КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Федор Александрович Васильев [Юрий Федорович Дюженко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Юрий Федорович Дюженко
Федор Александрович Васильев

МАССОВАЯ БИБЛИОТЕЧКА ПО ИСКУССТВУ



Ю. Ф. ДЮЖЕНКО

ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ ВАСИЛЬЕВ

«Художник РСФСР»
Ленинград 1973
© ИЗДАТЕЛЬСТВО «ХУДОЖНИК РСФСР»


1973

Кто хотя бы несколько раз побывал в Третьяковской галерее или Русском музее, наверняка запомнил произведения Федора Васильева.

«Оттепель», «Мокрый луг», «В Крымских горах», «Осень на болоте» по праву соседствуют в нашей памяти с такими образами родной природы, как левитановская «Золотая осень», саврасовские «Грачи прилетели», шишкинская «Корабельная роща».

Федор Александрович Васильев родился 10 февраля 1850 года, 24 сентября 1873 года он скончался. Казалось бы, в столь скупо отмеренные годы едва начинает созревать характер, только начинают определяться общие черты мировоззрения и лишь смутно намечается перспектива жизненного пути. Обычно, да. Но к Васильеву обычной мерки не применишь. Это человек исключительной судьбы и феноменальной силы дарования; этот юноша, необыкновенно чуткий и восприимчивый, наделенный сверхъестественной зрительной памятью и творческим воображением, имел свои собственные критерии и темпы роста. Ему хватило и его двадцати трех лет не только для того, чтобы окрепнуть как художнику, но и для того, чтобы прокладывать новую тропу в русском искусстве.

И дело здесь не только в нем самом, не только в таланте и трудолюбии Васильева, но и в том, что с детства он неизменно встречал на своем творческом пути заботливых и опытных руководителей.

Формирование личности Васильева проходило при непосредственном и сердечном участии И. И. Шишкина и И. Н. Крамского. Васильев был близко знаком с большинством членов Артели петербургских художников и Товарищества передвижных художественных выставок. Особенно тесной личной дружбой связан был Васильев с молодым поколением передвижников - с Репиным, Виктором Васнецовым, Савицким…

Но, пожалуй, главным в его духовном и творческом развитии было то, что сама общественная атмосфера, как никогда, стимулировала рост всего передового, молодого, талантливого. Годы, когда начинал работать Ф. А. Васильев, были самым кипучим и бурным временем в истории русской культуры; это был период становления нового реалистического искусства, когда каждый передовой художник горел общим воодушевлением и стремился своим творчеством ответить идеалам боевого, демократического искусства. В эти годы разночинная интеллигенция, захваченная могучим общественным подъемом революционной ситуации в России, болела о судьбах народа, о судьбах Родины, когда все мелкое и сугубо личное считалось достойным презрения, когда всякий честный человек гневно ненавидел все косное и отсталое.

Это было время невиданного до того в России широкого интереса к социальным вопросам, когда передовая часть общества свято верила в национальное возрождение и крестьянскую революцию, а реакционная его часть пылала лютой злобой ко всякой попытке хоть в чем-нибудь изменить существующие порядки. В те годы можно было только любить или ненавидеть.

В условиях жестокой реакции люди 1860 - 1870-х годов смотрели на искусство и на пейзажную живопись в том числе, как на важную сферу социальной жизни, в большом или в малом оно было пронизано духом борьбы и протеста. И мудрено ли, что талантливый юноша, который рос в самом сердце передовой художественной среды, воспринял все лучшее и рано достиг зрелости и как человек, и как художник.

Трудным и горьким было детство Федора Александровича Васильева. Семья постоянно бедствовала. Не имея средств, Васильевы часто переезжали с квартиры на квартиру, тщетно подыскивая комнату подешевле. Неделями семья сидела в темноте, так как часто не на что было купить свечей. От тяжелых условий жизни отец, брат, сестра Васильева и сам он были больны туберкулезом.

С двенадцати лет будущий художник вынужден был зарабатывать себе на хлеб. В 1862 году Федор Васильев поступил на службу в Петербургский почтамт почтальоном. Несколько позже он служил писцом в Адмиралтействе.

Отец Федора, мелкий почтовый чиновник, бывший воспитанник сиротского дома, рано вышел в отставку и умер, когда будущему художнику едва исполнилось пятнадцать лет. Однако еще больше, чем постоянная нужда, угнетала юношу его участь «незаконнорожденного». Несмотря на то что родители вступили в брак вскоре после его рождения, существующие тогда законы не позволяли им усыновить своего собственного ребенка.

Рисовать Васильев начал очень рано, уже в десять лет он довольно бегло владел техникой масляной живописи, а с карандашом и акварелью был знаком много раньше. Любимым его занятием в раннем детстве было срисовывание журнальных картинок.

Когда Федору исполнилось тринадцать лет, в его жизни произошел первый серьезный поворот в сторону искусства. Он бросил свою должность писца и нанялся в услужение к реставратору картин в Академии художеств П. К. Соколову.

Соколов сам был художником, но главное, это то, что Петр Кириллович Соколов лично был -знаком со многими художниками, в том числе с И. Н. Крамским, П. П. Чистяковым, И. И. Шишкиным.

В том же 1863 году Васильев поступил в вечернюю рисовальную школу Общества поощрения художников и окончил ее в 1867 году. Именно те годы, когда там учился Васильев, были периодом расцвета рисовальной школы - в это время там преподавали Чистяков, Крамской, Журавлев, Корзухин, М. К. Клодт.

Школа дала Васильеву неплохую профессиональную подготовку, которая наилучшим образом дополнялась его совместной работой со старшими друзьями-художниками. В период обучения Васильева в школе определилось его призвание пейзажиста.

К числу работ Васильева, выполненных им в 1867 году, последнем году обучения в рисовальной школе, относится небольшой пейзаж из собрания Государственной Третьяковской галереи «После дождя». Он изображает петербургскую улицу, залитую обильным летним дождем. С вниманием и теплотой подмечает молодой художник смешную фигурку какого-то чиновника в цилиндре с портфелем под мышкой, осторожно перебирающегося через лужи, извозчичью пролетку с понурым кучером, строительную люльку с рабочим. Особенно хорошо удалось Васильеву передать свежесть мягкого летнего вечера, чистый воздух, дальние дома в легкой золотистой дымке. Во всем чувствуется любовь к природе, любовь к родному городу, непосредственность и искренность в передаче своих впечатлений.

Это, конечно, не вполне еще зрелое произведение, есть в нем известная робость и юношеская наивность, особенно в рисунке переднепланных предметов, не вполне согласованы масштабные соотношения первого и второго планов. И все же не оставляет сомнения то, что автор подобных работ способен сказать веское слово в искусстве. Залог этого в свежести художественного видения, в чистоте и звонкости колорита, в метко схваченном световом состоянии, в тонком лирическом настроении, в котором уже ощутимо светится благоговейное чувство любви к природе и искусству.

И вместе с тем это только отдельные впечатления от природы, подчас случайные, скорее обещание, чем воплощение. Для того чтобы талант

Васильева мог развернуться во всю мощь, предстояло долго и упорно трудиться над изучением природы. Неоценимую помощь в этом отношении оказал Васильеву И. И. Шишкин, с которым он познакомился примерно в это время.

Шишкин, принявший близкое участие в судьбе Федора Васильева, пригласил его на все лето на остров Валаам, который был излюбленным местом работы многих учеников Академии художеств. Кое-кто даже в шутку называл этот остров русским Барбизоном.

Поездка на Валаам под руководством Шишкина была необычайно плодотворной для молодого художника, она закрепила и расширила полученные Васильевым знания.

Работы Васильева, сделанные в период его пребывания на Валааме, с несомненностью указывают на пристальное изучение мастерства Шишкина.

Сравнение валаамского этюда Шишкина «Пейзаж с охотником» с этюдом Васильева того же названия (оба из собрания Государственного Русского музея), написанных с одного места, показывает, каким способным учеником оказался Васильев. Конечно, Васильев далеко еще не достиг мастерства Шишкина в передаче материальности, объема и рисунка предметов. Например, в этюде Шишкина значительно естественнее и разнообразней изображена листва, точнее передана трава, валун, поросший мхом, и скала за ним; много убедительнее написана вода в озерце. Наивно, например, выглядят два свежесрубленных пенечка, изображенных почти в самом центре этюда Васильева. Шишкин же уверенно убрал их, как явно случайные в композиции.

Вместе с тем в этюде Васильева есть и такие отличия, которые говорят о проявляющихся уже особенностях его таланта. Чувствуется, например, большее, чем у Шишкина, внимание к живописному в природе, более темпераментная и восторженная передача своих наблюдений. Этюд Васильева солнечней, ярче, более контрастен. Правда, в нем имеется некоторая робость, но зато и большая непосредственность, нежели в этюде Шишкина.

В результате летней напряженной работы Васильев, возвратившись в Петербург, написал ряд картин по валаамским рисункам и этюдам, среди которых можно назвать «В церковной ограде» (из собрания Государственного Русского музея).

