КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Вальсингамские девы [Анна Морион] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анна Морион Вальсингамские девы

Глава 1

1834 год, Англия.

Из старой, каменной церквушки доносился нестройный хор голосов, исполняющих англиканский хвалебный гимн под аккомпанемент дурно звучавшего старого органа. Была вечерня. В деревушке Вальсингам никогда не пропускали богослужений.

Деревня, забытая Богом и разрушающаяся уже сотни лет, давно превратилась в «гнилое местечко», как называли ее в Парламенте Англии. Жителями этого «гнилого местечка» были сто пятьдесят один человек, большей частью – женщины и дети. Здесь жили самые обычные крестьяне, отличающиеся от остальных английских крестьян лишь одной особенностью – они были отвратительно бедны, но в этой своей нищете лелеяли свои жизни, семьи и души как зеницу ока. Бедность не смущала их, ведь англиканская вера и почитание Девы Марии Вальсингамской придавали им силы и смысл жизни даже среди этой ужасной, отталкивающей бедности. Лендлорд части графства Норфолк, на котором находился Вальсингам, казалось, забыл, а может, просто не знал о том, что на его земле приютилось это обособленное общество глубоко-религиозных и чистых душой крестьян.

– Теперь же, братья и сестры во Христе, помолимся Отцу нашему.

Прихожане усердно и искренно принесли Богу свои молитвы, затем пастор благословил людей, они встали с потрескавшихся, черных от времени, деревянных скамей и разошлись по домам.

Так было испокон веков: едва оканчивалась служба, крестьяне торопились к своим каменным, прохудившимся домам, чтобы успеть подоить рогатую скотину, покормить птицу и привести в порядок свои убогие жилища, и лишь после этих трудов накормить себя и своих детей. Перед сном глава каждой семьи по слогам читал Священное Писание, а когда гас маленький огарок сальной свечи, семьи молились и ложились спать на старые, набитые соломой тюфяки, лежащие на глиняном полу, чтобы всю ночь отмахиваться от прожорливых клопов.

Но сегодняшний вечер был не совсем обычным: утром среди жителей Вальсингама пронесся слух, будто у них появился новый лендлорд, но, кем он был, не знал никто, однако все с удовольствием делились с соседями своими предположениями и смаковали эту новость как лакомство. Люди передавали друг другу собственные ожидания того, как новый лорд приведет в порядок деревню и церковь, которая была центром этой маленькой вселенной, ведь он – новый лорд, несомненно, будет честным малым и глубоко заинтересованным судьбой своих крестьян. Новые чаяния и надежда на перемены стали пищей для крестьянских умов, уже почти разучившихся мечтать, даже несмотря на настоятельные увещевания многоуважаемого пастора Глоуфорда не мечтать раньше времени: ведь, если Господом положено сотворить благо через нового лендлорда, то это случится, а если нет – такова Его воля. На вечерне крестьянам было объявлено, что завтра утром на воскресную службу приедет новый лендлорд, собственной персоной, поэтому многие не смогли уснуть в эту ночь, от раздумий о будущем.

Несмотря на собственные трезвые увещевания, и сам пастор Глоуфорд был полон надежд: он знал, что новый лендлорд принесет деревне или много счастья, или много горя, поэтому он и его семья молили Бога, чтобы рукою лендлорда Он принес крестьянам этой бедной, почти бесплодной земли облегчение в их тяжких трудах.

Пастор Глоуфорд пользовался в деревушке большим авторитетом и всеобщим уважением: он был служителем Бога, глубоко-религиозным человеком, духовным наставником крестьян, всегда готовым прийти на помощь своим прихожанам во всех их бедах. После окончания Духовной семинарии молодого образованного человека с большими амбициями заслали в эту глушь, но пастор Глоуфорд быстро смирился со своей участью, стал еще более рьяным в вере, женился на местной, бедной, необразованной, но доброй и красивой девушке Эмме Джонс, и родил с ней трех дочерей, как солнце освещающих его приближающуюся старость. Однако теперь его любящая жена уже семнадцать лет спала вечным сном под сенью могучего дуба на общественном деревенском кладбище. Пастор помогал бедным (хотя богатых и даже зажиточных здесь не существовало), иногда лечил их, а также вел для прихожан курсы обучения базовой грамматики, чтобы они могли читать Писание и Новый завет. За эти душевные качества и доброту пастора и любили: свои любовь и уважение к нему прихожане выражали дарами его семье продуктов питания, так как своего домашнего скота у нее не было, впрочем, как и любой другой живности. Семья Глоуфордов выращивала на небольшом участке земли злаки, но этого не хватало, чтобы накормить четырех взрослых людей. Продажа грубой домотканой ткани, которой занимались девушки Глоуфорд, не приносила почти ничего, и сам пастор был так же беден, как и его прихожане.

Девиц Глоуфорд любили не меньше их отца. Старшей из них – Кэтрин было двадцать шесть лет, она была самой умной среди сестер и после смерти матери, с девятилетнего возраста, несла на себе ответственность за дом, став в нем полноправной хозяйкой, так что, даже отец не смел перечить ей. Кэтрин любили за спокойный, рассудительный характер, за трезвый ум и умение помочь в прочтении и истолковании Писания (хотя пастор был недоволен данной вольностью). Несмотря на свой уже не юный возраст, девушка сознательно не выходила замуж, хотя многие деревенские мужчины предлагали ей брак, но на это у Кэтрин была веская причина – она не могла «бросить» отца и сестер, особенно младшую Кэсси. Кэтрин была похожа на отца – рассудительна, так же глубоко религиозна, добра, трудолюбива, терпелива и даже внешне нельзя было усомниться в ее происхождении: довольно высокая, худая, с красивым лицом, на котором выделялись точеные скулы и большие карие глаза. Свои волнистые, темные волосы девушка никогда не распускала, но тщательно прятала их под чепцом. Кэтрин была не только хозяйкой, но и славной дочерью и сестрой: после смерти матери она вырастила сестер, и семья была для нее всем, разумеется, после веры.

Средняя дочь пастора Кристин отличалась от старшей сестры всем: она была немного ленива, не любила физический труд и часто неохотно выполняла то, чего требовала от нее Кэтрин. Особенно не любила Кристин заботиться об их младшей сестре Кэсси, которую считала обузой и незаслуженно вобравшей в себя удивительную красоту. Кристин отталкивала от себя Кэсси и, несмотря на то, что глубоко в душе любила ее, не могла простить ей «убийства» матери. Девушка была довольно эгоистичной и самовлюбленной, но очень красивой, и этот факт был известен ей: тоненькая фигура, темно-карие глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, волнистые темные волосы. Как и старшая сестра, Кристин пошла в отца, но, в отличие от Кэтрин, которая не придавала значения своей красивой внешности, Кристин знала, как подчеркнуть свою красоту даже в условиях безысходной бедности Вальсингама, которую она ненавидела. В свои двадцать три года она, как и Кэтрин, была не замужем, но из-за эгоистичных оснований. Но, даже зная ее капризный характер, вальсингамцы любили Кристин: слишком красивой она была.

Особой любовью в деревне пользовалась младшая девица Глоуфорд – Кассандра, которую все ласково называли Кэсси, – прелестная семнадцатилетняя девушка с непослушными, кудрявыми, золотистыми, как у матери, волосами и темно-голубыми, почти синими глазами. Она была лучом света в сером бытие деревни: игривая, веселая, неловкая и добрая, Кэсси смущалась чужих людей, и это придавало ей особой прелести. Девушка горячо любила Кэтрин, но побаивалась Кристин. Любимым занятием Кассандры были игра с куклой, созерцание цветов и жуков на них, а летом – бегание по окрестностям, в компании местных ребятишек.

Сестры Глоуфорд присутствовали на всех службах, что проводил их отец, но каждая из девушек чувствовала себя в церкви по-разному: Кэтрин с почитанием внимала голосу отца, следила за Писанием, когда он ссылался на него, и с воодушевлением пела гимны; Кристин же считала, что зря теряет время, и на службах думала о чем угодно, только не о Боге, а Кассандра часто спала, сидя на скамье и положив голову, покрытую белым чепцом, на плечо Кэтрин, а когда просыпалась, всегда посмеивалась над непонятными словами и смешными, на ее взгляд, фразами Писания.

Жизнь в Вальсингаме протекала тихо, как течет почти пересохший ручей: люди жили, погрузившись в свой маленький мир, в свою общину, но появление в ней нового лица – лендлорда, взбудоражило их, и они с нетерпением ждали завтрашней воскресной службы.

Глава 2

– И почему все так ждут приезда этого лорда? – спросила Кэтрин отца, когда Глоуфорды ложились спать.

Домик Глоуфордов был старым и маленьким, но сестры и их отец жили в разных комнатах: с рождением Кэсси, пастор разделил одну большую комнату на две, оставив дочерям большую, а сам довольствовался уголком, в котором помещался его спальный тюфяк, сундук с вещами и большое деревянное распятие на стене. Комнаты соединял грубо вытесанный проем, и семья могла общаться, находясь в разных комнатах.

– Потому что их сердца окрыляет надежда, – коротко ответил пастор на вопрос дочери, прервав для ответа свою молитву.

– Но почему он приезжает сейчас, весной, когда мы уже пережили ужасную зиму? – недовольно спросила Кэтрин, не удовлетворившись ответом отца.

– Потому что Бог посылает его тогда, когда он нужен больше всего, – со вздохом ответил пастор.

– Ты будешь просить его за церковь? – опять спросила Кэтрин.

– Ты можешь помолчать? Я пытаюсь уснуть! – вдруг недовольно воскликнула Кристин, свернувшаяся на своем тюфяке под шерстяным грубым одеялом и мечтавшая о завтрашнем дне.

– Мы обсуждаем с отцом очень важные дела! – укоризненно сказала ей Кейт. – Может, новый лорд починит церковь и подарит нам новый орган?

– Разумеется, я попрошу его за церковь, но не буду настаивать. Ты ведь знаешь, что истинная церковь – это наша душа, а в приходе мы собираемся для того, чтобы почтить Бога общими молитвами и гимнами о Его благодати, и не более. Дорогая, не нужно обожествлять каменное здание, – с легким укором сказал пастор Глоуфорд старшей дочери.

На несколько минут в доме воцарилось молчание, и пастор смог продолжить свою молитву.

– Кэсси необходимо новое платье, – вдруг задумчиво сказала Кейт и погладила по голове сестру, спящую рядом с ней на ее тюфяке. – Ее старое совсем износилось.

– Ну, конечно! Кэсси получит за этот год уже третье платье! – обиженно проворчала Кристин, получившая за год всего одно.

– Тебе следует больше читать Писание и больше молиться, чтобы Бог вразумил тебя, – серьезно сказала ей Кэтрин, свято верившая в то, что эти занятия сделают строптивую Кристин разумнее.

– Кэсси ничего не делает по дому, а только бегает по полю и ловит жуков. За что ей новое платье? – с нескрытной злобой сказала Кристин.

Кэтрин глубоко вздохнула, раздраженная словами сестры: по ее мнению, беда Кристин была в том, что она была неусердна в служении Господу, поэтому ее душу точила зависть и обида того, что лучшее доставалось не ей.

– Кристин, прошу тебя, лучше помолись, – сказал пастор, вновь вынужденный прервать свою молитву. – А ты, Кэтрин, зашей платье Кэсси. Сейчас у нас нет возможности достать новое.

Пастор Глоуфорд знал, что между его дочерьми было мало дружбы: Кейт и Кэсси всегда были вместе, но Кристин старалась избегать общения с ними и часто надолго уходила из дома. Разговоры и проповеди не помогали, и пастор старался не обращать внимания на взаимоотношения своих дочерей, с головой погрузившись в дела и горести своих прихожан: он знал, что благоразумная Кэтрин справится с домом и характером Кристин, и что сама Кристин смягчится после замужества, а Кэсси всегда будет рядом с Кэтрин, которая никому не даст ее в обиду.

Когда пастор думал о своей младшей дочери, его сердце наполнялось любовью, жалостью и раскаянием: было время, когда грех сломил его веру и сделал горьким пьяницей, и ни жена, ни дети не могли спасти его. Во время этой черной полосы миссис Глоуфорд забеременела в третий раз, и на свет появилась Кассандра, мать же, с трудом разрешившись от бремени, скончалась от кровотечения. Пастор остался один с тремя дочерьми одна из которых была младенцем. Он не знал, что делать, руки у него опустились, но заботы о ребенке взяла на себя его старшая девятилетняя дочь Кэтрин – она заменила малютке мать. Кристин же долго плакала и не хотела даже взглянуть на Кэсси, потому что считала ее виновной в смерти матери, к которой Кристин была очень привязана. Рождение Кэсси вывело пастора из тьмы во свет: он вновь взялся за работу и, чтобы прокормить дочерей, работал тяжело и почти без отдыха. Кэсси стала для него Божьим знаком, который помог ему выбраться из омута пьянства, но, когда малышке исполнилось пять лет, пастор с отчаянием заметил задержки в ее развитии: она не умела ходить, а только ползала, разговаривала же Кэсси отдельными звуками и буквосочетаниями. С тех пор пастор впал в религиозный экстаз: он посчитал болезнь Кэсси Божьим наказанием за его грех, поэтому стал любить ее больше, чем старших дочерей. Кэсси была его страданием и болью, напоминающей о его черном грехе. И сейчас Кассандре было уже семнадцать лет, но она имела разум шестилетнего ребенка, и если деревенские парни сватались к Кэтрин и Кристин, к Кэсси не сватался никто, да и сам пастор не отдал бы свое сокровище в чужие руки.


***


Кристин лежала, обняв колени, и молча плакала: ее душа не могла смириться с бедностью, окружавшей ее, а все мужчины, просившие ее руки, были такими же бедняками, как она сама. Девушка плакала о том, что здесь, в этом гнилом местечке, ее красота увянет напрасно, а жизнь так и останется жизнью дочери бедного пастора. В сердце Кристин жила острая, как игла, мысль: зачем Кэсси нужна такая красота, при ее больном разуме? Она ненавидела бедную сестру за это.

Кэсси же даже не подозревала о том, что они бедны, не знала, как тяжело доставалась им еда и одежда, не знала, что больна. Она жила радостной жизнью ребенка и была счастлива от того, что просто существовала. Кэсси спала крепким детским сном, в объятиях Кэтрин, которую любила так сильно, как дети любят мать.


***


Утром церковь была полна народу: пришли все, даже больные и тяжелые на подъем старики (их принесли на руках сыновья и зятья). Всех съедало любопытство, увидеть нового лендлорда Вальсингама: для него даже смастерили новую скамью и поставили ее в первый ряд в левом ряду (для этого пришлось отодвинуть остальные скамьи ближе к выходу). Но воскресная служба уже началась, а скамья все пустовала: лорд никак не ехал, и крестьяне начали терять надежду на его появление. Кое-кто стал упрашивать пастора отложить службу до приезда лорда, но пастор отказался, сказав, что никто не вправе заставлять Бога ждать. Служба продолжалась. Хор голосов вознесся к перекошенной от времени и тяжелых снегов, каждую зиму покрывавших ее, крыше.

Вдруг в церковь торопливо зашел один из запоздавших прихожан: он прошептал что-то на ухо близ стоящему соседу, тот разволновался и шепнул на ухо другому, и вскоре по церкви пробежал шепот: «Едет, едет!». Глоуфорды тоже были взволнованы, но не Кэсси – она спала, положив голову на спинку скамьи.

Взгляды крестьян сосредоточились на двери церкви, и вскоре и в самом деле появился тот, кого с таким нетерпением ждали, но он был не один: джентльменов было двое, и крестьяне гадали, кто из них является лендлордом Вальсингама.

Джентльмены вольготным шагом зашли в церковь и остановились у самой задней скамьи, почти касающейся стены, заняли свободные места и стали осторожно, неторопливо рассматривать скромное убранство церкви. Двое деревенских парней тут же принесли господам сделанную для них скамью: лорды улыбнулись, поблагодарили их и пересели на нее, пригласив присесть рядом с собой услужливых малых. Казалось, джентльмены не желали привлекать к себе внимание и вели себя тихо и скромно.

Оба джентльмена были одеты в красивые, дорогие дорожные костюмы, что делало их невероятной диковинкой в глазах неприхотливых, одетых в старое тряпье вальсингамцев. Лорды были довольно молоды (пастор Глоуфорд, разбирающийся в таких вещах, дал им не больше тридцати пяти лет), красивы и щегольски нарядны. Крестьяне с упоением разглядывали их и перешептывались, однако пастор громко призвал их вернуться к службе и воздать Господу хвалебный гимн.

Прихожане, как один, поднялись со скамей. Прибывшие лорды тоже. Бедный люд все же понял, что глазеть на знатных господ неприлично и теперь старательно отводил от них любопытные взгляды, однако девушки продолжали украдкой смотреть на джентльменов. Три старухи бесстыдно разглядывали лордов и хмурились, считая, что так, наверно, одеваются птицы павлины, которых они, естественно, никогда не видели

Один из лордов оглядывал церковь и прихожан, всматриваясь в их лица.

– Кто тот седой старик с палкой? – вдруг шепотом спросил он у одного из юношей, стоявших рядом.

– Это Клиф – наш сторож, – осторожно ответил ему юноша, обрадованный и польщенный тем, что с ним разговаривает такой знатный человек.

– Сторож? И что же он охраняет? – с усмешкой спросил лорд.

– Старую мельницу, – ответил парень.

– А кто та дама, окруженная детьми?

– Это наша прачка Лилит.

– Все эти дети ее?

– Да, у нее восемь детей.

Конечно, деревенский юноша и понятия не имел, что к ответу требовалось добавить вежливое и почтительное «сэр».

Джентльмен улыбнулся и продолжил рассматривать крестьян.

– Сколько всего детей в деревне? – опять поинтересовался он.

– Бог его знает. Много! – простодушно ответил парень, пожав плечами. – А вы у пастора спросите, он человек образованный, не то, что мы.

Спутник любопытного джентльмена усмехнулся: ему казалось, что он попал в настоящее Средневековье – так ужасно были одеты крестьяне, и настолько нищей была эта полуразвалившаяся церковь.

– Похоже, друг мой, вместе с поместьем тебе досталась еще и огромная обуза, – шепнул он своему знатному другу.

– Да, это верно, – с насмешливой улыбкой сказал тот.

– Но ты можешь все изменить. Кажется, нравы у этих людей не отличаются от средневековых.

– Вполне вероятно. Если не нравы, то религиозность уж точно.

Вдруг первый джентльмен увидел Кэтрин и Кристин Глоуфорд: они стояли почти у алтаря, занимая первую скамью. Красота Кристин тут же бросилась в глаза лорду, и он вновь обратился к своему местному осведомителю.

– Кто те девушки? – тихо спросил лорд, кивнув в сторону незнакомых ему красавиц.

– Какие? – не понял парень. – У нас в деревне их много.

– Те, что стоят рядом с седой старухой, у которой трясется голова.

– Те? Это Глоуфорды – дочери нашего пастора. Он такой хороший человек, наш пастор!

– Как зовут этих девушек?

– Кейт и Крис, – ответил парень, на деревенский манер.

– Та, что в белом чепце с кружевами, кто она?

– Крис. Красивущая, скажу я вам, но больно нос воротит от всех.

Лорд внимательно осматривал фигуру заинтересовавшей его девушки и мягкий, удивительно красивый профиль ее лица. Кристин заметила на себе чей-то пристальный взгляд и, обернувшись к лорду, взглянула на него, немного нахмурив прелестные темные брови. Ее карие глаза, обрамленные длинными ресницами, взглянули прямо в глаза знатного джентльмена, но, увидев, что он пристально смотрит на нее, девушка слегка покраснела, смутилась, поспешно отвернулась и уткнулась взглядом в раскрытую книгу, которую держала в руках.

«Какая красивая девчонка. Удивительно, что в этой глуши можно отыскать клад в виде такой свежей розы» – подумал лорд, все никак не отводящий взгляд от прекрасной девушки: даже в своем старом, грубом платье, Кристин была очень красивой. Кейт тоже показалась лорду миловидной, но, на фоне Кристин, ее красота была блеклой и обыденной.

Когда прихожане закончили петь гимн, пастор Глоуфорд пригласил нового лендлорда к алтарю, чтобы его подданные смогли увидеть его.

Новый лендлорд не заставил пастора просить дважды – им оказался джентльмен, что собирал сведения о крестьянах. Тот, кому понравилась Кристин. Он еще раз мельком взглянул на лицо девушки, но в этот раз она не отвела от него своих прекрасных глаз.

Как и все девушки, присутствующие в церкви, Кристин подумала, что новый лендлорд очень хорош собой: высок, статен, строен, чисто выбрит, красив, молод, ухожен и, к тому же, волосы у него густые, темные и красиво уложенные. Бедным деревенским девушкам, никогда прежде не видавшим таких нарядных ухоженных мужчин, он казался настоящим красавцем, существом из другого, недоступного для них мира, и в сердце каждой проскользнула честолюбивая мечта. У всех, кроме Кэтрин и Кэсси: Кейт была слишком религиозна, чтобы думать о подобном, а Кэсси не понимала значения красоты, к тому же, она сладко спала, удобно устроившись на скамье. Но, если в сердце других девушек эта порочная мечта проскользнула и исчезла, в сердце Кристин она зацепилась, пустила корни и взрастила цветы честолюбия: Кристин увидела, что лорд заинтересовался ею, но боялась, что другие заметят его интерес к ней и осудят ее, поэтому делала вид, будто не замечает его восхищенного взгляда, скользящего по ее лицу.

Лендлорд приподнял подбородок, как делал всегда, когда держал речь.

– Доброе утро, жители Вальсингама. Позвольте представиться: я – граф Дрэймор, ваш новый лендлорд. Поместье Риверсхольд, в земли которого входит ваша деревня, досталось мне недавно после смерти моего горячо любимого дядюшки, который скончался в середине марта этого года. Сегодня я убедился в том, что ваша деревня находится в плачевном состоянии. И я помогу восстановить ее. Все свои нужды вы можете обращать к моему секретарю мистеру Гриму, который приедет в вашу деревню завтра. Также я вижу, что вы – совестливые, трудолюбивые и религиозные люди, поэтому буду помогать вам с искренней радостью. Но, увы, сейчас меня ожидают неотложные дела, и мне необходимо покинуть ваше любезное общество, – громко и решительно сказал он.

Крестьяне слушали его с раскрытыми ртами.

– Но, Ваше Сиятельство, не окажите ли вы нам огромную честь, оставшись хотя бы до конца службы? – вежливо попросил его пастор, желающий поговорить с ним о восстановлении церкви.

Граф колебался, но, вновь бросив быстрый взгляд на Кристин, решил остаться. Он молча кивнул пастору и величественно прошел на свою скамью.

Пастор продолжил службу, но ему было трудно заинтересовать обрадовавшихся крестьян, которые уже вовсю перешептывались о том, что они могли бы попросить у лорда.

– В своем ли ты уме? – недовольно шепнул лендлорду его друг.

Перспектива пробыть в этой средневековой обстановке еще час совершенно не обрадовала его.

– Погоди немного, Доминик, – ответил ему граф Дрэймор.

Доминик – виконт Уилворт внимательно проследил за взглядом друга, устремленным на Кристин Глоуфорд.

– Нашел себе новую забаву? – усмехнулся он. – Но ведь она – дочь пастора, надеюсь, ты помнишь об этом?

– Я не имею на нее никаких планов. Просто я никогда не видел таких красавиц. Связь с крестьянкой опозорила бы мое имя, – ответил Колин Дрэймор.

– Рад, что ты понимаешь это, – серьезно сказал ему друг.

Когда служба подошла к концу, прихожане стали медленно покидать церковь. Знатные господа покинули ее последними и направились к красивому экипажу, ожидавшему их у входа в церковь.

Но вдруг, словно яркий солнечный зайчик показался в серой толпе бедняков, заставивший обоих лордов застыть в восхищении.

– Любезный, не подскажешь, кто этот дивный цветочек? – спросил лорд Дрэймор проходившего мимо крестьянина.

– Это Кэсси Глоуфорд, – ответил тот, с почтением поклонившись графу.

– Еще одна дочь пастора? – удивился виконт, с улыбкой наблюдая за прелестной девушкой.

– Да, младшая. Но она того… ненормальная, – тихо сказал крестьянин, прикоснувшись пальцами ко лбу.

– Ненормальная? Вы имеете в виду душевнобольная? – переспросил граф, уже было положивший глаз и на это хрупкое создание.

– Нет, но она как ребенок, мало что разумеет. Мозги у нее как у ребенка. Вот, – объяснил бедняк и печально вздохнул. – Так жаль ее, бедняжку.

– Что ж, любезный, ступай, – сказал ему граф Дрэймор, разочаровавшись в Кэсси.

– Бедная девушка, – с искренней жалостью в сердце сказал виконт Уилворт, неотрывно наблюдая за ней. – Подумать только, как тяжело приходится ее отцу.

– Разумеется: выдать ее замуж невозможно, ведь никто не польстится на испорченный товар, – с мрачной иронией сказал на этот граф, с неудовольствием увидев, как к ним приближается пастор Глоуфорд.

Виконт Уилворт смотрел на Кэсси и не мог поверить в то, что этот ангел – не совсем здоров. Кэсси была еще сонной: она рассеяно улыбалась после сна и выглядела трогательно и грустно. Затем к девушке подошла Кэтрин, взяла ее под руку и увела с собой.

Юная Кэсси так поразила виконта, что его глубоко заинтересовала ее судьба, ее жизнь и то, каким она видела мир через призму своего неразвитого ума. Проникшись к бедной девушке добрыми чувствами, джентльмен решил спросить пастора о ее болезни и о том, предоставлял ли он своей младшей дочери необходимое лечение.

– Преподобный Глоуфорд! У вас прелестные дочери, особенно младшая, – приветливо сказал граф пастору, пожимая ему руку.

– Да, сэр, Кэсси – мое сокровище и напоминание о прошлых грехах, – коротко ответил на это пастор, задетый за больную струну в сердце.

– Один из ваших прихожан сказал, что она – ребенок по развитию, – сказал ему Доминик Уилворт.

– Да, ей семнадцать лет, но по разуму – не больше шести.

– Простите, что говорю об этом, ведь, должно быть, я причиняю вам боль, но лечили ли вы ее? – поинтересовался виконт.

– Нет. Кэсси дана мне Богом, а значит, она совершенна, – серьезно ответил ему пастор Глоуфорд. – Но, прошу вас, не будем об этом. Лорд Дрэймор, не уделите мне минуту вашего внимания?

– Прошу прощения, преподобный, но в данный момент я не располагаю свободным временем, – торопливо сказал граф, желая хоть на день отделаться от разговора с пастором и этой ужасной деревни. – Меня ждут безотлагательные дела. Видите ли, служба уже заставила меня опоздать.

– О, сэр, прошу прощения за то, что задержал вас, – сконфузился пастор.

– Не стоит, преподобный. Если вы имеете желание побеседовать со мной, обязательно приезжайте в мое поместье: я готов дать вам аудиенцию, – объявил Колин, садясь в экипаж. – Завтра я буду лишен всех хлопот и срочной переписки, потому, приезжайте в любое время. Можете взять с собой ваших прелестных дочерей.

– Благодарю вас, лорд Дрэймор, за такую высокую честь! – обрадовался пастор.

– Желаю вам приятнейшего дня, преподобный.

Пастор отошел от вельмож и обратился к своим прихожанам: после службы он всегда интересовался у них о том, поняли ли они его проповедь.

– Что ты задумал? Зачем он должен привозить своих дочерей? – нахмурился виконт Уилворт, не одобряя предложение друга.

– Я всего-навсего придерживался рамок вежливости. Не беспокойся: старик не так прост, каким кажется, – усмехнулся граф, но его мысли заметно отличались от его слов.

Глава 3

– Что такое?

Кристин подняла равнодушный взгляд на Кэтрин – та с неудовольствием смотрела на сестру и на ее глиняную миску, полную каши.

– Эта каша отвратительна, – угрюмо ответила Кристин сестре.

Она солгала: на самом деле, причиной ее задумчивости была не пресная пшеничная каша, а мысли о красивом лендлорде, что пристально и восхищенно глядел на Кристин в церкви, и девушка с упоением размышляла о том, что мог значить его взгляд.

– Отвратительна? – Кэтрин нахмурилась. – Даже Кэсси ест эту кашу, и ей она не кажется отвратительной.

– Само собой, ей не кажется! Дай ей хоть помои, она и их съест, – издевательски пробормотала раздраженная Кристин.

– Как ты можешь? – резко спросила Кейт, возмущенная обидными словами о младшей сестре. – Извинись сейчас же!

– Не буду, – пожала плечами Кристин. Она взглянула на Кэсси: та усердно зачерпывала деревянной ложкой кашу и, увлеченная своим занятием, не смотрела на сестер. – Эта дуреха совсем ничего не поняла.

Лицо Кэтрин напряглось – она не могла смириться с тем, что Кристин так пренебрежительно относилась к бедной Кассандре.

– Не ее вина в том, что она родилась нездоровой! Господь послал ее нам! – процедила она сквозь зубы. – Постыдилась бы говорить такое!

Разозленная нотациями старшей сестры, Кристин сердито бросила ложку на стол и стремительно покинула дом. Кэсси вздрогнула от стука деревянной ложки о такой же стол и вопросительно взглянула на Кэтрин.

– Все хорошо, милая. Кристин захотела прогуляться по полю, – успокоила ее Кейт, привыкшая ограждать младшую сестру от огорчений.

– А можно я тоже пойду погулять? – спросила Кэсси, слизывая с тарелки остатки каши.

– Я же говорила: так делать некрасиво! – увидев поведение сестры, строго сказала Кейт.

Кэсси тотчас прекратила свое занятие и поставила тарелку на стол.

– Кэти, я могу погулять? – вновь с надеждой спросила девушка.

– Мы должны дождаться отца.

– А-а-а, – разочарованно протянула Кэсси. – А когда он вернется?

– В скором времени он уже будет здесь. Знаешь, что? Давай-ка починим твое платье, – сказала Кэтрин, поднимаясь из-за стола и убирая грязные тарелки. – Но сперва вымоем посуду.

Она схватила тарелки, вышла во двор, тщательно вымыла их в бочке с водой и вернулась домой. Затем Кэтрин достала из сундука с одеждой порванное платье Кэсси и принялась чинить его короткими незаметными стежками.

– Откуда здесь такая дыра? – поинтересовалась Кэтрин у сестры.

– Где? – равнодушно отозвалась та. – Не знаю, Кэти.

Кэсси уселась на свой тюфяк и принялась играть с отвратительной соломенной куклой, которую любила, несмотря на уродство последней. Других игрушек у девушки не было.

– Милая, постарайся быть аккуратнее, хорошо? – ласково сказала ей Кейт. – Ты же знаешь, что вещи нужно беречь? Ты постараешься?

– Угу. Можно я пойду погулять?

– Нет. Отец еще не вернулся.

Кэсси грустно взглянула на Кэтрин, отбросила куклу в угол и принялась следить за тем, как сестра ловко зашивает ее рваное платье. Увидев любопытство на лице младшей сестры, Кейт ласково улыбнулась и погладила ее по кудрявым волосам.

«Бедная Кэсси! Она не осознает того, что Кристин не испытывает к ней ни капли сестринской любви! Но, должно быть, так и нужно: Господь нарочно оберегает ее больной разум от обид и сожалений» – с грустью подумала Кэтрин.


Охваченная обидой на упреки Кэтрин, Кристин поспешила скрыться далеко от дома: она села под большим, покрытым весенними почками дубом, укуталась в свой прохудившийся шерстяной платок и со слезами на глазах принялась размышлять о своей нищете. Вальсингам, что два века назад был большой, цветущей и богатой деревней, но постепенно превратившийся в вымирающую крошечную деревушку, сковывал тщеславную красавицу. Кристин чувствовала себя запертой в темном каменном доме Глоуфордов: глиняный пол, холодные стены, потрескавшиеся рамы единственного окна – все это давило на девушку, лишало радости и покоя. При всем при этом, ее жизнь отравляла младшая сестра: Кристин недолюбливала Кэсси за то, та требовала деликатного ухода, как редкостного вида цветок, и была полна зависти того, что отец любил Кэсси сильнее, чем ее. И Кэсси была так красива, что сердце Кристин истекало ядовитой желчью зависти к красоте больной сестры. Девушка была в отчаянии, и самой сокровенной ее мечтой было сбежать от умирающих вальсингамских руин. Однако ей не хватало храбрости решиться на такой смелый шаг.

«Как поступить? Я засыхаю здесь как растение, лишенное влаги! Что ценного есть в моей жизни? Красота? Лишь меня в церкви заметил лендлорд… Он бросал на меня такие восхищенные взгляды! Он так красив! Но разве может он заинтересоваться простой бедной девушкой? Лишь в сказках! – с горечью подумала Кристин, и слезы отчаяния и безысходности вновь заструились по ее щекам. – Вырвусь ли я из этого темного угла? Когда я, наконец, буду жить в своем собственном красивом доме, кушать сладости и носить нарядные платья?»

Когда стемнело, Кристин вернулась в ненавистную ей лачугу, где ее ждал горячий ужин и молчаливое неодобрение старшей сестры. Аппетит у Кристин отсутствовал, ведь в очередной раз трапеза представляла собой пресную кашу, которой девушка пресытилась давным-давно. Сняв с себя башмаки и повседневное рабочее платье и оставшись в грубом нижнем, Кристин, не обращая внимания на сестер и отца, улеглась на свой тюфяк, лицом к стене, и нарочно скрыла голову под одеялом.

– Ты не приболела? – озадаченно спросил пастор Кристин, заметивший мрачное настроение дочери. – Скоро будет вечерня, и тебе нужны силы. Поешь, дочь моя.

– Я не голодна, – коротко ответила та, не желая вести разговоров.

– Тогда ты сможешь отведать каши лишь завтра утром. Не разделив с нами вечернюю трапезу, ты останешься голодной – Пастор был обеспокоен поведением средней дочери: ранее Кэтрин сообщила ему о том, что Кристин вновь ушла из дома.

– Мне не до каши, папа. Мне плохо, – безразлично солгала Кристин. Она не желала идти на вечерню: проповеди отца о благородии нищеты пресытили ее угнетенную этой самой нищетой душу. Объятая меланхолией и чувством безграничной безнадежности, девушка мечтала остаться одной.

– Вот еще! Ты не можешь пропустить вечерню! – настойчиво сказала Кейт, недовольная упрямством сестры.

– Я не пойду, – тихо, но твердо сказала Кристин.

– Но разве святой Христос прекращал проповедовать, когда его одолевали недуги? – поучительным тоном сказал ей пастор.

– Оставь ее, папа. Бог видит ее сердце и знает, что в нем происходит, – сказала Кэтрин отцу: она разгадала план сестры увильнуть от вечерни, но промолчала, решив, что Кристин пойдет на пользу побыть в одиночестве и подумать над своим «нечестивым» поведением. – Только прошу тебя, Крис, помой тарелки. Я не успеваю.

Ответом Кристин был раздраженный вздох.

Четверть часа спустя, пастор, Кэтрин и Кэсси надели свои лучшие платья и поспешили в церковь.

Кристин долго орошала слезами свою бедную постель, но, успокоившись, взяла глиняные тарелки и, выйдя во двор, принялась мыть их щеткой со свиной щетиной. Вдруг, в очередной раз ощутив горький прилив сожаления о своей напрасно угасающей жизни, Кристин не смогла сдержать порыв злости и, схватив одну из тарелок, с силой бросила ее на землю – та разбилась на несколько крупных кусков. Собрав осколки, Кристин вернулась в дом, поставила чистые тарелки на полку, вновь легла на свой тюфяк и горько заплакала. Когда Глоуфорды вернулась с вечерни, девушка уже спала, утомленная переживаниями и черными мыслями, но Кэтрин разбудила ее, чтобы та послушала отрывок из Писания, что каждый вечер читал пастор Глоуфорд.

– Здесь не хватает одной тарелки, – заметила Кэтрин, бросив взгляд на полку.

– Она выпала у меня из рук и разбилась, – угрюмо сказала ей Кристин.

Кейт села рядом с ней на тюфяк, усадила рядом с собой полную радости от возвращения домой Кэсси, и семья принялась внимать строкам Писания, которые с чувством читал пастор Глоуфорд. Голос пастора то затихал, то наполнялся силой, то мягкостью, то грозным предупреждением о тщетности бытия и ужасных последствий грехов. После прочтения очередного отрывка пастор отложил книгу. Семья взялась за руки и помолилась, но сердца двух из четырех были безразличны к молитвам: сердце Кристин было уязвлено темными мыслями и чувствами, а сердце Кэсси совершенно не внимало молитве, и девушку больше занимали мысли о завтрашнем дне, ведь она и местные мальчишки сговорились ограбить яблоню старого ворчливого соседа. Во время молитвы Кэсси с восторгом следила за пауком, ползущим по стене и скрывшимся в одной из щелей.

– Завтра, после утрени я пойду к нашему новому лендлорду, – завершив молитву, сказал пастор.

– К графу Дрэймору? – воскликнула ошеломленная новостью Кристин. – Зачем?

– Чтобы иметь с ним разговор о нашей церкви. Я подошел к нему сегодня после службы, но он торопился, однако пригласил меня на аудиенцию в свое поместье.

– Но разве он не в силах приехать собственной персоной? – Кристин надеялась вновь увидеть этого лорда и смутно чувствовала необходимость ввергнуть его в еще большее восхищение ее красотой.

– Граф Дрэймор – высокородная особа. Думаю, мы никогда больше не удостоимся чести увидеть его в Вальсингаме, – с легкой усмешкой ответил ей пастор.

Сердце Кристин упало: ее вдруг охватило непреодолимое желание увидеть графа, но слова отца разочаровали девушку.

– Надеюсь, во время моей аудиенции вы не будете предаваться лени, а приберетесь в церкви, – объявил пастор дочерям.

– Когда ты вернешься? Ты успеешь к ужину? – забеспокоилась Кэтрин: она ревностно следила за тем, чтобы отец не голодал.

– Думаю, да. А теперь нам следует отдохнуть от дневных трудов.

Семья улеглась на свои убогие постели.

Первой всегда засыпала Кэсси, но в этот вечер она была полна энергии, и ей отчаянно хотелось затеять шалость.

– Кэти, давай споем песенку? – вдруг раздался в темноте ее звонкий голосок.

– Уже поздно, милая, нам нужно спать, – ответила ей Кэтрин.

– Но мне не спится. Давай споем!

– Боже, Кейт, успокой ее! – раздался недовольный голос Кристин.

– Крис, тебе следует быть сдержанней, – строго сказал ей отец. – Кэсси, мы обязательно споем, но завтра.

– Но я хочу сейчас! Это такая веселая песенка про курочек…

– Да замолчи ты, наконец!

Громкий окрик Кристин испугал бедную Кэсси – она тут же замолчала и глубоко задышала от страха.

– Бог накажет тебя за это! – прикрикнула Кейт на Кристин, осведомленная о том, что означает это тяжелое дыхание Кэсси. – Ты напугала ее! Кэсси, иди ко мне.

Кэсси быстро перебралась на тюфяк Кейт и обняла сестру за шею. Она никак не могла отойти от испуга и не могла понять, чем же она так рассердила Кристин – ведь ей всего лишь хотелось спеть песенку про курочек!

Но Кристин было совсем не совестно: она закрыла уши ладонями и пыталась не слышать вздохи Кэсси, которые лишь раздражали ее.

Утром Кэсси стало дурно: ее лоб горел и был покрыт обильной испариной, а кожа была горячей и влажной. Девушка не пошла на утреню. Кэсси долго ворочалась на своем тюфяке, но все же смогла уснуть. Узнав о том, что Кэсси плохо, соседи Глоуфордов пообещали принести для нее немного молока.

После утренней службы пастор Глоуфорд направился в поместье графа Дрэймора – Риверсхольд, в котором за все время своего пребывания в Вальсингаме не был ни разу, так как старый лендлорд никогда не интересовался судьбой своих крестьян. Пастор шел пешком: он любил пешие прогулки, и в такие моменты чувствовал себя полным сил. Лошади у него не было, а беспокоить прихожан своими проблемами он не желал, да и лошадь в деревне была лишь одна. Поэтому, переодетый в свой лучший костюм, давно затертый и залатанный руками Кэтрин, пастор Глоуфорд шел по пыльной дороге в Риверсхольд. По пути пастор молился о том, чтобы Бог внял молитвам его прихожан, повернул к ним сердце лорда Дрэймора и внял их нуждам. С собой он нес большой пожелтевший ватман со старым чертежом церкви, желая показать его графу, с целью возможной ее реставрации. Как ни странно, пастор верил новому лендлорду и считал, что сам Господь привел его в Вальсингам. Но вдруг пастор вспомнил о болезни Кэсси и разволновался: как чувствует себя его сокровище? Однако знание того, что за ней присматривает Кэтрин, успокоила его: лицо пастора просветлело, и он с новыми силами и надеждами в сердце твердым шагом направлялся в поместье.

Глава 4

Два лорда расположились в большой роскошной гостиной, обставленной дорогой мебелью в английском стиле, пили бренди и обсуждали вчерашнюю поездку в Вальсингам.

– Как в начале девятнадцатого века могут существовать такие убогие места? Я думал, что все они исчезли еще пару веков назад! – удивленно сказал лорд Дрэймор и саркастически усмехнулся. – Ох, дядюшка Бак, какую обузу ты взвалил на мою шею, в обмен на это поместье!

– Но почему твой дядя даже не обмолвился о деревне, когда передавал тебе свое завещание? – спросил его виконт Уилворт.

– Понятия не имею. Возможно, он даже не подозревал о том, что на его земле есть эта деревушка. Я и сам узнал о ней от своего секретаря.

– Но, друг мой, при твоем богатстве, ты можешь сделать для этих крестьян много добра. Ты же видел, насколько они бедны, как кривы их домишки, как бедно они одеты… Нищие, убогие люди.

– Да, Доминик, видел. Но в этой грязи мои глаза узрели не только бедность, но и прекрасный цветок, – сказал Колин Дрэймор, вспоминая красивую скромную дочь пастора – Кристин.

– Будь серьезней. Тебе не следует думать о той девушке, – нахмурился виконт. – Пусть этот цветок останется неоскверненным.

– К чему эти нравоучения? У меня нет желания иметь дело с этой красоткой. Она крестьянка! Я просто отдаю должное ее красоте, – насмешливо усмехнулся граф.

– Тогда следует сказать, что младшая Глоуфорд намного прекраснее твоей красотки, – заметил Доминик Уилворт, и его сердце сжалось от жалости к Кэсси.

– Да, безусловно, но она больна, и это ее портит.

– Но речь идет только о внешности.

– Да, эта малютка с дивными кудрями просто чудо. Мне даже жаль ее, – пробормотал Колин, не желая распространяться о своем негативном мнении о ней.

В тот момент, когда он увидел Кэсси, в его разуме мелькнули те же темные мысли, что и тогда, когда он увидел ее сестру Кристин. Но слабоумие Кэсси оттолкнуло его. Виконт Уилворт, наоборот, проникся к Кэсси искренней симпатией и жалостью. Его очень удивило то, что пастор не лечил ее в детстве и то, как спокойно относился он к болезни дочери, как к должному.

– Я помогу этим крестьянам. Пора показать им блага цивилизации и Просвещения. Я отстрою их дома, церковь, мельницу, другие здания, дороги, заборы… Не сразу, конечно: для начала нужно разобрать все документы, что остались после дяди. Нужно осмотреть сад и избавиться от уродливых скульптур. И откуда у дядюшки была такая любовь к античности? Обновить парк, сад, конюшни. Мне мало одной конюшни, следует построить еще одну, – задумчиво сказал лорд Дрэймор, представляя, как изменит обличие Риверсхольда.

– Лучше позаботься о крестьянах, – настойчиво посоветовал ему друг. – Твои замыслы никуда не денутся, но, пока ты воплотишь их в жизнь, умрет с полсотни крестьян.

– Ах, брось. Ведь жили они как-то все эти годы.

– Да, жили, и поэтому их деревня превратилась в «гнилое местечко», а со временем вообще исчезнет с лица земли. Сколько крестьян там обитает?

– Сто пятьдесят один. Из них половина – дети.

– Вот видишь, если ты не хочешь получить кучу голодных детей, когда перемрут их родители, отстрой в первую очередь деревушку, а уже затем свое поместье.

Граф Дрэймор задумчиво улыбнулся, допил свой бренди, поставил стакан на столик, затемвстал и подошел к окну. Из его головы не выходил образ Кристин, одетой в скромное белое платье и чепец.

«Иногда полевые цветы бывают прекраснее капризных светских роз, – подумал граф. – Но она – крестьянка, и подобная связь опозорила бы меня»

– А вот и пастор Глоуфорд. И, как я и говорил, один, – с усмешкой сказал он другу, глядя на подходящего к дому пастора. – Этот старик вызывает у меня симпатию, но, кажется, он просто помешан на англиканстве.

– На то он и пастор, – тоже усмехнулся виконт.

Через пару минут дворецкий торжественно объявил о приходе пастора Глоуфорда и тут же получил приказ графа провести его в гостиную. Через минуту пастор стоял перед высокородными джентльменами из Лондона.

– Благодарю за то, что приняли меня, Ваше Сиятельство. – Пастор деликатно поклонился, не забыв о светских манерах, которые все еще помнил, несмотря на долгое пребывание в глуши. – Я польщен вашим приглашением, и это огромная честь для меня.

– Проходите, преподобный, присаживайтесь, – вежливо ответил ему граф. – Хочу представить вам своего доброго друга виконта Уилворта.

– Добрый день, – отозвался тот и протянул пастору руку для пожатия.

– Польщен, сэр, – ответил пастор, пожимая ему руку и думая о том, что этот виконт совсем не так чопорен, как лендлорд Вальсингама.

– Как я понимаю, преподобный, вы пришли по делу? – спросил лорд Дрэймор, указывая рукой на большое мягкое кресло.

Пастора охватила неловкость: он никогда не бывал в таких роскошных апартаментах и был смущен тем, что его пыльные туфли пачкали дорогой ковер, покрывающий полы гостиной Риверсхольда, и оставляли на нем следы. Но лорд Дрэймор и его друг понимали замешательство пастора и деликатно не обращали внимания на это обстоятельство: их вообще мало интересовали такие вещи, ведь у них имелись слуги, которые всегда уберут пыль и грязь.

– Благодарю вас, – коротко поблагодарил пастор Глоуфорд и сел в предложенное ему кресло.

– Чаю, преподобный? А может, вы предпочитаете свежезаваренный кофе? – спросил его граф и позвонил в колокольчик для прислуги.

– О нет, не стоит… – смутился пастор: бедность, в которой он жил, была ближе его сердцу, чем сейчас окружающая его роскошь.

– Не смущайтесь: путь от Вальсингама до Риверсхольда неблизкий, и вы, верно, устали, – отозвался на это лорд Дрэймор и приказал вошедшей горничной принести чаю и тосты для пастора. – Поведайте мне о своих прихожанах. Как лендлорда, меня очень интересует их жизнь. В данный момент в деревне находится мой секретарь, но я хотел бы выслушать того, кто как никто лучше знаком с ее жителями, – обратился граф к пастору, как только горничная покинула гостиную.

– Конечно, Ваше Сиятельство, я отвечу на все интересующие вас вопросы, – сказал пастор, поглядывая на большие настенные часы: он не рассчитывал на то, что граф будет интересоваться подобными вещами, и собирался быстро закончить с делом и вернуться домой к больной дочери.

Граф Дрэймор сел в кресло, напротив кресла пастора. Виконт расположился на близстоящем диване.

– Когда я был в деревне, то не мог не обратить внимания на то, как много в ней малолетних детей и женщин, и как мало мужчин, – начал граф. – Как могло сложиться данное несоответствие?

– Все дело в том, Ваше Сиятельство, что прошедшая зима принесла нашей деревне настоящую трагедию: много мужчин, женщин и детей умерло от болезней, иные замерзали насмерть в своих же постелях, – с тяжелым вздохом ответил пастор.

– Как много людей проживало в деревне до этой зимы? – спросил виконт Уилворт, заинтересовавшийся сведениями пастора.

– Сто девяносто пять, сэр.

– А осталось сто пятьдесят один, – задумчиво произнес граф. – Это печально, весьма печально.

– Да, сэр, это была большая потеря, но похоронили мертвых мы только в начале марта, когда земля немного отмерзла. Мои прихожане очень религиозны, добры и милосердны, их жизнь лишена многих благ и удобств, но все живут в страхе перед Господом.

– Чем живут жители деревни?

Вошла горничная, неся с собой поднос с чайником, чашками и большим блюдом с тостами. Поставив сервиз на низкий столик, перед пастором, она налила в чашку душистого свежезаваренного чаю и быстро удалилась.

– Хозяйством, Ваше Сиятельство: выращивают злаки, фрукты, овощи, смотрят за скотиной, ловят рыбу, пекут хлеб, а летом ухаживают за полем с картофелем. Но два месяца назад наша мельница вышла из строя и крестьянам приходиться молоть зерно вручную, – ответил пастор.

«Какое отвратительное средневековье!» – с отвращением подумал лорд Дрэймор, только сейчас по-настоящему осознав, какое огромное количество денег потребуется вложить в развитие этого глухого уголка. И растрата денег была ему не по душе.

– Сэр, наша деревня теряет людей каждую зиму: все больше становится одиноких матерей и сирот. Молодежи осталось совсем мало, не больше двенадцати человек, и в основном это – девушки, которым не за кого выйти замуж, в связи с отсутствием холостых мужчин… – Пастор тут же вспомнил о собственных дочерях. – Прошу вас простить меня, сэр, но я не могу задержаться надолго: моя младшая дочь заболела, и я должен быть рядом с ней.

– Мисс Кассандра? – удивленно спросил виконт Уилворт. – Но что с ней? Мы имели честь видеть ее после служения, и она выглядела совершенно здоровой.

– У Кэсси слабое здоровье, – ответил ему пастор, не желая вдаваться в подробности.

– Я пошлю с вами моего личного лекаря, – объявил виконт: его почему-то взволновала мысль о недомогании Кэсси.

Граф Дрэймор бросил на друга насмешливый взгляд.

– Право, не стоит, – запротестовал пастор: ему было неловко тревожить джентльменов своими личными проблемами.

– Не возражайте, преподобный, – безапелляционным тоном сказал ему граф. – Уверен, в вашей деревне нет врача, который осмотрел бы вашу дочь.

– Вы правы, сэр, врача у нас нет, но я немного разбираюсь в медицине, – тихо сказал пастор, сжимая в руках свою потрепанную шляпу.

– Решено: мистер Моррис едет с вами, – твердо сказал ему граф. – Но я не желаю задерживать вас, поэтому предлагаю перейти к делу. Вижу, вы что-то принесли с собой?

Пастор с готовностью развернул на крышке большого черного фортепиано, ставящего посреди гостиной, свой ватман с чертежом церкви.

– В первую очередь, Ваше Сиятельство, прошу вашей помощи с восстановлением церкви: она – символ нашей веры, но средств на ее восстановление мы не имеем, – осторожно сказал пастор, следя за выражением лица лендлорда. – Я понимаю, что мы не смеем беспокоить вас нашими трудностями, но вы – наша единственная надежда на спасение Вальсингама.

Граф Дрэймор внимательно осматривал чертеж церкви.

– Было бы неплохо снести вашу старую церковь и возвести новую, – решительно заявил он. – Ремонт старой обойдется в разы дороже постройки новой.

– Как? Снести? – ужаснулся пастор. – Эта церковь стоит здесь уже сто девяносто три года! Снести ее было бы настоящим святотатством!

«Как глубоко они цепляются за свои руины! – с насмешкой подумал граф. – Как эти бедняки любят свою церковь! Еще бы, в такой нищете не за что больше цепляться, как за веру».

– Вы не желаете ее снесения? – с еле заметной улыбкой спросил он пастора.

– Безусловно! Наша церковь – это наше все! – горячо воскликнул тот, испугавшись, что лорд действительно разрушит ее.

– Колин, не будь святотатцем, – серьезно сказал другу виконт Уилворт. – Не пожалей денег и отреставрируй церквушку.

– У вас трое дочерей, преподобный? – вдруг спросил граф.

– Да, трое, сэр, – ответил ему пастор, не понимая, как это относится к делу с церковью.

Виконт Уилворт с подозрением взглянул на друга, удивившись тому, как часто тот поднимал разговор о сестрах Глоуфорд.

«Та крестьянка так очаровала его?» – подумал он, и его сердце наполнилось недовольством: граф Дрэймор был известным лондонским повесой, и от него следовало ожидать чего угодно.

«Как бы эта деревенская простушка не попалась в его сети!» – мысленно пожелал виконт, считая поведение графа совершенно неодобрительным.

– И они, как я понимаю, не замужем? – допытывался граф: он желал узнать о Кристин Глоуфорд как можно больше.

Пастор, однако, не заподозрил неладное: он даже с благодарностью подумал о том, что лорд может найти его дорогим дочерям достойные партии.

– Не замужем, сэр, – ответил он.

– Почему же? Насколько я знаю, деревенские девушки выходят замуж в довольно раннем возрасте. Ваша супруга должна подумать об их судьбе.

– Миссис Глоуфорд, к сожалению, скончалась. Господь призвал ее к себе, когда моей старшей дочери было девять. Эмма была достойной женщиной.

– Давно это случилось?

– Семнадцать лет назад, сэр. Она скончалась при родах.

– Сожалею, преподобный, и приношу вам искренние соболезнования. Но почему вы сами не выдаете дочерей замуж?

– Старшая Кэтрин не желает покидать дом – она хозяйка в доме и заботится о Кэсси. Другая моя дочь – Кристин получала много предложений, но, неизвестно почему, отвергла их. А Кэсси… Думаю, не стоит объяснять.

«Бедная Кэсси! Что будет с ней, когда скончаются ее отец и сестры? Замуж бедняжку никто не возьмет… Она погибнет» – с сочувствием подумал виконт Уилворт.

– Прошу прощения за то, что встреваю в ваш разговор, но я хотел бы предложить вашей младшей дочери курс лечения: в Лондоне практикует известный психиатр, который может помочь мисс Кассандре в умственном развитии, – от чистого сердца предложил виконт, искренне желая помочь девушке.

– Благодарю вас, сэр, но Кэсси не нуждается ни в каком лечении. Я не могу пойти против Божьего замысла, – угрюмо ответил на это пастор.

– Но кто будет заботиться о ней после вашей смерти? – недовольно спросил виконт, неприятно удивившись упрямству пастора.

– Кэтрин всегда будет рядом с ней. И на Господа уповаю я. Он никогда не оставит мою Кэсси, – ответил тот с самым решительным видом: разговор с виконтом пришелся ему не по душе.

– Пейте чай, преподобный, – любезно сказал ему граф: он заметил, что лоб пастора покрыли морщины, и решил занять его мысли другим разговором, ведь все, что он хотел выведать о Кристин, он получил. – Но вернемся к реставрации церкви. Я завтра же вызову из Лондона архитектора, который составит план реставрации, мы восстановим вашу горячо любимую церковь, а после займемся вашими домами – они находятся в ужасном состоянии.

Вдруг в гостиную вошел дворецкий.

– Да? – обратился к нему граф.

– Пришла мисс Глоуфорд, сэр, – слегка пренебрежительным тоном сообщил ему дворецкий.

– Проводите ее к нам, – приказал лорд Дрэймор: ему вдруг показалось, что приехала именно та, о ком он думал, – прелестная Кристин.

– Она отказалась пройти со мной, сэр, но сказала, что ей срочно требуется увидеть отца – преподобного Глоуфорда, – вежливо отозвался на это дворецкий.

– О, должно быть, я безотлагательно нужен в деревне! – воскликнул пастор, вскакивая на ноги и сминая в руках свою драгоценную шляпу. – Благодарю вас, Ваше Сиятельство, за то, что уделили мне время. – Он почтительно поклонился лендлорду.

– Не стоит благодарности, преподобный, я провожу вас, – вежливо предложил ему граф, поднимаясь на ноги.

– О, не стоит, сэр! – смутился пастор.

Но граф лишь улыбнулся и указал рукой на дверь.

Это смутило виконта Уилворта: он разгадал мысли друга, поэтому также пошел провожать пастора до самых дверей большого холла.

Как и надеялся лорд Дрэймор и в чем не сомневался виконт Уилворт, в холле дома их ожидала Кристин Глоуфорд: она была такой же прекрасной, как и в тот раз, и ее не портило ни старое, потрепанное, серое платье, ни грубые башмаки, такие же пыльные, как туфли ее отца. Ее длинные волнистые волосы были распущены и красиво обрамляли ее бледное тонкое лицо. Девушка выглядела очень смущенной, а увидев графа Дрэймора, стыдливо опустила взгляд на пол, прекрасно понимая, какое впечатление производит на графа ее красота. Но Кристин действительно была взволнована. Она подошла к отцу и беспокойно заглянула в его лицо.

– Ах, отец! Скорее! Кэсси стало намного хуже, и она зовет тебя! – с волнением сказала она. – Я взяла у соседа лошадь, чтобы приехать за тобой!

Пастор тут же разволновался, и у него дрогнуло сердце.

– Я сейчас же пришлю к вам своего лечащего врача, – отозвался виконт, наблюдавший за этой сценой.

«Прелестна! Прелестна!» – думал лорд Дрэймор, пристально глядя на взволнованное и смущенное лицо девушки.

Виконт Уилворт покинул холл и торопливо направился за врачом.

– Какая жалость! Надеюсь, ваша сестра скоро выздоровеет, – сказал граф, глядя на Кристин с плохо скрытым восхищением.

Девушка обратила на него взгляд своих прекрасных глаз и покраснела.

– Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, – пролепетала она, удивившись и обрадовавшись тому, что граф обратился к ней.

– Пойдем, Кристин, нельзя терять времени! – торопливо сказал пастор своей дочери и, взяв ее за руку, направился к большим входным дверям. У дверей он остановился и еще раз поблагодарил графа за доброту.

– Это моя обязанность, преподобный, помогать бедным, – ответил тот, желая произвести на красавицу Кристин хорошее впечатление.

Она обернулась и улыбнулась ему полной смущения улыбкой.

Пастор же был так озадачен состоянием Кэсси, что не обратил внимания на то, какими восхищенными взглядами обменивались граф Дрэймор и его дочь Кристин.

Глоуфорды вышли из огромного роскошного дома лендлорда, сели на старую потрепанную лошадь, ждущую их у ворот, и та сдержанной трусцой понесла их в Вальсингам.

Виконт Уилворт надеялся, что с ними поедет его врач, поэтому увидев, что они не дождались его прихода, почувствовал легкое раздражение.

– Уже пропали? – спросил он у друга, поднимающегося по лестнице на второй этаж, где находились спальные комнаты.

– Ты ведь слышал, младшей сестренке совсем нездоровится, – отозвался граф, погруженный в мысли о Кристин.

– Я сообщил о болезни мисс Кассандры мистеру Моррису, и он осмотрит ее, как только соберется и приедет в деревню, – сообщил виконт, недовольный тем, как Колин отозвался о бедной Кэсси.

– Прекрасно, – пробормотал лорд Дрэймор: он уже не слушал речи друга, а вспоминал, какой взгляд бросила на него Кристин, перед тем, как покинуть дом.

«Прекрасный цветок, расцветший в глуши, далеко от глаз городских щеголей… Жаль, что она всего лишь грубая крестьянка» – с сожалением и неудовольствием подумал он.

Глава 5

Кэсси чувствовала себя неважно, хуже, чем утром: ее охватил сильный жар, и она металась на своем тюфяке, сбрасывала с себя одеяло, которым укрывала ее Кэтрин, бредила и тихо звала отца: «Папочка! Папочка!».

Кэтрин была крайне взволнована и напугана: никакие средства лечения, которые она знала, не помогали, и девушка сидела с напряженным лицом у постели больной, держала Кэсси за руку, иногда смачивая ее лицо холодной водой.

Пастор также был напуган состоянием любимой младшей дочери, ведь и он не знал, как помочь ей. Он уединился в своей комнате, упал на колени и стал горячо молиться. Но, несмотря на болезнь Кэсси и свой страх, вечерню пастор не пропустил, однако завершил ее на целых полчаса раньше. А прихожане, узнав о том, что Кэсси очень больна, помолились за ее здоровье и, опечаленные, разошлись по домам.

Пока пастор проводил вечерню, дом Глоуфордов посетил личный врач виконта Уилворта – мистер Моррис и провел профессиональный осмотр больной. Сперва он был поражен убогостью и отталкивающей бедностью дома пастора, но затем – красотой бедной Кэсси, и, если раньше врач знатного лорда выполнял приказ виконта с неохотой (ехать в глухую деревню и лечить нищую грязную крестьянку), то сейчас проникся к младшей Глоуфорд жалостью и желанием сделать все возможное, чтобы эта прекрасная девушка выздоровела.

Пока в доме пребывал мистер Моррис Кристин вновь сбежала в уединение: она сидела на своем излюбленном камне, под дубом, и тихо молилась. Как бы она не относилась к младшей сестре, Кристин любила ее и не меньше других испугалась, что может потерять ее. Вдруг девушка услышала чьи-то шаги, а затем кто-то сел на камень, рядом с ней. Кристин открыла глаза, подняла голову и увидела рядом с собой Джона Тайли, деревенского точильщика – он был одним из ее поклонников и просил ее руки, но, как и все дерзнувшие, получил отказ. Джон любил Кристин и надеялся, что она оттает, передумает и пойдет за него: парень он был видным, работящим, молодым, здоровым, но Кристин не воспринимала его как жениха, ни, тем более, как будущего мужа.

– Слыхал о твоей сестре. Сочувствую, – сказал парень, не зная, какие слова требуются в такой деликатной ситуации, да и красиво говорить он не умел и чаще молчал, чем говорил.

Девушка ничего не ответила и отвернула от него лицо.

«Как отвратительны наши деревенские мужчины! Неотесанные, грубые, уродливые, необразованные! Не то что тот граф. Руки у него такие ухоженные, красивые. А руки Джона похожи на большие картофелины, а он еще хочет прикасаться ко мне своими страшными грубыми пальцами? Никогда! Лучше умереть старой девой, чем выйти за него или подобного ему! – с отвращением подумала Кристин, взглянув на руки Джона, лежащие на его коленях. – А его лицо? Ему только ворон на поле распугивать! А у того лорда лицо такое красивое! Почему я родилась здесь, а не в семье какой-нибудь леди? Тогда граф влюбился бы в меня и взял бы меня в жены… А его поместье? Этот Риверсхольд – просто загляденье! Вымощенные дорожки, зеленые поля с подстриженной травой, большие фонтаны, озеро с красными рыбками, огромный дом, наверно, не хуже чем у самого короля. Ах, если бы я только родилась не здесь, а там, в том городе, откуда он приехал!»

– Крис, если я чем-то могу помочь… – вновь начал Джон, пытаясь взять ее за руку, но девушка одернула руку и одарила его сердитым, полным отвращения взглядом.

– Уходи, Джон! Мне ничего от тебя не нужно! – резко сказала она, не считая нужным проявить деликатность к его не взаимным чувствам.

Парень с тоской и болью в глазах взглянул на свою возлюбленную, поднялся с камня и, опустив голову, побрел домой, к своему точильному станку, недоумевая от поведения объекта его искренней любви.

«А если уехать в город? Я могу работать и иметь хорошие деньги. Буду посылать часть денег Кэтрин и Кэсси. Ведь я – молодая и здоровая, я умею готовить, убирать, стирать, зашивать вещи. Может, смогу отыскать там достойного, богатого мужа… Жаль, что тот лорд будет оставаться здесь. Да, я сегодня же поговорю с папой… Нет, не сегодня: он так беспокоится за Кэсси… Бедная Кэсси! Скажу папе, когда она выздоровеет, а за это время постараюсь накопить денег на проезд до ближайшего города» – решила Кристин, увидев в городе призрачную надежду хорошего заработка и достойной, по ее меркам, жизни. Девушка была совсем не злой, но порядочной, однако ее тянуло ввысь, в тот мир, где ей не придется спать на жестком тюфяке, и где она сможет заработать денег, чтобы помочь семье.

Когда Кристин вернулась домой, Кассандре стало немного легче: мистер Моррис напоил ее вкусной микстурой и дал ей какого-то порошка, оставив и на будущее целых три порции. Он сообщил пастору, что причиной недомогания Кэсси оказалась сильная простуда, но случай, к счастью, не смертельный, и пообещал навещать больную каждый день.

Пастор горячо поблагодарил доктора за его помощь и сказал, что будет молить Бога наградить его за труды, а также попросил мистера Морриса передать благодарность и виконту Уилворту, который настоял на его приезде к Кэсси.

Доктор пожал пастору руку, улыбнулся Кассандре и уехал.

После скромного ужина, прошедшего в молчании, Глоуфорды прослушали отрывок из Писания, помолились, потушили свечу и легли спать.

Ночью Кэсси тяжело дышала, но ее сон был полон спокойствия. Утром мистер Моррис вновь навестил больную и привез для нее большую корзину с фруктами, которую передал через него виконт Уилворт.

После утрени пастор Глоуфорд объявил прихожанам о планах лорда Дрэймора реставрировать церковь и отстроить их дома, при этом красочно описав свое короткое посещение Риверсхольда. Крестьяне были на седьмом небе от счастья: рассказ многоуважаемого пастора уверил их в том, что новый лендлорд – прекрасный человек и что он позаботится о Вальсингаме. К тому же вчера после утренней службы приезжал секретарь лендлорда, который записал в особую книгу жалобы крестьян и уверил вальсингамцев в том, что граф рассмотрит их собственной персоной.

Кэсси проспала весь день и проснулась только под вечер – усталая и грустная, но, когда Кэтрин угостила ее большим красным яблоком, одним из тех, что прислал виконт Уилворт, она тут же повеселела и попросила сестру рассказать ей сказку.

– Милая, зачем тебе эти глупые сказки? Я лучше почитаю тебе Священное Писание – оно лучше всяких сказок, – мягко сказала ей Кэтрин: она не одобряла выдуманные волшебные истории, поэтому в доме Глоуфордов не было книг, кроме тех, что содержали в себе религиозные тексты.

– Но я хочу послушать сказку! – капризно воскликнула Кэсси, постоянно слышащая о них от деревенских детей.

– В сказке много обмана и лжи, а ведь Бог не любит ложь. Он любит только правду, – терпеливо ответила на это Кейт. – Но я могу спеть тебе песенку, хочешь?

– Да! Про курочек! – весело отозвалась Кэсси.

Кэтрин не одобряла и эту «глупость», но, желая доставить больной сестре удовольствие, на этот раз оступилась от своих высоких принципов не петь такие «пошлые» песни.

– В доме нашем есть курятник

И живут в нем курочки

Но вот сбежали без оглядки

В темный лес все…

Кейт запнулась: следующее слово было нехорошим, и она не могла произнести его.

– Дурочки! – с восторгом воскликнула Кэсси, с сияющим от счастья лицом.

– Выбрались они в лесок

Где поджидал их серый волк

И он зубами…

– Клац-клац-клац! – опять вставила Кэсси.

– А курочки…

Но Кэтрин не допела: в дом вошел пастор Глоуфорд.

– Папочка! Папочка! – радостно закричала Кассандра и попыталась вскочить с тюфяка, но сестра вовремя остановила ее:

– Нет, милая, ты еще слишком слаба. Отец сам подойдет.

Пастор торопливо скинул свои башмаки, переоделся в домашнюю одежду и зашел в комнату дочерей.

– Кэсси, мой ангел, тебе лучше? – ласково спросил он, садясь рядом с дочерью и гладя ее по голове.

– А можно я возьму еще яблочко? – попросила Кэсси, хватая отца за руку.

– Конечно, можешь. Кэтрин, помой для нее яблоко, – сказал пастор старшей дочери.

– А Крис будет яблоки? – спросила Кэсси, с любовью глядя на отца.

Тот глубоко вздохнул и улыбнулся: его переполняла любовь к своей слабоумной дочери.

– Папа, а ты будешь яблоки? – вновь спросила девушка, не получив ответа.

– Нет, милая, спасибо, я уже поел. Ты помнишь нового лендлорда, который приезжал позавчера в нашу церковь?

– Нет.

– В тот день ее сморил сон, – шепнула Кейт отцу и протянула сестре вымытое яблоко, а та схватила его и с удовольствием стала жевать красный фрукт.

– Лорд Дрэймор оказался достойным почтения человеком: он пообещал отстроить нашу церковь, – сказал пастор Кэсси: он всегда рассказывал ей обо всем, словно она могла понять важность сказанного.

– Это хорошо? – спросила Кэсси, жуя яблоко.

– Это очень хорошо, моя милая, – улыбнулся ее отец. – Но сейчас мы послушаем Писание и ляжем спать: все мы очень устали и нам требуется отдых.

– А где Крис? – вдруг осведомилась Кейт. – Ее до сих пор нет! Должно быть, опять просиживает платье на своем камне!

– Она скоро вернется: я послал ее за молоком к Коултэрам – они обещали дать для Кэсси немного молока от их козы, – ответил ей пастор.

– В последнее время поведение Кристин стало очень скверным, – недовольно сказала Кейт. – Ей следует больше молиться, а не пропадать под дубом.

– Но, если она не желает этого, заставлять ее мы не вправе. Кристин тяжело пережила смерть вашей матери, и это положило отпечаток на ее характер, так что, не следует винить ее в дерзости и непослушании, – мудро отозвался на это пастор.

Пока Кэтрин и пастор вели беседу, Кэсси вновь заснула, сжимая в ладони съеденное наполовину яблоко.

Вскоре домой вернулась Кристин: она принесла глиняный кувшин с молоком, поставила его на стол, молча разулась и легла на свой тюфяк.

После неизменного вечернего ритуала и молитвы семья разлеглась по своим тюфякам.

– Кейт! – тихо окликнула Кристин сестру, боясь, что отец услышит ее. – Кейт, ты меня слышишь?

– Что? – шепотом ответила ей Кэтрин.

– Я скажу тебе кое-что, но только не говори папе, – сказала Крис и тихонько переместилась на тюфяк Кэтрин.

– Хорошо. Что?

– Я хочу уехать.

– Уехать? Куда? – удивилась Кейт: ей казалось, что это было бы большим грехом – покинуть место своего рождения.

– В город. Я устроюсь на работу и буду посылать вам деньги.

– Что за чушь! В городе полно грешников и соблазнов!

– Но там можно найти хорошую работу. Что ждет меня в нашей глуши? Здесь такая скука!

– Если тебе скучно жить, выходи замуж.

– Да здесь даже выйти не за кого!

– Ты чересчур переборчивая! Выходи за Джона – он хороший парень, добрый и религиозный. Он уже спрашивал меня, по какой такой причине ты отказываешь всем подряд.

– Вот и выходи за него! – вспылила Кристин: ей была противна даже мысль о браке с таким же бедняком, как и она сама, но сказать об этом сестре не могла, так как боялась выглядеть в ее глазах продажной девкой.

– Я не выхожу замуж потому, что ухаживаю за Кэсси. Если я брошу ее, заведя свою собственную семью, разве ты будешь ухаживать за бедняжкой? – Кэтрин была очень недовольна легкомыслием сестры: что выдумала! Уехать в город!

– Кейт, как ты не понимаешь! Я смогу заработать денег и помогать вам! Мне надоело зависеть от милостей соседей! – настойчиво и громко прошептала раздраженная упрямством сестры Кристин.

– Не соседи одаривают нас милостями, а Бог, действуя через их сердца! Но это твое дело. Езжай, куда хочешь, но я не одобряю твоего плана, – наконец, нехотя, согласилась Кэтрин. – Но как ты сообщишь об этом отцу?

– Я взрослая девушка и могу уехать, куда захочу, ты же сама сказала.

– И куда ты собираешься ехать?

– Я хотела поехать в ближайший город, но передумала. Я уеду в столицу.

– В Лондон? Ты думаешь, тебя там кто-то ждет? – насмешливо сказала Кейт, удивляясь наивности сестры.

– Все, Кейт. Спокойной ночи, – обиделась та.

Кристин вернулась на свой тюфяк и легла лицом к стене: ее охватила обида того, что никто не понимал ее и даже не пытался уразуметь ее стремление вырваться из ужасной бедности, которую она ненавидела всем сердцем и которой стыдилась.

«Даже папа не удержит меня. Я должна изменить свою жизнь. Здесь меня ждет лишь нищета и (не дай Бог!) брак с Джоном. Мне нужно уехать!» – с отчаянием думала она.

– Крис! – вдруг послышался шепот Кэтрин.

– Что?

– Но ведь для переезда в Лондон тебе нужны деньги. Где ты их достанешь?

– Я что-нибудь придумаю.

Сестры замолчали, и каждая погрузилась в свои мысли.

Глава 6

Следующим утром дом пастора вновь посетил мистер Моррис, привезший для Кэсси большой кувшин свежего молока и корзину овощей. Доктор осмотрел больную и сообщил, что кризис прошел, Кэсси идет на поправку и вскоре сможет выходить из дома на свежий воздух (воздух в домике был тяжелым и спертым, так как единственное небольшое окно еще ни разу не открывали после зимы). Кэсси очень смущалась, когда доктор слушал ее дыхание через слуховую медицинскую трубку, и ей было неприятно прикосновение железа к ее груди, пусть даже через ночную рубашку, так как пастор не позволил доктору прослушивать ее легкие как положено.

После утрени пастор направился в поместье лендлорда, так как тот передал ему через мистера Морриса приглашение на аудиенцию в Риверсхольд. Граф Дрэймор, как и обещал, выписал из Лондона архитектора – мистера Пилоу, имеющего довольно громкую славу, и теперь ему требовалось поговорить с пастором Глоуфордом о работниках для реставрации. Пастор пообещал лорду, что работать будут деревенские парни и мужчины, конечно, под руководством архитектора, и что сегодня же на вечерне он отыщет добровольцев.

Когда пастор уже спускался из кабинета графа, находившегося на втором этаже, он встретил в холле виконта Уилворта.

– Я слышал, что ваша дочь идет на поправку, – приятно улыбнувшись, сказал виконт слегка удивленному его вниманием пастору.

– Да, слава Богу. И за это следует благодарить вас, – с почтением поклонился ему пастор.

– Всегда к вашим услугам, мистер Глоуфорд. Мистер Моррис рассказал мне о вашем жилье, и я хотел бы помочь вам. Он высказал мысль, что мисс Кассандра болеет так часто оттого, что постоянно вдыхает запах плесени и сырости в свои нежные легкие, а зимой дрожит от холода, – нахмурившись, сказал виконт.

Виконт Уилворт с первых же дней пребывания в поместье друга заинтересовался семьей Глоуфордов, особенно младшей из них – мисс Кассандрой. Случай с самой семьей и болезнью девушки казался ему из ряда вон выходящим. Виконт был глубоко и неприятно удивлен тем, что англиканская церковь позабыла о Вальсингаме, который, в свою очередь, не забывал о ней никогда. Виконт не мог понять, как в прекрасном облике Кэсси жил такой слабый ум: он считал, что современные достижения в медицине могли бы помочь развить ее разум, но, как он убедился, ее отец был категорически против вмешательства смертных «в дела Божьи». Поэтому виконт оставил эту мысль, но теперь желал помочь Глоуфордам в материальном плане: когда мистер Моррис рассказал ему о том, в каких жутких условиях проживают три девушки и их отец, то просто ужаснулся.

– Прошу прощения, сэр, ваша мысль мне не совсем понятна, – переспросил пастор, однако смекнув, что дело касается его семьи.

– Я хочу построить для вашей семьи новый просторный дом, – прямо заявил виконт, однако боясь, что пастор и здесь откажет ему.

– Ваша доброта не знает границ, сэр. – Пастор сделал учтивый поклон. – Но я не могу жить лучше своих прихожан: это было бы большим грехом перед ними и Господом. Я дождусь, когда лорд Дрэймор отстроит всю деревню, ведь он дал слово, что осчастливит всех нас.

– Ваш отказ ясен, преподобный, – нахмурился виконт, неприятно удивившись религиозности этого нищего старика, который будто не понимал отчаянной потребности в этой небольшой и безвозмездной услуги с его стороны.

– Благодарю вас за вашу помощь и ваши благие стремления. Господь видит и зачтет их вам, когда вы предстанете перед Ним, – мягко сказал пастор, чувствуя недовольство знатного лорда.

Виконт чуть насмешливо усмехнулся.

– Так о чем вы говорили с графом? – спросил он, решив перейти на нейтральную тему.

– Завтра в деревню приедет мистер Пилоу – архитектор. Он осмотрит церковь и займется планом ее восстановления, а я должен найти добровольцев на строительство. Его Сиятельство очень добр к нам, беднякам. И он, как и вы, интересуется здоровьем моих дочерей.

«Колин в который раз расспрашивал о Кристин Глоуфорд» – понял виконт и подумал о том, как бы из-за интереса к ней графа не случилась трагедия.

– Вам следует хранить своих дочерей: мужчины падки на женскую красоту, а ваши дочери очень миловидны, – завуалированно предупредил он пастора.

– Так и есть, сэр, так и есть. Но я уверен в своих прихожанах и в их добродетели. За все время, прожитое мною в Вальсингаме, не случилось ни одного случая греховной связи или насилия. Люди здесь очень чтят Бога и Его законы. А теперь прошу простить меня: мне нужно подготовиться к вечерне.

– Всего доброго, преподобный.

Пастор Глоуфорд покинул Риверсхольд, а виконт Уилворт, недовольный расспросами друга о дочери пастора и знавший любвеобильный характер графа, направился в его кабинет. Сам виконт был благородным человеком и не мог позволить, чтобы с Кристин случилась беда, ведь не мог не видеть того, как засматривался его друг на эту деревенскую наивную красавицу.

– Этот пастор – чистейшая душа! – сказал граф, увидев вошедшего в его кабинет дуга.

– Согласен. А ты вновь допытывался о его дочери Кристин! – с упреком отозвался виконт. – Тебе не следует интересоваться ею.

– Брось, я просто вежливо осведомился о здоровье мисс Кассандры и ее сестер, – усмехнулся лорд Дрэймор, ничуть не смутившись словами друга.

Он лгал: после того восхищенного взгляда, что бросила на него Кристин, граф не мог не думать о ней, она заняла все его мысли, и ему казалось, что и сама девушка испытывает к его особе нежность и приязнь, ведь было что-то чувственное в ее взоре. Но все же он не смел зайти дальше этого немого восхищения и своих размышлений: низкое происхождение Кристин не годилось для такого высокородного лорда, как он.

– Говорю тебе: ты привлекаешь слишком много внимания к себе и к ней, – сухо сказал виконт.

– Да? Но, насколько я знаю, ты тоже несколько заинтересован этим семейством, особенно младшенькой, – язвительно ответил ему граф.

– Что? Ты подозреваешь меня в скрытой страсти к бедной мисс Кассандре? – Виконт был крайне возмущен таким злостным и извращенным предположением графа. – Как ты мог подумать подобное? Она – ребенок!

– Ах, да, я забыл, что ты – благороден как король Артур, – снова язвительно отозвался его друг.

– Черт побери, признаюсь: мисс Кэсси действительно вызвала у меня симпатию! Но не ту симпатию, что испытываешь к ее сестре ты! Моя симпатия исходит из жалости к этому милому больному созданию, и я хочу помочь ей, устроить ее в хорошее заведение, чтобы хоть немного излечить ее разум. Боже правый, Колин, насколько ты извращен, раз подумал, что я интересуюсь ею как женщиной! – горячо возмутился виконт.

В его речи не было ни слова лжи: насколько прекрасной ни была внешность Кэсси, он видел в ней лишь больного ребенка, нуждающегося в заботе взрослого.

– Доминик, твое благородство иногда выводит меня из себя, – сказал граф, чувствовавший себя весьма неловко после проповеди друга. – Нет ничего плохого в том, чтобы завести себе питомицу.

– Лучше заведи не питомицу, а хорошую жену! – отозвался виконт.

– Мне еще рано жениться.

– Но, надеюсь, женитьба рано или поздно очистит твой разум от скверны и низких желаний.

– Я уже говорил и повторю еще раз: эта крестьянка интересует меня лишь как образец красоты. Ты же не запретишь мне восхищаться женской красотой? – глядя на друга, серьезно сказал граф.

– Конечно, нет. Но не лукавь: я давно знаком с тобой и умею распознавать твои чувства, – так же серьезно ответил ему виконт. – Пожалей глупую девушку: соблазнив ее, ты вскоре пресытишься ею и бросишь, а ее жизнь будет сломана. Ты прекрасно знаешь, что такое сплетни, тем более, сплетни в этой помешанной на религии деревне. Бедную опозоренную девушку и ее семью просто сживут со свету.

– Ты прав, друг мой, абсолютно прав. Но, думаю, что, ненароком, сам того не желая, вызвал в девушке чувства ко мне, а я не желаю тяготить себя ними. Мне следует уехать.

– Прекрасное решение, – без сарказма отозвался виконт.

Граф Дрэймор всерьез задумался над словами друга. Но он боялся последствий отнюдь не для Кристин, а для своей особы и своей репутации в высшем свете. Граф подумал о том, что эта крестьянка может пустить слух, будто он влюблен в нее, или что похуже, поэтому решил уехать от греха подальше.

– Я уеду завтра же, но оставлю мистера Пилоу руководить реконструкцией церкви. Ты, если желаешь, можешь пребывать здесь, сколько тебе будет угодно, – огласил свои намерения граф.

– Зачем мне оставаться? – искренне удивился виконт словам друга.

– Но ведь судьба младшей Глоуфорд заинтересовала тебя?

– Боюсь, здесь я ничем не смогу ей помочь, но оставлю мистера Морриса, чтобы он следил за ее выздоровлением, – решил виконт. – Пастор упрямо отказывается от моей помощи, а я не могу действовать без его согласия.

– Тогда выезжаем завтра, – отозвался на его слова граф Дрэймор.

Граф почувствовал приятное облегчение, когда понял, что больше не будет лицезреть прекрасную Кристин и, вдалеке от соблазна, забудет о ней.

Виконт Уилворт был также рад возвращению в Лондон, но по другим причинам – теперь он был спокоен за честь Кристин Глоуфорд, имевшей несчастье заинтересовать его друга. Поэтому факт того, что граф будет далеко от Вальсингама, ознаменуется приятной необходимостью для спасения этой крестьянки. К тому же в Лондоне виконт планировал искать пути лечения для Кэсси, а также ему было банально скучно в этом отдаленном поместье. Но, чтобы всегда оставаться в курсе дела, он приказал мистеру Моррису присылать ему письма с отчетом о здоровье мисс Кассандры.

Граф Дрэймор, в свою очередь, обязал архитектора мистера Пилоу присылать ему отчеты о проделанной работе в церкви.

Следующим утром, не замеченные никем из вальсингамцев, джентльмены выехали в Лондон.

Глава 7

После вечерни пастор торжественно объявил о скорой реконструкции церкви и огласил о сборе добровольцев, и благодарные прихожане с живостью отозвались на этот призыв, желая помочь, кто чем может, даже женщины. На сами же восстановительные работы вызвались трое парней и семь еще достаточно молодых мужчин, среди которых был поклонник Кристин – Джон Тайли, в тайне надеющийся на протекторат пастора Глоуфорда перед Кристин.

Кристин ждала подходящего момента, чтобы сказать отцу о своих намерениях уехать в Лондон, но решила, что сперва накопит денег на дорогу, а уж затем, используя это как аргумент, огласит отцу о своих планах. С этой целью она с самого утра бродила по Вальсингаму, чтобы найти хоть какую-нибудь работу, но ее настигло большое разочарование: у бедняков вальсингамцев не было денег, и, как оплату за труд девушки, они предлагали продукты питания, грубую ткань или старые башмаки. Денег у них не было ни цента. Под вечер Кристин брела домой расстроенная, усталая, подавленная мыслями о том, что ей придется всю жизнь прожить в ненавистной ей глухой деревне. Девушка плакала всю ночь и уснула только под утро, а через пару часов ее разбудила Кэтрин для завтрака и посещения утрени. Кристин нехотя встала, умылась, оделась, причесала волосы и села на тюфяк к Кэсси.

– Как ты, Кэсси? – спросила Кристин младшую сестру, пряча свои красивые темные волосы под старый белый чепец.

– Хорошо, – с усталой улыбкой ответила ей Кэсси, обрадованная тем, что Кристин заговорила с ней, ведь больная девушка инстинктивно чувствовала, что сестра недолюбливала ее. – А птички уже прилетели? – спросила ее Кэсси.

Ей надоело лежать в постели, а Крис, в свою очередь, надоело выносить за младшей сестрой ночной горшок, хоть Кэтрин просила ее об этом довольно редко.

– Да, прилетели, – терпеливо ответила Кристин.

Несмотря на вчерашний неудачный поиск подработки, настроение у нее было хорошее, ровное.

– Какие?

– Их много прилетело, больших и маленьких. И все они по-разному поют и чирикают.

– Как чирикают?

– Ну, каждая по-своему.

– Чик-чирик-чик-чик?

– И так тоже. Но скоро ты сама их услышишь, – сказала Кристин, поднимаясь на ноги.

– А ты расскажешь мне сказку? – попросила ее Кэсси.

– Нет, Кэтрин не терпит сказок, ты же знаешь.

– А мы ей не скажем.

Кристин улыбнулась.

– Идем, Крис! – позвала вошедшая в дом Кэтрин, а затем обратилась к больной сестре: – А ты лежи и не вставай.

– Хорошо, – чуть печально сказала ей Кэсси.

Сестры направились в церковь.

К огромному удивлению прихожан, утреню посетил доктор Моррис (вся деревня знала о том, что он лечит Кэсси), но многие недоумевали: что он здесь забыл? Неужели, хочет приобщиться к их гимнам и молитвам? Ведь там, в городах, живут одни безбожники!

Но мистер Моррис ничуть не смутился всеобщего внимания: он передал пастору Глоуфорду письмо от графа и сел на одну из последних скамей.

– Дорогие братья и сестры во Христе, наш лендлорд передал мне письмо и сейчас я прочту его вам, поэтому, слушайте внимательно и не шумите, – громко объявил пастор.

Бегло и выразительно во всей деревушке умели читать только пастор и две его старших дочери, остальные же вальсингамцы, хоть и регулярно посещали курсы пастора, читали лишь по слогам.

– «Преподобный Глоуфорд, благодарю Вас и Вашу паству и оказанный мне теплый прием, однако дела в Лондоне не позволяют мне задержаться здесь. Сегодня утром я покинул Риверсхольд и уехал в Лондон…

«Он уехал!» – с досадой подумала Кристин и тут же поникла.

– … но все начатые мною дела в Вальсингаме будут продолжать мои поверенные. Прошу Вас, не беспокойтесь о реставрации Вашей церкви, так как сегодня в Вашу деревню приедет архитектор – мистер Пилоу, который осмотрит здание и составит план его восстановления. Строительные материалы будут привезены к вам после того, как мистер Пилоу оценит стоимость проекта и отошлет мне отчет. Все расходы я беру на себя. Мистер Глоуфорд, оставляю Вам адрес моей почты в Лондоне, и если у Вас, или у Ваших прихожан возникнут трудности, обращайтесь ко мне, не боясь обеспокоить или стеснить меня. Да хранит вас Господь».

– Какой благородный человек наш новый лендлорд! – шепнула Кэтрин на ухо сестре. – Он даже не возьмет с нас денег!

«А что с нас брать-то? В Вальсингаме нет ни цента!» – насмешливо подумала та, наученная горьким опытом.

– Да, жаль, что он уехал, – вслух сказала Кристин сестре.

– Сам Господь послал его нам, – опять шепнула Кэтрин, искренне веря в свои слова.

– Может быть, – коротко бросила Крис.

Жители Вальсингама несказанно обрадовались: они, как и Кейт, увидели во всем происходящем Божий промысел и горячо возвели гимны, прославляя доброту Бога, а затем помолились за здоровье благородного, милосердного и добродетельного лендлорда.

Сестры Глоуфорд вернулись домой, а пастор остался в церкви, давать уроки грамматики. Когда девушки вошли в дом, то с ужасом обнаружили, что Кэсси исчезла: ее тюфяк был пуст.

