Место под солнцем (СИ) [Lela Taka] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Откровенность ==========

— Мейс, почему ты такой? — спросила Никки, подперев голову рукой и облокотившись об упругий матрас, застеленный ее любимой серой простыней.

— Какой — такой? — нехотя отозвался огненный марсианин, приоткрывая один глаз и слегка поворачивая к ней голову, лежащую на закинутых назад руках.

— Закрытый, — пытливо изучала его довольное лицо девушка и, не удержавшись, провела пальцами по его мохнатой скуле и терракотовой груди, где шерсть все еще была влажной и сбивалась в короткие и замысловатые волны.

Мейс открыл второй глаз, и в глубинной синеве промелькнул опасный холодок, который Никки научилась различать еще до того, как он становился угрожающим. Но сейчас марсианин был слишком умиротворенным, чтобы реагировать на вопрос в привычной для себя манере. Поэтому он лишь хмыкнул и снова прикрыл глаза, выдыхая медленно и удовлетворенно.

— Я не дверь, чтобы меня открывать, — небрежно бросил он, и его большие мохнатые уши едва заметно дернулись, выдавая в нем то, что вопрос все-таки задел.

Никки понимала, что даже за прошедшие полгода отношений и пару месяцев их уже вполне семейной жизни в новенькой, снятой им в Чикаго квартире с большим панорамным окном в гостиной, она так и не подобралась к самой сути этого своенравного, вспыльчивого, но такого умеющего любить марсианина. Да и что такое полгода знакомства с тем, кто вообще с другой планеты? Как за такой короткий срок можно понять, где в этом высоком мохнатом существе был загадочный, покрытый шерстью марсианин, где — замотанный в арафатку деспотичный житель Йемена, а где тот, кто умудрялся за полсекунды одновременно умилять, пугать и притягивать ее одним небесным взглядом дерзких глаз?

— Ты мужчина, которого мне хочется знать еще лучше, — наконец, ответила Никки, задумчиво разглядывая его такие уже до боли знакомые черты лица.

Асимметрично вздернутые дуги бровей, белесое родимое пятно в уголке глаза, матовую бурую кожу на кончике широкого носа, чьи крылья так часто вздымались от несдержанных эмоций, тонкую линию более светлых яшмовых губ, которые умели презрительно выгибаться, доверчиво улыбаться, произносить колкие слова и до умопомрачения властно впиваться в ее тело везде, где им было угодно.

Но чаще всего ее взгляд скользил по жестким волоскам огненного загривка, что торчали из густого подшерстка и перетекали на редеющие проплешины изуродованной макушки. Туда, где всегда налитые темной кровью две вмятины были покрыты грубыми рубцами. Туда, где раньше шевелились живые и умеющие слышать и чувствовать мир антенны. Туда, где теперь не было ничего, и о чем Мейс не расскажет никогда. Никки потянулась рукой к его загривку, в сотый раз безуспешно пытаясь прикоснуться к его давним шрамам, но, как и всегда, одним резким движением марсианин перехватил ее ладонь и зажал в своей.

— Чего еще тебе не хватает, я-азизи*?

В его голосе не слышалось ни угрозы, ни раздражения, лишь яркая нотка досады. И ведь он был прав, с упреком задавая этот вопрос. Рядом с Мейсом сложно было отыскать то, чего могло не хватать. Даже при всем своем несдержанном и несговорчивом характере, который усугублялся долгими годами балансирования между врагами и нежеланием хладнокровно убивать, он всегда умудрялся относиться к ней бережно и заботливо. Даже когда мог рявкнуть, сочтя, что какой-то ее поступок или слово выводит ее за рамки ее же собственной безопасности в этом мире.

Не привыкшая к мыслям о том, что ей в принципе может хоть что-то угрожать в мегаполисе, кроме шальной машины или перебравшего с наркотой типа из подворотни, Никки каждый раз воспринимала такую реакцию Мейса совсем не так, как он от нее ждал. Или смеялась его мнительности, или возмущалась чрезмерному давлению. Но со временем, под воздействием уже остывшего, пропитанного не недовольством, а неодобрением, синего взгляда начала переосмысливать все его порой резкие и скупые слова. И поняла, что марсианин во многом был прав. В том, что мир был куда шире представлений, составлявших пазл ее чикагской жизни. И не только шире, но, порой, опаснее.

— Всего хватает, Мейс, — спокойно ответила Никки, позволяя ему положить свою зажатую в руке ладонь ему на грудь. — Только хочу, чтобы ты чувствовал себя спокойнее рядом со мной. А не готовым отбивать атаки. Мы дома, а не в окопах.

Огненный марсианин криво усмехнулся и выпустил ее руку, по-свойски огладив подушечкой большого пальца ее гладкую кожу на запястье, что делал часто, даже не осознавая этого.

— Быть спокойным не значит болтать о себе, как безмозглая девица, — фыркнул он и одним решительным движением перекатился на нее со спины, придавливая всем телом к еще не остывшей постели и проводя жесткой ладонью по ее перепутанным каштановым волосам. — Благодари своих богов, что ты родилась в этом краю, а не в Аравии, и что я никогда не спокоен рядом с тобой.

— Я говорила не об этом, — с улыбкой выдохнула Никки, ощущая его горячее дыхание на своей щеке и всю тяжесть инопланетного тела, лишившего ее способности шевелиться.

— Ты говорила лишнее, я-азизи, — пробормотал Мейс, бесцеремонно прикусывая белоснежными зубами край ее уха, в этот раз почти неощутимо. — И если тебе так сильно нужно что-то обязательно открыть, поищи в своей тумбочке. А я в душ. Свари мне гахву**.

И столь же стремительно он отпустил ее, поднявшись с постели и удалившись в ванную, стягивая на ходу со спинки стула домашний легкий тавб***. Никки, проводив его взглядом и не удержавшись от очередной довольной улыбки, блаженно потянулась, все еще ощущая в своем теле отголоски яркого удовольствия, и с любопытством переместилась к краю кровати, чтобы выдвинуть ящик тумбочки. Ничего особенного, куча привычной мелочевки косметического рода, которая перекочевала сюда, да так и была не разобрана. Опять ее разыграл что ли? Или намекнул, что пора проводить ревизию барахла?

И она уже хотела было поспешить на кухню, чтобы успеть сообразить утренние блинчики к его неизменному (и омерзительному, по ее мнению) напитку из кофейной кожуры, к которому он так пристрастился с времен Йемена, как внезапно взгляд ее зацепился за плоский холщовый мешочек, стянутый кожаной тесьмой. Такой предмет она точно сюда не клала. Значит, все-таки сюрприз.

Она села на кровати, откидывая на обнаженную спину мешающиеся пряди волос, и неторопливо взяла в руки оказавшийся тяжелым мешочек. Еще не веря своим предположениям, она распутала тесьму и заглянула внутрь. Тот тихий блеск, что вырвался оттуда, заставил ее невольно выдохнуть и выудить на свет совершенно невообразимый подарок, который мог преподнести лишь Мейс. Лишь тот, кто знал ее неподдельный интерес к этой теме, и кто лучше всех разбирался в том, что, по его мнению, могло однажды действительно ей пригодиться. Или даже спасти жизнь. На ее ладони лежала аккуратная, изящно изогнутая джамбия***, чья рукоятка и чехол были украшены тонкой вязью восточного рисунка, покрытого бирюзовой инкрустацией в тонких лепестках витиеватого узора. Никки завороженно вынула клинок из ножен и осторожно провела подушечкой пальца по холодной острой стали. Похоже, она больше не будет ворчать по поводу гахвы. Потому что Мейс был невероятным мужчиной!

***

Куноа, Северный край Марса, девять лет назад

— Учащиеся сородичи! С завтрашнего утра вы переходите в категорию практикующих. С чем вас и поздравляю. Просьба не забывать свои идентификаторы и учебные планшеты с пройденным материалом. Если в процессе практики у вас будет наблюдаться несоответствие квалификации, вы автоматически перечислитесь обратно в категорию учащихся до тех пор, пока материал не станет отлетать не только от ваших зубов, но и от рук. Вопросы?

В гомоне загудевших голосов Мейс нахмурился и бросил короткий взгляд на почти запихнутый в заплечную сумку планшет, где временной солнечный диск опасно приближался к часу Водолея. Он еле успеет добежать до сервисного цеха к своей вечерней смене. Бесы Плутона! Пора было обзаводиться хотя бы легким скутером, чтобы перемещаться быстрее. Но, похоже, в ближайшие лета ему это не светило. Хорошо, если заработанного хватит на жратву. Иначе он так долго не протянет. На братьев рассчитывать уже не приходилось. Растащили все, что осталось от предков, и свалили в столицу. Вот только какого-то рожна не прихватили с собой мелкую. И что ему теперь с ней делать??? Одну-то не бросишь!

Мейс вылетел первым из зала обучения, уже на ходу застегивая до самого подбородка потрепанную легкую куртку, которая этой зимой уже ни фига не грела. Хорошо, на улице приходилось бывать не много, да и то перебежками по знакомым траекториям Куноа. Тут и мерзнуть некогда, все бегом, но в последние дни с полюса пришел сухой колкий ветер, от чьих назойливых порывов хотелось рычать и ругаться. Да тупо некогда.

Рано наступившая темнота погрузила поселение в вязкий дымчатый туман, разрезаемый косыми лучами мощных уличных фонарей. Да, светлых дневных часов в последние несколько десятков дней было маловато, и солнца не видать — все затянуло опаловой мутью многослойных облаков. Солнечные батареи бесхозно пылились по всему Северному краю, зато ветряки исправно наматывали энергию с отменно продуваемых плато. Так что без света и тепла никто не останется.

Мейс поспешно свернул на примыкающую к учебной площади улицу и размашистыми шагами устремился к технологическому району, где находился цех. Престижное место для не окончивших учебу, куда немногих брали на подработку. Не видать ему такой работы, как своего мохнатого затылка, если бы не Ганитис, замолвивший за него словечко перед начальником сборного отдела и по совместительству своим родственником. Как-никак они дружили с Ганитисом с самого начала обучения. Парень, конечно, со своими жуками в башке, но в целом бывало даже весело и ненапряжно. В редкие деньки они сбегали от старших и отправлялись к большим расщелинам добывать вкусных глубинных кольчатых, которых было так приятно затолкать в карманы и потом жевать их перед сном. Ну, иногда и мелкой перепадало.

В гости друг к другу не ходили. Мейс лишь пару раз бывал у Ганитиса в его просторном двухэтажном доме нового типа в центре аллейного района, сплошь усаженного древовидными суккулентами особенного редкого вида, что встречался лишь на крайнем марсианском севере. На их уникальные свойства по какому-то там поглощению углекислого газа Мейсу было откровенно плевать, а вот втихаря обламывать по весне свежие сладковатые побеги, за что можно было схватить нехилый штраф, он любил. Но как обманывать спутниковые камеры, он давно научился. Поэтому частенько прогуливался с Ганитисом до его берлоги и шатался потом один по району в поисках чего-нибудь полезного для жизни или желудка.

К себе же Мейс не звал никого. И никогда. Это поначалу ему казалось, что семья из восьмерых братьев и одной младшей сестры это весело и здорово. Ну, до тех пор, пока предки были еще живы. А потом… Старшие еще на этапе ознакомительного обучения отправились на подработку, потому что есть хотелось абсолютно всем и хотя бы раз в день. Но не все зарабатывали честно. Поэтому всё чаще к ним стали заглядывать надзорные патрули, и всё чаще братья пропадали по нескольку дней, видимо, где-то отсиживаясь. И Мейсу приходилось вместо них отвечать на идиотские вопросы патрульных. А потом братья просто свалили в далекую столицу Алойу, и крутись как хочешь. Так что большой и опустевший родительский дом пришлось спешно продать и перебраться с мелкой в тесную квартирку на верхнем этаже общинного корпуса.

Мейс ускорил шаг. Чем ближе был цех, тем меньше на улицах попадалось мотоциклов, и все больший шум создавали проезжающие грузовые мобили, снующие от производств к складам. Куноа по праву славился своим технологичным сектором, и цех по сборке двигателей занимал в нем лишь самое несущественное место. Но Мейсу было без разницы. Работа понятна, времени на сон сносно хватало, оплата с грехом пополам покрывала их с сестрой примитивные потребности. А дальше, с практическим этапом обучения можно было и на новую ступень подняться.

Широкие стеклянные двери цеха бесшумно разъехались в стороны, и Мейс с облегчением нырнул в теплый освещенный холл, на автомате сворачивая к раздевалкам рабочих. Но внезапно дорогу ему преградил начальник сборочной группы. Засунув руки в карманы рабочего комбинезона, Керг недобро прижал пегие уши и хлестнул хвостом.

— Я что, опоздал? — с досадой пробормотал Мейс, хмурясь и пытаясь восстановить сбившееся от быстрого шага дыхание.

— Отнюдь, — холодно ответил начальник, буравя его прищуренным взглядом алых глаз. — Потому что с этого дня ты здесь больше не работаешь. Верни пропускной браслет.

— Чего? — в непонимании уставился на него Мейс, невольно озираясь по сторонам в поисках какого-то подвоха или зрителей неудачного розыгрыша. — А что я такого сделал-то?

— Ничего особенного, Мейсон, — уклончиво прошипел Керг, недобро поведя антеннами. — Но таким, как ты, не место в моем отделе.

— Таким, как я? — невольно вторил ему Мейс, все меньше понимая суть происходящего, но вставшим дыбом загривком чуя самые дурные вести. — Что ты имеешь в виду? Чем я не угодил-то?

Керг смерил его снисходительным взглядом с ног до головы и, помолчав пару долгих мгновений, ответил:

— Скажи спасибо, что эта информация попала ко мне и не вышла за пределы отдела. Потому что дойди она до руководства цеха, тебя бы вышвырнули отовсюду. А так, может, доучишься и образумишься. И мой тебе совет: обратись к психологу для неполнолетних. С этим лучше не шутить. Ты же понимаешь, где будет твое место, если…

И Керг многозначительно приподнял косматые брови и сжал свои темные невыразительные губы в узкую и непоколебимую полоску.

Мейс шумно выдохнул сквозь невольно заскрипевшие зубы, едва не прикусив край языка от того шквала эмоций, что взорвались где-то в районе желудка и хлынули обжигающей энергией в мгновенно зафонившие огнем антенны. Смысл слов все никак не достигал сознания до конца, и лишь скопившаяся во рту разъедающая горечь дала понять: он не ошибся в своих догадках. То, во что было невозможно поверить, случилось, а то, что он так тщательно скрывал ото всех, всплыло наружу. Ото всех, кроме одного единственного марсианина, которому он по дурости доверился и открылся.

Мейс впился пылающим взглядом в холодные глаза своего уже бывшего начальника и с отвращением прочел в них нотку презрения. Рука сама потянулась к запястью и с остервенением сорвала пропускной браслет. Еще мгновение, и он со всего маха швырнул его в ближайшую стену, от чего тот с сухим хрустом разлетелся на куски пластика и вшитых микросхем. К бесам работу! К бесам начальство! К бесам всю эту гребаную дружбу, если за нее нужно так дорого платить! Он развернулся и размашистыми шагами выскочил обратно на стылую улицу, где поднявшийся ледяной ветер ударил сильными порывами прямо в лицо. К чертям вселенной все на этом свете! Ничего ему не надо от этой идиотской жизни! Он и так протянет. Уйдет на восток в дикие земли, будет спокойно жить в пустынных предгорьях. Жрать кислые кактусы и спать в пещерах. И да пошли они все…

Кулак со злостью впечатался в каменный столб ограды цеха, резанув болью прямо в мозг. Куда деть мелкую? Какого фига она висела на его шее? Почему не свалила вместе со старшими в эту дурацкую столицу? Зачем она ему вообще сдалась? Пусть выкручивается, как хочет! Руки-ноги на месте, пусть валит работать. Надоело!

Но прежде чем стремительно отправиться домой и собрать свой заплечный мешок, Мейс зло обернулся к зданию цеха и прищурился. Кое-кому придется ответить за предательство! И он нырнул в тень за углом ограды. Ничего, до полуночи он вполне продержится, если застегнуться поплотнее.

Злость, обида и досада никуда не делись даже к исходу рабочей смены, которую он впервые провел не за сборкой деталей, а на ледяном ветру. Но Мейс не замечал ни окоченевших ступней, ни почти онемевших от напряжения сжатых кулаков. Лишь навостренные уши четко улавливали послышавшиеся шаги тех, кто закончил работу и расходился по домам. Антенны сами собой болезненно завибрировали под капюшоном, выискивая того, кто ему сейчас был нужен. Кажется, удача ему улыбнулась: этот кретин плелся последним, заметно поотстав от своих более старших товарищей по цеху.

Один просчитанный и почти бесшумный бросок, и Мейс в легкую припечатал к холодной стене ограды расслабленное и ничего не ожидавшее тело. Слабый вскрик, но Мейс грубо сдавил ему горло, укутанное теплым воротником куртки.

— За каким бесом ты это сделал, Гани? — прошипел огненный марсианин, с презрением вглядываясь в испуганное мохнатое лицо бывшего друга, чьи и так всегда большие болотные глаза сейчас еще сильнее округлились от испуга и нехватки кислорода в легких.

— Что… я сделал? — прохрипел Ганитис, тщетно пытаясь разжать руки Мейса или хотя бы пнуть его ногой. — Отвали от меня! Ты… сдурел?

Мейс со злостью встряхнул паренька и еще раз впечатал его в стену, выбивая из его груди болезненный стон.

— Зачем болтал обо мне Кергу? — рявкнул он в самое ухо, прижавшееся к голове. — Из-за тебя меня выгнали! Кто тебя дернул за язык?

— Мейсон, отпусти, — едва слышно просипел Ганитис, почти повиснув в его мертвой хватке. — Керг сам… спрашивал… о тебе. Благонадежен ли ты… Он знает, из какой… ты семьи.

— И поэтому ты решил просветить начальника, что я не такой, как все? Что я неправильный? — яростно воскликнул Мейс. — Слил ему то, о чем обещал молчать? Черт, Гани! Ты вообще понимаешь, что ты натворил???

Ганитис пару мгновений молчал, жадно хватая ртом воздух и с ужасом глядя на разъяренного товарища. А потом тихо пробормотал:

— Мне нужно было… повышение. А ты работаешь… лучше меня.

От произнесенных слов угрожающее рычание само сорвалось с губ, и Мейс, со всей дури швырнув Ганитиса на землю, со злостью ударил его ногой по подставленной спине.

— Мразь! — сплюнул он и решительно зашагал прочь.

Бежать вон из города. Брать с собой только теплые вещи и острые кухонные ножи. Мелкую послать в центр по распределению неполнолетних. И никому больше ничего не говорить. Никогда! А уж тем более то, что самого Мейса так волновало и пугало в последний год, — его противоестественная, необъяснимая, невозможная и постыдная физическая тяга к девичьим телам. Бракованный Мейс! Гребаная жизнь! Паршивые друзья!

Комментарий к Глава 1. Откровенность

* Я-азизи - моя дорогая, моя милая (араб.)

** - Гахва – традиционный йеменский напиток из заваренной сушеной кожуры от зерен кофе.

*** - Тавб – мужское одеяние в Йемене, похожее на халат или тунику до щиколотки, с длинным рукавом, носится с поясом.

*** - Джамбия – традиционное оружие мужчин в Йемене, кинжал с широким загнутым клинком, носится заложенным за кожаный пояс.

========== Глава 2. Призвание ==========

Никки сидела в полутемной гостиной на диване, подогнув под себя ноги, и сосредоточенно забивала в раскрытый на коленях ноут данные расходов в ресторане за месяц. Стрелка медленно, но верно продвигалась к часу ночи, и девушка все чаще потирала уставшие глаза, попивая давно остывший американо из своей любимой огромной кружки. Недавно опустившаяся на Чикаго ночная тишина заставляла ее терять нужный столбец с цифрами и ловить себя на очередной ошибке. Черт! Так не хотелось оставлять эту муторную работу на предстоящие выходные, да и Мейс задерживался из автомастерской. Все равно надо его дождаться.

Таблица была почти закончена, когда в прихожей щелкнули замки, и дверь распахнулась, впуская хозяина дома. Никки скептически глянула на часы и поджала губы. Половина второго! И так почти через день!

— Я уже собиралась идти спать, — с легким укором произнесла она, пройдя в полутемную прихожую, где горело лишь приглушенное обрамление большого зеркала. — Думала, ты вообще останешься ночевать на работе.

У двери нашелся Мейс, скинувший с себя легкую весеннюю куртку и неизменную арафатку, оставаясь в любимом черном тавбе. Он неторопливо стащил с ног кожаные ботинки и сунул мохнатые ступни в стоявшие у входа восточные шлепки. Несмотря на долгий и как всегда тяжелый день в мастерской Чарли, от марсианина веяло свежестью и чистой шерстью. Ну конечно, он никогда не забывал принять душ перед выходом с работы и щепетильно смывал с себя масло, бензин, грязь и любой химический запах, не позволяя себе появиться дома в непотребном виде. Но Никки понимала, что делал он это, в первую очередь, для себя. Ибо за все эти долгие месяцы их знакомства прекрасно знал, что девушка никогда не воротила нос от его перепачканного вида.

Тем не менее, на реплику Никки, в которой явно сквозил упрек, Мейс отреагировал вполне типично: смерил ее нечитаемым взглядом и молча удалился в ванную вымыть руки. Девушка устало вздохнула и последовала за ним, решив, что хоть когда-то нужно вывести его на диалог об этих его поздних возвращениях. Зная, что ломиться внутрь нет смысла, Никки осталась под дверью, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Никаких разборок не хотелось, просто достичь компромисса!

Мейс вышел из ванной и сразу заметил девушку. В его синих, сейчас таких уставших и темных глазах мелькнуло удивление, словно он не ожидал от нее подобной настойчивости. Он протянул к ней огненную руку и, ухватив за запястье, повел ее на кухню.

— Ужин есть? — коротко спросил он, по-свойски усаживаясь за широким обеденным столом на своем любимом месте у окна и задирая свободные рукава балахона.

— Есть, — вздохнула Никки, понимая, что за эту беседу еще придется побороться, и распахивая холодильник, чтобы достать заранее приготовленную порцию ризотто с грибами. — Ты опять не ел целый день? Мне не нравится, когда ты кушаешь так поздно.

Мейс вскинул на нее недоуменный взгляд под взметнувшимися асимметричными бровями и спокойно произнес:

— Я-азизи предлагает мне дождаться завтрака?

— Конечно, нет! — возразила Никки, ставя увесистую тарелку в микроволновку и попутно наливая ему стакан воды. — Я волнуюсь о твоем здоровье!

