Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке [Виталий Титович Коржиков] (fb2) читать онлайн

Корабль, полный доброй фантазии

Как вы думаете, что такое счастье? Это когда с верными друзьями мчишься кому-нибудь на помощь. И мчишься не как-нибудь, а на говорящем Облаке. А рядом с тобой еще два преданных друга. Веселый Ветер, тот самый, который «все на свете песенки слыхал» и даже знавал самого Александра Сергеевича Пушкина, и заслуженный корабельный кот Мотор Моторыч. Вот как повезло Светке Тучкиной, героине новой сказочной повести Виталия Коржикова «Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке»! Да и друзьям Светкиным повезло: очень уж хороший она человек, верный, справедливый, прямодушный. Прямо как Солнышкин, герой самой знаменитой книги Виталия Коржикова. Для Светки бывший юнга, а теперь капитан Солнышкин и его друзья: кок Борщик, механик Мишкин, штурман Ветерков — примеры для подражания. Не раз вспоминает она своего старшего товарища во время захватывающих и опасных приключений. Отважная девчонка вместе со своими друзьями вступает в борьбу с жадным и трусливым Волосатиковым, который держит в страхе большой город. Преодолев на пути все преграды, Светкина команда находит в глухой тайге таинственного Гречухина, благодаря открытию которого в дома вернутся тепло и свет. А попутно дружный экипаж воздушного корабля совершает еще много добрых дел, выручая из беды тех, кому грозит опасность.

Помогать людям — это девиз самого Виталия Коржикова, писателя и моряка, который дважды обошел на морских судах вокруг Земли. Знаете, какое главное требование к корабельному штурману, который делает записи в судовом журнале? «Пиши только то, что наблюдаешь». Вот и Виталий Коржиков в своих книгах пишет только о том, что видел сам. Вы скажете: где это видано, чтобы девчонки летали на говорящих облаках и дружили с Ветром, а коты разговаривали? Но ведь, согласитесь, хочется, чтобы так было на самом деле? Так пусть так и будет в крылатой мечте или в добром сне. Или в хорошей книге. К тому же и облака, и ветер, и уж тем более коты — честное слово! — умеют говорить. Надо только быть внимательным и чутким, и тогда наверняка научишься понимать их язык… Тем более что и все остальное Коржиков не выдумал, а просто перенес из реальной жизни на страницы своей повести.

Но «Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке» — сказочная повесть. И в ней, как и положено, добро торжествует над злом. Если бы так всегда было в действительности! Чтобы на бессердечных китобоев, задумавших убить китиху с детенышами, прямо с неба обрушилась разгневанная девчонка на облаке и наподдала бы им веником по макушкам! Чтобы браконьеры не смели уничтожать зверей, а сами попадались в ловушки, ими же подстроенные! Чтобы злодей с шакальей сущностью — раз! — и превратился-таки в настоящего шакала! Но Виталий Коржиков — человек добрый и великодушный. Он дает шанс исправиться самому противному злодею.

В этой повести есть все, что должно быть в хорошей сказке: превращения, волшебные предметы, из которых главный — чудесная тельняшка, в которой что ни полоска — то приключение. А еще есть ручей с доброй водой, которую, как и положено героям сказки, пьет вся Светкина команда. Но они не были бы героями Коржикова, если бы не набрали эту воду, чтобы поделиться ею с другими. Пусть доброты в мире станет больше! Не для себя — для всех! Этой мыслью пронизаны все книги Виталия Коржикова.

…Много лет Виталий Коржиков жил во Владивостоке. Отсюда уходил в кругосветные плавания, сюда возвращался. Вот почему повесть «Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке» получилась как гимн тем краям, которые он очень любит. Это и увлекательный рассказ о флоре и фауне этого удивительного края. В повесть включены прекрасные притчи, новеллы, в основе которых — приморские мифы и легенды.

Не раз писатель объездил все Приморье. Воспоминания о необыкновенной красоте этих мест легли в основу таежных приключений Светки и ее друзей. Каким восхищением, какой нежностью проникнуты описания таежных чудес! А ведь в них нет и доли вымысла, ведь Виталий Коржиков описывает только то, что видел. «Вокруг все вспыхивало от радужной росы, а сбоку, среди камышей, мерцало алое озеро… По воде, среди громадных розовых цветов лотосов, плыли белые-белые лебеди… С плавучих листьев глазели, как в мультиках, чистюли-лягушки. А бутоны были такими, что, казалось, раздвинь их лепестки — и в каждом откроет глаза разбуженная Дюймовочка». А вот Светка и друзья летят над тайгой. И словно вспоминаешь красивый добрый сон, который часто видел в детстве. «Тишина была кругом. В тишине перекатывались зеленые леса и сопки, тишиной было наполнено далекое голубое небо, и добрые Светкины глаза становились то солнечно-голубыми, то солнечно-зелеными, как тайга». И сколько любви к своей родной земле, ко всему живому в этих строчках Коржикова!

Есть в повести два персонажа, которые воплощают две стороны натуры самого Виталия Титовича. Это решительный, горячий «взрослый» поэт Пружинян и мягкий, доверчивый детский поэт Корабликов. Им Виталий Коржиков доверяет самые важные свои мысли. Вот поэт Пружинян размышляет: «Как на земле не хватает доброты, так нужной людям! Очень не хватает! И мне очень хотелось написать что-нибудь такое, что сделало бы всех добрей, дружней и собрало их в одну дружную верную команду». И действительно, книги Коржикова увеличивают на земле количество доброты и делают людей добрее и дружнее!

А вот про другого поэта. «Когда у Корабликова получались хорошие стихи, ему казалось, что он посылает на помощь всей детворе полные радости корабли». Вот и Виталий Коржиков выпустил в океан детской литературы свой новый корабль, полный радости, веселой и доброй фантазии.

Пожелаем этому кораблю большого плавания и большой читательской любви!

Наталья Богатырева

Виталий Коржиков Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке

Моей славной подружке, моей Тамаре посвящаю.

Автор

Необыкновенное событие

Седьмого июля недавнего года на берегу океана в районе мыса Храмова произошло событие совершенно необыкновенное. Настолько невероятное, что даже необыкновенным назвать его было трудно.

На самом рассвете вдоль скалистого берега по-хозяйски прошлись три проголодавшиеся акулы, потом из-под скалы выглянул осторожный осьминожек и зачем-то посмотрел вверх, а на горизонте выплеснул фонтанчик молодой кит. Но все это на берегу океана было в порядке вещей. Дело оказалось совсем в другом.

В семь часов утра капитан стоявшего на якоре лесовоза «Три поросенка» Ветерков, выйдя на палубу, собирался сделать зарядку и глотнуть свежего морского ветра, как вдруг, вскинув голову, увидел нечто такое, отчего у него потихоньку сам собой стал открываться рот.

Нет, на палубе было все в порядке, за бортом тоже. На упругой, как полиэтиленовая пленка, воде вскидывались дельфины, порхали летучие рыбешки, вальсировали медузы. Но в небе от высокой маячной скалы двигалось крутое крепкое облако, а на нем, как в кресле, сидела самая настоящая девчонка, и впереди нее на самом краю восседал большой черный кот.

Девчонок, конечно, капитан в своей жизни видел немало, но сидящих на облаке, рядом с котом — никогда!

Девчонка была в тельняшке и в джинсах, а в руках держала большой и, главное, знакомый Ветеркову бинокль. Да и как ему было не быть знакомым, когда он, Ветерков, сам подарил этот сингапурский бинокль смотрителю маяка Патефонычу на день рождения. И девчонка была не чья-нибудь, а родная внучка Патефоныча Светка. Впереди нее сидел известный всему флоту бывалый флотский кот Мотор Моторыч, который долго плавал на разных судах, а больше всего на рыболовном траулере с мотористами, и сам мурлыкал при добром настроении, как настоящий мотор. Он мурчал и сейчас, всматриваясь, не идет ли откуда-нибудь навстречу аппетитный косяк рыбки.

Подталкивал всю эту компанию тоже знакомый Ветеркову энергичный прозрачный ветерок, настолько заметный, что опытным капитанским глазом можно было заметить, как на нем то и дело волнятся полосы флотской тельняшки.

Ветеркову даже показалось, что Ветер по-свойски подмигнул ему и присвистнул: «Привет!» Капитан оглянулся: уж не мерещится ли все это? Но на соседнем спасателе, «Осьминоге», команда тоже смотрела вверх с явным изумлением. Мало того что вчера на судах разом кончилось горючее и они застряли в этом диком углу, что вечером ни с того ни с сего погас никогда не засыпавший маяк, так теперь, едва не задевая мачты, над ними проплывало Облако с внучкой Патефоныча, а вокруг летали цветные махаоны и кричали белые чайки.

Наконец Светка помахала всем рукой, и Облако взяло курс прямо на восходящее солнце, на восток. Вернее, на северо-восток или, как говорят моряки, на норд-ост.

— Фантастика! — сказал Ветерков.

— Еще какая фантастика! — повторили разом на «Осьминоге».

Но ни сама Светка, ни Облако, ни Ветер и ни Мотор Моторыч ничего удивительного, тем более фантастического в происходящем не находили. Наоборот, все было в порядке вещей.

Без всякой фантастики Светка Тучкина — Светка, Светик, Светлячок, — как звал ее дед, приехала на каникулы к бывшему капитану, а теперь смотрителю маяка. Прозван Патефонычем он был за то, что на своей скале заводил для проплывавших мимо моряков старый патефон, и все команды, вывалив на палубу послушать любимые песни, дружно махали в благодарность доброму старику.

Каждое утро Светка, как и положено ученице пятого класса, делала крепкую зарядку. Это было раз.

Нырнув со скалы, она барахталась в прохладной зеленой бухте с дельфинами и медузками, покачивала в ладони доверчивого осьминожка и гоняла по дну ленивого крабишку. Потом взбегала по скрипучей лесенке в зеленую сосновую рощу покормить солеными горбушками олененка Борьку и его братцев. Это было два.

И три — Светка, похохатывая, в пятый раз перечитывала книгу о веселых мореплаваниях Солнышкина и его друзей и готова была вместе с ними пробиваться сквозь все передряги и невзгоды. Тем более что живой, настоящий Солнышкин не раз гостил у деда на маяке и вспоминал разные приключения. А однажды, сказав: «Так держать, подружка!», подарил деловитой внучке смотрителя красивую ракушку со дна Индийского океана.

Теперь она покачивалась у Светки на загорелой шее, как настоящий морской талисман, даже когда Светка бралась за веник и, напевая: «В понедельник, вторник, среду помогай трудиться деду», подметала в доме. Подметала она под ревнивым взглядом Моторыча, который строгим морским глазом замечал любую соринку и то и дело заводил мурлыкающий разговор, что можно было бы убрать и почище, чтобы настроение Патефоныча было немного получше. Потому что оно в последнее время явно подпортилось и было, судя по его вздохам, не настроение, а просто паршивый табак! Особенно возле телевизора, когда он видел на экране своего бывшего третьего помощника, которого в Океанске почему-то выбирали в самые большие начальники.

— И кого выбирают?! — скрипел Патефоныч, и трубка у него сердито пыхтела. — Двоечника Волосатикова! Он кормы от носа не отличит. Вот где что хапнуть — это он хорошо знает! За троих сардельки слопать — мастак, три чужих компота ухватить — и тут мастер. Моторычу это хорошо известно. Не зря кот ему когда-то физиономию пометил!

И это было правдой.

— Нет, не зря про него пели, — усмехался Патефоныч, — «Вон какое цапало все у всех захапало!» Он посреди моря людей без рыбы оставит, пекарню — без хлеба! А флот — без горючего…

И старый капитан так стучал погасшей трубкой об стол, что физиономия Волосатикова в телевизоре дергалась от испуга.

Патефоныч переставал ворчать, когда со Светкой и Моторычем поднимался на маяк. Протерев стекла, он включал лампы, и в полную звезд ночь на помощь кораблям летели лучи старого капитана.

Тут подруливал Ветер, влетал в открытую дверь и вздыхал:

— Подумаешь, Волосатиков! Про меня он чего только не привирал! Сбил с курса, видите ли, Ветер! Сам храпел, а виновато Облако: звезды зажулило! Подумаешь! Собака лает, ветер носит!

Но Патефоныч усмехался:

— Вам-то что до людских забот! Вам бы только насвистывать да шататься по свету…

Но в этом, как мы скоро увидим, смотритель маяка был совершенно не прав, потому что и Ветер, и Облако, а тем более Мотор Моторыч были тоже настоящими моряками и хорошими друзьями.

Стоило Светке запрыгнуть на вершину торчавшей из воды высокой скалы, в свое морское гнездо, как следом за ней прыгал пушистый Моторыч. Рядом начинало играть мускулами крепкое Облако и прилетал веселый Ветер, который, что-то напевая, начинал вылавливать из воздуха стихи, придумывать сказки и рассказывать морские истории про диковинные страны.

— Беседуют как настоящие друзья, — говорили, глядя в бинокль, моряки с проходивших кораблей. — А Светка — решительная девица. Настоящий капитан. Вон каких друзей приручила…

— Примагнитила!

И в этом бывалый народ не ошибался.

Еще недавно, в первом и втором классах, Светке хотелось быть моделью. В третьем она видела себя знаменитой гимнасткой. А в четвертом внучка старого капитана твердо решила стать, как Солнышкин, капитаном дальнего плавания. И конечно, не без подсказки своих верных друзей.

Она и так жила в крае, где все ходили в дальние плавания, а один известный моряк в одиночку прошел все океаны и покорил несколько вершин и Южный полюс! А тут и Кот, и Облако, и Ветер, глядя со скалы в океанскую даль, только и вспоминали о своих приключениях, штормах и дальних землях.

Ветер так загорался, что в воздухе явно обозначалось его живое, загорелое лицо и голубоватые полоски тельняшки.

— Ну Африка, ну жара! — вздыхал он и весь растекался. А если говорил об Арктике, то, казалось, весь краснел от мороза и начинал поскрипывать и покрякивать.

— Сплавать бы… — мечтала Светка.

Ветер показывал, между делом, подружке подсмотренные в Японии приемчики карате и восклицал:

— Так чего ждать! Надо плыть!

— На чем? — вздыхало Облако.

— На тебе! Ты-то зачем? — удивлялся Ветер.

Болтовни Светка не любила. «Вся в мать!» — говорил дед. И был прав. Если в их семье возникал какой-то вопрос, то папа чаще говорил: «Надо подумать!», а мама решительно отвечала: «Надо действовать!» И начинала напевать старую песенку любимой артистки: «Пять минут, пять минут!» Светка сейчас тоже начала напевать: «Пять минут, пять минут» — и прислушиваться к спору друзей.

— Поплывем на тебе! — убеждал Облако Ветер.

— Сказки, — вздыхало оно.

— Какие сказки, какие сказки! Простые законы физики! Тут только поднапрячься, поглубже вздохнуть, и — вперед!

Светка задумалась, а Облако ухмыльнулось, но, между прочим, пошевелило боками, напрягло мускулатуру, обозначив крутой лоб — так что старый моряк Моторыч даже попробовал Облако лапой, потом прошелся по удивительно прочному, как понтон, верху и довольно промурлыкал:

— Настоящая спасательная лодка! Бот!

А уж в этом деле бывалый морской кот, не раз летавший с палубы, знал толк!

Так вот однажды, когда Светка напевала: «В понедельник, вторник, среду», — смотритель маяка подсел к телевизору и вдруг крикнул:

— Ну что я говорил! Будут знать, кого выбирать! Он уже прихватил все: и флот, и порт, и горючее! Скоро и на маяке погаснет свет!

Тут за окном замедлили ход и остановились три корабля «Осьминог», «Медуза», «Три поросенка». И замер маяк!

— Нет, с этим Волосатиковым надо разобраться. Иначе останемся и без флота, и без света! — пыхнул невкусным дымом Патефоныч и стукнул трубкой. — Только вот кто останется на маяке?

А была как раз среда, когда у Светки все получалось особенно хорошо, и она решительно сказала:

— На маяке — ты!

— А разбираться?

— Мы!

От соседей, да и от родителей ей приходилось не раз слышать о Волосатикове: «Ну, хапуга! Ну, прохиндей!»

А недавно и сам Солнышкин отпустил в его адрес презрительное морское словечко: «Ну, волосан!» Так что окажись Солнышкин сейчас здесь, он сам бросился бы в Океанск, чтобы приструнить этого Бармалея! Поэтому на вопрос деда: «А кто будет разбираться с Волосатиковым?» — Светка твердо сказала: «Мы!»

— Шутки! — усмехнулся дед и пошел проверить маяк. А Светка натянула новые джинсы и кроссовки фирмы «Адидас», бросила в рюкзак полотенце, зубную щетку, бинокль, краюху хлеба и через минуту также решительно сказала друзьям:

— Плывем! — и тоже попробовала ногой поверхность Облака.

— Куда? — так и присвистнул удивленный Ветер.

— В Океанск! Разбираться с Волосатиковым.

При этих словах Мотор Моторыч взлетел на Облако с намотанной вокруг шеи рыбачьей леской.

— Поднакачаться б еще, — вздохнуло Облако, и Ветер, выпалив: «Нет проблем!», дохнул в него так, что оно сразу разбухло, как крепкая спасательная шлюпка, и стало тут же разворачиваться. Но тут Моторыч вскочил:

— Забыли! Забыли! Зонт и тельняшку!

— Нет проблем! — снова пропел Ветер, и по воздуху к Облаку приплыл старый зонт, а в руки Светки с веревки слетела чистенькая, много раз штопанная тельняшка Патефоныча.

Тельняшек у старого капитана было много, но, собираясь на серьезное дело, он надевал свою штопаную, боевую, волшебную. Тонул — спасла, от штыка — прикрыла, от пули — выручила. И теперь, если что, выручит.

Зашивал он ее сам, стирал сам и сушить всеми ветрами продутую, морями омытую тоже вешал сам.

Эта тельняшка и плюхнулась Светке в руки.

А Моторыч велел:

— Надень!

— Все веришь в сказки? — натягивая тельняшку, усмехнулась Светка.

— Не будешь верить — не поможет, а поверишь — поможет. Обязательно! — сказал Моторыч. И подумал: «Вообще любая тельняшка — вещь необыкновенная. Что ни полоска, то приключение!»

И вдруг кот заметил:

— А веничек нам бы тоже не помешал…

— Подметешь хвостом! — проворчало Облако. Оно уже оторвалось от скалы и направлялось в открытый океан. Однако без минутной заминки все-таки не обошлось, так как Ветер вдруг вспомнил:

— Надо составить для команды расписание, распределить обязанности…

— И кто есть кто? — спросила Светка.

— Моторыч — впередсмотрящий и боцман. Ветер — рулевой. Светка — штурман.

— А я? А кто я? — обиженно начало Облако.

— Как кто?! — воскликнул Ветер. — Ты судно, наш пароход, наша палуба!

И Облако спокойно двинулось в путь. Решительное, как у мамы, лицо Светки приняло энергичное выражение. В ее стриженной под мальчишку голове вертелась песенка: «В пять минут, в пять минут можно сделать очень много!» И Светка была уверена, что в пять или не в пять минут, но справится она со всеми делами очень быстро.

Итак, с востока вставало свежее, румяное солнце, сверкал во все стороны проснувшийся океан, играли дельфины, чайки, и над ними плыло розоватое Облако, рядом с которым летел улыбающийся Ветер. Впереди впередсмотрящим сидел известный всем флотский кот Мотор Моторыч, а сзади расположилась с биноклем в руках Светка — внучка Патефоныча. Светка Тучкина плыла на Облаке. Курс был ост, точнее, норд-ост, а по-нашему, северо-восток. И ничего сверхъестественного, фантастического для понимающих хоть что-нибудь в сказочных делах людей в этом не было.

Только капитан «Трех поросят» Ветерков все еще удивленно смотрел вверх. Но подумав: «Раз так торопятся, значит очень надо», — он вдруг крикнул:

— Эй, на облаке, Моторыч! А круг, что, забыли? — И, сняв спасательный круг, на котором было написано: «Три поросенка», протянул его вверх. Он пожелал попутного ветра, помахал команде вслед, но тут же услышал крик:

— А веник? Веник!

Это, понятно, кричал дороживший своим пушистым хвостом боцман Моторыч. Он разглядел у камбуза старенький, но крепкий веник, и в ту же минуту получил подарок, который очень скоро пригодился, как увидим, для совершенно неожиданного дела.

Отставить сказки!

Друзья быстро летели над океаном, и Светка, сжимая крепенькие кулачки, готовилась к решительному разговору с Волосатиковым.

— Что значит прихватил? — возмущалась она. — Как это — оставил людей без света и горючего? Ни фига себе! По какому праву?

В тонкостях событий она не разбиралась, но зато твердо знала: в каждом окошке должен быть свет, в каждом доме — тепло. Каждый пароход должен плыть. Каждый сейнер — ловить рыбу. А каждый маяк должен светить!

Она даже представляла, как наступает на Волосатикова и размахивает пальцем перед наглым хапугой.

Но скоро Светка о нем забыла. Вокруг над голубым океаном махали крыльями бабочки, внизу парили пустившиеся следом дельфины, и в глубине серебрились такие косяки рыбы, что Моторыч хватался за леску, но тут же азартно сверкал глазами в другую сторону, в другие волны! Там шли косяки еще больше!

Раньше он смотрел с палубы на встречные суда и размышлял: «Это сухогруз! Это вон танкер! А вон на этом — неважный капитан. Дыму-то, дыму! Хоть натягивай кошачий противогаз!»

Но теперь встречных судов не было. И только внизу — рыба, рыба, рыба.

А Ветер то и дело вздыхал: ему хотелось показать подруге весь мир, весь океан. И он то насвистывал, то выделывал веселые фокусы. Но неожиданно произнес:

— А ведь плывем по сказочной дороге…

Светка поинтересовалась:

— А почему по сказочной?

— А вон видишь, ковыляет медуза? Когда-то она, говорят, была с костями… Пока морской царь не выбил их.

Около стайки морских коньков медленно ковыляла медуза.

— Это она-то из сказки? — с усмешкой спросил Кот.

— Из самой настоящей, японской! Про печень живой обезьяны. Хотите, расскажу?

Летая над разными странами, Ветер слышал много диковинных сказок и готов был сам рассказывать их без конца.

Конечно, про то, как морской царь отправил медузу на обезьяний остров Саругасима привезти для больной дочери обезьяну с ее лечебной печенкой, а шустрая мартышка воскликнула: «Ха! Так что же ты не сказала мне раньше?! Ведь я все свои печенки выстирала и повесила сушить на дереве! Поплыли обратно!» — про это Светка читала не раз, но согласилась: «Рассказывай!»

Приятно ведь было покачиваться в воздухе над Японским морем, смотреть вдаль и знать, что где-то там есть острова и пальмы, качаются умные обезьяны с их лечебными печенками, и слушать рассказ того, кто над этими островами летал. Слушать и думать про страну Японию, к которой плывет сейчас такая же сказочная медуза.

Кот тоже внимательно приподнял уши.

Правда, он подумал: «Что-то скучновато… Команда есть, тельняшка есть, а приключений пока и не предвидится! Одни сказки…»

Но вдруг Облако из летучего понтона сделалось легким остроносым катерком, а Ветер едва успел начать рассказ, как Моторыч оперся на передние лапы и, глядя на горизонт, зашипел:

— Нич-чего себе! Ах, разбойники, ах, шкурники!

Ветер взглянул вправо и тоже присвистнул.

А Светка, вскинув бинокль, скомандовала:

— Право руля! Отставить сказки!

Сейчас было не до сказок.

Справа по борту маленький экипаж увидел прыткого китобойца, настигавшего стадо китов. Киты то сворачивали в сторону, то уходили в глубину и выныривали снова, а китобоец подпрыгивал на волнах, догоняя великанов. На самом его носу, расставив возле пушки кривоватые ноги, уже целился гарпунер.

— Ах, разбойники! Что делают! — Старый морской бродяга Моторыч, знал, что китов давным-давно нельзя ловить — даже на леску, а тем более бить из пушки таким разбойным способом. Но то, что возмущенные друзья увидели сейчас, было ужасней всякого безобразия: китобоец настигал усталую китиху, к которой прижимались три маленьких беспомощных китенка!

— Негодяи! — повторил Моторыч, вооружившись веником. — Одну китиху уже подстрелили!

— Точно? — спросила Светка.

— Конечно! — выдохнул Ветер. — Вторая взяла ее китенка на воспитание и кормит трех сразу!

Облако прибавило скорости, потому что Светка скомандовала:

— Полный вперед, наперерез! — и сжала рукоятку зонтика.

— 10 узлов, 12,15! — отметил Ветер, когда они почти повисли над разбойным китобойцем.

Гарпунер в хлопающей оранжевой куртке уже согнулся, он даже высунул кончик языка, победная улыбка так и приплясывала на его физиономии:

— Сейчас! Сейчас!

И вдруг произошло нечто такое, отчего он сразу проглотил язык и, перелетев через палубу, схватился за голову: сверху на него со свистом налетело страшное Облако и разъяренная девчонка в тельняшке двинула его зонтом по спине! Потом взмахнула еще раз и съездила по макушке. А возникший рядом кот шмякнул его по затылку веником и прошелся черной лапой по физиономии!

Вслед за этим налетевший Ветер завернул огромную волну, и она одним броском так кувыркнула гарпунера к рубке, что он сразу набил полсотни шишаков. И набил бы еще больше, но тут девчонка сказала:

— Только без кровопролития!

И Облако, прикрывая китов, поплыло за ними, пока они не исчезли за горизонтом.

Еще недавно храброе браконьерское суденышко тут же рвануло изо всех лошадиных сил по дороге, где когда-то качалась глупая медуза, и потащило своих перепуганных храбрецов залечивать носы и затылки.

— Что, повезли обратно собственные печенки? — язвительно промяукал довольный Мотор Моторыч.

Облако стало набирать высоту, поглядывая вместе со Светкой то вдаль, где пускали фонтаны спасенные китята, то туда, где улепетывали браконьеры и уже сообщали по радио, что на них совершила нападение какая-то летающая посудина, которой управляют агрессивная инопланетянка, черный разбойный кот с веником в лапах и хулиганствующий ветер с настоящим человеческим лицом!

Ветер, понятно, все это слышал и понимал: он прекрасно читал азбуку Морзе, и был невероятно доволен их общей победой и, конечно, своей.

Ветер, Пушкин и Моторыч

Ветер был доволен победой всей команды и, конечно, собой. Он посвистывал над сияющим морем, весь сиял сам и то и дело с удовольствием вспоминал, как он с волной швырнул этого самурая головой прямо в рубку!

Все — и Облако, и Светка, и Моторыч — терпеливо слушали эту чуть-чуть хвастливую болтовню. Они уже собирались заметить, что кое-что тоже сделали для спасения славных морских существ, как вдруг Ветер гордо выдохнул:

— Нет, не зря Пушкин сочинил про ветер чудесные стихи.

И тут же продекламировал:

Облако усмехнулось:

— Ты читаешь так, будто это он сочинил именно про тебя.

Оно терпеть не могло хвастовства!

Но Ветер сказал:

— Это вряд ли. Но кто его знает. А эти, вот эти, точно про меня! — и он прочитал:

— Почему же про тебя? — удивилась Светка. Никогда прежде ни о чем подобном Ветер даже не заикался. Да и в школе им об этом ничего не говорили. — Быть может, он тебя еще и видел? — усмехнулась она.

— Конечно, видел! И не раз! — сказал Ветер.

— Где?!

— Да мало ли! Он плыл по Черному морю на корабле, а я дул в паруса! Даже поправил ему плащ и чуть не смахнул нечаянно шляпу! А в Крыму летал у скалы, когда он стоял над бушующим морем и читал эти стихи.

— Ерунда! — усомнился кот. — Мало ли кто стоял там в такой же шляпе и читал его стихи!

— Ну как же! Как же! — обиделся Ветер. — Хочешь, я его нарисую?

— Валяй! — усмехнулся Моторыч.

— А сможешь? — спросила Светка.

— Пожалуйста! — Через минуту Ветер подул на маленькое встречное облако, так что оно быстро стало походить на кудрявую голову, потом открылись живые голубые глаза, обозначился нос. И веселый, молодой Пушкин улыбнулся им с высоты.

— Ну как? — спросил Ветер.

— Здорово! — откликнулась Светка. — Здорово!

Художницей себя она не считала, но очень любила, когда хорошо рисовали товарищи, и любовалась пейзажами.

А Моторыч хотел проворчать: «Мало ли что… Все это фокусы». Но промолчал: уж слишком иронично великий поэт смотрел в его сторону и подмигивал Ветру, будто старому приятелю.

— Ну что ж, может быть, — согласился Моторыч, но скромно заметил: — Между прочим, и про нас, котов, Пушкин, кажется, тоже писал…

— Конечно! Конечно! — великодушно подхватил Ветер. — Еще как писал!

прочитал он к удовольствию кота.

подхватила Светка.

— А между прочим, ты, кажется, и впрямь похож на того кота, — вдруг заметил Ветер и предположил: — Так может, это твой предок, твой прадед или пращур наговаривал Александру Сергеевичу сказки? Как там? «И кот ученый, свои мне сказки говорил». А ну-ка, встань, пройдись.

Моторыч усмехнулся, но, польщенный общим вниманием, сделал шаг влево, шаг вправо, и Ветер радостно взвился:

— Похож, точно похож! И порода — та! А хвост, а уши! Наверняка потомок!

Он обрадовался так, будто встретил старого друга-приятеля!

— Хм… Правнук пушкинского кота — моторист, трубочист? — усмехнулось недоверчиво Облако.

— Ну и что! — взметнулся Ветер. — Правнук самого Пушкина — я это видел сам — никакой работы не чурался. Ни чистой, ни грязной! Рабочим был, солдатом был. И окопы рыл, и в атаку ходил. Вся грудь в орденах и в медалях! А как кричал «Ура!». Будто сам Пушкин.

И хотя у Моторыча не было ни орденов, ни медалей — одно белое пятно на груди, — но именно это замечание убедило всю команду в том, что их боцман был потомком знаменитого кота. Совсем недавно все видели, как бесстрашно бросился он в атаку на настоящих разбойников.

Светке была приятна эта пушкинская беседа. И не случайно. Решила она, как известно, стать моделью — и следом все девчонки в классе, словно намагниченные, закачались, будто на подиуме. Захотела — гимнасткой, и они на переменах начали выделывать друг перед дружкой гимнастические чудеса. А уж когда приняла решение быть штурманом — класс будто бы подхватила морская волна: «Вот это круто! Вот это клево!»

Но попросила их старая учительница почитать на продленке второклашкам сказки Пушкина, и повзрослевшие подружки пожали плечами:

— Ну, вот еще — малышовые стишки…

А стоило Светке согласиться и даже поставить на утреннике спектакль о мертвой царевне, как все заволновались:

— Почему одна Светка?

— А Света повзрослела и поумнела рядом с Пушкиным раньше остальных, — сказала учительница.

И класс вдруг заговорил строчками Пушкина, а сосед по парте, чернявый мальчишка, на перемене промурлыкал возле нее мелодию, в которой угадывались очень приятные и волнующие слова:

И вдруг он, вздохнув, удивился:

— Ну, магнитик, намагнитила! Все заболели Пушкиным!

— По-моему, очень хорошая болезнь, — сказала Светка.

И сейчас, среди моря, ей было приятно, что Ветер тоже болен Пушкиным. Он даже насвистывал иногда ту же мелодию про прекрасное мгновенье.

И Светка поинтересовалась:

— А ты что, помнишь, какой у Пушкина был голос?

— Конечно! — ответил Ветер. — Конечно! Боевой, веселый. Как он сам. — И разгоряченно добавил: — Будь он с нами, он тоже вложил бы как следует этой китобойной шпане!

И Моторыч уже без всякого стеснения спросил:

— Так сколько же тебе лет, если ты видел Пушкина?

Ветер озорно крикнул:

— Может, сто, может, двести, а может, и тысяча!

— Старик! — рассмеялась Светка.

— Ну нет, я всегда молодой! — живо возразил Ветер.

— Не стареешь, не умираешь?

— Нет! Я только замираю, если нахожусь без движения, хотя засиживаться некогда. А старик — это как в сказке про золотую рыбку: «Старик ловил неводом рыбу…»

Мотор Моторыч вздохнул. В это время, улучив момент, прошелестело и Облако:

— И про облака поэты тоже очень любили писать стихи…

— Конечно! — воскликнул Ветер, который чуть не сдул шляпу с самого Пушкина. — Да еще как писали — заслушаешься!

Он тысячу раз листал страницы книг и слушал, как школьники учили стихи или отвечали у доски.

— Хотя бы это: «Тучки небесные…

— Вечные странники…» — поддержала его Светка, поглядывая в бинокль. За это стихотворение Лермонтова она даже получила пятерку. Правда, с минусом.

— А это! — восхитился Ветер. — «Ночевала тучка золотая на груди утеса великана…»

— Это, может быть, про меня, — вздохнуло Облако.

Но тут Ветер прислушался к звукам из атмосферы и рассмеялся:

— Ха-ха! Китобойная шхуна «Банзай — мару» уже выступает со срочным сообщением про инопланетян. А разбойничек-гарпунер даже демонстрирует по космическому телевидению синяки от веника, шишки от зонтика и царапины от когтей из космоса!

— Запомнил! — довольно проурчал потомок пушкинского кота, и Светка засмеялась, но заметила:

— А вот как они собирались бить китят, не скажут!

И вдруг Ветер резко сказал:

— Братцы, меняем курс! Тревога! SOS!

Он улавливал все без аппаратуры.

Моторыч, заметив внизу большой косяк красноперки, проворчал:

— Только соберешься разматывать леску, обязательно оторвут от дела…

И Облако выдохнуло:

— Только знай, туда-сюда, сюда-туда…

— Бессердечный народ! — выпалил Ветер, будто у него самого билось горячее сердце. — Там, может быть, тайфун, беда, гибнут люди!

Светка скомандовала:

— Всем на палубу! Полный вперед!

И облачный Пушкин посмотрел вслед дружной команде.

Когда кричат «аригато!»

Они мчались что было сил и скоро оказались над тонущей рыбацкой шхуной. На верхушке мачты уже сидел маленький раскосый мальчишка, следом карабкались старые рыбаки, они забирались все выше, но не забывали давать подзатыльники стоявшему внизу рулевому: по его вине судно налетело на скалу! Пойманная рыба уходила в пробоину, спасательная шлюпка качалась в стороне, а они отпускали шлепки и кричали: «SOS! SOS!»

— Нашли время для шлепков! — сердито сказала Светка, подтянулась зонтом к мачте — и через мгновение малыш качался на покряхтывающем от нового груза Облаке.

Ветер умело подогнал к мачте шлюпку и Моторыч захрипел слетевшим в нее рыбакам «Мотор заводите, заводите мотор!», потому что в шлюпке тарахтело не от мотора, а от шлепков бедолаге-рулевому.

Светка опустила в шлюпку мальчугана, которому совсем не хотелось покидать необыкновенное уютное место и, достав из рюкзака, сунула ему в ладошку кусок хлебной краюхи.