– О Боже, где она? – разволновалась Кейт. – Она еще не выздоровела! И ее платья все здесь… И башмаки! Она ушла в одном ночном платье и босиком!

Сестры бросились искать Кэсси и расспрашивали о ней всех встречающихся на пути людей, но никто из них Кэсси не видел и все лишь удивлялись тому, что она ушла из дома.

– Мне не нужно было оставлять ее! Недаром она была такой веселой с самого утра! Решила пойти погулять! – воскликнула Кэтрин, коря себя. – Не дай Бог она опять простудится!

Кейт и Кристин обежали всю деревушку, но так и не нашли младшую сестру. Испугавшись того, что с Кэсси случилась беда, Кэтрин стала громко и горячо молиться.

– Постой… Она спрашивала меня о прилетевших птицах! – вдруг вспомнила Кристин. – Она могла пойти на заброшенную мельницу! Там всегда селится множество птиц!

Сестры побежали на старую мельницу. Кэсси действительно была там: она сидела на охапке грязного сена и с радостным лицом слушала пение птиц. Девушка очень замерзла: ее босые ноги закоченели и были в грязи. Кэтрин торопливо завернула Кэсси в свою шерстянуюшаль, надела на ее ноги свои башмаки, а сама осталась босой. Когда Кейт ласково отругала ее, Кэсси смутилась, но сказала, что птички позвали ее посмотреть на их гнездышки, и она не могла им отказать.

– Никогда больше так не делай, Кэсси! Мы очень волновались за тебя! – с упреком сказала Кристин сестре, когда они пошли домой.

Дома Кэсси помыли ноги, уложили ее на тюфяк и укутали в шерстяное кусачее одеяло.

– Что с Лондоном? Не передумала? – поинтересовалась Кэтрин у Крис, когда они сели обедать.

Обедом была горячая пшеничная каша с ломтем черного хлеба.

При упоминании сестры о Лондоне, в голове Кристин тут же вспыхнул образ красивого графа Дрэймора, и ей вдруг стало еще обиднее от того, как свободно он мог разъезжать по Англии, а она – бедная крестьянка, не имеет денег даже на дорогу до Лондона. Но, несмотря ни на что, и особенно сейчас, когда туда отправился граф, Лондон стал привлекать Кристин еще больше: в ее сердце выросла крохотная надежда на встречу с лендлордом.

– Нет, не передумала, – ответила Кристин, через силу доедая кашу, изо дня в день являющуюся пищей Глоуфордов и которая уже опротивела девушке.

– А что с деньгами на дорогу? – спросила Кейт, прекрасно зная о том, что здесь, в деревне, Кристин ничего не заработает.

– Пока ничего, но я обязательно достану деньги, вот увидишь, – отозвалась та, настроенная решительно, как никогда. – Я уеду отсюда.

– А тебе не кажется, что твои напрасные усилия – это Божий знак, который говорит, что тебе нельзя уезжать из Вальсингама? – предположила Кэтрин.

– Нет, не считаю. Это только ты и отец во всем видите знаки. Я не думаю, что Бог настолько нас не любит, чтобы желать нам нищеты, в которой мы и так живем.

Кристин доела кашу и вышла на улицу, чтобы вымыть тарелку и ложку, а когда вернулась, Кэтрин уже убирала стол.

– Подмети пол, – сказала она Кристин.

Та крепко сжала зубы: она не любила убирать в доме и всегда делала это через силу, но Кэтрин строго взглянула на нее, как глядела всегда, когда Кристин упрямилась, и этот взгляд заставил Кристин приступить к заданной ей работе по дому. Кристин недовольно вздохнула и принялась мести пол, аккуратно, чтобы грязь не попала на лежащую на тюфяке Кэсси. Ее душа была полна обиды на старшую сестру и на то, что та, главенствуя в доме, никогда не заставляла убирать Кэсси. Их младшая сестра вообще ничего не делала – она только спала, ела, играла и гуляла, и это обстоятельство угнетало Кристин, которая чувствовала на себе тяжкую печать власти сестры. Пастор практически не вмешивался в отношения между своими дочерьми, и его больше интересовали дела, происходящие в его пастве, чем те, что происходили в его доме. Только Кэсси он уделял столько внимания, сколько мог.

– Завтра пойдем на реку: нужно постирать вещи, – сказала Кэтрин, складывая поверх сундука грязные платья и одежду отца.

Кристин что-то пробормотала ей в ответ и опять погрузилась в свои мысли: так ей было легче переносить тяготы жизни.

– Я тоже хочу на речку! – заявила Кэсси: она любила бегать по берегу и кидать в воду камни.

– Нет, милая, ты еще не совсем здорова, – сказала ей Кейт. – Ты посидишь дома, с папой.

– Папа обещал сделать мне новую куклу, но не сделал! – Кэсси нахмурилась и обиженно скрестила руки на груди.

– Он просто позабыл: у него сейчас много дел в церкви, – успокоила ее Кейт.

– Кэти, давай споем про курочек? – с улыбкой попросила Кэсси.

– Нет, это плохая песенка. Давай лучше споем гимн.

Кристин закатила глаза, и ее красивые губы расплылись в улыбке, полной сарказма.

«Какая же она фанатичка! Думает, что кроме ее религии, в мире ничего больше нет!» – насмешливо подумала она, подметая пол, а потом решила зашить дырку на подоле своего платья, которое постоянно рвалось из-за старой ткани.

– Крис, ты уже подмела? – обратилась к ней Кейт.

Кристин подняла голову и увидела, что сестра возится у обеденного стола.

– Почти, а что? – отозвалась она.

– Отец сегодня не обедал, поэтому нужно отнести ему обед в церковь, – сказала Кэтрин.

Она заполнила глиняный горшок кашей, положила рядом с ним два ломтя черного хлеба и завернула все это в белое грубое полотно.

– Почему опять я? – недовольно спросила Кристин.

– Если не хочешь, я отнесу сама, а ты посидишь с Кэсси.

– Нет уж, я лучше схожу в церковь! – встрепенулась Крис: возможность провести время наедине с больной сестрой напугала ее.

Девушка быстро поставила веник в угол, обулась, схватила узел с едой и вышла из дома.

Кэсси вдруг посмотрела на Кэтрин полным грусти и печали взглядом.

– Кэти, почему она не любит меня? – тихо спросила она, и на ее глазах навернулись слезы.

Кэтрин ласково улыбнулась ей, отложила свою работу над грязной одеждой и села на колени рядом с сестрой.

– Ну, что ты придумала, милая? Крис любит тебя, просто у нее очень скверный характер, – сказала она, гладя Кэсси по волосам.

Но в душе ее мучила боль: она знала, что Кэсси права, но она была ребенком и крайне ранимой, поэтому ей лучше было не знать, что Кристин не могла простить ей смерти матери.

– Почему? – спросила Кэсси, глядя на сестру своим почти синими глазами: даже во время болезни она была похожа на ангела.

– Потому что она мало молится и не любит читать Писание, – объяснила ей Кэтрин. – Но мы с тобой добрые христианки и любим Писание, так ведь?

– Да.

– Ну ладно, хочешь, споем с тобой песенку про курочек?

– Не хочу… Никто меня не любит, кроме тебя и папы! – Кэсси горько расплакалась, и Кейт принялась утешать ее, но ее душа разрывалась от плача любимой сестры, ведь она любила ее так, как мать любит свое дитя.

Глава 8

Приглашенный из Лондона архитектор – мистер Пилоу осмотрел церковь, сделал замеры и расчеты, зарисовал чертежи, с сотню раз обошел здание, поговорил с пастором Глоуфордом о начале работ и уехал в поместье графа, в котором остановился на время реставрации приходской церкви.

Когда Кристин принесла отцу узел с едой, пастор уже закончил урок обучения грамматики и готовился к вечерне. Сегодня он был занят и полон хлопот: он лично указал мистеру Пилоу на каждую трещину в стенах, на почти разрушившийся бортик и протекающие места в крыше церкви. Он полюбопытствовал у архитектора, не слишком ли реконструкция разорит благородного лендлорда, но тот ответил ему, что граф приказал не жалеть средств. На вечерне пастор объявил прихожанам радостную новость о щедрости графа Дрэймора, на что крестьяне тут же захлопали в ладоши и с энтузиазмом возвели гимн Спасителю.

Вечером Глоуфордов посетил мистер Моррис: он осмотрел Кэсси и с удовлетворением объявил, что ее здоровье восстанавливается, несмотря на ее странную прогулку к старой мельнице. Когда доктор вернулся в Риверсхольд, он и мистер Пилоу написали отчеты о проделанной работе и отправили их своим нанимателям. Мистер Моррис в довольно пространном письме доложил виконту Уилворту о состоянии здоровья мисс Кассандры Глоуфорд, подробно объяснил свои мысли насчет ее выздоровления и улучшения жилищных условий семьи. Также он пару раз упомянул о том, что постелями семье служат обычные тюфяки с соломой, расположенные прямо на полу. Не смог он умолчать и о «побеге» Кэсси на мельницу и о том, что те часы девушка была одета в одну лишь ночную рубашку и босиком, а также о том, что он посоветовал Кэтрин искупать его молодую пациентку. Мистер Пилоу же написал лорду Дрэймору свои рассуждения о возможности восстановления церкви и сообщил сумму, в которую графу обойдутся эти работы, и вскоре получил письмо, в котором граф сообщил ему, что нужные строительные материалы для церкви закуплены и будут доставлены в Вальсингам в ближайшее время.


***


Следуя совету мистера Морриса, Кэтрин нагрела два ведра воды, вылила ее в небольшую деревянную лохань, которую пришлось занести в дом, развела кипяток с холодной водой из находившегося поблизости ручья и вымыла в ней Кэсси. Затем в лохань добавили еще чистой воды, и в ней искупались Кристин и Кэтрин. Пастор Глоуфорд редко купался дома: когда наступала весна, он всегда купался в местной речке, а лоханью пользовался только зимой. Здоровье пастора всегда отличалось завидной неприступностью для болезней.

Через неделю наступил май: пришло необычайное для этого месяца тепло, и все стало зеленеть еще гуще и ярче, чем прежде. Вальсингамцы с удовольствием скинули с себя свои тяжелые шерстяные шали и грубые куртки, и облачились в летние хлопковые одежды, которые, как и весь гардероб крестьян, были старыми, потертыми и поношенными, но чистыми: несмотря на свою бедность, крестьяне ревностно соблюдали чистоту. Они не стеснялись своей жизни бедняков: им не с чем было сравнивать свой образ жизни, и только Кристин Глоуфорд втайне люто ненавидела его, мечтая о большем, чем эта провинциальная, мирно текущая, бессмысленная жизнь в этой вымирающей деревушке.

Кэсси совсем выздоровела: тепло, забота семьи и мистера Морриса, а также его лечащая микстура сделали свое благотворное дело, и уже в первые дни месяца девушка бегала по полю, где собирала полевые цветы и ловила жуков.

К этому времени в Вальсингам привезли нужные для восстановления церкви материалы, и в деревне стоял громкий шум ликования. Беднякам казалось, что теперь их жизнь изменится к лучшему и символом этого станет восстановленная церковь. Но Кристин не разделяла всеобщей радости, наоборот, она все больше впадала в отчаяние, боялась закостенеть здесь: с работой не получалось, накопить даже мелкую сумму на проезд до Лондона не удавалось, к тому же, Джон Тайли вновь возобновил свои ухаживания, а это выводило девушку из себя – ей было неприятно оттого, что этот «грязный бедняк, даже не умеющий читать, этот грубый и неотесанный мужлан» посмел думать о ней и предлагать ей брак с ним.

Пятого мая начались реставрационные работы в церкви: добровольцев вызвалось даже больше, чем прежде, но, так как крестьяне никогда не обучались строительному делу, работы шли очень медленно и часто приходилось переделывать работу заново, что приводило в расстройство мистера Пилоу, привыкшего работать с обученными или хотя бы толковыми строителями. Но, так как лорд Дрэймор щедро оплачивал труды и терпение архитектора, тот, скрепя сердце, продолжал работать с «олухами крестьянами». Однако через неделю работы пришлось отложить: установилась холодная дождливая погода, и дождь лил с утра до вечера. Жизнь в Вальсингаме словно застыла, но никто из набожных жителей деревушки не смел пропускать церковные службы, которые проходили в церкви, несмотря на ведущийся в ней ремонт, так как другого места для сборов в деревне не существовало. В такие дождливые дни, дороги в деревне становились настоящими болотами, полными жидкой грязи, доходящей по щиколотку и выше, поэтому мужчины клали наземь длинные доски, соорудив что-то похожее на мосты, но чаще всего носили своих детей и жен в церковь на руках, делая для этого несколько заходов, а затем – вдов с их детьми. Но многие все же приходили пешком, среди них были и Глоуфорды: для этого у каждого жителя имелись тяжелые деревянные башмаки. Часто после службы начиналась неразбериха: оставленные у порога церкви башмаки путались, и люди часто не могли разобрать, где чьи, и тогда поднимался громкий шум. Пастор, недовольный этим шумом, предложил простой способ решения этой проблемы – вырезать на каждой паре определенные цифры, но крестьяне отказались: для них было намного проще подолгу искать свои башмаки, к тому же, это занятие приносило им некоторое веселье.

Но вскоре дождь прекратился, вернулось солнце, которое своим теплом осушило образовавшиеся на дорогах болота, и вальсингамцы вернулись к своим обычным делам: уходу за домашним скотом и птицей, за огородом, к стирке. К сожалению, из-за проливного дождя, залившего огороды, погибло много овощей, что было огорчением для всей деревни, которая жила тем, что выращивала. Рабочие в церкви продолжили реставрацию, а другие мужчины вытаскивали из щелей своих домов солому, высушивали ее на солнце и затыкали обратно. Вскоре добровольцев в церкви поубавилось, но за работу принялся сам пастор Глоуфорд, что пристыдило и смутило тех, кто отказался помогать, и заставило их вернуться к работе.

Сестры Глоуфорд по-разному проживали май. Кэтрин была вся в заботах: она стирала вещи, каждый третий день делала в доме генеральную уборку, работала на огороде, стряпала, чинила одежду, впрочем, делала все то, чем занималась всегда. Кристин угрюмо выполняла свою часть работы и отчаянно пыталась отделаться от внимания настойчивого Джона, а Кэсси бегала с деревенскими детьми по полям и лесу, где собирала и ела (втайне от сестер и отца) зеленые яблоки и ягоды.

В начале июня в Вальсингаме отпраздновали свадьбу: браком сочетались мисс Мириам Вайби и молодой Томас Нилли. Нельзя сказать, что молодожены были особо счастливы, но из-за того, что в деревне было мало молодых людей, и половина населения состояла из детей, у парней и девушек не было другого выхода, кроме как искать себе пару по возрасту, и за долгие годы таких браков все жители деревни, так или иначе, приходились друг другу родственниками. Глоуфорды тоже имели много родни, ведь покойная супруга пастора была одной из вальсингамцев, поэтому некоторые прихожане втайне страшно гордились родством с самим пастором и его красавицами умницами дочерьми. Свадьба была скромной, но благодарные крестьяне не забыли пригласить на нее и мистера Морриса с мистером Пилоу, таким образом, высоко оценив их заслуги перед общественностью. Мистер Моррис не смог приехать на венчание, но подоспел к праздничному столу и привез с собой роскошное угощение из Риверсхольда, что привело всех в неописуемый восторг, а мистер Пилоу, решив, что такую экзотику, как свадьба в такой глухой деревеньке, пропустить нельзя, присутствовал на свадьбе от самого ее начала (подарив молодым пару хороших ножей с кухни Риверсхольда и столько же вилок с ложками, но не серебряных, а тех, которыми пользовалась прислуга, что все равно стало несказанной радостью для молодой семьи) до самого ее завершения, пока крестьяне не разошлись по домам.

Мистер Моррис сидел рядом со своей питомицей (как он успел ее окрестить) – Кассандрой Глоуфорд, и искренне умилялся ее непосредственностью и веселой ребячьей болтовней, а также веселил ее саму и рассказывал о своих приключениях в Европе и о том, как познакомился со своей супругой. Девушка мало понимала, о чем он говорит, но названия некоторых городов так веселили ее, что она тут же заливалась заразительным звонким смехом.

Мистер Пилоу, в основном, молчал, с удовольствием вкушал незатейливые деревенские блюда (алкоголь здесь отсутствовал напрочь) и созерцал грубоватую, но сердечную красоту деревенских девушек, которые не обращали на него никакого внимания, так как были заняты сплетнями и гаданием о том, кто из них выйдет замуж следующей после Мириам.

Кристин увлеченно болтала с соседкой, позабыв на некоторое время о своем плохом настроении, но чувствуя на себе влюбленный взгляд бедного Джона Тайли. А деревенские сплетницы уже обсудили это и решили, что следующими к брачному алтарю пойдут средняя Глоуфорд и «влюбленный в нее по уши Джон».

Кэтрин же весь день была немного грустна: ее беспокоила мысль о том, что сегодня она сама и паства пропустит вечерню, а ведь это будет большим грехом.

Глава 9

Вернувшись из Риверсхольда в Лондон, виконт Уилворт в тот же день покинул его: дела призвали его в Европу, где он пробыл до самого июля, и, усталый, измотанный морской дорогой в Англию, вернулся в родной город, в свой дом. Когда виконт отоспался и привел себя в порядок, он решил не тратить времени понапрасну и перейти к накопившимся за время его отсутствия делам. Следующим же утром, зайдя в свой рабочий кабинет, лорд увидел пачку писем и телеграмм, лежащих на столе, отправленных мистером Моррисом. В поездке по Европе, окруженный новыми людьми, заботами и прелестными придворными дамами, виконт позабыл о Вальсингаме и о бедной Кэсси, но, взглянув на письма мистера Морриса, улыбнулся, и его объяло желание узнать, что произошло в Вальсингаме за время его отсутствия. Виконт вольготно устроился в своем широком кресле и стал читать письмо за письмом, строго по хронологическому порядку: у мистера Морриса был хороший, бодрый слог, поэтому читать описание произошедших в деревне событий было крайне занятным и познавательным делом. Особенный интерес виконта вызвали сведения о здоровье мисс Кассандры. Вскоре, разобравшись с письмами, он перешел к телеграммам, знакомясь с ними в хронологическом порядке.


Первая телеграмма гласила: «Сегодня пациентке намного лучше, поэтому я разрешил ей встать с постели и немного пройтись по саду».

Позже: «Мисс Кассандра абсолютно здорова и бегает как шаловливый ребенок. Цвет лица в порядке».

Позже: «Идет дождь. Подопечная чувствует себя хорошо. Дом Глоуфордов затопило, и семья спит на сеновале у соседей. Очень жаль девушек».


Здесь виконт с сожалением вздохнул, и его сердце затопила волна искреннего сочувствия к беднякам Глоуфордам.


Позже: «Дождь не прекращается, но никто из Глоуфордов не болен. Семья продолжает ночевать на сеновале».


«Нужно срочно помочь им, нужно что-то сделать для них! – решил виконт, ужасаясь тому, в каких условиях оказались пастор, мисс Кэтрин, мисс Кристин и прелестная Кэсси. – А ведь, должно быть, так бывает всегда, когда в Вальсингаме идет дождь, но упрямый пастор не хочет принять ничьей помощи! Подумал бы о дочерях!»

Виконту была крайне неприятна эта бедственная ситуация с Глоуфордами, и он почувствовал сильное смятение от мысли, что требующая тщательного ухода и тепла Кэсси зябнет по ночам, ночуя на стоге жесткого сена. Но лорд Уилворт нашел в себе силы продолжить чтение телеграмм.


Позже: «Сегодня мисс Кассандра наелась зеленых яблок, и у нее сводит живот. Местные мальчишки сообщили мне, что они и Кэсси совершили разбойный набег на яблони пекаря».

Позже: «Мисс Кэсси полна сил и здоровья».

Позже: «Сегодня в деревне празднуют свадьбу. Меня и мистера Пилоу любезно пригласили на торжество. Желаю пообщаться с милой питомицей. Выезжаю в Лондон завтра с утра».


Удовлетворившись новостью о том, что Кэсси здорова, виконт Уилворт решил посетить своего друга – графа Дрэймора, чтобы поинтересоваться, продвижением реставрации церкви в Вальсингаме. Собравшись, он прихватил с собой пачку писем от мистера Морриса, чтобы показать другу, в каком бедственном положении находятся его крестьяне (виконт подозревал, что граф о них и думать забыл), сел в карету и направился в западную часть Лондона, где располагался большой особняк графа. Виконт застал друга скучающим и в скверном расположении духа: тот совсем недавно потерял на скачках приличную сумму денег.

– Занятно, как тебя интересует судьба этой деревушки, – с иронией заметил граф Дрэймор после того, как виконт сообщил ему цель своего неожиданного визита.

– А мне совершенно непонятно твое равнодушие к судьбе этих бедняков, – отозвался виконт и протянул ему письма доктора Морриса. – Вот, прочти.

– Что это? – удивился граф, забирая бумаги.

– Письма мистера Морриса. Прочти, Колин, тебе будет полезно узнать о том, что происходит в твоем владении.

Граф усмехнулся, задетый укором друга: он и вправду позабыл о своих обещаниях, данных им пастору и его прихожанам, ограничившись лишь восстановлением церкви. Столичная жизнь стремительно выбила из головы лорда мысли о благословляющих его крестьянах и о красавице Кристин: череда приемов и балов при дворе украсили его жизнь, и, кроме как об удовольствиях и развлечениях, граф ни о чем не думал, поэтому даже не открывал конверты с письмами от мистера Пилоу, регулярно отсылавшего ему отчеты о проделанной в церкви работе. Но, чтобы уважить друга, граф пробежал глазами письма мистера Морриса, однако читал невнимательно, через строчку, но, увидев имя прекрасной Кристин Глоуфорд, принялся вдумчиво читать эту часть письма.

– «…мисс Кристин Глоуфорд предложила украсить землю вокруг церкви, посадив там несколько клумб с цветами, но, на мой взгляд, это плохая идея, ведь, если посадить цветы в самый разгар реставрации, они пропадут под слоями пыли, которая будет оседать на них как сахарная пудра на торты. Я посоветовал девушке посадить клумбы уже после реставрации, но работа затягивается и ей, похоже, нет конца, а мне жаль напрасного труда такой славной девушки, как мисс Глоуфорд…» – писал мистер Моррис

«Прекрасная Кристин… Я и забыл о ней. Да, черт возьми, она невероятно хороша собой! Конечно, ее полоумная сестрица еще прелестнее, но из-за своей болезни теряет свою ценность, – с насмешкой подумал граф, вспоминая свое первое впечатление о внешности мисс Кэсси. – Жаль, что красотка Кристин не родилась в высшем свете Англии, иначе, я приударил бы за ней»

– Ты прав, Доминик, весьма печальные обстоятельства, – наигранно хмурясь, сказал граф и положил письма на стол.

– Судьба Вальсингама в твоих руках, мой друг, – напомнил ему виконт. – Эти бедняки надеются на тебя.

– Это мне известно. Что ж, я помогу им.

– И когда ты, наконец, начнешь решительные действия? С тех пор, как мы покинули деревушку, уже прошло больше месяца.

– Меня отвлекали неотложные дела, поэтому судьба моих крестьян на время поблекла перед тем, что мне доводилось решать здесь, – ответил граф, недовольный вмешательством друга.

– Помилуй, я прекрасно осведомлен о твоих «неотложных делах». Пока ты развлекался с дамами, в Вальсингаме шел ливень, и дом Глоуфордов затопило, – с укором сказал виконт Уилворт, наблюдая за выражением лица друга.

– Очень жаль, – коротко бросил тот.

– Колин, будь серьезней: дом затопило, и семья спала на сеновале у соседей, рядом со свиньями. – Виконт был недоволен равнодушным и даже насмешливым тоном графа.

– Надеюсь, никто из них не подхватил простуду? – Услыхав о ливне, граф тут же подумал о Кристин: в воображении он увидел ее, лежащую на сеновале, под крышей старого сарая, по которому яростно стучит дождь, укрывшуюся рваным одеялом, и ему стало зябко от этой картины.

– К счастью, нет, – ответил ему виконт. – В деревне начались работы в поле, поэтому ты имеешь великолепную возможность подлатать домишки, не отвлекая крестьян от дел. Однако, любопытно узнать: как проходит реставрация? Есть успехи?

– Признаюсь, я еще не ознакомился с отчетами мистера Пилоу. – Граф ничуть не смутился. – Если тебя интересуют эти бумаги, можешь ознакомиться с ними сам.

– Охотно, – ответил виконт. – Но, позволь узнать, что отвлекало тебя весь этот месяц?

– У меня был роман с одной актрисой, – коротко ответил граф. Он открыл ящик письменного стола, вынул оттуда толстую пачку нераспечатанных писем и отдал их другу. – Думаю, Доминик, и тебе не помешало бы завести постоянную питомицу, – с усмешкой посоветовал он виконту.

«Было бы прелестно, если бы моей питомицей была такая красотка, как крестьянка Кристин. Или она сама. Она была бы безгранично благодарна мне за мою доброту и покровительство. Но нет, это непозволительно: я и крестьянка! Какой скандал разразился бы в обществе!» – пронеслось в голове графа.

– Тебе нужна не питомица, а жена, – вновь посоветовал ему виконт Уилворт. – К счастью, Англия полна девушками, достойными носить твой титул.

– Когда я надумаю жениться, то обязательно выберу одну из них, – со смехом отозвался на это граф. – Но, боюсь, непорочные девы обитают лишь в такой глуши, как мой Вальсингам.

– Что ж, дай Вальсингаму достойную жизнь: это покровительство обойдется тебе в меньшую сумму, чем те, что ты тратишь на развлечения и теряешь на скачках, – серьезно сказал ему виконт, недовольный легкомысленными фразами друга. – Встретимся завтра.

Друзья любезно распрощались, и виконт, полный противоречивых чувств, сел в свой экипаж и направился в свой особняк, увозя с собой письма от архитектора. Добравшись до дома, он уединился в своем кабинете, внимательно ознакомился с отчетами мистера Пилоу и был недоволен: работа в церкви продвигалась медленно, и архитектор жаловался на напрасную трату времени и призывал лорда Дрэймора прислать в Вальсингам лондонских строителей, ведь «с этими деревенскими лбами он получает одно только расстройство нервов». Также мистер Пилоу сообщал о крайней необходимости возведения в деревне каменных дорог, так как во время дождей она утопает в грязи, и вкратце описал способы передвижения крестьян в такие дни, что вызвало на лице виконта насмешливую, но полную неприятия этого ужасного положения усмешку. До знакомства с Вальсингамом, виконт Уилворт не имел даже подозрений о том, что на Земле могут существовать подобные чудовищные условия жизни, особенно в его родной Англии да еще и не так далеко от Лондона!

Прочитав отчеты мистера Пилоу, виконт принял решение настоять на том, чтобы граф Дрэймор обратил внимание на бедственное положение вальсингамцев, а также возымел непреодолимое желание написать пастору Глоуфорду, с предложением показать мисс Кассандру лондонскому психиатру. Виконт знал категоричность пастора насчет Кэсси, но надеялся, что в этот раз благоразумие подавит в слуге церкви его излишнюю религиозность.

Глава 10

В тот же день в Лондон вернулся мистер Моррис. Он тут же послал слугу с запиской к виконту Уилворту с просьбой об аудиенции в любое удобное для лорда время. Виконт ответил сразу, и слуга вернулся к доктору, с приглашением. Доктор решил не откладывать визит и направился к виконту в тот же вечер. Знатный лорд был крайне удивлен поспешностью доктора, но ласково принял его, пригласил сыграть партию в гольф (так как время было еще не позднее) и заодно хотел расспросить доктора о новостях из Вальсингама. Доктор Моррис охотно принял приглашение виконта сыграть, и они направились на зеленую площадку, находящуюся за большим особняком последнего (лорд любил игру в гольф). За господами, незаметно, как тень, шел слуга, неся корзину с мячами и клюшками.

Виконт и мистер Моррис вышли на грин (так как обустроить настоящую площадку для гольфа в центре Лондона было невозможно), выбрали себе по клюшке, взяли мячики и сделали по первому удару.

– Итак, мистер Моррис, полагаю, вы пришли поговорить о Вальсингаме? – решительно спросил виконт, следя за тем, как его мячик катится по траве. – Я внимательно ознакомился с вашими письмами и телеграммами, и должен сказать, что впечатлен вашей ответственностью и подробностью изложения.

– Благодарю вас, сэр, – скромно отозвался польщенный доктор.

– Как вы провели время в поместье? – поинтересовался виконт.

– Занимательно, сэр. Я совершенно не скучал: наблюдал за реставрацией, за жизнью в деревне, беседовал с мистером Пилоу, мы часто обменивались с ним мнениями, и, к тому же я каждый день общался с милой мисс Кассандрой, – с готовностью отозвался доктор.

Виконт Уилворт усмехнулся: он и предполагал, что пожилой доктор не сможет устоять перед обаянием и искренностью Кэсси.

– Вижу, вы сильно привязались к этой девушке, – с улыбкой заметил лорд. – В каждом вашем письме вы посвящаете ей целую страницу.

– Да, сэр, что уж тут скрывать, она очаровала меня. Я даже думал о том, что было бы хорошо иметь такую дочь, как мисс Кэсси, но, конечно, здоровую. Мне искренне жаль ее, и я ввергнут в настоящий ужас от условий, в которых она проводит всю свою жизнь. Даже жители лондонских трущоб не живут так по-нищенски, как живут жители Вальсингама, – вздохнул мистер Моррис и сделал свой удар.

– Вы совершенно правы, мистер Моррис, – сказал на это виконт: он испытывал к Кэсси такую же жалость и симпатию, что и доктор. – Однако, боюсь, жители деревни не просто не понимают факт своей бедности, но даже лелеют ее. К тому же, на этой почве я встретил сильнейшее сопротивление: я предложил пастору Глоуфорду отстроить его дом, или переселить его семью в новый, но старик отказался, как и отказал мне в желании вылечить мисс Кассандру. Кроме этого, пастор предельно ясно дал мне понять, что ни за что не примет ничьей помощи.

– Правда, сэр? Какая жалость! Вера затмила его разум, раз он не желает выздоровления дочери! – отозвался на это доктор, ранее не предполагавший, что пастор был таким странным человеком.

– Согласен. Однако не только он, но и вся деревушка просто-напросто дышит англиканством. В первый раз вижу таких рьяных последователей веры.

– Их вера значит для них все: она помогает этим беднякам переносить тяготы жизни. Сэр, вы не были в деревне дальше церкви, поэтому и представления не имеете, насколько поддерживает их вера, раз они до сих пор не покинули родные места. Думаю, в их случае религиозность – вещь незаменимая, это лечение, ведь не имей вальсингамцы такую сильную веру, какую имеют, они умерли бы от черной тоски и безысходности, или же добровольно простились бы с жизнью. Но, несмотря ни на что, эти бедные люди довольны своей участью.

От рассуждений мистера Морриса виконту стало не по себе: отчего правительство и король не прилагают никаких усилий, чтобы избавить Англию от таких «гнилых местечек»? Возможно, подумал виконт, богатым лордам удобно «не знать» о такой страшной бедности, «невозможной» в благополучном королевстве Англия. В «гнилых местечках» люди рождаются, всю жизнь страдают, оставляют потомство и умирают, а их потомство переживает то же, что пережили их родители и предки. Это регресс. Цивилизация там застыла, или же вообще не дошла туда. А в это время Лондон процветает, король и знать богатеют, науки и экономика развиваются. Но о людях, что остались там, в глуши, вдали от глаз, совершенно забыли, словно они были тяжкими грузом, обузой, мусором, неприятным для великой Англии.

– Но почему прежний владелец не заботился о них? – неодобрительным тоном спросил мистер Моррис виконта.

– Думаю, он был не осведомлен о Вальсингаме. Покойный лорд приобрел это поместье в довольно молодом возрасте, но бывал там редко, поэтому, могу предположить, он даже не догадывался о том, что поблизости с Риверсхольдом находится деревня, – ответил ему виконт. – Но я не сомневаюсь в том, что мой друг – граф Дрэймор исправит эту неприятную ситуацию и принесет вальсингамцам счастье и процветание.

Здесь виконт несколько лукавил: после утреннего разговора с другом он заподозрил, что тот не намерен возвращаться в деревню и сдерживать обещания, данные ним ее жителям. Однако лорд Уилворт надеялся, что сможет переубедить графа Дрэймора и направить его на путь чести.

– Я разделяю вашу надежду, сэр, потому что судьба мисс Кассандры глубоко трогает и беспокоит меня. Будь у меня возможность, я тут же удочерил бы эту милую девушку, – серьезно сказал мистер Моррис.

– Вы настолько привязались к ней? – поинтересовался глубоко удивленный заявлением доктора виконт.

– Да, сэр, я удочерил бы ее, ведь у нас с миссис Моррис нет детей… Но при живом отце сделать это невозможно, к тому же сама девушка вряд ли согласится уехать от отца и сестер, ведь она так привязана к ним. Но даже в таких обстоятельствах я постарался бы забрать мисс Кэсси в Лондон и развивать ее разум, ведь там, в глуши, она погибнет: бедная девушка не сможет позаботиться о себе, ведь, кроме как своей семье, она никому не нужна… Такая. Да, вальсингамцы религиозны и любят ее, но никто из них не приютит ее, в случае потери ею отца и сестер, ведь остальные сами не знают, как прокормить своих многочисленных детей, а мисс Кэсси ни к чему не способна, даже к выпасу рогатого скота.

– Ваши слова полны трезвой логики. Но меня занимает вопрос. Как при такой религиозности ее семьи, мисс Кассандра родилась с нездоровым разумом? Не случилось ли с ней в детстве какой-либо беды? – спросил виконт.

– Меня также интересовал этот вопрос, сэр, поэтому я имел разговор с одним крестьянином: он сказал мне, что до рождения мисс Кэсси, пастор был пьяницей. Он много пил и почти никогда его не видели трезвым, поэтому в те дни его жену и дочерей кормили жители деревни. Именно в то злополучное время миссис Глоуфорд забеременела, и, полагаю, болезнь разума мисс Кэсси связана с чрезмерным употреблением пастором алкоголя во время ее зачатия.

Виконт внимательно слушал доктора и все больше хмурил брови. Ему было больно от понимания того, каким раненым и несвоевременным плодом была прелестная девушка. Вот откуда у нее разум ребенка! Так вот о каком грехе говорил сам пастор!

– Печальная история. Сейчас я припоминаю, как пастор сказал мне, что Кэсси – это его напоминание о прежних грехах. Бедная девочка! И она отвечает за грех своего отца, а тот не дает исправить его! Как это несправедливо! – воскликнул несколько рассерженный поведением пастора виконт. – Но понимает ли мисс Кэсси то, что больна?

– Нет, сэр, она даже не подозревает об этом: мисс Кэсси считает себя шестилетней девочкой, она играет с соседскими детьми и общается с ними на уровне их умственного развития. Позавчера в деревне была свадьба, и мисс Кэсси была болтлива как канарейка, но все ее слова и мысли были словами и мыслями ребенка. А когда молодые поцеловались, она крепко зажмурила глаза и захихикала с остальными девочками, – печально поведал мистер Моррис. – Девушка не знает ни о том, что больна, ни о том, что красива. Сердце мое разрывалось, когда я смотрел на дивное личико прелестной взрослой девушки, но слышал из ее уст детские рассуждения.

Виконт промолчал, но желание играть в гольф у него отпало: он глубоко задумался о бедной Кэсси, и его душу задели слова доктора о том, что он, виконт, не был в деревне дальше церкви и не знаком с реальной обстановкой, в которой живет девушка.

«А не купить ли мне у Колина его поместье? Тогда я смог бы позаботиться о Кэсси и о жителях Вальсингама. Следует предположить ему выгодную сделку, и не важно, какую сумму он назовет» – решил виконт. С каждой мыслью о Кэсси, желание о ее благополучии лишь возрастало.

На следующий день виконт Уилворт совершил к графу визит, высказал ему свое предложение, но получил вежливый, однако решительный отказ.

– Но, Колин, ведь тебе это поместье не по душе: ты не раз говорил мне о том, что его отдаленность от Лондона делает его мало привлекательным для твоего склонного к увеселениям характера, – настаивал виконт, удивленный нежеланием друга отказаться от «обузы», что были для графа Вальсингам и его жители.

– Бывают дни, когда и мне приятно пропасть в глуши, – ответил на это граф Дрэймор, в свою очередь, изумленный тем, с какой настойчивостью виконт пытался купить у него поместье, с деревней в придачу. – Чем тебя так задела эта деревушка? Неужели больной ангелочек Кэсси так привлекла тебя?

– Я уже объяснял, как я отношусь к Кэсси! – резко ответил на это обвинение виконт, в очередной раз возмутившийся недостойным предположением друга.

– Ради этой полоумной крестьянки ты хочешь выкупить у меня Риверсхольд, который стоит немалых денег! Брось увертки, Доминик: какие намерения ты на нее имеешь?

Холодное черствое сердце графа не могло поверить в искренность добрых намерений других сердец.

– Я желаю помочь Глоуфордам, но не только им, но и всем вальсингамцам, забытым миром и королем! Тебе равнодушна судьба этих людей, но я не могу спать спокойно, зная о том, что в забытой всеми деревушке умирают, не зная счастья, дети и взрослые! Для тебя это обуза, поэтому я прошу еще раз: подумай над моим предложением. Я готов купить твое поместье по любой названной тобою цене, и, если пожелаешь, возмещу все расходы на реставрацию церкви.

– Доминик, тебе, виконту, не положено иметь такое чуткое и доброе сердце, – недовольно отозвался на это граф Дрэймор: он всегда считал друга слишком сентиментальным, но не желал пользоваться его добротой и удачно продать виконту свое убыточное поместье со всеми его жителями. – Но, раз ты так горячо настаиваешь на своем, я обещаю еще раз все обдумать, но дам знать о своем окончательном решении не ранее, чем через месяц. – Он протянул другу руку.

Ответ графа не удовлетворил виконта Уилворта, желавшего скорейшего благополучия бедняков и Кэсси, но другого выхода, как согласится на условие графа, он был лишен.

– Договорились, – твердо ответил он и пожал руку друга.

На этом друзья расстались, но, если виконт был глубоко огорчен сложившейся ситуацией, то его друга она лишь позабавила. На этот раз разность характеров виконта Уилворта и графа Дрэймора впервые принесла в их многолетнюю дружбу охлаждение и неодобрение намерений друг друга.

Глава 11

Июнь в Вальсингаме прошел точно так же, как проходил каждый год: незаметно, рутинно, полным тревог и работ на поле. Летом все взрослые крестьяне деревушки совместными усилиями обрабатывали большое поле, на котором рос картофель. Работа в поле была тяжелой: изо дня в день требовалось проверять каждый листик, каждый стебель и землю вокруг, чтобы обнаружить и истребить прожорливого жука. Этим летом избавиться от вредителя было еще трудней, так как жуков было так много, словно Бог наказал бедных вальсингамцев за какой-то большой грех. Но, несмотря на работу в поле, крестьяне посещали все утрени, вечерни и воскресные службы в церкви. Сам пастор Глоуфорд продолжал работать над реставрацией церкви, а его дочери, за исключением Кэсси, работали на поле: так как от Кэсси было мало толку, крестьяне единодушно избавили ее от этой повинности, но иногда девушка, ради развлечения, прибегала и насаживала жуков на острые палочки. В основном же, Кэсси целыми днями развлекалась тем, что бегала с деревенскими детьми на раздолье летних полей и леса.

Кристин приходила домой вымотанной от тяжкого физического труда и, поужинав, сразу шла в постель. Кэтрин же, словно совсем не уставала: она оставалась полной энергии и хлопотливой, и не ложилась спать до тех пор, пока не были переделаны все домашние дела и пока не был приготовлен завтрак на завтрашнее утро. Почти каждый вечер, когда смеркалось, Кейт брала Кэсси, и сестры шли на речку, стирать платья: Кейт сосредоточенно стирала одежду, а Кэсси с восторгом бегала по камням и мочила в воде ноги. Избавившись от насущных хозяйственных хлопот и, наконец, добравшись до постели, на следующий день Кэтрин вставала рано утром, чтобы разбудить отца и сестер, накормить их, одеть Кэсси и пойти с Кристин на поле.

Сестры Глоуфорд тщательно следили за чистотой своего тела и через день мыли волосы: обычно это случалось в полдень или вечером, когда девушки приходили домой на трапезу. Также девушки ухаживали за своими зубами, и каждое утро и перед сном полоскали зубы настоем ромашки. Летом Глоуфорды, как и все крестьяне, купались в речке.

Кэсси часто вспоминала о мистере Моррисе, который месяц назад развлекал ее, и порой спрашивала отца и Кэтрин о том, придет ли «добрый доктор», но те не могли ответить ей, ведь сами не знали ответа.

Пастор Глоуфорд был огорчен тем, что реставрация церкви затянулась на такой долгий срок, к тому же он видел раздражение мистера Пилоу, который уже на два месяца застрял в этой «дыре», как он называл Вальсингам, поэтому старался не перечить ему.

Выходные от работ в поле и церкви наступали лишь по воскресеньям, но, несмотря на усталость, все как один, включая детей, приходили на службу. Сам пастор уставал не менее других, но он и виду не подавал, чтобы собственным примером поддержать дух и веру своих прихожан.

Кристин совершенно отчаялась увидеть лорда Дрэймора и до сих не поговорила с отцом о своем желании переехать в Лондон, ведь денег она так и не раздобыла, и ее душа была охвачена глубоким смятеньем.

С начала июля установилась жаркая погода, и крестьянам приходилось каждый день поливать свои огороды: для этого следовало добираться до реки и тащить оттуда тяжелые ведра воды. У Глоуфордов воду приносили по очереди пастор, Кейт и Крис, когда приходили домой на обед. Кэсси же была освобождена от этой обязанности и весь день проводила вне дома, прибегая в свое убогое жилище поздно вечером. Так как яблони местных крестьян были уже оборваны, дети и Кэсси разбойничали в саду Риверсхольда, где яблони были высокими, пышными и полными красивых, вкусных яблок (но это держалось в строгом секрете, заключенном между детьми и Кэсси, ведь за это полагалась большая трепка от родителей и лекция от пастора). Но дети не считали свои действия ни воровством, ни каким-либо другим преступлением, ведь рвать яблоки было для них обычным делом, а Кэсси, не отличавшаяся от них умом, думала так же.

В середине месяца работы на поле и в церкви были приостановлены: в Вальсингаме праздновали крестины недавно родившегося ребенка, но затем вновь наступили тяжелые трудовые будни. Работа спорилась: за выходные, которые дали им крестины, люди немного отдохнули телом и душой, и теперь с энтузиазмом продолжили свою работу: на поле они распевали гимны, общались, сплетничали, и уже вовсю строили планы насчет обручения Кристин Глоуфорд и Джона Тайли. По деревне даже прошел слух, что девушка сперва «отпиралась», но все же дала согласие на брак с Джоном. Сама Кристин, знавшая о том, что это была чистая ложь, ни с кем не разговаривала, не общалась, была угрюма и заставила отца официально объявить на одной из вечерен, что эти слухи – никак не оправданы, однако скучающие бедняки не успокоились и судачили о том, что девицы Глоуфорд засиделись в девках: ладно, мол, Кэтрин не шла замуж по уважительной причине, но Кристин то чего ждет!

Кейт видела, как эти гадкие сплетни влияют на настроение сестры, и старалась подбадривать ее. Вот и сейчас, когда она увидела, что Кристин присела недалеко от места работы, вся в слезах от обиды, ведь соседи по полю не удосуживались сплетничать шепотом и делали это в полный голос, Кейт подошла к ней и погладила ее по спине.

– Не расстраивайся, Крис: этих сплетников ждет суд Господень, и тогда они пожалеют о том, что распускают свои языки, – ласково сказала она Кристин.

– Да, но когда это будет! Когда все это случится, мне самой будет плевать на все эти сплетни, потому что я тоже буду на небесах! – горячо воскликнула Крис, и слезы обиды вновь брызнули из ее глаз. – Как они вообще смеют говорить эти гадости, будто я выйду за этого деревенщину! А нет, так значит, я нехорошая и гордячка!

– Всем известно, что Джон влюблен в тебя, поэтому и ведутся эти слухи. Но, милая, не огорчайся так: скоро Джон женится на другой, и все поймут, как жестоки были, обсуждая тебя, – сказала ей Кэтрин. – Бог видит их сердца и вскоре обязательно накажет их за то, что вопреки Писанию, они разводят сплетни, а сплетни неугодны Богу…

– Пастор! Пастор! – вдруг услышали сестры громкий мужской крик.

Все крестьяне устремили взоры на бегущего к ним Нила Уорли, работающего на реставрации церкви. Парень бежал к толпе, и его торопливый бег предсказывал, что он нес важную новость.

«Нилу понадобился наш отец? Но зачем он ищет его здесь, когда папа работает вместе с ним в церкви?» –удивилась Кэтрин.

Кристин же нахмурилась и с тревогой смотрела на Нила.

Крестьяне сбились в одну кучу, с нетерпением ожидая, когда парень добежит до них.

– Пастор! Пастор! – вновь крикнул Нил, подбегая к ним.

– Зачем тебе пастор? Что бы ему здесь делать? – рассмеялся кто-то.

Остальные подхватили смешок.

– Пастор Глоуфорд! О, Кейт, Крис, вы здесь! – Нил подбежал к девушкам и схватился за бока: он долго бежал и теперь задыхался.

– Что случилось, Нил? Отца здесь нет, он в церкви, – сказала ему удивленная Кэтрин.

Парень немного отдышался, кто-то поднес ему кувшин с водой, он торопливо хлебнул пару глотков и со скорбной миной уставился на сестер Глоуфорд.

– Беда! Беда! Пастор! На него упала каменная плита и… – скороговоркой начал он, но Кэтрин остановила его.

– Постой, Нил, твои слова так неразумны! Что с отцом? – встревоженно воскликнула она: сердце подсказывало ей, что случилось что-то неладное.

Кристин растерянно посмотрела на сестру: она тоже почувствовала сильную тревогу.

– Я говорю, мы работали, установили каменную плиту, вместо старой, разбитой, но она сорвалась и прямиком на голову пастора! – вскричал Нил, округлив глаза: он был напуган и не в себе от увиденной им трагедии.

– Что? Боже, отец! – Кейт схватила ладонь Кристин и сильно сжала ее.

Девушек и Нила окружили остальные, теперь уже перепуганные крестьяне: «Боже, какая беда!», «Бедный пастор!», «Как он? Жив?» «Да нет, помер бедолага!», «Ах, ужас, какой ужас!».

– Кейт, мне очень жаль… Он умер, – тихо сказал Нил, не смея взглянуть в глаза Кэтрин.

Крестьяне тут же разразились громким плачем и возгласами сожаления.

– Не может быть! – воскликнула Кэтрин, не веря в слова Нила.

И не разжимая рук, она и Крис, сломя голову, помчались к церкви. Толпа крестьян бросилась за ними.

На половине пути Кэтрин отпустила руку Крис и обогнала ее, чтобы прибежать в церковь первой, так что, когда та оказалась у церкви, она увидела сестру, стоящую на коленях у окровавленного тела их отца. Кэтрин обнимала его за шею и громко рыдала.

– Папочка! Папочка! Ты не можешь уйти! Ты не можешь оставить нас! – рыдала Кейт.

Кристин встала на колени рядом с отцом, взяла в ладони его еще теплые руки и сильно сжала их. Их глаз девушки потекли слезы, но она была безмолвна.

Пастор Глоуфорд был мертв: тяжелая плита, упавшая с довольно большой высоты, разбила его голову и проломила череп, и он умер мгновенной смертью.

Рабочие церкви, крестьяне и присутствующий здесь мистер Пилоу были в ужасе: вальсингамцы плакали оттого, что потеряли любимого доброго пастора, а также от жалости к его бедным дочерям, что остались круглыми сиротами. Мистер Пилоу тоже был потрясен трагедией и в мыслях ругал себя за халатность в том, что собственной персоной не убедился в том, хорошо ли была зафиксирована проклятая плита. Он считал, что в гибели пастора была его вина, но дальнейшее расследование показало, что вины архитектора здесь не было: виновницей трагедии стала старая, хлипкая фасадная часть здания, разрушившаяся под слишком тяжелой для нее новой каменной плиты.

Все рыдали. Кристин и Кэтрин сидели рядом с мертвым отцом, обнимали его и тоже громко плакали.

Гибель пастора Глоуфорда стала для Вальсингама большой трагедией: крестьяне не могли даже подумать о том, как смогут жить без своего духовного наставника, который всегда приходил к ним на помощь в жизненных ситуациях и вопросах веры. Но теперь преподобного Глоуфорда не стало.

Вдруг Кэтрин перестала плакать, поднялась с колен и повернулась к людям. Лицо девушки было мокрым от слез, но очень серьезным.

– Не говорите об этом Кэсси. Никто, слышите? – громко сказала она, и на несколько минут всеобщий плач прекратился.

– Но она должна знать! – сказал кто-то из толпы.

– Нет! Кэсси больна, и если узнает о том, что отца не стало, то вообще сойдет с ума! Этого вы хотите? – серьезно сказала на это Кейт. – Не говорите ей ни слова! А если она спросит, где он, отвечайте, что он ушел, но скоро вернется. Вы слышите? Ради Бога, люди, прошу вас!

– Хорошо! Не скажем! Ей лучше не говорить, – согласились сердобольные крестьяне, полные жалости к сестрам Глоуфорд.

Кэтрин села на прежнее место, взяла руку мертвого отца в свою ладонь, а потом тихо сказала сестре:

– Тебя это тоже касается, Крис. Отец не хотел бы, чтобы Кэсси страдала.

Кристин подняла на нее взгляд, полный понимания и боли.

– Да, Кэсси не должна знать, – тихо ответила она сестре.

– Что нам теперь делать? Господи, что делать! Ах, какое горе! – заголосили крестьяне, и вновь поднялся плач.

– Нужно похоронить его как доброго христианина, – сказала Кэтрин, вновь обратившись к толпе. – И необходимо срочно послать за новым пастором!

– Куда? Где мы его найдем? – ответили ей крестьяне, совершенно не понимавшие, как разобраться в этом ужасном круговороте событий.

– Я позабочусь об этом, – громко заявил мистер Пилоу, растроганный этой сценой. – Я сейчас же напишу в Лондон, и вам пришлют нового пастора, а вы пока подготовьте похороны.

Архитектор без лишних слов сел на лошадь и ускакал в поместье.

Тело пастора осторожно перенесли в церковь, где обмыли, переодели в пасторский наряд, в котором он проводил службы, затем местный гробовщик снял с него мерки и принялся делать гроб. Крестьяне разошлись по домам, плача и молясь за душу покинувшего их пастора. О его смерти вскоре узнали и те крестьяне, что не были сегодня на поле. Детям же было сказано то же, что и Кэсси. Сама Кэсси, вернувшаяся домой вечером, довольная и веселая, быстро съела приготовленный Кейт ужин и, усталая, легла спать.

Старшие сестры долго сидели в комнате отца, на его тюфяке, взявшись за руки: Кейт с фанатичным блеском в глазах смотрела на распятье, а Крис устремила задумчивый взор в одну точку на стене. Обе девушки отчетливо понимали, что с этого дня остались совершенно одни, и что теперь у них не было никого, кроме сестер. Но все же, они не до конца верили в смерть отца, словно это был какой-то дурной сон, и отец с минуты на минуту придет домой и обнимет их. Потом Кристин все же пошла спать, но не могла уснуть до самого утра, слыша, как Кэтрин громким шепотом молится в комнате отца.

«Боже, помоги нам!» – подумала Кристин и горько расплакалась, стараясь, чтобы ее плач не был услышан сестрами. Утром девушка осторожно подошла к Кейт, которая все еще сидела у распятия и молилась.

– Кэтрин, иди, поспи, а я приготовлю завтрак и накормлю Кэсси, – ласково сказала она сестре, тронув ее за плечо.

– Нет, Крис, спасибо. Я совсем не устала, – глухо ответила Кэтрин. – Я сама все приготовлю, а ты лучше сходи за водой для огорода. Сегодня мы не пойдем в поле. Когда Кэсси проснется, скажи ей, что отец ушел.

– Как скажешь, – коротко ответила на это Кристин.

Она оделась, обулась, взяла ведро и пошла на реку. Кристин отчетливо понимала, какой груз упал на плечи Кэтрин – потеря отца стала грузом тяжелым более для нее, чем для самой Кристин и, тем более, для Кэсси.

«Бедная Кэтрин, она так потеряна! Я должна помочь ей. Я должна уехать в город и найти работу!» – думала Кристин, медленно направляясь к реке: девушку переполняло желание помочь Кэтрин, поддержать ее, и не только морально, но и деньгами.

А Кэтрин все сидела у распятия и думала о том, что отныне благополучие ее сестер зависело только от нее – она стала главой семьи, и ответственность за сестер и их жизни лежала только на ней.

«Я сделаю все, чтобы они не страдали, только дай мне сил, Господи!» – подумала она, а затем поднялась и, скрепя сердце, пошла готовить завтрак. Посмотрев на спящую Кэсси, Кейт мягко улыбнулась. – Милая моя девочка, я никогда не брошу тебя. Никто и ничто не разлучит нас!» – решительно подумала Кейт и погладила Кэсси по волосам.

Когда Кэсси проснулась, Кристин уже вернулась с реки, а завтрак был готов.

– Умойся, и садись кушать, – сказала Кейт младшей сестре, накладывая в миски порции каши: сегодня порции были больше обычного, ведь Кейт взяла ту же меру зерна, что брала раньше, рассчитанную на четверых.

Кэсси умылась, оделась, села за стол и принялась за еду.

– А где папа? – вдруг спросила она, только сейчас заметив, что они завтракают без отца.

Старшие сестры переглянулись.

– Отец сказал, что не будет завтракать, – ответила ей Кейт, стараясь говорить как можно более убедительно.

– Почему? Он уже покушал? – невинно осведомилась Кэсси, погружая в кашу свою деревянную ложку.

– Да, он рано покушал, – сказала Кристин, поддакивая легкомыслию Кэсси.

– А где он? – опять спросила Кэсси.

– Его занимают важные дела. Ты же помнишь, что он очень беспокоится за церковь и деревню? – ответила ей Кэтрин. – Должно быть, он ушел в то красивое поместье Риверсхольд.

Как-то раз они с Кэсси видели это поместье и хозяйский дом, но девушки не были впечатлены: Кэтрин из-за своего неприятия роскоши, а Кэсси заявила, что это – дворец, в котором обитают призраки и злой великан (так ей сказали мальчишки), однако обдирать его яблони она не боялась.

– А скоро он вернется?

– Да, конечно.

– Мы пойдем на утреню?

– Нет, ведь папа ушел, и ее некому сегодня проводить.

Кэсси равнодушно посмотрела на Кэтрин: она совершенно не беспокоилась за отца, потому что знала, что он всегда возвратится домой.

«И может, он принесет что-нибудь вкусное! Тот добрый смешной доктор всегда приносил что-то вкусненькое!» – с удовольствием подумала Кэсси, предвкушая возвращение отца домой.

– А мы вчера поймали зайчика: он был таким милым и сильно дрожал, но мы погладили его и выпустили в поле. Фред сказал, что ему страшно, и что мы его пугаем, поэтому он убежал так быстро! – сказала Кэсси, а затем вновь принялась за еду. – Какая вкусная каша сегодня, Кэти!

Кэтрин улыбнулась, но из ее груди вырвался тяжелый вздох: ей было трудно переносить то, с каким равнодушием и недогадливостью живет ее младшая сестра, и ей казалось, что она переносит боль утраты не только за себя, но и за Кэсси.

– А какого цвета был зайчик? – спросила Кристин, увидев замешательство Кэтрин.

– Он был такой темный, и ушки у него были очень смешные и длинные, – затараторила Кэсси. – А еще мальчики сочинили песенку! Вот: Зайчик по полю скакал, зайчик домой убегал, а за ним побежала собака, злющая такая, кусака, а потом… Ой, забыла. – Она смутилась и замолчала.

Кэтрин погладила ее по голове.

– А еще я порвала вчера платье, – хихикнула та.

– Опять? – недовольно спросила Кристин, но, на самом деле, она не в силах была сердиться на сестру.

– Это было нечаянно. Только не говорите папочке, а не то он расстроится, – состроив милое детское выражение лица, попросила Кэсси, не желавшая огорчать отца.

Кристин и Кэтрин тут же почувствовали, как в их груди скапливаются слезы.

– Он не будет ругаться, Кэсси, но, если хочешь, мы ничего ему не скажем, – тихо ответила Кристин.

Кэтрин же не могла больше сдерживать слезы, навернувшиеся на ее глаза и грозившиеся политься рекой прямо при Кэсси, поэтому она резко поднялась из-за стола и пошла к двери.

– Куда ты? – спросила ее Кристин, испугавшись оставаться наедине с младшей сестрой, так как не знала, как вести себя с ней и что говорить.

– Я схожу за водой! – отозвалась Кейт и поспешно вышла из дома.

Кристин поняла, что та солгала, но ничего не сказала.

– Кушай, Кэсси, а потом можешь идти гулять, – сказала она сестре.

Та просияла и с усердием принялась поглощать кашу.

Глава 12

В тот же вечер мистер Пилоу, как и обещал, написал о трагедии с пастором лорду Дрэймору, но в связи с пребыванием графа в другом городе, конверт с письмом не был вскрыт. Однако, несмотря на это обстоятельство, о гибели пастора все же узнали: крепко сдружившийся за два месяца с мистером Моррисом, мистер Пилоу написал и ему. Письмо дошло до Лондона в сжатые сроки – за полтора дня с того момента, как архитектор торопливо отослал его из Риверсхольда. Получив и прочитав письмо в полдень, доктор Моррис наполнился неподдельной печалью и ужасом, и поспешил к виконту Уилворту. Добравшись до особняка виконта, мистер Моррис был безотлагательно допущен к самому хозяину дома.

– Мистер Моррис! Вы как раз подоспели к ланчу, – обрадовался его визиту виконт.

– Благодарю вас, сэр, но я не голоден. Боюсь, я принес вам очень печальные известия! – с легким поклоном отозвался мистер Моррис.

– Прошу вас, присаживайтесь. – Виконт Уилворт указал доктору на пустующий стул, стоящий у столика, заставленного фарфоровыми тарелками с изысканными угощениями: виконт любил проводить ланчи на свежем воздухе, на одном из балконов своего особняка. – Что за печальные новости?

– Увы, сэр, новости не просто печальны, они ужасны: сегодня я получил письмо от мистера Пилоу. Возможно, вы помните его? Граф Дрэймор оставил его в деревне на время реставрации.

– Да, припоминаю. Архитектор из Лондона.

– Так вот, сэр, он сообщил мне о том, что на днях трагически погиб пастор Глоуфорд.

Эта новость поразила виконта в самое сердце: оно даже дрогнуло от ужаса, а все существо молодого аристократа объяло сильное волнение.

– Это ужасная новость! Нет слов передать, насколько я поражен ею! – воскликнул виконт, тут же поставив чашку с чаем, которую держал в руке, на стол. – Но как это возможно? Как могла приключиться эта беда?

– Пастор Глоуфорд добровольно помогал в работе по реставрации церкви, как строитель, и одна из каменных плит оказалась чересчур массивной для старого здания – камень под ней раскрошился, и плита упала прямо на голову проходящего под ней пастора. Это была мгновенная, безболезненная смерть, думаю, бедолага даже не успел ничего понять, – рассказал мистер Моррис, вновь переживая ту печаль, что и тогда, когда прочел письмо мистера Пилоу.

– Какая жалость! Какая трагедия! – тихо воскликнул виконт: он искренне опечалился смертью пастора Глоуфорда, но эта новость обеспокоила еще и тем фактом, что его дочери остались круглыми сиротами. – А что с его дочерьми?

– Когда случилась трагедия, один из юношей побежал на поле, где работали крестьяне, и рассказал им о смерти пастора. Все примчались к церкви. Старшие девушки Глоуфорд расстроились, они были поражены, плакали, и зрелище предстало таким душераздирающим, что мистер Пилоу не выдержал накала чувств и ретировался в поместье.

– Бедные девушки, они ведь так любили своего отца! – обреченно вздохнул виконт. – Но что сейчас происходит в Вальсингаме?

– К сожалению, сэр, я не владею такой информацией. Мистер Пилоу описал только смерть пастора и, едва завершив письмо, безотлагательно отправил его мне. Но, надеюсь, бедные девушки справятся с этим горем, – ответил на это мистер Моррис.

Повисло молчание: оба ушли в свои мысли.

Приподнятое настроение виконта было испорчено, и его поглотили мысли о том, как смерть пастора повлияла и повлияет в дальнейшем на жизни его дочерей.

– Что с мисс Кассандрой? В каких она чувствах? – тихо спросил он.

– Это мне неизвестно, сэр, но я сегодня же напишу мистеру Пилоу. С той злополучной минуты прошло полтора дня, и, полагаю, за это время в Вальсингаме произошло много событий, но, надеюсь, что мой друг все нам прояснит, – пообещал доктор.

Казалось странным, что смерть ничтожного нищего пастора из какого-то захолустья так глубоко огорчила человека, обитающего в Лондоне и являющегося членом высшего света Англии. Но виконт действительно переживал и был поражен этим событием. Однако более всего его огорчало то, что милая Кэсси, должно быть, крайне расстроена смертью отца, и боялся, что эта травма повредит ее и без того больному разуму.

– Девушкам нужно помочь, – решительно заявил виконт. – Они молоды и не замужем, и им туго придется одним. Какими средствами они располагают?

– Глоуфорды владеют небольшим садом, которым они и питаются. Иногда старшие сестры прядут ткань и продают ее, но это ничтожный заработок: этого добра в Вальсингаме хоть отбавляй. Летом девушки работают с другими крестьянами на поле и осенью получают свою часть урожая.

– Что за урожай?

– Картофель, сэр.

– Один только картофель? – неприятно удивился виконт.

– Увы, сэр, так оно и есть, но и его будет недостаточно для того, чтобы прокормиться. В основном, Глоуфорды питаются постными кашами и черным хлебом, правда, иногда крестьяне делятся с ними кое-какими продуктами. У семьи нет ни домашнего скота, ни птицы, поэтому мяса они почти не едят. На свадьбе, на которой я побывал в Вальсингаме, мисс Кэсси практически без остановки что-то жевала, и мое сердце разрывалось, глядя на нее.

– Это невероятно! Какое бедственное положение! Я должен помочь им. В голове не укладывается тот факт, что рядом с таким великолепным богатым поместьем Риверсхольд находится королевство нищеты! Но, мистер Моррис, все это привело меня к мысли: пастор был категорически против лечения мисс Кассандры… – И виконт, нахмурившись, замолчал.

– Это правда, сэр, но к чему вы ведете? – удивился доктор.

– Возможно, я смогу уговорить мисс Кэтрин позволить мне увезти Кэсси в Лондон и лечить ее здесь, – твердым тоном закончил свою мысль знатный лорд.

– Побойтесь Бога, сэр! Как вы можете размышлять о таком сейчас, когда девушки потеряли отца? Нельзя использовать эту трагическую ситуацию себе во благо! Это бесчеловечно! Подумайте только, что сейчас переживают эти светлые души! – возмутился мистер Морис, не боясь высказать свое неудовольствие намерениям виконта.

– Вы совершенно правы, мистер Моррис, – это низко и цинично с моей стороны, – тщательно обдумав свое поведение, согласился тот. – Следует дать девушкам время, чтобы оно залечило их душевные раны и дало им покой.

– Именно, сэр, и, несмотря на ваше благородное намерение, я рад тому, что смог образумить вас, – сказал доктор. Эти слова не задели гордость виконта, так как он высоко ценил персону мистера Морриса, с которым дружил и покойный отец лорда. – Насколько я знаю, мисс Кэсси была очень привязана к отцу. Как, должно быть, она страдает, бедняжка!

– Но ведь вы хотели удочерить ее. И, в связи со смертью пастора, теперь вы можете воплотить это в жизнь, конечно, в нужное для этого время, – напомнил ему виконт. – Только не примите мои рассуждения за цинизм, доктор. Я глубоко сожалею о смерти пастора Глоуфорда, но также думаю о судьбе бедной мисс Кассандры.

– Ах, да, конечно, но я не хотел бы начинать процесс удочерения сейчас, когда милая девушка находится в большой печали. Тем более, потребуется согласие мисс Кэтрин, а я не думаю, что она так запросто позволит мне отнять у нее Кэсси и оторвать ее от семьи. Я справедливо предполагаю, что понадобятся длительные уговоры и веские доводы для того, чтобы мисс Кэтрин согласилась на этот шаг, ведь она воспитывает Кэсси с самого рождения, и для нее невыносима даже мысль о том, что ее любимая сестра будет не с ней. Кэсси и Кэтрин очень привязаны друг к другу. Любовь мисс Кэтрин к сестре так глубока, что она даже отвергает замужество, чтобы не расставаться с сестрой.

– Мы обязательно поможем им… Конечно, когда придет время. Но я желаю оказать им хоть какую-нибудь помощь безотлагательно.

– Мистер Пилоу написал, что Вальсингам остро нуждается в новом пасторе, и его приезд должен состояться как можно скорее, ведь покойного Глоуфорда следует похоронить по всем законам англиканства. К тому же вальсингамцы отчаянно нуждаются в пасторе: они просто потеряны без духовного наставника и церковных служб, – сказал доктор, вспомнив о сообщении друга. – Мистер Пилоу сообщил об этом и лорду Дрэймору, но я осведомлен, что сейчас он не в Лондоне и не может выполнить свой долг относительно данной проблемы.

– Вы осведомлены верно, мистер Моррис: Колин находится в Бристоле. Значит, следует обратиться к главе церкви и направить в Вальсингам нового пастора. Но что-то подсказывает мне, что в деревню отправят, впрочем, как обычно, семинариста, только что выскочившего из-за скамьи духовной семинарии. Да и вряд ли данный юноша обрадуется тому, что его посылают в глушь, подальше от столицы, – справедливо заметил виконт. – Но я сегодня же напишу в церковь. Со смерти пастора прошло уже достаточно времени, и его необходимо похоронить не позже завтрашнего вечера. Прошу простить меня, доктор, не буду откладывать это важное дело. – Он поднялся из-за стола, его собеседник тоже, они пожали друг другу руки и разошлись.

Виконт Уилворт сдержал слово: поднявшись в свой кабинет, он написал нужное письмо и отослал его с посыльным. Ответ на прошение пришел этим же вечером: духовные сановники назначили в Вальсингам нового пастора – мистера Литли, уверив виконта, что данный духовный наставник вполне справится с наложенными на него обязанностями, и что он уже выехал в деревню. Виконт желал лично встретиться с тем, кто заменит покойного пастора Глоуфорда, но не успел, однако не огорчился, так как вскоре сам собирался приехать в Риверсхольд и Вальсингам, чтобы посетить девушек Глоуфорд и выразить им свои соболезнования. Виконт все еще был полон надежд того, что граф Дрэймор продаст ему свое поместье, и ждал от друга письма или телеграмму: ехать в Вальсингам сейчас, когда девицы Глоуфорд пребывали в черной тоске и не могли прийти в себя от потери горячо любимого отца, было бессмысленно. Виконт Уилворт сам послал записку в особняк лорда Дрэймора, с просьбой дать адрес графа в Бристоле, но посыльный вернулся с вестью, что граф не оставил адреса для корреспонденции и что лорд вернется лишь в августе.

Не теряя время впустую, на следующий же день после визита мистера Морриса виконт нашел известного голландского психиатра – мистера Генрика Лиабриста, проконсультировался у него насчет болезни мисс Кассандры и поинтересовался возможностью полного или частичного ее выздоровления. История о взрослой девушке, имеющей сознание и разум ребенка, весьма заинтересовала психиатра, и он попросил виконта привести ее к нему на прием.

– Я сожалею, но мисс Глоуфорд сейчас не в Лондоне и не появится здесь еще около месяца, – ответил на это виконт.

– Жаль, – коротко бросил тот. – Думаю, я смогу помочь девушке.

– Вы считаете, что в силах справиться с ее болезнью? – спросил виконт: слова психиатра вызвали в нем надежду.

– Да, считаю. Вы говорите, ее развитием совсем не занимались? Но умеет ли она хотя бы читать?

– Ее отец считал, что лечение было бы большим грехом – он был очень религиозным человеком.

– Тьма, – усмехнулся на это мистер Лиабрист.

– Но я предполагаю, что чтению ее обучали: ее отец был грамотным и образованным человеком.

– Как далеко от Лондона проживает ваша мисс Глоуфорд?

– В Норфолке. Там есть затерянная деревушка Вальсингам.

– Привезите девушку ко мне, и я осмотрю ее.

– Я искренне благодарен вам за согласие помочь, но в ближайшее время и до конца лета я не смогу доставить мисс Глоуфорд в Лондон. Что, если мы приедем к вам через месяц или два? На днях у девушки погиб отец, и она глубоко переживает и с трудом переносит эту потерю.

– Вы мыслите верно, сэр: после тяжелой потери человеку обязательно требуется время, но, сколько, на это есть много мнений. Каждый человек нуждается в утешении временем столько, сколько заставляет его природа, а мозг мисс Глоуфорд – очень хрупкий, поэтому не спешите везти ее ко мне. Однако многолетняя практика показывает, что умственно отсталые люди не понимают всей беды и горечи утраты, – серьезно объяснил собеседнику мистер Лиабрист.

– Не буду возражать, ведь в этой области ваши знания, безусловно, намного превосходят мои. Мисс Глоуфорд требует особого ухода, к тому же ее старшая сестра, вероятно, будет против лечения, и потребуются долгие уговоры, отпустить со мной мисс Кассандру.

Психиатр хмыкнул и деловито поправил очки.

– Это крайне интересный случай, – с легкой улыбкой сказал он.

«Каков циник!» – с неприязнью подумал виконт, недовольный тем, что тот назвал болезнь Кэсси «интересным случаем».

– Я буду глубоко признателен и благодарен вам, если вы поможете девушке, – все же весьма хладнокровно сказал виконт. – Мне безумно жаль ее.

– Тогда, как наступит удобное время, приводите ее ко мне на прием. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, – заверил его мистер Лиабрист.

Виконт горячо поблагодарил его и направился домой. Он решил, что новой его задачей было подружиться с Кэсси и стать ее другом, привязать ее к себе, чтобы у мисс Кэтрин не было возможности настаивать на том, что Кэсси не сможет и дня прожить без дома и сестер. Виконт понимал, что его поведение нельзя будет назвать безупречным, но им двигало лишь благородное желание оградить Кэсси от забот и излечить ее больной разум от многолетнего тумана.

Глава 13

Вальсингам готовился к погребению пастора Глоуфорда.

Церковь уже третий день была пустой: в ней не велись работы, не проводились богослужения, а стоял лишь светлый дубовый гроб, в котором лежало тело мертвого пастора, облаченное в лучшие церковные его одежды. В то время как жители деревни со слезами на глазах приходили прощаться с любимым пастором, его дочь Кэсси бегала на раздолье, веселая и не подозревающая о смерти отца: по просьбе Кэтрин Глоуфорд, вальсингамцы молчали о трагедии и скрывали ее от Кэсси. В церкви циркулировал прохладный воздух, но вне ее стоял жаркий июль, и запах трупного разложения наполнял собой своды здания. Но это обстоятельство не охладило рвения Кэтрин: она целыми днями сидела у гроба отца и читала вслух Писание. Кристин недоумевала поведению старшей сестры, хоть и была расстроена не менее. Кристин приходила в церковь и увещевала Кейт пойти домой, поесть, поспать и отдохнуть, но та упорно отказывалась от отдыха и приходила домой только для того, чтобы показаться на глаза Кэсси и накормить ее, а затем вновь уходила в церковь. Немного обеспокоенная длительным отсутствием отца Кэсси часто спрашивала сестер: «А где же папочка?», но те успокаивали ее ответом: «Он скоро вернется, милая. Его путь домой совсем неблизкий».

Кроме печали от потери любимого всеми пастора, вальсингамцы волновались тем, кто же теперь заменит его, и на третий день после гибели мистера Глоуфорда, в деревне, наконец-то, объявился новый пастор, и обрадованные жители нарочно вышли прямо к дороге, чтобы поприветствовать его.

Новым пастором Вальсингама, назначенным Англиканской церковью, оказался молодой мужчина: он был высоким, худым, рыжеволосым, и его продолговатое бледное лицо было усыпано крупными веснушками, что придавало ему несколько загадочный вид (незамужние обитательницы деревни тотчас же положили на него глаз). Мистер Литли (так звали нового пастора) смутился таким горячим приемом, но Кэтрин, все-таки покинувшая тело своего мертвого отца на пару часов, тут же заявила ему о необходимости сегодня же провести похороны. Мистер Литли устал от долгой дороги, но не смог отказать напору мисс Глоуфорд. Пастора Глоуфорда похоронили в тот же вечер. Кэсси на похоронах не присутствовала: во время похорон она и дети играли на реке.

Похороны прошли скромно. Пастора погребли рядом с могилой его усопшей супруги Эммы. Всю церемонию крестьяне плакали и громко всхлипывали, а Кэтрин и Кристин, взявшись за руки и со слезами на глазах, смотрели, как земля поглощает их любимого отца. Новый пастор заунывно прочитал Писание и молитвы, но сделал все, как полагалось. Только после похорон мистера Литли отвели в его новое жилище – им стал дом мясника Фреда, умершего этой зимой от обморожения.

Мистер Литли был неприятно поражен тем, в какую «забытую Богом дыру» заслала его Церковь, но, увидев, с каким уважением и почтением относится к нему его новая паства, и почувствовав свою власть над этими религиозными глупыми крестьянами, он подавил в себе недовольство и отвращение и решил смириться с судьбой. К тому же он не мог не заметить того, как много было в деревушке красивых девушек. Особенно ему приглянулась мисс Кэтрин Глоуфорд: она привлекла его своей скорбной красотой и смирением, с которым переносила смерть отца. Пастор осмотрел свой новый дом, крестьяне помогли ему разгрузить телегу с вещами, хоть их было совсем немного, и все разошлись по домам.

Двери и окна церкви остались открытыми на всю ночь, чтобы из нее выветрился трупный запах покойного пастора.

Кейт и Кристин вернулись с похорон в свой убогий дом, молча поужинали, затем Кэтрин открыла Писание, чтобы утешить им свою душу. Когда стемнело, домой прибежала Кэсси, усталая от долгого дня, жары и бега по полям, поэтому, не поужинав, она рухнула на свой тюфяк, спросила: «А папочка еще не вернулся?» и тут же заснула глубоким детским сном.

Кристин легла спать вслед за Кэсси. Кэтрин еще недолго читала Писание, затем собрала одежду и вещи отца, чтобы раздать их мужчинам деревни, и только тогда добралась до кровати. Старшая Глоуфорд очень утомилась и душой, и телом, но с завтрашнего дня возобновлялись работы на поле, так как длительный траур был для вальсингамцев слишком большой роскошью.

Крестьяне получили долгожданную утреню следующим же утром и порадовали ею свои сердца. Пришли и сестры Глоуфорд, и Кэсси очень смутились увидев, что проводил утреню не ее отец, а совершенно чужой, незнакомый человек, «странный конопатый мужчина», как сказала она сестрам. Спросив у сестер, почему все так, Кэсси получила ответ, что пастор Литли всего лишь заменяет их отца до тех пор, пока тот не вернется из путешествия, и эти слова успокоили разволновавшуюся девушку.

Мистер Литли провел утреню весьма складно, но, имея лишь скудный опыт проведения церковных служб, закончил ее довольно быстро, однако вальсингамцы простили ему это, решив, что новому пастору, естественно, нужно время, но они уже полюбили его за то, что он стал их новым духовным наставникам и вернул им радость, службы и пасторское око пред лицом Господа.

После утрени новый пастор пожелал познакомиться с прихожанами, но обязанность последних работать в поле нарушила его благородные планы, и он решил зайти в каждый дом, в каждую семью лично, вечером и во все последующие вечера, чтобы не отвлекать трудящихся от работы.

Так как мистеру Литли исполнилось тридцать лет, отправляя его в Вальсингам, духовные отцы посоветовали молодому человеку как можно скорее выбрать достойную деревенскую девушку, жениться и завести семью, ведь этот, безусловно, нужный поступок придаст молодому пастору вес в обществе деревни, к тому же, появление жены и детей помогут бывшему городскому жителю скрасить жизнь в далеком от цивилизации Вальсингаме. Без сомнения, отправляясь к месту назначения, мистер Литли не надеялся на богатый приход, но не ожидал и того, что его пошлют в такую бедную деревню, однако, насмотревшись на скромную, естественную красоту вальсингамских девушек, он воспрял духом и решил в точности исполнить советы церкви и обзавестись женой. Поэтому, внимательно рассмотрев всех девушек, включая девиц Глоуфорд, молодой пастор решил, что красивая, хозяйственная и глубоко верующая Кэтрин (об этом ему шепнул местный сплетник) будет достойной супругой для такого значимого человека, как он. К тому же, зная о том, что Кэтрин – дочь покойного пастора и что весь Вальсингам любит и уважает ее, пастор Литли еще более укрепился в своем намерении посвататься к этой девушке.

Вечером, когда крестьяне вернулись с поля, пастор выждал час, чтобы дать Глоуфордам возможность отдохнуть и привести себя в порядок, надел свой лучший городской костюм, направился к дому девушек и легко нашел его (местные жители с удовольствием указали ему путь). Было еще светло, поэтому мистер Литли не боялся, что разбудит девушек, тем более, в маленьком окошке горел тусклый огонек свечи. Пастор твердо постучал в хлипкую деревянную дверь и застыл в ожидании. Он уже приготовился сделать элегантный поклон, рассчитывая, что дверь откроет именно Кэтрин, но его ожидало разочарование: дверь открылась, и с порога на него смотрела удивительно красивая девушка с распущенными золотистыми кудрями.

– А-а-а! – вдруг радостно вскрикнула она, и удивленный пастор вздрогнул от неожиданности. – Это тот конопатый мужчина! – крикнула девушка куда-то в дом, а затем уставилась на него. – А вы надолго приехали? Вы знаете моего папу? Вы видели его?

Нового пастора объяло замешательство: эта девица, хоть и такая красивая, смутила, оскорбила и сконфузила его.

– Кэсси, милая, пойди сюда! – послышался голос мисс Кэтрин. – Я сама с ним поговорю.

Неучтивая кудрявая девушка тут же исчезла, и на пороге появилась сама мисс Кэтрин: она выглядела очень усталой, но эта усталость лишь придавала ей привлекательности в глазах молодого пастора.

«О, эта милая девушка сильно утомляется, и, значит, не будет беспокоить меня по пустякам и болтать сутки напролет!» – обрадовался тот такому привлекательному качеству его избранницы.

Он деликатно кашлянул, снял шляпу и сделал элегантный поклон, надеясь впечатлить девушку своими изысканными городскими манерами.

– Добрый вечер, мисс Глоуфорд, надеюсь, я не отвлекаю вас от насущных дел? – вежливо спросил он, против своей воли опустив взгляд на землю.

– Добрый вечер, преподобный. Нет, не отвлекаете, – ответила ему Кэтрин.

– К сожалению, я не имел возможности познакомиться с вами и вашими сестрами, но решил, что сегодня же начну узнавать свою паству, – вкрадчивым тоном сказал пастор, нервно сминая пальцами свою шляпу.

Мистер Литли никогда не имел дела с женщинами, к тому же, на Кэтрин у него имелись серьезные намерения, и чувство неловкости в общении с дамой сердца заставляло его нервничать. Он решил, что должен, если не влюбить в себя мисс Кэтрин, то хотя бы провести на нее хорошее впечатление.

Кэтрин улыбнулась ему мягкой усталой улыбкой.

«Хороший знак! Она улыбается, а дамы никогда не тратят улыбки впустую!» – тут же воодушевился пастор.

– Господь свидетель, мы так рады вашему приезду, преподобный! – сказала девушка. – Мы уже, было, отчаялись и думали, что никто не захочет приехать в наш бедный Вальсингам.

«Так оно и было! Но теперь-то я не жалею!» – пронеслось в голове у мистера Литли.

Он отнюдь не считал себя красавцем, но и уродом тоже, скорее, он представлял себя обаятельным и довольно привлекательным мужчиной, и сейчас, глядя на красавицу Кэтрин, мистер Литли думал о том, как осчастливит ее непритязательное сердце своим предложением. Но он решил не торопить события, понимая, что будущая невеста носит траур по отцу и что следует медленно, но верно завоевывать ее расположение и, в конце концов, влюбить ее в себя.

– Ну что вы, мисс Глоуфорд, я рад, что приехал. Ваша деревня не кажется мне отталкивающей, ведь в ней живут такие трудолюбивые и приятные люди, как вы, – льстиво сказал пастор на замечание Кейт.

– Благодарю вас за добрые слова, – искренне сказала на это Кэтрин. – Знаете, после отца осталось немного одежды и мужских принадлежностей, и я прошу вас раздать их завтра на утрене. Но почему сегодня вы не служите вечерню? Отец никогда не пропускал ни одной службы.

Мистер Литли опешил: он не думал, что местные жители так религиозны, что ходят еще и на вечерни.

– Дело в том, мисс Глоуфорд, что я не ожидал того, что кто-то придет после такого тяжкого труда, который приводит к сильнейшей утомленности, – честно признался он.

– Тогда я обязана сказать вам: мы глубоко почитаем Бога и англиканскую церковь, мы читаем Писание и ходим на все службы и праздники, – с несколько недовольным видом сообщила ему Кэтрин, но, увидев, что привела пастора в смущение, поспешила ободрить его. – Но не тревожьтесь, сегодня действительно никто бы не пришел: мы заработались в поле, и сейчас все занимаются домашними делами и своими семьями.

«Как она мила!» – с благодарностью подумал пастор.

– Но, думаю, вы желаете познакомиться и с моими сестрами? – спросила Кейт и вновь улыбнулась ему.

– Да, безусловно, – отозвался мистер Литли, уже позабывший о своих же словах.

– Кэсси, подойти ко мне! – крикнула Кэтрин в дом, и через секунду рядом с ней оказалась та кудрявая девушка, назвавшая пастора «конопатым мужчиной», что было весьма нелестно для его особы.

– Кэсси, познакомься, это – мистер Литли, он… – Кейт хотела сказать «новый пастор», но вовремя спохватилась, – он пришел пообщаться с нами.

– А вы к нам надолго? – смущенно спросила Кэсси, обнимая сестру за талию.

– Да, мисс, возможно, – машинально ответил пастор, удивленный ее невообразимо странным и непристойным для девицы поведением.

Кэтрин заметила его замешательство и решила посвятить его в тайну Кэсси и смерти их отца.

– А теперь иди, поиграй, – сказала она сестре.

Кэсси вмиг умчалась в комнату и занялась своей куклой.

– Не желаете совершить недолгую прогулку, преподобный? – предложила Кэтрин пастору.

– О, конечно. Говорят, вечерние прогулки приводят к здоровому сну, – растерялся пастор: он испугался того, что останется с Кэтрин тет-а-тет, но не смог отказать ей.

Кэтрин вышла из дома, закрыла за собой дверь, и они с мистером Литли пошли по тропинке на близлежащий луг.

Когда они отошли от дома, Кэтрин внимательно взглянула на пастора, чем смутила его еще больше. Но в планах девушки не было приводить его в замешательство и доставлять ему неловкость – она просто желала объяснить ему поведение Кэсси.

– Полагаю, вы заметили странное поведение моей сестры? – начала она.

– Ну что вы, совершенно обычное поведение, – ответил ей пастор, не желая обидеть будущую невесту.

– Тогда я попрошу вас и дальше не замечать, а принять это как должное. Кэсси уже взрослая, но ее разум болен, поэтому она считает себя маленькой девочкой и ведет себя соответственно, – объяснила Кэтрин.

«Как? Но разве болезнь ума не отпечатывается на лице? Лицо той девчушки – это лицо ангела! И она больна?» – удивился про себя мистер Литли.

– Бедняжка, – сказал он вслух, не зная, что еще сказать на это известие.

– Но Кэсси очень добра и впечатлительна, поэтому мы не сказали ей о том, что нашего отца больше нет в живых.

– Но почему?

– Она очень любила его, и весть о том, что он погиб и больше не появится в ее жизни, может привести к нежелательным, дурным для ее слабого разума последствиям. Мы сказали ей, что отец отлучился по важному делу, но обязательно вернется, и что вы заменяете отца в церкви, на время его отсутствия.

Это известие было не из приятных для молодого пастора: он почувствовал недовольство от такого явного пренебрежения к его особе, но промолчал.

– Когда же вы собираетесь сказать ей правду? – деликатно осведомился он.

– Время покажет. Но прошу вас: повторяйте Кэсси то, что сказала вам я, – попросила Кейт. – Ведь это будет не ложью!

Она с мольбой в глазах посмотрела на мистера Литли, и тот не устоял перед прекрасным взглядом ее карих глаз.

– Конечно, мисс Глоуфорд, как скажете, – ответил он. – Я буду молчать до тех пор, пока вы сами не осведомите сестру о вашей ужасной утрате.

– Благодарю вас, преподобный, вы так добры! – улыбнулась Кэтрин. – Как вам наша церковь?

– Церковь бесподобна, но мне не совсем понятно, что в ней происходит. Кажется, там ведутся ремонтные работы? – Пастор был польщен тем, что Кэтрин интересуется его мнением.

– Дело в том, что наш лендлорд восстанавливает ее, и именно там погиб мой бедный отец: на него упала плита… Я знаю, что сейчас он на небесах, у подножья Божьего трона, и нахожу в этом покой. Но мы решили, что вы, мистер Литли, не будете помогать на строительстве, для вашей же безопасности.

Пастор сделал недовольную физиономию, но в душе радовался тому, что ему не придется заниматься тяжелым физическим трудом, тем более, он считал себя слишком возвышенной особой для «такого низменного служения Господу».

– Я очень сожалею о том, что не смогу помочь, ведь я желаю, поверьте, мисс Глоуфорд. Но мнение моих прихожан много для меня значит, и я исполню их волю, – с огорчением сказал мистер Литли. – А кто ваш лендлорд? Как вы считаете, мне нужно свести с ним знакомство?

– Безусловно, преподобный, вам следует представиться ему. Он благородный человек, это правда. Но нам сообщили, что он уехал, однако здесь остался его слуга, или вроде того, – мистер Пилоу, поэтому, для начала, представьтесь ему. Он живет в хозяйском поместье Риверсхольд.

– Вы абсолютно правы, мисс Глоуфорд. Я завтра же съезжу в это поместье и представлюсь мистеру Пилоу, – с важностью сказал пастор.

Вдруг из-за резкого поворота широкой тропы показалась Кристин. Она шла навстречу Кэтрин и мистеру Литли.

– А вот и другая моя сестра. Средняя, – сказала Кейт пастору.

Кристин подошла к ним: она возвращалась после посиделок на своем любимом камне, и ее настроение было испорчено появившимся там Джоном Тайли, который вновь изливался о своей любви к ней.

– Кристин, это – наш новый пастор мистер Литли, – представила Кейт.

Тот неловко поклонился Кристин.

«Девушка хороша собой, – подумал он, бросив на нее быстрый оценивающий взгляд. – Но она так полна раздражения, что душа холодеет от ее взгляда. Нет, все-таки, лучшей жены, чем мисс Кэтрин, мне не сыскать».

– Рада знакомству, преподобный, – коротко сказала Кристин и сделала еле заметный книксен. – Но я устала и хочу спать, так что, прошу простить меня.

– Погоди, Крис, пойдем вместе, – остановила ее сестра, а затем обратилась к пастору: – Если у вас появятся вопросы, или вам что-то понадобится, обязательно обращайтесь ко мне. Да, и ехать в поместье вам пока не стоит: мистер Пилоу сам приезжает к нам каждый день, так что, вы увидите его завтра в церкви. А теперь прошу прощения, но мне нужно идти: нельзя оставлять Кэсси одну надолго.

