть больше. Почему-то прикосновение выстреливает оглушительно, и Северус наверняка чувствует тоже и замирает именно от этого, а не просто потому, что решил остановиться, раз она попросила.

- Северус?..

- Мама умерла, - зло бросает он, сердясь на неё, что настояла, на себя, что сдался, и на абсолютную беспомощность их обоих в этой ситуации.

Шаркающие шаги смотрителя раздаются внезапно, вытесняя на секунду всё остальное. Северус втаскивает Лили в нишу, взмахивает палочкой – заклинание невербальное, он наловчился лучше всех на курсе. Им очень везёт, что кошка высматривает нарушителей в другом месте, Филча обмануть куда проще. Старик, удаляясь, бормочет что-то неодобрительно и неразборчиво, а Северус говорит почти в полный голос:

- Сейчас он уйдёт, и я провожу тебя в башню. Только не надо расспросов и утешений.

Северус здорово вытянулся за последнее время, хотя, скажем, до Сириуса ему всё равно далеко. Лили осторожно обнимает его за талию, привычно худого, напряжённого, вдыхает у плеча знакомый тёплый плотный запах.

- Мне очень жаль, - говорит она с чувством. Эйлин Снейп никогда не была с ней хотя бы приветлива, но она любила сына больше целого мира, и поэтому Лили действительно больно за Северуса.

- Я сказал – не надо.

Лили поглаживает его по лопаткам, прекрасно помня: что бы он ни говорил, он никогда её не отталкивал. Разумеется, ещё не поздно начать, но почему-то кажется – не сегодня. Он моргает всё чаще и в конце концов не выдерживает.

Он всегда плачет беззвучно, надолго задерживая дыхание, Лили сжимает его крепче и шепчет:

- Мне очень, очень жаль… - и в глазах у неё тоже блестят слёзы.


Потом они сидят в нише на своих сумках, держась за руки. Северус, привалившись к стене, отрешённо смотрит в полумрак коридора, Лили разглядывает их переплетённые пальцы.

- Когда похороны?

- В среду. Завтра поеду экспрессом, - голос у Северуса бесцветный, негромкий. – …Отец вряд ли сообщил деду. Наверное, надо ему написать, он должен знать… Или не должен, не знаю. Может, мама для семьи умерла, когда вышла замуж за магла.

- Я думаю, лучше написать мистеру Принцу, - Лили отвечает тоже тихо, хотя заклинание надёжно скрывает их голоса. – Даже если он не явится на прощание, может, как-нибудь придёт на могилу…

Северус молчит – раз не спорит, видимо, согласился; Лили приходит в голову другая мысль:

- А можно я поеду с тобой?

- Нет! – он отвечает так быстро, что даже неловко спрашивать, почему.

Глаза у него блестят тревожно.

Боится, его друзьям не понравится, что он ищет утешения у грязнокровки? Ничего не изменилось; он слизеринец, она маглорождённая гриффиндорка. Прежнее единение было только секундной иллюзией. Лили вдыхает, как будто хочет что-то сказать, но только отводит взгляд – нет смысла упрекать Северуса, ей только показалось, что они всё ещё друзья, что они всё ещё…

- Ладно, - она чуть сжимает его руку, прежде чем отпустить. – Возвращайся скорее в гостиную.

- Подожди.

Он не позволяет прикосновению распасться, стискивает пальцы крепче. У него между бровей залегает морщинка, он коротко прикусывает губы и наклоняется, вглядываясь в её лицо в поисках малейшего признака несогласия, готовый отпрянуть в любой момент. Она подаётся вперёд сама, хотя заранее ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет, - но остановиться попросту невозможно.

Нежность и горечь. Сухие, ласковые губы; пальцы, вплетённые в волосы. Дрожь. Сомкнутые веки, излом бровей, и как молитва:

- Любимая, ты моя любимая…

- Грязнокровка.

Северус отшатывается, как от оплеухи.

- Лили…

- Что?..

Они всё ещё держатся за руки, но Лили ярко ощущает – это ничего не значит. Всё по-прежнему, они идут разными дорогами, и поздно уже что-то менять.

- Я же извинился… хочешь, извинюсь снова?

- Я не об этом. Я о том, что мы не можем себе позволить быть вместе, Сев. Что скажут тебе твои слизеринские друзья?

- А тебе – твои гриффиндорские? – парирует Северус, мгновенно ощетиниваясь.

- Мне проще. Я не якшаюсь с последователями тёмных волшебников, - Лили ничего не может сделать с обвинительным тоном. – Ты даже не разрешаешь мне поехать на похороны! А твой Лорд позволит тебе иметь жену-грязнокровку?

- Он не мой Лорд, - сухо возражает Северус.

- Пока? – едко уточняет Лили.

Северус откидывает голову назад, чувствует затылком скат ниши и закрывает глаза.

Лили сжимает крепче их всё ещё переплетённые пальцы.

- Видит Бог, Северус, мне так жаль, - шепчет она и замечает промелькнувшую у него презрительную гримасу.

- «Бог». Ты волшебница, Лили.

- Я дочь маглов, Северус.

Он поднимается порывисто, его рука выскальзывает из её пальцев, и Лили остро хочется плакать. Она встаёт тоже, кусая губы и избегая встречаться с Северусом взглядом. Тот подхватывает с пола обе сумки и первым направляется по коридору в сторону Гриффиндорской башни.

***

Выпускной проходит под траурными знамёнами. Нападения на маглорождённых волшебников следуют одно за другим, и веселиться не хочется никому – даже слизеринцам. Они высокомернее обычного и ведут себя так, будто каждый из них причастен к великому делу очищения магического сообщества от магловского отродья, но и они, кажется, впечатлены до испуга.

Бал в этом году отменили, но после церемонии вручения дипломов студентам разрешают разойтись по залу, пообщаться с сокурсниками – попрощаться. В гомоне и многолюдье ясно звучит всеобщее напряжение; Лили не отпускает руку Джеймса, бродит за ним по залу от одних к другим; все поздравляют друг друга и хлопают по плечам.

Хочется поздравить Северуса, но он не отходит от своих друзей, а напрашиваться на смешки и оскорбления Лили не улыбается совсем. В конце концов Северус тоже находит её взглядом – у него трепещут ноздри, когда он замечает, что Лили держит за руку Джеймса, и он отворачивается, подняв подбородок.


