«Человек из ниоткуда» является художественным произведением. Имена, персонажи, места и события выдуманы автором. Любые совпадения с реальными фактами и лицами, как живущими, так и умершими, случайны.
Если ты одинок, то полностью принадлежишь самому себе. Если рядом с тобой находится хотя бы один человек, то ты принадлежишь себе только наполовину, или даже меньше, в пропорции к бездумности его поведения.
Леонардо да Винчи
Пролог Эта история началась в 1978 году.
Никто не знал, кем он был и откуда. Тело нашли на советском корабле, в связи со странными обстоятельствами потерянном пару лет назад. На борту в бессознательном состоянии находился один-единственный человек. Корабль обнаружила небольшая буксирная баржа в Тихом океане. В ту ночь бушевал сильный шторм, и гигантскую военную посудину вынесло почти к берегам Калифорнии. Удивительно было и то, что среди членов экипажа найденный не числился. Ни документов, ничего. Даже бирки на его одежде были срезаны.
Спустя год неудачных расследований из США дело передали Союзу. Мой отец был главным следователем по нему. Или, если хотите, детективом. Он потратил всю жизнь на изучение этой загадки. Даже когда дело закрыли, а страна развалилась, отец не оставлял надежды докопаться до истины. «Психологические исследования Hoffmann» – все, что удалось узнать отцу за эти годы. Компания со штаб-квартирой в Германии была тесно связана с этим грязным инцидентом у берегов Лос-Анджелеса, да и не только с ним. Почему грязным? Ну а как еще назвать ситуацию, когда кто-то утаивает правду в своих интересах? А все было именно так. По ходу дела, с каждой малейшей зацепкой, с каждым поворотом, становилось ясно: кто-то идет на шаг впереди, намеренно заметая за собой все следы.
За сорок лет расследования отец даже не узнал настоящего имени человека с корабля. Мужчина, кстати, был жив. Впал в кому или просто потерял сознание, когда его нашли в одной из кают, неизвестно. Ясно лишь то, что после приезда скорой о нем не было больше ни слуху, ни духу. В СМИ быстро замяли всю шумиху. Даже сейчас в интернете почти нет никакой информации по этому делу. Но то, что уже было напечатано – никуда не денется. Стена в комнате отца стала памятником этому расследованию. Он собирал вырезки из газет, фотографии, какие-то научные статьи по этому поводу. На антресолях лежали коробки с кучами бумаг, документов.
Помнится, когда мне только стукнуло двенадцать, в Америке объявилась какая-то девушка по имени Джулия. Она нашла старую фотографию, с тем самым мужчиной, потерявшимся в семьдесят восьмом. Джулия тоже не один год его искала, так и вышла на папу. Отец тогда взял меня с собой, в эту «командировку». Так мы сказали маме. Моя мать постоянно злилась на нас обоих, как только мы заводили речь о «человеке из ниоткуда». Папа даже обещал, что навсегда завяжет с этим делом. Но все мы, трое, в глубине души понимали, что этого никогда не произойдет. Вот под таким предлогом я первый раз побывал за границей. Мой отец к тому времени был уже авторитетным ученым. Совсем недавно получил докторскую степень по юриспруденции. Одет он тогда был, как сейчас помню, в свой любимый, связанный мамой свитер. Узор в виде треугольников и ромбиков располагался на груди. Под свитером виднелся воротник светло-голубой рубашки. Отец всегда носил на левой руке часы. Целая коллекция таких хронометров, насчитывающая двадцать семь экземпляров, до сих пор лежит у меня дома.
Город Детройт в штате Мичиган еще не был таким злачным местом, но тревожные звоночки экономического и демографического упадка, проскальзывали уже тогда. Мы приехали в старый, облезлый дом на окраине.
За окном была холодная осень, и у входной двери двухэтажного таунхауса, на вешалке, висело старое, доставшееся папе от его отца (моего деда), теплое пальто. Я всегда удивлялся, почему он не купит себе новое. С деньгами у нас проблем никогда не было. Только повзрослев, я понял, как же мы с ним похожи друг на друга. Привычку носить часы я, кстати, тоже перенял у него.
Помню, как Джулия все никак не могла правильно выговорить имя отца. Вени-Веаним-Вениамин – постоянно запиналась она, когда доходило до имени. Поздороваться там, спросить, попрощаться. Я забыл ее лицо. Вспоминаются только густые, каштановые волосы до плеч. Помню, у американки был сын, мой тезка, кстати, тоже Макс. Еще помню, Джулия утверждала, что человек на фото – это ее пропавший без вести дедушка. Она никогда не знала его имени, но вместе с фотографией нашла удостоверение моряка и мундир с медалями. По документам его звали Майкл Питерсон. Вот только человека с фото, с такими именем и фамилией в архивах Морфлота США тех лет не нашлось. Можете мне поверить, ни паспорта с подобными данными, ни удостоверения или какого-либо иного документа в мире не существовало. Как и самого Майкла Питерсона. Человек на фото в удостоверении – тот самый, но все остальное – ложь. Мой отец потерял восемь лет, чтобы все это перепроверить и лично убедиться.
Папа рассказал девушке всю историю. Показал фотографии, сделанные в тот день. Как только она увидела фото с большим родимом пятном на груди мужчины, ее сомнения моментально отпали. Она полностью убедилась, что это точно был ее дедушка. В подтверждение, Джулия достала еще одну потрепанную черно-белую фотографию. На ней были запечатлены несколько улыбающихся по пояс раздетых молодых парней. Они, наверно отмечали что-то. А еще была дата: 51-ый год. На груди парня посередине виднелось точно такое же пятно, такой же формы. Несмотря на то, что он был молод, черты лица без сомнений выдавали в нем того самого человека. Отец удивился. Было странно, что девушке известны такие подробности о человеке, но она не знает его имени. Та объяснила, мол, бабку свою она вообще никогда не видела, а мать сдала ее в приют сразу после рождения. Пару лет назад мать умерла, и дом достался Джулии. Здесь она и нашла военное удостоверение и фотографии. Джулия помнила: когда она была малышкой, дедушка часто навещал ее в интернате. Это был единственный родной человек, который хорошо к ней относился. Своего имени он не произносил, назывался всегда «Дедой».
-Не слишком он был молод для дедушки? Когда я впервые увидел его на фотографиях, ему было на вид чуть за сорок пять.
– Не знаю, – Джулии еще раз взглянула на все фотографии на столе, – Мне тогда было года четыре.
Я тоже молча сидел за столом со всеми и ел очень вкусное овсяное печенье с молоком. Я тогда еще плохо знал английский, но суть разговора улавливал, и запомнил все по сей день.
– Каким он был, можете описать? – отец снял круглые очки, положил их на стол и взял ручку с блокнотом, – Может, у него были какие-то увлечения?
– Не знаю. Говорю же, не помню. – Джулия поднесла руку к виску. Она пыталась за что-то уцепиться в своей памяти. – А знаете, он же, получается, военным был. Точно! Помню, он ходил с погонами на зеленой такой рубашке. И штаны, вроде, тоже были армейскими… И берет,… Может, поэтому и не говорил свое настоящее имя? – она взгрустнула.
– Может быть, может быть, Джулия. Это удостоверение нужно еще проверить на подлинность. Уйдет время, – отец за время беседы уже исписал страниц десять блокнота. – Ух ты, уже одиннадцать вечера! – он взглянул на часы, – Джулия, у нас завтра самолет в шесть утра, нам нужно выспаться. Здесь номер нашей гостиницы, – папа достал из своего кожаного дипломата визитку, – если что-то вспомните – звоните. И, да, с другой стороны указана моя почта.
– Хорошо, мистер Веаним… Вениамин, простите.
Часть первая I Длинная секундная стрелка красного цвета выделялась на большом зеленом циферблате наручных часов. Она перевалила за отметку в двенадцать часов. Механизм издал тихий щелчок, и уже более массивная черная минутная стрелка, резко провернувшись, встала в один ряд с такой же, только чуть поменьше. Садясь в этот Боинг в Шереметьево, я даже не представлял, на что подписываюсь.
Только часы пробили полночь, моя рука слегка вздрогнула и упала с колена. Я проснулся. В тот день на мне был деловой черный костюм. Под пиджаком белоснежная рубашка, на шее темно-синий галстук. Тяжелые стальные наручные часы выглядели дорого. Они хорошо подходили к костюму и придавали мне деловой вид.
– Дорогие пассажиры, просим вас пристегнуть ремни безопасности! Мы входим в зону повышенной турбулентности. Спасибо, – послышалось где-то над головой. Голос доносился из динамика, он ещё раз повторил фразу на английском языке.
Сверху загорелась зеленая табличка. Она сигнализировала о необходимости немедленно пристегнуть ремень. Я принялся искать его. Посмотрел направо, затем налево. Ничего не обнаружив, хотел было уже завести руку назад, дабы нащупать злосчастный ремень за спиной, как вдруг самолет резко задрожал. Железная птица будто на секунду провалилась куда-то вниз. Мое тело подкинуло вверх, и я ударился лицом о спинку пассажирского сидения впереди.
– С вами все в порядке!? – подбежала стюардесса.
– Да, да…, – пробормотал я, вытирая рукой кровь с разбитой губы, – Не могу этот хренов ремень найти.
– Да вот же он, – молодая девушка, указала пальцем за сидение, – Садитесь, я вас пристегну.
Когда я опустился на свое место, девушка наклонилась надо мной и аккуратно затянула ремень на поясе. Она коснулась большим пальцем моей кровоточащей губы.
– Тебя Настя зовут? – спросил я. Не из вежливости: хотел сделать вид, что все это время пялился не на ее грудь, а на бейджик с именем.
– Да, – улыбнулась она, – А вас?
– Максим, – улыбнулся я в ответ.
– Сейчас аптечку принесу, Максим, – Настя подмигнула, и пошла в хвост самолета.
Помню, я развернулся тогда ей вслед. Принялся осматривать ее формы.
Я всегда пользовался популярностью у женского пола. Не подумайте, что хвастаюсь, но моему мастерству соблазнения, позавидовали бы даже самые опытные гуру этого дела. И то, что я это знал, только придавало мне уверенности. Модельная внешность и строгий стиль, в совокупности с легкой трехдневной щетиной сведут с ума любую, знаете ли.
Слегка наклонившись в проход, я услышал глухой треск и чуть было не упал на пол, успел обхватить правой рукой спинку кресла, что позволило не рухнуть вниз.
– Грёбаный ремень! – вспылил я.
Треск был следствием поломки замка на ремне безопасности. Я взял его концы и попытался ещё раз зафиксировать их, но не вышло. После неудачной попытки я просто развел руками и в ожидании очередной тряски вцепился в правый подлокотник.
– Давай, я обработаю твою рану, – в руках Настя держала красную железную коробку с белым крестом.
Девушка уже начала открывать аптечку, когда самолёт снова задрожал. Настя как могла пыталась удержать равновесие, но после очередного сильного толчка рухнула прямо мне на колени.
– Ну что же ты, Настя. Ни себе не гарантируешь безопасность, ни пассажирам, – сказал я это с такой похотью в голосе, что аж самому противно стало. Моя рука погладила ее по голове и медленно спустилась по шее, к плечам.
Я заметил, что ей понравилось, хоть она и пыталась это скрыть. Настя, немного застеснявшись, принялась собирать с пола все, что выпало из аптечки.
– У меня тут ремень неисправен, – наклонившись, прикоснулся я к ее ладони, и тихо произнес шепотом, – Так, может, есть тут где-нибудь тесноватое местечко, где можно переждать турбулентность? – да, намек был про туалет.
– Бортпроводникам просьба занять свои места! – опять послышалось из динамика.
Девушка уложила стопку бинтов и жгутов в коробку. Она резко разогнулась и встала в полный рост.
– Вот мой номер…, – протянула бумажку с только что написанным, пока она была где-то в хвосте, номером телефона. – Я ещё четыре дня буду в Лос-Анджелесе. Можем встретиться, – поиграла она еще так глазками и улыбнулась. Закончив фразу, Настя быстрым шагом направилась к сидениям бортпроводников.
Чувство удовлетворенности так меня распирало, будто медальку какую выиграл. Довольно посмотрев на этот клочок бумаги с номером, я сложил его три раза и с дурацкой улыбкой до ушей убрал в нагрудный карман пиджака.
– Настя! – снова обернулся я к проходу.
Она, видимо, сочла шуткой мои слова о сломанном замке. Настя закрыла разделяющие салоны шторки, и все так же якобы безразлично удалилась.
– Круто! – я посмотрел по сторонам, сложилось ощущение, что эта турбулентная тряска разбудила только меня.
Где-то впереди звучал мощный храп. Будто перфоратором долбили прямо по обшивке самолёта. Сзади сидела пожилая женщина, предположительно с внучкой. Они, конечно же, пристегнув ремни, тоже уже видели десятый сон. По левую сторону от меня, в этом же ряду, пустовало еще одно место. Я сидел на третьем, ближе к проходу, и от свободного кресла меня отделял лишь чей-то выпученный из-под майки пивной живот. Этот мужик затеял скандал со стюардессой, еще в самом начале полета. Ему пригрозили полицией, и он вроде как успокоился. Теперь, развалившись как стокилограммовая куча навоза, он дрых. Мне не очень хотелось будить его. Весь самолет, был занят меньше чем наполовину, и я подумал вызвать персонал, дабы меня пересадили с неисправного кресла.
Несколько раз я нажал на кнопку вызова, но никто так и не пришел. Тогда я, недовольно фыркнув, принялся завязывать ремень в узел. После достал смартфон и наушники.
Во время полета часто лезли в голову вспоминания о матери. Она погибла через год после нашей с отцом «командировки». Автокатастрофа, классика. Вот только в тот день я тоже находился в автомобиле. На заднем сидении. Помню на улице крупными хлопьями шел снег. Зима – на дороге гололед. Помню большую решетку радиатора, того желтого КАМАЗа, который летел нам навстречу с огромной скоростью. Мы тоже превышали. Хотели успеть домой к празднику. Новый Год, все же. Так вот, этот КАМАЗ сложил нашу старенькую бежевую девятку в гармошку. При столкновении я упал вниз, под сидения. Меня зажало железом, я даже не мог пошевелиться. Спасатели доставали часа три, наверное. Не знаю, как мне удалось выжить, но психологическую травму я тогда получил на всю жизнь. Сейчас мне двадцать девять, и панические атаки так и не прошли до конца. Музыка – единственное что помогает. Раньше таскался везде с тяжеленным CD-плеером. Благо сейчас любую песню можно послушать со смартфона. Главное наушники никогда не забывать. Да, атаки случаются уже гораздо реже. Например, сейчас, в этом самолете, всего первая за месяц. Рекорд.
Забыл уже, что за трек я тогда включил. Помню только, как мне сразу же полегчало. Попробуйте напрячь каждую мышцу своего тела до отказа. Через несколько минут расслабьтесь. Тогда приблизительно поймете мои ощущения.
Я зашел в мессенджер, увидел непрочитанные сообщения.
«Зая»
– Ты все же полетел?! Да как ты мог?! Променять наши отношения на работу??? И даже не сообщил мне ничего. Урод. Не звони мне больше!
Вот только летел я в Лос-Анджелес совсем не по работе. Наплел родным, что на собеседование пригласили. В Америку я направлялся все по тому же делу о «человеке из ниоткуда». Отец умер четыре года назад. На смертном одре он взял с меня обещание, что я докопаюсь до истины, продолжу его расследование. Честно признаться, уже через год руки у меня опустились. Я отучился, получил профессию. У меня появились девушка и хорошая работа. Не находилось времени на эту безнадежную «игру в детектива». Отец мой был хорошим следователем, лучшим в Союзе, в свое время. Но не я. Если уж он не смог, у меня то и подавно не получится.
Так вот, две недели назад пришла посылка. Принес ее человек, совсем не похожий на курьера: в сером костюме, в черных очках. Он молча протянул плотно запечатанную коробку через порог, прямо мне в руки. На все вопросы, что это и откуда, ответов не последовало. Когда же я сказал этому странному типу, что не собираюсь у него ничего принимать, он положил посылку мне под ноги и просто ушел. Только ради интереса я взял тогда эту бандероль и пошел распаковывать в комнату. Внутри лежал загранпаспорт, оформленный на мое имя, рабочая годовая виза в Америку, билет в Лос-Анджелес и обратно, а еще черный пистолет. Это был револьвер марки Ruger, мелкий такой, для скрытого ношения. В барабане помещались пять увесистых патронов калибра .38 Special. Откуда я это знаю? В комплекте шла моя лицензия на оружие, где все было подробно описано. По ней я мог без проблем перевозить пистолет в самолете. Да хоть куда, в любую страну. На рукоятке была приклеена записка. На одной стороне карточки надпись: «Подарок», а на другой странный символ. Так и не разобрал, что он значил. Будто кисточкой намалевали что-то красной краской. Или, быть может, у того, кто отправлял посылку, из носа кровь пошла, не знаю.
«Какой еще на хрен подарок. Что за идиотизм!» – я закрыл коробку, и бросил ее под стол, чтобы Даша не увидела, когда придет с работы. Мы с ней жили вместе.
Все документы были официально заверены печатями, с моими фотографиями и подписями. Сначала я подумал, что надо мной просто подшутил кто-то из знакомых, ведь все эти бумаги я не заказывал и не делал. Часто в кругу друзей, бывает, напьюсь, и без умолку балаболю об этой истории про «человека из ниоткуда». Но через пару дней, как-то вечером, мне позвонили на домашний телефон. Трубку сняла Даша, потом дала ее мне. Человек представился работником той самой компании «Психологические Исследования Hoffmann». Имя не назвал, только место и дату: тринадцатое сентября, главный выход Международного Аэропорта Лос-Анджелеса, там будет ждать черный Кадиллак с буквами на номере: YI.
Я был слегка ошарашен этим звонком. Долго сомневался: «Стоит ли ехать? А может, все это западня? Может, приеду, и потеряюсь навсегда, как тот самый «Майкл Питерсон». И зачем мне нужен пистолет?» В конечном итоге, решение было принято. Если есть хоть малейшая зацепка, или свидетель, я должен этим воспользоваться. Я обещал.
– М-м-м… черт… – промычал я. Затем закрыл переписку с Дашей и поднес руку ко лбу.
«А может, стоило хотя бы ей сказать правду?» – пронзила меня на секунду мысль, и я открыл другой чат.
«Светлана»
– Мы очень рады за тебя, сынок! Наконец-то выбрался отсюда в Большой Мир. После собеседования обязательно позвони мне! Целую.
Большой палец ткнул на чат, вылезла клавиатура. Я принялся печатать сообщение в ответ.
– Спасибо, тёть Свет! (улыбающийся смайлик). Как приземлимся, отпишу.
Тетя Света была мне мачехой. Мою мать мне никто не заменит, но Светлана относилась ко мне как к родному сыну. Да и вообще была хорошей женщиной. Правда, после смерти отца быстро нашла ему замену. Приголубила какого-то идиота-алкаша. После этого я вообще не хотел с ней больше общаться, но через пару месяцев наши отношения вновь наладились.
Я нажал «отправить», и напротив сообщения появилась красная галочка. Она означала, что сообщение не было доставлено. Загорелся значок «нет связи» в левом верхнем углу смартфона. А напротив месседжа тети Светы была временная дата: 22:12. Сообщения пришли почти два часа назад. Телефонная связь тогда ещё ловила.
