Однажды, размышляя о своей жизни, мне пришла в голову мысль, что совсем мало знаю о своих собственных родителях, хотя всегда любил и уважал их и, до создания собственной семьи, жил вместе с ними. Мне кажется, что в девяноста процентах случаев, даже когда дети живут с родителями, они мало знают об их каких-то проблемах и переживаниях. Как правило, отец и мать постоянно интересуются жизнью своих потомков, вникают в их дела, радуются успехам, знают друзей и подруг. А вот «обратная связь», если можно так выразиться в этом случае, отсутствует. Дети эгоистичны в абсолютном большинстве случаев, их интересует только свой внутренний мир и свои переживания.
И я решил в качестве некоего эксперимента рассказать все, что помню, о своем родном отце Юрии Логиновиче. Надеюсь, мой рассказ кого-то побудит больше интересоваться теми, кто произвел их на этот свет, вырастил, воспитал, дал возможность получить образование. Думаю, что где-то здесь и кроется извечная проблема отцов и детей, но это, конечно, спорное мнение и я его никому не навязываю.
Итак, мой отец родился 28 января 1929 года в небольшом селе Санково Гавпосадского района Ивановской области. Раньше было принято добавлять – Бородинского сельсовета. Храм был превращен в развалины давным-давно, но поселение звали по-прежнему селом, а не деревней. Расположено оно на берегу небольшой реки Нерль, неширокой и не глубокой с очень чистой неторопливо бегущей водой.
Мой дед Логин Маркович был женат дважды, от первого брака у него был сын Николай, по возрасту старше моего отца на несколько лет. Моя бабушка Орина Емельяновна родила в замужестве трех дочерей – Екатерину, Анну и Ольгу и сына Юрия, который в семье был самым младшим. В те времена пятерыми детьми, как говорится, никого не удивишь, в селе детей было достаточно много.
Но семья отца по тем временам считалась зажиточной – имела пару коров, несколько овец, пару лошадей – рабочую и выездную. Да и дом был достаточно большой и с железной крышей, что было признаком явного достатка. Когда кампания по раскулачиванию набирала обороты, Логин Маркович добровольно сдал всю скотину в колхоз, надеясь, что хотя бы дом, в этом случае, у него не отберут.
Надежды его не оправдались – дом отняли и отдали самому бедному человеку в селе,…через две недели он железную крышу продал и пропил. Куда заселилась родная мне семья, я не знаю. Дед, когда видел, как его выездную лошадь запрягали пахать колхозное поле, плакал. Слезы текли, и когда видел всю свою скотину в колхозе некормленой и еле передвигающей ноги, но сделать ничего не мог. Не расстреляли, и на том спасибо….
В то время на всех детей Логина Марковича были только одни валенки, а морозы были сильными и на улицу выходили по очереди. Вот собственно и все, что я запомнил о детстве своего отца. Рассказывал он, наверняка, гораздо больше и подробнее, но я, видимо, пропускал мимо ушей.
Когда мой отец подрос, то самостоятельно, как говорится на слух, научился играть на гармони и «все девки на селе были его». Женился он рано, перед призывом в армию, избранницу звали вроде Тамарой, она была подругой кого-то из сестер Юрия Логиновича, вроде Екатерины. В каком возрасте его призвали в армию, я не знаю, но служил он три года в ГДР, была тогда такая немецкая страна. Жена его с армии не дождалась, вышла замуж за другого. Я думаю, что отец любил ее, часто вспоминал, при этом печалился. В такие моменты он брал гармонь и напевал: «Не для тебя ли в садах наших вишни рано так начали зреть?…». Но жизнь продолжалась…
Моя мать – Александра Яковлевна жила в соседней деревне Бушариха, на другом берегу реки. Она была на пять лет моложе отца, но оба работали на ткацкой фабрике в этой, же деревне, видимо, здесь и познакомились. Про какую-то любовь между родителями я ни от матери, ни от отца никогда не слышал. Возможно, это был брак только ради создания семьи и будущих детей. Вообще-то со слов родителей, отец работал с пятнадцати лет, но где и кем, я не знаю. Жили молодые какое-то время у моей бабушки по линии матери Антоновой Прасковьи Павловны в одной комнатке коммунальной трехкомнатной квартиры, рассчитанной на три семьи. В 1955 году здесь родился и я, но как это вообще могло произойти, сейчас даже трудно представить. Конечно, это шутка, и не в такой тесноте рождаются дети. Возможно, в связи с этим и появилось выражение, что детей находят в капусте.