Наконец мотор шлюпки весело затараторил. Рыбаки, разом прокричав: «Аригато» — что по-японски всегда означало «Спасибо!», помчали в сторону синевших вдали японских островов. Оттуда навстречу им торопились вызванные Ветром спасатели. И только тут рыбаки начали открывать в изумлении рты и наконец-то сообразили, что и девочка, и кот плывут на облаке.

А Облако поднатужилось, довольный Ветер запел «По морям, по волнам», Моторыч запустил свой мурлыкающий моторчик, и по Светкиной команде друзья тронулись по своему маршруту. Светка была довольна собой, а еще больше — друзьями. Ей подумалось, что энергичные действия их экипажа могли бы понравиться даже бывалому капитану Солнышкину. Никто не терял времени. Все действовали! Как настоящие пушкинские витязи!

Правда, один из витязей неожиданно запустил в воду леску и, подцепив выбравшегося из пробоины окуня, начал с удовольствием хрустеть свежей рыбкой. Все-таки он был кот! А Светка достала остаток краюхи и стала потихоньку отщипывать от нее крошки.

Тем временем солнце по самый пояс опустилось за горизонт. Вода покраснела, небо стало синеть. В нем проснулись первые звезды. И Облако резонно заметило:

— Пора бы подумать о ночлеге.

Моторыч тоже был не против такого предложения. Да и Светку, хотя она привыкла торчать у телевизора до самой взрослой поры, клонило от усталости в дрему.

Слева по курсу как раз выдвигался высокий берег, над которым покачивали хвоей причудливые сосенки. Скалы уходили вниз, как палуба тонувшего корабля. И Ветер вспомнил:

— Я знаю здесь отличную пещеру, сухую и теплую. И между прочим, очень интересную. Согласны?

Он подтолкнул невозражавшее на это предложение Облако к углублению среди скал. Моторыч повел задумчиво головой. В пещере могли бы наверняка найтись норы и одна-другая мышь. А Светка сказала:

— Хорошо! Ночь в таинственной пещере! — хотя ей, при всей ее смелости, было немного тревожно: не водится ли там кто-нибудь покруче мышей?

Много-много лет назад…

Ветер первым пустился в пещеру, проверил все углы и гостеприимно пригласил спутников за собой.

Моторыч, пройдясь по всем закоулкам, недовольно фыркнул: «Ни одной дыры, ни единой мыши!» К своду, правда, прилипла пара летучих, но летать самостоятельно, как известно, кот не умел.

Зато Светка распрямилась от неожиданного восторга. Вся пещера была полна радужных махаонов. Стены, потолок, углы, как живыми коврами, были выстелены переливающимися крыльями. А бабочки все влетали и влетали, усаживались друг возле друга и оставили на стене открытой только одну каменную полосу, на которой виднелись удивительные картины.

Высокие мужчины отбивались от чудищ длинными мечами, за ними стояли женщины в красивых, как крылья бабочек, халатах и взмахивали широкими рукавами. Мужчины постепенно погружались в воду, а женщины превращались в бабочек. Точь-в-точь таких, как те, что шевелили крыльями на стенах и улетали к стоявшей наверху с мечом в руке женщине с лицом луны.

— Что это? — изумленно спросила Светка, протянув к изображениям руку, на которую тут же опустился голубоватый махаон.

В последних лучах солнца на стенах сверкали яркие кристаллы, и казалось: пещеру начинает наполнять удивительная музыка.

— На этот счет я, кажется, на одном из южных островов слышал интересную легенду… — вздохнул Ветер, но Мотор Моторыч недовольно проворчал:

— Неплохо бы сначала развести на берегу костер, хотя спички мы наверняка забыли, а потом уже рассказывать не очень правдоподобные сказки.

Но спички у старой походницы Светки тут же появились в руке. Выброшенный на берег хворост и старые корабельные ящики хорошо подсушило солнце. Вскоре наши спутники уже трудились над своим первым костерком. Кот сгреб лапами остатки случайных газет к кострищу. Светка подмела бережок, чиркнула спичкой — и через минуту Ветер раздувал удобное для всяких историй и сказок пламя. Над берегом уже покачивалась полная колючих звезд темнота. И выбрав наконец удачную минуту, Ветер таинственно заговорил:

— Много-много лет назад…

— …на одном из красивых островов жило беззаботное племя прекрасных женщин.

— И красивых мужчин, — добавил в духе сказки кот.

— Женщины в любое время готовы были радоваться солнцу, звездам, цветам. Но больше всего они любили лунные летние вечера. В эти часы они надевали венки из ароматных цветов и кружились в танцах под плеск волн.

— Как всегда, — рассудил кот. — Да и что им ещё делать на таком счастливом острове! Мужики наверняка ловили неводом рыбу.

— Откуда ты все знаешь, Моторыч? — возмутился Ветер. — Рассказывай сам!

Но Светка улыбнулась. Об одном таком острове однажды им с дедом рассказывал Солнышкин. Там его приятеля Перчикова даже выбрали вождем племени! И Ветер продолжал:

— Мужчины действительно уходили на каноэ в океан ловить рыбу, и если возвращались с хорошим уловом, женщины украшали их венками из самых ароматных цветов и танцевали особенно весело.

Потом мужчины зажигали на берегу светильники, чтобы проходящие суда могли обойти скалы и благополучно добраться до своего берега. На это разъярились злые духи…

— Собаки! — не удержался опять Моторыч. — Как только появится вкусная рыба или хорошая подруга, обязательно вмешается какой-нибудь гад! Жди беды, — зевнул он, и Светка прикрыла ему рот ладонью.

— Они напали на остров, — сердито сказал Ветер. — Чтобы захватить прекрасных женщин и утопить мужчин. Храбро бились мужчины: глаза их сверкали, сердца горели. Но силы были неравными. Страшные волны и духи наступали со всех сторон. Не было спасения… И Луна пожалела своих любимцев. Взмахнула она сверкающим, как меч, лучом — и женщины вдруг превратились в прекрасных бабочек. Она сверкнула второй раз — и храбрые воины обратились ярко пылающими светлячками… И унесло их теплыми ветрами и волнами к тихим берегам.

Давно забыли бабочки, что были когда-то женщинами, но сохранили красоту и кружат над островами в своих ярких платьях. Мужчины забыли, что были рыбаками и воинами. Но всегда рады посветить хорошему путнику. А если кто-нибудь из светлячков вспомнит, что был человеком, то обязательно поможет вспомнить другим и поведет их по лунной дороге к родному берегу, чтобы жить по-человечески. Работать и дружить.

— И ловить рыбу! — завершил Моторыч.

— Хорошо… — вздохнула Светка. И вдруг спросила: — А кем ты был когда-то, Ветер?

Ветер задумался. Он и в самом деле хотел вспомнить, кем он был, даже собирался сказать: «Наверное, и моряком, и путешественником, и воином», но покосился на дремавшее над скалой Облако и сказал:

— Я всегда был самим собой, ВЕТРОМ!

И взглянув на Светку, Ветер заметил, что она уже дремлет на куче хвороста.

Моторыч тоже хотел вздремнуть, но все подергивал глазом. Наверное, ему мешала горевшая впереди яркая звезда, и он пытался убрать ее лапой. Наконец и он уронил голову на песок.

А звезды разгорались все ярче и ярче. Это были уже целые созвездия. И Кассиопея, и Лебедь, и Большая Медведица. Тихо плескалось полное светляков море. Светила луна, посылая спящим друзьям и своим любимцам добрые лучи и добрые сны.

Потихоньку, чтобы никого не разбудить, Ветер оторвался от берега и полетел по тревожившим его делам.

Шишки от инопланетян и краюха хлеба

Снился Светке интересный сон. Будто в красивом кимоно она летела с медузы на медузу сквозь волны и за руку ее держал лучом светлячок, похожий на спасенного японского мальчишку. Летели они мимо сердитых морских коньков и осьминогов, ныряли в темноту от акулы, а впереди них плыл Мотор Моторыч со спичечным коробком в лапах и зажигал спичку да спичкой.

Светка пыталась сказать светлячку: «Вспомни, кто ты, вспомни, кто ты!» Но у нее ничего не получалось. Зато она слышала, как он говорил:

— Плыви! Ничего не бойся! Плыви! Я тебе еще посвечу!

Тогда во сне она стала делать зарядку с песенкой, подкоторую просыпался, бывало, в походе ее отец:

Она сделала зарядку, набралась сил, вдруг крикнула светлячку:

— Ты человек! — и проснулась.

Напротив нее крохотный пучеглазый крабик вытягивал клешню, будто делал зарядку, выспавшийся Моторыч намывал лапой физиономию, Облако разминало мускулатуру, а вернувшийся Ветер спокойно кружил рядом и насвистывал: «Светка, Светик, Светлячок…»

Он уже слетал к японскому берегу, удостоверился, что спасатели доставили рыбаков на место, что соне-рулевому прекратили наконец отвешивать подзатыльники. И мимолетом даже посмотрел сногсшибательную телевизионную передачу. Да и не посмотреть было просто невозможно! У всех телевизоров толпы японцев слушали рассказ ошарашенных рыбаков о их фантастическом спасении, о девчонке, спустившейся на облаке, о коте, исправившем моторную лодку. А веселый мальчуган в доказательство невероятных рассказов демонстрировал перед всеми краюшку хлеба, которой угостила его небесная гостья-сан и которую он сохранил, чтобы показать всей Японии.

Так за один и тот же день миллионы уважаемых японцев услышали две совершенно противоположных истории об одной и той же спустившейся на облаке компании, которая одним — неизвестно за что! — накостыляла веником и зонтом, как в японской сказке, шишек справа, шишек слева, а другим протянула свою последнюю краюху.

Но одно японцы услышали уже бесспорно: землю наконец посетили инопланетяне.

Один из спасателей, правда, издалека даже снял на кинопленку похожее на летающую тарелку облако «Три поросенка», на котором был виден то ли мохнатый инопланетянин, то ли черный кот. И что интересно, как удалось расшифровать по выражению его морды, он намурлыкивал неизвестную на нашей планете песенку «Хорошо быть кисою, хорошо — собакою…».

А инопланетяне тем временем плыли уже, не отклоняясь от намеченного курса, к цели, и Светка, напевая «Пять минут, пять минут», еще решительней обдумывала, как с ходу поставит на место нахального Волосатикова. Она даже на Облаке демонстрировала кое-какие приемы карате, которым еще на скале ее обучили и Ветер, и Мотор Моторыч, известный среди котов каратист.

Иногда Светка поглядывала по сторонам в бинокль, Ветер парил над океаном и прислушивался, не слышен ли снова крик «SOS!». Но на этот раз было все спокойно. Рядом с ними выпрыгивали из волн дельфины, чайки подхватывали прямо на лету хлебные шарики. И к вечеру друзья увидели перед собой за стоявшим на скале маяком длинную, как чулок, бухту, уставленную молчаливыми кораблями, и раскинувшийся среди сопок большой город. В центре его стоял на пьедестале высоченный бронзовый матрос. В одной руке он держал бескозырку, другой — опирался на тяжелый якорь.

Внизу как попало сбились троллейбусы и автобусы, вдоль берегов дремали трамваи. Но разглядывать все это было некогда: солнце снова скрылось за горизонтом, с востока опять подступала ночь, и молчавшее целый день Облако вздохнуло:

— Ну, где на этот раз будем ночевать?

Привет Морскому Ветру

— Так где же мы на этот раз будем ночевать? — снова прохрипело Облако.

И, поглядывая неуверенно на город, где почему-то не загорались неоновые буквы: гостиница «Океанск», гостиница «Приморье», — Светка все-таки сказала:

— Ясно, в гостинице!

Ее родители, прежде чем попасть к деду на маяк, всегда ночевали в гостинице. И, опустив руку в карман, она достала несколько, оставшихся от покупки жвачек, аккуратно сложенных рублей.

— Мур-мур! — усмехнулся кот. — Да на эти рублики сейчас не купишь даже пары колбасных шкурок.

— Пожалуй, Моторыч прав, — согласился Ветер. Пускаться в дорогу с такими финансами было, конечно, легкомысленно. Но тут же он деловито оглядел бухту и решил: — Ничего! Только придется поискать какую-нибудь брошенную посудину, а там для морских бродяг каюта всегда найдется!

— Тогда веди! — проворчало Облако.

Посмотрев вниз, на гущу ржавевших в углу бухты старых кораблей, Ветер скомандовал: «Пошли!» — и стал планировать к давно забытому пароходу «Светлячок».

Но там, как ни странно, из каюты иллюминатора уже торчала чья-то любопытная физиономия. Он вильнул к «Старому борщевику», но и там было битком набито.

Ветер оглянулся и собирался даже почесать в несуществующем затылке, как вдруг с мостков, ведших от берега к старенькому теплоходу «Кок Борщик», раздался удивленный хриплый голос:

— Ха-ха! Привет Морскому Ветру! Привет, бродяга! Ты что, не узнаешь старых друзей? Да это же я, Мишкин! — И в сумраке возникла огромная фигура в тельняшке на крепких плечах. От нее хорошо пахло машинным маслом, так что Моторыч с удовольствием вдохнул родной машинный запах.

— Ну что, узнал? Мы же с тобой и Солнышкиным обошли чуть не весь свет. И Японию, и Антарктиду, а у острова Таити вместе насвистывали:

— Жил негр Тити-Мити и попугай Ке-ке! — подхватил весело Ветер — и бросился на шею огромному приятелю, с которым в самом деле обошел все океаны, пел и про Тити-Мити, и Ке-ке, и мисс Мери Биль-Боке. Да только ли это! Он хотел напомнить, как двенадцать негритят пошли купаться к морю, но тут Мишкин протер глаза и приблизился носом к самому Облаку:

— А это что за мисс? Да это же внучка Патефоныча — Светка! — удивился Мишкин. — Не может быть! Я же ее когда-то подбрасывал выше маяка!

— Почему это не может? — удивилась теперь Светка и вздернула курносый упрямый носишко.

— Так выросла, что не узнать! Вот только тельняшка нашего старикана.

— Все вырастают, — сказала невозмутимо Светка и, оглядев с ног до головы громадного Мишкина, хотела что-то добавить, но Мишкин опередил ее вопросом:

— А что это у вас за такой сказочный способ передвижения?

— Ничего сказочного! — вздохнуло Облако. — Обыкновенные законы физики: повышенное давление плюс Ветер.

— Плюс сила воли, — сказала Светка.

И тут, что-то сообразив, Мишкин воскликнул:

— Так не о ваших ли инопланетных подвигах целый день по транзистору лопочут япончики?

Он тоже понимал по-японски, по-английски и даже несколько коротких слов по-китайски.

— Конечно, о наших, — подтвердил Ветер. И вдруг вежливо полюбопытствовал: — А вот о том, что нашему экипажу негде в родном городе ночевать, они ничего не говорили, а?

— Так нет проблем! — весело воскликнул Мишкин — Но проблем! — добавил он, как говорят на Кубе. — Пошли! На «Коке Борщике» старым друзьям всегда найдется место!

И, сняв Светку и Моторыча с Облака, он потопал по качающимся мосткам. Впереди он, за ним Светка и кот, потом Облако, возле которого Счастливо посвистывал Ветер.

Вы что, на помощь Борщику?

Старый маленький теплоход «Кок Борщик» сотни раз пробирался среди льдин в арктических морях, так что его не однажды обнюхивали любопытные белые медведи, еще сто проходил под тропическими пальмами, и о его днище, бывало, почесывались нагловатые акулы и пробовали точить зубы проголодавшиеся крокодилы. Но после того, как о его борт потерся шатавшийся без дела айсберг, «Борщик», поскрипывая и вздыхая, доковылял до родного берега и стал там, как говорят моряки, на вечный прикол.

Ходить в далекие моря и штормовые рейсы ему уже не светило. Зато вспоминать старые плавания и сногсшибательные морские истории можно было сколько угодно. Тем более что на нем жил самый сногсшибательный народ, которого ничто не сбивало с ног. И ходивший по океанскому дну рядом с осьминогами водолаз Пузырьков, и старый цирковой боцман Бурун, а рядом с самим Борщиком обитал друг Солнышкина Мишкин, каюта которого была просто набита воспоминаниями о самых веселых мореплаваниях. На столе у него вместо пепельницы покачивалась половинка кокосовой скорлупы из Индии, возле которой он вывалился за борт и целых восемь часов лежал на воде среди акул. Рядом розовела раковина с Кубы и белел срезанный для друга радистом Перчиковым коралл с островов Фиджи. А над койкой, на которой, между прочим, сиживал, бывало, старый Патефоныч, среди журнальных красавиц висел снимок, где Мишкин, Борщик и штурман Солнышкин жевали огромных сингапурских креветок.

И наверное, старые приятели пустились бы в увлекательные воспоминания, если бы их не тревожили сегодняшние дела.

Поэтому старый друг кока Мишкин спросил:

— Вы, конечно, тоже на помощь Борщику?

— А что? — воскликнул Ветер. — С ним что-то случилось?!

— Все спешат к нему! Все! — И Мишкин хотел что-то объяснить друзьям, особенно Светке, которая сразу взяла веник и принялась за уборку. — Я думал, вы знаете.

В это время за иллюминатором плеснула такая рыбина, что Моторыч замурлыкал и, сдернув с шеи леску, бросился разматывать ее, хотя по части историй — особенно с Борщиком — мог сам наговорить сколько угодно.

— Ты что завелся, Мур? — спросил Ветер.

— А кормить гостей кто будет? — в ответ поинтересовался Моторыч. Он на любой палубе чувствовал себя ответственным хозяином. — Ветер и Облако, понятно, запахом насытятся, а остальных кормить надо!

— Так сейчас смотаемся за крабовыми палочками в магазин «Океан». Тут под боком! — предложил Ветер.

— Зачем мотаться?! Мы их сейчас просто достанем! — сказал Мишкин, щедро распахнув стоявший в углу холодильник. И вдруг оттуда пахнуло такой собачьей вонью, что он в ужасе захлопнул дверку и едва не взорвался!

За иллюминатором поперхнулось Облако, а в небе скривилась и едва не плюхнулась в море луна.

— Пропало! Полкило колбасы и кило крабовых палочек! — гневно проревел Мишкин. — А все из-за кого? Полкило колбасы и кило крабовых палочек на выброс!

Он посмотрел на всех и сказал:

— Из-за этого жулика Волосатикова.

— Из-за кого? — Светка придержала веник.

— Из-за Волосатикова, — прохрипел Мишкин. — И Борщик, и колбаса, и крабовые палочки!

И он уже пустился в объяснения, но тут к холодильнику подскочил кот и спросил:

— Хорошо воняет?

— Зверски! — крикнул Мишкин.

— Чудесно! Давай! — выпалил ему прямо в лицо Моторыч. — Давай!

И насадив всю пачку палочек на крючок, он бухнул ее за борт.

Облако снова поперхнулось, а луна, покачнувшись, встала на свое место.

— Так вы ничего не знаете? Во народ! Во дает! — взмахнул громадными ладонями Мишкин.

Но тут Моторыч сверкнул глазами: «Тише! Есть!» И с помощью Мишкина стал вытягивать из воды громадного краба.

Еще через минуту краб забулькал в ведре на печке-буржуйке, которая почему-то стояла посреди каюты.

Тогда Моторыч тоже протянул:

— Так чем же вам насолил Волосатиков?

Он очень хотел знать, причем тут этот рыжий плут и какое отношение к нему имеют Борщик, колбаса и крабовые палочки.

И Мишкин сделал круглые глаза:

— Да вы что? С неба свалились?

— Да вы что, с неба свалились? — переспросил Мишкин, забыв, что они и в самом деле спустились с неба. — Подумаешь, колбаса, палочки… А эта, — пнул он промасленным ботинком печку-буржуйку, — по чьей вине пыхтит в матросской каюте? А весь город кувыркается без электричества.

Мишкин кивнул за иллюминатор, где все, кроме ресторана «Золотой кит», погружалось в опасную тьму.

— А все Волосатиков, все ваш Волосатиков! — выпалила Светка.

— С какой стати он наш?

— Сами его в начальники выбрали!

— Сами! — виновато вздохнул Мишкин и неожиданно сам себе дал по затылку. — Всем наобещал, всех одурачил! У малышей в яслях молочишка тю-тю. В детсаду одну конфету на десять ребят кромсают. Капли датского короля везут из Японии, а Волосатиков с дружками их стаканами глушит, шакал!

— Известный тип, — проурчал Моторыч. И дернулся так, что от его шерсти посыпались искры. Он припомнил историю, которую обсуждали все коты на флоте: подсунул несчастной кошке котлету, так вымазанную горчицей, что доктора потом бедолаге щеткой язык оттирали.

— Хам! — сказала Светка. — Не понимает, как это отвратительно.

— Хам в хамстве хамства не видит, — прошелестело за иллюминатором мудрое Облако.

— Хам, крокодил, настоящий шакал! — Мишкин возмущенно вскочил с койки и чуть не пробил головой потолок.

— Детскую библиотеку отдал торгашам, детский театр закрыл, а артистов пинком на улицу. Винни-Пуха — пинком! Карлсона — пинком, так что летел без пропеллера! У Буратино — ни гроша, а чем кормить папу Карло? Поленом? Или вздохами в клубе проголодавшихся артистов? Ужас! — сказал Мишкин и сорвал с головы берет. — Горючее захапал за копейки — продает за тысячи! Винни-Пуху только начали сверлить в поликлинике больной зуб — электричество отключилось! Так что ему с дырявым зубом делать в театре? Свистеть дырочкой в правом боку?

Мишкин любил детские спектакли и детские стихи. Он вообще очень любил детей и был готов защищать их своими громадными руками. И очень переживал все, что случилось в городе.

— Трамваи стоят, корабли стоят. Стихи детского поэта Корабликова не печатают. А почему? Потому что сочинил стишок:

— Хорошо, что он еще не наложил лапу вот на это, — сказал Мишкин и, выйдя на палубу, зачерпнул банкой воды, в которой засветились светлячки. Теперь они помогали освещать каюту и печку, на которой в ведре уже покраснел краб. Бывший токарь часто приносил в каюту светлячков не только ради экономии электричества, а для уюта. При этом свете становилось в каюте таинственно и уютно, как в настоящем детском театре.

— Ну что, достаем краба? — глядя в ведро, поинтересовался Моторыч. После всех ужасных рассказов очень хотелось похрустеть вкусной крабовой лапой. Но, словно поправив себя, тут же спросил: — Так, а что же с Борщиком?

Что случилось с Борщиком

— Что с Борщиком? — усмехнулся Мишкин… — Тут он вытащил раскрасневшегося краба из ведра, окунул его за борт, потом, отломив лучшую лапу, отдал ее Светке, протянул другую Моторычу и, похрустывая сочной клешней, сказал:

— Да, Борщик — светлый человек! Кто лучшим компотом поил весь флот? Борщик! Кто не жалел хорошей тарелки супа последнему бичу? Борщик!

А сейчас? Да без него бы полгорода окочурилось! Ведь всех своими блинами спасал не кто-нибудь, а Борщик!

— Я за Борщика с любого нахала скальп сниму! — хрустнув крабьей лапой, проурчал Моторыч: Борщик когда-то оставлял ему лучшие хвостики от жареной рыбы! — Скальп! — повторил он.

— Только давайте без кровопролития, — сказала Светка, как говорила ее мама, когда, сердясь на Светкины проказы, папа в шутку бросался искать ремень. — Без людоедства и кровопролития!

В это время мостки за иллюминатором скрипнули, дверь распахнулась и кто-то довольно усмехнулся:

— Кто тут за меня снимет с любого скальп? Не надо никакого скальпа! Я жив и здоров!

И в каюту, мигая припухшим глазом, вошел известный всему флоту кок Борщик. Все бросились его обнимать, а Мишкин сказал:

— А я боялся, что тебя упекли в тюрягу! Даже плакат приготовил. — И он вытащил из-за койки хрустнувший лист бумаги, на котором большими буквами было написано: «СВОБОДУ КОКУ БОРЩИКУ!»

— А я на свободе! — весело сказал Борщик и стал разворачивать сверток, от которого вкусно запахло чесноком и луком.

— Котлеты? — быстро спросил Моторыч.

— Конечно!

— Флотские? Как когда-то на «Даёшь»?

Кот потянул носом и первым запустил лапу в пакет.

— Ну и культура! — заметила Светка и аккуратно отодвинула котлеты в сторону. Надо было еще доесть краба!

А Мишкин, оторвав еще одну клешню для Борщика, сказал:

— А он живой и здоровый! А сколько из-за его затей волнений, стычек и шишек!

— А разве плохие затеи? — удивился Борщик.

— Прекрасные! — сказал Мишкин. — Прекрасные! Ужас, что какой-то шакал этого не хочет знать! Из-за этого вокруг все катавасии!

— Так что за катавасии? — поинтересовалась Светка.

— Посудите сами, — начал Мишкин. — Ему, Борщику, пришла в голову сумасшедшая мысль. Побывал он в Диснейленде и решил построить в Океанске Борщикленд.

— Прекрасная идея! — сказала Светка.

— Согласен! — сказал Мишкин. — Согласились лучшие капитаны: Моряков, Солнышкин, Пионерчиков. Составили проект: на сопке с видом на весь Океанск, с бассейном, аттракционами, с библиотекой, с эстрадой для поэта Корабликова! И конечно, с кухней, которая порадовала бы своими блинами всех ребятишек.

На сопке уже вырыли котлован. Вертолетчики затащили наверх старый отличный парусник — закачаешься! Капитаны обещали привезти из Японии лучшую в мире видеотеку, а космонавт Перчиков — раздобыть телескоп, через который можно будет разглядывать мультики хоть на других планетах. Кита Землячка пригласили в бассейн!

— Во дают! — пропел Моторыч.

— А чего мелочиться?! Строить так строить! — сказал Мишкин. — Не хватало только кирпичей. Раздобыли! Подняли со дна чуть не целый пароход! Водолазы на дне бухты половинки из-под осьминогов вытаскивали. Пацаны по всему берегу шастали.

— А девчонки? — спросила Светка.

— Еще как! — воскликнул Мишкин. — Собрали, сложили все под сопкой. Целая пирамида!

И вдруг Волосатиков объявил: кирпич давным-давно его! На сопке воздвигнут дворец для деловых людей, и кирпич хранился на дне моря по его личному указанию…

— Вот хам, вот шакал! — воскликнула Светка и прихватила покрепче веник.

— Скальп! — проурчал яростно Моторыч и выпустил когти.

— Мало того! Этот обормот над кирпичом водрузил табличку: «Волосатиков и К°»!

— Как тут быть? — Мишкин осмотрел притихшую компанию. — Вот задача! — И тут он весело кивнул на Борщика.

— Так эта мудрая голова дала в газете объявление: «Открываются экскурсии на стройку будущего Борщикленда. Посещение бесплатное. Вместо входного билета один входной кирпич».

— Во дает! — рассмеялся Ветер.

— Гениально! — восхитилась Светка.

— И я так думаю, — сказал Мишкин.

На следующий день вся сопка гудела от детворы! Кирпичи плыли из кучи на сопку, а с сопки, понятно, вниз. Волосатиковские шнырялы бегали на согнутых! Одни вверх, другие вниз.

— Перпетум-мобиле! Вечный двигатель! — просвистел восхищенный Ветер.

— Так этот волосан Волосатиков завопил по телевидению на весь Океанск, что Борщик, этот человек, которому для людей не жалко не только собственной котлеты, но и собственной головы, что он — вор, мошенник и захапал чужое кирпичное имущество! И если не вернет все до единого кирпича, то завтра из этого кирпича Волосатиков выстроит для Борщика индивидуальную тюремную камеру!

И пошло! На сопку толпа охранников! На Борщика наручники! Мальчишки за кирпичи! По всей сопке фингалы! Даже чайки орали: «Свободу Борщику!» Настоящая рукопашная! А Винни-Пух дал Волосатикову коленом под то самое место, под которое пару дней назад получил сам!

— Наша взяла! — сказал Борщик, потирая правый глаз. — Хорошо им навешали, по справедливости! Стройка народная, дети кирпичи собирали, а этот «Мои камушки!» Вот и получил свое. Молодец Пух!

— Жаль, не было еще Морякова и Солнышкина! — заметил Ветер.

— Как не было? — удивился Борщик. — Солнышкин через весь океан руководил сражением! — И кок достал из кармана куртки сложенную вдвое радиограмму: Читайте!

«Океанск — Борщику. Так держать и не сдаваться! Надеемся прибыть открытию Борщикленда. Обнимаем всех друзей. Капитан Солнышкин».

— А никто и не собирался сдаваться! — сказал Борщик.

Бодрый дух Солнышкина витал в каюте, и все посмотрели на переборку, где с фото улыбалась веселая компания: Мишкин, Борщик, Солнышкин и Патефоныч.

— Жаль, меня там не было! — сказал Мишкин.

И Светка, понятно, пожалела, что там не оказалось ее: уж пара хороших приемчиков очень пригодились бы для дела!

В общем, в их воспоминаниях весь вечер вспыхивали синяки и шишки, крабьи лапы хрустели, как нос зарвавшегося противника. И ироничный Ветер с удовольствием прочитал:

Но все, понимая, что главные события впереди, скоро притихли, к удовольствию прикорнувшего за иллюминатором Облака. Несмотря на все законы физики, оно все-таки изрядно притомилось.

Светка, прижав к себе веник, уснула на диване. А Борщик, погладив ее по голове, потопал на свою сопку готовиться к обороне и присмотреть, как бы работнички Волосатикова не уволокли его печку и кастрюли с борщом.

Притих, но не замер, сонный Ветер. И луна смотрела в иллюминатор, как при сиянии светлячков могучий Мишкин выводил на большом листе бумаги громадные буквы:

«ВСЕ НА ЗАЩИТУ БОРЩИКЛЕНДА!»

Никто не заметил, что мимо каюты проскользнула на цыпочках шустрая дама с длинным принюхивающимся носом и явно вслушивающимся ухом.

Чудо! Просто чудо!

Ночь прошла без происшествий. И как только в каюту заглянуло солнце, Светка выбежала на палубу, чтобы сделать короткую зарядку и как можно скорей отправиться на переговоры с Волосатиковым. Но едва переступив порог, она вздрогнула.

— Ничего себе! — возмутилась она.

И как этого они не разглядели вечером!

На палубе валялись окурки и огарки, в маслянистой воде возле парохода стайка чумазых мальков шныряла вокруг компании пустых бутылок с наклейками «Волосатовка». Хорошо еще, что обитавший на дне старый осьминог вылавливал из них самые прочные и строил себе подводную хижину…

Внучка старого капитана терпеть не могла беспорядка. И тут же принялась за дело. И хотя вслух не произнесла ни слова, команду «Ведра, тряпку, швабру!» услышали все.

Она заводила и намагничивала всех.

Ветер погнал по воде к борту упрямые масляные пятна, а Мишкин стал вылавливать их ведром. Водолаз Пузырьков, хотя сам никогда не бросал в воду никакой дряни, начал выуживать всю бутылочную компанию в большую сумку. А на палубе шла авральная работа. Светка Тучкина мыла стены, Облако и Ветер обрызгивали все веселым дождиком, а Мотор Моторыч командовал: «Можно и посильней, еще посильней!» И теплоход «Борщик» молодел прямо на глазах! Будто его не просто хорошо помыли, а побрили, подстригли и даже наодеколонили!

В это время у противоположного берега стояли застрявшие в бухте пароходы, и сердитые капитаны возмущенно ворчали:

— Ни капли горючего! У меня срывается рейс в Америку. Там от наших бананов одни хвостики останутся!

— Что Америка! У меня, Иван Васильевич, в трюме третий месяц торчит груз в Арктику. Полярники последние макарончики доедают, сухарики дожевывают. Никакого порядка!

— А все наш друг Волосатиков!

И вдруг, вскинув подбородки, они замолчали и удивленно переглянулись: на их глазах происходило явное чудо.

Бухта очищалась, а совсем еще недавно ржавый старичок «Кок Борщик» совершенно неожиданно становился молодцеватым бравым красавцем и подмигивал сверкающими иллюминаторами: «Ну, как я? Ничего? Еще могу? И в Японию, и в Америку, и даже в Австралию! Могу!»

С борта махал Мишкин и улыбался: «Мы все можем: и в Америку, и в Японию, и даже в Австралию».

Кувыркались белые чайки, бежали белые облака. И чистая вода пахла такой свежей рыбкой, что хотелось глотать ее на лету.

— Чудо! — сказал капитан Иван Васильевич. — Просто чудо! А вы, Виктор Константинович, не слышали вчера про настоящее чудо? Японцы болтали весь вечер. Вроде серьезный народ, а говорили про какую-то сказочную девицу. На облаке слетела со скалы и так звезданула промеж глаз японскому гарпунеру, что у него сразу вырос второй нос!

— И ты веришь, Иван Васильевич? Это же все равно, что сказать, будто с «Кока Борщика» слетела на венике какая-нибудь девица и понеслась петлять над бухтой…

Но тут капитанские рты достигли невероятных размеров. Капитаны увидели, как от внезапно помолодевшего «Кока Борщика» отвалило пружинистое, словно катерок, Облако. На него тут же прыгнула крепенькая загорелая девчонка с веником в руках, за ней влетел черный пушистый Мотор Моторыч, и они с ветерком понеслись над кораблями, над памятниками и старинными пушками по знаменитому городу Океанску. И на всем их пути раскрывались самые разные рты.

Открытые рты, Светка и Вруля Патрикеевна

Рты раскрывались слева и справа, на тротуарах и на балконах. Молоденькие манекенщицы так перегнулись от удивления через подоконники, что едва не вывалились в руки к подгулявшим матросам.

Рядом с ними бравый капитан, по прозвищу Плавали-Знаем, проехал пальцем по железным зубам и сказал:

— Что за время? Ничего не поймешь! Будто не плавал и ничего не знаю! На китах — плавали, с дельфинами — пили… А чтобы верхом на облаке? Я еще с ума не сошел.

Вывалили на улицу все повара из ресторана «Золотой кит» с такими ртами, будто собирались на лету хватать пудовые чизбургеры.

На балконе эстрадная певица уронила в чашку с кофе огромные накладные ресницы. Она никогда не пользовалась таким вниманием, как эта неизвестно откуда взявшаяся девчонка в драной тельняшке! А посреди залива вдруг с ходу замер готовый к морскому параду катер адмирала, и молодой адмирал вместе с матросами всех кораблей повернулся к Светке и весело взял под козырек. Рты открывали все! И мальчишки, и девчонки, и даже собаки! Да и что удивительного? Разве вы сами не открыли бы рот на все тридцать два зуба, увидев верхом на облаке стриженную под мальчишку девчонку, да еще огромного черного кота!

Светка плыла над сопками, над большим красивым городом, и Ветер, как опытный экскурсовод, давал ей попутные пояснения. Вон тут вместо кинотеатра когда-то была тайга… Вон на обрыве памятник с орлом на глобусе. Это в честь уважаемого путешественника… А у берега, под куполом, тот самый цирк, в котором работал со своими известными медведями боцман Бурун… Теперь у него, правда, группа дрессированных белых крыс, но зато они на веревочных лестницах и на трапах откалывают такие фокусы — с Облака шлепнешься!

