ВОДЯНАЯ ЭОЛКА И СУХОПУТНЫЙ МОЛЛЮСК
В один из дней, когда зима окончательно уступила трон весне, благодетельное солнце начало пригревать землю. Из влажных убежищ вылезли три улитки. Изнеможённые долгой спячкой они с жадностью набросились на молодые зелёные листочки. За шесть месяцев, проведённых под землёй, улитки думали только о любимом лакомстве, и казалось, что в жизни их волнует лишь еда. Вдруг они услышали пронзительный смех, идущий откуда-то снизу. Ветвь под их тяжестью опустилась к лёгким прибрежным волнами. Улитки, свесив свои мордочки с листьев, увидели красноватое тельце водного моллюска – эолки.
– Ну, вы и обжоры! – продолжала смеяться маленькая эолка. – Я давно за вами наблюдаю, и не смогла сдержаться!
– Твоё счастье, что у нас нет жабр, а то прыгнули бы в воду и сожрали бы тебя вместе с твоими водорослями! – грозно крикнула ей в ответ самая толстая улитка с почти шаровидной раковиной.
Смех вмиг прекратился. Три прожорливых моллюска переползли на другую ветку и продолжили трапезу.
– А я слышал от прабабушки, что у наших предков были жабры, – неожиданно сказал молодой моллюск двигавшийся быстрее остальных.
– Сказки, которые рассказывают обезумевшие старухи, – проворчала толстая улитка. – Ешь, а то твоя раковина останется тощей.
– Я заметил, что ваши тяжёлые раковины не позволяют вам поспевать за мной, – осторожно возразил молодой моллюск.
– Не смотри по сторонам, дружок, вокруг только листва, которую ты должен съесть, – меланхолично поддержала третья улитка свою толстую подругу.
Молодой моллюск умолк, сдерживая незнакомое до сегодняшнего дня возмущение. День клонился к вечеру, и улитки устроились на отдых под большим пучком тенистых листьев.
– О чём задумался? – услышал молодой моллюск меланхоличный голос одной из своих спутниц. Её раковина представляла спиральный завиток, но отличалась бледностью и тусклостью.
– Не могу забыть смех эолки.
– Мы объели там листву и больше не вернёмся. Лучше подумай о своей раковине, она действительно очень тонкая, а ведь это всё, что у тебя есть.
– У меня есть ещё кое-что, – прошептал моллюск. – У меня появилась мечта…
Его слов никто не слышал, чему он был даже рад. Улитки не запоминали своих тропинок и вскоре приползли туда, где их осмеяла эолка. Только молодой моллюск сразу признал эту ветвь и сознательно отстал от двух спутниц. Он долго смотрел вниз, свесив мордочку с объеденного листа, и красноватое тельце показалось среди водорослей.
– Эолка! – позвал он её.
– Ты хочешь, чтоб я извинилась? – усмехнулась она.
– Нет, я хочу сказать тебе спасибо.
– Удивил…
Красноватое тельце, усаженное бахромчатыми кустиками, завораживало своими движениями, и молодой моллюск замер, наблюдая за эолкой. Она наверняка знала о чарующей силе своих ветвистых отростков и не мешала ему любоваться собою.
– Я признаю, что ошибалась, – вдруг сказала она, – не все улитки обжоры, ты – исключение… Ты особенный.
Моллюск просиял от её слов, но по-прежнему ничего не мог выговорить.
– Ты ждал моего появления только для того, чтобы сказать своё странное «спасибо»?
– Странное?
– Да. За что спасибо?
– Я…начал мечтать… Я представил, что могу оставить свою раковину здесь и прыгнуть в тёплую воду! У меня ведь могли сохраниться жабры от предков? Я представил, как было бы здорово плавать среди водорослей с тобой! Ты такая свободная и быстрая!
– Ну, может и не такая быстрая…, и вокруг меня не только водоросли, – с интересом наблюдая за моллюском, ответила эолка.
– Вот именно! И я догадываюсь, что за листвой есть нечто большее! Как в твоём водоёме.
– Там огромный, удивительный мир! – подхватила она.
– Который мы не можем увидеть, медленно ползая и глядя на него из раковины, – грустно закончил молодой моллюск.
Он вновь залюбовался её плавными движениями, а эолка, недолго думая, предложила:
– Хочешь, я при каждой нашей встрече буду рассказывать о мире, окружающем меня?
– Лучшего слушателя тебе не найти, – обрадовался моллюск.
С тех пор он каждый день приползал сюда и подолгу разговаривал с эолкой. Появление её красноватого тельца наполняло его радостью. Он забывал о своей раковине и прожорливых спутницах. Перед ним открылся мир полный секретов и удивительных животных.
Однажды, когда он долго любовался бабочкой, толстая улитка едва не скинула его с листа.
– Вернись к нормальной жизни, или я сброшу тебя к ветвистой слизнявке! – толкнув его хрупкий домик своим, пригрозила она. – На тебя страшно смотреть, скоро ты выпадешь из своей раковины!
– Мы старше и заботимся о тебе, – более мягко, но в прежней меланхоличной манере добавила бледная улитка.
– Если вы не оставите меня в покое, я сам брошусь в воду! – нашёл в себе силы на опасный протест молодой моллюск.
На этот раз засмеялась толстая улитка:
– И на какие чудеса ты надеешься? Поверил, что у тебя вдруг откроются жабры далёких предков?!
Скромно захихикала даже меланхоличная улитка, от чего молодой моллюск готов был вновь спрятаться не только в раковину, но и в глубокую норку, где пережидал зимние холода. Неожиданно в голове зазвучали слова эолки: «Ты особенный, ты исключение». Эти слова придали ему сил, и моллюск стойко выдержал насмешку двух улиток.
«Старшие» устроили ему бойкот и не разговаривали два дня, но «младшего» не волновало: у него была эолка!
– Ты моё спасение! – сказал он при встрече. – И, хотя раковина мешает мне, я начал замечать не только бабочек и росу на листве! Без наших встреч, я превратился бы в жирную безразличную ко всему улитку!
– … Наши встречи стали важной частью и моего существования…
Моллюск вдруг заметил, что она говорит с еле уловимой грустью.
– Ты чем-то огорчена? – поинтересовался он.
– Не знаю, как сказать… Мы больше не увидимся…
– Нет! Я правильно расслышал?!
– Мы больше не увидимся, – еле слышно произнесла эолка.
Она рассказала, что эолкам её рода не нравятся их встречи. Они привыкли воспринимать сухопутных моллюсков как ограниченных и прожорливых, и не о каких исключениях слышать не желают. Если она не прекратит встречи с ним, то будет изгнана за территорию, занимаемую её родом.
– Мы с тобой знаем, что мир огромен, и я не боюсь изгнания, но я не могу расстаться с тобой! – закончила свой рассказ эолка. – Мне дали час на раздумье…
Повеяло холодом, и в один миг небо стало чёрным, словно гигантская раковина накрыла округу. Моллюски от природы не плачут, но вместо них заплакала сама природа. Холодные струи воды пронзили воздух. Ветер топил слова в бесконечных волнах и разбивал о ветви и листву, но моллюски смотрели друг на друга, не боясь стихии. И вдруг с неба посыпались ледяные камни. Все поспешили укрыться в убежищах, и только два живых существа оставались невозмутимы. Град настиг и меланхоличную, и толстую спутниц молодого моллюска. Домик не спас их от беды! Ледяные камни разогнали эолок, ожидавших решения «отступницы». Только два моллюска, продолжавшие смотреть друг на друга, были готовы встретить смерть без страха.
– Я не покину границ нашего рода, но и не останусь здесь, как хотят они, – крикнула эолка. – Я выйду к тебе на берег!
– Нет, я сейчас спрыгну к тебе!
– Не смей, ты погибнешь!
Равнодушная градина ударила в раковину молодого моллюска и разбила её на мелкие осколки. Эолка замерла от ужаса.
– Ну, вот, выбор сделан за нас! – очнувшись от удара, воскликнул моллюск. – Если у меня не сохранились жабры от далеких предков, то у меня будет хотя бы несколько счастливых секунд, чтобы почувствовать твой мир своим телом!