Поговорка: «Настоящий мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына» восходит к библейским источникам. Но в нынешнем изложении она звучит очень по-советски, ей свойственна вся советская риторика. И это было реальным планом действий моего отца. В поселке Нерль, в десяти километрах от Бушарихи, на месте развалившегося домика его матери на улице Октябрьской, он построил новый бревенчатый дом практически своими руками. Правда, небольшую часть работ все-таки выполняли профессиональные плотники. Дом был небольшой – одна комната-спальня, на всю семью, кухня с печкой-лежанкой и холодная веранда. Правда был еще, тоже не отапливаемый, коридор с туалетом и прорезанной дыркой, зато не надо было выходить на мороз в зимнее время. Сзади дома пристроен двор, в котором держали кур, иногда поросенка.
Юрий Логинович был, как говорится, мастер на все руки и на дворе хранил множество различных инструментов для плотницких и столярных работ. Переехали жить мы в этот дом, когда мне было три года и этот момент какими-то обрывками я даже помню. Случилось это зимой, и сразу же на лыжах я вышел на ближайшую Нерльскую улицу. Местные мальчишки лыжи у меня отняли, слегка помяв и бока, для порядка. Отец их в этот же день нашел, хотя я никак не объяснял пропажу лыж и молчал, как партизан на допросе. Он поговорил с пацанами и лыжи они вернули, а вскоре вообще стали моими друзьями.
На работу в Бушариху ходить было далеко, и родители перевелись на такую же ткацкую фабрику в село Кибердино Тейковского района. Оно располагалось всего в двух-трех километрах от поселка. Отец работал помощником мастера, мать ткачихой. Как я понимал, в обязанности Юрия Логиновича входил своевременный ремонт ткацкого оборудования и его профилактическое обслуживание. К моменту переезда нашей семьи, у нас появился мой средний брат Виктор. Мне очень не нравилось, что он много орал и постоянно требовал к себе внимания. Чтобы младший брат не мешал мне спать, меня тогда определили в круглосуточный детский садик и родителей я стал видеть только по выходным. Поэтому, когда меня вели на следующую вахту в нелюбимое детское учреждение, я орал не хуже Виктора, но на это почему-то родители особого внимания не обращали.
Мать отца Орина Емельяновна какое-то время жила с нами в новом доме. Она была верующим в Бога человеком, и на кухне в углу на полочке стояло несколько иконок, на которые она каждый день молилась. Отец в те времена был убежденным атеистом и когда я однажды зимой тайком все иконы забрал и бросил под гусеничный трактор на дороге, то ругался он как-то несильно, можно сказать формально. А вот бабушка Орина разозлилась всерьез и, как мне казалось, совсем не любила, а возможно даже ненавидела меня. Вскоре она уехала жить к сестре отца – Ольге на Камчатку. Та вышла замуж и уехала с мужем из родных мест на самый край земли.