Праздник всё-таки случается в факультетской гостиной, где младшекурсники развешивают поздравительные плакаты, переливающиеся всеми возможными цветами, расставляют яркие сладости и батареи бутылок сливочного пива. Кто-то, как всегда, раздобыл огневиски, кто-то водрузил на стол радиоприёмник, нежно свистящий популярную мелодию. Выпускают фейерверк – маленького дракончика, который кувыркается под потолком и плюётся разноцветными искрами, и кажется, что гостиная пылает алым именно из-за него.

Сириус забирается в кресло и встаёт там, поставив одну ногу на подлокотник. Голоса затихают.

- Мы стали взрослыми в дерьмовый, дерьмовый год, - провозглашает Сириус сильным голосом, поднимая стакан виски. – Но ребята правы, - элегантный поклон в сторону активистов с пятого курса, - это не повод лишать себя праздника. Нас не запугать. Мы сильны, пока едины. За Гриффиндор!

- За Гриффиндор, - стройно, единым духом отзывается гостиная.


Лили успевает отвлечься и даже потерять из виду Джеймса – хотя, его потеряешь, ищи в самой гуще народа, - когда к ней подходит Элис. Она хмурится и наклоняется к уху Лили.

- Выйди-ка на минутку, там тебя очень ждут.

Лили вскидывает взгляд – уточнять не надо.

Что нужно от неё Северусу? Или он всё-таки решил её поздравить?..


Он стоит в полутьме коридора, как два года назад. У Лили почему-то сердце стучит в горле, когда она выскальзывает из-за портрета Полной Дамы. Подойдя ближе, она замечает, что у Северуса непривычно прямая спина и странно блестят глаза. Видимо, в гостиной Слизерина тоже праздник полным ходом… У самой Лили шумит в голове от выпитого – разговор не предвещает совершенно ничего хорошего.

И точно.

- Почему Поттер, Лили?.. – спрашивает Северус без приветствий и предисловий.

Лили опускает глаза. Что тут ответишь? Она не планировала специально. Не ждал же Северус, что она всю жизнь будет одна? Было бы ему легче, если бы она выбрала кого-то другого, не Джеймса?

Северус шагает навстречу, нежно отводит её волосы от лица.

- Почему, Лили?

- Потому что не ты, - говорит Лили прежде, чем успевает осмыслить. Дурацкий разговор, и вообще всё по-дурацки.

Северус прикрывает глаза – должно быть, ему так проще держать себя в руках, чтобы продолжать спрашивать:

- А почему не я, напомни-ка мне?

- Потому что не я, Северус, - раздражённо отвечает Лили. Неужели в ситуации между ними всё ещё есть что-то, что ему не очевидно?

- Хочешь сказать, это я виноват, - тон у Северуса выходит слишком уж ровный.

Она смотрит в его лицо и впервые в жизни не понимает по нему ничерта. Он винит её? Или соглашается с ней и корит себя? К чему вообще этот странный разговор? Каждый из них выбрал свой путь, поздно отказываться, бесконечно, бесконечно поздно… С этой мыслью Лили отступает на шаг, собирается с духом и припечатывает:

- Мне противны эти пьяные мелодрамы. Поздравляю с окончанием школы, Северус.

Полная Дама ворчит насчёт шляющихся туда-сюда, и заостряющийся световой клин отсекает Северуса по живому.


В гостиной шумно и душно, то и дело раздаётся многоголосый хохот, Лили не успевает сделать и пары шагов, как натыкается на зачарованный бумажный самолётик, который, ударившись ей в висок, продолжает кружить над её головой. Почему-то ребята смеются, а Сириус кричит через всю гостиную:

- Сохатый, ты не против, я поцелую Лили?

- Давай без вольностей там, - отзывается Джеймс, который выполняет свой фант – заплетает в косички бахрому на шторах, руками, без магии.

- Я не играю, - протестует Лили, но поздно.

- Мы и не играем. Играют – нами, - совершенно серьёзно заявляет Сириус, глядя совсем близко чуть расфокусированными глазами, и чмокает её в губы под улюлюканье ребят. Лили качает головой: детские игры, взрослые фразы, он вообще понимает, что говорит?

Она поднимается в спальню почти сразу – всеобщее внимание схлынуло так же быстро, как накатило. Постель прохладная, а в груди – тянущая тоска без конкретной причины: всё вместе остро не так уже сейчас, а надвигается тревожное завтра… Лили сворачивается под одеялом и прячет лицо в ладони. Элис приходит очень скоро и ни о чём не спрашивает, но укладывается рядом и обнимает, и от этого становится чуточку лучше.


========== Глава 2 ==========


Джеймс стягивает мантию так, что сразу становится ясно – он раздражён. Впрочем, он и не таится.

- Ты же знала всегда, - бросает он обвинительно. – Это ещё в школе было ясно – рано или поздно Снейп примет Метку. Так что у тебя с лицом?!

- Он был моим другом, Джим.

Меньше всего на свете Лили хотелось бы обсуждать это с Джеймсом. Он не поймёт, что бы она ни объясняла, просто потому что он не в состоянии понять. У него рушится балка, когда речь идёт о Северусе Снейпе, так было всегда и, похоже, это не изменится.

- Он убийца. А ты… жалеешь его?!

- Я жалею мальчика. Талантливого, хорошего – самого лучшего – мальчика, которого больше нет. И мне, Джим, наплевать, что ты думаешь по этому поводу.

Она хлопает дверью ванной так, что звенят на трюмо флаконы.

Конечно, она жалеет! Это же Северус!

Северус, который смотрел на неё украдкой, восхищённо и нежно; который нёс её на руках через огромную лужу в Паучьем тупике, не стесняясь прохожих и взглядов из окон; который складывал руки на груди, чтобы накрыть её пальцы своими, когда она держала его под локоть; который выпрямлялся и начинал светиться, когда видел, что она ему рада, что она им восхищается и гордится; который горячился и отчаянно старался, чтобы это заслужить…

«Любимая, ты моя любимая»…

«А почему не я, Лили?»…

Она прижимает пальцами переносицу. Плакать нельзя. В спальне Джим, и рыдать за дверью о Северусе – отвратительная идея, как ни посмотри. Лили заставляет себя подумать о других вещах – после собрания Ордена тем для осмысления всегда хоть отбавляй, и пускает воду.


Джим сидит, опираясь на столешницу локтями, чуть сгорбив спину, и Лили, входя в кухню, оглаживает его фигуру взглядом. Устраивать холодную войну смысла нет, поэтому Лили подходит и кладёт руку Джиму на плечо. Он разворачивается так, чтобы удобно было её обнять.

- Я люблю тебя, Лили.

Это «извини».

- Я знаю, Джим. Я тоже тебя люблю.

Она снимает с него очки, чтобы нежно поцеловать в веки.

