Поэма о солнце [Полина Борискина] (fb2) читать онлайн

Полина Борискина Поэма о солнце

Почему так много книг написано о любви и так мало посвящено солнцу.

Мы можем обойтись без любви, но всегда нуждаемся в тепле.

Столько света внутри нас –

Но никто не желает искать его.

Требуем тепла от людей. Ищем его в вещах. Находим, просим больше, злимся,

уходим, бросаем. И снова ищем.

Солнечные воришки. Схватили и бежать со всех ног. По дороге растерять.

Но столько света внутри нас.

Мы, кто нашел?

Или

Вы, кто просит?

Часть 1. Весна

Апрель

Северное сияние

Мы обнялись, он передал водителю мой огромный чёрный чемодан и сказал мне так больше не делать. А я бы и не стал.

Дорога казалась вечной. Хотя подождите, она и была смертельно долгой.

Вы когда-нибудь сидели на одном месте 16 часов подряд, изящно меняя позу на стертом кресле, чтобы под конец путешествия у вас не онемела задница? Невероятные ощущения.

Но самое приятное – подбирать заранее себе местечко. В этом деле, знаете ли, требуется снайперская точность, дар предвидения, паучье чутье. Ошибиться нельзя! Каждый раз ты в хитром прищуре, будто поднося ножницы к проводам разного цвета, выбираешь номер сидения. Из вариантов, к примеру, пыльное место в хвосте, где обычно поджидает до жути вежливая дамочка с двумя орущими на весь автобус детьми. Зато всегда предложит печенье, трижды извиниться и перекреститься.

Следующим номинантом на рассмотрение становится место у окошка, где скорее всего к тебе подсядет плешивый мужичок с очень уловимым запахом колбасы и дешевого табака из усов. Но по крайней мере он так же быстро засыпает, как и курит свою дешевую сигаретку на остановке, при этом смешно притопывая из стороны в сторону. Такие тихони – сносные соседи в поездке, даже незаметные.

И вот Я, взвесив все «за» и «против», нажимаю «выбрать» место у окошка. Я горд собой и доволен еще одной выгодной покупкой. Хотя не сказал бы, что мне могло хватить денег для приобретения билета, к примеру, на поезд или самолет… Да и это уже не важно. Я еду домой!

***

Мы попрощались с моим другом, он пожелал мне приятной поездки. Но через минуту я понял, что его вежливость в этой ситуации вообще не канает – я подошел к своему 39 сидению и почувствовал удар судьбы прямо в солнечное сплетение.

«Дыщ!»

Мне поплохело, дыхание участилось, начало темнеть в глазах. Я не понимал, почему все это происходит со мной. Мне так казалось – честно!

Но на самом деле я просто семь минут с абсолютно тупым выражением лица пялился на свое место и не понимал, почему мое 39 сиденье не у окошка, а со стороны прохода. НЕ У ОКОШКА… Таких ошибок я себе не прощаю.

– Молодой человек! Подвиньтесь, ну или сядьте уже, может быть? – отрезвляюще крикнула сзади женщина с большой клетчатой сумкой в руках.

– Господи, пожалуйста, не ко мне, проходи дальше, – тихо проговорил я, мысленно соединив ладошки в молитвенном жесте, и пропустил ее в начало салона.

После такого эмоционального потрясения 39 место, отделяющее меня от внушительной дамы на 4 ряда, казалось прекрасным шезлонгом. Только вот вместо солнца на меня всю ночь светили фонари, в ритмичном темпе проезжая желтыми полосками по моему лицу. Потихоньку начинал просыпаться мой дергающийся глаз…

«Гениально… Как я хорош», – подумал я и натянул защитную маску с подбородка себе на глаза.

Наступило время удивительных сновидений…

***

До города оставалось еще 3 часа. Я терпеливо продолжал считать все проезжающие зеленые машины – занимал себя увлекательной игрой, которую придумал с отцом еще в лет 7. За 13 часов поездки у меня отекли ноги, а задница превратилась в смятый зефир. «Как же я ненавижу автобусы, – в очередной раз вспомнил я. – Но зато дешевле… и быстрее, чем на машине или поезде. Дьявольское изобретение».

Я захотел в туалет и вышел на какой-то остановке. Возле автобуса слегла пованивало.

«Кажись, что-то сдохло, – подумал я и подтянул свою кофту к носу. – Не от меня».

«И даже никаких мертвых белок…» – оглянулся я по сторонам.

«Как я сразу не понял, что мы подъезжаем?»

В нос ударил пыльный сладкй запах печеного мяса. Я натянул джинсовку повыше на нос и проследовал в туалетную комнату, где на целых 7 минут предался раздумьям и составлению плана на день грядущий. Цена за вход, как обычно – 20 рублей мелочью.

Я вышел и осмотрелся. Рядом с нашим автобусом нависал высокий фонарь. Круглая электрическая лампа изящно подсвечивала спящего внутри старичка, который, открыв рот, опирался на мутное стекло и немножко подергивал губками. Ну прелесть.

Станция была в негустом тумане, и никакой романтики в этом не было. Уже несколько месяцев смог покрывал мой город и все ближайшие поселки – в том числе и этот привокзальный ландшафт.

У меня оставалось время на одну сигаретку. Было бы здорово откинуть голову назад и стоять смотреть на звездное небо, ртом выдыхая скорее дымные оплеухи, чем ровные воздушные колечки.

– Ведь если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно… необходимо. Значит, кто-то называет эти жемчужины. Или плевочки… А может сосочки, – как же я стыдливо захихикал в этот момент! – Сосочки…

Не помню, кто написал эти строки, да и звезды, как выглядят, я тоже уже вспомнить не мог.

Ух, началось. Терпеть не могу эти вьетнамские флешбеки – от навязчивых мыслей избавиться невозможно. Они, как назойливые соседи – проходят парочкой в пьяную обнимку мимо тебя в подъезде и за секунду до твоего выхода на улицу громко окрикивают. С размазанной пьяной ухмылкой на лице кидают в тебя очередной риторический вопрос про погоду, который не имеет ни капли смысла. И вот ты на него кое-как несвязно отвечаешь, вываливаешься на улицу, идешь до остановки и все время в пути обдумываешь свой ответ… вспоминаешь новые треники дяди Вовы, озираешься по сторонам, что-то бубнишь под нос: «…что-то и правда воробьи в дождь не летают».

Ну и моросня пошла. Вот о чем я и говорил. Иногда вообще вспоминаются такие прескверные вещи – всем телом передергивает.

Но, видите ли, некоторые спамовые размышления совсем не беспочвенные. Некоторые упорно лезут в голову, потому что из стремных фантазий они превратились в ежедневные новости на газетных полосах. Вот вы только послушайте.

В начале года по стране прошлись инциденты на территориях радиохимических заводов. Рабочие пренебрегли правилами безопасности. Ну и бабахнуло все к чертовой матери. Там ядерное топливо производили для атомных электростанций, все радиоактивные отходы сливали в реки и другие водоемы. А потом в новостях: «Рыбы с человеческим лицом атакуют пьяных рыбаков». Полная жесть.

Все-таки здорово, что идею с рыбалкой мой отец оставил еще лет 6 назад. Не помню, чтобы он когда-то приезжал с уловом. Зато целую кастрюлю перловки наваривал на «приманку», а потом сам же ее и съедал. «На природе, – он часто повторял, – все вкуснее!»

Но лучше бы землю захватили рыбы-мутанты, чем случилось то, что случилось.

Плановые сливы отходов в воду, наконец, прекратились. Но вместо этого главные интеллектуалы нашей страны решили закатывать все это токсичное месиво в бочки и закапывать в землю. Никогда не думал, что так сильно буду скучать по кротам. Они никому ничего плохого не сделали.

У этих громадных бочек были бетонные стенки шириной в метр, дно укреплялось арматурой, а внутри сваривался металлический каркас из нержавеющей стали. Сверху все заливалось тоже бетоном.

Самое милое в этой истории – маскировка таких «закруток на зиму». Поверх бочек насыпался слой земли толщиной в три метра, и в конце укладывался зеленый дерн – что-то вроде искусственного газона.

Механизм конструкции звучал очень убедительно до того момента, пока эти консервы не начали взрываться по очереди из-за проблем с системой охлаждения. В один день стальные перекрытия вырвало с корнем, бетонные плиты разбросало по искусственному газону, а в атмосферу было выброшено около 120 млн кюри¹ радиоактивных веществ в виде аэрозолей, газов и механических взвесей. Жидкие отходы отравили почву. Все сдохло в радиусе десятков километров. Кроме людей, конечно.

Откуда я знаю подробности? Не хочу хвастаться, но я отучился два года на корреспондента, и меня чуть не взяли вести репортаж с места событий. Нет, не на месте взрыва – а на городской площади имени В. А. Жуковского, там было хорошее освещение. Но знаете, это уже и неважно, я проспал.

Тот, кто слышал взрыв, сравнивает его с битвой двух громадных комбайнов: будто землю пополам распиливало болгаркой. Но это еще не весь список «урожая» технологического прогресса. Урожая, кстати, в этом году тоже не предвидится. 95% посевов потравило, выжгло. Помню эту картину, как вчера. Да и как сегодня помню тоже.

Я в этот день летел от бабули обратно на учебу. Полет длился 1,5 часа. Самолет напоминал зал в кинотеатре, а иллюминаторы – портативные экраны с эффектом 3D. Все пассажиры пялились в окошки – земля была разноцветная. Поля напоминали переливающиеся фракталы или стекляшки из калейдоскопа. Страшно красиво.

Но было правда страшно, и действительно красиво.

Я сначала не понимал, почему это разноцветное покрывало было в крапинку. Точки были не такими идеальными кружочками, как спинки у божьих коровок. Некоторые расплывались в кляксы. Когда мы заходили на посадку, я наконец понял. Чем ближе к земле, тем отчетливее я мог разглядеть на месте этих точек – кучки мертвых животных. Тогда я первый раз в живую увидел кротов. Точнее не в живую уже, видимо.

Вы когда-нибудь помогали дедушке в деревне собирать сено? Яркое палящее солнце, бабушка бежит к тебе с вареной колбасой, свежими огурцами и теплым малиновым чаем. Ты сидишь на желтой мягкой траве, отламываешь кусок хрустящего белого хлеба и жуешь, ложишься, греешься и закрываешь глаза. Дедушка из-за трактора кричит тебе «Айда!», и ты довольный, немного разморившись, снова берешь грабли и начинаешь собирать в аккуратные кучки сушеную траву. Спустившись с самолета, я наблюдал, как рабочие граблями сгребали в аккуратные кучки мертвых кошек. Помню – меня сразу затошнило где-то внизу живота, и все моментально поднялось к горлу. На улице пахло тем же печеным мясом, что и на автобусной остановке.

Через неделю после аварии все авиарейсы запретили – дым от взрывов лег густой пленкой над городами, деревнями – всей страной. Всех масштабов катастрофы я не знал, напоминаю, журналист я такой себе. Да и что за человек я тоже пока не знаю.

Солнце не видели с января, до сих пор его ждем, если честно. По телеку кричали, что нас всех ожидает еще один ледниковый период. В один голос твердили: «Ядерная зима! Конец света!» – но ничего из перечисленного не произошло. По крайней мере, пока что. Тут уж я не вру в отличие от интернетов, прогнозаторов, провокаторов или кого угодно с канала БИБИСИ.

Дым этот или смог – как его правильно называть – странный. Резкого похолодания не было, температура опустилась на градусов 7-10, а вот небо стало отливать фиолетовым, зеленым, красным и немного синим. Но не привычным синим – больным каким-то. Красиво стало черт возьми! Теперь моя унылая деревня – уже не захудалая однотипная периферия, а поселок городского типа со своим местным северным сиянием.

И даже в подробности вдаваться не хочу, чем мы дышим сейчас, и почему небо отливает всеми цветами радуги, как лужа с керосином.

Одно покоя не дает – по солнцу скучаю, по рассвету. За мутной завесой его не видно. Вместо заката на небосклоне какой-то пыльный желток садится каждый раз. Или вообще – кажется, тусуется на одном и том же месте, хихикает над нами, дразнится и не показывается. Иногда, как дурак, иду и обижаюсь на солнце.

«Вот же мозг плавится».

***

Я проснулся на собственном плече. Ничего удивительного. У меня затекла шея, так что пришлось еще какое-то время делать вид, что я с наслаждением созерцаю живописные новостройки и промышленные зоны из своего пыльного окошка.

Кстати, забыл поделиться хитростью бывалого путешественника: когда мой попутчик подсаживается позже отправного пункта, например, на третьей остановке – я усаживаюсь на его место возле окна и быстро-быстро засыпаю. Так я помечаю занятую территорию своим слюноотделением на шарф и негромким сопением. Но работало только в этот раз…

Да…я, по правде говоря, стеснительный, да и не очень наглый. А сел я к окошку, потому что привык так ездить и попросту забыл о конфузе с выбором места. И да, я очень не люблю оправдываться, но делаю это постоянно, боже. Именно по этой причине мой вечно виноватый взгляд притягивал ко мне все обвинения. Я моментально начинал шататься, проглатывать и забывать слова, когда моя матушка пыталась унюхать запах табака от куртки. Стояла и так пристально, прищурено смотрела в мои зрачки – мне казалось – она в эту минуту смотрит в них фильм о том, как я в 12 лет курил ее тонкие сигареты на балконе. До сих пор не сознался.

***

Автобус остановился. Я сидел на своем честно отвоеванном кресле и сонно наблюдал за дисциплинированной цепочкой кислых и помятых пассажиров. Я стал замыкающим звеном этой медленной гусеницы.

Вышел, получил свой багаж – водитель швырнул в меня черного пузатого короля всех чемоданов. Он весил около 30 килограммов. Ну а что, может я надолго в этот раз.

На улице привычно пахло заварными мясными булочками. Ну вот я и дома. Хотя вообще-то я еще на автовокзале, но не буду портить романтику. Добрался, наконец.

Я достал из кармана пачку сигарет, помял в руках, поднес к носу, чтобы одновременно услышать запах ванильного Chapman и зубами подцепить одну из оставшихся 10 штук. Но на зло себе нечаянно взглядом захватил жующего беляш мужика, который стоял напротив меня и очень громко причмокивал.

Я всегда восхищался функциональностью такого подвида людей разумных. В трех пальцах одной руки он зажимал свой обед в тройном целлофановом пакете, а в оставшихся двух держал тлевшую сигаретку, периодически поднося ко рту после булочки. Второй же рукой с очень деловым видом держал возле уха свою мобилку и на непонятном мне языке решал дела не мирского характера. Я моментально расхотел курить, хотя такие сцены иногда кажутся симпатичными. Или нет. Кто разберет.

Честное слово

Я не любитель сидеть в такси на переднем сиденье. Ну да – AUX я не прошу подключить, в окошко машины курить стесняюсь, разговаривать с водителем тем более не охотник. Но, видимо, Денис, как он позже представился, имел другие виды на нашу поездку.

– Откуда приехали?

– Москва, – ответил я и по-дебильному пожал плечиками.

– Круто, круто… Выглядишь усталым, я вот уже сутки работаю, представляешь! Мотаюсь себе, всяких людей развожу. Ну таких – интересных индивидов ха-ха-ха. И чувствую себя прекрасно, вообще это по мне!

– Людей развозить? – спросил я.

– Ну да. Голову неплохо проветривает. Я вообще живу за городом. У меня дом 400 квадратных метров, представляешь. Батя все грит² мне: «Зачем тебе работать, иди получай высшее!» А я закончил колледж, поженился, пожил, в армию сходил. И вот решил взять перерывчик – подумать надо, куда хочу, что делать буду. Вот в такси пока и устроился. Езжу себе, кайфую. Мне ж пока 26, молодой, время есть!

И тут Денис меня подловил. Мое слабость – увлеченные разговором странные водители на золотой ладе Гранте. Обычно они любят рассказывать, что на самом деле у них куча денег, они ищут себя, везде были и много, что видели. Такие ребята, как правило – с огромным багажом жутких историй в голове и пачкой тонких сигареток на передней панели рядом с резиновой собачкой, которая головой танцует «верх» – «вниз», «вправо» – «влево».

– А какие у вас еще занятия помимо работы в такси? – подключился я к разговору.

– Наркоманов развозить ха-ха-ха-ха, – со страшно доброй улыбкой проговорил водитель.

– Клевое хобби у вас… А почему именно их? – тут мне стало уже реально интересно.

– Слушай, ну а как еще? Нет, правда! Я вижу ты тоже парень такой уставший от всех этих проблем, запар. Сто процентов – попадал в разные ситуации, как и я, кстати. Куда-то поехать ночью с пацанами за тем, за этим. Надо намутить, забрать. А таксисты, знаешь, с этими полицейскими подвязаны, водилы все спалят. А ребята молодые, жалко их – ловят пачками. А если ничего при себе не находят, подкидывают. И все – статья, срок. Я-то из богатой семьи, понимаешь. Мне боятся нечего ха-ха-ха. Ну вижу, ты вникаешь, о чем я рассказываю, да?

– Да, еще как вникаю, – поддержал я в ответ. Не то чтобы мне хотелось вываливать всю свою подноготную на таксиста, но почему-то он располагал моим доверием уже целых 10 минут.

– Да, все мы в такие ситуации влипали, в этом городе уж тем более – все построено на закладках и трупах. Молодежи здесь делать больше нечего. Страшно за них. Да и за себя было страшно: много провокаций, соблазнов. Хочешь не хочешь – на любой тусовке предложат, – начал я постепенно рассказывать в очередной раз свою жизнь незнакомцу.

– Воот, именно поэтому надо горой друг за друга, понимаешь. Недавно, ха-ха-ха, забирал ночью двух дамочек лет по 30. Ну видно – дети, семья, мужья. Так они, представляешь, начали чертить сразу в машине. Я говорю – вы че делаете, вообще! А они мне: «Будешь?» И тут я прихуел. Конечно, бывало, баловался «дудкой» в тачке. Но «на скоростях» никогда за руль не садился.

– Вы их высадили из машины?

– Ха-ха-ха, высадили… Нет, конечно. Они мне всю дорогу рассказывали, как их мужья и дети дома задолбали. Вот – в единственный выходной решили отдохнуть. А то потом, говорят, начнется работа, заботы, дом, семья и так далее.

– Жесть…

– Жесть, не то слово! Да ведь таких ситуаций миллион у меня было. Я как-то пацанчиков вез куда-то в сторону заводов. Ну я понял сразу, куда мы направляемся. Они меня еще попросили их подождать около поворота – там еще поля сразу начинались. А я эти места хорошо знаю, сам сюда ни раз приезжал. Сижу, жду – их нет 10, 15 минут. Потом вижу, идут обратно расстроенные. Спросил их: «Пацаны, помочь найти?» Они так опешили от вопроса ха-ха-ха. Начали мяться, оправдываться. Ну я дал им понять, что я свой, знающий. В общем, с ними пошел, все им нашел за 5 минут. Потом цифры свои дал. Сказал, если что, мне звонить – подвезу куда надо.

– Вы откуда такой…таксист-альтруист? – сморозил я.

Тут моя коммуникабельность или тупость набирала обороты – я вошел в кураж и решил поддержать водителя байкам.

– Да, мои друзья тоже года полтора назад покурить брали себе. Так их после того стаффа так вмяло… В этом городе нельзя, чего попало в себя закидывать. Один, рассказал, после затяжки бога увидел. Другого полчаса коматозило – по его словам, он 27 лет в аду прожил. Потом два часа на балконе курил свои сигареты, ни с кем не разговаривал. Видать, закрыло нормально. А третий вообще полчаса на стуле сидел в угол пялил, будто новый фильм Гая Ричи смотрел: сначала истерично смеялся, потом плакал. От стула не могли его руки отодрать, будто приклеился. По всей видимости, он у себя в голове летел куда-то очень далеко. Картина была жуткая – я чуть в штаны не наложил. Но самое странное – их всех одновременно отпустило – в одну минуту все пришли в себя. Ну почти все. Первый встал резко, сказал уверено и очень четко: «Меня что-то подташнивает». И клянусь, ровной походкой пошел в туалет. Второй просто заснул на столе. А третий отлепил руки от стула, посмотрел на нас и спросил: «Почему школа сделана из хлеба, а не из глины?» После этой фразы мы все конкретно призадумались. Ситуация вышла необычной… Больше я с ними никуда не ездил.

– Ну дают. То, как я раньше отрывался со своими пацанами, страшно рассказывать ха-ха-ха… – с улыбкой начинал водитель следующую историю.

В этот момент мы повернули по кольцу, и свет от фонаря ослепил его залысину и желтоватые зубы в улыбке. На секунду таксист предстал передо мной ведущим на сцене шоу «Comedy club» под ярким светом прожекторов. Только вот комедийного здесь было мало, а со словом клуб у меня ассоциировалось только число 27.

Он продолжил что-то увлечено рассказывать – видать, вспомнил историю похлеще тех предыдущих. Мне в один момент стало как-то не по себе грустно. Таксист всем своим нутром вкладывался в эти истории, гордился отработанной подачей уличного оратора илл музыканта.

Казалось, он живет этими моментами. Хлебом не корми, дай рассказать, как героически спас котенка с дерева или отмазал местных пацанов от проезжающего бобика. И ведь ни капли вранья, все правда.

– Верю! – проговорил я про себя. Но тут мой слух вернулся на фразе…

– На той недели взяли с другом 5 граммов бурого за 35 тыщ³, – расслаблено проговорил Денис. Похоже, ожидал моей реакции на такого рода информационный вброс. И реакция последовала соответствующая.

– И как оно…?

– Гера?

– Ну да. Всегда было интересно, как вообще это работает. Не то чтобы я когда-то хотел, но блин, это что-то за рамками моего понимания… расскажите.

– Видишь вон тот фургон?

– Да.

– Теперь представь, что он едет и переливается всеми цветами радуги, а потом, как капля, разделяется на два таких же поменьше, и они уже синхронно начинают двигаться, ритмично приплясывая на своих шинках-малышках. Как в мультике! – на этом моменте мы подъехали к моему дому.

Сказать, что я сидел после всех этих историй в тотальном оцепенении – ничего не сказать. Но последняя меня убила. Не сюжетом, а степенью доверия Дениса к левому парню на пассажирском сидении. Я всегда поражался такой искренности и наивному простодушию жителей этого города. Менталитет уникальный.

Я, по просьбе Дениса, записал его номер «на всякий случай, мало ли». Признался, что это была самая интересная поездка в такси «за всю мою жизнь». Потом достал из багажника чемодан и поднялся к себе в квартиру. На часах было 3 часа дня, повсюду уже горели фонари.

Луковое пюре

Смотрю в зеркало своего зачуханного лифта – ну красавец. Приехал из столицы назад в периферию внешним видом покорять деревню.

Шапке моей оранжевой уже шестой год пошел. Я не бедный, просто она мне очень нравится. Не могу найти лучше, любимая вещь в гардеробе, совсем ко мне приросла. Ну, по крайней мере, пара моих черных Dr.Martins на молнии делают любой бомжачий аутфит сносным.

Да, именно такие размышления посещают меня в лифте.

Каждый раз перед этим заляпанным зеркалом прихорашиваюсь, будто двери лифта сейчас откроются, и я шагну сразу на красную дорожку давать интервью, с удовольствием в десятый раз объясняя вымышленным репортерам, как в свои 19 я стал таким успешным.

Но вышел я все-таки на своем 22 этаже и меня встретила мама.

– Привет, мам.

– Солнышко, ну наконец-то! – Мы крепко обнялись.

– Приехал мой котик, – маме нравилось называть меня по-всякому. – Кушать будешь? – последовал ожидаемый вопрос.

Я вымыл руки и сел за стол, на тарелке лежала куриная ножка и луковое пюре.

– Мам, я терпеть не могу луковое пюре, есть что-то другое? – Она ведь знает это. Аж бесит.

Начинает все больше казаться, что мир настроен исключительно против меня. Я обожаю овощи, но ненавижу лук. А после техногенной аварии большую часть урожая потравило. Чувствую, скоро превращусь в полевого грызуна. Буду доедать наши многолетние запасы гречки, перловки, овсянки и других круп, до которых еще не успели добраться мыши или мой папа с медвежьим аппетитом. Не то чтобы я жаловался… Бабушка рассказывала – в детстве при виде гречки или манной каши меня начинало трясти от предвкушения. Наверное, поэтому на всех моих детских видео вместо милого ребенка бегает довольный колобок с пузом, выполняя все поручения родителей за кусочек хлеба с маслом и медом.

***

Мать начала суетиться, параллельно расспрашивая «что новенького». Я облокотился головой на свою коленку и начал вещать о своих недовольствах этим бренным миром.

– Универ закрыли на карантин, общежитие тоже, поэтому я здесь. Кстати, я, конечно, не экстрасенс, но, кажется, нам выпишут приличный счет за электричество в этом месяце. Может перейдем на свечки?

Мама расстроено посмеялась.

– Да и вообще, все тухло и тупо. Мне кажется, мы все вымрем к декабрю, – продолжил я.