Между тем братишка подрос и стал мне доказывать, что это только его родители, а не мои. Он был похож на меня внешне, но какой-то смуглый и я называл его «монгол-татарин – мусхутдин». Существует ли реально последняя национальность, я не знаю до сих пор. Но тогда, по моему детскому разумению, это доказывало, что родители были все-таки мои, а не брата. До драки у нас не доходило, я почему-то был гораздо сильнее Виктора. Отец нас явно любил обоих и одинаково. Когда зимой мы ломали лыжи на местных довольно крутых горках, он ругался не сильно и всегда покупал новые. А вот велосипед в семье был всего один, и пользовались мы им по очереди. Правда, отец его брал, когда хотел, а мы только тогда, когда он разрешал. Такая вот несправедливость…
Юрий Логинович любил животных и привил эту любовь всем своим детям. В доме всегда жила кошка, а на улице рядом с входом во двор на цепи была собака. Для нее отец своими руками построил конуру. Как правило, он заводил обычных дворняг, но достаточно крупных и злых. А однажды зимой привел прямо на кухню большую немецкую овчарку и сказал, что она будет охранять наш дом. Предыдущая собака у нас умерла, видимо, по старости. Овчарка была злой, и отец мне с братом не велел к ней подходить, пока не познакомимся поближе. Но я не удержался и бросился к собаке обниматься. Звали кобеля Джек и он был достаточно умным, чтобы понимать, что детей обижать нельзя. Он просто завилял хвостом и лизнул меня в лицо. Мы с ним с первого дня стали друзьями.
Мне казалось, что отец по выходным любил выпить бутылочку водки, но денег почему-то просил у матери на ее приобретение, хотя работал и сам. Я тогда думал, что он трудится за «спасибо», а мать за зарплату. К тому же у Юрия Логиновича частенько болел живот и однажды он уехал в районный центр Тейково на операцию, где ему вырезали две трети желудка. Мне думалось, что только поэтому матери и не нравилось, когда отец был пьяный. Виктору тогда было годика два- три, мне соответственно пять-шесть. Хорошо помню, как летом мы с братом катались на качелях в детском саду напротив дома, а отец приехал из больницы и первым делом направился к нам с двумя шоколадками в руке. Радости и его, и нашей, не было предела. Он хватал нас на руки, но при этом слегка морщился, как будь-то от боли.
Иногда к отцу в гости приходили друзья, и мать тогда несильно ругалась, когда они садились за стол выпить бутылку водки. Они говорили о работе, политике, иногда вспоминали военные годы. Я любил послушать их разговоры, меня не прогоняли. Однажды пришел человек, который почти всю войну был в немецком плену. Возраста его я не помню, наверное, он был много старше отца, а вот его рассказ помню до сих пор. В первые же дни войны их полк попал в окружение, и они ночами по лесам выбирались к своим. Но немцы продвигались вперед настолько стремительно, что наши солдаты стали идти и днем, но не по дорогам, а лесами и полями, параллельно им. А по дорогам, не обращая внимания на советских воинов, нескончаемо двигались немецкие колонны, и пешие, и на машинах или танках. Иногда фашисты кричали: «Русс Иван, привет» на ломанном русском языке. Бойцы опускали головы и отмалчивались. Однажды зашли в деревню, чтобы покушать прямо средь бела дня. Винтовки поставили в пирамиду и уплетали, как говорится, за обе щеки то, что выставила добродушная хозяйка.
Но за передовыми отрядами немцев шли какие-то комендантские войска, они тоже заехали в деревню. Один немецкий офицер зашел в дом, где ели русские, пнул ногой пирамиду с оружием и пинками во двор выгнал больше двадцати советских воинов, в том числе и рассказчика. Так он и попал в плен. Я тогда не мог поверить в правдивость рассказа гостя, считал, что не может быть, чтобы советские воины-герои без боя так легко сдались. Долго потом пытал своего отца вопросами, хотел, чтобы он подтвердил, что это неправда…. Но он сказал, что по рассказам других фронтовиков на войне и не такое бывало.
Чтобы избегать скандалов с матерью из-за алкоголя, отец иногда шел на хитрые уловки, порой весьма неординарные. Однажды, под Новый год он предложил мне на лыжах съездить с ним в лес за елкой. Одного его мать не хотела отпускать, видимо, боялась, что он заблудится. Почему-то мы пошли в сторону Бушарихи. Конечно, там лес был хороший для наших целей и елочки росли красивые, но отцу они не нравились и он шел дальше и дальше. Незаметно для меня мы оказались возле квартиры бабушки, и Юрий Логинович предложил мне зайти к ней в гости. К этому времени дом, в котором я родился, сгорел, и для погорельцев фабрика на свои средства построила целый поселок щитовых одноэтажных домов. В одном из них одна комната с кухней и принадлежала Прасковье Павловне. Елку отец обещал срубить на обратном пути. Конечно же, я согласился.
