Пламенный клинок [Крис Вудинг] (fb2) читать онлайн

Крис Вудинг Пламенный клинок

Анне

ГЛАВА 1

— Храните веру, держитесь стойко, и мы освободим нашу страну!

Так говорил Эдрик всего три дня назад, следя с зубчатого парапета главной башни Солт-Форка за приближением врага. Его сердце переполняла гордость, в глазах сверкал праведный гнев, а рядом плечом к плечу стояли его братья и сестры. Тогда Эдрику казалось, что все получится.

Теперь же наступило прозрение.

Он взбирался по слякотному склону, а ветви деревьев хлестали и царапали его, воздух обжигал легкие, живот леденило от ужаса. Следом за ним сквозь заросли тащился бледный от изнеможения Дирк. Поникшие плечи и безучастный взгляд говорили, что старик вымотался до предела.

Последний отрезок пути Эдрик и вовсе волок его на себе, и когда они добрались до вершины холма, Дирк согнулся в три погибели, глотая воздух, словно утопающий. Пока спутник приходил в себя, Эдрик опасливо оглядел лес. Из чащи доносился птичий щебет, росистая листва колыхалась в рассветном сиянии. Преследователей не было видно, но вдалеке слышался лай императорских гончих.

— Ступай, — задыхаясь, выдавил Дирк. Взгляд у него застыл, точно у мертвеца. — Мне все равно конец.

Эдрик знал Дирка меньше трех месяцев и не питал к нему особого расположения. Человек он был так себе, любитель выпивки, пустой трепотни и грубых шуточек, от которых Эдрику становилось неловко. Сам Эдрик, юноша знатных кровей, упорно старался найти свое место в жизни и досадовал на собственное бессилие, а Дирку, неграмотному торговцу скобяным товаром, похоже, терять было нечего. Но Солт-Форк свел их вместе, объединил общей задачей. И даже теперь, когда все пошло прахом, Эдрик не собирался сдаваться. Он схватил Дирка за плечи и рванул вверх, заставив выпрямиться.

— Нет, ты пойдешь со мной! — заявил он. — А когда не сможешь, я тебя потащу.

И они побрели дальше.

Эдрик давно знал, что Солт-Форк принесет ему погибель, но представлял себе иной конец. Их было всего пятьдесят — полсотни храбрецов, бросивших вызов притеснителям. Их мятеж должен был послужить искрой, которая зажжет в народе огонь сопротивления. Остаться в живых Эдрик не рассчитывал, но зато его имя прославят в песнях.

Однако барды поведут иной рассказ. Они поведают, как сопротивление горожан рухнуло, едва показалось войско кроданцев; как толпа сама распахнула ворота и принялась хватать смутьянов в надежде выторговать себе милость угнетателей. Расскажут, как в город вступили солдаты и зачинщики мятежа бросились наутек через потайные ходы, проложенные контрабандистами.

Барды споют о поражении, и споют на языке нынешних господ.

Эдрик своими глазами видел, как Ренна растерзала чернь, которую тот пытался увещевать. Элла погибла, защищая друга, — ей раскроили голову камнем. Юноша не знал, уцелел ли кто-нибудь из соратников; в суматохе он потерял из виду всех, кроме Дирка. Пожалуй, теперь несогласным придется уйти в подполье и снова прятать в тайниках послания, хотя он их уже не прочтет. Императорские ловчие всю ночь следовали за Эдриком и Дирком по пятам, приближаясь с каждым часом. Следующего заката беглецам не видать, и оба это знали.

Вдруг между деревьев показался храм, словно вырос прямо перед ними, преграждая дорогу. Ветви пробивались сквозь древние стены, а у входа валялись поросшие мхом обломки шпиля. Купола с балюстрадами и величественные своды обглодало прожорливое время, однако храм еще стоял, напоминая о своих создателях — прекрасное творение давно утраченного мира.

Ноги у Дирка задрожали, и он рухнул на четвереньки, а Эдрик воззрился на храм во все глаза. Усталость заглушила в нем все чувства, притупив даже страх, но сейчас сердце его замерло в благоговении.

Когда-то его народ знал величие! В изобразительном и театральном искусствах, в медицине, архитектуре, философии, астрономии и военном деле его соплеменники не имели себе равных. Тогдашняя империя простиралась во все концы света, и Оссия считалась родиной героев.

Но те времена остались в далеком прошлом. Страна пришла в упадок много веков назад. Уже тридцать лет Оссия находилась под пятой у кроданцев — дольше, чем Эдрик жил на свете. Он не знал настоящей свободы, потому и отправился на ее поиски.

Провал восстания в Солт-Форке и долгая безумная ночь бегства пошатнули его веру. Он вновь и вновь клял себя за то, что рискнул собственной жизнью ради наивной мечты об освобождении Оссии. Но здесь, перед безмолвным свидетельством былого величия, он почувствовал прилив сил. В его жилах еще течет кровь строителей этого храма, и однажды его народ сбросит оковы!

— Вставай! — Он рванул Дирка за шиворот, хотя весил тот немало.

— Оставь меня на поживу червям, — прохрипел старик. — Скоро за мной придет Красноокая Отроковица.

Эдрик показал на темный проем, зияющий среди сплетенных ветвей:

— Если нам суждено умереть, пусть это случится в обители наших предков, перед лицом Девятерых.

— Девятерых! — с горечью бросил Дирк. — Где они теперь?

— Они по-прежнему здесь. — Эдрик стиснул зубы. — Это их страна. И наша тоже, и мы еще вернем ее себе.

— Ты безумец и мечтатель, Эдрик, — заявил Дирк. — Я сразу понял. — Уголок его рта дрогнул. — Побольше бы нам таких…

И тут в Дирка вонзилась стрела — с такой силой, что тот ничком рухнул наземь. Эдрик оторопело уставился на толстое древко с потрепанным черным оперением, торчащее у убитого из-под лопатки. Потом, обуянный страхом, выхватил меч и попятился к храму, высматривая среди зарослей врага. Однако вокруг царила неизъяснимая тишина. Даже птицы умолкли.

А все же рядом притаилось нечто, от чьего присутствия Эдрика прошиб озноб. Листья жутковато зашептались на ветру, и лес забурлил злом.

Эдрик ринулся вверх по лестнице в храм, перескакивая через две ступени разом, и уже достиг порога, когда его нога подогнулась, пронзенная резкой болью. Он рухнул на каменный пол, выронив меч и схватившись за бедро, откуда торчал зазубренный наконечник стрелы. Эдрик закричал во все горло, так что вздулись жилы на шее.

От стрелы по телу растекались оцепенение и гниль, щупальца тления сдавливали плоть, охваченную одновременно жаром и холодом. Эдрик попытался встать, но от движения древко стрелы, засевшее в ноге, сдвинулось, и он снова завопил. Голова закружилась, все вокруг стало расплывчатым и далеким.

Сквозь застилающий глаза туман Эдрик увидел впереди мягкое красноватое мерцание. Откуда свет в этом давно заброшенном храме, где прежде была лишь тьма? В сердце всколыхнулась отчаянная надежда. Вдруг Эдрик встретит спасителя? Вдруг именно здесь, в святилище, Девятеро пошлют ему знамение?

Задыхаясь от мучительной боли, он пополз через преддверие храма.

Лес подступал вплотную к окнам, и между колоннами лежали густые тени. Под каменными сводами затаились птицы — страх заставил их умолкнуть, как и тех пернатых, что обитали снаружи. Из темноты неясными глыбами проступали изваяния с отбитыми руками и полустертыми лицами. Но Эдрик узнал их. Вот Джоха, Царь-аист; вот звероподобная, приземистая Мешук, Каменная Матерь; вот, разинув рот в беззвучном крике, силится разорвать оковы Азра Разоритель, Владыка Войны.

Воссылая безмолвные мольбы Девяти Воплощениям, Эдрик полз по растрескавшимся плитам, и от каждого движения рана в бедре вспыхивала огнем. Еще одна лестница уводила вниз, в темную глубину храма. Источник красного свечения находился именно там. Преследователей не было слышно, но Эдрик не обольщался надеждой, что древние стены остановят врагов. Собравшись с силами, он рванулся вперед и наконец дополз до лестницы. Красное свечение озаряло основания колонн, но его источник по-прежнему оставался невидимым, скрытый за обломками рухнувшего изваяния.

Во рту у Эдрика пересохло, руки дрожали. Он преодолел первую ступень, потом вторую. На третьей локоть соскользнул, юноша потерял равновесие и покатился вниз. Стрела, торчавшая из бедра, задела край ступени, и боль захлестнула Эдрика, погрузив в черный омут беспамятства.

* * *

Очнулся он у подножия лестницы, лежа на спине. За пеленой слез, застилающих глаза, колыхались багровые сполохи. Он поморгал, разгоняя слезы.

Теперь он наконец видел источник света. Никаких знамений: просто догорающий костер, оставленный бродягой или странствующим друидом, который нашел здесь укрытие. Надеяться на помощь, а стало быть, и на передышку не приходилось. Эдрик оглядел рдеющие угли, от слабого ветерка вспыхнувшие ярче, и по сердцу разлилась тихая, щемящая грусть. Вот и окончен его путь. Недолгим же он оказался.

Повернув голову, Эдрик увидел на вершине лестницы человека.

Затуманенному взору юноши он показался лишь тенью, но красные отблески на круглых очках придавали незнакомцу жутковатый вид, как будто из Бездны явился злой дух, чтобы уволочь Эдрика с собой. Он был низкорослый и лысеющий, в длинном черном одеянии, а когда заговорил, голос у него оказался вкрадчивый, с придыханием, — этакий кроткий убийца.

— Бежать больше некуда.

Незнакомец вышел на свет. Рыбьи губы, водянистые глаза, бледное, одутловатое лицо — все его обличье выдавало канцелярского служащего. В иных обстоятельствах он показался бы смешным, но на плече у него виднелся крест о двух поперечинах, ненавистный символ Железной Длани, и Эдрику стало не до смеха.

— Я старший охранитель Клиссен, — представился человек. — Да здравствует император.

Эдрик обронил меч на храмовых ступенях, но при нем еще оставался нож, висевший на поясе. Он выхватил клинок и выставил перед собой. Клиссен и бровью не повел.

— Придут другие, — промолвил Эдрик. — Другие, подобные мне. И мы изгоним вас из нашей страны.

— Жители Солт-Форка не разделяют твоей уверенности. — Старший охранитель вскинул голову, словно воздавая должное мрачному величию храма. — Мы сделали ваши дороги безопасными и пригодными для езды, мы навели порядок в ваших городах и наделили вас даром Слова и Меча. Мы защищаем народ от врагов, которые убивали и порабощали вас. Земледельцы не нарадуются на урожай, рукодельницы мирно ткут и шьют, а ваши дети мечтают стать кроданцами. — В его голосе зазвучало недоумение: — Когда же вы будете довольны?

— Мы будем довольны, когда последний кроданец уберется из нашей страны, когда ваш треклятый бог будет низвергнут, а на престол вновь воссядет оссианин с Пламенным Клинком в руке, — ответил Эдрик. — Мы будем довольны, когда обретем свободу.

Клиссен потупился, и в стеклах очков снова мелькнул красный отсвет.

— Вот как. Но вы никогда ее не обретете. Потому что в глубине души, куда вам и заглянуть страшно, вы сознаете, что без свободы гораздо лучше.

— Однажды оссианский меч вобьет эти слова обратно тебе в глотку! — выпалил Эдрик. — А теперь убей меня, если хочешь.

— Ты умрешь, даже не сомневайся. Но сначала кое-что расскажешь. Я ищу одного из твоих подельников. Ты знаешь его как Лейна из Верескового края, но мы оба понимаем, что это имя не настоящее.

Несколько мгновений Эдрик лежал молча. А потом издал вымученный смешок, больше похожий на всхлип.

— Он ускользнул от вас.

— Это ненадолго.

— Значит, еще есть надежда.

— Вряд ли.

Клиссен взмахнул рукой, и на вершине лестницы появились трое: неповоротливый великан в броне и с огромным молотом в руках, тощий оборванец, вооруженный луком, и еще один, в плаще с капюшоном, под сенью которого на месте лица поблескивал металл. При виде их Эдрику на грудь навалилась холодная тяжесть. Вот где был источник безымянного ужаса, заставившего лес умолкнуть. Вся храбрость юноши улетучилась, и он испуганно забормотал:

— Я не могу сказать, где Лейн. Я попросту не знаю!

Его правую ладонь внезапно охватил зуд, перерастающий в жжение. Под кожей извивались мерзкие черви, прогрызая ходы наружу, корчась и сплетаясь в отсветах угасающего костра. Эдрика пронзили ужас и отвращение. Левая ладонь взметнулась к лицу, кожа которого покрылась волдырями, вспухла и загноилась.

— Посмотрим, что ты знаешь, — спокойно заметил Клиссен, когда Эдрик зашелся криком.

ГЛАВА 2

Подернутая сумраком пещера напоминала треугольную ощеренную пасть. Арен внимательно оглядел ее, с такой силой сжимая рукоятку меча, что костяшки пальцев побелели.

— Думаешь, она вошла туда?

Кейд кивнул из своего укрытия: он скрючился за большим валуном, готовый в любое мгновение пуститься наутек. В руке он держал нож, но, похоже, не слишком на него полагался.

Арен быстро оглянулся — не проскользнула ли добыча назад, чтобы затаиться в засаде. Со всех сторон круто поднимались зеленые склоны оврага. Наверху траву освещали косые солнечные лучи, но здесь, внизу, стоял неподвижный полумрак. На земле громоздились камни всевозможных размеров, от мелких голышей до громадных замшелых валунов. Между ними струился ручеек, глубиной по щиколотку и шириной в несколько шагов. Рядом дремали волглые тощие деревца, на ветвях которых настороженно сидели вороны.

Из пещеры послышался дробный стук каменной осыпи.

Кейд вскочил на ноги, готовый кинуться прочь. Арен ухватил его за плечо и пригнул обратно к земле.

— Это она, — прошептал Арен с торжеством, перемешанным с ужасом. Кейд в отчаянии издал слабый стон.

Арен вышел из укрытия и крадучись направился вперед; сердце у него колотилось, дыхание перехватывало. Его товарищ не шелохнулся, и Арен сердито оглянулся, подав знак идти следом. Угрюмо бормоча, Кейд выполз из-за валуна.

Они были уже не мальчишки, но еще не вполне мужчины, хотя сами считали себя взрослыми. Арен был нескладный и невысокий, его тело еще не сложилось окончательно. Кейд, коренастый паренек, был сколочен покрепче, но напрочь лишен изящества. Лоб Арена закрывали густые каштановые кудри; глаза у него были добрые, подбородок сплющенный, а посреди лица торчал массивный нос, напоминающий якорь. У щекастого Кейда черты лица были мелкие, губы непрерывно шевелились, а на подбородке проступала первая поросль, белесая, как и коротко стриженные волосы на голове.

Первым добычу приметил Кейд: в папоротниках что-то шевельнулось, мелькнул мохнатый бок. Большущая, как медведь, заявил Кейд приятелю, едва отойдя от испуга. Точно такая, как описывал Дарра. Они следили за ней до самого оврага и наконец загнали в ловушку.

Арен подкрался ко входу в пещеру, за которым словно бы начинался другой мир, холодный, серый и жесткий. Ни единого движения. Арен собирался двинуться дальше, но Кейд схватил его за руку.

— Ты правда хочешь войти внутрь? — недоверчиво прошептал он. — Может, подождем здесь? — Арен видел, как Кейд пытается измыслить веский довод. — Накинемся, когда она вылезет наружу!

Предложение показалось Арену соблазнительным. Такую зверюгу проще одолеть при дневном свете, имея возможность для маневра. Но поджидать в засаде — удел трусов. Когда легендарный Товен загнал драккена с Королевского кургана в его же логово и там сразил, он не топтался снаружи.

— Нет. Мы застанем ее врасплох, и тогда ей не удрать, — заявил Арен.

— Ага, план хоть куда, — заныл Кейд. — Лучше не придумаешь. А если удирать придется нам?

Арен нырнул внутрь, и вокруг сомкнулась молчаливая мгла. Он двинулся вперед, оставляя ручей с левой стороны и пригнувшись пониже, а мечом прикрывая туловище, как учил магистр Орик. Сзади послышался всплеск, потом череда ругательств — стало быть, Кейд тоже идет за ним и успел промочить по крайней мере одну ногу.

«Она вроде волка, но таких волков ты сроду не видал! — с горящими глазами рассказывал им Дарра. — Настоящая варгиня, ростом тебе по плечо, шириной с телегу, а зубы точно кинжалы! Я видел, как она пробиралась сквозь деревья в Сандеровом лесу!»

«Мой брат тоже ее видел, — подхватила Мия. — А на другой день в отцовом стаде трех овец недосчитались, остались только клочья шерсти да кровь».

Арен старался не думать о размерах зверюги и ее зубов, как и о том, что мечом он владеет вдесятеро хуже Товена. Вместо этого он представлял себе ликование горожан при их возвращении, уважительные кивки почетного караула кроданцев, гордость в глазах отца во время хвалебной речи градоначальника. А приятнее всего было бы сияющее лицо Соры, когда он преподнесет ей лапу варгини — дар героя своей госпоже.

Впереди пещера резко поворачивала вправо, и дорогу заслонял каменный выступ. Свет из горловины пещеры сюда почти не проникал, и Арен пожалел, что они не прихватили фонарь. Не очень-то весело в темноте столкнуться лицом к лицу с чудовищем. Пожалуй, и впрямь стоило устроить засаду. Недаром ему всегда были милее предания о смекалистом Томасе, нежели о его могучем брате Товене. Томас побеждал благодаря уму и сноровке, а не силе оружия.

А если из пещеры есть еще один выход? После стольких поисков не хотелось бы упустить чудовище.

Вплотную прижавшись к холодному камню, Арен заглянул за поворот и увидел небольшой подземный зал. По одной из стен проходила неровная трещина, достаточно широкая, чтобы протиснуться сквозь нее. Ручей пересекал зал и устремлялся в другой проход. Ничто не шелохнулось, лишь беспрерывно струилась вода.

— Ну что там? — спросил Кейд.

— Сам посмотри, — ответил Арен и двинулся дальше.

Сквозь щель в потолке сочилась влага; тьму разгонял косой солнечный лучик. По берегам ручья, тускло поблескивая, в изобилии произрастали светящиеся мхи и склизкие грибы, иные из которых были совсем незнакомы Арену.

Следом прокрался Кейд.

— Не нравится мне эта трещина, — проворчал он.

Словно бы в ответ из расселины донесся осторожный шорох: там явно шевелилось живое существо. Оба испуганно повернулись на звук.

— Знаешь, я слыхал байку про тутошнюю пещеру, — забормотал Кейд. — Пещеру в конце оврага, сквозь которую течет ручеек. Там жил старый отшельник, дряхлый, с крюком вместо руки. — Голос у него дрогнул, и Кейд подался вперед, округлив глаза. — Многие путники укрывались тут дождливой ночью, но никто не вышел обратно. Старикан забивал их на мясо, точно скотину. Говорят, умер он в одиночестве, всеми проклинаемый, но тень его по-прежнему блуждает здесь. Когда отшельник является за жертвой, слышно, как его крюк скребет по камню…

Арен равнодушно взглянул на приятеля.

— Ты только что это выдумал. Ступай-ка домой, если боишься, — вынес он приговор.

— Ну да, выдумал, — пожал плечами Кейд. — Попытка не пытка. — Он подобрал камень. — Так мы проверим, что там такое?

— Непохоже, чтобы… — начал Арен, но было поздно: Кейд уже швырнул камень.

Из трещины вырвался целый вихрь хлопающих крыльев. Арен вскрикнул и замахал мечом в воздухе, а летучие твари хлестали его по лицу. Клинок лязгнул по камню, и онемевшие пальцы чуть не выпустили рукоять. Кейд приплясывал на месте и бешено лупил себя по голове, пытаясь избавиться от летучей мыши, вцепившейся в волосы. Смутные крылатые тени метались во все стороны и встревоженно носились кругами, пока наконец не устремились к выходу из пещеры, а двое друзей остались стоять, тяжело дыша и разинув рты от испуга.

Кейд провел обеими ладонями по голове и с отвращением уставился на них.

— Летучие крысы. Тьфу. — Оглядев Арена, привалившегося к стене пещеры с обнаженным мечом в руке, он сухо усмехнулся: — Порешил кого?

— Когда тебе в следующий раз что-нибудь взбредет в голову, сначала предупреди меня, ладно? — бросил Арен, переводя дыхание.

— Не я же приволок нас в эту пещеру выслеживать варгиню, да еще и без фонаря.

— Нет, ты просто увязался следом.

В дальнем проходе раздались плеск воды и звериное фырканье, от которого ребят взяла оторопь.

— Ладно, на сегодня с меня хватит, — заявил Кейд и двинулся было следом за летучими мышами.

Арен схватил его за руку.

— Ну уж нет, — сказал он, притянув спутника к себе.

Оба уставились в темный проход. Пальцы Кейда нервно сжимали рукоять ножа, на лице отобразилось сомнение.

— Надеюсь, ты не собираешься все бросить и завалиться пить эль в «Скрещенные ключи»? — заметил Арен, ободряюще похлопав друга по спине.

Кейд закатил глаза и процедил с досадой:

— Ладно, пойдем. Разберемся с ней. Только чур ты первый.

Арен и не собирался пропускать Кейда вперед. Он сам убьет зверюгу, а иначе будет нечего рассказать Соре.

«Ростом тебе по плечо. Шириной с телегу. Зубы точно кинжалы», — всплыло в голове.

Друзья тихонько направились вдоль ручья, уходящего в глубь пещеры. Черный сумрак сгущался, и пришлось пригнуться, потому что свод заметно опустился. Почти достигнув границы, куда проник свет, они обнаружили новый переход, ведущий вправо. Фырканье послышалось опять, громче и ближе; Арен отпрянул и рукой преградил дорогу Кейду.

Тварь сидела прямо за поворотом.

Глаза Кейда блеснули от страха, он вцепился Арену в локоть и замотал головой. Но тот крепко схватил товарища за плечо и сурово зыркнул на него. Теперь, когда дошло до дела, нечего и думать об отступлении.

— Нападем вместе, — прошипел он.

Кейд попытался вырваться, но Арен его не выпустил.

— Мы сможем! — шепнул он, и на лице друга появилась вымученная решимость. — Арен и Кейд, — добавил Арен с беспечной улыбкой. — Нас назовут героями.

— Уж как-нибудь да назовут, тут ты прав, — нехотя согласился Кейд.

— Готов? По моей команде.

Кейд кивнул, однако не удержался от красноречивого взгляда, давая понять, что в эту авантюру его втянули против воли.

Арен прислушался. Опять послышалось фырканье; чудище зашевелилось. Юноша глубоко вдохнул, на миг задержал дыхание, а потом издал клич, в который вложил всю свою ярость. Оба ринулись за поворот, воздев клинки.

Их встретила полная темнота. И никаких признаков добычи, которую они так упорно выслеживали. Оба остановились в нерешительности, не зная, куда податься, и не решаясь двинуться дальше, и в это мгновение зверюга с жутким визгом кинулась прямо на них.

Арен и Кейд резко попятились, зашлепав ногами по воде. Арен поскользнулся на мокром камне и потерял равновесие. Затылком он врезался в стену, из глаз посыпались искры; он рухнул на четвереньки в студеный ручей. Ладони и голени пронзила боль. Меч с лязгом выпал из ослабевшей руки. Арен принялся лихорадочно шарить по дну в поисках клинка, но безуспешно.

Раздался предостерегающий возглас Кейда, и в Арена врезался горячий шершавый бок твари, в нос ударило затхлым смрадом. Арен попытался обхватить тушу руками и повалить наземь, пока та не подмяла его под себя, но зверюга взбрыкнула, подалась в сторону и отпихнула Арена к стене, царапнув по лицу грубой щетиной. Арен заскрежетал зубами, изо всех сил вцепившись в животное.

— Кейд! Коли ее! — вскричал он, хоть и не видел друга за брызгами воды, летевшими в глаза.

Чудовище, изловчась, толкнуло противника в низ живота, и Арен невольно разжал руки. Мясистая ляжка задела его по щеке, и зверюга помчалась вниз по течению, отчаянно фыркая и повизгивая. Наконец звуки затихли: видимо, тварь выбралась на открытый воздух. Арен стоял на коленях в ручье, весь в синяках и продрогший до костей; в животе и паху ныло.

— Арен! — подскочил к нему Кейд. — Ты цел?

Арен несколько раз моргнул, прогоняя туман в голове, и с трудом поднялся на ноги.

— Где мой меч?

— Не знаю. Наверное, где-нибудь обронил. Да вон он, в ручье.

Приложив руку к саднящему затылку, Арен нагнулся за оружием.

Лицо у него пылало, и не только от жара схватки.

— Это не варгиня, — вымолвил он наконец. — Это дикая свинья.

— Да, похоже, — согласился Кейд. Потом, чтобы немного приободрить и себя, и друга, добавил: — Но все-таки очень большая дикая свинья.

Арен, вымокший до нитки, заметил, как уголки рта у Кейда поползли вверх, и его отпустило. Оба привалились друг к другу и принялись хохотать, покуда слезы не покатились у них по щекам. Арен уже начал успокаиваться, но тут Кейд хрюкнул, и обоих снова прорвало. Когда они наконец отсмеялись, у Арена скрутило живот, а Кейд едва дышал.

— Наверное, лучше никому про это не рассказывать, — предложил Арен, когда они выбрались из пещеры к дневному свету.

Кейд нагнулся к ручью, вытащил из кармана тряпицу, скомкал и намочил в холодной воде.

— Можно подумать, я собирался. Иначе нам вечно будут припоминать. На, приложи к шишке.

Арен с благодарностью прижал тряпицу к основанию черепа. Бурный смех нисколько не облегчил головную боль.

— Ну так что скажешь? В следующий раз проверим восточный кряж?

— Ты все не уймешься с этой варгиней? — изумился Кейд. — Мы уже четыре раза пытались ее выследить! Все выходные за последние две недели на нее угробили! Может, рассмотрим вероятность, что Дарра попросту врет, а Мия чересчур легковерна?

— Обязательно рассмотрим, — ответил Арен, — как только обследуем восточный кряж.

— Нет там никакой варгини! — завопил Кейд.

— Ты слишком легко сдаешься, — бросил Арен через плечо и начал взбираться по склону.

— Ага, зато ты не сдаешься вообще.

ГЛАВА 3

— Шаг, шаг, финт! Теперь парируем, финт, выпад!

Кейд сидел, прислонившись к основанию каменной стены, закрыв глаза и повернув лицо к солнцу, довольный, словно пригревшийся кот. Рядом лениво жужжали пчелы, ветерок колыхал высокую траву на лужайке. В пестрой тени одинокого раскидистого дуба Арен рубился с воображаемым противником, оттачивая владение мечом.

— Ты хоть смотришь? — крикнул он приятелю. — Я пытаюсь тебя чему-нибудь научить.

Кейд разлепил один глаз и взглянул на Арена. Тот стоял, весь потный и разгоряченный, упершись кулаком в бок и опустив меч. Позади него, отлого спускаясь к побережью, раскинулись поля, точно зелено-желтое лоскутное одеяло, на котором тут и там виднелись фермерские усадьбы, пестрели стада коров и овец. Перед Кейдом открывался хороший обзор: вот с востока вьется извилистый Разбойничий тракт, вот предместье, а в нем таверна «Скрещенные ключи», где они с Ареном поглотили немало пенного эля при попустительстве старого Нэба. Нагромождение зданий вдоль побережья — это сам Шол-Пойнт, его большую часть заслоняет косогор. А на западе — лишь ослепительно сверкающий океан.

— Я думал, — ответил наконец Кейд.

— И что надумал?

— Вся эта затея с варгиней… по-твоему, Сора так уж жаждет получить волчью лапищу?

Арен усмехнулся.

— Вот ты сам на месте благородной дочери кроданских богатеев разве не предпочел бы драгоценности, цветы и все такое? — продолжал Кейд. — Сдается мне, она вряд ли придет в восторг, когда ты протянешь ей окровавленный обрубок.

Арен, собираясь ответить резкостью, открыл было рот, но потом снова закрыл и насупился. Раньше он об этом не задумывался.

— Понятное дело, сначала я отчищу кровь, — раздраженно буркнул он.

— Но все равно вонять будет ужасно, — не унимался Кейд. — Да и что ей делать с этаким сокровищем? Вместо ожерелья носить? Тяжеловато получится, если зверюга и впрямь такая огромная, как нам рассказывали.

На лице у Арена промелькнуло кислое выражение.

— Давай я лучше покажу тебе новые приемы, которым научил меня магистр Орик.

Кейд с кряхтением поднялся, радуясь, что в следующий выходной они не отправятся обследовать восточный кряж. Арен протянул ему меч. Он показался тяжелее, чем обычно, — наверное, потому что Кейда разморило на солнцепеке.

— Не жарковато ли нынче, чтобы размахивать мечом? — промолвил он нерешительно.

— Хватит жаловаться. Осенью я отсюда уеду, и учить тебя станет некому.

Кейд погрустнел, но попытался обратить все в шутку:

— Тогда пообещай, что будешь присылать лапы всех могучих варгов, которых убьешь. Оставлю их себе, если Сора откажется.

— Эй! За дело, увалень!

Кейд позволил Арену еще раз показать новые приемы и воспроизвел их, как умел, но мысли его витали далеко. Арен, высокородный оссианин на пороге шестнадцатилетия, скоро отбудет на годичную службу в кроданском войске. Кейду, сыну столяра, путь туда заказан: кроданцам нет дела до рабочих лошадок вроде него. Они заботятся лишь о сыновьях богатых оссиан, взращивая из них благонадежных и полезных слуг империи.

У Кейда были и другие товарищи, но все сплошь дети пекарей, горшечников, рыбаков. Никакого сравнения с Ареном, который бегло изъяснялся по-кродански, знал историю, математику, этикет и даже имел дозволение носить меч, хотя в пределах города его приходилось держать в ножнах и закутывать в ткань. Сказать по правде, Кейд слегка трепетал перед высокородным приятелем и втайне боялся того дня, когда Арен поймет, что ему уготован гораздо более высокий жребий, нежели портовому мальчишке, малограмотному и без особых дарований.

Предстоящий год казался долгим и пустым. Кейд опасался, что Арен вернется совсем иным, изменившись до неузнаваемости.

Упражнения с мечом Кейд выполнял вполне усердно, но в зной эти занятия утомляли, и он быстро сдался, как только решил, что Арен вдоволь натешился. Кейд не особо любил размахивать мечом, тем более что обзавестись таким оружием ему бы и не позволили, но Арену уж очень нравилось щегольнуть своим искусством.

— Пожалуй, для упражнений с мечом и впрямь жарковато, — признал Арен. — Не хочешь позаниматься кроданским языком? Могу научить тебя уменьшительным формам.

— Может, лучше я расскажу тебе сказку? — предложил Кейд с воодушевлением, граничащим с отчаянием. — У меня как раз есть свеженькая. Тебе понравится!

— А сказка кроданская? — уточнил Арен.

— Естественно, — соврал Кейд. — У меня других и не бывает.

Вот бы матушка хоть иногда рассказывала ему кроданские байки — тогда он мог бы делиться ими с Ареном. Однако, обладая сказительским даром, мать Кейда упорно не желала забивать голову выдумками угнетателей. Арен же, напротив, любил все кроданское и считал, что старые оссианские истории годятся лишь для неотесанных деревенщин. Чтобы обойти это затруднение, Кейд просто брал материны сказки и менял имена на кроданские. Он подозревал, что Арен давно раскусил его хитрость, но с удовольствием слушает предания своей родины, хотя не собирается в этом признаваться.

Арен устроился у стены, а Кейд повел рассказ про Халдрика — переименованного им в лорда Меррика — и его приятеля Пучка. Вначале незадачливая парочка набрела на девицу, которая купалась обнаженной в скалистой заводи и оказалась такой красавицей, что сразу покорила сердце лорда Меррика. Но неуклюжий Пучок наступил на сухую ветку, раздался хруст, и потревоженная девица мигом исчезла, словно по волшебству, прежде чем лорд Меррик успел представиться.

Вопреки совету приятеля, лорд Меррик решил отыскать девицу и взять ее в жены. Потом спутники встретили старушку, которая поведала им, что девица — дочь кракена и выходит на сушу всего на один день раз в десять лет, а остальное время проводит под водой. Лорду Меррику не захотелось ждать десять лет, чтобы вновь полюбоваться нежной кожей красавицы, поэтому они отправились на поиски, предварительно поднявшись на небо, к Джохиной Реке — для порядка переименованной в Волшебный Поток, — где рыба с огненной чешуей научила их дышать под водой.

Должным образом подготовившись, друзья спустились в морскую бездну, и лорд Меррик вызвал кракена посостязаться умом, а помогал ему Пучок, которому за время путешествия посчастливилось увидеть все, о чем говорилось в загадках кракена. Одержав победу, лорд Меррик потребовал у кракена руку его дочери. Кракен ответил согласием, а вот сама красавица отказалась наотрез: дескать, с чего бы ей выходить замуж за человека, имеющего привычку подглядывать за обнаженными девицами в скалистых заводях?

Арен разразился хохотом, когда Кейд изобразил, как лорд Меррик и Пучок угрюмо вылезают из моря на берег, и захлопал в ладоши, когда благородный герой дал обет держаться подальше от женщин и поклялся в вечной дружбе Пучку, который неизменно споспешествовал ему во всех начинаниях.

— Лучше не придумаешь! — воскликнул Арен, когда сказка подошла к концу, и Кейд, хоть и чувствуя лесть, залился довольным румянцем и поклонился.

— А теперь мне пора, — вздохнул он. — Нужно поспеть домой к ужину, а то папаша шкуру спустит, если опять опоздаю.

— Все на свете подождет, кроме ужина и влюбленных, — весело провозгласил Арен, поднявшись на ноги.

— Это оссианская пословица, — поддел его Кейд. — Деревенщина.

Арен в сердцах толкнул приятеля, и тот кубарем покатился по косогору.

* * *

Возле обсаженной деревьями тропинки на окраине города стоял старый обветренный межевой камень. Они остановились рядом, и Арен плотно закутал меч в мешковину.

— Бьюсь об заклад, ты ждешь не дождешься, когда наконец больше не придется его прятать, — заметил Кейд. Он уселся на межевом камне, постукивая по нему пятками и отбивая такт ладонями по коленям.

— Когда я вернусь со службы, им придется предоставить мне полное разрешение, — сказал Арен. Его очень задевало, что сыновья высокородных кроданцев расхаживают по Шол-Пойнту с мечами напоказ. Он не почувствует себя мужчиной, покуда не сравняется с ними.

Кейд вытащил из-за пояса нож, которым стругал ветки и резал мясо, и осмотрел его без особого воодушевления.

— А мне, видать, так и придется довольствоваться этим. — Он помолчал. — Вот бы всем разрешили носить мечи, как до прихода кроданцев.

— Ты шутишь? Сам знаешь, какие тогда были времена. Пьяные поединки на улицах, вооруженные шайки в подворотнях, грабители на большой дороге. Ведь недаром ее назвали Разбойничьим трактом. Сплошное беззаконие!

— Мой папаша вспоминает совсем другое, — возразил Кейд.

Арен предостерегающе взглянул на него.

— Тогда ему стоит осмотрительнее выбирать собеседников. — Он встал и поправил меч, висевший на перевязи за спиной. — Оссиане слишком вспыльчивые, — бросил он как бы невзначай. — Нам не хватает кроданской сдержанности.

— Иными словами, нам нельзя доверять.

Арен нахмурился. Ему не нравилось, когда Кейд заводил подобные речи. Они отдавали крамолой, и это внушало Арену тревогу. Ведь если не доносишь о крамоле, значит, сам к ней причастен.

— Идем, — сказал он и зашагал по тропинке. Кейд спрятал нож, хлопнул себя по ляжкам, слез с межевого камня и направился следом.

В преддверии вечера городская площадь заполнялась народом. Семьи собирались вместе за столами под открытым небом, все кругом улыбались, обменивались приветствиями, объятиями и поцелуями, похлопывали друг друга по спине. Зажигались фонарики, споря с наступающими сумерками, а прохладный ветерок разгонял дневную жару. С крыш свешивались гирлянды флажков и связки «черного зелья»; по мостовой, гоняясь друг за другом, сновала детвора в жутких масках, а сидевшие на лавках старики глазели на толпу, курили трубки и потягивали пиво из высоких кружек.

В воздухе витало праздничное воодушевление, и недаром: рыбаки заметили на Габберовой отмели выпрыгивающих из воды панцирных китов. Близился призрачный прилив, и вечером начинались торжества.

— В город прибывают бродячие лицедеи! — воскликнул Кейд. Он изучал доску, на которой вывешивались городские объявления.

— А? — Арен слушал вполуха, прочесывая взглядом толпу в слабой надежде увидеть Сору. Как обычно, за столами собрались одни оссиане. Его соплеменники любили многолюдные и шумные трапезы. Почтенные кроданские семейства вкушали пищу дома, где можно вести разговор, не перекрикивая друг друга.

— Лицедеи! — повторил Кейд. Он сосредоточенно прищурился и принялся читать, беззвучно шевеля губами. — Покажут «Подд и горшок изобилия»!

Арен снисходительно усмехнулся.

— Видимо, далеко не «Брекен и Калихорн»?

— Не знаю. Что еще за «Бредень и Кали-что-то»?

— Прославленное творение Ринтера о двух враждующих братьях, — пояснил Арен, но взамен получил лишь бессмысленный взгляд. — Ринтер. Лучший кроданский драматург. — Кейд упорно не понимал, о чем речь, и наконец Арен сдался: — Он же настоящая знаменитость.

— Видно, не такая уж знаменитость, — проворчал Кейд. И вдруг заметил за спиной у Арена знакомые лица. — А вон Мия и Астра.

Ребята перешли через площадь. Мия прислонилась к невысокой каменной стене и лениво обозревала празднество; ее невозмутимое лицо обрамляли темные кудряшки. Астра сидела на стене, заправив за ухо длинные прямые волосы, и водила угольком по деревянной дощечке.

— Васпис свидетель, это же Арен и Кейд, — промолвила Мия, завидев их. Она никогда не упускала возможности воззвать к Недовольному; из всех Девяти Воплощений он был ее излюбленным богом. Впрочем, Арен считал, что она просто пытается произвести впечатление. — Дарра был уверен, что вас уже сожрали. Всё гоняетесь за варгиней?

— Солнечный удар угрожал нам похлеще любой варгини, — пошутил Кейд.

— Ну, дайте знать, когда отыщете зверюгу. Астре не терпится ее зарисовать.

Услышав свое имя, Астра подняла взгляд и только тогда заметила ребят. Она была последней страстью Кейда, который имел привычку влюбляться направо и налево. Арен сразу понимал, когда приятеля настигал очередной приступ: при встрече с предметом своих воздыханий тот улыбался шире обычного, а это, увы, придавало ему простецкий вид.

— Что рисуешь? — спросил Кейд.

Астра показала ему дощечку. С краю была пришпилена огромная стрекоза, а рядом красовалось ее изображение углем.

— Просто отлично, — сказал Кейд и ухмыльнулся еще шире, приобретя вид уже не простецкий, а почти придурковатый.

— Собираешься посмотреть сегодня на призрачный прилив? — спросила Мия у Арена.

— Даже Истязатели меня не остановят, — заявил тот.

— Правда? Говорят, папенька не особо склонен выпускать тебя из дому после заката.

— Кто говорит? — возмутился Арен, словно услыхал нелепую выдумку, а не постыдную правду.

— Да все подряд, — пожала плечами Мия.

— Ну это враки. Я приду. Не сомневайся, — заверил ее Арен. Он и впрямь собирался на праздник — при условии, что удастся проскользнуть мимо слуг. Но на этот счет у него уже был план.

Мия повернулась к Кейду:

— Ты тоже пойдешь?

— Вряд ли, — ответил тот с напускным безразличием. — Завтра нужно встать пораньше, чтобы помочь в мастерской. — Он посмотрел на Арена и отвел взгляд, и юноша почувствовал укор совести. Кейд очень хотел пойти вместе с ним, но теперь, скорее всего, останется киснуть дома. Однако бывают дела, в которых не может участвовать даже лучший друг.

Они попрощались с девчонками и покинули площадь. Арен выбрал не самую прямую дорогу, с намерением пройти мимо храма, который стоял через несколько улиц, возвышаясь над крышами Шол-Пойнта. Если повезет, Арен успеет застать вечернюю службу.

— Мне надо вернуться к ужину, — запротестовал Кейд, догадавшись, куда они направляются.

— Мы ненадолго. Только мимо пройдем.

— Ты никогда мимо не проходишь.

Они вышли на небольшую мощеную площадь перед храмом. Арен замедлил шаг, остановился и принялся разглядывать фасад. Сколько бы он ни смотрел на это величественное строение, благоговение не иссякало. Строгие торжественные линии, выразительные геометрические формы и безупречная симметрия говорили о могуществе, порядке и дисциплине. Это здание принадлежало совсем иному миру, нежели окружающие его узкие, извилистые улочки, мощенные песчаником, и беспорядочно теснящиеся дома, отделанные растрескавшейся от зноя и соленого ветра штукатуркой. Раньше на этом месте стоял старый храм Девятерых, но его снесли, когда Арен был еще маленький.

Как у всех кроданских храмов, у этого было два входа: они символизировали два пути, по которым нисходит свет Вышнего. В нише над каждым входом возвышалось изваяние. Одно изображало юношу в мантии, с благостным лицом, с раскрытой книгой в руке. Второе — воина в доспехах; он бесстрашно обозревал площадь, опершись ладонями на рукоять меча, чье острие покоилось между ступней. Ученый Томас и отважный Товен, Слово и Меч, земные поборники Вышнего.

— Это уже называется не «мимо пройдем», а «остановимся и поглазеем», — проворчал Кейд.

Арен не обратил на него внимания. Как он и рассчитывал, священники еще пели. Их голоса волной плыли по всей площади, рождая глубокие отзвуки, сплетая сеть гармоний, сложных и таинственных. Высокие ноты взмывали над городом, словно чайки на ветру, басы рокотали, и мелодия ширилась, заполняя собой все небо. Музыка поражала своей безукоризненной стройностью, и Арен с восторгом отдался во власть ее чар.

В Оссии не было подобных песнопений. Лишь несколько выдающихся произведений пережили гибель Второй империи, но теперь и они считались устаревшими и редко исполнялись. Соплеменники Арена больше любили народные песни, звучавшие в тавернах и у бивачных костров, — то непристойные, то мечтательно-грустные, но всегда задушевные и искренние. Да и сам юноша не отрицал, что они несут в себе некую первобытную мощь и после нескольких стаканчиков эля пронимают его до глубины души, заставляя тосковать по временам, когда он еще на свет не появился. Однако в сравнении с кроданскими симфониями эти простенькие мотивы казались детским лепетом.

— О Девятеро, опять они развопились, — буркнул Кейд, закатив глаза.

Арен сердито нахмурился. Кейд чтил Девятерых и предпочитал такую музыку, в такт которой можно прихлопывать и притопывать. Арен оказывал на приятеля большое влияние, но, несмотря на все его усилия, музыкальные пристрастия Кейда не менялись.

— Юный Арен! Рановато ты явился. До созыва еще пять дней, — окликнул юношу проповедник Эрвин, показавшийся в дверях на вершине лестницы.

Этого пожилого священника любили в городе за беззаботный нрав и простоту в обращении. Облачение он носил бежево-красное (бежевый цвет означал пергамент, красный — кровь), с вышитыми от плеча к груди кроданскими лучами. На шейной цепочке висел сработанный из золота знак Святейших: меч и открытая книга.

— Я просто хотел послушать вечернюю службу, — отозвался Арен. — Ты не участвуешь?

— К несчастью, Вышнему было угодно наделить меня лягушачьим голосом, а во рту устроить осиное гнездо. Я борюсь с Мстительницей иными способами. — Он взмахнул веником. — Например, мету ступени. Благородный труд, если подумать.

— Все мы исполняем свой долг, — усмехнулся Арен. И тут заметил, что Кейд бочком пробирается к выходу с площади. — Но нам пора. Даже Вышний не спасет Кейда, если он опоздает к ужину.

— Увидимся в фестендей! — Проповедник Эрвин помахал на прощание костлявой рукой.

— До сих пор не понимаю, зачем мне идти на созыв, — пробурчал Кейд, когда они отошли подальше. — Я вообще не верю во всю эту чушь. Как и половина оссиан в Шол-Пойнте.

— Может, кроданцы надеются, что однажды ты уверуешь.

Кейд фыркнул.

Они покинули площадь изашагали по брусчатке Рыбного ряда. Сегодня лавки были закрыты, торговля замерла, однако в пивной гремели голоса кроданцев, распевающих песни своей отчизны. За толстыми оконными стеклами вздымали кружки расплывчатые, искривленные фигуры. Над входом красовалась деревянная вывеска с изображением двух бьющихся соколов — эмблема Анваальской пивоварни, призывающей отведать густого темного пива из самого сердца империи. Рядом стояли на страже два солдата в черно-белых кроданских мундирах; характерные угловатые шлемы придавали их угрюмым лицам величавый вид.

За Рыбным рядом начиналось хитросплетение улочек и крохотных площадей, постепенно уводящее вдоль западных утесов к портовым докам, отмелям и бухтам. В захудалых пекарнях под открытым небом продавались утренние плюшки и булки, за ржавыми решетчатыми дверьми прятались тесные распивочные, рядом жались друг к другу дома с покосившимися водосточными желобами, а на узких подоконниках кошки вылизывали шерстку. Слева, сквозь просветы между домами, виднелись синяя морская гладь и солнечный диск, алеющий над горизонтом.

Арен усмехнулся. Сегодня светило не торопится заходить. А когда стемнеет, начнутся приключения.

— Арен!

Юноша обернулся, и улыбка исчезла с его лица. На углу стояли двое молодчиков. Один — светловолосый, осанистый, атлетически сложенный: кроданский идеал силы и соразмерности. Другой — не такой красавец, с длинным заостренным носом, рябой и рыжеволосый. Харальд и Джук, старшие братья Соры.

— Смотрю, все с сынком столяра ошиваешься, — бросил Харальд. — Рад, что ты нашел товарища себе под стать. Продолжай в том же духе.

В голове у Арена мелькнул десяток оскорбительных ответов, но вслух он не произнес ни одного из них.

— Чего тебе, Харальд?

Двое юных кроданцев направились вперед по проулку. Одеты они были в изящные камзолы и расшитые штаны, на бедрах висели узкие мечи. Держались оба вызывающе.

— Помнишь, что я сказал тебе в прошлый раз? — спросил Харальд. — Думаю, помнишь. Кажется, мы вполне объяснились, даже учитывая исключительное тупоумие твоего народа.

Ярость вскипела в груди Арена. Сохранять вежливость было трудно.

— Ты велел мне держаться подальше от Соры, — сказал он.

— Значит, все-таки понял! — притворно изумился Харальд. — И ведь то было уже не первое предупреждение. И не второе. Даже мой отец ходил объясняться к тебе домой.

Арен, ничего не отвечая, пристально посмотрел в глаза Харальду — на большую дерзость он не осмелился.

Джук тем временем обратил презрительный взор на Кейда, будто заметил его только теперь.

— А ты убирайся, рыба-прилипала! Тебя это не касается.

Кейд взглянул на Арена, потом на Джука. И не тронулся с места, хотя явно был не прочь сбежать, судя по тому, как он переминался с ноги на ногу.

— Ты глухой? — осведомился Джук.

— Где хочу, там и стою, — пробурчал Кейд.

— Я тебя слушаю, Харальд, — напомнил Арен, чтобы переключить внимание на себя. Джук смерил Кейда угрожающим взглядом, но на сей раз этим ограничился.

— Как же тебе объяснить, чтобы ты и правда услышал? — сокрушенно произнес Харальд. — Или от тебя ускользнуло, что ты оссианин, а Сора кроданка, из графского рода? Возможно, ей не хватает ума позаботиться о собственном добром имени, но мы обязаны проследить, чтобы она осталась пригодной для замужества. А если ты… испортишь ее, Арен, долг чести велит мне тебя убить, а это не нужно нам обоим. — Он покачал головой и вздохнул. — Вполне допускаю, что уразуметь столь сложный предмет тебе не под силу, так что позволь донести хотя бы общий смысл. — Он наклонился поближе и понизил голос до зловещего шепота: — Она никогда тебе не достанется. — И Харальд с такой силой толкнул Арена в грудь, что тот не удержал равновесия и рухнул навзничь на жесткую землю, ободрав локти, причем в спину ему больно врезался закутанный в мешковину меч.

Когда Арен неуклюже поднялся на ноги, скрипя зубами и раскрасневшись, Джук взревел от хохота. Арену отчаянно хотелось заехать кулаком в надменные губы Харальда. Оба брата больше и сильнее его, так что ему достанется с лихвой, однако и он успеет надавать им по зубам.

Остановила его укоренившаяся за долгие годы привычка сдерживать свои порывы. Он оссианин, а они кроданцы. Если кто-нибудь донесет о потасовке, наказание будет суровым.

— Страсть как хочется мне двинуть, да? — улыбнулся Харальд. — Гляди, как кулачонки-то сжал. Твой народ все решает насилием. К счастью для тебя, мы более цивилизованны. — Он вынул из нагрудного кармана сложенное письмо со взломанной печатью. — Мы нашли это у сестры в комнате. Сора ничего не умеет толком скрыть.

У Арена засосало под ложечкой, когда он узнал письмо.

— Отдай!

— Ну уж нет, — пренебрежительно бросил Харальд. — Мы передадим его нашему отцу, если заподозрим, что ты опять встречался с Сорой. Как тебе известно, он вхож к самому губернатору. Любопытно, как поступят с твоим папашей, когда губернатор узнает, что тот не сумел удержать тебя в узде?

— Отдай! — повторил Арен, с трудом выталкивая слова: горло сжалось от унижения и гнева. — Это личное письмо!

— Теперь уже нет. Ведь оно касается моей семьи. — Харальд протянул письмо Джуку, и тот развернул его. — Наверное, твой приятель тоже не прочь послушать?

— «Сора, моя любовь, моя единственная любовь», — начал Джук завывающим голосом, изображая страждущего романтика.

Вот бы хоть разок ударить. Всего разок. Но тело отказывалось повиноваться. Арену хватило мужества войти в логово варгини, но поднять руку на кроданца он не мог. Так уж его воспитали.

— Довольно! — взмолился он и сам ужаснулся, насколько беспомощно прозвучал его крик. Кейду, судя по его виду, хотелось сквозь землю провалиться.

— «Быть розно с тобой — сущее мучение», — продолжал Джук, приложив ко лбу тыльную сторону ладони и поникнув в притворной тоске. — «Я должен…» — Он остановился и хмыкнул. — Ты пропустил надстрочные знаки в слове «мучение». Если уж пишешь по-кродански, потрудись выучить язык как следует. «Я должен увидеть тебя, моя милая! — возобновил он чтение. — Пламя сжигает мне…»

— Хватит! — выкрикнул Арен.

Джук с вопрошающим видом повернулся к Харальду. Тот холодно взглянул на Арена.

— Думаю, мы пришли к соглашению.

Арен кивнул, закусив губу. Джук сложил письмо и протянул обратно Харальду, тот сунул его в нагрудный карман. Арен застыл, опустив плечи и стараясь не смотреть на своих мучителей.

— Найди себе хорошенькую оссианку, — посоветовал Харальд с неожиданной доброжелательностью. — Знаю, ты любишь Сору, но лучше забудь ее. Моя сестра не для тебя. — Он хлопнул Джука по плечу, и они развернулись, чтобы уйти. — Это последнее предупреждение, Арен, — бросил Харальд напоследок.

Когда они скрылись из виду, Арен почувствовал смущенный взгляд друга.

— Все хорошо? — спросил Кейд.

Арена так и подмывало ответить резкостью, но он прикусил язык. Пусть ему и хочется выместить свою злость, а Кейд — удобная мишень, но негоже так поступать.

— Пожалуй, пойду домой, — вымолвил он. И, не попрощавшись, зашагал прочь. С друзьями, конечно, веселее, но Арен давно усвоил, что позор лучше переносить в одиночку.

ГЛАВА 4

— Вот и мой мальчик, как раз вовремя! Накрывай на стол, ужин готов!

Кейд, повинуясь матушкиному приказу, принялся расставлять миски и кожаные кружки, раскладывать ложки. Пространство между столом и печкой было совсем узкое, но домочадцы наловчились передвигаться по кухне, не задевая друг друга. Сквозь развешанные на окне вязанки сушеных трав проглядывали сумерки, воздух был влажен от пара и пропитан ароматом тушеной крольчатины. Стены из грубого кирпича, скрепленного потрескавшимся раствором, скрывались за уставленными всякой всячиной полками и висящими на крючках сковородками. Было жарко, тесно и дымно. Кейду нравилось на кухне.

Когда Вельда готовила, вокруг разражался настоящий ураган, а любой посторонний превращался в подхваченный вихрем листок, который без передышки носится туда-сюда, покуда буря не утихнет. По этой причине отец Кейда держался от кухни подальше, но сам Кейд любил помогать матери. Ему нравилось готовить, и он уже многому научился. Пока они крошили, резали и тушили, мать травила байки, а иногда и Кейду позволяла что-нибудь рассказать. После целого дня, проведенного с отцом в мастерской, парню было только в радость заняться делом, которое удавалось ему по-настоящему.

Вельда лихо раскидала половником тушеную крольчатину по мискам и кликнула мужа. Крепкая, чуть полноватая женщина, выдубленная и просоленная жизнью на побережье, она торговала устрицами в порту. В ее усталых глазах светилась доброта; седеющие волосы Вельда повязывала косынкой. Будучи уже не первой молодости, она оставалась бодрой и шустрой, словно полевая мышь.

— К столу! К столу! — велела она сыну и плюхнула перед ним ковригу теплого черного хлеба, обернутого в клетчатое полотенце. Кейд устроился на скамье, и тут сзади подошел его отец Барл, плечистый здоровяк с перебитым носом и густой спутанной бородой.

— Сынок! — Увесистой ладонью он хлопнул Кейда по плечу. — Где нынче пропадал?

— Опять охотились с Ареном на варгиню.

— Угу, — рассеянно откликнулся Барл и повернулся к жене. Приобняв ее за талию и чмокнув в щеку, глава семейства уселся за стол. — Тушеная крольчатина! — удовлетворенно протянул он, на сей раз выказывая неподдельную заинтересованность.

Вельда, улыбнувшись Кейду, разлила из кувшина по кружкам водянистый эль. Она слышала ответ сына и отнеслась к нему одобрительно, ибо считала, что мальчишкам полагается искать приключения.

— Возблагодарим Халлена, Воплощение Изобилия, за его щедрость, — промолвила Вельда, тоже садясь за стол. — Да хранят Девятеро этот дом.

Все трое взяли ложки и принялись за еду. Кейд вылавливал среди картошки и овощей куски нежной крольчатины и макал хлеб в густую пряную подливу, размачивая хрусткую корочку, прежде чем впиться в нее зубами. Во время сытной трапезы он обретал дивное спокойствие. Приходила сосредоточенность, сознание очищалось. Хотя бы ненадолго пропадала надобность в разговорах и никто не ждал от него никаких свершений.

— Отменно, отменно, — пробормотал Барл, наевшись, а потом уселся поудобнее и хлебнул эля. По затуманенному взгляду и медлительным движениям родителя Кейд понял, что тот уже успел нагрузиться. Был джорсдей, а значит, Барл провел день в припортовом кабачке Финнана, выпивая с рыбаками.

— Фермер с холма, из квадратноголовых, желает себе платяной шкаф, — сообщил Барл и рыгнул. — В кроданском стиле. Оссианская мебель эту братию не устраивает. — Он хлебнул еще эля и громыхнул кружкой о стол. — Та ферма принадлежала Эрролу, покуда его не согнали, — добавил он с горечью. Потом взглянул на Кейда: — Примемся за шкаф с утречка. Научу тебя делать стыки на шипах, как нравится квадратноголовым. А потом будешь перемешивать лак.

Кейд кивнул и продолжил трапезу. Он не хотел думать о завтрашнем дне, о скрежете шкурки и стуке молотка, о стамесках и пилах, о шпонках и шипах. От матери ему достались неистощимая на выдумки голова и хорошо подвешенный язык, но руки у него были совершенно кривые, и отцовской мастеровитости ему не перепало ни на йоту. Сколь тщательно ни наставлял его папаша, все у Кейда получалось наперекосяк. Надо сказать, терпением Барл не отличался, зато упрямства ему было не занимать. День за днем он вновь и вновь пытался сделать из отпрыска достойного столяра, и день за днем Кейд его разочаровывал.

Будь у него брат, все сложилось бы иначе. Но матушка чуть не умерла, пока рожала самого Кейда (о чем отец беспрестанно ему напоминал то в шутку, а то и всерьез), а Барл слишком любил жену, чтобы снова подвергнуть ее жизнь угрозе. Поэтому Кейд так и остался единственным, и когда наступит время, ему придется унаследовать отцовское дело.

— По случаю призрачного прилива в город прибывают бродячие лицедеи, — подал голос Кейд. — Я видел объявление на доске. Можем сходить на представление. Понятное дело, когда с работой управимся.

— Отличная мысль! — воскликнула Вельда.

— Если только лицедеи не из сардов, — скривился Барл. — Не выношу сардов. Гнусный народец. Так и норовят всучить какой-нибудь негодный хлам или пошарить по чужим карманам.

— Вряд ли они сарды, — неуверенно ответил Кейд. — Пьеса оссианская: «Подд и горшок изобилия».

— Ой, моя любимая! — обрадовалась матушка.

Барл откашлялся и хлебнул эля, однако промолчал.

— Арен говорит, что иногда бродячие лицедеи нанимают столяра, чтобы путешествовал вместе с ними, — робко начал Кейд. — Надо устанавливать и чинить подмостки, мастерить реквизит. Ничего сложного. И в представлениях он тоже участвует, ведь играть приходится всем членам труппы. Иногда столяру даже главные роли доверяют.

— Угу…

Кейд сцепил пальцы и потупился.

— Сдается мне… то есть я почти уверен, что для меня это будет неплохой опыт. Поможет усвоить азы. А веселить людей я умею, тут я мастак. Если попросить, лицедеи возьмут меня с собой. Всего на парочку недель.

Барл по-прежнему молчал, с отсутствующим и задумчивым видом прихлебывая эль. Кейд взглянул на матушку, которая состроила ободряющую мину. Папаша явно обмозговывал услышанное, и в сердце Кейда затрепетала надежда, пусть и совсем слабенькая.

— И еще по поводу сардов! — рявкнул вдруг Барл. — Они жуть какие скрытные! Себе на уме, да ведь? Лопочут на своем непонятном языке. Честные люди так не делают. Всех сардов надо гнать поганой метлой, вот что я думаю. У них даже страны своей нет.

У Кейда оборвалось сердце, а взгляд уткнулся в стол. Папаша его даже не слушал! Кейд тоже не любил сардов, но в некоторых отношениях даже завидовал им. Безземельные скитальцы, которых не привечали нигде, какой бы край ни избрали они своим пристанищем, сарды, по крайней мере, сами ковали свою судьбу. Кейд тоже грезил о мире, не ограниченном стенами тесной папашиной мастерской, грезил о жизни, которую не расписали за него на месяцы и годы вперед. В которой он что-то будет значить.

Но это лишь пустые мечты. Он сын столяра, и никем другим не станет. Так уж сложилось.

— Кевин заглядывал, искал тебя, — сказал Барл. — Но тебе нечего с ним водиться.

— Я был с Ареном, — откликнулся Кейд.

— Они охотились на варгиню, — добавила Вельда, и глаза у нее блеснули.

— Хватит уже бегать за этим парнем, точно приблудная собачонка, — пробурчал Барл.

— Ни за кем я не бегаю, — гневно вскинулся Кейд. — Он мой друг.

— До поры до времени, — возразил Барл, опрокинув в себя остатки эля. — Он сын своего отца, а яблоко от яблони недалеко падает. Предательство у него в крови. В нынешнее время оссианин может разбогатеть только одним способом.

— Барл… — попыталась одернуть его Вельда.

— У себя за столом я буду говорить начистоту, — отрезал тот. — А Рэндилл — самый настоящий отступник. Лизоблюд. Проклятый пособник. Как и остальные, которые сразу прогнулись, едва нагрянули кроданцы, только бы денежки свои сохранить.

Вельда погрозила пальцем сыну:

— Не вздумай повторять такое при посторонних. Даже при Арене. Особенно при Арене.

— Я не дурак, матушка, — отмахнулся Кейд, которому положение представлялось куда менее серьезным, нежели его родителям.

— А ты, — накинулась Вельда на Барла, — попридержи язык! Хочешь, чтобы к нам нагрянула Железная Длань?

— Мне в собственном дому лазутчиков бояться? — рявкнул Барл. — Может, в печном горшке спрятаться? — В восторге от собственного остроумия, он поднес кружку к губам и с легким замешательством обнаружил, что она пуста.

— Ну зачем же? — откликнулась Вельда. — Но язык за зубами ты держать не умеешь, а когда расхрабришься от выпивки, готов выболтать все, что у тебя на уме. И в один прекрасный день ты разоткровенничаешься не с тем человеком. Кто тогда будет заправлять в твоей мастерской?

Барл нахмурился, но не стал возражать. Он протянул кружку, и Вельда наполнила ее, довольная, что намек понят.

— Этот Арен души не чает в кроданцах, — упрямо проговорил Барл. — И отец его души не чаял в кроданцах. С такой породой якшаться — себя не уважать. Прислушайся к моим словам, малец.

— Конечно, отец, — кивнул Кейд, хотя ничего подобного у него и в мыслях не было. В конце концов, и папаша к его словам никогда не прислушивался.

ГЛАВА 5

Арен наклонился вперед, нахмурившись и задумчиво прикрыв рот ладонью. Магистр Фассен сидел напротив и внимательно смотрел на ученика, ожидая ответного хода. Разделяла их доска для игры в башни, на которой сражались два войска.

Шестиугольная доска делилась на сотни маленьких шестиугольничков, на которых размещались десятки резных фигурок, одни из слоновой кости, другие из глянцевитого черного камня. Башни, давшие название игре, в случайном порядке размещались по всему полю. Цель состояла в том, чтобы захватывать и удерживать башни, одновременно защищая своего короля. Посередине извивалась ломаная линия синих фишек, изображающая реку с бродами.

Взгляд Арена метался по полю битвы. Он удерживал две башни, а при помощи пары великанов ему удалось захватить брод. Магистр Фассен удерживал остальные четыре башни и напирал превосходящими силами на левый фланг Арена. Положение складывалось не блестящее.

Арен переставил мечника на два шестиугольника вперед, на неприятельскую территорию. Едва он отпустил фигуру, магистр Фассен передвинул своего лучника на расстояние выстрела и забрал ее.

— Ты слишком поторопился, Арен, — промолвил он с укоризной.

Наставник юноши, худощавый старик, держался осанисто, несмотря на возраст, а в одежде и манерах соблюдал сдержанность. Его отличали крупные уши, крючковатый нос, лысое темя, косматые белые бакенбарды и важная торжественность, которую Арен считал сугубо кроданской чертой.

— Пожалуй, мне стоит переменить стратегию, — решил Арен. Откинувшись назад, он воззрился на доску, словно на головоломку, которую не мог разрешить.

За окном сгущалась темнота, кусты и лужайки серебрило сияние звезд. Арен слышал, как слуги с бряканьем и грохотом прибираются в столовой. Скоро они придут в гостиную задернуть шторы и поправить светильники.

Час после ужина предназначался для усвоения пищи и отдыха; домашние и гости занимали себя совместными играми, музыкой и беседами. Сегодня к родным Арена присоединились нянюшка Альса и магистр Орик. Первая вышивала носовой платок, а второй сидел в кресле, потягивая темный бренди и покуривая тонкую сигару.

Арен взял драккена, выточенного из слоновой кости, взвесил в ладони, а потом перенес через реку и забрал одного из мечников магистра Фассена. Его противник вскинул бровь и сквозь брешь в своих рядах передвинул черного рыцаря, чтобы тот сразился с Ареновым драккеном. Юноша раздосадованно охнул, когда очередная его фигура исчезла с доски.

— Нужно думать на три хода вперед, — посоветовал магистр Фассен. — Определись с намерениями, прежде чем действовать.

Арен снова откинулся на спинку кресла и в угоду наставнику напустил на себя сосредоточенный вид. Но мысли его витали далеко от игры, и он догадывался, что противник это понимает. Арен думал о сегодняшнем вечере, о празднике призрачного прилива. И обмозговывал побег.

Магистр Орик прокашлялся, тщетно пытаясь отвлечь внимание нянюшки Альсы от шитья. Он не жил в доме, однако наведывался сюда достаточно часто, и его неравнодушие к воспитательнице Арена было очевидно для всех, кроме нее самой.

— Сигара не пошла впрок, магистр Орик? — невинно справился Арен.

— Почему же, вполне, — ответил тот, своим видом давая понять, что во время завтрашних занятий Арену придется туго. — Горло пересохло, только и всего. — Он отхлебнул еще бренди и сердито зыркнул на ученика. Нянюшка Альса так и не подняла головы, но Арен заметил у нее на губах легкую усмешку.

Нянюшка Альса была миловидная, румяная как яблочко, с рыжеватыми волосами, собранными в два пучка. Она заботилась о мальчике с десятилетнего возраста, после того как предыдущей няне неожиданно дали расчет, а из-за чего, Арену толком не объяснили. Он чуял, что дело нечисто, но дознаваться не стал, потому что не особо любил прежнюю воспитательницу.

Зато нянюшка Альса оказалась такой пестуньей, что лучше и не пожелаешь. Милая, веселая и ласковая; когда можно — снисходительная, когда нужно — строгая. Она ни разу не повысила голос на Арена: ей достаточно было просто огорчиться, чтобы мальчик устыдился своего плохого поведения. Благодаря ее доброму нраву окружающие наперебой старались ей угодить. Нравилась она решительно всем, некоторые даже влюблялись в нее, но за пять лет, что Арен ее знал, он так и не заметил с ее стороны интереса к сердечным делам. Тем забавнее выглядели терзания магистра Орика.

Арен взял одного из своих великанов и отправил напролом через все поле. Магистр Фассен отразил угрозу, и Арен передвинул через брод ассасина. Магистр Фассен переместил камнемет на выступающий шестиугольник, обозначающий возвышенность. Это увеличило дальность выстрела и поставило великана под удар.

— Нынче ты чересчур разбрасываешься фигурами, — неодобрительно заметил магистр Фассен, забирая великана с доски. — Совсем на тебя не похоже.

Магистр Орик, неприкаянный и раздосадованный, поднялся с кресла и направился к графину подлить себе бренди. При ходьбе он слегка прихрамывал: последствие ранения в ногу, заработанного в кроданской армии. Он до сих пор одевался по-военному — опрятный камзол, отутюженные штаны, начищенная обувь, — но для службы уже не годился. Вместо этого он учил фехтованию богатеньких сынков и явно тосковал о минувшем — судя по тому, сколько бренди он выпивал и сколько сигар выкуривал. Сейчас его моложавое рыжеусое лицо совсем побагровело.

Магистр Орик налил себе еще стаканчик и приосанился.

— Осмелюсь заметить, любезная Альса, сегодня ты на редкость молчалива и без конца вздыхаешь, — заявил он без обиняков. — Тебя что-то гнетет?

Молодая женщина отложила шитье и вздохнула, словно подтверждая его наблюдение.

— Мне очень приятно твое участие, но беспокоиться не о чем.

Говорила она по-кродански: в доме употребляли именно этот язык, и все присутствующие были кроданцами, исключая Арена. На оссианском изъяснялись только слуги, хотя Арен с отцом иногда переходили на него, оказываясь наедине. Язык захватчиков Рэндилл выучил только после вторжения, и даже спустя тридцать лет ему было проще говорить на родном наречии.

Арен передвинул еще одну фигуру. Магистр Фассен взял и ее, и юноша в сердцах выругался, заставив противника нахмуриться. Арен поднял руку в знак извинения.

— Ну прошу, любезная Альса, поведай свою печаль, вдруг я сумею помочь, — не унимался магистр Орик.

— Помогать нечему, — грустно ответила няня. — Я беспокоюсь не из-за себя. Полагаю, ты слышал о недавних событиях в Солт-Форке?

Арен навострил уши. Среди местных только и разговоров было что о Солт-Форке, с тех самых пор, как известия достигли Шол-Пойнта. Восставшие оссиане захватили укрепленный город, расположенный близ слияния Мельничного потока с рекой Апсель. Овладев столь важным для судоходства узлом, мятежники ненадолго привели в расстройство все передвижения в той местности. Одни считали повстанцев героями, другие — опасными глупцами, грозившими навлечь ярость кроданцев на весь народ Оссии.

Арен следил за новостями с особенным интересом, поскольку его отец отправился в те самые края и должен был вернуться два дня назад. Никакой весточки, объясняющей задержку, не было, однако удивляться не приходилось. Скорее всего, промедление вызвала сумятица, произведенная восстанием, но Арен не мог отделаться от смутного беспокойства, что с отцом случилась беда.

— Но ведь Солт-Форк — повод для радости, а не для горя? — заметил магистр Орик. — Бунтовщики разбиты наголову.

— По милости Вышнего, — благочестиво добавил магистр Фассен.

— Да свершится воля его, — машинально пробормотал Арен.

— Я радуюсь победе, — ответила нянюшка Альса, — но скорблю о ее цене. У моей подруги Розы, жены свечного торговца, в Солт-Форке остался сын.

— Среди мятежников? — встревожился магистр Орик.

Нянюшка Альса помотала головой.

— Он нотариус. Но живет в городе, так что случившееся коснулось и его. Железная Длань в назидание наказала градоначальника и его советников, спутавшихся с бунтовщиками. Теперь допрашивают даже самых мелких служащих, крамолу ищут. Роза боится, что расправа постигнет и ее сына. Он оссианин, поэтому снисхождения ждать не стоит.

— Сострадательное сердце делает тебе честь, любезная Альса, — сказал магистр Орик. — Но горевать не стоит. Если он невиновен, бояться нечего.

— А если в чем-то замешан, то недостоин твоих слез, — сурово проговорил магистр Фассен.

Нянюшка Альса снова взялась за иглу.

— Разумеется, вы оба правы, — тихо согласилась она.

Арен пустил в ход последнего оставшегося великана и разделался с мечником. Магистр Фассен переместил другую свою фигуру, зайдя к великану с фланга и тем самым лишив его возможности передвижений. Арен бросил на выручку рыцаря, но противник успел разделаться с великаном. Юноша попытался увести из-под удара хотя бы рыцаря, однако магистр Фассен преградил ему путь своей королевой.

— Натиск поистине губительный, — заметил наставник. — Ты потерял почти все главные фигуры. Не готов признать поражение?

— Пока нет, — ответил Арен. Он передвинул своего ассасина сквозь брешь, где раньше стояла королева магистра Фассена, устремил его на черного короля и выиграл партию.

Наставник с гневом и изумлением воззрился сначала на доску, потом на своего ученика.

— Победа не дается без жертв, магистр, — усмехнулся Арен.

Магистр Фассен еще подыскивал ответную колкость, когда из проулка донесся стук копыт, и Арен вскочил на ноги. Появление верховых в такое время могло означать только одно.

— Отец! — Юноша стремглав помчался из гостиной по обшитым деревянными панелями коридорам, мимо портретов и бюстов кроданских мыслителей и полководцев. Слуги уже готовились встречать прибывших, когда Арен выскочил на широкое каменное крыльцо и выбежал по ступеням в парадный двор. Под фонарем, вокруг которого тучей порхали мотыльки, спешивались двое всадников: статный и высокий Рэндилл и его широкоплечий и коренастый телохранитель, брунландец Кун.

Рэндилл услышал приближение Арена и с распростертыми объятиями повернулся навстречу. Арен прильнул к отцу, такому теплому и могучему, вдыхая исходящий от него запах пота и кожаной амуниции. В их приветствии было больше оссианской страстности, нежели кроданской сдержанности, и объятия получились по-крестьянски неуклюжими, но в то мгновение Арену было все равно.

Отец вернулся!

* * *

Прибытие Рэндилла переполошило всю челядь. Конюх с дочерью бросились ухаживать за лошадьми. Дворовые девушки развели огонь, чтобы нагреть воду для ванны. Но самая большая кутерьма царила в кухне: поварята сновали в кладовую и обратно, а повар громогласно сетовал, что его застали врасплох. В город послали подручного мальчишку — заказать побольше бекона к завтраку, даже если ради этого придется разбудить мясника.

Пока Рэндилл находился в отъезде, дом словно опустел, но с его возвращением комнаты наполнились теплом. Не успел хозяин переступить порог, как на него набросился эконом с ворохом неотложных дел, но Рэндилл только отмахнулся и приобнял сына за плечи.

— Нет такого дела, которое не потерпит до утра, — заявил он. Потом подмигнул Арену: — Или, по крайней мере, покуда я не осушу кубок вина!

Поняв намек, один из слуг бросился откупоривать бутылку картанианского красного. Рэндилл направился в столовую, приветственно кивая домочадцам и прислуге; сын шел рядом, расплывшись в счастливой улыбке. Чуть позади, насупившись, вышагивал Кун.

— Ну как ты тут, мой мальчик? — спросил Рэндилл сына. — Наверняка угодил в какой-нибудь переплет!

— Меня пока ни на чем не поймали, — нашелся Арен, и смех Рэндилла эхом прокатился по коридору.

Оба наставника и нянюшка Альса присоединились к ним в столовой, наскоро прибранной после ужина. Серые бархатные шторы на высоких окнах были задернуты, над длинным узким столом висели светильники на серебряных цепочках. Самое заметное место и столовой занимал великолепный портрет императорского семейства, за бешеные деньги купленный в Моргенхольме у одного художника, клявшегося, будто картина писана с натуры.

Повар на скорую руку собрал для Рэндилла огромное блюдо с холодным мясным пирогом, маринованной рыбой, сырами и фруктами, а также состряпал миску ухи из соленого угря. Те, кто уже отужинал, потягивали вино или бренди, закусывая сладким печеньем.

— Надеюсь, твои дела на востоке разрешились благополучно? — осведомился у Рэндилла магистр Фассен.

— Не особо, — ответил тот, выуживая из миски большой кусок скользкого белого угря. Магистр Орик с легкой брезгливостью взглянул на него сквозь облако сигарного дыма. Пристрастие оссиан к угрям всегда вызывало у кроданцев отвращение, которое Арен в глубине души считал несправедливым, поскольку в состав одного из кроданских деликатесов входили вареные бычьи яйца.

— Серые Плащи дел наделали? — спросил Арен.

— Ха! — воскликнул магистр Орик. — Серые Плащи! Величают себя бойцами сопротивления, а на самом деле — скопище головорезов. У них даже мундиров нет. А как узнать своего, если на нем нет мундира?

— Сомневаюсь, что Серые Плащи существуют, — заметил магистр Фассен. — Тайное подпольное сообщество? Думаю, те, кому хочется нас изгнать, просто выдают желаемое за действительное. — Он сдвинул брови. — Однако соглашусь: Солт-Форк заставляет насторожиться. Смутьяны набрались наглости.

Рэндилл протер губы и уселся поудобнее. Его угловатое, жесткое лицо смягчалось, когда он улыбался, а улыбался он часто. Арен унаследовал от отца прямой нос и широкую челюсть, но нежные глаза и полные губы достались ему от матери.

— Серые Плащи или кто другой, они отъявленные мятежники. К несчастью, мы оказались поблизости от Солт-Форка, когда разразилась беда. Мне подвернулся кусок земли, на котором можно разбить хорошие виноградники. Мы как раз собирались ударить по рукам, когда Солт-Форк был захвачен и все торговые дела расстроились. А потом подошли войска, и стало вовсе не до сделок.

— Но возвращаться ты не спешил. — Арену не хотелось укорять отца, но сдержаться он не смог. Конечно, негоже донимать отца расспросами, однако юношу обижало, что Рэндилл не сообщил о задержке.

— Мое разрешение на проезд позволяло передвигаться только по определенным дорогам, а когда мы пытались обойти стороной весь этот хаос вокруг Солт-Форка, то сбились с пути и нарвались на одного особенно… усердного чиновника.

Кун на мгновение перестал уплетать пироги и сыр и с отвращением фыркнул. Арен заметил, что к фруктам брунландец даже не притронулся, будто к отраве. Был он коренастый, лохматый и темноволосый, выглядел потрепанно, а за трапезой опасливо горбился над каждым куском, словно защищая добычу от неведомых посягателей.

Рэндилл слегка улыбнулся.

— Этот ревнитель порядка держал нас под замком, покуда мы не послали весточку нужным людям и не выбрались на свободу.

— Вас посадили под замок? — ужаснулся Арен. Теперь он чувствовал себя виноватым, что вообще завел этот разговор. Неудивительно, что вестей не было!

— Он просто исполнял свой долг, — пожал плечами Рэндилл.

— Чернильные души, — пробурчал Кун. — Куда катится мир? В прежние времена можно было проехать по всей Оссии от края до края, и никаких бумажек не требовалось. Когда-то клинок и отвага разрешали любые разногласия, а нынче побеждает тот, кто поизворотливее соврет в зале суда. Раньше достаточно было поклясться, и тебе верили на слово, но честь осталась в прошлом, а ее место заняла всякая писанина.

— Хватит! — воскликнул магистр Орик. — Вам, брунландцам, необходима твердая рука. До нашего прихода вы даже не умели прокладывать сносные дороги!

Рэндилл опустил ладонь Куну на плечо, прежде чем тот успел ответить резкостью.

— Прости моего друга, магистр Орик, — сказал он. — Это проклятие брунландцев — говорить напрямик.

— Верно, — кивнул Кун. — Мы так и не выучились искусству держать язык за зубами, дабы не огорчать наших господ.

Наступило неловкое молчание. Рэндилл устремил на Куна тяжелый взгляд. Брунландец вытерпел, сколько мог, а потом уставился в тарелку.

— В любом случае, — сказал Рэндилл, довольный, что его авторитет возымел действие, — беды Солт-Форка позади, мятеж подавлен. Порадуемся же этому.

И Арен радовался. Ему было неловко видеть тайное воодушевление на лицах соплеменников, когда те говорили о Солт-Форке и Серых Плащах. Его возмущали их изменнические настроения. Но теперь он понимал, что волноваться не стоило: оссиане тешились пустыми надеждами. Мечтали о государственном перевороте, однако не желали ради него поступаться собственными удобствами, ожидая, что кровь за них прольют другие.

— Расскажите, что тут произошло без меня, — продолжил Рэндилл, пытаясь оживить беседу и разрядить обстановку.

— Арен только что обыграл в башни магистра Фассена, — ответила нянюшка Альса, лукаво взглянув на своего подопечного.

— Неужели? — обрадовался Рэндилл. — А я думал, старый хрыч непобедим!

Магистр Фассен нахохлился, пригладил бакенбарды и повторил вполголоса:

— Старый хрыч?

— Как тебе удалось? — спросил Рэндилл у сына.

— В сущности, победой я обязан магистру Орику, — ответил тот. Магистр Орик удивленно поднял взгляд от стакана с бренди. — Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять.

— Ах, ну да, — подтвердил магистр Орик, хоть и слегка смутился. — Так и есть.

— Странная мысль — наставлять мальчика уму-разуму на уроке фехтования, — заметил магистр Фассен, — когда основная задача — пронзить предмет своего внимания куском отточенной стали. — По его тону было ясно, как он относится к боевым искусствам.

— Не только! — возразил магистр Орик. — Важно разглядеть, что за человек перед тобой. Люди — не просто враги или друзья, неприятели или союзники. Противник тебя ненавидит? Тогда жди глубоких выпадов и резких атак. Он защищает семью? Значит, будет или осторожничать, или драться чересчур отчаянно. Ищет смерти или, наоборот, боится ее? Познай его сердце, и твоему клинку будет легче добраться до цели.

— Полагаю, тебе не пришлось пронзать сердце магистру Фассену, чтобы выиграть? — обратился Рэндилл к Арену. — Такая победа далась бы слишком дешево.

— Не пришлось! — выпалил магистр Фассен. Он чувствовал, что над ним подтрунивают, и его самолюбие страдало.

— Магистр Фассен гнушается неучами и презирает лентяев и ротозеев, — пояснил Арен. — Три предыдущие игры я провалил нарочно, чтобы он счел меня слабым противником. — Он понимал, что продолжать не следует, но остановиться уже не мог. — И в конце концов сам разленился и утерял бдительность.

— Ну это уже слишком! — вскричал магистр Фассен, побагровев. Рэндилл разразился хохотом, магистр Орик поперхнулся сигарным дымом, и даже нянюшка Альса украдкой улыбнулась.

— Эта способность у тебя от матери, — заявил Рэндилл сыну. — Она умела видеть людей насквозь, понимала, чем их пронять. Один взгляд — и она знала человека как облупленного.

— Лучше бы Арен проявлял свои дарования в учебе, — пробурчал магистр Фассен.

Пока они беседовали, в столовую проскользнул слуга и, наклонившись к хозяину, что-то шепнул ему на ухо.

— Разумеется. Пусть войдут, — сказал Рэндилл.

Слуга махнул рукой, и в дверь вошли повар с мальчишкой-подручным.

— Просим извинения за беспокойство, — начал повар, — но этот мальчуган узнал кое-что важное. Давай, Мотт, повтори свой рассказ.

— Я ходил в город за беконом, — затараторил Мотт. — Был на площади, и тут прискакал всадник, разодетый в пух и прах. Объявил, что он императорский посланец и что их разослали во все концы сообщить добрую весть! — Он остановился и перевел дыхание, с волнением ожидая реакции слушателей.

Повар ущипнул его за ухо:

— И какую?

Мотт сообразил, что саму добрую весть он еще не поведал, и торжественно объявил:

— Будет королевская свадьба! Принц Оттико берет в жены принцессу Соррель из Харрии, и произойдет это меньше чем через пять месяцев, в последний день меднолиста. То есть дейтуса, — поспешно добавил он, задним числом вспомнив, что месяцы полагается называть по-кродански.

— Ура! — вскричал магистр Орик, вскакивая с места. — Пью за это! — И высоко поднял стакан с бренди, призывая прочих присоединиться к ликованию.

— Какие чудесные новости! — захлопала в ладоши нянюшка Альса.

— И это еще не все! — продолжал Мотт. — По случаю свадьбы принца Оттико сделают лордом-протектором Оссии! Император вручит ему Пламенный Клинок! Спустя тридцать лет Пламенный Клинок вернется в Оссию!

Арен выпрямился в кресле. Всю жизнь он поднимал на смех россказни и суеверия, окружавшие Пламенный Клинок, но мысль о славном мече неизменно волновала душу. Ведь тот считался символом Оссии, и Арен волей-неволей ощущал его значимость.

— Уже тридцать лет прошло? — безучастно промолвил Рэндилл. Взгляд у него был отсутствующий, хотя известие поразило его, как и сына. — Да-да, верно. Тридцать лет с тех пор, как пала королева Алиссандра. Как быстро летит время.

— Тридцать лет, — угрюмо бросил Кун. — И вот Пламенный Клинок возвращается, но в руках кроданца.

— Хотя бы так, Кун, — устало ответил Рэндилл. — Хотя бы так.

Он поднялся на ноги. Магистр Орик по-прежнему стоял со стаканом, рука у него дрожала, но выпить в одиночку или сесть обратно он не мог, не уронив себя в глазах присутствующих. Рэндилл тоже поднял кубок. Остальные встали и последовали его примеру; все, кроме Куна, который упрямо остался сидеть.

— За королевское бракосочетание, — произнес Рэндилл, и все выпили. Магистр Орик проглотил бренди с явным облегчением. — А теперь прошу меня извинить. Я устал с дороги, и меня призывает горячая ванна.

Все попрощались, и Рэндилл вышел из залы, мимоходом рассеянно потрепав сына по голове. Арен проводил отца взглядом, заметив, как тот озабоченно нахмурился.

Магистр Орик плеснул в стакан еще бренди и снова поднялся, уже слегка пошатываясь.

— За здравие нашего доброго принца Оттико! — проговорил он заплетающимся языком.

— Да сядь уже! — рявкнул магистр Фассен.

ГЛАВА 6

После ванны Рэндилл удалился в кабинет заниматься бумажными делами. Вскоре Арен направился туда с подносом, на котором стояли два хрустальных бокала и серебряный кувшин со сладким золотистым вином.

Юноша тихонько приоткрыл дверь, чтобы не прерывать отцовских занятий. В кабинете царил уютный полумрак, разгоняемый свечами и настенными светильниками. В окно сквозь приоткрытые ставни проникал морской ветерок; легкие шторы колыхались возле заваленного бумагами письменного стола. На полках громоздились карты и расходные книги, стояло несколько ценных томов в кожаных переплетах, а на одной из стен висел сработанный из меди и золота символ Святейших: меч, острием вниз лежащий на раскрытой книге.

Рэндилл сидел в деревянном кресле кроданской работы, высокую прямую спинку которого украшали симметричные расходящиеся лучи. Наклонившись вперед, уперев локти в колени и сцепив пальцы, хозяин кабинета пристально смотрел в темный незажженный камин. На приставном столике лежало несколько распечатанных писем.

Арен понаблюдал за ним в приоткрытую дверь. Возможно, виной тому было пустое кресло рядом с отцовским или задумчивый вид Рэндилла, но сейчас он показался юноше похожим на призрака. Рэндилл до сих пор не заметил сына, и Арен насторожился. Обычно отец легко отвлекался, поэтому слуги старались не шуметь, когда он занимался делами. Поскольку Рэндилл так и не шевельнулся, Арен вошел в кабинет и встал перед ним с подносом.

— Отец, я принес тебе…

При звуке его голоса Рэндилл вздрогнул и рванулся с кресла прямо к Арену со страхом и ненавистью во взгляде. Юноша оторопело застыл на месте. Не успев сделать и шага, Рэндилл замер; лицо его озарилось сознанием и болезненно сморщилось, а сам он рухнул обратно в кресло. Взгляд Арена упал на нож для бумаг в левой руке отца, который тот едва не вонзил в собственного сына.

— Отец? — боязливо вымолвил Арен. Он умудрился не выронить поднос; изящные бокалы слегка пошатнулись, но не опрокинулись.

Рэндилл потер переносицу и закрыл глаза.

— Прости, — извинился он. — Ты меня напугал.

Арен недоумевал. Только что перед ним был загнанный в угол человек, безумный в своем отчаянии. Теперь отец выглядел не по возрасту изможденным.

— Я принес сладкого вина, — неловко пояснил Арен. — Амберлинского.

— Спасибо, — ответил Рэндилл.

Юноша поставил поднос на столик и смущенно попятился, но Рэндилл ласково удержал его за руку.

— Посиди со мной, сынок, — попросил он. — Мы долго не виделись, и я соскучился.

Отцовский голос немного успокоил Арена. Рэндилл снова стал самим собой. Все еще с опаской, юноша придвинул второе кресло, а Рэндилл тем временем налил вина.

— За кого ты меня принял? — вдруг выпалил Арен. Вопрос вырвался непроизвольно, но юноше хотелось понять отца.

Тот криво улыбнулся.

— Наверное, я решил, что это Полый Человек. — Он протянул стакан Арену. — Помнишь такого?

Арен отлично помнил. При всем желании ему не забыть кошмаров о Полом Человеке, терзавших его все детство. Но то была лишь сказка, которой пугали детей, и Арена разозлило, что отец пытается отмахнуться от него с помощью глупой выдумки. Он обиженно уставился в бокал.

Рэндилл заметил это и вздохнул.

— Сам не пойму, за кого я тебя принял, — признался он. — На мгновение мне показалось, что передо мной враг. Возможно, грабитель. Видимо, я и правда слишком устал.

Арен неохотно удовольствовался этим объяснением. Мельком взглянув на письма, лежащие на столике, он задался вопросом, не в них ли причина отцовского огорчения, но лезть в частную переписку не решился.

Рэндилл приветственно поднял бокал, и оба пригубили. По языку Арена разлился изысканный вкус амберлинского: сладковато-пряный, одновременно мягкий и насыщенный. Рэндилл удовлетворенно выдохнул, и Арен немного успокоился.

— Воистину, ничто не сравнится с амберлинским, — произнес Рэндилл, восхищенно разглядывая на свет содержимое бокала. — Это единственное, чем наш народ еще можетпохвалиться. — Он взглянул на Арена. — Скоро тебе предстоит отъезд, да? На военную службу.

— Я к ней готов, отец, — заверил Арен.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Рэндилл. — Магистр Орик говорит, что ты усердно занимался и любые недостатки природных дарований восполнил упорством. Ему вторят и прочие наставники.

— Ты слишком добр, отец. Я знаю, что обо мне говорят на самом деле. Сколько ни бьюсь, учение мне не дается.

— Мне отлично знакомы подобные муки, — кивнул Рэндилл. — Я сам был таким. Ни одного мальчишку не пороли чаще, чем меня. — Он улыбнулся, и Арен улыбнулся в ответ, разомлев от вина. — В итоге я забросил учение и предпочел жизнь с клинком в руке. Наверное, так бы и сгинул, не достанься мне в наследство родовые земли. Но ты не сдавайся. Пересиль себя, сколь бы тяжело ни приходилось.

— Невелика честь — добиться желаемого, — скромно промолвил Арен, отклоняя похвалу, как предписывал кроданский этикет. — Так учит нас Вышний. Усердием и упорством всего достигнешь.

— Так говорят, — согласился Рэндилл, но улыбка его сделалась натянутой, а потом и вовсе исчезла. — Вот бы еще мир был столь прост, каким видят его священники.

— Отец… — Арен запнулся, опасаясь задать вопрос и услышать ответ, который ему не понравится. — Эта свадьба… я видел, как подействовало на тебя известие о ней. Ты не рад?

— Очень даже рад, — ответил Рэндилл. — Затея здравая. Наши беспокойные северные соседи обзавелись многочисленным войском, всерьез опасаясь, что их страна станет следующей, которую поглотит Третья империя. Брачный союз между двумя последними монаршими семействами на континенте упрочит мир в здешних краях и позволит объединить силы против Дурна. Тамошнее королевское семейство казнили без малого десять лет назад, и ни Харрии, ни Кроде не нужно, чтобы кто-нибудь вдохновился этим примером.

— И все-таки… — начал Арен.

— Ах, сынок. Ты знаешь, я живу на свете уже пятьдесят пять лет. Под властью кроданцев я прожил дольше, чем без них. Но целых двадцать пять лет я мог свободно ездить, куда мне вздумается. Над страной властвовали Девятеро, все мы говорили по-оссиански, чего еще желать? Я застал двух королев и одного короля, но Пламенный Клинок — единственный и неизменный. Меч из редчайшего пламениума, рдеющий в солнечных лучах, словно живой огонь. Ты знаешь, что Пламению назвали в честь Пламенного Клинка? Тебя учили этому в школе?

— Да, отец.

— Это не просто меч. В нем заключена божественная сила. Мы видели в нем знак благоволения, ниспосланный самим Джохой. Со времен Восстановления каждый оссианский правитель, всходя на престол, принимал в руки Пламенный Клинок и правил, доколе мог его удержать. Даже в самые мрачные дни, когда у власти стояли тираны, слабаки или безумцы… Даже тогда люди верили, что Пламенный Клинок все равно окажется в правильных руках, ведомый волей Воплощений. Думаю, сами того не сознавая, мы вкладывали в меч всю нашу веру. Все наши мечты о том, каким народом мы могли бы стать. Это последняя частица былой империи, еще не разрушенная, не позабытая и не сгинувшая.

Арен еще не слыхал от отца столь откровенных речей. Обычно о прошлом Рэндилл высказывался с осторожностью, стараясь не сболтнуть лишнего насчет кроданских порядков. Страсть и тоска, звучавшие в его голосе, смутили Арена, но и многое прояснили.

— А теперь он возвращается в Оссию, но в руках кроданца, — произнес Арен, повторяя слова Куна, сказанные за обеденным столом.

— Мы достойно прожили эти тридцать лет, — признал Рэндилл. — При кроданцах стало даже лучше. Но все равно тяжело вынести эту весть. Я думал, Пламенный Клинок заперли в каком-нибудь пыльном хранилище или выставили на обозрение в императорском дворце в Фальконс-Риче, за тридевять земель отсюда. Думал, что больше о нем не услышу.

— А если… — осмелился предположить Арен. — Если он как раз и окажется в правильных руках? Если после всех потрясений эпохи Королей наступит то самое спокойствие, которого так жаждет Оссия? Если принцу Оттико и впрямь суждено править?

— Ха! — невесело усмехнулся Рэндилл. — Коль скоро судьбу Пламенного Клинка направляют Девятеро, вряд ли они вложат его в руки кроданца. Тем более в такое время, когда Святейшие обирают храмы Воплощений, хватают друидов, насмехаются над учением Девятерых и разве только не налагают на них полного запрета.

— Отец… — одернул Арен. Все это чересчур походило на крамолу.

Рэндилл поднял ладонь в знак извинения.

— Прости меня, — сказал он. — Мне кажется, забыть старых богов не проще, чем предать Пламенный Клинок, сколько бы мы ни пытались. Мы познаем мир в юности и считаем, что порядок вещей именно таков. А чтобы переучиться… Впрочем, еще вопрос, познаем ли мы его по-настоящему. И способны ли на это вообще.

— Что тогда произошло, отец? Когда кроданцы вторглись в Оссию. Ты с ними сражался?

— Да, — ответил Рэндилл, опустив голову. — Мы все какое-то время сопротивлялись захватчикам. Покуда не был утрачен Пламенный Клинок.

— А потом?

— Потом я пошел на сделку. Иначе пришлось бы умереть. — Он и взглянул через стол на сына. — Помнишь день, когда ты пришел ко мне с просьбой нанять магистра Фассена? Мол, тебе нужны дополнительные уроки, чтобы не отставать от других мальчишек.

— Помню. Мне было десять. Магистр Клун как раз осрамил меня перед всем классом. Велел мне прочесть наизусть «Сказание о Валане Сааре», но едва я открыл рот, слова улетучились из памяти.

Рэндилл кивнул, словно бы самому себе, и какое-то время молчал. Арен уже решил, что разговор окончен, но тут Рэндилл встрепенулся, отодвинул приставной столик и накрыл ладонью руку сына.

— Я ни разу не говорил, как гордился тобой в тот день, — сказал он. — Я вообще мало чего тебе говорю. Ты моя единственная радость, все, что осталось мне от твоей матери. Размышляя о своих решениях и поступках, я вспоминаю тебя и понимаю, что избрал верный путь. Ведь иначе у меня бы не было такого прекрасного сына.

Неожиданное признание застало Арена врасплох, и в глазах у него защипало от подступивших слез. Но в отцовских словах сквозил и потайной смысл. О каких решениях и поступках идет речь? Однако спросить напрямик юноша не осмелился.

Рэндилл убрал руку.

— Извини, — пожал он плечами. — Нынче я сам не свой. Давай утром позавтракаем вместе. Обещаю, ты увидишь совсем другого человека.

— Хорошо, — согласился Арен. Он отставил бокал, к которому едва притронулся, и неуклюже поднялся, не понимая, облегчение он чувствует или разочарование. Дойдя до дверей, он обернулся: Рэндилл снова уставился в пустой камин.

— Отец, — окликнул его Арен.

— Да?

— Все хорошо?

Рэндилл повернулся лицом к сыну и вяло улыбнулся. Впервые в жизни Арен видел в отцовских глазах неискренность.

— Все отлично, — заверил Рэндилл. — Слава императору.

ГЛАВА 7

В ночной тиши дом поскрипывал и вздрагивал, словно живой. Арен скользнул в безмолвный сумрак коридора и притворил за собой дверь. Слуги большей частью уже улеглись, но к юноше сон никак не шел.

Он прокрался по коридору в одних носках, держа башмаки под мышкой и вздрагивая при каждом шорохе. Если все получится, никто и не узнает о побеге, но если его поймают, наказание неминуемо. Отец строго придерживался лишь одного правила: к вечеру Арену полагалось возвращаться домой, а выходить после сумерек запрещалось.

Юношу раздражало, что его считают ребенком. Другим ровесникам разрешали гулять допоздна. Обычно Рэндилл проявлял понимание и здравый смысл, однако в этом вопросе оставался непреклонен, толком не объясняя причин.

Ладно, Арен уже юноша, а не мальчик. И на свете есть вещи поважнее, чем следовать чужим приказам, даже приказам собственного отца.

И кабинете Рэндилла еще горели светильники, желтый отсвет пробивался из-под двери. Странное поведение отца встревожило Арена, из-за чего воодушевление по поводу грядущей ночи слегка поубавилось, но эту загадку он разгадает позже. А теперь пора бежать.

Рука нащупала в кармане медный ключ, которым отворялась дверь для прислуги. Оригинал ключа Арен стащил у горничной, заказал копию у ученика слесаря, а потом вернул на место, прежде чем пропажу обнаружили. Пару дней его терзало чувство вины (ведь мелкое воровство и жульничество не приличествуют благородному человеку), но Кейд напомнил приятелю, что в сказках герои постоянно крадут то мечи, то волшебные кольца, то красавиц, но все равно считаются героями. Это утешило Арена. Иногда во имя высокой цели приходится совершать неблаговидные поступки.

Он спустился по лестнице и пересек освещенную луной гостиную. Доску для игры в башни убрали, залу привели в порядок, однако в воздухе еще стоял застарелый запах дыма от сигар магистра Орика.

Где-то поблизости раздались приглушенные голоса. Арен прижался к стене и украдкой выглянул в коридор через дверной проем. Конюх и эконом шагали в противоположную от него сторону, тихо переговариваясь в мерцании свечей, которые они несли. Юноша дождался, пока они скроются из виду, потом юркнул в коридор и лицом к лицу столкнулся с нянюшкой Альсой.

Оба подскочили от неожиданности. Нянюшка Альса, одетая в ночную сорочку, стояла в дверях кладовой, держа в руке намазанную медом лепешку.

На мгновение Арену пришла нелепая мысль пуститься наутек. Ничто не должно воспрепятствовать побегу. Он открыл было рот, чтобы выпалить какую-нибудь отговорку, но нянюшка Альса стремительно приложила палец к губам. До Арена дошло, что свечи у нее нет: няня тоже украдкой куда-то пробиралась в темноте.

— Я тебя не видела, — шепнула она с улыбкой, — а ты не видел меня.

Арен усмехнулся в ответ.

— Приятного зрелища, — промолвила она, после чего скользнула мимо него, точно призрак, и исчезла.

Арен про себя возблагодарил Вышнего, что в воспитательницы ему досталась нянюшка Альса. Она помнила, каково это — быть молодым. Остаться на улице допоздна в первую ночь призрачного прилива считалось в Шол-Пойнте своего рода обрядом посвящения. В прошлом Арену вечно не везло, но сегодня все сложится иначе.

Он прошмыгнул наружу через дверь для прислуги, запер ее за собой, напялил башмаки и бегом пересек прилегающий к дому земельный надел. Шторы в доме большей частью были задернуты, но Арен не успокоился, пока не отдалился на достаточное расстояние, чтобы его не заметили из окон, и прошел еще немного вниз по тропинке. Там он на миг остановился, чтобы предаться ликованию. Подставив лицо прохладному морскому ветру, юноша прислушался к шелесту листвы и шебуршанию зверушек в траве. Тропинку заливало бледное холодное сияние, и Арену открылась вся свобода мира.

Внезапно из-за утесов раздался глубокий печальный вздох, будто древний великан ворочался во сне. В ответ издалека донесся жутковатый пронзительный вскрик, при котором воображению сразу представился бесплотный орел, прилетевший из Страны Теней.

Призрачный прилив уже наступил. Словно пришпоренный этими звуками, Арен ускорил шаг.

Дорога, которую он избрал поначалу, вела вдоль утесов, но он старался не приближаться к самому краю. Ему не хотелось увидеть море, прежде чем не наступит нужный момент. Поэтому дальше он направился по заросшим ежевикой тропинкам, петляющим сквозь поля и отлогие пастбища.

Нынешним вечером Сестры находились в небе друг возле друга. Вот унылая бледная Лисса, сияющая и нежная, в светло-голубых, зеленоватых и розовых прожилках. Рядом — мрачная Тантера, темная и разбухшая, вся в красных пылающих трещинах. На востоке расположился Висельник, озаряющий соседние созвездия, а на севере тускло мерцала туманность с бесчисленными звездочками по краям: Самоцветная Тропа, или Джохина Река, как по-прежнему именовали ее оссиане.

Когда Арен был маленьким, при взгляде на Лиссу он представлял, что сверху на него смотрит мать. Ее тоже звали Лисса, и для детского рассудка это совпадение имело глубокий смысл. Безлунными ночами или при кровавой луне, когда Тантера заступала на стражу и одиночку, окрашивая небо в багровый цвет, Арен в испуге просыпался перед самым рассветом и громко звал отца. Пусть матушки нет рядом, чтобы утешить его, Рэндилл оставался неколебимым утесом, за который можно ухватиться во время бури.

Но сегодня вечером утес дал трещину. Раньше Арен не воспринимал отца как самостоятельную личность, видел в нем только родителя, могучий авторитет, а не человека, которому свойственно ошибаться. До сих пор Рэндилл ни разу не выказывал усталости или слабости, и теперь Арен впервые усомнился в отце.

Он постарался прогнать непрошеные мысли: они слишком пугали. Отец просто устал, он ведь и сам так сказал. Но воспоминание о разговоре продолжало терзать юношу.

«Наверное, я решил, что это Полый Человек. Помнишь такого?»

Полый Человек. Арен не думал о нем уже много лет. Мертвец, который бродит по стране и разыскивает себе новую душу взамен утраченной. На шее у него виднеется шрам, ведь ему перерезали горло. «Если увидишь Полого Человека, беги, — сказал однажды Рэндилл перепуганному сынишке. — Беги и не останавливайся, иначе он тебя убьет».

Зачем отец упомянул сегодня Полого Человека? Зачем вообще изводил Арена подобными разговорами? В остальном Рэндилл неизменно проявлял к сыну заботу и теплоту, однако не раз доводил его до ночных кошмаров страшными сказками. Арен отчетливо помнил, как однажды ненароком подслушал сетования нянюшки Крии, своей первой воспитательницы: дескать, Рэндилл до смерти пугает Арена всякой чепухой. Почему на отца временами накатывало такое ожесточение, в целом ему несвойственное?

Повзрослев, Арен рассказал про Полого Человека Кейду, и тот пришел в восторг. Этого предания он никогда не слышал, хотя гордился тем, что хранит в памяти уйму рассказов о призраках и злых духах. Кейд кинулся к матери, знавшей, пожалуй, все истории на свете, но и Вельда не слышала о Полом Человеке.

Несколько человек, посмеиваясь, пересекли тропинку прямо перед Ареном и поспешили напрямик сквозь высокую луговую траву. Они держали путь к бухтам, где их уже, наверное, дожидались. Арен же устремился вверх по косогору, где над волнами вздымались могучие утесы. Он направлялся к сторожевой башне.

Наконец она показалась взору, и от волнения Арен позабыл про отца и Полого Человека. Словно обломанный клык, высилась башня среди утесов, озаренная сзади перламутровым сиянием; старинную кладку подернула тень. Уцелела только передняя стена башни, выходящая к морю: она смотрела на запад, где за горизонтом скрывались острова племени элару. Остальная часть постройки давно развалилась, превратившись в кольцо камней чуть выше человеческого роста, а вокруг громоздились поросшие травой груды обломков и остатки арочных проемов. Ей было далеко до творений Древней Оссии, давно сгинувшей империи предков: всего лишь грубая поделка, наскоро сооруженная в суровые века, когда объятая войной страна снова впала в невежество и дикость.

Арен направился вверх по склону, заросшей тропой пробираясь к башне с обращенной к суше стороны, где среди мусора еще валялись камни, вытесанные в минувшие века. Подойдя поближе, Арен заметил и других людей, которые крались к руинам в лунном свете.

Внутри башни он насчитал по меньшей мере десятка два зевак. Дружеские компании распивали вино и шутили, парочки бродили под руку среди развалин под сиянием звезд. Несмотря на многочисленность и приподнятое настроение собравшихся, смеялись они приглушенно и разговаривали вполголоса. От этого места веяло чем-то запретным, чарующим и слегка жутковатым, что отбивало охоту к буйствам. А может, людей усмиряло волшебство этой ночи и заунывные возгласы, доносящиеся с моря.

Сзади Арену прикрыли глаза ладонями, и он почувствовал, как к нему прижимается теплое гибкое тело.

— Угадай, кто? — спросили на ухо.

— Уж точно не Сора, — ответил он с улыбкой. — Она ведь примерная девушка. Явно не из тех, кто в глухую ночь тайком выбирается из дома вопреки отцовской воле.

Сора нежно куснула его за мочку.

— Я слышала, что любовь толкает девушек на безумства.

Арену еле удалось подавить радостную дрожь. Горячее дыхание девушки, обдавшее ему щеку, в одночасье спалило дотла все его терпение.

— Тогда покажись мне, если ты и впрямь Сора, а не какой-нибудь призрак, посланный мучить меня.

Ладони соскользнули с его глаз, и он обернулся. Перед ним в лунном свете стояла его избранница и смеялась, невинная и озорная. В груди у Арена поднялся целый водоворот чувств, наполнивший его изумлением и восторгом. Перед силой первой любви он оказался беспомощен. В его жизни не было других девушек — и никогда не будет. С умопомрачительной определенностью Арен сознавал: Сора его суженая, они поженятся и проведут всю жизнь вместе.

Она была по-кродански белокура, как и ее брат Харальд, с широко расставленными серыми глазами; волосы, не доходящие до плеч, обрамляли открытое лицо, которому так шли игривость и широкая белозубая улыбка. В глубине души Арен сознавал, что Сору не назовешь первой красавицей империи или даже самой прелестной девушкой Шол-Пойнта, но ему было все равно. В его глазах она не имела равных.

Для свидания она выбрала легкое, воздушное изумрудно-зеленое платье, снизу уже испачканное и совершенно не вязавшееся с громоздкими башмаками. Изящно, но при этом практично; Арен подивился ее предусмотрительности. Он потянулся к Соре, чтобы привлечь к себе и поцеловать, но она ловко отпрянула и с укоризной заметила:

— Где твоя сдержанность, мой дикий оссианин? Целоваться, да? А я-то думала, ты вытащил меня из постели, чтобы показать таинственные чудеса.

Арен разочарованно усмехнулся. Он мечтал соприкоснуться с ней губами, но она вела свою игру, поддразнивая его и кокетничая, заставляя ждать и терзаться. Однажды Сора сказала: чем дольше погоня, тем слаще добыча; но все равно Арен предпочел бы прямиком перейти к самому главному.

— Ну ладно, — сказал он, протягивая руку. — Тогда прогуляешься со мной, моя госпожа? Надеюсь, ты сочтешь зрелище достойным тебя.

— Что ж, дикарь хотя бы учтив, — улыбнулась девушка и подала ему ладонь. От одного ее прикосновения сердце Арена забилось быстрее.

Они неспешно побрели среди камней, пробираясь через заброшенные развалины. Держа ее руку в своей, Арен словно стал выше ростом. Ведь она выбрала его из всех мальчишек Шол-Пойнта! Никто не обращал на них особого внимания, но в каждом встречном взгляде юноше чудились затаенная зависть и сдержанное уважение.

— Говорят, именно здесь Кала, Рассветная Стражница, высматривала, не надвигается ли из-за моря флот элару, — рассказывал Арен, которому не терпелось блеснуть познаниями. В кои-то веки он сам был не прочь поведать оссианское предание. — Короля Ангреда Увечного предупредили, что элару готовят вторжение, но его околдовал сладкоречивый посол этого племени, внушивший, будто истинная опасность исходит с севера, из Харрии. Король отправил войска на границу с Харрией, но Рассветные Стражи поняли, что к чему, и велели Кале держать дозор. Тридцать дней и тридцать ночей ждала она и наконец на исходе последнего дня увидела бесчисленные паруса. Она села на коня и без роздыха скакала день и ночь до самого Моргенхольма, чтобы предупредить короля. Тот осознал свою ошибку и двинул войска к побережью. Все считали, что время упущено, но, когда войска прибыли, оказалось, что Рассветные Стражи подняли все местные гарнизоны и удерживали силы элару, вдесятеро превосходившие их числом, до самого прихода подкрепления. Захватчики были опрокинуты и бежали, так что вторжение провалилось.

Сора стиснула его руку.

— Как увлекательно! Значит, Рассветные Стражи были великими героями?

— Они составляли орден воинов и книжников, поклявшихся в верности Пламенному Клинку. Иногда они исполняли роль отборных королевских телохранителей, которым поручались самые деликатные и опасные задания, но обычно действовали скрытно, неизменно радея о благе государства. Истинную преданность они хранили не правителям, но самой Оссии. — Арен взглянул на уцелевшую стену над морем, сквозь узкие окна которой проникал мерцающий свет. — Да, они были великими героями. Когда-то среди нас водились и такие.

Сора поджала губы и слегка нахмурилась — таким образом обычно выражалась ее задумчивость. Арену это казалось неизъяснимо прелестным; впрочем, все, что делала Сора, казалось ему неизъяснимо прелестным.

— Я слышала о Пламенном Клинке, — неуверенно промолвила она. — Вы лишились его, когда Оссия пала.

— Его захватил кроданский генерал по имени Даккен, — ответил Арен, — и увез в Кроду вместе с другой военной добычей.

— А Рассветные Стражи? Куда делись они?

— Об их подвигах нет известий уже две сотни лет. Они остались и минувшем и превратились в легенду.

Сора фыркнула.

— Петер говорит, что, лишившись Пламенного Клинка, оссиане признали себя побежденными.

Арен сжался при упоминании Петера, чересчур самоуверенного кроданского парня, проводившего в обществе Соры куда больше времени, чем того хотелось Арену.

— Так и было.

— Но ведь это всего лишь меч, — с недоумением заметила девушка. — Петер говорит, что кроданское войско никогда не сдалось бы из-за потери какого-то меча.

Арен не сумел скрыть обиду в голосе.

— Возможно, поэтому вы и победили.

— Тебе завидно! — поддела его Сора, и Арен насупился. — Ну перестань! Петер — обычный пустомеля. Замуж я пойду только за тебя.

— Если позволят твои отец и братья, — буркнул Арен. От упоминания соперника он сделался раздражительным и нечутким. — Ты знаешь, что сегодня Харальд и Джук меня стращали?

— Подумаешь! Они и на меня тявкают, — махнула рукой Сора. — Вот змеюки, у родной сестры из комнаты выкрали письмо! Очень по-взрослому. — Она плутовато улыбнулась. — Но я змеюка еще почище! Они запретили мне выходить из дому сегодня вечером, но я все равно ускользнула!

— Они знали, что ты собираешься встретиться со мной? — в ужасе спросил Арен.

— Подозревали. Но они не видели, как я уходила, а раз не видели, то и беспокоиться им не о чем. А вот и лестница! Давай поднимемся.

Вдоль полукружия выходящей к морю стены тянулся ряд ненадежных ступеней. Камни были выщерблены, кое-где отвалились большие куски и зияли устрашающие бреши. Однако лестница вызывала у Арена гораздо меньше опасений, нежели последнее замечание Соры. Девушка будто не понимала, насколько все серьезно и что может произойти, если их поймают. Арену угрожало кое-что посущественнее взбучки. Если отец Соры донесет губернатору, последствия затронут не только самого Арена, но и его отца, поэтому юноша встревожился не на шутку.

Он взял Сору за обе руки и развернул лицом к себе. Ему внезапно захотелось узнать, честна ли она с ним, будет ли ждать его возвышения с воинской службы. Ему предстоял целый год в разлуке, без возможности увидеть любимую, прикоснуться к ней. Целый год в неведении, чем она занимается и с кем. Арен долго избегал подобных мыслей (ему отлично удавалось уходить от сложных вопросов, как заметила однажды нянюшка Альса), но теперь под ногами словно разверзлась жуткая пустота.

Сора прочитала тревогу у него в глазах и приложила палец к губам Арена, будто напоминая, что он уже мужчина, а не мальчик. В такую ночь негоже падать духом. Если, конечно, ему хочется ее поцелуев.

Поэтому юноша подавил страх и, чувствуя разом облегчение и боль, направился вверх по ступеням.

Лестница резко оканчивалась на полпути, дальше были только воздух и звезды. Слева находился выход на балкон, когда-то опоясывавший башню снаружи. Теперь от него остался лишь изъеденный временем широкий выступ, а балюстрада давно развалилась. По всему протяжению выступа сидели озаренные луной люди, свесив ноги над землей на высоте трех этажей. Они не побоялись взобраться на такую верхотуру ради вида, открывающегося на пятнадцать лиг по всем направлениям. С высоты башни волшебное зрелище представало во всей красе.

Арен и Сора вышли наружу, присоединившись к наблюдателям, и глаза у Соры расширились: она впервые видела призрачный прилив.

Море сверкало. Дивное сияние разноцветными лентами скользило над волнами вдоль всего побережья. Там, где вода встречалась с сушей, в гротах и перед утесами, сияние достигало ослепительной яркости. Шаткие пристани и пришвартованные лодки, будто призрачные видения, колыхались в текучем белом свете.

Вдалеке виднелись панцирные киты — громадные чудища, покрытые плотной корой ракушек. Выпуская фонтаны, они переваливались с боку на бок и шлепали плавниками. Время от времени один из них с разинутой пастью выпрыгивал из воды, рассекая светящиеся ленты. Потом обрушивался вниз и скрывался в глубине, и вновь наступал покой, а сияющие полосы понемногу обретали прежние очертания.

Этих самых китов Арен и слышал всю дорогу до башни. Глубокое низкое урчание, отдававшееся у него в груди, странные неравномерные хлопки, жуткие завывания и взвизги, от которых замирала душа, — все эти сверхъестественные звуки напоминали о диких древних краях, где, как говорят, властвуют выходцы из мира мертвых.

Неудивительно, что в прежние времена моряки считали, будто во время призрачного прилива на сушу выходят души утопленников, сопровождаемые китами Джохи. Каждый оссианин надеялся после смерти вернуться в землю, где подручные Сарлы, Повелительницы Червей, размельчат его тело и снова пустят в круговорот жизни. Те же, кто уходил в море, молились Царю-аисту, Воплощению Моря и Неба, чтобы он переправил их обратно к Сарле, если им суждено утонуть. Призрачный прилив служил доказательством, что их молитвы не пропадают втуне.

Арен не верил в Девятерых: ни в Сарлу, ни в Джоху, ни во всех прочих. Он следовал за светом Вышнего и насмехался над невежеством праотцов. Но здесь, лицом к лицу с непостижимым величием призрачного прилива, трудно было не ощутить, как тянутся к тебе духи старого мира, как боги родины исполинскими тенями встают за спиной.

Он повернулся к Соре, намереваясь высказать свои мысли, но осекся, увидев слезы на глазах любимой. Она обхватила его лицо ладонями и привлекла его губы к своим.

ГЛАВА 8

«Усердие. Умеренность. Господство».

Девиз Святейших. Арен устремил взгляд через всю классную комнату на табличку, укрепленную над доской. «Усердие. Умеренность. Господство». Упорство и самообладание приводят к победе.

Если бы и с девушками дело обстояло так же просто!

Голос учителя беспрерывным гудением доносился сквозь сумятицу, обуявшую истомленный рассудок Арена. Доску покрывали буквы, цифры и линии, но их значение от него ускользало. Он напрягал внимание, однако его мысли блуждали далеко отсюда.

С начала призрачного прилива минуло три ночи. Три ночи, в которые Арен почти не спал, а если и задремывал, то резко пробуждался с колотящимся сердцем. Однажды ему пригрезилось, будто в комнату входит Полый Человек и останавливается у его кровати, а сам он лежит и не может пошевелиться. Полый Человек запрокидывает голову, и рубец у него на горле раскрывается, словно влажный красный рот. Арен в ужасе вскочил, поскуливая, как щенок.

Вестей от Соры не приходило, и вообще не было признаков, что она в городе. Это молчание беспокоило юношу. Неужели он чем-то ее оскорбил? А может, она захворала? Или ее братья проведали о той ночи?

Он в сотый раз отогнал эту мысль. «Сосредоточься», — велел он себе и снова уставился на доску, у которой магистр Бильк тыкал указкой в уравнение. Этот приземистый, пухлый кроданец с густыми косматыми бровями и седыми лохмами, торчком стоявшими у него над ушами, напоминал рассерженную сову. Еще с десяток учеников за партами старательно выводили цифры на маленьких грифельных досках. Арен попытался напустить на себя прилежный вид, но осознал, что его взгляд снова скользит по табличке с девизом.

«Усердие. Умеренность. Господство».

С наступлением призрачного прилива все изменилось. Утром отец, как и обещал, проснулся другим человеком и последние дни оставался таким же сердечным и открытым, как и всегда. Но Арена провести не удалось. Теперь в поведении Рэндилла чувствовались фальшь и притворство. Вокруг витала неопределенность, побуждающая задаваться вопросами, которыми юноша никогда прежде не задавался.

Например, Сора. Та ночь наедине с ней прошла восхитительно, лучшего и желать нельзя. Призрачный прилив впечатлил девушку, и свидание наполняли поцелуи и изъявления страсти. Но после расставания Арена обуяли сомнения. Они с Сорой много говорили о любви, свадьбе и детях, но и словом не обмолвились о заботах, страхах и трудностях. Арен хотел знать, как им удастся преодолеть сопротивление ее семьи, препятствующее брачному союзу. Хотел понять, как они сумеют выдержать годовую разлуку. Но подходящего времени, чтобы обсудить насущные вопросы, так и не представилось. И все из-за нее.

Арен начинал задумываться, воспринимает ли Сора его всерьез. Эта мысль причиняла ему такие страдания, что он старался гнать ее от себя.

— Арен!

Голос магистра Билька мигом вернул юношу к действительности. С внезапным ужасом он понял, что от него ждут ответа, а вопроса он не слышал. Другие ученики один за другим повернулись к нему в напряженной тишине.

— Ну что? Вставай! — произнес учитель.

Арен вскочил, молясь, чтобы задание оказалось ему по силам. Магистр Бильк постучал указкой по уравнению на доске.

— Будь любезен, второй пример.

Кровь прилила Арену к лицу, и он бессмысленно уставился на доску. Ответа он не знал, и все в классе это понимали. Некоторые ученики ухмылялись; у других на лицах появилась жалость, — неизвестно, что хуже.

— Живее! — рявкнул магистр Бильк. — Я только что объяснил, как это решается.

У Арена пересохло во рту. Он сглотнул и глубоко вздохнул.

— Я… Магистр Бильк, я… — начал он, и тут дверь в классную комнату распахнулась и внутрь ввалился не кто иной, как Кейд, весь потный и запыхавшийся. Никогда еще Арен не был так рад приятелю.

— Как ты смеешь, мальчишка! — взревел магистр Бильк, весь скривившись, будто собирался скинуть погадку. — Пошел вон!

Кейд даже не посмотрел на него. Полным испуга взглядом он отыскал Арена.

— Скорее! — выдохнул он. — Твоего отца арестовали!

Весь мир схлопнулся вокруг Арена, и жар унижения остудила леденящая оторопь. Учитель, одноклассники, даже Кейд словно исчезли, когда до него дошел смысл страшных слов. Он выкарабкался из-за парты, опрометью вылетел из класса и помчался домой.

Своего возвращения он почти не помнил. Он будто попал в прорытый туннель, а снаружи не было ничего, кроме туманной мути, странного шума и бесформенных фигур. Арен лишь ощущал, как двигается его тело, как ноют мышцы, пока он во весь опор несется по улицам и переулкам. Один раз ему показалось, будто Кейд зовет его по имени, пытаясь догнать, но о том, чтобы сбавить скорость и подождать друга, не было и речи. Рассудок Арена захлестнули безотчетная паника и нежелание верить. Не может такого быть. Это не по-настоящему.

Если он доберется до дому, то как-нибудь все уладит, все исправит. Главное, поскорее добраться.

Когда он прибыл, возле дома собралось с десяток городских жителей, как кроданцев, так и оссиан, которых привели сюда соседское участие или злорадное любопытство. Они расступились перед юношей, когда он свернул с дороги на подъездную аллею. Возле переднего крыльца ожидала черная карета, запряженная четверкой вороных; дверцу украшал крест о двух поперечинах: эмблема Железной Длани, грозных императорских дознавателей.

Едва устояв на ногах, Арен остановился перед каретой, бледный от страха. Железная Длань не утруждала себя незначительными проступками или местными дрязгами, они брались за дело, когда возникала угроза для империи. Те, кого забирала Железная Длань, назад не возвращались.

Какая-то кроданка кинулась было к Арену, чтобы утешить. Но ее одернул собственный муж; глаза его смотрели холодно, лицо оставалось бесстрастным. Если отец — враг империи, кто же тогда его сын? Лучше поостеречься, чем запятнать себя соучастием.

Арен стиснул зубы и выпрямился. Раз так, да будут они прокляты. Да будут прокляты маловеры, считающие его отца обреченным. Им будет стыдно, когда недоразумение разрешится и восторжествует справедливость. Рэндилл достойный гражданин, преданный империи. Это истинно, как луны в небе. Арен не сомневался: отец не совершил ничего такого, что прогневало бы Железную Длань.

Или совершил?

Арен не решился довести мысль до конца. Схватившись за бок, потому что под ребрами саднило от быстрого бега, он проковылял мимо зевак, поднялся на крыльцо и вошел в дом.

Среди слуг, испуганно толпившихся в коридоре, была и нянюшка Альса. Она попыталась не пустить Арена в столовую, но он отстранил ее руку и почти что ввалился в дверь. Он бы упал, если бы его не схватили грубые лапищи незнакомца в мундире Железных Стражей, солдат Железной Длани.

— А ты, наверное, Арен, — с усталым презрением проговорил щуплый губастый человечек в очках. Одет он был в длинный черный балахон с охранительским крестом о двух поперечинах: императорский инквизитор.

Арен попытался вырваться, но держали его крепко. По столовой сновали вооруженные люди. Был там еще один охранитель в таком же облачении, являвший собой полную противоположность своему товарищу: рослый и светловолосый, с суровым лицом и богатырскими плечами. Посередине стоял отец, мертвенно-бледный, связанный, отрешенный. Он напоминал человека, которого привели к собственной могиле.

— Это ошибка! Он ничего не сделал! — вскричал Арен, не в состоянии понять, почему отец не сопротивляется. — Пустите меня! — Он стряхнул руку державшего его стражника и был вознагражден таким подзатыльником, что в голове помутилось. Не успел мальчик очухаться, как второй стражник схватил его еще крепче.

— Клиссен! Оставь его в покое! — закричал Рэндилл, вскипев от гнева. — Он ни при чем.

Клиссен, первый из двух охранителей, окинул Арена змеиным взглядом.

— Спасибо, что пришел, юноша. Ты избавил нас от необходимости тебя разыскивать. — Он повернулся к одному из солдат: — Взять его.

— Нет! — в отчаянии возопил Рэндилл. — Вы пришли за мной! Не за ним!

— Ты изменник, а он сын изменника, — холодно промолвил Клиссен. — И поступят с ним соответственно. — Он махнул рукой второму охранителю: — Харт, пойдешь с ними.

Стражники поволокли Арена к выходу.

— Отец! — закричал юноша, и Рэндилл словно пробудился. Его глаза посуровели, он весь изогнулся, и внезапно в связанных руках оказался нож, который Рэндилл выхватил из ножен у стоявшего рядом солдата. С быстротой гадюки пленник вонзил лезвие в глотку владельцу. Никто и опомниться не успел, как Рэндилл полоснул другого стражника по лицу и рассек ему щеку до кости.

Вокруг начался хаос — бряцание доспехов, звон клинков. Солдат, державший Арена, швырнул его на пол, а сам ввязался в схватку. Арен упал, ударившись грудью, но из последних сил приподнялся на локтях, хватая ртом воздух. Еще один стражник поспешно отступил, прижимая ладонь к лицу; между пальцев сочилась кровь. В коридоре вопила нянюшка Альса. Клиссен, напуганный нежданным отпором, отпрянул к стене, держась поодаль.

Арен видел, как сверкнуло лезвие и еще один кроданский солдат отшатнулся, схватившись за горло; кровь хлынула ему на мундир. На мгновение он превратился в Полого Человека, предвестника смерти, с гортанным бульканьем явившегося по его же душу. Потом наткнулся на обеденный стол и рухнул на пол.

Сбившиеся в кучу солдаты внезапно расступились, и Рэндилл поднялся на ноги, принуждаемый Хартом, который приставил ему под самый подбородок острие ножа. Охранитель, еще разгоряченный схваткой, стоял позади Рэндилла; волосы его были взлохмачены, зубы оскалены. Стражники схватили пленника за руки, но он, лишившись оружия, больше не сопротивлялся.