Моллюск без страха и отчаяния бросился вниз к своей эолке. Он не боялся смерти – ведь теперь он свободен! Водная стихия приняла его как давно потерянное дитя. Однако несколько секунд обещанного счастья не сменились мраком и вечным покоем. Случилось чудо, у него открылись крохотные жабры, а тело удлинилось. Моллюск взмахнул боковыми выростами словно крыльями и устремился на перегонки с эолкой через заросли водорослей.
КУРИЦЫ И ПТИЦЫ
Беспринципная непогода поглощала краски, и серое небо становилось тяжёлым и тесным. В дождь каждый взмах крыльев даётся с большим трудом, и необъяснимая боль пронзает тело. Зачем лететь к облакам, которые только с виду кажутся мягкими, как перины? Они не готовы дать приют, они рассеются, едва ты подлетишь к ним! А внизу есть твёрдая земля – она всегда под тобою, как искушение. Она даст покой твоим крыльям. Но может их и отнять! Сокол не помнил, кто сказал ему эти слова, однако выяснить их истинность не решался. Он даже не понимал, как перед ним вообще мог встать выбор: остаться в небе или опуститься на землю, но выстрел, подобный молнии, решил за него!
Когда он летал над зеркальными озёрами и любовался своим отражением, но даже брызги от лёгких волн никогда не касались его. А сейчас в головокружительном хороводе пронеслись деревья, дома, скотные дворы, и сокол упал в глубокое корыто с водой.
– Эй, дурень, выбирайся поскорее! – вдруг прохрипел кто-то сквозь шум дождя.
– У тебя не будет шансов, если чан наполнится, – добавил чей-то сиплый голос.
Превозмогая боль перебитого крыла, сокол перевалился через край.
– Ты погляди на эту птицу – какая она беспомощная и тощая! – уставился на него серый гусь, хрипевший так, словно хотел прокашляться, – и что на птиц заглядывается цесарка?
– Она же убогая, ей можно, – вытянула свою длинную шею белая гусыня, – она ведь считает себя «птицей»!
Хрипло-сиплый смех напугал сокола, от чего он в напряжении склонил голову под струями дождя, думая только о том, где бы скрыться от непогоды. Но гуси не спешили ему помочь, они как будто наслаждались окружающей сыростью. Они получали удовольствие, шлёпая перепончатыми лапами по грязи и вытягивая клювы навстречу холодным струям!
– Что вы делаете? – изумился сокол, – не лучше ли нам найти какое-то укрытие от дождя?
Гуси вдруг пренебрежительно зашипели на него и, уходя, бросили напоследок:
– Что ты знаешь о жизни, птица…?
Сокол не смог им ответить: холодная дрожь сковала движения. Он упал на мокрую чёрную землю. Когда глаза застелила белая пелена, его долгий сон наполнили страшные видения о птицах, чьи крылья уменьшаются с каждым новым взмахом. Среди них сокол видел себя, его крылья тоже стали крохотными, и темнота внизу раскрыла для него свои объятья.
Боль вырвала его из сна. Открыв глаза, он не увидел залитого дождём скотного двора. Вокруг было уютно и тепло. Каким-то чудом сокол оказался в стоге сена.
– О, вижу, наш гость проснулся! – прогнал последнюю дремоту весёлый голосок.
Рыжая курица с огромным гребнем, волной спадающим на глаз, внезапно возникла перед ним:
– Вы, наверняка, голодны, но я не знаю ваших предпочтений, – сказала она удивлённому гостю.
От смущения её гребень стал пунцовым.
– Я польщён вашей заботой, – пробормотал сокол спросонок, – а что предпочитаете вы?
– О, я не прихотлива, подбираю, что могу склевать.
Курица не думала предлагать ему следовать её примеру, а позвала до курятника, где всегда есть отборное зерно.
На залитом солнцем пространстве, в окружении невысоких тополей, сокол увидел множество пёстрых куриц. Они быстро собирали клювами что-то с земли, разрывая её лапами. Курицы походили друг на друга. Исключением был тот, чей чёрный с зелёным отливом хвост возвышался над их спинами.
– Ты должен сделать всё, чтобы ему понравиться, – указывая на петуха, сказала рыжая подруга сокола.
Их появление заставило обитателей курятника отвлечься от своего занятия. Куры перестали клевать зерно и расступились, открывая петуху вид на гостя. Соколу он показался гигантом! В каждом его шаге чувствовалась огромная уверенность в себе, мощный клюв наверняка мог превратить в пыль самый крепкий камень, а шпоры на лапах внушали угрозу любому, кто ему не понравится. Свысока петух посмотрел на сокола и спросил:
– Ты ищешь здесь приют, чужак? Кто ты?
– Я, – смутился сокол, – я кузен цесарки…
– Никогда не слышал о её кузене. Чем ты можешь быть нам полезен?
Гость не готовился к такому расспросу. Сокол хотел бы сейчас улететь, но перебитое крыло лишилось сил и тащилось за ним.
– Мне повторить вопрос? – с угрозой в голосе произнёс петух, – чем ты…
– Лучше убейте чужака, будет более гуманно, чем оставлять здесь, – внезапно прервала его слова чёрная в белую крапинку курица.
– Убогой слова не давали! – в один голос закудахтали куры. – Умолкни! Умолкни!
– Вы же хотели знать, чем он может быть полезен, – с вызовом бросила цесарка с поленницы, – он избавит вас от мышей и крыс. Мой кузен – отличный крысолов!
– Это правда? – петух окинул чужака скептическим взглядом.
– Д…а, да, – неуверенно ответил сокол.
– Ну что же, у тебя будет возможность доказать свою полезность…
Вечером сокол с позволения петуха вошёл в курятник. Для подтверждения слов цесарки ему не понадобилось много времени. Крыса вылезла из норы, не дожидаясь ночи, и сразу была схвачена острыми когтями сокола. С тех пор для гостя всегда находилось место на насесте рядом с курами. Его окружило тепло, безопасность и сытная жизнь. Единственное, что его беспокоило – он так и не смог отблагодарить цесарку за помощь. Она как будто избегала общения с «кузеном» и очень редко ночевала в курятнике.
– Расскажи, где пропадает цесарка, – однажды попросил он свою рыжую подругу.
– Зачем ты спрашиваешь о ней? Она же ненормальная!
– Она мне такой не показалась.
– Ты просто не слышал всего, что она говорит. Она называет себя птицей! Представляешь? Цесарка уверяет, что когда-то летала!
– А что в этом странного? Разве птицы не летают?
– В том-то и дело, что летают Птицы, а не мы. Мы станем Птицами, когда нас призовут Боги!
– Ничего не понимаю… До того, как попасть к вам в курятник, я тоже летал!
– Что!? Что ты говоришь? – испуганно отстранилась от него курица. – Видимо, чужаки все ненормальные…
Она поспешила присоединиться к остальным. Сокол пребывал в полном недоумении до тех пор, пока не увидел знакомую пару гусей.
– Эй, любители дождя! Вы помните, что сказали мне, когда впервые увидели?
– А тебе зачем? У «птиц» плохая память? – отозвался гусь.
– Значит, вы признаёте, что я – птица? – с надеждой спросил сокол.
– Мы все здесь птицы, только не нужно говорить об этом вслух!
– Но почему?
– Потому, что не всем дано летать!
Гуси вновь зашипели на него, но уже гневно, и качающейся походкой направились к длинному корыту с водой. Сокол окинул взглядом птичий двор, и ему вдруг стало жалко тех, кто приютил его в курятнике. Его желание поговорить с цесаркой заметно ослабло и на какое-то время почти исчезло. Соколу стали приятны похвалы петуха за каждую пойманную мышь или крысу, он даже ждал их, демонстративно не съедая добычу до тех пор, пока хозяин курятника не увидит. Благодарное кудахтанье и восхищённые взгляды кур за спасение кладки превращались в бальзам для его души. Сокола охватило спокойствие новые ощущения. Чувство нужности и единения с курами было тем, что он никогда не испытывал, рассекая крыльями воздух.
Постепенно рыжая курица перестала смотреть на него с опаской, и её гребень вновь становился пунцовым, когда их взгляды встречались. Сокол не понимал почему, но это показалось ему настоящей наградой.