***

То, что Элис разведёт её на разговор, Лили понимает уже тогда, когда Элис стягивает пальто – по выражению лица или глаз, но ясно кристально. Лили смиряется и ждёт, хотя помогать ей выводить беседу на нужную тему не собирается.

Элис почти сразу переодевается в пижаму – она сегодня остаётся с ночевой, Джим на задании Дамблдора.

- Хочу есть, - объявляет Элис, завязывая пояс халата.

- И выпить? – улыбается Лили. Пожалуй, с алкоголем ей и правда было бы проще.

Элис отрицательно качает головой, глаза у неё хитро прищурены:

- Нет. Мне теперь нельзя.

Лили понимает не сразу, а когда всё-таки соображает, у неё даже наворачиваются слёзы.

- Ты чего? – с улыбкой обнимает её Элис.

- Да ну тебя… я же тебя помню круглолицей девчушкой на табуретке во время распределения! А теперь ты будешь мамой, а там оглянуться не успеем – будет крошка Лонгботтом Распределяющую шляпу надевать…

- Это ещё нескоро, - улыбается Элис.

- Поздравляю вас, Элис! Такая радость!..

Элис, кажется, тоже хочется расплакаться, правда, вряд ли дело только в бурном счастье. Разумеется, она счастлива, но носить ребёнка во время войны и каждый день бояться за него, за его отца – за себя, в конце концов… Лили обнимает подругу крепче, и обеим ясно, что объятие не про поздравления.

- Так, - собирается Элис, смахивая всё-таки выступившие слёзы. – Корми нас! И рассказывай, что это с тобой на прошлом собрании приключилось.

Лили послушно направляется на кухню, собирать поздний ужин.

- Может, лучше я послушаю тебя? – предлагает она.

Кажется, это важнее.

- Нет, - Элис категорична, но под внимательным взглядом Лили сдаёт: - Может, потом… Рассказывай.

Лили усмехается: да уж, она ждала изящных подводок к теме… а тут на тебе – вопрос в лоб, отвечай, не отвертишься. Элис заминку замечает и подталкивает:

- Это из-за Снейпа. Не из-за убийств в Манчестере.

Лили остаётся только кивнуть.

- Джим говорит, тут нечему удивляться, - неохотно начинает она, взмахивая палочкой над тарелкой, на которую тут же приземляются аккуратные ломти печёного мяса. – Я и не удивляюсь, но… я до последнего надеялась, что Сев сделает правильный выбор. А теперь… понимаешь, одно дело было упрекать его в неподходящих увлечениях или выборе плохой компании, и совсем другое - всерьёз заиметь его в качестве врага, - говорить тяжело, Лили не смотрит на Элис. - А если мы сойдёмся в бою? Он убьёт меня? …Я убью его?.. Я, конечно, не про то, кто лучше владеет боевой магией…

Думать об этом одной, по полночи сидя в постели, обнимая коленки и разглядывая складки на одеяле, было почему-то проще, чем говорить вслух.

- Детка… - говорит Элис и протягивает руку через стол, чтобы сжать пальцы Лили в подбадривающем жесте.

Та слабо улыбается и отвечает на пожатие.

- Он всегда был той ещё задницей, - говорит Элис, поставив перед собой подплывшую по воздуху чашку с золотистым ароматным бульоном, - но с другой стороны, он на тебя дышать боялся, хотя ты гриффиндорка и маглорождённая…

«Любимая, ты моя любимая…»

«Грязнокровка».

Лили сгребает рыжие пряди к затылку.

- Это я во всём виновата. Я же ничего не соображала! Он говорил – а я верила…

Элис смотрит тревожно и явно не понимает, о чём Лили пытается рассказать, и тогда та пробует сначала.

- Мы говорили с ним… на седьмом курсе, после Рождества. Ну, как говорили… целовались.

Элис кивает – она никогда не спрашивала, но, вероятно, догадывалась.

- Я сказала ему, что мы не можем быть вместе, потому что я грязнокровка, а он без пяти минут Пожиратель смерти. И я даже не сомневалась в том, что говорю, потому что… потому что он всегда очень категорично отстаивал своё увлечение Тёмными искусствами, и из-за той истории на пятом курсе… А теперь я думаю, скажи я: брось всё и будь со мной – он бы был. Он, в общем-то, и попытался, но я же такая умная, сразу ему рассказала, кто есть кто и что нам с этим раскладом светит.

- Но ты тогда была ещё ребёнком, - ласково замечает Элис. – Ты не могла видеть то, что видишь сейчас. Ты ни в чём не виновата.

Улыбка, которая появляется на лице Лили, называется «спасибо, но ты ничего не понимаешь».

- Я виновата, Элис, - убеждённо повторяет она. – В том, что не догадывалась, как сильно его любила. Он был рядом всегда, таскал мой чемодан на Кингс-Кросс, мы гуляли с утра до ночи всё лето напролёт, экспериментировали с зельями, писали сочинения за одним столом и в школе тоже часто были вместе – делали уроки, собирали в теплицах травы для зелий…

Чем дальше она говорит, тем выше поднимается левый уголок губ Элис.

- Ну да, да, - в конце концов перебивает она, - я понимаю, что тебе приятно вспоминать, но спасибо – я и сама помню, что вы без конца таскались вместе года четыре.

Лили улыбается – подруга знает о ней слишком, слишком много.

- Это было так естественно, что я даже оценить не могла, насколько это для меня важно. Этот подростковый максимализм… я взорвалась на «грязнокровку» принципиально, не столько из обиды за себя, сколько из желания отделить докси от пикси. Что-то в духе «ах, так вот ты какой на самом деле, наши дороги расходятся с этого места и навсегда»… Так глупо, - Лили качает головой, бесконечно сожалея, Элис смотрит пристально, от этого неловко. – Но на седьмом-то курсе… ведь было ещё не поздно, что бы я там себе ни придумывала. Он приходил в день выпускного – помнишь?

Элис подтверждает кивком. Об этом она не спрашивала тоже, ни в тот вечер, когда они уснули в обнимку, ни потом, но, видимо, причины, по которым Северус приходил, были для неё очевидны.

Пауза затягивается – Лили вспоминает Северуса, выпрямленного, странного и растерзанного нечитаемыми страстями; Элис задумчиво смотрит мимо. Стучит нож, сам собой нарезая огурец. Взгляд Лили случайно падает на чашку с нетронутым бульоном.

- Элис, ужинай, - спохватывается Лили. – Прости, я с этими разговорами тебе поесть не даю.