– Ц! Зай, что за слова, – цокнула мама. – Просто не думай о плохом, скоро все образуется.

Я посидел несколько секунд, переваривая ее слова.

– Да?! Образуется… все ее слышали? – по-актерски выразительно осмотрел кухню и стулья, на которых никто не сидел.

Мама промолчала.

– Видишь, все с тобой не согласны! Ты новости вообще смотришь? Вот хоть сейчас включи сраный телек, – я подскочил и нажал на кнопку пульта:

– …нет, конечно, мы не намерены сдаваться в такой сложной для страны ситуации, – человек в костюме взволновано чмокнул и поправил галстук.

– Что именно вы предприняли? – перебил репортер.

– Ну… мы были обязаны найти выход в кратчайшие сроки. Во благо всего народа, сами понимаете, во имя технологического прорыва! – сидел и продолжал открывать рот человек в костюме. Журналисты с огромными микрофонами обстреливали его со всех сторон.

– Как будете действовать в условиях инфляции? Все уже в курсе, что мы лишились почти 97% всего урожая в этом году!

Выстрел.

– Где стране закупать сельскохозяйственные культуры?

Выстрел.

– Вы видели цены на помидоры и огурцы в магазинах?

Ранен.

– Да, я осведомлен этой информацией, – растеряно начал отвечать человек в костюме. – Уверяю, министр пищевой промышленности уже нашел решение. Конечно, рост цен неизбежен, но обещаю – это продлится недолго. Наши лучшие технологи трудятся над разработкой нового продукта, который сможет полностью заменить зерновые культуры и большую часть овощей. Уникальный спрессованный продукт на основе растительной клетчатки нового поколения…

– А вы сами-то станете есть эти полуфабрикаты? А ваш министр?

Убит.

На этом моменте я выключил звук и посмотрел на маму.

– Все хорошо, да? Они нас пластиковой едой кормить собираются.

Через минуту я немного пришел в себя.

Мама стояла и смотрела на меня с широко открытыми серыми глазами. Мне казалось, я видел, как в них лопались сосуды. В руках она сильно сжимала деревянную лопатку, а на плите пережаривались луковые оладья для отца.

– Спокойной ночи, – бросил я и вышел из кухни.

Да и вообще поездка меня изрядно вымотала. На милый диалог с матушкой сил уже не хватало.

Я переоделся, зашторил окна и лег под холодное одеяло.

«Зачем я на нее накричал?»

Мне стало противно, и я решил быстрее отрубиться. 20 минут еще смотрел одним глазом на стену и уснул.

Я очень любил свою комнату в этой квартире, потому что она была на солнечной стороне. Когда мы переехали, решил покрасить все стены в белый. Каждое утро чувствовал себя в поднебесье или элитной больничной палате. Настоящий эдем на 22 этаже. Никаких тебе комаров, шума машин с улицы, орущих детей, людей, собак. Но сейчас комната скорее была похожа на серую кладовую, склеп или подземелье. Теперь мамино «мышонок мой» звучало уже не так мило…

***

Я проснулся через 3 часа от звука уведомления на телефоне. Мне написала Лу, очень хотела меня видеть. Вечер субботы – обычно люди идут гулять, развлекаться. В нашем городе в это время все играют в невидимое бинго: кто больше знакомых встретит по пути в бар, тот больше сигарет и настреляет.

Заметил, что всех ужасно раздражают люди, которые всегда радостно машут при встрече и кричат через дорогу на всю улицу приветственные слова. Обычно этим человеком был я. Ну а что, я всех рад видеть.

Вышел из своей комнаты. Мама раскладывала на ноутбуке пасьянс. Я оделся, как обычно – джинсовка, шапка, водолазка, ботинки. Атмосфера в квартире стояла напряженная и душная. Сказал, что буду, наверное, завтра и закрыл дверь.

С 7 вечера начинал во всю работать местный пивзавод – запах солода разносился по всему району. Не знаю, что с моим обонянием, но вместо хмеля я отчетливо чувствовал аромат сухариков «кириешки с салями».

Мой нос вообще часто презентовал меня этому миру в очень нелепом свете. К примеру, в детстве после очередной покупки новых джинсиков или водолазочек я засовывал голову внутрь нового пакета из-под одежды и бегал так минут 10, потом брал второй, надевал его в таком же порядке и ложился с ним на диван. Вы подумаете, я больной или придумал крутую игру, которая была понятна только мне? Возможно! Но вместе с тем мне очень нравился запах свежего пакета. Если бы меня попросили описать его аромат, я бы не смог. Просто попробуйте.

Лысая туча

Прибыла моя долгожданная лоховозка⁴. Я кинул водителю 26 рублей и сел в самый конец салона, надел наушники и умиротворенно прикрыл глаза. В маршрутке было достаточно темно, из-за чего я не сразу заметил мужчину, который сидел справа от меня возле окна. Сначала я словил боковым зрением блеск от красной жестяной банки «Балтика 9», потом последовал звук хлюпающего глотка, а подытожил все это представление последний действующий персонаж – резкий запах дешевого пива.

Возле меня в самом темной углу салона тихонечко сидела огромная лысая туча. Это был мужчина лет 45. Его голова была похожа на кожаный полированный шар.

Я посмотрел на руки этого причудливого Шрека – у него не было костяшек. Потом мы сцепились глазами, и он с улыбкой спросил «сколько времени». Тут я заметил у него отсутствие зубов. Его страшную улыбку обрамляли только два острых зуба, расстояние между которыми было сантиметра 4, – «вампиры не могут быть такими толстыми» – подумал я.

– 20:37, – ответил я на вопрос Карабаса Барабаса. – Почти девять.

Я частенько начинаю шутить в голове, когда мне становится немного не по себе. Придумываю всякое, сам хихикаю, потом тут же прилетает мысль: «а не двинулся ли я головой?» Успокаиваю себя и сразу отвечаю «нет». Иногда я озвучиваю мысли вслух, люди думают, я с ними разговариваю. И мужик этот, видимо, тоже записал меня в свои собеседники.

«Почему это всегда происходит со мной? В следующий раз притворюсь глухонемым».

– Ты веришь в бога? – спросила лысая туча и с деловым видом облокотилась на окно.

– Я не знаю, есть ли он на самом деле, – скучно произнес я, – но точно верю, что есть нечто. Иначе кто все это создал? – опять я втягивался в странный диалог с незнакомым человеком. Ну вот что мне с собой делать?

– Он есть.

– Почему вы в этом так уверены?

– Я есть бог.

Меня тут же развернуло в сторону собеседника.

– Это как…? – поинтересовался я.

– Я могу исчезнуть прямо сейчас, если ты захочешь, – низким хриплым голосом заявила гора и отхлебнула пиво.

Ну все, мне окончательно стало интересно!

– Давайте, – сказал я с видом ребенка, который ждет от фокусника очередного трюка с появлением кролика в шляпе.

Вам родители в детстве рассказывали, что с незнакомцами не стоит разговаривать? Вот и мне рассказывали. Это черт возьми должно быть прописано в библии, выцарапано на всех заборах. Как жаль, что я не вел конспекты со всеми наставлениями и советами от мамы.

Мужчина бросил на меня агрессивный взгляд сразу после просьбы продемонстрировать его сверхспособности.

– Ты что!

– Ой, а что я… – тихо промямлил.

– Да ты знаешь, что я могу вообще, сопляк. Я в тюрьме пальцами глаза всяким идиотам выдавливал вот этими руками! – он резко поднял перед моим лицом свои ручища без костяшек. Сначала я подумал – они грязные. Но это были татуировки – именно такие портаки, которые бьют обычно в тюрьме.

На этом моменте я начал немножко паниковать. Немножко.

– Ты такой же один, как и я. Ты не сможешь справиться и исчезнешь, но пока ты поживешь здесь еще.

Я все еще не понимал, о чем он вообще говорит.

– Хочешь я всю маршрутку, всех этих людей положу? Ты только скажи, и я вырублю их, – продолжал он. На минуту я почувствовал себя в ответе за жизни людей в салоне и начал тут же успокаивать сумасшедшего.

– Не стоит, давайте не сегодня, – ответил я с немного нервной улыбкой.

– Ты запомни меня. Через 10 лет на поле тебе будут избивать 400 мужиков ногами. Помолись в этот момент, и я появлюсь – убью их всех. Я спасу тебя.

На этой минуте следовало закончить нашу беседу и пересесть на другое место, но в состоянии страха я теряю способность двигаться – отличный инстинкт самосохранения.

Я просто перестал отвечать ему и сел, уткнувшись в экран телефона. Я оглянул маршрутку и понял, что в салоне собрались одни бабушки. Сегодня в меню – отряд спасения 65+.

Вдруг амбал резко подскочил и переполненный злостью начал что-то искать.

– Где моя шапка, сопляк? Ты ее взял?!

– Нет, я не знаю, где ваша шапка. Я ее не брал. – Г меня начинал заплетаться язык.

– Если ты ее сейчас не отдашь, я тебя раздавлю на месте. Где она!

«Твою ж мать, беги отсюда, просто пересядь», – подумал я, но не сделал.

Он плюхнулся обратно на свое сиденье, посмотрел на меня исподлобья и приоткрыл рот. Два единственных зуба смотрели на меня, обдавая запахом перегара.

Все это длилось меньше минуты, но я будто вечность смотрел в его почти белые глаза с едва заметными голубыми кольцами зрачков. Затем он прижал меня своей тяжеленой левой рукой в «братские» объятия, приблизил свое лицо к моему и хрипло проговорил, что мне «полная пизда». Потом он достал из кармана какую-то палку с острым наконечником, – Я могу сейчас перерезать твое горло… Страшно?

Я уже тысячу раз пожалел, что сел в эту 38 маршрутку и вообще начал с кем-то беседовать о боге. Я начал тихо говорить «помогите», боясь пошевелиться или вырваться.

Отряд бабушек самоубийц заметили эту картину и словесно набросились на моего мучителя. Одна дама в возрасте резко вытянула меня за рукав к ней на сиденье, мужик сразу отпустил. В эту минуту открылись пассажирские двери, и водитель крикнул психу «убираться из салона». Лысая гора начала двигаться к выходу и остановилась возле меня и храброй бабушки, сидевшей рядом, – шапку мою найди, – очень уверенно приказал он мне напоследок.

Перед выходом он крикнул, что найдет меня и убьет. Двери закрылись, мы поехали дальше.

Сырный Cheetos

Когда я вышел на своей остановке – чуть не упал. Ноги подкашивались, меня все еще немного трясло после случившегося. Я чувствовал, будто мой мозг помыли изнутри: взяли жесткую губку и хорошенько протерли всю нервную систему. Мне было не страшно, мне было никак. Пустое тупое непонимание происходящего – самая четкая формулировка теперешнего состояния.

Я встретился с ребятами возле огромного черного памятника коня с яйцами. У этого монумента было другое название, да и находился он на этой площади по важной причине: что-то, связанное с первой конной армией. Но какая всем разница, когда у коня чугунные яйца размером с человека.

– Йоп! – крикнул мне мужской голос со стороны скамеек, которые не были освещены фонарями.

– Привет, привет, – ответил я и в медленно двинулся к друзьям.

Первая соскочила Лу и вприскочку побежала обниматься. Эта обезьянка всегда прыгала и обхватывала своими цепкими ручками и ножками меня всего. Обычно она так висела еще минуты 3 и смеялась, как гиена. Как очень милая гиена или капуцин.

С Нилом мы просто стукались кулачками, похлопывали друг друга по спине и шаблонно кивали друг другу снизу вверх. Этот жест означал: «че как оно».

Я вкратце рассказал друзьям, что произошло полчаса назад и в конце истории по-дурацки пожал плечиками – мол «ну знаете, я чуть не умер, но ведь не умер, я здесь, давайте жить дальше». Я всегда старался отшутиться в моменты паники, страха или рассказов о чем-то действительно неприятном или жутком.

– Чего…? – громко спросил Нил, – чего ты такой спокойный? Жесть, давайте найдем этого придурка… Я разобью эту бутылку об его лицо! – еще громче проговорил Нил, замахиваясь на воздух допитой ESSA. Он был очень громким и очень уверенным в себе.

А малышка Лу часто воспринимала мои истории близко к сердцу. В ее глазах был такой страх, что не давал ей пошевелиться. Все, что она могла – смотреть на меня с широко открытыми глазами, что-то мять в руках и мямлить. Она проговорила что-то вроде «аккуратнее» или «боже мой». Но я-то знал, что она переживает больше всех.

– Так, стоп, успокоимся. Никто не пострадал, давайте просто пойдем тусить. Я это вообще к тому – обращайте внимание на тех, с кем садитесь в общественном транспорте, пожалуйста. Хочу забыть эту ситуацию и просто выпить. Куда пойдем? Может, в бар? – попытался я сменить наш настрой.

– Сегодня тусовка в «Оборванце». Пойдем? – предложила Лу. Там было, конечно, не так дешево, как хотелось бы бедному и чуть не откинувшему копыта студенту. Но в этом месте было всегда полно знакомых, которые были не против угостить пивом.

– Летс гоу! – махнул я правой ладонью.

После моей фразы Нил эстрадно пульнул в темноту докуренный огрызок красного Marlboro, и мы двинулись к месту назначения.

***

Мы подошли к бару. На улице уже собралась толпа, от которой расходилось облако густого дыма. Все курили, смеялись, что-то выкрикивали и пили. Толпа повернулась на нас, когда мы подошли. Странно, но из знакомых я никого не обнаружил. Может оно и к лучшему – больше пообщаюсь со своими ребятами, все-таки не видел их почти 4 месяца.

Нил остался докуривать на улице, а мы с Лу решили сразу дернуть по стопке «настойка дня». Сегодня она вишневая, очень сладкая и вишневая – все, как я люблю. В желудке сразу стало тепло и приятно. Тут я услышал знакомые голоса сзади. В углу сидели бывшие одногруппники Нила – уже изрядно подшофе. Они тоже заметили нас. В этот момент зашел Нил и громко поприветствовал всех их. Они со слоновьей аккуратностью поспешили к нам обниматься, захватив с собой все пивные стаканы. Видимо, мы идем на улицу курить сигареты и болтать о том, о сем. Но если честно, мне туда совсем не хотелось. Хоть на дворе и была весна – 13 градусов тепла для меня не является поводом морозить зад лишний раз.

– Для начала я возьму тебе выпить! – посвятил меня Нил в свои планы.

– Мне? Почему? – смущенно спросил я.

– Сегодня ко мне приехал друг, с которым мы не виделись почти полгода, – громко начал Нил и по кругу оглядел все знакомые пьяненькие лица, – Так что вы все стоите здесь и ждете, когда бармен нальет ему «конец всего»!

Все одобрительно кивнули.

Удивительно, но люди часто делали все, что прикажет им Нил. Они иногда походили на мышей, которые послушно шли в воду под дудочку, на которой он играл.

«Конец всего» – было самое крепкое пиво в этом заведении. Оно имело приятный ягодный вкус, а по консистенции напоминало больше ликер или тягучую настойку. В нем было, кажется, 13% крепости – от этого и название… После него, как правило, становилось либо хорошо, либо слишком хорошо. Так что я был совсем не против.

Бармен подвинул ко мне стакан с розовой густой пеной, и мы все же вышли на улицу по повелению Нила. В городе, по всей видимости, было недостаточно смога, потому Нил начал курить по две пачки в день, создавая вокруг себя перманентную дымовую завесу.

– …да нет, только сегодня приехал. Не знаю еще, как долго буду здесь. Ничего непонятно. Нас буквально позавчера закрыли на карантин. В университете люди начали болеть всем подряд, половина нашей группы вроде с ангиной слегло, то ли еще с чем-то. Все жалуются на авитаминоз. А мне все равно, иммунитет у меня дай бог, – отвечал я на вопросы ребят.

– У меня мама в центральной больнице работает, – вступил в разговор какой-то парень в очках. Лицо знакомое, но имени я вспомнить не мог, – говорит скоро палат свободных совсем не останется. Кто с чем: ОРВИ, грипп, понос, золотуха. Людей пачками валит. Мне как-то стремно по улице ходить, только по вечерам выбираюсь. Мало ли – тоже что-то подцеплю. Витамины надо есть!

– Букет венеры не подцепи! – сказал писклявый голос из другой компании слева, и все начали истошно смеяться.

– Я слышал, со следующей недели заведения закрывать начнут, – продолжил кто-то из наших, – клубы, бары и кинотеатры, наверное.

– А что у вас в столице творится? – спросила Лу.

– Я бы смог ответить на этот вопрос, если бы выходил дальше за территорию своего общежития, – скучно произнес я, – там в масках все ходить начали. В метро постоянно одну пластинку крутят: «всем гражданам столицы рекомендуем реже бывать в общественных местах, носить респираторы…» Из-за смога все. По мне: что раньше дышать было нечем, что сейчас. Там поток бешеный: людей и машин столько… В Японии, я слышал, есть даже автоматы с чистым воздухом, можно купить «вдох». Не знаю, как именно это работает, но нам бы такие в стране пригодились.

– Выпьем за это! – крикнул Нил.

– За автоматы с воздухом? – удивленно спросил я.

– За хаос в мире. Обожаю такую атмосферу, когда что-то происходит. Чувствую себя, как рыба в воде. Меня это заряжает.

Мы все стукнулись банками, стаканами и бутылками. По правде говоря, я не проникся тостом Нила, но выпить хотелось, так что я поддержал всех своей кружечкой.

***

Мы наконец вернулись в тепло. В баре много разговаривали, громко смеялись и отшучивались. Алкоголь лился со всех краников. Все происходило, как в веселом сне. Клянусь, в моих руках появлялись новые бутылки с пивом, как по волшебству. После слов Нила «пятая юбилейная» алкоголь потерял какой-либо вкус и мне начало казалось – все, что я пил с того момента, заимело вкус родниковой водички.

Позже вся эта разнообразная жидкость тревожным сигналом дала о себе знать в моем мочевом пузыре, и я встал в очередь, как послушный гражданин.

Мои такие же пьяные друзья потеряли меня и, как оказалось, искали по всему бару и в его окрестностях минут 30. Они явно были недовольны моим трюком с исчезновением в туалете.

Я вышел из уборной, на меня смотрели 6 пар пьяных и злых глаз.

«Интересно, сколько я там был… Туалет всего один».

Слева я заметил Нила, который уже вовсю флиртовал с незнакомой девчонкой. Она, как ребенок, завороженно смотрела на него и кивала в такт его подмигиваниям, еле удерживая бокал с красной жидкостью в руках. Тут я услышал его короную фразу.

– Я костьми готов лечь ради своего дела, ради счастья тех, кто меня окружает…

Ну все, она готова. Я, наверное, знал все его фразочки. Не знаю, где он их нахватался, но в голове у него явно был словарь с очень торжественными и душещипательными выражениями.

Но, видимо, Нил был очень занят, поэтому я пошел искать остальных.

***

– …Силинтия? – с трудом выговорил собеседник Лу.

– Сицилия. После первой «и» идет «ц», – монотонно повторяла она парню в красной рубашке. Они вроде знакомились, но было похоже, что она пытается его отшить. Думаю, последнее.

Сицилия – полное имя Лу. Оно вроде было и полным, и кратким.Но еще в школе я начал звать ее Лу, сокращенно от фамилии. Мы учились с ней в одном классе. А Нил в нашем трио неудачников был самым старым. «Мудрым» – всегда поправлял он нас. Ему было 23.

– Пойдем со мной сходим за сигаретами, – потянул этот пьяный парень Лу за руку в сторону остановки.

– Не, я здесь с друзьями. Тут останусь.

– Я говорю, пошли, – настаивал он.

– Так, чувак, она не хочет, не видишь? Она тебя здесь подождет, – вступил я, – ты его знаешь? – тихо уточнил я.

– Нет, можешь его от меня отлепить? Давай зайдем внутрь.

– Слышишь, мы вообще-то разговаривали с ней. Иди отсюда, а ты пошли со мной, – идиот схватил Лу за плечо.

Я его оттолкнул от нее, и он упал на руки.

– Ты че! – он резко встал на ноги и зарядил мне кулаком в челюсть.

Я плашмя рухнул на землю. Лу закричала, подбежали другие ребята и оттащили этого типа в сторону. Я почувствовал вмятину на левой части лица, которая покалывающим теплом расходилась по всей голове и спускалась к шее и груди. Я мягко лежал на асфальте. Мне так не хотелось вставать… Сначала я почувствовал сильную сонливость, а потом и боль от удара. Нил поднял меня за руки и накинулся на этого парня. Я услышал, как его зовут – Тим. Парни из толпы держали Тима за руки, а Нил бил его по лицу с разных сторон. Лу кричала ему остановиться, она начала плакать и бить Нила по плечу кулаками, оттаскивая теперь уже его от бедного парня.

Меня кто-то усадил на подоконник. Следующие 5 минут я просто сидел и курил сигарету, которой со мной щедро поделилась какая-то девочка с синими волосами. Она прикладывала к моей щеке салфетку, смоченную жидкостью из ее стакана. Потом начала о чем-то спрашивать, но я был в полном невменозе. Я просто кивал и податливо мычал. Вокруг меня все кричали, рекой лилась обсценная лексика, кто-то куда-то слал чью-то маму.

Интересно, о таком хаосе говорил Нил? Но мои тщетные попытки философских размышлений быстро сменились невероятным желанием сырного Cheetos.

Боже, – подумал я, – если я его сейчас не куплю, умру. Девочка с синими волосами вроде пыталась что-то мне объяснить или дать ссылку на свой Инстаграм. Мне было не до этого, я хотел похрустеть сырными палочками.

– Извините, – сказал я то ли ей, то ли в толпу, и очень быстрым шатающимся шагом с красным пятнищем на лице направился в круглосуточный магазин.

Ветер приятно раскидывал мои пыльные волосы по лицу, мне не было холодно – наверное после 6 бутылок алкогольных напитков в любом месте будет тепло, как у бабули на печке. Настроение поднялось до отметки «12/10» – мой внутренний индикатор счастья.

Примерно полгода назад я подрался с кассиром именно в этом круглосуточном магазине. Из-за чего именно – точно не вспомню, но причина была явно веская, как и всегда. Мое лицо там запомнили надолго. Потому было стратегически необходимо убедить охранника на входе, что я трезв, как стеклышко, и пройти к отделу со снеками. Но мы-то все знаем, что выдает пьяного человека: он очень старается казаться трезвым. Поэтому сначала в магазин зашла пара моих стеклянных глаз, запах водки, а потом модельной походкой впорхнул я. К счастью, все прошло идеально.

Мгновение, и вот – в моих руках пачка сырного Cheetos, – о да… – проговорил я. Хотя я не уверен, что мог говорить в таком состоянии.

Я открыл эту благоуханную пачку и закинул первую сырную хрустящую палочку в рот. Я был так счастлив в тот момент, что хотелось с кем-то поделиться. Но вселенная неверно восприняла мое желание.

«Поделиться счастьем, а не Cheetos!»

В эту же минуту из-за угла на меня вышли два крепких парня и перегородили дорогу к бару.

– Чего стоишь тут? Давай сюда свои чипсы, – не очень приветливо сказал мне здоровяк.

– Это Cheetos, – вяло поправил я его.

– Да мне все равно че это, отдавай свой читас!

«Неужели мне опять придётся драться» – подумал я. Мне было так хорошо, вкусно и приятно минуту назад. Я не хотел никого бить и уж тем более снова получать.

Я постоял, подумал пару секунду и решил: «черт с ними».

– Ладно, пацаны, забирайте. Cheetos ваш, угощайтесь! – с улыбкой проговорил я и отдал им пачку.

Я сделал 5 шагов в сторону бара, и они меня снова окрикнули:

– Ладно, чел, забирай свои чипсы, мы пошутили, – как-то нелепо подпрыгивая, подлетели ко мне два здоровяка и вручили мне обратно мой Cheetos.

– Будь здоров! – сказали они и пошли стрелять сигарету у следующего прохожего, какого-то худого парня в бежевом худи и очках.

Песочное похмелье

Я чувствую, что мои ноги вспотели. Прямо-таки взопрели, как огурчики в парнике. Обычно, посреди ночи я в таких случаях стаскиваю их с себя большими пальцами ног. Но сейчас почему-то не мог так сделать – мне мешали ботинки.

«Стоп, почему я лежу в ботинках?» – не открывая глаз, подумал я.

Тут я услышал шум машин и уже через секунду принял положение сидя, упершись руками в песок, – «песок…» – оглянулся я и проанализировал ситуацию.

«Дошло», – подытожил я в голове.

«Дамы и господа, – барабанная дробь, – я лежу в песочнице на детской площадке.»

– Молодой человек, с вами все в порядке? – спросила какая-то женщина, нагнувшись надо мной, как курица наседка. Почему такое сравнение? Со мной рядом сидел чей-то ребенок и пытался положить в мою руку пластмассовую лопаточку. Я подумал, это точно ее кожаный мешок сидит и пытается со мной играть. Да, с детьми я не особо лажу, да и побаиваюсь вообще.