— Ты изменил империи и дерзнул на убийство, — изрек Харт. Потом взглянул на Клиссена, и в глазах его сверкнуло презрение. — Полагаю, в подобных обстоятельствах можно обойтись без суда. — С этими словами он вонзил нож.

Арен увидел, как свет померк в отцовских глазах. Рэндилл испустил долгий вздох, вместе с которым отлетела его жизнь, и грудой мяса и костей свалился к ногам Харта.

Арен закричал.

Он продолжал кричать, когда его тащили по коридору, и всю дорогу изрыгал проклятия и отчаянно отбивался. Его несколько раз ударили по лицу, но это не заставило его угомониться. Терять ему было нечего: худшее уже произошло.

— Перестаньте! Вы его убьете! Отпустите!

Это Кейд, обозленный, потный и запыхавшийся, протолкнулся в коридор мимо слуг. Вот появилось его широкое лицо: щеки раскраснелись, мокрые волосы прилипли ко лбу.

— Арен! Что случилось? Куда они тебя тащат?

Арен тупо уставился на друга. Вместо слов у него вырвалось какое-то мычание. Потрясенный гибелью отца, он ничего не соображал.

— Прочь с дороги, отребье! — рявкнул один из стражников. Другой схватил Кейда за руку и попытался его оттащить, но парнишка уперся обеими ногами и стоял как вкопанный.

— Не смейте трогать моего друга! — крикнул Кейд по-оссиански, но солдат-кроданец даже не понял его.

— Прочь с дороги, я сказал!

— Он ничего плохого не сделал! — вопил Кейд. Но тут стражник огрел его по затылку рукояткой меча, и мальчишка повалился, будто мешок.

Арен услышал позади вкрадчивый голос Клиссена:

— Чинить препятствия охранителю Железной Длани — преступление. Возьмите и его.

Когда Арена выволакивали из дома, он попытался оглянуться, но друга не увидел, потому что уже оказался на крыльце. Перед домом к тому времени столпилось тридцать с лишним человек. Собравшиеся в молчании наблюдали, как Арена стащили вниз по ступеням; на его лице, залитом слезами, соплями и кровью, отобразились ярость и горе.

И тогда он увидел ее. И понял, что все его подозрения справедливы: вот почему сюда нагрянула Железная Рука, вот почему погиб отец.

Сора стояла в толпе, в ужасе закрыв лицо руками. Ее окружали братья и отец — похожий на ястреба человек с каменным лицом. Видимо, о ее вылазке к сторожевой башне стало известно. Отец Соры донес губернатору, что дочери домогается наглый оссианский мальчишка, а Рэндилл неспособен удержать сына в повиновении. Чтобы разрешить вопрос, состряпали обвинение в государственной измене. Одного подозрения оказалось достаточно, чтобы прибрать к рукам всю их землю, и даже богатство не спасло Рэндилла.

«Это последнее предупреждение», — сказал Харальд. Но Арен, от любви утративший всякий страх, не прислушался к угрозе.

Солдаты затолкали Арена в черную карету, а рядом швырнули Кейда — он был без сознания; кровь растеклась по щеке, очертаниями напоминая костлявую красную ладонь.

— Нет, — проскулил Арен и замотал головой, не сводя глаз с Кейда. — Нет, нет, нет.

Но никакие отрицания не могли изменить правды. Последствия его проступка оказались слишком чудовищными и грозили поглотить его без остатка.

Он сам виноват. Во всем.

Дверца тюремной кареты захлопнулась, и этот звук словно вынес приговор всем его мечтам.

ГЛАВА 9

Багровые сумерки ложились на холмы. Вверх по травянистому склону взбиралась друидесса, а за ней по пятам вприпрыжку следовала огромная собака. Друидесса опиралась на расщепленный посох из колдовского дерева и молниевого стекла, который втыкала в землю перед собой, хотя была еще не старой, а сильные ноги легко преодолевали сотни лиг.

На ней были крепкие башмаки и потертые кожаные штаны; за спиной колыхалась потрепанная меховая накидка из кроличьих, лисьих и горностаевых шкурок; в руке она без особых усилий несла тяжелый мешок. Щелкали и постукивали костяные, деревянные и металлические обереги; по обе стороны темноглазого продолговатого лица ниспадали длинные черные сальные волосы, а сурово сжатый рот с опущенными уголками придавал друидессе напряженный и целеустремленный вид. Лицо ее покрывали белые и черные полосы — маскировочная или боевая раскраска.

Звали ее Вика, Шагающая по Курганам, и она торопилась.

Дорога оказалась долгая, к тому же несколько раз приходилось выбирать окольный путь, в основном из-за кроданцев. Они все глубже проникали в эти дикие края. Раньше можно было рассчитывать, что кроданцы станут держаться вблизи дорог и городов, цепляясь за ими же заведенные порядки, точно испуганный ребенок за материн подол. Без своих правил и установлений они приходили в растерянность, поэтому старались не соприкасаться с природой, которая пренебрегала их законами. Но в последние годы кроданцы осмелели, и за время пути через глухомань Вика несколько раз на них наталкивалась: они прокладывали дороги, строили новые поселения, разведывали рудные залежи и леса, пригодные для заготовки древесины. При этом воспоминании ее губы гневно скривились.

Возле Солт-Форка она ненароком очутилась на пути кроданского войска, отправленного подавлять восстание. Несколько дней ей приходилось пробираться тайком, поскольку лес кишел разведчиками и фуражирами, заготавливавшими припасы. Когда восстание потерпело крах, на поиски беглецов отправились ловчие с собаками. А с ними явились существа, заставившие сам лес содрогнуться от отвращения. Три создания, которые обладали человеческим обличьем, но людьми не были.

Они чуть не поймали ее, когда она укрылась в заброшенном храме, но звери предупредили друидессу о приближении врагов, и она бежала, оставив непотушенный костер. Потом Вика мельком видела их сквозь деревья: первый — громадный, закованный в тусклые черные доспехи, с большущим молотом в руках; другой — тощий, в лохмотьях, с устрашающего вида луком, сплошь утыканным шипами; третий, в капюшоне, двигался почти бесшумно, руки в перчатках сжимали два тонких клинка, а лицо скрывалось под металлической маской. Один вид этих существ заставил Вику похолодеть, и она решила держаться от них подальше.

По счастью, охотились они не за ней. Их целью были два беглеца из Солт-Форка. Друидесса не задержалась посмотреть, как решится участь преследуемых, хотя знала, что исход едва ли окажется благоприятным. И потому со всех ног припустила через лес, по-прежнему битком набитый кроданцами. Один раз ловчие напали на ее след, вероятно сочтя ее беглянкой из Солт-Форка. Чтобы оторваться от них, пришлось пустить в ход все хитрости, которые она знала; впрочем, хитростей она знала предостаточно.

Теперь они с собакой наконец достигли места назначения. Четвероногая спутница Вики, не в силах больше ждать, кинулась сквозь заросли папоротника и дрока к гребню холма. Эта серая косматая сука волкодава носила кличку Скирда, а длина ее от носа до хвостапревосходила рост хозяйки. Вика последовала за собакой, полная тяжких мыслей.

С Магготова кануна минуло пять ночей. Вика надеялась, что Хагат уже ожидает ее, хотя надежда была, мягко говоря, слабая. Слишком много встреч сорвалось за последние годы, слишком много известий не дошло по назначению. Теперь еще важнее прежнего было сохранить Сопричастие, но Вика опасалась, что склонность друидов к уединению обернется для них самих погибелью. С каждым годом их становилось все меньше. На всем пути ее следования храмы лежали в развалинах, святилища пребывали в запустении. Лишь изредка попадались свежие друидские знаки, но и те сообщали о делах горестных или тревожных, о непорядках в Стране Теней. Вышний набрал силу, а Воплощения ослабли, но боги, которым поклонялась Вика, безмолвствовали. Пришла пора действовать старейшим: надо было созвать Конклав. Но пока никаких вестей не поступало.

Возможно, Хагат сумеет обнадежить Вику. В конце концов, он оставил друидский знак, указывавший на его следующее место назначения, а значит, Вика могла догнать товарища. Ей отчаянно требовались слова ободрения.

Но надежда рассыпалась в прах, когда она взошла на холм, где дожидалась Скирда, и увидела открывшееся с вышины зрелище.

Перед ней простиралась широкая ложбина, впадина в вершине холма, по бокам окруженная крутыми склонами, за которыми тянулся горный уступ. Вика стояла на восточной оконечности, а за спиной у нее расстилались холмы, на которые ложились длинные предзакатные тени. Тусклое заходящее солнце едва виднелось над самым уступом среди слоистых кроваво-золотых облаков. Теплый свет сиял вдоль всего окоема, но саму впадину укрывали летние сумерки.

Ложбина именовалась Дирракомб — Хирн-Аннвн на языке друидов; говорили, будто именно здесь первые люди, происходившие от древних исполинов, присягнули на верность Девятерым, благодарные, что Воплощения помогли им выдержать Долгую Стужу и дотянуть до весны. В знак поклонения они воздвигли десять камней: один во имя Создателя и по одному для каждой из составляющих, на которые он распался, породив вселенную. Девять Воплощений, каждое само по себе, но при этом и часть единой сущности, девять ипостасей одного непостижимого бога.

Эти камни простояли долгие неведомые тысячелетия долетописной эпохи Легенд, пережили возвышение и гибель не одной империи, безмолвно наблюдая, как страна терпела потрясения и впадала в варварство, а потом обновленной восставала из развалин. Но теперь все изменилось. После стольких веков, что и вообразить невозможно, простояв больше человеческих поколений, чем Вика могла вообразить, десять столпов рухнули.

Рядом скулила Скирда, а Вика в ужасе смотрела на удручающее зрелище. Когда она была здесь последний раз три года назад, столпы гордо и сурово вздымались вдоль берега овального водоема — горного озерца, похожего на зеркало, обращенное к небу. Самый высокий, изваянный в честь Создателя, стоял посреди озера. На рассвете его тень протягивалась через воду, в течение года по очереди касаясь каждого из Воплощений, точно исполинские солнечные часы. Теперь от главного столпа остался лишь обломок, торчащий из воды и густо поросший травой. Другие Воплощения рухнули, разбившись на куски, едва видимые среди вереска, ежевики и лозняка.

Всего три года — и Дирракомб пал. Теперь никто о нем не заботился; паломники больше не приходили поклониться святилищу. Земля затребовала его обратно.

Почему же Вика не слышала об этом поругании?

Потрясенная, она спустилась в ложбину; Скирда неуверенно семенила рядом. За долгие годы столпы обветрились, и от изображений богов остались лишь выпуклости и углубления, в которых с трудом угадывались первоначальные черты. Однако былое ощущение сохранилось, в воздухе еще витало божественное присутствие. Вот половина осклабленного лица, принадлежащего Азре Разорителю, Воплощению Войны. Рядом — чувственная каменнокожая Мешук, Воплощение Земли и Огня. Они существовали так долго, что Вика считала их вечными. Теперь ее уверенность поколебалась.

«Как вы позволили этому случиться? — обратилась она к Воплощениям. — Почему допустили такой позор?»

Но Воплощения, как всегда, держали свои мысли при себе. Друидесса обследовала ложбину на предмет знаков, оставленных Хагатом, но если он и побывал здесь, то не задержался надолго.

Скирда что-то унюхала в траве, подняла морду и гавкнула. Все еще потрясенная свершившимся святотатством, Вика опустилась рядом с собакой на колени и подобрала монету, которую Скирда нашла в грязи.

Это был кроданский гильдер: на аверсе — профиль императора; на реверсе — меч, вертикально лежащий на открытой книге. Обломанным ногтем большого пальца Вика соскребла грязь с императорского лица. Ей хватило этого доказательства, если доказательства вообще требовались. Камни опрокинуты и разрушены умышленно и целенаправленно, по приказанию Святейших.

«Они стирают нас из памяти», — подумалось Вике.

Она выронила монету и подошла к берегу озерца. Стояло лето, и даже в тени уступа было тепло, но она все равно закуталась в накидку. Скирда отступила назад, почувствовав настроение хозяйки, а Вика уставилась в воду. Отражение испуганно взглянуло на нее.

«Значит, правду говорили отступники. Наши боги оставили нас. Эта земля покинута».

* * *

Костер потрескивал и вспыхивал у края озерца, в черной воде отражались языки пламени. Вика сидела у огня, скрестив ноги и закрыв глаза; рядом дремала Скирда. На земле возле костра стоял почерневший котелок, от которого поднимался пар. За пределами освещенного пространства уже спустилась ночь, небо усеяли звезды.

Вика больше часа просидела неподвижно, покуда ее не решила изучить какая-то осмелевшая крыса. Нюхая воздух, зверушка проскользнула вдоль кромки воды, привлеченная многообещающими запахами из котелка. Обогнув костер с противоположной стороны от собаки, в которой она признала врага, крыса прошмыгнула сквозь тьму и притаилась в тени Викиного колена.

Друидесса стремительно выкинула руку и схватила крысу за горло. Потом быстро подняла добычу к глазам, в то время как коготки грызуна беспомощно скребли воздух.

— Спасибо, малютка, — сказала Вика и быстрым движением свернула крысе шею.

Скирда подняла морду и принялась с вялым любопытством наблюдать, как Вика ножом перерезает крысе горло и сцеживает кровь в котелок. Пока та струилась, друидесса пробормотала благодарственные молитвы Оггу, Воплощению Зверей, и выразила признательность маленькому существу, принесшему ей в дар собственную жизнь. Когда кровь иссякла, Вика бросила трупик Скирде, закатала рукав и лезвием ножа провела по коже, покрытой десятками застарелых шрамов. Выпустив в котелок несколько капель своей крови, друидесса перевязала порез тряпкой.

Встряхнув котелок, чтобы перемешать содержимое, она пробормотала какие-то слова на древнем каменном наречии и отхлебнула терпкого солоноватого отвара. Затем снова села, скрестив ноги и закрыв глаза. Скирда фыркнула, с хрустом слопала крысу и заснула.

«Кто здесь?» — спросила Вика про себя.

Она обшарила все окрестности в поисках друидского знака, но ничего не нашла. Хагат сюда не приходил, и рассчитывать, что он еще появится, тоже не стоило. Среди ее знакомых Хагат был самым проверенным. Значит, или он погиб, или его схватили, а это одно и то же. Хагат сгинул, как многие из ее братьев и сестер по вере. Еще одно разъятое звено в слабеющем Сопричастии.

Но Вика не могла безучастно наблюдать, как разрушаются святилища, как ее боги становятся мифами. Поэтому она попросит о наставлении: призовет некогда могучих местных духов и посмотрит, какую мудрость они предложат.

Варево растекалось от живота к кончикам пальцев, по мышцам и нервам, распространяя слабость по всему телу. Все чувства обострились, и Вика ощутила едкий железный привкус во рту и жжение в животе. Учуяла терпкий животный дух, исходящий от Скирды. Сонное сопение собаки отдавалось у Вики в ушах. Из озера несло гниющей растительностью, а от потрескивающего костра сухо и жарко пахло горящей древесиной.

Вскоре Вика почувствовала тревогу, суставы заныли: дала о себе знать отрава, которая содержалась в питье. Друидесса открыла глаза, встала и подняла взгляд к небу.

Над ложбиной бледным клубящимся красно-желтым облаком, слегка разбавляя черноту, простиралась Лента Сабастры. Вика глубоко вдохнула, втягивая легкими темноту, словно воду, потеряла равновесие и пошатнулась. Над головой у нее, расплываясь, кружились звезды. Она выставила руки вперед, чтобы вернуть себе устойчивость. Зелье оказалось достаточно сильным, чтобы убить всякого, кто за годы не выработал в себе невосприимчивость к ядам, входящим в его состав. Прочно встав на ноги, Вика снова подняла взгляд к небу и попыталась сосредоточиться.

Но звезды были уже не там, где раньше.

Вика нахмурилась. Мгновение назад Лента Сабастры сияла у нее над головой, но теперь передвинулась к югу. В поле зрения оказались новые созвездия; Чайка почти исчезла, и ее место на востоке, у самого горизонта, заняла Лисица. Сестры превратились в полумесяцы: грузная, бугристая Тантера и бледная Лисса, выглядывающая из-за нее.

Мгновение назад было лето. Теперь Вика стояла под осенними звездами.

Краем глаза она приметила какое-то движение, клубящийся сгусток света — словно бы язычок пламени, отделившись от костра, сновал между обрушенных столпов. Вика обернулась, но огонек уже исчез среди поваленных камней и густой травы.

Исполнившись любопытства, друидесса отправилась выяснить, что к чему. На пути ей попался опрокинутый набок обломок головы какого-то божества. По впалой глазнице скользнули тени, как будто божество проводило Вику взглядом, и она ощутила легкий трепет, словно некий потревоженный дух объявил о своем присутствии.

«Покажись».

Поверженные столпы являли собой нагромождение обломков, в высоту превосходившее рост Вики. Она пробиралась сквозь осоку и папоротник, разросшиеся вокруг Воплощений. Краем глаза друидесса вновь и вновь замечала огонек и следовала за ним, но в конце концов потеряла его из виду и остановилась, неуверенно оглядывая ложбину, в страхе, что упустила посланную ей весть. И вдруг услышала какое-то движение за спиной.

Она резко обернулась, обереги в волосах и на одежде звякнули, и в лицо ударил свет. Перед ней высилась исполинская фигура: вся из зыбкого сияния, она сверкала и переливалась, будто солнечные блики на потревоженной воде. В руке фигура держала меч, пылающий столь яростно, что впору было ослепнуть. Вика прикрыла глаза ладонью.

— Какую весть несешь ты мне? — крикнула она.

Фигура не заговорила, не шевельнулась и не удостоила Вику вниманием, но от нее исходила такая мощь, что друидесса поняла: перед ней союзник. Заступник этой страны.

— Ты явился от Воплощений? Они наконец вняли мольбам своего народа?

Заступник не отвечал, поэтому Вика прищурилась и вгляделась пристальнее. За мерцающим, колеблющимся светом она увидела что-то похожее на лицо. Если удастся его рассмотреть, то станет понятна природа посланца. Друидесса осторожно вытянула руку, словно намереваясь прикоснуться к щеке исполина, ощупать его лицо, как делают слепцы.

Едва ее пальцы дотянулись до фигуры, та исчезла, словно задули свечу, а на землю к ногам Вики что-то упало.

От неожиданности она зажмурилась. Ночное видение рассеялось, и друидесса, опустившись на колени, принялась шарить в траве, пока руки не наткнулись на упавший предмет. Прохладный, гладкий и острый. Похоже, меч.

Но когда она встала и подняла находку, в руках у нее оказалась всего лишь кривая ветка.

Вика недоуменно нахмурилась. Светящаяся фигура пропала, и в ложбине стало зябко, а блеск звезд сделался стальным и холодным. Вика закусила губу и осмотрелась по сторонам, ища другого знамения. Что пытались сообщить ей духи?

Она снова опустила взгляд и обнаружила, что держит уже не ветку, а сочащийся гноем обрубок из костей и хрящей, длинную, тощую конечность какого-то неведомого существа. С криком отвращения друидесса отбросила ее, и та, упав наземь, превратилась в черную змею, которая тут же уползла в траву. Вика инстинктивно отпрыгнула и, запутавшись в густой поросли, потеряла равновесие. В поисках опоры она приложилась ладонью к расколотому пополам каменному лицу осклабившегося Азры. Когда она отдернула руку, ладонь была красной и влажной. Кровь хлестала из трещин и щелей изваяния, струилась по грубо высеченным чертам.

Вика в ужасе уставилась на собственную руку. То было не путеводное видение. Духи гневались; она чувствовала темную тяжесть их негодования. События развивались вопреки ее воле.

Среди камней что-то зашевелилось. Вика стремительно развернулась и заметила размытую черную фигуру, которая через мгновение пропала из виду. Пронзенная страхом, друидесса разглядела еще несколько таких же фигур, обступивших ее. Они вроде бы стояли неподвижно, но сразу скрывались с глаз, едва она пыталась рассмотреть их получше. Всякий раз, когда исчезала одна из фигур, следующая придвигалась ближе.

Вика запаниковала. Она перебросила мост через Разрыв и призвала духов, но лишь некоторые явились из Страны Теней, неся с собой знание. Прочие стремились ей навредить, жаждали отомстить за свое святилище, выместить ярость на первом, кто попадется. Друидесса не знала, кто эти неведомые пришельцы, но чутье подсказывало, что их следует остерегаться. Позабыв обо всех своих оберегах и хитростях, она кинулась наутек.

Суровые лики оскверненных богов неясно проступали в лунном свете, когда она мчалась мимо. Надо поскорее пересечь пределы Дирракомба и уповать, что ее не станут преследовать. Но, хотя бежала она быстро, фигуры оказались быстрее и сомкнулись вокруг нее.

Одна выступила из мрака прямо перед друидессой.

Вика остановилась как вкопанная; голова у нее гудела, во рту пересохло. Фигура была окутана черным плащом и облачена в диковинные доспехи, напоминающие панцирь насекомого. Лицо у нее было мертвенно-бледное, безгубое; вместо рта зияло уродливое отверстие, сквозь которое виднелись клыкастые десны. Глаза прикрывал черный железный обод.

Вика развернулась, ища пути к бегству, но ее окружили со всех сторон. Шесть фигур придвинулись совсем близко, и каждая из них являла по-своему жуткое зрелище. Исхудалое лицо одной оплетала сетка из тонких цепочек, в веки были воткнуты крючья, которые широко их растягивали, выставляя напоказ черные блестящие глазные яблоки. У другой кожа покрывала лицо только до скул, а голые челюсти, обтянутые мышцами, распахивались наподобие жучьих жвал. Еще у одной предплечья и пальцы были перекроены и вдвое удлинены при помощи какой-то чудовищной операции; выставленные вперед, они беспрерывно колыхались в воздухе. Все они напоминали творения какого-то безумного химериста.

Пришелец с черным железным ободом на лице схватил Вику и холодной ладонью зажал ей глаза. У друидессы вырвался вопль, и все вокруг потемнело.

И тогда он показал ей то, ради чего явился.

* * *

Рассвет застал Вику у костра. Завернувшись в накидку, она таращилась в огонь и глотала похлебку из миски. Уснуть не удалось, несмотря на чудовищную усталость: увиденные ужасы были еще слишком свежи в памяти. Друидесса поняла не все, что сообщил ей дух, но знала: ничего из увиденного нельзя оставить без внимания. Ей требовался мудрый совет, а для этого годился лишь один человек.

Утром она вновь отправилась в путь, оставив позади развалины Дирракомба. Скирда плелась трусцой рядом с хозяйкой. Закинув за плечи мешок и крепко сжимая посох, Вика шагала вперед, и впервые за много лет вдали обозначилась отчетливая цель.

ГЛАВА 10

От удара киркой брызнули искры, которые быстро рассеялись и исчезли во мраке. Арен работал, размеренно наклоняя и выпрямляя туловище. Не торопясь, чтобы не надорваться от натуги, но и не мешкая, чтобы избежать дубинки надсмотрщика. Арена окутывал туман изнеможения, притуплявший чувства; спина болела, руки словно налились свинцом, суставы ломило. Однако юноша продолжал упорно трудиться, ведь каждый удар на несколько секунд приближал его к следующему перерыву, к следующем перекусу, к концу смены. Так тянулись бессчетные, неотличимые друг от друга часы в черном холодном чреве горы.

В бригаде насчитывалось два десятка человек; их выстроили друг за другом вдоль стены туннеля, сковав лодыжки кандалами. С полусгнивших балок свешивались светильники, выхватывая силуэты копошащихся в темноте людей. Воздух наполняли каменная пыль и лязганье железа о камень, способное свести с ума.

Кейд стоял следующим в ряду после Арена и работал машинально, уставившись перед собой невидящим взглядом, уже хорошо знакомым его другу. Поначалу Кейд горько жаловался на боль, ссадины и волдыри, на переутомление и постоянный голод; но сочувствия он встречал мало, а облегчения и вовсе не находил. Все они были в одной лодке, и в конце концов даже Арен устал выслушивать стенания товарища. С тех пор Кейд прекратил жаловаться и почти не разговаривал, держа свои сетования при себе. После этого другие узники стали относиться к нему лучше.

— Бей сильнее! Бей сильнее! — выкрикнул надсмотрщик-кроданец. У некоторых надсмотрщиков познания в оссианском языке этими словами и ограничивались.

Никто не повернулся посмотреть, к кому обращен окрик. Все поняли: кто-то уже выдыхается. Если работающие сбавляли скорость, их били. Время от времени стражник отвешивал удары всем без разбору, но хуже было, когда узник приближался к пределу своих сил. Арен видел, как избили до беспамятства двух человек, слишком ослабших, чтобы махать киркой. Еще одного прикончили на месте, когда он упал и не мог подняться.

Подстегнутый грозным возгласом, Арен удвоил усилия. Кирка, ударяя в стену туннеля, оставляла лишь слабые отметины, но время от времени откалывался крохотный кусочек — свидетельство, что работа продвигается. Еще тысяча тысяч таких осколков, и у кроданцев будет вдоволь руды, чтобы извлечь несколько капелек эларита. Тысяча таких капелек — и можно выплавить достаточно ведьмовского железа, чтобы выковать нагрудник, или несколько поножей, или затейливо сработанный шлем. И в конце концов, ценой невообразимых усилий и бессчетных жизней, ведьмовского железа хватит на целый доспех, по твердости превосходящий сталь, но почти невесомый. Когда-нибудь его наденет могучий харрийский рыцарь, или купит богатый кроданский вельможа, или же доспех отправят в подарок чужеземному королю, и никто даже не задумается, как все начиналось — здесь, в темном холодном подземелье.

Такую жизнь вел теперь Арен. Такое предназначение исполнял. Такую великую пользу приносил Кроданской империи.

Он снова и снова стучал киркой; искры вспыхивали, отражаясь в глазах.

«Я это заслужил, — мысленно повторял он при каждом ударе. — Я это заслужил. Заслужил…»

* * *

В тот день Арен отвечал за кормежку. Пока товарищи отдыхали, он ходил за едой ко входу в рудник — обязанность, которая одновременно была и злом, и благом. С одной стороны, лишаешься перерыва между сменами; с другой — выпадает редкая возможность заполучить дополнительную порцию пищи.

Он ожидал своей очереди перед кипящим на углях закопченным железным чаном, в котором пузырилась жидкая овощная похлебка. Висевшие на столбах светильники бросали тусклые отблески на изможденные лица закованных в кандалы людей. Все они собрались в небольшой внутренней пещере на пересечении нескольких туннелей, где происходило постоянное движение. Потрепанные шахтерские пони тащили из глубин рудника тележки с камнями. Повсюду сновали надсмотрщики — не суровые и исполнительные кроданские солдаты, а гнусные людишки из породы прирожденных тюремщиков, жестокие громилы, не упускавшие возможности выместить злобу на подопечных. Здешний мир империя не показывала своим благонадежным подданным. То, что происходило за кулисами, видели только отверженные.

Когда подошла очередь Арена, он встал возле чана и принялся торопливо есть, пока бадья, которую он привез с собой, наполнялась похлебкой, текущей по желобу. Огонь приносил успокоение, и Арен придвинулся к нему поближе, черствой хлебной коркой подбирая похлебку из миски. В руднике постоянно стоял холод. Сырой камень забирал тепло из воздуха, а одежда на узниках была слишком ветхая. Даже во время работы они не согревались.

Проглотив первую порцию, Арен снова подставил миску под струю похлебки. Человек, стоявший у рычага, даже не взглянул на него. Если успеешь дважды наполнить свою миску, пока похлебку разливают по общим бадьям, никто и внимания не обратит. То было единственное преимущество, которым пользовался ответственный за кормежку.

Арен отодвинул в сторону тележку, на которой стояла бадья, и принялся поглощать вторую порцию деревянной ложкой, запивая похлебку водой из жестяной фляги. На этот раз он ел медленно, смакуя каждый глоток и ощущая, как жар от углей впитывается в кости. Похлебка была безвкусная и водянистая, но, как говаривал Кейд, голод — лучшая приправа. Живот с непривычки бурчал и болел, но, насытившись, Арен почувствовал нечто вроде удовлетворения.

Он привесил к тележке суму с хлебом и поплелся восвояси. Некоторые из ответственных за кормежку на обратном пути съедали еще ломоть и миску похлебки, но Арен никогда так не поступал. Пищу и без того отпускали скудно, поэтому другие узники возмущались, если бадья прибывала не совсем полной. Арен убеждал себя, что от соблазна его удерживает честь, но сказывался и страх расплаты.

Он брел по туннелю, таща за собой бадью, и по пути ему попалась клетка, в которой сидела пара серых пещерников. Раньше вид этих птиц внушал ему трепет, но теперь он не обращал на них внимания. Беспокоиться стоило только в одном случае: если они подавали голос. Эларитовые пласты под давлением выделяли горючую жидкость, которая, накапливаясь, источала взрывоопасные испарения, невидимые и лишенные запаха, так называемый огненный дым. Он собирался в полостях и задерживался под землей, пока его не высвобождала кирка рудокопа, после чего газ просачивался в туннели, а когда его набиралось достаточное количество, воспламенялся. Получить предупреждение узники могли только от пещерников, обладавших способностью чуять испарения. Птицы издавали встревоженные крики, и это давало людям возможность спастись. Впрочем, порой случалось худшее. Арен пытался жить нынешним днем, не задумываясь, что будет завтра. Надо держаться до последнего, покуда его не заберет смерть или они с Кейдом не выйдут на свободу. Или можно сдаться — он видел, как это происходило с другими. Отчаяние глодало человека: сначала тело, потом душу, пока несчастный не терял волю к жизни.

Но судьба Арена сложится иначе. Он так решил. Он переживет и этот день, и следующий, — как и Кейд. Иного выбора для них нет.

Он пробирался по слабо освещенным переходам, вдоль которых сидели узники, тихо переговариваясь или поглощая пищу. Он разглядел нескольких знакомых по лагерю, но его никто не окликнул, Все слишком обессилели.

Бадья была тяжелой, и на обратном пути Арену пришлось сделать передышку. Он вкатил тележку в безлюдный боковой проход и почувствовал искушение украсть еду. Ему показалось, что здесь больше никого нет, но вдруг юноша заслышал чавканье и увидел двух человек, сидящих у противоположных стенок узкого туннеля. Один из них сверлил его злобным взглядом и беспрерывно работал челюстями, облизывая губы и причмокивая. Был он тощий, кожа да кости, волосы клочковатые, лицо изможденное. Судя по виду, неравнодушен к одуряющему зелью.

Арен попятился — от любителей одуряющего зелья лучше держаться подальше, они бывают непредсказуемыми и буйными, — и его внимание привлек другой человек. Он сидел, прислонившись головой к каменной стене, закрыв глаза и не шевелясь. Арен вышел из-за тележки и осторожно приблизился к узнику, силясь рассмотреть его в темноте.

Человек оказался незнакомым, но у Арена зародилось подозрение, которое нужно было разрешить. Он медленно протянул руку и приложил ладонь к щеке сидящего. Голова свесилась набок, невидящие глаза уставились в пустоту. Узник умер на том самом месте, где сидел, причем совсем недавно.

Арен опустился на корточки и принялся разглядывать труп. Несколько месяцев назад он еще не видел ни одного мертвеца. Теперь они не пугали его, став неотъемлемой частью его мира.

Он огляделся, но вокруг никого было, кроме любителя одуряющего зелья, который явно не собирался ничего предпринимать, только таращил глаза. Арен пожал плечами и принялся обшаривать карманы мертвеца. В конце концов, если этого не сделает он, сделает кто-нибудь другой.

* * *

Заходящее солнце наполовину скрылось за горами, когда они по двое в ряд выбрались из рудника, с трудом передвигая ноги в кандалах и втягивая головы в плечи из-за резких порывов ветра, несущего с вершин холодный дождь. Еще недавно солнце палило нещадно, но в последнее время погода переменилась, предвещая наступление смертельной стужи. Зима соберет среди узников свою жатву; они это знали. Слабые не дотянут до весны.

Арен брел рядом с Кейдом, слишком ослабев, чтобы разговаривать. Рядом, погоняя заключенных, ехали конные стражники. Они были вооружены мечами и луками, служившими предостережением для всех, у кого хватало глупости подумывать о побеге. Сосновый бор слева от тропы обещал надежное укрытие, и самые отчаянные могли дать тягу, но сегодня таковых не нашлось.

«Отец погиб из-за меня». Эта мысль не давала Арену покоя. Смерть Рэндилла засела в памяти, точно волк в логове, следовала за юношей по пятам и без конца терзала виной и болью утраты. Железная Длань уже забрала их родовые земли. Рэндилла запомнят как изменника, хотя он хранил преданность империи. А все потому, что Арен стремился к Соре и не прислушался к предупреждению Харальда.

Арен считал, что их неистовая любовь преодолеет все препятствия, но действительность доказала, что он заблуждался, и горе мигом угасило страсть. Последний раз он видел Сору всего несколько месяцев назад — правда, эти месяцы прошли в изнурительном труде и страданиях, но все равно срок недолгий, — а воспоминания о ней совсем его не будоражили. Любовь оказалась не такой, как он воображал и как пишут в книжках, — побеждающей время и смерть, одолевающей препоны, чинимые самими богами. Арен полагал, что без Соры зачахнет и умрет, но на самом деле почти не думал о ней.

То была мечта о любви, и ничего больше. Глупое заблуждение желторотого юнца. Все сгинуло, пошло прахом. В самые мрачные мгновения ему хотелось кричать от отчаяния.

Он посмотрел на Кейда. Тот выглядел изнуренным. Хотя он всегда был сильнее Арена, работа выматывала его гораздо больше. С каждым днем Кейд терял силы, шутил меньше, говорил тише. Его страдания не уступали угрызениям совести, терзавшим Арена из-за гибели отца, но у Кейда, по крайней мере, оставалась возможность вернуть себе доброе имя.

— Братец Кейд, — прохрипел пропитой голос, и Кейд, которого резко толкнули сзади, споткнулся. Арен заметил, как по лицу друга пробежал мимолетный гнев, но стоило тому обернуться, и он тут же расплылся в улыбке.

— Ты что, локти себе заточил, Рафа? Чуть ребра мне не проткнул.

Рафа ухмыльнулся, обнажив прокуренные зубы. Это был ражий картанианский пират со спутанной черной бородой и заскорузлой, точно дубовая кора, обветренной кожей.

— Изобрази-ка Хассана! — попросил он. — Потешь моего приятеля!

Рябой узник рядом с ним скосил взгляд в ожидании.

Кейд убедился, что поблизости нет стражников, потом развернул плечи, выставил вперед подбородок и выпятил грудь, превратившись в воплощение надутой злобы.

— Ты! — взвизгнул он смехотворно высоким голоском, ткнув пальцем в приятеля Рафы. — Ты изгваздал мой плащ! Откуда на нем грязь, а? Отправишься на корм псам! Все отправитесь на корм псам!

Рафа с товарищем разразились хохотом, наблюдая, как Кейд передразнивает капитана стражников; несколько узников поблизости прыснули или ухмыльнулись. Все они знали, как одержим Хассан чистотой и как любит отправлять узников на корм псам. Здесь, где редко раздавался смех, даже юмор предпочитали мрачный.

Арен не разделял подобного веселья. Узникам нравилось, когда Кейд их забавлял, но Арен знал, как его друг украдкой плачет ночами у себя на койке. Кейд разыгрывал представления, потому что такова была его природа, но напускная бравада опустошала его.

— А теперь Крента, начальника лагеря! — потребовал другой узник.

Арен с угрюмым видом обернулся.

— Он устал, — бросил он. — Мы все устали. Оставь его в покое.

Рафа отвесил ему подзатыльник.

— Тебя не спрашивали, — небрежно, но с явственной угрозой произнес он, заставив Арена умолкнуть.

— Полегче, безмозглый южанин! — произнес Кейд добродушным голосом, поглаживая воображаемое брюхо и самодовольно усмехаясь. — Это уже слишком. Мы не в открытом море!

Приятель Рафы, узнав начальника лагеря, разразился хохотом, чем привлек внимание ближайшего стражника, который на ломаном оссианском рявкнул на них, призвав к тишине. Рафа с товарищем затихли, продолжая ухмыляться.

Кейд сердито зыркнул на Арена, словно говоря: «Зачем ты влез?» Арен хотел вступиться за друга, но в итоге ему самому влетело. Да ведь и Кейд оказался здесь лишь потому, что когда-то вступился за него. Арен пожалел, что вообще открыл рот.

Боль от подзатыльника, который отвесил ему Рафа, быстро растворилась среди других телесных страданий. Башмаки натерли ноги; после целого дня работы все мышцы ныли, а из-за похода за похлебкой он остался без отдыха. Зато, по крайней мере, набил живот и еще кое-чем поживился. В кармане ветхой фуфайки покоились шесть толстых сигар, которые Арен нашел у мертвеца. Неизвестно, откуда они взялись у заключенного, но ему они больше не понадобятся, а вот Арену могут принести большую пользу. В лагере курево ценилось высоко.

Они брели по тропе; слева простирался лес, а справа вздымались утесы. Дорога из рудника занимала немного времени. Вскоре сквозь завывания ветра они различили шум реки, а затем, обогнув горный склон увидели впереди место своего назначения.

Называлось оно исправительным лагерем, но на деле представляло собой обыкновенную тюрьму, расположенную на северном берегу реки, между водой и отвесными утесами. Со всех четырех сторон ее окружал грубый высокий частокол из толстых заостренных бревен. Внутри еще один частокол делил лагерь на две части. В той, что поменьше, находились казармы стражников, конюшни, почтовая станция и особняк начальника. Та, что побольше, отводилась для узников. В дальнем конце грязного двора вдоль частокола неровными рядами стояли бараки, в которых ночевали заключенные. Ближе к утесам находилось кладбище, а у южных ворот теснились постройки, где работали самые удачливые узники: поварня, мастерская, прачечная, нужники и лазарет.

На другом берегу реки находилось селение под названием Саллерс-Блафф, к которому от южных ворот вел каменный мост. Эта сонная деревушка, ютящаяся у самого леса, существовала исключительно для обслуживания лагеря и размещения солдатских семей. Сельчане разводили огонь в очагах, готовясь противостоять холоду наступавшей ночи; из печных труб поднимался белый дым, а хлесткий ветер относил его в сторону. Они собирались плотно отужинать теплым хлебом и жареным мясом да запить трапезу элем и вином. Узники с тоской смотрели через реку, завидуя тамошней сытой и теплой жизни. От тюрьмы до селения было не более сотни шагов, но оно находилось словно в другой стране.

Заключенные прошли сквозь восточные ворота и усталым шагом двинулись через половину, которую занимали стражники, мимо особняка, в обеденной зале которого начальник принимал гостей. Это было здание в строгом кроданском стиле, выстроенное над самой рекой на месте прежнего дома сельского головы. Каждый день оно напоминало узникам-оссианам, кому теперь принадлежит власть в их стране.

Арен мимоходом покосился на особняк и проклял жестокую судьбу, назначившую ему родиться оссианином. Если бы они с отцом были кроданцами, ничего подобного не случилось бы.

Вдруг его взгляд привлекло движение в одном из верхних окон. Там стоял человек, освещенный последними лучами меркнущего солнца, и взирал на вереницу узников. Арен содрогнулся, узнав это очкастое лицо.

Клиссен!

Их глаза на мгновение встретились, а потом охранитель развернулся и исчез.

* * *

«Клиссен, — думал Арен, съежившись под задней дверью поварни. — Неужто и вправду он?»

Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам бараков и превращая землю в грязь. От кандалов Арен избавился — узников расковывали, когда они возвращались в лагерь, — но башмаки пропускали воду, ногам было холодно и мокро, из-за чего волдыри набухали еще сильнее. Жаль, что у мертвеца не оказалось крепкой обуви.

Обхватив себя руками, чтобы согреться, Арен смотрел сквозь зыбкую пелену дождя на вздымающуюся перед ним изгородь. Она окружала пространство, где содержались заключенные, и образовывала защитное кольцо перед внешним частоколом. В высоту она достигала всего семи футов, и при желании через нее можно было перелезть. Но смельчаков не находилось: между изгородью и частоколом обитала свора кроданских костоголовых псов, безжалостных убийц, способных растерзать человека на куски. Арен слышал, как один из них рычит и поскуливает неподалеку. Но даже если удастся миновать собак, вдоль частокола тянулся высокий помост, по которому расхаживали лучники, готовые застрелить всякого, кто отважится на побег.

Мысли Арена вновь обратились к Клиссену. Тот мелькнул в окне лишь на миг, и юноша засомневался: возможно, он попросту видел кого-то похожего. В конце концов, в присутствии Клиссена смысла нет. Охранитель — высочайший чин среди инквизиторов, второй после главнокомандующего, руководителя Железной Длани в Оссии. Что ему делать в исправительном лагере среди гор, за тридцать лиг от всякой населенной местности?

Разве что он привез помилование? Эта мысль будоражила ум. А вдруг Клиссен явился отменить несправедливый приговор, вынесенный Арену и Кейду? В конце концов, ни тот, ни другой не принадлежали к числу смутьянов и мятежников, воров и убийц, в отличие от других здешних обитателей.

Арен фыркнул. Охранитель проделал столь долгий путь, чтобы привезти помилование двум безвестным оссианским мальчишкам? Смешно. Скорее всего, он здесь по другому делу, не имеющему отношения к ним. Или это вообще не он. От переутомления в голову лезут странные мысли.

Лучше сосредоточиться на насущном. Делать что должно. Выживать.

Дверь со скрипом приотворилась, и поваренок Таг высунул наружу веснушчатое лошадиное лицо. Удостоверившись, что кругом все чисто, он протянул Арену тряпичный сверток.

Развернув подозрительно легкую передачу, Арен увидел три сырных рулетика. Скудное угощение — кусочек старого чеддера в грубой лепешке; но в нынешних обстоятельствах — настоящий пир.

— Ты обещал четыре, — напомнил Арен.

— Больше не удалось раздобыть, — с оскорбленным видом ответил Таг. — Я и так головой рисковал. Бери или проваливай.

Он явно лукавил, но Арен был не в том положении, чтобы торговаться. Нахмурившись, он вытащил из внутреннего кармана две сигары. Таг тут же их выхватил.

— С тобой приятно иметь дело, — бросил он и исчез внутри.

Арен сунул один рулетик в карман, а сверток спрятал под рубашкой. Потом отскочил в сторону и выглянул из-за угла поварни. Из-за скверной погоды большинство стражников не показывались на улицу, но все равно лучше поостеречься. Если он попадется с контрабандой, ему несдобровать.

Не увидев никого, кроме других узников, Арен перебежал дорогу, ведущую к южным воротам, и скрылся среди дворовых построек.

У прачечной он столкнулся с Джаном, который как раз выходил наружу. Косоглазый и улыбчивый, Джан благодаря не то везению, не то сноровке пять дней в неделю был занят в прачечной, обстирывая стражников. Сейчас он катил деревянную тележку, полную мешков и покрытую клеенкой, конец которой он накинул себе на голову, чтобы не промокнуть.

— Принес что-нибудь для меня? — спросил он.

Арен вынул сверток.

— Два сырных рулетика, совсем свеженькие.

Джан взял сверток, пошарил под клеенкой и вытащил пару носков. Они были из плотной шерсти и, насколько Арен мог рассмотреть, почти не ношенные.

— Совсем свеженькие, — подмигнул Джан.

Где-то во мраке прозвонил колокол, последний перед отбоем.

— Пора идти, — сказал Джан. Арен кивнул, и каждый направился своей дорогой.

С легким сердцем юноша поспешал сквозь брызги дождя к бараку. Сегодня ему везет. Пусть он вымок, продрог и устал, зато у него есть четыре сигары, сырный рулетик и пара отличных носков. В лагере близ Саллерс-Блаффа редко выдавались такие удачные дни.

* * *

Барак провонял застарелым потом. Запах насквозь пропитал грязные одеяла, въелся в тонкие дощатые стены, и никакое проветривание не помогало от него избавиться. В тусклом блеске одного-единственного светильника узники пробирались между тесно расставленными койками, на их лица пятнами ложились тени. Многие, вернувшись с рудника, сразу повалились спать. Один из заключенных безостановочно кашлял, и окружающие невольно примолкли. Они узнали предвестие смерти, и это подействовало на них отрезвляюще.

Арен, вымокший под дождем, протиснулся по проходу мимо узников, которые еще не улеглись по койкам. Его место находилось в дальнем конце барака, куда мерцание светильника почти не доходило. Кейда он застал уже в постели. Тот лежал на одеяле полностью одетый и бессмысленно таращился вверх, на койку Арена.

Арен присел рядом на корточки. Их соседи уже спали, сопя и храпя, поэтому он тихонько позвал друга по имени. Кейд по-прежнему таращился перед собой; тогда Арен тряхнул его за плечо, и тот резко дернулся, но при виде друга разочарованно нахмурился.

— Я принес тебе сырный рулетик, — сказал Арен, — и хорошие толстые носки. — Убедившись, что никто не видит, он сунул подарки под подушку. — Уже холодает. Новые носки тебе не повредят.

— Спасибо, — пробормотал Кейд, но признательности в его ответе не чувствовалось.

Арен попытался не принимать это близко к сердцу. Однако он рассчитывал в благодарность за труды встретить хотя бы немного тепла. Ведь он запросто мог оставить носки себе.

— Носки надевай после отбоя, не то кто-нибудь стащит. А рулетик съешь сегодня же: тебе нужно подкрепиться.

— Да, так и сделаю, — безучастно проговорил Кейд и снова уставился вверх.

Его поведение встревожило Арена. Он положил ладонь на плечо другу.

— Что случилось?

Кейд фыркнул.

— Не знаю, Арен. С чего бы начать? — язвительно ответил он.

— Знаю, сейчас приходится туго, — кивнул Арен, — но я буду о тебе заботиться. Нам просто нужно потерпеть.

— Ради чего?

— Ради будущего освобождения.

Недоверчиво наморщив лоб, Кейд медленно повернул голову:

— Ты считаешь, нас выпустят?

Арен опешил.

— Ну да. Когда-нибудь они поймут, что мой отец не изменник. Отец Соры и губернатор возвели на него напраслину, ты знаешь это не хуже меня. Кроданское правосудие известно строгостью и справедливостью. Не то что старые продажные оссианские суды. Правда выйдет на свет, Кейд. Я уверен.

Кейд приподнялся на локтях.

— Ты ведь знаешь Барда? Того парня, который работает на кладбище. Он тут уже одиннадцать лет. И знаешь, что он сделал? В пьяном виде ругал императрицу. Только и всего. А Гаван, помощник квартирмейстера? Он был сыном лорда, но его упекли сюда, потому что нашли у него запрещенную книгу. Уже шесть лет! Джоттри из нашей бригады даже не знает, в чем провинился. Его просто забрали! — Кейд захлебывался злобой. Арен впервые видел его таким. — Так что позволь спросить еще раз: зачем нам терпеть?

— Потому что… — Арен призадумался. — Потому что еще не конец. Потому что мы живы. — Арен помрачнел. — Не отталкивай меня, Кейд.

Тот презрительно скривился.

— Ты по-прежнему надеешься, что нас выпустят, да? Полагаешься на их справедливость? Играешь по правилам, строишь из себя кроданца, и все впустую. — Он посмотрел Арену прямо в глаза: — Ничего не изменится. Нас отсюда не выпустят. И твой отец не воскреснет.

Арена потрясла неожиданная жестокость этих слов.

— Правильно мой папаша говорил про тебя, — добавил Кейд. — Ты пропащий. Кроданцы отняли у тебя все, а ты по-прежнему души в них не чаешь.

Он повернулся на бок спиной к Арену. Больше говорить было не о чем.

ГЛАВА 11

«Ненавижу его».

Кейд тщательно взвесил эту мысль. Отец говаривал, что у плохого столяра всегда рубанок виноват. Это значило: не перекладывай ответственность на другого. Арен ведь не просил о помощи. Никто не заставлял Кейда вставать на пути у того кроданского солдата.

Но, Девятеро, как он хотел повернуть время вспять!

Едва забрезжило утро, узников согнали во двор; в животе у них бурчало, а головы чесались от вшей и грязи. Стражники выстроились в ряд с мечами наголо. На помосте вдоль частокола стояли лучники со стрелами на тетивах. В дальнем конце двора возвышался деревянный столб, покрытый застарелой кровью и глубокими царапинами. К нему был привязан Дегган — тот самый, что продал передние зубы кукольному мастеру, а вырученные деньги проиграл. Он исступленно лепетал молитву Сарле, Красноокой Отроковице, Повелительнице Червей. Кейд подумал, что полезнее было бы воззвать к Оггу, Воплощению Зверей: возможно, Огг сумел бы усмирить двух истекающих слюной костоголовых псов, которые рвались с поводка, отчаянно силясь дотянуться до жертвы.

Капитан Хассан прохаживался взад-вперед перед строем стражников, обращаясь к заключенным с речью. Это был крупный человек с густыми темными бровями и слишком близко посаженными глазами, придававшими ему простоватый вид. Голос у него был высокий и визгливый, совсем такой, как вчера изобразил Кейд. Неудивительно, что капитан постоянно злился — с таким-то голосом.

— Правила! — кричал он, шагая туда-обратно. — У нас тут есть правила, и вполне четкие! Только правила отличают вас от животных!

По-оссиански он изъяснялся бегло, несмотря на скверное произношение: в его выговоре постоянно проскакивали гортанные звуки, которыми щедро сыпали кроданцы. Кейд так и не понял, за что Арен любит этот язык. Оссианские слова порхали пташками, а кроданская речь звучала грубо и жестко, будто ее вбивали в уши кулаком, облаченным в кольчужную рукавицу.

— Но правила ничего не значат, если их не подкреплять делами, — продолжал Хассан. —Этот человек нарушил правила. Подкупил сельчанина, чтобы тот помог ему бежать! К несчастью для него, сельчанин оказался верным слугой империи.

«То бишь пособником», — с отвращением подумал Кейд. Такие готовы с потрохами выдать собрата-оссианина из страха, что в преступлении уличат их самих. Отец говорил, что иногда Железная Длань таким способом заманивает людей, отлавливая при помощи оссиан их же соплеменников: сначала подбить на что-нибудь незаконное, а потом схватить. Не знаешь, кому и верить в нынешние времена. Вот как наладили дело квадратноголовые.

Он перестал прислушиваться к разглагольствованиям Хассана. Все это он и так знает: «Разве можно доверять оссианам, они ведь не соблюдают правил. Если на них действует только наказание, их и будут наказывать». Капитан будто говорил с непослушными детьми. Будто сам был лучше во сто крат.

Кейду все это опостылело.

«Ненавижу его».

Но нет. Ненавидеть не получалось. Арен много лет был его другом. Конечно, они пререкались, несколько раз даже ссорились, но, как водится у мальчишек, к утру размолвки забывались, так что даже извиняться не приходилось. Арен всегда оставался верным и честным, лучше и не пожелаешь. Кейду просто нужно было кого-нибудь обвинить в своих несчастьях, иначе пришлось бы обвинить себя самого.

Какое безумие заставило его встать на пути у того кроданского солдата? На что он надеялся?

В первые жуткие дни заточения он много размышлял над этим вопросом, но ответа так и не нашел. Может, у него помутился разум. Может, ему надоел кроданский гнет, надоело подчиняться. А может, он боялся потерять Арена — единственного человека в его серой жизни, который поднялся над обыденностью, который, подобно самому Кейду, грезил о приключениях за пределами Шол-Пойнта.

А может, дело лишь в том, что Арен — его друг, а за друзей надо заступаться, чем бы это ни грозило.

«Ну полюбуйся, куда тебя занесло».

Начальник лагеря Крент стоял на безопасном расстоянии от псов; его брюхо обтягивал черный мундир, а плечи покрывала накидка из медвежьей шкуры. Вид у него вечно был самодовольный, на губах играла полуулыбка, будто после сытного застолья. За казнью он наблюдал с таким же благодушием, с каким воссылал молитвы Вышнему в фестендей или собирал узников, чтобы объявить об очередных достижениях империи.

— Из лагеря бежать невозможно! — продолжал Хассан. — За этими стенами вы встретите холодный прием. Селяне не станут вам помогать. Дорога постоянно патрулируется. Вокруг нас горы и леса, так что вас добьют непогода и голод, даже если вы улизнете от наших собачек. — Он махнул рукой в сторону костоголовых псов, как будто кто-то мог их не заметить. Двое дюжих укротителей тянули зверюг за поводки, а те щерились и огрызались. Плотно сложенные, плоскомордые, клыкастые; шерсть на всем теле и вокруг глаз черная и короткая, только на голове белая, словно маска в виде черепа, благодаря чему звери и получили свое название. Кроданские костоголовые псы были настоящими охотниками на людей, взращенными для убийства. Говорили, что у них особое чутье на оссианскую кровь, но Кейд в этом сомневался. Оссиане и кроданцы веками жили по соседству и давно перемешались. Несмотря на разрыв в языках и верованиях, единственная настоящая разница между двумя народами состояла в том, что оссиане в основном были темноволосыми, с карими или зелеными глазами, а кроданцы — белокурыми и голубоглазыми. Но даже так различать их было трудновато, если отбросить одежду, язык и манеры. Темноволосый Арен умел выдавать себя за кроданца, поскольку отлично знал их ухватки, а белобрысый Кейд оставался насквозь оссианином. Кроданцы изображали из себя отдельную породу людей, но по сути были точно такими же. Скорее всего, псов просто приучили нападать на всякого, кто одет как узник.

Дегган скулил и молился вслух, от страха с трудом подбирая слова. Кейд бесстрастно наблюдал за его мучениями. Кому какое дело до его смерти? У Кейда свои заботы. Ему никогда больше не увидать родителей, а по матушке он тоскует ужасно. Друзья, наверное, уже позабыли его. Когда-то он сетовал, что житье в Шол-Пойнте — сущее заточение, клял отцовскую мастерскую. Много бы он отдал теперь, чтобы все это вернуть.

Просыпаясь поутру, Кейд не сразу вспоминал, где находится. На мгновение ему казалось, будто он опять дома, в своей постели, снизу доносятся ароматы свежеприготовленного завтрака, а взошедшее над побережьем солнце светит сквозь занавески. А потом действительность обрушивалась на него; он понимал, что его ожидает рудник, и мечтал умереть. Порой ему казалось, что можно довести себя до смерти одной только силой воли, но, несмотря на усталость, он все равно продолжал жить. Оставался только изнурительный труд, которому не было конца.

— Сарла, Повелительница Червей, смилуйся надо мной!

Дегган взывал к Воплощениям, но не к своим тюремщикам. Он понимал, чего от них ждать. Хассан с притворным сочувствием убеждал несчастного, что тот сам навлек на себя беду. Крент с добродушным безразличием словно произносил застольную речь, а не возвещал о мучительной расправе над человеческим существом. Кейд даже не знал, что хуже.

«Вот оно, кроданское правосудие. Ты видишь, Арен?»

Разумеется, Арен видел. И, вероятно, придумал какое-нибудь гнусное оправдание предстоящему кровопролитию — дескать, оссиане нуждаются в дисциплине и без показательных примеров не обойтись. Раньше, на родине, Кейд умел пропускать подобные рассуждения мимо ушей, но теперь они сделались невыносимыми. Возможно, Арен не способен усвоить, что в случившемся повинны квадратноголовые, зато Кейд вполне способен, хотя от этого ему не легче.

«Я буду о тебе заботиться», — сказал Арен; но Кейд не хотел такой заботы. Он устал от бесконечных подбадриваний со стороны друга; его злило, с каким упрямством тот стремится в будущее, таща за собой Кейда. Каждый подарок Арена был маленьким воздаянием, одним из камешков, призванных засыпать бездонную яму его вины. Напоминанием, что они уже не те неразлучные друзья, которые носились как угорелые по каменным закоулкам Шол-Пойнта, сражались с драккенами и ограми, штурмовали воображаемые крепости и заигрывали с местными девчонками.

Кейд смутно ощущал, что стал для друга искуплением. Арен жаждал его спасти. Но отсюда пути не было, и Кейд это понимал.

По знаку Хассана спустили псов, и молитвы Деггана превратились в вопли. Кейд наблюдал, как зверюги делают свое дело, но все это как будто происходило где-то далеко, с кем-то незнакомым, и он ничего не чувствовал.

* * *

После казни пришло время завтрака. Никто из узников не собирался отказываться от еды даже после увиденного.

Они выстроились четырьмя рядами во дворе и гуськом двинулись в сторону поварни, где на длинном столе были расставлены чаны с похлебкой и корзины с хлебом. Когда время или пища заканчивались, узников отправляли на рудник. Казнь чересчур затянулась, а кроданцы ревностно следовали распорядку, поэтому узники подталкивали и понукали стоявших впереди, чтобы те поторапливались. Когда раздастся следующий удар колокола, те, кто не успеет получить свою долю, останутся голодными. Во время завтрака имело смысл влезть поближе к началу очереди.

У Арена крутило все нутро, и не только от голода. Он клокотал от гнева. Хотя кости ломило от усталости, ночью он почти не спал — слишком злился. Ему хотелось дать выход раздражению, но случая не представилось, и злоба клокотала внутри, распаляя мысли.

Кейд сделал ему слишком больно. Арен и не думал, что слова способны так уязвить. Друзья и раньше обменивались колкостями, но в последней фразе Кейда было столько яда, что она разъедала душу. Арена будто предали.

Отец погиб, любовь к Соре оказалась мнимой. У него оставался лишь. Кейд, которому хватило отваги пойти против Железной Длани, защищая друга. То была бескорыстная преданность — качество, обладать которым мечтал сам Арен; самопожертвование, о котором слагают легенды. Самый геройский поступок, который только можно представить. Арен надеялся так или иначе отплатить Кейду, поддержать друга в это страшное время, стать для него опорой, когда потребуется. Но Кейд его отверг.

Когда подошла очередь Арена, оказалось, что обслуживает его Таг. Поваренок оделил юношу кривой ухмылкой, щедрой порцией похлебки и ломтем хлеба, одним из самых больших. Стало быть, сигары ему понравились. Возможно, так он выражал благодарность или же извинялся за обман с сырными рулетиками.

Узник, стоявший следом за Ареном, ткнул его в спину, поэтому, взяв свою миску и ломоть хлеба, он поспешил прочь со двора. Завтракать на открытом воздухе было бы опрометчиво, ведь еду мог отнять кто-нибудь поздоровее, а у Арена этим утром хватало забот и помимо голода. Оставшиеся сигары по-прежнему лежали в кармане фуфайки. Ночью не нашлось времени их перепрятать, а ведь только глупцы хранят заначку в бараке, который обшаривают и стражники, и нечистые на руку узники. Таскать сигары с собой было опасно, ведь если его поймают с ними, то нещадно побьют. Стало быть, надо укрыть их в надежном тайнике, да побыстрее.

На примете у него имелось нужное местечко: углубление от выпавшего кирпича в фундаменте мастерской. Арен случайно обнаружил его несколько дней назад; оно кишело пауками и давно никем не использовалось. Того, кто соорудил тайник, вероятно, уже не было в живых. Арен намеревался спрятать сигары туда перед завтраком, но из-за казни Деггана все сорвалось.

Южные ворота были открыты, и через мост в лагерь следовали несколько запряженных лошадьми повозок, сопровождаемых парой десятков пеших оссианских крестьян. То были уборщики, слуги и почтовые посыльные, столяры и мясники, и все они направлялись на стражническую половину, где в относительном довольстве жили кроданцы. По пути заключенные миновали еще висевшую на столбе кровавую груду растерзанной плоти, которая когда-то была Дегганом. Немногие отважились взглянуть на нее, но и те быстро отвели взгляд.

Покидая двор, Арен заметил Рафу, стоявшего у ворот, где досматривали повозки. Пирату не было нужды выстаивать очередь за завтраком: у него имелись иные источники пищи, притом гораздо лучшей. Арен внимательно наблюдал, как повозка приблизилась к воротам, и Рафа переглянулся с кроданским стражником, несшим дежурство. Стражник бегло досмотрел повозку и пропустил ее внутрь. Возница, явно замешанный в игре, проехал мимо, не удостоив взглядом ни стражника, ни пирата.

Ходили слухи, будто на воле у Рафы осталась уйма денег, еще с прежних времен: однажды он якобы захватил галеон под флагом Барической лиги, битком набитый золотом, которого хватило бы сделать богачами десятерых. Теперь дружки Рафы кое-кому давали на лапу, а сам он тайком получал поблажки и сманил на свою сторону нескольких стражников. Если другой узник хотел что-нибудь раздобыть, на помощь приходил Рафа. За определенную плату.

Арен нахмурился при мысли о происшествии, свидетелем которому только что стал. Оссиане считались по природе безвольными, склонными к продажности и непригодными для ответственных должностей. Кроданцы же вели строгий учет, наказывали за злоупотребления и прибегали к механизмам сдержек и противовесов, стремясь обеспечить честность чиновников. И все же именно кроданские стражники за мзду закрывали глаза на явную контрабанду. Возможно, их порядки были не столь уж безупречны.

Эта мысль показалась Арену кощунственной. По поступкам нескольких низменных людишек нельзя судить обо всей империи. Такие сомнения — происки Мстительницы, врагини Вышнего, вестницы хаоса.

«Кроданцы отняли у тебя все, а ты по-прежнему души в них не чаешь».

Ему вспомнилось озлобленное лицо Кейда, когда тот лежал в темноте на койке и цедил обидные слова. «Души в них не чаешь». Да, Арен восхищался кроданцами. Он не мог так легко переменить мировосприятие. Он вырос в окружении кроданцев, говорил на их языке, учил их историю. Некоторые из них, вроде нянюшки Альсы и Соры, были ему очень дороги. Оссиане жили в порабощенной стране; такова действительность. Но лучше Арен свыкнется с ней, чем застрянет в прошлом, блуждая среди заброшенных развалин и цепляясь за древние обычаи и устаревшие понятия. Оссия уже не та, что была во времена их дедов. Воплощения ослабли и порядок пришел на смену хаосу. Арен не понимал, зачем отвергать прилежание, дисциплину и знания лишь потому, что их насаждают чужеземцы. Это напоминает судорожные отбрыкивания невежды, боящегося перемен.

Если послушать Кейда, для ненависти достаточно того, что кроданцы убили Рэндилла. Но Арен не мог с этим согласиться. Да, отца заколол кроданец, но у него не оставалось выбора. Ведь Рэндилл первым напал на солдат.

«Почему ты сопротивлялся, отец? Почему просто не покорился? Судья признал бы тебя невиновным. И ничего не случилось бы».

Нет. Ничего не случилось бы, если бы он сам прислушался к предупреждению Харальда и оставил Сору в покое.

Арен стряхнул с себя задумчивость. Рассуждать некогда. Если он поторопится, то успеет припрятать сигары и съесть завтрак, прежде чем колокол возвестит узникам, что пора отправляться на рудник. С миской стынущей похлебки в одной руке и ломтем хлеба в другой он поспешил в сторону мастерской. От щедрот Тага миска была наполнена почти до ободка, и Арену пришлось сосредоточиться, чтобы не расплескать похлебку, поэтому он не заметил, как наперерез ему из-за барака вышел человек. Два тела столкнулись, руки и ноги на мгновение сплелись, и Арен шлепнулся на спину. Миски перевернулась, хлеб упал в грязь. Узник, в которого врезался юноша, едва шелохнулся. Сердце у Арена упало, когда он увидел, кто перед ним.

— Граб тебя искал, — сказал тот.

Был он коренастый и нескладный, с крупным приплюснутым носом, широким лбом и угрюмой разбойничьей мордой. Татуировки расползались по бритому черепу и левой половине лица вниз по шее до самой груди, а также покрывали левую руку до кончиков пальцев. Арен мог только догадываться, сколько чернил на них изведено. То была работа настоящего мастера, затейливое переплетение чужеземных иероглифов и стилизованных картинок, выписанных до мельчайших подробностей и струящихся по коже извилистыми потоками. Единственным чужеродным пятном была черная дуга, тянущаяся от щеки до щеки через нижние веки и переносицу. Аляповатая и неряшливая, она настолько не вязалась с художествами на левой половине лица, словно ее добавила другая рука.

По рождению Граб был скарлом, выходцем из студеного края к северо-востоку от Пламении, за Барическим морем. Задира и грубиян, он с первого же дня невзлюбил Арена.

— Вижу, парень из поварни курит сигары, — произнес он на ломаном оссианском. — Граб любит сигары. Парень из поварни говорит, они от тебя, Паршивец. — У Граба для каждого находилось прозвище. — Где ты взял сигары?

Вот и объяснилась неожиданная щедрость Тага: он извинялся за невольное предательство. Но что Арену в извинениях, когда его завтрак растекся по грязи.

— Нашел, — ответил Арен, приподнимаясь на локтях.

— Нашел. А куда дел?

— Обменял.

Арен хотел было встать, но Граб надавил башмаком ему на грудь и пихнул обратно. Побагровев, тяжело дыша и кипя от бессильной ярости, юноша уставился на обидчика.

Тот закатал рукав и толстым пальцем указал на покрытое татуировками предплечье.

— Видишь? Это значит, что в одном сражении Граб убил пятнадцать человек. Выручил раненого товарища. — Палец передвинулся на другое скопление значков. — Видишь? Это значит, что на леднике на Граба напал снежный медведь. Снежный медведь очень огорчился, когда Граб наделал из него вкусных отбивных.

Арен хотел подняться и дать сдачи, но Граб повалил его опять. Скарл был намного сильнее, поскольку работал могильщиком, снимал с мертвецов одежду и обменивал на еду. Напрягался он мало, а питался хорошо.

— От Граба правды не скроешь, да? Граб великий воин. И задницу Граб вытирает чище, чем ты.

По лицу Арена разлилась презрительная усмешка.

— Наброситься на того, кто весит вдвое меньше, ради каких-то старых сигар? Ты и впрямь великий во…

Граб пнул его прямо в лицо. Арен в последний момент успел отклониться, поэтому пинок пришелся по касательной, но все равно челюсть хрустнула, а из глаз посыпались искры.

Арен сплюнул кровь.

— Нет у меня никаких сигар, — пробормотал он.

— Это правда, — сказал Граб и выставил вперед зажатые в горсти сигары. — Никаких.

Арен вытаращил глаза и проверил карман фуфайки. Сигар не было.

Скарл ощерил кривые зубы и потряс своей добычей.

— Видишь? — продолжал он. — Говорят, Граб — отличный карманник. — Он изо всех сил пнул Арена в живот, так что у того перехватило дыхание. — Это за то, что отпирался, Паршивец. Скоро увидимся.

Арен еще корчился в грязи, глотая воздух, когда отдаленный колокол возвестил начало нового дня, полного бессмысленной изнурительной работы. Превозмогая боль, весь избитый, Арен кое-как оторвался от земли и снова поднялся на ноги. Половина лица, по ощущениям, раздулась до огромных размеров, голова стала невесомой, один глаз заплыл, а спина окоченела и набрякла грязью. Обхватив руками ноющие ребра, юноша поплелся в сторону двора.

Выжить. Единственная задача на сегодня. Просто выжить.

ГЛАВА 12

— Бей сильнее! Бей сильнее!

Арен лупил киркой по стене туннеля. Каждый взмах отдавался болью в саднящих ребрах, руки и спину ломило, кожа в свете фонаря блестела от пота. Левая половина лица опухла и покрылась безобразными кровоподтеками — одни еще напоминали о себе резким жжением, другие уже онемели.

Надсмотрщик заметил ссадины и пристально уставился на Арена, рассчитывая уличить его в отлынивании от работы. Но не тут-то было. Юноша яростно врубался в скалу, представляя себе, что погружает острие кирки в татуированный лоб Граба. Наконец надсмотрщик понял, что придраться не к чему, и побрел дальше, лениво помахивая деревянной дубинкой.

Кейд трудился в другом конце туннеля. С самого прибытия сюда они с Ареном работали раздельно. Совсем избегать друг друга не получалось, поскольку их койки располагались друг над другом, но с прошлого вечера друзья не разговаривали. Кейд видел синяки Арена, когда узников заковывали в кандалы, но ничего не сказал. Арен в свою очередь, тоже решил не нарушать молчания. Это Кейд поступил несправедливо, пусть сам и протягивает руку примирения.

Надсмотрщик уже скрылся из глаз, но Арен не унимался. Он вновь и вновь взмахивал киркой, вкладывая в каждый удар все озлобление и гнев.

— Полегче, — шепнул узник, стоявший сразу за ним. Звали его Хендри; сухопарый, тощий и небритый, он не отличался от сотен других здешних обитателей. — Сегодня еще не твой последний день.

Арен и ухом не повел. Он сам понимал, что глупо чересчур усердствовать. Он не позавтракал и может ослабнуть, а тогда его изобьют или прикончат. Но досаде, гневу и боли требовался выход. Сдерживаться было невыносимо.

«Бей сильнее!» И он бил, скрежеща зубами, с огнем в глазах. Еще, еще, еще!

Каменная порода с треском раскололась под киркой, и наземь упал черный обломок длиной с его предплечье. Арен остановился перевел дыхание и уставился на плоды своих трудов. Эларит скрывался внутри самых твердых скал; эту стену долбили уже месяца три, а получали только осколки да каменное крошево. В глыбу, которую отщепил Арен, вгрызались не одну неделю.

Люди стеклись со всех сторон — посмотреть, какую рану Арен нанес стене, прежде казавшейся неуязвимой. По всей черной каменной породе, поблескивающей в свете фонаря, тянулись серые прожилки эларита. Больше, чем узники видели за всю жизнь.

Бригаду Арена увели из туннеля и на ее место вызвали инженеров для исследований. Когда обнаруживался новый пласт эларита, полагалось составить план по его разработке, а также оценить опасность просачивания эларитового масла и накопления воспламеняющихся паров. Арена и прочих согнали в боковой туннель ожидать нового назначения, и теперь они могли остаток дня провести в безделье под наблюдением скучающего надсмотрщика. Для узников это был настоящий праздник, и настроение у всех улучшилось.

Некоторые из узников хлопали Арена по плечу и хвалили за такой подарок. Хендри всем рассказывал, что парень лупил по стене точно одержимый и что он гораздо сильнее, чем кажется. Кейд по-прежнему дулся и отводил взгляд. Вид у него был еще угрюмее, чем раньше, как будто Арен стал героем дня нарочно, чтобы ему досадить.

Арен принимал благодарности товарищей, заставляя себя улыбаться и вступать с ними в разговор. С мрачной миной приятелей не заведешь, и не важно, какие чувства тобой владеют. Но в глубине души его по-прежнему терзал гнев, а пальцы ощупывали изувеченное лицо. Он обдумывал месть.

* * *

Когда смена закончилась, уже спустился осенний туман, и узников погнали обратно в лагерь сквозь серую сырую дымку: череда теней двигалась сквозь мрак. Некоторые перешептывались, что в лесу удобно дать тягу (погода благоприятствовала), но Арен не слышал сигналов тревоги, а когда во дворе заключенных пересчитали и освободили от кандалов, все оказались на месте.

Был чейндей, банный день. Каждую бригаду отправляли мыться по отдельности; узники раздевались и залезали в общую купальню с ледяной водой, которую насосами подавали из реки. Бригада Арена оказалась в числе первых, поэтому вода была еще относительно чистой, Арен, дрожа, растирал тело, едкое мыло щипало глаза, жгло ссадины и царапины; от холода синяки ныли еще сильнее. Вокруг были бледные голые люди, от голода и переутомления пришедшие в жалкий вид. За три с лишним месяца мяса поубавилось и у Арена с Кейдом, но от тех, кто пробыл здесь дольше, остались только кожа да кости.

«Нас могли бы кормить и получше, если бы захотели, — звучал предательский голос в голове Арена. — Но ведь ясно, что на смену нам явятся другие. Дешевле вымотать узников до предела. Нас именуют заключенными, но приговорены мы к другому. К долгой медленной казни».

Даже в то утро подобные мысли пугали: если услышат Вышний или Железная Длань, не миновать худшего наказания. Обычно он возражал внутреннему голосу, призывал на помощь мудрость наставников и отца, вспоминал выдержки из Деяний Томаса и Товена. Но злость придала Арену упрямства и дерзости, и теперь он осмелился внимать крамоле.

После бани все оделись и поспешили обратно в барак, чтобы завернуться в одеяла и согреться. Арен не пошел вместе с прочими. Он остановился за углом бани, откуда было видно вход, и принялся ждать, обхватив себя руками и стуча зубами от холода.

Туман помогал ему оставаться незамеченным, пока другие бригады входили и выходили, бранясь и толкаясь, чтобы хоть как-то согреться. За изгородью слышался приглушенный лай костоголовых псов, сторожащих границу узнической половины. Но вдруг всех заставил примолкнуть жуткий вопль, донесшийся с гор, крик отчаяния, от которого у Арена побежали мурашки. Ему вспомнились рассказы Кейда о существах, населяющих забытые места, где Разрыв сужается и Страна Теней подступает ближе. Но теперь он не верил байкам. Вероятно, это просто дикое животное.

Три бригады прошли сквозь двери бани, прежде чем Арен увидел того, кого высматривал. Он так долго старался избегать Граба, что наловчился распознавать его в два счета и теперь сразу различил сквозь туман лысую голову, приземистую фигуру и неуклюжую походку скарла. Увидев, что Граб вошел внутрь, он отступил назад, стиснул зубы и принялся дожидаться, когда тот покажется обратно. Арен понимал, что рискует простудиться, а простуда в этих местах означала гибель, но рисковал он сознательно. Как бы он ни продрог, его согревало пламя гнева.

Он собирался потребовать обратно украденное, и даже сверх того.

Граб копал могилы. Вот и все, что знал о нем Арен. Возможно, в этом назначении был особый умысел: скарлы много внимания уделяли смерти, жили в окружении дедовских гробниц и почитали божество, именуемое у них Костяным богом. Должность могильщика ценилась в лагере высоко, поскольку всякий раз, когда проводились захоронения, могильщиков освобождали от работы на руднике, и вдобавок они забирали себе имущество мертвецов. Обувь и одежда снашиваются быстро, а трупам от них пользы нет, и у могильщиков всегда находились вещички на обмен.

Утром, после казни Деггана, когда остальных узников погнали в рудник, могильщики остались в лагере. Грабу хватило бы времени припрятать сигары, которые он отобрал у Арена, но не выкурить их, если, конечно, он не собирался делиться добычей или привлекать внимание стражников. Нет, разумный человек прибережет сигары до отбоя, а потом прокрадется в какое-нибудь безлюдное место, где никто не учует запаха табака, и насладится ими в одиночку.

Фуфайка у Граба толстая, поэтому ему нет нужды торопиться обратно в койку, чтобы согреться после бани (к тому же он хвастался, что мороз в понимании оссианина — это летний денек для скарла), и, если Арен не ошибается в догадках, Граб направится прямиком к своему тайнику. У каждого узника было потаенное местечко, где он хранил свои жалкие сокровища, а Арен не сомневался: у Граба полным-полно всякого добра, которое тот забрал у мертвецов.

Арен последует за ним по пятам и украдет все.

Из бани Граб вышел одним из первых. Арен выскользнул из укрытия и смешался с толпой, не сводя глаз с жертвы. Если кто-нибудь и заметит в тумане незнакомое лицо, узники слишком торопятся вернуться в барак и не станут разбираться. Вместе с чужой бригадой Арен пробирался по грязным дорожкам сквозь пелену тумана, превратившего лагерь в призрачный нездешний мир, где мерцают расплывчатые огни и мечутся смутные тени. Люди вокруг потирали руки и подталкивали друг друга, выдыхая облака пара.

Через некоторое время Граб отделился от толпы и шмыгнул в сторону так быстро и ловко, что Арен чуть не упустил его. Юноша втайне возгордился, что сумел предугадать действия своего противника. «Нужно думать на три хода вперед, — услышал он голос магистра Фассена. — Понять, чего хочешь добиться, а уже потом наносить удар». Он позволил Грабу немного вырваться вперед, а потом последовал за ним сквозь беспорядочное нагромождение бараков, где за квадратными окошками тускло мерцали фонари. По пути им попадались узники, которые тоже воспользовались туманом, чтобы украдкой обделать потайные делишки, но Арен не обращал на них внимания. Скарл едва заметным силуэтом виднелся впереди, то пропадая, то появляясь снова. Трудно было удержать его в поле зрения, но Арен не отваживался подойти ближе из опасения быть замеченным. В случае поимки ему грозит карцер, а то и хуже.

Они достигли северного края бараков, где простиралась полоса голой каменистой земли, за которой виднелась серая стена. Граб без колебаний направился туда, и Арен пустился следом.

От бараков до кладбища насчитывалось всего несколько десятков шагов, но едва жилые строения скрылись из виду, расстояние как будто увеличилось, и Арену вдруг стало страшно. Не осталось стен, за которыми можно укрыться, и пустота казалась гнетущей и необъятной. Он почувствовал себя уязвимым, беззащитным, сбившимся с пути; сердце бешено заколотилось. Но тут словно камень с души свалился: впереди проступили темные искривленные очертания покосившейся кладбищенской ограды.

Арен схватился за нее обеими руками, будто забросив якорь, и сделал несколько глубоких вдохов. «Что со мной? — подумал он. — Откуда этот безотчетный страх? Сказалось переутомление? Недостаток пищи? Или что-то поглубже?»

Вдруг он с ужасом понял, что потерял Граба из виду. За оградой виднелись только смутные очертания надгробий.

«Я его упустил!»

Он попытался успокоиться. Его била дрожь, сердце колотилось в ребра. Арен прислушался. Откуда-то спереди донесся слабый шорох, такой тихий, что он мог оказаться игрой воображения. Арен перелез через ограду и пошел на звук. Лучше идти хоть в каком-нибудь направлении, чем стоять на месте.

Среди могил росли низенькие узловатые кустарники и скрюченные деревца, словно огромные ведьмовские когти тянулись из мрака. Арен понимал, что кладбище — всего лишь огороженное пространство у подножия утесов, но размеры его были обширны, а ухабистую землю распирало от мертвых костей. Арена обступили надгробия. Одни представляли собой вкопанные в землю доски с вырезанными на них именами, другие — грубо сложенные из камней пирамиды. Мертвецы, лежавшие под такими надгробиями, были счастливцами, ведь у них нашлись друзья, которые постарались сохранить о них хоть какую-то память. Большинство исчезало бесследно.

Вдруг в лицо ему метнулась тень. Арен инстинктивно вскинул руки, подался назад и рухнул на землю, а в воздухе над ним вихрем пронеслась какая-то размытая фигура. Когда она скрылась в тумане, хлопая крыльями и каркая, он понял, что попросту вспугнул ворону.

Он поднялся, втихомолку бранясь и обхватив ребра, из-за падения разболевшиеся снова. Провел ладонью по опухшей губе — она целый день кровоточила — и огляделся. Он не знал точно, с какой стороны прилетела ворона и в какую сторону он смотрит сейчас. Один беглый взгляд на утес — и он понял бы свое местоположение, но мешал густой туман.

Граб давно пропал. Наткнуться на желанную добычу Арен мог только по чистой случайности, но с тем же успехом скарл сам может на него наткнуться, и добром это не кончится. Юноша продрог и рассудок подсказывал, что лучше отступить. Но Арен не хотел сдаваться и вслепую рванулся через кладбище. Если ему осталось полагаться лишь на удачу, так тому и быть.

Он по возможности быстро передвигался между надгробиями, стараясь не оступиться на неровной земле. Туман приглушал все звуки и искажал эхо, но Арен слышал, как поблизости возятся вороны, как со стуком осыпаются камни, как шелестит ветерок над рекой. Прозвенел колокол — последний перед отбоем. Арен постарался определить свое местоположение: если сообразить, где бараки, можно ориентироваться по ним. Он повернулся, направляясь к середине кладбища, но вдруг нога соскользнула, земля разверзлась перед ним, и он чуть не полетел в свежевыкопанную могилу.

Он выпростал ногу, отполз подальше спиной вперед и привалился к груде могильной земли. «Подумай, — строго сказал он себе, переводя дыхание. — Не суетись».

Пока он раскидывал мозгами, на могилу неподалеку запрыгнула ворона. Она устремила на Арена черный глаз, похожий на бусинку, потом прошествовала по верху доски, вертя головой, словно искала червей.

«Червей тут полно», — с горечью подумал Арен.

И тут его осенило. Сигары! Если Граб приходил сюда покурить, можно учуять запах. Главное, хорошенько принюхаться. Воодушевленный, Арен хотел было вскочить, как вдруг раздался глухой удар и ворона исчезла.

Арена обдало холодом. Там, где только что сидела птица, над землей колыхалось несколько перьев.

Он медленно поднялся на четвереньки, подполз к высокому надгробию и пригляделся. Ворона неподвижно лежала на земле, разметав крылья.

Он собирался рассмотреть ее поближе, как вдруг услышал нечто жуткое. Сквозь туман доносилось пение.

Голос был высокий, тонкий и тихий; слова на неизвестном ему языке, шипящем и пугающем, полушепотом выплывали из белой пустоты. Песня напоминала колыбельную, но здесь, среди мертвецов, казалась зловещей приманкой, которую выставил некий злокозненный дух, пересекший Разрыв, чтобы охотиться за живыми. В голове у Арена сразу всплыли рассказы Кейда о блуждающих огнях и призраках-обманщиках, которые ведут одиноких путников навстречу горестной судьбе. Он не осмелился бежать из страха привлечь к себе внимание, поэтому скрючился за надгробием, молясь, чтобы обладатель голоса его не обнаружил.

Внезапно между могилами что-то промелькнуло: существо, похожее на паука, но величиной почти с Арена. Спустя мгновение оно снова исчезло в тумане, однако пение продолжалось — неотвязная еле слышная мелодия, в которой сменяли друг друга мягкое мурлыканье, пронзительные вопли и свистящие выдохи.

«Сохрани меня Вышний!» — про себя взмолился Арен, бессильный перед сверхъестественным ужасом.

Существо опять вынырнуло из тумана и оказалось не пауком а мальчишкой — тщедушным оборванцем лет двенадцати-тринадцати с длинными космами и в разношерстных лохмотьях. В руке у него была кожаная праща, свисающая до самой земли. С ее помощью он и пришиб ворону.

Стало быть, просто мальчишка, никакое не чудовище. Однако его присутствие здесь было столь диковинным, что Арен не мог заставить себя в него поверить. Духи часто принимают детское обличье; говорят, сама Сарла является в виде безволосой девочки-подростка с ярко-красными глазами, одетой в черную мантию с капюшоном. Поэтому Арен продолжал прятаться, затаив дыхание.

Мальчишка присел на корточки рядом с вороной, поднял ее обеими руками и, оборвав песню, погрузил зубы в птичью грудь.

Арен охнул от неожиданности, и мальчишка обернулся к нему; на подбородок ему налипли кровь и перья. У Арена чуть сердце не остановилось, когда прямо на него уставились два жутких зеленых глаза.

Он вскочил и бросился бежать, подгоняемый страхом, что в любое мгновение неведомая сила схватит его и утянет прочь. Перемахнув через кладбищенскую ограду, юноша помчался к своему бараку. Запыхавшись, вскарабкался на койку и только тогда поверил, что дикая тварь его больше не преследует и теперь он в безопасности.

ГЛАВА 13

Кейд не видел, как Арен вернулся с кладбища, потому что и сам покинул койку. Он топтался под дверью другого барака, нерешительно озираясь в тумане и не зная, войти внутрь или повернуть вспять. Трижды в нем вскипала смелость; трижды она ему изменяла, не успевала рука прикоснуться к двери.

Из мрака возникла фигура — сухопарый узник по имени Джеб. Он прошел мимо, с хмурым видом толкнул дверь, и Кейд, совсем засмущавшись, развернулся, чтобы убраться восвояси.

— Так ты заходишь? — спросил Джеб, придерживая дверь. — Поторопись, а то холоду напущу.

Кейду ничего не оставалось, кроме как войти.

Барак был точь-в-точь как у них с Ареном: скудно освещенный и заставленный рядами коек. Только люди здесь были незнакомые: они лежали по койкам, резались в карты или шатались по проходам, а он среди них был чужаком. Кейд боялся, что его окликнут, что чья-нибудь ручища преградит ему путь и узники обступят его со всех сторон.

Однако его не окликнули. Несколько человек посмотрели на него с вялым любопытством, а потом вернулись к своим делам. Никого из них не заботило, кто он такой и что здесь делает. В кои-то веки Кейд порадовался, что на него не обращают внимания.

В конце барака койки были расставлены иначе: одни придвинуты к стенам, другие повернуты боком, служа загородками и образуя подобие логова. Перед входом слонялось несколько человек. Откормленные, не в пример другим узникам, крупные и сильные, они были исполнены мрачной решимости при первой возможности пустить в ход кулачищи. Одного из этих молодчиков Кейд развлекал вчера, когда передразнивал Хассана и Крента. Рябое лицо верзилы прорезала улыбка, он подался назад и крикнул внутрь логова:

— Рафа! Забавник пришел! — И с предвкушением уставился на Кейда. — Изобрази-ка еще Хассана! «Все отправитесь на корм псам!» — взвизгнул он, беспомощно пытаясь подражать Кейду. Потом ухмыльнулся: — Деггану понравилось бы.

— Впусти его, братец! — пророкотал из полумрака голос пирата. — Он здесь по делу, а не выплясывать перед тобой.

Верзила отошел в сторону, все еще ухмыляясь, и Кейд скользнул внутрь.

Шириной логово оказалось всего в несколько шагов. Три человека сидели внизу на койках, обозначающих границы убежища Один примостился наверху, наклонившись вперед и свесив ноги, но лицо его скрывала тень — словно мрачный страж, обозревал он происходящее.

Сам Рафа разбирал письма, устроившись в потертом кресле. Кейд и не думал, что здесь встречается подобная роскошь, поэтому кресло показалось ему настоящим троном.

— Читать умеешь, братец? — спросил Рафа, не поднимая глаз.

— Умею, но медленно, — признался Кейд.

Рафа вздохнул и покосился на письмо, которое держал в руке.

— Я тоже. Я плохо читаю, они скверно пишут, и покуда разберешься, что к чему, полдня уйдет.

Они? Кто «они»?

— И на картанианском не говоришь, я так понимаю? И на шангийском? И на карагуанском?

Кейд помотал головой. Об этих странах он знал только понаслышке, но сами названия языков завораживали его. Рафа отложил письма, указал рукой на койку, и Кейд опасливо примостился рядом с одним из громил.

— Чем может служить скромный пират?

Кейд сглотнул и заговорил о том, ради чего пришел:

— Мне надо выбраться с рудника.

Рафа задумался; на обветренном лице блеснули проницательные глаза, рука рассеянно подергивала клочковатую черную бороду.

— Ну и просьбы у тебя, братец. Почти все хотят выбраться с рудника.

«Только не ты», — подумал Кейд. Рафа сам решал, какую работу выполнять, но изредка останавливал выбор на руднике. Ходили слухи, будто тем самым он поддерживает телесную крепость.

— Думаю, ты мог бы забрать меня в мастерскую, — сдавленным голосом проговорил Кейд. — Я сын столяра, умею работать с деревом. — «Не ахти как, но вполне прилично». — Я справлюсь, — добавил он, запнувшись.

Его сосед ухмыльнулся.

— Братец, — сказал Рафа, — дело не в том, насколько ты хорош. Будь ты хоть сам Атрас Резчик, вопрос только в том, какая мне от тебя выгода.

Ладони у Кейда вспотели, а в горле пересохло.

— Могу делать для тебя всякие нужные штуковины. Или быть твоим соглядатаем, рассказывать, что где происходит. — По лицу Рафы он понял, что растопить лед ему не удалось, и начал терять надежду. Переговоры Кейду не давались, обычно их брал на себя Арен.

— Чего ты хочешь? — выпалил он наконец. — Я готов на все.

— Ума не приложу, какой с тебя прок. — Рафа пожал плечами, словно извиняясь. — В этих стенах я мало в чем нуждаюсь. И раз уж ты не в силах ничего сделать для меня здесь, может, сделаешь там?

— Я… я не совсем понимаю, о чем ты, — пролепетал Кейд.

— Есть богатые родственники, которые за тебя заплатят? Или влиятельные знакомцы, которые окажутся полезными для меня?

Кейд принялся судорожно вспоминать знакомых с деньгами, влиянием или доступом в высокие круги. Но то был не его мир.

— Я сын столяра, — беспомощно повторил он.

— А твой друг? — напомнил Рафа. — Он явно не сын столяра. Возможно, он знает человека, способного заплатить?

Кейд почувствовал, как идет ко дну последняя надежда. Вечно все возвращается к Арену. К Арену, который принимает решения, у которого были и деньги, и привилегии, но он все потерял из-за какой-то кроданской пигалицы. У Кейда не было даже возможности совершить подобную ошибку. Его судьбу направляли другие, и, только держась за Арена, он мог надеяться на перемены. Без него Кейд не представлял ни малейшей ценности.

Но он не станет просить Арена о помощи, не падет так низко. Значит, остаются только рудник, усталость и боль, темный ужас, который ждет его каждое утро. Сегодня, завтра, вечно.

Рафа откинулся в кресле и сложил заскорузлые ладони.

— Меня не так-то просто заполучить в помощники.

Кейд почувствовал, как к глазам подступили слезы, а в горле встал ком, но у него не осталось сил, чтобы этого устыдиться.

— Мне надо выбраться с рудника! — взмолился он.

Его сосед прыснул от смеха, но Рафа сердито зыркнул на верзилу и вытащил из кармана маленький сверточек вощеной бумаги.

— Возьми, — сказал он, — жуй во время работы. Почувствуешь себя лучше, и день промелькнет как во сне. Этого хватит на неделю. Потом придешь, и поговорим.

Кейд понял, что ему предлагают. Одуряющее зелье. Он открыл было рот, чтобы наотрез отказаться, но побоялся отвергнуть подарок такого важного человека.

— Я знаю, за что ты здесь, братец, — сказал пират. — Ради друга ты встал на пути у Железной Длани. Не впервой простым людям расплачиваться за ошибки высокородных. — Он взял Кейда за руку и вложил ему в ладонь сверток с одуряющим зельем. — В королевстве Рафы дворян нет, но даже самая мелкая сошка может почувствовать себя вельможей. Тебе больше не придется страдать.

От неожиданного сочувствия со стороны пирата у Кейда опять навернулись слезы, и он опустил голову, чтобы их скрыть. Рафа сложил его пальцы на свертке, а потом снова откинулся в кресле.

— Спасибо, — прошептал Кейд.

* * *

Следующее утро выдалось ясным и чистым, и, несмотря на холодный воздух, солнце согревало лица узников, пока они брели вверх по горному склону к руднику. Арен провел беспокойную ночь, ему без конца мерещилось, будто из-за стропил за ним угрожающе наблюдает оборванец с ярко-зелеными глазами. Но дневной свет принес чувство безопасности, все страхи рассеялись, и Арен поведал о случившемся Джану, который в тот день тоже работал в руднике.

— Ты повстречал Оборвыша? — воскликнул Джан, да так громко, что услышали и другие.

Хендри, неряшливый товарищ Арена, вмешался в разговор:

— Ты видел мертвого мальчика?

— Значит, и другие его видели? — удивился Арен, вытирая нос тыльной стороной ладони: во время вечерних похождений он подхватил насморк.

— Кто видел, пусть и расскажет, — ответил Хендри, многозначительно посмотрев на Джана.

Тот сердито зыркнул — то ли на Хендри, то ли на Арена; из-за косоглазия было трудно понять.

— Твоя правда, я его видел. Он появился из-за угла поварни. Тогда в лагере началась лихорадка, и нам велели ночью прокипятить простыни. Я как раз катил в прачечную тележку с бельем, и тут Оборвыш как выскочит, точно крыса! Ох и перепугал он меня… Но его многие встречали, не только я.

— Кто же он такой? — спросил Арен.

— Призрак мальчишки-сарда, — пояснил Джан. — Видел его глаза? Зеленые, как у всех сардов. Народец и живьем беспокойный, а уж их мертвецы и подавно.

Глаза. Арен мог бы и сам догадаться. Время от времени через Шол-Пойнт проходила семейка сардов-коробейников, а иногда на пустоши останавливались на месяц-другой несколько таборов — к большому неудовольствию местных. Сардов считали ворами и пройдохами, но некоторые горожане завязывали с ними общение, влекомые их таинственной природой. Поговаривали, будто глухими ночами в таборах играет музыка, а те, кто там бывал, возвращались с диковинными рассказами о волхованиях и чародействах. А потом вдруг сарды без предупреждения снимались с места, оставляя после себя лишь смутные слухи. Арену с детства запомнились их приезды, но в последние годы они прекратились.

— А что здесь делает призрак сарда? — спросил Арен. — Ведь сардов в лагере нет.

— Но раньше-то были! — ответил Джан. — В этой грязи закопаны не одни оссиане. — Он дернул за руку шедшего передним изможденного седобородого человека, которому могло быть как сорок лет, так и шестьдесят. — Фаррел, расскажи ему.

— Не втягивай меня, — бросил Фаррел через плечо. Арен знал о нем понаслышке: политический узник, ученый, противник кроданского режима. — Какое мне дело до ваших призраков? В мире хватает настоящих ужасов, чтобы плодить воображаемые.

— Расскажи про сардов, — не унимался Джан.

Фаррел тяжело вздохнул. Пререкаться с Джаном — себе дороже.

— Это правда. Раньше в лагере были сарды. Кроданцы держали их взаперти за отдельной оградой, вблизи отхожих мест. Не гоняли работать на рудник, не позволяли смешиваться с другими узниками. Сначала их было с полсотни, в том числе женщины и дети. Потом их стали привозить целыми подводами, покуда их не набилось как кур в курятнике.

— За что их арестовывали? — спросил Арен. — Что они сделали?

— А что сделал любой из нас? — пожал плечами Фаррел, устремив взгляд на густой темный лес, на который от восходящего солнца ложились полосы неясного света. — Что сделал ты сам? Какая разница?

Арен подумал, что разница есть, ведь сам он ни в чем не провинился и мало сочувствовал настоящим преступникам и крамольникам, но промолчал.

— Видел бы ты, как они толклись у ограды и клянчили еду, помрачнел Фаррел. — По крайней мере, новоприбывшие. Прочие махнули на все рукой. Большинство просто сидело на земле, словно чего-то ожидая. — Взгляд у него затуманился от воспоминаний. — Спустя два-три года мы однажды проснулись и увидели, как селяне разбирают изгородь, за которой держали сардов. За ночь их всех оттуда убрали. Куда именно, не сообщалось, да и мало кто по ним скучал. В бывшие бараки сардов вселили узников-оссиан, и на этом все закончилось. — Он пожал плечами и отвернулся.

— И вот тогда появился Оборвыш! — вступил в разговор Джан. — Призрак мальчишки-сарда, похороненного на местном кладбище. Его мамашу угнали вместе с остальными, и ночами он бродит по лагерю, разыскивая ее. И убивает ворон, ведь всем известно, что вороны служат Сарле. Он боится, как бы они не донесли Повелительнице Червей и та не призвала его, прежде чем он найдет мать.

Хендри недоверчиво фыркнул.

— Он не призрак, — сказал Фаррел. — Многие говорят, что видели его воочию. Однако надо быть удачливым, как сама Лицедейка, чтобы за столько времени не попасться.

Джан презрительно надул губы.

— Мальчишка-сард выжил сам по себе? Во что угодно поверю, только не в это. — Он огляделся. — Где Кейд? Он-то знает, что Оборвыш настоящий призрак.

У Арена все нутро скрутило.

— Кейд где-то здесь, — сказал он и больше не вымолвил ни слова.

* * *

По прибытии бригаде Арена объявили, что их перебрасывают на новый участок. Туда вела другая дорога, но в остальном отличий было мало. Еще один сырой, тесный, мрачный туннель, поддерживаемый потрескавшимися балками с низко висящими светильниками, о которые рудокопы бились головой. В ржавой клетке порхала пара пещерников. Вчера узники одержали победу над камнем, своим непреклонным противником. Сегодня перед ними встала новая стена, как будто они вообще не продвинулись вперед.

Они вновь принялись за работу, и Арен размеренно замахал киркой — не слишком быстро, не слишком медленно. Желания повторять вчерашний подвиг у него не возникало. За ночь злость выгорела дотла, и он больше не собирался себя изводить. Сигары потеряны безвозвратно, а счеты с Грабом еще не сведены, но и не к спеху. Есть забота поважнее: Кейд.

Он посмотрел вдоль строя и увидел, что тот усердно трудится, с редкостным воодушевлением размахивая киркой. Обычно работал он с потухшим, неприкаянным взглядом, но сегодня глаза друга горели яростью. Арен гадал, к добру эта перемена или к худу.

Боль от брошенных Кейдом слов со временем притупилась; стычка с Грабом и встреча на кладбище расставили все по своим местам. Арен и Кейд должны держаться вместе, если надеются выжить. Дружбу, которая длится полжизни, негоже разрывать из-за пары колкостей.

Случай подвернулся во время перерыва. Один из узников отправился за кормежкой, другие устроились на отдых под стенами туннеля, дожидаясь скудного перекуса. Надсмотрщик разговаривал со своим товарищем, почти не обращая внимания на подопечных.

Кейд сидел в сторонке, понурившись и тихонько кивая, словно в такт мелодии, звучащей у него в голове. Возможно, то была одна из оссианских народных песен, которые он, бывало, любил горланить под хмельком в «Скрещенных ключах». Арен проскользнул по туннелю и присел рядом.

— Нам надо поговорить, — сказал он.

Кейд враждебно покосился на него и снова потупился, беспокойно постукивая пальцами по коленям.

Значит, уступать не собирается. Ладно, Арен выскажется в любом случае.

— Послушай меня, — промолвил он. — Знаю, ты попал сюда из-за меня, и…

— Нет, — буркнул Кейд.

— Что-что? — нахмурился Арен.

— Не из-за тебя. Это был мой выбор.

— Ох… — Оправдания, заготовленные Ареном, мгновенно рассыпались в прах. — Ну да, конечно, это был твой выбор. Просто… когда я встретился с Сорой…

— Ты и впрямь думаешь, будто луны и звезды вращаются вокруг тебя, — презрительно процедил Кейд, подняв голову. — Будто твоя жизнь — сказание барда, где ты главный герой. Ну а если нет? Если все иначе?

Арен не понимал, какая тут связь и о чем толкует друг, поэтому не нашелся с ответом.

— Ты думаешь, кроданцы поступают правильно, — продолжал Кейд. — Считаешь, они понимают мир лучше оссиан. Веришь в их справедливость.

— Я хотел сказать… — Арен мучительно подбирал слова. — Пусть их порядки небезупречны, но это лучшее, что у нас…

— А вдруг они неспроста заявились к вам домой? — перебил его Кейд. — Вдруг твой отец и правда был изменником?

Арена обдало холодом, и юноша сурово возразил:

— Мой отец был хорошим человеком.

— Разве нельзя одновременно быть хорошим человеком и изменником? — парировал Кейд. — Особенно если тобой управляет горстка квадратноголовых мерзавцев, которые убили твою королеву, похитили Пламенный Клинок и держат твой народ под пятой.

Арен еще никогда не сталкивался со столь явной крамолой. Возмутительно и страшно было слышать подобные речи от собственного друга.

— Возьми свои слова обратно! — воскликнул он, сам не понимая, что именно имеет в виду: обвинение против отца или против кроданцев.

Но Кейд не унимался. Он разошелся не на шутку, возвысив голос и откровенно издеваясь.

— Подумай сам, Арен! Твой отец постоянно куда-то отлучался. Чем он занимался в поездках? Не ты ли говорил, что он был близ Солт-Форка, когда город захватили мятежники? Ведь был, разве нет?

Их перепалка привлекла внимание находившихся неподалеку узников, и даже надсмотрщик взглянул в их сторону и нахмурился. Еще утром Арен полагал, что проглотит любую обиду, выдержит любой удар, только бы вернуть друга. Но сейчас в нем вскипела ярость, и благие намерения пошли прахом. Ему хотелось заехать кулаком в лицо этому злобному самозванцу, не имевшему ничего общего с его другом.

— Мой отец был верноподданным! Он растил меня настоящим кроданцем!

— Ага, я бы тоже так поступил, если бы хотел держать сына в неведении!

— Ты лжешь! — Арен не собирался выслушивать злобные наветы. Но какой ужасающий смысл открывается, если допустить, что это правда! Возможно, его свидание с Сорой ни при чем и ее отец ничего не говорил губернатору. Кажется, тем вечером, во время призрачного прилива, ее отец уехал на охоту еще до того, как Арен встретился с Сорой. Что было в тех письмах, о которых Арен не осмелился спросить? Предвидел ли Рэндилл свою участь?

Или свершилось истинное правосудие и кара настигла изменника?

Кейд жалил все больнее:

— При всех своих деньгах и воспитании ты такой же беспомощный, как и я. — Теперь он откровенно злорадствовал. — А знаешь почему? Потому что ты оссианин. Тебе лишь позволяли воображать будто ты ровня кроданцам. Наверное, твой отец это знал. Наверное он был лучше, чем я думал. По крайней мере, он оказал сопротивление.

Арен бросился на обидчика, схватил за горло и прижал к стене туннеля. Он уже занес кулак, но замер, потому что Кейд вдруг залился пронзительным, исступленным хихиканьем, в котором сквозило безумие. Арен заметил, как он шевельнул языком, перемещая что-то между десной и губой, а потом принялся жевать.

Все встало на свои места. Кейд с самого начала вел себя странно, но Арен был чересчур взвинчен, чтобы заметить неладное.

— Что ты наделал? — выдохнул Арен.

— Вы двое! Угомонитесь! — по-кродански выкрикнул надсмотрщик из глубины туннеля. Ему явно не хотелось прерывать беседу и разбираться с нарушителями, но очень уж они расшумелись.

Арен не обратил внимания. Весь гнев угас, подобно свече: его потушили тревога и нежелание верить в случившееся.

— Ты употребляешь одуряющее зелье? С ума сошел? Ты знаешь что с тобой будет? Ты и года не протянешь, если будешь жевать эту дрянь! Сам не заметишь, как заработаешься до смерти!

— Мы и так мертвы, — откликнулся Кейд. — Я просто упрощаю себе задачу.

— Мы не мертвы! — воскликнул Арен.

— Проклятье, уймитесь уже! — рявкнул надсмотрщик. Потрясая дубинкой, он ринулся к ним по туннелю. Другие узники отшатнулись к стене.

— Если хочешь, дожидайся, — ухмыльнулся Кейд. — Дожидайся, пока кроданское правосудие нас освободит. А со мной все кончено.

Арен схватил Кейда за грудки и сурово уставился ему прямо в глаза:

— Я не позволю тебе сдаться.

Кейд истерически расхохотался ему в лицо.

— Я вас предупредил, угрееды, собачьи дети! — заорал надсмотрщик, приблизившись к ним, и занес дубинку над головой Арена.

И тут раздалось встревоженное чириканье. Надсмотрщик медленно повернул голову в сторону клетки с пещерниками, которая висела на вбитом в балку крюке. Обе птахи в неистовстве бились о прутья клетки, издавая обеспокоенные крики, услышать которые страшился любой добытчик эларита.

Поднялось смятение. Узники повскакали на ноги, вопя от страха и в спешке расталкивая друг друга. Надсмотрщик, забыв про Арена с Кейдом, опрометью бросился в сторону выхода из рудника. Его товарищ, который сторожил бригаду в соседнем туннеле, попытался кинуться следом, но толпа узников сбила его с ног. Страх перед кроданцами исчез: сюда нагрянула сама Сарла.

Арен потянул к себе упиравшегося Кейда, заставил подняться и потащил наружу. Тем временем пещерники умолкли: их клетка сорвалась с крюка наземь, и птиц затоптали. Кто-то крикнул, чтобы погасили свет. Один из перепуганных узников на ходу разбил фонарь и воздух тут же прорезали потоки раскаленного масла, которое брызгало на кожу, воспламеняло рукава и штанины.

Туннель превратился в настоящий ад, оглашенный воплями и озаренный мечущимися фигурами горящих людей. Арена и Кейда подхватил беспорядочный поток человеческих тел. Какой-то узник врезался в Арена, тот запнулся и упал на колени, но тут же что было силы рванулся вверх, понимая, что иначе ему конец. Узник завалился в сторону и исчез во всеобщей давке. Арен бросился вперед, а люди позади него валились на упавшего, и их тоже затаптывали.

Вокруг мелькали испуганные, исполненные отчаяния лица. Арен искал Кейда, но в этой толкотне потерял его из виду. Впереди мерцал слабый свет — там находилась более просторная пещера, где такой смертельной давки уже не будет. Едва Арена вынесло туда, он немедленно отскочил в сторону и остановился, переводя дыхание и озирая пробегающую мимо толпу в надежде высмотреть друга.

Пещера находилась на пересечении нескольких туннелей, один из которых пометили желтой краской: там был путь наружу. Узники поспешили туда, путаясь в кандалах, падая и поднимаясь снова; отчаяние толкало их вперед. Но Арен не мог уйти, пока не отыщет друга. Все грубости, которыми они обменялись, превратились в ничто, едва запели пещерники.

Где же Кейд?

Вдруг из глубины рудника раздался звук, напоминающий поступь древнего бога, и вся гора задрожала с такой силой, что Арен пошатнулся. Из туннеля вырвалось облако черной пыли и дыма, пронизанное языками пламени, и узники попадали с ног. Следом послышался резкий раскатистый грохот, словно сама Мешук, Воплощение Земли, скрежетала каменными зубами. Постепенно грохот затих и водворилось некое подобие тишины. К этому времени вокруг остались лишь увечные и раненые, которые со стонами пытались подняться. Увечные, раненые и Арен.

Он вдохнул полные легкие пыли и закашлялся. Гора беспокойно вздыхала и потрескивала, и внутренний голос призывал скорее бежать туда, где брезжит свет. Толчок может повториться в любое время. Потолок может обрушиться и раздавить Арена. Упавшая глыба может перекрыть выход, и Арен будет погребен в несусветной черной пустоте.

Однако ноги понесли его обратно ко входу в туннель — ведь он не видел, чтобы Кейд спасся.

Темный коридор лишь местами озаряли вспышки горящего масла. В воздухе носились дым и светящиеся ошметки. Изнутри Арен слышал стоны и скребущие, царапающие звуки — это угодившие в ловушку узники пытались выбраться на свободу. Одна стена обрушилась, перегородив туннель, но не завалила его полностью и сквозь щель несло горелым мясом. Несмотря на голод, у Арена скрутило живот. То была явно не свинина.

Он замешкался. Идти дальше глупо. Но если есть хоть малейшая вероятность, что Кейд там, внутри, нельзя поворачивать назад. И Арен, вопреки здравому смыслу, полез в туннель.

У его ног лежали мертвецы, обожженные и изуродованные. С окровавленных и почерневших лиц таращились пустые глаза. Некоторых Арен узнал. Одним из них был Хендри.

Деревянные балки зловеще потрескивали над головой, когда Арен огибал рухнувшую стену. Вскоре дорогу ему преградила огромная груда обвалившихся камней.

В воздухе воняло горящим жиром. На одном трупе, лежавшем лицом вниз, еще плясало пламя, и тени прядали туда-сюда, наполняя движением и без того омерзительное зрелище. Арен осторожно пробирался меж обломков, осматривая лица мертвецов и всей душой надеясь, что не найдет среди них Кейда.

Рядом с затоптанным насмерть надсмотрщиком-кроданцем лежал исхудавший оссианин, погибший по той же причине. Говорят, смерть уравнивает людей, но кандалы были только на одном из трупов. Сколько узников спаслось бы, если бы ничто не стесняло их движений? Но они погибли здесь, скованные цепями, точно звери, вдалеке от солнечного света. С собственным народом кроданцы столь сурово не обращались, не то что с оссианами. При этой мысли юношу обдало холодом и горечью.

Раненый надсмотрщик в глубине коридора, завидев его, принялся взывать о помощи. Арен повернулся в его сторону, но тут сердце встрепенулось: он заметил Кейда, который без движения лежал неподалеку, прикрыв лицо локтем. Арен кинулся к нему, звеня кандалами не обращая внимания на вопли надсмотрщика.

— Кейд! Кейд, я здесь! — Юноша опустился на колени рядом с другом. Улыбка облегчения прорезала его лицо, когда он заметил, что грудь Кейда приподнялась. Он шлепнул друга по щеке и почувствовал внутри катышек одуряющего зелья. Выковырнув мокрый комок, он с отвращением отбросил его в сторону. Голова Кейда склонилась набок, и Арен увидел кровь на белобрысых волосах. Облегчение сменилось страхом.

Тут над ними раздался громкий треск. Арен поднял взгляд на прогнувшиеся балки, которые поддерживали свод, и понял, что времени осталось мало. Надо вытащить Кейда отсюда. Сейчас же.

Он рванул Кейда с земли, и ушибленные ребра пронзило мучительной болью; пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Он взвалил друга на спину, закинул его руки себе на плечи и встал, кряхтя от натуги. Кейд весил куда меньше прежнего, но и у Арена сил поубавилось. Одна только решимость заставляла его шаг за шагом тащиться по туннелю.

Потолок трещал, балки лопались одна за другой. Надсмотрщик завопил, увидев, что Арен удаляется от него, но тот ничем не мог ему помочь. Он ковылял среди мертвых и изувеченных, бормоча молитву Вышнему, чтобы гора не обрушилась, пока он не выберется наружу. Но сегодня звуки кроданской молитвы показались вдруг ужасно фальшивыми. Вышний был кроданским богом, а именно кроданцы заковали Арена в кандалы. Именно они повинны в том что случилось с Кейдом.

Вышний не заботился об оссианах. Даже о тех, которые изо всех сил пытались стать кроданцами. И в отчаянии Арен обратился к Мешук, в чьих владениях находился. По крайней мере, она была богиней его народа.

«Каменная Матерь, спаси нас, — взмолился он. — Я никогда не почитал тебя, но тот, кого я несу, искренне тебе поклонялся. Выведи нас отсюда, и я клянусь, что никогда больше не пренебрегу тобой».

Он протащил Кейда мимо обрушенной стены и увидел впереди желтую метку — путь к безопасности. Воодушевленный, он прибавил шагу, но вдруг его кандалы зацепились за башмак какого-то мертвеца. Он яростно дернул ногой и высвободился. Над головой раздался тяжелый гул: потолок грозил вот-вот обрушиться. Напрягши все силы, Арен с животным воплем рванулся вперед и сквозь устье туннеля вылетел в просторную пещеру.

Боль от удара о каменный пол заглушил ужасающий гул, раздавшийся за спиной у Арена, и туннель окончательно обвалился Вокруг взвихрились пыль и скальное крошево, камни дробились и сыпались градом; Арену оставалось только обхватить ладонями голову Кейда, а свою втянуть в плечи, и все его мысли смешались, ослепленные страхом.

Но когда грохот стих и остатки горы перестали колебаться, Арен был жив.

Изнывая от боли, тяжело дыша, он поднял голову и обернулся через плечо. Там, где раньше был туннель, громоздилась только груда каменных обломков. Кейд лежал рядом, по-прежнему без сознания, но целый.

Арен со стоном поднялся на ноги, недоверчиво озирая туннель. Считаные мгновения отделяли их от смерти; невероятно, что они выжили. Тут Кейд слабо кашлянул, и Арен вернулся к действительности. Ведь друг ранен, и предстоит приложить еще немало усилий для его спасения. Арен снова взвалил Кейда на спину и начал долгий, мучительный путь к свету.

ГЛАВА 14

Тот день был самым долгим в жизни Арена. В хаосе, наступившем сразу за взрывом, кроданцы старались прежде всего не допустить беспорядков среди узников, поэтому о пострадавших никто не заботился. Лишь когда из лагеря прибыли остальные стражники и уцелевших каторжан согнали в толпу возле рудника, раненых начали грузить в повозки.

Арен видел, как Кейда, по-прежнему без сознания, швырнули на телегу вместе с другими изувеченными, а потом увезли вниз по горному склону. Тех, кто не уместился, оттащили в сторону, и они заходились в криках, покуда Хассан не приказал избавить их от страданий. Одного за другим их прикончили умелым ударом меча прямо в сердце. Те, кому предстояло погибнуть последними, молили о пощаде, но палач продолжал свое дело, пока не наступила тишина. Он вернулся весь бледный, дрожащей рукой протер меч и вложил его в ножны.

После этого узники разговаривали мало. Когда их наконец под удвоенной охраной выстроили для возвращения в лагерь, Арену не сразу удалось подняться на ноги.

Наконец заключенные собрались во дворе, с них сняли кандалы, и капитан Хассан приказал до обеда сидеть в бараках. Большинство с радостью повиновалось: ошарашенные случившейся трагедией, они хотели скорее рухнуть на койки. Арен тоже покорно побрел к бараку, но при первой возможности метнулся в сторону и закоулками направился к лазарету. Он, как и прочие, мечтал улечься в постель, но об отдыхе не могло быть и речи, пока он не узнает, что с его другом все благополучно.

Лазарет представлял собой хлипкое деревянное строение неподалеку от южных ворот. Дорога от ворот до двора была уставлена повозками, всюду суетились крестьяне, пришедшие из-за моста, и узники, не занятые на руднике. В суматохе никто не заметил, как Арен добрался до лазарета и постучал в дверь.

Ее почти сразу открыла толстощекая девушка-оссианка в матерчатой шапочке, закрывающей волосы, и холщовом переднике, заляпанном кровью.

— Мне нужно увидеть друга, — сказал Арен.

— Мы слишком заняты, чтобы принимать посетителей. — Девушка начала закрывать дверь, но Арен взмолился:

— Ну пожалуйста! Я просто хочу узнать, все ли с ним хорошо. Он примерно нашего возраста, коренастый, светловолосый, ранен в голову… Его зовут Кейд из Шол-Пойнта.

Девушка недоверчиво оглядела посетителя:

— А сам ты кто?

— Арен, — ответил он. — Из Шол-Пойнта.

Она оглянулась внутрь лазарета, а потом снова повернулась к юноше:

— Готов помочь?

— Конечно! — с воодушевлением воскликнул Арен.

Она вздохнула, словно бы досадуя на собственную доброту.

— Ладно, пойдем. Лишняя пара рук нам не помешает.

Лазарет своим устройством напоминал барак, только в два раза шире. На койках, расставленных рядами, стонали раненые и изувеченные, в воздухе разило кровью, стоял резкий запах припарок и лекарств. Между постелями сновали селяне и узники с ведрами и перевязочными материалами, время от времени останавливаясь, чтобы утешить страждущих. В отдельной комнатке худощавый лысеющий аптекарь вынимал склянку из почти пустого шкафа.

— Разбираешься во врачебном искусстве? — на ходу спросила девушка. — Не боишься крови?

— Когда я занимался фехтованием, меня научили промывать и перевязывать раны, — ответил Арен. — И мы немножко читали «Анатомию» Харвика, хотя я мало запомнил.

Она бросила на него удивленный и одновременно уважительный взгляд.

— Возможно, ты и впрямь пригодишься. Я еще только учусь, а доктору Бадену за всеми не уследить. — Она кивнула в сторону низенького пожилого человека в очках и с длинной белой бородой, одетого в потрепанную фуфайку и коротковатые штаны. Он склонился над раненым и что-то бормотал про себя.

— Ты учишься кроданскому врачеванию? — в свою очередь удивился Арен.

— Ага. Это тебе не отвары из трав, которыми нас пичкают старые матушки.

— Но ведь ты… ты…

— Женщина? Верно. Наш лекарь не придерживается кроданских предрассудков, будто женщине лучше сидеть дома и растить детей. Пусть я не поступлю в Гласский университет и не получу врачебного звания, но зато в Саллерс-Блаффе останется человек, умеющий не только толочь вонючие корешки и взывать к Воплощениям. Кстати, неподалеку объявился друид. Слыхал?

Арен отвлекся, высматривая среди раненых Кейда, и вопрос застал его врасплох.

— А… нет. Мы ведь заключенные, работаем как проклятые, новостей не слышим, — рассеянно ответил он.

Девушка громко расхохоталась, так что Арен даже подскочил. Здесь, в окружении страждущих, смех казался вопиюще неуместным, но слышать его было приятно: он помогал отрешиться от звуков боли.

— Нужно держать ухо востро, — посоветовала она, и в глазах ее мелькнул озорной огонек. — Иначе пропустишь все самое интересное.

Арен не мог сдержать слабую улыбку. Ему нравилась эта девушка. Она быстро двигалась и быстро говорила, излучая бодрость и задор.

— Я в Саллерс-Блаффе с самого зачатия, но друидов не встречала ни разу, — продолжала девушка. — Говорят, все они вымерли. Но недавно Краснушка Мейбл сказала, что заметила в лесу друидские знаки, а Брак Стальной Зуб клянется, будто видел друида воочию, хотя сослепу мог принять за него обычного медведя. Но все-таки, — она почесала голову под шапочкой, — в лесах кто-то есть. С самого начала осени звери ведут себя беспокойно, а по ночам с гор доносится вой, и явно не волчий.

— Я их вижу! — Истошный вопль перекрыл стоны и жалобы умирающих. — Я их вижу!

— А вот и твой друг, — сказала девушка. — Никак не угомонится.

Спустя мгновение Арен увидел Кейда, лежавшего в углу на низенькой койке. Голова у него была перевязана, а сам он, вытаращив глаза, смотрел в пустоту.

— Земля трясется, а они крадутся ко мне! — выкрикнул он и ткнул пальцем в воздух. — Кожа тонкая, словно кисея, а глаза мертвые, как камень! — Его голос понизился до заговорщицкого шепота. — Они меня не видят. Покуда я сам не покажусь. Но этому не бывать!

Арен кинулся к другу, не на шутку встревожившись.

— Что с ним такое? — спросил он, опустившись на колени возле Кейда.

— Мы не знаем. Он крепко ушибся, но лихорадки нет, и никаких других увечий мы не обнаружили. Скорее всего, от удара по голове у него повредился рассудок.

— Это пройдет? — в смятении спросил Арен.

— Может быть, — с оптимизмом ответила девушка.

— Келла! — стремительно подлетел к ней мальчишка-кроданец. — Тебя зовет лекарь. Ампутация.

Келла сразу заторопилась, перед уходом напутствовав Арена:

— Постарайся его успокоить. Поговори с ним, пусть услышит знакомый голос. Возможно, это приведет его в чувство.

— Доктор Баден велел, чтобы по пути ты заглянула к аптекарю, — по-кродански сказал ей мальчишка, и оба поспешили прочь.

— За драккеновыми слезами?

— За ними.

Арен, предоставленный сам себе, беспомощно уставился на Кейда, который вращал глазами и продолжал бредить:

— Я прошел по улицам Каррадиса, жемчужины Второй империи, где по желобам текла кровь королей-чародеев; я повидал подземелья урдов, где томились в рабстве мои предки…

Арен схватил друга за руку и сжал ее обеими ладонями. Ему было страшно видеть Кейда в таком состоянии. Будет невыносимо, если окажется, что Арен спас его от смерти лишь затем, чтобы обречь на безумие.

Поговори с ним, сказала Келла. А о чем? В голове у Арена было пусто.

— Кейд! — позвал он. — Кейд, ты слышишь меня? Ты знаешь, где ты?

— В Стране Теней! Где замки тают, словно воск, а океаны превращаются в пар.

— Нет-нет! Ты в лазарете. А я рядом.

— Я чувствую, как шевелятся они в своем узилище! — Кейд внезапно приподнялся на постели, схватил Арена за предплечье и уставился ему в глаза; от страха черты его лица обмякли. — Чужаки! — вскричал он. Потом рухнул на пожелтевшую подушку и замолол какую-то невнятицу.

— Тебе что-то снится, — слабым и умоляющим голосом проговорил Арен.

Но потом задумался: а если все это правда? Ведь говорят, что безумцы одержимы мраком, что их души забредают через Разрыв в Страну Теней, где обитают духи. Когда-то он смеялся над подобными рассказами, считая их стародавними поверьями, не имеющими отношения к новому порядку вещей. Но теперь его уверенность поколебалась.

Арен крепче сжал руку Кейда, словно пытаясь удержать его на краю пропасти.

— Ты не в Стране Теней, — сказал он. — И не в лазарете. Помнишь старый галеон элару на побережье в Шол-Пойнте? Вот ты где. И я тоже. Прячусь от Дарры, Геда и Хэма. В тот день мы с тобой познакомились…

* * *

Корабль назывался «Танцующий на волнах» — об этом незадолго до смерти рассказал старый Матток Ученый, а он якобы умел читать на языке элару. Говорили, будто корабль оказался на побережье во времена Калы, Рассветной Стражницы, после нашествия, которое она помогла отразить. Вряд ли, конечно, ведь за столько веков сгниет и развалится даже галеон элару. Скорее всего, его выбросило на побережье во время шторма, но эта история звучала не столь захватывающе, и большинство горожан предпочитали иное объяснение.

О «Танцующем на волнах» рассказывали и другие истории. Мрачные истории, которые всплывали в памяти у одиннадцатилетнего мальчугана, бежавшего к кораблю.

Этим мальчуганом был Арен. Гед, Хэм и Дарра преследовали его от самого города. Час тому назад они вчетвером играли в догонялки на извилистых мощеных улочках Шол-Пойнта. Но потом дела приняли новый оборот: трое из них объединились против Арена, и теперь он спасался бегством.

Перед ним показался галеон. Судно село на рифы недалеко от берега, накренившись на правый борт. Нижнюю часть корпуса, уходившую под воду во время прилива, покрывали морские желуди; палуба была заляпана пометом, обшивка выцвела и покорежилась. Все ценное, что было внутри, давным-давно растащили, однако сам корпус остался нетронутым. Белую древесину, из которой элару строили корабли, брали только самые крепкие пилы, но в Шол-Пойнте таких не имелось, к тому же считалось, что принести ее домой значит навлечь несчастье. Рассказывали, будто во время крушения капитану корабля пронзило сердце обломком реи и теперь его призрак бродит по палубе с саблей из ведьмовского железа, готовый убить всякого, кому хватит глупости ночью оказаться на борту.

Дальше побережье превращалось в узкую песчаную полоску, зажатую между морем и утесами. Спрятаться от грозившей Арену взбучки было негде. Разве что в галеоне.

Прилив отхлынул, обнажив рифы, о которые разбился корабль, — зубчатую гряду, напоминающую хребет погребенного в песке морского чудовища. Арен вскарабкался на нее и, тяжело дыша, пополз к галеону.

— Куда ты, Арен? — крикнул Гед, когда трое дружков спустились с утесов. — Возвращайся и получи заслуженное!

— Поосторожнее с призраком капитана! — задорно воскликнул Дарра.

— Не будь дураком! Там опасно! — встревожился Хэм, добросердечный паренек, который питал к Арену вполне теплые чувства, хотя время от времени и намеревался его вздуть.

Арен не слушал. Он торопливо полз вперед, руками и ногами цепляясь за высушенный солнцем камень. Добравшись до пробоины в борту галеона, он остановился и оглянулся. Мальчишки нерешительно наблюдали за ним, надеясь, что он передумает.

— Тебе там не спрятаться! Мы не боимся элару! — воскликнул Гед. Однако пускаться следом он явно не собирался.

— Отстаньте от меня! — прокричал Арен и залез в пробоину.

Внутри со всех сторон торчали расщепленные доски. Сквозь проломленный настил виднелась нижняя палуба, по которой плескала соленая вода. Арен опасливо двинулся дальше, тщательно проверяя куда ступить. Доски тревожно потрескивали, однако выдержали. Сквозь узкий дверной проем Арен пролез в тесную каюту и привалился к стене, с облегчением почувствовав под ногами твердый деревянный пол.

Едва он перевел дыхание, как боязнь преследования сошла на нет, уступив место более глубинному ужасу — детскому страху перед чудовищами, таящимися во тьме. Но как ни жутко было идти дальше, оставаться здесь было нельзя. Преследователи еще могли возобновить погоню.

Сквозь щели в досках проникал свет, озаряя многолетнее запустение. Повсюду виднелись остатки прежней красоты: расписные карнизы, настенная резьба в виде листьев и виноградных гроздей. Некогда галеон был настоящим произведением искусства, но теперь его покрывали гниль и плесень.

Арен зашагал по перекошенному полу, и крысы бросились врассыпную. Далеко ли он зашел? Может, преследователи махнули на него рукой? Пожалуй, стоит вернуться и проверить.

Тишину прорезал долгий глухой скрип. Сердце у Арена заколотилось. Он стоял посреди тесного коридора с несколькими дверями по бокам. Вдалеке виднелась узкая лестница, ведущая на палубу.

В мозгу у Арена мигом возник образ капитана элару, о котором он слышал многократно, но изображение видел лишь единожды. Высокий, бледный, худой; белоснежные волосы, горделивое лицо, тонкие и жесткие губы. Фалды мундира изглоданы рыбами, а в руке длинная тонкая сабля из ведьмовского железа. Арен не надеялся на его милосердие, ибо этому племени оно было чуждо.

Скованный нерешительностью, он дрожал посреди коридора, высматривая, откуда исходит опасность, но ничего не предпринимая, чтобы ее избежать.