Шлепаться с Облака Светка, понятно, не собиралась. Но кое-кто уже был очень даже не против, чтобы именно это произошло. Немедленно!

Следом за Светкой, положив на руль руки с ярким маникюром в «Тойоте» торопилась остроносая рыжая девица с внимательным ухом. Ее шелестящее платье было разрисовано раскрывшими пасть драконами, которые, казалось, готовы были в любой миг всеми зубами броситься на ее защиту. Это ехала владелица трех колбасных лавок и секретарша Волосатикова, Веруля Патрикеевна, которую многие на флоте нежно называли чуть-чуть короче — Врулей. Доверять ей в чем-либо было просто невозможно, а иногда и опасно. Даже колбасы, которыми торговали в ее лавках, были из фальшивого мяса, и все называли их «Врулькиными колбасками».

Она важно поворачивала голову в темных очках то в одну, то в другую сторону, замечая по пути капитанов, которые еще издали махали ей правой рукой, потому что под левой несли солидные свертки, предназначенные, возможно, ей в подарок. Вруля чувствовала себя сверхзначительной персоной, тем более что торопилась сообщить начальнику об очень интересненьком разговоре, подслушанном вечером на «Коке Борщике».

Вдруг она покраснела от негодования и привстала:

— Это что еще такое? Что за кикимора? Кто разрешил? Куда смотрит ГАИ? — по-хозяйски воскликнула она, и нос ее стал краснее клюквы.

Но сотрудники ГАИ открывали рты шире всех. Они показывали друг другу на Облако, на котором, ничего не боясь, плыла голубоглазая внучка Патефоныча. Ее твердый подбородок упрямо смотрел вперед. С крепким веником в руках, уверенная что все дела решит в один миг, она без всякого разрешения секретарши с ходу вплыла в распахнутое окно самого Волосатикова.

Как горчица на котлете

Именно в эту пору в кабинете Волосатикова корреспондент Океанского телевидения Репортажик брал у начальника интервью по поводу вчерашних событий в Борщикленде и наводил камеру на плутоватую физиономию Волосатикова. Всенародно избранный начальник то и дело ерзал в кресле и, сверкая золотым зубом, выплевывал пухлыми губками злые слова. От гнева он был готов разорваться сразу натрое, чтоб сразу и ругаться, и командовать, и, конечно, хапать!

— Этот Борщик и его так наз-зы-в-ваемый Борщикленд — сплошное без-зо-бразие, разбой! — взвизгнул он так, что Репортажик в испуге прикрыл глазок камеры, чтобы не увидели случайно телезрители. — Я заставлю его спустить все до единого кирпича! — Начальник собирался стукнуть кулаком по столу, как вдруг его лицо неожиданно растянулось, глазки в испуге заморгали, а за спиной Репортажика раздался звонкий девчоночий голос:

— Ничего подобного! Борщик — самый прекрасный человек, и Борщикленд — это прекрасно!

Репортажик оглянулся и тут же резко перевел камеру назад. И было отчего! Прогноз погоды обещал сегодня совершенную безоблачность, а тут в окно въезжало крутое облако, а на нем сидела смуглая девчонка в тельняшке, знакомой всему флоту, и возле нее перебирал коготками Мотор Моторыч, знакомый всему океанскому побережью. Ничего более фантастического бывалый корреспондент не мог предположить! Да, такого репортажа не имело ни одно телевидение в мире! И он снимал для родного океанского телецентра все до мельчайших подробностей.

— Борщик — прекрасный человек, и Борщикленд тоже прекрасно! — повторила девочка и, заметив вверху паутинку, взмахнула веником, а Волосатиков испуганно втянул голову в плечи.

— И никаких кирпичиков он спускать не будет, — промяукал кот.

— Я, конечно, не возражаю, — промямлил вдруг Волосатиков, и рыжие волосы на его голове встали дыбом.

— И не надо возражать, — прямо-таки капитанским голосом сказала девчонка, — а надо поддержать.

— И никаких кирпичиков вниз! — нараспев повторил кот, демонстрируя хорошо знакомые Волосатикову когти.

— Да-да! Конечно, этот кирпич нужен мне сейчас для других целей, но, пожалуй, я пошлю людей на помощь. Вот видите, я сейчас же даю указание.

И, подняв телефонную трубку, Волосатиков почти пропел:

— Веруля Патрикеевна! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы к Борщику послали группу… Да, да! Ту самую… — Какую группу, он, правда, не сказал.

— А молоко детям? — спросила девочка.

— В ясли, — уточнил кот.

— А горючее флоту, пекарням и маякам? — строго спросила посетительница, постукивая веником по ладони.

— Конечно, выделим! Мы уже собирались, все это сделать… Все! — почти согласно проверещал Волосатиков.

Светке, а это, понятно, была она, хотелось еще сказать про артистов, про детский театр и про детские стихи, но их она решила оставить на потом. И не потому, что забыла, а просто не придала особого значения. Итак, во-первых, уже была почти победа! А во-вторых, в стихах ли дело?

Однако в этом она была не права. Потому что, как мы увидим, стихи во всех дальнейших событиях сыграли очень немаловажную роль.

Но сейчас все вроде бы шло на лад, и повеселевший хозяин кабинета сказал:

— Очень много забот. Вот если бы вы присмотрелись, в чем у нас следует навести порядок, подсказали, что надо поправить, было бы очень полезно! А вообще, — и он приветливо улыбнулся, — залетайте ко мне через пару часов, и вы увидите, что все уже будет по-другому! Будете лучшей гостьей!

«Весьма лестное и даже полезное предложение», — подумала Светка и с довольной улыбкой выплыла из окна.

Все это зафиксировала камера изумленного переменами Репортажика. Он тут же бросился передавать все на экран. И редкие зрители, у которых еще работали телики, увидели Волосатикова с его обещаниями, увидели Облако, Моторыча и Светку с веником в руке. Кто-то даже говорил:

— Геройская, предприимчивая девчонка! Да и тельняшка на ней геройская, целебная.

Репортажик особенно старательно показывал ее тельняшку с тремя очень заметными штопками.

Никто, конечно, не слышал, как в это время Волосатиков кричал в трубку:

— Борщика упаковать! Девчонку выловить! Да хоть сетью! А кота — отстрелить!

Никто не слышал и переговоров, которые вела через некоторое время Вруля, раздавая задания исполнительным работничкам:

— Группу захвата к Борщику! К нам под потолок — сеть! А за кота премию в десятикратном размере!

Она бы надавала еще немало распоряжений, но тут до ее длинного носа донеслись сильные колбасные запахи, мимо окошка пролетела стайка Врулькиных колбасок, и один за другим стали раздаваться телефонные звонки.

— Беда! Деньги вылетают! Улетают колбасы! Настоящий колбасный смерч!

Но обо всем этом мы расскажем чуть-чуть позднее.

И конечно же никто не слышал короткого разговора, который произошел у выплывшей из окна команды.

— Ты ему не очень доверяй! — сказал Моторыч.

— Как же не доверять?! — возражала Светка. — Человек обещал! Просил помочь! — радостно сказала она.

— Побольше верь! — усмехнулся кот, которому обещания Волосатикова показались такими же сладкими, как горчица на известной котлете.

— Отстань! — резко сказала Светка. Она очень не любила, когда людям так не доверяли. Ведь люди меняются! — Иди проветрись, прогуляйся! — посоветовала она коту.

— Ну, как знаешь, — вздохнул Мотор Моторыч. У него в этом городе было немало знакомых, и появился хороший повод походить по знакомым местам.

Жил отважный Пружинян

На высокой сопке, совсем рядом с будущим Борщиклендом, жил известный на всех морях и океанах боевой поэт Пружинян. Его фамилия совершенно соответствовала его виду. Он был крепким, пружинистым, его рубашку распирали мускулы, потому что всю жизнь он занимался гантелями. И стихи он писал сильные, пружинистые, про море, морские волны и морскую вечную дружбу.

Про него ходили веселые, но верные строчки:

А кое-кто напевал: «Жил отважный Пружинян…»

Казалось, что от него все время так и разливаются волны силы и доброты.

Накануне вечером Пружинян сел за стол писать воспоминания о дружбе на войне. Про то, как ходил с друзьями в разведку, как отбивал танковую атаку. Он приготовился рассказать, как встал из окопа с гранатой в руке его друг, и сам он приготовил гранату. Поэт почти прикоснулся пером к бумаге — и вдруг, уже в который раз! — мигнул и погас свет.

Пружинян сжал кулаки. Он выглянул в окно — света не было нигде. Во мраке молчало море, среди мрака темнели корабли… И весь город молчал, окутанный темнотой.

Только в ресторане, где гуляли Волосатиков и его дружки, слышался хохот, крик и визги.

— Негодяи! — сказал Пружинян и сжал кулаки. — Негодяи! — крикнул он и отпустил пару таких слов, что от них закачалось длинное десятиэтажное здание. Не светился флот, не закипало у поэта в электрокофейнике кофе, зато сам Пружинян весь кипел, будто враги и дураки сорвали сейчас контратаку, за которую он когда-то подучил прекрасный боевой орден.

Всю ночь руки его тяжелели, наливались, Превращаясь в настоящий бронзовый кулак. И с утра, ни на что не обращая внимания, он отправился прямо к Волосатикову, чтобы сказать этому проходимцу все что положено, и только потом за рабочим столом продолжать предательски прерванную контратаку.

Пружинян обладал еще одним серьезным качеством: он был очень неравнодушным человеком. И если на пути видел, что кого-то обижают или с кем-то поступают несправедливо, пройти мимо просто не мог. Он должен был вмешаться! Если радость была у него — он должен был обрадовать других, если у него был свет — он должен был быть у всех:

Он уже сошел с сопки и готов был переступить порог волосатиковского офиса, как навстречу ему, отирая платком лоб, спустился высокий, в морской фуражке, пожилой детский поэт Корабликов. Он вздыхал и едва не всхлипывал.

— Что с тобой? — спросил Пружинян. — Тебя что, обидели? — За старого приятеля он готов был броситься в самый крутой кипяток.

— Еще как… — честно сказал бывший моряк, который никогда в жизни не жаловался.

— И как же?

— Написал я стихи. Хорошие, по-моему, стихи. А меня не только не печатают, а еще и выталкивают!

Когда у Корабликова получались хорошие стихи, ему казалось, что он посылает на помощь всей детворе полные радости корабли. А здесь их не хотели выпускать в плавание.

— Выталкивают? — спросил боевой разведчик.

Вчера, защищая Борщикленд, он видел уже подобные штучки. Вот за плохие стихи кое-кого он мог вытолкать сам. Но Корабликов писал только хорошие. И Пружинян почти приказал:

— А ну, читай!

— Вот, про грамотея, — сказал седой поэт и прочитал:

— Миллион! — радостно закончил Пружинян и засмеялся: — Да они и не печатают потому, что сами делают по миллиону ошибок! Такое напечатать — и пол-Океанска станет вдвое грамотней. А ну-ка еще!

— Еще? — Бывший капитан Корабликов на миг задумался: что бы прочитать новенького?

И вдруг вспомнил, что полчаса назад ему явилось удивительное видение: будто над ним, сияя, проплыла девчонка в тельняшке. Она все так наполнила светом и добротой, что у него сразу сложился стишок, который он и прочитал Пружиняну.

— Отлично! — сказал Пружинян. — И такое не печатать?!

— Нет, говорят: печатная машина занята, — и Корабликов показал подобранный только что листок бумаги, на котором было одно слово «Волосатовка»…

— А стихи, говорят, никому не нужны! — вздохнул Корабликов.

— Очень нужны! Необходимы! Только надо бы побольше боевитости! — воскликнул Пружинян.

Ему на пути тоже явилось Облако с прямо-таки солнечной девчонкой, и ее воинственное настроение намагнитило и без того боевого поэта. Казалось, ее появление наэлектризовало всех.

— А есть и боевое! — сказал Корабликов и прочитал:

— Отлично! Молодец! Так и надо! — крикнул Пружинян, и рубашка на нем хрустнула от вздувшейся мускулатуры. — Шакал!

— Так и про шакала есть! — сказал детский поэт.

— А ну?

прочитал немедленно Корабликов.

Стихи из него так и сыпались навстречу понимающему слушателю.

— Прекрасно! Что еще, какой дьявол им нужен?!

— Ну-ка, — прервал его Пружинян, — давай стихи! Пошли! Я им сейчас покажу!

И, схватив листки со стихами, он бросился наверх, к Волосатикову.

Веселый фокус Пружиняна

— Ты что это делаешь? — спросил Пружинян, шагнув в кабинет и наступая на Волосатикова, который почему-то вдруг схватился за лоб, будто на нем выросла шишка.

— Как что? Управляю! — ершисто выкрикнул тот и втянул голову в плечи.

— Дрянным катером управлять не мог, а взялся править всеми нами? — сказал Пружинян. — Кирпичики — в пузо, Борщика — в камеру?

— По закону! — огрызнулся Волосатиков.

— А то, что корабли без горючего, а боевой разведчик без света не может дописать книгу о подвигах друзей? А прекрасный детский поэт оказывает тебе честь: приносит тебе замечательные стихи, а ты его еще выталкиваешь?! Хорош закон!

— Подумаешь, Корабликов! Что он, Пушкин? Вон и Пушкина нет, а живем без стихов! — почти хрюкнул Волосатиков. — Да и зачем они нужны?

— А затем, чтобы люди не превращались в хрюкающих поросят! — выкрикнул Пружинян. — Вот я сейчас приведу сюда целую демонстрацию школьников! Они знают, кто вырастет из сына, если сын свиненок, они тебе объяснят, и зачем стихи, и что такое поэзия, и что такое морской закон!

— Так нет лишней бумаги, — залебезил Волосатиков.

— Нет бумаги?! — И старый морской разведчик потащил Волосатикова вниз по ступеням в типографию, где вместо детских стихов печатали этикетки с надписью «Волосатовка». Шедший за ними смущенный Корабликов вздыхал:

— Ах, вся эта затея напрасна. Все на ветер…

И тут вся компания столкнулась с ворвавшимся в коридор старым приятелем, которого все сразу же узнали по свежему напористому дыханию. Конечно, это был Ветер. С ним они штормовали, ходили под парусами… И поэтому Пружинян с ходу обратился к нему:

— Ветер, Ветер, ты могуч?

— А что? — спросил возбужденный Ветер, от которого почему-то пахло копченой колбасой. — Что еще?

И едва Пружинян прочитал старому другу стихи Корабликова, Ветер весело свистнул. Он выхватил из рук поэта рукопись, подлетел к печатной машине и, выдернув из нее лист с «Волосатовкой», вставил стихи.

Через минуту Пружинян читал с листовки то, что запомнил наизусть даже без листка:

Машина вовсю печатала стихи, а Волосатиков верещал, что нет бумаги.

— Значит, нет? А это что? — крикнул Пружинян и с маху налепил на лоб озадаченному начальнику этикетку от «Волосатовки».

Вбежавшая следом Вруля Патрикеевна воинственно выскочила вперед с криком:

— Что это вы себе позволяете? Сейчас, кажется, не то время, когда вы ходили на руках и на голове! — Всему флоту была известна история, как молодой Пружинян прошелся на руках перед зазнавшимся туповатым капитаном.

Расхрабрившийся от такой поддержки Волосатиков выкатил грудь колесом и троекратно взвизгнул:

— Вон! Вон! Вон! Кончились ваши фокусы.

— Что? — засмеялся Пружинян. — Что? Какая-то корабельная крыса, шакал, смеет так разговаривать с морским разведчиком! Да я тебе сейчас покажу «кончились фокусы».

И сделав, как в молодости, кульбит, он встал на крепкие руки и уверенно пошел к выходу.

Волосатиков бросился за ним. Но Пружинян уже выходил и так хлопнул дверью, что она отскочила — раз, другой, третий! — и трижды угодила Волосатикову в лоб.

В тот же миг Пружинян оторопело откинулся назад. От тройного удара вместо одного Волосатикова возникли сразу три! Все трое с одинаково красными лбами, показав на дверь: «Вон!» — вдруг бросились в кабинетзанимать одно-единственное главное кресло.

— Не может быть! — оглянулся Пружинян. — Вот это фокус! Трехглавый волосан Волосатиков!

Такое, чтобы в глазах двоилось, он видел не раз. Но чтобы троилось — никогда! Вот наделал так наделал! Вместо одного — сразу три! Три! Тут-то с одним столько дел, а что же будет с тремя?

И он, как торпедный катерок, бросился на сопку, на помощь к коку Борщику. Корабликов посмотрел вслед Волосатиковым, грустно усмехнулся и поспешил за Пружиняном.

По дороге к ним присоединился еще один человек, в спортивном костюме, с бородкой и тетрадью в руках. Он поджидал Пружиняна, который охотно помогал молодым поэтам. И хотя бородач был не очень молод, Пружинян, посмотрев в протянутую ему тетрадь, сказал:

— А знаешь, получится хорошая песня! Только обязательно добавь побольше про Гречухина и, главное, про комаров.

— Спасибо! — радостно сказал человек. — Я сам чувствовал, что про комаров нужно побольше. Их там тьма! Обязательно добавлю!

Но при чем здесь этот бородач и какой-то Гречухин, а тем более какие-то комары, мы узнаем чуть-чуть позднее. Пока же всем им было некогда.

А оставшийся внизу Ветер запустил в собравшуюся у подъезда толпу пачкой листовок со стихами Корабликова, и люди стали повторять их хором. Одни — «Все равно хочу светить…», другие — «Он с пеленок — шакаленок…».

А Ветер все бросал листовки. Правда, через какое-то время люди кинулись ловить и кое-что другое. В воздухе вдруг запахло копченостями, и над ошарашенной толпой понеслась стая колбасных изделий. Стихи смешались с колбасами и кто-то ловил стихи, а кто-то — колбасу. Но все друг друга спрашивали: «Что это? Откуда этот смерч?»

И только Ветер мог ответить на этот серьезный вопрос.

Ужасное, прекрасное!

Дело в том, что два часа, которые Волосатиков выделил доверчивой Светке для прогулки, она решила посвятить знакомству с положением дел в городе, и Ветер потащил ее туда, где можно было послушать, что говорит народ.

— Первым делом на рынок! — посоветовал отправлявшийся гулять Моторыч. — Там можно не только что-то послушать, а кое-что и понюхать. А запахи могут сообщить многое.

В самом деле, за квартал до рынка послышалось дружное посапывание покупателей, и Облако начало слегка покачивать.

По рынку, от палатки к палатке, вздыхая, прохаживались старики и говорили:

— Разве здесь можно что-нибудь купить?

А шустрые старушки, продираясь к прилавкам, вдруг отскакивали от них, как от клеток с хищными зверями, и вращая глазами, поучали:

— А вы не покупайте! Вы — нюхайте!

Дорогие колбасы гипнотизировали прохожих, как питоны. Сыры пренебрежительно смотрели на всех огромными дырками. Даже фальшивые Врулькины колбаски покачивались, будто усмехались: «Ну что, может быть, купите?»

Казалось, люди совершали сюда походы, чтобы только вздохнуть: «Какая вкуснота и как дорого пахнет!»

Забегали моряки, заглядывали доктора, навещали рынок милиционеры… И ежедневно приходила целая экскурсия из клуба проголодавшихся артистов театра «Буратино». Они даже репетировали свои пьесы прямо под открытым небом. Репетировали и вздыхали, вздыхали и репетировали! Карлсон и Чипполино, Иван-царевич и Мальвина… Буратино дырявил носом витрины, а бедный артист Карабас так тянул в себя колбасный воздух, что торговцы в испуге прижимали к себе колбасы и размахивали перед его огромным носом пальцами: Но-но!

— Ужас! — сказала громко Светка.

— Дети без конфет! — тут же подскочила нянечка из детсада.

— Нашим на таблетки не хватает, — вздохнула сестричка из больницы. — Выдали б деньги, я на свои б купила!

— Все из карманов, будто ветром, выдуло! — хлопали себя по пустым карманам и вздыхали одни.

— Будто ветром надуло! — похлопывали себя по пухлым карманам дружки Волосатикова.

Ветру, понятно, слушать все это было не только неприятно, но и обидно! Надуло, выдуло! Но, как ни странно, эти разговоры наводили его на одну очень интересную мысль… И скоро случилось то, отчего Ветер просто взорвался.

У кондитерской лавки, от которой пахло теплыми булочками и кофе, он заметил старого доброго певца. Песни его когда-то любил весь морской город, и сам Ветер замирал по вечерам, когда удавалось услышать его голос…

Теперь старик вдыхал у стойки вкусные знакомые запахи, но не имел ни гроша, чтоб прогреть свое старое горло теплым стаканчиком кофе.

И он, как папа Карло, предлагал прохожим попусту свою старую концертную куртку.

А тут еще кто-то сказал:

— Какие вкусные запахи разносит ветер! Но запахами сыт не будешь. Неплохо бы еще и кружок колбаски.

В этот момент и случилось то, что одни потом называли ужасным, а другие прекрасным событием.

В воздухе раздался сердитый свист. Налетевший откуда-то Ветер пошел гулять по ларькам и на глазах у всех стал выдувать и выбрасывать из-под прилавков пухлые пачки денег. Он весело бросал их во все стороны, словно какой-то озорной энергичный магнитик все подталкивал и заводил его.

Несколько пачек улетели в сторону детской больницы. Целая стая — в форточку детского сада! Пачка — в карман Чиполлино, стопка бумажек — Мальвине и целый дождь в руки Буратино, который тут же крикнул:

— Братцы, живем! А еще говорят, что не бывает сказок! А ну, пошли браться за дело!

И, схватив по несколько чизбургеров, радостно перекусившие артисты припустили в ТЮЗ, раздавая детворе налево и направо билеты на любимый спектакль «Золотой ключик»…

Пачки денег появились в карманах удивленных пенсионеров и старушек, которые тут же стали подсчитывать, на какие вкусности их можно потратить.

А любимый всеми певец отшатнулся в радостном изумлении: к нему на столик налетело столько банкнот, что можно было купить тысячу чашек кофе, тысячу пирожных, напоить и накормить весь базар, а после целым хором петь для тысячи, для ста тысяч, для миллионов человек любимые морские песни!

Вдруг старик испуганно оглянулся: почти рядом с ним загудел и взвинтился самый настоящий смерч с веселым человеческим лицом. Он закружил среди лавок — и в небе взорвался необыкновенный фейерверк из колбас, сосисок, сарделек, апельсинов и бананов! Над Облаком носились конфеты «Мишка», «Белочка», «Чебурашка» — и сыпались в детские коляски, в сумки старушек, на головы защитников Борщикленда. Пролетели даже несколько жареных кур и просто окорочков…

Ветер — а это, понятно, было его рук дело, — прихватил на лету и бросил на Облако вязанку вяленой воблы — и Светка тут же сердито прошептала:

— Прекрати! Ничего для себя не тащить!

На что Ветер огрызнулся:

— А я не для себя, а для друга. И не утащил, а просто поймал в воздухе обыкновенную летучую воблу!..

Внизу, сталкиваясь лбами, бегали хозяева лавок, а вверху все летели и летели куры, окорока, колбасы.

Наконец Светка сказала:

— Кажется, нам пора!

И Ветер бросился расчищать дорогу к резиденции Волосатикова, где, как известно, и столкнулся с Корабликовым и разгневанным Пружиняном.

Пока Ветер разбрасывал над хватающей колбасу толпой стихи Корабликова, Светка влетела в уже известное окно, и Вруля Патрикеевна с улыбочкой пропела:

— Вы уже вернулись? Как раз вовремя. Вас очень ждут! — И снова чему-то улыбнулась: не зря, выполняя задание Волосатикова, она повторяла по телефону одни и те же слова насчет прочной сети для очень крупной рыбки.

Раз, второй и третий!

Светка хотела спуститься с Облака, но Вруля, улыбаясь, почему-то торопливо сказала:

— Нет-нет! Можете сидеть, как сидите!

В это время в кабинет вбежали три совершенно одинаковых человека и сразу бросились занимать за столом единственное кресло! Первым плюхнулся в него тот, у которого на пиджаке появилась табличка с фамилией «Волосатиков», а два других с фамилиями «Волосанов» и «Волосюк», зло покраснев, вцепились в спинку кресла, будто боялись, что их кто-нибудь от него оторвет.

— Ну так что? — спросила Светка, глядя сразу на всех троих.

И тут Волосатиков хитровато сказал:

— Знаете, мы тут обсудили ваш вопрос и решили сделать вам, по-моему, неплохое предложение…

Стоящие по бокам согласно кивнули.

— Неплохое! — быстро поддержал Волосанов.

— Весьма неплохое! — согласился живо Волосюк. Так быстро, будто все они думали одной головой. Светка удивилась. Ни о каких предложениях она речи не вела. Главным было одно: людям — свет, кораблям — горючее, детям — молоко.

— Какие еще предложения? — спросила она.

Но близнецы одинаково усмехнулись, и Волосатиков сказал:

— Ни о каком горючем, разумеется, речи быть не может. Вот горючее! Вот оно. — И он подбросил в руке связку железных ключей от всех бензо- и нефтехранилищ! — Это вам не какой-нибудь золотой ключик — это все! — улыбнулся он и сверкнул золотым зубом.

— Все! Все! — воскликнули разом его близнецы и крепче вцепились в кресло.

— Вот и отдайте все! — решительно сказала Светка.

— Кому?

— Всем!

— Борщику? Мишкину? Патефонычу? А почему?

— А потому что это наше! — сказала Светка.

— Было ваше, стало наше! — разом хохотнули близнецы.

— Хапалы, жулики, пролазы! — возмущенно крикнула Светка.

— Слышали? — проверещала Вруля Патрикеевна. — Как будто у нее нет недостатков! А у самой в дневнике наверняка сплошь двойки да тройки!

«Ну, насчет двоек и троек — ерунда», — подумала Светка. Двойки иногда, правда, случались. А тройки — ни разу в жизни! И относительно недостатков можно поспорить. Зазнайкой не была, хвастунишкой и врулей — тем более. Друзей не обижала. Один недостаток, конечно, был. Общий, как говорила мама, семейный: всегда и везде резать правду в глаза. Где надо и где не надо, а за это порой получать синяки и шишки. И все же не юлить, не финтить, не подличать. Но этот недостаток Светка очень даже уважала. Поэтому, зажав в ладони солнышкинский талисман, она повторила:

— Хапалы, жулики, финтилы!

— Ладно, ладно! — язвительно хмыкнул Волосатиков и заключил:

— Так вот наше предложение: заключаем мир и союз! А главное, мы вас берем на работу.

— На какую? — проговорила насмешливо Светка. — Мыть вашу машину? Или бегать для вас за чизбургерами?

Она уже успела наглядеться на это, летая по городу.

— И это неплохо! — воскликнули все трое.

— Конечно! — уверенно поддержала их Вруля. — Любому папе Карло на бутылку пива и табак всегда найдется лишняя денежка, — объяснила она, принюхиваясь к странным запахам.

— И что же за работа? — усмехнулась Светка.

— Никакого Борщикленда. Зато настоящий «Диснейленд!» — сказал Волосатиков.

— Может, «Волосатикленд?» — съязвила Светка.

— Хотя бы и так! — согласился хозяин кабинета.

В это время влетевшая откуда-то палка копченой колбасы проехалась по его голове, следом здоровенный окорок чуть не нокаутировал всех троих. А на шею Врули наделось целое ожерелье из ее колбасок.

— Это что, опять ваши штучки? — вскочил Волосатиков. — Прекратите безобразие! И соглашайтесь! Продайте нам тельняшку! Днем на Облаке возите по городу экскурсии! Над бухтой, над кораблями. Ветер насвистывает, кот рассказывает сказки. Вечером по телевидению делаете рекламу нашей продукции. А потом выступления в ресторане! Бременские музыканты — и только! И деньги, деньги, деньги! Питание и ночлег в лучших гостиницах!!!

И все открыли в ожидании рты.

— Ну, нет! — покачала головой Светка. — Лучше я буду ночевать на «Коке Борщике».

— Что, этот старый лапоть еще торчит в бухте? — Волосатиков завертелся в кресле. От одной фамилии кока у него заныли вчерашние синяки. — Немедленно переименовать! — крикнул он.

— Как? — спросила угодливо Вруля.

— А просто — «Волосатиков»!

— А может быть, «Волосанов» или «Волосюк»? — осторожно подсказали его двойники.

— Я сказал «Волосатиков» — значит «Волосатиков», — повторил Волосатиков и постучал пальцем по столу.

И все трое обратились к Светке:

— Так договор?

— А фиг — не хотите? — пропела Светка и твердо сказала: — Горючее — флоту, молоко и стихи — детям!

— Ну ладно! — сказали трое. — Ну ладно! — И тут же все вместе кивнули Вруле на странную красную кнопку, появившуюся на стене в Светкино отсутствие.

— Ладно, — усмехнулась Вруля, даже довольная тем, что девчонка не согласилась.

Хитрая секретарша обрадовалась, как обрадовалась бы известная медуза, если б ей удалось привезти морскому царю печень вместе с обезьяной. Она нажала на кнопку, и сверху на Светку с Облаком рухнула подвешенная за люстрой крепкая рыбацкая сеть.

— Такие вот дела! — улыбнулась Вруля Патрикеевна.

— Ни воды, ни хлеба! — приказал Волосатиков. — Повисит, подумает!

И вдруг он охнул: сквозь сетку просунулась рука с веником и треснула по всем трем лбам: раз, потом второй, а потом и третий — вот вам договор, договор, договор!

— Хулиганка! — взвизгнула Вруля. — Я сейчас вызову прокурора!

Но отскочила, испугавшись, как бы ей не досталось еще больше, потому что Светка презрительно крикнула: «Предательница!»

В это время в углу раздался вздох: «А я ведь предупреждал…», проникший недавно в кабинет Ветер взлохматил Врулину прическу и, вылетев обратно в окно, бросился на сопку к Борщику мимо парохода, на борту которого появлялось новое название «Волосатиков».

Вор Ворыч и Мотор Моторыч

Пока повисшая в сетке внучка Патефоныча ругала себя за глупую доверчивость: «Вот тебе и урок!», пока Ветер разыскивал приятелей, Мотор Моторыч прохаживался по знакомым местам, вспоминая свои давнишние похождения. Он заглянул на Флотскую улицу, где когда-то жил его флотский приятель, потом пролетел на единственном трамвае мимо памятника храбрым морякам, заглянул в магазин «Океан». Но хорошей рыбы не было. «Уплыла к японским котам», — подумал Моторыч и решил спуститься к набережной, повспоминать друзей и послушать, как мурлычут беззаботные волны.

Вдруг он увидел, как, перебежав большими прыжками дорогу, огромный рыжий котяра с солидным куском сыра в зубах бросился к полотняному зданию цирка. Моторыч хотел пройти мимо, но лапы понесли его вслед за котом; Моторыч узнал, скорей почувствовал в нем одного старого знакомого.

Это бежал веселый пройдоха-кот, которого все моряки, да и коты, звали попросту Вор Ворычем.

Когда-то они вместе плавали, потом Ворыч служил помощником привратника в ресторане «Золотой кит», а после — просто рыжим городским котом. Он вполне мог устроиться сторожем или даже помощником продавца в колбасную лавку Врули Патрикеевны, но, присмотревшись к ее делам, решительно отказался. Уж тогда бы его точно обвинили в воровстве. И честный Вор Ворыч пошел помощником дрессировщика в цирк к старому Буруну.

Особым воровством Ворыч не отличался никогда, но там, где можно было отличиться насчет колбасы или аппетитных сарделек, не терялся. Он немного разбирался в математике. Если в лавке кольца колбасы висели, как нули, он на несколько нулей старался их сократить. Был он хорошим компаньоном. И стоило о чем-нибудь сказать: «Достанем!», — он тут же откликался: «Да, стянем!» Но, самое главное, он никогда не жадничал и не урчал в одиночку, а хороший кусок всегда был готов отдать какому-нибудь бедолаге котенку или щенку. И ни за что бы он не слопал по дороге сбереженный для них кусок.

Правда, злые языки поговаривали о нем разное, но Моторыч не любил ковыряться в чужих недостатках и тем более не терпел злословия. Он знал, что Ворыч — хороший парень и, главное, свой человек.

Сейчас кот пробежал с сыром, и Моторыч решил: «Наверное, потащил кому-то. Один бы давно слопал!» Он прыгнул следом за котом через ограду, пролез мимо большой душистой акации под скамью и довольно заурчал: перед ним действительно был его давний приятель.

Но в этот же миг Моторыча кое-что удивило до невероятности.

Ворыч спокойно смотрел, как добытый им сыр уминали, стоя на задних лапах, пять больших белых крыс!

— Здорово, Ворыч! — удивленно сказал Моторыч.

— Здорово, Моторыч! — обрадовался Ворыч, а крысы не только не испугались, но и не пошевелились.

— Как живешь? Воруешь? — спросил Моторыч.

— Не больше Волосатикова! — отозвался Ворыч.

А Моторыч кивнул на крыс:

— А это твои компаньонки по делишкам?

— He-а. Подруги! По хорошим делам. Служат у дрессировщика Буруна. Бегают по корабельным канатам, звонят в колокола, летают под куполом.

— А почему кормишь их ты, а не Бурун?

— Боцман сам без зарплаты. Надо выручать старика! Я еще и двух собачек обрезками подкармливаю, — объяснил Ворыч.

Крысы поднажали на сыр. Моторыч и Ворыч вздохнули: «Да, дела…» Они собирались пуститься в молчаливые воспоминания, как вдруг сверху на скамью опустились два мужичка. От них пахло корабельной краской.

Это были маляры, которые только что перекрасили все спасательные круги и превратили «Кока Борщика» в «Волосатикова». Заработав по чизбургеру, куску ливерной колбасы и бутылке «Волосатовки», работнички сели слегка подзаправиться.

— Ну, спасибо Волосатикову! — звякнув стаканами, сказали они и, выпив, стали зажевывать ливером.

— А внучка-то Патефоныча висит у него под потолком. В сетке! — вздохнул один.

— Ну и пусть повисит. Не будет болтаться, где не надо. Всех взбудоражила, все перевернула, какие-то стишки и колбасы по воздуху летают! Жаль, кота не подвесили! Вместе с ней! — хмыкнул второй.

При этих словах через Моторыча как будто пробежал электроток. Шерсть у него встала дыбом, и он спросил:

— Закон моря помнишь?

— А как же! — живо откликнулся Ворыч. — Один за всех, все за одного!

Сообразительный кот сразу же смекнул что к чему.

— Поможешь?

— А как же! — сказал Ворыч.

Он подождал, пока акробатки управились с сыром, повел усами: «Пошли!»

И, может быть, не все, но кое-кто из прохожих заметил, как два известных кота и пять цирковых крыс направились через зеленый газон к резиденции Волосатикова.

Главное — запахи!