– Старая курица вчера нагадала мне на стёклышках десять цыплят! – поделилась с ним радостной новостью подруга, – я придумала имена для каждого из них.
– Если новость тебя радует, я рад за тебя…
– Хочешь, я покажу тебе гнёздышко, где я стану высиживать своих цыплят?
– Наверняка самое чудесное место, но лучше в другой раз…
– В моём роде курицы были лучшими наседками!
– А ты ничего не хочешь узнать обо мне? – вдруг спросил ее сокол, – или о том, что находится хотя бы за высоким забором двора?
– Я знаю, что оттуда исходит опасность, которая может угрожать моим будущим цыплятам. А что мне ещё нужно знать?
Сокол задумался, но ничего не ответил, он сочувственно посмотрел на курицу и до самого вечера глядел в небо на плывущие облака.
– А что там есть? – спросил он себя. – Да ничего там нет… мне только казалось, что там что-то было…
Наступило время, когда надлежало зайти в курятник, и сокол послушно зашагал вслед за остальными. Подчиняясь несложным законам, он принял их: не говорить о птицах, вставать с криком петуха и оказываться на насесте с закатом солнца.
Ночью сокол вновь видел во сне птиц, падающих с неба на землю с крохотными крыльями. Среди них его не было, он лишь молчаливо созерцал, как другие пытаются сопротивляться неизбежному. Теперь они казались странными, и не вызывали в нём ни боли, ни сочувствия.
Утро началось с переполоха. Сокол едва не свалился с насеста, когда его подружки заметались по курятнику. Это произошло с появлением высокой фигуры того, о ком обитатели скотного двора говорили с благоговением. Они называли его Богом! И даже петух повиновался его воле. Когда «бог» пытался поймать одну из куриц, он смотрел даже с восхищением.
– Что происходит? – спросил его сокол, глядя на всполошившихся кур.
– Сегодня одна избранница станет Птицей! – ответил петух.
Выбор пал на его подругу, рыжую курицу. Её с заломленными крыльями вынесли во двор.
– Она же мечтала о цыплятах! – спрыгнул с насеста сокол.
– Такой пустяк! – отмахнулся хозяин курятника. – Она сегодня избранная! Птица, живущая внутри неё, будет отпущена в небо!
– О чём вы говорите!?
– Тебе нужно увидеть обряд освобождения…
Ничего не понимая в происходящем, сокол выбежал вслед за петухом из курятника. На огромном пне он увидел свою рыжую подругу. Одной рукой «бог» держал её за крылья, а другой возносил над ней тяжёлый топор.
– Однажды и ты обретёшь настоящие крылья, – успела крикнуть она, глядя на сокола.
С глухим ударом топор отсёк её очаровательную головку с пунцовым гребнем, и куры в один голос закричали: «счастливица!» Перед глазами сокола поплыли красные круги, а под ногами покачнулась земля.
Очнувшись, он увидел цесарку, искоса глядящую на него.
– Ты тоже веришь, что чем больше курицы сокрушаются перед обрядом освобождения, тем длиннее у избранницы будут крылья? – сразу спросила его она.
– Я не знаю, что думать… я не понял того, что видел…
– Ты зря назвался моим кузеном, ты самое жалкое подобие птицы!
– Я птица!
– Нет, ты не сможешь подняться в небо. Ты был втрое легче, когда упал в корыто, а сейчас тебе вместе с гусями только грязь топтать под дождём.
– Если бы не моё крыло, я бы взлетел!
– Расскажи цыплятам, они вылупились специально, чтобы слушать небылицы.
Цесарка взмахнула крыльями и оказалась на поленнице. Сокол попытался сделать то же самое, но лишь поднял облако пыли вокруг себя. Хрипло-сиплый смех заставил его бросить дальнейшие попытки оторваться от земли. Сокол с опущенной головой побрёл в курятник. Но, остановившись на полпути, он свернул туда, где его однажды спасла от дождя рыжая курица.
Ночью сокол не мог заснуть. Едва он закрывал глаза, перед ним сразу возникал топор, вонзающийся в бревно, и эхом в голове разносились слова цесарки: «Ты не сможешь подняться в небо…ты жалкое подобие птицы».
На сеновале было так тоскливо и одиноко, что он вышел из тёплого укрытия. Остановившись посреди двора, сокол устремил взгляд к ночному небу. Он не мог вспомнить, что вселяло в него радость, когда сокол был там? Ответ могла бы дать цесарка! Сокол знал, что её нет в курятнике и отправился на поиски. Обходя кругами двор, он услышал шорох, похожий на взмахи крыльев. Идя на звуки, сокол увидел в свете луны птицу, порхающую с одной ветки тополя на другую.
– Цесарка, это ты? – осторожно спросил он.
В ответ она камнем упала вниз, расправив крылья только перед приземлением. Эффектный пируэт даже напугал сокола. Пока он приходил в себя, цесарка сказала:
– Если кто-то узнает о том, что ты видел – я выклюю тебе глаза!
– А чего ты боишься?
– Я ничего не боюсь, я жду момента.
– Ждёшь момента? Какого?
– Когда я впервые осознала, что умею летать, тогда мои крылья ещё не окрепли. Я не смогла взлететь высоко, и мне их подрезали!
– В курятнике об этом знают?
– Нет, свидетели давно стали «избранными», их отрубленные головы изглодали крысы! С тех пор мои крылья отросли заново, и я каждую ночь взлетаю выше и выше. А когда доберусь до верхних веток тополя, то покину двор навсегда! Но прежде обитатели увидят, как я взлетаю у них на глазах без всяких обрядов! Я докажу им, что я – Птица! Свободная и живущая полётом!
– Мне кажется, будет жестоко по отношению к тем, кто тебя здесь приютил.
– Приютил?! – рассмеялась цесарка, – я жила здесь до них! И они мне не нужны, как и тебе… Впрочем, ты ведь не птица…
– Я птица!
– Тогда, летим со мной! Там, в небесах, нет куриц, живущих условностями с иллюзией счастья.
– Небеса таят в себе опасности, о которых ты не знаешь!
– Нет, ты выбрал прозябание в курятнике вовсе не поэтому. Ты испугался быть самим собой!
– Нет!
– Да! Птица всегда мишень для выстрела! Но вспомни, что вселяло в тебя радость, когда ты был там, на верху? Именно ощущение себя тем, кем ты являешься, делало тебя счастливым.
Цесарка выжидающе посмотрела на него, убеждённая в своей правоте.
– А ты можешь улететь незаметно? – вдруг спросил сокол, – зачем тебе нужна демонстрация?
– Ты разочаровал меня «кузен»…
Цесарка взмахнула крыльями и поднялась высоко над тополями.
– Ты не достоин называться Птицей! Прощай!
Но ей не суждено было покинуть скотный двор. Её сразил выстрел такой же внезапный и такой же оглушительный, как в тот дождливый день. Она лежала на земле, расправив крылья, и сокол осторожно подошёл к ней. Цесарка с трудом смогла приподнять голову и с последним вздохом сказала:
– Лучше умереть счастливой там, чем лишиться головы на замшелом пне. Я умираю Птицей…
Сокол в ужасе спрятался в стоге сена и не выходил из убежища даже с восходом солнца. И только чувство голода заставило его вернуться в курятник под вечер. Он с яростью расправлялся с крысами, утащившими под поленницу мёртвую цесарку. Но это не дало ему облегчения.
Утро началось со знакомого переполоха. Высокая фигура открыла дверь курятника для выбора новой избранной.
– Жаль, что я стану последним, за кем он придёт, – с сожалением сказал петух.
– Разве ваша жизнь сосредоточена только вокруг этого момента? – едва слышно спросил сокол.
– Мысль о том, что мы станем Птицами, объединяет нас и даёт силы жить!
Высокая фигура долго не могла сделать выбор, но, взглянув в сторону петуха, резко вытянула вперёд руки и схватила – сокола!
– Это ошибка! Я не курица! Я не курица!!! – закричал тот.