«Жопошник» – именно так у меня в телефоне был забит старый друг со школы – Антон.
– Э, чувырло. Прилетел уже в Омэрику?)))) Фотки отправить не забудь, – в конце речи было дополнение, – Жопа.
Манера его общения всегда вызывала у меня улыбку. Он писал с ошибками и оскорблениями специально, ради шутки. Такой вот у нас юмор. И, знаете, мы отлично понимали друг друга. Испорченное поколение…
Писать что-то было бесполезно, сообщения все равно бы не отправились. Я вышел из чата, и пролистал ленту вниз. Когда большой палец уже потянулся к кнопке выключения, неожиданно, из кучи непрочитанных сообщений от всяких Вик, Маш и Полин, взгляд мой выхватил письмо от «отчима».
«Алкаш Виталя»
– Ты че, в Америку полетел? Давай за всех нас им тогда люлей навешай! Покажи этим пендосам! Ну, вообще рад за тебя. Будь на связи. И Свете звонить не забывай!
Его сообщение ничего не вызвало у меня, кроме смущения и стыда. Я приподнял брови, и покачал головой. Потом выключил телефон, закрыл глаза, и откинул голову на подголовник.
***
Я уже дремал, когда самолёт снова затрясло. Это был самый сильный толчок за все время. Благо кое-как завязанный ремень, спас мою тушу от очередного полета в невесомости. Чуть приоткрыв глаза, заметил, что на этот раз почти все пассажиры проснулись.
«Возможно ли потеряться в океане?» – эта турбулентность немного нагоняла тревогу. Раньше я никогда не попадал в подобные ситуации.
«Ну, допустим, потерпел ты крушение. И что? Да, страшно пережить такое. Да, паника берет вверх над разумом. Но главное, что жив остался!» – все пытался я себя успокоить, дабы не начался очередной приступ, – «Теперь дело за малым, дождаться любого судна, которых пруд пруди в округе. Данные о месте крушения, скорее всего, уже давно получены на Большой Земле, и прямо сейчас к тебе направляется спасательная экспедиция. Ну, а если, тебе еще и повезло, и вместо кучи обломков ты дрейфуешь на спасательной шлюпке – вообще шикарно. Шлюпки обычно оснащены сигнальной ракетницей. Выстрелил в небо, и тебя за сотню миль видно! Нет, наверное, в океане сейчас точно сложновато потеряться. Разве что только в шторм…».
Помнится, я так глупо рассуждал обо всем этом, что можно было подумать, будто на само крушение мне наплевать. Может, я забыл, или еще не знал тогда, что в большинстве таких случаев люди погибают ещё в воздухе, до того, как самолёт произведет «посадку на воду».
До сих пор не знаю, к чему были все эти домыслы, тогда в самолете. Скорее всего, я просто пытался себя успокоить. Защитная реакция организма. А может быть, пугало одиночество. У меня с детства был переизбыток внимания. Причем, не только со стороны родителей. Дрейфовать одному по океану, зная, что вот-вот умрёшь, таким людям, как я, клинически противопоказано. От рассуждений становилось легче.
Я решил поинтересоваться, что происходит за бортом, взглянул в иллюминатор. По ту сторону стеклянной толщи было мрачно и по ощущениям довольно холодно.
Сильно качающиеся крылья, снова начали нагонять тревогу. Самолёт немного накренился влево, и внизу показалось что-то темно-синее. Помню, я так побледнел тогда. Заметил свое отражение в иллюминаторе. Мурашки пробежали по телу, и я резко отвернулся от окна.
Океан. Такая огромная соленая лужа. Она завораживает своей природной красотой и звучанием, но, в тоже время, отвращает своими устрашающими размерами и неизвестностью. Быть может, я боялся воды. Не в том смысле, что не умел плавать. Скорее, точно так же, как большинство людей пугает темнота, меня страшил океан. Вернее, само существование этой гигантской лужи.
Самолёт задрожал. Через иллюминатор виднелись уже не на шутку разбушевавшиеся крылья стальной птицы. Они с ужасно большой амплитудой гнулись и ходили ходуном. Выглядело это очень страшно и ненормально. Очередной толчок. Опять в разы сильнее всех предыдущих. Левое крыло, снова сделав нездоровый «взмах» вверх, не выдержало и надломилось…
Глядя в иллюминатор, я не верил своим глазам. Через секунду после этого титановую махину перевернуло в воздухе на 360 градусов. Сверху выпали кислородные маски. Все произошло так быстро, что люди не успели издать и писка. Самолёт начал стремительно терять высоту. Вернее, он уже падал.
Уши заложило так сильно, что даже звук скрежета титана не был слышен, когда хвост оторвался. Корпус надломился за два ряда кресел позади меня. Ручная кладь, журналы, сумки – все летало в воздухе. Непристёгнутые пассажиры выпадали из своих кресел. Меня швыряло в разные стороны, вверх и вниз. Всеми силами я пытался удержаться на посадочном месте. Взгляд упал на завязанный на поясе ремень. Я схватил его концы и затянул их, что есть мочи. Не помню, что точно произошло. Скорее всего, заклепка у основания резинового пояса слетела. Еще несколько минут мне удавалось, держась за кресло, находиться в салоне. Но дикие порывы ветра были слишком сильны. В какой-то момент ноги перестали чувствовать пол. Меня подбросило вверх и унесло прямо в огромную дыру на месте хвоста самолета.
В последний момент что-то сильно сдавило мне ногу. Я слышал гудение двигателя и не понимал, почему все еще нахожусь рядом с самолетом. Сильнейшие порывы ветра не позволяли даже открыть глаза. Толстый шнур выходил прямо из-под надломленной части обшивки. Он был похож то ли на топливный шланг, то ли на косу с проводами. Мертвой хваткой он обмотал мою ногу от ступни до самой коленки. Теперь самолет тащил меня за собой.
Двигатель загудел еще громче. Видимо, пилоты включили реверс, и титановая махина заметно начала снижать скорость. Самолет вошел в густое темное облако. Лицо стало мокрым от капель холодного дождя. Прямо над головой сверкнула яркая, ослепляющая молния.
Наконец глаза открылись. Теперь в них бил не ветер, а плотно льющий дождь. Честно, я пытался нагнуться к шлангу. Ничего не выходило. В тот момент, осознав весь ужас положения, я не мог повлиять больше ни на что. Оставалось только молиться, что в припадке паники мой мозг и предпринял.
Железная птица приближалась к океану. Кажется, пилоты все же смогли кое-как стабилизировать лайнер в воздухе. Однако без хвоста и двигателя продолжать полет явно было невозможно.
– Приготовиться к удару! – невнятно послышалось из динамиков.
Раскат грома, затем яркая молния. Короткая вспышка осветила на секунду все вокруг. Снизу бушевали гигантские волны. Это был шторм. Вдали же, виднелось что-то большое и темное.
«Неужто корабль?» – изумился я. Скорость самолета снизилась. Даже показалось на секунду, что лайнер завис в воздухе. Натяжение троса немного ослабло, однако из-за плотных потоков ветра меня все еще болтало сзади.
Это «что-то», большое и темное, приближалось. Через пару секунд мысли о корабле покинули меня. Темная масса, действительно выглядело больше даже самого гигантского парома.
«Земля! Это земля!» – я заметил пальмы и пляж.
Пилоты вели самолет именно туда. Что было довольно логично, ведь при посадке на воду гораздо меньше шансов на успех.
Было сложно дотянуться рукой до шланга, но я не оставлял попыток. В один момент даже получилось схватить конец каната ладонью, но в тот же миг шланг перетерся об острый край надломленной обшивки и разорвался. Меня выбросило в свободный полет.
До воды было метров сто пятьдесят-двести. Я растопырился в воздухе, как белка-летяга, – попытался создать как можно большую площадь соприкосновения с воздухом, дабы уменьшить скорость падения. Непонятно, откуда я знал это, скорее всего, просто импровизировал, но сработало. Когда до водной толщи оставалось всего двадцать метров, я сгруппировался, свел ноги вместе, а руки по бокам. Наконец мое тело пронзило поверхность воды.
Нырнуть слишком глубоко в подобной ситуации было неминуемой смертью. Оказавшись под водой, я уже мысленно хоронил себя. Адреналина в кровь выделялось очень много, а сердце билось с бешеной скоростью. Все это сжигало набранный кислород за секунды. Плюс ко всему, из-за сильного удара я почти не чувствовал свои конечности.
Темные волны были выше семи метров. Где-то вдалеке виднелся черный кривой столб. Это был смерч. Громкие раскаты грома и вспышки молний все еще сопровождались сильным ливнем.
Ногами я не почувствовал дна, но мне казалась, что на поверхность я выбирался прямо оттуда. Наконец, голова вынырнула. Рот жадно глотал воздух вперемешку с соленой водой. Страх и паника окончательно затуманили разум. До берега было всего метров сто. Но я ничего не мог с собой поделать. Паническая атака буквально сковала все мое тело. Качаясь на огромных волнах, я просто всматривался в темную необъятную даль.
Очередная вспышка молнии осветила самолет. Где-то в ста пятидесяти метрах от меня он начал заходить на жесткую посадку. Пилоты решили садиться прямо на кроны банановых деревьев и пальм.
Все еще с дикой одышкой и открытым ртом я просто смотрел на происходящее. Внезапно со стороны оставшегося двигателя послышался хлопок. Правое крыло самолета вспыхнуло, вернее даже взорвалось. Весь лайнер за считанные секунды полыхнул, словно спичка. Этот огромный пылающий фонарь залетел за крупный пригорок и скрылся.
Даже на такой дистанции жар от взрыва припек мое лицо. Это привело меня в чувства. Я собрался и что есть мочи стал грести в сторону берега. Большие волны, несшиеся туда же с гигантской скоростью, будто помогали мне, и через пару минут я был уже на суше.
Словно исторгая из себя чужеродное тело, океан выплюнул меня на берег. Я попытался встать на ноги, но сильная боль не позволила. Тогда, загребая руками мокрый песок, я отполз подальше. Моя голова обессилено опрокинулась на смесь мелкого гравия и песка. Истерически бурча что-то невнятное, я отключился.
II Был довольно теплый, для этого времени года, сентябрьский вечер. В парке гуляли молодые пары, на площадке, резвились дети. Длинная аллея уходила все глубже в лес. С художественной точки зрения изысканно выполненный фонарный столб, будто специально наклонившись над лавочкой, начал хаотично мигать лампой. Наконец, она загорелась в полную мощность, и вокруг нее быстро начал собираться рой комаров и прочих насекомых.
– Это тебе, – девушка сидела на скамейке рядом со мной. Она вытащила из черной сумочки коробку, – Их еще мой прадед стащил у какого-то фрица в сорок пятом. При штурме Рейхстага нацисты побросали все свои вещи…, – она открыла пластиковый футляр, – Не подумай, они не «Люфтваффе» какие-нибудь, – на лице ее появилась улыбка, но сквозь нее, все равно можно было прочесть непонятного рода грусть и печаль. – Они швейцарские… Вот, видишь? – ее палец указал на надпись внутри крышки, – Эти часы, с тех самых пор, передавались в нашей семье по мужской линии. Я знаю, как ты любишь часы… Немного привела их в порядок и прикрепила на стальной браслет. На нем, кстати, наша гравировка.
Даша была одета в легкую ветровку с пышным, искусственным мехом вокруг воротника. Под курткой виднелись обнаженные плечи. Бежевый летний топик, который располагался чуть ниже, закрывал ее грудь, оставляя живот и плечи открытыми. На шее висел золотой кулон, а на запястье болталась серебряная цепочка с гравировкой.
Дорогие кожаные штаны и высокие каблуки подчеркивали ее красивые стройные ноги. Она положила коробочку себе на колени. Выпрямила спину, прижала обе стройные ножки друг к другу. Затем двумя руками поправила свои длинные рыжеватые волосы, такие шелковистые и приятные на ощупь, отбросила их назад. Ее прическа мне всегда нравилась. Она снова взяла коробочку в руки и протянула ее мне. Мои руки, такие крупные на фоне ее маленьких, достали из футляра увесистые наручные часы. Я надел их на запястье, и удивленно раскрыл рот. Хотел сказать ей, что это слишком ценная вещь, и я не могу принять ее, но Даша не желала и слушать.
– Я прошу тебя, не уезжай никуда, – глаза налились слезами. Она поставила в упор к ногам локти, и положила подбородок на ладони. – Ты обо мне подумал?! – уже начиналась истерика, – Как я буду здесь без тебя?! Мы с тобой уже шесть лет вместе… – всхлипнув, она вытерла слезы со щек, и повернулась ко мне, – Шесть лет, Максим!
Этот разговор, она заводила не в первый раз. Я больше не горел желанием общаться на эту тему, но как мог, скрывал свое недовольство.
– Даш, мы же, вроде все обговорили еще на прошлой неделе. Поработаю годик и вернусь, – я обнял ее и поцеловал в макушку. Ни о каком годе на самом деле не шло и речи. Сам-то я знал, что больше недели там не задержусь, – И не факт, что меня еще возьмут. Это всего лишь собеседование. А насчет часов, – пододвинулся я еще ближе, – не могу их принять, зай. Это же семейная реликвия.
– Макс, прошу тебя, останься со мной! – она взяла меня за воротник куртки.
Помню, мне так не понравились эти нежности, и я вспылил, дурак:
– Так, прекращай давай! Развела тут опять сопли! Ничего тебе не сделается, если меня годик не будет.
Этот осуждающий взгляд… Никогда не забуду. Лучше бы я не говорил последнее.
– «Ничего не сделается» – вот как!?
– Ой, да ладно тебе. Не начинай, – я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она, резко вырвавшись из моих объятий, встала с лавки.
– Ты не любишь меня! Какая же я дура! Шесть лет бегала за тобой хвостом, а ты…, – Даша всхлипнула, и топнула ногой, – …при первой же возможности бросаешь меня тут одну… Думаешь, я не понимала?! – она вытерла со щеки потекшую тушь, – Думаешь, я не понимала, что ты просто пользовался… Моими богатыми родителями… Моими связями… Мной! – она схватила сумку с лавки, и развернулась спиной, – Все я понимала… Просто думала, что…
– Даш, ну хватит! Ты же сама прекрасно знаешь, что это все не так!
– Да пошел ты! – в последний момент послышалось от нее в мой адрес.
Я попытался догнать ее, резко вскочил.
– Даш! – Потом так нелепо грохнулся на землю, задев ногой железную ножку скамейки. Коробка выскользнула из рук, и все содержимое упало на асфальт.
– Даш, подожди! Часы! – все кричал я ей вслед, одновременно собирая то, что вывалилось из коробки.
Даша, тем временем подошла к автодороге. Она помахала таксисту рукой, тот подрулил к ней.
– Езжай быстрее, – бросила она водителю. Таксист «воткнул» передачу, и стартанул с легкой пробуксовкой.
***
Даже пройдя через все это, весьма надежный стальной браслет часов все еще сжимал мертвой хваткой мое запястье. Внутрь лазерной гравировки забился мокрый песок, но прочесть, что написано, это не мешало. «Самому любимому человеку на свете. Время покажет, как я тебя люблю» – чуть ниже была еще одна строчка, – «Максим (изображение сердечка) Дарья»
Дата в апертуре часов показывала тринадцатое число, а стрелки на циферблате – полдень. Надежный механизм, как ни странно, все еще работал. Помимо того, что часы обладали высоким запасом прочности, они, судя по всему, были еще и водонепроницаемыми.
Огромное серое облако быстро сдувало все еще сильным морским ветром. Минуту спустя оно полностью ушло на юг и открыло путь ярким лучам светила. Те, в свою очередь, сначала упали на лицо, а затем, по мере отступления этой «недотучи», прошлись по всему моему телу. Циферблат часов, под воздействием светового потока, красиво переливался из зеленого в синий, и обратно. Да, швейцарцы делают хорошие вещи! Я почувствовал по всему своему телу очень теплые, вернее даже обжигающие лучи. Сначала пошевелились пальцы на левой руке, они сжали быстро нагревшийся песок в кулак.
Когда глаза открылись, я не спешил вставать. Пытался переварить все в голове. Через пару минут перевернулся на спину и снова почувствовал ноющую боль в ногах. Стиснув зубы, я замычал. Рука потянулась к ступне. Из-под осенних ботинок поступающие волны вымывали бордовую кровь.
Я чувствовал обе конечности, поэтому с лица не сходила улыбка, ведь это означало, что позвоночник цел. Тогда я аккуратно согнул правую ногу и принялся снимать с нее обувь. На лице ощущалось нестерпимое жжение. Видимо, того времени, что оно находилось под лучами испепеляющего солнца хватило, чтобы серьезно обгореть. Наконец, плотно зашнурованный ботинок удалось стянуть с ноги. Приложив большие усилия, чтобы снять его, после рывка я взвыл от боли. Ступня была похожа на кровавое месиво. Из-за сильного удара о воду некоторые пальцы, сломались. Теперь они неестественно и ужасно торчали в разные стороны. Ногтей же вообще не было видно. Половина из них просто оторвалась, а половина вошла под кожу.
– ЭЙ! ЗДЕСЬ ЕСТЬ КТО?! ЛЮДИ! ПОМОГИТЕ! – попытался я позвать кого-нибудь на помощь. Кричал, надрывая горло, но никто не появился.
Жжение на лице только усиливалось, и мне пришлось отползти к пальмам, чтобы укрыться. Я прекрасно понимал, что в таком виде ногу оставлять нельзя. В открытые раны легко можно занести инфекцию, а если кости в таком состоянии начнут срастаться – о нормальной ходьбе можно позабыть навсегда.
Сняв пиджак, я оторвал белый рукав рубашки и, свернув его, запихнул себе в рот. Затем снял обувь с другой ноги, с пальцами там была такая же ситуация. Сжимая клок ткани, стиснул челюсти, рука потянулась к правой ноге. Ладонь обхватила мизинец на ступне, который, почти под углом в девяносто градусов торчал вправо, и резко дернула. Сначала послышался неприятный глухой хруст, и только потом я заорал во все горло. Худо-бедно, но палец, вроде как, встал на свое место. Следующим на очереди был средний.
Солнце уже не было в зените. Прошло ровно два часа, я следил за временем и сидел все на том же месте, прижавшись спиной к стволу пальмы. Из приоткрытого рта стекала слюна, а часы на запястье тряслись. Стальные кольца браслета, которые, словно чешуя, накладывались друг на друга, издавали глухое металлическое бренчание. Мои руки, действительно, очень сильно тряслись. Даже, у какого-нибудь алкоголика, у которого опохмела не было три дня, руки бы так не дрожали. А все это было следствием болевого шока. Как мог, пытался не терять сознание, еле получалось. Не помню, как вправил семь пальцев, но с последним, большим, возился долго. Обхватил его, и резко дернул вверх, все по той же технике, но с первого раза не получалось… да и со второго тоже. Кроме тихого, невразумительного мычания, я уже больше не мог ничего произнести. Лицо закаменело. Наконец, попытки с четвертой, палец таки встал на свое место. Накрыв обе ноги куском рубахи изо рта, я медленно склонил голову вниз и уснул.