– Наркоман, говорю же, звоните мельтонам⁵, они его отсюда бодренько унесут, – проговорил хрипло и ритмично старческий голос со стороны лавочек.

Я подскочил, оглянулся и понял, что все это время спал в чертовой песочнице.

– Вам вызвать скорую?! – закричала та женщина, – но в этот момент я уже бежал в непонятном направлении с каким-то пакетом в руках.

– Боже, фу! – увидел я содержимое моего походного узелочка.

Тут я остановился, чтобы разобраться, что происходит и понять, где я, и куда мне идти.

«Окей… – посмотрел я на себя, – я проснулся посреди детской площадки, как зарытая кошачья какашка в песке… С пакетом мусора?!» – я понадеялся, что в нем точно не будет ничего ценного и выкинул его в ближайший мусорный бак.

«Господи, который час»

Я посмотрел в телефон – он на удивление был цел и заряжен на 65%.

«8:37 утра. Так, ладно… хотя бы я не провалялся там до обеда».

Я медленно поволок свою тушку к моей двухкомнатной усадьбе на 22 этаже. Меня здорово колбасило. По всей видимости шоковое состояние чудесного пробуждения прошло, и похмелье приступило к делу. Цвета улицы поочередно менялись от резко холодных оттенков к теплым. Давление или некачественный вчерашний джин во мне сейчас бушуют, я понятие не имел. Но наблюдать было любопытно, как меня глючило в тот момент.

Я шел уверено к своему дома и видел две синие облупленные колонны, что держали козырек подъезда. Я направлялся прямо к ним, но вот они ко мне не приближались. Колонны двоились в глазах и периодически становились зелеными и даже отливали желтым. Целую минуту мы играли с ними в визуальные догонялки, пока я не впечатался головой в синий столб, – «вот и моя финишная прямая», – отшутился я про себя.

– Парень, аккуратнее, – гаркнул на меня мужчина в рабочей форме рядом с домофонной дверью.

«Ну ничего себе важный ферзь, – подумал я, – ошивается тут рядом с моим домом и что-то еще мне говорит».

– Да, конечно, извините, – по итогу ответил я и начал доставать ключи от входной двери.

Но я решил понаблюдать еще минутку за тем, что делал этот усач в форме. К козырьку подъезда он прикручивал круглую черную подвесную штуку, которая была похожа на камеру. Через минуту он слез со стремянки, шаблонно отряхнул ручонки и принялся проверять чудо-механизм. У него в руках был круглый пульт. Он пощелкал им несколько раз, и на панели круглой черной штуки загорелась красная лампочка. Я был прав – это была камера.

«Ого, все-таки кто-то с этого подъезда сдает деньги «на ремонт»… ну спасибочки, соседи», – подумал я и решил незамедлительно подняться домой и рассказать маме новости этого прекрасного утра. Но на входной двери меня ждал еще один сюрприз – новый дисплей домофона, – «Боже, кто-то неплохо раскошелился. Ну и ладненько».

На новой панели над цифрами находилось стекло с круглым красным диодом посредине – тоже камера. Наверное, нам в квартирах установят экраны, и мы сможем видеть людей с улицы.

«Отлично, – подумал я, – алкаши больше не смогут притворяться «почтой» и спать в нашем уютном теплом подъезде».

Ниже под номерами набора висела белая ламинированная инструкция к применению.

«Ну что ж в 19 лет пора научиться пользоваться домофоном», – опять пошутил я у себя в голове и принялся изучать указания:

Пользование домофоном не требует касания.

Для вызова квартиры – поднесите поочередно палец над нужными цифрами,

Далее поднесите палец над значком «#», ждите ответа.

Для отмены поднесите палец над значком «С».

НЕЛЬЗЯ:

Прикасаться к дисплею домофона,

Протирать дисплей домофона,

Разбивать дисплей домофона.

Я ждал простого сенсорного домофона, как у моих друзей в новых домах, – «но и эта новомодная модель сойдет», – решил я.

Конечно же я захотел дотронуться до дисплея, как частенько делаю в музеях с экспонатами. В эту же секунду домофон запищал, и я почувствовал кончиком пальца стреляющее жжение, что-то вроде легкого разряда тока.

Одёрнул руку.

– Ты чего делаешь!? Не умеешь читать? Вообще с этого подъезда, малой?! – повалил на меня вопросы дядя электрик.

– Да, я здесь живу. Простите, а что с домофоном?

– Новый поставил, не видно, что ли? – возмущено ответил мужик в комбинезоне.

Он постоял еще полминуты и, видимо, почувствовал, что мне довольно трудно стоять здесь и пытаться в чем-то разобраться самостоятельно. Мое лицо, как позже я увидел в зеркале, отливало желтым и немного сползало под действием силы гравитации вниз. Нам обоим было не по себе в тот момент.

– Ну, в общем, по всему району, вроде, или во всем городе – устанавливают такие домофоны. На них нельзя нажимать, все работает от движения пальцев. Вот, попробуй навести палец на номер твоей квартиры, только на каждой цифре задерживайся по секунде хотя бы, чтобы датчик уловил.

Я поднес палец к номеру 2, потом убрал и снова поднес к двойке, далее переместился к единице и сдвинулся на решетку – 221#. Вызов пошел.

– Круто! Спасибо, – сказал я дяде с усами.

Мне открыла мама, и я зашел в подъезд.

***

– Я дома! – закричал я на всю квартиру,

– Мам? А ты дома? – я не дождался ответа и зашел на кухню. Мать сидела на стуле с удрученным видом и копошилась в папке с документами.

– Все нормально?

– О боже, ты где был? – мама подняла голову и оценила мой внешний вид. Думаю, мне стоило первым делом умыться ну или посмотреться в зеркало.

– Все, нормально, веселый вечер, я ща, – бросил я и пошел в ванную.

В отражении я увидел лицо уставшего землекопа, которого бросила жена с детьми. Выглядел я и правда жутко. Я быстро снял с себя грязные вещи, залез в ванну и обнаружил вместо ног две худосочные палки с синим узором – я был весь в синяках.

«Синий был вчера, синий сегодня», – похихикал я.

После душа я все же решил узнать причину беспокойства мамы.

– Мам, так что произошло? Кстати, ты видела – нам новый домофон установили. Он, прикинь… его нельзя касаться, работает с помощью какого-то датчика.

– Владимир Степанович умер ночью. Тетя Света сказала, у него три дня назад поднялась температура, небольшая – а сегодня сердце остановилось.

– Как жалко… – промямлил я. Я очень редко видел, как мама плачет. И сейчас мне было особенно не по себе, я не умею успокаивать людей и не знаю, как поддержать в такие моменты.

Владимир Степанович приходился тем дядей Вовой со странными вопросами. Я его, наверное, всю свою жизнь помнил. Даже фотография в детском альбоме есть, как он меня в 4 года на трехколесном велосипеде катает. От него всегда пахло пивом и конфетами «раковая шейка», он их частенько доставал из своего кулечка и насыпал мне в карман, а потом обязательно проворачивал трюк с монеткой или чем придется. Мама хорошо обещалась с его женой, да и в принципе с семьей Владимира Степановича мы хорошо ладили по-соседски.

– Сын, ты был прав.

– В чем?

– Становится все хуже с каждым днем. Бабушка звонила – они с дедом с температурой, кости ломит, глаза болят. Еще этого не хватало. А про домофон и новые камеры я знаю – система наблюдения с тепловизором, чтобы отслеживать температуру жильцов, за нами теперь будут следить. Как в аквариуме… Приезжали санитары скорой помощи и полицейские. Ну скорая, знаешь почему, а полицейские делали обход всего подъезда. Ходили, светили лампами по всем квартирам…

– Что? Зачем? Ты их пустила?

– У них было разрешение. Сказали, это обязательно. По их словам, в доме может быть вирус и зараза. Оказалось, дядя Вова уже двенадцатый за две недели… слег. Его вся семья тоже на карантине, к ним нельзя, и выходить им тоже запрещается. Вечером будет санитарный обход всех квартир, так что сидишь дома сегодня.

– Какой еще обход? Я не болею.

– А мы этого не знаем. Сидишь и все, понял! – гаркнула на меня мама.

– Ок, – обижено бросил я и ушел в комнату.

Меня напрягала вся эта обстановка. Какие-то врачи, санитары, полицейские на кой черт здесь забыли. На кухню к маме я возвращаться не хотел, решил включить новости:

– …зафиксированы новые случаи летального исхода в городе и области. Губернатор готовит распоряжение в связи с распространением вирусов. Людям старше 50 лет не рекомендуется покидать квартиры и контактировать с другими людьми – есть риск заражение вирусной инфекцией. К другим новостям – по всему городу устанавливают новые системы наблюдения. Тепловизоры, встроенные в камеры, позволят отслеживать повышенную температуру граждан. Все население пройдет обязательное медицинское обследование. Перед осмотром необходимо подготовить пакет документов, состоящий из медицинского полиса и паспорта гражданина. О времени процедуры гражданам сообщат правоохранительные органы в индивидуальном порядке, – проговорила ведущая.

Я переключил канал.

– Террор или забота государства о здоровье населения?! – прокричал с экрана телевизора какой-то мужчина в синем костюме.

Я снова переключил канал.

– …это не заговор против мирного населения, – вел журналист в респираторе репортаж из больницы, – 6000 заболевших сегодня зафиксировано врачами в местных больницах. Сниженный иммунитет, нарушенная терморегуляция – что же послужило виной массового ухудшения состояния граждан? Токсичные испарения от взрывов или весенний авитаминоз? Спросим у медицинского персонала.

– По всей видимости, загрязнение воздуха стало причиной множества рецидивирующих заболеваний. По крайней мере, в этом месяце к нам поступило в три раза больше пациентов с приступами удушья – бронхиальная астма. А снижение иммунитета, как вытекающее…это уже не страшилка в рекламе таблеток. Ну сами понимаете, да. Мы считаем, именно этот фактор повлиял на инфицирование людей вирусами гриппа типов А и Б. У 75% пациентов болезнь протекает в тяжелой форме.

Я выключил телек.

Уснул.

***

Я проснулся от продолжительного звонка в дверь.

– Цзинь, цзинь, мать вашу, – проругался я спросонок.

Я вышел в коридор, на пороге стояла мама и два санитара в белой закрытой форме и респираторах. А перед ними я в домашних штанах с медведями…

– Драсьте, – вежливо сказал я.

– Мы для начала проверим вашу квартиру, а потом перейдем к вам, – резко бросил первый.

«А где добрый вечер, а как дела, как поживаете», – возмутился я про себя.

Они начали прям в обуви ходить по всей квартире и светить лампами по полу, стенам, – по всем поверхностям. Я бы на них за это поругался, но обувь у них была чище, чем подошва моих домашних тапочек.

Как я понял, эти световые локаторы подсвечивали различные пятна, загрязнения и прочие невидимые отметины. Тут-то я заметил, как все-таки плохо я мою полы…

– Извините, а что вы делаете? – поинтересовался я не без причины.

Они не посчитали нужным ответить и продолжили свою процедуру в моей комнате.

– Мам, что происходит? – спросил я негромко.

– Они хотят удостовериться, что у нас дома нет никакой инфекции и вирусов. Сейчас они закончат и возьмут у нас кровь на анализы, померяют температуру. Я уже подготовила наши документы, посиди на кухне.

Я достал телефон и написал Лу: «Прием. У меня в квартире люди в белых костюмах светят фиолетовым лампами на мой грязный пол, а ты чего делаешь?»

Лу ответила через секунду: «К нам тоже пришли, взяли кровь, отец на кухне заполняет бумажки. Стремно».

Нам с мамой тоже сказали вписать данные. Санитары вручили по два бланка с большой круглой печатью губернатора на пол-листа. Я взглянул на первую справку:

В связи с распространением вирусных инфекций я (ФИО)_________________ – обязуюсь с 19.04.2020 придерживаться правил поведения в условиях вынужденной изоляции и выполнять дезинфекционные процедуры __________– подпись гражданина.

В правила поведения гражданина в условиях вынужденной изоляции входит:

1) передвижение по улице в средствах защиты – масках и перчатках

2) избегать прямых тактильных контактов с другими людьми

3) выходить на улицу в случаях необходимости

4) при ухудшении самочувствия незамедлительно звонить…

«Бла-бла и так далее… Так вот для чего установили бесконтактный домофон. Умно», – решил я и подписал.

У нас с мамой взяли кровь и поместили подписанные стеклянные пробирки в маленькую белую шкатулку. Температура на моем градуснике показывала 36.5. У мамы 36.2.

– В случае повышения температуры тела, плохого самочувствия, при обнаружении любых признаках недомогания незамедлительно сообщить в медицинское учреждение, – быстро протараторил второй.

– Результаты анализов будут известны через двое суток, их можно будет узнать на интернет-портале федеральных услуг. Чтобы войти в свой личный кабинет, введите в окне «логин» серию и номер паспорта, а по номеру телефона вы сможете получить пароль. При обнаружении любого типа вируса в ваших анализах с вами незамедлительно свяжутся представители медицинских учреждений, – сказал первый и оставил на столе бумажку, инструкцию по входу в личный кабинет федеральных услуг.

– Хорошо, конечно. Спасибо, – ответила мама и проводила в коридор наших гостей.

– Ваш муж уже, кстати, прошел медицинский осмотр на рабочем месте сегодня утром, его результаты сможете узнать таким же способом, – уточнил санитар.

Я чувствовал, что маме немного не по себе, вид был у нее уставший и немного напряженный. Она стояла в коридоре, облокотившись на шкаф, ждала, пока санитары уложат свои вещи перед выходом. Я подошел к ней и слегла приобнял ее, уместив свою голову на ее низкое плечо.

– Дистанция! – нервно крикнул первый в белом. Он ткнул на справку, которую мы только что подписали.

– За нарушение правил поведения в условиях вынужденной изоляции каждому будет выписан приличный денежный штраф. Мы еще не получили результаты ваших анализов, так что соблюдайте предписания, – дополнил второй.

Мама испугалась и боязливо оттолкнула меня, повинуясь приказу сердитого снеговика.

– Это все? – сухо спросил я.

– Это все. Не болейте, – попрощались люди в белом, и мама закрыла входную дверь.

Май

В голове

В принципе – мне грех жаловаться на масочный режим. Ходишь себе в этой амуниции, рта не видно. В магазине можешь хоть все время ругаться на просроченные товары или петь песни. А я люблю петь песни и жаловаться на просрочку – моя фишка. На той неделе купил козинак за 15 рублей, от него-то я не мог ожидать подвоха. А он был. На дату изготовления не посмотрел и съел за милую душу. Думал еще, – «странный у него привкус, горьковато идет, странно жуется. Кстати, отличное наблюдение, надо бы зафиксировать».

Я частенько записываю свои мысли в серый дневник с собачкой, который мне подарили еще в 7 классе. Когда я стану знаменитым, а потом трагически погибну – полностью уверен, мои записи разойдутся на цитаты. Сплю и вижу, как поклонники читают: «И съел я протухший козинак. Было не вкусно. Больше не покупал», – как глубоко, хорошо написано…талантливый человек талантлив во всем…– будут делиться своими мыслями мои фанаты. Правда, я еще не придумал, чем именно прославлюсь. Да… надо бы сделать за жизнь что-то действительно стоящее, а то родился… да не пригодился. Не хорошо. Исправлюсь.

***

По дороге в магазин мне частенько в голову приходили абсурдные мысли – как стать национальным героем, например. Надо было мозг чем-то занимать, иначе опять ненароком вспоминался вкус этих ужасных растительных шариков, за которыми меня мама посылает каждую неделю. Лучше бы нас действительно пластиком кормили, он хотя бы не пахнет кошачьим кормом.

Уже месяц длится международная изоляция. Надоело. Другие страны отказались поставлять продукты – овощи, фрукты, крупы. Боятся, видите ли, подцепить нашу заразу. «Полное прекращение поставок продуктов из-за границы», – по всем каналам в начале месяца крутили. Так что грузовые суда из-за рубежа к нам больше не ходят. Не больно-то и хотелось…

Хотя вообще-то хотелось свежего салата на стол: помидорчиков, огурчиков, лука даже… Чтобы, когда кубиками его режешь, в глазах жгло. Стоишь, слезы ручьем стекают, поворачиваешься к маме, говоришь, – больше не могу, теперь ты, – передаешь ей с гордым видом эстафету – нож. И она помогает тебе справиться с этим ненавистным салатом. Скучаю сильно по таким моментам. Аж скулы от вкуса сводит, и в носу грустно щиплет.

Теперь вместо овощей на прилавках появились новомодные заморозки «3 в 1». Три вкуса в одной пачке, как все могли догадаться. Шарики малинового, оранжевого и зеленого цветов, которые по вкусу скорее, как комочки из крахмала со специями – но на упаковке написано «клетчатка нового поколения» со вкусом моркови, шпината и сладкого картофеля. Что ж, друзья, радуемся, кормимся и улыбаемся. Господи прости меня за мой поганый язык и мысли.

***

По списку осталось взять только муку. Не из пшеницы, конечно. Ее давно нет в наличии, а та, что оставалась в прошлом месяце – стоила целое состояние. Вместо муки теперь непонятно из чего сделанный крахмал с магическими заклинаниями вместо состава на оборотной стороне. Зато выпечка из него не засыхает и не портится по 2-3 недели. Он тоже, как и разноцветная чудо-заморозка, относится к линейке альтернативных растительных продуктов. Я, конечно, предполагал, что веганы начнут захватывать мир, но не такими зверскими методами…

А если супчика захочется – пожалуйста, на ваш выбор спрессованные кубики, которые растворяются в горячей воде, как бомбочки для ванны – плавают по кругу, шипят в кастрюле, подпрыгивают. Получается по вкусу настоящий куриный, говяжий или овощной бульон – какой хочешь. Одним словом, похлебка из порошка. В общем, продуктов завались, да кушать нечего.

Ложка для обуви

После очередной закупки я возвращался обратно с пакетом продуктов, хотя я бы так их не назвал.

– В следующий раз надену теплые перчатки, – проговорил я сквозь зубы. До дома идти минут 10, а по ощущению все 40. «Или вызову доставку продуктов на дом», – подумал я, – пусть сами морозятся». Даже курить перехотелось. Сегодня особенно прохладный день.

В подъезде сильно пахло сосисками, – а, ну конечно… приятного аппетита! – крикнул я в маленькое окошко вахтерши. На часах 8:37, у старушки заслуженный завтрак.

Из коморки высунулся улыбчивый блинчик в красных очках без одной душки.

– Спасибо, дружок! – прохрипел добрый старческий голос.

Я проследовал к лифту и уже приготовился рабочей стороной лица отстреливать подмигивания собственному отражению.

«Странно, что меня не назвали Нарцисс, – призадумался я, – Хотя нет, я просто тот еще клоун».

Видимо, на улице я хорошенько замерз и уже начинал впадать в анабиоз. Стоял перед лифтом минут 7, приоткрыв глаза в предвкушении продолжительной поездки вверх. Я посмотрел на табло с номером этажа. Ничего. Лифт не работал.

«Ну что ж, вот он – долгожданный спорт в моей жизни», – обречено выдохнул я и направился к лестнице.

Я поднимался минут 15. Шел-таки неустанно вверх ради спасения моей принцессы от голода – мамы. По пути сделал еще одно наблюдение, – «куда-то пропали все коты с лестничных клеток».

Одна была дымчатого цвета – пугливая, очень красивая кошка. Каждый раз садилась передо мной и всем своим видом показывала: «смотри, какие у меня лапки». Ну пантера настоящая. Вторая кошечка персиковая, прыгала по перилам – пузатенькая. А третий был королем всех котов. Звали его то ли Барсик, то ли Мурзик. Малыш с 7 этажа грозно звал его «Сосик!», посвистывая через отсутствие двух передних зубов. Забавная картина была. Давно их не видно.

Я почти поднялся на 8 этаж, но услышал снизу мужские крики; звонких три удара; потом женский визг. За ним последовал детский надрывный плач.

Я остановился, опустил пакет на плитку и послушал еще полминуты.

– Сука такая! – услышал я.

Потом вроде разобрал.

– Ну что ты начинаешь, я не ждала так рано.

«Оо, походу кто-то кого-то застукал», – хихикнул я про себя.

Раздался еще один громкий удар, но на этот раз глухой. Ребенок снова завопил. На этом моменте я оставил пакет, стремительно спустился вниз и подошел поближе к двери, где жил тот самый малыш с доброй улыбочкой без передних зубов. Прислонил правое ухо.

– Хочешь, сука, чтоб я прибил здесь тебя? Этого хочешь?! Давай, звони! Успеешь?

Потом я отчетливо услышал чью-то пробежку, стук и падение человека возле входной двери.

– Сожрала все, дрянь такая, не оставила!

Я сразу постучал.

– У вас все в порядке? – прикрикнул я.

– А мужа кормить собралась чем? Я тебе эти помои в рот затолкаю, жевать устанешь! – продолжал мужской голос.

– Я ваш сосед! Что у вас там? – спросил я еще раз.

– Ты его позвала? – почти шепотом спросил мужик.

Стены в нашей доме тонкие, и дверь у них была дешевая – деревянная. Я все услышал.

– Откройте пожалуйста, – подрагивающим голосом сказал.

Я за секунду отбежал к соседской двери, нажал на звонок и вернулся на свою позицию.

– Иди отсюда, – ответил мужик.

«Боже… похож на голос той лысой горы», – меня от волнения начало тошнить.

– Я хочу удостовериться, что все в порядке, – совсем неуверенно продолжал я.

Три хрустящих поворота ключа. Дверь резко открылась. Передо мной встал, тяжело дыша, крупный мужик с раздутыми ноздрями и расстёгнутым ремнем. Он будто из бани вышел – на его майке были потные желтые круги, а с лица стекал пот. Из квартиры сильно пахло пережаренным мясом.

– Чего тебе! Пошел вон отсюда!

– Дружок твой?! – повернулся он к своей жене.

– Нет, это же сосед наш с 22, – промямлила девушка.

– Так вы знакомы значит? – еще шире открыл на меня свои глазища этот тип.

Худющая женщина лет 35 стояла с ребенком на руках – тем малышом. Я часто видел этих соседей, но не знал их по именам.

На ней была порванная серая грязная футболка на боку. На месте разрыва одежды виднелась бордовая ссадина.

Я смотрел на девушку из-под крупной руки, на которую облокотился мужчина. Она напугано трясла головой и беззвучно открывала рот, повторяя слово «помогите» или «позвоните». Я не разобрал.

В этот момент начала открываться соседская квартира, куда я позвонил. Оттуда вышел дед в серых растянутых штанах с металлической ложкой для обуви – то ли не успел надеть боевые ботинки, то ли напротив – был готов ко всему. Он спросил «откуда шум».

– Я жрать хочу! Катись отсюда со своим стариком, – заорал мужик и начал закрывать входную дверь. В этот момент пожилой сосед вставил стальную ложку в проем между косяком и дверью.

– А ну ка подождите, молодой человек!

Белки глаз амбала стали моментально красные. Дверь снова настежь распахнулась, и девушка с ребенком успела проскочить под рукой мужа и убежать к лестнице. Она крикнула на весь подъезд «помогите».

Муж рванул за ней и попутно отшвырнул меня в сторону лестницы. Но старик успел остановить и схватить его крепкими руками за сальный воротник.

– Успокойтесь, мужчина! – хрипло и отрывисто продолжал успокаивать его дед.

Я сильно ударился затылком. Перед глазами опять попеременно начала скакать палитра холодных и теплых оттенков подъезда. В двух метрах от меня началась драка. Через мгновение я увидел, как сумасшедший замахнулся этой самой металлической ложкой и, будто отверткой, острым концом вошел в голову старика.

Мне казалось, я утонул. Хлебнув адреналина, я проскользил ногами по плитке и побежал со всех ног вниз.

Что было у меня в голове в тот момент, я уже не помню. Я хотел найти женщину, хотел спрятаться, хотел никогда больше не слышать детский плач, хотел и не хотел, все смешалось. Я оказался на улице. Упал.

Ребенок

Я иду по детской площадке, где мы раньше с жили с родителями. На мне желтый сшитой мамой вельветовый комбинезон, на голове джинсовая панама с пришитой тканевой машинкой, которая маскировала дырку от гвоздя. Дети зовут играть, но мне не хочется играть с ними. Они сильно кричат и истерически смеются. Из их ртов текут слюни. Возле губ грязные потеки от еды и песка. Мне совсем не хочется с ними играть. Они ведут себя, как дикари: бросаются камнями, всем, что найдут под рукой.

Кто-то хватает меня за рукав и тащит на горку, я начинаю отпираться, тормозить ногами по асфальту. Спотыкаюсь, падаю и чувствую сильную боль в затылке. Меня уже тащат трое взрослых. Я осматриваюсь – вокруг нет детей. Я вижу только мужчин и женщин, они кидаются друг в друга песком, ломают игрушки и кричат. Меня все еще тащат на эту чертову горку.

– Отпустите! Я не хочу! – но меня не слушают.