Но «избранного», также, как и других, за крылья вынесли во двор. Когда высокая фигура проносила его мимо наполненного водой корыта, сокол смог увидеть там своё отражение. Он был поражён: его зеркальным двойником была взъерошенная курица! За время, проведённое здесь, сокол не просто приобщился к жизни тех, кому не дано было летать, но и превратился в одного из них. Он стал курицей, и даже обряд освобождения не позволил ему теперь взлететь…
ЛУКОВКА ГИАЦИНТА
Каждую весну луковка гиацинта являла миру своё ароматное соцветие. Она ждала минуты, чтобы протянуть его небу и солнцу. Но долго наслаждаться моментом луковке не удавалось. Бутон срывали детские любопытные пальчики или мечтательные романтики. А иногда из рук влюблённого бутон возвращался к нему ударом по лицу, и лепестки разлетались в стороны, подобно брызгам волны, разбившейся о скалу.
Луковка успокаивала себя тем, что её заметили! Но однажды она решила: больше не цвести. В следующий раз она проклюнется тоненьким стебельком лишь посмотреть, что творится вокруг, и не более. Она заслуживает лучшего обхождения!
Луковка гиацинта настолько сильно прониклась собственным убеждением, что «следующий раз» наступил очень не скоро. Разбуженная теплом и влагой, она вдруг очнулась от зимнего сна в уютном цветочном горшке. Её окружала бережно взрыхлённая почва, где каждая песчинка принадлежала только ей.
За луковкой никто и никогда не ухаживал, и две заботливые руки поначалу пугали её, даже когда орошали чистой водой или ставили поближе к солнечному свету. Луковке было хорошо, и постепенно она даже вытянулась в крепкий стебель, но цвести не спешила. Каждое утро хозяин двух заботливых рук навещал цветочный горшок, и, тоскливо вздыхая, уходил.
Луковка не торопилась открыться ему, как солнцу: она ещё не была уверена, что готова. Хотя, о таком обхождении она даже не мечтала! Её сдерживал страх, он мешал радоваться лучам солнца и призывал холодные тучи. Две заботливые руки не могли развеять этот страх: с ним она должна справиться сама. Но луковка не знала, как его преодолеть.
Мучая себя томительными вопросами, она вдруг спросила себя:
– А вдруг я разучилась цвести?
Вопрос пронзил её от корней до стебелька. Неужели это правда? Неужели она уже не сможет раскрыть свой бутон!?
– Но разве я боюсь быть сорванной?
Луковка задумалась. Она хочет быть сорванной заботливыми руками! Внезапно луковка осознала, что руки не навещали её два дня! Неужели они не ждут, когда луковка гиацинта протянет к ним свой бутон?! Она едва не увяла от новой волны страха: ведь без цветения она не нужна никому, и, прежде всего – себе!
Луковка с мольбой устремила свой стебелёк к лучам солнца. Пробудившееся желание вновь расцвести было настолько сильным, что две заботливые руки, навестив свою луковку на следующий день, обнаружили в цветочном горшке чудо. Они нашли цветок гиацинта, олицетворяющий для них чистоту младенческого сна и таящий в себе прекрасный дар природы.
ВЛЮБЛЁННАЯ ЗВЕЗДА
Однажды, на небе появилась маленькая звезда. Ей было очень холодно среди окружающей темноты. Вдруг она увидела яркое сияние и решила заговорить с ним:
– Кто ты? – спросила маленькая звезда.
– Я – мечта, такая же, как и ты, – ответило сияние.
– Но мы же – звёзды? – не поняла маленькая звезда.
– Да, но мы так прекрасны, что о нас нельзя не мечтать!
– А кто же о нас мечтает?
– Те, кто хочет согреться нашим сиянием, – самовлюблённо улыбнулась большая звезда.
Маленькая звезда ощутила ещё больший холод и спросила:
– Можно мне мечтать о тебе?
– Обо мне? – удивилась большая звезда.
– Я хочу согреться твоим сиянием, – робко ответила маленькая звезда.
– Зачем?! – еще больше изумилась большая звезда и даже слегка отстранилась, – Ты же – МЕЧТА! Ты должна сиять! О тебе должны мечтать!
– Но мне бесконечно холодно, – призналась маленькая звезда и с надеждой спросила, – А ты знаешь, как можно согреться?
Большая звезда задумалась, но всё-таки ответила:
– Для этого… нужно узнать… имя своей мечты.
Этот ответ воодушевил маленькую звезду, и она воскликнула:
– Я хочу, чтобы мою мечту звали также как тебя!
– Какой вздор! – ужаснулась большая звезда и сильнее отстранилась.
– Почему?
– Тебе будет больно.
– Но мне уже больно, – вымолвила маленькая звезда, содрогаясь от холода.
– Тебе больно потому, что ты хочешь узнать имя своей мечты.
– Я тебя не понимаю, – вымолвила маленькая звезда.
– Тебе всегда будет больно, пока ты будешь хотеть узнать имя своей мечты.
– Но почему?!! – взмолилась маленькая звезда.
– Потому, – ярче засияла большая звезда, – что у мечты… нет имени…
– Значит, меня никто никогда не согреет? Вздрогнула маленькая звезда.
– Ты странная, – произнесла большая звезда и как можно дальше отстранившись от неё. – Быть мечтой и чувствовать холод? Так не бывает…
Маленькая звезда задумалась:
– Наверное, я действительно странная. Видимо, я не настоящая звезда и моё сияние никого не способно согреть…
– Тебе виднее…
Когда большая звезда отстранилась от собеседницы подальше, та увидела другие звёзды и закричала:
– А зачем сияете вы?! Ведь ваше сияние никого не согревает!
Но ответом ей было лишь холодное молчание. Маленькая звезда почувствовала, как холод отнимает у неё силы, а её сияние тускнеет. Тогда маленькая звезда, желая согреться, собрала последние силы и ярко вспыхнула! Эта вспышка на секунду согрела её. Лишь секунду маленькая звезда чувствовала себя счастливой, ощущая тепло. Но у нее уже не осталось сил держаться на небе среди холодных звёзд, и она серебристым лучиком упала на землю, где кто-то о ней мечтал…
БИСКВИТНАЯ ЧАСТИЧКА РАДОСТИ
Осенним вечером за праздничным столом собрались близкие родственники. Они были приглашёнными на тридцатилетие сына хозяйки квартиры.
Прозвучали искренние поздравления, а холодные закуски и жаркое получили заслуженные комплименты. Но едва пышный торт разошёлся по блюдцам, как из розетки вылетел пучок искр, и свет погас в квартире. Это могло бы стать поводом к созданию романтической атмосферы, но пламя свечи задрожало в полумраке, лишь освещая путь засобиравшимся гостям. Почему-то вспомнили жившего здесь раньше электрика, и уходящие подсократили свои прощальные речи, поспешив закрыть за собой дверь.
На столе остался кусочек от бисквитного воплощения радости. Острым уголком он словно указывал гостям направление. Когда стихли звуки, и хозяева квартиры уснули, рядом с выключателем появился силуэт человека.
– Тут всё так элементарно! – возмущённым голосом произнёс он, касаясь неработающей клавиши, – но интересно, у кого здесь руки растут из нужного места?
Человек обвёл глазами комнату и остановил взгляд на кусочке торта.
– Да-а-а, – протянул он, не сводя глаз с нежного угощения, – а инструмента нет… Ну хотя бы от праздника что-то осталось… Значит, сегодня сын разменял четвёртый десяток?
Электрик сел во главе стола и хотел придвинуть к себе блюдце с тем, что осталось от сладкого угощения. И вдруг пропитанный кремом кусочек радости заговорил:
– Куда тянешься? Не для тебя!
Электрик молниеносно отдёрнул руку и настороженно посмотрел на масляную розу, из которой, как ему показалось, исходил звук голоса.
– Что, до сих пор не привык? – спросил его кусочек торта, – теперь ты можешь видеть и слышать то, что не дано живым.
– Значит, угощение тут лежит не для меня? – бесцветным голосом произнёс электрик. – Значит, меня здесь забыли? Прошло всего лишь пять месяцев…
– А ты вспомни, какими были твои последние слова, обращённые к жене: «Пожрать дашь, сволочь»?
– Я был пьян.