Для того чтобы рельефно показать характер природы, создать ее образ, недостаточно было только научиться наблюдать и изучать ее. Необходимо было уметь выбирать в своих впечатлениях и знаниях самое главное и на этой основе как бы создавать природу заново. Не менее важно при воплощении своего замысла сохранить правдивость и убедительность первых впечатлений. Подобного опыта у Васильева еще не накопилось; он верно почувствовал и основные черты русской природы - силу, крепость, бодрость, но его форсированное стремление акцентировать эмоционально воздействующую силу природы привело к некоторому упрощению и схематизации образа. Васильев настолько обобщил форму центральной группы деревьев, желая ее монументализировать, что получилось подобие гигантского шара; он настолько усилил цветовое звучание картины, что живопись стала резкой и жесткой: например, темный сине-зеленый цвет деревьев слишком сильно контрастирует со светлым голубым небом; ярко освещенная белая ограда - с густой холодной тенью на земле.

Картине, к сожалению, недостает цельности, видимо, отдельные ее места писались по разным этюдам. Но, несмотря на некоторые недочеты в цветовой организации картины, удачно передан солнечный свет, что безусловно было большим достижением в 60-е годы для русского художника, тем более очень молодого. В эти годы не только картины, но даже этюды, по-настоящему солнечные, легко пересчитать по пальцам.

В 1867 году Шишкин и Васильев выставили свои валаамские произведения в Обществе поощрения художников. Работы Васильева выдерживали сравнение с работами прославленного мастера. Васильев был признан профессиональным художником.

Но это было только началом для него; собственно этот период нельзя даже назвать первым щагом в искусстве, это всего лишь преддверье его самостоятельного творческого пути в русском искусстве, но уже и тогда нельзя было не согласиться с И. Н. Крамским: «Учился он так, что казалось, будто он живет в другой раз и что ему остается что-то давно забытое только припоминать».

Лето 1868 года Васильев провел вместе с Шишкиным в деревне Константииовке под Петербургом. На этот раз отношения двух художников скорее можно назвать творческим содружеством, нежели отношением ученика и учителя.

Селение, в котором работали художники, было типичной пореформенной деревней - бедной и запущенной, напоминающей каждому честному человеку о разоренной и нищей Родине.

Тема деревни, деревенской природы в искусстве была неразрывно связана с главной проблемой 60 - 70-х годов. Естественно, что тема деревни стала одной из ведущих в это время в русском реалистическом искусстве.

Большинство картин и этюдов Васильева, написанных им в 1868 году, посвящены русской деревне. Интересны в этом отношении парные картины «Деревенская улица» и «После грозы» (обе из собрания Государственной Третьяковской галереи).

Первая картина изображает убогие серые избы, уныло стоящие вдоль широкой пыльной дороги. Простоте, суровости и даже некоторой угрюмости образа соответствует и живописное решение картины. Цветовая гамма пейзажа сведена к сопоставлению сравнительно немногих коричневых и серых оттенков. Рациональна и вместе с тем очень естественна композиция; рисунок четкий и точный.

Обе эти картины, особенно «Деревенская улица», были произведениями, типичными для первого периода развития нового демократического направления в русском искусстве. Они отвечали тем распространенным в 60-х годах требованиям некоторых художественных критиков, для которых понятия «безотрадно» и «уныло» были тождественны такому понятию, как «хорошо».

Однако Васильев как художник молодого поколения, воспитанный в духе требований нового искусства, смотрел на природу и на задачи искусства с большей свободой и непосредственностью, чем его старшие товарищи.

Васильев принадлежал к новому поколению передовых русских художников, которые углубляли завоевания своих учителей.

Живописные достижения Васильева оказали важное влияние на многих современных ему художников, в том числе и на И. И. Шишкина.

В биографии И. И. Шишкина, написанной с его слов А. Комаровой и правленной самим Шишкиным, говорится, что в конце 60-х - начале 70-х годов под влиянием Крамского и Васильева «Шишкин начинает изменять свою первую манеру в живописи - его вещи приобретают более широкую трактовку, он начинает изучать краски и не засушивает свои произведения, заканчивая их до последнего листочка».

В 1868 - 1869 годах расхождения между Шишкиным и Васильевым во взглядах на задачи живописи приняли отчетливый характер. Васильев сознательно стремился к поэтичности и к более живописному решению, чем те, какие он находил в уроках И. И. Шишкина.

В своих поисках Васильев обращается к Куше-левке - как тогда называли постоянную выставку собрания Кушелева-Безбородко в Академии художеств, на которой хорошо были представлены произведения А. Калама, А. Ахенбаха, О. Ахенбаха, В. Рулофса, К. Коро, Т. Руссо, К. Тройона, Ж- Дюпре, Ф. Добиньи и других известных пейзажистов XIX века, главным образом немецких и французских (дюссельдорфцев и барбизонцев).

Васильев поддался общему увлечению многих художников. Особенно его привлекали произведения модных пейзажистов дюссельдорфской школы, которые снискали себе известность среди «высокопоставленной» русской публики как пейзажисты изощренного поэтического чувства. В действительности же их работы уже в те годы имели мало общего с истинной поэзией и искренним чувством, так как они отходили от непосредственного восприятия природы, все чаще повторяя заученную манеру и эффекты. В борьбе за художественную правду и национальность выражения передовые русские художники намного обогнали систему приемов творчества дюссельдорфцев.

Васильев верно понимал, что в развитии русского пейзажа нужно идти дальше, чем его учитель, но его поворот от Шишкина к Дюссельдорфом был ошибкой. К счастью, он сам это скоро понял и отбросил некритическое увлечение их искусством, стараясь найти ответы на свои творческие вопросы у самой природы.

Впрочем, Васильев даже в период наибольших своих увлечений Кушелевкой понимал, что ни один из самых модных западных пейзажистов «перед натурой ни к черту не годится» и у него достало смелости в скором будущем публично «обозвать все светила (речь шла об известных пейзажистах дюссельдорфской школы) ни более, ни менее, как рутиной».

Однако ряд картин Васильева 1868 и отчасти 1869 года отмечен печатью влияния дюссельдорфцев. К их числу можно отнести «Возвращение стада» (из собрания Государственной Третьяковской галереи) и «Морской вид» (из собрания Государственного Русского музея).

Глядя на картину «Морской вид», сразу чувствуешь и в ее композиции, и в ее темном колорите близость к музейным произведениям, которые брал за образец Васильев. Подражательность дает себя знать и в отдельных деталях. Мало убеждает характер волн, каких не может быть в столь мелком и сравнительно нешироком затоне, так же как не может быть и спокойных облаков при неспокойной воде. «Нездешними» кажутся и баржа с лодкой, напоминающие о старинной Голландии, но более всего подражание чувствуется в темном «музейном» колорите пейзажа и в однообразной, как бы заученной технике исполнения.

Нечто подобное можно заметить и в картине «Возвращение стада». Заимствованные элементы нарушают единство образа. Роща на втором плане кажется перенесенной с полотен барбизонцев, рельеф и цвет почвы в пейзаже не характерны для русской природы. Бурное предгрозовое небо, взвивающиеся юбки у женщин, сопровождающих стадо, струи пыли, сносимые с дороги, говорят о порыве ветра, но деревья стоят не шелохнувшись.

Подобные ошибки вызывают недоумение рядом с несомненными доказательствами того, что Васильев глубоко знал и любил родную природу, а также мог свободно владеть художественными средствами для передачи своих впечатлений.

Так правдиво, воздушно, трепетно написать бурное, неистовое небо, как писал Васильев в своей картине «Возвращение стада», смог бы далеко не каждый из художников, которым он без нужды подражал.

В 1868 году Васильев за картину «Возвращение стада» получил первую премию в тысячу рублей на конкурсе Общества поощрения художников. С этого момента имя Васильева становится известным. У него появляются многочисленные почитатели.

Все, что он ни делает, положительно захваливается «высокопоставленными ценителями искусства», особенно же если это напоминает полотна модных иностранцев.

Его картины раскупаются нарасхват. Меняется к лучшему материальное положение семьи Васильева. Мать и два брата, которые находились на руках Федора Александровича, живут теперь в сравнительно сносных условиях.

Такой успех легко мог вскружить голову юноше, только что вырвавшемуся из тяжелой нужды, и направить его творчество на потворство вкусам состоятельной петербургской публики, которая видела в произведениях искусства только предмет роскоши. Так случалось со многими художниками.

Со многими, но не с Васильевым. Слишком сильна была его любовь к родной природе и велика привязанность к семье передовых русских художников.

1869 год стал для Васильева годом формирования твердых реалистических позиций, годом полной творческой зрелости.

Все лето 1869 года Васильев провел в живописных местах Тамбовской и Харьковской губерний. Это было его первое путешествие. Никогда раньше он не уезжал далеко от Петербурга.

Эта поездка, масса свежих впечатлений и особенно длительное общение с богатой природой встряхнули художника и намного расширили его кругозор. Путевые письма Васильева полны восторгов. Больше всего, как и прежде, его притягивает все, что связано с деревенским пейзажем и крестьянской темой.