– Отвалите! – кричу я, но не могу высвободиться. Мои руки мягкие, как поролон. Я хочу ударить, но руки не держат удар. Тогда я отталкиваюсь и падаю на спину. Я смотрю на всех снизу вверх. Какой-то здоровяк наступил на мою грудь ботинком и прижал к земле. Я не могу пошевелиться. Все люди на площадке заметили меня и тычут пальцем. Они начинают подниматься из песочниц, спрыгивать с качелей.

Мои мучители начинают смеяться и звать. Они забираются на горку, но покрытие горки усеяно ржавыми металлическими лезвиями и отверстиями, как у старой овощной терки. Я кричу им, прошу остановиться. Они прыгают наверху, стучат кулаками по горке и дразнятся. Опять зовут к ним. Первый покатился.

– Стой! – кричу ему я. Он едет и смеется. Его начинает трясти из стороны в сторону, лезвия разрывают одежду, а он продолжает смеяться. Раздается прерывистый крик – на мое лицо падают теплые красные капли, будто брызнул разлетающийся смузи из незакрытого блендера.

Я хватаюсь своими мягкими руками за мокрый песок и ползу назад. Снова больно. Кто-то бьет с ноги в мой затылок, пробегает мимо меня и взбирается на горку. Люди продолжают толпой карабкаться, спихивают друг друга, падают на землю, смеются, начинают ржать и кусаться. Ползут друг по другу.

Поехал третий, за ним еще один. По всей площадке разлетаются куски мяса, одежды. В носу этот запах. Я плачу и кричу. Прошу прекратить. Они не прекращают, летят вниз.

Я продолжаю ползти назад. Слышу плач малыша. На коленях бегу к нему, обнимаю маленький комочек. Его теплые ладошки обхватывают меня, подрагивают на моем плече от всхлипываний.

Мы достаточно далеко от остальных, наблюдаем в стороне. Мои руки больше не пластилиновые. Я крепко держу, не отпущу его.

***

Я проснулся и повсюду на ощупь начал искать ребенка. Его нет – мою грудь обдало холодным потом, я начал куда-то падать. Открыл глаза.

На прикроватной тумбе лежал мой телефон. Я посмотрел на время – 20:37. Почти девять вечера.

Голова сильно болела. Как будто в мой затылок вставили шило. Было неприятно двигать глазами в разные стороны, поэтому я уставился на серо-белую стену.

«Я дома», – понял я.

На кухне послышался мужской голос, потом мама начала что-то говорить. Тут я вспомнил про забытый пакет с продуктами в подъезде.

«Надеюсь, она что-то поела» – подумал я.

Вспомнилась детская площадка, страшный мужик и женщина с ребенком. Я не мог разобрать, что было на самом деле. Потом вроде все прояснилось.

Я услышал звук ключа, закрылась наша входная дверь. В комнату зашла мама, подбежала ко мне и упала головой мне на грудь.

– Аа, мама, встань пожалуйста, больно, – протянул я.

Мать села рядом.

– Где наша соседка с 7 этажа? – спросил я.

– С ними все хорошо. С ней и ребенком все хорошо. А вот… – на этом моменте мама закрыла рот рукой и резко вдохнула ртом, – Сергей Степанович, его увезли, – она встала с кровати, отвернулась и постояла так минуту.

– Отдыхай, – сказала мама, опустив голову в пол, – Завтра утром придут следователи, тебе нужно будет рассказать им, что именно произошло.

Я помолчал полминуты и обдумал слова мамы.

– Я видел, как деда убили, что еще мне рассказать им.

– Вот и расскажешь, – крикнула мама из-за плеча, – На кой черт тебя туда понесло! Твою ж… от тебя проблемы одни, сын. – Мама запахнулась в шерстяную кофту и вышла из комнаты.

Мне стало очень гадко. В памяти маячил этот ребенок, я хотел позвать маму и расспросить ее о нем. Но с ней мне говорить тоже расхотелось, – с проблемным сыном разве поговоришь нормально, – с обидой проговорил я себе по нос.

Уснул.

Шоколадная медаль

В комнату через дверную щель заполз запах жаренных сырников на сливочном масле. На кухне жужжала кофемашина, а мама с кем-то весело разговаривала по телефону. Скорее всего с бабушкой.

Понял, что очень хочу есть.

Ради сырничков-то со сгущеночкой можно и пораньше проснуться. В такие моменты забывается все плохое.

Завтрак – мой любимый прием пищи. Идешь по прохладному коридору в еще теплых от постели пижамных штанах, параллельно поправляешь майку, которая во сне съехала горизонтально вбок на ребра. Садишься на стул и головой облокачиваешься на стену, коленки поджимаешь, ждешь…

Стук тарелкой о стол – на старт. Приближающееся шипение масла со стороны плиты – внимание. Звук скользящих сырников с металлической лопатки на мою тарелку – марш!

– Спасибо, мамуль, – сонно проговорил я, уже откусывая первый горячий сырник.

– Сметанка!

Мама впопыхах поставила белую банку на стол.

– Сейчас придут следователи. Быстро кушай и одевайся, как себя чувствуешь?

Тут я вспомнил про неприятную боль в затылке.

– Пойдет, – прочавкал я.

Я посидел за столом еще немного. Фонари от торгового центра через дорогу светили в окна дома напротив. Боковым зрением могло показаться, будто утреннее солнце отсвечивает от стекол и запрыгивает прямо к нам в квартиру через балкон. Желтый свет отражался на моем лице. Я прикрыл веки и дожевал последний творожный кусочек.

– Мой солнечный зайчик, – тепло проговорила мама и вышла курить на балкон.

– Очень вкусно. Спасибо! – крикнул я вдогонку и слишком резко встал из-за стола. В глазах потемнело.

Я не стал пить обезболивающее. Отец всегда учил: «Нельзя маскировать боль. Всегда контролируй свои ощущения. Ты должен чувствовать реальную угрозу. А кто злится на боль, тот непременно ее победит».

Я поспешил в душ. Вспомнил, что вчера так и не помылся после улицы… В этом месяце счет и за воду пришлют неслабый. Эта пыль, дым, зола от заводов – повсюду –все прилипает к одежде, волосам, коже, как мухи к липучке. Я моюсь трижды в день, как самый настоящий пубертатник в свои 14. Легче на улицу совсем не выходить.

Я снял с себя грязную одежду и моментально покрылся мурашками от холода. В ванной не было сквозняка, просто дома было очень холодно. Потрогал батареи. Отопление не отключили. Май.

***

Я досушил волосы, вдел обратно рубиновые гвоздики в правое ухо и вышел к следователям.

Я рассказал двум мужчинам в форме все, как помню. На мои вопросы они отвечали односложно. Что-то мычали либо тут же перебивали.

– Что с женщиной и ребенком? – спросил я.

– Они в порядке. Говоришь, это ты позвонил в соседскую дверь? – повторил мужчина в форме.

– Да.

– Хотел, чтобы тебе кто-то помог в драке? Вы сговаривались с соседом заранее?

– Что…? Нет. Говорю ж, я… не знал, что происходит в их квартире.

– Запишем в твое дело.

– Что запишете?

– Участие в потасовке.

– Какой к черту потасовке. Человека убили, я видел! Ложкой для обуви!

– Малыш, тон! – перебила мама, – он, вероятно, хотел заступиться…

– Или «начать драку», – на выдохе проговорил пухлый справа и записал в протокол.

От происходящего начала ужасно трещать голова на месте удара. Внутри все закипало, но я плохо соображал. Периодически: то испугано, то возмущенно поглядывал на мать. Она в ответ разочаровано качала головой, постоянно запахивая свою шерстяную кофту белыми руками.

– Мам, я не устраивал драку, – сказал я исподлобья, – я помочь хотел.

– Да уж помог, пацан. Деда с пробитой башкой увезли, – усмехнулся мужчина с сальными волосами. Я моментально вспомнил ту картину, когда мужик замахнулся на старика. Дед даже не закричал. С кровавым месивом возле залысины он продолжал держать придурка за ворот своими сморщенными трясущимися руками. Позволил девушке убежать. И мне.

У меня брызнули слезы из глаз. Я быстро вытер их рукавом и почти бесшумно всосал соленые сопли обратно в носоглотку.

Мужчины в форме сидели за столом и дописывали что-то в свои бумажки. Перед ними стояли две чашки нетронутого уже холодного чая из нашего праздничного сервиза.

– Мы закончили. Если появятся вопросы – мы вам позвоним, – проговорил длинный в форме.

Они залпом выпили холодный чай вместе с заваркой, синхронно стукнули чашками по столу и вышли из квартиры.

«Они сидели на кухне в обуви? Как мать это допустила?» – про себя возмутился я.

***

Как я позже узнал от соседей – того ненормального увезли, должны будут посадить. Психических отклонений не обнаружили, хотя он очень старался прикинуться дурачком. А женщина с ребенком куда-то съехали, я их больше не видел.

Мать, видимо, решила, что для меня будет лучше не поднимать эту тему, не отвечать на мои вопросы, избегать любого разговора. Не думаю, что ее учили именно этому на факультете психологии. Красный диплом с отличием, золотая медаль… А толку? Лучше уж шоколадная.

Часть 2. Лето

Июнь

Последние новости

«Дорогой дневник, сегодня 2 июня, и я трезвый. Наконец-то! Погода на улице серая. Такая же, как и вчера. Лу заболела ветрянкой. Теперь она такая зеленая, что, я почти уверен – расписывает план похищения рождества у себя дома. Ладно, шучу. Я-то знаю, ей слабо.

Что еще…?

Третий месяц сидим в вакууме безлимитных развлечений. Пожалуй, расскажу тебе обо всех наискучнейших событиях нашей долины «одинаковых дней».

Нил нашел себе девчонку, поэтому долго с ним не виделись. Но они вроде уже разбежались. Либо она убежала – в чем я больше уверен. История, кстати, на миллион долларов, Лу рассказала по телефону. Такс…значит – дамочку зовут Кира. У нее была тусовка, на которую она позвала своих друзей и Нила, соответственно. По всем стаканам полились спиртное, дом Киры разрывался от песен группы Любэ. Надеюсь, включали «Течет река Волга»… Она моя любимая. Атмосфера была прямо-таки романтичная.

Вообще обожаю Лу за ее способность красочно и в деталях описывать любые события. Она приловчилась делать это даже по телефону. Обычно после каждого нелепого момента в ее рассказе – Лу, как настоящий одноглазый пират, начинала низко прерывисто гоготать, тем самым давая опознавательный сигнал – тут надо смеяться. Я обычно закрывал глаза и представлял ее неповторимую мимику с закатывающимися от смеха глазами. Так мы могли минут 10, как помирающие чайки, смеяться друг другу в трубку телефона и кататься по дивану. Пузо лопалось, смешная она до коликов. Догадываюсь, что я так и накачал пресс.

Так вот к истории – тут бедняжке Кире стало плохо, и она стремительно направилась в ванную комнату. Но на середине пути ее поймал Нил и решил, что подобрал идеальный момент для разглагольствования о своих к ней чувствах. Она была немного против такого поворота событий.

Я в красках представляю эту картину: один глаз пьяной Киры направлен на ободок унитаза, а другой с надеждой смотрит на Нила и пытается отыскать на его лице намек на понимание, что сейчас не лучшее время для интимного разговора.

Лу сказала, Нил, как обычно, включил режим заботливого парня и не оставил девушку одну. А она вроде как хотела очистить свой желудок от целого набора различного алкоголя при помощи двух пальцев в рот. И я догадываюсь – делать это в присутствии человека, который тебе нравится – такое себе наслаждение. Поэтому она пыталась выпихнуть его из уборной 20 минут, но он не хотел выходить.

Киру все же спасли ее друзья, которые прибежали на крики о помощи, ввалились к ним в ванную и вывели героя-романтика Нила. Он очень расстроился, что разговор так и не задался и уехал домой. А Кира так сильно обрадовалась уединением в ванной комнате, что там и уснула, по словам ее друзей.

Больше они не общались. Теперь мне интересно услышать эту историю лично от Нила.

Кстати, из последних новостей. Третий месяц по телевизору крутят либо рекламу сосисок и домашней колбасы с довольным круглолицым мальчиком Жоркой на первом плане, либо обзоры на национальные санатории и оздоровительные комплексы с улыбающимися бабушками в цветочных купальных шапочках. Ну это не про нас, конечно.

Состоятельные люди наслаждаются дорогущими местными курортами, а те вовсю пополняют свою казну, над златом чахнут. Наверное, у себя в приморье закупают лучшую элитную грязь в СПА-центры для лысых мужичков в малиновых костюмах.

Границы закрыты, улететь из страны нельзя. Разве что прокопать подземный тоннель, где вероятнее наткнуться на сливную яму, чем сбежать в отрадное местечко. Остается довольствоваться и ждать. Но ничего – мы люди терпеливые, все съедим и сверху вкусно запьем.

Народ у нас азартный все-таки. Совсем разыгрался – бегает друг от друга, играет с полицией в прятки. Недавно на границе поймали организованную группу наших соотечественников. Те пытались ушмыгнуть за бугор. Что-то зачастили с этим. Подразумеваю, люди скоро начнут ставить деньги на результат побега кучки очередных несостоявшихся эмигрантов.

И да, вот еще. Самое пикантное из всей этой увлекательной череды чертовщины – вакцинация. По правде говоря, у меня смешанные чувства по поводу этой процедуры. Это не просто прививка от столбняка, после которой тебе выдадут бумажку, чтобы ты подтер какашку – я бы так скорее со своим дипломом сделал.

Мне страшно за родителей, за Лу и особенно за Нила, который даже шапку не всегда надевает, балбес. Все злые ходят, просто в ярости от происходящего. Карантин прикрыл все заведения,люди ничего не зарабатывают, многим приходится переводится на мясные фабрики. Хотя бы там что-то платят. Конечно, в такой ситуации никто не будет послушно следовать правилам безопасной дистанции. Люди не носят маски и другие защитные средства – особенно в местах, где не стоит патруль. Они могут передать друг другу столько заразы… Это вам не открыткой обменяться. Скорее уж ящиком Пандоры.

Хоть нашего согласия никто и не спрашивал, я все равно скорее «за» вакцинацию, нежели «против» нее. Наверное, я впервые рад платить налоги государству, зная на что они будут потрачены. Точнее буду воистину рад, когда начну платить… Но я не врач и не эксперт, поэтому попробую объяснить псевдонаучным языком.

Эта вакцина содержит в составе вещества, с помощью которых вырабатываются антитела, которые в свою очередь помогут нашему организму бороться с вирусами, особенно с гриппом нескольких типов. ОРВИ и другие малозначительные простуды не берем в расчет.

Медики уверяют, эта чудо-пилюля даже с новым гриппом типа Z может побороться на ринге технологического прогресса. Дай бог, конечно, эта вакцина не очередная Lada Фекалина с кузовом от Renault Logan.

Но на этом интересные бонусы в новом перечне обязательного медицинского страхования не заканчиваются. После вакцинации люди с обретенным супериммунитетом станут ходячими светлячками, фонариками, неоновыми подсветками, новогодними елками. Ничего не понятно, знаю, просто мне смешно ха-ха-ха. Объясняю.

Вещества, которые отвечают за выработку антител в организме, каким-то образом будут взаимодействовать с нашими нейронами, тем самым подсвечивая всю нервную систему различными цветами в зависимости от физического состояния человека. Одним словом, без предварительного медицинского осмотра вакцина покажет – болен ты или здоров. Только вот чем именно… нужно будет сдавать анализы.

Вот он! Несущийся локомотив научного прогресса! Ты сам себе медицинская карта и врач, и медсестра, и мать родная. С последним загнул…

Ученные назвали это удобное светящееся дополнение – сферой. Она обволакивает человека по контуру его силуэта. Белый и серый цвет – индикатор хорошего самочувствия и отсутствия вирусов в организме. Но в случае заражения или опасного воспаления – ты начнешь светиться розовым, как весенний тюльпан в палисаднике. Чем интенсивнее цвет, свечение, тем больше в тебе вирусных клеток. Как-то так.

Вакцинация в нашем городе будет проходить 13 и 14 июня в парке Горького. Еще почти 2 недели ждать. Надеюсь, Лу к этому моменту успеет смыть с себя всю зеленку.

Пока все», – дописал я прощание в свой серый дневник с собачкой на обложке и убрал обратно под матрас.

Каспер

Мы договорились с ребятами встретиться на входе в парк в 9 утра. Я, как обычно, припозднился. Мне тяжело просыпаться в холодное время года, провалялся до 8:37.

На завтрак ушло минут 15, в душе еще 10 минуточек погрелся, новости почитал. В общем, я приехал к 9:40. Лу назвала меня «жопой с ушами», а Нил прочитал небольшую лекцию на тему взаимного уважения и чувства ответственности. Я извинился, и ребята забыли.

Мы шли по парку вместе с толпой людей по направлению к пунктам вакцинации. Я, наверное, из всех мест в городе предпочел бы именно это – для прогулок, свиданий, для чего угодно. Здесь безветренно, редко бывают люди, чистые лавочки и новые яркие фонари, которые почему-то намного выше посаженных вокруг деревьев. Не знаю, кто заранее спроектировал здесь все, но фонарные лампы, нависающие над кронами ясеней и кленов, удачно рассеивают свет сквозь ветки и листья, создавая иллюзию электрических лучей. Вышло очень уютно. Издалека парк похож на ботанический сад в теплом металлическом освещении.

Нил достал из рюкзака сухарики со вкусом «салями» и предложил нам с Лу.

– У меня гастрит, – который раз напомнил я, – но все равно спасибо.

– Не, не, не, убери это. Видеть больше не могу что-либо со вкусом или запахом колбасы, – Лу демонстративно закрыла пальцами нос и искусно изобразила пантомиму «блюющий мальчик на ладошку», – сама ее придумала.

– Почему, – спросил ее Нил и посмеялся.

– Я их переела. Еще три недели назад, до ветрянки, отца перевели с оружейного на мясокомбинат. Поставили перед выбором – либо понижают в должности, либо на то же место, но в другой цех. Он, конечно, согласился на второй вариант. Теперь даже чуть больше платят. Первое время чувствовали себя мясными магнатами, папа почти каждый вечер приносил пакеты с консервами, мясными рулетами, сосисками, паштетами, и свиными ножками. Мама наварила 8 тазиков холодца… На пятом я удачно заболела ветрянкой, аппетит сразу пропал. Все еще воротит – особенно от этих паштетов с гусем на этикетке… У нас, кстати, до сих пор стоит открытая баночка на столе, третью неделю не портится. Клянусь, даже запаха нет. Может, консервы вообще не имеют срока годности…

– Это вряд ли, – задумался я.

Мы подошли к белой палатке, Нил доедал свои сухарики, засыпая крошки со дна пачки себе в рот.

Смял и бросил на тротуар.

– А ну ка подними! – возмутился я, – и выкинь в урну. Она в шести метрах от тебя.

– Нил, ну не будь свиньей. И вообще оштрафовать могут, – подхватила Лу.

Нил в ответ покривлялся, поднял красные от холода ладошки к верху, саркастично извинился и с сигаретой в зубах пошел выбрасывать пачку в урну.

– У тебя руки краснющие от холода, я тебе перчатки подарю, – с интонацией заботливой мамы проговорила Лу ему вдогонку.

– Сицилия, я мужчина, а ты женщина… девушка, – начал пояснять Нил, – вот ты и носи свои перчатки. Мне отлично, – смягчился он.

Вообще-то Нил и правда был не из разряда изнеженных парней. Он, как матерый уличный пес, носился по всему городу, занимаясь своими зачастую сомнительными делами. Тоненькая короткая черная шапка, кожанка, черные джинсы и заправленные в толстые высокие гольфы – самая теплая вещь в его гардеробе. Всегда с красными широкими руками и сигаретой в зубах на улице в любую погоду: ветер, снег, мороз, дождь, – решал проблемы не свои, но целого города – это точно.

На улице температура уже месяц держалась на отметке 8-9 градусов. Не критично, но холодает. Неприятная погода. Поэтому, я считаю, глупо морозиться, все-таки уже не май месяц на дворе.

– Ваш паспорт и посмотрите в камеру пожалуйста! – заучено проговорила женщина за стойкой в палатке.

– Мой паспорт! – положил я на стойку документы. – А куда смотреть? – начал озираться я по сторонам, но так и не мог с первого раза найти камеру, которая была прямо перед моим лицом.

«Щелк!» – раздался звук от камеры. Меня ослепило.

Вот даже думать не хочу, с каким выражением лица я получился на снимке. Это мое проклятие – фотографии на документы.

В 7 лет мама повела меня фотографироваться на заграничный паспорт. На тот момент у меня было модное пацанячее каре, которое мама убирала за ушки – до 12 лет они торчали. Первые три года моей жизни мамуля переживала за мое будущее и иногда приклеивала мои уши пластырями к голове. Все гости, особенно друзья отца умирали со смеху. Тогда-то она решила оставить эту затею. Но ушки – это еще ладно. В тот день я был с температурой и обветренными губами. На фото я вышел как раздутая и очень грустная мартышка.

В 14 лет, помню, решил сбрить бровь в свой день рождения… А вот для пропуска в университет я пришел фотографироваться с похмелья. Вид был такой, будто с иглы слезть не мог пару лет. Но, к счастью, такая же унизительная процедура ждала Нила и Лу.

***

Мы покорно стояли в очереди на вакцинацию. Сзади началась непонятная суета, поднялся шум. Люди начали смотреть в окошки палатки, что-то громко обсуждать и улыбаться. Люди завопили, начали хлопать в ладоши. Мы с ребятами тоже подбежали к пластиковым окнам белого шатра.

Все смотрели на мужчину, который шел по дороге в сторону выхода из пункта вакцинации. Он светился. Первый привитый человек в нашем городе. Я долго глазел на него – с точно таким же выражением лица, как в 8 лет на свою новенькую раскладушку LG с игрой «караоке».

Мужчина видел, что вся палатка пялится на него и показывает пальцем. Вот уж я не хотел быть на его месте… Хотя нас всех это ожидало.

Этот Каспер настолько смутился, что вмиг покраснел и попытался сойти с дорожки, чтобы сократить путь до выхода из парка. Только вот он весь покраснел. Полностью. Его контур начал отсвечивать красными оттенками, как в экране тепловизора.

– Может он болен? – сначала подумал я и бросил вопрос в сторону ребят. – По телевизору врачи рассказывали, смотрели?

– Не, – покачала головой Лу, не отводя взгляда от мужчины, – в случае заражения он должен светиться розовым. А у него сфера едва отливает красным.

Через 3 минуты, когда мужчина достаточно далеко отошел от пункта вакцинации, контур поменял цвет обратно на белый.

– Вот, видите! – крикнула Лу, подтвердив свои слова. – При внутреннем воспалении он бы, наверное, постоянно светился одним цветом. А тут цвет контура поменялся…

– Мужчина-хамелеон, – подытожил Нил.

Мы все посмеялись, хоть и слова Нила могли иметь зерно здравого смысла.

– Может сфера передает цветами любую реакцию организма? Эмоции, чувства, настроение – все это тоже, – предположил я.

– Б52! – крикнула женщина за стойкой. Подошла моя очередь, и я пошел в кабинет врача.

***

– Это больно? – спросил я медсестру с иглой и раствором в руках.

– Как комарик, – ответила полная женщина и ударила ногтем по шприцу,

– Ай… – тихонечко произнес я в эту же секунду.

– Рукав закатите.

– А долго будет заживать? – начал я сыпать вопросами. На тот момент мне было катастрофически важно это знать.

– Нет, с ваткой походишь пару часов и все, – ответила девушка в белом и взглядом указала на мой правый рукав.

– А мне вот укол в лагере делали, чтобы не тошнило – было больно, кстати, – попытался вывести я медсестру на откровенный разговор.

– Мы не в лагере.

– Но это тоже похоже на укол, – сделал я логическое заключение.

– Мужчина, мне здесь сидеть еще 8 часов с такими же болтунами, как вы. Это не больно, заживет быстро, крови не будет, вы не умрете, – возмущенно протараторила медсестра. – Задерите рукав.

Всем в кабинете могло показаться, что я боюсь какой-то прививки. Но это не так. Я на самом деле легко переношу боль. В 6 лет мне даже выдернули зуб без анестезии, а в пятом классе отрезал себе подушечку мизинца разбитым стаканом, когда мыл посуду. Я не стал отрывать болтающийся кусочек, взял пластырь из аптечки и примотал его обратно. «Тяп-ляп» и готово – все срослось в лучшем виде.

Мне было действительно любопытно, как работает эта вакцина, чем она отличается от обычных прививок, и почему от этой жидкости в пробирке люди начинают светиться. Если можно было выбрать цвет – я бы предпочел зеленый. Мой любимый, кстати.

Я задернул рукав, и возле локтевого сгиба медсестра вонзила в меня иглу. Сначала я ничего не почувствовал, а потом ощутил щекотное покалывание, расходящееся от руки к шее, голове, спине и другим частям тела. Я сразу вспомнил сцену из «Аватара», где герой сцепляется хвостом с клевой девчонкой Нейтири для объединения их нервных систем. Только вот с этой медсестрой я не очень хотел придаваться слиянию.