*** Темно-синие синяки под глазами сильно выделялись на бледном, обезвоженном лице. Губы полностью потеряли красный пигмент и потрескались. Они были больше похожи на пустынный грунт во время засухи: песчаного цвета, все в трещинах и чешуйках кожи. Я глубоко вдохнул и попытался сглотнуть слюну, но в горле запершило, и я сильно закашлялся. Во рту была такая же сушь, как и на губах. Мелкие песчинки, попавшие в рот, буквально резали сухое горло изнутри. Это мерзкое чувство, когда даже язык похож больше на сухую губку, не давало покоя. Не теряя времени, я плотно замотал ноги тем, что осталось от рубашки. Попытался встать, и получилось. Кость правой ноги очень сильно ныла. Видимо без трещины, все же не обошлось. На пятках можно было стоять довольно уверенно, но стоило только сместить центр тяжести вперед, как нестерпимая боль возвращалась. В паре метрах от себя я заметил длинную палку. Она была похожа на выброшенный морем корень дерева. Опираясь на нее, я побрел к берегу.
Весь пляж был усыпан обломками и «утерянным багажом». Разноцветные чемоданы валялись вдоль всей линии прибоя. Я приковылял к первой попавшейся сумке и присел на корточки. Большие отсеки были зафиксированы пластиковыми ремешками, но самый маленький кармашек можно было открыть. В нем лежал небольшой футляр с гигиеническими принадлежностями, свернутое полотенце. Под покровом ткани обнаружилась маленькая бутылочка бренди восемьдесят восьмого года. Я кашлял и давился крепким напитком, но дикая жажда не позволяла убрать от губ стеклянный пузырек. Алкоголь стекал по сухим губам до подбородка. Несколько капель отравы упали прямо на перемотанные конечности, и я почувствовал жжение.
«Алкоголь – хороший антисептик», – подумал я и вылил остатки на немного покрасневшую ткань. От боли опять взвыл.
Затем снова встал на ноги. Поднес правую ладонь ко лбу, чтобы преградить путь солнечным лучам и осмотреться. Белый песчаный пляж был довольно чистым, не считая мусора, который выбросило относительно недавно. Берег выглядел диким и нетронутым. Если бы я не заметил вдалеке что-то, похожее на пирс, то с уверенностью подумал бы, что здесь вообще никогда не ступала нога человека. Я приблизился и увидел полуразрушенную конструкцию. Когда-то этот пирс уходил на сотню метров вглубь моря. К нему могли пришвартовываться даже грузовые корабли. Теперь же это догнивающее деревянное сооружение могло служить разве что смотровой площадкой.
Алкоголь уже сильно ударил по мозгам, и меня немного пошатывало из стороны в сторону. Бренди не утолил жажду, снова захотелось пить. В паре метров, наполовину зарывшись в песок, валялся черный чемодан. Молнии пластиковой коробки не были зафиксированы, и я принялся вытаскивать все содержимое. Прямо на прибывающие волны летели одежда, обувь, русские сувениры.
– Да вы издеваетесь?! – я нащупал что-то тяжелое, и достал литровую бутылку водки. – Конечно, вода нам не нужна! Она-то везде есть! Лучше спиртяги с собой в другую страну взять! – делать было нечего, кроме как упиваться вусмерть.
В следующем отсеке чемодана лежали перочинный нож «мульти-инструмент», бензиновая зажигалка и пачка сигарет. Удивительно, но морской воды внутри почти не было. Чемодан был пластиковый, а молнии его достаточно герметичны. Честно говоря, я уже был вдрызг. Что-то сильно рассмешило меня. Наверное, подумал: «Какой дурак кладет сигареты в чемодан?» Для некурящего это был вполне адекватный вопрос. Но когда ты куришь и летишь десять часов без дыма в легких, запоешь совсем по-другому. Тот, кому принадлежал багаж, специально упрятал папиросы как можно дальше от себя, чтобы в полете не было соблазна.
– Ай, ладно… – я достал сигарету и прикурил. Помню, сначала сухо закашлял, как при простуде, но, смочив горло водкой, с третьей затяжки вошел во вкус.
Зажигалка была крупная и увесистая. Я осмотрел ее со всех сторон. Снизу была надпись «Zippo, Bufford, MADE IN U.S.A». Снаружи зажигалка была особо ничем не примечательна. Просто квадратный кусок металла, серебристого цвета. Сигареты «Marlboro» тоже выглядели контрабандными. На них не было русской акцизы и зловещих рисунков с надписями о том, что происходит с людьми при длительном употреблении.
– Ну и дерьмище эти сигареты! – Мне, если честно, не очень понравилось. Не представляю, как можно по своей воле, убивать таким образом организм. Я выбросил окурок в море, зажигалку же с ножиком положил в карман штанов. Поднялся с песка, взял в правую руку бутылку, а в левую трость, и поковылял дальше по берегу.
Уже смеркалось. Очень долго я бродил по пляжу в поисках живой души, но никого так и не обнаружил. Весь день проходил с голым торсом под солнцем, и в результате лицо, спина и плечи сильно покраснели. Сначала я даже не понял, что обгорел. Осознание всей ситуации пришло, когда тело начал изнурять невыносимый зуд.
– ЛЮДИ! АУ! ЕСТЬ КТО? – Эта фразу, будто пластинку, уже заело в голове. Повторял ее, будто на автомате.
Я смирился и хотел подойти ближе к деревьям, чтобы передохнуть, но краем глаза заметил вдали металлическую тележку. Большая ее часть торчала из песка, прямо в воде. Такие обычно используют для перевозки еды по самолету. Прихрамывая, я бросился к тележке. И какого же было мое удивление, когда, сломав тростью замок на дверцах, я обнаружил внутри десятки порций риса с курицей и кучу банок газировки! Мои руки жадно загребли все, что смогли унести. В предвкушении вкусного ужина я спрятался от солнца в чащу леса.
В стеклянной бутыли оставалась еще половина. Тем временем, прикончив три порции, я перекинулсяна водку. Запивал ее газировкой (не лучшая была идея, кстати говоря), и готовился ко сну.
– Ничё, скоро будут. Скоро придут за нами! – я был так сильно пьян, что говорил о себе во множественном числе. – Не сегодня, так завтра! В крайнем случае, сами до ближайшего города доберемся!
***
– Ну почему так? Вот почему? Объясни мне?
– Да в тебе дело, Макс. В тебе, – мужчина взял стоявшую на столе двухлитровую баклажку и наполнил из нее стакан – Знаешь, тут прикол даже не в том…, – он икнул, – не в том, что ты виноват, просто ты – такой, какой ты есть.
– Эт как? – Я был пьян не хуже парня напротив.
– Ну, ты типа…, – он помычал, почесал затылок, – Тебе сложно выразить любовь, понимаешь? Для тебя это как слабость показать, что ли.
Мы оба находились в баре. Это был мой последний день перед вылетом. Парень напротив – мой давний друг Антон. Одет он был в синие джинсы, черную рубашку, и в старое замшевое пальто. На календаре у входа были отмечены день и дата: среда, одиннадцатое, а настенные часы показывали всего лишь пять часов вечера. Неудивительно, что кроме нас и бармена в заведении тогда больше никого не было.
– Да ладно тебе, Тох! Какая слабость? Ты о чем?
– Да все ты прекрасно понимаешь, о чем я. – Антон сделал глоток, – И я не сужу тебя за это. Ты такой человек, а она, если за шесть лет не поняла этого… Пускай катится, короче…
Я сделал вид, что так и не понял Антона, хотя сам прекрасно осознавал, о чем идет речь.
Тогда, как мне казалась, я абсолютно точно знал себя. Был я очень закрытым человеком. Мне не составляло труда привлечь к себе внимание, но в повседневной жизни с такими людьми обычно мало радости и веселья. Я не хотел выделываться перед всеми, не любил рассказывать какие-нибудь захватывающие истории, которые, на самом деле, происходят со мной почти каждый день. Наверное, в чем-то даже, я ненавидел самих людей, особенно тех, кто в общении не собирался быть откровенным. Многие даже, считали меня чересчур скучным. Но все это не от малого ума или необразованности. Я не был дураком, нет. Все близкие мне люди прекрасно понимали это. Как и то, что на все есть свои причины. По работе у меня всегда все получалось. Несмотря на то, что я был директором предприятия, коллеги и подчиненные не обсуждали меня за спиной, и не придумывали обидных кличек. Ну, насколько я знаю. В общем, я был таким «удобным мальчиком». На меня всегда можно было скинуть часть какой-то работы, и даже особо не придумывать себе оправдания. «Удобным мальчиком» я был и в нерабочее время. Этакий девиз по жизни, блин. В детстве я был совсем другим. Хулиганом, задирой. Мог твердо сказать «нет», даже нагрубить. Повезет, если пинка еще не отвешу. По настроению. Тогда у меня было много друзей. Сейчас они все куда-то подевались. Были эмоции, силы. Было что-то, что заставляло просыпаться по утрам. Скажи мне кто-нибудь тогда, что я стану таким снобом – не поверил бы. Досадно видеть, как превращаешься день за днем в такую личность, каких сам всегда презирал и ненавидел. Обидно это наблюдать, осознавая, что ничего не можешь сделать.
Мы выпили до дна по стакану. Затем, я открыл еще одну бутылку и налил в обе кружки голубой жидкости.
– Слав, а что это?
– «Голубая лагуна», – ответил бармен.
– Чего? – я удивился и нахмурился.
– Так вы же сами попросили то, что чаще всего берут.
Антон сделал пару глотков этого напитка. Он выпучил глаза и одобрительно покачал головой.
– А знаешь, ничего так. Прям как газировка идет, – он повернул голову, посмотрел на Славу, – сколько тут градусов то?
– Пять.
– Да ладно! Вообще не чувствуется. Макс, попробуй.
– Ни хрена себе, она сладкая, – сделал я всего глоток, – Не, после пива уже не то.
– Ну, так вот, к твоей теме. – Антон поставил стакан и облокотился на стол, – Не можешь ты любовь показать. Что с родными, что с друзьями, что с девушкой. Будто если любишь кого – слабый. И знаешь, я-то, Бог с ним. Мы с тобой еще с яслей. Я тебя как облупленного знаю, – он опять поднес стакан ко рту, – Но, вот другим, чтобы понять кто ты на самом деле, нужно время. И не все хотят его на тебя тратить. И еще… Все же, знаешь… надо было тебе хоть ей сказать правду. Ладно, родные не одобряют, но она то! Она хоть раз тебе по поводу этой истории выносила мозг?
– Да нет… Не в этом дело… Просто так получилось… – я тоже сделал глоток и направил взор в стол. – Заврался я.
Антон прислонился к спинке дивана, и сложил руки на груди.
– Ну, вот брат, теперь знаешь цену лжи. И что еще хотел сказать… по теме общества… Ах, да… Общество – оно сейчас такое. Не носишь маски, не создаешь себе имидж, не пытаешься из кожи вон вылезти, чтобы кому-то понравиться – значит, ты никто, и общаться с тобой – смертный грех. Ха-ха. Совсем как на зоне.
– Ну, спасибо… – меня слегка задел такой юмор.
Антон в свою очередь, понял, что сморозил очень дерьмовую шутку.
– Да не, не, я не в том смысле… Да не опущенный ты! Ну что ты в самом деле! Бабла куча! Ездишь вон, на мерсе! – он взглянул за окно, на мою дорогую машину, – Бабы у тебя! Каждый день одна лучше другой! В Америку летишь завтра! А на меня вон посмотри! До конца дней, по-видимому, буду на этом заводе сраном батрачить…, – Антон сделал еще глоток и покачал головой, – Мне бы твои проблемы, Максим!
Напротив было большое панорамное стекло заведения. Я увидел на улице очень низкого роста мужичка. Тот, еле держась на ногах, вытянул руку вверх, и кулаком, одобрительно махал кому-то в сторону. Через секунду к мужику подбежали два подростка. Они радостно приветствовали этого пьянчугу. Из карманов парни принялись вытаскивать мелочь, дабы всучить алкашу. На лице одного из них была приличная такая борода с усами. Одет этот персонаж был в осеннюю ветровку и клетчатые штаны. На другом же, был плотный, зеленый бомбер и мешковатые джинсы. Через пару секунд они оба зашли в бар. Нос того, что в зеленой куртке, покраснел. Не от холодной ночи за окном. Оба молодых человека были сильно пьяны. Парень с бородой снял куртку, положил ее на диван за соседним столиком, и подошел к барной стойке.
– Знаешь, может ты и прав, – я все глядел на мужичка за окном. Рост у него был точь-в-точь, как говорят, метр с кепкой. На торсе располагалась толстенная телогрейка с нашивкой «Мосводоканал», а по старым, выцветшим треникам, можно было предположить, что он бомж.
– Конечно, прав! Только мы чего-то немного не туда крутим, – Антон потянулся к пластиковой коробочке на столе, там лежала закуска. Он посмотрел на мое запястье, – Часы так и не отдал?
– Неа. Вчера даже дверь не открыла.
– Вот ты сам ответь на вопрос: любишь ты ее или нет?
Я тяжело вздохнул, и тоже взял копченый сыр из пластиковой тары.
– Да люблю, люблю… Она мне как сестра уже. Вечно возится со мной, помогает, когда я даже не прошу. В другом дело…
– В том, что ты бабник? – Антон ухмыльнулся.
– Да нет…, – уйдя в раздумья, я выдержал небольшую паузу, – Ну да, я люблю женщин! И что тут такого? А Даша мне как родная просто. Не могу я уже с ней, понимаешь?
– Ха-ха, мужик, это и есть любовь. – Антон допил до дна голубую жидкость из стакана, и налил себе еще, – Подумай над этим. Она-то к тебе вернется, я уверен. Это всего лишь вопрос времени. Женщины – эмоциональные существа. Побесится пару дней и сойдетесь. Главное, чтобы ты был готов к этому.
Я хотел перебить Антона, но он резко продолжил:
– Даже не начинай, Макс! Ты не ценишь того, что у тебя есть. Она любит тебя всем сердцем, и со стороны это заметно еще лучше, поверь. Все эти крашеные куклы, силиконовые шлюхи, никто из них тебе не подарит столько любви, сколько готова дать она.
Я, молча соглашался со всем, о чем мне говорил лучший друг. Когда он закончил, я посмотрел сначала на часы, затем на синеватую жидкость в стакане Антона, и принялся одеваться.
– Ладно… Пойдем, вон лучше, на улице допьем, – бросил я взгляд на голубой стакан – а то сидим с тобой тут, как два… педика.
Мы оба ухмыльнулись, накинули верхнюю одежду, забрали бутылку «Голубой лагуны», и вышли из заведения.
III Помню, мы долго гуляли по центру Москвы с Антоном, отмечали мое повышение до младшего лейтенанта (тогда я еще работал в полиции. Пошел по стопам отца, так сказать).
Потом, зашли в какой-то ночной клуб. Антон пошел к бару догнаться, а я заметил в VIP-зоне двух молоденьких близняшек. Они сидели за круглым столом с еще какими-то людьми, что-то там отмечали. Всего их было человек восемь. Корпоратив.
Сестры были одеты почти одинаково: розовые укороченные косухи, мини-юбки – на одной черная, на другой серая; темные чулки с кружевами, обувь на высоких каблуках. Да даже чехлы на телефонах у них были одинаковыми. Только разного цвета. Густые темные волосы девчонки уложили в одинаковые прически. Лица обеих скрывали завитые локоны. Прямо две куклы одинаковые. Одна чуть полнее другой, но в меру. Только так их, наверное, и отличали. По весу.
Две барышни дико скучали, это было заметно невооруженным глазом. Время от времени то к одной, то к другой, подкатывали из их компании, но девочки их не замечали. Тогда-то я сразу понял, что они – мой уровень. Но, не всегда всё идет по плану. Даже у меня бывают проколы. Если вы думаете, что профи не допускают ошибок, вы ошибаетесь. Это жизнь, не кино. На ошибках мы как раз учимся и многое осваиваем.
VIP-зона была на втором этаже. Я поднялся, пересел за соседний столик, и, начал наблюдать. К близняшкам, на диван, подсел парень, все из этой же компашки. Белобрысый, спортивный, с модной прической. По бокам все выбрито, а на макушке неопрятный чуб поставлен. Красивый, точно с обложки какого-то журнала. Часы – Rolex, это я сразу заметил. Бордовая рубашка с дорогими запонками, две верхние пуговицы не застегнуты. В общем, настоящий такой «альфа». Я уже хотел было поставить на него. Думал, что вот этот-то хотя бы одну, да подцепит. Да и девочки на него так смотрели. Нравился он им.
Музыка в клубе играла громко, поэтому он пододвинулся к самой ближней, и на ухо заорал ей: «Ты ведь с сестрой к нам год назад только пришла?» – близняшка кивнула, и все еще в надеждах улыбалась. – «А знаешь, кто до вас был на этом месте? Два брата-близнеца. Ха-ха. Честно! Сейчас расскажу…». Обе девчонки закатили глазки и снова уставились в телефоны. Через пару минут парень осознал, что общался все время сам с собой. Он встал из-за столика и с кислой миной удалился к барной стойке. Я посмеялся, встал и пошел за ним. Хотел догнать бедолагу, и поставить его «на правильный путь». Указать на ошибки, объяснить, что он делает не так. Мне кажется, это мое призвание – помогать мужчинам в таких ситуациях. Точно видел, что он направился к бару, но, когда я подошел, его там не было. Долго стоял, глазами искал его. Потом заказал «Лонг-Айленд», и пошел обратно, на второй этаж. Сел за тот же столик напротив. Облокотился на спинку стула, и смотрел на близняшек, потягивая коктейль из трубочки. Та, что похудее, на секунду оторвалась от смартфона, взглянула на меня. Я подмигнул и улыбнулся. Она испугалась, и резко бросила взгляд обратно в смартфон. Наверное, подумала, что это я не ей. Затем, через минуту, еще раз посмотрела в мою сторону. Обернулась, позади себе никого не обнаружила, тогда и поняла, что все это время, я глазел на нее. Близняшка, толкнула рукой сестру, та тоже на меня посмотрела, и мило засмеялась. Головой, я подал знак, мол, пойдем к бару. Они обе кивнули мне в ответ, по губам их я прочел: «Одну минуту».
– Я Максим.
– Аня, – улыбнулась та, что полнее, и присела за стойку, слева.
– Яна, – другая села справа от меня.
– Слушай, что-то шумновато тут, – на ухо крикнул я сначала Ане, затем повернулся к Яне. – Вижу, вам скучновато. Может, прогуляемся?
– Давай, – сказали обе в голос.
– Только мне сумочку надо забрать, я сейчас. – Яна пошла в VIP-зону.
В ушах Ани я заметил очень дорогие висюльки.
– Красивые серьги, – прикоснулся я сначала к мочкам, затем провел ладонью по ее щеке.
– У меня… парень есть, – опустила она глазки, и сказала так, будто и не хотела говорить этого вовсе.
– Круто! У меня, вот, дома, тоже кот есть, – мы оба улыбнулись. – Так что за серьги? Тиффани?
Она тем временем заказала стакан Мохито, и язычком пошло крутила трубочку во рту.
– Ага.
Яна быстро спустилась на первый этаж. Так быстро, насколько позволяли каблуки. В руках она держала дорогущую бутылку шампанского.