Симпатии молодого художника особенно заметны по многочисленным зарисовкам, которые заполняют страницы его дорожных альбомов. Среди них много набросков крестьян, ремесленников, торговцев. В центре его внимания было, конечно, изучение природы.

Картина Васильева «Деревенский пейзаж», написанная им в 1869 году, говорит о том, что и в большой картине со сложной идеей он смог обойтись без подражания «музейным» образцам.

Такой открытой социальной направленности, такой симпатии к жизни крестьянина и осуждения тех, кто повинен в невзгодах народа, Васильев не мог бы найти не только в Кушелевке, но и в любом другом музее западной живописи.

На картине Васильева изображена деревушка, расположенная под высокими раскидистыми деревьями. Но ни они, ни солнечная полянка со свежей и чистой травой, ни густые рощи, уходящие; в ясные дали, не создают безмятежного образа. Сила и красота природы еще больше оттеняют вопиющую нищету деревушки с ее едва не разваливающимися избами, на прогнивших крышах которых лишь кое-где уцелела солома, скормленная скоту за голодную зиму.

В грязной речонке, узкой, как канава, крестьянки полощут белье, сюда же они ходят по воду.

Картина эта особенно по своему содержанию была значительным явлением в русском искусстве. Правда, ее колорит не отходит еще от темных коричневых оттенков. Имеются в этом полотне и погрешности в перспективе, непомерно велик, например, теленок у ближней избы слева, слишком мала фигура уходящей женщины. Но более всего вредит картине форма и рисунок центральной группы деревьев. Они вырываются среди других деревьев и по цвету; их ярко-коричневые кроны не вяжутся с нежно-зеленой листвой соседних берез.

Однако вскоре даже внешнее сходство в частностях с нерусскими оригиналами становится нетерпимым для Васильева. Также в 1869 году Ф. А. Васильев написал и замечательную картину «После дождя», которая находится в Государственной Третьяковской галерее.

Простой облик типичного русского пейзажа раскрыт с такой теплотой и обаянием, что, глядя на него, нельзя оставаться равнодушным к этой дороге со сверкающими лужами после дождя, этим темнеющим силуэтам не слишком пышных деревьев, верхушки которых золотятся мягким вечерним светом, этим деревенским лошаденкам, которые тащат по непролазной грязи воз с сеном. И эта грязная дорога с увязающей в ней телегой придавала пейзажу оттенок осуждения, легко понятного современникам, знакомым со «знаменитым» бездорожьем царской России. Художник не упрощает своих чувств к природе; своим произведением он как бы говорит, что даже такая - нищая и убогая - Россия прекрасна и любима.

Это как бы отдыхающая, умиротворенно-засыпающая природа, любуясь которой «мы чувствуем в душе ту тихую печаль, что слаще радости», как звучало это в стихах Некрасова.

Колорит пейзажа выдержан в прозрачных золотистых тонах. Особенно свободно написано небо, пронизанное догорающим вечерним светом; сверкают лужи на дороге и, постепенно затухая, нежный свет окутывает дали.

Редко кому из русских художников до Васильева удавалось так живо и верно передать мягкое вечернее освещение. И это можно сказать без всяких скидок на его молодость. Причем не следует забывать того, что это освещение выражает эмоциональное настроение пейзажа. То есть иначе - это ключ образа.

Без любви к природе, по мнению художника, невозможно полное счастье. И Васильев считал своим долгом помочь людям обрести это счастье, обогатить и возвысить человека.

Картина «После дождя» была уже таким произведением, в котором Васильев нашел ответ на основные вопросы, волновавшие его; в этом пейзаже слились воедино красота и правда, живописность и глубокое знание натуры, социальная направленность и тонкая лирика.

Отныне творческий путь Васильева окончательно определился. Картину Васильева можно не только поставить рядом с произведениями других русских пейзажистов, но и отвести ей самостоятельное место.

В конце 60-х годов определилась весьма своеобразная техника живописи Васильева. И. Е. Репин вспоминает, как он, впервые посетив мастерскую Васильева, был поражен живописностью его произведений и спросил, как это он справляется с картинами такими маленькими кистями? На это Васильев ответил ему: «О, я всегда работаю маленькими колонковыми: ими так хорошо лепить и рисовать формочки… А мазать квачами, как заборы, такая гадость, ненавижу мазню…»

В эти годы Васильев созрел уже и как мыслящая личность. Оформились его основные эстетические воззрения. Произошло это при прямом воздействии многих передовых художников, и в первую очередь Крамского и возглавлявшейся им знаменитой Артели петербургских художников, которая в середине 60-х годов находилась в расцвете своей популярности.

Несмотря на то что Васильев не получил законченного общего образования, он был человеком культурным и- начитанным. Даже люден, близко его знавших, он поражал не по годам зрелыми и глубокими суждениями в разных областях знаний. Особенно оригинальны были его высказывания по вопросам искусства; он не только был в состоянии подняться до понимания самых важных и сложных вопросов передовых художественных течений, но и опережать иной раз развитие художественных воззрений своего времени. Так, например, в период повального увлечения русских пейзажистов дюссельдорфской школой живописи Васильев, тогда совсем еще мальчик, на многолюдном собрании в Артели петербургских художников громогласно заявил, что дюссельдорфцы не отвечают задачам времени и что «перед натурой они ни к черту не годятся». Тогда высказывание Васильева только возмутило уверенных в своих мнениях художников, но уже через год-два, когда русская пейзажная живопись сделала большие успехи, для тех, кто запомнил слова Васильева, стало ясно, насколько он был прав.

Васильев одним из первых выдвинул требование в среде передовых художников: «Чем проще, тем художественнее», которое окончательно утвердилось как ведущий принцип русского реалистического искусства лишь несколько лет спустя. Борясь за полноту средств художественной выразительности идейного искусства, Васильев призывал передовых художников «пробовать делать так, чтобы и жанр не пострадал и колорит явился».

Интересно и верно судил Васильев об особенностях живописного языка этюда или картины: «Колорист [в картине] должен писать по-своему (то есть не так, как подсказывало бы ему первое впечатление при работе над этюдом), а рассчитывая на массу, на более грубое развитие». Иными словами: Васильев считал, что цвет в картине должен быть соответствующим образом переработан и обобщен, приведен к единому тональному звучанию и акцентирован в смысловых узлах композиции.

Васильев убежденно верил в то, что искусство обладает громадной силой общественного воспитательного воздействия, что в искусстве мораль и художественность нераздельны. Одно из таких высказываний, несмотря на его известность, хочется привести полностью. Уж очень оно благородно, красиво и искренне: «Если написать картину, состоящую из одного этого голубого воздуха и гор, без единого облачка, и передать это так, как оно в природе, то, я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, полную благодати и бесконечного торжества и чистоты природы, будет отложен и покажется во всей безобразной наготе. Я верю, что у человечества, в далеком, конечно, будущем, найдутся такие художники, и тогда не скажут, что картины - роскошь развращенного сибарита…»

И хотя Васильев считал, что появление таких художников, которые были бы в состоянии оказывать глубокое влияние на духовный мир человека, дело далекого будущего, он и сам был близок к этой цели.

И. Н. Крамской принимал в развитии Васильева самое деятельное и сердечное участие. Он помогал Васильеву не только советами, но и тем, что давал возможность молодому художнику работать вместе с ним в мастерской. Вспоминая эти дни совместной работы, Васильев писал Крамскому из Ялты: «Я все время, с тех пор, как мы работали, помните, вместе в Вашей мастерской, стараюсь всеми силами уловить эту логичность исполнения и взгляд на природу. Только эта логичность дает картине ту компактность теней и тонов, которая дает силу картине […], а главное - помогает выразить то, что нужно, понятнее».

Много дал Крамской Васильеву и как человеку, и как художнику. Едва ли даже Шишкину более был обязан Васильев в своем развитии.

Уроки Крамского не прошли бесследно для Васильева, который, как говорил Крамской, «всегда, по поводу всякого события старается подняться до уразумения общих причин».

Васильев воспринял основные концепции эстетики Крамского и прежде всего его главный завет о служении художника обществу, народу. Причем Васильев, несмотря на свою молодость, умел всегда полученные знания сообразовывать со своими собственными убеждениями и стремлениями. Многое в его взглядах на искусство было оригинальным и новым.

В 1869 году, когда развернулась деятельная подготовка к созданию Товарищества передвижных художественных выставок, в среде будущих передвижников-петербуржцев оживленно обсуждались вопросы, связанные с выработкой программы и устава Товарищества. Вспоминая эти горячие дни, Крамской писал Васильеву, когда его уже не было в Петербурге: «… жаль, что Вас нет. Вы не последний человек, о котором вспоминают при всех вопросах интересных и живых».