– Благодарю вас, мисс Глоуфорд, вы и так уже оказали мне помощь, – ответил ей мистер Литли, склоняясь в поклоне.

Кейт сделала легкий книксен, и девушки направились домой.

Пастор смотрел им вслед и теперь, после милого и содержательного разговора с Кэтрин, был полон решимости сделать девушку своей супругой. Выждав, когда сестры скроются за очередным поворотом, он направился к своему дому, но, вспомнив по пути сказанное о Кэсси, нахмурился: ему было жаль девушку, но симпатии он к ней не испытывал. Ему вдруг показалось, что если он женится на Кэтрин, то она обязательно заберет в его дом свою больную сестру.

«Нет, нет, Чарльз, успокойся, наверняка, эта больная девица – обуза для мисс Кэтрин, – мысленно сказал он сам себе. – За ней требуется уход, и она приносит много хлопот. Нет, эта обуза останется для второй сестры, этой мисс Кристин».

И, успокоив свою душу, пастор, счастливый и полный надежд, пошел спать.

Глава 14

На следующий день во время утрени мистер Литли раздал мужчинам деревни вещи покойного пастора, которые принесли Кэтрин и Кристин. Несмотря на то, что вещи были старые и потертые, их быстро разобрали. После службы молодой пастор познакомился с мистером Пилоу, и тот грубовато заявил ему, что, кроме как на утрени и вечерни, ему в церкви лучше не появляться, однако архитектору новый пастор пришелся по душе:в отличие от старика Глоуфорда, этот молодой служитель Бога не лез с советами и не стремился работать в ней как строитель.

После утрени крестьяне, как обычно, направились на поле, а Кэсси побежала с детьми в лес.

Вернувшись домой на обед, Кристин с саркастической улыбкой поведала Кэтрин о новых сплетнях.

– Вчера тебя и нового пастора увидела Роуз, а сегодня разболтала всем о том, что ты и он скоро поженитесь.

Кэтрин с терпением относилась к сплетням, но терпеть не могла, когда они касались непосредственно ее особы, поэтому вспыхнула от возмущения этой ложной сплетней.

– Что? Роуз совсем из ума выжила! – воскликнула она: мысль о подобном замужестве и замужестве вообще возмутила ее до глубины души. – Как они могут предполагать, что я выйду замуж и оставлю Кэсси! Бессердечные!

– Не знаю, Кейт, но, если честно, я довольна тем, что, благодаря сплетням о тебе, перестали болтать обо мне и Джоне, – усмехнулась Кристин. – Ты же знаешь, как у нас любят посплетничать, и недавно ты сама утешала меня. Неприятно, правда?

Кэтрин ничего не ответила, но, когда вернулась на поле, сделала сплетнице Роуз строгий выговор, пристыдив ее за «длинный грязный язык».

– Господь накажет тебя, будь уверена! Он ненавидит ложь и ненавидит сплетников! Тебя ждет небесное наказание, Роуз, и ты его заслужила! – напоследок сказала Кейт расплакавшейся девушке и вернулась к работе.

Остальные сплетники, смаковавшие эту новую занимательную сплетню, приумолкли и прикусили языки: Кейт всегда умела найти нужные слова и цитаты из Писания, чтобы смутить и пристыдить негодников.

Пастор Литли, также услыхавший эту сплетню, возомнил, что Кэтрин, видимо, была необычайно польщена тем, что «ее сватают за самого пастора Литли!», но, когда узнал об истинном мнении девушки, его сердце упало, и его охватил страх того, что Кэтрин рассердилась на него (хотя сплетни-то распускал не он) и откажется выйти за него. И, чтобы оправдать себя в глазах девушки, этим же вечером провел проповедь о пагубности сплетен, пригрозив в конце своего монолога, что сплетники будут непременно наказаны Богом и никогда не войдут в Царствие Божие.

Но что взять с крестьян, проживающих в маленькой бедной деревушке? Сплетни были для них такой же духовной пищей, как и Писание, поэтому сплетничать не перестали, а просто делали это за спинами Глоуфордов.

Чтобы пресечь слухи, пастор еще целую неделю ходил из дома в дом и знакомился с жителями Вальсингама, спрашивал, есть ли у них нужды, и после каждого такого визита бедного мистера Литли женили то на одной девице, то на другой, то на третьей. Сам пастор не упускал возможности обмолвиться словечком с Кэтрин, а та, в свою очередь, понятия не имела о том, что слухи насчет ее и пастора – правдивы.

Кэсси начинала тревожиться: ее отец все не возвращался, и она каждое утро вбегала в комнату отца, надеясь застать его. Бедная девушка даже не заметила того, что вещи отца исчезли.

Как-то за завтраком Кэсси спросила у Кэтрин:

– Кэти, а где папа? Когда он уже вернется?

Та улыбнулась ей, но, встретив проницательный взгляд Кристин, посерьезнела.

– Не беспокойся, милая, он ушел, чтобы поработать, – ответила она младшей сестре.

– Так долго? – капризно спросила Кэсси.

– Да, так случается. Но папа обещал купить нам подарки.

– Подарки? Я люблю подарки! – воодушевилась Кэсси и захлопала в ладоши. – А когда он вернется? Он обещал сделать мне новую куклу!

– Я сама тебе ее сделаю, хорошо? – пообещала Кейт. – Не печалься, он вернется, вот увидишь.

– Поскорей бы! Я хочу получить свой подарок! – отозвалась на это Кэсси и еще на неделю забыла об отце.

Но в конце июля Кассандра стала беспокойной: она с нетерпением ждала возвращения отца, но он не приходил. Однажды, на этой почве, ее охватила настоящая громкая истерика, и сестрам пришлось успокаивать ее всю ночь. После этого всплеска эмоций Кэсси ждала отца уже молча, перестала спрашивать о нем сестер и начала принимать его отсутствие как должное.

К концу месяца, наконец, была завершена долгожданная реконструкция церкви, что было довольно пышно отпраздновано вальсингамцами от мала до велика. Мистер Пилоу вздохнул с облегчением и уехал в Лондон – ему казалось, что с тех пор, как он впервые оказался в захолустье Вальсингам, прошло лет так сто.


***


Возвращение графа Дрэймора в Лондон затянулось до самого августа. Узнав о том, что его наниматель вернулся, мистер Пилоу, без приглашения, явился к нему с отчетом о завершении реставрации и документами, а также за заслуженной оплатой своих услуг. Граф принял его крайне любезно: в последнее время его жизнь была довольно скучна, поэтому визит архитектора и возможность узнать о последних новостях из Вальсингама на время разбавили его скуку.

– Надеюсь, в мое отсутствие не произошло ничего неприятного? – поинтересовался граф, разглядывая на чертеже новый облик церкви, который графически оформил мистер Пилоу. – Вижу, вы постарались на славу, Георг: ваша работа превыше всех похвал, думаю, мои крестьяне были в восторге от восстановления их церквушки.

Мистер Пилоу, довольный высокой похвалой, вольготно расположился в кресле и отпил глоток чаю.

– Сэр, я польщен вашей похвалой и благодарю вас за столь высокий отзыв о моей работе. А все произошедшие в деревне события я описал в своих письмах, – сказал архитектор, заподозривший, что его высокородный наниматель не удосужился прочитать его кропотливую корреспонденцию, и такое пренебрежение к его труду покоробило самолюбие мистера Пилоу.

– Должен признаться, я не читал ваших писем: до вчерашнего дня я был очень далеко от Лондона и не имел возможности ознакомиться с ними, – ничуть не смутившись сказал на это граф, но, заметив недовольство на лице визитера, решил успокоить его. – Уезжая, я позабыл передать вам новый адрес для корреспонденции. Не обижайтесь на мою забывчивость, Георг, так как моя память часто подводит меня.

Искренний вид графа и его извинение остудили обиду мистера Пилоу.

– В таком случае, сэр, я кратко опишу вам события, но советую прочитать мои письма, ведь прожив два месяца в вашем Вальсингаме, я много чего запамятовал, – сказал архитектор и вновь отхлебнул чаю. – Чудный чай, Ваше Благородие. Индийский?

– Китайский, прямиком с плантации. Если он пришелся вам по душе, я прикажу прислать вам десяток фунтов, в знак своей благодарности за проделанную вами работу и за ваше терпение в Вальсингаме, – с улыбкой ответил граф Дрэймор.

– Буду премного благодарен, сэр, – отозвался мистер Пилоу: чай пришелся ему по вкусу, и архитектор был не прочь заполучить хотя бы пару фунтов, а здесь – десять! – С чего мне начать, Ваше Сиятельство?

– Не буду заставлять вас вспомнить все события: довольно будет рассказа о самых значимых, а все остальное я прочитаю в ваших письмах.

– Тогда начну с самого печального события, сэр: погиб пастор Глоуфорд, – тихо сказал мистер Пилоу.

– Как? Пастор? – удивился лорд Дрэймор.

Его лицо нахмурилось: смерть пастора неподдельно огорчила графа.

– К сожалению, сэр, он стал жертвой плиты, сорвавшейся с фасада церкви во время реставрации, – сообщил архитектор. – Крестьяне были в ужасе и скорбели неимоверно.

– Когда произошло это несчастье?

– В начале июля, сэр, точно не помню, но вы найдете в письмах.

– Очень жаль. Пастор Глоуфорд был хорошим человеком, – коротко сказал лорд Дрэймор. На минуту он задумался, но потом задал мучивший его сознание вопрос: – А что его дочери?

– Бедные девушки в печали, сэр. Для них смерть отца стала большой трагедией, да и для вальсингамцев вообще, ведь пастора любили и уважали. В день его гибели я отправил вам письмо с просьбой обратиться к духовенству, чтобы оно направило в вашу деревню нового пастора.

– Увы, меня не было в Лондоне, – огорченно вздохнул граф, подумав, что он много чего пропустил. – И, к сожалению, я не смог исполнить вашу просьбу.

– Не беспокойтесь, сэр, все обошлось: я написал об этом мистеру Моррису, а он обратился к виконту Уилворту, и тот все устроил.

– Ах, мой друг очень любезен, – только и сказал на это граф: его покоробило чрезвычайное благородие виконта Уилворта, но он подавил в себе это темное чувство. – Новый пастор уже вступил в свой приход?

– Да, сэр. На третий день после гибели пастора Глоуфорда он приехал. Этот мистер Литли – весьма приятный молодой человек и показался мне расторопным. С первого же дня приезда он вскружил головы многим деревенским девушкам, – с добродушной усмешкой ответил мистер Пилоу.

При упоминании о деревенских девушках граф тут же вспомнил о Кристин, и мысль о том, что и она увлеклась новым пастором, пришлась ему не по душе.

– Я должен познакомиться с этим… – начал он.

– Мистером Литли, сэр, – подсказал мистер Пилоу.

– Да, с ним. Надеюсь, он исправно исполняет свои обязанности?

– О, сэр, ваши крестьяне весьма довольны им.

– Что ж, я рад. Надеюсь, и я не разочаруюсь в нем. Как он выглядит?

– Сносно, сэр.

– Сносно? Я подумал, что он должен быть писаным красавцем, раз вскружил много девичьих головушек, – усмехнулся лорд, почувствовав острое удовлетворение от такого обыденного описания облика нового пастора, и успокоившись тем, что мистер Литли был всего лишь «сносен».

– В Вальсингаме около десяти незамужних девиц, а молодых мужчин на всех не хватает, поэтому мистер Литли пользуется у тамошних дам большим успехом, – тоже усмехнулся мистер Литли.

– Были ли свадьбы? – поинтересовался граф, выходя на интересующую его тему.

– Да, сэр, одна свадьба и одни крестины. Также, в скором времени, состоится еще одна свадьба.

– И кто же эти счастливцы?

– Дочь покойного пастора мисс Кристин и ее давний ухажер Джон Тайли. Я так много наслышан об их скромном романе, что у меня нет никаких сомнений в том, что они поженятся, – сказал архитектор, приняв деревенские сплетни за правду: он мало разбирался в них и верил всему, о чем болтали в деревне.

– Значит, мисс Кристин? – тихо промолвил граф: от этой новости ему стало еще более неприятно, чем от смерти пастора Глоуфорда.

Прелестная Кристин выходит замуж! А как бы он хотел думать, что она вечно будет незамужней!

– Да, эта девушка очень хороша собой, так что, ее жених получит настоящее сокровище, – благодушно сказал на это мистер Пилоу.

«Увы!» – мрачно подумал граф, злясь оттого, что это сокровище достанется не ему. Да и кому? Какому-то деревенщине!

– Также, сэр, ходят слухи, что новый пастор ухаживает за старшей мисс Глоуфорд – мисс Кэтрин, – продолжил архитектор, совершенно не подозревая о том, что испортил настроение лорда.

– Это лето было богато событиями, – сказал на это граф, не желая выдать свои истинные чувства. – Я обязательно посещу Вальсингам и лично познакомлюсь с новым пастором. А сейчас, полагаю, следует отдать вам ваш гонорар.

Он вынул из сейфа нужную сумму и отдал ее мистеру Пилоу, весьма щедро оплатив его услуги.

– Вы хорошо поработали, Георг. Надеюсь, наше сотрудничество продолжиться и в будущем, – сказала лорд Дрэймор, протягивая архитектору руку.

– Всегда к вашим услугам, сэр. – Тот понял, что ему пора ретироваться, поэтому пожал графу руку и ушел.

«Кристин выходит замуж! Какая жалость, черт побери! – мрачно думал граф, расхаживая по своему просторному кабинету. – Но, может, это к лучшему: мне больше не стоит думать о ней. Замужняя крестьянка, и крестьянка вообще, какой бы красивой она ни была, мне не к чему».

Он достал из письменного стола непрочитанные письма от мистера Пилоу (те, что тот прислал после того, как граф отдал предыдущую корреспонденцию виконту Уилворту) и принялся читать их, желая вникнуть в дела своей деревушки и найти описание гибели пастора Глоуфорда.

«Нужно будет поблагодарить Доминика за его помощь» – решил он и этим же вечером приехал в дом друга.

Виконт был рад визиту графа, так как давно не видел его и не имел возможности обмениваться с ним письмами. Несмотря на разные взгляды на жизнь, они были хорошими друзьями еще с Оксфорда.

Друзья устроились на балконе, с которого открывался вид на грин, налили в стаканы хорошего дорогого бренди, побеседовали о политике, дворе и науке, а затем граф перешел к новостям из Вальсингама.

– Сегодня у меня был мистер Пилоу. Он недавно вернулся из Риверсхольда, – сказал граф. – Он поделился со мной последними событиями из Вальсингама, и, должен сказать, я весьма огорчен ими.

– И какие новости? – поинтересовался виконт, тоже желая получить последние известия.

– Церковь отстроена: Георг показал мне ее новый облик на чертеже, и сейчас она выглядит очень достойно. Также деревню ожидает череда свадеб. Доминик, хочу поблагодарить тебя за хлопоты, которые ты взял на себя в связи с поиском нового пастора – ты здорово выручил меня, друг мой.

– Не стоит благодарности, я сделал это с радостью: не знаю почему, но жизнь твоих крестьян интересует меня. К тому же покойный пастор был достойным человеком и приятным собеседником, – скромно отозвался на эту похвалу виконт.

– Согласен: пастор Глоуфорд был душой моей деревушки, и мне искренне жаль, что его больше нет. Но больше всего мне неприятен тот факт, что его убила моя реставрация, – сокрушенно вздохнул граф.

– Брось, здесь совершенно нет твоей вины: ты хотел принести крестьянам счастье, тем более, сам пастор настоятельно просил тебя провести эти работы. Никто не виноват в том, что старый камень не принял новый, – попытался подбодрить его виконт.

– Я знаю, но все же.... Я чувствую себя виноватым перед его дочерьми. Насколько я знаю, они остались сиротами? У них есть родственники?

– Да, но дальние. Близкие умерли уже давно. Но мистер Моррис сказал, что старшая мисс Глоуфорд крепко держит сестер и хозяйство, к тому же, им помогают соседи и все вальсингамцы.

– Да, но этого мало. А теперь о деле: ты просил продать тебе Риверсхольд вместе с Вальсингамом, но я вынужден огорчить тебя, Доминик: я не собираюсь продавать поместье, но, если надумаю, то продам только тебе, даю слово.

– Признаться, я огорчен, но это – твоя собственность, и ты волен распоряжаться ею по своему усмотрению. Никаких обид, друг мой, – сказал виконт Уилворт, но на самом деле он был крайне огорчен отказом графа. – Но я попрошу тебя дать мне возможность пожить в Риверсхольде некоторое время.

– Да, конечно, живи, сколько пожелаешь, – согласился граф. – Но что ты намерен делать в этой глуши?

– Я хочу помочь мисс Кассандре. Недавно я имел беседу с мистером Лиабристом – известным психиатром о состоянии этой девушки, и он сказал, что в ее случае не все потеряно. Я свожу ее в Лондон к нему на прием, – прямо ответил виконт.

– И что потом?

– Он назначит лечение и будет заниматься с ней. Запамятовал сказать тебе: доктор Моррис желает удочерить эту бедную девушку.

– Мистер Моррис? – усмехнулся граф и сказал с сарказмом: – Вижу, эта девица тронула многих. Однако, уверен, ее сестры не согласятся на это безумие.

– Я понимаю, что все пройдет не так безоблачно, как хотелось бы мне и доктору Моррису, и что нам придется побороться за Кэсси, но, надеюсь, я смогу уговорить мисс Кэтрин – она любит сестру и позволит вылечить ее.

– Я почти не осведомлен, насколько крепки их родственные связи, поэтому просто пожелаю тебе удачи в твоих стремлениях, – лукавя, отозвался на это граф. – Думаю, и мне необходима поездка в Риверсхольд, чтобы посмотреть на нового пастора: мистер Пилоу высоко оценил его достоинства, но я желаю сам убедиться в его порядочности. К тому же эскиз новой церкви настолько хорош, что меня охватило огромное желание увидеть ее в действительности.

Виконт внимательно слушал друга и с удовлетворением отметил, что тот ни разу не спросил и не обмолвился о Кристин Глоуфорд. Сам же граф решил раз и навсегда забыть об этой девушке, и искать с ней встречи не желал.

– Я рад, что ты разделишь со мной поездку, – с улыбкой сказал виконт другу. – Но теперь, когда церковь родилась заново, подумай о восстановлении домов крестьян. Мистер Моррис рассказал мне, в каком ужасном состоянии они находятся, и я также как и ты желаю помочь им.

– Нет, Доминик, это моя обуза, – нахмурился граф.

– Но ты можешь обращаться ко мне.

– Если мне понадобится помощь, я так и сделаю. Когда ты выезжаешь в Риверсхольд?

– Через два дня: следует разобрать бумаги и уладить дела.

– Великолепно, тогда выезжаем вместе. Я сегодня же пошлю телеграмму в Риверсхольд, чтобы слуги подготовили его к нашему приезду.

– Если ты не возражаешь, я хотел бы пригласить в Риверсхольд мистера Морриса: он будет не прочь повидаться с мисс Кэсси, – попросил виконт.

– Я не возражаю. Но что думает обо всем этом его дражайшая супруга?

– Она жалеет бедную девушку: у Моррисов нет детей, и мысль об удочерении крайне занимает ее. Осталось только уговорить мисс Кэтрин дать разрешение на удочерение.

Следующим утром виконт Уилворт послал записку мистеру Моррису с приглашением разделить с ним поездку в Риверсхольд, однако, к огромному его удивлению, вместо доктора на прием к виконту пришла его супруга: она была одета в черные одежды.

– Боже, миссис Моррис, неужели с вашим супругом произошла трагедия? – спросил ее виконт, сразу определивший, что женщина носит траур.

Миссис Моррис приподняла черную вуаль, скрывающую ее лицо, и посмотрела на виконта красными от долгого плача глазами.

– Ах, сэр, такая беда! Его нет больше, моего Бенджамина! – дрожащим голосом ответила она. – Вчера вечером он возвращался от пациента, и на него напала шайка грабителей – его обокрали и убили. Ах, какое горе! Бедный мой Бенджамин! – Она вновь залилась слезами.

Виконт принялся утешать пожилую вдову, глубоко расстроенный смертью такого замечательного человека, каким был доктор Моррис. Это известие выбило виконта из колеи, и его приподнятое настроение тотчас улетучилось, уступив место печали.

– Сэр, послезавтра будут похороны, и я прошу вас прийти проститься с ним, ведь он высоко ценил вас и вашу с ним дружбу, – попросила миссис Моррис, когда немного пришла в себя.

– Безусловно, я буду, миссис Моррис. Ваш супруг был замечательным человеком и искусным доктором, – ответил на это виконт. – Примите мои искренние соболезнования.

Когда вдова Моррис ушла, виконт сел в кресло и глубоко задумался.

«Бедный доктор. Надеюсь, полиция найдет мерзавцев, лишивших его жизни, и повесит их! Но что теперь? Как я смогу привезти в Лондон мисс Кассандру и быть ближе к ней? А что, если я сам удочерю ее? Нужно будет поговорить с ней, подружиться с ней, чтобы она стала доверять мне не меньше, чем мистеру Моррису. Я удочерю ее, вылечу и подберу ей хорошую партию – она достойна лучшей жизни, чем увядание в болезни, чем существование в Вальсингаме» – решил он, однако не желая уведомлять о своих планах друга – графа Дрэймора.

Виконт послал графу записку с горькой вестью об убийстве Морриса и попросил друга отложить поездку еще на день, чтобы иметь возможность присутствовать на похоронах доктора и провести его в последний путь.

Глава 15

На похороны мистера Морриса – известного и любимого всеми доктора, пришли многие: его родственники, друзья, пациенты, знакомые, а также виконт Уилворт и граф Дрэймор. Присутствовал и мистер Пилоу – он был чрезвычайно расстроен и опечален смертью своего доброго друга. Миссис Моррис находилась в окружении родственников, но это не останавливало потоки слез, льющиеся из ее глаз, и виконту Уилворту почему-то показалось, что с такой же горечью рыдали сестры Глоуфорд, когда хоронили отца. Виконта объял озноб и неприятное ощущение соприкосновения со смертью, но он оставался на похоронах до самого их завершения.

На следующий день он и граф выехали в поместье Риверсхольд. Погода стояла жаркая и сухая, и в закрытой карете лорда Дрэймора стояла настоящая духота, не располагавшая к долгим беседам, однако графа сильно занимала одна мысль.

– Я хотел спросить тебя, – наконец, сказал лорд Дрэймор после долгой тишины, царящей в карете. – Что ты намерен предпринять сейчас, когда доктор Моррис уже не сможет удочерить безумную девочку?

– Она не безумная, Колин, она – умственно-отсталая, – резко бросил на это виконт, уязвленный пренебрежительным отзывом друга о Кэсси.

– На мой взгляд, это равноценно, – усмехнулся тот.

– Нет, неравноценно, и любой психиатр объяснит тебе почему.

– Остынь, Доминик, и не цепляйся к словам: я сказал это не со злым умыслом.

– Да, извини, кажется, я слишком близко принимаю это к сердцу. Но я утолю твое любопытство: после беседы с миссис Моррис я понял, что должен предпринять в свете сложившихся обстоятельств.

– Что же?

– Я сам удочерю мисс Кассандру Глоуфорд.

Граф не смог сдержать саркастическую улыбку и коротко рассмеялся: слова друга казались ему глупыми и унизительными, настоящим безумием.

– Удочерить? Ты в своем уме, друг мой? – со смехом спросил он.

Виконт смотрел на него без тени улыбки. Насмешливый тон графа задел его за живое.

– Где ты видишь безумие? – резко спросил он.

– Ты – виконт, аристократ, а она – полоумная, нищая, грязная крестьянка! – сердито воскликнул граф, недовольный решительным видом друга.

– Мисс Кассандра – хорошая, добрая девушка. Я искренне желаю помочь ей и окружить эту бедную девушку комфортом, который она заслуживает, – без тени смущения, ледяным тоном сказал на это виконт Уилворт.

– Желаешь помочь ей? Так помогай! Но, чтобы оказать ей помощь, совсем необязательно удочерять ее! – с упреком в голосе сказал граф, желая отговорить виконта от дурной, на его взгляд, затеи.

– Решено, – коротко бросил тот. – Я наполню жизнь Кэсси радостью.

– Но разве не ты утверждал, что лондонским аристократам претит связываться с крестьянками? – насмешливо напомнил ему граф.

– Твои мысли и желания насчет мисс Кристин были полны чего угодно, но только не жалости и ни желания помочь, – холодно ответил на это виконт.

– Доминик, друг мой, очнись! Ты не можешь удочерить ее! Какие пойдут сплетни? Ты – холостой, богатый аристократ, а твоя крестьянка – молоденькая, к тому же, удивительно красивая девушка. Поверь мне, все будут уверены в том, что ты удочерил ее для того, чтобы развлекаться с ней!

– Нет, Колин, так подумают лишь такие аморально-мыслящие люди, как ты! Бог свидетель, как мне противны эти твои речи! – горячо воскликнул виконт.

Граф не был оскорблен словами друга, так как понимал, что сам задел его.

– Хорошо, предположим, сплетен не будет, и высший свет не посчитает тебя развратником, но каковы будут последствия твоего чересчур благородного поступка? Что о тебе скажут при дворе?

– Каким бы дружеским и высоким не было твое желание спасти мою репутацию, я не отступлю. Я удочерю мисс Кассандру и вылечу ее, – твердо сказал виконт, желая поставить в этом неприятном разговоре точку.

– А что скажет твоя будущая супруга? – не унимался его друг. – Тебе тридцать четыре года: тебе пора жениться и родить наследника. Но с такой обузой, как твоя полоумная приемная дочь, за тебя не выйдет ни одна благоразумно мыслящая девица!

– Об этом не беспокойся: у меня уже есть на примете чудная девушка – мисс Рошвильд: она не богата, но умна и мила.

– Дочь старика Рошвильда? Да он тебя к ней не подпустит, когда узнает, что за ярмо будет висеть на шее его дочери, если ей не хватит ума отказать тебе!

– Усмири, наконец, свой пыл! Почему я должен оправдываться перед тобой? Это мое решение, и мисс Кассандра будет моей обузой, а ты беспокоишься так, словно я навязываю ее тебе! – рассердился виконт.

– Я не пытаюсь унизить тебя и не читаю тебе проповеди! Я всего лишь желаю отрезвить твой разум и удержать тебя от роковой для твоей карьеры и для твоего имени ошибки, – резко ответил на это граф. – Ты совершишь огромную глупость, если удочеришь эту девицу.

– А я уверен в обратном, – холодно бросил виконт Уилворт.

– Надеюсь, старшая Глоуфорд ни за что не согласится на твое неуместное, никому не нужное предложение, – напоследок, сказал лорд Дрэймор.

Виконт ничего не ответил и лишь усмехнулся.

Оставшийся до Риверсхольда путь друзья ехали молча и даже не смотрели друг на друга. Граф Дрэймор не понимал, чем его друга так зацепила слабоумная девушка, с которой сам виконт даже не был знаком лично и которую знал лишь со слов и восторженных отзывов о ней мистера Морриса. Он хотел помочь виконту, уговорить его не губить свою жизнь, себя и карьеру, и отказаться от удочерения Кэсси, ведь любил друга, как собственного брата, и желал ему только добра. Но, видя, с каким упрямым упорством Доминик отвечал ему, и то, какая злость охватила его из-за произошедшего разговора, граф решил молчать, надеясь и в душе зная, что Кэтрин не позволит забрать от себя свою младшую сестру. Однако он даже не думал о том, что виконт думал о том, что его друг отчасти прав: его репутация в обществе будет испорчена, а развратное, но мнящее себя добродетельным, общество будет порицать его за удочерение Кэсси и считать девушку его любовницей.

Но благородный лорд не мог отступиться от своей цели: образ прекрасной девушки, считающей себя ребенком, пленял виконта, и его желание оказать ей помощь возрастало с каждым часом, и он уже видел себя за ланчем, прямо на зеленом грине, с расстеленным одеялом, на котором покоились чашки, чай, снедь и сладости для Кэсси, а сама девушка бегала по газону и играла с его собаками. В виконте жило эгоистичное желание стать ее спасителем, привязать Кэсси к себе, заботиться о ней и стать объектом ее нежных дочерних чувств, но не более – то, в чем подозревал его граф он был неповинен, и ему, напротив, были мерзки даже намеки на то, что он будет жить с девушкой как с любовницей. Его намерения были чисты и благородны, что в высшем свете было большой редкостью, но виконт обладал удивительно добрым сердцем, что иногда делало его уязвимым в хитросплетениях придворных интриг, в которых сам он никогда не участвовал.

«А супруга… Найдется» – с равнодушием подумал он.

Друзья добрались до Риверсхольда лишь утром следующего дня. Они молчаливо сошли с кареты, и, не сказав друг другу ни слова, разошлись по своим покоям и уснули. Слуги разобрали багаж и захлопотали по хозяйству.

Устав от долгой дороги, виконт Уилворт проснулся лишь в полдень но, когда совершил туалет, оделся и спустился к ланчу, оказалось, что граф Дрэймор уже уехал в Вальсингам, словно нарочно для того, чтобы отправиться в деревню в одиночестве. Поведение друга покоробило виконта, но он не собирался отказываться от удочерения Кэсси, поэтому, покончив с ланчем, лорд приказал привести ему лошадь и верхом отправился совершать прогулку по поместью и окрестностям.

Поместье Риверсхольд простиралось на большие площади и утопало в зелени: вокруг красивого хозяйского особняка зеленели посаженные сады, шумели несколько фонтанов, застыли статуи, которые граф так и не снес. Окрестности были полны прекрасных видов и живности, а там, вдали, простирался небольшой, но довольно густой лес, в котором никто не охотился, так как вальсингамцы боялись охотиться в хозяйских угодьях.

Вокруг было столько раздолья, что виконт не удержался от соблазна насладиться быстрой ездой и пустил свою лошадь галопом: деревья вокруг мелькали, и пыль, поднятая копытами лошади, поднималась с дороги и медленно опускалась позади пути всадника. Чтобы полюбоваться скоростью, виконт обратил взгляд назад, увидел устроенную ним песчаную бурю, усмехнулся и вновь всмотрелся вперед, и тут, к большому своему ужасу, увидел, как женская фигура выбежала из невысоких кустов и побежала наперекор дороге, по которой мчалась лошадь виконта. Всадник с силой потянул за удила, чтобы остановить разгорячившуюся лошадь, но женщина, выбежавшая на дорогу, вдруг остановилась на полпути и застыла, словно наблюдая за тем, как на нее несется лошадь.

Виконт уже подумал, что нечаянно собьет несчастную, но лошадь покорилась его руке и встала на дыбы, прямо перед носом женщины, и та отпрянула и упала на спину: ее длинные волосы блеснули под лучами солнца, а юбка длинного серого платья взметнулось вверх. Виконт поспешил спешиться, чтобы помочь женщине, и, осторожно переступая через разбросанные на дороге красные яблоки, склонился над упавшей, и теперь на него смотрели широко-раскрытые темно-голубые глаза. Прекрасное личико, обрамленное растрепанными золотыми кудрями, было испуганным, а губы приоткрыты в немом вопросе.

«Это же Кэсси! Прекрасная неразумная девушка!» – пронеслось в голове виконта. Теперь, когда он увидел ее так близко, она оказалась вдвое красивее, чем когда он видел ее у церкви. На секунду виконт Уилворт потерял дар речи и застыл в немом восхищении ее красотой, но потом спохватился и поспешил помочь девушке подняться на ноги.

– Приношу вам свои искренние извинения, мисс, я не увидел вас. Вы так стремительно появились на моем пути! – извинился он и протянул ей руку. – Прошу, позвольте мне помочь вам. Вы не ушиблись?

Но Кэсси молчала. Она проворно поднялась на ноги, но так ничего и не ответила ему. Девушка была напугана: всего миг назад она перебегала дорогу, неся в подоле платья яблоки, сорванные в саду графа Дрэймора, а когда увидела несущуюся на нее лошадь, до смерти перепугалась и застыла как жена Лота, обратившаяся в соляную статую. Кэсси не успела даже вскрикнуть, а просто упала на спину, и яблоки, взлетевшие вверх, как снаряды приземлились рядом с ней на пыльной дороге.

– Мисс, с вами все в порядке? – мягко спросил виконт, смутившийся ее безответной реакцией на его извинения.

Кэсси перевела взгляд с его лица на яблоки, лежащие на земле, и ее губы задрожали от обиды.

– Мои яблоки… Они теперь все грязные, – тихо, но обиженно сказала она.

– Я помогу вам собрать их, – настойчиво сказал виконт, не зная, как вести себя с этой девушкой и что следует говорить.

Девушка вновь ничего не ответила и нервными движениями принялась отряхивать свое бедное платье от пыли, а затем поправила свои длинные распущенные кудри. После этого, метнув на виконта, смотревшего на ее прелестное лицо, глубоко обиженный взгляд, Кэсси стала собирать с земли яблоки. Виконт бросился помогать ей, а когда все яблоки оказались в подоле платья Кэсси, лорд мягко улыбнулся и решил вновь заговорить с девушкой.

– Мисс, я вновь приношу вам свои извинения. Поверьте, я не хотел причинить вам вреда. Я напугал вас? – мягко спросил он.

– Ваша лошадка чуть не ударила меня! – красивым мелодичным голосом ответила Кэсси, но в нем все еще слышался испуг.

– Я не хотел обидеть вас. Но это моя вина, прошу простить меня.

Виконт смотрел на Кэсси и не мог поверить в то, что она, стоявшая перед ним, такая красивая и смущенная, обладающая таким мелодичным и звонким голосом, на самом деле, была глупа как ребенок: девушка смотрела на него с тем выражением, с каким дети смотрят на взрослых и ждут, что те скажут.

– Вы не ушиблись? – повторил свой вопрос виконт, не смея верить в то, что эта девушка слабоумна.

– Нет, – честно ответила Кэсси, глядя на него и сжимая пальцами подол своего платья, в котором лежали ворованные яблоки, обнажая при этом свои красивые ноги почти до колен, так что виконт не смел опустить взгляд ниже ее лица.

– Вы ведь Кассандра Глоуфорд? Дочь пастора? – осторожно спросил виконт, боясь, что при упоминании о покойном отце, Кэсси расплачется.

– Да, мой папа – пастор, а еще у меня есть две сестры… Но меня зовут не Кассандра, а Кэсси. – Она вдруг сильно смутилась и опустила взгляд на землю. – Кэти запрещает мне разговаривать с незнакомыми людьми.

«Какой яркий и тревожный контраст представляет собой это создание: такая ангельская внешность и такой слабый ум! – Подумал виконт, и его сердце дрогнуло от жалости к ней. – Она разговаривает как ребенок!».

– Но вы видели меня два месяца назад, в церкви, разве вы не помните моего визита? – спросил он.

– Нет, – нахмурив лоб, ответила девушка.

– Я и ваш лендлорд приезжали в вашу церковь, на служение. Вы должны помнить, – подсказал ей виконт.

«У нее проблемы с памятью? Бедная девочка!» – подумал он, неверно истолковав ее ответ.

– Мой папа говорит, что этот лендлорд очень хороший, – вдруг улыбнулась Кэсси, вновь взглянув на виконта, и ее солнечная, прекрасная улыбка заставила улыбнуться и его.

Но виконт вдумался в ее слова и нахмурился: Кэсси говорила о покойном отце так, будто он был жив.

– А где сейчас ваш отец? – решил уточнить он, чувствуя неладное.

– Он ушел, но Кэти говорит, что он скоро вернется, но его нет и нет! Я уже так соскучилась! Но мы его ждем, – доверительным тоном сказала ему Кэсси.

«Что? Ей не сообщили о смерти отца? – подумал виконт, и его наполнило неприятное чувство. – Но должен ли я сообщить ей об этом? Имею ли я на это право, если ее родные сестры умолчали о трагедии? Нет, не имею».

– А кто вы? – спросила Кэсси и посмотрела на стоявшую неподалеку лошадь. – Как зовут вашу лошадку?

– Меня зовут Доминик, виконт Уилворт. А имя моей лошади – Яблоко, – с улыбкой ответил ей виконт.

– А почему Яблоко?

– Потому что… – Виконт взял лошадь под уздцы и подвел ее к девушке. – Видите эти серые пятна на ее крупе?

Кэсси с любопытством уставилась на круп Яблока и кивнула.

– Это называется «яблоки».

– Поэтому вы ее так назвали? – удивилась девушка.

– Да, именно поэтому, – улыбнулся виконт.

– А можно я ее поглажу? – попросила она, с любовью глядя на благородное животное.

– Конечно, – разрешил виконт.

Кэсси подхватила подол одной рукой, а второй осторожно погладила мягкую шею лошади.

– Она такая красивая, ваша лошадка! – хихикнула Кэсси, посмотрев на виконта.

Тот лишь улыбнулся.

«Но почему никто не рассказал ей о смерти отца? Нужно побеседовать об этом с мисс Кэтрин» – решил он, с жалостливой улыбкой наблюдая за Кэсси.

Теперь виконт отчетливо понял, что, несмотря на свои семнадцать лет, эта девушка вела себя как маленькая девочка: такое поведение было присуще его крестнице Эмили, девочке шести лет.

– А лошади едят яблоки? Смотрите, она хочет поесть! – сказала Кэсси, увидев, как лошадь потянулась к яблокам, лежащим в подоле ее платья.

– Вы можете дать ей одно, – ответил виконт.

Кэсси взяла яблоко и хотела, было, дать его лошади, но вдруг заколебалась и смущенно посмотрела на виконта.

– Я боюсь, что она откусит мне пальцы, – нахмурившись, сказала она.

– Не бойтесь, этого не случится. Вот, смотрите, – отозвался виконт и, забрав у Кэсси яблоко, положил его на раскрытую ладонь и протянул его лошади – яблоко тотчас было деликатно съедено.

– Не бойтесь, Кэсси, она не кусается, – подбодрил виконт девушку.

Она поверила ему и, взяв еще одно яблоко, дрожащей рукой протянула его лошади, а та мягко смела его с ее ладони своими мягкими губами.

– Ой, щекотно! – рассмеялась Кэсси. – А где вы живете?

– В поместье. В Риверсхольде, – ответил виконт, подумав о том, как прелестна эта девушка-ребенок. Ее детское поведение забавляло его.

– У вас там большие вкусные яблоки растут, – сказала ему Кэсси, продолжая скармливать лошади свои яблоки.

– Эти яблоки как раз оттуда? – тихо рассмеялся виконт.

Услышав эти слова, Кэсси прекратила свое занятие, сильно сжала подол юбки, будто пряча яблоки, и беспокойно посмотрела на собеседника.

– Вы будете ругаться? – тихо спросила она.

– Нет, Кэсси, разумеется нет. Эти яблоки никто не ест, так что, можете рвать их сколько вам угодно, – с улыбкой ответил ей он.

– Спасибо! – Кэсси просияла от счастья.

«Я обязательно помогу тебе, Кэсси. Я вылечу тебя. И даже к лучшему, что ты живешь здесь, вдали от людей и мужчин, ведь с твоей ангельской красотой, над тобой сразу бы надругались» – с болью подумал виконт, глядя на девушку.

– Кэсси! Ну, где ты ходишь? – вдруг послышался недовольный мальчишеский голос, и из-за кустов выскочил взлохмаченный мальчишка в ободранной грязной одежде. Но, увидев виконта, мальчик смутился. – Ой, здрасте, сэр! Кэсси, давай быстрей!

– Уже иду! – крикнула ему Кэсси, а затем, с сияющим от счастья лицом, сказала виконту: – Это мои друзья! Они ждут меня. До свидания!

Она быстро побежала к мальчишке, и они скрылись за кустами.

Виконт наблюдал за девушкой, а когда она исчезла, взял под уздцы лошадь и пешком медленно побрел в Риверсхольд. Неожиданная и странная встреча с Кэсси взволновала и опустошила его душу: он не ожидал того, как трудно будет ему перенести болезнь Кэсси. Детское поведение уже взрослой девушки неприятно впечатлило его, и, когда виконт направлялся в Риверсхольд, его мысли были полны ею и ее болезнью.

Глава 16

Приехав в деревню, лорд Дрэймор тут же направился в церковь: он не желал всеобщего внимания, поэтому быстро прошмыгнул из экипажа в церковь, где нашел нового пастора и свел с ним знакомство.

Несмотря на недолгое пребывание, мистер Литли уже считал Вальсингам своей вотчиной. Неожиданный приезд лендлорда взволновал его и заставил быть предельно почтительным и льстивым. Молодой пастор в подробностях поведал графу Дрэймору свою биографию, однако не забыв о похвалах своим учителям, рассказал о проделанной им работе в деревне за время пребывания здесь и не запамятовал отвесить графу пару комплиментов. Граф совершенно ясно понимал, что мистер Литли лебезит перед ним, но похвалил его за службу и пообещал выделить деньги на ремонт домов и дорог деревни. Напоследок, граф пригласил пастора на завтрашний обед в Риверсхольд, и от такой чести мистер Литли зарделся, как маков цвет, горячо поблагодарил лендлорда и пообещал обязательно приехать, без всяких опозданий.

После знакомства с новым пастором, слегка утомленный комплиментами, лорд Дрэймор уехал в Риверсхольд. Поднимаясь по лестнице, он столкнулся с виконтом Уилвортом и с одного лишь взгляда на него обнаружил, что тот был печален и задумчив.

– Доминик, чем ты так расстроен? – поинтересовался он у друга.

– Сегодня я имел беседу с мисс Кассандрой, – ответил виконт.

– Но разве ты не за этим сюда приехал? – усмехнулся граф.

– Именно, но все оказалось сложнее, чем я того ожидал. Я поговорил с ней, и в моей душе образовался камнепад: она больна, Колин, очень больна. Кэсси выглядит прекрасной взрослой девушкой, но по уму она сущий ребенок.

Граф деликатно промолчал, но в душе обрадовался мрачному настроению друга, надеясь на то, что последующие его встречи с больной девушкой лишь сильнее оттолкнут его от нее и что он откажется от мысли об удочерении.

– Где ты пропадал? – спросил виконт, желая отвлечься от своих тяжелых мыслей.

– В церкви: беседовал с новым пастором моей деревни. Он, конечно, не так умен и прямолинеен, как покойный Глоуфорд, но для того, чтобы читать проповеди сгодится.

– Результат реставрации церкви удовлетворил тебя?

– Вполне: не зря мистер Пилоу имеет громкую славу. Не желаешь посетить со мной завтрашнюю вечерню, чтобы увидеть все своими глазами? – предложил граф, чтобы растравить душу друга, ведь знал, что Глоуфорды, включая Кэсси, не пропускают ни одной службы.

«И там будет Кристин» – вдруг подумал он, но тотчас отбросил эту мысль, напомнив себе о том, что вскоре Кристин станет замужней женщиной и будет принадлежать грязному бедняку.

– Согласен, – отозвался виконт на предложение друга. – Думаю, до завтра мое дурное настроение рассеется.

– Чем тебя так расстроила Кэсси? – спросил граф, искренне удивляясь этому факту, ведь знал, что виконт симпатизировал этой деревенской полоумной девчонке.

– Не могу объяснить… Она была трогательной, совершенно неземной, смущенной. Мне так жаль ее, что даже больно думать о ней, – честно ответил виконт. – Видеть ребенка в теле такой девушки – очень странно и мучительно больно, понимать, что она взрослеет, а ее разум – нет. И сегодня я заметил одну вещь, которая еще сильнее встревожила меня.

– Правда? И что же это?

– Кэсси говорила о своем отце странные вещи: видимо, она не знает о том, что пастора Глоуфорда уже месяц как нет среди живых.

– Что ж, жаль. Но хочу обрадовать тебя: новый пастор приглашен мною на завтрашний обед, и ты будешь иметь возможность спросить его обо всем, чем интересуешься, думаю, он в курсе всех событий, происходящих в деревне, – предложил граф.

– Прекрасно. Если новый пастор настолько осведомлен, он обязательно просветит меня в некоторых вопросах о мисс Кассандре и ее сестрах, – ответил на это виконт. – Но, неужели, ты изменил свое мнение насчет удочерения мною Кэсси?

– Поверь, этот вопрос меня больше не интересует, – солгал его друг. – Я хотел бы посоветоваться с новым пастором насчет строительства новых домов, или же ремонта старых.

– Это благородно с твоей стороны. А теперь, прошу извинить меня, мне срочно нужно написать и отправить пару писем в Лондон.

На этом друзья расстались.

На следующий день пастор Литли, как и обещал, без минуты опоздания и на пару минут раньше положенного, при всем параде, явился на обед в Риверсхольд. Пастор не бывал в поместье прежде, поэтому, подъезжая к нему на старой телеге, запряженной единственной лошадью Вальсингама, его душу охватило восхищение. Какое богатое красивое поместье! Какой огромный великолепный дом! К тому же вчера новый лендлорд показался мистеру Литли блестящим оратором и дипломатом, и пастор счел за должное завоевать его расположение.

Несмотря на отдаленность от цивилизации, поместье Риверсхольд было одним из крупнейших в королевстве и, действительно, поражало воображение роскошью и красотой: огромный продолговатый трехэтажный дом в классическом английском стиле белел на зеленом полотне газонов и голубого неба, как одинокая, но внушительная скала. Природа, хозяйский дом и постройки вокруг него показалось пастору настолько величественными, что у него не осталось никаких сомнений в знатности и богатстве лорда, с которым свела его судьба. Также мистер Литли ясно понял, что его лорд имеет значительный вес не только в Вальсингаме, но и в высшем свете королевства.

Пастор подъехал к широкой каменной аллее, ведущей в дом, спешился, робко подошел к высоким парадным дверям, украшенным железным гербом, и громко постучал кольцом, и уже через мгновение на него смотрел одетый в темную ливрею, высокий, пожилой, стройный мужчина с благородной осанкой и седыми волосами. Под этим надменным, проницательным взглядом пастор сконфузился и наполнился смущением за свою дешевую, но опрятную и чистую одежду. Но затем, решив, что он все-таки тоже человек не маленький, а пастор, как ни как, мистер Литли выпрямил спину, расправил плечи и важным тоном уведомил о том, что «Его Сиятельство ждет его к обеду».

– Прошу вашу шляпу, сэр, – холодным, но вежливым тоном сказал ему дворецкий. Пастор послушно снял и протянул ему свою шляпу, и тот продолжил: – Следуете за мной, сэр.

Дворецкий провел пастора в большую, красивую и дорого обставленную столовую, огласил лордам, беседовавшим в другой комнате о том, что явился гость насегодняшний обед и молча удалился. Сконфуженный таким бесцеремонным приемом дворецкого, мистер Литли торопливо засеменил к идущим ему навстречу знатным господам и не забыл сделать низкий поклон каждому.

– Какая честь, Ваше Сиятельство, быть приглашенным в ваше прекрасное поместье! – уважительно сказал он графу Дрэймору.

– Вы заслуживаете этой чести, преподобный, – чуть насмешливо ответил ему тот, вновь увидевший лесть со стороны пастора. – Позвольте представить вам моего друга – виконта Уилворта.

– Какая честь, сэр! – вновь воскликнул пастор и глубоко удивился тому, что этот знатный муж протянул ему руку для пожатия.

– Наслышан о вас, – сказал виконт пастору, окинув взглядом его высокую худую фигуру, бледную физиономию и огненно-рыжие волосы, которые сводили с ума вальсингамских девушек.

«Наверняка, бывший семинарист, – с усмешкой подумал виконт. – А как он лебезит!»

– Виконт имеет к вам вопросы о семействе Глоуфорд, – сказал пастору граф.

– О, я отвечу на все интересующие вас вопросы, сэр! – с готовностью отозвался на это пастор.

– Прошу, присаживайтесь, – предложил, точнее, приказал ему граф Дрэймор, подводя его к одному из больших стульев, больше похожих на кресла.

Пастор сел за стол, лорды заняли свои места, и тут мистер Литли увидел и с неудовольствием понял, что они отсадили его от себя на два стула.

«Показывают, что я ниже их! – с обидой подумал пастор. – Где это видано, чтобы служителей церкви ставили в такое неуважительное положение?»

Но ни граф, ни виконт, не заметили тени, пробежавшей по лицу преподобного, скорее, отнеслись к этому равнодушно, ведь таковы были порядки в высшем обществе: явись на этот обед ныне покойный пастор Глоуфорд, его посадили бы там же, где сейчас сидел мистер Литли, и он принял бы этот факт как должное, но у молодого пастора были весьма размытые понятия о таких вещах. Обида пастора прошла, как только он узрел перед собой дорогую белую скатерть, тарелки и приборы из чистого серебра и хрустальные бокалы.

«А с чего еще едят аристократы?! Серебро, хрусталь… Все как положено!» – пронеслось в голове пастора,

Подали обед, и от разнообразия блюд пастор растерялся, ведь не знал, как следует вкушать половину их них, поэтому ограничился супом, куском жареного поросенка, салатом и бокалом воды. Зная о том, что в богатых поместьях подают дорогие и выдержанные вина, он не отказался бы от этого угощения, но боялся уронить свою персону в глазах лордов.

– Я здесь не затем, чтобы увидеть вас, преподобный, но для того, чтобы решить сложную ситуацию с жилищными условиями моих крестьян. В первую очередь, я хочу узнать, сколько человек живет в Вальсингаме на данный момент. В прошлый мой приезд здесь насчитывалось сто пятьдесят один крестьян, – сказал граф, с улыбкой наблюдая за тем, как пастор жадно уплетает богатое угощение.

– Слава Творцу, с тех пор, как не стало пастора, Вальсингам не нес потерь, наоборот, – были крестины, и сейчас в деревне живет сто пятьдесят два человека, включая меня, – ответил пастор, поспешно прожевав большой кусок жареного мяса.

– Хорошие новости, преподобный. Я доволен. Запамятовал сообщить: я и виконт посетим сегодняшнюю вечерню, – заявил граф.

– Это огромная честь для меня, Ваше Сиятельство! – встрепенулся пастор, немного испугавшись ответственности, так неожиданно упавшей на его голову.

– А после я пройдусь по деревне и оценю состояние домов и дорог. А что с наличием у крестьян домашнего скота? Есть ли у них лошади и коровы?

– Ваше сиятельство, в деревне было лишь две коровы, но одна умерла этой зимой. Однако каждая семья держит по паре-тройке коз. Свиней мало, в основном, разводят птицу. Лошадь в деревне всего одна, и сегодня мне предоставили ее для поездки к вам, – на одном дыхании ответил пастор.

– Вы были знакомы с пастором Глоуфорд? – спросил его виконт.

– К сожалению, в тот же день, когда я приехал в Вальсингам, мне пришлось его похоронить, – печально вздохнул мистер Литли и принялся за салат.

– Вчера я встретил мисс Кассандру Глоуфорд, и в глаза мне бросилось, что она не осведомлена о смерти отца. Чем продиктована эта ее неосведомленность?

– Мисс Кэтрин попросила крестьян скрывать это от нее.

– Но зачем?

– Мисс Кэтрин объясняла мне, но я запамятовал… Вы можете спросить ее об этом сегодня, после вечерни: эта набожная девушка не пропускает ни одной службы.

– Я слышал о вашем увлечении мисс Кэтрин, – улыбнулся граф.

– О, не думал, что мои чувства к ней так заметны, – смутился пастор Литли: он, конечно, был наслышан о сплетнях насчет него и Кэтрин, но, услышав это из уст лендлорда, сконфузился.

– Так это правда?

– Должен признаться, сэр… Мисс Кэтрин Глоуфорд – прекрасная девушка и будет хорошей женой, – ответил пастор, решив не таиться перед лендлордом. – Она очень религиозна и хозяйственна, и в скором времени я сделаю ей предложение руки и сердца.

– Прекрасный выбор супруги, преподобный, но, как я знаю, мисс Кэтрин очень привязана к своей младшей сестре, – усмехнулся на это граф.

«А этот Литли не промах, раз сразу замахнулся не на какую-нибудь деревенщину, а на саму мисс Кэтрин!» – насмешливо подумал он.

– Вы совершенно правы, Ваше Сиятельство, мисс Кэтрин очень любит мисс Кассандру, да и все крестьяне ее любят, – отозвался мистер Литли. – Жаль, что девушка ненормальна, иначе, уверен, она уже давно была бы замужем.

– Но вы уверены в том, что мисс Кэтрин даст вам согласие на брак? – осведомился виконт Уилворт. – Она отказала многим претендентам на ее руку.

– Смею надеяться, сэр, мне она не откажет. Мисс Кэтрин помогает мне в церкви, и мы с ней часто общаемся. Я уверен, что в некотором смысле нравлюсь ей.

Джентльменов рассмешила самонадеянность пастора, но они скрыли свои улыбки за бокалами вина.

– Что вы можете сказать о мисс Кассандре? – спросил виконт.

– Мисс Кэсси проводит большую часть дня вне дома, и я заметил, что она часто спит на моих служениях, а это весьма неодобрительно. Спать на службе Господней! Но, несмотря на это, она хорошая, сердечная девушка, но, к сожалению, глупа как ребенок…

– Мисс Кассандра не глупа, а больна, – перебил пастора виконт: ему не понравилось, как тот отозвался о Кэсси. – Если ее вылечить, она станет нормальным и здоровым членом общества.

– О, сэр, вы неверно истолковали мои слова! Я ничего не имею против бедной мисс Кассандры, – торопливо сказал пастор, напуганный ледяным тоном виконта Уилворта. – Я всего лишь говорил о том, что она ведет себя как ребенок, но мне она нравится – такая веселая и милая девушка!

Повисло молчание, но виконт продолжал холодно смотреть на пастора, а тот съежился под его взглядом, и у него пропал всякий аппетит. Граф Дрэймор же насмешливо подумал о том, как рассердился его друг от слов мистера Литли.

– У меня есть возможность вылечить мисс Кассандру, – наконец, менее холодным тоном сказал виконт. – Но вы, мистер Литли, должны помочь мне и взять на себя заботы о мисс Кэтрин.

– Сэр, я с радостью помогу вам! – воскликнул тот: с его души словно упал огромный камень. – Но что от меня требуется?

– Женитесь на мисс Кэтрин. Как можно скорее. И постарайтесь уговорить ее на лечение мисс Кэсси в Лондоне.

– Я поговорю с ней сегодня же, сэр, после вечерни! – с готовностью откликнулся на это пастор Литли.

– Это было бы очень кстати, но не спугните ее, будьте чрезвычайно деликатны, иначе, наше дело с треском провалится, – предупредил его виконт.

– Я буду крайне деликатен, сэр: мисс Кэтрин – достойная девушка, и я рад, что женюсь на ней.

– Во сколько начинается вечерня? – спросил граф.

– В семь часов, Ваше Сиятельство, чтобы мои прихожане могли отдохнуть от трудов на поле. Знаете ли, они собирают там вредителя и говорят, что этим летом с ним просто напасть.

– Замечательно, преподобный, мы будем там в семь, но, если опоздаем, начинайте службу без нас.

Когда обед подошел к концу, пастор откланялся и вернулся в деревню, довольный и счастливый, чтобы подготовиться к службе и не опозорить перед лендлордом и его другом свое благородное имя.

Виконт Уилворт был доволен поведением друга и особенно тем, что тот ни разу не упомянул о Кристин, хоть у него и была прекрасная возможность сделать это. Но виконт нахмурился от мысли, что на вечерне граф все же увидит эту девушку и вновь увлечется ею.

– Колин, сегодня ты увидишь мисс Кристин, и я надеюсь, что ты не наделаешь ошибок, которые были бы нежелательными ни для тебя, ни для нее, и которые привели бы к печальным последствиям, в первую очередь, для девушки, – серьезным тоном сказал он другу.

Граф спокойно посмотрел на виконта, и в его глазах было равнодушие.

– Та девица уже месяц или полтора меня не интересует. Я имею постоянную содержанку – прелестную Амелию, и мисс Кристин, с ее деревенским воспитанием и набожностью, мне абсолютно неинтересна, – скучающим тоном ответил граф.

Этот прямой ответ и равнодушный тон графа успокоили виконта и разбили его подозрения, как замутненное тонкое стекло.

Вечером, после раннего ужина друзья сели в экипаж и направились в Вальсингам.

Глава 17

Увидев заходящих в церковь лендлорда и его знатного друга, вальсингамцы всполошились, и церковь тут же наполнилась тихим гулом, отчего пастору Литли пришлось повысить голос и сделать крестьянам мягкий укор.

Граф Дрэймор и виконт Уилворт заняли места на задней скамье, рядом с двумя стариками, от которых пахло немытым телом и которые со слезами на глазах смотрели на знатных вельмож и улыбались им беззубыми ртами.

Виконт окинул взглядом прихожан и увидел Глоуфордов, неизменно занимающих первую скамью в правом ряду, но в этот раз в церкви присутствовали лишь мисс Кэтрин и мисс Кассандра. Мисс Кристин отсутствовала. Граф же не удостоил девушек даже взглядом и старался вдыхать запах одеколона, исходящий от своего сюртука: сидящие рядом с ним старики явно не следили за соблюдением личной гигиены, поэтому, как только вечерня завершилась, граф буквально выбежал из церкви и жадно вдыхал свежий воздух.

Виконт перенес это испытание более достойно, так как желал познакомиться с Глоуфордами, и, когда он стал подходить к девушкам, минуя остальных прихожан, Кэсси заметила его, заулыбалась, и он услышал ее слова, сказанные мисс Кэтрин: «А! Это тот добрый лорд с лошадкой!». Кэтрин оглянулась на виконта, сперва нахмурилась, но затем мягко улыбнулась.

«Покойный Глоуфорд постарался на славу, родив и вырастив таких красавиц! Удивляюсь только, почему они до сих пор не замужем» – невольно подумал виконт, подходя к сестрам.

– Кэти, это его лошадка чуть не сбила меня! У него такая красивая лошадка! Она такая серая, и у нее на ногах и на попе пятнышки! – схватив сестру за руку, затараторила Кэсси. Ее глаза сверкали от восторга.

– Мисс Глоуфорд, – вежливо обратился виконт к Кэтрин, затем к Кэсси. – Мисс Глоуфорд. Рад видеть вас, мисс Кассандра, и рад познакомиться с вами, мисс Кэтрин. Однако жаль, что мисс Кристин не с вами.

– Она в последнее время перестала ходить в церковь, сэр, – нахмурилась Кэтрин, совершенно не смутившаяся тем, что с ней заговорил высокородный вельможа и друг лендлорда Вальсингама. – А вы, сэр… Прошу прощения, не знаю вашего имени.

– Виконт Уилворт, мисс.

– Рада знакомству с вами, сэр, и хочу поблагодарить вас за фрукты и овощи, которые вы присылали Кэсси во время ее болезни, еще весной, – сказала Кейт и сделала виконту легкий книксен.

Когда Кэсси прибежала домой и рассказала Кэтрин о том, что познакомилась с «лордом на лошадке», Кэтрин встревожилась, переживая за то, что Кэсси могла наделать глупостей, или, что еще страшнее, – боялась противозаконных действий со стороны этого лорда по отношению к ее глупенькой доверчивой сестре. Но сейчас, поняв, что тем мужчиной был виконт Уилворт, Кэтрин успокоилась: отец не раз рассказывал ей о том, что этот лорд благороден и добр.

– Прошу, не стоит благодарности, – со спокойной улыбкой ответил виконт.

– И я приношу вам свои искренние извинения за то, что Кэсси и мальчишки воровали яблоки из поместья вашего друга. Но следует сказать, что вчера я уже отругала Кэсси за это воровство, – извинилась Кейт, полагая, что ее сестра совершила настоящее преступление.

При этих словах Кэсси опустила взгляд на пол и густо покраснела.

– Не стоило ругать за это вашу сестру, мисс Глоуфорд: поместье не обеднеет, если ваши детишки и мисс Кэсси будут рвать там яблоки, тем более, мой друг совершенно не против того, чтобы дети вашей деревни угощались в его саду, – с досадой сказал виконт: его покоробило то, что Кэтрин отругала бедную Кэсси.

– Нет, сэр, Кэсси занималась воровством, а воровать – большой грех, – серьезно ответила на это Кейт, и только сейчас виконт понял, насколько набожна была старшая Глоуфорд.

– Мне очень стыдно… Простите меня, сэр. Вчера я пообещала Боженьке, что ни сорву с ваших деревьев ни одного яблока, даже самого красивого и вкусного, – тихо сказала Кэсси, посмотрев на виконта, и в ее глазах было столько детского раскаяния, а ее брови были так умильно сложены, что виконт не мог не улыбнуться.

– Вашей вины здесь нет, мисс, – сказал он ей, а затем обратился к Кэтрин: – Вчера я едва не убил вашу сестру, мисс, за что приношу вам свои извинения.

– Я знаю об этом, сэр, Кэсси рассказала мне. Она обо всем мне рассказывает, – улыбнулась Кэтрин.

– И прошу вас, разрешите вашей сестре рвать яблоки в Риверсхольде – там они никому не нужны и, просто-напросто, гниют, так пусть же доставят удовольствие хоть кому-то, – попросил ее виконт, желая, чтобы она не ограничивала круг забав и наслаждений Кэсси, и так ограниченный ее нищенской жизнью.

– Пожалуйста, Кэти, разреши! Там очень вкусные яблоки! – серьезным тоном поддакнула Кэсси, с мольбой взглянув на сестру.

Кэтрин мягко улыбнулась и погладила Кэсси по голове.

– Ну, хорошо, только не ешь их слишком много: ты же помнишь, как у тебя болел живот? – сказала она сестре.

– Ага, – ответила Кэсси, но затем вспомнила, что те яблоки были зелеными, а она будет рвать только красные. – Я принесу и тебе яблочек, Кэти.

– Мисс Кэтрин, я хотел бы поговорить с вами наедине, – серьезным тоном обратился виконт к старшей Глоуфорд.

Та удивленно вскинула брови, но кивнула.

– Кэсси, милая, поиграй с детьми, а я сейчас подойду, – сказала она сестре.

– Хорошо! – живо отозвалась та и улыбнулась виконту. – До свидания, сэр! Передавайте вашей лошадке от меня привет!

– И не снимай чепец! – крикнула ей вслед Кейт, а потом вздохнула. – Кэсси почему-то не любит носить чепцы!

Виконт внимательно взглянул в лицо мисс Кэтрин и вновь нашел ее очень миловидной, однако белый чепец, полностью скрывающий ее волосы, портил все впечатление. Большие карие глаза Кэтрин и слегка заостренные черты ее лица придавали ей вид весьма благоразумной, но слегка чопорной особы.

– Глубоко сочувствую вашей утрате, мисс. Ваш отец был достойным человеком, очень любящим вас, – начал виконт.

– Благодарю вас, сэр. Да, отец ушел от нас рано, но Господь сам знает, когда призвать нас, – вздохнула Кейт.

– Вчера я был удивлен тем, что мисс Кассандра не узнала меня. Ведь она видела меня в церкви, еще этой весной.

– О, сэр, это случилось потому, что в тот раз она спала, – улыбнувшись, объяснила Кейт. – Она плохо воспринимает службы, но ей это простительно.

«Значит, память Кэсси все же не подводит ее. Слава Богу!» – с облегчением подумал виконт, услышав слова Кэтрин.

– И еще, я имел с вашей сестрой беседу, и она говорила о вашем усопшем отце так, словно он еще жив, а пастор Литли сообщил мне, что вы не осведомили мисс Кассандру о произошедшем, и я хочу поинтересоваться почему.

– Ах, сэр, Кэсси – совсем ребенок и крайне впечатлительна. Мы не рассказали ей о смерти отца, боясь, что она не сможет перенести этой новости, поэтому сказали, что отец ушел по делам. Но это для ее же блага, сэр. Ей не стоит знать о том, что отец погиб, – слегка нахмурившись, честно ответила ему Кэтрин.

– Но, рано или поздно, она узнает об этом, – удивился виконт.

– Если она узнает, то уже не станет так сильно расстраиваться: она уже не спрашивает о нем, – заявила Кейт.

«Стоит ли спрашивать ее насчет лечения ее сестры сейчас? Нет, лучше побеседовать с мисс Кэтрин об этом и об удочерении после того, как она согласиться стать женой пастора, – тогда у нее будет много хлопот, и она станет менее упрямой, а сейчас упрямства ей не занимать» – рассудил виконт.

– Мисс Глоуфорд, если вам понадобится помощь, в любых обстоятельствах, обращайтесь ко мне. Я всегда помогу вам и вашим сестрам, – сказал он, решив отложить важный разговор на другой день.

– Благодарю вас, сэр, вы очень добры. А теперь, если вы не возражаете, я пойду к сестре: она уже заждалась меня, – улыбнулась Кейт и, сделав виконту книксен, направилась к сестре.

«Какой добрый и чуткий христианин этот виконт!» – решила Кэтрин, выходя из церкви и ища взглядом Кэсси.

– Позвольте, я попрощаюсь и с вашей сестрой, – вдруг услышала она голос виконта рядом с собой.

– О, конечно! – ответила ему Кейт, и они вдвоем направились к Кэсси, стоявшей в сторонке, держащей в руках свой чепец и смотревшей на лошадей, запряженных в роскошный экипаж лорда Дрэймора.

– Я же просила тебя не снимать чепец! – с упреком сказала ей Кэтрин.

Она забрала у сестры чепец и вновь покрыла им ее голову, однако упрямые, золотистые кудри Кэсси никак не желали сдаваться в этот плен и выбивались из-под него.

– Кэти, он мне не нравится! – капризным тоном сказала Кэсси.

– Но мы христианки, и носить чепец – наш долг, – строго сказала ей Кэтрин.

Кэсси ничего не ответила, а лишь печально взглянула на виконта. Тот с горькой улыбкой наблюдал за диалогом сестер, и поведение Кэтрин, подавляющей волю и желания сестры и навязывавшей ей свою религиозность, огорчало его, ведь виконт понимал, что Кэсси, ощущающей себя ребенком, религия была важна не так горячо, как того желала Кэтрин.

– Доминик, вот ты где! Нам пора ехать в поместье, – раздался рядом с ними красивый мужской голос, и рядом с виконтом появился его друг – граф Дрэймор.

– Погоди, Колин, сперва я попрощаюсь с мисс Глоуфорд и ее сестрой, – недовольно сказал ему виконт.

– Тогда представь дамам и меня, друг мой, – весело отозвался граф, решив поближе взглянуть на Кэсси и понять, чем она тронула сердце его друга настолько, что тот был готов удочерить ее.

– Мисс Глоуфорд, это – мой друг, лорд Дрэймор, лендлорд Вальсингама, – представил виконт графа. – Колин, это – мисс Кэтрин Глоуфорд и ее младшая сестра мисс Кассандра Глоуфорд.

Граф пристально взглянул на Кэсси и, как и его друг, впервые увидев ее так близко, был глубоко поражен ее красотой. Девушка же смущенно улыбалась и смотрела на него своими темно-голубыми глазами.

«Да, Доминик прав: печально смотреть на эту красавицу, зная о том, что она ненормальна! – с жалостью подумал он. – И такая красота будет пропадать зря!»

– Мисс Кассандра, ваш отец рассказывал мне о вас, – обратился он к девушке, желая увидеть ее поведение.

– Мой папочка? А вы его знаете? – искренне удивилась Кэсси, умильно приподняв свои прелестные, светлые брови.

– Да, он бывал в моем поместье, – сказал граф, смутившись ее детским ответом, таким противоречивым ее взрослой ангельской внешности.

– А вы знаете, у вас в саду растут очень вкусные яблоки, – сообщила ему Кэсси, тоже безумно смутившись от его пристального взгляда.

Кэтрин сконфузилась: она увидела смущение графа, и ей стало неловко оттого, что он считал себя обязанным и вел с Кэсси беседу из-за обычной вежливости.

– Нам пора, Кэсси. Нам нужно поужинать и прочитать главу из Священного Писания, – твердо заявила она сестре, а затем сделала графу книксен. – Прошу простить нас, Ваше Сиятельство.

– Рад был встретить вас и вашу сестру, мисс Глоуфорд, – отозвался на это граф и, в знак прощания, слегка кивнул.

– До свидания, мисс Глоуфорд, и вам, мисс Кассандра, – улыбнулся виконт, чтобы подбодрить вдруг крайне смутившуюся бедную девушку.

– До свидания, – тихо сказала Кэсси и, не поднимая на него взгляда, пошла вслед за сестрой, догнала ее и взяла за руку.

Виконта объял гнев: он посчитал, что его друг был совершенно не деликатен с бедной, ничего не понимающей Кэсси, и лишь посмеялся над ней.

– Для чего ты был так груб и насмешлив? – упрекнул он графа, когда они сели в экипаж и направились в Риверсхольд. – Ты смутил бедняжку Кэсси и ее сестру.

– Что ты, я сам был в замешательстве, – честно признался граф, не ожидавший того, что Кэсси произведет на него такое странное впечатление. – Ты был прав, она просто… Не от мира сего. Сперва, просто созерцая ее красоту, я отказывался верить в то, что она больна, но, когда она заговорила, у меня не осталось никаких сомнений. Это было крайне печально. Твоя Кэсси выбила меня из колеи.

– А я, в свою очередь, понял, что следует игнорировать ее истинный возраст и разговаривать с ней как с ребенком, ведь она теряется, когда к ней обращаются как к взрослой, – сказал виконт. – Теперь ты понимаешь, почему я хочу помочь ей?

– Понимаю. Но, увидев ее так близко, повторю свои слова: высший свет и лондонское общество будут уверены в том, что ты удочерил ее для своих развлечений. Доминик, эта девушка невероятно красива, и светлые мысли о помощи она вызывает лишь у тебя. Все остальные будут помышлять о другом, – прямо сказал ему граф.

– А какие мысли она вызвала у тебя? – нахмурился виконт, однако понимая, справедливость слов друга.

– Во мне она вызвала жалость и желание больше никогда не встречать ее на своем пути. Больные люди вызывают у меня отвращение, – холодным тоном ответил на это граф. – Но что она говорила о яблоках?

– Она и деревенские дети обрывают яблони Риверсхольда, – с улыбкой объяснил ему виконт.

– Ради Бога, пусть обрывают, они и так пропадают зря, – усмехнулся граф.

«Как и красота полоумной Кэсси» – мысленно добавил он и отвернул лицо к окну, чтобы скрыть от друга свой полный разочарования взгляд.

Глава 18

Едва вечерня подошла к завершению, пастора Литли окружили прихожане: они расспрашивали об обеде с лендлордом, ведь весть о его поездке в Риверсхольд распространилась по деревне, как ветер. Крестьян интересовало все, включая количество и вкус блюд, подаваемых к обеду на стол графа. Польщенный всеобщим вниманием, пастор с удовольствием постарался удовлетворить любопытство крестьян, но умолчал о своем разговоре с лордом насчет Кэсси и его собственных планах жениться на Кэтрин Глоуфорд. Обед со знатными лондонскими мужами привел мистера Литли в восторг, даже несмотря на смущение и робость, не покидавшие его в Риверсхольде. После оказанной ему чести пастор стал считать себя приближенным к лендлорду, возвысился в своих собственных глазах и решил всенепременно исполнить то, о чем попросил его виконт Уилворт, ведь эта просьба совпадала с его собственными планами.

Разобравшись с любопытством крестьян, мистер Литли поспешил домой, где сменил церковное облачение на свой лучший костюм (тот же, в котором впервые посетил дом Глоуфордов), причесался, прошелся по комнате, представляя, как делает Кейт предложение, и твердым шагом направился к Глоуфордам. Пока пастор добирался до желаемого домика, он успел разволноваться, но поспешил мысленно прочесть молитву, приосанился и постучал в дверь, ожидая, что мисс Кэтрин, как обычно, откроет ему.

Увидев на пороге мистера Литли, Кэтрин улыбнулась: молодой пастор часто посещал дом сестер, интересовался их делами и спрашивал у Кэтрин совета по поводу того или другого духовного вопроса, поэтому девушка подумала, что в очередной раз пастор пришел искать ее совета.

– Преподобный, рада снова видеть вас! – приветливо сказала она, вытирая о старый белый фартук влажные от воды руки. – Вы зайдете?

– О, нет, нет, мисс Глоуфорд, – смутился мистер Литли, желая сделать полное чести для прекрасной Кэтрин предложение без свидетелей и вдали от чужих глаз. – Но я прошу вас пройтись со мной… Есть некоторые вопросы… Очень важные вопросы, мисс Глоуфорд.

– О, конечно! Погодите минуту: я возьму свою шаль.

Кэтрин сняла домашний фартук, накинула на плечи легкую пожелтевшую шаль, которую носила еще ее мать, и вышла к пастору. Старое застиранное серое платье придавало девушке строгость, полную достоинства и спокойствия.

– Кристин, Кэсси, я скоро вернусь! – негромко крикнула она сестрам и закрыла за собой дверь.

Мистер Литли и Кэтрин пошли по дорожке, лежащей через зеленый луг, усыпанный разноцветными полевыми цветами.

Молодой пастор вдруг ощутил несказанный страх перед решительным шагом и шел молча. Его ладони и лоб покрылись потом.

– Так что вы желаете обсудить? – прервала тишину Кэтрин, пребывавшая в недоумении от молчаливости и загадочности собеседника.

– Ах, пустое! – застигнутый врасплох, смущенно ответил тот.

– Пустое? И ради этого вы отвлекли меня от дел? – нахмурившись, недовольно спросила Кэтрин. – Тратить время впустую – почти грех!

– Прошу прощения, я задумался, – торопливо исправился пастор, испугавшись учительского тона мисс Глоуфорд. – Откровенно говоря, то, о чем я хочу с вами обсудить – тема крайне важная и весьма деликатная.

– Деликатная? – переспросила девушка: раньше пастор никогда не обсуждал с ней «деликатные» темы, и это насторожило ее.

– Да, понимаете, это… личное… Весьма и весьма личное, мисс Глоуфорд, – тихо подтвердил пастор, пристально взглянув в ее лицо.

Кэтрин спокойно ответила на его взгляд, и вдруг ей показалось, что пастор желал сообщить ей о том, что решил покинуть Вальсингам. Девушка гордо приподняла подбородок и смерила собеседника укоризненным взором.

– Позвольте, кажется, я догадалась, что вы хотите сказать мне, – холодным тоном прямо заявила она.

«Как она догадлива! Неужели она прознала о моем намерении насчет нее?» – подумал пастор, обескураженный ее строгим тоном.

– Что ж… В этом случае вы, как никто другой, понимаете, насколько деликатен этот вопрос, – приосанившись, твердо сказал он, ожидая, что, услышав его слова, Кэтрин остановится в изумлении.

Но девушка продолжала шагать, и пастор вынужден был следовать за ней.

– Да, преподобный. Вальсингам вам наскучил! Это вы пытаетесь объяснить мне?

«Господь всемогущий! Что она думает обо мне! Однако это к лучшему: она не догадывается о моих истинных планах! – пронеслось в разуме мистера Литли. – Но она считает меня таким низким человеком! Это ужасно!»

– Мисс Глоуфорд! Как вы могли подумать такое? – возмущенно воскликнул он. – Вальсингам стал для меня домом, а вальсингамцы – моими братьями и сестрами! Нет, я ни за что не покину это прекрасное место! Вы сочли меня негодяем, даже не выслушав!

В этот раз смутилась сама девушка: увидев искренне возмущение пастора, она поняла, что ненароком оскорбила его. Она сбавила шаг и глубоко вздохнула.

– Я искренне сожалею о сказанном, простите меня, преподобный. – Она положила на предплечье мистера Литли свою мозолистую, но красивую ладонь, желая сгладить свой ошибочный укор. – Но, позвольте мне оправдать себя, сказав, что мое собственное предположение причинило боль и мне.

«Она что-то чувствует ко мне! Это жест любви, не иначе!» – тут же решил мистер Литли, ошибочно приняв дружеский жест за жест любовный.

Но Кэтрин не чувствовала к молодому пастору ничего, кроме уважения и дружеского расположения, и даже не подозревала о том, что дала пастору обманчивую надежду на взаимность.

Девушка мягко улыбнулась и отняла свою ладонь от предплечья собеседника, и пастор вспыхнул как маков цвет, вновь идя на поводу у своих заблуждений.

«Нет сомнений, она не откажет мне!» – самодовольно подумал пастор, позабыв о смущении: действия Кэтрин казались ему верным признанием в любви.

– Мисс Кэтрин, вы не обидели меня, право. Ваши слова лишь показали мне, как я дорог вам, – мягко сказал он.

– О, преподобный, вы очень дороги нам. Господь дланью своей направил вас в Вальсигнам, и мы благодарим Его за это – серьезно ответила на это Кэтрин, не заметившая в словах пастора ничего, кроме глубокого уважения к ней.

– Итак, мисс Глоуфорд, я желал обсудить с вами то, что является для меня очень личным, таким, что открыть это я могу только вам, – вновь начал мистер Литли. – Но, сперва пройдемся на тот прекрасный холм и полюбуемся чудесными видами, что создал для нас Господь.

Кэтрин вновь улыбнулась в знак согласия.

«Какой он сегодня странный. Не заболел ли? Если так, как же службы? Ему никак нельзя болеть! Нужно напоить его отваром ромашки и уложить в теплую постель» – вдруг подумала Кэтрин: странные слова и приподнятое настроение пастора слегка напугали ее.

Словно поддавшись общему порыву, девушка и молодой пастор молча взошли на невысокий холм, с которого открывался вид на ровное, покрытое свежей зеленой травой поле, местами блестевшее красными пятнами маковых клумб. Там, где кончалось поле, стремглав бежала чистая но холодная река, а за ней виднелся лес, с его высокими, усыпанными яркой зеленой листвой, деревьями. Слабый теплый ветерок обдувал лица стоящих на холме и развевал выбившиеся из-под чепца Кэтрин ее длинные, темные, волнистые локоны. Любуясь девушкой, пастор Литли решил, что дети, рожденные от брака с ней, несомненно, будут просто прелестными.

– Мисс Кэтрин, – тихо позвал он ее.

Кэтрин отвлеклась от созерцания пейзажа и серьезно посмотрела на пастора, ожидая его исповеди.

Мистера Литли вновь захватило в плен волнение, во сто крат больше прежнего. Он сорвал с головы свою шляпу и сжал ее обеими руками, чтобы унять волнение. Однако попытка добиться хладнокровия не удалась, но слова восхищения и ожидание благодарности за оказанную им честь заставили его говорить.

– Я, мисс Глоуфорд… Так сказать, решил… И это решение – одно из самых важных в моей жизни… Оно далось мне после долгих… Ах, нет, простите… Мне даже не пришлось размышлять…

Кэтрин молча смотрела на собеседника и терпеливо ожидала, когда он закончит свою бессвязную речь.

– Я решил, дорогая мисс Кэтрин… Прошу прощения, это так фамильярно с моей стороны… Я решил выбрать для себя достойную супругу! – наконец, после невероятных усилий пастору удалось сказать заветную фразу.

– О, преподобный, это прекрасно! В Вальсингаме так много достойных девушек! – всплеснув руками, радостно воскликнула на это Кэтрин. – Я подберу вам лучшую из них! Самую достойную и религиозную! Какая радость!

– Да, это… Весьма… Мисс Глоуфорд, весьма… – залепетал пастор, сообразив, что его собеседница не поняла того, что честь стать спутницей его жизни выпала именно ей, и он лихорадочно соображал, как настроить Кэтрин на нужный лад.

– Например, Бетси Вуд. Прилежная, добрая девушка! Скромная и трудолюбивая! А как она любит детей! А какие пироги она печет на праздники! Лучшей супруги, чем Бетси, вам не сыскать! – с жаром заявила Кэтрин, загоревшись желание сочетать Бетси и пастора Литли священным браком.

– Бетси? Да… Вполне… Весьма… Бетси… – пробормотал бедный пастор, совершенно растерявшись от потока слов Кэтрин, которая, покрывшаяся румянцем и с загоревшимися глазами безустанно продолжала расхваливать достоинства своей подруги.

– Бетси и я знакомы с самого детства, и ее послушание родителям всегда было беспрекословным и кротким. Милая Бетси! Бог даровал ей чистый дивный голос, и она превосходно поет гимны! Вы должны были услышать ее талант во время служб…

– Постойте, мисс Глоуфорд… – робко попытался прервать Кэтрин пастор.

– …Бетси знает наизусть все гимны и никогда не смотрит в молитвенник…

– Мисс Кэтрин! Мисс Кэтрин! – наконец, набравшись решимости, настойчивым тоном прервал ее мистер Литли.

Кэтрин удивленно приподняла брови, а затем нахмурилась.

– Бетси вам не по нраву? Что ж, весьма опрометчивое заявление, учитывая, каким сокровищем является эта девушка. Что ж, вы можете обратить внимание на Эмили Чарф: она тоже может стать вам достойной супругой, – серьезным тоном сказала она.

– Я премного благодарен вам за ваши советы, мисс Глоуфорд, и согласен, что обе девушки достойны и скромны, но, смею сказать, я уже выбрал самую, что ни есть достойную не только в Вальсингаме, но и во всем свете! – вновь приосанившись и приподняв подбородок, решительно заявил пастор.

– И кто же это? – искренне удивилась девушка.

– Вы.

Кэтрин не сразу осознала, что означало это короткое слово, но, когда ее настигло понимание, она не могла найти слов. Она совершенно не ожидала такого поворота событий, и румянец радости на ее худых щеках сменился румянцем смущения. Но, найдя в себе силы, девушка глубоко вздохнула.

– Мистер Литли, не буду лукавить, ведь лукавство – грех. Я польщена… Искренне польщена вашими словами и вашим намерением… – начала она, желая объяснить соискателю ее руки свой отказ, но тот уже успел принять ее секундное замешательство за согласие.

– Не стоит слов, мисс Глоуфорд! Мисс Кэтрин! Знаю, столь высокая честь ошеломила вас, но и для меня честью стал тот миг, когда я увидел ваши полные радости глаза! Вы – самая достойная девушка, которую я знаю! Ваша мудрость, не по годам, украшает вашу и без того совершенную натуру, а ваша набожность – превыше всяких похвал! – горячо воскликнул пастор и неожиданно для самого себя схватил ладони девушки в свои, отчего его шляпа упала на землю.

– Мистер Литли, позвольте я… – почувствовав лишь большее смущение оттого, что мистер Литли так бесцеремонно схватил ее за руки, сказала Кэтрин.

– Вы не должны давать ответ прямо в этот миг, дорогая мисс Кэтрин! Понимая, как вы цените меня и мое общество, я дам вам нужное для раздумий время! Но я желаю, чтобы вы знали: я уже давно решил, что лишь вы достойны разделить со мной мою жизнь, мой дом и мою паству! Идти рука об руку к трону Господню и делить… – не умолкал объятый радостью пастор.

– Мистер Литли! Боюсь, я должна отказать вам! – повысила голос девушка, не находя более других убеждений выслушать ее.

– Я всего лишь скромный пастор, но, обещаю… Что? Отказать? Как отказать? – ошеломленный, громко воскликнул он. – Мисс Глоуфорд! Но как же…

– Прошу вас, дайте мне возможность все объяснить! – попросила Кейт, не зная, куда бежать от смущения: она даже подумать не могла, что пастор Литли выбрал ее себе в жены! Этого она совершенно не ожидала!

Молодой пастор тут же поспешил отпустить руки Кэтрин: поведение девушки сконфузило его, ведь на отказ, да еще и такой категоричный, он никак не рассчитывал. Неловко подняв с земли оброненную им шляпу, мистер Литли ожидающе уставился на девушку, надеясь, что причиной ее отказа стала почти невыносимая ноша чести, справиться с которой Кэтрин поможет только время.

Кэтрин глубоко вздохнула и приложила к груди ладони.

– Мистер Литли, я польщена тем, что вы сочли меня достойной восхитительного звания вашей супруги, но я должна отказать вам, и на это у меня имеются веские причины, – решительно сказала девушка.

Сердце пастора упало: лицо объекта его лестного предложения было холодным и строгим.

– Вы знаете о том, что моя сестра Кэсси нездорова, и что за ней требуется особый уход, который я выполняю с самого ее рождения. Именно по этой причине я не могу стать чьей-либо женой, даже вашей, ведь оставить мою сестру я не могу, да и не желаю этого, и вы должны понимать это. Кэсси – моя жизнь.

«Ах, эта девчонка! Обуза!» – с неудовольствием подумал пастор, поняв, что «полоумная Кэсси» стала камнем, преграждающим Кэтрин дорогу к браку с ним.

– Но, если вы окажете мне честь и станете моей супругой, мисс Кэсси не останется без присмотра: вторая ваша сестра вполне сможет заменить вас, – с надеждой сказал он, не желая отказываться от своих планов и красивых детей, которых должна была родить ему Кэтрин.

– Нет, преподобный, Кристин не станет заботиться о Кэсси должным образом. Кристин нетерпелива и вспыльчива, а с Кэсси требуется ангельское терпение. Я не могу оставить ее, а вы, думаю, будете против того, чтобы ваша супруга уделяла все свое внимание не вам.

В этот миг до мистера Литли, наконец, дошло понимание того, что Кэтрин дала ему решительный отказ, и теперь молодой пастор не знал, куда деться от стыда. Он желал провалиться сквозь землю. Отказ девушки задел его за живое. Нет, просто оскорбил до глубины души!

Увидев замешательство пастора и омраченное состояние его духа, девушка искренне пожелала подбодрить его, поэтому, мягко улыбнувшись, положила свою ладонь на его плечо.

– Мистер Литли, у меня нет никаких сомнений в том, что любая девушка Вальсингама мечтает о том, чтобы вы назвали ее своей супругой и спутницей вашей жизни. Моя же жизнь связана с Кэсси. А вы присмотритесь к Бетси Вуд. Все вышесказанное мною о ней – истинная правда.

– Да, да… Бетси… Весьма… – пробормотал окончательно сконфуженный пастор, опустив взгляд на свои почти новые ботинки, надетые для встречи с Кэтрин. – Мне жаль, мисс Глоуфорд, очень жаль. И я буду надеяться, что вы измените свое решение.

– Боюсь, этого не случится, преподобный, – твердо заявила Кэтрин, кутаясь в свою шаль. – Прошу, простите меня, если мой отказ ранил вашу прекрасную светлую душу.

– Ах, нет, что вы… Я просто несколько не ожидал… Что же, мисс Глоуфорд, благодарю вас за прогулку, а теперь позвольте откланяться. – Мистер Литли торопливо поклонился собеседнице, надел на голову шляпу и быстрым шагом зашагал прочь, сгорая от стыда и обиды.

Кэтрин осталась на холме и печально смотрела вслед пастору. Она была в печали оттого, что ненароком стала объектом его любви (ведь она решила, что он был безумно влюблен в нее), но о своем отказе не жалела и искренне желала ему счастья с любой девушкой, что станет его женой. Ведь это такая честь – быть женой пастора.

Вернувшись домой, Кэтрин и словом не обмолвилась о произошедшем сестрам, надеясь, что и пастор не станет распространяться об их неловком разговоре. Девушка беспокоилась не о себе – она боялась, что ее отказ навлечет на него насмешки. Кэтрин уважала и ценила пастора Литли и, не будь Кэсси, она с радостью бы согласилась стать его женой, но Кэсси существовала, и для Кэтрин она была всем, и старшая сестра никогда не променяла бы свою больную младшую сестру ни на какое замужество. Даже на замужество с пастором Литли. Нет, не любовь и не сердечная привязанность владела ею: вся любовь Кэтрин была всецело отдана младшей сестре, и в ее сердце не было места для любви к мужчине.

Глава 19

Когда граф Дрэймор и виконт Уилворт испили вечернего чаю и принялись играть в бильярд, уже смеркалось. Игра шла весело: виконт был настоящим профессионалом, но и граф не уступал ему в мастерстве. Едва сыграв партию и начав новую, господа были осведомлены дворецким: «Ваша Светлость, у Вас посетитель. Преподобный Литли. Он настаивает на аудиенции». Друзья переглянулись, усмехнулись нетерпеливости пастора и приказали провести настойчивого визитера в бильярдную.

Виконт улыбался, уверенный в том, что мисс Кэтрин дала согласие на брак с пастором, и полагал, что именно по этой радостной причине тот, несмотря на поздний час, приехал в поместье, чтобы поделиться с лордами великолепной для всех новостью.