– Готово, ватку не убирай, пластырь сменишь через час, справку сохрани, – женщина протянула мне пластиковую карточку с моей фотографией. Что-то вроде паспорта привитого гражданина. Фотография, кстати, получилась очень забавной, я на ней смотрю куда-то в бок – в поисках камеры, похоже.

***

Мне сказали выйти из кабинета через другую дверь. Я оказался в коридоре, где стояли еще 6 человек, которым тоже только что сделали вакцинацию. Они все отсвечивали серым и белым – примерно в одном оттенке.

Тело продолжало колоть, но уже меньше. Я взглянул на свои руки и ноги, но никакого магического контура не увидел. Я не понимал, почему до сих пор не свечусь.

На лицах рядом стоявших людей увидел такое же недоумение.

– Ты светишься белым, а я? – спросил меня молодой парень напротив.

– Что? Я свечусь? – теперь уже c полным непонимание уточнил я. – Это ты светишься, а я нет.

– Не, дружище. Ты светишься, – уверенно ответил парень, покачивая головой с таким видом, будто он точно знает, о чем говорит.

– Да вы оба светитесь, – раздраженно вступил в полемику другой мужик справа.

Я не знаю, как это все выглядело со стороны – не успел представить эту сцену у себя в голове – через секунду вывалился Нил из кабинета.

– Йоп всем посвященным! – бросил в нас Нил и очень громко засмеялся. Я почти понял его каламбур.

– Ну посвященные – от слова «светить», – пояснил шутку Нил.

– Посвященные от слова «святость», – поправил его мужик справа.

– Ой да какая разница, – махнул рукой мой друг.

– Ты видишь свой контур? Мы почему-то нет… ну свечение, – обратился я к Нилу.

– Каароче, – протянуто начал Нил, – мне врач рассказала… Фишка в том, что мы собственную сферу, ее цвет, не сможем увидеть никак – только у других людей. Все очень хитро придумано. Это для того, чтобы тяжело больные люди не пытались скрыть информацию о заражении. Я вот не узнаю никогда, какого цвета моя сфера, пока мне не скажет кто-нибудь. Вот так вот, – закончил Нил свой научный доклад и растянулся в очень довольной улыбке. Он любил делиться информацией, которую знает только он сам. Часто хвастался нам с Лу найденными песнями неизвестных музыкантов или показывал психоделические клипы, которые нашел в YouTube. У него был несомненный талант в поиске странного, но интересного контента. Прям врожденное паучье чутье.

В этот момент его контур приобрел голубоватый оттенок.

– Ты сейчас посинел, кстати, – указал я Нилу на его цвет сферы.

– А че это значит? – спросил молодой парень напротив.

– У меня хорошее настроение, почему бы мне не посинеть, – опять отшутился Нил.

«Думаю, в этой фразе могла быть разумная мысль».

Гранатовое пиво

«Через 23 минуты наступит 9 утра. Рой Толпы рабочих послушно маршируют несутся утром на заводы. Похоже на сцену из игры Cyberpunk 2077» – написал я кое-как единственное предложение в дневнике и застыл, глядя в окно. Я слушал топот голубей по шиферу балкона.

На окраинах города я давно птиц не видел. В центре бродячих животных куда больше. Кажется, они только здесь теперь обитают.

– Ты чего не спишь? – зашел на кухню Нил, доставая попутно сигарету из пачки.

Он светился, как Белоснежка.

– У тебя дома холодно, я не мог уснуть, – ответил я.

– Ясно, – кинул Нил, надел куртку на голое тело и вышел на балкон.

Он взял длинную деревянную швабру и обдал потолок балкона шквалом ударов по всему периметру. Все голуби, как синхронные пловцы, нырнули вниз с крыши и перелетели на карниз дома напротив.

– И тебе доброе утро, – не произнес я.

Нил жил в центре. Из его окон была видна главная улица – желудок города. Особенно теперь она была на него похожа. Люди бурлящим бульоном по каменной плитке, асфальту перетекали различными цветами, шагая на светофоре, запрыгивая в такси, обнимая друг друга, убегая и падая пьяными в канаву – как я вчера, например. Мы отмечали окончание учебного года Лу. Себя в расчет не беру – последний раз я был на занятиях в январе или феврале, не помню. В общем, до карантина точно. Да и я был только на предпоследнем курсе.

Мы накупили гранатового пива, но начали «отмечать» только спустя два часа: искали неприметное и спокойное местечко. На улицу после 22:00 выходить нельзя, так что лучше было не попадаться полицейским на глаза. Проблема лишь в том, что довольно сложно маскировать свое незаконное присутствие на улице, когда ты выглядишь, как сраная ходячая иллюминация. Поэтому мы решили перебраться домой к Нилу и продолжить наше шествие в помещении, где еще температура была еще ниже, чем в парке. Не знаю, как Лу так быстро убралась в этом морозильнике, но нам пришлось везти ее домой и приводить в чувства с помощью активированного угля и колыбельной на ночь. Ее мать на нас смотрела, как на двух шакалов – сложно было не заметить. От злости она светилась, как звезда на новогодней елке. Цвет ее сферы сменился на красный сразу при видя пьяной дочери на руках Нила.

– Яндекс доставка, – в широкой улыбке совсем не удачно отшутился Нил на входе. Я еле сдержал смешок и тоже покраснел, но только лицом.

Мы вернулись обратно в квартиру, и я решил уже не ехать домой.

***

Нил приготовил себе омлет из пяти яиц и изрядно посыпал этого белкового монстра всеми имеющимися дома специями.

– Будешь? – предложил Нил, пододвигая ко мне тарелку.

– Не, спасибо. У меня после вчерашнего пива ощущение, будто в желудке что-то умерло.

– Не знаю, о чем ты, – ответил Нил и с большей скоростью начал уплетать завтрак.

Обычно он не просыпался так рано. Сон для него дороже матери родной. Но после алкогольных вечеринок у печени отдельное расписание – она начинает работать раньше крика петухов. Кому-то ведь нужно перерабатывать всю гадость, которую мы обильно заливали весь вечер под вкусные затяжки Marlboro и грустные песни «Nothing but Thieves».

– У меня похмелье, – бросил в меня Нил.

– Да что ты, – ответил я. – Всем бы такой аппетит при похмелье.

– Ну я ж мужчина, – посмотрел на меня мой тактичный друг.

– А ну теперь все наконец прояснилось, – ответил я не без капли сарказма.

– Да, пожалуйста, – улыбнулся этот гад и пошел мыть тарелку после омлета.

– Вообще я намекаю взять еще пива и пройтись в сторону Лу, проведать, как она, – подмигнул Нил.

Он придумает любой повод, чтобы выпить пиво на завтрак, вместо завтрака или после него.

– Только, чтобы проведать Лу, – ответил я.

– Конечно, – вытер тарелку Нил и кинул в меня мокрое полотенце. – Одевайся, малышка.

– Малышка?!

Ударить его у меня злости точно не хватит, да и сил тоже. Утром он превращается в настоящего беса. Ну просто заноза, гад ползучий, хитрая рожа. Девчонки говорят, что в этом его шарм. Может мне тоже начать обзываться на людей, и они потянутся?

Но я, конечно, не собирался вступать с Нилом в словесную конфронтацию. Я все-таки в гостях. К тому же парни не обижаются на такое. Ну я вот не обижаюсь.

***

– Будешь сигарету?

– Пошел ты, Нил.

– Ой да камон, чего ты, как вафля. Смотри, какое утро прекрасное. Тебе просто нужно опохмелиться.

Я шел по улице и не отвечал.

К несчастью для себя, перед выходом я обнаружил свои кроссовки в прескверном состоянии, которые вчера стали мишенью для расстройства желудка Нила. Он лично напомнил мне об этом утром. Заботливый до мозга костей. Спасибо хоть за то, что предложил свои старые кеды с дыркой на подошве. По дороге поддувало прямо в пятку.

– Я знаю, ты не умеешь обижаться… Спорим, через минуту ты уже выкинешь что-то про красивое небо или яркие переливающиеся вывески на перекрестке, которые тебе так нравятся? А я ведь поддержку, мне тоже они нравятся. Хеей, ну ты чего? – аккуратно пихнул меня Нил в плечо.

Моя кислая сползающая вниз физиономия постепенно начала возвращать прежнюю геометрию лица.

– Ну воот, вижу. Я ведь знаю тебя, как облупленного. Давай одупляйся, дружище, приходи в себя. Сейчас возьмем тебе чего-нибудь светлого или темного с градусом. Что будешь?

– Ты хочешь угостить меня пивом, как телочку в баре? – уточнил я.

– Именно так, – с серьезным лицом ответил Нил.

– Идет.

Ненавижу его, но с ним каждый день, как спектакль.

Пугало

Мы шли вниз по улице в сторону дома Лу с пивом в руках. Точнее Нил держал его в руках, как боевой трофей. Я же упаковал свою бутылку в бумажный пакетик.

Иногда, в очень редкие моменты жизни, мне кажется, что Нил разбирается в чем-то лучше меня. В деле пьянок и похмелья – точно. Он купил на свой выбор какого-то темного пива и объяснил, как пить, чтобы перестала болеть голова. 15 минут и, вуаля: мир перестало штормить от теплых оттенков к холодным, нервная система успокоилась, дыхание стало ровным.

– Я вот о чем подумал… – начал я разговор.

Мне нравилось болтать с Нилом на различные странные темы. Мы могли с упоением разговаривать об искусстве, обсуждать музыку, травить байки или делиться мнением о новых клипах нелепых поп-исполнителей. Но все это продолжалось ровно до того момента, пока он не начинал спорить.

После сна и грейпфрутового пива ESSA третьим предметом воздыхания Нила был спор до посинения. Он не умел уступать, слушать других людей и уж тем более прислушиваться к ним. Иногда мне хотелось взять большой громкоговоритель, приставить его к уху Нила и закричать, что есть силы: «ТЫ НЕ ПРАВ». Но Нил считал, что был прав всегда: в любое время дня и ночи. Именно благодаря его уникальной способности с пеной у рта отстаивать свое мнение – многие люди начинали сомневаться в собственных доводах и переходили на сторону зла. Они в итоге соглашались с ним после тщетных попыток переспорить скорпиона. Но мне кажется, это его когда-нибудь и погубит.

– Как думаешь, Нил, как мы будем общаться втроем, когда я и Лу уедем?

– В смысле ты и Лу? Ты в Москву вернешься, а что с Лу? С чего ей куда-то уезжать?

– Ну как, она хочет уехать в Петербург, учиться там. Ее мать дала добро, деньги у них есть, вступительные экзамены уже в августе. К тому же Сицилия самая умная девчонка из всех, что я знаю. Она, наверное, перечитала все книги в школьной библиотеке по три раза…

В этот момент я вспомнил свой повод для гордости: в 13 лет я за 3 недели взахлеб прочитал три тома «50 оттенков серого». Моя первая трилогия… Помню, как сидел на кухне и перечитывал постельную сцену на яхте, а потом почувствовал на себе тяжелый старческий взгляд – сзади стояла моя бабушка и читала вместе со мной… Она пригрозилась все рассказать маме, но я, конечно, сделал вид, что мне все равно. Потом, правда, неделю маме на глаза не попадался. Кстати, челка Анастейши меня бесит до сих пор.

– Да ну брось, никуда она не поедет, – отмахнулся Нил.

– Почему ты так уверен? Она весь год готовилась. Ты сам лично помогал ей с портфолио, рисовал эти плакаты, инсталляции фотографировал. Думал, она их на конкурс юных талантов отправляла? – посмеялся я.

– Нет, не думал, – сухо ответил Нил. – Я просто знаю, она никуда не поедет. Лу не уверена в завтрашнем дне, не знает, какое мороженное ей больше нравится, она стесняется попросить у официанта счет в кафе. О чем ты вообще?

Нил в секунду протрезвел. Начало казаться, будто его контур потемнел под стать цвету банки пива.

– Нил, не будь таким пессимистом.

– Я не пессимист, не обзывайся. Ее раздавят там, понимаешь, нет? Как ее куда-то можно отпустить. Она такая маленькая.

– Она старше меня.

– Пфф, – фыркнул Нил и сделал громкий глоток пива.

– Тогда езжай с ней, – предложил я.

– Куда? В Петербург? – посмеялся Нил. – Ага! Может сразу выйти на Сенатскую площадь! Через 4 года у восстания годовщина – отметим, вступим в клуб бунтарей! –пихнул меня в плечо Нил. – Только вот тебя вряд ли туда возьмут. Ха-ха-ха

– Я бы поехал, но мне еще год учиться. Почему нет, Нил?

– Да ты чокнутый. По-моему, у тебя и правда похмелье.

В этот момент мы повернули с аллеи на тротуар возле проезжей части центральной улицы.

– Какие у тебя вообще планы? Кем станешь, когда вырастишь? – разбавил я свой вопрос шуткой и улыбнулся на левую сторону.

– Да какая разница… Никого это не касается. – Кинул Нил докуренный до фильтра окурок на асфальт, и от него отлетел тлеющий кусок.

Мы шли молча еще минуту. Диалог с Нилом не клеился, а внутри меня все закипало.

– И все-таки, я не понимаю тебя. Второй год почти на каждой тусовке ты клянешься ей в любви… не знаю, правда, в какой. И тебя не заботит будущее? Или хотя бы она?

В эту секунду он допил пиво, сжал в руках банку и швырнул ее на тротуар. Его контур стал отливать оранжевым в цвет магазина Дикси.

– У меня есть планы на жизнь, понял ты!? И ты в них не входишь! Никто в них не входит, потому что это моя жизнь. И если я буду всем подряд рассказывать о своих целях, ничего не сбудется. Многое можно болтать всем вокруг, прям как ты! «Ой, стану президентом, когда выросту», а я может сраным пожарником или гавномесом – не ваше дело. Перестаньте лезть в мою голову, там и так полно демонов, им тесно!

Я замер на месте, но не от холода. И нет, не от крика и браной лексики Нила в мой адрес. Я замер даже не от обиды. И так было известно, что нашу дружбу связывает только этот город и, может, пачка сигарет на двоих.

Мне было жаль Лу.

Они когда-то встречались, примерно два года назад. Это было сложно назвать «отношениями» – скорее совместными походами на вечеринки и алкогольные квартирники друзей, где они придавались хмельным чувствам.

На каждой такой тусовке Нил при всех и очень громко называл Сицилию лучшей девочкой в этом мире. Он запрещал другим парням ей прикуривать и демонстративно грубил хозяину вечеринки, если тот не разрешал Лу включить ее музыку на колонке. Нил разливался в таких сентиментальных монологах перед ней, что по их завершении – собирал с рядом стоявших девчонок восхищение, комплименты и восторженные взгляды, как монетки в игре Super Mario.

А потом эти вечера сменялись другими такими же идентичными. Слова Нила находили синонимы, фразы заканчивались, словарик любовных афоризмов исчерпывал себя вместе с деньгами на пиво поприличнее. И в один момент всем это изрядно наскучило. Лу переходила на следующий курс института, а Нил даже не стал его заканчивать. Он всегда хорошо выглядел и говорил, но плохо делал, точнее даже не начинал.

Репутацию «идеального парня» Нил окончательно испортил на ее дне рождении. После третьей кружки медового пива и пары коктейлей он увлекся душевным монологом о чувствах к Сицилии. Они стояли на холоде полтора часа, Нил курил сигарету одну за одной, сминал пачки и эмоционально обкидывал ими стены бара, возле которого стояла Лу, перескакивая с ноги на ногу от холода. В тот момент проходил ее старый знакомый, который перебил Нила, чтобы поздравить малышку с праздником. Нил оскорбился до глубины души. Он тут же словил такси и уехал домой, оставив ее ночью одну посреди улицы.

«кошмаР, равнодушиЕ, ЕльциН, навоЗ, злыдеНь, нудятинА, аллергия», – можно поиграть в «самые омерзительный слова» на тему его поступка.

Лу была настолько пьяна, что была в состоянии только плакать мне в трубку, пытаясь целый час объяснить, где она находится. Я смог найти ее только под утро.

– И вообще-то это она меня бросила! – резко начал Нил. – Она сама не знает, сколько в ней неуверенности, наивности и детской тупости. Думает, что все знает. Но она ничего не смыслит, не доросла еще. Я люблю ее и хочу ей помочь.

– Помочь? И как же, Нил? Вселить в нее неуверенность? Тысячный раз ткнуть лицом в ее незрелость? Как ты собираешься это делать?

Нил начал идти по обочине дороги, отдалившись от меня на три метра. В разговоре он предпочитал кричать.

– Неважно, что я собираюсь делать. Возможно, мои мотивы вам непонятны… Да, я могу причинять боль даже тем, кого люблю. Но на деле мои помыслы благородные и, никто этого не отнимет.

– Твоих помыслов, похоже, вообще не существует. А твоя любовь разрушительна! – крикнул я, и в глазах снова потемнело.

– Когда ты уже с ней наиграешься? Или может ты боишься, что малышка Лу наконец найдет кого-то лучше тебя?

Нил развернулся на меня и начал громко смеяться, переваливаясь телом вперед и назад.

– Например, ха-ха тебя? Боюсь? – ты же клоун. Я боюсь… Мне не бывает страшно, понял?

На этой фразе Нил открыл вторую бутылку, ударив стеклянное горлышко о каменную цветочную клумбу, двинулся к центру проезжей части и начал идти вниз по улице. Дорога была пустой – впереди горел красный, машины ждали зеленый сигнал светофора.

– Уйди с дороги, придурок! – крикнул я и подбежал к обочине, – Нил, машины поедут сейчас! Ты слепой!

– Мне плевааать, – протяжно повторял в небо Нил. – Видишь, малышка, мне не страшно, – в широкой улыбке повторял он.

В 300 метрах от нас загорелся зеленый свет, и машины поехали в сторону Нила. Он продолжал вальяжной походкой идти по улице, курить сигарету и подносить пиво ко рту своей красной от холода рукой.

«Это ты выглядишь, как клоун… Только вот никто не смеется».

Машины начали хором сигналить ему, светить фарами, но он продолжал идти вниз, стараясь ровно вышагивать обеими ногами по полоске, которую начертил в своей голове.

Моторный залп начал приближаться. Я почувствовал, будто сам стою по центру дороги, и не могу сдвинуться с места.

– Мне страшно! – признался я.

– Нил, слышишь! Мне страшно! Ты не боишься, я понял… пожалуйста!

Он повернулся в мою сторону, раскинул обе руки в воздухе и закрыл глаза. Машины начали одна за одной проноситься мимо него с правой и с левой стороны. Он был похож на пугало с деревянной палкой вместо рук. На лице была такая же жуткая ухмылка, на худых плечах висело серое клетчатое пальто, а русые волнистые волосы выбивались из-под шапки, как солома из-под дырявой шляпы.

Я задержал дыхание от испуга.

Машины проехали. Дорога снова стала пустой. Нил с довольным выражением лица сделал поклон и начал идти в мою сторону.

– Сыкло, – тихо произнес Нил, но я увидел по его губам, что он сказал.

Я все еще не мог пошевелиться. Стоял и ждал его, как нарочно забытый ребенок на рынке. Я слышал только стук своего сердца и повторяющееся оскорбление моего друга у себя в голове.

Нилу оставалось пройти 5 метров до обочины, как через секунду послышался звук отечественного мотора. Из-за поворота на приличной скорости вылетела зеленая Lada на пробуксовке. Она ехала в нашу сторону, явно не замечая Нила из-за плохого освещения улицы.

– Нил! – истошно крикнул я и указал рукой, чтобы тот заметил машину.

Нил резко повернулся в сторону летящего на него автомобиля, его лицо исказилось в страхе. Он прищурился и неестественно согнулся, выставив перед собой красные руки.

Меня оглушил смертельно долгий и громкий звук сигнала проезжающей машины, я закрыл рот руками.

Перед моим лицом пролетел зеленый автомобиль, вывернув в мою сторону, чтобы не сбить человека на дороге. Машина на всей скорости въехала в трансформаторную будку, которая стояла в трех метрах от меня.

В лицо запустили желтый салют, я упал от яркой вспышки, в ушах начало сильно звенеть. Надо мной полил дождь из искр. Я поджал ноги, закрыл голову руками и закричал, не издавав ни единого звука.

Я лежал там и чувствовал цвет своей сферы – она был черной. Она пропитывала все мое тело, склеивала черной тягучей субстанцией мои глаза, сжимала конечности, будто в них заливали бетон. Начались пульсирующие судороги под коленями и в локтях. Все тело кололо и жгло от страха, я боялся открывать глаза.

В мое плечо кто-то вцепился, резко поднял на ноги, и мы за руку побежали в каком-то направлении. Это был Нил.

Мы бежали так быстро, будто под нами проваливался пол.

Мои мокрые глаза моментально замерзали, когда я их открывал, продолжая бежать. Я пытался ухватиться взглядом за знакомые очертания улиц, но все расплывалось, как в соленой воде, когда пытаешься разглядеть мутное дно без защитных очков.

Я узнал перекресток, на котором всегда висели неоновые вывески, но они перемещались. Я прищурился, чтобы разглядеть движущиеся объекты, но в ту же секунду споткнулся и пролетел на левом плече вперед к ногам Нила, он упал набок, ударившись грудью. Я поднял лицо возле полузамерзшей лужи и увидел в ней красные и фиолетовые силуэты. Нил сидел рядом со мной и пытался отплеваться, он не мог вздохнуть.

Впереди не было вывесок – шли люди. Они били друг друга, кто-то катался по сырой земле, прикрывая голову руками. Мужчины без верхней одежды кричали на тех, кто уж лежал или пытался встать. Толпа была в паровой завесе, подсвеченной лиловыми, оранжевыми и красными прожекторами их сфер.

Нил потащил меня за рукав куда-то в поворот. Мы бежали еще минут 10, потом остановились в подворотне за углом. На всей улице вырубило свет.

Я сел и оперся на стену, обмяк все телом, не мог говорить и с трудом дышал.

– Я..я, – начал Нил, – он, ты видел, он меня не заметил.

Я продолжал сидеть и отрывочно слышать то, что говорил Нил.

– В машине был мужчина… через окно… без ремня…

–… Слышишь?!

В голове снова смешались картинки, как разбросанные пазлы. В ушах стоял крик катающихся по черной траве людей, они пытались встать, но их прибивали обратно вниз ногами.

Мы сидели за поворотом возле белого каменного дома. Фонари по-прежнему не горели, и я мог боковым зрением видеть лилово-красную пыльную тучу. Она освещала весь район.

Я попытался вывести себя из состояния оцепенения и повернулся в сторону Нила. Я смотрел на его дергающееся лицо, но видел только расплывшееся подвижное пятно. Мой взгляд сфокусировался в последнюю очередь.

– Что? – вяло произнес я.

– Он потух, слышишь?! Сначала горел, он светился – я видел. А потом перестал. – На красных глазах Нила выступили слезы. Он продолжал что-то несвязно говорить, царапая ногтями подушечки пальцев.

Мои ноги лежали на холодном асфальте, и я чувствовал плотный вакуум вокруг. Я находился под куполом, а за ним осталась эта подворотня, улица, трансформаторная будка и мертвый мужчина в зеленой машине. Я был над городом, наблюдал сверху, а рядом со мной сидел Нил. Я слышал его голос, но не понимал слова. На нем были длинные носки, черная кофта, шарф и желтые шнурки, который утягивали его худые ноги. Нил сидел в привычной для него позе, согнув колени и поджав щиколотки близко к телу. Потом он достал зубами сигарету из пачки, как всегда делал, и закурил. Мне стало спокойно.

– Нил… мне не страшно.

Я посидел еще четверть минуты. – Пошли к Лу. Она нас ждет.

Сколопендра

Мы шли до дома Сицилии в полной темноте, с которой мы полностью сливались. Я не видел свечения контура Нила, а значит он все еще был черным.

Впереди горел желтый фонарь на весь квартал, мы направлялись к нему. С каждым последующим шагом Мы с Нилом все больше походили на бомжей. Издалека фонарь начинал медленно подсвечивать его грязное и порванное в четырех местах пальто и перепачканный в саже воротник.

А моя светлая джинсовая куртка превратилась в изделие ручной работы – она была симметрично разорвана по бокам, куда-то делись три железные пуговицы. Я чувствовал холод в области позвоночника, завел руку за спину и нащупал болтающийся кусок куртки, размером с ладонь.

– Ты будешь зашивать, – не поднимая голову, бросил я.

– Да, без проблем, – быстро проговорил Нил.

Мы выглядели, как парочка землекопов после долгого рабочего дня, ну или как черепашки со скромной однушкой в канализации без интернета и душа. В таком виде точно нельзя было идти к Лу.