Подпись Васильева стоит в числе двадцати трех других подписей художников под знаменитым письмом 1869 года среди имен Перова, Крамского, Ге, Мясоедова, Саврасова. В этом письме группа передовых московских художников обращалась к своим петербургским коллегам с предложением принять участие в организации «подвижной выставки» (эти выставки стали называться передвижными), а также обсудить и дополнить предлагаемый ими «Эскиз проекта подвижной выставки».

Подпись Васильева означала, что он не только «пожелал участвовать в делах товарищества», как говорилось в этом письме, но был одним из создателей Товарищества передвижных художественных выставок, на несколько десятилетий определивших развитие русского искусства по пути реализма и народности.

Когда открылась первая передвижная выставка, Васильев имел моральное право сказать: «осуществилось то, в чем и я чуть-чуть был замешай», видя в успехе выставки и долю своего участия.

Васильев был духовным сыном передвижничества, и его не могли не воодушевить идеалы этого невиданного по своей значимости общественного движения в искусстве.

Васильев стремился к большому, глубоко русскому и ярко народному в своем творчестве. Он отражал характерные мотивы русского пейзажа, типичные условия жизни крестьян; одним из самых тяжелых последствий разорения народного в царской России было бурлачество. Место, которое, как в фокусе, собрало все это, - была Волга.

В 1870 году на все лето едут на Волгу четыре молодых человека: Васильев, И. Е. Репин, брат Репина - студент Петербургской консерватории, и Макаров - однокурсник Репина по Академии художеств. Сборы, путешествие и жизнь на Волге прекрасно описаны Репиным в его книге «Далекое близкое».

Инициатором и организатором волжской поездки был Васильев.

Репин был уже известным художником. В ту пору было ему двадцать шесть лет, Васильев был на шесть лет моложе. И тем не менее вполне сложившийся человек и художник, признанный талант и первый конкурент на большую золотую медаль в Академии художеств, И. Е. Репин с удовольствием советовался с юношей Васильевым, в суждениях которого его всегда поражал «какой-то особый вес».

Еще большее значение для Репина имели работы молодого художника, с которыми он был знаком еще до поездки на Волгу. Однако по-настоящему Репин понял Васильева и подружился с ним на Волге.

Ранее И. Е. Репин занимался пейзажем лишь от случая к случаю. Васильев же имел большой опыт работы на открытом воздухе, по четыре-пять месяцев ежегодно проводил он на этюдах. К моменту путешествия на Волгу Васильев был одним из лучших пленэристов в русском искусстве.

Вспоминая дни, проведенные на Волге, И. Е. Репин писал: «Не прошло и недели, как мы взапуски, рабски подражали Васильеву и до обожания верили ему. Этот живой блестящий пример исключал всякие споры и не допускал рассуждений; он был для всех нас превосходным учителем».

Васильев сразу, буквально на лету, сумел понять то главное, что составляло характер очаровавшей и одновременно опечалившей его Волги: необозримые просторы и бурлачество, и то и другое нашло свое выражение во всех его волжских работах.

Он еще до поездки на Волгу обладал мастерством выдающегося рисовальщика, но после некоторого времени работы на Волге «магический карандаш» Васильева, - как говорил И. Е. Репин, - делает подлинные чудеса.

Поистине неповторимы такие рисунки Васильева, как «Камни и сети», «Деревья и плетень», «Вид реки», «Берег реки», которые хранятся в Государственном Русском музее. В каждом из этих творений Васильева чувствуется филигранная четкость рисунка и вместе с тем убедительно передана материальность и объемность предметов, воздушность пространства. Но главное достоинство этих рисунков в их изумительной простоте и правдивости при всем изяществе формы и поэтичности содержания.

Что, казалось бы, может быть неприглядней и скучней, чем эти острые камни на пустынном берегу или рыбачьи сети, развешанные на кривых палках, которые можно видеть в рисунке Васильева «Камни и сети»? Нет ни резкой светотени, ни даже контрастного сопоставления земли и неба, предметов переднего и дальних планов, нет даже энергичного нажима карандаша или растушевки. Одни карандашные линии - тонкие как паутина. Все выдержано в очень мягких градациях и непритязательно, но именно потому это так глубоко, сложно и по-настоящему красиво. Это почти осязаемые песок и вода, и прозрачные сети; и вместе с тем это образ великой русской реки, песня о Волге, к которой ни одного слова не прибавишь. Тут только необходимое, главное.

Под стать этому и десятки, многие десятки рисунков Васильева, сделанные им на Волге. Любой из них может быть неоспоримым доказательством того, что Васильев был достойным преемником лучших традиций русской школы рисунка. В его графических работах можно видеть много черт, сближающих их с произведениями таких блестящих рисовальщиков, как А. Иванов, Крамской, Шишкин.

Пейзажные рисунки Шишкина получили признание в русском искусстве как самостоятельные произведения. Васильев продолжил завоевания своего учителя в этой области, но его пейзажные листы обладали большей легкостью, изяществом, проникнуты были более тонким поэтическим чувством.

Из волжской поездки Васильев привез много превосходных этюдов акварелью и маслом, еще более свежих и живописных, чем он писал ранее.

С пребыванием Васильева на Волге связан также ряд его картин. Венцом работы всего лета было создание картины «Баржи на Волге», ныне находящейся в Государственном Русском музее.

Это поэма о Волге, о ее дивной природе, о бурлаках, которым так тяжело живется и настроение которых отражено в состоянии природы.

На берегу около расшивы (как назывались на Волге эти своеобразные баржи с мачтами) сидят бурлаки, с кормы свешивается бечева, которой они тащили на себе эту баржу. Что-то варится на дымном костре.

Голубое небо покрыто у горизонта клубящимися облаками. Оно пронизано горячим вечерним светом, который отражается в тихой зеркальной воде, на полуспущенных парусах барок, принявших коричневато-палевый оттенок, на горячем прибрежном песке; светом выделены снасти, свисающие с кормы расшивы.

Эта отдыхающая, убаюканная и омытая ласковым светом природа полна проникновенного чувства. И все же это не безмятежная природа. В картине таится напряженность, даже тревога. Тревожность ощущается не только в наползающей грозовой туче, она чувствуется во всем строе картины: в композиции, в колорите, общем настроении.

По своему строю картина вызывает одновременно чувство радости и чувство грусти, чувство гармонии и вместе с тем чувство скрытой мятежности. Эти переплетающиеся настроения и сложные ассоциации сливаются в стройный идейный замысел глубокого социального звучания. Олицетворением выраженной в пейзаже идеи являются изображенные в нем люди.

Важное значение в решении образа картины художник придавал выражению богатырской мощи родной природы, ее свободы. Для этого нужно было передать глубокое пространство. И пространство в пейзаже Васильевым решено так, как до него оно никем не было передано в русской живописи: это реалистически отображенная среда, наполненная влажным воздухом, напоенная трепетным светом. Художник добился своей цели - в пейзаже ощущается ширь и вольность.

Однако в этом заключалась только часть замысла: Васильев хотел дать почувствовать, что простым труженикам ограничено место в широком и просторном мире. Для этого художник использует композиционные средства, располагая бурлаков в своей картине на фоне темной высокой баржи, среди нагромождения предметов. Но выражено это не навязчиво, тонко, в самом настроении картины, намеками, ассоциативно, а не какими-либо грубыми внешними приемами.

В чистом, звонком колорите при его общей жизнерадостности есть и напряженность, колорит также активно служит выражению содержания.

Композиция картины поражает своей цельностью и собранностью, удивительной уравновешенностью и согласованностью частей. Художник четко выявил ядро композиции - группу бурлаков и барж, к которым стягиваются основные линии картины - линии горизонта, граница воды и берега, складки песка, бревна возле костра, направляя глаз зрителя к баржам. В центральной части сгруппированы самые богатые по форме предметы - баржи со сложным ритмом поднятых и опущенных, прямых и округлых парусов. Центральная же часть является самым насыщенным цветовым пятном картины и самым контрастным местом по сопоставлению света и тени.

Уравновешены и все основные соотношения частей в картине: неба и земли, воды и берега. Отдельным частям композиции художник придал внутреннюю устойчивость. Так, например, решено небо, левая часть которого с наползающей грозовой тучей значительно меньше, но так как она более насыщена по цвету, то это уравновешивает обе части неба и вместе с тем вносит в общее решение разнообразие и богатство.

При большой силе обобщения в картине тщательно разработаны мелкие, но важные детали. До мельчайшего завитка, например, можно разглядеть резьбу, украшающую корму баржи.

По свободе письма, по богатству колорита при большой материальной, пространственной и световой правдивости картина эта едва ли имеет прямую аналогию в современной ей пейзажной живописи.

Работы волжского периода Васильева трудно даже сравнить с его же собственными работами, выполненными за год, за два до поездки, настолько он вырос и как колорист, и как рисовальщик, и как мастер композиции. Талант, фанатическая влюбленность в искусство и трудолюбие сделали возможным такое стремительное движение к вершинам искусства.