Та качает головой – ничего, и, так и не вынырнув из размышлений, надкусывает с хрустом сочный кусочек огурца.


Потом они перебираются в гостиную, Лили укладывается Элис на колени, та пропускает сквозь пальцы рыжие густые волосы. Молчание длится и длится, в конце концов Элис не выдерживает:

- О чём думаешь?

Лили отвечает не сразу: больно прокручивать такие вещи про себя, а вслух говорить ещё и неловко.

- Если бы я не была такой дурой, - решается она, наконец, - могла бы быть сейчас миссис Снейп. А у него никогда не было бы Чёрной Метки.

Элис хмурится.

- А не много ли ты на себя берёшь, детка? Ты не боролась за него, но и он не боролся за тебя.

Лили поворачивается так, чтобы видеть лицо подруги, и объясняет:

- Он очень гордый, Элис, он не мог бы, после того, как я сама от него отказалась…

Улыбка на лице Элис отдаёт скептицизмом.

- А сколько раз ты отправляла Джеймса гулять Запретным лесом? Или хочешь сказать, что Джеймс у нас образец смирения – сравнивай его с кальмарами, бросайся в него «никогда»…

- Это совсем другое?.. – неуверенно возражает Лили.

- Это одно и то же, - отрезает Элис. – Я хочу сказать, что вы со Снейпом облажались оба, и нет смысла брать всю вину на себя.

Лили закрывает лицо руками, и снова повисает молчание.

- Это кошмар какой-то… - шепчет Лили, опуская руки, когда пауза начинает действовать на нервы. – Джим действительно чудесный, а я не могу перестать думать про Северуса… Чувствую себя ужасно.

- Чувствуй, - хмыкает Элис. – Заслужила. Кстати, а что Джеймс-то?

- А что Джеймс? Джеймс хороший, - Лили чуть пожимает плечом. – Он чудесный муж. Я рожу ему сына и дочку, мы с ним будем счастливы всю жизнь и умрём в один день. Всё хорошо, Элис.

Элис смотрит сверху вниз, и на лице у неё написано крайнее сомнение. Лучше бы она спорила вслух, потому что вот это молчаливое возражение заставляет Лили чувствовать себя совершенно бестолковой.

- А что, по-твоему, браки бывают только по сумасшедшей любви? – спорит она, вдруг отчётливо устав от разговора. – У нас с ним любовь-дружба, и это лучший вариант для семьи. Я счастлива, что у меня такой муж.

- Тогда смирись уже с тем, что ты миссис Поттер, и перестань страдать по своему Снейпу, - сердито советует Элис.


========== Глава 3 ==========


Щека у Петуньи чуть подрагивает, глаза выкачены, на длинной бледной шее – красные пятна.

- Ты же волшебница! - выкрикивает Петунья, и Лили хочется истерически засмеяться, потому что объяснять сестре, что волшебник не Господь Бог, кажется, бесполезно.

- Что ты стоишь, Лили! Доставай свою чёртову деревяшку! Сделай же что-нибудь!

- Тунья, я… ничего не могу сделать, - думать тяжело, говорить – почти невозможно. – Никто не может воскресить мёртвых. Никто и никак.

Петунья кричит – слушать излишне, слышала миллион раз: и насчёт фокусов вместо магии; и насчёт никчёмности всех волшебников, вместе взятых, и конкретно Лили в особенности… Лили стоит, опустив руки, и не замечает, что плачет, только остолбенело думает – что-то не так. Катастрофически, мирокрушительно не так. Разве они не должны обниматься перед лицом горя? Разве они не единственные во всём мире остались друг у друга?.. Когда всё так безвозвратно исковеркалось между ними?..

У Вернона в глазах испуг, который он и не пытается скрыть. Очевидно, такой жену он видит впервые.

- Петти, не кричи, - пытается воззвать он. – Петти. Петунья!

Гаркнуть у него выходит довольно громко, девушки вздрагивают обе. Он всовывает Лили в ладонь стакан, в нём на четверть воды и резковато пахнущее успокоительное. Второй стакан он предлагает Петунье, та выпивает автоматически, как-то разом остолбенев.

- Вот так, милая, а теперь присядь, - уговаривает её Вернон, усаживая на диван, гладит по плечу, и какое-то время все молчат, но потом Петунья заводится по новой.

- Ты никогда ничего не делала для мамы… - укоряет она сквозь выступающие слёзы. – Тебе всегда было наплевать… Дома только летом, и то – с утра до ночи вечно шаталась где-то с этим Снейпом… Думаешь, письма писать раз в неделю – этого достаточно?.. Один раз в жизни я прошу тебя – помоги ей. Но ты и сейчас…

Лили хочется осесть на месте и разреветься в голос, Вернон, похоже, чувствует момент.

- Лили, иди наверх. Хватит с вас обеих на сегодня.

Та кивает и очень старается поскорее дойти до спальни и запереться, но Вернон догоняет её у лестницы.

- Лили, послушай… Может, ты действительно могла бы что-то сделать… Петти не имеет в виду ничего плохого – если ты не делаешь потому, что злишься…

Лили задыхается. Накрывает так, что раскалываются на своих местах тарелки в мамином буфете. Наплевать на то, что Петунья якобы не хочет её задеть – накрывает не от обиды, а от непроходимой, неописуемой магловской тупости.

- Это и моя мать, Вернон! Если бы я могла что-то сделать, я сделала бы немедленно!

Лили бросается прочь из дома, оставляя Вернона жевать усы и бормотать вслед хорошо различимое: «Сумасшедшая».


На улице свежо, брызгают под ногами лужи, вечереет. Прочь, прочь, прочь, из дома, с родной улицы, из собственной жизни – потому что остро нельзя жить вот так, теряя самых-самых близких…

К дому Северуса ноги несут её сами, этому нет внятных объяснений, в конце концов, это просто опасно… кто знает, сколько зла затаил на неё Северус. А если он сейчас обездвижит её и вызовет своих товарищей, чтобы развеять скуку этой ночью?

Но эти мысли кажутся гротескными, поверить в подобное всерьёз сейчас невозможно, и Лили отстранённо наблюдает за собой, вступающей на старую мостовую, а потом глядящей в завешенные окна. Затхлый запах грязной реки отдаётся сырым привкусом, и Лили думает – а может, и хорошо было бы, попади она сейчас в руки Пожирателям. Физическая боль вытеснила бы эту кошмарную, жилы тянущую муку, а потом ей дали бы умереть…

Лили стоит на крыльце минуту, другую, не решаясь всё-таки постучать или уйти. Может, Северуса нет дома. Может, он вообще переехал. И потом, даже если он не собирается убить её в собственной гостиной, с чего она взяла, что ему будет приятно её общество?.. Дверь вдруг приоткрывается, совсем чуть-чуть, так, чтобы можно было увидеть бесстрастного бледного Северуса, задрапированного чёрным. Он смотрит молча, без вопросов или приглашений войти, но сам факт, что он открыл двери, достаточно красноречив, чтобы шагнуть на порог.