– Пойдем, быстрее! За мной там идут!
Антон заметил меня с двумя красотками. Он одобрительно кивнул, подошел к лестнице и задержал спускающихся мужчин.
– Яна, Аня, подождите! – кто-то кричал нам вслед.
Мы, трое, выбежали из клуба. Девушки взяли меня под руки. С улыбками мы быстрым шагом стали удаляться прочь.
Эх, если бы я только знал тогда, что двое из мужиков, которые погнались за нами, были телохранителями этих девчонок. Если бы я только поинтересовался у девочек, кто они и чем занимаются…
Черный глянцевый «Гелик» был припаркован прямо у входа в клуб. Я его сразу заметил, но не придал никакого значения. Не успели мы отойти и на двадцать метров, как этот сарай на колесах, резко газанул, так, что аж уши заложило. Потом, влетел на высокий бордюр, прямо перед нами, преградил дорогу. Подвеске на этом G63 AMG, минус тысяч десять километров было обеспечено сразу. Я понял, по чью это душу. Аня быстро убрала от меня руки. Ноги мои подкосились, но идти назад было как-то глупо, поэтому я решительно направился с барышнями вперед.
Из Гелика вылез «папик». С пивным пузом такой, но одет по-модному, стильно. Самому за сорок, а косит под молодого. Обходит, значит, этот персонаж свое корыто, спереди. На руках завязывает деревянные четки. Идет мне морду бить. Только подумал: «Ну, ладно. Этот хрен на голову меня ниже, сейчас разберусь с ним прямо здесь», как с пассажирских сидений вывалилось еще двое таких же. Да и охрана из клуба нас уже догоняла. Табельного у меня с собой не было, а корочки оставил дома. Нечем было понтоваться. Все, допрыгался.
Аня подбежала к своему хахалю,
– Ой, Толик, а что ты тут делаешь? – она остановила его, принялась расцеловывать.
– Это кто? – спросил Толик, и все злобно косился на меня.
Аня на меня оглянулась,
– Это? Да никто это, поехали домой лучше. Я так устала…
Толик плюнул прямо мне под ноги. Затем сказал двум амбалам позади меня с Яной:
– Свободны.
Те развернулись и ушли в заведение.
Толик подошел, крепко положил мне ладонь на затылок, и будто, пытаясь найти в моем взгляде проблеск страха или паники, взглянул в глаза
– Еще раз увижу в своем клубе…
– Толя, Толя, – подбежала Аня, принялась затаскивать его в машину, – поехали. У меня для тебя сюрприз есть.
Гелик съехал с бордюра, и укатил. Я посмотрел на Яну, она на меня, и мы, как ни в чем не бывало, пошли дальше. Дошли до светофора, ждали, когда красный сменится на зеленый.
– Ты смелый, – сказала она, – в таких ситуациях, обычно все деру дают, или отмазываться сразу начинают.
– Да? – я улыбнулся.
– Ага. Толик видит, когда люди боятся. Он таких не выносит. Поэтому тебя и не тронул. – Она взяла меня под руку, и положила голову на плечо. – Неделю назад, например… Как же этого парня звали… Леша, что ли… Так испугался, что на коленях, посреди клуба, умолял оставить его в покое. Рыдал, как истеричка, хотя Толик его даже пальцем еще не трогал. В общем, увезли его… А Толя старой школы человек… И вопросы решает по-старому…
Мы всё стояли на этом светофоре. Минуты три где-то.
– Ой, знаешь, у меня сестра вчера в Турцию улетела. – сообщила она так, невзначай. Подняла голову, и взглянула мне в глаза. – Я теперь дома одна сижу, с кошкой.
Я понял ее намек, улыбнулся.
– Ну пойдем к тебе тогда.
Осталось десять секунд. Девять. Восемь. Семь. Я уже ступил одной ногой на проезжую часть, как прямо на полосах пешеходного перехода резко затормозил белый Porsche Panamera. Из брички вылез молодой пацан. Куртка NASA, джорданы на ступнях. Подходит к нам, и глядя мне в глаза, задает все тот же вопрос:
– Это кто?
Смотрю я на этого кучерявого дрища. Видно, мамка с папкой богатенькие, а сын у них на шее сидит. Снова мысли в голове: «Ну этого-то, я точно, прямо по капоту его же Панамеры раскатаю, если что. Нет, уж, без добычи я сегодня не уйду». Это было принципиально. От меня никогда не сливались сразу две девочки за вечер. Яна хотела подойти к «мамкиному моднику», но я взял ее за руку.
– Кто надо, – ответил я ему.
Я дурак, даже не заметил, что подвеска машины, все это время качалась, и из салона пытался кто-то вылезти.
– Че ты сказал? – он подошел ко мне ближе.
Яна вырвала свою руку и подбежала к парню.
– Гриш, ну не надо. Мы просто общались.
Я, тем временем, встал в позу «альфа-самца». Посмотрел на него так, свысока, и съязвил:
– Че слышал.
После моей фразы, из машины, наконец, вывалился дылда. На глазах черные очки, в ухе наушник. Телохранитель. Клянусь, я таких высоких людей в жизни не видел. Два метра десять – два пятнадцать, не меньше. Ноги опять подкосились. Думаю: «Мне конец».
Все звуки приглушились. Не помню, что тогда Яна наплела этому Грише, и как она его уговорила сесть в машину, но вскоре, она со мной попрощалась, всучила мне ту самую бутылку шампанского, которую стащила со столика, и они вместе уехали. Я же, приподняв голову вверх почти до упора, все смотрел на эту «скалу в костюме». Панамера была двуместная. И он, остался стоять вместе со мной, на том самом светофоре. Постояли так минуту, глядя друг на друга. Потом, ему, видимо, что-то сказали в наушник. Басом он рявкнул:
– Да.
Я аж дернулся. Встал в стойку, думал, сейчас бить меня будет. Но, нет. Он развернулся в противоположную сторону, и просто ушел.
Почему мне вспомнилась эта история? Да надрался потому что после всего этого, как свинья. Ни разу в жизни еще так не пил. А на следующий день было адское похмелье, точно такое же, как и сегодня.
***
Солнце только-только начало подниматься. За ночь, песок остыл. Воздух тоже был прохладным. Температура не выше градусов пятнадцати. Смесь «огненной воды» всю ночь грела меня изнутри, поэтому я не чувствовал холода. Она же меня и разбудила.
Голова, словно опухла. Я оперся на палку, только привстал на ноги, как все, что осталось у меня в желудке после вчерашней «пьянки», начало исторгаться наружу. Проблевавшись, я опять сел на песок, прислонился спиной к пальме.
«Алкогольное отравление. Газировка с водкой. Вот я дурак!» – только подумал про спиртное, и меня снова стошнило.
На часах было шесть утра. Когда лучи солнца упали на мое тело, вернулось жжение. Я осмотрел грудь и пузо. Обгоревшая кожа, на все еще красном теле, отслаивалась и шелушилась. Боюсь, даже представить, что творилось на спине! Я решил не медлить, пока солнце только встаёт, и продолжить путь, но тут же меня осенило: «Вот я идиот! Надо к самолету идти срочно! Может там есть выжившие. Может там люди нуждаются в моей помощи, а я тут… напиваюсь, как скотина последняя…»
Тут же я двинулся в чащу леса. Сошел с песка на твердую почву. Ноги заныли. Сделал всего пару шагов, и понял, что с такими ступнями, далеко по земле мне не пройти. Нужна была обувь. Вернувшись, к месту, где меня выбросил океан, я принялся вытаскивать все чемоданы, которые только мог обнаружить в песке. Собрал их в огромную кучу ближе к лесу и начал вскрывать, в надежде добыть что-то полезное. Нож «мульти-инструмент», который нашел вчера, значительно облегчил мне задачу. Знаете, что лежало в первом же багаже? Бутылка двенадцатилетнего коньяка. Страна дураков и алкашей, что тут скажешь… Во втором же вскрытом чемодане, нашлись легкая, осенняя ветровка и шлепанцы сорок второго размера. В третьем кепка «NewYork» и крем от загара. Все то, что мне было необходимо. Я накинул куртку, предварительно намазав все тело кремом, взял шлепки, оперся на трость и поковылял к лесу.
Впереди, за лесом пальм, была высокая гора. В высоту метров двести. Чуть правее – пригорок. Небольшой, по сравнению с горой. Он хорошо просматривался даже с берега. На пригорке ничего не росло, кроме травы – большая зеленая поляна. Как раз за нее и падал самолет. С каждым шагом идти становилось все сложнее. Я не ел и не пил воды уже двенадцать часов. Добавьте к этому аномальную жару, больные ноги, и отравление, которое только усиливалось. Все тело дрожало, будто от холода, но пот, который с меня лился литрами, доказывал совершенно обратное. В какой-то момент, нога зацепилась за корягу, и я упал на колени. Трость сломалась. Прошел я, к тому моменту, уже где-то половину пути, но дальше двигаться было невозможно. Взял бы я с собой воды, поел бы перед отходом. Может и получше бы мне стало. Я явно переоценил свои силы. Это всё-таки не прогулка по натоптанной тропинке в парке. Со здоровыми ногами, и в ботинках. Но это еще что! Вот комары, размером с мизинец, которых в чаще оказалось пруд пруди, меня действительно пугали. Малярию не хватало еще подцепить здесь. Добраться бы назад, к берегу. А еще пугало, то, что лес был полностью диким. Действительно, ни одной тропинки. Густая трава по пояс. Удивительно, что на змею какую-нибудь не наступил.
Только я решил приподняться, как что-то сильно сдавилось в груди. Меня всего сковало, и я рухнул лицом в землю. Это был приступ. Самый сильный за последнее время. Я даже не мог пошевелиться. Минут пятнадцать меня било в конвульсиях. Потом немного отпустило, я смог засунуть руку в карман штанов (внезапно вспомнил про телефон). Вытащил мобильник, и он чудным образом включился. Не знаю, как его не залило водой, но, видимо, за все это время, он успел просушиться. Открылся экран разблокировки. Музыку можно было включить, не вбивая пароль, нужно было лишь нажать на «проигрывать». Большой палец ткнул один раз, второй, третий, сенсор никак не реагировал. Лицо еще сильнее покраснело, приступ начал сопровождаться удушьем. Я не мог нормально вздохнуть.
Я увидел кого-то. Валяясь там, лицом в грязи, на волоске от смерти, я заметил фигуру в пиджаке. Человек приближался. Я слышал, как его туфли сминали траву, ломали мелкие ветки. И шел он так тихо, не спеша. Изо всех сил я звал на помощь, но он и не думал торопиться. Наконец, музыка заиграла. Когда меня отпустило, незнакомца рядом уже не было. Я несколько раз позвал, но никто не откликнулся. Тогда я подумал, что все это мне просто привиделось…
IV Мне пришлось научиться сдерживать страх. Ведь, когда я боялся – начинались приступы. Как мне казалось, я окончательно уничтожил в себе это чувство, а вместе с ним и все остальные. Это как злокачественная опухоль. Пока не трогаешь – всё относительно нормально. Но стоит ее вырезать, как зачастую поражение переходит уже на весь организм.
За эту неделю, я убедился в обратном. Все же бывают моменты, когда эмоции берут верх. Из памяти все никак не выходил образ того человека. Черный пиджак, белая рубашка, галстук. Но вот лицо… Его я не разглядел. Все так расплывалось, словно голова его пряталась в тумане.
Спасатели все не появлялись. С момента крушения я еще не увидел ни одного корабля в море, ни единого самолета в небе. За четыре дня мне удалось разобрать полностью весь багаж, который выбросило на берег. Нашел пачку пальчиковых батареек (12 штук), электробритву, кучу проводов, зарядок, переходников. Одежда, лекарства, даже немного питьевой воды с едой все же нашлось. Какой-то идиот вез с собой шестнадцать бутылок пива. Может даже и больше, половина разбилась. Бутылка мартини, водки, коньяка и виски – все спиртное я спрятал подальше. Еще нашел переносное радио и пару раций. Радио пришлось разобрать и просушить на солнце. Оно работало на батарейках, удивительно вообще, что этим раритетом еще кто-то пользовался. Приемник был не большим, но круглым и увесистым, с кассетником. С двумя сабвуферами, и длинной, выдвижной антенной. Рации же оказались походными, били километров на десять. Обе штуки прекрасно работали, но поймать чей-то сигнал мне не удавалось. Отойдя подальше от берега, где меньше песка, я обустроил себе «жилище». Меж двумя пальмами положил третью и навалил с обеих сторон пальмовых листьев. Три ствола удалось скрепить ремнями и резинками от трусов (нижнего белья у меня была целая куча). Вот такой вот шалаш получился. Внутри постелил флисовый плед и сделал себе подушку (набил оторванный рукав куртки носками с майками).
Находился я точно вдали от цивилизации, это было понятно. Может, где-нибудь на Кубе? На самом отдаленном ее берегу. Идти искать город, без хороших запасов воды и еды, было бы самоубийством. Сегодня, я намеревался провести экспедицию, хотя бы до упавшего самолета. Ноги более или менее зажили, но ходил я все еще с тростью. Нашел какой-то обломок в виде полой стальной трубы. Согнул один ее конец камнем – получилась ручка.
Заряда в телефоне оставалось три процента. Сколько бы я не пытался звонить кому-либо, писать сообщения – толку ноль. Связи не было. Если бы мне удалось залезть на гору, может, и поймал бы сигнал. Но без снаряжения и с травмами, карабкаться – дохлый номер. А аккумулятор разряжался.
Я сидел на том самом пирсе, свесив ноги в воду. Периодически поглядывал то на телефон в руках, то вперед, на голубой горизонт. Свист ветра в ушах и звуки волн без слов, будто нашёптывали мне, насколько же я здесь одинок. Взгляд был прикован к значку «нет связи» в надежде, что что-то изменится.
Уже неделя без женщины, да вообще без кого-либо.… Еще один личный рекорд побит. Пока глазел в экран, вспомнилась мне тут одна история, все из того же разряда…
Иногда глядишь на этих «успешных» дядечек, офисных клерков, менеджеров, которые всю жизнь отдали своей профессии. Смотришь, и понимаешь, что бабки-то они научились грести лопатами, а вот такому банальному общению с девушками – нет. Я знаю это, потому что сам своего рода из «этих», из «успешных». Но, вот, с противоположным полом никогда не было трудностей. Может быть это дар? С каждым днем все больше убеждаюсь в этом.
Пришел я как-то раз в кафе. За соседним столиком – девочка. Красивая, нарядная, накрашенная. И сидит напротив «качок» в пиджачке. Мышцы нарастил, оделся дорого. Еще и с увесистым таким бумажником. Что-то рассказывает, рассказывает. А она не слушает его. Не интересно ей. Лицо поникшее, грустное. Наверное, думает: «И к этому идиоту я три часа собиралась на свидание». Но самое интересное, что именно эту парочку, я раза три уже встречал в том самом заведении. Третье свидание, а он все рассказывает ей, как отдохнул тогда, на Ялте, в две тысячи восьмом.
Вы знаете, как общаются девушки? Это постоянно эмоции, жесты, энергетика. А как мужчины? Раз в две минуты словом перекинутся, и дальше в тарелку пустую смотреть. Так вот, тот персонаж, как раз, так и общался. В корне неверный подход. Разговаривал, будто со своим корешем Лёхой, из соседнего подъезда. В выражениях не стеснялся, да еще и растягивал свои истории так нудно. Будто придумать больше ничего не мог, о чем завести беседу. Никакой энергетики, кулаки крепко сжаты и лежат на столешнице. Даже я, тогда, за соседним столиком, умирал от скуки. Очевидно, что он ей дико нравился, если она, уже в какой раз приходит выслушивать его бред. Но вот почему? Женщины… Я одновременно знаю их, и не понимаю вовсе. И, ведь, если я такой «одаренный», то, как же быть остальным?
Хочется подойти, иной раз и сказать: «Мужик, она, к тебе идиоту, уже третий раз, вся такая красивая приходит. И не просто так. Руки в ноги, и веди ее к себе! Как же ты не понимаешь, баран?». Ну, доходит даже и до этого. Когда она удаляется в дамскую комнату, там, или покурить. Подсаживаюсь, спрашиваю, и все как один: «А если не захочет, буду же дураком выглядеть», «Так вроде все нормально было. Я рассказывал – она слушала», «Если не интересно было, то сразу и сказала бы, и не слушала бы вовсе».
Моча в голову ударяет, или, может быть, что-то другое, не знаю. Как можно не замечать очевидного? Скорее всего, отказа боятся. Не верю я, что можно быть настолько глупыми.
Экран смартфона погас совсем, и в отражении, показалась моя сильно отросшая борода. Электробритвой не мог воспользоваться по понятным причинам, но вместе с ней нашел пену для бритья. Странно, почему не было станков. Взяв сумку, я сошел с пирса, и направился в лес.
***
«Добрался! Наконец, дошел!» – этот «поход», сильно меня истощил. Я взглянул на часы. Было семь вечера.
Издали этот «бугорок» не представлялся настолько огромным. С больными ногами я не мог одолеть подъем в двадцать градусов. Если бы я вскарабкался на холм, то сократил бы время пути часа на два. Я сел на землю, прислонился к пальме. Вокруг трава вся выжжена, а метрах в пятидесяти поломанные кроны деревьев. Значит, где-то через сотню метров должен быть самолет. Через плечо у меня висела добротная походная сумка. Эта барсетка, которую я нашел в одном из чемоданов, очень сильно мне пригодилась. В нее можно было положить абсолютно все: нож, зажигалку, воду, чипсы. Пачка чипсов, и половина пластиковой бутылки воды, кстати, были моей последней едой.
Закончив трапезу, я облокотился на железную трость, встал, и направился к лайнеру. Найти его было не сложно. Вокруг места падения выгорело все, в радиусе двухсот метров. Если бы не дождь, в тот день, пламя могло дойти и до меня. Оно могло полностью отрезать мне все выходы в лес с берега на несколько дней. Может быть, такой расклад был бы и к лучшему. Может, это привлекло бы лесную охрану, или, хоть кого-нибудь, в эту чертову глушь!
Проклятые комары, заедали до смерти. Они прокусывали даже ветровку с капюшоном, лезли мне прямо в лицо, закрывая обзор. Я специально закрыл одеждой все участки тела от этих голодных, жужжащих тварей. Но запах куртки, мокрой от моего пота, воспринимался ими как приглашение на званый ужин.
Дойдя до места, я обомлел. Пламя было такое жаркое, что в некоторых местах расплавило титановую основу Боинга. Люди испепелились в прах. Не было даже обугленных костей – сгорело все. Осталась лишь кабина, которую оторвало при посадке. Она откатилась чуток вперед, но пламя добралось и туда. Припасы, которые я так надеялся здесь найти, сгорели. Выживших не было.
«Нет, нет, нет.… Только не сейчас!» – в груди опять сжалось. По перепонкам что-то задолбило. Это было похоже на звук выхлопной системы автомобиля. Только без глушителя на конце трубы. Ноги подкосились, я упал.
Приступ был не такой сильный, как четырьмя днями ранее. Но вот музыки у меня больше не было. Надо было как-то самому себя успокаивать. Все, чему я научился у психологов по этому поводу – глубоко дышать и вспоминать о каком-нибудь отдыхе. На пляже, например. Ага, вспомнил тут один! В глазах потемнело, стало еще хуже.