В воспоминаниях Репина ярко передан эпизод, характерный для Васильева: после утомительного путешествия он всю ночь рисовал, забыв об усталости: «Васильев не ложится, он взял альбом побольше и зарисовывает свои впечатления […] Долго, долго глядел я на него в обаянии. Дремал, засыпал, просыпался, а он все с неуменьшающейся страстью скрипел карандашом […] Меня даже в жар начинает бросать при виде дивного молодого художника, так беззаветно увлекающегося своим творчеством, так любящего искусство! Вот откуда весь этот невероятный опыт юноши-мастера, вот где великая мудрость, зрелость искусства…»

Однако мастерство Васильева, приобретенное им в период поездки на Волгу, было только началом его подлинной творческой зрелости.

Впрочем, значение поездки на Волгу для Васильева не ограничилось только созданием ряда первоклассных произведений на волжские темы.

Поездка расширила кругозор Васильева и подняла его на новый уровень творчества. Отныне все подражательное органически отвергается им. Теперь Васильев обращается к таким мотивам и состояниям родной природы, которые были близки и дороги каждому простому русскому человеку. Сюжетами своих пейзажей он выбирал привычные и повседневные явления русской природы, которые ранее считались недостойными внимания художника. Одной из тем, которая привлекла Васильева, была тема поздней русской зимы с первыми предвестниками весны: сыростью, слякотью, сильными ветрами.

В этом смысле и цикл произведений Васильева на тему «Оттепель» тоже был результатом глубоко осмысленных впечатлений, связанных с волжской поездкой.

В картине «Оттепель», написанной в 1871 году, Васильев создал образ русской природы, могучей и просторной, юной и прекрасной, но вместе с тем суровой и печальной. Этот восторженный гимн родной природе проникнут чувством печали и гнева.

… Среди широкой равнины, открытой ветру, затерялись две избушки, занесенные снегом; кое-где поднимаются небольшие рощи с седыми деревьями в густом инее.

Над землей нависло свинцовое небо с тяжелыми тучами, вдали, в полях, блеснул слабый свет.

По дороге, покрытой месивом бурого снега, бредут старик-крестьянин с котомкой на спине и девочка в красном платочке. Они в нерешительности остановились перед широким ручьем, разлившимся поперек дороги. Огромная яма наполнилась мутной весенней жижей, а с ее обтаявших краев свисают сосульки. Из-под мокрого снега пробиваются колючие спутанные кустики. У края дороги на неистоптанном еще снегу видны колеи от саней. Некоторые из них расползлись, другие еще крепки, но уже наполняются талой водой.

Трудно сказать сразу, в чем кроется очарование этой внешне непритязательной природы. Но в широко расплеснувшейся долине так много размаха и силы, а в начинающей пробуждаться природе так много свежести, молодого и бодрого чувства, что эта неприглядная и даже тягостная картина природы складывается в поэтичный и возвышенный образ.

Правдиво выражено в ней состояние предвесенней поры. Глубокое пространство наполнено тяжелым влажным воздухом. Естественно передан нежный голубоватый свет, проглядывающий сквозь густые облака и создающий впечатление легкого движения. Тонко прорисованы спутавшиеся, слегка запорошенные снегом кусты. По-разному написан снег - сырой, набрякший, местами совсем раскисший, местами еще плотный.

В картине Васильева «Оттепель» его стремление к простоте, правде и поэтизации обыденной сельской природы выражено настолько смело и убедительно, что его произведение воспринималось как вызов старым художественным взглядам. Это проявляется, например, в общем монументальном решении, в суровости и энергии настроения, в отсутствии декоративных эффектов.

Не сразу была создана эта картина. Много и подолгу изучал Васильев зимнюю природу. Возможно, что это и послужило причиной простуды художника, что позднее привело к развитию тяжелой болезни.

Для своего времени картина Васильева явилась крупным событием в русском искусстве. И. Н. Крамской говорил, что петербургская публика и многие художники считали, что «Оттепель» за несколько месяцев «породила еще новых зимних пейзажистов на ту же тему». Васильев безоговорочно был признан одним из ведущих русских пейзажистов.

В 1871 году картина Васильева «Оттепель» получила первую премию на конкурсной выставке

Общества поощрения художников. Еще до открытия выставки она была продана. Купил ее П. М. Третьяков для своей знаменитой галереи, где пейзаж находится и поныне.

Картина Васильева того же названия, которая украшает экспозицию Русского музея, - авторское повторение. Именно оно в числе сорока лучших произведений русских художников было послано наВсемирную выставку в Лондон в 1872 году, где было отмечено как одно из наиболее достойных. Лондонские критики, не очень щедрые на похвалы иноземцам, признавали все же, что английскому искусству недостает такого поэтичного пейзажиста, как автор «Оттепели».

Зима 1871 года, помимо творческой радости, принесла ему и большие неприятности. Васильеву было предписано отбывать рекрутскую повинность. В то время служба длилась безнадежно долго. Для молодого художника она означала бы полный разрыв с искусством.

Он получил временную отсрочку лишь после того, как его друзья - художники Крамской, Ге, Мясоедов и другие - внесли крупную сумму денег под залог. Окончательно уладить вопрос о рекрутской повинности удалось лишь после поступления в Академию художеств, ученики которой освобождались от военной службы.

Учеба в Академии не принесла Васильеву радости, так как он под влиянием Крамского и других художников демократического направления относился к ней резко враждебно. Антипатия Васильева к Академии художеств была несколько преувеличенной. Многие художники, а в их числе Крамской и Репин, смогли с успехом ее закончить, ни в чем не поступившись ни своей творческой оригинальностью, ни своими реалистическими и демократическими убеждениями. Но как бы там ни было, а учиться в Академии Васильеву долго не пришлось. В феврале он поступил туда, в марте получил официальное освобождение от рекрутской повинности, а уже в мае вынужден был оставить занятия в Академии и уехать из Петербурга.

Причиной тому была запущенная простуда, при слабых от природы легких и тяжелое нервное напряжение. Здоровье резко ухудшилось. «Простуда приняла упорный хронический характер, и в апреле появились зловещие признаки» туберкулеза. Уехал он в Харьковскую губернию, рассчитывая вернуться к осени. Но стало еще хуже, пришлось уехать в Крым.

За лето Васильев сделал много десятков рисунков, много этюдов и несколько картин; в этих работах художник отразил свои последние впечатления русской природы, которой больше ему не довелось увидеть. Эти материалы стали основой многих произведений, над которыми он впоследствии работал в Крыму.

В рисунках и этюдах Васильева 1871 года особенно часто встречаются изображения степной равнины и низменных заболоченных мест. Особенно сильно продвинулся художник в это лето в передаче влажного воздуха вблизи воды и в передаче листвы деревьев. Живописное изображение листвы в предшествующие годы было, пожалуй, самым слабым местом Васильева. Частенько рисунок кроны и ветвей бывал упрощенным, а цвет довольно условным. Теперь и листву Васильев научился писать так же широко и богато в смысле оттенков, как он писал небо и дали.

В Крыму Васильев поселился в Ялте. Здесь прошли последних два года его жизни.

В Ялте Васильев мучительно переживал свое одиночество: живой и общительный юноша чувствовал себя чужим в модном курортном городке. Тоска молодого художника усиливалась еще и тем, что он покинул Петербург в разгар подготовки первой передвижной художественной выставки, в которой страстно хотел участвовать. «Много радости, но много и горя принесла мне эта выставка, - писал Васильев Крамскому вскоре после ее открытия. - Радости потому, что осуществилось то, в чем и я чуть-чуть был замешан, и горести оттого, что я сам не могу гнаться вместе с вами».

Большой моральной поддержкой для больного Васильева был приезд к нему И. Н. Крамского. Васильев заметно оживился и с новым увлечением стал работать. Крамской пробыл у Васильева около месяца, после чего они уже не встречались. Однако дружба их не заглохла; непосредственное общение заменила им переписка. Дружба двух больших художников, безгранично ценивших друг друга, была глубокой и прочной, несмотря на большую разницу в годах: Крамскому было близко к сорока, а Васильеву - едва за двадцать.

Дружба Крамского и Васильева принимала такие трогательные формы, что И. Н. Крамской, человек сдержанный, признавался Васильеву: «Жизнь моя не была бы такая богатая, гордость моя не была бы так основательна, если бы я не встретился с Вами в жизни» […] Вы - точно часть меня самого, и часть очень дорогая, Ваше развитие - мое развитие. Ваша жизнь - отзывается в моей…» Главным достоинством этой удивительной дружбы была прямота и честность.

Васильев не сразу понял существо новой и чужой для него крымской природы, которая долгое время казалась ему слишком пышной, слишком яркой и приторно красивой. Недостаточное знание крымской природы и некоторое предубеждение к ней в первое время приводило художника к созданию поверхностных картин, в которых иногда даже звучали фальшивые ноты.

Явной неудачей, например, оказалась картина «Вид в Эриклике». Неудача усугублялась еще тем, что заказана она была одним из членов императорской фамилии, побывавшим в мастерской Васильева, и отказать было невозможно.