Лили закрывает за собой дверь и застывает в неловкости – кто они друг другу? Что сейчас происходит? Кажется, Северус не собирается нападать, складывает руки на груди, запахивая мантию – непривычный жест; Лили поднимает глаза от его скрещенных рук к лицу и замечает чужую, неправильную жёсткость знакомых черт. Взгляд у него почти равнодушный, и Лили теряется. Зачем она пришла? Зачем он её впустил?

- Мамы не стало… - бормочет Лили, как будто оправдываясь.

На мгновение в его лице что-то меняется.

- Это не мы.

- Я знаю… - это просто автокатастрофа, абсолютно ничего сверхъестественного, - я не поэтому пришла. Не для того, чтобы тебе что-то предъявлять. Просто мы с Туньей поссорились, и я… - она неконтролируемо улыбается, это смешно, как будто ей снова двенадцать, поругалась с сестрой и убежала к другу, только друг больше не друг, и сестра… как будто и не…

Смех и слёзы, её трясёт, и страшно от самой себя, чудовищно, это всё слишком чудовищно, это не вмещается в сознание…

Северус ещё секунду смотрит ровно, а потом подходит и всё-таки обнимает, и это объятие растерзывает Лили окончательно – потому что он держит бережно и нежно, совсем как раньше, и это невозможная правда среди безразличных взглядов и сложенных на груди рук.

Он не дожидается, пока она успокоится – быстро, невесомо трогает губами её лоб и отстраняется, чтобы взмахнуть палочкой и призвать тёмную бутыль с вином и пару бокалов.

- Тебе лучше выпить, - сухо поясняет он.

Лили не спорит, хотя Вернон совсем недавно напоил её какими-то каплями; она падает на жёсткий неровный диван и вытирает лицо, стараясь прийти в себя. Северус откупоривает бутылку, кислый запах вина ударяет в нос резко и тошнотворно, Лили бросается в ванную, очень надеясь не перепутать двери с непривычки.

Возвращается она нескоро, хорошенько умывшись холодной мутной водой. Взгляд у Северуса цепкий, неласковый, он быстро оглядывает бледную Лили и чуть прищуривается.

- Наверное, нервное.., - бормочет Лили, снова садясь на диван, Северус молча взмахивает палочкой, накладывая чары обследования.

- Диагноз? – уточняет Лили, всё-таки добираясь до бокала с вином.

- Беременность, ранние сроки, - отстранённо сообщает Северус. – И сильное нервное потрясение.

Лили глотает вино залпом, стараясь не вдаваться в запах и вкус.

- Поздравляю.

Лили хмыкает и запускает пальцы в волосы.

- Смотрю, ты безумно рада, - ровно замечает Северус, снова складывая руки на груди.

Лили не отвечает.

Господи Боже, у них с Джимом будет ребёнок…

Таким вещам не радоваться вроде бы нельзя, но прямо сейчас она не ощущает вообще ничего, кроме желания спрятаться немедленно в самый дальний и тёмный угол. Хватит, хватит с неё сегодня новостей, переворачивающих привычный мир с ног на голову.

Больше Северус не заговаривает, Лили тоже не в состоянии поддерживать беседу, они соприкасаются плечами и иногда переглядываются, но долго выдержать взгляд не получается ни у неё, ни у него.

Хочется, чтобы время замерло, и можно было так сидеть, пока не получится всё осознать. Мамину смерть, внезапную беременность, чужого мужчину рядом, который переводит взгляд знакомых до ресницы чёрных глаз на её губы – всего единожды, но Лили замечает.

В какой-то момент Северус поднимается:

- Иди за мной.

Лили хорошо помнит потайной ход и лабораторию. Они варили у Северуса редко, но исключительно интересные составы; миссис Снейп смотрела на гостью неодобрительно, но молча, в двенадцать и в пять заходила к ним, чтобы со стуком уронить на разделочный стол разномастные тарелки с бутербродами.

Северус достаёт из шкафа с ингредиентами узловатый длинный корень имбиря, вручает Лили без слов: и так обоим известно, что имбирь – основа зелья против тошноты. Вытащив чистый пергамент, Северус открывает чернильницу. Лили не выдерживает и ныряет ему под свободную руку, сама придерживает лист; Северус притягивает рыжую голову к своему плечу, не отвлекаясь от написания рецепта.

Лили закрывает глаза, уходя с головой в ощущение его тепла, его прикосновения, и шепчет:

- Всё должно быть не так. Всё.

Северус ничего не успевает спросить – где-то в глубине дома гудит камин. Отстранившись, Лили заглядывает Северусу в глаза.

- Уходи, - говорит тот с непроницаемым лицом, глядя совсем близко, и отдаёт ей рецепт. – Это Люциус. Трансгрессируй немедленно.

Лили сжимает веки и исчезает из лаборатории.


Дома Петунья всё ещё плачет – уже в спальне, слышны приглушённые утешения Вернона. Он очень устал, но старается этого не показывать – тон у него ласковый, раздражения в нём только самая чуточка. Лили долго стоит, опершись спиной на дверь своей комнаты, и смотрит сквозь строчки усовершенствованного рецепта зелья от тошноты. Узкие буквы, тесно и аккуратно составленные в слова… слишком знакомый почерк, и не ей одной – лучше убрать рецепт куда подальше…

Стараясь не шуметь, она проскальзывает в ванную, чтобы запереться там и сидеть, бездумно глядя перед собой, сначала на бортике ванны, потом – в горячей воде.

В какой-то момент внизу раздаются повышенные голоса, Лили узнаёт Джеймса, тот прорывается с боем мимо Вернона, который кричит, что нечего делать в доме ещё одному волшебнику – это только нервирует Петти. Джеймс грозит свояку Петрификусом (тот бы ещё понимал, что это такое…) и говорит, что не у одной Петуньи стресс, а Лили закрывает глаза и погружается под воду. Не хочется никого.


Вылезать приходится всё равно. Джеймс осаждает ванную, на новенького подтягивается Петунья, сдержанно огрызается в ответ на соболезнования, а Лили застывает в оцепенении, глядя на полотенце с алым мазком крови. Джим и Тунья заканчивают обмен шпильками и прислушиваются к внезапной тишине по ту сторону двери.