«Значит, свадьбе быть! Признаться, не ожидал, что мисс Кэтрин даст согласие на брак так скоро. Но новость превзошла все мои ожидания: мисс Кэтрин станет замужней женщиной, и Кэсси станет для нее некой обузой, что позволит мне уговорить ее уступить мне заботу о бедняжке» – с ликованием в душе подумал виконт Уилворт.

Улыбка же графа Дрэймора была полна насмешки: столь поздний визит пастора развеселил его. К тому же рыжеволосый преподобный явно перешел границы приличия и потребовал, чтобы его приняли. Однако, граф решил не отчитывать бедного малого, справедливо полагая, что визит последнего внесет в рутину Риверсхольда толику забавы.

Полный нетерпения пастор Литли торопливо зашел в бильярдную, неуклюже поклонился лордам, и, со скорбным вздохом и с растерянностью в глазах, взглянул на виконта.

– Ах, сэр, все пропало! Мисс Кэтрин мне отказала! – с отчаянием воскликнул он, театрально всплеснув руками. – Ах, какой удар! Какой позор!

Виконту показалось, что словно кто-то послал ему удар в грудь. Как! Мисс Кэтрин отказала мистеру Литли? Но почему? Каковы причины ее отказа?

– Преподобный, я вижу, что вы переполнены эмоциями, поэтому сперва вам следует прийти в себя и лишь затем пуститься в объяснения, – ласково сказал ему граф. Он усадил расстроенного пастора в кресло, кликнул слугу и приказал принести свежего крепкого чаю.

Виконт положил свой кий на бильярдный стол и сел в кресло, располагавшееся напротив кресла пастора.

– Какой позор! Какой стыд на мою голову! Как теперь я посмотрю в глаза людям? Мой авторитет растоптан! Ах, позор! Небывалый позор, господа! О, если б я знал, что она так жестока! – уставившись на свои колени, бормотал мистер Литли себе под нос.

«Очевидно, отказ мисс Глоуфорд ударил по его самолюбию. И себялюбию тоже» – заметили оба лорда, однако, если виконта охватило неприятное чувство отчаяния, граф, наоборот, почувствовал удовлетворение неудачей друга, полагая, что таким образом глупые, на его взгляд, планы и усилия виконта удочерить полоумную крестьянку сойдут на нет.

Принесли чай. С горестными вздохами и полным страдания лицом, мистер Литли выпил чашку прекрасного дорогого чаю и пришел в себя.

– А теперь излагайте, преподобный. Мне необходимо знать все подробности, – чуть строгим тоном приказал ему виконт, уставший от бормотания и вздохов несчастного отвергнутого. – Что же случилось?

– Ах, сэр, я так расстроен! Я был уверен, что нравлюсь ей! – горестно вскрикнул пастор, роняя голову на руки.

– Преподобный, оставьте вашу личную драму на то время, когда останетесь одни, – ледяным тоном сказал ему граф, тоже впавший в раздражение от театрального поведения визитера.

Мистер Литли тут же вздрогнул, запрокинул голову вверх и взглянул на вельмож взглядом загнанного кролика. Холодный строгий тон лендлорда графа Дрэймора подействовал на него как ведро ледяной воды.

– О, Ваша Светлость, приношу свои извинения… После вечерни я надел свой лучший костюм и зашел за мисс Кэтрин, чтобы сделать решительный шаг. Я пригласил мисс Глоуфорд пройтись со мной, и она согласилась, что дало мне надежду на ее утвердительный ответ. Мы направились на луг, взошли на живописный холм, дул легкий теплый ветерок, и я открыл мисс Глоуфорд свое намерение… А она, сэр, принялась сватать мне другую! Я поспешил развеять ее заблуждение, однако она смутилась, а я принял ее смущение за радость. Ах, как глуп я был! Я был уверен, что она будет вне себя от счастья! А она отказала мне! Категорически, жестоко отказала! – на одном дыхании поведал пастор.

– Но она дала объяснение своему отказу? – осведомился виконт, недоумевая от поступка миссКэтрин.

– Да, сэр, дала. Она сказала, что не прочь бы выйти за меня и считает это честью, как считала Богоматерь, внимая глаголу небесного посланца…

Пастор прервал свой монолог: ему срочно потребовалась очередная чашка чаю, чтобы унять вновь поднявшееся в душе волнение от горьких воспоминаний.

– Мистер Литли, ваши отступления совсем не к месту! – холодно сказал ему виконт: неудача в сватовстве пастора к старшей мисс Глоуфорд заставила его кровь медленно, но верно, закипать от понимания, что его замысел потерпел поражение.

– Оставь его, друг мой. Взгляни: преподобный обескуражен потерей такой замечательной невесты, как мисс Глоуфорд, – с легкой усмешкой посоветовал граф другу, видя его нетерпение услышать продолжение рассказа.

– Прошу, простите меня, сэр! Я безумно, безумно расстроен! – в очередной раз извинился пастор, в душе сердясь на нетерпение виконта, который даже не давал ему допить его вкусный чай. – Мисс Кэтрин была бы мне прекрасной женой и матерью моих детей, но, увы, не может выйти замуж ни за меня, ни за кого-либо другого! И всему виной ее сестра! Мисс Кассандра!

– Мисс Кассандра? О чем вы? – сухо уточнил виконт: он знал, как сильна была любовь Кэтрин к Кэсси, и прекрасно понимал, что она не могла отозваться о сестре в таком тоне.

– Она сказала, что мисс Кассандре нужна забота и что жизнь ее связана с ее жизнью, и это не позволяет ей связать жизнь с мужчиной. Даже со мной! – трагичным тоном закончил свой рассказ мистер Литли.

Граф Дрэймор насмешливо и многозначительно взглянул в глаза своего друга, словно говоря ему: «Теперь-то ты понимаешь, что твоим планам не суждено сбыться?», но тот был не в духе и не заметил этого.

– Мисс Кэтрин была категорична или колебалась? – допытывался виконт, не желая мириться с неудобной для него правдой.

– Она отчетливо дала мне понять, что не променяет свою сестру на брак, – печально ответил пастор. – Мало того, она посоветовала мне обратить внимание на Бетси Вуд! Вы представляете? Конечно, мисс Вуд хороша собой, но она не идет ни в какое сравнение с мисс Кэтрин Глоуфорд!

– Как знать, преподобный, возможно, мисс Вуд скрасит ваши расстроенные чувства, – утешил его граф, в душе посмеиваясь над нелепостью ситуации.

– Но мисс Кэтрин была бы для меня идеальной супругой! – все вздыхал пастор. – Что мне делать? Господь всемогущий, я навеки опозорен!

– Не принимайте отказ мисс Глоуфорд так близко к сердцу. Думаю, хорошо все обдумав, она даст вам свое согласие на брак, – с надеждой и верой в свои же слова сказал виконт, желая этого всем сердцем. – А сейчас ступайте домой и отдохните – это принесет вам больше пользы, чем сокрушение над отказом мисс Глоуфорд.

Пастор понял намек, молча поднялся с кресла, поклонился, надел шляпу и ретировался.

– Извини, Колин, отложим нашу партию на завтра, – устало сказал виконт другу и в расстроенных чувствах направился в свои покои.

– Ты все еще настаиваешь на своей безумной затее, Доминик? Видимо, сам Господь указывает тебе на ее глупость! – сказал ему вслед граф.

– Завтра я поговорю с мисс Глоуфорд и заставлю ее изменить свое решение, – мрачно отозвался на это виконт и скрылся за дверью.

Ночью виконт почти не спал, размышляя и подбирая слова, какими возможно было бы убедить упрямицу мисс Кэтрин позволить ему забрать Кэсси в Лондон. Забрать в Лондон и вылечить, окружить заботой, комфортом! Неудача пастора только подстегнула его благородное бескорыстное желание помочь девушке, ведь теперь, когда они были знакомы и имели, пусть и короткий, но все же разговор, бедная девушка стала во сто крат милее его сердцу, чем ранее. Ее искренность, детская непосредственность и честность покорили душу виконта, и теперь он не представлял своей жизни без милой Кэсси.

«Бедная! Она, как цветок, тянется своими прелестными лепестками к солнцу, пытаясь согреться и вырасти, но ее садовник – мисс Кэтрин, пресекает все эти попытки, ввергая ее во тьму невежества» – с сожалением думал виконт.

Лорду удалось уснуть только под утро, и он проспал до самого обеда. Поднявшись с постели, приняв утренний туалет, одевшись и пообедав, виконт направился в большой, окружающий Риверсхольд сад, чтобы взглянуть на яблони, которые так расхваливала ему милая Кэсси. Но, приблизившись к саду, виконт вдруг услышал донесшийся из него пронзительный женский вопль, а следом за ним грубый злой окрик садовника поместья – мистера Фули.

– Грязная воровка! Мерзавка! Сколько яблок ты уже натаскала, а? Сейчас я покажу тебе, как воровать в хозяйском саду! Где мой кнут? – полным злобы голосом кричал садовник.

Виконт поспешил к яблонями и, полный гнева, увидел мистера Фули, держащего за волосы перепуганную и заплаканную Кэсси, сжимающую в ладони большое красное яблоко.

– Немедленно отпустите девушку! – гневно крикнул виконт садовнику. Несмотря на его высокое положение в обществе, данная сцена заставила его бежать на помощь Кэсси.

– Но, сэр! Эта оборванка испортила все хозяйские яблони! Ее следует хорошенько наказать, чтобы неповадно было! Всыпать кнутом раз десять! Дрянная воровка должна получить по заслугам! – возмутился садовник, все еще удерживая Кэсси.

Увидев виконта, девушка на миг перестала рыдать и посмотрела на него своими прекрасными, широко-распахнутыми от страха глазами, и у того сжалось сердце от мысли, как испугалась ни в чем неповинная и без того обделенная Кэсси.

– Немедленно отпустите ее! Это приказ, черт побери! – повысил голос виконт, и садовнику пришлось нехотя отпустить воровку, а та бросила яблоко на землю, закрыла лицо ладонями и горько расплакалась.

– Не смейте трогать ее! Никогда! Лорд Дрэймор разрешил ей и детям Вальсингама рвать эти яблоки! Возомнили себя хозяином поместья, мистер Фули? – Виконту очень хотелось избить непутевого садовника своей тростью, но она осталась в его покоях, тем более, рядом была бедная испуганная Кэсси, и лорду пришлось ограничиться беспомощным гневным окриком.

– Но, сэр… – хотел было оправдаться садовник, увидев, что виконт Уилворт не на шутку разозлился, и совершенно не понимая причину этой его злости.

– Вон отсюда! – процедил ему виконт, бросаясь к рыдающей девушке.

Мистер Фули не стал мешкать и, опасаясь наказания и очередных упреков, тут же скрылся за деревьями.

Виконт подошел к Кэсси, но, не имея опыта утешения женского пола, не знал, что ему делать с отчаянно рыдающей девушкой. Как успокоить это невинное юное создание? Как утешить ее?

– Кэсси, милая, Кэсси, прошу вас, не плачьте, – мягко сказал он, обдумывая, стоит ли ему обнять ее для утешения.

Но Кэсси отняла ладони от лица и взглянула на него, как разочаровавшийся до глубины души ребенок.

– Это вы! Все, все вы! Вы же обещали! Вы же сказали, что я могу рвать яблоки! – с обидой в голосе воскликнула она, пятясь от него назад.

– Прошу, простите меня, я не успел уведомить об этом садовника, – искренне сожалея и проклиная свою забывчивость, сказал ей виконт.

Его сердце разрывалось от рыданий Кэсси: до этого момента он никогда не сталкивался с женскими слезами, тем более, со слезами такого ангелоподобного создания с растрепанными золотистыми кудрями.

– Но вы обещали! Вы меня обманули! Обманщик! Он накричал на меня и вырвал мои волосы! – громко закричала Кэсси, схватив пальцами свои волосы. – Он был таким злым! Он хотел побить меня! Он обзывал меня!

– Это моя вина, Кэсси, прошу, простите меня… Только не думайте, что я обманул вас, нет! – От упреков девушки виконту стало горько, и он не знал, доверяет ли она ему теперь, после того, что пережила из-за него.

«Нужно вести себя с ней, как с ребенком. Значит, следует обнять ее» – наконец, решил виконт и, подойдя к девушке, деликатно обнял и слегка прижав ее к себе, а она, прижавшись к нему всем телом, сотрясающимся от рыданий, машинально обняла его за шею, как обнимала своего покойного отца.

Кэсси плакала и плакала, уткнувшись лицом в дорогой сюртук лорда, а виконт осторожно гладил ее по голове, как ребенка, и чувствовал в душе необычайную нежность к ней. Так трогательна, так беззащитна была эта девушка! Вскоре Кэсси успокоилась, но все еще всхлипывала. Затем, резко вырвавшись из объятий виконта, она с угрюмым лицом стала собирать лежащие в невысокой ухоженной траве яблоки.

– Вы простите меня, Кэсси? – спросил виконт, помогая ей собирать яблоки.

Она не ответила, но с обидой взглянула на него, сжала губы и демонстративно отвернулась.

– Я могу как-то загладить свою вину? – вновь попытался он.

Но она вновь промолчала, чем причинила собеседнику душевную боль.

– Возможно, вы хотите прокатиться на лошади? – с надеждой на прощание девушки предложил виконт.

Услышав это предложение, девушка обернулась к нему с сияющим от восторга лицом, но затем вдруг нахмурилась.

– Кэти запрещает мне… Она запрещает, и я не буду, – тихо сказала Кэсси: однако на ее лице было написано искреннее сожаление.

– Вашей сестре не обязательно знать об этом, – улыбнулся виконт, видя ее колебания.

– Нет! Боженька все видит, и он накажет меня, если я буду врать! – испуганно воскликнула девушка, инстинктивно зажмурив глаза и положив ладони на голову, словно кто-то замахнулся на нее, угрожая ударить.

Яблоки, собранные ею в фартук, покатились обратно в траву.

«Бедная девочка! Как подавляет ее старшая сестра!» – с осуждением подумал виконт, однако зная, что Глоуфорды ни разу не подняли на Кэсси руку: страх Кэсси исходил из рассказов отца о жестоком наказании для грешников и о том, что, когда человек лжет, длань Господа застывает над головой лжеца.

– А вы знаете сказки? – вдруг с надеждой в голосе спросила Кэсси, раскрыв глаза и взглянув на виконта. Ее пальцы легли на складки передника и сжали его.

Виконт Уилворт слегка опешил, не ожидав подобного вопроса.

– Да, конечно, а вы… Вы хотите услышать? – удивился он.

К его величайшему удивлению Кэсси забыла о яблоках и обернулась к нему. Ее глаза сияли искренним восторгом.

– Да! Расскажите! Сказки! Много сказок! Кэти мне их не рассказывает! – воскликнула она, с радостью ребенка. – Она читает мне Писание, но оно ужасно скучное! Я всегда засыпаю, а она говорит, что я неприлежная… Но как я могу не спать, если оно скучное?

«Как далеко зашла в своей набожности мисс Кэтрин! Она не читает Кэсси сказки! Но дети обожают сказки! А Кэсси – совершеннейший ребенок!» – вновь, со все возрастающей неприязнью к Кэтрин, подумал виконт.

– Конечно, милая Кэсси, я расскажу вам, – с готовностью согласился он. – И, чтобы вам удобно было слушать, присядем под это ветвистое дерево.

Они сели под большую яблоню, и Кэсси с ожиданием вперила взгляд своих прекрасных глаз в виконта.

– А где ваш чепец? – вдруг заметил виконт. – Почему вы так не любите его носить?

– У меня от него голова мокнет, – простодушно ответила девушка. – Давайте сказку, а?

Виконт медленно и эмоционально, как самый настоящий театральный актер, читающий монолог, рассказал Кэсси сказку Братьев Гримм «Гензель и Гретель», а девушка слушала его с внимательностью ребенка. Несколько раз она прерывала рассказчика веселым смехом, но затем лишь восклицаниями удивления и неудовольствия: «Противная старуха! Ой-ой-ой! Так страшно!».

Видя, что девушка испугалась образа старой ведьмы и сцены, где дети запирают ее в горящей печи, виконт поспешил перейти к другой сказке и рассказал Кэсси «Золушку» Шарля Перро, намеренно опустив сцены с кровавым отрезанием больших пальцев и пяток на ногах злых сестер.

– А Золушка была красивой, да? Как Кристин? – смущенно улыбаясь, спросила Кэсси виконта, когда тот закончил сказку.

– Да, такой же красивой, как вы, – улыбнулся ей виконт, довольный видеть ее радостной и счастливой.

– А разве люди носят такие туфли?

– Нет, но ведь эти хрустальные туфли были непростыми – их подарила Золушке волшебница-фея.

Кэсси нахмурилась: ее неразвитый ум не давал ей понять, как могла тыква превратиться в красивую золотую карету, а мышки – в лошадок. Но образ Золушки она представила очень хорошо: ею была Кристин, убирающаяся в большом доме, таком, как Риверсхольд.

– А еще сказку? Вы так интересно рассказываете! Я хочу еще сказочку! – потребовала Кэсси, схватив виконта за манжету его сюртука.

– В другой раз. Мне жаль расставаться с вами, но час поздний, и вам необходимо возвращаться домой, – ответил ей виконт, сожалея о том, что ей нужно было уходить. Виконт получил удовольствие, видя, как радуется эта прекрасная больная девушка детским сказкам. Ее улыбка была полна солнечного сияния – так улыбаются только дети.

Кэсси печально вздохнула, но молча поднялась на ноги и стала собирать в свой рваный фартук яблоки.

– Почему ваша сестра не рассказывает вам сказки? – спросил ее виконт, желая понять мотивы поведения мисс Кэтрин.

– Она говорит, что они плохие, и что все это враки! – отозвалась Кэсси. – А может, она просто не знает их? Я пойду! До свидания!

– До свидания, милое создание, – тихо сказал виконт, следя за тем, как она быстро скрывается между высокими яблонями.

В этот же вечер виконт послал в Лондон заказ на самую большую книгу сказок, снабженную красивыми разноцветными иллюстрациями.

«Как обрадуется милая Кэсси, увидев ее!» – полный удовлетворения, подумал он, вручая посыльному запечатанное письмо и фунт стерлинга.

Глава 20

Избежать сплетен не удалось: благодаря мальчишкам, следящим за Кэтрин и мистером Литли из-за высоких зеленых кустов, новость об отказе старшей девицы Глоуфорд стать супругой пастора распространилась по Вальсингаму, и ее обсуждали и смаковали все: и малые дети, и готовившиеся покинуть мир дряхлые старики. В тот же вечер вальсингамцы бегали от дома к дому и говорили: «Ах, Кэтрин, упрямица! Такая умная, а поступила так опрометчиво! Отказала такому мужчине! Пастору!». Однако девушки-воздыхательницы молодого пастора вздохнули с облегчением и наполнились уверенностью того, что вскоре мистер Литли забудет Кэтрин и выберет кого-то из них.

Глоуфорды узнали о сплетне лишь на следующий день, когда их соседка – разговорчивая старушка спросила Кэтрин в лоб: «Ах, глупая моя девочка! Почему же ты ему отказала?», на что девушка не терпящим возражения тоном ответила ей, что «наш пастор заслуживает лучшей девушки», чем она сама. Сам же герой новой сплетни – мистер Литли, осведомленный о том, что его прихожане обсуждают его крайне неуспешное сватание к мисс Глоуфорд, краснел как мак, и в этот день вышел из дома на улицу лишь четыре раза – провести в церкви утреню и вечерню, а по завершению служб, торопливо дойти до дома.

Удивленная вниманием, окружавшем вчерашний разговор Кэтрин и молодого пастора, Кристин все же не стала расспрашивать сестру, ведь сама ужасно устала от сплетен и знала, какую душевную боль они причиняют. Вечером она вернулась с прогулки озлобленной и рассерженной.

– Опять он! – процедила она сквозь зубы, стаскивая с ног пыльные башмаки. – Проходу мне не дает! Только и знает, что твердит мне о своей любви! Черт бы побрал этого Джона!

– Следи за языком, богохульница! – резко одернула ее Кэтрин, словно выпрыгнувшая из комнаты покойного отца.

– Но я не в силах больше терпеть! Он бегает за мной как собака за кроликом! – недовольно воскликнула Кристин, проходя мимо старшей сестры. – Куда бы я ни пошла – он бежит за мной!

– Все твои страдания оттого, что ты перестала ходить в церковь, – деловито сказала ей Кэтрин. – Ты одна виновна в своих стенаниях.

– Наивная! Даже, если я вздремну немного не в церкви, на лавке, а дома, на своем тюфяке, ничего не изменится, – усмехнулась на это Кристин.

– Вещи, происходящие с тобой, не меняются именно потому, что ты предпочитаешь службе сон и не внимаешь Богу, тем самым показывая к Нему неуважение.

– Кэсси тоже спит на службах, но ее ты ни разу не упрекнула!

– Кэсси, Кэсси, Кэсси… Почему ты постоянно приводишь ее в пример? – укоризненно сказала Кэтрин.

– Потому что ей разрешено все, что запрещено мне! – буркнула в ответ Кристин. – Она может делать все, что ей заблагорассудится!

– И как только у тебя язык поворачивается говорить это? Кэсси – единственная из нас, никогда не видевшая нашу мать и не чувствовавшая ее любви и тепла! Ее нужно жалеть!

– А кто пожалеет меня? Я знала свою мать, ее ласку и заботу, пока Кэсси не убила ее! – громко вскрикнула Кристин.

Кэтрин широко распахнула глаза, резко замахнулась и дала сестре пощечину.

– Не смей так говорить! Это была воля Господа нашего! Он забрал нашу мать, но там, в раю, она счастлива, в отличие от нас, оставшихся на этой грешной земле! – тихим, но полным гнева голосом, сказала она.

Кристин схватилась за щеку, с ужасом взглянула на дрожащую от гнева Кэтрин и, не стерпев такого унижения, с громким плачем выбежала из дома.

И только сейчас Кэтрин пришла в себя.

– Кристин! Прости! Прости меня! – выбежав из дома, крикнула она вслед убегающей. Набожную Кэтрин тут же охватил страх того, что она дала волю гневу и обиде на сестру. Она подняла на нее руку! Какой грех!

В этот вечер Кэтрин долго и горячо молилась Господу, умоляя его простить ее проступок и дать Кристин сочувствия и доброты к бедной Кэсси. Кристин же провела эту ночь на лугу, спрятавшись в траве и оплакивая свою несчастную судьбу. Отчаяние все глубже и глубже пробиралось в ее душу. Кристин перестала ходить на службы, потому что видела, что мольбы и гимны не помогали, и что ее жизнь оставалась все такой же серой и бессмысленной. Душа девушки требовала перемен, но у нее все еще не было денег, чтобы добраться до Лондона, и, понемногу, Кристин начинала смиряться с тем, что Вальсингам никогда не отпустит ее. Но, оплакав свою беду, девушка поняла, как несправедливо относилась к младшей больной сестре: Кристин настигло понимание того, что на Кэсси нет вины, что она невиновна в своем рождении, и те слова, что она сказала о сестре, жгли ее сознание, как раскаленные угли.

Когда Кристин утром вернулась домой, Кэсси радостно взвизгнула, увидев ее. Кэтрин не было: она ушла за водой на реку.

– Крис! А где ты была? Я принесла тебе яблок! – защебетала Кэсси, вскакивая со своего тюфяка и доставая из-под подушки три больших красных яблока.

Когда Кристин увидела, как сильно любит ее малышка Кэсси, и то, как она добра к ней, несмотря ни на что, на глаза девушки навернулись слезы раскаяния. Она подошла к младшей сестре, крепко обняла ее, затем взяла одно яблоко, но два оставила для Кэсси. Но, немного погодя, даже не позавтракав, Кристин сбежала к своему любимому камню: она села на свое холодное ложе, положила яблоко на колени и глубоко задумалась.

– Крис! – вдруг услышала она голос Кэтрин рядом с собой.

Кристин бросила взгляд в сторону, откуда донесся голос сестры и увидела ее саму, медленно подходящую к ней.

Кэтрин дошла до камня и присела рядом с сестрой.

– Прости меня, я была неправа. Я поступила не по-христиански. Прости меня… Если б ты только знала, как тяжко у меня на душе! – мягко сказала она, робко прикоснувшись к ладони сестры.

Кристин нахмурилась, но не отняла руки: она видела, что раскаяние Кэтрин в своем отвратительном поступке было глубоко и искренне, и простила ей.

– Ничего, Кейт, я заслужила это, сказав о Кэсси такие ужасные вещи, – сказала она, сжав ладонь Кэтрин.

– Я понимаю, тебе тяжело, но и мне тоже. Жизнь без отца оказалась сложней, чем я того ожидала. Но мы вместе, и Бог любит нас, поэтому мы должны радоваться каждому прожитому дню. Отец Небесный никогда не оставит нас.

– Иногда мне кажется, что это уже случилось, – мрачно отозвалась на это Кристин.

– Отгоняй от себя эти черные мысли! Бог сказал, что любит нас, несмотря на наши грехи, он сказал искать утешения в Его любви к нам. Нужно только доверить Ему свою жизнь, но тебя преследует страх отдать Ему свою судьбу…

– Ах, Кейт, у тебя словно бельмо на обоих глазах! Какая эта жизнь? Разве мы живем? Любит ли Бог нас, дав такую судьбу? Мы скоро превратимся в земляных блох! – Кристин вновь охватили раздражение и отчаяние. – Столько планов в моей голове! Я могла бы зарабатывать деньги и приносить нашей семье пользу… Ведь у нас нет ни цента за душой! Ни цента, Кэтрин! Разве это правильно? Разве это справедливо? Почему Бог не может дать мне хотя бы один фунт на проезд до Лондона? Один жалкий фунт!

– Я уже говорила тебе – это Божий знак. Если ты до сих пор не раздобыла денег, значит, тебе не нужен этот Лондон, и Бог указывает тебе на это, – упрямо заявила Кэтрин. – Тебе нужно иметь больше веры, и, пока ты полна сопротивления и неприятия Его воли, Господь не может помочь тебе, потому что ты сама не желаешь принять ее.

Кристин рассмеялась от бессилия доказать что-либо помешанной на вере сестре.

– Тогда и предложение пастора Литли тоже было Божьим знаком для тебя. Почему же ты отреклась от него? – язвительно напомнила она.

– Бог дал мне знак, когда родилась Кэсси: знак того, что я обязана заботиться о ней и посвятить свою жизнь ей и нашей семье. А пастор найдет другую жену и будет счастлив, – ничуть не смутившись, спокойно ответила на это Кэтрин. – Но я пойду: заболела Джин Уайт, и я должна осмотреть ее.

– В таком благословенном месте, как наш Вальсингам, нет даже врача! – вновь рассмеялась Кристин. – Всех лечишь ты! А лечить ты не умеешь!

– Отец научил меня кое-чему, – парировала Кэтрин, поднявшись с камня и отряхивая свое платье. – А ты, лучше, чем страдать, иди на поле и поработай. Если ты будешь отлынивать от работы, наша доля картофеля в этом году будет скудной, и зимой мы будем голодать.

На этом сестры расстались: Кристин отправилась на поле, а Кэтрин – к больной подруге. Что касается младшей Глоуфорд, та бегала с детьми по полям, где они играли в догонялки и жмурки.

Кэтрин посетила приболевшую Джин Уайт, живущую на другом конце деревни, посоветовала родителям девушки заваривать для дочери ромашку и кору дуба, и после направилась домой. Работа на поле на сегодня была забыта, ведь хозяйственная Кэтрин уже давно собиралась посвятить целый день уборке в доме и замене соломы в спальных тюфяках: старая стала совершенно непригодной для сна.

– Фу-ты, ну-ты! Кэтрин Глоуфорд! Ты что ли? – вдруг услышала она от проходящего мимо нее мужчины.

Кэтрин так глубоко задумалась о домашних делах, что даже вздрогнула от громкого и такого грубого приветствия. Очнувшись от своих мыслей, девушка с удивлением взглянула на прохожего: он не был вальсингамцем, ведь в деревне она его никогда раньше не видела.

– Прошу прощения, любезный? – вежливо осведомилась она, недоумевая, как смел этот незнакомец так фамильярно обратиться к ней. И откуда только этот хамоватый мужлан знает ее имя?

«Каков грубиян! И без слов понятно: он дурно воспитан и плохо знает Писание!» – с негодованием подумала она, бесцеремонно окинув незнакомца взглядом и остановив его на весьма новых крепких ботинках мужчины.

– Ну, чего нахмурилась? Это же я! Генри! Не узнала что ли? – весело воскликнул мужчина, подойдя к ней и встав рядом с ней.

Кэтрин пристально вгляделась в его лицо и широко улыбнулась: перед ней стоял соседский мальчишка, уехавший с родителями в один из городов, девятнадцать лет назад. Стоит сказать, семья Гус была единственной из вальсингамцев, что за все время существования Вальсингама покинула его.

– Генри! Генри Гус! Несносный мальчишка! – обрадованно воскликнула Кэтрин. – Господь свидетель – я уже не чаяла увидеть тебя!

Вдруг Генри с веселым смехом схватил ее в объятья и закружил в воздухе.

– Ну, ну, довольно! Так неловко! Что ты! – недовольно сказала ему Кэтрин.

Тот тут же мягко поставил ее на землю.

– А ты все такая же правильная! – рассмеялся Генри. – И все так же не снимаешь со своей хорошенькой головки эта уродливые куски ткани!

– Каждая добрая христианка должна носить чепец, – чопорно ответила на это Кэтрин, но все же была очень рада встрече со старым другом, с которым они с Кристин играли в детстве. Когда-то их связывала крепкая дружба.

– Ох, ну тебе виднее, Кейт Белый Носок! – со смехом отозвался Генри, удостоив Кэтрин детским прозвищем, которое досталось ей из-за особой любви к чепцам. – А я помню тебя совсем девочкой! Эх, как время пролетело-то!

– Генри, как я рада тебя видеть! Ты так вырос и возмужал! – воскликнула Кэтрин, ничуть не обидевшись на его колкость. – Какими судьбами ты здесь?

– Приехал навестить родню. Надо ведь в кои-то веки и показаться! Слышал, у вас новый пастор? А где же твой папаша?

– Он умер, – тихо ответила Кейт, опустив взгляд на землю.

– Прости, я не знал… – Парень понял, что оплошал и замялся. – Но что с ним случилось?

– Нашу церковь реставрировали, и на отца упала каменная плита, – коротко ответила девушка. – Поэтому теперь у нас новый пастор – мистер Литли. Он – замечательный человек, и тебе следует прийти сегодня на вечерню, послушать его проповедь.

– Ну, это успеется. Поведай лучше о себе. Небось, замужем и с кучей сопливых детишек?

– Ты ошибся: я не замужем.

– А Крис?

– Крис тоже. Помню, в детстве, она очень тебе нравилась, – заметила Кэтрин.

– Да, да. Готов биться об заклад, Крис выросла настоящей красавицей. Да и ты тоже прехорошенькая, Кейт, – улыбнулся Генри. – Я тоже холост, детей не имею, свободен, как птица в небе. Работаю. Да и рано еще семьей обзаводиться.

– Но куда же ты тогда пропал? И какой же город тебя пленил?

– Самый, что ни есть, огромный. Лондон! Ох, красотища там какая! Куча людей! Яблоку негде упасть!

– Знаешь, тебе нужно обязательно зайти к нам: Крис будет рада увидеть тебя! – вдруг заявила Кэтрин.

– Я слыхал, Крис стала местной красоткой, и теперь за ней бегают все вальсингамские парни. А я, помнится, обещал ей, что, как надумаю жениться, приеду и женюсь только на ней, – задумчиво сказал парень.

– Смотри не опоздай: за ней уже бегает один настойчивый ухажер, – улыбнулась Кэтрин и краем глаза увидела бегущую к ним Кэсси. – Кэсси! Милая! – обернувшись к сестре, крикнула она ей.

Запыхавшись от долгого бега, Кэсси подбежала к сестре, обняла ее, бросила испуганный и в то же время любопытный взгляд на Генри, и парень заулыбался, увидев такую красивую девушку.

– А кто этот кудрявый ангелочек? – ласково спросил он у Кэтрин.

– Это Кэсси – наша младшая, – объяснила ему она и, глубоко вздохнув, обратилась к сестре. – И где твой чепец? Только не говори, что опять потеряла!

Но та не ответила ей, а молча смотрела на Генри и глубоко дышала.

– Привет, Кэсси! – приветливо сказал ей Генри.

Но девушка сильно смутилась и спрятала лицо на груди сестры.

– Я что-то не то сказал? – сконфузился парень, бросив взгляд на Кэтрин.

– Не принимай близко к сердцу. Потом тебе объясню, – тихо ответила ему Кэтрин. – Заходи к нам сегодня вечером. Крис как раз вернется с поля.

– С поля? Вижу, жизнь здесь не изменилась, – с легкой неприязнью к тамошним порядкам, заметил Генри. – А вы все так же живете в своей халупе?

– Да, все там же. Приходи к нам, мы будем ждать тебя.

– Приду.

– Помнишь, как добраться до нас?

– Помню, помню! Я до сих пор помню каждую тропку и каждый камень. Но мне нужно идти: меня ждет тетка по отцу. До вечера!

– До вечера!

Генри бодрым шагом продолжил свой путь, а Глоуфорды продолжили свой.

– Кто это был? Такой смешной, и одежда у него странная! – поинтересовалась Кэсси, когда сестры направились домой.

– Мой добрый друг, – ответила ей Кэтрин. – Но ты так и не ответила: где твой чепец? Он был почти новый!

Кэсси хихикнула в ответ и запела песню про курочек, а Кэтрин была так рассеяна, что даже не заставила ее прекратить напевать «эту богохульную чушь».

Глава 21

К вечеру, даже до возвращения вальсингамцев с поля, вся деревня уже гудела, как улей пчел, о неожиданном приезде Генри Гуса. Однако Кристин, усталая и обозленная на Джона Тайли, вновь надоедавшего ей, была не осведомлена о том, что друг ее детства вдруг посетил Вальсингам. Оказавшись дома, Кристин умылась, наскоро расчесала волосы деревянным жестким гребнем, завязала их в тугой пучок на затылке, переоделась в старое домашнее платье, и с шитьем в руках присела на сундук с одеждой. Кэсси видела дурное расположение сестры и хотела обнять ее, чтобы утешить, но не решилась – слишком строгим и непроницаемым было лицо Кристин. Поэтому Кэсси ограничилась тем, что приветливо поздоровалась с ней, отдала ей оставшиеся с утра яблоки (Кэсси так и не съела их), а после села на свой тюфяк, в котором Кэтрин заменила старую солому на свежую, и занялась новой куклой, которую, тоже из соломы, сделала для нее старшая сестра.

– Крис, ты и представить не можешь, кого я встретила сегодня в Вальсингаме? – радостно сказала Кэтрин сестре. – Генри Гуса! Он приехал навестить свою родню!

– Генри? И зачем только он вернулся обратно в эту глушь? – пробормотала Кристин, скорее удивленная, чем обрадованная этой новостью. Ко всему этому, девушка была слишком уставшей, чтобы чувствовать хоть какие-то эмоции.

– Он обещал зайти к нам сегодня, – сказала Кейт, но заметила, что весть о возвращении Генри не стала для Кристин причиной восторга.

– Отлично, повидаемся с ним, – равнодушно ответила на это та, не отвлекаясь от своего шитья. – Генри не сказал тебе: он все еще живет в Лондоне?

– Да, там… Знаешь, он вырос и стал рослым и довольно красивым мужчиной. Я его сразу и не узнала. Он спрашивал, не замужем ли ты. И мне кажется, что неспроста.

– Забудь.

– Но почему? Вы ведь любили друг друга в детстве.

Услышав слова Кэтрин, Кэсси тут же оставила куклу и с восторгом на лице принялась слушать разговор сестер. Разговор о любви!

– Да разве это была любовь? Тогда мы были несмышлеными детьми, но теперь мы выросли и обо всем забыли, – отрезала Кристин.

– Уверена? – улыбнулась Кэтрин. – Генри не женат, но все еще помнит о том, что обещал тебе в детстве.

– Он много чего мне обещал. Думаешь, он вдруг бросил Лондон и приехал для того, чтобы исполнить свои обещания? – насмешливо усмехнулась на это Кристин. – Не будь наивной!

– А ты его любишь? – вдруг вмешалась Кэсси, вперив восхищенный взгляд в Кристин, которая в ее сознании стала настоящей Золушкой, героиней сказки.

– Нет, Кэсси, я его не люблю. Почему я должна его любить? – Кристин почувствовала раздражение от намеков Кэтрин и глупых вопросов Кэсси и поспешила направить разговор в другое русло. – Что с ужином? Я жутко голодна.

Кэтрин принялась молча накладывать в тарелки пшеничную кашу, смешанную с морковью и маленьким кусочком сливочного масла – щедрым даром соседки.

Поужинав, девушки занялись кто чем: Кейт вышла во двор, чтобы вымыть посуду, Кэсси вновь взялась за куклу, а Кристин принялась чистить от грязи свои старые поношенные башмаки.

Солнце село, а Генри Гус все никак не приходил. Но, пока свет летнего дня не покидал землю, у девушек была надежда увидеть гостя.

«Неужели не придет?» – с огорчением подумала Кейт, взглянув за окно. Она и Генри были одного возраста, поэтому в детстве их связывала настоящая дружба, и Кэтрин с нетерпением ждала его прихода, чтобы услышать о том, как он устроился в жизни.

Но вдруг раздался громкий стук в дверь. Кэсси удивленно посмотрела на Кэтрин, а та встрепенулась и бросилась встречать долгожданного гостя, словно предчувствуя, что за дверью стоял именно Генри. И правда: улыбающийся Генри Гус, с серым свертком ткани в руках, ожидал, когда его пригласят войти в дом.

– А вот и я! Заждались, поди? – приветливо сказал он Кэтрин.

– Заждались, заждались! Но послушай, Генри… – Кэтрин торопливо вышла к нему на улицу и плотно закрыла за собой дверь в дом. – Ты должен запомнить: наша Кэсси не совсем здорова, понимаешь? Она мыслит и ведет себя ребенок, и мы не сказали ей о том, что отец погиб, поэтому следи за своими словами.

– Что? Ваша милая сестренка больна? – искренне удивился Генри. – А по ней и не скажешь: я-то много ненормальных повидал в Лондоне.

– Генри, она – не ненормальная! – строго сказала Кэтрин.

– Извини, оплошал, – сконфузился парень.

– Будь деликатен и не смейся слишком громко – ты можешь напугать ее. И не говори о нашем отце, ничего не говори, – продолжила свои напутствия Кейт.

– Понял и намотал на ус.

Генри слегка смутился предупреждениям Кэтрин, но ему не терпелось увидеть Кристин, поэтому он без ложной скромности зашел в дом Глоуфордов вслед за подругой детства и тут же принялся разглядывать убранство крошечной прихожей.

– Домик пастора! Давненько я здесь не бывал! Лет так двадцать! – весело воскликнул гость. – Все осталось, как прежде. Вам тут нужны мужские руки, вот что, девчонки! Дом-то рассыпается прямо на глазах!

Услышав в доме мужской голос, в прихожую из женской комнаты вышла Кристин.

– Генри! Здравствуй! Как давно мы не виделись! – приветливо сказала она, подходя к нему.

Тот зачарованно уставился на давнюю подругу детства: даже в старых лохмотьях и с растрепанными волосами, Кристин показалась ему божественно прекрасной, и старые чувства, угасшие в нем с тех пор, как он уехал в Лондон, вспыхнули с новой силой.

Кристин смотрела на Генри, невольно размышляя о том, что он превратился в настоящего взрослого мужчину, хоть в детстве был худым и долговязым, – но за эти годы парень вырос, стал высоким, сильным, и довольно привлекательным, да еще и одетым в городскую одежду, что придавало ему некой загадочности и новизны.

– Крис, какая же ты стала хорошенькая, – протянул Генри, восхищенно глядя на Кристин и позабыв обо всем на свете.

– Ты ужинал? Мы уже поели, но каша еще осталась, – спросила его Кристин, смутившись под его откровенным, полным восхищения взглядом.

– Нет, не беспокойся, я не голоден, – торопливо ответил ей парень. – Тут моя тетка передала вам пирог с яблоками. Вот, возьми.

Генри протянул девушке пирог, завернутый в серое полотно. Кристин улыбнулась, поблагодарила гостя за любезность и пригласила его пройти в девичью комнату, где хлопотала Кэтрин – она уже поставила на стол четыре глиняных чашки и разливала в них компот, сваренный из вчерашнего запаса яблок Кэсси.

– Проходи, Генри, садись, – сказала Кэтрин гостю и обернулась к нему. – О, пирог? Как мило с твоей стороны! Крис, клади на стол – я поделю его. Кэсси, милая, не бойся, садись за стол.

Генри посмотрел на Кэсси: она сидела в углу комнаты, на сундуке с одеждой, смущенно улыбалась и прижимала к груди уродливую соломенную куклу.

«Бедная девчонка! Должно быть, мороки с ней не оберешься!» – подумал он, но Кэсси – такая милая и непохожая на своих темноволосых кареглазых сестер, понравилась ему, и он не чувствовал к ней ни капли неприязни.

– Привет, Кэсси, меня нечего бояться, я не кусаюсь, – как можно мягче, сказал Генри, подойдя к младшей девице Глоуфорд.

– Здрасте. Хорошо, не буду – тихо ответила ему девушка, и вдруг ее глаза загорелись. – А с чем этот пирог?

– С яблоками. – Генри приятно забавлялся ее детским поведением: Кэсси была для него диковинкой, ведь ранее он видел помешанных (а он посчитал ее именно такой), но эта девушка отличалась от них и производила на окружающих лишь приятное впечатление своим детским выражением лица и такими же вопросами.

– Яблоки? Я люблю яблоки! Большие красные яблоки! – радостно воскликнула Кэсси. Она вскочила с сундука, бросила куклу на пол и подбежала к столу, посмотреть, как Кейт разрезает пирог на части.

– Какая забавная девчушка, – шепнул Генри Кристин, подойдя к ней.

– Да, Кэсси просто чудо, – ответила она, поспешив сделать шаг назад. – А теперь садись на тот стул и расскажи нам, как поживаешь.

Генри Гус был простым рабочим парнем и не умел скрывать своих чувств: он смотрел на Кристин таким восхищенным и полным тепла взглядом, что все присутствующие, даже Кэсси, тут же поняли, что парень по уши в нее влюблен.

– Кэтрин сказала, что ты не замужем. Почему? – поинтересовался он у Кристин. – Признаться, я удивлен: ты ведь такая красивая.

– Не хочется мне замуж, – коротко ответила та, словно не заметив его прямолинейного комплимента.

– Меня ждала? – самоуверенно улыбнулся Генри, готовый принять свои мысли за правду.

– А ты что, за мной приехал? – нетерпеливым тоном парировала Кристин, чувствуя все большее раздражение от его грубоватых вопросов: ей было ужасно неловко, и она уже была не рада приходу старого друга.

– А если так? – серьезно ответил ей парень.

Генри не лукавил: когда он ехал по пыльной грязной дороге в Вальсингам, болтаясь в старой колымаге, в его голове не было и мысли о старой детской привязанности, но сейчас, очарованный красавицей Кристин, он был готов тотчас жениться на ней и увезти ее в Лондон.

– Садись за стол, – в тон ему ответила на это Кристин. – Мы хотим послушать, что приключилось с тобой после твоего переезда в город.

Глоуфорды и их гость сели за стол, и Генри нарочно занял место напротив Кристин, чтобы любоваться ею.

– Ну, Генри, сорванец, рассказывай, – весело сказала ему Кэтрин. – Ну, чего смущаетесь? Берите пирог!

Кэсси, только и ожидавшая этих слов, первой схватила близлежащий кусок и позабыла обо всем: Глоуфорды так редко ели что-либо вкусное, что такие моменты были для них настоящим праздником, и Кэсси съела свой кусок пирога в один присест. А затем – упавшие с него на стол крошки.

Старшие девицы Глоуфорд взяли по куску пирога и принялись медленно и аккуратно лакомиться ими.

– Да что рассказывать? – Генри ничуть не смущался в обществе трех красавиц. – Мы уехали из Вальсингама, всю дорогу тряслись от собачьего холода, приехали в Лондон и сняли комнату где-то на окраине, в самых трущобах. Жуткое местечко, скажу я вам. Отец устроился к богатому пузану – ремонтировать обувь, а мать – убирать в доме какой-то скупердяйки-старухи. Меня же отдали в ученики к извозчику, а сейчас я работаю кучером. Шесть лет назад родители умерли от воспаления легких, но меня, слава Богу, пронесло.

– О, Генри, мне так жаль, – искренне сочувствуя, сказала Кэтрин.

– Да, очень жаль, – вздохнула Кристин.

– Да ничего: все помирают, и мы сами когда-то помрем, – бодрым тоном заявил Генри, не желая огорчать девушек своими печальными рассказами.

Вдруг, краем глаза, он обнаружил, что Кэсси, съевшая свою долю пирога, с большим интересом смотрит на последний оставшийся на столе кусок пирога Генри.

– А, малютка, тебе понравился пирог? Ну, съешь мой кусок, съешь, – с добрым смехом сказал он Кэсси.

Та улыбнулась во весь рот и, без лишних слов, схватила кусок пирога.

– Спасибо, – шепнула Кэтрин гостю. – Мы очень редко едим пироги, а Кэсси любит их неимоверно.

– Брось, Кейт, не за что. Ваша сестренка жутко милая, – ответил ей Генри и бросил на Кристин очередной полный восторга взгляд. – Ну, а вы как, девчонки? Что делали, когда я уехал?

– Да ничего особого. Что мы можем здесь делать? – с иронией ответила ему Кристин. – Мы работаем, как волы, ходим в церковь и стареем.

– Кристин, – укоризненно покачала головой Кэтрин, – мы живем в единстве с Богом, и в этом – наше счастье.

Генри и Кристин переглянулись и усмехнулись: они и в детстве посмеивались над излишней религиозностью Кэтрин, но той были безразличны любые насмешки.

– А знаешь, у нас теперь новый лендлорд, – сказала Кэтрин гостю.

– Да? А куда девался старый? – удивился парень. – Я помню, тут старик какой-то показывался пару раз? Такой напыщенный индюк?

– Он умер. Но в марте этого года приезжал его наследник – просто замечательный человек: он восстановил нашу церковь, за свой счет, не жалея денег, а недавно он вновь приезжал и присутствовал на вечерне.

Услышав слова сестры, Кристин наполнилась жгучим разочарованием: граф Дрэймор снова был здесь, а она, глупая, не пришла на вечерню! Но девушка и виду не подала, что эта новость встревожила или задела ее, однако в душе ругала себя за то, что пропустила его приезд.

– И как зовут этого вашего благодетеля? – поинтересовался Генри, заинтригованный этими удивительными для него новостями.

– Граф Дрэймор, из Лондона, – ответила Кейт.

– Граф Дрэймор? – нахмурился Генри.

– Да. Может, ты слыхал о нем? – с улыбкой спросила Кэтрин.

– Да, слыхал. Я даже видел его пару раз, – пожал плечами Генри, но на его лбу залегли глубокие морщины. – Он богат, как сам король, и лошади у него первоклассные, такие здоровые и блестящие. Настоящие волки. Один приятель сказал мне, что одна такая стоит целое состояние.

Генри не стал рассказывать сестрам Глоуфорд, что слышал в городе о том, что граф Дрэймор был известным повесой и дрянным человеком: парень понимал, что для Вальсингама этот граф был светилом в небе, поэтому не стал рассеивать иллюзии девушек жестокой реальностью.

«Все равно они никогда его больше не увидят: такой богатый лорд, как он, не снизойдет до таких бедняков, как мы» – подумал Генри и решил хранить молчание.

– Ты сказал, что работаешь кучером, а где именно? – спросила его Кристин.

– В доме одной знатной богачки – она баронесса, немка, два года как переехала в Лондон. Она, конечно, весьма капризная и много кричит, но платит хорошо. К тому же, у меня в этом доме есть своя личная комната, в крыле для прислуги, и питаюсь я совсем бесплатно, – с некоторой гордостью за свое положение в доме немки-баронессы ответил Генри.

Кристин молча слушала рассказ Генри, и в ее сердце росла надежда: ее старый друг Генри мог помочь ей уехать в Лондон!

«Какая удача! Я могу занять у него денег на проезд! И как раньше я не подумала об этом! – обрадовалась девушка, и душа ее затрепетала от восторга. – И ведь он может замолвить за меня словечко перед своей хозяйкой и устроить меня в тот богатый дом! Ах, нужно скорее поговорить с ним об этом!»

Но Кристин знала, что Кэтрин была против ее переезда в Лондон и отъезда из Вальсингама вообще, поэтому решила, для начала, поговорить со старшей сестрой и доказать ей искренность своих намерений.

– Кейт, мы можем поговорить с тобой наедине? – вдруг смело выпалила Кристин, взглянув на Кэтрин.

Кэтрин и Генри с удивлением посмотрели на нее.

– Непосредственно в эту минуту? – приподняв брови, уточнила Кейт.

– Именно. Выйдем на улицу, – решительно заявила Кристин, поднимаясь из-за стола. – Ну, пойдем, Кейт!

– Извини, Генри, кажется, ей не терпится что-то мне рассказать. Ты пока посиди с Кэсси, а мы вернемся совсем скоро, – сказала Генри Кэтрин, а затем последовала за сестрой.

Девушки вышли из дома и закрыли за собой дверь.

Генри слегка сконфузился от такого поворота событий, но быстро пришел в себя, благодаря милой болтовне с Кэсси, которая уже перестала бояться его.

Когда дверь за спиной Кэтрин закрылась, Кристин схватила сестру за руку и отвела ее довольно далеко от дома, чтобы никто не смог подслушать их крайне важный разговор. А когда девушки остановились, Кейт поспешно поправила слетевший с ее головы чепец.

– Что с тобой? Что ты от меня хочешь? – удивленно спросила Кэтрин сестру, недовольная ее странным поведением. – Ты сама не своя!

– Что ты там говорила о Божьихзнаках? – широко улыбаясь, спросила ее Кристин.

– Что? О чем ты?

– Сегодня утром! Ты сказала, что Бог дает мне знаки, будто я должна остаться здесь. Но нет! Сегодня Он дал мне другой знак! Приехал Генри! И он заберет меня с собой в Лондон! – радостно воскликнула Кристин: она так разволновалась, что не могла стоять на месте и ходила вокруг сестры.

– Ты все никак не успокоишься? Забудь уже о Лондоне! – укоризненно сказала ей Кэтрин.

– Как? Ведь это знак, самый настоящий Божий знак! Бог послал сюда Генри, чтобы я смогла уехать! Глупая, а я еще и сердилась на Него! Ах, какая же я глупая!

– Крис, послушай…

– Взгляни сама! Генри приехал именно сегодня, когда во мне уже угасла последняя надежда! Я займу у него немного денег, устроюсь в Лондоне и…

– Погоди, но ты ведь… Ведь тогда ты оставишь нас с Кэсси одних! – расстроенно сказала Кэтрин: до нее дошел смысл слов сестры, и она на самом деле не могла отвергнуть того, что приезд Генри был знаком от Бога.

– Ну и что? Зато я буду присылать вам одежду, еду, туфли! Я смогу зарабатывать настоящие деньги и буду помогать вам! Здесь же я ничего не добьюсь! – громко говорила Кристин, объятая радостью и надеждой. – Ты видела, как одет Генри? Какие у него потрясающие новенькие башмаки? И у вас будут такие же! Я пришлю вам самые лучшие, самые новые!

Кэтрин приложила ладони к груди: она была крайне расстроена желанием сестры покинуть родной дом и родную деревню, но слова Кристин смогли убедить ее в том, что переезд последней послужит во благо и самой авантюристке, и ее сестрам.

– Но почему ты так уверена, что Генри согласится? А где ты будешь жить? Чем питаться? – все же спросила Кейт, встревоженная этими мыслями.

– Потому что… – Кристин хотела было сказать «он влюблен в меня», но вовремя спохватилась. – Потому что он – наш друг, и он не оставит нас в беде, я это знаю! Генри – надежный человек, и я верю, что он не откажется помочь мне.

Поняв, что сестра уже сделала окончательный выбор, и что отговорить ее не удастся, Кэтрин глубоко вздохнула.

– Хорошо, поговори с ним. Возможно, будет лучше, если ты уедешь. И я рада, что ты уедешь не одна, а с Генри. Только не забывай читать Писание и ходить в церковь, – наконец, сдалась она. – И будь осторожна: в городе тебя ждут тысячи соблазнов и мужчин, падких на женскую красоту.

– Ах, Кейт, моя ворчливая Кейт! Ты сомневаешься во мне? – рассмеялась Кристин, довольная согласием сестры на ее отъезд.

– В тебе – нет, но в мужчинах и городских жителях – да! – нахмурилась Кэтрин. – Будь очень осторожна и всегда помни о том, чему учит нас Писание.

– О, я всегда об этом помню! Как я счастлива! Я вырвусь из этого глухого угла! Обещаю, что каждый месяц буду писать и присылать вам новые вещи!

– Но твое будущее сейчас – туман, Крис, и радость твоя может обернуться печалью! А вдруг Генри откажет? Он еще не дал свое согласие, а ты уже строишь воздушные замки! Ах, Джон Тайли, должно быть, умрет от тоски.

– Пусть! Он до смерти надоел мне со своей любовью! Но ты права: я должна поговорить с Генри… Только бы он согласился! Ах, помоги мне, Боже!

Девушки направились обратно к дому: Кристин почти парила над землей от радости, а Кэтрин шла медленно, ввергнутая в задумчивость и грусть.

«Я не сумела сохранить семью! Кристин уедет, а мы с Кэсси останемся здесь, далеко от нее. Столько соблазнов ожидает ее в городе! А она так наивна! Но она всегда может вернуться: я приму ее, что бы не случилось»– думала Кэтрин, шагая по траве и устремив взгляд на землю.

Когда сестры вернулись в дом, они застали Генри и Кэсси за распеванием веселой песенки про глупых курочек.

– Какая прелесть ваша малютка Кэсси! – воскликнул Генри, увидев старших девиц Глоуфорд, вошедших в комнату. – Мы с ней подружились!

– Мне нужно набрать воды в реке, – заявила Кристин, не желая терять времени на дальнейшие пустые разговоры. – Генри, поможешь мне?

Парень тут же вскочил на ноги, обрадованный возможностью побыть с Кристин наедине.

– Конечно, Крис, дай-ка сюда ведро, – с готовностью отозвался он, отнимая у девушки ее ношу, однако, не понимая, что происходит.

«Сперва они ушли, как будто боялись, что я услышу их, а теперь Крис просит пойти с ней на реку… Что, черт возьми, происходит? О чем сговорились эти сестрицы?» – подумал он, но послушно пошел за Кристин.

Всю дорогу Генри и Кристин прошли молча, лишь изредка встречая на своем пути жителей деревушки и здороваясь с ними. По пути им попался и воздыхатель Кристин – Джон Тайли: увидев объект своих нежных чувств с другим мужчиной, он с таким жалким видом взглянул на Кристин, что та и Генри, не сговариваясь, хихикнули. Но Джон не сказал ни слова, а лишь торопливо прошел мимо.

– Что за странный тип это был? – спросил Генри у Кристин, когда они пришли на реку, – он наклонился к воде и опустил в нее ведро.

– Ай, один надоеда, – фыркнула Кристин. – Бегает за мной уже пару лет – все уговаривает выйти за него.

– Что ж не выходишь? Вашему дому, ой, как нужны мужские руки. А так глядишь, он бы вам кладку новую положил, а потом и крышу, – поддел девушку Генри, желая выяснить ее отношение к браку и к этому поклоннику.

Наполнив ведро водой, парень вытащил его из реки и поставил на камни.

– Ого, тяжелое, – сказал парень, вытирая мокрые ладони о свой довольно новый костюм. – И как ты сама носишь его каждый раз?

– Приходится. У меня от него все ладони в мозолях, – скромно отозвалась на это Кристин.

– Покажешь?

Кристин усмехнулась и протянула Генри свои ладони. Он посмотрел на них, а затем осторожно провел своими грубыми пальцами по ее мозолистым ладоням, словно гладя их.

– Ох, Крис, тебе срочно требуется муж, который бы заботился о тебе и не бы позволял носить ведра с реки. Который дал бы тебе более комфортную жизнь, – вдруг серьезно сказал он, не опуская ладони девушки и сжав их в своих.

– Не пойму, о чем ты? – тихо спросила она, желая подтолкнуть его.

– Крис, я тут вот что подумал… Я неженат, ты не замужем. Так почему бы нам не пожениться, а?

Кристин предполагала, что Генри захочет быть с ней, ведь его восхищенный взгляд говорил о многом, но предложения стать его супругой она не ожидала, и в эту саму минуту была ошарашена им.

– Но мы ведь так мало знаем друг друга! – удивленно воскликнула она.

– Мало? А как же наша детская дружба? Мы же друг от друга не отходили! – весело напомнил ей парень: он так отчаянно желал заполучить Кристин в жены, что ни за что не упустил бы ее.

– Но это было так давно, и мы были детьми! – в свою очередь, напомнила ему Кристин, однако глубоко польщенная его незатейливым и даже грубоватым предложением. – Я так давно тебя не видела! Как я могу выйти за тебя, не зная, какой ты человек и мужчина?

– Я – все такой же, Крис! Я не менялся! Все тот же мальчишка-сорванец! – рассмеялся на это он. – Ну же, соглашайся! Я буду тебе хорошим мужем и буду заботиться о тебе. А о твоих сестрах мы не забудем: будем присылать им подарки и иногда навещать их, хочешь?

Кристин вдруг сильно смутилась и не нашла слов для ответа.

– Я увезу тебя в Лондон, и мы будем жить поживать и горя не знать. Крис, я не пью, я работящий и здоровый, и зубы у меня все на месте. А будет возможность, пригласим к нам Кейт и Кэсси, – добавил Генри.

– Генри, я… Я сама хотела уехать с тобой, но… Не в качестве твоей жены, – наконец, смогла сказать ему Кристин.

– Ну, не хочешь быть моей женой сейчас, мы можем и подождать со свадьбой, – сказал на это Генри, обрадованный ее словами. – Я люблю тебя, Кристин Глоуфорд, и готов подождать того дня, когда ты решишься за меня выйти.

От этого признания в любви Кристин густо покраснела.

– Ох, Генри, я хочу поехать с тобой, но быть твоей женой я пока не готова: я слишком мало тебя знаю, – робко сказала она.

– Тогда сделаем так: мы помолвимся, уедем в Лондон, а когда ты сама решишь, мы поженимся. Через год, два, три, неважно! Лишь бы ты была рядом. Ну, только согласись, Кристин!

Девушка колебалась: она мечтала уехать в Лондон, но уехать не в качестве жены, или невесты Генри. Кристин не желала обманывать его ожидания, не желала давать ему ложную надежду на брак, но подумала, что, возможно, он прав, и что со временем она полюбит его.

– Хорошо, Генри, я согласна! – тихо воскликнула она, сама не веря тому, что соглашается на такую авантюру.

– О, милая Кристин! Моя Кристин! Ты согласна! – Генри поднял ее на руки и закружил в воздухе. Парень был полон искренней чистой радости и любви к ней. – Я увезу тебя, и мы будем жить долго и счастливо! Ты никогда не пожалеешь о том, что согласилась! Пусть с меня шкуру сдерут – я выполню свое обещание и сделаю тебя самой счастливой на свете! – воскликнул он.

Несмотря на легкий испуг перед его страстью, Кристин была рада такому повороту событий и полна счастья того, что покинет ненавистный ей Вальсингам и начнет новую жизнь и, может, действительно выйдет замуж за Генри, ведь он был хорошим и надежным парнем. Мечта девушки превращалась в реальность: вскоре она уедет в Лондон, с надеждой и мечтами, вновь воскресшими в ее сердце.

Когда молодые люди вернулись в дом Глоуфордов и объявили о радостной новости, Кэтрин лишь обрадовалась и благословила их союз. Кэсси смутно понимала, что происходит, и что говорит Кристин о Лондоне, но была рада тому, что все вокруг были счастливы.

На утренней службе пастор Литли объявил о помолвке Кристин Глоуфорд и Генри Гуса, и жители деревни тут же зашептались о том, что «эта Кристин ждала городского, а нашими брезговала», но девушка не удостаивала вниманием ни эти колкости, ни завистливые взгляды молодых незамужних девушек: она чувствовала, что никогда не вернется в это ужасное место – гнездо религиозных фанатиков и сплетников.

Вечером этого дня мальчишки обнаружили в лесу тело Джона Тайли, повесившегося на суку большого дуба. Именно на том дубу, под которым любила сидеть Кристин. Обезумевшая от горя мать Джона прибежала к дому Глоуфордов и отчаянным воплем обвинила Кристин в том, что та заставила ее сына пойти на такой страшный грех. Кэтрин, возмущенная ее действиями, вышла из дома и попыталась поставить ее на место, но ее старания ни к чему не привели – миссис Тайли словно помешалась от горя.

– Убийца! Гореть тебе в Аду, Кристин Глоуфорд! Это ты погубила моего Джона! Ты! – истерично кричала мать Джона, ломая руки.

На это жуткое душераздирающее зрелище собралась поглазеть вся деревня: женщину все же удалось увести в ее дом, а община тут же разделилась – одни винили в самоубийстве Джона Кристин, считая, что она жестоко растоптала его светлые чувства к ней, другие же защищали ее и были возмущены буйством матери самоубийцы.

– Если все наши девицы будут выходить за первого попавшегося, кто тогда будет отдавать своих дочерей? Ишь ты! Джон сам виноват, что навязывался ей! Насильно мил не будешь! Оставьте в покое бедную девушку! – говорили одни.

– Эта Кристин только и ждала, как бы подороже продать свою красоту! Будь жив ее папаша, он бы проклял ее три раза! – кричали другие.

Разгоревшийся скандал разрешил лишь пастор Литли, прочитавший отрывок из Писания, в котором говорилось, что девица вольна выходить и не выходить замуж, так что, на Кристин Глоуфорд не лежало никакой вины. Также, пастор пригрозил порочащим имя девушки скорым гниением языка за защиту самоубийцы. Слова пастора принесли покой: пристыженные крестьяне прекратили ругаться и разошлись по домам.

– Ох, какие жалкие людишки эти вальсингамцы! Не беспокойся, милая, Бог видит, что здесь нет твоей вины, – сказал Генри невесте, желая успокоить ее.

– Я знаю, Генри. Они здесь все безумные, – ответила на это Кристин, ни капли не сожалеющая о самоубийстве Джона.

Два дня спустя Генри и Кристин собрали ее вещи (рваные платья и стоптанные башмаки) в чистый мешок из-под картошки, попрощались с соседями, родней Генри и пастором, и направились к дороге, чтобы сесть на единственный направлявшийся в Лондон пассажирский кэб. Кэтрин и Кэсси вышли провожать их. Вскоре подъехал кэб. Генри положил вещи невесты под лавку, затем обнял Кейт и Кэсси и занял свое место, а Кристин, предчувствовавшая долгую разлуку с сестрами, даже всплакнула, горячо обняла сестер и села в кэб,

Старый дорожный кэб с жалостливым скрипом тронулся в Лондон. Оставшиеся на дороге Кэтрин и Кэсси провожали его взглядами, пока он не скрылся вдали.

– А когда Крис приедет? – поинтересовалась Кэсси у сестры, не понимая, что та уехала надолго, может быть, навсегда.

– Не знаю, милая, не знаю, – вздохнула Кэтрин и обняла сестру.

Девушки направились домой, и, проходя мимо дома их знакомой, вдруг услышали громкие женские крики, полные боли.

Кэсси испуганно прижалась к Кэтрин.

– Кэти, что это? – дрожащим голосом спросила она.

– Ничего, просто миссис Бидл пришло время рожать, – ответила ей та.

Кэсси никогда ранее не слыхала ничего подобного, и эти ужасные крики напугали ее до полусмерти.

– А почему она так страшно кричит?

– Потому что из нее лезет ребеночек, и ей очень больно.

Кэсси еще крепче прижалась к сестре и задрожала.

Увидев, как испугалась Кэсси, Кэтрин ускорила шаг, чтобы поскорее пройти дом роженицы, но крики бедной женщины преследовали их еще полпути.

Глава 22

Вечером того же дня, как уехала Кристин, Кэтрин работала на поле, а Кэсси вновь забрела в Риверсхольд, где нарвала с дюжину яблок, а затем вернулась в деревню, села на берегу реки, положив рядом с собой яблоки, взяла одно и принялась с удовольствием есть его.

– Кэсси! – вдруг окликнул ее кто-то.

Девушка машинально обернулась на зовущий ее голос и увидела Бена Годфри – сына самого богатого, по меркам Вальсингама, крестьянина, у которого была единственная на всю деревню лошадь. Бен был ровесником Кэсси, и, несмотря на то, что девушка была больна, Бену она нравилась, но он никак не решался подойти к ней, ведь она то играла с детьми, то находилась при своих сестрах. Но сейчас, увидев Кэсси одну, молодой Годфри собрал в кулак свою смелость и сел рядом с девушкой на камень, выступающий справа от нее. Не зная, как начать разговор, парень снял свои башмаки и опустил в реку босые ноги.

– Как дела, Кэсси? Я слышал, Крис сегодня уехала? – наконец, смущенно улыбнувшись, спросил он.

– Ага, Кйис шегодня уехала, – пробубнила Кэсси, усердно жуя свое вкусное красное яблоко.

– А знаешь, ты прехорошенькая, – напрямик сказал Бен, все же, не зная, с какой стороны подобраться к ней поближе.

Но Кэсси ничего не ответила, а только равнодушно взглянула на Бена, продолжая жевать яблоко.

– Ты мне очень нравишься, – твердым тоном признался Бен, надеясь, что эти слова удивят Кэсси, но, наперекор его желанию, и в этот раз не получил ответа. Тогда парень нетерпеливо вздохнул, но подождал, когда девушка доест яблоко. Но, к его огорчению, она схватила еще одно яблоко, обтерла его о свое платье и принялась вкушать сей дар садов Риверсхольда.

– Ты можешь послушать меня, наконец?! – повысил голос Бен, задетый ее равнодушием. Несмотря на робость, характер парня не отличался спокойствием.

– Ага, – слегка испугавшись громкого окрика соседа по камню, выдавила бедная Кэсси.

– Сколько же терпения с тобой нужно! – с досадой пробормотал Бен себе под нос, а потом решительно сказал: – Кэсси, знаешь что? Выходи за меня замуж!

Эти слова заставили Кэсси прекратить поедание яблока и рассеяно взглянуть на Бена. Она знала, что люди женятся, и что ее сестра Кристин тоже скоро «поженится». Но больной девушке никогда ранее не поступало ни одного предложения, и она своим детским разумом не могла понять, чего хотел от нее этот странный мальчишка, до этого ни разу не заговаривающий с ней.

– Мы будем жить в своем доме… Я буду заботиться о тебе и катать тебя на лошади, – увидев внимание девушки, с остановками, робея, сказал Бен.

Кэсси судорожно проглотила кусок яблока, который жевала.

– На лошадке? – завороженно переспросила она. – Я люблю лошадок, они такие милые и любят кушать яблоки.

– У нас она будет, Кэсси, своя лошадь. Мы будем жить вместе… Потом у нас родятся детки. Ты хочешь деток?

– У меня есть дети – это Фея и Мима. – Кэсси не могла объять разумом, о чем говорил Бен, но новость о том, что у нее будет лошадка, обрадовала ее.

– Нет, Фея и Мима – это куклы, они неживые, – теряя терпение, объяснил паренек. Ему было трудно общаться с Кэсси, однако уж очень она ему нравилась. Но не сама девушка, а ее красота. – А у нас будут живые детки, понимаешь?

Но в голове Кэсси тут же родились воспоминания о жутких криках боли, которые она услышала, проходя мимо дома рожающей ребенка миссис Бидл, и ее лицо исказилось от ужаса. Она резко вскочила на ноги.

– Ты хочешь, чтобы я кричала! Как она! Отстань от меня! – истерически крикнула Кэсси и стала собирать в подол яблоки.

– Кэсси, дурочка, ну чего ты? – испугался Бен ее реакции.

Он поднялся с камня и хотел взять девушку за руку, но она вдруг завизжала так громко и испуганно, как будто ее резали живьем.

– Отстань от меня! Отстань! Папочка, спаси меня! Кэти! Спаси меня! – вскрикнула она и, бросив яблоки на землю, побежала прочь от реки.

Прибежав домой, Кэсси забилась в угол и разрыдалась от страха, вспоминая жуткие крики роженицы и то, что дрянной мальчишка хотел, чтобы ей, бедной Кэсси, было также больно, как и миссис Бидл. Едва вернувшаяся с поля усталая Кэтрин зашла в дом, Кэсси бросилась ей на шею и рассказала о случившемся. Кэтрин очень рассердилась: она без промедления посетила семейство Годфри и, при родителях, отчитала Бена за его «ужасное и неуместное предложение», объяснила ему, что Кэсси – больна, и что он сильно напугал ее, и ему не следует повторять подобное, потому что его желание насчет Кэсси – греховны. Кейт была в недоумении: Бен Годфри посмел предложить ее сестре брак! Но она была недовольна не тем, что Бен предложи брак неразумной девочке, а тем, что хотел отнять ее у Кэтрин. А ведь Кэтрин пожертвовала Кэсси свою жизнь, отреклась от семейного счастья и возможности иметь детей! Старшая Глоуфорд чувствовала эгоистическую потребность в том, чтобы младшая сестра всегда была рядом с ней. В этот вечер она была взвинчена до предела, поэтому, когда в дверь дома постучали, она нетерпеливо распахнула ее, но ее гнев прошел в один миг, когда она увидела на пороге виконта Уилворта.

– Добрый вечер, мисс Глоуфорд, – приветливо поздоровался он.

Ухоженный, привлекательный, одетый в дорогой костюм лондонский вельможа стоял напротив нищей крестьянки, словно не замечая грязи и ветхости, окружающие его.

– Добрый вечер, сэр, – отозвалась ошеломленная Кэтрин, совершенно не ожидавшая, что в ее дом придет такой знатный и богатый человек.

– Как вы поживаете? – вежливо осведомился виконт.

– Хорошо, сэр… Но какими судьбами вы здесь? Чем мы заслужили подобную честь? – все еще удивлялась Кэтрин. Она торопливо вышла к гостю и закрыла за собой дверь, так как не желала приглашать его в дом.

– На днях я получил сведения том, что ваша сестра мисс Кассандра любит сказки, и подумал, что ей обязательно понадобится эта книга, – с улыбкой сказал виконт Уилворт и протянул Кейт большую толстую книгу, которую Кэтрин, ослепленная неожиданностью его визита, да еще и столь позднего, ранее не заметила.

Девушка бросила оценивающий взгляд на книгу, поразилась ее яркой красочной обложке, но не торопилась забрать ее из рук виконта.

– Сэр, что это? – нахмурилась она, в душе гадая, как этот лорд, живущий в Риверсхольде, узнал о любви Кэсси к «гадким» сказкам и зачем он принес ей, грязной крестьянке эту, несомненно, дорогую книгу.

– Книга сказок, мисс Глоуфорд. Прошу вас, примите ее. Она украшена большими яркими иллюстрациями, и с этой книгой ваша сестра сможет скрашивать свой досуг, – объяснил виконт, неприятно удивленный выражением лица Кэтрин: она была явно недовольна его визитом и словно не желала брать его подарок для Кэсси.

– Сэр, благодарю вас, это любезно с вашей стороны – желать Кэсси приятного досуга, но я считаю, что досуг должен быть, прежде всего, полезным, и для этого у нас есть Священное Писание, – категорическим тоном заявила ему Кэтрин.

– Мисс Глоуфорд, ваша сестра – ребенок по разуму, и Писание – совершенно не та литература, что нужна ей, – заметил на это виконт, осознав причину отказа Кейт – все ее набожность и ограниченность! – Детям нужны сказки, добрые сказки о принцессах и героях. Прошу вас, не отказывайтесь принять эту книгу. Уверен, мисс Кассандра будет обрадована ею.

– Благодарю за советы, сэр, но я – ее старшая сестра и лучше знаю, что ей нужно, – сухо сказала Кэтрин и поджала губы. Хорошо, что она закрыла дверь! Иначе, Кэсси услышала бы их разговор и потребовала бы эту дьявольскую книгу!

– Но этот ваш поступок говорит о том, что о детях и их желаниях вы не знаете ничего! – невольно вырвалось у виконта. Категоричность и упрямство мисс Глоуфорд раздражали его.

«И эта фанатичка хочет сделать милую Кэсси подобной себе? А ведь она – умная женщина, но вера затмила ее разум, и это печально» – подумал он.

Но слова виконта лишь рассердили Кэтрин – она приняла их за оскорбление.

– Сэр, я воспитывала Кэсси с самого ее рождения, а кого воспитали вы? Я отдала ей всю свою любовь, заботу и силы, а можете ли вы сказать то же о себе? – низким тоном ответила она, пытаясь не сорваться на крик.

Слова мисс Кэтрин заставили виконта усомниться в своей правоте, ведь она была более чем права: она вырастила Кэсси и была для нее почти матерью, но все же, виконт считал, что нельзя было позволить ей превратить прелестное создание Кэсси в такую же почти неживую материю и фанатичную англиканку, которой являлась сама Кэтрин.

– Прошу прощения, мисс, я обидел вас, – мягко сказал он, не желая ссориться с ней. – Но, подумайте, может, мисс Кассандра могла бы читать всего лишь по одной сказке на ночь, ведь она так любит их.

– Сэр, вечером, перед сном, мы читаем Писание – оно намного полезней, чем все сказки вместе взятые: Священное Писание написал Бог, и через него Он передает нам свою волю, а в сказках – сплошной обман и вещи, неугодные Господу! Всякие несуществующие создания и колдовство! Они могут напугать Кэсси! Она так впечатлительна! Сказки – это богохульство чистой…

Виконт тут же вспомнил о том, как Кэсси испугалась образа злой ведьмы из сказки «Гензель и Гретель», и молчаливо согласился с собеседницей.

– Мисс Глоуфорд, вы абсолютно правы: мисс Кассандра – ваша сестра, и вы вправе воспитывать ее на ваше усмотрение. Еще раз приношу свои извинения, – торопливо перебил он Кэтрин, так как еле сдерживался, чтобы не высказать ей резкость, и желал уйти от греха подальше. Он молча кивнул, в знак прощания, и направился к своему экипажу, ожидавшему его на дороге.

Как и виконт Уилворт, Кэтрин осталась в смятенных чувствах. Она поспешила зайти в дом и закрыть дверь на замок. Слова высокородного гостя насчет «неправильного поведения» Кейт в воспитании Кэсси глубоко возмутили и задели ее душу, ведь она искренне считала, что ее сестре нужен только Господь – милосердный и любящий. Небесный Защитник, помогающий ей противостоять жестокости здоровых людей.

Тем временем виновница этих разногласий спала сладким сном младенца и не подозревала о том, что стала причиной раздора ее любимой Кэти и «доброго лорда на лошадке».


***


Посетив домик Глоуфордов, виконт Уилворт вернулся в Риверсхольд раздраженным, а душа его была полна гнева и разочарования. Увидев друга в таком дурном расположении духа, граф Дрэймор поинтересовался, отчего тот был так зол.

– Эта девица мисс Кэтрин Глоуфорд упряма как осел! – вместо ответа воскликнул виконт и поспешил скрыться в своих покоях.

Виконт Уилворт был настолько обескуражен и расстроен своей неудачной попыткой вручить Кэтрин книгу сказок для Кэсси, что эта неудача заставила его насторожиться, ведь завтрашним утром он собрался обсудить с мисс Кэтрин вопрос удочерения ним Кэсси, и теперь отчаянно боялся того, с каким упрямством и религиозным рвением вела себя старшая Глоуфорд.

«Мисс Кэтрин должна понять, что для блага Кэсси ей нужно усмирить свое упрямство. Если она боится отпустить Кэсси в Лондон одну, пусть едет с ней! Чтобы получить ее разрешение и согласие на удочерение, я готов терпеть и саму религиозную фанатичку! – подумал виконт, размышляя о завтрашнем дне. – А ведь я ошибочно считал пастора Глоуфорда образцом упрямства и узколобости, однако мисс Кэтрин превзошла и его! Что, если она откажет мне в удочерении? Тогда Кэсси на всю жизнь останется заложницей глупости своей сестры! Но мой долг – не допустить этого ужаса».

Следующим утром виконт вновь появился в церкви Вальсингама, на утренней службе, к величайшему удивлению прихожан и пастора Литли. Крестьяне вновь усердно перешептывались: вчера деревенские мальчишки с любопытством наблюдали из-за кустов за беседой этого знатного мужа и Кэтрин Глоуфорд. Сплетни – удовольствие для лишенных развлечений вальсингамцев, не заставили себя ждать, и уже появились мнения о том, что виконт Уилворт безумно влюблен в Кэтрин, и что он приезжает в деревню только за тем, чтобы свидеться с ней. Сама же Кейт, увидав приехавшего на утреню и строго глядевшего на нее виконта, поняла, что он вновь искал разговора с ней.

Виконт Уилворт был несколько зол, особенно это дурное чувство охватывало его всякий раз, как он смотрел на Кэтрин, но, когда заметившая его Кэсси приветливо улыбнулась ему, ее чудесная улыбка ободрила его. Он ответил Кэсси такой же приветливой доброй улыбкой и наполнился еще большей решимостью настоять на своем и удочерить Кэсси. Не посвящая в тайну даже лучшего друга, виконт получил консультацию у наилучшего юриста Англии о том, возможно ли осуществить его намерение, если девушка, которую он хочет удочерить – сирота, но живет с родными сестрами, на что получил положительный ответ, однако при условии официального отказа сестер от претензий на воспитание данной особы.

Когда утреня подошла к концу, Кейт взяла Кэсси за руку и быстрым шагом вышла из церкви, пытаясь избежать разговора со вчерашним посетителем, но тот догнал девушек и вежливо осведомился, не удостоит ли его мисс Глоуфорд минутой внимания.

– Я сожалею, сэр, меня ждет работа в поле, – решительно заявила ему Кэтрин, ведь сердцем чувствовала, что знатный лорд вновь хочет поговорить о Кэсси.

– Несколько минут вашего отсутствия там останутся незамеченными, и ваши друзья ничуть не огорчаться этим. Поверьте, мисс Глоуфорд, то, что я хочу вам сказать, имеет величайшую важность, – прекрасно понимая мотивы поведения Кэтрин, твердо сказал виконт.

– Сэр, если вы желаете продолжить вчерашний разговор, то мне больше нечего вам сказать! – отчеканила Кэтрин, порываясь продолжить свой побег.

– Вы ошибаетесь, мисс Глоуфорд. Прошу вас, выслушайте меня.

Кэсси переводила настороженный взгляд с сестры на лорда и наоборот, и хмурила свой высокий чистый лоб: она не могла понять, почему они разговаривают между собой таким ледяным строгим тоном.

Кэтрин не желала уступать и была недовольна навязчивостью виконта, но решила объяснить ему, что вмешательство постороннего человека в дела ее семьи возмущают ее.

– Хорошо, сэр, я готова выслушать вас, – нетерпеливым тоном сказала она виконту, бросив на него строгий, полный неприязни взгляд.

– Я рад и благодарю вас, мисс Глоуфорд, однако наш разговор требует конфиденциальности, – без прикрас заявил виконт Уилворт.

– Ах, это так неудобно. Неужели мы не можем решить все здесь и сейчас, –предчувствуя что-то недоброе, все больше хмурилась Кэтрин.

– Боюсь, что нет, – последовал на это холодный ответ виконта.

– Ну, раз вы так горячо настаиваете… Кэсси, милая, иди домой, а я скоро приду, – сказала Кейт младшей сестре.

Кэсси решила обидеться тому, что ее отсылают от столь любопытного разговора, но затем, вспомнив о яблоках, лежащих на столе дома, широко улыбнулась виконту, неуклюже сделала книксен (как учила ее Кэти), смутилась этому и не смела больше взглянуть на «доброго лорда с лошадкой».

– До свидания, сэр, – смущенно сказала она и, приподняв подол платья, побежала прочь по пыльной дороге.

Виконт проводил ее теплым взглядом, однако, с болью наблюдая на ней старое, зашитое в нескольких местах серое платье и белый чепец, скрывающий под собой чудные золотистые кудри.

– Что ж, слушаю вас, сэр, – сказала Кейт, тоже проводив взглядом убегающую домой сестру.

– Конфиденциальный разговор требует отсутствия не только мисс Кассандры, но и других наблюдателей, – сказала на это виконт, ничуть не смутившийся резкого тона собеседницы.

Кэтрин раздраженно вздохнула, но позволила увести себя за церковь, где не было ни крестьян, ни собак, ни домашнего скота и птицы (которые свободно разгуливали по всей деревне).

– Мисс Глоуфорд, без сомнения, вы заметили, что я интересуюсь судьбой и здоровьем вашей младшей сестры мисс Кассандры, – не терпящим возражений тоном начал виконт.

– Да, сэр, заметила, и меня искренне удивляет эта ваша заинтересованность, – вскинув брови, в тон собеседнику ответила Кэтрин.

– Я могу помочь вашей сестре и вылечить ее болезнь, – сказал виконт.

– Помочь? – Кэтрин даже слегка скривила губы – такое богохульство только что коснулось ее ушей! – Кэсси совершенна! Господь не мог ошибиться, когда создавал ее такой, какая она есть!

«Не иначе, как дух ее отца вселился в нее! Это ведь его слова!» – с досадой подумал виконт, стараясь оставаться невозмутимым и хладнокровным.

– Вы совершенно правы, но разве сами вы не лечите своих друзей, когда они нездоровы? Ведь, опираясь на ваше мировоззрение, любая болезнь исходит от Господа, разве не так?

– Так. Но…

– Болезнь исходит от Бога, однако вы боретесь с ней, – беспощадно сказал виконт, играя на набожности собеседницы.

– Сэр, если бы Кэсси была больна физическим недугом, я бы ее излечила! Но ее болезнь излечить нельзя! И все потому, что Господь создал ее особенной!

– Болезни, которые нельзя побороть, и здесь вы совершенно правы – даны Господом, но болезнь вашей сестры – излечима! И это – дело угодное Богу. Вспомните, как много раз Иисус лечил больных, а ведь разве он мог идти наперекор Отцу своему? Сама Библия говорит о торжестве исцеления, но вы слепо отрицаете это, а значит, ваше мнение необоснованно и греховно. К тому же, мисс Глоуфорд, разве вы не желаете того, чтобы ваша сестра была такой же здоровой, как вы сама? Разве мисс Кассандра не заслуживает этого? Разве Господь не рыдает, глядя на то, что вы прячете ее от исцеления?

Кэтрин растерялась: виконт привел в пример Священное Писание, и девушка действительно вспомнила о том, что Сын Божий исцелял людей от всяких болезней, и это в один миг подорвало ее веру в свои убеждения.

– Но как ее можно вылечить? – беспокойно воскликнула она, поддавшись убедительному тону, словам виконта и собственному страху перед грехом.

– Увы, не выезжая из Вальсингама, навряд ли вы осведомлены о том, что медицина в наши дни развивается очень стремительно. Но, возможно, вы осведомлены о такой области, как психиатрия?

– Нет, сэр. Никогда не слыхала об этом.

– Так вот, мисс Глоуфорд: психиатрия направлена на лечение людей с болезнями разума, такими, как у вашей сестры. Психиатрия может помочь мисс Кассандре и сделать ее полноценным и здоровым членом общества.

Колебания Кэтрин дали виконту надежду: теперь он был уверен в том, что любовь к сестре возьмет верх над ее религиозностью и заблуждениями.

– Ну, хорошо, попробуйте ее вылечить, – сдалась Кейт, искренне поверив словам виконта. – Но лечение не причинит ей боли? Я не желаю, чтобы ее выздоровление было куплено страданиями!

– Что вы, мисс Глоуфорд. Лечение мисс Кассандры будет основываться исключительно на общении и психических упражнениях, – объяснил виконт.

«Наконец-то, трезвость победила религиозный фанатизм! – с радостью подумал он. – Теперь я смогу увезти Кэсси в Лондон!»

– Для лечения вашей сестры понадобится ее постоянное пребывание в Лондоне: там живет и практикует лучший в Европе психиатр… – продолжил виконт свои объяснения.

– Нет, нет, сэр, ни за что! – резко вскрикнула Кэтрин, ужаснувшись его словам. – Кэсси не сможет быть далеко от меня!

– Тогда поезжайте и вы: я устрою вас на хорошей квартире…

– Это исключено! Я никогда не покину место, где похоронены мои родители! И Кэсси тоже! Это наша родная земля, и мы…

– Господи, мисс Кэтрин, вы вообще, слышите, о чем я говорю? Вашей сестре нужна помощь психиатра! – воскликнул виконт. Глупые эгоистичные слова мисс Кэтрин вывели его из себя.

– Так привезите его сюда! – безапелляционно заявила Кэтрин.

Виконт глубоко вздохнул, чтобы прогнать раздражение, ведь в данный миг Кэтрин была ему крайне неприятна.

– Мисс Глоуфорд, как я уже говорил, этот психиатр – известнейший во всей Европе, и он не может бросить всех своих пациентов в Лондоне, ради того, чтобы приехать в Вальсингам и лечить мисс Кассандру, – терпеливо объяснил он.

– Значит, такова воля Господа, – вновь упрямо заявила Кейт. – Кэсси не поедет в этот полный порока город! И не уговаривайте меня, сэр! Кэсси ни за что не захочет оставить меня!

«Чертова упрямица!» – выругался про себя виконт: теперь поведение и суждения Кэтрин не просто раздражали и сердили его, но возмущали своей ошибочностью. Он был возмущен и обеспокоен тем, что эта фанатичная англиканка сумела так крепко привязать к себе Кэсси. Он считал Кэтрин камнем на пути Кэсси к лечению.

– Тогда позвольте мне предложить другой шаг: я удочерю мисс Кассандру и дам ей достойное будущее, – прямо предложил виконт, не находя более слов против сопротивления упрямой Кэтрин.

– Нет, никогда! – в свою очередь возмутилась та, даже заалев от гнева от одной этой мысли. – При живой сестре? Вы, должно быть, сошли с ума!

– Ну как вы не можете понять, насколько ошибочны ваши решения! – теряя надежду, холодно процедил виконт.

– Сэр, я не возражаю против вашей помощи, но это ваше предложение про удочерение – возмутительно и неприемлемо!

– Раз вы решительно выступаете против моего удочерения мисс Кассандры и против переезда ее в Лондон, тогда позвольте мне привезти психиатра в Риверсхольд и показать ему мисс Кассандру. А когда он назначит ей курс лечения, позвольте вашей сестре приходить в поместье, чтобы я сам мог заниматься с ней. Я верю, что при постоянной нагрузке и работе, ее мозг можно развить, – сказал виконт, идя на крайние меры и уступки.

– Я не знаю. Меня терзают сомнения, – пробормотала Кейт, обеспокоенная его предложением.

– Вы не доверяете мне? – искренне удивился виконт Уилворт.

– Кэсси беззащитна, как ребенок, а вы – мужчина… Я боюсь за нее, – честно призналась Кэтрин.

Лицо виконта тут же покрылось строгостью и холодностью: он был глубоко оскорблен подозрениями Кэтрин насчет его моральных качествах и нравственности.

– Подобные подозрения, мисс Глоуфорд, огорчают и возмущают меня, – холодно сказал он на заявление собеседницы. – Мисс Кассандра вызывает у меня лишь сочувствие, и я всей душой хочу помочь ей освободиться от ее болезни. Если вы настолько не доверяете мне и считаете мои честные намерения оскорбительно грязными, вы будете приходить в Риверсхольд с вашей сестрой. И тогда вы убедитесь в том, что в моих мыслях нет места пороку и греху.

Резкий ледяной тон лорда смутил Кэтрин, и она опустила взгляд на землю.

– Простите меня, сэр, но, прошу, поймите: Кэсси – моя сестра, и я беспокоюсь за нее, и избежать этого беспокойства я не в силах, – тихо сказала она.