Мейс залпом осушил свой стакан и неосознанно провел рукой по жесткому загривку на макушке. Значит, опять беспокоят старые шрамы. Никки давно запомнила этот жест, который всегда сопровождался последующим днем мигрени, наваливающейся на марсианина из-за грубо выдранных в прошлом антенн. Еще и пришел черти когда! Хорошо, что завтра выходной у них обоих.

— Если так, — Мейс откинулся на спинку стула, — накорми меня и уволь от лишней болтовни.

— Мейсон! — не сдавалась Никки, ставя перед ним дымящуюся тарелку с аппетитно пахнущей едой и протягивая вилку. — Я серьезно!

Огненный марсианин недобро прищурился, но все же промолчал, едва заметно дернув кончиком носа, и принялся уплетать свой поздний ужин. Лишь спустя пару минут, которые Никки провела, выжидательно стоя у столешницы и скрестив руки, Мейс кивнул на место рядом с собой. Ага, значит, все же уступил.

Девушка присела на соседний стул и на мгновение засмотрелась его сильными руками, так по-домашнему выглядывавшими из рукавов тавба. Она достаточно быстро приняла его невероятную внешность и все те особенности жизни с ним, которых приходилось придерживаться, чтобы не раскрыть его нечеловеческое происхождение перед обычными людьми. Да и взрывной характер ее не сильно пугал. Она и сама вполне могла, когда надо, устроить эмоциональный ураган или капитальный разнос, которые, впрочем, всегда заканчивались его довольными усмешками и парой приятно проведенных часов везде, где можно было уединиться. Ну, или хотя бы остаться незамеченными. А вот логику его инопланетного мышления ей было все еще не постичь.

— Я тебя слушаю, — произнес, наконец, Мейс, подчищая тарелку до последней рисинки.

— Я беспокоюсь о том, что ты так допоздна задерживаешься в автомастерской, — выдала Никки основную мысль. — И совсем не отдыхаешь. Когда ты последний раз спал хотя бы восемь положенных часов? До тебя Чарли справлялась совершенно одна, а теперь вы вдвоем еле закрываетесь к полуночи. Только не говори мне, что дело в деньгах. Мы оба знаем, что нам их вполне хватило бы, даже если бы ты вовсе не работал.

Мейс, запустив руку в стоящую на столе пиалу с темным изюмом, взял себе пригоршню и, явно потешаясь, вновь откинулся на спинку стула. Его синие глаза с откровенным любопытством пробежались по слегка возмущенной Никки и перехватили ее сосредоточенный взгляд. Судя по той хитринке, что заставила его слегка прищуриться, он кайфовал. И опять не хотел слышать сути!

— Мейсон! — нахмурилась она, недовольно покачав головой. — Объясни же мне, откуда такой самоотверженный фанатизм?

Огненный марсианин закинул в рот несколько изюминок и усмехнулся.

— Я-азизи очаровательна, когда сердится, — хищно проворковал он, поедая ее свойским взглядом. — Но она многого не знает.

— Так поделись со мной! — настойчиво попросила девушка, заправляя за ухо мешающую прядь волос. — Расскажи!

Ей показалось, что по мохнатому терракотовому лицу Мейса проскользнула горечь, которую ему удалось подавить прежде, чем она стала слишком очевидна. Он протянул руку к Никки и взял ее за подбородок, медленно проводя жесткими пальцами по ее гладкой коже. А потом скользнул по скуле и высвободил из-за уха заправленную прядь, слегка растрепав ее и на удивление тепло улыбнувшись.

— Не стоит, я-азизи. Не все нужно ворошить. Ты должна знать лишь одно: сейчас я могу делать то, чего был лишен долгие годы. И я хочу это делать. Не ради денег, ты права. А ради того… чтобы освободиться от прошлого. И если ты действительно беспокоишься обо мне, не забывай добавлять в свой ризотто этот чертов тмин! Поздней ночью после рабочего дня я хочу есть мой ужин именно так. И никогда не считай часы моего сна. Потому что сейчас мы спать точно не будем.

И рывком потянул девушку себе на колени, обхватывая ее жадно и настойчиво и пробираясь ладонями под ее домашнюю футболку. Никки расслабленно улыбнулась и позволила стянуть ее с себя под его довольный тихий рык. Пожалуй, и правда, к черту весь этот сон! Завтра выходной! И если Мейсу так важна его работа, значит, он ее заслужил.

***

Западный фронт, 64-я база сопротивления, Марс, пять лет назад

— Мейс, ты закончил?

Хриплый голос начальника ремонтного отдела Чаро как всегда прогремел за спиной в самый неподходящий момент. И так-то шум в ангаре стоял знатный, хоть наушники надевай, да только не положено. Сосредоточиться не получалось. А тут еще как назло электроды подходили к концу, а дырища в кузове военного мобиля еще была будь здоров. Черт! Ну сам что ли не видит, что не закончил? Зачем дергает?

Мейс устало сорвал с лица защитную сварочную маску, инстинктивно щурясь от света электрических ламп большой военной мастерской после полутьмы, в которой он проработал последние… Кажется, с рассвета. Ногой вырубая кнопку трансформатора, он разогнулся, пытаясь восстановить эластичность затекших мышц, и повернулся к Чаро. Спорить с ним не хотелось. Тот не спал уже двое суток, руководя экстренными работами по восстановлению техники, которую пригоняли к базе нескончаемой вереницей. Что у них там, на передовой, очередная мясорубка?

— Я не доделал еще, — кивнул на кузов Мейс, отвечая на вопрос начальника, стоявшего перед ним в перепачканном и изодранном рабочем комбезе и сверявшегося с планшетом, куда сыпались задачи на весь ангар.

— Вижу, — с досадой произнес Чаро, бросив короткий взгляд на залатанный мобиль. — Делай стандартный перерыв и дуй в соседний отсек. Ты мне там нужен для более срочных дел.

И начальник, не дожидаясь кивка, решительно шагнул в сторону другой группы ремонтников, отмечая в планшете очередную сводку работ.

Мейс бросил на каменный пыльный пол сварочные рукавицы и устало вышел на улицу. Он и забыл, что стояло начало климатической зимы, и холодный пустынный ветер в отдаленном северо-западном тылу пронизывал до костей. Но сейчас он даже был ему рад. Взмокшая от долгих часов работы под маской шерсть на лице моментально покрылась инеем, колко стягивая кожу и посылая по телу рой бодрящих мурашек. Мейс достал из кармана рабочей куртки флягу с водой и опрокинул ее в рот. Еды уже давно не доставало, основные запасы уходили бойцам на фронт, но хвала провидению, жидкости на этой рушащейся планете было хоть отбавляй, знай только насос качай исправно. Но, возможно, плутаркианцы скоро доберутся и до ее недр. И вот тогда всем настанет окончательный швах.

Прошло уже одно полное лето, как началась эта чертова война. Но как знать, где был бы теперь Мейс, если бы патрули не нашли его тогда в далеких восточных пещерах — полуголодного, изодранного, злого и не общавшегося со своими сородичами уже целый марсианский год. Вероятно, он так и остался бы скитаться в пустынных и брошенных краях, перебиваясь дикими суккулентами и водой из придорожных колонок, к которым выходил раз в пару дней пополнить свой баллон. И, скорее всего, рано или поздно сдох бы от нехватки пищи или от холода, зимними ночами не дававшего спать и заставлявшего час за часом искать что-нибудь, что можно было бы разжечь и согреться.

О том, что ближе к экватору развернулись боевые действия, Мейс узнал лишь, когда его привезли на недавно открытую военную базу близ Куноа и поставили на учет. Говорить с ним сразу не стали, дав пару часов на то, чтобы отмыться, согреться и нормально поесть, прежде чем выспросить, что неполнолетний юнец делал один в диких краях так долго. Но Мейсу было нечего рассказывать. Горький урок он усвоил так хорошо, что не поддался бы на откровенность даже под пытками. И ему ничего не оставалось, как подтвердить неоспоримые факты: бросил учебу, бросил сестру, свалил скитаться.

Мейс честно ожидал, что его без дальнейших разговоров запихнут в первый же военный мобиль и отправят на передовую как расходного солдатика, ценности которому было меньше, чем у дохлого жесткокрылого. Но начальник базы на удивление тщательно изучил его учебный файл и долго с прищуром смотрел на рабочие записи из цеха. А потом смерил Мейса пристальным взглядом алых глаз и спросил:

— Хочешь второй шанс, малец?

И после его неуверенного кивка отправил юного марсианина подмастерьем в ремонтный автоотряд техпомощи, который развернули почти сразу после первых нападений плутаркианцев.

Мейс вдохнул полной грудью стылый воздух, пропитанный выхлопами, гарью, химией, но все равно более чистый, чем там, внутри ангаров, где работа кипела в несколько смен без перерывов. В последнее время начальник Чаро все чаще прислушивался к мнению Мейса и поручал ему поставить на колеса особенно искореженные машины и мотоциклы, не контролируя каждый его шаг и решение. Огненному марсианину до сих пор было странно, что после всего, что он наворотил, его вообще куда-то взяли, доучили и доверили сложную работу. О том, из-за чего ему пришлось бежать из Куноа, Мейс предпочитал вообще не вспоминать и не задумываться. Тем более, что за прошедшие два марсианских лета женщин он не видел даже издалека. Да и бес с ними!

— Эй, это ты Мейсон? — окликнул его кто-то на мотоцикле со стороны подъездной дороги.

— Ну я, — нехотя ответил тот, пристально разглядывая невзрачного марсианина в потрепанном экипе и глухом темном шлеме, хотя планету уже давно окутывала зимняя ночь, и было ни черта не видать — фонари горели лишь внутри ангаров.

— Тебе просили передать, — коротко ответил незнакомец и протянул ему какой-то небольшой предмет. — Вся информация внутри. Это личное.

Мейс подошел ближе и с недоверием взял из его рук обычный смартфон и вопросительно уставился на мужчину, но тот не собирался что-либо объяснять и, круто развернувшись, умчал прочь от базы, поднимая за собой столбы кирпичной пыли. Что за странные передачки? Марсианин осмотрелся по сторонам и, больше не найдя ничего подозрительного, отошел подальше от шума работающей техники и присел на холодный валун.

Экран засветился, и на нем прямо по центру обнаружился видео файл с названием «Тебе, Мейсон». Это что, игры теперь такие? Вместо простых сообщений присылают гонца с телефоном и фильмом? Там, на фронте, совсем что ли все сдурели? Мейс сплюнул и запустил файл. Но то, что он увидел, заставило его вмиг похолодеть и моментально потерять всякую связь с реальностью.

Он увидел ее. Ниоби. Мелкую. Уже давно не мелкую, а вполне юную девушку, отпустившую длинные огненные косы, что так контрастировали с ее серебристой шерстью. Его сестру, которую он бросил и с началом войны так и не повидал. Ту, которой он лишь однажды передал из тыла сообщение, когда подошла его очередь связываться с родными по выделенным для этого каналам центрального штаба северного фронта. Жив-здоров, был идиотом. Нечего сестре знать лишнего. От нее он тогда получил не менее краткий ответ: «Ты и сейчас идиот. Но у меня все хорошо». Ничего иного он от нее и не ожидал после всего, что случилось в его жизни. Но все то время, что Мейс, не поднимая головы, на износ пахал в ремонтных ангарах, он знал, что сестра находится в относительной безопасности. Хоть Куноа и был стерт с лица Марса, его жители надежно были спрятаны в горных укрытиях.

Знал до вот этого самого момента, пока не включил видео.

Зрачки невольно расширились, затапливая синие радужки, а в антенны хлынула стылая кровь, болезненно проталкиваясь по заледеневшим венам. Какого дьявола вселенной происходит???

В коротком и перевернувшем весь мир ролике Ниоби он увидел за прочной решеткой тесной каморки, где та едва могла бы лечь в полный рост на голый гладкий пол, отливающий инопланетной сталью. Она была истощена, неоднократно избита и с трудом смотрела в камеру своими дерзкими сапфировыми глазами под грубые окрики тюремщика. Уродливое лицо какого-то жирдяя с заостренными серыми зубами и плутаркианским разрезом крошечных глаз самодовольно сообщило ему, что отныне жизнь его сестры зависит от его выбора. Точнее, выбора уже ни хрена не было.

«Мой юный друг! Надеюсь, ты уже понял, что твоя дражайшая сестренка, которую ты видишь у меня за спиной, находится в данный момент у меня в гостях на Плутарке. Условия здесь отличные, никто не жалуется. Но срок ее пребывания тут крайне ограничен. За кров и крышу придется платить, в данном случае тебе, Мейсон! Если ты хочешь, чтобы части ее тела всегда оставались в полном наборе и сохранности, а пища и вода поступали в ее камеру систематично и хотя бы раз в пару дней, в твоих интересах сделать все быстро и без лишних проволочек. В противном случае красавица Ниоби будет пущена на биологические опыты, а ты займешь ее место, потому что как тебя достать, я знаю лучше, чем ты можешь вообразить. Следуй инструкциям и не задерживайся в своем ангаре. Тебя ждет великое задание в рядах славного спецподразделения Борцов за свободу под началом опытнейшего командира Тротла. Уверен, тебе там очень понравится! И если ты справишься и сделаешь все в точности по моим указаниям, уже на следующий день я верну тебе сестру. А если нет, я умею сделать жизнь живых адским кошмаром, где смерть — великий дар освобождения, который еще нужно заслужить. И запомни: нет никого более хитрого и гениального, чем великий Лоуренс Лимбургер!»

Сердце бешено колотилось о грудную клетку, грозя разогреть кровь до точки кипения. Мейс не был уверен, что смолчал, и, вероятно, не грохочи ремонтный ангар сотней инструментов и моторов, территория базы наверняка сотряслась бы от его исступленного рыка, что вырвался из глотки, раздирая связки до хрипоты. Глаза едва смогли пробежать по списку инструкций, от которых и так налитые кровью антенны почернели до режущего зуда. Потому что то, что требовал от него враг в обмен на жизнь сестры, перечеркивало его собственную жизнь раз и навсегда. Для остальных и для него самого.

С началом его службы на базе сопротивления ему дали второй шанс — исправить юношеский побег, вновь начать учиться тому, к чему его так тянуло, оправдать доверие к себе качественной и самоотверженной работой. И до этого момента он неплохо справлялся. Теперь же ему предстояло уничтожить все, абсолютно все своими собственными руками. Пойти против сородичей, против планеты, против здравого смысла. Лишить себя всякого будущего, любой надежды, стать гнусным и расчетливым предателем, ведущим на гибель своих же собратьев в угоду ненавистному врагу. Ради одной единственной жизни в сапфировых глазах, обрамленных серебристой шерстью на лице. Ради гребаной мелкой, которую погубить своим отказом он был не в силах. Что же ты не сдохла раньше, Ниоби? Почему же твоя жизнь стоит целого Марса? Да будь она проклята!!!

И вражеский смартфон, прожигающий ладонь адским пламенем, яростно полетел в ближайшие скалы, о которые разбился под протяжный, раздирающий вой, что унесся в беззвездное зимнее небо, бесстрастно взиравшее на неприметного марсианина в изодранной рабочей куртке, упавшего на колени прямо в пропитанную гарью пыль.

========== Глава 3. Боль ==========

Никки поудобнее перехватила объемный бумажный пакет с умопомрачительно пахнущими ванильными пончиками и торопливо отперла входную дверь. Этим воскресным утром она решила ничего не готовить и купить любимых чикагских пончиков, политых белой глазурью, которые время от времени могла себе позволить без ущерба для фигуры. Но вовсе не желание побаловаться калорийными сладостями выгнало ее сегодня из теплой постели и уж тем более не моросящий весенний дождь, пропитавший воздух особенно явственной влагой с Мичигана и обещающий унылый прохладный день под размытым серым небом. А то, что Мейс тоже любил эти пончики.

Стоило ей проснуться, как она поняла, что марсианина накрыла его изводящая мигрень. Всегда спящий раскинувшись на половину кровати, в этот раз Мейс свернулся клубком и натянул одеяло до самой макушки. Она с сожалением оглядела выглядывавшие пряди жесткого огненного загривка и подавила в себе желание прикоснуться к его голове. Лучше выскользнуть из постели по-тихому, чтобы не потревожить, и принести ему приятный завтрак. Боль не утихнет, что ни делай, но хотя бы ей удастся быть полезной и немного порадовать.

Никки осторожно закрыла за собой входную дверь и прислушалась. В квартире стояла все та же сонная тишина, и в распахнутой спальне витал полумрак от так и не раздвинутых штор. Неужели все еще не вставал? Девушка поспешно сбросила с себя плащик и промокшие кроссовки и прошла к Мейсу. Тот действительно обнаружился в кровати лежащим на животе и обхватившим голову обеими широкими ладонями. Уткнувшегося в подушку лица было почти не видно, но ясно, что он уже не спал.

Девушка присела рядом с ним и тепло провела рукой по его мохнатым плечам и спине, привычно ощущая под пальцами жесткие короткие шерстинки его терракотовой шкуры. Но мышцы под ней были слишком напряжены для того, кто должен был недавно проснуться. Сколько он вообще проспал на самом деле за эту ночь? Никки вздохнула и, склонившись, коснулась губами внутренней стороны его большого уха, сейчас нездорово опущенного и подрагивающего.

— Я заварю тебе мелиссовый чай и принесу пару пончиков.

И она уже хотела было подняться с постели, но его рука отлепилась от головы и перехватила ее запястье, останавливая и заставляя придвинуться ближе.

— Я-азизи, ты же помнишь, почему я оказался на Земле? — внезапно серьезно спросил Мейс чуть приглушенным подушкой голосом, так и не поднимая лица.

— Да, Мейсон, помню, — Никки сделала глубокий вдох, понимая, что этим утром его беспокоила не только сильная мигрень, но еще и тот внутренний яд прошлого, что иногда прорывался через спокойную и размеренную жизнь в Чикаго. — Тебя изгнали с Марса за давнее предательство в войне с Плутарком, в котором враг шантажировал тебя жизнью сестры. И не применили к тебе высшую меру наказания, потому что во второй войне ты помог спасти свою планету. Ну, и Ниоби, к счастью, цела и здорова. Хоть ты об этом и узнал лишь полгода назад. Сколько еще раз мне придется отвечать этот урок по истории у твоей доски?

Ладонь Мейса невольно сжалась сильнее, и он перекатился на бок, открывая сейчас такие болезненные и прищуренные синие глаза, чтобы пристально посмотреть на Никки.

— Сколько понадобится, чтобы не забывала, — тихо и настойчиво произнес огненный марсианин, и крылья его темного носа едва заметно вздернулись. — Я предавал и убивал. Помни об этом всегда.

Никки более чем хорошо это помнила. Собирая по крохам оброненных скупых фраз всю его непростую жизнь до их встречи в автомастерской. Она никогда не спрашивала о Мейсе ни у Мадлин, ни у Чарли, ни у остальных марсиан, хотя каждый из них прекрасно знал всю его подноготную. Не спрашивала, потому что несмотря ни на что уважала Мейса и считала, что именно он сам должен ей открыться и поведать о самом трудном и тяжком, что, возможно, будет непросто принять и осознать. Ведь она его узнала уже другим. Уже тем Мейсом, который прошел и через непоправимые ошибки, и через чудовищную расплату, и через свою слабость, и через искупление. Она искренне влюбилась в того Мейса, который научился признавать окружающий его мир, больше не желавший его уничтожить. Научился изредка верить, не ожидая каждую секунду удара в спину. В того, кто все еще был уязвим, но доверился провидению и пытался оправдать свое незаслуженное место под мирным солнцем.

— Я знаю тебя другим, — уверенно ответила Никки и, приблизившись, коснулась егосжатых губ теплым поцелуем. — Надеюсь, и ты об этом не забудешь.

Мейс сделал шумный вдох, и уголки его глаз еще больше сощурились, выдавая в нем особенно яркий всполох сомнений, колебаний, метаний. Он невольно хмурился и явно злился, раздраженный и своей мигренью, и теми мыслями, что метались по его воспаленному сознанию. Он злился на себя и на то, что никак не мог переступить.

Наконец, одним решительным движением он потянул все еще зажатую ладонь Никки на себя и насильно приложил ее к своей макушке. Туда, где девушка впервые ощутила под рукой колючую проплешину и неестественные, бугристые вмятины на месте марсианских антенн. Она почти ахнула от неожиданности и, не веря в происходящее, осторожно прижала ладонь к горячим шрамам. Мейс сцепил зубы и зажмурился, с силой изгоняя из себя то, что воспитывал и взращивал в себе годами: никогда и никому не открываться. Никки всем естеством чувствовала эту непростую внутреннюю борьбу и боялась его спугнуть.

Пальцы медленно и бережно прошлись по невырастающему ежику, неровной кромке округлых отверстий в черепе под горящей кожей, по обожженной и пылающей поверхности уродливо затянувшихся ран. Из груди Мейса вырвалось несдержанное и предупреждающее ворчание, но Никки обхватила ладонью его макушку и нежно ее огладила, пытаясь передать свое тепло и унять его боль легким массажем. Она прекрасно понимала, насколько важным и ценным для них двоих был этот момент его мимолетной искренности.

Но вот Мейс тряхнул головой и вынырнул из-под ее руки, с усилием поднимаясь с постели и сбрасывая со своего обнаженного тела край одеяла. Никки осталась сидеть, наблюдая за тем, как марсианин прошел к окну и распахнул темные шторы, впуская в спальню серый рассеянный свет дождливого полудня. Он вдохнул полной грудью свежий воздух из приоткрытой створки и медленно оглядел представший перед ним никогда не стихающий Чикаго.

— Что я-азизи хочет сегодня делать? — решительно произнес он, не оборачиваясь. — Я готов.

Никки с сожалением и теплотой вздохнула. Мейс явно храбрился после почти бессонной ночи от раскалывающейся головы и хотел поскорее сгладить мгновение своей слабости и открытости, все еще не до конца поняв, насколько был готов довериться. Поэтому девушка неторопливо поднялась и подошла к нему, становясь рядом и глядя туда, куда был устремлен взгляд синих глаз.

— Побудем сегодня дома? — тихо предложила она. — Мы так и не начали смотреть тот сериал, что нам посоветовали ребята. Поваляемся на диване. А на ужин закажем чего-нибудь из ресторана. Сегодня мне совершенно лень готовить.

Мейс облегченно выдохнул, благодарный за то, что Никки ничего не стала спрашивать или говорить о его внезапном искреннем порыве и поняла, что и он сам сегодня вряд ли хотел ступать за порог их квартиры. Легкая улыбка изогнула его морковные тонкие губы, и он скосил взгляд в сторону девушки.

— Ну, и где обещанные пончики?

Никки тоже улыбнулась и протянула ему домашний тонкий тавб.

— Через пять минут все будет, жду деспотичного мужчину на кухне!