Бабушка жила одна и у нее всегда водился самогон. Привезти дрова из леса, напилить их и наколоть местные мужики почему-то соглашались только в обмен на этот крепкий напиток. Отец сказал бабушке, что мы оба замерзли, и для согрева изнутри ему нужна была какая-то чарочка. Для порядка Прасковья Павловна немного поворчала, мол, мать будет ругаться, но бутылку мутного напитка принесла. После двух рюмок отец повеселел, его лицо почему-то раскраснелось, и он вышел на улицу покурить. Бабушка чего-то хлопотала по дому и я решил тоже согреться, допив два глотка того же напитка, что пил отец. Думал, что никто и не заметит.
Назад мы шли уже по прямой, не петляя в поисках елки, отец на лыжах ехал первый, а я – за ним следом. Приятно хрустел сухой от мороза снег под лыжами, от дыхания изо рта исходил пар, но перед глазами навязчиво кружились какие-то звездочки. Вместе с ними кружилась, и моя голова, а перед моим взором как-то странно плыл лес, и в итоге я уткнулся головой прямо в снег. Наверное, именно такую позу принимает в пустыне страус, когда сильно напуган. Развязать веревки на ногах, чтобы освободиться от лыж, я не смог, кричать почему-то тоже. Хорошо, что в это время обернулся отец. Он вместе с привязанными к ногам лыжами взял меня к себе на плечо…и проснулся я только утром, на другой день в своей постели. Не знаю, понял ли причину моего такого состояния Юрий Логинович, но, ни ругать, ни вообще разговаривать на эту тему он не стал. Может быть, побоялся, что будет ругаться мать за то, что недоглядел за мной. А елку он привез один на другой день и мы ее все вместе нарядили.
Когда мне было девять лет, в нашей семье родился еще один мой брат – Андрей. Разница в возрасте, на мой тогдашний взгляд, была слишком большая, и общался я с ним мало. А вот Виктор как-то находил общий язык и с младшим братом, ну, естественно, когда тот немного подрос. Вообще мне тогда казалось, что мой средний брат был более правильный, чем я сам. Он сильно любил обоих родителей, никогда не отказывался им помогать в делах и никогда им не грубил. А вот чтобы отец любил меня или Андрея меньше, чем Виктора, я никогда не замечал. Иногда мне даже казалось, что я, как первенец, был его самым любимым сыном.
Помню еще, как по весне со своими друзьями мы без разрешения родителей ушли на реку Нерль, поглядеть на ледоход и покататься на льдинах. Мне тогда было лет десять. Как всегда со мной был средний брат и еще человека четыре пацанов примерно такого же возраста, как и я. Дорогой для управления льдинами сломали сухие деревья, обломали на них сучки. Здорово, конечно, было прыгнуть на льдину и вообразить себя капитаном корабля. Но, как всегда, это закончилось падением в ледяную воду. В подобных экстремальных ситуациях мы были уже не раз, поэтому знали, что надо делать. На Воробьиных горах разожгли костер, разделись и стали сушить одежду. В детских кампаниях всегда был кто-то, считающий себя уже взрослым. Среди нас это был Мишка Саватеев, он реально был на год старше большей части из нас, всегда имел при себе сигареты и родители его за то, что он курит, вроде даже не ругали.