– Мне понятны ваши мотивы, мисс Глоуфорд, поэтому я и пытаюсь уговорить вас дать свое согласие на этот шаг, – уже более теплым тоном сказал виконт, желая вывести Кэтрин из замешательства, в которое ввергнул ее.

– Благодарю вас, сэр… Просто я не могу осмыслить, почему вы – такой знатный джентльмен, беспокоитесь за нас – простых бедных крестьян?

– Потому что я вижу, что вы – достойные люди, неиспорченные и чистые. А ваша сестра вызывает у меня отеческие чувства. К тому же ваш отец был замечательным человеком и, благодаря ему, я имею сильное расположение к вашей семье, – в свою очередь, объяснил виконт.

– Да, сэр, отец говорил, что вы более чем достойный человек. Вы убедили меня, и я согласна на то, чтобы Кэсси приходила к вам на занятия. Я верю в ваше благородство, – наконец, согласилась Кэтрин.

– И я глубоко признателен и благодарен вам за это, – улыбнулся виконт, чувствуя, что ему удалось расположить к себе эту упрямицу. – Я сегодня же напишу в Лондон мистеру Лиабристу с просьбой как можно скорее приехать в Риверсхольд. Я уже имел с ним разговор о вашей сестре, и уверен, мистер Лиабрист поможет ей. Несомненно, поможет.

– Благодарю вас, сэр! Как мы сможем отплатить вам за вашу доброту? Благослови вас Господь! – воскликнула Кэтрин: в ее глазах заблестели слезы благодарности.

– Не стоит благодарности, мисс Глоуфорд: помочь вам и вашей сестре – честь для меня. – Виконт сделал собеседнице легкий поклон. – Как только мистер Лиабрист приедет в Риверсхольд и будет готов осмотреть вашу сестру, я передам вам записку с приглашением.

На том и согласились, и оба ушли полными счастья и надежд.

Вернувшись в поместье, виконт, в первую очередь, зашел в кабинет своего друга: граф Дрэймор в это время просматривал лондонские газеты, доставленные в Риверсхольд с двухдневным опозданием.

– Колин, мне необходимо твое разрешение, – прямо уведомил его виконт.

– На что? – удивился тот и отложил газету.

– Мисс Глоуфорд не согласилась ни на удочерение, ни на то, чтобы я увез Кэсси в Лондон… – начал виконт Уилворт.

«Слава Богу!» – с облегчением и радостью подумал граф.

– … но она дала согласие на то, чтобы Кэсси осмотрел психиатр.

– Что ж, прими мои поздравления, – сказал граф другу, в душе посмеиваясь над его упорными трудами и заботами о полоумной девчонке.

– Если ты позволишь, психиатр приедет сюда, а также мне необходимо твое разрешение на визиты в Риверсхольд мисс Кэсси и ее сестры, чтобы я мог заниматься с девушкой по методике, которую назначит мистер Лиабрист.

– Что ж, пусть приходят, – равнодушно пожал плечами граф. – Но что-то подсказывает мне, что ты лишь напрасно потеряешь время.

В тот же вечер виконт послал в Лондон за мистером Лиабристом, а позже граф Дрэймор сообщил другу о срочной необходимости уехать в Лондон и следующим утром выехал в дорогу, предоставив Риверсхольд в полное распоряжение виконта.

Глава 23

Прошло три дня с отъезда Кристин в Лондон, и Глоуфорды получили от нее пространное письмо с подробным изложением событий ее поездки и устройства в городе. Так как многие крестьяне были привязаны к Глоуфордам и любили сестер, они уговорили Кэтрин прочитать письмо Кристин и им. И, сев на лугу, полукругом вокруг Кейт, любопытные вальсингамцы принялись внимательно слушать новости о средней дочери покойного пастора Глоуфорда, которые звонким голосом читала вслух Кэтрин.

– «Здравствуйте, милые мои Кейт и Кэсси! Вас нет со мной всего пару дней, а я уже скучаю по вам и по всем вальсингамцам. Пишу это письмо сейчас, когда, наконец, выдалась свободная минутка.

Когда мы ехали в Лондон, меня сковывала жуткая усталость, и я с трудом справлялась с ней, но милый Генри поддерживал меня и рассказывал о том, что Лондон – это город, почти не имеющий границ, и что любой желающий трудолюбивый человек может найти в нем работу, что, конечно, несказанно обрадовало меня…»

Крестьяне и Кэсси мало разумели довольно высокопарный слог Кристин (ведь все они были малограмотны и разговаривали просто, по-деревенски), но с восторгом вникали в те фразы, которые были понятны им.

– «…По пути я вспомнила, что забыла дома свою музыкальную шкатулку, ту, что подарила мне в детстве мама, а Генри сказал, что купит мне тысячу таких же, только новых. Но все же, эта шкатулка – память о маме, и я обязательно заберу ее, когда приеду в Вальсингам навестить вас.

Когда мы приехали в Лондон, Генри представил меня своей хозяйке и замолвил за меня слово, и, благодаря тому, что мой жених на хорошем счету, дама дала мне место помощницы на кухне в своем доме. Дом моей хозяйки – фрау Гольдберг (она немка, и желает, чтобы ее называли фрау, а не миссис), очень большой и красивый, почти такой же, как Риверсхольд: все здесь дорогое, начищенное и блестящее. Пол сделан из какого-то неведомого мне материала, но, на вид, очень дорогой, и я безумно боюсь испачкать или, не дай Боже, испортить его. Девочки на кухне отнеслись ко мне дружелюбно, ведь они сами – такие же простые девушки, как и я. Я чищу овощи и рыбу, выношу помои, мою и убираю кухню. Мне очень тяжело, но я стараюсь быть полезной и вскоре привыкну к своей работе. Меня радует мысль о том, что за мой труд мне хорошо заплатят и что все в доме, включая господ, хорошо ко мне относятся и стараются поддержать словом, помощью и хорошим советом.

Как я уже упоминала, дом фрау Гольдберг – очень большой и красивый, и у Генри в нем есть своя комната, довольно тесная для нас двоих, но мне нравится, так как здесь есть удобная, почти новая мебель! Конечно, пока мы с Генри не связаны узами брака, я сплю на его кровати, а он – на полу. Генри очень уважает меня и мои принципы, никогда не выходит за рамки приличия, и всегда покидает комнату, когда мне нужно сменить одежду».

– Какой порядочный! – воскликнула одна из крестьянок, а другие поддержали ее подобными репликами, расхваливая жениха Кристин.

– Не перебивайте, прошу вас, – терпеливо попросила их Кэтрин.

– Прости! – отозвались женщины, и тут же вновь воцарилось молчание.

– «У нас есть своя посуда, а вчера Генри купил для меня новое городское платье и туфли, и мы гуляли по Лондону. Этот город такой необъятный! У меня нет слов, чтобы описать, насколько он велик и роскошен! Здесь повсюду высокие здания, фонтаны, красивые дома и дороги, покрытые ровными плоскими камнями. А еще я видела королевский дворец: в нем живет наш король со своей семьей, и его охраняют высокие мужчины, одетые в странную яркую одежду, а в руках у них – самое настоящее оружие! Как сказал мне Генри, в этот дворец и мышь не проскользнет. Однако мне страшно выходить на улицу одной: здесь так много людей, что я теряюсь, когда получаю приказ выйти в лавку. Здесь не только многолюдно, но и сотни лошадей, больших повозок, экипажей (в них ездят богачи), кэбы. Генри возит по Лондону нашу хозяйку и ее детей на очень красивой и большой карете (она так блестит на солнце!), и лошади у него просто восхитительные! Такие лоснящиеся и откормленные!

Но теперь я опишу вам городских женщин – они очень отличаются от нас, крестьянок. Здесь все девушки, даже бедные, носят городское платье из хорошего материала, и туфли у них совсем не так разбиты, как у нас, в деревне. И у меня теперь есть такие же! Богатые женщины одеваются празднично даже в будние дни и носят странные шляпы и перчатки, а девушки победнее носят белоснежныечепцы и передники. Как только я получу первую зарплату, куплю два новых платья и пришлю их вам. Генри говорит, что, как только мы устроимся, то пригласим вас к нам. Ну, а теперь я должна бежать – меня ждет работа. Кейт, напиши мне о том, что происходит дома. Это мой адрес, так что, пиши на него!

До свидания, мои родные! Люблю вас!

Ваша Кристин».


Кэтрин закончила читать письмо и глубоко вздохнула: это был вздох облегчения и радости тому, что ее сестра хорошо устроилась и что рядом с ней был Генри – хороший, надежный парень, который защитит ее от неприятностей и нехороших людей.

– У нас будут новые платья? – радостно воскликнула Кэсси, уловив из всего, что написала Кристин, только эту новость.

– Да, милая, но еще совсем нескоро, – с улыбкой ответила ей Кейт.

– Кристин такая умница! Вы должны гордиться своей сестрой! – сказала одна из молодых подружек Кристин. – Ах, как бы и мне найти такого мужа, как этот Генри!

– Гордость – это порок, – назидательно отозвалась на это Кэтрин. – Мы, люди, ничего не решаем. Все, что происходит – это дело рук Господа нашего, и лишь Его мы должны благодарить за дары Его.

После вечерни в дом Глоуфордов принесли записку от виконта Уилворта, но для остальных вальсингамцев ее содержание осталось втайне, так как Кэтрин не желала распространяться о том, что виконт заинтересовался здоровьем Кэсси, ведь эта новость могла быть неверно истолкована, что, несомненно, бросило бы тень на добропорядочную семью Глоуфордов.


«Дорогая мисс Глоуфорд, рад сообщить Вам о том, что мистер Лиабрист прибыл в Риверсхольд и готов принять Вашу сестру. Он будет ждать вашего визита завтра. Если у Вас будет возможность, приходите сразу же после утрени. С уважением, виконт Уилворт»


«Уже завтра? Что ж, придется идти, ведь я дала слово, что позволю ему попытаться помочь Кэсси. Однако, не буду надеяться: все в руках Господа!» – пронеслось в голове Кэтрин, когда, прочитав записку, она вновь ощутила некоторые сомнения насчет затеи виконта Уилворта относительно ее младшей сестры.

– Что ж, Кэсси, завтра нас с тобой ждут в Риверсхольде, – комкая записку, сообщила Кейт сестре.

– Зачем это? – тут же нахмурилась Кэсси.

– Нас туда пригласили.

– Ну и что? Я не пойду! – решительно заявила Кэсси, надув губы и скрестив руки на груди.

– Пойдешь, потому что нас пригласил виконт Уилворт, – настаивала Кэтрин.

– Нет, иди сама! – Кэсси демонстративно отвернулась от сестры.

– Ты ведешь себя очень дурно! – недовольно сказала Кэтрин, подходя к ней.

– Неправда! – буркнула та. – Я не хочу туда идти!

– Почему, милая?

– Там злой дядька. Он хотел вырвать мои волосы и надрать мне уши!

– Но ведь это было за дело, – с улыбкой напомнила Кейт сестре.

– Не за дело! Он просто злюка!

– Кэсси!

– Злюка! Злюка! Злюка!

– Не знаю, кто научил тебя этому слову, но ты должна запомнить на всю жизнь: это слово – очень нехорошее, и его используют только плохие люди, грешники, – тоже нахмурившись, строго сказала Кэтрин. – Завтра мы пойдем в Риверсхольд. И никаких пререканий!

Кэсси хотела возразить, однако, увидев, что Кэтрин не на шутку рассердилась, промолчала, но надулась еще больше: она села на сундук с одеждой и просидела так около часа.

Но Кэтрин и не вздумала сердиться: она занялась домашними хлопотами и не обращала на обиду сестры никакого внимания.

– Милая, ложись спать: завтра мы пойдем купаться на реку, – с улыбкой сказала Кэтрин сестре, когда пришло время ночного отдыха.

Услыхав эти слова, Кэсси тотчас обрадовалась, подумав, что Кэтрин передумала и не поведет ее в то поместье, где «ее ждет злой дядька». Поэтому, с большой охотой, Кэсси юркнула под свое тонкое одеяло и быстро уснула.

Утром, еще до рассвета, Кейт разбудила Кэсси, и сестры направились на реку. Найдя укромное, скрытое от чужих глаз место, несмотря на холодную воду, девушки искупались и вымыли волосы: Кэтрин не могла допустить того, что она и Кэсси предстанут перед психиатром из Лондона грязными и неопрятными. Когда девушки вернулись домой, Кейт одела Кэсси в самое лучшее ее платье и чепец, затем девушки отправились на утреню, а после утрени Кэтрин взяла сестру за руку и повела ее за собой в Риверсхольд.

– Куда мы идем? – поинтересовалась Кэсси, недоумевая оттого, что они пошли не домой, а куда-то вперед, по пыльной дороге, прочь от деревни.

– Мы идем в Риверсхольд. Я говорила тебе об этом вчера, – ответила Кейт, крепко сжав ладонь Кэсси.

– Нет, Кэти, я не хочу! – вскрикнула Кэсси, напуганная этой ужасной для нее новостью, и попыталась разжать ладонь сестры.

– Милая, тебя нужно показать врачу, – стала успокаивать ее Кейт.

– Нет! Я не хочу к врачу! Иди сама! – закричала Кэсси: она с детства боялась, когда ее лечили. Доктору Моррису она поначалу даже не давала осмотреть себя.

– Не говори глупостей! – строго одернула ее Кэтрин. – Это очень хороший добрый врач.

– Я не хочу! Я не пойду! Отпусти меня! – истерично взвизгнула Кэсси, готовая разрыдаться от страха и обиды.

– Этого врача привез тот лорд с лошадкой, и он хочет, чтобы ты просто поговорила с ним… Ну, все! Довольно! – прикрикнула Кейт на сестру.

Кэсси тотчас замолчала, но продолжала жалобно повизгивать как голодная собака, и из ее глаз потекли слезы: ее хорошая добрая Кэти никогда раньше не повышала на нее голос, и подобная холодность стала для бедной неразумной девушки настоящим ужасом.

– Ну, что ты, милая, не нужно бояться, – увидев, как перепугалась ее сестра, ласково сказала Кэтрин и погладила ее по щеке. – Это хороший доктор. Он просто поговорит с тобой, а я буду сидеть рядом.

– Да? А этот врач – это тот, что приходил к нам? – с надеждой увидеть мистера Морриса, тихо спросила Кэсси.

– Я не знаю, милая, но прошу тебя, веди себя хорошо. Ты ведь хорошая девочка?

– Да, Кэти.

– Ты не хочешь, чтобы твоей Кэти было стыдно за твое поведение?

– Нет, Кэти.

Кэтрин поцеловала Кэсси в лоб, вытерла своими ладонями слезы на ее щеках и улыбнулась, а пристыженная и присмиревшая Кэсси позволила отвести себя в Риверсхольд, где у самых ворот их встретил сам виконт Уилворт.

– Я рад, что вы смогли прийти, мисс Глоуфорд, – поздоровавшись и обменявшись любезностями с гостьями, сказал виконт. – Но, мисс Кэсси, что с вами? Вы плакали?

Та молча кивнула и посмотрела на него жалостливым взглядом.

– Да, сэр, она немного испугалась, – тихо сказала Кейт виконту.

– Бедная девочка, вам не стоит бояться, – улыбнулся виконт, желая подбодрить бедняжку. – И, обещаю, после осмотра врача вы получите большую корзинку разнообразных сладостей.

Это восхитительное обещание заставило Кэсси улыбнуться, и теперь она желала поскорее получить свои сладости. Сладости! Настоящие сладости!

– Пойдемте, мистер Лиабрист ожидает вас, – сказал виконт.

Они пошли по вымощенной ровным камнем дорожке через великолепный ухоженный английский парк с абсолютно ровным зеленым газоном, подстриженным для игры господ в гольф.

Кэтрин вела Кэсси за руку и упорно старалась смотреть под ноги, а не на великолепие поместья. Кэсси же вертела головой и смотрела на окружающие ее роскошь и красоту во все глаза. Девушка никогда ранее не заходила в Риверсхольд дальше сада, и теперь ее восхищало все: дорожки, газон, фонтаны, статуи, белые колонны дома… Бедная Кэсси никогда не видела подобного, и в тот миг ей казалось, что она попала в другой, волшебный мир.

Виконт проводил сестер Глоуфорд к психиатру и представил их ему.

Мистер Лиабрист с дружелюбной улыбкой наблюдал за вдруг смутившейся Кэсси, которая пыталась спрятаться за спиной сестры, и предвкушал занимательный разговор с этой милой красавицей с золотыми кудрями, выбивающимися из-под белого чепца.

– Мне необходимо пообщаться с юной мисс наедине, – заявил мистер Лиабрист виконту и Кэтрин, а с улыбкой затем обратился к своей будущей пациентке: – Пройдемте сюда, мисс Кассандра.

Кэсси обеспокоенно посмотрела на Кейт и с волнением сжала ее ладонь.

– Кэти, но ты обещала, что будешь рядом! – обиженным тоном сказала Кэсси сестре, совершенно не желая идти с незнакомым врачом.

– Я и буду рядом: ты – там, а я – здесь, – успокоила ее Кэтрин.

Кэсси жалобно взглянула на виконта, словно ища у него поддержки, и тот тепло улыбнулся ей.

– Не бойтесь, мисс, мистер Лиабрист здесь для того, чтобы помочь вам, – мягким тоном сказал он Кэсси.

– А где тот добрый доктор, что лечил меня? – спросила его она.

– Мистер Моррис не смог приехать, но передавал вам горячий привет, – ответил виконт, сознательно обманув девушку, желая, чтобы она не расстраивалась оттого, что доктора не было в живых. – Прошу вас, мисс Кэсси, не бойтесь: мистер Лиабрист тоже хороший человек, и он не обидит вас.

Кэсси колебалась и боялась беседы с мистером Лиабристом, но тот знал, как следует разговаривать с этим большим ребенком: он взял ее за руки, улыбнулся и подмигнул ей. Пораженная этим девушка тотчас же хихикнула.

– Пойдемте, маленькая мисс, я покажу вам фокус-покус! – весело сказал психиатр девушке. – Там, в той комнате, вы увидите настоящие чудеса! Готов поспорить на шиллинг – вы никогда не видели фокусы!

– Нет, никогда не видела… А вы меня не обманываете? – От предвкушения чего-то необычайно веселого и таинственного у Кэсси загорелись глаза.

– Ну что вы, мисс! Никакого обмана! Я – старый фокусник, и покажу вам немножко своего волшебства!

– Да, да! А можно Кэти пойдет с нами? – с готовностью сказала Кэсси, желая увидеть фокусы, которые ей пообещал этот старый фокусник.

– Нет, мисси, я показываю фокусы только детям, а ваша сестра уже взрослая, и фокусы ей неинтересны, – весело ответил на это психиатр.

– Но Кэти обидится! – Кэсси так прелестно сложила бровки, что все улыбнулись.

– Нет, милая, я не обижусь. Иди, а я буду здесь. Ты посмотришь фокусы, а я пока побеседую с виконтом, – ласково сказала ей Кэтрин.

Кэсси широко улыбнулась.

– Хорошо, Кэти! Я потом тебе расскажу! – воскликнула девушка, после чего психиатр еще раз подмигнул ей и повел ее в соседнюю комнату.

Когда дверь за Кэсси и мистером Лиабристом закрылась, виконт Уилворт вызвал прислугу и приказал принести чаю и ланч, а затем усадил Кэтрин в красивое большое кресло и сам сел напротив нее.

– Мисс Глоуфорд, я благодарен вам за то, что вы пришли и привели мисс Кассандру. Мистер Лиабрист очень заинтересовался случаем вашей сестры, когда я рассказал ему о ней, – сказал виконт собеседнице.

– И я рада, сэр, надеюсь, он поможет ей… Естественно, я не рассчитываю на то, что она обретет полный разум, но даже нескольких шагов вперед будет предостаточно, – с благодарностью ответила ему Кэтрин.

Кейт чувствовала дискомфорт, сидя в этом огромном, светлом, обставленном дорогой мебелью доме. Девушка сидела на самом краю кресла, напряженно выпрямив спину и не смела взглянуть по сторонам. Сияние вопиющей роскоши слепило ее глаза, поэтому Кэтрин опустила взгляд на пол и поднимала его лишь тогда, когда к ней обращался виконт.

– Будем надеяться, что лечение оправдает себя. Но, прошу вас, скажите, как вы проводите время в Вальсингаме? Изменилось ли что-нибудь за эти несколько дней? – поинтересовался виконт.

Кэтрин хотела, было, ответить, но в дверь постучала прислуга, принесшая ланч и чай. Поставив большой поднос на маленький резной столик, что стоял посреди кресел собеседников, горничная бесшумно удалилась. Виконт сам разлил чай по чашкам и с улыбкой протянул одну Кэтрин, но Кейт отказалась принять ее – девушке было страшно держать в руках хрупкий фарфор, и она боялась раздавить ее своими грубыми от работы ладонями. Увидев замешательство мисс Глоуфорд, виконт Уилворт не стал настаивать.

– Прошу прощения, мисс, кажется, Джейн несколько помешала вам начать рассказ, – извинился лорд перед Кэтрин.

– О, не страшно, сэр! В Вальсингаме ничего не изменилось, только разве что, родила одна наша знакомая. Девочку назвали Элли. Также от ужасной жары погибли три козы и два гуся. Да, к тому же, наша сестра Кристин переехала в Лондон… – начала рассказывать Кэтрин.

– Мисс Кристин уехала? – Виконт был так удивлен этой новостью, что забыл о правилах приличия и перебил девушку.

– Да, сэр

– Когда?

– Четыре дня назад, сэр.

– Но как это случилось?

– Приехал наш друг детства – Генри Гус, сэр. Он был сильно влюблен в Кристин в детстве, а когда вновь увидел ее, предложил ей выйти за него замуж и уехать с ним в Лондон, где он работает кучером у богатой знатной дамы.

– Вы помните фамилию этой дамы?

– Нет, сэр… Но, насколько я помню, у нее не английская фамилия… Ах, да, она немка, сэр. Кристин написала об этом в своем письме, – ответила Кэтрин.

Виконт нахмурился: его душу объяли сомнения.

– И ваша сестра согласилась уехать? – продолжил он допрос.

– Да, сэр. Кристин давно мечтала уехать из деревни, чтобы зарабатывать деньги и присылать нам новые хорошие вещи, – с некоторой гордостью за благие намерения сестры сказала Кэтрин.

– У вашей сестры благороднейшая душа, – тихо заметил виконт.

– Да, сэр, так оно и есть. Однако, до ее отъезда произошло неприятное происшествие: здесь за ней ухаживал один молодой человек и он был безумно влюблен в нее, а когда узнал, что Кристин помолвилась с другим, повесился. А его мать накинулась на Кристин с необоснованными обвинениями и оскорблениями. – Кейт глубоко вздохнула. – Но Бог им судья: и Джону, и его матери.

– Печальная история, – бросил виконт, однако равнодушный к смерти какого-то незнакомца. – Однако, это в прошлом. Как ваша сестра устроилась в Лондоне?

– Хорошо, сэр. Вчера мы получили от нее письмо, в котором она написала, что ее взяли работать в тот же дом, где работает ее жених, и что ее хорошо там приняли.

– Кем она устроилась?

– На кухню, помощницей, сэр. А где бы ее еще устроили, крестьянку-то?

Виконтом завладело подозрение: красавица Кристин уехала в Лондон, а на следующий день туда же направился Колин Дрэймор, его друг. Не было ли между ними встречи? Не был ли переезд Кристин частью тайной договоренности?

– Прошу прощения за мое любопытство, мисс Глоуфорд… Ваша сестра мисс Кристин когда-нибудь упоминала имя лорда Дрэймора? – осторожно спросил виконт, пытаясь выяснить, прав ли он в своих подозрениях.

– Нет, сэр, Кристин никогда о нем не говорила, – пожала плечами Кэтрин, не увидев в этом вопросе никакого подвоха.

– Любит ли она своего жениха?

– Думаю, да, сэр. Кристин не спешит открывать кому-либо свои чувства, но я думаю, что она любит Генри. К тому же, в детстве их связывала сильная взаимная любовь, – с улыбкой ответила Кейт.

От уверенного тона и ответа Кэтрин у виконта отлегло от сердца: замечательно! Мисс Кристин уехала в Лондон не для того, чтобы встретиться с его другом графом! Напрасные подозрения!

Вдруг из соседней комнаты раздался звонкий смех Кэсси – он заставил виконта и Кейт улыбнуться.

Виконт Уилворт и Кэтрин успели еще недолго обсудить жизнь в Вальсингаме, но вскоре к ним вышли смеющаяся Кэсси и мистер Лиабрист. Кэсси выглядела взволнованной, но счастливой. Она подбежала к сестре и показала ей нежно-голубой шелковый платок, который держала в руках.

– Смотри, Кэти! Доктор наколдовал его! У него в руках ничего не было, а потом бух, и вот! – радостно поделилась она с Кэтрин.

– Какая красота! Тебе ведь нравится этот цвет, правда? – улыбнулась Кэтрин, гладя сестру по голове.

– Каково будет ваше заключение? – тихо спросил виконт психиатра, пока старшая мисс Глоуфорд отвлекала сестру, рассматривая и расхваливая ее платок.

– Девушка – просто чудо. Как вы и говорили, сэр, по разуму она – ребенок шести, а может, и семи лет, и на все мои вопросы отвечала довольно трезво. Могу официально заявить, что разум Кэсси поддается лечению, и, если регулярно выполнять с ней упражнения, она сможет достичь положительного результата. Конечно, я хотел бы сам заниматься с ней, но, раз ее старшая сестра против отъезда пациентки в Лондон, я бессилен и могу помочь бедной девушке лишь тем, что составлю для нее комплекс психических упражнений. Однако должен предупредить: лечение этой девушки требует долгого и упорного труда, – ответил мистер Лиабрист, очарованный непосредственностью Кэсси.

– Думаю, когда мисс Кэтрин увидит плоды лечения ее сестры, она позволит мне привезти Кэсси в Лондон, где она сможет получать вашу профессиональную помощь – отозвался на это дающее надежду заявление виконт, обрадованный положительными наблюдениями психиатра.

– Это было бы самым правильным решением и лучшим лечением для девушки. Признаться, она меня очаровала. Обязательно уговорите ее сестру на Лондон – там я смогу помочь Кэсси, а пока, как вы сами того желаете, заниматься с ней будете вы сами, или ее сестра.

– Боюсь, у мисс Глоуфорд нет свободного времени, но я располагаю им в полной мере.

– Тогда вам следует набраться терпения – это будет долгий труд, но, я уверен в том, что, благодаря ему, нам удастся разбудить разум мисс Кэсси ото сна. Но сейчас мне нужно побеседовать с мисс Кэтрин: представляете, она отказывается рассказывать сестре сказки и тем самым нарушает рост ее сознания.

– Да, доктор, я осведомлен об этом и даже предложил ей взять книгу сказок для Кэсси, но мисс Кэтрин категорически отказалась принять ее.

– Тогда я сейчас же объясню ей, что она совершает огромную ошибку, отказывая сестре в удовольствии читать и слушать сказки. – Мистер Лиабрист поправил очки, соскользнувшие с его переносицы, и подошел к Кэтрин. – Мисс Глоуфорд, почему вы не рассказываете сестре сказки? – прямо спросил ее он.

– Потому что в них есть дьявольские создания, сэр, – ответила та, уверенная в своей правоте. – Я считаю, что Кэсси требуется знать о Боге, а не о каких-то вымышленных персонажах! К тому же, как часто в сказках рассказывается про то, как хорош обман? Я же учу сестру только добру.

– Мысля подобным образом, вы совершаете огромнейшую ошибку, мисс Глоуфорд, – недовольным тоном сказал на это психиатр. – С точки зрения психиатрии, ваши запреты наносят развитию вашей сестры лишь вред. Если вы считаете, что детям читают сказки лишь с целью занять и развлечь их, вы глубоко ошибаетесь: сказки несут в себе смысловую нагрузку, которая незаметно, но верно, действует на разум, развивая мышление, ассоциации и образность.

– Но я читаю Кэсси Священное Писание, – сконфузилась Кэтрин, получив от известного в Европе психиатра такой выговор.

– Писание – это хорошо. Похвально и то, что вы воспитываете сестру достойной христианкой. Однако смею сказать – для детей Писание мало что значит. Писание, гимны, псалмы – все это доступно лишь разуму взрослых, но детям нужны сказки. Именно сказки! И не возражайте мне!

Пристыженная словами собеседника, Кейт опустила взгляд на пол: а ведь она действительно верила в то, что запрещала сказки для блага Кэсси, но, услышав от специалиста о том, что этим лишь причиняла сестре вред, глубоко смутилась.

Мистер Лиабрист отнюдь не был строгим человеком, любящим читать морали, и он заметил, как расстроилась Кэтрин. Он понимал, что девушка, всю жизнь прожившая в деревне, не могла знать такие сложные механизмы, как психика ребенка, как психика ее нездоровой сестры.

– Но вы не знали об этом, поэтому, прошу вас, не корите себя, – мягко сказал он Кейт. – Но теперь, получив эти знания, читайте с Кэсси сказки, развивайте ее воображение, и вы сможете помочь ей.

– Я постараюсь, сэр. Но я знаю очень мало сказок, – тихо сказала ему Кэтрин.

– Это не беда, мисс Глоуфорд, – отозвался на это виконт: он стремительно вышел из комнаты и вернулся с книгой сказок в руках, которую ранее пытался вручить Кэтрин, и протянул ее вконец растерявшейся девушке. – Возьмите, прошу вас.

Увидев красивую цветную книгу, Кэсси, с широко раскрытыми от восторга глазами, смотрела на нее, как на диковинку.

– Она такая красивая! Это сказки, да? – радостно воскликнула она.

– Да, мисс Кассандра, и теперь вы сможете читать сказки каждый день, – улыбнулся ей виконт.

– О, я так рада! Спасибо, спасибо! Вы такой добрый! – Кэсси подскочила к виконту и обняла его.

Тот ошеломленно посмотрел на нее, совершенно не ожидав такой горячей благодарности с ее стороны. Он желал обнять ее в ответ, но понимал, что это было бы неприемлемо.

– Кэсси, так делать нельзя! – после секундного замешательства воскликнула Кэтрин. Она быстро подошла к сестре и оттащила ее от виконта. – Простите ее, сэр! Иногда она переходит все границы!

– О, не беспокойтесь! – поспешил сказать виконт, не желая, чтобы Кэсси получила выговор от строгой сестры за свой милый детский поступок. – Думаю, ваша сестра просто наполнилась восторгом от нового приобретения.

Кэсси вырвалась из объятий Кэтрин, молча выхватила книгу из ее рук и прижала это сокровище к своей груди. Бедная девушка была и вправду полна счастья и восторга, и в тот волшебный миг любила всех: и сестру, и виконта, и доктора-фокусника.

– Что ж, теперь у нашей милой Кэсси есть своя собственная книга сказок! Но сейчас ступайте домой, – тихо сказал мистер Лиабрист Кэтрин. – Ваша сестра переволновалась, и ей следует отдохнуть. А когда я составлю для нее курс лечения, виконт пошлет за вами.

Девушки горячо простились с виконтом и доктором и направились домой, унося с собой книгу и корзину со сладостями. В этот день Кэсси была счастлива, как не была счастлива никогда в своей короткой жизни.

Глава 24

Заполучив подарок виконта, Кэсси не выходила из дома уже четвертый день, лишь с утра до вечера просматривала картинки. Книга была совсем новой, только вышедшей из печати, и пахла чарующим ароматом свежих страниц и краски. Книга приковывала к себе все внимание девушки – это было объемное, красочное издание с английскими и европейскими сказками, каждая из которых сопровождалась яркой иллюстрацией: здесь были и принцессы, и принцы, и злые персонажи, и добрые, волшебные животные и птицы. Кэсси с большой осторожностью перелистывала страницы большим и указательным пальцами и вновь и вновь восхищалась восхитительными картинками. Естественно, бедная девушка и понятия не имела о том, что ее книга сказок издавалась ограниченным тиражом для знати Англии, и оформление ее было соответствующим: обложка была твердой и покрытой позолотой, слагающейся затейливым узором, страницы были сделаны из плотной белоснежной бумаги, а сами сказки были написаны большими округлыми черными буквами («милые букашечки» – так называла их не умеющая читать Кэсси). По причине полной безграмотности младшей сестры сказки читала Кэтрин, а та с восторгом слушала и умоляла прочесть еще и еще, но Кейт строго ограничивалась одной сказкой в день, чтобы не прочесть книгу слишком скоро. По этой причине Кэсси с нетерпением ждала вечера, когда Кейт приходила с поля: девушки ужинали, затем читали сказку, после Кэтрин занималась домашними делами, Кэсси в очередной раз просматривала картинки, а затем прятала книгу в сундук с одеждой и закрывала его на ржавый замок – она боялась, что ее красивую книгу, ее сокровище могут украсть.

Дни проходили, а записки от виконта Уилворта все не было, и Кэтрин начинала думать о том, что он отступился от своих слов, но на пятый день ожидания записка пришла, а с ней принесли и ответное письмо Кристин на письмо Кейт, которое та отправила в день, когда они с Кэсси посетили Риверсхольд.


«Мисс Глоуфорд, приношу Вам и мисс Кассандре свои искренние извинения за столь долгий срок ожидания с Вашей стороны. Мистер Лиабрист тщательно работал все эти дни над методикой и курсом лечения для Вашей сестры и сегодня к вечеру должен закончить свою работу. В связи с вышеизложенным, жду вас в Риверсхольде завтра, в любое удобное для Вас время.

С уважением, виконт Уилворт»


Прочитав записку, Кейт счастливо улыбнулась и сообщила о приглашении Кэсси. Та в это время вновь просматривала книгу, поэтому ответила сестре равнодушным: «Хорошо». Кэтрин попросила сестру оставить на время книгу и послушать письмо от Кристин. Кэсси аккуратно закрыла книгу, спрятала ее в сундук, закрыла его на замок и села рядом с Кэтрин на ее тюфяк.


«Здравствуйте, мои дорогие Кейт и Кэсси! Я получила ваше письмо еще вчера, но у меня не было свободного времени, чтобы написать ответ. Сейчас еще раннее утро, Генри спит, и я пишу это письмо при рассеянном свете рассвета, и, так как он туманный, я зажгла еще и свечу. Я очень рада тому, что виконт Уилворт так мило помогает нашей Кэсси. Я пообщалась с некоторыми людьми и спросила их насчет этого виконта, и они сказали мне, что он достойный благородный человек, очень уважаемый в Лондоне и при дворе самого короля. И он так хорошо относится к нашей семье! Чем мы это заслужили? Но разве это главное? Главное, что он помогает Кэсси, и я благодарна ему за это. Когда он вернется в Лондон, я лично поблагодарю его за доброту к нашей семье!

Теперь немного обо мне: работа спорится, но я огорчена тем, что мне не позволяют прислуживать знатным гостям моей хозяйки. Я просиживаю дни на кухне, убираю, чищу, выношу объедки и слушаю сплетни. Здесь, в доме, как и у нас в Вальсингаме, безумно любят сплетничать, поэтому я уже многое знаю о хозяевах и о многих знатных персонах города. Генри очень устает: он возит семью нашей хозяйки днем и ночью, потому что ее старшие сыновья слоняются по Лондону, вместо того, чтобы спать по ночам, а молодая мисс (нам приказали называть ее «фройляйн») часто разъезжает по магазинам. Но мы с Генри все же получаем выходные и тогда гуляем по городу, и, кажется, я начинаю привыкать к нему. Но, должна сказать, я обнаружила в Лондоне не только богатство, но и бедность – ужасные грязные трущобы, наполненные бедняками и воровскими шайками. Я очень боюсь, что меня ограбят по дороге, поэтому держу деньги, которые дают мне на продукты, под своим чепцом.

Только что проснулся Генри, и мне пора заканчивать с письмом. Генри передает вам большой привет. Скоро мы вышлем вам новую хорошую ткань, чтобы вы смогли сшить себе новые платья. Извините, но ткань обходится дешевле готового платья, к тому же, уверена, что Кейт знает, как распорядиться ею. До свидания, мои дорогие. Люблю вас. Ваша Крис»


– А где же платья? – удивилась Кэсси, помня о том, что Кристин обещала выслать новые платья еще в прошлом письме.

– Милая, Крис сейчас много работает, и ей некогда их присылать, но она обещала, значит, отправит, – успокоила ее Кэтрин. – Ну, а теперь ложись, прочитаем сказку и будем спать.

Кэсси смирно легла на свой тюфяк, а Кейт достала из сундука книгу и стала искать страницу, на которой остановилась в прошлый раз. Однако не успела она прочесть и двух предложений, как вдруг в дверь дома кто-то постучал. Кейт удивилась, но отложила книгу, поднялась с сундука и открыла дверь – за ней оказался пастор Литли.

– Прошу прощения, мисс Глоуфорд, за столь поздний визит, – сказал он, слегка покраснев. Он выглядел весьма смущенным.

– Нестрашно, преподобный, мы еще не спим, – ответила ему Кэтрин, все же весьма удивленная его приходом, ведь с тех пор, как она отказалась принять его предложение, он больше не появлялся в доме Глоуфордов.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине, – тихо сказал пастор и торопливо добавил: – Разумеется, если вы не возражаете.

Кэтрин почувствовала неладное, но не смогла отказать ему в просьбе. Она вышла из дома и закрыла за собой дверь, проигнорировав недовольные вздохи Кэсси, обиженной на то, что сказка откладывается.

– Да, преподобный? – спросила Кейт, желая поскорее отделаться от пастора: она чувствовала, что он вновь пришел «побеседовать о личном».

– Мисс Глоуфорд, я пришел поблагодарить вас за бесценный совет насчет мисс Бетси Вуд. Я действительно нашел, что она – порядочная и добрая христианка, достойная стать женой пастора, – важным тоном сказал мистер Литли.

– О, бесспорно, Бетси – хорошая девушка! Она – умница и знает Писание почти наизусть! Она будет вам надежной помощницей и хранительницей вашего семейного очага, – тут же оживилась Кэтрин, обрадованная решением пастора, ведь теперь он мог забыть о том, что она, Кейт, нанесла ему такой удар.

– Вы несомненно правы, мисс Глоуфорд… Я надумал сделать ей предложение завтра же, чтобы не терять времени… Как вы думаете, она согласится?

– Безусловно, преподобный! Она говорила мне, что, будь на моем месте, ни за что не отказалась бы стать вашей супругой.

– Это очень кстати.... – Пастор вновь смутился и зарделся как маков цвет. – Я сделаю ей предложение завтра после утренней службы… Только, если… – Он замялся и пристально посмотрел в глаза Кэтрин. – Только, если вы не изменили своего решения, – тихо закончил он.

Несмотря на то, что пастор имел на Кэтрин некоторую обиду, он не мог отказаться от лестной мысли обрести себе такую красивую и умную жену и надеялся, что, за время его отчуждения от ее дома, она образумилась. Ну, а если нет – у него была на примете другая кандидатура в лице мисс Бетси Вуд.

Кэтрин и в этот раз была польщена его повторным предложением, но и теперь не могла дать ему положительного ответа.

– Нет, преподобный, я не передумала. Бетси будет вам идеальной супругой, с которой вы обретете семейное счастье и счастье во Христе, – сказала она, искренне желая ему счастья. – Прошу вас, не стоит больше напрасно тратить время: сделайте Бетси предложение завтра же, и, увидите, вы будете счастливы, как никто в этом мире.

– Раз вы настаиваете… Что ж, я сделаю ей предложение, – уныло отозвался на это пастор Литли. – Прошу прощения за то, что побеспокоил вас.

– Я желаю вам счастья, преподобный, и очень рада за Бетси. – Кейт сделала собеседнику легкий книксен. – Но мне пора идти к Кэсси.

– До свидания, мисс Кэтрин, и благодарю вас за ваш дельный совет. – Пастор смиренно кивнул, в знак прощания, и пошел прочь от дома Глоуфордов.

С легкой улыбкой на устах Кэтрин вернулась в дом.

Кэсси смирно лежала на своем тюфяке и ждала возвращения сестры.

– Ты чего так долго? Мне так скучно! – воскликнула она, увидев Кейт, входящую в дом. – А что от тебя хотел этот новый пастор?

Кэсси все еще продолжала называть мистера Литли «новым пастором», ведь была уверена в том, что, как только вернется ее отец, тот «конопатый» сразу уедет.

– Так, ерунда, – пожала плечами Кэтрин, садясь на сундук и открывая книгу.

– А правда то, что он хотел жениться на тебе? – спросила ее Кэсси.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Кейт, до этого момента считавшая, что Кэсси не была осведомлена о случившемся.

– Мне сказали мальчишки. А ты ему отказала, да?

– Да.

– Почему?

– Потому что не хочу оставлять тебя. Но давай лучше почитаем сказку.

– Да, да! Читай!

Кэтрин начала читать новую сказку: это была история об ангеле, который упал с неба и потерялся на Земле, обижаемый жестокими бездумными людьми. Сказка была пропитана печалью и, но к эпилогу эта печаль сменилась радостью: ангел услышал глас Божий, зовущий его домой, и, расправив свои белоснежные крылья, полетел в Рай.

Кэсси внимательно слушала сказку об ангеле и представляла себе его таким, каким видела его однажды на картинке, в одной из папиных книг – ангел там был краснощеким ребенком в белых одеждах и с маленькими крыльями на спине. Этот ангел-ребенок и другие ангелы летали вокруг Христа, как объяснил ей тогда отец, и радовались его воскрешению из мертвых, прославляя его в гимнах.

Читая эту печальную сказку, Кэтрин почувствовала сильное волнение: прекрасный ангел, упавший на Землю и оказавшийся среди людей, был рядом с ней.

– Ты такой же ангел, Кэсси. Бог потерял тебя, но велел нам заботиться о тебе, – со слезами на глазах сказала Кейт, погладив золотистую кудрявую голову младшей сестры.

– Почему ты плачешь? – спросила ее уже засыпающая Кэсси.

– Я не плачу, тебе показалось – Кэтрин поспешно отвернулась, чтобы незаметно смахнуть слезы умиления, соскользнувшие по ее худым щекам.

– Я ангел? – сонно пробормотала Кэсси.

– Да, ты ангел, – прошептала ей Кейт и поцеловала ее в лоб. – А теперь спи, и пусть тебе приснятся небесные луга.

Но просить Кэсси дважды не пришлось – она уже спала.

Кэтрин закрыла книгу и тихо спрятала ее в сундук. Затем, сменив домашние платье и чепец на спальные, она легла на свой тюфяк, но сон долго не приходил: сказка об ангеле впечатлила девушку до глубины души, и Кэсси – прелестная и смешная девочка с разумом ребенка, казалась ей тем ангелом, о котором рассказывала сказка. Однако под утро Кейт все же удалось заснуть и проснулась она позже обыкновенного: спохватившись, она разбудила и быстро одела Кэсси, оделась сама, приготовила кашу, сестры наспех позавтракали и побежали на утреню, где Кэсси благополучно заснула на скамье, а Кейт внимательно слушала проповедь преподобного Литли.

Молодой пастор Вальсингама решил не ожидать завершения утрени и сделал предложение Бетси Вуд еще утром, когда та шла за водой на реку, поэтому, в конце службы, счастливый мистер Литли объявил прихожанам о помолвке, отчего церковь тут же огласилась рукоплесканиями и радостными возгласами. И, выходя из церкви, Кэтрин ненароком услышала, как отозвалась о ней одна из знакомых: «Ах, как жаль нашу Кэтрин! Потеряла такого жениха!», но эти слова заставили девушку лишь усмехнуться, подойти к Бетси и искренне поздравить ее с чудесным событием.

– Бетси, вы просто созданы друг для друга, – с искренней радостью сказала Кэтрин подруге. – Отец Небесный узрел чистоту твоего сердца и благословил тебя.

– Спасибо тебе, Кейт, я знаю, что это ты указала мистеру Литли на меня, – не без зависти, ответила ей Бетси, осведомленная о том, что первой кандидатурой в жены пастора была именно Кэтрин.

– Что ты, милая, лучшей жены он никогда бы не нашел! – отозвалась на это Кейт. – Я уверена, что вы будете очень счастливы, и у вас будут прелестные дети.

Бетси улыбнулась, обняла Кэтрин и Кэсси, пожелала им «также обрести свое счастье» и сказала, что обязательно пригласит их на свою свадьбу. Услышав это обещание, Кэсси радостно захлопала в ладоши.

Когда Глоуфорды вернулись домой с утрени, Кэтрин подробно написала о произошедшем Кристин, сходила на дорогу, опустила письмо в старый железный ящик, затем вернулась, переоделась сама и одела Кэсси в самые опрятные их платья, и девушки направились в Риверсхольд. Кейт нерешительно постучала железным кольцом в высокие деревянные двери дома лендлорда, и сестрам тотчас же открыл дворецкий: он быстро окинул гостей оценивающим взглядом, затем холодно осведомился, чего они желают, и, только после того, как Кэтрин заявила ему, что их пригласил виконт Уилворт, неохотно направился к лорду доложить о приходе девушек и, вернувшись, проводил девушек в кабинет виконта. Виконт Уилворт сердечно поприветствовал сестер и велел прислуге принести для них чаю, и, лишь проследив за тем, чтобы чай был выпит, а печенье съедено, приступил к занятию с Кэсси.

Мистер Лиабрист действительно приложил огромные усилия и знания, и составил для Кэсси широкий комплекс разнообразных умственных упражнений. Однако виконту требовалось выяснить объем знаний и умений девушки, чтобы он имел представления о возможностях ее разума и методично развивать их. Виконт усадил Кэсси в кресло, сел напротив и задавал ей вопросы, которые составил психиатр. Девушка нашла это занятие довольно забавным, но вскоре оно ей наскучило, и она принялась ерзать на своем месте и поглядывать через плечо своего учителя в окно, за которым виднелись далекие яблони.

– Кэсси, не отвлекайся! – строго сказала Кэтрин, сидящая в той же комнате и недовольная легкомысленным поведением сестры.

Но Кэсси не терпелось залезть на яблони, манящие ее своими спелыми красными плодами, и она закапризничала, словно уставший ребенок.

– Я могу пойти погулять? – прямо спросила она виконта.

– Еще нет, мисс Кассандра, мы не закончили наше первое занятие, а доктор настоял, чтобы вы выполнили все упражнения, – терпеливо ответил ей виконт, все же чуть уставший от непостоянства Кэсси и ее нежелания выполнять то, что тщательно составил для нее мистер Лиабрист.

– А что я должна еще сделать? – недовольно осведомилась девушка, нахмурившись и сложив руки на груди.

– Вы должны поработать с атласом мира и запомнить расположение нескольких стран. – Виконт поставил перед Кэсси небольшой круглый столик, положил на него большую карту мира и указал кончиком карандаша на Великобританию. – Взгляните, мисс Кассандра: этот остров – это Великобритания.

– Велико… эм? Что? – переспросила Кэсси: она впервые в жизни увидела красочный атлас, и ее глаза загорелись от восхищения, а мысли о яблоках тотчас улетучились из ее белокурой головы.

– Великобритания. Остров, на котором мы живем, – с улыбкой ответил ей виконт Уилворт.

– Ого, это так здорово! – воскликнула Кэсси, наклоняясь к атласу. – А что обозначают все эти цветные пятнышки?

– Они обозначают страны, которые существуют на нашей планете, – объяснил виконт, обрадованный тем, что Кэсси заинтересовалась географией.

– Страны? А их что, так много? – искренне удивилась Кэсси.

– Да, очень много. Есть огромные империи, например, как наша Английская империя, есть средние по размеру страны, есть маленькие и даже совсем крошечные. Вы знаете названия каких-нибудь стран?

– Я? – Кэсси задумалась и поджала губы, но затем ее лицо озарилось радостью. – Да, знаю! Вавилон, Египет… – Но тут она запнулась и с усердием пыталась вспомнить, о каких странах читали ей отец и Кэти, но, увы, больше ничего не пришло ей на ум.

Увидев колебания девушки, виконт понял, что географические познания Кэсси ограничивались тем, что она знала из Библии, и решил, что нужно начинать обучение с базовых географических знаний. Он поставил перед Кэсси большой глобус, чтобы наглядно рассказать ей об устройстве планеты. Девушка зачарованно уставилась на сие любопытное устройство и удивлялась тому, как этот красочный шар оборачивался вокруг своей оси: она мало слушала рассказ виконта, а смотрела на картинки, нанесенные на поверхность этого большого крутящегося шара.

– Ну, что, мисс Кассандра? Вы что-нибудь запомнили? – спросил виконт, после того, как завершил простой для понимания рассказ о планете.

– Да! – подняв на него взгляд, с готовностью ответила Кэсси.

– Что вы можете рассказать о нашей планете?

– Она круглая и крутится, – ответила Кэсси и улыбнулась, довольная собой.

– Да, правильно, но, возможно, вы помните что-нибудь еще?

Кэсси беспокойно смотрела на виконта но молчала.

– Она очень большая, – наконец, сказала она.

– Вы правы. Что-то еще?

– Еще?

– Что еще вы можете рассказать?

Кэсси замялась и опустила взгляд на пол.

– Не знаю. – Она равнодушно пожала плечами и надула губы.

– Прошу вас, вспомните, о чем я рассказывал вам… Мисс Кассандра? – настойчиво окликнул девушку виконт, видя ее невнимательность.

– Что? – как ни в чем не бывало осведомилась та, вновь поднимая на собеседника взгляд своих прекрасных глаз.

И, увидев полные скуки глаза Кэсси, виконт Уилворт осознал, что на этом их первое занятие закончилось, и, к сожалению, не с лучшими результатами. И даже не с удовлетворительными.

«Здесь нужно просто титаническое терпение! – устало вздохнув, подумал виконт, заметив, что Кэсси имела черту быстро заинтересовываться, но также быстро терять внимание и интерес к тому, о чем он рассказывал ей. – Но ведь бедная девушка выдала все, что могла, и мне не в чем ее упрекнуть»

– Очень хорошо, мисс Кассандра, вы хорошо поработали и получили новые знания. Теперь вы можете ступать домой, но я жду вас завтра, и мы продолжим наше занятие, – спокойным добрым тоном сказал виконт девушке.

– Опять? – недовольно буркнула та, не понимая, к чему это нужно.

– Мы обязательно придем, сэр, – пообещала Кэтрин лорду, подходя к сестре. – Вы знаете, сегодня я узнала много нового! Неужели наш мир настолько огромен?

Кэтрин и вправду внимательно слушала рассказ виконта и заинтересовалась сведениями, неведомыми ей ранее.

– Да, мисс Глоуфорд, Земля огромна и интересна, – ответил ей виконт, польщенный тем, что она слушала его и задала этот вопрос.

– Насколько же мудр и всемогущ наш Господь! – воскликнула Кэтрин. – Он создал такую красоту! Кэсси, тебе было интересно слушать мистера Уилворта?

– Ага, – послушно ответила Кэсси, нетерпеливо вскакивая с кресла. – Очень-очень интересно, а этот ваш шар очень красивый!

– Это глобус, мисс Кассандра, запомните, «глобус», – усмехнулся виконт, прекрасно осведомленный о том, что его рассказ ее вовсе не заинтересовал.

– Глобус, – повторила она. – А мы живем в Англии, а Англия находится на острове. А островов очень много, и страны, есть много стран!

– Браво, мисс Кэсси, вот видите, вы много чего запомнили, – похвалил ее виконт, все же, довольный своими трудами.

Кэсси смущенно улыбнулась: похвала всегда ввергала ее в замешательство, ведь она считала себя совершенно глупенькой девочкой.

– Кэти, идем домой, – тихо сказала она сестре. – Я очень устала.

Виконт бросил беглый взгляд на резные часы, украшающие рабочий стол графа Дрэймора, с удивлением обнаружил, что занятие с Кэсси затянулось на полтора часа, и понял, что дал бедной девушке чрезмерный для ее разума поток информации, а ведь мистер Лиабрист прописал давать на первых занятиях малый объем, чтобы неразвитый мозг Кэсси смог справиться с ней и впитать знания, а не потерять их. Он взглянул на Кэсси – она выглядела усталой, и сердце виконта тут же сжалось от укола совести.

Сестры Глоуфорд поблагодарили виконта за его доброту, за чай и печенье, попрощались с ним и, рука в руке, направились домой, в родной Вальсингам. Наблюдая за их уходом, виконт Уилворт размышлял о том, что милая Кэсси вернется в свой убогий домик с почерневшими рамами и покосившейся крышей. Вернется в мир нищеты, окружающей ее с самого рождения. И душа благородного мужа возмущалась несправедливости того, что эти светлые души – Кэтрин и Кэсси, живут в такой бедности, в то время как знатные дамы Англии обитают в роскошных домах и огромных поместьях, имея при этом души гнилые и черные как сажа. А многие даже безобразные и мертвые.

На следующем занятии Кэсси вела себя более спокойно и даже повторила виконту то, что запомнила на прошлом. Тот был глубоко удовлетворен ее стараниями в учебе, и в этот раз рассказывал ей о континенте Евразия (далее, по расписанию мистера Лиабриста, шли остальные континенты, океаны, затем животный и растительный миры, далее – страны и нации, горы, реки и тому подобное). Последующие занятия проходили спокойно и без истерик. Виконта сильно удивляла эта позитивная перемена в Кэсси, и он осведомился у Кэтрин, что же стало причиной. Кэтрин ответила ему, что пригрозила Кэсси: если она будет плохо учиться и капризничать на занятиях, то она, Кейт, спрячет от нее книгу со сказками и не прочтет более ни одной сказки. Виконт огорчился такому радикальному методу, запугиванию, но все же не могне отметить его положительное воздействие на Кэсси. Сама Кэсси безумно боялась потери своей драгоценности, поэтому исполняла все, что от нее требовалось.

Так прошел август. В начале сентября в Вальсингаме сыграли свадьбу пастора Литли и Бетси Вуд. Виконт продолжал заниматься с Кэсси и, лишь когда в Вальсингаме праздновали очередной религиозный праздник, он позволял девушке не приходить на занятия, но затем наверстывал упущенное, затягивая время занятий. Несмотря на довольно долгий срок занятий, в развитии разума Кэсси улучшения не замечались, но виконт и Кэтрин не теряли надежды. Кейт уже настолько доверяла виконту, что отпускала Кэсси в Риверсхольд одну, при условии, что та не будет сбегать к мальчишкам, а придет в поместье и отсидит положенное занятие. Кэсси, все еще напуганная возможностью утраты своей книги сказок, приходила в Риверсхольд и честно напрягала свой детский ум, пытаясь понять и запомнить новые знания. Сам же виконт Уилворт привязывался к девушке все больше: он обучал ее игре на фортепиано и катал на лошади, радуясь ее счастью, которое она испытывала от этих занятий.

Кэтрин регулярно писала письма Кристин и получала от нее ответы, в которых средняя сестра рассказывала о своей жизни в Лондоне. Кристин, как и обещала, прислала в Вальсингам посылку с довольно дорогой красивой качественной тканью, которую Кейт тотчас использовала на пошив платьев себе и Кэсси. Увидев и примерив новое платье, Кэсси пришла в детский восторг: наконец-то новое платье! Да еще и такое красивое! Ткань, что прислала Кристин была насыщенного голубого цвета, а Кэтрин умело сшила из нее простенькое, но милое платье. И, когда Кэсси пришла на очередное занятие в Риверсхольд в новом платье, виконт Уилворт был поражен ее красотой и любовался ею, но она своим детским разумом не придавала тому значения и не замечала его восхищенных взглядов. Она не осознавала того, что Господь наградил ее удивительно красивой внешностью, ведь ее отец и сестры никогда не упоминали об этом. Кэсси была большим ребенком и интересовалась лишь шалостями и маленькими радостями – новым платьем, родившимися щенками, слухами о чьей-то свадьбе и секретами о том, где можно «надрать фруктов, чтобы не всыпали». Девушка любила играть, и в кабинете виконта ее привлекал все тот же большой глобус, который она с упоением рассматривала и крутила на каждом занятии. Благодаря урокам географии, Кэсси теперь знала о материках, океанах и островах, а с сентября виконт приобрел для ученицы большую политическую карту Евразии, так как решил, что Кэсси была готова была осмыслить и ее. Однако вскоре он узнал что-то совсем неприятное и не укладывающееся в его голове. На одном из занятий, прежде чем начать разъяснение о политической карте, виконт, сперва разминал разум девушки карточками с картинками, на которых красками были изображены животные, чтобы узнать, о каких животных она знает, и о каких нет, чтобы заняться этим в будущем. Виконт сел напротив ученицы и показал ей картинку с бурым медведем.

– Это мишка! Я его знаю: он такой смешной, и любит кушать мед! – радостно воскликнула девушка: эта «игра» была ей по нраву.

– Вы совершенно правы, Кэсси, – улыбнулся виконт (теперь он называл девушку по имени) и показал ей карточку с рыжей лисой.

– А это лисичка! Она кушает курочек… Знаете, есть такая песенка про курочек?

– Увы, милая Кэсси, никогда ее не слышал.

– Я спою ее вам, хотите?

Услышав это предложение, сказанное его милой ученицей, виконт Уилворт не смог сдержаться и тихо рассмеялся: как приятно ему было оттого, что Кэсси доверяла ему!

– Я буду признателен вам за это, но отложим пение на некоторое время и продолжим рассматривать животный мир, – мягко ответил он и поднял вверх очередную карточку. – Что вы видите на этой карточке?

– Это бабочка! Я летом много их ловила, сэр! Они такие красивые! – встрепенулась Кэсси.

– О да: бабочки – удивительные создания. Кого вы видите на этой карточке?

– Это? Это… – Она смотрела на картинку с неизвестным ей животным – кенгуру, по-детски сложив брови, и молчала.

– Кто это, Кэсси? – повторил виконт, удивившись поведению девушки: почему она не прочла вслух название животного, что большими черными буквами было расположено прямо под картинкой? – Хорошо, займемся этой карточкой позже, – сказал виконт и, отложив ее, показал ученице следующую карточку с мотыльком. – Кто изображен на этой карточке?

– Бабочка! – с готовностью ответила Кэсси.

– Нет, Кэсси, это не совсем бабочка, приглядитесь внимательнее, – настойчиво сказал виконт, вновь удивляясь тому, что Кэсси не прочла название.

– Это бабочка, – вновь ответила девушка: все крылатые насекомые были для бабочками и различия между ними были недоступны ее вниманию.

– Кэсси, прошу вас, внимательнее. – Виконт терпеливо вздохнул.

– Бабочка. – Кэсси нахмурилась, не понимая, чего хочет от нее виконт, ведь она и так уже ответила, что на картинке – бабочка!

– Прочтите же! – все же потеряв терпение, немного резковато сказал виконт.

– Бабочка! – испуганно выдавила Кэсси, вжавшись в стул. Резкий тон виконта напугал ее, и ее объял страх находиться рядом с ним, к тому же, его вдруг ставшее строгим и холодным лицо заставило ее недоумевать, что она сделала не так.

«Бедное дитя! Она не умеет читать!» – вдруг понял виконт и, увидев на лице Кэсси страх перед ним, тотчас смутился.

– Прошу прощения, Кэсси, я не был осведомлен о том, что вы не знаете грамоты, – поспешил мягко сказать он.

«И ведь у меня не было ни малейших сомнений в том, что дочь пастора должна уметь читать! Однако Кэсси называла мне названия материков и океанов, и даже маленьких островов… Должно быть, девушка имеет великолепную память, которую я принял за грамотность. Необходимо безотлагательно заняться с ней чтением и письмом!» – с неудовольствием, разочаровавшись этой жестокостью покойного пастора Глоуфорда в отношении собственной дочери, подумал виконт Уилворт.

– Я хочу домой, – вдруг тихим испуганным голосом сказала Кэсси, впившись пальцами в складки своего платья.

– Нет, Кэсси, наше занятие не дошло даже до середины, – напомнил ей виконт, однако он справедливо отметил, что его несдержанность не только напугала ее сердечко, но и погубила в Кэсси рвение и всякий интерес к занятию.

– Я хочу домой! – капризным тоном громко повторила девушка и, вскочив с кресла, опустив голову, торопливым шагом направилась к двери кабинета: она желала сбежать из этой комнаты, из поместья, и больше никогда не видеть виконта, который так обидел ее… Прикрикнул на нее!

Виконт молча последовал за девушкой и, остановив ее у двери и осторожно коснувшись предплечья Кэсси, сказал мягким тоном:

– Прошу вас, Кэсси, еще четверть часа, и я сам отвезу вас домой на лошади.

– Я хочу домой, – последовал упрямый ответ.

– Я знаю, я напугал вас, однако вы должны знать, что это была прискорбная случайность, и я совершенно не желал обидеть вас.

Кэсси взглянула прямо в глаза своему учителю, и тот заметил, что ее прекрасные почти синие глаза были полны слез.

– Я хочу домой! – с надрывом прошептала она.

Этот шепот заставил виконта осознать, что она не желала более оставаться с ним наедине, поэтому он молча провел Кэсси до парадных дверей, принес девушке повторные извинения за свое недостойное поведение и выявил надежду, что она простит его и обязательно придет на завтрашнее занятие. Ничего не сказав, девушка покинула дом и пошла по дорожке, извивающейся среди зеленого грина, а затем перешла на бег и стремительно побежала прочь из поместья, решив, что никогда теперь не придет к этому «лорду с лошадкой», потому что он перестал быть добрым.

Следующим днем, не находя покоя, виконт Уилворт ходил по кабинету и ждал прихода Кэсси. Но она не пришла, к тому же, посещение Риверсхольда и общение с виконтом больше не прельщали обиженную девушку, поэтому, сказав Кэтрин, что она направляется на занятие, Кэсси окружным путем побежала на реку, где целый день играла с детьми. Отсутствие ученицы огорчило и встревожило виконта, но он понимал, что в этом была его вина, и, чтобы иметь даже ничтожный шанс на прощение, он послал Кэтрин записку, в которой просил ее повлиять на сестру и растолковать ей, что не желал принести ей ни обиды, ни слез. Также он поинтересовался у Кейт, почему Кэсси оставалась безграмотной, и выявил настоятельную просьбу прийти в поместье и привести с собой младшую сестру, однако, чтобы это случилось не благодаря шантажу книгой.

Получив записку виконта Уилворта, Кэтрин слегка рассердилась и на Кэсси, и на него самого. Однако в тот же день, ближе к вечеру, пришло письмо от Кристин, в котором та сообщила о том, что через месяц состоится ее свадьба с Генри и что сестры должны обязательно приехать в Лондон, чтобы поддержать ее в этот волнительный день, и оно усмирило возмущенный дух старшей Глоуфорд.

Привести Кэсси в Риверсхольд оказалось делом непростым: напуганная и обиженная, она капризничала и плакала, не желая идти в поместье. Потому как виконт попросил Кэтрин не использовать метод шантажа, она уговорила младшую сестру пойти на занятие, пообещав прочесть этим вечером не одну, а целых две сказки. Выманив у сестры это обещание, Кэсси успокоилась и позволила отвести себя в Риверсхольд, но там была замкнута, отказывалась беседовать с виконтом и выполнять упражнения.

– Кэсси, дорогая моя девочка, искренне прошу вас простить мое поведение на нашем последнем занятии. Я обидел вас, и чувствую себя нехорошо, а ваше молчание приносит мне еще большую горечь, – вновь извинился виконт, пытаясь отогнать негативное отношение ученицы и ее страх перед ним.

– Вы накричали на меня, как ваш злой садовник! – буркнула на это Кэсси и надула губы.

Это были первые слова, сказанные девушкой виконту за этот день.

– О, нет, что вы… – поспешил, было, оправдаться виконт, но, понимая, что Кэсси уже создала в своем детском разуме свою версию событий, решил исправить ситуацию не пустыми извинениями, а более действенным способом. Ему невыносимо было знать, что милая Кэсси была обижена на него и не желала общаться с ним. – Что я должен сделать, чтобы вы простили меня?

Кэсси отвернула от него лицо и стала демонстративно рассматривать красивые картины, украшающие стены кабинета, в котором они занимались.

– Кэсси, прошу вас, ответьте мне, – мягко окликнул ее виконт.

– А у вас… А у вас есть еще книги? – вдруг смущенно спросила Кэсси, с надеждой посмотрев на него.

– У меня много книг. Какие именно вас интересуют? – улыбнулся виконт, радуясь тому, что она все же решилась на беседу с ним.

– С животными, – ответила девушка, и ее глаза загорелись огоньком предвкушения. – С большими картинками… У вас такие есть?

– К сожалению, в Риверсхольде они отсутствуют… Но я сегодня же закажу для вас книгу, в которой повествуется обо всех животных нашей планеты,. И, безусловно, в ней будут красочные изображения каждого из них. – Теперь виконт был абсолютно уверен в том, что сможет вернуть доверие Кэсси к своей особе.

– А когда? – оживилась девушка, уже с нетерпением ожидая новую книгу.

– На днях. Мне привезут ее из Лондона, и я тут же передам ее вам.

– Спасибо! Книги с картинками! Я обожаю их! – Кэсси широко улыбнулась, но вдруг вновь смутилась. – А вы… Вы прокатите меня на лошадке? – робко спросила она.

Лицо виконта озарила широкая улыбка, и, тотчас же позвав прислугу, он велел запрячь для прогулки его лошадь.

Кэсси радостно захлопала в ладони и побежала к Кэтрин, которая ожидала сестру в гостиной, за чашкой чаю, к которой она так и не притронулась.

Виконт последовал за своей ученицей.

– Мисс Глоуфорд, я премного благодарен вам за то, что вы смогли привести сегодня вашу сестру, – поблагодарил он Кейт.

– О, сэр, ведь это для ее блага, – смущенно отозвалась Кэтрин. – Но я должна предупредить вас: через месяц мы должны будем уехать из Вальсингама, на неопределенный срок, возможно, на неделю.

– Уехать? Но куда? – удивился виконт.

– В Лондон, сэр.

– В Лондон? Но что вам понадобилось в Лондоне?

– Сэр, наша сестра Кристин, написала о том, что через месяц выйдет замуж за своего жениха, и пригласила нас погостить у нее.

– Если так, я буду рад помочь вам и предоставлю вам в Лондоне хорошую квартиру, – от чистого сердца предложил виконт.

– Благодарю вас, сэр… Вы так благородны, сэр… Но мы остановимся у Кристин и Генри. Мы не будем стеснять вас, вы ведь уже сделали для нас столько добра, что, боюсь, нам никогда с вами не расплатиться…

– Бросьте, мисс Глоуфорд. – Виконт поморщился от этих комплиментов его особе, так как считал их незаслуженными. – Но не буду настаивать. Надеюсь, ваша сестра будет счастлива в браке. Уведомьте мисс Кристин о том, что, если ей нужна будет любая помощь, пусть обращается ко мне, и я буду рад помочь.

– Благодарю вас, сэр… Да хранит вас Господь, сэр! – Кэтрин широко улыбнулась и, пораженная благородством знатного лорда и его лояльностью к ее семье, схватила его ладонь и поцеловала ее.

Виконт смутился такой горячностью, но улыбнулся в ответ, а затем повел Кэсси на конную прогулку. Он сдержал свое слово и, немедля, тотчас после прогулки с Кэсси послал в Лондон за обещанной для девушки книгой.

Кэтрин тоже не стала терять времени: она поспешила домой и в письме сообщила Кристин о словах виконта и уведомила ее о том, что она и Кэсси обязательно приедут на ее свадьбу.

Глава 25

Кристин дописала очередное, полное радости письмо, внимательно перечитала написанное, а затем аккуратно сложила лист бумаги вдвое и запечатала его в дешевый серый конверт. Все, о чем что знали из ее писем сестры – было лишь полуправдой. На самом деле, Кристин не была счастлива, но не могла признаться в этом Кэтрин, и по этой причине сознательно не писала сестрам о том, что ее жизнь в Лондоне была наполнена усталостью и горечью: черная работа изматывала девушку, и, выполнив свои ежедневные обязанности, она возвращалась в свою комнату полуживая, не чувствуя ни рук, ни ног. Первые дни Кристин так уставала, что ложилась спать, едва добредя до кровати и не сменив платья. Однако, привыкнув со временем к объему работы и ритму Лондона, она чувствовала большую бодрость, но все же боялась, когда ее посылали одну в мясную и сырную лавки. Из-за притягательной взгляд красоты на бедную девушку обращали внимание мужчины всякого рода: и закутанные в лохмотья бедняки, и разряженные в богатые костюмы богачи, но она страшилась этого внимания и старалась незаметно проскользнуть по улицам в нужные магазины и так же незаметно возвратиться в дом. Служащие и рабочие дома Гольдберг не приставали к ней и не доставляли ей неудобство, так как молодая деревенская девушка вызывала у них уважение своей скромностью и религиозностью (Кристин делала вид, будто очень набожна).

Кристин еще не думала выходить замуж за Генри и довольствовалась статусом обрученной, но Генри, с каждым часом влюблявшийся в нее все больше, мягко уговорил ее на свадьбу и отыграть ее как можно скорее, ведь с трудом переносил жизнь с красавицей Кристин в одной комнате, без брачных отношений. Девушка была напугана страстью своего жениха, но все же согласилась на его уговоры, ведь действительно ценила доброту, порядочность и надежность Генри. Кристин была в Лондоне всего два месяца, но уже успела обрести любовь своих подруг – девушек с кухни. Девушки частенько вели разговоры о мужчинах, обсуждали последние новости и сплетни, а когда узнали о том, что Генри и Кристин назначили дату свадьбу, пришли в восторг, ведь были полны любопытства взглянуть на Кэтрин и малютку Кэсси (Кристин с такой любовью отзывалась о них!).

Влюбленный Генри часто дарил невесте подарки – небольшие и недорогие, но вкладывая в каждый из них свою любовь и желая порадовать возлюбленную: это были то шелковая лента, то простенький, но милый браслет, то новый передник, то перчатки. Бедный парень терпеливо ожидал дня свадьбы, отсчитывал дни и готовил для Кристин дорогой свадебный подарок. Друзья Генри – кучера и лакеи каждый раз с доброй завистью говорили ему о том, что он «откопал настоящее сокровище», а он, в свою очередь, советовал им искать жен в Вальсингаме, так как там полно красавиц, которые будут хорошими и послушными женами. В один из выходных дней, что всегда приходились на воскресение, Генри повел любимую невесту в небольшое, но достаточно дорогое кафе, где заказал для нее пирожные и горячего шоколада, а затем, в знак любви, преподнес ей красивое дорогое кольцо, на которое копил с тех пор, как привез Кристин в Лондон. Девушка пришла в замешательство, но тотчас надела кольцо на нужный палец и, полная восторга, поцеловала Генри в губы, отчего тот зарделся и совершенно искренне сказал, что этот поцелуй – самый долгожданный за всю его жизни.

Следующим утром Кристин поднялась с постели в пять часов, умылась, оделась, собрала волосы в пучок, спрятала их под старый рабочий чепец и направилась на кухню. Дружно позавтракав, девушка и другие кухонные принялись готовить завтрак для господ. Когда завтрак был приготовлен и подан, началась подготовка к обеду: Кристин села на низкую табуретку и принялась чистить картофель. В тот день фрау Гольдберг устраивала званый обед, и слугам требовалось приложить немало усилий, чтобы приготовить множество блюд, заказанных хозяйкой.

– Вы слыхали последние новости? Наша мисс, или, как ее там, фройляйн, заигрывает с одним из наших кучеров! – весело вдруг сказала одна из девушек, потрошившая рыбу.

– Как? Наша мисс? Не болтаешь? – удивились остальные: сплетни на кухне были обычным делом.

– Да, вот те крест! Сама видела! Такая знатная девица, и флиртует с нашим Говардом! – хихикнула первая.

– Не во сне ль ты это видала? – со смехом окликнула ее повариха.

– Где уж там! Не во сне, а в прихожей, когда ее маменька вышла на минутку, – не унималась сплетница.

– И каким чертом ты там оказалась?

– Экономка приказала срочно замести, а я под руку попалась.

– Ну, коли так, то поверим! Хотя язык у тебя, что у змеи жало! – довольно хохотнула дородная повариха.

И кухонные принялись смаковать эту новость, а когда вдоволь обговорили ее, их внимание перешло на Кристин, Генри и их свадьбу.

– Ты уже придумала, как назовешь детей? – спросила Кристин одна из подруг.

– Я пока о детях и не думала, – честно призналась Кристин. – Да, и вообще, я еще даже не замужем, чтобы думать об этом.

– Но Генри твой просто красавец! А знаешь, на него тут многие девки вешались, – весело сказала другая девушка. – Вот, горничная наших соседей – Энн! До сих пор так и пожирает его своими бесстыжими глазищами! Чтоб ей пусто было!

– Ага, так и бегает за ним! – поддакнула первая.

– Она девка гулящая. Поговаривали, что она была любовницей какого-то герцога, но он ее бросил и в нищете оставил, вот и пришлось ей спуститься с неба на землю.

– Фу, стыд какой! – послышалось с разных сторон. – Эта Энн просто шлюха! Потасканная перетасканная! Как таких земля носит?

– Я как-то ее встретила и сказала: «Эй, ты, не смей на Генри заглядываться! У него есть невеста – и она порядочная девушка, не то, что ты, подстилка эдакая!» – громко заявила одна из девушек.

Все рассмеялись, но Кристин лишь глубоко смутилась: она была негруба сердцем, чтобы радоваться сплетням и жить ними, поэтому молча продолжала чистить картофель и фальшиво улыбалась.

– Ох, кажется, сыр закончился! Как без сыра-то? – вдруг озадаченно сказала повариха, тем самым прервав уже новую сплетню о соседях.

– Я могу сбегать за ним! – с готовностью предложила Кристин, радуясь возможности хоть ненадолго оставить кухню и глотнуть свежего воздуха, и даже ее страх перед улицами Лондона померк.

– Да, иди-ка к Джеку Домоседу да возьми четыре фунта сыра, какого – он знает. И пусть запишет все на хозяйский счет, – сказала ей повариха. – Но только сыра, деточка, а то я знаю этого проходимца: он тебе половину своей лавки готов продать, черт эдакий.

– Хорошо! Я мигом! – воскликнула Кристин.

Она торопливо отложила нож, тщательно вымыла лицо и руки, вытерла их о свой передник, взяла плетеную корзинку и вышла из дома через черный ход. Путь в лавку Джека Домоседа, что располагалась довольно далеко от дома, был Кристин знаком, так как она часто ходила туда за молочными продуктами. Взяв в лавке два фунта самого дорого сыра, Кристин направилась домой, но вдруг на глаза ей попалась витрина магазина, на другой стороне улицы, в которой стояли картонные манекены, одетые в красивые белоснежные свадебные платья. Там были и кружева, и перчатки, и белая длинная фата… И все это великолепие заставило бедную девушку вкусить горечь бедности.

«Какая красота! Как прекрасны эти платья, как совершенны! А в чем буду выходить замуж я? В каких-то лохмотьях!» – с сожалением подумала девушка и поспешила смахнуть покатившуюся по щеке слезу. Но печальные мысли настолько завладели ее разумом, что, когда Кристин переходила широкую вымощенную дорогу, двойка лошадей, везущая дорогой открытый экипаж, едва не сбила ее, благо, кучер успел придержать коней перед самым носом девушки. Кристин вскрикнула, инстинкты заставили ее прикрыть голову руками, и корзина с купленным сыром взмыла в воздух и упала на каменную мостовую.

– Смотри, куда идешь, дура! Глаза повылазили? Не видишь, что барин едет? – со злостью крикнул ей кучер экипажа.

Со всех сторон послышался грубый смех – это люди, наблюдавшие за этой занятной сценой, потешались над Кристин.

– Простите… Простите! – пролепетала смущенная и испуганная окриком девушка.

«Ах, сыр весь в грязи! Что я скажу хозяйке? Она меня убьет!» – чуть не плача, думала она, глядя на лежащие на дороге, у ее ног, куски сыра.

– Майкл, оставь в покое юную барышню, – вдруг послышался знакомый Кристин красивый мужской низкий голос.

Кристин подняла вопрошающий взгляд на едва не сбивший ее открытый экипаж и взглянула на сидящего в салоне мужчину: перед ней был лендлорд Вальсингама – граф Дрэймор, который, как оказалось, пристально смотрел в ее покрывшейся густым румянцем лицо.

– Мисс Глоуфорд? – деликатно осведомился граф, совершенно не ожидавший увидеть на улицах Лондона вальсингамскую крестьянку, чей образ когда-то отказывался покидать его сознание.

– Ваше Сиятельство! – Кристин прелестно приподняла брови, совершенно ошеломленная этой встречей. Сильно смутившись и зардевшись еще больше, девушка устремила взгляд на мощеную дорогу и поспешила сделать вежливый книксен.

Граф молча покинул свой экипаж и подошел к дочери пастора, не смеющей поднять на него взгляд.

«Он здесь! Прямо передо мной! Как он красив и благороден! – с восхищением подумала Кристин, не ожидавшая когда-либо увидеть его вновь. А сейчас он стоял прямо перед ней! – Ах, ну почему я столкнулась с ним именно в этот злосчастный миг, когда на мне – это ужасное грязное платье? Ведь он одет роскошно, как сам король!».

– Езжай дальше, Майкл. Я пройдусь пешком, – приказал граф своему кучеру, отчаянно желая остаться с прекрасной Кристин наедине.

«Ее красота ничуть не поблекла, наоборот, – приобрела новые, чарующие оттенки. Но эта девушка выглядит очень усталой и печальной, – подумал граф, украдкой разглядывая лицо девушки. – Что она делает в Лондоне? Неужели ее привез сюда какой-нибудь лондонский щеголь? Если так, то кому досталась эта деревенская дриада?»

– Боюсь, ваш сыр безвозвратно испорчен, – заметил лорд Дрэймор, взглянув на сыр, который через миг подхватили бездомные мальчишки и с быстротой молнии скрылись с ним в толпе.

– Да, и это моя вина! Господи, хозяйка убьет меня! – со слезами в голосе тихо воскликнула Кристин, поднимая с мостовой пустую, но все же целую корзину.

– Не стоит отчаиваться, мисс, мы исправим эту ситуацию: вы обронили сыр по вине моего ротозея-кучера, и я обязан компенсировать вам утрату. И, поверьте, это будет для меня честью, – решительно заявил граф, вдруг деликатно схватив Кристин под локоток и ведя за собой на тротуар. – Покажите мне лавку, где вы брали сыр. Вы возьмите столько же и расплатитесь вот этой купюрой.

– О, сэр, это так благородно с вашей стороны! Я так обязана вам! – пролепетала бедная смущенная Кристин, осторожно высвобождая свою руку из ладони графа и забирая предложенную ним купюру. Несмотря на нелепость ситуации, девушка вдруг осознала, что эта неожиданная встреча с красивым лендлордом Вальсингама была ей приятна.

– Ничуть не обязаны, мисс Глоуфорд, ведь это – всего лишь долг справедливости, – улыбнулся на это граф, однако, недовольный тем, что красавица-крестьянка не позволила ему держать ее локоть. – Так куда мы направляемся?

– О, а вы… Вы, разве пойдете со мной? – спросила ошеломленная девушка.

– Естественно.

– Но, Ваше Сиятельство, эти улицы так грязны…

– Когда рядом со мной такая красавица, как вы, мисс Глоуфорд, грязные улицы перестают существовать, – мягко перебил ее граф.

Кристин промолчала, но потому, как граф Дрэймор даже не бросил на нее взгляд, поняла, что его слова были лишь данью вежливости. И не более. Однако это не беспокоило ее, ведь радость встречи наполняла ее нежную душу. Но все же, вместе с радостью пришла и неловкость: рядом с ней шел сам граф Дрэймор! Лендлорд Вальсингама! Обладатель Риверсхольда! Красивый, выхолощенный, одетый в дорогой костюм, настоящий аристократ! Кристин боялась показаться глупой и болтливой, потому шла молча, устремив взгляд под ноги и думая о том, как она выглядит – красива ли она в данную минуту или похожа на замарашку?

– Такая неожиданность увидеть вас в Лондоне, мисс Глоуфорд… Постойте, вы ведь теперь не мисс Глоуфорд? – спросил граф, вспомнив о том, что говорили в Вальсингаме.

– Что заставило вас думать так, сэр? – удивилась Кристин, посмотрев в его лицо и слегка покраснев от своей храбрости.

– Насколько я осведомлен, недавно вы вступили в брак, – в свою очередь удивился граф, увидев, как вытянулось лицо собеседницы.

Кристин приподняла брови, опешив от такого заявления.

– Нет, сэр, я не замужем! – возмущенно воскликнула девушка. – Боже, нет! О каком замужестве идет речь?

«Он думает, что я замужем! Ужасно, невыносимо!» – Кристин стало так неприятно оттого, что лорд Дрэймор считал, что она состоит в браке с каким-то мужчиной, что ей показалось, будто ее окатили помоями.

– Не замужем? Но я еще давно получил новости о том, что вы выходите замуж за какого-то Джона. – Граф был крайне удивлен этой новостью, но и обрадован тем, что эта красивая чистая девушка, которая когда-то занимала его мысли, была свободна и не обременена браком.

– Ах, сэр, это все сплетни! Вы же знаете, как люди любят сплетничать! – раздраженно сказала на это Кристин, недовольная тем, что графа ввели в такое ужасное заблуждение. – Между мной и Джоном никогда не было любовных отношений! И уж замуж за него я точно ни за что не пошла бы. Он мне противен!

– Прошу прощения, мисс, я был уверен, что вы счастливо живете в браке, – извинительным тоном отозвался на это граф.

– Вас ввели в заблуждение, сэр. И знаете, Джон повесился, когда узнал о том, что я уезжаю жить в Лондон, – ледяным тоном заявила оскорбленная Кристин.

– Как жаль. Видимо, бедный юноша был безумно влюблен в вас, – сказал на это граф, но не из-за жалости к Джону, а чтобы не показаться черствым.

«Я был обманут: эта прекрасная девушка свободна, как ветер… Может ли это открытие стать причиной приятных изменений в моей и ее жизнях? Она здесь, в Лондоне, вдали от семьи и деревенских сплетников. Одинокая, красивая, доверчивая простушка Кристин» – подумал граф Дрэймор, исподтишка любуясь тонким изящным профилем ее белого лица. Встреча и этот разговор воскресили в нем угасшие чувства и порочные мысли насчет невинной деревенской девушки.

Когда собеседники дошли до лавки Домоседа, Кристин вновь взяла там сыра и заплатила за него купюрой, что дал ей лорд Дрэймор. Покидая лавку, девушка не надеялась увидеть графа, но с удивлением обнаружила, что тот терпеливо ожидал ее перед входом.

«Как странно… Он ожидал моего возвращения?» – искренне удивилась она, но постаралась скрыть свое удивление за улыбкой.

– Уверен, вы полны любопытства тому, что я никак не покину вас, мисс Глоуфорд. Я хотел бы поинтересоваться о том, как поживают ваши сестры, – словно прочитав ее мысли, сказал лорд и улыбнулся ей в ответ.

– Это так любезно с вашей стороны, Ваше Сиятельство! Слава Богу, они здоровы и счастливы. И знаете, сейчас Кэсси каждый день ходит в ваше поместье, и ваш друг – виконт Уилворт, занимается с ней упражнениями и пытается развить ее разум, – поведала ему Кристин, польщенная тем, что этот знатный аристократ не забыл о ее сестрах и интересовался их судьбой.

– Вы правы, мисс, Доминик говорил мне о своем желании помочь вашей сестре, ведь она тронула его душу. Что ж, вижу, ваши сестры счастливы, и я искренне рад за вашу младшую сестру. Однако, позвольте мне поинтересоваться и вашей судьбой.

– Моей, сэр? – переспросила Кристин, вскинув на него непонимающий взгляд.

– Вы – не чужой мне человек, мисс Глоуфорд. Моя наблюдательность позволила мне узнать о том, что вы работаете в прислугах.

– Да, сэр. Я работаю на кухне, – тихо подтвердила Кристин, только сейчас осознавшая всю горечь этой правды: она – всего лишь прислуга и будущая жена кучера.

– Любой труд – священен. Не печальтесь, возможно, скоро ваша хозяйка поймет, сколько пользы вы приносите, и повысит вас в должности, – попытался подбодрить граф девушку, заметив, как на ее лице проскользнула тень боли, смешанная с отчаянием.

– Я… Я не думаю, сэр, – прошептала Кристин и, почувствовав, как на ее глаза наворачиваются слезы жалости к себе, поспешила смахнуть их кончиками пальцев. – Фрау Гольдберг, сэр… Она добрая женщина, но она даже не помнит о том, что я существую… Простите, Ваше Сиятельство, я надоедаю вам своими жалобами! Мне нужно возвращаться на кухню: сегодня в доме званый обед, а поварихе срочно понадобился сыр. – Кристин сделала книксен, а затем, понимая, что больше никогда не увидит его в своей жизни, посмотрела графу прямо в глаза и прошептала: – Прощайте, сэр.

– До свидания, мисс Глоуфорд, – с улыбкой ответил тот.

Кристин быстро повернулась к нему спиной и почти побежала домой, не веря в то, что вела такой долгий и откровенный диалог с самим графом Дрэймором. Сам лорд Дрэймор пристально смотрел вслед девушке, и его голову заполняли образы, навеянные его пробудившейся страстью к этой хрупкой красавице.

«До свидания, прелестная Кристин, и, возможно, оно наступит так скоро, как ты о том не догадываешься» – с мрачной усмешкой подумал граф и, когда Кристин окончательно скрылась с его глаз, продолжил свой путь.

Торопящаяся домой Кристин была словно одурманена: перед ее глазами все еще стояло красивое лицо лорда Дрэймора, и она размышляла о том, отчего не сказала ему, что в ближайшее время ее и в самом деле ждет свадьба. Но, с трудом прогнав из своего сознания образ лорда, она осознала, что ее душа отчаянно не желала того, чтобы он знал о том, что она будет связана семейными узами с другим мужчиной. Однако Кристин была умной девушкой и не обманывала себя иллюзиями о симпатии лорда Дрэймора к ней, как к женщине. Она горько улыбнулась, глубоко вздохнула и ускорила шаг, а когда вернулась на кухню, ни словом не обмолвилась о своей встрече с графом и вновь принялась чистить картофель. Однако не так просто вырваться из плена мыслей о том, что осталось в душе самым прекрасным и непонятным. Невозможно стать властелином собственных же мыслей, а те, кто все же на дюйм укротил их – счастливцы, которых никто не в силах отыскать. Кристин была всего лишь человеком, всего лишь молодой неискушенной девушкой. Она чистила картофель, и ее руки исполняли давно натренированные действия, но мысли в ее голове носились хаосом.

«Он был так любезен со мной… Но, эта любезность – ничего не значит. Я крестьянка. К тому же, теперь я прислуга… И зачем только я вновь повстречала его на своем пути? Но, безусловно, он хороший человек, добрый и благородный» – думала девушка, не замечая ничего вокруг, но это была лишь малая часть того потока мыслей, что с силой горной реки тек в ее подсознании.

Вскоре красивые дорогие блюда для знатного обеда фрау Гольдберг были готовы и в порядке очереди стали выноситься в господскую столовую. Возвращавшиеся из столовой лакеи коротко рассказывали кухонным, не смеющим покидать место работы, о прибывших гостях, и какие наряды «они на себя нацепили». Званые обеды и вечера всегда вызывали среди прислуги дома Гольдберг настоящий ажиотаж, ведь как еще бедняки могли отвести душу, как не за сплетнями и язвительными насмешками в адрес лондонской знати?

– Ох, герцогиня Морланд вновь нарядилась в старомодное платье, наверняка оставленные ей ее прабабкой! – весело воскликнул один из лакеев. – Даже корсет надела! А на голове у нее что ни есть ведьмовской колпак!

– Ха! Эта старая цапля все еще жива? А я уж подумала, рассыпалась пару столетий назад! – отозвалась на это повариха.

Кухню наполнил веселый смех.

– Да она еще нас всех переживет, зуб даю! – парировал лакей и, быстро подхватив большой круглый поднос с жареными куропатками, вышел вон.