***

Пустынные территории мухафазы Эль-Джауф, Йемен, четыре с половиной года назад

Боль. Невыносимая боль. До отупения, до скрипа зубов, до желания кататься угрем по жаркой земле. Пронзающая изогнутыми иглами, что ввинчивались в голову медленно крутящимися бурами и достигали пяток, проходя по каждому чертову нервному окончанию. Мыслей не было, мозг отказывался складывать слова или образы, все захлопнулось до одного единственного ощущения непрекращающейся боли, от которой хотелось сдохнуть. Удавить себя своими же руками, перекрыть кислород. У него хватило бы сил на это освобождение, но тело не слушалось.

Глаза больше не видели, уши не слышали, нос не чуял запахов, он извивался в полном вакууме, отрезанный от всего мира, словно его больше не существовало, и ощущал то единственное, что ему оставили. Физическую боль. Организм был до отказа накачан сильнейшими препаратами, которые удерживали его никчемный, не нужный ему самому дух в не принадлежащем ему больше теле. И если бы не они, сердце давно бы лопнуло, принеся ему только облегчение и смирение. Но он ничего не мог поделать. Только корчиться на горячей сухой земле и ждать, что победит: инъекции или боль.

Он горел в аду так долго, что забыл свое имя. Забыл кто он, откуда, почему вообще так мучилось его тело. Час за часом, вечность за вечностью в голове отключались воспоминания, ассоциации, понимание. И когда на краю сознания забрезжила надежда на то, что еще чуть-чуть, и свет, наконец, померкнет навсегда, постепенно боль стала отступать. Сперва она вытекла из конечностей, потом из позвоночника и напоследок схлопнулась до терпимо плещущего дискомфорта внутри головы.

Он ощутил неловкое сокращение мышц в одеревеневших кистях рук, почувствовал, как поджались к груди колени и дернулся хвост, распознал под головой жесткую колкую поверхность. Он услышал шуршание ветра и песков, почуял незнакомый воздух, пропитанный тяжелой, давящей на легкие влагой, провел кончиком опухшего языка по иссушенному нёбу и приоткрыл глаза. Болезненная муть во взгляде не давала разглядеть очертания окружающих предметов, но, кажется, это была бесцветно-бурая равнина с редкими пучками зелени, залитая нестерпимо ярким светом большого белого солнца. Он переместил взгляд вверх и бездумно уставился на насыщенно голубое небо, простиравшееся над ним до бескрайних далей. Он не узнавал это место. Он не знал этого мира. Он больше ничего не слышал и не чувствовал. Он не мог считать энергию. Он оглох. Он ослеп. Он ощущал себя в стерильном вакууме.

Назойливо пульсирующая боль в голове заставила напрячь сознание и выволочь на поверхность неоспоримый факт. Он больше не был марсианином. Он стал никем. О том, как и чем ему выдирали из головы антенны, мозг услужливо стер информацию. Потому что не было никакого смысла крутить на повторе эту непоправимую сцену. Он лишился самого важного органа чувств своей расы и теперь превратился в никчемную биомассу. Кто ты вообще?

Ты тот, кто однажды, испугавшись своей неправильной, низменной природы, попытался сбежать ото всех. Тот, кому разрешили вернуться, не спрашивая ни о чем. Тот, кому доверили важный винтик в цепочке противостояния врагу. Ты тот, кто все понимал и отплатил предательством, испугавшись за жизнь последнего родного существа и сочтя, что помогать такому, как ты, никто и никогда не станет. Развернулся к сородичам спиной и планомерно, много десятков дней шел к тому, чтобы воплотить придуманный врагом план. Тот, кто каждое утро смотрел в уже полуслепые глаза выжившего и не сдавшегося после плена храброго командира Тротла, видел там растущее доверие и гордость за твою самоотверженную службу в отряде под его началом и хладнокровно давил внутри себя любое возникающее чувство: сожаление, злость, отчаяние, зависть, безысходность и надежду. Потому что считал, что выхода не было.

Кто же ты? Ты тот, чья рука не дрогнула, когда ты впервые убил своего, забрав успевшую пропитаться теплой вязкой кровью депешу из нагрудного кармана. Ты тот, чей голос не подвел, пока ты зачитывал хмурящемуся и сосредоточенному командиру неверные координаты. Тот, чьи ноги уверенно несли тебя к месту схрона, пока тысячи твоих сородичей, не защищенных солдатами, один за другим падали, подкошенные транквилизаторами, и пока их до последнего не погрузили в недра плутаркианского челнока, чтобы переправить на вражескую планету на опыты. Тот, кого точно так же отволокли на Плутарк, привели на встречу с ненавистным жирдяем и бросили к твоим ногам серебристый хвост сестры с уже засохшей кровью. Тот, кто еще не верил, не понимал, что же сделал не так, пожертвовав всем.

Он предал своих. А враг наградил его смертью сестры и приказал отвести в лабораторию, где лишил его последнего — самого себя.

Так кто же ты, черт тебя подери???

Ты то, чем ты стал.

Мейс перекатился на спину и закрыл глаза. Теперь, когда в крови не осталось насильно поддерживающих организм препаратов, сдохнуть будет проще. Тело сильно ослабло, от жажды и палящего солнца сознание то и дело проваливалось в забытье. Жить он больше не хотел. Надо было только дождаться освобождения и поставить точку на этой неудавшейся и не заслужившей никакого прощения жизни.

В следующий раз, когда его мозг очнулся от мутного марева, сквозь сомкнутые веки солнечный свет больше не бил. До ушей долетели какие-то новые звуки, разорвавшие абсолютную тишину, и ему на миг показалось, что где-то совсем рядом зазвучал неразборчивый шепот. Что-то невероятно холодное и неприятное прикоснулось к его лбу, шее, рукам, заставив его хрипло выдохнуть. Похоже, он начал бредить, ибо услышал женский испуганный голос, пробормотавший какую-то нелепицу. Еще мгновение, и на его пересохшие губы потекла ледяная вода.

У него не было сил даже думать о том, что происходит. Горло рефлекторно сжалось, проглатывая желанную влагу против его воли. Еще и еще. И снова небытие. Тело невесомо поплыло в каком-то неизвестном направлении, и судя по болезненно прилившей к голове крови он больше не лежал в горизонтальном положении. Бессильный хрип вырвался из его груди. Оставьте, дайте сдохнуть, не мешайте тому, чего он желал больше всего на свете!

Но спасительная агония постепенно отступила. И к исходу третьего дня Мейс смог разлепить воспаленные глаза и отчетливо осознать, что все еще был жив и находился в полутемном помещении с небольшим, перекрытым какой-то завесой окном, земляным полом и распахнутым входом, через который просачивался вязкий вечерний воздух. Он повернул голову и понял, что лежал на тонкой циновке, укрытый какой-то пестрой тканью. Было невыносимо душно и жарко, и в иссушенный нос ударил запах собственной мокрой шерсти. Из одежды на себе он обнаружил лишь военные марсианские штаны.

Мейс попытался подняться, но ослабевшее тело почти не слушалось, и он смог лишь перевалиться на бок и протянуть руку к голове, где все еще клубилась зудящая волнообразная боль. К полному удивлению он обнаружил ее перемотанной тонкими и грубыми бинтами. Он уже хотел было сорвать с себя покрывало, как внезапно послышались легкие шаги, и какая-то почти бесформенная черная тень скользнула внутрь помещения, заставив его невольно отпрянуть и предупреждающе зарычать. Тень вскрикнула, и он отчетливо различил девичий голос, который залепетал что-то торопливое и совершенно непонятное.

Настойчивый призыв, и в проем шагнул мужчина, в руках которого была зажата трепещущая свеча, озарившая и помещение, и лицо инопланетянина. То, что таких существ Мейс никогда не видел ни на Марсе, ни на Плутарке, было совершенно очевидно. Гладкая бронзовая кожа, черная длинная шерсть на голове и вокруг рта, крошечные невзрачные уши, костлявое телосложение и низкий по сравнению с марсианами рост. На нем болталась какая-то светлая рубаха, а вокруг бедер был обернут длинный кусок цветастой ткани, почти до щиколотки скрывавший босые полулысые ноги. Та, что говорила женским голосом, при свете свечи оказалась полностью скрытой черным одеянием, словно ее замотали в сотню слоев, оставив лишь щелку для глаз.

Мужчина нахмурился и что-то спросил у Мейса. А потом снова. И судя по звучанию это было два разных языка. Но хоть убейте, ни один из них не был знаком марсианину. Поэтому он отрицательно покачал головой, надеясь на то, что на этой планете сей жест означал «нет». Тогда мужчина что-то сказал замотанной в черное девушке, и та поспешила в дальний угол, откуда извлекла дымящуюся пиалу с какой-то наваристой жидкостью. Шурша странным и громоздким одеянием, она осторожно приблизилась к Мейсу и опустилась на пол рядом с ним.

Все еще ожидая подвоха, он ощерился и отпрянул, но нос щекотнул живительный запах чего-то съедобного, который поднимался вместе с едва заметными струйками белого пара и растекался по помещению. О, бесы вселенной! Они что, предлагают ему поесть? Они притащили его сюда, перевязали, поили водой и ухаживали, а теперь собираются накормить??? Мейс в отчаянии завыл, ничуть не стесняясь присутствия рядом с собой чужаков с неизвестной планеты. Если бы только в его руках сейчас было хоть немного силы, он бы отшвырнул эту чертову пиалу к соседней стене и выхватил из-за пояса мужчины его кривой нож, чтобы вспороть им свои вены или перерезать себе горло. Зачем??? Зачем вы не дали сдохнуть, когда конец был так близок и желанен???

И он собрал остатки своих сил, чтобы хотя бы послать их всех к чертям, но злой взгляд уперся в узкую прорезь между черными слоями. Туда, где он различил два обеспокоенных, почти испуганных гагатовых глаза, обведенных таким же темным контуром. Они моргнули и наполнились незаслуженной соленой влагой.

========== Глава 4. Уверенность ==========

— И все-таки мне очень интересно, почему мы приехали именно сюда? — с любопытством спросила Никки, вылезая из своего небольшого джипа вслед за Мейсом, который поплотнее надвинул на глаза арафатку.

Парковки здесь не было, и она оставила машину прямо на обочине грунтовки, шедшей через разрозненный лес, перемежающийся рваными полянами. Сюда почти не долетал шум с 95-й Уэст стрит, да и шуметь было особо нечему: Чикаго-Ридж почти не шевелился в своей деревенской неспешности, несмотря на полдень понедельника. Как приятно, когда на него выпадает совместный выходной!

— Я-азизи очень нетерпелива, — усмехнулся Мейс, пристально оглядывая окрестности и убеждаясь, что вокруг не ходили праздные люди. — Мы здесь ради важного дела.

И, не заморачиваясь натягиванием на мохнатые ладони тонких перчаток, которые всегда использовал вне дома, чтобы скрыть терракотовую шерсть, подал ей знак следовать за ним в глубь зеленых насаждений. Никки заинтриговано хмыкнула и зашагала по сочной молодой траве, которая особенно стремительно потянулась к яркому весеннему солнцу в последнюю неделю. Дни становились все теплее, и, если так пойдет и дальше, можно будет, наконец, махнуть на пикник. Вроде как Чарли звала всех в Мерифилд на берегу Мичигана, где всегда было уединенно и спокойно, и особенно поздними вечерами марсианам удавалось побыть на пляже не скрываясь.

В общую компанию их приняли далеко не сразу. Ее давняя подруга и коллега по кафе «На Марсе» Мадлин относилась к Мейсу, кажется, теплее остальных, всегда задавая ему пару вопросов при встрече и передавая для него свои восточные вкусняшки из новинок меню. Да и Чарли, с которой огненный марсианин работал в автомастерской бок о бок вот уже полгода, воспринимала его, скорее, как ловкого и опытного товарища по ремонтному делу, чем того, чье прошлое было самым незавидным и противоречивым. А вот его сородичи первое время присматривались и вели себя весьма осторожно.

И лишь недавно Никки увидела, как Винни сам подошел к Мейсу в его обеденный перерыв, спустившись в мастерскую из дома, и рассказывал ему о какой-то технической приблуде на новой модели «сузуки», которую тестировал недавно. А ненадолго заскочивший в Чикаго братик Тротла — Теллур, который частенько появлялся на Земле в свете их общей с братом работы, нашел Мейса через Никки и спросил его, не хочет ли тот передать с ним что-нибудь для Ниоби на Марс. Мейс тогда, помнится, удивленно напрягся, впервые получив возможность сделать хоть что-то для своей вновь обретенной сестры, и к отъезду Теллура все же собрал какой-то сверток, куда Никки заглядывать не разрешил. Но судя по его мягкости, там были вещи для младенцев. Как-никак племянников ждали уже через пять месяцев.

А вот Тротл не раз заезжал к ним в гости один или с Мадлин и подолгу о чем-то беседовал с Мейсом на марсианском, пока девушки хлопотали на кухне, тем самым давая тому возможность не афишировать те темы, которые, скорее всего, затрагивали его прошлое. Его Мейс сторонился всеми способами, словно все то, что случилось с ним до Чикаго, было в абсолютно другой жизни, которую он не забывал ни на миг, но куда других не впускал. Лишь Тротл знал о нем всё после единственного и вынужденного ментального контакта еще там, на Марсе. И когда он смотрел на огненного марсианина, в его графитовых глазах уже не сквозило упреков или сомнений. Хотя о том, что виноват Мейс был именно перед ним, Никки хорошо знала.

— Это подойдет, — внезапно вырвал ее из размышлений голос Мейса, который остановился перед каким-то старым деревом в самой чаще и похлопал его иссушенный корявый ствол ладонью. — Ты готова учиться?

И он сдернул с носа край арафатки, освобождая лицо, и вопросительно посмотрел на девушку. Никки выжидательно приподняла брови, явно не понимая, что именно задумал Мейс на этот раз. Но тот расстегнул свою весеннюю куртку, надетую поверх черного тавба, и извлек из-за пояса подаренную ей джамбию, которая блеснула в прорывающихся сквозь листву солнечных бликах бирюзовой лазурью восточной инкрустации. Довольно хмыкнув на обрадованное лицо Никки, он протянул ей кинжал рукояткой вперед и с легким свистом стянул с клинка ножны.

— Я уж думала, ты забыл, — улыбнулась девушка, осторожно перехватывая нагретую телом Мейса обтекаемую рукоятку, обитую тонким железом с гладким растительным узором.

— Зачем бы я тогда дарил тебе джамбию? — фыркнул Мейс, презрительно выгибая уголки яшмовых губ. — Это не кухонный нож для хлеба. Это опасное оружие. И прежде чем ты хоть раз повесишь его на пояс, ты должна уметь им пользоваться.

Никки почувствовала, как по телу пробежал нетерпеливый адреналин. Она и раньше завороженно смотрела на червленую джамбию самого Мейса с широким клинком, наполированной деревянной рукоятью с высеченным арабским орнаментом и особенно изогнутыми ножнами, край которых так хорошо цеплялся за его кожаный ремень. И не раз задавалась вопросом: сколько раз этот кинжал спасал ему жизнь? Сколько раз отнимал чужие? Достался ли он ему в бою или был подарен другом? Или куплен на обычном йеменском базаре, выбранный наугад? И почему даже здесь, в спокойном Чикаго Мейс почти никогда не расставался с ним?

Между тем огненный марсианин зашел девушке за спину и левой рукой обхватил ее за талию, принуждая слегка развернуться и пригнуться в боевой стойке. Правая же легла на ее ладонь и заставила сильнее сжать рукоятку и поднять джамбию повыше. Клинок угрожающе смотрел вверх, целясь своим изогнутым острием вперед, туда, где сейчас стояло старое дерево. Еще один недовольный тычок сзади, и Никки выпрямила спину и расправила плечи.

— Если тебе надо смертельно ранить, держи джамбию именно так, — прозвучал его серьезный голос у ее уха. — Ударяй сверху и веди вниз со всей силой.

И он, удерживая ее руку в своей, замахнулся и полоснул острием кинжала по сухой коре, которая с хрустом разошлась на две половины, словно расстегнутая молния на куртке. Никки невольно выдохнула, зачарованно смотря на рассеченное дерево и понимая, что ее сил не хватило бы на такой удар.

Мейс тем временем перевернул джамбию клинком вниз и снова заставил ее крепко сжать рукоятку.

— Если враг нападает снизу, ты должна его заколоть четким ударом с замахом. Без сомнений и промедлений, — произнес он сосредоточенно, словно сам находился уже не здесь, в пригороде Чикаго, а где-то совсем далеко, в чужих краях, полных неприятелей.

Он вскинул ее руку, сделал выпад и вместе с ней всадил клинок в ствол дерева, куда тот зашел с тихим звоном и заставил Никки удивленно вскрикнуть. Вытащил он его почти без усилий, и вот уже джамбия снова в ее ладони, на этот раз клинком вверх.

— Но если враг слишком близко, — его горячий шепот защекотал ее ухо, заставляя невольно поежиться от той картины, которая ей представилась, — и у тебя нет никаких шансов нанести полноценный удар… Бей снизу, вспарывай внутренности, разрезай до тех пор, пока не удостоверишься, что в живых останешься только ты.

Он толкнул ее почти вплотную к дереву и четким ударом снизу вогнал клинок в кору, вскрывая ее и заставляя опасть на землю рваными хлопьями. А затем, отведя руку с опасным оружием в сторону, прижал девушку к дереву всем телом, сдавливая и зажимая так, что Никки уже не могла пошевелиться и лишь чувствовала его тяжелое дыхание на своей щеке. Левая рука огладила ее растрепавшиеся волосы и перехватила потянувшуюся было к нему ладонь.

— Никогда не теряй бдительности, я-азизи, — прошипел он, почти касаясь губами кромки уха. — Потому что однажды это может стоить тебе жизни. А теперь ты будешь тренироваться до тех пор, пока я не останусь доволен результатом. Ты должна уметь защитить себя, когда меня не будет рядом… А дальше я подумаю.

И он особенно чувствительно придавил ее ягодицы своими бедрами.

***

Деревня в 30 км от Эль-Хазма, мухафаза Эль-Джауф, Йемен, четыре года назад

Мейс закинул в большой холщовый мешок последнюю вязанку усыхающих бобовых стеблей и стянул веревкой его края, чтобы ничего не выпало. Благо вес не такой большой, мешков пять осел запросто потянет. Ну и сам пару допрет, чтобы лишний раз не мотаться несколько километров к дальнему полю. Остро заточенный нож можно больше с собой не брать, весь периметр пашенного участка уже был очищен от растений. Осталось только перепахать жесткую и иссушенную землю перед надвигающейся зимой.

Все еще жгучее солнце, наконец, скрылось за дальними невзрачными горами, и Мейс с облегчением выдохнул. Опустившись прямо рядом с каменной низкой оградой и подвернув под себя ноги, привычным жестом расправляя полы мааваза*, обернутого вокруг бедер, он вытащил из тряпичного мешка, заменявшего ему тару, большую темную бутыль и бумажный сверток. Пожалуй, осел подождет, не обломится. Голод давно удавалось подавить до заката, а вот жажда изводила все больше, и до вечера в бутыли оставалась лишь половина живительной воды. Осушив ее остатки, он неторопливо раскрыл бумагу и вгрызся в ароматную лепешку с завернутой в нее фасолью. Лепешка всегда заканчивалась слишком быстро, а до утра еще надо дожить. Поэтому Мейс всегда ел не спеша.

Прищуренные глаза пробежались по унылому пустынному пейзажу. На удивление он мало чем отличался от марсианского северного края. Ну разве что земля мягче, воздух тяжелее, редкие растения — с тонкими и гладкими листьями, да небо всегда синее. Вот только от цвета этого уже воротило. Слишком явно он напоминал далекие и уже навсегда закрывшиеся сапфировые глаза. Поэтому Мейс ненавидел день и успокаивался лишь с приходом привычно-медного заката, а еще лучше — черной ночи, когда можно было стащить с себя всю одежду и распластаться на тонком матрасе в своей каморке.

Лепешка приятно заполнила желудок, и марсианин поднялся на ноги, отряхивая пыльные ступни от особенно назойливых колких песчинок. Что смотришь, осел? Кто вообще тебя создал таким нелепым, кто поставил на четыре ноги и наградил туповатыми покорными глазами? Надоело тебе тут торчать весь день? Хочется в стойло? А вот Мейса никто не спросил, чего хочется ему. И он все еще почему-то был жив, хотя смысла в такой жизни уже давно не видел.

Организм упрямо требовал пищи, воды, сна, тепла — чего угодно для поддержания его бренных процессов. Но в голове все давно было выжжено и вычищено. За прошедшие месяцы Мейс почти привык к постоянной ноющей боли, которая то болталась по макушке между ушами, то вдруг вонзалась иглами до самой шеи. Привык и к той тишине, что теперь заполнила энергетическое поле вокруг него. Лишившись антенн, он мог полагаться лишь на зрение и слух. Постепенно злость и отчаяние сменились равнодушием и отрешенностью. Он прекрасно знал, что смерть все равно настигнет его, и тогда он сделает все, чтобы ей не мешать.

Осел послушно плелся за его размашистыми шагами, и уже к темноте они добрались до окраины деревни. Два поворота направо, и Мейс закроется от всего мира в своей лачуге. Иногда, правда, приходилось пересекаться с Салехом, зачем-то его подобравшим, приютившим и давшим незатейливую работу в обмен на пищу. Хотя все чаще в редкие свободные часы Мейс предпочитал уходить в предгорную пустыню и ловить крупных ящериц и небольших змей. Зажаренные на углях, когда можно было достать что-нибудь для костра, они были вполне съедобны. Но и сырыми сносно переваривались. Если не вышли обратно, то и ладно, главное заткнуть чем-нибудь свой желудок.

Мейс уже загнал осла в сарай и сбросил в угол принесенные мешки с будущим сеном, как внезапно уши уловили непонятные тревожные звуки и повернулись в сторону жилища Салеха. Какой-то невнятный разговор, голосов несколько, они явно спрашивают и требуют. Земной арабский язык дался Мейсу на удивление легко, хотя так сильно не походил на марсианский, да и учить его пришлось на пальцах. Но местных людей он уже вполне понимал и мог объясниться. И те слова, что долетали до его слуха, пока он медленно продвигался в сторону одноэтажного глинобитного дома Салеха, резанули подзабытым адреналином.

«…мы верим тебе, но хотим знать правду…»

«…что в голове у чужестранца, а у меня трое детей…»

«…сказала, что твоя Амаль так говорит…»

«…мы должны знать, кому ты позволил жить рядом с нами…»

Мейс с усилием втянул носом воздух и сощурил наливающиеся синим холодом глаза. Теперь его от говоривших отделял лишь угол дома, и он прекрасно слышал напряженный диалог, в котором вопрос сыпался за вопросом, а Салех все настойчивее и громче отсылал пришедших восвояси. Чужестранец, живущий рядом с ними, который так их взволновал.