Васильев был вынужден в короткий срок написать картину больших размеров, изображавшую аляповатый и скучный царский дворец в Ливадии, который расположен был на голом неинтересном для живописи месте. От художника требовалось изобразить указанное ему место с фотографической точностью, в «приятном» для особ императорской фамилии виде.

Картина «Вид в Эриклике» получилась сухой и мертвой. Васильев был удручен ею, называя свою картину «прегнусной», а сюжет ее «отвратительно казенным». Горько иронизируя, художник говорил, что в ней недостает только будочника с полосатой будкой. Он, правда, несколько сгущал краски, рисуя свою работу целиком неудачной.

В картине, несмотря на известную стилизацию, есть привлекательные стороны в общей строгости и ритмической уравновешенности. Но в сравнении с лучшими произведениями Васильева предшествующих лет картина «Вид в Эриклике» действительно была слабой.

В довершение неприятностей с этой злополучной картиной Васильев получил за нее в несколько раз меньше, чем оценивал сам.

В Крыму Васильев постоянно тосковал по родным равнинным местам, по любимому тихому северу. С замиранием сердца думал художник о Родине, о русской природе: «Как перейдешь к таким воспоминаниям, чудятся серые ивы над ровным с камышами прудом, чудятся живыми, думающими существами… Если бы мне сию минуту перенестись в такое родное место, поцеловал бы землю и заплакал. Ей-богу так».

Любовь Васильева к родной природе нашла яркое выражение в его творчестве крымского периода. Он работал над картинами русской природы, отдавая им большую часть своего времени и сил.

В 1872 году Ф. А. Васильев создал свою знаменитую картину «Мокрый луг», один из шедевров русской пейзажной живописи.

Синтетический образ природы в этом пейзаже не только обобщает наблюдения последнего русского лета, но в известной мере подводит итог всем впечатлениям и представлениям Васильева о русской природе, как бы выражая его творческое кредо.

Картина «Мокрый луг», полная торжественной и эпической силы, с первого взгляда располагает зрителя простотой и привычностью мотива. В глубине широкой низины высятся два развесистых дерева. Далеко за ними в сизой дымке проступает полоса леса. Вдоль низины тянется обрывистый косогор, а впереди, почти в центре, блестит болотистая заводь с топкими берегами.

Бурное небо полно еще грозовой силы, но правая часть его уже посветлела и успокоилась. По влажной земле скользит легкая тень от пробегающей тучи. Только что прошла гроза. Все чисто, умыто и напоено; воздух свеж и прозрачен. Легко и свободно дышится в такой бодрый день.

Пейзаж вызывает впечатление раздолья, простора, молодой буйной силы. Строй картины торжественный, величественный, как метко сказал И. Н. Крамской, общее впечатление от этой картины «грандиозное».

Современники могли прочесть в ней больше даже, чем обобщенный образ родной природы. Пейзаж этот способен вызвать такие чувства и мысли, которые созвучны были мироощущению и этическим идеалам передовой части русского общества 70-х годов прошлого века: страстный и бескорыстный порыв любви к Родине, стремление к свободе и неодолимая решимость.

Но даже это не все: в возвышенные чувства эпического звучания вливаются лирические нотки. В бодрый, жизнеутверждающий строй вплетается чувство печали и грусти. Бесконечно сложный и емкий образ воплощен с величайшим мастерством в полновесной реалистической живописи. Более чем убедительны, например, топкие берега болотистой заводи, свежая весенняя зелень, прозрачные тени от пробегающих туч. Удивительно плавно и рельефно разворачивается пространство. Небо с его кипением, бурлением, с его игрой света, с его космической бесконечностью изображено превосходно. Васильев был непревзойденным мастером и поэтом неба. И вместе с тем каждый кустик травы на переднем плане с ботанической точностью воспроизводит растительность средней полосы России.

Отмечая материальность и завершенность живописи картины, И. Н. Крамской писал: «… Что нужно непременно удержать в будущих Ваших работах - это окончательность, которая в этой вещи есть, т. е. та окончательность, которая без сухости дает возможность не только узнавать безошибочно, но и наслаждаться красотой предмета […] Я не знаю ни одного произведения русской школы, где бы так обворожительно это было сработано».

Особо стоит остановиться на композиции картины. Она проста и непринужденна и в то же время трудно представить себе более продуманное и монументальное решение. При широком развороте планов пространство в пейзаже вместе с тем охвачено четкими пределами, зрительно его организуя.

В картине легко различим композиционный центр, к которому сходятся основные линии пейзажа: очертания косогора, берега заводи, тропинки, граница света и тени на лугу, полоса леса, - все это усиливает впечатление органической устойчивости и единства композиции. Зрительным центром, организующим картину, является темный силуэт могучих деревьев на втором плане, но поскольку он значительно смещен вправо от геометрического центра, картина не вызывает впечатления статичности.

Есть своя организация и в отдельных частях картины. Устойчивость небу, например, придает громадная туча, клином разделяющая небо на две половины. На земле самое светлое пятно заводи уравновешивается самым темным в картине пятном деревьев.

В принципе композиционного решения картины Васильева было много нового и оригинального. Композиции зрелой поры творчества Васильева существенно обогатили русскую пейзажную живопись.

Создание картины «Мокрый луг» было большим шагом для Васильева даже в сравнении с его предшествующим шедевром - «Оттепелью». Если в «Оттепели» можно уловить отголоски декоративности и «симпатичности», как сам Васильев отзывался о своей картине, то «Мокрый луг» - произведение подлинно новаторское, в котором, как это сразу отметил Крамской, «ни одной стороны традиционной нет, ни одного патентованного эффекта».

В этом пейзаже Васильев сумел необычайно ярко раскрыть силу человеческих переживаний и взлет творческой фантазии. Васильев создал образ такой глубины и пафоса, что он пробуждает в зрителе самые высокие, самые благородные чувства и вызывает любовь к Родине. Особенно далеко от привычных традиций, от «патентованных эффектов» было то, что свой восторженный гимн родной природе художник посвятил внешне бедному мотиву болотистой низменности. Это был еще более чувствительный удар по вкусам «развращенных сибаритов», чем «Оттепель».

«Мокрый луг» Васильева - это, безусловно, одна из вершин в русской реалистической пейзажной живописи. Но для того чтобы справедливо оценить это произведение, нельзя не отметить и того, что композиционные и живописные приемы, разработанные Васильевым, прочно закрепились в традициях русского искусства. Следы близкого и отдаленного влияния «Мокрого луга» на многие пейзажные произведения можно обнаружить в русской живописи как при жизни Васильева, так и много позже.

Не следует забывать и того, что рядом с «Мокрым лугом» стоят еще несколько произведений Васильева, близкие по сюжету и по настроению, которые не уступают «Мокрому лугу» ни в художественных качествах, ни в глубине содержания. К ним, например, можно отнести «Рассвет» из собрания художественного музея в г. Кирове.

Надежды Васильева на быструю поправку в Крыму не оправдались. Ему становилось все хуже и хуже. По месяцам врачи не разрешали художнику не только выходить из дома, но даже переходить в другую комнату. В конце концов ему запретили разговаривать, как и заниматься живописью - разве что один час в день и то, когда больной себя хорошо чувствовал. Первый запрет врачей Васильев выполнял - сохранились альбомы и тетради, в которых больной художник письменно беседовал со знакомыми и гостями, второго лечебного запрета он не выполнял, не мог этого делать; пока он дышал, он работал. За два года жизни в Крыму безнадежно больной художник создал столько, что и нескольким здоровым было бы не под силу.

Не переставая тосковать в своем «крымском изгнании» по родным равнинам и болотам, по могучим просторам Волги, Васильев понял, что и крымская природа достойна любви. Со временем Васильев перестал противопоставлять крымскую природу русской даже в отношении самых заветных, самых восторженных чувств: «Природа кругом вечно прекрасная, вечно юная […] я помню моменты, глубоко врезавшиеся мне в память, когда я весь превращался в молитву, в восторг и в какое-то тихое, отрадное чувство со всем и со всеми на свете. Я ни от кого и ни от чего не получал такого святого чувства, такого полного удовлетворения…» И крымская природа смогла дать Васильеву высшее эстетическое удовлетворение.

«Глубок, глубок смысл природы, если его кто понять может», - говорил Васильев в одном из своих писем, имея в виду крымскую природу. И Васильев умел воплотить в своих произведениях тот глубокий смысл, который раскрывала природа его пытливому и пылкому сердцу.

Вообще же нелегко было писать на темы крымской природы. Бесчисленные крымские пейзажи, заполнявшие академические выставки, передовой публикой воспринимались как нечто враждебное молодому реалистическому искусству. Привычная фальшь крымских пейзажей академических художников ассоциировалась в сознании любителей искусства с самой крымской природой.

Васильев сумел побороть эти ложные представления. Он понял, что дело было не в крымской природе, а в том отношении, с которым подходили к ней раньше художники.

Достаточно вспомнить такой этюд Васильева, как «Крымские горы зимой» из собрания Государственной Третьяковской галереи, чтобы убедиться в том, как вдумчиво и оригинально подошел молодой художник к изучению природы Крыма.