– Но, разве осуждать человека за его спиной – это хорошо? – робко спросила Кристин, не понимающая, что смешного видят ее подруги в образе герцогини Морланд.

– Ой, милочка, сразу видать, что ты не здешняя, – добродушно ответила на это повариха. – От нее-то от наших сплетен не убудет, а даже прибавится!

Кристин натянуто улыбнулась, но промолчала, слишком робкая, чтобы возразить лондонскому кодексу чести.

– Там приехал граф Дрэймор! – вдруг сообщил все тот же лакей, забежавший на кухню.

– Да? Граф? – тут же встрепенулись кухонные.

– Собственной персоной! Блестит как начищенный соверен! – И, схватив со стола очередное блюдо, любитель сплетен вновь покинул кухню.

– Что за граф? – спросила Кристин у поварихи. Да, она знала его и даже имела с ним беседу, но ажиотаж, поднявшийся при упоминании его имени, удивил ее. Чем же так знаменит этот лорд?

– Этот граф – знатный бабник! Столько сплетен о нем ходит: будешь слушать так уши отпадут! – со смешком ответила ей повариха.

– О, Боже! Распутник? – Кристин была ошеломлена этой новостью.

– Еще какой! Меняет женщин, как перчатки! – подтвердила повариха. – Но, слава Богу, с беднотой он не знается, поэтому нашей добродетели ничего не грозит. Служанок он не соблазняет – благородный слишком для таких дел.

В разуме Кристин вновь поднялся хаос: как? Этот благородный граф, о котором она была столь высокого мнения, оказался распутником? А ведь в ее неопытной в любовных делах душе уже распустил свои лепестки прекрасный цветок надежды на то, что лорд Дрэймор полюбит ее и женится на ней. Но, как и в Вальсингаме, этот цветок был безжалостно убит трезвым рассудком и здравым смыслом.

«Насколько гадки эти мечтания! Он никогда не женился бы на мне, как и не связался бы с нищенкой!» – пронеслось в ее голове. Но понимание этой правды причинило ей душевную боль.

Когда лакеи вынесли последние подносы с блюдами, у кухонных выдался час отдыха, а затем девушки принялись чистить овощи для ужина. После целого проведенного за чисткой дня у Кристин к вечеру болела спина, однако никто не услышал от нее ни слова жалобы – девушка не желала выглядеть слабой неженкой.

Званый обед фрау Гольдберг был в разгаре: в ее большом дорогом особняке собралась едва ли не вся знать Англии, и ее отделанный по последней немецкой моде салон сверкал, полный прекрасных дорогих платьев, драгоценностей и костюмов гостей. Среди приглашенных был и лорд Дрэймор, одетый в свой лучший костюм. От графа веяло равнодушием, и, глубоко погруженный в свои мысли, он пытался быть незаметным. Однако знание того, что в этом доме находилась Кристин (прелестная, несмотря ни на свое старое серое платье, ни на такой же непривлекательный чепец, скрывающий ее красивые темные волосы) приводило его в предвкушение охоты на запрещенную дичь.

Когда обед подошел к концу, а гости разбрелись по особняку и, собравшиеся в небольшие компании, принялись дискутировать новый указ Его Величества насчет повышения налогов, граф Дрэймор подошел к фрау Гольдберг и поинтересовался у хозяйки дома, какую должность в ее хозяйстве занимала мисс Кристин Глоуфорд.

– Почему такой знатный джентльмен интересуется крестьянской девкой? – мило улыбнулась та, скрыв за улыбкой безграничное удивление.

– Мисс Глоуфорд – крестьянка деревни, что входит во владения моего поместья Риверсхольд, которое я унаследовал от покойного дяди, – сдержанно пояснил граф, но его охватила глубокая неприязнь к немке оттого, что та назвала Кристин, порядочную и скромную девушку «девкой».

– Ах, вы интересуетесь ее судьбой! Как это мило! Должно быть, ваши крестьяне просто боготворят вас за такую заботу о них, – тут же исправилась фрау, испугавшись того, что задела самолюбие возможного жениха для ее дочери.

– Именно, – коротко ответил граф и очаровательно улыбнулся. – Все, чего я желаю – знать, что мои крестьяне служат на хороших местах.

– О, дорогой Колин, боюсь, что разочарую вас: мне очень жаль, но Кристин исполняет черную работу на кухне, – извиняющимся тоном сказала немка. – Но на то есть веская причина: Кристин – очень привлекательная девушка, а я не хочу, чтобы мои сыновья увлеклись ею.

– Луиза, я понимаю ваши опасения, и вы правы – девичья красота – это смертельное оружие, но Кристин никогда не применит его: она порядочная и набожная девушка. И, посему, уверяю, ваши опасения совершенно напрасны, – вступился за Кристин граф.

– О, что вы, я не сомневаюсь в порядочности этой девушки! Я опасаюсь не того, что она влюбит в себя моих сыновей, но как бы эти любители женских юбок не вскружили бедняжке голову! – Фрау вздохнула: она действительно симпатизировала трудолюбивой скромной девушке. – Но, к счастью, в скором времени она станет женой нашего кучера Генри, и, верьте мне, я ручаюсь за…

– Как? Мисс Глоуфорд помолвлена? – невежливо перебил граф собеседницу и, увидев выражение подозрительности на ее лице, поспешно добавил: – Прошу простить мою невежливость, дорогая Луиза. Просто эта новость стала для меня большой неожиданностью, а ведь я, как ее лендлорд, должен был бы узнать об этом первым. Но я рад тому, что мисс Глоуфорд теперь пристроена, и обязан помочь молодой семье.

Удовлетворенная этим пояснением, фрау Гольдберг улыбнулась, ведь ее уже посетила мысль о том, что молодой граф имеет к Кристин личный интерес.

– Думаю, девушка просто не знала, как осведомить вас, – сказала немка. – Но теперь вы осведомлены и, надеюсь, не имеете возражений против ее брака с моим кучером. Генри работает у меня уже довольно долгий срок, и я лично могу поручиться за его порядочность.

– Безусловно, никаких возражений. Да и вправе ли я запрещать своим крестьянам вступать в брак? Они – не рабы и обустраивают свою жизнь по собственному усмотрению. И я искренне надеюсь на то, что ваш кучер будет достойным мужем для такой достойной девушки.

«И все-таки, она не свободна! Выходит замуж! Проклятье!» – с досадой подумал граф, пряча истинные чувства и мысли за доброжелательной улыбкой. Он уехал домой, полный противоречивых чувств: прекрасная Кристин поселилась в его сердце, но теперь он был в досаде на девушку за ее будущее замужество. Лорд думал о ней все чаще и ввергал ее в свои порочные мечты, однако, при этом, испытывал к ней поистине нежные чувства. И, подъезжая к своему особняку, граф вдруг осознал, что желает ее любви. Нежной и чистой.


***


Кристин долго лежала в кровати, не смыкая глаз: мысли и впечатления от встречи с лордом Дрэймором, а также сплетни о том, что он был нехорошим человеком, не давали ей заснуть.

– Любимая, почему ты не спишь? – спросил ее Генри, увидевший в ярком лунном свете ее открытые глаза.

– У меня бессонница, – не желая беспокоить его, тихо ответила она и повернулась на другой бок. – Спокойной ночи, мой милый.

– Спокойной ночи, любимая, – отозвался тот и вскоре заснул.

«Рассказать Генри о моей встрече с лордом? – подумала Кристин, но горько улыбнулась. – Нет, возможно, он тоже слышал эти гадкие сплетни насчет графа (ведь я уверена в его порядочности!) и будет ревновать. Пусть лучше все останется позади, ведь граф Дрэймор никогда не обратит на меня внимания – он слишком благороден, чтобы снизойти до меня».

Глава 26

– Любимая, какое платье ты хочешь на свадьбу? – как-то спросил Генри невесту, когда утром, при тусклом свете двух свечей, оба готовились к очередному тяжелому рабочему дню.

Уже переодевшись в свое рабочее платье, Кристин сидела на кровати перед маленьким зеркалом, которое подарил ей Генри, и собирала свои красивые длинные волосы в пучок, чтобы не мешали при работе.

– Генри, я знаю, что ты мечтаешь нарядить меня словно принцессу или какую-то знатную даму, как наша мисси, но я не желаю, чтобы ты лез из кожи вон, чтобы доставить мне удовольствие дорогим платьем, – ответила она жениху и, нахмурившись, добавила: – Да и не хочу я выряжаться.

– Но, любовь моя, наша свадьба должна запомниться нам на всю жизнь, – с удивлением сказал на это заявление Генри, знающий о том, что женщин хлебом не корми, дай только новое платье.

– Поверь мне, я запомню ее! – с горечью в душе, но с веселой ноткой в голосе, сказала Кристин. – Да и такое событие невозможно забыть.

– О, да! Когда этот день настанет, я стану самым счастливым мужчиной в мире! – Генри сел рядом с Кристин и хотел, было, поцеловать ее, но она тотчас отвернула от него лицо.

– Генри! Что ты себе позволяешь!? – возмутилась девушка, искренне рассердившись на его поступок.

– Мне что, даже поцеловать тебя нельзя? – обиделся он.

– Дождись свадьбы, а там уж целуй, сколько тебе вздумается! – вскакивая с кровати, бросила на это Кристин. – За кого ты меня принимаешь?

– За твоего будущего мужа! Наша свадьба случится совсем скоро, и я подумал…

– Ты обижаешь меня, когда высказываешь подобное нетерпение! – резким тоном сказала Кристин. – Господи! Неужели ты считаешь, что я позволю тебе прикоснуться ко мне до свадьбы!?

Генри собирался, было, ответить резкостью, но вдруг подумал о том, как же порядочна и скромна его Кристин. «Ее религиозность не позволяет ей проявлять ко мне близость, ведь она чиста и непорочна как Дева Мария» – пронеслось в разуме жениха. Сам парень уже познал сладость плотских утех, и Кристин возвышалась над ним, как Вифлеемская звезда над тремя библейскими мудрецами.

Кристин выглядела оскорбленной. Она и вправду была по-настоящему оскорблена не только словами и действиями жениха, но и его надеждами на добрачные интимные отношения с ней. Губы девушки задрожали, а на глаза навернулись слезы разочарования. И этот нетерпеливый мужчина станет ее супругом? И он станет спутникомвсей ее оставшейся жизни?

– Кристин, – тихо позвал Генри, увидев, как побледнело лицо его возлюбленной.

Но та не ответила, а стала молча надевать на голову рабочий серый чепец.

– Ну, прости, моя голубка. Клянусь, что больше никогда не буду настаивать, – подойдя к невесте, искренне пообещал Генри. И, страшась прикоснуться даже к ее руке, добавил. – Просто я так люблю тебя, что все во мне горит, когда я даже просто вижу тебя.

От этих слов Кристин жутко смутилась и покраснела, но, понимая, что ее жених, как-никак, мужчина, к тому же совсем нерелигиозный, и в этот раз промолчала и пошла к двери.

– Хорошо, я верю тебе, – наконец, уже открывая дверь, сказала она жениху. – Когда ты вернешься?

– Увы, поздно: хозяйские сынки все разъезжают по клубам. А ты?

– Еще не знаю… Генри, пожалуйста, не нужно покупать мне дорогого платья, ты ведь и так потратился на замечательное свадебное кольцо. Мне пора идти. До вечера!

– До вечера! – отозвался Генри, ликуя оттого, что гнев Кристин на него прошел.

До обеда Кристин мыла большие железные кастрюли, в которых готовились супы и гарниры, но затем повариха сжалилась над уставшей девушкой и попросила ее пройтись до почты и купить чистый конверт.

«Куплю и себе пару конвертов! Давно я не писала сестрам, и, наверняка, они волнуются за меня» – решила Кристин.

Девушка зашла в свою комнату, взяла немного денег на конверты и, выйдя через черный ход, медленным прогулочным шагом направилась на почту, расположенную в двух кварталах ходьбы от особняка Гольдберг. Кристин не любила ходить по улицам в одиночестве, однако ее внимание всегда привлекали яркие витрины дорогих магазинов, и в такие минуты она размышляла, как смотрелось бы на ней то или иное платье, туфли, шляпка, сапожки… Такие размышления занимали разум уставшей от своей серой одежды девушки и наполняли длительные прогулки до почты впечатлениями. И в этот девушка не смогла пройти мимо большого магазина «Аристократ», где, как она знала, одевались сыновья ее хозяйки. Кристин смотрела на манекены, стоящие в витринах за стеклом, одетые в дорогие элегантные костюмы, и ее воображение тут же разыграло ее разуму прекрасные картины.

«Было бы здорово, если бы Генри мог позволить себе одеваться здесь! Ведь он одевается так неказисто! Кажется, его совсем не волнует, что на нем надето. Ему подошел бы этот серый сюртук с красивыми круглыми металлическими пуговицами и с белоснежным стоячим воротником, – подумала Кристин, с любовью разглядывая одежду на манекенах. – А что за восхитительное платье? Красный бархат… Ах, боюсь даже мечтать о том…»

– Мисс Глоуфорд?

Знакомый голос заставил Кристин прервать свои мечтания и обернуться.

Персоной, грубо помешавшей девушке рассматривать витрины, был граф Дрэймор. Он с улыбкой смотрел на Кристин и, кажется, был слегка удивлен, встретив ее в таком месте.

«Боже правый, я вновь встретила его! Но он застал меня за таким неблагородным занятием! Что он обо мне подумает? Что я возомнила себя королевой Англии, раз разглядываю витрины такого дорогого магазина!» – с ужасом подумала Кристин, от волнения с трудом сделав элегантный книксен.

– Добрый день, Ваше Сиятельство, – тихо сказала она, не смея взглянуть на него. Но все же, беглым взглядом пробежав по его персоне, она не могла не заметить, что он был красив и настоящим джентльменом в дорогом коричневом костюме. Но не дорогая одежда привлекала в нем девушку: ее привлекали его влажные голубые глаза и его благородное, немного чопорное лицо – лицо истинного аристократа. К тому же лорд Дрэймор всегда был чисто выбрит, а ее жених Генри брился редко и подолгу ходил с длинной темной щетиной, которая совершенно не нравилась Кристин.

– Как странно: вновь встреча, и вновь на людной улице, – улыбнулся граф, незаметно скользнув оценивающим взглядом по фигуре Кристин, и остановив его на ее красивом нежном личике. – Надеюсь, вчерашнее происшествие с сыром не навлекло на вас гнев фрау Гольдберг?

– О, нет, сэр! Ведь вы были так любезны… Вы помогли мне, – пролепетала сконфуженная девушка, радуясь тому, что граф беспокоился о ее судьбе.

– Что ж, в таком случае, я могу быть спокоен. Не желаю, чтобы вас ругали из-за меня. Чтобы ругали вообще.

Эти слова из уст графа заставили сердце Кристин забиться быстрее, и, набравшись храбрости, она взглянула прямо в голубые глаза недоступного для нее мужчины. И ее сердце упало – Кристин вдруг поняла, осознала и разумом, и сердцем, что любит этого прекрасного аристократа, любит его так, как может любить непорочная девушка, любит еще с тех пор, как впервые увидела его в церкви Вальсингама.

Лорд Дрэймор молча смотрел на бледное, но вдруг озарившееся мягким сиянием лицо Кристин и размышлял о том, что лестно было бы заполучить любовь такой красавицы. Заполучить любовь – самое чистое чувство этого невинного неземного создания, ведь граф давно пресытился любовью знатных кокеток и вульгарных девиц высшего света.

«Но невинна ли эта прелесть Кристин? Ведь она помолвлена с кучером, который, возможно, был нетерпелив и уже сорвал цветок ее девственности?» – вдруг подумал граф и решил немедленно выяснить правильность или ошибочность его подозрения: мысль о том, что Кристин была в постели с другим мужчиной, была графу неприятна и даже причинила ему душевную боль.

– Вы торопитесь, мисс Глоуфорд? – спросил он, не отрывая от нее пристального взгляда.

– Я? О, я… Не спешу, сэр… Простите, мне нужно на почту, – тихо, сбиваясь с мысли, ответила Кристин, вдруг испугавшись его дальнейших предложений: она интуитивно чувствовала, что граф проявлял к ней нескрытный интерес, но это страшило девушку, ведь она осознавала, что между ней и этим аристократом ничего быть не может. Никогда.

– В таком случае, мисс Глоуфорд, позвольте мне отвезти вас: моя карета к вашим услугам, – настойчивым тоном сказал граф, не желая упускать возможности интимного разговора, чтобы расследовать мучивший его вопрос о чистоте Кристин.

– Благодарю вас, сэр, но… Это, должно быть, неудобно для вас! – услышав слова собеседника, девушка пришла в еще больший испуг. И ведь что скажут люди, увидев, как она садится в карету графа Дрэймора, вокруг которого вертятся непристойные сплетни?

– Обещаю, никто не будет осуждать вас за эту невинную прогулку, – поняв смущение Кристин, торопливо сказал граф. – Если вы боитесь людской молвы, я заеду за вами на задний двор этого магазина – сейчас он пуст и безлюден. Ваше доброе имя не пострадает. Клянусь своей честью.

Кристин колебалась, но клятва честью и желание побыть в обществе этого джентльмена, ее возлюбленного, взяло вверх.

– Это большая честь для меня, Ваше Сиятельство. – Кристин вновь сделала книксен, но ее разум отчаянно кричал ей о том, что она совершает большую ошибку, идя на поводу у своих чувств. «Богатый лорд, аристократ, владелец огромного состояния – совершенно не тот мужчина, кому нужна любовь бедной, безродной, крестьянкой девушки!» – вновь прокричал разум, но Кристин подавила его крики, объятая желанием смотреть на своего возлюбленного и любоваться его аристократической внешностью. Ее сердце желало самых невинных вещей – слушать голос графа и знать, что ему небезразличны ни честь Кристин, ни ее доброе имя, ни ее жизнь. Но смела ли она надеяться на это? Безродная крестьянка?

– Я рад, что вы изменили свое мнение, – с улыбкой сказал граф Дрэймор, почувствовав острое удовлетворение от согласия девушки. – Что ж, не будем терять драгоценного времени: отправляйтесь на задний двор магазина и обождите моего приезда. Моему кучеру потребуется сделать круг.

Кристин была так удивлена собственной смелостью, что молча сделала очередной книксен и направилась на задний двор магазина. Лорд Дрэймор мельком взглянул по сторонам, чтобы убедиться в том, что окружающим нет никакого дела до того, что он разговаривал с нищенкой, затем сел в свою карету и приказал кучеру ехать туда, где ждала его доверчивая Кристин Глоуфорд.

Девушка ожидала графа около десяти минут, сидя на досках, расположенных у магазина, и мысли вихрем кружились в ее сознании: она и корила себя, и радовалась, и собиралась встать и уйти от греха подальше… Но не могла: едва она поднималась на ноги, какая сила притягивала ее к земле, заставляя вновь сесть на доски и ждать. Вскоре Кристин услышала цокот копыт за углом, и ее душа расцвела. Вот он! Он приехал за ней!

Карета, новенькая и сверкающая, остановилась рядом со вскочившей на ноги девушкой. Кристин показалось, что все это было лишь прекрасным сном, но, когда граф Дрэймор открыл дверцу и помог Кристин сесть в карету, девушка вдруг поняла, что не сон дал ей чудо этого тет-а-тет, а реальность.

Деликатно осведомившись, не долго ли мисс Глоуфорд томилась в ожидании, граф приказал кучеру ехать к почте. Лорд Дрэймор не имел подозрений насчет раскрытия его тайных отношений со служанкой фрау Гольдберг, ведь его кучер был французом и по-английски не понимал ни слова. К тому же, Жак Мору знал о том, что его хозяин был любителем женщин, поэтому его удивление не могла вызвать даже служанка, одетая в заплатанное серое платье, сидевшая в роскошном салоне графской кареты.

Чтобы успокоить Кристин, граф тепло улыбнулся ей, отчего она тут же вспыхнула и опустила взгляд на свои крепко сжатые ладони. Лорду Дрэймору нравилось искреннее смущение девушки, ее полуопущенный взгляд, сквозь темные густые ресницы, и румянец, покрывший ее нежные белые щеки. В этот миг он подумал, что Кристин – крестьянка Кристин! была прелестней всех дам высшего света, рожденных в пороке и проводивших в нем свою жизнь.

«Такая робкая, такая смущенная, нежная, как лебедь. Ее любовь была бы чистой и прозрачной, как горный хрусталь, без игр, интриг и ухищрений. Но я не могу запятнать свои имя и честь всего рода Дрэйморов. Один разговор – и только. К тому же эта девушка была бы опозорена еще больше меня, на нее обрушился бы шквал обвинений и упреков, а она, эта деревенская наяда, не заслуживает такой жестокой участи» – думал граф, лаская взором лицо нежное лицо Кристин.

– Мисс Глоуфорд, я не желаю ни смущать, ни оскорблять вас, но я должен задать вам вопрос, и имею надежду, что вы не станете скрывать от меня правду, какой бы горькой она ни была, – вдруг заявил лорд Дрэймор.

Кристин бросила на него обеспокоенный взор.

– Истинно ли то, что в маленьких деревнях, таких, как Вальсингам, девушки вступают в интимные отношения с мужчинами еще до брака? – прямо спросил граф, желая узнать о том, была ли Кристин чиста и девственна.

К его величайшему наслаждению Кристин густо покраснела, и ее взгляд загорелся огнем возмущения.

– Я не осведомлена о том, есть ли подобная мерзость в других местах, сэр, но у нас, в Вальсингаме, нет места пороку! – резко ответила она и нахмурилась, оскорбленная его подозрениями. – До брака наши девушки не смеют… – Она замолчала, только теперь осознав, насколько личный вопрос задал ей граф.

– И вы, мисс Глоуфорд? – вкрадчиво спросил тот, удовлетворенный и обрадованный ее возмущенным ответом.

– Я и мои сестры никогда не занимались этим грехом, сэр! Ни один мужчина не прикасался ко мне! Это… Господи, это мерзко! И вы… Вы не смеете так оскорблять меня! – Кристин была поражена наглостью графа, но ответила ему, посчитав, что у него были нехорошие подозрения насчет ее добродетели.

«А вдруг это Генри распустил такие слухи? Он так нетерпелив и так жаждет брачной ночи! Что, если он распустил эту мерзость, а она дошла до ушей лорда Дрэймора? Господь всемогущий, должно быть, теперь он считает меня непорядочной распутной девицей! Ах, какой позор!» – с болью в душе подумала Кристин и, в порыве отчаяния, закрыла лицо ладонями.

– Сэр, я не знаю… Кто сказал вам это? Это ложь! – глухо воскликнула расстроенная девушка. По ее щекам потекли слезы горечи. – Я порядочная девушка! Я никогда бы…

Душу бедной Кристин наполнила боль за поруганную репутацию. Она была ошеломлена и глубоко огорчена: сплетники очернили ее, порядочную девушку, в глазах графа! Но еще больнее ей было оттого, что ее возлюбленный пошел на поводу у гадких сплетен и посчитал ее низкой падшей женщиной.

Однако наивная Кристин даже не догадывалась о том, какую радость принесли лорду Дрэймору ее слезы! Ведь эти крохотные капли были символом чистоты, которые оправдали девушку в глазах пресыщенного пороком знатного повесы. Граф знал, что деревенские девушки – не мастерицы притворства, и их бесхитростные неразвращенные умы не могут не оскорбиться подобными вопросами.

«Значит, Кристин еще не была с мужчиной, и, хоть я и не собираюсь соблазнять ее, как лестно и сладостно знать о том, что эта красавица чиста, как скрытое от людских глаз горное озеро!» – самодовольно подумал граф, взирая на горестный плач девушки.

– Прошу вас простить мою жестокость. Я не желал обидеть вас, – мягко сказал он и, осторожно отняв ладони Кристин от ее лица, сжал их в своих.

Она вздрогнула от этого прикосновения, и удивление заставило ее слезы высохнуть: лорд Дрэймор взял ее ладони, загрубевшие от тяжелой работы и покрытые мозолями, не брезгуя ими!

«Разве это возможно? Граф Дрэймор, мой недосягаемый возлюбленный, держит мои руки в своих и утешает меня! Какая неловкость!» – пронеслось в мозгу девушки. Но она не отняла своих рук.

Граф крепко сжал ее ладони, но затем отпустил их, чувствуя неловкость и неуместность своего необдуманного поступка, но его привязанность к крестьянке Кристин лишь возросла. Этот короткий физический контакт – всего лишь соприкосновение ладоней был подобен дождю, воскресившим засохшие цветы: и лорд, и Кристин почувствовали незримую перемену в их жизнях, вызванную очаровательным поступком мужчины, утешающего плачущую девушку.

– Вашему жениху несказанно повезло, мисс Глоуфорд: ему достанется такая прекрасная и очаровательная супруга, – с улыбкой сказал граф, желая сгладить возникнувшее между ними смущение.

«Как он узнал о Генри?» – насторожилась Кристин. А ведь при вчерашней встрече она солгала ему, сказав, что свободна, и нарочно прятала за спиной руку с обручальным кольцом, чтобы граф не увидел это клеймо ее скоропалительной помолвки с Генри.

– Фрау Гольдберг поведала мне, что скоро вы станете женой ее кучера, – пояснил граф, увидев недоумение на лице девушки.

– Фрау Гольдберг хорошо ко мне отнеслась, – отозвалась Кристин, пытаясь перевести разговор в другое русло. – Она помогла мне, когда я приехала в Лондон, приютила и дала работу, несмотря на то, что у меня не было ни одной рекомендации.

– Я премного благодарен ей за это, но сожалею о том, что вы не обратились ко мне, вашему лендлорду. Уверяю вас, сделай это, вы получили бы место более достойное, чем кухня, где вы утруждаете себя черным трудом.

– О, Ваше Сиятельство, право, у меня и мысли не было о том, чтобы обратиться к вам! Но, поверьте, у меня были причины! Мне казалось, что… – Но Кристин замолчала, не желая обидеть графа.

– Что, мисс Глоуфорд? – настойчиво спросил он, взглянув в ее глаза.

– Мне казалось, сэр, что вам будет в тягость просьба нищенки… Я не хотела беспокоить вас. Ведь вы имеете дела более важные, чем устраивать на приличное место грязную крестьянку, – честно призналась Кристин, опустив взгляд на свои ладони.

– Ваше заблуждение – это признак недоверия. Мне жаль, что вы не доверяете мне, мисс Глоуфорд, – холодно сказал на это лорд.

Кристин показалось, что ее признание обидело собеседника, но оправдаться в его глазах ей не удалось бы – у девушки не было никаких оправданий. Поэтому, прикусив от отчаяния губу, бедная Кристин повернула лицо к окну и сделала вид, будто смотрит на мелькавшие за ним улицы.

Граф был в расстроенных чувствах: недоверие Кристин задело его гордость.

На время в карете воцарилась тишина, и шум улиц и цоканье копыт лошадей ворвались в это пространство, наполненное холодностью лорда Дрэймора и огорчением Кристин, которая уже тысячу раз успела пожалеть о том, что поддалась чувствам и села в эту карету.

– И все же, как вы оказались в Лондоне? – вдруг прервал это тягостное молчание граф, уже менее холодным тоном, не желая тратить драгоценное время: карета была уже близка к почте.

– Мой жених Генри привез меня и устроил в доме фрау Гольдберг, – с готовностью ответила Кристин, обрадованная переменой в его настроении. – Он приехал в Вальсингам, навестить родственников, там мы и встретились, сэр. Затем мы решили пожениться, и Генри забрал меня к себе в Лондон.

– Но как же ваши сестры?

– Они уважают мой выбор, сэр. К тому же я приехала сюда, чтобы помогать им. Я покупаю хорошие вещи и одежду и отсылаю их сестрам. Генри тоже любит Кейт и Кэсси, сэр, и вкладывает в подарки к ним много денег.

– Ваш жених весьма благороден, – благодушным тоном заметил граф, но в душе смеялся над этим кучером, сумевшим приобрести себе в невесты такую розу.

– О, сэр, Генри – замечательный! Мы пригласили Кейт и Кэсси на нашу свадьбу, и они пообещали приехать. Я хочу показать им Лондон, к тому же, ваш друг, виконт Уилворт, занимается с Кэсси какими-то упражнениями, и я хочу взглянуть, есть ли у нее улучшения. О, мы приехали… Но как я смогу выйти? Здесь столько людей! Что они обо мне подумают? Ах, сэр, мне не следовало садиться в вашу карету! – тихо воскликнула девушка, тревожась за свою репутацию.

– Не беспокойтесь, милая Кристин, мой кучер сделает все за вас, – мягко сказал ей лорд Дрэймор и покинул карету, оставив девушку краснеть и смущаться оттого, что назвал ее «милая Кристин».

Кучер слез с козел, и граф обратился к нему на французском языке.

– Что вам требуется на почте, мисс Глоуфорд? – вдруг осведомился граф у Кристин через открытое, но убранное шторой, окно кареты.

– Четыре конверта, сэр, – ответила она и с боязнью протянула лорду деньги, но тот проигнорировал этот ее жест и вновь обратился к кучеру.

Жан Мору молча кивнул, направился к зданию почты и вскоре вернулся с четырьмя чистыми конвертами. Лорд Дрэймор забрал покупку, приказал кучеру вернуть карету обратно на задний двор магазина, сел в карету и отдал ошеломленной Кристин ее конверты.

– Ваше Сиятельство, моей признательности к вам нет границ… Вы так благородны, сэр! – смущенно пролепетала девушка, прижав конверты к своей груди.

– Рад помочь вам, мисс Глоуфорд, – улыбнулся граф. – Мы заедем в задний двор магазина, и вы покинете карету там, чтобы на ваше доброе имя не упала тень подозрений. Я знаю, что сплетни портят жизнь. Да и насчет моей злополучной персоны ходит столько грязных и порочащих мое имя сплетен, что я натурально устал от них.

– О, сэр, я уверена, что порядочней вас человека не найти! – воскликнула Кристин, теперь искренне поверившая в лживость всех этих ужасных сплетен.

– Я дорожу вашим мнением, мисс Глоуфорд, и рад, что вы не впали в заблуждение. – Граф и вправду был рад тому, что ему удалось усыпить бдительность Кристин, ведь желал, чтобы она думала о нем исключительно как о высокоморальном человеке.

От слов графа Кристин смутилась, покраснела и не нашла слов для ответа.

Карета заехала на задний двор магазина.

Лорд Дрэймор любезно пожелал Кристин счастливого брака и здоровых детишек, а Кристин сумела лишь пролепетать слова благодарности и поспешила покинуть карету. Когда карета скрылась за углом, девушка присела на все те же доски и пыталась успокоиться: ее била мелкая дрожь, и, глубоко дыша, ошеломленная любезностью к ней графа, Кристин пыталась понять мотивы его поведения. Она была полна уверенности в том, что лорд Дрэймор предложил довезти ее до почты, руководясь отнюдь не хорошим тоном, ведь помнила то, как он прикоснулся к ее ладоням и каким полным восхищения взглядом он смотрел на нее. Кристин вернулась в дом фрау Гольдберг и, отказавшись от часа отдыха, принялась чистить овощи, но, когда ее подруги обращались к ней, она не отзывалась, поглощенная мыслями и волшебными воспоминаниями. Влюбленная девушка все еще видела перед собой графа Дрэймора, слышала его голос и чувствовала запах его дорогого мужского парфюма.

– Кристин! Да что с тобой? Не дозовешься до тебя! – недовольно обратилась к ней повариха, подойдя к ней почти вплотную.

Кристин тотчас очнулась от своих мыслей и рассеяно посмотрела на повариху.

– О, простите меня… Просто я думаю о своей свадьбе, – придумала она повод своей задумчивости.

– О свадьбе? – Повариха тут же смягчилась, а девушки заохали. – Моя ты птичка! Ну, думай, думай! Когда я выходила замуж, то тоже сутками напролет только о свадьбе и думала.

Кристин фальшиво улыбнулась и вернулась к своим мечтам, и они не покидали ее до самого конца рабочего дня. Вечером она пришла в свою маленькую, убого обставленную комнату, переоделась в ночное платье, легла в кровать, но не могла заснуть.

«Ах, лорд Дрэймор, как вы прекрасны! Ваша доброта не знает границ, а ваша душа полна богатств! Вы обладаете всем, что ищет в мужчине порядочная девушка! Но вы никогда не обратите на меня внимания. А ведь я люблю вас, люблю всей душой! Но мне суждено стать женой Генри и спать с ним… Бр-р-р! Он будет трогать меня своим грубыми пальцами… А ваши ладони, дорогой граф, были такими нежными!» – думала она. Эти мысли и жалость к себе заставили девушку горько заплакать. С этой минуты Генри стал противен ей, и она с болью думала о том, что, и вправду, могла обратиться за помощью к графу Дрэймору, а не хвататься за предложение Генри. Но былое не вернешь, и упущенные возможности не повторятся, и Кристин знала эту истину. И она была благодарна жениху, так благодарна, что готова была стать его женой, не чувствуя к нему ни капли любви и не желая проводить с ним брачные ночи. Однако, когда Генри пришел, усталый и голодный, Кристин притворилась спящей, чтобы не подниматься с теплой постели и не готовить ему ужин, а парень, до смерти влюбленный в свою невесту, нежно взглянул на нее и, стараясь не шуметь, принялся готовить для себя позднюю трапезу.

– Спокойной ночи, любимая. Сладких снов! – прошептал он, ласково взглянув на Кристин, отвернувшуюся лицом к стене.

По щеке девушки пробежала слеза горечи.

«Его любовь ко мне так сильна, что, придя измученный с работы, он не будит меня. А я неблагодарная и бездушная! Отчего я полюбила не его, а этого графа? Как бы я желала любить Генри всем сердцем! Но любовь для нас, нищих крестьянок – лишь несбыточная мечта! Однако я многим обязана моему верному Генри, поэтому стану его женой и рожу ему детей. Он не будет страдать оттого, что мое глупое сердце приняло такое ошибочное решение!» – раскаянно подумала Кристин. Угрызения совести так замучили ее, что она поднялась с постели.

– Тебе следовало разбудить меня – ласково упрекнула она Генри, подходя к нему. – Я сама приготовлю тебе ужин. Незачем тебе, уставшему, тратить силы на то, что обязана делать я.

– Нет, любимая, ты устала не меньше моего. Я сам все сделаю. Ложись спать, – сказал он, торопливо отворачиваясь от Кристин, чтобы не смотреть на нее, облаченную в одну лишь ночную рубашку.

Кристин улыбнулась и присела на кровать.

– Знаешь, что, Генри? – тихо спросила она. – Я была неправа.

– Что? О чем ты? – переспросил тот, разжигая в печке угли.

– Я запретила тебе целовать меня до свадьбы, но сегодня поняла, что с моей стороны этот запрет – невероятная жестокость. Ты можешь поцеловать меня.

Генри поспешно обернулся: Кристин сидела на кровати, укутавшись в одеяло, но ее длинные темные волосы разметались по плечам и делали ее прекрасной. Парня не пришлось долго упрашивать: он опустился перед невестой на колени, нежно взял ее тонкое лицо в свои большие грубые ладони и трепетным поцелуем поцеловал ее прямо в губы, а Кристин в это время сжимала пальцами одеяло, принуждая себя не отворачивать лицо и отвечать на поцелуи Генри.

– Ах, Крис, как я люблю тебя! – горячо прошептал Генри, все еще наслаждаясь поцелуями любимой девушки.

– Я буду тебе хорошей женой, – глухо сказал Кристин. – Ты никогда не пожалеешь о том, что женился на мне. Я обещаю тебе.

Этой светлой лунной ночью Кристин не спала, но смотрела на жениха, крепко спящего на полу, и была твердо намерена сделать его самым счастливым мужчиной на свете. А тот уснул, полный счастья, ведь его любимая Кристин позволила ему поцеловать себя.

Глава 27

Лорд Дрэймор не выходил в свет и из дому вообще уже третий день кряду. Этого прожженного ловеласа не оставляли мысли о прекрасной скромной крестьянке Кристин Глоуфорд, о ее смущенной улыбке и стыдливом взгляде, что пленили его каждый раз, когда девушка встречалась глазами с глазами графа. Как хороша, как воистину пленительна и чиста была ее красота! Граф думал о Кристин ежечасно, ежесекундно. Его разум ясно осознавал, что эта крестьянка завладела его сердцем, заставила мучиться терзаниями любви к ней и желанием сделать ее своей. Однако трезвый рассудок и холодный расчет напоминали лорду о том, что он принадлежит к старинному знатному роду и высшему свету Англии: лорд Дрэймор был родственником, хоть и дальним, самого царствующего короля, и здравый смысл кричал ему о том, что, насколько бы ни была велика его любовь к Кристин, он не может связать свою жизнь с такой, увы! низкородной особой. Лорд Дрэймор знал о том, что Кристин была запретным для него плодом, но перед его глазами не исчезал ее образ. Кристин пленяла графа своими восхитительными карими глазами – они, словно розовый сладкий туман, обволакивали разум влюбленного графа и наполняли его преступными мечтаниями. Но, несмотря на волшебство любви, лорд Колин Дрэймор – один из знатнейших лордов Англии, не давал чувствам победить его разум и рассудок.

«Стоит признаться самому себе: я люблю ее. Она дорога мне, как не была дорога ни одна из женщин, что окружали меня. Но, если я признаюсь ей о своих чувствах, я буду уничтожен. Если я сделаю Кристин своей любовницей или содержанкой, высший свет не только Англии, но и всей Европы, сделает меня изгоем, отринет меня. Ведь мой приятель Томас Вэлскотт – любитель нищенок уже поплатился за то, что связался с горничной: его облили грязью, растоптали его имя и репутацию, изгнали со двора! И сейчас он влачит свои дни где-то в глуши, далеко от людей, от Лондона, от самой жизни! Но я не позволю моей горячей и глупой любви к крестьянке руководить мною! Я – господин, если не своих чувств, то поступков, и я забуду ее. Зачем только я предложил ей сесть в мою карету? Напрасно! Что заставило меня беседовать с ней и внимать ее мелодичному голосу? Следовало пройти мимо, не заметить ее, но, вопреки здравому смыслу, я пригласил ее в свою карету, разговаривал с ней и чувствовал непомерное счастье от ее присутствия, от ее искреннего возмущения моим оскорбительным вопросом, от ее смущения, стыдливости… Кристин, милая скромница, зачем только ты появилась в моей жизни? С тех пор, как я увидел тебя растерянную, на мосту, когда мой грубиян-кучер едва не лишил тебя жизни, моя собственная жизнь наполнилась сладостью и горечью одновременно. Я полон невыносимой любви к тебе, однако не могу сделать тебя даже своей содержанкой! И ты… Разве ты, непорочная Дева, согласилась бы на такой позор, на такой грех? Ты так чиста и религиозна! Скажи, как мне забыть тебя? Я должен найти противоядие против этой ядовитой страсти!» – с отчаянием думал граф, словно в бреду расхаживая по покоям и длинным коридорам своего особняка, отказываясь от еды и воды. Сон не шел к нему – его разум был воспален любовью к Кристин и ныл, как рана – тяжелая, глубокая, больная рана, покрытая солью беспощадного самоистязания.

«Не стоит находиться в одиночестве – ведь именно оно заставляет меня думать о Кристин. Мне необходимо развеяться и охладить мой измученный горячкой разум. Думаю, следует посетить джентльменский клуб и провести вечер за игрой в покер. Уверен: именно покер исцелит меня от безумия» – наконец, после долгих раздумий решил граф и, приняв ванну, плотно поужинав и надев элегантный костюм, сел в карету и направился в игорный клуб, куда допускались лишь джентльмены высшего света империи. Лорд Дрэймор был небольшим поклонником игры в покер, однако, когда играл, он или выигрывал большие суммы или проигрывал, но не более того, сколько рассчитывал проиграть – в нужный момент холодный рассудок останавливал его, что всегда позволяло графу выйти из игры без жертв и печальных последствий.

«Так следует поступить и с Кристин: эта игра не стоит свеч» – мрачно подумал граф, заходя в большой роскошный холл клуба, где его тотчас же приветствовали его друзья и приятели. Сам лорд Дрэймор перебросился с друзьями шутками, обсудил с ними последние новости и события, происходящие в империи и мире, а, когда один из приятелей заметил, что граф едва ли не целую неделю не показывался в свете, тот ответил, что приболел и его личный врач прописал ему постельный режим, который и вернул ему силы и здоровье.

– Гольдберг! И ты здесь, приятель! – приветливо воскликнул граф, увидев в холле Вильгельма Гольдберга – старшего сына фрау Гольдберг, у которой, как он знал, служила девушка, укравшая его сердце.

Вильгельм Гольдберг, или Вилли, как прозвали юношу в тесной джентльменской компании, направился к лорду Дрэймору, с которым его связывала общая слабость к прекрасному полу.

– А, Колин! Давно тебя не видел! – с немецким акцентом сказал Вилли.

– Меня беспокоило легкое физическое недомогание, – в очередной раз солгал граф. – Однако сейчас я здесь и готов обыграть в покер и тебя, и всех этих распущенных павлинов.

– Что ж, рад видеть тебя в отличном расположении духа! Сегодня я готов играть по-крупному, поэтому, береги свои фунты, друг мой, – с самодовольной ухмылкой парировал молодой немец.

– Боюсь, Вилли, сегодня твои немецкие марки окажутся в моем английском кармане. Однако, приятель, что нового?

– Перемены. Отец уезжает в Пруссию. Зовет и меня.

– Так поезжай. Думаю, поездка на Родину пойдет тебе на пользу.

– Да, признаться, я скучаю по своей стране… И, поверь мне, английские дамы не так хороши, как те, что я оставил в Пруссии.

Вильгельм был большим ценителем женской красоты, что и позволило ему легко найти общий язык с графом Дрэймором.

– Так ты не жалуешь наших красавиц? Узнай об этом сами девы, они растерзали бы тебя за святотатство, – усмехнулся на это граф.

Друзья вышли на балкон, выкурить по дорогой сигаре.

– Английские девицы слишком бледны. Их красота настолько блеклая, что мне приходиться закрывать глаза, когда я уединяюсь с одной из них. С тех самых пор, как я прибыл в Англию, я нашел лишь одну по-настоящему красивую девушку, должно быть, единственную во всей вашей огромной империи. Но, к моему огорчению, она – девка с кухни моей матери, поэтому и она не в счет, – сказал Вилли и глубоко затянулся своей сигарой.

– Знаю, о ком ты. Кристин Глоуфорд? – нахмурился лорд Дрэймор, недовольный тем, что немецкий охотник за женскими юбками заметил красоту Кристин.

– О, так ты уже знаком с ней? – усмехнулся Вилли, заметив, что его друг стал чересчур серьезным. – Однако, прыткости тебе не занимать!

– Ты неправильно истолковал ситуацию, Вилли. Кристин – крестьянка моей деревни, – сухо пояснил граф, все еще хмурясь. – Эта почти исчезнувшая с лица Земли деревушка досталась мне в наследство вместе с большим поместьем, поэтому придержи-ка свое буйное воображение.

– Тогда следует поздравить тебя с таким восхитительным приобретением, – ничуть не смутившись, отозвался на это немец. – И деревня, и эта красивая девчонка, так или иначе, имеют свою ценность.

– Вижу, скромница Кристин пришлась тебе по душе? – поинтересовался граф у друга, желая выяснить его отношения с девушкой.

– О, да, я даже намеревался сделать эту красавицу своей любовницей, – небрежно бросил тот.

«Он посмел предложить ей такую позорную жизнь?» – вознегодовал граф. Несмотря на то, что любовь к Кристин причиняла ему мучения, он высоко ценил моральные качества девушки, ее чистоту и искренность. А этот нахальный немец выразился о ней таким безразличным тоном, будто говорил об уличной девке!

– Но как ты мог? Разве мнение света ничего не значит для тебя? Для английской знати ты оказался бы предателем и отщепенцем. Представитель высшего света Англии не имеет права состоять в любовных отношениях с крестьянкой, и ты осведомлен об это не менее моего, – осторожно поинтересовался граф.

– Мнение света? Отчего оно должно интересовать меня? – рассмеялся Вилли. – Разве все эти порочные лица, окружающие нас, имеют право указывать нам, как жить и с кем развлекаться в постели? Нет уж: в моей постели будут все женщины, которых я сочту достойными этой высокой чести.

– Да ты смельчак, – усмехнулся граф: мысли друга понравились ему и передались ему же, подавляя угрызения совести и все более уничтожая противодействие здравого смысла. – Но, так что же? Кристин согласилась?

– Я был бы не прочь поразвлечься с ней, но она помешана на вере. Я остановил эту милашку на черной лестнице и прямо предложил ей честный расклад и обещал сделать ее жизнь сказкой, если она отдаст мне свое тело и немного любви и ласки. Но, что ты думаешь? Она покраснела от гнева и возмущенно вскричала, что я оскорбил ее и что мое предложение противно ей, а затем заявила, что, предложи я вновь ей бесчестье, она расскажет обо всем моей матушке и уволится. И в тот момент она была чудо как хороша.

– Вот как? Значит, скромница Кристин отвергла тебя, наглец ты эдакий? – полный радости и удовлетворения от услышанного, усмехнулся лорд Дрэймор.

– Именно. Поэтому я решил больше никогда не связываться с ней: пусть работает, выходит замуж за кучера и плодит нищету. – Вилли равнодушно пожал плечами. – Однако, должен признаться, она не просто выставила себя порядочной девицей – она такая и есть. Эта красотка не похожа на городских вертихвосток – чересчур правильная. Редкий сорт. Но с чего ты интересуешься, Колин? Эта красавица вскружила голову и тебе?

– Вилли, Вилли… Вновь ты за свое. Эта крестьянка попала в Лондон прямиком из моего Вальсингама, и, конечно, мне любопытно узнать о ее судьбе. К тому же я знаком с ее семьей и могу утверждать, что она, и в самом деле, чрезвычайно порядочная и скромная девушка. Но связываться с ней, с прислугой, было бы моим самоубийством, – серьезно ответил на это граф.

– Вот я раскусил тебя, дружище: девчонка свела тебя с ума, но мнение света держит тебя в узде, – с улыбкой сказал Вилли. – Можешь делать вид, будто я болтаю чепуху, однако, мы оба знаем, каковы твои истинные мысли.

– Ты ошибаешься, – резко бросил лорд Дрэймор, несколько уязвленный прозорливостью своего немецкого друга. – Пойдем уже в зал, иначе, новую партию начнут без нас.

Друзья молча вернулись в зал, но граф Дрэймор играл из рук вон плохо: его разум было полон мыслей о том, что Кристин категорически отказала Вилли стать его любовницей, и это сделало ее еще привлекательней в глазах и без того утонувшего в любви к ней графа. Он желал покорить эту неприступную красавицу, украсть и опорочить ее чистоту. Так пленителен был образ Кристин, словно белое пламя обжигающий мысли лорда Дрэймора, что этому знатному мужу потребовалось торопливо покинуть джентльменский клуб, чтобы остаться наедине с самим собой и принять окончательное решение.

«Она должна быть моей. Эта девушка должна быть только со мной!» – было страстным решением графа, теперь полного совершеннейшего безразличия к мнению высшего света. Слова Вильгельма Гольдберга отбросили все его сомнения и страхи, и граф вознамерился увезти прелестную Кристин далеко от Лондона, туда, где сплетни не ранят чистую ранимую душу девушки. Лорд принял твердое решение, что увезет свою наяду в глушь, где будет жить с ней, как с супругой, пусть и незаконной, но наслаждаясь ее любовью и чистотой.

Принятое решение заставило графа приступить к решительным действиям, поэтому следующим же утром он написал Кристин записку, в которой просил девушку прийти на встречу с ним. Передав короткое послание своему французу-кучеру, граф послал его отыскать Кристин и строго-настрого приказал отдать записку лишь самой девушке.

Жан Моро исполнил приказ своего нанимателя в точности: Кристин получила записку, удивилась, но внимательно прочла содержимое сего послания.


«Возможно, эти строки отвлекают Вас, мисс Глоуфорд, однако Вы должны знать, что с тех пор, как мы с Вами имели такие неожиданные, но приятные встречи на улицах Лондона, происходит что-то неосознанное и полное волнений. Настоятельно прошу Вас свидеться со мной, в любое удобное для Вас время и место. Нам необходимо встретиться. Свою записку отдайте моему кучеру.

С уважением, лорд Дрэймор»


Прочтя записку, Кристин торопливо бросила ее в огонь очага, зашла в свою комнату, нацарапала пером и чернилами на клочке серой бумаги: «Заброшенный сад. Воскресенье, семь вечера» и, втайне от чужих глаз, передала записку кучеру графа. Жан Моро взглянул на Кристин, и на его лице расплылась понимающая улыбка, но, ни слова не сказав, он забрал записку девушки и удалился.

«Что же происходит? Почему лорд Дрэймор настаивает на встрече? Неужели ему, лендлорду Вальсингама, пришли дурные вести? Возможно, это касается моих сестер? Ах, скорее бы настало воскресенье! Так невыносимы эти тягостное ожидание и тяжелые догадки!» – с волнением и тревогой подумала Кристин, склоняясь к мысли, что лорд Дрэймор желал сообщить ей что-то неприятное о Кэсси и Кейт. – Хоть бы сестры были живы и здоровы!»

Однако разум велел Кристин умолчать о будущей встрече с лордом Дрэймором, чтобы ее волнения и тревога за сестер не передались и Генри.

– В воскресенье я хотела бы встретиться со старой подругой. Ты не против, милый? Мы давно не виделись, а мне так одиноко в Лондоне, – солгала Кристин, не желая говорить жениху о том, что «старой подругой» был граф Дрэймор.

«Ах, я вновь солгала Генри! И что толкнуло меня на такой гадкий поступок? Однако мне нечего бояться, ведь это – белая ложь… Генри недолюбливает графа, и, если узнает о нашей с ним встрече, не даст мне и шагу ступить! А ведь у того есть для меня чрезвычайно важные новости!» – пронеслось в голове девушки.

– Что ты, любовь моя, разве могу я быть против? Забывать старых друзей – последнее дело! – простодушно ответил ей Генри, доверяющий невесте так, как самые рьяные последователи религий доверяют своим богам.

Сердце девушки тут же наполнили угрызения совести, но она вымученно улыбнулась и поклялась себе разъяснить графу Дрэймору, что им не следует встречаться, что эти встречи – огромная ошибка, что она счастлива с Генри и…

«Кого я обманываю? Я не хочу быть женой кучера! – прервала свои размышления Кристин, и ее душу тотчас наполнила горечь несбыточных мечтаний, но один лишь взгляд на Генри, любящего ее бескорыстно и честно, заставил сердце девушки дрогнуть под напором светлых чувств. – Нет, я не могу оставить его! Мой Генри никогда не узнает о том, что моя любовь принадлежит тому, кому она, увы, а может, к счастью, не нужна. Я порядочная девушка. Я благодарна Генри за все, что он сделал, делает и сделает для меня в будущем. И, надеюсь, после свадьбы я полюблю его»

– Какое имя будет носить наш первенец? – желая прогнать сомнения и угрызения совести, поинтересовалась Кристин у жениха.

– Если это будет мальчик, назовем его Оливером, а если девочка – Розой, – с улыбкой ответил Генри.

– Красивые имена, – улыбнувшись, сказала на это Кристин. – Но второго мальчика назовем Робертом, в честь моего отца.

– Как скажешь, родная. Уверен, наши дети будут умными и здоровыми малыми. Мальчиков я буду катать на козлах своей кареты, а ты будешь учить наших дочек всяким женским премудростям. Может, к тому времени, как они подрастут, мы накопим денег на маленький домик и будем жить за городом, чтобы дети не дышали вонью Лондона, а резвились на свежем воздухе, – поделился своими планами Генри. – Я буду работать сверхурочно, чтобы вы ни в чем не чувствовали недостатка.

– Ты будешь замечательным и заботливым отцом, – тихо сказала Кристин, пораженная тем, как подробно он видел их будущую жизнь, а ведь девушка даже не задумывалась о том, что ждет ее впереди, и жила горьким настоящим.

Генри усмехнулся и поцеловал невесту в губы, и в этот раз Кристин не отвернула от него своего лица.

«Как несправедлива я была, поставив его на ступень ниже лорда Дрэймора! Ведь Генри ничем его не хуже! Как он заботлив! Несмотря на его грубоватую нежность, в каждом его взгляде и прикосновении, я чувствую его любовь ко мне. Я буду счастлива с ним, и принесу счастье и ему» – думала девушка, робко отвечая на мягкие поцелуи жениха.

Когда наступило холодное, но солнечное воскресенье, Кристин облачилась в лучшее свое платье, сняла с волос ненавистный ей рабочий серый чепец и надела новый, белый с кружевами – подарок заботливого жениха. Убедившись в том, что выглядит прелестно, девушка села в дешевый экипаж и приказала везти ее в старый, лондонский, давно заброшенный парк, расположенный на самой окраине города. Кристин нарочно назначила встречу с лордом Дрэймором в этом безлюдном месте, так как боялась за свою репутацию, ведь, увидев ее с графом Дрэймором (сплетни о котором знал и Генри, и фрау Гольдберг) люди тут же раздули бы скандал на ровном месте. Девушка медленно шла по заросшим сухой травой тропинкам, и ее душа дрожала от догадок того, что намеревался поведать ей сам лендлорд Вальсингама, которого она любила своим неискушенным девственным сердцем.

«Как я боюсь этой встречи! Он так настаивал на ней, даже потребовал! Какие волнения тревожат его? Господи, каким загадочным было его послание… Сколько мыслей тревожат мой разум, закрадываются в душу и рождают тщетные надежду на то, что наша встреча изменит всю мою жизнь… Но это невозможно: он – лондонский вельможа и никогда не снизойдет до меня» – с горечью думала Кристин, сжимая от волнения свой белый кружевной платок. – Должно быть, речь пойдет о Кэтрин и Кэсси… Но тогда для чего такая таинственность? Ведь граф мог описать сложившуюся ситуацию в письме, а не настаивать на скорой встрече, которая, естественно, не принесет мне ничего, кроме тревог!»


***


Лорд Дрэймор, уже давно прибывший на место встречи, ждал появления Кристин. Полный нетерпения, он мял в руках свои дорогие кожаные перчатки. Молодой лорд был полон решимости признаться Кристин в своих нежных чувствах и подчинить себе ее жизнь, желая заставить ее принять предложение подобное тому, что сделал девушке Вильгельм Гольдберг.

«Но она так скромна, моя темноволосая Афродита… Даст ли она свое драгоценное согласие на это дерзкое и недостойное ее чистоты предложение? Она отказала Вилли! Но разве испытывала она к нему хоть каплю привязанности и любви? Но любит ли она меня? Как узнать вопрос на этот ответ? Как заглянуть вглубь ее светлой души? О, вот и она, прекрасна, как никогда… Такое милое платье… Она всегда должна носить подобные… Нет, лучше! Она будет носить шелк и бархат! Я оденуее, как английскую королеву, и она будет предана мне, эта непорочная роза, выросшая для ухода за ней заботливым любящим садовником!» – размышлял пораженный красотою Кристин, идущей ему на встречу, лорд Дрэймор.

Девушка боязливо подошла к графу, вспыхнула как маков цвет и сделала книксен, строя догадки о том, что желает сообщить ей ее недосягаемый возлюбленный. Кристин была полна уверенности в том, что граф был не осведомлен о ее чувствах к нему, и надеялась, что никогда и не узнает о них. Ведь на них он ответит лишь насмешкой, оскорбленный тем, что крестьянская девка позволила себе видеть его в своих недостойных мечтаниях.

Лорд Дрэймор вежливо поклонился Кристин, словно та была не девчонкой с кухни, исполняющей черную работу, а настоящей леди, и деликатно поднял девушку от книксена. Когда обнаженные ладони графа осторожно коснулись талии смущенной Кристин, она вздрогнула и взглянула на графа непонимающим, полным удивления взглядом, и заметила, что он был смущен не менее нее. Красивые глаза графа смотрели на Кристин со странным сиянием, словно миниатюрная свеча освещала их изнутри.

– Дорогая мисс Глоуфорд, я был полон сомнений в том, придете ли вы, – взволнованным тоном сказал лорд Дрэймор, отнимая свои ладони от тонкой талии девушки.

– О, сэр, я не могла не прийти! Что стряслось? Что-то с моими сестрами? – встревоженно воскликнула Кристин.

– Кристин! Милая Кристин! Вы так взволнованы! Ваша тревога за сестер делает вам честь! – Граф был глубоко тронут неподдельным волнением девушки, и, не стерпев нахлынувшей на него нежности, он схватил ладонь Кристин, притянул ее к своим губам, поцеловал ее, а затем взял другую ее ладонь и притянул девушку к себе.

Совершенно не ожидавшая подобного поворота событий и столь неистового поведения лорда Дрэймора, девушка безумно испугалась, ведь никогда раньше не была в объятиях мужчины. Но ступор и испуг не позволили ей оттолкнуть графа, которой одной рукой обнимал ее за талию, а второй удерживал ее ладонь у своих губ и покрывал ее горячими поцелуями.

«Я, должно быть, сплю… Он целует мои руки! Мои загрубевшие, некрасивые руки! Ах, что это с ним? Он похож на умалишенного! Его поведение безрассудно!» – с ужасом подумала Кристин, не имея возможности прогнать охватившее ее томление.

– Нет, сэр… Что вы делаете?! Прошу вас, оставьте меня! Это так неприлично! – наконец, смогла возмущенно воскликнуть она и попыталась высвободиться из объятий лорда Дрэймора, но тот лишь сильнее прижал ее к себе.

– Кристин, моя прекрасная, бесподобная, хрупкая Кристин! Я не в силах больше скрывать моих чувств! Я люблю тебя! Люблю безумно! Впервые увидев тебя в Вальсингаме, я не мог отвести от тебя взгляда! Ты заполнила собой всего меня, мое сердце, мою душу! Даже разум отказался подчиняться мне! Я был напуган силой своей любви к тебе и сбежал в Лондон! Но, вновь увидев тебя, твое личико, услышав твой нежный голос, я осознал, что люблю тебя вдвое сильнее! Неземная, чистая, прекрасная Кристин!

Девушка опешила от этих слов, сопровождающихся многократными поцелуями ее ладони, и это признание устрашило ее. Да, Кристин мечтала о любви к ней лорда Дрэймора, однако, получив желаемое, она страшилась такого щедрого подарка судьбы. Ведь она поклялась Богу стать преданной супругой Генри! Так зачем нужно это лестное признание? Отчего граф не сказал ей этих слов раньше, до того, как она дала клятву другому мужчине?

– Что вы, сэр… – смутилась она, не зная, что ответить. – Это невозможно! Это выше моего понимания! Я всего лишь бедная крестьянка! Ах, вы смеетесь надо мной!

– Ни тени насмешки, ни тени обмана, Кристин! Клянусь небесами, я не лгу! Я покинул Риверсхольд, чтобы забыть тебя, но провидица-судьба вновь свела наши пути! Наша встреча была дарована нам свыше! – горячо настаивал граф, отдавшись во власть своих чувств. – Ты нужна мне, как вода, как пища, как воздух! Твой образ преследует меня…

– Нет, сэр, как я могу поверить? – перебила графа Кристин: и вправду, она ничуть не поверила его словам, ведь считала, что подобное происходит лишь в сказках.

– Как ты можешь поверить? Как я могу верить себе? Я настолько влюблен в тебя, моя наяда, что готов на все, лишь бы ты была моей!

– Боже правый, сэр… Как вы можете говорить такое? – ахнула ошарашенная такой наглостью девушка.

– Могу, любовь моя, и в этом мне есть оправдание: я схожу с ума по тебе! Ты должна уехать со мной! – решительным тоном заявил граф, не выпуская девушку из своих крепких любящих объятий.

– Уехать? – нахмурившись, переспросила девушка, не прекращая попыток освободиться. – Уехать с вами, как последняя гулящая девка?

– Кристин, я знаю, что моя любовь взаимна, не отпирайся! Твои глаза, такие прекрасные, такие добрые, не могут лгать!

– О, сэр! Вы правы! Мне незачем больше скрываться! Я люблю вас с тех пор, как увидела! Моя душа полна безграничной любви к вам! Но, при всех моих чувствах к вам, я не могу уехать с вами! – Кристин едва не заплакала, вдруг с ужасом осознав, что слишком поспешила, дав Генри обещание стать его женой.

– Но мы будем вместе! – Граф с наслаждением внимал ее долгожданному любовному признанию. – Мы будем жить, любя и будучи любимыми.

– Нет! Что вы! Я не могу…

– Ты должна сделать это для меня и для себя! Нет смысла поддаваться самообману, любовь моя: отъезд – это единственный шанс для нас быть вместе, – серьезным тоном сказал лорд Дрэймор, осторожно коснувшись пальцами бледной худой щеки возлюбленной, отчего та вздрогнула, но не пресекла его действие.

– И мы… Мы поженимся? – с надеждой спросила бедная неискушенная девушка. Она не в силах была противостоять своей первой чистой любви.

Граф нахмурился, глубоко вздохнул и еще раз, с чувством, поцеловал ее ладонь.

– Любовь моя, будучи скован оковами моего происхождения, я не могу жениться на тебе, но клянусь: я окружу тебя заботой, и у тебя не будет недостатка ни в чем! – клятвенно пообещал граф, в этот момент искренне сожалея о том, что не может сочетаться с Кристин священным официальным браком.

– Ах, сэр, я люблю вас! Но стать вашей любовницей я не могу! – со слезами на глазах воскликнула Кристин, глубоко оскорбленная его предложением: ее душа была слишком чиста, чтобы поддаться чувствам и погубить честь.

– Не отвергай меня, Кристин, любимая! Ведь мы будем не просто любовниками, мы будем связаны узами любви! – с отчаянием сказал граф. Он прижал девушку к себе и поцеловал ее нежные губы, затрепетавшие под его губами.

Но Кристин нашла в себе силы: рассерженная и возмущенная до глубины ее девичьей души, она оттолкнула от себя возлюбленного.

– Как можете вы предлагать мне такой позор! Вы! Тот, кого я люблю больше жизни! – со слезами на глазах вскричала она. – Ведь до самой смерти на моем имени будет лежать несмываемое пятно позора, клеймо продажной женщины! И вы желаете мне такой ужасной участи?

– Нет, любовь моя…

– Вы предложили мне переступить через свою добродетель! Вы злы и порочны! Вы бесчестны!

– Мы уедем туда, где никто не знает нас! Я дам тебе все, чего только пожелает твоя душа: роскошный дом, прислугу, собачек, великолепный гардероб, деньги! Только позволь мне любить тебя! – Граф был в полном отчаянии: он любил эту крестьянку, он желал сорвать покров ее чистоты, но она так категорично отказалась воплотить его мечты в жизнь! А ведь он уже видел Кристин в дерзком красивом платье, с растрепанными волосами, возлегшую на широкую постель и зовущую к себе своего возлюбленного…

– Ваше предложение более чем оскорбительно! – решительно заявила Кристин, пятясь от графа, как от прокаженного. – А я помолвлена с хорошим, и, в отличие от вас, порядочным мужчиной! Я дала клятву, что стану его женой!

– Но, что этот бедняк может дать тебе? Лишь нищету. А я могу дать тебе все! – также решительно сказал граф, пытаясь вновь приблизиться к девушке.

– Оставьте меня в покое! Оставьте! – вдруг вскрикнула Кристин и, подобрав юбки, побежала прочь из сада, объятая сожалением и гневом. Она бежала по пыльным дорожкам, не глядя под ноги, и по ее бледному лицу катились слезы безысходности: ее любимый мужчина предложил ей свою любовь! Однако он предложил и такое бесчестье, такой позор! К тому же, ее собственное положение в обществе и безродное происхождение делало ее взаимную любовь невозможной, и девушке было горько и невыносимо больно осознавать то, что она была обречена на брак с кучером.

А опечаленный и расстроенный лорд Дрэймор поднял с земли случайно оброненный Кристин платок, сжал его в кулаке, прижал к своей груди, и с горечью в сердце наблюдал за тем, как навсегда покидает его возлюбленная. Его прекрасная наяда.

«Кристин… Будь ты хотя бы провинциальной дворянкой, я тотчас бы сделал тебе предложение руки и сердца! – с отчаянием подумал он. – Но твое происхождение столь оскорбительно, что, женись на тебе, я потерял бы все!»

Глава 28

До первого октября – дня, когда должна была состояться свадьба Кристин, оставалась неделя, и Глоуфорды условились, что Кэтрин и Кэсси приедут в Лондон в последний день сентября, чтобы помочь сестре подготовиться к торжеству. Кристин и ее жених обещали встретить девушек у места высадки дорожного кэба, который должен был довезти их до Лондона. Кристин уже давно составила свой свадебный наряд и теперь готовила свадебный костюм Генри. Парня с каждым днем охватывало все большее волнение, ведь он предвкушал первую брачную ночь со своей прекрасной молодой женой, и, пытаясь скрыть свое нетерпение, добродушно посмеивался над хмурым и серьезным выражением лица невесты. Однако его шутки не задевали девушку: после встречи с графом Дрэймором Кристин была рассеянной и чувствовала горечь от оскорбительного предложения графа, но ни слова не проронила об этом Генри, зная о том, что тот тотчас поднял бы шум, и, без сомнений, и Генри, и Кристин были уволены бы из дома Гольдбергов, без каких-либо разбирательств.

В Риверсхольде продолжались ежедневные занятия виконта Уилворта с Кэсси. Следует сказать, труды виконта не оказались напрасны и огласились некоторым успехом в умственном развитии девушки, правда, весьма скромным. Однако отныне Кэсси умела писать свое имя и имена своих сестер, а также получила много сведений о географии мира.

Но перемены коснулись не только Кэсси: на одном из занятий, виконт вдруг осознал, что милая Кэсси привлекала его не только как больная девушка, нуждающаяся в его помощи, но и как прелестная молодая женщина. Он смотрел на ангелоподобное лицо Кэсси, на ее мягкие розовые губы и хотел прикоснуться к ним, но не смел, и, ловя себя на порочных мыслях, ругал самого себя за то, что посмел думать о бедной неразумной девушке, как об объекте нежных чувств. Но, даже в условиях этой жестокой борьбы со своими чувствами, порой мысли о Кэсси затмевали рассудок молодого виконта, и тот порывисто брал ладони Кэсси в свои и покрывал их мягкими трепетными поцелуями. Однако девушка, непонимающая мотивов его поступков, смеялась такому действию, считая «доброго виконта» странным и немного нудным, но она привязалась к нему, как к доброму и ласковому другу.

«Господь свидетель, эта неразумная девушка прекрасна, как самый пригожий летний день, полный золотых лучей полуденного солнца, но я обязан оставаться лишь ее учителем и наставником. Колин не должен оказаться прав в моих истинных пристрастиях… Я занимаюсь с Кэсси не потому что, жалею ее, но потому что… о, ужас! люблю это больное создание! Как только я вижу ее, входящую в ворота поместья, мое сердце замирает от радости этому видению, а разум тут же охватывает восторг того, что она пришла ко мне вновь, что я снова вижу ее. Что за нездоровые мысли пленили меня? Что за больные чувства охватывают все мое естество, когда мои глаза ласкают восхищенным взглядом милую, неразумную Кэсси? – чувствуя отвращение к себе, размышлял виконт, всякий раз, глядя на прекрасное лицо девушки и пытаясь угадать, могла ли она ответить на его чувства, если бы Господь наградил ее здоровым разумом. И, несмотря на свои убеждения и трезвые доводы рассудка, отдающего ему приказ не привязываться к Кэсси, виконт желал проводить с ней все свое время: они играли в саду, гуляли в парке, катались на лошади. Кроме того, виконт терпеливо обучал девушку игре в крикет, а после занятий, сев под одной из яблонь, читал вслух сказки. Кэсси часто льнула к своему другу, в поисках невинной ласки, но тот ясно осознавал, что его питомица, в силу своего больного сознания, не понимала его чувств и не могла ответить на них взаимностью, и что ее действия не несли в себе скрытого любовного смысла. Кэсси искала лишь дружелюбия и добра.

– А вы когда-нибудь видели ангелов? – однажды спросила Кэсси виконта, когда, под руку, они медленно прогуливались по красивому ухоженному парку Риверсхольда.

– К сожалению, никогда не имел такой чести, – с улыбкой ответил ей тот. – Но, хоть мы и не видим их прекрасные лики, ангелы живут рядом с нами: они наблюдают за нами и оберегают нас от всякого зла.

– Как это, вы не видели? А я? – удивленным тоном спросила Кэсси.

– Вы, милая Кэсси? – вновь улыбнулся виконт.

– Да, я! Кэти говорит, что я – ангел! Но почему тогда я не умею летать? Где мои крылышки?

– Я согласен с вашей сестрой: вы ангел, Кэсси, настоящий ангел, и самый прелестный из всех ангелов, что живут на Земле, – с чувством сказал виконт и мягко взял теплую ладонь девушки в свою.

– А еще Кэти говорит, что скоро мы поедем в большой город, чтобы посмотреть на свадьбу Крис, – задумчиво сказала Кэсси, не придав поступку своего учителя никакого значения: она привыкла к тому, что он брал ее за руки. – Как же он называется, этот город… Ай, забыла.

– Ваша сестра поведала мне об этом вашем путешествии в Лондон, – нахмурился виконт, не желавший расставаться с Кэсси даже на неделю.

– Лондон! – радостно повторила девушка. – Там живет наша Крис!

– Вам следует поехать туда и навестить вашу сестру, – сказал виконт.

– Но я не хочу ехать! – вдруг надула губы Кэсси.

– Отчего же?

– Там много плохих людей. Кэти говорит, что в городах живут одни негодяи и проходимцы.

– Ваша сестра заблуждается: помимо этих нечестивцев, в городах живут много хороших и порядочных христиан, которые, как и вы, любят Бога и соблюдают его заповеди, – возразил виконт, глубоко недовольный тем, что Кэтрин запугала Кэсси этой религиозной ерундой. – Я тоже живу в городе, но ведь я хороший человек? Как вы считаете, Кэсси?

– Да. Хороший и добрый, – улыбнулась она ему. – Лучше всех!

– Я польщен вашей оценкой моих качеств, милая Кэсси, – тоже улыбнулся тот, и его душа наполнилась радостью оттого, что девушка так безоговорочно доверяла ему. – Поверьте, вам нечего бояться ехать в город, к сестре. Если вы желаете, я тоже направлюсь в Лондон, чтобы вы чувствовали, что я нахожусь рядом и не позволю никому обидеть вас.

– Да? Вы можете? Тогда я хочу! А вы прокатите меня на лошадке сегодня? Мы дадим ей яблок, и она очень обрадуется!

– К сожалению, час уже поздний, и вас ожидает сестра. Но, обещаю, завтра после занятия, я обязательно прокачу вас по всему парку.

– Но лошадка обидится…

– Я передам ей ваши искренние извинения, – сказал виконт, увидев выражение жалости на лице своей питомицы.

– Скажите ей, что завтра я дам ей самые вкусные яблоки! До свидания! Я домой! – Кэсси вскочила на ноги, высоко подняла подол своего старого платья и стремглав побежала домой.

«Как это несправедливо! Быть ангелом и не уметь летать! – по пути думала девушка. – Боженька забыл приделать к моей спине крылышки!».

Четыре дня спустя, виконт Уилворт получил письмо от своего друга графа Дрэймора:


«Мой дорогой друг, сегодня я сажусь на корабль, чтобы отбыть в Европу. Боюсь, неотложные дела взяли меня в крепкие тенета, поэтому не надеюсь увидеть тебя в скором времени. Не сочти за грубость, Доминик, но я настоятельно прошу тебя покинуть Риверсхольд, как можно скорее, по причине посещения его моими родственниками из Девоншира. Как можешь догадаться, мои любезные друзья прямо заявили мне о том, что проведут полгода отдыха в моем новом поместье.

Посему прошу тебя: покинь Риверсхольд прежде их приезда. И, каюсь: девонширские родственники настолько невыносимы, что я несказанно рад отправить их подальше от себя.

Колин»


Это короткое письмо расстроило виконта Уилворта: отныне, возможность дальнейших занятий с Кэсси была надолго потеряна. По этой причине, и, зная о том, что старшая мисс Глоуфорд ни за что не отпустит Кэсси в Лондон, он поспешил передать записку Кэтрин:


«К сожалению, мисс Глоуфорд, эти строки полны печали: обстоятельства сложились роковым образом, и я должен покинуть Риверсхольд. Посему возможность заниматься с Вашей сестрой мною утеряна. Увы, не могу дать Вам точные сроки моего отъезда, но, как только мои трудности будут побеждены, наши занятия с мисс Кэсси возобновятся.

Завтра утром я уезжаю в Лондон, но, если Вы будете нуждаться в моей помощи, пожалуйста, пишите по этому адресу: Лондон, …стрит 12, виконту Доминику Уилворту.

С уважением, виконт Уилворт»


На следующий день виконт покинул поместье, и в его сердце разлилась чаша горечи и сожаления, ведь теперь Кэсси была недосягаема для него.


***


Получив записку виконта, Кэтрин ничуть не огорчилась, подумав, что за сроки свадебного торжества и времяпровождения в Лондоне, он разрешит все, что призвало его в этот город, и вернется в Риверсхольд. Однако эта новость огорчила Кэсси, привыкшую каждый божий день видеть своего «доброго друга» и получать от него сладости и веселье. Но девушкам предстоял путь в Лондон, и, занятые приготовлением, они позабыли об отъезде виконта Уилворта. Однако, накануне отъезда, Кэсси поскользнулась на мокром камне и упала в холодную реку, что тотчас привело к сильнейшей простуде. Не было и речи о том, чтобы везти Кэсси в Лондон в таком плачевном состоянии, и душа Кейт разрывалась на две части: оставить Кэсси на время ее болезни она не могла, но также не могла она пропустить свадьбу Кристин, поэтому попросила добрую соседку присмотреть за больной сестрой и собралась ехать в Лондон одна. Нарядившись в лучшее свое платье, башмаки и чепец, Кэтрин добралась до дороги и села в направляющийся в Лондон дорожный кэб, расплатившись деньгами, что прислали ей для этого случая Генри и Кристин. Несмотря на постоянную физическую усталость, Кэтрин была очень миловидна, и несколько мужчин-соседей по кэбу смотрели на нее с интересом и восхищением, но девушка словно не видела их, уткнувшись носом в свою потертую Библию. Дорога до Лондона была длинной и изматывающей, но Кейт мужественно держалась, не приняв за время долгого пути ни пищи, ни воды, и ни на минуту не сомкнув глаз. Когда кэб, наконец, прибыл на вокзал Лондона, Кэтрин поспешно покинула душный салон и принялась оглядываться, ища взглядом Кристин и Генри. Люди, невероятное их число, проносящиеся мимо и кричащие, напугали девушку, не бывавшую ранее в городе. Мысленно вознося молитву Создателю, она попросила у того сил противостоять этому «чудовищу вместилищу порока и разврата», и побрела по вокзалу, ища сестру и будущего брата. Но Генри нашел ее первым: он громко окликнул девушку, торопливо подошел к ней и поприветствовал ее крепкими объятиями.

– Как я рада вновь видеть тебя! – с радостной улыбкой воскликнула Кэтрин.

– И я рад видеть тебя, Кейт! – весело ответил на это Генри.

Однако его веселый тон не подходил выражению его лица: оно было угрюмым, а улыбка наполнена фальшью.

– Где Крис? – спросила Кэтрин, не желая обижать Генри расспросами о его самочувствии.

– Она дома. Дел по горло, – махнул рукой Генри и, взяв Кейт под руку, повел ее к своему экипажу (фрау Гольдберг позволила ему не только лишь отлучиться на целый час, но и одолжить на время ее дорогой экипаж).

– А где малютка Кэсси? – поинтересовался Генри. – Я так хотел ее увидеть.

– Бедняжка слегла с простудой… Я едва смогла оставить ее, – сокрушенно вздохнула Кэтрин. – Так жаль, что ни она, ни наши родители не увидят свадьбу одной из их дочерей, вероятно, единственную из всех троих.

– Да, жаль, – коротко сказал на это Генри, а затем усадил Кейт рядом с собой на козлы, и экипаж повез их к особняку Гольдбергов.

Кэтрин видела дурное расположение духа друга, но вновь не стала любопытствовать и лишь молча смотрела по сторонам, наблюдая оживленные улицы, и удивлялась тому, как возможно этой массе людей помещаться в одном городе. Лондон поразил девушку, но поразил неприятно.

Вскоре экипаж остановился у роскошного особняка Гольдбергов, и Кэтрин с Генри вошли в комнату, в которой проживали будущие мистер и миссис Гус.

– Садись, Кейт, можешь прямо на кровать, – устало сказал Генри, а когда Кэтрин удобно устроилась на кровати Кристин, осведомился: – Есть хочешь? У меня найдется парочка вкусных сэндвичей

– Благодарю, но я не голодна, – чопорно ответила Кэтрин, окидывая комнату оценивающим. – Какая у тебя хорошая комната, Генри! Такая светлая и уютная. Здесь даже есть шторы! И свет такой красивый! Голубой!

– Да, это Крис выбирала, – сказал на это парень, усаживаясь напротив девушки, на стул. – А еще вон ту белую скатерть, те вычурные подсвечники… Много чего.

– Но где она? Все еще трудится на кухне? – спросила Кэтрин, удивленная тем, что сестра все еще не пришла поздороваться с ней. – Неужели и минутки найти не может?

– Свадьбы не будет, – вдруг тихо, но твердо сказал Генри, и его глаза сверкнули недобрым огнем.

– Прости? – Кейт не поняла, что имел в виду ее друг, но нахмурилась и вперила взгляд в его суровое лицо. Однако через миг она все осознала, и эта новость ошеломила ее. – Как?! Почему же? Вы поссорились?

– Нет, мы не ссорились, – мрачно улыбнулся Генри.

– Тогда что же? – воскликнула Кэтрин.

– Она сбежала.

– Сбежала? Что-то я не совсем понимаю… – ошарашено пролепетала Кейт.

– Ага, сбежала. С каким-то лордиком, – сквозь зубы процедил Генри, сжав кулаки. – Я пришел со смены и нашел на столе вот это. – Он поднялся на ноги, достал из-под подушки небольшой свернутый клочок бумаги и протянул его Кэтрин.

Голова Кейт пошла кругом от дурной новости, но вера в сестру и ее благородство все еще наполняли ее сестринское сердце, готовое выпрыгнуть из ее груди на дощатый пол. Развернув записку дрожащими пальцами, девушка поспешно пробежала ее полным неверия взглядом. Строки были написаны торопливо и неровно, но в них присутствовала безоговорочная решительность:


«Дорогой мой, милый мой Генри, умоляю, прости мой низкий поступок, прости мне мое предательство! Я вынуждена оставить тебя. Ты должен знать, что уже давно я люблю другого мужчину, и, когда ты будешь читать эти строки, я буду с ним, уезжать из Лондона, а может, из Англии. Я знаю, ты пожертвовал всем для меня, я знаю, как ужасно опечалю тебя своим уходом, но я не могу иначе! Я люблю его, и каждый мой день наполнен мыслями о нем. Ты найдешь себе жену, что будет лучше, порядочней и добрее меня, что станет тебе преданной спутницей жизни и родит Оливера и Рози. Что разделит с тобой и печаль и радость. Моя же судьба – любить Его и быть с ним. Прости меня и не ищи!

Недостойная твоего прощения Кристин»


– Нет! Не может этого быть! – с чувством прошептала Кэтрин, скомкав записку и выронив ее из ослабевших пальцев. В сердце девушки будто впились сотни крошечных булавок. – Нет, Генри, Кристин не могла…

Генри лишь молча смотрел на Кэтрин, скривив губы в улыбке, полной боли и презрения одновременно.

Кэтрин била мелкая дрожь: она не могла поверить в то, что ее родная сестра совершила такую подлость: Кристин опозорила всех Глоуфордов и бросила Генри прямо накануне свадьбы!

– Ах, мне так жаль! Она обещала, что никогда не опозорит нас! Она поплатится за это! Бог накажет ее! – вдруг неистово воскликнула Кейт: лишь сейчас она поняла, какая беда постигла всех их.

Генри был мрачен, но хладнокровно спокоен, ведь понимал, что слезами и проклятиями былого не вернешь и будущего не изменишь. Но глубоко в душе парень был смертельно ранен предательством той, кого любил. С той минуты, как его глаза прочли последние строки записки Кристин, его сердце загрубело и превратилось в камень.

– Нечего переживать, Кейт. Ушла и ушла, – равнодушным тоном сказал Генри, желая успокоить разволновавшуюся Кэтрин. – Она оставила кольцо, все вещи, что я купил ей, и ушла в своем старом рабочем платье. Кое-кто из моих друзей-кучеров сказал, что видел, как Крис садилась в дорогую карету. Без сомнения она сбежала с каким-то аристократом, богачом… А я-то что? Всего лишь нищий кучер.

– Нет, Генри, теперь никогда мне не будет покоя! А ей никогда не будет прощения! Она умерла для меня! Эта девка опозорила весь род Глоуфордов! Все наши предки, должно быть, рыдают кровавыми слезами, глядя на нас с небес Господних! Я не желаю больше слышать о ней! Пусть живет в своем позоре! – полная гнева на сестру-распутницу, решительно заявила Кэтрин. Ее вера в Кристин разбилась на тысячи мелких осколков, слишком крошечных, чтобы собрать их воедино, но слишком острых, чтобы не колоть ее душу.

– Знаешь, забери-ка в Вальсингам все вещи, новые платья, туфли, ну, в общем, все ее барахло, и носите его на здоровье с малюткой Кэсси, – спокойно сказал Генри, словно не услышав тираду Кэтрин. – А я как-нибудь переживу, не бойся. Боюсь, только, малютка Кэсси расстроится… А я… Да черт с ней.

Кейт молчала и сидела на стуле, бледная и словно не дыша. Лишь ее дрожащие пальцы выдавали безумные переживания и волнение.

– Кейт, ты как? – обеспокоился Генри, склонившись над девушкой и взяв ее ладони в свои.

– Ты знаешь, где живет виконт Уилворт? – вместо ответа тихо спросила та.

– Да… Но зачем тебе? – удивился парень.

– Отвези меня к нему. Не спрашивай причину, а просто отвези.

Кэтрин подняла с пола записку Кристин и, распрямив и аккуратно сложив ее, позволила Генри взять себя под руку и проводить до кареты, которая повезла их к особняку виконта Уилворта.

Удивленный визитом мисс Глоуфорд (Генри Гус остался стоять у входной двери особняка), виконт Уилворт отложил все дела и принял Кэтрин тотчас же, как только дворецкий доложил о ее приходе.

– Добрый день, мисс Глоуфорд. Рад видеть вас в Лондоне, – приветливо сказал виконт, однако, взглянув на бледное лицо Кэтрин и ее нервные порывистые движения, понял, что с ней стряслась беда. – Что с вами? Вы так бледны. Вам нужно выпить бодрящего чаю…

– Нет, сэр, чай не сможет дать мне спокойствие! – невежливо перебила Кэтрин своего высокородного собеседника. – Боюсь, сэр, я стала вестницей бури! – И она молча протянула виконту прощальную записку Кристин.

Виконт молча прочел данную ему записку и нахмурился: что сказать, он не ожидал от Кристин Глоуфорд такой откровенной низости. Не зная истинного характера девушки, виконт всегда считал ее порядочной и скромной христианкой, но ее короткое письмо привело его в крайнее разочарование и гнев: своим поступком Кристин покрыла тенью и имена ее воистину порядочных сестер. Однако не это обстоятельство стало важнейшей причиной его неприязни: виконт превыше всего ценил спокойствие бедного разума Кэсси и был испуган возможной травмой, нанесенной его любимице ужасной новостью о побеге ее любимой сестры.

– Поступок вашей сестры – низок и непростителен, – сдержанно сказал виконт, отдавая записку в руки Кэтрин. – Признаться, я не ожидал от нее подобного. Боюсь, мисс Кристин потеряна для нас навсегда.

– Вы правы, сэр: с этого дня она для меня умерла. Отныне у меня есть лишь одна сестра, – мрачно изрекла Кэтрин, сжав ненавистный кусок бумаги в зажатом кулаке. – Распутной козе не место среди невинных Агнцев… Она уже никогда не сможет вернуться: добровольно обесчещенная и преданная пороку. Но я отвлекла вас, сэр. Прошу простить мне, что беспокою вас своими бедами.

– Вы нисколько не доставили мне неудобство, мисс Глоуфорд. Позвольте помочь вашему горю: я найму сыщика, и он разыщет вашу сестру и ее любовника, – предложил виконт, не зная, какую помощь следует оказать Глоуфордам в такой щепетильной ситуации.

– Благодарю вас, сэр, но я вынуждена отказать вашему благородному порыву. Пусть она живет, пока Господь не заберет к себе ее черную душу! И тогда она будет наказана по справедливости, – резковато сказала на это Кэтрин. – Господь накажет ее на Страшном Суде! Она забыла, что такое честь, так пусть ходит покрытая позором, эта последовательница Содома и Гоморры! Отныне, она мертва, сэр! Мертва!

В тот же вечер Кейт уехала в Вальсингам. Генри не желал иметь ничего, что напоминало бы ему о предательнице, и настоял, чтобы Кэтрин взяла ее вещи и передала их Кэсси. Однако Кэтрин была так же категорична, как и обманутый жених, и раздала вещи Кристин нищим, клянчащим милостыню на дороге. Когда девушка добралась до дома, Кэсси выпрыгнула из своей нищей постели и кинулась на шее сестре, по которой она уже успела заскучать. К тому же разум Кэсси занимал крайне важный вопрос, ответ на который она могла получить лишь из уст Кэти.

– Кэти, расскажи же мне! Как прошла свадьба Кристин? – с восторгом спросила Кэсси, когда старшая сестра вновь уложила ее на тюфяк и укрыла прохудившимся лоскутным одеялом.

– Нечего и рассказывать, милая, – спокойно ответила Кейт, гладя сестру по волосам. – Как твое самочувствие?

– Ой, Кэти, ну, расскажи! Я так хочу послушать! – капризно воскликнула Кэсси.

– Свадьбы не было, – коротко сказала Кэтрин, не желавшая распространяться на эту неприятную и полную стыда тему.

– Почему не было? – расстроилась Кэсси: а ведь она предвкушала подарки и сладости со свадебного стола!

– Потому что у Крис появился другой жених, и она уехала с ним.

За время, что Кейт провела в обратной дороге в Вальсингам, девушка успела успокоить свою кровоточащую душу горячими молитвами и принять поступок Кристин, как действие свершенное, и безжалостно вычеркнула среднюю сестру из своей жизни и из жизни ничего не подозревающей Кэсси.

– Уехала? Куда?

– Она не сказала мне, милая, но я знаю одно: она попадет в Ад.

– И я больше никогда не увижу ее? – спросил Кэсси, подняв на Кэтрин полный грусти взор.

– Да, никогда, – твердым тоном подтвердила та. – У тебя есть только я, а у меня – ты. И больше никто нам не нужен, правда?

– А добрый лорд с лошадкой?

– Он вскоре вернется. Хочешь, я почитаю тебе сказку?

– Да, Кэти! Три сказочки, хорошо?

– Ну, хорошо, моя родная. Сегодня прочту три. – Кэтрин мягко улыбнулась и достала из сундука спрятанную в нем книгу сказок.

«Теперь, мой ангел, мы с тобой одни в целом мире. Но Создатель всегда с нами, Он помогает нам, и мы должны благодарить Его за все, что происходит в нашей жизни» – с нежностью подумала Кэтрин, взглянув на восторженную улыбку усталой от болезни Кэсси.

– Но мы будем молчать о Кристин. Мы никогда больше не будем упоминать ее имени. Пообещай мне, – вдруг настойчиво сказала она, вспомнив о вальсингамских любителях разводить сплетни.

– Как скажешь, Кэти, – равнодушно отозвалась Кэсси на требование сестры. – А смешной Генри еще приедет к нам?

– Он обещал приехать, как только будет располагать свободным временем… Он велел поцеловать тебя в лобик и пожелать скорого выздоровления.