Одна из дверей распахнулась, и оттуда кто-то выскочил. Арен завопил и замахал руками перед лицом. Противник от неожиданности тоже завопил. Спустя некоторое время Арен понял, что еще жив, и осмелился опустить руки. Перед ним стоял пухлый мальчуган, которого он вроде бы видел в городе, с шерстяным одеялом, повязанным наподобие плаща, и коротким деревянным мечом. Придя в себя, мальчуган расправил плечи и вскинул самодельное оружие.

— Сдавайся! — потребовал он.

— Ты кто? — в недоумении спросил Арен.

— Я король Хафтен Гроза Урдов! — объявил мальчишка. Потом взмахнул мечом: — А это — древний Пламенный Клинок!

— А если по правде?

Мальчуган сразу поник, удрученный, что Арен ему не подыгрывает.

— Я Кейд. А ты Арен, верно? Я тебя знаю. — Он осторожно засунул меч за пояс. — Что ты здесь делаешь?

— Прячусь.

— От кого?

— От Геда, Хэма и Дарры. Они хотят меня побить.

— За что?

— Я ударил Геда.

— За что?

За то, что Гед болтал всякое об отце Арена и прелестных дамах, которые частенько ужинали у них дома, а порой и завтракали. Иногда они были кроданками, иногда оссианками. Некоторых Арен видел всего по разу; другие наведывались чаще. Время от времени Рэндилл усаживал сына рядом с собой и говорил, что никто не заменит его матери, хотя Арен и не думал ни о чем подобном. После этого женщины на некоторое время исчезали; но потом появлялись новые.

Арен уже не помнил, что именно сказал Гед. Но его слова задели Арена за живое, и, не нашедшись, что ответить, он пустил в ход кулаки.

Но как все это растолкуешь? Поэтому Арен сам обратился к Кейду с вопросом.

— А ты что здесь делаешь? — осведомился он обвинительным тоном.

— Играю, — ответил Кейд. И в доказательство одернул край плаща.

— Сам с собой?

— Больше не с кем.

— А ты не боишься капитана элару?

— Я был здесь кучу раз и никого не видел.

Арен улыбнулся. Вдвоем было уже не так страшно. Увидев его улыбку, Кейд улыбнулся в ответ.

— Хочешь, поиграем вместе? — предложил он.

В голове у Арена наметился замысел, и его улыбка превратилась в ухмылку.

— Да, — ответил он. — Поиграем.

Тем временем Гед, Дарра и Хэм пререкались на берегу. Наконец Хэм ушел домой, а Гед и Дарра взяли палки и взобрались на гряду рифов, возле которых разлеглась громада «Танцующего на волнах».

— Мы идем за тобой, Арен! — выкрикнул Гед.

Кейд отвернул лицо от пробоины в борту, сквозь которую наблюдал за происходящим снаружи.

— Они идут за тобой! — взволнованно проговорил он.

— Слышу, — сухо ответил Арен. И смахнул с лица водоросли. — Ну, как я выгляжу?

Кейд поднял кверху два больших пальца. Арен был облачен в потрепанный коврик, который они нашли у переборки вместе с несколькими пустыми винными бутылками. На плечах блестели черные цепочки икринок рыбы-кусаки. С головы, обвязанной плащом Кейда, до самой поясницы свешивались мокрые водоросли, изображавшие длинные зеленые волосы. Костюм капитана воссоздать не удалось, но блуждающий призрак мальчишки-утопленника худо-бедно получился. По крайней мере, Арен на это надеялся.

— Спрячешься, где условились?

Кейд перекинул через плечо ржавую цепь, найденную на нижней палубе.

— Не сомневайся, сделаю как надо, — пообещал он, давясь от смеха.

Оба разошлись к назначенным местам. Дело приняло иной оборот, на сей раз в пользу Арена. Встреча с Кейдом все изменила. Рядом с новым товарищем, готовым на любые затеи, все казалось осуществимым.

Кейд предложил устроить засаду в заброшенной каюте с прогнившим потолком; стоявшая там кровать развалилась, перина давно истлела. В дальнем конце находилась темная ниша, раньше служившая гардеробной, а теперь пустующая и загаженная крысами. Арен поправил свой наряд, так и норовивший свалиться, присел на корточки в нише и стал выжидать.

Ждать пришлось недолго. Двое преследователей вошли, перешептываясь, ступая медленно и осторожно, с палками наготове.

— Бьюсь об заклад, капитан уже сцапал его, — сказал Дарра. — Нам надо сматываться.

— Закрой пасть, — ответил Гед. — Он где-то здесь.

Когда они добрались до двери, Арен напрягся. Едва дошло до дела, он почувствовал, что храбрость в нем убывает. Может, пропустить их и вылезти, когда они уже уйдут?

Его сомнения рассеял лязг цепей, донесшийся сверху. Игра началась, отступать было поздно.

— Что это? — выдохнул Дарра, и оба мальчишки подняли глаза к потолку.

В ответ раздался душераздирающий вопль. Поднялся лязг, вой, топот. Прогнивший потолок просел, сверху посыпалась пыль.

— Это капитан! — заорал Дарра.

Но, разумеется, то был Кейд; сквозь щели в потолке он наблюдал за мальчишками, а теперь вполне убедительно изображал призрака. Арен так впечатлился, что чуть не забыл исполнить свою роль, но потом, воодушевленный успехами товарища, выскочил из ниши.

Вытянув руки и стеная, словно мертвец, он побрел на Геда и Дарру, воображению которых груда водорослей и лохмотьев представилась жутким выходцем с того света. При виде его они завопили — теперь вопили все четверо — и в панике попятились назад, выронив палки. Раздался громкий треск, сверху посыпались обломки досок, и сквозь проломившийся потолок, грохоча цепями, рухнул Кейд. Гед и Дарра, надрываясь от крика, пустились наутек. Они продолжали вопить, даже добравшись до берега.

Кейд, покряхтывая, с помощью Арена вылез из-под обломков. Отряхнулся и, морщась, ощупал свежие ссадины, потом встретился глазами с Ареном и прыснул от смеха.

— Слыхал? — спросил он. — Мы их одолели!

— Одолели, — согласился Арен. Победа вскружила ему голову, и он предложил: — Хочешь, будем друзьями?

— Идет, — согласился Кейд…

* * *

— Дождавшись, пока Гед и Дарра раззвонят, что видели капитана и остались живы, мы рассказали о своей проделке, — заключил Арен. Воспоминания помогли ему забыться, но теперь звуки и запахи лазарета нахлынули вновь, а заодно напомнили о себе пустой живот и саднящие мышцы. Из хирургического отделения донесся вопль — началась ампутация. Арен не подал виду и попытался улыбнуться. — Этого они не перенесли. Ручаюсь, Гед отправился учиться на морехода, только чтобы убраться из Шол-Пойнта.

Кейд умолк и беспокойно заворочался на койке, глаза у него бегали. Арен осмелился предположить, что его друг успокоился при звуке знакомого голоса.

— Кейд? Ты меня слышишь?

Но тот снова замолол невнятицу, и надежды Арена окончательно угасли. Неужели это все, что осталось от его лучшего друга? Слабоумный фигляр, мечущийся между истерией и бредом? Неужели кроданцы отняли последнего человека, которого Арен любил?

Он отшатнулся от этой мысли, подавленный чувством вины и страхом перед еще не ведомым наказанием. Но при виде бессвязно лепечущего друга его обуяла злость. «Скажи, — велел он себе. — Скажи вслух».

— Во всем виноваты кроданцы, — произнес он. — Сюда нас посадили кроданцы. Тебя погубили кроданцы.

Кейд повернулся на бок, вцепившись в простыню и нечленораздельно бормоча. Арен проверил, не слышал ли его кто-нибудь, но все раненые поблизости спали или находились без сознания. Сказать такое было кощунством. Никогда прежде он не считал кроданцев врагами, даже мыслей таких не допускал. Вышний все услышит; Железная Длань все узнает. Но теперь, видя Кейда, обреченного на безумие, он почувствовал на языке едкий вкус ненависти. Ему впервые было все равно, какое воздаяние его ожидает. Если Кейд не оправится, Арен не простит этого кроданцам.

Пациент в хирургическом отделении по-прежнему вопил. Арен услышал, как Келла выкрикнула из глубины лазарета:

— Драккеновы слезы! Унять боль!

Другие пациенты стонали, прося о помощи, вокруг коек суетились подручные. Арен ничего не замечал. Для него весь мир сузился до пределов койки, на которой лежал Кейд.

— Я буду за тобой присматривать, — тихо промолвил Арен, и слезы навернулись ему на глаза. — Я не позволю, чтобы на тебя махнули рукой.

И он взмолился про себя: «Мешук, Каменная Матерь, взываю к тебе — спаси его! Я даже готов поверить, что ты можешь мне ответить. Но ты лишь вымысел, как и все прочие Воплощения. Как Вышний, как любовь, как мой отец… как все, во что я верил».

— Арен?

Он вскинул голову. Кейд слепо таращился перед собой, словно ощупывая воздух взглядом.

— Арен, ты?

— Да! — воскликнул тот и снова схватил Кейда за руку. — Да, я!

— Я был далеко… — сонно пробормотал Кейд. — А потом услышал голос…

— Да! Да, я говорил с тобой! Ты меня видишь? — Глаза Арена отчаянно блестели, он был вне себя от волнения.

— Ты как в тумане… будто призрак… — Кейд слабо кашлянул. — Арен…

— Да?

— Мне нужно кое о чем тебя спросить…

— Да?

Кейд устремил взгляд на Арена и лукаво вскинул бровь.

— Когда ты успел превратиться в такого плаксивого болвана?

Арен разинул рот, а Кейд усмехнулся.

Тогда Арен произнес медленно и отчетливо:

— Ты конченый мерзавец, — и схватил Кейда за грудки, а тот залился смехом, отбиваясь от друга, который полушутя-полусерьезно пытался его поколотить.

— Нельзя меня бить! Я сумасшедший! — возражал он.

— А я тебе поверил, негодник!

— Тс-с! — Кейд сделал ему знак замолчать. — Я сумасшедший и останусь им, покуда я здесь.

Арен прекратил напирать и снова присел на корточки. Он чувствовал такое облегчение, что позабыл, как собирался прикончить Кейда.

— Ты хочешь остаться здесь?

— Трижды в день наедаться до отвала, а остальное время валяться в постели? — ухмыльнулся Кейд. — От такого я отказываться не тороплюсь.

— Ты мог открыть правду и раньше!

— Но ты так ласково со мной обращался!

Кейд явно потешался над ним, но Арен не возражал. Если друг шутит, значит, он снова стал прежним и все, что их разделяло, отброшено прочь.

— Слушай, — Арен наклонился пониже, — теперь я понимаю. Ты был прав.

— Конечно, — уверенно ответил Кейд. — А в чем именно?

— Никто не придет нам на выручку. Никто не собирается нас освобождать.

— Да уж, — язвительно заметил Кейд, — умеешь ты приободрить.

— Надо бежать.

Лицо Кейда посуровело. Разговор принял серьезный оборот.

— Ты не шутишь?

— Ничуть, — ответил Арен. В это мгновение он был уверен в своих словах. — Мы вырвемся на свободу или погибнем, но будь я проклят, если допущу, чтобы мы зачахли здесь.

— У тебя есть план? — с нетерпением спросил Кейд.

Арен собирался ответить «нет», но не успел он и рта раскрыть, как план отчетливо сложился у него в голове. Он понял, что постоянно размышлял об этом, как только они сюда прибыли: все подмечал, запоминал. Просто до сих пор он не позволял себе задумываться о побеге; то было немыслимое бунтарство для человека, безоговорочно верившего в кроданские порядки.

Теперь эта вера рухнула. Ему предстояло взять дело в свои руки.

— У меня есть план, — кивнул Арен. — Но нужна твоя помощь.

— Для этого мне придется встать с постели?

— По счастью, нет. Нужно, чтобы ты остался здесь. У тебя сохранилась фляжка?

Кейд помотал головой.

— Потерялась во время взрыва.

— Возьми мою. — Арен снял с пояса жестяную фляжку, вылил остатки воды и протянул другу. — Можешь ее спрятать, хотя никто в нее не заглянет, даже если найдет. Это просто фляжка; такие есть у всех.

Кейд недоуменно осмотрел вещицу.

— И что именно я должен делать?

— Притворяться, — ответил Арен. — Ты ведь умеешь, верно?

— О да, — подтвердил Кейд и расплылся в озорной улыбке. — Еще как умею.

ГЛАВА 15

В тени Остенбергских гор, раскинувшись от горизонта до горизонта, простирался дремучий Ольдвуд. По его окраинам были разбросаны маленькие поселения и змеились тропинки, проложенные лесниками, но мало кто осмеливался продвигаться вглубь. В этих непролазных дебрях встречались места, куда веками не ступала нога человека.

Об Ольдвуде рассказывали диковинные истории, в которых действовали исполинские чудища, сумеречные твари, говорящие человеческим языком, злобные деревья, которые душили зазевавшихся путников или придавливали падающими ветвями. А в самой глубине якобы таилась старая, как само время, огромная и неведомая сущность, ревниво охраняющая свои владения от пришельцев.

Вика не знала, что здесь правда, что вымысел, но ей хватало ума не считать подобные рассказы пустыми бреднями. Огромный и неизведанный Ольдвуд во многом оставался для нее тайной. Даже друидам, знающим все дороги в этих краях, там грозили опасности.

Она шагала сквозь чащу по тропе, оставшейся на месте давно высохшего ручья, а Скирда трусила рядом. Из бывших берегов высовывались узловатые корни, а древние деревья скрипели и вздыхали, когда друидесса проходила мимо. Вечерело, и солнце стояло еще высоко, но под пологом листвы было прохладно и мрачно.

После Дирракомба Вика прошла долгий путь и не встретила ничего обнадеживающего. Старые тропы пребывали в запустении, знаки Девятерых понемногу стирались. В одном городе, куда она украдкой заглянула пополнить припасы и что-нибудь разузнать, ей попался храм Вышнего, недавно построенный на холме: великолепное, издалека заметное здание из красного и бежевого камня. В честь Девятерых никаких сооружений не было, только заброшенные святилища да разрушенный храм.

Неудивительно, что число приверженцев Девятерых таяло: друиды почти перевелись, а молодежи мало что напоминало о древних богах Оссии. Святейшие твердили, что Воплощения были примитивными божествами, подлежащими забвению.

Вика подумала о заступнике, блистающей фигуре с огненным мечом, а потом о кошмарных созданиях, явившихся после него, и о видении которое они показали. Приближалось что-то страшное. Она надеялась, что сумеет понять знамение, пока есть время предотвратить беду.

Звук треснувшей ветки заставил ее остановиться и поднять голову. Опершись рукой на посох, друидесса прислушалась. За ними давно уже следило какое-то крупное существо, державшееся поодаль. Скирда глухо зарычала.

— Тихо, дружище, — сказала Вика, потрепав Скирду по шее. — Мы не враги этому лесу.

Впрочем, в последнее время духи не отличались радушием. Стали обидчивыми и беспокойными, не делая различия между друидами, которые стремились их защитить, и кроданцами, которые вырубали деревья для строительства, а освободившиеся земли использовали под посевы.

Снова раздался треск, на сей раз громче и ближе, и Вика забеспокоилась. Послышалось тяжелое звериное дыхание. Птицы разлетелись в разные стороны, а заросли папоротника всколыхнулись от движений неповоротливой туши.

Из подлеска показалась бурая медвежья морда.

Вика попятилась, а зверь проворно выскочил на открытое пространство и спустился к руслу ручья, преградив ей дорогу. Понюхал воздух и повернул голову к друидессе.

— Спокойно, — произнесла она, подняв руку. — Мы не хотим с тобой ссориться.

Но медведь не собирался успокаиваться. Он поднялся на задние лапы, разинул клыкастую пасть и угрожающе зарычал.

— Эти леса небезопасны, странница. Разве ты не слышала?

Вика обернулась на голос. Позади нее бесшумно появилась женщина. На ней был плотный изорванный плащ, расшитый выцветшими красно-коричневыми узорами, лицо скрывал огромный капюшон, а в руке она держала резной дубовый посох, увенчанным козлиным черепом.

— Мне было видение, что ты придешь, Вика, Шагающая по Курганам, — медленно промолвила женщина глубоким голосом. — Тебя здесь ждали.

Она направила посох на медведя и произнесла несколько слов на древнем наречии. Зверь протяжно зевнул, опустился на передние лапы и побрел восвояси.

Женщина опустила посох и откинула капюшон, обнажив коротко стриженную седую голову и лицо с двумя вертикальными мазками, сделанными красной краской.

— Минуло десять лет, моя бывшая послушница, — улыбнулась она, — и вот ты возвращаешься, такая же, как и прежде.

— Агали, Поющая в Темноте! — воскликнула Вика, раскинув руки. — Долго же я тебя искала.

— Добро пожаловать, — сказала старуха, и друидессы тепло обнялись.

* * *

Пристанище Агали находилось на полянке возле неширокого ручья, под кровом сплетенных ветвей. На одном краю располагался навес из палок и шкур, на другом — кострище, обложенное камнями. Ночные насекомые громко гудели, а над водой танцевали светляки.

Вика и Агали сидели на травянистом холмике и ели печеную оленину с жареными грибами и картошкой. Рядом лежал бурдюк со сливовой настойкой. Скирда грызла кость, разнежившись у огня.

— И что ты увидела, когда дух раскрыл твои глаза? — спросили Агали.

Вика уставилась в огонь и нахмурилась.

— Темные фигуры исчезли, — сказала она. — Ложбина была та же, но увядшая и помертвелая, а небо совершенно изменилось. Я подошла к окраине Дирракомба, где начинались холмы, и увидела… — У нее перехватило дыхание, когда ей снова представилось то зрелище. — То было безумие, Агали. Пустыня, где жалкие остатки человечества пожирались чудищами из-за Разрыва. Я видела безрукое существо с белым, словно маска, лицом, запряженное в шипастую повозку, полную растерзанных тел. По иссушенной равнине бежала растрепанная женщина, а за ней гнались скрюченные клыкастые твари. Вдоль горизонта брело исполинское создание, полупаук-полублоха, а позади восходило черное солнце. За пустыней был город, мерзко расползшийся по выжженной земле, с улицами из сухожилий и башнями из костей и суставов. На стенах собора корчились перекошенные от крика лица погибших строителей. От солнечного зноя над городом поднимался пар, а по улицам бегали вопящие твари, нечисть из Бездны, а то и хуже, много хуже.

Она умолкла, не в силах больше говорить, и стыдливо смахнула непрошенные слезы.

— Ты правильно сделала, что пришла, — сказала наконец Агали. — Дела обстоят скверно, если верить твоему рассказу.

— Если, — подчеркнула Вика. — Духи любят вводить в заблуждение, а нынче особенно.

— Возможно, — ответила Агали. — Но я тоже видела знамения. Я вышла в бурю и наблюдала, как молнии чертят на небе знак Азры. Мне снилось, что из-под земли слышится грохот, словно какое-то огромное существо пытается вырваться из узилища, а когда я проснулась, лес еще сотрясала дрожь. Я вижу, что происходит в наших краях. А теперь еще твои известия.

Она протянула Вике бурдюк с настойкой, и та отхлебнула. В груди приятно потеплело, и Вика немного пришла в себя.

— Тогда раскрой мне глаза, Агали. Я не понимаю этих знамений.

Языки пламени отбрасывали отблески на лицо старухи.

— Темные фигуры, представшие тебе, жуткие страшилища с содранной кожей — это Истязатели.

— Истязатели не покидают Страну Теней.

— Так было много лет. Но хранители преданий описывали мне облик Истязателей. — Она пожала плечами. — Это было давно. Будь моя память повместительнее, я бы сама стала хранительницей преданий.

Вика отхлебнула еще настойки, чтобы отогнать леденящую мысль, что она видела стражей Кар-Вишнаха, твердыни на дальнем краю Страны Теней, стерегущей путь в Бездну. Того самого Кар-Вишнаха, что висел на цепях над бездонной пропастью, в которой, заточенные навечно, томились Чужаки.

— Настают черные дни, раз сами Истязатели покидают Кар-Вишнах, чтобы предупредить нас, — пробормотала она. — То, что я видела… мне показывали будущее?

— Возможное будущее. — Агали подбросила хвороста в костер. — Когда-то в мире царил хаос. Живые и мертвые делили одну землю, и не было ничего неизменного. — Ее взгляд сделался отсутствующим, а голос зазвучал бесцветно. Эта история была отлично известна им обеим. — То был век Хаоса, когда Чужаки, не сдерживаемые ничем, вносили беспорядок во все задумки Создателя. И Джоха создал Разрыв, огромную пропасть, разделяющую живых и мертвых.

— Для живых — мир под солнцем, — пробормотала Вика. — Для мертвых — Страна Теней.

— Но Чужаки сопротивлялись, и Джоха повел Воплощения войной на них. Они сражались тысячу лет, и наконец Чужаки пали. За содеянное Джоха поверг их в Бездну и послал Истязателей надзирать за ними. — Агали подхватила дымящуюся картошину и откусила от нее. — Но они по-прежнему рвутся к свету, стремясь обрести свободу и отомстить тем, кто отнял ее у них. Если они окажутся на воле, произойдет все то, что ты видела.

— Минуло столетие, как Чужаки угрожали миру живых, и с той поры мы о них не слышали, — нахмурилась Вика. — Какая новая опасность заставляет их сторожей предупреждать нас?

— Это мы и должны выяснить, — ответила Агали. — Возможно, заступник, которого ты видела, даст ответ.

— Мне не показали его лица, Агали. Как я его отыщу?

— Воплощения укажут тебе путь.

Вика грустно покачала головой.

— Уже давно я не слышала их голосов. — Она взглянула на Скирду, которая возилась с костью возле костра. Здесь, рядом с Агали, захмелев от крепкого напитка, Вика ощутила тихую тоску по простой жизни. Хорошо бы больше не скитаться, не прятаться от кроданских охотников за друидами. Были бы лишь огонь в очаге, сытная пища, приятный собеседник и Скирда, свернувшаяся у ног. Это куда лучше, чем все эти сомнения и мольбы, ответом на которые служит только тишина. Лучше, чем бремя веры.

— Я думаю, что боги оставили этот край, Агали, — сказала Вика. Она впервые произнесла эти слова вслух, и они камнем легли ей на сердце. Сквозь хмельные слезы она взглянула на свою наставницу, от которой когда-то научилась друидскому искусству. — Не уверена, что они вообще здесь были.

— Они и сейчас здесь, — возразила Агали со спокойной уверенностью, которой Вика всегда завидовала. — Это их страна. В Оссии они объявились впервые, и отсюда распространились по всему миру. Они везде: в земле под твоими ногами, в воздухе, которым ты дышишь. Если Воплощения безмолвствуют, это потому, что мы разучились слушать.

— Но раньше я их слышала! — воскликнула Вика, вскочив на ноги, и Скирда испуганно вскинула морду. — Слышала ясно, как колокольный звон! Они являлись мне, такие же настоящие, как ты сейчас!

— Знаю, — сказала Агали. — Помню день, когда я тебя нашла. Девочку, которую одна половина деревни считала богоизбранной, а другая одержимой. Они не могли определиться, поклоняться тебе или утопить.

— А ты забрала меня с собой, выучила и отправила наставлять тех, кто мог внимать нашей мудрости. — Вика села обратно к костру, схватила бурдюк с настойкой и жадно отхлебнула. — И что я получила в награду? Воплощения перестали со мной говорить. Они повержены, а чужеземные боги носятся по стране, разрушая все, что воздвигнуто нашей верой. — Она простерла руку вперед, словно хотела ухватиться за темноту. — Так скажи мне, Агали: те видения, что являлись мне в юности, были только игрой больного рассудка, одурманенного зельями? Может, мы все безумны? Может, отступники имели право?..

— Не говори глупостей! — рявкнула Агали, поднявшись и схватив посох. В отблесках костра ее глаза гневно сверкали, а красные линии на лице и козлиный череп, бледнеющий во мраке, придавали ей жуткий вид. — Сомневайся в Воплощениях, если хочешь, но отступников не поминай! Они испортили и извратили все, за что мы ратуем, и я не желаю слышать о них от своей ученицы!

Скирда вскочила и залаяла. Вика вызывающе уставилась на Агали, но тотчас же в смущении отвела взгляд.

— Прости меня, — негромко промолвила она. — Ты права. Я говорила слишком опрометчиво.

Она подошла к ручью и устремила взор на другой берег, где вплотную росли деревья и мелькали во мраке светляки.

— За месяц до того, как ты меня нашла, — сказала она, — я встретила в поле самого Халлена и пошла за ним. Он сказал, что урожай в том году будет хорошим и недород закончится. Так и случилось. — Она обернулась через плечо и грустно взглянула на свою наставницу. — Я знаю, что видела его, Агали. Это был он. Высокий и белокурый, в венке из пшеницы и ячменя, с чашей в одной руке и с серпом в другой. Рядом с ним я ощутила успокоение и счастье подобных которым никогда больше не изведаю. Тогда я уверилась, что Воплощения существуют. — В ладонь ей ткнулся мокрый нос и теплый язык облизал руку. Вика рассеянно потрепала Скирду по макушке. — Пять раз мне являлись боги. Пять раз, а потом все закончилось. Представляешь? Удостоиться такого благословения, а потом… лишиться всего.

— А я их никогда не видела, — призналась Агали. — Только их знамения и посланников. Будь благодарна, что на тебя снизошла такая милость. Каждому из нас выпадают свои испытания.

Вика взглянула на бурлящий поток. Злость исчезла, на смену ей пришла грусть. Настроение друидессы всегда отличалось изменчивостью. Чувства накатывали на нее, словно штормовые волны на скалы, и трудно было понять, в какой мере это врожденное, а в какой — действие зелий, которые она принимала почти всю жизнь. Нельзя безнаказанно заходить в Страну Теней.

Старая наставница положила руку ей на плечо.

— Сомневаться полезно, однако не оставляй надежду, — кротко заметила она. — Создатель не для того нас сюда отправил, чтобы разрешать наши затруднения вместо нас. Наверное, исполины проклинали Долгую Стужу, но после нее возникли Шесть Народов. Когда-то нас держали в рабстве урды, а потом явилась Джесса Волчье Сердце, и мы построили империю. Каждая неудача делает нас сильнее. — Она ободряюще потрепала Вику по плечу. — Истязатели — слуги Воплощений. Не беда, что боги не являются лично. Тебя избрали, чтобы передать важнейшие известия, разве ты не видишь?

Вика кивнула. Она чувствовала себя неблагодарной. Сколько бы ни сетовала она на молчание Воплощений, они являлись ей пятикратно — чаще, чем большинству. Другие, чья вера была даже сильнее, не удостаивались и такого.

— Почему не созывают Конклав? — беспомощно спросила Вика.

— Узнаем, когда созовут. Возможно, их поторопят твои известия. Я их распространю, да и ты не зевай.

— Тогда уже будет слишком поздно, — сказала Вика. Она откинула голову, и волосы упали с ее лица. — Сопричастие разрушено. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы найти твой друидский знак и выследить тебя. Звезды в моем видении были такими, как в осенние ночи, — значит, осталось недолго.

— Тогда выдвигайся с первыми лучами, — предложила Агали. — Пусть ноги сами тебя несут. Воплощения направят твои шаги. В дебрях Ольдвуда судьба тебя не отыщет.

Вперед, всегда вперед. Вика почувствовала, как камень у нее на сердце стал еще тяжелее.

— И что мне делать, Агали? Там, в этой стране?

Агали улыбнулась.

— Ты найдешь нам заступника.

ГЛАВА 16

Наутро узников выстроили во дворе. По случаю фестендея всех подданных империи обязывали молиться, а любая работа воспрещалась. Иные узники ворчали, что рудник закрыли именно в тот день когда все равно полагалось отдыхать, однако их приободрил слух, что работы не возобновятся еще неделю, пока инженеры не укрепят своды. После такого известия заключенные охотно возносили хвалы Вышнему, хотя кроданские песнопения, которые их заставляли затверживать наизусть, для большинства оставались пустым звуком.

Арен стоял среди других узников под чистым холодным небом и слушал проповедь священника. Для постороннего взгляда юноша ничем не выделялся из толпы — очередная бледная фигура в мешковатой серой одежде, дрожащая и истощенная, — но сам он чувствовал себя преображенным, исполненным стальной решимости.

— Не горюйте о своих братьях, что присоединились к Вышнему в его лучах, — говорил священник. — Ибо сказано Томасом: если человек трудится во славу Кроды, будь он земледелец или воин, то всяк признает его благородным.

Арен с отвращением смотрел на священника: рыхлого толстяки с мутным взглядом, одетого в традиционное бежево-красное облачение с вышитыми на плечах и груди кроданскими лучами и золотым знаком Святейших на шее.

«Закрой рот, — гневался про себя Арен, распаленный презрением. — К чему твоя болтовня? Те погибшие не верили в Вышнего. Вы отправили их сюда, ты и твой народ. Вы их сгубили. Как чуть не сгубили и Кейда».

— Их труды окончены, их земные страдания позади, — продолжал священник. — Теперь они недосягаемы для Мстительницы, и преступления, приведшие их сюда, сгорели дотла в сиянии единственно истинного бога. Пусть уцелевшие почтут их память силой своих мышц и удвоят старания на благо империи, дабы жертва не пропала втуне.

Начальник лагеря Крент в знак согласия благочестиво склонил голову. Капитан Хассан оглядывал собравшихся зорким взглядом, высматривая недовольных. Стражники во дворе со скучающим видом переминались с ноги на ногу, а лучники на помосте не сводили глаз с происходящего внизу. Поодаль виднелся столб, у которого бесчисленных узников растерзали и съели заживо костоголовые псы.

Арен перестал слушать и принялся обдумывать свой план.

В узнической половине было двое ворот: восточные вели в ту часть, где размещались стражники, а южные выходили на мост через реку, за которой находилась деревня. И те, и другие строго охранялись и обычно стояли запертыми. Все повозки, проезжавшие через них, внимательно обыскивали. Арен обдумал возможность выбраться на волю этим путем, но тут потребовалось бы содействие Рафы, а ему не хотелось связываться с пиратом. Он еще злился, что тот дал Кейду одуряющего зелья. Кроме того, Арену нечего предложить взамен, и велик риск, что Рафа их предаст.

Нет, они сбегут через стену.

После отбоя выскользнуть из барака легко; ночью в лагере темно, и караульных легко избежать. Куда сложнее миновать костоголовых псов: чтобы поднять тревогу, им достаточно залаять.

Но если удастся их обойти, не составит особого труда взобраться на деревянный помост, по которому ходят лучники. Это днем они бдительны и зорки, а ночью, пока начальство не видит, дремлют или чешут языками. При известной ловкости и доле везения Арен и Кейд в темноте проскользнут мимо лучников, а если с кем и столкнутся, то сумеют его одолеть, ведь на их стороне будет неожиданность. Но особой уверенности на этот счет Арен не питал.

Миновав лучников, предстоит слезть с частокола и не переломать ноги. Дальше останется перебраться через горы, оторвавшись от стражников и костоголовых псов, которые пустятся в погоню, зима уже близка. Понадобятся еда, теплая одежда, оружие и прочие припасы, и даже тогда вероятность выжить крайне мала.

Но попытаться все равно нужно.

— Вышний не любит бездельников! — надрывался священник. — Он не оказывает милости бессильным и сетующим. Но у кого есть воля и стойкость, на тех изливается свет Вышнего!

«Ну что ж, я выстою, — думал Арен, обращаясь к Вышнему. — Я выстою и вырвусь из этого ада, в который ты меня упек, и заберу с собой лучшего друга. Останови меня, если можешь».

Грозить богу кулаком оказалось приятно, но Арен предпочел вернуться к более насущному предмету. Прежде чем приступить к воплощению плана, нужно кое с чем разобраться, и в первую очередь — с Грабом.

Он высмотрел скарла в толпе и почувствовал, как в сердце вскипают ненависть и страх. Граб попал в лагерь вскоре после Арена и, кажется, ни с кем здесь не подружился. Зато жертв у него было множество. Кейда этот жребий миновал, потому что он умел развлекать узников, и те могли за него заступиться; у Арена таких защитников не было. Считая прочих справедливо осужденными изменниками и преступниками, он держался особняком и невольно превратил себя в уязвимую мишень. Но сегодня все изменится.

Пока толпа расходилась после собрания, Арен наблюдал за Грабом. Тот направился по проходам между бараками, и юноша пустился следом.

«Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять». Любимое изречение магистра Орика. Настало время применить его уроки на деле.

Арен мало знал о самом Грабе, но кое-что знал о скарлах. Их родина, Скара-Тхун, угрюмая белая глухомань, лежала к северо-востоку от Пламении. Из-за ограниченных природных ресурсов их племена постоянно враждовали, пока один дальновидный вождь, Тхарл Иквба, не заложил обычай Рассеяния. С тех пор первенцы каждой семьи, достигнув совершеннолетия, отсылались за море, в чужие страны, завоевывать славу для себя и своего народа, чтобы однажды возвратиться героями. Ратные подвиги, блеск сокровищ, изощренные хитрости, романтические приключения — все это становилось личной историей и записывалось в виде татуировок у них на коже, чтобы Костяной бог узнал об их деяниях после смерти. Самых удачливых удостаивали величественных резных саркофагов и погребали бок о бок с предками в подземных гробницах среди мерзлых равнин.

Арен понимал, что его знания поверхностны, но это лучше, чем ничто.

У скарла были короткие толстые ноги и неуклюжая походка, но передвигался он быстро, и Арен с трудом поспевал следом. Один раз он подумал, что упустил свою цель, но потом впереди снова вынырнул лысый затылок, покрытый затейливыми татуировками. Граб направлялся на кладбище, но Арен не даст ему дойти.

Юноша ускорил шаг, чтобы сократить расстояние между ними. Как и ожидалось, за одним из бараков Граб свернул в сторону утесов. Арен обогнул угол и с удивлением обнаружил, что скарл исчез.

Арен остановился, оглядывая пустое пространство между бараками. Спрятаться там было негде, и юноша застыл на месте, разинув рот.

А потом услышал сверху скрип башмака и поднял глаза — как раз вовремя, ибо в это самое мгновение Граб прыгнул на него с крыши барака.

Арен успел увернуться, так что первый удар скарла не достиг цели, но через миг рука противника обхватила его сзади за горло.

— Думаешь, Граб не знает, что задумал Паршивец? — прорычал скарл ему на ухо. — Паршивец высматривает, где у Граба тайник, да?

— Нет… — Выпучив глаза, Арен хватал воздух ртом. — Хочу… предложить…

— Предложить? Хочешь что-то предложить Грабу? Граб все берет сам! — Однако скарл все же убрал руку, развернул Арена лицом к себе и прижал спиной к стене барака, одновременно обшаривая его карманы. — Что же есть у Паршивца? Хорошо бы что-то дельное, а то Граб что-нибудь сломает Паршивцу.

Арен с усилием выдавливал из себя слова:

— Нет… не в карманах. Я помогу тебе заработать… новую татуировку.

Граб прекратил его обыскивать и прищурился.

— Чем быстрее Паршивец объяснит, тем лучше, — предупредил он.

Арен приложил ладонь к саднившему горлу.

— Ведь твои татуировки повествуют о славных подвигах? — уточнил он.

— О да! — с готовностью проревел Граб и ткнул пальцем в строчку иероглифов вдоль ключицы: — Эта повествует, как Граб со своими людьми спустился с утесов и захватил лагерь босканских контрабандистов. А когда появился их корабль, Граб и его захватил! Грабу досталась богатая добыча.

— Бьюсь об заклад, ты прослывешь еще большим героем, когда вернешься к своему народу. И в свое время Костяному богу будет что почитать.

Вдруг Граб насупился, и Арен понял, что сболтнул лишнего. Не дожидаясь нового удара, он затараторил:

— Но ведь твоя правая рука совсем чистая. И пол-лица тоже. Кажется, еще есть место, чтобы запечатлеть великие подвиги. Но в нынешнем положении мало возможностей для героизма. Неужели ты смиришься с этим?

— Граб не смирится! Граб не сгинет здесь! Граб совершит такое, что Костяной бог подивится его подвигам!

Арен подался вперед:

— В этом и состоит мое предложение. Помоги мне, и я вытащу тебя отсюда, когда решусь на побег.

Скарл смерил его долгим и суровым взглядом, полным подозрений и угрозы. А потом отступил назад и хлопнул Арена по плечу:

— Ладно. Граб слушает.

* * *

После отбоя в лагере было тихо и спокойно. Между потемневшими бараками расползалась легкая мгла, и большинство заключенных отправились на боковую. Но Арену не спалось.

Он сидел на краешке опустевшей койки Кейда и завязывал шнурки, выдыхая пар. После взрыва в руднике минуло четыре дня. Синяки почти прошли, опухоль на лице спала. Арен окреп телом и душой.

Кейду тоже становилось лучше, о чем нельзя было догадаться по воплям, которыми он несколько раз на дню оглашал лазарет. Его помешательство таинственным образом прошло, но теперь его терзали мучительные боли во всем теле. Доктор Баден затруднялся установить причину недуга. Единственным действенным средством была ложка драккеновых слез, после которой больной успокаивался. Келла волновалась, что Кейд принимает слишком много этого снадобья, в чрезмерных дозах смертельного, однако больше ничто не помогало.

Впрочем, она зря тревожилась. Оставшись один, Кейд сплевывал драккеновы слезы во фляжку, которую дал ему Арен. Она уже заполнилась до середины; еще немного, и они смогут претворить свой план в действие.

Арен при любой возможности помогал ухаживать за ранеными — отчасти из искреннего сострадания, отчасти из желания поддерживать связь с другом. В минуты затишья им удавалось поговорить. С виду Кейд снова сделался прежним — всегда готовый пошутить и посмеяться над собой, дружелюбный и беспечный. Но Арен понимал, что под этой личиной кроется неуверенность и все надежды Кейд возлагает на друга. Арен чувствовал груз ответственности, но ему придавала храбрости мысль, что Кейд снова ему доверяет.

Он ощупью направился к выходу из барака. Окна были закрыты ставнями, и другие узники казались синими тенями, неотличимыми друг от друга в темноте. Некоторые поднимали голову, когда он проходил мимо, но никто не заговорил с Ареном и не попытался его остановить. Уже не в первый раз он выбирался наружу после отбоя по своим тайным делам.

Бараки не запирались. Капитан Хассан ввел простое правило: всякий, кого после отбоя поймают на улице без пропуска, утром отправится на съедение костоголовым псам. Для большинства это был веский довод, чтобы не показываться наружу.

Арен слышал, что некоторые узники подделывают пропуска, но ему такое не по силам. Остается соблюдать осторожность.

Туман был не таким густым, но темнота стояла полная. Осторожно и торопливо, прижимаясь к стенам бараков, Арен скользил сквозь жутковатую мглу в направлении кладбища. Пришел черед разобраться с призраком.

«Не с призраком, — мысленно поправил себя Арен. — Мертвые мертвы и обратно не возвращаются. Это просто мальчик».

Мальчик, который два года, а то и больше в одиночку выживает за оградой, среди могил. Проще поверить, что Оборвыш — потусторонняя тень, но Арен не верил подобному вздору. И все-таки боялся.

Среди клубящегося тумана трудно было полагаться на собственные глаза, и Арену всюду мерещилось какое-то движение. Он постарался дышать ровно и прислушался. Стояла тишина, лишь кровь стучала у него в ушах.

Безмолвие нарушил скрип кожи.

Арен заглянул за угол. Звук повторился, уже ближе. Его источник явно двигался в сторону Арена. Внезапно сквозь мглу что-то сверкнуло, и тени зашевелились. Из-за угла вышел стражник с фонарем; Арен в страхе прижался к стене и затих. Стражник прошел в нескольких футах от него, и Арен, к собственному удивлению, остался незамеченным.

Он не шевелился, покуда скрип кожаной амуниции стражника не растаял в тишине. Только тогда он осмелился покинуть укрытие и продолжить путь.

«Живой я им не дамся, — пообещал себе Арен. — Сам брошусь на их мечи». Но пропасть между намерением и действием всегда шире, чем кажется, и он сомневался, хватит ли у него храбрости.

Вскоре он добрался до пустоши между бараками и кладбищем и двинулся через нее. На этот раз, когда строения скрылись из виду, у Арена не возникло прежнего цепкого страха, и через кладбищенскую ограду он перелез с чувством некоторого удовлетворения.

Оказавшись среди могил, он почувствовал себя увереннее. Стражники не ходили дозором по кладбищу: легко можно подвернуть лодыжку на неровной земле или свалиться в яму среди тумана, а по ночам вроде нынешней даже здравомыслящих кроданцев пробирал страх перед сверхъестественным.

Арен крадучись направился к середине кладбища. Там он сел, привалившись спиной к высокому надгробию.

«Вот я и на месте», — подумал он.

Кейд однажды рассказал ему про кровавую кобылу, призрачную лошадь с заостренными зубами и лезвиями вместо копыт, которая околдовывает путников, гарцуя перед ними. Зачарованные путники садятся на нее верхом, и она во весь опор несет их через леса, потом сбрасывает с утеса или топит в реке, после чего пожирает. То было чисто оссианское сказание, но Кейд ради Арена перелицевал его на кроданский манер. В нем говорилось, как один хитроумный охотник разузнал, что кровавую кобылу можно подманить и укротить пением девственницы. Для этого он призвал свою дочь, однако охотнику было невдомек, что та уже не столь девственна, как утверждает, и все кончилось плачевно.

Никаких кровавых кобыл здесь не водится, размышлял Арен, но сард вполне настоящий, а их любовь к музыке всем известна. Он вспомнил тревожную мелодию, которую напевал Оборвыш при их первой встрече. Теперь настал его черед.

Он сделал глубокий вдох, усмиряя дрожь, и запел тихим тонким голосом.

Няни и наставники научили его кроданским маршам и гимнам во славу Вышнего, но здесь они были неуместны. Поэтому Арен выбрал оссианскую песню.

Называлась она «Плач скорбящего» и повествовала о горькой утрате любимой, о былых радостях совместной жизни и тихой взаимной привязанности. Неподготовленный слушатель мог бы подумать, что речь в ней ведется от лица обычного человека, потерявшего суженую, но в песне содержались намеки на действительные события. Умершей была Джесса Волчье Сердце, величайшая среди вождей и героев Оссии, а скорбел о ней Морген, ее спутник и сподвижник.

Арен давно не пел, тем более по-оссиански, и первые строки получились неуверенно. К тому же он побаивался, что услышат стражники, и еще сомневался, стоит ли вообще приманивать Оборвыша.

Но вскоре его голос окреп, Арен зажмурился и целиком предался музыке. Закончив песню, Арен открыл глаза, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди. Перед ним, наполовину заслоненный надгробием, стоял Оборвыш, пронзая мглу зелеными глазами.

У Арена пересохло во рту, но он не шевельнулся.

— Ты не призрак, — произнес наконец мальчишка по-оссиански, но с сильным акцентом.

— Ты тоже, — откликнулся Арен, и чары мигом разрушились. Это всего лишь мальчишка. Бояться нечего.

В тумане треснула ветка, и кто-то приглушенно выругался по-кродански. Мальчишка испуганно вздрогнул, потом повернулся к Арену.

— Пойдем, — поспешно бросил он.

Второго приглашения Арену не понадобилось. На кладбище нагрянули кроданские стражники! Он вскочил, и они с Оборвышем скрылись в тумане.

* * *

Мальчишка провел Арена через могилы к подножию утесов, где росли, переплетаясь, хвойные кустарники и дикий лозняк. Там он отвел в сторону низкую ветку и юркнул в узкий прогал, куда Арен еле втиснулся.

Исцарапав руки и изорвав одежду, юноша наконец очутился в тесной впадине между зарослями и утесами. В нос ударил запах застарелого пота и плесени, исходивший от Оборвыша.

Мальчишка дружелюбно ухватил Арена за запястье:

— Идем!

И спиной вперед полез в почти незаметную расщелину, словно паук, таща Арена за собой; тот, согнувшись в три погибели, пустился следом. Мимоходом он приметил краем глаза рисунок на скале странный, затейливый символ, хитросплетение изогнутых и прямых линий. Даже когда они миновали изображение, оно несколько времени маячило у него перед глазами — такое бывает после того, как посмотришь на солнце.

— Идем, идем! — повторял мальчишка. Арен ощупью пробирался за ним. Вдруг он отпрянул: по лицу задела грубая занавесь, заслонявшая путь. Мальчишка отодвинул ее в сторону и повел гостя дальше.

— Идем. Осторожный будь.

«Неужели он что-то видит?» — удивился Арен. Вряд ли: темнота стояла полная. Мальчишка просто хорошо знал эти места, как слепой знает собственный дом.

— Стой, — сказал мальчишка, и Арен повиновался.

Стукнул кремень, вспыхнула искра. Затеплился фитиль ржавой лампы, пространство наполнилось успокаивающим свечением. Они были в тесной пещере, где с трудом можно было распрямиться; вокруг царил беспорядок: кучи мусора и старого хлама, разбросанная одежда, окровавленные черные перья. Сбоку неуклюже громоздился ворох заплесневелых одеял, похожий на гнездо. На скальном выступе, словно безделушки на каминной полке, были разложены мальчишкины богатства: монеты, кольцо, пригоршня зубов, несколько отсыревших сигар. В ямке неподалеку виднелась груда круглых камешков: снаряды для пращи.

Мальчишка присел на корточки, почесал грязный затылок и робко улыбнулся Арену.

— Эйфанн, — сказал он, хлопнув себя по груди.

— Арен, — ответил юноша и повторил его движение. — Давно ты здесь?

Эйфанн пожал плечами.

— Когда других брали, меня не видели, — пояснил он. Говорил он певуче, как все сарды.

— Ты спрятался?

Эйфанн помотал головой, на осунувшееся лицо упали грязные лохмы.

— Я сделал, чтобы не видели. — Он снова хлопнул себя по груди: — Идрааль.

Арен не знал этого слова и не был уверен, что мальчишка понял вопрос, поэтому в выяснения углубляться не стал.

— Мне нравится твоя пещера, — сказал он. Не понимая, как вести себя дальше, он решил держаться дружелюбнее.

Эйфанн усмехнулся, обнажив побуревшие зубы.

— А мне нравится твоя песня.

Арен внимательно оглядел его. Тощий, кожа да кости, темноволосый, мальчишка улыбался ему в отблесках лампы. Задним числом до Арена дошло, что свет можно заметить снаружи, но, оглянувшись, он обнаружил, что вход завешен, и вспомнил полотно, задевшее его по лицу, когда они шли сюда.

— Безопасно, — сказал Эйфанн, уловив его мысли. — Кроданцев нет.

— А как… — Арен пытался выразиться поделикатнее. — Как ты здесь выжил?

Эйфанн скорчил гримасу, оставшуюся для Арена непонятной: чисто сардское выражение лица, ничего не говорящее постороннему.

— Люди теряют вещи. Я нахожу. Когда могу, краду. — Он изобразил, как мечет камень из пращи. — Вороны.

Арен взглянул на предметы, собранные Эйфанном, и невольно задался вопросом, не принадлежали ли эти сигары сначала ему, а потом Грабу.

— Ты крадешь из тайников?

Эйфанн кивнул.

— Еще у мертвых беру. И в поварне. Опасно.

— И тебе хватает?

— Сарды крепкие. Убить трудно.

«Да я вижу», — подумал Арен.

— И все это время ты был один?

Эйфанн помотал головой.

— Есть и другие?

— Они есть, ты не можешь увидеть.

Арен нахмурился. Оссианским языком Эйфанн владел неуверенно. Сарды считались замкнутым народом, многие из них даже не пытались овладеть чужими языками. Мальчишка прилаживал оссианские слова к грамматике родного языка, из-за чего временами его было трудно понять.

— То есть ты не хочешь мне их показывать?

Эйфанн хихикнул.

— Ты не можешь увидеть! В могилах они! — Он в очередной раз хлопнул себя по груди: — Идрааль.

Арен засомневался, в своем ли уме его новый знакомец. Впрочем, от такой жизни недолго тронуться. Он решил перейти к цели своего прихода.

— Ты знаешь, как отсюда выбраться, Эйфанн?

Мальчишка с неуверенным видом помотал головой.

Арен подался вперед:

— А я знаю.

Эйфанн не ответил, только посмотрел на него ярко-зелеными глазами.

— Хочешь пойти со мной? — предложил Арен.

Эйфанн помотал головой. Арен удивленно нахмурился.

— Не хочешь?

Эйфанн закусил губу.

— Там, снаружи, — неизвестность. Здесь я выживаю. Питаюсь. Там — никто не знает.

— Ты питаешься воронами! Нельзя же вечно воровать, прятаться и есть сырую воронятину. Это не жизнь.

Эйфанн молча принялся приводить в порядок свои боеприпасы, укладывая камушки опрятной горкой. Как будто рядом не было никакого Арена.

Арен с недоверием наблюдал за ним. Он ожидал, что мальчишка запрыгает от радости, узнав о возможности выбраться отсюда. Неужели Оборвыш и впрямь предпочтет жить, как прежде, ковыряясь в отбросах и прячась от кроданцев?

— Ты боишься, — сказал Арен. — Боишься перемен, боишься оставить известный тебе мир.

Эйфанн помотал головой с упрямством человека, который внутренне согласен с услышанным.

— Я буду за тобой присматривать. Обеспечу тебе безопасность, если пойдешь со мной. — Арен протянул ему руку. — Просто будь смелее.

— Зачем? — огрызнулся Эйфанн. Лицо его сделалось суровым и подозрительным. — Ты приходишь на кладбище, ты поешь. Зачем?

Арен опустил руку, поскольку Эйфанн явно не собирался ее брать.

— Я пришел просить тебя о помощи, — сказал он. — А взамен хотел предложить тебе возможность выбраться на свободу.

— Возможность умереть, — буркнул Эйфанн. — Лучше здесь.

Арен почувствовал, как из-за излишней настойчивости теряет расположение мальчишки, и обругал себя за глупость. Стоило действовать осторожнее.

— Извини. Ты прав. Лучше здесь. Но не для меня. Я хочу выбраться отсюда. Я и мой друг.

— Так иди! — Эйфанн метнулся в угол пещеры и с головой забился под одеяла, словно птенец в гнездо.

Арен остался стоять на месте, рассеянно потирая руки; по пещере тонкой струйкой распространялся едкий запах горелого масла. Вид Эйфанна, зарывшегося в свое убежище, внушал ему жалость. Арен подозревал, что его воображаемые друзья — неважная компания. Но ему нужна была помощь Эйфанна: она составляла существенную часть плана. Он смягчил тон и заговорил снова:

— Эйфанн.

— Иди! — глухим голосом ответил тот.

— Не могу, пока ты мне не поможешь.

Эйфанн разразился потоком ругательств на родном языке. Переливчатый, певучий язык сардов плохо подходил для проклятий: даже злость звучала у них музыкально.

«Призрак мальчишки-сарда, похороненного на местном кладбище, — вспомнились Арену слова Джана. — Его мамашу угнали вместе с остальными, и ночами он бродит по лагерю, разыскивая ее». И у него появилась мысль.

— Раз ты не хочешь отсюда выбираться, может, передать от тебя весточку кому-нибудь снаружи?

Эйфанн резко умолк, и Арен понял, что попал в точку.

— Помоги мне сейчас, а когда я выберусь, то…

— Нет! — рявкнул Эйфанн и выкарабкался наружу из своего гнезда. — Да! Когда выберешься, ты поможешь сарду! Ллед на саан. Что ты дашь мне, дашь им.

— Я… Я не совсем понимаю, о чем ты. Какому сарду я должен помочь?

— Всем. Любому. Найди его. Предложи ему.

— Ты хочешь, чтобы я… — начал Арен, но Эйфанн внезапно ухватил его за рукав и притянул к себе, а потом сунул в рот большой палец своей свободной руки и прикусил с такой силой, что брызнула тонкая струйка крови. Не успел Арен отпрянуть, как Эйфанн приложил окровавленный палец ему к запястью.

— Вот, — промолвил он со злобной решимостью. — Ты найдешь. Предложишь.

Он отпустил руку Арена, оставив на ней красный отпечаток.

— Это… это уговор? — спросил Арен, подавив отвращение. — Вместо тебя я должен помочь другому сарду?

Эйфанн кивнул.

— Ллед на саан. Ты найдешь.

Арен поднял руку и показал Эйфанну отпечаток.

— Стало быть, уговор, — торжественно произнес он. — Но сначала ты должен пособить мне в побеге.

Мальчишка уселся на кучу одеял; от его дыхания шел пар, из-под копны спутанных волос проницательно смотрели зеленые глаза.

— Что тебе нужно?

Арен поднял с пола заляпанную кровью птичью косточку.

— Вороны, — сказал он. — Мне нужны вороны.

* * *

Тусклый вечерний свет проникал сквозь замызганные окна лазарета. В отличие от бараков, окна в которых закрывались только ставнями, здесь в рамах были толстые стекла, помогавшие удерживать жар от печки в углу. Не сказать, что тепло, но лучше так, чем мерзнуть в бараке. С трудом очнувшись ото сна, Кейд покрепче укутался в одеяло.

Днем он дремал, убивая время от полдника до обеда. Кормили здесь сытно, хотя мяса не давали (его приберегали для стражников). Пищи, которую получали узники, едва хватало на поддержание сил — результат хладнокровных кроданских вычислений, уравновешивающих затраты на прокорм и расходы на замену работника. Больным и раненым везло больше: лекарь настаивал, чтобы его подопечных хорошо кормили, а он явно имел влияние.

После взрыва минуло восемь дней: почти неделя, без трех дней. Восемь дней Кейд только и делал, что ел, спал и валялся на койке, время от времени изображая припадки таинственного недуга. Аптекарь ворчал: дескать, Кейд потребляет чересчур много драккеновых слез, но тот издавал столь жуткие вопли, что Келла была готова на все, лишь бы его угомонить. Аптекарь заворчал бы еще сильнее, если бы узнал, куда девается драгоценное снадобье. Скоро фляжка наполнится, и Кейду придется отсюда уйти; но пока он с наслаждением предавался праздности.

В лазарете было тихо. Лихорадочное оживление, последовавшее за взрывом, давно улеглось, а большинство пострадавших поправились или скончались. Осталось лишь несколько, с переломами или заразными болезнями — или же притворщики вроде Кейда. Тех, на чье выздоровление надежды не было, убрали из лазарета. Когда Кейд спросил у Келлы, куда они делись, она уклонилась от ответа и помрачнела. Ему все стало ясно.

За время, проведенное в лагере при Саллерс-Блаффе, безысходность напоминала Кейду о себе всякий раз, едва он просыпался. Грудь сжимало холодное отчаяние, а потом вдруг накатывала пустота, все чувства словно обрубало. Он неохотно слезал с койки, брел в рудник, а потом весь день не ощущал ни радости, ни злости, только равнодушие и бесконечную усталость. Лишь к вечеру он накапливал немного грусти, чтобы всплакнуть.

Такой его жизнь была уже больше трех месяцев. Но нынешним вечером грусть пропала, угрюмая тяжесть не торопилась наваливаться на него.

Кейд вдохнул и выдохнул, осторожно смакуя новое ощущение: он снова чувствовал себя прежним.

Впервые со времени ареста к нему пришла надежда. За частоколом начнется настоящая свобода, будущее, которое не ограничится отцовской мастерской. Возвращаться в Шол-Пойнт нельзя; их с Ареном в считаные дни выдадут Железной Длани. А значит, впереди приключения! Возможно, они присоединятся к бродячим лицедеям. Или найдут корабль, которому нужен хороший кок, и уйдут в плавание. Кейд знал, что они смертельно рискуют, что их ожидают трудности, но все это бледнело в сравнении с возможностями, которые перед ними открывались. Ведь у Арена есть план. У Арена всегда есть план.

На лице у Кейда появилась улыбка, непринужденная и настоящая. Ему стало так хорошо, что он чуть нерасплакался.

— Ну и ну! — воскликнула Келла, пробираясь к нему между койками. — У кого-то хорошее настроение. Тебе стало лучше?

— Ага, — ответил Кейд, приподнимаясь на койке. — В последнее время боль слабеет. Может, через день-другой совсем выздоровею.

— Отрадно слышать, — улыбнулась Келла. — Удивительная вещь — человеческое тело. Мы даже не представляем, на что оно способно.

Ее улыбка успокоила Кейда. Лицо девушки приносило умиротворение, напоминая о домашних плюшках возле очага, теплых объятиях под одеялом холодной ночью, растрепанных детишках, сидящих по лавочкам за кухонным столом. Кейд понял, что она к нему неравнодушна, и зарделся.

— Ага, и щеки зарумянились! — сказала Келла. — Но не будем тропить события. Лишняя пара дней в постели не повредит. — Она подмигнула и потрепала его по щеке — как показалось Кейду, по-матерински нежно и при этом ободряюще. — Сейчас я принесу тебе обед.

— Надеюсь, сегодня будет фазан в сливовой подливе.

— Ха! Думаю, тебе стоит здесь подзадержаться: ты явно бредишь. Ой! Чуть не забыла! Передай Арену, что о нем спрашивали в селении.

С Кейда мигом слетела веселость.

— Э-э… прямо о нем и спрашивали?

— Об Арене из Шол-Пойнта. Кажется, какой-то незнакомец заплатил Малышу Эдду, подручному пекаря, чтобы втихаря разузнать, в лагере ли Арен. Но он выбрал не того человека: Малыш Эдд неспособен держать язык за зубами, даже если от этого зависит судьба всего мира.

— А незнакомец назвал свое имя? — Кейд понятия не имел, что делать с этой новостью, но сознавал ее важность.

— Нет. Я думала, ты знаешь, кто это. Похоже, Арена хотят вызволить. Он ведь явно из высокородных. — Она взглянула Кейду в лицо и сразу понурилась. — Я думала, ты обрадуешься. Вы с ним из одного города… Наверное, и угодили сюда вместе. Он выйдет на свободу, и ты тоже.

Кейд задумался. Кто-то объявился в селении и спрашивал об Арене. Только об Арене. Что, если Арена собираются освободить, а Кейда — нет?

— Малыш Эдд рассказал, как выглядел незнакомец? — Кейд отчаянно искал зацепку.

— Ну да, — неуверенно ответила Келла. — Только звучало не слишком правдоподобно. Якобы у незнакомца был огромный шрам отсюда и досюда. — Она чиркнула пальцем по шее. Я к тому, что мало кто продолжает ходить по земле после того, как ему перерезали горло.

Кейда обдало холодом.

— Полый Человек, — пролепетал он.

Келла переспросила:

— Кто?

Но Кейд уже сидел на койке.

— Эй, ты куда! — воскликнула девушка. — Тебе нужен покой!

— Уже не нужен, — рассеянно ответил он, натягивая башмаки. — Мне гораздо лучше. Ты творишь чудеса, Келла.

— А как же боль?

Кейд сунул руку под подушку, достал флягу и сунул в карман.

— Наверное, просто живот пучило.

— Живот у него пучило! — Она начинала сердиться. — Мы неделю пичкали тебя успокоительным! Ты ведь кричал как резаный!

Не слушая ее, Кейд соскочил с кровати, но после долгого бездействия ноги ослабли, он пошатнулся, и только Келла удержала его от падения.

— Посмотри на себя! Ты даже ходить не в состоянии!

Кейд схватил девушку за руки и вернул себе равновесие. Они посмотрели друг другу в глаза, и он осознал, что между ними установилась крепкая связь.

— Спасибо тебе за все, — серьезно сказал Кейд. А потом, движимый внезапным порывом, добавил: — Ты очень красивая.

— Что? — Неожиданный поворот беседы озадачил Келлу.

Кейд понял, что выбрал неподходящее время для признания.

— Не бери в голову, — попросил он и поспешил прочь. От былой неуклюжести не осталось и следа. — Просто пучило живот! — бросил он через плечо и выбежал наружу.

ГЛАВА 17

Хмурый день подходил к концу, близился отбой, и на короткой грязной дороге к южным воротам царила толкотня. Узники, занятые в прачечной, мастерской и поварне, заканчивали труды и расходились. Некоторые селяне — слуги, работники лазарета и прочие — оставались в лагере на ночь, но большинство уходило еще засветло. Вереница повозок выстроилась у ворот в ожидании досмотра.

Арен и Граб околачивались в стороне, из-за угла наблюдая за происходящим. Скарл имел привычку держаться слишком близко, что доставляло Арену неудобства (от Граба воняло, будто от промокшего медведя), но юноша научился с этим мириться. После заключения ненадежного союза Граб то и дело ошивался рядом. Сначала Арен решил, что скарл старается не спускать с него глаз, но вскоре понял настоящую причину: с Грабом никто больше не хотел водиться.

— Вот он, — сказал наконец Арен.

По ту сторону дороги из поварни выходил Таг. За ним, застегивая куртку, вразвалку следовал толстяк Грен, главный повар, — добродушный кроданец с блестящей лысиной и отвислыми черными усами.

Арен с Грабом проследили, как Таг запирает кухню и протягивает ключ Грену, а тот опускает его в карман куртки из свиной кожи. В отличие от узников, селяне имели возможность одеваться по погоде.

— Правый карман, как всегда, — заметил Арен.

— Всегда один и тот же карман, да. Граб сунет в карман подложный ключ. До самого утра толстяк не заметит подмены. — Он помахал фальшивкой перед носом у Арена.

Этой грубой поделкой они обзавелись в мастерской: ее вырезал из металлического обломка узник, которого Арен соблазнил новыми башмаками из запасов Граба, пополнившихся после взрыва на руднике.

Арен с сомнением оглядел ключ. Эта часть плана не внушала ему уверенности: в основном потому, что сама идея с подменой ключа принадлежала Грабу.

— А ты уверен, что получится? Вытащить один ключ и подсунуть другой, чтобы повар ничего не заметил?

Граб взмахнул рукой, и ключ исчез на глазах, словно растворился в воздухе. Скарл смерил Арена презрительным взглядом.

— У тебя много дарований, — признал юноша. — Превосходный вор и несравненный воин.

— Иногда Граб сам себе дивится. А еще он умеет различать насмешку. Следи за своим языком, Паршивец.

И все-таки Арен сомневался. Он знал, что у скарлов запрещено подделывать историю и лгать о своих подвигах, иначе всякий мог бы наделать татуировок и объявить себя героем. Существовало даже какое-то жреческое собрание, именуемое Черной Троицей, которое проверяло подобные заявления. Однако рассказы Граба о собственном доблести плохо вязались с гадким задирой, которого никто не любил.

— Ну а когда ты подменишь ключ, что потом? — продолжал Арен.

Скарл закатил глаза.

— Граб пойдет на кладбище и заберет мешок, зарытый за высоким надгробием в северо-восточном углу. Но сначала Граб хочет знать, кто принесет туда мешок и что внутри.

— Грабу не нужно этого знать.

— У Граба есть пара кулаков, которые докажут иное.

— Тогда Граб проведет остаток дней в тюрьме, а когда помрет, вторая половина его тела останется чистой, как совесть слабоумного.

Побои еще были свежи в памяти Арена, но уже не чувствовал себя жертвой, как прежде. Скарл попросту бахвалится, ведь ему отчаянно хочется сбежать. Если не посвящать Граба в подробности, преимущество будет на стороне Арена.

Граб с рычанием оскалил зубы, но пошел на попятную и больше не вспоминал про пару кулаков.

— Чем займемся мы с Кейдом, пока ты будешь на кладбище? — спросил Арен как ни в чем не бывало.

— Спрячетесь в бане, куда вас впустит Граб, — с недовольным видом отчеканил тот. — Наденете теплую одежду и обувь, которой снабдит вас Граб.

Арен продолжил, не обращая внимания на его реплику:

— Пока ты будешь ходить, мы сделаем из одеял веревку, а потом…

— Одеяла тоже принесет Граб. В горах холодно. Спасибо, Граб!

Арен смерил его взглядом, в котором читался вопрос: «Ты закончил?» — этому он научился у магистра Фассена.

— Потом будет отбой. Мы проскользнем в кухню, наберем побольше еды и сбежим.

— Да. Мимо псов, которые станут лаять, а потом вытянут из вас кишки, словно лоснящуюся связку сосисок. Если, конечно, у кого-то нет плана… — Скарл выжидательно замолчал.

— У кого-то есть план.

Граб выругался себе под нос на родном языке.

— Итак, мы проберемся мимо псов. Потом будут стражники, которые прохаживаются по частоколу, — продолжал Арен. Его взгляд скользнул по лучникам, осматривавшим повозки перед южными воротами. — Если все сложится наилучшим образом, мы проскользнем незамеченными под покровом тумана. Но если кто-нибудь из стражников нас увидит…

— Кому-то придется его убить. Но кому же? — Граб приложил палец к нижней губе и возвел взгляд к небу, изображая глубокую задумчивость, а потом разинул рот с притворным удивлением: — Может… Грабу?

— Правильно, — терпеливо ответил Арен.

— При помощи оружия, которого у Паршивца нет.

Арен не удостоил его ответом. Человек из мастерской, изготовивший подложный ключ, за баснословную цену — новая фуфайка, штаны и носки — обещал выковать три грубых клинка, но на это понадобится еще несколько дней. Ожидание изводило Арена, зато он успел раздобыть несколько самодельных крючков и рыболовную леску.

— Оказавшись за пределами лагеря, мы проследуем вдоль по реке до Хайлфелла, а потом разойдемся восвояси.

Он взглянул на Граба в надежде, что тот не собирается увязаться за ними, но внимание скарла было сосредоточено на другом. Он смотрел на ворону, сидевшую на крыше кухни. А ворона смотрела на него.

— Скоро пойдем, да? — Голос Граба прозвучал отстраненно.

— Когда спустится туман, — ответил Арен. Но в последние дни тумана не было. Погода стояла дождливая, а через несколько дней откроется рудник. Проработав в руднике целый день, они не смогут всю ночь пробираться через горы.

Граб грубо подтолкнул его локтем. Арен с трудом подавил недовольство.

— Что такое?

— Твой друг? — недоуменно вскинув бровь, показал пальцем Граб.

К собственному удивлению, Арен увидел, что по дорожке, ведущей от лазарета, несется Кейд. Видимо, что-то случилось.

Арен окликнул друга, и тот поспешно повернул к ним.

— Ты должен был оставаться в лазарете, пока фляжка не наполнится, — напомнил Арен.

— О тебе спрашивал в селении какой-то человек! — выпалил Кейд. — Со шрамом через все горло! — Он заметил Граба и приветственно поднял руку: — Кейд. Очень приятно. Наслышан о тебе.

Скарл неохотно махнул рукой в ответ.

Арена обдало холодом.

— Со шрамом на горле?

— Как будто его перерезали, Арен! Перерезали! Полый Человек здесь! Надо сматываться!

— Что это за Полый Человек? Чего ему надо от тебя? — встревожился скарл.

— Расскажи, что именно ты слышал, — попросил друга Арен. Лицо его посуровело и ожесточилось, скрывая истинные переживания. Чутье говорило, что показывать перед Грабом страх и неуверенность по меньшей мере недальновидно, а то и опасно, но он видел, как недоверчиво сузились глаза скарла, когда Кейд закончил рассказ.

Отец всю жизнь предостерегал Арена насчет Полого Человека. Теперь страшная детская сказка обернулась былью.

— Мы не будем дожидаться тумана, — решил Арен. — Выйдем завтра ночью, независимо от погоды.

Граб обеспокоился:

— Завтра кровавая луна.

— Точно. — Он забыл об этом, но быстро нашелся: — Лиссы на небе не будет. Когда светит одна Тантера, видимость неважная. Стало быть, легче проскользнуть мимо лучников.

Граб упрямо сложил руки на груди.

— Кровавая луна приносит несчастье. Духи выходят и затевают свои игры! Только глупцы пускаются в путь при кровавой луне. Граб считает, что это плохая мысль. — Серые вечерние сумерки огласил протяжный тоскливый вопль, донесшийся с гор. — Даже горное чудище считает, что это плохая мысль, — добавил Граб.

— Я не ослышался? — спросил Арен. — Это Граб, великий воин? Граб, который собственноручно порешил десяток элару? Оприходовал харрийскую дворянку и ускользнул от разъяренных стражников, которых привел ее муж? Схватился со снежным медведем и победил?

— Да! — воскликнул скарл. — Да, то был Граб!

— Не ты ли вырезал целый корабль босканских контрабандистов? Не ты ли сражался с урдами во время Шестого Очищения и остался в живых, чтобы поведать о своих подвигах?

— Да! Все это совершил Граб! — Он ударил кулаком в грудь.

— И этот могущественнейший из воинов боится детских сказок про призраков и духов, что выходят порезвиться при кровавой луне?

— Да! Постой, нет! Граб съездит по рылу любому призраку!

Арен покровительственно похлопал его по плечу.

— Это я и хотел услышать. До завтра. Будь готов!

Он размашистой походкой зашагал прочь, оставив Граба стоять за углом. Когда скарл сообразил, что Арен так и не ответил на вопрос про Полого Человека, тот уже скрылся.

Через несколько дюжин ярдов его нагнал Кейд.

— Не этот ли малый отлупил тебя неделю назад? — изумился он.

— Просто надо знать, как разговаривать с людьми, — ответил Арен. — Фляга при тебе?

Кейд похлопал себя по карману.

— Почти полная, но, честно говоря, туда примешались и мои слюни.

— Сойдет, — сказал Арен. Его взгляд сверкал решимостью.

— Мы и правда собираемся бежать? — спросил Кейд. — Если за тобой пришел Полый Человек, не безопаснее ли остаться здесь?

— Кем бы он ни был, отец смертельно его боялся, — ответил Арен. — И раз уж Полый Человек выяснил, где я, то доберется до меня непременно.

В том, что это произойдет, Арен не сомневался. Возможно, его отравит подкупленный узник. Или по пути на рудник сразит стрела из-за деревьев. Или Полый Человек пройдет сквозь стены, как снилось Арену в кошмарах, ведь для призрака не существует преград. Арен проснется среди ночи и увидит, что убийца занес над ним клинок.

«Если увидишь Полого Человека, беги. Беги и не останавливайся».

Так советовал Арену отец.

— До отбоя мне нужно кое-что сделать, — сказал Арен, с перепугу позабыв об учтивости. — Увидимся в бараке.

— Арен. — Кейд остановил его, положив руку ему на плечо. Арен посмотрел ему в лицо и сразу оттаял. Кейд волновался не меньше, чем он.

— Все у нас получится, — заверил его Арен. — К рассвету мы будем свободны.

— Ага, — сказал Кейд. — Так или иначе.

И они обнялись.

Пока Арен шагал прочь, мысли мешались у него в голове. Происходило что-то важное. Полый Человек, отцовские тайны, Клиссен, промелькнувший в окне начальничьего особняка, друидские знаки в лесу. Все это как-то связано.

А как именно, он поймет завтра — если останется жив.

* * *

Повар Грен был неимоверно толстым, и Грабу пришлось толкнуть его попосильнее, чтобы свалить наземь.

— Ой! Граб очень извиняется! — воскликнул он. Он упал вместе с Греном и теперь силился встать на ноги, одновременно поднимая повара. — Граб сам не видит, куда идет!

— Ничего страшного. Бывает, — с деланым великодушием сказал Грен, пытаясь высвободиться из цепких объятий скарла.

— Повар не ушибся? — Граб похлопал его по бокам: — Граб испачкал повару куртку.

— Не беспокойся, — сказал Грен, отходя в сторону. — Отстирается. — Он пригладил усы, вскинул подбородок и улыбнулся. — Роскошные у тебя татуировки! — заметил он.

— Они поведают о могучих деяниях Граба. Вот эта означает…

Его речь прервал удар.

— Пошел отсюда, скарл косолапый, — по-кродански приказал стражник. Граб искоса зыркнул на него и побрел прочь, держась за ухо.

— Ну зачем же так? — проворчал Грен. — Он случайно.

— Я разве указываю тебе, как готовить? — огрызнулся стражник.

Арен, выжидавший неподалеку, отделился от стены прачечной, сразу свернул с тропинки и проскользнул между тесно стоявшими постройками. Был очередной серый день, свинцовые тучи окутывали горные вершины. Кейд сказал, что молился Джохе, чтобы тот послал туман, который скроет их побег, но если Царь-аист и услышал его просьбы, то оставил их без внимания.

В конце концов, тучи затмят звездный свет и притупят слабое багровое мерцание расколотой луны. Ночь будет темная. Этого достаточно.

Граба он нашел среди бараков, за углом, где они договорились встретиться. Кейд был уже на месте.

— Раздобыл? — спросил Арен у Граба.

— Ха! — ответил Граб и достал ключ. — Проще простого. Толстяк ничего не заметил. — Он поморщился и потер затылок. — Граб еще доберется до того стражника. Вырвет у него гортань и засунет ему в нос.

Арен задумался, возможно ли такое вообще.

— Отличная работа! — Он протянул руку за ключом.

— Ну уж нет! Пожалуй, Граб оставит его при себе. На всякий случай.

Ключ снова исчез у него в кармане.

— Ты мне не доверяешь? — вспыхнул Арен.

— Не доверяю, — с грубой прямотой ответил Граб. — И Паршивец не доверяет Грабу.

— По-моему, все честно, — торопливо вставил Кейд, желая предотвратить столкновение. — Ведь мы все заодно, разве нет? Пусть он оставит ключ у себя.

Кейд был прав. Они и впрямь не договаривались, что ключ будет у Арена. Арену просто не нравилось упрямство Граба. Ему хотелось, чтобы все придерживались его плана, а крутой нрав скарла в этом смысле создавал препятствия. Но затевать драку было бессмысленно, и Арен сдержался.

— Ладно, — сказал он. — Идем. У нас еще много дел.

* * *

Баня находилась на отшибе, в северо-западном углу лагеря, где река протекала под самым частоколом. Когда баню не использовали по назначению, она стояла запертой. Каменные стены и крепкая дверь с навесным замком на цепи не давали проникнуть внутрь.

Они остановились за углом. Рядом не было ни души; окружающие постройки заслоняли обзор лучникам. Граб проскользнул к двери и дернул за ручку. Дверь приоткрылась, насколько позволяла цепь; Арен и Кейд юркнули внутрь.

— Замок только с виду крепкий, — заявил скарл. — А на деле дешевка. — Он уже побывал здесь днем, открыл замок и передвинул его вниз по цепочке. Со стороны баня выглядела запертой, но цепочка свободно висела на дверных ручках.

— Теперь Граб сходит на кладбище за узелком, как мальчик на побегушках, — буркнул скарл, когда Арен и Кейд оказались внутри. Граб с недоверием посмотрел на них в зазор между дверью и косяком. — Ну ладно, раз уж договорились. — Он закрыл дверь и друзья остались наедине.

— Сноровистый малый, такого полезно иметь под рукой, — заметил Кейд, когда Граб ушел.

— Ты не пытался целую неделю от него отделаться, — возразил Арен. — Мы бросим его, как только доберемся до Хайлфелла.

Они оказались в пустом сером предбаннике с деревянными ящичками вдоль стены. Здесь узники раздевались и оставляли одежду, перед тем как направиться в помывочную. Арен еще не бывал в бане, когда она пустовала, и с трепетом ощущал, что вторгся сюда незаконно.

— Он сказал пройти дальше, — напомнил Кейд и вошел в помывочную. Арен осторожно последовал за ним, слегка опасаясь угодить в ловушку.

Помывочная была тесная, меньше самой скромной купальни в общественных банях в Шол-Пойнте. Выложенные плиткой стены остужали и без того холодный воздух, а узкие, высоко расположенные окошки едва рассеивали сумрак. С потолка звонко капала вода, и ее звук эхом отдавался в гулком помещении. В середине находилась прямоугольная купальня, сейчас пустовавшая. При помощи шлюзов ее наполняли речной водой и опорожняли снова. Многие из узников не отказались бы во время помывки утечь наружу вместе с водой, но шлюзы перекрывались железными решетками, которые были слишком узкими, чтобы сквозь них протиснуться.

Кейд обогнул купальню и направился в дальний угол, где в беспорядке громоздились щетки, швабры и ведра. Порывшись среди них, он вытащил пеньковый мешок. Арен проверил подсобные помещения, убедился, что там никто не прячется, и вернулся к Кейду, который тем временем копался в мешке.

— Похоже, Граб сдержал слово, — сказал Кейд, вытащив из мешка фуфайку, а следом за ней — пару шерстяных перчаток. — Перчатки! Девятеро, я не смел и мечтать о них!

Это была обещанная скарлом одежда, снятая с мертвецов. Рубашки и тонкие фуфайки сами по себе плохо защищали от холода, но если надеть их в несколько слоев, грели вполне сносно. Некоторые были заляпаны кровью и изодраны, воняли застарелым потом, мочой, а то и чем похуже: от них шел едкий душок мертвечины, который оссиане называли «благоуханием Сарлы». Но Арену и Кейду было все равно: они слишком многого натерпелись, чтобы морщиться от дурных запахов.

— Пожалуй, я начинаю согреваться, — заметил Кейд, натянув на себя несколько фуфаек. — Совсем позабыл, каково это.

— Когда доберемся до Хайлфелла, ты позабудешь, что значит голод. — Арен сидел на полу, расшнуровывая башмаки. — Первым делом отыщем таверну и закажем что-нибудь мясное.

— Ох, не надо! — взмолился Кейд. — Вожделенная плоть! Знаешь, как давно я не едал животной пищи?

— Настоящий хлеб, зерновой, прямо из печи, — подхватил Арен. — Плотный темный эль. Форель в локоть длиной, запеченная в масле с травами и золотистой картошечкой.

Кейд застонал и обеими руками запихнул в рот воображаемую еду.

— Кабанчик в трюфельной подливе! Полосатые яйца с каперсами! Бекон! — Арен наконец стянул башмак и сразу стиснул зубы от боли, прервав свои кулинарные фантазии. Носки износились до дыр, ноги покрылись волдырями, ушибленный мизинец посинел. Улыбка исчезла с лица Кейда, и Арен понял: ему вспомнился тот самый вечер, когда друг принес ему сырный рулетик и толстые носки, выменянные на сигары.

— Арен… — начал Кейд.

— Все не так плачевно, — солгал тот. — Не беспокойся.

— Я хочу попросить прощения. За то, что… было раньше.

— У тебя тогда выдалось трудное время, — отмахнулся Арен.

— Нет, это… — Он с трудом выдавливал из себя слова. Настоящие извинения никогда не даются легко, особенно между друзьями. — Это не оправдание. Я наговорил чуши. Ты всегда меня поддерживал, как никто.

— Мы оба друг друга поддерживали. И всегда будем поддерживать.

— Ты мог бросить меня в руднике. Я не заслужил того, что ты для меня сделал.

— Я никогда тебя не брошу, Кейд, — пообещал Арен. — Никогда.

Кейд отвернулся и сделал вид, будто соринка попала в глаз.

— Хорошо, — сказал он дрогнувшим голосом. — Хорошо.

Арен извлек из мешка новые носки и осторожно натянул на ноги.

— Если ты готов, в мешке есть одеяла, из которых нужно смастерить веревку, — бросил он невзначай.

— Будет сделано, — ответил Кейд, радуясь возможности отвлечься.

Он принялся за работу, и оба ничего не говорили, покуда не зазвенела цепь на банных дверях и внутрь не ввалился Граб.

— Что это такое? — рявкнул он, размахивая грязным мешочком. Потом швырнул его на пол, и содержимое вывалилось наружу.

— Это вороны, — ответил Арен, поднимаясь на ноги. — Отличные свежие вороны, убитые и ощипанные сегодня ночью. — Он не скрывал облегчения: Эйфанн выполнил свою часть уговора.

— Паршивец не говорил, что там будет полный мешок мертвых ворон!

— Но и не говорил, что не будет, — заметил Арен. — Почему ты злишься?

— Вороны — глаза Урготхи! Костяного бога! Нельзя убивать ворон!

— Не знал, — ответил Арен. — У оссиан есть такое же поверье про Сарлу. Думаешь, птицы служат сразу обоим божествам или одни — одному, а другие — другому?

— Не кощунствуй над Костяным богом! — взъярился тот. — Зачем тебе мертвые вороны? Объясни, или Граб тебя прикончит!

— Сейчас покажу. — Арен опустился на колени и поднял одну тушку. Эйфанн ощипал птиц кое-как, и из окровавленной пупырчатой кожи еще торчали перья. — В поварне мяса не сыщешь, потому что узникам оно не полагается. Все его запасы хранятся на стражнической половине. Стало быть, это лучшее, чем мы можем разжиться. — Другой рукой он вытащил из кармана жестяную флягу. — Драккеновы слезы. Одна ложка свалит с ног взрослого мужчину. А если дать побольше, и вовсе убьет. — Большим пальцем он откинул крышку фляги и влил немного снадобья в разинутый клюв вороны. — Лакомая закуска для костоголового пса. Кейд, твоя очередь.

Он протянул тушку Кейду, который уже ожидал с мотком лески наготове и накрепко завязал птичий клюв.

— Пес сожрет ворону, пес уснет! — просиял Граб.

— Или сдохнет, — добавил Кейд. — Что тоже неплохо.

Широкая улыбка прорезала татуированное лицо скарла.

— Пес уснет, мы прокрадемся мимо, перелезем через частокол и смоемся! — Он явно позабыл свои недавние опасения насчет мертвых ворон. — Ты умнее, чем выглядишь!

— Сдается мне, это похвала, — сухо усмехнулся Кейд.

И тут кто-то медленно захлопал в ладоши.

ГЛАВА 18

— Братцы! — воскликнул Рафа, входя в помывочную в сопровождении полудюжины головорезов с длинными ножами. — Любо-дорого смотреть! Давненько не видал я такой веселой разбойничьей шайки! — Он дружелюбно распростер объятия, но намерения у него явно были иными.

Арен гневно взглянул на Граба: он сразу подумал, что скарл их предал.

— Не вини его, — сказал Рафа. — Тебе стоило соображать получше, когда ты заказывал оружие, высокородный юноша. Слухи разносятся всюду.

Его приспешники рассредоточились вокруг купальни. Арена обожгла злость. Один просчет — все идет прахом.

Он примирительно поднял руки.

— Мы не хотим неприятностей, Рафа. Хочешь выбраться на волю? Ты за этим пришел?

Пират крякнул от смеха.

— Братец, я могу покинуть лагерь сегодня же, если мне вздумается. Половина стражников в Саллерс-Блаффе получает от меня мзду, а другая половина знает, что станется с их семьями, если меня разозлить. — Он повернулся к Кейду: — Разве ты им не объяснил? Здесь мое королевство.

— Твое, — согласился Арен. — Мы всего лишь хотим его покинуть.

— Если бы дела обстояли так просто, как легко бы нам жилось! — с напускным сожалением покачал головой Рафа. — Но на короле лежит определенная ответственность. Надо поддерживать порядок. Поэтому, когда кто-то заказывает оружие, я выясняю зачем. Может, он собирается свести счеты с другим узником. Или убить стражника, а то и двух. Или даже самого начальника лагеря, если выпадет случай.

Он обогнул купальню и подошел к Грабу. Скарл отшатнулся к стене, оскалив зубы, точно загнанная в угол шавка, и от великого воина, которым он себя выставлял, не осталось и следа.

— Ключ, — сказал Рафа.

Граб безропотно протянул ключ от поварни, и пират положил его себе в карман.

— Грен хороший человек, — заявил Рафа. — У него доброе сердце, пусть он и кроданец. Как, по-вашему, с ним поступят, когда выяснится, что он не уберег ключ и поварню обворовали? Кто будет кормить его семью, когда его попрут со службы? Кто будет кормить ваших товарищей-узников? Этот человек творит чудеса, если вспомнить, из чего ему приходится готовить. У всякого дела, братцы, есть последствия. Кто-нибудь из вас задумался о последствиях?

Рафа приблизился к Арену, рассеянно теребя бороду.

— Когда порядок в королевстве нарушается, люди начинают сомневаться, знает ли король свое дело. А какой-нибудь соперник может счесть его слишком мягкотелым и примется точить нож. И все потому, что всякие крысеныши кусают руку, которая их кормит. Ты оссианин, хотя и знатного происхождения. Тебе нужно дозволение господина, чтобы покинуть город, в котором ты живешь.

— А здесь господин ты, — спокойным голосом ответил Арен. Сердце бешено колотилось, но он спокойно смотрел в глаза пирату, понимая, что слабость может оказаться губительной.

— Вот именно, — подтвердил Рафа. — А вы моего дозволения не спросили. И теперь остается два пути. Или мои ребята в назидание оттяпают у вас по два пальца. — Он наклонился поближе, понизив голос: — Или вы предложите мне ценный подарок, чтобы успокоить мои уязвленные чувства, и тогда продолжайте ваши скромные дерзания.

Вот оно как. Пират просто хотел получить плату. Но Арену нечего было ему предложить. У него не осталось ни денег, ни собственности, и никому из влиятельных людей не взбредет в голову с ним якшаться.

Но можно солгать, сделать вид, будто отец по-прежнему жив и богат, и пообещать Рафе все на свете. Но это опасная игра, ведь пират может знать правду; да и негоже превращаться в трусливого обманщика, даже если это позволит им бежать.

Арен колебался слишком долго, и Рафа с разочарованным видом отступил назад.

— Жаль. План был хороший. — Он не глядя махнул рукой в сторону Кейда. — Сначала его.

— Нет! — вскричал Арен. Двое подручных Рафы схватили Кейда, а еще двое наставили ножи на Грабу. Тот стоял у стены, явно не собираясь вмешиваться. Кейд отбивался и вопил, а головорезы стянули перчатку с его левой руки, разжали ладонь и прижали к ней лезвие, слегка надрезав кожу. Перепуганный взгляд Кейда взывал к другу: «Останови их!»

— Мне нечего тебе дать! — объявил Арен Рафе.

— Похоже на правду, — невозмутимо ответил пират. — Но заплатить придется.

— Король может явить милосердие!

— Милосердие превращается в разменную монету, если швыряться им направо и налево. — Он задумался. — Но ты прав. — Он взглянул на своих людей. — Отрежьте мизинец. Тогда он еще сможет держать кирку. — Он повернулся к Арену: — Вот вам и милосердие. Кажется, я и впрямь мягкотелый.

Арен отчаянно искал способ предотвратить угрозу. Два пальца или все — для Кейда нет разницы. Если побег сорвется, его воля будет сломлена. Минет месяц, возможно год — и его не станет. О своих пальцах Арен даже не думал.

— Соображай побыстрее, крольчонок, — поторопил его Рафа.

Ярость воспламенила рассудок Арена. Ему захотелось прыгнуть на Рафу, отнять у него нож, изменить ход событий. Но подобное геройство бывает только в россказнях Кейда.

«Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять». Рафа не просто пират. Он предпочел остаться в кроданском исправительном лагере, вместо того чтобы выйти на свободу. Он бороздил моря, разбойничал и сколотил хорошее состояние, но теперь скрывается за частоколом. Зачем? Неужели наемные убийцы Барической лиги и впрямь охотятся за ним, чтобы отомстить за ограбленный галеон? Или пират остается здесь по другой причине? Но по какой?

И Арена осенило. Обрывочные сведения о Рафе, которые он собрал, напоминали мазки кистью по холсту. Сами по себе они ничего не означали, но если отойти подальше и посмотреть, то возникнет цельная картина.

— Вот что я тебе дам, Рафа, — промолвил Арен. Пират поднял руку и остановил приспешников, которые как раз готовились нанести первый порез. — Я дам тебе себя. В любой день, начиная с сегодняшнего, ты можешь потребовать от меня любую службу, какую захочешь. Я выполню любое задание, совершу любой подвиг, окажу любую помощь — чего бы мне это ни стоило, как бы мне это ни претило. Только отпусти нас.

По лицу Рафы медленно разлилась презрительная усмешка.

— И все? Какая мне от тебя польза?

— Сейчас? Никакой. Но я достигну большего. Не знаю, что готовит мне судьба, но через десять лет я буду не медником и не возчиком, уж поверь. И где бы я ни оказался, кем бы ни стал, я буду помнить мою клятву. — Опьяненный внезапной уверенностью в себе, Арен продолжал: — А знаешь, что еще? Думаю, ты хочешь, чтобы мы сбежали. Тебе наскучило обделывать делишки с кроданским отребьем и смерть как хочется устроить небольшой переполох. Хочется увидеть, как истекает потом жирная рожа Крента, когда он объясняется перед начальством. Хочется узнать, способны ли мы на побег, и понаблюдать за нашими усилиями. Так что принимай предложение, Рафа. Отпусти нас. Обещаю, когда придет время я весь буду к твоим услугам.

Последние слова прозвенели в воздухе, отразившись от стен. Все уставились на Арена. Он чувствовал восторг, дыхание перехватывало, ум заходил за разум. А потом, когда повисла тишина, его уверенность начала рушиться, словно песочный замок перед приливом.

Рафа запрокинул голову и разразился хохотом. Хлопнув Арена по плечу мясистой ладонью, он заявил:

— Пожалуй, ты можешь принести пользу! Язык у тебя подвешен, этого не отнимешь. Но не думай, братец, что сможешь позабыть о своем обещании, когда выберешься отсюда. Если не откликнешься на мой зов, потерей двух пальцев не отделаешься.

— Я умею держать слово, — ответил Арен.

«Победа не дается без жертв» — так сказал он однажды магистру Фассену, еще толком не понимая, что такое настоящие жертвы. А может, он и до сих пор не понимает. Но когда-нибудь непременно поймет.

Рафа выглядел довольным.

— Ну хорошо. Я принимаю твое предложение.

Он кивнул своим людям, державшим Кейда, и те отпустили пленника. Парень отполз в сторону, опасливо прижимая уцелевшую руку к груди. В том месте, где нож порезал кожу, сочилась кровь, но более тяжелых повреждений не было.

— А ключ от поварни? — спросил Арен.

— Не искушай судьбу, братец.

— Мы погибнем без пищи.

— В горах уйма всего, чтобы прокормиться, — сказал Рафа. — А денек-другой можно и поголодать. Не хочу, чтобы Грена погнали с должности. Но король снова явит милосердие, — добавил он, щелкнув пальцами и указав на трех своих приспешников: — Отдайте им ножи.

Те неохотно расстались с оружием, но перечить не решились.

— Ты меня раскусил, — с язвительной ухмылкой бросил напоследок Рафа Арену. — Мне хочется увидеть небольшой переполох. А если по пути ты прикончишь одного-двух стражников, я не стану орошать землю слезами.

Он вышел вон, и следом за ним потянулись его люди. Арен услышал, как звякнула цепь на двери, и они остались втроем в полумраке, осматривая доставшиеся им ножи.

— Граб не знает, как тебе это удалось, — с почтительным трепетом промолвил скарл.

— И я не знаю, — подхватил Кейд. — Тебе надо сделать памятную татуировку.

— Мы остались без еды, — мрачно проговорил Арен. Весь их замысел оказался под угрозой, и даже если они живыми переберутся через горы, он боялся подумать о том дне, когда от него потребуют выполнить обещание.

Снаружи прозвенел колокол, и юноша поднял голову.

— Последний колокол перед отбоем. Если кто-то решил передумать, сейчас самое время.

Никто не сказал ни слова.

— Стало быть, нет, — сказал Арен. — Передохнем немного. Впереди важная ночь.

* * *

Они сели, прислонившись к холодной плиточной стене. Снаружи, просвечивая сквозь покров туч, над миром нависала Тантера — обугленный шар, покрытый огненными трещинами, предвестник несчастья.

Для побега ночь не очень подходила, но за Ареном гнался Полый Человек, и ждать было некогда.

Долгое время все молчали, каждый погруженный в свои мысли. Граб грыз ноготь. Кейд потупился, уткнул локти в колени, а пальцы запустил себе в волосы. Арен осматривал свой нож, предаваясь воспоминаниям об отце.

Этот человек по-прежнему оставался для него тайной, и трудно было проститься с ним навеки, когда еще столько вопросов не разрешено. Может быть, вся эта трагедия не имеет отношения к его шашням с Сорой? Может быть, его отец и впрямь изменник?

Он крепко стиснул рукоять ножа. Хватит перекладывать с больной головы на здоровую, сказал он про себя. Виновен отец или нет, все несчастья Арена имеют один источник. Кроданцы убили отца. Кроданцы бросили его самого умирать в эту забытую богами тюрьму. И все потому, что они с отцом были оссианами, второсортными гражданами собственной страны, лишенными возможности прибегнуть к защите закона. Рабами, которых одурачили внешними атрибутами свободы.

Арен повертел нож в руке, и ему захотелось пустить этот клинок в дело.

Кейд поднял голову.

— Хотите послушать рассказ? — спросил он. — Мне тут вспомнился один. О том, как Халлек Бурный Кулак бежал из темницы короля-призрака. — Он устало улыбнулся. — Может, почерпнем что-нибудь полезное.

Но Арен слишком долго вдохновлялся вымыслами.

— Я бы лучше послушал про Кейда, Арена и Граба, — откликнулся он. — Как они выбрались из кроданского исправительного лагеря, словно тени в ночи. Это будет первое сказание, которое ты сложишь про нас, но не последнее; и я послушаю его в харчевне, далеко отсюда, под мясо и медовуху. Согласен?

— Согласен, — ответил Кейд.

По крыше застучали дождевые капли, сперва мягко и робко, потом громче и быстрее. Вскоре вся помывочная огласилась звоном, а снаружи яростно зашумел ливень.

Проливной дождь. Не туман, конечно, но тоже неплохо.

— Похоже, Джоха внял мольбам, — объявил Арен Кейду и поднялся. — Пора.

Он подошел к банной двери и со скрипом приотворил ее. Грязные лужи пузырились под ливнем, вода в них от кровавых лунных отблесков окрасилась багрянцем. Между бараками в поисках укрытия шлепал по слякоти стражник с фонарем в руке, до макушки закутанный в плащ, а на помосте вдоль наружной стороны частокола рядом с едва теплившимся смолистым факелом виднелся единственный лучник, весь сгорбленный и вымокший до нитки.

Арен толкнул банную дверь и выскользнул наружу, остальные последовали за ним.

Для побега Арен выбрал местечко в северо-западном углу лагеря — и к утесам близко, и добраться можно незаметно, перебегая между бараками. Факелы на частоколе располагались через большие промежутки, а по ту сторону изгороди были только травянистый речной берег да опушка леса в отдалении.

Они втроем сгрудились у барака, под карнизом, откуда хорошо были видны загоны костоголовых псов. Кейд протянул мешок с воронами. Граб начертил в воздухе какой-то знак — вероятно, для защиты, а может, извиняясь перед Костяным богом.

— Стойте здесь, — велел Арен. Взял мешок, еще раз взглянул на помост, а потом метнулся к щелке в изгороди и заглянул внутрь.

По другую сторону располагались загоны, в каждом из которых укрывалось по три костоголовых пса. Арен воскресил в памяти казнь Деггана и вспомнил, как эти твари превратили человека в кровавое месиво.

«Смелее, Арен, — велел он себе. Оглянулся на Кейда и Граба с надеждой наблюдавших за ним. — Они на тебя полагаются».

Он вытащил ворону и перебросил через изгородь. Птица приземлилась в лужу у подножия навеса. Он бросил еще двух. Одна упала слишком близко; другая отскочила от перекладины и чуть не угодила в одного из псов.

Все три зверя встрепенулись и, принюхиваясь, подошли поближе. Воронье мясо было им в диковинку, и поначалу они держались с опаской, но костоголовые псы не отличались терпением. Самый большой оттер двух других в сторону и в два счета проглотил ворону вместе с костями.

Арен швырнул еще одну, целясь подальше. Всего Эйфанн принес ему шесть ворон, и каждый из псов должен был съесть хотя бы одну. Сразу двое кинулись на очередную тушку и сцепились из-за нее ворча и порыкивая. Когда один одержал верх и принялся поедать ворону, другой сердито залаял.

Арен забеспокоился: он не рассчитывал, что звери поднимут шум. Наудачу перебросив через изгородь двух последних ворон он поспешил обратно к товарищам. Костоголовые псы с рявканьем принялись драться за неожиданную добычу.

— Псы всех переполошат! — злобно прошипел Граб, когда Арен вернулся под карниз. Словно в подтверждение его слов на помосте показался коренастый стражник. Наклонился и заглянул в загон, ладонью прикрывая глаза от дождя.

— Тихо! — прикрикнул он по-кродански. — Паршивые псины!

Арен и Кейд переглянулись. Шум мог привлечь других стражников.

— Уходим, — сказал Арен. — Вернемся, когда все уляжется.

Кейд кивнул. Арен повернулся, чтобы позвать скарла, но тот исчез.

— Где он? — встревожился Кейд.

Арен втихомолку выругался. Следовало предвидеть, что от Граба стоит ждать неприятностей.

— Идем, — мрачно буркнул он.

Они торопливо пробирались вдоль бараков. С горбатых крыш неслись дождевые потоки. Арен чувствовал себя загнанной дичью. Сначала Рафа, теперь это. Он думал, что предусмотрел каждую мелочь, но его замыслы шли прахом. Куда пропал проклятый скарл? Испугался и сбежал? Или задумал что-нибудь похуже?

— Кто идет?

Арен застыл на месте, а Кейд врезался ему в спину.

— Кто идет? — снова раздался голос. По боковому проходу приближался стражник с мечом в руке, расплывчатая тень в дождливом мраке.

Кейд метнулся вбок, словно готовясь бежать, но Арен схватил друга за руку и крикнул:

— У нас пропуска от капитана Хассана!

Стражник подошел ближе, и они увидели, что он ненамного старше их и очень напуган. Арен встал перед Кейдом, заслонив его. Если дозорный заметит веревку из одеял, обмотанную вокруг туловища Кейда, им конец.

— Почему на улице в такое время? — рявкнул стражник.

— Нужник засорился, — ответил Арен, перекрикивая шум дождя. — Капитан велел нам его прочистить.

Стражник заподозрил неладное, но побоялся звать на помощь, чтобы не показать свою неопытность.

— Предъявите пропуска, — потребовал он.

— Вот, — ответил Арен, подходя поближе и делая вид, будто тянется к карману, но на самом деле сомкнув ладонь на рукояти ножа, заткнутого за пояс.

Сердце колотилось, во рту пересохло, внутри все сжалось. Он собирался убить человека. «Он или мы, — стучало в голове. — Он или мы. Он или мы».

Вдруг из темноты метнулась тень. Стражник развернулся, но слишком медленно. Граб налетел на него, притиснул к стене барака и несколько раз пырнул ножом. Не успев охнуть, стражник сполз на землю и согнулся в три погибели, словно брошенная кукла.

— Фарган? Это ты там?

Заслышав голос, все трое спрятались под карнизом. Вопрос задавал лучник на помосте, тот самый, что прикрикнул на псов.

Арен снова запаниковал. Все выходило из-под контроля. Теперь наверняка поднимут тревогу. Побег сорвется, а их поймают и скормят…

— Все в порядке! — крикнул Кейд по-кродански. Его голос прозвучал тоньше обычного, гласные получились резкими и гортанными. Вышло очень похоже на Фаргана. — Ничего страшного!

Лучник продолжал коситься в темноту, почуяв, что дело нечисто.

— Фарган? — повторил он.

— Все в порядке, говорю! — крикнул Кейд, уже с раздражением.

Лучник закряхтел и побрел прочь. Арен облегченно выдохнул и с благодарностью кивнул Кейду.

— Я знал, что мои уроки кроданского пригодятся, — шепнул он.

— Ага, — ответил Кейд. — Но хорошо, что он убрался. Я почти исчерпал свой словарный запас.

— Граб считает, что тело лучше убрать, — вставил скарл.

Они оттащили Фаргана в боковой проход, где другие стражники вряд ли его увидят, и поделили между собой имущество убитого. У него оказались хорошие башмаки, толстые носки и приличный плащ. Кейд предложил Арену надеть доспехи убитого, чтобы в случае чего притвориться стражником, но юноша взял только меч и перевязь, рассудив, что лучше отправиться налегке, чтобы оторваться от погони.

— Проверю, как там псы, — сказал он.

— На этот раз поосторожнее, ладно? — пробормотал Граб.

Снова отыскать в темноте псов оказалось трудно. Один без сознания лежал на боку. Другой спал, свернувшись калачиком. Третий еще держался на ногах, но с трудом. Наконец он свалился наземь, дернулся несколько раз и затих.

Арен облизал губы, пересохшие от волнения. Драккеновы слезы сделали свое дело. Псов удалось усыпить. Но достаточно ли крепко?

Он решил не мешкать, иначе мужество дрогнет. Подпрыгнув, онперемахнул через изгородь.

Костоголовые псы и ухом не повели. Вблизи они оказались еще огромнее, настоящие груды мышц, ощерившиеся клыками; в любое мгновение они могли очнуться и растерзать его. Арен держал наготове снятый с покойника меч. Один из псов вздрогнул. У Арена сердце захолонуло, и он отпрыгнул назад, вскинув клинок. Пес глубоко вздохнул и снова провалился в забытье.

Не услышав ни криков, ни лая, Граб и Кейд перелезли через изгородь и торопливо пересекли загон. Граб зажал нож в зубах и начал карабкаться вверх по жердям.

Кейд с Ареном последовали за ним и вскоре догнали скарла, который балансировал на перекладине прямо под помостом, сжав в руке нож и указывая острием на доски, скрипевшие под шагами стражника.

— Подождем, пока пройдет, — шепнул Арен. — Потом двинемся дальше.

Граб смерил его невозмутимым взглядом.

— Рассуждаешь как ребенок. Мимо него не проскользнуть.

Арен открыл рот, чтобы возразить, но удержался. В глубине души он понимал, что скарл прав. Он почувствовал во рту привкус желчи и сглотнул.

— Начинай, я за тобой.

Граб снова зажал нож в зубах. Сверху опять раздались шаги — угрюмая поступь изможденного человека, через силу исполняющего свой долг. Арен на мгновение почувствовал жалость. Кроданец или нет, но это живой человек, быть может отец семейства. Но сейчас он преграждает им путь к свободе, а значит, с ним придется разделаться.

Граб перемахнул через ограждение помоста с ловкостью, отнюдь не соответствующей его весу. Арен услышал быстрые шаги и пригнулся, увидев, как две тени схлестнулись в безмолвной схватке. Нож Граба вошел в тело противника; стражник замер и поник, а скарл столкнул обмякшее тело с частокола.

Арена передернуло от ужаса. У человека отняли жизнь с такой пугающей простотой. Но потом он вспомнил другие жизни, оссианские, которые прервались здесь, и произошедшее показалось ему не столько убийством, сколько возмездием. Он присел возле Кейда и размотал грязную веревку из одеял, привязав один конец к частоколу. И вдруг нескольких дюймах от его лица в изгородь воткнулась стрела.

— Побег! — раздался крик в темноте.

Первым нашелся Граб. Он протолкнулся мимо Кейда, схватил веревку и швырнул вниз со стены, после чего спустился сам, ловко перебирая руками.

— Уходим! — крикнул Арен Кейду, высматривая, кто стрелял. В их сторону, на ходу обнажая меч, бежал привлеченный криком стражник.

Кейд замешкался, не желая оставлять Арена одного, но Арен еще настойчивее повторил: «Уходим!», и Кейд, обеими руками схватившись за одеяло, перелез через частокол.

Еще одна стрела прилетела сквозь пелену дождя, и Арен пригнулся. Острие угодило ему в плечо, пронзив несколько слоев одежды и чудом не задев кожу.

Раздался быстрый, резкий треск рвущейся ткани, послышался крик, а следом — стук упавшего на землю тела. У Арена душа ушла в пятки; метнувшись к краю частокола, он увидел беспомощно свисающий обрывок одеяла. Узлы были завязаны крепко, но дешевая ткань не выдержала веса Граба и Кейда.

— Прыгай, Арен! — позвал Кейд из темноты. — Я не ушибся! Прыгай!

Арен не видел земли, но помнил, что частокол высокий, и если с него упасть, можно что-нибудь сломать. И все же он прыгнул.

В ушах зашумел воздух. Потом ноги ударились о землю, и Арен рухнул на бок. От дождя почва превратилась в рыхлую грязь, которая смягчила удар, и падение оказалось не смертельным.

Граб уже несся во весь опор в сторону деревьев, видневшихся в отдалении у берега реки. Стрела просвистела в воздухе и с чавканьем вонзилась в раскисшую землю.

— Арен, бежим!

Настойчивый голос Кейда вытащил Арена из забытья. В голове у него шумело, но он был цел. Он был жив. И мог бежать.

Сначала спотыкаясь, потом все быстрее и увереннее беглецы скрылись за пеленой дождя, а в ушах у них отдавался звон колокола, бившего тревогу.

* * *

Молния расколола небо, осветив горы от горизонта до горизонта, и гром пророкотал среди вершин. Ветер свистел и завывал, швыряясь дождевыми брызгами; в вышине мчались тучи. Ливень превратился в яростную бурю.

— Я слегка переусердствовал, когда молился о непогоде, — пробормотал Кейд, окоченевшими пальцами цепляясь за скользкий камень и стараясь не думать о возможном падении. Чуть выше его Арен с мрачной сосредоточенностью нашаривал уступ, за который можно схватиться, а Граб уже добрался до верха: мерзавец ползал как паук. Кейд был сильнее Арена, но не такой проворный, поэтому двигался медленно и размеренно, тщательно нащупывая дорогу.

От лагеря их отделял сосновый лес, покрывавший склоны, — море колыхавшихся на ветру ветвей. Среди деревьев мелькали фонари преследователей. Среди багровой тьмы разносился лай костоголовых псов.

Добравшись до верха, все трое скорчились в зарослях папоротника у подножия шумевших сосен. Кейд подышал на руки и натянул перчатки. Как бы он ни продрог, взбираться по скале в перчатках было бы самоубийством.

— Ветер нам на руку: он собьет псов со следа, — заметил Арен, и Кейд воспрял духом: таких упрямцев, как его друг, еще поискать. Если он на что решился, его не остановишь. Они пережили тюрьму, переживут и погоню.

Возглавляемые Ареном, они двинулись дальше сквозь лесную чащу; на голову им капала вода. Наконец путь перерезала широкая тропа. Арен сделал остальным знак отойти, все трое спрятались за деревьями, и в это время мимо проскакали двое конных стражников. Едва они скрылись, Кейд высунулся и бросил взгляд вдоль тропы, ведущей к узкой расселине. Там, преграждая дорогу, ожидали еще четверо стражников.

— Нас опередили, — сказал Арен. По ту сторону тропы начинался лесистый склон, ведущий к голой вершине. — Идем дальше. Отыщем другую дорогу. Если придется, перелезем через гору.

Слева показались фонари и послышался лай. Беглецы рванули через тропу, и в этот миг их осветила вспышка молнии.

— О Девятеро, я думал, буря на нашей стороне! — посетовал Кейд. — Думаете, ловчие нас видели?

— Граб думает, что нет, — предположил скарл.

Ветер донес до них звуки рога.

— Арен думает, что да, — ответил Арен. — Вперед!

Они ринулись дальше сквозь чащу, ничего не видя в темноте, скорее чутьем, чем зрением отыскивая, куда поставить ногу. Сзади раздавались крики ловчих. Рог протрубил снова, и костоголовые псы алчно залаяли, почуяв добычу.

Вскоре беглецы услышали сквозь дождь журчание воды, и путь им пересекла узкая каменистая впадина, по дну которой бежал неширокий ручей. Арен спустился во впадину и собирался перейти на другую сторону, но Кейд нагнал его и схватил за руку.

— Поднимемся по течению, — предложил он. — Это поможет оторваться от собак.

— Здравая мысль, — согласился Арен, вошел в воду и двинулся вперед, шлепая ногами. Кейд и Граб пустились следом. Идти было тяжело, и Кейд не раз падал на четвереньки, но когда рог протрубил в следующий раз, его звук раздался уже далеко позади.

Ручей закончился у отвесного утеса. С вышины тонкой завесой низвергался водопад. Попасть наверх надежды не было, поэтому они направились вдоль подножия утеса.

Деревья внезапно закончились, и беглецы оказались на открытом каменистом пространстве. Вспыхнула молния, и они увидели голые края расселины, похожей на рваную рану в земле; по дну протекала река — та же самая, что в Саллерс-Блаффе. Дальше по течению виднелись огни лагеря. Они заплутали и вернулись на прежнее место.

Арен выругался, озираясь по сторонам, точно загнанный зверь. Слева вздымались утесы, не позволяющие пройти вдоль расселины. Оставалось или повернуть назад, в лес, или спускаться по склону расселины — обратно к Саллерс-Блаффу и лагерю.

— Куда теперь, Паршивец? — спросил Граб.

Арен не знал, что ответить. Он пытался что-нибудь придумать, и тут среди отдаленных деревьев показались люди: стражники с луками и мечами, ловчие с костоголовыми псами на поводках.

Все мужество Кейда и Арена мгновенно испарилось. Бежать некуда. Они в ловушке.

— Там внизу река. Возможно, мы останемся живы, если прыгнем, — пробормотал Кейд.

— Возможно, — со слабой улыбкой ответил Арен, но его слова прозвучали как прощание.

— Только не Граб! — вскричал скарл. — Граб еще не готов отправиться к Костяному богу! Аквквад Урготха джегг каумм! — Он вскинул нож, блеснувший в кровавом свете, и с воплями ринулся в сторону стражников.

Ловчие отпустили поводки, и на каменистую площадку выскочили костоголовые псы. Сверкнула молния, выхватив из темноты жуткое зрелище: скарл, весь в татуировках, с набухшими жилами на шее, с безумием во взгляде и воздетым над головой жалким клинком, а напротив — костоголовые псы с масками смерти на мордах и ощеренными пастями.

Дважды прозвенела тетива, и псы с разбега рухнули наземь. У одного стрела торчала из затылка, другому вонзилась между ребер.

Граб резко остановился, завидев движение среди деревьев за спиной у стражников. В темноте сверкнул меч, рассекший одного из лучников от ключицы до пояса. Снова прозвенели луки, и клинки врезались в плоть. Половина стражников упала замертво, не успев понять, что на них напали; остальным еще хватило времени, чтобы сосчитать до одного и примириться с Вышним, прежде чем отправиться следом за товарищами.

В считаные мгновения все закончилось. Граб в растерянности стоял под дождем, недоуменно уставившись на неподвижных костоголовых псов. Арен и Кейд дрожали у края расселины спиной к обрыву, ожидая, когда покажутся неожиданные избавители.

Из-за деревьев появились четверо. Двое держали луки: хорошо одетый статный юноша с тонкими усиками и строгая девушка с собранными в пучок рыжими волосами. Двое других были вооружены мечами; наружность и походка изобличали в них опытных воинов. У одного голова была выбрита, только посередине торчал вихор который свешивался на висок, как у китобоев из Криволомья. Его товарищ носил густую черную бороду и выглядел мрачнее грозовых туч, застилающих небо.

— Это он? — спросил криволомец, острием меча указывая на Арена.

Все четверо прошли мимо Граба, не удостоив его вниманием. Бородач сурово оглядел Арена.

— Он самый, — вымолвил он наконец, и в голосе прозвучало отвращение: — Вылитый отец.

Сверкнула молния, осветив широкий сморщенный рубец у него на шее.

— Арен из Шол-Пойнта, — сказал Полый Человек. — Я тебя искал.

ГЛАВА 19

Ветер завыл в расселине и ударил Арену в спину, растрепав мокрую одежду. От потрясения силы оставили юношу. Застыв на месте, он уставился в лицо Полому Человеку: детский кошмар претворился в жизнь.

— Прыгнуть собирался, да? — спросил криволомец по-оссиански и заглянул в расселину. — Не советую.

— Знаешь, кто я, мальчик? — спросил бородач. Голос у него был глухой и булькающий.

— Ты Полый Человек, — прошептал Арен.

Криволомец от неожиданности разразился смехом, а его товарищ еще больше помрачнел.

— Так называл меня твой отец? Что ж, имя не хуже любого другого, а у меня их немало. Но ты называй меня Гаррик. А это Киль.

Арен с опозданием вспомнил про меч на поясе и потянулся к нему, но в тот же миг у его горла сверкнул клинок Киля.

— И этого не советую, — сказал криволомец.

Тем временем лучник и лучница взяли Граба на прицел, и к нему приблизились еще двое: высокая черноволосая женщина со щитом и широким мечом и худой как жердь молодой мужчина, вооруженный тонким клинком. Чуть позади держался щуплый, ученого вида юноша в очках, прижимающий к груди мокрый мешок.

Здравый смысл в Арене возобладал над смятением. Незнакомцы явно превосходили их числом, и сопротивляться было безрассудно. Он медленно убрал ладонь с рукояти меча.

— Ты пришел убить меня? — спросил он, постаравшись придать голосу твердость.

— Будь у меня выбор, я бы так и сделал, — ответил Гаррик, с ненавистью взглянув на него. — Но нет.

Не успел Арен изумиться, как совсем близко в лесу затрубил рог.

— Гаррик… — окликнул предводителя явившийся последним коренастый пожилой воин с косматой темной бородой и двумя топорами — по одному в каждой руке.

— Если хочешь остаться в живых, иди со мной, — заявил Гаррик, обращаясь к Арену. Потом поочередно оглядел Кейда и Граба: — Эти двое могут ступать восвояси.

Кейд испуганно шагнул вперед.

— Эй, нет! Стойте!

— Кейд пойдет со мной, — сказал Арен, схватив друга за руку.

— Нам не нужна обуза, — бросил Гаррик и сгреб Арена в охапку, чтобы оттащить прочь; но тот вырвался с такой силой, что чуть не полетел в расселину. Киль удержал его свободной рукой и потянул назад.

— Гаррик! — еще настойчивее повторил воин с топорами.

— Погоди, Тарви, — махнул ему рукой Киль. — Спорить незачем, Гаррик. Идем.

Арен взглянул на Граба, который бессильно скорчился под дождем среди багровой тьмы, точно зверь в окружении охотников. Скарл встретился взглядом с Ареном и слегка оскалился. Арен вспомнил побои, унижения и оскорбления, мелочную злобу Граба.

— И он тоже, — произнес Арен, указав на скарла. Кейд недоуменно уставился на него.

— Гаррик! — рявкнул Тарви.

Тот выругался, развернулся и зашагал к остальным, вложив меч в ножны. Киль хмуро взглянул на Арена, словно пытаясь раскусить его замысел, а потом схватил за плечо и толкнул следом за Гарриком.

— Варла! Оттен! Докс! Пусть он остается, — обратился Киль к товарищам, сторожившим Граба. — Мы уходим. Фен?

Рыжеволосая лучница отделилась от остальных и исчезла за деревьями.

— Хорошо. Ступай впереди. Осман, прикрой тыл.

— Ладно, — ответил другой лучник, статный и усатый.

Арен двинулся сквозь дождь; вплотную за ним следовал Киль. Неужели он снова узник — или все-таки свободен? По крайней мере, Кейд по-прежнему с ним; Арен чувствовал, как друг сжимает ему руку, хоть и не понимал, пытается ли тот его приободрить или сам ищет поддержки.

Прочие оставили Граба и скрылись за деревьями. Скарл наблюдал, как они удаляются, вероятно прикидывая, что лучше: отправиться восвояси или держаться поближе к этим хорошо вооруженным, хотя и незнакомым людям.

Когда Арен прошел мимо него, Граб высморкался, расправил плечи и пустился следом за ними.

Вдалеке рокотал гром; они пробирались в темноте между соснами. Арена окружали незнакомые люди, их лица порой проступали из темноты, освещенные лунным отблеском, и исчезали снова. Одни — например, мечница Варла — держались угрюмо и сосредоточенно. Другие выглядели обеспокоенно, как сам Арен, и с виду казались его ровесниками: юноша в очках и худощавый воин в подшлемнике. Оттен и Докс, но, кто из них кто, Арен не знал.

«Чего хочет от меня Полый Человек?» Он боялся даже предположить. Утешало одно: эти люди были оссианами, а значит, еще оставалась надежда на лучшее.

Рог снова протрубил, прямо впереди них, а потом раздался звон стали. Звуки битвы нахлынули на Арена подобно волне, и лес внезапно наполнился дерущимися противниками.

Арен много раз мечтал оказаться среди настоящей битвы, но в его воображении она никогда не представала такой: сырость, толкотня, тяжелое дыхание, хлещущие ветки, жуткие отблески металла. Схватка закипела так быстро, что он застыл на месте, удивленно озираясь по сторонам и силясь разобраться в окружающей сумятице.

Неподалеку от него Киль сражался с кроданским стражником. На глазах у Арена криволомец ловко отразил три удара и отсек стражнику руку по локоть. Пока тот таращился на обрубок, Киль с размаху снес ему голову.

Мимо, пригнув голову, промелькнул Граб, за ним следовал Осман. Завидев Арена и Кейда, дрожавших среди дождливого мрака, словно испуганные кролики, он остановился.

— Идемте, друзья! Не время мешкать! — Произношение у него было благородное, с носовым призвуком, что выдавало выходца с юга, из Дождливого края. Он поднял лук и пустил стрелу куда-то между деревьев. — Это меч у тебя на поясе, Арен? Умеешь с ним управляться?

Обругав себя тупицей, Арен обнажил клинок, взятый у погибшего стражника. Магистр Орик начал обучать его фехтованию, как только он достаточно подрос, чтобы держать в руках тренировочный меч. Арен надеялся, что однажды примет участие в славном походе против урдов или безбожных дурнцев. А теперь, когда на них напали, он слишком растерялся, чтобы пустить в ход оружие.

— Туда! — воскликнул Осман, подтолкнув их вперед. Они ринулись сквозь деревья.

Внезапно перед ними возник пологий склон, и они заскользили вниз по грязи. Арен чуть не споткнулся о мертвеца, лежавшего с разинутым ртом среди корней и камней. Вдалеке сверкнула молния, и он заметил впереди Фен, которая присела на корточки возле валуна и выпустила стрелу в темноту. Раскат грома не смог заглушить крик убитого ею человека.

Вдруг слева зашумели кусты, и из зарослей, споткнувшись в спешке и чуть не упав, появился кроданский стражник. Арен машинально поднял меч и принял боевую стойку, а стражник, не успев заметить его движение, напоролся прямо на острие. Арен почувствовал, как клинок, пронзив кожаный доспех, вошел в тело стражнику. Тот выпучил глаза, надул щеки и со свистом выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы. Арен, сделав шаг назад, вырвал клинок обратно — совсем как его учили. Кроданец тяжело рухнул на землю.

— О Девятеро! — изумленно воскликнул Кейд. — Ты его убил!

Арен сомневался, так ли это. Скорее стражник сам натолкнулся на клинок и ненароком покончил с собой.

— Живее, Паршивец! — рявкнул Граб на Арена, появившись впереди из-за деревьев. — Не погибай покамест. Грабу еще пригодятся друзья Паршивца. — Он заметил мертвеца и гадко ухмыльнулся, поняв, что произошло. — Эге, Паршивец теперь вояка. — Он похлопал Арена по плечу и подтолкнул вперед.

Они рванули дальше сквозь заросли; звуки битвы пошли на убыль. Появилась Варла, потом подоспел Тарви со своими топорами. Все вместе они добрались до неглубокой лощины, где росло несколько одиноких деревьев, а травянистую землю покрывали свежие лужи; Фен уже дожидалась там с Оттеном и Доксом.

— А Гаррик и Киль? — спросила Варла.

— Добивают последних, — ответила Фен.

Из зарослей появился Киль, следом за ним Гаррик.

— Со всеми разделались? — спросил Киль.

— Думаю, да, — ответила Варла. Потом обеспокоенно взглянула на юношу в очках: он тяжело дышал. — Ты как, Докс?

— Справится, — сказал Оттен, похлопывая Докса по спине. — Легкие, сама знаешь.

— Все здесь? — спросил Гаррик, обведя глазами собравшихся; черные волосы налипли ему на лоб. Его взгляд со злобой задержался на Арене.

«Он меня ненавидит, — подумал юноша. — А за что, я и не знаю».

Гаррик покосился на Фен.

— Ты знаешь, как отсюда выбраться?

— Через расселину есть старый подвесной мост. Когда мы перейдем, можем перерезать канаты, и кроданцы застрянут на этой стороне. Если, конечно, мост еще цел.

Вдруг Гаррик вскинул руку, призывая к молчанию, и все напряглись, взяв оружие на изготовку.

— Вы слышите? — прошептал Гаррик.

— Я ничего не слышу, — покачал головой Киль.

— Вот именно.

Тут Арен понял. Хлестал и брызгал дождь, вдалеке за горами рокотал гром, но не было слышно ни насекомых, ни лесных зверей, ни ночных птиц. Арен почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.

Справа раздалось резкое шипение. Колыхнулись листья, что-то неясное мелькнуло в темноте, раздался глухой удар. Все уставились на Оттена, который отпрянул назад, недоуменно глядя на короткую стрелу с черным оперением, торчавшую у него из груди. Потом глаза у него закатились, и он рухнул на землю.

— Страхоносцы! — взревел Гаррик. — К мосту!

Все бросились наутек. Киль схватил Арена и толкнул следом за Фен. Тот на бегу оглянулся на Кейда и увидел, как Варла тянет за собой Докса, а юноша разевает рот, испуганно вытаращив глаза под очками.

Затрещали сучья, и из-за деревьев появился воин исполинского роста, закованный в латы из тусклого черного железа. Его голову покрывал тяжелый шлем с горизонтальными прорезями для глаз и круглыми отверстиями для дыхания. В руке он держал здоровенный молот, которым на ходу выписывал огромные дуги.

Варла завизжала и резко пригнулась. Докс оказался не столь проворен, удар пришелся прямо по нему. Юноша отлетел в сторону и врезался в дерево; раздался жуткий треск переломанных костей. Варла мгновенно вскочила и с искаженным от ужаса лицом бросилась вдогонку за остальными. Исполин развернулся и неуклюже двинулся следом.

— Страхоносцы! Джоха милосердный, откуда здесь страхоносцы? — тонким от отчаяния голосом причитал Осман, пока они продирались и протискивались сквозь плотно растущие деревья.

Арен смахнул с лица мокрые волосы; он задыхался от страха и усталости, сердце бешено колотилось.

Рядом, мимоходом оглядывая заросли, бежал Киль. Впереди Арен смутно различал остальных — тени промеж теней, суетливые промельки среди блестящих дождевых струй. Воздух рассекла стрела, с дрожанием вонзившаяся в дерево. Арен заслышал шелест веток и обернулся, но то была Варла, оторвавшаяся от своего неповоротливого противника.

Снова вспыхнула молния, и рядом с Варлой из-за деревьев появилась закутанная в плащ фигура. Она двигалась очень плавно, словно текучая тьма. Под черным капюшоном Арен разглядел железное лицо, страдальческим выражением напоминающее трагическую маску. Руки в перчатках сжимали два тонких клинка, длинный и короткий, зловеще поблескивающие в багровом свете кровавой луны.

Арен открыл рот, чтобы крикнуть: «Берегись!», но фигура подалась вперед, и Варла исчезла за складками ее плаща.

— Идем дальше! Ей конец! — крикнул Киль, и они сломя голову рванули вперед; ветки хлестали по лицу, смерть гналась по пятам.

Впереди замаячили два скалистых уступа, скользкие и мокрые от дождя. Между ними пролегала узкая каменистая тропинка, по которой уже бежали Осман и Граб. Арен, Кейд и Киль вынырнули из леса, гуськом поспешили по тропинке и наконец очутились на узенькой площадке: отвесные скалы обступали ее с обеих сторон, а впереди зияла расселина.

Расселина — и мост через нее.

Сооруженный из канатов и дощечек, обветшалый, он устрашающе колебался на ветру. Но это не остановило Граба, который ухитрился переправиться первым и уже почти достиг противоположной стороны. Осман двинулся следом, ступая не столь уверенно, Гаррик и Тарви яростно спорили, а Фен в нерешительности поглядывала на мост.

— Не будь глупцом! — убеждал Гаррик Тарви. — Тебе жить надоело?

— Сам ты глупец, если думаешь, что мы успеем перебраться, — возражал Тарви. — Наше общее дело гораздо важнее, чем я. Гораздо важнее, чем все мы, вместе взятые. На открытом пространстве нас быстро перебьют, но я задержу их на тропинке, где они смогут двигаться только по одному. Ступайте! Я выиграю для вас время. Фен, тащи уже свою задницу на мост!

Фен встрепенулась и помчалась к переправе, а Тарви взвесил в руках топоры и направился обратно, в ту сторону, откуда они пришли. Киль тем временем подталкивал Кейда следом за Фен. У входа в ущелье Тарви остановился и оглянулся на Гаррика:

— Постарайся, чтобы моя гибель была не напрасной.

— Быстрее! — поторапливал Киль. Арен вложил меч в ножны и нетвердым шагом принялся переходить через расселину, обеими руками держась за канаты. Внизу зияла пропасть, река на ее дне тускло поблескивала, а ветер налетал порывами, пытаясь его опрокинуть. Киль следовал сразу за ним, Кейд впереди. Осман, дожидавшийся на выходе с моста, притянул к себе Кейда и уже простирал руку к Арену, когда они услышали пронзительный вопль с другой стороны расселины. То кричал Тарви, и в голосе его звучали боль ужас, ибо даже воинская отвага слабеет перед лицом гибельной неизвестности.

Осман сжал губы и потянул к себе Арена, в его отсутствующем взгляде проступили гнев и печаль.