Горящая сигарета пошла по кругу, и когда очередь курить дошла до самого младшего из нас – Вовки Снагина, мы увидели, что он кого-то сильно напугался. Сигарета, которую он поспешно пытался выплюнуть, прилипла к выделениям из носа и нелепо висела на губах. Все обернулись, а сзади… стоял мой отец с велосипедом и, как мне показалось, мстительно улыбался. Но спокойным голосом он сказал мне и Виктору: «Домой», и мы поплелись за ним следом. Легкий зуд прошел по заднему месту, ведь я знал, каким будет наказание. Юрий Логинович крайне редко применял физические меры воспитания, но если до этого доходило, то экзекуция выглядела так – ногами он зажимал голову, оголял заднюю часть тела «преступника» и бил брючным ремнем несколько раз наотмашь. Оставались синяки, сидеть какое-то время было неуютно. Но мы никогда не обижались, приговор из его уст всегда звучал справедливый.
В моем детском мозгу бешено крутились мысли о возможности избежать наказания, зрели различные планы побега. Вдруг осенила, как мне показалось, неплохая мысль. Когда подошли к калитке нашего дома, я шепнул Виктору, чтобы он бежал, мол, я один буду отдуваться за двоих. И тот рванул. У отца, как я и рассчитывал, сработал охотничий инстинкт. Он показательно не спеша сел на велосипед и поехал за моим младшим братом. Виктор сделал круг по соседним улицам, и я применил запрещенный допинг – сказал, что отец очень злой и догоняет беглеца. Братан включил «вторую передачу». Но не зря кто-то изобрел колесо, подарив человечеству скорость. Вскоре Виктора отец притащил за шиворот, как щенка. Тот, не желая страдать в одиночку, выдал меня, как организатора побега. В общем, отец все понял, рассмеялся, и нам в этот раз удалось избежать наказания.
У всех моих друзей родители были такими же простыми рабочими. Но как-то находили средства для покупки новых велосипедов. Только мы с братом катались на старом, да и то отцовском. Я просил у отца купить новый велосипед, используя почти все приемы домашней дипломатии, но…сорок рублей, при средней зарплате сто тридцать, было слишком дорого для нашей семьи. А мать, вопреки мнению отца, в день получения зарплаты, взяла и купила новый зеленый велосипед и подарила мне с Виктором. Юрий Логинович, конечно, не сдержался и покричал на Александру Яковлевну, чем привел нас с братом в крайнее смущение. Но уже через полчаса мы с отцом перебирали все подшипники чуда современной техники, промывали их от заводской стружки, заново смазывали и регулировали. Весь гнев моего родителя перешел на нашу советскую промышленность. Ведь он служил в Германии, ему было с чем сравнивать.
Зато, когда в поселковый магазин привезли коньки на ботинках моего размера, я уже знал, к кому обращаться за помощью. Стоили они тринадцать рублей, ровно столько, сколько мне было лет. Чтобы не ругался отец, мать предложила мне летом, в каникулы на новом велосипеде объезжать местные парки в поисках пустых стеклянных бутылок из-под алкоголя. Все деньги шли в копилку на мою покупку. И я вставал с утра пораньше, чтобы избежать конкуренции, и ехал на велосипеде в центральный парк, там под каждым кустом мужиками накрывался импровизированный стол. Как радовала детский глаз зеленая или прозрачная стеклянная тара, в траве, покрытой утренней росой. Каждая пустая бутылка приближала исполнение моей заветной мечты. Затем я ехал на железнодорожный вокзал, где стояли лавочки для пассажиров и там «улов» был неплохим и стабильным. Возвращался всегда через лесопосадки вдоль железнодорожного полотна, где под каждым кустом меня мог ждать приятный сюрприз. К осени коньки мне справили…
После армии отец поступил в вечернюю школу, чтобы получить аттестат о полноценном среднем образовании. Несмотря на то, что перерыв в обучении был значительный, Юрий Логинович учился не плохо, в основном на четверки. Вообще, отец реально был умным человеком, выписывал несколько газет и в свободное время читал их. Я запомнил только «Известия» и «Красная звезда». Он всегда говорил, что в газетах всей правды не пишут и надо уметь читать между строк. Кстати, много позже он предсказал падение коммунистического режима в стране. Сбылось его предсказание лет через пятнадцать, правда, про развал СССР он никогда и ничего не говорил. Упоминал только, что прибалтийские страны в составе СССР долго не задержатся.