В это время Борщик переворачивал румяные котлеты для защитников Борщикленда. Иногда он поглядывал со своей сопки на залив, на корабли и на толпу, которая собиралась возле здания, где засели Волосатиковы. Ему показалось, что в городе происходят какие-то неожиданные события. Мимо него пролетел батон колбасы. Потом над толпой понеслись и скрылись за сопкой шпикачки, а к нему в котел плюхнулась стайка свиных сосисок и на руку опустился листок бумаги, на котором было напечатан: «Он с пеленок шакаленок». А внизу светкино Облако нырнуло в окно Волосатикова.

Борщик хотел сказать про это Мишкину, укладывавшему в стену кирпичи, но внезапно фартук кока захлопотал, с головы едва не слетел колпак, а на сопку ворвался разгоряченный Ветер. Он был возбужден, глаза его вроде бы сверкали, нос заострился.

— Переворачиваешь котлетки? — усмехнулся он. — А то что твой пароход уже переделали в «Волосатикова» — это хоть знаешь?

— В «Волосатикова»?! — возмутился кок, хватаясь за колпак. — Да я…

— Да что ты его слушаешь? — пошутил Мишкин. — Это же Ветер, и в голове у него ветер.

Но когда присмотрелся, как два прохиндея замазывают честное имя кока и выводят на борту отвратительное слово «Волосатиков», он присвистнул. А услышав рассказ Ветра о том, что произошло в кабинете Волосатикова, только спросил:

— Неужели веником по лбу? Всех троих? Ну и девчонка!

А потом ужаснулся:

— Волосан! Бросить такую девчонку в сетку, как какой-нибудь кочан капусты или кусок колбасы! Ну ладно! Пошли выручать!

И Мишкин стал отряхивать брюки.

— Так нужен план! — напомнил Борщик. — Там охрана.

— Охраны завались! — подтвердил Мишкин.

— Там нужны крепкие руки и хорошая голова, — подумал вслух кок.

— А по-моему, главное — запахи! Запахи кока Борщика! — весело подмигнул коку Ветер. — Запахи, от которых у всей охраны поплывет голова. А там посмотрим!

И, завернув в целлофановый пакет пару десятков котлет и пирожков, они стали спускаться с сопки, посматривая, не встретится ли где по дороге подзагулявший Мотор Моторыч.

Гимнастки боцмана Буруна

Болтаясь под потолком чуть ли не вниз головой, приунывшая Светка все ругала себя: не прислушалась к предупреждениям друзей, не составила самый простой план действий!

Солнышкин бы так не опростоволосился!

А между тем ее товарищи, хотя и не составили общего плана, действовали, как говорят, сообща.

Так случается, когда друзья, даже в разных концах земли, думают об общем деле и хотят помочь другу. А Борщик, Ветер, Мишкин и Мотор Моторыч сейчас думали только об этом.

Под окнами Волосатикова уже волновалась шумная толпа, и чайки кричали над ней, будто над огромным косяком рыбы.

Вдруг толпа удивленно расступилась и захихикала:

— Ха-ха! Хе-хе! Артисты!

— Да это же гимнастки Буруна!

По тротуару топала настоящая цирковая группа. Впереди на задних лапах шел огромный рыжий Вор Ворыч, за ним, как по линеечке, двигались пять изящных белых крыс, а замыкал шествие вальяжный Моторыч с белым галстучком на груди.

— Вышли на демонстрацию! Видно, проголодались… — так думали в толпе одни.

— К Волосатикову просить помощи, — предполагали другие.

— Жди от него! Вон как сегодня спровадил Корабликова!

— Сам Пружинян на него ходил в атаку, а результат?

Известный результат, конечно, был хотя бы потому, что в толпе не только жевали пойманные колбаски, но и то здесь, то там повторяли: «Пусть попробует схватить!» И все же собравшиеся решили, что цирковые бедняги пришли за помощью. Все увидели, как рыжий Ворыч лег на спину, а белые гимнастки, вспрыгнув на него, стали по команде Моторыча строить красивую пирамиду. Моторыч махнул лапой — и они спрыгнули. Он взмахнул снова — и они опять построили пирамиду.

Кто-то сказал:

— Покормить бы их за работу.

И все стали шарить по сумкам и карманам.

В это время сквозь толпу пробрались раскрасневшийся Борщик с Мишкиным, и Борщик сказал:

— Да у нас все есть! — и вытащил из свертка несколько котлет.

Толпа вздохнула и замерла. Чайки притихли. Затих весь порт. Борщик отдал котлеты котам и гимнасткам, а они, демонстративно урча, принялись за дело.

— Во лопают, во глотают! — заохали вокруг, глотая слюнки.

— Так ведь какие котлеты! — сказал громко Мишкин. — Фиг такие попробуешь даже в «Золотом ките».

При этих словах и запахах двери офиса приоткрылись, и в них просунулись стриженые кочерыжки — головы охранников. А наверху при помощи Ветра распахнулось окно, в котором появились три головы с наклейками «Волосатовка» на лбу. И никто не заметил, как в это время исчезли белые цирковые артистки. Только кто-то предположил:

— Побежали по норам жевать подачку…

Но честные цирковые гимнастки бросились вверх по лестнице, взбежали по карнизам к люстре и дружно принялись за работу. Поскрипывая зубами, они вгрызались в узлы рыбачьей сети.

В один, другой, третий! Близнецы оглянулись на звук и запрыгали: «Хватай! Лови!»

Но гимнастки дружно показали свои крепкие зубы, и братцы-начальники вместе с Врулей испуганно прилипли к полу.

Последний канат хрустнул, Облако, кашляя от пыли, вылетело через окно и сбросило сеть прямо на Волосатикова. И все увидели лучший в Океанске цирковой номер: внучка Патефоныча, возвышаясь на Облаке, похожем на колесницу, грозила веником сразу трем Волосатиковым. Рядом с ней стояли навытяжку пять цирковых белых крыс. Они ловко опустили вниз огрызок каната, по которому тут же взобрался Мотор Моторыч, а цирковые артистки спустились под аплодисменты на тротуар и пошли за Ворычем к своему старому дрессировщику.

Телевизоры в Океанске не работали. Но скоро жители города наблюдали из окон и другую картину: синел океан, белели чайки, и весело шли по мосткам к знакомому пароходу Борщик и Мишкин, а за ними плыло Облако, на котором девочка гладила черного кота.

Что же касается Волосатикова, Волосюка и Волосанова, то они, выпячиваясь друг перед другом, хвастливо загалдели:

— Ну что, избавились?!

— Мы ей показали!

— И еще покажем!

И, почувствовав себя победителями, вся троица хлопнула дверцами «Тойоты» и отправилась в «Золотой кит» праздновать победу.

Вместе с ними потянулась было Вруля Патрикеевна. Она уже представляла, как отправляет двумя пальцами в рот бисквиты и ореховые пирожные, но все трое послали ее вслед за опасной компанией — наблюдать и ловить каждое слово. И она под улюлюканье толпы поплыла, как медуза, от которой только что ускользнула добыча…

Ура! Ура! Ура!

Шумная компания шла по мосткам к переименованному недавно пароходу. Всем было неприятно, что маленькому уважаемому судну присобачили такое волосатое имя. Его обитатели оставались по-прежнему порядочными людьми!

— Так продолжаться не может! — возмущались они.

— Подумаешь, правители. Трое из одного!

— Как появились, так и уберутся! Борщик как был, так Борщиком и останется, а пройтись по Волосатикову хорошей машинкой — чик-чик-чик! — и нету! — сказал Мишкин, а в машинном деле он разбирался что надо, будь спок!

И вдруг друзья радостно рассмеялись: «Вот это да!» От имени Волосатикова на борту ничего не осталось. За бортом на подвеске сидел водолаз Пузырьков и широкой кистью выводил на корме законное уважаемое название. Он уже заново написал «Кок» и накрашивал букву «Б».

— Я же говорил! — воскликнул Мишкин, к удовольствию Борщика, а Светка захлопала в ладоши. Она тоже шла пешком, чтобы Облако полетало налегке. Да и пройтись после заключения в сетке было просто приятно.

И тут сбоку от них раздались одобрительные слова:

— Теперь порядок!

К ним направлялась байдарка, а в ней, отгребая веслом медуз, к друзьям приближался сухонький бородатый мужчина в спортивном костюме.

— Привет, братцы! — сказал он.

— Привет! — сказал Мишкин и протянул руку бывшему электрику парохода «Даешь!», а теперь главному портовому энергетику, который был в вынужденном отпуске. Электричества не было, и он развозил друзьям дешевые свечки, чтобы хоть так по возможности светить.

За спиной у него висела гитара, потому что он был бардом и в свободное время сочинял добрые песни. От хороших песен становилось тоже светлей!

— Ну, что делаешь, что скажешь? — спросил Мишкин.

— А ничего, — вздохнул главный энергетик. — Пока ключи от горючего в кармане у Волосатикова, ничего не поделаешь…

Но Светка сердито посмотрела на него: «Как это ничего не поделаешь? Только недавно кое-что, кажется, вместе сделали». И, уловив эту мысль, главный энергетик задрал бородку и решительно сказал:

— Спою!

У него была новая песня, которую похвалил сам Пружинян, и он повторил:

— Спою!

— Ну, пошли! — громыхнул Мишкин. — Там у нас осталось полкраба.

— И десяток котлет! — радостно подхватил Борщик, который очень любил хорошие песни. С ними любой борщ получался наваристей и вкусней!

— И еще пирожки! — вспомнил щедрый кок.

— Пять котлет отдали артисткам, — заметил Ветер.

— Ну и что! У меня в сумке все равно всегда будет десять! — сказал Борщик.

Привязав байдарку к трапу парохода, кот опустил в воду леску, а друзья вошли в каюту, думая вслух, что делать с электрическими делами.

Никто не обратил внимания, как следом за ними, шурша драконовым платьем, скрылась в соседней каюте Вруля Патрикеевна. И сразу же приоткрыла дверь, так как главный энергетик сказал:

— Вот если бы сюда одного человека, он бы наверняка что-нибудь хорошее придумал…

— Так давайте этого человека сюда! — сказала Светка.

— Зови, чего тянуть! — повторил Мишкин.

— Человека не могу, а песню о нем спою! — сказал главный энергетик.

Он поправил очки, ударил по струнам и запел:

— Странное дело! — вздохнул за дверью Моторыч. — Заслуженного человека и жрут, и кусают…

— Ха! А заслуженных больше всего и жрут, — заметило Облако.

Но Светка цикнула:

— Не перебивайте!

И главный энергетик продолжал:

— Песня что надо! — сказал Борщик. — И в ней то, что всем надо: и тепло, и свет, и горючее!

— А так — сказка! — сказала Светка.

— На Облаке летать — не сказка, а Гречухин — сказка? — усмехнулся Ветер.

— А Гречухин — это настоящий Гречухин! Вот он бы точно что-нибудь нашел, — сказал электрик.

— Так он уже нашел! — крикнул кок. — Мишкин, скажи!

— Точно, — сказал Мишкин. — Точно! Од ведь у меня тоже недавно крабом закусывал. Нашел отличную нефть! Только ни одной собаке до этого нет дела!

— А вот если эти шакалы Волосатиковы узнают, им будет дело! Сразу захапают, — вздохнул из-за двери Моторыч. — Надо поторапливаться!

— Он даже карту оставил, где его искать.

Мишкин достал из ящика в столе клочок бумаги, на котором была нарисована чернилами река, поворот, елочки тайги, болото, куча комаров, крестик, а возле него палатка, и перед ней написано магическое слово «Гречухин».

— Вот тут геофизик сидит, — сказал Мишкин. — Посылает в землю электросигналы и слушает электроответы. Наткнулся на уголь — один ответ, на золото — другой, на нефть — третий!

А Ветер свистнул:

— Так это же настоящая штурманская карта. По ней хоть отправляйся в плавание!

— Точно! — подтвердил заглянувший кот.

— Тогда — вперед! — энергично сказала Светка.

Подумать только, все есть: есть человек, есть нефть, есть карта! Солнышкин не задержался б ни на минутку! И, вспомнив: «Так держать, подружка!», она повторила:

— Полный вперед!

Тут за стенкой что-то хрюкнуло, заскрипело и куда-то потопало. Но этого никто не заметил.

Моторыч быстро смотал леску, на которой уже болтались пять жирных красноперок и, забравшись на Облако, подвесил их сбоку для просушки. Ветер упрятал в светкин рюкзак карту. А Борщик забросил на облако завернутый в плащ сверток с котлетами и сумку, в которой были полтора десятка пирожков: десяток — с повидлом, пять — с кальмарами. И протянул полную кружку компота, который Светка тут же выпила.

Могучий Мишкин, бесспорно, отправился бы с экипажем, если бы его могло выдержать Облако, подал Светке банку со светлячками. И, несмотря на дружные увещевания, вроде: «Подождите до утра», «В одиночку?», «Кругом тайга!» — Облако отделилось от парохода. Ведь все они были из края, откуда люди отправлялись и в одиночные кругосветные плавания, и в Антарктику, и на покорение стольких вершин. А тут, подумаешь, тайга, медведи! Подумаешь, комары! Тоже мне, приключение.

Светка решительно сказала:

— Курс норд!

А вслед экипажу понеслась только что сочиненная бардом песенка:

Новый фокус поэта Пружиняна

Полный удивительных событий день завершился полным таких же событий вечером.

Известно, что в ресторане «Золотой кит» целый день три странных близнеца Волосатикова, а точнее Волосатиков, Волосанов и Волосюк, праздновали свою победу над девчонкой и ее компанией.

— Еще бы чуть-чуть — и она вообще была бы наша! — кричали они.

— Да видали мы этих Борщиков, эту девицу с ее Облаком, драным котом и каким-то бомжем Ветром! Избавились — и о’кей!

Они так шумели, что на них обратили внимание известные в городе рэкетиры и, решив тряхнуть богатеньких горлопанов, потихоньку исчезли из зала, чтобы подпилить стоявшее на их дороге старое дерево.

— Так поднимем бокалы за наши успехи! — сказали три героя.

В этот момент в ресторан, пылая платьем с растрепанными драконами, ворвалась Вруля Патрикеевна и вцепилась в ухо Волосатикову:

— Заговор, настоящий заговор! Они сейчас отправляются в экспедицию, — затараторила она. — За нефтью! У них карта, волшебная тельняшка, зонт!

— Волшебная тельняшка — это ерунда… — откликнулся Волосатиков.

— Да вы хоть знаете, куда они направляются? — заверещала Вруля.

— В колбасную лавку! — рассмеялся Волосанов.

— За нефтью! К Гречухину! — выпалила она. — У него целое море нефти!

— Где?

— Где-то у горы, где жрут комары!

— Захапаем! — сказал нахал Волосанов. — Оно наше!

— Уж как-нибудь зажулим, — пропел Волосюк, — и, конечно, будет наше.

— Мое! — решил Волосатиков.

И они яростно вцепились друг в друга.

Тут из-за соседнего столика энергично поднялся крепыш в тельняшке и громко, уже второй раз за этот день, простонал:

— Что я наделал, что наделал! Был один шакал, теперь грызутся три!

Это, понятно, был поэт Пружинян, который отмечал день рождения прекрасных строк поэта Корабликова.

Сам Корабликов после сегодняшних событий не был уверен в пользе детских стихов. Вот если бы он мог написать, как Пружинян, стихи, зовущие на бой, к победе, тогда еще другое дело!

Но боевой поэт Пружинян думал совсем по-другому. Он хотел убедить друга в том, что тот написал сегодня нужные боевые стихи и в десятый раз читал Корабликову его же строчки, которые уже влияли на ход событий. Они были способны утроить силы человека! Но Пружиняну бессовестно мешали из-за соседнего столика всякими дурацкими спорами. Шагнув к грызущейся компании, он так грохнул кулаком по столу, что трех близнецов кинуло друг к другу. Над столкнувшимися лбами взорвалась шаровая вспышка, и вдруг на глазах у всех в руках Пружиняна снова остался один-единственный ошарашенный Волосатиков.

— Ха-ха! Ну и дела! — сказал изумленный Пружинян. — Из трех — один! Значит, можно с ними воевать и с тремя, а уж с одним-то!

И он наконец с радостью прочитал Корабликову его же боевые строчки:

А Корабликов вдруг сказал:

Жить без стихов он просто не мог! Они сочинялись сами!

Волосатиков же, оставшись в одиночестве, все равно думал за троих: «Поймать, зажулить, захапать!» Мохнатые глаза его уже сверкали, как нефть. Неожиданно выпрыгнув в окно, он пролетел мимо Облака, к которому прилип листок со стихами «Пусть попробует схватить!», нырнул в свою «Тойоту» — и потянулся за экипажем.

За ним выскочила в окно Вруля и, ухватившись за край проплывающего Облака, ласково запела:

— Говорят, вы в экспедицию? Как интересно! Возьмите с собой одного надежного человека…

— Будет перегрузка, — усмехнулась Светка. Она уже видела эту надежность!

— Так сбрось кое-кого. Я заплачу!

— А я друзьями не бросаюсь и не торгую! — отрезала Светка, а кот взмахнул зонтиком, и Вруля, потеряв парик, полетела в лужу.

В то же самое время за Волосатиковым бросилась компания рэкетиров, но подпиленное ими же дерево рухнуло прямо на них. В результате местная больница пополнилась шестью загипсованными ногами и тремя ушибленными головами.

А тем временем на улице то и дело слышались восклицания:

— Нет, ты видел этот фокус? Р-раз — и все! И из трех — один! Один!

Это, конечно, был голос старого разведчика Пружиняна, который был доволен тем, как удачно только что исправил свою утреннюю ошибку. Он был так увлечен, что не обратил внимания на плывущее мимо Облако.

Конечно, если бы поэт поднял голову и узнал, куда направляется Светка с друзьями, он бы обязательно отправился вместе с ними! Уж он бы их уговорил! Ведь это безумие — уходить одним на такое серьезное дело, даже в знаменитой тельняшке!

Но поэт этого не заметил, и, рассуждая, что стихи стихами, а людям надо помогать еще и делом; они с Корабликовым поднимались на сопку класть кирпичи в стену Борщикленда, крепкую, как Пружинян, и вкусно пахнущую, как любое блюдо самого Борщика.

Некоторые жители Океанска, расходясь по домам, вздыхали: «Вдруг включится свет, посмотрим по телику „Поле чудес“». А Светка, до которой долетали эти вздохи, усмехалась: «Странные люди эти взрослые! Запомнили с детства стишок „Вот кораблик плывет, заплывает прямо в рот“ и думают, что все так в рот им и заплывет само собой: и поле чудес, и дядя Леня с подарками, и электрический свет. А за свет надо бороться. Надо действовать!»

Приближалась ночь. Город погружался в темноту. Только там, где оставил свои свечки главный электрик, было еще светло. И было видно, как в одном окне, сидя на руках у бабули, махал ручонкой малыш, будто говорил звездам:

— До свидания, огоньки! Спокойной ночи, люди!

Ничего себе компания!

Однако ночь у команды получилась не слишком спокойной.

Сначала всё шло прекрасно. Вокруг колыхалась теплая прозрачная темнота. И тысячи звезд с любопытством смотрели на маленькое, не совсем обычное облако. Оно держало курс на ярко горевшую Большую Медведицу, а точнее — на известную всем школьникам Полярную Звезду. На носу, как огонь у настоящего судна, светила банка со светлячками, чтобы какой-нибудь разгильдяй не налетел на путников во тьме.

Ветер, запомнивший карту, направлял их судно. Мотор Моторыч, проведший не одну ночь в штурманских рубках и тоже разбиравшийся в навигации, сверял курс с картой и подмурлыкивал, как настоящий мотор, но старался делать это потише, чтобы не потревожить Светку, которую заботливо укрыл плащом Борщика. И она задремала после всех событий прошедшего дня.

Дышалось всем легко. Пахли сладкими снами луговые травы, над ними стлался белый туман, такой вкусный, что его можно было глотать вместо молока. Машин на трассе почти не было. Только один надоедливый автомобильчик крался за ними и изредка помигивал.

Однако через какое-то время Облако заворчало: «Ну, где же этот ваш Гречухин?» И стало клевать носом.

— Не спи, — проворчал Моторыч, а Ветер кашлянул: «Держись, что ты?»

Облако вздохнуло: «Я держусь! Но, кажется, тоже имею право на отдых…» И ткнулось в свежую копну сена. Кот свернулся клубком, подвернув хвост под голову, однако вскоре быстро поднял ее: вверху кто-то захлопал огромными крыльями, закричал, и Мотор Моторыч стал быстро водружать над собой зонтик.

— Зачем это? — проворчала Светка. — Дождя-то нет.

— Дождя нет, а филин пикирует!

— Филина испугался… — вздохнуло Облако, а Светка сонно сказала:

— А мне все равно: днем или ночью, — фыркнул кот. — Долбанет в глаз и клянчи потом, как кот Базилио, пятаки у каждой забегаловки…

Раскрыв зонтик, он наконец свернулся клубком и выключил на всякий случай свои сверкающие глаза.

Но тут у леса послышались чьи-то тяжелые шаги, отчаянное хрюканье, визг и такое тяжелое сопенье, что даже Облако съежилось.

Где-то куда-то тащили поросенка. Потом все стихло до самого утра. И только изредка в копне загорался то один, то другой огонек. Сквозь сон Моторыч все-таки поглядывал: не крадется ли кто за ним и его друзьями, не собирается ли снять с кого-то шкурку или знаменитую флотскую тельняшку.

Светка проснулась оттого, что кто-то прыгал по ее лицу мягкими лапками. Она протянула руку, и на ладони у нее оказался крохотный мокрый лягушонок.

Вокруг все вспыхивало от радужной росы, а сбоку, среди камышей, мерцало алое озеро. Над ним, как над сценой, летал Ветер, а по воде, среди громадных розовых цветов лотосов, плыли белые-белые лебеди. И слышался интересный разговор:

— Красавцы, — восхитился Ветер.

— А ведь были когда-то гадкими утятами, — заметил Моторыч.

— Так они по утрам делали зарядку! — усмехнулся Ветер. — А ты не делал, вот и остался гадким котенком!

— Очень умно, — фыркнул Моторыч.

Но Ветер примирительно сдался:

— Шучу!

У берега важно шествовали аисты, бегали кулички и перекатывались на волне розовые лотосы. Даже ворчливое Облако теперь рассматривало в воде свое отражение и явно нравилось себе: оно было тоже свежим, чистым и розовым.

Светка соскочила с копны, прыгнула в воду и вынырнула возле огромных влажных бутонов. С плавучих листьев глазели, как в мультиках, чистюли-лягушата. А бутоны были такими, что, казалось, раздвинь их лепестки — и в каждом откроет глаза разбуженная Дюймовочка.

Но тут с берега донесся громкий призыв Моторыча:

— К-кажется, мы очень торопимся к Гречухину, а время не ждет!

Он уже развернул на копне припасенное флотское полотенце, разложил на нем борщиковские пироги и котлеты, над которыми, подшучивая, повис Ветер. Ему тоже было приятно если не закусить, то хотя бы понюхать:

— Разверни ты все эти запахи вечером, — сказал он, — может быть, этот бедный поросенок остался бы жив.

Он повертел в воздухе найденным в кустах огрызком поросячьего хвостика и усмехнулся:

— А вместо него здесь бы летал хвост несчастного старого кота…

Моторыч напыжился, у него начала потрескивать шерсть.

Подобные электроприступы случались с ним, когда кто-нибудь задевал его кошачье самолюбие.

— Но, в общем, все прекрасно! — с удовольствием вздохнул Ветер. — Мы на свободе! Озеро, лотосы, лебеди! Аисты совсем как в одной волшебной сказке.

— В какой? — поинтересовалась Светка. Несмотря на свои двенадцать лет, волшебные сказки она любила.

— Про халифа-аиста!

— Что-то не помню, — пожала плечами Светка.

— Ну, это дело поправимое! — крикнул Ветер и метнулся куда-то к берегу. — Один миг!

Светка не успела сесть, а только потянулась за котлетой, как он появился снова, неся перед собой несколько потертых страниц.

Она взяла листки, на одном прочитала: «Халиф-аист», перевернула еще пару листков и вдруг возмущенно спросила:

— Ты что, вырвал это из книги? Утащил из библиотеки?

На одной из страниц стоял штамп: «Школа № 1».

— Да нет! — смущенно завертелся Ветер. — Честное слово, не вырывал! Книга была растрепана и лежала с другими на подоконнике. Я и взял на время.

— Ничего себе компания! — сказала Светка. — То увел с рынка вязанку рыбы, то под честное слово ухватил из книги сказочные страницы! Ничего себе! — повторила она. — В хорошую сказку я влипла!

— Да честное слово! — сказал Ветер. — В конце концов, это дело поправимое. — Здесь ведь совсем недалеко!

— Поправимое, — решила Светка, забыв про вкусно пахнущую котлету. — Сейчас мы все вместе недалеко поплывем и извинимся перед хозяевами!

И они поплыли над лотосами и лебедями, над сказочными аистами к школе № 1, где единственная пожилая учительница действительно собиралась подклеивать потрепанные за год книги и учебники.

Скоро вдалеке показалось село, и на берегу забелела маленькая школа.

— Однако никого почему-то не видно, — прошелестело Облако.

Но неподалеку от берега из кустов выглянул нос лодки, и два мальчугана посмотрели на Облако, так что у одного из них сорвался с лески увесистый карп. Моторыч от негодования подскочил и почти по-собачьи тявкнул:

— Раз-зя-вва! — и вздохнул: — Ну, народ! В космос на железяках летают — не чудо. А увидят кота верхом на облаке — так сразу чудеса!

— Просто плохо знают физику, — проскрипело Облако.

Мальчишки обалдело посмотрели друг на друга:

— Ты видел, Алеха?

— А ты слышал, Андрюха?

Но еще больше они удивились, увидев, как чья-то рука из Облака опустила им на скамейку целлофановый пакет, а в нем два пирога с кальмарами и одной огромной котлетой, поверив, что котлету они обязательно разделят пополам.

Ну, сказки! Ну, сказки!

Возле школы никого не было. Так что около нее рта никто не раскрывал. Зато за школьным садиком стоял заехавший сюда маленький грузовичок. А в садике седенькая, но бойкая учительница в спортивном костюме суетилась возле стола. Она как раз собиралась подклеивать книги, когда к ней по дороге в Океанск заскочили попить чайку с вареньем из школьной смородины бывшие ученики — Толя и Рая.

Учительница хлопотала, краснощекий Толя налегал на варенье из смородины, а пышная Рая — на городские конфеты. Они причмокивали, прихлебывали и, разрумянившись, будто первоклашки на завтраке, отмахивали по третьей чашке, как вдруг едва не выронили их и распахнули рты на все тридцать два зуба: над ними повисло румяное облако, и они явно услышали, как сидевший на его краю кот промяукал:

— Так на эти рты никаких конфет не хватит!

А стоявшая рядом с ним девчонка в тельняшке соскочила вниз, поклонилась учительнице и, поздоровавшись, сказала:

— Извините, пожалуйста! Тут один наш товарищ поступил не очень правильно и без разрешения прихватил…

— На некоторое время… — вмешался кот.

— Да! На некоторое время несколько листков со сказкой из лежащей на подоконнике книги! — подтвердил Ветер.

— Ага! — обрадовалась учительница. — Значит, есть еще люди, которые любят читать! Это очень приятно! Я хотела подклеить книги еще вечером, но погасла лампа: кончился керосин!

— Вот видишь, — зашептал Светке Ветер. — Очень приятно!

— И какую же сказку он прихватил?

— Про халифа-аиста! — сказала Светка.

— Хорошая сказка хорошего писателя, Гауфа. — Он ведь и про маленького Мука написал. И Карлик-нос! Жаль, что, кажется, Толя и Рая так их и не прочитали.

— Как же, как же! — обиженно возразил Толя. — Очень хорошая сказка. Я, помню, эти страницы и вырвал, — гордо пропыхтел он. — Чтобы прочитать Рае! Книжка в портфель не влезала, а прочитать хотелось. Вы ведь сами нас учили делать доброе друзьям.

— А нам читать и задерживаться некогда, — пропыхтело, к удивлению учительницы и ее гостей, Облако.

И учительница спросила:

— А куда же вы на таком странном транспорте торопитесь?

— Ничего странного! — вздохнуло Облако. — Надоело объяснять!

— На чем же вы держитесь?

— На законах физики, — сказал кот.

— И чуть-чуть на сказке! — нашелся Ветер.

— А торопимся в тайгу. К Гречухину, — сказала Светка.

— Ха-ха-ха! — чуть не подпрыгнул упругий Толя. — Это к тому, который моря горючего наобещал? Да поворачивайте назад! Ничего не найдете и сами пропадете!

— А он уже нашел! — совершенно уверенно сказал кот.

— Где?!

— У горы, где гудят комары! — сказала Светка.

— Ха! — подпрыгнул снова Толя. — Ха! Тут что ни шаг — комары!

Но Светка выложила на стол клочок бумаги, и учительница, внимательно рассмотрев его, сказала:

— Так вам лучше по гипотенузе! Через горы наискосок!

Она сказала это твердо, и было видно, что твердо поверила и Гречухину, и девочке, которая наверняка знает, что такое гипотенуза.

— Кстати, — сказала она, — может быть, прихватите с собой вот эту книгу?

И она взяла с подоконника новенький толстый том.

— Это воспоминания очень известного маршала. А на 333 странице есть рассказ о старом смелом солдате, Гвардеиче, к которому вы и заглянете. Он три танка подбил! А то прошу Толю и Раю — так им некогда заворачивать. Очень торопятся, — усмехнулась учительница. — Тут же целых пять километров! Но очень торопятся!

— Очень торопимся! В Океанск! — запыхтели Толя и Рая. — Боимся опоздать! Там, говорят, вчера целый день с воздуха колбасы и окорока людям на головы падали!

— Ну, сказки! Ну, сказки! — рассмеялась учительница.

— Какие сказки?! Наша соседка полную сумку привезла! И до сих пор лежит, колбасой ушибленная.

Тут Ветер свистнул, кот фыркнул, а Облако встряхнулось от смеха, и из него к ногам бывших учеников вылетели две Врулькины колбаски.

— Вот видите! — крикнула Рая. — Очень некогда. Сейчас еще выпьем по чашечке чайку и помчимся!

И хотя Светке было тоже не очень по пути к старому солдату и она могла бы сказать: «Ну вот еще!», она под радостный всплеск Ветра сказала:

— Конечно, давайте!

— Только как мы найдем вашего Гвардеича? — спросила Светка.

— Очень просто, — сказала учительница и повторила: — По гипотенузе!

Она все же надеялась, что такая толковая девочка знает, что гипотенузой называется сторона прямоугольного треугольника, лежащая против прямого угла.

— И по медовому запаху, — добавила она. — Увидите пчел и летите за ними.

Светка усмехнулась: при чем тут гипотенуза? — Хотя по математике у нее была твердая четверка… Но оглянувшись, увидела, что вся долина возле гор была похожа на треугольник, школа на берегу озера стояла в вершине прямого угла, а напротив по небесной дороге летели пчелы.

— Понятно? — улыбнулась учительница и пригласила: — Угоститесь на дорожку жареными карасиками.

Из окна пахло рыбкой, которую вечером наловили внуки доброй учительницы. Но удивительные гости, отказавшись от чая и угощения, выплыли со двора и полетели за пчелами по гипотенузе — от лебединого озера к синевшим вдали горам…

А сзади них тянулась приземистая «Тойота», из которой выглядывала вертлявая рыжая голова.

Увертюра — мурветюра…

Друзья плыли по свежему утреннему небу, то поднимаясь, то снижаясь, и под ними вспыхивали от росы кусты таежных пионов, алели полянки маков и жарков, белели лужайки ромашек. Сопки были усыпаны спелой земляникой, а по деревьям взбирались вверх целые потоки лиан дикого винограда. Ветер, подгоняя Облако, носился туда-сюда. Он старался угодить всем, потому что мужественный моряк Мотор Моторыч уважал ветер в лицо, Облаку нравился подталкивающий попутный Ветер. А Светка любила и тот и другой.

Ветер носился рядом с ними и весело насвистывал такую красивую мелодию, что Моторыч поинтересовался:

— Что это ты насвистываешь?

— У-вер-тю-ру! — просвистел Ветер.

— Занятное слово, — подумал Моторыч. — У-вер-тю-ра. Будто вертится сама, но что это такое?

И в самом деле, казалось, лукавая игривая музыка все поворачивалась и поворачивалась. Она то спешила, как бойкая нить, то вертелась, будто торопилась листать страницу за страницей рассказ о каких-то бойких приключениях, плутоватых шалостях и веселых опасностях. Но на каждом повороте увертюра лукаво подмигивала: «Не бойтесь!»

«Вперед, вперед! — звала она и уверяла: — Все кончится как надо, — хорошо и счастливо. И это главное! Вот увидите».

Это Ветер насвистывал увертюру к веселой опере Россини «Севильский цирюльник», которую он подслушал когда-то за окном музыкальной школы в исполнении юного скрипача Вити Жукова.

«Хорошая увертюра, — подумал бывалый кот. — Вот только больно легко и весело все получается! Так не бывает. Тут на каждом шагу столько неприятностей и волнений, что то и дело держись за палубу всеми когтями!» И он сильней вцепился Облаку в бок.

Это настроение приятеля Ветер уловил мгновенно и тут же затрубил другую увертюру. Он услышал ее однажды вечером, когда задержался у летнего кинотеатра и вместе с детворой смотрел фильм «Дети капитана Гранта».

В этой музыке были и ураганы, и погони, и хлопанье парусов, треск мачт, землетрясения и грозы. И сквозь все это летела с волны на волну по океанам отчаянная шхунка «Дункан» с ее бесстрашными героями. Прекрасная музыка то радостно ликовала вместе с друзьями, то замирала в предчувствии страшной беды, но точно знала: они должны одолеть все — это было главное. И, как положено, она летела и звала: «Вперед, вперед. К победе!»

— Вот это увертюра! Вот это мурвертюра! — довольно промурлыкал старый моряк. Это было ему по нраву. Только хотел добавить: «Правда, моторного звука в ней немного не хватает…»

Но Ветер насвистывал уже другую веселую мелодию, потому что очень хотел порадовать их смелую добрую подружку и начальницу. Голова его, без всяких плейеров, была полна увертюр, песен и песенок, подхваченных на лету и даже сочиненных им самим. И все это хотелось отдать всем-всем: и друзьям, и морям, и цветам — только была бы музыка!

Он подхватывал на лету звуки и лепестки цветов и, к удовольствию друзей, осыпал ими и Светку, и кота, и не любившее прежде нежностей Облако… Иногда под ними пробегало стадо пятнистых оленей, и он ласково дул на их мохнатые рожки, легко поднимал стайки бабочек и блестящих крыльями стрекоз. Вокруг уже пахло теплым лесным медом, и друзья чувствовали, что плывут не по какой-то гипотенузе, а по настоящей медовой реке, в которой быстро носятся золотистые пульки пчел. И скоро у подножья высокой сопки заголубели пчелиные домики-ульи.