Все последующие 40 минут мы молчали, синхронно поворачивая в нужном направлении: налево и прямо 200 метров по переулку, поворот направо, подъем к мосту с серыми подвесными обручами и снова вверх по круглой каменой лестнице к памятнику, с которого было видно весь город. Нил шел на два шага впереди, я плелся сзади, держа руки в карманах. Там почти никогда не было людей, машин – подходящая локация.

Мы сели на каменные блоки, которые опоясывали мемориал по периметру горельефа.

Сверху город был похож на видеоролик с мотогонок на быстрой перемотке. Золотые кольца фонарей и фар сливались в один узор, перемешиваясь с цветными таблоидами, мигалками скорой помощи, магазинными вывесками и сферами людей на улице, образовывая живую тягучую взвесь с черным круглым пятном в центре. Этой темной отметиной была обесточенная улица, на которой зеленый автомобиль влетел в трансформаторную будку.

Снизу доносились крики. По периметру черной дыры на центральной площади раздались несколько взрывов. Через минуту, как по команде, фонари начали гаснуть, расширяясь по кругу в идеальном контуре темного пятна.

Мы смотрели на город, а он следил за нами, не отводя своего огромного сияющего глаза от двух темных силуэтов на монументе.

Нил сидел и смотрел вниз, обкусывая губы. На его детском лице засохли грязные соленые потеки, протянувшиеся вдоль щек к подбородку. Он отбивал пяткой по мраморной плите ритм какой-то песни.

– Я боюсь высоты, – очень тихо сказал Нил.

Я повернулся в его сторону. Сильно хотелось переспросить: «Что, Нил? Ты чего-то боишься? Как интересно». Но, я не стал. Похоже, это был первый раз за все время нашего знакомства, когда он решил рассказать о себе, чем-то поделиться.

– Еще длинную такую скользкую, по стенам ползает.

– Сколопендра?

– Сколопендра, вспомнил, – его передернуло всем телом, – ее да. Я на нее в детстве на даче голой ногой наступил, когда эта дрянь ползучая мою собаку укусила. А она ядовитая была, мне мать так сказала. В больницу сразу поехали, два дня наступать не мог. Из ноги ее острые лапки вытаскивали, не знаю, как они там называются. До сих пор ловлю фантомные боли в ступне, когда в голове ее представляю. Настоящая детская травма.

– А на меня упал… – не успел я договорить, как Нил продолжил рассказывать, по-прежнему уставившись лицом вниз.

– Вот, а в 14 лет я по перилам скатывался в подъезде. На той квартире еще, ну ты помнишь – старая высотка. Там пролеты широкие были – я соскочил неудачно и пролетел три этажа между перил, приземлился на позвоночник. Вдохнуть не мог, клянусь, минут 5 или 7. У меня даже руки посинели. Навечно в голове засел – звук моих хрустящих позвонков о ступеньки. Я боялся, что никогда уже не пойду. А потом встал и пошел. До 23 лет как-то на своих двух доковылял, как видишь – только со сколиозом и опущенным левым плечом. А еще у меня кривая грудная клетка и челюсть щелкает, – в этот момент он подвигал ртом в разные стороны, и я услышал хрустящие щелчки в районе его скул.

– А я так не умею.

– А сестра называет меня собакой сутулой, из-за того, что горблюсь. Не буду же я, как павлин, ровно ходить. Да и больно с ровной спиной из-за сколиоза. Зато в армию не взяли, хотя хотели, несколько раз призывали.

– Надо бы тоже начать сутулиться. А то мне один год до выпуска остался, – посмеялся я.

– Но они все равно меня не смогли туда засунуть, я тест прошел психологический их. Старался отвечать, как можно честно. Где-то даже слишком откровенно выходило. И что ты думаешь? Три диагноза разных поставили, сказали мне голову лечить. Я-то знаю, что этот тест их бредовый, но он мне наруку сыграл. И за это спасибо вселенной, уберегла от ужасной зеленой формы и синтетической склеенной еды.

Он говорил без остановки еще около часа. Жаль, рядом не было дивана, на котором он смог бы расположиться, заведя обе руки под голову. Я бы периодически одобрительно кивал и раз в полчаса спрашивал: «Что вы чувствуете в этой ситуации?» Но Нил успешно обходился без этого цирка.

– Закончились, – Нил посмотрел в пустую пачку Marlboro и кинул ее вниз со склона. Он резко соскочил с плиты и дернул меня за рукав в сторону ступенек.

– Погнали, я сигарет куплю.

– Сейчас? – удивленно спросил я.

– Сисяс, – перекривлял меня Нил.

Мне уже было плевать, что произойдет дальше – я не стал с ним спорить. Да и альтернативных предложений у меня не было. Домой в таком виде я бы не пошел, Нила оставлять тоже не хотелось.

Только вот мне страшно было возвращаться в город, а Нилу, видимо, нет.

Взрыв

Из синих туч начали вылетать холодные капли. Защипало лицо. Дождь усиливался, будто сам Господь выжимал небесные губки над городом – усердно поливая умирающее растение в попытках спасти.

Склон был скользкий, сырой. Я проехал на ногах вниз метра два и чуть не улетел в овраг под мост. Нил успел схватить меня за локоть разодранной красной рукой. Его лицо тоже было красным – на него светил квадратный таблоид со здоровенным изображением красного овального стейка по центру. С него стекали красные от подсветки капли и падали на проезжающие по мосту машины. Глаза и зубы улыбающегося мужчины на рекламном щите выглядели жутко и неестественно, будто он на спор засунул в рот гигантскую лампочку.

Я услышал за мостом крики и немного замедлил шаг. Нил продолжал уверено шагать своими худыми ногами по треснувшему асфальту, раздавливая под собой лужи.

– Нил! – крикнул я, чтобы предложить купить сигареты где-нибудь в другом месте. В конце концов, пару часов без них можно было прожить.

– В пекло! – крикнул Нил в небо и ускорил шаг.

Впереди снова послышался грохот. Было похоже на взрыв машины или другого небольшого объекта, но звук был другой – глухой и резкий. Грудь начала ритмично отстукивать.

– Нил, твою мать! – повторил я.

Он повернулся, как обычно, с недовольным лицом, прикрыв глаза то ли от дождя, то ли от возмущения. Предполагаю – подходят оба варианта.

– Что! Чего кричишь? – спросил он. – Давай быстрее!

– А давай… – не успел я закончить фразу, как увидел позади Нила огромный оранжевый язык огня с черной дымовой шапкой сверху. Какое-то чудовище выплюнуло желтый огненный харчок точно в небо. Меня оглушило.

Я стоял с широко открытиями глазами, лицо свело, я не мог ничего сказать. Рядами начали гаснуть все фонари. Нил повернулся на звуки взрыва, и через секунду нас отбросило назад. Мы сложились, как домино на мокром бетоне возле проезжей части.

Я открыл по очереди глаза.

Я снова лежал на земле, уже третий раз за этот проклятый день.

Я снова ударился затылком.

Снова ничего не понимаю.

Я уставился на небо и начал без остановки моргать тяжелыми склеенными ресницами от льющейся сверху черной воды.

«Да что я сделал, за что ты так со мной!?» – громко подумал я куда-то вверх.

Вода все больше заливала лицо.

Злость росла внутри со скоростью геометрической прогрессии, мне становилось жарко. Я чувствовал, как тепло быстро расходилось по всему телу. Я не мог разглядеть цвет собственной сферы, но отчётливо видел расходящийся от меня пар, который долетал до таблоида с мясом и тут же гас под холодными дождевыми каплями. На мне словно что-то хорошенько поджарили и кинули остывать в холодную воду. Зашипело.

Я схватился за голову, еще чуть-чуть – и она бы закипела от ненависти к происходящему, как бульон с потрохами. Нил снова поднял меня за руку.

– Там же дом Лу! – показал он пальцем в сторону дымного пятна за мостом и скривил рот. Он выглядел напуганным, но собранным.

– Точно… – вспомнил я.

– Пошли, черт возьми, звони Лу! Слышишь? Звони ей!

Я быстро пошел за Нилом, одновременно впопыхах пытаясь отыскать свой телефон. В кармане я обнаружил только дырку размером со средний камень. Он выпал.

– Не могу, позвони ты!

– А черт с тобой, – махнул на меня Нил. – Не плетись хотя бы! Тебе не больно, не притворяйся.

Мы добежали до дома Сицилии, но ничего похожего на взрыв там не обнаружили: ни обугленных стен, ни горящих предметов, ничего кроме разбросанной по всей площади одежды и… людей. 5 мужчин лежали под дождем рядом с памятником черного коня. Они лежали без сознания, но были живы – все светились серым цветом по контуру раскиданных в разные стороны рук и ног.

Начал доноситься запах печенного сладкого мяса. Мы оба повернулись в сторону завода – он горел. Со стороны мясной фабрикидоносились звуки полицейских мигалок и скорой помощи. Стало наконец ясно, где произошел взрыв, когда мимо нас пронеслась пожарная машина.

– Нил, – крикнул я и обернулся в его сторону. Но его уже не было рядом.

– Детка, ты дома? – тихо услышал я со стороны подъезда Лу.

– Не плачь, спускайся умоляю, все будет хорошо, ты чего… – Нил уже разговаривал по домофону с Сицилией.

Я подошел и вопросительно кивнул. В голову сразу полезли ужасные мысли. Отец Лу работал на той фабрике.

– Она сейчас спуститься. Ее отец не дома, но и на смену сегодня он тоже не выходил. В общем, с ними все хорошо. Она просто испугалась взрыва, им выбило окна.

В этот момент выбежала Лу с растрепанным пучком на голове, в растянутых лосинах и черно-оранжевой кофте. Она плакала и задыхалась. Нил обнимал ее и гладил по голове. Я не знал, что и сказать.

– Ты как, Лу? – единственное, что пришло мне на ум.

– Извините, ради бога, я… черт, – отодвинулась она от Нила и вытерла правой рукой соленый потеки на лице. – Папа на даче, мама со мной. Я просто так испугалась, за окном видела это… месиво желтое. Я думала, умру через минуту.

Лу дрожащими руками закурила сигарету и села, облокотившись на колючую стену подъезда.

– Окна все вылетели со стороны взрыва. Нас с мамой не задело, мы были на кухне. Что происходит вообще? Мы умрем скоро? Я не понимаю блять, какого черта вообще это все происходит…что это было?

– Мы можем пойти туда посмотреть, – предложил я.

– Я в домашнем… – она устала выдохнула и подняла на нас голову. – Хотя, знаете, мне насрать, – Лу очень редко ругалась, на нее это не было похоже. Она выкинула окурок в лужу, и первая двинулась в сторону завода. Мы пошли следом за ней.

Нилу точно понравилась эта идея. Он начал суетиться и подпрыгивать на месте, потирая пальцы о ладони.

– Щелкните меня с полицейскими?

Я выдохнул чуть громче, чем обычно.

– Ало! Я с кем разговариваю… – повторил Нил.

Мы с Лу молча пошли дальше.

Пир на весь мир

Завод был в двух кварталах от дома Лу, но попасть на территорию мы смогли не сразу. На месте взрыва уже стояли пожарные, патрульные машины, ограждения и кареты скорой помощи. Нил предложил перелезть через забор со стороны старого шлагбаума.

Первая полезла Лу, следом Нил, а замыкающим должен был стать я.

Я не успел поднять ногу, как услышал сзади шорох, моментально развернулся. Передо мной стояли две крупные собаки. Я замер. Мне ужасно не хотелось получать люлей от двух сторожевых псин.

В какой-то степени я был готов закончить этот чертов день на этом самом месте. Но жертвенная мысль моментально исчезла под страхом смерти. Сработал мой барахлящий инстинкт самосохранения. Я решил отпугнуть их лежащим рядом камнем, но до него оставался целый шаг.

– А ну пошли отсюда! – закричала Лу с забора и кинула в них здоровенную палку. – Пшли, гадины! ААА! – продолжила она и еще что-то прорычала вдогонку. Такое я вслух произносить бы не стал.

Собаки синхронно побежали в сторону главного входа. Я наконец преодолел препятствие в виде дырявой деревянной изгороди, и мы направились в сторону дымящегося корпуса.

– Класс, отец работает в том крыле, – показала Лу пальцем на разрушенную стену фабрики.

– А что там? – спросил Нил.

– Сокращение персонала, видимо…

– Да ладно тебе, Лу.

Она ничего не ответила.

– Так, ну брось. Мой отец, например…

Я плохо слушал, что дальше говорил Нил.

Забавно, я постоянно сетую на его неумение воспринимать слова и слышать собеседника, а сам намеренно отключаюсь в начале его монолога. Осознание моего неблагодарного положения заставило вернуться в реальность и попытаться вникнуть в суть его слов.

На момент моего «включения» от стадии утешения Лу Нил перешел к аргументам в пользу бравой безработицы, начал перечислять все преимущества обретенного свободного времени в этот непростой для страны период. Но все же я не до конца понимал, куда он ведет. Мое сознание реагировало больше на его интонацию и громкий голос, нежели на содержательную составляющую. Я попытался сосредоточиться.

Тема ограниченности выбора профессии перетекла в проблему малодушия человеческой души. И тут у меня назрел вопрос: «Кто малодушный» и «У кого маленькая душа». Что значит «малодушный» в контексте этого разговора, и причем здесь отец Лу?

– Нет, Сицилия, я хочу сказать, что нельзя поддаваться агрессии, в какой бы ситуации не оказался человек. Но, если ты уже встал на сторону зла, нужно идти до конца. Прожить так, чтобы получить особое приглашение в Ад – стать худшим из худших. Середины не дано.

– Таак стоп, – перебил я. На лице Сицилии застыло полное недоумение.

– Да нет, нет, все в порядке. Я вроде поняла. Вообще я даже рада, что ему придётся уйти с фабрики…

Мы вопросительно посмотрели на Лу.

– Раз уж это больше не профессиональная тайна, я могу рассказать вам. Хотя я и так собиралась…

– Перекурим? – предложил Нил. Мы остановились в двадцати метрах от ближайшей пожарной машины. За деревьями нас не было видно.

– Говорите только тише, – добавил я.

Мы синхронно зажгли сигареты. Впервые у каждого оказалась собственная зажигалка в кармане. Взрослеем.

– То, из чего делают твои любимые паштеты и замороженные отбивные, Нил – я бы собаку свою этим не накормила, а у меня ее даже нет. Та банка с паштетом, с гусем на этикетке, между прочим, спустя три недели даже корочкой не покрылась. Мы с мамой нарочно выбрасывать не стали, ждали, когда ей придет конец – не пришел. А потом отца перевели в первую смену – разгружать коробки с товаром. Он в тот же день вечером пришел и выкинул все продукты из мяса вместе с этой баночкой. Сказал, что все готовят из тухлятины. Он весь день наблюдал, как из грузовиков достают коробки с серо-зеленой говядиной и свининой.

Нил высоко поднял брови и сильно затянулся.

– Чур я теперь вегетарианец, – проговорил он на выдохе.

– А на фабрике стены все в основном стеклянные или из толстого пластика, ни от кого ничего не скроешь. Вот отец и наблюдал за процессом из своего рабочего закутка: перед началом изготовления, неважно чего: сосисок, колбасы, рулетов, – все в одном месте производят – мясо предварительно вымачивают в железной бочке около 12 часов в каком-то химическом растворе. Вонь от этого маринада разлетается по первому и второму крылу, где как раз находится склад продуктов. Поэтому от отца каждый вечер сифонило, дай бог – отвратительный кислый запах разложения или окисления. Я не сильна в химии, но я бы его использовала вместо нашатырного спирта.

– Мясо в хлорке что ли маринуют? – засмеялся Нил.

– В стиральном порошке.

– Правда?

– Нет, Нил! Не знаю, скорее в чем-то похуже, слушай дальше… Потом все это месиво вываливают на большие металлические подносы и засыпают какими-то реактивами, похожими на опилки, которые спустя 3 часа нейтрализуют запах.

– А с тем бульоном что делают?

– В реку сливают.

– Фу, я в ней купался в 12 лет, потом красными волдырями покрылся. Думал, от солнца. Мы там еще палец ноги нашли…человеческий, он плавал… – начал Нил.

В этот момент мимо нас пробежали еще три собаки в сторону склада. Пожарная машина, которая стояла за углом, начала отъезжать к выходу, и мы решили подойти ближе к месту взрыва.

***

За поворотом приторный запах жареного мяса усилился, мы натянули толстовки на нос. Сложно было разглядеть место аварии из-за дыма – густой поток поднимался над остывающими кучами обугленных кирпичей, затекая в нос, уши и глаза. Идти нужно было очень осторожно, везде валялись обломки металлического каркаса здания.

Я сделал небольшой шаг вперед и наступил на что-то мягкое – сразу же одернул ногу и увидел на земле здоровенный поджаренный шматок мяса. Он был не единственный, куски были повсюду. Я присел, чтобы ткнуть в него чем-нибудь, конечно же… но мои глаза тут же заслезились: помимо едкого дымка, от него страшно воняло. Лу была права, ароматный шлейф действительно напоминал гниение или чего похуже.

Нил заметил, чем я увлечен. Он подошел и пнул этот кусок на метр вперед. К ошметку тут же подбежала собака, схватила зубами и с рычанием утащила за куст.

Цветные лампочки на дежурных машинах и желтые круглые фонари вдоль треугольника крыши создавали тусклое освещение по периметру корпуса. С трудом, но оно помогало примерно рассчитать безопасное расстояние от полицейских и определить точное количество бездомных животных, которые в данную минуту трапезничали, мешаясь под ногами пожарников: 26 собак, 13 кошек и, вроде, 2 крысы, – я насчитал.

– Ну хоть на чьей-то улице сегодня праздник, – сказала Лу.

Я снова присел. Среди кусков стен и разбросанного мяса я смог разглядеть цветные пятна. Повсюду была раскидана одежда: красная куртка, желтые футболки, черный ботинок с правой ноги, что-то похожее на брюки и чьи-то красные трусы возле ступенек.

Нил оперся ногой на обугленную железную бочку, и та с грохотом упала на металлические прутья. Нас заметили.

– Вот блин, – быстро проговорил Нил и дернул за руку Лу. Они побежали к забору.

– Посторонние на территории! – крикнул низкий сиплый голос со стороны патрульной машины. Следом зажглись фары и осветили половину огражденной площадки. Мой взгляд пролетел по всей освещенной территории и застыл на белом пыльном свертке. От ужаса картинка стала совсем четкой, я не смог отвести глаз.

Там лежал человек, голый мужчина. Я не мог понять, почему он там лежит, его никто не поднимает. Совсем рядом стоял врач, он должен был заметить его. Что с ними не так?

– Там же человек… Посмотрите! – крикнул я. Но тут же в меня влетел мужчина в форме и стукнул чем-то тяжелым по лицу, я упал на спину, не успев подставить руки.

В левое и правое ухо лаяли собаки, а возле меня по кругу бегали люди, будто на стадионе. Поднялась пыль и засыпала мне лицо. Сильно начало колоть глаза.

Меня кто-то поднял за локти и потащил в сторону патрульной машины.

– Увози его!

Мужчина продолжал лежать на разбросанном мусоре и грязном мясе. Он был только в черном ботинке на левую ногу.

– Что вы с ним сделаете?! Он же там лежит… Один. Посмотрите!

Меня запихивали в машину, а парня на земле закрывали черной пленкой. На него наконец обратили внимание, его заметили.

– Куда мы едем?

– Вы меня…

Удар. Больно. Темно.

Незнакомое место

Меня кто-то пихнул в плечо. Я проснулся в серой бетонной комнате, понялся с холодной скамьи и вытер слюнявый потек с плеча.

– Выходи, мать приехала.

– Что? – вяло спросил я человека в синей форме.

– Мать приехала, тебя отпускают.

– Чья?

– Моя, придурок. Выходи резче, если не хочешь здесь поселиться.

Полицейский повернулся к матери.

– Он нам нужен буквально на 5 минут. Обсудить кое-что.

– Да, поняла, ладно. Я буду здесь. Или куда мне? Да, да, лучше здесь постою, – сказала моя мама. Она стояла за железными прутьями и очень крепко сжимала свою серую сумку.

– Мам, привет. – тихо произнес я.

Она оглядела меня с ног до головы, не выдав ни единой эмоции.

Меня вывели в коридор и повели в комнату с белой дверью. Мужчина, который шел справа, сильно нажал на мое правое плечо, и я рухнул на стул перед большим деревянным столом. Он весь был исцарапан ручкой и, видимо, другими острыми предметами. На правом отломанном углу я увидел синюю надпись «я был пьян». Над словом «я» был пририсован кривой улыбающийся смайлик.

– Ночью ты нам все рассказал. Повтори еще раз, какого черта ты делал на территории завода?

– Какого завода? – я помнил, что находиться там было нельзя, но совершенно не мог вспомнить ночной допрос.

– Он опять, – на выдохе произнес полицейский и отвернулся в сторону худого напарника.

– Ты че бухой что ли был или обдолбанный? – плюнул в меня вопрос широкий мужчина напротив.

– Я был пьян, – соврал я.

– Ясно. Это бесполезно. Выведи его из моего кабинета, – сказал полицейский худому парню, стоящему слева от меня.

– Стойте, это все? Мы не получили его анализы, пусть хотя бы подпишет все.

– Это все, мать твою, вышвырни его уже! Проблем с ним только.

Я ничего не понимал, но очень хотелось.

– Мам… – сказал я и вопросительно взглянул исподлобья.

– Дома поговорим.

Я этого ее «дома поговорим» боюсь до усрачки с детства.

***

Мы вышли на улицу. Смеркалось, я не знал, который час. Да и не было смысла разбираться в этом – день и ночь давно слились в одно мутное пятно.

Полицейский участок находился в квартале от площади, на которой взорвался завод. Мама припарковалась где-то рядом – мы шли молча в сторону центрального проспекта.

Я сел в машину и отвернулся в окно. Мать включила радиостанцию «Monte Carlo». Играла песня «The Gift» Storefront Church.

Голова сильно болела, я оперся лбом на холодное боковое стекло. Машина ехала плавно, объезжая все ямы и кочки – мама всегда водит аккуратно.

Очень хотелось спать, но я не мог закрыть глаза, они буквально трескались от сухости и пыли под веками.

Мы повернули на перекрестке и выехали на улицу, которая вела к мосту. Справа началась территория завода. Мы остановились на светофоре, и я начал разглядывать незнакомое место, которое видел тысячу раз. Я долго всматривался, но не мог понять, что изменилось.

– Одни пни остались, – сухо сказала мама и переключила станцию. Я понял, о чем она говорит.

Вокруг фабрики выгорели все деревья, а те, что окружали улицу – почернели от пожара. Они выглядели, как чугунные мемориалы – уродливые черные руки, торчащие из-под земли.

Загорелся зеленый, и мы поехали вниз по улице. Я продолжал охлаждать свой горячий лоб и провожать зудящими глазами силуэт разрушенной фабрики. Мне было любопытно посмотреть, что случилось с кучами разбросанного повсюду мяса.

Забор, забор, старый шлагбаум, кирпичная стена, новый шлагбаум, кирпичи, мертвые собаки, забор, мусор.

– Стоп, что? – вслух произнес я и резко развернулся на сиденье.

Мне не показалось.

– Мам, притормози!

– Чего?! – Мама резко сбавила ход.

– Остановись, пожалуйста! Мама, тормози!

Мать почти остановила машину, я выскочил на ходу и побежал в сторону корпуса со складом.

Я остановился через дорогу от завода. Поток проезжающих машин между мной и фабрикой образовал пыльный тоннель с едва заметными радужными полосами. За ним – на той стороне виднелись подсвеченные желтыми лампами развалины. В тусклых сумерках улицы они горели самым ярким пятном, напоминая погребальную Стелу.

Если бы мне поручили подобрать иллюстрацию к трагедии Пушкина «Пир во время чумы», я сфотографировал бы разрушенное крыло мясной фабрики. Там по-прежнему валялись груды с тухлым мясом, но дыма уже не было. Между черных кустов, возле ступенек, рядом с покореженными металлическими прутьями, везде друг на друге лежали мертвые животные: кошки, собаки, – кого смог разглядеть. Я не стал их считать.

В горле образовался ком размером с мячик для тенниса. Я почувствовал, что вообще ничего не могу сделать в этот момент. Да и мог ли когда-нибудь?

Я долго стоял и смотрел. Глазам было очень больно, но закрыть я их тоже не мог. Рядом проходили люди, все куда-то торопились, мчались. Один парень в спешке нечаянно или нарочно – пихнул меня в плечо со словами: «Замер посредине!»

Я оглянулся и понял, что стоял в самом центре потока проходящих женщин, мужчин и иногда зеленых курьеров с квадратными сумками, наполненными теплой пахучей едой. Они все увлечено разговаривали, толкались, кто-то бежал в сторону остановки в попытках догнать уезжающий автобус, другие просто шли, смотря вниз себе под ноги.

– Ну что ты там стоишь?! А?

Меня звала мать, но я не очень хотел возвращаться обратно в машину. Может это тот самый момент, чтобы набрать Дениса? В его компании было куда приятнее находиться. Но куда мы с ним поедем? Куда я вообще хотел бы поехать в этот момент?