Мейс зло усмехнулся. Так вот чего они всполошились! Неужто всегда разумно державшаяся от него подальше женушка Амаль не утерпела и растрепала по деревне, что спасенный ими полгода назад в пустыне «одинокий бедуин» вовсе не человек и свалился на Аравийскую землю с огненных небес — идиотская сказка, в которую они оба предпочли сразу поверить, чем допытываться до природы его мохнатой шкуры и длинного хвоста. Мейс никогда не видел Амаль без абайи и не знал, как она выглядит, но беспокойно бегающих гагатовых глаз в узкой прорези черной ткани было достаточно, чтобы догадаться: доверять ей можно было лишь стряпню.

— Идите, откуда пришли, — твердо произнес Салех, пытаясь угомонить разошедшихся соседей. — Я говорил вам и повторю: хватит распускать нелепые сплетни. Женщины выдумали, а вы поверили, как наивные глупцы! Откуда здесь взяться опасному зверю в человеческом теле? Вы слышите себя? Не гневите Аллаха, не пустословьте.

— Тогда пусть выйдет к нам твой бедуин и покажет лицо! Если он такой же честный, как ты, ему нечего скрывать от нас! И если он простой человек, мы накажем наших женщин за клевету и болтовню. А если нет, то, значит, ты пригрел змею у себя за пазухой, и ответишь перед нами!

Салех еще пытался возражать, но Мейс больше не слушал. Мгновенно прилившая к голове кровь болезненно резанула по багровым шрамам от антенн, заставляя его сдавленно зашипеть и сжать до хруста мохнатые кулаки. Волна какой-то нехорошей черной мути поднялась из желудка до самой груди и перекрыла и так потяжелевшее дыхание. Человеческие недоноски! Хотели посмотреть на него во всей его марсианской красе? Так он показал бы себя без проблем. И даже не стал бы шевелить и пальцем, вздумай они его убить. А они бы обязательно захотели избавиться от непонятного и звероподобного в их понимании пришельца, который так походил под описания шайтанской нечисти из их земных сказок.

Но следующим, кого бы они убили, стал бы Салех. Потому что он им соврал. А этот щуплый смуглый мужчина хоть и влез, куда его совершенно не просили, и зачем-то выходил Мейса, но смерти от рук своих соседей не заслуживал. Черт бы его побрал! Дал бы сдохнуть тогда, жил бы сейчас со своей Амаль и проблем не знал. А теперь, видимо, как прежде, уже не будет. Ну что ж, значит, и на аравийскую землю он принес за собой шлейф смерти и разрушений.

И Мейс парой решительных шагов преодолел расстояние до угла дома и открыто вышел к машущим руками трем мужчинам, стоящим напротив распахнутой двери. Салех удивленно замер и в ужасе замотал головой, призывая его скрыться, сбежать, спастись. Нет уж, назад ходу больше нет!

— Хотите знать, кто я? — спросил Мейс громко и настойчиво, заставляя мужчин обернуться и умолкнуть. — Идите за мной.

И, не ожидая никакой реакции, он зашагал прочь, прекрасно зная, что они последуют за ним. Он шел стремительно и уверенно, нацелившись на проходящую за скупой кучкой чахлых деревьев пыльную дорогу далеко за пределами деревни. Соседи и правда ринулись за ним, окликая, спрашивая, повышая голос, угрожая, но Мейс не останавливался, пока не добрался до утоптанной грунтовой ленты, и развернулся к ним всем корпусом, заставляя притормозить в паре метров от себя. Если уж и суждено кому-то сегодня умереть, то лучше подальше от деревни.

Трое возмущенных и взволнованных человеческих мужчин, что недобро смотрели на него, готовые напасть в любую секунду, если он окажется не таким, как они. Мейс горько улыбнулся сам себе. Как жаль, что сдохнуть сейчас не выйдет! А ведь смерть от их острых кинжалов была бы лучшим исходом его бессмысленного существования. Он медленно размотал арафатку и бросил ее на землю, открывая свою терракотовую мохнатую голову с большими подвижными ушами и полузвериными чертами. Мужчины невольно выругались, совершенно не готовые к такому зрелищу, но Мейс не останавливался и стащил с себя и полотняную рубаху, оставаясь лишь в маавазе. Теперь все было ясно и очевидно даже при свете ночных звезд. Он не человек. Он тот, кого они боялись и пожелали уничтожить. Что ж, вы сделали свой выбор.

Прежде чем один из них ринулся на него с какими-то проклятиями, замахиваясь выдернутой из-за кожаного пояса червленой джамбией, рука Мейса крепко сжала длинный рабочий нож с застывшей с вечера на клинке бобовой сладостью. Нож, который уже через некоторое время обагрился свежей горячей кровью аравийских людей. Тех, кто был совсем не виноват в том, что незнакомому и пугающему их пришельцу действительно было не место среди них. Тех, кого пришлось убить ради одного человека, кого он толком даже не знал, но был ему обязан своим спасением. Но теперь убивать было уже не так тяжело. Отданной еще на Марсе черным силам душе нечего терять. Все было уже давно проиграно и сожжено.

Мейс оставил троих мужчин лежать на обочине дороги и лишь забрал с собой червленую джамбию, вновь облачаясь в рубаху и арафатку. Теперь он прекрасно знал, что его ждет дальше.

Однако, когда он вернулся к дому Салеха, собираясь взять свои пожитки и попрощаться, внутри непривычно горел яркий свет нескольких свечей, а из соседней темной комнаты слышались горестные женские завывания. Мейс настороженно приблизился к все еще распахнутой двери и переступил порог, упираясь взглядом в смуглого мужчину, сидящего прямо на земляном полу, скрестив ноги и прикрыв глаза.

Салех медленно поднял взгляд и посмотрел на Мейса, сразу зацепившись за окровавленный нож и бурые подтеки на его огненной шерсти рук.

— Они к тебе больше не придут, — сообщил марсианин, пытаясь сглотнуть, но горло почему-то болезненно пересохло. — Я тоже ухожу. Живи спокойно. И никогда не спасай таких, как я.

Салех едва заметно кивнул и медленно выдохнул.

Мейс уже повернулся, чтобы покинуть его дом, но задержался на миг и все же спросил:

— Зачем обидел Амаль? Она же сказала правду. Ты был в праве убить меня.

Салех печально усмехнулся и покачал головой, покрытой густыми черными волосами.

— Не всю правду можно болтать, иноземец. Она ослушалась меня и понесла наказание. Женщине, что не умеет прикусывать язык, не место рядом с мужчиной. Иди с миром. И да помогут тебе твои огненные небеса понять истинную ценность жизни.

Комментарий к Глава 4. Уверенность

* - Мааваз – «мужская юбка», традиционная одежда в Йемене. Представляет собой кусок ткани до щиколотки, обернутый вокруг талии, чаще с пестрым и ярким рисунком.

========== Глава 5. Уязвимость ==========

Этот вечер явно не задался. Причем самым банальным образом. Никки и так задержалась на работе в кафе, добивая последний договор, который нужно было к завтрашнему утру предоставить новым поставщикам моющих средств для кухни. Целый день ее отрывали от этого по сути несложного задания непрекращающиеся звонки. И лишь когда у всех закончился рабочий день, Никки удалось выдохнуть в наступившей тишине и взяться за договор. Вот и вышла на час позже.

Но кто же мог подумать, что, едва распахнув дверь на улицу, она окажется в вихрях какого-то шквального ветра, так неожиданно поднявшегося после теплого и солнечного дня! И что этот ветер буквально втолкнет ее обратно в помещение кафе и саданет дверью по не убранным с косяка пальцам! Черт! Кажется, так больно не было со времен школьных драк! И то она успела порядком подзабыть эти не самые восхитительные ощущения. А тут нá тебе! Прошибло так, что на глазах выступили невольные слезы, пока Никки, согнувшись пополам и со стоном прижимая поврежденную кисть к груди, пыталась отдышаться.

Беглый осмотр показал, что пальцы были на месте, поэтому она поспешила на кухню и сунула руку под ледяную воду. Как хорошо, что она не имела привычки носить кольца! А то еще и их пришлось бы экстренно сдирать. Кое-как обмотав ноющую и неотвратимо опухающую ладонь собственным шарфиком, Никки поковыляла к машине. Повезло, что рука была не правая, а то пришлось бы бросать свой джип на парковке и возвращаться на такси.

Уже у дома пальцы начали неприятно и ощутимо пульсировать, и хотелось поскорее добраться до квартиры и выпить обезболивающего. Подхватывая сумку и ключ от машины, Никки неловко вылезла, с трудом управляясь одной рукой с дверцей, сигнализацией и выпадающим из раскрытой сумки ежедневником. Поэтому совершенно не ожидала, что, когда, наконец, обернется, перед ее носом окажется наблюдающий за ней Мейс, на которого она практически наткнулась.

— Господи, Мейсон! — воскликнула она, невольно выдыхая. — Откуда ты взялся?

Тот неспешно оглядел ее с ног до головы и зацепился за перемотанную шарфом ладонь.

— Шел из мастерской, — спокойно ответил он, поправляя особенно тщательно повязанную сегодня арафатку, защищавшую его от неприятного ветра. — Думал, я-азизи уже дома. Что с рукой?

Никки сокрушенно покачала головой и вздохнула, перехватывая поудобнее свою непослушную сумку, которую Мейс уже через мгновение решительно у нее забрал и закинул за плечо.

— Прищемила дверью, — ответила она и покривилась. — Так глупо я еще не попадалась!

Мейс хмыкнул и, взяв ее за локоть, увлек в сторону входа в дом, поторапливая своими извечно размашистыми шагами.

— Почему не у доктора? — спросил он, пропуская ее вперед к лифтам, сверкнувшим зеркальной стальной обшивкой дверей в ярко освещенном и погруженном в тишину холле.

— Да зачем тратить на это время? — отмахнулась Никки и зашла вместе с марсианином в распахнувшийся лифт. — Это просто ушиб. Немного поболит и пройдет.

Мейс неодобрительно сощурился и ничего не ответил, заложив руки за спину вместе с ее сумкой и ожидая, пока они поднимутся на их 15-й этаж. Да, его щепетильность в таких вопросах она явно не учла. Кажется, было проще смотаться к врачу и удостовериться, что нет перелома или разрыва связок. А так теперь весь вечер будет молчать, укоряя за ее халатность. Но в самом деле! Не руку же ей оторвало!

Зайдя в квартиру, Мейс скинул с себя верхнюю одежду и ботинки и, не говоря ни слова, куда-то удалился, даже не переобувшись в шлепки. Ладно. Сама справится. И ужин тоже сможет приготовить. И даже посуду потом перемыть. Никки прекрасно понимала, что по сравнению с тем, что пришлось пережить в прошлом Мейсу, ее ушибленные пальцы были сущей ерундой.

Она неуклюже стащила с себя плащик и размотала ладонь. Да уж, гематому и отек она явно заработала. Пошевелить рукой оказалось плохой затеей, и она невольно прикусила губу от простреливающей боли. Однако в этот момент в прихожей снова появился Мейс. Пристальным и пытливым взглядом он прошелся по ее опухшей и покрывающейся черным синяком ладони, которую он поднял на свет, осторожно держа за запястье.

— Пошли, — кивнул он ей и потащил в ванную.

Там она обнаружила уже разложенную аптечку, раскатанную марлевую повязку и неожиданный предмет: горшок с их комнатным алоэ, от которого была отодрана пара мясистых листьев.

— Ты решил устроить здесь приемное отделение? — не удержалась от смешка Никки, наблюдая, как Мейс принялся сосредоточенно счищать острым ножом кожуру с ярко запахнувших вязкой свежестью листьев.

— Ты же не поехала к доктору, — бросил он на нее строгий взгляд, проминая в пальцах сочащуюся мякоть и укладывая ее тонким слоем на марлю. — Теперь мне тебя лечить. Так что терпи.

Никки подозрительно покосилась на получившийся компресс, который Мейс без промедлений обернул вокруг поврежденных пальцев и стал обматывать плотным слоем бинта, фиксируя ладонь в ровном положении.

— Да, но зачем ты ободрал наш несчастный алоэ? Разве это поможет в моем случае? Может, лучше было мазью?

Огненный марсианин нахмурился, сведя тонкие асимметричные брови в недобром изгибе над сосредоточенными синими глазами, и завязал узел, особенно раздраженно фыркнув.

— В твоем случае, — пространно бросил он, впиваясь в нее взглядом, — тебе лучше не спорить и доверять тому, кто четыре года выживал в пустынях и диких горах. И если понадобится, я пущу под нож все наши растения. Но сейчас тебе нужно именно алоэ.

И он, забрав горшок с покоцанным цветком, вышел из ванной.

Никки с досадой прикрыла глаза и прислонилась на мгновение к туалетному шкафчику. Он никогда не расскажет ей все. А она никак не научится не забывать, что за этим спокойным и почти беспечным периодом их совместной жизни, наполненной понятными и обыденными заботами, стояло такое трудное и тяжело прошлое марсианина, в котором для нее еще оставалось столько темных пробелов. Пожалуй, его извечный совет вовремя прикусывать язык был более чем оправданным.

Никки вышла из ванной и обнаружила Мейса на кухне, где тот, закатав рукава тавба, доставал из холодильника стейки и ставил на плиту сковородку-гриль. Его сосредоточенно навостренные мохнатые уши говорили о том, что он полностью переключился на готовку ужина.

Но Никки все же подошла к нему и обняла здоровой рукой со спины, утыкаясь ему в плечи и вдыхая привычный аромат свежей отдушки и чистой шерсти.

— Спасибо, Мейсон! — пробормотала она и почувствовала, как мышцы на его спине слегка напряглись.

Он чуть обернулся и, накрыв ее руку своей широкой ладонью, все же улыбнулся.

— Отдыхай, я-азизи, сегодня все делаю я.

***

Пригород Саады, мухафаза Саада, Йемен, три года назад

На этот раз смерть подошла к Мейсу вплотную. Вполне предсказуемо, учитывая неспокойную обстановку в северных землях Йемена, но все равно внезапно. С резкой очередью автоматных выстрелов, которые посыпались градом из-за соседнего холма, взрезая пыльную землю деревни мелкими ударами пуль и оглушая слух сухим стрекотом. Отсталые земляне пользовались странным, неудобным и допотопным оружием, но черт подери, оно умело больно ранить и моментально убивать!

В тот день Мейс удачно продал на рынке Саады партию подготовленных на убой овец из своего небольшого, но добротного стада, которое он скрупулезно собирал и взращивал в последние полгода жизни в одной из отдаленных деревень. Многомесячные скитания по северным и неплодородным пустыням привели его — изголодавшего, истощенного и израненного в периодических стычках с дикими шакалами — в западные территории. Все такие же суровые, но усыпанные пашенными наделами, террасными оазисами и кое-как бурлящей торговой жизнью в невзрачном городе с высокими, прижатыми друг к другу однотипными домами. Там он появлялся крайне редко и только на рынке, где покупал и продавал своих баранов. Поселился же Мейс в крошечной далекой деревушке, на самой ее окраине в небольшом глинобитном домике с единственной комнатой. Сперва вырученных денег от посильной примитивной работы хватало лишь на жилье и пропитание. Но со временем ему удалось немного продохнуть, и он нанял помощника: худощавого пацана, который за небольшую плату пас его стадо на равнине неподалеку.

Мейсу было совершенно некогда вникать в военные конфликты правительственных войск и повстанцев, но последние пришли неожиданно. Полили автоматной очередью деревню, по которой проехали военные грузовики, выкосили с десяток ничего не успевших понять жителей и скрылись. Едва услышав выстрелы, марсианин рефлекторно пригнулся, запоздало подумав: а не стоило ли позволить судьбе сделать то, чего он так хотел все эти годы? Видимо, провидение услышало его, ибо в следующее мгновение адская боль прошила его правый бок, и последнее, что он помнил, было невыносимо синее небо над его головой.

Очнулся он, тем не менее, не в потустороннем мире, а на чертовой бренной койке, пропахшей спиртом, хлоркой и незнакомыми едкими лекарствами. Мейс с трудом разлепил глаза и осмотрелся. Кусок фанерной стены, брезентовый скошенный потолок и плотная холщовая занавеска, отделявшая его койку от гула стонущих и бормочущих людей. Мейс невольно дернулся: сбежать, спрятаться, скрыться! Но тут же с раздраженным стоном осознал, что едва мог пошевелить ослабевшими руками, а тело его, плотно перебинтованное в области ребер, лежало под какой-то тонкой белой тканью абсолютно обнаженное. Черт. Черт. Черт… Попасть в руки людей было хуже смерти! И если Салех и Амаль дали тогда ему шанс оставаться в тени для остальных землян, то эти, видимо, пустят на биоопыты. Раз не далисдохнуть на месте и притащили в свой гребаный лазарет. И уже, само собой, были в курсе, что он не человек.

Но всё, что он мог сделать в тот момент, это ощеренно и напряженно ждать прихода мучителей, злясь на свою беспомощность. Однако, когда занавеска, наконец, колыхнулась, впуская фигуру в белом халате, Мейс практически зарычал, уже ничуть не скрываясь и не задумываясь о последствиях. Потому что к нему приблизилась почему-то совсем не удивленная его внешностью, сейчас не скрытой совершенно ничем, кроме дурацкой простыни, и тепло улыбающаяся девушка, держащая в руках лоток с медицинскими принадлежностями.

Она обратилась к нему на арабском, спрашивая о самочувствии и о том, как его называть. С явным чужестранным акцентом. И была не похожа ни на кого из этих краев. Потому что не носила ни закрытой одежды, ни даже платка на своей белокурой голове. Ее серые ясные глаза с любопытством и загоревшимся огоньком пробежались по его застывшему в неприязни телу и снова уставились на его лицо.

— Мистер… Я не знаю вашего имени, — мягко повторила она на арабском и бесцеремонно протянула руку к его лбу, от чего Мейс дернулся и разве что не укусил ее. — Вы в безопасности, успокойтесь. Вы в полевом госпитале Красного креста под Саадой. Мы не причиним вам вред. Наоборот, я здесь, чтобы поставить вас на ноги, потому что вы серьезно ранены! А теперь плановый осмотр и вечерние лекарства, — и она с улыбкой тряхнула лотком, загремевшим наполненными шприцами.

Мейс был настолько ошарашен, что мог лишь зло шипеть и беспомощно дергаться от каждого ее прикосновения. Где он? Какой еще госпиталь? Что ей нужно от него? Почему она откидывает эту чертову простыню до пояса и смотрит на него так, словно не сильно замечает его огненную шерсть, мечущийся хвост, мохнатые уши и все то, что так контрастировало с ее гладкой белой кожей и человеческими чертами? Она с ним играет? Усыпляет его бдительность? Ну конечно! Два укола в плечо он предотвратить просто не смог, а там явно какой-то чудовищный яд для их экспериментов! И следом за ней придут уже хладнокровные ученые препарировать его инопланетные останки.

Но девушка лишь напоила его водой, которую он едва не выплюнул со злости ей в лицо, но в последний момент сдержался, и покинула его до самого утра. Или когда он там пришел в себя после тяжелого сна под седативным препаратом и от общей слабости после пулевого ранения. Она явилась вновь одна и снова с лекарствами и легкой улыбкой.

— Очень надеюсь, что ты не будешь таким же неприветливым, как вчера, — и она присела на край его койки, раскладывая свежие бинты на небольшой тумбочке рядом. — Потому что сейчас нам предстоит перевязка и легкий завтрак. Ты так и не хочешь мне сказать, как тебя зовут? Я Дженни из Манчестера, волонтер в международном комитете Красного креста, — ее улыбка озарила необычное земное лицо, и Мейс с удивлением обнаружил на ее коже какие-то забавные рыжие пятнышки вокруг носа и скул.

Черт. Ему было сотни раз плевать, как ее зовут! Он хотел знать, что им всем (кого он так и не видел за своей занавеской) было от него нужно! И почему они не оставили его сдохнуть! Поэтому стоило девушке откинуть простыню и потянуться руками к его плечам, чтобы помочь подняться с койки, как Мейс угрожающе зарычал и оскалился. Пусть считают его хоть самим чертом, или кто там у них самый страшный и отвратительный! Только не нужно его трогать. Но ловкие теплые ладони бесстрашно ухватили его под мышками и заставили сесть, несмотря на то, что Мейс был явно выше нее на целую голову и тяжелее раза в два.

Дженни никак не реагировала ни на его шипение, ни на злые взгляды и ловко делала свое дело: разматывала повязку, обрабатывала едва затянувшуюся и зашитую грубыми нитками рану, забинтовывала вновь. И все это время напевала какую-то незнакомую ему приятную песенку, словно перед ней был не удивительный мохнатый пришелец, а беспомощный младенец. И это бесило еще сильнее. Как и любое прикосновение хрупких ладоней, мягкого бедра и даже округлой груди, которой она задела его, когда укладывала обратно.

Мейс стойко молчал, мечтая о том, чтобы она сгинула подальше и позвала земных эскулапов, но не будила в нем те потаенные черные волны, которые ему с годами удалось затолкать как можно глубже и дальше от своего сознания и неправильного, бракованного тела. Но черт подери! Она приходила вновь и вновь! Перевязывала, кормила наваристым супом и какой-то незнакомой ему кашей, пичкала лекарствами и каждый раз улыбалась ему и рассказывала невыносимую ерунду, от которой хотелось зажать ее губы ладонью, чтобы она замолчала.

И раз за разом все чаще касалась его. И если поначалу это были вынужденные прикосновения, которые он терпел, с усилием сжимая в кулаке простыню, то потом она намеренно задерживалась у его койки и протягивала руку к его лицу, чтобы провести пальцами по взмокшим от духоты шерстяным прядям загривка. Или оглаживала его широкие мохнатые плечи и грудь, очерчивая линию ключицы и задумчиво разглядывая его тело. Или едва ощутимо скользила вдоль бинтовой повязки по его каменевшему торсу, заставляя его вдыхать сквозь зажатые зубы.

Мейс хотел выть и рычать, чтобы прогнать ее от себя, чтобы она прекратила эту унизительную пытку, чтобы перестала обращаться с ним как с диковинной зверушкой! Потому что раз за разом это будило в его теле те самые опасные и постыдные импульсы, заставлявшие его до боли прикусывать язык и зажмуривать глаза, чтобы не издать ни звука и не спугнуть ее. Ибо ее прикосновения, близость, тепло и даже легкий аромат сладковатой кожи, видневшейся в вороте белого халата, были жестоким наказанием, от которого он был не в силах отказаться.