Солдатская сказка

В стороне от ульев стояла увешанная сухими травами и корешками крепенькая избушка. Возле нее у столика дымилась печурка с солдатским котелком. Поодаль из земли выглядывала замшелая землянка, и с ее крыши свисала странная змеистая лента. Тут дохнуло такой ягодной сладостью, что можно было прихлебывать чай без всякого меда-сахара! Но нигде никого не было! Собачья будка пустовала. Вокруг на грядках росли зеленые, как в гимнастерках, огурчики, тянулись вверх помидорные стойки и совсем уж по-солдатски, навытяжку, выстреливался остренький зеленый лучок и алела краснобокая редиска.

Вдруг Моторыч дернулся, завертелся и крикнул:

— Змея!

На землянке закачалась лента. Однажды в Индии такая лента чуть не цапнула кота за нос!

Но Ветер подлетел, подул на нее и лента заполоскалась, как пустой чулок.

— Не дрейфь, Моторыч, — усмехнулся Ветер. — Это пустая одежка, из которой выполз удавчик.

— А я и не дрейфлю! — оправдался кот и тут же завертел во все стороны головой: от сумки корешков отчаянно запахло валерьяной. Коты, как известно, от валерьянки чуть не сходят с ума. А старый моряк Моторыч, хоть вел себя дисциплинированно, был все-таки котом! И готов был сорваться с Облака. Но тут Ветер свистнул и сказал:

— Никого. Как в «Аленьком цветочке».

Светка оглянулась и позвала:

— Ау… Гвардеич!

— Фьють-фьють! — свистнул кто-то, и с крыши на плечо Светке спрыгнул полосатый, как тельняшка, бурундук и свистнул еще раз.

Дверь землянки скрипнула, и из нее в солдатской гимнастерке, прихрамывая, появился крепкий старик с чашкой меда, такого золотистого, что Ветер ахнул:

— А старик-то и сам медовый!

Тот и вправду весь светился, как золотистый мед.

— И медовый, и бедовый, и сыпучий, и скрипучий! — рассмеялся старик и, поставив на стол чашку, похлопал себя по коленям, от которых шел деревянный скрип. Пригласил: — Садитесь, гости, угощайтесь! Амур, угощай хороших гостей.

— А откуда вы знаете, что гости хорошие? — опередив всех, спросил Моторыч.

— А плохой гость в тельняшку Патефоныча не заберется. И к Гордеичу-Гвардеичу не дотопает… Так ведь?

С этим все были согласны и присели, Светка — на березовый пенек, Моторыч — на пустую собачью конуру. Вдруг кот отшатнулся: лежавший на столе клубок превратился в удавчика. И хоть он подвинул головой к Светке чашку с медом и подкатил огурец и редиску, Моторыч отодвинулся с опаской поближе к валерьяне. Все-таки змея в Индии когда-то едва не цапнула его за нос.

— Это мой дружок Амур, — сказал Гвардеич. — Форму недавно сменил. Из старой вынырнул, а новую получил. Они у меня с бурундучком Борькой главные сторожа. Втроем и живем, и хозяйничаем! А подружка Тайга, — он кивнул на конуру, — побежала проведать своих внуков. И ружье у нас есть. Хоть и не стреляет, пугнуть непрошеных гостей может…

— А кто же все это сделал? — удивленно спросила Светка, показав на грядки, на землянку, на ульи.

— А есть один дед, нахлебался бед! — сказал Гвардеич и усмехнулся: — У меня тут даже сказка сложилась. Хотите поведаю?

Кот промолчал: он вдыхал запах валерьяны, исходивший от пучков. Облако вздохнуло: «Время-то уходит…»

А Светка, надкусывая редиску, сказала:

— Конечно, хотим!

— Ну ладно, слушайте, — сказал Гвардеич.

Жил в одной, не ведаю в какой, деревеньке мужик. Жил да был, был да жил. Все б ничего. Только не шли у него дела! Ни избушка не строилась, ни земля не пахалась, не валился под топором лес… И говорили про него: «Мужик как мужик: и ноги есть, и руки есть. Только вот без царя в голове!»

Огляделся мужик. И вправду, нет царя! А где его взять? Придется самому себе за царя быть. Назначил мужик сам себя царем.

Собрался отдавать приказы министрам — одному, другому, третьему! Да оглянулся: нет министров, ни одного.

Хотел позвать генералов — одного, другого, третьего — так нет и генералов. Что делать? Придется самому и за министров, и за генералов приказы офицерам отдавать. Так ведь и тут беда: нет и офицеров. Назначил он себя, конечно, и офицером.

Все бы теперь хорошо! И царь есть, и министр, и генерал, и офицер есть. Только вот где взять солдата, чтоб приказы ему отдавать?! Подумал мужик и вспомнил: «Ха! Так ведь я и есть самый-самый настоящий солдат! Вот и медаль у меня настоящая, военная — „За отвагу“».

Вспомнил, отдал себе приказы, и пошла работа! Копает солдат, рубит, строит. Все по-солдатски, по-мужицки старается. И команды отдает себе сам. А уж если что, по шее себе всыплет за всех сразу — и за офицера, и за министра, и, понятно, за царя! Идут дела.

Глядь, вместо развалюхи дом вырос, куры заквохтали, поросята захрюкали. И хлебное поле зашумело: колосья шуршат, звенят. Зерна веские, полные. Будет хлеб! И себе, и соседям на пироги хватит.

Едут мимо люди и говорят:

— Вот чудо так чудо! Вот мужик так мужик! Сразу видно: с царем в голове.

А мужик сидит на крылечке и думает: «С царем-то, может, и с царем, а главное — с хорошим солдатом!»

Дуй в дуду и плюй на беду!

— Ну как? — спросил Гвардеич гостей.

Тут бурундук Борька, полосатый, как лента от победной медали, вскочил к нему на плечо, а Ветер вскинулся и прошумел:

— Гениально! Чудесно!

— Хоть в журнал «Мурзилку» отправляй, правда? — засмеялся Гвардеич.

Он внучке Танюшке когда-то все время «Мурзилку» выписывал, потому что его друг, тоже бывший солдат, когда-то там работал.

— Только какая же это сказка? — сказала Светка. — Это же правда! Только как вы здесь оказались?

— А как в сказке! Дали по шапке, послали к бабке, хотел не хотел, а вот залетел! — засмеялся старик и спросил: — А с чем же Анна Ванна внучку Патефоныча ко мне направила?

Светка было удивилась, откуда он все знает. Но, увидев жужжащих около его уха пчел, поняла: «Доложили!» — и сказала:

— А по пути. Книгу занести. В ней и про вас есть, как вы три танка подбили!

— Три не три, а четыре подбил, — поправил Гвардеич. — Это медалей три, — он кивнул на избушку, в которой висел китель, а на нем сверкал гвардейский значок и три медали «За отвагу». — Медалей — три, а танка — четыре, — уточнил он. — Только четвертому я башку снес, а он, барбос, мне ноги уполовинил. Вот и поскрипывают мои деревянные горбунки.

— Так вот же книга! — проворчал Моторыч. — И маршал ваш и все про вас. Значит, маршал ошибся?

Ошибок кот терпеть не мог! По ошибке его однажды чуть не наказали вместо Волосатикова.

Гвардеич довольно взял книгу, сказал:

— Маршал мой, и написано про меня. Видно, про четвертый маршалу не доложили. А танка четыре: один на Волге, другой у Днепра, третий на Висле, а четвертый…

— На Шпрее? — наугад воскликнул Ветер: он там под Берлином бывал! И там правнука Пушкина в бою видел.

— Точно, угадал! — сказал солдат.

— А на Параде Победы были? — спросила Светка.

— Нет, — вздохнул Гвардеич, — не случилось. При Победе был, а на параде — не был. — И погладил коленки. — Но главное — при Победе был!..

— Ну а теперь, — сказал он Светке, — поешь медку, полежи на боку и выкладывай, куда летишь и с чем, а главное, зачем…

И закурил сигарету.

Лежать и есть Светка не стала, а выложить — выложила все. И про маяк, и про флот, и про Волосатикова, и про Гречухина.

— К Гречухину я бы тоже и пошел, и полетел! — вздохнул бывалый солдат. — Дело не пустое, но и не простое.

— Не простое, — проскрипело Облако. — И в гору, и в медвежью нору.

— Это да. Но не робейте! — сказал солдат. — Главное, по-солдатски: «В атаку, взвод! Бегом — вперед!» Дуй в дуду и плюй на беду. Вам какой хочется дороги? С приключениями или без? — спросил он.

Ветру очень хотелось приключений, но Светка, которая тоже любила приключения, по-командирски сказала:

— Лучше бы без. Нам очень некогда.

— Ну что ж, без приключений так без приключений, — сказал Гордеич-Гвардеич, хотя усмехнулся: как ни верти ни крути, а приключения будут. — Ладно, — сказал он, — тогда слушайте. — Видите: вон вдали стоит гора, называется…

— «Ура!» — догадалась Светка, как кричала иногда с маяка проходившим мимо кораблям.

— Точно, кому взберется, тому и заорется! На горе — дуб. И два ручья, и поляночка ничья… На полянку насыпьте соли. Придут олешки — полижут, кабанчики солеными желудями полакомятся, и пчелки посолятся. Работнику без соли нельзя. Без нее и мед не тот. Под дубом колода пудовая, а в дубе — дупло медовое. Не лазьте, а то сразу узнаете, какая у пчелок атака штыковая. А захотите пить, из быстрого ручья пейте, а из тихого — ни-ни!

— Почему? — спросили все разом.

— В быстром вода добрая. Был зол — станешь добрей, а в тихом — злющая-презлющая. Зла нахлебаешься, сам себе собакой хвост кусать будешь.

— Будем пить из доброго! — сказала Светка.

— А я из того и из другого, — буркнул Моторыч: он не терпел зла, но и лишняя доброта была ему здесь тоже ни к чему.

Между тем Гвардеич, вытащив из кармана старую фронтовую зажигалку, подал ее Светке:

— Горючего в ней на раз, но для вас как раз. Зря не жги — друзьям помоги.

Потом вынул из-под стола две банки меда:

— Одну ешьте сами. А другая — для друга. Увидишь цветок в шесть алых ягод, встань на пень, крикни: «Выходи, Жень!» Отдай ему мед, скажи: «От Гвардеича». Он мне раны лечил, доброте учил. И вам пригодится! Чем сможет, тем поможет!

Заглянув в чулан, Гвардеич вынес куртку с пчелиной маской и маленькие сапожки, поставил их перед Светкой:

— Это внучкины, сам Танюшке шил. Им в тайге все тропки ведомы: где надо — остановят, где понадобится — на путь выведут. Носи, не спотыкайся. А споткнешься, вставай и повторяй «Дуй в дуду…»

— И плюй на беду! — подхватили все разом.

— Ну, в добрую дорогу! — кивнул Гвардеич.

Сверху, с елки вдруг, что-то просигналила ворона. Сидевший на плече у старого солдата бурундук Борька прыгнул на Облако, и друзья отправились в путь. Но хозяйственный Моторыч, заметив на крыше землянки две пустых бутылки от минеральной воды, наполнил их валерьяновым воздухом и крепко закрутил.

— Молодец, — сказал Гвардеич, — там будет нужная водица, — груз невелик, а пригодится.

Ветер засвистел какую-то морскую попутную песенку. Облако тоже залопотало непонятный быстрый мотив. А Светка, поглаживая солнышкинский морской талисман, стала энергично напевать: «Пять минут, пять минут…» И хотя каждый затягивал что-то свое, в общем это значило: вперед, вперед, вперед!

Только Моторыч еще во время разговора с Гвардеичем начал понемногу хмуриться. Шерсть у него то и дело поднималась дыбом, а на хвосте и усах появились потрескивающие искры. Он явно чувствовал приближение чего-то не очень приятного.

И как ни странно, бурундук, прыгая по Облаку, стал трещать что-то очень похожее на залетевшую откуда-то поговорку: «Он с пеленок шакаленок…»

Вдруг откуда-то шакал…

Облако быстро поднималось по сопке. Оно могло бы двигаться еще быстрей, по прямой, так как Ветер весело подталкивал его, но оно выбирало для друзей дорогу, покрытую цветами и земляникой. А однажды выплыло на поляну, так заросшую вьюнками и алым шиповником, что Светка, забыв про пять минут, вдруг стала раскачиваться и запела: «Миллион, миллион, миллион алых роз», на что Моторыч снова сердито фыркнул:

— Тоже мне, Пугачева нашлась! Мы что, собираемся дело делать или устраивать шоу?

На это, правда, никто внимания не обратил. И понятно: только что по пути все с удовольствием отхлебнули вкусной воды из быстрого доброго ручья, а Моторыч, как обещал, сразу из двух. Да еще, не пожалев дорогого ему аромата, обе бутылки наполнил водой. Но одну доброй, а другую, на всякий случай, злой.

Скоро они выбрались на вершину сопки к дубу. Светка посыпала полянку солью, и сразу же вокруг замелькали пятнышки олешек, засверкала щетинка хрюшек и кабанчиков. А еще через минуту вокруг загудели пчелы. Они дружно вылетали из дупла отведать соленой росы.

Светка с Ветром громко крикнули: «Ура!» — и присели в стороне подумать, как двигаться дальше. Облако вздохнуло: кажется, передышка. И спокойно улеглось на верхушке дуба. Лишь Моторыч вел себя все беспокойней: усы его дергались, хвост непонятно почему наливался крепким злым электричеством, а в его мурлыканьи слышалась озорное детское: «Вдруг откуда-то шакал на кобыле прискакал…»

Но ничего непонятного, как мы увидим, во всем этом не было.

Непонятного не было ничего.

Дело в том, что внизу, возле пасеки, старый солдат Гвардеич спел солдатскую фронтовую песенку:

Затем пристроился на крылечке и, открыв новенький том на триста тридцать третьей странице, начал читать о подвигах друзей да и кое-что о своих фронтовых делах. Вдруг в кустах у дороги, фыркнув, остановилась грязная «Тойота», из которой вывалился рыжий малый, принюхался и, сверкнув золотым зубом, крикнул:

— Эй, дед! Гости были?

— Быди, — сказал удивленный Гвардеич.

— А на облаке плыли?

— Плыли…

— И девчонка в тельняшке, и кот?

— Все уплыли вперед! — смекнув, махнул Гвардеич совсем в другую сторону.

— К Гречухину? — фыркнул малый, и рыжие волосины торчком вскочили на его голове.

— И что всем дался Гречухин? — спросил Гвардеич, словно ничего не знал.

— Море хапанул!!! — каркнул гость в три голоса.

— Какое?

— Нефтяное!

— У кого?

— У меня! — крикнул малый, и внутри у него повторилось: — Меня! Меня!

— А море-то чье?

— Мое! Мое! Мое!

— Значит, нефтяное и бензиновое? Так, не нальешь ли малость бензинчику-керосинчику?

— Еще чего! — хмыкнул малый и спросил: — Где искать девчонку?

— Умом потряси, у пчелок спроси! — усмехнулся солдат.

— Ну, ладно! — сказал малый и вдруг посмотрел на сопку, с которой в это время донесся крик «Ур-ра!». У него сразу созрел план. Он выхватил из машины знакомую сеть и, оставив на дороге «Тойоту», бросился бегом в гору.

Гвардеич только хотел крикнуть: «Взял бы соли, дал зверькам, что ли. Из тихого ручья не пей — совсем не опупей. И в дупло не лезь: обалдеешь весь!» Но раскрасневшийся гость ничего не слушал. Подумаешь, не лезь, подумаешь, не пей, подумаешь, не хватай! Каждый указывать еще будет! И полезу, и попью, и схвачу!

Он прыгал вверх и цеплялся за кусты так, будто его толкали вперед не одна, а три пары ног. Не видел он вокруг ни цветов, ни ягод, ни животных и тем более не слышал, как быстрый бурундук дразнил его криком: «Он с пеленок шакаленок!»

В кармане у него звякала связка ключей от всех хранилищ горючего, и он предчувствовал, как звякнет еще один, самый большой — ключ от нефти Гречухина! Главное — не опоздать! И внутри у него кто-то ревел: захапать! А кто-то попискивал: обшустрить, оттяпать!

Он хотел вцепиться в Светку, но вдруг Облако, похожее на Пушкина, накрыло ее будто шапкой-невидимкой и даже весело рассмеялось. Он захлопал глазами, выскочил к дубу, рванулся в дупло и, подхваченный пчелиным роем, подлетел еще выше. Он протянул свободную от сети руку, чтоб ухватиться за какой-то куст, но тут раздался ужасный треск, вспышка, и удар молнии швырнул его через рыжую голову.

Волосатиков, а это, понятно, был он, схватился за трещавший электрохвост Моторыча. Он провалился сквозь листву на рога испуганных оленей, те сбросили его на лакомившегося желудями кабана. А кабан швырнул нежданного гостя так, что тот свалился от удара между двух ручьев и тут же издал долгий свистящий храп.

Странные сны

Снился Волосатикову странный сон. И даже не один!

Сначала ему приснилось, будто он захотел пойти в кино. Захотел — и все! Но на пороге кинотеатра возникла Светка, а черный кот Моторыч вдруг потребовал:

— Давай билет!

Но билета не было.

— Купи! — пропел Моторыч. — Как другие!

Но денег не было.

— Денег нет и кино нет! — замигал Моторыч.

А Светка сказала:

— Ладно, пусть смотрит со всеми, — и протянула ему руку.

И он оказался со всеми! Но не в кино, а на палубе: кругом были мачты, палубы и море. И кричали чайки, и пел ветер, а кто-то раздавал ананасный компот… И это ему так понравилось, что проснись он в этот момент, то, может быть, с радостью крикнул: «Ребята, давайте жить дружно!» Очень важно бывает проснуться вовремя!

Но тут нахлынул другой сон, и Вруля Патрикеевна, потянув его за рукав, зашипела:

— Что за глупость? С какой стати вместе со всеми? У нас в руках все ключи, все лучи! Будем резать каждый луч на билетики. А то отдашь билетик — отберут целое море. Море нефти, море денег, море света! Это вам не Борщикленд! Не спите, хватайте! Ройте к нефтяному морю проход!

И Волосатиков стал рыть! Но сверху появилась страшная лапа и с криком «Скальп!» вцепилась ему в голову.

— Ну нет! — крикнул Волосатиков и вскочил. Короткий сон был страшно правдивым! Волосатиков глотнул теплой воды из булькавшего рядом ручья, в котором бегали головастики, еще громче крикнул: — Ну нет! — и бросился вниз.

Во-первых, там он увидел нечто такое, отчего у него созрел новый план. А во-вторых, ему показалось, будто сзади него сверкнуло страшным глазом настоящее черное солнце, очень похожее на электрическую морду Моторыча.

— Нет! — крикнул он. — Мое! Все мое! Я сам! — И еще быстрей понесся через пни и коряги.

Стайка или шайка?

Мотор Моторыч не видел, кого он с такой яростью швырнул через голову. Во-первых, как настоящий морской волк, он терпеть не мог, когда его хватали, а тем более, безжалостно дергали за хвост. Во-вторых, разбираться в этом ему сейчас было совершенно некогда.

Внизу, у широкой реки, он заметил шагающих вдоль берега трех круглых, как пузыри, котов-туристов или, вернее, туристов, похожих на трех котов. Они горланили:

— Пузыри, тунеядцы! — проурчал Моторыч.

Он очень хорошо знал, каким трудом достается рыбакам настоящая рыбка. За спинами у пузырей зорким кошачьим глазом он разглядел толстые-претолстые удочки. «На очень большую рыбу!» — подумал кот, но взяв у Светки бинокль, прохрипел:

— Да это не удочки, а самые настоящие ружья!

И вдруг Моторыч вовсе взъерошился: навстречу трем пузырям, с горы, размахивая одной рукой и подскакивая, катился четвертый.

— Эй, пузыри! — крикнул четвертый очень знакомым голосом. — На кого идете?

— На оленя!

— На тигра!

— На кабана! — сказал третий, у которого из охотничьей сумки уже выглядывал бледный поросячий пятачок.

— А я не разрешаю! — выпалил четвертый.

— Да кто ты такой? — растерялись трое.

Четвертый назвал себя очень тихо, но они замолчали. И тогда он громко сказал:

— Ладно, валяйте! Разрешу. И даже возьму в свою команду, в союзники. А вы мне, — он показал на сопку и отчетливо сказал, — эту девчонку в тельняшке и этого кота, и всю их шайку: пих-пах! — и в эту сеть. Идет?

И, отдав охотничкам сеть, он сунул им в руки какие-то зеленые пачки.

— Вот собака! Покупает! Вот паршивец — продает! — прошипел Моторыч.

В руках у всех троих он увидел деньги, и каждая шерстинка на его спине окончательно превратилась в электропровод.

Светка крикнула:

— Ты чего там ругаешься? Что у тебя, Баба-яга?

— Хуже! — отозвался Моторыч.

— Кощей! — проскрипело Облако.

— Хуже!

— Так кто же?

— Волосатиков! — почти гавкнул Моторыч, возвращая Светке бинокль. — Продает, собака, и еще оскорбляет: мы — шайка!

— Может, он сказал «стайка»? — усмехнулась Светка.

— Хм-хм! — хмыкнул кот. Веселую дружную стайку от разбойничьей шайки морской бродяга как-нибудь отличал!

— Ну и ну! — засмеялся Ветер. — Вдруг откуда-то шакал вслед за нами прискакал…

А Светка махнула рукой:

— Да видали мы этого Волосатикова! — и запела: — «Миллион, миллион, миллион алых роз…»

«Забыли недавний урок. Наверное, на их настроении сказался избыток доброй воды», — подумал кот и заметил:

— Все это не так весело.

Он выложил все, что увидел и услышал, напоследок повторив: «Пих-пах, пих-пах!»

— Обжоры и сопузники пристроились в союзники, — хмыкнул весело Ветер и подумал вслух: — Может, стоит пойти в обход? Не отклоняться от курса, но в обход.

Светка возмутилась:

— С какой это стати нам идти в обход? Пусть топают они! — Но, вспомнив про сеть и словно посоветовавшись со знакомым штурманом, согласилась: — В обход так в обход!

В это же время Волосатиков тоже задумался: «Как двигаться. Скакать за Облаком по горам? На машине не получится», — вздохнул про себя он.

Кто-то внутри громыхнул: «Пошли напролом!», но другой голос пропел: «А может, обходным путем лучше?»

И он тоже решил двигаться в обход, но с другой стороны.

Самые кошачьи стихи

Шумный экипаж, глотнув еще воды из доброго ручья, перевалил через гору в самом добром настроении. На одном боку Облака светился спасательный круг с надписью: «Три поросенка», на другом висела и вкусно пахла связка вяленой воблы.

Светка иногда спрашивала:

— Курс?

— Норд-ост! — отвечал сидевший впереди Моторыч.

— Так держать! — командовала Светка, и они плыли все дальше и дальше.

Внизу, в речных заводях, плескалась рыба, утки водили свои выводки, время от времени крякая своим шалунам:

— Вернись! Опять озорничаешь! Смотри, так и останешься гадким утенком!

На что каждый весело отвечал:

— Подумаешь, стану хорошим селезнем!

И тут же беззаботно хулиганил под носом у наевшейся сонной щуки.

Было так весело, что Ветру, который то и дело повторял: «Дуй в дуду и плюй на беду!», вдруг пришло на ум позабавиться веселыми стихами.

— А что! — согласилась Светка, — устроим конкурс. А ну, Моторыч, начинай!

— А почему Моторыч? — спросило Облако.

— Он знает самые вкусные кошачьи стихи, «Мяу-мур, мяу-мур, я люблю вареных кур», — усмехнулся Ветер. Ему хотелось почитать первым.

— Ну почему такое насмешливое? — возразила Светка. — А может быть, вот это?

И она прочитала стишок, выученный еще в первом классе:

Хоть она тогда была не очень большой любительницей читать стихи, ее больше тянуло к компьютеру, но и за это стихотворение она получила не четверку, как бывало, а хоть и снова с минусом, но пять! А можно было и без всякого минуса. Весь класс хохотал до колик!

Но Моторыч задумчиво произнес:

— Ну скажите, почему как только кот, так сразу куры, сосиски, украсть? Или какая-нибудь глупость, вроде: «Хорошо быть кисою, хорошо собакою». А почему бы не прочитать прекрасные стихи без всякого воровства?

И он промурлыкал:

— Отлично! — вздохнул Ветер. — Чудесно!

У него даже пропало желание веселиться, а так и захотелось побарахтаться в пушистом мягком снегу. А кот снова вспомнил:

— Да и сам Александр Сергеевич нас все-таки очень уважал.

Он повел своим пышным, совсем уже не электрическим, хвостом и вздохнул:

Моторыч проговорил это без всякого хвастовства, но все-таки на правах почти что родственника.

Тут вздохнуло и Облако. Оно внимательно следило за точностью направления, однако ему тоже захотелось порадовать друзей стишком, который оно запомнило возле окон детского сада: «Петушки распетушились, но подраться не решились».

И опять ему не повезло. Моторыч вдруг повел усами и, прервав друзей, заметался:

— Кажется, не до этого. Кому-то опять очень нужна помощь…

— Что, отклоняемся от курса? — спросило Облако.

— Кажется, да! — сказала Светка и уже через минуту скомандовала: — Стоп, машина! Якорь в воду!

И хотя якоря у Облака, понятно, не было, оно тут же исполнило команду и остановилось.

Если б знал Корабликов!

На дороге стояла машина с белой бочкой, на которой было написано: «МОЛОКО», а на приунывшем сзади «Запорожце» был нарисован красный крест.

Возле молоковозки ходил молодой курносый водитель с канистрой, а из «Запорожца» выглядывала старушка в белом халате и махала флажком с красным крестом. Оба водителя, вздыхая, смотрели на пустую дорогу.

Неожиданно они вместе подняли головы и замерли: впереди, с упругого облака, девчонка в полосатой морской рубашке спросила:

— Что случилось?

— Так случилось! — крикнули разом водители. — Везем молоко, везем лекарства, а бензина-то нет…

— Куда везете?

— В детсад, в лесной детсад! Весь сад чихает и кашляет, а вместо молока и лекарств будет простокваша, — сказал парень.

— Вот какая каша, — добавила старушка.

Ее «Запорожец» попробовал сдвинуться с места, но только чихнул, будто и у него случился насморк.

Моторыч прошелся рядом с машинами, принюхался и согласился: бензина нет!

— Ну что, поможем? — спросила Светка.

— Раз надел тельняшку, живи по закону: один за всех и все за одного! — сказал кот.

— У матросов нет вопросов, — присвистнул Ветер.

Но у Облака был вопрос:

— А как?

— Как-то надо! — сказала Светка и задумалась.

— Надо, надо, надо! — защелкал с дерева бурундук: он тоже родился в тельняшке.

— Но как? — повторило Облако.

— Проще простого! — сообразил вдруг Ветер и похлопал Облако по бокам.

— Что, на мне? — возмутилось Облако. — Что я — лошадь?

— Лошадь не лошадь, а коровкой побудешь запросто, — сказал Ветер. — Из ручьев, из реки вмиг набираешь целый ливень, а тут не осилишь бочку молока? Пустяки! — присвистнул он. — Подставляй бок и тяни молоко! Дуй в дуду и плюй на беду! Давай! — кивнул он шоферу.

Удивленный парень открыл крышку бочки, а Облако стало втягивать в себя пахнущее тайгой молоко и белеть, белеть, белеть. Наконец оно ухнуло: готово! — и, переваливаясь, как сытая буренушка, пошагало по воздуху к видневшемуся сквозь лес садику, из которого то и дело доносились чихание и кашель.

— Волшебство… — мигая, сказала старушка.

Ветер аккуратно подталкивал Облако и весело приговаривал: «Ветер по небу гуляет и коровку подгоняет». А сверху на коровке рядом с Моторычем Светка держала прихваченный у пожилой медсестры чемоданчик с лекарствами, и ей очень хотелось показать себя умелой сестричкой.

Через несколько минут они повисли над детсадом, и тут же из облака в бидоны, кастрюли, чашки брызнуло вкусное целебное молоко, а Светка с помощью бурундука раздала детям таблетки и поставила на стол банку с лечебным медом.

Мотор Моторыч покосился: мед мог бы пригодиться самой! Но Светка посмотрела на него с такой укоризной, что кот сразу притих. И понятно: он ведь тоже был не против глотка молока, но старый моряк, тем более пушкинский кот, никогда не позволил бы себе отнять у детворы хоть единую каплю! Наоборот, каждую лишнюю каплю кот отдавал сейчас двум щенкам-лайчатам, внукам Тайги, вертевшимся возле ребят. А Облако выплеснуло для них хорошую молочную струйку в стоящее у ворот блюдце.

Дети внизу подставляли под Облако пустые кружки и весело кричали: «Облако, облако, дай молока!» Впервые в жизни пили они такое чудесное молоко из такого чудесного облака!

В несколько минут весь детсад выздоровел и уже не чихал, а дружно читал вслед за двумя маленькими грамотеями прилипшее еще в Океанске к Облаку стихотворение:

Последние строчки ребятишки повторяли так весело и громко, что, если бы это услышал Корабликов, он сразу бы поверил, что детские стихи очень нужны, и написал бы еще и десять, и двадцать, и тридцать!

Повторяла эти строчки и улетающая из детсада команда. У всех было самое доброе настроение: попутно сделали такое дело, что всем хотелось новых попутных добрых дел. И попутному Ветру, и Облаку, и Светке. Даже Моторычу, который был не против влепить кое-кому крепкую затрещину, но думал, что это было бы тоже неплохим попутным делом. Пусть не мешает светить, пусть попробует схватить!

И с этими последними словами наш экипаж выбрался на дорогу, чтобы наконец без приключений мчаться вперед к свету, к комарам, к самому Гречухину.

Еще и не такое бывает!

Но только они поравнялись с детсадовскими машинами, Облако словно споткнулось от удивления и охнуло:

— Нет, такого не бывает! Чтобы в один день столько раз встречать на пути одного и того же балбеса — такого не бывает!

— Шакаленок! — протрещал Борька.

А Моторыч сказал:

— Бывает, еще и не такое бывает!

Он столько раз встречался с Волосатиковым в таких неожиданных местах, что появление этого пройдохи не вызвало у него никакого удивления. Напротив, он предчувствовал куда более серьезные встречи и столкновения и поэтому проверил лапой, висит ли за бортом увесистая вязанка рыбы.

К детсадовским машинам подкатила пыльная «Тойота», из которой выбрался Волосатиков.

— Хватит читать стишки! — крякнул он и сверкнул золотым клыком: — Слезайте!

— Что? — проурчал кот. — Продаешь знакомых, нанимаешь пиратов, пих-пах! Моряк называется!

— Ты что, и вправду, сбрендил? — удивилась Светка. — Лучше б помог людям бензинчиком.

— Даром?! — пропел Волосатиков.

— Конечно!

— Еще чего?! — крикнул кто-то за него.

— Фиг, фиг, фиг! — тявкнул кто-то следом.

И кот с ухмылкой вздохнул:

— Не зря Патефоныч говорил: «У него посреди океана капли не выпросишь…»

Но вдруг Волосатиков сказал:

— Ладно, ладно! Вы мне, а я, может быть, им. Учись жить! — кивнул он Светке.

Брать волосатиковские уроки Светка, конечно, не собиралась, но поинтересовалась, чего же хочет он.

— Пустяки! — всплеснул руками Волосатиков. — Вы меня везете к Гречухину, а я им даю бензин.

— Не повезу! — вздрогнуло Облако.

— А фиг! — повторил по-волосатиковски Ветер, и Светка сказала:

— Как бы не так!

— Ну ладно, посмотрим! Мы еще посмотрим! — взвыл Волосатиков и запустил в экипаж булыжником, за что тут же получил по рыжей макушке вязанкой воблы. Он бросился к «Тойоте», на которой вертелся полосатый бурундук, и собрался куда-то мчаться, но машина почему-то не завелась. А Борька, весело затрещав, поскакал по верхушкам деревьев вслед Облаку.

Маленький дружный отряд, полный веселых стихов и песен, летел как на парусах, и новый стишок Корабликова, как хороший парусок, тоже тянул их вперед. Правда, иногда они начинали чихать, но от этого летели еще быстрей. «И все по законам физики!» — думал кот.

Ветер был похож на решительного капитана, Мотор Моторыч — на усатого боцмана, Светка — на боевую медсестру. Облако, конечно, — на хорошую, надежную лодку. А сзади них — такой злой, что волосы на его руках превращались в рыжую щетину, — прыгал по кочкам взъерошенный человечек, все больше напоминавший какого-то жадного зверька. Он оглядывался и все выше задирал ноги, потому что за ним гналась и громко лаяла лайка Гвардеича Тайга. Она наконец добралась до своих внуков и теперь изо всех сил отгоняла от них всяких неприятных посетителей.

Коты были всегда!

Некоторое время команда еще чихала, но свежий таежный воздух быстро изгнал из экипажа эту детсадовскую хворь. И все почувствовали себя еще бодрей, чем до встречи с наглотавшимся злой воды Волосатиковым.

Изредка друзья оглядывались, но вскоре о нем забыли и окунулись в головокружительные запахи леса. В смолистый дух кедра, лимонный — лимонника, в медовый дух акаций. Пчелы гудели так, что Ветер накинул на Светку легкий фартук Борщика, а Моторыч подвернул под себя свой уважаемый хвост и сказал приятелю:

— Неможешь, что ли, завести какую-нибудь моторную увертюру и разогнать этих толстух?

Но Ветер, на лету разбрасывая лепестки, рисовал в воздухе Светкин портрет и напевал любимые слова Патефоныча:

Светке это было, конечно, приятно. А Моторыч ревниво пофыркивал:

— Ветер-Ветер, ветреный Ветер! Влюбился, что ли?

— Может, и влюбился, — отшучивался Ветер. — Только не ветреный, а самый верный! — убеждал он.

— Ну, кто самый верный, мы еще посмотрим, — кивал головой Моторыч и внимательно смотрел по сторонам. Он видел и слышал все, что было положено впередсмотрящему. И как лизнувший молока Борька радостно трещал: «Оч-чень вкусное молоко! Оч-чень добрая девчонка и порядочный кот! Оч-чень вкусный кот и молочная девчонка!», и как хвастали цветными перьями вертлявые сойки, и как резвились в папоротнике полосатые поросята. Он вертел головой, когда видел, как какой-нибудь медведь-рыболов вдруг выпускал из лап огромную рыбину. Ему так и хотелось заорать: «Ну и растяпа!», но он сдерживался, чтобы случайным неловким звуком не задеть тишину..

Тишина была кругом. В тишине перекатывались зеленые леса и сопки, тишиной было наполнено далекое голубое небо, и добрые Светкины глаза становились то солнечно-голубыми, то солнечно-зелеными, как тайга.

Но теплый воздух качнул Облако, и Светка вздохнула:

— Наверное, эта тишина жила здесь всегда…

— Конечно, всегда, — почему-то усмехнулся Ветер. — Покой и спокойствие. Даже когда здесь рос бамбук и гигантские папоротники, а в них дружелюбные динозаврики охотились друг за другом. Небольшие, величиной с пароходик, с удовольствием закусывали теми, что поменьше — величиной с наше Облако, а в воздухе скрипели зубами небольшие, как вертолет, птеродактили, оч-чень миролюбивые…

— Нет, я же серьезно, — сказала Светка.