Последними переправлялись Киль и Гаррик. На другой стороне, где ущелье расширялось и переходило в площадку, показалась высокая костлявая фигура в облегающем одеянии, крепившемся на множестве лямок и ремешков, и с огромным черным луком в руке. Вытащив стрелу из колчана за спиной, существо подняло лицо. В его чертах было что-то неправильное, извращенное, но из-за пелены дождя Арен не мог его разглядеть.

— Рубите канаты! — вскричал Гаррик, когда Киль сошел с моста. — Приготовьтесь!

Осман отбросил лук и обнажил меч, а страхоносец приложил стрелу к тетиве и прицелился.

— Осторожно! — воскликнул Арен.

Щелкнула тетива, и стрела пронеслась рядом с ним, заставив подскочить от неожиданности. Это была Фен. Ее стрела пролетела над расселиной, дрожа на ветру, и упала на землю в нескольких дюйма от страхоносца. Спустя мгновение страхоносец спустил тетиву, намереваясь попасть в Гаррика; но то ли ветер помешал, то ли Фен отвлекла внимание своим выстрелом, только стрела цели не достигла и, перелетев через расселину, воткнулась в один из столбов, на которых держался мост, недалеко от Арена.

— Рубите! — воскликнул Гаррик, перейдя наконец через мост. Осман и Киль взмахнули мечами. Три-четыре удара — и мост обрушился.

Когда Арен снова поднял взгляд, на той стороне стояли все трое: чудовищный воин в доспехах и с молотом в руках, костлявый стрелок со смертоносным луком и человек в железной маске и плаще с капюшоном, вооруженный двумя клинками. Между ними и беглецами, скрытыми в тени деревьев, пролегала расселина, но по всему виду страхоносцев было ясно, что это еще не конец.

Восемь мужчин и женщин спасли Арена, Кейда и Граба от кроданцев; в живых осталась только половина. Арен почувствовал, как его схватили за грудки, и оказался лицом к лицу с Гарриком, глаза у которого потемнели от ненависти.

— Это все из-за тебя, мальчишка! — гаркнул он. — Они погибли из-за тебя. — Он оттолкнул Арена и поднял голову, обращаясь к остальным: — До рассвета мы не остановимся! Будьте уверены, эти твари пустятся нам вдогонку.

Все беспрекословно повиновались и двинулись в сторону зарослей. Между тем Кейд положил ладонь на плечо другу и сказал:

— Гаррик неправ. Ты ни в чем не виноват.

Арен отвел взгляд; его переполняли боль и гнев. «Будь ты проклят, Гаррик, Полый Человек. Будь ты проклят, кем бы ты ни был».

Но остальные уже продолжали путь, и, несмотря на отвращение и обиду, вскипавшие в груди, Арену оставалось только двинуться следом.

ГЛАВА 20

«Один шаг, потом другой. Вот и все».

Кейд тяжело брел на свинцовых ногах, дожидаясь рассвета. Глаза у него слипались, потом резко распахивались и медленно закрывались снова. Он весь вымок, продрог и неимоверно устал, но по-прежнему тащился вперед. Ему казалось, что после рудника больше не будет таких мучений, но вот он опять плетется полуживой и мечтает о передышке.

Буря утихла, но дождь лил всю ночь, в горах задувал холодным ветер. Путники достигли высокого перевала, где студеные потоки плескали между склонов, поросших буйными травами и усыпанных черными камнями. Кейд понятия не имел, куда они направляются.

Он думал о страхоносцах. В Шол-Пойнте о них упоминали только шепотом. Отец говорил, что все это выдумки кроданцев, призванные держать людей в узде, и даже мать сомневалась в их существовании. Но теперь Кейд знал правду. Интересно, что еще предстоит ему узнать?

Рядом кашлял Арен. Сначала он пытался сдерживаться, но это удавалось недолго, и вскоре кашель обуял его, заставляя сгибаться пополам, хрипеть и задыхаться. Такой же кашель Кейд слышал в бараке по ночам: гремевший в легких, словно игральные кости, и сводивший человека в могилу.

— Спокойно, — сказал Осман, положив ладонь на спину Арену. — Вот и Фен. Посмотрим, что она нашла.

Фен направлялась им навстречу по берегу ручья, раздувшегося от дождя. На ней был вылинявший зеленый плащ с капюшоном а рыжие волосы ярким пятном выделялись среди серого и угрюмого мира.

— Что нового? — спросил Киль, когда Фен подошла поближе.

— Впереди есть одно местечко, — ответила она. — Вполне подходящее.

— Слышал? — обратился Осман к Арену. — Уже недалеко. Скоро отдохнем.

Арен и Кейд с признательностью кивнули. Этот благородный юноша единственный из новых спутников обращался с ними любезно. Фен держалась замкнуто и безучастно, Гаррик выказывал непонятную и пугающую враждебность. А Киля Кейд вообще не понимал.

Вскоре подъем закончился, и под скалистым выступом обнаружилась полоска земли и гладкого камня, во время ливня оставшаяся относительно сухой. Кейд забрался в укрытие вместе с остальными, трясясь от холода. Не в силах больше двигаться, он рухнул наземь, подложил руку под голову и провалился в сон, едва сомкнув глаза.

* * *

Боль в затекшей ноге заставила его очнуться. Он уснул на боку, и от лежания на жесткой земле нарушился приток крови. Сверху Кейда кто-то укрыл одеялом.

Дождь прекратился, и рядом горел костер. От жара пламени мокрые волосы Кейда высохли, а одежда немного прогрелась. Разомлев, он снова начал задремывать.

— А потом? — раздался голос. Это был Киль, криволомец. Он стоял рядом с Гарриком, и оба, повернувшись к впадине спиной, обозревали долину.

— Когда потом? — сиплым басом пробурчал Гаррик.

— Когда мы разберемся с мальчишкой. Что потом?

— Отправимся дальше, как собирались.

Киль сплюнул на землю.

— Мы еще не взялись за дело, а народ пришлось набирать с бору по сосенке. Оттен и Докс едва начали бриться. Даже с Варлой и Тарви отряд получился худосочный. Теперь не осталось и их. — Он растер пузыристый плевок носком башмака. — Пора по домам.

Кейду отчаянно хотелось забыться, но что-то заставило его прислушаться.

— Мы не отступимся, — отрезал бородач. — Все ляжем костьми, если придется.

— Его выслеживают трое страхоносцев, Гаррик! Это не шутка! Сколько еще нужно смертей?

— Сколько понадобится, — ответил Гаррик и отошел. Киль со злобным раздражением махнул рукой и отошел в другую сторону.

Разомлев у костра, Кейд перестал сопротивляться дремоте, и воспоминания об этом разговоре затерялись в сутолоке сонных видений.

* * *

— Вставай. Подкрепись немного. — Осман протягивал Кейду миску горячей похлебки.

День был ясный, солнце стояло высоко. Фен, опустившись на колено, ворошила палкой сырой костер. Лицо у нее было длинное и узкое, густо усеянное веснушками, особенно на щеках и лбу. Почувствовав на себе взгляд Кейда, она безучастно подняла глаза, а потом снова занялась костром.

— Ну что ж, — сказал Арен. — Побег удался.

Он сидел, завернувшись в одеяло, и устало улыбался, бледный, с темными кругами под глазами, продрогший до костей.

— Вы молодцы, ничего не скажешь, — заметил Осман, раздавая ломтики сушеной рыбы. Тонкие и почти безвкусные, в сравнении с тюремной едой они казались настоящим лакомством. — Мы только собирались вас вызволять, а вы сами сбежали. Ваше счастье, что мы вообще наткнулись на вас в лесу. Если бы кроданцы не трубили в рог во время погони, мы бы, пожалуй, разминулись.

— Верно, — сказал Киль, многозначительно взглянув на Гаррика, стоявшего неподалеку. — Страшно представить, что могло произойти, если бы они не бежали из тюрьмы раньше, чем мы явились их вызволять.

Гаррик насупился и отвернулся. Кейд почувствовал, что в этом замечании содержался какой-то недоступный для него смысл, но он слишком утомился, чтобы доискиваться до сути, и боялся вызвать гнев у своих спасителей, донимая их расспросами.

— Ну что ж, по крайней мере, с голоду мы теперь не умрем, — сказал он с напускной бодростью. — Перед побегом мы собирались запастись едой, но сорвалось.

— Халлен поможет, — весело откликнулся Осман.

— И не только с пищей. — Киль бросил на землю перед беглецами ворох одежды. — Это попрочнее ваших лохмотьев: дорога предстоит неблизкая. Мы подбирали одежду для Арена, хотя с размером могли не угадать. Сомневаюсь, что придется впору, но на первое время сгодится.

— Спасибо, — осторожно поблагодарил Арен. Ни он, ни его товарищи пока не понимали, спасли их или похитили.

Осман помог Кейду подняться. У того ломило все тело, но на ногах он держался твердо.

— Похоже, ты крепкий парень, дружище. Готов поспорить, ты способен проделать еще долгий путь. Осталась самая малость, a потом мы отдохнем по-настоящему. С такими вожаками, как наши, квадратноголовым будет непросто нас выследить.

— Не из-за квадратноголовых я беспокоюсь, — пробормотал Киль.

— Одевайтесь, и идем! — рявкнул Гаррик.

* * *

— Вон там, — сказала Фен.

Кейд посмотрел через край горного кряжа, пытаясь разглядеть, куда она указывает. Увидел он только угрюмую, загроможденную валунами седловину, которую пронизывал крепчавший ветер.

— Ничего не вижу, — ответил Гаррик, лежавший на животе права от Кейда.

— Смотри дальше, — нетерпеливо откликнулась Фен. — Между скал.

Кейд пригляделся попристальнее. Когда Фен позвала наверх Гарика и Османа, он увязался следом. Никто не возражал. Он и сам не понимал, зачем пошел: наверное, надоело пребывать в неведении.

— Ага, — сказал Осман, подтолкнул Кейда локтем и показал пальцем вдаль: — За перевалом, где горы соединяются.

Кейд увидел, как среди камней что-то мелькнуло. Сначала он подумал, что это варг или медведь, но спустя мгновение понял свою ошибку и похолодел от ужаса.

То был страхоносец.

Облаченный в плащ с капюшоном, он крадучись вышел на открытое место, низко пригибаясь к земле. Тот самый, в железной маске, скользивший словно тень.

— Они нас настигли, — сказала Фен.

— Но как? — воскликнул Осман. — Нас разделяла расселина!

— Они ее обогнули.

— Проклятье! Они вообще отдыхают? — проворчал Гаррик.

Кейд смотрел на преследователей, не отводя глаз. За страхоносцем в капюшоне показались его товарищи: костлявый лучник, напряженно озирающийся по сторонам, и неуклюжий исполин в черной броне. Безликие, безжалостные, они не походили на людей а казались бездушной силой, вставшей у них на пути, неумолимой, как судьба.

«Его выслеживают трое страхоносцев, Гаррик». Он и правда слышал эти слова или они ему пригрезились? Трудно сказать. И все же, кисло подумал Кейд, охотятся только за Ареном: Киль сказал «его», а не «их». Из них двоих Кейд всегда значил меньше.

— Кто они такие? — спросил Кейд, ибо теперь уже сомневался, чему верить.

— Отборные силы Железной Длани, — пояснил Осман. — Никто не знает в точности, много ли их. Десяток в Оссии, а где-то, пожалуй, и больше…

— Они люди или… Я слышал, будто…

— Не поддавайся на запугивания. Кроданцы на это и рассчитывают. Под жутким обличьем скрываются такие же люди, как и мы. Грозные воины, но все-таки люди.

— Ты уверен? — спросил Гаррик, наблюдая за ними тусклым и пустым взором. — Я вот не поручусь.

— Кто бы они ни были, — сказал Осман, — император поручает им только особо важные дела.

— Стало быть, они что-то вроде Рассветных Стражей, только кроданские?

Гаррик презрительно хмыкнул и отодвинулся от кромки кряжа.

— С Рассветными Стражами у них ничего общего. Пошевеливайтесь. Мы тратим время впустую.

Они вернулись к остальным, ожидавшим у подножия каменистого склона. Арен сидел закутавшись и обливаясь лихорадочным потом; его кашель они услышали раньше, чем увидели его самого. Граб сидел в сторонке и чистил ногти ножом.

— Они уже рядом, — объявил Гаррик. — Фен, мы можем от них оторваться?

Та на мгновение задумалась.

— Можем изменить направление. Пойти другой дорогой, более трудной. Будем надеяться, тогда они отстанут.

— Более трудной дорогой? — вмешался Кейд. — Арен болен. Вы не заметили?

— Все хорошо, — возразил Арен, когда Осман помог ему подняться на ноги. — Я еще не обессилел.

«Пока нет, — подумал Кейд, тревожно нахмурившись. — Но осталось недолго».

Они продолжили путь, держась подальше от перевалов, избегая проторенных троп, взбираясь по кручам, узким расщелинам и едва различимым дорожкам. Чем выше они поднимались, тем больше холодало, а с вершин задувал резкий и порывистый ветер. Арен шел с трудом, и Кейд поддерживал его за плечи. Прежде он сам подпитывался от Арена, но теперь тот в одночасье ослаб и сник. Значит, теперь очередь Кейда помочь другу. У него нет такой могучей воли, как у Арена, зато есть широкая спина и сильные руки, недаром он сын столяра. Отныне он станет опорой для Арена, как раньше Арен был опорой для него.

Дыхание Арена стало хриплым, он шатался и спотыкался, будто пьяный. Под полузакрытыми глазами темнели круги, а курчавые волосы в беспорядке падали на лоб. Вдруг его ноги подогнулись, и он обмяк. Кейд попытался подхватить друга, но сам опрокинулся под тяжестью его тела, и оба рухнули на тропинку в опасной близости к обрыву.

Осман, прикрывавший тыл, побежал к ним, подзывая Гаррика. Все остановились, радуясь нежданной передышке.

— Поднять их, — бесстрастно промолвил Гаррик.

— Он больше не может идти! — гневно воскликнул Кейд.

— Посмотри на мальчишку, Гаррик! — подхватил Осман. — Мы его погубим.

Гаррик с каменным лицом оглядел Арена. Веки юноши подрагивали, он слепо таращился вдаль. Гаррик перевел взгляд на Граба.

— Тащи его, — велел он скарлу. — Или убирайся. Ты здесь только благодаря ему.

Губы Граба недовольно скривились.

— Не умеешь выполнять приказы, скарл? — грозно спросил Гаррик.

Выражение лица скарла говорило, что он готов броситься на обидчика, и Киль передвинул ладонь поближе к рукоятке меча. Но тут Граб поднял руку и медленно прижал палец к шее, испещренной татуировками до самого воротника фуфайки.

— Видите это? Это означает, что Граб тридцать лиг волок своего друга до безопасного места после битвы с урдами во время Шестого Очищения. А друг был толстяк и обжора. Паршивец костлявый. Граб с легкостью его понесет. — Он подхватил Арена и перекинул через плечи, будто оленью тушу. — Ну что? Теперь идем?

— Пригнитесь! — внезапно выкрикнула Фен. Все припали к земле, пытаясь сделаться незаметными, насколько возможно на открытом горном склоне. Быстро и прерывисто дыша, Кейд принялся высматривать источник опасности.

Под ними в сгущавшемся сумраке двигались три темные фигуры. Сердце у Кейда упало. Страхоносцы следовали по пятам, медленно и неумолимо приближаясь.

Осман еле слышно выругался и взглянул на Гаррика, но губы Полого Человека были плотно сжаты.

— Недалеко отсюда есть путевая хижина, — сказала Фен.

«Она предлагает занять оборону, — с тревогой подумал Кейд. Значит, оторваться мы не сможем!»

Он посмотрел на остальных и увидел, что они тоже все поняли. Уловка не удалась. Страхоносцы настигнут их к рассвету.

— Веди, — сказал Гаррик.

* * *

Уже спустилась ночь, когда они добрались до хижины, одиноко стоявшей на изрытом надломами сланцевом склоне. На севере среди звезд полумесяцем нависали Сестры; из-за тускло мерцающей багровой Тантеры выглядывала бледная Лисса.

Хижина была заброшенная и давно не топленная, но путники радовались даже такому убежищу. Внутри нашлось несколько тюфяков, печка и шкаф. По стенам на крючках висели меховые полушубки, в углу были сложены одеяла и добротная походная одежда. В печке Фен обнаружила уже разложенные поленья и принялась орудовать кресалом и кремнем. Граб тем временем уложил Арена на тюфяк, а Кейд укрыл друга одеялом. Тот молол невнятицу и ворочался в лихорадочном забытьи.

— Спасибо, — пробормотал Кейд.

— Паршивец тебя не слышит, тупица, — бросил Граб.

— Я обращался к тебе.

— Угу, — пробурчал скарл. Шмыгнув носом, он снял с крючка теплый полушубок и натянул его поверх фуфайки.

Когда Граб хвастался, какие скарлы выносливые, он не преувеличивал. Жизнь на далеком севере закалила его народ. Он тащил на себе Арена словно пушинку и даже теперь не выказывал усталости. Остальные же вымотались до предела.

Фен подожгла запал и сунула его в дрова. Киль тем временем обыскивал шкаф, в котором нашлись галеты, банки с соленьями и покрытая воском сырная голова.

— Кто здесь живет? — спросил Кейд, дивясь, откуда обильные припасы в столь безлюдном месте.

— Это путевая хижина, — ответил Осман. — Приют для странников, заплутавших зимой среди горных снегов. След былых времен, когда гостеприимство еще было в обычае.

— По крайней мере, погибнем не с пустым брюхом? — усмехнулся Киль. Потом осекся и помрачнел. — Пропади оно все пропадом. Мариелла. Тед…

Гаррик положил руку ему на плечо.

— Твой брат о них позаботится.

— Ну да, — с горечью ответил Киль. — Но это моя обязанность.

Кейд с удивлением услышал сердечную теплоту в хриплом голосе Гаррика. Все остальные приходились друг другу лишь товарищами по оружию, но эти двое были друзьями. Настоящими друзьями ближе братьев. До сих пор он этого не замечал.

— Встанем караулом снаружи, — предложил Килю Гаррик, и оба вышли наружу, затворив за собой дверь. О чем бы ни завели они разговор, их беседа останется между ними, и свидетелем ее будет лишь мрак.

Жар от печки быстро наполнял тесную хижину. Пальцы Кейда понемногу отогревались под перчатками, но все его внимание было приковано к Арену, бессвязно бормотавшему под одеялом. Фен возилась у огня, занятая собственными мыслями. Граб, облаченный в новый полушубок, нарезал сыр и принялся его поглощать, явно не собираясь делиться с остальными. Осман обеспокоенно топтался за спиной у Кейда, с тревогой глядя на Арена.

— Мы так и будем сидеть и ждать, пока они сюда нагрянут? — наконец спросил Кейд.

— Да, иначе они застанут нас в дороге, когда мы будем не в силах обнажить клинки, — сказал Осман. — А так мы хотя бы дадим отпор.

— Только не Граб, — с набитым ртом заявил скарл. — Граб здесь не останется. Граб попытает счастья в горах. Только сначала покончит с этим сыром. — И обмакнул очередной кусочек в банку с крыжовенным вареньем.

— Нам будет тебя не хватать, — язвительно заметила Фен, не отводя взгляда от огня.

Ночную тишину прорезал вой, унылый и жуткий. Граб вскинул голову; подбородок был заляпан вареньем, изо рта торчал кусок сыра. Спустя мгновение внутрь ворвался Гаррик с мечом в руке.

— Все наружу! — рявкнул он.

— Доедай быстрее, скарл. — Фен схватила лук и поспешила к выходу. Граб, встревоженно вытаращив глаза, озирался по сторонам. Осман тоже взял лук и направился следом.

— Кейд, возьми меч у Арена, — посоветовал он. — Встретим гибель достойно.

Кейд взглянул на друга, напоминающего белое восковое изваяние. Но на жалость времени не оставалось. Он запустил руку под одеяло и вытащил меч Арена из ножен.

— У тебя есть татуировки за убийство страхоносцев? — спросил он у Граба. Тот помотал головой. — Так я и думал.

Неуклюже сжимая тяжелый меч, Кейд шагнул в темноту. Его встретили резкий ветер и безжизненные, залитые луной холодные скалы. Все остальные уже стояли наготове вокруг хижины, высматривая врагов. Сверхуопять донесся пронзительный вой. Граб вывалился из хижины с ножом в руке. Взгляд у него был испуганный и одичалый, как прошлым вечером, когда кроданцы прижали их расселине.

— Вон там! — крикнул Киль, указывая пальцем.

На вершине склона показалась закутанная в плащ фигура, в лунном сиянии напоминающая призрак. Она медленным, опасливым шагом направилась в их сторону, и у Кейда кровь застыла в жилах.

— А остальные двое? — спросил Осман, отчаянно озираясь.

— Какая разница? Стреляйте! — взревел Киль.

Фен и Осман натянули луки; но Гаррик вдруг вскинул руку:

— Стой!

Оба удержали стрелы на тетиве.

— Не видал я, чтобы страхоносцы ходили с посохами, — заметил Гаррик. — И собаки не выносят их присутствия.

Теперь, когда фигура показалась в полный рост, Кейд понял, что Гаррик прав. В руке у нее был заскорузлый посох с заостренным концом, рядом семенила лохматая собака. Плащ с капюшоном, пошитый из звериных шкур, колыхался при каждом шаге.

— Кто идет? — спросил Гаррик.

Из-под откинутого капюшона показалось размалеванное черными и белыми полосами лицо, вокруг которого кудрявились длинные черные волосы.

— Я Вика, Шагающая по Курганам, — последовал ответ. — Увидела свет и хочу попросить пристанища.

ГЛАВА 21

«Причудлив язык духов. Они направят тебя извилистыми тропами».

За время учения у Агали, Поющей в Темноте, и в последующие годы скитаний Вика твердо усвоила этот урок. В Стране Теней все было переменчиво, особенно истина. Послания оттуда не поддавались однозначному толкованию, их смысл открывался постепенно. Ища один ответ, Вика часто находила совсем другой или обнаруживала, что сам вопрос изменился.

И вот сейчас, на голом горном склоне, в непроглядную ночь она встретила путников. Трудно было не усмотреть тут какой-то смысл.

— Это друидесса? — спросил коренастый паренек с неожиданно тонкими чертами круглого лица. Ее огорчило удивление, прозвучавшее в его голосе. Он никогда не видел подобных ей.

Человек с черной бородой, который явно был главным, заставил стрелков опустить луки.

— Ты путешествуешь одна, — сказал он с нескрываемым подозрением. — Что привело тебя в этот унылый край?

— Скитания у меня в крови, — ответила Вика и положила ладонь на спину Скирде. — И, как видишь, я не одна.

Она отвечала искренне, и бородач это понимал, но как объяснить ему цель блужданий? От самого Ольдвуда Вика прокладывала путь, руководствуясь незаметными для несведущих знаками, которые посылали ей духи. Стаи скворцов направляли ее в одну сторону, серая лисица — в другую. Над горами она видела черные тучи, похожие на ладонь с растопыренными, как у кукловода, пальцами. Она сцедила в чашу собственную кровь и бросила туда кости, ища мудрости, и ей было повеление идти навстречу буре.

Вверившись судьбе, она взошла на Остенберг, хотя рассудок твердил, что это бессмысленно. Заступник, явленный ей, едва ли обретался среди голых скал. Но когда спустилась ночь и взошли обе луны, в ней зародился страх, ибо положение Сестер соответствовало видению, представшему Вике в Дирракомбе. Значит, время приспело.

А потом она завидела свет, мерцавший сквозь ставни путевой хижины в пронизанной ветром тьме, и сомнения рассеялись.

Она осторожно двинулась вперед, спускаясь по выщербленному сланцевому склону в сторону незнакомцев, собравшихся вокруг хижины. Их было шестеро, все настороженные, словно раненые волки. Друидесса чувствовала опасность, нависшую над ними.

— Я Гаррик, — представился чернобородый с застарелым рубцом на горле. — Мне отрадно видеть хранительницу веры, но здесь ты едва ли обретешь убежище. Поблизости бродят страхоносцы, и охотятся они за нами. Лучше ступай своей дорогой.

Страхоносцы. Это слово поразило Вику, будто громом. Неудивительно, что ночь такая зловещая; неудивительно, что Скирда завыла. Друидессе не будет пощады от страхоносцев.

Но что случится, если она и правда уйдет?

Вика знала, чего ждать, если она не отыщет Заступника. Ей показали это в Дирракомбе.

— Мой друг болен! — выпалил круглолицый мальчишка. — Ты поможешь ему?

Решение явилось само собой. По крайней мере, ей придется взглянуть.

— Да, помогу. — Она перевела взгляд на Гаррика. — Позволишь войти?

Гаррик угрожающе зыркнул на мальчишку, но отступил в сторону:

— Делай как знаешь, друидесса.

Провожаемая недоверчивыми взглядами, она вошла в хижину. Тепло, исходившее от печки, приносило блаженное облегчение после пронизывающего ветра, возле огня на тюфяке лежал больной мальчик. Она присела рядом на корточки, осмотрела его и мгновенно поняла, что дело плохо.

— Как тебя зовут? — спросила она крепыша, пробравшегося внутрь следом за ней. Скирда беспокойно металась по хижине, обнюхивая незнакомое помещение.

— Кейд из Шол-Пойнта.

— Согрей воды, Кейд. — Она показала пальцем на обшарпанный ковш, висевший на стене, и паренек немедленно наполнил его водой из бурдюка. Вика обнажила исхудалую грудь больного и приложила ухо к ребрам. Он был на полпути к голодной смерти еще до того, как разболелся.

— Расскажи мне, — попросила она, — почему страхоносцы охотятся за вами?

— Мы бежали из лагеря близ Саллерс-Блаффа! — с гордостью заявил Кейд. — Арен, я и скарл. Остальные нам помогают. — Он нахмурился. — Я так думаю.

— Граб, — поправил его Граб, снова входя в хижину. — А не скарл. Скарлов много. Граб один.

— Я думал, ты ушел, — ехидно проговорил Кейд. — Сейчас самое время.

— Граб уходит, когда хочет. Сыр еще остался. — Он взял сырную голову и отхватил кусок, разглядывая друидессу.

— Если тебя ищут страхоносцы, ты, наверное, важная птица, предположила Вика, приподняв Арену веки и глядя на белки глаз. — Страхоносцы не тратят время на беглых мальчишек и чужестранцев.

— Никакие они не важные птицы, — возразил Гаррик, входя в дверь. — Да и мы тоже. — По его голосу стало понятно, что расспросы пора прекращать.

— Их трое, — заторопился Кейд. — Один с молотом, другой с луком, а третий…

— С двумя клинками, — перебила Вика. — Я их видела.

— Правда?

— Наши пути пересеклись близ Солт-Форка. — Друидесса помрачнела. Вряд ли она случайно столкнулась с этими страхоносцами, которые и раньше охотились за беглецами. Теперь, через много лиг и много месяцев, они объявились снова.

— Кто они такие? — спросил ее Кейд.

— Их прозывают Крах, Тлен и Плач, — сказал Гаррик. — Я тоже видел их в Солт-Форке. А еще я знаю, что нам не по плечу с ними тягаться.

Вика повернулась к нему:

— Ты был в Солт-Форке?

— Ты попусту тратишь время с этим мальчишкой, — с бесстрастным лицом произнес Гаррик. — Если страхоносцы отыщут нас, к рассвету он будет мертв, а у нас нет ни сил, чтобы их одолеть, ни умения, чтобы от них ускользнуть. Если знаешь, как помочь, говори. Если же нет, уноси ноги, пока есть возможность.

— Не указывай мне, Гаррик, — ответила Вика. Потом извлекла из-под плаща мешочек сушеного эльментгорна и протянула Кейду: — Всыпь в воду и перемешай. До кипения не доводи.

— Как пожелаешь, — сказал Гаррик. — Я предостерег тебя дважды. Будем надеяться, что Воплощения окажутся к тебе милостивей, нежели к тем, кто полагался на них в Солт-Форке.

Он собирался уйти, но Вика его остановила.

— Твой меч, — сказала она. — Покажешь мне?

Гаррик нахмурился, но выполнил ее просьбу. Меч был старинный, изящной работы, покрытый зазубринами, напоминавшими о множестве сражений, и испещренный пятнышками засохшей крови.

— У него есть имя? — спросила она, вспоминая светлый меч из своего видения, пылавший, подобно солнцу.

— Имена даются благородным клинкам за великие подвиги, — ответил Гаррик. — Оссия перестала быть страной героев с тех самых пор, как мы продались кроданцам. И меч у меня самый обычный.

Вика услышала в его голосе горечь и разочарование и разозлилась. Ему, пожалуй, за пятьдесят. Когда пришли кроданцы, он был вполне взрослым. Успел обмануться во всех надеждах и мечтах, застал падение своих богов, лишился всего, чем дорожил. Возможно, Гаррик и не заступник из ее видения, но он побывал в Солт-Форке, а в его голосе слышна пусть и надломленная, но стойкость. Он хотя бы дал отпор противнику. А это больше, чем сделала она.

«Каждому из нас выпадают свои испытания».

Она запустила руку под плащ и проворными пальцами вытащила глиняный пузырек с сургучной печатью. Протянула его Гаррику:

— Пусть все сделают по глотку. Но будьте осторожны! Если выпить больше, можно не выжить. — Она оглянулась на мальчика, лежавшего на тюфяке. — Сейчас я за ним присмотрю, но потом кому-то придется нести его на себе.

— Граб понесет, — откликнулся скарл. Кейд с удивлением взглянул на него. — У Граба еще много свободной кожи для татуировок, — добавил он и ухмыльнулся: — Размалеванная дело говорит.

— Что это? — спросил Гаррик, с сомнением оглядывая пузырек.

— Снадобье, которое придаст крепость вашим телам. Скажи другим, чтобы взяли одежды и съестных припасов, сколько смогут унести. Вы устали, я вижу, но путь предстоит трудный, а идти придется быстро.

— Куда идти?

У Вики сжалось сердце при мысли о том, на что она готова решиться.

— В такое место, куда не доберутся даже страхоносцы. Если я вообще сумею его отыскать.

Нахмуренный лоб Гаррика разгладился: бородач все понял.

— Ты имеешь в виду Скавенгард?

— Именно. Пожалуй, там вас ждут ужасы пострашнее тех, что следуют за вами по пятам. Но такая возможность лучше, чем никакая.

Вести их в Скавенгард — чистейшее безумие, но если ее вера хоть что-то значит, если вся ее жизнь не была сплошной ложью, другого выхода нет. Если она оставит их сейчас, то может сложить с себя звание друидессы. Она погрузила пальцы в теплый мех на загривке Скирды и сразу обрела уверенность, в которой так нуждалась.

— Почему ты присоединяешься к нам, зная, что за нами охотятся? — В словах Гаррика уже не было мрачной подозрительности, ведь он понял, что Вика поступает по совести; теперь он, скорее, удивлялся.

— Если Воплощения безмолвствуют, это потому, что мы разучились слушать, — ответила она. Так сказала Агали во время их последней встречи. Вика поднялась и решительно посмотрела в лицо Гаррику: — А я теперь слушаю.

* * *

Под пронизывающим ветром они вереницей пробирались вперед, словно букашки на голом склоне, над краем смертоносного обрыва. Уступ в ширину едва превышал размах рук; внизу серели холодные скалы. Солнце еще не поднялось над вершинами. Небо было безмятежно голубым, хотя кое-где клубились облака. На востоке горы окаймляло яркое зарево.

Меховой капюшон колыхался от ветра и хлопал Вику по лицу, а она, твердо опираясь на посох, вела отряд по узкой тропинке. Ее взгляд блуждал по окружающей местности, ища доказательства, что она следует верным путем. Они обогнули расщепленную вершину, вышли к наклонному камню и водопаду. Но где же гребнистый кряж и расселина, ведущая в долину? Где же дерево, лестница и дверь? Минуло несколько часов, как водопад остался позади, и друидесса беспокоилась, что идет не в ту сторону.

Прошли годы с тех пор, как Хагат описал ей дорогу в Скавенгард, но даже эти сведения были получены из вторых рук. Только Полла, Взывающая к Водам, побывала там лично и вернулась с рассказами, от которых кровь леденела в жилах. Неужели Хагат забыл какую-нибудь подробность? Или же саму Вику подводит память? Возможно, зелья и видения настолько замутили ей разум, что явь и вымысел слились воедино.

Но нашла же Вика расщепленную вершину, наклонный камень и водопад. Благодаря Сопричастию, объединяющему друидов общими знаниями, у нее появилась возможность спасти жизнь этим людям. Ей очень хотелось верить, что она на верном пути.

Она оглянулась. Прямо за ней, опустив голову и высунув язык, семенила Скирда. Позади собаки шагал Кейд, а за ним — скарл по имени Граб, тащивший на плечах больного мальчишку. Дальше в суровом молчании следовали остальные. После побега они шли уже целую ночь, день и еще одну ночь, отдохнув в общей сложности всего несколько часов, но по-прежнему оставались бодры. Их подкрепило снадобье Вики. Они пока не чувствовали усталости, но рано или поздно изнеможение настигнет их.

— Арен выживет? — спросил Кейд, поймав взгляд друидессы.

— Если дать ему покой, он поправится, — ответила Вика. — Но лучше бы поскорее добраться до убежища. Следующего буйства стихии он не переживет.

— Мы уже близко?

— Думаю, да, — ответила Вика с ободряющей, как она надеялась, улыбкой. Привыкнув к одиночеству, она даже в самом приятном обществе чувствовала себя неуютно. Друидесса зашагала дальше, но Кейд у нее за спиной не унимался:

— Ты боишься Скавенгарда, верно?

— И тебе бы стоило.

— Матушка рассказывала о нем, но я думал, это лишь выдумки. Она говорила, будто там обитает один из королей-чародеев.

— Ажмат Джаал, — рассеянно ответила Вика, обозревая бесприютные окрестности. — Короли и королевы Древней Оссии обладали великим могуществом, но при этом были смертными людьми: то благородными и справедливыми, то развращенными и жестокими. Под конец жестокость возобладала над справедливостью. Но имя Ажмата Джаала все равно гремит в веках. Не знаю, что за бедствие разрушило Вторую империю, и не знаю, что сталось с древними королями-чародеями. Но в Скавенгарде творились страшные дела, воспоминания о которых по-прежнему населяют эти безмолвные чертоги. — Ее раскрашенное лицо помрачнело. — Говорят, там бродит нечто, не терпящее живых. — Внезапно они взмахнула посохом. — Ага! Вот наша тропа!

Впереди горную породу рассекало узкое и глубокое ущелье. Его каменистое ложе было изрыто водами некогда протекавшего по нему ручья. Именно так и рассказывал Хагат. Ущелье вывело путников к маленькой каменистой лощине, похожей на рану, зияющую среди гор; вокруг теснились высокие отвесные склоны. Среди безжизненных скал виднелось одинокое дерево, черное, узловатое и скривившееся от старости, без единого листика.

«Вот и оно, — подумала Вика. — Благодарение Джохе».

Дальше должна быть лестница, а за ней — врата в Скавенгард. Лощина простиралась не слишком далеко, и конец ее просматривался вполне отчетливо, но никакой лестницы не было.

— Куда теперь, друидесса? — пророкотал Гаррик у нее за спиной.

— Подожди немного, — ответила Вика. — Тропу в Скавенгард не так-то просто отыскать.

— Если она вообще существует, — скривилась Фен. — Надо вернуться, пока можно. Скавенгард — всего лишь байки, которые впору рассказывать у камелька. Но с твоим снадобьем нам под силу одолеть страхоносцев: мы шагали целую ночь, а я этого почти не чувствую. Я найду дорогу из этих гор.

— Стало быть, возвращаемся, — решил Гаррик за всех. — Некогда терять время. Давайте…

— Стойте! — воскликнула Вика, вскинув руку, и оглянулась на спутников, которые уже направились к устью лощины. — Вы слишком торопитесь уйти.

— Да ведь тут ничего нет! — ответил Киль. — Любому дураку ясно.

— До сих пор вы на меня полагались, — напомнила Вика. — Полагайтесь и теперь. К тому же без меня вы никого не одолеете.

В ответ послышался недовольный ропот, но все остались на своих местах, а она переключила внимание на дерево. Друидесса не винила их за недоверие: она сама всегда чересчур спешила усомниться. Но не настолько быстро. А вот ее спутников что-то тянуло назад.

Она запустила руки под плащ и принялась перебирать висевшие там пузырьки. Каждый был закупорен пробкой с вырезанной надписью на каменном наречии, тайном языке друидов. Найдя нужный сосуд, она вытащила его и сделала глоток.

«Ага, — сказала она про себя. — Посмотрим, что теперь».

Зелье, словно пожар, распространилось по всему телу, растеклось от затылка по черепу, спустилось к конечностям. Ее зрачки расширились, так что радужная оболочка сузилась до предела, дыхание колыхалось, точно прилив. Она почувствовала, как мягко заваливается назад, погружаясь в какое-то иное бытие.

Все вокруг словно укрупнилось. Голая лощина расширилась, наполнилась стрекотом и шуршаньем насекомых. Все грани обострились, лезвиями взрезая мрак. Вика почувствовала запах болезни, исходящий от Арена, услышала влажный холод у него в легких. Фен и Киль шушукались, перемывая ей кости и делясь друг с другом сомнениями, уверенные, что она не слышит; но внутри Фен она распознала неуверенность, внутри Киля — пустоту, которую тот был не в силах заполнить, а внутри обоих — приверженность к древней вере, довольно крепкую, чтобы присутствие друидессы вселяло в них надежду.

Вика подошла к дереву. Теперь оно выглядело огромным, непомерно разросшимся за долгие столетия, заскорузлым от старости. Она приложилась ладонями к коре, закрыла глаза и позволила пальцам блуждать по трещинам и бороздам. И сразу нащупала рубец, оставленный здесь с явным намерением. Потом еще один и круглое углубление. Она сделала шаг назад, открыла глаза, и перед ней ясно предстало то, чего она не замечала прежде. На дерево был нанесен заградительный знак, незаметный среди коры. При виде его она отшатнулась.

«Отойди», — говорил знак.

— Здесь! — воскликнула Вика, от облегчения расплывшись в улыбке. — Лестница здесь!

Она отступила еще на шаг и оглядела лощину своим новообретенным зрением. Ломаная линия на камне, поначалу шириной в пядь, растянулась у нее на глазах. Она увидела крутые ступени, скрытые в каменных складках и зигзагами ведущие вверх.

— Туда! — Друидесса простерла руку, с диким смехом указывая вперед.

— Она одержима мраком! Нет там никакой лестницы! — воскликнул Осман, но Вика ринулась вперед, спотыкаясь, ибо от зелья у нее кружилась голова. Скирда возбужденно лаяла и бегала вокруг. Подойдя вплотную, Вика увидела, что у подножия в камне вырезан еще один знак, хитросплетение завитков и изгибов, смысл которого сразу запечатлелся в сознании друидессы.

«Целых два заградительных знака: один — чтобы отогнать любопытных; другой — чтобы скрыть лестницу. Неудивительно, что мало кому удавалось отыскать это место. Бьюсь об заклад, даже копатели не знают, как проникнуть в Скавенгард».

Остальные неохотно сдвинулись с места, по-прежнему готовые повернуть обратно. Но, оказавшись рядом с Викой, все ахнули.

— Как же мы раньше не заметили? — удивился Осман.

— Кто-то нарочно постарался, — пояснила Вика.

Она повернулась к скарлу, тащившему на себе больного мальчика, и на мгновение увидела, что татуировки на его лице полны значения. Перед ней предстали картины геройства, воинской доблести кровного братства, но все это оскверняла уродливая черная полоса под глазами.

Граб что-то почуял и помрачнел. Не дожидаясь, пока он ее раскусит, Вика переключила внимание на Арена.

— Путь предстоит тяжелый. Мальчишку придется привязать. Выдержишь?

— Граб сумеет дотащить Паршивца, — буркнул он.

— Тогда вперед! — с горячностью воскликнул Гаррик. Теперь, когда удалось преодолеть силу заградительных знаков, все сомнения исчезли; никто больше не досадовал и не сомневался в друидессе. Это принесло ей некоторое удовлетворение.

Лестница оказалась крутая, на отполированных многовековыми дождями ступенях легко было поскользнуться, и путники поднимались с большой осторожностью: стоит оступиться одному, и все полетят вниз. Оглянувшись, Вика увидела Фен, плетущуюся в самом хвосте: веснушчатое лицо наполовину скрывал капюшон, а взгляд впивался в каждую следующую ступеньку. Внешне девушка не подавала виду, но внутри трепетала от ужаса.

«Она боится высоты, — сообразила Вика. — И старается, чтобы никто об этом не узнал».

Кто эти люди, с которыми она связала свою судьбу; незнакомцы, для поимки которых кроданцы отправили своих самых грозных служителей? Может, один из них и есть тот заступник из видений?

Ее задумчивость мгновенно сменилась испугом, когда Кейд споткнулся, оступившись на скользком камне; но Киль, шедший вплотную за ним, подхватил его, удержав от падения.

— Спасибо, — застенчиво произнес Кейд, когда криволомец помог ему подняться. Потом заглянул за край лестницы и побледнел как полотно.

— Высоко забрались, правда? — усмехнулся Киль.

— Нет, — помотал головой Кейд. — Глядите.

Холодная волна страха захлестнула Вику. В лощину входили три фигуры, вылезшие из расселины, словно тараканы из щели в полу. Издалека они выглядели крошечными, но это не отменяло их присутствия. Они были словно черные дыры в ткани мироздания, всасывающие свет и жизнь, — словно окна, отворяющиеся в неизвестность.

Вот какому врагу она противостала. Впервые Вика поняла, сколь великое дело взяла на себя.

— Быстрее! — прикрикнула она. — Ворота где-то близко!

Все принялись с безрассудной поспешностью взбираться по ступеням. Вика шла впереди, то и дело поглядывая вниз.

Страхоносцы остановились у входа в лощину: их тоже запутали оградительные знаки.

«Уходите, — мысленно заклинала их друидесса. — Уходите. Здесь ничего нет».

И вдруг тот, что в капюшоне, именуемый Плач, выпрямился и повернул прямо к ней железную маску, на которой запечатлелось горестное рыдание. Вика не видела его глаз, но почувствовала, как он встретился с ней взглядом. Мир вокруг замер, и на мгновение в целом свете остались только он и она.

И друидесса отчетливо поняла: отныне она помечена, и скрыться ей больше некуда. Куда бы она ни направилась, Плач ее отыщет.

— А вот и вершина лестницы!

Голос Османа мгновенно вернул Вику к действительности. Подъем заканчивался площадкой, вырубленной в отвесном склоне и незаметной с земли.

— Смелее! — воскликнула она, скорее подбадривая себя, нежели других. — Мы их одолеем!

Плач вскинул клинки, и по его знаку страхоносцы ворвались в лощину, устремившись к подножию лестницы. Но Вика чувствовала, что Скавенгард уже близко. Она рванулась вперед, и остальные без оглядки последовали за ней в неизвестность.

ГЛАВА 22

Преодолев последние ступени, путники вскарабкались на площадку, и с каждым шагом их ноги слабели. Наконец они остановились, тяжело дыша, перед темным зияющим порталом с пилястрами по бокам.

— Огня! — крикнул Гаррик. Осман отцепил фонарь от своей дорожной сумки и вместе с Фен зажег его при помощи огнива и масла. Кейд медленно подошел к порталу и заглянул внутрь, а Вика окинула взглядом лощину. Страхоносцы были уже у подножия лестницы.

Она вытащила и откупорила еще один пузырек. Судя по гулу в затылке, в жилы ей уже проникло опасное количество зелья, но это снадобье обладало довольно мягким воздействием, и она решила рискнуть. Поднесла пузырек ко рту, ощутила на языке горький вкус трав, потом развернулась и зашагала к проходу; Скирда кинулась за ней по пятам.

— Следуйте за мной, — сказала Вика. — Я посмотрю, свободен ли путь.

— Там же темно! — воскликнул Осман.

— Мне хватит света, — ответила она, стремительно проходя мимо него.

Коридор, начинающийся за порталом, еще хранил отголоски былого величия. Каменные плиты, устилавшие пол, были расколоты и сдвинуты с мест. Своды потрескались, большие куски кладки обшились вниз. Путь обозначали ветшающие колонны, между которыми смутно проступали изваяния, обезображенные временем.

От зелья у Вики разболелась голова, но зрение обострилось, как у совы, и благодаря свету, проникающему сквозь портал, коридор представал перед ней вполне отчетливо. Скирда семенила следом. По бокам виднелись изваяния мужчин и женщин, высеченные из черного блестящего камня, малопригодного для изображения мелких подробностей, поэтому лица выглядели гладкими, бесстрастными и отчужденными.

Коридор закончился, дальше вниз вели древние ступени, которые сверху обозревал сторожевой демон, обличьем напоминающий богомола. Вика спустилась по ним, завернула за угол и со вздохом облегчения снова увидела свет. Тусклый и серебристый, он пробивался из-под дверей в конце коридора.

Это были те самые врата, о которых говорил Хагат. Если рассказ Поллы верен, Скавенгард прямо за ними.

Вика поспешила к дверям. Вышиной в два ее роста, выделанные из металла, за долгие века они сохранились гораздо лучше, нежели изваяния. На створках по-прежнему просматривалась тончайшая резьба, мудреное сплетение линий и узоров, которые без всяком симметрии перетекали друг в друга и перевивались. Вика поискала ручку или рычаг и, ничего не найдя, надавила на металлическую поверхность. Когда это не сработало, она уцепилась пальцами за резные выступы и потянула двери на себя. Но они остались закрытыми.

Раздосадованная, она отступила назад. О том, как проникнуть сквозь двери, Хагат не упомянул. Вика оглядела их снова, на этот раз пристальнее, и обнаружила две потайные ручки, скрытые в углублениях. Попыталась их повернуть, но они не подались.

«Мне бы слишком повезло, если бы все оказалось так просто».

Она принялась ощупывать дверь, исследуя все бороздки и выпуклости на ее затейливой поверхности. Под пальцами что-то щелкнуло. Кнопка! Она снова попыталась повернуть ручки, но безуспешно.

Скирда суетилась под ногами, фыркая от нарастающего волнения, а Вика тем временем наткнулась еще на одну кнопку, потом еще на одну и еще на одну. Вскоре она обнаружила, что кнопки запрятаны по всей двери. Если надавить на одну, другая выскакивает наружу.

«Тайное сочетание. Но как его разгадать?»

Сзади послышались шаги, нахлынул свет.

— Они близко! — крикнул Осман, выворачивая из-за угла с высоко поднятым светильником. Остальные ввалились следом за ним.

— Открывай двери! — заорал Граб, за спиной у которого трясся Арен.

— Они закрыты? — испуганно спросил Кейд.

— Навалитесь плечами! — гаркнул Киль. — Выломаем их!

— Тихо! — крикнула Вика и стукнула посохом по полу. — Грубая сила здесь не поможет. Дайте мне подумать!

— Ну так думай быстрее, — потребовал Гаррик. — Они уже на подходе. — И он принялся выкрикивать распоряжения остальным, приказывая рассредоточиться по коридору и изготовиться к обороне.

Вика снова погрузилась в раздумья. Ее взгляд скользил по хитросплетению фигур и узоров, тщетно выискивая в них смысл.

Рядом, стремясь привлечь внимание хозяйки, залаяла Скирда. Вика поначалу не обратила внимания на собаку, поглощенная головоломкой на дверях, но Скирда залаяла снова, и тогда Вика почувствовала ее настойчивость. Собака обнюхивала подножие одного из изваяний. Вика ощутила едва уловимый запах, слабый и почти выветрившийся. Запах человека. Женщины.

Она присела на корточки рядом со Скирдой, положив ладонь собаке на спину, и всмотрелась в подножие изваяния. На камне были выцарапаны три символа, напоминающие маленьких паучков, а под ними — еще один, поменьше, как будто подпись.

Полла, Взывающая к Водам, оставила друидский знак. Взволнованная, Вика наклонилась поближе. Символы были нанесены небрежно и прочитывались с трудом, но в конце концов она уяснила их значение. Глаза у нее округлились.

«Войди через Страну Теней».

Вика быстро встала и принялась шарить под плащом в поисках еще одного пузырька. Она была уже на грани; еще одно зелье, особенно такое сильное, как это, могло нанести ей непоправимый вред. Но от нее зависела жизнь этих людей, и Вика не посмела колебаться. Она извлекла пузырек, взломала печать и опрокинула в себя его содержимое.

— Я их слышу! — раздался голос Фен из коридора.

— Друидесса! — воскликнул Гаррик. — В чем бы ни состояли твои искусства, пускай их в ход немедленно! Открой двери!

Зелье волной пронеслось по мозгу, сметая все мысли на своем пути. Вика пошатнулась и оперлась на посох. Голова у нее словно вспухла, готовая треснуть и взорваться. Снадобье такого рода требовало, чтобы его приему предшествовали определенные приготовления, размышления и молитва. Проглоченное одним махом, оно помутило рассудок друидессы. До той ужасной ночи в Дирракомбе она не пыталась перебросить мост через Разрыв в Страну Теней. Теперь она ринулась туда сама, очертя голову, и безумие носилось вокруг.

«Найди путь». Все вдруг зашевелилось, всюду замелькали отблески иного царства, лежащего под поверхностью зримого мира, подобно темному зеркалу, в котором отображается страна живущих. Она увидела причудливые, искаженные отражения, колебавшиеся за гранью действительности. Был там и этот коридор, и эти изваяния, и эти горы. И эти двери.

«Двери. Сосредоточься на дверях».

И тут она разглядела фигуру, незримую для досужего наблюдателя: она была нанесена прямо на дверь, будто выведена пальцем по запотевшему зеркалу. Друидесса сосредоточилась и сразу все поняла. Последовательность линий обозначилась четко, словно на чертеже.

С торжествующим криком Вика бросилась вперед и принялась пальцами нажимать на нужные кнопки. За дверью что-то щелкнуло. Друидесса схватила обе ручки и повернула. Они со скрипом подались, и Вика толкнула дверь. Путь в Скавенгард открылся.

Словно пьяная, Вика нетвердым шагом прошла сквозь двери и остановилась в изумлении.

Она стояла на широком балконе, высеченном прямо в склоне долины, которую окружали заснеженные горы. Балкон обрамляла изящная балюстрада; в каждом углу располагалось по пьедесталу, на которых торчали какие-то обломки — некогда, вероятно, резные изваяния, изображавшие сторожевых тварей. Справа находилась лестница, ведущая вниз, но Вика ее не заметила, плененная зрелищем грозной твердыни Ажмата Джаала.

Солнце готовилось взойти над восточными склонами. Теплый свет подкрадывался к трем скалистым островам среди неподвижного, поросшего водорослями озера, простершегося на дне долины. На этих островах, соединенных узкими мостиками, и располагался Скавенгард. Вика видела тонкие шпили, угрюмые башни, галереи с колоннами, погруженные в пыльное безмолвие: то ли замок, то ли дворец, то ли усадьба; безумный каприз рухнувшей империи, по размеру не уступающий целому городу. В предутреннем сумраке он выглядел печальным и покинутым, отягощенным собственной пустотой.

— Закрывайте двери!

Крик Гаррика заставил Вику встрепенуться. Она оглянулась и увидела, как в двери балкона ворвалась Фен, шедшая последней.

— Они прямо за мной! — завопила она.

Гаррик и Киль взялись за створки дверей и налегли что было силы. Граб свалил Арена на землю и кинулся им помогать. Кейд последовал за ним, а Фен и Осман взяли луки на изготовку. Двери начали закрываться, скрежеща тысячелетними петлями. Вика вгляделась в темноту между створками и с ужасом увидела, как из мрака выступил исполин в доспехах.

Крах налег на двери, еще не закрывшиеся полностью, и обеими ручищами схватился за створки, не давая им сомкнуться.

— Толкайте! — проревел Гаррик, и они, упершись ногами в землю, удвоили усилия. Но хотя их было четверо против одного, страхоносец, обладавший непреодолимой мощью, раскрывал двери все шире.

Осман и Фен спустили тетиву. Стрела Османа отскочила от доспеха Краха, но Фен разглядела щель между латами в области бедра, и ее стрела поразила плоть. Крах заревел от боли и отступил назад, его хватка ослабла. Двери начали смыкаться, но Крах собрался с силами и снова схватился за створки.

Раздался зловещий шелест, и Вика отвела голову вбок — в то самое мгновение, когда стрела, пролетев мимо Краха, мелькнула над балконом и умчалась в сторону Скавенгарда. Целились явно в Вику. Вся кровь в ней вскипела от гнева, и она почувствовала, как ее страх превратился в отвращение. Она слишком долго бегала от этих тварей. В самом существовании страхоносцев заключалось что-то противоестественное, отталкивающее. Кем бы ни были эти прислужники Кроданской империи, терпеть их присутствие нельзя.

Осман бросил лук, обнажил меч и устремился на страхоносца, намереваясь отогнать его от дверей. Но не успел клинок достигнуть цели, как был отбит. Из-под руки Краха вынырнул Плач, нацелив короткий клинок в живот Осману, но тот вовремя отпрянул назад.

Словно змея, страхоносец проскользнул на балкон, его клинки напоминали ядовитые зубы. Осман попятился. Оставив Граба удерживать двери, Гаррик с мечом в руке ринулся на Плача сбоку, и все трое закружились в смертельной пляске среди сверкания стали.

Фен натянула тетиву, прицелилась в Краха и выстрелила. Плач молниеносно взмахнул коротким клинком и разрубил стрелу прямо в воздухе, ни на миг не прекращая схватку с Османом и Гарриком.

Видя друга в столь трудном положении, Киль обнажил клинок и с боевым кличем ринулся в битву. Втроем им удалось умерить напор Плача, но удерживать двери остались только Кейд и Граб а им ли было тягаться с облаченным в доспехи исполином? Двери постепенно открывались. Если Крах протиснется между створками, за ним последует Тлен, и все будет кончено.

Двигаясь словно бы не по своей воле, Вика выступила вперед и подняла посох. Она почувствовала, как внутри вскипает пылающая сила, сдержать которую не могли даже смятение и ужас, внушаемые страхоносцами.

— Прочь, демоны! Именем Джохи, вы сюда не проникнете!

В это мгновение за спиной у нее над горами взошло солнце и озарило весь балкон. Вике показалось, что внутри этого сияния она увидела другой свет, еще ярче, вырвавшийся из ее посоха. Он ударил в глаза страхоносцам, заставив их отшатнуться.

— Во имя Девятерых, я не пускаю вас! — воскликнула друидесса, потрясая посохом. Крах попятился, а вслед за ним и Плач просочился обратно в проем.

— Навались! — крикнул Гаррик, и все налегли плечами на металлические створки.

Вика продолжала держать посох поднятым, пока двери со скрипом не сомкнулись. Свет наполнял и окружал ее, мчался по жилам, терзал мучительным исступлением. Лишь когда двери в Скавенгард окончательно захлопнулись, луч погас, подобно свече, и друидесса провалилась во тьму.

ГЛАВА 23

Грохот закрывшихся дверей прокатился по долине. Кейд всем весом навалился на металлическую створку, тяжело дыша и ожидая удара с другой стороны. Но удара не последовало. Что бы ни совершила Вика, на какое-то время противников удалось отогнать. Наконец, не вполне веря в случившееся, остальные отошли от дверей. Кейд встретился взглядом с Килем, и криволомец усмехнулся:

— Пожалуй, это их задержит.

Кейд тяжело привалился спиной к створке и усмехнулся в ответ, согретый неожиданным чувством товарищества. Он уже не страшился за свою жизнь, но им понемногу овладевала безмерная усталость. Карабкаясь по горам, спасаясь бегством и сражаясь с врагами, они истощили свои силы, и теперь наступило время расплачиваться.

Арен лежал без сознания там, где его уронил Граб. Юноша был пугающе бледен, дыхание дрожащей струйкой вырывалось сквозь сухие потрескавшиеся губы. Кейд нетвердым шагом приблизился к нему и опустился на колени рядом.

— Эй! — тихонько позвал он и потряс друга за плечо, но ответа не было. — Эй, Арен! Мы выстояли.

— Видели? — спросил Осман. Он смотрел на друидессу, безжизненно рухнувшую наземь; рядом валялся посох, оправленный молниевым стеклом. — Видели, что она сделала?

— Видели, — кивнул Гаррик. Он осмотрелся по сторонам, задержав взгляд на диковинном замке посреди озера. — Нам нельзя оставаться под открытым небом.

Кейд в отчаянии вскинул голову. Мысль, что опять предстоит срываться с места, была невыносима.

— Скарл, поднимай мальчишку, — велел Гаррик. И, взглянув на Вику, добавил с уважением: — Друидессу понесу я.

Скирда, обеспокоенно кружившая вокруг хозяйки, при приближении Гаррика гортанно заворчала. Тот слегка нагнулся и протянул руку к собаке.

— Тихо, — сказал он. — Ей не сделают ничего плохого.

Скирда фыркнула и, похоже, осталась довольна этим обещанием. Гаррик осторожно поднял Вику, а Осман взял ее посох.

— Идешь? — грубовато, но вполне доброжелательно спросил Киль у Кейда. Кейд не без труда поднялся на ноги, и Киль похлопал его по плечу.

Граб наклонился и снова взвалил Арена на спину.

— Давай, Паршивец, — произнес он с деланой бодростью. — Граб считает, что ты еще не умер.

По утесу изгибами спускалась широкая лестница с полуразрушенными перилами, выстроенная из того же белого камня, что и балкон. Путники проследовали по ней к лодочному павильону с изящными карнизами и куполообразной крышей, гладкой и округлой, как яйцо. Внутри было просторно и пусто. Сквозь арочные окна открывался вид на озеро.

Гаррик придирчиво осмотрелся.

— Фен, Осман, найдите топливо для костра. Остальные могут отдыхать.

Граб положил Арена на пол, и Кейд обернул друга одеялами а потом сам лег рядом. Какое-то время он подумывал, не остаться ли ему бодрствовать, словно это могло уберечь Арена от снедав шей его болезни. Но глаза уже слипались, и сон побороть не удалось. Последним, что увидел Кейд, было лицо Арена, белое, точно у трупа.

* * *

Когда Кейд проснулся, была ночь. Посередине помещения теплился костер, вокруг лежали скрюченные тела, завернутые в одеяла. Скирда свернулась калачиком в ногах у Вики, запрятав морду под хвост.

Кейд прислушался к дыханию спящих, потрескиванию огня, плеску озера, доносившемуся снаружи. Было спокойно, от костра исходило тепло, и он почувствовал умиротворение. А потом с тревогой вспомнил об Арене и встрепенулся.

Арен лежал на боку, лицом к нему, с закрытыми глазами. Беспокойство Кейда слегка улеглось, когда он увидел, что друг дышит. Более того, дыхание стало глубоким и ровным, а на щеках снова появился румянец. Кейд откинул курчавые пряди у Арена со лба и приложил ладонь. Он не особо разбирался в таких делах, но жара вроде бы не почувствовал.

Неужели снадобье друидессы подействовало и худшее осталось позади?

Кейд решил оставить Арена в покое — пусть спит дальше, — а сам снова лег на спину, но сон не приходил. Несмотря на телесную усталость, рассудок бодрствовал, а живот урчал.

Кейд тихонько встал и огляделся. Все крепко спали, но у огня лежал открытый мешок Османа. Порывшись в нем, Кейд обнаружил сушеное мясо и яблоко. Скудные припасы, но он все равно проглотил их с жадностью, опасливо озираясь по сторонам. Потом взял еще и сунул в карманы, чтобы угостить Арена, когда тот проснется, а потом взял еще больше, ибо уроки, полученные на руднике, были еще свежи в его памяти. Он не знал, воровство ли это, ведь они и так делились друг с другом пищей, но после этого скромного правонарушения почувствовал себя лучше.

«За то, что назвали меня обузой», — подумал он, глядя на спящие тела вокруг костра.

Тут он вспомнил, что Осман был самым дружелюбным из всех, и почувствовал себя виноватым. Но не настолько виноватым, чтобы вернуть еду на место.

Рядом обнаружилась кучка ломаных досок, и несколько из них он подложил в костер, чтобы Арену стало теплее, а потом, решив размять ноги, спустился по узкой лестнице на нижний уровень лодочного павильона.

Там находилось еще одно помещение с выходящей на озеро арочной стеной. В темную воду вдавался маленький каменный причал, возле которого покачивались несколько гниющих гребных лодок, опрокинутых и наполовину затопленных. Одна была вытащена на берег и разбита. Кейд догадался, что именно здесь Фен и Осман разжились топливом для костра.

Еще одна лодка, больше и красивее остальных, висела на деревянной раме в другом конце помещения. Кейд подошел поближе и осмотрел ее. Невзирая на время, она сохранилась в относительном целости. На фальшборте и на носу еще виднелись остатки затейливой росписи, изображающей китов и волны. Кейду вспомнился галеон элару, севший на мель близ Шол-Пойнта, чьи борта из белой древесины сумели вынести сокрушительное воздействие времени. Возможно, эта лодка сработана из чего-то подобного.

Негромкий звук заставил его вскинуть голову: зловещая тишина долины многократно усилила легкий шорох. Кейд осторожно прокрался к арочной стене. На проходившем вдоль края причала невысоком каменном парапете, поджав ногу, сидела Фен. Она смотрела на воду, в которой, серебрясь, отражались острова Скавенгарда. В небе друг напротив друга виднелись Сестры, запутавшиеся в звездных тенетах.

В их сиянии Кейд внимательно рассмотрел профиль Фен, ее узкое лицо и глаза с отяжелевшими веками. Она откинула капюшон и рыжие волосы, собранные в хвост, свободно легли на плечо. С тех пор, как Арен и Кейд повстречали своих новых спутников, Фен казалась Кейду холодной и немногословной. Но в лунном сиянии она представилась его воображению иной: задумчивой, отстраненном и таинственной.

Словно услышав его мысли, она повернула голову и посмотрела на Кейда, притаившегося в тени. Он подскочил, словно пойманным с поличным, и приветственно махнул рукой, чтобы скрыть смущение. Девушка несколько мгновений смотрела ему прямо в глаза, а потом отвернулась с убийственным безразличием.

Но безразличие не отпугнуло Кейда. Он вышел на причал, взобрался на парапет рядом с Фен и свесил ноги над водой.

— Моя матушка любит ночное небо, — сказал он, глядя вверх. — Мы взбирались на крышу мастерской, пили какао, и она рассказывала мне, как называются созвездия и планеты. Знаешь историю о Сабастриной Ленте? — Коротким пухлым пальцем он указал на восток где сквозь сумрак тускло проступала красно-желтая туманность.

— В общем, однажды Сабастра, Воплощение Любви и Красоты, танцевала в лесу, а Огг, Воплощение Зверей и Природы…

— Я знаю, кто такой Огг, — раздраженно бросила Фен.

— Стало быть, Огг во время охоты наткнулся на Сабастру, которая одиноко танцевала в ночи. А Огг, тот еще развратник, задумал ею овладеть. Подкрался поближе да как кинется! — Для наглядности Кейд сам метнулся вперед и с трудом сохранил равновесие, чуть не рухнув в озеро. — Но Сабастра оказалась проворнее. Танцуя, она скрылась прочь, и Оггу досталась лишь лента с ее платья. Обезумев, он отшвырнул ее прочь, и та улетела в небо. Там и остается до сих пор.

Фен ничего не ответила и не выказала склонности продолжать разговор. Кейд надулся и забарабанил пятками по парапету. Тут он вспомнил еще одну историю и воодушевленно продолжил:

— Но не только Огг домогался Сабастры, Джоха тоже отличился. Вот как появились две луны. Стало быть, Джоха, Царь-аист, Воплощение Моря и Неба…

— Я знаю, кто он. — В ее голосе Кейду послышался зубовный скрежет, но она проявила внимание, а всякое внимание лучше равнодушия.

— Однажды, — продолжил он, — некая рыба сказала Джохе, будто Сабастра желает провести с ним ночь и предлагает встретиться в тайном гроте. Но рыба та была вовсе не рыбой, а Васписом Недовольным, который замыслил навредить Царю-аисту. Явившись в грот, Джоха обнаружил там зелье и записку от Сабастры, гласившую, чтобы он выпил зелье и дожидался ее.

Распалившись похотью, Джоха так и сделал. Но зелье подбросил туда Васпис, и было оно любовным. Выпивший его влюблялся в первого, кто попадалсяему на глаза. И кого же привела туда хитрость Васписа? Мешук! Мешук, Каменную Матерь, старую толстую Мешук, с бурлящей в животе лавой и огромными титьками вот досюда… — Когда Кейд изобразил их неимоверную величину, Фен уставилась на него с легким отвращением, будто на тлю. Он кашлянул и почесал подбородок. — Как бы то ни было, Джоха сразу втрескался в нее, и они принялись за дело. Мешук забеременела, и когда пришло время, разрешилась двумя девочками. Одна была бледная и белокурая; другая вышла в матушку, холодная снаружи и огненная внутри, исполненная ярости. В общем, первую Джоха полюбил, а вторую нет, а Мешук оказалась бесчувственной матерью и не особо заботилась о дочерях. Джоха пытался уговорить Лиссу, чтобы она поселилась с ним близ Джохиной Реки — это вон то яркое пятно возле Висельника, — но Лисса не захотела бросать сестру. Джоха оценил доброту светлой дочери и поместил обеих сестер на небе, между звездами и землей. И каждую ночь Лисса пускается вдогонку за Тантерой, которая вечно пытается ускользнуть от сестриного надзора. В те ночи, когда Тантере удается сбежать от Лиссы, светит кровавая луна и духи выходят порезвиться, повсюду сея несчастье.

— Наверное, несчастье подстерегло Варлу, — сказала Фен. — И Тарви. И Оттена с Доксом.

Кейд осекся, вспомнив погибших товарищей юной лучницы и тот ужас, который сам испытал при первом нападении страхоносцев.

— Наверное, — откликнулся он. Девушка не выглядела опечаленной, только безразличной, но он постарался разрядить обстановку: — Впрочем, даже если Джоха любил только одну дочь, море помнит их обеих. Вот почему оно всегда тянется за лунами. И… в общем… такая вот история про Сестер, — неловко закончил он.

На некоторое время наступила тишина, а потом Фен заметила:

— Иногда Джоха бывает настоящим злодеем, правда? Так обращаться с собственной дочерью!

Кейд никогда об этом не задумывался, но предпочел согласиться.

— Пожалуй, ты права. Боги подают нам не лучшие примеры.

Оба снова притихли, но на сей раз молчание показалось Кейду более дружелюбным, чем раньше. У их ног озерная вода плескала о парапет, а Кейд разглядывал сводчатые галереи Скавенгарда, мосты и шпили, здания, лепившиеся на отвесных скалах. Но вскоре почувствовал себя неуютно и отвел взгляд: у него возникло чувство, что это Скавенгард наблюдает за ним, а не наоборот.

— Ты была в Солт-Форке? — спросил он.

Фен придвинулась поближе, будто забыв, что Кейд сидит рядом.

— Мы все там были.

— И что произошло?

Девушка призадумалась.

— Мы пытались изменить жизнь к лучшему, — ответила она наконец. — Но ничего не вышло.

Кейд нахмурился.

— Рассказчица из тебя неважная, да?

— Не довелось поупражняться.

— Для начала добавь подробностей. Яростная битва, измена, предательство — что-нибудь в таком роде.

— Нас было полсотни, когда мы пришли в Солт-Форк. Уцелели восемь. Теперь нас четверо. Что еще рассказывать?

Кейд был разочарован. Фен оказалась не очень общительной. Пожалуй, у загадочности есть и слабые стороны.

— Но вы были с Серыми Плащами?

— Нет никаких Серых Плащей, — с горечью бросила она.

— А вот и есть! Не все готовы мириться с нынешними порядками. Если не Серые Плащи, то кто дает отпор кроданцам?

— Разрозненные отряды вроде нас. Слишком малочисленные, чтобы совершить что-нибудь дельное. Некоторые именуют себя Серыми Плащами, но лишь для громкого словца. Если бы движение сопротивления существовало, мы бы знали о нем. Нет никакой подпольной сети, никаких борцов за свободу, которые сражаются с кроданцами. Серые Плащи остались только в сказках.

— Почему бы всем отрядам не объединиться?

Фен устало взглянула на него.

— Многие пытались, но рано или поздно их выдают властям. У Железной Длани нет недостатка в оссианах, которые предают соплеменников. — По лицу девушки пробежал затаенный гнев.

Эта мысль поразила и опечалила Кейда.

— У квадратноголовых в ходу пословица: «Впряги двух оссиан в одну телегу, и они потянут ее в разные стороны». Но раньше я ей не верил.

— Пора бы поверить, — невесело усмехнулась Фен.

Кейд посмотрел на свое отражение в воде.

— Гаррик собирается нас убить?

Фен фыркнула.

— Думаешь, он стал бы тогда спасать вас?

— Вы и впрямь нас спасли? Или захватили в плен? Признаться, я не понимаю.

— Если учесть, что вы чуть не погибли от рук кроданцев, я бы голосовала за спасение, — ответила Фен. — Мы пришли за Ареном. Гаррик хотел вызволить его из лагеря и переправить в безопасное место. Очевидно, дальше его обязательства заканчиваются, поэтому в первом же городе, до которого мы доберемся, вы будете предоставлены сами себе. Если, конечно, твой друг выживет.

— Но Гаррик, кажется, ненавидит нас! Особенно Арена.

— Может, так оно и есть.

— Тогда зачем он спас моего друга?

— У Гаррика и спроси.

Кейд разочарованно хмыкнул.

— Вы пустились навстречу неизвестности, чтобы непонятно зачем вытащить Арена из кроданского лагеря?

— После Солт-Форка мы собирались с силами и размышляли, что делать дальше. Потом Гаррик получил какие-то известия, и планы поменялись. Он сказал, что в лагере близ Саллерс-Блаффа есть мальчишка по имени Арен из Шол-Пойнта и придется сделать крюк, чтобы вызволить его. Разумеется, мы спросили зачем.

— И?..

— Гаррик ответил, что так велит долг чести. Но не сказал, перед кем он в долгу. Только добавил, что при необходимости возьмется за дело и в одиночку. Наверное, Гаррик тоже неважный рассказчик.

— Долг перед отцом Арена? — предположил Кейд. — Но Рэндилл говорил, что Полый Че… что Гаррик хочет его убить!

— Не знаю. Но мы все слишком обязаны Гаррику, поэтому об отказе не было и речи.

— А мы услыхали, что нас разыскивает Полый Человек, и сами сбежали, — признался Кейд, и в голове у него начала складываться ясная картина. — Пожалуй, не стоило и утруждаться, ведь вы бы все равно нас вызволили.

— Нет, вы молодцы, — возразила Фен. — Если бы не ваш побег, страхоносцы нашли бы нас гораздо быстрее, и погибших было бы не четверо, а все восемь. — Она подняла взгляд: — Не слушай Гаррика. Разве твой друг виноват в смерти Варлы и остальных? Зато мы остались живы благодаря вам.

Кейд зарделся: это походило на комплимент.

— И каков теперь план?

— План?

— Ты сказала, что после Солт-Форка у вас появился план, но вы сделали крюк ради нас. Куда вы направлялись первоначально? — Он погрозил ей пальцем: — Только не говори, будто не знаешь.

— Знаю, — ответила девушка. — Просто не хочу рассказывать.

Кейд умоляюще воздел руки.

— Ну почему?

— Если я расскажу тебе про наш план, а Гаррик узнает, он бросит вас не живыми в ближайшем городе, а мертвыми в ближайшей канаве. То, чего ты не знаешь, ты не выдашь кроданцам.

— Я никогда ничего не выдавал кроданцам! — возмутился Кейд.

— Все так говорят.

— Но ведь у вас есть задание? — вкрадчиво спросил Кейд.

— Раньше было, — пожала плечами Фен. — А теперь и не знаю.

Опять уклончивый ответ.

— Мне надоело неведение, — посетовал Кейд.

— Мы все в неведении, — откликнулась Фен. — Пора привыкнуть.

Кейд попытался зайти с другого боку.

— Тогда расскажи о себе, — бодро попросил он и хлопнул себя по коленям. — Откуда ты родом?

— Какая разница? — бросила Фен. Потом перекинула ногу через парапет и зашагала в сторону лодочного павильона, не удосужившись даже пожелать доброй ночи.

Кейд разочарованно смотрел на воду. Его вырвали из привычного окружения и заставили работать на износ, его спасли незнакомцы и с непостижимым упорством преследуют кроданские страхоносцы. Всю жизнь он носился по волнам судьбы, позволяя другим делать выбор вместо него. Наверное, так сложились обстоятельства. Сыну столяра глупо ожидать от жизни большего.

Но теперь все переменилось. Сын столяра из Шол-Пойнта многое повидал, многое пережил. Вырвавшись из заточения, он поднялся в собственных глазах. Раньше все решения принимал Арен — богатый, умный, высокородный. Он присматривал за Кейдом. Но теперь присматривать нужно за самим Ареном, и этого не сделает никто, кроме Кейда.

Ему нужно знать, во что они ввязались. А если Фен не расскажет — что ж, он сам все выведает.

* * *

Кейд слез с парапета и направился обратно к костру. Занимался новый день, и юный сын столяра ощущал незнакомую прежде целеустремленность. Впервые в жизни его будущее наполнилось немыслимыми возможностями. Поднимаясь по лестнице в помещение, где спали остальные, он ощущал себя счастливее, чем за все последние месяцы.

Но когда он вошел, сердце замерло у него в груди.

Все уже проснулись и с суровыми лицами собрались вокруг Арена, распростертого на полу. Друидесса, сосредоточенно прикрыв глаза, прижимала ухо к его обнаженной груди, краска у нее на лице размазалась после сна, а Скирда беспокойно обнюхивала лежащего.

Кейд бросился к остальным с криком:

— Что случилось?

— Спокойно, малец, — попытался удержать его Осман, но Кейд протолкнулся к друидессе:

— Что с ним?

Она медленно открыла глаза, села на корточки и невозмутимо взглянула на Кейда. Потом улыбнулась, а Скирда радостно залаяла.

— Худшее позади, — сказала Вика. — За друга не бойся. Жить будет.

Облегчение нахлынуло на Кейда с такой силой, что у него подогнулись колени. По лицу неудержимо разлилась глуповатая улыбка. Он оглянулся, желая разделить с кем-нибудь рвущуюся изнутри радость, и порывисто обнял Османа.

— Спасибо, друидесса, — сказал Гаррик. — Ты не представляешь, насколько я тебе обязан.

— Если хочешь меня отблагодарить, можешь отныне обращаться ко мне по имени, — пробурчала Вика. Киль протянул ей посох и она обессиленно опустилась обратно на одеяла. Кейд заметил, что она волочит одну ногу, а одна рука у нее висит как плеть. — И подбрось еще дров в огонь.

— Сейчас, Вика, — кивнул Гаррик. — Я сам схожу за дровами.

— Что у нее с ногой? — спросил Кейд у Киля.

— Одному Джохе ведомо, — нахмурился тот. — Она проснулась уже хромая. Но, похоже, для нее это неожиданностью не стало. — Криволомец пожал плечами. — Она же друидесса, — добавил он, как будто этим все объяснялось.

Кейд оставил попытки разобраться в происходящем и опустился на пол рядом с Ареном, а Скирда тоже устроилась рядом, словно охраняя его. Бледность почти покинула лицо Арена, кровь снова прилила к щекам. «Я никогда тебя не брошу», — однажды сказал он Кейду; и он сдержал обещание, как и всегда. Он будет жить. Он останется рядом.

— Ни на минуту в тебе не сомневался, — сказал Кейд Арену.

Скирда неодобрительно гавкнула. Она распознала в этих словах ложь.

ГЛАВА 24

Когда взошло солнце, Полый Человек решил обследовать долину. Нет смысла идти через Скавенгард, если можно пробраться окольным путем. Граб вызвался грести, и это всех удивило.

— Граб сильный! — заявил скарл с ухмылкой, которая, вопреки его намерениям, получилась не дружелюбной, а отталкивающей. — Граб сумеет принести пользу!

Полый Человек окинул скарла подозрительным взглядом, но Граб продолжал ухмыляться, и Гаррик махнул рукой в знак согласия.

— Фен, Киль, вы тоже пойдете. Осман, присмотри за мальчишкой.

— За Ареном? — язвительно откликнулся Усатый. — У него есть имя.

При этих словах Граб почувствовал удовлетворение. Даже подручным Полого Человека не нравилось, как тот обращается с Паршивцем.

— Ты знаешь, о ком я, — сердито ответил Полый Человек.

Размалеванная замешала мазь, которой натерла грудь и спину Паршивцу, чтобы согреть его. Получилось неряшливо — не так-то это просто, когда действуешь только одной рукой, — но от помощи она отказалась. Она напомнила Грабу кровавых ведьм с его родины, которые затачивали себе зубы и ютились у очага, кутаясь в шкуры и подбрасывая в огонь кости мертворожденных младенцев. Она была странная и жутковатая, но даже Полый Человек зауважал ее после того, что она совершила у ворот.

Паршивец по-прежнему спал, но он находился в надежных руках, и Граба это радовало. Он не хочет, чтобы Паршивец умер. По крайней мере, сейчас. Тот еще может пригодиться.

Они спустились по лестнице к озеру. Криволомец осмотрел лодку, висевшую на раме, и остался доволен, поэтому они сняли ее и спустили на воду.

— За столько времени даже течи не возникло, — сказал криволомец. — Много бы мы дали за такую посудину в ту пору, когда сами ходили по морям, да, Гаррик?

Граб тоже оценивающе оглядел лодку, хмыкая и кряхтя в знак одобрения, но, по правде говоря, не увидел ничего выдающегося. Лодка как лодка.

Они отчалили, и вокруг сомкнулась жутковатая тишина. Нарушала ее только шлепанье весел, скрип уключин и плеск воды.

Граб задрал голову, чтобы взглянуть на Скавенгард, на угрюмые шпили, вздымавшиеся к небу. В своих спутниках он чувствовал страх и настороженность, и это его воодушевляло. Впереди еще много опасностей, еще много подвигов. Вот и славно. Ему нужно одержать побольше побед и вернуться с ними к Мрачным Мужам, чтобы кожеписцы нанесли на его тело новые отметки. Побег из лагеря при Саллерс-Блаффе — хорошее начало; спасение от страхоносцев — еще лучше. Но ему предстоит еще долгий-долгий путь.

— Вот и пристань, — сказала Веснушчатая. У подножия ближайшего, самого маленького острова находилась бухта, возле которой располагалась каменная площадка, утыканная причальными сваями. — А вот и дверь. — Она пригляделась. — Кажется, открытая.

— Если войдем здесь, придется пробираться через всю крепость, — сказал Гаррик. — Ищем дальше.

Граб снова налег на весла, и вскоре перед ними возник средний остров. Из нагромождения зданий, крытых переходов и куполов на них глядели тысячи темных окон. По бокам лепились диковинные скелетоподобные сооружения, похожие на строительные леса из костей. Во всей необъятной громаде Скавенгарда ничто не двигалось.

Тут причалить было негде, а по отвесным утесам взобраться мог разве что Граб, поэтому они поплыли дальше. Вскоре мерные движения весел привела Граба в подобие транса, и он начал грезить о лучших временах. Холодный свежий воздух и заснеженные вершины напомнили ему лето в Скара-Тхун и те краткие незабвенные месяцы, когда он еще не стал изгоем. Тогда он носил иное имя, и скальды воспевали его деяния, и все в Скара-Тхун поднимали в его честь кубки, вырезанные из моржовых клыков. Внимая хвалам, Граб верил, что никто больше не посмеет глумиться над ним, гнушаться им, пришибить его, будто пса.

Он горько ошибался.

* * *

Он происходил из трущоб Караквы, из полуразрушенных катакомб, окружавших величайший подземный город Севера. Там его и зачали, в углу переполненной спальной залы, во время грязного сношения между мужчиной, которого он не знал вообще, и женщиной, которую едва помнил. Он не мог воскресить в памяти даже лицо матери: для него она оставалась тенью, которая то в гневе нависала над ним, то с отвращением отстранялась.

Иногда, совсем маленьким, он находил мать без сознания, и тогда он плакал и толкал ее, боясь, что она больше не проснется. Иногда ему приходилось притворяться спящим, пока она корчилась под одеялом с каким-нибудь незнакомым мужчиной. Порой она исчезала на несколько дней кряду, и ему приходилось самому добывать пропитание, обворовывая спящих, или бродить по катакомбам, разыскивая ее.

Наконец она исчезла и больше не вернулась. Вместо нее пришли незнакомые люди и забрали его в город, в какой-то мрачный дом. Сказали, что его мать в пьяной драке убила человека. За это ее повесили.

Ему было шесть лет от роду.

Жизнь в сиротском приюте оказалась суровой, и ни наставник, ни другие дети не проявляли милосердия к новичку. Спасением для него стал город. Он стал завсегдатаем рынков, где торговцы мехам навязчиво предлагали свои товары, а воздух был тяжелым от запаха жареной, густо приправленной ворвани. Пробирался в бражные залы, где мужчины и женщины пировали вокруг костров, хлебая пиво из кубков, вырезанных из моржовых клыков, а собаки рыскали у них под ногами. Иногда он выпрашивал еду, иногда, набравшись смелости, воровал, но чаще просто стоял в сторонке и грелся, слушая, как скальды поют о героях. Иногда эти герои присутствовали тут же. Покрытые татуировками, они пировали за лучшими столами, а молодые скарлы жались поближе к ним, надеясь когда-нибудь сделаться столь же славными.

Когда погода стояла не слишком холодная, он выбирался на поверхность, где над ним высоко вздымались надгробия предков, вырезанные из черного камня. В отдалении, расставив ноги на раздвоенной вершине, стояло исполинское изваяние Балика Рассекателя, державшего над головой божественный топор Магот, при помощи которого он создал горы и моря. Граб ходил по заснеженным кладбищенским аллеям, читал повести о легендарных подвигах, вырезанные на надгробиях камнепевцами, и предавался мечтам.

Со временем у него появился друг — мальчик, который часто видел его на рынке, а однажды заметил, как он ворует фрукты с прилавка. Новый знакомый привел Граба в пещеру, где жил сам вместе с дюжиной других мальчиков под бдительным оком сгорбленного старика по имени Нук. Граба радушно приняли и обращались с ним как с братом. В сиротский приют он не вернулся.

Нук распознал в Грабе способности к воровству и всячески их пестовал. Вопреки нескладному обличью, Грабу особенно хорошо удавалось лазать. Он с легкостью преодолевал любую стену, любые ворота. Хотя время от времени его поколачивали, как всех детей, он старался понравиться новому наставнику, и ему это вполне удавалось.

Но промышлять воровством в Каракве было опасной затеей. В узких туннелях и подземных залах было слишком мало места, чтобы убегать и прятаться, а к ворам скарлы относились с особенным осуждением. Чужеземцев они обманывали и убивали без зазрения совести, но причинить ущерб своему брату скарлу, даже солгать ему, считалось страшным преступлением и каралось скоро и беспощадно.

Товарищей Граба одного за другим переловили и перевешали. Вскоре вздернули и Нука. Граб бежал из города, зная, что в следующий раз Могильные Стражи придут за ним. Он направился к гавани, где серое море плескало о побережье. Началась осень, но лед еще не стал. В тот же день, объявив себя первенцем, отправляющимся в Рассеяние, он уплыл из родного края. На его теле еще не было ни одной отметины, за исключением нескольких опознавательных знаков на левой щеке, нанесенных геометрическими рунами на гробовом наречии. Пятнадцать лет спустя он вернулся, и половину его тела покрывали татуировки. Как все переменилось тогда! Как чествовали соплеменники вернувшегося героя! Как желали его женщины! Он сидел за лучшими столами в бражных залах, и никто больше не смел бить его, глумиться над ним, пренебрегать им.

Несколько месяцев он пользовался всеобщей любовью. А потом все кончилось.

* * *

— Стой, — сказал Полый Человек. Граб перестал грести.

— Вот и выход, — сказал Криволомец и показал пальцем. Впереди через озеро перекинулся мост, поддерживаемый тонкими белыми арками. Он простирался от высокого здания на краю третьего острова к воротам, проделанным в склоне долины.

— Угу, — откликнулся Гаррик. — Но я бы лучше причалил в другом месте. Отсюда наверх не попасть.

— Может быть, с другой стороны? — предположил Криволомец.

— Может быть, — сказал Полый Человек, но не слишком обнадеживающе.

Граб перегнулся через борт и посмотрелся в воду. Перед ним предстало знакомое широкое, приплюснутое лицо; на бритой голове пробивалась щетина. Но не всегда поперек глаз чернела дуга, нанесенная неумолимой рукой кожеписца.

Знак позора. Знак изгоя, ненавистного собственному народу, отринутого самим Костяным богом.

Он поднял взгляд на шпили Скавенгарда. Снискать прощение трудно. А то и вовсе невозможно. Но первый шаг сделан, и это хоть маленькая, но победа.

— Правь вокруг острова, — сказал Полый Человек. Граб взялся за весла и снова принялся грести.

* * *

Кейд смотрел из окна на причаливающую лодку и пристально рассматривал тех, кто в ней сидел, как будто тщательное наблюдение могло помочь с ответом на вопрос, не дающий ему покоя.

«Кто на самом деле эти люди?»

После разговора с Фен он смотрел на своих спасителей иными глазами. Они с Ареном попали не к грозным головорезам, а к мятежникам. Это в какой-то мере оправдывало даже угрюмого и злобного Гаррика.

Когда остальные отправились на разведку, Кейд пристал к Осману и надежде что-нибудь разузнать. Но он не умел подходить к людям с умом, как Арен, и Осман оказался еще менее общителен, чем Фен, хотя и более вежлив.

— Боюсь, наши дела касаются только нас, — ответил он. — Попробуй спросить у Гаррика.

Кейд фыркнул.

— От него впору ждать тумака, а не ответа.

— Тогда на твоем месте я бы помалкивал.

Кейд вернулся к Арену, спавшему рядом со Скирдой. Было довольно холодно, так что даже днем приходилось жечь костер. Вика сидела поодаль и смотрела на пламя, заново размалевывая лицо.

— У него… — начал Кейд.

— У него все хорошо, — ответила она. — Ты уже пять раз спрашивал, ничего не изменилось. Не беспокойся, Кейд. Он проснется, когда придет время.

— Какие вести? — спросил Осман, когда разведчики приблизились к костру.

— Выхода нет, — ответила Фен. — На северной стороне мы нашли несколько пристаней, но одна завалена каменным крошевом, а другая крепко заперта. Хотя самый ближний вход открыт.

— День еще в разгаре, — сказал Гаррик. — Всем подкрепиться. Потом пойдем туда и заглянем внутрь. Вика, останешься с мальчишкой?

— Хорошо.

— Договорились. Осман, ты тоже пойдешь.

— И я! — вскинул руку Кейд, но Гаррик смерил его ледяным взглядом.

— Я за ним пригляжу, — пообещал Осман. Кейд улыбнулся во весь рот, так что вид у него стал безобидный и глуповатый.

— Ладно, — сказал Гаррик Осману, — но ты за него в ответе.

— Я скоро вернусь, ты и не заметишь, — пообещал Кейд Арену. Потом наклонился поближе и понизил голос: — Я собираюсь выяснить, с кем мы имеем дело. Предоставь это мне.

Скирда повела ухом, а Вика, накладывавшая на лицо последние мазки, усмехнулась про себя.

* * *

Было позднее утро, когда они отплыли к Скавенгарду, оставив Арена, Вику и Скирду в павильоне. Друидесса предупредила, чтобы они возвращались засветло.

— Полла рассказывала, что с темнотой приходит ужас, — добавила она.

— Пустые бредни, — отмахнулся Киль.

— Возможно, — ответила Вика. — Но это место не внушает мне доверия даже при свете дня. Будьте начеку.

Граб догреб до каменной пристани, и Киль привязал лодку, закрепив канат морским узлом. Рядом была пришвартована еще одна лодка, поменьше и полегче. Хоть и опрокинутая, она еще держалась на плаву.

— Это лодка Поллы? — предположила Фен.

— Может быть, — ответил Гаррик.

Перед ними находилась медная дверь, позеленевшая от старости и обитая черными металлическими гвоздями. Слегка приоткрытая, она словно приглашала войти. Каменную кладку покрывала резьба со сглаженными временем и непогодой изображениями животных и людей. Кейд неуверенно оглядел их и положил ладонь на рукоять меча, который взял у Арена, но, поскольку никто больше не обнажил оружия, то и он оставил меч в ножнах.

— Нет смысла хвататься за клинок, если не собираешься пустить его в дело, — сказал Киль, заметив его нерешительность. — Мечи быстро наливаются тяжестью.

Кейд важно кивнул, словно один вояка другому. Киль отвернулся, пряча улыбку.

— Не бойтесь, — сказал Осман. — Я слышал много рассказов призраках, но воочию не видел ничего необъяснимого.

— Ты еще молод, — заметил Гаррик и толкнул дверь.

В потревоженном воздухе заколыхалась пыль, поднявшаяся с выложенного каменными плитами пола, и отряд вступил в помещение с высоким потолком и узким окном над входом, сквозь которое внутрь проникала узкая полоска дневного света. Ни мебели, ни ковров не было, только голые стены и пустота. Тишина надвинулась на путников, словно сырая мгла, а вместе с ней — смутная и безотчетная тревога.

Пройдя через небольшую переднюю, они оказались у подножия винтовой лестницы, сквозь серединный проем которой сверху проливался свет. Поднявшись по ступеням, они вошли в длинный коридор с ребристыми стенами, похожий на внутренности огромной змеи. По обе стороны виднелось с десяток дверей; другие коридоры, ответвляясь от него, уводили в глубь острова. Путники прислушались и не услышали ничего, кроме шарканья собственных башмаков, звяканья пряжек и скрипа кожаных доспехов.

— Разобьемся попарно и осмотримся, — предложил Гаррик. — Не заходите слишком далеко и возвращайтесь сюда к полудню. Если найдете что-нибудь необычное, кричите. Джоха свидетель, мы без труда услышим друг друга.

— Пойдешь со мной, Кейд, — велел Осман.

Тот открыл рот и тут же закрыл, проглотив разочарование. Он надеялся, что Гаррик возьмет его с собой, сколь ни устрашающей была эта мысль; он хотел оказаться с ним наедине и выведать его тайны. Но Гаррик и Киль, словно по негласной договоренности, все время держались вдвоем.

— Граб пойдет с Веснушчатой! — радостно объявил Граб.

— Как ты меня назвал? — переспросила Фен ледяным голосом, от которого могло бы замерзнуть и озеро. Киль разразился хохотом, но в окружающей тишине его смех породил странные отзвуки, и криволомец резко умолк.

— Жаль, что мы от него не отделались, когда была такая возможность, — пробормотала Фен, удаляясь прочь.

— Удачи! — крикнул Киль ей вдогонку.

Граб поплелся за Фен, бурча себе под нос. Гаррик и Киль направились в другую сторону. Осман устремился в открытую дверь напротив лестницы, а Кейд замешкался, бросая вслед Фен печальные взгляды. После той беседы на пристани лицо девушки то и дело всплывало в памяти, и Кейда охватывало почти щенячье желание угодить ей. Раз уж не удалось стать напарником Гаррика, можно было хотя бы прибиться к Фен, но даже в этом ему отказали. Со вздохом он последовал за Османом.

В помещении, куда они вошли, потолок оказался ниже, чем в коридоре, его поддерживала дюжина колонн в два ряда с вырезанными на них замысловатыми письменами. Несколько больших окон выходили на долину. Слева и справа залу разделяли перегородки с фестончатыми арками. На ее первоначальное назначение ничто не указывало, но Кейду сразу представилось, как здесь расхаживают разодетые вельможи, обмениваясь любезностями.

— Ты ведь высокородный, да? — спросил он у Османа.

— Да, — ответил тот. — Что бы это ни означало нынче. Высокородный оссианин по-прежнему ниже последнего кроданского смерда.

— Поэтому ты и примкнул к Гаррику?

— Когда пришли кроданцы, я еще не родился. Тогда главой семейства был мой дед, и он, подобно многим, покорился, чтобы спасти себя. Но отец, человек крайних взглядов, избрал иной путь. Деда он так и не простил, даже когда тот лежал на смертном одре.

С этими словами он направился через залу к одной из арок. Заглянул внутрь, потом вошел.

— Когда отец унаследовал наши земли, всем были известны его нелицеприятные суждения об империи, — продолжал Осман осматривая то, что увидел внутри. — Мои братья предпочли жить по-кродански и просили его ради общего блага держать свое мнение при себе. Но отец был гордым человеком. Он ненавидел то, во что превратилась Оссия, и гневался из-за наших утрат. — В его голосе зазвучала скорбь. — Железная Длань прослышала о его крамоле и забрала наши земли. У деда были влиятельные друзья, но и они не сумели спасти отца от виселицы. Мои братья отреклись от него в обмен на скромную жизнь чиновников и писцов, и мы больше не общались. — Он вздохнул. — Я ушел из дома в тот самый день, когда отца не стало. У него были еще более мятежно настроенные друзья; явившись к ним, я сказал, что хочу бороться против кроданцев. Убедившись, что мне можно доверять, они направили меня к Гаррику, потом в Солт-Форк, а теперь сюда. — Он высунулся из арки: — Пожалуй, ответ получился слишком длинным. Всем нам есть что рассказать, и… — Он умолк, поняв, что разговаривает с пустотой. — Кейд?

* * *

Кейд услышал, что его окликают, но отошел уже далеко: он выскользнул в коридор, как только Осман повернулся к нему спиной, и направился на голоса, разыскивая Гаррика и Киля.

— …Тут настоящие дебри! — говорил криволомец где-то неподалеку. — Ты сам видел с озера. Здания громоздятся друг на друга, нависают над утесами. Все это придумал какой-то безумец.

— Будем держаться южного берега, не упуская озеро из виду. Прямым путем доберемся за полдня.

— Если отыщем прямой путь, — заметил Киль. — Впрочем, если тут везде так пустынно, бояться нечего, кроме голода.

— Будем надеяться, — ответил Гаррик.

Кейд выглянул из-за угла и успел увидеть, как Гаррик и Киль скрылись в дверном проеме слева. Он оглянулся, но Османа не заметил. Воодушевившись, он проскользнул за ними, надеясь раздобыть важные сведения и доказать Арену, что он тоже не промах.

Гаррик и Кейд стояли перед развалинами обширного внутреннего сада под огромным куполом, белым и гладким, словно слоновая кость. Сад размещался на площадках и ярусах, среди которых петляли извилистые тропинки. Каменные желоба и миниатюрные акведуки распределяли воду между тремя затейливыми фонтанами. В зарослях прятались изваяния животных: свирепые орлы, извивающиеся драккены, вставшие на дыбы медведи.

В минувшие дни здесь, наверное, было зелено и приятно, но теперь растения увяли, камни потрескались, от купола отвалились большие куски. Вода по-прежнему поступала из какого-то неведомого источника, но желоба прохудились, и на тропинки натекли лужи. На фоне ослепительно сверкающих гор сад выглядел бледно и уныло. Кейду он внушал восторг пополам с печалью.

— Ты когда-нибудь видел такую красоту? — в восхищении спросил Киль.

— Видел, — ответил Гаррик. — В Каррадисе.

— Ты же говорил, что подбирался только к окраинам.

— Как и ты — если, конечно, ты видел то же, что и я. Но мне хватило и окраин. В старой столице время течет совсем иначе. Я видел здания, возведенные древними оссианами, и сады, еще прекраснее этого.

— Почему же все закончилось варварством и хаосом?

— Империи рушатся, — пожал плечами Гаррик. — Сначала урды, потом мы. Кроданцы величают себя Третьей империей, но их час тоже настанет.

Они прошли дальше по саду, ища выход. Кейд укрылся за большим камнем. На открытом пространстве подслушать их беседу не составляло труда.

— Надо бы тебе держаться с Ареном полюбезнее, — заметил Киль. — Осман и Фен ничего не понимают.

— Им и не нужно.

— Нужно, Гаррик. Ты обратился к ним за помощью, чтобы вызволить Арена, и они выполнили твою просьбу, потеряв при этом четырех друзей. Им больно видеть твою ненависть к мальчишке.

Кейд с колотящимся сердцем ждал ответа Гаррика.

— Когда я смотрю на него, то вспоминаю его отца, — с горечью процедил он наконец. — И жалею, что упустил возможность вонзить клинок в сердце мерзавцу.

Кейд похолодел. «Если увидишь Полого Человека, беги. Беги и не останавливайся. Ведь он пришел тебя убить».

— Тогда объясни им, — настаивал Киль, — зачем они рисковали жизнью ради сына человека, которого ты ненавидишь.

— И что дальше? Нет уж, мой позор останется при мне.

— По-моему, хватит уже тебе носиться с собственным позором.

Гаррик развернулся к нему, сверкнув глазами и сжав кулаки.

— Чтоб тебе провалиться! — прорычал он. — Не смей так со мной разговаривать.

— Не затыкай мне рот!

— Если хочешь домой к семье, так и скажи, — огрызнулся Гаррик.

— Не хочу, — ответил Киль. — То есть хочу, но…

— Но никак не можешь решиться? — ядовито промолвил Гаррик.

— Я просто говорю, что нас осталось всего четверо и лучше присоединиться к другому отряду повстанцев, посвятить их в наш план. Если кто и сумеет их убедить, это ты.

— Некогда! — остервенело рявкнул Гаррик. — Дела не стоят на месте. Думаешь, королевское бракосочетание будут откладывать ради нас? Оттико женится через несколько недель. К этому сроку мы должны быть в Хаммерхольте!

Кейд слушал в замешательстве. Бракосочетание? Хаммерхольт? При чем тут это?

— Не получится, Гаррик, — возразил Киль. — По крайней мере, нашим нынешним составом.

— Получится, — сквозь зубы процедил Гаррик. — Это наша последняя возможность! Ты хочешь повторения Солт-Форка? Видел, как быстро эти безвольные мерзавцы обратились против нас? Мы никогда не станем свободными, если наши соплеменники не поднимутся на кроданцев. В них нет веры, Киль. Но мы заставим их поверить!

— С ума сойти, Гаррик! Ты предлагаешь вломиться в самую неприступную крепость Оссии и выкрасть Пламенный Клинок из-под носа у наследного принца!

Кейд отшатнулся. Пламенный Клинок? Они собираются похитить Пламенный Клинок?

Он вспомнил, как гудел Шол-Пойнт от разговоров о свадьбе принца Оттико с принцессой Соррель из Харрии перед тем, как их с Ареном схватили. Папаша тогда рвал и метал при одной мысли, что Пламенный Клинок достанется кроданцу, а матушка говорила, чтобы он перестал трепать языком, покуда не услышала Железная Длань.

Но Гаррик хотел вернуть Пламенный Клинок оссианам. По лицу Кейда расплылась изумленная улыбка. Похищение Пламенного Клинка сразит кроданцев наповал! Оно всем покажет, на что способны его соплеменники!

Гаррик и Киль уже ушли, но Кейд не последовал за ними. Хватит на сегодня испытывать удачу. Теперь он понял, против чего предостерегала его Фен: если Гаррик рассудит, что Кейд слишком много знает, то наверняка примет крутые меры.

Кейд почти подпрыгивал от воодушевления, когда спешил обратно. Какую историю он поведает Арену, когда тот проснется!

Тут он замедлил шаги, остановился и нахмурился. Обстановка выглядела незнакомой. Он вернулся назад и направился в другую сторону, но и следующий зал видел впервые. Он входил в одно помещение за другим, но ни одного из них не узнавал, и его беспокойство переросло в смятение.

Кейд безнадежно заблудился.

ГЛАВА 25

«О Девятеро, во что ты влез?»

Кейд заглянул в другой коридор, столь же величественный и пустынный, как и предыдущий. Вроде бы он уже бывал здесь, но с уверенностью сказать не мог. Но лучше двигаться вперед, чем бесконечно топтаться на месте.

В животе у него забурчало. Сколько он уже блуждает? Он представил себе, как будет скитаться, покуда не умрет от голода, и потом его скелет найдут другие путники, которые отважатся сюда войти. Они вообразят его павшим героем и даже не заподозрят, что погиб он из-за собственной глупости.

Он корил себя, что заблудился. А если он не отыщет дорогу до заката, голод будет самым меньшим, что ему грозит.

«Полла рассказывала, что с темнотой приходит ужас», — сказала Вика. Кейду не очень хотелось проверять, слухи это или правда.

«Наверное, надо закричать, — подумал он. — Так советовал Гаррик. Если я просто закричу, меня услышит вся долина».

Но он отверг эту мысль: если позвать на помощь, все его успехи сойдут на нет. Он гордился, что выяснил истинные намерения их с Ареном спасителей. Обычно планы строил Арен, но теперь Кейд сам разработал план и блестяще его воплотил; когда-нибудь он сложит об этом великолепное сказание. Если только не заблеет, как ягненок, умоляя о спасении, потому что ему не хватило ума самому отыскать обратную дорогу.

А еще в этой тишине было что-то, не позволявшее шуметь, что-то, внушавшее ему желание остаться незамеченным. К тому же ему не улыбалось встретиться с Гарриком, если тот прознает, что Кейд где-то пропадал.

Наверняка полдень еще не наступил. Еще есть время вернуться и объясниться с Османом.

Миновав несколько залов, он оказался в помещении, устроенном наподобие сада камней; над каменными бадьями, до половины наполненными позеленевшей водой, нависали прохудившиеся ржавые желоба. Когда-то здесь располагалась купальня. Теперь это был просто тупик.

Он подошел к окнам, выходящим на долину. По крайней мере отсюда видно озеро. Опершись ладонями на подоконник, он выглянул наружу, и в лицо ему дунул холодный ветер. Кейд оказался гораздо выше и дальше от пристани, чем думал поначалу. Слева виднелся край главного острова Скавенгарда, неуклюже вздымающийся к небу.

И тут Кейд заметил, что тени, залегающие среди крепостных закоулков, гораздо длиннее и гуще, чем он ожидал. С беспокойным трепетом он понял, что сейчас далеко за полдень. Солнце клонилось к западу. Он мог поклясться, что блуждал меньше часа, но уже надвигался вечер. Далекая опасность, грозившая после заката, внезапно показалась совсем близкой.

«Позвать на помощь. Они придут. Позвать, пока не поздно».

Нет. Он выберется сам. Кейд предвкушал, как изумится Арен, когда узнает, что они попали не к преступникам, а к повстанцам, а Гаррик собирается похитить Пламенный Клинок! Возможно, если они с Ареном умело воспользуются обстоятельствами, он даже позволит им присоединиться к нему.

Эта мысль подстегнула Кейда, и он устремился назад по коридору. Теперь он выбрал верное направление. На этот раз он не заблудится.

Его оптимизм продлился недолго. Вскоре он потерял озеро из виду, а единственными источниками света были бойницы и окна, расположенные слишком высоко, чтобы выглянуть наружу. Ему удалось спуститься на несколько уровней, но его по-прежнему грызло беспокойство. Уже смеркается или это просто игра его воображения? Ему отчаянно хотелось увидеть что-нибудь живое, пусть даже паука или мышь, но ничего не попадалось, ни единого признака, что здесь когда-нибудь что-нибудь существовало, кроме самого этого здания. Оно было не просто мертвым: жизнь здесь была вырвана с корнем.

И вдруг среди безграничной, гулкой пустоты раздался женский смех.

Кейд остановился как вкопанный. Смех был короткий и негромкий, так что Кейд заподозрил, что все это игра рассудка. И тут ветерок, дунувший снаружи, донес отзвук разговора: приглушенная речь, как будто два человека беседовали в дальнем конце заполненного до отказа помещения. Здравый смысл требовал остеречься, но любой исход будет лучше, чем одинокие блуждания по этим унылым пустынным местам. О том, чтобы оставить голоса без внимания, не было и речи.

Кейд поспешил через обнесенные колоннами залы, по тесным переходам, которые когда-то, наверное, использовались прислугой. Впереди раздавался гомон голосов, звон кубков, смех и разговоры. Даже музыка: пронзительно звенели струны в сопровождении нестройного звона колокольчиков.

«У них там праздник», — с удивлением подумал Кейд. Ему представилась сверкающая бальная зала, по которой расхаживают высокородные дворяне в причудливых нарядах, потягивают изысканные вина и замышляют козни под личиной учтивости.

Коридор для прислуги упирался в маленькую кованую дверь. Кейд прижался к ней ухом. Празднество происходило по другую сторону. Внезапно раздался женский смех, да так близко к двери, что Кейд отпрянул.

Он нерешительно топтался в сумрачной тесноте коридора. Объявить ли о себе? В звуках, которые до него доносились, не слышалось угрозы, но в точности было трудно сказать.

Наконец стоять без дела стало невыносимо. Кейд, всегда предпочитавший действовать, нежели предаваться раздумьям, со скрипом приотворил дверь.

За ней не оказалось никого.

Кейд распахнул дверь и вступил в залу. Там было пусто. По всему периметру протянулись полуразрушенные галереи, а сквозь ряд окон, высоко расположенных на одной из стен, проникал солнечный свет, бьющий в глаза. Потрескавшийся мозаичный пол затягивала пыль. Нигде не было видно ни души.

Но он по-прежнему их слышал.

Звуки окружали его со всех сторон. Смех, разговоры, музыка. Беседы велись на певучем языке, журчавшем словно вода, внушавшем трепет и почтение. Сомнений нет, это язык Древней Оссии. Кейд закрыл глаза и словно оказался среди них. Голоса то приближались, то отдалялись. Он чувствовал аромат духов и притираний, слышал шорох одежд, мягкую поступь башмаков.

«Они еще здесь, — подумал Кейд. — Эти места их помнят».

Снова открыв глаза, он приметил какое-то движение, оглянулся и, похолодев от изумления, наконец увидел собравшихся.

Их очертания ложились на каменные стены подобно теням. Их были десятки: одни с причудливыми прическами или в высоких головных уборах, другие в глубоко надвинутых капюшонах и просторных мантиях. Одни попивали вино из изящных бокалов, другие беседовали или двигались под музыку в медленном чинном танце, появляясь и исчезая по мере того, как оказывались напротив освещенных участков стены. В углу виднелись и музыканты: темный сгусток, из которого проступали то руки, то инструменты с длинными грифами.

Кейд пригляделся. Он никогда не верил в призраков, даже в детстве. Но сейчас, с трепетом наблюдая за празднеством теней, среди которых затесался и его силуэт, он понимал, что перешагнул какой-то порог и оказался в одной из матушкиных сказок. Его прежняя жизнь осталась позади. Он очутился в большом мире, о котором раньше осмеливался лишь мечтать.

Не успел он проникнуться глубоким смыслом происходящего, как открыл рот и произнес:

— Здравствуйте!

Музыка оборвалась. Разговоры мгновенно прекратились. Его приветствие эхом прокатилось по зале и разнеслось по коридорам.

А потом все тени медленно повернули головы в его сторону.

Кейд понял, что совершил ошибку.

И тут голоса зазвучали вновь — зловещим плотоядным шепотом, словно море плескало на покрытый галькой берег. Кейд не понимал слов, но сознавал: говорят о нем. Мурашки побежали у него по коже, и он боязливо отступил назад. Воздух в зале, и без того холодный, сделался колючим, морозным.

Призраки скользнули в сторону, и на стене осталась только тень Кейда. Из дальнего конца залы выступил новый силуэт, выше и темнее остальных. Худощавая фигура, облаченная в мантию и увенчанная затейливой короной о семи зубцах, двинулась в сторону Кейда. Он хотел бежать, но прирос к месту.

«Ажмат Джаал, — с замиранием сердца подумал он. — Король-чародей».

Огромная фигура обеими руками потянулась к тени Кейда. Из просторных рукавов выскользнули пальцы с длинными ногтями, протянулись через всю стену, достигнув невероятной длины, и почти прикоснулись к силуэту Кейда…

Жесткий крючковатый ноготь царапнул Кейда по плечу, зацепив ткань фуфайки.

Стряхнув оцепенение, Кейд с воплями кинулся наутек. Спотыкаясь и теряя равновесие, он без оглядки мчался по коридорам и залам Скавенгарда. На глаза ему снова и снова попадалась венценосная фигура. Вот она вздымается в полосе солнечного света на стене, вот выскальзывает из темного угла, простирая страшные руки к его тени!..

Кейд резко завернул за угол, налетел на кого-то, и его стиснули грубыеобъятия. Вопя и отбиваясь, он вырвался; его башмак врезался кому-то в ногу, раздалось сдавленное кряхтение. Кейда схватили в охапку и яростно отшвырнули. Он врезался в край двери и рухнул наземь, обмякнув и оторопев.

— Кейд! Кейд, это мы!

Это кричал Осман, присев рядом на корточки. Поодаль, заковыристо ругаясь, скакал на одной ноге Киль. Гаррик отстранил Османа и схватил Кейда за грудки. Видимо, это он отшвырнул Кейда к двери: Осман обошелся бы с ним мягче.

— Проклятый недоумок! — сквозь зубы проворчал Гаррик. — Знаешь, как долго мы тебя разыскивали?

Кейд лихорадочно огляделся по сторонам, но вокруг не было никаких теней, кроме их собственных.

— Я его видел! — выдохнул он. — Ажмата Джаала! Я его видел!

— Эти места давно заброшены, дружище. А у страха глаза велики, — успокаивающим тоном промолвил Осман. — И только.

— Тащи его за собой, Осман! — рявкнул Гаррик. — Ведь его назначили тебе в напарники. Может, в этот раз у тебя получится за ним присмотреть. Будь я проклят, если опять стану гоняться за безмозглым мальчишкой!

Кейда снедал стыд. Он не только не вернулся героем, а еще и опозорился. Фен смотрела на него презрительно, Осман — разочарованно; даже Граб явно потешался над ним. По ушибленной скуле расплывался синяк.

— Я правда его видел, — упрямо пробормотал он вслед Гаррику.

— И кто теперь главный лжец? — заметил Граб и, хмыкнув, отошел в сторону.

* * *

Очнувшись, Арен почувствовал, как в лицо ему хлынуло тепло от костра, а кости заломило. Во рту у него пересохло, мысли пребывали в смятении, а отяжелевшие веки никак не разлипались. Он перевернулся на бок и застонал.

Что-то горячее и влажное скользнуло по щеке, а в ноздри ударило пахучее дыхание. Он окончательно проснулся и распахнул глаза: в нескольких дюймах от лица маячили черный влажный нос и серая лохматая собачья морда. Псина лизнула его снова, на этот раз прямо в губы, а он с криком отвращения оттолкнул ее.

— Тише, — раздался усталый голос справа от него. — Скирда ничего тебе не сделает.

Рядом сидела женщина, закутанная в накидку из шкур; лицо у нее было разрисовано черными и белыми полосами. Она зачерпнула из горшка, подвешенного на треноге над костром, и подала Арену чашку:

— С возвращением.

Юноша удивленно осмотрелся. Окружающая обстановка была ему совершенно незнакома. Уже наступил вечер; Арен находился в просторном пустом помещении, повсюду валялись мешки и одеяла. Студеный воздух отдавал гнилью. За арочными окнами виднелся диковинный замок, расположенный на острове. Арен совершенно не понимал, как здесь оказался.

— Кто ты? — спросил он женщину, приподнявшись на локтях. От этого усилия у него закружилась голова, и он с трудом сдержал тошноту. — Где Кейд?

— Я Вика. Это Скирда, вы с ней уже знакомы. — При упоминании своего имени собака радостно залаяла, снова обдав лицо Арена пахучим дыханием. Вика показала на замок: — Твой друг там и, надеюсь, скоро вернется. — В ее голосе мелькнула озабоченность. — Уже вечереет.

— Он меня бросил? — Неожиданно для себя Арен почувствовал, что это его задело.

— Оставил на мое попечение, и для тебя это лучше всего, — ответила Вика. Несмотря на причудливое обличье, она улыбалась, а глаза у нее были добрые. — Если бы тебе грозила опасность, он бы не ушел.

Ее ответ слегка обнадежил Арена, но он по-прежнему чувствовал себя покинутым, беспомощным и уязвимым рядом с этой незнакомкой. Скирда рванулась вперед и снова обслюнявила Арену щеку; тот с раздражением оттолкнул собаку.

— Ты ей нравишься, — заметила ему Вика. — Можешь гордиться. Скирда чувствует людей.

Арен вытер лицо рукавом.

— Ты друидесса. — То было утверждение, а не вопрос: он много слышал о служителях древних богов и сразу распознал женщину по облачению.

— Да. Вика, Шагающая по Курганам.

— Какое странное имя.

Она подула на похлебку.

— Когда-то я была Викой из Кожевниковой Пустоши, но это осталось в прошлом. Принимая послушание, мы отказываемся от имен, связывающих нас с местом рождения, ибо мы принадлежим всей Оссии. Новые имена открываются нам в видениях. Это один из первых шагов на пути друида.

Арен поморщился, в голове у него зашумело.

— И какое видение было у тебя?

— Будто я шагала по заросшим травой курганам при кровавой луне. Под ногами у меня были гробницы давно сгинувших королей и королев, и, проходя над ними, я чувствовала, как они ворочаются и бормочут сквозь вечную дремоту. Наконец я подошла к открытым воротам, ведущим в пустой склеп, еще никем не занятый. Изнутри я услышала жуткий голос, принадлежащий чему-то древнему и нечистому. «Приведи мне кого-нибудь», — произнес голос. Я не хотела исполнять его веление, но знала, что выбора у меня нет. — Ее отсутствующий взгляд снова прояснился. — Так я получила свое имя.

Арен хотел было спросить, что все это значит, но внезапное воспоминание заставило его встрепенуться.

— Страхоносцы!

— Их задержало забытое чародейство, охраняющее врата. На какое-то время мы в безопасности. Тебе нужно подкрепиться. — Она хотела подняться, чтобы подать ему чашку похлебки, но вдруг остановилась, стиснув зубы от боли. Переждав судорогу, Вика выпрямилась и заковыляла к Арену.

С благодарностью взяв похлебку, он спросил:

— Ты ранена?

С жалобной улыбкой друидесса опустилась рядом.

— Просто не рассчитала силы. Скоро оправлюсь.

Но за улыбкой Арен разглядел вспышку страха. «Это еще неизвестно», — подумал он.

Похлебка была наваристая, сдобренная пряными травами, в ней плавали кусочки сушеного мяса и измельченные листья. Стоило Арену проглотить первую ложку, как он уже не мог остановиться и принялся уплетать похлебку за обе щеки, а Вика тем временем рассказала ему о бегстве в Скавенгард и схватке у ворот.

— Ты сражалась со страхоносцами? Как ты их одолела?

На лице Вики промелькнуло странное выражение, по-детски недоуменное.

— Не знаю, — ответила она. — Я будто стала сосудом, который наполнила посторонняя воля. Вспыхнул свет… по крайней мере, я так думала… — Она на мгновение умолкла. — Я пятикратно встречалась с Воплощениями, но последний раз — в семнадцать лет. Впервые за долгие годы… это было как будто…

Ее голос понизился до шепота, а потом растворился в тишине. Арен не вполне понимал, что именно видит в ее глазах — страсть или безумие.

— Я… — начал он и запнулся, а потом заставил себя продолжить: — Я почти не знаю твоих богов. Я вырос под светом Вышнего. Но в последнее время сомневаюсь, не на одних ли кроданцев он изливает свой свет.

Ему внушили, что сомневаться в учении Томаса и Товена — великая дерзость, которая не останется безнаказанной, но в рудниках Саллерс-Блаффа он бросил Вышнему открытый вызов и уцелел. Возможно, эта угроза тоже была ложью, как и многое другое.

— Воплощения — и твои боги тоже, — ответила Вика, — почитаешь ты их или нет. Оссия и Воплощения неразделимы. Ты принадлежишь им, а они — тебе.

Арен не удовлетворился этим объяснением, сочтя его чересчур расплывчатым.

— Я считаю… Не хочу тебя обидеть, но они всегда казались мне такими… примитивными.

Вика улыбнулась.

— Я бы сказала, древними. Кроданцы придумали себе нового покровителя, требующего заученных славословий. А Воплощения — они дикие. Они могут внять твоим молитвам, но в поклонении не нуждаются. Не нуждаются в полчищах священников и причетников, которые подсчитывают пожертвования и проповедуют перед народом.

— А разве друиды не священники?

— Не в кроданском смысле. Мы ничем не распоряжаемся и никого не запугиваем. Во времена свободы люди приходили послушать нас и приобщиться к мудрости, которую мы добывали в своих странствиях. Мы врачевали болезни и давали наставления. К лучшим из нас обращались за советом короли, королевы и Рассветные Стражи. — Вика помрачнела. — Но со времени последнего Конклава минуло десять лет. Боюсь, нас осталось совсем мало.

Арен из вежливости кивнул, но этот разговор вызывал у него чувство неловкости. Его вера в Вышнего рухнула от первого толчка. Но и Воплощения его не вдохновляли, а предания об оссианских богах ничем не отличались от побасенок про танцующих рыб и переменяющих обличье дев, которые так искусно рассказывал Кейд.

По счастью, Вика переменила тему:

— Что это за отметина у тебя на запястье?

Арен присмотрелся — и нахмурился от недоумения и тревоги. За время его беспамятства кровавый отпечаток пальца, оставленный Эйфанном, почти сошел, но под ним что-то виднелось. Арен соскреб остатки запекшейся крови и обнаружил маленький красный символ, проступивший прямо на коже. Прямые линии и правильные изгибы, словно бы нанесенные рукой писца.

— Ее оставил один сард… — пробормотал он. — Но… не понимаю, как…

«Эйфанн — идрааль! — Ему вспомнилось, как Оборвыш прокусил себе большой палец и яростно прижал к запястью Арена. — Ллед на саан».

— В лагере я дал три обещания, — сказал Арен. — Одно Кейду, другое пирату, третье мальчишке-сарду. Чтобы выплатить долг перед последним, я должен буду помочь его соплеменнику. Но кому и как, он не сказал.

Вика с сомнением осмотрела отметину, потом здоровой рукой забрала у Арена пустую чашку. Он почувствовал себя бодрее, словно из желудка по мышцам разливалась целебная сила.

— Что это за похлебка? — спросил он.

— Немного трав, немного молитв, — ответила Вика. И добавила, лукаво подмигнув: — И без благосклонности Воплощений тоже не обошлось, пожалуй. Скоро ты встанешь на ноги. А покамест я послушаю твою историю, если ты расскажешь.

Арен чувствовал себя лучше, и его тянуло поговорить.

Он поведал Вике о Соре и призрачном приливе. О том, как он пренебрег предостережением братьев девушки. Об отце и его разговорах про Полого Человека. О том дне, когда Рэндилл был арестован старшим охранителем Клиссеном из Железной Длани и погиб от клинка человека по имени Харт.

Тут юноша запнулся. В горле у него появился комок, а в глазах защипало. Вика ничего не сказала, молча дожидаясь, пока к Арену вернется самообладание; Скирда положила голову ему на колени и он опустил ладонь ей на макушку.

— Я не знаю, за что убили отца, — вымолвил он наконец. — Разве он был мятежником? Или пособником кроданцев? Или он погиб из-за меня, глупого мальчишки, который влюбился не в ту девушку? — Арен почувствовал, как на глаза снова навернулись слезы, и уже не пытался их сдерживать. — Он боялся Гаррика, смертельно боялся, но Полый Человек пришел в Саллерс-Блафф, чтобы вызволить меня. А Клиссен тоже был в лагере, я его видел, и наверняка это он послал за нами вдогонку страхоносцев. Все это имеет ко мне отношение, но я не знаю какое, просто не знаю! Не знаю, был мой отец героем или трусом, и никогда уже не сумею спросить его…

Осознание, что отца больше нет, нахлынуло на него с новой силой, и он залился безудержными слезами; из носа текло, плечи вздрагивали, его душили рыдания — страшная, неукротимая скорбь изливалась потоком.

— Бедное дитя! — Вика обняла его, он уткнулся в мягкую меховую накидку и заплакал с новой силой — об отце, которого потерял; о матери, которую не мог вот так же обнять; плакал от злости и чувства несправедливости, от осознания, что всю жизнь его обманывали.

Наконец Арен исчерпал скорбь до предела. Вика поцеловала его в макушку, потом поднялась и заковыляла за дровами. Арен чувствовал себя выжатым и опустошенным; некоторое время он просто сидел, безучастно глядя перед собой. Наконец шмыгнул носом, выпрямился и утерся тыльной стороной ладони.

— Хватит, — негромко сказал он.

Когда Вика вернулась, он с каменным лицом уставился в сторону Скавенгарда, почесывая Скирду за ухом. Вскоре послышался скрип уключин: разведчики возвращались с озера. Раздался стук шагов по лестнице, а следом возглас:

— Арен!

Кейд подлетел к Арену, рухнул на колени и обнял друга так крепко, что у того перехватило дыхание.

— Ты очнулся! Очнулся! — повторял Кейд.

— Осторожно, буйвол ты этакий! — рассмеялся Арен. — Я еще не настолько окреп!

— О Девятеро, как ты меня напугал! — Глаза Кейда блестели от слез. — Я думал, ты больше не вернешься ко мне.

— Кейд?

— Да?

Арен ухмыльнулся.

— Давно ты стал таким плаксой?

Кейд разинул рот, а потом разразился смехом, поняв, что Арен отплатил ему за проделку в лазарете. Он занес кулак, будто собираясь заехать другу в лоб, но тот поднял руки и вскричал:

— Нельзя меня бить! Я больной! — Потом Арен заметил синяк на лице Кейда, и его веселость мигом улетучилась. — Кто это сделал?

— Я, — ответил Гаррик, входя в залу в сопровождении остальных. — А если подобное повторится, сделаю что-нибудь похуже.

— Ничего страшного, правда, — заверил Кейд Арена, застенчиво пожав плечами. — Я сам виноват. Ударился о дверь.

Но Арен его не слушал. Он смотрел на Гаррика, вскипая от гнева. Не довольствуясь обвинениями и насмешками, направленными против Арена, Полый Человек обратил свою ярость на его лучшего друга, и в то самое время, когда Арен не мог за него вступиться. Будь у Арена возможность, он прикончил бы подлеца на месте.

Вызов в его взгляде прочитывался слишком явственно.

— Хочешь что-то сказать мне, малец? — огрызнулся Гаррик.

Кровь бросилась Арену к лицу, сердце заколотилось. Он не мог вступить в противоборство с этим человеком, но не желал и отвести взгляда. Пусть он узнает, как его ненавидят.

— Очень это храбро — угрожать больному мальчишке, — негромко, но твердо заявила Вика. — Не забудь: он под моей опекой.

Гаррик скривился и отвернулся.

— Много чести этому щенку, чтобы его бить, — сказал он. — А здешние развалины мертвы, как и люди, которые их возвели. Отдохните покамест. Больные или здоровые, с первым лучом мы отправимся в Скавенгард. И на этот раз назад не вернемся.

Он вышел из помещения, прошагав мимо Фен и Османа, нерешительно топтавшихся в стороне. Киль покачал головой и закатил глаза.

— Ты рехнулся? — накинулся Кейд на Арена, едва Гаррик ушел. — Затевать драку в твоем состоянии? Он же в два раза тебя больше!

«Да, больше, — с горьким торжеством подумал Арен. — Но он первым отвел взгляд».

ГЛАВА 26

На другой день они поднялись с рассветом и переправились через озеро в Скавенгард. Лодка была небольшая, поэтому пришлось совершить две поездки. Арен и Кейд переправлялись во вторую очередь; Граб сидел на веслах, а Осман присматривал за всеми троими. Кейд смятенно оглянулся на лодочный павильон, который они покинули, и Арен понял, что чувствует его друг. Каким бы убогим ни было их временное пристанище, он боялся его покидать после увиденного в Скавенгарде. Арен подозревал, что те люди-тени были игрой воображения (ведь не так давно Кейд принял дикую свинью за исполинскую варгиню), но сам Кейд явно верил в них.

Они скользили по заросшему водорослями озеру; Арен сидел, укутавшись в одеяло. Еще слабый, он все-таки оказался в состоянии продолжить путь; снадобья Вики восстанавливали его силы с чудесной быстротой. Из носа текло, открылся непрекращающийся кашель, но он чувствовал себя гораздо лучше, хотя его по-прежнему преследовало смутное чувство стыда. В последние дни он был обузой для своих спутников, а Кейда и вовсе подвел, не оказавшись рядом, чтобы заступиться.

Они добрались до пристани, где уже поджидали остальные, и направились по холодным, молчаливым залам Скавенгарда. На этот раз все держались вместе, и Арена это радовало. Теперь он понял, почему струхнул Кейд: в здешнем безмолвии чувствовалось нечто зловещее, замок будто притаился и выжидал.

Вскоре Кейд принялся тараторить обо всяких пустяках, лишь бы скрыть волнение. Поначалу никто не хотел ему отвечать, чтобы не нарушать тишину еще больше, но Кейд не унимался, и вскоре все расслабились. Он принялся откалывать шутку за шуткой, большей частью на собственный счет, и остальные смеялись, забыв о неприятностях, которые он доставил им вчера; один только Гаррик оставался угрюм.