«Бедный Генри. Он не заслужил этой жестокой участи. Ах, проклятая Кристин, ты разрушила наши жизни! Ненавижу… О, прости меня, Господь! Я не должна гневаться, не должна испытывать это греховное чувство! О, Боже, дай нам силы идти дальше по пути Твоей благодати!» – поцеловав горячий лоб больной сестры, с горечью подумала Кэтрин.

Спустя два дня сестры получили записку от виконта Уилворта:


«С прискорбным сожалением вынужден принести Вам огорчение: повинуясь злому Року, мои занятия с мисс Кассандрой вновь откладываются на еще более долгий срок, чем прежде. Срочные дела во Франции вырывают меня из благословенной почвы Англии, и, боюсь, французская земля выпустит меня из своего плена совсем нескоро. Однако выход из сложившейся ситуации имеется: Вы и Ваша сестра приедете в Лондон, где я устроил для Вас уютную квартиру, и Вы, мисс, Кэтрин, будете водить сестру на занятия к мистеру Лиабристу. Прошу Вас направить ответ как можно скорее.

С уважением, виконт Уилворт»


Но Кэтрин, возненавидевшая Лондой всей душой и сердцем, пообещала, что ни ее нога, ни нога Кэсси не ступит в этот полный разврата город. Ее ответная записка гласила:


«Уважаемый и благородный виконт Уилворт, мы никогда не сможем отблагодарить Вас за Вашу помощь и доброту к нам. Но Лондон развратил Кристин, и я никогда не отпущу туда Кэсси. Прошу Вас принять мое решение и уважать его. Мы будем ждать, когда милостивый Господь возвратит Вас в Вальсингам и вновь соединит наши пути.

С уважением, благодарная Вам за все Кэтрин Глоуфорд»


Ответ виконта не заставил себя ждать:


«Признаться, я чрезвычайно огорчен Вашим решением, но не смею высказывать ни возражений, ни очередных ложных надежд. Однако я полон надежды возвратиться в Англию так скоро, как позволят мне обстоятельства, и продолжить занятия с мисс Кассандрой. К моему возвращению я рассчитываю приобрести дом в Норфолке, как можно ближе к Вальсингаму. Если у Вас возникнут любые трудности, настойчиво прошу не утаивать их. Сожалею, что не смог проститься с Вами и Вашей сестрой.

С уважением, виконт Уилворт»


Два месяца спустя, в Вальсингам, жители которого были уверены, что Кристин вышла замуж и живет в Лондоне, приехал Генри Гус, которого тут же стали расспрашивать, почему он не привез с собой жену, а так, как он и Кэтрин часто переписывались, он лгал всем о том, что Крис заболела и не смогла поехать с ним.

Генри был подавлен, и ничего его не радовало. Бедный простой парень, он так горячо любил свою непутевую невесту, но вся любовь вытекла из его сердца в день ее побега, и оно стало куском черствой плоти. Но Генри все так же уважал и любил Кэтрин и Кэсси. Он привез им новой ткани, для пошива платьев, и по паре хороших зимних сапог. Также Генри отстроил полуразвалившийся домик девушек и починил крышу, а затем, тепло распростившись с ними, уехал в Лондон.

Зима в этом году была на редкость теплой, но все же, ее не пережили десять человек, в их числе и мать самоубийцы Джона Тайли.

В апреле из Лондона пришло письмо, в котором друг Генри уведомил Кэтрин о том, что Генри погиб: его карета перевернулась на резком повороте, и он упал с козел и сломал себе шею. Кэсси долго плакала по нему, потому что в этот раз Кэтрин не стала скрывать от нее правду, но в мае, когда стали зеленеть дикие яблони, ее темные воспоминания улетучились, и она занялась своим любимым занятием – беготней по полям и обрыванием яблок.

Кэтрин мужественно перенесла смерть Генри, которого успела полюбить как родного брата, и все больше уходила в веру, которая теперь приобрела вид религиозного фанатизма: девушка подолгу находилась в церкви, молилась, пела гимны, и в этом находила утешение от жестокой реальности. Она даже перестала следить за Кэсси. Время шло, и понемногу душевные раны Кэтрин затягивались, однако, когда в начале мая пришло письмо от Кристин (без обратного адреса), она не стала читать его и, даже не вскрыв конверт, бросила его в огонь.

Виконт Уилворт постоянно присылал Кэсси новые цветные книжки, но она быстро охладевала к ним, так как теперь, свободная от надсмотра Кэтрин, молитв и слушания Писания, могла предаваться своим детским мечтам и иллюзиям.

Глава 29

В июле Вальсингам отпраздновал крестины недавно родившегося наследника четы Литли – Джорджа, который, с момента рождения, был любимцем прихожан. Пастор Литли был счастлив в браке со своей ненаглядной Бетси и сиял от гордости за своего толстощекого, здорового и уже рыжеволосого, как его отец, сына. Как-то раз мистер Литли даже поблагодарил Кэтрин за совет, данный ему, обратить внимание на его дорогую Бетси, ведь она скрасила его жизнь и родила ему наследника. Пастор был в такой эйфории, что даже попросил Кейт оказать ему и Бетси огромную честь и стать крестной их следующего ребенка. Польщенная такой искренностью, Кэтрин любезно согласилась: она была дружна с Бетси и, к тому же, считала пастора Литли превосходнейшей и честнейшей персоной, самой достойной в Вальсингаме. Миссис Бетси Литли была набожной, как и Кэтрин, и вера связала их крепкими узами дружбы. Кэтрин часто навещала подругу и помогала той с маленьким сыном, однако ориентиром ее жизни оставалась младшая сестра. Но Кэсси была безучастна к вере, а Кейт нуждалась во взаимопонимании и нашла его у Бетси Литли. Подруги часто вели беседы на религиозные темы, читали вслух Писание, пели гимны (как колыбельные для маленького Джорджа) и молились.

Как-то раз после очередной вечерни, в покидающий Англию август, Кейт направилась к Бетси, чтобы обсудить с подругой и ее супругом сегодняшнюю его проповедь, что, на ее взгляд, была полна мудрости и глубокомыслия. Когда Кэтрин вошла в дом супругов Литли, те обеспокоено переглянулись, но любезно предложили гостье испить с ними вечернего чаю.

– Преподобный, ваша сегодняшняя проповедь довела меня до слез! Как мудро вы отметили про пороки и сравнили их с камнями, заполняющими и бьющие наши души! Отец был бы счастлив послушать вас, столь достойного приемника! – с восторгом сказала Кэтрин, усаживаясь на стул, рядом с деревянной, подвешенной к потолку колыбелью спящего Джорджа. – Как ваш малыш? Он покашливал в последнее время… Не простуда ли его взяла?

– Благодарю вас за заботу о Джордже и за ваши советы, почтенная мисс Глоуфорд, – вежливо отозвался на ее комплименты пастор. – Малыш уже не кашляет: моя дорогая Бетси дала ему выпить настойки, которую вы так любезно заварили для Джорджа, и ему тотчас полегчало…

– Милая Кейт, ты так заботишься о нас, так любишь нас! И мне стоит невероятных усилий сказать тебе, что… Ах, это невыносимо! – вдруг тихо воскликнула Бетси, схватив Кэтрин за руку.

– О, Боже, Бетти, что-то случилось? – ужаснулась Кейт, увидев странный блеск в глазах подруги. – Неужели недобрые вести?

– Милая, ты должна быть сильной и верить в милость Господа нашего! Дело в том, что сегодня мой младший братишка Стэнли забрел в Риверсхольд, и очам его представилось нечто ужасное… Там, в саду, была твоя сестра – Кристин, и на ней было надето богатое красивое платье… И она целовалась с нашим лендлордом! Прямо в губы, много-много раз! – на одном дыхании сказала Бетси, сжимая руку подруги.

Кэтрин показалось, что ее ударили в грудь: ее дыхание оборвалось, а сердце сжалось от боли, но затем загорелось огнем гнева.

– Так вот, с кем сбежала эта грешница! – громко вскрикнула она, вскакивая со стула. – Мерзавка! И она посмела явиться сюда!

От громкого окрика разгневанной Кэтрин проснулся Джордж, и Бетси бросилась успокаивать его плач. Пастор же поспешил налить в глиняную чашку воды и подать ее Кейт, которая, ошеломленная, дышала так громко и часто, словно с ней сделался сердечный приступ.

– Кэтрин, что с вами? Вам нехорошо? – пожимая ее руку, обеспокоено спросил мистер Литли, чувствуя, что эта новость не только огорчила, но едва не убила ее. – Прошу вас, присядьте!

– Все так ужасно… Нет сил терпеть это! Кристин… Она опозорил нас! – вновь опустившись на стул, с волнением объяснила Кэтрин.

– Опозорила? Но ведь она замужем за тем хорошим парнем из Лондона! – воскликнула удивленная Бетси, укачивая на руках плачущего сына.

– Кристин должна была выйти за Генри, но вместо этого покрыла нас вечным позором! Сбежала накануне свадьбы! Эта грешница будет гореть в Аду! – Кэтрин стало совсем дурно: ее родственная связь с Кристин была оскорбительна ей, и она боялась, что о приезде Кристин узнает Кэсси, и что она будет искать общения с ней. А для Кэтрин привязанность Кэсси к мерзавке-сестре была пощечиной.

– Господь всемогущий! – прошептал мистер Литли, поверженный в неподдельный шок от слов Кейт. – Но что стало причиной этому греху? Как свершились эти темные козни диявола?

– Не знаю, преподобный! И понятия не имею, как она могла так унизить и Генри, и нас! Она сбежала с каким-то знатным лордом… И им оказался наш лендлорд! А я была такого высокого мнения о его добродетели! Ах, проклятый искуситель, он опорочил ее! Но нет, грех лежит лишь на ней! Кристин бросила бедного Генри и уехала с этим негодяем! Нет сомнений: она соблазнилась его богатством! – вновь вскричала Кэтрин, не в силах успокоить свое волнение и бессильный гнев.

– Ради Бога, милая Кейт! Ребенок пугается! – сказала ей Бетси, когда ее сын, уже успевший успокоиться, вновь заплакал.

– Прости меня, Бетси, прости! Какую боль я испытываю! Такой стыд, такое отвращение к собственной сестре! – тихо сказала Кэтрин и, уронив голову на руки, горько заплакала.

– Но отчего ты молчала? Все мы считали, что Крис обрела счастье в священном браке! – Бетси успокоила Джорджа, уложила его в колыбель, опустилась перед подругой на колени и взяла ее дрожащие ладони в свои. – Ах милая, поступок Кристин просто отвратителен! Из-за нее ты так страдаешь!

Кэтрин чувствовала жжение в груди, словно кто-то разжег в ней костер, однако эта была не боль, а то чувство, от которого девушка всегда пыталась избавиться, – ненависть. Необузданная и всепоглощающая.

«Эта распутница в Риверсхольде! Она спит с этим лордом, а он за это одевает ее в дорогие наряды! И скоро об этом позоре будет знать весь Вальсингам! На нас с Кэсси будут показывать пальцами и осуждать! Говорить, что я воспитала сестру не доброй христианкой, но падшей женщиной… А этот лорд! Я ведь считала его благородным человеком! Он соблазнил наивную дурочку Кристин! Стыд! Какой стыд!» – с болью в душе думала Кэтрин.

– Кто еще осведомлен о том, что Кристин в Риверсхольде и что она предавалась греху с лордом Дрэймором? – тихо спросила она, вдруг твердо решив пресечь возможность сплетен о Кристин, которые навсегда покроют честь всего рода Глоуфордов позором и грязью.

– Только Стэнли, но я строго-настрого велела ему молчать, – ответила Бетси.

– Хорошо… Ты поступила очень мудро, милая Бетси. Я не желаю, чтобы из-за той распутницы страдала моя Кэсси… Но мне пора. Я пойду, – Кэтрин поднялась со стула и решительно направилась к двери.

– Но, мисс Кэтрин, вы сейчас в таком состоянии! Ваша печаль поглотила вас, и вам необходима дружеская рука, дабы смягчить ваше горе! – настойчиво сказал ей пастор Литли: ему не понравилось вдруг возникнувшее в Кейт мрачное спокойствие.

Но пастор ошибся: в тот момент Кэтрин не помнила себя, но не от горя, а от гнева. Почти выбежав из дома супругов Литли, девушка быстрым твердым шагом направилась в Риверсхольд. Она шла, не понимая, зачем и куда идет, но была объята необъяснимой потребностью тотчас же побеседовать с блудной сестрой, и горела желанием залепить ей сильную пощечину за все, что та натворила.

Этот теплый вечер был полон отблесков уже ушедшего за горизонт солнца, и освещен красными и розовыми облаками. Кэтринсвободно прошла к поместью и хозяйскому особняку через открытые ворота – грозная, объятая жгучим гневом и ослепленная жаждой справедливости. Девушка громко постучала в парадные двери, но открыл ей не старый дворецкий, что знал Кэтрин и Кэсси, а новый – чопорный, нахмуренный, беловолосый старик с пышными белоснежными усами, Он взглянул на Кэтрин с презрением, будто она была грязной бродяжкой, осмелившейся побеспокоить его.

– Милости не подаем! – брезгливо сказал старик и попытался закрыть двери перед носом девушки, но та решительно остановила это действие, придержав дверь рукой.

– Прошу вас, сэр, передайте вашей госпоже, что для нее есть чрезвычайно важное письмо, и оно должно быть вручено ей без отлагательств, – настойчиво заявила Кэтрин, понимая, что Кристин была любовницей графа, а значит, и хозяйкой в его доме. Кэтрин было известен способ выманить к себе распутную сестру, не желающую встретиться с той, что тотчас же разоблачила бы ее ложное звание знатной дамы.

– Так давай письмо и проваливай, – грубо сказал дворецкий.

– Нет, сэр, мне приказано передать его лично хозяйке в руки. Скажите ей, что это крайне важно, и речь идет о вопросе жизни и смерти.

– Ну, хорошо, заходи, но от двери ни на шаг, – строго сказал старик.

Кейт вошла в холл и остановилась у самой входной двери, а дворецкий бросил на посетительницу мрачный злой взгляд и ушел прочь.

Стоя в этом до боли знакомом большом, залитом светом люстр, холле, Кэтрин с болью в душе наблюдала зловещее великолепие особняка, в котором лишь год назад творил добро виконт Уилворт и который ныне стал пристанищем порока.

«Это Содом и Гоморра. Проклятая Кристин, ты вечно будешь гореть в гиене огненной!» – с религиозной страстью подумала Кейт, но, вдруг услышав стук каблуков на мраморной лестнице, поспешно повернулась лицом к двери, дабы Кристин не смогла опознать ее так скоро и скрыться или прогнать ее.

– У тебя ко мне письмо, любезная? – вдруг раздался за спиной Кэтрин красивый звонкий голос Кристин, которая не смогла распознать сестру, увидев лишь ее спину и серое, длинное до пят платье.

Кэтрин резко обернулась и впилась взглядом, полным презрения и злобы, в лицо Кристин, а та, ошеломленная, взирала на нее с ужасом, словно увидела страшного призрака. Перед Кейт стояла не та Кристин, которой она знала ее, нет! Теперь опозорившая род Глоуфордов сестра была одета как настоящая сказочная принцесса, увешана яркими дорогими драгоценностями и выглядела истинной знатной леди. Увидев, на что променяла свою честь ее сестра, Кэтрин почувствовала, как жгучая горечь вновь заливает ее грудь, разрывая ее на части. И, не вымолвил ни слова, Кэтрин подскочила к Кристин, резко замахнулась и нанесла сестре сильную больную пощечину, которая заставила ту отпрянуть и с тихим восклицанием испуга схватиться за гладкую щеку.

Со слезами на глазах, Кристин глядела на свою разгневанную старшую сестру, и всю ее существо охватили смущение и стыд за эту сцену, ведь одетая в лохмотья Кэтрин увидела Кристин во всей красе ее низкого, дурного поступка и теперешнего положения. Кристин всегда помнила о том, что причинила сестрам боль и принесла в их жизни разочарование, и желала оправдаться, доказать им свое подчинение слепой и преданной любви к лорду Дрэймору.

– Я все объясню… – тихо пролепетала Кристин, натурально испугавшись бешенства, блестящего как кровавый алмаз в глазах Кэтрин.

Кейт была схожа с ледяной безжизненной статуей, но ее карие глаза были полны огня и презрения, они словно сжигали Кристин своим жаром. Благородная ненависть старшей сестры опалила изнеженную белую кожу младшей.

Кэтрин не проронила ни слова, лишь торопливо открыла дверь и выбежала из особняка. Кристин же осталась на месте своего позора, и ее охватили рыдания унижения и раскаяния: сбежав от Генри, она надеялась никогда больше не встретиться с сестрами, и ее чувствительная душа была охвачена болью и горечью. Однако Кристин несказанно испугалась мысли о том, что ее неожиданную встречу с Кейт увидели слуги, а ведь тогда они смогут выведать то, что их прекрасная госпожа – всего лишь крестьянка, а не знатная, известная в Европе актриса. Этот страх обличения парализовал сознание девушки, и, подобрав юбки своего красивого дорогого платья, она направилась в кабинет своего возлюбленного, который в эти часы дня, обыкновенно, имел привычку работать с бумагами и всякого рода документами.

– Колин… Любимый! Это невыносимо! Ужасно! – Кристин ворвалась в кабинет, нарушив уединение любовника, бросилась в объятья графа и вновь заплакала

– Что стряслось, дорогая? – слегка равнодушным тоном спросил граф, ведь уже не единожды имел возможность видеть истерики своей прекрасной возлюбленной.

– Кэтрин… Моя сестра Кэтрин! Она была здесь! И она… Она дала мне пощечину! – рыдая, пояснила Кристин, но вдруг наполнилась гневом и забарабанила кулачками в грудь графа. – Зачем ты привез меня сюда? Зачем так близко к Вальсингаму? Теперь вся прислуга будет знать о моем прошлом и о том, что я сделала ради тебя! А ведь ты клялся уберечь меня от позора! Ты обещал, что увезешь меня так далеко, что никто и никогда не найдет нас!

– Но, любовь моя, разве я не выполнил свои клятвы сполна? Уж не забыла ли ты о том, что целый год мы провели в Европе? – терпеливо сказал граф, ловя ее кулачки и отводя их от себя.

– Но мы вновь вернулись в проклятую Англию! Зачем!? – вскрикнула Кристин, раздираемая отчаянием и страхом прослыть падшей женщиной.

– Пребывая в Европе, я совсем позабыл о делах, – их накопилось немерено, и они требуют обязательного и безотлагательного решения. Кристин, дорогая, мы же не в Лондоне, где тебя знают служанкой немки Гольдберг, а в Риверсхольде где ты – полно властная хозяйка. Все, чем я владею, принадлежит тебе. Мы взяли новую прислугу, и она считает тебя аристократкой. Твое истинное происхождение покрыто тайной. О нем и о твоем побеге со мной известно мне одному, поэтому отбрось все страхи и прекрати рыдать, – жестко сказал ей любовник.

– Но ведь есть еще одно поместье! В Уэльсе! Отчего мы не поехали в Уэльс? – полная обиды на равнодушие к ее трагедии графа, вновь вскрикнула Кристин.

– Ты позабыла о ремонте, который сама же и затеяла? Потерпи еще месяца два, и мы вновь уедем в Европу, – пообещал ей граф.

– Два месяца? О, нет! Через два месяца, живя в постоянном страхе, я стану безумной! Мой разум будет воспален, а тело высохнет! Два месяца! И слуги, и вальсингамцы будут шептаться и полировать мои кости своими гадкими языкам! Мое имя будет топтать каждый бездельник!

– Не кричи, родная. Твое воображение воистину безгранично. Кому какое дело до тебя и твоего происхождения? Ступай, выпей горячего чаю и подыши свежим воздухом. Мне нужно работать.

– О, да! Работа! Соперница, отнявшая у меня возлюбленного! Твое внимание ко мне, ласка и забота сошли на нет! Ты приходишь ко мне лишь ночью, как к рабыне, а утром вновь уходишь и днями просиживаешь в своем кабинете, занимаясь лишь своими проклятыми бумагами!

Лорд Дрэймор раздраженно вздохнул: Кристин устраивала очередную истерику, ведя изматывающую и глупую борьбу против его работы, и постоянные скандалы порядком ему надоели. С тех пор, как год назад невинная испуганная Кристин пришла прямо в его дом и со слезами на глазах сказала, что любовь ее к нему так глубока и чиста, что она согласна пасть во мрак греха и стать его любовницей, из милой и скромной девушки она превратилась в истеричную, извечно недовольную всем особу. Однако, несмотря на все эти изменения и скандалы, лорд Дрэймор все еще любил свою Кристин и терпел ее поведение. Оттого, что понимал: причиной этого рокового превращения был никто иной, как он сам. Именно он сотворил из той чистой девушки ту, кем она стала, окунувшись в свою любовь к нему, как в черный омут: с головой и безнадежно утонув в ней.

– Любовь моя, отдохни. Ты устала, – тоном, не терпящим возражений, сказал граф любовнице. – Я буду в нашей спальне ровно через час. Обещаю.

– Отсылаешь меня, как провинившуюся служанку! Бессердечный! Эгоист! И зачем только я пожертвовала тебе собой! – вскрикнула на это Кристин и, шурша юбками, фурией вылетела в коридор.

«Эти чертовы истерики выводят меня из равновесия! В последнее время она стала совершенно невыносима! Требует глупостей и трясется от ревности к моей работе!» – с неприязнью подумал граф и, чтобы Кристин не нарушила его покой вновь, запер дверь кабинета на ключ.


***


Кейт вернулась в Вальсингам, так и не остыв от ярости, что лишь возросла после встречи с Кристин: одна единственная пощечина не удовлетворила потребность Кейт расплатиться с ненавистной мерзавкой и не позволила ей избавиться от темного демона, обжигающего ее сердце и душу. Ураганом ворвавшись в дом, она подскочила к Кэсси.

– Если Кристин хоть когда-нибудь появится на твоем пути, то знай: я запрещаю тебе общаться с ней! Поняла меня? – строгим тоном сказала Кэтрин сестре, которая, испуганная злостью на лице Кэтрин, сжалась, словно защищаясь от удара.

– Хорошо… – пролепетала Кэсси, широко раскрыв глаза от испуга и удивления отвратительному расположению духа сестры. – Я не буду!

Кэсси хотела, было, спросить, почему сестра кричит на нее, но была слишком напугана.

– Никогда, Кэсси, никогда! Она никогда не вернется, и мы никогда больше не увидим ее! – с чувством прошептала Кейт, даже не заметив, как отреагировала на ее жестокий приказ Кэсси. – А теперь ложись спать.

– Но, Кэти, еще так светло, и я хотела…

– Сейчас же!

Кэсси зашмыгала носом и, послушно заняв свой тюфяк, отвернулась к стене, и ее хрупкие плечи задрожали от безмолвного плача. Кейт же направилась в комнату отца и, опустившись на колени перед распятием, принялась неистово и горячо молиться, заламывая руки и умоляя Господа простить ее. В этот миг девушка горько сожалела о том, что дала волю гневу и ударила Кристин, но, едва ее разум посещали воспоминания о Генри и его гибели, виновницей которой была распутница Кристин, продавшаяся роскоши и опорочившая свои тело и душу с лордом Дрэймором, душу Кэтрин тотчас вновь охватывала и раскаленными углями жгла ее изнутри ненависть. И Кейт впадала в религиозный экстаз и билась лбом о землю, пытаясь выбить из головы греховные мысли.

«Я должна смириться и простить ей… Только Господь может судить эту грешницу, и Он накажет ее, непременно накажет! Блудница ответит за свои грехи, за свой разврат! Она будет страдать и рыдать, искупая болью свой грех… А я не должна держать на нее гнев… Но, Боже, я не могу! Как я ненавижу ее! Будь она проклята! Ах, я ужасная, я плохая христианка! Прости меня, Господи!» – думала Кэтрин, скрыв мокрое от слез лицо в ладонях, уставшая от мысленной борьбы с самой собой.

Наступила ночь. Кэсси давно уснула, но Кэтрин все еще стояла на коленях и молилась. Но вдруг, услышав тихий, но настойчивый стук в дверь, Кейт рывком поднялась на ноги и бросила взгляд за окно. За окном была лишь темнота, ночь, и девушка не стала открывать двери, полагая, что порядочные люди не ходят в такое позднее время по чужим домам. Но стук повторился.

Взяв в руку железную мотыгу, Кэтрин подошла к двери и распахнула ее.

Ночной посетитель был одет в широкий, полностью скрывающий фигуру черный плащ, а лицо его скрывал надвинутый на пол-лица капюшон. Но Кэтрин, и не видя скрытого лица, знала, кто предстал перед ее ненавидящим взором.

– Ты? Как посмела твоя нога ступить на это священное место! – возмущенно прошептала ошеломленная Кэтрин.

– Я знаю, ты зла на меня! И у тебя есть право держать на меня и обиду, и зло! – с мольбой в голосе сказала Кристин, торопливо откидывая капюшон и открывая свое бледное, полное боли лицо. – Но позволь мне все объяснить…

– Объяснить? Да что ты можешь… – громко и гневно воскликнула Кэтрин, но вдруг испугалась, что ее громкое возмущение может разбудить Кэсси, и та увидит Кристин. А Кэсси не должна была знать о том, что чудовище вернулось к колыбели.

По этой причине, Кейт прислонила мотыгу к стене, выскочила из дома, тихо закрыла за собой дверь и, тотчас крепко и жестко схватив Кристин за руку, потащила ее за собой подальше от дома, на тот самый луг, где мистер Литли сделал ей предложение.

Темнота скрывала все вокруг: на темно-синем, почти черном небе блестели редкие холодные звезды, и горизонт не был освещен ранней бледной полосой верескового рассвета. Пронзительный ледяной ветер словно пытался помешать Кэтрин, но она была взбешена появлением сестры-блудницы и ни холод, ни ветер, ни босые ее ноги, не усмиряли пламень гнева, пылающий в ее душе. Этот яркий костер был прекрасным оружием против непригодной для ночных прогулок погоды. После торопливого быстрого шага Кейт вдруг резко остановилась и выпустила руку Кристин из своей, словно та обжигала ее.

– Что ты мне объяснишь? – сквозь зубы процедила Кэтрин, глядя на сестру испепеляющим взглядом, – и, несмотря на окружающую их ночь, Кристин видела этот взгляд, ведь глаза Кейт, как два пламени свечи, сверкали в темноте. – Объяснишь мне, как впала в грех и опозорила наш род? Господь дал нашим родителям великую милость, забрав их прежде этих проклятых дней! Блаженные, они благословлены и не видят того, что их дочь стала шлюхой!

– Не смей называть меня так! Ты ничего не знаешь! – возмутилась Кристин, искренне оскорбленная словами сестры. – Тебе не понять меня!

– О, да, не понять! Я – истинная христианка и храню свою честь, а ты превратилась в падшую женщину! Паршивой козе не стоять у престола Господа рядом с мирной послушной овцой!

– Но я пошла на этот поступок не из-за праздного желания! Я люблю его! Люблю так, как только может любить женское сердце! – в отчаянии воскликнула Кристин. – Ты не понимаешь, потому что никогда не любила! И твое сердце – каменное и жестокое! Его любовь – все в моей жизни! Это и есть моя жизнь!

– Ты – безнравственная блудница, и Бог не оставит без наказания ни тебя, ни твоего соблазнителя! А он… Как посмел он сделать это с тобой? Ублюдок! Ах, Господи, прости мне! – Кейт сильно ударила ладонью по своим губам, наказав себя за греховное слово, сорвавшиеся с них.

– Колин любит меня! Боготворит! Делает для меня все! Мы любим друг друга! Но, вижу, любовь тебе неведома! А я хочу… Я нуждаюсь в том, чтобы ты поняла и простила меня…

– Простить тебя? Вот что удумала! Ты и понятия не имеешь, что натворила своим распутством! Сколько горя и бед ты нам причинила!

– Понимаю! Но ведь я раскаялась! Я написала в своем письме…

– Я сожгла его, едва увидела твой почерк! – перебила сестру Кэтрин.

– Но в нем было восемьдесят фунтов стерлингов! Я хотела, чтобы вы с Кэсси купили себе новую одежду! Обувь! А ты сожгла… Господи! – Кристин схватилась за голову.

– Как ты смеешь призывать Его своими грязными губами?! – вскипела Кейт. – Мы ничего от тебя не примем! Лучше умрем с голоду!

– Ты не можешь решать за Кэсси! – возмутилась Кристин.

– Я уже это сделала! Забудь о ней! Забудь о том, что у тебя есть сестры!

– И это говоришь мне ты? Та, что так чтит Святое Писание? Бог велел нам прощать грешников…

– Вот Он тебя и простит! А я – нет! – вскрикнула Кэтрин, но затем заговорила более спокойно. – Каково мне было – приехать в Лондон, на твою свадьбу с Генри, и узнать о том, что ты бессовестно, вероломно бросила его, сбежала? А ведь он так любил тебя! Как он страдал из-за тебя!

– Генри найдет себе жену, что будет лучше меня! Я искренне желаю ему добра! Но, Кейт, я не любила его… – торопливо пролепетала Кристин, задетая за живое: она и по сей день стыдилась того, как низко обманула ожидания хорошего доброго Генри.

– О, поверь, ему уже все равно! Генри погиб! Теперь ты свободна от своих обязательств перед ним! – с сарказмом усмехнулась Кэтрин.

– Что? Генри… Нет… О, нет! – Кристин охватили страшные муки совести. Она уронила голову на руки и горько заплакала.

– Да, позорная девка, Генри больше нет, и, возможно, это и лучше, что он погиб и не узнает теперь, на кого ты польстилась! Не увидит твоих бесстыжих глаз и дорогого, сотканного из порока и лжи платья! – сказала Кэтрин, не по-христиански упиваясь страданиями сестры. – Смерть Генри стала твоей расплатой за то, что ты бросила его!

– Но я не знала! Нет… Моей вины здесь нет! Я ушла с тем, кого люблю, и все! В этом ли моя вина? – вскричала Кристин, схватив Кейт за руку, но та с брезгливым лицом оттолкнула ее от себя.

– Не смей прикасаться ко мне, дочь Иуды! – прошипела она.

– Кейт, я люблю его! Я не могу жить без него, понимаешь? – тихо сказала Кристин, поняв, что все ее усилия напрасны: старшая набожная сестра никогда не даст ей свое прощение! – Я могу помогать вам! Колин разрешит мне, я знаю…

– Только этого нам не хватало! Подачек от сестры-шлюхи!

– Я не шлюха! Он любит меня!

– Любит? Ха! Тогда почему он не женился на тебе?

– Потому что… Ты сама знаешь причину!

– Знаю! Потому что ты – нищая крестьянка!

– Пусть так! Для любви нет границ и положения в обществе! Пусть мы не состоим в официальном браке, но Колин считает меня своей женой!

– Да что ты? Тогда, может, мне теперь называть тебя «леди Дрэймор»? – мрачно усмехнулась Кэтрин. – Уходи и никогда больше здесь не появляйся! Убирайся отсюда, преступница разврата, и не оскверняй собой святую землю, в которой спят наши родители!

– Но я хотела… Хотела увидеть Кэсси, – робко сказала Кристин. – Позволь мне хоть полюбоваться ее спящим ликом…

– Только тогда, когда тело мое будет съедено могильными червями! Убирайся, чертова шлюха! Вон отсюда! Ты умерла для нас! – вскрикнула Кэтрин и, чувствуя, что в порыве гнева вновь может ударить блудную сестру, бросилась бежать домой.

Кристин была в отчаянии: она нарочно покинула ложе любовника и Риверсхольд посреди ночи, чтобы незамеченной прийти к дому сестер, объяснить им причины своего поступка и получить прощение. Но, вместо прощения, ее ждала лишь ненависть. Нежная душа Кристин была сломлена и облита грязью. Исходивший от Кэтрин гнев опалил ее и заставил уразуметь, что старшая сестра никогда не поймет ни ее любви к лорду Дрэймору, ни ее жертвы ради этой священной любви.

Когда Кейт скрылась в темноте, Кристин горько разрыдалась и упала на колени, изливая душащие ее слезы унижения, но затем испугавшись, что ее могут увидеть вальсингамцы, торопливо накинула на голову капюшон и побрела к месту, где оставила лошадь.

«Все напрасно! Кейт никогда не простит меня! А Кэсси даже не узнает о том, что я так близка к ней!» – с болью думала оскорбленная девушка, приближаясь к Риверсхольду.

Вернувшись в поместье, Кристин не пошла в спальню любовника, а заняла удобное мягкое кресло на живописном балконе своих покоев и просидела там в угрюмом молчании. Граф Дрэймор, проснувшись, нашел возлюбленную на этом же балконе. Кристин провела там много часов, но даже лучи утреннего солнца не смогли развеять ее тоску или исцелить ее раненую душу.

– Что стряслось, мой ангел? Ты вновь в слезах, – заботливо сказал лорд Дрэймор, подойдя к ней и застав ее за плачем.

Кристин поднялась с кресла и нашла приют в объятьях любовника.

– Пока ты спал, я ходила к сестрам… Я всего лишь хотела навестить их, но Кейт прогнала меня. Она осыпала меня грязными оскорблениями и говорила такие ужасные слова! Она сказала, что я опозорила наш род… Весь род Глоуфордов, – печально ответила ему Кристин.

– Но зачем ты была там? – нахмурился граф. Этот ночной визит его возлюбленной в Вальсингам не вызвал в нем ни восторга, ни понимания. О, нет, граф был полон мнения, что Кристин поступила опрометчиво и глупо!

– Мне нужно знать, что сестры простили меня! Но Кэтрин сказала, что я умерла для них, и не позволила мне встретиться с Кэсси. Я не могу даже увидеть мою маленькую сестренку! А моя милая Кэсси так меня любит!

Кристин действительно скучала по Кэсси и была страшно расстроена известием о том, что, возможно, больше никогда ее не увидит. Девушку съедали тоска и одиночество, и она чувствовала себя покинутой в этом большом великолепном поместье. Ей не с кем было даже поговорить. Ее возлюбленный не мог утолить девичью жажду нежности и потребности в общении, и от этого Кристин с каждым днем все больше желала обнять Кэсси, чтобы почувствовать ее любовь и ощутить рядом родную душу.

– Забудь об этом, как о ночном кошмаре. И пообещай мне, что теперь и шагу туда не ступишь, – жестким тоном потребовал граф, недовольный легкомысленным поступком Кристин.

– Я не буду, любимый, обещаю. Обещаю всем своим сердцем! Там нет для меня места! Нет ни покоя, ни понимания, ни прощения! – тяжело вздохнула девушка. – Но сейчас я прилягу. Мне нездоровится.

Кристин покинула балкон, с яростью сбросила с себя плащ и платье, облачилась в дорогое ночное платье, легла в постель и проспала до полудня. Проснувшись, но не покидая широкого ложа, хозяйка Риверхольда позвонила на кухню, дернув за шнур. Через минуту молодая горничная приветствовала ее книксеном и, по приказу, раскрыла тяжелые зеленые шторы на окнах. Дневной свет и солнечные лучи хлынули в спальню, заставив Кристин прикрыть глаза ладонью.

– Как светло… Какой ныне час, Мэгги? – все еще сонным голосом осведомилась Кристин, потягиваясь на упругих широких подушках, облаченных в белоснежные шелковые наволочки.

– Третий час пополудни, мадам, – живо отозвалась на это резвая молоденькая горничная, которую Кристин переманила у одной из французских подруг. Девушку звали Маргарит, но избалованной хозяйке поместья было неудобно окликать ее таким длинным именем и посему она звала горничную Мэгги, на английский манер.

– О, как долго я спала… Что ж, принеси мне завтрак, милая. Я ужасно голодна, – приказала хозяйка Риверсхольда.

– Сию же минуту, мадам, – ответила Мэгги, сделала очередной книксен и поспешно удалилась из комнаты.

Но, когда молодая француженка шла к двери, Кристин вдруг показалось, что в ее глазах проскочила насмешка. Кристин поднялась с постели, подошла к будуару, села на мягкий низкий пуф и принялась медленно, с любовью, расчесывать свои красивые длинные волосы. Однако девушка не могла отделаться от неприятного чувства, вдруг охватившего все ее существо. Ей казалось, что каким-то образом Мэгги узнала о том, что ее госпожа не была актрисой и аристократкой. Кристин чудилось, будто Мэгги была осведомлена о том, что прислуживает бывшей крестьянке, и эти страшные догадки смущали ее, приводили в замешательство и страх быть разоблаченной.

Кристин положила щетку для волос на натертый до блеска туалетный столик, аккуратно разметала пряди волос по плечам и пристально взглянула на себя в зеркало: за год жизни с графом Дрэймором, ее кожа стала нежной, как у младенца, волосы – здоровыми и блестящими, ладони – мягкими, без единой мозоли. Она привыкла к дорогим нарядам и красивым прическам, к забавным модным шляпкам, дорогой роскошной мебели и мягкому нижнему белью. Однако, не платья были ее страстью, а драгоценности, и, хотя теперь она имела их целую большую шкатулку, ее душа не могла насытиться этими знаками принадлежности к высшему свету Англии и Европы. Лишь год понадобился девушке, чтобы позабыть о том, что именно любовник превратил ее из грязной нищенки в прекрасную принцессу. Но этим утром все изменилось: тревога за свою репутацию вернула ей неприятные воспоминания, которые привели ее к пониманию, что не давало ей покоя: да, она выучилась всем высоко-светским манерам, но ее плебейская сущность не умерла и жалила душу Кристин постыдной жестокой правдой. На дне кубка с любовным напитком оказалась горечь. Но она любила своего Колина. Ее любовь к нему не утихала ни на секунду. И бедная девушка была уверена в том, что ее возлюбленный любил ее так же страстно и глубоко, как она его.

Когда Мэгги принесла завтрак, Кристин вперила в лицо девушки пристальный взгляд, в поисках насмешки, но горничная была вежлива, услужлива и никаких дурных чувств не проявляла.

– Скажи, Мэгги, ты преданна мне? – вдруг тихо спросила Кристин у Мэгги.

Та рассеянно улыбнулась и присела в глубоком книксене.

«Как странно: когда-то книксен для господ делала я, а теперь его делают для меня» – с удовлетворением и улыбкой на губах подумала Кристин.

– О, мадам, преданней меня горничной не сыскать! – робко ответила Мэгги, не смея взглянуть на свою госпожу.

– Хорошо, милая. А теперь присядь со мной и выпей чаю, – ласково сказала ей Кристин, указав ладонью на стоящий рядом стул.

От такой высокой чести Мэгги смутилась, зарделась, но не заставила просить себя дважды.

– Ты хорошая девушка, Мэгги, ты настоящее сокровище. Твоя прежняя госпожа мадам Бинэ напрасно клеветала о тебе и злоупотребляла своим положением и твоей добротой. Однако скажи мне: похожа ли я на мадам Бинэ? Обижала ли я тебя когда-нибудь? Хоть словом? Хоть взглядом? – вкрадчивым тоном спросила Кристин.

– Нет, что вы, мадам! Вы – ангел, сущий ангел! – горячо воскликнула девушка, польщенная тем, что ее госпожа разделила с ней свой завтрак и общается с ней, как с равной себе по положению. С ней! С прислугой!

– Тогда я спокойна, моя милая Мэгги. Но, скажи, могу ли я рассчитывать на небольшую помощь с твоей стороны?

– Мадам, только прикажите!

– Я буду очень благодарна тебе, если ты станешь моей помощницей, – с ласковой улыбкой сказала Кристин, давно научившаяся тонкой науке манипуляции. – Ты будешь слушать все сплетни, которые ходят в нашем доме и, если слуги будут говорить обо мне, будешь осведомлять меня об этом.

– Мадам, какая честь для меня! Я все сделаю, мадам!

– Хорошо, моя милая. А сейчас, скажи: ходят ли среди прислуги слухи и сплетни обо мне, или о нас с лордом Дрэймомром?

– Нет, мадам, вас все любят! Только вот… Сегодня утром наш конюх заявил, будто ночью вы разбудили его и приказали приготовить для вас лошадь… Будто для того, чтобы посетить какую-то глухую деревню, – с готовностью рассказала Мэгги, довольная тем, что любимая госпожа посвятила ее в наперсницы. Ах, как она любила мадам Кристин! Такой красивой, доброй и обворожительной мадам у нее еще никогда не было! Одно удовольствие служить ей!

Услыхав слова Мэгги, Кристин нахмурилась: в этот момент она поняла, что своим приездом в Вальсингам сделала большую ошибку, и теперь горько сожалела о своем сестринском порыве.

– Ах, как смеет наш конюх распускать такие слухи! Какое мне дело до нищеты? – разочарованным тоном заявила она, надеясь, что ее приезд в Вальсингам был единственным, о чем знали слуги.

– И еще, мадам, дворецкий видел, как вчера какая-то дурная нищенка оскорбила вас… Ударила вас по щеке… Ах, мадам, вам следовало высечь ее за это! – с чувством воскликнула горничная.

– Она уже наказана, и на всю жизнь запомнит, что грязным корням запрещено тянуться к прекрасным цветам. Потребовала у меня разрешения отвести в свою деревню одну из наших лошадей! А когда я отказала, она посмела ударить меня! Какая мерзость! – солгала Кристин, однако напуганная фактом, что жители Риверсхольда были осведомлены о появлении призрака ее прошлой жизни.

«Боже правый, здесь и шагу ступить нельзя без надзора чужих глаз! Ведь все могут узнать о том, что я – такая же беднячка, как они сами! И тогда все будут презирать меня за то, что я «продалась» моему Колину! Мою светлую любовь и жертву они, как и Кейт, превратят в позор и грех! Что же делать!?» – с отчаянием подумала Кристин.

– Не верь этим дурным слухам обо мне, милая, – решительно заявила она Мэгги, с трудом сумев унять душевное смятение. – Но будь начеку и, если кто-то вновь заговорит, тотчас же осведомляй меня, и я буду премного тебе благодарна.

– Да, мадам! – Мэгги сияла от счастья: доверие молодой красивой хозяйки было для горничной даром небес.

– А это тебе в подарок, – сказала Кристин и сняла с пальца красивое кольцо с большим изумрудом, которое подарил ей любовник. – Продай это кольцо, и ты будешь богатой! Но оно не должно быть замеченным другими, ведь остальные слуги станут завидовать тебе и разводить о нашей дружбе нехорошие слухи.

Мэгги трепетно взяла кольцо и спрятала его в лиф своего платья.

– Ах, мадам, вы так добры! – воскликнула она и, схватив ладонь Кристин, поцеловала ее. – Я буду самой преданной вашей помощницей!

– И за свою преданность ты будешь вознаграждена, милая. А теперь, ступай, – улыбнулась Кристин, удовлетворенная преданностью девушки и тем, что отныне ее тайна была похоронена.

Глава 30

Неделю спустя Мэгги принесла госпоже недобрые вести: прислуга Риверсхольда стала шептаться о том, что хозяйка – мадам Кристин, на самом деле – всего лишь крестьянка из соседней деревушки, и что девушка, ударившая мадам, – была ее сестрой.

– Что? Но как… – «как они узнали» едва не сорвалось с уст ошеломленной Кристин, но она вовремя опомнилась. – Как они смеют распускать обо мне эти отвратительные слухи? Мерзавцы! Но, милая, что именно они говорят?

– Что деревенские мальчишки сказали садовнику, будто раньше вы, мадам, жили там, в одной из жутких хижин, и работали в поле… Ах, такие глупости! И как только их языки еще не отсохли? – сказала Мэгги, исполняя приказ Кристин и прилежно подслушивая все, о чем говорили между собой слуги.

«Чертовы мальчишки! Несчастные болтуны! Что же мне делать? Неужели меня ждет публичное унижение? Но, может, все обойдется? Слуги не посмеют смеяться мне в лицо, ведь я – хозяйка Риверсхольда!» – с надеждой подумала Кристин. Но все ее существо охватил страх: ей казалось, что слуги смотрят на нее и злобно ухмыляются, ругая ее грязными словами. Не раз, когда Кристин проходила мимо прислуги, ей казалось, что те показывают на нее пальцами и осыпают ее оскорблениями и насмешками. Девушка словно заболела этой манией и бдительно наблюдала за всем происходящим в поместье, но, когда одна из молоденьких служанок пролила ненароком соус на ее красивое платье, сомнения покинули Кристин, и она наполнилась уверенностью того, что каждое живое существо знало о ее тайне, и жизнь ее стала невыносимой настолько, что она боялась выйти из своих покоев.

Страхи Кристин были обоснованы: слуги Риверсхольда каждый новый день обсуждали свою «госпожу», смаковали подробности ее прошлой жизни и считали ее продажной девкой, возомнившей себя королевой и вскружившей голову бедному графу Дрэймору. «Надо же так уметь! Была босячкой, а теперь вьет веревки из нашего лорда!» – говорили они. И вскоре свершилось то, чего Кристин страшилась более всего: сплетни о ней распространились за границы поместья, и весь Вальсингам узнал о ее позоре.

Вальсингамцы теперь с сочувствием смотрели на Кэтрин и Кэсси, но в их присутствии ни слова не говорили в адрес их падшей сестры. Кейт пыталась выглядеть равнодушной, но в душе желала сквозь землю провалиться от стыда за непутевую сестру. Кэсси же была поглощена своими книгами и понятия не имела о том, что Кристин находилась рядом.

– Колин, уже весь Норфолк знает о том, что я здесь, и о том, что я сделала для тебя! – не вытерпев душевных мук, однажды сказала Кристин любовнику. – Я чувствую, что все проклинают меня!

– И это возмутило твое спокойствие, мой ангел? Имеют ли важность слова бедняков? Червей никто не слышит. – Граф был недоволен тем, что его возлюбленная принимала слухи так близко к своему сердцу.

– О, тебе не понять! Слуги шепчутся обо мне! Они знают, что я крестьянка, и насмехаются надо мной! Лишь Мэгги все еще любит и уважает меня!

– Тебе это достоверно известно?

– Уж поверь мне! Вчера я проходила мимо конюшни и услышала, как Джек и Мэри поливали меня помоями. Они говорили, что я приворожила тебя и верчу тобой, как волчком, и при этом смею командовать ими… Ах, милый, они ненавидят меня и покрывают мое имя грязью! – вскрикнула Кристин, оскорбленная равнодушием любовника. – А ты? Как ты смеешь быть таким холодным?

– Дорогая, вскоре бедный люд вдоволь насладится сплетнями и замолчит, и тебе не следует страдать из-за них – они всего лишь слуги, – попытался успокоить ее тот. – Что же касается меня, то я не холоден, а трезв разумом, в то время как твой горит пламенем лихорадки.

– Нет, ты холодный и равнодушный! Тебе плевать на то, что меня оскорбляют! Ты занят лишь своими бумажками! – Кристин была так взбешена ответом лорда Дрэймора, что схватила его деловые бумаги и разметала их по кабинету.

– Ты слишком далеко зашла! – мрачно произнес граф, схватив девушку и сдавливая пальцами ее тонкое запястье.

– Зашла, Колин! Ради тебя! Я пожертвовала своей честью! – вскричала девушка.

– Твоя честь дорого мне обходится!

– Как ты смеешь! Мерзавец! – Свободной рукой Кристин попыталась дать любовнику пощечину, но тот перехватил ее и предложил возлюбленной унять свой пыл.

– Несчастный! Ты не мужчина! Не можешь защитить свою жену… Баба в штанах! – тихо и насмешливо сказала Кристин, желая уязвить его гордость.

Граф Дрэймор не смог стерпеть оскорбления и подарил Кристин тяжелую пощечину. Девушка испуганно вскрикнула, схватилась за горящую от удара щеку, и с ужасом посмотрела на любовника, словно не веря в то, что он посмел поднять на нее руку.

– Прости, дорогая, я слишком разозлился, – сказал граф, увидев ужас в ее глазах, от которого его гнев вмиг улетучился.

Но Кристин не стала слушать его оправдания, а убежала в свои покои, где бросилась на кровать и горько разрыдалась. В тот вечер ее любовник впервые причинил ей физическую боль, и это испугало девушку. Граф поспешил за ней и, поцелуями и обещаниями, выманил ее прощение.

– Это больше никогда не повториться, обещаю, – мягко сказал он, целуя заплаканное лицо возлюбленной.

– А как же негодяи-слуги? Ты разберешься с ними? Мне так больно от этого, милый! – пользуясь моментом, попросила Кристин.

– Я сделаю это сегодня же, – пообещал тот и сдержал свое слово.

Вечером, собрав в холле всю прислугу поместья, лорд Дрэймор холодно взглянул на каждого, заставив их устремить напуганные взгляды на мраморный пол.

– Я осведомлен о том, что вы недостойно отзываетесь о своей госпоже, – ледяным тоном начал он свой выговор, расхаживая перед стройным рядом прислуги, замершей от ужаса перед лицом разгневанного хозяина. – Я глубоко огорчен этим. И, чтобы избежать дальнейших недостойных сплетен и низких обсуждений ее персоны, я говорю открыто: да, госпожа Кристин имеет крестьянское происхождение, но я люблю ее и не позволю порочить ее имя. Если кто-то из вас вновь вспомнит о ее происхождении или бросит на нее презрительный взгляд, тот тотчас будет высечен кнутом, а затем уволен, без расчета и дальнейшей возможности найти новое место, ибо я приложу все свое влияние, чтобы превратить жизнь каждого сплетника в ад. Надеюсь, я выразился достаточно ясно?

– Да, сэр! – тихо ответили ему слуги, отчетливо понимающие, что граф Дрэймор не намерен был шутить.

С тех пор в Риверсхольде громкие сплетни о Кристин умолкли – слуги безумно боялись потерять теплое место и прикусили языки, отныне обсуждая госпожу лишь шепотом, лежа ночью в своих постелях.

Вальсингам же продолжал гудеть о «распутнице Кристин», и, когда хозяйка Риверсхольда отправила сестрам большую корзину свежих продуктов, посыльный привез их обратно с запиской от Кэтрин.

«Забудь о нас» – было написано нервным остроугольным почерком, и Кристин вновь расстроилась жестокости старшей сестры и больше не смела ничего посылать, зная о том, что Кейт или возвратит все обратно, или просто-напросто выбросит.

Настроение Кристин было переменчиво, как погода: от длительного эмоционального возбуждения она часто превращалась из хмурой и мрачной в капризную и нервную особу, что весьма подавляло ее любовника, который с трудом терпел ее истерики. Понемногу, его любовь к ней начала утихать и сменяться раздражением. Когда их дивный роман только начинался, лорд Дрэймор любил Кристин всем сердцем искренно: ради нее он наплевал на мнение света и уединился с ней в Европе, но вскоре девушка, быстро привыкшая к роскоши, стала требовательной и забыла о том, что она не супруга графу, а содержанка и любовница. Кристин требовала все больше дорогих нарядов, драгоценностей, аксессуаров, и на эти ее капризы каждый месяц граф тратил изрядную сумму. Однако он всегда помнил о том, что Кристин досталась ему невинной, и что ради него она бросила жениха и переступила через свою добродетель, поэтому не позволял себе расстаться с ней. Но и сейчас, когда они жили в Риверсхольде, граф все еще любил Кристин, однако уже не так горячо и страстно, как прежде: в прошедшие дни он любил в ней чистоту и скромность, но теперь она стала подобной знатным дамам и почти каждый вечер устраивала истерики. Кристин не давала любовнику ни работать, ни уединяться в кабинете, чтобы выпить пару стаканов бренди – девушка фурией врывалась в комнату, выхватывала из руки любовника стакан и выливала напиток в большой горшок. Росшее в горшке экзотическое дерево стало увядать от такой алкогольной поливки. Но иногда Кристин вновь становилась мягкой и нежной, и за эти редкие моменты граф был готов терпеть ее неподобающее вульгарное поведение.

Каждый день хозяйка Риверсхольда выдумывала все новые развлечения. Однажды, когда пара обедала, Кристин вдруг наморщила носик и отодвинула от себя тарелку с нарезанным для нее нежным филе ягненка.

– Это мясо не проварено! Тебе не кажется, дорогой? – спросила она графа, а затем обратилась к Мэгги. – Мэгги, сейчас же приведи мистера Мерея. Филе, что он подал на хозяйский стол, просто отвратительно!

Граф не смог сдержать гнев на этот каприз, так как обвинения Кристин в адрес повара были необоснованными: мясо было восхитительным, сочным и нежным.

– Стой, Мэгги, – холодно приказал он служанке.

Та остановилась на полпути и удивленно взглянула на него, не зная, кому подчиняться. Дорогой любимой мадам или самому лорду?

– Ты так пресытилась богатой жизнью, что забыла свое место? – тихо и холодно упрекнул он любовницу.

– Но, Колин, это мясо! Я едва разжевала кусочек! Наш повар нуждается в хорошей трепке, – возразила ему Кристин.

– Тебе все не по душе! Твои невыносимые глупые требования и безосновательные обвинения не делают тебе чести и порядком мне надоели. Все, что я дарю тебе – вне твоего вкуса! Платья, туфли, драгоценности! А теперь еще и блюда мистера Мерея! – строго сказал граф девушке. Он был зол, так зол, что его лицо приняло багровый цвет.

– Ты неправ! Совершенно неправ! – парировала рассердившаяся Кристин.

– Я устал от твоих капризов!

– Моих капризов? Я – твоя женщина, Колин!

– Да, моя, черт возьми! Но ты, видимо, напрочь забыла о том, из какой грязи я тебя вытащил! Ты была даже ниже прислуги! – повысил голос граф, выходя из себя.

– Замолчи! Что подумают слуги? – пролепетала Кристин.

– Научись ценить то, что имеешь! Иначе вновь будешь носить лен вместо шелка! – Граф поднялся из-за стола, бросил салфетку на стул и молча удалился.

В эту ночь любовники спали каждый в своей спальне. Эта ссора стала началом страшного для Кристин периода. Ее любовник, ее возлюбленный лорд стал презирать ее, и это презрение резало ножом ее душу.

В начале августа Кристин охватила тоска, и она второй раз за все время пребывания в Риверсхольде вышла прогуляться в сад (в первую прогулку любовников увидел юный Стэнли Вуд). Мысли о сестрах не отпускали Кристин. Ее любовь к графу не могла затмить переживания о мнении насчет нее Кейт и Кэсси, а также мнения прислуги и вальсингамцев – это мучило девушку, не давало ей покоя и забвения. В эти дни она, как никогда, чувствовала себя одинокой и чужой в этом красивом поместье, где она была хозяйкой и владелицей сердца лендлорда. Кристин шла, опустив задумчивый взор на дорожку, и думала о том, как несчастна ее судьба. Вдруг она услышала рядом с собой шум, подняла взгляд и увидела перед собой Кэсси: ее сестра собирала с земли яблоки и клала их в подол своего грязного рваного платья.

– Кэсси… – ошеломленно прошептала Кристин, а затем, придя в себя, позвала сестру радостным восклицанием. – Кэсси! Моя маленькая сестричка! Моя милая Кэсси!

Та сосредоточенно собирала яблоки, но, услышав зов знакомого голоса, взглянула на Кристин, и ее глаза широко распахнулись от удивления. От охватившей ее радости, девушка опустила подол платья, и яблоки рассыпались по траве. Кэсси удивленно смотрела на сестру, приоткрыв рот, словно не веря своим глазам.

Кристин подбежала к сестре и схватила ее в свои объятья. Кэсси радостно рассмеялась и обвила шею Кристин своими грязными руками.

– Крис! Ты такая красивая, как принцесса из моей книжки! – восхищенно воскликнула Кэсси, оглядывая шелковое розовое платье сестры.

– Ты тоже, моя малышка Кэсси! Но, где твой чепец? И что ты здесь делаешь?

Кристин была полна радости: она уже не надеялась увидеть младшую сестру, и эта неожиданная встреча несказанно обрадовала ее сердце и наполнила душу светом любви и нежности к этому кудрявому созданию в грязном сером платье.

– Я рву яблоки. Знаешь, здесь такие вкусные яблоки! Я всегда их здесь рву! – прощебетала Кэсси.

– Так это отсюда ты сорвала яблоки, что дала мне тогда, помнишь? – рассмеялась Кристин и вновь обняла сестру. – В Риверсхольде!

– Да! Мне добрый виконт разрешил! – улыбнулась Кэсси, но вдруг резко отпрянула от сестры и нахмурилась. – Я не должна с тобой разговаривать. Ты плохая! Ты очень рассердила Кэти!

– Кэсси, милая, не знаю, что наговорила тебе Кэтрин, но я люблю этого человека, понимаешь? А он любит меня, – ласково сказала Кристин, взяв сестру за руки.

– А-а-а… У тебя новый жених? – спросила Кэсси и вдруг покрылась густым румянцем: она, как маленькая девочка, верила в романтичность любви. Но и в то, что любить – непристойно, тоже.

– Да, Кэсси, и он очень хороший, он заботится обо мне…

– Но Кэти сказала, что ты будешь гореть в Аду с демонами и чертями, а еще, что ты очень нехорошая женщина. Вот. Я не должна с тобой разговаривать!

Кристин недовольно вздохнула: Кейт запретила Кэсси общаться с ней? Как она посмела?

– Я знаю, Кейт могла сказать подобную глупость, но ты ведь… Ты ведь не веришь ей? Ты не должна ей верить, Кэсси! Кейт не понимает меня, потому что никогда никого не любила, и никто не любил ее! – настойчивым тоном сказала Кристин.

– Я не знаю… – Кэсси вдруг растерялась. – Но я скучаю по тебе…

– Ах, моя милая, я тоже скучаю! Но ты можешь приходить сюда! Только не говори Кэтрин. Я буду играть с тобой, угощать тебя сладостями! Ты же любишь сладости?

Кэсси поспешно закивала головой: с тех пор, как уехал виконт Уилворт, ее сладостями были одни лишь яблоки, и сейчас, при мысли о роскошном сладком угощении, рот девушки наполнился слюной.

– Да… Пирожные, – смущенно ответила Кэсси. – Почему ты не приходишь к нам?

– Потому что Кейт ненавидит меня, – горько усмехнулась Кристин. – Ты ведь придешь еще? Приходи завтра, Кэсси!

– А мне можно?

– Милая, разумеется можно! А теперь пойдем на кухню, и я дам тебе сладостей.

Кристин повела Кэсси за собой в дом, а та широко улыбалась,глядя на сестру, видя ее красивое платье и предвкушая вкусное пирожное.

– А почему ты живешь здесь? – спросила она Кристин.

– Теперь я здесь хозяйка, – улыбнулась та. – А мой жених – тот лендлорд, которого ты видела в Вальсингаме. Помнишь его?

– Он красивый, да?

– Очень. И очень добрый. Однако, думаю, вас пока рано знакомить.

Кристин решила, что сперва ей требовалось получить позволение любовника приводить в дом Кэсси, и лишь затем забрать ее в свои покои. Молодая хозяйка Риверсхольда уже видела в мечтах, как нарядит Кэсси в одно из своих дорогих платьев, и какой красивой будет в нем младшая сестренка.

Когда сестры шли по аллее к дому, на их пути появился сам хозяин поместья. Увидев Кэсси, которая, смутившись, тут же спряталась за спину сестры, граф нахмурил лоб и вопросительно взглянул на возлюбленную.

– Кристин, дорогая, ты привела сестру? – спросил он, а затем обратился к Кэсси. – Добрый день, мисс Глоуфорд.

– Добрый день, – тихо ответила та.

– Колин, я так скучаю по ней… – Кристин горько вздохнула, и ее глаза зажглись огнем надежды. – Дорогой, могу я приводить Кэсси в свои покои? Обещаю, мы не будем мешать тебе.

Граф был недоволен просьбой Кристин, но подумал, что, возможно, кудрявая овечка Кэсси сгладит невыносимый характер его любовницы. А вдруг возня с полоумной сестрой вернет Кристин радость и нежность?

«Пусть возится с ней. Думаю, это пойдет ей на пользу» – решил он.

– Мисс Кассандра, буду рад видеть вас в Риверсхольде, – улыбнулся он Кэсси.

Полная благодарности, Кристин поцеловала любовника в губы, а Кэсси закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть этого: она была сильно смущена.

Граф увидел этот ее жест, и он весьма развеселил его.

«Готов поспорить, кудрявая девчушка не знает, что такое поцелуй» – вдруг пронеслось в его голове, но он поспешно отбросил эти мысли.

– Пойдем, Кэсси, нас ждут сладости! – весело сказала Кристин и потянула за собой сестру.

– До свидания, сэр, – торопливо сказала Кэсси графу и побежала за Кристин.

А тот посмотрел сестрам вслед, иронично улыбнулся и продолжил путь в конюшню.

Кристин ввела Кэсси через парадный вход и сказала дворецкому:

– Эта мисс – моя сестра, поэтому относитесь к ней с должным почтением и передайте это прислуге, – приказала она.

Тот почтенно поклонился, не смея возразить.

– У вас красивые усы, сэр! – вдруг сказала Кэсси и весело рассмеялась. – Наверно, когда вы пьете чай, они всегда мокнут?

– Благодарю, мисс. Нет, мисс, – серьезно ответил дворецкий, но не смог сдержать улыбку: Кэсси была такой милой, что не могла не вызвать умиления.

Проведя сестру в свои покои, Кристин приказала Мэгги принести сладостей и играла с Кэсси целый день, а вечером проводила ее до ворот поместья и дала ей в дорогу большой леденец в виде плоского яблока.

– Приходи завтра, милая. Я буду ждать тебя. – Кристин поцеловала Кэсси в лоб.

– Я приду! – весело отозвалась Кэсси.

– Только не говори об этом Кейт, хорошо? Она не отпустит тебя, если узнает, где ты была, – предупредила ее сестра.

– Я не скажу! Пока!

Счастливая и радостная, Кэсси побежала домой, но слабый разум не подсказал ей, что сладость, полученная ею от Кристин, не должна попасться на глаза Кейт. По этой причине, увидев Кэсси, держащую в руке наполовину съеденный леденец, Кэтрин тут же заподозрила неладное.

– Откуда у тебя это? – строго спросила она младшую сестру.

Та, испугавшись гнева сестры, промолчала и спрятала леденец за спиной.

– Я знаю, откуда! Тебе дала это Кристин! – догадалась Кэтрин и рассердилась еще больше. – Ты общалась с ней?

Кэсси отрицательно замотала головой.

– Не лги мне, Кэсси! Ложь – это страшный грех, за который ты будешь наказана! Ты была в Риверсхольде? – Эта догадка вывела Кэтрин из равновесия: она вырвала из рук Кэсси леденец и выбросила его в раскрытое окно. – Ничего у нее не бери! Я запрещаю тебе!

Ошеломленная утратой сладости, бедная Кэсси выскочила из дома, нашла леденец, испачканный в земле, и побежала к реке.

– Не смей! Выброси! – закричала ей вслед Кэтрин, но, когда Кэсси на секунду остановилась и взглянула на сестру глазами полными слез, до Кейт дошло запоздалое осознание того, как жестоко она поступила с бедной неразумной девочкой. Однако шанса исправить свой дурной поступок старшей Глоуфорд не представился, так как Кэсси уже скрылась с ее глаз.

Прибежав на реку, Кэсси вымыла леденец в воде, спряталась за большой камень, чтобы Кейт не смогла найти ее, и вновь принялась поглощать желанное лакомство. Она не могла понять, отчего Кэти была такой злой. Когда девушка доела леденец и пришла домой, Кэтрин искренне попросила ее прощения. Но глубоко оскорбленная поступком сестры по отношению к ее леденцу, Кэсси не могла простить ей и сказала лишь тихое: «Все хорошо».

– Милая я понимаю, что не могу дать тебе того, что дала тебе Кристин, но ты не должна ничего от нее принимать, – вкрадчивым ласковым тоном сказала ей Кейт. – Все эти вещи и сладости достались ей греховным путем, а ведь Господь не любит грех. Ты понимаешь, Кэсси?

– Ага, – равнодушно ответила та, чтобы сестра отстала от нее.

– Я не хочу, чтобы ты ходила к Крис.

– А я хочу, – вдруг упрямо заявила Кэсси.

Кэтрин словно ударили в грудь: Кэсси, сама того не зная, рвала ее душу на части.

– Нет, милая, ты не должна! – едва не плача от отчаяния, воскликнула Кэтрин.

– Я пойду, – все так же упрямо сказала Кэсси. – Крис играет со мной, а ты нет.

– Но я работаю в поле! Ведь зимой я играю с тобой! Целыми днями, Кэсси!

– А я хочу сейчас!

Поняв, что запретами ничего не добьется, Кейт бессильно опустила руки. Такая боль объяла ее душу, что из ее глаз потекли слезы.

– Хорошо, ты можешь ходить к Крис, но не часто, – полушепотом сказала она и отвернулась, чтобы Кэсси не увидела ее слез.

Но Кэсси заметила, что Кейт плачет, и, почувствовав жгучий стыд, обняла ее.

– Кэти, не плачь… Я люблю тебя, Кэти, – расстроенно сказала она.

– И я люблю тебя, мой ангелочек, – прошептала Кейт, оборачиваясь к Кэсси и обнимая ее.

– Так мне можно ходить к Крис? – с надеждой спросила Кэсси.

– Да, но нечасто, – повторила Кейт.

В эту ночь Кэсси уснула объятая розовыми мечтами, а Кэтрин долго молилась, стоя на коленях перед распятием. Так она и заснула, прямо на глиняном полу.

Глава 31

Следующим утром Кэтрин получила уже нежданное письмо от виконта Уилворта, в котором тот сообщил, что его попытка приобрести поместье близ Вальсингама потерпела крах. Виконт был глубоко озадачен и огорчен этой неудачей, однако выразил надежду на то, что Кэтрин позволит ему увезти Кэсси в Лондон, а также повторил свое предложение приехать вместе с сестрой и самой Кейт. Но надежда виконта была напрасной: считающая Лондон пристанищем дьявола и греха, Кэтрин написала виконту довольно прямой ответ: в связи с печальными и позорными для них обстоятельствами, она никогда не приедет в Лондон сама и, тем более, не отпустит туда Кэсси, дабы не угодить в лапы сатаны. Также Кейт уведомила лорда Уилворта о том, что Кристин нашлась и что она находится в любовницах у его друга – графа Дрэймора. Получив эту ужасную новость, виконт был опечален ею, но и разозлен своей недальновидностью, ведь еще давно наблюдал чувства, что вызвала в графе Кристин, но он, виконт, закрыл на них глаза и теперь считал, что Глоуфорды расплачивались за это его упущение. Он написал графу Дрэймору гневное письмо, в котором упрекнул его в неблагородном и чудовищном поступке – соблазнении не видавшей свет деревенской простушки, и взывал к его разуму оставить Кристин. Граф же прислал ему ответную записку, в которой оказались всего три слова: «Это мое дело».

«Какое позорное происшествие! Какая роковая несправедливость! Из-за легкомыслия Колина и глупости Кристин страдают прекрасные девушки – мисс Кэсси и мисс Кэтрин. К сожалению, я осведомлен, что говорят о них в этом гнилом местечке. Милая Кэсси… Как давно я не видел ее. Необходимо съездить в Вальсингам и вновь, на этот раз лично, попросить мисс Кэтрин отпустить сестру со мной в Лондон. Но, едва ли после унижения, что принес ей мой друг, соблазнив вторую ее сестру, мисс Кэтрин испытывает ко мне доверие» – подумал виконт, сжав в кулак записку графа, и бросил эту бумагу в пылающий огонь камина, даже летом согревающий его большой каменный дом в Лондоне.

Несмотря на отчаянное желание увидеть Кэсси, приехать в Вальсингам виконт Уилворт не смог: Парламент поручил ему важную миссию в Шотландии, заставившую виконта отплыть туда на неопределенный срок.


***


Весь жаркий август Кэсси каждый день приходила в Риверсхольд. Кэтрин же молча страдала, однако не могла запретить восхищенной несмышленой сестре не видеть Кристин, но сама сторонилась поместья, как проклятого места. Когда Кэсси возвращалась домой, принося с собой сладости, Кейт горько вздыхала и надеялась, что, когда змея Кристин покинет Риверсхольд, прекратит отравлять разум Кэсси своим сладким ядом и подкупать ее сладостями, страданиям придет конец.

Хозяин Риверсхольда – граф Дрэймор, как и обещал, не был ни рассержен, ни зол на визиты Кэсси, которые, действительно, привели к положительным переменам: благодаря общению с сестрой, Кристин вновь стала мягкой и нежной. Такая перемена в характере любовницы удовлетворяла графа, ведь отныне Кристин не надоедала ему и не мешала его трудам, а находила удовольствие в том, что наряжала сестру в свои платья и драгоценности, кормила Кэсси вкусной едой и сладостями и катала по поместью в красивом открытом экипаже. Теперь из покоев Кристин часто слышался радостный звонкий смех Кэсси, которая была рада всему, чем окружала ее богатая сестра – невеста графа. Неразумная девушка не могла понять, почему Кристин все никак не выходит за своего жениха замуж, но не смела спросить ее об этом, боясь, что та рассердиться и запретит ей приходить в поместье. Но Кристин даже не помышляла об этой мере: она так сильно привязалась к своей забавной сестренке, веселящей ее детскими мыслями и сказками, что не могла более с ней расстаться. Когда Кэсси по какой-то причине не могла прийти, Кристин грустила, волновалась и выплескивала свои чувства на возлюбленного, но тот никогда более не поднимал на нее руку, а лишь молча выставлял любовницу из своего кабинета и запирал дверь на замок. Следующим днем, когда Кэсси, как солнышко, вновь появлялась в Риверсхольде, Кристин вновь превращалась из злой принцессы в добрую и ласковую.

Одним из любимых развлечений девушек было наряжаться в платья Кристин и устраивать пышные чаепития, и в эти моменты Кэсси представляла себя знатной леди или принцессой, за которой скоро прискачет принц. Ей не удавалось осмыслить, что все это веселье не было сном, и она боялась, что скоро Кэти разбудит ее.

В одно субботнее дождливое утро сестры играли в спальне Кристин, одетые в платья и увешанные драгоценностями. Одетая в голубое муслиновое платье и наряженная в кольца и жемчужное ожерелье сестры, Кэсси не отрывала взгляд от зеркала и радовалась тому, что была принцессой, которую она видела на одной из картинок своей книги сказок.

– Когда я уеду, то оставлю это платье тебе, а себе куплю новое, – пообещала Кристин сестре, радуясь ее счастливой улыбке.

«Она такая красивая… Хорошо, что Кэсси больна, – она не будет мне соперницей» – вдруг промелькнула в ее голове эгоистичная мысль, но Кристин тут же осознала, как дурно подумала о несмышленой бедной сестре, и ее охватил стыд.

– А Кэти будет носить его? – спросила обрадованная Кэсси.

– Нет. Кейт попытается избавиться от него, но ты не позволяй ей. – Кристин уже привыкла командовать сестрой.

– Но зачем ты уедешь? – расстроилась Кэсси. – Ведь тогда мы больше не будем играть и наряжаться?

– Милая, я обещаю: мы расстанемся, но ненадолго, а когда я и Колин переедем в новый дом, я пришлю за тобой, и ты погостишь у меня.

От этого обещания Кэсси пришла в восторг: слишком уж ей не хотелось покидать эту волшебную сказку.

В дверь спальни тихо постучали.

– Войдите, – властно сказала Кристин.

В спальню вошла Мэгги.

– Мадам, у меня нехорошие новости: Джейн забыла закрыть окна в голубой гостиной, и всю западную стену залило дождем, – сообщила Мэгги, делая глубокий книксен.

– Ах, негодница! И за что только Джейн получает столь высокое жалование!? – тотчас рассердилась Кристин. Она торопливо направилась к двери. – Сиди смирно, Кэсси, я скоро вернусь!

Кристин и Мэгги покинули комнату. Кэсси заскучала в одиночестве и принялась расчесывать щеткой Кристин свои непослушные кудрявые волосы. Щетка впилась глубоко в кудри и не желала отпустить их: девушка попыталась вытащить ее, но лишь причинила себе боль и начала хныкать.

– Кристин, дорогая, я хотел бы… – вдруг услышала Кэсси голос графа за своей спиной и обернулась к нему: лорд Дрэймор стоял в дверях спальни и пристально смотрел на сидящую перед ним девушку.

Увидев Кэсси, такую прелестную, лорд застыл в восхищении ее юной чистой прелестью: она была ослепительна в платье Кристин. Девушка была так божественна, что у графа перехватило дыхание.

«Какое чудо… Не будь она безумной, то покорила бы сердце любого мужчины!» – подумал лорд Дрэймор. Он никогда не желал общения с этой «полоумной девчонкой», но в этот раз его охватило желание побыть в ее обществе. Граф сел на стул рядом с Кэсси, сидящей у зеркала на невысоком пуфе, и, взглянув на ее длинные золотистые кудри, увидел в них запутавшуюся щетку.

– Мисс Кассандра, в ваших волосах запуталась щетка, – мягко сказал он, не в силах оторвать от девушки восхищенный пристальный взор.

«Такая чистая, нетронутая, девственная красота! Недаром хитрый Доминик так горячо желает удочерить ее, – вдруг пронеслось в разуме графа. Он пристально вглядываясь в дивное лицо девушки. – Можно лишь представить, какое прекрасное тело скрывается под этим муслином… Нет, нет! Что за мысли?». – Он поспешно отвел от нее взгляд, пытаясь избавиться от нахлынувших на него темных мыслей и чувств.

– Да, сэр, она запуталась, и я не могу достать ее, – доверительно нежным голосом сказала Кэсси, уже переставшая бояться его.

– Позвольте, я помогу вам. – Графа охватило непреодолимое желание коснуться ее длинных мягких кудрей и погладить их. Лорд принялся аккуратно освобождать щетку из плена мягких густых волос Кэсси, чувствуя при этом что-то необычайно странное и трепетное. Ореол ангельского света, словно окружающий девушку, заставил его мыслить о том, что она была не тронута ни одним мужчиной. Его дыхание участилось, а кровь вскипела.

«Что? Я возжелал это полоумное создание? Что за дьявольские чувства! – вдруг с глубоким отвращением к самому себе подумал он и тотчас покинул комнату, объятый огнем плотского желания обладать этим девственным телом. – Она не должна приходить сюда! По ее милости я чувствую себя нездоровым, психопатом, извращенцем!» – со злостью думал он, стыдясь чувств, что ненароком вызвала в нем ничего не подозревающая бедная Кэсси.

– Чтобы ноги Кэсси здесь больше не было! – гневно крикнул лорд любовнице, увидев ее, идущую ему навстречу: его лицо побагровело от гнева.

– Но почему? – воскликнула Кристин, не ожидавшая такого категоричного приказа и испугавшаяся горящего гневом взора возлюбленного. – Она что-то натворила?

– Я не желаю больше видеть ее в своем поместье! – мрачно изрек граф. – Сейчас же отправь ее домой! Ей здесь не место!

– Колин, прошу! – огорченно вскрикнула Кристин, подходя к любовнику.

– Хозяйке Риверсхольда не подобает иметь дело с грязной крестьянкой!

– Но, она моя сестра! Умоляю тебя…

– Если хочешь видеть ее – уходи с ней! Но чтобы ее здесь не было! Никогда! – Граф зашел в свой кабинет и с силой хлопнул дверью.

Кристин горько расплакалась, но не смела перечить любовнику. Она торопливо вбежала в свою спальню.

– Что ты натворила? Что ты наговорила ему? – закричала она на сестру, которая тут же сжалась от ее криков.

– Я ничего не сделала! Почему ты кричишь? – пролепетала испуганная Кэсси. Ее глаза были полны слез непонимания.

– Ты должна уйти домой… – Кристин всхлипнула. – Колин запретил тебе приходить ко мне… Кэсси, тебе сейчас же нужно идти домой!

Кэсси молча разрыдалась от обиды и кулачками вытирала слезы, побежавшие по ее щекам. Тоже рыдая, Кристин сняла с сестры свои драгоценности, переодела ее в лохмотья, в которых Кэсси пришла в Риверсхольд, и, взяв ее за руку, вывела из дома. Кэсси тут же бросилась прочь из поместья, убегая под проливным дождем. Разум бедной девушки пылал жалостью к собственному существу, ведь она, Кэсси, не сделала ничего дурного! Когда Кэсси прибежала домой, Кэтрин увидела ее промокшую, грязную и заплаканную, и, выслушав ее нервные объяснения подобному виду, была ошеломлена такой жестокостью со стороны Кристин и ее любовника. Она обняла рыдающую Кэсси и прижала ее к своей груди.

– Вот видишь, ты не нужна ей! Она поиграла с тобой и бросила, как старую куклу! Негодяйка! – в сердцах прошептала Кэтрин.

На следующий день о дурном поступке Кристин знал весь Вальсингам, и все, как один, были уверены в коварстве «этой распутницы», хоть сама Кристин в это время горько плакала от горя и упрекала любовника в бесчувственности.

– Как ты жесток! Я и так оторвана от дома! От всех, кого люблю! – кричала Кристин, пытаясь ударить графа по лицу.

– Значит, меня ты не любишь? – жестоко усмехнулся тот.

– Как ты смеешь! Тебе совсем меня не жаль! Кэсси не совершила ничего, чтобы ты поступил с ней так бессердечно!

На эти упреки граф промолчал.

«Эта полоумная девчонка все разрушила! Сделала меня ненавистным самому себе! Как она трогательна, эта кудрявая овечка! И Кристин была такой же, но превратилась в фурию. Нет, эта Кэсси никогда больше не смутит мой покой!» – со злостью думал граф, все еще не в силах прийти в себя после волнения, в которое ввергла его близость к Кэсси: он вспоминал мягкость ее волос, и его вновь охватывали темные мысли о том, что ни один мужчина не смел прикоснуться к этой полоумной красавице.

В тот день любовники крупно поссорились и продолжали ссориться каждый день. День ото дня Кристин становилась все более язвительной и упрямой, а граф считал, что, выгнав Кэсси и запретив ей приходить в поместье, поступил более чем правильно. Он считал свое влечение к девушке, обладающей разумом ребенка, ненормальным и постыдным, и не желал видеть перед собой ее прелестное личико с почти синими глазами. Лорд Дрэймор отчаянно пытался отделаться от желания протянуть руку и погладить нежную мягкую щеку Кэсси. Он думал о том, что его постыдное плотское желание к больной девчонке возникло еще тогда, когда он увидел ее, задумчивую, с чуть приоткрытыми губами, и осознание того, что, что он желал Кэсси, приводило его в ужас, смущало его, заставляло чувствовать себя облитым грязью. Он был зол на себя за то, что стал думать о Кэсси. О ненормальной Кэсси! Апогеем зацикленности лорда на сестре Кристин стала ночь, когда во сне он увидел, как нежно целует Кэсси, покрывает поцелуями ее шею, а затем приспускает ее платье. Граф тут же проснулся в холодном поту, в ужасе от увиденного, и, тотчас поднявшись с постели, надел ночной халат, чтобы сбежать от возможности вновь заснуть и продолжить свой эротический сон, в котором он имеет с Кэсси интимную близость. Лорд чувствовал себя отвратительно.

– Куда ты? – сонно спросила его Кристин, проснувшаяся и увидевшая, как любовник бесшумно покидает их спальню.

– У меня бессонница, – коротко бросил тот, вышел из спальни и закрылся в своем кабинете.

После этого ночного испытания лорд продолжал усиленно бороться со своим порочным желанием, но с каждым днем образ кроткой смущенной девушки с большими голубыми глазами и розовыми приоткрытыми губами все чаще возникал перед ним, прокрадывался вглубь его сознания. Все эти чувства и мысли граф старался забыть в постели с Кристин, но однажды ему показалось, что вместо Кристин, в его постели лежит Кэсси, одетая в белое ночное платье. Он как ошалевший выскочил из спальни и вновь закрылся в кабинете, проклиная Кэсси, превратившую его в безумца.

«Нужно срочно уехать из этого проклятого места! – решил граф, пытаясь прогнать образ Кэсси с помощью крепкого виски. – Какой позор! Будь проклята эта девчонка! Будь прокляты все Глоуфорды!»

Но воплотить в реальность свое решение он не смог: ремонт его поместья в Уэльсе был не завершен, поэтому, скрепя сердце, лорд Дрэймор уговорил себя потерпеть еще месяц, а затем навсегда покинуть Риверсхольд и продать его, от греха подальше. Когда из Уэльса пришло письмо с вестью о том, что поместье отремонтировано, граф вздохнул с облегчением: за этот месяц, когда Кэсси не попадалась ему на глаза, он сумел заставить утихнуть свои болезненные чувства и желание к ней, и решил, что окончательно избавился от власти над ним голубоглазого кудрявого демона.

До переезда в Уэльс оставалось два дня, и Кристин слезно умоляла возлюбленного разрешить ей в последний раз привести в Риверсхольд Кэсси, чтобы она смогла попрощаться с любимой сестрой.

– Ведь, возможно, я больше никогда ее не увижу! – восклицала Кристин, целуя лицо графа, в попытке задобрить его. – Мы устроим небольшой прощальный ужин, и, если ты не желаешь ее видеть, пусть слуги накроют его в моих покоях.

Лорд Дрэймор нахмурился – его объял страх того, что он вновь окажется в пропасти своих желаний, которых был полон тогда, оставшись наедине с Кэсси, однако гордость решительно заявила ему, что теперь девчонка не имеет над ним никакой власти, и он свободно может провести последний прощальный ужин в Риверсхольде в ее скромном обществе.

– Что ж, дорогая, я позволяю ей прийти, – благосклонным тоном сказал он Кристин. – Но прикажи накрыть в парадной столовой, все-таки Кэсси твоя сестра, и ты действительно увидишь ее в последний раз.

Кристин невероятно обрадовалась позволению любовника и поблагодарила его долгим страстным поцелуем. Однако лорд предпочел бы другой поцелуй – тот, что Кристин дарила ему на заре их отношений – робкий и боязливый. Та скромная девушка – прислуга немки Гольдберг исчезла, и ее место заняла светская дама, чьи поцелуи, полные неукротимой страсти, лишь обжигали.

«Где же твоя робость? Как же скоро ты убила в себе муки совести и порядочность!» – с насмешкой подумал граф, целуя Кристин в ответ, однако, несмотря на свое недовольство, он не мог отказаться от нее – эта красавица словно околдовала и манила его к себе, как манит сирена моряков в бездонные сети океана.

– Но, любовь моя, чем Кэсси провинилась перед тобой? – спросила Кристин, желая узнать причину неприязни возлюбленного к ее младшей сестре.

Тот пристально посмотрел в ее глаза и иронично усмехнулся.

– Она плохо на тебя влияла, – ответил он, но мысленно добавил: «И на меня». – Но, надеюсь, сегодня за ужином она будет вести себя прилично?

– Безусловно, дорогой, я прослежу за этим.

Кристин послала в Вальсингам посыльного, с запиской для Кэтрин, в которой уведомила ее о том, что хозяйка Риверсхольда желает попрощаться с их младшей сестрой, но Кейт боялась отпустить Кэсси. Да еще и после того, как Кристин (как считала Кейт) сама же прогнала ее от себя! С тех пор, как случилась эта неприятность, Кэсси была задумчива и почти не разговаривала, а на ее лице всегда присутствовало выражение страдания, которое не смывалось ничем, несмотря на все усилия и молитвы Кэтрин. Но, едва Кэсси услышала о том, что Кристин вновь зовет ее в свой «дворец», она тут же расцвела, как замерзший бутон розы под теплыми лучами солнца. Бедная девушка, она считала, будто сделала что-то плохое, и именно поэтому Кристин и ее жених прогнали ее от себя.

Крепко сжав зубы, чтобы не заплакать от разочарования и обиды за неразумную в своих выводах Кэсси, Кэтрин переодела сестру в самое лучшее ее белое платье, надела ей на голову белый чепец (который Кэсси, направляясь в Риверсхольд, повесила на ближайшее же дерево), а затем с разбитым сердцем наблюдала за тем, как нарядная Кэсси уходит с лакеем Кристин в Риверсхольд. Едва счастливая Кэсси скрылась с ее глаз, Кейт бросилась в комнату отца, упала на колени перед распятием и принялась громко молиться, не сдерживая слез горечи. Девушку терзала обида того, что Кэсси не осознавала истинной заботы и любви, которую всю, до последней капли, отдавала ей Кейт, и того, что неразумная сестра радовалась объедкам и крохам, что кидала ей, с высоты своего порочного пьедестала, Кристин.

Хозяйка Риверсхольда встретила младшую сестру у ворот поместья, с любовью обняла ее и, взяв за руку, повела за собой в дом.

– Но, обещай мне, что будешь вести себя тихо и не баловаться, – командным тоном сказала она сестре, по пути в столовую.

– Да, как скажешь, – с готовностью согласилась восторженная Кэсси. – Я буду молчать, как камешек!

– Вот и умница, – ласково отозвалась на это Кристин.

Когда сестры зашли в роскошную столовую, Кэсси оробела, увидев графа Дрэймора, ожидающего их прихода. Девушка сильно смутилась и устремила взор в пол, а когда граф подошел к ней и вежливо поприветствовал ее, она побоялась даже взглянуть на него.

«Как прелестна эта полоумная девчонка!» – вновь пронеслось в разуме графа, и он тут же поспешил отойти от Кэсси и занять свое место за столом, мысленно ругая себя и пытаясь выглядеть радушным хозяином, прячась за маской равнодушия.

Кристин усадила Кэсси за стол и заняла место рядом с любовником.

Сидя там, куда усадила ее сестра – напротив графа, испуганная Кэсси боялась смотреть на них – великолепных, одетых в богатые роскошные наряды хозяев Риверсхольда, а когда лакей стал обносить блюда, она вцепилась пальцами в подол своего платья и с ужасом в глазах взглянула на Кристин, ища у сестры поддержки. Та мягко улыбнулась и указала ладонью на нужную для супа серебряную ложку. Кэсси смущенно улыбнулась, осторожно взяла ложку, но, увидев в своей фарфоровой белой тарелке суп с мясными шариками, она покрылась румянцем, так как не понимала, как вкушать это странное для нее блюдо. Кроме того, Кэсси боялась, что во время поглощения супа, она будет издавать неприятные звуки, поэтому закусила губу и положила ложку обратно на стол.

– Можно я не буду это есть? – тихо спросила она, взглянув на графа.

А граф в это время выпивал уже второй бокал дорогого французского красного вина, даже не притронувшись к трапезе. Он старался не глядеть на Кэсси, но желание усладить свой взор, устремив его на это ангелоподобное дивное создание, сидящее напротив него, было сильнее его разума.

– Конечно, милая, можешь не есть. Альберт, подайте мисс второе, – распорядилась Кристин, поняв, что сестра чувствует себя неловко за хозяйским столом. Когда-то и сама Кристин испытывала такую же неловкость, однако теперь она не обращала внимания на лакомства и блеск тарелок и хрустальных бокалов, которые превратились для нее в рутину.

Лакей подал Кэсси отваренный картофель с зеленью с небольшими кусочками сочного жареного мяса молодого теленка, а рядом поставил блюдо с несколькими видами салатов, и бедная простушка вновь растерялась: она не понимала, к чему ей такое разнообразие блюд, и не знала, как следует кушать это красивое мясо и салаты, поэтому схватив первую попавшуюся вилку, принялась медленно кушать картофель. Увидев такое униженное поведение сестры, Кристин почувствовала за нее стыд и боязливо взглянула на любовника, чтобы увидеть его реакцию на непристойную выходку Кэсси. Однако лорд Дрэймор не удосужился глядеть на Кэсси и подзывал к себе лакея, чтобы тот в третий раз наполнил его бокал вином.

«Колин явно разочарован! Ему не нравится ее присутствие!» – сожалением подумала Кристин, боясь внезапного гнева любовника.

Выпив третий бокал вина, граф Дрэймор принялся за четвертый. Вино дурманило его разум и пробудило в нем темные чувства к Кэсси. Теперь граф пристально смотрел на девушку и бокал за бокалом выпивал вино: сознание лорда наполнилось порочными образами, и он размышлял о том, как бы он снял с милой Кэсси ее белое платье, как целовал бы ее, и как замечательно она смотрелась бы в его постели.