— А я, думаешь, несерьезно? — усмехнулся Ветер.

— Неужели вовсю грызли друг друга? — спросил кот.

— Еще как! С хрустом!

— Ужас! — вздрогнула Светка, а Облако пыхнуло: «Кошмар!» — и так резко оглянулось, нет ли рядом птеродактиля, что собеседники едва не слетели с палубы.

— Правда, это было миллионы лет назад, — успокоил их Ветер. — А потом появились люди, — серьезно сказал он, — которые всегда хотели жить в покое и тишине. И время у них текло тихо-тихо. Как мед. Людям казалось, что оно медленно дремлет…

— Как черепаха? — сообразила Светка.

И кот поддакнул:

— Привыкли к черепашьей жизни!

— Они даже поклонялись черепахе, как божеству! — Ветер кивнул вниз: там в зарослях шиповника виднелась каменная черепашья спина. — Они жили так тихо и беспечно…

— Что наверняка прозевали, как нахлынуло другое, злое время! — вмешался, как всегда, кот.

— Время скакало на конях, мчалось на колесницах, размахивало мечами и гнало пленных: скорей, скорей, скорей!

— И они не защищались? — с горечью воскликнула Светка и сжала в руке веник: она бы, как лунная воительница, бросилась на защиту людей и, главное, детей!

— Говорят, одна женщина с мечом в руке бросилась… Но одной против гудящего времени устоять на черепашьей спине было трудновато, — ответил Ветер, которому смелость его подружки была очень по душе.

— Да просто невозможно, — заключил Моторыч.

— Пролетела буря, погиб народ, — усмехнулся Ветер, а черепаха, — он снова кивнул вниз, — никуда не торопится, спит в своем неподвижном времени…

— А ты поторапливайся, — постучал лапой по Облаку кот, — чтобы нам не превратиться в черепах.

И вдруг, переменив тему, он спросил:

— Ну, были динозавры, черепахи, птеродактили, а интересно, кто еще тогда был?

Прежде этот вопрос Моторыча почему-то не занимал.

— Ну, известно, мамонты, быки, саблезубые тигры…

— А коты были? — уточнил суть вопроса кот.

— Коты? Конечно! Коты были всегда! — сказал Ветер к удовольствию впередсмотрящего, который почему-то стал внимательно приглядываться к камышам и снова поинтересовался:

— А саблезубые тигры в наше время здесь еще могут сохраниться?

— Насчет саблезубых — очень сомневаюсь, — сказал Ветер. — А вот нынешние здесь, конечно, водятся, и зубы у них, должен заметить, тоже изрядной величины. Я даже могу рассказать одну историю, которая произошла в этих местах…

Тут кот напрягся, завертел головой. И на это была причина, о которой, прежде чем слушать еще одну историю Ветра, имеет смысл хотя бы коротко сообщить.

Одна тигриная история

Понятно, даже в сказочных случаях бывают моменты, когда герою хочется хотя бы на несколько минут уединиться, чтобы привести себя в порядок, подумать в кустах и даже просто размять лапы.

Так вот, в такой момент Моторыч остановил Облако, спрыгнул и, подышав у куста валерьяны, оказался на берегу большого ручья. Чтобы посмотреть, не водится ли в нем приличная съедобная рыба. Он встал на рыжую мохнатую кочку, и вдруг кочка вместе с котом поднялась вверх, а полосатый камыш зашевелился, как живой!

У Моторыча на спине шерсть встала дыбом. Среди камыша появились два огромных глаза и посмотрели на него с таким близким интересом, что он уже хотел прошептать: «Ты и я — мы с тобой одной крови», но потерял дар речи и непонятно как взлетел на Облако. Взлетел, не зная, взобрался ли сам, или кочка, как огромная лапа, подтолкнула его вверх.

Об этом Моторыч тогда никому не сказал, чтоб не волновать товарищей попусту. Мало ли что даже бывалому моряку может привидеться в незнакомом лесу! Но теперь он то и дело поглядывал вниз и пружинил когти, готовясь грудью и лапами броситься на защиту друзей.

Светка тоже что-то заподозрила, заметив среди камышей нечто похожее на полосатую спину. Она даже хотела крикнуть коту: «Беги!», но представила, как мужественный Моторыч огрызнется, и тоже не стала никого тревожить пустяками.

Теперь, когда Ветер спросил насчет истории про тигра: «Идет?» — она, конечно, ответила: «Идет!»

— Но только короткую! — напомнил кот.

Ему от волнения очень захотелось перекусить.

Да и Светка была не против. Это когда она собиралась стать моделью, то соблюдала диету, а побывав медсестрой, была совсем даже не против чего-нибудь вкусненького борщиклендовского.

Облако сделало на лету перестройку и превратилось в упругий диван, на котором тут же устроилась Светка. Моторыч мигом раскрыл над ней зонт от солнечных лучей, так что можно было наблюдать, как внизу таскают друг друга за хвосты лисята, валяются медвежата, сшибаются пятачками полосатые кабанчики, и, срывая по пути грозди дикого винограда, слушать короткую тигриную историю.

— Не помню, — сказал Ветер, — слышал я это когда-то или видел сам, только сидели здесь, возле костра, три человека с луками и копьями, а неподалеку от них лежала раненая молодая тигрица. Кто-то поставил на ее пути самострел, и теперь в боку у нее торчала длинная стрела.

Тигрица не могла даже поднять голову. Она иногда стонала и прислушивалась к тому, что говорят люди.

— Убьем! — сказал один. — Или из нее вырастет мстительный зверь.

— Подождем, — предложил другой. — Пусть ее шкура станет большой и красивой.

Но третий сказал:

— Поможем бедняге. И может, из нее вырастет хороший, верный друг.

Вытащив стрелу, он промыл тигрице рану снадобьем из таежных трав, напоил, и она благодарно лизнула ему руку.

Моторыч вздохнул и облизнулся. Несмотря на то, что кот слушал и поглядывал вниз, он не забывал про вкусный сверток Борщика. Пирожки с повидлом его мало интересовали, но за пирог с кальмарами он бы тоже мог сейчас лизнуть добрую руку и поэтому спросил:

— Ну все?

Но Светка нетерпеливо перебила его:

— Так тигрица выжила?

— В том-то и дело! — встрепенулся Ветер. — В том-то и дело! — И он заволновался так, словно сам удивлялся последовавшим событиям. — В их селении скоро стали происходить интересные вещи!

Первому охотнику вдруг приснилось, что к его окну ночью подошла тигрица и, погрозив тяжелой лапой, прорычала: «Оторву!» С той поры он все время вертел головой и проверял, осталась ли она на месте.

Второй, выбираясь в тайгу, бежал оттуда с ужасными воплями и всегда без штанов.

А третьего однажды придавил в лесу медведь, но тут же появилась тигрица и, прогнав зверя, принесла своего спасителя на спине к самому дому.

— А может, это была не та тигрица? — усомнился тут же Моторыч.

— Кто его знает, но на ее боку не раз потом видели след от стрелы. И, попадая в беду, люди селения чувствовали помощь доброго друга, — закончил рассказ Ветер.

Полезная богатырская история

— Полезная история, особенно для некоторых, — сказала Светка.

Ей показалось, что за ними все прыгает по кочкам растрепанный преследователь и хрипит:

— Я вам полетаю на Облаке, я вам посижу на диване!

А коту все виделись мелькающие в камышах полосы и чьи-то огромные глаза. Но вот Моторыч почувствовал, что наконец можно поесть, однако Ветер опять спросил:

— Может, напоследок еще одну легенду?

— А может, немного позже? — проворчал Моторыч. — Легенда легендой, а колбаса колбасой. На флоте уже давным-давно закончился обед!

— Потом будет некогда, а она короткая и, честное слово, полезная!

— Ну, ладно, — вздохнул кот. — Раз полезная, ладно, — вздохнул он еще раз, тем более что Облако вывернуло ему прямо в лапу половину сардельки, которая застряла в боку еще в Океанске во время колбасной бури. — Рассказывай!

Много лет назад жил в этих местах богатырь. Добрый, честный, смелый. Любил солнце, верных друзей и прекрасную подругу, которой очень нравилось смотреть ночами на луну и яркие звезды. Поэтому в свободное время богатырь добывал в скалах драгоценные камни и запускал их в небо, чтобы там было больше красивых звезд. Дружно жили, красиво. Берегли леса, зверей, реку. Если приходили к богатырю хорошие гости, он награждал их драгоценными подарками. А пробовали забраться плохие — встречал огнем или укрывался в туманах среди скал. И никто не находил к ним ни дороги, ни тропинки. Да злой колдун захотел захватить себе все: и драгоценности, и звезды, и красавицу-подругу. Приручил он предателя-шакала, который привел его с шайкой к дому богатыря.

— Известная история! — заметил Моторыч. — Везде одно и то же.

Светка тоже припомнила историю с бабочками и светлячками.

— Но был у богатыря добрый друг Жень! — сказал Ветер. — Он тоже кое-что смыслил в волшебных делах. Окликнул он своего друга, но тот заговорился с подругой. Очень заговорился! Позвал их Жень во второй раз, но уснули они богатырским сном. Что оставалось делать Женю, чтобы спасти друга? Хлопнул он в ладоши, спел свою волшебную песнь — и стал богатырь высоким, крепким утесом, обернулась его подруга красавицей рекой, в которой отражаются и утес, и солнце, и звезды, и луна.

Если идут к утесу плохие гости, вырывается из него огонь, и они разбегаются с криком: «Вулкан, вулкан!» А добрым щедро открывает утес свои клады.

Дарит, радует и радуется сам, потому что всегда видит рядом подругу-речку, а в ней и солнце, и луну, и звезды.

— А где друзья? — поинтересовался Моторыч.

— А друзья-кедры по всей тайге поют добрые песни.

— А колдун? — требовательно спросила Светка. Должна же быть справедливость!

— Загнал его Жень в болото, и сидит он среди приятельниц-кочек и пускает пузыри.

— Вонючие? — Моторыч потянул носом.

— Оч-чень! — фыркнул Ветер.

— Так это газ! Горючий болотный газ! — проявил Моторыч свою ученость. — Это надо отметить на карте: от такого колдовства может быть большая польза! — и тут же спросил: — Ну, теперь все?

— Хотите еще? — обрадовался Ветер. У него в запасе было еще немало интересного!

Но Облако вздохнуло:

— Кому интересно, а кому-то уже не очень…

— Почему? — удивился Ветер.

— А потому, что все время вы едете на мне, а не я на вас. То лодкой, то молоковозкой, то диваном, а там, смотришь, и вездеходом сделаете. Я уже все бока ободрало и никто не лечит…

— Залепим пластырем! — нашелся Моторыч. — У нас в рюкзаке походная аптечка!

— А я заштопаю, — покраснев, сказала Светка. — И если так тяжело, могу пойти пешком.

Преодолев минутную слабость, Облако отшутилось:

— Шучу! Мы ведь не черепахи. Будем стремиться вперед!

— Вот это другое дело, — сразу повеселел Ветер и пропел: — Дуй в дуду и плюй на беду!

А Моторыч уже плевал на беду и, понятно, доставал заветный сверток.

Хочу — гуляю, хочу — стреляю!

Моторыч достал сверток, но едва Светка развернула газету, как из-за деревьев и кустов одна за другой стали показываться мордашки лисят, медвежат, поросят, олешек. По тайге расплывались запахи, перед которыми, как известно, невозможно было устоять.

И скоро по тропе за Облаком потянулась целая очередь принюхивающихся малышей. Над ними с дерева на дерево прыгал Борька, повторяя:

— Молочная девочка! Оч-чень добрый вкусный кот! — и почему-то добавлял: — А тигренка нет! Жаль, тигренка нет!

На это поначалу как-то не обратили внимания.

Кот и в самом деле, забыв про голод, готовился раздать малышам все пирожки и даже рыбу. Стыдно было бы утаить хоть что-то, когда тебя называют самым добрым и вкусным. А Светка уже держала пирожки в руках, потому что зверята бежали за ней на задних лапах. Она только высматривала полянку для детской площадки, как вдруг, будто из пулемета, застрочил дятел и раздался ужасный вороний карк:

— Карр, карр, к-к-карр! Вор-ры, бандиты, шакалы! Шак-ка-лы, бандиты, воры! И тигренк-ка н-нет! Тиг-грен-кка н-нет! Кар!

Вслед за этим раздался выстрел: бу-ух! Полетели черные вороньи перья, и малыши мигом бросились в кусты.

За деревьями показался дым, послышался хохот и запахло жареным.

Ветер бросился вперед, но тут же вернулся и прошелестел:

— Тихо. Я слышу очень неприятные голоса.

А Моторыч повел усами и определил:

— Пахнет жареной поросятиной…

— Несчастный поросенок, — вздохнуло Облако, вспомнив ночной поросячий визг у лебединого озера, и остановилось на опушке у высокого орехового дерева. Вокруг него хлопала крыльями почти бесхвостая ворона, а неподалеку, среди поваленных елей, пылал костер. Возле него покачивались, как пузыри, три почти одинаковых мордастых мужика. Только носы у них были разные: у одного красный, у другого синий, а у третьего серо-буро-малиновый.

Светка приподняла бинокль, а Моторыч узнал всех сразу и без него. Здесь устроили свою засаду наемники Волосатикова. Совершенно уверенные, что мимо них не проскользнет ни одна мышь, сопузники затеяли шумную хвастливую пирушку. Прислонив к дереву ружья, они смотрели, как на вертеле поджаривался маленький худосочный поросенок, и, разливая по кружкам «Волосатовку», заранее причмокивали.

— Ну что, за дело, пузыри! — хрюкнул уверенно красноносый и сказал: — Пятачок и хвостик — мне! — и покраснел еще больше.

— А заднюю ножку — мне! — проскрипел синеносый, и нос его посинел, как небо перед грозой.

— Ну а все остальное понятно кому! — буркнул радостно хозяин серо-буро-малинового носа и шлепнул себя по брюху, в котором целиком поместился бы кабанчик куда большей величины!

— Ах, негодяи! — сказала Светка и нащупала веник.

— Настоящие нег-го-дяи! Настоящие сопузники! — подхватила ворона новое интересное словечко. — Таких у нас еще не видали!

Пузыри оглянулись, но тут же подвинулись поближе к поросенку.

— Хорошо ты его вчера повалил, — сказали красноносому собутыльники.

— Подумаешь, поросенок! — хвастливо прочавкал тот. — Здесь ходит лосиха с двумя лосятами! Вот это мясо так мясо! Вот это шашлык!

— А я приметил медведицу с двумя жирненькими медвежатами, — сказал синеносый. — Тут будет шашлычок посерьезней…

А хозяин серо-буро-малинового носа прогудел каким-то серо-буро-малиновым голосом:

— Я знаю, где ходит тигрица. Тигренок уже сидит в нашей сетке, в яме, и мамаша туда вот-вот угодит! Так что будем уписывать шашлыки прямо на тигриной шкуре. Кайф!

— Ну, негодяй! — повторила Светка.

— Негодяй, негодяй! — заорала во все воронье горло ворона, а красноносый схватился за ружье и крикнул:

— Кто сказал «негодяй»? А сами не негодяи? Я здесь смотритель, я хозяин! Хочу — гуляю, хочу — стреляю!

И, нажав на курок, он шарахнул из ружья вверх. Ворона снова взвилась, роняя перья, а несколько дробин пролетели сквозь Облако. Другой запустил в ворону камнем, но угодил в Моторыча.

Моторыч озверел:

— Без кровопролития… — вспомнил он. — Как же, как же! Они в нас будут «пих-пах!», а мы «без»? Так не бывает!

Облако проскрипело:

— Просто не хватает злости.

— Сейчас появится! — пыхнул кот и выплеснул на него из бутылки весь запас злобной воды. Но на самого и без того злого Моторыча упало несколько увесистых капель. И, крикнув: — Ну, держитесь! — он схватил вязанку вяленой рыбы.

Вокруг засвистело и загрохотало. Бравые охотники подпрыгнули и отшатнулись от костра. Вниз летел град орехов и еловых шишек, на них неслось багровое Облако, и огромный черный кот, вращая вязанкой железной рыбы, хлестал их по затылкам и изо всех кошачьих сил орал:

— Н-негодяи!

Ветер завывал:

— Хочу — гуляю, хочу — стреляю! — и пускал вниз шишку за шишкой. Любителю хвостиков и пятачков то в нос, то под хвост. Любителю поросячьих ножек по ногам и по пяткам, а охотнику до всего прочего — по всем местам сразу, так что тот вертелся волчком, хватаясь за все места, пока не запрыгал вниз за обезумевшими компаньонами.

— Вот это прыгучесть! — восхитился кот. — Занимались бы спортом — чемпионами бы стали, медали получали. А так — получайте!

И он вдруг так свистнул и заверещал по-чингачгучьи, что даже Ветер изумился:

— Ну ты даешь, ну даешь!

Вдобавок ко всему вслед пузырям раздался страшный залп. Это Моторыч задел их собственные ружья, и по сопкам покатилось оглушительное эхо: трах-тах-тах-тах! Ах-ах, ах-ах!

Но самым страшным было то, что девчонка в тельняшке вертелась посреди Облака на одной ноге, а другой так угрожала их затылкам, что они заранее готовы были разлететься на черепки. Да еще ее быстрый веник полоскал их по макушкам и, казалось, трещал: «Негодяи!»

Разгоряченный Моторыч удивился:

— А как же — без кровопролития?

— А я без, без, без! — кричала Светка и отвешивала веником им шлепки. Один за другим, один за другим! Схватив на лету огромную шишку, она запустила ею в главного стрелка, и тот бросился быстрее всех сквозь кусты настоящими чемпионскими шагами.

А сверху вдогон неслось:

— Негодяи! Бейте их! Получили на троих?

Это кричали наперебой ворона и бурундук, которые от радости победы вдруг тоже заговорили стихами.

А тигренок? А тигренок?

Наконец команда отдышалась, Моторыч пропыхтел: «Вот это была увертюра!», а довольный Ветер спросил:

— Ну что, друзья, в путь?

Но бурундук заверещал:

— А тигренок? А тигренок?

Он успел разведать яму, где сидел в сети бедный малыш. Видно, тигрица ушла искать помощи, но все не находила…

— Так что, оставим тигренка в западне или вырастим друга? — спросила Светка.

— Тигров надо спасать! — твердо ответил Моторыч. — Это нас, котов, еще сколько угодно, а их, бедолаг, осталось чуть-чуть, тем более маленьких!

И едва Облако зависло над западней, Светка бросилась к яме, но Моторыч, как бравый матрос, опередил ее и подтолкнул приунывшего малыша в руки Светки. Однако сам оказался в той самой сети, в которой не так давно болталась их доверчивая начальница.

Он постарался подпрыгнуть, но свалился и услышал откуда-то злорадный вскрик:

— Все! Коту крышка!

Вдруг в яму быстро спустился крепкий полосатый канат, по которому Моторыч рывком взлетел наверх и тут же чуть снова не шлепнулся обратно. Прямо перед его носом мурлыкала огромная тигрица, будто говорила: «Знаю-знаю, мы с тобой одной крови!», а к ее боку, на котором кот заметил давний шрам, прижимался только что вырученный из беды тигренок.

«Вот тебе и легенда!» — чуть было не выпалил Моторыч, но оглянулся и стал быстро вытаскивать из ямы надоевшую всем сеть.

— Да брось ты эту гадость! — брезгливо свистнул Ветер, и Светка поддержала:

— Конечно, брось!

Однако Моторыч хмыкнул:

— Ну, нет, как бы не так! Она еще может очень пригодиться!

И, аккуратно сложив, забросил ее на недовольное Облако. Однако, как мы еще убедимся, опытный моряк был по-своему предусмотрителен и очень даже прав.

Теперь за Облаком, на бока которого Светка наклеила несколько крестиков пластыря, снова тянулись лесные малыши. Они шли до самого речного берега, к полянке, где можно было повеселиться, поиграть и где команда могла бы раздать детворе и, конечно, в первую очередь тигренку угощения доброго Борщика.

Место победного карате

Понятно, раздав угощения, экипаж заторопился. Без пирожков и котлет Облаку стало немного легче. Конечно, ему было бы еще легче, если бы малышам раздали все пирожки. Но один пирожок кот и Светка разделили пополам, а парочку — с повидлом и с кальмарами — запасливый Моторыч придержал на всякий случай.

Но, в общем, всем было легко. Особенно Ветру, который устраивал перед друзьями настоящие цирковые представления. Вокруг героического экипажа прогуливались молодые любопытные облачка, и Ветер вертел ими, как хотел: то превращал в пятнистого жирафа, то в делающего на хоботе стойку слоненка, то в юркую обезьянку, и Светка даже поглаживала их.

— Просто какой-то африканский зоопарк, — ухмылялся Моторыч.

— Можно показать и арктический! — возразил Ветер и тут же превратил два облачка в белых пушистых медвежат на голубой льдине.

— И я бы могло стать кем угодно, если б не такой груз, — заметило Облако.

И как только хлынул неожиданный таежный ливень, оно продемонстрировало свои способности: сделавшись остроносой подводной лодкой, оно шло сквозь дождь, пока в воздухе не запахло сладко шиповником и впереди одна за другой загорелись яркие-яркие радуги. Друзья проплыли под ними и обрадовались так, будто это были веселые праздничные ворота, за которыми не может быть никаких трудностей и неприятностей. Одни праздники! Внизу шумело веселье: шустрили за головастиками бойкие аистята, крикливые утки все угрожали своим шалунам, что те так и останутся гадкими утятами, но на это никто не обращал внимания. И солнце, и леса, и небо с облаками тоже весело плескались в шумной реке.

И отважному экипажу было отчего развеселиться.

— Давно я так не воевала! — улыбнулась Светка, вспомнив недавнюю схватку с пузырями.

— Я тоже кое-кого неплохо боднуло! — довольно призналось Облако. И вдруг усмехнулось: — А Моторыч, тот вообще такого страха нагнал — ой-ой-ой!

Такой похвалы от Облака никто даже не ожидал.

Но особенно разошелся опять Ветер. Он то и дело радостно вскрикивал:

— А как я их орехами! А какой приемчик карате вспомнил, а?! — Он присвистнул, а Светка с улыбкой крутнулась на одной ноге!

Вся эта легкомысленная компания не представляла, какая неприятность, почти беда, ожидала их в самом близком времени. Один Моторыч что-то предчувствовал, потому что всегда был настороже.

— Я! Я! Я! — недовольно проурчал кот. Он в океанах попадал и не в такие переделки, но никогда не якал. Ему стало просто неловко за хвастовство приятеля. Чего заноситься?

— Да я от радости… — сконфуженно улыбнулся Ветер.

— А чего радоваться? Обычное дело, — повел усами кот и вспомнил: — Лучше бы достать карту…

— И отметить на ней место нашего победного карате! — подхватила Светка.

— Кар-ра-те, кар-ра-те! — проверещал радостно Борька и каркнула ворона.

— При чем тут карате! — с досадой вздохнул Моторыч. — Пора достать карту, посмотреть, куда мы торопимся.

— Это можно! — сказала Светка и, снова повернувшись на одной ножке, вытащила из рюкзака сложенный вчетверо листок, на котором Гречухин нарисовал дорогу к месту, где его беспощадно жрут комары.

Кот мгновенно протянул лапу: «Давай!» Ветер игриво попытался перехватить карту и метнулся навстречу, но не рассчитал, и листок, кувыркаясь, полетел в реку.

— Лови! Лови! — закричала Светка и бросилась вниз.

— Лови! — зашипел Моторыч и кинулся следом.

Одной лапой он ухватил Светку за тельняшку, другой подцепил тонущую бумагу и, подняв над собой, завопил: «Круг! Круг!» Хорошо, что Облако с помощью Ветра поспешило снизиться и опустило спасательный круг к самой воде. Светка выбралась первой, Моторыч подтянулся за ней и запустил когти в Облако так, что оно заворчало:

— Мало того что он точит о мою спину свои когти, так теперь рвет ее на куски!

Однако мокрый кот сидел уже на палубе, и мокрый клочок бумаги был в его когтях. Но подлетевший Ветер вздохнул: лист был, а карты не было. Карты не было! Весь рисунок расплылся в большое грязное пятно. Просматривалось только начало реки, а куда и где поворачивать, невозможно было понять. Все! Пути нет! Света у флота нет, спектакля у ребят в ТЮЗе и чашечки любимого кофе у старого певца тоже нет!

Облако, приуныв, чуть не всплакнуло, а Ветер недовольно зашумел:

— Прекрати! Этого еще не хватало — плыть на облаке, на носу которого висит капля!

Никто из приятелей не видел, как за кустами на берегу злорадным зверьком потирал руки их преследователь: «Вот вам и карта! Вот вам и Гречухин!» Он все время бежал за командой. Но хотя двигались они в одном направлении, планы у них были самые разные: у них — светить, у него — схватить! Поэтому он петлял и прыгал за ними навстречу всем событиям и приключениям, к которым все торопилась эта девчонка в дедовской заштопанной тельняшке. Поэтому злорадно прислушивался ко всему, что происходило на Облаке посреди реки.

— Да я не хотел, — оправдывался Ветер.

— Я, я, я! Вот тебе и я! — тряс головой кот. — А кто танцы устроил на этой паршивой палубе? Я?!

Светка заморгала. Нотации она не любила. Но Солнышкин, между прочим, умел признавать ошибки… Она честно призналась:

— Я…

— Победители… — вздохнул Моторыч. — Салюта вам не хватает! — И он сверкнул сердитыми глазами. А Облако обиженно проскрипело:

— А если моя паршивая палуба кого-то не устраивает, я могу тут же развернуться и плыть своей дорогой…

Запахло злой перебранкой, и Светка сказала:

— Ладно, давайте без кровопролития…

— А главное, без людоедства, — согласился Моторыч.

И Ветер заступился перед Облаком за кота:

— А про палубу он сболтнул, конечно, сгоряча. И злой водицы переборщил зря. Прости! Палуба у тебя что надо!

Светка погладила потрепанный борт Облака, и оно умиротворенно притихло: кота иногда все-таки гладили, а его, Облако, в первый раз.

Казалось, наступил мир. Ветер льнул к Светке и Облаку, как добрый котенок, а кот, обсыхая, что-то напевал, как теплый добрый Ветер. Приближалось к закату солнце, утки водили утят, журавли искали головастиков. Было видно, как возле берега, на полянке, кувыркались сытые медвежата, поросята, лисята. Все было хорошо.

Но карты не было… Куда идти, к кому спешить? Команда в тревоге смолкла. Где старик Жень? Где утес? Где Гречухин?

Ветер бросился в разведку, но никто из встречных ветерков ничего толкового сообщить не мог. И Светка вздохнула:

— Здесь не помешал бы хороший компьютер…

— Компьютер! — хмыкнул кот, и глаза его забегали не хуже, чем компьютерные мышки.

— Начальнице экспедиции, — сказал он, — надо бы лучше работать не только веником и ногами, а и своим собственным компьютером.

Светка не обиделась: ее впервые назвали вслух начальницей экспедиции. Значит, и отвечать ей нужно было за все.

Кот же вертел своим ушастым компьютером во все стороны, вращал глазами, усами. И вдруг, старательно пошмыгав носом, он замер и сказал:

— Кажется, что-то есть… Похоже, есть…

Нет, не зря на флоте Моторыча называли другом машинистов и морским человеком! Он еще раз подергал носом, присмотрелся к реке и решительно повторил:

— Есть!

По воде расплывались пахнущие дегтем и машинным маслом радужные пятна. Будто радуги, которые переливались в небе, рождались в земной глубине. Пароходы здесь не ходили, машины не ездили, а нефтяные радуги откуда-то сочились! Сквозь землю пробивалась нефть!

Мотор Моторыч окунул лапу в пятно, поводил носом над каждой подушечкой, дал понюхать остальным и произнес на понятном всему экипажу морском языке: «Курс норд-ост!»

Ветер тоже сделал протяжный вдох, подумал и согласился:

— Точно, направляемся на северо-восток, на нефть, к Гречухину!

Он забормотал, было: «Комары, комары, комары…», но вдруг улыбнулся и радостно заметил:

— А кажется, наш Моторыч с царем в голове!

— Главное, с солдатом! — отозвался Моторыч.

А начальница экспедиции дополнила:

— И с очень неплохим компьютером!

И Ветер затянул боевую песню, весело подув на кота, на Облако и на Светкину тельняшку, обещавшую новые приключения.

По ступенькам к свету

Они медленно поднимались по горе. Сначала Светке даже показалось, что они покачиваются на сонной черепахе. Под ними начинали желтеть дубы, розовели и краснели клены, а на деревьях, вспыхивая перьями, бормотали франтоватые фазаны.

Потом пошли хвойные леса, в которых прятались черные глухари, прогуливались мишки, а наверху, пощелкивая, с ветки на ветку прыгали белки.

По дороге Моторыч, почувствовав к себе особое уважение, давал Светке некоторые уроки, но к ним, однако, прислушивались все.

Во-первых, говорил он, командир должен не только командовать и размахивать веником, но и принимать правильные решения. Во-вторых, считал он, командуя, имеет смысл действовать на всех собственным примером. И главное, думал он, нужно не только всех учить, но и у всех учиться.

Светка со всем этим соглашалась и, щелкая орешки, которые ей то и дело приносил Борька, аккуратно собирала лушпайки, чтобы не ронять их зверькам на голову и не засорять тайгу. Эти уроки она очень хорошо помнила еще с детсада.

Наверняка у Моторыча нашлось бы еще немало других советов, но вдруг все они усмотрели бегущую впереди дорожку из пунцовых, будто из костра, цветов, а Ветер сорвал веснушчатую, как настоящий Солнышкин, таежную лилию — сарану и опустил Светке в руки, прямо к подаренной раковине.

Моторыч едва не хмыкнул:

— Новый талисман, который выведет нас на верный путь!

Но жаркая дорожка будто в самом деле торопила за собой. Облако поспешило следом — и остановилось у преграды. Перед друзьями встала высокая скала, под ней — огромное корневище, а за ним — гудящий черный провал.

Светка заглянула в темноту, аукнула и вдруг впервые пожалела, что оставила в сельской школе банку со светлячками. Словно почувствовав это, со дна Облака выкатился проснувшийся огонек, покачался в воздухе и, к общему удивлению, поплыл в глубину пещеры. Следом за ним вошла Светка, а за ней потянулись Ветер, Моторыч и Облако.

Огонек вспыхнул ярче. Все вокруг замерцало, то тут, то там начали сверкать разноцветные камни: голубые, зеленые, алые. Топаз, изумруд, рубин! Казалось, они перемигиваются с их светлячком и подают друг другу какие-то таинственные сигналы.

— Целая сокровищница! — вскрикнул Ветер.

На своем веку он облетал немало ювелирных лавок, мастерских, музеев, но то, что там было под стеклом, здесь сверкало прямо из скал!

— Нич-чего себе! — сказала изумленная Светка. — Вот это клад!

А между тем становилось все холодней, из глубины дышало сыростью. Но светлячок такой же, как в пещере бабочек, видно, точно знал, куда ведет друзей.

— Похоже, все светлячки, и морские, и лесные друзья, и родственники, — предположил своим мудрым компьютером Моторыч.

— Может, и нас за родственников принимают, поэтому и ведут, — вздохнуло Облако, у которого в боку задремал выпавший из банки светлячок.

— А мы и есть родственники! Все-таки за светом идем. Правда, Светик, Светлячок? — обратился к Светке Ветер.

И светлячок вспыхнул еще ярче.

Но впереди было очень темно. Кот вдруг проворчал:

— Под лапы кто-то нашвырял костей и углей…

«Может, когда-то жгли костер?» — поеживаясь, подумала Светка.

А Светлячок, будто отвечая на вопрос, поплыл вдоль стены, на которой сквозь сухой мох пробивались занятные рисунки: задирали огромные бивни мамонты, скакали приземистые лошади, а за ними, держа луки, бежали люди в лохматых шкурах.

— Ха! Попали в первобытный мир! — ахнула Светка, отряхивая джинсы, а Ветер с усмешкой протянул:

— Ни веселья, ни улыбки, — вздохнуло Облако.

— Ни одной заметной рыбки, — хмыкнул кот.

«Жили среди такого богатства, а дикари дикарями, — подумал он. — Не могли на свет выбраться, рыбки наловить». Но был не прав.

Светка подняла за хвост из-под ног объеденный когда-то рыбий скелет, покачала перед носом Моторыча и вдруг весело крикнула:

— Да ты смотри, сколько рыбы!

Вдоль стены поднимались ступени. Над нижней ступенькой на стене была изображена одна рыба, а напротив нее — рука с одним поднятым пальцем.

Над второй — две рыбы и на руке — два пальца, над третьей — три! И рядом, высоко поднимая ноги, с отличной прыгучестью, бежали вверх человечки!

— Да это первобытная школа! — засмеялась Светка. — Вон четвертая ступенька — и четыре рыбы, а дальше…

Светлячок, как ученик, торопящийся обрадовать учительницу хорошим ответом, помигал ровно пять раз!

— Правильно! — крикнула Светка, будто учительница, обрадованная ответом ученика. — Пять рыб, пять пальцев, пять ступенек!

И, вскинув вверх голову, она рассмеялась: прямо над ней голубел кусочек неба.

— Вот здорово! — сообразила Светка. — Это же первобытный учебник, — она прикоснулась к стене. — Выучил, поднялся цо ступенькам, пробился к свету!

— И стал человеком, — подытожил кот, и мигнул светлячок.

— Человеком и космонавтом! — выкрикнул Ветер. — Небо, звезды, космос! Лети!

Светлячок, мигнув на прощание, вылетел наверх. Одолев все ступени первобытной школы, Светка и Моторыч поднялись за ним. Только Облако с трудом протискивалось сквозь отверстие в вершине скалы. При нем были кое-какие вещи, и Ветер усердно подталкивал его. Наконец участники экспедиции собрались на аккуратной площадке с пушистой старой елью и крепким невысоким пеньком, и перед ними возник могучий утес, к которому тут же стал внимательно приглядываться недоверчивый Моторыч. Старый моряк посмотрел налево — утес возвышался, как парус, над сверкавшей в долине красавицей рекой. Он взглянул направо — вокруг утеса поигрывали крепкой зеленой мускулатурой богатыри кедры.

Кот поднял глаза к небу — в нем уже начали загораться такие яркие звезды, словно только что кто-то забросил в наступающую синеву сверкающие камни.

И Моторыч сказал:

— Тот самый! Настоящий легендарный утес!

Светка озорно прыгнула на пень и прокричала:

— Появись-ка, Жень!

А прискакавший Борька заверещал:

— Женьшень, женьшень.

Но под елью закачался только маленький чахлый кустик, Ветер печально вздохнул: засох… И тут Светка-начальница распорядилась:

— Ну-ка, Моторыч, давай свою добрую бутылку!

— Она только добрая, — напомнил Моторыч.

— Раз добрая, значит, живая! — уверенно сказала Светка.