Арен понимал, чего добивается Кейд: он искал расположения спутников, и Арену это не особо нравилось. Прошлым вечером Кейд рассказал, как подслушал разговор Гаррика и Киля о Пламенном Клинке, и глаза у него восхищенно блестели. Он явно хотел к ним присоединиться. Как будто позабыл про синяк на щеке или про нескрываемую ненависть, которую Гаррик питал к Арену.

Арен не понимал, зачем Гаррик обязался заботиться о его безопасности. Ведь тот был врагом его отца и к самому Арену дружеских чувств явно не испытывал. Если Кейд считает, что они останутся с этими людьми хоть на минуту дольше, чем потребуют обстоятельства, он заблуждается. Арен не сомневался, что Гаррик чувствует то же самое.

«Не привязывайся к ним, Кейд, — подумал он. — Тем больнее будет, когда мы с ними расстанемся».

— И как вы бежали из лагеря, Кейд? — спросил Киль.

— В основном благодаря Грабу, — скромно заметил скарл.

Кейд покосился на него.

— Ну, прежде чем я расскажу, как мы бежали, нужно, чтобы ты имел представление, откуда мы бежали. Нескоро я позабуду им день, когда двери тюремной колымаги распахнулись и мы увидели перед собой…

И так, пока они шли, Кейд рассказал историю их заточения. Он смешил слушателей, изображая начальника лагеря Крента, капитана Хассана и особенно Граба. Граб тоже смеялся, но холодно, стараясь сохранить лицо. Потом Кейд перешел к более мрачным предметам: рассказал о том, как впал в отчаяние, как подсел на одуряющее зелье, чтобы забыться, и о событиях, приведших к взрыву в руднике.

— Пламя прорезало воздух? — спросил Киль.

— Ага. С такой силой, будто его выпустила сама Мешук. Меня подбросило, и я не знал, что творится, покуда…

— Что же произвело гром и молнию? — спросил Гаррик. Впервые за долгое время он вступил в разговор.

— Эларитовое масло, — угрюмо ответил Арен. Он не хотел говорить с Гарриком после его выходки с Кейдом, но не мог упустить возможности, чтобы показать: знаний у него побольше, чем у этого старого мерзавца. — Эларитовые скалы выделяют масло, которое скапливается во впадинах. Масло источает невидимые испарения, так называемый огненный дым. Когда он соприкасается с пламенем, масло возгорается и…

— Бабах! — выкрикнул Кейд.

Гаррик холодно взглянул на Арена и отвернулся, вновь утратив интерес.

— Удивительно! — воскликнул Осман. — До меня доходили слухи об оружии, которое превращает воздух в огонь, о жутком изобретении ксуланских химеристов. Я думал, это невозможно, но теперь я не столь уверен. Подумать только, вы столкнулись с такой опасностью и уцелели!

— Я чуть не погиб. Спасибо Арену, что я вообще выжил.

И Кейд поведал, как Арен спас его, вытащив на себе из рудника, как спланировал побег и вдохнул в них стремление к свободе. Рассказал о встречах Арена с Эйфанном, а затем наконец-то удостоился упоминания и Граб — с полным мешком мертвых ворон. Граб замахал руками и горько посетовал, что его держали в неведении. Потом Кейд рассказал о столкновении с картанианским пиратом Рафой и о том, как Арен его одолел.

Арен сомневался, стоит ли им делиться своей историей с людьми, которым он не доверял, но у Кейда получалось очень здорово, и Арена он представил в таком выгодном свете, что остальные поглядывали на него с восхищением.

Они шагали вперед всю первую половину утра. Двигался отряд медленно из-за Вики — она еще хромала — и Арена, который быстро уставал, так что иногда Грабу приходилось тащить его на закорках. Кругом царили уныние и безмолвие, как и описывал Кейд, но никаких призраков Арен не видел, а прокладывать путь по здешним лабиринтам оказалось не так уж и сложно. Помогала им Вика, тут и там находившая отметки, которые без нее они проглядели бы: друидские знаки, оставленные Поллой.

К середине утра они добрались до молочно-белого каменного моста, ведущего на средний остров. По всей протяженности моста располагались окна, формой напоминающие распахнутые веера; сквозь них открывался вид на узкий проток, зажатый между утесами.

— Что я говорил? — торжествующе обратился Гаррик к Килю. — Мы выберемся отсюда к ночи, если поторопимся.

— Тогда нам и впрямь стоит поторопиться, — сказала Вика, и все поняли, о чем она думает. Вскоре они продолжили путь.

* * *

На главном острове Скавенгарда прямые переходы сменились извилистыми, и Вика потеряла из виду друидские знаки, оставленные Поллой. Путники раз за разом сбивались с дороги и беспомощно блуждали по усыпанным каменным крошевом залам и высоким гулким лестницам. Иногда они сворачивали в мрачные коридоры, ведущие в самое сердце каменного острова, — в одних были прорублены затейливые световые колодцы, в других стояла полная темнота. Тогда приходилось зажигать фонари, в мерцании которых замок приобретал новые зловещие черты. Каждый раз, выбравшись из темноты, путники испытывали облегчение, но сразу понимали, что время уже более позднее, чем им казалось, а двигаются они в неверном направлении.

— Видите? — сказал Кейд. — Не так-то просто отсюда выбраться!

— И правда, — с подозрением промолвила Вика. — Однако, до сих пор все шло довольно гладко.

— Ты о чем? — спросил ее Киль.

— Просто размышляю вслух, — ответила она и приняла такой мрачный и задумчивый вид, что даже Кейд погрузился в молчание.

Несмотря на всю тщетность блужданий и постоянное беспокойство, многое в Скавенгарде удивляло Арена. Подобный размах строительства сегодня казался недостижимым. Переходы, широкие, будто улицы, диковинные изваяния среди полуразрушенных колонн, высокие акведуки, изящные, словно паутина. Ни кроданский храм в Шол-Пойнте, ни росписи, которые Арен видел в императорском дворце в Фальконс-Риче, даже близко не достигали такого уровня. А ведь это все создано предками Арена. Было ли у кроданцев что-нибудь похожее?

Они остановились перекусить в обширном помещении с куполом, изображавшим небесную сферу, яркий солнечный свет проливался сквозь проделанное в крыше отверстие с зубчатыми краями. Над головой у них висели объемные модели трех планет и их спутников. Исполинская Кальва; Tea, на которой обитали они сами, с двумя лунами, Лиссой и Тантерой; между ними — испещренная полосами Вальта. Четвертая планета, Эльве, лежала раздавленная на полу среди обвалившихся каменных плит; стержень, на котором она держалась, погнулся и искорежился от упавших на него обломков. Когда-то все это сооружение двигалось, и планеты вращались вокруг солнца.

— Почему их всего четыре? — удивился Кейд.

— Еще две открыли уже после падения Второй империи, — рассеянно ответил Арен. — Когда построили обсерваторию в Гласском университете.

— Они думали, что планет всего четыре? — фыркнул Кейд. — Значит, они были не такими уж умными.

— Скарлы говорят, что планет семь — там, среди большой тьмы, — вставил Граб.

— Ты о чем-то задумалась, Вика, — заметил Гаррик, усевшись под куполом и пережевывая свою скудную трапезу. — Скажешь что-нибудь?

— Я боюсь этого места, — ответила она. — Боюсь, что оно пытается нас задержать.

— Стены как стены, — произнес Осман. — Они не передвинутся, чтобы преградить нам путь.

— Нет, конечно, — сказала Вика. — И все же мы не сумеем пробраться мимо.

— Ты можешь что-нибудь предпринять? — спросил Гаррик.

— Не осмелюсь, пока не возникнет крайняя нужда. Меня вымотало бегство от страхоносцев. Но мы отсюда не выберемся, пока не придет ночь. Теперь я это поняла.

— Тогда пусть приходит, а мы посмотрим, что придет вместе с ней, — сказал Гаррик. — Я не боюсь пустых россказней.

Вика промолчала.

Они двинулись дальше. Остаток дня миновал так быстро, что вечер наступил неожиданно. Стало ясно, что сегодня они не доберутся даже до третьего острова, не говоря уже о том, чтобы отыскать путь наружу. Смутное беспокойство неуклонно возрастало, и рассказ Кейда о призрачных фигурах казался теперь не столь фантастичным.

Вскоре они оказались у подножия древней лестницы, ведущей к окованным железом дверям, поверхность которых испещряли запутанные символы. Среди них, предостерегающе выставив ладони скорчились сторожевые демоны. Колонны по обеим сторонам дверей покрывала резьба, изображающая пернатых змееголовых людей с копьями на изготовку.

— Похоже, кто-то не любит гостей, — заметил Кейд.

— Значит, нам туда, — сказал Гаррик. Он потянулся к дверям, но Вика положила руку ему на плечо:

— Подожди. Тут не обошлось без заклятия. — Скирда гортанно зарычала, ее шерсть встала дыбом. — Пусти меня.

Она приблизилась к дверям, оглядела их, легонько прикоснулась кончиками пальцев. Ничего не произошло. Тогда она передала посох Килю и приложилась к дверям обеими ладонями, а потом и щекой. Закрыла глаза, словно прислушиваясь к биению сердца.

— Сейчас у меня не хватает сил, чтобы разгадать это заклятие, — призналась она, — но вряд ли оно причинит нам вред. Как и сила, оберегающая ворота, оно призвано противодействовать чему-то другому.

Она решительно толкнула двери. Они беззвучно растворились.

Арен почувствовал, как все переменилось, едва они переступили порог. Они как будто прошли через незримую завесу. В коридорах Скавенгарда стояла ноющая пустота, холодный воздух казался хрупким и ломким, словно схваченный морозцем, а здесь атмосфера была плотная и гнетущая.

В зале было девять углов; по одному для каждого из Воплощений, как предположил Арен. Вверху стены сужались, образуя конус с многочисленными овальными окошками. Арен решил, что раньше здесь располагалось тайное святилище или алхимическая лаборатория, а может, то и другое сразу. Сначала его взор обратился к кругу на полу — кольцу из серебряных насечек и отметок, нанесенных на каменные плиты. С непреодолимой силой они приковали взгляд, но вскоре у Арена разболелась голова, и он отвернулся.

Остальную часть залы загромождали всякие приспособления — например, сломанный перегонный куб и тигель среди груды медных дистилляционных трубок.

Рядом лежали орудия, явно предназначенные для убийства и пыток. Арен увидел хирургический стол, заржавленные лезвия, крючья для раздирания плоти, сосуды для бальзамирования. Возле одной из стен стоял жуткий саркофаг из металла, слоновой кости и обсидиана. Он был выполнен в виде клыкастого многоглазого паука, чьи лапы переплетались, образуя решетку; Арен заглянул внутрь и увидел длинные иглоподобные лезвия, расположенные под разными углами.

— Здесь творились страшные дела, — угрюмо промолвила Вика, окинув взглядом окружающую обстановку, и Арен мысленно согласился с ней.

— Мешкать нельзя, — сказал Гаррик. — Здесь тупик.

Они поспешно вышли и направились по другому пути, но вскоре Гаррик приказал остановиться.

— Сегодня мы из Скавенгарда не выберемся, а я не хочу жечь масло попусту, пробираясь сквозь темноту. Устроим здесь привал. По крайней мере, нам будет светить луна.

Для ночлега он выбрал длинное помещение, состоящее из двух уровней, соединенных широкой лестницей. На верхнем располагалась галерея, по одной из стен которой тянулись узкие окна высотой от пола до потолка. Часть стены обрушилась, и в зияющем проломе виднелся обнесенный колоннами проход в давно заброшенный сад.

— Без огня будет холодно, — сказала Вика, озирая окна.

— Если отыщешь топливо, милости прошу, — проворчал Гаррик.

— Что случилось с мебелью? — удивился Киль. — На чем сидели в старой Оссии? На чем спали?

— Предполагаю, время превратило столы, стулья и кровати в пыль, — сказал Осман. — А когда-то, наверное, здесь были гобелены и ковры.

— Лодки же уцелели, — заметил Арен, — хоть и прогнили насквозь. И в святилище мебель была.

— Да, — согласилась Вика. — Это место выглядит… опустошенным. Как будто все, что здесь было, просто исчезло. Наверное, лодки уцелели, потому что находились снаружи.

— А святилище? — не унимался Арен.

Вика не ответила ему, а только погрузилась в задумчивость.

Они сложили наземь ручную кладь и расположились тесным кружком, чтобы подкрепиться. Фен проследила, чтобы всем достались равные порции.

— Уж сколько я слышал историй про героев, подвиги и приключения, — заметил Кейд, — но ни в одной не говорилось, сколько времени приходится терпеть холод, голод и всякие лишения.

— И скуку, — добавил Киль. — Но бывает жребий и похуже. День за днем, просыпаясь поутру, видеть одну и ту же обстановку, одних и тех же людей. По мне, лучше суровая жизнь в широком диком мире, чем вялое существование в каком-нибудь загоне.

— Ты прав, — согласился Кейд и уточнил: — Значит, семьи у тебя нет?

— Есть, — ответил Киль. — Жена, прекрасная, словно солнце после бури, и сынишка. Когда я в отлучке, то сильно по ним скучаю. — Он усмехнулся. — А когда дома, уже меньше.

— Давно ты видел их последний раз?

— Когда это было, Гаррик? По весне?

— Думаю, в Галлианов день.

— Ну, примерно тогда. Не слишком давно, чтобы забыть ее прощальные слова. — Он хмыкнул. — Видит Джоха, я люблю ее до безумия, но мы не можем долго находиться рядом. А этот проклятый городишко! Криволомье губит любые надежды. — Киль пожал плечами. — Жена знала, что по своей природе я скиталец, когда выходила за меня. Не могу долго сидеть на месте. Я посылаю им деньги, сколько могу, но благородные цели не приносят большого дохода, да и та еще работенка — таскаться за этим вздорным дураком. — Он показал большим пальцем на Гаррика и подмигнул Кейду.

— Домашний очаг и любовь славной женщины — вещи неплохие, — заметил Осман, — но не в стране, где властвуют кроданцы. Лично мне еще многое предстоит сделать, прежде чем остепениться.

— Я бы сейчас с удовольствием оказался у очага, — признался Кейд. — Особенно с кружечкой эля в придачу.

В небесах померк последний свет, вокруг стемнело. Послышался глухой рокот, и по галерее пробежала дрожь. С потолка посыпалась пыль.

Кейд похлопал себя по животу и пошутил:

— Оказывается, я проголодался сильнее, чем думал.

Но никто не засмеялся. Все застыли, словно изваяния, прислушиваясь.

— О Девятеро, это местечко меня тревожит, — пробормотал Киль. — Если только…

Его прервал громоподобный булькающий рев, эхом разнесшийся по долине. У Арена кровь застыла в жилах, когда звук разнесся по пустынным коридорам и залам, прокатился по всему Скавенгарду и растворился в безмолвии.

— Ужас, который является ночью, — прошептала Вика.

Откуда-то с вершин Скавенгарда раздался глухой, тяжелый гул, словно распахнулись огромные ворота. Снова послышался рев, а потом все стихло.

— Твоя знакомая друидесса говорила о природе этого… ужаса? — спросил Гаррик.

— Полла его так и не увидела. Наверное, ускользнула от него незамеченной.

— Возможно, нам тоже стоит постараться, — пробормотала Фен.

Незримое создание снова издало крик, нечто среднее между визгом и ревом. Оно приближалось, двигаясь по коридору где-то над ними. Арен отступил назад, неосознанно готовясь бежать.

— Оно охотится, — промолвила Вика.

— Ты не знаешь наверняка! — раздраженно воскликнул Осман. Его упорное неверие в сверхъестественное подвергалось серьезному испытанию.

— Не знаю, — ответила Вика, подняв глаза к потолку. — Но чувствую. — Внезапно она повернула голову и устремила взгляд на Гаррика. — Святилище!

— Что? Эта живодерня?!

— Оно находится под защитой, — возразила Вика. — Может быть, это наше единственное спасение. — Она возвысила голос. — Бегите все! Бегите!

Второго приглашения не понадобилось. Путники похватали мешки и пустились наутек той же дорогой, по которой пришли, бросив остатки трапезы.

Фен возглавила бегство, и они помчались по сумрачным коридорам и узким лестницам, насколько позволяла хромота Вики. Когда Арен начал слабеть, неутомимый скарл подхватил его на закорки и потащил на себе. Сверху и сзади снова донесся громоподобный гул, похожий на скрежет зубов. По коридорам со свистом пронесся ветер, всколыхнув одежду на путниках. Он был горячий и зловонный, пахнущий сырым мясом, замасленным металлом и смертью.

Арена подбрасывало на спине Граба; меч, который Кейд вернул ему, колотил по бедру. Краем глаза он видел на стене тени своих товарищей, несущихся вперед. На миг ему показалось, будто он заметил и другие силуэты — мужчин и женщин в развевающихся одеяниях и изящных головных уборах, тоже убегающих от чудища, — но спустя мгновение они исчезли.

— Звуки отдаляются, — задыхаясь, произнес Кейд.

Фен замедлила ход и навострила уши.

— Похоже на то.

Гул действительно ослабел и вскоре совсем затих, и некоторое время они ничего не слышали. Ветер понемногу улегся, и наконец осталось лишь слабое гнилостное дуновение. Путники замедлили шаг, тешась надеждой, что преследователь прекратил погоню.

Вдруг позади снова послышался свирепый, булькающий рев, полный ярости и ненависти. Чудовище приближалось, причем стремительно.

— Наверное, оно обнаружило остатки нашего привала и теперь следует за нами по пятам! — закричала Вика. — Бегите, если вам дорога жизнь!

И они побежали, в панике стремясь к сомнительной безопасности святилища. Ветер завывал у них за спиной, и Арену казалось, будто тот доносит издалека слабые крики, полные человеческих страданий.

Они пробежали через комнату с колоннами и обогнули верхнюю галерею в зале с просевшим полом. Арен знал, что они на правильном пути, поскольку помнил это место. Сквозь порывы ветра они пробрались к лестнице, и наконец внизу показались двери святилища, на которых скорчились кованые демоны.

Стремясь первым оказаться внутри, Граб с Ареном на спине стремглав ринулся мимо остальных в открытые двери. В спешке он не удержал своего седока, тот сильно накренился, и оба, потеряв равновесие, рухнули на пол. Фен перепрыгнула через них, следом за ней — Киль, и они вдвоем ухватились за дверные створки, чтобы захлопнуть их, как только остальные спутники откажутся внутри. Налегая на створку, Киль поднял взгляд и вдруг выпучил глаза и побледнел: он увидел, что спускается по лестнице следом за его товарищами.

— Не смотри туда! — крикнула Вика, но было поздно.

Киль закричал и отшатнулся, закрыв глаза ладонями. Осман поспешно занял его место, и они с Фен захлопнули двери, защелкнув замок за миг до того, как неведомая сила обрушилась на створки.

Арен вскочил и попятился, а на двери обрушивались удар за ударом. Кейд бросился к другу, и они встали рядом, а Гаррик, Фен и Осман обнажили оружие. Оставалось только надеяться, что двери выдержат.

А потом чудовище отступило, столь же внезапно, как и напало. Снаружи послышалась возня, вопли сделались тише, существо взбежало по лестнице и удалилось. Они слышали, как оно топает в другую сторону; его визги эхом разносились по залам. Наконец последние звуки растворились в тишине, и в пронизанном лунными лучами полумраке святилища слышалось только тяжелое дыхание путников.

Гаррик подбежал к Килю, который стоял на коленях и качался из стороны в сторону, закрыв глаза ладонями.

— Ты ранен, Киль? Покажи мне!

Вика тоже подошла и осторожно отвела руки Киля от лица. Ладони криволомца были красными от крови, как и белки глаз; по щекам текли водянистые кровавые слезы.

— Я видел это, — прошептал он. Гаррик крепко обнял друга, дрожавшего, словно напуганное дитя.

ГЛАВА 27

Когда за окнами забрезжил рассвет, путники настороженно выглянули из святилища. Арен, сморенный усталостью, немного вздремнул; остальные не спали вовсе. Гаррику пришлось вести Киля под руку, а тот щурил глаза, налившиеся кровью и опухшие. Об увиденном криволомец не говорил ни слова.

Двери святилища были покрыты вмятинами и ходили на петлях с жутким скрипом, однако устояли перед натиском чудовища. Отряд со всех ног устремился вперед, надеясь продвинуться как можно дальше, пока занимается утро. В первый день они прошли Скавенгард почти наполовину, даром что к вечеру заплутали. Возможно, до заката удастся одолеть остаток пути.

Несмотря на усталость, Арен чувствовал себя окрепшим, как будто за ночь окончательно поборол болезнь. Вика тоже выглядела здоровее и почти перестала хромать. По пути Фен оставляла за собой опознавательные метки, выцарапывая их ножом на камне. «На случай, если придется возвращаться», — пояснила она. Они надеялись, что воспользоваться этими предосторожностями им не придется. Никому не хотелось, чтобы ночь снова застала их здесь.

Они вернулись в залу, в которой устроили привал прошлым вечером. Остатки их бивака исчезли, помещение было чистым и пустым, как и все остальные, и путники прибавили шагу. Если после полудня добраться до третьего острова, вечером они встанут лагерем в Остенберге. Даже тамошние угрюмые скалистые перевалы казались теперь гостеприимнее закоулков Скавенгарда.

— Ты ведь знаешь, что это такое? — тихонько спросил Арен Вику, шедшую рядом с ним. — Знаешь, что за тварь нас ищет?

— У меня есть предположение, — призналась она.

— Поделишься со мной?

Друидесса смерила его взглядом, словно прикидывая, что для него лучше: знание или неведение. Арен почувствовал укол злости.

— Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять, — заметил он.

— Такого противника тебе не одолеть, — откликнулась Вика.

— Не верю. Слабые места есть у любого.

— Тогда позволь рассказать кое-что о природе колдовства, — начала она, — ибо я немного читала о древних искусствах. Когда Джоха проложил Разрыв между живыми и мертвыми, он также отделил порядок от хаоса, ибо народ его не мог благоденствовать в стране, где нет ничего постоянного. Поэтому у нас, живущих, все четко: верх сверху, низ снизу, камень твердый, а вода мокрая.

Иное дело Страна Теней, в ней все текуче и переменчиво. Там силой мысли можно возвести крепость или разрушить ее. Если мы в нашем мире хотим изменить что-то, обладающее постоянством, нам нужно немного тамошнего хаоса; малая толика беспорядка и сила воли, чтобы осуществить задуманное. Если чародей решит своим искусством перекинуть мост через Разрыв, чтобы сюда проникла частица Страны Теней, то потом он сможет претворить в жизнь самые невероятные замыслы. Чем они невероятнее, тем больше хаоса нужно, тем большая сила воли потребуется.

Она заглянула в дверной проем, мимо которого они проходили. Помещение, находившееся за ним, когда-то могло служить храмом Девятерых — правда, статуя там стояла только одна. Какой бы старой она ни была, Арен узнал фигуру в капюшоне, видневшуюся над алтарем. Васпис Недовольный, Воплощение Мести и Вероломства, покровитель изгоев и неудачников. Скирда остановилась и, навострив уши, заглянула внутрь, но Вика не замедлила шага.

— Говорят, в эпоху Легенд даже самые мелкие колдуны добивались поразительных достижений, — сказала Вика. — Также сообщают о великой и диковинной мощи, которой обладали короли-чародеи и королевы-чародейки во времена Второй империи. Но если подобные рассказы и правдивы, это искусство все равно давно позабыто. Те, кто сегодня именуют себя колдунами, в сравнении с тогдашними — обычные фокусники.

Они свернули в очередной коридор. Косые солнечные лучи, проникающие сквозь окна, почти не притупляли неуемного чувства страха. Впереди Гаррик вел Киля, в одночасье одряхлевшего и сломленного ужасом, которому он стал свидетелем. Лицо Гаррика было угрюмым. До этого Арен не замечал в нем особой заботы о товарищах, включая тех, что погибли в бою со страхоносцами, но теперь тот явно беспокоился о друге.

«Значит, в тебе есть не только злость и ненависть», — подумал Арен.

— Но существует и другой род чародейства, — продолжала Вика. — Гораздо более отвратительный род колдовства. Век назад в Сопричастии началась война. Друиды сражались с друидами. Наш орден был на грани исчезновения, и хотя впоследствии восстановился, с тех пор мы ослабели навсегда. Некоторые откололись, объединились под началом Карлака, Делящего Пламя, и, объявив, что Воплощения мертвы, принялись искать себе богов в Стране Теней. Прочие друиды сочли отступников безвредными и позволили им существовать, а между тем Карлак извлек из-под спуда запретные знания и заключил гнусные соглашение с существами, обитавшими за Разрывом. Когда мы об этом узнали, остановить их было уже почти невозможно.

Арен вспомнил об орудиях в святилище и все понял.

— Кровавые жертвоприношения.

— Да. Жертвоприношения, пытки и кое-что похуже. — Лицо друидессы посуровело.

— Думаешь, это создание явилось из Страны Теней?

— Возможно, из еще более дальних пределов, — ответила Вика. — Полагаю, оно в услужении у Чужаков.

Арен почувствовал укол страха. Причин верить в Чужаков у него было не больше, чем в Воплощения, которые заточили их в Бездне, однако бояться неведомых богов проще, чем любить.

— Подозреваю, это работа короля-чародея Ажмата Джаала, сказала Вика. — Он связался с силами, от которых лучше держаться подальше.

— И все же некая сила оберегает святилище.

— Возможно, это не единственное святилище в Скавенгарде. Или оно не имеет отношения к Ажмату Джаалу. Вторая империя была эпохой чародейства, им занимались многие. Рассказывают, что правители великих городов-государств при помощи магии боролись с теми, кто посягал на их власть, иногда даже с собственными детьми.

— Может быть, мы найдем другое убежище, — сказал Арен.

— Может быть, — ответила Вика.

Но этого не произошло. Наоборот, путь снова запетлял. Как и раньше, они блуждали кругами. После утренних успехов было вдвойне досадно вновь и вновь заходить в тупик. Один раз, когда они пытались вернуться по собственным следам, оказалось, что Фен забыла оставить метку, и они потратили на поиски дороги целый час.

Они остановились перекусить в овальной комнате с гладкими стенами, похожей на яйцо. В ее узком конце располагался проем, выходивший на открытый воздух, как будто в стене просто сделали разрез, а за ним виднелись скалистые склоны, окружавшие долину, и ярко-голубое небо. Вдоль всей комнаты стояли бронзовые стелы выше человеческого роста, широкие у основания и сужавшиеся к вершине. Южную сторону каждой из них, выходившую на стену с проемом, покрывали ряды затейливых иероглифов, перемежаемые барельефами.

Вика, Гаррик, Киль и Фен угрюмо обсуждали дальнейшие действия, Граб усердно набивал рот, а Осман водил Арена и Кейда от стелы к стеле.

— Это все из истории, видите? — с восхищением говорил он. — Вот Сарла насылает чуму на урдов; а вот Джесса Волчье Сердце и Морген выводят наш народ из рабства.

Арен разглядывал диковинные гладкие фигуры на стеле. Вот стоит дитя в капюшоне, а вокруг лежат мертвецы. А вот урды — приземистые, с покатыми лбами и мощными челюстями — разбегаются перед мужчиной иженщиной с мечами в руках.

— Жутко, правда? — спросил Кейд, пережевывая зачерствелый хлеб. — А вот этот похож на Граба, — показал он пальцем.

Арен никогда не видел живого урда, только на картине: тот корчился под латным сапогом Товена, а великий кроданский воитель погружал клинок в грудь врага. Но даже этот образ преследовал его в сновидениях, пока он был маленьким. Потом отцовский телохранитель Кун рассказывал о временах Шестого Очищении когда он сражался бок о бок с Дозорными Рыцарями, участвуя в очередной безуспешной попытке стереть урдские племена с лица земли. Он поведал о полчищах, что нападали по ночам, являясь из потайных ходов, запрятанных в низинах, об огромном подземном городе, отыскать который так и не удалось. Столетиями Преграждающие Народы упрямо противостояли мщению Первой империи. Сколь скверным ни было кроданское владычество, владычество урдов было бы гораздо хуже.

— Арен! Иди сюда! — Воодушевление Османа было заразительно. Первооткрывательский трепет заставил его позабыть об опасности.

Он указывал на запутанное родословное древо, изображенное на одной из стел. На вершине его располагалась одинокая мощная фигура с горделивой осанкой. От нее вниз шли шесть линий, то пересекавшихся, то вновь расходившихся; они соединяли изображения, на которых люди плавали под парусами, или прятались от солнца в пещерах, или воевали. С каждым уровнем люди постепенно менялись, делались ниже ростом и невзрачнее, а в самом низу стояли бок о бок шесть фигур.

— Что это означает? — спросил Кейд, заглядывая Осману через плечо.

— Так появились Шесть Народов, — ответил Арен, и Осман расплылся в улыбке. Арен принялся водить пальцем по камню. — Вот Создатель, а дальше идут исполины, под стать драккенам и чудищам, правившие этими землями после эпохи Хаоса.

— А потом началась Долгая Стужа, — подхватил Осман. — Спасаясь от льдов, исполины рассеялись кто куда. Одни попрятались в пещеры, другие переселились в дальние края; одни стали пожирать друг друга, другие — разводить скот.

— Постой, я вижу! — воскликнул Кейд, припомнив матушкины сказки. — Вот элару отбывают на запад. А вот гнавлы предают урдов и огров во время Восстановления и переходят на нашу сторону! — Он опустился на одно колено и перечислил фигуры, изображенные у основания: — Элару, люди, дварфы, урды, огры, гнавлы!

— Дварфы уже сгинули, — сказал Осман, — а огры в рабстве у элару. Время движется непрестанно, годы складываются в тысячелетия, а сколько человеческих судеб кануло в небытие за эти века! Если подходить с такой меркой, то тридцать лет под пятой у кроданцев — лишь мгновение в истории. Однако и оно кажется вечностью.

— Но ведь ты родился уже после вторжения? — спросил Арен, прикинув, сколько лет молодому воину. — Как ты можешь тосковать по тому, чего никогда не застал?

— А почему птицы знают, куда лететь, когда отправляются зимовать на юг? Сердце подсказывает, — пожал плечами Осман. — А тебе разве нет?

Арен не знал, что ответить, но от этой необходимости его избавил Гаррик, подошедший к ним вместе с Викой, по пятам за которой притрусила и Скирда.

— Берите пожитки, — сказал он. — Мы отправляемся.

— Вы знаете, куда идти дальше? — спросил Осман.

Гаррик взглянул на Вику с таким видом, будто ему хотелось плюнуть.

— Мы возвращаемся.

— Куда?

— В святилище, — ответила Вика. — Нам не выбраться из Скавенгарда просто так. Это место нас не отпустит. Оно хочет заманить нас подальше, чтобы нам было негде спрятаться, когда наступит ночь. Однажды мы уже чуть не потеряли обратную дорогу. В следующий раз, возможно, мы ее уже не найдем.

— А что потом? — спросил Осман, оторопев. — Еще одна ночь в этом гиблом месте? И что изменится завтра?

— С рассветом я собираюсь найти выход. Но мне нужно время, чтобы подготовиться.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил Арен.

Вика взглянула на Арена, и он увидел, что сквозь личину суровой решимости проглядывает страх.

— Сегодня ночью это чудище явится снова, — сказала Вика. — Я намерена с ним поговорить.

* * *

Арен и Кейд сидели, привалившись к одной из девяти стен святилища, и наблюдали, как меркнет свет за окошками под крышей. После долгих часов гнетущего ожидания спускались сумерки. Чтобы убить время, путники беспокойно разглядывали саркофаг, утыканный иголками, разделочный стол, покрывало с острыми ворсинками. Память о совершенных здесь убийствах наполняла воздух тяжестью. Никто почти не говорил, каждый был погружен в собственные мрачные мысли.

Одна Вика была занята. Она велела Гаррику и Осману разломать стол на дрова и сложить костер, а сама разожгла его при помощи пергаментного свертка, испещренного таинственными записями. Осман пытался возразить: кто знает, какую мудрость могут явить эти страницы, если доставить сверток ученым в Гласском университете? Но Вика и слышать этого не хотела.

— Скавенгард погубили тайны, которые в нем скрывались. Я не настолько любопытна, чтобы повторять старые ошибки. Не бери отсюда ничего.

Вика достала из мешка горшок и треногу и принялась готовить отвар, всыпая туда травы, которые извлекала из многочисленных карманов, и вливая жидкости из глиняных пузырьков. Что-то бормотала на каменном наречии и описывала круги ладонью. Потом ножом порезала себе предплечье, прибавив еще один шрам к паре десятков уже имевшихся, и сцедила кровь в горшок. Потом вошла в круг посередине святилища и, скрестив ноги, уселась внутри серебряного кольца, а зелье поставила перед собой охлаждаться.

— Что бы вы ни увидели и ни услышали, не пытайтесь мне помочь, — предупредила она. — И ни в коем случае не вступайте в этот круг.

Она закрыла глаза и принялась что-то шептать нараспев, а Скирда бродила кругами вдоль внешней границы кольца. Минул час с небольшим, и Арен почувствовал, как на его рассудок немолчным прибоем накатывает тревога.

Кейд тоже места себе не находил. Стучал по полу носками башмаков, барабанил пальцами и ерзал. Граб ковырял ногти кончиком ножа. Осман внимательно изучал святилище, разглядывал все, что попадалось под руку, листал книги на неведомом языке. Киль сидел рядом с Гарриком, сгорбив плечи, сжавшись от напряжения. Глаза, еще воспаленные, понемногу приходили в порядок, но беспечная шутливость покинула криволомца. Гаррик смотрел в пол, на каменные плиты, время от времени мрачно зыркая на Арена.

Фен весь вечер просидела в сторонке, ни с кем не разговаривая, но с наступлением темноты поднялась на ноги и подошла к Арену и Кейду. Оба озадаченно уставились на нее.

— Я из Ольдвуда, — сообщила она вызывающим тоном, обращаясь к Кейду.

— И что? — непонимающе спросил тот.

— Там, у пристани, ты спрашивал, откуда я, — пояснила она. — Из Ольдвуда. Вот.

— Я спрашивал? Ну ладно.

Фен переминалась с ноги на ногу.

— А мы из Шол-Пойнта, — включился в разговор Арен.

— Знаю.

Прошло еще несколько мгновений; потом Фен покраснела, презрительно цокнула языком и с сердитым видом вернулась на место.

Арен и Кейд недоуменно переглянулись. Кейд усмехнулся и подтолкнул друга локтем:

— Похоже, я ей нравлюсь.

Арен посмотрел на Фен, угрюмо глядевшую в пол.

«Нет, дело не в этом, — подумал он. — Она боится. Хочет с кем-нибудь поговорить, но не знает, как завязать беседу».

Подстегнутый этой мыслью, он поднялся и зашагал через святилище.

— Куда ты? — удивленно спросил Кейд.

Фен напряглась, готовясь не то бежать, не то обороняться. Арен уселся рядом с ней.

— А откуда именно? — спросил Арен. — Ольдвуд большой.

Фен опасливо покосилась на него. В полумраке святилища девушка выглядела хрупкой и слабой, а если учесть ее окружение и боевые навыки, легко было забыть, что она ненамного старше Арена.

— Из самых дебрей, — наконец ответила она. — Из далекой глуши. Ближайшее поселение — Заячий Лаз, но и до него целый день пути. Мы жили сами по себе.

— Кто «мы»?

— Я с отцом.

Арен пошел на взвешенный риск:

— А матушка?

— Умерла, когда мне было десять. — Она говорила небрежно, явно скрывая свои настоящие чувства.

— Моя мать тоже умерла, — признался Арен. — Но я тогда был слишком маленький и не помню ее. Ее звали Лисса, как луну.

— Кейд рассказывал мне про луны.

— Он про что угодно расскажет, дай только повод.

Тень улыбки пробежала по губам девушки. На несколько мгновений наступило молчание.

— Отца я тоже лишился, — добавил Арен. — Его убила Железная Длань.

Фен ничего не сказала, но ее поза стала менее напряженной.

— А почему ты покинула родные места? — спросил Арен, пытаясь продолжить беседу.

— Из-за кроданцев, — ответила Фен. — Округу заполонили звероловы, целые десятки, и вскоре там стало нечего есть, а потом к нам домой заявился священник с двумя солдатами. Сказал, что меня выселяют, а когда я отказалась уйти, они принялись все крушить.

— И выставили тебя из дома?

Она хмыкнула.

— Не совсем. У кроданцев заведено, что женщины только пекут пироги да растят детей, и солдаты не ожидали, что у меня найдется лук. И уж совсем не ожидали, что я пущу его в дело. — Глаза девушки блеснули дикарским торжеством. — Но я знала, что они придут снова, поэтому собралась в дорогу и ушла.

«А отец? Он-то где был?» — удивился про себя Арен, но смолчал. Если задавать слишком много вопросов, она спрячется обратно в свою раковину.

— В Ольдвуде обитают духи, — вдруг перевела разговор Фен. Ее взгляд блуждал по дверям святилища, и Арен понял: она думает о чудовище. — Там, откуда я родом, про это знает любой дурак. Только тот, кто оторвался от своих корней, будет мыслить как Осман. Человек он хороший, но всю жизнь живет в кроданском мире. Настоящая Оссия еще существует, но ее не сыщешь в городах или вдоль проезжих дорог.

— Я вырос в том же мире, что и Осман, — заметил Арен. — Но я учусь. — Он оглянулся на Кейда, с кислой миной наблюдавшего за их разговором, и спросил: — А ты когда-нибудь встречала духов?

— Вроде того, — ответила Фен. — Однажды я заблудилась на охоте, вдалеке от дома. Близилась ночь, я искала укрытия. И вышла на поляну, прекраснее которой в жизни не видела. Я подозревала, что там обитают духи, но все-таки расположилась на ночлег. Всю ночь мне снились диковинные сны, а наутро я проснулась совсем в другом месте. Всего в лиге от своего дома. — Она покосилась на Арена, опасаясь насмешки. — Наверное, меня перенесли духи. Трудно сказать, ведь мне было всего одиннадцать и воображение у меня было поживее.

«А почему в одиннадцать лет ты охотилась вдалеке от дома?» — подумал Арен, но снова промолчал.

— Выходит, духи могут не только нагонять страх, но и выказывать дружелюбие? — спросил он.

— Могут. Но от того, кто охотился за нами вчера ночью, я дружелюбия не жду.

— Нам известно, что Полла, Взывающая к Водам, прошла Скавенгард насквозь и осталась жива. И у нас получится. Просто надо выдержать еще одну ночь.

— Да, — ответила Фен и впервые улыбнулась ему по-настоящему. — Еще одну ночь. И мы выдержим.

Арен почувствовал, что пора уходить, пока его общество не стало в тягость. Он поднялся и вернулся к Кейду.

— Хорошо поболтали? — надувшись, с завистью спросил тот.

Но не успел Арен ответить, как камни Скавенгарда содрогнулись, и в сгустившемся мраке раздался вопль. Вика, не открывая глаз, взяла горшок с отваром и принялась пить. Дважды ее чуть не вырвало, но она проглотила все до капли.

Где-то высоко распахнулись ворота, и чудище с визгом и ревом затопотало по коридорам. Прошлой ночью ему пришлось обрыскать весь остров. Сегодня оно направлялось прямиком к ним.

Скирда оскалилась и заворчала. Киль и Гаррик обнажили мечи и встали рядом с кругом лицом к дверям. Оба понимали, что от клинков проку не будет, но оружие в руках придавало им храбрости.

В двери ударил ветер, и чудище ринулось к святилищу, завывая и скрежеща зубами. Арен и Кейд прижались друг к другу. Киль и Гаррик изготовились к бою. Осман вскочил и присоединился к ним, со звоном обнажив клинок. Граб отступил в дальний угол и притаился за книжным шкафом. Фен надвинула капюшон поглубже и осталась на месте, дожидаясь нападения.

Вика глухо всхлипнула и сгорбилась; глаза вращались под полуприкрытыми веками.

Когда чудище всем весом обрушилось на двери, у Кейда душа ушла в пятки. С душераздирающим визгом и рычанием, исходившими из множества пастей, оно снова и снова пыталось сокрушить преграду. Двери пронзительно скрежетали, а каменная кладка с каждыми ударом подавалась внутрь. Кейд зажал уши, чтобы не слышать непрестанного грохота, жутких воплей чудища и ветра, сквозь который прорывались человеческие крики.

При каждом ударе Вика вздрагивала. Она выдавливала из себя слова на каменном наречии, руки клешнями вцепились в грудь, глаза продолжали бешено вращаться. Смотреть на ее корчи было почти так же страшно, как слышать вопли чудища, и Арен боролся с желанием вбежать в круг и помочь ей.

— Двери не выдержат! — выкрикнул Киль срывающимся голосом.

Арен, Фен и Кейд тоже вскочили и схватились за оружие. Киль был прав. Двери подавались и грозили вот-вот слететь с петель. Несмотря на боль, которую причиняли столкновения с дверьми, чудище не собиралось останавливаться.

Весь трепеща, Арен сжал в руке меч и принял стойку, которой научил его магистр Орик. Против чудища, буйствующего снаружи, клинок казался жалкой иголкой. Что же будет, когда оно ворвется внутрь, исходя слюной, стекающей по зубам? Что же будет, когда оно набросится на тебя, поглотит тебя, сожрет?

Вика несколько раз судорожно глотнула воздух, а потом пронзительно, резко вскрикнула. Следующий толчок в двери был гораздо слабее предыдущих, а потом все стихло. Отряд напряженно застыл, ожидая последнего могучего удара, который сметет преграду; но ничего не произошло, и понемногу обороняющиеся осмелились поверить, что приступ завершился.

Вика с хрипом втянула воздух и медленно распрямилась; ее позвонки трещали и щелкали. Голова склонилась на грудь, потные волосы прилипли ко лбу и щекам. Губы друидессы разомкнулись, обнажив покрасневшие от крови зубы, и послышалось глухое бормотание; голос был рычащий и хриплый, какого они прежде не слышали:

— Жилистые мясные тушки… сочный влажный вкус… свежие души… — Она открыла глаза, черные и пустые. Жуткая улыбка разлилась по лицу, и Вика просипела: — Я вас вижу.

Скирда оскалилась и зарычала, но хозяйка пронзила ее взглядом, и собака, скуля, метнулась в угол.

Осман опасливо шагнул вперед, держа меч наготове.

— Вика?

— Друидесса тут, со мной, — ответило чудище, облекшееся плотью Вики. Голос звучал хрипло и прерывисто, перемежаясь судорожными вдохами, будто чудище не привыкло говорить, дыша легкими. — Корчится и бьется, как рыба на крючке. — Оно ухмыльнулось и наклонило голову, будто прислушиваясь. — Хочешь заключить со мной сделку, друидесса?

Словно выслушав ответ, оно широко раскрыло черные глаза и оглядело собравшихся вокруг испуганных людей.

— Кто из вас ее заступник? — спросило чудище. Потом указало на Гаррика: — Ты. Она выбрала тебя.

Гаррик неуверенно переглянулся с Килем, но его ответ звучал твердо:

— Да, я буду ее заступником.

— Тогда встреться со мной лицом к лицу, заступник! — вскричала Вика. — Отопри двери! Одолей меня и спаси ее!

— Неубедительно, демон. Я не глупец.

— Не глупец, а трус!

— Меня не задевают оскорбления от призрака, который прячется в женском теле.

Снаружи донесся рев, и чудище врезалось в двери святилища. Друидесса и чудище одновременно вскрикнули от боли.

— Не нравится? — спросил Гаррик. Арена изумило его ледяное спокойствие. — Почему ты никак не уймешься?

Вика оскалилась на него.

— Ты храбр, заступник, но лишь потому, что не представляешь мучений, которые тебе уготованы. Я сожру тебя тысячу раз! Ты… а-а-а!

Угрозы чудища сменились сдавленным воплем, друидесса рухнула на четвереньки, а потом повалилась на бок, корчась и извиваясь.

— Помогите! — вскричала она, и это снова был голос Вики, в глазах у нее метались отчаяние и ужас. — Я отогнала чудище, но только на мгновение! Вытащите меня из круга!

Гаррик бесстрастно наблюдал за ее мольбами.

— Скорее! — в смятении воскликнул Арен и шагнул к Вике, чтобы схватить ее за руку, но дорогу преградил меч Гаррика, плашмя легший ему на грудь.

— Стоять, — бросил Гаррик, даже не глядя на Арена.

Юноша задрожал от ярости. Ему хотелось выбить меч у Гаррика и погрузить свой клинок в горло Полому Человеку, докончив дело, которое кому-то не удалось, но Кейд схватил друга за плечо, прежде чем тот поддастся шальному порыву.

— Она велела не вступать в круг! — крикнул Кейд. — Помнишь? Помнишь, что она сказала?

Арен уткнулся взглядом в пол, на серебряное кольцо, окружавшее Вику. Конечно, он помнил ее наставления, но нелегко было стоять в стороне и видеть, как она страдает. Стремление спасти ее стало почти непреодолимым.

— Арен! — взмолилась Вика. — Я сама не знала, во что ввязываюсь! Помоги мне!

Перед ним была Вика. Она страдала, нуждалась в помощи и все же…

— Ты сама велела не входить в круг, — промолвил Арен и, стиснув зубы, взглянул на Гаррика. — Что бы ни случилось.

Вика скорчилась, отчаянно взвыла и повалилась ничком. Потом ее завывания постепенно перешли в злобное шипение и наконец сменились хихиканьем. Скирда залаяла на нее из своего угла.

Гаррик повернул голову и бросил на Арена холодный взгляд. Покраснев, Арен попятился, и Кейд оттащил его в сторону. Он с ужасом думал, что чуть не поддался обману, а Гаррик оказался прав и от этого сделался для него еще отвратительней.

Вика запрокинула голову и злобно скосила взгляд; с ее нижней губы капали кровь и слюна.

— Хорошего заступника ты выбрала! — снова заговорило чудище. — Заключим сделку, друидесса! В обмен на одного из вас я позволю остальным уйти. — Оно протянуло палец. — Выбираю его!

— Граба? — указывая на себя, спросил скарл, по-прежнему прятавшийся за книжным шкафом.

— Отдайте его мне, и остальные покинут Скавенгард живыми.

Гаррик устремил на Граба бесстрастный расчетливый взгляд. Арен открыл было рот, чтобы вступиться за скарла, но побоялся снова опозориться. Пусть лучше Полый Человек бросит Граба на растерзание и остальные увидят, что за птица их предводитель. Только тогда Арен вмешается и остановит его, если сможет.

Граб обнажил нож и оскалил зубы.

— Попробуй. Граб еще не собирается увидеть Костяного бога.

— Гаррик… — с тревогой в голосе произнес Осман.

Гаррик поднял руку, призывая его к молчанию.

— Это Вика предложила тебе такую сделку? — спросил он у твари.

— Да! Жизнь бесчестного преступника в обмен на безопасный проход! Или умрет один он, или вы все.

— Ты лжешь, демон, — бросил Гаррик. — Она никогда не предложила бы подобного.

— Кто ты такой, чтобы говорить за нее? — вскричало чудище. — Что ты вообще знаешь?

— Я ее заступник, — ответил Гаррик. — И знаю достаточно, чтобы не верить тебе. В этих краях свершилось слишком много предательств. Я не хочу приумножать их число.

Арен с удивлением уставился на Гаррика. Этот человек поистине не ведал страха. Говорил с созданием Бездны и не боялся. Подобной отваги Арен еще не видывал.

— А теперь я сам предложу тебе сделку, демон, — промолвил Гаррик. — Проваливай в свое логово. Никого из нас ты не получишь, ни в эту ночь, ни в другую.

Вика зарычала; чудище взревело и толкнулось в дверь.

— Ты здесь в заточении! — рявкнул Гаррик. — В ловушке внутри этих стен, прячешься от солнца. Тебя одолела человеческая магия! С чего мне тебя бояться?

Дверь снова подалась, петли заскрежетали, и Арен тревожно встрепенулся. Вика взвизгнула и ногтями впилась себе в щеки оставив кровавые отметины. «Что он делает? Хочет, чтобы оно сюда вломилось?»

— Мы выберемся из Скавенгарда! — Голос Гаррика перешел в крик. — Тебе нас не остановить! А ты пребудешь здесь до скончания времен!

Чудище взревело, издав пронзительный вопль, полный злобы и тоски, и врезалось в двери с такой силой, что те чуть не рухнули. Вика ринулась на Гаррика; ее раскрашенное лицо искажала ненависть, ногти целились ему в глаза.

Едва она пересекла кольцо, послышался звук, похожий на треск костей, и Арен почувствовал удар, исходивший будто изнутри черепа. Другие тоже отшатнулись перед невидимой силой. Вика внезапно обмякла и повалилась на Гаррика; он попятился и с трудом удержал ее. Потом за дверью раздался визг, чудище взбежало по лестнице и удалилось прочь.

Арен зажмурился; голова у него разламывалась. Вика, рухнувшая в объятия Гаррика, пошевелилась и открыла глаза, ясные и чистые.

«Он победил, — с трепетом подумал Арен. — Встретил эту тварь лицом к лицу и победил. Я еще не видывал ничего подобного».

— Чудище еще вернется? — спросил Гаррик у Вики.

— Непременно, — ответила она и сплюнула. — Но оно слишком глубоко проникло в меня и показало мне больше, нежели хотело. — Она взяла посох у Гаррика, выпрямилась во весь рост и улыбнулась окровавленным ртом: — Я знаю выход.

ГЛАВА 28

Когда забрезжил рассвет, Арен лежал, свернувшись калачиком под одеялом. Несмотря на пережитый ужас, усталость овладела и остальными, ведь они не спали две ночи кряду. Рядом с Ареном сопел Кейд. Киль вскрикивал сквозь сон и размахивал ладонью перед лицом, словно отбиваясь от какого-то невидимого существа. Вика лежала на животе, рука у нее подергивалась, а на губах еще алела кровь.

Гаррик спал на боку, с головой укрывшись плащом. Арен смотрел, как с каждым вдохом и выдохом поднимается и опускается его плечо, и гадал, кто же он на самом деле, этот бывалый вояка, которого его отец называл Полым Человеком. От усталости и перенесенного страха все чувства в Арене смешались. Гаррик был врагом отца, в этом сомневаться не приходилось; но Арен восхищался тем, как он разделался с чудищем. Мрачный, угрюмый, со скверным нравом, — однако он спас Арена, заплатив страшную цену, чтобы выполнить некое обещание. Это говорило о редкостном благородстве. Кроме того, он сражался в Солт-Форке и собирался похитить у кроданцев Пламенный Клинок.

Но потом Арен вспомнил ссадину на лице у Кейда, вспомнил, с каким презрением смотрел Гаррик, когда Арен, поддавшись обману, чуть не переступил пределы круга. Вспомнил, как Гаррик обвинял его в гибели своих товарищей, вспомнил отвращение и насмешки, которыми тот награждал Арена на каждом шагу, и восхищение снова сменилось злостью и обидой.

«Но ведь я по-прежнему не знаю, кем на самом деле был мой отец. И кем для него был Гаррик». Что ж, Арен уже не слабый, не больной, он больше не боится Гаррика. Если Гаррик собирается избавиться от него в первом же городе, куда они придут, тем лучше для Арена. Но сначала он получит ответы на свои вопросы. Он поклялся в этом самому себе. Как только они выберутся из Скавенгарда, он спросит обо всем.

* * *

С приближением утра Скирда проснулась и залаяла, будя хозяйку. Вика вскочила и принялась лихорадочно поднимать остальных, заставляя каждого хлебнуть зелья из фляги. Ее взгляд блуждал по сторонам, словно у помешанной.

— Один глоток! И двинемся дальше! Без остановок! Без роздыха! — Половина ее лица дергалась. — Покинем Скавенгард до заката, иначе погибнем.

Ее спутники с сомнением переглядывались. Их беспокоила перемена в поведении друидессы. Столь близкое соприкосновение с чудищем измучило ее тело и повредило рассудок, но насколько сильно и глубоко, еще предстояло выяснить.

— Мы обязательно успеем, раз уж теперь Вика знает дорогу! — бодро воскликнул Арен. Варево подкрепило его силы; он почувствовал прилив неукротимого оптимизма. — Скавенгард не такой большой, за день можно пересечь, а мы уже на полпути. — Он без робости встретил взгляд Вики. — Нам еще не конец!

— Дружище, да у тебя львиное сердце! — рассмеялся Осман.

— Однажды Граб одолел льва голыми руками, — встрял Граб, но никто не обратил внимания.

— Давайте все позаимствуем у этого парня частицу храбрости! — продолжил Осман, словно Граб ничего не говорил. — Вика дает нам шанс! А потом двинемся дальше!

Они пустились в путь, как только окончательно рассвело. Впереди, волоча ноги и стуча посохом по каменным плитам, шла друидесса. В ее движениях сквозило что-то дикое и неупорядоченное, словно у марионетки в руках неумелого кукловода. На подбородке у нее запеклась кровь, сальные волосы спутались, она что-то бормотала себе под нос на каменном наречии. Время от времени она останавливалась на перепутье и спорила сама с собой на два голоса. Скирда терлась вокруг или огрызалась, беспокойно глядя на кровоточащую ссадину на ноге хозяйки.

Они не возвращались по пройденному пути, а следовали в ином направлении. Арен вдруг почувствовал, что они приняли плохое решение, избрали неверную дорогу, которая, возможно, выведет их обратно на первый остров. Когда он поделился опасениями с Кейдом, тот ответил, что думает точно так же.

— Разве не странно? Я даже не знаю, куда мы держим путь на сей раз, но убежден, что мы направляемся не в ту сторону.

— Странно, — согласился Арен. — Почему мы оба это чувствуем?

«Потому что кто-то или что-то хочет, чтобы мы это чувствовали».

Кейду пришла та же мысль. Они переглянулись, а потом Кейд перевел взор вперед, на Вику.

— В конце концов, она, скорее всего, знает, что делает, — сказал он.

Подавить ощущение, что все происходит неправильно, они не могли, зато могли ему не поддаваться. Они умолкли и ускорили шаг.

— Чудище хорошо знает эти чертоги, — сказала им Вика. — Шутка ли, оно бродит здесь уже тысячу лет! По его воспоминаниям я и составила карту! — Она согнула палец и постучала себя по голове. — Теперь она здесь. — Она облизнула зубы и неуверенно посмотрела по сторонам. — По крайней мере, почти вся. Иногда…

Она внезапно умолкла, и взгляд ее стал отсутствующим.

— Так ты точно знаешь дорогу? — спросил Осман.

— Да, — ответила друидесса. — По крайней мере, до последнего моста. Через него чудище никогда не переходило. Его что-то останавливало, что-то яркое, точно солнце. — Она прищурилась, будто от слепящего света, потом стряхнула с себя задумчивость. — Ага! Туда!

Вскоре они прошли через помещение с огромным круглым отверстием посередине. По краю отверстия спиралью спускалась лестница, ведущая к затопленной пещере глубоко внизу. Вика остановилась и вынула нож.

— Мне нужен доброволец, — объявила она.

— Меня сразу сбрасывай со счетов, — проворчал Кейд, покосившись на нож у нее в руке.

— Может, сначала объяснишь, для чего тебе доброволец? — предложил Осман.

— Хм. — Она закусила губу. — Чтобы взять у него кровь, вот для чего. Мою использовать нельзя: в ней слишком много яда. Даже служители Бездны бывают разборчивыми! — Она усмехнулась. — Чудище идет на запах нашей крови, и мы плеснем сюда капельку. Оставим, будто миску молока для кошки. Задержим его ненадолго. Иначе оно с закатом нагрянет прямиком к нам и… хвать! — Она подскочила к Гаррику, щелкнув зубами прямо у него перед носом.

Он и бровью не повел, только закатал рукав:

— Возьми кровь у меня.

— Всего капельку! — усмехнулась Вика, поднимая нож.

* * *

Вскоре выяснилась, что дорога, избранная Викой, не столь прямая, как ей представлялось, а память ее не столь безупречна, как надеялись остальные. Они то и дело отклонялись в сторону и двигались кружным путем. Время от времени Вика вскидывала руки и признавалась, что повела их не туда, и приходилось возвращаться. По первости такую ошибку можно было простить. Но к третьему разу в них снова закрались сомнения, и Арен заметил, что его спутники переглядываются. Неужели их дурачат демон и безумица? Может, поэтому и кажется, что они идут неверным путем?

Арен все больше беспокоился, что они совсем утратят доверие к друидессе и изберут дорогу, которая покажется правильной им самим. Но тогда они будут обречены. На них воздействует воля Скавенгарда — и это лучшее доказательство, что они на правильном пути.

Он нагнал Вику.

— Ты можешь сделать небольшой крюк?

— А?

— Уведи нас в сторону. Совсем ненамного.

Вика удивленно покосилась на него.

— Оставим там еще немного крови, — предложил Арен. — Лишняя уловка, чтобы сбить чудище со следа.

Друидесса посоветовалась сама с собой на каменном наречии, потом резко изменила направление.

Они были уже недалеко от наружных стен и вскоре, пройдя сквозь дверной проем, оказались на верхнем уровне полукруглого амфитеатра. Каменные скамьи обступали стену, нависшую над озером. Небо было серое, с запада надвигались тучи, поблизости громоздились неприступные склоны долины, но отсюда можно было рассмотреть край третьего острова, возвышающийся слева.

— Мы уже почти пересекли этот остров! — воскликнул Арен, едва они выглянули наружу. — Скавенгард может попытаться остановить нас, но Вику ему не остановить!

Осман тоже воодушевился:

— Он прав! С такими успехами мы скоро выберемся!

Граб ухмыльнулся, а Фен слегка приосанилась. Только Гаррик пристально взглянул на Арена.

«Он понимает, что я делаю, — подумал Арен. — Они преданы своему вожаку, восхищаются его силой. Но он не разбирается в людях. Им нужно во что-то верить».

Вскоре хлынул дождь. Безмолвную пустоту Скавенгарда наполнил однообразный шум, а в коридорах сгустился сумрак. Вода просачивалась сквозь трещины, с брызгами неслась по каменным желобам и плескала в окна, окропляя подоконники и полы.

Миновал полдень, а путники шли не останавливаясь. Зелье Вики сдерживало усталость, хотя двигались они уже несколько часов. Фен распределила оставшиеся припасы и предупредила: если они задержатся здесь слишком долго, то останутся голодными. Ее товарищи невесело улыбнулись. Если они проведут в Скавенгарде еще одну ночь, то голод будет наименьшей из поджидающих их напастей.

Киль не улыбнулся вместе с остальными. Его глаза уже почти исцелились, но лицо искривилось и осунулось, и говорил он мало. Через некоторое время они наткнулись на залу, крыша которой провалилась и пробила пол насквозь, так что сразу за дверью зиял провал; его дно устилали каменные и деревянные обломки. Наружная стена обрушилась, и серая пелена дождя врывалась внутрь.

— Ну что ж, — сказал Кейд, осматривая пролом. — Перебраться у нас не получится.

Граб нагнулся над провалом, отхаркался и сплюнул. Сгусток мокроты сорвался вниз. Граб внимательно проследил за его падением, выпрямился и ухмыльнулся с довольным видом, как будто что-то доказал самому себе.

— И что? Что ты там разузнал? — поинтересовался Кейд, раздраженный его ломаниями.

Граб не удостоил его ответом и метнулся в коридор.

— Откуда это взялось? — пробормотала Вика. — Наверное, недавно появилось. Поэтому чудище ничего не знало.

— Стало быть, пойдем в обход, — сказал Гаррик.

— У меня есть веревка, — вмешался Осман. — Мы ведь можем спуститься на дно провала и перелезть на другую сторону?

— На другой стороне слишком высокая стена, — заметила Фен. — Взобраться на нее невозможно.

— Тогда возвращаемся. — Осман пытался не унывать.

— Мы заблудимся! — гаркнул Киль. — Это гиблое место будет водить нас кругами, покуда мы не перестанем понимать, где находимся. — Он гневно набросился на Вику: — Ты же сказала, что знаешь дорогу!

— Знаю. — Она указала пальцем через провал. — Нам туда.

— Граб кое-что придумал. — Скарл высунулся в арочное окно в конце коридора. Потом обернулся через плечо и ухмыльнулся: — Кто хочет полазать?

* * *

Граб предложил опасный путь вдоль внешней стены Скавенгарда, по крышам теснящихся над озером жилых строений и галерей. Направо, далеко внизу, поджидали подернутые ряской воды, поверхность которых рябила под дождем.

Поначалу дорога показалась легкой. Ходьба по крышам почти не грозила падением, а узкие промежутки между зданиями не составляло труда перешагнуть. Но вскоре крыши закончились и впереди протянулась голая кирпичная стена, а ниже ее были только скалы и озеро.

Граб и Гаррик подошли к краю крыши, чтобы оценить предстоящий путь.

— Граб видит окно, — заявил скарл. — Сквозь него мы вернемся внутрь, миновав зал с проломленным полом. — Толстым пальцем он указал вниз: — Глядите. На стене есть выступ, прямо под окном. Граб может забраться в окно и выкинуть веревку. Вы все пролезете следом.

Фен и Арен подошли поближе и тоже заглянули вниз.

— Это не выступ! — воскликнула Фен. — Там почти негде встать!

Ее слова были недалеки от истины: так называемый выступ представлял собой узкую фигурную площадку, по краю которой еще виднелись остатки завитков.

Киль присоединился к Гаррику, осматривавшему выступ.

— Назад я не пойду, Гаррик, — пробормотал он. — Попытаю счастья вплавь. К тому же я знаю, что ты никогда не поворачивал вспять.

— Не поворачивал, — кивнул Гаррик и расправил плечи. — Скарл прав. Мы пролезем.

Арен увидел, как лицо Фен покрылось пепельной бледностью. И отвел взгляд прежде, чем девушка обратила на него внимание.

Выступ находился всего в десятке футов ниже уровня крыши, добраться до него можно было по водосточному желобу. Граб спустился первым, повесив на плечо моток веревки. Он без страха прошел по выступу, остановился под окном, уверенно вскарабкался по стене и скрылся в оконном проеме.

— Клянусь морской пучиной, неужели все скарлы так хорошо лазают? — удивился Киль.

— Пожалуй, ты и сам рад, что все-таки не бросил нас с Грабом, — вставил Кейд. — Не такая уж мы обуза!

— Закрой рот, мальчишка.

Из окна вылетела веревка, развернулась в воздухе и упала свободным концом на выступ. Мгновение спустя Граб высунул голову наружу и кивнул спутникам:

— Давайте!

Один за другим они перебрались на выступ. Первой спустилась Вика, сверху ей передали Скирду. Затем собаку продели туловищем в петлю из одеяла и втащили наверх, что потребовало некоторых усилий: животное щерилось и отчаянно вырывалось. Потом по очереди спустились Киль и Осман. Вымокшие и неуклюжие, оба двигались рывками, вплотную прижимаясь к стене; мешки и оружие сковывали их движения. Добравшись до веревки, они с легкостью вскарабкались по ней, ведь их мышцам придавало сил подкрепляющее снадобье Вики.

— Я следующий, — заявил Кейд. — Не могу больше ждать.

Арен с удвоенным напряжением наблюдал за другом, хотя они всю жизнь лазали по скалам и утесам. Кейд спустился на выступ, нашел ногами опору, а потом, двигаясь боком, добрался до веревки.

— Все не так страшно, как выглядит! — крикнул он Арену, после чего схватился за веревку и вскарабкался следом за товарищами.

Следующим спустился Гаррик, не выказав ни малейшего страха, но на выступе у него под ногой отломился кусочек камня. Фен сдавленно вскрикнула, а Гаррик всем телом подался вперед и прижался к стене. Потом поставил сорвавшуюся ногу обратно на выступ и двинулся дальше, уже медленнее. Только когда он добрался до веревки, Арен наконец выдохнул.

— Осторожнее! Выступ крошится! — крикнул Гаррик. И взобрался по веревке.

Фен побледнела еще сильнее, ее явно мутило.

— Давай ты, — предложила она Арену.

— Нет, твоя очередь, — ответил юноша. Он видел ее страх и понимал, что Фен нужно приободрить. — Я пойду сразу за тобой, — добавил он не допускающим возражений тоном. Ей придется или признать, что смелость ей изменила, или сделать решительный шаг.

Арен протянул ей руку.

— Я помогу тебе спуститься.

— Ну уж нет, — огрызнулась она, метнув в него пылающий взгляд. — Я сама.

Арен попятился и поднял руки.

— Как хочешь.

Фен посмотрела за край крыши и сглотнула, смочив пересохшее горло.

— Ты не упадешь, — сказал Арен спокойным голосом. — Выступ достаточно широкий, а внизу всего лишь вода.

— Мне не нужна твоя поддержка, — ответила она, стиснув зубы. — Замолчи.

Она осторожно перелезла через край, и Арен подошел поближе, чтобы посмотреть, как она спускается. Получалось у нее медленно. Всякий раз, чтобы передвинуть руку или переставить ногу, ей требовалось набраться смелости, сделать рывок, а потом несколько мгновений восстанавливаться. Но наконец она поставила на выступ сначала одну ногу, потом другую и припала к стене, словно притянутая магнитом.

— Веснушчатая! Чего так долго? К рассвету-то доберешься? — окликнул ее Граб из окна.

Арен с раздражением закрыл глаза, а Фен пробормотала какое-то ругательство, но злость заставила ее двигаться снова. Дюйм за дюймом она мучительно тащилась по мокрому от дождя выступу, прижимаясь щекой к стене.

Наконец наступила очередь Арена, и когда дошло до дела, он уже не ощущал того спокойствия, которое выказывал перед Фен. Когда он перелез через край, рассудок осадили видения: вот он поскальзывается, срывается и с криком падает, а ветер свистит у него в ушах. «Внизу всего лишь вода», — сказал он себе; но расстояние до нее такое, что от удара можно сломать руку или ребро, и тогда уже не поплывешь, а будешь беспомощно барахтаться, пока намокшая одежда не утянет на дно. А может, он останется жив и выплывет невредимым, и тогда перед ним встанет выбор: блуждать по Скавенгарду в одиночестве или возвращаться к воротам и там столкнуться со страхоносцами. А если их там не окажется и его не убьют, остаются горы: он замерзнет или умрет от голода раньше, чем найдет помощь.

«Ну тогда не падай, — сказал он себе. — Просто не падай».

Он добрался до выступа и двинулся вслед за Фен. От дождя руки озябли, а ветер трепал заплечный мешок, силясь оторвать Арена от стены. Камень под башмаками казался неустойчивым и норовил обрушиться под его весом. Он убеждал себя, что все это воображение.

Если он будет делать маленькие шаги, то не оступится. А если не оступится, то и не сорвется. А выступ вполне широкий, твердил он себе.

Главное, чтобы выдержал.

Фен, шедшая впереди него, остановилась: она достигла того места, где выступ подломился под Гарриком, и застыла как вкопанная. Арен приблизился к ней и услышал, что она задыхается от ужаса.

— Тебе просто надо перешагнуть, Фен, — мягко напомнил он. — Расстояние совсем небольшое.

Она молча помотала головой.

— Ты сумеешь, — убеждал он. — Помнишь ночь, когда мы встретились? Тогда ты перебежала через веревочный мост. Через ветхий веревочный мост, над пропастью, в бурю.

— Тогда за нами гнались страхоносцы, — возразила она. — И были веревки, чтобы держаться.

— У тебя получилось тогда, получится и теперь. Или хочешь, чтобы я напялил жуткий шлем и размахивал мечом, только тогда ты стронешься с места?

Она фыркнула, удивленная неожиданной шуткой. Тут на них дунул порыв ветра, она зажмурилась, заскулила и крепче прижалась к стене.

— Фен, — позвал Арен. — Посмотри на меня.

Их взгляды встретились, и Арен впервые заметил, какие зеленые у нее глаза.

— Я схвачусь за твой мешок, — сказал он. — Прослежу, чтобы ты не завалилась назад. А ты перешагнешь разлом.

— Нет! — воскликнула она, словно испугавшись его предложения. Потом немного расслабилась. — Я сама. Просто… стой тут.

Арен кивнул. Она собралась с духом и шагнула через разлом — так торопливо и неуклюже, что чуть не потеряла равновесие, и ей пришлось снова прижаться к стене.

— Вот и все, — сказал Арен. — Худшее позади.

Она потащилась дальше, к веревке. Арен осторожно перешагнул разлом. Потом мельком взглянул вниз, на воду, и у него скрутило кишки.

— Давай, Арен! — окликнул его Кейд из окна. — Тут тебе не Лущеный утес!

При этом напоминании на лице Арена появилась улыбка. Солнечный день, двое мальчишек, которые подначивали друг друга на безумный риск. Опасное восхождение, увенчавшееся успехом. Сорваться с Лущеного утеса означало верную гибель, но они были мальчишками, и им казалось, что смерть случается только с другими. Тогда все обошлось. Обойдется и теперь.

Он сделал вдох, согнул и разогнул озябшие пальцы и двинулся дальше.

Время тянулось медленно и мучительно; о том, что оно вообще движется, свидетельствовали только стук сердец и шарканье башмаков. Фен добралась до веревки первой, но когда Арен нагнал ее, она еще стояла и смотрела вверх, в окно, где дожидались Гаррик и Киль.

— Давай, — сказал Арен. — Уже близко.

Фен кончиками пальцев ощупала стену. За долгие годы в кладке образовались глубокие впадины.

— Пожалуй, взберусь по камням, — сказала девушка.

— Лучше по веревке, — возразил Арен. — Проще получится.

Она качнула головой.

— Граб же вскарабкался по стене, — напомнила она.

— Конечно, ведь он почти паук. Но гораздо легче, если…

— Я полезу по стене! — огрызнулась она. Нащупала, за что ухватиться рукой, вставила носок башмака в углубление между камнями и оторвалась от выступа.

— Что ты делаешь, Фен? Хватайся за веревку! — крикнул Гаррик, но девушка не обратила внимания.

Арен озадаченно наблюдал за ее подъемом. Поначалу он решил, что Фен боится высоты, но дело обстояло сложнее. Она боялась упасть, но еще больше боялась взяться за веревку.

«Что же с тобой произошло?» — подумал Арен.

Вдруг раздался треск, по ногам пробежала дрожь, и выступ подломился прямо под ним. Арен с криком рухнул навстречу зияющей пустоте, а внизу его поджидали свинцовые воды.

Но сработал инстинкт. Рука лихорадочно взметнулась, наткнулась на веревку и крепко вцепилась в нее.

Арена раскачивало и мотало в разные стороны, а он изо всех сил старался удержаться, отчаянно стискивая веревку, чтобы не упасть. Несколько раз он врезался в каменную кладку, но боли почти не почувствовал, зато сумел схватиться за веревку и другой рукой. Он не разжал ладоней, даже когда его проволокло по самой стене, так что фуфайка продралась на плече и локте, и лишь после этого он остановился окончательно.

— Арен!

Это раздался голос Гаррика, глубокий, хриплый, начальственный. Услышав его, Арен внезапно перестал паниковать. Пожалуй, впервые после их встречи Полый Человек обратился к нему по имени. Сверху, чуть правее, по стене карабкалась Фен; еще выше Гаррик и Кейд высматривали Арена из окна: Кейд испуганно, Гаррик с каменным лицом.

— Арен, — настойчиво повторил Гаррик. — Я не затем тащил тебя в такую даль, чтобы ты сейчас погиб. Лезь по веревке.

Арен выдохнул, уперся в стену обеими носками и восстановил равновесие. Благодаря снадобью Вики он по-прежнему чувствовал в себе силу. Мышцы не подведут, опасаться нечего. И веревка у него есть. Он не сорвется.

Но еще была Фен, плотно прильнувшая к стене; ее собранные в пучок волосы вымокли и испачкались. Веревка висела у самого ее плеча, дотянуться было просто, но девушку сковало оцепенение. И хотя Арену больше всего на свете хотелосьощутить твердую опору под ногами, он не мог проползти мимо и оставить Фен в таком положении.

— Фен, хватайся за веревку! — крикнул Арен.

Она сглотнула. Слегка повела глазами — значит, услышала его.

— Фен. Подумай, что тебе еще предстоит. Подумай, что ты еще сделаешь. Впереди целая жизнь. Просто нужно совершить усилие. Осталось совсем чуть-чуть. Ты и не заметишь, как все закончится. Берись за веревку.

Она моргнула. Медленно передвинула руку. Нащупала впадину в стене. Рванулась вверх. Она взбиралась по стене, не обращая внимания ни на веревку, ни на протянутую из окна руку Гаррика. Наконец долезла, и все отступили, а она перемахнула через подоконник и скрылась внутри.

Кейд снова высунул голову:

— Ради Джохи, Арен! Давай сюда!

Арен наконец дополз до окна, а Гаррик и Кейд помогли ему забраться внутрь. Когда он оказался среди спутников, весь взмокший, ему хотелось закричать от облегчения. Но вместо этого он отыскал взглядом Фен, которая приводила в порядок лук и заплечный мешок.

— Я знал, что ты справишься, — сказал он.

Девушка взглянула на него с неприкрытой ненавистью и сплюнула на пол.

— Вот и вся благодарность! — недоуменно воскликнул Кейд. Арен почувствовал себя уязвленным, но счел за лучшее не подавать виду.

— Граб думает, что и он заслужил небольшую благодарность, — угрюмо заметил скарл.

— От меня точно, — заявил Осман и положил руку на плечо Грабу, который с непривычки вздрогнул. Осман обратился к остальным: — Скарл он или нет, но проявил себя наилучшим образом. Без Граба мы бы пропали.

— Точно, — подтвердил Киль. — Прими и мою благодарность.

— И мою, — неохотно добавил Гаррик.

Граб весь сиял, словно щенок, удостоенный похвалы хозяина.

— Да что там! Граб рад помочь!

— Нам надо идти, — напомнила Вика. — В Скавенгарде день отгорает быстро. — Она уверенно указала вперед кончиком посоха: — Туда.

ГЛАВА 29

Было далеко за полдень, когда они добрались до моста между первым и третьим островом. Перешли его, почти не сбавляя шагу; когда они ступили на другой берег, Кейд издал радостный возглас и все с облегчением улыбнулись. Чувствовалось, что они переломили хребет Скавенгарду. Как ни пытался он сбить их с пути, Вика сумела с ним совладать. От них требовалось только хранить веру.

Они завели разговор о прохладных, чистых горах; о том, как они расположатся лагерем под звездами, словно Остенберг был укромной лужайкой, а не пустынным неприветливым краем. Даже Киль отпустил шутку-другую, и это всех взбодрило: наконец-то он вновь становится прежним.

Но сколь быстро и уверенно ни двигались они через третий остров, темнота стремительно надвигалась и Скавенгард еще не отступился от них.

— Мы уже близко, — сказала Вика, ведя их по заброшенному святилищу. Поблекшие стенные росписи изображали Азру Разорителя, Васписа Недовольного и Принн, Лохматую Лицедейку. Они олицетворяли силу, хитроумие, искусство, но также войну, коварство, плутовство. Арен задумался, о чем именно молились их здешние почитатели.

— Не так уж близко, — возразил Гаррик.

— Мы задержались и потеряли целый час, — сказала Вика, — но если путь верен, мы доберемся до места прежде, чем наступит ночь.

— Будем надеяться, что так и есть, — сказал Осман, выглянув из окна.

Дождь закончился, хотя от крепостных стен еще исходила промозглая сырость. Красное солнце проглянуло сквозь покров туч и горные вершины подернулись зловещим светом. Последний мост находился совсем близко, и добраться до него вовремя было бы нетрудно, но путники не могли двигаться быстрее, чем позволяло состояние Вики.

Вскоре они вышли в узкое помещение с тремя галереями вдоль причудливо украшенных стен. Возможно, когда-то здесь находилась великолепная библиотека, но теперь не осталось ни полок, ни книг, только холодные гулкие стены. Внезапно шум потревоженного воздуха заставил Арена поднять взгляд, и он с удивлением увидел, как что-то падает. Падает прямо на него.

Тут его грубо оттолкнули в сторону, и он покатился по каменным плитам, а тем временем что-то грянулось об пол на том самом месте, где он только что стоял. Потрясенный, он приподнялся на локтях, и на него уставилось расколовшееся пополам ощеренное лицо гаргульи. Она рухнула с верхней галереи.

Это Гаррик оттолкнул его в сторону. И снова спас ему жизнь.

Гаррик обнажил меч и спиной вперед вошел в залу, пристально озирая галереи. Остальные по его примеру тоже взяли оружие на изготовку.

— Это не случайность, — прорычал Гаррик. — Покажись!

Арен при помощи Кейда поднялся на ноги и устремил взгляд в сумрачную вышину. Неужели там, под потолком, кто-то ходит? Трудно сказать.

Двери с обеих сторон залы захлопнулись.

— Кто там? — вопросил Гаррик.

Граб подергал дверь, сквозь которую они только что вошли, и она не поддалась.

— Граб не видит замка, — заявил скарл. — Но дверь заперта.

Наверху в галерее улавливалось какое-то движение, но разглядеть никого не удавалось. Кейд резко дернул Арена за рукав и показал пальцем в сторону, где сквозь ряд высоких узких арок проникал солнечный свет, падая на стену. На белый гладкий камень ложились черные тени. Тени Кейда с Ареном — и чьи-то еще.

— Они здесь, — испуганно шепнул Кейд.

Теперь Арен пожалел, что не поверил тогда своему другу. Тени были в точности такими, как он описывал: изящные стройные господа в затейливых нарядах. Но они не танцевали, не переговаривались, не потягивали вино. С длинными ножами в руках они безмолвно приближались к силуэтам непрошеных гостей, и в их движениях сквозила смертельная угроза.

— Призраки Скавенгарда, — сказала Вика. — Те, что погибли когда чудище вырвалось на свободу. Они постараются, чтобы мы остались с ними навсегда.

— Они же тени! — рявкнул Гаррик. — На что способны тени?

— Мы должны покинуть это место! — воскликнула Вика. — Ломайте дверь!

Они ринулись через библиотеку к дальней двери. Кусок каменной балюстрады рухнул наземь и раскололся на мелкие кусочки прямо возле них, а на середине пути Арен почувствовал, как его резануло по щеке. Он прижал ладонь к лицу, и та стала влажной и алой. Арен недоуменно уставился сначала на окровавленную руку, а потом на стену, где двигались тени.

Мимо промелькнул силуэт Киля, а следом за ним, словно змея, метнулся один из призраков. Арен увидел, как на холщовом мешке криволомца появился неглубокий надрез, хотя рядом никого не было. Спустя мгновение вскрикнула Фен, а когда она подняла руку, рукав ее полушубка оказался распорот от запястья до локтя.

— Это невозможно! — выдохнул Осман.

Но размышлять над его замечанием было некогда. Гаррик и Киль добежали до двери и налегли на нее плечами. Она слегка подалась, но снова захлопнулась.

— Эти мерзавцы нас удерживают! — воскликнул Киль, и они еще раз навалились на дверь, снова без толку.

Кейд вскрикнул и ухватился за ляжку. Тени двигались кругами, словно хищники, то выскакивая вперед, то отпрядывая. Их удары были стремительными, но способными оставить глубокий кровоточащий порез, а то и рассечь сухожилие или выколоть глаз. На пол рухнул еще один кусок каменной кладки, на этот раз чуть не угодив по голове Грабу. Скирда ошалело носилась вокруг, гавкая и щелкая зубами.

— Сражайтесь с тенями! — крикнула Вика. — Пустите в ход свои силуэты! Отбивайтесь!

— Что за безумие? — возмутился Осман. — С тенями?

Но Арен понял, что имеет в виду друидесса, и, улучив мгновение, воскликнул:

— Смотри, я тебе покажу!

Глядя на стену, он занес меч и взмахнул им в воздухе. Его силуэт совершил такое же движение, и тени шарахнулись от него прочь. Фен подняла лук и выпустила стрелу, которую держала наготове.

— Попробуй увернись! — со злостью выпалила она. Стрела свободно пролетела через всю библиотеку, а ее тень промелькнула вдоль стены, между колоннами и высокими арочными окнами. Призраки увернулись от разящего острия, но один замешкался, и тень стрелы угодила ему прямо в лоб. Настоящая стрела окончила свой полет и со стуком упала на пол, где уже не отбрасывала тени, а поверженный призрак скорчился и со слабым вскриком рассеялся.

— Стало быть, мертвецов можно убить снова! — с торжеством воскликнул Гаррик. — Рассредоточьтесь! Отправьте их обратно в Страну Теней!

Они принялись размахивать клинками во все стороны, хотя выходило это весьма неуклюже и грозило опасностью, ведь смотрели они на стену, а не друг на друга, и не единожды случалось, что лезвие, рубанув воздух, едва не поражало кого-нибудь из своих. Призраки же оказались весьма проворны. Даже загнанные в угол, они ловко уклонялись от ударов, а когда могли, то и сами переходили в нападение. Время от времени кто-нибудь из них, не сумев увернуться, рассеивался, подобно первому, но из мрака поднимались новые.

Арену нанесли еще порез, на внутренней стороне плеча. Он видел, как Граб тычет ножом в воздух, а глаза его заливает кровь, струящаяся из раны на бритом черепе. Гаррик и Киль сражались спина к спине, уворачиваясь от ударов и изрыгая ругательства, а порезов на них становилось все больше.

Скоро все покрылись кровоточащими неглубокими ранами, призраки по-прежнему прибывали. Кейд, запыхавшись, отчаянно размахивал ножом во все стороны. Арен на мгновение отвлекся, чтобы удостовериться, стойко ли держится его друг, и чуть не споткнулся о Скирду, вертевшуюся у них под ногами.

И тут он понял, что собака совершенно цела и невредима. На ней не было ни царапины. Почему ее ни разу не задели?

Он взглянул на стену. Собака была довольно низкого роста, так что ее туловище не заслоняло свет, падающий сквозь окна. Она не отбрасывала тени, которую могли бы поразить призраки. А если нет тени…

— Пригнитесь к полу! — вскричал он. — Не оставайтесь на свету!

Арен кинулся наземь, и его тень исчезла со стены за мгновение до того, как один из призраков успел бы пронзить ее кинжалом. Остальные уставились на Арена, как на сумасшедшего, но Гаррик взревел:

— Делайте, как он говорит!

Все ринулись на пол, и когда их тени скрылись из виду, среди призраков поднялось злобное шипение.

По каменным плитам Арен подполз к Фен.

— Масло и запал! Скорее!

Фен сбросила заплечный мешок и принялась в нем рыться. Тени обеспокоенно рыскали по стене в поисках добычи, но до путников им было не дотянуться.

Гаррик подполз к Арену; его воротник пропитался кровью.

— Что ты задумал, мальчишка?

— Когда-нибудь видел, что происходит с твоей тенью при свете пламени? — спросил Арен, забирая у Фен глиняную фляжку с маслом. Оторвав от своего изрезанного полушубка клок, юноша смочил его в масле. Об этом приеме он узнал от Куна, отцовского телохранителя, что привело к одному постыдному случаю, когда Арен случайно подпалил сарай, в чем так и не сознался.

— Поджигай, — велел он, протянув Фен замасленную ткань.

Фен уже выбивала искры, пытаясь подпалить тоненький трут.

— Двери крепко заперты! Хочешь сжечь нас живьем? — воскликнул Киль.

Гаррик поднял ладонь, призывая друга уняться. Он внимательно следил за Ареном, и в его взгляде сквозило нечто новое — не отвращение, не ненависть, а почти уважение.

— Пусть попробует, — заявил Гаррик.

— О Девятеро, быстрее! — взвыл Кейд. — Он здесь! Ажмат Джаал!

Арена окатило волной холода, когда в библиотеку проскользнул король-чародей. Он был выше и тоньше остальных теней, сгорбленный, облаченный в мантию и увенчанный короной о семи зубцах. Другие призраки попятились, бросились по углам, а он выступил вперед, сделавшись выше ростом. Фен бешено стучала кремнем о кресало, высекая искры, и наконец подпалила трут. Подула на него, чтобы пламя быстрее занялось, а Арен приложил ткань к тлеющему запалу.

Ажмат Джаал медленно осматривал помещение, как будто понимал, что противники спрятались. Затем он поднял руку и сложил крючковатые пальцы чашей, словно удерживая шар. А потом начал постепенно их сжимать.

Челюсть и голову Арена тисками сдавила какая-то неумолимая сила. Казалось, скулы вот-вот треснут, челюсть сломается, а голова расколется, точно яйцо. Остальные тоже схватились за голову, подавляя крики.

Наконец ткань загорелась. Повинуясь последней отчетливой мысли, Арен опрокинул фляжку с маслом. Оно разлилось по полу, вспыхнуло, и внезапно призраков и людей разделило поистине адское пламя.

Громкий вопль разнесся по зале. Ажмат Джаал попятился от пламени, заслоняя лицо ладонями; его тень металась по стенам в беспокойном переменчивом свете. Остальные призраки в смятении кинулись врассыпную.

— Ломайте дверь! — крикнула Вика. — Скорее, пока они ослабли!

Киль что было силы налег плечом на дверь, та распахнулась, и он ввалился в следующий зал. Остальные последовали за ним сквозь жар и едкий дым прочь из библиотеки, в прохладные полутемные помещения. Но всюду, куда падал свет, собирались призраки, растекаясь чернильными пятнами и устремляясь за жертвами по пятам.

— Куда теперь, Вика? — снова и снова вопрошал Гаррик. — Куда теперь?

Вика не знала. В суматохе она сбилась с пути. Но она все равно вела их вперед, дергаясь, изгибаясь и бормоча про себя, а они, не имея лучшего выбора, следовали за ней.

Вика внезапно остановилась, и лицо Гаррика исказилось гневом. Когда Арен нагнал их, то понял почему.

Знакомый фестончатый потолок. Знакомая настенная роспись.

— Мы проделали круг, — сказал Осман.

Они стояли, тяжело дыша, а тени между тем уже собирались толпой. Они поднимались с пола, помертвелые воспоминания о живых, в высоких головных уборах и затейливых нарядах, с ножами наготове. Впереди, выпрямившись во весь рост, стоял их король, мрачный и жуткий.

У Арена внутри все замерло. Оторваться от преследователей не получилось. Ажмат Джаал поднял руку, скрючил пальцы, а когда начал сжимать, Арен за глазами ощутил знакомое страшное давление…

Последний солнечный луч вспыхнул и угас на горных вершинах, и в зале резко стемнело. С высей Скавенгарда раздался оглушительный вопль, оповестивший о пробуждении чудища. Призраки мигом съежились и скрылись кто куда. Последним исчез король-чародей, который завернулся в плащ и шагнул из освещенного пространства в никуда, и Арен облегченно выдохнул, когда давление в черепе прекратилось.

Но радость была недолгой. Вдалеке раздался грохот: то растворились врата в логово чудища. Призраков Скавенгарда удалось одолеть, но приближалось нечто худшее.

Вика сосредоточенно зажмурилась и оперлась на посох, перебирая осколки своего расщепленного разума. Путники слышали, как чудище начало яриться, и понимали: если их путеводительница не вспомнит дорогу, им грозит погибель Скавенгарда.

— Вика! — окликнула друидессу Фен, присевшая на корточки возле дверного проема в дальнем конце залы.

— Оставь ее! — неожиданно резко одернул девушку Осман. — Ей надо подумать!

Фен не обратила на него внимания.

— Вика, по-моему, это один из знаков, по которым ты следуешь.

Та резко повернула голову и метнулась к Фен, которая указывала на еле различимый символ, вырезанный в камне. Глаза у Фен оказались поистине зоркими.

— Друидский знак Поллы, — улыбнулась Вика. — Удача еще улыбается нам! Мы нашли путь! Туда!

Последний рывок. Последнее усилие. Подкрепляемые зельем, растекающимся по жилам, они пустились во всю прыть. Справа и слева в угрюмом сумраке мелькали дверные проемы, изгибались и сплетались узкие коридоры. Вика вновь уверенно вела за собой своих спутников, следуя по друидским знакам. Получалось медленнее, чем раньше, ибо на каждом перепутье приходилось останавливаться и выискивать знаки, но всякое продвижение лучше, чем топтание на месте.

Перебегая через обнесенный колоннами атриум под открытым небом, еще сырой от недавнего дождя, путники услышали яростный вопль, разнесшийся по долине.

— Похоже, чудище поняло, что мы не там, где оно думало, — сказал Кейд.

— Оно добралось до святилища, которое оказалось пустым, — кивнула Вика. — Теперь оно пойдет по запаху нашей крови.

Они перебежали через атриум, кинулись вниз по винтовой лестнице, а следом раздавался тяжелый топот. Чудище ревело и ярилось, подступая все ближе.

Но все-таки ему их не поймать. Лишь эта вера придавала Арену сил. Когда они выберутся из Скавенгарда, больше не будет погони, не будет врагов, следующих по пятам, только прямой путь к безопасности и свободе. Тогда они с Кейдом сделают свой выбор, не считаясь ни с кем.

«Я обрету свободу, — клялся он самому себе. — Никто больше не подчинит меня. Ни лживыми посулами, ни цепями, ни силой оружия. Когда я умру, то умру свободным. Мой отец не мог сказать такого».

Издалека донесся еще один яростный вопль, и дрожь пробежала по спине Арена.

— Похоже, чудище нашло кровь, которую мы оставили в проломе, — выдохнула Вика.

«И поняло, что его провели», — подумал Арен.

Топот бегущих ног, тяжелое дыхание, звон ножен, шелест плащей. На Скавенгард надвигалась темнота. Издалека они услышали еще один вопль, и Арен понял, что чудище нашло его кровь, оставленную в амфитеатре на южной стороне среднего острова. На этот раз его обдало ознобом еще более глубоким, еще более пронизывающим, как будто рядом пронеслось что-то невыносимо холодное и бесконечное, словно пустота. Арен споткнулся и схватился за грудь, и хотя продлилось это лишь мгновение, он понял, что чудище отведало его на вкус и теперь он помечен.

Друидесса поступила мудро; чудище, пустившись по ложному следу, зигзагами блуждало по острову. Но теперь отвлечь его было нечем. Его поступь раздавалась громче, поднялся смрадный ветер.

— Оно добралось до третьего острова! — воскликнул Кейд.

— Смелее! Ему еще придется постараться, чтобы нас отыскать! — подбодрил Осман соратников.

— Граб не знает, как остальные, — заметил скарл, подняв руку, исполосованную призрачными кинжалами, — но сам он достаточно наследил кровью.

Наконец они завернули за угол и очутились у подножия длинной широкой лестницы, ведущей далеко вверх. Ступени перемежались площадками, на каждой из которых имелось по паре дверей, а посередине стояла изглаженная временем статуя из черного камня. Наверху виднелась узкая арка, и лицо Вики просветлело.

— Мост! — воскликнула она.

Словно бы отвечая ей, чудище взвыло, раздался нестройный рев из множества пастей; и путники поняли, что времени у них не осталось.

Они ринулись вверх по ступеням. Граб бежал впереди всех; ждать Вику он уже не считал нужным. На пятки ему наступал Киль, подгоняемый страхом, за ним следовали Арен и Кейд. Взобравшись по последним ступеням, они увидели перед собой мост, длинный и широкий, по всей протяженности обнесенный изогнутыми стенами с каплевидными оконцами. Посередине его находились большие круглые ворота, испещренные загадочными серебряными рунами.

Чудище взвыло — теперь уже так близко, что путники услышали щелканье челюстей и скрежет зубов. Пригнув головы, все ускорили шаг, и мост зашатался, а руны засветились, с каждым мгновением разгораясь все ярче. Граб без колебаний влетел в ворота, Киль — сразу после него. Кейд не переставая размахивал руками и раздувал щеки, не сводя взгляда с выхода, и вместе с Ареном они тоже пробежали сквозь арку.

«Теперь мы в безопасности! — стучало в голове у Арена. — Эти символы наверняка не пропустят чудище, подобно кругу в святилище».

Инстинкт призывал бежать дальше, но Арен притормозил и оглянулся проверить, как обстоят дела у товарищей. Он увидел Фен, прямо за ней — Гаррика и Османа, а позади всех, шатаясь и спотыкаясь, ковыляла Вика.

Но вот изможденное тело отказалось ей повиноваться, посох соскользнул с каменных плит, и она тяжело рухнула наземь.

— Вика! — вскричал Арен. Его голос утонул в вое урагана, но Осман все понял по его лицу. Обернувшись, он увидел упавшую Вику; рядом бешено лаяла Скирда. Не мешкая ни мгновения, он кинулся на помощь друидессе.

Когда Фен и Гаррик миновали кольцо охранительных знаков, вопли чудища достигли оглушительной громкости.

— Быстрее, мальчишка! — выкрикнул Гаррик, приблизившись к нему, но Арен просто показал пальцем ему за спину. Увидев, что Вика упала, Гаррик побледнел.

Осман уже помог ей подняться на ноги и потащил за собой. Преодолевая порывы ветра, они устремились к воротам, от которых исходило слепящее сияние. Скирда проскочила в ворота, обернулась и бешено залаяла, а чудище уже с грохотом взбиралось по лестнице.

— Бегите! — закричал Арен сквозь завывания ветра. — Беги-и-и-ите!

Он лишь смутно различал очертания чудища в слепящем зареве, но ему хватило и этого: уродливая громадина беспрерывно шевелилась и разевала пасти, внутри которых зияли другие пасти, а передвигалась она при помощи громадных склизких щупалец, копошащихся, точно гнездо угрей.

Ввалившись на мост, чудище взвыло, пораженное сиянием охранительных знаков, но продолжило погоню. Арен прирос к месту, не сводя слезящихся глаз с жуткой тени, борющейся со светом.

Между тем Осман, обхватив рукой друидессу, подталкивал ее вперед. Они уже почти миновали ворота, но тут их настигло шипастое щупальце. Обвившись вокруг тела Османа, оно вонзило ему в плечо свое смертоносное острие. Осман рухнул всего в полушаге от кольца рун. Вика ввалилась в ворота и по инерции пронеслась мимо Гаррика и Арена.

Они ринулись к лучнику, протягивая руки, чтобы его вытащить, но он вдруг изогнулся, словно тряпичная кукла, и пропал в темноте за охранительным кольцом. Чудище с воплем скрылось из виду, и Османа не стало.

Гаррик и Арен застыли на месте, в оцепенении уставившись на мост; тем временем сияние померкло, а вой чудища растворился в тишине.

«В обмен на одного из вас я позволю остальным уйти».

Скавенгард остался позади. Но чудище в итоге получило свою плату.

ГЛАВА 30

По другую сторону моста тоже были обнесенные колоннами коридоры, лестницы, статуи с гладкими лицами, но Арен их едва замечал. Без единого слова, с тяжестью на сердце путники следовали сквозь темное чрево горы и вскоре достигли искусно окованных ворот, оберегавших выход. Там они остановились, дожидаясь, пока Вика разберется, какое заклятие наложено на ворота, но она просто кивнула им, чтобы шли дальше. Путники повернули ручку, и ворота отворились. Снаружи их встретила ясная ночь; звезды искрились, словно кристаллы, а посреди неба полумесяцами стояли Сестры. Извилистая тропинка вывела их по узкому желобу на усыпанный гравием склон. Вокруг складками поднимались горы, заснеженные и безмолвные; то была естественная тишина, а не гнетущее молчание Скавенгарда.

Снадобье Вики прекратило свое действие, и безграничная усталость проняла каждого до костей, но всем хотелось пройти еще какое-то расстояние, чтобы отдалиться от проклятой крепости. Не сговариваясь, они побрели вперед.

Потрясение, вызванное гибелью Османа, понемногу ослабевало, и дала знать о себе скорбь. Те, кто погиб от рук страхоносцев, были для Арена чужими людьми. Другое дело Осман. Добрый и сострадательный, он с самого начала обходился с Ареном и Кейдом уважительно и по-дружески. Арен знал его совсем недолго, но этого хватило, чтобы почувствовать утрату.

— Заметь, малец, еще один погиб из-за тебя, — пробурчал Гаррик, проходя мимо Арена.

Арен резко остановился, шаркнув башмаками о гравий, и уставился в спину Гаррику, спускавшемуся по склону. Небрежная жестокость его слов больно уязвила Арена.

— Не обращай внимания, — сказал Кейд.

Но Арен не мог сдержаться. Что-то в нем переломилось, он весь вскипел изнутри.

— Гаррик! — крикнул он.

Услышав вызов в его голосе, Гаррик остановился, медленно повернул голову. Остальные обступили их, чувствуя назревающее столкновение.

— Арен, не надо, — пробормотал Кейд, беспокойно топчась рядом с другом.

Но предостерегать Арена было уже поздно. Гибель Османа стала последней каплей, и будь он проклят, если и дальше продолжит терпеть глумление Гаррика. После всего того, что они перенесли сообща.

— Тарви, — промолвил он, словно в обвинение. — Варла. Оттен. Докс. Осман. — Он сглотнул, подавляя боль. — Это не моя вина. А твоя.

Гаррик повернулся к нему лицом, его глаза наполнила смертельная ярость. Арен понимал, что находится на грани, которую оба готовы переступить. Напирать дальше не стоило.

Но именно этого Арену и хотелось.

— Я не просил тебя приходить за мной, — продолжал он. — Я даже не знаю, кто ты! Зато знаю, что Осман был хорошим человеком, каким тебе не стать никогда. А теперь он мертв.

Гаррик уже направлялся к нему вверх по склону. Кейд отпрянул в сторону, и Арен понял, что ему грозит, но решил держаться до последнего.

— Я ничего не просил ни у него, ни у тебя! — выпалил Арен. — Его гибель не на моей совести. Он погиб, следуя за тобой! Все погибают, следуя за…

В челюсть ему врезался кулак Гаррика, и у Арена посыпались искры из глаз. От удара он пошатнулся и опустился на одно колено, глотая воздух. А потом снова поднялся.

Гаррик надвинулся на него, побагровев и гневно выпучив глаза. Но Арен уже не боялся. Удар не сломил его, наоборот — придал твердости.

— Это все, на что ты способен, трусливый мерзавец? — процедил он.

Гаррик отвесил ему еще затрещину, а потом разразился целым градом ударов. В голове у Арена полыхнуло. В ушах стоял звон, мысли кружились в бешеном вихре, а удары сыпались один за другим. Арен инстинктивно пытался заслониться, но только неуклюже взмахивал руками. Наконец, потеряв равновесие, он рухнул на колени, однако Гаррик схватил его за грудки и рванул вверх.

— Гаррик! — прорвался сквозь хаос голос Киля.

Гаррик прекратил избиение, но не отпустил Арена. Когда зрение у Арена прояснилось, он увидел прямо перед собой ощеренное лицо старого вояки и почувствовал запах его пота и дыхания. Того явно разрывало от ярости.

От боли у Арена сводило щеку, ухо и глаз. Губа распухла, а челюсть словно отделилась от черепа. Он собрал воедино разрозненные мысли и языком ощупал рот изнутри.

— Думаешь, если избить меня, все станет по-другому? — прохрипел он. — Ты их вожак. Бери ответственность на себя.

Гаррик с ненавистью оттолкнул его. Арен упал на колени, ободрав ладони о гравий. Он услышал, как заскрипели башмаки Гаррика, когда тот зашагал вниз по склону.

Он мог бы позволить ему уйти. Ему не хотелось, чтобы избиение продолжилось. Но оставить все так нельзя, тем более пока он стоит на коленях.

— Гаррик! — выкрикнул Арен, брызгая кровавой слюной. Он рывком поднялся на ноги и, шатаясь, выпрямился во весь рост. — Я с тобой еще не закончил!

Гаррик обернулся, звякнула сталь, и в руке блеснул клинок — последний оставшийся у него довод. Скирда беспокойно залаяла, Вдруг лязгнул еще один клинок, и криволомец выступил вперед, заслонив собой Арена и наставив меч на Гаррика.

— Во имя Джохи, ты совсем рехнулся? Он же мальчишка!

Гаррик задрожал от ярости и уставился на друга, а остальные в испуге застыли вокруг. Все мышцы Гаррика напряглись. Гнев лишил его рассудка, и казалось, бородач и вправду способен ринуться в бой, но потом безумие рассеялось, и рассудок возвратился к нему. Резким презрительным движением он всунул меч в ножны. Киль отступил в сторону и осторожно вложил в ножны свой клинок.

— Ты сказал что-то об ответственности, — обратился Гаррик к Арену. — Я тоже скажу тебе кое-что на этот счет. Ни среди живых, ни среди мертвых нет человека, которого я так мечтал бы убить, как твоего отца. Но когда-то мы были близки, словно братья. В ту пору я принес клятву: если он или кто-нибудь из его семьи окажется в опасности, я сделаю все возможное, чтобы его выручить. И хотя потом я возненавидел Рэндилла, клятву я исполнил. И лучше бы она стоила жизни мне, а не тем пятерым.

— Кем был для тебя мой отец? — спросил Арен. Глаз у него заплыл, а распухшие губы с трудом двигались, но он забыл об этом. — Почему он погиб? Почему меня отправили в заключение? Почему страхоносцы меня разыскивают?

Гаррик вздрогнул от неожиданности, в глазах у него промелькнуло озадаченное выражение. Арен понял, что задал глупый вопрос. Фен и Киль переглянулись. Внезапно Арена осенило.

— Значит, они никогда меня не разыскивали? Они разыскивали тебя?

Лицо Гаррика смягчилось и погрустнело, он понурился.

— Да, — кивнул он. — Вот ты и сообразил.

Он собирался сказать что-то еще, но только обреченно вздохнул. Любые слова только ухудшили бы положение, поэтому он развернулся и зашагал вниз по залитому луной склону.

— Оставь его, — попросил Киль. — У него тоже горе. Пойдем со мной, я отвечу на все твои вопросы.

Арен отмахнулся, но Киль настоял на своем, и Арен пошел рядом с ним. Напряжение ослабло. Арену больше не хотелось ничего выпытывать у Гаррика.

— Отойдем, — сказал Киль, положив ладонь Арену на спину. — А вы ступайте дальше. Фен найдет место для привала. Нам нужно время, чтобы восстановиться после снадобья Вики, если оно подействует так же, как в прошлый раз.

Кейду не хотелось покидать друга, но Вика повела его за собой. Скирда устремилась за ними по пятам. Фен и Граб двинулись следом, оставив Киля и Арена одних на унылом склоне.

Арен поднял взгляд на Лиссу, чей мягкий свет едва проникал в его заплывший глаз. Лицо горело огнем, шею ломило, но Арен чувствовал себя куда лучше, нежели час назад. Он постоял за себя, выдержал побои и снова поднялся на ноги. Сегодня отошел в небытие тот мальчишка, которого стращали братья Соры в переулках Шол-Пойнта. Это Гаррик сбился с пути, а не Арен. С этим осознанием не сравнится никакая боль.

— Сломал что-нибудь? — спросил Киль.

Арен вытер кровь с нижней губы, остальную сглотнул и помотал головой.

— У него есть причины так с тобой обращаться. Это его не извиняет, но все же…

Арен ничего не ответил.

Остальные уже отошли далеко и слышать их не могли, поэтому Арен и Киль двинулись следом за ними вниз по холму в сторону ложбины, ведущей к востоку. Арен задумался о страхоносцах. Прекратили они преследование или же рыщут по Остенбергу в поисках своей добычи?

Своей настоящей добычи. Гаррика.

«Ты и впрямь думаешь, будто луны и звезды вращаются вокруг тебя. Будто твоя жизнь — сказание барда, где ты — главный герой. Ну а если нет? Если все иначе?»

— Все началось в Солт-Форке, — сказал Киль. — Вернее, раньше, когда мы познакомились с Гарриком, но ведь надо рассказу с чего-то начаться? Мы захватили в плен тамошний гарнизон. Пролили немного крови, а остальные сдались, когда увидели, что игра окончена. Город перешел на нашу сторону, в воздухе запахло свободой. В те дни нечасто удавалось порадоваться победе, и казалось, что это одна из них.

Мы с Гарриком и еще несколькими товарищами откупорили бочонок в офицерской казарме. Вероятно, не стоило этого делать, но мы знали, что квадратноголовые смогут оказать противодействие лишь через несколько дней, а кроме того, мы заслужили передышку. Мы уже осушили немало кубков, и тут я допустил оплошность. Назвал Гаррика настоящим именем.

Арен сплюнул вязкую алую жижу, прочистив рот. Несколько зубов у него шатались.

— Его зовут не Гаррик? А как?

— Пожалуй, если я тебе скажу, ничего страшного не произойдет, но все-таки мне этого не поручали.

— Ну разумеется, — издевательски заметил Арен. Опять тайны.

Кейд предостерегающе взглянул на него.

— У таких людей много имен. Гарриком он стал совсем недавно. В Солт-Форке его знали как Лейна из Верескового края. Еще раньше он носил и другие имена, но мне известно то, которое он получил при рождении, а язык у меня тогда развязался. Я сделал вид будто оговорился спьяну, но один из наших товарищей узнал это имя. Высокородный лесоруб по имени Эдрик. Он подождал, пока остальные уйдут, а потом потребовал от нас объяснений.

Арен осторожно поворочал челюстью.

— И что сделал Гаррик?

— О Девятеро, для него это стало облегчением. Возможностью излить душу. Никто больше не знал его тайны, кроме меня. Он все рассказал тому парню: кто он сам, кем был твой отец и еще много чего. Потом он взял с Эдрика слово хранить тайну, вот и все.

«Кем был твой отец».

— Только слова тот не сдержал, — предположил Арен.

— Именно. Жители Солт-Форка выступили против нас, мы разбежались кто куда и больше не видели Эдрика. Думали, он погиб вместе с остальными, но, судя по всему, его поймали и он все выложил.

— Откуда ты знаешь?

— Иначе бы вы с Кейдом по-прежнему лазали бы по деревьям и ухлестывали за девчонками, или чем там занимаются ваши ровесники в Шол-Пойнте. — Он погрустнел и сочувственно взглянул на Арена. — Жалко, правда? Что бы ни говорили насчет твоего отца, что бы ты ни думал насчет его смерти… На самом деле его убили, чтобы добраться до Гаррика. Других причин не было.

Арен остолбенел.

— Эдрик рассказал об обещании, которое Гаррик дал моему отцу?

— Именно. Поэтому отца убили, тебя отправили в Саллерс-Блафф и распустили молву об этих событиях, покуда имя твоего отца — настоящее имя — не достигло ушей Гаррика.

— Моего отца звали Рэндилл, — неуверенно произнес Арен, уже зная, что это не так.

— Он скрывал настоящее имя. Иначе Гаррик давно бы его нашел.

На Арена нахлынули воспоминания, отчетливые и ясные. Вот его отец в кабинете задумчиво сидит за столом над письмами, а потом кидается на Арена с ножом, и в глазах у него безумие, как у загнанной в угол крысы.

— Он говорил, что очутился неподалеку от Солт-Форка, когда все произошло… — пробормотал юноша. — Объяснил, что поэтому и задержался.

— Может, совпадение. Вряд ли он осмелился бы настолько приблизиться к Гаррику.

Но Арен чувствовал, как разрозненные фрагменты встают по местам. Мятеж. Задержка. Письма и то воздействие, которое они произвели на отца.

— Нет, — нерешительно возразил он. — Отец наводил справки. Он слышал, что произошло в Солт-Форке. Наверняка догадывался, что без Гаррика там не обошлось, и отправился за известиями.

Рэндилл надеялся узнать о гибели Гаррика. Но выяснил обратное. Неудивительно, что он чувствовал себя затравленным. Его мститель снова ускользнул.

«Если увидишь Полого Человека, беги. Беги и не останавливайся. Иначе он тебя убьет».

— Он говорил, что Гаррик убьет меня, если отыщет, — добавил Арен.

— Стало быть, он знал Гаррика не так хорошо, как ему думалось. Чувство чести у этого человека сильнее здравого смысла.

Их башмаки скрипели по гравию. Вокруг задувал холодный ветер.

— По крайней мере, ты откроешь мне настоящее имя моего отца?

— Открыл бы, будь моя воля. Но я не имею права об этом рассказывать. Ведь уже пятеро погибли из-за моей болтливости в Солт-Форке.

— Речь о моем отце! — в отчаянии выкрикнул Арен.

— А он был хорошим человеком? Хорошим для тебя?

— Да!

— Тем лучше. Пусть таким и останется.

Арен почувствовал нарастающее раздражение. Ответ был совсем близко, и снова все сорвалось из-за человека, который только что жестоко избил его, человека, которого он презирал всем сердцем. Он уже сам не верил, что после той ночи в святилище чуть не проникся к нему восхищением. Теперь он будет счастлив, если они больше никогда не заговорят снова. Однако отстраниться от Гаррика значило бы лишиться возможности узнать, кем был отец на самом деле.

В его памяти возникли образы Клиссена и Харта: один похожий на крота, очкастый; другой высокий, надменный и статный. Харт вонзает кинжал отцу в горло. Клиссен мельком показывается в окне особняка Крента в Саллерс-Блаффе.

— Меня использовали как приманку, — произнес он. — Только и всего. Приманку для Гаррика.

— Они знали, что чувство чести заставит его явиться за тобой, едва он услышит о случившемся. Держали страхоносцев наготове. В том-то и дело, что они бы с легкостью всех нас перебили, попытайся мы вас вызволить. Лишь потому, что вы ускользнули незамеченными и выбрались на свободу, мы избежали гибели. Но все равно цена оказалась высокой.

— Вот как, значит? — спросил Арен. Его скорбь снова сменилась гневом. — Моего отца убили без вины, нас с Кейдом упекли в рудник — и все затем, чтобы дотянуться до него? — Он махнул рукой в сторону Гаррика, одиноко шагавшего впереди всех.

— Такова кроданская справедливость, — с сожалением произнес Киль.

«Кроданская справедливость», — подумал Арен. Да, когда нибудь и им воздастся по справедливости. Харту. Клиссену. И еще кое-кому.

Он смотрел Гаррику в спину. Его страдания и боль, загубленное детство, гибель отца, да и Османа — все это на совести Полого Человека. Все это произошло из-за Гаррика.

«Мой отец погиб из-за тебя, — подумал Арен. — Когда-нибудь ты за это ответишь».

ГЛАВА 31

Фен проснулась, ежась от предрассветного холодка. Со стоном приподнялась: после ночевки на жесткой земле ломило все мышцы. Поморщившись от неприятного привкуса во рту, она крепко укутала плечи одеялом.

Четвертая ночь после бегства из Скавенгарда прошла в таких же стесненных условиях, как и три предыдущие. Горы вымотали всех напрочь. Ясные осенние ночи приносили с собой холод, пробирающий до костей, всех томил голод, а охотиться было не на кого. Укрытием для путников служил клочок каменистой земли между двумя скальными выступами, дававшими слабую защиту от стихий. Костер не разводили, потому что на восточной стороне Остенберга деревья росли весьма скудно. Те, которые им попадались, были жесткими и сучковатыми, и требовалось слишком много усилий, чтобы свалить их и донести до нужного места.

Все роптали, но Фен была привычна к неудобствам, и они почти не волновали ее. Отец взял ее с собой в лес, когда ей было одиннадцать, а даже самый опытный охотник порой возвращается с пустыми руками или оказывается застигнут непогодой. Недостаток пищи и холод были для нее обыденностью. Это и отличало ее от изнеженных горожан, которые впадали в отчаяние, случись им остаться без обеда, и считали, что ночь, проведенная без одеяла, сведет их в могилу. Большинство людей ходили привычными путями, не осмеливаясь и на сто шагов отдалиться от безопасных мест. А освободиться от этих ограничений значило открыть для себя целый мир.

Боль проходит. Голод проходит. Все проходит со временем.

Она с унылым безразличием оглядела привал. Ее спутники еще лежали, укутавшись в одеяла и свернувшись калачиком для тепла. Скирда спала на впалом животе Вики. Лишь Гаррик бодрствовал, сидел на страже, привалившись спиной к одному из выступов. Их взгляды встретились, потом Гаррик отвел глаза.

Когда Фен впервые встретила его, он назвался Лейном из Верескового края и в его глазах полыхало пламя мятежа. Он научил ее, как досадить врагам, выжившим ее из дому. Теперь он носил другое имя и был иным человеком: злым, резким, раздражительным, а иногда жестоким. Кто-то из Железной Длани посчитал необходимым отправить за ним вдогонку страхоносцев. Но кто именно, она не знала.

После Солт-Форка все пошло не так. Заход в Саллерс-Блафф повлек за собой сплошные бедствия. Намерение Гаррика захватить Пламенный Клинок, дерзкое и бесстрашное, если взяться ввосьмером, выглядело полнейшей глупостью, когда их осталось всего трое. Но он упрямо не желал свернуть с пути. Даже если Ярин проберется к ним с нужными сведениями, даже если Мара окажется такой гениальной, как говорит Гаррик, силы их ничтожно малы. То, что прежде выглядело достойной восхищения отвагой, теперь смахивало на слабоумие.

Ее взгляд упал на Арена, зарывшегося в ворох одеял. Его лицо еще было опухшим и бледным, но синяки уже заживали благодаря мази друидессы. Синяки, оставленные Гарриком.

Ее отец был прав. Никогда ни на кого не полагайся. Подведут.

Фен поднялась, сбросила одеяло, отыскала лук и заплечный мешок.

— Пойду разведаю дорогу, — сказала она, проходя мимо Гаррика.

Гаррик понимающе буркнул и ничего не сказал. После той стычки он говорил мало и не встречался взглядом с Ареном. Заглядывать людям в душу не было сильной стороной Фен, но она догадывалась: Гаррик понял, что перегнул палку. Во всем его облике чувствовались досада и стыд. Даже Киль смотрел на него по-другому.

Она подозревала, что он просто тянет время, пока они доберутся до какого-нибудь безопасного места и он сможет сбросить с себя обузу, выполнив давнюю клятву. Тогда Арен уйдет, а с ним Кейд, Граб и, вероятно, друидесса. После чего их снова станет трое.

Слишком мало.

Она направилась на восток, к горному кряжу, где серое небо у горизонта наливалось синевой. Если повезет, оттуда перед ней откроется дальнейший путь; во всяком случае, можно будет понаблюдать за рассветом. За «каждодневным чудом», как говорил ее отец, когда на его устах еще было место радости.

Ей стоило бы покинуть отряд после Солт-Форка. Стоило давным-давно пойти собственной дорогой. Но ведь мир так широк, и в нем столько людей. Она же никого не знала и не умела заводить друзей. Единственный дом, который у нее был, оказался для нее потерян. Выжить в этом мире она могла, а вот жить…

Гаррик, Киль и она. Всего трое, чтобы взяться за почти невыполнимое задание — похитить Пламенный Клинок. Скоро ли все они закончат как Осман?

Она закрыла глаза, вспомнив, как он исчез среди пылающего света, сдавленный мерзким щупальцем.

«Иди к востоку, — подумала она. — Иди к востоку и продолжай путь. Забудь их. Иначе, когда они погибнут, ты погибнешь вместе с ними».

Но она сомневалась, что у нее хватит смелости уйти.

К гребню кряжа она подползла на животе. Только отъявленные глупцы и отчаянные герои встают в полный рост на вершине скалы, откуда их видно за несколько лиг, а она знала, что страхоносцы могут по-прежнему охотиться за ними.

Перед ней за обрывом до самого горизонта простирались горы, местами переходящие в холмы. Вдалеке извивались реки, позлащенные восходящим солнцем. В ясную лазурь вонзались вершины гор, а утренняя мгла смягчала резкие грани мира безмятежной янтарной дымкой.

Солнечный свет упал на лицо Фен, и ее сердце воспрянуло. Новый рассвет, новое начало, новая надежда. Каждодневное чудо.

В тени холмов она заметила извилистую дорогу и пробежалась по ней взглядом. Невдалеке к северу находилось здание, большой трактир; в окнах горел свет, а из труб подымались клубы дыма.

Горячая еда, горячая баня, крепкий эль, теплая постель. От этих мыслей у Фен закружилась голова. Они доберутся туда к вечеру, если поскорее снимутся с места. К ночи они позабудут все тяготы и, по оссианскому обычаю, выпьют за своих павших товарищей. Пожалуй, когда-нибудь она покинет Гаррика и Киля и направится восвояси, но это решение лучше перенести на другой день.

Товарищи уходят. Скорбь уходит. Все уходит со временем.

Живот забурчал в предвкушении; Фен спустилась с кряжа и поспешила вниз, чтоб передать остальным добрые известия.

* * *

Когда онидобрались до трактира, уже вечерело и на горы у них за спиной ложился золотистый свет. Солнце отражалось в ромбовидных стеклах решетчатых окон. Трактир представлял собой неуклюжее двухэтажное строение из камня и дерева с поскрипывающей на холодном ветру вывеской «Привал разбойников». Под названием были вырезаны два скрещенных меча и мертвая голова о двух лицах.

— Ну что ж, выглядит зловеще, — заметил Кейд, пока они брели к трактиру, сбив ноги в кровь и изнемогая от усталости.

— Граб сказал бы, что заведению впору зваться «Верная смерть», но это не помешает Грабу войти внутрь, — с жадным предвкушением объявил скарл.

— Бояться нечего, — успокоил их Киль. — Все разбойники давно сгинули. Трактир назван в память о битве на Алых холмах, которая произошла неподалеку.

Это показалось Кейду смутно знакомым, но на сей раз у него не нашлось подходящей истории.

— Ничего такого не припомню.

При мысли о предстоящем ночлеге у Киля поднялось настроение, и он с радостью сам обо всем рассказал:

— Случилось это еще во времена Падения, когда рухнула Вторая империя и принялись бесчинствовать варвары. Мадрах Камнезуб был военным вождем клана брунландцев, творивших набеги на Восточную Оссию. Один из набегов оказался неудачным, погибли двое сыновей Мадраха. Он поклялся, что возьмет весь свой клан и пройдется до самого побережья и обратно, в отместку разоряя все на пути.

Они свернули с дороги и направились по выложенной камнем подъездной аллее, которая через арочный проем вела в окруженный галереями внутренний двор. Вика подозрительно озиралась по сторонам.

— В ту пору, — продолжал Киль, — повсюду развелось множество военных вождей, и в Оссии самым грозным считался Баггат Жестокий. Его земли находились прямо на пути у Мадраха, поэтому когда Баггат прослышал о его клятве, то собрал собственный клан и двинулся навстречу войску Мадраха. Неизвестно, кто одержал победу, но крови пролилось изрядно, и ни о Мадрахе, ни о Баггате больше не слышали. Они уничтожили друг друга. — Он обвел рукой вокруг: — В здешней земле полно трупов.

— «Привал разбойников», — задумчиво произнес Кейд. Теперь это название обрело смысл. Он уже сочинял более жуткую версию этой истории, чтобы блеснуть ею в дальнейшем.

— Я и не предполагала, что ты хранитель преданий, Киль, — усмехнулась Вика. — Откуда ты все это знаешь?

— Я бывал здесь раньше, — пояснил Киль. — Мне рассказал трактирщик.

Вика засмеялась. Она уже значительно оправилась после встречи с чудищем в Скавенгарде. День ото дня ее движения становились увереннее, и она уже не бормотала себе под нос. Услышав поутру, что они направляются в трактир, она смыла в ручье свою раскраску, спрятала друидские обереги, а посох обернула тряпьем. Теперь она больше напоминала обычную странницу, нежели друидессу.

Они вошли в мощенный булыжником внутренний двор. В стойлах фыркали лошади, в воздухе пахло сеном и навозом. Несколько конюхов запрягали в телегу серую кобылу, а пара-тройка постояльцев, опершись на перила галереи, лениво наблюдали за происходящим внизу.

Коренастый паренек с заранее хмурым лицом вышел навстречу новым гостям, вытирая ладони о штаны. Гаррик вытащил из походной сумы золотой полуфалькон.

— Нам нужны ночлег, горячая баня и ужин на семерых.

Скирда недовольно тявкнула.

— На восьмерых, — исправился Гаррик. — Сдачу оставь себе.

Паренек мигом просиял.

— Да, господин. У нас есть кроданская и оссианская бани…

— Оссианскую, — перебил Гаррик. — Ведь это наша страна, верно?

В этих словах сквозила крамола, и паренек заволновался, украдкой оглядевшись по сторонам, как будто Железная Длань могла высунуться из ниоткуда.

— Все устрою, господа, — пообещал он и поспешил прочь.

Киль поднял брови, удивляясь щедрости со стороны Гаррика.

— Мы прошли трудный путь, — сказал тот. — Сегодня пируем в память павших.

* * *

Арен застонал от удовольствия, когда погрузился в ванну и затекшие мышцы пропитало тепло. Ни одно удовольствие еще не доставалось ему с таким трудом; ни один поцелуй Соры не казался таким сладостным.

— О Девятеро, как хорошо! — выдохнул Киль, опускаясь в огромную деревянную лохань, которую все они делили. — Думал, никогда уже не вымоюсь дочиста.

Арен смотрел на криволомца сквозь поднимавшийся пар. Черный вытатуированный кракен протягивал щупальца по его крепкому безволосому торсу. Рядом отмокали Гаррик, Кейд и Граб, сидевшие на скамье вдоль борта лохани. Арен сотни раз видел Кейда голым, но теперь это был уже не мальчишка, с которым они в начале лета охотились за варгиней. В кроданском лагере Кейд порядком исхудал, хоть и остался широкоплечим. А когда Гаррик снял боевое облачение, оказалось, что все его тело, покрытое густым волосом, исполосовано десятками шрамов, ни один из которых, впрочем, не сравнился бы со сморщенным рубцом поперек горла. Граб оказался приземистым и пузатым, и его татуировки наконец открылись взгляду во всей полноте. Его тело напоминало живописное полотно; портила картину лишь черная полоса поперек лица.

Щепетильные кроданцы мылись поодиночке, но оссиане почти все делали сообща и не стыдились своего тела. Нагота не казалась им чем-то особенным, и они находили странным, что соседи так беспокоятся на этот счет. Они мылись целыми семьями, а в каждом оссианском городе имелись общественные бани; более того, в старину оссиане порой отказывались заключать торговые сделки в каких-либо иных местах. У них была пословица: «Не узнаешь душу человека, покуда не увидишь его голым». Лишенные любых убранств, там все становились равными, а кроме того, бани оставались одними из немногих мест, где почти невозможно было встретить кроданца.

Мужчины занимали одну половину лохани, Вика сидела напротив, а Скирда свернулась калачиком на полу неподалеку. Бани чаще были смешанными, женскую и мужскую половину разделяла веревка или — как здесь — скромная бороздка на полу.

Арена приучили считать мытье по оссианскому обычаю чем-то неприличным. В Кроде только блудницы и простолюдинки выставляли свою плоть напоказ. Но, как бы он ни восхищался кроданскими обычаями, мытье в одиночестве казалось ему скучным, к тому же трудно избежать совместного мытья и купания, когда большинство твоих друзей оссиане и живут у моря. Теперь, когда он отмокал в воде, такой горячей, что впору было сварить угря, а по вискам струился пот, он недоумевал, как вообще можно мыться по-другому. Вместе они преодолели все трудности; будет правильно, если и отдыхом они насладятся вместе.

«Впервые за всю жизнь я могу расслабиться», — подумал Арен.

Лицо еще болело от побоев, нанесенных Гарриком, но не так сильно, чтобы испортить ему настроение. Он исполнил обещание, данное Кейду, провел его сквозь все ужасы и лишения. Мир обошелся с Ареном хуже некуда, но он все преодолел. И теперь ощущал глубочайшее спокойствие, неведомую прежде уверенность в себе.

Позади раздался всплеск: это Фен окатила себя водой. Купальщики должны были вымыться до того, как погрузятся в лохань; для этого в бане имелись каменный желоб и колодец, возле которого наготове стояли ведра с ледяной водой из подземного ручья. Когда Фен залезла в лохань, Арен отвел взгляд и тут же подивился, как быстро воображение само все дорисовало. Обычно он мечтал о веселых, соблазнительных и фигуристых девчонках — полной противоположности Фен; но, пусть он и совладал с желанием посмотреть на нее, для этого понадобилось усилие воли.

Чтобы отвлечься, он повернулся к Кейду:

— Мне кажется, я мог бы никогда не вылезать из этой бани.

— А? — откликнулся тот. Словно завороженный, с расслабленным выражением на лице, он уставился на Фен, нырнувшую в лохань рядом с Викой.

Арен понизил голос до шепота:

— Тебе никогда не говорили, что пялиться на людей в бане — дурной тон?

Кейд обиженно насупился.

— Я задумался, вот и все.

— Не сомневаюсь. А что стало с Астрой? Помнишь такую?

— А что стало с Сорой? — язвительно парировал Кейд. — Помнишь такую? Квадратноголовую девку, которая держала тебя на привязи, хотя непонятно, что ты в ней нашел.

Арен усмехнулся.

— Что было, то было. Думаю, обе они остались в прошлом. И сам Шол-Пойнт остался в прошлом. Теперь надо смотреть в будущее, а оно переменчиво, словно водный поток. — Для наглядности он помахал рукой в воздухе, всколыхнув пар, но внимание Кейда уже переключилось обратно на Фен.

Арен умолк. Он понял, что его друг влюбился по уши. Кейда было уже не спасти.

Фен заметила, что Кейд не сводит с нее взгляда, и холодно посмотрела ему прямо в глаза, а он ответил ей простодушной улыбкой.