Человек в пиджаке вышел из-за оторванной кабины и направился прямо ко мне. Он просто шел, и шел, шаг за шагом. По выжженной земле, по обломкам. Эта медлительная его походка, сразу дала мне понять, что тут что-то не так. Я схватил трость и направился в противоположную сторону. Прошел всего метров двадцать – опять вижу его. Незнакомец появился впереди, вышел из-за обугленного ствола дерева. Как он там оказался? Только что он был позади меня! Я бросил стальную палку в него, и со всех ног побежал прочь.
Уже смеркалось, на часах было девять вечера. Убежал я примерно на километр вглубь леса. Затем, остановился, чтобы перевести дух. Ткань, намотанная на ступни, стала красной. Раны закровоточили. Только думал, что оторвался, как послышались шаги по траве. Потом треск ветки, и снова шаги. Спокойные, решительные, непоколебимые. Они становились все ближе и ближе.
Всю ночь я бегал по лесу от этого человека, и как только останавливался, он меня нагонял. Не знаю, как это получалось, ведь я бежал гораздо быстрее. Где-то в три утра, я, наконец, выбежал на берег. Подумал, что заплутал, потому как бежал я от пляжа, а вернулся снова к нему. Но когда обернулся назад, мои опасения подтвердились. В первых лучах малинового рассвета я увидел ту самую, высокую гору, только с другой стороны. И «бугорок», который был теперь слева. Я находился на острове.
Часть вторая I Диспетчер! Вызываю группу захвата! Темно-синий фингал под глазом, бровь разбита. Я гнался за преступником по лестнице многоэтажного дома. Спятивший ублюдок, во время домашней ссоры, хладнокровно зарезал свою жену и дочь, расчленил тела, выбросил в озеро. Я действовал скрытно, без подкрепления. Это был чертовски смекалистый псих. Пару раз, он уже срывался с крючка, чуял что-то неладное. Сегодня все должно было быть иначе. По горячим следам, я выследил убийцу. Два дня назад, ему не хватило на пачку сигарет в супермаркете, и он решил ее просто забрать. Ну, и кассу заодно ограбить.
Я выслеживал его на патрульной машине от самого дома. Когда же убийца свернул во дворы, взвесив все за и против, я решил брать его прямо здесь и сейчас, но явно переоценил свои силы.
Рука у него оказалась тяжёлая. Вырубил меня четким нокаутом прямо в дверях хозяйственного магазина. Армейскими кирзачами засандалил два раза по лицу, и рванул в ближайшую многоэтажку. Расследование покажет, что на протяжении месяца, он закупался всем необходимым в разных хозмагах, варил взрывчатку. Бог его знает, сколько еще было бы жертв, если бы бомба сработала в каком-нибудь из ближайших торговых центров.
– Повторите, – пробурчали из рации, закрепленной на плече бронежилета.
– Черемушкинская, дом двадцать пять. Спецназ сюда, срочно!
Три выстрела сверху, прямо на следующем пролете. Когда поднялся, увидел на полу, в красной луже, захлёбывающегося своей же кровью мужчину. Неудачно вышел покурить.
– Подозреваемый вооружен! У него есть оружие! Имеются пострадавшие, пришлите медиков! – я достал из кобуры табельный, передернул затвор.
Уже тринадцатый этаж, а я все гнался, и гнался за ним. На предпоследнем пролете, душераздирающе закричала девушка. Я собрался с силами, и стал подниматься еще быстрее, перешагивая сразу через две ступени. Глухие залпы долбанули по перепонкам. Пара вспышек отразилась бликами на стенах. Раздался неприятный, пронзительный звон рикошета. Грохот в закрытом пространстве пугал, и после каждого выстрела, тело непроизвольно вздрагивало. Пустые гильзы, звеня, падали на бетонный пол, скатывались по ступеням вниз, прямо мне под ноги.
Захар Кузнецов – преступник, выстрелом сорвал замок с двери, ведущей на крышу. Он взял в заложники молодую девушку.
– Я убью ее! Убью! – Захар понял, что больше путей отхода нет. Он подошел к краю крыши. Прикрылся девушкой, и держал дуло пистолета у ее виска. – Дай мне уйти, и она не пострадает!
Я выставил свой «Макаров» вперед, и маленькими шагами, подходил ближе.
– Захар, без глупостей!
– Еще шаг и я убью ее! – он с силой упер дуло в висок заложнице.
Девушка зарыдала. Она посмотрела на меня с надеждой в глазах, и тихо, дабы лишний раз не выводить из себя преступника, произнесла:
– Прошу, п-п-помогите…
– Захар отпусти заложника!
– Отпущу, как только ты оружие опустишь!
Я прекрасно знал этого человека. Времени было много изучить его «биографию». Бывший десантник. Мотал срок за дезертирство семь лет, вышел год назад. За решеткой, наверное, окончательно и потерял рассудок. Забыл, что у него есть жена с дочкой. Вернее, были… На этой почве, и убил их. Диссоциативная амнезия и мегаломания, как предположат врачи. Добавьте к этому десять лет службы в армии, где учат убивать не задумываясь. Это я знал, потому что сам служил. Такое забыть сложно… А еще знал, что опусти я оружие, и псих, хладнокровно застрелит нас обоих.
– Ты не понимаешь! – Захар, с широкой улыбкой, начал нести откровенную чушь. – Я уже близок! Ха-ха. Я уже близок к влиянию на все человечество! И я не позволю.… Не позволю, чтобы какая-то мелюзга в погонах меня остановила!
«Нужно успокоиться. И заблокировать в себе эмоции, это я умею» – голова закружилась, а в груди начало сжиматься. Никто в отделе и не догадывался о моей болезни.
Отец позаботился, чтобы при поступлении в школу полиции, при медосмотре не вскрылось ничего «лишнего». Хотел вырастить из меня мужчину. Будто служба в армии и полиции, научит меня больше вырабатывать тестостерона в кровь. Этот факт цинично игнорировать, но психов на той крыше, точно было на одного больше.
Глубокий вдох, затем выдох. Палец нажал на кнопку сброса магазина, и обойма упала на черный гудрон. Оружие было разряжено. Левую руку я выставил вперед, разжав пальцы, убеждал Захара успокоиться. В правой все еще находился пистолет. Я убрал взгляд с мушки, но ладонь с оружием не опускал.
– Все хорошо, Захар. Я безоружен. Теперь и ты выполни то, о чем я тебя прошу.
Ублюдок ехидно улыбнулся, показались его железные вставные зубы. Он направил свой ствол на меня. Девушку же взял за волосы, и тоже швырнул в мою сторону, хотел отвлечь.
Я нажал на спусковой крючок, и метким выстрелом промеж глаз, выбил всю дрянь из мозгов кретина. Одного боеприпаса, который находился в патроннике, с лихвой хватило на это дело. Теперь, все на что Захар мог оказать влияние – это желтый Volkswagen, припаркованный у третьего подъезда. Надеюсь, машина была застрахована.
Повышение. В свои двадцать три – уже лейтенант, хоть и младший. Но звездочки на погонах меня не удержали на службе.
Убить человека! Пускай, даже такого. Он, ведь, был психически больным, возможно, как и я. Этот инцидент стал точкой невозврата, и я решил уйти в отставку.
Написал заявление на увольнение, вышел из кабинета, направился к начальнику. Когда проходил по первому этажу, мимо главного входа, в отделение зашла та самая «заложница». Сразу узнал ее, такую забыть сложно. В пакете принесла тортик. Сама испекла.
Времени поблагодарить на крыше, не было, скорая госпитализировала девушку в шоковом состоянии, поэтому она решила прийти сейчас. Так мы и познакомились с Дашей.
Думал, она будет очередной «девушкой на ночь». Однако, эта рыжая красотка, все же чем-то меня зацепила. Не просто зацепила, она по-настоящему дополняла меня. Такая жизнерадостная, красивая, амбициозная. Даша, буквально разбавляла собой мой черствый, скучный характер. В своей жизни никогда не встречал подобных людей (не зависимо от пола). Очень жаль, что я осознаю это все только сейчас. На этом гребаном острове! За сотни, а может, и тысячи километров от нее, без возможности даже услышать ее голос…
***
Взглянув на прозрачное окошко кассетоприемника, заметил, что оно не пустует. Старый сборник хитов из девяностых. Радио просушилось, и было в рабочем состоянии. Но настроиться на какую-либо частоту не получалось. Одни помехи.
– Ну? Как тебя назовем? – я на секунду отвлекся от ползунка эквалайзера, и взглянул в сторону, – Боб? Александр?.. э-м-м-м… Уилсон?
Справа от меня стоял манекен для бокса. В разобранном виде, вместе с всякими нунчаками, обручами, и ковриками, я нашел его в самом огромном чемодане. Стойка, на которую обычно крепятся такие «груши для битья», повредилась. Торс и голову пришлось прислонить к камням.
– Знаешь, из всех бесполезных вещей, которые я только мог здесь найти.… Пока самыми бессмысленными были те две рации. С кем мне тут по ним связываться? Но ты.… Ха-ха. Ты переплюнул даже пачку гондонов.
После очередной неудачной попытки наткнуться хоть на какую-нибудь частоту, я печально вздохнул, сложил длинную антенну, и положил радио на пенек. Полугнилой, он служил мне столиком. Выкорчевал его неподалеку в лесу.
Опять мой взгляд упал на страшноватую квадратную морду манекена с мускулистым торсом.
– Арнольд? Нет… а может лучше… Джек? Да, Джек, – я взял в руку остро заточенное копье, и дал оценить его своему новому «другу». – Ну, Джек? Как тебе? – указательный палец дотронулся до острого кончика. Почувствовав острую боль, рука резко отдернулась, – Да, намного лучше, чем в прошлый раз. Снова и снова убеждаюсь, что в диких условиях нет ничего полезнее хорошего, добротного ножа. Пусть даже он перочинный.
Палка была предназначена для ловли рыбы. Заходишь в мелкую воду и ждешь. Главное в этом деле не двигаться. Рыба, ничего не подозревая, подплывает к ногам, и остаётся только не облажаться. Нужно точным броском попасть в цель.
Остров был не совсем «необитаемым». Вчера ночью, ко мне на берег, забрел дикий хряк. В чаще леса я заметил два чьих-то белых глаза. Потом, затопали копыта. Подумал уже, что это «оно» опять пришло… Я кинул камень в сторону деревьев, свин испуганно завизжал, и дал деру обратно в чащу. Животное сильно меня напугало. С водой, как ни странно, дела обстояли куда проще. В середине острова, рядом с пригорком, бил ключом ручей. Соленая вода опреснялась в недрах горы, и питала собой всю растительность.
– Да, Джек. Вчера нам с тобой крупно повезло. Настоящая океанская форель! – я встал с песка, и направился с копьем к морю, – Деликатес, между прочим!
Раны на ступнях потихоньку заживали, ежедневные процедуры в соленой воде способствовали этому. Ходил уже без помощи трости, но правая нога все прихрамывала.
Когда я зашел по колено в море, услышал ее голос:
– Максим.
«Совсем уже спятил…» – на секунду остановился, чтобы плеск воды, которую загребал ногами, не мешал вслушиваться. Она говорила у меня в голове вот уже третий день. Как же мне не хотелось признавать, что я окончательно слетел с катушек.… Пусть хоть так, но желание слышать ее брало вверх.
– Максим… Я здесь.
Я резко обернулся к пляжу, почувствовал чей-то взгляд на спине.
– Нет… Не может быть…
Даша стояла на берегу, по щиколотки в воде. Копье из руки выскользнуло, я развернулся и побежал к ней.
Она была так близко. Я видел ее лицо, зеленоватые глаза, волосы, раздуваемые ветром. И этот розовый купальник, точь-в-точь такой же, как пару лет назад, на Сейшелах. То был наш первый, совместный отпуск за границей. Рука потянулась к ее личику. Как же я хотел дотронуться до розовых щек, крохотного носика, нежных губ.
Вспомните ощущение при сильном ударе коленом или локтем. Когда на секунду кажется, что конечность онемела. Было что-то похожее. Я наступил на морского ежа и рухнул мордой в воду. Поднялся, и Даши уже след простыл.
Игла зашла глубоко под кожу на левой ступне, прямо посередине. Пока доставал ее, обколол себе еще и все пальцы. Вынул бутылку спиртного из запасов, промыл рану, но кровь все не останавливалась. Я не знал, что следует делать при уколе морского ежа, помнил только, что они бывают ядовитыми. Поэтому, решил принять антибиотики.
– Ты видел ее, Джек? – я перемотал рану тканью и завязал узелок, – Нет, конечно. Не видел.
– Иди за мной, – сквозь помехи, донеслось из радио. Я повернул голову в сторону пенька, и позади, метрах в двадцати пяти, заметил ее. Даша рукой подозвала к себе, затем сошла с берега в чащу.
В правой ноге трещина, левая ступня опухла. Мне было все равно, боли я не замечал. Вскочил с песка, и бросился за ней.
– Даша! Даша! – ее силуэт был постоянно рядом. Вот она за стволами деревьев, только подбегаю, она уже где-то дальше. Но всегда очень близко. Казалось, еще чуть-чуть, и я догоню ее. – Постой!
– Ты уже рядом…
Под больную ступню подвернулся мелкий камешек, прямо в место, где все опухло, и я свалился на землю. Ощущение ее присутствия, моментально куда-то улетучилось. Даши больше не было здесь, я это почувствовал.
– Нет! Нет! Прошу,постой! Еще одна разлука сильно меня огорчила. Рука сжалась в кулак, ударила со всей силы по земле, и взгляд мой заметил сумку, валявшуюся в густой траве.
«Это же… Это моя сумка!» – на плотной ткани была желтая нашивка с изображением Эйфелевой башни. Даша привезла ее как сувенир из Парижа и пришила. Я постоянно путал багаж в аэропортах.
Внутри лежало все без изменения: пара кроссовок, бритвы (станки), гигиенические принадлежности, зарядки, документы, револьвер и пять патронов. Зарядив оружие, я убрал его за пояс, подобрал сумку, и пошел к лагерю.
***
– Джек? Джек!
Джек был не на своем месте. Я точно помнил, что приставил его к горке камней чуть левее от «лежанки», и когда бросился за Дашей, он был еще там. Теперь же, его мускулистая тушка, была прислонена справа, к пню.
– Какого хера, Джек! – рука бросила сумку и достала из-за спины пистолет, – Что ты тут делаешь!?
Я и так был зол на весь мир в тот день. Все из-за проклятого ежа. Надо было найти эту мелкую скотину и сожрать за такую пакость. Я знал, что схожу с ума, и что Даша мне просто привиделась. Но Джек… Он напугал меня своим перемещением уже до смерти.
Какого хрена! – оружие было нацелено прямо в резиновую голову, – Как ты тут оказался, Джек?!
Внезапно кусты у чащи зашевелились.
– Не стреляй! Не стреляй! – из-за пня вылез мужчина. Я широко раскрыл глаза, и обомлел.
– Ты еще кто такой, мать твою?!
– Спокойно, я тоже с того самолета. Меня зовут Филипп.
II – Тебе нужно принимать эти таблетки один раз в день, с утра, перед едой, – Лена вытерла губы, и отстранилась от меня. Она убрала мои руки со своей талии, отошла от места, где была стиснута между мной и тумбочкой? – Ты же знаешь, что я замужем, Макс.
Она была психологом, старше меня на десять лет. Разница в возрасте не пугала, для своих тридцати пяти Лена выглядела очень даже ничего. У нее были западные черты лица, большие голубые глаза, белые волосы. Разговаривала она с акцентом, родной язык был – испанский. Мать Лены русская переселенка, умерла при родах, а отец – чистокровный испанец. Отсюда и фамилия у нее такая красивая – Гарсия. Елена Гарсия.
Испанская компания, где она работала, и в которой я начал лечиться, совсем недавно начала открывать свои филиалы в России. Вот Лена и решила поработать на своей второй родине.
– Мне никогда не выписывали таблетки, – улыбнулся я, подошел к ней вплотную, – Я что, на психа похож?
– В этом-то и проблема, – Лена опять убрала от себя мои руки, взяла помаду, и начала прихорашиваться? – Твоя болезнь прогрессирует, ты даже можешь не замечать этого.
Мне стало интересно, я присел на диван возле ее стола, – В каком смысле прогрессирует?
– В самом… прямом…, – Лена подошла к зеркалу у тумбочки, и красила губы, – тебе никогда не выписывали таблетки, потому что их тут не было. Препарат западного производства, без лицензии здесь его приобрести и купить невозможно. Всем проще было тебя обнадеживать, и говорить, что с тобой все в порядке. А когда в конец с катушек слетишь… черт… криво намазала…
– О чем ты говоришь? – я забеспокоился и, наконец, отвел глаза от ее зада.
– О том Макс, что всем было бы проще упечь тебя в психушку, если ты сойдешь с ума, нежели лечить.
– «Если сойду с ума»?!
– Психические заболевания очень сложная штука…, – она поправила белую блузку и клетчатые брюки, – Предугадать, когда это произойдет, невозможно. Когда в последний раз ты наблюдался у психиатра?
– Не знаю… Года три назад. – Я был шокирован словами Лены, – Не понимаю,… Ты хочешь сказать, что все врачи просто напросто врали мне? Это же преступление!
– Это не преступление, Максим, – она присела ко мне на диван – Диагноза-то еще нет, но по последним тестам и анализам все к этому идет. Три года ты ни у кого не наблюдался. За это время твое состояние ухудшилось…
– И что… Что мне грозит?
Она печально опустила глаза, взяла обе мои ладони, и положила к себе на колени.
– Если не будешь принимать препарат… Шизофрения… параноидального типа.
Я был шокирован этими рухнувшими мне на голову новостями. Лена заметила это, и принялась успокаивать:
– Но это тоже все только догадки… Анализы могут врать. В следующий вторник я не работаю, поэтому встретимся в неформальной обстановке, сделаем тесты заново…
– Не думал, что так быстро к себе звать будешь, – улыбнулся я, и погладил ее по коленке, – Сама же говорила, что замужем.
– Не обольщайся, Макс, – Лена встала с дивана, покачала головой, – «К себе» я тебя не звала, – она протянула мне пластиковую баночку с пилюлями, – Я действительно беспокоюсь за здоровье каждого своего пациента.
– Ну, хорошо, хорошо, – съязвил я, – Тогда во вторник, созвонимся насчет ужина.
– Какого еще ужина?
***
В тот вечер вторника, кстати говоря, у нас с Леной все было. И тесты, и анализы, все… А вот желтую баночку с препаратом в сумке я найти не смог.
– Что ты там ищешь? – спросил Филипп.
– Да, так… Лекарства. Точно помню, что брал их с собой, – я опустошил всю сумку, посмотрел даже в потайном кармане внутри, но ничего не нашел.
Вчера, мы с Филиппом выпивали весь вечер. Жарить было нечего, но костер мы все же развели. Алкоголь заедали энергетическими батончиками, которые лежали у моего товарища в рюкзаке. Появляющийся в голосе, время от времени, акцент, выдавал в нем поляка. Я спросил Филиппа, откуда он родом, тот признался, – из Польши. Он рассказал, как наблюдал за мной все это время. Боялся подходить, думал, что я могу причинить ему вред. Так он сказал.