Когда отец учился в вечерней школе, то по собственной инициативе вступил в партию, КПСС, без руководства которой даже пчелы собирали мед неправильно. Видимо он был активным коммунистом, так как его избрали в райком партии, и он иногда ездил в Тейково на какие-то заседания. А вот сразу после операции на желудке, написал заявление о добровольном выходе из этой общественной организации. Помню, как на двух машинах «Волга» к нему приезжали серьезные дяденьки при галстуках и долго убеждали отца остаться коммунистом. Мать потом рассказывала, что его при этом и пугали, но чем, она не говорила, возможно, неприятностями по работе. Было это где-то в 1965-67 годах. Из партии отец как-то сумел выйти, без последствий для себя и семьи. Впрочем, помню, что он обсуждал с матерью возможный переезд в город, на границе с Китаем, вероятно – Благовещенск. Но этого так и не произошло.
Примерно в это же время Юрий Логинович сменил все-таки место работы. Он стал работать таким же помощником мастера, но в деревне Крапивново, расположенной в пяти километрах от нашего поселка. Связано ли это было с его выходом из партии, я не знаю, но возможно. На работу он ездил на велосипеде лесом. Дорогой частенько ему «лисичка передавала для нас с Виктором» какой-нибудь подарок – пряник, конфету, а иногда просто кусок ржаного хлеба, но подарки мы любили и сразу, же их съедали. Почему нас знала лисичка, мы как-то не задумывались.
Учился в школе я хорошо, на четыре-пять, но любил подраться, похулиганить, участвовал во всех пацанских разборках. Поэтому, когда я заканчивал девятый класс в нерльской школе, родители приняли решение переехать в Иваново. Я хотел после школы поступать в институт, но одного меня отправить учиться они боялись. Виктор тоже учился не плохо и во всем тянулся за мной, значит через три-четыре года, и ему надо было подбирать высшее учебное заведение. Как я понял, когда уже стал взрослым, мой отец не хотел, чтобы мы повторили его судьбу и были простыми рабочим. Он мечтал, чтобы мы стали инженерами. В принципе, мечта его сбылась.
По переезду в Иваново, Юрий Логинович устроился на работу на завод Автокранов слесарем-сборщиком. В бригаду он попал хорошую, их часто поощряли денежными премиями и грамотами. Даже как-то писали об их дружном коллективе в местных газетах. Дом родители купили на переулке Дальнем пополам с сестрой матери Голубевой Екатериной Ивановной. Одна половина принадлежала ей, другая отделенная перегородкой и с отдельным входом – нашей семье. Комната опять же у нас была одна, и отец своими руками пристроил к дому еще одну рубленую комнату. Правда, ему посильную помощь оказывал мой брат Виктор. Однажды летом, от замыкания проводки на чердаке дом загорелся. Пожарные приехали довольно быстро, и серьезно пострадала только крыша дома. Опять же своими руками отец починил крышу. Строительными материалами помогло руководство завода, где он работал.
В 1975 году я женился и привел молодую жену в отцовский дом и родители отдали нам пристроенную комнату в личное пользование, а остальные члены семьи ютились в другой комнате. И снова отец принял решение, по сути, из-за меня, продать половину дома, в которой мы жили, и купить дом большей площади. Родители вроде взяли кредит в банке на эти цели и приобрели щитовой пятикомнатный дом на улице 20-я Линия. Теперь нам было совсем не тесно, почти у каждого была своя комната.
Рядом был крупный мебельный комбинат и оба родителя устроились на работу туда. Отец был слесарем по ремонту оборудования. Однажды на завод приехали самые настоящие немцы и установили полуавтоматическую немецкую линию для производства мебели. Юрий Логинович переживал, что останется без работы, оборудование-то долгое время не ломалось. Но машины есть машины и износ со временем делает свое вредительское дело. Отец проработал здесь до самой пенсии.