– Разве только в тот день? А сознательная жизнь? Или, вернее сказать, бессознательная?
– Я их любил!
Он стукнул кулаком по столу, но даже недопитый в бокалах компот не дрогнул.
– Видимо, они не чувствовали, – долетело с блюдца.
– А как же деньги, которые я носил домой?
– Наверно, этого мало…
– Я сам ходил в потёртых штанах и в своей студенческой шапке. Всё, чтобы дать сыну образование. Он у меня теперь умный, закончил магистратуру!
– Откуда ты об этом знаешь?
– Я ведь не глухой и не слепой.
– Но ты никогда не обсуждал с ним учёбу. Он думал, что тебе не интересно.
– Я им горжусь!
– … Но твой сын уже не узнает об этом.
Электрик надолго замолчал, а затем вновь остановил взгляд на кусочке торта. Если он и может произносить слова, то, наверно, должен говорить более приятные и даже сладкие речи, ведь он – бисквитная частичка радости!
– А ты откуда всё знаешь? Ты всего лишь кусок торта!
– Во мне мука и сахар из мешков, купленных ещё тобою, они помнят ваши скандалы.
– Скандалы? – махнул рукой электрик, – главное, что мешки купил я, и они до сих пор кормят мою семью.
– А ты покупал жене цветы?
– Это лишняя трата денег! Я покупал ей колбасу и ватрушки! Ватрушки она обожает!
– Ватрушки?
Своей усмешкой кусок торта заставил руки электрика задрожать.
– Они никогда ни в чём не нуждались, – привёл последний аргумент он. – Я любил их!!
– А ты говорил им об этом?
– А зачем мужику говорить об этом?! Из-за этих дурацких слов они вычеркнули меня из своей жизни?
Электрик закрыл лицо руками, а его бисквитный собеседник, выдержав долгую паузу, сказал:
– Я солгал… Ты однажды в гневе пнул мешок с мукою и…
– Значит то, что я услышал – это месть рассыпанной муки пьяному электрику?
– Да нет, просто не каждому куску торта выдаётся случай быть предназначенным для призрака.
– Значит, тебя всё-таки оставили для меня?!
– Да, твоя жена долго смотрела на бисквитную частичку радости и потом прошептала: «Это для тебя, мой родной…»
РИСУНОК НА ЗАМЁРЗШЕМ СТЕКЛЕ
Однажды вечером, когда улицы были наводнены транспортом, кто-то тёплым пальчиком нарисовал чертёнка на замёрзшем стекле автобуса. Чертёнок с интересом разглядывал людей, но только девушка с рыжими кудряшками заметила рисунок. Остальные пассажиры с серьёзными лицами смотрели в никуда, ведь все окна затянул плотный морозный узор. Пассажиры думали лишь о том, чтобы не закрылся железнодорожный переезд, и они побыстрее приехали домой. Холод на улице и влажный тёплый воздух внутри автобуса превратили транспортное средство в крохотный мирок на колёсах. Связью с миром за окном являлся лишь силуэт чертёнка, да и он постепенно затягивался белой корочкой льда.
Когда девушка с торчащими из-под шапки рыжими кудряшками надолго отвела свой взгляд от рисунка, чертёнок вдруг воскликнул:
– Ау! Взгляните на меня! Неужели никто не видит, что я исчезаю?
Но никто из пассажиров его не услышал.
– Спасите меня от наступающего льда! – повторил попытку нарисованный чертёнок.
– Тебя спасёт только чудо! – отозвалось одно из сидений, расположенных друг напротив друга.
– Зачем ты обнадёживаешь его? – ожила люминесцентная лампа. – Чудес не бывает!
Она светила очень тускло и говорила настолько тихо, что чертёнок даже проникся сочувствием. Ему показалось, что лампа горит последний рейс, а прожитая долгая жизнь дает ей право делать нерадостные выводы.
– Ты твердишь это со времени создания автобуса, – возразило сидение. – А я по-прежнему верю, что моё расположение здесь – уже чудесное обстоятельство. Пусть нарисованный думает о чуде!
Чертёнок устремил взгляд к девушке с рыжими кудряшками и сказал:
– Кажется, она была моей последней надеждой! Так долго смотрела на меня, но вот уже пять минут, как не отрывает глаз от своего блокнота.
– А какого чуда ты от неё ожидал? – спросило сидение.
– Даже не знаю…
В их разговор опять вмешалась лампа:
– О каких чудесах вы говорите? Вы забыли, где мы находимся? Это всего лишь автобус! Здесь ничего не происходит. В лучшем случае, могут лишь поменять маршрут. До сих пор чудо не помогло сидению выиграть ежесуточную игру.
– Игру? – удивился нарисованный чертёнок.
– Да, сидения играют, подсчитывая попы пассажиров! – разошлась лампа. – Выигрывает то сидение, на котором за сутки пригреется больше пассажиров! И наш друг ни разу не выиграл.
– Я верю в другое чудо! – вновь возразило сидение. – Я говорило о своём особом расположении: так вот, однажды сидящие напротив друг друга пассажиры прочитают в устремлённом на себя взгляде что-то особенное, и через годы будут помнить, что местом их первой встречи стал автобус!
Чертёнок посмотрел на парня и рыжеволосую девушку, сидящих напротив друг друга. Они лишь изредка поднимали взгляд и, встретившись глазами, тут же их отводили в сторону.
– Скорее я стану светить синим, чем эти двое влюбятся в автобусе, – фыркнула лампа и опасно замерцала.
Воцарившееся молчание нарушал лишь монотонный гул двигателя. Ледяная корочка исказила очертания чертёнка на стекле. Он ещё раз с надеждой взглянул на пассажирку с рыжими кудряшками. Но девушка даже не смотрела в свой блокнот и как будто пыталась разглядеть что-то сквозь замёрзшее стекло. Парень, сидящий напротив, украдкой разглядывал её, а потом принялся шуршать чем-то в пакете.
– А вы, правда, мечтаете засветить синим? – вдруг обратился к лампе чертёнок.
– Это чудо, которого никогда не будет! – отозвалась она, продолжая мерцать.
– А моё чудо произойдёт! – убеждённо заявило сидение. – И нарисованному тоже нужно верить…
– А какое чудо может спасти меня? – с надеждой взглянул на него чертёнок.
– Не в этой жизни, – проворчала лампа и на мгновение погасла.
Несколько пассажиров испуганно вздрогнули, а девушка с рыжими кудряшками вдруг побледнела и начала терять сознание. Парень, разглядывавший её, вмиг забыл о пакете и бросился на помощь пассажирке. Кто-то закричал, что её укачало, и чья-то рука с усилием отодвинула створку окна. Нарисованный чертёнок, лампа и сидение с интересом наблюдали за происходящим, и совсем забыли о своём споре. Морозный воздух оживил бледное личико девушки. Приоткрыв глаза, она увидела встревоженный взгляд пассажира напротив.
– Вот! Вот оно! – воскликнуло сидение.
– Ты о чём? – вновь загоревшись, не поняла лампа.
– Он об их взгляде! – заворожённым голосом произнёс чертёнок. – Кажется, эти пассажиры читают в глазах друг друга что-то особенное.
Лампа не поверила даже, когда водитель автобуса объявил остановку, и парень предложил девушке с рыжими кудряшками проводить её.
– Чудес не бывает! – кричала она. – Ни с кем!
– А я начну ждать чуда, пока от меня на стекле ещё остаётся хотя бы прозрачное пятнышко, – не слушал её нарисованный чертёнок.
Теперь его очертания больше напоминали несколько полупрозрачных полосок, хотя он продолжал с надеждой смотреть на девушку с блокнотом. Неожиданно блокнот распахнулся, и чертёнок увидел рисунок. На листе бумаги, словно в зеркале, он узнал себя!
– Теперь я стану жить там, – довольно прошептал чертёнок и слился с корочкой льда.
Крохотный мирок на колёсах остановился, двери распахнулись, и влетевший поток ветра устремился через весь салон к приоткрытой створке. Со сквозняком из пакета парня вырвался синий целлофановый мешочек и прилип к лампе. На несколько секунд она вспыхнула синим светом и от восторга погасла навсегда!