- Родная, всё хорошо? – беспокоится Джим.

Лили кладёт ладонь на живот и ничего не может сказать.

- Лили?! – требует ответа Тунья.

Лили толкает двери, так и держа в руке полотенце, испачканное в крови.

В глазах у Джеймса паника.

- Ты поранилась, родная? Не молчи, скажи? Что?

Петунья переводит тревожный острый взгляд с Лили на Джеймса, «Ребёнок», - еле слышно говорит побелевшая Лили. Судя по лицу Джеймса, он не знал. Петунья поджимает губы.

- Какого чёрта ты валяешься в горячей воде – беременная?! – выговаривает она с истерическим беспокойством. – Надевай халат – и на диван, - она бесцеремонно втискивается в ванную, оттолкнув Джеймса, деловито впихивает Лили в нагретую махру и ищет в шкафчике аптечку. – Вот тебе кровоостанавливающее. Сейчас я вызову скорую.

- Сейчас я вызову колдомедиков, - безапелляционно объявляет Джеймс.

Петунья оборачивается к нему с крайне нехорошим прищуром.

- Может, ты не знал, но в такой ситуации ты можешь потерять не только отпрыска, но и Лили. Её будут наблюдать дипломированные квалифицированные специалисты. Я не позволю каким-то шарлатанам ставить под угрозу жизнь моей сестры, - чеканит она, Джеймс мрачнеет с каждым словом, а Лили неловко обнимает сестру сбоку, прислоняясь щекой к её плечу.

- Тунья, я люблю тебя… - тихо говорит она. – Но Джим прав. Нам надо в больницу святого Мунго… Мы волшебники. Мало ли какие стихийные выбросы магии устроит ребёнок. Править потом всем память… это ни к чему.

- Сколько у тебя недель? – отрывисто спрашивает Петунья. – Пять? Шесть? Лили, какой ребёнок, это ещё не вполне человек, как, по-твоему, он будет колдовать, да ещё и… в тебе?

Лили с Джеймсом переглядываются, и Петунья от этого захлопывается в себе.

- Как знаешь, - холодно бросает она и, поджав тонкие губы, выходит из ванной.


Потом Джим вызывает бригаду колдомедиков, Петунья жалуется Вернону:

- …ей надо в больницу, и немедленно. Снова всё на мне, это какой-то кошмар, она всегда найдёт способ, как увильнуть от семейных обязанностей…

Лили чуть покачивается, сидя на диване, обнимает себя за живот и шепчет, обращаясь к комочку их с Джимом клеток внутри себя: «Э, нет, дружище. Даже не думай. Ты родишься и проживёшь долгую, счастливую жизнь. Ты ни в чём не виноват. Я с тобой».


========== Глава 4 ==========


За зельями в больницу мотается Джим. Лили третий день валяется в постели, в мутном солнечном ромбе от окна, обнимает одеяло и думает - а Северус варил бы сам. Никому бы не доверил жизнь своего ребёнка. Свежие зелья натощак, поцелуи, смягчающие горечь - после…

Оглушающая, яркая пустота разливается вокруг: у неё постельный режим и информационная изоляция.

Джим приходит, еле держась на ногах от усталости, сам соображает себе что-то на ужин, отправляет куда-то сову или Патронуса и почти сразу рушится в кровать. Во сне у него дёргаются руки, а лицо выглядит измождённым, но чем он занимается и от чего так устаёт – неизвестно.

Что вообще такого срочного и неожиданного могло стрястись за эти несколько дней, на которые Лили выпала из общего ритма с похоронами и угрозой срыва беременности?..

Элис бывает ежедневно, готовит для Лили еду, но тоже ничего не рассказывает и убегает почти сразу.

- Ты ведь тоже носишь ребёнка. Почему тебе можно знать, что происходит, а мне – нет? – спрашивает Лили, поднявшись специально для того, чтобы не дать Элис убежать молча под предлогом её не будить.

Та улыбается чуть виновато и однозначно обеспокоенно, а потом обнимает подругу.

- Детка, иди полежи, - советует она. – И не накручивай себя.

- Чувствую себя по-дурацки, - признаётся Лили, утыкаясь Элис в округлившееся плечо. – Вы все так заняты, а я должна лежать в постели, и мало того, что не могу ничем помочь делу, так обо мне ещё нужно заботиться.

Элис гладит её по волосам.

- Ты сейчас делаешь куда более важное дело, чем мы все, поверь, Лили, - она отстраняется и ласково заглядывает подруге в глаза. – Мне пора, детка.

И Лили возвращается к одеялу в вакууме пустого дома.


Ей кажется, что она так сойдёт с ума, хотя вроде бы ничего особенного нет в том, чтобы полежать дома несколько дней.

Муторное беспокойное ожидание тянется и тянется – все ли живы? Где Джим? Когда же придёт Элис?.. Неужели ещё только одиннадцать утра…

Мысли роятся, клубятся. Северус бродит по коридорам, смотрит оттуда с молчаливой, труднопереносимой нежностью, а потом возвращается с дежурства – слава богу, живой – Джим. Он улыбается ласково, наклоняется поцеловать, а потом снова исчезает, коротко объяснившись: «Вызывают». Вписанный в её жизнь всем своим существом, он такой родной во всём: в каждом шаге по лестнице, в непослушных, взъерошенных волосах, в тоне голоса и манере покашливаний – и дико, цепеняще дико, чувствуя вот это, одновременно допускать: «я могла бы быть миссис Снейп».

Что происходит? Как эти вещи могут сосуществовать?

Всё было понятно, всё было хорошо, где она споткнулась?

Она двоится, троится: казалось, она выбрала правильно, казалось, она вообще-то – выбрала, но это только иллюзия, потому что из-под закрытых дверей в прошлое ощутимо сквозит до сих пор.

Это ясно всем. Эта мысль ледяной волной обливает с головы до пят.

Всё ясно каждому в Ордене – как минимум тем, кто смотрел на неё, когда на собрании огласили пополнившийся список известных Пожирателей смерти. И только она одна до сих пор была благодушно уверена в том, что у неё всё в порядке.

Ей ничего не говорят о происходящем вокруг ни Джим, ни Элис – почему? Не потому ли, что Северус совершил что-нибудь кошмарное, и они не знают, как она отреагирует, если ей об этом рассказать?

«Если бы я не была такой дурой… у него никогда не было бы Чёрной Метки».

С этой мыслью она засыпает и просыпается всё утро напролёт.