Успешно окончив ивановский текстильный институт, я лишь два года поработал конструктором в СКБ СМ текстильной промышленности. Затем мы с женой решили сменить место жительства на Кинешму, где нам обещали, как молодым специалистам, дать квартиру. Помню, отец не мог сдержать слез, когда мы уезжали, говорил, что теперь мы будем редко видеться. Но у меня был мотоцикл «Ява» и в летнее время почти каждый выходной, я был у родителей в гостях. Когда нам дали двухкомнатную квартиру от 2-й фабрики, где мы работали, отец частенько гостил у меня. Помню, попросил его помочь занести на пятый этаж новую стенку и еще какую-то мебель. Занесли мы с ним только небольшую часть, отец сел прямо на ступеньки и сказал, что он больше нести ничего не может, кончились силы. И я впервые всерьез осознал, что отец мой постарел, раньше он казался мне физически очень сильным. Вскоре после окончания того же института, в Кинешму переехал жить и средний брат Виктор.
На фабрике механиком ткацкого производства я поработал недолго и в 1980 году пошел на службу в милицию, в уголовный розыск. Для отца мое решение было абсолютной неожиданностью, но он его принял и одобрил. Я ему частенько рассказывал о своих конкретных делах, в раскрытии которых участвовал, и Юрий Логинович с интересом слушал и одобрял мои действия и поступки. Зная, что я никогда не брал взяток и не шел на незаконные сделки с преступниками, он всегда хвалил меня матери и, с ее слов, называл меня почти святым. Мне такая его оценка всегда очень льстила и была приятна. Впрочем, в глаза он мне ничего подобного никогда не говорил. Карьера моя была стремительной, и через четыре года работы я стал начальником уголовного розыска Кинешмы. Отец мной очень гордился, как вообще только мог гордиться отец достижениями своего сына.
В этот же 1984 год, в мае месяце, трагически погиб мой брат Виктор…. Смутно помню похороны, то отец, то мать падали в обморок, сам я был на грани нервного срыва. Мне приходилось оказывать помощь то одному, то другому. Несколько раз я вызывал «Скорую помощь». Как родители пережили такую трагедию представить крайне сложно. Отец еще чаще стал ездить ко мне в гости, и мы всегда пешком ходили на кладбище. Юрий Логинович на могиле подолгу курил. Курил и молчал…. Что творилось у него на душе, знает один только Бог. У вдовы Надежды, как говорится, на руках остался маленький сын Евгений.
Кстати, у меня тоже были дети – сын Сергей, 1975 года рождения и на десять лет младше его – дочь Марина. Мой отец их очень любил, всегда баловал, покупал игрушки, заступался, когда я начинал их ругать.
Проработав двенадцать с лишним лет в милиции, я уволился по собственному желанию. К этому времени у меня было второе юридическое высшее образование. Было это в 1992 году. Отец и это мое решение принял спокойно. Вообще сколько помню, Юрий Логинович своим сыновьям никогда ничего не навязывал и советы давал только тогда, когда мы просили. Сам я, кстати, его совета частенько спрашивал и, прислушивался к ним, они, всегда, были практичны и полезны. Работать я стал частным юристом, заработки выросли в разы, но это были «проклятые девяностые» со всеми вытекающими последствиями.
В 1996 году в меня стрелял самый настоящий киллер. Задержать я его смог, а вот сам на операционном столе находился целых три с половиной часа. Дважды «умирал» во время операции, но выкарабкался. Отец приехал через два или три дня, сразу же, как только узнал. Родителям о ранении я говорить не велел. У меня из живота и из спины торчало несколько полиэтиленовых трубок. Я их зажал рукой и вышел к отцу сам, не хотел, чтобы он меня видел беспомощным в кровати. Он был бледный, но держался, как говорится, молодцом, хоть и не смог скрыть своих переживаний за меня. Я шутил, стараясь успокоить его страхи. Сейчас, когда и сам достиг почтенного возраста, с трудом могу представить, как он переживал за меня в то время.