СНЕЖИНКА
Рано утром, когда луговые цветы раскрыли свои бутончики, приветствуя росу, с неба посыпались белые снежинки. Они налету превращались в холодные капли и, падая на цветы, сливались с росою. Летом – это было против всяких правил!! О таком чуде роса могла только мечтать, ведь лишь очень немногие капли росы могли слиться вместе. Эти избранные дольше всех наслаждались пребыванием на цветах и испарялись счастливыми, становясь частью облаков!
Одна росинка наблюдала за чудесным явлением с таким интересом, что поверила, будто среди холодных снежинок есть та, которая только для неё превратится в каплю. Она ждала, любуясь их симметричной красотою. И вот над ней закружилась лёгкая озорная снежинка.
– Ты так прекрасна, что я даже боюсь тебя представить каплей! – воскликнула росинка.
– Зачем мне становиться каплей? – Опустилась рядом с ней на лепесток чудная гостья.
– Тогда мы обретём счастье вдвоём!!
– Я не могу принадлежать кому-то, – не задумываясь, ответила снежинка, – я должна быть одна, ведь я нужна целому миру! Прости.
С потоком прохладного ветра она покинула росинку и закружилась в рое таких же снежинок. Она не признавала никого кроме холода создавшего её для этого огромного мира. Он восхищал её своим могуществом. О каком счастье могла говорить эта маленькая, чего-то ждущая росинка!! Зачем она миру, лежащая на крохотном цветке?
Снежинка заметила, что единомышленниц становилось меньше, это начинало беспокоить её. Раньше они заслоняли белой пеленою то, что встречалось на пути, но сейчас их хоровод казался скорей растерянным, чем дружным. Ветер, несущий их к Высокой цели, теперь просто бросал создания холода из стороны в сторону, словно потерял ориентир. И снежинка впервые задумалась. Но свой тревожный вопрос она не смогла задать никому. Её окружал только холод.
Неожиданно на пути снежинки повстречалась деревянная мельница. Скрипучими лопастями она приветствовала потоки ветра, но почему-то не выказывала при этом никакой радости.
– Скажи, ты для чего-то нужна этому миру? – Спросила её снежинка, примкнув к одной из лопастей.
– Да, – вздохнула мельница, – вернее, я так думала…
– А что же сейчас?
– Яверила, что нужна целому миру! Глядя на соседние мельницы, я стремилась быть лучше их и давала муки больше чем они. Но когда умер мельник, мои жернова остановились.
– А как же мир, которому ты нужна?
– Спроси лучше у маяка, он выше!.. Может быть и видел, где тот самый мир…
Более холодный поток ветра закружил снежинку и перенёс к маяку, одиноко возвышающемуся над морем. Солнце ещё не зашло, и погашенный фонарь не мог растопить хрупкую гостью.
– Скажи, ты нужен этому миру? – сразу спросила снежинка.
– Нужен, – таким же погасшим, как и его фонарь, голосом ответил маяк. – Но только ночью, когда мой свет указывает кораблям путь. А днём я гляжу вслед уходящим судам, и зависть трещинами разъедает мои стены.
– Но ты ведь выше их и видишь целый мир!
– О, нет, мир видят корабли, они ему нужнее…
Разочарование в голосе старого маяка настолько тронуло снежинку, что она едва не растаяла, задержавшись на стекле у фонаря. Но леденящий порыв ветра понёс её навстречу кораблям. Свободные и гордые они качались на волнах, как настоящие хозяева мира. Они казалось счастливыми от того, что нужны ему. Снежинка прилипла к раздутому парусу и спросила:
– Вы, правда, видели весь мир?
– Мы были у всех берегов этого мира, – величественно ответил корабль.
– Значит, только вы мне можете сказать: кто я для целого мира? Ведь я нужна ему!
– Даже мы не нужны всему миру, – снисходительно произнёс корабль. – Для него ты – всего лишь одна из снежинок, а вот для кого-то ты могла бы стать – целым миром!
Корабль унёс её к северным берегам, где снежинка до сих пор ждёт появления росы.
ОГНЕННАЯ ПЕРЛОВИЦА
Подземное озеро считалось сердцем высоких гор. Погружённое во мрак, тихое и прохладное оно было живым. Обитатели озера никогда не видели солнца, а правил ими слепой король – протей Гарт. Его многолетнее правление несло мир и спокойствие, но настал черёд передать корону наследнику. Подданных короля охватила тревога, ведь его сын – протей Ларс даже и слышать не хотел о троне!
Принц рано потерял мать и был отдан на воспитание тетушке – амбистоме Титли. Она, по своему глубокому убеждению, питалась только растительностью и вела затворнический образ жизни. Она поселилась там, где в озеро сквозь разлом скалы падал столп света. Солнце сделало её племянника особенным: его тело приобрело тёмно-вишнёвый оттенок, и он стал единственным протеем подземного королевства, обладающим зрением! Ларс ни под каким предлогом не желал возвращаться во мрак, и только весть о тяжёлой болезни отца заставила принца повиноваться.
– Хватит жевать водоросли у своей тётки! – закричал король в ответ на протест сына подумать о своём долге перед подданными. – Я живу последние дни, и скоро тебе предстоит принимать не лёгкие, но мудрые решения!
– Править другими – это зло! – Убеждённо заявил принц.
– Титли совсем задурачила тебе голову! «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла» – что это за глупости?
– Вы забыли ещё одно, – осторожно заметил Ларс, – …не творю зла.
– О чём ты говоришь?
– Вы, пользуясь своей властью, месяц назад отослали пятерых слуг за целебными кораллами, зная, что морской воды мы не выносим. Они не посмели противиться, и погибли ради вас!
Уязвлённый король не сразу нашёл слова для ответа, и тишина холодной медузой накрыла участников беседы. Но после недолгого раздумья Гарт обернул речь сына против него же:
– А как ты расценишь собственное намерение? Твой отказ от трона спровоцирует смуту в королевстве. Это не зло?!
Ларс в замешательстве прижал свои кустистые жабры к голове и замолчал.
– Я … не знаю … как поступить, – тихо произнёс принц.
Выжидая, король призвал придворного советника. Получив дозволение, полупрозрачный рачок пропищал:
– Когда не находят ответа, тогда задают свой вопрос мифическому моллюску – огненной перловице! Её мудрость заставляет прозреть разум!
Король повелел сыну отправляться в дальний путь за пределы подземного озера и отыскать мифического моллюска.
– В текучих водах реки тебе потребуется помощь, – сказал отец. – Возьми с собой кузена аксолотля Далмация.
Произнесённое имя вызвало нервную дрожь в теле принца.
– Но ведь он сущий варвар!
– Такой проводник тебе и нужен, – спокойно заключил король и пожелал Ларсу удачи в пути.
Принц с несчастным видом поплыл к границам озера. С каким удовольствием он сейчас растянулся бы на песке, виляя хвостом и поднимаясь изредка к поверхности воды за глотком воздуха! Но его спокойная, размеренная жизнь осталась в прошлом!
Сын короля не видел кузена с детства и с трудом признал своего проводника. Далмаций всегда дразнил его, называя «бледным червём», и назло съедал самых лучших питомцев домашнего зоопарка. Ларс до сих пор оплакивал любимого трубочника, замученного кузеном – аксолотлем.
При встрече Далмаций первым делом продемонстрировал ему свою силу, до хруста сжав тонкие пальцы принца.
– Вижу, время манер тебе не прибавило, – отстранился от кузена Ларс.
Принц по-прежнему не считал решение отца правильным: не выдержит он долгого присутствия аксолотля рядом!
– А я надеялся увидеть нимб над твоей головой! – усмехнулся Далмаций и вдруг серьёзно добавил: – нам нужно заключить перемирие на время твоего путешествия.
– Ты знаешь?
На удивление, слухи опередили появление принца, и кузену не пришлось объяснять о цели их миссии. В укрытии под корягой они просидели до вечера и с наступлением темноты отправились в путь.
– Ты когда-нибудь видел огненную перловицу? – нарушил напряжённое безмолвие Ларс.
– Если ты надеешься, что мне известен путь, то я с радостью тебя разочарую.