На часах было девять утра. Я сел на песок, и принялся заводить хронометр.
– Ты говорил, что живешь на другой стороне острова. Одному не одиноко там? Почему не приходил все это время?
– Я же тебе сказал, боялся…, – он взглянул на револьвер, лежавший на пеньке, – Я тебя не знаю, а ты еще и ходишь тут круглыми сутками с пушкой наперевес.
«Круглыми сутками. Я нашел пистолет день тому назад! Филипп никак не мог знать о нем до вчерашнего инцидента».
– То есть, из-за оружия боялся?
– Да.
Я опустошил последнюю бутылку воды, и продолжил его расспрашивать.
– Надо бы за водой сходить к ручью… Я тебе уже рассказывал свою историю. Ну, а как ты выжил?
– Ты забыл уже все что ли? Вчера только об этом и вели беседу. Когда самолет сел на землю, меня вырвало вместе с креслом наружу, так и выжил. Повезло, что не остался внутри, когда он взорвался.
– Прости, я что-то плохо помню вчерашнюю ночь… Подожди, – меня внезапно осенило, – самолет же загорелся еще в воздухе, разве нет?
– Нет…, – карие глаза Филиппа забегали, – он загорелся, когда уже упал. Ты полицейский что ли? – резко сменил он тему, – Все расспрашиваешь и расспрашиваешь…
– Был когда-то, – догадаться о том, что он что-то скрывает, было не трудно. Но что? Зачем ему врать? – Еще вопрос. Мне… Мне просто надо знать. Это ты переместил Джека к пню?
– Резинового что ли? – поправил он русые волосы, и взглянул на Джека, – Да… Я задел его случайно, когда пришел сюда… Камни разлетелись, я не успел их собрать. Тебя услышал, и прислонил его быстренько туда. Я заметил, что ты был не в настроении, с пистолетом в руках. Подумал, лучше будет, если спрячусь… Давно ты придумал ему имя?
– Вчера, – встал я на ноги. Ночью, от иглы ежа, опухли ладони с пальцами, но сегодня ни в ноге, ни в руках дискомфорта не было. Хороший сон и алкоголь сделали свое дело.
– Ну, Филипп, – рука взяла револьвер, сунула за пояс, – теперь мы с тобой в одной лодке. Пойдем за водой. Собери вон те пустые бутылки за навесом.
***
– Ты, значит, ворвался на мою лежанку… – набирал я воду, – А сам-то где обустроился? Покажешь?
– Это недалеко, – он закрыл бутылку крышкой, и убрал в рюкзак – От носа самолета прямо на север. Сегодня-завтра сходим туда, у меня тоже много кое-каких припасов есть.
Немного поразмыслив, я все же решил у него поинтересоваться:
– Когда мы рухнули сюда… На тебе не было пиджака?
– Пиджака? Ха. Я похож на того, кто пиджаки носит?
Я взглянул на его легкое голубое поло и потрепанные джинсы.
– Ну, а еще кого-нибудь не встречал? В пиджаке?
– Нет. Не встречал, – на секунду заметил, что Филипп заинтересовался, будто знал, о чем идет речь. – А ты видел еще кого-то?
– Нет. Думаю, мне просто показалось.
Филипп резко бросил пустую бутыль, та поплыла вниз по течению.
– Сейчас уже полдень?
Я посмотрел на часы.
– Уже десять минут двенадцатого.
– Я пойду… пойду отолью…
Зачем ему знать время для этого дела? Вот так, по надуманным причинам, он уходил уже не в первый раз. И точно по расписанию: в шесть утра, в полдень, в шесть вечера, и в полночь. Точно по минутам, будто сам знал, сколько сейчас времени, но ни часов, ни мобильника при себе у него не было, об этом я его спрашивал. Когда Филипп отошел подальше, я поставил бутылку на землю и двинулся по его следам.
***
– Да, он вооружен. Я не замечал у него пистолет раньше… Да, он сказал, что видел еще кого-то… Нет… Нет, я не могу! Послушайте, я просто ученый, я не…
– Какое место, Филипп? – я вышел из-за другой стороны крупного камня, за которым тот спрятался, наставил револьвер ему в лицо.
Филипп, замешкался, быстро спрятал спутниковый телефон в карман.
– Стой, Максим, это не то, что ты думаешь.
– На каком месте ты сидел в самолете, отвечай мать твою!?
– С-двадцать пять.
– С-двадцать пять? У меня С-девятнадцать! А все, что было позади, оторвалось еще в полете нахрен!
– Максим, успокойся.
– Это что? Спутниковый телефон? И ты молчал все это время?! – я был на взводе, – Дай мне его!
Филипп растерялся. Я видел, что он хотел удрать от меня, но, почему-то не делал этого. Будто в такой ситуации, еще нужно было думать.
– Не могу.
– С кем ты общался Филипп? – я подошел ближе, схватил его за воротник, – Ну?! С кем ты общал…, – и, приступ нахлынул в самый не подходящий момент. Я свалился на колени, Филипп подобрал мою пушку.
– Прости…, – он уткнул мне дуло в лоб, – Ты не должен был здесь оказаться…
В голове все звуки приглушились, но эти шаги, неспешно приминающие траву, я слышал отчетливо.
– Стой. Стой. Зат… Заткнись! Он идет! – сквозь зубы бормотал я.
– Я не могу… Я не могу… – Филипп, все держал пистолет у моей головы, но не решался выстрелить. – Пойми, я просто ученый… я не убийца.
– Ф-ф-филип, мать твою. Тише! – ударом кисти, я выбил из его немощной руки пистолет, повалил его на землю.
– Ты ведь, и сам был не прочь разделаться со мной, да? – он не замолкал, а шаги все приближались.
Я плотно заткнул рот Филиппу, в припадке даже не заметил, что сильно сдавил ему шею.
– Я видел… видел твои глаза, когда рассказал тебе о своем «привале». Да… Видел. – ему становилось все труднее дышать, – Ты хотел у меня забрать все и убить… Это все, потому что я,… потому что я поляк, да?
Я заметил «черный пиджак» сквозь деревья, вдалеке.
– Замолчи, или мы оба трупы! – схватил пистолет правой рукой, левой держал Филиппа. Затем принялся отползать с ним по другую сторону камня.
Минут через десять все стихло. Приступ прошел. Я разжал руки, и тело свалилось с меня на землю.
– Теперь отдай телефон. Филипп? – я наклонился, проверил его дыхание. Его не было, – Черт! Достав телефон из кармана, я первым же делом набрал последний набранный номер. В трубке зазвучал голос женщины средних лет:
– Да, Филипп?
– Алло! Это не Филипп. Меня зовут Максим, я на острове, я…, – частые гудки из трубки меня оборвали, – Алло!
Я снова набрал этот номер, затем следующий, и следующий. Теперь, даже гудков больше не было слышно. Связь с телефона полностью исчезла, кто-то ее отключил.
III – Да, я похоронил его, если ты об этом…, – Джек все расспрашивал о Филиппе, – Глубокую яму вырыть не удалось… нечем… Я засыпал его камнями… Ну, не начинай… Он на меня ствол наставил… Если были бы яйца в мошонке, пристрелил бы… В конце концов, он нагло врал нам! Либо мы, либо он, Джек.
Еще одно острое копье было готово для рыбалки. Кроме рыбы я ничего не ел уже очень давно, из-за этого стоять на ногах с каждым днем становилось труднее.
– Может, она опять появится.… Стой, что ты сказал? – я уже направлялся к морю, когда услышал странные размышления «резинового», – Думаешь, «пиджак» не опасен? Возможно.… Считаешь, он не желает нам зла?
Нашу беседу, неожиданно, прервал свин. Наверное, тот самый, что забредал уже как-то раз ко мне на берег. Очень уж любопытный.
– Ты видишь это? – замер я на месте, дабы не спугнуть животное. Хряк вышел из чащи прямо на песок, метрах в двадцати от лагеря. Он тоже остановился, и, похрюкивая, глазел на меня, – Дай мне пистолет, Джек, быстрее! – сказал я полушепотом, и медленно направился к пню. Обессиленные руки тряслись, казалось, пистолет весил целую тонну. Я навел мушку между глаз, прямо в лоб животному. Всего пять патронов… Мне и одного хватит. Выстрел, и три сотни килограмм отборной свинины, рухнули на белый песок.
Никогда в жизни, мне не приходилось освежевывать еду, перед тем, как пообедать. Это занятие затянулась на пару часов, и не оставило во мне больше ни капли сил. Кое-как, содрав шкуру, я отрезал самые мясистые места с боков. Процентов пятьдесят срезанного мяса оказалось сплошным жиром. Развел костер, насадил небрежно отрезанные лохмотья на палки, и пожарил.
– Как же вкусно… – говорить с набитым ртом было трудно, поэтому от удовольствия, я просто мычал, заглатывая кусок за куском, – Джек, попробуй.… Нет? Ну как хочешь, мне больше достанется,… Что нам с этим делать, Джек? – взглянул я на тушу – Тут мяса еще на месяц хватит! Жаль, холодильника нет…
На палке оставался последний, сильно подгоревший, зажаренный вместе с шерстью, кусок. В желудок больше не лезло, но жадность и неутолимый голод, который разыгрался за это время и был как сильный пожар, который сложно затушить, распирали меня изнутри. – Точно не будешь? – Темнело, и резиновая морда, освещаемая пламенем, выглядела жутковато. – Ну, как хочешь. – Запихнул я в рот последний кусок. – Тебе… Тебе надо что-то с этим делать.… Да, да.… Ну-ка, подожди… у меня здесь было где-то.… Нашел! Сейчас мы тебя… исправим.
Я зашел за лежанку, там валялось много разного мусора. Из горы «всякого», что мне бы не пригодилось, но, по известным причинам оказалось со мной на этом острове, рука достала пачку фломастеров. – Вот так… – сначала я зарисовал его устрашающий оскал, сделал улыбку. Потом, расправил нахмурившиеся брови, сделал глаза повыразительнее. – Ну вот! Другое дело! Взгляни-ка! – я достал смартфон из кармана, все никак не мог бросить привычку «цивилизованного мира» таскать его постоянно с собой. Показал Джеку его отражение в стекле. – Ха-ха, да! Согласен, намного лучше… Осталось теперь сделать что-то с этой лысиной…
*** Еще дня три мясо было свежим. Я замотал тушу в огромный пластиковый пакет, привязал к нему веревку, сплетенную из трусов и маек. Насыпал побольше камней в мешок и сбросил его в воду, метрах в пятнадцати от берега. Думал, мяса мне хватит еще на пару недель, соленая вода должна препятствовать распространению бактерий. Кабана я полностью освежевал, снял шкуру. Но вот выпотрошить забыл напрочь. На четвертый день мясо уже не казалось таким вкусным, стало отдавать горечью.
«Наверное, из-за соленой воды», – не придал я этому тогда никакого значения.
На пятый день, когда срезал мясо с туши перочинным ножиком (не такая уж и простая работа), случайно проткнул брюхо. Из раны стал вытекать гной, едкий запах гнили, чуть не заставил меня блевать. Я полностью распорол пузо, и вперемешку с позеленевшими внутренностями, на песок вылилась густая жижа с червями. Опарыши были еще мелкими, но мясо они отравляли уже достаточно долго.
Потом меня денек лихорадило. Живот крутило, тошнило постоянно. Даже воды не мог выпить – желудок исторгал все. Может, отравился мясом, может просто себя накручивал (странно, почему лихорадка дала о себе знать, только через пятнадцать часов, после последнего употребления испорченной пищи). Но антибиотики я принял. На следующее утро стало гораздо лучше. Если бы не лекарства, черт его знает, сколько дней я еще протянул бы.
– Почти тридцать часов ничего не ели, Джек. Надо бы сходить к лагерю Филиппа. Он сказал это на север от кабины – Кнопочная трубка Филиппа стояла рядом с радио, на пеньке – Нет,… Она не работает. Зарядка есть, но… Что? Ах, да… Он говорил, что ученый. И что я не должен был здесь оказаться. Сбрендил человек, что сказать. В такой ситуации трезво мыслить не у всех получится. Я даже, знаешь, что думаю? – пододвинулся я поближе к Джеку – Не звонил он никому вовсе. Связи-то нету. Шарики за ролики в конец заехали… Убить даже меня хотел. Взгляд заметил те самые две рации. Всю электронику я складывал в небольшой розовый рюкзачок. На нем были нарисованы радуга и кто-то вроде пони. – Вот, держи, Джек,– достал я рацию из рюкзака, поставил ее рядом с ним, на песок, вторую же положил себе в карман. – Для тебя места не будет, возьму радио… Ты что так и не понял? Это для моей же безопасности. «Он» появляется во время приступа, мне нужна музыка… так будет спокойней, – засунув радио в мешок для обуви, я собрался в путь, за припасами Филиппа. – Да, пойду сейчас, ночью. По берегу обойти весь остров займет не больше часов пяти. Сколько мы уже с тобой здесь, а так этого и не сделали? Может, лодка какая найдется? Солнце терзать не будет, и комары. Сплошные плюсы. – Я положил две бутылки воды в барсетку, и надел ее через плечо. – Костер тебе оставлю, только обещай, что будешь ждать меня здесь. Да, рации рабочие… Они на батарейках, их у нас целая куча, – нажал на кнопку рации Джека, на ней загорелась красная лампочка – Будем связываться, если что… – голос раздвоился. Слова доносились из уст, и из динамика рации в моем кармане. Я улыбнулся. – Только отвечай, мне действительно может понадобиться помощь… Мало ли, что может случиться…
Боб Марли. «Everything’s Gonna Be Alright». Музыка доносилась из приемника в мешке на максимальной громкости. Казалось, что песню слышно даже на другом конце острова, я устроил настоящую вечеринку местным обитателям.… Не хватало только светомузыки. Все тело распирало, хотелось пуститься в пляс, давно не слышал ничего годного. Я, обычно, ненавидел танцевать, да и не умел особо. Но, честно говорю, был бы здесь танцпол – оторвался бы по полной. Критиковать все равно некому, а двигался бы лучше любого из здешних обитателей. Наверное… Трек был по счету двадцать вторым на кассете, но именно его я поставил на повтор. Раз за разом слушал уже целый час.
– Don’t worry… about a thing… на-на-н-а-а-а – попивал пиво, которое прихватил с собой в дорогу.
На те несколько часов, что был в пути, мне удалось отстраниться от всех проблем.… От всего, что приключилось со мной за этот месяц. Я смотрел на огромную луну. Так близко к Земле, не видел ее никогда в жизни. Чистое, синее небо! А сколько звёзд! Прибывающие волны пенились и шипели, впитываясь в зыбкий песок. Я шел по нему босыми ногами, ступни глубоко проваливались, оставляя следы. Все прихрамывал на правую ногу. Боль из кости переместилась куда-то вверх. Может, тазобедренный сустав повредился? Ночной бриз дул с суши на море, шевелил густые темные волосы на моей голове. Да еще и бутылка пива в руках! При иных обстоятельствах, в жизни бы не дал себя забрать из этого райского места.
Величавые кроны пальм ветер качал из стороны в сторону, на землю падали кокосы. – Cause… every little thing… gonna be alri… – Водяной плод ударил меня по голове, и с глухим звуком отскочил в сторону. Больно не было, я лишь рассмеялся. Да так сильно, что пузо свело. Очень уж есть хотелось…
– Джек, прием. По-моему, я уже давно прошел предположительное место лежки Филиппа… Да, Боб Марли, – я широко улыбнулся. У нас с Джеком были одинаковые вкусы. – Ха-ха, я знал, что тебе понравится…
Пришел я на то место, куда выбегал уже как-то ранее, когда за мной гнался «пиджак». Это как раз должно было быть «на север от кабины». Чуть дальше, в море, виднелись старые волнорезы. Здоровые деревянные пни торчали из воды. Половина из них прогнила, а половина завалилась набок. Останавливать несущиеся волны, которые бы смывали раз за разом пляж, они уже точно были не способны.
– Здесь только старые волнорезы, – я завел голову назад, оглянуться, и что-то мелькнуло перед глазами на горе – Подожди… – я четко взглянул на вершину – Господи… Джек! Я вижу… Я вижу свет! На горе… Там что-то мелькает. Похоже на сигнальную лампочку… красного цвета.
К моему лагерю гора стояла «лицом», наверное, поэтому я не замечал никогда это красное свечение. Но почему я не увидел свет в первый раз, когда прибежал сюда? Да не до этого, честно говоря, мне тогда было… Фонарь медленно загорался: раз, два, три – свечение доходило до пика, затем так же медленно тускнело.
– Ха-ха. Как звезда, Джек! Только красная. Что это может быть?
Подходя к волнорезам, заметил, что лес на берегу начал как-то редеть.
– Твою ж… Джек! Тут какой-то… сарай, что-ли… Металлический…
Там, где заканчивался песок и начиналась земля, деревья были вырублены на несколько метров вдаль. А посередине «выбритого» квадрата стоял вросший в землю железный бункер. Я открыл проржавевшую от высокой влажности дверь «помещения», щелкнул зажигалкой, чтобы осмотреть все внутри. Обитый по всему периметру толстыми, плоскими листами железа с заклепками, площадью этот металлический куб был не больше кухни в «хрущевке». Три на три квадрата примерно. В стене, обращенной к морю, было большое окно. В дальнем углу стоял шкафчик для одежды, а справа от входа уютная кровать. Под окном помещался стол с электрической лампой. Я включил ее и ошалел на секунду. «Откуда здесь электричество?» Лампа была подключена к розетке снизу. На столе лежали какие-то бумаги, ручки, пустая банка из-под тушенки с ложкой. Остатки внутри начинали подгнивать, и вокруг жестянки кружился рой мух. Еще лежал протеиновый батончик. Такой же, как в рюкзаке у Филиппа. Я жадно разорвал упаковку и заглотнул разом порцию спрессованных орехов с медом.
– Джек, я не знаю… не знаю сколько времени здесь находился этот кретин, Филипп, что мог такое соорудить. А он ли вообще это построил? – я поставил рацию на стол и закрыл за собой дверь.
На столешнице заметил облезлый паспорт с вложенной в него длинной листовкой. Я открыл документ – на главной странице было фото Филиппа. «Филипп Каминский, дата рождения: 1990 год» Листовка же внутри оказалась билетом на рейс. На мой рейс. «Место С-двадцать пять. Не может быть…» – билет выскользнул из ладони и упал на пол. У себя под ногами я увидел круглый железный люк. На нем не было ни замка, ни ручек, и он никак не поддавался, сколько бы я не пробовал его открыть. Судя по всему, железная крышка открывалась откуда-то снизу. «Может, погреб? Для еды?» – подумал я, и отрицательно покачал головой. – «Если погреб, почему открывается только с другой стороны?»
Прямо у входа, рядом с крючками для одежды в углу, висела телефонная трубка. Я взял ее в руки – гудков не было. Обычно слышны хоть какие-то звуки, «электронные помехи», когда в телефон подается электричество. Но тут – абсолютная тишина. Попытки найти провод питания телефона тоже оказались безрезультатными. Он проходил в стене, а телефон намертво был к ней присобачен. Мозг мой взрывался от возникающих в голове вопросов, на которые было трудно дать ответы. Я поставил радио на пол, опрокинулся на мягкую кровать. Решил, что надо вздремнуть, на утро я был бы куда рассудительнее, нежели сейчас.