Он искренне считал, что это какое-то испытание, эксперимент, в котором он должен был устоять, не показать того, что ее тело и их контакт неотвратимо волновали его и пробуждали в нем то, из-за чего однажды рухнула его жизнь на Марсе. Что, стоит ему показать свою реакцию, которая с каждым днем становилась все сильнее и очевиднее, как девушка рассмеется ему в лицо и поставит свой окончательный диагноз: низменный примитивный организм. Или как говорили на Земле: животное! Потому что то, от чего так изнывало теперь его тело, не должен хотеть нормальный марсианин! И, наверняка, землянин тоже.

Но он ничего не мог с собой поделать. И даже когда его руки обрели силу и способность как самостоятельно держать ложку, так и при надобности оттолкнуть от себя девушку, он не мог пошевелиться и со сбившимся дыханием позволял ее ладоням все смелее касаться своего тела. Пока однажды она не пробралась под простыню.

Кровь отхлынула от головы, и Мейс в момент рефлекторно перехватил ее запястье, выдохнув шумно и загнанно. И впервые заговорил:

— Что тебе нужно, Дженни? Почему ты меня не боишься? Ты же видишь, что я не человек!

Девушка, кажется, сильно удивилась, услышав, наконец, его хриплый и сердитый голос, но вовсе не смутилась от этих серьезных вопросов и склонилась к его уху, обдавая его волной тепла и своего аромата, от чего коричневые ноздри невольно расширились и задрожали.

— Я все отлично вижу, — шепнула она ему с улыбкой. — И о том, что за пациент лежит за этой занавеской, знаю только я и тот, кто тебя зашивал и обещал молчать. И поверь, я тебя ничуть не боюсь. А то, чего я хочу, ты вполне способен мне дать, хоть и не сегодня. Расслабься, тебе понравится.

И ее настойчивая ладонь выскользнула из его ослабевшего захвата и потянулась ниже, чтобы решительно обхватить его пробужденную мужскую плоть.

Мейс ослеп и оглох, настолько физические ощущения затопили его запылавшее в демоническом огне тело и стремительно умолкающее сознание. К бесам всю его жизнь! К бесам выдержку и последнее достоинство. Пусть его вышвырнут после этого на задворки галактики как сломанный второсортный биоматериал. Но сейчас, черт подери, он был в состоянии лишь задыхаться, захлебываться, тонуть в том, что с ним творила эта человеческая ладонь с гладкой кожей. Он рычал, метался и стонал в этой невероятной, прошивающей его электричеством пытке, пока не отпустил себя, чтобы окончательно отдаться удовольствию и бездыханно умереть в своем неоспоримом грехе.

Но пока он лежал, совершенно ошеломленный и сокрушенный новыми, доселе никогда не испытанными и крышесносными физическими ощущениями, пытаясь восстановить дыхание и найти в серых глазах довольной Дженни хотя бы нотку порицания или отвращения к произошедшему, девушка почему-то загадочно улыбнулась и сделала невероятное. Наклонилась к его настороженному и разгоряченному лицу и прижалась мягкими пухлыми губами к его сжатым в неверии пересохшим губам, вновь прошибая его острым энергетическим импульсом. А потом, почти не отрываясь от него, горячо прошептала:

— Завтра вечером я помогу тебе отсюда выбраться. Ты покажешь мне, где живешь, и мы сделаем это, наконец-то, вместе. Потому что я хочу тебя все эти дни!

========== Глава 6. Семья ==========

«Вероника! До завтра я буду в Чикаго на педагогической конференции. Остановилась в «Хайат плейсе», после 19:00 заеду к тебе в твое кафе. Посмотрю, как ты там работаешь. Тим остался с отцом».

Текст этого сообщения не давал покоя с самого полудня, когда оно высветилось на экране мобильника, заставив невольно занервничать. Как и всегда, когда ее мама ставила перед фактом своих внезапных планов. Но если до сих пор (и особенно в последние полгода) они виделись исключительно в родительском доме в Спрингфилде, куда Никки исправно ездила дважды в месяц на выходные, то вот появление Саманты Эванс в городе ветров немало взволновало девушку.

И так-то отношения с матерью складывались сложно, особенно когда ее жизнь еще в практически подростковом возрасте кардинально поменялась. И с тех пор не было ни дня, когда бы Никки не приходилось доказывать родителям, миру, самой себе, что она была в состоянии быть ответственной, рассудительной и надежной, мочь прокормить себя и свою семью, стать для близких опорой и поддержкой, а не дерзкой и легкомысленной девчонкой, которая до последних классов школы только и делала, что дралась с парнями, ходила тайком по барам на рок-концерты и рисовала всякий андеграунд в стиле «вырви глаз».

То, что уже долгое время Никки являлась управляющей в открытом ею кафе «На Марсе», Саманта отлично знала. Но не спешила ни хвалить, ни доверять. Хотя прекрасно понимала, насколько дочь нуждалась в ее поддержке и одобрении, и чем дольше длилась эта молчанка, тем сложнее запутывалась вся ситуация. А тут еще и практически уже семейные отношения с мужчиной. На минуточку, с инопланетным! Ведь даже не познакомишь, не объяснишь, не докажешь, что он другой, но ничуть не хуже любого землянина. А для Никки он давно стал самым надежным и близким.

Девушка раздраженно скомкала непропечатавшийся договор и раскрыла принтер, чтобы заменить картридж. Руки предательски не слушались, выдавая ее невольное волнение. Не спасал даже всегда радовавший ее вид из окна кабинета на живую бурлящую улицу Чикаго. Ладно, она посадит маму за самый уютный столик, попросит Мадлин приготовить ароматный брауни с горячим перченым шоколадом и шариком имбирного мороженого и поболтает с ней часик о ее конференции и своих планах проводить в кафе еженедельные тематические праздники. А потом выдохнет и вернется домой к Мейсу.

Черт, надо его предупредить, что сегодня она точно задержится допоздна, несмотря на его редкий выходной.

Оставшееся время до вечера прошло в абсолютной суматохе из звонков и рассылки писем, поэтому очередное сообщение от мамы Никки попросту пропустила. Ну конечно, та решила заявиться на час раньше, как всегда не учитывая чужие планы и работу. Девушка спешно захлопнула ноутбук и устремилась в зал, встретивший ее привычным приглушенным светом желтых ламп и ненавязчивой музыкой вместе с тихим гулом голосов. Она уже хотела было свернуть к забронированному для мамы столику в дальнем углу, как замерла от неожиданности на месте.

Саманта Эванс устроилась в плетеном кресле, придерживая пальцами чашечку с двойным эспрессо, и снисходительно кивала своему собеседнику, расположившемуся напротив. И сиди он хоть тысячу раз спиной к Никки, она узнала бы его даже с закрытыми глазами. Потому что это был Мейс. В своем неизменном тавбе, сегодня светло-сером и более легком, не подпоясанном кожаным ремнем, а свободно обтекающем его высокую статную фигуру, и в замотанной на голове однотонной белой арафатке. Никки с тревогой скользнула взглядом по его ладоням, лежащим на краю стола, к счастью, в перчатках, и по драпировке платка и с облегчением поняла, что признать в нем мохнатого огненного марсианина было невозможно.

Но что он здесь делает? Мейс не так уж и часто заглядывал в кафе, как правило, только чтобы проверить, как идут их дела, просмотреть документацию или забрать оттуда Никки, если она слишком увлекалась. Но сегодня он здесь оказался совершенно не вовремя! Теперь мама окончательно ее замучает расспросами о непонятном арабе в ее жизни, который даже не показал ей своего лица! Никки сделала глубокий вдох и решительно направилась к столику.

— …и я надеюсь, вы меня поняли, Мейсон, — долетела до нее фраза Саманты, которая уже протягивала марсианину ладонь для рукопожатия, пока тот бесшумно поднимался со стула и прощался с ней вежливым прикосновением к ее руке, так и не сняв перчатки.

— Не беспокойтесь, миссис Эванс, — произнес он своим низким и относительно спокойным голосом. — Вы объяснились более чем ясно. Оставляю вас с Никки. Приятного вечера!

И слегка склонив голову, он развернулся к замершей у столика девушке, которая с отчаянием посмотрела на видневшиеся в слоях арафатки синие глаза. Считать по ним его настроение было невозможно. Мейс отлично умел ничем его не выдавать при посторонних, даже если был сильно расстроен или взбешен. Лишь в первый месяц в Чикаго он допускал такую слабость, но быстро смекнул, что куда удобнее оставаться для всех холодным и сдержанным иностранцем, чем рисковать себя выдать. Вот и сейчас: все, что он себе позволил, это легкий взмах руки, которой он перехватил Никки за запястье и подтолкнул к стулу, где только что сидел, помогая ей устроиться. Она все еще надеялась услышать от него хоть что-то, но его глаза сощурились в загадочной усмешке, и он удалился размашистыми шагами в сторону служебного выхода, заложив руки за спину. Значит, будет ждать ее в кабинете.

— Мам, я не знала, что Мейс придет сегодня в наше кафе, — начала Никки, переводя напряженный взгляд на Саманту, которая с интересом и задумчивостью оглядывала девушку. — О чем вы говорили?

— О том, с каким мужчиной живет моя дочь, — решительно заявила она, отставляя чашку и подаваясь вперед. — Ты хоть понимаешь, кто он?

— Я-то прекрасно понимаю, — пробормотала Никки, с ужасом осознавая, что вечер сегодня закончится очень плохо, вопрос только насколько. — Но это мой выбор, и ты это знаешь. Так что давай не будем омрачать этот день пустыми спорами. Я уже взрослая женщина.

Единственная мысль билась в голове словно раненая птица: о чем они говорили с Мейсом, и что теперь о нем знает мама???

— Ты не была ею и вряд ли станешь, — отрезала Саманта, постучав ухоженными пальцами по столику. — Когда ты собиралась нас познакомить с этим твоим Мейсоном? На моих похоронах? Или на свадьбе Тима? Почему единственное, что я о нем знала, это то, что он приехал из Йемена, и у него совершенно не арабское имя? Что еще ты от меня скрываешь?

Никки сделала долгий вдох и на несколько мгновений прикрыла глаза. Как бы сильно ей сейчас ни хотелось молча встать и уйти прочь, не опускаясь до оправданий и объяснений, почему она полюбила и связала свою жизнь с марсианином, у нее не было на это никакого шанса. Потому что они обе отлично понимали, в чем Никки по самую макушку зависела от своей матери, и что не позволяло ей по-настоящему владеть своей судьбой.

— Мама! — наконец, твердо произнесла девушка. — Когда же ты дашь мне свободно вздохнуть? Сколько еще мне придется доказывать тебе, что я достойна Тима? Когда ты перестанешь меня изводить?

Саманта усмехнулась и, поправив идеально уложенные волосы, демонстративно раскрыла меню, пробегая глазами по необычным названиям блюд.

— Тогда, когда я пойму, по какой причине Вероника Эванс начала встречаться с весьма состоятельным шейхом эмиратов, который в силу каких-то политических гонений был вынужден скрываться в Йемене и в итоге инкогнито иммигрировать в Штаты. Ты хоть понимаешь, что ты ему не пара? Наиграется с тобой и бросит! И заведение это отберет! И останешься ты ни с чем! Вот уж тогда точно Тим будет тобой гордиться! Нет, конечно, хорошо, если этот Мейсон все же останется с тобой. Лично на меня он произвел неплохое впечатление. Такой сдержанный, самоуверенный, властный. Самое то для тебя! С таким, как он, ты точно образумишься. Он мне заявил, что у вас все серьезно, и вы собираетесь пожениться по законам его королевской династии. Дочь, ты планируешь принять ислам? Учти, это очень серьезный шаг!

Мама еще долго что-то говорила, но Никки практически зависла, едва поспевая за смыслом произносимых ею слов, которые сыпались на нее абсолютно дикой историей. Шейх? Свадьба? Ислам? И все это ей рассказал Мейс???

Руки невольно схватились за телефон, и она поспешно набрала сообщение.

Никки: «Мейс, зачем ты наплел моей маме, что ты шейх???»

Ответ пришел практически сразу.

Мейс: «А ты предпочитала познакомить ее с убийцей и предателем с Марса? Теперь она перестанет тебя донимать. Ее впечатлило».

Никки: «Блин, ну ты и хитрец! Спасибо за спектакль! Она и правда вроде тобой прониклась».

Мейс: «Жду я-азизи после в кабинете. Шейх не откажется от гахвы и благодарности на письменном столе. Лишнее я убрал».

***

Деревня в 20 км от Саады, мухафаза Саада, Йемен, два года назад

Настойчивый стук в дверь разорвал привычную вечернюю тишину деревни. Мейс настороженно поднял голову от деревянного стола, на котором при свете медленно оплавляющейся дрожащей свечи планомерно чистил клинок своей червленой джамбии. Кого еще принесло в такой час? Деревенские жители крайне редко обращались к нему на улице, а уж тем более не совались домой, прекрасно зная о его замкнутом характере и сосредоточенном на работе образе жизни. И абсолютном нежелании с кем-либо заводить пустую болтовню. И так тошно.

В последние месяцы Мейс все больше времени посвящал расширению своей отары, от которой капля за каплей умудрялся наскрести денег на бегство. В его грубом холщовом мешке, спрятанном в подполе, уже хранилась небольшая сумма. Еще поднапрячься, еще поголодать — не так уж много ему нужно для жизни, — и у него появится шанс убраться из этих краев, где его так легко могли отыскать враги. Те, которые его сюда выбросили умирать.

Да, он давно лишился своих антенн и больше не слышал и не ощущал окружающего мира. Все, что осталось от марсианского органа чувств, это постоянная гулкая боль, которая начала утихать лишь в последние месяцы. А вот внутреннее чутье просто выло от напряжения: пока он здесь, он в опасности. Его это удивляло и нервировало. Какая, по сути, разница, сколько еще ему осталось существовать в этом бренном теле? Чем меньше, тем лучше! Но подсознание против его воли просчитывало пути отступления, выискивало лишний шанс заработать, гнало его прочь. Чтобы зачем-то жить дальше.

Единственной, кто часто переступал порог этого простого глинобитного домика на окраине деревни, была Дженни. Та самая, которая не побоялась ни его дикой для землян внешности, ни черного прошлого, о котором он не издавал ни звука, ни отвратительного характера. Та, которая еще год назад впервые притащила его сюда, с трудом стоящего на ногах после пулевого ранения и непродолжительного лечения в полевом госпитале, и перевернула все его представления о самом себе. В их первую ночь Мейс едва ли понимал, что она творила с ним своим невероятным гладким и гибким телом, на которое его плоть реагировала выжигающим все пожаром. И то, что произошло накануне за занавеской, оказалось лишь дразнящей прелюдией к настоящим, долгим, ненасытным совокуплениям, которые раз за разом становились все более активными, жадными, изматывающими до заходящегося сердца, почти болезненными от желания ощутить всю остроту удовольствия до конца, до последней существующей грани.

И, несмотря на то, что вопрос он задал в первое же утро, когда Дженни лениво проснулась на его плече и заявила, что ей пора на смену в госпиталь, Мейсу понадобилось много дней, чтобы принять совершенно новую для себя информацию. Для землян он не был неправильным. То физическое влечение, которое впервые пробудилось в нем еще в самой юности и которого у расы марсиан не могло и не должно возникать, на этой планете являлось абсолютно естественным и нормальным. Земляне называли это сексом и, черт подери, занимались им просто ради удовольствия! И Дженни невероятно любила этот самый секс, приходя к нему каждую ночь, когда ей удавалось стащить у главного полевого врача ключи от старого потрепанного джипа и доехать из Саады до деревни.

Мейс потерял счет тем бессонным ночам, когда он едва дожидался звука мотора и затаскивал Дженни в приоткрытую дверь, зажимая ее у стены прямо там же, у входа и не давая ей произнести ни слова грубыми и неуклюжими поцелуями, хотя она так любила без умолку болтать на родном английском, чем невероятно его злила. Он учился не сатанеть каждый раз, когда слишком торопился и вызывал у нее снисходительный смешок. Учился прислушиваться к своему телу и не идти у него на поводу, ибо чем дольше он оттягивал свою разрядку и чем больше несдержанных женских стонов вливалось в его уши, тем сильнее его накрывало в конце. Он учился никуда не спешить и постигать вместе с Дженни то, что было для него до сих пор запретно, но так необходимо. И, когда спустя несколько месяцев девушка на утро не смогла вспомнить своего имени и была в состоянии лишь блаженно улыбаться, Мейс впервые за все эти годы не пожалел о том, что до сих пор жив.

Но он хорошо знал, что подлая судьба не может быть к нему настолько благосклонна. И, поманив его крохотной подачкой, она зло рассмеялась прямо ему в лицо. В очередной гребаный раз. Поначалу он не понимал, что происходит. Дженни стала приходить слишком воодушевленная, окрыленная, пребывающая в какой-то неестественной эйфории, от чего в постели становилась чрезмерно ненасытной и почти сумасшедшей. Но однажды, мешая арабские и английские слова, которые Мейс уже понимал, спросила, не хочет ли он улететь в эротический рай вместе с ней. На брезгливо изогнутые уголки темных губ от подобной формулировки Дженни только рассмеялась и показала ему мешочек с белым порошком.

Одной дозы хватило, чтобы понять, что это за дрянь. Да, крышу снесло тогда знатно, и, кажется, впервые он силой не отпустил девушку на смену в госпитале, за что она потом получила нагоняй. Но отходняк накрыл таким чудовищным желанием подохнуть, что Мейс, едва сдержав дрожащие руки, со злостью швырнул свою джамбию в дальний угол и вылетел из дома. Двое суток под открытым небом в пустынных горах кое-как очистили его налившуюся свинцом голову от навязчивой потребности убить если не себя, то кого-нибудь другого. Если за ненормальное и неестественное удовольствие надо платить остатками жизни, что едва затеплилась меж его ребер, то ему это даром не нужно. Он и так ходил по самому краю.

А вот Дженни не чуралась. Где она умудрялась доставать запрещенный земной наркотик, она никогда не рассказывала. Как и то, откуда брала на все это деньги. Мейс говорил с ней, предупреждал, ругался, выставлял за дверь. Даже поднимал руку. Потому что прекрасно понимал, что однажды она перейдет свою черту. Но она лишь расстраивалась, плакала, пропадала, приходила вновь — с потухшими серыми глазами и залегшими под ними тенями — и жаркими, исступленными ласками вымаливала прощение. Только не в прощении было дело, глупая ты девица!

Повторный и настойчивый стук в дверь заставил Мейса раздраженно зашипеть и, замотав арафатку и прихватив свечу, отпереть замок. На фоне ночного беззвездного неба он увидел силуэт молодого землянина, чьи черты плясали и искажались от затрепетавшего пламени под порывом сухого ветра. Он стоял, нерешительно замерев у порога, ссутулив плечи и вглядываясь в Мейса воспаленными глазами, чьи белки были покрыты кровавой сеточкой. Коротко остриженные волосы на голове выдавали в нем не местного, ибо, как и у Дженни, они походили на пшеничные колосья.

Но прежде чем он заговорил, загривок Мейса уже ощетинился от предчувствий и догадок.

— Дженни в беде, — произнес мужчина глухим голосом, сразу обратившись к нему на английском. — Я ее брат, Нэйтан. Вы же Мейсон, верно? Она много рассказывала о вас. Мне здесь больше не к кому обратиться…

И он едва заметно пошатнулся, невольно ухватываясь чуть дрожащей рукой за дверной косяк.

Мейс сделал шумный вдох, ощущая, как по позвоночнику прокатывается слишком знакомый черный сгусток энергии.

— Заходи, — коротко сказал он, пропуская Нэйтана внутрь лачуги и ставя свечу на стол. — Говори.

Мужчина тяжело шагнул в дом и остановился посреди единственной скромной комнаты, не замечая ничего вокруг себя.

— Она пропала неделю назад, — начал он каким-то осипшим голосом, на что Мейс лишь кивнул, прекрасно зная, сколько дней Дженни не появлялась ни у него, ни в госпитале. — Телефон не отвечал, в комитете Красного креста сказали, что она исчезла. Я… я знал о ее проблемах с наркотиками. Она просила у меня денег, но я не давал. Я прилетел из Манчестера как только смог, вчера утром. Поднял все связи, всех знакомых… Последний раз Дженни видели пять дней назад в Амране. Там она занимала у какого-то типа. Он же ее и сдал. Сказал, что одалживал ей многократно, но она ничего не смогла вернуть. Мейсон… Дженни продали в притон в Саной, в столице.

Синие глаза холодно сузились, неотрывно глядя на осунувшееся, почти серое лицо Нэйтана. Несколько мгновений Мейс ничего не говорил, и лишь крылья его темного носа нервно подрагивали под арафаткой, жадно вдыхая накаляющийся воздух.

— Почему ты пришел ко мне? — наконец, спросил марсианин. — Что ты от меня хочешь?

Почти такие же пухлые как у Дженни губы едва заметно дрогнули на мужском лице, и Нэйтан медленно и обреченно покачал головой.

— Я пришел умолять о помощи. Я готов заплатить всем… Наркодиллеру по долгам сестры… Посреднику из притона… Тебе. Сколько скажешь! Но я физически не справлюсь с той бандой, что держит это поганое место, чтобы вытащить Дженни. У меня не хватит ни сноровки, ни сил, ни знаний. Я обычный клерк из мегаполиса. И я никого здесь не знаю, кто бы мог помочь в этом деле. Кроме тебя.

— С чего ты взял, что я смогу ее оттуда вытащить? — тихо и холодно спросил Мейс, чувствуя, как из пучин прошлого поднимается удушающий призрак самого себя, у кого так и не вышло спасти собственную сестру, его милую мелкую.

Нэйтан поднял на него болезненно потемневшие глаза и едва слышно ответил:

— Дженни говорила, что ты единственный, кому она доверила бы свою жизнь без оглядки. Если ты согласишься помочь… у нее будет шанс.

Шанс? У Дженни? Нет… Вся чудовищная ирония его жестокой и отвратительной судьбы была в том, что шанс она давала именно ему, Мейсу. Кидала на землю как старую сухую кость, с усмешкой наблюдая, схватит он ее или так и сдохнет в той тьме, куда она его столь изощренно завела. Однажды он разрушил все в своей жизни, но так и не справился с одной простой задачей: вытащить из плена свою сестру. И Нэйтан тоже не справится. Так у кого был этот самый, единственный и мизерный шанс?

Мейс криво усмехнулся, удивляясь, как стремительно трезвела от нарождающейся злости голова. Ладонь потянулась к столу и ухватила наточенную джамбию, оглаживая привычные изгибы ее рукоятки. Он сделал шумный вдох, впитывая в себя запахи сгорающего воска, натертого металла, чужой и своей боли.