– А тогда почему ты так уверенно плывёшь в этом направлении?
– Я плыву в жабий грот. В этой пупырчатой орде живёт саламандра Атра. Она самая древняя из тех, кого я знаю, и наверняка слышала об огненной перловице… А, как ты собирался отыскать мифического моллюска?
Принц был смущён, он только сейчас осознал, что в глубине души надеялся на помощь кузена, ведь дороги ему никто не указал.
– А ты хорошо знаешь саламандру? – вместо ответа спросил Ларс. – Говорят, она брызгает ядовитыми каплями в чужаков!
– Если я с тобою – её бояться не нужно.
Далмаций даже не взглянул на кузена и поплыл быстрее. Вскоре они оказались в мрачной пещере, где пахло плесенью. Едва головы протея и аксолотля показались над водою, бородавчатые комочки вдруг ожили и направили свои выпученные глаза на гостей. Принц внутренне сжался при виде такого количества жаб, но хозяйки грота даже не пытались на них нападать.
– Как же мы отыщем тут саламандру Атру? – осторожно спросил он.
– Легко! – усмехнулся аксолотль и махнул жабёнку, сидевшему ближе всех к воде. – Эй, ты! Любишь приключения?
– Да, – настороженно произнёс тот.
– Ты можешь войти в историю как храбрый посланник принца!
На секунду глаза жабёнка погрузились в голову, а затем он осторожно подобрался к воде.
– А что мне нужно сделать?
– О, это очень важная миссия! – таинственно заговорил Далмаций. – Нужно разыскать саламандру Атру и передать, что разговора с ней ожидает принц поземного озера Ларс!
– Вы принц?!
Жабёнок с раскрытым ртом уставился на аксолотля. Протей, с оскорблённым видом, гордо поднял голову и расправил украшающие её алые веточки жабр:
– Принц Ларс – это я!
Жабёнок неуклюже поклонился и поспешил выполнить возложенную на него миссию.
– А как же ядовитые капли? – спросил принц кузена.
– … Но я ведь не обещал ему, что приключения будут увлекательными, – отмахнулся аксолотль.
– Ты должен был его предупредить.
– Ещё чего! Тогда бы он ни за что её к нам не привёл.
– А если Атру просто громко позвать?
– Она старая, глухая и слепая на один глаз – мы бы её не докричались.
Принц умолк, недовольно виляя хвостом. Жабы не сводили с них глаз, и Ларсу показалось, что на него глядит огромное укоряющее око. Далмаций ничего подобного не чувствовал, он уже успел съесть несколько дафний и плавал кругами возле кузена. Терпение принца быстро иссякло, но едва он открыл рот, чтобы упрекнуть аксолотля, как в орде жаб возникло заметное оживление. Они внезапно начали прыгать в стороны, словно освобождая путь кому-то огромному, или этот кто-то просто раскидывал их, пробираясь к гостям. Вопреки ожиданиям, глянцево-чёрная саламандра, вдвое меньше протея, лениво выползла к воде и начала всматриваться единственным зрячим глазом в полумрак перед собой.
– Уважаемая Атра, – подобрал слово принц, – если мы потревожили ваш покой, то приносим вам свои глубокие извинения.
– Принцы так не говорят! – дребезжащим голосом оборвала его саламандра. – Чего вам от меня нужно?
– Мы ищем огненную перловицу, – сразу сказал Далмаций.
– Ааа, – протянула Атра будто вспоминая, где же она могла слышать это сочетание слов. – Принесите мне двадцать слизней.
Ларс хотел возмутиться, но кузен опередил его и пообещал от имени короля прислать сорок слизней, как только они достигнут намеченной цели.
– Чем быстрей мы отыщем древнего моллюска, тем быстрее у вас окажется желаемое вознаграждение, – заверил он её.
Саламандра согласилась рассказать о своей крёстной – амфиуме Зудре, видевшей огненную перловицу.
Ларс с озадаченным видом покидал жабий грот, и кузен не удержался от вопроса:
– Ты чего-то не понял?
– Да, я не представляю, где мы найдём сорок слизней!
– Зачем?
– Как зачем?! Ты обещал их Атре за помощь, – маленькие бусинки глаз принца заметно расширились.
– Забудь об этом, – вновь отмахнулся от него аксолотль, – нам некогда их собирать.
– Но ты обещал от имени короля!
– Какое занудство, – простонал кузен, – саламандра Атра забудет о нашем появлении, как только брызнет в кого-то ядовитой каплей. Она же древняя! Она помнит детство, но забывает, что случилось с ней минуту назад!
– Ты обманул её – это зло!
– Пустяк! Больше не вспоминай о ней, иначе дальше поплывёшь один.
Далмацию не пришлось добавлять что-то к сказанному, принц сделал тяжёлый вздох и поплыл за ним следом. Амфиума Зудра жила у заросшего тиной якоря. По описанию протей и аксолотль легко нашли её обиталище. Приближаясь, они увидели клубы поднятого со дна ила и услышали звуки ссоры.
– Я наверно с якорем разговариваю, да? – громко «разорялся» кто-то. – Ты меня слышишь? Выскальзывай из моего дома!
– Это мой дом, – грозно пробурчал кто-то в ответ.
Подплывая ближе, принц и его кузен смогли разглядеть, как змеевидное тело амфиумы извивается возле норы с торчащими из неё клешнями рака. Вокруг собралось не так много свидетелей: две флегматичные рыбёшки и тройка моллюсков, и поэтому новые свидетели сразу были вовлечены в спор.
– Рассудите сами, – бросилась к ним амфиума, – я живу в норе не первый день и только сейчас узнала: оказывается, я делила её с этим мертвоедом! Едва хозяйка за порог, и там уже незваный гость!
– Это мой дом! – вновь пробурчал рак, закрывая вход клешнями.
– Вот, вы слышите? Он за своё! Кто нас рассудит? – амфиума взмахнула хвостом, и в сторону рака полетело облако ила с кусками треснутого панциря. – Я клянусь при свидетелях, что если потребуется – доберусь до короля!
Принц решил обратить на себя внимание:
– Ну зачем так далеко плыть? Перед вами сын короля – принц Ларс!
Зудра оценивающе взглянула на него и, сразу сменив тон, масленым голосом, не поднимая головы, произнесла:
– Надежда на вас принц! Ваш светлый разум разрешит наш спор.
Неожиданно, свидетелей стало больше. Услышанное побудило протея приблизиться к норе и взять на себя роль судьи.
– Скажите, милейший, – с надеждой обратился он к раку, – вы не могли перепутать свой дом с жилищем уважаемой амфиумы?
– Это исключено! Она незаконно прячется в моей норе, когда я выхожу на поиски пищи.
Принц внимательно посмотрел на Зудру, потомна рака, и тут его осенило:
– А кто из вас вырыл эту нору? – спросил он.
– Конечно я, – опередила оппонента амфиума, демонстрируя свои почти рудиментарные лапки, – вот этими пальцами!
– Вот брешет! – фыркнул рак.
Но Далмаций не позволил ему досказать:
– Милейший, – словами принца заговорил аксолотль, – у входа в нору мы видим разбросанные куски панциря. Они ваши?
– А чьи же! Вот на ноге ещё кусок болтается, – не задумываясь, сказал рак.
– Тогда, я прошу вспомнить вопрос принца, – обратился аксолотль к свидетелям. – Сын короля Гарта не зря спросил: не мог ли рак перепутать свою нору с домом уважаемой амфиумы! Во время линьки раки плохо видят! Разве не так?
Не дожидаясь ответа свидетелей, Далмаций именем короля приказал раку «выскользнуть» из чужого дома, иначе вход будет завален камнем вместе с ним. Слова аксолотля прозвучали так убедительно, что все охотно его поддержали, и амфиума быстро заняла нору «проигравшего».
– Это не справедливо, – слышно только для кузена возмутился принц.
– В споре всегда будет кто-то недоволен. Здесь нельзя угодить двоим.
– Но ты рассудил нечестно – это зло!
– Так почему же ты не кричишь, а шепчешь? Боишься, что сморщенное создание не захочет рассказать тебе о древнем моллюске?