Красота и поэтичность здесь родные сестры простоте и скромности; все сделано с большим чувством меры и такта.

Этюд «Крымские горы зимой» особенно привлекает своей живописностью. Такого богатства, цветовых градаций при исключительной воздушной правдивости даже Васильеву не часто удавалось достичь. Исключительно тонко взято отношение затененной земли к лучезарным, сливающимся с небом горам. Подобно драгоценным камням сверкают снежным покровом горы, вершины которых скрыты, дымящимися облаками.

Весь передний план пейзажа занимает каменистое плато, покрытое чахлой бурой растительностью, только далеко на втором плане темнеет сосновая роща.

Очень убедительно передан рельеф каменистого плато с расщелинами и скатом, по которому вьется едва заметная тропка. Что особенно поражает в этюде - это мастерство в передаче пространства - действительно горного, которое кажется наполненным хрустальным воздухом.

Центральной, обобщающей весь опыт изучения крымской природы Васильевым, явилась его картина «В Крымских горах», которая находится в Государственной Третьяковской галерее.

Сохранилось множество рисунков и набросков, так или иначе связанных с картиной «В Крымских горах», среди них и наброски вариантов композиции всей картины и разработка деталей: обрыва, горы, сосен, дороги, повозки, волов.

Сначала художник представлял себе композицию развернутой по горизонтали, но она не позволяла передать высоты горных громад, и Васильев остановился на композиции, развернутой по вертикали. Отказался художник и от жанрового решения, которое значительное время удерживало его внимание.

Картина «В Крымских горах» - произведение необыкновенное по силе и глубине воздействия, поэтичное и музыкальное; произведение, в котором богато и многосторонне раскрыт духовный мир человека: в борьбе, в движении, в противоречиях… Жизнь природы показана в пейзаже, но не сама по себе, а через мир человеческих переживаний.

Выражая впечатление, произведенное на него картиной «В Крымских горах», Крамской сказал, что это было чарующее чувство необыкновенной музыкальности, «точно не картина, а во сне какая-то симфония доходит до слуха, оттуда, сверху…»; это очень верное замечание. Вызываемое пейзажем чувство возвышенно, торжественно, эпично, это музыка героического звучания. Величественность образа, грандиозность, монументальность впечатления столь же характерны для картины, как поэтичность и музыкальность…

По краю обрыва движется татарская повозка, запряженная быками. За дорогой круто вздымается пригорок, на вершине которого тянутся к небу маленькие кроны четырех худосочных сосен с голыми стволами, а за ними громоздятся далекие горы, вершины которых сплошь затянуты облаками.

Нагромождение титанических горных громад, сила и грандиозность природы поразили воображение Васильева; его восторгала величественность и широта горной панорамы. Он старался передать в своей картине неудержимое устремление гор в высоту и ненадежность, затерянность петляющих горных дорог. Художник стремился воспеть в своем произведении красоту и силу девственной горной природы, ее чистоту и свежесть, ее строгость. Недостижимой и неприютной кажется эта природа для человека, который чувствует себя слабым рядом с нею, но которого обновляет она духовно.

Композицию своей картины Васильев строит так, чтобы подчеркнуть и высоту горных громад и широту пространства. Пейзаж имеет вертикальный формат и захватывает пространство более протяженное вверх, нежели то, какое можно охватить одним взглядом. Художник тем самым заставляет зрителя рассматривать картину так, как оглядывает он горное пространство в действительности.

Пространство обрыва, которое чувствуется перед картиной, еще более усиливает впечатление громадности гор.

Чтобы не допустить раздробленности в столь сложной композиции, художник создает в своей картине два зрительных центра, связанных между собой. Нижняя часть картины строится по горизонтальной оси с центральным цветовым пятном повозки с волами, а верхняя часть - по вертиками с центральным пятном - крон сосен.

Васильев, наделенный редкостным дарованием колориста, задачи живописи понимал строго реалистически. В его картине «В Крымских горах» большие объемы воспринимаются как единые и приглушенные по цвету массы, но вместе с тем Васильев считал, что необходимо «пробовать делать так, чтобы и жанр не пострадал и колорит явился». Обладая исключительной колористической собранностью и сдержанностью, картина Васильева «В Крымских горах» очень содержательна по разработке цветовых оттенков. Даже дорога с рассыпавшейся в прах серой землей и белесоватый передний план имеют много цветовых переходов, а горные вершины просто искрятся игрой нежных полупрозрачных тонов.

Столь же богато по цвету небо, но иная материальная природа воздушной стихии соответственно подсказывает иные приемы, иную величину и форму мазков, иную плотность красочного слоя. Словом, это произведение представляет собой качественно новую ступень в живописном мастерстве Васильева.

Картина была встречена восторженно, хотя ряду художников, в том числе и Крамскому, казалась спорной нижняя часть картины… «Это один из наиболее поэтических пейзажей вообще… После Вашей картины все картины - мазня и ничего больше […] Кроме того, Ваша теперешняя картина меня лично раздавила окончательно. Я увидел, как надо писать».

Картина «В Крымских горах» - красноречивое свидетельство того, что Васильев глубоко понял и полюбил природу Крыма. Однако и в последний год своей жизни художник большую часть сил отдавал работе над темами среднерусского пейзажа. К их числу относятся, например, «Заброшенная мельница» (из собрания Государственной Третьяковской галереи) и «Осень на болоте» (из собрания Государственного Русского музея). Эти произведения ознаменовали начало нового важного этапа в творчестве Васильева, как ни короток был этот период.

«Заброшенная мельница» - одно из самых вдохновенных и поэтичных созданий Ф. А. Васильева, хотя эта картина не вполне закончена.

В этом небольшом по размеру пейзаже выражена и беспредельная любовь художника к природе и его неизбывная тоска по Родине.

Зеркальная поверхность глухого, зарастающего трясиной пруда мерцает холодным светом. В тихой воде задумчиво стоят цапли. Около топкого берега полузатонувшая лодка, покрытая серебристой плесенью. У дальнего берега, среди исполинских деревьев, стоит ветхая, давно покинутая водяная мельница. Ее замшелые стены окутаны сизо-зеленой пеленой болотного тумана. Из тумана призрачно выступает лес, над которым небо переливается тонкими переходами жемчужно-серых тонов.

Всем своим строем эта картина близка к романтической задумчивой сказке, проникнутой скорбными нотами личного трагизма, сложно вплетающимися в общую мелодию.

Сравнивая подготовительные наброски и рисунки с картиной, лишний раз убеждаешься в том, каким выдающимся мастером композиции был Васильев. Он умел каждую деталь подчинить целому, в стройном и логичном решении сохранить богатство и свежесть живого чувства.

Важным компонентом композиции картины является ее колорит. Художник понял окончательно, что тонкая и богатая живопись не только не вредит идее, а, напротив, служит незаменимым средством ее выражения.

В картине есть места поразительные по красоте и изысканности цветовых отношений. Неподражаемо, например, выдержано отношение пепельно-серебристых с теплыми бликами цапель к приглушенной изумрудной зелени и к воде около них. Великолепно написана вода, местами светлая и прозрачная, местами темная и зеркальная, в которой четко отражаются деревья. Здесь и серебристые, и зеленоватые, и бурые, и жемчужные, и почти черные тона и оттенки. Хорошо взято отношение богатого утонченными цветовыми переходами неба к зелени леса.

Одним из самых ярких достоинств пейзажа «Заброшенная мельница» была его исключительная эмоциональность. Его можно считать классическим примером пейзажа настроения в русской живописи.

Много общего с картиной «Заброшенная мельница» имеет картина Васильева «Осень на болоте» из собрания Государственного Русского музея.

Воздействие картины «Осень на болоте» подобно тем впечатлениям, какие вызывает нежная, мелодичная и вместе с тем взволнованная, стремительная музыка. Настроение картины определяется состоянием осени, но осени такой, когда вся природа еще в силе, когда в ней еще только-только намечается усталость и она начинает засыпать. В такое время природа особенно нарядна и красочна.

Колорит пейзажа с первого взгляда овладевает эмоциями зрителя. Чистые, бодрые, звучные цвета производят ликующее и вместе с тем гармоническое впечатление.

На свинцово-синем небе горят ярко-желтые" кроны деревьев. Нежно-розовая полоса неба у горизонта мягко контрастирует с полосой дальнего леса. Полупрозрачная березовая роща с легкими изогнутыми стволами переливается бесчисленными переходами едва уловимых оттенков, и это создает впечатление, будто деревья тихо колышется. Зеленовато-голубое озерцо четко, хотя и мягко выделяется в розовато-охристых берегах, усеянных опавшими листьями. В воде не колышатся цветные отражения неба и деревьев.

Художественный образ «Осени на болоте» перекликается с образом «Мокрого луга» силой, мощью, напряженной, как бы бурлящей энергией.

С картиной «Заброшенная мельница» «Осень на болоте» сближает своеобразное чувство тишины, поэтичности, лирики, сходные нотки грусти и печали, в которых как бы звучит прощание с Родиной.