Она пересыпает несбыточные «бы» из ладони в ладонь: уговорила бы его, повлияла бы, он отказался бы от идеи идти в услужение Тёмному Лорду из чувства ответственности за неё… и в один момент до неё доходит, что её вины во всём куда больше, чем ей казалось.

- Напомни-ка мне, Лили, - говорит она трём отражениям в створках трюмо (спутанные рыжие волосы, лица под цвет сорочки, съехавшие набок улыбки), - напомни-ка, когда ты его отправила окончательно? Конечно, именно тогда, когда у него умерла мать. Он потерял первого человека, который его любил, потом потерял тебя – и список кончился. И что, скажи, пожалуйста, ему оставалось, кроме как пустить свою жизнь под откос?.. Пьяные мелодрамы, дорогая? Его раненая любовь – это пьяные мелодрамы?!

Прости меня, Северус, боже…

Спирали закручиваются; дурно; «Почему Поттер, Лили?»; почему, чёрт возьми, Лили?..

Хорошо бы иметь на этот вопрос какой-нибудь постижимый ответ, скажем, «потому что» или там «я его люблю» - и ведь действительно, это любовь, но не такая… как хотелось бы.

Лили падает на подушки.

Соль в том, что выбор сделан, что бы она себе ни думала. Нужно срочно заканчивать жить по наитию, наощупь, пора открывать глаза и смотреть, что получилось, и брать за это ответственность. Уже ничего не перерешать, на этот раз всё точно окончательно: он устроил свою жизнь без неё, а она – без него. Это не игра.

«Смирись уже с тем, что ты миссис Поттер, и перестань страдать по своему Снейпу».

Лили покачивается в постели, пытаясь себя унять. Того мальчика, перед которым она извиняется, больше нет. Вместо него есть Пожиратель смерти. Убийца. Мучитель. Чудовище. Он теперь совсемдругой.

…который вместо пыток даёт ей имбирь, чтоб было легче носить чужого ребёнка. Маленького Поттера.

Да какого же чёрта!

Всё должно быть не так. Всё. Иначе куда тогда нежные осторожные объятия, еле ощутимые поцелуи, рецепт этот… Мир чудовищно изламывается: почему-то оказывается можно одновременно носить ребёнка одному и трепетно приникать к плечу другого; можно принимать в одном доме Пожирателей смерти и грязнокровку, можно, чёрт возьми, любить грязнокровку вопреки всему – и ненависти к ей подобным в том числе.

Лили остро хочется трансгрессировать в Паучий тупик прямо в сорочке и босиком – и спросить: как так, Северус? Как у нас так получилось? Чего мы так испугались, что выбрали не быть счастливыми? Что вообще может быть страшнее, чем вслепую исковеркать свою жизнь?

…И неужели твоя огромная, не вмещающаяся ни в одни социальные рамки любовь всё-таки не была достаточной для того, чтобы выбрать меня, а не служение Волдеморту?!

Вопросы, вопросы, вопросы…

По большому счёту им выпадал шанс это обсудить, когда всё ещё не было так сложно. «Почему Поттер, Лили?» было ровно об этом, и если бы она не сбежала, может, им удалось бы договорить друг друга до какого-нибудь толкового результата.

Но теперь уже… поздно? Она каждый раз говорит себе именно это, но потом оказывается, что ещё можно было что-то изменить – в любой из тех моментов, когда она расставляла кресты и запирала за собой двери. Так, может, и сейчас не поздно – а самое время?

Лили снова садится на кровати и заглядывает в зеркало, в собственные ошалелые ярко-зелёные глаза.

- Погоди-ка, дорогая. Самое время – для чего?

Для того, чтобы уйти от Джеймса?.. От хорошего, родного Джеймса – она растерянно оглядывается на его смятую подушку – от ласкового Джима, смешного дурака Джима, от него, от отца её ребёнка?

И уйти – куда? К Северусу Снейпу на порог: привет, любимый, а давай сбежим на край света от твоих и моих, втроём с крошкой-Поттером?..

- Детка?..

У Элис осторожный тон и крайне обеспокоенное лицо, она обнимает крепко, но, как всегда, не лезет с расспросами.


- Идём, давно пора пообедать, - мягко говорит Элис какое-то время спустя, когда Лили перестаёт колотить у неё в руках. – И зелья как раз пора принимать, и пара шоколадных лягушек лишними не будут.

Лили спускается вслед за подругой по лестнице, когда в гостиной воздух трещит от трансгрессии. Элис чуть не оступается с судорожным вдохом. Хватает одного взгляда через перила, чтобы оценить ситуацию – истекающий кровью Джим, белый от ужаса Сириус.

- В Мунго ему не помогут, - отрывисто бросает Сириус Лили. – Если ты не знаешь контрзаклятье, Джим – труп.

Сектумсемпра.

Северус…

Лили вцепляется в перила.

…Она знает заклятье, должна знать!

Она старается не торопиться, спускаясь по лестнице.

- Акцио, стакан!

Не самая подходящая тара для воспоминаний, но это первое, что пришло в голову. Серебристая, совсем короткая ниточка отделяется от виска, завихряясь, опускается на дно, Лили вталкивает стакан Сириусу в окровавленную руку. Сириус бросает на неё быстрый вопросительный взгляд, но ей нечего ответить. Пусть придумает сам, почему она поручает ему смотреть свои воспоминания про Северусовы эксперименты…

- Давай, Бродяга. Быстро!

Сириус трансгрессирует куда-то молниеносно.

- Элис, иди-ка наверх, не надо смотреть, - Лили сама не знает, как у неё выходит сказать это твёрдо.

Ковёр пропитывается тёмной кровью Джима. Яркие длинные раны виднеются в разрезах одежды.

- Джим, - зовёт Лили, опустившись рядом и сжав его испачканные кровью бледные пальцы. Где же Сириус, где… - ты меня слышишь? Всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо. Ты и твой ребёнок – что это вы придумали вообще? Я ни одному из вас не разрешаю…

С громким хлопком возникает Сириус, бросается на колени возле друга, бормочет сложные, напевные магические формулы раз, другой, третий, накладывает очищающее и снова певуче заклинает Джеймса. Он не успевает толком осознать, что у него всё получилось, но Джеймс уже вполне самостоятельно приподнимается на локте и непослушным голосом говорит:

- За мной должок.

- Иди в задницу, Сохатый, - с чувством отвечает Сириус, сгребая его в объятия. – Ещё раз такое выкинешь – я сам тебя убью.