«Эта девчонка сводит меня с ума… Такая чистая и прекрасная, как цветок на черной бесплодной земле. Запустить бы пальцы в ее кудри и впиться поцелуем в ее розовые губки, заставить ее подчиняться мне» – думал граф, и эти мысли и воображаемые картины настолько распалили его желание плотской близости с Кэсси, что его дыхание участилось, однако он сумел скрыть от девушек, ничего не подозревающих о тьме, воцарившейся в его душе, свое греховное влечение к младшей сестре собственной любовницы. Но, как ни удерживали его ангелы от желания опорочить милую девушку, граф не смог убить это черное наваждение – вино подстегивало его, а рассудок был заглушен криками наслаждения, которые он уже слышал в своем затуманенном разуме.

«Кристин была такой же, но превратилась в настоящую ведьму. А ее сестренка – ангелочек, написанный на картинах художников. Кэсси, поцеловать бы тебя, твою шею, твои ручки, все твое тело, скромная маленькая негодяйка! Ты хорошо бы смотрелась на моих шелковых простынях!» – с мрачной усмешкой подумал он. Лорд Дрэймор был пьян, но осознавал свои действия и намерения, и желание овладеть бедной Кэсси сжигало его тело и душу адским пламенем.

– Кристин, дорогая, пойди на кухню и распорядись, чтобы твоей сестре дали сладостей в дорогу, – вдруг резко и грубо сказал он, заставив Кэсси задрожать от страха, а Кристин – почувствовать горечь оттого, что любовник так скоро оборвал их ужин.

– Но, Колин, мы только… – хотела, было, возразить Кристин, но граф оборвал ее громким возгласом:

– Живо! И ты, Альберт! Помоги госпоже!

Огорченная Кристин не заметила того, что ее возлюбленный был пьян, и приняла его грубость за отвращение к ее больной сестре, поэтому торопливо поднялась из-за стола и направилась на кухню, исполнять приказ графа. Лакей Альберт поспешил за хозяйкой. Когда Кристин вернулась в столовую, та оказалась пуста. На дорогом паркете и по столу был разлит сок, а пол был усыпан осколками разбившегося графина и стаканов. Сердце Кристин застыло от ужаса: что произошло? Куда пропали ее любовник и ее сестра? Подобрав платье, она выбежала из столовой и побежала по коридору, в конце которого располагалась лестница, ведущая вверх на жилой этаж. Что-то подсказывало девушке, что происходило что-то страшное, невыносимое.

– Кэсси! Где ты, Кэсси! – громко крикнула она, подбегая к лестнице, и вдруг до нее донеслись полные ужаса крики и визг сестры, доносившиеся со второго этажа. Торопливо взбежав по лестнице, Кристин увидела, как ее возлюбленный тянет сопротивляющуюся Кэсси по коридору. Ее охватил леденящий душу ужас догадки. – Колин, оставь ее! Отпусти ее, подонок! – Кристин догнала любовника и стала бить его по лицу, пытаясь высвободить сестру из его сильных рук. – Что ты делаешь! Не смей прикасаться к ней! Она ребенок!

Граф громко рассмеялся и с силой толкнул Кристин в стену. Девушка ударилась виском о медный светильник и упала на пол. На миг Кристин потеряла сознание, но, когда пришла в себя, ее любовник ударил ногой ее живот, заставив бедную девушку громко застонать от боли. В это время Кэсси громко кричала, желая вырваться из рук похитителя и защитить сестру, но тот лишь сильнее сжал ее в своих объятиях.

– Ребенок? Ей уже пора познать мужчину! Зачем такой красоте пропадать зря? – насмешливо сказал он любовнице.

– Беги, Кэсси! Кто-нибудь, помогите! – отчаянно крикнула Кристин, но она не смогла подняться на ноги: побои любовника лишили ее сил.

Огромный дом словно опустел: никто не пришел на помощь, ни один лакей не прибежал на крик, ни одна горничная.

– Ну, маленькая нимфа, пойдем? Обещаю, тебе понравится наша игра! – с дьявольской усмешкой сказал граф до смерти испуганной Кэсси. – Нужно было выбрать тебя, а не эту прожорливую алчную суку! – Он грубо схватил девушку и затащил ее в свою спальню. Дверь за ними закрылась на два оборота замка.

– Кэсси… Кэсси! – прошептала Кристин, подползая к двери.

Кэсси продолжала кричать, но затем послышался ее отдельный громкий крик боли.

– Нет, Колин! Прекрати! Она ребенок! Не смей! – Кристин отчаянно била кулаками в дверь, но ей оставалось лишь слышать рыдание Кэсси и вожделенные стоны ее любовника.

– Ах, Боже! Это я виновата! Это лишь моя вина! Так наказывай меня, а не Кэсси! – вскрикнула Кристин, колотя в дверь и дрожа от рыдания и судорог, охвативших ее тело от знания того, что ее любовник, ее возлюбленный насилует ее младшую сестру, а она, Кристин, сидит под дверью и ничем не может помочь ей.

Через некоторое время, крики и рыдание Кэсси утихли. Спустя еще четверть часа послышался щелчок замка, дверь спальни открылась, и из нее вышел граф с мерзкой усмешкой на губах. Он взглянул на Кристин, лежащую у его ног, опустившую голову на пол и рыдающую, и похотливо усмехнулся.

– Твоя сестренка чудо как хороша! Не забудь дать ей сладостей в дорогу… А может, оставить малютку Кэсси себе? – со смехом сказал он, довольный своим насилием над бедной беззащитной Кэсси. Не удовлетворившись этим насилием, он пожелал запереть Кэсси в спальне, чтобы позже вновь надругаться над ней.

Вдруг он упал на пол – это заплаканная Кэсси толкнула его, выскочив из спальни, и, быстро, как лань, пробежала по коридору и скрылась на лестнице.

– Вот черт! Проклятая девчонка сбежала! – выругался лорд Дрэймор, поднимаясь на ноги: потеря драгоценного трофея разозлила его.

Кристин нашла в себе силы подняться с пола, вбежала в спальню и издала крик отчаяния: сомнений не оставалось: ее любовник надругался над ее сестрой – свидетелем его преступления было пятно крови, что как алый мак алело на белоснежных смятых простынях большой кровати, на которой еще вчера она, Кристин, предавалась с графом любви.

– Ненавижу! Ублюдок! Негодяй! Чудовище! – завизжала Кристин, но граф схватил ее за руки, затолкнул девушку в ее собственные покои и закрыл дверь на ключ.

Кристин упала на пол и плакала до наступления ночи, проклиная себя и свою слепоту. И проклиная чудовище, которое теперь ненавидела.

Глава 32

Вечер был теплым, полным ароматов полевых цветов и зелени, и Кэтрин, направлялась с вечерни домой медленным прогулочным шагом, улыбаясь прелестной погоде и тихо напевая свой любимый гимн. В церкви, проведя время с четой Литли, она, насколько это было возможно, смирилась с отлучками Кэсси в ненавистный ей Риверсхольд. К тому же, знание того, что сегодняшняя встреча Кэсси с Кристин будет последней, облегчало груз страданий, свалившийся на ее хрупкие, но сильные плечи. Добредя до дома, Кэтрин с приятным удивлением обнаружила, что Кэсси уже вернулась, а ведь с момента ее ухода прошло чуть более трех часов.

Кэсси сидела на своем тюфяке, облокотившись на холодную стену, обняв свои колени, и, нахмурившись, смотрела в одну точку на полу.

– Ты рано вернулась, – ласково сказала Кейт, обрадованная столь ранним возвращением сестры. – Проголодалась? Я приготовлю кашу.

– Нет, – глухим мрачным тоном ответила Кэсси и вдруг сильно поморщилась.

– Нет? – удивилась Кэтрин, ведь сестра никогда ранее не отказывалась от ее вкуснейшей стряпни.

– Нет! – с надрывом в голосе воскликнула Кэсси.

Кейт удивилась, но не сказала ни слова, подумав, что от «демонической пищи Риверсхольда» у сестры заболел живот, что привело ее в такое капризное расположение духа. Поэтому, Кэтрин принялась молча готовить кашу. Все это время Кэсси тихо, но жалобно пищала, уткнувшись лицом в колени.

– У тебя болит живот? – спросила Кейт, накладывая в тарелку поздний ужин для одной себя.

– Да, – ответила Кэсси и вновь поморщилась, издав при этом глухой болезненный стон.

– Ничего, скоро пройдет. Потерпи. – Кэтрин подошла к сестре, чтобы ободрить ее, но вдруг заметила, что платье Кэсси, в котором она ходила в поместье, лежало в углу, а сама младшая ее сестра была одета в одно лишь ночное платье.

– Я ведь не раз просила тебя: не бросай платье на пол! Что это? Откуда? – строго спросила Кейт, схватив платье и увидев пятна крови, уже засохшие на белой ткани, но затем улыбнулась. – Ах, вот и причина твоей боли! У тебя пошла кровь. Но ведь это не страшно, это усмотрение Господа для нас, его дочерей! Сейчас наденешь новое платье, а это мы отстираем.

– Кэти, мне больно! – вдруг захныкала Кэсси, не понимая, откуда взялась эта резкая боль, и что сделал с ней «жених Кристин» – она лишь помнила о том, как он повалил ее на кровать, порвал ее платье и сделал ей больно. Бедная девушка не могла понять, что этот бессердечный мужчина надругался над ней.

– Конечно, больно, но ты должна терпеть… Кэсси, почему твое платье порвано? У лифа… Милостивый Боже, и на юбке! Как я всю это зашью? Оно было почти новым! – рассердилась Кэтрин. – Где ты ходила? Где ты могла так порвать платье?

– Кэти, я не виновата… Мне больно, Кэти! – повторила Кэсси и посмотрела на сестру: ее глаза были полны боли и слез. – Очень больно, Кэти! Я умираю!

Кейт положила платье на место и строго взглянула на сестру: ее разум был настолько пропитан религией, что Кэтрин и подумать не могла о том, что кто-то посмел тронуть Кэсси. Неразумную бедную Кэсси. Кто посмеет так поступить с этим ангелом? Но, глядя на слезы сестры, слыша ее стоны боли и жалобы, старшая Глоуфорд начала обретать зрение реальности. В ее подсознании росла неприятная догадка, которую она тут же откинула, убежденная в том, что эта мысль была невозможна и совершенно неправильна.

– Почему тебе больно, Кэсси? – тихо спросила Кейт и погладила сестру по голове. – Что случилось?

– Я не знаю. Жених Крис сделал мне очень больно, – тихо ответила Кэсси и положила ладонь меж своих бедер. – Вот здесь. Очень больно. Я плакала, и мне было страшно. Он порвал мое платье. Я не виновата, Кэти! Я не сделала ничего плохого! Он просто обидел меня, Кэти!

Кэтрин почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног: девушка остолбенела, и одни лишь мысли с неземной скоростью метались в ее шокированном разуме. Ее тело покрылось мурашками, руки задрожали, а сердце словно положили на наковальню и ударили по нему раскаленным молотом.

«Кэсси говорит так, словно этот граф… Он… Нет… Даже думать об этом страшно и неприятно… Но Кэсси не стала бы лгать… Он сделал ей больно, порвал платье, и оно в крови, и эта кровь…» – пронеслось в разуме Кейт, и из ее груди вырвался крик боли и отчаяния.

Кэсси громко зарыдала, повторяя, сквозь слезы, что в том нет ее вины.

– Встань и покажи мне свои бедра! – Кейт грубо поставила сестру на ноги, приподняла ее ночное платье, до самого ее живота и обнаружила засохшую, но еще липкую кровь на бедрах Кэсси, и засохшее мужское семя, – верные свидетели того преступления, что совершил лендлорд Вальсингама над бедной Кэсси.

– Господи! Он сделал это! Как ты позволила ему?! – вскрикнула почти обезумевшая от ужаса и гнева Кэтрин. Она схватила кувшин с водой, тряпку, и принялась мыть испачканные бедра сестры, не терпя перед собой этой мерзости.

– Кэти, я не хотела… Крис ушла, а он подошел ко мне и стал целовать. А потом он взял меня за руки, и мы куда-то пошли… Я не хотела идти, Кэти, мне было страшно. А потом Крис… Она хотела помочь мне, но он побил ее, а потом закрыл меня в комнате и… Я не знаю… Не знаю, как это называется, Кэти, – жалобным голосом рассказала Кэсси, вздрагивая от холодной воды, которой мыла ее сестра.

– Ирод! Проклятый выродок! Иуда! Насильник! – Кэтрин вдруг бросила на пол кувшин, метнулась к двери и выбежала из дома.

Девушка была вне себя от гнева: она бежала в Риверсхольд и желала лишь одного – убить мерзавца, который надругался над Кэсси. Над Кэсси! А ведь по разуму она была всего лишь маленькой девочкой и даже не поняла, что подверглась насилию!

«Боже, как Ты позволил этому случиться! Как было страшно моей бедной девочке! И кто… Кто посмел это сделать! Любовник Крис! Лорд Дрэймор! Ему не хватило Кристин – такой же дьяволицы, как он сам, ведь он – сам дьявол! Он посмел изнасиловать Кэсси! Мою маленькую Кэсси! Я отомщу ему! Он не будет жить, этот демон, в обличие человека!» – со злостью, ослепившей ее разум, думала Кейт, не сбавляя шаг: она не видела перед собой мир и дорогу, но лишь жестокое развратное лицо графа Дрэймора, на котором играла сладострастная усмешка.

Но вдруг Кэтрин споткнулась и упала на землю, словно Бог дал своей верной дочери знак того, что запрещает ей убивать негодяя лендлорда.

«Ах, милосердный Господь, я так грешна! Я не должна убивать его, ведь Ты накажешь его в тысячу раз справедливее! Только Ты вправе… Но как он посмел? Боже, как я смогу это стерпеть? Как это вынести? Я так ненавижу его, что готова задушить его собственными руками! Размозжить его голову о стену или всадить нож глубоко в его черное сердце! Ах, Боже, прости меня! Успокой меня, удержи от греха! Удержи от убийства! Ведь Ты никогда не простишь мне, если я убью его!» – с истерическим рыданием думала Кейт, лежа на земле и борясь с самой собой.

Эти мысли остудили ее гнев. Но не убили, а лишь охладили, что позволило девушке несколько прийти в себя и унять свою ярость. Кейт поднялась на ноги и упрямо продолжила путь в Риверсхольд, но теперь лишь для того, чтобы взглянуть в бесстыжие глаза мерзавца, поговорить с ним, пригрозить ему человеческим судом и судом Божьим и дать ему пощечину. Это все, что она, беднячка, могла сделать против знатного лорда.

Зная, что парадный вход был для нее закрыт, Кэтрин зашла в господский дом через черный ход для прислуги. Поднявшись по боковой лестнице на второй этаж, и не встретив никого на своем пути, она тихим шагом направилась в кабинет графа, ведь помнила его местонахождение еще со времен занятий виконта Уилворта с Кэсси. Кэтрин надеялась застать насильника там. Дверь кабинета оказалась незапертой, и Кейт свободно вошла в него и заперла за собой дверь на ключ.

Граф Дрэймор сидел в большом уютном кресле и пил виски, упиваясь воспоминаниями о беспомощности бедной Кэсси и наслаждении, которое он получил, осквернив ее чистоту и сломав ее тело. Увидев Кэтрин, вошедшую в его кабинет, он удивился, но даже не удосужился подняться с кресла и поприветствовать ее.

– Знаю, зачем вы пришли, мисс Глоуфорд. Маленькая нимфа уже рассказала вам о нашем с ней развлечении? – насмешливо спросил он и криво усмехнулся, открыто глядя в ее лицо.

От такой наглости и абсолютного отсутствия раскаяния за свое преступление, которыми встретил ее лендлорд Вальсингама, Кэтрин вновь запылала от гнева: и этот насильник позволяет себе насмехаться над тем, что сделал с ее сестрой? Ирод! Иуда!

– Да как вы смеете! – с негодованием воскликнула Кейт. Она бесстрашно подошла к графу и выбила из его руки бокал, который тот как раз подносил к своему рту, чтобы пригубить алкоголь.

Хрустальный бокал ударился о стену, покрыв ее растекающимся мокрым пятном.

Но бессердечного графа это лишьпозабавило: он не сомневался в том, что помешанная на религии Кэтрин придет к нему требовать справедливости и наказания за его насилие над Кэсси, и был ни капли не напуган, ни ее выговором, ни ее поступком, ни ее горящими бешенством глазами.

– Вот так, милая. Вашу безумную сестру никто не возьмет замуж, так зачем такому цветочку увядать в одиночестве, если он может порадовать мужчину? Меня она порадовала безмерно, – рассмеялся он и, поднявшись с кресла, направился к шкафу, чтобы взять новый бокал и наполнить его другой порцией виски.

– Кэсси – ребенок! Господь накажет вас за то, что вы сотворили с ней! Все демоны Ада будут грызть вашу плоть и пить вашу кровь! – с чувством сказала на это Кейт, все более гневаясь на его поведение и насмешливые слова: граф вел себя так, словно изнасилование девушек было для него будничным делом, и он, казалось, даже гордился тем, что сделал с бедной Кэсси!

– Малютка Кэсси доставила мне огромное удовольствие, и я решил, что возвращу вам надоевшую мне Кристин, а себе оставлю кудрявую нимфу, – сказал граф, наливая в стакан виски из бутылки.

– Да как вы… Вы отвратительны! Бессердечны! Я никогда не позволю вам! Вы чудовище! – вскричала ошеломленная его порочными намерениями Кэтрин. Раннее она и представить не могла, что человеческое сердце может настолько черным.

– Закон всегда на моей стороне, и отобрать у сумасшедшей фанатички ее бедную несмышленую сестренку будет верхом справедливости.

– Никакой закон, кроме закона Божьего, не отберет ее у меня!

– Кэтрин, милая, право, вы так упрямитесь, словно завидуете участи своих сестер. Может, тоже хотите в мою постель? – недобро рассмеялся граф.

Рассудок Кэтрин помутился от ярости: не помня себя и не понимая, что делает, она схватила с близ стоящего стола небольшую, но тяжелую бронзовую статуэтку и, применив всю свою женскую силу, подхлестываемую лютым гневом, ударила ею по затылку графа. Граф коротко вскрикнул и упал на пол, лицом вниз: из раны на его затылке потекла кровь и что-то серое, вязкое. Стакан, выскользнувший из его руки и расколовшийся надвое, лежал рядом с ним на ковре.

Кэтрин тяжело дышала, крепко сжимала статуэтку и, смотря на поверженного врага, с наслаждением плюнула на его спину. Но через мгновение ясность сознания вернулось к ней, и она, с ужасом поняв, что убила его, убила человека, бросила статуэтку на пол, упала на колени рядом с мертвым графом в отчаянной попытке закрыть рану на его затылке своими ладонями. Девушка дрожала, содрогалась, как от холода, а разум ее лихорадочно кричал ей о том, что она убила. Убила его! Убийца!

– Нет, я не желала его смерти! Боже, прости меня! Что я натворила! – в отчаянии, полная ужаса, вскрикнула Кейт. Но из ее глаз не выпало ни одной слезинки.

– Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство! – вдруг послышался за дверью громкий мужской голос. Затем дверь была выбита, и перед задыхающейся от ужаса своего проступка Кэтрин предстали трое мужчин: двое в ливрее лакеев и седовласый достаточно богато разодетый старик.

– Эта девка убила его! Убила нашего милорда! – страшным басом закричал старик, и его лицо перекосилось от ярости. – Хватайте преступницу! Бегите за констеблем!

Двое мужчин грубо схватили Кейт под руки и, грубо подняв на ноги, повели за собой по коридору. Кэтрин не осознавала происходящее и тихо твердила: «Боже, прости меня! Прости меня!». Вся прислуга Риверсхольда была осведомлена о том, что их хозяин надругался над сестрой госпожи Кристин, и теперь служанки горько плакали, искренне жалея Кэтрин, которую теперь, несомненно, ждала смертная казнь. Все вокруг понимали мотивы Кэтрин, но никто не заступился за нее, как и тогда, когда на их глазах происходило насилие над Кэсси. Но вдруг в коридоре появилась Кристин – это Мэгги выпустила ее из комнаты (ведь теперь нечего было бояться гнева хозяина). Кристин подбежала к Кэтрин и стала расталкивать лакеев, ведущих ее сестру.

– Кейт, что ты наделала! Ты… Тебя ведь повесят! – разрыдалась она. – Оставьте ее, оставьте! Этот ублюдок заслуживал смерти!

– Ну, уж нет! Эта преступница убила лорда Дрэймора, и ее будут судить по справедливейшему закону Англии! – громогласно заявил дворецкий, а затем схватил Кристин под локоть и силой отвел ее от сестры.

– Но это моя вина! Я одна виновата! Я видела, как он смотрел на Кэсси, но ничего не сделала! Пустите ее! – кричала Кристин, но ее вновь заперли в одной из комнат.

Кэтрин отвели в подвал и заперли ее там. Девушка тут же упала на колени и горячо молила Создателя простить ей, позаботиться о Кэсси и излечить бедную пострадавшую от насилия сестру от душевных ран, которые нанес ей проклятый граф Дрэймор. Лишь сейчас Кэтрин отчетливо осознала, что нарушила запрет Божий и убила, и отныне считала, что ей не было прощения за этот ее смертный грех. Никогда Господь не простит ее!

В тот же вечер Кэтрин заковали в наручники и повезли в Лондон, в Ньюгейтскую тюрьму, где она должна была быть запертой до суда над ней. Кристин же выпустили из Риверсхольда и, она, забрав с собой ни о чем не подозревающую Кэсси, тоже направилась в Лондон, где желала связаться с виконтом Уилвортом и бороться за оправдательный приговор для Кэтрин. Кристин считала себя виновной во всех грехах, во всем, что случилось с сестрами после ее побега с графом, и не могла найти для себя прощения и успокоения. Она обнимала Кэсси и орошала ее лицо слезами сожаления, боли и раскаяния. Поверить в то, что Кэтрин ждала виселица, было превыше ее сил.

Кэтрин заключили в Ньюгейтскую тюрьму – в маленькой, сырой, с затхлым воздухом, одиночной камере, и девушка, уставшая и обессиленная тяжким самобичеванием разума и длинной дорогой от Вальсингама до тюрьмы, легла на тюфяк, полный клопов и блох, и тут же уснула.

Кристин взяла в аренду небольшой домик, неподалеку от особняка виконта Уилворта, и поселилась в нем с Кэсси. Для этого ей пришлось продать ее многочисленные драгоценности. В день своего приезда она пошла к виконту, искать его помощи, но, увы! его не было в Лондоне, и это известие ввергло Кристин в бездну отчаяния. Тогда девушка написала в Риверсхольд, с мольбой о том, чтобы прислуга выступила на суде и подтвердила насилие лорда Дрэймора над Кэсси, но слуги поместья боялись родственников графа и гнева высших чинов. Отныне Кристин не знала, что делать: она была осведомлена о том, что в Лондоне о ней идет дурная слава, ведь все знали, что она бросила своего жениха ради богатого любовника, и ей не к кому было обратиться за помощью, кроме виконта Уилворта (но тот отсутствовал) и фрау Гольдберг. Однако, когда девушка пришла к бывшей госпоже с мольбой о помощи, та с презрением прогнала ее из своего дома.

День проходил за днем. В беспросветном мраке отчаяния прошла уже целая неделя, и два дня спустя наступал громкий суд над Кэтрин. Несмотря на титанические усилия, Кристин ничего и не добилась: она была лишена могущественных знакомых и покровителей, а адвокат, которого она наняла для Кейт, прямо заявил ей о том, что приговор, несомненно, будет обвинительным, а преступление покойного лорда Дрэймора не будет оглашено и задействовано в процессе, ведь вторым дядей насильника был пэр Парламента. Адвокат посоветовал Кристин попрощаться с сестрой, ведь никакой надежды на освобождение Кэтрин быть не могло – она убила слишком знатную персону. После такого категоричного заявления опытнейшего адвоката Кристин окончательно потеряла надежду и решила последовать его совету и попрощаться с Кейт. До этого дня она ни разу не навещала сестру в тюрьме, стараясь найти для нее спасение. Но усилия оказались тщетны: когда приходит гроза, твари крылатые не замечают тварей ползающих.

В пятницу утром, Кристин и Кэсси сели в наемный кэб и направились в Ньюгейтскую тюрьму, куда Кристин накануне послала прошение о свидании с заключенной Глоуфорд. Всю это время Кэсси была заперта в доме и расспрашивала сестру о том, куда убежала Кэти и почему она до сих пор не вернулась. Но Кристин не отвечала ей, а лишь молча плакала каждую ночь. Утром она всегда обнимала Кэсси и шептала ей: «Это моя вина! Моя!» а Кэсси с любовью обнимала ее в ответ.

Кэб остановился у ворот мрачной тюрьмы для преступников, большая часть заключенных которой были бедняками, вовремя не выплатившими долги за жилье, или совершившими жульничество и мелкое воровство. Настоящих же преступников – убийц, как Кэтрин, было лишь трое. Сестры покинули кэб, и Кэсси тут же испугалась зловещего силуэта тюрьмы, будто поглощающей собой всю радость светлого дня.

– Зачем мы здесь? Здесь так страшно! Я хочу домой! – прошептала она, не осведомленная о цели их приезда.

– Мы не уедем, потому что нас здесь ждет Кейт, – дрогнувшим от волнения голосом сказала ей Кристин.

– Кэти? А что она здесь делает?

– Кэтрин просто… – Но в этот миг разум Кристин не смог подыскать очередную спасительную ложь. Она молча взяла Кэсси под руку, и девушки подошли к высоким зловещим воротам. Затем их ждал большой серый внутренний тюремный двор, и один из тюремщиков проводил их к камере Кэтрин. Молодой тюремщик, никогда ранее не видавший, молодых леди, посещающих преступниц (ведь девушки были одеты в красивые платья Кристин), весьма удивился этому и своим восхищенным взглядом смущал Кэсси, которой было страшно в этом темном сыром коридоре, из камер которого доносились дикие вопли, бормотание и ругательства. Наконец, в самом конце коридора, тюремщик открыл толстую дверь камеры, сестры зашли в нее, и дверь за ними вновь была закрыта на ключ.

Увидев Кэтрин, Кристин не смогла сдержать слез: Кейт выглядела, как последняя нищенка: худая, бледная, с грязной кожей и грязными растрепанными волосами. Кэтрин стояла на коленях, на голом полу, с закрытыми глазами, и шептала молитвы, но, услышав крик Кристин, подняла взгляд на посетительниц и мягко улыбнулась им спокойной улыбкой.

– Кэти! Кэти! – радостно воскликнула Кэсси, желая обнять любимую сестру, но та решительным жестом остановила этот ее порыв.

– Не подходи, милая, на мне живут сотни насекомых, и, если ты будешь стоять рядом со мной, они перепрыгнут на тебя, – предупредила Кэтрин, покрытая земляными и волосяными вшами. – Выйдите, прошу вас, я не хочу, чтобы вы видели меня такой. Эй, тюремщик! Выведи их!

Дверь открылась, девушки поспешно выскользнули из ужасной камеры, и тюремщик провернул ключ в ржавом замке.

– Не бойтесь, леди, эта девица совсем чокнутая, – с улыбкой сказал он им и отошел на приличное расстояние, так как Кристин тут же обдала его ледяным и полным гнева взглядом.

– Кэти, почему ты не обняла меня? Я так скучаю по тебе! – с обидой спросила Кэсси, обращаясь к железной двери.

– Прости, милая, но я не желаю заразить тебя вшами, – послышался глухой голос Кейт, сидящей на полу у двери.

– Вшами? Гадость! – поморщилась Кэсси. – А когда ты придешь домой?

– Кэсси, скажи мне… Там, внизу живота… Болит? – осторожно спросила Кейт.

– Нет, не болит! Так ты придешь? Когда, Кэти? Тебя так долго нет со мной!

– Прости, милая… Я не приду! – с горечью ответила Кэтрин, понимающая, что за убийство ее ждала смертная казнь.

– Но это нечестно! – нахмурилась Кэсси.

– Ты не должна скучать по мне. Я ухожу очень далеко, за нашим отцом. Ты же помнишь, что он не вернулся? Я пойду на его поиски, – с болью в сердце сказала Кейт, сожалея о том, что не сможет в последний раз обнять Кэсси, которая была смыслом ее недолгой трудной жизни.

– А как же я? – недовольно осведомилась Кэсси.

– Ты останешься с Кристин.

– Я хочу пойти с тобой!

– Это очень долгий путь, и ты устанешь.

– Не устану! – капризно топнула ножкой Кэсси.

– Я запрещаю тебе идти со мной.

– Но почему?

– Кэсси! – строго одернула ее Кристин. – Кейт запретила тебе!

– Тогда я буду ждать тебя, моя милая Кэти, – простодушно сказала Кэсси, не осведомленная о том, что скоро ее Кэти лишат жизни, и что она не вернется уже никогда. – А ты принесешь мне новую куклу? Красивую-красивую!

– Я принесу тебе много кукол… – Кэтрин тяжело вздохнула, и по ее щекам потекли слезы. – Помнишь, я читала тебе сказку об ангеле?

– Да, про хорошенького ангелочка.

– Это сказка о тебе. Ты – ангел, и Господь всегда будет любить тебя и заботиться о тебе. Запомни это… Кристин, ради Бога, уведи ее! Я не вынесу больше!

Кристин торопливо кликнула тюремщика, дала ему денег и приказала вывести Кэсси из тюрьмы и усадить ее в кэб, а также сказать извозчику, чтобы изволил дождаться второй леди, за что та щедро отблагодарит его. Тюремщик осторожно спрятал деньги в карман своей грязной засаленной формы и сказал Кэсси следовать за ним. Кэсси молча подчинилась этому приказу.

– Кейт, она ушла, – тихо сказала Кристин сестре, когда Кэсси скрылась в темноте коридора. – Прости меня! Это из-за меня ты сейчас здесь! – Она упала на колени перед дверью и прижала ладони и лоб к холодному грязному железу, скрывающему от нее обреченную на смерть сестру.

Кэтрин промолчала. Неделя, проведенная ею в долгих искренних молитвах, сделала ее равнодушной к своей судьбе, к будущей смерти, и к гневу на Кристин. Отныне Кейт не испытывала ненависти к сестре-блуднице, а лишь внимала ее голосу и была полна покоя и терпения.

– Мне не за что тебя прощать, – наконец, сказала Кэтрин, так как услышала в голосе сестры искреннее раскаяние в своих грехах.

– Нет, Кейт, все ужасно! Я ничего не могу сделать! Как я ни пытаюсь… Тебя повесят!

– Это заслуженное наказание.

– Нет, нет, не говори так! Одна я виновата в этой трагедии! Я видела, как Колин смотрел на нее, и в его взгляде было что-то дьявольское… Но я думала лишь о том, чтобы Кэсси не раздражала его! Потом он сказал, что Кэсси пора домой. Он много пил, но разве я обратила на это внимание?! Он приказал мне уйти на кухню, а когда я вернулась в столовую, она была пуста… Я испугалась, бросилась к лестнице и услышала крики Кэсси. Я бросилась спасать ее, но Колин избил меня… Он закрылся с Кэсси в спальне, и она… Она никогда так не визжала, столько было боли в ее голосе! Она рыдала, там, в спальне, а я тоже рыдала, лежа под самой дверью! Затем Колин вышел и сказал мне: «Не забудь дать ей сладостей в дорогу», а Кэсси выскочила из комнаты и убежала… В тот миг я желала бы сама убить его, но он был сильнее и запер меня в моей спальне… – рассказала Кристин, прерывая свой рассказ тяжелыми вздохами и вытирая со щек слезы.

– Ну и подлец же он, мисси! Верно, что пришили! – вдруг послышался из соседней камеры грубый мужской голос.

Кэтрин плакала, закрыв ладонями лицо: она представила, какие страдания пережила Кэсси, и ее сердце готово было разорваться от горечи.

– Я волновалась лишь за себя и свое благополучие! На твоем месте, в этой грязной камере должна быть я! – прорыдала Кристин.

– Ничего не изменить. Не кори себя. Господь никогда не простит мне, – ответила на это Кэтрин. – Я знаю, что не выйду отсюда, а если выйду, то пройдусь лишь до виселицы. Я готова заплатить за свое преступление: я – убийца и должна быть наказана…

– Нет! Это этот подонок должен болтаться на виселице!

– Господь не простит меня, как бы горячо я не раскаивалась. Помолись за мою душу, Кристин. Я желаю лишь, чтобы Кэсси забыла этот кошмар и была счастлива. Ты должна позаботиться о ней.

– Я обещаю! – сквозь слезы пообещала Кристин, объятая страданиями и муками совести.

– Виконт Уилворт интересуется ее судьбой… Но я не верю теперь! Никому! – с чувством сказала Кэтрин. – А теперь, ступай, я хочу помолиться.

– Но, Кейт, моя дорогая Кейт! Я люблю тебя! Умоляю, не покидай меня!

– Сходи в церковь и помолись Богу, чтобы Он попытался простить меня. Позаботься о Кэсси! Уходи, прошу тебя, уходи! Знай, что, несмотря на все твои грехи, я люблю тебя. Я буду молить за тебя Господа. Уходи!

– Я… Я позабочусь о Кэсси, клянусь! – воскликнула Кристин, поднимаясь на ноги. – Прощай, Кейт! Прощай навек! – И она торопливо побежала по коридору, прочь от камеры, покинула Ньюгейт, села в кэб обняла Кэсси и велела извозчику везти их домой.

Через два дня состоялся суд над Кэтрин, который приговорил ее к смертной казни через повешение.

Глава 33

Виконт Уилворт вернулся в Лондон в первых числах ноября. Он прибыл усталым и измученным долгой дорогой, однако нашел в себе силы променять спальню на чтение газет и ознакомиться с последними лондонскими новостями. Удобно расположившись в кресле своего кабинета и попивая крепкий кофе, виконт принялся за чтение произошедших событий. Перевернув страницу с анонсом ожидающихся казней, он едва не выронил чашку с кофе из рук.


«Четвертого ноября, в час дня, состоится казнь преступницы Кэтрин Глоуфорд, приговоренной к смерти через повешение…»


«Как это возможно? Кэтрин Глоуфорд? Может ли преступница из газеты быть той Кэтрин Глоуфорд, которую я знаю? Что за страшные события произошли здесь в мое отсутствие?» – лихорадочно подумал виконт и кликнул дворецкого, чтобы узнать, насколько тот осведомлен о казни и преступнице.

– Да, сэр, это девица из какого-то глухого места… По-моему, из Вальсингама. Не могу утверждать, сэр, но она обвиняется в убийстве лорда Дрэймора, – поведал ему дворецкий.

– Что? Колин мертв? Она убила его? – удивленно воскликнул виконт, подумав о том, что полученные новости были одна хуже другой.

– Да, сэр, однако, к сожалению, не имею возможности уведомить вас о его убийстве в деталях, так как дело покрыто тайной, ведь жертвой стал родственник Его Величества. Однако мне известно, где снимает апартаменты родственница преступницы, сэр.

«Как? Кэсси?» – не понял виконт.

– Сестра?

– Та, что была любовницей лорда Дрэймора, сэр.

– Кристин… – тихо произнес виконт и нахмурился.

«Мисс Кристин нашлась. Но в таких ужасных обстоятельствах!» – с горечью подумал он.

– Подайте карету! – распорядился лорд: он собрался поехать к Кристин и узнать, что подтолкнуло ее сестру на такое жестокое преступление. Он не верил в то, что Кэтрин могла убить его друга, и считал, что обвинение в ее адрес было ложным.

«Мисс Кэтрин не могла убить Колина: она глубоко религиозна. Сомнений нет: ее привлекли к суду за чужой грех, дабы отчитаться перед правительством. Но бедный Колин, мой старый друг, мертв! Следует спасти мисс Глоуфорд от казни любой ценой! Нужно добиться, чтобы отыскали настоящего преступника, а не казнили порядочную девушку за то, чего она не совершала!» – размышлял виконт, направляясь в карете в дом Кристин.

Добравшись до места, виконт Уилворт осмотрел неприглядный фасад маленького дома и громко постучал в щербатые деревянные двери. Когда Кристин поспешно открыла двери, виконт ужаснулся ее болезненному виду: лицо девушки было распухшим от слез, а под ее глазами легли фиолетовые круги, и, видимо, она не приводила себя в порядок с самого утра.

– Да, сэр? Что вам нужно? – усталым голосом грубовато спросила девушка, так как не узнала виконта: Кристин видела его лишь два раза в жизни, и его облик смылся из ее памяти.

– Добрый день, мисс Глоуфорд… Нет, весьма сожалею, но он совсем недобрый, – поморщившись, ответил ей виконт. – Вижу, вы не узнали меня, но мы с вами встречались ранее: я – виконт Уилворт, друг вашего возлюбленного, ныне покойного.

Лицо Кристин тут же смягчилось: до этого оно представляло собой угрюмую маску бесконечного отчаяния.

– Виконт Уилворт? – прошептала Кристин.

Когда нежданный посетитель назвал свое имя, в душе бедной девушки воскресла надежда на устранение смертного приговора для сестры. Кристин искала виконта сама, а теперь он стоял на пороге ее дома, появившись, как яркий свет луны в самую ненастную темную ночь!

– Я здесь чтобы иметь с вами серьезный разговор, – прямо сообщил виконт, наблюдая за тем, как вспыхнули огоньки в глазах собеседницы.

– Ах, проходите же! Вы здесь! Должно быть, сам Господь направил ваш путь! – Кристин невежливо схватила гостя за рукав сюртука и ввела его в дом. – Прошу вас, присаживайтесь, а я подам чай!

– Думаю, нам не стоит терять времени, – решительно заявил гость, обводя взглядом довольно уютную обстановку домика. – Нас ожидают куда более важные вопросы, поэтому, прошу вас, бросьте затею с чаем.

– Крис, кто там? Кто-то пришел? – вдруг послышался голос Кэсси, раздавшийся с лестницы, и затем появилась она сама – сонная и растрепанная. Однако, увидев своего учителя, она с радостными криками бросилась обнимать его.

– Добрый лорд с лошадкой, вы приехали! А где вы были? Ужас, уже сто лет прошло! – со смехом спросила она, обнимая виконта за шею.

– Милая Кэсси, я так рад видеть вас, – с улыбкой сказал тот, с чувством обнимая ее в ответ, несколько дольше, чем следовало. Но это осталось незамеченным.

Кэсси выхватила из рук виконта его шляпу, надела ее на голову, побежала к зеркалу, прибежала обратно и, обернувшись к Кристин, радостно спросила: – Какая чудесная шляпка, да? Такая смешная! Я видела такую на картинке, и в ней ходила лягушка! Значит, вы забрали ее у лягушки?

– Что вы, мисс Кэсси, такие шляпы продаются в каждом магазине, – ответил ей виконт. Он тепло улыбался, ведь был несказанно рад видеть любимую питомицу, образ которой не померк в его памяти и не угасал никогда.

– Отдай благородному сэру его шляпу и марш спать, – сказала Кристин развеселившейся сестре, однако та и не помышляла исполнять ее распоряжение.

– Я не хочу спать! Я только что проснулась! – обиженно сказала она, желая поболтать с виконтом и поиграть с его смешной шляпой.

– Я кому сказала! – прикрикнула на нее Кристин, желая поскорее избавиться от ее общества и обсудить с виконтом Уилвортом судьбу Кэтрин.

Кэсси обиженно надула губы, но не посмела ослушаться строгого тона сестры. Губы девушки задрожали от обиды. Она буркнула: виконту «До свидания!» и побежала наверх, нарочно громко стуча туфлями по ступенькам. Виконт проводил ее жалостливым взглядом и не смог скрыть недовольный поведением Кристин вздох.

– Бедная Кэсси… Лондонская погода дурно влияет на нее, и она спит почти целыми днями, – поспешила сказать Кристин визитеру, дабы оправдать себя в его глазах. – И еще, сэр, Кэсси ничего не знает о Кэтрин, о том, что произошло и должно произойти. Все эти гадкие вещи не должны касаться ее детского разума.

Знатный гость молча кивнул, соглашаясь с этим трезвым заявлением.

– Прошу, присаживайтесь! – Кристин села на небольшой диван.

Виконт расположился в матерчатом кресле, напротив хозяйки дома.

При воспоминании о старшей сестре, Кристин снова охватили муки совести и жгучая тоска, но она торопливо иссушила слезы на своих щеках кружевным платком.

– В первую очередь, мисс Глоуфорд, я рад вашему возвращению в семью, – спокойно начал виконт, не желая обвинять ее в том, что она поддалась искушению такого опытного соблазнителя, каким был его покойный друг. – Уверяю вас, я здесь не для того, чтобы интересоваться вашей личной жизнью. Меня привело к вам это. – Он подал девушке вырезку из газеты, в которой говорилось о казни Кэтрин.

Кристин быстро пробежала глазами вырезку и поспешно вернула ее виконту.

– Это ужасно! – прошептала она, уронив руки на колени. – Все это моя вина, сэр!

– Но я не пойму, отчего против вашей сестры выдвинуто такое страшное обвинение? У меня нет никаких сомнений в том, что это чудовищное обвинение – ложь и попытка Скотланд-Ярда разрешить громкое дело в самые сжатые сроки, что приведет полисменов к новым наградам, – уверенно заявил виконт, ожидая, что девушка подтвердит его слова.

Но Кристин лишь молча и напряженно впилась взглядом в его лицо.

– Ведь это ложное обвинение? – спросил виконт: молчаливая реакция собеседницы удивила его.

– Нет, сэр. Кэтрин действительно убила его, – тихим мрачным тоном ответила та.

– Как? Отчего? Как это произошло? – воскликнул ошеломленный новостью гость. – Должно быть, вы плохо осведомлены о деле, мисс Глоуфорд: я имел честь общаться с мисс Кэтрин и уверен в том…

– Это Кэтрин убила его! – твердым тоном перебила его Кристин. Ее руки и губы задрожали. Но не от страха, а от гнева. – Но это произошло случайно! Она была вне себя и… Она его убила! И сейчас его душу пожирают отродья сатаны! И я рада этому!

– Что вы говорите? – нахмурился виконт, пытаясь оставаться бесстрастным судьей. Однако искаженное гневом лицо Кристин слегка оттолкнуло его.

– У нее было право убить его! Но это я должна была убить этого мерзавца! – сквозь зубы процедила Кристин, сжимая пальцами юбки своего платья и меняясь в лице от злости и ярости.

– Прошу вас сохранять спокойствие и, наконец, объяснить мне, что произошло? – недовольно одернул ее виконт, желающий узнать причину, по которой благоразумная набожная Кэтрин убила его лучшего друга.

– Да… Простите… Я… – Кристин глубоко вздохнула и мысленно приказала себе унять темные чувства и помнить о том, что виконт Уилворт может помочь Кэтрин. И после недолгой паузы девушка начала свой рассказ. – Позвольте, сэр, я начну с самого начала. Когда я сбежала, то написала своему жениху о том, что уехала с хорошим, любящим меня мужчиной. Но, Боже, как я ошиблась! Этим мужчиной, моим любовником, был ваш друг – лорд Дрэймор, сэр.

– Я осведомлен об этом. Но оставим это, – мягко сказал виконт.

– Нет, сэр, это важно! Мы уехали в Европу и жили там: мы переезжали из страны в страну, тратили много денег. Колин лелеял меня, как возлюбленную жену, хоть я и осознавала и знала о том, что он никогда не женится на мне. Мы провели в Европе целый год… Чудесный и полный радости год. Но Колин настоял, чтобы мы приехали в Риверсхольд, и я была недовольна его решением, ведь знала, что вальсингамцы могут увидеть меня и разнести обо мне сплетни. Колин уверил меня в том, что наше пребывание в Риверсхольде будет коротким, и, скрепя сердце, и во имя любви к нему, я согласилась. Но однажды в дом пришла Кэтрин: она узнала о том, что я в поместье, с Колином… Кто рассказал ей? Господи… Она отреклась от меня и дала мне пощечину. Я была в отчаянии! Я не думала, что ее презрение будет убивать меня, к тому же, я хотела увидеть Кэсси, но Кэтрин прогнала меня из отцовского дома… – Кристин остановилась, чтобы глубоко вздохнуть, и перевела взгляд с напряженного лица виконта на свои дрожащие ладони. – А позже я увидела Кэсси в нашем саду… То есть, в саду Риверсхольда – она рвала там яблоки. Я безумно обрадовалась и попросила ее приходить ко мне, но так, чтобы Кейт не знала об этом… И Колин разрешил мне. Мы играли, общались… Колин говорил, что забавно иметь в поместье такую несмышленую… Овечку. Однако он вдруг заявил, что не желает больше видеть Кэсси в своем доме. С тех пор она больше не приходила, а Колин стал вести себя очень странно: он много работал, и его постоянно мучила бессонница. Мы ссорились. За два дня до переезда в Уэльс я упросила Колина позволить мне привести Кэсси на прощальный ужин… – Кристин стала задыхаться от ужасных воспоминаний. – Я послала за ней, мы стали ужинать: я, Колин и Кэсси. Он много пил и странно смотрел на нее… Он нарочно послал меня на кухню, а когда я пришла… Их не было. Я побежала к лестнице, услышала крики Кэсси и поспешила туда… Он тащил ее, сэр, тащил в свою спальню! Я бросилась к нему, но он избил меня… Он затолкнул бедную Кэсси в спальню и изнасиловал ее! Она так кричала! Ей было так страшно! Этот чертов ублюдок изнасиловал ее! Я не знаю, что было дальше: Колин запер меня в комнате… Должно быть, Кэсси прибежала домой, Кейт поняла, что он сделал, пришла в поместье и убила его… – Кристин замолчала и поспешно отерла платком свое заплаканное лицо.

Виконт Уилворт был ошеломлен: он поморщился от боли, охватившей его душу, и поднял взор на потолок, где там, наверху, спала Кэсси… Бедная оскверненная Кэсси.

«Как он смел? Он знал о том, что она неразумна как ребенок, и воспользовался силой, чтобы овладеть ею! Какая мерзость! Он изнасиловал Кэсси, эту девушку… Бедняжка Кэсси, сегодня она была так непосредственна! И она пережила такую боль, такой ужас! – Виконту было невыносимо от этой новости, и его сердце наполнилось болью, а душа – отвращением и ненавистью к покойному графу, которого он когда-то называл «другом». – Но я никому не позволю больше обидеть ее! Никогда!»

– Мой Бог, я даже не знаю, что сказать… Это отвратительно… У меня нет слов, чтобы выразить то, как я разочарован и полон ненависти к нему, – сказал виконт, чувствуя, словно его душу облили грязью. – Однако побеседуем о вашей сестре: принимали вы какие-либо действия для того, чтобы приговор мисс Кэтрин был отменен? – Благородный муж решил помочь Глоуфордам любой ценой. Он не считал Кейт виновной, ведь знал, что Кэсси была для нее смыслом жизни, и понимал, что та не смогла простить Колину Дрэймору того, что он надругался над ее младшей любимой сестрой.

– Я наняла адвоката… Самого известного, сэр! Я ходила к фрау Гольдберг, но она не стала слушать меня… Я тысячу раз была в суде и умоляла вызвать свидетелей, которые могли бы рассказать о том, что этот мерзавец изнасиловал Кэсси… Но тщетно! К тому же прислуга Риверсхольда отказалась помочь мне! Что еще, сэр, могу я сделать?! Кейт скоро повесят, и в этом моя вина! Я была там и ничего не сделала! Это я пригласила Кэсси! Моя вина, только моя! – Кристин горько заплакала, но виконт поспешил утешить ее, напомнив ей о том, что ее плач может услышать Кэсси. – И еще, сэр… Мой адвокат сказал, что все потеряно, ведь дядя Колина – пэр Парламента, и это он настоял на смертной казни, – придя в себя, продолжила Кристин. – Но вы здесь, и вы – наше спасение! Вы поможете нам, сэр? Благородный сэр! Я знаю, что вы помогали моим сестрам, когда я была вдали от них!

– Я сделаю все, что в моих силах, – решительно ответил на восклицания девушки виконт. – Я побеседую с лордом Боллуэлом и растолкую ему, каким негодяем был его племянник. Лорд никогда не интересовался жизнью Колина, и, возможно, он смягчится. Что ж, не буду терять времени и направлюсь к нему. Я дам вам знать, если что-то изменится! – Он схватил свою шляпу, вышел из дома, сел в карету и поехал в особняк лорда Боллуэла.

Лорд Боллуэл был знаком с виконтом Уилвортом и принял нежданного гостя чрезвычайно любезно, однако, узнав причину его посещения, пришел в не скрываемую ярость.

– Вы смеете просить об этом, Доминик? – Лорд был неразборчив в выражениях. – Пришли просить за девку, убившую моего дорогого племянника и вашего друга! Очевидно, Колин ошибался, считая вас своим другом! – Лорд Боллуэл даже побагровел от злости.

– Колин не был ни порядочным, ни благородным человеком. Это вы желаете видеть его в том свете, в котором ранее видел его и я, – мрачно заявил виконт, не питавший к этому человеку никакого уважения: ему было известно о том, что лорд Боллуэл был замешан в махинациях. – Колин изнасиловал сестру мисс Кэтрин! А сама девушка, ставшая жертвой его гнусного насилия, – ребенок! Ее разум развит как разум семилетнего ребенка!

– Прям-таки, изнасиловал! Девчонка, должно быть, сама прыгнула в его постель, узнав о том, что вторая ее сестра крутит с ним и стрижет с него деньги, как шерсть с овцы! – злобно рассмеялся лорд Боллуэл.

Он был жестоким человеком и с презрением относился к беднякам и крестьянам, поэтому новость о том, что его родовитого племянника убила «нищая шлюха-крестьянка» доставила ему чрезвычайное удовольствие настоять на ее повешении.

Слова лорда о Кэсси, ни в чем не повинной бедной девушке, рассердили виконта, и его охватило огромное желание разукрасить кулаком толстую ухмыляющуюся физиономию старика, но он сдержал этот порыв, зная, что это принесло бы делу Кэтрин не пользу, но только вред.

– Мисс Кассандра – милейшее создание, и она, как вы выразились, не прыгала в его постель! Умственное развитие этой девушки замедленно, и она владеет собой так же как владеет своим разумом семилетнее дитя! Ваше предположение более чем оскорбительно! – твердо сказал на это совершенно несправедливое обвинение виконт.

– Отсталая? Но тело ее, наверняка, развито по-взрослому! Ха-ха!

– Услышьте же меня! Мисс Кассандра считает себя маленькой девочкой! Ваш племянник знал об этом и воспользовался ее беспомощностью, заперев бедняжку в своей спальне и изнасиловав! Этот факт могут подтвердить все слуги Риверсхольда!

– Доверять показаниям слуг? Бедняки всегда защищают таких же жалких бедняков, как они сами! – насмешливо бросил на это лорд Боллуэл. – Если Колин и развлекся с этой милочкой, что с того? Она всего лишь крестьянка! А ты беспокоишься так, словно он опорочил наследницу престола!

– Я давно знаком с ее семьей, сэр, и с уверенностью заявляю о том, что эти девушки – глубоко религиозные и порядочные христианки! И то, что они принадлежат к крестьянскому сословию, не умаляет вины Колина! Я требую повторного суда!

– Никакого повторного суда! И суть даже не в том, что эта грязная девка убила моего племянника! Если ее оправдают, это станет началом конца – знаком того, что бедняки могут убивать аристократов и не получать за это должного наказания, – мрачно произнес лорд. – Какое бы преступление не совершил аристократ – представитель высшего света, ни один бедняк не смеет и пальцем его тронуть! Это – устои и основа нашей монархии: каждый должен знать свое место. А ты, я вижу, придерживаешься революционных взглядов?

– Как вы низки и отвратительны! – в сердцах воскликнул виконт, окончательно потеряв надежду и терпение слушать гадкие речи лорда Боллуэла. – Я обращусь к самому королю, и он узнает о том, что знатные подлецы, вроде вас, попирают ногами справедливость в его королевстве! – И он поспешил ретироваться, боясь, что выйдет из себя и покалечит упивающегося властью старика.

Виконт сдержал свое слово и в то же день подал королю прошение о помиловании Кэтрин, объяснив ее преступление затмением злости после того, как та узнала о том, что граф Дрэймор подверг ее психически-нездоровую сестру сексуальному насилию. Однако из королевского дворца пришел вежливый отказ, в котором утверждалось, что убийца знатного лорда должна быть наказана: ответ высокопарными оборотами речи повторял слова ненавидящего бедняков лорда Боллуэла. Получив эту бумагу, виконт Уилворт пришел в отчаяние: король был высшей ступенью, что могла отменить смертный приговор.

Пока виконт Уилворт тщетно прилагал усилия для отмены смертной казни для Кэтрин или заменить его пожизненным заключением, Кристин с нетерпением ждала от него вестей. Девушка была полна беспокойства и нервного волнения, шагала из угла в угол и вскоре впала в черную меланхолию. Она заперлась в своей комнате и не выходила из нее до дня казни Кэтрин.

Наступил четвертый день ноября, а виконт так и не смог ничего добиться, но и пойти к Кристин он тоже не мог – слишком велика была ее надежда на его помощь, которую он не оправдал, и виконт был полон стыда предстать перед ее глазами, полными боли и слез. Однако еще больнее было дня него увидеть, как смеется и радуется жизни Кэсси, превращая серый день казни в еще более печальный, угрюмый, безысходный и страшный.

Рано утром Кристин наконец-то покинула свое добровольное заточение, вышла из дома, приобрела молока, вернулась, приготовила завтрак, разбудила сестру, одела ее, а затем поспешила в свою комнату. Однако, не дойдя до двери, Кристин приказала сестре не покидать дом, обняла ее, поцеловала и заперлась в комнате.

Кэсси позавтракала, поиграла с куклой, просмотрела книги с картинками и затем пожелала поболтать с сестрой, но та не пустила ее к себе. Получив строгий приказ не беспокоить Кристин, Кэсси тотчас обиделась и решила выйти на улицу, где, как она считала, ее ждали необычайные приключения. Девушка сумела отпереть замок (он был всего лишь старым засовом) и выскочила на улицу, где была ошеломлена пестро-одетой толпой, повозками, лошадьми и высокими каменными зданиями. Девушка направилась по мощеному бульвару, куда глаза глядят. Кэсси была одета в дорогое красивое платье Кристин, но позабыла взять теплую накидку, и прохожие глазели на ее искристую красоту, а мужчины нередко кланялись ей и приподнимали шляпы. Любопытная девушка смотрела по сторонам и мечтала о том, как похвастается о своем приключении вальсингамским мальчишкам. Вопреки всему Кэсси не боялась шумного города и находила его забавным, полным игр и сюрпризов. На одной из площадей Кэсси была замечена полисменом, который, увидев девушку, одетую в одно лишь платье в такую промозглую погоду, осведомился, нужна ли ей помощь.

– Я иду в булочную! – весело ответила ему Кэсси, повторив то, что слышала утром от Кристин.

Полисмен улыбнулся, посоветовал не забывать дома накидки и пожелал Кэсси хорошего дня, а та одарила его своей ангельской улыбкой и пошла дальше. К полудню храбрая беглянка набрела на большую площадь и была крайне заинтригована: площадь была полна людей, шумно ведущих друг с другом беседы. «Сейчас будет что-то интересное!» – тотчас решила Кэсси и принялась усердно пробираться в центр толпы. Пробравшись в самое сердце шумного столпотворения, девушка смогла разглядеть странную вещь, вокруг которой собрались все эти люди: в центре площади стоял деревянный помост. На этом помосте торчала высокая палка, с которой спускалась веревка, с кольцом на конце. Широко открыв глаза, Кэсси принялась строить догадки о том, для чего было сделано это странное сооружение, но спросить об этом у рядом стоящих людей не осмеливалась. Погода была мрачной, промозглой, и Кэсси дрожала от холода, но терпеливо ждала начала действия.

Рядом с Кэсси стояли двое прилично одетых горожанина и вели меж собой разговор, а так как бедной замерзшей девушке было скучно, она принялась слушать их беседу.

– Ну и толпа собралась! Правду говорят: человеческие существа по природе ужасней зверей: дай только повод для веселья!

– Повод? Нет, любезный, справедливое наказание!

– Говорят, эта девка убила какого-то аристократа, – сказал один другому.

– Да, убила. Его недавно похоронили, и похороны были неприлично пышными, ведь он был дальним родственником короля, – ответил ему второй джентльмен. – Бедный граф был убит в самом расцвете сил! Должно быть, это тварь хотела ограбить его. Этим девкам с улицы нельзя доверять.

– Но ходят слухи, что убитый надругался над ее младшей сестрой, – возразил первый.

– Все это ложь, любезный! Обе они шлюхи, каких свет не видел!

– Откуда у вас такая информация? Это громкое заявление, скажу я вам.

– Как не шлюхи? Приличные дамы не попадают в Ньюгейт и не убивают джентльменов! Таких следует истреблять, как бешеных собак…

– Кэсси, как вы здесь оказались? – вдруг услышала Кэсси громкий обеспокоенный голос виконта Уилворта.

Виконт приехал на место казни, чтобы попрощаться с Кэтрин, даже если издалека, кивком головы, как вдруг с удивлением заметил Кэсси, стоящую в первых рядах толпы и вытягивающую шею, в поисках зрелища.

«Кэсси здесь! Необходимо увести ее! Она не должна увидеть, как повесят ее сестру!» – тотчас пронеслось в разуме виконта, и он торопливо направился к девушке.

– А, это вы! Сейчас начнется что-то интересное! – весело сказала ему та, обрадованная появлением старого знакомого. – А почему вы опять пропали? Я так соскучилась по вам! Почему вы не приходили ко мне?

Сердце виконта пронзили тысячи иголок: как приятны были ее слова! Но, лишь сейчас обратив внимание на несоответствующий погоде наряд девушки, а также на то, что та дрожит от холода, он нахмурился и поспешил снять с себя свой теплый, подбитый мехом, плащ.

– Вы замерзли. – Виконт заботливо закутал Кэсси в теплый плащ. – Теперь пойдемте. Вы не должны быть здесь.

– Но я хочу посмотреть! – с обидой воскликнула Кэсси, попытавшись сопротивляться, когда виконт потянул ее за собой к своей карете.

– Вам здесь не место! – настаивал он, сжимая ее запястье.

– Но почему?! Видите, сколько людей? Сейчас что-то будет!

– Кэсси! – прикрикнул на девушку виконт: его душа не стерпела этого страшного груза, однако, увидев, что девушка испугалась его крика, смягчил тон: – Я желаю показать вам кое-что, поэтому вы должны пойти со мной.

– Что показать? – робко спросила Кэсси.

– Это сюрприз. Пойдемте, Кэсси, пойдемте! – Он вновь потянул девушку за собой, но теперь она шла за ним без сопротивления, с улыбкой на лице, в предвкушении веселого сюрприза.

«Следует увести ее к мисс Кристин, – решил виконт, с болью в сердце, наблюдая за несмышленой девушкой, что с улыбкой глядела в окно кареты. – Как жестоко! Ее сестра будет повешена в эту самую минуту, но эта милая девочка и не подозревает об этом! Кэсси, как пострадала ты и твои сестры! И я не смог помочь вам!»

Виконт привез Кэсси в дом, что арендовала Кристин, и зашел с ней, чтобы выразить хозяйке дома свои соболезнования и уверить ее в том, что он никогда не оставит ее и Кэсси в нужде. Он решил предложить Кристин остаться в Лондоне, ведь тогда он вновь смог бы заниматься с Кэсси. Но не одно благородство двигало его поступками: узнав о том, что милая его сердцу девушка пережила ужас насилия, он любил ее еще нежнее.

Забежав в дом, Кэсси сбросила с плеч плащ виконта и побежала на кухню, ведь страшно проголодалась, а виконт поднялся на второй этаж, в комнату Кристин. Но дверь была заперта, и он подумал, что, возможно, мисс Кристин прилегла отдохнуть, однако в его душе поднялись неприятные подозрения, и он сделал то, что не подобает делать благородной персоне: взглянул в замочную скважину. То, что предстало перед его взором, ужаснуло его. Он тотчас выбил хлипкую дверь и вошел в комнату.

Безжизненное тело Кристин висело на коротком ремне, охватывающим ее тонкую шею, а под ногами ее лежал опрокинутый на спинку стул. Ремень держался на большом металлическом крюке, на котором когда-то висела большая люстра, и, благодаря хрупкому телосложению Кристин, крюк помог девушке умереть, убив ее своим молчаливым согласием.

Виконт подошел к Кристин, осторожно коснулся пальцами ее запястья, но не обнаружил в нем биение пульса. Тело девушки было уже остывшим, даже холодным, что указывало на то, что самоубийство было совершенно достаточно давно. От осознания произошедшего ужаса, виконта охватили непередаваемые словами тяжесть страдания, боль и тоска, ему стало дурно, но мысль о том, что следовало тотчас же увести из дома Кэсси и вызвать полицию, привела его в сознание и придала сил. Он хотел, было, покинуть комнату, как вдруг увидел лежащий на столике перед зеркалом белый лист бумаги. Осторожно подняв его, виконт пробежал взглядом нервные строки.


«Виконту Уилворту.

Я благодарю Вас за все, что Вы сделали и пытались сделать для спасения нашей семьи и жизни Кэтрин. Я знаю, что Кэсси и ее судьба небезразличны Вам, и прошу Вас позаботиться о ней. Вы можете удочерить ее, как того желали, ведь теперь у нее нет никого, кроме Вас. Я не могу вынести того, что из-за меня и моей грешной жизни перенесли мои сестры: насилие Колина над Кэсси и смерть Кэтрин. Их не смыть ничем. Когда Вы будете читать эти строки, я буду мертва.

Недостойная жить,

КристинГлоуфорд»


Прочитав записку, виконт в волнении, прижал ее к своим губам: он получил то, чего так долго добивался – возможность удочерить Кэсси. Но его совесть тотчас закричала о том, что радость здесь неуместна, а голос самой Кэсси, раздавшийся на лестнице, заставил его торопливо положить предсмертную записку Кристин в карман своего сюртука и выйти навстречу любимой питомице.

– Я так долго гуляла, Крис! Там было столько людей! И все вокруг такое большое, ух ты, и красивое! И лошадки! – радостно щебетала девушка, желающая подняться к сестре, но виконт перехватил ее и повел за собой вниз по лестнице.

– Вашей сестры здесь нет, – сказал он Кэсси, державшей в ладони пирожное.

– Нет? А где она? Опять ушла? – недовольно осведомилась девушка.

– Она уехала в Вальсингам, – солгал виконт.

Они вышли из дома и сели в ожидающую их карету.

– Куда мы едем? – поинтересовалась Кэсси, доедая пирожное.

– Помните, я обещал показать вам мой лондонский дом? – несколько резко ответил ей виконт, вытирая ее запачканные пальцы своим плащом. – К тому же, одна из моих собак – Ромель, родила недавно пять щенков.

– Щеночки! Милые щеночки! А вы разрешите мне погладить их?

– Непременно. Однако Ромель еще незнакома с вами, ей следует привыкнуть к вашему обществу, и лишь затем она позволит вам трогать свое потомство.

По пути в свой особняк, виконт Уилворт велел кучеру остановиться у Скотланд-Ярда, посетил его на пару минут и вернулся в карету. Вскоре карета доставила виконта и изнывающую от любопытства Кэсси в пункт назначения.

«Теперь полиция знает о самоубийстве мисс Кристин, – размышлял виконт, помогая Кэсси сойти с кареты. – Но как мне поступить с Кэсси? Оставить ее здесь? Нет, думаю, ей следует вернуться в Вальсингам, на время, чтобы соседи и друзья отвлекли ее от лондонских событий. И, оставь я ее в своем доме прежде, чем удочерю, обо мне пойдут черные слухи, что встанут на моем пути! Сегодня же отправлю Кэсси в Вальсингам и, не мешкая, займусь процессом удочерения». – Виконт был счастлив от мысли, что отныне Кэсси всегда будет рядом с ним. Едва он думал об этом, его душа наполнялась солнечным светом.

Виконт показал Кэсси свой дом, собаку Ромель с ее щенками, затем, хорошенько накормив девушку, укутав ее в свой теплый, подбитый мехом плащ и снарядив в дорогу, усадил в карету и отправил в Вальсингам, а сам поспешил в полицию, давать показания, как первый свидетель, обнаруживший тело Кристин.

Глава 34

Дорога в Вальсингам была долгой, и Кэсси, одиноко сидящая в карете, среди бархатных подушек, отчаянно скучала. Девушка успела с десяток раз спеть песню о глупых курочках, но и это наскучило ей, и вскоре она устремила задумчивый взгляд в окно кареты, но не из желания восхититься прекрасными видами, но, чтобы поразмышлять о том, куда уходит Кэтрин и когда же она вернется. Затем, вспомнив о книге, что дал ей в дорогу виконт, Кэсси схватила ее в руки и принялась усердно листать страницы. Однако ее постигло разочарование: это был атлас с географическими картами, неинтересный, исписанный мелкими, как букашки, буквами, к тому же, в ней не было красивых красочных картинок, которыми увлекалась девушка. И, отшвырнув книгу в угол сидения, Кэсси вновь засмотрелась в окно и вскоре обнаружила, что видит знакомые места, и ее губы растянулись в радостной улыбке: они подъезжали к Вальсингаму!

«Прелесть какая! Вот – старые дубы, под которыми лежат гнилые желуди, вот – роща, где растут яблони, но яблоки на них всегда кислые и невкусные! А вот – утес, на котором мы с Кэти были, когда был сильный ветер! Утес!» – радостно подумала Кэсси.

Она осторожно открыла дверцу карету и, взглянув на кучера, дремавшего и склонившего голову к груди, выскочила из движущейся кареты, не получив ни одной царапины, ведь карета катилась довольно медленно. Проводив взглядом удаляющуюся вдаль карету, Кэсси побежала к утесу, что возвышался над небольшой, уже обнаженной от ноябрьского холода долиной, где протекала неглубокая извилистая река. Кэсси посещала этот кусок долины лишь дважды: в первый раз она была приведена сюда отцом, во второй – Кейт, которая затем строго-настрого запретила сестре приближаться к утесу, Но теперь рядом с Кэсси не было ни отца, крепко держащего ее руку, ни Кэтрин, не отпускавшей от себя ни на шаг, и это давало неразумной девушке свободу действий. Кэсси радостно побежала к утесу, со сладким детским восторгом нарушая строгий запрет сестры. Она подошла к самому краю утеса, но тотчас боязливо сделала шаг назад. Широко раскрыв глаза, Кэсси смотрела на открывающуюся с высоты унылую голую долину. За долиной виднелись голые поля, прорезанные темными тропинками. А на самом горизонте зоркие глаза Кэсси обнаружили миниатюрные домики.

«Там живут лепреконы! Они прячут там свое золото! Но, разве, они живут не в этой… Ир… Ир… Ага! Их выгнали злые феи, и они переселились в эти малюсенькие домики на своих волшебных радугах! Как здорово! Я должна с ними познакомиться! Может, они дадут мне немного своего золота, и тогда я отдам его Кэти! – с детской непосредственностью, но со всей серьезностью, думала Кэсси, оглядывая виды. Вдруг Кэсси увидела в долине, прямо под утесом, несколько человек. – Маленькие человечки! Что они делают? Что-то несут? – Но затем ее внимание привлекла небольшая птица, парящая над долиной: на голубом полотне неба она казалась совсем мелкой, но, словно нарочно подлетев к утесу, заставив Кэсси приоткрыть рот, совершила плавный пируэт и скрылась на горизонте. – Как здорово уметь летать! Умей я летать, я полетела бы на небо, к маме. А может, я увидела бы Бога! Тогда Он взял бы меня за руку и сказал: «Ты хочешь чего-нибудь вкусного?», а я ответила бы Ему: «Да! Пирожные!», и Он сотворил бы мне много разных пирожных! А потом пришла бы моя мама, и я хоть разок бы взглянула на нее. Кэти говорит, что я на нее похожа, но, могу ли я быть как она, если я – здесь, а она – там?» – с радостью и огорчением одновременно размышляла Кэсси, глядя на небо. Затем она перевела взор на долину и вдруг заметила, что человечки смотрят на нее и что-то говорят ей.

– Эй, вы, там! Я здесь! – приветливо крикнула им Кэсси и помахала рукой: эхо ее звонкого голоса отбилось от стен глубокого ущелья. – Смешные человечки что-то крикнули в ответ, но Кэсси не услыхала их и звонко рассмеялась. – Забавно! Я вас не слышу! Хи хи! – вновь хихикнула она, но тотчас потеряла к человечкам интерес. Девушка взглянула на небо, и ее разум вдруг пронзил голос Кэтрин.

«Кэсси, ты – ангел. Бог не забудет тебя! Никогда не забудет!» – голос Кейт, прозвучавший в больном разуме Кэсси, наполнил ее душу дивным светом надежды.

«Я ведь ангел! А ангелы умеют летать! Я сама видела это на картинке, и Кэти рассказывала мне о потерянном ангеле… Я могу полететь на небо, к маме! А потом я прилечу домой и расскажу Кэти и Крис о небе!» – с улыбкой подумала Кэсси и, без всякой боязни, вновь подошла к самому краю высокого утеса.

– Боженька! Мамочка! Я лечу к вам! – громко и радостно воскликнула Кэсси и, вскинув руки в стороны, словно крылья, спрыгнула с утеса, ожидая, что два белоснежных крыла вырастут из ее спины и унесут ее в небо.

Но крылья не появлялись, и Кэсси падала.

«А где же крылья? Я ведь…» – было ее последними мыслями, полными искреннего детского удивления.


***


Отправив Кэсси в Вальсингам и покинув Скотланд-Ярд, в тот же день виконт Уилворт подал прошение об удочерении круглой сироты мисс Глоуфорд. Один из лакеев особняка виконта, присутствовавший на казни Кэтрин, поведал лорду о том, что преступница была спокойна, не проронила ни слова, но смело глядела на виселицу и народ, собравшийся поглазеть на ее смерть. Настроение толпы было полным противоречия: бедняки жалели Кейт, другие же присутствующие (богатые горожане и подхалимы аристократов) осуждали ее и вопили: «Убийца! Поделом ей!». Кое-кто из проплаченных лордом Боллуэлом людей бросили в Кэтрин гнилые яблоки, но подлецов тотчас усмирили те, кто сочувствовал ей. Мертвое тело Кэтрин Глоуфорд не снимали до самого вечера, дабы напомнить беднякам о том, какая судьба ожидает их, посмей они пойти против аристократов. Лишь ближе к ночи виконт Уилворт смог выхлопотать, дабы тело казненной преступницы отправили в Вальсингам. Также он похлопотал и за труп Кристин – это стоило ему немалых трудов, но он добился права перевезти мертвых сестер в их родную деревню, чтобы похоронить. В это время Скотланд-Ярд установил, что причиной смерти Кристин было самоубийство, и дело закрыли.

Виконт выехал в Вальсингам рано утром, желая как можно скорее повидаться с Кэсси. По дороге в деревню, виконт строил планы о воспитании Кэсси в качестве леди, однако никоим образом не желал пользоваться возможностью того, что отныне любимая девушка будет в его власти – он умел отделять чувства привязанности и нежной любви и искренне желал Кэсси всех благ. Он желал вылечить ее и найти для девушки порядочного мужа, дав за ней достойное приданое. Виконт мечтал окружить бедную Кэсси, теперь не только мало-разумную, но и пострадавшую от насилия, заботой, отеческой лаской и любовью. Он желал, чтобы, покинутая сестрами, Кэсси ни в чем не нуждалась. В глубинах души виконт чувствовал радость оттого, что смерть старших сестер открыла ему путь к Кэсси, но он осознавал это и корил себя за недостойные мысли.

Приехав в Вальсингам, виконт Уилворт зашел к пастору Литли, чтобы выразить ему свои соболезнования и огласить свои намерения удочерить Кэсси и похоронить мертвых старших сестер на деревенском кладбище.

Пастор Литли встретил нежданного гостя с выражением угрюмости и замкнутости на лице. Миссис Литли, подошедшая к супругу с маленьким ребенком на руках, укутанным в грубые пеленки, имела столь же неприветливый вид.

– Вам следует присесть, сэр, – сказал пастор печальным голосом. – Имею ли я честь угостить вас стаканом молока или воды?

– Нет, преподобный, благодарю, – отказал виконт, желавший поскорее повидать Кэсси. – Я не располагаю свободным временем. В данный момент я желаю увидеться с мисс Кассандрой. Надеюсь, вы не осведомили ее о трагедии? – Пастор поджал губы, словно боясь сказать лишнее, и этим вызвал у виконта неприятные предчувствия. – Что вы скрываете? – напрямик спросил он.

– Ах, ваша милость, вам не сообщили… Но, позвольте: мы узнали лишь вчера и не успели предпринять никаких попыток, чтобы вы могли… – пробормотал пастор себе под нос, устремив взгляд на свои ноги.

– Что, черт возьми, произошло? – не сдержался виконт: бормотание пастора раздражало его, так как на заданные вопросы он привык получать прямые ответы.

– Сэр, побойтесь Бога! – недовольно воскликнула миссис Литли – Мой супруг крайне взволнован, поэтому так медлит с ответом!

– Приношу свои извинения, – холодным тоном сказал на это виконт. – Но я желаю получить ответ.

– Мисс Кассандра не была осведомлена о смерти своих сестер, сэр, – тяжело вздохнув, заявил мистер Литли. – Однако, сэр, удочерить ее вам не удастся.

– Отчего же? Вдруг объявились дальние родственники Глоуфордов? – Виконт не видел в этом никакого препятствия.

– Дело не в этом, сэр… Кэсси… Она… Видите ли… – вновь забормотал пастор.

– Кэсси мертва, сэр! – перебила его супруга.

– Мертва, миссис Литли? – приподнял брови виконт, решивший, что его водят за нос. Слова этой женщины показались ему совершенно неестественными, неправдивыми, и он ни на миг не поверил в них.

– Да, сэр. Она спрыгнула с утеса и разбилась о камни. Кэсси умерла, – мрачным тоном подтвердила свои слова миссис Литли.

Виконт молча и пристально вгляделся в лицо Бетси Литли, покрытое нескрываемой скорбью: в уголках ее рта залегли глубокие складки, а лицо женщины было словно высечено из белого мрамора.

«Милая Кэсси умерла? Ее больше нет? Должно быть, здесь какая-то ошибка… Должно быть, я неверно истолковал эти ужасные слова. Но эта женщина сказала, что Кэсси спрыгнула с утеса. Покончила жизнь самоубийством? Кэсси? Могла ли она прыгнуть, зная о том, что погибнет? Она неразумна, но все же… Не столь велико ее безумие!» – размышлял виконт, испытывая в душе серьезные сомнения. Но он боялся того, что новость о самоубийстве Кэсси была истиной. Глубоко вздохнув, виконт решил не верить этому: он не желал принять того, что, уже почти достигнув своей цели – удочерения Кэсси, потерял ее. Его амбиции и любовь к девушке не позволили ему поверить в ее смерть.

– Я не желаю верить вам, пока сам не увижу ее мертвой, – решительно заявил виконт, в душе испытывая к супругам Литли неприязнь: с какой целью они придумали эту страшную ложь?

– Она в церкви, сэр, лежит там с сестрами. Мы не знаем, что делать с ними, – сказал на это заявление мистер Литли. – Я отведу вас, сэр.

Виконт Уилворт и пастор Литли направились к церкви, и лишь в эти минуты в глаза знатного мужа бросились черные одежды жителей Вальсингама. Это были одежды скорби и траура. Увиденное заставило виконта почувствовать волнение и страх того, что пастор сказал правду. Ужасную и жестокую. И, скрепя сердце, он зашел за пастором в церковь, а затем – к тяжелой двери одной из задних комнат. Пастор Литли открыл дверь настежь и отошел назад. Перед виконтом, освещаемые небольшим, с разноцветными узорами окном, предстали три гроба. В них, непокрытых крышками, лежали Кэтрин, Кристин и… Кэсси. В комнате было холодно, но тлетворный запах разложения уже наполнил ее, и, почувствовав приступ подступающей к горлу рвоты, виконт торопливо достал из кармана и приложил к носу облитый мужским парфюмом носовой платок.

Глядя на мертвую Кэсси, виконт не мог унять холод, охвативший все его существо. Он смотрел на гроб девушки и не шевелился – члены отказывались подчиняться ему, таким ужасом он был объят, увидев милую Кэсси мертвой, лежащей в гробу. Лишь спустя долгое, как вечность, мгновение, полное душевных мук и отчаяния, виконт Уилворт медленно подошел к Кэсси, с болью заглянул в любимое личико и затем взглянул на двух других сестер.

Смерть не обезобразила сестер Глоуфорд, но придала им лишь большей красоты – умиротворенной и печальной. Кэсси выглядела сущим ангелом: обезображенную правую сторону ее лица, на которую девушка упала, и треснувший череп скрыли под белыми полевыми цветами. Она словно спала, и золотистые кудри обрамляли ее голову, сотворив вокруг усопшей светлый нимб. Кэсси не казалась неживой – она была похожа на грустную, но прелестную восковую куклу с синими губами, и всякий, кто видел ее такой, уходил из церкви в слезах восхищения и скорби. Глаза виконта наполнились слезами: в гробу перед ним лежала его умершая надежда и любовь. Его любимая Кэсси. Виконт погладил не скрытую сторону ее лица, и его слезы закапали на белое платье мертвой девушки. В смерти, она была такой же, как при жизни: прелестной, милой и трогательной, но отныне она была лишь застывшей навек телесной оболочкой, пищей для прожорливых червей, и от этого сердце виконта сжималось от боли.

– Зачем? Зачем, Кэсси? – прошептал он, гладя ее холодную щеку, и вдруг такой поток боли заструился в его душе, что он не мог более терпеть ее. Виконт нагнулся к лицу девушки, поцеловал ее холодный белый лоб и покинул место медленного гниения той, что была смыслом его жизни. И теперь этот смысл исчез. Как исчезла Кэсси.

Торопливо заперев за виконтом дверь, мистер Литли с сожалением взглянул на него, понимая, как жестоко тот был обманут своей горячей надеждой.

– Сэр, мы омыли их и одели в лучшие платья, – не зная, зачем, тихо сообщил пастор виконту.

Но тот не удосужился ни ответить, ни почтить пастора взглядом. Он просто глядел перед собой, в пустоту, и ощущал, как блекнет и рушится мир. Отныне, у него не было ни надежды, ни радости, ни успокоения.

– Кто нашел ее тело? – спросил виконт после недолгого скорбного молчания.

– Кого из них, сэр?

– Кэсси.

– Джон и его братья, сэр, местные охотники.

– Немедленно разыщите и приведите их ко мне, – холодным тоном приказал виконт. Он сел на одну из скамей и, молча, угрюмо, смотрел на покрытое трещинами деревянное распятие. Затем, уронив голову на руки, глубоко вздохнул, чувствуя вновь подступающие к глазам слезы, однако тотчас поспешил предупредить их и сжал веки пальцами.

– Вот, сэр, Джон с братьями, – вдруг послышался отражающийся от каменных стен голос пастора Литли.

Виконт поднялся на ноги и увидел перед собой трех высоких худых мужчин в грязных одеждах. Лица их были спрятаны под густыми рыжими бородами. Мужчины оробели перед знатным вельможей и, сгорбившись, прятали взгляд, устремив его на пол.

– Когда и где вы нашли мисс Кассандру? – тихо спросил виконт Уилворт.

– Вчера утром, сэр. В долине, сэр. Мы шли с охоты и увидели ее на утесе. Она стояла, увидела нас, крикнула: «Привет» и помахала нам рукой… – начал самый смелый охотник. Однако голос его дрожал.

– Эге, мы уразумели, что она хочет прыгнуть и стали отговаривать ее, – перебил его второй.

– Она была в красивом платье, сэр, таком нарядном… Мы кричали ей, умоляли не прыгать, но она прыгнула, и так быстро летела… – сказал третий.

– Да, прямо на камни, что под скалой, – сказал второй.

– Мы бросились к ней, но она уже померла, а ее лицо было таким… И ее мозги, сэр…

– Не стоит об этом, – перебил виконт, не желавший слушать о том, что стало с лицом и мозгами Кэсси – он уже увидел все это собственными глазами.

– Мы прибежали в деревню, прямо к пастору, и он сказал, что беда, мол, кошмар…

– Ага, а перед этим привезли трупы Кейт и Крис. Во день! – Все трое покачали головой и перекрестились.

– Вы видели ее лицо? Мисс Кассандра была огорчена? – спросил виконт.

– Нет, сэр, она смеялась. Посему не могли уразуметь сперва, что она прыгнет!

– Смеялась? – переспросил виконт, чье сердце дрогнуло от этих слов.

«Значит, милая Кэсси, ты не собиралась прыгать! Ты стала жертвой случая и своего неразвитого разума! Как я мог недоглядеть! Отправил тебя одну, отправил на смерть!» – подумал он и поморщился от этих неприятных мыслей.

– Да, сэр, смеялась и хихикала! – подтвердили охотники.

– Но, возможно, она поскользнулась или испугалась чего-то? – предположил виконт, все же не веривший в сознательность смертельного поступка Кэсси.

– Нет, сэр, она спрыгнула, мы это точно видели. Сиганула, как олень, – заявили мужчины.

Виконт тяжело вздохнул: теперь он всецело осознал, что трагедия Кэсси была лишь случайностью, жестокой шуткой ее детского разума, не знающего, что такое смерть.

– Благодарю вас, господа. Можете идти, но направьте ко мне мистера Джонса – моего кучера, – усталым тоном сказал виконт охотникам.

– Да, сэр, – ответили те, легонько поклонились и вышли из церкви.

Спустя минуту в церкви появился мистер Джонс. Это был довольно пожилой дородный мужчина, служивший у виконта уже более пяти лет. Мистер Джонс чувствовал тяжелый груз вины на своих круглых плечах, однако не мог признаться виконту в том, что страшная трагедия с юной мисс была связана с его проклятой дремой, и, понимая, что гнев виконта будет страшным, решил выгородить себя ложью.

– Итак, мистер Джонс, каковы будут ваши оправдания? Мисс Кассандра ехала в вашей карете, но почему-то оказалась на утесе, одна, – строгим тоном сказал виконт, прожигая слугу гневным взором.

– Сэр, мисс попросилась по дамским делам. Мы останавливались по дороге раз пять, и, демоны меня разорви, если лгу, я и подумать не мог, что мисс сбежит и совершит с собой этот ужас! – нахмурившись, ответил кучер. Он был осведомлен о детском разуме Кэсси. Да и она, мертвая, не могла обличить его во лжи.

– Каждое ваше слово пахнет ложью. Что вы желаете от меня скрыть? – заявил виконт, зная привычку кучера дремать по дороге.

– Сэр, я говорю чистую правду! – без зазрения совести ответил тот.

– Вы спали? Признайтесь, Джонс, вы спали? – с нажимом спросил виконт.

– Сэр, Иисус и мать Его благая Мария свидетели! Я не спал, сэр! – Мистер Джонс был страшно напуган яростью господина.

Поняв, что ничего не добьется от перепуганного кучера, поверив в его слова и зная непредсказуемость характера Кэсси, виконт отпустил мистера Джонса и отыскал пастора, желая обсудить с ним похороны сестер Глоуфорд.

– Вы уже провели прощальную службу? – спросил он мистера Литли.

Тот вдруг сильно нахмурился.

– Нет, сэр.

– Что ж, сделайте это сегодня же. Мисс Кассандра умерла лишь вчера, но сестер следует похоронить вместе.

– Увы, сэр, это не в моих силах, – вдруг заявил пастор.

– Отчего же, преподобный? – Виконт был полон тихого гнева бессилия, но был не намерен принимать отказ.

– Вы просите меня провести службу над тремя грешницами, сэр! Убийцей и непрощаемыми! Самоубийцами! – воскликнул пастор: он не желал провиниться перед Богом службой над сестрами Глоуфорд.

– Господь учит нас прощать, преподобный. Забудьте об их грехах и проведите службу, – настойчиво сказал на это виконт.

– Господь не прощает самоубийц!

– Вы проведете службу, а я выделю Вальсингаму большую сумму денег, чтобы ваши прихожане смогли обустроить свои жилища и построить дороги, – предложил виконт, начиная сердиться на упрямство пастора.

– Вы хотите купить меня, сэр? – возмутился мистер Литли.

– Я взываю к вашей человечности и умению прощать.

– И не просите!

– Думаете, Господь возрадуется тому, что вы отказываетесь помочь его падшим дочерям?

Пастор колебался. Предложение виконта пришлось ему по душе, и преподобный сделал вид, будто дает согласие лишь из-за своей набожности.

– Вы правы, сэр, я не могу пойти против своей совести. К тому же моя Бетси была очень дружна с покойной мисс Кэтрин… А Христос прощал грешников, невзирая на то, каковы были их грехи, – со вздохом согласился мистер Литли. – Но, боюсь, мои прихожане не разделят моих мыслей.

– Бог знает о том, что стало причиной этой трагедии, и вознаградит вас за вашу неугасимую веру, – успокоил его виконт.

– Служба будет вечером, сэр, – сказал пастор Литли

– Я желаю, чтобы девушек похоронили рядом с их родителями.

– На это мои прихожане никогда не согласятся.

– Вы сделаете это.

Виконт зашел в дом Глоуфордов, забрал оттуда книги, что подарил Кэсси, чтобы они напоминали ему о ней. Девушка так часто пересматривала свои книги, что страницы их стали затертыми, но от этого были для виконта ценнее любых сокровищ.

Вечером в деревне объявили о прощальной службе над сестрами Глоуфорд. И, несмотря на предположение пастора, церковь была забита до отказа: были даже дети, игравшие ранее с Кэсси и любившие ее чистой детской любовью. Дети плакали, взрослые вздыхали и многие вытирали слезы. В тот час вальсингамцам было неважно, какие преступления совершили ныне мертвые – они были своими, деревенскими.

Виконт занял первую от алтаря скамью и не сводил взгляда с гроба Кэсси: он не молился, не пел гимнов, лишь молча сдерживал свое горе, разочарование в жизни и боль утраты любимого существа. Он корил себя за то, что, испугавшись мнения общества, отправил Кэсси в Вальсингам, одну, и ему невыносима была мысль, что, будь он смелее, Кэсси была бы жива и удочерена им. Но она лежала в своем гробу мертвая, холодная, безмятежная.

После окончания службы пастор робко заявил пастве о том, что девушек следует похоронить на общем кладбище, рядом с родителями, а не за ним.

– Нет уж! Хоронить грешниц в святой земле? – вскричала седовласая старуха с крючкообразным носом.

– Пусть хоронят за пределами кладбища! Или в лесу! – поддержала ее другая, такая же древняя старуха.

Прихожане заволновались: хоронить преступниц и грешниц в земле, где лежат их предки – кощунство!

Виконт громогласно заявил, что не желает слушать «бестолковых крестьян» и что Глоуфорды будут похоронены рядом с родителями. По церкви тотчас пробежал шепот ужаса, и вальсингамцы хором заявили, что, как только виконт покинет Вальсингам, преступниц выкопают из могил и перезахоронят там, где им место – за забором. Переубедить упрямых, помешанных на вере крестьян было невозможно.

Похороны сестер прошли рано утром. Глоуфордов похоронили за границами общего кладбища. Несмотря на тепло и поднимающееся ввысь утреннее солнце, на похоронах присутствовали лишь четверо: чета Литли, их маленький сын и виконт Уилворт. Пастор и виконт собственноручно закопали гробы в землю, а затем семья Литли торопливо покинула полную тел грешников землю. Виконт Уилворт еще долго смотрел на три свежевырытые могилы, в одной из которых вечным сном уснуло его собственное сердце.

Эпилог

Могилы сестер Глоуфорд поросли молодой травой, ведь некому было ухаживать за ними. Все Глоуфорды спали сном смерти.

Однако теперь над могилами сестер возвышался высокий, высеченный из камня памятник: три девушки, обнявшись, словно в танце. За спиной одной из этих каменных дев расправлены были большие крылья, а на пьедестале глубокими буквами была высечена одинокая фраза.

«Покойтесь с миром, земные ангелы».

Виконт Уилворт никогда более не посещал эту могилу: он навсегда покинул Англию.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Эпилог