— Если я вызволю твою сестру из притона, — наконец, заговорил Мейс, — ты увезешь ее отсюда так, чтобы никогда больше ее нога не ступала по землям Йемена. Ты отправишь ее на лечение, чтобы больше ни песчинки героина не попало в ее тело. И ты будешь о ней заботиться так, чтобы она улыбалась и благодарила тебя за жизнь каждый день. Усёк, Нэйтан?

Но тот безвольно рухнул на колени, бормоча обещания и какие-то неведомые Мейсу молитвы.

========== Глава 7. Доверие ==========

Первый по-настоящему теплый уик-энд этой весной обещал быть вполне себе приятным. Потому что Чарли позвала всех на пикник в Мерифилд в домик своей бабушки. Всю разнопланетную компанию, включая их с Мейсом. И если пару месяцев назад Никки вежливо бы отказалась, не совсем уверенная в том, что огненного марсианина там на самом деле хотят видеть, то сейчас сомнений уже не возникало. Их действительно приняли.

За все время жизни в Чикаго Мейс сильно изменился. Нет, он был все такой же немногословный, вспыльчивый, деспотичный и дерзкий. Но самоотверженной работой в автомастерской, где трудился уже на равных с Чарли, готовностью выручить и помочь, если у кого-то возникали трудности, щедростью, с которой он всегда мог финансово поддержать, и честностью Мейс заслужил если не прощение, то хотя бы понимание. И признание того, что на него можно было положиться.

Никки, подпевая какой-то веселой песне, льющейся из радио ее неизменного маленького джипа, который она ни в какую не хотела ни на что менять, резво свернула к автомастерской. Выходной сегодня был у всех. Кафе «На Марсе» временно закрыли на пару дней, ибо они с Мадлин поняли, что пора сделать паузу. Всем требовался отдых после напряженной и неустанной работы в последние месяцы. Поэтому ее подруга вместе с Чарли и ребятами еще с утра отправилась в Мерифилд, чтобы начать приготовления к пикнику. А вот Мейс заканчивал какой-то срочный заказ в мастерской и обещал освободиться к полудню. Так что Никки, собрав все необходимое для пары дней за городом, решила заехать за ним прямо на работу. Хотелось поскорее вырваться из рутины и насладиться этой поездкой напополам с его снисходительной улыбкой. Да, улыбался он не часто, но с каждым разом все более расслаблено. И тогда Никки завороженно наблюдала, как искрятся в задорном прищуре его неземные синие глаза.

Парковка перед мастерской была уже пуста — объявление о выходных читали все клиенты. Но в распахнутых воротах виднелся какой-то вылизанный белый автомобиль. Видимо, его Мейс и должен был закончить. Однако пока Никки вылезала из джипа, с наслаждением понимая, что легкий жакет можно, наконец-то, не застегивать, она услышала заливистый женский смех, и чей-то незнакомый голос томно прощебетал:

— Это невероятно! Я и представить не могла, насколько ты профессионал в своем деле! Считай, что я теперь твой постоянный клиент!

И если бы не притворно слащавый и нарочито заигрывающий тон, Никки бы не обратила на все это внимания. Ведь Мейс действительно отлично знал свое дело и работал от души. Но увиденная рядом с раскрытым капотом фигура девушки не оставила особых сомнений: ее интерес простирался явно дальше содержимого под капотом своего авто. Вырядилась незнакомка знатно. В облегающие кожаные лосины, сквозь натянутую ткань которых отчетливо проглядывала линия миниатюрных стрингов, белый топ с глубоким вырезом, где ее пышная грудь с трудом помещалась, и легкую черную кожанку, едва достающую ей до талии и приглашающе распахнутую. Да и стояла девица очень недвусмысленно — облокотившись о носовую часть своей беленькой машины и склонившись над двигателем, в котором возился Мейс.

Никки даже приостановилась во дворике и с любопытством взирала на сию картину. Понаблюдать что ли за столь изысканным спектаклем? Может, повезет увидеть, как эта профурсетка перейдет от слов к действиям? Хотя с Мейсом такое вряд ли прокатило бы, даже будь он тысячу раз свободен. И правда, огненный марсианин, одетый сегодня в рабочий комбинезон и перчатки, с тщательно замотанной на голове арафаткой едва ли замечал клиентку, полностью сосредоточившись на закручивании какой-то детали. И Никки уже хотела было зайти, как внезапно девица оживилась и, изогнувшись всем телом, придвинулась к марсианину и неторопливо огладила его плечо, медленно спускаясь ладонью по руке.

На какой-то очень краткий миг Никки ощутила неприятный укол, который заставил ее замереть на месте и невольно сделать долгий выдох. Но уже в следующее мгновение она уверенно улыбнулась. Она отлично представляла, что за этим всем последует.

И правда. Мейс, сняв гаечный ключ с детали, решительно выпрямился и, окатив клиентку холодом сощуренных синих льдинок, практически по слогам проговорил:

— Вы заслоняете свет. Три шага назад.

Девица в изумлении отдернула руку, явно не ожидавшая столь непредсказуемой реакции, и только тут заметила краем глаза стоявшую у входа Никки. Видимо, поражение было ей в новинку, ибо она, раздраженно нахмурившись, обернулась и внезапно выдала:

— Вы что, не видите, что здесь очередь? Механик занят моей машиной!

Никки невольно прыснула на такую откровенную дерзость и, ничуть не скрывая своего насмешливого настроя, покачала головой и зашла внутрь.

— Да ради бога, леди! Но я пришла не за ремонтом, а к своему мужу. Не возражаете?

И, бесстрастно вскинув голову, Никки прошествовала вглубь мастерской, по-свойски скидывая с себя жакет и располагаясь на стоящем у стены стуле. Пока девица растерянно хлопала глазами от такого не входящего в ее планы виража, Мейс бесшумно закрыл капот и обтер перепачканные перчатки о рабочий передник.

— Новые свечи поставлены, — спокойно произнес он, кивая на машину. — Все остальное в идеальном порядке. Приезжать в мастерскую больше нет нужды. Вам выгнать во двор или сами?

Никки не видела его лица, но явственно слышала в голосе плохо скрываемый сарказм и мейсовскую ехидную улыбку. Да, девица была уделана с обоих фронтов, поэтому, бросив надменный взгляд на присутствующих, поспешила залезть в автомобиль и раздраженно выехала на улицу. Мейс нажал на кнопку, и ворота начали медленно опускаться, скрывая их от внешнего мира. Несколько мгновений он молчал, сбрасывая с себя перчатки и фартук и с облегченным выдохом разматывая арафатку. И правда, улыбался, от уха до уха, кривя уголки тонких губ и расправляя большие мохнатые уши.

— Говори, я-азизи, — тихо произнес он, расстегивая комбез и стаскивая его со своего обнаженного под ним тела.

Никки на секунду засмотрелась им и поняла, что чего-то все равно не хватало. Того, без чего триумф над наглой девицей был не полным. Поэтому она медленно поднялась со стула и приблизилась к Мейсу, прижимаясь к нему и обхватывая за крепкую шею. Он был горячим и пропахшим резким запахом растворителя, но невероятно притягательным.

— Ничего, что я назвала тебя мужем? — приподняла она бровь в легкой хитрой улыбке, потираясь носом о его жесткие ворсинки на скуле.

— Ничего, — его мышцы чуть напряглись в тщетно сдерживаемой ухмылке, и он демонстративно заложил руки за спину, не прикасаясь к девушке и явно чего-то ожидая. — Против правды я не возражаю.

Приятная волна адреналина прокатилась по позвоночнику от этих слов. Но сейчас этого было мало. И Никки настойчиво провела ладонями по его ровно вздымающейся широкой груди и подтянутому торсу.

— Я доверяю тебе, Мейсон, — произнесла она, прямо смотря в его искрящиеся синие глаза, которые с любопытством ее разглядывали.

— Ты ревнуешь, — спокойно констатировал он, явно наслаждаясь этим фактом и мерно помахивая за спиной длинным хвостом.

— Нет! — упрямо возразила Никки, совершенно не готовая признать подобное. — Я это сказала, чтобы ты не сомневался.

Но Мейс не выдержал и, закинув голову, от души рассмеялся, обнажая свои белоснежные зубы, а потом, наконец, схватил Никки в охапку, вжимая ее в свое тело и оглаживая бедра.

— А я и не сомневался, — довольно выдохнул он, почти касаясь губами ее губ, но все еще не уступая. — Просто признай.

Невыносимый Мейс!

— Ты, кажется, собрался в душ? — в тон ему ответила Никки, провокационно поведя бедрами. — Думаю, там самое место для признаний…

— И то верно, — с ухмылкой пробормотал Мейс, рывком стаскивая с нее футболку. — Пожалуй, часа для начала хватит. Ревнивая я-азизи. Пикник подождет.

***

Сана, столица Йемена, год назад

Телефон молчал уже неделю. Примитивный человеческий телефон, который Мейс недавно приобрел с рук на рынке Саны. Такая необходимость назрела в свете всех событий, да и Нэйтан тоже настоял. В их последний разговор, состоявшийся при личной встрече еще в той деревне под Саадой пару недель назад, он заявил Мейсу, что они должны быть на связи. И пообещал все устроить. И теперь единственное, что оставалось самому Мейсу, временно перебравшемуся подальше от тех мест, где его видели, только терпеливо ждать. Или все получится, или к бесам эту жизнь.

Мейс лежал в углу полупустой комнаты на застеленной грубой простыней кровати, закинув руки за голову, и немигающим взглядом взирал на яркое пятно небольшого арочного оконца. Снаружи виднелась коричневая стена соседнего дома, залитого пышущим солнцем, да вздымающаяся за ним лысая скалистая гора. Ни одной интересной детали, за которую можно было бы зацепиться, чтобы остановить скачущие мысли в ноющей сегодня особенно остро голове. Сквозь распахнутые створки внутрь темной комнаты затекал вязкий тяжелый воздух, перекатываясь по пространству вяло и удушающе. Мейс в который раз потянулся к большой бутыли с успевшей нагреться водой и сделал несколько жадных глотков.

В деревне было куда спокойнее и легче. Меньше домов, меньше людей, рядом привычные пустынные горы и усыпанные маленькими пашенками долины, зажатые меж ущелий. Столица же Йемена ощутимо давила, душила, нервировала высокими скученными домами, темными узкими улицами, вьющимися по городу словно паучья сеть без конца и края, хаотичным шумом мечущихся земных машин, самим неустанным дыханием большого и оживленного города. Даже Куноа в свое время был более тихим, понятным, камерным, чем этот все еще чуждый ему мир. Но выбора не было. Как и раньше.

Впервые Мейс оказался в Сане больше полугода назад, когда вызволял Дженни из тщательно упрятанного притона. Место, надо сказать, было паршивое: на самой окраине, на последнем пятом этаже безликого серого здания, где располагались бедные квартиры и сомнительная конторка какой-то почти безымянной благотворительной организации. Мейс понятия не имел, что представляет из себя земной бордель, но там отыскал бы его в лучшем случае через пару лет. Если бы не весьма словоохотливый посредник, на которого он как ищейка вышел уже через несколько дней поисков. Нет, сдавать цепочку, приносящую ему постоянную прибыль, и называть адрес притона тот смурной мужчина вовсе не собирался. Но Мейс неплохо обращался со своей джамбией, да и силы рук всегда хватало, чтобы удержать, обездвижить и заставить говорить. Пусть и не самыми честными методами.

Но тогда он почти не обращал внимания на саму Сану. Ему было абсолютно плевать, что из себя представлял этот ненужный ему шумный город, и весь путь от первых зацепок до той темной клетушки, где держали Дженни, он проделал, сконцентрировавшись на своей цели и отсекая в сознании любую отвлекающую информацию. Поэтому столица навалилась на него оглушающим грохотом лишь в тот момент, когда он остался уже один, провожая взглядом нанятый Нэйтаном автомобиль, увозящий его и рыдающую Дженни прочь из страны.

Все, что он запомнил в тот день, это саднящее ребро, куда пришлась пара ударов охранников, пока он их не положил, и осевшая ему в ноги Дженни, не смеющая поднять серых, запавших глаз и прикоснуться к краю его разодранного мааваза дрожащими исхудавшими руками. И прежде чем он запихнул ее вместе с исступленно молчащим братом в машину, он поднял ее с земли и взял за подбородок, заставляя посмотреть ему в лицо. Крылья коричневого носа сами вздернулись от тех эмоций, что плескались в ее потухшем взгляде, таком знакомом и уже таком опасном, и Мейс невольно тихо зарычал. Он слишком хорошо понимал, что означал этот взгляд. Поэтому он осторожно убрал со лба спутанные белокурые волосы и настойчиво произнес:

— Я не для этого тебя вытаскивал. Живи, Дженни. И помни только хорошее.

На миг ее глаза ожили, и прежде чем из них потекли слезы освобождения и благодарности, она слабо кивнула.

Когда же шум машины потонул в какофонии звуков большого города, Мейс развернулся и поспешил в горы. Пеший путь до деревни под Саадой был долгим, но и его не хватило, чтобы очистить голову от того сумбура, что творился там в последний месяц.

Понимание, что ему придется вернуться в окрестности столицы, пришло не скоро. А точнее, осознание, что кое-что он не завершил. Ему бы забыть всю эту историю с Дженни, наркотиками, притоном и очередной чужой кровью, которую он тщательно смывал со своей терракотовой шкуры в пересыхающем ручье на следующий день. Но не получалось. Уже мало было знать, что всегда улыбчивая и любящая поболтать земная девушка в безопасности и проходит лечение на далеком маленьком континенте. Уже мало было со слабой надеждой на спасение пересчитывать накопленные деньги в подполе, которых еще чуть-чуть и хватит на бегство. Руки же все чаще чесались разворошить змеиное гнездо и пустить к праотцам уродов, чуть не погубивших Дженни и таких как она.

Поэтому, продав, наконец, свою отару и тщательно закопав деньги под безликим валуном в пустынномущелье, Мейс отправился по следам тех, к кому в свое время обращалась Дженни за дозой героина. Продавцы, посредники, мелкие исполнители — их оказалось неимоверное количество. Но на них он размениваться не стал. Хотелось добраться до главных, кто управлял всей этой гнилой сетью в северных землях Йемена. Поэтому он предпочел выслеживать темной тенью всех, кто казался ему наиболее подозрительным.

Неделя шла за неделей, наблюдение продвигалось со скрипом, ночевать приходилось за пределами населенных пунктов, да и питаться тоже почти подножным кормом. Хорошо, ящерицы и змеи попадались не так уж и редко, если отойти подальше от цивилизации. Но Мейс упрямо и зло сжимал кулаки и снова нырял в незнакомое хитросплетение залитых ярким солнцем узких улочек очередного города или поселка, чтобы планомерно вычислять маршруты, связи, схроны, сходки, локации. И лишь к исходу второго месяца он засек логово главных наркодилеров. На окраине Амрана, где в свое время похитили Дженни, среди невзрачных частных домиков.

Еще с десяток дней ушло на то, чтобы изучить точку, количество приходящих и степень их вооруженности. Ну и вычислить дату их ближайшей встречи, до которой Мейс собирался убрать большую часть основных торгашей. Задача казалась невыполнимой. Но выработанная за последние годы привычка сливаться с толпой и тенью и неплохое владение червленой джамбией сыграли Мейсу на руку. За несколько ночей он по-тихому перерезал горло почти всем лишним участникам дела. Так что в день сходки оставалось лишь не попасть под огнестрел и добить нескольких главарей, пока те не прочухали дурное.

Мейс и теперь, лежа на жесткой кровати в Сане, не сильно понимал, как сумел отделаться парой царапин от пуль и единственным глубоким порезом на бедре. Но хладнокровие и непреодолимое желание выместить на этом отребьи всю накопившуюся злость на жизнь не дали ему совершить промах. Поэтому в том тесном доме на краю Амрана в предсмертных хрипах сдохли четверо холеных землян непонятного ему происхождения. Отряхиваясь от их липкой вонючей крови, Мейс прекрасно осознавал, что всего лишь эгоистично отомстил, и вскоре их место займут другие. Но в тот момент ему было плевать. С трудом подволакивая ногу, он осмотрел дом на предмет чего-то полезного и отыскал в пересохшем колодце на выжженном солнцем дворе сверток с небольшой суммой местных денег и какую-то непонятную бумагу с неизвестными ему символами. Видимо, основное бабло крутилось далеко не в их руках. Но и на том спасибо.

Мейс вернулся в свою деревню и стал готовиться к побегу. Желательно с Земли, но и другая часть планеты тоже подойдет. Однако однажды вечером на пороге его деревенской лачуги появился Нэйтан, приехавший насильно всучить ему солидную сумму денег за помощь. Настороженный Мейс впустил его внутрь и тщательно запер дверь.

— Если ты так хочешь меня отблагодарить, — произнес он, присаживаясь напротив мужчины на деревянный табурет, — ответь на пару вопросов. Твоя сестра говорила тебе, кто я?

Нэйтан немного растерялся, перебирая в пальцах ворот скинутого летнего пиджака, но все же неуверенно ответил:

— Дженни сказала, что ты… другой. Не как все…

— Я не человек, — прямо отрезал Мейс, взявшись за край арафатки. — И я даже не с Земли.

И он неспешным движением стал разматывать платок, постепенно обнажая свое покрытое огненной шерстью инопланетное лицо со звериными большими ушами, тонкой линией темных губ, бурым кончиком кожаного носа и жестким густым загривком, утекающим через всю голову за ворот рубахи. Мейс пристально следил за реакцией Нэйтана, готовый в любой момент защищаться. Но мужчина лишь пораженно тряхнул головой и едва слышно пробормотал:

— Пресвятая Богородица… Кто ты, Мейсон?

— Это долгая история. Все, что тебе нужно знать, ты уже знаешь и видишь. Ты еще хочешь иметь со мной дело, или мы на этом прощаемся?

Нэйтан в полном замешательстве потер руками лицо и шумно выдохнул.

— Кем бы ты ни был, ты тот, кто спас мою сестру. И я в долгу перед тобой. Я все так же настаиваю на своей благодарности.

И он чуть приподнял за ручку небольшую дорожную сумку, в которой, судя по всему, привез деньги.

Мейс задумчиво хмыкнул и чуть подался вперед.

— Потрать это на Дженни. У меня есть кое-какие сбережения. И они пригодятся мне на то, чтобы исчезнуть из Йемена. Потому что здесь меня могут найти мои враги. И если ты все еще хочешь мне помочь… Часть этих бумажек мне нужна в цифровом виде. Но я здесь никто.

— Ты хочешь, чтобы я открыл для тебя счет в банке? — немного оживился Нэйтан. — Я понимаю… У тебя нет документов. Но это не проблема. Я все сделаю! Оформлю для тебя валютную карту на свое имя и положу туда твои деньги. Боюсь, в Йемене это не получится, и мне придется немного помудрить с денежными переводами между счетами… — и он лихорадочно потер виски, прокручивая в голове предстоящие дела.

— У меня нет выбора, — спокойно ответил Мейс, понимая, что ему придется довериться этому человеку.

— Хорошо, Мейсон, — поднял на него глаза Нэйтан и решительно встал с табурета. — Не переживай. Ты можешь обращаться ко мне с любой просьбой. И я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Но Мейс оборвал его тираду взмахом руки. Было еще кое-что не менее важное. Он прошел в дальний угол своей комнатки и выудил из-под подушки сложенную в несколько раз бумажку. Ту самую, которую нашел вместе с деньгами наркодилеров.

— Ты знаешь, что это такое? — спросил он, разворачивая ее и протягивая Нэйтану.

Тот нахмурился и, взяв в руки листок, пробежался глазами по длинной строке разнокалиберных символов. А потом в полном неверии вскинул голову и уставился на Мейса.

— Откуда это… — в замешательстве пробормотал он.

— Забрал у тех, кто продавал Дженни героин, — коротко ответил Мейс, невесело усмехаясь. — Подумал, вдруг мне пригодится больше, чем мертвецам?

Нэйтан пораженно замер, переваривая и осознавая услышанное, а потом прокашлялся и произнес:

— Это приватный ключ от криптовалюты. От суммы денег в виртуальном кошельке. И поверь, эти суммы, как правило, очень велики. Думаю, тебе хватило бы на то, чтобы скрыться и безбедно жить где-нибудь подальше от Йемена. Но для этого нужно перевести эти средства вот отсюда, — и он ткнул пальцем в бумагу, — в твой собственный виртуальный кошелек. И ключ от него будешь уже знать только ты. И сможешь обналичить эти деньги из любой точки мира. Прости… Земли.

Мейс молча кивнул и снова отошел в угол комнаты, где снял с пола пару досок и достал из тайника мешок со своими сбережениями. Он знал, что если сейчас не рискнет, то никогда не сможет отсюда сбежать. Поэтому уже в следующее мгновение он протянул мешок Нэйтану.

Тот осторожно взял его и с готовностью кивнул.

— Я все сделаю, Мейсон! Дай мне немного времени. Когда все будет готово, я передам тебе банковскую карту и новый приватный ключ через коллег Дженни из комитета Красного креста. Будет лучше, если ты с ними встретишься в Сане, в столице. А это, — и он опустил на пол свою дорожную сумку, — пусть останется у тебя. Мало ли что понадобится…

Мейс не стал на этот раз спорить, возражать и честно сделал все, что от него требовалось. Собрал свои вещи, перебрался в Сану, купил телефон и снял на окраине комнатку. И вот уже неделю равнодушно взирал в распахнутое окно со старой жесткой кровати, ничему не удивляясь. И раз телефон молчал, значит так тому и быть.

Голова ныла все сильнее, и Мейс перекатился на бок, привычно обхватывая ее ладонями и прикрывая глаза. Хвост безвольно свесился до самого пола. Если ничего не выйдет, то, пожалуй, второго шанса он себе не оставит. За эти почти четыре года в Йемене он проделал слишком долгий и утомительный путь от желания сдохнуть до мысли попробовать жить. И если все же судьба не даст ему такой возможности, то пора было воспользоваться верной джамбией. Он как раз недавно отменно наточил клинок. Один взмах, и все закончится. Один миг, и он окажется там, куда однажды уже ушла его Ниоби по его же вине. Один шаг, и никчемная, проигранная, проданная злым силам жизнь обретет смысл в своем завершении. Он подождет еще до завтра, потому что сегодня слишком много боли скопилось между его ушей, и рука может дрогнуть.

Тишину разорвал неожиданный и непривычный электронный сигнал телефона, на чьем экране высветилось сообщение на английском.

Нэйтан: «Завтра в 11:00 будь у выхода из отеля Шератон в Сане. Там тебя будет ждать мое доверенное лицо из Красного креста с конвертом. В нем карта и новый ключ. И инструкции, как пользоваться. Прости, что так задержался. Если возникнут трудности, всегда обращайся! Я все сделаю. И удачи тебе в новой жизни, Мейсон!»