Она сломила в стороне суховатую ветку багульника, сунула в бутылку, которую уже открыл исполнительный кот, и через несколько секунд на ветке начал раскрываться нежный фиолетовый цветок.

— Живет! — обрадовался Моторыч и вылил всю живую воду под маленький сухой корешок.

И Ветер ахнул:

— Женьшень! Отличный женьшень!

Кустик распрямился, а на его верхушке, как сигнальные огоньки, засветились шесть алых ягод. Он не двигался, но всем показалось, что куст всеми огоньками с интересом поглядывал на гостей.

— Может, это и есть друг Гвардеича Жень? — подумала вслух Светка.

— Может быть, — согласился Ветер, и куст уж точно сделал короткий кивок. Возможно, ветер его случайно качнул, но то, что он поклонился — совершенно точно!

— Видели? — обрадовалась Светка. — Здоровается! Давайте сюда привет от Гвардеича!

— Сначала давайте разведем костерок, чтоб спокойно переночевать, — предложил заботливый Моторыч. И уже без всякого ветра куст трижды покачал своими понятливыми огоньками.

Облако вздохнуло:

— Ну, вы тут ночуйте, а я поплыву поправлюсь и подлечусь…

Хоть Ветер в дороге то и дело подталкивал его, оно и в самом деле устало. Из него торчали хвоинки, виднелись дыры от дроби и от чьих-то когтей…

— Так набирайся сил здесь! А все царапины и раны я тебе живо залеплю пластырем, а Светка зашьет! — и Моторыч бросился к сумке.

— Красота! — усмехнулось Облако: оно и без того уже все в пластыре, как какой-нибудь пьянчужка. — Нет, у меня свой способ вылечиться и набраться сил и влаги. Спокойной ночи! — попрощалось оно. И вдруг твердо, по-флотски, пообещало: — А к началу вахты, в 7-00, я буду на месте, как штык! — и покатилось вниз, к ущелью, где уже начинал клубиться крепкий сырой туман.

А опытная туристка Светка стала собирать хворост для костра и лапник для постели, надеясь вволю наслушаться сказок приятеля Ветра и мурлыканья друга Моторыча. Но едва она сгребла хворост и достала подаренную Гвардеичем зажигалку, как на поляну вывалилось пыхтящее Облако. Оно катилось с отчаянной скоростью. И было ясно: произошло нечто совсем не сказочное.

Запыхавшееся Облако выдохнуло:

— Торопитесь! Надо торопиться! На помощь! Беда, будет беда!

И Светке показалось, что на том месте, где мгновение назад был куст, вдруг всплеснул руками сухонький прозрачный старичок.

Облако в разведке

Дело в том, что Облако уже почти спустилось к реке и готовилось залечь на дне ущелья, как едва не столкнулось с грязным взъерошенным преследователем. Он плевался попавшей в рот паутиной, фыркал и по-прежнему грозил:

— Я вам покажу полеты на облаках! Я вам покажу Гречухина! Светку — в клетку, кота — на шапку! Узнаете у меня, чье горючее и чей это свет!

Из кармана у него торчала жареная поросячья ножка, которую он прихватил у погасшего костра, а из-под золотого зуба — кусок поросячьего пятачка. Волосатиков почти наступил на Облако, но в этот момент оно свернулось баранкой, и он пролетел сквозь дыру вниз. Шлеп! Хрясть! Хрусть!

— Ты что, не видишь, что под тобой голова? — взревел знакомый серо-буро-малиновый голос.

— И мой нос! — взвизгнул кто-то синим-пресиним голосом.

— И мой красный глаз!

— А, пузыри! Охотнички! — зло фыркнул Волосатиков. — Отважная команда, три таких пузыря-богатыря, а бежали от какой-то девчонки и драного кота!

Он вертелся, и в нем надрывались сразу три отвратных язвительных голоса.

— Так она была на взбесившейся туче и лупила по мозгам совершенно незнакомым оружием! — всхлипнул один пузырь.

— Шмякала приемами карате так, что вся рожа в синяках, а голова в шишках! — сказал второй и вдруг схватился за штаны, будто в них была его битая голова.

— А кот-бандюга шарахал по спине то рыбой, то электродубинкой. То электродубинкой, то железной рыбой! — подхватил третий.

И все трое взвыли:

— Она была в какой-то заговоренной тельняшке!

— Герои, пузыри… — язвительно усмехнулся Волосатиков. — От страха даже поросенка посолить забыли, в рот не возьмешь! Тельняшка помешала!

Тут охотники заметили и знакомую ножку, и пятачок в его зубах, и хотели спросить, зачем же он несоленое ест, но Волосатиков быстро спросил:

— Так, где девчонка сейчас?

— Она нам самим нужна! — сказали пузыри.

— Поджаривать?

— А что! Она всю охоту испортила! — взревели все трое. — Тигренка забрала, медвежат прикормила, поросят увела! А были бы наши! Все сразу!

— Ладно! — энергично прервал их Волосатиков. — Есть план! Вы мне выдаете девчонку и кота, а я вам помогаю добыть зверей. Идет?

— Идет! — чуть не хрюкнули пузыри.

— Тогда слушайте!

Облако, и без того молчаливое, притихло совсем. Оно чувствовало себя настоящим разведчиком и вслушивалось в каждое слово.

— Так вот, — оглядываясь, заговорил Волосатиков, — вверх по реке есть плотина.

— Ну и что?

— Выдернете из нее бревна, огромная вода хлынет вниз — и все ваши зверушки окажутся не на поляне, а на острове, в плену. Хватайте силками, руками, зубами! И тигров, и лосят, и оленят — всех на вертел! На шашлык! И не забудьте посолить! — хихикнул он и тут же сказал: — Кота на шапку, а девчонку и Гречухина — мне. Их посолю я.

— А тельняшку? — спросили пузыри. — Ее вроде бы ни купить, ни продать.

— Нельзя купить, но можно свистнуть! — шустро подмигнул Волосатиков.

— Ну а девчонка вон там! — показали на гору пузыри. — На своем дырявом облаке со своим драным котом.

И они потопали к плотине.

Волосатиков полез вверх по скалам добывать тельняшку и ловить девчонку, а Облако взмыло ввысь и поспешило выложить все это ничего не подозревавшим друзьям.

Беда, беда, беда!

— Ну, нахал, ну, негодяй! — вспылила Светка. — Тратить столько сил, чтобы сделать другим гадость! Разве для этого даны человеку силы?

— Конечно, нет! — мгновенно отозвался Ветер, который давно чувствовал себя человеком. Ему в жизни приходилось не только насвистывать увертюры и рассказывать истории, поднимать не только бабочек и стрекоз. Он вращал крылья огромных мельниц, поднимал в небо самолеты, дул в океанские паруса!

— Нет! — подтвердил он и сказал: — Они нам даны, чтоб попусту не терять время, а помогать и спасать. Действовать!

Моторыч перед этим вздохнул: «Наконец-то отдохнем…» Кот, как известно, хорошо накувыркался и наволновался. Но он еще ничего не успел сказать, а Светка уже отреагировала:

— Нам отдыхать, а другим плясать на вертеле? А кота — на шапку?

Негодование утроило силы и подбросило кота: «Моторыча — на шапку? Малышей на вертел?» Всем показалось, что и старик Жень тоже вздрогнул, будто на вертел попал он.

Через минуту друзья стремительно неслись на Облаке вниз. При свете луны Светка Тучкина с веником в руках напоминала настоящую воительницу, летевшую на защиту детворы. Сердитый кот весь потрескивал от электричества.

Внизу промелькнула полосатая спина. Время, которое недавно ползло, как черепаха, теперь грозно неслось вперед.

— Быстрей, быстрей! Бессердечные, что ли? — подгоняла всех Светка. Но и кот, и Ветер, и Облако слышали, как у всех у них одинаково стучат сердца: быстрей, быстрей вперед!

— Помалу… — сказала Светка, приближаясь к плотине, но, подлетев к берегу, друзья увидели один бушующий поток. Светка крикнула: — Опоздали! — и тут же решительно, так что удивился сам Ветер, скомандовала: — Полный назад, на юг, к острову!

Там уже разливалась вода. Она наваливалась на берег из тьмы. Утки и журавли метались и кричали, носились в воздухе летучие мыши, хлопали крыльями филины: беда, беда, беда!

А на маленьком, оставшемся от поляны островке, где недавно шалила лесная детвора, теперь все застыло в испуге. Стоя на задних лапах, плакали медвежата, жалобно хрюкали поросята; оленята и лисята, пятясь, отодвигались от страшной воды, которая спешила захватить их одного за другим и всех сразу.

— Спускаемся, — тихо сказала Светка и, как только Облако зависло над островом, спрыгнув на землю, стала аккуратно подсаживать к Моторычу сбивавшихся вокруг нее малышей. Посадила двух зайчат, подсадила олененка, потом одного за другим двух мокрых медвежат и, погладив, подала маленького, почти родного тигренка, который уже валился от усталости. И тут же на другом берегу вспыхнули два радостных желтых огня.

Несколько раз Облако бегало туда-сюда. Оно устало, а Светка все подавала зверят. Оставшись в майке, она даже сбросила тельняшку, но Моторыч быстро подхватил ее и, привязав к проплывавшей мимо палке, водрузил над Облаком, как настоящий флотский флаг, под которым шла такая горячая работа.

Наконец все были спасены, и Моторыч проурчал:

— Забирайся сама…

Но места не было, и к тому же с ближнего дерева раздался то ли треск, то ли крик: «Забыли! Забыли!» Это трещал беспокойный Борька, и Светка, взяв бинокль, разглядела недалеко от себя крохотного мышонка.

— Только мышей нам и не хватало! — вздохнул усталый кот. — Может, ты еще и за муравьями бросишься?

Неподалеку качалось бревно, на котором греб к берегу отважный муравьиный народ. Даже крохотный, только утром родившийся мурашек уже изо всех сил греб вместе со всеми.

Светка ничего не ответила коту. Он сейчас был совершенно не прав, в чем сам очень скоро убедился. Она посадила на одно плечо мышонка, а на другое прыгнул бурундук. Поймав муравьиное бревно, Светка ухватилась за спущенный Моторычем спасательный круг, и усталое Облако, покряхтывая, потянуло всех к берегу.

Где-то рядом раздавались хриплые серо-буро-малиновые голоса:

— Помогите! Мне! Мне! Мне!

Это кувыркались среди сброшенных ими бревен любители поросячьих пятачков и хвостиков. Ветер над ними подвывал изо всех сил, а кот урчал:

— Что, не нравится такая увертюра? А зачем вы устроили эту музыку?

Ему так и хотелось снова проехать по их затылкам крепкой матросской лапой! Но, посмотрев на Светку, он вздохнул: «Ладно, ладно!» Бревна и так толкали их в бока и спины. Они заметили направлявшееся к берегу судно, но вдруг разглядели над ним тельняшку и с криком: «Она гонится за нами!» — пустились в другую сторону. А Моторыч проворчал:

— Ничего, не пропадут. Пузыри не тонут.

Скоро Светка почувствовала под ногами берег, сняла с плеч бурундука с мышонком и собиралась идти вверх за медленным Облаком, но вдруг от усталости опустилась и тут же поплыла на чьей-то полосатой спине.

И хотя Ветер с Моторычем видели, чья это спина, ни у кого из них не было и капли беспокойства. Они были уверены: Светке подставила спину добрая благодарная подруга, которая к тому же, если помните, не так давно в трудную минуту кое-кому протянула свой крепкий дружеский хвост.

Панцуй, панцуй, веселей танцуй!

Все, что было потом, случилось на самом деле или во сне, Светка сказать не могла.

Мокрой головой она лежала на боку притихшей тигрицы. Моторыч зажигалкой Гвардеича разжег костер и приводил в порядок усталые лапы. Ветер раздувал пламя, уголья дышали ярким красивым жаром. И Облако, отплыв подальше, прислонилось к высокому кедру, чтобы оставаться с друзьями, но не испариться.

А вокруг костра сидели маленькие зверята: и укрытый тельняшкой тигренок, и лисенок, и медвежата, и оленята — и пели:

Под эту песенку цветок женьшеня всем кланялся, потом взмахнул листьями, выбрался из земли и обернулся седобородым старичком, который сказал:

— Добрые гости — хорошие гости. Спасибо, что навестили старика Женя, заглянули на чаек.

— Женя? — спросила Светка. — Так это вам Гвардеич привет передал?

— Может, и мне, — улыбнулся Жень, который когда-то помог Гвардеичу. — А чайку испить и совета спросить не велел?

— Велел! — выпалил Ветер.

— Велел, — сказал кот и достал из Облака банку меда. — Очень велел!

Тотчас над костром появился котелок, точь-в-точь как у Гвардеича. Жень налил в него меду из банки и стал разбавлять росой. Наклонил куст лимонника — и сразу запахло лимоном, стряхнул горсть росинок с папоротника, пролила струйку смолистых капель елка, и воздух наполнился вкусным хвойным духом. Старик разжал ладонь, бросил в котелок шесть ярких ягод, сказал: «Панцуй, панцуй, веселей танцуй!»

И все у костра закружилось, затанцевало. Плясали зверушки. Кружилась в небе луна с лицом доброй женщины, взлетали бабочки в удивительных лунных платьях, и плыли вокруг яркие светляки и звезды. И сам старик Жень потихоньку кружил, взмахивая руками. Потом он хлопнул в ладоши: «Стоп!» — и все остановилось.

Он налил в чашу, похожую на лотос, немного напитка и поднес Светке: «Пей!» Она сделала глоток, другой и вдруг почувствовала в себе такую легкость и силу, что, казалось, могла лететь куда угодно — и в горы, и в небо, и в космос. Ей показалось, что даже спутники возле звезд забегали веселей!

Жень набрал душистой влаги в ладошку, обрызгал всех — все приободрились, и старик полюбопытствовал:

— А куда же вы держите такой нелегкий путь?

— К Гречухину! — опередив всех, выложил кот и тяжело вздохнул: — А карту потеряли.

При слове «Гречухин» в кустах затрещало, показалась рыжая голова с золотым зубом, но тигрица так рыкнула, что голова тут же исчезла.

— К Гречухину… — задумчиво повторил Жень.

— За светом, за горючим, — подсказал Ветер.

— Надо посоветоваться, — решил Жень.

Он поклонился луне, и Светке снова показалось, что у нее знакомое лицо, потом сделал поклон утесу и произнес:

— У нас хорошие гости!

Земля вздрогнула, качнулась. И на месте утеса перед гостями оказался могучий красавец богатырь в светлой рубахе, в сапогах, расшитых цветами и елочками, а на поясе его горели, как в созвездии Ориона, три ярких голубых звезды. Он поклонился Женю, спросил:

— Они и вправду хорошие гости?

— Очень! — зашумели звери.

— Они накормили медвежат и лисят пирогами! — крикнул Борька.

— И зайчат! — напомнили зайцы.

— А я сам попробовал, — признался маленький енот, — и меня никто за это не цапнул.

— Они нас от потопа спасли! — закричали все разом. — А тигренка из ямы вытащили!

— И меня, — тихо произнес из-под елки мурашек, который только-только родился, но прожил уже такой трудный день.

— Что ж, тому, кто так помог, нет заказаных дорог. Тот нигде и никогда нам не сделает вреда, — решил старик Жень.

— Таких гостей и наградить можно? — спросил богатырь.

— Нужно, нужно! — зашумели малыши.

Богатырь протянул вперед светящиеся, как лучи, руки, и с ладоней посыпались брызнувшие цветными огнями камни.

Светка залюбовалась, подняла мигнувший, будто маячок, камушек и повернулась к богатырю:

— А попросить вас о чем-то можно?

— Проси, милая.

— Покажите, пожалуйста, дорогу к Гречухину. Нам очень нужно, — сказала она. — А эти камни запустите в небо. Пусть будет побольше звезд!

Богатырь удивился: таких просьб он еще не слыхал. Он наклонился, метнул вверх горсть камней, и в небе заискрилось еще несколько звездочек.

— Спасибо! — вскрикнула Светка.

Богатырь улыбнулся, наклонился снова, и вдруг из кустов вывалился заросший щетиной мужичонка, бросился на четвереньки и, жадно вертясь, стал хватать и рассовывать по карманам подаренные экипажу драгоценности.

— А это кто? — удивился Жень.

— Кто это? — спросил богатырь, и все вокруг вздрогнуло.

— Он всем чуть не принес беду! — пролепетал мышонок.

— Шакал, жадный шакал! — рыкнула на всю тайгу тигрица.

— Кар-шар-кал! Шар-кар-кал! — завопила прилетевшая откуда-то бесхвостая ворона. От его безобразий она стала путать слова!

Молодой великан задумался, словно в чем-то сомневался. Но тут бурундук вскочил ему на плечо и проговорил:

— Ну, шакал так шакал! Пусть и остается шакалом! — сказал великан, и все увидели, как там, где только что елозил Волосатиков, вертится и ловит себя за хвост маленький рыжий зверек с золотым зубом. А рядом с ним валяется связка каких-то ключей и превращаются в разбегающихся пауков меркнущие грязные камни.

— Ничего себе! И не поверишь! Какая-то добрая сказка! — сказал богатырю Моторыч.

А богатырь весело ответил:

— Лучше верить доброй сказке, чем жить в злой.

А Светка тут же на мамин лад решила это по-своему: лучше надо как следует действовать в доброй сказке, чтоб не наступило злой! Надо действовать!

— Так где же дорога? — спросила она.

— Дорога будет, но надо смело идти, — улыбнулся богатырь и снова превратился в утес, укрытый утренним туманом.

— Будет дорога, будет хороший проводник. Только, пожалуйста, надень Танюшкины сапожки и не забывай повторять слова Гвардеича, очень полезные слова! — сказал старик Жень и, помахав ладошкой, исчез в земле.

Светка проснулась у погасшего костра. Кеды ее дымились. Напротив покачивались шесть огоньков женьшеня. На ветке висела высохшая тельняшка. А из леса выходил мокрый от росы Моторыч.

— Что, срочно бегал по туалетным делам? — весело спросил Ветер. — Нечего было лопать сразу по десять мышей в один присест!

Но Моторыч пропустил эту неуместную шутку мимо ушей. Никого лопать, тем более в один присест, он не собирался. Правда, ему было немного неловко за то, что вчера вечером он чуть не оставил маленького мышонка на тонущем острове. Но зато теперь кот возвращался из леса с тем самым спасенным малышом и самым внимательным образом прислушивался к его попискиванию. Мышонок выдавал удивительную информацию.

Во-первых, он попахивал свежей нефтью. Во-вторых, он знал, где нефтью пропахла вся земля! А в-третьих, он дружил с человеком, который угощал его остатками сухарей, корками сыра и даже последними кусочками шоколадки. А недавно полез в карман и вздохнул:

— Извини, брат, больше у Гречухина, кроме комаров, ничего не осталось. Гречухин думает обо всех, а до него никому нет дела…

Светка хотела крикнуть: «Как никому?», но взмахнула рукой и вдруг сообразила, что рука сжата в кулак. Она разжала пальцы и замерла: на ладони переливался разными лучиками прозрачный камушек, который она подняла с земли в недавнем сне! Это следовало бы обдумать, но сейчас было не до того и, сунув находку в карман брюк, Светка все-таки крикнула:

— Как это никому?! К нему летят, его ищут, а он: «Никому!»

— Ничего себе! — покачало боками Облако, а кот сказал:

— Кажется, нам некогда. Этот малец знает дорогу и волнуется: Гречухин очень хочет есть.

— Так в дорогу! Немедленно в дорогу! — сказала Светка. Она натянула тельняшку, вспомнив, что среди ночи накрывала ею дрожавшего тигренка. Наверное, поэтому ее никто не стащил. Потом хотела надеть кеды, но, осмотрев, отбросила в сторону и надела бывалые Танюшкины сапожки. Наконец помахав Женю и сказав очень полезные слова Гвардеича про беду и дуду, экспедиция отправилась следом за маленьким проводником, А сзади экипажа тихо зашустрил грязный рыжий шакал.

Никто не обратил внимания, как на место, где он недавно крутился, вдруг вернулся Моторыч, подобрал известную связку ключей — от всех хранилищ! — и, догнав товарищей, сунул ее в Светкин рюкзак.

Вперед, братцы-светлячки!

Сначала лес был просторным, высоким, и двигаться по нему было приятно. Облако даже могло переброситься словечком с встречными сородичами-облаками. Кто-то из них торопился в турпоход, кто-то в небесное кругосветное плавание, и все удивлялись тому, что наблюдали рядом с собой.

Они не раз встречали в полете и самолеты, и воздушные шары, и даже спутники Земли. Но чтобы облаком, на котором висела связка рыбы и спасательный круг, управляли кот и какая-то девчонка — такого никто из них еще не видел, да и представить не мог.

Однако скоро все эти встречи и разговоры кончились.

Откуда-то сыпанул заблудившийся снег, грохнул гром, хлынул ливень. Седокам пришлось с Облака спуститься и спотыкаться за мышонком в черной чаще на еле заметной тропе. Сучья впивались в руки и лапы, ветви царапали и хлестали ходоков, а Облаку даже вверху пришлось ворочаться с боку на бок, чтобы совсем не порвать бока, и выплескивать вниз лишнюю воду.

Ветер изо всех сил старался помочь друзьям: он то обдувал, то раздвигал ветви, но они сплетались все упорней и злей. Неожиданно сбоку из мрачного болотца потянулись вверх какие-то изогнутые острые обломки, и Ветер охнул:

— Гиблое место! Кладбище! Это же бивни мамонтов… Видно, здесь когда-то погибло целое стадо…

У Светки по спине побежали мурашки, и Моторыч, вскарабкавшись на Облако, сбросил Светке на плечи противопчелиную куртку Гвардеича.

А мышонок все бежал, катил впереди себя какую-то луковицу для Гречухина и умудрялся попискивать:

— Вперед! Где слону гибель, там крохе дорожка. За мной, за мной, за мной!

Но лес стал таким черным и жестким, что друзей обволокла липкая, колючая мгла. Казалось, дальше идти было некуда. Ветви цеплялись за всех, и на тропе то и дело слышалось:

— Это ты меня цапнул?

— Да это ты мне влепил!

— Я думал: это туман…

И вдруг откуда-то снизу раздался вопль Моторыча:

— А-а-а! Я сва-а-а…! — И голос пропал.

Это потомок пушкинского кота, не думая, где лево, где право, шагнул напрямик и полетел в бездонный провал.

— Моторыч! — крикнул Ветер. — Моторыч, где ты?

Он бросился следом и разогнался лететь до дна, но сквозь тьму разглядел вцепившегося в какой-то куст приятеля. Кот висел на ветке и еле ворочал языком:

— Вот тебе и «пять минут»! А тут тысячу раз по пять…

Ветер стал дуть ему под пышный хвост, чтоб легче было висеть, а если упасть, то надежней приземлиться. И ободренный поддержкой друга, Моторыч, хоть и держался из последних сил, усмехнулся:

— Видел бы сейчас Александр Сергеевич, в какие ситуации приходится иногда влипать ученым котам.

Вдруг он приблизил ухо к стене, прислушался и хотел крикнуть: «Нефть! Там нефть!», но его остановило ворчание:

— Видел бы Пушкин, во что влипло я…

Это Облако подставляло Моторычу драный бок, на котором так и пузырилась черная болотная жижа, в которую предстояло прыгать коту.

— Столько грязи и никаких законов, — вздыхало Облако, выбираясь из провала.

— А у грязи свои законы: чем грязней, тем лучше! — сказал кот. Он был возбужден, но услышал, как где-то рядом Ветер лопочет: «В этой речке утром рано утонули два барана», и кашлянул:

— Брось ты наконец эти мурзилкинские стишки. Тут не до шуток!

— Подумаешь, мурзилкинские! — возразил Ветер. — Был бы жив Пушкин, он принес бы в «Мурзилку» свои лучшие сказки.

— «Был бы жив, был бы жив», — всплывая на облаке, продолжал ворчать Моторыч. — А что ж ты его не защитил, не бросился к нему на помощь? Ты ведь жил тогда…

Обиженный Ветер вспылил:

— Да будь я тогда рядом, я б за него всю свою вечную жизнь отдал! Я даже за тебя, лохматого, только что чуть не сломал шею!

Это было совершенной правдой. Моторыч прекратил пререкания, и сразу стало слышно, как чавкают в трясине Танюшкины сапоги и бормочет Светка:

— Ой, чуть не наступила на громадную лягушку…

— Принцессу или Василису? — пропищал мышонок, которому мать успела нашептать немало человеческих сказок.

— В сказках что ни лягушка, то Василиса или принцесса, а на деле что ни принцесса — Вруля или лягушка, — вздохнула Светка.

Но сейчас перед ней сидела очень полезная и добропорядочная квакуша: она глотала огромное количество комаров и только что преградила Светке дорогу, чтоб та не угодила вслед за Моторычем. Да и Танюшкины сапожки оттолкнули ее от пропасти. И Светка, шлепнувшись на пень, про себя чертыхнулась: «Ну, чертов туман, ну чертов овраг! Тьма и мокрота! Хоть бы капелька света…»

Она потянулась в карман за платком, и тут в руку ей что-то толкнулось, потеплело: сильней, сильней, сильней. Свётка раскрыла ладонь, и вместо зажатого во сне камня на ней засветился зеленоватый светлячок. Такой яркий, будто в нем работала крохотная веселая электростанция.

Шакал, подскочив, попробовал сбить его хвостом, но Светка подняла руку выше, и светлячок запылал еще ярче.

— Смотри, еще один! — удивился кот. — Да их здесь целая эстафета!

— Поспешил родственникам на помощь, — сказал Ветер.

«Действительно, настоящая эстафета светлячков!» — подумала Светка, а светлячок согласно подмигнул, как своим: «Так держать, братцы-светлячки!», снялся с ладони и поплыл впереди экипажа.

Самый настоящий Гречухин

Впереди экипажа поплыл светлячок, и сразу стало видно, что перед ними по тонкой, как нить, тропинке топает быстрый отряд мурашей, возможно, тех самых, которых спасла Светка. Последним, стараясь не отставать, высоко поднимал лапки самый маленький. Он тоже прокладывал своим спасителям дорогу.

Плыл светлячок, топали муравьи, торопился мышонок, который держал в зубах луковицу таежной лилии для голодного Гречухина, а идти становилось все трудней. Моторыч снова едва не угодил в яму. Сапожки у Светки скользили и тоже спотыкались, но, чувствуя дорогу, все тянулись вперед и повторяли: надо пройти, надо пройти!

Спотыкался даже Ветер, но все насвистывал себе и друзьям: «Дуй в дуду, дуй в дуду, дуй в дуду!» и посматривал на Светку: «Не сдаваться! Мы в тельняшках!»

Начальница экспедиции не позволяла себе сдаваться. Она оглядывалась на друзей, вспоминала и отца, и земляка, который одолел несколько горных вершин и все океаны! Да и Солнышкину в Антарктиде случалось куда трудней! Но, главное, она брала уроки у самой себя, сама себе давала уроки и твердила: «Левая нога — вперед! Правая — не отставай! Левая как правая, правая как левая. Только вперед!»

А сзади пыхтел и клацал зубами маленький шустрый шакал. Он тоже спотыкался, но подпрыгивал и хохотал, когда спотыкались другие. Его волновали запахи скорой добычи, и глазки у него заранее кричали: «Мое, мое, мое!»

— Здесь для шакала в самый раз, — ухмыльнулся Моторыч.

И Ветер согласился:

— Ему приятно, когда все на четвереньках — урчат и цапают. Тогда и самому не стыдно цапать и урчать, урчать и цапать.

Но в этом случае и Ветер был не очень прав. Моторыч-то не цапал! Он шел и думал: и на четырех лапах можно жить так, чтоб никто не называл тебя шакалом.

Мышонок на своих четырех лапках тоже не цапал и не урчал, а все нес другу луковицу, а мураши ползли и ползли.

Вдруг все остановились.

Облако охнуло: «Ох ты, кажется, я насадило на лоб крепкую шишку!» Оно заслушалось и налетело на что-то очень твердое.

Впереди лежала придавленная бурей ель. Корни ее крепко держались за землю, а согнутую верхушку держала сломанная береза.

— Привал! — пропищал мышонок. Припрятав луковицу, он побегал вокруг деревьев и деловито принялся за привычную для него работу. Маленькие острые зубы торопливо застрочили по веткам: дз-з-з, — и в стороны полетели березовые и еловые опилки.

Помочь в этом деле Моторыч не мог. Вот если бы электропила, тогда другое дело! А так он только давал советы, с какой стороны ветки тоньше, где пилить удобней, и поднимал повыше присевшего отдохнуть светлячка. А Ветер покачивал листву, слушал, хорошо ли поскрипывает дерево, и похваливал мышонка: «Молодец, малыш!»

Наконец дело подошло к концу. Работы оставалось на минуту-другую, и тут, желая опередить всех, шакал прыгнул на подпиленное дерево. Раздался треск, верхушка ели рванулась ввысь и подцелила шакала, так что он, клацнув зубами, закачался на хвосте среди самых верхних веток.

Светлячок сделал над экипажем прощальный круг, помигал и исчез. Кот замурлыкал: «Пять минут, пять минут». Впереди открылась просека, а за ней поляна, над которой что-то клубилось и звенело.

— Конец дороге! — заверещал прискакавший по верхушкам леса Борька.

Ветер хотел крикнуть «Ура!», но поперхнулся н стал вертеться и дуть, разгоняя комариную тучу.

Светка думала увидеть с Облака нефтевышку, но никакой нефтевышки не было. Ей показалось, что впереди не палатка и даже не шалаш, а настоящая медвежья берлога, и сидит возле нее, в ушанке и ватнике, облепленный комарами медведь с перевязанной щекой.

Неожиданно Мотор Моторыч увидел по краям поляны черные лужи и, подпрыгнув, заорал: «Нефть!», а маленький мышонок, опять тащивший луковицу, громко пропищал: «Здравствуй, брат!»

И вся компания, не обращая внимания на кочки, бросилась вперед, потому что там сидел на пне самый настоящий Гречухин, и терзали его самые настоящие комары.

А они летают!

— Вот это здорово! — воскликнул Гречухин, увидев такой экипаж. — Вот это здорово!

Но, к удивлению гостей, геофизик даже не встал. Уже несколько дней он сидел и возмущался:

— Лодыри! Профессор, доктор наук без движения, без сна охраняет открытые богатства, а они не хотят тронуться с места. Уже давно стояли бы нефтяные вышки и давали людям тепло!

Указательный палец левой руки профессор держал в земле, а правой что-то записывал в тетради, лежавшей у него на коленях. В это-то время он и увидел перед собой Облако и девчонку, которая так размахивала тельняшкой, что разлетелись комары и засияло солнце.

— Вот это здорово! — повторил профессор. — А я уже три дня и три ночи не могу даже встать.

— Почему? — к удивлению Гречухина ясно произнес кот.

— Сдерживаю нефть, чтобы не ударила в небо фонтаном, а другой рукой тороплюсь написать учебник, чтобы знали, как эту нефть лучше употребить.

— А мы к вам как раз за нефтью, — сказала Светка.

— За нефтью, ко мне? — удивился вросший в землю, как женьшень, Гречухин. — Значит, я кому-то все-таки нужен?

— Еще как! — крикнули все разом.

— Вот это да! Твердил, твердил, что здесь море нефти — никто и слышать не хотел. И вдруг такая делегация! А как же вы узнали?

— Мишкин сказал!

— Мишкин — надежный человек, — обрадовался Гречухин. — С ним бы здесь давно целый городок шумел!

Светка уже готова была пообещать, что, как только достроят Борщикленд, Мишкин обязательно приедет, но Гречухин спросил:

— А как же вы сюда добрались?

— На Облаке, — объяснила Светка.

— И я привел, — пискнул мышонок.

— Ну, это ерунда, детские сказки! — рассмеялся Гречухин. И хотя девчонка спускалась к нему с Облака, сказал: — На облаках девчонки не летают.

— Летают, — проворчало Облако.

— А я говорю: не летают! — обиженно вскрикнул профессор. — Я же не ребенок, а все-таки доктор наук.

«Наверняка доктор наук думает, что и коты не летают, не плавают и даже не могут говорить», — подумал Моторыч и твердо сказал на настоящем сказочном языке:

— А они летают, и девчонки, и коты. И без всяких сказок, а на основании научных физических законов.

— Ну, немного сказки, а все остальное — чистая физика, — пропел Ветер. — Летают. Особенно, когда людям нужно. А им очень нужна нефть!

— Так берите! — Гречухин вдруг взмахнул руками, и в лицо ему так и брызнул нефтяной фонтан. — Сколько вам нужно? Ведро, бочка, две?

С высокой ели понеслось тявканье:

— Моя, мой-я, мой-я-я-я!

А Светка сказала:

— Нужна вся! — и выложила доктору наук всю возмутительную историю.

— Какое безобразие! — пискнул простывший Гречухин. — Я тут тону среди моря нефти, жую одних комаров, а какой-то шакал лишает людей тепла и света! Это возмутительно!

Болтавшийся на елке шакал снова попытался крикнуть: «Моя!», но подавился комарами, а внутри у доктора наук что-то заурчало, заныло и он смущенно сказал:

— Извините, это у меня, кажется, от голода.

Мышонок немедленно взобрался с луковкой к нему на колени, а Моторыч быстро спросил:

— Вы пирожки любите?

— Очень, — признался Гречухин и вежливо, еще не веря, спросил: — А что, у вас есть пирожки?

Моторыч лапой подтянул Облако за спасательный круг и достал ученому два припасенных пирожка. Один — с повидлом, другой — с кальмарами.

— А с капустой случайно не найдется? — спросил Гречухин, потому что с детства очень любил с капустой, и тут же начал уплетать протянутые котом пирожки, так как и с кальмарами, и с повидлом тоже очень любил.

А Моторыч отыскал толстый сучок и крепко, по-флотски, вогнал его в нефтяную дыру, чтобы освободить палец доктора для других полезных дел и, конечно, дабы не проливалась нефть. Старый моряк не мог допустить, чтоб так бесхозяйственно пропадало нужное людям и, бесспорно, котам топливо.

Нужно читать

Подкрепившись пирожками, доктор сказал:

— Сказка, да и только! — И вдруг озадачился: — А как же вы все это собираетесь доставлять? Это уж никак не сказочное дело! Сначала надо превратить нефть в горючее — в мазут, бензин, керосин, солярку. А для этого необходим сложный процесс, называемый в науке перегонкой…

— А что это такое? — спросила Светка.

— А нужно читать книги, — строго сказал профессор, — а то сидеть у телевизоров умеют, летать на облаках могут, а читать как будто нет! Откройте любую энциклопедию, возьмите в любой библиотеке и все узнаете!

Однако, вспомнив, что рядом с его поляной библиотеки пока нет, ученый предложил:

— Впрочем, давайте для пользы дела я прочитаю вам коротенькую лекцию, — и вдруг крикнул ускользающему с поляны Ветру: — Куда же вы?