Лили кажется, что они говорят о чём-то своём, понятном им двоим, она цепенеет и может только слушать их голоса, которые – слава Богу, Мерлину и кому угодно – всё ещё звучат. Джеймс вдруг оказывается близко, Лили закрывает глаза и подаётся навстречу, чтобы прижаться щекой к исполосованной свежими шрамами груди, в которой бьётся-бьётся-бьётся сердце.

- Бадьян, - ровно говорит над их головами Элис, и от неё веет сладковатым запахом успокоительного зелья.


Дом наводняется людьми, некоторые взмыленные и измождённые, явно тоже с боя, некоторые встревоженные; Дамблдор появляется следом, осматривает Джеймса сам. Тот сидит на диване, глотает зелья, которые ему вручает Дамблдор; Сириус успевает умыться, у его всё ещё бледного лица свисают мокрые кудри. Лили чувствует, что ей как хозяйке нужно озаботиться чаем и какими-то закусками, все голодные и усталые, но она не может ничего, сжимается в кресле, закрыв лицо ладонями с неотвратимым тошнотворным чувством.

- Как ты, чемпион? – с сочувствием спрашивает Доркас Медоуз и присаживается на диван возле Джеймса; заметно, что ей хочется до него дотронуться, но она не видит предлога.

- Нормально, спасибо, - отмахивается Джеймс и встаёт, чтобы пересесть на подлокотник кресла Лили и обнять жену, всё ещё прячущую лицо в ладони.

Она, почувствовав прикосновение, отнимает руки от лица и поднимает голову, чтобы встретиться с Джимом взглядом. Он смотрит тревожно и чуть вопросительно, хотя так ничего и не говорит.


========== Глава 5. Северус ==========


Комментарий к Глава 5. Северус

Ктооо добавляет части к законченным работам?))) Внезапно в закромах обнаружила ещё кусочек этой истории, лежать ему тут же :)

У Северуса дрожит рука, которой он вытаскивает волшебную палочку из рукава, и чёртовы пуговицы отказываются вылезать из петель.

Матильда молча наблюдает за его мучениями, взгляд у неё такой же немой, как и выражение лица. С Матильдой по жизни не помогает даже легилименция – но прямо сейчас Северусу совершенно параллельно, о чём она могла бы думать, глядя на него вот так. Его самого штормит, из-за этих волн почти не разглядеть Матильду, и, по-хорошему, надо было домой, сливать в одиночестве этот эмоциональный океан. Но нет, он тут, и чёрт знает, хочет ли он совета или молчания. Или просто супа. Если бы он мог есть.

- Что ты? – спрашивает Матильда без особой надежды на ответ, повернувшись к нему спиной и гремя склянками в шкафу.

Северусу хочется орать, срывая горло, до хрипа и кашля. Он не в состоянии отвечать.

Успокоительное зелье со сладким привкусом Матильда всовывает в него почти силком, встряхивает сброшенный сюртук, выпачканный в крови. Она выведет так, что ни следа не останется, но, наверное, потом, а пока уходит к себе, плотно закрыв дверь.

Через несколько минут истерика отступает, Северус дышит глубже и ровнее, осторожно ощупывает мысль – он убил Джеймса Поттера. Буквально полчаса назад.

В бою всё казалось естественным. Они сошлись не за идеи и идеалы, это было ясно; и всё-таки сколько бы Северус ни желал Джеймсу смерти, убивать его собственными руками он не хотел. Но в пылу битвы ярость вспыхнула и неистово ожгла нутро, «Всё должно быть не так» Лили Эванс колотилось вместе с сердцем, Северус чуял момент, словно растянувшийся втрое, Сектумсемпра слетела с конца палочки как будто сама, и Поттер никак не успевал ни отразить, ни отпрыгнуть…

Руки ещё подрагивают, бледные, не свои.

Он трёт лицо, до боли стискивает голову.

Лили…

Матильда шелестит юбками, проходя мимо, всё так же молча что-то собирает на стол. Северус, придавленный отупением от большой дозы успокоительного, так и сжимает голову холодными пальцами, глядя в пол между носков собственных туфель, испачканных кровью Джеймса.

- Сядь поешь, - приказывает Матильда.

- Я не могу.

Она смотрит на него через всю кухню выцветшими глазами столетней старухи, хотя ей нет и сорока. Может быть, она видит в нём правду. Может быть, ей и легилименция не нужна.

- Дурак, - говорит она негромко, откладывает на стол полотенце и подходит к нему, чтобы сбросить с его головы ледяную корку рук. У неё самой руки тёплые и терпко пахнут полынью, Северус, как в детстве, утыкается лбом в её платье и замирает. Она гладит его по макушке, как маленького мальчика. Мысли больше не мечутся.

Лили его не простит.

Как она это переживёт, в положении?..

Как он мог сделать это с ней?.. Яркий момент предельной честности боя – стоит ли такой боли для неё?..

- Тебе надо есть. Ты на лукотруса похож, - говорит Матильда наверху.

- Почему ты не отворачиваешься от меня? – спрашивает Северус, вдыхая запах полыни от платья. – Мы в этой войне по разные стороны баррикад.

- Говорю – дурак, - отстраняется Матильда и снова уходит к столу, что-то там поправлять. – Кровь не вода, Северус.

- Ты одна так считаешь в нашем семействе…

- Кто-то должен об этом помнить. Это и есть истинное благородство, - Матильда стоит посреди кухни, прямая и крепкая, как дуб. – Умойся и садись поешь.

Северус кивает, бросив беглый взгляд на свою перепачканную одежду и обувь, и поднимается. Матильда останавливает его на пороге взглядом, словно голосом. Северус недолго выдерживает взгляд светлых глаз.

- Перестань думать об этой девочке. Подумай о себе, - наконец, веско говорит Матильда.

Отмываясь, Северус соображает: нет в нём больше ничего, кроме «этой девочки». Раньше казалось, что есть: ум, амбиции. Желание доказать, что он чего-то стоит. А теперь больше ничего нет.

Подумай о себе, Северус. Подумай, что ты делаешь со своей жизнью. Подумай, кем ты стал.


С Поттером он сталкивается случайно, в городе, возле святого Мунго.

Тот замечает его тоже, через дорогу: острый взгляд, стиснутые зубы. Он, конечно, не дурак, чтобы развязать драку посреди улицы, на глазах у магглов, но сомнений нет: они ещё поквитаются.

Северус выдерживает лицо, не сбавляя шага, и только дома позволяет облегчению и боли едкой смесью вытравить нутро.

Живой.

Затхлый воздух родного дома еле-еле проходит в грудь.

Поттер живой.

И это значит, что у Лили нет причин для ненависти.