Ларс отвернулся, а крёстная саламандры обратилась к своему судье:
– Могу ли я как-то отблагодарить вас, мудрый сын великого короля?!
Принц с нежеланием взглянул на амфиуму, но кузен его опередил:
– В качестве вознаграждения, не могли бы вы показать нам дорогу к огненной перловице?
– Охотно, но я никогда её не видела!
– Неужели? А ваша крестница Атра нас уверила в обратном.
– Она крестница моей сестры Зудры.
– Ещё одна амфиума? И как нам найти Зудру?
Весьма преклонный возраст амфиумы заставлял Далмация нервничать, что почему-то радовало Ларса.
– Как нам найти Зудру? – повторил аксолотль.
– Вы её не найдёте, – медленно проговорила сестра крестной. – Падальщики, вроде этого рака, доели Зудру ещё две недели назад.
Принц вздрогнул, а Далмаций на секунду потерял дар речи, но тут же его обрёл:
– Значит, мы не найдём огненную перловицу?! Неужели сестра никогда не рассказывала вам о мифическом моллюске?
– Она… она определённо показывала её Ласертине. Зудра любила племянницу.
– Кто такая ваша Ласертина? Как её найти? – не отступал аксолотль.
– Она приплывала очень давно и даже не знает о смерти Зудры.
– Я вам сочувствую, но всё же…
Ларс был удивлён настойчивостью кузена. Это радовало, но уже несколько иначе. Далмацию удалось пробудить память амфиумы, от чего им пришлось выслушать запутанную историю о том, почему Зудра называла сирену Ласертину, живущую за стеной водоворотов, своей племянницей.
На вторые сутки они добрались до жутковатого места, избегаемого обитателями реки. По слухам, захваченный водоворотом мгновенно выбрасывался на берег. Для тех, кто не умеет передвигаться по суше, здесь неминуемая гибель!
– Тут никого нет, мы зря доверились амфиуме, – потухшим голосом произнёс принц, – теперь мы никогда не найдём огненную перловицу!
– Ты забыл, что уныние – грех, а грех – зло!
– Ни тебе говорить о зле! Ты совершаешь его на каждом шагу.
– А ты значит, нет? Ты делаешь вид, что далёк от использования кого-то в своих целях, от показного беспокойства, от равнодушия и трусости?
– Ты говоришь обо мне?
– Об икре прилипшей к водоросли!
Аксолотль резко развернулся и поплыл назад. Не успел он преодолеть и двух ярдов, как перед ним выросли тёмные силуэты существ похожих на огромные тени.
– Вы что здесь выискиваете? – угрожающе блеснул глазами один из них.
– … Мы …с кузеном… – запнулся аксолотль, увидев, как вторая группа существ металлическим штырём подгоняет к нему перепуганного Ларса.
Угревидное тело чужаков не имело задних лап, но зато в передних чувствовалась немалая сила. С торчащими по бокам головы жабрами они были похожи на протея и аксолотля, но с оружием выглядели весьма грозно.
– Мы … всего лишь, – сжавшись, начал принц, – ищем одну сирену, и … кажется, заблудились.
– Не Ларсертину ли вы ищете? – вдруг спросил кто-то из грозных сирен.
– Её, – почти прошептал Ларс.
Ничего не объясняя, сирены доставили пленников своему предводителю.
– Они знают Ласертину, – ткнув металлическим штырём в аксолотля, сказал главный пленитель.
Пронзающий взгляд маленьких глаз устремился на чужаков. Предводитель сирен был самым большим и крепким из них, его сильные лапы демонстрировали желание растерзать кого-то.
– Вы, несчастные, – бросил он пленникам, – вы помогали гнусной предательнице в её побеге?
Только сейчас Ларс и Далмаций заметили ржавую клетку с заточённой в ней сиреной. Ласертина с безнадёжностью и сочувствием смотрела на чужаков и даже не пыталась что-то возразить.
– Мы впервые видим её! – обрёл дар речи аксолотль. – Какое нам дело до жизни сирен? Мы, лишь по доброте душевной, обещали сообщить Ласертине о смерти Зудры.
– Тетушки больше нет!? – метнулась к прутьям клетки сирена.
– Наконец-то этой старухой полакомились раки! – остановил её предводитель, и вновь посмотрел на пленников. – Раз вам нет дела до жизни сирен, то именно вы и сбросите эту предательницу в водоворот!
– О, нет!! – в один голос воскликнули кузен и принц. – За что?
– Ласертина была обещана в жёны наместнику Дафтусу. Но вместо того, чтобы исполнить свой долг она отравила жениха! Теперь вполне справедливо предать заслуженной смерти того, кто опозорил наш род!
– Жизнь каждого существа бесценна! – попытался возразить Ларс, но ударом хвоста предводителя был отброшен назад.
– Не прикасайтесь к моему кузену! – вдруг набросился на обидчика Далмаций.
Завязалась недолгая борьба. Сирены усмехаясь смотрели на яростные выпады аксолотля, а Ларс замер в изумлении. Предводитель сирен решил бросить в клетку рядом с Ласертиной легко побеждённого противника. Схватив его безжизненное тело, он потащил аксолотля к осуждённой на смерть. Перед глазами Ларса за мгновение пробежали события, пережитые им с кузеном. В груди напряглась тонкая струна и вдруг лопнула! Принц выхватил металлический штырь из лап главного пленителя и одним рывком направил острие в предводителя сирен. Оружие вошло в грозное тело как в рыхлый песок! Дальнейшие события произошли с невероятной быстротой. Ласертина распахнула дверь клетки, подхватила идущего ко дну аксолотля, и, увлекая за собою протея, скрылась в клубах ила перед растерянным взглядом сирен.
Когда опасность миновала, Ларс сразу запричитал, увидев ожившего кузена. Он повторял одно и то же:
– Я совершил зло – я отнял жизнь!
Уговоры Далмация не произвели впечатления.
– Это неминуемое зло во имя добра! – говорил он, хотя принц его не слышал.
– Я убил сирену! – простонал Ларс. – Тот, кто не проглотил за свою жизнь не одной дафнии – отнял жизнь у подобного себе!!
Ласертина вмешалась и предложила аксолотлю оставить кузена на время в покое. Он должен привести свои мысли в порядок. Уединившись с сиреной, Далмаций спросил её о том, что на самом деле произошло с наместником Дафтусом. К его глубокому разочарованию, Ласертина не опровергла обвинений своего правителя. Она действительно отравила жениха!
– Я навек отдала своё сердце другому! – попыталась оправдаться сирена. – Предводитель вначале приказал изгнать моего возлюбленного, а когда Талимас воспротивился, … они…его убили…
– И ты решила отомстить?
– Я была сама не своя…
– Ни мне тебя судить, – заключил Далмаций и, осторожно расспросил её об огненной перловице.
К величайшему облегчению, сирена действительно видела мифического моллюска и охотно согласилась помочь своим спасителям. Разговор о цели их путешествия привлёк Ларса. К принцу вернулось самообладание, он был готов поплыть с ними дальше.
Миновав зону водоворотов, принц и его спутники погрузились в подземный приток реки. Леденящая вода и сильное течение встали на их пути. Но, охваченные общим стремлением, путешественники преодолели вставшие перед ними преграды и очутились в огромной пещере с могучими сталактитами. В сводах сверкали вкрапления металлов. Путешественники высунулись из воды и увидели мифического моллюска. В окружении завораживающей ауры, на возвышении из мёртвых кораллов, лежала огненно-красная раковина.
– Она открывается, спрашивай быстрей! – прошептал восхищённый Далмаций.
Принц приблизился к мифическому моллюску и, с почтением приклонив голову, произнёс:
– Огненная перловица, я жил, стремясь оградить себя от зла: не видеть, не слышать, не говорить. Но выполнение долга перед моим народом заставляет меня совершать зло! Я не знаю, как мне быть…
Раковина медленно раскрылась. Принц увидел огненную жемчужину. Она взлетела, испуская яркий свет, и Ларс услышал голос:
– Прими в себе с аксолотля…
Раковина также медленно закрылась, а принц с виноватой улыбкой посмотрел на кузена.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
Иллюстрации в тексте являются художественной работой автора.