ГЛАВА 32

— Ну, значит, король призвал Джоспера к себе во дворец и принял его в тронном зале в присутствии всех вельмож. — Кейд отхватил кусок куриной ножки, которую держал в руке, слегка поерзал на месте и оглядел слушателей. Еще не прожевав, он театрально возвысил голос, изображая короля: — «Ты сразил драккена, разорявшего мою страну, восстановил мое благосостояние и избавил меня от вероломного сводного брата! Проси, и я исполню любую твою волю! Титулы! Замок! Сундук золота!»

За неимением салфетки Арен утер губы рукавом. Набив живот до отказа и изрядно выпив, он преисполнился благодушия. Стол перед ним загромождали тарелки, на которых еще недавно лежали запеченные голуби, хрустящий бекон, рассыпчатая картошка с растрескавшейся кожицей, теплый хлеб и сало, сыр, яблоки и соленья. Теперь от всего этого мало что осталось. Остальные расслабленно откинулись на стульях, насытившись и повеселев от эля, готовые слушать историю о Джоспере, Рассветном Страже. Только Граб отвлекся, с чудовищным усердием уплетая свиную рульку, запеченную в повидле.

— «Мой государь!» — воскликнул Кейд. Изображать хмельное лопотание Джоспера ему удавалось особенно убедительно, потому что особо притворяться не приходилось. — «Все это я совершил, не спорю, но отнюдь не по собственному почину. Видишь ли, мясной пирог, который остужался у меня на подоконнике, похитил исполинский ворон. И все подвиги я совершил с единственной целью: отобрать мой чудесный пирог у этого пернатого чучела! Поэтому, если ты желаешь исполнить любую мою волю, пусть будет так: отряди мне сотню человек, и я отыщу этого ворона, заставлю его расплатиться за все злодейства и отниму пирог, который так долго ускользает от моих челюстей!»

Киль ухмыльнулся, а Вика хихикнула, но Арен знал, что сами смешное еще впереди.

— Тут король опешил, — продолжал Кейд. — «Но ведь с тех пор, как начались твои поиски, минули год и один день! — промолвил он. — Пирог наверняка съеден, а если и нет, он зачерствел настолько, что сама Каменная Матерь обломает о него зубы. Если ты прекратишь свои поиски, я отдам тебе в жены мою младшую дочь Алессу. Ее красота известна всей Пламении, тебя восхитит ее ум, а ее изящество, как говорят, посрамляет звезды».

«Государь, — ответил Джоспер. — Все это хорошо и замечательно… но умеет ли она готовить?»

Все разразились смехом, Киль ударил кулаком по столу, а Граб испуганно поднял взгляд от свиной рульки. Кейд слегка поклонился, его слушатели захлопали в ладоши, после чего он сел рядом с Ареном и снова приложился к элю.

— Готов поклясться, ты уже рассказывал мне эту историю, — шепнул ему Арен. — Но, насколько я помню, тогда героя звали Гойль Невезучий и все было на кроданский лад.

Кейд пожал плечами и ухмыльнулся, глядя в кружку.

— Я ведь понимаю, кому о чем рассказывать.

Арен приобнял его за плечи.

— Ты отличный друг. Я тебе говорил?

— Да, но я всегда готов услышать это еще раз, — ответил Кейд и потянулся за ломтем хлеба и куском сыра.

Арен откинулся на спинку стула, чувствуя в животе приятную тяжесть, а в голове — легкое кружение. Горели светильники, в двух каминах ярко пылало пламя. В одном конце общего зала располагалась стойка, за которой стоял трактирщик-ксуланин; его черная кожа блестела, словно обсидиан. Рядом хлопотала служанка.

В зале находились и другие постояльцы, числом около двух дюжин. Одни теснились у очагов, другие сидели за столиками в темных кабинках, третьи околачивались у трактирной стойки. Двое пьянчуг в потрепанных матерчатых шапочках и перчатках без пальцев распивали флягу сливовой настойки. Трое босканских купцов перешептывались друг с другом, в своих диковинных одеждах напоминая кургузых жуков, которые водятся в пустыне. Их лица скрывались под куполообразными капюшонами из дубленых шкур, так что в тусклом свете были видны только носы и бороды, а от экзотических сигар, которые они курили, поднимался едкий дым. В углу молча трапезничало кроданское семейство с телохранителем-брунландцем. В дальнем конце зала лютнистка-сардка настраивала инструмент, а сидевший с ней за одним столом харриец в доспехах суровым взглядом обозревал помещение.

«Никогда не видел, чтобы в одном месте собралось столько разного народу», — подумал Арен. Мир, который он знал в Шол-Пойнте, казался теперь маленьким и далеким.

Из всех присутствующих только молодая сардка притягивала его взгляд. Она была хороша собой, исполнена томности и одета в узорчатое платье, отороченное кружевами. Рукава окаймляло серебряное шитье, вокруг запястий и лодыжек обвивались тонкие цепочки с подвесками, в уши было вдето множество сережек и колец. Черные волосы, закрепленные гребнями и шпильками из халцедона и янтаря ниспадали на спину. Кожа у нее была ненамного темнее, чем у оссиан (сарды выглядели смуглее, поскольку проводили жизнь на открытом воздухе), но происхождение выдавали глаза, отличительная черта ее народа: такие зеленые, что они почти светились.

Она принялась наигрывать на лютне, изящно перебирая струны, и некоторые из постояльцев с вялым любопытством подняли взгляд от выпивки. Лишь когда она запела, публика оживилась: сипловатый, теплый и мягкий голос был слишком необычным, чтобы оставаться к нему безучастным. Арен наблюдал за ней, рассеянно поглаживая большим пальцем алую отметину на запястье.

Звучала тягучая народная песня, сложенная в туманных лесах Трины, далеко на северо-востоке. То была повесть о двух братьях, боровшихся за расположение жестокосердого отца, подстрекая друг друга на все более и более великие подвиги, пока, разумеется, не произошла трагедия. В тринской истории было полно подобных случаев. То был народ воинов, от природы склонный к ссорам и насилию, и поэтому в их стране редко водворялись мир и спокойствие. Даже сейчас они затеяли гражданскую войну из-за престолонаследия, а одновременно пытались отразить вторжение элару в Пет и грызлись с квинами за рыбные места в Белом море.

«Совсем как мы, — подумал Арен. — Вечно стремятся всюду поспеть». Так было и в Солт-Форке, и во времена многовекового беспорядка перед приходом кроданцев. В отличие от тринцев, оссиане не отличались воинственностью, зато были чудовищно своевольными и не выполняли приказы как следует — по крайней мере, пока кроданцы их не принудили. Выше всякого порядка и повиновения соплеменники Арена ценили свои семьи, хорошую еду и разговоры в полный голос. Понуждать оссиан к совместным действиям было все равно что кошек сбивать в стаю.

«Но мы не всегда такими были, — продолжал размышлять Арен. — Мы вырвались из рабства и построили величайшую империю, которую только видел Восток. Почему же мы не можем этого повторить?»

Он одернул себя, прежде чем довел мысль до завершения. В груди у него всколыхнулась неведомая прежде гордость, и это его напугало. Не время предаваться героическим мечтаниям, только что ускользнув от кроданцев. В чем бы ни заключался замысел Гаррика, он обречен на провал. Какой смысл запрыгивать в горящую карету?

Они не собираются сражаться с кроданцами. Куда им сражаться с кроданцами? Они не Серые Плащи, а всего лишь двое мальчишек, которые хотят начать все заново.

— Ага! Вот и сладкое вино! — провозгласил Киль, когда к их столу подошла служанка с подносом. — Освободите место!

Они расчистили на столе небольшое пространство, и девушка поставила туда каменный кувшин и семь каменных стаканов: такую посуду использовали для поминок. Гаррик разлил вино, и Граб хотел было немедленно приложиться, но Вика удержала его руку.

Раздав всем стаканы, Гаррик поднялся в полный рост, и остальные тоже. Граб неохотно последовал их примеру.

— Тарви. Варла. Оттен. Докс. Осман. — Гаррик медленно перечислил имена павших; лицо у него было угрюмое, а взгляд отсутствующий. — Все они были хорошими людьми. Людьми которые во что-то верили и хотели перемен. Никого из них я не знал настолько близко, как хотелось бы, но ненадолго они стали мне родными.

Гаррик поднес стакан к губам, и все уже хотели выпить, но он вскинул руку. Он еще не закончил. Несколько мгновений он мучительно колебался, но наконец снова заговорил:

— Их гибель на моей совести. Они с готовностью последовали за мной, хотя то была моя клятва, мое обязательство. Мне следовало нести это бремя одному, и они погибли потому, что я поступил иначе. — Он скользнул взглядом по Арену, потом снова отвел глаза. — Вот что я хотел сказать. Милосердие Сарлы да пребудет с ними. — Гаррик опрокинул в себя вино и сел.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ними, — эхом повторили остальные — все, кроме Граба, который просто радовался, что ему наконец позволили выпить. Допивая вино, Арен украдкой наблюдал за Гарриком, размышляя: «Неужели он признал, что был неправ и моей вины тут нет?»

Последовала угрюмая пауза — все вспоминали погибших. Потом Киль хлопнул в ладоши:

— Ну что, по второму кругу? Не амберлинское, конечно, но вполне сойдет.

— Граб только за! — воскликнул скарл, а Киль уже наполнял стаканы.

— Говорят, у принца Оттико на столе сладкого вина не будет, только амберлинское, — тоном знатока сообщил Кейд.

При упоминании принца Киль и Гаррик переглянулись.

— Да неужели? — спросил Киль. — Не знал.

Арен повертел стакан в руке, и взгляд его сделался печальным.

— Мой отец всегда любил амберлинское, — заметил он. Потом посмотрел в лицо Гаррику и понял, что сболтнул лишнего. Одно упоминание Рэндилла приводило Гаррика в ярость.

Ну и ладно. Арен будет говорить об отце, когда захочет. И даже позволит себе нечто большее.

— Я еще не пил в его память, — внезапно произнес он. — До сих пор не предоставлялось случая. — Он с вызовом вскочил и поднял стакан. — Мой отец. Он пал от кроданского клинка. Пусть я не знал, кем он был на самом деле, но для меня он был хорошим человеком, и я его любил.

Все сидящие за столом приутихли; повисло напряжение. Ощутив на себе пристальный взгляд Гаррика, Арен произнес:

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним, — и выпил.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним, — эхом повторила Вика и тоже выпила.

Кейд явно опасался гнева Гаррика, но замешкался лишь на миг.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним. — И опрокинул стакан, прежде чем успел передумать.

Следующей была Фен, а за ней Граб, который на сей раз тоже произнес поминальные слова.

Остались только Киль и Гаррик. Криволомец смерил друга долгим взглядом. «Что было, то прошло», — словно бы говорил он. Затем он пожал плечами и выпил.

— Милосердие Сарлы да пребудет с ним.

Гаррик медленно отодвинул полный стакан и поднялся. Он выглядел не разгневанным, а усталым.

— Надо бы позаботиться насчет лошадей или повозок, — пробормотал он.

— Да! — подхватил Граб. — Граб хочет знать, какие приключения ожидают его впереди! У Граба еще много свободной кожи!

Гаррик промолчал и зашагал прочь. Другие тоже промолчали. Скарл явно ничего не понял. Гаррик не хотел себе такого спутника. И Арен, честно говоря, тоже. Хотя часть пути они прошли вместе, это не делало их друзьями.

Все принялись беседовать между собой. Кейд наклонился к Арену и открыл было рот, но друг его опередил:

— Я знаю, что ты собираешься сказать. Ты не хочешь их покидать, верно?

— А зачем? Они отличные спутники, разве нет? — Тут он увидел выражение лица Арена и быстро пошел на попятную: — В смысле, если не считать, что Гаррик в тот раз тебя отлупил. Но он сам сожалеет! Погляди на него.

— Кейд… — Арен силился облечь свои чувства в слова, понятные другу. — Я его ненавижу, понимаешь? Все наши беды случились из-за него.

— Неправда, — возразил Кейд, подняв палец. — Кто убил твоего отца? Кроданцы. Кто отправил нас гнить на каторге? Кроданцы. Однако ты по-прежнему не спешишь обвинить квадратноголовых в том, что лежит на их совести. А теперь спроси себя: кто нас выручил, когда нам оставалось только отправиться на растерзание костоголовым псам или шагнуть с утеса?

— У нас был план, помнишь? — язвительно заметил Арен. — Добраться до безопасного места, а потом понять, куда ветер дует. Перед нами открылась бы вся Оссия. Кажется, ты хотел стать лицедеем?

— Да, но то было раньше, — сказал Кейд. — Они делают благородное дело. Правильное дело. Сражаются за нашу страну, и им нужна помощь.

— Помощь? — презрительно фыркнул Арен. — Ты даже с мечом обращаться не умеешь, да и я не воин. Чем мы поможем?

— Не знаю, — ответил Кейд, гоняя по тарелке соленый огурец. — Зато знаю, что мой папаша будет горд, услышав, что я присоединился к повстанцам.

Эти слова отрезвили Арена. Иногда он забывал, что Кейда многое связывает с Шол-Пойнтом. Для Арена все мосты были сожжены, когда погиб отец, но у Кейда там осталась семья. Какие мучения испытывают его родители, не ведая о судьбе единственного сына?

— Ты по ним скучаешь? — спросил Арен.

Кейд пожал плечами.

— По папаше — не то чтобы очень. А вот матушка… По ней я сильно скучал, когда мы были в лагере, а потом — не особо. Понимаешь, приятно, когда куда-то двигаешься. Не важно, в какую сторону, лишь бы подальше оттуда. — Тут в голову ему пришла какая-то мысль, и он слегка нахмурился. — Я собирался написать им весточку, когда мы разберемся с нашим положением. Наверное, ты мог бы мне в этом подсобить?

— Разумеется. О чем бы ты хотел рассказать?

— Ну, не знаю. Что все хорошо и я странствую по свету. А папаше передать, что может засунуть свои проклятые стамески и пилы куда подальше. — Он усмехнулся.

Взгляд Арена упал на Гаррика, который стоял возле стойки и беседовал с трактирщиком. Ксуланину на вид было не то за сорок, не то за шестьдесят — сказать трудно. Одет он был в пурпурный камзол, слишком нарядный, чтобы в нем работать, а в манере держаться и жестикулировать проступало нечто вельможное. Он явно происходил не из простых: высокородные ксулане считались завзятыми щеголями. Но почему он содержит захолустный трактир в порабощенной Оссии?

— Послушай, — сказал Арен Кейду. — Я знаю, тебе нравится, за что ратует Гаррик, но ведь его самого преследуют. И не кто-нибудь, а страхоносцы. Мы не представляем для кроданцев никакой ценности, просто послужили наживкой. За нами никто не гонится. Мы можем делать что угодно. Не этого ли мы всегда хотели?

— Пожалуй, — мрачно согласился Кейд. Он не сводил глаз с Фен, которая весело болтала с Килем, разомлев от еды и выпивки, и Арен невольно разозлился, что так легко теряет друга из-за девчонки. Новое увлечение ослепило Кейда, и он не понимал, что ничего у него не выйдет.

— Кроме того, — встрепенулся Кейд, которого посетила новая мысль, — разве ты не хочешь узнать, кем был твой отец на самом деле? А рассказать об этом может один Гаррик.

— И теперь я должен таскаться за ним следом? — бросил Арен куда более язвительно, чем собирался, но тут же смягчил тон: — Извини. Есть эль и сладкое вино, хорошая еда и хорошая компания. Пусть сегодня будет сегодня, а завтра будет завтра.

Кейд лукаво улыбнулся ему:

— Когда-то ты считал, что оссианские поговорки годятся только для мужланов вроде нас.

— Ну так называй меня мужл…

— Мужлан! — выкрикнул Граб, ухмыльнулся и сделал еще глоток, вполне довольный собой.

Лютнистка закончила песню, встреченную разрозненными рукоплесканиями, и села, чтобы поднастроить инструмент. Арен решил попытать счастья и поднялся.

— Ты куда? — крикнул Кейд ему в спину.

Киль заметил, куда направляется юноша, и воскликнул во всеуслышание:

— Думаешь, тебе что-то светит?

Арен покраснел до ушей и ускорил шаг.

При его приближении спутник лютнистки поднялся с места и загородил дорогу. Он был очень высокий, облаченный в изящный кольчато-пластинчатый доспех, явно дорогой, и начищенные поножи и наручи. Ладонь он придвинул поближе к полуторному мечу, висевшему на поясе. Однако, несмотря на устрашающий рост, голова харрийца выглядела слишком мелкой по сравнению с телом, подбородок почти отсутствовал, а маленький рот высокомерно кривился.

— Стой! — воскликнул воин. — Не подходи ближе!

Голос у него оказался высокий и визгливый. Если по прическе и манере стоять навытяжку Арен уже догадался, что этот человек родом из Харрии, то резкий выговор и надменный тон выдали его окончательно.

— Спокойно, — сказала лютнистка. Голос у нее был глубокий, мягкий и напевный, свойственный ее народу. — Ты чересчур бдителен.

Лицо рыцаря не изменилось. Повисло гнетущее молчание, но в итоге харриец отступил, хотя руку по-прежнему держал поближе к мечу.

— Присаживайся, — сказала лютнистка Арену. — Меня зовут Орика, а это Харод.

— Арен, — представился юноша, не успев подумать, мудро ли называться настоящим именем. Он обругал себя за безрассудство, но его слишком взбудоражила красота лютнистки. Ему припомнились истории о видениях и чародействах, которые рассказывали парни и девчонки из Шол-Пойнта, посещавшие сардские становища, и он решил проявить осторожность.

Он опасливо пододвинул табурет и сел. Харод угрожающе навис у него над плечом. Арен внезапно вспомнил о синяках, которые еще не полностью прошли. В поношенном дорожном платье он выглядел грубо и неопрятно, даже после бани. Неудивительно, что Харод держался столь настороженно.

— Мне… э-э… мне очень понравилось твое пение, — учтиво вымолвил Арен.

— Спасибо, — ответила она с легким кивком. — Удивительно, что ты расслышал его за разговорами своих товарищей.

Арен смутился.

— Мы вели себя слишком шумно?

— Шучу. Никакое пение не сравнится с веселой пирушкой. Смех есть жизнь, верно?

— Хорошая мысль, — кивнул Арен. — В последнее время смеху было маловато.

— Тем больше поводов его ценить.

Арен опасливо взглянул на Харода.

— Вы проделали далекий путь?

Орика закончила настраивать лютню и обратила на него томные зеленые глаза.

— Я долго находилась в отлучке, — ответила она. — Пять лет в подручных у мастера-барда; мы обошли всю Пламению и насобирали песен. Два года играла для высоких домов Харрии. Там и повстречала Харода. — Она улыбнулась своему спутнику. — В нынешние беспокойные времена он мой верный друг и защитник.

— Расскажи лучше, кто ты сам, мальчишка! — потребовал Харод.

— При чужих он не отличается сдержанностью, — многозначительно заметила лютнистка, смерив Харода суровым взглядом. Тот пристыженно сглотнул.

— Я не хотел прерывать твоего пения, — торопливо пояснил Арен, — но у меня есть один вопрос… Тебе нужна помощь?

Орика засмеялась от неожиданности.

— Похоже, что я в беде?

— Дело в том, что я встретил одного сарда и… — Арен показал ей маленькую красную отметину. — Он оставил мне этот знак.

Глаза у Орики округлились.

— Где ты его встретил? — выпалила она.

Арен решил поостеречься. Опрометчиво признаваться, что он беглый узник.

— Не могу рассказать. Он хотел остаться неизвестным, и я должен уважить его желание.

Орика приняла объяснение с явной неохотой. Потом взяла Арена за руку и повернула ее влево и вправо, изучая символ.

— Тот сард мне помог, — добавил Арен. — Когда я предложил ему ответную услугу, он попросил помочь его соплеменнику.

Орика задумчиво кивнула.

— Ллед на саан.

— Да, он постоянно это повторял.

— Это означает: «Выслать удачу вперед». Передать ее другому. Мы не любим, когда что-то пропадает попусту, будь то пища или добрая услуга. Если мы не можем чем-то воспользоваться, то стараемся устроить так, чтобы оно перешло к другому. Но чернила странные. Тот сард сделал тебе татуировку?

— Нет, мальчишка прокусил себе большой палец и прижал мне к запястью. Когда кровь высохла и осыпалась, осталась эта отметина. — Арен вспомнил разговор с Эйфанном. — Еще он называл себя идрааль.

Орика оторопела.

— Идрааль? — переспросила она, и Арен понял, насколько неправильно произнес это слово. — Ты встретил идрааля?

— А что такое ид… ну этот самый?

— Осторожнее, госпожа! — предупредил Харод, наклонившись к ним. — Он хочет тебя обмануть. Возможно, он сам нанес этот знак, чтобы втереться к тебе в доверие.

— Я говорю правду! — возмутился Арен. — Расскажешь мне, что означает символ?

Взгляд Орики сделался настороженным.

— Хорошо, расскажу. Если ты обманщик, то и без меня знаешь ответ, а если нет, то достоин узнать. Это знак Друга Сардов: того, кто не наш по крови, но готов нам помочь. Без такой отметины многие мои соплеменники не пожелали бы даже разговаривать с тобой. В последнее время мы стали подозрительными, и не без причины.

Арен уставился на запястье, взволнованный объяснением.

— Хм… И как мне ее свести?

— Ты не хочешь быть Другом Сардов? — нахмурилась Орика.

— Нет, хочу, конечно, просто… — Он помахал рукой. — Я ведь не просил ставить мне эту отметину.

— Понимаю, — безучастно промолвила она. — Не бойся, юный оссианин. Никто, кроме сардов, ее не распознает.

Арен устыдился, расслышав в ее голосе брезгливость. Она видела его насквозь. Он вовсе не хотел быть другом сардов, а тем более объявлять об этом прилюдно. Слишком рискованно. В лучшем случае его сочтут не заслуживающим доверия и подозрительным, а в худшем — он привлечет внимание кроданцев. Подобные доводы ему самому представлялись вполне убедительными, но меркли перед презрением со стороны Орики.

Девушка разочарованно вздохнула и опустила взгляд.

— Не знаю, как тебе свести этот знак. Его оставил идрааль: один из чистокровных. Они наши прорицатели и ясновидцы, их силы непостижимы. Когда ты выполнишь обещание, возможно, отметина исчезнет сама по себе. Но я в твоей помощи не нуждаюсь, поэтому поищи другого сарда. А теперь прошу меня извинить, я уже и так слишком пренебрегла своими обязанностями. — Она перекинула через голову ремешок, на котором держалась лютня.

— Тебе здесь больше не рады, — сурово добавил Харод.

Арен и без уточнений все понял. Он вернулся за свой стол, униженный и посрамленный отказом странствующей певицы. Тряхнув головой, он отхлебнул горького эля, а Орика завела новую песню.

— Не выгорело, да? — поддел его Киль. Но развить эту тему ему не удалось, потому что вернулся Гаррик. — У вас со стариком Рапапетом нашлось о чем поговорить, — заметил Киль другу, когда тот уселся.

— Он скучает по дому. Мы поговорили о боевых орудиях ксулан и о многом другом. — Он наклонился к столу и понизил голос, чтобы слышали только сидевшие рядом: — Планы меняются. Страхоносцев видели на южной дороге.

Всех словно окатило ледяной водой.

— Тех же троих, которые преследовали нас до Скавенгарда? — спросил Киль.

— Не знаю. Но теперь эта дорога слишком опасна. Впрочем, в любом случае рискованно пробираться в такой близости от Солт-Форка: по окрестным селениям еще рыщут кроданцы. Мы изберем иной путь. — Он повернулся к Арену: — Я договорился, чтобы вас с Кейдом доставили в Зеленогорье. Купеческий караван отбывает на рассвете. За скарла я тоже заплачу: он заслужил. Потом вы вольны идти куда вздумается.

Кейд опечаленно взглянул на Фен. Он не ожидал, что все решат за него, да еще так быстро и однозначно.

Однако скарл огорчился еще больше.

— Но Граб хочет отправиться за тобой на опасные подвиги! — воскликнул он.

Гаррик не обратил на него внимания.

— Ну а ты куда, Вика?

— Я пойду за тобой, — ответила она. — Если ты меня примешь. В игру вступают могущественные силы, и мне определена некая цель, которой я еще не понимаю. Сейчас мой путь пролегает рядом с твоим.

— Тогда добро пожаловать, — сказать Гаррик.

— А Граб чем хуже Размалеванной? — возмутился Граб, но на него снова не обратили внимания.

Гаррик бросил на стол небольшой кошелек. В нем звякнули монеты.

— Купцам — десять гильдеров, не больше, — сказал он Арену. — Остальное вам, сохраните или поделите между собой, как сочтете нужным. На первое время хватит.

Арен степенно кивнул в знак признательности. Какие бы чувства ни питал он к этому человеку, Гаррика стоило поблагодарить.

— Возможно, мой отец и был тебе врагом, но ты не единожды спасал мне жизнь и сдержал клятву, а это большая редкость. Кто бы ты ни был, но ты человек чести.

Гаррик крякнул, опешив от неожиданной похвалы.

— Никто из нас не в ответе за отцовские грехи. Мне не следовало вымещать злость на тебе, — пробормотал он и поднялся. — К рассвету будь во дворе. Спроси Тарпина. А теперь прощаюсь, потому что больше мы не увидимся. — И он без всяких церемонии удалился.

Все нерешительно переглянулись. Сгущалось напряжение. Арен видел, что ни Киль, ни Фен, ни Вика не рады от них избавиться. Пожалуй, они даже хотели бы продолжить путь вместе. Но сбыться этому не суждено.

— Не унывайте, — сказал Киль и поднял кружку. — Халлен даровал нам отличное лекарство от тоски. Час еще не поздний, и раз уж мы собрались вместе в последний раз, не будем тратить время попусту.

Фен подняла кружку, Кейд и Вика тоже. Граб украдкой потянулся через стол, чтобы забрать кошелек, но Арен его опередил.

— Возьму-ка лучше я, — сказал он.

ГЛАВА 33

Солнце всходило над восточными холмами, а Гаррик наблюдал, как по дороге ползет купеческий караван. Комнату, которую он занимал вместе с Килем, наполняли яркие рассветные лучи. Гаррик прищурился, пытаясь высмотреть Арена, но не сумел различить его среди человеческих и лошадиных силуэтов. Скорее всего, он в одной из крытых повозок.

Вот и все, подумал Гаррик. Его долг выполнен. Арен в безопасности, и можно двигаться дальше.

Стукнула щеколда, вошел Киль.

— Проводил их до двора? — спросил Гаррик.

— Да, — ответил тот. — Но отъезда не дожидался. Я не любитель прощаний.

Киль присел на краешек своей кровати и помассировал шею сзади. Выглядел криволомец довольно бодрым, несмотря на вчерашнюю пирушку, но ведь он всегда мог пить как лошадь.

— Ну что ж, они отбыли восвояси, к добру это или к худу. А мы куда? Ты не передумал?

— Насчет Пламенного Клинка?

Киль издевательски ухмыльнулся:

— Уж это вряд ли. Но я спрашивал насчет Ракен-Лока.

— Я сказал, что мы туда отправимся, и мы туда отправимся. Как только найдем того, кто согласится перевезти нас на север.

Киль выдохнул, но с облегчением или с тревогой, Гаррик не понял.

— Я побываю дома! — промолвил криволомец, как будто с изумлением.

Возможно, он втайне надеялся на иное? Гаррик не знал точно. Возвращение домой его другу всегда давалось непросто. Жену и сынишку Киль любил со всей силой, на которую способен человек, но в Ракен-Локе его поджидали упреки, ограничения, ответственность. Он и пускался в странствия, чтобы избежать этого бремени.

Всякий раз, когда Киль возвращался в Ракен-Лок, Гаррик боялся, что оттуда тот уже не выберется, что тяга к семье пересилит потребность в свободе. Киль был единственным человеком, которого Гаррик считал настоящим другом, и если бы он покинул Гаррика ради Мариеллы, удар оказался бы слишком тяжел. Но на сей раз выбора не оставалось: у Гаррика в Ракен-Локе были дела, которые он не мог разделить даже с Килем.

— Да. Мы отправимся в Ракен-Лок, — сказал он. — Там сядем на корабль, обогнем западное побережье, от Красноводья доберемся до Моргенхольма и встретим Мару и Ярина. Потеряем какое-то время, но так безопаснее.

— Лучше, чем опять наткнуться на страхоносцев, — согласился Киль.

— Да уж, — еле внятно проговорил Гаррик. Страхоносцы. Он задумался, где они сейчас на самом деле, ведь, несмотря на его слова, на южной дороге их не было.

Тайны. Недомолвки. Ему было неприятно обманывать друга. Но Киль поймет. Все они поймут.

Они направились в общую залу, по пути постучавшись к Фен и Вике.

— Конечно, они уже завтракают, — сказал Киль. — Ты видел друидессу вчера вечером? Есть она умеет, скажу я тебе. Это мне и нравится в женщине.

Гаррик искоса взглянул на него.

— Что такое? — возмутился Киль. — Я просто сказал, что мне нравятся женщины, которые умеют есть!

— Все женщины умеют есть, Киль. Если бы не умели, то умерли бы.

— Ты понимаешь, о чем я.

Когда они вошли в общий зал, постояльцы сидели разрозненными группками и угощались теплым хлебом, беконом и свежими яйцами. Гаррик увидел семью кроданцев, которая была там еще прошлым вечером: бледная, смиренного вида супружеская чета и их отпрыски казались карликами рядом с волосатым телохранителем-брунландцем. Гаррик поискал глазами Фен и Вику и увидел, что они заняли стол в дальнем углу. Однако завтракали они не в одиночестве.

В груди у Гаррика словно затянулся узел, а в горле вспыхнуло пламя. Он увидел Арена, а с ним — Кейда и Граба.

Криволомец тоже их увидел и с невинным видом вскинул руки.

— Я проследил, чтобы они сели в повозку, Гаррик.

— Похоже, они опять сбежали, — бросил Гаррик. Ведомый яростью, он зашагал через зал.

Завидев его приближение, Вика вскочила и заговорила:

— Арен говорит правду? Ты собираешься захватить Пламенный Клинок!

Киль выругался.

— Нельзя ли потише? — Он огляделся, не подслушивает ли кто, но в этом уголке они не привлекали ничьего внимания.

— Заступник с пылающим мечом… — выдохнула Вика. — С мечом, сияющим, будто солнце. Это ты!

Гаррик не понимал, о чем она говорит, и был слишком взбешен, чтобы вдаваться в выяснения.

— Кто тебе сказал? — спросил он у Арена и оглядел остальных, силясь распознать, кто же его выдал.

— Я ни словом не обмолвился, — заверил Киль.

Фен помотала головой.

— Неважно, откуда мы знаем, — сказал Арен. — Знаем, и все. А теперь Вика и Граб тоже знают. Я решил, что не помешает немного приоткрыть завесу тайны.

— Ты глупец, мальчишка. Глупец, не умеющий держать язык за зубами. Ты поставил под угрозу весь наш замысел. Задумал нас погубить? Я не удивлюсь. Предавать ближних у тебя в крови.

Однако оскорбление не подействовало на Арена. Он холодно взглянул на Гаррика, проявляя удивительную для такого юнца выдержку.

— Тебе не хватает людей, — заявил он. — Мне кажется, тебе не стоит пренебрегать нашей помощью.

— Ты предлагаешь помощь? — недоверчиво спросил Гаррик.

— Уверен, ты бы не хотел, чтобы мы втроем околачивались по Зеленогорью, обладая такими знаниями. Кроданцы могут поймать нас и выпытать все твои тайны!

— Граб не умеет хранить секреты! — с воодушевлением добавил скарл. — Однажды его приятель тайно полюбил чужую жену. Граб рассказал всему городу, приятель покончил с собой! Сиганул с утеса — и шмяк!

— Как видишь, — сказал Арен, — нам лучше держаться вместе, и ты сможешь за нами приглядывать.

— Вот как! — воскликнул Киль. Гаррик сердито покосился на него, но тот лишь пожал плечами. — Нас и вправду маловато. Скарл умеет приносить пользу, а у мальчуганов есть ум и смелость. Ведь они самостоятельно выбрались из кроданского лагеря!

— Ты должен взять их с собой, — сказала Вика. — Разве ты не видишь? Я приведена к тебе, и они тоже. Если ты и есть тот самый заступник из моего видения, все предопределено.

Гаррик питал к друидам огромное уважение, но подобные речи отдавали фанатизмом.

— Если все предопределено, Вика, то и кроданцы должны были разгромить нас тридцать лет назад, и Осман был обречен на гибель. А я в это не верю. Никто не решает мою судьбу: ни бог, ни человек.

Но, несмотря на возражения Гаррика, все решалось без него. С тех пор, как он услыхал имя Арена из Шол-Пойнта, его влияние на спутников постепенно уменьшалось. Фен уже была на грани ухода. Даже Киль начинал сомневаться в друге, и появилась существенная опасность, что он предпочтет остаться в Ракен-Локе. После гибели Тарви, Варлы и прочих Гаррик уже не верил по-настоящему, что они сумеют исполнить свой замысел. А в одиночку ему тем более не справиться.

Арен по-прежнему наблюдал за Гарриком, ожидая решения. О Девятеро, как он вчера напомнил об отце! Ловко и смело, так что Гаррик растерялся и оторопел. Какую бы ненависть ни питал он к Рэндиллу, в былое время он любил его как брата. Возможно, мальчишка и впрямь заслужил право постоять за себя?

Снаружи донеслись звяканье колокольчиков и цокот копыт по каменным плитам.

— Именем императора! — раздался возглас на кроданском. — Всем оставаться на местах и приготовить пропуска для проверки!

Киль обеспокоенно вскинул голову:

— Дорожный патруль!

— Но у нас нет пропусков! — воскликнул Кейд.

Гаррик схватил Граба за руку и выволок из-за стола.

— Спрячься, — велел он. — Не покидай здания. Его уже окружили и будут следить, чтобы никто не сбежал.

— Граб умеет прятаться, — уверил его скарл. — Однажды Граб спрятался от…

— Пошел! — Гаррик толкнул его к двери. Следом поднялся и поспешно вышел еще один человек — очевидно, тоже без пропуска. Отравляться в путь, не имея при себе надлежащего дозволения, отваживались многие, и особым преступлением это не считалось, но тех, кто попадался, наказывали строго.

Гаррик окинул взглядом присутствующих, прикидывая, кто может на них донести. Оссиане и чужестранцы, скорее всего, сохранят молчание, если их не припрут к стенке; беспокойство у него вызывала семья кроданцев. Отец семейства разглядывал Гаррика, видел Граба среди его спутников и видел, как тот вышел. Теперь все они под подозрением.

— А нам как быть? — испуганно спросил Кейд. — Пока мы убегали от страхоносцев, нам не подвернулось возможности позаботиться о бумагах!

— Я тоже не ношу с собой пропуска, — сказала Вика. — Мне не нужно разрешение от кроданцев, чтобы ходить по своей стране.

— Но сегодня оно у тебя будет, — пообещал Гаррик, запустил руку в поясную суму и протянул Вике сложенную вчетверо потрепанную бумагу: — Тебя зовут Лана из Песьего Моста. — Еще два пропуска он подал Арену и Кейду: — Баррин из Бычьей Пустоши. Дредж из Свинячьей Топи.

— Дредж из Свинячьей Топи? — вскинулся Кейд.

— Заткнись, мальчишка. Я пытаюсь спасти тебе жизнь. — Он протянул пропуска Фен и Килю, а один оставил себе.

— Откуда у тебя столько лишних пропусков? — спросил Арен.

— Когда мы встретились под Саллерс-Блаффом, лишних не было, — ответил Гаррик. — Вонтот, — он кивнул на Вику, предназначался для Варлы. Для скарла у меня подходящего пропуска не нашлось: его бы выдали татуировки.

— Предъявите пропуска! — крикнул инспектор, входя в обеденный зал в сопровождении четверки солдат в латах и черно-белых мундирах. Из коридора доносился топот подручных, прочесывающих трактир. Двое солдат встали у входа; еще двое сопровождали инспектора, который переходил от стола к столу, осматривал пропуска, отрывисто задавал вопросы. Вскоре он добрался до Гаррика.

— Ваши пропуска, — потребовал он, протянув руку в перчатке. У него было вытянутое лицо и светлые волосы, зачесанные на лысеющий череп. В глазу поблескивал монокль.

«Чтоб тебе в Бездну провалиться, грязный квадратноголовый пес», — подумал Гаррик, подавая пропуск. Инспектор развернул его и принялся изучать затейливо выведенные буквы, поддельную подпись губернатора, фальшивую государственную печать.

— Род занятий?

— Стражник. Переправляем товары из Баннерпорта в Моргенхольм.

— Срок действия пропуска подходит к концу. А до Моргенхольма за два дня не добраться.

— Нас задержала сломанная ось. Завтра мы остановимся в Аркенкроссе и продлим пропуска у губернатора.

— Ну-ну, — бросил инспектор. Сложив пропуск и вернув его Гаррику, он с надменным видом повернулся к остальным: — Теперь вы.

Все достали пропуска.

— Какой рубец у тебя на шее, — заметил инспектор, безучастно перебирая документы. — Как ты его заработал?

— В молодости угодил в разбойничью засаду. Мне перерезали горло и оставили умирать. В стране творилось сплошное беззаконие, покуда не явился император.

Инспектор резко вскинул взгляд, выискивая глумление или насмешку. Но ничего такого не заметил.

— Что правда, то правда, — согласился он. — Слава императору.

— Слава императору, — повторил Гаррик, и инспектор, вернув бумаги, направился к кроданскому семейству.

— Доброе утро, малец! — Он потрепал мальчика по белокурой голове и обратился к его отцу: — Могу ли я увидеть ваши удостоверения личности и пропуск брунландца?

— О Девятеро, с кроданцами он обращается гораздо любезнее, — пробормотал Киль.

Гаррик не слушал. Он не сводил глаз с отца семейства, который обеспокоенно косился в их сторону, предъявляя бумаги.

«Ничего не говори, — мысленно велел ему Гаррик. — Молчи, если не спрашивают».

— Кажется, все в порядке, — сообщил инспектор, едва взглянув на бумаги. Отец семейства слабо улыбнулся, а потом торопливо сделал вдох: он принял решение, он собирался заговорить.

«Вот оно», — подумал Гаррик и потянулся к мечу.

Кроданский папаша это заметил, взглянул на детей, сидевших напротив, и слова застряли у него в горле.

— Спасибо, господин, — пробормотал он. Похоже, его слегка мутило.

«Правильно, держи язык за зубами, — подумал Гаррик. — Ты же не хочешь, чтобы тут устроили резню».

В зал вбежал солдат.

— Господин! Мы поймали во дворе сардку, пытавшуюся улизнуть. Ее подельник задает нам жару!

— Всем оставаться на местах! — гаркнул инспектор и вслед за солдатами выскочил наружу.

Едва он удалился, постояльцы снова принялись переговариваться. Киль с облегчением выдохнул.

— А я уж засомневался, что пронесет.

Арен вскочил из-за стола.

— Они собираются арестовать Орику! — выпалил он.

— Ну и что? — спросил Кейд.

— Ее увезут неведомо куда, как тех сардов из лагеря!

— Так всегда бывает, когда арестовывают, Арен. Нам ли не знать.

Арен сжимал и разжимал кулаки, с явным волнением глядя на дверь.

— Ей нужна наша помощь, — бросил он и, проскользнув мимо Гаррика, ринулся к выходу.

— Эй! Инспектор велел оставаться тут! — крикнул Кейд.

— Из-за мальчишки всех нас схватят! — заволновался Киль.

— Все еще рад, что он не отправился с купцами? — буркнул Гаррик, и все направились следом за Ареном.

* * *

— Я рыцарь из Харрии и отпрыск высокого дома Ансельма! — звенел снаружи голос Харода. — А эта госпожа под моим покровительством!

В мощеном дворе собралась небольшая толпа; некоторые наблюдали за происходящим с галереи. Харод застыл в воротах пустой конюшни, приняв боевую стойку, что выглядело в лучшем случае театрально, а в худшем — смехотворно. Перед ним выстроились пятеро кроданских солдат; Орика жалась у него за спиной. Неподалеку конюхи удерживали пару лошадей, запряженных в кибитку. Гаррик предположил, что Харода и Орику остановили при попытке к бегству.

— Поднимись на балкон, — велел он Фен. — Может быть, нам понадобится твой лук. Остальные держитесь ближе.

Они протолкнулись вперед толпы, и Гаррик схватил Арена за руку.

— Что у тебя на уме, мальчишка? Этот бой не для нас!

Арен с юношеским упрямством вырвался. Гаррик не стал его удерживать: потасовка привлекла бы излишнее внимание.

— Когда же будет бой для нас? — спросил Арен.

— Когда придет время! Не разменивайся по каждому поводу. На кону вещи поважнее, чем какая-то сардка, какой бы красоткой она тебе ни казалась.

Арен смерил его презрительным взглядом, но, как ему ни хотелось, предпринять и правда ничего не мог.

— Застрелим этого дурака! — предложил арбалетчик, стоявший справа от Гаррика и державший оружие наготове.

— Подожди, — осадил его другой солдат. — Он вроде бы харрийский дворянин. Ты же не хочешь, чтобы свадьба принца сорвалась, а старания императора наладить союз пошли насмарку.

Арбалетчик сплюнул в грязь.

— Он на кроданской земле, — возразил он, но не выстрелил.

Инспектор вышел во двор и в знак приветствия приложил кулак к груди.

— Слава императору! — провозгласил он, обращаясь к Хароду. — Если ты и вправду тот, кем себя называешь, значит, ты цивилизованный человек. Вложи меч в ножны. Насилие ни к чему.

— Вы ее не получите, — промолвил Харод, не сводя глаз с выстроившихся напротив него солдат.

— Если ее бумаги в надлежащем порядке, ей будет позволено продолжить путь. Если нет, ее возьмут под стражу. Бояться нечего, если вы не чините никакого зла.

— В этой стране все уже давно иначе.

Инспектор оторопел. Оглядел притихшую толпу. Начальственной спеси у него сразу поубавилось.

— Эта страна — часть Кроданской империи! — провозгласил он, и в его голосе сквозили оскорбленные нотки. — Мы следуем законным установлениям! Повторяю: вложи меч в ножны. Иначе не жди милости! Ты не защитишь ни себя, ни эту сардку.

От Гаррика не укрылась брезгливость в его голосе. «Эта сардка». Не укрылась она и от Харода.

— Скажите мне, господин, — поинтересовался Харод с неколебимым спокойствием, — какие законы защищают сардов? Мы побывали в Аддиспорте, Таттерфейне, Мейрсмауте. Когда-то в этих городах обитали сотни сардов, теперь не осталось ни одного. В одночасье исчезли, были тайком высланы на восток. Куда вы их отправляете? В гетто в Моргенхольме? Туда вы сошлете и мою госпожу?

Ноздри у инспектора раздулись. Прилюдно терпеть подобное неповиновение — это уже слишком.

— Ты отказываешься подчиняться представителю императора в присутствии множества добрых граждан. Высокородное происхождение не дает тебе права на смуту. Последний раз повторяю: вложи меч в ножны, или я велю наказать вас обоих!

— Харод! — вмешалась Орика. — Подчинись. Тебе их всех не одолеть.

— И предать госпожу печальному жребию? Ну уж нет. — Он возвысил голос: — Подходите, если угодно, но вы сурово поплатитесь.

— Как пожелаешь, — ответил инспектор. — Убейте его!

Солдаты придвинулись ближе, наставив на него мечи. Арбалетчик справа от Гаррика прицелился, но не выстрелил.

— Солдаты мешают, — пробормотал он.

— Их пятеро, — заметил его товарищ. — Он долго не продержится.

Один из солдат ринулся вперед. Харриец взмахнул клинком, ловко рассек противника и снова принял напряженную боевую стойку.

— Уже четверо, — ухмыльнулся Гаррик, не в силах сдержаться.

— Убейте его! — взревел инспектор, побагровев. Солдаты, в том числе товарищ арбалетчика, выбежали из толпы и присоединились к остальным. Гаррик увидел неподалеку второго арбалетчика, готовившегося к выстрелу.

Кроданцы всем отрядом устремились на Харода. Он выбрал удачное место для обороны: по обеим сторонам его защищали деревянные стены конюшни, и нападающим приходилось подходить всего по двое зараз. Его меч мелькал туда-сюда; движения были собранными, скупыми и сдержанными. Харрийский стиль фехтования состоял в том, чтобы обманывать ожидания противника, упорно и терпеливо выматывая его. Вскоре стало ясно, что Харод в этом деле мастак.

Очередной кроданский солдат рухнул к его ногам. Его товарищ рассвирепев, усилил натиск и получил клинком прямо в живот. Но на Харода напирал уже с десяток солдат, и при таком соотношении сил ему было не выстоять.

— Мы должны что-нибудь предпринять, — заволновался Арен.

— Это не наше дело, — бросил Гаррик.

Арен показал ему отметину на запястье:

— Сард помог мне бежать из лагеря. Если бы не он, мы никогда не выбрались бы на волю. И я поклялся отплатить добром его соплеменнику.

— Мальчик, ты ничего не знаешь о клятвах.

— Я знаю, какой путь проделал ты сам, чтобы выполнить свою.

Тем временем побоище возле конюшни превратилось для кроданцев в кровавый фарс. Двое уже погибли, а еще один вопил, зажимая распоротый живот, откуда на булыжники хлестала кровь. Инспектор окончательно разъярился, поскольку некоторые оссиане в толпе осмеливались усмехаться.

— Разойдитесь, недоумки! — крикнул он своим людям. — Арбалетчики, целься!

Ладонь Арена стиснула рукоятку меча, жилка на шее неистово билась.

— Угомонись, — велел Гаррик.

— Не могу, — ответил юноша и с криком ринулся вперед, выхватывая меч.

— Арен, стой! — завопил Кейд.

— Так и знал, что ему не терпится погибнуть, — пробормотал Киль и, обнажив клинок, кинулся вслед за Ареном.

«Так и быть», — подумал Гаррик, и в груди у него полыхнула ярость. Резко подавшись вправо, он оттолкнул арбалетчика. Щелкнул спусковой крючок, зазвенела тетива, и стрела, предназначенная для Харода, вонзилась в руку одному из солдат.

Второй арбалетчик, тоже державший Харода на прицеле, замешкался, услышав крик раненого. Тут Фен выпустила сверху стрелу, угодившую ему в шею, и он с хрипом рухнул, а его арбалет выстрелил в булыжную мостовую, не причинив никому вреда.

Гаррик обхватил рукой шею первого арбалетчика и грубо притянул к себе; тот напоролся на кинжал, который противник уже держал наготове. Трижды погрузив лезвие, Гаррик оттолкнул бездыханное тело и выхватил меч; кровь бурлила у него в жилах. С кличем: «За Оссию!» — он воздел клинок и ринулся в битву.

Инспектор юркнул в толпу, а Арен, Киль и Гаррик устремились на кроданцев с тыла. Арен добежал первым и неожиданно нанес удар. Солдат не успел оглянуться, как Арен вонзил меч ему между ребер. Мальчишка и взрослый мужчина застыли на месте: первый — пораженный тем, что совершил он сам, второй — тем, что совершили с ним. Потом солдат опрокинулся навзничь, и меч, застрявший у него теле, вырвался из онемевшей руки Арена.

Юноша отшатнулся, растерянный и потрясенный: он еще не поднаторел в убийствах и не привык смотреть в глаза умирающему.

Другой кроданский солдат бросился на него, подняв клинок. Гаррик двинулся ему наперерез, но не успел вмешаться, как обе щеки солдату насквозь прошила стрела: это Фен продолжала стрелять сверху. Солдат выронил меч и попятился назад, схватившись за лицо, и Гаррик снес ему голову.

Толпа редела, люди с криками ринулись обратно в трактир искать убежища. Гаррик притянул Арена к себе:

— Держись позади, мальчик. Ты сделал достаточно.

Он подбежал к Килю, и они сообща ринулись на солдат, а Харод, перейдя в наступление, напирал с другой стороны. Теснимые отовсюду, кроданцы запаниковали, их дисциплина пошатнулась, и началась бойня. Гаррик рубил и колол, сокрушая кости противникам, его щеку забрызгала горячая кровь. Наконец-то он дал себе волю — о Девятеро, как ему хотелось убивать ненавистных кроданцев!

Но схватка оказалась слишком короткой, окончившись столь же внезапно, как и началась. Тяжело дыша, Гаррик остановился среди трупов. Двор опустел, оставшиеся в живых солдаты обратились в бегство. Тот, которому распороли живот, еще слабо постанывал, лежа на земле. Гаррик вонзил в него меч, не задумываясь, словно приканчивал цыпленка.

Выпрямившись и расправив плечи, он взглянул на Арена. Мальчику явно было нехорошо.

— Вытащи свой меч, — велел ему Гаррик. — Ты убил человека, только и всего. Если хочешь следовать за мной, тебе предстоит кое-что похуже.

Арен с минуту поколебался, а потом, посуровев, выдернул клинок из мертвого солдата и вложил обратно в ножны.

— Спасибо за помощь, — для приличия сказал Харод, — но я справился бы и сам.

Киль недоверчиво усмехнулся.

— Ты получил бы по арбалетному болту в каждый глаз, харриец!

— Позволю себе не согласиться.

— Он позволит себе не согласиться, — насмешливо повторил Киль Гаррику.

— Позволяй себе что хочешь и благодарности оставь при себе, — обратился Гаррик к Хароду. — Кроданцы вернутся с подкреплением. К тому времени нам лучше убраться отсюда. — Он оглянулся на запряженную кибитку, без дела стоявшую на краю двора; лошади беспокойно топтались на месте, чуя запах крови. — Это ваша?

— Даже не думай! — возразил Харод. — Мы путешествуем одн…

— Харод хочется сказать, — проговорила Орика, выходя из конюшни, — что мы глубоко признательны за вашу помощь и сочтем за честь разделить с вами путешествие до Моргенхольма, а взамен просим лишь защищать нас в пути. Верно, Харод?

— Госпожа! — возмутился тот. — Я вполне способен сам постоять за тебя.

Она положила руку ему на плечо и кротко заметила:

— Я знаю. Но небольшая подмога не повредит, правда? А эти люди — не друзья кроданцам. — Ее зеленые глаза отыскали Арена.

Гаррик перехватил взгляд сардки, гадая, что же произошло между этими двумя прошлым вечером в общем зале. Но на расспросы времени не оставалось. Боевая ярость понемногу ослабевала, его начинало трясти, да и пора было убираться отсюда.

— Удача нам улыбается, — сказал Гаррик. — Мы тоже направляемся в столицу. Но на южной дороге сейчас слишком опасно. Мы думаем избрать более спокойный путь: сначала на север, а потом по морю.

Орика кивнула:

— Мудро. Так и поступим.

Харод промолчал. Его гнев выдавало лишь легкое подергивание правого глаза. Гаррика, впрочем, не заботили его чувства: главное, чтобы харриец не путался под ногами.

— Ладно, — сказал он. — Но куда запропастился проклятый скарл?

Боковая дверь конюшни распахнулась, и появился Граб, тащивший под мышкой труп инспектора. Бросив тело на булыжники, скарл отряхнул руки.

— Зачем ты его убил? — удивился Кейд. — Он ведь уже убегал.

— Грабу не понравилось его лицо, — объявил скарл, вдавил монокль в глаз инспектору и криво ухмыльнулся.

— Одним кроданцем в мире меньше, — пожал плечами Гаррик. — Но многие спаслись и могут нас опознать. Собирайтесь. Мы уходим.

— Я должен был так поступить, — сказал Арен, словно Гаррик требовал у него объяснений. — Ты считаешь меня глупцом, но ведь ты отвернулся бы от них. Оставил бы их погибать.

— Оставил бы. Зато ты не оставил, — заметил Гаррик, проходя мимо него. — Стало быть, у тебя не все потеряно.

«Никто из нас не в ответе за отцовские грехи, — думал Гаррик, входя в трактир. Убедившись, что никто его не видит, он позволил себе скупо улыбнуться. — И, пожалуй, никто не обречен их повторять».

ГЛАВА 34

«Нет ничего проворнее новостей, — думал старший охранитель Клиссен, глядя на холмы, проплывающие за окном кареты. Эта пословица была в ходу у оссиан, любивших потрепать языком. — И ничего медлительнее правосудия».

Новости о происшествии в «Привале разбойников» оказались весьма проворными. Все поселения на двадцать лиг вокруг уже прослышали, какому унижению подвергся кроданский патруль. Теперь недовольные станут злорадно потирать руки. Что ж, пусть смакуют эту ничтожную дерзость. Пусть ликуют, что их господам расквасили нос в каком-то глухом захолустье. Если их так воодушевляет гибель десятка солдат, это лишь показывает, насколько они бессильны, насколько редки их победы. У Клиссена найдутся заботы поважнее.

Человек, некогда известный как Лейн из Верескового края, еще жив. Вопреки ожиданиям, он улизнул от страхоносцев и перебрался через горы. Пословица права: правосудие медлительно, никак не настигнет зачинщика мятежа в Солт-Форке. Но оно уже близится, и он, Клиссен, — его исполнитель.

Старший охранитель поерзал на скамье, чтобы унять боль в копчике. Он слишком долго сидел неподвижно. Напротив него Харт вяло глядел в окошко, за которым брезжил пасмурный день. Красивое лицо, породистое, кроданское, с правильными рублеными чертами. Его вид внушал Клиссену отвращение.

«Тебя прислал главнокомандующий Госсен? — в тысячный раз гадал он. — На кого ты работаешь?»

Харт почувствовал его внимание и ответил высокомерным взглядом.

«Погоди у меня», — подумал старший охранитель.

— Уже три дня, как их след простыл, — лениво заметил Харт. — Нам очень повезет, если мы их обнаружим.

Клиссен по-совиному взглянул на него сквозь очки.

— И что ты предлагаешь, охранитель Харт?

Он никогда не упускал возможности упомянуть звание Харта. Не помешает напомнить ему, что он лишь простой служака, охранитель второго разряда, а не старший, как Клиссен. Которому несколько шагов до главнокомандующего.

— Они уже затаились, — ответил Харт. — Надо оповестить лазутчиков. Раскинуть сеть пошире. Есть и другие способы его поймать. Сколько недель мы потратили в Саллерс-Блаффе, ожидая, покуда он клюнет на твою наживку?

«Моя ловушка не сработала. Ты на это намекаешь?»

— По-моему, сейчас мы могли бы принести империи пользу в другом месте, — продолжал Харт. — Эта страна пронизана крамолой, и для трех страхоносцев и двух охранителей из Железной Длани можно найти применение получше, нежели…

— Один из нас старший охранитель, — чопорно напомнил Клиссен.

— Разумеется, — кивнул Харт. Заносчивости в нем было столько, что он даже не покраснел. — Но, пожалуй, старший охранитель Клиссен, мы бы не преследовали нашу добычу столь рьяно, если бы ты опрометчиво не поставил на кон собственную карьеру перед самим канцлером Драксисом.

Харт ожидал со стороны Клиссена какого-нибудь отклика, но тот молчал. Одно неверное движение могло все погубить. Канцлер очень беспокоился из-за Солт-Форка, ведь близилась свадьба принца, а вместе с ней — важный союз с Харрией. Клиссен поручился, что предаст главаря мятежников в руки правосудия, и тем самым открыто заявил притязания на пост главнокомандующего Оссии, который, как все полагали, предназначался раболепному заместителю Госсена, Оскару Беттрену. Если Клиссен сумеет изловить Лейна, канцлер будет ему крайне признателен и должность Госсена непременно достанется ему, как только старый увалень уйдет в отставку и вернется на родину.

— Не стоит беспокоиться о моей карьере, охранитель Харт. — Клиссен принялся возиться с пуговицей на рукаве, которая постоянно расстегивалась. Придется обратиться к портному. — Я благодарю Вышнего, что след смутьянов простыл всего лишь три дня назад. Удача, что мы так близко: у нас еще есть возможность их изловить.

Договаривать нужды не было. Если бы они последовали совету Харта и оставили беглецов погибать в горах, те затерялись бы в западной части Остенберга. Однако, несмотря на возражения Харта, Клиссен настоял на том, чтобы перебраться в Кроубридж, к востоку от хребта. Если беглецы перевалят через горы, Клиссен уже будет их поджидать.

От Харта не ускользнуло значение этой недомолвки. Он фыркнул и снова уставился в окно, тщетно пытаясь скрыть досаду.

«Вот-вот, — подумал Клиссен. — Знай свое место».

Он бы предпочел в напарники Веккена. Хороший охранитель и куда менее честолюбивый. Но вместо него назначили Харта, который стал для Клиссена сущим бельмом на глазу.

Они въехали во двор «Привала разбойников» ранним вечером, когда солдаты уже прибыли. Мертвые тела убрали, дождь смыл кровь с булыжников. Когда возница открыл дверцу, Харт начал вылезть, но Клиссен оттеснил его и ступил на землю первым.

Когда имеешь дело с Хартом, важна любая мелочь. Каждый день превращался в битву за то, чтобы поставить дерзкого выскочку на место.

Появление черной кареты с крестом о двух поперечинах внушило робость солдатам, постояльцам и конюхам: они начали сомневаться в собственной благонадежности. «Так и должно быть», — подумал Клиссен, окидывая двор прищуренным взглядом. Ему хотелось потянуться, расправить затекшие в дороге мышцы, но он сдержал этот порыв. Он представитель власти, а власть не ведает ни боли, ни усталости, не испытывает ни раздражения, ни нетерпения. Власть выше всего человеческого.

Появился капитан Дрессль, старший из Железных Стражей, в сопровождении которых они передвигались.

— Покажите мне трупы, — велел Клиссен. — Потом накройте завтрак и пришлите свидетелей. Сначала конюхов, потом слуг. Трактирщика я допрошу последним.

— Да, старший охранитель, — Дрессль исправно отдал честь, приложив кулак к груди и покорно склонив голову.

До чего же приятно с ним работать, не то что с Хартом. Почтительный, благонадежный, ревностный, старательный. Побольше бы таких.

— Почему бы не начать с трактирщика? — спросил Харт. Вечные вопросы, вечные возражения. — Он лучше всех знает постояльцев. Я думал, чем быстрее управимся, тем лучше.

— Если он увидит, что остальных я допросил раньше, то задумается, о чем они рассказали, и у него не возникнет искушения солгать или что-нибудь утаить: вдруг его показания не совпадут с чужими? Сам знаешь, что за народ в Оссии. Они придерживаются старых обычаев и не слишком склонны откровенничать.

— Он ксуланин, а не оссианин, — возразил Харт. Прежде чем отправиться в путь, они хорошенько все разведали.

— Его посетители в основном оссиане, и он не горит желанием нам помогать. Поэтому облегчим ему возможность сказать правду.

Мертвые тела, завернутые в мешковину, лежали в сарае, как можно дальше от трактира и постояльцев. Люди Клиссена раскутали их, и священник записал имена погибших; несколько человек уже дожидались приказа погрузить тела в телегу могильщика. В воздухе стоял тяжелый запах, но в последние несколько дней было прохладно и смрад еще не сделался невыносимым. Сколь привередливым желудком ни обладал Клиссен, мерзкий душок и запекшаяся кровь его не смущали. Он повидал достаточно трупов и воспринимал их как манекены.

Пронзенные, разрубленные. Одному несчастному снесли голову, а щеки насквозь проткнула стрела. Как много способов погибнуть, но конец всегда одинаков. Клиссен еще не понимал, какую зацепку могут дать трупы, но он отличался дотошностью и не оставлял без внимания ничего. Он осмотрел мертвецов, подмечая, кто как погиб: кого закололи, кого зарубили, кого застрелили. Один из их противников явно умел орудовать мечом. Он убивал так безупречно, что жертвы вряд ли успевали что-то почувствовать.

Закончив осмотр, он сделал своим людям знак унести трупы.

— Только время потратили впустую, — проворчал Харт, когда они направились обратно в трактир.

— Если служишь империи, время никогда не тратится впустую, — наставительно заметил Клиссен, представляя себе, как труп Харта погружают в телегу вместе с другими.

Дрессль подготовил для него отдельную кабинку в общей зале, а пугливая служанка накрыла на стол. Настоящие кроданские кушанья: баранья рулька с густой подливой, тушеные овощи, янтарно-желтая картошка. Никакой затейливой, напичканной приправами оссианской стряпни; никаких мерзких угрей, которых они так любят. Подготовившись к трапезе, Клиссен отправил Дрессля собрать свидетелей в коридоре и распорядился, чтобы Харт приводил их по одному. Так мерзавцу не удастся ни присесть, ни поесть. Пусть топчется возле стола, вдыхая аромат кушаний, пока Клиссен будет проводить допрос. Слыша, как у Харта бурчит в животе, Клиссен испытывал мстительное удовольствие. Он не забыл, как Харт без разрешения прикончил арестованного в Шол-Пойнте, присвоив себе всю славу.

Картину происходившего во дворе воссоздали быстро. Из восьми беглецов, спасшихся от страхоносцев, уцелели семеро. Среди них по-прежнему был скарл, а также сынок изменника и его тупоголовый приятель. И друидесса, хотя никто не признал в ней таковую. В дальнейший путь они отправились вместе с сардкой и рыцарем из Харрии. Похоже, он и есть тот мечник, что с таким искусством уничтожил солдат, которые теперь лежали в сарае.

Беглецы могли бы не высовываться и ускользнуть незамеченными. Но они устроили побоище на глазах у десятков свидетелей — словно сами позаботились, чтобы их запомнили. С таким же успехом они могли протрубить в рог, оповещая о своем присутствии.

Завершив трапезу и запив ее стаканом крепкого кроданского красного вина, Клиссен позвал трактирщика.

Его звали Рапапет. У него были вытянутое чувственное лицо и изящные руки, голос звучал напевно, а двигался ксуланин с кошачьей грацией. Клиссен сразу ощутил к нему недоверие. Ксулане были безбожниками, чтили только собственное тело. Их бесстыдная приверженность к плотским утехам и неприкрытое самолюбование отталкивали его. Они отвергли своих богов ради учения о любви к себе и веры в то, что люди способны достигнуть совершенства самостоятельно, не нуждаясь ни в каких высших силах.

— Не ожидал встретить ксуланина в таком месте, — заметил он. — В самом сердце Оссии, в далеком захолустье.

Рапапет развел руками. Узкие запястья тонули в изящных кружевах.

— Судьба непостижима, старший охранитель. Я попал сюда еще юношей в поисках приключений и влюбился в содержательницу этого трактира. Мы жили счастливо двадцать лет, пока ее не забрала Сарла. Теперь владелец я.

— Сарла? — Клиссен приподнял бровь.

Рапапет улыбнулся.

— Простите. Боги моей жены стали моими, и я остаюсь их приверженцем, чтя ее память. Разумеется, если бы я мог, то посещал бы созывы в честь Вышнего, но ближайший храм слишком далеко отсюда.

«Ну да, разумеется», — подумал Клиссен, поправляя очки.

— Спрошу напрямик. Меня интересует человек с рубцом поперек горла. Знаешь его?

Возникло замешательство. Он явно размышляет, солгать или нет. Клиссен сразу все понял, но все-таки ждал ответа.

— Немножко знаю, — неуверенно произнес Рапапет. — От был тут несколько дней назад. Теперь он именует себя Гарриком, хотя раньше пользовался другими именами.

«Правильный ответ», — подумал Клиссен.

— Ты с ним говорил?

Опять заминка. Прикидывает, как бы половчее извернуться.

— Такой простой вопрос, — отрывисто бросил Клиссен, не давая ему времени на размышления. «Хватить думать. Говори правду».

— Извини, — сказал Рапапет, на этот раз слегка смутившись. — Да, говорил. Мы беседовали в общей зале за день до того, как нагрянул патруль.

— И о чем беседовали?

— Ему нужно было переправить отсюда своих товарищей. Двух мальчишек и скарла. Я знал, что несколько купцов собираются в Зеленогорье, и это, кажется, ему подошло.

— Но ведь они не уехали.

— Не уехали. А почему, не знаю.

Клиссен ему верил. Ксулан трудно раскусить, особенно высокородных, но чутье подсказывало старшему охранителю, что тут свидетель не врет.

— А сам Гаррик? — спросил он. — Наверняка у него тоже были планы?

— Да, он направлялся в Моргенхольм.

Тон его голоса едва заметно изменился, и нерешительность, с которой он закончил фразу, подсказала Клиссену, что свидетель недоговаривает. На его блестящем черном черепе сверкали капельки пота.

— И что?

Рапапет растерянно уткнулся взглядом в стол.

— Потом мы говорили о других предметах, — признался он. — Он расспрашивал об осадных машинах, которые применяют у меня на родине.

— Об осадных машинах? — Занятный поворот и слишком диковинный, чтобы быть выдумкой. Ложь всегда прямолинейна; люди пытаются сочинить что-нибудь правдоподобное. А истина обычно запутанная и многогранная.

— Да. Он что-то слышал о ксаттаксе — в переводе на кроданский, наверное, будет «огнеметатель». Я не особо сведущ в истории, но рассказал ему, что знал. Это что-то вроде… баллисты. Она разбрасывает большие керамические шары, которые обмазывают смолой и поджигают. Внутри шары полые и содержат какую-то алхимическую смесь. Они поражают цель с огромной силой, неся гром и огонь; но зачастую оказываются опаснее для тех, кто их применяет: многие гибнут, если вещество воспламеняется преждевременно. — Он изящно взмахнул рукой в воздухе — чисто ксуланский жест, значения которого Клиссен не уяснил.

— Необычно, когда спрашивают о подобных вещах.

— Да. Он проявил большое любопытство. А потом передумал насчет Моргенхольма. Спросил, не знаю ли я кого-нибудь, кто собирается на север.

— Он сказал, куда направляется?

Опять замешательство. Клиссен решил, что пришло время надавить.

— Я проделал долгий путь, чтобы сюда добраться, ксуланин, и не намерен тратить время попусту, — холодно отчеканил он. — Не жди, пока тебе зададут удобный вопрос. Ты расскажешь мне все, что знаешь, иначе будешь схвачен как пособник и я вздерну тебя на вывеске твоего же трактира.

— В Ракен-Лок! — выпалил Рапапет, едва Клиссен договорил. — Он направился в Ракен-Лок!

— Зачем?

Рапапет перепугался.

— Не знаю! Он спросил меня, знаю ли я какого-нибудь ксуланского купца, на которого можно положиться, и я предложил моего двоюродного брат Ататепа. Он моряк, торгует вдоль всего побережья и часто посещает Ракен-Лок, чтобы пополнить запасы. Но Ататеп — человек законопослушный, клянусь! Я не знал, что Гаррика разыскивает Железная Длань!

«Ты не хотел впутывать своего родича. Теперь понимаю, почему ты отвечал так неохотно», — подумал Клиссен.

— Если ты сказал правду, тебе не причинят вреда. Я преследую Гаррика. Он сказал, чего хочет от твоего двоюродного брата?

— Я спрашивал, старший охранитель, но он не ответил!

Рапапету отчаянно хотелось, чтобы Клиссен ему поверил. Тот долго и пристально смотрел ему в глаза, пока не уверился, что ксуланин не лжет.

— Можешь идти, — сказал он.

Рапапет обмяк, точно рыба, снятая с крючка, и неуклюже кинулся прочь, в спешке утратив все свое изящество.

Харт фыркнул.

— Я по-прежнему считаю, что ты мог начать с него и сберечь нам целый день.

Клиссен не обратил на него внимания.

— Капитан Дрессль! — позвал он, поднимаясь. Тот вошел и исправно отдал честь. — Собери людей и пошли за страхоносцами. Мы немедленно отбываем в Ракен-Лок.

— А как насчет моего завтрака? — возмутился Харт.

— Поешь в дороге, — бросил Клиссен, проходя мимо него.

ГЛАВА 35

Утро выдалось холодное и сырое, в ветре чувствовалось дыхание зимы. Киль стоял на вершине пологого пригорка, за спиной у него раскинулись воды Прорези, вокруг шелестел папоротник. В конце тропинки виднелся небольшой каменный домик, крытый соломой; сбоку зеленел огород. Из трубы медленно поднимался дым.

Киль стоял уже довольно долго, глядя на домик. Он разрывался между стремлением броситься к порогу и желанием развернуться и уйти незамеченным. Грудь сжимало, голова кружилась от волнения, порожденного в равной мере радостью и страхом.

«Чего ты боишься? Это же твоя семья!»

Но он боялся. Боялся, что все переменилось. Боялся раздоров, которые ждали его при каждом возвращении. Боялся, что этот дом станет для него ловушкой.

Он достал из поясной сумы мешочек с монетами, взвесил его в ладони. Кроданские деньги из казнохранилища Солт-Форка. Больше, чем он обычно приносил домой, но все равно негусто. Половину он истратил в дороге. Деньги у него всегда утекали, как вода сквозь пальцы. Наверное, он просто не придавал им значения. Он появился на свет для подвигов, а не для денег.

Но рассказы о славных деяниях не встречали здесь радушного приема. Гораздо выше ценилась звонкая монета, а в этом смысле ему похвастать было нечем.

— Киль, ты глупец! — произнес он вслух, силясь побудить себя к действию. — Проделал такой путь, а теперь мешкаешь? Хватит терять время, жена ждет!

Воодушевленный, он спрятал мешочек с деньгами обратно и вразвалочку зашагал по тропинке. Да, будет ссора. Как всегда. Но будет и любовь — как всегда. А он так соскучился по глазам Мариеллы, по ее улыбке, по теплым прикосновениям ее тела. Каким бы скитальцем он ни был, со времени их свадьбы он не делил ложа ни с кем, кроме нее, и при мысли о грядущей ночи невольно ускорил шаг.

Он думал и о Теде. Чудном молчаливом Теде, которого они вместе произвели на свет. Мальчик улыбался нечасто, но от его улыбки словно солнце загоралось над морем. Его сын был загадкой, которую он никак не мог разгадать, но редкие мгновения, когда между ними возникала связь, вознаграждали все усилия.

Радость взбурлила внутри него, и все сомнения рассеялись, когда он добрался до порога и распахнул дверь.

— Жена! Встречай! — гаркнул он. — Я вернулся!

К нему повернулись два встревоженных лица. Их обладатели как раз завтракали рыбной похлебкой с хлебом, сидя за маленьким столом, придвинутым к стене, на кухне с каменным полом. Мариелла выглядевшая еще прекраснее, чем в самых радужных воспоминаниях Киля. И его брат Флюк.

— Вы чего тут делаете? — спросил Киль, и лицо у него слегка вытянулось.

— Киль! — Мариелла вскочила, отталкивая табуретку, обвила руки вокруг его шеи и поцеловала, крепко и жадно. Почувствовав ее пыл, он позабыл обо всем. Прошлое и будущее развеялись как дым, существовала только Мариелла, и ничего больше.

Звук передвинутой табуретки вырвал его из забытья. Открыв глаза, он увидел Флюка, угрюмого и кислого, с вечно недовольной миной, такой знакомой Килю. Его младший брат был плотнее сложен и более широколиц. Когда-то он, подобно Килю, носил прическу китобоев — бритая голова и длинная прядь на макушке, — но уже много лет был сухопутным жителем, и его черные курчавые волосы густо разрослись.

— Здорово, брат, — поприветствовал он Киля.

Киль отпустил жену и без воодушевления обнял Флюка, отдавая дань обычаю.

— Хорошо, что ты вернулся, — сказал тот.

— Возвращаться всегда хорошо, — ответил Киль. Оба говорили без особой уверенности.

Флюк крякнул, как будто все вопросы, связанные с внезапным появлением брата, разрешились и говорить больше не о чем.

— Ну, оставляю вас наедине, — сказал он. — Вернусь, пожалуй, на ферму. — Он похлопал Киля по плечу, словно в утешение. — Заглянешь ко мне потом?

— Договорились, — ответил Киль.

Флюк послал Мариелле многозначительный взгляд, который не понравился Килю, и удалился.

Киль повернулся к жене.

— Да уж, удачно я попал, — проворчал он. Ему не хотелось злиться, но присутствие Флюка испортило все впечатление, и он чувствовал себя дураком.

— Перестань, — ответила Мариелла. — Он приходит завтракать, когда покормит скотину, а мне нравятся гости по утрам. Дом кажется не таким пустым.

Киль различил раздражение в ее словах. Обстановка обострялась. С некоторым усилием он осадил себя и попытался отогнать образ младшего брата.

— Извини, — сказал он, положив руку Мариелле на плечо. — Просто неожиданно получилось.

— А ты думал, я буду сидеть тут в одиночестве, пялиться на дверь, как примерная жена, и дожидаться, пока ты соизволишь вернуться? — Она не откликнулась на его прикосновение. От страсти не осталось и следа: Мариелла вспомнила все свои горести.

— Перестань. Я же вернулся.

Но она не смягчилась.

— И надолго?

Сердце у него оборвалось. Он отступил в сторону, чувствуя себя ненужным, лишним в собственном доме. За время его отсутствия все переменилось. На столе появилась свежая скатерть, на подоконнике стоял новый горшок. Кто-то починил сломанный стул. Не Флюк ли? Киля задела эта мысль. Наверное, скатерть и горшок тоже куплены на деньги брата. С каждым разом он все меньше ощущал, что возвращается к себе домой.

Он засунул руку в поясную суму и швырнул на стол кошелек с монетами. Вот! Пусть видит, что и от него есть польза.

Мариелла взглянула на деньги. Разумеется, никакой благодарности. Не стоило и ожидать.

— Немного, но на зиму хватит, — небрежно бросил Киль, борясь с отчаянным желанием замкнуться в себе.

Она подняла на него глаза, и в них было столько печали, что сердце Килю сдавили щупальца страха. Он вспомнил многозначительный взгляд Флюка и внезапно понял его смысл.

— А где Тед? — спросил он.

* * *

В комнате сына стоял полумрак, занавески были задернуты. Когда Киль туда вошел, под башмаком у него скрипнула половица, и он приглушенно выругался. Он почти забыл об этой половице.

Запах спальни Теда — по-мальчишески чистый и здоровый — помнился ему лучше, нежели ее вид. Но теперь воздух в ней был спертый, пропитанный лекарствами. В кровати, по горло укутанный одеялами, лежал Тед — или его бледное подобие. Закрытые глаза ввалились, дыхание с хрипом вырывалось наружу.

Киль отвернулся: ему было нужно мгновение, чтобы прийти в себя.

Вошла Мариелла и взяла мужа за руку.

— Больные легкие, — пояснила она. — Он подхватил лихорадку.

Лихорадка. Киль сразу почуял беду, войдя в комнату, и все равно, когда догадка подтвердилась, на него нахлынула волна слабости.

— Но как? — спросил он первое, что пришло в голову.

— С какого-нибудь корабля? От купца, приплывшего из Дождливого края? Какая разница? — Жена говорила устало, отрешенно. Непривычно для Киля. — Он слег в День Воплощений или около того.

— Еще весной? — ужаснулся Киль.

Укоризна, прозвучавшая в его голосе, пробудила в Мариелле гнев.

— Что я могла поделать? — процедила он, отдернув руку. — Попросить, чтобы старик Ганни написал тебе письмо? И куда потом отправить?

Киль хотел ответить: «Могла бы попытаться. Могла меня отыскать». Но нет. Отыскать его было невозможно. Он злился на себя, не на нее.

Он посмотрел на сына, прислушиваясь к тяжелому хриплому дыханию. Не верилось, что все это происходит по-настоящему.

— Что говорит Подри? — спросил он.

— Ничего дельного, — ответила Мариелла. Киль знал, какого она мнения о городском знахаре, да и сам ему не доверял. — Прописал какие-то травы, которые не помогли. Я пошла к другому знахарю, а потом к третьему, оба надавали разных снадобий, но все оказались бесполезными. В конце концов Флюк послал за кроданским доктором в Харлсбич.

Киль почувствовал, как внутри у него похолодело. Заботиться о семье — это его обязанность. Кто позволил Флюку звать квадратноголовых? Неужели нельзя лечить по-оссиански?

Он снова сдержался, прежде чем успел бы наговорить лишнего. Честно говоря, на месте Флюка он сделал бы то же самое. Разница в том, что у него не нашлось бы денег на кроданского врача. Его семья не выжила бы без помощи Флюка. Когда Киль находился в Ракен-Локе, все напоминало ему об этом.

— Хочешь знать, что он сказал? — Мариелла не дождалась его вопроса.

— Да, — ответил он, а душа кричала: «Нет! Не хочу слышать».

— Он сказал, что нужно увезти его туда, где воздух суше. Подальше от побережья. Нужно, чтобы его пользовал настоящий доктор, кроданский, а не какой-нибудь шарлатан, который станет пичкать мальчика отваром из кореньев. И еще нужно одно приспособление… Вроде шлема или маски, такая штуковина, которая будет вытягивать пар из трав, чтобы он вдыхал… — Она замялась. — Ничего в этом не смыслю. Флюк объяснит лучше.

Сердце Киля снова оборвалось. Ему не нужны объяснения Флюка. У них все равно не хватит денег на переезд. Им не по карману даже заплатить за разрешение. Один-единственный визит доктора обошелся Флюку недешево, о постоянном лечении и думать нечего — оно доступно лишь самым богатым оссианам. Кроданцы лечились бесплатно, за счет империи, но на их подданных эта любезность не распространялась.

Сухой климат. Наблюдение доктора. Маска для вдыхания паров. С таким же успехом можно попытаться достать луны с неба.

— А если мы не потянем? — угрюмо спросил Киль.

— Сам знаешь, — прошептала Мариелла, и в глазах у нее блеснули слезы. — В течение года, сказал доктор. Будь мальчик покрепче, продержался бы дольше. Но он и раньше здоровьем не отличался.

Тут дыхание Теда изменилось, он кашлянул и пошевелился.

— Принесу ему похлебки, — сказала Мариелла.

Киль хотел было протянуть руку, чтобы задержать ее, но она вышла слишком стремительно. Да и что бы он сказал? «Не оставляй меня?» Она никогда не понимала в нем этого — страха перед самим собой и боязни одиночества. Ему нужен был кто-нибудь рядом, чтобы мысли перестали ворочаться, глодать его изнутри. В молодости он не раз заглядывал в эту бездну, где радость и стремления становятся бессмысленными, и его окружала холодная глубь смерти. Время и упорные труды вызволили его оттуда, но пережитое оставило свои отметины, и обратно ему не хотелось.

Отвлечься помогали матросское товарищество, любовь Мариеллы, дружба Гаррика. Теперь, когда перед ним стоял выбор — последовать за Гарриком или остаться в Ракен-Локе, с семьей, — дело решила именно манящая дорога. Обыденность снова ввергла бы его во тьму. Ему было нужно, чтобы мир каждый день обновлялся.

Он неуклюже стоял у двери, наблюдая за пробуждением Теда, а в памяти разверзалась пустота. Он пытался ее оттолкнуть, но не знал как, и…

«…глаза, щупальца, пасти с зубами, словно крючья, а запах подобен…»

Он зажмурился, пытаясь вытеснить воспоминания о Скавенгарде. Остальные видели лишь очертания чудовища, слепящий свет оградил их от настоящего ужаса. Но Киль заглянул в эти нечестивые глаза и увидел там гнусный разум. Его будто обожгло. С тех пор мерзкая тварь снилась ему каждую ночь, а порой мерещилась и в часы бодрствования.

Скавенгард оставил свой след в каждом из них, но в Киле — особенно глубокий. Он мельком увидел природу созданий, которые таятся за гранью Страны Теней, огромных прожорливых чудовищ, мятущихся в темнице под Кар-Вишнахом, Твердыней Оков. Разве можно остаться прежним после такого?

— Папа?

Киль отнял руки от лица. Глаза Теда открылись, голова повернулась на подушке. Взгляд у него был ясный и твердый, а на лице отобразилось озадаченно-любопытное выражение.

При виде сына тьма в душе Киля рассеялась. Он отец; нельзя выставлять свою слабость напоказ перед сыном.

— Мальчик мой! — воскликнул он и расплылся в улыбке, раскрыв руки для объятия. — Я вернулся!

Тед не улыбнулся в ответ, не обрадовался отцовскому возвращению. Встретив столь холодный прием, Киль опустил руки; его восторженное приветствиепоказалось деланым и театральным. Ему всегда хотелось сына, с которым можно говорить по-свойски, которому понравится грубовато-добродушное обращение, которое сам он перенял у отца. Не в первый раз Киль подивился, как им с Мариеллой удалось произвести на свет ребенка, который не имел ничего общего ни с одним из родителей.

Он присел на табуретку возле кровати и откинул черные волосы со лба Теда.

— Мама сказала, что ты неважно себя чувствуешь, — произнес он.

— К сожалению, папа.

— Не надо сожалений. Болезнь может свалить любого силача. Эврик Рыжий половину юности провел прикованным к постели, а потом объединил Оссию после Падения, покорил варварских вождей и положил начало эпохе Королей. Он впервые за четыреста лет завладел Пламенным Клинком, который все считали утраченным. Все это время Клинок тайно хранили Рассветные Стражи, ожидая, пока явится достойный. Как тебе такое? Неплохо для хилого мальчишки.

Тед взглянул на него. Киль нежно погладил мальчика по голове, и в сердце вонзился холодный осколок скорби. Его пугала беспомощность сына. Он не знал, что сказать или предпринять. Возможно ли так любить кого-то и при этом оставаться чужим?

— У тебя были приключения? — спросил Тед.

— Были. По всей стране. Мы с дядюшкой Лейном повстречали множество опасностей. Открытое море, кроданские солдаты…

«Чудища», — добавил он про себя, и воспоминание снова обожгло мозг: черные щупальца копошатся в проходе, а за ними скрежещет зубами дюжина пастей.

— Мама говорит, ты сражаешься ради спасения Оссии. И поэтому постоянно в отлучке.

В груди у Киля защемило. Да, так он и рассказывал. А порой даже сам в это верил.

На лестнице послышались шаги Мариеллы.

— А вот и мама, — с облегчением произнес Киль.

Она вошла с миской похлебки и ободряюще улыбнулась обоим. С помощью Киля Тед сел на кровати, прислонившись к изголовью. Даже это нехитрое усилие измотало его, и он обмяк, захрипев.

— Может, я? — спросил Киль, протягивая руку к миске.

— Сам справится, — возразила Мариелла. — Просто дай ему передохнуть.

— Я хочу покормить сына, — с мягкой настойчивостью проговорил Киль.

Мариелла подала ему миску. Киль зачерпнул ложку, подул ни нее и протянул мальчику.

— Мамина похлебка, — сказал он. — Она подкрепит твои силы.

Тед открыл рот и проглотил похлебку, словно младенец. Киль зачерпнул еще ложку и почувствовал на себе взгляд Мариеллы, поднять на нее глаза не смог: боялся, что она увидит его боль, почувствует внутренний надлом.

— Вот и я, — пробормотал он, продолжая кормить сына. — Я вернулся.

* * *

Позже, когда Тед снова заснул, они занялись любовью, пылко сплетаясь телами под одеялами. В первый заход — отчаянно, дико влекомые желанием слиться воедино после долгой разлуки. Во второй — уже нежнее, неторопливо исследуя друг друга, нащупывая старые рубцы и новые шрамы.

Потом они лежали рядом; жена склонила голову ему на грудь, а взгляд Киля блуждал по потолку, выискивая знакомые разводы и трещины. По крайней мере, они остались прежними. Вскоре Мариелла заговорила о том, что произошло в Ракен-Локе за время его отсутствия. Сынишка Абны совсем от рук отбился. Из-за летних штормов улов ухудшился. Малышка Эспи родила, а кто отец, не признается. Киль слушал и кивал, пытаясь не замечать, что с каждым новым известием его душа иссыхает. Одни и те же имена, известные ему всю жизнь, одни и те же ничтожные сплетни, которые за пределами их городишка не стоят и китового чиха. Пока он пытается устроить переворот, она уговаривает рыботорговца сделать ей скидку.

Ему хотелось проявить искреннее участие к заботам жены, но самое большее, на что он был способен, это притворяться. Даже сейчас, бок о бок, они оставались далеки друг от друга, и пропасть между ними только увеличивалась.

— Джадрелл совсем разошелся; — говорила Мариелла. — Строит из себя вельможу, а с нами обращается точно с холопами в старину. Все знают, благодаря чему он сохраняет свой титул! Его отец хорошо нажился во время нашествия, но Джадрелл его переплюнул. Чуть ли не каждый месяц прибирает к рукам очередную ферму или дом. Уже половиной города завладел.

— Пособник, — злобно пробормотал Киль. Известия о лорде Джадрелле не оставили его равнодушным. Он бы с радостью вонзил меч в этого гада. Джадрелл с отцом беззастенчиво поддерживали новые порядки, и многие оссиане из Ракен-Лока отправились в лагеря и на виселицу из-за наветов Джадрелла. Обычно их преступления состояли в одном: подлец положил глаз на их имущество.

— Наш дом ему тоже приглянулся, — предостерегла Мариелла. — И ферма твоего брата.

Киль почувствовал, как испаряются последние остатки душевного спокойствия. Он готовился к неизбежному спору.

— А где Лейн? — спросила жена, постепенно приближаясь к главному. — Или Гаррик — так его теперь зовут? Зачем он переменил имя?

— Потому что Лейном в нынешние времена зваться опасно. Он в городе, обделывает дела.

— Чтобы тебе поскорее отсюда улизнуть, — пробормотала она.

Он вздохнул.

— Может, не надо?

Но Мариелла уже решила, что надо.

— Разве ты недостаточно для него сделал? — спросила она. — Неужели тебе не надоело за ним таскаться? Пусть борется сам.

— Я занимаюсь этим не ради него. А потому что это необходимо. И тогда людишки вроде лорда Джадрелла не смогут забрать наш дом благодаря тому, что умеют целовать кроданские задницы.

— Ты занимаешься этим по иной причине, — возразила Мариелла и отвернулась.

Киль тоже откатился на свою половину и подложил руку под голову. Снаружи брезжил серый день, на холме колыхался папоротник.

— Останься, — тихо попросила жена.

— Нам нужны деньги, — сказал он. — Много денег. В Ракен-Локе я столько не заработаю.

— Ну и что! — Она снова повернулась к нему, приподнялась на постели и вцепилась пальцами в плечо мужу. — Не уходи! Ты нужен Теду. Флюк подыщет тебе работу на ферме, он обещал.

— Ха! И всю жизнь терпеть его понукания? Будь я проклят, если соглашусь работать на собственного младшего брата. Если я и останусь, то снова пойду в китобои.

— И тогда будешь отсутствовать всего по месяцу кряду. Уже неплохо, — язвительно заметила она. — Я хочу, чтобы ты остался здесь, Киль. Хочу просыпаться рядом с тобой, хочу, чтобы у нашего сына был отец.

— Я обязан что-то предпринять! — крикнул он, скидывая одеяло и садясь на кровати. — Мне невыносимо смотреть, как Тед умирает!

— Нет. Ты снова уйдешь и сбросишь с себя ответственность.

Покорность, прозвучавшая в ее голосе, была хуже всего. Пусть бы жена вопила и молотила по нему кулаками. Не отступалась так просто. Он не выдержит, если она от него отступится.

— С нами путешествует друидесса, — сказал он. — Возможно, она справится лучше Подри.

Мариелла почти не слушала. Она понимала, что кроданское лечение им не по карману, и внутренне готовилась лишиться сына. Она не смела надеяться на лучшее.

— Я люблю тебя, Киль, — сказала она. — Видит Джоха, проще было бы по-другому. Я столько времени каждый день просыпалась в одиночестве. Но раньше у меня, по крайней мере, был Тед. А теперь… — Она не смогла договорить. — Останься со мной.

Он поцеловал ее, понимая, что ей это нужно. Другого ответа не требовалось. Ей, как и самому Килю, страстно хотелось позабыть весь мир. На какое-то время им это почти удалось.

Если бы не разговоры. Если бы они просто могли быть вместе.

Если бы.

ГЛАВА 36

Утро раскинуло в небе свинцово-серый покров, а в порту царило оживление. Купеческие суда покачивались на якоре, дюжие грузчики укладывали товары. Вокруг сновали кроданские таможенники колыхались гусиные перья, которыми они записывали свои наблюдения. Рыбацкие лодки тащились с утренним уловом, над ними с криками носились чайки, в воздухе пахло солью и мокрой древесиной.

Гаррик привалился к покосившейся изгороди и ножом вскрыл устрицу. Отворив ракушку, умело провел ножом по внутренней части и закинул моллюска в рот.

Свежие устрицы, которыми славился Ракен-Лок. Неповторимый вкус. Если и существовало на свете место, которое за последние тридцать лет он мог назвать домом, оно было здесь. Сам город ему никогда не нравился, но от него веяло чем-то родным и уютным, и Гаррик, возвращаясь сюда, отдыхал душой.

На воду ложилась легкая дымка. Северный берег Прорези скрылся из виду, но изломанные очертания Упырьего форта еще проступали во мгле. Полуразрушенный, он раскинулся над заливом на одиноком скалистом острове: угловатая громада, облюбованная вороньем. В народе форт называли Упырьим, потому что при сильном ветре оттуда доносились завывания, словно по нему бродили неупокоенные мертвецы. Но Гаррик помнил его под другим названием: Аннах-на-Зуул — так именовался он на неблагозвучном языке урдов.

Его построили во времена Первой империи, когда оссиане были рабами и урды заправляли в Пламении от побережья до побережья. Урдские твердыни были большей частью разрушены во время Восстановления и разобраны на строительные материалы, сохранив скверную память о прежних хозяевах. Однако Джесса Волчье Сердце пожелала (а ее возлюбленный Морген претворил ее веление в жизнь), чтобы некоторые твердыни остались целыми, но заброшенными — в назидание потомкам. Служили предостережениями из прошлого, призывом сохранять бдительность, чтобы зло не пробралось обратно.

«Если бы мы были поосмотрительнее», — подумал Гаррик. Но они расслабились и отмежевались друг от друга, ссорясь между собой, тогда как их соседи из Кроды перековывались в горниле Слова и Меча. Оссиане же занимались самоуспокоением, отрицая угрозу с востока, пока не стало поздно.

Когда семьдесят лет назад Крода вторглась в Брунландию и Озак, заявив права на свои прежние земли, Оссия осталась безучастной. Когда тридцать пять лет назад кроданцы захватили Эстрию и Гласский университет, Оссии следовало готовиться к войне, но знать слишком погрязла в собственных распрях. Столько тревожных предвестий, и все равно кроданское нашествие застало их врасплох. Оссия дрогнула, королеву Алиссандру Пряморечивую казнили, а Пламенный Клинок был захвачен молодым, но умелым кроданским военачальником по имени Даккен, который успешно сломил сопротивление оссиан.

Но как повернулось бы дело, если бы Пламенный Клинок не был захвачен?

Этот вопрос уже тридцать лет изводил Гаррика. Если бы кроданцы не заполучили Пламенный Клинок в самом начале вторжения, оссиане могли бы сплотиться. С королевой или без нее, Пламенный Клинок объединил бы дворян. Войны выигрывались и при худшем раскладе.

А может, он обманывает себя и это лишь продлило бы бойню. Кроданцы обладали тактическим преимуществом, были лучше вооружены, более дисциплинированны и, что особенно важно, сражались ради общей цели. Дальнейшая борьба унесла бы еще десятки тысяч жизней, а после окончательного разгрома оссиане оказались бы в рабстве. Совсем как храбрые жители Брунландии, которые отказались сдаться и заплатили страшную цену.

Отец Арена решил, что лучше покориться, предпочесть безнадежной войне мир на щадящих условиях. Гаррик придерживался иного мнения.

Он вынул из сетчатой сумки еще одну устрицу, раскрыл ножом створки.

«Да будут прокляты все эти миротворцы, — подумал он. — Вернее сказать, трусы».

— Лейн из Верескового края, — раздался голос у него за плечом. — Живой и здоровый!

— Не ожидал и тебя увидеть живым и здоровым, Амбри, — откликнулся Гаррик, слегка улыбнувшись.

Амбри тоже усмехнулся. Он был худощав, от возраста мышцы одрябли, осунувшееся лицо покрывала седая щетина. На его старых костях висело бремя без малого семидесяти лет, а моряцкое житье изрядно его потрепало. При ходьбе он опирался на костыль: вместо правой ноги у него торчала грубая деревяшка, штанина над которой была завязана узлом.

— Кит все-таки добрался до тебя? — спросил Гаррик.

Амбри ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— Напоролся ступней на ржавый гвоздь. Нога почернела, пришлось отрезать.

— Ты же всегда клялся, что умрешь в море.

— Жизнь по-всякому оборачивается. О Девятеро, эта деревяшка жутко натирает. Все бы отдал за прекрасную «ногу Мальярда». — Он привалился к изгороди возле Гаррика, пристроил рядом костыль и окинул взглядом порт. — Надолго вернулся?

— Да так, заглянул мимоходом.

— Весьма мудро. Лов уже не тот, что прежде. Почти все достается картанианам, проклятым плутам. Старики вымирают или спиваются, когда становятся слишком немощными, чтобы выходить в море. На корабли садятся их молодые сыновья, которые все делают на свой лад. Что и говорить, до нас им далеко.

Гаррик хмыкнул, выражая согласие, и протянул Амбри устрицу. Старик был легок в общении, они приятельствовали еще с тех времен, когда Гаррик занимался китобойным промыслом, хотя никогда не сходились близко.

— Вот и наш повелитель, — заметил Амбри, указав подбородком в сторону воды.

К берегу приближался баркас, выкрашенный в цвета дома Джадрелла. Это было личное судно лорда, на котором он посещал поселения на дальнем побережье Прорези: открытый баркас с навесами на носу и на корме, достаточно большой, чтобы повелитель Ракен-Лока и его гости могли с удобством путешествовать в сопровождении небольшого экипажа.

— Смотрю, он по-прежнему процветает, — язвительно откликнулся Гаррик.

— Что правда, то правда. Возблагодарим Вышнего, что в нынешние смутные времена послал нам столь мудрого руководителя. — Амбри говорил так сухо, что из его слов можно было разжечь костер. — Мы его почти не видим, разве что издалека. Все время трется с квадратноголовыми.

— Попридержал бы язык, — криво усмехнулся Гаррик. — Я могу оказаться осведомителем.

— Можешь, — согласился Амбри. — Передавай мое почтение нашим геометрически безупречным господам, когда встретишься с ними.

Гаррик хрипло рассмеялся. Эту расхожую остроту повторяли повсюду (у Амбри не хватило бы словарного запаса придумать ее самому), но все равно она прозвучала уместно.

Поделив между собой последних устриц, они наблюдали, как к берегу приближается баркас Джадрелла. Как и сказал Амбри, он не пошел в гавань, а причалил чуть дальше, к отдельной пристани подножия крутого склона. Из баркаса высадились три человека, одетые в плотные камзолы, узкие штаны и башмаки: кроданский наряд. Одним из них был сам Джадрелл, издалека, впрочем, неотличимый от своих гостей.

— Наш повелитель нынче больший кроданец, чем сами кроданцы, — проговорил Амбри. — А молодые квадратноголовые с каждым годом все больше похожи на оссиан. Наверное, к огорчению своих сородичей. — Он усмехнулся. — Дети — всегда дети, чьими бы они ни были.

Джадрелл и его спутники поднялись по лестнице к подножию утеса, на вершине которого высился величественный особняк. Корабельщики приладили к корпусу баркаса толстые канаты с крючьями и подогнали его к деревянному настилу, тянущемуся по всему склону.

— Они собираются втащить судно наверх? — удивился Гаррик.

— Ты что, забыл морские порядки? В это время года частые бури. Баркас слишком легкий и разобьется вдребезги. Наверху есть лодочный сарай, видишь?

Гаррик заметил неподалеку от особняка большое строение. Корабельщики окликнули кого-то в лодочном сарае, и суденышко Джидрелла медленно выползло из воды, проскользило вверх по накату и скрылось внутри.

— Проще поставить в гавани, — заметил Гаррик. Лодки, пришвартованные в порту, защищал волнорез — изогнутая насыпь из камней, вдававшаяся в Прорезь.

— Лорды и рыбаки, бок о бок. Так повелось с незапамятных пор. Хотя нынче все по-другому. Давненько лорд Джадрелл не заходил в гавань, — заметил Амбри. — Он нам не ровня.

— Времена меняются, — ответил Гаррик.

— Да уж, — согласился Амбри. — И изменятся снова. — Он предложил Гаррику брикетик табака, а когда тот отказался, закинул его себе в рот и принялся жевать. — Нынешняя молодежь не знает, что такое свобода. Но мы-то помним, а? Все эти высокородные пособники, которые гнут шеи перед кроданцами, получат по заслугам, когда вернутся Рассветные Стражи.

Гаррик недоверчиво взглянул на старика.

— Рассветные Стражи сгинули, — сказал он. — Сгинули двести лет назад, а то и больше, после того как помогли свергнуть короля Данну Лунатика.

— Пф-ф. Ты в это веришь?

— Он хранил Пламенный Клинок, а они ему изменили.

— И поделом! Этот недоумок ходил на поводу у своего двоюродного братца из Харрии. Он отписал бы все, что севернее Прорези, этим спесивым мерзавцам, а потом им отошла бы и остальная Оссия. И мы бы теперь кланялись харрийцам вместо кроданцев, только у нас было бы два столетия, чтобы привыкнуть.

— Это правда, — с горечью согласился Гаррик. — А если бы не кроданцам, то элару, дурнцам или кому-нибудь еще. Иногда я думаю, что мы рождены для рабства.

— Тьфу! Опять чушь городишь, как раньше в «Раздутом парусе». Напьешься, бывало, и распустишь нюни, — возмутился Амбри. — Рассветные Стражи служили Пламенному Клинку, а не его хранителю. Оссии, а не ее правителям. Они сделали все как надо, соблюли верность клятве и своей стране.

— Король, которого они возвели на трон, рассудил иначе.

— Он любил Рассветных Стражей, покуда они не поставили под сомнение его право на власть. Пожалуй, он опасался, что Стражи снова провозгласят другого короля, вот и разогнал их. Они охраняли эту страну с первых дней Второй империи, с тех пор, как Раннис Книжник собрал их воедино. Думаешь, трусу вроде Гарама Ястребиного Глаза было под силу их разобщить? — Он махнул скрюченной рукой и выплюнул за изгородь бурую жижу. — Когда империя рухнула, они исчезли на долгие века, но всегда возвращались, когда в них возникала нужда, и приносили с собой Пламенный Клинок. Попомни мои слова, они где-то затаились и дожидаются случая. А теперь Пламенный Клинок возвращается в Оссию. Если это не знамение, то что?

— Возможно, в этом наша беда, — мрачно ответил Гаррик. — Мы слишком долго ждали, пока явятся герои и спасут нас, вместо того чтобы спасать себя самим.

Амбри взял костыль и показал на Прорезь, где виднелись зазубренные очертания Упырьего форта.

— Эти развалины больше напоминают нас, чем урдов. Мы могли восстать в любое время, но не восстали. Мы стали рабами потому, что у нас забрали надежду. Когда разразилась чума, мы поняли, что урдов можно одолеть, но даже тогда понадобилась Джесса Волчье Сердце, чтобы поднять народ с колен. — Он с чавканьем разжевал табак. — Люди не станут сражаться, пока не поверят в победу. Джесса заставила нас поверить. И Рассветные Стражи тоже заставят. — Он пристально взглянул на Гаррика. — Думаешь, я не знаю, чем вы с Килем занимаетесь? Я слышал ваш разговор, когда вы перепились. Я знаю, куда вы ушли. Вы теперь с Серыми Плащами?

— Никаких Серых Плащей не существует, — покачал головой Гаррик.

— Я бы так и говорил, будь я Серым Плащом, — хмыкнул Амбри. — С этой страной еще не покончено. Волчья кровь еще течет в оссианских жилах, та же кровь, что построила Вторую империю. Волка в клетку не запрешь.

— Запрешь, — возразил Гаррик. — Получится собака.

Амбри крякнул.

— По мне, так лучше дожидаться героя, чем слушать циника. Сегодня империя, а завтра прах. Кому, как не нам, оссианам, об этом знать?

— Никогда не думал, что ты такой оптимист.

— Когда остаешься без ноги, многое предстает в ином свете.

Гаррик мрачно улыбнулся и похлопал старика по плечу.

— Рад был снова увидеть тебя, Амбри.

— Взаимно.

Гаррик зашагал в сторону порта. Когда он обернулся, старик смотрел на клубящийся над водой туман, устремив пустой взгляд в белую мглу.

* * *

— Вот.

Арен оглядел лес. Между деревьями густо разрослись папоротники и колючие кустарники, листья колыхал прохладный ветерок, пахнувший солью и дождем.

Фен показала пальцем. В отдалении между деревьями паслась олениха. Фен подала Арену знак, и они крадучись двинулись к зверю.

Под башмаком Арена громко треснула ветка, и оба замерли, а олениха насторожилась и встрепенулась, готовясь пуститься наутек. Но охотники были слишком далеко, так что она их не увидела. И опасливо продолжила щипать траву.

Фен сердито обернулась.

— Ступай осторожнее! — прошипела она. — Что я тебе говорила?

Арен состроил извиняющуюся мину.

— Я первый раз на охоте, — пробормотал он в оправдание.

Она послюнявила указательный палец и подняла его в воздух.

— Ветер нам благоприятствует. Чувствуешь, откуда дует?

Арен последовал ее примеру. Честно говоря, он ничего не почувствовал, только пальцу стало холодно. Но он решил не признаваться.

— Чувствую! — ответил он с наигранным удивлением.

Кажется, ей это понравилось; во всяком случае, она смягчилась.

— Всегда подбирайся к оленю с подветренной стороны. Если он тебя унюхает, то сбежит. Охота требует терпения.

Они подобрались к оленихе еще ближе. Арен пытался внимательно смотреть под ноги, но вместо этого украдкой метал взгляды на Фен. Сначала он беспокоился, что она заметит, но ее взгляд был сосредоточен на добыче, и вскоре Арен разглядывал девушку уже в открытую.

Он хотел увидеть ее по-настоящему, раскусить ее, как раскусил Рафу в Саллерс-Блаффе. Но Фен оставалась для него загадкой. Она не поблагодарила его, когда он помог ей в Скавенгарде, и не извинилась, когда потом нагрубила ему. Последние дни она явно злилась, однако сегодня утром сама предложила научить его охотиться.

Арен понимал, что Кейд начнет дуться, когда узнает. Убеждал себя, будто пошел ради обретения полезных навыков. Но, по правде, на его решение повлияло не это.

Не сказать, что он считал Фен привлекательной, просто ее черты производили яркое впечатление. Веснушки покрывали лицо так густо, что сливались в некое подобие маски. Арена притягивали изящные очертания ее подбородка; нос, который морщился, когда она смеялась по-настоящему. Такое бывало редко, но Кейд умел ее рассмешить, и Арен с удивлением осознал, что слегка ревнует. И сейчас он испытывал ребяческую гордость оттого, что Фен позвала на охоту его, а не Кейда.

«Да что в этом плохого? Не только Кейд умеет заводить друзей».

В рассеянности он запнулся ногой о камень и с громким треском повалился в куст. Фен схватила его за руку и втащила в заросли папоротника, а испуганная олениха снова вскинула голову. Они пригнулись, тесно прижавшись друг к другу. Арен чувствовал себя неловко, взволнованный их близостью, а олениха переступала копытами, навострив уши и раздумывая, бежать или нет. Арен понимал ее.

Затем животное снова успокоилось, и когда Фен наконец отстранилась от Арена, он почувствовал одновременно облегчение и разочарование.

— Пожалуй, с таким увальнем, как ты, ближе не подберешься, — шепнула Фен и вытащила из-за спины лук. — Убьем ее отсюда. Стрелять умеешь?

— Немного. В основном меня учили обращаться с мечом.

— Хочешь попробовать? — Она протянула ему лук.

Он грустно улыбнулся.

— Тут, наверное, ярдов шестьдесят, да еще и деревья. Куда уж мне? Никого не убьем, только стрелу зря потратим.

Фен неуверенно взглянула на него, словно гадая, не обидела ли его своим предложением. Потом пожала плечами, проскользнула сквозь папоротники и укрылась под ближайшим деревом. Медленно натянула тетиву и прицелилась. Олениха вскинула голову — наверное, что-то почувствовала.

«Стреляй! — мысленно поторапливал Арен. — А то убежит!»

Но Фен медлила. Руки у нее начали подрагивать, но она дождалась, пока олениха успокоится и снова опустит голову. И только тогда спустила тетиву.

Стрела промчалась сквозь листву. Олениха встрепенулась и пустилась бежать. Фен бросилась следом.

От удивления Арен замешкался. Он не ожидал, что Фен побежит. Подстрелила ли она олениху? Все произошло так стремительно, что Арен не успел рассмотреть. Но когда он стронулся с места, Фен уже почти скрылась из виду, устремившись сквозь подлесок в погоню за своей добычей. Арен рванулся следом, но не мог поспеть за проворной Фен. Споткнувшись о камень, он упал, а когда поднялся, Фен уже не было.

Проклиная свою неуклюжесть, он ринулся вперед, следуя на звук ломавшихся веток.

Олениха, пронзенная стрелой, лежала на краю прогалины истекая кровью. Фен стояла на коленях рядом с ней, склонив голову и шепча молитву.

Подкравшись поближе, Арен расслышал слова Фен: она благодарила олениху — за принесенную в дар жизнь, и Огга, Воплощение Зверей, — за удачную охоту. Потом подняла голову и принялась гладить олениху по шее, тихонько приговаривая:

— Ну вот. Скоро все закончится. Теперь отдыхай.

Олениха испустила последний вздох, и ее глаза остекленели. Фен поднялась и увидела Арена, удивленно смотревшего на нее. Он и не подозревал, что смерть бывает такой нежной. Ему очень хотелось поцеловать Фен, но он не осмелился.

Если девушка и догадывалась, что творится у него в голове, то виду не подала.

— В следующий раз начнем с чего-нибудь попроще, — сказала она. — Но раз ты здесь, то неси добычу.

* * *

Всю обратную дорогу к стоянке Фен пребывала в напряжении. Присутствие Арена выводило ее из себя. Когда он говорил, ей приходилось бороться с желанием наорать на него. Когда молчал, ей казалось, будто он хочет, чтобы заговорила она.

После того, как она убила олениху, он не вымолвил почти ни слова, в гнетущем молчании следуя за ней с мертвым животным на плечах. Ей хотелось бросить мальчишку, чтобы выбирался самостоятельно, но ведь он заблудится в считаные минуты, и добыча останется при нем.

Зачем она вообще его позвала?

Ответа у нее не было. Возможно, в благодарность за помощь в Скавенгарде? Без него она бы никогда не выбралась с того выступа, и ей было немного стыдно, как она повела себя после. Просто она разозлилась: разозлилась на себя за слабость, разозлилась на него, что он так и не понял, каково это, когда мир уходит из-под ног.

И все-таки, как бы он ее ни раздражал, было в нем что-то успокаивающее. Он просто находился рядом. Не докучал расспросами. Разве только время от времени так на нее поглядывал, что в глубине души у Фен пробуждалась смутная тревога.

Неужели это и есть дружба? О Девятеро, зачем она вообще нужна?

— А как умерла твоя матушка? — спросила она, стараясь держаться непринужденно.

Арен остановился и уставился на нее. Фен почувствовала, как она свертывается и загорается изнутри, словно сухой лист в огне.

— Я неважная собеседница, — угрюмо добавила она, будто в этом была вина Арена.

Он стряхнул с себя удивление и поднял руку, как бы извиняясь.

— Ничего страшного. Просто это было слегка… неожиданно. Ну… Она заболела. Не знаю точно, отчего она умерла. Никто мне не рассказывал, да и я, наверное, не спрашивал. Диковинно, правда?

— Диковинно, — согласилась Фен, хотя ничего диковинного в этом не видела.

— А твоя?

На Фен накатило смятение. Она затеяла разговор не для того, чтобы приплетать еще и себя. Но ведь так оно и происходит? Что-то получаешь, что-то отдаешь. Даже если не хочешь.

— Порезала руку. И расхворалась. — Ответ получился сухой и сжатый. Ей не хотелось вдаваться в подробности.

Арен понял намек.

— Извини.

— За что? Не ты же порезал ей руку.

Разговор снова зашел в тупик.

— А каково было расти в Ольдвуде? — спросил Арен, пытаясь оживить беседу.

Фен не знала, как ответить. О том времени у нее остались лишь обрывочные воспоминания. Вот отец кладет ей руку на спину, следя за ее дыханием, когда она прицеливается в оленя. Вот она лазает по деревьям возле хижины, а матушка сидит на пороге, греется на солнышке, поет и что-то стругает. Вот кукла, которую матушка вырезала для нее из дерева; запах сладких яблочных лепешек; ее родители держатся за руки под столом. Ее детство наполняли счастье и любовь, и теперь с трудом верилось, что все это не сон.

— Там было хорошо, — ответила она. — Пока не умерла матушка. Тогда отец изменился.

Она попыталась подобрать слова, которые не прозвучали бы искусственно или глупо, но не сумела. Арен почувствовал ее неловкость и милосердно сменил тему разговора:

— Ты не знаешь, что замышляет Гаррик?

— В каком смысле?

— Мы направляемся в Хаммерхольт, верно? Это самая грозная крепость во всей Оссии, а по случаю королевского бракосочетания она будет кишеть стражниками. Как мы собираемся захватить Пламенный Клинок?

— Он все расскажет, когда мы доберемся до Моргенхольма.

Арен хмыкнул.

— Он любит таинственность?

— В этом есть смысл. Вдруг кого-нибудь из нас поймают и станут пытать? Тогда Железная Длань все узнает.

— По-моему, он слишком подозрителен.

— Ты не знал его до Солт-Форка, — возразила она. — Тогда мы были готовы последовать за ним на край света. Мне не нравится его вспыльчивость, но я не сомневаюсь в его честности. Я выслушаю его план и, если мне не понравится, уйду.

— И куда?

Она на мгновение задумалась.

— Куда глаза глядят.

Арен кивнул. Она решила, что он ее понял. Он тоже лишился дома, как и она, и знал о мире совсем мало. Но он, по крайней мере, умеет налаживать знакомство с людьми, к тому же у него есть Кейд. У него все получится. А насчет себя она не была уверена.

— Ты мог бы покинуть нас в «Привале разбойников», — сказала она. — Почему остался?

— Кейд уговорил.

Она недоверчиво взглянула на него. «Мог бы придумать что-нибудь поубедительнее».

— Я и сам хотел остаться, — признался он. — Матери я не знал. Отец был для меня всем. Помню это чувство, когда он возвращался домой из очередной поездки… Счастье, облегчение, что он снова рядом… Добрый и сильный, каким мне самому хотелось стать. — Его лицо болезненно скривилось. — Я даже не знал его настоящего имени.

Фен опустила глаза. Ее смутила искренняя горечь в голосе Арена.

— Мне нужно выяснить, кем был мой отец, — сказал он. — Это может рассказать только Гаррик.

— А Пламенный Клинок? Разве он ничего не значит?

— Пламенный Клинок… — Его взгляд затуманился. — Думаешь, Оссия вправду поднимется вновь, если мы вернем Пламенный Клинок?

— Не знаю, — ответила Фен. — За других я говорить не могу.

Они прошли еще немного.

— Если бы я знала, кем был твой отец, Арен, я бы тебе сказала. И плевать на Гаррика.

Арен оторопел.

— Спасибо, — выдохнул он и взглянул на Фен с такой благодарностью и теплотой, что она сердито зарделась и отвернулась.

— Мы только время теряем, — проворчала она. — Идем быстрее.

До самой стоянки она не проронила больше ни слова.

* * *

Торговые дома находились вдали от побережья, скрывались среди мощеных закоулков, куда не достигали шум портовых складов и запах рыбы и кипящей ворвани. Гаррик шагал знакомыми улицами, среди серых каменных домов, поросших черным лишайником. Ракен-Лок представлял собой настоящий лабиринт, дома лепились друг к другу в полнейшем беспорядке. В пасмурные дни вроде нынешнего городок становился безрадостным, холодным и сырым, но Гаррика согревали мысли о предстоящем деле, и он целенаправленно шагал вперед. Если удастся выполнить задуманное, день сложится хорошо.

Он знал, где находится ксуланский торговый дом, хотя никогда там не бывал. Иностранцы в Ракен-Локе не считались редкостью. В порту сновали изящные ксулане, кичливые картаниане, скрытные боскане, татуированные скарлы и немногословные квины. Иногда прибывал карагуанский корабль с дальнего запада, и на берег сходили миссионеры, несущие слово Вочеловеченного; или заворачивала посудина, полная сварливых лунийцев, неспособных и один вечер провести без драки. Встречали пришельцев в основном недоверчиво, и мало кто здесь обосновывался. В Ракен-Локе любили их деньги и товары, но не жаловали чужие обычаи. В большинстве своем оссиане были гостеприимным и терпимым народом, но Криволомье населяли суровые люди: замкнутые, упрямые и не желавшие меняться.

Снаружи торговый дом представлял собой ничем не примечательное строение с маленькими окошками, сложенное из обветренного камня. Необычной была только вывеска. Надпись, составленная из красивых загадочных значков ксуланского алфавита, ничего не говорила оссианам. Чуть выше помещалось изображение облаченного в мантию человека со скрещенными ногами и распростертыми руками. Худощавый и лысый, он низко склонил голову, так что виднелась только макушка: наполовину белая, наполовину черная. Прадап Тет, духовный пастырь ксулан.

Гаррик толкнул дверь; раздался пронзительный звон колокольчика. Внутри словно начиналась другая страна. В убранстве — ничего оссианского: ни ярких цветов, ни пестрых тканей, ни старого дерева или потертого камня. Почти пустое помещение, безукоризненно чистое и опрятно обставленное. Отполированный бронзовый шар на черной полке. Заключенный в раму кусок пергамента с несколькими мазками краской, смысла которых Гаррик не уразумел. Почти в самой середине комнаты — приземистый каплеобразный столик из редкого эларийского белого дерева, на котором стояли обсидиановый кувшин и два стакана из стекла и серебра.

Звон колокольчика утих, наступила жутковатая тишина. Откуда-то из глубины дома, шлепая по полу туфлями без задников, выскользнул молодой ксуланин. Хрупкого сложения, бритоголовый, с опрятной черной бородкой, он двигался столь же мягко и изящно, как и его соплеменник в «Привале разбойников».

— Добро пожаловать, — произнес он по-кродански с легким акцентом.

— Привет тебе, — ответил Гаррик по-оссиански. — Я ищу человека по имени Ататеп. Его родственник сказал, что он часто здесь бывает.

— Увы, — промолвил купец, с легкостью переходя на родной язык Гаррика. — Ататеп несколько дней как отбыл с товарами на родину. Неудачно разминулись.

Гаррик сомневался, верить ли этому, а лицо и голос ксуланина не давали ему никакой зацепки. Ведь ксулан с рождения приучали владеть собой и показывать лишь то, что они сами хотят.

— Жаль, — сказал Гаррик. — Мне нужно кое-что… необычное. И как можно скорее. Только ксулане смогут это раздобыть.

— Может, и я подсоблю? — Ксуланин изысканным жестом пригласил гостя к столу. Гаррик, знакомый с ксуланским обычаем обходиться без стульев, устроился на полу и по привычке потянулся к мечу, чтобы проверить, на месте ли он, но оружие осталось в лагере. В городских пределах оссианам воспрещалось носить клинки, и у Гаррика не было разрешения, действующего в Ракен-Локе.

— Меня зовут Катат-аз, — представился ксуланин, с изяществом присаживаясь. — Мы с братом надзираем за всей торговлей, которую ведут ксулане в Ракен-Локе. Могу ли я узнать твое имя?

— Даник из Костровой Пади, — ответил Гаррик. В последние тридцать лет он пользовался таким количеством вымышленных имен, что новые слетали у него с языка мгновенно.

— Очень приятно. — Ксуланин наполнил стаканы водой. От него пахло терпкими духами со смягчающей ноткой жасмина. — И что тебе нужно?

Гаррик выложил на стол свернутую бумагу.

— Вот список.

Катат-аз развернул свиток, пробежал глазами и положил обратно.

— Четыре бочки амберлинского мы, конечно, можем предоставить. Но остальное… это опасный груз.

— Но ты можешь его раздобыть?

— Могу. Мы торгуем им у себя на родине, а иногда поставляем в Гласский университет для опытов. — Он приподнял бровь и поджал губы. — Ты не химерист и не ученый. Что ты замыслил?

— Это мое дело. Мне нужно доставить груз в Моргенхольм в течение семи дней, — сказал он.

— Невозможно, — ответил Катат-аз и вскинул руку, предвосхищая возражение Гаррика. — Груз находится не здесь. Пятнадцать дней. Быстрее не получится.

Гаррик прикинул в уме: бракосочетание назначено на последний день меднолиста; если груз прибудет вовремя, до свадьбы останется восемь дней. Вполне достаточно.

— Хорошо.

— Это обойдется дорого, — предупредил Катат-аз.

Гаррик бросил на стол кошель с монетами.

Катат-аз даже не взглянул.

— Гораздо дороже, — сказал он.

— Это задаток. Когда груз прибудет в Моргенхольм, я заплачу еще двадцать фальконов.

Другой при столь щедром предложении удивился бы или выказал подозрение. Катат-аз остался невозмутимым.

— И где эти деньги?

— В банке в Моргенхольме, — ответил Гаррик, мысленно добавив: «Правда, счет не мой». — И еще три условия. Первое: груз должен прибыть вовремя. Если запоздает, проку от него уже не будет и ты не получишь ничего.

Катат-аз наклонил голову и сомкнул ресницы в знак согласия.

— Не запоздает.

— Второе: ты никому не расскажешь о сделке. Особенно своему брату.

— Сохраню все в тайне. Но если власти заинтересуются…

— И третье: доставкой ты занимаешься лично. Отплывешь сегодня вечером, а я встречу тебя в Моргенхольме. Или так, или никакой сделки, — добавил Гаррик.

Катат-аз вздохнул и поднес к губам сложенные ладони.

— Твои требования сопряжены со значительными неудобствами. Впрочем, у меня есть дела в Моргенхольме. — Он рассоединил ладони и улыбнулся. — Хорошо. Я сделаю это… за тридцать фальконов. — Его взгляд сделался холодным, а улыбка — язвительной. — Или так, или никакой сделки.

Это был откровенный грабеж, но Гаррик согласился без колебаний. Торговаться — только время терять.

— Сдается мне, тебе и самому нужно добраться до Моргенхольма, — заметил Катат-аз.

— Требуется перевезти девятерых и собаку в придачу. Но еще до прибытия груза, чтобы подготовиться.

— Послезавтра на рассвете быстроходный корабль отплывает прямиком в Моргенхольм. Доберетесь к драккенсдею.

Гаррик кивнул, хотя ему хотелось отчалить поскорее. После резни, которую они учинили в трактире, кроданцы рано или поздно нападут на их след. Впрочем, для постояльцев «Привала разбойников» Гаррик и его спутники были не более чем оссианскими бродягами, перебившими патруль. Только страхоносцы и старший охранитель знали, как обстоит дело, но они, вероятно, еще находились по другую сторону гор и новостей не слышали.

— Я справлю вам пропуска, — пообещал Катат-аз.

Когда все бумаги были подписаны, Гаррик через силу напустил на себя спокойный вид, и они пожали друг другу предплечья по оссианскому обычаю.

Гаррик уже собрался уходить, но ксуланин многозначительно приложил палец к губам.

— Позволь кое-что добавить. Когда человек пускается на такие сделки, он или богат, или безрассуден, или ему все равно, что с ним произойдет. — Он метнул на Гаррика острый взгляд. — Не похоже, что ты богат или безрассуден.

Гаррик спокойно посмотрел на него.

— Пятнадцать дней, — напомнил он.

Катат-аз взмахнул тонкой рукой.

— Будет сделано.

* * *

Чуть восточнее гавани находилась таверна под названием «Раздутый парус» — угрюмая каменная постройка, примостившаяся возле прибрежной тропы и сгорбившаяся, словно в ожидании дождя.

Гаррик толкнул дверь, и на него нахлынули воспоминания. За последние тридцать лет лишь здесь он чувствовал себя почти как дома. Он вдохнул запах застарелого дыма, эля и жареного мяса, доносившийся с кухни. Не одно поколение пьянчуг разбило лбы о низкие, тяжелые балки, покрытые сотнями зарубок. По узкому проходу между тесно расставленными деревянными скамьями он пробрался к трактирной стойке, и сердце захлестнула радость вперемешку с опасениями. «Раздутый парус» стал свидетелем как лучших времен Гаррика, так и худших.

Его занесло сюда восемь лет назад, когда он утратил смысл жизни и впал в отчаяние после двух десятилетий сплошных неудач. Он боролся против кроданцев, подбивал народ к восстанию, подстраивал убийства и занимался шантажом; он творил страшные дела во имя свободы, и все это обернулось ничем. Единомышленники погибли или оставили борьбу, оссиане приняли новые порядки, и стремление к мятежу угасло. Разочарование сломило Гаррика.

Помог ему один незнакомец. Как-то раз, изливая горе, он назвал свое настоящее имя человеку, с которым встретился за бутылкой черного рома. Киль позвал его с собой на корабль, записал в команду и познакомил с яростью моря. Среди лишений и трудов, с радостью растирая руки в кровь о канаты и подставляя лицо ледяным морским брызгам, Гаррик вновь обрел цель и стал собой. Понемногу его душа обновилась, он оставил море и вернулся к прежним делам. Когда он ушел, Киль последовал за ним, отчаянно стремясь порвать с угнетающей рутиной Ракен-Лока.

Тем самым они спасли друг друга.

Было еще рано, и лишь несколько завсегдатаев находились на своих местах. Большинство из них пили в одиночестве, мутным и благодушным взглядом окидывая полупустую залу. Хозяин таверны Морвил топтался за стойкой, тощий и долговязый, с носом картошкой и небольшим пузцом. Он вяло протирал стойку тряпкой, словно понимая, что единственный способ вывести пятна — это спалить таверну дотла.

Он поднял взгляд на Гаррика.

— Здорово, Лейн, — бросил он, как будто видел его только вчера. Морвила ничто не удивляло и не волновало; он не имел собственных суждений и мнений.

— Здорово, Морвил, — ответил Гаррик столь же угрюмо. — Дай-ка мне кружку эля и горячий пирог с угрями, а еще мне нужны бумага и письменный прибор.

— Бумага и чернила стоят три децима. Итого — восемь и три за все. Я бы даже сказал, одиннадцать.

Гаррик протянул ему гильдер и забрал два децима сдачи, а потом направился в свой излюбленный уголок. Ел он медленно, запивая пирог хмельным темным элем. Доев, заказал еще кружку и принялся старательно выводить буквы, поскольку знал, что получательница заметит каждую ошибку. Мара была грамотной и придирчивой. Он подробно изложил свои нужды и несколько раз перечитал: письмо было слишком важным, чтобы остаться недопонятым. Удовлетворившись, он сложил бумагу, надписал адрес и скрепил письмо воском. Печати он не поставил: у него больше не было герба или знака, который он мог назвать своим.

Он протянул Морвилу письмо и монету:

— Отправь побыстрее, с первой почтой.

— Пошлю мальчишку в город, — пообещал Морвил.

Гаррик откинулся на скамье и допил эль. Постепенно он расслабился, напряжение покинуло его. Борьба близилась к завершению. Однажды он уже впал в отчаяние и больше такого не допустит. Если народу Оссии нужен повод, чтобы подняться с колен, как во времена Джессы Волчье Сердце, Гаррик это устроит.

ГЛАВА 37

Вечерело, и между деревьями уже сгущались тени, но на стоянке весело пылал костер. На краю прогалины стояла кибитка Орики, крытая пестрыми тканями и увешанная побрякушками; лошади паслись на привязи неподалеку, пощипывая травку. Все сидели вокруг костра на свернутых одеялах или поваленных деревьях, а Граб устроился на большом плоском камне. Над огнем на железном вертеле жарилась оленина, наполняя воздух восхитительным ароматом. Они ели руками с оловянных тарелок; к мясу добавились вареная картошка изприпасов Орики, лесные грибы, собранные Викой, и хлеб грубого помола. Арен уплел все без остатка. Кейд сидел у костра напротив друга и молча жевал, погруженный в восторженное забытье. Арен надеялся, что еда немного улучшит настроение Кейда. Он дулся с тех самых пор, как Арен и Фен вернулись с добычей, хоть и делал вид, будто все в порядке.

Орика вытерла руки и взяла лютню. Это был сардский инструмент с длинным широким грифом и тридцатью струнами. Несколько раз пробежавшись рукой по ладам, чтобы размять пальцы, она извлекла из лютни последовательность аккордов, которая показалась Арену знакомой.

— Что за песня? — спросил он. — Я много раз слышал, как ты ее наигрывала. Кажется, будто я знаю ее всю жизнь, но не могу вспомнить.

Орика устало улыбнулась ему.

— Вряд ли. Это песня моего сочинения. Пожалуй, я слагаю ее всю жизнь, но только сейчас начинаю слышать по-настоящему.