«В Париж? Лондон? А может в вену?»

«В Париж? Лондон? …а может в вену?»

Стало весело и одновременно грустно. Эмоциональные качели – мой любимый вид транспорта. Самый родной из всех.

– Меня сейчас эвакуируют… Слышишь!

Я опять услышал голос мамы и почувствовал сильный трупный запах.

Огляделся во круг.

«Есть».

Под моими ногами возле сточной канавы валялась дохлая крыса. Она странно лежала на боку со вздутым брюхом, а вся морда была в чем-то желтом. Наелась и спит.

Я вернулся в машину. Мы ехали в полной тишине еще минут 10.

– Скажешь отцу «спасибо». Если бы не он, ты бы в этом обезьяннике на 15 суток застрял, а может и дольше, – сухо проговорила мама, продолжая смотреть вперед на дорогу.

– Да за что?! Мы с ребятами…

– Вы с ребятами! – перебила мама. – Где твои ребята, а?! Они тебя кинули, одного оставили. Общаешься, черт знает с кем… Я запрещаю тебе с ними шататься.

– Мам, успокойся, они ни при чем. Мы стояли возле завода. Там вообще очень темно было, Нил с Лу думали, что я с ними побежал. Но я… – в голове всплыл образ белого мужчины, которой лежал на земле, точно грязный забытый манекен на складе.

– но…я, мам, не смог.

– Вечно ты ни черта не можешь. Почему они могут, ты нет? Или хотел погеройствовать?

– Причем здесь…

– Притом. Отца ночью выдернули, я не спала, ты весь побитый, грязный – позорище. Где телефон?

Мама достала из бардачка мой телефон с трещиной посредине и начала трясти в руках.

– Вот он!

Кинула мне на колени.

– Спасибо большое, – сказал я, не смотря в ее сторону.

Я облизал сухие губы, и на них выступили две трещины. Защипало.

– Его какой-то наркоман под мостом нашел, в ломбард сдать пытался. Друг твой, наверное, очередной.

Я закрыл глаза и улыбнулся на левую сторону. В ухе послышался глухой треск – снова лопнула губа.

Мама

В коридоре небрежно стянул с себя ботинки, а шапку, куртку и остальную одежду сразу кинул в стирку. Моя обувь была похожа на два сваленных в грязи валенка. Придется выкинуть. Зато в запасе были старенькие, но довольно практичные бежевые кроссовки Nike. Правда, по сравнению с моими родными гавнодавами – светлые тихонечко стояли на полке и трясли в ожидании первой уличной драки, где с меня их скорее всего просто снимут. Да и плевать, стану йогом – буду ходить босиком по стеклу.

Я взглянул на руки, они были полностью разодраны до локтей.

В одних трусах и грязных тряпочках, которые называются «носки», я зашел в комнату и встал перед большим зеркалом, чтобы посмотреть на себя во весь рост – до сих пор не знал, насколько плохо я выгляжу.

Распухшие сливы с красными и фиолетовыми трещинами вместо губ; модный румянец на правой щеке в виде продолговатой ссадины; запутанные пыльные крючковатые волосы возле ушей; синее растянутое по левой стороне ребер пятно до пупка и грязные ладони с запекшейся кровью между линий. Молод и свеж.

Я повернулся боком, из головы точно вверх торчали две шишки, которые делали меня похожего на Хеллбоя. Только вот ростом я был не 2 метра и весил не 230 кг. Но в остальном – вылитый Анунг Ун Рама. Я поднял руку в сторону и напряг бицепс – больше похоже на сломанную вешалку. Жалкое зрелище.

– Кушать! – крикнула мама с кухни.

– Сначала в душ схожу. Я пока не голоден, – крикнул я в ответ.

Отца снова не было дома, он много работает. Скорее всего, продлили смену. Хотя на его месте я бы тоже предпочел задержаться.

– Иди кушать! – она повторила.

Я выдохнул громче, чем обычно, и зашел на кухню. Я встал в дверном проеме в самом непрезентабельном виде – в чем мать родила – ну еще в серых трусах, и дырявом левом носке, который еще не успел снять.

– У тебя со слухом все нормально? – спросила мать, стоя спиной ко мне. Она выкладывала со сковородки мясные шарики мне в тарелку.

– Да, просто с пониманием не очень, – ответил я.

Мама развернулась в мою сторону.

– О господи, сын. Иди отмойся.

– Туда и планировал.

Мама сменилась в лице.

– Язык бы твой поганый…

– Согласен! – улыбнулся я в ответ и похромал в душ.

***

Я смотрел на выстреливающее водяными стрелами орудие пыток и не знал, как подступиться к нему, чтобы не умереть от болевого шока.

«Такс, давай как в вальсе: вперед правой, назад левой». – Я занял устойчивую позу, чтобы в случае неудачного погружения под душ, не поскользнуться на кафеле и опять не рассечь затылок. Слышал, если хорошенько повредить эту часть мозга, можно лишиться зрения. Я постоял еще с минуту, но так и не смог придумать подходящую шутку на этот факт – расстроился, но не сильно.

– Первому игроку приготовиться… – проговорил про себя. В носу все еще стоял тот ужасный приторный землистый запах.

Я настроил душ и, сжав глаза, встал под струю теплой воды.

Выдавил на ладонь синий гель для душа и растер по груди – защипало. Потом зажгло по всему тело. Я чувствовал себя первоиспытателем в экзотической процедуре пилинга живыми пираньями. Вода и мыло разъедало все трещинки, ссадины и царапины вдоль тела. Под ногами собралась красно-серая мутная жидкость – я стоял в луже из собственной крови, пыли, грязи и мыла с запахом лаванды.

Похлюпал пальцами по плитке, появились грязные пузыри.

Через 10 минут вода ощущалась, как вода, пальцы рук почти легко сжимались, а с волос перестали стекать комки грязи. Похоже, я больше не выгляжу, как трубочист.

Я аккуратно вытер тело неприятным махровым полотенцем, оделся в чистое и пошел на кухню. На тарелке меня ждали мясные шарики и луковое пюре.

– Мам, спасибо большое, но я не буду это есть…Слушай, ты сама сегодня все видела, – начал я. Хотелось рассказать матери все, чем поделилась с нами Лу.

Я думал, с чего начать и какие лучше подобрать слова. В этом нужно быть очень осторожным, чтобы не спугнуть. Родители всегда очень скептически воспринимали новую и информацию. Особенно сложно было опровергнуть советские закостенелые теории, которыми они жили и бредили. Родители хуже детей, ей-богу. Ты им доказательства на тарелке протягиваешь, а они смахивают ее рукой на каменный пол под звуки работающей передачи «Жить здорово» на заднем фоне. «Бац!» и на тебя снова смотрят, как на шарлатана с улицы или клоуна.

«Но я ведь лучшего для них хочу».

Мать положила железную лопатку в раковину, развернулась ко мне и медленно начала сливаться с красной фарфоровой кружкой «любимому папе!».

На меня смотрели грустные и уставшие глаза на чьем-то злом лице.

– Мам, эту дрянь вообще есть нельзя. Пожалуйста, давай выбросим, я объясню…

– Я уже приготовила, – не разжимая губ, проговорила мать.

– Я ведь не просил, – спокойно произнес я.

– Сел быстро и поел! – крикнула мама и ударила вафельным полотенцем себе по ноге.

– Я не стану это есть. Слушай, отец Лу сказал…

Мама быстро подошла к столу, схватила горячую тарелку и запустила ее в холодильник. Мясные шарики разлетелись по паркету, один отскочил мне в ногу. А коричневый соус и пюре кляксой растеклись по маминым подарочным магнитикам.

– Ты неблагодарный и бесстыжий. Почему ты есть это не будешь? Похудел так сильно, стал похож на наркомана. Может ты поэтому без аппетита?!

Полминуты мы смотрели друг на друга без единого намека на взаимопонимание.

Потом ее выражение лица сменилось, словно она нашла разгадку всем тайнам вселенной.

– Покажи свои руки!

Она покраснела, как рак.

– Мать, ты совсем из ума выжила? – крикнул я.

Она подбежала ко мне, вцепилась в мои запястья и развернула внутренней стороной, оставив своими ногтями новые царапины поверх старых – не заживших.

– Не трогай меня! – одернул я руки. – Ненормальная что ли совсем! – я отскочил от нее.

– Что ты со своей едой прицепилась! Стоит это того? А? Скажи мне?! – продолжал я кричать.

– Что ты скрываешь от меня, – она прищурилась и язвительно улыбнулась. – Я читала твой серый дневник.

– Что… Зачем. Ты рылась в моих вещах?

– Вы с этой Лу, наверное, вместе этим занимаетесь. Где берете! Кто вам продает?

Лицо мамы покрылось испариной, с висков покатились капли пота и затекли в ее улыбающийся рот. Она небрежно сняла с себя шерстяную кофту и кинула на стул.

– Да о чем ты вообще, мам, – промямлил я.

Я не понимал, в чем я виноват.

Мама продолжала что-то кричать, но я уже не слушал, что именно она говорила. Я старался не цепляться за слова, которыми она бросалась. Она продолжала ритмично открывать рот и брызгаться слюнями на пол, выплевывая очередные ругательства в мою сторону. Я не мог ничего ответить.

А я ведь так и не рассказал ей о том, что произошло ночью. Перед глазами снова лежал этот голый мужчина в пыли, он не дышал и не двигался, не мог ничего сделать, кого-то позвать на помощь – я почувствовал себя точно так же. Мама меня не слышала, она больше не видела меня и не замечала, я не мог двигаться, говорить. Не помню, дышал ли вообще.

– Прекрати, – тихо произнес я. – Пожалуйста.

Через секунду в меня прилетела тяжелая горячая рука. Шлепок оглушил работающий справа телевизор.

Я не помню, как дошел до своей комнаты, как оделся и собрал вещи. Я стоял уже на пороге с огромным полупустым чемоданом и грязным паспортом в руке, открывал дверь ключом.

Кто-то позади меня пытался отобрать мои вещи, они падали, я снова их поднимал.

Кто-то кричал мне в спину.

Кто-то начал плакать.

Кто-то закрыл за мной дверь.

Желтые таблоиды

Прохладно было идти без шапки. Наверное, впервые за два месяца оставил ее дома.

Я шел вдоль синего забора куда-то вперед, волоча за спиной чемодан. Ручка была оторвана, поэтому мне пришлось тащить его в полу сгорбленной позе.

Я не был уверен, что именно успел закинуть внутрь, но по весу ощущал примерно 2,5 грязных носка, пару футболок, брюки и, если удача на моей стороне, чистые трусы.

«Дневник».

«Черт».

Я становился.

«Я забыл дневник».

«Возвращаться не стану».

Решил, что это уже не имеет никакого значения. Пошел дальше.

Я понятия не имел, куда вообще иду.

Слева по каменной плитке грохотали колесики сломанного чемодана в такт моим шоркающим шагам, а справа доносились отрывистые крики вперемешку со смехом и визгом. Я периодически улавливал слова и слышал некоторые фразы, но смысла в них не было. Голоса были вроде женские, а вроде мужские. По-моему, кричал ребенок. Хотя…разве дети так кричат? Понятия не имею.

Тело все еще болело в нескольких местах, и особенно щекотно зудел затылок, периодически давая о себе знать пульсирующими метками выстрелами в мой мозг.

Я с трудом посчитал, сколько часов спал за эти два дня – обошелся пальцами одной руки. Что ж, в любом случае сейчас в моей голове было куда меньше прескверных мыслей. Может это от недосыпа или от сотрясения, кто знает. А может я давно стал дурачком, и мне все это сейчас кажется. Хотя это вряд ли – выходят какие-то слишком скучные локации для шизоидного бреда. Я может и нудный тип, но псих бы из меня получился интересный. Точно в этом уверен.

Читал, что многие гении использовали сон для реализации своих творческих планов. Какие только изощрения не придумывали художники, поэты, музыканты. На уроках культуры еще в школе, помню, рассказывали: известный чудик Сальвадор Дали спал с железным ключом в руках. Во сне он выпадал, и тот просыпался от грохота – поле чего сразу бежал рисовать образы из сновидений. Потому у него часы и растекаются на картинах, как сыр в микроволновке. А может он просто не с этой планеты – я бы, например, на его месте трижды подумал, прежде чем надевать костюм аквалангиста на лекцию по сюрреализму. Он тогда чуть не помер, между прочим. У людей там, наверное, и так мозг плавился, а тут еще параллельно – шоу с задыхающимся водолазом.

Я как-то плохо всегда понимал современное искусство. Ну не нахожу я в нем особых смыслов, подтекст уловить не получается. Сюрреалисты, кубисты, модернисты, баянисты, онанисты… столько в мире чепухи. Люди скоро совсем в кротов превратятся – не хотят замечать мир вокруг себя, живут в извечных поисках потаённого, мистического, надумывают себе что-то, изобретают или же создают произведения искусства из пачки салфеток, клея и спермы.

Я не хотел бы так жить. Ведь если вечно искать, можно и не найти.

Нудное равнодушие в моей голове медленной спиралью перерастало в приятное расслабление и легкую заинтересованность прогулкой.

Я повернул направо, продолжая идти вдоль синего забора, и увидел по обеим сторонам дороги два больших подсвеченных рекламных щита. Они были залиты краской, словно кто-то плеснул на них из ведра. А поверх засохшего желтого фона красными потеками было неровно накарябано четверостишие. Я не сразу понял значения написанных фраз на первом таблоиде:

И кто, скажите, зверь на самом деле?

И почему противен этот век?

И просто человечнее нас звери,

И зверя нет страшней, чем человек.⁶

На втором щите было написано только одно предложение – тоже красным цветом:

Мы скоро ляжем вместе с ними рядом

Я вспомнил утреннюю площадь и полицейский участок, располагавшийся рядом с местом взрыва на мясной фабрике. В голове все прояснилось: потекшие слова на рекламных щитах обрели ясный смысл и мрачное послевкусие. Мне не хотелось снова читать это, что было довольно сложно. На темной дымной улице таблоиды кричали ярким желтым цветом – трудно не развернуться, не обратить на них внимание.

Я решил пойти в противоположную сторону и преодолеть еще пару километров. Рекламные щиты скрылись за поворотом, но оставили желтую светящуюся тень на мокром асфальте проезжей части.

Синий забор наконец заканчивался, я подходил к мосту – пришло время определиться со следующим пунктом назначения. – «Не буду же я шататься всю ночь со сломанным чемоданом в руках, ожидая появления патрульной машины».

Трюковой велосипед

Выбор пал на памятник возле дома Лу. Правда, идти было далековато, но я никуда не спешил.

На перекрестке я вспомнил, что почти сутки не выходил на связь. Достал телефон из кармана, покрутил в руках, но включать его не стал. Я боялся обнаружить на разбитом экране тысячу пропущенных от Лу с Нилом и еще десяток сообщений с угрозами от матери на десерт.

Я положил мобильник обратно в левый карман и нащупал смятую сигарету. Она, к счастью, оказалась целой. Я порылся еще – ничего больше. Зажигалку я не нашел. Она, видимо, в какой-то момент умыкнула через дырку.

Рядом заиграла знакомая мелодия – звуки доносились со стороны моста, где проходил старый тоннель. Через него можно было попасть сразу в центр города, получилось бы удобно и быстро. К тому же полицейские там бывали редко – вариант соблазнительный. Но репутация у этого места была не самая приятная: туда либо неформалы стекались выпить пакетированного вина под странную музыку, либо бомжи шли помирать. А сегодня – мало ли, кто решит окочуриться.

Не знаю, насколько хорошая идея – спускаться вниз в поисках зажигалки, но попробовать стоило. Я присел на корточки, чтобы получше разглядеть место, но это было бесполезно, ни черта не видно – темно, как в танке. Внизу дорога не освещалась, только в тоннеле горел тусклый свет. Я включил фонарик на телефоне и двинулся в сторону каменного спуска.

В траве рядом со ступеньками что-то лежало – издалека было похоже на корзину из супермаркета. Я подошел и увидел серебристый потертый трюковой велосипед с наклейкой голой женщины на раме. С 5 лет о таком мечтал – по двору разъезжать, прыгать везде в кепке козырьком назад. Но из всего этого у меня была только наклейка с суперженщиной в черном бикини.

Было решено принять от вселенной этот долгожданный подарок судьбы и немного прокатиться. Я поднял железного коня и уверено сел. Под ним лежал белый расстегнутый рюкзак с железными баллончиками внутри и сахарной булочкой в боковом кармане.

«У граффитистов лучше велики не угонять», – подумал я, но все равно не оставил своего желания провести тест-драйв.

Я опустил правую ногу на педаль и на какое-то время совсем перестал ощущать холод и неприятный запах улицы. Побитые фонари и разломанные лавочки больше не казались такими уродливыми, даже напротив – стали гармонично сливаться с урбанистическим пейзажем этого спокойного места. Замерзали только зубы – немного позже я обнаружил растянутую улыбку до ушей на своем лице.

Я раз за разом наматывал пыльные круги, пытаясь подпрыгнуть хотя бы на полметра вверх. На третьем повороте у меня наконец получилось выполнить опасный трюк – проехать на заднем колесе целых 3 метра и в конце затормозить на пробуксовке. Вышло очень стильно и ловко, как мне показалось. Теперь можно было и покурить.

– Понравилось? – сказал кто-то очень низким голосом.

Я тут же развернулся с выражением лица самого бездарного вора трюковых велосипедов.

– Очень, – радостно бросил я в темный угол, из которого послышался вопрос.

– Рад за тебя.

Я наконец пришел в чувства. Улыбка с трудом сползла вниз к подбородку.

На месте оставленного рюкзака с баллончиками стоял невысокий светлый парень в тонкой клетчатой рубашке. Он недоверчиво и слегка смущенно разглядывал похитителя своего транспорта, параллельно доедая сахарную булочку.

– Это, кстати, мой, – не меняя интонации произнес владелец велосипеда, прожевывая кусок.

– Я его не собирался угонять, – сказал я, все еще стоя на одном месте.

– Ладно, – быстро произнес парень, закинул рюкзак на плечо и развернулся в сторону спуска.

– Стой! – крикнул я. – Извини, уже возвращаю назад.

Моя нога почти ровно перелетела через раму и узкое сиденье, я встал по левую сторону от велосипеда и медленно покатил его обратно.

– Чувак, здесь ветер, мне немного поддувает. Я иду вниз, там мои вещи, а ты…не убей его только, пожалуйста, – ритмично проговорил парень и развернулся к каменному спуску.

Мне стало очень стыдно за то, что меня вот так поймали с поличным – еще и официально разрешили покататься, хотя я даже не спрашивал.

Я положил велосипед на место и поднял свой чемодан. Снова вспомнил про сигарету.

– Эй! – крикнул я вниз, – не будет зажигалки?

– Будет!

– Мне спуститься?

– Ну да.

– Ага, ладно сейчас!

Обеими руками я схватил своего черного пузатого спутника и медвежьей походкой спустился по каменной лестнице. Быстро поднеся сигарету к огню, я затянулся и выдохнул вверх.

– Куришь? – любезно протянул я своему новому другу замусоленную Marlboro.

– Курю, но не сигареты.

– Круто, – смущено ответил я.

Возникла неловкая пауза.

– Мне типо с тобой постоять? – спросил светловолосый.

– Ну вообще, как хочешь… наверное.

Вблизи я смог рассмотреть его получше: очень грустное детское лицо, которое никак не сочеталось с хриплым низким голосом; светлые голубые глаза, уходящие уголками к вискам; белые прямые волосы, которые свисали почти до шеи, черные спадающие на правый бок брюки с дыркой на колене и красная клетчатая рубашка без трех верхних пуговиц. На него было холодно смотреть.

– Я Даниэль, – сказал он и выдержал недолгую паузу.

Парень осмотрел меня снизу верх

– Слушай круто… – продолжил граффитист. – И часто ты так с чемоданом гуляешь?

Я на минуту забыл про существование своего походного узелка, в котором мог даже сам уместиться.

– Нет, вообще-то только сегодня.

– Яясно, – протяжно ответил Даниэль. – Я внизу тусуюсь, если хочешь, пошли со мной.

Я одобрительно кивнул, и мы начали спускаться.

Чистое искусство

Мы подошли к тоннелю, завернули за угол и спустились еще на 10 метров к маленькой быстрой речке под мостом. На земле валялись 3 баллончика с краской, а на бетонной плите стоял желтый музыкальный проигрыватель. Даниэль нажал на круглую кнопку и заиграла классическая музыка.

– Красиво, – посмотрел я на разрисованную стену. – Твоя работа?

– Ага, – ответил молодой Бэнкси⁷ и начал укладывать разбросанные баллончики в свой рюкзак.

На коричневой стене акриловыми потеками засыхали три женских силуэта в белых платьях и того же цвета высоких гольфах до колен. Они держали друг друга за талию и пританцовывали, изящно отставив правую ножку в сторону. А та, что была посредине, стояла с поднятой вверх немного изогнутой рукой, призывая обратить на них внимание. Красный, белый, черный – чередовались цвета волос трех женщин слева направо. Этот рисунок не был похож на привычное яркое граффити: оно выделялось на фоне блеклой стены, одновременно сливаясь с местом, в которое меня привел Даниэль.

Не уверен, каким именно чувством я бы описал свои ощущения, но точно могу сказать, что было приятно смотреть на рисунок и разглядывать стройные высокие силуэты на коричневой стене. Да, именно приятно.

В этот момент ритмичная мажорная композиция сменилась другой – минорной. Я услышал скрипку, звуки клавиш, и чуть позже вступил контрабас.

– Не ты случайно щиты рекламные рядом с торговым центром разрисовал? – спросил я.

– Желтые?

– Да. Твоих рук дело? Трудно, наверное, было…

– Нет, не я. Вообще не понимаю, зачем это сделали. Я такое бы рисовать не стал и показывать тоже, – быстро проговорил Даниэль.

– Почему?

Он нахмурил брови и отвел лицо в сторону, приложив к губам указательный палец правой руки. Потом щелкнул двумя пальцами и развернулся к своему рисунку.

– Тебе нравится? – спросил он, взглядом указывая на трех женщин в белых платьях.

– Да… очень даже. Не видел раньше подобного стрит-арта в нашем городе.

– Воот, – протяжно начал он. – Как бы ты их описал?

Я подумал пару секунд и сказал первое, что пришло на ум.

– Эти девушки… – я старался подобрать самое верное описание, – они спокойные и красивые. Наверное, я бы пригласил одну из них потанцевать.

Даниэль тихо усмехнулся на правую сторону, но улыбка почти сразу исчезла с его лица.

– А те желтые таблоиды, понравились тебе?

Сразу после вопроса я почувствовал знакомый трупный запах, а перед глазами появился образ растянутой по земле собаки с желтой пастью.

– Они правдивые, но ужасные.

– А кому нужна эта правда?

Я пожал плечами.

– Тебе не нужна, мне тоже. Так в чем смысл? – продолжил он.

– Думаю, кто-то пытается достучаться до людей, изменить что-то или кого-то… – предположил я.

Мой собеседник тут же переменился в лице: было похоже, что он разочаровался в моем ответе.

Даниэль достал из портсигара самокрутку, поджег ее и начал курить, внимательно рассматривая результат изящных акриловых линий на коричневом фоне.

Из-за нависшей тишины мне стало не по себе. Казалось – я ляпнул что-то неправильное или даже оскорбительное.

Мелодия снова сменилась.

– Почему классика? – спросил я.

– Мне нравится, – заинтересованно начал Даниэль. – Она делает меня счастливым. Клавиши и струнные создают микровселенную в моей голове, обтекают мой больной мозг, когда я устаю или не могу сосредоточиться. Я всегда ее слушаю: когда мне хорошо или плохо, или нормально, или никак. Она вытаскивает меня наружу, подбадривает. Классика, наверное – самая щедрая музыка, добрая, самая одинокая и поэтому безвозмездная.

Даниэль достал еще одну самокрутку и протянул мне. Я поджег и затянулся. Самодельная сигарета была очень приятная на ощупь: маслянистая и мягкая. Ее было легко крутить двумя пальцами.

– Что значит щедрая и одинокая? Как это относится к музыке?

– Слышал что-нибудь о чистом искусстве?

– Знакомо, – утвердительно произнес я, – но не совсем понимаю суть. Вроде в поэзии было что-то похожее: Тютчев и Фет, кажется, писали в этом жанре.

– Это не жанр, но ты близок. И да, они были представителями этого направления в творчестве, – сказал Даниэль и занял удобное положение на большом сером камне напротив своего рисунка. – Чистое искусство является скорее эстетической концепцией, формой восприятия и взаимодействия в мире, – он поднял обе кисти и начал жестикулировать в такт словам. – Поэты и художники, особенно музыканты – многие из них не хотят участвовать в событиях, которые разрушают общество. Они создают нечто отстраненное и прекрасное, намеренно игнорируя ужасы этого мира. Делают вид, что их это не касается.

– Разве это правильно?

– А разве это плохо?