Приемник я выключил, чтобы попусту не сажать батарейки, поставил его на пол у кровати. Чувство усталости и сонливость через полчаса меня покинули. Отрезвел, что ли? Нет. Все думал про Филиппа. Джек на мои рассуждения по этому поводу не отвечал – спал уже давно. А я, закрыв глаза, все ерзал по кровати, как привереда какая. Найти настоящую, теплую, мягкую кровать в таком месте, и еще выеживаться!
И тут – шаги по песку. Я резко распахнул глаза, лежа на боку, уперся пустым взглядом в стену. Потом медленно приложил руку к груди – приступа не было. Дыхание очень ровное, спокойное. Что за бред? Кто-то уже подошел к двери с другой стороны, ступил на бетонный порог. Отчетливый стук каблуков донесся из-за закрывающего проем железа. Г-образная ручка лязгнула и медленно уехала вниз… Я рывком перевернулся на спину, правой рукой долбанул что есть силы по клавише «проигрывать» на радио и смотрел вверх, в потолок, боясь даже набрать воздуха в легкие. Музыка заиграла, дверная ручка опять проскрежетала по металлу и быстро вернулась в обратное положение, вверх.
– Не волнуйся… ни о чем… – дрожащим голосом я пытался подпевать в такт, тихо повторяя слова, – Скоро… все будет хорошо.… Не волнуйся… ни о чем…
Широко раскрытые глаза налились слезами.
«Почему «он» пришел? У меня нет приступа! Какого черта он здесь забыл?! Он что… будет приходить вот так теперь, когда захочет?..»
Часть третья I За течением времени я давно уже не следил. После того, как в одно прекрасное утро забыл завести часы – время тоже стало не актуальным.
Примерно год откровенных страданий и сплошной борьбы за жизнь превратили меня в настоящего дикаря. Если бы не разговоры с Джеком – сошел бы с ума однозначно. Или еще чего похуже… Пару раз размышлял о том, чтобы пустить себе пулю в лоб. Но как же Джек? Как он будет здесь без меня? Один одинешенек…
Бриться перестал дней сорок тому назад. Пару раз пробовал, а смысл? Да и Джеку так больше нравилось. Волосы на голове вообще не трогал ни разу. Они отросли довольно сильно, приходилось зачесывать густую шевелюру назад.
– Да, иду на гору.… Все, отстань… Не хочу тебя больше слушать. – Совсем недавно мы с «резиновым» поссорились. Мне не понравилось, как он отзывался о любви всей моей жизни – Даше.
Верхнюю одежду приходилось менять как перчатки. Из-за соли в воде швы расходились, штаны и майки быстро превращались в лохмотья.
«Сейчас уже должен быть январь… или декабрь?» – подумал я, снимая очередные «размякшие» джинсы. Я кинул их в кострище, вечером сожгу, – «Вроде зима, а жара как была, так и осталась».
Глубокая яма в песке находилась под навесом. Вся черная, с густым белесым пеплом на дне. Над кострищем я соорудил конструкцию из двух длинных бревен, закопанных поглубже в песок, и железным штырем. Его я нашел под кроватью в бункере. Штырь был похож на лом: с одной стороны, крупная загогулина, с другой конец был остро заточен. Этот лом хорошо подошел мне как шампур.
Навес укрывал собой стол, некогда стоявший в железной комнате, и раскладной стул (его я нашел в шкафчике для одежды). Стул был рыбацким, с удобной спинкой и подстаканниками на обоих подлокотниках.
Сегодня я решил надеть длинные шорты по колено и рубашку. В хлопковом верхе было жарко, поэтому рубаху я никогда не застегивал, а рукава подворачивал до локтей.
– Ну что? Попытка не пытка…, – я подошел к радио и принялся крутить эквалайзер.
Приемник стоял на столешнице. К нему шел длинный удлинитель прямо из железной кибитки. Удлинитель попался мне в руки еще в самый первый день. Все время, пока он лежал в рюкзачке с пони, меня посещали мысли на нем удавиться.
Из розетки ток пропал лишь однажды – когда я разобрал телефон на стене. Что-то замкнуло, и напряжение исчезло. Оказалось, что розетка и телефон находились в одной сети. Через пару темных ночей, электричество вновь появилось. Больше я не пытался лезть под стенку, и после этого инцидента относился к розетке как к чему-то святому.
На конце удлинитель имел три разветвителя. Мой смартфон стоял на зарядке, подключенный в один из разъёмов. Он заряжался лишь для одной цели – для просмотра фотографий Даши. Все остальные функции «величайшего достижения человечества» были мне недоступны. Связи как не было, так и нет.
– Ничего… Ни на одной частоте… как всегда, Джек.
Радио я всегда оставлял в рабочем состоянии. Но оно издавало лишь одни помехи. Чтобы этот звук меня не раздражал, я просто убавлял громкость.
Рука взяла небольшой мешочек со стола. Из футляра, я достал маленький бинокль. Нашел его в кармане одной из курток, висевших на крючке.
– Эта антенна…, – я посмотрел в увеличенное изображение окуляров на вершину горы, – Если она не для связи, то для чего тогда вообще?
То, что там мигало – оказалось высокой железной конструкцией с кучей навешанных на нее тарелок. А на вершине мигала лампочка. Все это я выяснил еще на следующий день после прибытия на «новое место». Ноги зажили, а это значило, что пора бы узнать, что же в действительности находится на вершине.
Обуви у меня была целая куча, на все сезоны. Только стопы у Филиппа были слишком уж крупные. Высокие ботинки с глубокими протекторами на мне болтались и выглядели как клоунские. Ничего. Зато по горе карабкаться проще будет.
Я взял телефон со стола, вышел из-под навеса. Зелёный брезент был похож на ткань от большого пляжного зонта. Такие обычно ставят над столами на летних верандах в ресторанах, чтобы солнце не припекало посетителей. Морем его выбросило ко мне на берег, и я быстро нашел ему применение.
– Может, дождь наконец-таки польет? – заметил я прибывающие со стороны моря тучи, – Последний был месяц назад…
Взяв барсетку, я положил в нее бутылку воды и приготовленные куски рыбы, замотанные в ткань. Затем, впервые за сегодняшний день, я взглянул на Джека. Изменения во внешности, кстати говоря, коснулись и его.
Вокруг резиновой головы я резинкой от трусов закрепил пальмовые листья. Его прическа стала больше похожа на ирокез, но мне нравилось. Когда листья вяли, я рвал новые и заменял ими старые. Джек стоял на углу стола. Спиной он облокотился на сплетенную из мелких веток «спинку», а под ним лежала подушка. У меня на кровати их было целых две, одну я решил отдать Джеку. Его рация, как всегда, лежала рядом на подушке. Для связи со мной.
– Можешь молчать. Все равно, пока не извинишься за вчерашнее, слушать не стану, – свою рацию я убрал в карман. Удивительно, как долго она может работать на пальчиковых батарейках. За все время менял батарейки лишь однажды, и то только в своей.
***
Несколько раз я обошел гору со всех сторон. Склон позволял большую часть преодолеть на ногах. Карабкаясь и перепрыгивая расщелины, я забрался метров на двести.
«Все. Дальше нет пути».
Чуть передохнув, я поднял голову вверх. Антенна была совсем близко. Каких-то пятнадцать метров. Уступ, на котором я остановился, шел вокруг вершины, и представлялся последним рубежом. Было просто безумием карабкаться под прямым углом вверх, хватаясь за выпирающие камни и корни растений. Пару раз ноги соскальзывали, а руки срывались… Чудо, что сумел удержаться.
– Я залез! Я залез, Джек! Я сделал это! – еще не успокоив дыхание, решил сообщить товарищу радостную новость. Улыбка не сходила с лица. – Ты слышишь, Джек?
Моя рация пропищала два раза, в уголке загорелся огонек. Сигнал с другого передатчика был принят. Такое произошло впервые, но ошеломленный своим подвигом я ничего не заметил.
– Да.
– Отлично Джек! Я стою прямо перед этой гребаной антенной. Она больше, чем мы думали… Стой… Это люк?! Совсем такой же, как в кибитке! Но этот… Он открыт настежь!
В основании конструкции, прямо под антенной, в гору была вмонтированная круглая крышка.
Люк на берегу так и не удалось открыть. Поэтому, когда я увидел точно такой же на вершине, меня сильно поразила его толщина. Сантиметров пятнадцать стали с вмонтированными замками-задвижками. Будто вход в бомбоубежище. Из отверстия рядом с люком выходил толстенный черный кабель. Он шел вверх, по антенне.
– Там, наверху какая-то здоровая овальная хреновина. Она даже больше тарелок!.. Нет, Джек я не буду проверять, что это… Хватит на сегодня высоты. Везение – штука нестабильная, – я убрал рацию и полез в шахту.
Лестница уходила глубоко вниз, прямо к подножью.
«Если лестница идет прямо к основанию горы, почему же я, такой дурак, не нашел вход снизу?»
Несколько раз я останавливался, упираясь ногами в перекладины, а спиной в стену шахты. В перерывах на отдых все корил себя, почему же не нашел вход снизу…
Каждые два метра спуска я прищуривался – в глаза били яркие желтые лампы. Наконец, я опустился до квадратного помещения с дверью. Распахнув ее, вошел в огромную комнату. Лампы на потолке хорошо освещали этот подземный павильон. Каждая лампа рабочая, а на полу ни соринки – чистота и порядок.
Бесчисленные лампочки на приборах моргали разноцветными огнями. Компьютеры стояли на столах. Техника была очень старой, но на ней ни пылинки. За каждым таким «рабочим местом» с вычислительной техникой стояло офисное кресло. Всего мест было штук двадцать. Они располагались по ярусам все выше и выше, как в кинотеатрах. Посреди комнаты столы разъединяли ступеньки. Они вели вниз, к огромному экрану на стене. Точно, чего я не ожидал здесь найти – это подземный бункер времен Второй Мировой!
Я спустился в самый низ помещения, присел на кресло за столом. Техникой мохнатых годов я не умел пользоваться, но вот довольно современный ноутбук на столешнице меня заинтересовал.
Два раза палец стукнул по первой попавшейся клавише, и ноутбук включился. Занимающий всю стену экран замигал. Изображение с ноутбука передавалось на него. Я нажал на «Enter», начала проигрываться видеозапись:
– Доктор Август Вернике. Дата записи: две тысячи седьмой год. SI-частицы… Микроорганизмы, представляющие собой неосязаемую материю. Что-то вроде радиации, но не излучение. Что-то вроде бактерий, но в десятки раз меньше, и неживое.… Так что же это? А я вам скажу, что: это смесь высоких технологий и достижений в области генома человека. Ну, а, еще, это всего-навсего мое величайшее открытие, которое позволит людям выйти за рамки «возможного»… В самом прямом смысле этого слова, – ученый на экране улыбнулся, и отошел чуть левее, – То, что вы видите позади меня – это Психогенетический Преобразователь. Все, кто трудился над созданием этой машины, заслуживают награды. Без них мои труды были бы напрасны.
То, что Вернике назвал преобразователем, было видно лишь наполовину. Огромная машина со множеством экранов, датчиков, тумблеров возвышалась от пола до самого потолка лаборатории. Преобразователь напоминал собой что-то вроде огромного суперкомпьютера в форме тетраэдра. Отовсюду торчали провода, жесткие диски, а у самого основания виднелась стеклянная камера. Она была похожа на здоровую химическую колбу. В нее без проблем поместился бы даже человек…
– В результате конденсирования в теле испытуемого SI-частиц высвобождается колоссальное количество энергии. Появляется брешь между нашим трехмерным пространством и еще одним… пока еще мало изученным. Это позволяет вытащить из другого измерения связанную с человеком сущность. И не просто «вытащить», мы можем ее обуздать! «Сущность» является формой жизни. Повторюсь, мы – люди – находимся в трехмерном пространстве. Теперь представьте, что ваша тень – это еще один «вы», только в двумерном. По этой теории наш мир является всего лишь тенью пятимерного пространства! Впрочем, сегодня это перестанет быть просто теорией. То, что мы сделаем сегодня – будет настоящим подтверждением! – Вернике обратился к кому-то за кадром с просьбой включить машину. Что-то громко загудело, и ученый снова посмотрел в объектив, – Инкубатор, который вы видите справа от меня… прошу прощения, для вас слева, – он указал на «стеклянную колбу», – …Инкубатор, при помощи SI-частиц, преобразует тепло АТФ организма человека в энергию. Частицы позволяют за секунды выработать в теле такое количество теплоты, какое равняется суточной норме организма. По сути эта машина – настоящий био-реактор! Но наши исследования зашли еще дальше…
Подойдя ближе к экрану, я остановился почти вплотную к стене, и тут увидел, как к Инкубатору на каталке подвезли мальчика. Два врача взяли его подмышки и уложили в стеклянную капсулу. Мальчик находился без сознания. Врачи закрыли Инкубатор. Внутри все заполнилось каким-то белым газом. Качество записи было, мягко говоря, не очень. Поэтому я не уверен, может быть, это вообще была девочка. Но сути не меняет.… Это же совсем еще ребенок! Они проводили опыты на детях?!
Экран погас. Зарядка на ноутбуке кончилась. Я увидел перед собой стол управления. Чуть левее располагался гигантский проем, закупоренный толщей бетона. Герметическую дверь открыть можно было, набрав пароль на панели по левую сторону от «входа». После пары неудачных попыток подобрать цифры, я подумал, что открыть дверь возможно со стола управления. Подошел обратно к столу, переключил пару тумблеров – ничего не менялось. Тогда моя рука потянулась к самому большому рычагу посередине. Над ним был защитный колпак, который я откинул. Затем отвел переключатель в самое нижнее положение.
Пару секунд ничего не менялось, но потом мозг взорвала чудовищная сирена. Замигали сигнальные лампы. Компьютер сообщил:
– Внимание! Попытка отключения Когнитивного Щита. Вы уверены?
– Да…, – нехотя пробормотал я.
– Вы человек?
Панель управления раздвинулась, и выехал маленький зеленый экран с нарисованной ладонью. Сканер отпечатков пальцев.
– Подтвердите шестизначный пароль.
«шесть… один… четыре… восемь… ноль… три…», – прозвучало в моей голове.
Я набираю цифры на клавиатуре. Стоп. ЧТО?!
– Подтверждено, – сканер отпечатков подъехал ближе, – Вы человек? – еще раз спросил компьютер.
Меня охватила паника. Я развернулся, хотел убежать прочь из этого места. Но прямо за моей спиной уже стоял «Он». Я встретился с ним лицом к лицу. Вернее… Его лица я по-прежнему так и не смог разглядеть…
Ноги попятились назад, я выдвинул ладони вперед. Потом уперся спиной в панель, и понял, что бежать уже некуда.
Его рука… Да, сначала «это» было рукой. Через мгновенье она превратилась в острый наконечник. Пиджак замахнулся, ударил меня по ладони. От удара меня развернуло к панели управления, и разрезанная кисть рухнула прямо на сканер.
– Подтверждено. Отключение Когнитивного Щита через одну минуту двадцать девять… двадцать восемь… двадцать семь…
Быстро собравшись, я развернулся и вцепился в его плечи руками. Пару раз удалось ударить по «лицу». Я сорвал с его торса пиджак, замотал им свою порезанную руку и пустился бежать к лестнице.
Добравшись до лагеря, я обработал рану и рассказал обо всем Джеку. Довольно долго я сидел в раздумьях на песке, перебрасывая из руки в руку револьвер.
– Его надо убить… Ты должен, – сказал Джек.
– Ты прав, – ответил я.
– Либо мы – либо он.
– Я понимаю… Да. Мы должны это сделать.… Иначе.… Погоди…, – я взглянул на окровавленный пиджак. Он показался мне до боли знакомым.
Я сунул руку в карман, что-то нащупав там, достал бумажник. Лицо мое побледнело от ужаса и недоумения, когда на развороте кошелька я увидел свое же водительское удостоверение.
– Это… мой пиджак…, – бумажник вывалился из рук на песок, – Где я его оставил, Джек?
– На другой стороне острова.
– Этого просто не может быть! – вспылил я, – Это какая-то бессмыслица… Я… Я не понимаю. Зачем!? Зачем он подобрал мой пидж…
– …вечерний выпуск новостей на радиостанции…, -*помехи*, – …подходит к концу. Теперь поговорим о погоде…, – *помехи*, – …вам слово…
Я рухнул пятой точкой на песок, рука отбросила пистолет куда-то в сторону. Через секунду поднялся на ноги, бросился к столу.
– Джек, это галлюцинации?
– Нет. Радио заработало.
Только я потянулся рукой к эквалайзеру, дабы четче настроить частоту, как смартфон на столешнице, словно ошпаренный, разразился вибрациями. Я включил телефон. Связь появилась. Хоть и одна полоска… На экране выскочило уведомление мессенджера: «У вас 1467 непрочитанных сообщений». Почти восемьсот из них было от Даши…
Я открыл чат с Дашей. Кружок экрана загрузки все крутился и крутился… Сообщения загружались целую вечность.
– Надо забраться повыше, – взглянул я на гору, – Может, соединение лучше станет.
В стороне горы что-то очень звонко проскрежетало. Мое тело непроизвольно вздрогнуло от ужасающего гудения. Потом послышалось несколько громких стуков. Они разнеслись эхом. Затем опять скрежет и кажется, взрыв.
– В бункере что-то происходит, – я обернулся к столешнице, и увидел перед собой револьвер.
– Надо с ним разобраться, – вновь стал настаивать Джек.
Сунув пистолет за штаны, а смартфон – в карман, я побежал со всех ног к горе.
II Ты не пишешь мне уже вторую неделю…, – зеленые глаза на видеозаписи были полны грусти и печали. Они виновато бегали из стороны в сторону, лишь изредка поглядывая в объектив.… Лишь изредка ее взгляд был направлен прямо на меня…
Грудь налилась болью, глаза – слезами. Боль внутри была не обычного рода. Меня терзали сразу несколько чувств – радость, увидеть, наконец Дашу, настоящую, живую, не на фотографиях, и боль. Нестерпимая боль, все из-за той же причины: ведь настоящая и живая она, всего лишь на этой гребаной видеозаписи! Слезы текли из моих покрасневших глаз, стекали по щекам, но я не позволял себе впадать в истерику. С каменным лицом я смотрел в экран смартфона, радуясь хотя бы ее грустному, но нежному голосу.
–… Я просто… Хочу извиниться, Макс. Прости… Я полностью тебя поддерживаю и понимаю, зачем ты это делаешь. Работа за границей – это хороший шанс для нас…, – ее алые губы улыбнулись. Она подняла взгляд и посмотрела в объектив, -… Ведь скоро нас будет трое.
Нет, нет, нет… Нарастающие внутри эмоции взяли вверх, и я расхныкался, одновременно улыбаясь и упрекая себя. Я бил кулаками об окаменелую почву вершины той чертовой горы. Я проклинал это место, этот остров. Я проклинал самого себя за совершенную глупость. Зачем я только сел в тот самолет? Как слепой пес, которому кинули кость, я погнался за тем, что стоило бы уже давно позабыть… И потерял все.