В старой искусствоведческой литературе можно встретить утверждения о том, что Васильев является одним из родоначальников русского импрессионизма. Доказывалось это ссылками на картину «Осень на болоте».

Это неверно. Все дело в незавершенности картины, особенно переднего плана, где действительно можно обнаружить отдельно лежащие крупные мазки, не моделированные по цвету. И несмотря на то, что ни одна часть в картине не приведена к окончательному звучанию, а передний план едва начат, предметы и среда переданы в ней вполне материально. Цвет в произведениях Васильева (особенно последних лет) всегда обобщен и приведен в соответствие с образным замыслом.

Лучшие произведения последнего периода творчества Васильева, подобные «Осени на болоте», по своей эмоциональности и художественности поднимаются над уровнем прогрессивного русского искусства начала 70-х годов. Ряд этих произведений предвосхищает даже достижения русской пейзажной живописи, которые мы связываем с именами Куинджи и Левитана. Никто из русских пейзажистов не проявил такого исключительного и разностороннего интереса к человеческим переживаниям, как Васильев и Левитан, которые главное в пейзажной живописи видели именно в выражении человеческих чувств к природе.

Левитан высоко ценил Васильева, внимательно изучал его творчество и стремился привить любовь к Васильеву своим ученикам. Один из учеников Левитана Липкин пишет в своих воспоминаниях, что Левитан, говоря о своих учителях, рядом с именем Саврасова ставил имя Васильева.

По воспоминаниям И. Э. Грабаря, Левитан, бывая в доме своих московских друзей, которые являлись счастливыми обладателями картины Васильева «Перед грозой», ныне хранящейся в Государственном художественном музее БССР в Минске, «просил пододвинуть к картине стол, ставил на него стул и часами сидел перед картиной, внимательно вглядываясь в нее» (записано со слов К. В. Фроловой).

С творчеством Куинджи некоторые произведения Васильева последних лет позволяют сравнивать острый интерес к повышенным цветовым звучаниям и к обобщенно-монументальному строю композиции.

Весной 1873 года надежды на поправление здоровья Васильева исчезли. Он все горше тоскует по друзьям, по родному городу. Еще острее тоскует художник по родной природе. Снова и снова встают в его памяти образы русской весны и зимы, русских равнин и лесов, незабываемые просторы Волги.

Но и последние дни Васильева омрачены были житейскими неприятностями: его жизнь и его надежды на спасение зависели от его отношений с Академией и с Обществом поощрения художников.

Уезжая из Петербурга, Васильев оставил несколько картин для выставки в Академии художеств на соискание академического звания.

12 мая 1872 года совет Академии художеств присвоил Васильеву звание классного художника I степени с условием сдачи экзаменов по теоретическим дисциплинам, чего, естественно, он не мог сделать, так как поездка в Петербург стоила бы ему жизни. Васильев несколько раз обращался в Академию с просьбой утвердить присужденное ему звание, отложив сдачу устных экзаменов до выздоровления. Однако Васильеву было отказано в его прошениях, несмотря на то что эти экзамены были чистой формальностью и несмотря на множество случаев присуждения звания без экзаменов.

На получение звания Васильев возлагал все надежды, так как только оно могло дать возможность заграничной поездки, без которой, по заключению врачей, поправка здоровья была невозможной. Помимо того, Васильева в любую минуту могла арестовать полиция, так как его старый паспорт был просрочен и художник длительное время находился в Ялте фактически без всякого «вида на жительство».

«Если Академия не выдаст мне паспорта, она отнимет у меня возможность спасти свою жизнь», - писал с отчаянием художник в одном из своих предсмертных писем.

Васильев считал, что Академия сознательно чинит ему препятствия как художнику, тесно связанному с передвижниками. Так оно, вероятно, и обстояло.

Васильев был тяжело болен, но болезнь была лишь последствием нужды, которая преследовала его с детства, и кто знает, не будь нужды, может быть не было бы и болезни. Даже и заболев, он имел бы больше шансов на спасение, если бы не бездушие властей. Его убила та позорная действительность, которая губила все молодое и талантливое.

Умер Федор Александрович Васильев 24 сентября 1873 года в Ялте, где и был похоронен. Так закончилась жизнь этого беспримерного по одаренности художника, который «умер на пороге новой фазы развития своего таланта, очень оригинальной и самобытной».

Выражая мнение передовых людей России, И. Н. Крамской сказал: «Русская школа потеряла в нем гениального художника».

Прошло сто лет со дня кончины пейзажиста Васильева, и мнение это не устарело. Художник он действительно гениальный. Разве что хочется опустить в этом высказывании слово «потеряла». Трудно представить, как много мог бы сделать Васильев, проживи он хотя бы еще два-три года, но и того, что он сделал, достаточно, чтобы по праву считать его классиком русской реалистической пейзажной живописи, чье имя стоит рядом с именами Шишкина и Саврасова. Этим именем гордится русская культура как одним из своих достижений национального значения.


БИБЛИОГРАФИЯ

Ф. Васильев [письма и документы]. Вступительная статья и подготовка писем к. печати А. А. Федорова-Давыдова. М., Изогиз, 1937.

А. Федоров-Давыдов. Федор Александрович Васильев. Художник-пейзажист. 1850 - 1873. М., «Искусство», 1955.

Ф. Мальцев а. Федор Васильев. - «Искусство», 1948, № 5.

А. Виннер. Техника живописи Федора Васильева. - «Художник», 1962, № 6.

Ф. А. Васильев [альбом репродукций]. Составитель и автор вступительной статьи М. Г. Герма н. М. - Л., Изогиз, 1963.

И. Е. Репин. Далекое близкое. М., Изд-во Академии художеств СССР, 1960.

Переписка И. Н. Крамского в 2-х т. Т. 2. М., «Искусство», 1954.


СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИИ

И. Н. Крамской. Портрет Ф. А. Васильева. 1871. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

После дождя (Петербургская улица). 1867. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

Деревенская улица. 1868. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

В церковной ограде. 1867. Масло. Государственный Русский музей.

Перед дождем. 1869. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

На реке. Ветреный день. 1869. Масло. Государственный Русский музей.

Деревенский пейзаж. 1869. Масло. Государственный Русский музей.

Болото. Масло. Государственный Русский музей.

Берег Ладожского озера. Масло. Государственный Русский музей.

Роща. Масло. Государственный Русский музей.

Заброшенная мельница. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

Баржи на Волге. 1870. Государственный Русский музей.

Отгепель. 1871. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

Мокрый луг. 1872. Масло. Государственная Третьяковская галерея.

Крымские горы зимой. Масло. Государственная Третьяковская галерея.



И. Н. Крамской. Портрет Ф. А. Васильева. 1871.



После дождя (Петербургская улица). 1867



Деревенская улица. 1868,



В церковной ограде. 1867.



Перед дождем. 1869.



На реке. Ветреный день. 1S69.



Деревенский пейзаж. I86E



Болото.



Берег Ладожского озера.



Роща.



Заброшенная мельница.



Баржи па Волге. 1870.



Оттепель. 1871.



Мокрый луг. 1872.



Крымские горы зимой.


Юрий Федорович Дюженко

ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ ВАСИЛЬЕВ

Редактор А. Н. Тырса.

Оформление В. Д. Гончаренко.

Технический редактор Г. Л. Лапшова.

Корректор Е. Е. Ротманская.


Сдано в набор 20-III-1973 г. Подп. в печать 11-Х-1973 г. Формат 70х100 1/32 (бумага типографская и мелованная). Печ. л. 2,25. Уч.-изд. л. 2,408. Привед.-печ. л. 2,9. Изд. № 455271. М-45211. Тираж 20 000. Заказ 307. Цена 37 коп. Издательство «Художник РСФСР». Ленинград, Большеохтинский пр., 6, корпус 2. Типография «Художник РСФСР» Росглавполиграфпрома Госкомитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Ленинград. Промышленная, 40. 0812 - 174


Д М 173(03)-73 2]6-72

37 коп.

Издательство «Художник РСФСР» продолжает выпускать популярную серию «Массовая библиотечка по искусству». Книги этой серии знакомят с творчеством крупнейших мастеров русского и советского изобразительного искусства, с историей отечественной художественной культуры. Издания доступны по изложению и рассчитаны на самый широкий круг читателей, интересующихся искусством, в том числе учащихся школ, техникумов, вузов, рабочую и сельскую молодежь.

Формат каждой книги 70Х100 1/32, тираж 20 000 экз., объем 2 - 2,5 печ. л., ориентировочная цена 35 коп.

В 1973 году выйдут в свет: «В. Н. Бак-шеев», «3. Е. Серебрякова», «П. К. Клодт», «Н. П. Крымов», «И. И. Машков», «Н. К. Рерих».

Издания поступят во все книжные магазины и киоски, где вы сможете их приобрести.


This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
14.08.2022

Оглавление

  • МАССОВАЯ БИБЛИОТЕЧКА ПО ИСКУССТВУ