Даниэль выдержал паузу и продолжил.

– Я нарисовал это, – он указал на стену, – после того, как увидел животных на площади. Я живу напротив. Утром вышел покурить на балкон, но опрометчиво взял с собой кружку с горячим чаем – она упала мне на ногу, когда я разглядел среди кирпичей полсотни маленьких трупов. По-моему, в мире слишком много херни. И если есть возможность хоть куда-то от нее убежать, спрятаться, не видеть и не слышать – я не стану упускать этот шанс. Посмотри на мой рисунок, – он развернулся лицом к стене, – разве он напоминает, как нам всем погано живется?

– Нет.

– Нет, именно. Я хочу любить, смотря на этих девушек. Молодость, красота и легкость – вот, что я вижу. Я это чувствую, а не переживаю. Улавливаешь разницу?

– Вроде.

– Так же с классикой. Я пропитываюсь положительными эмоциями, как губка, и уже не получится всосать лишнего. Я оставляю всю гадость за пределами, отстраняюсь от нее. Так живется проще. Да и мир кажется не таким скверным. Главное – внутри сохранить это тепло, понимаешь, чувствовать его, взращивать и подкармливать. А когда его станет слишком много, когда оно полезет из всех щелей – подари его кому-нибудь, поделись. В этом и есть секрет счастья. Тебе не будет жалко. Люди вообще не жадные – многие просто не знают об этом.

После того, как Даниэль закончил говорить – он затушил самокрутку и положил бычок в карман рубашки.

– Как оно? – спросил он, кивая головой на сигарету, которой со мной поделился.

Я среагировал на его вопрос только спустя минуту. В голове, как в старом любимом тетрисе с желтыми кнопками, аккуратно укладывались кирпичики информации, которую я только что узнал. Я чувствовал себя той самой губкой, которая стремительно поглощает все слова без остатка. Мне нравилось то, о чем он говорил.

– Какие у тебя планы вообще?

Я вернулся в разговор.

– Да никаких. Я просто гулял, и вот… оказался здесь.

Даниэль немного прищурил глаза.

– Могу познакомить со своими друзьями. Ты как?

Планов у меня действительно не было никаких. Да и, по правде говоря, мне хотелось поговорить еще о чем-нибудь с Даниэлем.

– Да, конечно. Я за!

– Супер, нам через тоннель. Только надо велек спустить.

– Я точно впишусь в твою компанию…? – неуверенно произнес я.

Даниэль повернулся ко мне и улыбнулся на правую сторону.

– Каждый может, если захочет. Вопрос лишь в желании.

Я принял этот немного абстрактный ответ за положительный и пошел следом за ним.

В тоннель

Даниэль катил правой рукой зеленый велосипед, который скрипел в гармоничном ансамбле с потрескиванием колесиков моего чемодана, а левой докуривал вторую самокрутку.

В тоннеле горел тусклый желтый свет, перед глазами все начало плыть.

Я пошатнулся вправо, но успел подставить локоть и опереться на гладкую стену.

– Ты чего…? Не курил что ли никогда? – посмеялся Даниэль.

Две симметричные лампы в 10 метрах от нас снова слились в одну. Равновесие восстановилось.

– Это необычный табак, да? – спросил я своегособеседника, хотя вопрос был скорее риторический.

– Волшебный, – он растянулся в улыбке.

– Слушай, Даниэль…

– Можно просто Дэни.

– Хорошо, Дэни. Сколько нам идти? Долго еще?

– А что? Чемодан тяжелый? Понести? – посмеялся он.

– Да нет. Мне просто любопытно, хочу побыстрее прийти, познакомиться. Новые люди, все-таки.

– Не суетись. Я вот никогда не тороплюсь.

– Прям никогда?

– Ну стараюсь.

– А если опаздываешь куда-то?

– Если опаздываю, тем более смысла нет спешить. Так еще больше времени зря потрачу.

– Это почему?

Было очень интересно, но не совсем понятно. Разговор опять приобретал далекие от моего понимания смыслы.

– Ну смотри, время по своей сути – лишь измерительная рулетка в жизни любого человека – только мы управляем ей, а не обстоятельства. Неожиданный прикол, да? Люди каждый день строят планы, вытягивая из катушки нужное количество – рассчитывают, за какое время преодолееют то или иное расстояние или закончат работу. Зачастую они не догадываются, что тем самым делят время, а значит и свое время, – Даниэль поочерёдно поднял руки, согнув пальцы в виде двух круглых чащ, – на «осознанное» и «бессознательное». Когда ты бежишь, время летит мимо тебя, ты лишаешь себя возможности прожить эти драгоценные невосполнимые минуты – они сгорят нетронутыми. А ты только представь, сколько можно сделать за это время, о чем подумать и к чему прийти. Это как в игре: ты всегда можешь быстро и легко пройти уровень, пропуская все монетки по пути. А можешь задержаться, проявить смекалку и собрать все бонусы. А если остановиться, посмотреть по сторонам – есть шанс заметить спрятанную комнату и найти там еще больше монет и других плюшек. Человек обладает самой прекрасной вещью на земле…

– Интеллектом? – спросил я.

– Выбором, – произнес Дэни.

Я вопросительно взглянул на него в ожидании объяснения. Стало любопытно узнать толкование его ответа.

– Вот мы с тобой сейчас идем и разговариваем. Верно?

– Верно.

– Отдаешь ли ты себе отчет в том, что хочешь этого?

– В каком смысле?

– Готов ли ты потратить минуты своей жизни на этот разговор?

Я задумался.

Мы продолжали идти по тусклому тоннелю совершенно одни. За час я не видел ни одной проезжающей машины.

Здесь было безветренно и очень спокойно. Дым от самокрутки мягко растекался по телу, смягчая мои шаги и мысли. Из пузырчатой губки мозг превращался в суфле, продолжая вбирать в себя атмосферу происходящего.

Я ощутил этот момент, и, наверное, впервые заметил течение времени. Мне не нужны были часы. Оно ощущалось не в секундах или проходящих минутах – время растворялось в диалоге и поочередно перетекало от меня к Даниэлю каждый раз, когда мы обменивались мыслями. Это время обрело некую ценность для меня, стало тяжелым и ощутимым. Мы шли очень медленно, продлевая присутствие себя в этом моменте.

– Да, готов, – уверено произнес я.

Даниэль посмотрел на меня и сделал последнюю затяжку.

– Тогда спешить некуда.

Пустой чемодан

Мы завернули за угол, и впереди показался серый подсвеченный полукруг. Стало немного прохладнее, я начал слышать гул машин где-то сверху.

Выход из тоннеля ничем не освещался. Еще 200 метров нам нужно было идти в полной темноте. Я достал из кармана телефон и включил фонарик.

– Аааа, – кто-то закричал прокуренным басом в 10 метрах от нас.

Честно сказать, я уже одной ногой был на выходе.

– Твою ж мать, – тихо проговорил я.

– Спокойно, это бездомный. Они часто здесь ночуют.

С каждым шагом я отчетливее слышал зловоние, которое исходило, по всей видимости, от лежащего впереди мужчины.

– С вами все хорошо? – бросил Дэни вопрос в темноту.

– Мне холодно, – едва разборчиво проговорил бездомный. Он лежал на левом боку, облокотившись спиной на грязную, по всей видимости, облеванную стену. На нем были рваные то ли серые, то ли коричневые штаны, спущенные до копчика. Красная кофта задралась и оголила всю поясницу и половину его спины. Было непонятно – спит он, бредит, или вообще притворяется. Последнее, конечно, вряд ли. Но после многочисленных встреч с психами, я уже ничему не удивлюсь в этой жизни.

– Что у тебя в чемодане? Вещи? Наркотики? Может комиксы? – резко развернулся Даниэль и указал пальцем на мой походный узелок.

– Ээ, вещи да. Наркотиков нет, комиксы… нет их тоже.

– Могу посмотреть? – прямо спросил Дэни, подняв обе брови.

– Да, – недоверчиво протянул я.

Железная застежка скрипучей змеей протянулась по периметру всей молнии, и чемодан раскрылся, как пиратский сундук.

– Как видишь, мое барахло, – подытожил я.

– Поможем ему?

– Как?

– Каком к верху, – улыбнулся Дэни. – Одолжишь ему пару вещей?

Я, конечно, менялся с друзьями шмотками, иногда даже брал что-то у Лу – она любила покупать огромные худи в мужских отделах. Но перспектива – приодеть бомжа вещами из моего гардероба, была сомнительной.

Даниэль стоял в метре от меня и ждал ответа.

– Почему ты вообще с чемоданом? Типо твой дом на колесах? – снова посмеялся Дэни.

– Да, моя походная гостинка, – отшутился я.

– Ладно, а если серьезно?

Мне очень не хотелось грузить нового знакомого семейными проблемами, особенно пересказывать подробности своего ухода из дома. Я был в хорошем расположении духа и решил не растрачивать впитанное настроение на воспоминания о ссоре с мамой. К тому же, в чемодане были вещи, которые скорее навеивали удручающие мысли о прошлом, нежили пригодились бы в дальнейшем. Я решил отдать бездомному все, что лежало в чемодане. От этой мысли приятно защипало между ребер, и я начал невольно улыбаться, как дурачок.

– Что ж, давай что-нибудь подберем, – сказал я и присел на корточки возле раскиданных вещей.

Я был прав, когда навскидку пытался угадать содержимое багажа. В нем действительно лежали две пары серых почти чистых носков и один белый – одиноко одинокий одиночка. Рядом лежала розовая майка с Плуто из Микки Мауса во всю спину и одна пара чистых белых трусов с мячиками. Брюки с зеленым свитером на удивление были аккуратно свернуты.

– Предлагаю отдать все вещи в пользу телезрителей, – произнес я.

Даниэль по-доброму засмеялся и достал из рюкзака два пары латексных синих перчаток.

– Да они не настолько грязные… – стыдливо проговорил я, взглянув на скомканную одежду в чемодане.

– Ой не парься вообще. Я тебе верю. Они нужны, чтобы надеть все это на спящую красавицу.

Мужик, видимо, услышал наш разговор и радостно, как ребенок, начал улыбаться. С громким протяжным кряхтением он привстал, крепче облокотился на стену и раскинул руки по обе стороны, давая понять, что полностью доверяет нашему вкусу.

Еще 5 минут назад я чуть в штаны не наложил при виде лежачего говорящего мешка с едва уловимыми очертаниями человеческой внешности. Но сейчас он выглядел в точности, как садовый добродушный гном или даже домовой.

Мы с Даниэлем надели перчатки и начали переодевать нашу принцессу. К нашему сожалению, со сменой одежды никаких более изменений, особенно в парфюме молодого человека, не произошло. Он по-прежнему вонял, как мертвая белка.

Я надел на его ноги сразу две пары носков, чтобы было теплее. Штаны, к счастью, переодевать не пришлось, но на всякий случай мы решили оставить возле него мои брюки в полиэтиленовом кулечке. Кое-как вдвоем смогли просунуть его волосатые культяпки в рукава розовой футболки с Плуто – с таким же упорством натянули мой зеленый свитер и сверху накрыли его грязной кофтой. Зато тепло.

Трусы по нашему обоюдному решению с Даниэлем я оставил у себя – пригодятся еще.

– Так, что дальше делаем? – спросил я, отряхнув ладони о свои брюки.

Мне понравилось работать с Дэни в одной команде – я ощутил мощный прилив жизненных сил и энергии. Внутри разгоралось желание спасать мир от безработицы, нищеты и голода.

– Идем к моим ребятам, – ответил Даниэль и поднял с дороги велосипед.

– А как же он? – показал я рукой на бомжа. – Мы же не оставим его здесь? Я предлагаю вызвать скорую или помочь ему дойти до больницы. Тут, кстати, не далеко. Вообще, проще… – начал перебирать я в голове все варианты, но Даниэль перебил меня.

– Не думаю, что ему это нужно.

– Ну как же… – я развернулся. – Он либо помрет здесь, либо… в другом месте. Не хочу надумывать плохого, но…

– Он больше ни о чем нас не просил, – сухо ответил Дэни и взглянул на бездомного.

Одетый мужчина лежал совсем рядом, и по выражению его сонного, но проницательного лица было ясно, что он все слышит и понимает. Бездомный медленно поджал под себя ноги и свернулся калачиком, положив ладони под голову. Он выглядел довольным и беззаботным.

– Не помогай людям, если они сами того не попросят и никогда не жди благодарности. Ты растратишь себя, если отдашь больше, чем следует – станешь удобрением для взращивания других людей, которым это и не нужно. Захотят, сами к тебе обратятся и спасибо скажут, если посчитают нужным.

– Да, наверное… – задумчиво произнес я.

Дэни добродушно улыбнулся на правый угол и боком развернулся в сторону выхода.

– Идешь?

Я еще раз взглянул на довольного мужчину в розовой майке и двойных серых носках. Улыбка снова без моего ведома растянула мое лицо. Я застегнул чемодан и поставил его возле спящего бездомного.

– Да, иду.

20:38

Мы подошли к полукруглому выходу, и я сделал глубокий вдох, словно после долгой задержки дыхания на спор.

Меня накрыло странное ощущение, похожее на сильную жажду или кислородную недостаточность. Я стоял и не мог надышаться. В голову пришла только одна ассоциация – похмельный синдром. Точно так же я жадно глотал воздух, как холодную воду из стакана после сумасшедшей пьянки. Я отчетливо ощущал момент первого утреннего соприкосновения сухих потрескавшихся от обезвоживания губ с прохладной жидкостью, которая казалась самым вкусным в мире напитком.

Я расстегнул куртку. По телу прошелся приятный прохладный воздух. Наверное, мне было душно в тоннеле и, может, даже жарко – все-таки мы пробыли немало времени в почти полностью замкнутом помещении.

Я не заметил, как пролетел день – на время не смотрел и про телефон давно не вспоминал. Не сильно-то и хотелось, по правде говоря.

Даниэль протянул мне еще одну вкусную самодельную сигарету, и мы молча, не проронив ни слова, обоюдно решили покурить, прежде чем идти дальше.

Я чувствовал утро впервые за два месяца – мозг приятно блокировал любые сложные и простые мысли, которые обычно генерировались со скоростью света. Голова была пустой и светлой. Хотя, наверное, было уже около 9 или 10 часов вечера.

Улица выглядела, как прозрачный аквариум, усеянный дорогими подводными декорациями со встроенными разноцветными огоньками. Впереди по обе стороны города симметрично располагались квадратные коробкообразные фабрики с большими красно-белыми столбами посредине. Из них вытекал кудрявый серо-голубой пар, который, цепляясь за облака, образовывал воздушный вертикальный мост, соединяющий мясоперерабатывающие заводы с цветным небом. Движение густой субстанции вверх успокаивало и вводило в легкий транс, то усыпляя, то, напротив – удерживая мое внимание. Я смотрел на простой кропотливо выстроенный механизм. Все работало, как часы: подсвеченные полосы серых и белых сфер опоясывали улицы, задавая единый ритм жизни провинциального промышленного города.

– Который час? – спросил я у Дэни.

Он неторопливо одернул левый рукав клетчатой рубашки и посмотрел на часы.

– 20:38.

***

Через 20 минут мы подошли к серому панельному дому. На всех окнах первого этажа растянулись одинаковые выпуклые чугунные решетки. Район казался знакомым, хотя я никогда здесь не был. Он был похож на все остальные в городе: одинаковые дома, домофонные двери, пластмассовые цветочные горшки на балконах и песочные детские площадки с горками в форме железных ракет.

Мы зашли в грязный, слегка пованивающий подъезд и поднялись на 4 этаж. Из квартиры, возле которой мы остановились, доносилась громкая музыка.

Справа на лестничной клетке одиноко стояло круглое зеркало – я увидел свое отражение: парень среднего роста в бежевой куртке, белой футболке и светлых высоких кроссовках. К моему удивлению, я не успел испачкать одежду и выглядел очень даже свежо. Внутренний индикатор поднялся до отметки 10/10 по шкале хорошего настроения. Я был готов знакомиться.

Деревянная дверь наконец открылась и на встречу вышла девчонка с черными волосами. Она широко улыбнулась и застыла на моем лице.

11/10

Воображаемая стрелка начала медленно подниматься.

– Я Мари. – Девушка протянула в меня свою белую руку.

Моргнул.

12/10

Моргнул дважды.

«О боже, я совсем не готов знакомиться», – подумал я про себя в панике.

– Заходите, – снова растеклась девушка в улыбке.

Я растерялся и забыл протянуть руку в ответ. Даниэль заметил мою нелепую скованность и тихо рассмеялся.

– Расслабься и не парься, – бросил он в меня и пошел в комнату, где сидели другие ребята.

Любовь

Квартира оказалась довольно уютной. Повсюду были стеклянные двери, которые удачно отражали электрический свет, равномерно рассеивая его в пространстве. В помещении пахло ванилью и черносливом, напоминая запах свежезаваренного пуэра из детства.

Чутье снова не подвело меня. Через минуту после нашего появления на кухне звонко засвистел чайник.

– Чаю? – предложила Мари, параллельно стягивая с себя кеды и прыгая на левой ноге.

– Да, спасибо, – согласился я.

Я зашел на кухню и сел на мягкую табуретку. На белом столе посредине стояла плетеная корзина с медовым хворостом. Он мне очень нравился. Бабушка часто покупала его, когда я приезжал к ней на все лето.

Мари заметила мое смущение и улыбнулась.

– Давай знакомиться… Вообще чувствуй себя как дома, – мягко произнесла девушка. Она налила чай в два прозрачных стеклянные стаканы и села рядом.

На минуту я невольно погрузился в недавние воспоминания о произошедших событиях. Мутные образы тут же стеклись вниз и образовали неприятный липкий комок в горле – я поднял стакан и запил его горячим чаем. Он имел свежий, насыщенный древесный аромат с приятным ореховым послевкусием. Как сильно, оказывается, я хотел пить.

Стало спокойно и легко. Я снова почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

– Расскажи о себе, – сказала Мари и посмотрела мне в глаза. Она сидела минуту, не моргая, видимо, в ожидании ответа.

Девушка взяла свой стакан в обе руки, выставила перед собой острые локти и подалась вперед. От горячего пара на ее лице выступил румянец, а на щеках образовались маленькие капельки пара. Ее темные большие глаза проницательно вглядывались в мои, медленно вытягивая цепочку из мыслей и слов. Она напоминала мышонка. Мне хотелось говорить.

– Я люблю этот чай, – сказал я, опустив взгляд на стол.

– И я люблю, – протяжно произнесла она.

Я положил голову себе на ладонь и закрыл глаза. Меня разморило от горячего чая, захотелось прилечь. Очнулся я через пару минут, когда начал заваливаться на левую сторону. Я уснул. Этого еще не хватало.

Мари продолжала тихонечко сидеть рядом и макать медовый хворост в свой чай.

От легкого смущения я начал оглядывать кухню. Слева от стола возле раковины стояла массивная хрустальная ваза, полностью наполненная черными семечками.

В голове начала легко вырисовываться насыщенная палитра подсолнечных лугов – вспомнился терпкий маслянистый запах свежего козинака. Я невольно закусил щеку, во рту свело скулы.

– Ты когда-нибудь гуляла в подсолнечных полях? – увлеченно спросил я.

– Нет.

Улыбка опять самовольно сползла с моего лица. Мари первая это заметила.

– …но я точно уверена, что когда-нибудь их увижу, – улыбчиво произнесла она.

Я смутился и почувствовал, что снова краснею.

– Жалко, что не в этом году, наверное, – продолжил я.

– Почему жалко? – начала Мари и откинулась на стуле назад. – Жалко только на попе у пчелки, – она посмеялась, – … зачем вообще о чем-то жалеть?

– Ну… – я попытался подобрать нужное слово, – потому что когда-то было хорошо.

– Ну ведь сегодня тоже неплохо. Да и завтра, кто знает, может быть лучший день в твоей жизни. Или моей.

– Мы этого не знаем, – произнес я, словно призывая к словесному поединку. – Как же тогда быть с чувством ностальгии? – постепенно начал проходить эффект снотворного. – Ведь многие приятные события или же любимые предметы остаются только в прошлом.

– Ты прав, невозможно изменить ход времени. На каждый день рождения я загадываю, чтобы в сутках было больше часов. Мне всегда не хватает, – посмеялась Мари и увлеченно продолжила. – Да и вообще: изменить мир сложно, а поменять себя еще труднее, но это единственное, что нам остается.

– Поменять себя?

– Да, – легко произнесла девушка, – …свой взгляд, мысли, чувства, эмоции или, например, стиль в одежде, – резко захохотала Мари и оттянула рукой свои черные пыльные лосины в цветочек.

А мне они понравились.

– Мир не подстроится под тебя, ему вообще на всех фиолетово. Всем на всех все равно, – добродушно произнесла Мари. – Никто не сделает для тебя больше, чем ты сам. Прояви смекалку, будь умнее, – подытожила девушка и положила свое маленькое лицо на ладони.

– И что тогда?

Мари прищурилась и хитро улыбнулась. Она начала оглядываться по сторонам.

– А вот что.

Девушка подняла ногу на стул, согнув ее в колене, и аккуратно двумя пальцами пододвинула мой чай влево. Свет от подвесной лампы упал точно в темную сердцевину граненого стакана, раскинув желтые прямые лучи по столу во все стороны, точно цветок свои лепестки.

– Смотри, как красиво, – произнесла она, не отводя взгляда от самодельной иллюминации.

– На ромашку похоже, – заметил я.

– Или на подсолнух.

Я зацепился взглядом за стакан и наконец разглядел. Действительно, было похоже на здоровенный бутон солнечного цветка.

Я снова почувствовал знакомый взгляд на своем лице – Мари смотрела на меня, как ребенок, в ожидании реакции на проделанный трюк.

Я взглянул на нее с восхищением. То, что она сделала – было чудом. Я бы до такого никогда не додумался.

Из-за света электрической лампы у нее за спиной, казалось, что она светится желтым контуром, как неоновая лампа или утреннее окно. Я не обращал внимания на цвет ее сферы до этого момента.

– Хочешь увидеть больше? – почти шепотом спросила она, слегка нагнувшись в мою сторону.

Я бы с удовольствием посмотрел на еще один фокус в исполнении Мари.

Одобрительно кивнул.

Она облокотилась руками на стол и быстро пододвинулась к моему лицу. От резкого движения я прикрыл глаза и почувствовал теплый поцелуй. Запахло медовым хворостом.

Она отклонилась, и я ощутил что-то твердое между губами.

– Допивай свой чай, – смущенно произнесла она и сделала большой громкий глоток.

Я повторил за ней.

***

Я стоял на балконе и наблюдал за пылью. Она медленно сыпучими крупинками перекатывалась по моим ладоням и сдувала серый пепел с моих пальцев.

На улице было тепло. Желтый свет с балкона рассеивался в разные стороны и освещал мокрые трещины асфальта. Везде по-прежнему нависал мутный смог, он окутывал дома, что стояли напротив, мягким пыльным одеялом.

В небе начали появляться крошечные жемчужные капли, постепенно заполняя все небо. Они соединялись серебряными нитями, сливаясь в сетку бесконечных электросхем. Казалось, кто-то сидит наверху и известным мне узором вышивает небесное покрывало.

– Для кого они горят… эти звезды? Их кто-то зажигает? – подумал я вслух.

Я постоял минуту. Ответы один за одним начали заполнять мою голову.

– Ведь если их зажигают…

– Значит, это кому-нибудь нужно, – тихо произнес женский голос.

Я развернулся, на пороге стояла Мари. Она взяла меня за руку.

– Значит, кто-то хочет, чтобы они были? – спросил я.

– Значит, это необходимо.

– Значит, это необходимо… – я снова поднял голову к небу, – чтобы каждое утро над крышами загоралась хоть одна звезда.

Примечания

1

Кюри́ – внесистемная единица измерения активности радионуклида. (120млн – это много!)

(обратно)

2

В переводе с разговорного русского – «говорит».

(обратно)

3

В переводе с разговорного русского – «тысяч».

(обратно)

4

В переводе с разговорного русского – «маршрутное такси» или «автобус».

(обратно)

5

В переводе с разговорного русского – «милицейские» или «полицейские».

(обратно)

6

Фрагмент из стихотворения Елены Бедретдиновой «Он убегал…в него стреляли люди».

(обратно)

7

Псевдоним английского андерграундного художника стрит-арта.

(обратно)

Оглавление

Часть 1. Весна

  Апрель

    Северное сияние

    Честное слово

    Луковое пюре

    Лысая туча

    Сырный Cheetos

    Песочное похмелье

  Май

    В голове

    Ложка для обуви

    Ребенок

    Шоколадная медаль

Часть 2. Лето

  Июнь

    Последние новости

    Каспер

    Гранатовое пиво

    Пугало

    Сколопендра

    Взрыв

    Пир на весь мир

    Незнакомое место

    Мама

    Желтые таблоиды

    Трюковой велосипед

    Чистое искусство

    В тоннель

    Пустой чемодан

    20:38

    Любовь

*** Примечания ***