Даша писала и звонила почти каждый день. Связь могла пропасть в любой момент, поэтому я пролистывал многочисленные сообщения с расспросами «где я?» и «нормально ли все со мной?». Я пролистывал до видеосообщений. Их было немного.
– Прошел уже год, как твой самолет приземлился. Ты не писал мне. Не звонил. Ты даже не заходил в сеть. Я знаю, что с тобой ничего не случилось, можешь не притворяться. Ты же знаешь, кем работает мой отец? В общем… Он навел некоторые справки… Я знаю, что с тобой все в порядке… Я знаю, что ты живешь в гостинице на Родео Драйв…, – она вытерла слезы, – И, если тебе интересно… у тебя родилась дочь, – Даша резко встала и прервала запись.
Самолет приземлился?! Родео Драйв?! Какого черта? Что за бред?!
Тут же меня осенила мысль позвонить Даше, но вместо ее голоса из трубки послышалось: «Извините, этот номер больше не обслуживается» Я продолжил читать сообщение. Самая последняя видеозапись датировалась семнадцатым июня две тысячи двадцать пятого года. Не может быть… Я пробыл здесь уже три года?!
В тот роковой день телефон залило водой и повредилось что-то, отвечающее за дату. При каждом нажатии на «календарь»выскакивала табличка: «Укажите дату и время». Но теперь, когда связь появилась, смартфон сам смог настроить точное число. Сегодня четвертое февраля две тысячи двадцать восьмого.… На этом острове я сижу уже пятый год…
Я проигрываю запись от две тысячи пятого:
– Родители посоветовали мне больше не заниматься ерундой и отпустить тебя, – она тяжело вздохнула, – Наверное, так я и сделаю.… Это последняя моя запись…
– Мама! Мама! – позвал ребенок на заднем плане, – Смотри! Это тебе! – девочка вложила в руку Даши оригами журавлика.
– Спасибо, малыш. Иди к друзьям, маме нужно кое-что закончить.
Навзрыд рыдая, я мотал головой. Казалось, мои вопли могли услышать даже на материке.
Даша развернулась к камере и продолжила:
– Я хочу, чтобы ты знал, Максим. Я люблю тебя. И буду любить всегда. Она постоянно спрашивает о тебе… а я… я просто не знаю, что ей ответить.… Знаю только одно, что это все на тебя не похоже… У нашей дочери, кстати, сегодня день рождения. Я назвала ее в честь…, – видео оборвалось. Вылез загрузочный экран. Связь снова исчезла…
– Как? Как ты ее назвала? – тихо бормотал я себе под нос, захлебываясь собственными слезами.
***
Взрыв в недрах горы привел меня в чувство. Толчок был такой силы, что металлические балки, которые составляли всю несущую конструкцию антенны, заскрипели. Сантиметров десять земли, у обрыва вершины, соскользнули вниз. Я спустился по шахте. Сначала ничто не предвещало беды. Но только я открыл дверь из небольшого квадратного помещения в «павильон», как горло начал терзать кашель, вызванный осевшим в легких слоем гари. Все кругом полыхало. Сквозь резь в глазах от дыма, я увидел, что в стене, где некогда располагалась здоровая гермодверь, теперь дыра. Кто-то сорвал с петель бетонный блок, закрывавший проход, и отшвырнул его в сторону. По всем признакам, для того, кто смог такое провернуть, это было все равно, что выбить ногой трухлявую калитку.
Я прикрыл нос воротником рубашки. Подойдя к дыре, перешагнул через обломки и пустился бежать вперед. Из-за густого дыма я почти ничего не мог разглядеть. В какой-то момент бесцельных блужданий по корпусу, задымляющемуся с каждой секундой все больше, мое внимание привлек тусклый огонек впереди. Это оказалась кнопка. Я не сразу решился ее нажать, вспомнив результат моих предыдущих «манипуляций» с электроникой. Вернее, вспомнив о последствиях этих «манипуляций». Но, взвесив все за и против, я осознал, что обратно к шахте уже вряд ли доберусь. Ладонь вдавила кнопку внутрь стены. Двери впереди разъехались, я вошел в маленькое помещение, похожее на лифт.
Проход за мной затворился. Из труб сверху начал поступать сероватый газ. Через минуту компьютер сообщил:
– Дезинфекция, окон-ч-е-н-а…, – искусственный интеллект бункера начал глючить. Но кто вызвал все эти разрушения? Быть может, я, сам того не зная, запустил процесс самоликвидации!?
Двери, в которые я вошел, теперь были позади. Две точно таких же располагались передо мной и после «дезинфекции» распахнулись. Этот «дезинфекционный шлюз» не пропускал дым и огонь дальше. И я вошел в еще один похожий павильон. Только на этот раз помещение оказалось полностью белым и более современным (это я понял по освещению. Кругом было светло, хотя ламп или люстр видно не было).
Посередине огромной комнаты располагался Он. Психогенетический Преобразователь. Так все это происходило прямо здесь?!
Я подошел ближе, осматривая суперкомпьютер. В реальности он был гораздо больше и массивнее, чем я мог себе представить. Капсула сбоку была пуста. Но лампочки и экраны по всему периметру мигали.
– Узнал себя? – пальцы потянулись к тумблерам на панели управления машиной, когда чей-то голос меня прервал.
Испугавшись, я обернулся и увидел позади себя старика на кресле-каталке. Из баллонов за спинкой коляски выходили трубки. Концы их шли в маску на лице лысого старика. В руке он сжимал пистолет. Локоть мужчина опер на ногу, а оружие нацелил прямо на меня. Когда же он стащил маску, я осознал, что это не она создавала помехи в его речи. Старик говорил с явным немецким акцентом.
– Тогда на записи? Узнал себя? – все спрашивал он.
– Это был я?! Тот ребенок?..
– Да, Максим. Это был ты…
– Откуда ты знаешь мое имя? Да кто ты вообще такой?! – я потянулся за своим револьвером, но старик вытянул руку с оружием.
– Хочешь узнать? Хочешь услышать ответы на все вопросы? Тогда не глупи. Держи руки так, чтобы я их видел!
Он немного промолчал, прокашлялся, затем продолжил:
– Я – тот, за кем гонялся твой отец… И тот, за кем гнался ты всю жизнь… Я «человек из ниоткуда». Впрочем, ты, наверное, уже и забыл, как меня зовут, ведь тогда ты был еще слишком мал… Мое имя Август Вернике.
– Вернике? Так это ты проводил те опыты? Ты проводил опыт на мне?!… Я не понимаю… Как? Почему я ничего не помню?! Ты врешь!
– Искусственное внушение воспоминаний, – этот его непоколебимый тон меня только пугал, но я, как заворожённый продолжал слушать, – Твоя мать… Она погибла не в автокатастрофе. Наша компания… Как бы это сказать… Устранила ее. Таким образом мы хотели приструнить твоего отца. В те годы он уже вплотную подобрался к нам и нашим исследованиям… Нельзя было допустить, чтобы все вскрылось. Мы похитили тебя с твоей матерью. Так как к кондиционированию SI-частиц более всего подходят еще гормонально не сформировавшиеся особи – то есть дети…, – он тяжело вздохнул, – твоя мать не соответствовала нашим критериям. Было решено ее устранить, а заодно преподать твоему отцу урок. Больше он нам не докучал, а мы в свою очередь успешно завершили начатое…
– Что за опыт! – вспылил я, – Так это после вас у меня развиваются панические атаки?!
– Это не совсем панические атаки… У нас мало времени, Максим… Я хочу тебе все рассказать честно. Чтобы хоть как-то загладить свою вину… Может после этого меня перестанет грызть совесть?..
– Так рассказывай!
– То, что ты видел на записи.… Помнишь, что я говорил про пятимерное пространство? У нас получилось! Мы вытащили Объект 404. С твоей помощью мы вытянули из другого пространства тебя же! Наверное, ты спросишь, почему именно «404»? Все верно, это номер эксперимента. Тогда, в семьдесят восьмом, когда твой отец нашел меня на корабле, были последствия неудачи эксперимента под номером один. Выжил только я. Честно говоря, технологии не особо продвинулись, конкретно в нашей области. Четыреста три неудачи говорят сами за себя. Но! С тобой все получилось! Получилось, потому что твоя сероватая жидкость в мозгу… Она уникальна! Ты смог выдержать колоссальные психические нагрузки и выжить. Машина неспроста называется Психогенетическим Преобразователем. На генетическом уровне, в ДНК, мы берем энергию из АТФ организма, а на психическом уровне человек должен обладать действительно выносливым мозгом от рождения.
– Почему именно «энергия организма»? – начал расспрашивать я, смягчив тон из-за интереса, – Нельзя использовать, допустим, атомную?
– Это очень сложная наука, Максим. Все, что ты в состоянии понять – для открытия «портала» в другое измерение все должно быть «биологически стерильно». Нужные величины атомной энергии просто убьют испытуемого. А точно такая же величина энергии, которую при помощи Преобразователя мы можем получить «стерильным» образом из самого человека, при этом, не убив его еще на начальных стадиях, позволяет все осуществить. Сами SI-частицы.… Это внеземная технология. NASA забрала первые образцы еще в пятьдесят восьмом с одного из астероидов вблизи Земли.
– Ты все врешь…, – тихо пробормотал я, отрицательно покачав головой, – Где эта сущность?! Где второй я? За всю жизнь я почему-то не видел его! И это не может быть гребаным совпадением! Чтобы я оказался здесь! С тобой! Отвечай, кто ты на самом деле!
– Все верно. Это не совпадение. И второйты прямо здесь. В этой комнате. Только привязан он ко мне. Его зовут Томас… Как только наши ученые достали его, было решено, что оставлять Томаса в связи с ребенком – не лучшая идея. Я вызвался добровольцем, и с помощью процедуры переноса… В общем, с тех самых пор Томас находится со мной в связи. За что я и расплачиваюсь уже больше пятнадцати лет, сидя здесь взаперти…
– Взаперти? Ты не можешь выбраться с острова?
– Теперь могу, Максим. Благодаря тебе.
***
Из его речи до меня дошло, что крушение было сплошной фальсификацией, с одной лишь целью – затащить меня сюда. Вернике заперли здесь, потому как Томас мог принести в наш мир очень много насилия и разрухи. То, что стало с гермодверью – его рук дело. В мощи его способностей, многократно превышающей человеческие возможности – не было сомнений. Он был неуязвим ко всему «земному» оружию, и в неправильных руках мог представлять из себя настоящую биологическую бомбу. Когнитивный Щит, который я отключил, был единственным барьером, сдерживавшим Томаса. Под «куполом» он не мог физически взаимодействовать с окружением. И выйти за пределы купола он не мог. Небольшая ниточка связи со мной осталась у Томаса, ведь он – это я. Поэтому я здесь. Все это время Томас наводил на меня галлюцинации, подсказывал мне, вел меня в этот бункер. Делал это, чтобы освободить Вернике и себя самого.
Филипп был смотрителем. Револьвер предназначался для его устранения. Впрочем, это мне еще «повезло». Смотрителей на острове обычно бывает не меньше трех. На мой вопрос: «Откуда Вернике знает, что я «справился сам» (без помощи оружия)», он ответил, что «здоровая овальная хреновина» на антенне – камера. Вернике наблюдал за мной все это время.
Он объяснил мне и сам процесс кондиционирования. За основу взят обычный цикл трикарбоновых кислот – или цикл Кребса. Аденозинтрифосфорная кислота – та же АТФ – является источником энергии в теле живых организмов. На протяжении всей жизни, день за днем, АТФ вырабатывается в определенном количестве для поддержания всех биохимических процессов. Однако SI-частицы, способны, что называется обмануть организм, и вызвать бесконтрольное выделение АТФ. Физически, для человека кондиционирование безвредно, так как излишки выделяемой энергии быстро поглощают все те же SI-частицы. Заряженные частицы поступают в ректор, где очищаются от энергии (отдают ее), и затем снова проходят через организм. Совсем как кровь, которая освобождается от шлаков в печени и становится «чистой». Но вот когнитивные функции мозга сильно страдают при опытах. Большинство испытуемых, не обладавших сильными когнитивными способностями, попросту впадали в кому. Мозг их не выдерживал нагрузок и умирал.
– И как же ты справляешься с ним? – спросил я, – Ведь не поделите вы что – и Томас может тебя убить.
– Нет, – отрезал Вернике – Он не может навредить оболочке носителя. Что-то вроде инстинкта самосохранения. Умрёт носитель – погибнет и сущность. Ты же, например, не сможешь безо всякой причины размозжить себе голову булыжником? если речь не о намеренном суициде, конечно же.
– Ты отрезан от внешнего мира! Как ты смог провернуть все это? Со мной? С самолетом?
– Я хоть и заперт, Максим, но средства связи с миром смог раздобыть за все годы заточения. На Большой Земле у меня остались деньги и связи. Доставить тебя сюда было не так уж и сложно. А все остальное возлагалось на Томаса. Впрочем, он справился, а наше время уже подошло к концу… Скоро прибудут они…, – Вернике снова вытянул пистолет в мою сторону.
– Стой, стой, стой! Кто они? Ты убьешь меня?
– Да, Максим. Теперь ты свидетель. Но я привел тебя сюда и рассказал все без лукавства. Ты можешь отправляться на покой с чувством выполненного долга. Ты ведь обещал отцу, что докопаешься до истины? Ты докопался…
– Стой, нет!
Вернике нажал на курок, но пистолет не выстрелил. И тут я увидел позади него Томаса. Он держал большим пальцем крючок ударника на оружии старика.
И до меня дошло. Все сошлось, как пазл. Тысячи маленьких кусочков информации сложились воедино, и, наконец прояснилась вся картина маслом.
– Нет, Вернике, – достал я свой револьвер, – Не ты привел меня сюда. Не ты сфальсифицировал мое падение… Я здесь вовсе не из-за тебя и твоего «освобождения». И его зовут не Томас… Его зовут Джек.
Я выпустил все пять патронов ему в грудь. Коляска опрокинулось, тело упало на глянцевый пол. Кровь разлилась по гладким плитам, заливаясь в небольшие неровности, и образовывая в них ярко-красные лужицы. Рубашка на торсе Вернике была похожа на пижаму. Пули разорвали ее, и в области груди трупа я увидел родимое пятно. Это действительно был он… Человек из ниоткуда…
III Кардиомонитор показывал нормальное сердцебиение человека в покое. Семьдесят пять ударов в минуту. Писк, который издавал прибор, заставил Максима прийти в себя. У койки стоял врач в белом халате, а напротив, привалившись к дверному косяку, замер мужчина в черной куртке.
– Состояние стабильное, – сказал врач, подкручивая что-то у капельницы, – Можете продолжать.
Мужчина снял кожаную куртку, повесил ее у дверей палаты. Двумя руками он выдвинул из угла стул и присел рядом с лицом больного.
– Итак, Максим…, – деловито начал он, – Если вы помните, после нашей последней встречи вам стало плохо и…
– Я помню…, – прокашлялся Макс. Сердцебиение поднялось до восьмидесяти, – Вы нашли то место?
– Мы работаем над этим… Давайте продолжим с того, на чем остановились.
– Я же все уже рассказал вам! Они проводили незаконные опыты на людях! Этого вам мало, чтобы работать оперативнее!?
– Максим, я вас прекрасно понимаю… Но я не занимаюсь расследованием дела… Я лишь послан сюда отделом, чтобы узнать и запротоколировать всю информацию от вас лично. Можете не волноваться, если есть виновные – они точно будут наказаны.
– Если есть?!
– Тише, тише, Максим. Вам нельзя так волноваться. Иначе, как и в прошлый раз… Врачам придётся вколоть вам успокоительное… Меня, как вы помните, зовут Конрад.
Конрад достал блокнот с ручкой, и надел очки.
– Итак, час назад мы остановились на… Ах, да… Вы так и не ответили на мой вопрос. Вы сознаетесь в двойном убийстве? В убийстве этого… Вернике и Филиппа?
– Да, я…, – замешкался Максим, – Я убил их, но… это была самооборона. И вообще дело не в этом! Вы меня совсем не слышали?!
– Да, да. Так как вам удалось оттуда выбраться?
– Я долго блуждал по комплексу, пока не забрел в какие-то катакомбы. Они вывели меня к люку на пляже. К люку в моем железном сарае. Потом… Кто-то ударил меня по голове… Последнее, что я успел разглядеть… Это корабль. Большой военный корабль, стоящий в море. К нему меня волокли…
– Это все?
– Да.
– Тогда давайте подытожим, – Конрад перелистнул несколько страниц блокнота назад, – В ходе крушения самолета, который успешно приземлился в пятницу тринадцатого числа в четыре часа утра по Лос-Анджелесу…, – полицейский поправил очки, – В ходе крушения Боинга 737 вы оказались на острове. Помимо вас на нем находилась научная лаборатория, еще два человека… и «сущность».
– Угу, – кивнул Максим.
– В лаборатории производились незаконные эксперименты над людьми, спонсируемые компанией «Психологические исследования Hoffman». Сами вы уроженец Российской Федерации, приблизительный возраст тридцать лет, Бондарь Максим Анатольевич. Все верно?
– Да…
– Максим Анатольевич, вы сознаетесь в двойном убийстве?
– Да, сознаюсь, но…
– Все верно. У меня к вам вопросов больше нет, – Конрад встал со стула, накинул куртку, – Я еще зайду к вам завтра или послезавтра… Когда вам станет лучше.
– Вы уже поставили ему диагноз? – развернувшись спиной к Максиму, спросил Конрад у врача.
– Пока нет, но однозначно амнезия.
– Я много повидал лжи в глазах преступников. У меня нет сомнений что все, что он сказал – чистая правда, но поверить во все это…
– Так бывает, – сказал врач, – зачастую больные тяжелыми психическими заболеваниями сами верят в то, что себе придумали. Или в то, что им привиделось.
Врач и Конрад направились к двери. Максим заметил на пролетающим перед его лицом белом халате бейджик. Чуть ниже имени была надпись: «Hoffman Inc. Corporate». В это же мгновенье он осознал, что его ноги и руки намертво прикованы наручниками к койке.
– Нет… Нет! – попытки Максима освободиться были тщетными- Дайте мне позвонить! Дайте мне позвонить ей!
Врач вывел полицейского и закрыл за собой дверь.
***
С визита Конрада прошло часа три, может четыре. За окном стемнело. Максим все так же лежал прикованный к койке. Могло показаться, что он смирился со всем, что происходит.… Или, может, просто окончательно потерял рассудок. Но нет… Улыбка, появившаяся на его лице, когда электрический свет в палате заморгал, дала понять обратное… Он ждал. Он ждал его.
По кафельному полу коридора прошелестели шаги… все такие же вкрадчивые, осторожные, совсем не вяжущиеся с происходящим… Люминесцентные лампы окончательно погасли. Дверь палаты со скрипом медленно отворилась. В глазах Максима, полных ярости… в его зрачках, показалась отражение. «Тумана» вокруг головы Пиджака больше не было. А лицо с такими же карими глазами, с такой же улыбкой и густыми бровями, лишь приблизилось вплотную. Посетитель утвердительно кивнул. Будто Максим сказал что-то Джеку. Сказал ему в подсознании, а тот прочитал его мысли.
– Вырежи… Вырежи их всех…, – тихо повторил Макс вслух, зная, что Джек уже все понял.