— Исполнишь ее для нас?

— Она еще далека от завершения, — ответила Орика. — Но я сыграю готовую часть.

Она начала перебирать струны, и Арен снова поразился, как знакомо звучит мелодия. В ней слышались старые оссианские напевы: величественные боевые гимны времен Падения, а отчасти — «Плач скорбящего», который он впервые услышал еще ребенком. В мелодии Орики словно оживали голоса его предков, и в груди Арена пробуждалось опасное чувство гордости — то же самое он испытывал, думая о Пламенном Клинке.

Остальные тоже ощущали нечто подобное. Вика приосанилась, Скирда подняла голову и села, а Фен, стругавшая палку неподалеку от костра, опустила нож и прислушалась. Харод, чопорно сидевший рядом с Орикой, закрыл глаза в молчаливом одобрении. Один Граб остался безучастным: он отрезал еще кусок оленины и принялся с шумом его уплетать, заливая жиром татуированный подбородок. Тут Орика запела. Ее хрипловатый голос прорезал лесную тишь, и Арен почувствовал, будто его уносит куда-то вдаль.

Последний аккорд растворился в воздухе, и несколько мгновений слушатели молчали, ожидая следующего куплета. Потом Граб постучал себя по груди и оглушительно рыгнул, спугнув лисицу, притаившуюся неподалеку. Харод взглянул на него с гневом и укоризной, но скарл невозмутимо продолжил уплетать оленину.

— Будет продолжение, — сказала Орика, — но оно еще не готово.

— Мне понравилось! — воскликнул Кейд. — Особенно трень-брень в начале.

Арен поморщился. Талантом музыкального критика Кейд обладал в такой же мере, как и умением флиртовать.

— Сюжет кажется знакомым, — сказал Арен.

Кейд нахмурился, потом щелкнул пальцами.

— Король Кавил Львиная Лапа! — Арен недоуменно взглянул на него, и Кейд пояснил: — Кавил был королем в эпоху Легенд. Его отец отнял трон у лорда-бастарда, а сам он захватил половину Пламении, оттеснил урдов и почти выгнал элару обратно в море. Если бы он не умер, урды, вероятно, нас не завоевали бы и Первая империя выглядела бы совсем иначе. Но он успел немного: подвела самоуверенность.

— Граб хочет услышать, что произошло, — заинтересовался скарл, на которого рассказ Кейда произвел большее впечатление, чем песня Орики.

— Его прорицателю пригрезилось войско мертвецов-урдов, которое наступало с моря, и он посоветовал королю держаться подальше от прибрежного замка, — пояснил Кейд. — Но Кавил поступил ровно наоборот и направился прямиком туда, желая показать всем, что не боится призраков. За ними последовали лучшие воины, вернейшие сподвижники. Вскоре знамение сбылось: с моря нахлынула огромная волна, смывшая замок вместе с Кавилом, а потом началась борьба за трон, во время которой Оссию захватили урды.

Граб разразился смехом, изо рта у него полетело недожеванное мясо.

— Глупый король не послушался предзнаменований! Не диво, что урды вас одолели!

— Об этом твоя песня? — спросил Арен у Орики.

— Возможно, — уклончиво ответила лютнистка. — Или о том, чего наша страна лишилась, но еще обретет вновь.

Арен открыл было рот, чтобы возразить, но, по счастью, Кейд его опередил, высказав ту же мысль.

— Но ты же сардка! — воскликнул он. — Я думал, ты… Ну, знаешь… — Он покраснел и умолк.

— Да, я сардка, — кивнула она. — Из безземельного избранного народа, вечных изгнанников. Но я и оссианка. Я выросла в этой стране, питалась плодами этой земли, танцевала под тем же небом, что и ты. Мой народ не помнит собственной истории, но в Оссии нас больше, чем в любых других краях. Все мы из волчьего племени, потомки Джессы Волчье Сердце.

— Но не Граб! В Грабе течет медвежья кровь, как и во всех скарлах. Урды никогда не завоевывали наши земли.

— Неудивительно, — заметил Кейд. Ему страшно хотелось выместить на ком-нибудь досаду, а скарл словно нарочно подвернулся под руку. — Мерзлые пустыни, воющие ветра и звери с зубами длиной в локоть. Кого туда потянет?

— Граба! Однажды Граб вернется — когда его тело изукрасят славные подвиги.

— Тебя никто не держит, — усмехнулся Кейд и взглянул на Фен в поисках одобрения; но та опять принялась выстругивать палку, не слушая их разговора.

Граб помотал головой.

— Еще не время. Грабу еще многое предстоит. Бежать из лагеря — недостаточно. Улизнуть от страхоносцев — недостаточно. Даже когда Граб победил чудище Скавенгарда, этого было недо…

— Погоди, ты не побеждал никакого чудища…

— Граб должен совершить великие подвиги, чтобы его народ замер в трепете! — Он положил на тарелку очередной кусок мяса и угрюмо пробормотал: — Граб им еще покажет.

Прежде чем Кейд успел съязвить, Арен сменил тему разговора:

— Харод, в трактире ты говорил, что вы побывали в нескольких городах и ни в одном из них не осталось сардов.

— Да, именно так, — подтвердил рыцарь, но вдаваться в подробности не стал.

— Поэтому мы и вернулись в Оссию, — пояснила Орика, помрачнев. — Я ищу свою семью.

— Что с ней произошло? — спросил Арен.

Она вновь смерила его испытующим взглядом, оценивая, стоит ли ему доверять.

— В Харрию проникли слухи, что сардские караваны в одночасье исчезли, — ответила она. — Мы направились в мой родной город, но прибыли слишком поздно: сарды бесследно пропали. Задавать вопросы было опасно. Меня не раз могли схватить, если бы не Харод. — Она с благодарностью положила ладонь ему на плечо.

— Я всего лишь исполнял свой долг, — сдержанно произнес тот, но Арен разглядел промелькнувшее на бесстрастном лице торжество.

— Моргенхольм всегда был главным средоточием сардов в Оссии, — продолжала Орика. — Не все из нас скитальцы. Некоторые предпочли обосноваться в городах, хотя лично я никогда не стала бы жить как скот в загоне. Кроданцы переправили моих соплеменников на восток, поэтому есть вероятность, что сарды на пути к столице.

— Но зачем кроданцы забирают их туда? — спросил Кейд.

— Непонятно, — мрачно ответила Орика. — Мне кажется, они хотят собрать всех нас в одном месте, чтобы сподручнее было нами управлять. Возможно, хотят, чтобы мы навсегда прекратили скитаться.

Арена обдало холодом. Его народ тоже опутали запретами и ограничениями. Неужели и оссиан когда-нибудь сгонят с насиженных мест, чтобы освободить побольше пространства для кроданцев?

Арен привычно потер большим пальцем отметину на запястье. Обещание, которое он дал Эйфанну, было выполнено (во всяком случае, по его мнению), но отметина осталась. Возможно, со временем она исчезнет? Но теперь он сомневался, хочет ли этого. Ведь он чувствовал такую гордость, что тогда заступился за Орику.

— А как во все это оказался замешан дворянин из Харрии? — спросила Вика, которая сидела по другую сторону костра, почесывая Скирду за ухом.

Харод напрягся. Арен догадывался, что его раздражает друидесса: раскрашенное лицо и свалявшиеся волосы, побрякушки и одеяние из шкур. Она слишком отличалась от прекрасных и холодных харриек, строго следующих правилам этикета.

— Мне… пришлось, — ответил он наконец.

Орика удостоила его улыбки.

— Он последовал за моей песней, — ласково проговорила она. — Я играла в доме его отца, после чего Харод поклялся служить мне. Он мой рыцарь и дорогой друг.

Харод выглядел, будто он сейчас лопнет от смущения, или от радости, или от того и другого сразу. Арен невольно удивился, что два столь различных человека отправились в путь вместе.

— Горшкоголовый последовал за песней? — прыснул Граб и закатил глаза.

— Тебе не понять, — презрительно бросил Харод. — Для скарлов лучшая музыка — стучать костями по черепам собственных предков.

— Ха! Граб думает, тебе не повредило бы вытащить кость из задницы.

Он вразвалку отошел от костра, а Харод остался сидеть, подрагивая, будто крышка кипящего чайника, и силясь подавить негодование. Его шея покрылась красными пятнами, а один глаз бешено дергался.

— Не сердитесь на него, — сказал Арен. — К нему нужно привыкнуть.

— Пожалуй, пойду пройдусь. Разомну ноги, — сказал Кейд. Он взглянул на Фен в надежде, что та захочет пойти с ним, но она осталась безучастной. Он мрачно взглянул на Арена и направился в чащу.

Харод извинился и отошел к кибитке. Орика принялась дальше сочинять свою песню, останавливаясь и начиная снова. Время от времени она откладывала лютню и делала какие-то пометы в пергаментном свитке. Арен понимал, что она записывает ноты, но значки были ему незнакомы. Он видел кроданские ноты на клавесине у нянюшки Альсы, но никогда не стремился их изучить, а его отец считал музыку пустой тратой времени.

Арен поднялся, обошел вокруг костра и сел рядом со Скирдой и Викой. Собака лизнула ему руку, а он рассеянно потрепал ее по холке.

— Гаррик правда явился тебе в видении? — спросил он друидессу.

— Я видела сияющего воина, хотя не разглядела лица, — призналась Вика. — В руке он держал меч, блиставший, словно солнце, и я поняла, что передо мной заступник, который преградит путь грядущему злу.

— Кроданцам?

— Кроданцы не зло, Арен. Они просто видят мир по-другому. Я говорю о силах более страшных, чем любая империя, которую знавала Пламения. Ты сам видел их мельком в Скавенгарде.

По спине у Арена пробежал холодок.

— И ты думаешь, Гаррик и есть заступник?

— Он встретил лицом к лицу чудище Скавенгарда и одолел его. Теперь я узнала, что он ищет Пламенный Клинок, и во мне зажегся луч надежды. Столь ясные знаки являлись мне редко.

Арен разочарованно насупился. Ему нелегко было принять мысль, что Гаррик избран богами.

— Я плохо разбираюсь в видениях, но если ты не различила его лица…

— Понимаю, тебе трудно, — сказала Вика. — Ты не знаешь, ненавидеть его или восхищаться им. Но человек скрывает в себе многое. В худших из нас есть хорошее, а в лучших — дурное. Гаррик недостойно обращается с тобой, он заклятый враг твоего отца, но именно он может оказаться человеком, который возглавит борьбу против того, что нам грозит.

— Он не заступник, — злобно проговорил Арен.

— Ты уверен?

— А ты?

Вика кивнула в знак уважения к его мнению. Скирда фыркнула, поднялась и отошла от костра. Арен ткнул в засохшую грязь носком башмака.

— Мир изменился, — заметил он. — Казалось, еще вчера я был во всем уверен. Нынче мне не на что и не на кого положиться. Разве что на Кейда, но даже он… — Арен запнулся, но решился признаться: — Если я сейчас уйду, вряд ли он за мной последует.

Вика перевела взгляд на Фен.

— Да, я видела, как он смотрит на нее. И ты тоже смотришь.

Арен не стал возражать. Он не понимал, что именно чувствует к Фен, но чувства у него точно были.

— Могу ли я предложить совет? — произнесла Вика. — Запасись терпением. Ответы придут в свое время, хотя тогда ты можешь и пожалеть, что вообще спрашивал. В молодости торопишься все узнать, но знание лишь влечет за собой новые вопросы. Забудь о цели, Арен; получай удовольствие от дороги. Сейчас ты свободен, как никогда, и выбор, который ты сделаешь, определит твое будущее.

Слабое утешение, но Арен почувствовал мудрость в словах друидессы. Если он хочет, чтобы Гаррик открыл свои тайны, надо быть умнее и дождаться подходящего случая.

Так или иначе, он узнает правду о Гаррике и своем отце. И только потом, когда откроются все карты, он решит, как действовать.

ГЛАВА 38

Киль приоткрыл дверь в спальню сына, словно боясь того, что увидит за порогом. Тед сидел, привалившись к спинке кровати, и пристально смотрел на отца.

— Я думал, ты спишь, — смущенно произнес Киль. Унылый дневной свет напрочь лишил комнату уюта. Болезнь витала в воздухе, словно призрак.

Киль прокашлялся, открыл дверь полностью и вошел, впустив следом Вику, по пятам за которой трусила Скирда. При виде друидессы Тед напрягся и выпрямился, в тревоге округлив глаза.

— Не пугайся, это друг! — успокоил Киль и пояснил, обращаясь к друидессе: — Он не любит незнакомцев.

В его голосе звучали извинение и смутное чувство стыда, которое криволомец испытывал с тех пор, как понял, что сын никогда не станет крепким юнцом, которым Киль хотел его видеть. Сколько бы Мариелла ни уверяла его в обратном, странности сына он воспринимал как собственную неудачу. Как вину.

— Здравствуй, Тед, — ласково поздоровалась Вика. — Наверное, мой вид для тебя необычен. Пожалуй, тебя удивляет, почему мое лицо так раскрашено. Я друидесса. Знаешь, что это такое?

Дыхание мальчика участилось. Так обычно и случалось: сначала нарастала паника, а потом Тед впадал в истерику, вопя и корчась. Когда было особенно плохо, глаза у него закатывались, Тед весь трясся, на губах выступала пена.

— Друиды помогают людям, Тед, — сказала Вика, словно утихомиривая испуганное животное. — И я пришла тебе помочь. Согласен? Меня зовут Вика, а это Скирда.

Тед уставился на собаку и перевел дыхание; страх в глазах ребенка сменился любопытством.

Не дожидаясь приказания хозяйки, Скирда подошла к Теду и положила голову ему на колени. Мальчик неуверенно выпростал руку из-под одеяла и осторожно опустил ладонь на шею собаке. Киль с облегчением взглянул на Вику, а дыхание Теда выровнялось, и на губах у него появилась слабая улыбка.

— Поговори с ним. Напомни о чем-нибудь хорошем, — предложила Вика, а сама достала из-под плаща фляжку и сделала глоток.

Киль силился найти подходящий предмет для разговора. Мариелле подобные вещи удавались лучше, но сейчас она сидела с Флюком на кухне, злясь на мужа, который привел к сыну шарлатанку-знахарку с бесполезными снадобьями.

Ну и плевать. Он верил в Вику, пусть даже Мариелла не верила. Он все исправит. Так или иначе, но исправит.

«Напомни о чем-нибудь хорошем». Наконец его осенило. Он сел на кровать и взял Теда за руку.

— Помнишь, как я взял тебя на ярмарку? Помнишь лицедеев, пестро разукрашенных, в масках? Они ведь тебе понравились?

Тед перевел взгляд со Скирды на Вику, потом обратно на Скиду: с ними он явно чувствовал себя в безопасности.

— Что еще ты видел на ярмарке? — спросила Вика, медленно приближаясь к мальчику.

Тед не ответил, и Киль ответил за него:

— Помнишь, какой тогда был день? Солнце сверкало над Прорезью, когда мы сели в лодку и отчалили, держа путь на запад. Вокруг было, наверное, под сотню судов: барки с развевающимися вымпелами, маленькие гребные лодки, и все они направлялись на ярмарку в Мариспорт.

— Мне понравились лодки, — негромко сказал Тед и сразу закашлялся; его тщедушное тельце корчилось в судорогах, плечи бились об изголовье.

Вика уже проскользнула к кровати и по-совиному разглядывала Теда, на ее лице, покрытом черными и белыми полосами, зияли расширенные зрачки. Киль внезапно вспомнил о Скавенгарде, о том, как смотрели ее глаза, когда чудище было внутри нее, и его обуял ужас.

«…зубы… пасти… оно не остановится… будет пожирать меня вечно…»

— Сейчас я положу руку тебе на спину, Тед, — предупредила Вика. — Хочу понять, что с тобой не так. — Не успел мальчик испугаться, как она запустила руку ему под рубашку, потом приложила ладонь к его груди. — Перестань сглатывать, когда кашляешь. Выдохни как можно медленнее.

К удивлению Киля, Тед послушался, и кашель немедленно стих.

— Теперь не втягивай воздух, пусть легкие наполнятся сами. Давай.

Грудь Теда поднялась и опустилась. И он не закашлялся.

— Вот так, — удовлетворенно промолвила Вика. — Хорошо. Так что там про ярмарку?

Киль уставился на нее, изумленный ее искусством. Потом вспомнил, что от него требуется, и продолжил рассказ:

— А… да. Помнишь, что мы видели, Тед? О Девятеро, разочарованными мы не остались! Там были маги из Карагуа, которые сделали медведя невидимым, и краснокожие из Хелики, исполнившие танец с копьями, и три акробата из Кедды в деревянных масках и одежде из листьев и коры. Пока они кувыркались, нам рассказали, что у них на родине всё делают по трое. Правят по трое, воюют по трое, даже в брак вступают по трое! Ты смеялся без умолку и хлопал в ладоши.

Пока он говорил, Вика водила руками по телу ребенка, брала его за запястья, щупала пальцами под челюстью, а тот покорно терпел, машинально почесывая шею Скирды. Киль не был уверен, слушает ли его Тед, но замолкать не хотел. Он рассказывал не только для сына, но и для себя.

— Помнишь, там еще были песьи воины из Зоты? Темнокожие люди, покрывавшие свои лица шрамами. А псы какие свирепые! Ты раньше не видывал таких огромных собак! Их берут на воспитание еще щенками и не разлучаются по тридцать лет и больше, а когда пес погибает в битве или умирает от старости, воин удаляется на покой.

— Похоже, вы тогда чудесно провели время, — заметила друидесса и приложила ухо к груди мальчика. — Теперь вдохни как можно глубже и задержи дыхание. Хорошо.

Тогда и впрямь было чудесно. На редкость прекрасный день, без ругани и припадков. Теду только что исполнилось пять, и вскоре Киль покинул Ракен-Лок, но тогда он еще не думал о бегстве. Лишь позже он осознал, что именно ярмарочные диковины породили в нем мечту о дальних странах.

Как только Вика позволила Теду выдохнуть, он восторженно залепетал:

— Еще там были ксуланские химеристы! Они показывали чешуйчатых обезьян и рыбу, у которой были ноги! Мы ее видели, правда, папа? — Лицо ребенка сияло, в глазах появилось оживление, а на губах — искренняя улыбка. От любви к сыну у Киля занялось сердце. Вот бы так было всегда.

— Видели, — кивнул он, похлопывая сына по плечу. — И однажды ты снова увидишь все эти чудеса. Именем Джохи, Халлена и всех Воплощений, обещаю тебе.

— Правда? — разинул рот Тед.

— Обещаю, — повторил Киль.

Вика взглянула на него и промолчала.

* * *

Посещение друидессы истощило Теда, и вскоре он уснул, а Киль с Викой и Скирдой неслышно вышли за дверь. Едва покинув спальню сына, Киль разрыдался.

— Это нечестно, — прошептал он сквозь слезы. — Что за боги дозволяют такое?

Вика обняла его и ничего не сказала, и за это Киль был ей благодарен. Уткнувшись ей в плечо, он постарался подавить всхлипы, чтобы снизу не услышали жена и брат.

Когда он снова взял себя в руки, ему стало немного легче.

— Осуши слезы, — посоветовала Вика. — Супруге нужна твоя поддержка. Она слишком долго несла это бремя в одиночку.

Они спустились на кухню. Мариелла и Флюк сидели за столом и пили крапивный чай. Когда Киль и Вика вошли, оба с подозрением уставились на них.

— Он заснул, — сказал Киль.

— Прекрасно, — ответила Мариелла.

Вика почувствовала, что обстановка накаляется.

— Увидимся на стоянке, — сказала она Килю. — Всем до свидания.

Мариелла с нескрываемым раздражением посмотрела ей вслед, как и Флюк, который всегда поддерживал Мариеллу. Киль уселся за стол, чувствуя себя еще более чужим, чем обычно.

— Ну? — спросила Мариелла.

— Она может приготовить снадобье, которое ослабит кашель и прекратит распространение болезни. Тогда Тед проживет еще долго. Но зелье придется готовить раз в месяц, и полного исцеления оно не дает. Лечение предстоит долгое.

— Тогда это вообще не решение.

— Зато хоть что-то, — огрызнулся Киль.

— Это ничто! — вскричала Мариелла. — Опять лживые обещания, опять лживые надежды!

— Говорю тебе, она друидесса, а не какая-нибудь занюханная знахарка! Я видел, что она умеет! Она сумеет ему помочь!

Губы Мариеллы недоверчиво скривились. Она не хотела верить. Не хотела идти на уступки, не хотела допустить хоть маленькую надежду.

— И что это ему даст? Возможность провести еще месяц прикованным к постели? Или еще год?

— Разве оно того не стоит? Разве даже еще один день того не стоит?

— Тебе-то какая разница, если тебя здесь не будет? Если так доверяешь ее снадобьям, оставайся и следи за лечением сам.

— Мариелла, речь идет о жизни нашего ребенка! Кто-то из нас должен зарабатывать деньги, а я не собираюсь возиться с коровами на ферме!

— Думаешь, я ничего не понимаю? Ты только и мечтаешь от нас сбежать! — Она вскочила, смахнув на пол кружку с крапивным чаем, и та разлетелась на осколки. Голос Мариеллы сделался низким и хриплым. — Если ты уйдешь, ты мне больше не муж. Клянусь, Киль.

Он потрясенно уставился на жену. Не успел он и слова вымолвить, как она вихрем вылетела из дома. Киль вскочил, чтобы броситься вдогонку, но Флюк схватил его за руку. Киль чуть было не огрел брата кулаком, но тот смерил его спокойным взглядом и заявил:

— Ты ничего не добьешься, пока она в таком состоянии. Может, пройдемся до фермы? Нам надо поговорить.

Киль злобно отмахнулся от него. Он чуть было не выбежал из дома следом за женой, но здравый смысл восторжествовал. Флюк прав. Ей нужно остынуть. Ему самому нужно остынуть.

Она еще никогда не позволяла себе таких угроз. Никогда.

— Ну хорошо, — сказал он. — Поговорим.

* * *

— Ты не знаешь, каково это, — сказал Киль, когда они шагали по сырому полю. — Первые три года он просто орал. Ничего не помогало. Орал, покуда не выбивался из сил и не засыпал на несколько часов, и тогда нам тоже удавалось вздремнуть.

Склон холма разделяли заборы, рвы и живые изгороди. Лохматые овцы щипали траву под серым небом. Вдалеке, на горизонте, сгущались грозовые кучи.

— Накануне своего четвертого дня рождения он притих. — Киль щелкнул пальцами. — Вот так. В одночасье. Это было еще хуже. О Девятеро, раньше, по крайней мере, мы знали все точно. Уверенность Мариеллы пошатнулась. Она заговорила о подменышах и, думаю, какое-то время так и считала. Мы всеми силами пытались получить от него отклик, настоящий отклик, понимаешь? Улыбку, смех. Все, что мы перепробовали…

Он почувствовал, как на щеку ему упала капля, и поднял лицо навстречу дождю. Но капель больше не было. То было лишь первое предвестье надвигающейся непогоды.

— Я ненавидел этот городишко задолго до того, как родился Тед. Покой я обретал только в море. Не раз я выходил на легком челноке, вооруженный одним гарпуном, на кита, который мог расплющить меня в лепешку, а когда его сало кипело в горшке и мои товарищи называли меня безумцем и храбрецом, я чувствовал сожаление. Мне хотелось, чтобы кит меня прикончил, а не наоборот. Но почему-то я никогда не допускал, чтобы это произошло.

Он сплюнул на траву. Флюк воздержался от замечаний.

— Когда я ступал на берег, мир как будто смыкался вокруг меня. Как будто мне на череп напяливали холодную железную маску. Я направлялся в «Раздутый парус» и пил, пока до Мариеллы не доходили вести о моем возвращении, и она посылала тебя оттащить меня домой.

— Помню, — сказал Флюк. — Папаша всегда твердил, что чувствует себя человеком только в бурном море, с гарпуном в руке. Я ненавидел его за это, ведь тем самым он словно говорил, что без нас ему лучше. Говорил собственным сыновьям.

— Никогда это так не воспринимал, — сказал Киль.

— Ну, ты всегда был его любимцем.

Они свернули на грязную тропинку, проходившую вдоль поросшей куманикой канавы. На вершину холма поднялся всадник и легким галопом направился в их сторону.

— Наслышан про Солт-Форк, — сказал Флюк. — Кто-то из вас участвовал в мятеже?

Киль не ответил.

— Железная Длань со многими расправилась.

— Этим трусливым отступникам следовало лучше сражаться, — со злобой бросил Киль. Нечто подобное наверняка сказал бы и Гаррик.

— Тебе лучше поостеречься, — посоветовал Флюк. — О возвращении Лейна уже известно, так что Джадрелл наверняка осведомлен. Все знают, что вы напарники, и ходят слухи о вашей принадлежности к Серым Плащам. Ну а кое-кто поговаривает иное.

Киль прекрасно понимал, что значит «иное». По здешним понятиям, двое мужчин не могут состоять в тесной дружбе, не вызывая подозрений. Он презирал этот город, этих узколобых людишек, отгораживающихся стеной друг от друга. Киль жалел брата и догадывался, что Флюк это понимает. То была одна из многих причин, из-за которых они не ладили.

— Здешние слухи стоят не больше акульей мочи, — ответил Киль. — Я простой китобой, вернувшийся навестить родных. Джадрелл навряд ли станет за мной охотиться, пока не получит отмашку от кроданских хозяев, а имя мое нигде не замешано.

— Это ничего не значит, — сказал Флюк. — Скоро ты снова уйдешь.

— Кто сказал, что я вообще уйду?

Флюк невесело усмехнулся.

Киль посмотрел на приближающегося всадника. Он был одет по-кродански, но не в военный мундир и не в чиновничье облачение. Киль на всякий случай передвинул руку поближе к мечу. Носить оружие вне города оссианам еще не запретили.

— Ты его знаешь? — спросил он брата.

— Мой новый сосед Эндрик. Ему досталась ферма Старрена.

— А Старрен куда делся?

— Оказалось, что он не имеет законного права на эту землю. Полвека назад в бумаги закралась ошибка.

— И лорд Джадрелл исправил оплошность?

— Разумеется. В последнее время он только этим и занимается.

— Слава императору, — приблизившись, произнес Эндрик и в знак приветствия приложил руку к груди. Это был крепкий, бодрого вида мужчина; усы неестественно прямоугольной формы и строгая военная стрижка плохо вязались с правильными чертами его лица.

— Слава императору, — повторил Флюк.

Киль отдал приветствие после демонстративной паузы.

— Кто это с тобой? — спросил Эндрик Флюка.

— Мой брат Киль.

Киль кивнул с угрюмой холодностью.

— Теперь вижу сходство, — сказал Эндрик. — Семья — штука важная. Именно на ней зиждется империя, как говорит Томас в Деяниях. Брат остановился у тебя?

— Нет. Я просто показываю ему ферму.

Эндрик улыбнулся одними губами.

— Превосходно, превосходно, — пробормотал он и выпрямился в седле. — Что ж, не буду вас задерживать. — Он дернул за поводья, и лошадь двинулась дальше.

Киль подождал, пока Эндрик отъедет подальше.

— Твой приятель?

— Один из осведомителей Джадрелла. За что и получил ферму. Если Джадрелл до сих пор не знал, где ты, теперь узнает.

— Ты мог назвать ему другое имя. Он же не знает меня в лицо.

Флюк фыркнул.

— А когда он выяснит, что я солгал? Я не хочу навлекать на себя подозрения. Иначе у Джадрелла в списке «оплошностей» следующей окажется моя ферма.

Он пошел вдоль изгороди к ферме, расположенной на склоне холма: вокруг приземистого каменного дома теснились дворовые постройки, а на пастбище неподалеку виднелось несколько животных. Флюк остановился, и братья окинули взглядом крутые травянистые склоны и тревожное, обложенное тучами небо.

— Мариелла говорит, у тебя есть для меня работенка, — сказал Киль.

— Найдется, — ответил Флюк. — Хотя навряд ли ты согласишься.

Киль ткнул в дерн носком башмака.

— На этот раз она и вправду хочет, чтобы я остался. Считаешь, она не шутит? Что бросит меня? — Он внутренне негодовал, что приходится задавать этот вопрос, но в последнее время его брат знал его жену лучше самого Киля.

— Не шутит, — ответил Флюк. — Другое дело, решится ли она.

Они постояли еще немного, глядя на ферму сверху вниз.

— Тебе никогда не хотелось убраться из Ракен-Лока? — спросил Киль.

— Нет, — ответил Флюк. — Здесь у меня есть все, что мне нужно.

— Отец мечтал, чтобы после его смерти мы вместе ходили в море.

— Я ненавидел море, но он с этим не считался; мне все равно пришлось стать китобоем. А теперь моя ферма кормит твою семью.

— Знаю, — ответил Киль и заставил себя добавить: — Спасибо.

— Не стоит. Я делаю это не для тебя.

Киль понял, что они подошли к сути.

— Говори уже, Флюк. Ты ведь притащил меня сюда явно не за тем, чтобы я полюбовался твоей фермой.

— Верно, — согласился Флюк, кисло взглянув на брата, и шмыгнул носом. — Тебе лучше уехать.

Киль вскинул брови. Он ожидал привычных нравоучений об ответственности.

— Уезжай и не возвращайся, — добавил Флюк. — Никогда.

От неожиданности Киль горько усмехнулся.

— Если хочешь излить мне душу, я готов, — язвительно проговорил он.

Флюк и ухом не повел — он никогда не понимал шуток.

— Ты убиваешь ее, Киль.

Эти слова отрезвили Киля. Флюк произнес их с таким выражением, что стало понятно: он не преувеличивает.

— Всякий раз, когда ты уходишь, она остается ждать, — продолжал Флюк. — Вот и вся ее жизнь. Сидит целыми днями и ждет. А потом ты возвращаешься — на день, на неделю. Как раз хватает, чтобы она подумала: на этот раз ты останешься. Но ты не остаешься. И с каждым разом ранишь ее сердце все сильнее.

— Она знала, что я за человек, когда выходила замуж, — с нарастающим негодованием сказал Киль. — Она дура, если считает, будто сможет меня переделать.

— Дура, — согласился Флюк. — И расплачивается за это снова и снова. Тебе нужно ее отпустить, Киль. Она не выберется из ловушки, пока будет надеяться на твое возвращение. Скажи ей, что не вернешься, и уйди навсегда.

Килю пришлось сдержаться, чтобы не врезать ему.

— В последнее время у тебя слишком много мыслей насчет моей семьи, братец. А нет ли совета насчет моего умирающего сына? — Он едва не разрыдался.

— Тед теперь в руках Воплощений, — неумолимо продолжал Флюк, и его доводы были тяжелы, словно камни. — Твоя друидесса может в лучшем случае отсрочить неизбежное. У тебя никогда не хватит денег его вылечить, сам понимаешь.

— А что предпримешь ты, когда я уйду? — ухмыльнулся Киль. — Будешь заботиться о них вместо меня?

— Вместо тебя? Я забочусь о них уже четыре года, если не считать нескольких подачек, которые ты присылал, когда вспоминал о семье. Сомневаюсь, что в ближайшее время что-то изменится.

Это было уже чересчур. Киль схватил брата за фуфайку и развернул лицом к себе, от ярости утратив дар речи. Флюк смотрел на него без боязни, преисполненный той же тупой решимости, с которой из года в год вспахивал поле.

— Она слишком хороша для тебя, — сказал Флюк. — Прими правильное решение и уйди.

После такого выбор оставался небогатый: или съездить кулаком и бесстрастное бычье лицо Флюка, или отшвырнуть его прочь. Киль изо всех сил толкнул брата, не дожидаясь, пока им овладеет искушение нанести удар. Флюк отлетел на несколько шагов вниз по тропе, выпрямился и невозмутимо посмотрел на Киля.

— Она тебя не любит! — выпалил Киль. — И не полюбит, сколько бы ты ее ни выручал. Она моя!

Киль увидел, как вспыхнули глаза у брата; значит, его слова достигли цели.

Флюк опустил взгляд, потом посмотрел за холмы, где собирались черные тучи.

— Остальные ваши поблизости?

— Мы расположились в лесу, — сказал Киль. Противостояние внезапно закончилось. Оба выглядели усталыми и опустошенными.

— Скажи, чтобы приходили обедать, — предложил Флюк, большим пальцем показывая на ферму. — Могут остановиться в амбаре.

— Ты уверен?

— Мы еще в Оссии, насколько я помню, — заметил Флюк. Еще в Оссии, где странников встречали гостеприимством, где за стол никогда не садились в одиночку, а о человеке судили по его щедрости.

Озлобления не осталось и следа, несмотря на жестокие слова, которыми они обменялись. Флюк не умел таить обиду.

— Я им скажу, — кивнул Киль.

Флюк заложил большие пальцы за пояс и снова посмотрел в небо.

— Только побыстрее. Буря близко, — сказал он и зашагал вниз по дорожке.

ГЛАВА 39

Пророкотал гром, среди вечернего сумрака опустилась пелена дождя. Лес, всего мгновение назад темный и притихший, наполнился шумом, опасливые шорохи лесных обитателей потонули в свисте ветра и плеске низвергающейся с неба воды.

Вика торопливо нырнула в дверь заброшенной хижины, неся за уши мертвого кролика. Скирда, опередив хозяйку, уже отряхивалась от воды. Внутри было сыро, пахло гнилью и плесенью. Обстановку хижины составляли грубый стол, несколько табуреток и самодельная кровать.

Прибежище убогое и бедное, однако в нем было суше, чем снаружи, и Вика возблагодарила Воплощения за него. Она бросила кролика на пол и погрозила пальцем Скирде, когда та принялась обнюхивать добычу. Потом сняла меховую накидку, благодаря которой не вымокла насквозь, и отжала волосы, выбившиеся из-под капюшона.

Вика наскоро обследовала хижину. Похоже, хозяин собирался сюда вернуться, но так и не вернулся. Наверное, погиб в лесу, растерзанный диким зверем или насмерть зашибленный упавшим деревом. Вика помолилась Красноокой Отроковице о прежнем жильце, а потом принялась разламывать мебель на растопку.

Спутники друидессы остались в амбаре у Флюка. Брат Киля оказался не очень разговорчивым хозяином, однако с готовностью протянул руку помощи чужестранцам. За это Вика прониклась к нему уважением. Значит, старые обычаи еще не совсем позабыты под кроданским ярмом.

Киль с ними не обедал, а вернулся к себе домой. Ему хотелось восстановить разрушенные мосты и провести в кругу семьи как можно больше времени. Корабль в Моргенхольм отбывал на рассвете, и Киль еще не решил, останется он или продолжит путь. Эта неопределенность тяготила Гаррика, который боялся лишиться друга, но предпочел не давить на него.

Когда в очаге образовалась внушительная груда из табуретных ножек, дощечек и шерсти, Вика обсыпала ее огневым порошком, потом извлекла из-под накидки нужный пузырек. Капнула ее содержимым на огневой порошок, и тот зашипел и засверкал, вспыхивая белым пламенем, пока очаг не заполнился ослепительным сиянием. Постепенно оно потускнело, белый цвет сменился желтым, огонь с треском лизал дрова.

— Знаю, слишком расточительно, — сказала Вика Скирде. — Зато проще, чем возиться с огнивом и трутом.

Даже если Скирда отнеслась к этому неодобрительно, она не отказала себе в удовольствии погреться у огня. Вика небрежно потрепала собаку по шее и поднялась.

— Ну вот. Теперь за дело.

Она повесила накидку сушиться у огня и вытащила из замызганного дорожного мешка кое-какие кухонные принадлежности. Потом открыла сумку, с которой ходила на добычу, и перебрала, что удаюсь насобирать за вечер. Травы, грибы, коренья и цветы. Почти все лес отдал с готовностью, только поиски кошачьей лапки затянулись, и Вику застала непогода. Она рассчитывала вернуться в амбар, пока ненастье не разразилось, но ей пришлось задержаться. Приготовить снадобье для Теда нужно сегодня.

Вика и Скирда понемногу обсохли; друидесса подсушила над огнем древесные листья и разжевала коренья в кашицу. Наполнила два горшочка дождевой водой, проникавшей сквозь дырявую крышу. Поставила оба на огонь, а когда вода закипела, начала бросать в нее заготовленные ингредиенты. Воздух наполнился запахами земли. Скирда положила голову на лапы и принялась с предвкушением наблюдать.

Составив оба снадобья, Вика взяла мертвого кролика, отрезала ему голову и сцедила его кровь в горшочек поменьше, произнеся благодарственную молитву. Тушку бросила Скирде, и та с жадностью на нее накинулась. Вика сделала у себя на предплечье неглубокий надрез и добавила в зелье несколько капель собственной крови. Затем отставила маленький горшок остывать.

Кроличья кровь была слабой приправой для варева, но ведь Вика влила еще и своей, а это усилит и ускорит действие зелья. Говорили, что из крови старших друидов, впитавшей в себя сущность Страны Теней и очищенной благодаря многолетнему приему зелий, можно приготовить снадобье гораздо мощнее, способное излечить недуг Теда, а не просто замедлить его развитие, но у Вики для этого не хватало искусства.

Она отхлебнула зелья из окровавленного горшочка. По телу распространился едкий жар. Рассудок друидессы раскрылся, словно распустившийся цветок, а чувства обострились, покуда она не услышала возню жучков под древесной корой, не учуяла запах мышиных, оленьих и лисьих следов. Она соединилась с тем, что ее окружало, превратилась в канал между прошлым и будущим.

Она закрыла глаза и увидела Агали, Поющую в Темноте, свою подругу и наставницу — та сидела у костра, а Вика сетовала, что ее оставили боги. Это звучало непочтительно уже тогда, а сейчас — тем более. Последние сомнения Вики развеялись при входе в Скавенгард, когда она при помощи священного света не позволила страхоносцам войти в ворота. Разве это не означало, что Воплощения действовали через нее? Сами боги дали ей задание: пройти рука об руку с Гарриком и защитить его от служителей пустоты, от страхоносцев.

Но как все это взаимосвязано? Что общего между намерением Гаррика похитить Пламенный Клинок и жутким будущим, которое приоткрыли ей Истязатели? Зачем кроданцы связались со страхоносцами и какая темная сила стоит за ними?

Вика ощутила, что пределы ее сознания соприкоснулись с границами Страны Теней, и установила связующий канал. Вытянула частицу хаоса — мерцающий проблеск, искорку — и отправила ее в бурлящий горшочек. Теперь от друидессы зависело, как именно изменить сущность снадобья, превратив его в нечто могущественное, наделенное способностью действовать самостоятельно.

Все произошло в мгновение ока. Частица хаоса померкла, сумятица сменилась порядком, в горшке возникла новая реальность. Вика отозвала свой рассудок из Страны Теней и расслабилась. Двигаясь словно во сне, взяла обрывок ветоши и сняла горшок с огня. Потом села и уставилась на пламя.

Спустя некоторое время друидесса встряхнулась и снова пришла в себя. Взяла горшок и влила его содержимое в кожаную флягу, закупорила ее и убрала в дорожный мешок. Дождь еще шел, и лес, озаряемый блеском молний, свистел и клокотал. Вика снова надела накидку, обсохшую у очага.

Приступ настиг ее неожиданно. В глазах потемнело, рассудок погрузился в склизкую черноту. Что-то холодное, липкое и мерзкое прикоснулось к коже, обволокло лицо, проталкиваясь в горло.

Чудище!

Чернота превратилась в зияющую пасть, усеянную несколькими рядами зубов, скользкую глотку, за которой открывалась Бездна. Вика закричала…

…и обнаружила, что стоит на четвереньках на полу хижины над лужей собственной рвоты, а Скирда бешено лает на нее. Сбитая с толку, Вика глотнула воздуха; во рту еще стоял гадкий привкус.

— Тише, Скирда, — сказала она и достала из мешка бурдюк с водой. Прополоскала рот, сплюнула, потом сделала глоток. — Тише.

Тогда в Скавенгарде, окунувшись в мысли чудища, она очутилась в угрожающей близости к безумию. Потребовалось много дней, чтобы исцелить и обуздать поврежденную душу, но пережитое иногда напоминало о себе. Возможно, со временем она очистится полностью; а возможно, и нет. Такова плата за соприкосновение со служителями Чужаков.

Друидесса больше опасалась за Киля, нежели за себя. Она часто сталкивалась с безумием и умела с ним обращаться. А Киль нет, он заглянул в глаза нечистой твари. Вика боялась, что отпечаток этой встречи останется на нем навсегда.

Снаружи, в дождливом сумраке что-то прошло мимо двери, и Вика встрепенулась, все ее чувства насторожились. Скирда изготовилась к нападению и зарычала, гладя на дверь. Сверкнула молния, озарив качающиеся ветви и трясущиеся кусты. Вдалеке прогремел гром. В воздухе повисло знакомое ощущение чего-то нездешнего: повеяло Страной Теней.

В Вику медленно проник страх. «Что же я впустила?»

Она схватила мешок и посох. Хижина внезапно сделалась опасной: не убежище, а западня.

Позади нее, за окном, промелькнула темная фигура. Вика отчасти увидела, отчасти почувствовала ее, но когда повернулась, фигура уже исчезла. Скирда бешено лаяла.

— Не будем прятаться, — сказала ей Вика. — Пойдем посмотрим, кто к нам явился.

Надвинув капюшон, она вышла навстречу буре. Дождь ударил ей в лицо, накидка затрепыхалась. Вика пристально оглядела чащу. Благодаря воздействию снадобья деревья отчетливо проступали перед ней, окрашенные в серый со стальным отливом цвет.

— Покажись! — крикнула Вика. Скирда трусила рядом с ней, серая шерсть вымокла, с косматой морды капала вода. — Покажись, призрак!

Ответа не было.

Озираясь по сторонам, она зашагала в глубь чащи. Гнев придал ей храбрости. Если это призрак, Вика узнает его намерения. Она избрана Воплощениями; она стояла лицом к лицу с чудищем Скавенгарда. Ей не страшны жалкие проделки бесплотных духов.

— Покажись! — воскликнула она снова, и на этот раз неведомый гость внял ее просьбе.

Он выскользнул из-за дерева, и дыхание замерло в груди у Вики. Прямо перед ней возвышался Истязатель: пустые провалы глаз, вокруг которых расползались прожилки гангрены; беззубый сморщенный рот посреди белого дряблого лица. Вдоль горла, по бокам, проходили два надреза, в которые были вставлены ромбовидные распорки из тонкого, как волос, металла, а за ними виднелись багровые лоснящиеся мышцы и трепещущие артерии.

Скирда припала к земле, взвизгнув, точно дворняжка. Вика застыла на месте, глядя в невидящие глазницы, которые расширялись перед ее взором, словно она опрокидывалась в них.

…Кряжистый воин, закованный в черную броню, с молотом в руке, мчится сквозь дождь верхом на скакуне…

…Тощий оборванец в лохмотьях, вооруженный длинным луком; лицо составлено из лоскутьев чужой кожи, в отпечатках ступней копошатся жуки и черви…

…Призрак в капюшоне и железной маске, изображающей скорбную гримасу, сгорбился в седле; из-под плаща, словно клыки, поблескивают два клинка…

Тут друидесса снова пришла в себя, дрожа всем телом. Истязатель исчез,если он вообще был. Завывала буря, сверкали молнии, с неба хлестал дождь, но ночь снова стала ночью.

Скирда гортанно заворчала, и Вика сообразила, что она видела.

Страхоносцы, скачущие через лес. Через этот самый лес. И ей стало понятно предостережение — отчетливо, будто его произнесли вслух.

— Они здесь! — в ужасе воскликнула она. И кинулась бегом. — Они направляются на ферму!

* * *

Клиссен скрючился в седле, оглядывая с холма ферму Флюка. Дождь брызгал на широкополую шляпу и черный плащ старшего охранителя, далекие вспышки молний отражались в его круглых очках.

«Свидетель Вышний, если я сегодня не простужусь, это будет чудо».

— Все спокойно, — сообщил Харт, сидевший рядом верхом на чалой кобыле. Его голову прикрывала такая же шляпа.

Клиссена разозлило это замечание, в котором совершенно не было нужды.

— Иначе нет смысла устраивать засаду.

— Я всегда питал подозрения насчет этого Лейна… или Гаррика — так, стало быть, зовут его теперь? — Это говорил лорд Джадрелл, низенький толстяк с гнусавым голосом и жиденькой бороденкой, окаймляющей едва заметный подбородок. — Насколько и помню, в пьяном виде его тянуло на крамольные разговоры.

— Значит, тебе уже давно следовало на него донести, — заметил Клиссен.

Джадрелл запаниковал и пустился в оправдания:

— Если бы я мог, старший охранитель! Но эти сведения достигли моего слуха, когда он уже покинул Ракен-Лок. А Киль! Никто не ожидал такого вероломства от сына Яррена! Тот был честным китобоем с головы до пят.

Клиссен промолчал. Он с первого взгляда почувствовал презрение к лорду Джадреллу. Нет ничего непристойнее, чем оссианин, подражающий кроданским господам. Джадрелл восторженно распинался о художниках и композиторах, которых только что открыл для себя, в то время как большинству кроданцев они уже давно наскучили, и изо всех сил пытался соответствовать моде десятилетней давности. А что он вытворял с кроданским языком! Язык Томаса и Товена не предназначался для оссиан, у которых звук «р» напоминал кошачье мурлыканье, а слова следовали друг за другом в полнейшем беспорядке.

Но, несмотря на все недостатки Джадрелла, Клиссену полагалось терпеть его по долгу службы. Император объявил, что высокородных оссиан следует поощрять к усвоению кроданских обычаев. Восхищаясь кроданской ученостью и культурой, сознавая превосходство своих новых господ, они сами захотят стать похожими на кроданцев, а следом подтянутся их дети. Действовать нужно мирным путем, чтобы они подчинились добровольно. В Брунландии император убедился, что грубая сила и кровавые притеснения — не лучший способ покорить страну.

— Люди почти на месте, старший охранитель Клиссен, — доложил капитан Дрессль.

По раскисшему полю вокруг фермы двигались едва различимые фигуры. Они перемещались по трое, дисциплинированно и расторопно. Уже известно, что один из беглецов искусно орудует мечом, но Железная Стража — не такая легкая добыча, как патруль, который они перерезали.

Клиссен с нетерпением предвкушал, как поймает изменников и вернется в Моргенхольм, к Ванье, к золотоволосым дочерям и глупому старому коту. С каким облегчением он окажется в окружении тех, кого любит, а не презирает. Он так устал от льстецов и предателей, от бесконечных подозрений. Среди тех, кто окружал его теперь, к одному Дресслю он не питал явной неприязни.

— Могу ли я полюбопытствовать, почему этот Гаррик так занимает Железную Длань? — спросил Джадрелл.

«Потому что от него зависит мое повышение. Потому что я поклялся канцлеру Драксису, что изловлю его. Потому что иначе я буду раздавлен и унижен».

— Дела Железной Длани касаются только ее, — сурово вымолвил Харт, и Джадрелл умолк. Старший охранитель немного огорчился, что подчиненный ответил вместо него, но сейчас Клиссена занимали заботы поважнее.

«Гаррик. Лейн из Верескового края. Под каким бы именем ты ни скрывался, я знаю, кто ты на самом деле, Кадрак из Темноводья. А скоро и ты узнаешь мое имя».

Он поднял руку, затянутую в перчатку. Позади послышался скрип конской сбруи, и справа выехали трое страхоносцев верхом на исполинских скакунах. Они выстроились в ряд, ожидая приказания.

От их близости по телу Клиссена побежали мурашки, а лошадь неспокойно вскинулась на дыбы и попятилась. Однако он не опускал руку, удерживая их. Кем бы они ни были, пусть знают: прежде всего они слуги империи. Его слуги, коль скоро они к нему приписаны.

Мгновение слишком затянулось. Тлен повернул к Клиссену маску из мертвой плоти и издал горлом глухой, тихий щелкающий звук, похожий на перестук костей.

— Пора, — промолвил Клиссен и опустил руку.

Страхоносцы устремились вниз по холму к ферме, словно гончие вдогонку за зайцами. Харт перевел взгляд с Клиссена на страхоносцев, а потом обратно, ожидая, чтобы Клиссен подал знак и ему, но тот и бровью не повел. Лично он останется здесь. Только глупцы лезут на мечи.

Клиссен взглянул на Харта: судя по лицу, тот понял, что они не ринутся в битву следом за страхоносцами. Мгновение молодой человек колебался, а потом обнажил клинок, развернул лошадь и с боевым кличем поскакал вниз по холму.

Клиссен едва сдержал ругательство. Теперь ему придется направиться следом, иначе он выставит себя трусом в глазах Дрессля и этого оссианского хлыща. Неохотно пришпорив лошадь, он пустился вскачь. Его примеру последовали Джадрелл и Дрессль, движимые боязнью показаться менее преданными империи, чем их безрассудный товарищ.

Они скакали вниз по склону холма, лошадиные копыта разбрызгивали грязь. Клиссен трясся и раскачивался в седле, опасаясь упасть и убиться насмерть. Вспыхнула молния, озарив Харта, который сидел на лошади уверенно, чуть наклонившись вперед. Конечно, он умелый наездник, с ранних лет наученный держаться в седле. Еще одно достоинство в придачу к его внешности и воспитанию.

Когда страхоносцы миновали дворовые постройки, домашний скот впал в исступление: свиньи визжали, козы отчаянно блеяли, мечась в своих загонах. Но для тех, кто находился в амбаре, это уже ничего не решало: если попытаются сбежать, то наткнутся на Железных Стражей, притаившихся среди живых изгородей.

Крах остановил коня у амбара и спешился, гремя доспехами. Тлен и Плач пристроились по бокам от него, а Крах взмахнул молотом и одним ударом высадил дверь амбара. Его проворные товарищи проскользнули внутрь, а Крах затопотал следом.

Харт подскакал к ровному участку земли между дворовыми постройками, слез с коня и устремился дальше. Клиссен, которому от скачки скрутило живот, направился следом, по правую руку от него шагал Дрессль, а позади кряхтел и сопел лорд Джадрелл. Они приблизились к амбару, Харт замедлил шаг и нерешительно опустил меч, а когда в проеме показалась исполинская фигура Краха, на котором не было ни пятнышка крови, Клиссен понял: его постигла неудача.

— Их здесь нет! — вскричал Харт с неожиданным гневом и воззрился на Джадрелла: — Где они?!

Джадрелл выпучил глаза, по-детски напуганный.

— Но Эндрик сказал, что они будут в амбаре… Они здесь обедали.

— Их повозка здесь, но самих беглецов нет!

Клиссен, взмокший и мучимый одышкой, сохранил хладнокровие. Настало время трезво мыслить и отдавать распоряжения.

— Оцепить ферму и обыскать дворовые постройки, — велел он Дресслю. Потом указал пальцем на страхоносцев, уже вышедших из амбара: — Вы трое, обыскать хозяйский дом.

— Каждого третьего ко мне! — распорядился Дрессль, перекрикивая порывы ветра. — Остальным стоять настороже!

Его приказ эхом повторили вдалеке. Страхоносцы прошествовали в хозяйский дом, а солдаты Железной Стражи собрались вокруг Дрессля и проследовали за ним в конюшню. Клиссен остался наедине с Хартом и Джадреллом.

Клиссен заглянул в амбар. Там остались спальные принадлежности беглецов, а также аляповатая сардская кибитка и лошади, которых в нее запрягали.

Но оружие и дорожные мешки исчезли. Беглецы скрылись и спешке, прихватив с собой лишь самое необходимое.

— Их кто-то предупредил, — сказал Клиссен.

— Приятно тебе, оссианин, видеть, как обмишулилась Железная Длань? — спросил Харт у Джадрелла.

Джадрелл разинул рот, по-рыбьи глотая воздух.

— Я… я действовал из лучших побуждений…

— Да, у таких, как ты, всегда найдется оправдание, правда? И каждый раз получается, что настоящей помощи от вас нет. Как это называется? Пассивное сопротивление?

— Я верный слуга императора! — возразил Джадрелл.

— Да, в этой стране уйма верных слуг вроде те…

— Охранитель Харт! — гаркнул Клиссен. — Держи себя в руках. Ты офицер Железной Длани.

Харт вызывающе взглянул на него, а потом, уязвленный, рванул в сторону хозяйского дома. Клиссен наблюдал за ним и, внешне спокойный, что-то прикидывал в уме.

Главнокомандующий Госсен только и мечтал, чтобы Клиссен провалил задание и упустил Гаррика, — тогда он сможет назначить заместителем своего подхалима Беттрена. Однако Харт пришел в ярость из-за того, что Гаррик улизнул. Это не вязалось с подозрениями Клиссена, что Харт подослан Госсеном.

— Мои сведения были точными, — промямлил Джадрелл. — Клянусь Вышним!

Клиссен, стоявший к Джадреллу спиной, закатил глаза. «А теперь мне остается сгладить острые углы». Он обернулся с притворной улыбкой.

— Конечно, лорд Джадрелл. Благодаря стараниям таких, как ты, свершается воля императора. Извини моего подчиненного; он просто огорчился, что сегодня ему не удалось послужить империи.

— Рад, что вы понимаете, старший охранитель.

— Клиссен! — позвал Харт из хозяйского дома.

Клиссен стиснул зубы. Когда этот несносный ублюдок научиться обращаться к нему по званию? Он присовокупил это оскорбление к длинному списку обид, за которые Харт ответит, когда Клиссен станет главнокомандующим Оссии.

Харт выволок из дома человека в подштанниках и холщовой ночной рубашке. Позади него шагал Тлен; двое других страхоносцев направлялись к другим дворовым постройкам. Когда пленника швырнули на колени перед Клиссеном, его одежда уже вымокла насквозь, а темные волосы влажными прядями падали на глаза.

Клиссен взглянул на него из-под нависающих полей шляпы.

— Ты владелец фермы?

Флюк посмотрел на открытую дверь амбара, потом на Клиссена. Вид у него был упрямый и дерзкий, как у настоящего криволомца, но в глазах все равно сквозил страх.

— Да, я.

— Куда они ушли? — спросил Клиссен.

— Не знаю, — ответил Флюк.

Клиссен кивнул Тлену.

— Куда, по-твоему, они ушли? — спросил он.

— Не знаю… — снова ответил Флюк и запнулся, потому что его внимание привлекло нечто иное. Он поднес к лицу дрожащую ладонь и уставился на нее с нарастающим ужасом.

— Предположи, — сказал Клиссен.

Флюк распахнул ворот ночной рубашки и непонимающе уставился на грудь, глухо застонав от страха. Лорд Джадрелл в недоумении переминался с ноги на ногу, а Клиссен просто ждал и наблюдал. Он уже много раз видел Тлена за делом. Болезнь и гниение распространялись по телу жертвы исключительно в ее сознании, незримо для остальных, но от этого пытка не становилась менее действенной. Прямо сейчас Флюк видел, как кожа у него с невероятной скоростью шелушится, трескается и покрывается волдырями. Обычно Клиссен предпочитал более утонченные способы допроса, но сейчас было некогда изощряться.

— О Джоха! — вскричал Флюк. — Что происходит?

— Джохи здесь нет, — отрезал Клиссен. — Он рожден твоим воображением, как и все твои варварские боги. Здесь есть я, и я могу это остановить. Просто скажи, куда они ушли.

— Не знаю! — сквозь стиснутые зубы процедил Флюк. — Я приютил их у себя в амбаре и даже не знал, что они ушли. Проснулся, только когда услышал скотину.

— Но ведь у тебя есть предположения? — ощерился Харт. — Вы, оссиане, жметесь друг к другу, точно вороны в зимнюю стужу. Отвечай!

— Потише, охранитель! — сурово осадил его Клиссен, возмущенный вмешательством подчиненного.

Харт не обратил на него внимания.

— Отвечай, олух! — закричал он и ударил стоявшего на коленях Флюка рукояткой меча по макушке. Тот ничком повалился в грязь.

— Харт! — в гневе вскричал Клиссен.

— Он знает! Как пить дать! — не унимался Харт, приподняв Флюка за волосы. Кровь и дождевая вода ручейками стекали по лицу фермера. — Куда они ушли? Куда?

Клиссен потрясенно уставился на подчиненного. Ситуация выходила из-под контроля. Харт и раньше был строптивым, но открытого неповиновения не выказывал.

— Немедленно прекратить! — вскричал старший охранитель, почувствовав, как позади него скорчился от страха лорд Джадрелл.

Его приказ остался неуслышанным.

— Отвечай! — завопил Харт, поднимая Флюка на ноги. — Отвечай, куда они ушли!

Но Флюк не слышал. Охваченный ужасом и болью, снедаемый воображаемым недугом, он заковылял к дому, ощупывая лицо.

— Ты куда, мерзавец? — рявкнул Харт. Потом схватил Флюка за волосы и пронзил его мечом.

Флюк застыл на месте, запрокинув голову. Потом закашлялся, изо рта у него хлынула кровь, и он тяжело рухнул на землю.

Харт повернулся к Клиссену, тяжело дыша, его одичалые глаза глядели весело и вызывающе. Точно такой же взгляд, как в тот раз когда он убил арестованного в Шол-Пойнте. Торжествующий, словно говорящий: «Вот как это делается».

Клиссен шагнул вперед, стянул с руки перчатку и с такой силой хлестнул Харта по лицу, что у того слетела шляпа. Харт от неожиданности разинул рот.

— Ты мясник, а не охранитель! — рявкнул Клиссен. — Ты позоришь наш мундир! Мы представляем императора в этой стране, и если фермер был изменником, нам полагалось представить доказательства! Будь уверен, я доложу обо всех твоих проступках в Моргенхольм, и с таким пятном на репутации тебе еще повезет, если станешь охранителем первого разряда. А если еще раз не подчинишься приказу, остаток дней будешь гнить за письменным столом в какой-нибудь дыре вроде Озака.

Клиссена всего трясло. Теперь он понял: Харт — просто отъявленный головорез, которому слишком нравится убивать.

К ним уже спешил капитан Дрессль. Клиссен смерил долгим взглядом Харта, на лице которого недоумение сменилось обидой и злостью. Потом повернулся к Дресслю.

— Нашли кого-нибудь? — спросил он как ни в чем не бывало.

— Только батраков, — покачал головой Дрессль, косясь на труп.

— Можно кое-что предложить? — робко вступил лорд Джадрелл. От вида Флюка его явно подташнивало. — Его брат Киль… Его дом недалеко отсюда. По той тропинке к западу. Может, они там?

— Тогда возвращайся в город и подними гарнизон, — велел Клиссен. — Лошадей у беглецов нет; возможно, они попытаются удрать через порт. Харт, пойдешь с ним. Дрессль, собери Железную Стражу. Навестим его братца.

— Есть, старший охранитель, — откликнулся Дрессль.

Прежде чем уйти, Клиссен напоследок бросил презрительный взгляд на Харта, чьи светлые волосы прилипли ко лбу, а лицо выражало чистейшую ненависть.

«Знай свое место, крыса, — с праведным гневом подумал Клиссен. — И больше не высовывайся».

* * *

Киль разлепил глаза: в дверь дома колотили кулаком. Он вскочил с кровати, напялил штаны и потянулся за мечом, стоявшим в углу. Из-за спешки все выходило неуклюже; нога запуталась в штанине, и он растянулся на полу.

— Кто там? Кому неймется в такое время? — Мариелла испуганно приподнялась на постели. В небе прогрохотал гром.

«Это они», — подумал Киль. С тех самых пор, когда он поднял оружие против кроданцев, он ожидал, когда в дверь постучатся. Его не страшила гибель в сражении, но пугала бесшумная ловкость людей, облаченных в черное, которые являлись поздно вечером и тайком уводили жертв навстречу неведомым мучениям.

— Киль! Кто там? — снова спросила Мариелла.

Пытаясь натянуть оставшуюся одежду, Киль почувствовал, как в нем вспыхивает ярость. «Хватит докучать мне дурацкими вопросами». Если он выйдет им навстречу, то выйдет одетым, вооруженным и…

— Киль?

— Сейчас посмотрю! — с яростью выкрикнул он.

Мариелла испуганно отпрянула к спинке кровати. Киль сразу пожалел, что ответил ей столь резко.

— Видишь, собираюсь? — ответил он уже мягче и вышел из спальни, прежде чем Мариелла успела разозлиться и накричать на него в ответ.

Он торопливо прошагал мимо двери в комнату Теда — оттуда, по счастью, не доносилось ни звука — и спустился по лестнице в кухню. Но у входной двери он услышал снаружи знакомый голос, и внутреннее напряжение слегка ослабело.

— Киль! Открывай!

То была не Железная Стража, а Гаррик. Он хмуро смотрел из-под вымокшего капюшона, остальные робко сгрудились в темноте позади него, втянув головы в плечи.

— Нас засекли, — безучастно произнес Киль.

— Засекли, — подтвердил Гаррик. — Надо уходить.

— Я не могу, — ляпнул Киль. Он собирался провести с женой еще одну ночь, а окончательное решение отложил на завтра.

Гаррику некогда было разводить нежности.

— Что, по-твоему, они сделают, если поймают тебя здесь? Что они сделают с Мариеллой и Тедом, чтобы развязать тебе язык? Уйти — это лучшее, что ты можешь для них совершить. Если тебя не отыщут, твою семью не тронут.

Киль отчаянно придумывал ответ, не в силах смириться с неизбежностью. Должен быть и другой выход. Он услышал, как по лестнице спускается Мариелла, и почувствовал, что попал в ловушку.

Вспышка молнии озарила раскисший двор и заросший папоротником холм. Киль увидел скарла; верзила Харод стоял рядом с Орикой, готовый ее защищать; вот двое мальчишек, Фен, Вика и Скирда. Но брата не было.

— Флюк с вами? — спросил Киль.

— Нет, он на ферме, — ответил Гаррик.

— Вы его бросили? — ужаснулся Киль.

— Надо было сказать ему, что мы уходим? Мы погибли бы, не предупреди нас Вика. Насколько я понимаю, он один из тех, кто нас выдал.

— Неправда! — вскричала Мариелла, спустившись к подножию лестницы; волосы у нее растрепались, а лицо исказилось от злобы. — А теперь ты привел кроданцев по нашу душу? Вон из нашей жизни!

Гаррик презрительно взглянул на Мариеллу, и Килю стало обидно за жену. Гаррик и Мариелла не понравились друг другу с самого начала, поэтому Киль старался, чтобы они не встречались.

— Чтобы вмешиваться в наши дела, ты должна сама в них участвовать, — сказал ей Гаррик. — А ты не хочешь. Мы уведем кроданцев за собой. Если они нападут на наш след, то сюда не явятся вовсе.

— Мы оба причастны! Он мой муж, и он останется, чтобы заботиться о нашем сыне!

— Я сам за себя отвечу, Мариелла! — рявкнул Киль, движимый уязвленной гордостью. Пусть они не думают, будто решения за него принимает жена.

— Вот и отвечай! — огрызнулась Мариелла. — Оставайся или уходи! Ты слишком долго пытался усидеть на двух стульях!

— Мы можем где-нибудь спрятаться, — сказал Киль Гаррику. — Моя семья и я. До моего дяди отсюда полдня пути; мы переждем у него, пока Железная Длань покинет Ракен-Лок.

— В такую бурю? — вмешалась Мариелла. — Тед с трудом может встать с постели! Дорога его погубит!

Гаррик не обратил на нее внимания.

— После сегодняшнего весь Ракен-Лок узнает, что ты в розыске. Даже если ты заляжешь на дно, тебя арестуют, как только высунешься. Сделанного не воротишь, и мне жаль, что так получилось, но ты уже не вернешься в Ракен-Лок. Никогда.

Киль почувствовал, будто стены надвинулись на него. Мариелла права: он слишком долго тянул, не желая утратить свободу, но и боясь потерять семью. Теперь выбор зависел не от него.

— Это мой дом… — робко проговорил он.

— Уже нет, — ответил Гаррик. — Тебе что-то не нравится? Сражайся вместе с нами! Если мы прогоним кроданцев, ты вернешь себе дом. — Гаррик заметил, что Киль колеблется, и выдвинул несокрушимый довод: — Ты нужен нам, Киль! Выбраться отсюда мы можем только морем, и никто из нас не сумеет проложить курс в такую бурю. Никто, кроме тебя!

Киль обернулся к жене, по-прежнему стоявшую у подножия лестницы.

— Это мое последнее слово, — сказала она ему. — Если уйдешь, то умрешь для нас.

С верхнего этажа донесся страдальческий стон.

— Смотри, что ты наделал! — воскликнула Мариелла, залившись бессильными слезами. — Киль! Закрой дверь! Мне все равно, на той ты стороне или на этой; главное, определись!

Киль поймал ее взгляд — умоляющий, отчаянный. Слов у него не нашлось, но глаза все сказали за него. Мариелла обмерла. Она до последнего не верила, что он уйдет, но теперь поняла все.

— Ну прощай, муж, — сказала она срывающимся голосом. И взбежала вверх по лестнице.

Киль еще смотрел ей вслед, когда Вика протолкнулась мимо Гаррика и вложила фляжку Килю в ладонь.

— Пусть раз в день разбавляет кипятком и дает Теду вдыхать пар, — сказала она. — Иди и передай ей.

— Оставь на столе! — рявкнул Гаррик, схватив Киля за руку. — Ты пойдешь с нами сейчас же.

От его прикосновения в Киле вспыхнул гнев, требующий немедленного выхода. Это Гаррик виноват, что все так получилось! Киль резко вырвался.

— Мариелла! — крикнул он и ринулся вверх по лестнице, догнав жену уже у двери в комнату Теда.

Мариелла обернулась с трогательной надеждой во взоре.

— Ты остаешься? — выдохнула она.

Тут она увидела фляжку в руке у Киля, и надежда умерла.

— Добавлять в кипящую воду, раз в день. Пусть Тед вдыхает пар, — сказал Киль.

— Если хочешь, чтобы он принимал шарлатанское снадобье, оставайся и занимайся этим сам. Ведь ты как-никак отец.

Киль напряженно подыскивал нужные слова.

— Не заставляй меня вот так уходить, Мариелла. Я вернусь. Я раздобуду деньги для Теда, клянусь. Но мне надо… мне надо знать, что ты…

— Что я люблю тебя? — Лицо Мариеллы посуровело. Он причинил ей слишком много боли. — Нет, Киль. Ты просто хочешь, чтобы я позволила тебе уйти с легким сердцем. Но нет. Надеюсь, ты будешь страдать.

Пораженный ее жестокостью, Киль отказывался верить, что она и вправду так думает.

— Сходи к старику Ганни. Пусть он мне напишет. Отправь письмо в Моргенхольм, в «Горелого медведя». Дай мне знать, что у вас с Тедом все хорошо, и у Флюка тоже.

— Нет, — отрезала она. — И я сожгу любое письмо от тебя, прежде чем мне его прочтут.

У Киля перехватило дыхание, он больше не мог смотреть в лицо жене. Он подался к двери, чтобы пройти мимо Мариеллы в комнату Теда, отчаянно желая обнять его и утешить. Но Мариелла приложила ладонь к его груди — и Киль остановился, словно перед ним выросла стена.

— Чем ты ему поможешь? Скажешь, что опять уходишь? — спросила она. В ее голосе звучало железное спокойствие. — Ты ничего не поправишь. Дай ему забыть тебя. И мне тоже.

Она зашла в комнату и заперла за собой дверь, оставив Киля одного — отвергнутого, опустошенного. Он прислушался, как она успокаивает их общего сына, и понял, что потерял их обоих навсегда.

Он положил фляжку на пол и зашагал прочь.

ГЛАВА 40

Дождевые струи журчали по водосточным желобам Ракен-Лока, стекали по стенам, бежали по мостовой. Город затаился, а узкие серые переулки наполнились призрачным светом и плеском. Безмолвные, словно призраки, закутавшись в плотные плащи, беглецы не привлекли ничьих взглядов.

Арен оглянулся раз десять, боясь преследования. Вика рассказала им о страхоносцах. Он помнил, как они убили четверых из отряда Гаррика во время их первой встречи, с какой жуткой ловкостью искрошили своих жертв, точно в мясорубке. Их можно было задержать, но не остановить.

Рядом поспешал Кейд. Краем глаза он заметил, как лицо Арена побледнело от гнетущего ужаса, и ободряюще улыбнулся — что, впрочем, не обнадежило ни того, ни другого.

Через несколько часов они взойдут на корабль до Моргенхольма и оторвутся от преследователей. В извилистых лабиринтах большого города даже страхоносцы не сумеют их отыскать.

Если бы во время схватки в «Привале разбойников» они остались в стороне, то ушли бы незамеченными. Но Арен втянул их в заваруху, и теперь всем грозила расплата.

Гаррик высунулся из-за угла пекарни, окна которой были закрыты ставнями, и оглядел порт. Арен остановился на другой стороне улицы. Сначала он видел только пелену дождя и колышущиеся паруса на пустых кораблях. Потом сверкнула молния, и он заметил, что вдоль берега расхаживают кроданские солдаты.

Гаррик выругался.

— Квадратноголовые нас опередили. — Он прищурился. — Порт отпадает. Этим путем мы не выберемся.

В небе раздался раскат грома.

— Через лес? — предположил Арен.

— Страхоносцы не ведают усталости. Они догонят нас даже пешим ходом, несмотря на снадобье Вики. — Тут лицо у него прояснилось. — Есть другой путь.

Резкий окрик заставил их всполошиться: из боковой улицы вынырнул кроданский солдат. Стрела, пущенная Фен, пронзила ему грудь, но было поздно: к ним уже бежали его товарищи. Гаррик выхватил меч и ринулся вперед, а с ним — Киль и Харод.

Солдат было вдвое больше, но трое противников оказались им под стать. Харод прочно стоял посередине, его клинок летал туда-сюда, а туловище почти не двигалось. По бокам яростно рубились Киль и Гаррик. Киль был грозным бойцом, но в Гаррике грубая сила сочеталась с отточенными навыками, поэтому он превосходил своего товарища.

Арен нерешительно обнажил меч, пытаясь набраться смелости и присоединиться к дерущимся. Но тут Кейд сделал ему знак: сзади по крутой лестнице между домами приближались еще четверо солдат.

Фен развернулась и торопливо выпустила стрелу, угодившую самому ближнему стражнику в подбрюшье; тот с криком рухнул наземь. Остальные подходили ближе, и Арен устремился на них — лучше уж так, чем дожидаться, пока тебя убьют. Дорогу ему преградил солдат; их мечи скрестились. Двое других кроданцев проследовали мимо, наметив себе иные цели.

Арен отчаянно отражал отрывистые удары противника. Сражаться толком он не умел, поэтому готовился погибнуть. Его захлестнула мысль о страшном конце, и, поддавшись смятению, он ослабил оборону.

Кроданец отвел меч в сторону, собираясь нанести смертельный удар. Арен, движимый инстинктом, отступил в сторону, как учил магистр Орик, отбил удар и взмахнул мечом. Он хотел поразить солдата в горло, но острие меча угодило в нащечник — с такой силой, что голова у солдата зазвенела, словно колокол. Тот отшатнулся. Оба противника удивленно уставились друг на друга.

И тут Арен понял: он вступил в бой подготовленным. Годы учебы у магистра Орика не прошли даром. Теперь Арен орудовал мечом не задумываясь.

Клинки сшибались снова и снова. Арен уже не чувствовал себя загнанным в угол. С каждым отраженным ударом его уверенность в себе возрастала.

Краем глаза он заметил, как один из солдат завопил и изогнулся, когда Граб вонзил нож ему в спину. Заметил Орику, притаившуюся у дверного проема; услышал, как звенит лук Фен. Откуда-то прибывали новые солдаты. Кейда Арен не заметил, а высматривать было некогда.

«Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять».

Любимое изречение магистра Орика. Оно рассеяло хаос и прояснило рассудок. Арен впервые увидел за доспехами человека, который с ним сражался, — юношу чуть старше его, с неуверенностью во взоре. Внезапно Арен понял этого мальчишку, солдата поневоле, принужденного к воинской жизни. В настоящих сражениях он смыслил еще меньше Арена: он впервые бился насмерть. На Арене не было мундира, зато ему уже случалось проливать кровь, а его сопернику — нет.

«Я сильнее его», — изумленно подумал Арен и перешел в нападение.

Ложный выпад. Солдат подался вбок, пытаясь защититься. Арен направил удар в другую сторону и молниеносно поразил противника между ребер; лезвие прошло между пластинами доспеха, пронзив кожаный камзол и плоть. Солдат вскрикнул от боли и, ослабив защиту, попятился. Арен размахнулся и рубанул противника по предплечью. Тот издал сдавленный вой, выронил меч и схватился за обрубок руки, а потом тяжело осел на мокрую мостовую.

«Добей его», — шепнул Арену голос магистра Орика. Но Арену не хватило духу прикончить беззащитного. Тяжело дыша, он отступил.

— Вика!

Это кричал Кейд. Арен развернулся и увидел, как Вика пятится перед дюжим солдатом. Харод оставил схватку и стоял рядом с Орикой; Кейд мудро держался поближе к ним, полагаясь на Харода больше, нежели на Арена. Несколько солдат лежали мертвыми, пронзенные стрелами Фен, а еще одного Граб повалил наземь и с кровожадным воодушевлением резал ему глотку.

Арен устремился на помощь Вике, но Скирда опередила его, выскочив сквозь пелену дождя и вонзив зубы солдату в икру. Тот взревел и попытался заколоть собаку; но Вика шагнула вперед и бросила ему в лицо пригоршню порошка. Рев превратился в визг, солдат принялся тереть глаза, а Скирда продолжала терзать его ногу. Когда Арен добрался до них, лицо солдата покрылось волдырями и дымилось под дождем.

Арен стиснул зубы и вонзил меч ему под сердце. Тот захрипел, дернулся и обмяк.

Противников больше не осталось. Арен посмотрел по сторонам и увидел лишь убитых и раненых кроданцев. Солдат, лишившийся руки, неподвижно лежал на боку, прижав обрубок к груди. Наверное, истек кровью и умер. Арену было все равно. Ярость битвы притупила в нем сострадание и скорбь. Единственной целью стало выжить.

Перешагивая через трупы, подошли Гаррик и Киль. Харод, переводя дыхание, извинялся перед Орикой, что не явился к ней раньше. Сам он убил девятерых.

— Из порта идут еще солдаты, — сказал Гаррик. — Уходим.

— Куда? — спросил Арен.

— В лодочном сарае у Джадрелла есть небольшой баркас, нам вполне сгодится. — Он оглядел перекресток, усеянный мертвецами, и хлопнул Арена по плечу. — Ты хорошо сражался.

При этих словах Арен ощутил прилив гордости, и на лице у него заиграла довольная улыбка. Потом он вспомнил, с кем разговаривает, и нахмурился.

«Ты не знаешь, ненавидеть его или восхищаться им», — сказала ему Вика. Но разве невозможно и то и другое одновременно?

* * *

Они бежали сквозь гром и ветер. Позади протрубил рог, а по соседней улице проследовал кроданский патруль. Весь гарнизон поднялся по тревоге. Покатыми переулками и лестницами, по которым текла вода, беглецы пробирались к усадьбе лорда Джадрелла.

Вскоре они увидели ее, примостившуюся на утесе над Прорезью. Рядом располагался лодочный сарай: приземистое деревянное строение с прочной дверью, выходившей на улицу. Дверь была надежно заперта.

— Прочь с дороги! Граб знает толк в замках!

Скарл достал два тонких металлических стержня, один прямой, другой с крючковатым концом, и принялся за дело. Остальные стояли настороже.

Чуть ниже по склону показался патруль. Один из солдат завидел беглецов и закричал. На его крик в считаные мгновения сбежались еще двадцать или тридцать солдат, которые тотчас же ринулись в сторону беглецов.

— Скарл! Пошевеливайся! — велел Гаррик.

— Полый Человек мешает Грабу сосредоточиться, — пробормотал Граб.

Киль, Гаррик и Харод изготовились к обороне, и Арен встал в один ряд с ними. Теперь противников было больше, улица шире, шансов на победу меньше. Но Арен все равно будет сражаться, не помышляя об отступлении.

Среди солдат он увидел конную фигуру, и его пробила дрожь, ибо всадник был ему знаком. Несмотря на расстояние, по одежде и манере держаться в седле Арен безошибочно определил убийцу отца.

«Харт».

От ярости глаза ему застлала красная пелена, его охватило желание ринуться в бой, прорубиться сквозь гущу врагов и вцепиться в глотку противника. Но здесь не сказание барда, а он не герой. Если он хочет отомстить убийце отца, это произойдет не сегодня, когда путь ему преграждают столько противников.

Позади послышался щелчок, звякнула цепь.

— Граб сделал!

Гаррик повернулся спиной к приближающемуся отряду и рванул на себя дверь.

— Все внутрь! — закричал он своим товарищам.

— Спасибо тебе, Граб!.. Отличная работа, Граб!.. — обиженно пробурчал скарл, протискиваясь в дверь.

Однако Арен не шевельнулся. «Пусть он меня увидит, — думал он. — Пусть узнает, что я пришел за ним». Словно услышав его, Харт повернул голову, и их взгляды встретились: пылающая ненависть юноши против холодного высокомерия охранителя.

— Арен! — Кейд потянул его за собой, но тот продолжал смотреть. Покуда не услышал стук копыт и перед отрядом не показались три жуткие конные фигуры.

«Страхоносцы».

— Живо внутрь! — рявкнул Гаррик и затащил его в лодочный сарай, а Граб запер и заложил засовом дверь за ними.

Почти все пространство занимал баркас Джадрелла, длинная гребная посудина с высокими носом и кормой. Он стоял на подпорках высотой в несколько футов, а кроме того, крепился к потолку при помощи затейливого приспособления из канатов и блоков. Баркас был ярко выкрашен в зеленое и желтое — фамильные цвета Джадрелла; к носу крепился герб с изображением выпрыгивающей из воды рыбины, рыщущих волков и зубчатых башен. При виде всей мой кроданской вычурности Гаррик презрительно ухмыльнулся.

— Арен, Кейд, открывайте ворота, — велел Гаррик. — Мы с Килем займемся баркасом.

Киль уже вращал лебедку, приводившую в действие верхние блоки; канаты натянулись, приняв на себя всю тяжесть посудины. Остальные тем временем отодвинули подпорки, чтобы спустить баркас на накат.

Арен и Кейд бросились в другой конец сарая и отворили деревянные ворота. Внутрь ворвался ветер, внизу простирались бурные серо-синие воды Прорези. Кейд высунулся наружу и осмотрел накат.

— По-моему, не очень безопасно, — произнес он.

— Я правильно тебя расслышал? — спросил Арен, перекрикивая ветер. — Это тот самый Кейд, который повстречал грозную варгиню и остался жив, чтобы об этом поведать?

— То была дикая свинья, — заметил Кейд.

— Большая дикая свинья, — отозвался Арен. Кейд засмеялся, и на мгновение обоим почудилось, будто они снова мальчики, снова в Шол-Пойнте и приключения по-прежнему заканчиваются к обеду.

Вдруг что-то тяжелое и большое ударило в дверь со стороны улицы; засов затрещал, и Граб отпрыгнул назад.

— Граб думает, что пора уходить, — сказал он.

— Залезайте в баркас! — крикнул Гаррик. — Харод, Граб, Киль — помогите столкнуть!

Киль обрубил канаты, на которых держался баркас, а остальные тем временем забрались внутрь, втащив и Скирду. Гаррик перерезал якорный канат, обеспечивающий баркасу плавный спуск. Медлить было некогда.

Второй удар проломил дверь насквозь. Крах вытащил молот из бреши, и позади него Арен увидел Тлена и Плача.

— Толкайте! — взревел Гаррик, и вчетвером они налегли плечами на баркас. Тот легко скользнул по смазанным валикам, и на Арена накатила тошнота. Когда движение судна было уже не остановить, четверо мужчин, толкавших его, принялись карабкаться на борт. Граб влез самостоятельно, Килю пришлось поднапрячься, но Хароду, облаченному в доспех, понадобилась подмога. Гаррик последним схватился за планширь, а Арен и Кейд начали его тянуть.

Послышался треск расщепленной древесины, дверь распахнулась, и в лодочный сарай ворвался Крах. Следом за ним ринулись Тлен и Плач. Баркас, набиравший скорость, тряхнуло на заклинившем валике. Харод рухнул внутрь, оттолкнув Фен и Орику к самому борту. Кейд пошатнулся, выпустил руку Гаррика и споткнулся о скамью. Гаррик соскользнул с борта баркаса, волочась ногами по земле. Арен, державший его за одну руку, потянулся, чтобы схватить вторую. Спину у него свело от напряжения.

Баркас уже почти достиг ворот лодочного сарая. Крах вихрем бросился вдогонку за беглецами, гремя доспехами. Тлен поднял лук и натянул тетиву.

Гаррик отчаянно пытался найти опору. Он держался только благодаря Арену, сжимавшему его руку, а тот смотрел в глаза Полому Человеку, который поклялся убить его отца и, по сути, выполнил свою клятву: ведь кроданцы убили Рэндилла, чтобы добраться до Гаррика.

Арену достаточно отпустить его руку, и страхоносцы получат свою добычу. Все закончится, и они с Кейдом окажутся в безопасности. Без Гаррика остальные не значат ничего, охотиться за ними никто не станет.

В какой-то миг Арен чуть не поддался искушению.

Но то был лишь миг, и он миновал. Арен уперся ногами в борт и напряг последние силы. Гаррик оттолкнулся ногами и рванулся вперед; тут и Киль подоспел, схватив его за перевязь. Все трое тяжелой грудой рухнули в баркас. Сквозь возню навалившихся друг на друга тел Арен расслышал звон тетивы. Вика охнула и привалилась к фальшборту.

— Хватайтесь за что-нибудь! — закричал Киль. Баркас с ужасающей скоростью понесся вперед, деревянные валики стучали все быстрее и быстрее. Фен взвизгнула, и ее голос потонул в вое ветра.

Когда баркас с размаху ударился о воду, всех швырнуло вперед. Арен больно ушибся обо что-то деревянное и твердое. Он увидел, как возле него брякнулся Кейд, врезавшись головой в сундук для съестных припасов и оставшись лежать без сознания. Судно бешено завертелось между черных прибрежных утесов.

— За весла! — заорал Киль и бросился к корме, перешагнув через безжизненно лежавшую Вику.

Все налегли на весла, поначалу неуклюже, но с каждым взмахом все ритмичнее. Справа от Арена сидела Орика; мокрые и грязные волосы разметались, руки напряглись. Впереди гребли Фен и Граб. Вода перехлестывала через борта, окатывая ноги гребцов и тела Кейда и Вики, перекатывающиеся по дну баркаса. Скирда бешено лаяла и вертелась рядом, пытаясь привлечь внимание к своей хозяйке.

Среди хаоса раздался хохот. То был Киль, стоявший у кормила; кожа криволомца блестела от влаги, голова запрокинулась.

— Ну давай, Джоха! — с безумным смехом выкрикнул он. — Шлю тебе вызов! Сокруши нас, если можешь!

— Гребите! — закричал Гаррик, и они дружно налегли на весла.

Вскоре Арен перестал понимать, что происходит вокруг. Его охватило то же упрямое исступление, какое владело им в те бесконечные часы, когда он дробил камень в руднике.

— Стой!

Перебой ритма позволил Арену прийти в себя. Он моргнул и огляделся. Они наконец вышли в залив, Ракен-Лок превратился в далекое скопление огней, брезживших сквозь пелену дождя. Они мчались на запад, быстрое течение несло их вдоль побережья.

Арен отложил весло и, пошатываясь, побрел к Кейду. Он вытащил друга из воды, скопившейся на дне баркаса, и усадил, прислонив спиной к сундуку. На голове у Кейда темнел синяк, но Арену удалось растормошить товарища: голова у Кейда оказалась крепкая.

— Все будет хорошо, — приговаривал Арен, убеждая скорее себя, нежели Кейда. — Все будет хорошо.

С Викой дело обстояло гораздо хуже. Ее прислонили к фальшборту, черные и белые полосы на ее лице размазались, глаза были закрыты, волосы свисали мокрыми прядями. В плече глубоко засела стрела с черным оперением.

— Она выживет? — спросила Орика.

— Почем я знаю? — огрызнулся Гаррик. — Она единственная из нас владеет искусством врачевания. — Он с явным сочувствием приложил ладонь ко лбу друидессы. — Хотя бы устроим ее поудобнее.

Арен оглянулся на корму, где безмолвно стоял Киль. Его отсутствующий взгляд был обращен к огням города, где он оставил жену и сына; угрюмое лицо выражало скорбь и опустошенность.

Баркас плыл сквозь мрак и бурю, направляясь в открытое море.

ГЛАВА 41

Был погожий осенний день, грело солнце, на западе виднелись растущие Сестры. Бледно-голубая Лисса на ярко-синем небе смотрелась еще бледнее; Тантера выглядела призрачно и угрюмо.

Стуча каблуками по мостовой, Мара — худая, с короткими волосами цвета матовой стали и резкими чертами пятидесятилетнего лица, покрытого морщинами, — с неизменной бодростью шагала в сторону Южных Высот. Она размышляла о завтрашних уроках в школе для девочек; прикидывала, какой дорогой лучше добраться до нужного места; обдумывала, что скажет, когда туда придет. Мимоходом она наблюдала, как в зависимости от положения солнца искажаются тени, отбрасываемые печными трубами на кровли, и прикидывала, как сделать из этого задачу для своих учениц. Мимо пролетел упитанный голубь, и она решила раздобыть одного и выяснить, каким образом держится в воздухе столь грузная птица. Рядом чихнул прохожий, и Мара задумалась, почему после чихания становится так хорошо и возможно ли воспроизвести это ощущение искусственным способом.

Ее мысль не останавливалась никогда. Даже во сне — которого Маре требовалось совсем немного — ей являлись отчетливые картины, которые она обдумывала поутру. Мара давно поняла, что не все похожи на нее, что большинству любознательность не свойственна и ум они напрягают лишь изредка. Она чувствовала к таким людям жалость и одновременно зависть. Порой ей думалось, что гораздо легче находиться во мраке невежества, не ведая разочарований и забот, которые всегда преследуют мыслящего человека.

Вскоре из-за обилия карет и повозок Маре пришлось отойти на обочину. На подходе к Обетованному мосту кишели жители Каналов. Еще более бедные, чем обитатели Южных Высот, они ютились на грязных улочках у подножия холма. Их лачуги лепились по берегам извилистых узких каналов, во время разлива реки выходивших из берегов, и крыс там было не меньше, чем мух.

Мара присоединилась к толпе и принялась сквозь давку протискиваться к мосту. Пышно разодетые купцы толкались рядом с беззубыми старухами, счетоводы шли бок о бок с бродягами из трущоб. Мара огляделась и задумалась о схожести движения толпы людей и роя насекомых.

Наконец показался сам мост. Широкий, длинный и высокий, он покоился на огромных каменных арках, украшенных колоннами, и вел к узкому зеленому острову, который поднимался из Мелководья, словно гребнистый хребет спящего морского чудища. На протяжении столетий Государев остров служил резиденцией оссианских монархов, но сейчас монарха у власти не было.

У входа на мост по боками возвышались два изваяния: король Фаррил Благоразумный и его супруга, королева Элидия Тринская. Фаррил простирал руку к жене и смотрел на нее, словно направляя в ту сторону внимание наблюдателя. Элидия, чуть наклонившись, показывала рукой на мост, словно говорила: «Это вам», ведь Обетованный мост был ее подарком жителям города.

«А что я оставлю после себя? — подумала Мара, проходя мимо статуй, и на душу легла тень. — Кто вспомнит мое имя, когда меня не станет?»

История Обетованного моста была отлично известна моргенхольмской бедноте. Еще принцем Фаррил влюбился в Элидию, дочь великого тана Трины, которого отец Фаррила принимал у себя во дворце. Элидия заметила, что с севера Государев остров соединяется с сушей мостом, а с юга через реку приходится переправляться на лодках. На северном берегу, среди величественных развалин Второй империи, жили богачи, а южный, беспорядочно застроенный и опасный, населяла беднота. Добросердечная Элидия всегда была заступницей слабых, поэтому, когда Фаррил попросил ее руки, онапоставила условие: он построит мост к южному берегу, чтобы все могли пересечь Государев остров. Фаррил ужаснулся при мысли, что вокруг королевского дворца будут шнырять простолюдины, но Элидия заявила, что ему полезно помнить о том, как живут ничтожнейшие из его подданных. Поэтому Фаррил пообещал возвести мост и, когда они поженились, выполнил обещание. Элидия же стала одной из самых любимых народом королев Оссии.

«Когда-нибудь мне тоже воздвигнут статую, — сказала про себя Мара. — А я оставлю после себя что-нибудь посущественнее, чем мост».

Но эта бравада не особо подбодрила ее. С каждым днем времени и возможностей становилось все меньше. Пока Оссией правят кроданцы, ее голос никто не услышит. И нет никаких признаков, что в обозримом будущем что-то изменится.

«Разве что…» — подумала она.

Над мостом было натянуто полотнище с изображением гербов принца Оттико и принцессы Соррели Харрийской. В преддверии праздников город охватило лихорадочное волнение. По случаю прибытия лорда-протектора были объявлены недельные выходные: целых одиннадцать дней отдыха, начиная с самого дня свадьбы; неслыханная щедрость для кроданцев.

Пышным празднеством они хотели купить расположение оссиан, а сами тем временем собирались посадить на место убитой королевы кроданца и вложить в его руку Пламенный Клинок. Мара с прискорбием сознавала, что их план сработает. Память у людей короткая, и тридцати лет вполне достаточно, чтобы привыкнуть ко всему. Но Мара ничего не забыла и участвовать в торжестве не собиралась. День, когда императорского сына объявят лордом-протектором, станет днем, когда Оссия окончательно смирится со своим рабством.

По другую сторону моста виднелся Государев остров, весь украшенный флагами и полотнищами. Площади кишели народом, а гуляния проводились в Королевском парке, на время праздников открытом для всех желающих. Перед воротами королевского дворца выступали лицедеи, а разносчики торговали сластями в тени Дома Воплощений, величайшего в Оссии святилища, посвященного древним богам. Кроданцы пока не осмеливались его снести, но то был вопрос времени.

Мара прошла мимо почти не глядя и направилась через Пастырский мост к северному берегу реки. Там располагались Верхние улицы, где среди величественных зданий погибшей империи селились богачи. Мара держала путь к Часовому Перекрестью, ремесленному кварталу, находившемуся ниже. Посреди него возвышался Хоролит, древняя башня с диковинными часами, которые непостижимым образом пережили падение своих создателей и спустя тысячелетие по-прежнему показывали точное время.

Бочарня Брадена представляла собой простое деревянное строение на прибрежной улице. Мара остановилась перед дверью, собираясь с духом. «Я не буду ничего спрашивать, — сказала она себе. — Не желаю ничего знать». Потом толкнула дверь и вошла.

В бочарне царили сутолока и беспорядок, всюду громоздились доски и железные обручи, среди них за верстаками работали подмастерья. Возле открытого окна обжигали бочку. В воздухе пахло нагретым деревом, потом и опилками.

— Браден! Покупатели! — выкрикнул один из подмастерьев, завидев Мару. Из глубины мастерской показался коренастый человек с косматой черной бородой. Он отложил молоток, которым выправлял вмятины на обруче, и подошел к посетительнице, отряхивая ладони.

— Здравствуй, Мара, — угрюмо проговорил он, почтительно кивнув.

— Здравствуй, Браден.

Последовала минутная заминка. В последнее время бочар терялся при виде Мары. Встречи с ней плохо согласовались с его благонадежностью.

— Туда, — сказал он наконец, показав себе за спину.

Мара проследовала за ним через всю мастерскую и вышла в маленький дворик, в котором находились повозка, небольшая конюшня и несколько сарайчиков. Браден отпер самый маленький из них и пригласил Мару внутрь.

В глубине его в полумраке стояла дюжина бочек. К каждой из них крепилась резная плашка: два волка на задних лапах по бокам от раскидистого дерева — эмблема амберлинских виноделен. Мара придирчиво осмотрела бочки.

— Лучший дуб из тринских лесов, — заявил Браден. — Обручи из картанианского железа. Эмблемы воспроизведены в точности. Разницу заметит лишь опытный мастер.

— Отличная работа, — согласилась Мара. — И так быстро. Благодарю от всей души.

— Кое-что сделали ребята, но закончил я сам. Не хотел, чтобы они узнали, чем мы занимаемся.

— Я никому не говорила, — заверила его Мара. — Они именно такие, как я заказывала?

— В бочке два отдельных отсека. Один занимает треть объема; туда вы зальете вино. В днище есть отверстие, заткнутое пробкой, через него можно попробовать вино. Такое же отверстие в крышке, в него вставляется кран, чтобы разливать вино на пиру. — Он похлопал по бочке обеими ладонями. — Другой отсек состоит из двух отделений, сообщающихся между собой и отгороженных от среднего отсека, по бокам от которого они располагаются. Оттуда ничего не вылить.

— И как их наполнять?

— Под эмблемой есть маленькое отверстие с пробкой. — Он постучал по крышке. — Когда наполнишь бочки, поставишь пробки на клей.

— Значит, если в первый отсек налить амберлинское, никто ничего не заподозрит?

— Пока вино не перестанет литься, хотя бочка будет явно не пустая. Думаю, это наведет на подозрения.

После его слов подразумевался вопрос, но Мара промолчала. Браден смерил ее долгим взглядом и задал вопрос вслух:

— В чем цель, Мара? Наполнить второй отсек водой? Купить одну бочку амберлинского, а продать три?

«Знать бы мне самой, в чем цель», — подумала она и снова промолчала.

Браден почесал бороду.

— Не мое дело, конечно, но ты женщина состоятельная. Какая тебе нужда надувать купцов?

— Ты прав, — кивнула Мара, — это не твое дело. Тебе ведь хорошо заплатили за хлопоты.

Если Браден и обиделся, то виду не подал. Однако Мара почувствовала себя виноватой. Он делал для нее добро и не заслуживал грубого обращения.

— Я ценю твою помощь, Браден, — сказала она. — И твое участие. Но я знаю, что делаю. — И тут же задумалась, правду ли сказала.

Браден хмыкнул и замолчал. Мара поняла, что ей пора уходить, но ее что-то удерживало. «Я не буду спрашивать».

— Ты не рассказал об этом Данрику?

При этом имени Браден напрягся. Без сомнения, он надеялся избежать этого разговора.

— Нет, конечно, — ответил он. — Все останется между мной и тобой.

— Но ведь ужасно, когда приходится что-то скрывать от старого друга. Прости, что поставила тебя в такое положение. Я не могу доверять никому, кроме тебя.

Браден пожал плечами.

— Мы ведь тоже друзья. И неважно, что произошло между тобой и Данриком.

«В том-то и дело, что важно, — подумала Мара. — Поэтому я не буду больше спрашивать». И тут же спросила:

— У него все хорошо? — Она старалась говорить беспечно, но не сумела ввести в заблуждение ни себя, ни Брадена.

— Вполне.

— А у его семьи?

Браден тяжело вздохнул.

— Лучше некуда. Маленький Джад хочет стать кузнецом, как отец. Минде уже три, все на нее умиляются. Ариала вынашивает третьего.

«Третьего?» Мара оторопела, но заставила себя улыбнуться, чтобы скрыть душевную боль.

— Отрадно слышать, — сказала она. — Поздравь их от меня.

— Поздравлю, — солгал Браден.

— Пора идти. У меня встреча. Можешь доставить бочки завтра?

— Завтра так завтра. Береги себя, Мара.

— А ты себя.

* * *

Мара безучастно смотрела из окошка кареты на Верхние улицы. Позади больших зданий высился могучий остов старого города. Над Победной Стезей были перекинуты громадные арки из розового камня. Полуразрушенная чаша Игралища вздымала к солнцу последнюю сохранившуюся стену; тени падали на песчаный пол, по которому когда-то ступали величайшие актеры Второй империи. Над зубцами Старой стены, резко очерченными в свете меркнущего дня, стоял Утраченный Колосс, от которого остались одни ноги ниже колен, так что опознать, кого изображало изваяние, было невозможно.

Зря она спросила о Данрике. Какой глупый порыв заставил ее бередить старые раны? Что это дало, кроме боли?

«Я узнала правду», — сказала она себе. Правда всегда ценна, невзирая на последствия. Избегать знания — удел слабоумных, вроде тех, что радуются прибытию кроданского принца, который лишит их последней надежды на свободу.

Кто родится третьим, мальчик или девочка? Она подумала о кучерявом темноволосом Джаде и Минде с ямочками на щеках и косичками. Мара никогда их не видела, но они давно жили в ее воображении. Иногда она представляла себе, как играет с ними в снегу зимним днем, и упивалась сладостной болью.

Она не хотела становиться бесчувственной. В сердце у нее скрывались доброта, забота и любовь. Мир слишком ожесточил ее.

Гремя по брусчатке, карета завернула за угол, и Мара заметила мужчину в изящном одеянии из черного бархата, с отполированной дубовой тростью и искусственной ногой. Это хитроумное приспособление из кожи, металла и дерева с укрепленными на шарнирах коленным суставом и стопой позволяло ходить без костыля. «Нога Мальярда».

Мара увидела его лишь на миг, но, когда она отвернулась от окошка, ее лицо посуровело. Смягчиться значит предать саму себя. Гибкость — все равно что слабость.

Больше никаких уступок.

Карета катилась дальше, а Мара смотрела в никуда, и мысли ее были горьки.

Ее дом стоял на широком проспекте на окраине Верхних улиц. Позади возвышался полуразрушенный участок Старой стены, а в отдалении — серые гребни Кошачьих Когтей. Другая стена, пониже и поновее, окружала дом и прилегавший к нему сад, отделяя его от соседских владений, столь же просторных и обширных.

Карета подъехала к кованым железным воротам, давя колесами рыжие пожухлые листья на мостовой, и остановилась. К прутьям ворот был привязан черный платок. Мара взглянула на него, а ее помощница Клия слезла с козел, без всяких слов отвязала платок и положила в карман.

«Так оно и начинается», — подумала Мара.

— Пусть Лария подготовит дом, — велела она Клии. — Сегодня у нас будут гости.

* * *

На носилках, сооруженных их деревянных прутьев и парусины, Вику внесли в спальню, Харод впереди, Гаррик позади. Со стороны коридора доносился вой Скирды, которую заперли в другой комнате Граб и Арен.

— Дайте мне осмотреть рану, — сказала Мара, когда Вику уложили на кровать. — Гаррик, помоги мне раздеть ее.

— Мне нужно к госпоже, — торопливо промолвил Харод, встревожившись, что ему предстоит увидеть женскую наготу. Он неуклюже поклонился Маре и вышел из комнаты, изо всех силы пытаясь соблюсти приличия.

— Давно она в таком состоянии? — спросила Мара, расстегнув рубашку Вики.

— Тринадцать дней. После ранения она не приходила в сознание.

— Тринадцать дней? — изумленно переспросила Мара.

— Да, — угрюмо ответил Гаррик. Тринадцать дней назад в непогоду они покинули Ракен-Лок. Вверх по реке они добрались до Джарло и пересели на пассажирское судно до Вестпорта, а добравшись туда, как раз успели на другое, следовавшее в Моргенхольм. В столице они оказались за день до прибытия груза, обещанного Катат-азом.

Вместе с Марой они стянули с Вики рубашку. Стрелу вынули еще на баркасе Джадрелла (Гаррику уже доводилось врачевать боевые раны), а потом смыли раскраску с лица друидессы и спрятали все атрибуты ее веры. Простертая на ложе, с закрытыми глазами, она не имела ничего общего с величественной фигурой, появившейся из мрака, среди завываний ветра, на горном склоне. Гаррику было неприятно видеть ее в столь жалком состоянии.

На плече у нее краснела рана, окаймленная гнилостными черными прожилками. Мара с досадой хмыкнула.

— Стрела страхоносца, — пояснил Гаррик. — Наверняка отравленная.

— Помоги мне ее поднять.

Они перевернули Вику на бок, и Мара осмотрела выходное отверстие.

— Она вообще не приходила в сознание?

Гаррик помотал головой.

— Мы вливали ей в рот молоко с медом, и она глотала. В бреду она бормочет то по-оссиански, то на каком-то другом языке. Говорит о Кар-Вишнахе, Твердыне Оков, и беседует с Истязателями.

Мара снова хмыкнула и ничего не ответила. Пока она заканчивала осмотр, Гаррик отошел назад и оглядел комнату. Свечи в серебряных канделябрах рассеивали темноту, отбрасывая мягкий свет на расшитые подушки и роскошные шторы, недавно повешенные в преддверии близкой зимы. Пол устилали ковры из Карагуа на Дальнем Западе, а мебель была изящной работы — такую редко увидишь в простых домах. В молодости Гаррик часто бывал в подобных жилищах, но десятилетия скитаний закалили его, и теперь он относился к роскоши с недоверием.

— Прогноз неутешительный, — наконец сказала Мара. — Видишь черные прожилки вокруг раны? Кровь испорчена, и дальше будет только хуже. Гниль подобралась слишком близко к сердцу, ее никак не вырезать. За аптекарем, безусловно, стоит послать, но я изучала медицину и…

— Я не дурак, чтобы сомневаться в твоих познаниях, но ты еще не все слышала. Пять дней назад гниль покрывала всю грудь и спину.

— Не может быть.

— Я видел собственными глазами. Та стрела убила бы любого из нас, а Вика поборола яд и идет на поправку.

Мара недоверчиво взглянула на него. Скирда в соседней комнате наконец успокоилась, и ее завывания перешли в унылые поскуливания.

— Клянусь, Мара. Она друидесса.

— Тогда все ясно! — съязвила Мара. — Наверное, о ней заботятся сами Воплощения. Неужели ты веришь в ярмарочные фокусы и воображаемых богов?

— Не все в мире измеряется научными опытами.

Мара фыркнула. Она была не из тех, кто принимает критику или советы от людей, уступающих ей в интеллектуальном развитии.

— Я велю Ларии переодеть ее и накормить. Хотя, скорее всего, больная умрет.

— Не умрет, — возразил Гаррик. — Я сам буду за ней ухаживать.

Мара с удивлением взглянула на него.

— Как пожелаешь.

Устроив Вику со всеми возможными удобствами, они оставили ее отдыхать, а сами отправились в кабинет Мары. Там она разлила по бокалам дорогое красное картанианское вино, подошла к высокому арочному окну и выглянула в сад, где в лунном сиянии бродили товарищи Гаррика, разминая ноги, затекшие после долгого пребывания на корабле.

— Вы многих потеряли, — заметила она. — И взяли новых. Кто твои товарищи?

Гаррик отхлебнул вина, изысканный вкус которого наполнил его чувством какого-то греховного наслаждения.

— Сардку и харрийца я не знаю; нам просто понадобилась их повозка. Доверять им опасно, но они слишком много знают, чтобы отправить их восвояси.

— Держишь их поблизости, но не слишком близко?

— Это ненадолго. Возможно, ты сумеешь убедить их воспользоваться твоим гостеприимством?

— Попробую, — с кривой усмешкой ответила она.

— Фен колеблется, но, думаю, все-таки останется. Хорошо, что с нами есть ее сверстники. Она сильная, но не такая взрослая, какой себя считает. Скарлу я не доверяю, но отделаться от него непросто, да и мальчишка не отпустит Граба.

— Что за мальчишка?

— Арен. — Гаррик замялся. — Просто мальчишка.

— Ему можно доверять?

— Как и любому другому.

— Очень обнадеживающе. А Киль?

— Киль разваливается на куски. После того, что он увидел в Скавенгарде… А теперь еще семью потерял… — Гаррик вздохнул. — Он не в лучшем состоянии.

— И что ты намерен предпринять?

— До Хаммерхольта он продержится. Этого мне хватит.

Он рассеянно оглядел кабинет. Уютный полумрак слегка разгоняли настенные лампы, в самом освещенном месте находился письменный стол. В одном углу стоял неуклюжий железный подсвечник в урдском стиле, напоминавший о временах, когда люди этой страны были рабами. Тени сгущались среди перегруженных книжных полок и у подножия тумб, на которых располагались чучела птиц и черепа диковинных зверей. На стене в рамке висел архитектурный чертеж, выполненный Марой и изображавший здание, которое существовало лишь в ее воображении.

Гаррик отхлебнул еще вина. О боги, оно прекрасно. Ладно, он выпьет еще бокал. Зачем отказывать себе в небольшом удовольствии?

— Ты получила мое письмо? — спросил он.

— Бочки прибудут завтра, — ответила Мара. — Повозка уже здесь, точно такая же, как у главного виноторговца, но с необходимыми изменениями. Бочки изготовил один мой знакомый, а повозку — ремесленник, живущий на другом конце города.

— Правая рука не должна знать, что делает левая, — кивнул Гаррик.

— Мудрое правило. Кстати, как ты собираешься заменить повозку главного виноторговца своей?

— Это устроит Вильхам Улыбчивый.

— А… — протянула она, вложив в этот единственный звук безграничное презрение.

— Можешь сколько угодно сомневаться в его побуждениях, но он еще ни разу меня не подвел.

— Он борется с кроданцами не ради Оссии. А потому, что любит сумятицу и раздоры.

— Но ведь это нам на руку.

Мара пожала плечами и недовольно скривилась, признавая его правоту.

— А как насчет Ярина? — продолжал расспросы Гаррик.

— Тут у нас трудности. Ярин исчез.

Гаррик стиснул бокал.

— Что случилось?

— Неделю назад в гетто нагрянули кроданцы, посадили сардов в тюремные повозки и отправили на восток. Ярина тоже забрали.

Гаррик почувствовал, что свирепеет. Только не сейчас! Не сейчас, когда они так близки к цели. Почему кроданцы не могли повременить еще неделю? Почему Воплощения постоянно чинят ему препятствия?

— Но нам нужны чертежи! — взревел он.

— Ярина наверняка тронуло бы твое участие, — съязвила Мара. — Впрочем, шанс пока есть. Прежде чем Ярина увезли, он раздобыл нужные бумаги и припрятал в тайнике где-то в гетто. Надеюсь, они еще там.

— Тогда надо пойти и забрать их!

— Проще сказать, чем сделать. Кроданцы оцепили гетто, чтобы не допустить туда грабителей, а сами тем временем разыскивают спрятавшихся сардов. Патрули ходят днем и ночью.

— Мы рискнем. Без чертежей нам не на что рассчитывать.

— Согласна.

Гаррик допил бокал.

— Куда отправили сардов?

— Не знаю. Никто не знает.

Снова зачистка, снова сардов отправляют на восток. Кроданцы что-то замышляют, но пускаться в расследования некогда. Нельзя разбрасываться.

В памяти у него возник образ Ярина, хитрого старого сарда: изможденное лицо, узловатые руки, зеленые глаза, с возрастом потускневшие. Через него поддерживалась связь с Безземельными, многие из которых, подобно Гаррику, горели желанием вытурить кроданцев из Оссии. Гаррик понятия не имел, насколько обширную сеть выстроил Ярин, сам ли он руководит ею или состоит в подручных у какого-нибудь тайного заправилы, но он был ценным союзником. Гаррик сожалел о потере полезного человека, но не более. В близком знакомстве они не состояли, а сейчас Гаррика заботило только предстоящее дело.

— Что будет в бочках? — спросила Мара.

Вопрос застал его врасплох. Мара внимательно наблюдала за Гарриком, и он отвел взгляд, подлив себе еще вина.

— Амберлинское, — ответил он. — И вода. Мы продадим дюжину бочек, наполненных вином лишь на треть, по цене дюжины полных. Выгода в восемь бочек. Плата Вильхаму за услуги.

— Я могла бы просто дать ему денег и избавить себя от лишних хлопот. Не говоря уже о риске.

— Правая рука не должна знать, что делает левая, — напомнил Гаррик, поднимая бокал.

— Ладно, — сказала она. — А что за таинственный груз прибывает на ксуланском корабле?

— То самое амберлинское, которое мы разольем по бочкам.

— Тридцать фальконов за обычное амберлинское?

— Для принца — только самое лучшее, а из-за срочности цена выросла.

— Слишком много сложностей, — возразила Мара. — Я постоянно играю в башни и вижу, что сейчас ты расставляешь фигуры для решающего удара. Что ты замышляешь на самом деле?

Гаррик отхлебнул вина.

— Напрасно я выбрал себе такую смышленую правую руку, — проворчал он.

— Я тебе не правая рука, Гаррик, и не собираюсь пребывать в неведении. Ты ведь хочешь, чтобы я заплатила за доставку?

Гаррик на мгновение задумался. Похоже, она видит его насквозь, так почему бы не открыться ей? Мара ценит разум выше чувств и понимает, что жертвы необходимы. Кроме того, он только потратит время впустую, пытаясь убедить ее, что неведение лучше для нее самой. Она как никто не любила оставаться в неведении.

— Я расскажу, если поклянешься сохранить все в тайне.

— Клясться не буду. Но никому не расскажу, если только твой замысел не окажется таким, что его лучше выдать.

Гаррику пришлось удовольствоваться этим заверением, и он изложил ей свой план, не отводя глаз от бокала, где в красной влаге отражалось его лицо. Когда он договорил, то поднял взгляд и оторопел: у Мары навернулись слезы на глаза — у Мары, никогда не имевшей привычки плакать.

— Не время для слабости! — поспешно предостерег он. — Иного выбора нет.

Она расплылась в улыбке и смахнула слезы.

— Ты никогда не умел читать в сердцах, Гаррик. Мне не грустно и не страшно. Я плачу, ибо ты дал мне надежду, что моих учениц будут воспринимать наравне с мужчинами, а Оссия вновь заживет по оссианским законам. Я знала, Гаррик, что ты верен своим убеждениям, но не предполагала, насколько далеко ты готов зайти.

У Гаррика словно гора с плеч свалилась.

— Надо позвать остальных, — сказал он. — Я обещал ответить на их вопросы, и больше откладывать нельзя. Мне необходимо их доверие.

— Что ты им скажешь?

— То, что им нужно знать. Остальное они поймут потом.

— Потом, — повторила Мара с воодушевлением. — Потом все станет по-другому.

ГЛАВА 42

Они собрались в гостиной, задернули шторы и заперли двери. Все расселись по местам и воззрились на Гаррика. Настенные светильники отбрасывали на их лица таинственные отблески.

— Вот мы и здесь, — сказал Гаррик.

Арен почувствовал предательскую дрожь. Все происходило именно так, как повествуют сказания. Теперь они заговорщики, собрались обсуждать тайные замыслы. Кейд, сидевший рядом с ним на вычурном неудобном диванчике, от волнения беспрерывно ерзал.

Всего их было семеро. Помимо Гаррика и Кейда, присутствовала хозяйка дома, Мара, строгая худощавая женщина с седыми волосами. Граб устроился в кресле, закинув ногу на подлокотник и глодая крылышко индейки, которое прихватил с обеденного стола. Фен с отчужденным и замкнутым видом прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Арен на миг задержал взгляд на ее лице, а потом посмотрел на Киля, который, сгорбившись, с пустым взглядом сидел на стуле. Плечи криволомца обвисли, глаза ничего не выражали. После Ракен-Лока он почти не разговаривал. Арен еще не видал человека, настолько задавленного тяжкими мыслями.

Не хватало четверых. Вика лежала в постели, а Скирда, без сомнения, спала у нее в ногах: собаку впустили к друидессе, как только саму ее устроили по возможности удобно. Арен, как и остальные, беспокоился о Вике, но ее состояние улучшалось, и это вселяло надежду. Харода и Орику не пригласили вовсе, и они предпочли остаться в саду, где сардка упражнялась в игре на лютне. Арен испытывал легкую неловкость — они проделали вместе долгий путь, — но понимал, что необходимо соблюдать секретность.

— Я требовал от вас многого, — начал Гаррик. — Пожалуй, большего, чем имел право. После Солт-Форка казалось, что все погибло. Потом до нас дошли известия о бракосочетании принца и назначении нового лорда-проектора. С той поры некоторые из вас следуют за мной, претерпевая потери и невзгоды. Другие присоединились по дороге, несмотря на мои попытки этому воспрепятствовать. — Он взглянул на Арена. — Все эти дни я держал вас в неведении. Но настало время, когда веру следует вознаградить, поэтому я открою вам свой замысел.

Кейд выпрямился и с горящими глазами кивнул Арену, который усмехнулся в ответ. Они знали, что Гаррик собирается захватить Пламенный Клинок. И давно мечтали выяснить, как именно он намерен это сделать.

— Через девять дней принц Оттико Кроданский и принцесса Соррель Харрийская вступят в брак, — продолжал Гаррик. — Союз Кроды и Харрии обезопасит северную границу Оссии, позволив им крепче зажать в тиски нашу страну. Это последняя возможность поднять народ на борьбу. Символ нашей независимости, символ самой Оссии, похищенный у нас тридцать лет назад, возвращается, чтобы попасть в руки к новому лорду-протектору, наследнику императора. Будь я проклят, если это допущу.

— Пламенный Клинок! — воскликнул Граб с набитым ртом.

— Пламенный Клинок, — повторил Гаррик, и его лицо посуровело. — Он знаменует собой милость Воплощений, и если мы его захватим, к нам стекутся целые толпы. Мы вернем себе нашу страну!

Арен почувствовал прилив гордости и на сей раз не пытался его подавить. Даже мальчишкой, которого приучали во всем подражать кроданцам, Арен питал благоговение к Пламенному Клинку. Ведь он был сыном Оссии.

— Хаммерхольт находится отсюда в шести лигах. Именно там должно состояться бракосочетание, — продолжал Гаррик. — Это самая неприступная крепость Оссии, но празднование повлечет за собой суматоху: сотни мастеровых, гостей и слуг будут передвигаться туда-сюда. На днях там соберутся почти все кроданские руководители Оссии, чтобы встретить своего нового лорда-протектора и благополучно передать ему власть над нашей страной. Мы полагаем, что Пламенный Клинок уже в Хаммерхольте: его тайно доставили из Фальконс-Рича какое-то время назад. С приближением свадьбы кроданцы усилят бдительность до предела. Поэтому надо выкрасть Пламенный Клинок за несколько дней до бракосочетания.

— Но как мы проникнем внутрь? — не сдержался Арен.

— Вы — никак, — ответил Гаррик. — Никто из вас не проникнет внутрь. Только я.

Арену словно отвесили пощечину. Он уже настроился, что примет участие в деле, будь то дерзкое похищение или яростная схватка. Мальчишка, сидевший внутри него, по-прежнему верил, что станет героем, о котором Кейд когда-нибудь поведает свету. Всего несколькими словами Гаррик убил эту мечту.

— Поставлять вино императорскому семейству имеет разрешение только главный виноторговец из Моргенхольма, — продолжал Гаррик, не замечая страданий Арена. — Известно, что на столе принца будет амберлинское: одна из немногих вещей, которые нравятся ему в нашей стране. Вскоре в Хаммерхольт отправятся несколько повозок с амберлинским из столичных погребов. В одной из них буду я.

— Но ведь каждую повозку будут обыскивать сверху донизу! — всполошился Арен. — К тому же тебе не спрятать шрам на горле.

— Обыскивать, конечно, будут, — сухо заметила Мара. — Но Гаррика не найдут. Мы изготовили точно такую же повозку, как главного винодела, но с одной особенностью: в ней имеется тайное отделение, в котором как раз поместится наш друг. На козлах будет ничего не подозревающий возничий главного виноторговца. Миновав стражу и оказавшись внутри, Гаррик выберется из укрытия в ливрее кроданского слуги, которой, по счастью, полагается высокий воротник. В таком костюме, да еще и чисто выбритого, Гаррика будет не узнать.

— Ей уже все известно, а мне нет? — Киль стряхнул с себя скорбный вид, метнув в Гаррика укоризненный взгляд.

— Я написал ей из Ракен-Лока, чтобы она заказала для нас все необходимое, — сказал Гаррик.

Киль угрюмо взглянул на Мару и сердито покачал головой.

Ум Арена стремительно заработал. Ребяческое желание отомстить заставило его выискивать несообразности в замысле Гаррика.

— Ты написал из Ракен-Лока? — спросил Арен. — Даже самая быстрая почта не могла доставить письмо раньше девяти дней назад. За девять дней успели изготовить точное подобие не самой обычной повозки, да еще с потайным отделением?

— И девять бочек для амберлинского, и много всего другого, — сказала Мара. — Достаточно заплатить, и работа будет сделана без промедления.

— Почему он не послал письмо месяц назад? Или два? Или сразу после Солт-Форка, когда было объявлено о бракосочетании и он отправился в Хаммерхольт?

Мара посмотрела на Арена, одобрительно вскинув бровь.

— Потому что до тех пор у него еще не было плана, — кисло произнес Киль. — Он вел нас от самого Солт-Форка, чтобы похитить Пламенный Клинок, но только в Ракен-Локе понял, как провернуть это дело.

Его тон озадачил Арена. Гаррик и Киль всегда были близки, как братья, но в словах криволомца слышалась нескрываемая обида. Возможно, Киль винит Гаррика, что ему пришлось бросить семью? Едва ли это справедливо. Если кого и обвинять, то Арена — ведь это он ввязался в драку в «Привале разбойников».

— Это правда? — удивленно спросила Фен.

— Полый Человек все это время не знал, что делает! — воскликнул Граб. — Ха! Лучше бы последовали за Грабом. У Граба всегда есть план.

— Неужели? — спросил Кейд. — И какой план у тебя сейчас?

— Доесть индейку, — ответил скарл и принялся претворять свои слова в жизнь.

— Я же сказал, что мы захватим Пламенный Клинок и что я открою вам свой план, когда мы доберемся до Моргенхольма, — начал горячиться Гаррик. — В противном случае разве вы последовали бы за мной? Киль? Фен? А теперь неужели вы станете скитаться по стране и безучастно наблюдать, как кроданцы окончательно вытравляют из ваших соплеменников чувство собственного достоинства?

Арен перевел взгляд на доску для игры в башни, стоявшую возле холодного камина, и в голове у него зазвучал голос магистра Фассена: «Не позволяй противнику заметить твою неуверенность. Держи себя так, будто у тебя есть стратегия, даже если ее нет. Действуй так, будто каждое движение противника играет тебе на руку».

— Ты сказал, возничий не узнает о твоем присутствии, — сказал Арен. — Но как?

— Амберлинское будет доставлено в замок за несколько дней до свадьбы, — ответил Гаррик. — До этого мы проберемся во двор к виноделу и подменим одну повозку с бочками. Когда придет время отправляться, я уже буду внутри.

— Граб сумеет куда угодно пробраться! — встрял скарл.

— Увы, — сказала Мара, — это дело уже доверено другому.

— Да, — подтвердил Гаррик. — Человеку, который знает и Моргенхольм, и наши намерения. Я борюсь с кроданцами уже тридцать лет, и мои союзники — не только те люди, которых вы видите перед собой.

— Я так и знал, что ты Серый Плащ! — воскликнул Кейд.

— Серых Плащей не существует, — устало возразил Киль.

— А нам-то что делать? — огорченно спросил Арен. — Для чего мы здесь, если у тебя уже есть все необходимое?

Гаррик повернулся к нему:

— Ты думаешь, мальчишка, что со свадьбой Оттико все закончится? Что кроданцы уберутся восвояси, едва мы захватим Пламенный Клинок? Если все получится, это будет только начало. И тогда понадобитесь вы все, да и не только вы. Не рвись навстречу опасности. Скоро она сама тебя отыщет.

Арен откинулся на спинку дивана и насупился. Не так он все это себе представлял, когда в «Привале разбойников» решил остаться с Гарриком. Он оказался на подхвате, вынужденный наблюдать, как другой вписывает свое имя в легенду. Он не жаждал лести или восторгов, но ему хотелось удостоиться хотя бы упоминания, когда сказители воспоют тот день, в который Оссия вновь обрела Пламенный Клинок.

— Грабу не нравится все это, — заявил скарл и положил крылышко индейки на подлокотник, заляпав обивку жиром. — И Паршивцу не нравится. Тупорылый не возражает, но Тупорылый не такой храбрец, как мы.

— Тупорылый? — почти взвизгнул Кейд.

Гаррик вскинул руку, призывая к молчанию.

— Когда я окажусь внутри, мне предстоит пробраться через Хаммерхольт и при этом остаться незамеченным. Стало быть, мне нужно заполучить план крепости и разузнать, какие именно приготовления в ней ведутся. Это было поручено сарду по имени Ярин, нашему с Марой знакомому. Но теперь он исчез: сардов вывезли из гетто…

Арен подскочил на месте.

— Вывезли?

— Да. А куда, никто не знает.

Арен перевел взгляд на отметину у себя на запястье.

«Кто расскажет Орике?» — подумал он, заранее зная ответ. Это его обязанность как Друга Сардов.

— Ярин раздобыл необходимые бумаги, — добавила Мара, — и спрятал их в гетто, но туда никого не пускают, всюду патрули.

— Завтра вечером я туда проникну и все заберу, — пообещал Гаррик. — Теперь вы знаете столько же, сколько я. Я изложил наш план во всех подробностях и хочу, чтобы вы мне доверяли. Быть может, вам даже не придется обагрить мечи. Или вы думаете, что вся эта затея с Пламенным Клинком не принесет вам особой славы? Но пока мне нужно знать, что я могу на вас рассчитывать. Что бы ни потребовалось.

В гостиной повисла тишина. В тусклом блеске настенных светильников лица собравшихся выглядели задумчиво и угрюмо. Наконец Фен встрепенулась.

— Я готова, — коротко сказала она.

Кейд непроизвольно оглянулся на Арена, ища подсказки, но потом решил, что не нуждается в ней.

— Да, — сказал он. — Мы слишком далеко зашли. Я с вами.

— Граб сомневается, что эта затея принесет ему хорошую татуировку, — пробурчал скарл. — Но помочь согласен.

Арен заставил себя проглотить гордость и разочарование. Сколько ни злись, выбор сделан. Сейчас главное — вернуть Пламенный Клинок. Это важнее, чем его обида на Гаррика, хотя он по-прежнему чувствовал ее жало.

— Я с тобой, — проговорил он упавшим голосом. — Что бы ни потребовалось.

— Киль? — спросил Гаррик.

Тот только кивнул.

Гаррик выпрямился и обратился ко всем сразу:

— А теперь вздремнем. Никому больше ни слова. За дело примемся в ближайшие дни.

ГЛАВА 43

— Папочка!

Не успел Клиссен войти, как Лиси и Джуна вылетели из коридора. Клиссен опустился на колени, и девочки со звонким смехом бросились к нему в объятия. Он поцеловал обеих и радостно улыбнулся:

— Какие вы стали большие! Скоро маму перерастете. — Тут в дверном проеме показался холеный белый кот с кислым выражением на морде, и Клиссен воскликнул: — Ага, Барон Огурчик! Иди сюда, старый тюфяк!

Кот благосклонно посмотрел на хозяина и побрел обратно.

— Барон Огурчик! Иди поздоровайся с папочкой! — потребовала Джуна с потешной строгостью четырехлетней девочки. Она уже собиралась притащить кота обратно, хочет он того или нет, но Клиссен ее остановил:

— Погоди, Джуна! Я привез подарки.

— Подарки! — Обе дочери с оглушительным визгом набросились на отца, повиснув у него на руках.

— Тише, девочки! — потребовал он. — Помните девиз Святейших? Можете повторить?

— Усердие. Умеренность. Господство, — произнесли малышки в один голос.

— Вот именно, умеренность, — подчеркнул Клиссен. — Храните спокойствие и подавляйте страсти.

— Да, папочка, — неохотно пробормотали дочери и заложили руки за спину, с трудом сдерживая нетерпение.

Клиссен запустил руку в дорожную сумку и достал двух кукол, купленных у кукольника на улице Королевской Дубравы, тонко сработанных и чрезвычайно дорогих. В глубине души он считал, что девочки четырех и шести лет не заметят разницы между произведением кукольного искусства и безделицей за пять децимов с Кандального рынка — а если и заметят, ничего страшного, — но Ванья не потерпела бы в доме дешевых игрушек. Она говорила, что они придадут дому безвкусный вид.

Девочки выхватили кукол у отца из рук, не веря собственному счастью.

— Моя — принцесса Соррель! — объявила Лиси.

— Нет, принцесса Соррель — моя! — возразила Джуна.

— Они обе могут быть принцессами, — успокоил дочерей Клиссен, и для своеобразной детской логики такое решение оказалось вполне приемлемым. — Что надо говорить, когда получаешь подарок?

— Спасибо, папочка! — вразнобой выкрикнули девочки.

Заметив в конце коридора жену, Клиссен поднялся. Когда их взгляды встретились, на мгновение он лишился сил от восхищения.

Ванья была высокого роста, выше мужа, с серо-голубыми глазами, львиной гривой белокурых волос и безупречным лицом; казалось, она вылеплена самим Вышним, и не из бренной плоти, а из некоего божественного материала. Клиссен не мог похвастаться творческой жилкой, но Ванья заставляла его поверить в поэзию.

— Мариус, — сказала она. — Муж мой.

Они соприкоснулись губами — слишком быстро, чтобы возместить многомесячную разлуку. Клиссен ощутил восторг вперемешку с разочарованием; ему всегда хотелось большего.