========== Глава 8. Слабость ==========

Денек выдался напряженным. Вчера внезапные шесть часов за рулем до Спрингфилда, собирая все немыслимые пробки, и сегодня немногим менее обратно до Чикаго. Плюс крайне непростой разговор с родителями. Ну, с Тимом поговорить не шибко удалось, все же температура под 40 не оставляла никаких шансов на вразумительный диалог. Видимо, это была коварная расплата за прошлые выходные на берегу Мичигана всей шумной компанией!

Никки устало сжала руль своего джипа, вливаясь в ночные улицы почти угомонившегося Чикаго. Ладно, еще минут двадцать, и она, наконец, будет дома! Телефон с утра разрывался приходящими уведомлениями с рабочей почты, но сейчас думать о том, сколько придется разгребать в кафе прямо с раннего утра, совершенно не хотелось. Доползти бы до кровати и немного поспать! Часы упорно показывали половину третьего ночи, и Никки, сцепив зубы, внушала себе, что нескольких часов на сон ей вполне хватит. Еще бы завтра продержаться, а потом… Хорошо, Мейса она предупредила перед выездом из родительского дома, что будет, мягко говоря, поздно. Но тот, как всегда был краток и прислал в ответ: «Не торопись».

Голова трещала от внезапной простуды Тима, от хмурящихся бровей отца при упоминании Мейса, от нескончаемых вопросов матери о том, как она себе все это представляет, от звонков поставщиков, от падающих в почту писем на подпись, от желания забиться в самую дальнюю норку и не высовываться оттуда как минимум неделю. Но Никки прекрасно понимала, что никогда так не поступит. Она поспит пару часов и с боем ринется разгребать то, что нагромоздилось за эти дни словно проигранная партия в тетрис.

Наконец, за поворотом показалась их высотка, где они с Мейсом снимали светлую уютную квартиру, и Никки с облегчением выдохнула. Еще чуть-чуть, и она окажется дома! Умыться бы с дороги да нырнуть в постель. Наверное, Мейс давно спит, как всегда раскинувшись на половину их большой кровати и лишь до пояса укрывшись одеялом, под которым ему вечно было жарко. Ничего, она пройдет на цыпочках и, наконец, упадет в подушки.

Никки на автомате припарковалась на закрытой территории их дома, поднялась на лифте и отперла дверь, стараясь это делать как можно осторожнее. В квартире стояла тишина и ночная тьма, разрываемая лишь единственным непогашенным торшером в гостиной. Аккуратно стаскивая с себя кроссовки и жакет, Никки нахмурилась и прислушалась. Неужели Мейс забыл потушить свет? Это было на него крайне не похоже. Девушка крадучись направилась к гостиной и замерла на пороге.

На диване спал Мейс. Однозначно уснувший неожиданно для самого себя, подложив под голову одну из цветастых подушек, свесив длинный огненный хвост на пол и зажимая в руке мобильный телефон. Он был в домашних свободных штанах и простой серой футболке, которую изредка надевал после душа, чаще предпочитая привычные для него длинные тавбы даже дома. На журнальном столике стояла пустая пиала и стакан с недопитой водой. Наверняка, ел свой любимый черный изюм, всегда покупавшийся в супермаркете с избытком. Никки улыбнулась и почувствовала, как мягкое тепло растекается в ее душе. Ждал ее. Не ложился спать. Да и уснул. Еще бы! Почти три ночи. А он наверняка оба дня допоздна проработал в мастерской.

Никки осторожно приблизилась к дивану, стараясь ступать как можно тише, и опустилась на пол перед спящим Мейсом, разглядывая его такие знакомые черты лица, сейчас почему-то хмурящегося во сне. Невероятный, чужестранный марсианин с такой трудной и тяжелой судьбой уже давно являлся частью ее жизни. Настолько, что порой ей казалось, что до него в ее судьбе звучала лишь прелюдия, интригующее либретто, после чего развернулось по-настоящему главное действо. Он дал ей уверенность в самой себе, в завтрашнем дне, в своих самых смелых идеях. Он раскрыл ей глаза на многие новые аспекты жизни, о которых она раньше никогда не задумывалась. Он вобрал от нее частичку спокойствия, радости и улыбки, которых так ему не хватало, и все чаще его синие глаза блестели не холодным вызовом, а живыми искорками. И он помог ей с тем, о чем она так исступленно мечтала последние восемь лет.

Мейс всегда пах чистой шерстью, везде ходил пешком, был аккуратным и бережливым. Но никогда не расслаблялся до конца. Словно все еще не верил, что можно просто жить, дышать, радоваться и думать о том, что будет завтра. Никки и не ждала от него перемен. Она прекрасно понимала, что ни полгода, ни даже годы не перечеркнут того, из чего был слеплен весь Мейс. Из его истории, слабостей, преодолений, выбора и борьбы за собственную жизнь. И единственное, что она могла ему дать, это доверие и понимание. Это то, в чем он нуждался острее всего. Ибо все остальное он спокойно мог заполучить сам или попросту забить на это.

Ладонь потянулась к его мохнатому терракотовому лицу, но шорох одежды был слишком явным. Огненное ухо мгновенно дернулось, и в секунду Мейс шумно втянул носом воздух и, вздрогнув всем телом, отшатнулся от ее руки к самой спинке дивана, просыпаясь и еще не понимая, что происходит. Синие радужки под нахмуренными бровями рефлекторно сузились, фокусируясь на девушке, но постепенно осознание ситуации позволило ему более спокойно выдохнуть. Не менее растерянная Никки отпрянула и тихо пробормотала:

— Прости, Мейс! Я напугала тебя! Я не хотела!

Огненный марсианин пару мгновений напряженно смотрел на нее, словно все еще находился в каком-то одолевшем его неприятном сне, но потом помотал головой и огляделся по сторонам.

— Бихаколь джахим*! — едва слышно выругался он на себя на арабском и на мгновение прикрыл глаза. — Ты прости. Я не слышал, как ты вернулась.

И он протянул к ней теплую со сна мохнатую руку и мягко провел ею по лицу, очерчивая большим пальцем линию скулы. Глаза постепенно просветлели, и асимметричные брови разгладились. Никки устало улыбнулась и накрыла его ладонь своей.

— Я думала, ты давно спишь. А ты тут со светом… — и девушка вздохнула. — Я сильно устала после дороги, да и эти два дня выдались тяжелыми.

— Я так и понял, — тихо ответил Мейс, и его яшмовых губ коснулась легкая ободряющая улыбка. — Хотел дождаться твоего возвращения, но что-то срубило…

— Мне кажется, меня срубит, как только я доберусь до подушки, — покачала головой Никки. — А у меня столько новостей!

— Все завтра! — решительно отрезал Мейс и поднялся с дивана, увлекая за собой и девушку. — Давай, в ванную. Жду тебя в спальне.

И безапелляционно подтолкнул ее прочь из гостиной. Никки и сама мечтала поскорее очутиться в постели, но, прежде чем она удалилась, взгляд все же успел перехватить настороженно прижавшиеся уши, нервно взметнувшийся хвост и тяжелый шлейф каких-то неведомых ей воспоминаний, который столь отчетливо струился тонкой нитью из его заспанных глаз.

Она поспешила приготовиться ко сну и уже через несколько минут оказалась в уютной темноте их теплой и просторной спальни, где Мейс уже ждал ее, растянувшись под одеялом и слишком напряжено глядя в потолок. Никки вздохнула и, вместо того чтобы привычно устроиться на своей половине кровати, утыкаясь в подушку, прильнула к шерстяному Мейсу и примостилась на его обнаженной груди. Тот медленно обнял ее и прижал к себе. По тому, как напряглись его мохнатые пальцы, она поняла, что его привидевшийся сон был не менее трудным, чем ее поездка к родителям. Поэтому, прежде чем провалиться в небытие, Никки покрепче обхватила Мейса и коснулась губами его выступающей угловатой ключицы. Вместе можно все преодолеть.

***

Тьма между реальностями, восемь месяцев назад

Сознание вернулось резко. С шумным вдохом иссушенным носом, который жадно втянул незнакомый, душный воздух. Мейс распахнул глаза и ничего не увидел. Его поглотила неприятная липкая тьма, заставившая его дернуться и тут же об этом пожалеть. Даже малейшее сокращение мышц отдалось в теле острой болью, пронизавшей его от ушей до самого хвоста, который единственный оставался подвижным. Потому что все его конечности оказались неестественно заломлены назад и туго стянуты чем-то очень прочным, что впивалось в онемевшую кожу до рези. Он лежал на жесткой каменной поверхности ничком и явственно чувствовал острый запах металла и крови.

Что за хрень с ним произошла? Какого беса??? Где он? Почему он связан? Кто посмел на него напасть? Как он мог это допустить??? Мейс с трудом сглотнул, но горло лишь болезненно сжалось от жажды и давно пересохшей слизистой. С хриплым рычанием он умудрился перевалиться на бок, ощущая, как от этого движения еще больше заболели перетянутые за спиной руки и ноги, и попытался осмотреться. Нет, к счастью, он еще не ослеп, ибо в этой тяжелой темноте он все же различил далекий рассеянный свет, слабо мерцающий откуда-то издалека. Но ни одна мысль о том, куда он мог попасть, не приходила на ум. Или он уже в потустороннем мире? Нет, там бы он не чувствовал этой изводящей боли. Там у него не было бы этого бренного тела. Черт бы его побрал!

Мейс не знал, сколько прошло времени, пока он тщетно пытался если не выпутаться, то хотя бы найти приемлемое положение, чтобы рукам и ногам было полегче, но лишь терял силы и терпение. Дышать стало тяжело, сознание впадало то в отчаяние, то в злость, но чаще в полубредовое состояние, где его взмокшим ушам чудилась спасительная капель холодной воды. Уж лучше бы провалиться обратно в забытье, чем час за часом ждать медленную смерть, которая все никак его не забирала.

Мейс снова перевалился на живот, вынужденно вдыхая прогорклую пыль с каменного пола и гоня прочь поползшие перед взором белые звезды. Кажется, в последний раз он помнил себя в Сане. Он задержался там на несколько месяцев после получения банковской карты и нового приватного ключа от обещанной криптовалюты. Все нехитрые пожитки были при нем, налички вполне хватало на то, чтобы перекантоваться и как следует подготовиться. Но в первую очередь, ему нужно было понять, какими он в итоге располагал средствами и как с их помощью мог скрыться в самое отдаленное место этой галактики. Затрудняло все лишь то, что он понятия не имел, где на этой отсталой Земле могли находиться порталы на другие планеты. Да и были ли они тут? Соваться в те места, где его вышвырнули приспешники Лимбургера, точно не стоило и попадать на Марс совершенно не хотелось. Он прекрасно осознавал, что его там ждало.

С виртуальной сетью, именуемой на Земле «Интернет», в Йемене было туго. Мейс с трудом отыскал некое заведение, где за небольшую плату можно было воспользоваться компьютером и выйти в эту местную сеть. Ругаясь себе под нос, он кое-как разобрался с убористым текстом инструкции, которую ему оставил Нэйтан, и через час манипуляций с цифровым кошельком и вводом миллиона паролей он все же добрался до цифр. Тех, что, наконец, просветили его о сумме на счету. Переведя на калькуляторе биткоины в относительно международную долларовую валюту, Мейс завис. Надолго. И отвис, кажется, лишь спустя неделю. Потому что цифры его пугали.

Он тщательно запрятал все свои документы, разве что не вшив их себе под кожу, и убрался в еще более отдаленную от цивилизации комнату на самом отшибе Саны. Он мог. Теперь он мог бежать. Хотя бы на другой континент. Ну или как минимум на противоположный конец этого. И он принялся изучать географию Земли, чтобы найти себе максимально затерянное и пустынное место для жизни. Где можно будет не пересекаться ни с кем. Он уже почти выбрал и даже собирался написать Нэйтану, чтобы тот больше его не искал. И вот тут-то его воспоминания и обрывались.

В тот вечер он набил свой старенький потрепанный рюкзак, упихав туда немногочисленные шмотки, запас провианта, бутыль с водой, какие-то мелочи, и хотел подремать пару часов перед тем, как выдвинуться в пеший переход до границы с соседним государством. То, что она тщательно охранялась, он выяснил. Но уповал на сноровку и способность оставаться максимально незамеченным. Он должен прорваться! Мейс еще раз проверил на поясе верную джамбию и прилег на брошенный в углу матрас. Он уже почти уснул, как в самый последний момент его уши дрогнули, уловив шорох, и он моментально распахнул глаза. Последнее, что он помнил, это легкий свист и жалящий укол прямо в грудь.

Черти собачьи! Его тупо подстрелили транквилизатором! Но кто? Неужели вычислили подельники тех наркодилеров? Если так, то им есть, что с него вытрясать. Ибо он завладел такой солидной суммой их бабла, на которую он не рассчитывал даже в горячке. Только странно, что до сих пор к нему так никто и не пришел. Может быть, его бросили в какой-то каменный мешок, в подземелье? И решили его тут заживо сгноить? Так уж лучше бы сразу пулю в лоб, или как это у них там принято.

Сознание, разрываемое неотступной болью, вновь утекло в полубредовое состояние, и Мейс потерял счет часам, которые провел в ожидании все ближе подступающей смерти. В тот момент, когда он уже едва был в состоянии остановить подкатывающие темные волны в своей голове, из этого марева его выдернул холодный шквал воды, внезапно обрушившийся на его лицо. Он чуть не задохнулся, но успел жадно ухватить желанные капли, смочившие его распухший язык. По глазам ударил свет какого-то мощного фонаря, и Мейс зажмурился, утыкаясь лицом в пол.

Уши уловили топот ног, какое-то ворчание, копошение, чужое дыхание и тихое порыкивание. И в следующее мгновение его сознание полоснул до тошноты знакомый скрипучий голос, который он запомнил на всю жизнь:

— Здравствуй, мой мальчик! — произнес тот на земном языке. — Я спешил к тебе повидаться. Ты же не забыл меня, верно? Я могу, наконец, говорить с тобой на английском? Ты неплохо его выучил, насколько я осведомлен. Мне он более привычен, чем язык ваших жалких грызунов.

Злость затопила взгляд Мейса, но он заставил себя извернуться на полу, чтобы посмотреть в глаза тому, кого так сильно ненавидел. В нескольких метрах он увидел скрюченную фигурку довольного доктора Карбункула, которого окружали какие-то непонятные черные твари с белесыми глазами навыкате. Мейс невольно дернулся и еле сдержал болезненное шипение.

— Конечно, ты меня помнишь, — елейно улыбнулся Карбункул, обнажая свои желтые зубы. — Мне это приятно. И хоть тобой мне пришлось заниматься совсем недолго, результатом я крайне доволен. Как тебе живется без этих мерзких кожаных наростов на голове? Согласись, что без них куда легче?

На мгновение Мейсу показалось, что он сейчас задохнется от той ненависти, которая душила его и так слишком туго связанное тело. Он готов был кусаться, рвать на части, выдавливать собственными руками жизнь из этого подонка. Но он мог лишь беспомощно валяться на полу, едва ухватывая носом кислород.

— Я вижу, тебе неудобно, — скрипуче рассмеялся Карбункул. — Прости, что заставил тебя ждать тут целый день. Но я готовился к нашей встрече. К тому, что тебя ждет дальше. Или ты думал, что мы отправили тебя на Землю на заслуженный отдых? О нет, мальчик мой, ты слишком хорошо справился с прошлой задачей, чтобы так легко тебя отпускать! Поэтому тебе предстоит очередное задание. Ослабьте его путы, он достаточно был связан, чтобы не смочь сейчас сопротивляться.

Мейс угрожающе зарычал, когда к нему приблизились непонятные прислужники Карбункула, пахнущие гнилой псиной, но те не обращали на него никакого внимания, хладнокровно выполняя указания доктора. Несколько взмахов ножами, и Мейс едва не взвыл от боли, пронзившей его почти освобожденное от ремней тело. Подонок был прав: он был не в состоянии даже пошевелиться, не то что сопротивляться или нападать. Впрочем, его запястья все еще оставались связанными. Кровь болезненно хлынула по конечностям, и на какое-то время Мейс почти оглох.

Но Карбункул не собирался ждать, и твари насильно подняли его с пола, ставя на колени и заставляя смотреть доктору в лицо.

— А теперь слушай внимательно, — зашипел тот, сощуривая свои большие сумасшедшие глаза. — Я отправлю тебя на Марс, где ты с помощью моих подопечных выполнишь одно очень простое задание. Ты проследишь за тем, чтобы по всей планете были расставлены и подключены инфразвуковые установки. И когда они будут готовы к запуску, ты начнешь руководить их работой. Ты спросишь зачем? Все очень просто. Они уничтожат абсолютно всех марсиан. У которых есть антенны. И твоя жалкая планета достанется мне! Целиком и полностью! Согласись, что на этот раз задание очень простое!

— С какой стати? — зло выплюнул Мейс, едва узнавая свой осипший голос и отказываясь верить в услышанное.

— С такой, мой мальчик, что ты полностью в моих руках, — безумно оскалился Карбункул. — Если ты попытаешься сбежать, уклониться, ослушаться и что угодно еще, что не входит в мои планы, с тобой рядом всегда будут мои подопечные выродки. И нет, они не убьют тебя за это. Им дан приказ в случае неповиновения скрутить тебя и доставить твоему бывшему военному начальству. Живым. Ты же понимаешь, как тепло встретят твои сородичи предателя и убийцу? Их суд и месть будут хуже, чем все то, что я могу сделать с тобой здесь. Потому что тебя покарают свои же, причем заслуженно. Хоть ты уже… немного неполноценен! — и Карбункул отвратительно рассмеялся.

— Почему бы этим уродам не сделать всю работу самим? — с вызовом бросил Мейс. — На кой тебе сдался я?

— К сожалению, — покачал большой головой доктор, — есть один неприятный нюанс. Мои выродки сильны, послушны и беспощадны. Они даже способны понимать любые языки, которые я вложу в их мозги. Но… в остальном они непроходимо тупы. И могут выполнять только простые задачи. Им не справиться с установками. Так что у тебя нет выбора.

— Раз так, — зашипел Мейс, — делай все сам, умник хренов! Что же ты опускаешься до привлечения в свои навороченные планы такого, как я? Может, я немногим умнее этих тварей?

— О нет, — опечаленно развел руками Карбункул. — Я бы с удовольствием все сделал сам. Но не могу покинуть это место. Ты знаешь, где мы находимся? Это энергетический разлом между реальностями. И я застрял тут до тех пор, пока не заполучу сильнейший источник энергии. Тебя выбросить на Марс я могу, выродков тоже, а вот самому никак, — и он указал крючковатой ладонью на какой-то неприметный бугорок на шее, куда, видимо, был вшит микрочип. — Поэтому сейчас мы с тобой еще побеседуем о деталях, и я отпущу тебя. И помни: ты у меня на контроле. Одно неверное движение, и тебя сдадут командующему. И поверь, тебя там будет ждать очень горячий прием.

Мейс от души послал его к праотцам, рычал, ругался, угрожал, только бы не подчиняться, только не стать вновь беспомощной марионеткой-убийцей в руках врага. Но за прошедшие четыре года он успел подзабыть, насколько хитрым и жестоким был Карбункул. Потому что тот спокойно переждал, пока Мейс выплеснет весь свой гнев, и хладнокровно озвучил ему все его задачи и детали. После чего недовольно покачал головой и произнес на прощание, прежде чем удалиться:

— Похоже, ты плохо усвоил мой урок, Мейсон. Побудь еще здесь некоторое время. Когда ты будешь готов слушаться, я тебя отпущу.

И все, что Мейс помнил о дальнейших днях, проведенных во тьме этого затерявшегося временного пространства, была лишь долгая, мучительная, изводящая боль, не способная принести облегчение в смерти, ибо Карбункул прекрасно знал, где находилась грань его физических возможностей, но уверенно отнимающая у Мейса волю, надежду и сопротивление. И когда он, почти полностью потеряв самого себя, едва слышно выдохнул свое «Да», его, наконец, освободили и потащили в неизвестном направлении. Но он больше не желал ничего знать и отключился.

Очнулся он лежащим на твердом буром песке, пахнущем сладостью и давно забытыми воспоминаниями о Марсе. Рядом с ним валялся его рюкзак со всеми вещами, а вокруг топтался целый взвод выродков, ожидавших его команды. Мейс с трудом поднялся с земли и оглядел потухшим взглядом изрезанный скалистыми отрогами горизонт под насыщенным медным небом той планеты, которую ему в очередной раз предстояло уничтожить своими руками. Теми, что сейчас с трудом могли подхватить запыленную лямку рюкзака.

Комментарий к Глава 8. Слабость

* - Бихаколь джахим – что за черт (араб.)

========== Глава 9. Жизнь ==========

Никки нервничала. На этот раз почему-то капитально. Точнее, почему — ей было как раз более чем понятно. Но она не предполагала, что предстоящий разговор с Мейсом вызовет у нее такой мандраж. И чем дольше тянулось ожидание, тем чаще не слушались руки, и быстрее колотилось сердце. Похоже, пора уже заканчивать возиться с запеченной в духовке рыбой, а то она рисковала оставить их обоих сегодня без ужина. И девушка поспешно выудила на подставку ароматно пахнущее блюдо и выключила плиту.

Стол давно был накрыт на двоих, сливочный соус к рыбе налит в пиалу, спаржа для гарнира отварена на пару. Даже любимый мейсовский изюм с избытком насыпан горкой на тарелке с фруктами. А вот мысли все метались по голове в неуправляемом хаосе и заставляли Никки в сотый раз одергивать на себе домашнюю футболку и заправлять за ухо особенно назойливую прядь темных волос. С чего начать? Как отреагирует Мейс? Что делать, если он в итоге передумает и откажется? Что тогда сказать родителям, которых ей так долго пришлось готовить к подобным переменам в жизни всех их вместе взятых? Да и что делать ей самой, если все пойдет совсем не так, как хотелось бы…

После вчерашнего возвращения домой почти под утро и напряженного рабочего дня в кафе к вечеру она едва соображала. Но Никки решила не откладывать этот разговор и вырвалась домой пораньше. И написала Мейсу, что очень ждет его к ужину. Утром ни о чем подобном беседовать она бы точно не смогла. Она и так-то еле доползла до кухни, чтобы заварить себе огромную кружку крепкого кофе и немного прийти в себя, пока Мейс, явно не в духе после какого-то нехорошего сна, сооружал им на завтрак незатейливые тосты с сыром и помидорами. Да и ускакал он в автомастерскую еще до того, как Никки успела переодеться в офисные брюки и блузку. Но если в течение дня девушка кое-как отвлеклась от своих мыслей на водоворот рабочих хлопот, то сейчас хотелось поскорее выложить ему всё, а там будь что будет.