Но тот был уже далеко. И пока Гречухин читал Светке, ученому коту и вздремнувшему Облаку настоящий научный доклад, Ветер смотался за перевал в дальний таежный поселок и влетел в окно библиотеки. Затем на глазах у нескольких случайных читателей сам собой на стол лег толстый том энциклопедии, пролистался, из него сам собой вынулся лист и торопливо удалился за гору в сторону непроходимой тайги.

А через полчаса рядом с доктором наук, который только и сказал: «Бог знает что творится!», Ветер протянул Светке вырванный лист, получил очередной выговор: «Опять взялся за старое?» — и тут же пообещал: «Честное слово, верну на место! Ведь для пользы дела».

И начальница экспедиции прочитала уже знакомые членам команды слова: «Бензин получается путем перегонки нефти и разделением ее…»

— Ну и как вы это осуществите? — взмахнув свободными теперь руками, спросил ученый, и Светка озадачилась: «Действительно, как?»

— Подумаешь! — выдохнул Ветер. — А мы, ветры, на что? Гоняем от берега к берегу через океаны волны, поднимаем к небу облака и самолеты, испаряем сгоряча целые озера! Привычное дело!

И, зависнув над черной лужицей, разгоряченный недавним полетом, он завертелся смерчем. Лужица стала испаряться, светлеть, и вверх потянулась светлая золотистая ниточка.

— Давай искру, попробуем! — кивнул Ветер Моторычу.

Но кот зловеще зашептал:

— Не смей! Хочешь всех спалить?

Он однажды горел среди океана и знал, что такое пожар. Моторыч даже зажмурил глаза, чтобы из них не выскочила ни одна искорка. Но, пошмыгав носом, заверил друзей и доктора:

— Бензин! Сказочный бензин!

И впервые спросил:

— А как же все это перевозить?

— Ну и ну, а еще технарь, машинист! — удивился Ветер.

— Да своим транспортом и методом всасывания, — сообразила Светка и по-приятельски погладила Облако.

— Что, — усмехнулось оно, — опять дырочкой в правом боку, как молоко? Ну что ж, было подлодкой, спасателем, молоковозкой, побуду и бензовозом…

— Ты согласно? — обрадовалась Светка. Она б согласилась на все!

— Так для людей, для флота, для маяков, — вздохнуло Облако.

— Для Патефоныча, для Борщика, для Мишкина, для детей! — подхватил кот.

Правда, Облако призадумалось:

— Вот только горючего много, а я одно…

Но скоро сказало:

— Конечно, если подумать, то что-то, может, и получится.

«Так думай, тугодум!» — чуть не выпалил Ветер и был рад, что сдержался.

Облако действительно задумало кое-что интересное.

Кое-что интересное

Возможно, кто-то помнит, как недавно вечером, отправляясь на поправку, Облако решило покачаться на свободе и набрело на длинную вереницу сородичей. Одни шли по небу, как великолепные парусники, другие — словно белые верблюды… Они шли и раздумывали, куда бы им направиться — в какой-нибудь ближний круиз или в дальнее кругосветное плавание.

Облако рассказало им свою удивительную историю, пожелало счастливого пути, и они тоже кивнули на прощание: «Лети, набирайся сил. Может быть, в обратный путь поплывем вместе!»

Теперь многие из них направлялись обратно и посматривали с любопытством вниз. Некоторые узнавали подстриженную под мальчишку девочку: она когда-то погладила их. Другие вспомнили Облако и кота. Вот к ним-то на дипломатически дружеские переговоры и отправилось Облако.

— Очередная глупость, — сказал вслед ему Гречухин. — Как это облака будут договариваться? Люди и те договориться не могут! Одни сказки, никакого научного подхода к делу!

Странно, но ученый все-таки не понимал того, что понимает любой мальчишка и любая девчонка: в сказке все прекрасно умеют говорить на понятном всем детям сказочном языке.

А между тем разговор там состоялся очень неплохой:

— Ну что, друзья, плывем к океану вместе? — спросило Облако.

— Конечно! — дружно ответили облака.

— Так, может, и хорошую работу для флота сделаем вместе?

— Ну!

— Прихватим с собой бензинчика, солярки, керосина, отвезем и детям, и морякам, и Борщику.

— Пачкаться? — проскрипели некоторые беленькие, как пудельки, облачка и потихоньку заюлили в сторону.

— Так после хорошей работы можно хорошо искупаться в океане и стать еще чище! — пропел подоспевший на помощь приятелю Ветер. — Зато какое доброе попутное дело! — лихо присвистнул он.

И многие согласились:

— Попробуем!

Скоро привычные к работе облака одно за другим подплывали к скважине, из которой Моторыч выдернул затычку. Ветер энергично продувал нефтяной фонтан, он светлел, становясь и бензином, и керосином, а облака втягивали и втягивали горючее и левыми и правыми боками.

Целая армада облаков, туч и тучек, нагруженных чистейшим горючим, уже поднималась в прозрачное небо, и попутные ветерки подгоняли их к югу. Кот следил за погрузкой внизу и всех предупреждал: не пачкать птиц, не толкаться и не стукаться! Он помнил очень полезный детский стишок:

— Ты сам не очень сверкай глазами, — напоминал ему Ветер. — Еще не очень известно, чье электричество опасней, тучье или кошачье.

Наконец и наше Облако заторопилось и стало приглашать с собой Гречухина. Но он сказал:

— Во-первых, я на облаках летать не привык. А во-вторых, кроме охраны месторождения, у меня есть еще два дела. Я должен дописать учебник, и, — профессор улыбнулся, — я обязан выполнить контрольную работу, потому что учусь еще одному полезному делу и не желаю получать двоек…

Светка вздохнула: ей тоже предстояло написать сочинение про лето, и, конечно, она тоже не хотела иметь никаких двоек.

Тут Гречухин стал прощаться, махать тетрадью и вдруг сказал:

— Немедленно присылайте Мишкина. Здесь столько скважин, что никаких пальцев не хватит! Этому хозяйству нужен настоящий хозяин, настоящий Мишкин с бригадой!

И Моторыч, разбиравшийся в хозяйственных делах, тут был совершенно согласен. Уж Мишкин разберется с этим делом не хуже, чем Борщик с котлетами. Кот спохватился, сорвал с борта вязанку рыбы и протянул Гречухину, Светка отдала ученому куртку с маской, а усевшийся рядом с котом мышонок пропищал:

— Брат, не забудь закусить луковицей!

Но повеселевший профессор сказал:

— Нет, луковицу я посажу в землю, и у меня вырастет красивый цветок.

Ученый помахал им рукой, надел накомарник и, сев на пенек, взялся за работу. Он не привык попусту терять время.

А Светка просто сказала: «Спасибо!» — и экипаж тронулся в обратный путь.

«Ну вот и все, приключениям конец», — решил было кот, но, оглянувшись, усмехнулся: рядом с ним, на Светке, голубела полосатая тельняшка. А пока тельняшка рядом, конца приключениям быть не могло!

И точно. Возле высокой ели, на которой шакал все еще тявкал: «Мое», — Тучкина, задержав друзей, спросила:

— Может, снимем?

— На шапку? — хмыкнул кот. — Не годится. Очень грязный, — и, сказав: — Шучу! — возразил уже серьезно: — А вдруг будет кусаться?

Но услышал в ответ что-то похожее на «не бу-ду-у» и согласился, подумав: «Ладно, если что, у меня про запас кое-что имеется».

— Что ж, возьмем, — вздохнуло Облако. Оно прикоснулось к ели, и от него отделилась маленькая крепкая тучка, на которой вниз головой повис притихший было шакал.

Ветер о решении друзей высказать своего мнения не мог, так как в этот момент его рядом просто не было.

И для мышонка, и для мурашонка!

В этот самый момент читатели поселковой библиотеки стали свидетелями еще одной необыкновенной картины.

В окно влетел выпорхнувший недавно лист, сам собой смазался по оторванному краю клеем и вклеился — сам! — на положенное место. В большой том энциклопедии. Это проштрафившийся Ветер исправил свой, скажем прямо, неправильный, но нужный для дела поступок.

В несколько минут он догнал свою команду, которая летела над лесом и серьезно спорила.

— Держи прямо на зюйд-вест! — командовал Моторыч. — Надо торопиться!

А Светка зачем-то направляла полное горючего Облако к утесу, к вулкану-великану, у которого крепко держался за маленькую площадку старый куст женьшеня. За Облаком, под тучкой, болтался вниз головой лохматый шакал и тявкал:

— Колдуны! Я вас, я вам, я дам!

Он вертелся и выдумывал для них самые страшные козни. И чем больше придумывал, тем больше ему казалось, что то же самое они сделают с ним.

Облако ворчало:

— Нет, такого неблагодарного я дальше не потащу…

Но тут Моторыч весело пообещал:

— Ничего, мы сейчас его успокоим.

Он выдернул из-под себя сеть, по-матросски метнул вверх, и она точно опустилась на испуганного шакала, который тут же задергался и затявкал:

— Я вас упеку! Я вам покажу и тельняшку, и колдовство, и фокусы!

Он и не представлял, какой необыкновенный фокус ждет его впереди…

— Колдуны! — орал он, хватаясь зубами за веревку спасательного круга с надписью: «Три поросенка», а Ветер летел сбоку и смеялся: «„Три поросенка“ тащили одного шакала!» Старый спутник молодого Пушкина похваливал находчивого Моторыча:

— Бог-га-тырь! Ха-а, бог-га-тырь! — ухахатывался рядом Борька.

Облако опустилось на знакомый край площадки, и Светка спрыгнула возле выпрямившегося куста. Друзья притихли, а она поклонилась и сказала:

— Спасибо, Жень! Большое спасибо!

— Человеческое спасибо! — уточнил кот.

Кустик поклонился в ответ, и на его верхушке снова улыбнулось настоящее человеческое лицо.

— Спаси-и-и-бо, Ж-жень, — прозвенел Ветер и прошелестело Облако. И только в сети раздались скулеж и тявканье. Жень укоризненно покачал головой, а Светка-Светик-Светлячок спросила:

— А можно попросить еще об одном волшебном одолжении?

Жень с интересом посмотрел на девочку. И она, кивнув на сетку, спросила:

— Можно его опять сделать человеком?

— Зачем? — прошипело Облако. — Чтоб снова сидеть у него в яме и путаться в грязной сетке?

— Стоит ли? — усомнился Ветер.

— В зоопарк его! Сам себе выбрал шакалью жизнь, — сказал Моторыч и хотел добавить кое-что насчет скальпа и шапки, но сдержал себя.

А Борька вынес знакомый приговор:

— Он с пеленок шакаленок.

Жень задумчиво покачался и промолвил:

— Нет.

Шакал вдруг взвизгнул, заныл! Золотозубый шакал плакал:

— Я не с пеленок, не шакаленок…

И снова послышались тихие слова Женя:

— Попробовать вернуть человеческий облик, конечно, можно. А стать человеком сможет только тот, кто сам очень постарается.

Он снова закачался в знакомом танце, что-то зашептал. И скоро у шакала вместо передних лап появились руки, вместо задних лап — ноги, волосатиковская, с золотом во рту — голова. Но стоял он в сетке еще на четвереньках, и на правом ухе у него торчала рыжая шакалья шерсть.

— Спасибо! — вскрикнула Светка.

— Спасибо, — повторило Облако.

— Говори «спасибо»! — проурчал кот и цапнул Волосатикова за ворот, но тот стал жадно шарить по карманам и бормотать: — Ключи, ключи!

Моторыч рассмеялся, достал из рюкзака знакомую связку ключей, потряс ею перед Волосатиковым, и тот взвыл!

Светка вздохнула с презрением:

— А еще хочет быть человеком…

— Человек каждый лучик, каждый ключик отдает людям, — сказало Облако. — Постарайся для людей…

— И для мышонка, и для мурашонка, — проурчал кот. Он это сам хорошо понял и, когда уплывали от Гречухина, посадил мышонка рядом собой. А мурашам, которые теперь спускались вниз по елке, подставил лапу, чтобы им не пришлось топать обратно сквозь тьму и грязь. Волосатиков притих. Быть человеком ему хотелось, но человеком с ключами! И Ветер просвистел:

— Конечно, быть с ключами приятно. Но — человеком! Каждым ключиком, каждым лучиком! Как Мишкин, как Солнышкин, как Гречухин! — вдруг выпалил он и пожалел, что забыли спеть доктору прекрасную песню про него и про комаров.

— Говори «спасибо!» — снова проурчал Волосатикову кот, и тот каким-то щетинистым голосом выдавил из себя: «Шпа-шси-бо…»

— А остальное — его дело, — сказал Жень и объяснил:

И полосатый Борька, вертясь на елке, с удовольствием повторил:

«Хорошо бы добрым… А вдруг? — подумала Светка. — Тогда и Патефоныч обрадуется: одним плохим человеком на земле стало меньше, хорошим больше! И способствовала этому его Светка-Светик-Светлячок».

Волосатиков вдруг икнул, а Облако заторопилось:

— Ладно, забирайтесь! Вперед, братцы! Вперед, светлячки! Люди ждут!

И, поклонившись женьшеню, они отправились в завершающий путь.

Спасибо, братцы!

— Вперед, светлячки! Вперед, братцы! — бормотал Ветер, мелькая то здесь, то там в своей прозрачной тельняшке. Вдруг его что-то осенило и он, поглядев на всех, кто нес сейчас горючее, живо сказал:

— Братцы, а мы ведь не просто светлячки! Оруженосцы, помню, носили оружие, знаменосцы…

— Знамя! — вмешался кот, который совсем недавно, как знамя, водружал над Облаком видавшую виды тельняшку.

— Конечно, знамя, — подтвердил Ветер и весь засиял, — а мы несем свет, свет! Значит, мы…

— Светоносцы? — улыбнулась Светка, тут же подумав, что все на земле светоносны: и светлячки, и деревья, и люди (она потрогала свой талисман). Все хранят в себе свет. Даже пни по ночам в лесу светятся и возвращают лучи, которые им когда-то дарило солнце. Все, если постараются, могут светить…

— Знаешь, как обращались бы к тебе рыцари в рыцарские времена? — весело спросил Ветер. — «О светозарная Светлана, о светоносная Светлана!»

Он даже припал губами к ее руке.

Светка рассмеялась, представив себя в кругу коленопреклоненных рыцарей. Весело, приятно! Но «Светка, Светик, Светлячок!» ей нравилось больше. И ее верные пушкинские рыцари тоже. Они, что ни говори, были сейчас заняты очень нужным делом: Моторыч внимательно следил, чтобы нигде не случилось опасной толчеи, а Ветер, как вожак, направлял всех точно на юг, а еще точнее — на зюйд-вест.

Уже показалась в небе бледная луна, а солнце порозовело и направилось к горизонту. Все заалело. И леса, и сопки, и река. И аисты, и лебеди, и утята. Красными ниточками казались тропки, по которым торопились к алым муравейникам муравьи. Заалели шкуры у медвежат, лисят, оленят. Стала она алой и у тигренка, который шел за ними рядом с могучей мамой. Звери провожали своих друзей. Одни махали лапами, другие лапами махать не умели, но хвосты их покачивались очень дружелюбно — от всей звериной души.

А Ветер уже залетал вперед и заранее покрикивал всем, кто появлялся навстречу:

— Банки, бутылки, лампы достать! Бочки, бидоны, канистры — наверх!

Он подлетел к машине с красным крестом, завернул к детсадовской молоковозке. А на радостях открыл бак даже у волосатиковской «Тойоты»: так и быть! И тотчас следом за ним спустилось Облако, а целая стайка облаков направилась к детсаду.

Заработали моторы, из фар вырвался свет.

Светка дернула на сетке затянутый Моторычем морской узел, и в ожившую «Тойоту» быстро вывалился хозяин. Возвращаться в машине было все же приятней, чем болтаться, как заплесневевшая колбаса в грязной сетке. Он собирался по привычке всем погрозить кулаком, но, вспомнив, что решил быть человеком, проворчал: «Спасибо, братцы». И, помахав ладошкой, Волосатиков рванулся к океану проситься на какой-нибудь пароход, где волны, морские ветры и настоящая морская работа, может быть, помогут выбраться в хорошие люди.

Моторыч удивленно повертел головой и сказал:

— Смотри-ка, вроде бы что-то начинает получаться…

А Облако заметило:

— И кажется, без…

— Знаю, знаю, — перебил кот, — без людоедства и кровопролития.

Волны мужественного сердца

Возможно, этому неожиданному событию способствовал целый ряд интересных совпадений. Так это или нет — судите сами.

Незадолго до этого в Океанске известный поэт Пружинян энергично ходил по своей похожей на каюту комнате и думал, до чего же не хватает на земле доброты, так нужной людям! Очень не хватает!

И ему захотелось написать что-нибудьтакое, что сделало бы всех добрей, дружней и собрало их в одну дружную, верную команду. Это ведь понять несложно: друг без друга невозможно!

Эта мысль уже начала превращаться в сильное стихотворение и так пульсировала в его голове, стучала в сердце, что волны от нее вырывались за стены комнаты и разлетались по всей округе — за бухты, за леса, за горы. Именно в это время экипаж, проплывавший над горой «Ура!», качнуло и бросило друг к другу что-то сильное, доброе. Моторычу вдруг захотелось всех обнять, Светка вспомнила миллион алых роз, а Облако само спланировало к знакомому ручью с доброй таежной водой. И набравшийся страхов Волосатиков бросился глотать эту добрую холодную воду. Наклонился раз, глотнул другой — и почему-то сам себя спросил: «А с какой стати Вруля Патрикеевна подначивала резать лучи света на кусочки и продавать как билетики? Солнце всем их дарит даром!» В недоумении он глотнул еще раз, и другой, и третий — и неизвестно кому громко сказал: «Спасибо!» Но сказал так, что всем почудилось, будто от него отделился кто-то похожий на щетинистого кабанчика и, хрюкнув, бросился в лес.

Но кто-то, видимо, еще при нем задержался, потому что из молчавшего Волосатикова послышался шустрый голосок:

— Хороша водичка! Ч-ч-ч-чудесная! Такой и торговать можно — по пятерке, а то и по десятке за стаканец!

— Не продавать, а раздавать! — резко ответил Ветер, тоже вдохнувший доброй влаги.

— И нужно! — сказала Светка. Она сама набирала воду в бутылки: одну для деда, чтоб не старел, другую для родителей, чтоб поменьше спорили.

— Обязательно нужно, — повторила она, — и на завтрак, и на обед.

— И тем более на ужин, — промурлыкал Моторыч. — Чтобы всем снились только добрые сны.

Тут и Облако, покачиваясь над ручьем, сказало:

— А у меня, кажется, появилась еще одна полезная добрая мысль…

— И у меня, и у меня! — зашумели все разом.

— А не набрать ли нам воды для всех, на весь флот, на весь город?

— Набрать! Конечно, набрать!

— А во что? — спросил Моторыч. — Запасных ведер у нас нет.

— Я знаю! — ответила Светка.

Она стала кого-то настойчиво подзывать рукой, и все увидели, как у ручья одно за другим собираются чистые элегантные облачка и начинают весело тесниться над водой, будто у них тоже появилась общая полезная, добрая мысль.

И все это, повторяю, произошло как раз в тот момент, когда в Океанске из мужественного сердца поэта вырвались сильные и добрые слова. И может быть, именно поэтому так быстро помчался к океану на своей «Тойоте» очухавшийся Волосатиков. С уха у него начала исчезать жесткая рыжая щетина. Он несся, оглядываясь, не гонится ли за ним его старая шакалья шкура, и, подпрыгивая на кочках, то и дело твердил: «Пусть попробует схватить!»

А Мотор Моторыч с его необыкновенным слухом усмехался:

— Вот и Волосатикову наконец пригодились стихи детского поэта.

Сказка, да и только!

А тучи все шли, шли, шли. Порой они приглядывались, снижались, и там, где они задерживались, в окнах загорался свет.

Ненадолго Облако повисло над знакомой пасекой, потому что уже издалека вся команда разглядела Гвардеича, который, сидя на крыльце, листал маршальский том. Борька радостно вскочил ему на плечо, Светка стала снимать Танюшкины сапоги, но Гвардеич махнул рукой — носи! А она сказала: «Спасибо» — и передала привет от Женя. Тогда старый солдат осмотрел Облако и радостно похвалил друзей:

— Гляди-ка, получилось! Получилось, дуй в дуду и плюй на беду! Ну-ка, братцы, нацедите мне канистру бензинчику-керосинчику! — и вынес канистру.

Но друзья наполнили целых две: вторую притащила в зубах умная лайка Тайга. Бурундук что-то просвистел ему на ухо, Гвардеич спохватился, поскрипел своими горбунками, позвенел медалями и вынес из дому банку густого меда:

— Передайте Патефонычу. Матросу от солдата. Вместе чайку попьете, боевые дела вспомните…

А Моторычу протянул самый пахучий пучок валерьяны.

Заглянули друзья, конечно, по гипотенузе, и к учительнице Анне Ванне, у которой уже и книги были подклеены к новому учебному году, и в садике варилось новое варенье для учеников, а из дома пахло жареными карасиками. Загорелся свет и в окнах школы.

Теперь Облако понеслось что было сил, и скоро старый моряк Моторыч радостно вздохнул: вдали заалел, засверкал огромный океан, а Ветер пропел:

Это впереди показался Океанск и, конечно, сопка с Борщиклендом, на которой махали руками кок Борщик, могучий Мишкин, Корабликов, артист ТЮЗа Пух и знаменитый разведчик, поэт Пружинян.

Все последнее время, даже укладывая кирпичи в стену и сочиняя стихи, поэты упрекали и Светку, и друг друга:

— Вздорная девчонка! — сердился Корабликов. — Оседлала Облако и решила, что запросто сотворит чудеса. Легкомыслие…

— Легкомысленны мы, взрослые: отпустили девчонку одну на такое немыслимое дело! — кипел Пружинян и подыскивал в небе какое-нибудь надежное облако, которое согласилось бы взять желающих помочь отважному экипажу. Он и сам, туча тучей, был готов превратиться в это Облако и броситься на помощь.

Но тут ряд событий помешал его боевым планам.

Известная Вруля Патрикеевна решила без Волосатикова все-таки овладеть Борщиклендом, продать ТЮЗ, купить флот и даже сама предприняла ряд отчаянных атак. С развевающимися драконами, с колбасами наперевес, бросалась она на сопку впереди своих наемных вояк. То тут, то там воздух прокалывал ее длинный нос. Во все стороны развевались ее змеи, колбасы и колбаски. Было столько сногсшибательных историй, что поэт Корабликов решил написать серьезную документальную повесть «Сражение за Борщикленд». Но наконец все атаки были отбиты, Вруля со своими служаками бежала вниз, а победители стояли наверху.

Пружинян опять подыскивал подходящее облако, а высокий, как мачта, Корабликов упрекал легкомысленную девчонку. И вдруг, заикаясь от удивления, он сказал:

— С-с-м-мотр-ри-те, смо-о-три-те!

С горизонта, с норд-оста, к Борщикленду неслась целая флотилия черных туч, белых веселых облаков, а на носу переднего, рядом с похожим на флотоводца котом, стояла знакомая девчонка в знакомой тельняшке.

И детскому поэту вдруг показалось, что это возвращаются с победой его корабли — корабли поэта Корабликова.

— Наши! — крикнул Пружинян. Он потряс спружиненными кулаками так, что над бипепсами чуть не лопнула его собственная тельняшка. И все на сопке подхватили:

— Наши!

Девочка командовала, а Ветер трубил:

— Принимайте горючее!

— Ну и девчонка, вот это девчонка! — в восторге сказал Пружинян и помахал рукой. — Боевая и в боевой рубашке. С такой бы я, честное слово, пошел в разведку! Сказка, да и только, хотя никаких сказок! Кажется, я скоро напишу героическую поэму! А посмотрите на Моторыча, каков кот! Не мур, а мэр и даже губернатор!

Эти слова долетели до Моторыча, который ни в губернаторы, ни в мэры пока что не собирался. В президенты какой-нибудь сказочной Мурландии еще куда ни шло! А насчет мэра… Он смотрел на Борщика, и думал: одного толкового, круглого, как колобок, мэра в кепочке он часто видел по телевизору. Но если может быть хорошим мэром колобок в кепке, почему не может им стать знаменитый кок в колпаке? И как звучит: «Мэр Борщик!»

«А чем плохо? — вздохнул про себя кот. — Мишкин будет управлять горючим и светом, мэр Борщик — городскими делами и Борщиклендом. Так что артисты ТЮЗа, и дети в яслях, и звери в цирке станут жить как надо. Жизнь будет не жизнь, а сказка: идешь налево — Борщик правит, направо — Мишкин мастерит…»

А про героическую поэму Пружиняна кот подумал: «А что! Правильно! Ты бы и не такую написал, если б знал, в каких баталиях героиня побывала вместе с друзьями самого Пушкина…»

Быстрый на слово Корабликов уже сочинил детский стишок и смотрел, кому бы прочитать, но Облако как раз повисло над самой сопкой, и Светка толкнула кота в бок:

— Доставай ключи, ключи Мишкину…

«Могла бы и не повторять», — подумал Моторыч и, вытащив из рюкзака, протянул Мишкину увесистую связку ключей. Друзья знали: Мишкин и с ключами будет человеком что надо! А Ветер бросился к нему с объятиями:

— Привет, брат! Ну и дела тебя ждут! Гречухин ждет! У него столько нефтяных скважин — на всех руках пальцев не хватит. Так что дуй!

— Немедленно, — подтвердила Светка, как и обещала Гречухину.

— А как дуть? — спросил Мишкин. — На Облаке?

— С вертолетчиками, — сказало Облако, заслужившее отдых.

— Мы снабдили их самым чистым авиационным бензином, — доложил Ветер. — Так что лети с бригадой.

— И с пирожками, — напомнил Моторыч. — Не забудьте пироги: десять с повидлом, десять с кальмарами и два-три десятка с капустой!

— А с Солнышкиным к Гречухину можно? Он там ого как пригодится!

— А где он? — вскинулась Светка: среди встречающих его не было.

— Через сутки-другие будет!

— Конечно, можно! — сказала Светка, подумав: «Скоро заглянет в гости к деду. Надо поторапливаться».

Неожиданно небо засверкало от голубых и алых капель, в воздухе запахло тайгой, и на город из белых облаков хлынул веселый добрый дождь. Засияли радуги, повеяло лимонником; мятой, шиповником, и все вокруг подобрели, засветились, заулыбались.

И без того добрый Борщик удивленно крикнул:

— А почему пирожков десять, почему двадцать? Можно сорок, можно сто, можно двести!

И даже стоявшая у подножья сопки Вруля Патрикеевна, не зная почему, оторвала от висевшей на шее гирлянды колбаску и с улыбкой опустила в рот сидящему рядом Вор Ворычу.

В воздухе пахло радостью и добротой. Черные тучи вокруг все ныряли и, отдав горючее, взмывали вверх чистыми, как лебеди, облаками. А там, где они прошли, загорались яркие огни. Известный в Океанске бард, который напевал: «Комары, комары, комары» — и дарил друзьям свечи, вдруг замолчал и поспешил на работу: заработала электростанция! Засветились окна в домах, замигали фонари на улицах. И ожили в заливе корабли. Целый парад. Адмирал на катере, взяв под козырек, скомандовал:

— Равнение на команду героев! Так держать!

Светка улыбнулась, Мотор Моторыч расправил усы, но тут же вдруг сорвался и почти заорал: «Стоп, машина!» Кот увидел среди залива приближающийся теплоход «Три поросенка», вспомнил, что долги надо отдавать, и опустил Ветеркову в руки поцарапанный когтями тигренка круг и, конечно, веник, с которым было связано столько необыкновенных сражений.

А притихший Ветер вдруг заметил, как внизу, с набережной, корреспондент Репортажик снимает команду героев, будто они одолели горную вершину или целый океан, и тоже взялся за любимое дело. К Ветру тут же прихлынуло вдохновение, в нем проснулся художник! И, насвистывая веселую увертюру, он стал выделывать с облаками такие художественные фокусы, что мальчишки внизу начали показывать в небо пальцами! Ветер лепил из облаков живые лица друзей, а рядом — знакомый ребятам портрет великого поэта. Потом он покружился возле девочки, подстриженной под мальчишку, навертел вокруг ее головы кудряшек, и два настоящих веселых Пушкина посмотрели на усеянный огнями, полный света город. Жители смотрели вверх на два похожих лица и говорили:

— Какое удивительное портретное сходство! Кто знает, может быть, Светка тоже какая-нибудь дальняя родственница великого поэта…

— Очень удачная композиция! — сказал Репортажику Пружинян, который очень спешил сесть за рабочий стол.

И Ветер был доволен: теперь их команда, команда светлячков, друзей, родственников, была в полном составе. И можно было двигаться над лесами, над пещерой бабочек, над волнами, по которым когда-то плыла сказочная медуза, домой, к Патефонычу, к маяку.

Правда, кот по пути сделал доброе попутное дело — стряхнул с высокой акации застрявший волейбольный мяч, Светка переправила его ребятам, и они весело бросились к спортплощадке.

Очень полезные слова

Наконец с высокой скалы друзьям посветил знакомый маяк, и Облако, как говорят моряки, пришвартовалось к родному причалу. Как раз перед этим Патефоныч завел одну из любимых песен — «Прощайте, скалистые горы» — и ходил по двору в поисках тельняшки.

— Куда она делась? — удивлялся моряк. — Три дырки от пуль, две от штыков — и вдруг пропала! Кому она, старуха, понадобилась?

Но еще больше он удивился, увидев ее на только что проверенной веревке:

— Ты смотри, и впрямь, что ли, заговоренная?

Конечно же волшебства здесь никакого не было. Просто спрыгнувшая с Облака внучка Патефоныча Светка Тучкина повесила ее на положенное место и хотела доложить деду о проделанной командой работе, но по скромности только сказала:

— Привет, дедуля! Вот тебе таежный подарок! — и протянула ему банку с пахучим медом.

— От Гвардеича, что ли? — спросил вовсе удивленный Патефоныч. Старые солдаты всегда узнают друг друга, а они как-никак вместе в госпитале лечились! — Как же ты его нашла, как привет доставила?

Но Светка только улыбнулась:

— Очень просто.

А Моторыч объяснил:

— По гипотенузе! — и стал намурлыкивать старую артиллерийскую песенку:

Промурлыкал и, прихватив пучок валерьяны, запрыгнул на родную скалу — любоваться оттуда морскими просторами.

Облако вытряхнуло из себя наконец хвоинки и тигриные шерстинки, окунулось раз-другой и после стольких трудов решило прогуляться среди звезд. Ветер тоже хорошо ополоснулся от комариных укусов. Сотню метров проплыл, как Пушкин, кролем, сотню отмахал баттерфляем. Взбодрился, прихорошился и решил навестить Японские острова, послушать новые японские сказки про добрую инопланетную девочку и разбойного инопланетянина-кота.

А к ногам Светки слетел откуда-то пожелтевший дубовый лист, и она вдруг почувствовала себя обыкновенной ученицей пятого класса, перешедшей в шестой. Вспомнила, что скоро кончаются каникулы, и стала думать, как бы все происшедшее описать в сочинении про лето. Про спасенных японцев и светлячков, про Борщика и Гречухина, про Волосатикова в сетке и про кота на тигрином хвосте. И уж, конечно, про Солнышкина и его талисман, и даже про Врулю Патрикеевну… Но подумав, тут же усмехнулась: «Напишу это — и все скажут: „Ну и Вруля, ну и сказочница!“» А сосед по парте, черненький хмурый мальчишка, насупится и пробормочет:

— Я тебя, конечно, уважаю, но хватит фантазий, такого просто не может быть! — и добавит: — Даже в сказке!

И написала она просто, как сидела на камне у океана и поймала на удочку большого сердитого бычка, как купалась рядом с дельфинами, медузами, морскими коньками и держала в руке осьминожка. А по вечерам включала с дедом маяк и светила проходившим на норд и на зюйд кораблям — и «Медузе», и «Осьминогу», и «Трем поросятам»…

Учительница прочитала, сказала: — Отлично! — и поставила — впервые! — пять с плюсом!

Но Светка, к удивлению соседа, вздохнула:

— Ну какая пятерка? Да еще с плюсом? Так, четверка с твердым минусом… Я ведь о главном не сказала. Как хорошо плыть среди облаков и звезд над родной землей, делиться последним пирожком и маленькой луковичкой, а в трудную минуту протягивать другу и руку, и лучик, и даже кончик единственного хвоста. Как хорошо быть добрыми светлячками — пробираться сквозь тьму, чтоб добыть для всех свет. И решила:

— Я еще заработаю настоящую пятерку!

А я написал про все это, потому что во время морских вахт среди волн и звезд много веселого наболтал мне влюбленный в Светку большой выдумщик и путешественник, мой друг — морской Ветер. Он всегда насвистывал какие-нибудь увертюры, что-то рассказывал или читал прекрасные строчки Пушкина, которого когда-то видел, слышал и без чьих стихов просто не мог жить.

Конечно, не всегда случалось нам друг другу что-то рассказывать или читать стихи. Нередко попадали мы в качку, в штормы, во льды — и не на «пять минут, пять минут», а на долгие дни и недели. Тогда начиналась крепкая морская работа, и тогда брались мы вместе за привычное матросское дело, и, как когда-то советовал храбрый солдат Гвардеич, повторяли друг другу знакомые вам слова:

— Дуй в дуду и плюй на беду!

Очень полезные слова.

1995–1999 гг.

Оглавление

Корабль, полный доброй фантазии

Виталий Коржиков Солнышкин, его друзья и девочка в тельняшке

  Необыкновенное событие

  Отставить сказки!

  Ветер, Пушкин и Моторыч

  Когда кричат «аригато!»

  Много-много лет назад…

  Шишки от инопланетян и краюха хлеба

  Привет Морскому Ветру

  Вы что, на помощь Борщику?

  Что случилось с Борщиком

  Чудо! Просто чудо!

  Открытые рты, Светка и Вруля Патрикеевна

  Как горчица на котлете

  Жил отважный Пружинян

  Веселый фокус Пружиняна

  Ужасное, прекрасное!

  Раз, второй и третий!

  Вор Ворыч и Мотор Моторыч

  Главное — запахи!

  Гимнастки боцмана Буруна

  Ура! Ура! Ура!

  Новый фокус поэта Пружиняна

  Ничего себе компания!

  Ну, сказки! Ну, сказки!

  Увертюра — мурветюра…

  Солдатская сказка

  Дуй в дуду и плюй на беду!

  Вдруг откуда-то шакал…

  Странные сны

  Стайка или шайка?

  Самые кошачьи стихи

  Если б знал Корабликов!

  Еще и не такое бывает!

  Коты были всегда!

  Одна тигриная история

  Полезная богатырская история

  Хочу — гуляю, хочу — стреляю!

  А тигренок? А тигренок?

  Место победного карате

  По ступенькам к свету

  Облако в разведке

  Беда, беда, беда!

  Панцуй, панцуй, веселей танцуй!

  Вперед, братцы-светлячки!

  Самый настоящий Гречухин

  А они летают!

  Нужно читать

  Кое-что интересное

  И для мышонка, и для мурашонка!

  Спасибо, братцы!

  Волны мужественного сердца

  Сказка, да и только!

  Очень полезные слова