Через год я начал строить свой собственный дом на самой окраине Кинешмы на улице 3-я Заречная. Юрий Логинович вникал во все подробности строительства, разговаривал с рабочими и советы мне давал уже по своей инициативе. Один раз я его не послушал…. Мне поставили сруб под баню из тонких бревен. Отец мне советовал отказаться от него и заставить мужиков привезти другой сруб из толстых деревьев. Баня сгнила буквально через пять лет. Надо было к совету отца подойти более ответственно. Зато, когда стройка была закончена, Юрий Логинович больше жил у меня, чем в Иваново. Я не ограничивал его в выпивке, хотя он и не злоупотреблял этим, никто не ругался и, с его слов, он себя чувствовал превосходно. Забывал даже про хроническую гипертонию.
Но в 2004 году у него обнаружили рак кишечника, и он лег в специализированную ивановскую онкологическую больницу. Там ему сделали операцию. Вырезали поврежденную часть, затем зашили. Когда я приехал к нему в больницу на своем стареньком «Мерседесе», он говорил, что у него все болит внутри. А ведь надо иногда и ходить в туалет, какие боли он терпел при этом, трудно представить. Он долго не отпускал меня домой, прося посидеть с ним подольше. Прошло много лет, и я упрекаю себя за то, что через два часа встал и засобирался домой. Юрий Логинович попросил помочь ему дойти до туалета. Я помог и пока он там находился, нашел обслуживающую его палату медсестру и заплатил ей денег за более тщательный уход за своим родителем. Помогло ли это ему в его страданиях, я не знаю.
С лечащим врачом я тоже поговорил, он сказал, что операция прошла успешно и все должно быть нормально. Но обманул, наверное, неумышленно. Пошли метастазы примерно через два-три месяца, видимо, удалять во время операции надо было более значительную часть кишечника.
Когда отца выписали из больницы я приехал из Кинешмы для того, чтобы перевезти его домой на улицу 20-я Линия. В гости ко мне в Кинешму он больше ни разу не приехал. Когда обнаружились метастазы, сделать уже ничего было нельзя. Отец лежал на кровати, испытывая страшные боли. Иногда я навещал его, и при мне он крепился, пытался шутить. Конечно же, я видел его реальное состояние, но поделать ничего не мог. После моего отъезда, со слов матери, Юрий Логинович стонал и ругался матом от боли. Кишечник вскоре закупорился, он что-то понемногу ел, но в туалет сходить не мог. Меня иногда просто трясло, как в лихорадке от невозможности хоть как-то помочь ему.
На соседней улице в Кинешме живет священнослужитель отец Алексей и я заехал после визита к родителям к нему, посоветоваться. Он предложил мне свозить его к моему родителю и провести обряд соборования. При этом говорил, что после этого у Юрия Логиновича или улучшится состояние или он быстро умрет. На моей машине мы приехали в Иваново. Дорогой я предупредил батюшку, что отец большую часть жизни прожил атеистом и может просто прогнать его от себя. Священник сказал, что и такие случаи у него бывали. И вот неожиданно для родителей мы приехали к ним в гости. К моему удивлению отец капризничать не стал. Как положено в таких случаях, исповедовался, и весь обряд был проведен строго по регламенту.
На другой день мне на сотовый телефон позвонила мать и просила заехать к батюшке Алексею и дополнительно отблагодарить его. Отец, после нескольких месяцев лежания на кровати, вдруг встал и пытался помогать Александре Яковлевне в работе по огороду…. Но через пару дней 17июня 2005 года ночью во сне он умер. Это случилось на 77-м году его жизни. Как принято говорить – отмучался…. Похоронили мы его на Ново-Талицком кладбище.
Где-то прочитал, что «любовь отца – исключительна, она не похожа на любовь матерей, в ней мало слов. Но она бесценна». Добавить к этому нечего….