Когда в прихожей раздался щелчок отпираемых замков, Никки практически подскочила на стуле, на котором нервно сидела, глядя на часы, и поспешила встретить Мейса. Тот вернулся домой действительно рано: в начале восьмого автомастерская никогда не закрывалась. Видимо, Чарли сегодня пришлось остаться на вечер одной. Но был ли он сейчас расположен к сложным диалогам? Или лучше не нагружать?

Мейс еще с порога смерил Никки пристальным взглядом синих глаз и, скинув с себя уличную одежду, задумчиво принюхался, явно не ожидав, что ужин будет подан прямо к его приходу. Да и появлялся-то в такой час он крайне редко. Бровь взметнулась вверх, и он молча удалился в ванную, чтобы вымыть с улицы руки. Что ж, вроде не уставший и не злой. Значит, можно попробовать поговорить. И Никки устремилась на кухню, чтобы разложить рыбу по тарелкам.

— Я-азизи хотела вкусно меня накормить, или что-то случилось? — осторожно произнес Мейс, неспешно прошествовав к столу и усевшись на свое место у окна.

Никки напряженно вздохнула и присоединилась к нему, раскладывая гарнир и все еще не зная, с чего начать. Но крепкая терракотовая рука привычно перехватила ее запястье над столом, заставляя остановиться и поднять на него глаза. В его синих радужках плескалась легкая настороженность, озабоченность и… приободрение? Где-то в самых уголках глаз оно собралось едва заметными теплыми огоньками, которые позволили Никки медленно выдохнуть и постараться расслабиться.

— Я вчера поговорила с родителями, — собравшись с духом, начала она, безвольно опуская руки, которые Мейс предусмотрительно зажал в своих, чтобы она снова не схватилась за какую-нибудь тарелку или нож. — И с Тимом. И это был не первый разговор. И я… Мейсон, ты же помнишь тот вопрос, который я тебе задавала в самом начале нашего знакомства?

И она с замиранием сердца впилась взглядом в его пока лишь слегка удивленное лицо, готовая увидеть на нем что угодно: непонимание, пренебрежение, отторжение, усмешку или даже гнев. Хотя, скорее всего, она себя накручивает, и подобной реакции быть просто не может. И правда: Мейс совершенно спокойно сощурился, явно вспоминая и пытаясь понять, что именно она имела в виду, и, наконец, утвердительно кивнул.

— Да, я и не забывал его. Но, кажется, ответ я тебе дал тогда же. Что изменилось?

— То, что в тот день я не смогла дать тебе свой ответ, — вздохнула Никки и обессиленно опустила плечи, собираясь озвучить все до конца. — Но теперь он готов.

Она на мгновение замолчала, пытаясь сообразить, с чего начать, как проще объяснить, и что рассказывать, а что уже будет лишним. Но Мейс чуть сильнее сжал ее ладони и настойчиво произнес:

— Просто говори.

— Ну, в общем… Я рассказала все Тиму. О нас, о тебе. Мама, конечно, уже проболталась ему, что я «дружу» с шейхом, так что мне пришлось поддержать эту легенду и кое-как подготовить его к твоим… внешним особенностям. И если ты все еще хочешь… То мы можем… Как-нибудь пригласить его в Чикаго на пару дней. Или лучше сперва навестить его в Спрингфилде. Или вместе поесть гамбургеров на берегу Мичигана. Я не знаю… Но только если ты все еще не против!

И Никки, окончательно потерявшись в своих мыслях, умолкла, вопросительно глядя на Мейса.

Он же слегка закатил синие глаза и покачал головой, шумно выдыхая и выпуская ее ладони из своих, чтобы взяться за приборы и начать уже свой ужин. Никки в волнении продолжала ждать его ответа, с тревогой глядя на то, как он беспечно отправляет в рот кусок рыбы.

— Вероника, — он, кажется, впервые назвал ее полным именем, отчего она вся подобралась на стуле и затаила дыхание, ожидая дурных вестей, — мы вроде определились, что ты мне жена. А до сих пор ведешь себя, как на первом свидании. Я сказал тебе «да» в самом начале. И сейчас тоже скажу «да».

— Я просто не знала, как все это… — начала было Никки, стараясь объяснить свое волнение, но Мейс на нее бесцеремонно шикнул.

— Знаю, — кивнул он. — Тебе было непросто. Я никогда не торопил и не вмешивался. Это должно было быть твое решение. Но переспрашивать меня не было нужды. Я своего мнения не менял.

Медленно смысл произнесенных слов достигал ее сознания, и Никки невольно облокотилась о стол, ища опоры и уверенности в том, что она не ослышалась. Мейс тихо усмехнулся и внезапно притянул ее к себе за плечи, заставляя придвинуться ближе вместе со стулом. Девушка неуверенно прижалась к его теплому и расслабленному телу и тихо спросила:

— Ты точно уверен, что тебе все это нужно? Ты же понимаешь, что отступить потом уже не получится? Точнее, получится, но лучше тогда вообще ничего не затевать.

Никки хотела еще что-то прибавить, но внезапно перед ее губами оказалась вилка с аппетитным кусочком рыбы, которую Мейс настойчиво заставил ее взять в рот.

— Я-азизи, ешь и не мели больше чепуху. Отступать мне некуда. Позади меня та жизнь, от которой я долгие годы хотел избавиться. И мне это удалось. Только я думал, что найду облегчение в смерти. Но выжил. И оказался здесь. Вот в этом всём, чего я вообще не заслужил. И тебя тоже не заслужил. Но ты и твой мир — это единственное, ради чего стоит еще раз попробовать. Куда же мне отступать, если это место под солнцем подарила мне ты? Да, я убийца, я предатель, я тот, чья жизнь не стоит ни черта. И да, у меня скверный характер. Но я умею быть благодарным. Так что кушай, я-азизи, твоя рыба удалась сегодня отменно. И расскажи мне лучше, какие гамбургеры любит Тим. А то мне предстоит понравиться еще и ему… Я-азизи! Прекрати щипаться! Разве я тебе не нравлюсь?..

***

Чикаго, округ Иллинойс, Соединенные Штаты Америки, пять месяцев назад

Горячая вода мощными струями стекала по перепачканному после непростого трудового дня телу и уносила в сток пот, бензин, масло и черти что еще, чем пропиталась его шерсть несмотря на старенький тавб и рабочие перчатки. Давненько он не наслаждался каждый день исправным и всегда теплым душем. Наверное, с тех пор, как покинул Куноа, будучи еще юнцом. А в этом земном мегаполисе Чикаго всего оказалось в достатке. Каморка при автомастерской Чарли вполне подходила для того, чтобы спать и готовить себе еду на электрической плитке. Работа его ничуть не пугала — руки и мозги потихоньку вспоминали давно подзабытые навыки, которые будили в нем на сей раз не темные воспоминания, а лишь желание молча и упорно трудиться. Друзья командирчика все еще косились на него, но не задирали. И на том спасибо. А большего и не надо.

Мейс выключил воду и несколько мгновений слушал, как она тонкими ручейками стекает с него и капает тяжелыми каплями со сбившихся прядей загривка и кончика хвоста. Пожалуй, тут было надежнее, чем в Йемене. Хоть Чикаго и походил на какой-то адский термитник, копошащийся с утра до глубокой ночи. Впрочем, этот город его мало интересовал, и он бы вряд ли удалялся от мастерской дальше, чем до ближайшего супермаркета. Если бы не Никки.

Необычная, слишком необычная девушка. Которую за этот месяц на Земле так сложно оказалось предугадать и от которой так сложно было отказаться. Но еще труднее не хмуриться и не задаваться назойливым вопросом: неужели это не глюк? Какого беса она видела в нем совсем не того Мейса, которого он сам давно хотел уничтожить? И неужели именно этим вечером согласилась и искренне желала остаться с ним наедине после нескольких, совершенно непредсказуемых встреч? Нет, это или какая-то усмешка его паршивой судьбы, или он спятил. Потому что он, черт подери, совсем не хотел все это заканчивать!

Тому, что Никки приехала в мастерскую Чарли через неделю после идиотской сцены с его хвостом, Мейс не удивился. Скорее ожидал чего-то подобного, четко разглядев тогда в ее распахнутых карих глазах живой огонек и неподдельный интерес. Видимо, действительно не испугалась и настойчиво заявилась именно сюда менять еще совершенно не потемневшее масло. Он был уверен, что она спокойно проездила бы на нем несколько месяцев. Поэтому молча выполнил свою работу и, принимая оплату из ее замешкавшихся рук, пока она тщетно пыталась рассмотреть его инопланетное лицо в тщательно намотанной арафатке, выжидательно усмехнулся и прямо спросил:

— Фатаатун* подвезти?

Никки понадобилось целое мгновение, чтобы любопытство сменилось на ее лице осознанием услышанного, и она внезапно задорно рассмеялась, неловко заправив за ухо прядь темных волос.

— Спасибо, но я не доверяю руль моего малыша тем, о ком совсем ничего не знаю! Сперва поболтаем. Как-нибудь.

Мейс прекрасно понял ее ответ и молча проводил взглядом удаляющийся джип. Поболтать. О чем она вообще собралась с ним болтать? Да и само это слово уже удручало огненного марсианина, совсем не привыкшего к беспечной дружеской трескотне с кем бы то ни было. Он вновь погрузился в вереницу рабочих будней, сочтя, что инцидент исчерпан, однако уже через несколько дней, когда ближе к вечеру пришлось лезть под кузов потрепанного спорткара, Чарли окликнула его и с едва заметным смешком попросила выбраться и принять клиентку.

И это снова была та самая Никки. Улыбчивая, закутанная в теплую куртку и смотрящая на него так, словно он был последним автомехаником этой галактики. Что ж на этот раз она придумала, чтобы удовлетворить свой интерес?

— Мне бы поменять тормозные колодки, — с энтузиазмом заявила она, кивнув на свою машину. — Если, конечно, ты не занят.

Мейс уже собирался было многозначительно указать на поднятую над ямой машину и рассудительно свести на нет все это праздное любопытство, но что-то его остановило. Возможно, то, что в ее взгляде витала едва уловимая нотка искреннего волнения женщины перед мужчиной. Мужчиной, а не механиком и не мохнатым чудищем хрен знает откуда. И он невольно уступил. И даже отвечал на ее вопросы, которые она задавала в процессе его работы. Впрочем, дальше дела они не выходили, хоть и звучали так, словно она искренне хотела пообщаться. Мейс так и не понял, зачем ей все это сдалось, но прекрасно заметил, как старательно Никки обходила тему фирм и производителей запчастей, с которыми он никак не мог быть знаком. Такая чуткость заставила все же слегка напрячься, и он снова уточнил:

— Фатаатун без проблем вернется домой сама?

На этот раз девушка не смеялась и не потешалась над его предположениями. А лишь загадочно улыбнулась и, прежде чем залезть в свой джип, произнесла:

— Нет, я правда сюда приезжаю вовсе не за этим. Я бы хотела просто узнать тебя поближе. Если хочешь, можем пересечься после твоей работы как-нибудь. Во сколько ты заканчиваешь?

Мейс не сильно поверил ее словам. Что еще могло двигать этой девушкой, кроме желания нетривиально поразвлечься, учитывая, что однажды в своих руках она уже держала совершеннонечеловеческий хвост! Но к своему же удивлению марсианин кивнул и ответил, что работает до восьми. Язык-то он потом все же прикусил, но было уже поздно: маленький джип умчался прочь.

Он с ней действительно встретился. Уже трижды. Но до сих пор находился в раздражающем замешательстве и каком-то подозрительном и неведомом доселе волнении. Он никак не мог разгадать, что именно заставляло ее так тепло улыбаться, искренне смеяться и столь лаконично рассказывать все свои занятные истории, когда она была вместе с ним. Вряд ли он ожидал чего-то особенного или конкретного, просто решил не отказываться от этого странного для него предложения. И выходя из мастерской на их первую встречу, Мейс скептически заложил руки за спину и усмехнулся сам себе, заприметив на улице ее припаркованный джип. Неужто все же пригласит к себе домой для банальной страстной ночи?

Но Никки помахала ему рукой и, пригласив его всего лишь на пассажирское сидение машины, воодушевленно заявила:

— Извини, Мейсон, я все же поинтересовалась у Чарли, видел ли ты Чикаго. И она сказала, что ты почти никуда не выходишь. Прогулку предлагать не буду, сегодня очень промозгло. Но мы можем немного прокатиться по городу, и ты уж сам потом решишь, стоит ли тратить время на наш мегаполис. Ты голодный? Мы можем что-нибудь прихватить с собой на заправке.

И, не услышав с его стороны возражений, она резво нажала на газ. Мейс несколько удивился такой прыти и первые полчаса молча взирал на мелькающие улицы и высотки шумного Чикаго, который погряз в вечерних пробках и сверкал яркими огнями нескончаемых рекламных вывесок и фонарей. Он никогда не видел столь огромных и беспокойных городов. Но не это заставляло его настороженно выгибать брови под арафаткой. А то, что Никки не лезла к нему с назойливыми расспросами, не просила открыть лицо, не донимала ненужными рассказами, а вела себя так, словно они были давними знакомыми, выбравшимися на встречу после рабочего дня.

Он наблюдал за ней краем глаза и видел, как она слегка улыбается, говоря о том, что трудится в самом занудном кафе на свете, довольно выдыхает, замечая, что с новыми колодками колеса наконец-то перестали скрипеть, забавно хмурится, сообщая, что на этом перекрестке всегда слишком короткий зеленый светофор, и неуверенно встряхивает головой, спрашивая у него, любит ли он гамбургеры. Мейс понятия не имел, что это такое, но вежливо согласился. Хорошо, что немного земных денег у него уже лежало в кармане. Ибо ему пришлось практически перехватить Никки за запястье, когда та потянулась расплачиваться банковской картой. Рукав ее куртки слегка задрался, и мохнатые пальцы обхватили теплую руку с гладкой кожей.

Это прикосновение ничуть не смутило ее и заставило лишь едва заметно улыбнуться каким-то своим явно приятным мыслям. Мейс все ждал, что она начнет удивленно разглядывать его, пока они, сидя в припаркованной машине, уплетали эти странные булки с месивом разной вкусно пахнущей начинки внутри. Но Никки делала все, чтобы не бросать на него лишних взглядов, и давала ему возможность постепенно расслабиться.

В тот раз они катались, кажется, до самого рассвета, пока Мейс не заметил, как устало поблескивают ее глаза, и не заявил, что пора по домам. Несмотря на его протесты, Никки довезла его до мастерской и сказала на прощание:

— Надеюсь, я тебя не очень утомила. Но мне с тобой было весело!

Мейс смерил ее пристальным взглядом и, выбравшись из джипа, склонился к приоткрытому окну.

— Мне тоже. Можем как-нибудь повторить. А теперь марш спать, своевольная фатаатун!

Он был уверен, что ее сонное лицо на мгновение зарделось, и она тихо рассмеялась, прежде чем уехать прочь.

И ведь действительно, они встретились вновь, а потом еще раз. И Мейс совершенно точно понял, что ему не было весело. Ему было… легко? Да, наверное, впервые легко. От того, что она не донимала его глупостями, внимательно слушала его редкие и скупые фразы о себе, предлагала прогуляться по ночному пляжу вдоль Мичигана, зная точно, что людей в этот час там почти не будет. Спокойно объясняла состав незнакомых ему блюд каждый раз, когда предлагала чем-то перекусить. Без сожалений выключала радио в машине, едва узнав, что Мейс не любил никакую музыку. И вела себя так, словно рядом с ней был приятный и интересный ей мужчина, а вовсе не покрытый шерстью марсианин со спрятанным под тавбом длинным хвостом, скрытыми арафаткой мохнатыми ушами и давно проигранным будущим. И это, черт подери, выбивало из колеи и заставляло невольно втягивать носом воздух, чтобы хоть как-то понять ее и самого себя.

Наверное, поэтому Мейс позволил себе по-свойски взять ее за запястье, пока они в прошлый раз шли ночью по отдаленной части какого-то чикагского парка. Никки вскинула голову и выжидательно посмотрела на Мейса, не отняв руки и не убыстряя неторопливый шаг. Он несколько мгновений думал, проводя пальцем по ее коже рядом с краем перчатки, и, наконец, произнес:

— Хорошо, Никки. У тебя есть ко мне вопросы? Постараюсь ответить.

Она слегка удивилась и невольно остановилась, пристально глядя Мейсу в глаза.

— Честно говоря, множество, — призналась она и невольным жестом заправила прядь волос за ухо. — Но я думала, у нас еще будет время получше узнать друг друга. Или это наша последняя встреча?

Мейс ясно увидел промелькнувшее в ее карих радужках сожаление. Бесы вселенной! Неужели ей все это было нужно и приятно, как и ему? Рука сама потянулась, чтобы освободить прядку волос и позволить ей упасть на щеку.

— Подобного рода последняя, — наконец, произнес он и распустил края арафатки, открывая ей свое лицо. — Посмотри на меня хорошенько еще раз и подумай, нужно ли нам продолжать. Потому что я не хочу, чтобы такая фатаатун, как ты, потом об этом пожалела.

Никки замерла, глядя на него сосредоточенно, пытливо и так пронзительно, что Мейс готов был зарычать. Впервые в жизни он почему-то не хотел услышать от судьбы «нет». Потому что впервые он чувствовал себя действительно живым. Она стянула перчатку и, протянув к нему руку, медленно провела слегка замерзшей ладонью по его лицу, касаясь мягко, уверенно и завороженно.

— Я думаю, нам нужно не продолжать, — ответила она тихо, — а как раз начинать.

И смело шагнула к нему в объятия, которые стерли последнее расстояние и сомнения. Ее довольный выдох потонул в его коротком облегченном рыке, с которым он решительно завладел ее губами, раскрывая их впервые, согревая, воспламеняя и впитывая их вкус, податливость и отзывчивость. Кончик носа дернулся, уловив, наконец, подтверждение того, что он действительно мог проводить ее этой ночью домой. Но Мейс не стал торопиться и дал им спокойно насладиться долгими и совершенно пьянящими поцелуями под зимним небом в опустевшем парке. Кажется, он впервые легко рассмеялся, глядя на звезды и прижимая к себе совершенно счастливую девушку, пока они не вернулись в теплую машину.

И Мейс прекрасно знал, что этой ночью домой он не вернется. Поэтому пораньше закончил свою работу в мастерской, тщательно вымылся и прихватил с собой зубную щетку, запихнув ее в карман куртки. Может быть, еще удастся поспать пару часов до утра.

Никки привычно ждала его на парковке у дома Чарли. Она радостно улыбнулась Мейсу и с нетерпением прильнула к его губам, когда он забрался в джип и несдержанно сжал ее в руках. Но от него не ускользнул тревожный шлейф, который плескался в ее взгляде и заставлял цепляться за руль все еще заглушенной машины.

— Ты сомневаешься? — уточнил Мейс, прихватив ее за подбородок и вынуждая посмотреть ему в глаза. — Просто скажи. Я должен знать.

Никки выдохнула и как-то затравленно сглотнула.

— Мейс, ты действительно должен кое-что знать. Я не к тому, что напридумывала себе невесть что только потому, что мы отлично провели эти несколько свиданий. Но мне правда невероятно хорошо с тобой. И я не хочу, чтобы потом ты узнал все это случайно и… Не хочу, чтобы ты тоже пожалел.

Неприятный холодок пробежал по позвоночнику, спускаясь до самого хвоста. Но Мейс лишь стиснул на мгновение зубы, гоня прочь тяжелые предположения, и коротко произнес:

— Я слушаю тебя, Никки.

Она опустила взгляд и выглядела по-настоящему обеспокоенной. Или смущенной?

— Я не совсем одна. У меня есть Тим. Это мой… сын. Ему уже восемь, но живет он не со мной. А у родителей в другом городе. И о нем здесь совершенно никто не знает, я никому не говорила. Я родила очень рано, от парня, с которым даже толком не начала встречаться. Глупая была… Правда, моя мама выразилась об этом в более крепких выражениях и сказала, что, пока я не встану на ноги и не образумлюсь, Тима она мне не отдаст. И несмотря на то, что я уже давно не ученица колледжа и лет семь сносно зарабатываю себе на жизнь в Чикаго, мой сын все еще не со мной. Но когда-нибудь я его все равно смогу забрать. Поэтому я хочу задать тебе вопрос: не смутит ли тебя наличие у меня ребенка?

И она с надеждой посмотрела ему в глаза.

Мейс прищурился и шумно выдохнул. Это явно не то, что он ожидал от нее услышать. И, как ни странно, совсем не то, что могло бы его сильно напрячь. Поэтому он хмыкнул и осторожно ответил:

— Ты беспокоишься о том, что подумаю я, непонятный марсианин с неизвестным тебе прошлым, или, все-таки, что подумает твой сын, если когда-нибудь увидит меня рядом с тобой?

Никки хотела было что-то ответить, но беспомощно промолчала, почти кусая губы и не находя нужных слов.

— Послушай меня, милая фатаатун, — вновь заговорил Мейс, заставляя ее оторвать руки от руля и зажимая их в своих. — Я — последний, кого ты должна о таком спрашивать. Нужно забрать ребенка — заберешь. Если все дело в твоей устроенности и финансах, я могу тебе помочь. Это как раз не проблема. И сын твой меня не пугает. Другой вопрос, не испугаю ли его я. Так что… — и он совершенно серьезно посмотрел ей в глаза и провел ладонью по линии ее подбородка, — у меня только одна просьба: будь честна сама с собой. А пока… мы можем просто начать.

Никки на мгновение прикрыла глаза, явно борясь с какими-то неведомыми ему эмоциями, но все же выдыхая немного облегченно, немного взволнованно, и слегка улыбнулась.

— Ну, тогда должна честно признаться, — тихо произнесла она, медленно поднимая на него особенно призывный взгляд, — что ты невероятный мужчина, и мне надоело торчать на этой парковке!

Мейс усмехнулся. И почувствовал, как давно подзабытый адреналин заструился по венам, заставляя его тело скручиваться в мощный тугой узел чистого предвкушения и вожделения. Но в этот раз изнутри теплым и ясным фоном вырывалось нечто совсем невообразимое, чего он не испытывал, наверное, с самого своего никчемного детства. Потому что эта девушка, что так опрометчиво и смело звала его в свою жизнь, внушала ему впервые затеплившуюся надежду.

— Кажется, невероятная женщина очень слепа, — пробормотал, наконец, Мейс, склоняясь к ней и по-свойски потираясь носом о ее приоткрытые губы. — И если тебе завтра рано вставать, меня это уже не остановит. Поехали. Начинать, значит, начинать.

Комментарий к Глава 9. Жизнь

* - Фатаатун – девушка (араб.)