— Для тебя я тоже припас подарок. — Поправив очки, он снова запустил руку в сумку и вытащил маленький, обтянутый кожей футляр. Глаза жены вспыхнули, едва она увидела филигранную эмблему Аксуса и Трейна, ее любимых ювелиров.

— Мариус, какой ты внимательный, — произнесла она и открыла коробку изящными ухоженными пальцами, а потом выдохнула, вынимая из футляра ожерелье: — Какая красота!

Клиссен не сумел сдержать удовольствия и усмехнулся.

— Бриллианты из…

— Хелики, я вижу, — прошептала Ванья. Он дивился почти сверхъестественной способности жены с одного взгляда опознавать происхождение драгоценных камней. Сначала он выбрал сапфиры, которые сияли ярче, больше подходили под цвет ее глаз и стоили значительно дешевле. Нынешнее ожерелье выглядело просто и незатейливо, с виду мало отличаясь от тех, что десятикратно уступали ему в цене. Но Клиссен давно научился не доверять собственным суждениям в вопросах моды и мудро обратился за советом к жене ювелира.

— Изумительно, любовь моя, — сказала Ванья, примерив ожерелье, и поцеловала Клиссена, теперь уже более страстно, отчего он покраснел.

— Фу-фу-фу! — взвизгнула Лиси. Супруги отпрянули друг от друга и увидели, что девочки таращатся на них и хихикают, позабыв про кукол.

— Смеетесь над отцом? — с шутливой угрозой спросил Клиссен. И устремился на них, выставив руки вперед и изогнув пальцы наподобие когтей. — Идите сюда, озорницы!

Девочки завизжали и бросились прочь, а Клиссен с жутким рыком пустился вдогонку.

Уложив дочерей в постель и рассказав им сказку на ночь, он поужинал вдвоем с Ваньей. Марла, домоправительница, накрыла им настоящий кроданский стол: свиная грудинка в кислом яблочном соусе, картошка с маслом, капуста на пару, печеная репа, а в придачу крепкое красное вино с родины. Пламя свечей сверкало на стеклянных бокалах, вспыхивало искрами на серебряных приборах и новом ожерелье Ваньи.

Над столом висел портрет императора и его единственного сына. Кельсинг Четвертый — лысый, одетый по-будничному, с косматой бородой — положил руку на плечо принца Оттико. Наследник выглядел лет на четырнадцать, короткие кудрявые волосы были черными, как отцовская борода, бесцветные глаза смотрели с высокомерием и надменностью прирожденного правителя. Над портретом висел железный символ Святейших: клинок, лежащий вниз острием на раскрытой книге.

Император и Святейшие, два столпа кроданского общества. Эти изображения напоминали Клиссену о том, за что он борется.

Когда-то Крода была слабой страной, варвары окружали ее со всех сторон, соседи грозили нападением. Озак и Брунландия, земли предков, отпали от кроданцев, не сумевших противостоять тамошним освободительным движениям. Потом явились Томас и Товен: красноречивый проповедник и молодой воитель. Они принесли с собой слово Вышнего, и люди вняли им, ибо древние Воплощения исчерпали свою милость. Томас и Товен предстали перед императором Степпеном Третьим и убедили его в своей правоте. Он объявил их вестниками истинного бога, поставил вне закона прочие религии и оказал поддержку последователям Томаса и Товена, Святейшим, которые сумели распространить учение по всей стране, привив народу любовь к дисциплине и воинским порядкам.

Крода никогда не оглядывалась в прошлое. В течение двух веков она вернула прежние земли, присоединила Эстрию и захватила Оссию. Даже могучая Харрия предпочла заключить с кроданцами союз, а не вступать в противостояние, и Клиссен не сомневался, что когда-нибудь она тоже падет.

Крода — избранная страна, и божественное соизволение назначило ей властвовать над слабыми соседями.

— Как проходят поиски беглеца? — спросила Ванья. Ела она немного, заботясь о фигуре.

— Рано или поздно я его поймаю, — ответил Клиссен. — Дважды он ускользнул от меня, но только благодаря везению, а удача — плохая союзница. В третий раз он не спасется.

— Подозрительно, что столь опасный преступник направляется в Моргенхольм накануне бракосочетания принца, — заметила жена.

— Согласен. Он явно замыслил какую-то гнусность, хотя я сомневаюсь, что он способен ее осуществить. Люди, которых мы схватили в Солт-Форке, поведали, что это за «мятежники». Сброд, разбойничья шайка. Оссиане неспособны надолго объединиться. — Он поправил очки. — Впрочем, один злонамеренный отщепенец может причинить много вреда, если дать ему возможность. Не бойся, я поймаю его раньше, чем прозвенит свадебный колокол.

— Если Харт не пустит насмарку твои усилия, — недовольно произнесла Ванья.

— Он присмирел после Ракен-Лока, когда я поставил его на место.

— Хорошо. — Она одобрительно кивнула. Ей нравилось, когда супруг действовал твердо, по-начальственному.

Он задумчиво прожевал кусок грудинки.

— По правде говоря, я уже сомневаюсь, что он пытается мне навредить. Поначалу я был уверен, что его подослал главнокомандующий Госсен, но в последнее время я пришел к мысли, что правда гораздо проще. Думаю, он просто головорез, которому нравится творить зверства под личиной правосудия.

Ванья со звоном отложила нож и вилку.

— Не позволяй себя дурачить! — строго промолвила она. — Главнокомандующий тебе завидует, да и все остальные тоже. Будь их воля, все высокие должности заняли бы люди вроде Харта. Да, они могут сколько угодно распинаться о величии Оссии, пытаясь произвести впечатление на мир, но они напрочь лишены тонкого ума, благодаря которому мы и стали великими! Им страшно видеть человека, наделенного способностями и достигающего чинов посредством трудолюбия и острого ума. Будь бдителен, Мариус. Будь беспощаден. Должность главнокомандующего — твоя по праву.

— Осторожнее, Ванья, следи за словами. В конце концов, я старший охранитель Железной Длани, — сказал он и тут же улыбнулся, показывая, что шутит. Слова жены ему польстили, хоть он и понимал, что она лишь вторит его жалобам, которые слышала многократно. Ну и пусть. Главное, она поддерживает его во всем, и это делает его сильнее.

— Сейчас старший охранитель, но скоро — главнокомандующий. А потом…

— А потом обратно в Кроду, — сказал он. Рано или поздно все разговоры с женой принимали такой оборот. — Обратно в Фальконс-Рич, как можно скорее, моя любовь. К этой стране я привязан не больше твоего.

Ванья вздохнула и снова взяла столовые приборы.

— Я так тоскую по дому, — пожаловалась она, отрезая тонкий кусочек репы. — Балы, театры, выходы в свет, изысканные ужины. Оссия во всехотношениях отстает лет на десять. А общество! Одни и те же лица, снова и снова. Если мне придется еще раз присутствовать на приеме у Данера…

— Все не так безнадежно, — напомнил ей Клиссен. — Я изо всех сил стараюсь ускорить наше возвращение, хотя…

— Я даже не могу пригласить подруг! Мариус, ты не представляешь, как мне одиноко, когда тебя нет рядом!

— Не можешь? Почему? — спросил он и сразу об этом пожалел.

— В такую затрапезную гостиную? Бледно-голубых стен уже ни у кого нет! Кресла совсем износились. Диваны и шторы тоже давно вышли из моды. Нужно переделать всю гостиную, прежде чем я осмелюсь кого-нибудь сюда пустить.

— Когда я стану главнокомандующим…

— До этого, может быть, еще месяцы! Чем мне себя занять, пока ты разыскиваешь врагов империи? Я не могу ходить по балам без мужа. Предлагаешь сидеть тут, точно в темнице?

Он хотел возразить, что вокруг множество развлечений, множество людей, которым можно нанести визит, множество мест, куда ложно сходить. Хотел напомнить, что она редко сидит тут, даже когда дома он сам, — вечно выбирается на какой-нибудь светский прием, выгулять новые туфли, шляпку или платье. Но промолчал. Он знал, что возражать бесполезно.

Скорее всего, с семьей он пробудет не больше недели, и ему хотелось провести это время без ссор. Если уступить жене, она будет покладиста, заботлива и старательна в постели. Если возражать, то до самого отъезда придется сносить ее холодность.

— Гостиную обставит Керин! — предупредила Ванья, почувствовав, что он дал слабину. — Я доверяю только его вкусу.

— Керин? Опять? — вяло попытался возразить Клиссен.

— Он лучше всех, — заявила Ванья.

«И дороже всех. Мстительница побери этого хлыща! Похоже, за последние годы в его карманы перешла половина моих сбережений».

— Хорошо, — сказал старший охранитель, мысленно подсчитывая расходы. — Керин так Керин. — Он совсем было понурился, но тут жена перегнулась через стол и поцеловала его.

— Спасибо, Мариус. Ты такой щедрый, такой добрый. Я так счастлива с тобой!

— Твое счастье — мое заветное желание, — искренне ответил он. Ванья снова поцеловала его, и после этого деньги значили уже не так много.

После ужина Клиссен поднялся в свой кабинет на верхнем этаже. Вышел на узкий балкон с коваными перилами. На одном краю его стояло кресло, на другом — телескоп на треноге.

Клиссен со вздохом сел, зажав между пальцами дымящуюся карагуанскую сигару. Затянулся, смакуя горячий травянистый дым и выдохнул сквозь ноздри густое облако. За это удовольствие он расплатится болью в животе поутру — сигары раздражали его чувствительный желудок, — но сегодня он чувствовал себя беспечно.

Внизу раскинулся город. Дом Клиссена стоял на Южных Высотах, и отсюда ему было видно все пространство от холма до реки, среди пустоты кружевным узором мерцали огни Государева острова. Ночь была безлунная, но от города исходило мягкое желтоватое свечение. Вдалеке, на востоке, темными гребнями выделялись Кошачьи Когти.

На балкон неторопливо вышел Барон Огурчик. Вскочил Клиссену на колени и свернулся калачиком. Клиссен рассеянно почесал у него за ухом, затянулся сигарой и взглянул на звезды. Вот Висельник, вот Лангуст, вот Самоцветная Тропа, яркое пятно в ночи, которое оссиане называют Джохиной Рекой. Местные считают, будто каждая звезда представляет собой блещущую частицу неведомого бога-творца, распавшегося на миллион кусочков, чтобы даровать свет и жизнь пустой бездне, а девять граней его сущности — Девять Воплощений — остались надзирать за мирозданием. Но Клиссен знал правду. Отец показал ему в небе руку Вышнего, невероятно сложный, но безупречно упорядоченный танец вселенной. Вечер за вечером они выходили в родительский садик и смотрели на звезды через тот самый телескоп, который теперь стоял на балконе. Клиссен, напрочь лишенный воображения, все же находил нечто чудесное в этих холодных, далеких огнях.

«Если бы ты увидел меня сейчас, отец. Если бы ты был жив и узнал, какие у тебя прелестные внучки, какая жена досталась твоему сыну. Маленькому уродцу Мариусу, которого высмеивали девчонки и задирали мальчишки. Теперь его никто не высмеет».

Сказать по правде, до встречи с Ваньей женщины занимали его мало, казались недоступными. От внимания Клиссена не укрылось, что по мере его продвижения по службе дамы проявляют к нему все больший интерес, но к тому времени он научился обходиться без них. Лишь когда его обошли очередным повышением, женщины внезапно приобрели важность.

— Империи больше по нраву женатые люди, — сказал ему один сослуживец. — А ты сторонишься женского общества. Это наводит на подозрения.

В Кроданской империи навлекать на себя подозрения было опасно. Поэтому Клиссен напросился вместе с этим сослуживцем на бал, намекнув (разумеется, тонко), что открыт для новых знакомств.

В первые часы на балу его терзала мучительная неловкость. Клиссен не владел искусством светской беседы и не умел танцевать. Когда он стоял у стены и вливал в себя вино, чтобы скрыть стеснение, к нему приблизилась женщина, привлекательнее которой он еще не видел. Она заговорила с ним как с равным, а не с жалким уродцем, недостойным ее внимания. Он робко пошутил, и она с готовностью засмеялась. Они проговорили весь вечер, и по пути домой голова у Клиссена шла кругом. Спустя полгода они поженились.

До Ваньи он никем не дорожил, был равнодушен к роскоши, заботился только о собственном положении и об исполнении долга перед империей. Но все изменилось. Ванья стала его страстью и со временем родила ему двух дочерей, ради которых он с готовностью отдал бы жизнь.

«То, что нам дорого, делает нас слабее», — подумал он.

Жену Киля не пришлось долго уговаривать. Любовь к сыну пересилила остатки привязанности к непутевому супругу. Клиссен уверил Мариеллу, что им с мальчиком ничто не грозит, но только если она не будет запираться.

Объятая ужасом, она охотно бросилась помогать и рассказала все, что знала о товарищах Киля и об их передвижениях. Сообщила название таверны — «Горелый медведь», — куда муж попросил ее послать письмо.

— Вот и отправь весточку, — велел ей Клиссен.

— Что же мне говорить? — растерялась она.

— Правду, — сказал Клиссен.

Она не умела ни читать, ни писать, поэтому он продиктовал писцу послание от ее имени. Оно уже дожидалось Киля в «Горелом медведе», а вместе с ним — дюжина Железных Стражей. Ловушка разверзлась. Оставалось только захлопнуть ее.

— Любимый?

В дверях стояла Ванья, изгибы ее тела облегала шелковая ночная сорочка.

— Пойдем спать? — кротко спросила она.

Барон Огурчик спрыгнул на пол, а Клиссен поднялся и вышел с балкона в кабинет, мимоходом затушив сигару в пепельнице, стоявшей на столе.

— Но сначала прими ванну и почисти зубы, — велела Ванья. — Не выношу, когда от тебя несет куревом.

«То, что нам дорого, делает нас слабее, — подумал старший охранитель. — Но тот, кому ничто не дорого, по сути и не живет».

ГЛАВА 44

Наутро у Мары был урок, а у Гаррика — дела в городе. Он объявил остальным, что с наступлением темноты пойдет в гетто. А они должны сидеть дома и не высовываться.

Не успел он уйти, как Арен и Кейд принялись шнуровать башмаки.

— Разве Гаррик не велел нам оставаться здесь? — спросила Фен.

— Пф-ф, — скривился Арен. — Он мне не господин.

— Мы же в Моргенхольме! — воодушевленно произнес Кейд. — Я ни за что этого не упущу! Вы пойдете?

— Граб идет! — воскликнул скарл, выскочив из соседней комнаты и утирая рот после завтрака.

Фен замялась. Кейд не понимал, почему она, такая храбрая и норовистая, не решается на маленькую авантюру, но ведь он вообще мало смыслил в женщинах.

— Ладно, — сказала она наконец. Кейд одарил ее своей самой широкой улыбкой, которая почему-то всегда придавала ему глуповатый вид.

В конце концов с ними пошел и Харод. После зачистки гетто Орике было слишком опасно появляться на улице, но при бегстве из Ракен-Лока они бросили почти все свои вещи, а ей нужны были хотя бы струны для лютни. Хароду пришлось против воли покинуть Орику и отправиться на их поиски.

Был ясный день, в воздухе чувствовался осенний холодок. Город гудел в беспокойном ожидании. Повсюду висели флаги, а все разговоры вертелись вокруг грядущего праздника. Кейд и Арен, вытаращив глаза, впитывали в себя новые впечатления, дивились невиданным одеждам и звукам чужеземных языков, разглядывали причудливые товары в витринах. То и дело попадался полуразвалившийся фонтан или обломок узорчатой стены: развалины Второй империи окружали их, возвышаясь над улицами или притаившись за углом, безмолвные останки былого великолепия.

Грудь Кейда распирало от торжества. Полюбуйтесь, каким он стал! Уже не сынишка столяра, обреченный на никчемную жизнь. Он прошел через невзгоды и ужасы, но благодаря этому обрел товарищей, с которыми его связывали пережитые вместе опасности и общие цели, а не уличные игры, как с портовыми мальчишками из Шол-Пойнта. Новые спутники стали для него братьями и сестрами. Существовали Серые Плащи или нет, Кейд чувствовал себя одним из них.

Вот о чем он расскажет, вернувшись домой, когда Оссия снова станет свободной. Папаша наверняка будет им гордиться!

Они вышли из дома, толком не определившись с направлением, но вскоре стало ясно, что Харод знает, куда идет.

— Ты здесь уже бывал? — спросил Арен.

— По молодости, — ответил Харод. — В той стороне находится Кандальный рынок.

— Почему он называется Кандальным? — спросил Кейд. Одним глазом он постоянно поглядывал на Фен, которая, по своему обыкновению, держалась чуть поодаль от остальных.

— Потому что там ваши предки торговали рабами, — с нескрываемым отвращением ответил Харод.

— Да ну? Когда это оссиане держали рабов? — спросил Кейд у Арена, который получил какое-никакое образование, хотя большей частью в кроданском духе.

— Начиная с расцвета Второй империи, — ответил Арен, — покуда королева Вамбра не объявила рабство вне закона.

— После того, как мы сами побыли рабами урдов? — изумился Кейд. — Я думал, Джесса Волчье Сердце сказала, что отныне больше не будет никаких рабов.

Харод надменно хмыкнул.

— В Харрии рабство не допускалось никогда, — заявил он.

— Вам оно и не нужно. У вас есть традиции, — убийственным тоном ответил Арен. — Половина вашей страны до сих пор в рабстве. — И с этими словами резко прибавил шагу.

Граб ухмыльнулся.

— Ха! Паршивец заткнул Горшкоголового. Может, твоя подружка сочинит об этом песню? — Довольный собой, он с важным видом зашагал следом за Ареном, оставив оторопевшего Харода наедине с Кейдом.

Кейду стало жалко дюжего рыцаря. Тот был чересчур горд, обидчив и начисто лишен обаяния. Возможно, в Харрии знатное происхождение оберегало его от любых оскорблений, но оно оказалось бессильно против жестоких насмешек скарла, а Грабу, в свою очередь, нравилось, что рядом появился человек, над которым можно невозбранно глумиться.

— Он просто слегка вспыльчивый, — объяснил Кейд, пытаясь оправдать поведение Арена. — Не любит, когда критикуют его родину. — И, на миг задумавшись, добавил: — Вероятно, чувствует вину за то, что сам много лет этим занимался.

— Не нужно извинений, — сказал Харод. — Твой друг прав. Простолюдины в моей стране живут немногим лучше рабов, даже не надеясь на свободу. Их оковы невидимы, но от этого не менее крепки.

Кейд удивился. Он еще не слышал, чтобы Харод признавал свою неправоту. Ободренный этим нежданным проявлением человечности, Кейд продолжил:

— А твоей подружке… то бишь Орике, нравилось жить в Харрии?

— Вполне. Пожалуй, больше, чем в Оссии.

Он явно хотел закончить беседу, но это лишь придало Кейду решимости разговорить его. Молчание Кейд воспринимал как знак пренебрежения, а мысль о том, что им гнушаются, была ему ненавистнее всего на свете.

— Из-за известий про гетто? — не унимался Кейд.

Харод смерил Кейда долгим взглядом.

— Про гетто, про Таттерфейн, про Мейрсмаут и про многое другое. Она горюет о своем народе и о своей семье. К востоку отсюда на дорогах станет еще опаснее, потому что близко Крода, но сардов отправили именно на восток. Орика стоит перед выбором: последовать за семьей и почти неизбежно угодить в ловушку или оставить поиски, пока не поздно.

— И вернуться в Харрию вместе с тобой?

Харод уставился вперед неподвижным взглядом.

— Мы не можем вернуться в Харрию.

Они прошли еще немного, и наконец Кейд не выдержал:

— И… почему?

Харод резко повернул голову и с возмущением взглянул на Кейда. В Харрии никто не позволял себе подобной наглости. Но сейчас они не в Харрии, а беззастенчивость и навязчивость были у Кейда в крови.

— Ну… потому что… — замялся Харод.

— Говори смело, — подбодрил его Кейд. — Иначе я все выведаю у Орики.

— Ладно, — сказал Харод, признавая свое поражение. — Пожалуй, выбора у меня не остается. Как тебе известно, я — отпрыск высокого дома Ансельма. Когда-то я звался сар Харод. Наверное и теперь еще зовусь, но уже… не по праву. — Он на мгновение умолк, набираясь решимости, а потом продолжил: — Я был помолвлен с дочерью другого высокого дома. Наш брак обеспечил бы моей семье жизненно важный доступ к горному перевалу, что вдвое сократило бы расходы на доставку наших товаров с побережья. Дама была… просто замечательная, умная и приятная на лицо.

— Но ты ее не любил?

Харода передернуло.

— Для женитьбы это необязательно, — ответил он. — В Харрии браки имеют важное политическое значение, именно они скрепляют наше общество. Мужа и жену может разлучить только смерть, и даже разрывать помолвку непростительно. Это позор для всей семьи, преступление, за которое приходится держать ответ. — Голос у него чуть дрогнул.

— И тут в доме твоего отца появилась Орика, — сказал Кейд, начиная уяснять, что к чему.

— И спела песню такой красоты… — Харод осекся, потому что его голос снова предательски задрожал.

— Стало быть, ты покинул семью и расторг брачный договор, чтобы последовать за ней, — с изумлением проговорил Кейд. — Зная, что будешь обречен на бесчестье и изгнание. Ты бросил все ради песни.

Харод ничего не ответил, только уставился вперед и весь напрягся, явно ожидая насмешек. Но Кейд не собирался над ним насмехаться: он был в восхищении. Это напоминало какую-нибудь из матушкиных сказок, где говорилось о геройстве, самопожертвовании и славе. Он и не подозревал, что за чопорным, важным обличьем Харода бьется романтичное сердце.

— Надеюсь, когда-нибудь и я услышу такую же песню, — сказал Кейд. И, похлопав Харода по плечу, ускорил шаг, чтобы нагнать Арена. Харод слегка удивленно посмотрел ему вослед.

Его губы слегка тронула горделивая улыбка, невидимая ни для кого.

* * *

Рынок кишел людьми разных возрастов, представителями разных народов, сновавшими под хитросплетением праздничных гирлянд. Располагался он под розоватой кровлей Партены — сооружения, представляющего собой купол, установленный на дюжине колонн и еще хранивший следы росписи тысячелетней давности. На карнизе с внутренней стороны купола стояли обветренные статуи, равнодушные к царившему внизу хаосу. В вышине беспокойно перепархивали воробьи.

— Грабу нужно отлучиться, — заявил скарл, хищно озирая толпу и в нетерпении шевеля пальцами. — Он присоединится к вам позже. — И скользнул в гущу народа, явно замышляя что-то гнусное. Харод тоже извинился и отправился за покупками для Орики.

Фен неуверенно переминалась с ноги на ногу перед входом.

— Ну же, идем, — ненавязчиво поторопил ее Арен.

Кейд нахмурился. Похоже, эти двое обмениваются тайными сигналами прямо у него под носом. Фен устремила на Арена взгляд, смысл которого Кейд не сумел разобрать, потом кивнула, и они вдвоем вошли на рынок. Кейд поплелся следом, хотя настроение у него напрочь испортилось.

Они ходили от прилавка к прилавку, дивясь всему, что видели. Смуглый картанианин торговал кошками разных пород, сидевшими в клетке. Ксуланский химерист показывал живую пернатую змею, которую, по его словам, сам же и создал, и предлагал прохожим заплатить децим, чтобы ее потрогать, или полгильдера, чтобы обмотать ее вокруг себя. Один прилавок ломился от невиданных плодов, на другом были разложены древние урдские драгоценности, выкопанные из земли.

Вскоре им попался торговец с целым прилавком резных изделий элару из белого дерева. Фен, сама любившая построгать, в восхищении остановилась и принялась вертеть их в руках. Арен взял какую-то безделушку и показал ей. Девушка улыбнулась, и Кейд почувствовал укол зависти. Как он раньше не заметил? Теперь он вспомнил, как Арен подбадривал ее в Скавенгарде, как страховал на том уступе, как они вдвоем ускользнули в лес якобы на охоту. Он подозревал, что между ними что-то есть, но не позволял себе в это поверить.

Наконец они вышли на открытое пространство, где было менее людно, а на прилавках продавались ткани, безделушки и сладости. Фен завидела лавку стрельника и направилась посмотреть товар. Арен хотел последовать за ней, но Кейд его остановил.

— Эй, — тихонько произнес он. — Почему она так странно себя ведет?

Арен не мог удержаться и напоследок бросил взгляд на Фен.

— Она не привыкла находиться в толпе, — ответил Арен. — Она ведь выросла в лесной хижине. Самый большой город, который она видела раньше, был меньше Шол-Пойнта.

Почему она рассказала об этом Арену, а не ему? Разве Кейд не развлекал ее своими историями? Разве не смешил ее?

Арен снова устремил взгляд на Фен. Мастер без особого успеха пытался завязать с ней разговор, пока она разглядывала его изделия.

— А вы занимались этим? — внезапно спросил Кейд, для наглядности сделав пальцами неприличный жест.

Арен смутился.

— Кейд, я ей неинтересен.

— Значит, она интересна тебе? — напустился на него друг.

Арен открыл рот, чтобы возразить, но у него не нашлось слов. Возможно, он и сам не знал ответа. Кейд понял, что он придумывает дипломатичную, уклончивую фразу, и решил действовать на опережение.

— Я люблю ее! — горячо воскликнул он. — Если хочешь, смейся, но это правда. Я люблю ее, а она полюбит меня, как только узнает по-настоящему.

Он ждал, что Арен отпустит какую-нибудь шутку, и был готов разозлиться в ответ. Но Арен просто поник, будто на него навалилось тяжелое бремя.

— Ладно, — грустно проговорил он. — Значит, вот в чем дело.

С запозданием Кейд сообразил, что допустил ошибку. Получился ультиматум: выберешь ее — потеряешь меня. Кейд не хотел сказать ничего подобного, но вышло именно так.

Наконец-то Кейд понял, что за чувство неуклонно взрастало в нем начиная с того самого дня, когда Железная Длань нагрянула в Шол-Пойнт и двух мальчишек навсегда разлучили с родным домом.

Когда-то он с готовностью следовал за Ареном, но теперь хотел жить самостоятельно и стать Серым Плащом, тогда как Арена больше занимала гибель отца, чем свержение узурпаторов. Он просто помешался на Гаррике, и Кейду начало надоедать ожесточение друга. Гаррик — настоящий герой и не раз спас им жизнь. Рэндилла убили кроданцы, а не он. Пусть Арен испытывает к нему противоречивые чувства, но не лучше ли смотреть правде в глаза?

А теперь еще Фен. Единственная девушка в их новом мире. Самим своим существованием она пролагала между ними пропасть.

— Хотел бы я, чтобы все стало по-старому, — признался Кейд.

— Ничего не изменилось, дружище, — заверил его Арен, но отчаяние в голосе противоречило словам. — Есть ты и я, как всегда.

Кейд угрюмо кивнул.

— Да. Ты и я, — повторил он с упавшим сердцем.

— Ты, я и Граб! — рявкнул скарл, неожиданно приобняв обоих за плечи и ухмыляясь.

Кейд раздраженно оттолкнул наглеца. Вблизи его запах невыносимо бил в ноздри.

— Тупорылый не хочет дружить? — удивился Граб и с притворной грустью оттопырил нижнюю губу. — Сердце Граба разбито.

— Нашел что-нибудь интересное? — спросил Арен, прежде чем Кейд успел ответить грубостью. Он всегда относился к скарлу с большей терпимостью, нежели Кейд.

— Граб много чего нашел! У оссиан столько всего ценного валяется без присмотра. Особенно по карманам, — добавил он и подмигнул.

Арен нахмурился.

— Ты привлечешь к нам внимание стражи.

Граб пожал плечами.

— Если вы не хотели, чтобы Граб воровал, не надо было брать его на рынок.

Кейд закатил глаза.

— Никто тебя никуда не…

— Эй, ты! — Сквозь толпу проталкивался стройный молодой кроданец в дорогом камзоле. — Да, ты! Скарл!

Граб придал лицу шутливо-невинное выражение, но его усилия свел на нет встревоженный вид Арена. Кейд злобно зыркнул на Граба. Разумеется, этот дурак навлек на них неприятности в самое неподходящее время!

Но знатный кроданец не выглядел разгневанным.

— Пожалуйста, подожди минуточку. Сейчас подойдет моя жена. Мы заметили тебя в толпе, и ей очень захотелось с тобой познакомиться. Ей редко доводится встретить земляка. А вот и она!

Невинное выражение Граба сменилось испугом.

— Грабу надо идти, — пробормотал он, но было поздно. Рядом с мужем, запыхавшись от быстрой ходьбы, появилась скарлская женщина: высокая, статная, с крупными чертами лица и прической из затейливых косичек. Вдоль нижней челюсти и линии волос тянулась изящная полоса крошечных татуировок, закручиваясь вокруг левого глаза. Женщина взволнованно улыбалась, однако стоило ей увидеть лицо Граба, как улыбка поблекла и сменилась гримасой отвращения.

— Ханнаквут! — рявкнула она на своем неблагозвучном языке. — Кожекрад! — И плюнула скарлу в лицо, после чего развернулась и скрылась в толпе. Бросив на них смущенно-извиняющийся взгляд, муж последовал за ней.

Вернувшаяся от стрельника Фен застала Граба дрожащим и багровым от стыда. Он развернулся и побрел прочь, расталкивая посетителей рынка.

— Эй, Граб! — окликнул его Кейд. — Не хочешь утереться?

Арен сердито взглянул на него, и Кейду стало обидно.

— Я пойду за ним, — сказал Арен другу. — Ты побудь с Фен.

— Зачем тебе за ним бегать? Он всю жизнь издевается над окружающими. Пусть теперь сам помучается.

— Я пойду за ним, потому что он один из нас, — оборвал его Арен и удалился вслед за скарлом.

Кейд одарил Фен деланой улыбкой.

— Ну что ж, — сказал он. — Похоже, мы остались вдвоем.

ГЛАВА 45

«Кожекрад!»

Кровь стучала у Граба в ушах, в горле саднило, зубы скрежетали. Он вытер плевок рукавом, но по-прежнему чувствовал его на лице, поспешно шагая по улицам; голова у него кружилась от гнева и стыда, он почти не замечал людей, мимо которых проталкивался.

На него нахлынули воспоминания о другой женщине, которая тоже плюнула в него. Отыскала его в бражной зале, пирующего вместе с героями, возвела на него обвинение и тем самым навеки погубила. Недавние друзья приволокли его в жреческие палаты из черного камня и бросили перед Мрачными Мужами — отвечать на обвинение.

Мрачные Мужи выслушали его, косматые и угрюмые, в потрепанных мехах, покрывавших плечи, и широкополых шляпах с мягкими полями. Глаза их скрывались под повязками из лоскутьев, а на каждом лоскуте был намалеван другой глаз: глаз Урготхи, Костяного бога, который видит любую ложь. Под их незрячими взглядами Граб поведал свою историю, до последнего отстаивая собственную невиновность.

Когда он договорил, главный из Мрачных Мужей подался вперед, разомкнул уста, обнажив гнилые зубы, и произнес слово, которое обрекло его на проклятие: «Ханнаквут».

Граба повалили наземь, и к нему приблизился кожеписец. «Очисти его! — велели Мрачные Мужи. — Сотри ложь с его тела!» Кожеписец поступил иначе. Он наклонился к обвиняемому и основанием ладони чиркнул ему по глазам. Граб вскрикнул от острой боли. Когда жжение унялось, на лице у него осталась уродливая черная дуга от виска до виска. Напоминание о его позоре; знак изгоя.

Он торопливо пробирался через Кандальный рынок, сворачивая наугад, пока не оказался в тупике перед невысокой стеной над мостом Покровителя, соединявшим северный берег реки с Государевым островом. Движимый неясным порывом, скарл уселся на стену и свесил ноги. До земли довольно высоко. Достаточно, чтобы расшибиться насмерть.

Неподалеку от него на стену приземлилась ворона. Прошлась взад-вперед, поглядывая на него похожим на бусинку глазом.

«Костяной бог наблюдает, — подумал Граб. — Костяной бог ждет».

Давно ли он стал изгоем? Уже и не вспомнить. Но долгие годы Граб не ведал ни дружбы, ни доброго слова. Все это время он водил приятельство с забулдыгами в оссианских портах, но настоящими друзьями они не считались: скарл не может дружить с иноплеменником.

А собственный народ его отринул.

За спиной он услышал шаги. Паршивец. Мальчишка взгромоздился на стену рядом с Грабом, свесил ноги и уставился вниз, на снующих по мосту людей.

— На кого нацелился? — вдруг спросил Паршивец.

— Чего?

— Ну, если ты собрался прыгнуть, то неизбежно на кого-нибудь приземлишься. Почему бы не рассчитать поточнее? Я бы выбрал вон того солдата. Не нравится мне его вид. К тому же он кроданец. — Арен взглянул на Граба: — Ну а ты?

Граб задумался и показал пальцем:

— Женщину в красном платье.

— Беременную?

— Да. Граб заберет две жизни в обмен на одну.

Паршивец с преувеличенным неодобрением покачал головой, но Граб решил, что шутка удалась.

— Помнишь первый раз, когда мы встретились в лагере? — спросил Паршивец.

— Ага. Граб поколотил Паршивца.

— Думал ли ты, что мы будем вот так сидеть на стене в Моргенхольме и обсуждать, на кого лучше сигануть с высоты?

Граб взглянул на него.

— Конечно, нет, дурень. Если бы Граб умел предвидеть будущее, он не оказался бы в лагере.

— А как ты туда угодил?

— Попался на карманной краже. Граб объяснил кроданцам, какой он могучий и сколько врагов одолел, и его не повесили. А сослали на рудники.

Арен криво усмехнулся и откинул со лба спутанные темные пряди.

— Не хочешь поведать мне, что значит кожекрад? — спросил он.

Граб шмыгнул носом и утерся рукавом. Обычно он не горел желанием рассказывать о своем позоре, но Паршивец был не из тех, кто воспользуется его откровенностью в своих целях, а Граб чувствовал себя подавленным и одиноким.

Может, и правда рассказать Паршивцу обо всем? Кажется, между друзьями так принято.

— Паршивец слыхал о Рассеянии?

— Слыхал. Но знаю не особо много.

— Обряд посвящения у скарлов. Первенца каждой семьи посылают в большой мир, совершить великие подвиги и вернуться со славой и богатством. Остальные сидят дома и ведут хозяйство. Первенцев считают счастливцами! Они становятся героями.

Он пошарил по карманам, достал серебряную фляжку с изящным растительным орнаментом и протянул Арену. Потом извлек из трутницы две тонкие сигары, прикурил обе и одну протянул Паршивцу, тот принял ее без особого воодушевления, разглядывая обслюнявленный конец, побывавший во рту у скарла.

— Граб задолжал тебе несколько сигар. Еще в лагере.

— Точно, — кивнул Паршивец. — Я и забыл. — Он сделал затяжку и закашлялся.

Граб ухмыльнулся.

— Это с непривычки, — сказал он и похлопал Паршивца по спине, чуть не столкнув со стены. — Выпей, станет легче!

Паршивец отвинтил пробку, сделал глоток и закашлялся еще сильнее.

— Что это? — выдохнул он, возвращая фляжку.

— То, что было во фляжке, когда Граб ее украл.

— Значит, ты покинул родину и явился в Оссию, — сказал он. — А потом?

— Скарлам здесь не доверяют. Работу не найти. Граб хотел совершить великие подвиги, но вскоре начал голодать. — Он пожал плечами. — Чем занимался Граб? Скитался. Сходился с людьми, расходился с людьми. Воровал, дрался, набивал брюхо, дышал воздухом. Но совершал ли подвиги? Нет. Шли годы, но ничего не происходило. Ничего достойного, чтобы нанести на кожу.

Он затянулся сигарой и сделал глоток из фляжки. Жидкость в ней обладала резким травяным запахом и на вкус напоминала палую листву, но Граб был неприхотлив, поэтому выпил еще.

— Однажды все изменилось. Началось восстание в Дурне. Жрецы, король и дворяне переполошились, принялись за хорошую плату набирать наемников. Граб пошел записываться. Может быть, он совершит что-нибудь великое. Может быть, умрет с ржавым мечом в заднице. — Он взглянул на ворону, сидевшую поодаль на стене. Вот бы она улетела! Трудно рассказывать такую историю, когда слушает Костяной бог. — По пути Граб набрел на место недавней битвы. Двести убитых, а то и больше. Много ворон; Костяной бог искал, чью бы историю прочесть. Мы тоже искали: деньги и ценные вещи. Мертвецам они не нужны. — Он снова отхлебнул из фляжки. — Граб нашел убитого скарла. Половину его тела покрывали татуировки. Граб прочитал их и подивился. Тот человек был героем. — Он вздохнул и опустил голову; вместе с опьянением рос и стыд. — И тут Граб понял. Тот человек звался почти так же, как Граб. Добавить к его имени одну букву — и они полностью совпадут. Граб счел это знамением.

— Какое твое настоящее имя?

— У меня его нет. Оно утрачено. Видишь? — Он показал на черное пятно в верхней части левой щеки, под самым глазом. — Здесь у скарлов указываются имя, племя, место рождения. У меня не осталось ничего. Граб теперь просто Граб, из ниоткуда.

— Не бывает людей из ниоткуда. Неважно, что написано у тебя на коже.

— Для Костяного бога важно. Память умирает. Плоть гниет. Остается лишь то, что написано. — Он махнул рукой. Ему не хотелось об этом говорить. Нет муки горше, чем стать Забытым.

— А почему тогда Граб?

— Так меня называли в шайке Нука, еще в Каракве.

Паршивец состроил подозрительную мину, но смолчал. Наверное, хотел спросить про Нука и Каракву. А Граб понял, что, начав рассказ, хочет довести его до конца.

— Граб решил присвоить историю мертвеца. Все подумают, что он сам совершил все эти подвиги. Граб станет героем, будет пировать в бражных залах и до скончания дней пользоваться всеобщим почтением. Поэтому Граб забрал эту историю себе и направился домой, к побережью.

— Скопировал ее с кожи?

— Паршивец глупый. Только кожеписцы умеют копировать татуировки, нанесенные другими кожеписцами.

— Стало быть, ты… унес его с собой?

Граб фыркнул.

— Нет. Он уже начал разлагаться. Я содрал с него кожу, обкурил дымом, а остальное бросил воронам.

На сей раз отвращение во взгляде Паршивца выглядело искренним. Граб не подал виду. Паршивец еще не знает худшего.

— Граб пошел к игольщику. Так называются бывшие кожеписцы, которые нарушили закон и стали изгоями. Но свое тайное искусство они помнят по-прежнему. Лучшие в мире татуировщики, они продают свои умения за деньги, наживают богатство. Граб не богат, но он попросил, так что игольщик помог собрату-скарлу. Все деяния того воина запечатлелись у меня на коже. Потом я пошел к скарлскому моряку и сказал: «Отвези меня домой!» И тот почел за честь оказать Грабу услугу.

Граб сделал последнюю затяжку и отшвырнул окурок; тот упал в толпу. Паршивец с облегчением раздавил свою сигару о стену.

— Худшее зло, которое скарл может причинить скарлу, — это сделать его Забытым, — сказал Граб. Эти слова дались ему с трудом, но произнести их было необходимо. — Закон гласит: если найдешь мертвого скарла, доставь его домой, чтобы деяния покойника были записаны. Если не можешь, оставь воронам. Вороны выклюют ему глаза и увидят то, что видел он; выклюют ему язык и узнают то, что он говорил; прочтут письмена на его коже. Все это они передадут Костяному богу, и он все запишет. Никаких похорон, никакого сожжения. Иначе воронам будет нечего прочесть. — Он выдохнул. — Но, когда Граб использовал ту кожу, он ее сжег. Он думал, никто не уличит его в содеянном, ведь кожу не найдут. Но его все равно уличили.

Паршивец понимающе взглянул на него, но на самом деле ничего не понял: такое доступно только скарлу.

— И быстро тебя поймали? — спросил он.

— Через несколько месяцев. Я успел пожить в свое удовольствие. Женщины, пиры, всеобщее восхищение. А потом объявилась старая подруга того мертвеца. Они вместе сражались на материке. Она шла по его следам и поняла, что мое лицо ей незнакомо. И назвала меня ханнаквутом. Я отправился на суд Мрачных Мужей.

Его голос ослабел. Говорить больше не хотелось, но предстояло сказать кое-что напоследок, чтобы немного сгладить углы.

— Прежде чем изгнать меня, они переписали с моей кожи его историю. Камнепевцы запечатлели ее на стене какой-то усыпальницы. В итоге он не стал Забытым, и в этом отчасти заслуга Граба.

Паршивец какое-то время разглядывал толпу.

— Значит, ты не завалил снежного медведя?

— Нет.

— И не вырезал целый корабль босканских контрабандистов?

— Нет.

— И не сражался с урдами во время Шестого Очищения? И не порешил десяток элару?

— Граб ничего этого не совершил.

— Но ты помог нам бежать из лагеря в Саллерс-Блаффе. И спас всех в Скавенгарде, когда нашел путь через пролом.

— Да. Но этого мало.

— Когда же будет достаточно?

Граб надул щеки. Ворона давно улетела, хотя он не заметил ее исчезновения.

— У скарлов есть сказание о герое по имени Хагга. Он убил собственного брата и украл его кожу. Его поймали и изгнали. Всю оставшуюся жизнь он совершал такие геройские подвиги, что трудно поверить, и вернулся с несметными сокровищами. Мрачные Мужи выслушали его и сказали, что он искупил свой долг перед Костяным богом. И кожеписцы сняли с него отметину ханнаквута. — Он провел рукой по глазам, будто пытаясь стереть пятно. — Граб должен совершить что-нибудь по-настоящему великое, чтобы Костяной бог его простил. Тогда, быть может, он вернется домой.

Наступило молчание. Потом Граб выпрямился и показал куда-то пальцем.

— Криволомец, — сказал он.

Киль как раз выходил на мост. Его было легко опознать по приметной прическе: длинная прядь посередине бритого черепа. Двигался он опасливо и торопливо, то и дело озираясь.

— Криволомец велел нам сидеть дома, — напомнил скарл. — Граб думает, он что-то замыслил.

Паршивец нахмурился.

— Я тоже так думаю. — Он слез со стены. — Идем.

Паршивец направился искать тропинку, которая выведет их вниз, к мосту, Граб последовал за ним. После разговора ему стало легче. В этом парне текла добрая кровь. На такого можно положиться. Граб даже почувствовал к нему смутную привязанность.

И с легким стыдом вспомнил, что замыслил насчет Пламенного Клинка. Ведь этот меч невероятно ценен и для оссиан, и для кроданцев. Что скажут Мрачные Мужи, если Граб принесет его домой? Разве такой подвиг не достоин легенды?

Граб позволит Гаррику выкрасть Клинок, а потом стащит его у Гаррика. И не станет мучиться угрызениями совести.

Ведь скарл никогда не сможет по-настоящему подружиться с иноплеменником.

* * *

Арену и Грабу пришлось пуститься бегом, чтобы поспеть за Килем. Им благоприятствовала удача, и на соседней улице они нашли каменную лестницу, ведущую прямо к мосту. Проталкиваясь сквозь праздничную толпу, направляющуюся к Государеву мосту, они искали Киля.

На мосту движение стало более упорядоченным, и они ускорили бег. Внизу искрилась река Мелководная, купеческие суда с расписными парусами держали путь к морю. Двое кроданских солдат с подозрением взглянули на Арена и Граба, пробегавших мимо, и Арен почувствовал тревожный трепет.

«Если нас задержат…»

Он остановился у выхода с моста. Граб неуклюже нагнал его, почти не запыхавшись. Он был медлителен, но, похоже, бежать мог без остановки.

— Паршивец устал? — ухмыльнулся Граб.

Арен пытался не смотреть на стражников, наблюдавших за ними.

— Нам нельзя привлекать лишнего внимания, — выдохнул он. — У нас нет дозволений, чтобы находиться в Моргенхольме.

— Паршивец подумал об этом сегодня утром?

Не подумал. Арену нечасто доводилось выбираться за пределы Шол-Пойнта. Поддавшись жажде приключений и нарушив приказ Гаррика, он пошел на безумный и неоправданный риск. В преддверии бракосочетания стражники проявляли крайнюю бдительность. Одна проверка — и всему конец.

— А ты знал, что нам нужны дозволения? — огрызнулся Арен, досадуя на собственную дурость.

— Граб знал. Просто ему все равно. — Он хлопнул Арена по плечу. — Идем, Паршивец.

Они проследовали на Государев остров, и, к облегчению Арена, стражники утратили к ним интерес. Тогда они ускорили шаг, но не слишком, чтобы не выделяться из толпы. Когда они пересекали большую площадь, на которую выходил мост Покровителя, Арен пристально вглядывался в окружающие лица, высматривая Киля.

— Криволомец может оказаться где угодно, — заметил Граб.

Тут Арена осенило.

— На другой стороне Государева острова есть еще один мост. Мы переходили через него по пути из порта.

— И что?

— Туда мы и двинемся, — сказал Арен. — Если Киль направляется на южный берег, мы сможем его перехватить.

Чутье Арена оказалось верным. Они добрались до Обетованного моста, как раз когда Киль входил на него.

Граб ухмыльнулся.

— Паршивец умеет шпионить. А теперь шагай за Грабом. И слишком близко не подходи.

Они проследовали за Килем через мост и вниз по холму до самых Каналов. Улицы приобрели захолустный вид, стали узкими и крутыми, в воздухе поплыл запашок гниения от поросших лишайником заливчиков, прохожие выглядели помятыми и нездоровыми.

Киль перестал озираться и зашагал уже целеустремленно. Арен догадался, что он приближается к месту назначения. Наконец криволомец остановился под вывеской трактира «Горелый медведь», она изображала медведя в жутких багровых подпалинах, привязанного к столбу и отбивающегося от собак. Вероятно, у названия была своя история, но сейчас Арена больше занимал Киль, вошедший внутрь.

— Наверное, выпить хочет, — предположил Арен, хотя сам в это не верил.

— Тогда незачем скрытничать.

— Может, хочет побыть один.

Граб покачал головой.

— У криволомца с кем-то встреча.

Арен нерешительно замялся, обдумывая следующий шаг. Ему претила вся эта таинственность. Честнее схватить Киля за грудки и спросить напрямую. Но Арен уже усвоил, что расспросами правды не добьешься. Ее надо добывать по крупице, как эларит из горной породы.

— Пойдем посмотрим, с кем у него встреча, — решительно предложил Арен и уже почти высунулся из укрытия, но Граб цыкнул на него.

— Постой. Гляди.

К «Горелому медведю» с разных сторон приближались два человека. Высокие и статные, белокурые, по всему видно — благовоспитанные кроданцы. Одеты они были непримечательно, но их выдавала горделивая поступь. То были не простые прохожие. На поясе у них висели изящные мечи. Оба величественным шагом прошествовали в таверну.

— Граб думает, не мы одни интересуемся Килем.

Арен на мгновение замер, а потом бросился по дорожке в сторону трактира.

— Куда Паршивец собрался? У кроданцев мечи! — крикнул Граб ему вслед.

— Вот именно, — ответил Арен на бегу. — А Киль без меча. Хочешь совершить подвиг или будешь отсиживаться здесь?

Граб выругался на родном языке и помчался за Ареном.

В трактире было тесно, людно и душно. За столами трапезничали моряки и местные жители, представители полудюжины народов, между ними сновали шлюхи. Наверное, недавно причалил корабль: порт располагался неподалеку.

Арен протискивался сквозь толпу, нутро сводило от волнения. Обычно он держался подальше от подобных заведений. Посетители выглядели угрюмыми и опасными, не то что дружелюбные завсегдатаи «Скрещенных ключей» в Шол-Пойнте.

Он заметил, что кроданцы направляются через общий зал к дальней двери. Граб прошипел Арену на ухо что-то невнятное, завидев еще двоих кроданцев: они сидели за столиком в углу, резко выделяясь среди здешних прощелыг, и мимоходом обменялись взглядами со своими прибывшими товарищами.

— Граб думает, что криволомец в опасности, — пробормотал скарл.

Они с Ареном юркнули вслед за кроданцами сквозь дверь, ведущую в большое помещение с трактирной стойкой посередине. Киль беседовал с толстяком в переднике — видимо, хозяином. Криволомец протянул ему монету и взамен получил сложенное письмо, которое спрятал за пазуху. Он даже не замечал кроданцев, которые приближались к нему сзади, не сводя с него глаз. У Арена не осталось сомнений: Киля собираются арестовать или даже убить.

— Идем наружу, — предложил Граб. — Проберемся следом и посмотрим, куда его уведут.

Сначала Арен почувствовал к скарлу благодарность за эту мысль. Так и надо поступить! Удастся и в ладу с совестью остаться, и опасности избежать. Какой смысл вступать в заведомо неравную схватку?

Но тут в мозгу у него что-то щелкнуло, и он услышал, как те же самые слова слетают с уст тысяч оссианских дворян, сложивших оружие перед кроданцами. И с уст Рэндилла. Впервые в жизни он заглянул в сердце своему отцу и решил, что понял его.

Но ведь он и его отец — разные люди.

— Киль! — закричал Арен что было мочи. — Берегись!

Кроданцы возле стойки обернулись. Киль тоже — и понял, что ему грозит опасность. В руке у него появился разделочный нож, и не успели кроданцы обнажить мечи, как он ринулся на них, вонзил острие в глаз тому, который стоял ближе, и все трое повалились на пол.

Толпа пришла в смятение. Люди ринулись прочь от дерущихся, распихивая друг друга, спотыкаясь о скамьи. Выпивка полилась на пол, удары сыпались вслепую. В считаные секунды хрупкое равновесие «Горелого медведя» превратилось в хаос.

Граб скрылся из виду среди заварухи. Сквозь толпу Арен заметил Киля, боровшегося на полу с оставшимся в живых противником. У кроданцев были мечи, но в такой тесноте предпочтительнее короткие клинки. Он увидел, как Киль снова занес обагренный кровью нож, и кроданец в страхе закричал, но тут толпа сомкнулась и заслонила их от Арена.

Его схватили чьи-то грубые руки, и перед глазами появилось лицо с квадратным подбородком и тупым властным взглядом: один из кроданцев, ждавших снаружи. Арен попытался вырваться, но опрокинул стол и вместе с противником рухнул на пол, осыпаемый градом кружек и тарелок.

Внезапно кроданец завалился вбок, получив тяжелый удар по голове, и скатился с Арена, а сверху вынырнул Граб и пырнул кроданца ножом. Тот два раза дернулся и затих.

Скарл поднял Арена на ноги. Суматоха вокруг сменилась паникой. В воздухе витал горячий запах убийства.

— Еще кроданцы! Уходим! — Граб толкнул Арена в толпу и быстро скрылся из виду.

Арен заковылял в дальний конец зала, к задней двери. Киля нигде не было видно. На улице звенели колокольчики — тот же самый сигнал тревоги, который Арен слышал перед тем, как в «Привал разбойников» нагрянул патруль. В трактир вломилисьлюди с мечами, загородив заднюю дверь. Главный вход тоже, наверное, был перекрыт.

Арен заметил отдельную кабинку у окна, юркнул внутрь, подскочил к окну и дернул задвижку. Та не подалась: краска залипла. В отчаянии он схватил табуретку. Первый удар пришелся по свинцовой решетке, стекло даже не треснуло. Понадобилось еще два удара, прежде чем рама вывалилась наружу вместе с решеткой. Арен выкарабкался наружу и плюхнулся в грязную канаву.

Тяжело дыша, он поднялся на ноги. Слева на углу, за которым виднелся вход в трактир, стоял человек, показавшийся ему знакомым: черный мундир с крестом Железной Длани, длинный тонкий меч на поясе.

Харт.

Их взгляды встретились, и на мгновение рассудок Арена охватило пламя. Юноше хотелось кинуться на Харта, сбить его с ног, задушить голыми руками. Но холодный разум быстро взял верх, и Арен бросился бежать.

— Назад, мальчишка! — заорал Харт и пустился в погоню.

У заднего входа в «Горелый медведь» толклись моряки, пытаясь разглядеть, что происходит внутри. Арен стремительно пронесся мимо них. Один кроданец — переодетый Железный Страж, как и остальные, — протянул руку, чтобы задержать его, но Арен увернулся, и пальцы кроданца лишь задели его по плечу.

Улица выходила на оживленную дорогу, шедшую уклоном. Арен выбежал на нее, проскочив наперерез какой-то карете. Лошадь с фырканьем поднялась на дыбы, вслед ему понеслась брань кучера.

Арен оглянулся и увидел, что Харт пробирается сквозь толпу следом за ним. Кроданец, пытавшийся его схватить, также присоединился к погоне. Оба были высокие, атлетически сложенные. Арен, хоть и проворный, не мог похвастать выносливостью. Рано или поздно они его настигнут.

Арен удвоил скорость, высматривая, куда ускользнуть от погони. Перед ним расстилалась людная улица. Слева громоздились ряды домов и лавок; укрыться было негде. Справа находилась невысокая стена, отгораживавшая соседнюю улицу, которая проходила параллельно этой, но значительно ниже, над самой рекой. Он видел крыши тамошних домов, высотой почти со стену, но как спуститься оттуда вниз, не понимал.

— Задержать мальчишку! — рявкнул Харт.

Прохожие замедлили шаг, высматривая беглеца, но тот уже промчался мимо. Тут он увидел впереди двоих солдат в черно-белых мундирах и понял, к кому обращался Харт; те двинулись ему навстречу. Не мешкая ни мгновения, Арен бросился к обочине и перемахнул через стену. Крыша оказалась всего в полудюжине футов. Приземлившись, он побежал дальше.

В дальнем конце крыши виднелась дверь, и Арен ринулся к ней. Оглянувшись, он увидел, что Харт гонится за ним по пятам. Другой Железный Страж тоже не отставал.

Дверь — сколоченная из уже прогнивших досок и с ржавым замком — подалась, когда Арен налег на нее плечом, и юноша очутился на вершине каменной лестницы.

По ней Арен спустился в просторное помещение, по углам которого были свалены старые одеяла и проеденные крысами мешки. Когда-то здесь находился небольшой склад, давно заброшенный и пришедший в запустение.

Арен бросился к первой попавшейся двери. Половица проломилась у него под ногой, он споткнулся, приложился ладонями к полу, снова вскочил. Сломанный замок на двери висел свободно, Арен открыл ее толчком.

Дневной свет ударил ему в глаза. Арен очутился на вершине лестницы, которая когда-то проходила снаружи вдоль стены здания, но из-за сырого воздуха Каналов давно сгнила, так что от нее осталась лишь ненадежная площадка, нависающая над улицей.

Арен выругался и метнулся назад, ища другой выход, но Харт уже влетел в помещение. Увидев Арена, он замедлил шаг, с ироничной улыбкой вытаскивая меч. Его товарищ начал заходить сбоку, чтобы не позволить Арену проскользнуть мимо.

Загнанный в угол, Арен попятился и оказался на площадке. Та пугающе затрещала под его весом, и он оглянулся. Спуститься по стене возможности не представлялось, зато улица была узкая, до противоположного здания совсем близко. По ту сторону улицы, всего этажом ниже от Арена, находился небольшой балкон с железным ограждением, на который вело закрытое ставнями высокое окно.

Сумеет ли он перескочить? Нет, наверняка свалится и переломает ноги.

Заскрежетали гвозди, скрипнули доски; площадка грозила отделиться от стены. Арен метнулся обратно.

— Попался, — объявил Харт.

Арен выхватил нож, который когда-то, еще в лагере, дал ему один из сподручников Рафы. Арен выставил клинок перед собой — слабая защита от вражеских мечей.

— Хочешь воспротивиться аресту? — спросил Харт. — Пожалуйста. Уверен, ты помнишь, чем это закончилось для твоего отца.

Арен стиснул рукоятку ножа, так что костяшки пальцев побелели. Ему снова представилось, как отец сражается с обступившими его Железными Стражами и как Харт вонзает кинжал ему в горло. Ярость захлестнула Арена: покориться убийце отца было немыслимо.

Он размахнулся и метнул нож, целясь Харту в лоб. Нож пролетел у того над плечом и упал на пол.

— Ого. Да ты грозный боец? — усмехнулся Харт.

Арен почувствовал укол бессильной злобы. Сегодня этого человека одолеть не удастся. Он развернулся и выбежал на площадку. Вскарабкался на деревянное ограждение и, не раздумывая, прыгнул.

Размахивая руками, он пролетел по воздуху и тяжело приземлился на балкон, согнув колени и врезавшись в ставни. Пошатываясь, он поднялся и осмотрелся: балкон располагался на высоте всего лишь двух этажей.

Харт высунулся в проем и издал яростный вопль, увидев Арена на балконе. А тот дерзко ухмыльнулся и, не обращая внимания на боль в мышцах, перелез через перила и спрыгнул на мостовую.

— Не уйдешь, мелкий мерзавец! — взревел Харт, чья вкрадчивая язвительность уступила место неприкрытой злобе. Он шагнул на хлипкую площадку и приготовился к прыжку. Но на сей раз гнилые доски не выдержали: они подломились под его тяжестью, и Харт, утратив равновесие, рухнул вперед, а площадка под ним развалилась на части. Арен отскочил в сторону, увернувшись от падающих досок, а Харт с воплем полетел вниз, но избежал падения на мостовую и тяжело приземлился на балкон.

Арен застыл на месте, вытаращив глаза. Он понимал, что надо бежать, но хотел посмотреть, погиб ли убийца отца.

Его надежда не оправдалась: Харт со сдавленным стоном пошевелился. Зато второй кроданец передумал прыгать и повернул обратно.

— Я убью тебя, мальчишка! — рявкнул Харт, ухватившись за перила и поднимаясь на ноги. — Клянусь Вышним, убью!

Он перелез через перила и тяжело спрыгнул на мостовую. Нога у него подвернулась, и он с криком упал, но снова встал, неудержимый в своем гневе. Арен бросился наутек, а Харт упрямо заковылял следом.

Вскоре Арен выбрался на небольшую мощеную площадь; там оканчивался один из каналов, образуя маленькую гавань. У каменной пристани было пришвартовано с дюжину лодок, вокруг валялись рыболовные сети, ожидавшие починки, и громоздились ловушки для омаров. На прилавках продавались морские улитки и пучки салата, а рядом слонялись горожане в ожидании свежего улова. Разговоры притихли, когда в толпу влетел Арен.

— Стой! — завопил Харт, почти доковылявший до площади.

«Ну уж это вряд ли», — подумал Арен. Харт пострадал при падении, а его товарищ сильно отстал. Теперь им его не поймать. Улыбаясь, он побежал через площадь. Он оторвался от погони. Он спасся. Он…

Зацепившись за что-то ногой, он тяжело рухнул на землю. Падение оглушило его, и во рту появился привкус крови. Ошарашенный Арен попытался подняться. Как он мог споткнуться?

Его грубо рванули вверх, заломив ему руки за спину. Вокруг теснились серые лица жителей Каналов.

Он споткнулся не сам. Ему поставили подножку. На мгновение он онемел, не веря в случившееся.

— Вы же оссиане! — в отчаянии крикнул он и попытался вырваться, но держали его крепко. Харт ковылял через площадь в его сторону, с ножом в руке и жаждой убийства во взгляде. — Почему вы помогаете ему?

Ответом был удар под дых. Арен захрипел и беспомощно обмяк. Подоспевший Харт схватил его за горло и толкнул к стене.

Оссиане бросились врассыпную, устрашенные эмблемой Железной Длани и клинком, который Харт приставил к горлу пленника. Выпучив глаза и стиснув зубы, охранитель придвинулся почти вплотную к лицу Арена. Острие проткнуло кожу, и по ключице юноши стекла капля крови. Он слышал тяжелое дыхание Харта, ощущал исходящий от него запах ненависти. Зажмурившись, он приготовился к последнему удару.

— Нет, — сказал Харт.

Клинок отодвинулся. Арен открыл глаза, дрожащий и растерянный.

— Нет, именно такой повод ему и нужен. — Харт говорил рассудительно и расчетливо. — Последнее черное пятно на моей репутации.

Он глубоко вздохнул, пригладил мокрые волосы и с видимым усилием овладел собой. Потом схватил Арена и развернул лицом к стене. На запястьях у юноши защелкнулись наручники.

— Не думай, что тебе сегодня повезло, крысеныш, — прошипел Харт. — Когда мы займемся тобой вплотную, ты пожалеешь, что не погиб. Клянусь Вышним, я полюбуюсь на твои мучения. Но сначала… — Он схватил Арена за волосы, запрокинул его голову назад и приник к его уху. — Сначала ты заговоришь.

ГЛАВА 46

Скрипели канаты, взвизгивали шкивы, паруса хлопали на ветру. В вышине над одетыми в гранит пристанями Моргенхольма стонали чайки. Среди корабельных снастей мелькали стрижи, у причала беспечно курили и переругивались матросы, а грузчики стаскивали на берег товары, прибывшие со всего света.

Гаррик стоял в тени ксуланского купеческого судна, на фальшборте которого красовались резные изображения обнаженных девиц, а на носу — фигура Прадапа Тета. Грузчики медленно и осторожно поднимали в повозку четыре большие бочки и дюжину поменьше, с железными обручами. Гаррика подмывало отойти подальше на случай взрыва, но он рассудил, что тогда ему будет все равно. Если груз пропадет, дело провалено.

Катат-аз уложился в срок, что неудивительно: для ксулан репутация была вопросом жизни и смерти. В их обществе сплетни и слухи возводились в ранг воинского искусства и молва о человеке значила больше любой правды. Ксуланские купцы славились порядочностью, но и плату требовали соответствующую. Те, кого это не устраивало, могли попытать счастья с картанианами.

По крайней мере, груз доставлен. Еще одно звено встало на место. Но еще столько предстояло совершить, а ведь многое могло и не заладиться. Гаррик отогнал эту мысль. Он следовал к намеченной цели, не задумываясь о последствиях.

— Лейн из Верескового края, ну и ну! — раздался голос у него за спиной.

Вильхам Улыбчивый — щупленький коротышка с веснушчатым детским лицом и волосами морковного цвета — с виду казался безобидным недотепой. Но Гаррик не встречал другого такого человека, чья внешность настолько противоречила бы тому, что за ней скрывалось.

— Мое имя Гаррик, — напомнил он. — Лейн погиб в Солт-Форке.

— Как и многие, кто разделял наши цели, — кивнул Вильхам. — И все из-за трусости слабых людишек, которые слишком боялись своих правителей.

— Немногие готовы платить такую цену, — отозвался Гаррик.

— Колесо перемен смазано кровью, — сказал Вильхам. — Меня удивляет, сколько людей надеется отвоевать свободу, не совершая при этом ничего неприятного.

Гаррик хмыкнул, и с минуту оба стояли молча, наблюдая, как ксулане загружают бочки в наемную повозку. Если Железная Длань явится вынюхивать, ей все равно не отыскать след к дому Мары.

— Говорят, на свадьбу прибудет генерал Даккен, — сказал Вильхам. И улыбнулся. Он вообще много улыбался. — Тот самый, который похитил Пламенный Клинок тридцать лет назад, будучи всего лишь выскочкой-капитаном. Собирается преподнести его в дар принцу. — В его насмешливом взгляде промелькнула хитринка. — Почему бы тебе заодно не прикончить этого мерзавца, пока будешь обделывать свои делишки в Хаммерхольте?

— А кто сказал, что я собираюсь туда не для этого?

Вильхам расплылся в улыбке.

— Я ведь знаю тебя, Гаррик. Убийство Даккена не послужит никакой цели, кроме твоего личного удовлетворения. Ты всегда мыслил шире.

— Пожалуй, тогда мне следует убить принца.

— Ха! Если только сумеешь к нему подобраться.

— Я его отравлю.

— И только убьешь слуг, которые пробуют вино, предназначенное для его стола. Нет, ты нацелился на Пламенный Клинок, и не отпирайся. А если ты его заполучишь, тебе нужно будет куда-нибудь его припрятать… — Вильхам раскинул руки. — Никто не знает город лучше меня.

— Учту, — сказал Гаррик. — Как успехи в Моргенхольме?

— Весьма неплохо. Мы перехватили целый корабль с оружием для гарнизона, и теперь у нас столько мечей и доспехов, что девать некуда. Один кроданский судья совсем распоясался и начал вешать оссиан для собственной забавы, так что мы сами его повесили уже для своей забавы. А еще есть осведомители. С ними тоже разговор короткий.

— Осведомители, — с отвращением повторил Гаррик. Нет создания более гнусного, чем оссианин, который продает собственных соплеменников ради денег или выгоды.

— Кажется, некоторым по-прежнему чужды наши горести, — заметил Вильхам. — Пожалуй, пора употребить более крутые меры. Взяться за родных и близких.

— За детей? — спросил Гаррик. Ему стало не по себе. — Ты ходишь по грани, Вильхам.

— Люди должны учиться. Если уж спутался с кроданцами, помни о последствиях. Человек рискнет собственной головой, если рассчитывает избежать наказания. Но он подумает дважды, прежде чем рискнуть теми, кого он любит.

Гаррик промолчал. Это город Вильхама, выбор Вильхама, так что жертвы неизбежны. Но этому улыбчивому человеку следует проявить осмотрительность, раз уж он ступил на такой путь. Борьба с угнетателями — грязное дело, но все пойдет насмарку, если освободители станут хуже тех, с кем борются.

— Когда выдвигаемся? — спросил Гаррик.

— Завтра ночью. Мой человек в винодельне пропустит нас через боковой вход.

— Отлично. — Вильхаму можно было доверять.

— Утром заберем от Мары повозку якобы с бочками амберлинского…

— Их доставят сегодня.

— Прекрасно. Когда все будет готово, встретишься с нами сразу после седьмого вечернего колокола. Посадим тебя в потайное отделение повозки, а потом подменим настоящую повозку. Но приготовься: придется долго просидеть внутри, по меньшей мере ночь и день.

— Я готов, — заверил Гаррик. — А ты будешь слишком занят распитием краденого амберлинского, чтобы волноваться обо мне.

— Ха! Думаешь, я собираюсь его пить? Я его продам, а выручку пущу на дело. Уже наметился покупатель.

— Ты человек принципиальный и трезвомыслящий, Вильхам. Я всегда восхищался то… — Его глаза встревоженно расширились. — Осторожнее, дурак!

Один из ксуланских грузчиков, отвлекшись, наткнулся на своего товарища, который шел впереди с последним маленьким бочонком. Тот на мгновение пошатнулся, выпучив глаза, но тут подоспел третий грузчик, который подхватил бочонок, не дав ему упасть. Второй грузчик убрался с дороги, всем своим видом являя одновременно испуг и облегчение, а третий осторожно поставил бочонок в повозку и метнул убийственный взгляд на первого, когда они подняли заднюю стенку кузова.

Вильхам лукаво покосился на побледневшего Гаррика.

— Может, расскажешь, что, внутри?

— Увидимся завтра вечером, Вильхам, — сказал тот.

Вильхам улыбнулся.

— Жду не дождусь.

* * *

Главное управление Железной Длани располагалось в совершенно непримечательном здании, но люди ускоряли шаг, проходя мимо. Страх, исходивший от этого места, был совсем иного рода, нежели тот, который внушали урды или иноземные войска. Тут смерть превратилась в обыденность, убийства происходили у всех на виду.

Арен сидел на деревянном стуле; на запястьях у него были наручники, соединенные цепью с кольцом в полу. Горел тусклый, дрожащий огонек светильника. По дороге в камеру Арена провели мимо пыточного застенка, и он мельком заглянул туда. Клетки, молотки, дыба. Лезвия, разложенные, словно перед хирургической операцией. Он понимал: его пугают намеренно, но увиденное не выходило у него из головы.

«Ты заговоришь», — сказал ему Харт. И ведь в конце концов он заговорит. Как и все. Это лишь вопрос времени.

В коридоре раздались шаги, быстрые и властные. Арен услышал за дверью приглушенные голоса. От страшного предчувствия тошнота подступила к горлу, и он с трудом заставил себя дышать ровно.

Кого еще схватили? Киля? Граба? Кого уже допрашивают?

В замке повернулся ключ. Дверь отворил суровый капитан по имени Дрессль, который раньше препроводил Арена в камеру. Он отступил в сторону, и в камеру вошел старший охранитель Клиссен.

Впервые с того дня, когда погиб отец, Арен видел Клиссена вблизи. Маленький и невзрачный, с невыразительным бесцветным лицом, но это становилось неважным, когда он надевал черный мундир с крестом Железной Длани. Арен в равной мере ненавидел его и боялся.

Дрессль закрыл дверь, оставив Клиссена наедине с Ареном. Старший охранитель встал перед задержанным и оглядел его сквозь очки спокойными, как у ящерицы, глазами. Повисла тишина, вскоре ставшая для Арена невыносимой. Ему отчаянно хотелось узнать, что замыслил Клиссен, и он уже готов был спросить, но распознал ловушку и придержал язык.

— Что он тебе сказал? — наконец спросил Клиссен. — Как Гаррик заставил тебя последовать за ним? После побега из Саллерс-Блаффа ты наверняка понял, что не представляешь интереса для Железной Длани. Ты мог бы отправиться куда угодно, начать все заново. Но ты сидишь здесь, и все из-за Гаррика.

Он принялся ходить кругами по камере, то и дело оказываясь за спиной узника. Арену становилось не по себе, когда он не видел Клиссена, словно он упустил из виду ядовитого паука.

— Гаррик был заклятым врагом твоего отца, — продолжал Клиссен. — Он бы выследил его и убил, как собаку, если бы мог. Какими же доводами он вынудил тебя предать собственную кровь?

При этих словах Арен весь сжался. Он не задумывался, что, присоединившись к Гаррику, предает память отца. О боги, он не только присоединился к нему: временами он ловил себя на том, что смотрит на него с таким же восторгом, как раньше на Рэндилла.

— Я знаю кое-что о твоем отце, — сказал Клиссен, постучав пальцем по светильнику, чтобы поправить пламя.

«Ты ничего не знаешь о нем», — со злобой подумал Арен, но сразу засомневался: а вдруг Клиссену известно больше, чем ему?

— Благодаря таким людям, как он, Оссия ныне процветает, — продолжал старший охранитель. — Ты видел этот город, его торговые кварталы, ликующих жителей, с нетерпением ожидающих бракосочетания. По-твоему, они выглядят несчастными? А если ты считаешь, что это рабство, ты просто не видел Брунландии. Твой отец понимал, что сопротивляться бесполезно, и хотел спасти соплеменников. Брунландцы сражались до конца, однако конец оказался плачевным.

Он снова встал напротив Арена, который настороженно на него воззрился. Юноша хотел понять, что известно Клиссену, но назло ему упорно воздерживался от вопросов.

— Нужно быть сильным, чтобы достойно перенести потерю, — сказал Клиссен. — И мудрым, чтобы извлечь из нее выгоду. Твой отец и подобные ему были сильными и мудрыми. Они проиграли войну, но получили мир. — Его лицо помрачнело. — Человек, которого ты называешь Гарриком, не согласился с их философией. На сегодняшний день он лично убил шестерых знатных оссиан, которых считал причастными к покорению Оссии. И замешан в гибели еще пятерых.

Арена обдало холодом, но он сохранил невозмутимое лицо. «Это ложь», — подумал он, но много ли ему известно об этом человеке?

— А еще ему очень хотелось убить твоего отца, — добавил Клиссен.

— Моего отца убил не Гаррик, — возразил Арен. — Его убили вы.

Он увидел проблеск торжества в глазах Клиссена и мысленно обругал себя: не стоило вступать в разговор с дознавателем.

— Мы не хотели его смерти. Охранителю Харту пришлось расправиться с твоим отцом лишь после того, как он убил нескольких служителей Железной Длани, — Клиссен сокрушенно развел руками. — Мы собирались просто арестовать его.

И снова в душу Арена закралось сомнение. Слова Клиссена звучали правдиво, а Гаррик слишком долго держал его в неведении. Но Клиссен был кроданцем, а кроданцы лживы.

— Какой бы мечтой ни поманил тебя Гаррик, это всего лишь мечта, — сказал Клиссен. — Оссия — часть Кроданской империи, и большинство оссиан этому рады. Мы принесли вам порядок и процветание. Мы защищаем вас от элару, угрожающих из-за моря, и от Харрии на севере.

Арен хмыкнул. Это маленькое проявление непокорства придало ему храбрости.

— Ты мне не веришь, — сказал Клиссен. — Что ж, все мы когда-то были молоды и наивны. Думали, будто можем переделать мир. — Он снял очки и протер их рукавом мундира. — Пора взрослеть. Пора усвоить, что ты имеешь дело с тем, что существует в действительности, а не в твоих мечтаниях.

Он нацепил очки обратно и сурово воззрился на Арена.

— Говори, где Гаррик. Расскажешь добровольно — и тебя отпустят, как только мы его поймаем. А попытаешься хранить молчание — тебя будут пытать, а потом повесят. Так или иначе, я узнаю ответ.

Арен закрыл глаза, пытаясь овладеть собой. Клиссен прав: рано или поздно Арен заговорит. Его отец уже поплатился жизнью из-за Гаррика. Неужели и ему суждено погибнуть ради человека, которого он едва знает?

«Что-то ускользает от моего внимания, — подумал он. — Уж слишком старается Клиссен. Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять».

— А Кейд? — спросил он. — Кейда я вам не выдам.

— Я прослежу, чтобы его не тронули, — пообещал Клиссен. — Даю слово, на свободу вы выйдете вместе.

— А остальные?

— Забудь об этих изменниках. Говори, где Гаррик. И поживее.

«Ты торопишься, да?» — подумал Арен и внезапно осознал то, чего не видел прежде: он нужен Клиссену. Возможно, Железные Стражи так и не поймали Киля и Граба, и Арен — их единственная зацепка.

— Какое у Гаррика настоящее имя? — спросил Арен ни с того ни с сего. Надо сбить Клиссена с толку, чтобы выгадать время. С тайной радостью он заметил, как по лицу старшего охранителя пробежала гневная судорога.

— Его называют Кадраком из Темноводья, — после долгой паузы ответил Клиссен.

Арен почувствовал разочарование. Он надеялся на откровение, но имя ничего ему не говорило.

— Кто называет? — спросил он.

Клиссен покачал головой.

— Тебе известно его имя. Я расскажу тебе, кто он и кем был твой отец, когда ты сообщишь нужные мне сведения.

Наступило молчание. Огонек в светильнике дрожал и трепыхался. Предложение Клиссена словно повисло в воздухе. Свобода для Арена и Кейда в обмен на Гаррика. Но если он скажет Клиссену, где Гаррик, то арестуют всех, кто находится в доме у Мары. Фен, Орику — всех. Он не собирается умирать ради Гаррика, но и остальных выдать не может.

— А где ваши страхоносцы? — спросил он, пытаясь оттянуть неизбежное решение. — Вряд ли император захочет, чтобы они находились в городе во время свадебных торжеств. Да и зачем вам держать на службе этаких страшилищ, если мы, оссиане, так довольны своим жребием?

Терпение Клиссена иссякло. Он наклонился поближе к Арену и угрожающе-вкрадчивым голосом произнес:

— Если мне придется повторить вопрос, то пощады не будет. Ни тебе, ни Кейду. Понял?

Но Арен различил за угрозой страх неудачи, в котором старший хранитель не признавался даже себе. Арен видел его насквозь, этого невзрачного человечка, со всех сторон окруженного врагами, настоящими и воображаемыми. Каждый день Клиссену приходилось самоутверждаться перед людьми, которые были красивее, богаче, одареннее его, добиваться успеха, чтобы отомстить им. Старший охранитель жаждал поймать Гаррика любой ценой и как можно скорее. Иначе его недоброжелатели окажутся правы.

Теперь Арен понимал, как нужно действовать, и страх рассеялся.

— Я скажу тебе, что я понял, — заявил он. — Вы не поймали Киля, иначе ты допрашивал бы его, а не меня. Если в скором времени я не вернусь, Гаррик поймет, что меня арестовали, и скроется, ты лишишься последней возможности его поймать. У тебя мало времени, старший охранитель. Советую заключить сделку повыгоднее.

Клиссен с трудом сдержал удивление. Он считал, что имеет дело с перепуганным мальчишкой, чью слабую волю легко сломить. Но перепуганный мальчишка взял над ним перевес.

— Я выдам тебе Гаррика, — продолжал Арен с уверенностью, плохо вязавшейся с его возрастом. — Но только его. Остальных ты не получишь. Кроме того, мне вернут отцовские владения и деньги. Мы с Кейдом вернемся в Шол-Пойнт, о помиловании объявят публично, и мы больше никогда не увидим ни тебя, ни Железную Длань. А еще, когда я выдам тебе Гаррика, ты расскажешь мне все, что знаешь о нем и моем отце.

— А если я соглашусь, ты скажешь мне, где он? Прямо сейчас?

— И ты арестуешь Кейда и всех остальных? Извини, но мне с трудом верится, что ты отпустишь их восвояси. Моя вера в обещания кроданцев уже не та, что прежде.

Клиссену оставалось только скрежетать зубами. Он не рассчитывал, что придется вести переговоры с узником.

— И что ты предлагаешь? — спросил он.

— Отпустить меня. Я расскажу всем, что пережидал в городе, они поверят. Сегодня ночью Гаррик собирается проникнуть в гетто. Вы устроите засаду, и я приведу его к вам. Но только Гаррика. Остальные даже не узнают, что произошло.

«А Кейд никогда не узнает, на что я пошел ради него. Ведь иначе он меня проклянет».

— Положим, я тебя отпущу, — сказал Клиссен. — Но что тебе помешает вернуться к друзьям, предупредить их и скрыться?

— Придется поверить мне на слово. Как и я поверю тебе, что меня не повесят после поимки Гаррика.

— Нет уж: будь любезен убедить меня, иначе ты останешься в камере, и тогда никаких сделок. Ручаюсь, тебе не понравится наше гостеприимство.

Твердый взгляд Клиссена пробуравил пленника. Арен поерзал на стуле. Настал его черед идти на уступки.

— Я его ненавижу, — наконец выдохнул он. Получилось убедительно.

— За что?

— Именно он все это устроил. И он ненавидит меня.

— А ты не знаешь, за что он тебя ненавидит, и это только ухудшает дело? — предположил Клиссен. — Но ты все равно следуешь за ним. Поэтому я спрошу снова: что он тебе наговорил?

— Ничего он мне не говорил, — пробормотал Арен. Вся его уверенность исчезла. Ее место заняли неприкрытая обида и пылающий, едва сдерживаемый юношеский гнев. — Он кое-что мне показал. Заставил меня поверить. За это я возненавидел его еще больше.

— Ты им восхищался.

— Я думал, что он изменит мир к лучшему. И хотел помочь.

— А теперь?

Арен отвел взгляд.

— Не твои люди поймали меня. Меня поймали оссиане, мои соплеменники. И зачем тогда бороться? Ты сам сказал: мудрый получает мир и спокойствие. Я хочу вернуться домой. Хочу, чтобы все стало по-старому.

— А Гаррик?

— Будь он проклят. На его счету достаточно загубленных жизней. В том числе жизнь моего отца. А моей он не получит.

Клиссен кивнул, приложил палец к губам и задумался.

— Если ты выдашь Гаррика, — промолвил он наконец, — то получишь обратно свои владения, а пятно с твоего родового имени будет смыто. Но предупреждаю, Арен: если обманешь, я тебя поймаю, а плату за обман взыщу с твоего друга. Ты будешь несколько дней наблюдать, пока его не запытают до смерти. А потом настанет твой черед.

Арен понимал, что Клиссен не шутит. Они слишком долго испытывали удачу. Что могут двое мальчишек из Шол-Пойнта против Железной Длани?

«Хотел бы я, чтобы все стало по-старому», — сказал ему Кейд на Кандальном рынке. Что ж, Арен нашел способ. Они вернутся в те дни, когда не было ни Фен, ни Гаррика, когда жилось проще, когда они были друзьями без всяких оговорок и не ведали, какие адские бездны скрываются в недрах большого мира. Они вернутся домой.

— Значит, договорились? — спросил Клиссен.

Арен поднял скованные руки, словно говоря: «Освободи меня».

— Отец гордился бы тобой, — сказал старший охранитель и вытащил из кармана ключ.

ГЛАВА 47

Пальцы Орики перемещались по грифу, подбирая аккорды. Она закрыла глаза, и слова, полные скорби и гнева, полились изнутри, обретая законченный вид.

Дойдя до конца, лютнистка запнулась. Чары музыки развеялись, а Орика задумалась.

— Опасную песню ты поешь, — заметила Мара.

Орика открыла глаза. Она сидела, скрестив ноги, на каменной скамье в выложенном гранитными плитами уголке, затерявшемся среди обширного сада Мары. При ней, как всегда, находился Харод, товарищ и защитник, но даже он не услышал приближения хозяйки дома.

— Ее можно счесть не просто балладой о давно умершем короле, а предупреждением нашим нынешним правителям, — продолжала Мара. — И даже призывом к оружию.

— Разве певец в ответе, если его песню неверно истолковали? — возразила Орика. Харод набрал в грудь воздуха, чтобы вступиться за Орику, но та его удержала. — Тише, Харод. Мне думается, в этом доме призыв к оружию не встретит неодобрения.

Поистине, за две недели, проведенные с ее спасителями, только слепец не увидел бы, что они замышляют заговор против империи. Она поняла это по их скрытным разговорам еще до того, как появились страхоносцы. Но для Орики тайны были привычным делом, и она не пыталась ничего выведывать.

Харод убеждал Орику покинуть спутников сразу по прибытии в Моргенхольм — дескать, рядом с ними небезопасно. Он считал, что защитить ее способен лишь он один. Но после случившегося в «Привале разбойников» Орика сомневалась в этом.

«Подождем несколько дней, — сказала она, чтобы не задевать его гордость. — Разведаем обстановку в стране».

За это время выяснилось, что сардов в гетто больше не осталось, а обстановка в стране весьма безрадостная.

— Пожалуй, моя песня получилась слишком унылой, — сказала Орика. — Она должна была звучать вдохновляюще. Но пока я ее сочиняла, вся надежда куда-то улетучилась.

Мара задумалась, внимательно глядя на Орику.

— Ты играешь в башни? — спросила она.

— Умею, хотя и не особо искусно.

— Сыграешь со мной? Пожалуй, это мое главное пристрастие.

— С удовольствием, — ответила Орика. И взглянула на Харода, который сразу все понял.

— А я поупражняюсь, — сказал он, положив ладонь на рукоятку меча. Потом поклонился Маре. — У тебя великолепный сад, госпожа. Благодарю тебя за любезное гостеприимство.

— Достойный гость, твое присутствие — само по себе благодарность, — ответила Мара на безупречном харрийском.

— А твое владение моим родным языком внушает к тебе еще большее почтение, — ответил Харод и поклонился еще ниже. А потом удалился, напоследок взглянув на Орику.

Орика убрала лютню в футляр, и они с Марой направились обратно к дому. Прохладный ветерок колыхал листву деревьев и клонил к земле цветы, посаженные вдоль тропинок. Птицы прыгали и порхали в лучах вечернего солнца. Орика почувствовала, что Мара хочет ее о чем-то спросить. Возможно, этот разговор поможет ей определиться, куда идти дальше. Мир умеет предлагать новые дороги, если знаешь, где их искать. Из всех Воплощений ее народу покровительствовала Принн, Лохматая Лицедейка, плутовка, умеющая выдавать успехи за неудачи и наоборот.

Перебрасываясь фразами, они направились в гостиную, там ожидала доска для игры в башни. Поначалу Маре не давалось непринужденное общение — в отличие от большинства оссиан, она не владела искусством беседовать о незначительных предметах, — но она загорелась, когда Орика подвела разговор к ее школьным делам. Орика невольно восхищалась ее страстностью, замечая при этом и подспудное раздражение. Мара говорила об ученицах словно о собственных дочерях, гордясь их достижениями и виня себя в их провалах. Она напомнила Орике квеллит — мать-настоятельницу, странствовавшую вместе с караванами ее народа.

Лария, горничная Мары, молодая женщина с землистым лицом, на котором выделялось большое красное родимое пятно, принесли вино, а Мара тем временем напомнила Орике правила. Когда они принялись за игру, сразу стало понятно, что Орика обречена. Полдюжины своих лучших фигур она потеряла во время безрассудного наступления через реку. Ее попытка контратаковать захлебнулась, встреченная стеной лучников и катапульт, занимавших возвышенность.

Ничего страшного. Ее поражение все равно неминуемо. В конце концов, не в игре дело. Для Мары это был всего лишь предлог, чтобы пригласить Орику в дом. Сарды умели прозревать суть вещей. Внешнему блеску они не придавали значения.

— Гаррик рассказал мне, как вы встретились, — промолвила Мара, передвигая ассасина в ту часть доски, в которой очевидной пользы от него не было — по крайней мере, с точки зрения Орики.

— Мы с Хародом в огромном долгу перед ним, — ответила Орика. — Если бы не он и его товарищи, нас бы давно арестовали и, скорее всего, убили.

— Я так понимаю, ты позволила ему воспользоваться своей повозкой, чтобы добраться до Ракен-Лока, и там лишилась ее, как и других пожитков.

— Лохматая Лицедейка выводит свой наигрыш, и нам приходится под него плясать, — сказала Орика.

Мара ничего не ответила, лишь опустила взгляд на доску.

— Еще Гаррик рассказал, зачем ты направлялась в Моргенхольм.

— В этом нет тайны. Я искала своих родных, а теперь узнала, что их снова куда-то отправили, если они вообще здесь были.

Мара сочувственно взглянула на нее.

— И что ты собираешься предпринять?

— Я сама задаюсь этим вопросом, — сказала Орика, передвигая своего последнего великана через брешь среди выложенных в ряд синих фишек, обозначавших речной брод, к незанятой башне в дальнем левом углу доски. — Направиться на восток в поисках родственников, почти без припасов, пешком, в то время как сардов сотнями выхватывают из собственных домов? Пожалуй, я и недели не протяну. Значит, мне лучше податься в другие края? Быть может, в Гальтис, где мы станем кормиться моим пением, а я позабуду о бедствиях своего народа.

— Но ты ведь так не поступишь, — сказала Мара.

— Нет, — мрачно промолвила Орика. Весь ее народ согнали вместе и отправили из Оссии на восток, в неизвестном направлении. Что их ждет? Рабство? Смерть? Она старалась не задумываться. Не верилось, что такое могло произойти в цивилизованной стране, что тысячи людей просто-напросто исчезли, а среди тех, рядом с кем они жили еще недавно, даже ропота не пробежало.

Орику бесила эта мысль. Разве сарды не имеют отношения к Оссии? Разве они не ходят по той же земле, не дышат тем же воздухом? Здешние жители любили их ремесленные ярмарки, их представления, перенимали у сардов манеру одеваться, в мечтах представляли себе загадочную жизнь, которую якобы вели сарды. Но когда дошло до дела, никто ни слова не сказал в их защиту.

Мара сделала ход и забрала у Орики очередную фигуру.

— Если решишь покинуть эту страну, я устрою тебе безопасный проезд до границы. А если предпочтешь двинуться на восток, обеспечу повозкой и припасами.

— Ты очень щедра, — произнесла Орика, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало подозрения.

— Долги Гаррика — это и мои долги, а ты должна получить возмещение за убытки.

— Он спас нам жизнь. Но я все равно принимаю твою помощь с благодарностью.

— Я бы только попросила, чтобы вы оба оставались при мне, пока я устрою необходимые приготовления. Разумеется, за вами будут хорошо ухаживать.

— Не сомневаюсь, — ответила Орика. — И прождать придется до окончания свадебных торжеств?

Мара суховато усмехнулась.

— До тех пор пускаться в путь небезопасно. Дороги тщательно патрулируются.

— Разве могу я отвергнуть твое гостеприимство? — улыбнулась Орика, а сама задумалась, предлагали ли ей вообще выбор. Мара только подтвердила: что бы ни замышляли заговорщики, свой замысел они собирались воплотить во время свадебных торжеств, а Орика и Харод знают достаточно, чтобы выдать их кроданцам, если захотят. Разумеется, Маре не стоило беспокоиться на этот счет, но Орика понимала ее опасения. Только глупец станет доверять малознакомым людям.

Мара взяла выточенного из слоновой кости драккена и перенесла его через реку.

— Есть и третий способ. Остаться и бороться заодно с нами.

Взгляды Орики и Мары встретились над доской.

— Я не воин, — сказала Орика.

— Я тоже, но не все войны выигрываются силой оружия. Я слышала твою песню, Орика. Мы с тобой питаем одну мечту.

Орика откинулась на спинку кресла, на мгновение позабыв об игре. Такого она не ожидала. До сих пор она старалась ничего не выведывать, но раз уж приходится делать выбор, лучше понять, с кем ее свела судьба.

— За что ты борешься, Мара? Ты живешь в достатке и довольстве. Кроданское владычество к тебе милостиво.

Эти слова прозвучали вызывающе, и Мара чуть не вскочила, однако овладела собой.

— По рождению я принадлежу к знатному сословию, но достаток моего семейства был скромным. Я расскажу, как я купила этот дом и заработала столько денег. Возможно, тогда ты не сочтешь, что кроданское владычество ко мне милостиво. — Она отхлебнула вина и обвела рукой доску. — Но теперь твой ход. Терпеть не могу, когда игра прерывается.

Орика передвинула фигуру, и Мара продолжила разговор:

— В юности я считалась необычайно одаренной. Поглощала книги и изучала языки, чтобы читать больше. К семи годам я прочла «Размышления» Декапута, к девяти осилила «Неопределенные формулы» Ит-килиана. Я постоянно что-то мастерила, а чего не могла мастерить, вычерчивала на бумаге. Затыкала за пояс наставников по риторике. И много играла в башни. Никто не сомневался, что я поступлю в Гласский университет, буду изобретать всякие диковины и разрешать неразрешимые вопросы. Я и сама верила, что мое имя прозвучит в веках, как имена Текапута, Халиуса или самой Джессы Волчье Сердце. — Она прищурилась. — А потом явились кроданцы. Мне больше не позволяли учиться или заниматься значимыми делами. Ведь я женщина. А Деяния Томаса и Товена гласят, что целеустремленная женщина — зловредная тварь, не желающая исполнить положенную ей роль. Но я по-прежнему выдумывала и изобретала, занималась вычислениями и предавалась мечтам. Остановить меня могла только смерть.

Орика почти перестала следить за происходившим на доске, но саму Мару разговор, похоже, нисколько не отвлекал от игры. Она действовала по-прежнему точно и обдуманно.

— Наконец терпение иссякло. Один мой друг потерял ногу ниже колена в сражении с урдами во время Шестого Очищения и вернулся домой калекой, с грубой деревяшкой вместо голени. Я видела, как он мучается от язв, которые оставляла деревяшка; видела, что люди относятся к этому гордому человеку как к нищему оборванцу, лишь потому, что он ходит с костылем. Поэтому я изготовила для него новую ногу, из кожи и металла, воспроизводящую движения костей и мышц в человеческой ноге. Немного поупражнявшись, он снова смог ходить самостоятельно.

— Чудесно, — сказала Орика. — Я видела такие устройства. Редкие и дорогие, но все равно достойные восхищения. — Она нахмурилась. — Но ведь…

Мара подняла палец.

— Ага. Ты начинаешь улавливать. Он заставил меня объявить миру о своем изобретении, чтобы помочь его товарищам по несчастью. Но я понимала, что никто не признает изобретения, предложенного женщиной. Меня бы осудили и пристыдили, а через год появилось бы точно такое же устройство, но созданное мужчиной. Однако я не могла утаить свое изобретение. Я обратилась с предложением к одному хорошему знакомому, которому безгранично доверяла. Он объявил изобретение своим и забрал часть доходов, но львиная доля полагалась мне. Ради блага соплеменников я проглотила честолюбие и позволила мужчине присвоить все заслуги.

— Так это ты изобрела «ногу Мальярда»? — спросила Орика.

Мару передернуло.

— «Ногу Мальярда», — повторила она. — Да. Первоначально она именовалась иначе, но ученые мужи рассудили по-своему. Они из штанов выпрыгивали, превознося новоявленного изобретателя. Какой гений! Какую службу он сослужил увечным и обездоленным!

— Но ведь он тебе заплатил?

— О, тут он сдержал слово. И держит по-прежнему, отсюда мое благосостояние. Он не сделал мне ничего дурного. Я сама виновата.

— Тебе невыносимо видеть, как твои заслуги присваивает другой? — спросила Орика.

— Мне невыносимо видеть, как мои заслуги присваивает мужчина! — рявкнула Мара. — Как другие мужчины делают из него героя, как он упивается славой, а я чахну в безвестности над своими богатствами! И все из-за кроданцев! Из-за проклятых правил, придуманных полуграмотным проповедником! У женщин отняли будущее, превратили нас в ничто, и оссианские мужчины это допустили! Лучше бы нас завоевали двадцатью годами раньше. Тогда бы в юности я не питала надежд.

Орика оглядела свои поредевшие войска. Она понесла тяжелые потери. Из такого положения не выбраться даже искуснейшему игроку.

— Я сожалею о твоей беде. Искренне. Но я прежде всего сард, а уже потом женщина. А мой народ давно впал в ничтожество.

Мара снова взглянула на Орику, ее лицо источало ледяную суровость.

— Позволь кому-нибудь считать тебя ничтожеством, и он решит, что так оно и есть. Посмотри, что происходит с твоим народом. Его вытесняют из Оссии, и кто это остановит? Не сарды: вы слишком долго принимали свой жребий. Не оссиане, которые неспособны сбросить собственные оковы. Кто будет сражаться за вас?

— Может, ты? — язвительно спросила Орика.

— Я сражаюсь против кроданцев, — ответила Мара, — а общий враг делает союзниками даже самых разных людей. — Она взяла ассасина, о котором Орика совсем позабыла, и, передвинув его сквозь брешь в построениях противницы, опрокинула ее короля. — Игра окончена.

Орика одним глотком допила вино.

— Я поразмыслю над твоими словами, — пообещала она, поднявшись и взяв лютню. — А теперь мне нужно вернуться к своей песне. — Она взглянула на доску. Мара не потеряла почти ни одной фигуры. — Извини. Я оказаласьслабым противником.

— Ничего страшного, — ответила Мара. — Обычное дело.

ГЛАВА 48

Был ранний вечер, когда Арен добрался до дома Мары, и тени древних развалин Моргенхольма ложились на подернутый закатным багрянцем город. Несмотря на теплый день, Арен никак не мог согреться, его то и дело прошибал холодный липкий пот. Приближаясь к воротам, он оглянулся, чтобы свернуть в сторону, если кого-нибудь заметит.

Арен настоял, чтобы его доставили обратно к «Горелому медведю». Оттуда он двинулся в направлении, противоположном дому Мары. Клиссен хитер и непременно пустил следом соглядатаев, а если Арен приведет их к дому Мары, то Железная Длань нагрянет туда еще до сумерек.

Несколько тягостных часов он пытался оторваться от предполагаемых преследователей. Но в конце концов признал: если Железная Длань послала кого-нибудь за ним по пятам, ему не хватает сноровки распознать слежку. Напоследок он проскользнул в какой-то трактир, вышел в заднюю дверь и перелез через стену, окружавшую двор. Снова оказавшись на улице, он почувствовал себя немного увереннее и направился к дому Мары.

На мгновение Арен остановился перед воротами, чтобы собраться с духом. Ему нужно успокоиться, иначе остальные заподозрят неладное. Руки у него еще дрожали, когда он думал о встрече с Клиссеном. Только теперь ему стало ясно, в какую игру он вступил, каким обязательством себя связал, сколь высоки ставки.

Сегодня он побывал на грани гибели. На шее у него осталась царапина от клинка Харта. Арен выторговал второй шанс, но третьего уже не будет. Ни для него, ни для Кейда.

Он позвонил в колокольчик у ворот, и из дома появилась Клия, суровая телохранительница и возница Мары. Пройдя по тропинке, проложенной через лужайку перед домом, она отворила ворота и впустила Арена.

Он был уже на полпути к дому, когда из передней двери вылетел Кейд и ринулся к нему. Арен не успел опомниться, как оказался в крепких дружеских объятиях.

— О боги, заставил же ты меня поволноваться! Киль только что вернулся и рассказал, что произошло.

— А вот ребра мне ломать совсем необязательно, — проворчал Арен, с трудом переводя дух.

Кейд усмехнулся и отпустил его. Клия вернулась в дом, пройдя мимо Фен, которая как раз выскочила во двор с облегчением на лице. Подбежав к Арену, она замешкалась, а потом подалась вперед и тоже обняла его.

От неожиданности он замер и только потом осторожно, словно обращаясь с каким-то хрупким предметом, обнял ее в ответ.

Краем глаза он видел, как Кейд отчаянно силится сохранить на лице улыбку. Арен беспомощно взглянул на друга: «Что я мог поделать? Она сама меня обняла». Но близость Фен доставила ему тайное удовольствие, мешавшее хоть сколько-нибудь искреннему раскаянию.

Девушка резко отстранилась и заправила рыжую прядь за ухо.

— Рада, что ты вернулся, — сказала она, не глядя на Арена.

— Несколько часов плутал, прежде чем убедился, что никто не висит на хвосте, — пояснил он. — А Граб вернулся? Он тоже был там.

— Еще нет, — ответил Кейд. Он по-прежнему с подозрением поглядывал то на Арена, то на Фен, раздумывая, стоит ли обижаться. Его она никогда так не обнимала.

— Ты видел, как он выбрался из трактира? — спросила Фен. Все трое уставились на ворота, словно ожидая, что с минуты на минуту появится Граб.

— Там творился полный кавардак, — ответил Арен. — Но если кто и мог от них ускользнуть… пожалуй, это Граб. — Но особой уверенности в его словах не слышалось.

— А вдруг его схватили? — с неожиданной тревогой воскликнул Кейд.

— Кого схватили? — спросил Граб, появившись позади них и вытянув шею, чтобы увидеть, куда все смотрят.

— Одного безмозглого скарла, который постоянно таскается за нами по пятам, — не моргнув глазом ответил Кейд.

— А почему нельзя было войти в ворота? — спросил Арен.

— Граб решил, что лучше лишний раз не привлекать к себе внимания, поэтому перелез через стену. А криволомец вернулся?

— Вернулся, — ответила Фен. — Заперся у себя в комнате.

— Все здесь! — радостно воскликнул Граб, раскинув руки. — Ха! Глупым кроданцам нас не поймать! Идите ко мне, друзья!

И все трое, к собственному ужасу, очутились в его объятиях.

— Отпусти! — завопил Кейд. — Фу, от тебя воняет, как от свинячьего зада! Хватит с меня дружеских порывов! — Но сквозь негодование прорывался смех; радость скарла оказалась заразительна, а от облегчения у всех закружилась голова. Никто из них не пропал без вести, никто не угодил в застенки Железной Длани. Смеялась даже Фен. В последние дни она выглядела менее настороженной, более компанейской. Она стала одной из них.

Арен тоже попытался засмеяться, но все его нутро свело холодной судорогой, и получилась лишь жалкая улыбка. Он видел, как в Фен расцветает радость, как по-новому светятся ее глаза, и это было прекрасно. И сама она была прекрасна. Но этот свет скоро померкнет, радость умрет — и все из-за него. Он хотел бы рассказать им о случившемся, о сделке, которую заключил с Клиссеном, о своем предательстве, но обратного пути не было. Он сделал выбор. И выбрал Кейда.

— Пустоголовые болваны! — рявкнул Гаррик, вихрем вылетел из дома, вне себя от гнева. — Все внутрь! Вас видно с улицы!

Смех застрял у них в горле, когда Гаррик схватил Кейда за шиворот и поволок в сторону двери. Он попытался сцапать и Арена, но тот резко стряхнул с себя его руку.

Гаррик повернулся к нему, сжав кулаки, сверкая глазами. Арен встретил его взгляд без малейшего страха.

— Не пытайся испытывать меня на прочность, — предостерег Гаррик. — Я велел вам оставаться здесь. А вы отправились бродить по городу и угодили прямиком в кроданскую засаду! Если бы вас схватили, погибло бы все наше дело.

— Ну тогда хорошо, что мы здесь, — вызывающе ответил Арен.

Гаррик уставился на него, не веря собственным ушам. Его ярость улетучилась, он горько усмехнулся и покачал головой.

— Я посвятил тебя в наши намерения, а ты в ответ поставил наши жизни под угрозу. Вы все безмозглые молокососы и недостойны участвовать в нашем деле. А теперь быстро в дом.

В его словах было столько презрения, что Арен умолк. Щеки у него запылали, он повесил голову и поплелся к дому. Гаррик был прав, и Арен ненавидел его за это.

— Да, господин. Сей же час, господин, — пробурчал Кейд, как только они отошли достаточно далеко, чтобы Гаррик их не услышал.

— Не беспокойся, — кисло проговорил Арен. На память ему пришла цитата: «Пусть за всякое унижение воздастся сторицей и ни одно оскорбление не останется неотмщенным».

Стоило ему сказать эти слова вслух, и он вспомнил, откуда они: из Деяний Томаса и Товена. И произнес он их по-кродански.

* * *

Арен подождал часок, пока Гаррик успокоится, а потом разыскал его снова. Тот сидел у постели Вики и вытирал друидессе рот влажным платком. На прикроватном столике стоял кувшин молока с медом.

Арен осторожно вошел в комнату. Уже не в первый раз он заметил, как почтительно старый вояка обращается с друидессой. Быть может, Гаррик видит в ней искру минувших, докроданских времен, когда над страной еще властвовали оссианские боги?

— Как она? — спросил Арен.

— Похоже, идет на поправку, — сказал Гаррик, не оборачиваясь. — Хотя пока не очнулась.

Арен подошел поближе. Вика потеряла в весе, лицо у нее исхудало, скулы резко выступали в багровом вечернем свете, проникавшем сквозь окно. В длинных черных волосах прибавилось седых прядей, а губы друидессы двигались, словно она беззвучно что-то бормотала.

— По-прежнему говорит о Кар-Вишнахе и Истязателях?

— Да, только об этом. А однажды она заговорила не своим голосом, на языке, который, готов поклясться, не принадлежит к человеческим. — Гаррик вздохнул и отложил платок в сторону. — Чего тебе?

Арен не сводил глаз с Вики. После Ракен-Лока он постоянно беспокоился о ней, но теперь даже радовался, что она не проснулась. Друидесса умела разбираться в людях и могла заглянуть в душу Арену. Разочаровать ее было бы невыносимо.

— Хочу извиниться, — сказал он. Просить прощения оказалось трудно, пусть даже это было притворством.

Гаррик поднял взгляд на Арена. Кожа на шее натянулась, и шрам выступил особенно заметно. «Вот где ему перерезали горло, — подумал Арен. — Вот откуда вылетела его душа. Полый Человек».

— Да, — сказал Гаррик. — Хорошо бы.

— Я… — Вопреки ожиданиям, слова давались Арену с трудом. — Я злился на тебя. И до сих пор злюсь. Но то, что я сделал… — Он выругался про себя. Заготовленная речь вылетела у него из головы, получалось по-другому, ближе к правде. — Раньше, дома, я всегда был вожаком. Мне трудно пребывать в неведении, трудно подчиняться, не зная причины… Я не оценил доверия, которое ты нам оказал, поведав о своем плане. Наверное… Мне всегда было трудно знать свое место.

Гаррик хмыкнул.

— Ну, иногда это не так уж плохо. И на сей раз все обошлось. Но ты побывал на самом краю, Арен. Тебя запросто могли схватить.

— Я знаю! И хочу искупить свою оплошность. Возьми меня с собой в гетто!

Гаррик поднялся с табуретки, разминая затекшие колени.

— После того, что ты натворил? Ну уж нет.

— Я хочу доказать, что на меня можно положиться.

Гаррик покачал головой.

— Ты станешь мне обузой. Ты ведь и меч держать толком не умеешь.

— Еще как умею. Даже человека убил, сам знаешь. И бегаю быстро. Сегодня вот ускользнул от кроданцев. Да и кого еще ты возьмешь с собой? Киля? Он совсем расклеился. Фен умеет стрелять из лука, но в ближнем бою бесполезна, а тамошние переходы…

— Мне не нужна помощь, — отрезал Гаррик.

— Тогда почему мы еще здесь?

— Ты не оставил мне выбора. Я пытался тебя отослать, а ты втянул нас в потасовку и навлек на всех Железную Длань.

— После того случая ты мог отослать нас когда угодно. Но ты этого не сделал, потому что в одиночку тебе не справиться. Ты сам признал: мы все понадобимся, когда ты захватишь Пламенный Клинок. — Арен говорил с искренним воодушевлением. — Так позволь мне проявить себя, Гаррик! Как бы ты ни относился к моему отцу, я не он. Когда людей объединяет общая цель, нет места личной неприязни. Давай забудем прошлое.

Наконец Гаррик вздохнул.

— Ладно, — сказал он задумчиво. — Забудем прошлое. Идем со мной.

Он провел юношу по коридору в кабинет Мары. Пока Арен таращился на бесчисленные книги, Гаррик достал с полки свиток и развернул его на письменном столе. Поблекший от времени чертеж изображал затейливое хитросплетение улиц и переулков, заключенное внутри извилистой стены. Подпись на кроданском языке гласила: «Сардский квартал Моргенхольма». Арен с удивлением уставился на карту. Увидев размеры гетто, он понял, сколько людей в нем жило и скольких оттуда выселили.

Гаррик ткнул пальцем в неприметную улицу с восточной стороны.

— Вот. Третий дом. Жилище Ярина. Там он спрятал нужные нам сведения. — Он выпрямился, придирчиво осматривая карту. — Найдем местечко потемнее и поспокойнее, чтобы перелезть через стену и пробраться внутрь. По ту сторону стены ходят кроданские патрули, высматривающие воров и затаившихся сардов, но мы будем настороже. Если нас увидят, убежим, а не получится — будем сражаться. Главное — не попасть в плен; лучше уж погибнуть. Ясно?

Арен кивнул. Вот он и узнал точное направление. Теперь можно сообщить об этом Клиссену. Он удивился, как быстро все произошло, как легко. Обычно Гаррик не раскрывал свои намерения до последнего. Похоже, удача благоприятствовала предателю. При этой мысли Арену подурнело.

— Изучи карту, — велел Гаррик. — Запомни ее как можно лучше. Если придется бежать, ты должен хорошо знать эти улицы.

— Хорошо, — ответил Арен. — И спасибо, что дал мне шанс.

Гаррик смерил его холодным взглядом.

— Последний шанс, — подчеркнул он. — Сегодня ты покажешь, на что годен.

* * *

Арен пытался заучить карту наизусть, но мысли слишком путались, чтобы сосредоточиться. Страх пробирал его до костей. Наконец ему стало невыносимо. Он отыскал перо, чистый лист и написал короткое письмо, постоянно прислушиваясь, не возвращается ли Гаррик. Закончив, он сложил письмо, показавшееся гораздо тяжелее обычной бумаги, и опустил его в карман.

«Пора за дело», — сказал он себе.

Во рту у него пересохло. Лучше бы сжечь письмо, забыть о сделке, которую он заключил с Клиссеном. Он не знал, как сможет жить, когда все закончится.

Он закрыл глаза, снова увидел перед собой пыточный застенок и услышал голос Клиссена: «Если ты меня обманешь, я поймаю тебя, а плату за обман взыщу с твоего друга». Этой угрозе Арен поверил безоговорочно, и она его страшила.

Но разве Арен не защищал Кейда, даже когда тот не хотел, чтобы его защищали? «Я никогда тебя не брошу», — сказал однажды Арен и не покривил душой. Поэтому он заберет друга домой, убережет его от ужасов, подстерегающих на каждом шагу. Когда не станет Гаррика, Кейд бросит свою детскую мечту сделаться Серым Плащом. Они в довольстве заживут в доме, оставшемся Арену после отца, будут пить эль в «Скрещенных ключах» и болтать о девчонках, и все станет как раньше — ну или почти. И цена за все это — жизнь одного-единственного человека. Человека, которого Арен и ненавидит, и почитает, к которому он только что втерся в доверие.

Он поступает гнусно. Гнуснее некуда. Но он готов запятнать свою душу всей скверной мира, если это спасет Кейда от когтей Клиссена.

Когда берег опустел, Арен выскользнул из кабинета и направился к выходу из дома, стараясь выглядеть как можно беспечнее. Возле лестницы он столкнулся с Ларией, несущей стопку свежевыстиранного постельного белья. Она взглянула на Арена, и тот сжался, уверенный, что она видит вину, написанную у него на лице; но Лария не обратила на него особого внимания, и он беспрепятственно спустился по лестнице.

Из гостиной донесся голос Кейда, рассказывавшего Фен какую-то историю. Гаррик находился где-то в другом месте. Киль, насколько было известно Арену, по-прежнему сидел запершись у себя в комнате; он удалился туда, даже не поблагодарив Арена, что тот спас ему жизнь, и ни словом не обмолвившись насчет полученного письма.

Арен крадучись проследовал через весь дом, никого не повстречав по пути, и вышел через боковую дверь. Из сада до него донеслись едва различимые звуки лютни, на которой играла Орика. Харод наверняка был рядом с ней. К внешней стене, находившейся на небольшом расстоянии от дома, крепились увитые виноградом шпалеры. Удостоверившись, что поблизости никого нет, Арен взобрался по перекладинам и перелез через стену.

Фонарщики закончили работу, и по Верхним улицам сновали неясные силуэты. Мимо прогромыхала карета, заставив Арена отпрыгнуть. День угасал, отбрасывая последние жутковатые отсветы. Близилась ночь кровавой луны, и небом безраздельно владела Тантера — черное, мертвенное око, окаймленное пылающими прожилками.

Что же, когда на стражу заступает Тантера, настает время для скверных дел. Арен набрался смелости и двинулся дальше, пристально вглядываясь в каждого встречного. Если его увидят, наказания не миновать.

Через несколько улиц находилась кроданская пивная, которую он заприметил еще с утра. Она была почище большинства подобных заведений, поскольку располагалась в богатом квартале. Состоятельные кроданцы предпочитали выпивать в собственных гостиных на каком-нибудь из бесчисленных званых вечеров; зато пивные предназначались только для мужчин, и многие кроданцы, как богатые, так и бедные, ценили теплую дружескую обстановку, царившую в их традиционных питейных домах. Как и в Шол-Пойнте, у дверей для поддержания порядка стояли солдаты в черно-белых мундирах и начищенных доспехах.

Арен остановился на углу. На открытом воздухе озноб проникал в него еще глубже, грудь теснило, дыхание спирало.

«Пособник. Изменник. Отступник».

Он вспомнил жителей Каналов, схвативших его и выдавших Харту. Охранитель чуть не прикончил его, а оссиане просто стояли и смотрели. Большую часть жизни Арен мечтал стать кроданцем, но теперь отступился от них. Он только начал осознавать себя оссианином, но теперь узнал истинную цену соплеменникам.

По той же стороне улицы, где стоял Арен, шел кроданский мальчуган, вертя в руке погремушку.

— Слава императору, — произнес Арен.

Мальчуган остановился.

— Слава императору, — опасливо ответил он, в знак приветствия прикладывая кулак к груди.

Арен достал из кармана письмо и три децима.

— У меня для тебя важное задание, — сказал он по-кродански. — Во имя империи.

Мальчуган приосанился. Кроданца легко расположить к себе, воззвав к чувству долга.

— Что за задание? — спросил он.

Арен вложил в его руку сложенный листок вместе с монетами.

— Отнеси это письмо вон тем солдатам. А монеты тебе за труды.

— И все? — разочарованно спросил мальчуган.

— И все, — подтвердил Арен. — А теперь ступай, именем императора.

Отпустив мальчугана, он отступил за угол и дождался, пока тот вручит письмо солдатам. Когда мальчик повернулся, чтобы показать солдатам на отправителя письма, того уже и след простыл.

«Будь что будет», — мрачно подумал Арен. Освещаемый кровавой луной, он спешил к дому Мары, готовясь совершить предательство.

ГЛАВА 49

В сарае за домом Мары царил багровый полумрак, зловещий свет Тантеры проникал сквозь трещины в досках и распахнутый люк, ведущий на чердак. В воздухе, сухом и пыльном из-за соломенной трухи, пахло чем-то резким, едким и опасным.

В глубине сарая стояла изящная повозка с эмблемой главного виноторговца Моргенхольма. В ней уже находилось несколько бочек амберлинского. Остальные стояли на полу рядом с другими, поменьше и попроще: ксуланскими, доставленными утром из порта.

В полумраке, повязав нос и рот платком для защиты от резкого запаха, Гаррик занимался трудоемким делом. Вставив воронку в потайное отверстие, закрытое вычурной эмблемой, он переливал вязкую жидкость из ксуланского бочонка в бочку из-под амберлинского. Руки у Гаррика дрожали от напряжения. Вдвоем получилось бы надежнее и безопаснее, но он не мог довериться никому.

Наполнив потайной отсек, он бережно опустил свою ношу на пол и вставил затычку. Шесть готовы, шесть еще на подходе. Далее предстояло наклеить амберлинские эмблемы, прежде чем прибудет Вильхам, чтобы забрать повозку с новым грузом. А потом Гаррик отправится в гетто вместе с Ареном.

Ночь предстоит трудная. Но дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и Гаррика наполняла лихорадочная бодрость.

Он потряс ноющими руками и собирался возобновить работу, как вдруг заслышал движение в другом конце сарая. Гаррик поднял голову и уставился в темноту.

— Мара?

Но из сумрака появилась не Мара, а Киль. Поначалу Гаррик с трудом признал друга. Тот всегда ходил приосанившись, как будто все, что он видел перед собой, принадлежало ему. Теперь он опасливо крался, сгорбив плечи.

— Я знал, что ты что-то замышляешь, — сказал Киль. Когда он подошел ближе, Гаррик увидел, что глаза у него воспаленные и красные. Он был пьян и недавно плакал. — Раньше ты так не скрытничал. По крайней мере, со мной.

Гаррик сдернул платок с лица.

— Что ты здесь делаешь, Киль?

— Пришел поговорить. — Он принюхался. — Как же тут воняет. Почему такая темнота?

— Зажигать огонь было бы опрометчиво.

Взгляд Киля скользнул по повозке и бочонкам, расставленных у ног Гаррика.

— Что в бочках?

Гаррик предпочел бы сохранить тайну, но сейчас уклоняться от ответа было бессмысленно.

— Эларитовое масло, — сказал он.

Киль нахмурился, слишком пьяный, чтобы уяснить суть.

— Помнишь, еще в Скавенгарде мальчишки рассказывали, как на руднике произошел взрыв? Тогда и сложился мой план. — Он положил ладонь на один из ксуланских бочонков. — Здесь эларитовое масло. Достаточно одной искры, и оно разнесет весь сарай и полдома в придачу.

Киль, пошатнувшись, пригладил волосы. До него наконец дошло, что дело обстоит серьезно.

— Проклятье, — выдохнул он. — Где ты его раздобыл?

— Осман общался с ксуланскими химеристами, которые умеют вызывать пламя и гром, как рассказывали мальчишки. Я задумался, не знает ли чего наш старый приятель Рапапет. Похоже, кроданские инженеры выкачивают масло из эларитовых рудников, а ксулане скупают его и переправляют своим химеристам или в Гласский университет. Говорят, на эларитовое масло обратил внимание лорд-маршал Дозорных Рыцарей в Миттерландии. Они задумывают новое Очищение. Седьмое. Хотят использовать искусство химеристов, чтобы взорвать подземные города и выкурить урдов из их нор.

Киль подошел поближе и с благоговейным ужасом уставился на бочонки.

— А тебе оно зачем?

— В этих бочках якобы амберлинское. Если кто-нибудь захочет проверить, внутри обнаружит вино. Но в основном они наполнены эларитовым маслом. После доставки в Хаммерхольт их закатят в кладовую — надеюсь, Ярин разузнал, в которую именно. Проникнув внутрь, я отыщу бочки. Запечатанные, они неопасны, но если вскрыть и поднести факел… Огонь и гром будут такие, что и представить страшно. — Его глаза блеснули. — Киль, там будет сам принц Кроды! Наследник империи. А с ним — все кроданские начальники, какие есть в Оссии. А еще генерал Даккен, тот самый, который похитил Пламенный Клинок.

— И принцесса Соррель Харрийская, — выдохнул Киль.

— Нет. Вряд ли она прибудет в Хаммерхольт раньше чем за день до бракосочетания, а к тому времени уже надо все закончить. Оттико — единственный сын императора, а у короля Харрии вообще нет сыновей, только дочери. Если принц погибнет, бракосочетание сорвется. — Гаррик сжал кулак. — Союз не будет заключен, император останется без наследника, и цепь, которой кроданцы опутали Оссию, рассыплется в прах.

— А Пламенный Клинок? — еле слышно спросил Киль.

— Я не допущу, чтобы он остался в руках у кроданцев, — ответил Гаррик. — Я уже говорил.

— Ты говорил, что собираешься его выкрасть.

— Его будут тщательно стеречь и поместят под замок в какое-нибудь подземелье, доступ в которое есть только у хранителя ключей. Я никогда не подберусь к нему, а тем более не отыщу его после того, как все закончится. Выкрасть Пламенный Клинок невозможно. Я собираюсь его уничтожить.

Киль прислонился к повозке, словно в одночасье обессилев. Узнав, в чем состоит план Гаррика, он не воодушевился, в отличие от Мары; напротив, почувствовал себя опустошенным.

Его голос зазвучал еще тише.

— И ты не вернешься назад?

Эти слова поразили Гаррика в самое сердце. Он давно знал, чем все закончится, но об этом еще ни разу не говорилось вслух, с такой прямотой и определенностью. Хаммерхольт будет последним, что он увидит в жизни. Больше никаких родных просторов, посиделок с элем у очага, солнечного света. Никогда больше не познает он женских объятий, не засмеется, не услышит старинных оссиансих сказаний.

— Чтобы разжечь огонь, кто-то должен поднести факел, — сказал Гаррик.

Киль немного помолчал, обдумывая услышанное. Потом обреченно повесил голову.

— Как же так, Гаррик? Ты собираешься развязать войну и даже не останешься посмотреть, чем кончится дело?

Гаррик чего угодно ожидал от старейшего друга, но только не этого. В нем вспыхнул гнев. Он объявил, что собирается отдать жизнь за отчизну! Разве он не заслуживает большего, нежели язвительное порицание?

— Мы должны нанести врагам настоящий урон! — рявкнул Гаррик. — Должны показать, что нельзя захватить нашу страну, избежав последствий. Пусть император испытает на себе, что значит потерять близких, как произошло со многими оссианами.

— А что потом? Они обрушат на Оссию свое возмездие! Втопчут нас в землю! Повторится то же, что было в Брунландии!

— И к лучшему! — воскликнул Гаррик. — Лишь тогда Оссия поймет, что должна восстать и сражаться! — Его ярость, копившаяся тридцать лет, рвалась наружу. — Видит Джоха, нас вдесятеро больше, чем их! Совсем как в те времена, когда нас поработили урды! Кроданцы разобщили нас при помощи страха и своекорыстия, и в итоге мы настолько заняты личными заботами, что нам некогда бороться с настоящим врагом! Мы должны показать людям, что их властители не такие уж непобедимые, что их можно свергнуть, если мы все сплотимся! Ведь за кем очередь после сардов? Мы спим на ходу и идем прямиком в рабство. Кто-то должен нас пробудить!

— И этим кем-то станешь ты. — Насмешка, прозвучавшая в словах Киля, отрезвила Гаррика. — Я был рядом с тобой в самые мрачные дни, когда все тебя оставили. Я понимаю, кто ты такой, даже когда ты сам этого не понимаешь. Лги другим, если тебе угодно, но только не мне! Не скрывай своих тайн от меня!

— А если бы я тебе обо всем рассказал? Ты бы попытался меня остановить!

— Не в этом дело. Мы должны всегда оставаться друзьями!

— Ты бы ничего не понял. Ты и сейчас ничего не понимаешь. Я не развязываю войну — мы в состоянии войны уже тридцать лет. Или ты воображаешь, что перемены возможны без жертв?

Киль понурился.

— Вот так Гаррик в одиночку решил судьбу многих тысяч людей. Пожалуй, ты и впрямь избран Воплощениями. Только с их одобрения человек может действовать столь самонадеянно.

— Ты пьян, — сказал Гаррик. — Избавь меня от своей язвительности.

— А когда война доберется до Ракен-Лока? Что тогда? — Киль достал из-за пазухи письмо. — Мариелла прислала мне весточку.

Гаррик помрачнел. Теперь ясно, зачем Киль его отыскал. Мариелла всегда была для Гаррика бельмом на глазу. Долгие годы она боролась с ним за благосклонность Киля, пытаясь отнять у него единственного настоящего друга. Гаррик не знал, что именно произошло в «Горелом медведе», потому что Киль сразу по возвращении заперся у себя в комнате; но письмо все прояснило. Вот зачем Киль отправился в трактир: он попросил Мариеллу написать ему, кроданцы прознали об этом и устроили засаду.

— Что бы там ни говорилось, все это ложь, — предупредил Гаррик. — Кроданцы написали письмо за нее. Откуда бы еще они узнали, где тебя подстеречь?

Киль тряхнул головой, на глаза ему навернулись слезы.

— Письмо не врет, я знаю. Флюк погиб. Железная Длань убила его, когда нагрянула на ферму. А искали-то тебя.

Для Гаррика это не стало неожиданностью, хотя он до последнего надеялся, что все обошлось. Флюк не был ему другом; вполне возможно, он их и выдал. Но на Киля эта новость подействовала тягостно.

— Он был единственным кормильцем для Мариеллы и Теда, — сказал Киль. — Деньги, которые я принес, помогут им перезимовать, но потом… — Он запнулся. — Какой выбор мне сделать, Гаррик? Я должен их поддержать. Именно так следует поступить мужчине.

Гаррик подавил нахлынувшее на него раздражение. В иное время он выслушал бы друга с сочувствием, но не теперь, в окружении бочек с эларитовым маслом, когда вот-вот явится Вильхам, а ночью предстоят темные дела.

— Джадрелл арестует тебя, как только ты покажешься в Ракен-Локе, — сказал Гаррик. — Тебя заманивают в ловушку. Но если решишь уйти, Киль, вот тебе мое благословение, потому что я устал тебя уговаривать. Сегодня же садись на корабль. Побудь с семьей хотя бы несколько часов, прежде чем тебя схватят и вздернут.

Киль отпрянул, с обидой глядя на Гаррика.

— После стольких лет ты так легко отсылаешь меня прочь?

Гаррика переполнило отвращение. В этой плаксивой развалине он уже не узнавал собрата по оружию, бок о бок с которым сражался столько лет, бросая вызов морю, китам и могуществу Кроданской империи. Скавенгард подкосил Киля, а разлука с семьей сломила окончательно. Когда-то Гаррик тоже опустил руки. Сделался таким же жалким, как Киль. Возможно, потому-то было столь невыносимо Гаррику видеть падение своего лучшего друга. Теперь ему хотелось только оттолкнуть его.

— Какого ответа ты от меня ждешь, Киль? — вскричал он. — Уходи, если должен, оставайся, если хочешь; но, что бы ты ни выбрал, перестань меня изводить!

Киль вздрогнул от его слов, будто ужаленный.

— Я остаюсь, — сказал он. — По крайней мере, до завтрашнего вечера. Провожу тебя до винодельни и там распрощаюсь. Позволь мне хотя бы это.

— Ладно, — сказал Гаррик, натягивая платок обратно на лицо. — А теперь прощаемся до утра.

Киль замешкался — то ли ожидая продолжения, то ли намереваясь сказать что-то еще. Наконец, не говоря ни слова, он развернулся и зашагал прямиком к выходу из сарая.

Гаррик посмотрел ему вслед, и его гнев улетучился так же быстро, как и вспыхнул. Выяснять отношения с другом он не хотел, но не мог отпустить его на такой грустной ноте. Не успел Киль дойти до двери, как Гаррик окликнул его.

— Я не искусен в речах, — сказал он. — Да и не был никогда. Я лгал тебе. Прости меня за это. И за то, что произошло с Флюком и твоей семьей. Прости меня за все.

Киль опустил голову.

— И ты меня прости.

Гаррик подождал, пока дверь в сарай закроется, а потом выкинул Киля из головы и вернулся к работе.

* * *

Ночью резко похолодало, и первое дыхание зимы застелило легким туманом извилистые, багровые от лунного сияния улицы гетто.

Стена, выстроенная вокруг сардского квартала, имела значение скорее символическое, нежели оборонительное: всего в два человеческих роста вышиной, а толщины такой, что трудно было вообще назвать ее крепостным сооружением. Арен и Гаррик преодолели ее в два счета. Спрыгнув на булыжную мостовую, они в одночасье словно перенеслись из красочного живого города в немой пустынный мир, покинутый человеком.

Арен уставился на обступившие его обветшалые здания. В водосточных канавах скопились вонючие нечистоты. Неподалеку валялась дохлая собака, вокруг которой суетились крысы.

— Хватит пялиться, — буркнул Гаррик и сделал знак следовать за ним. Перейдя через улицу, они нырнули в какой-то закоулок и очутились в лабиринте сводчатых переходов, петлявших между теснившимися друг к другу домишками, в которых когда-то жили сарды, по целой семье в одной комнате. Арен видел странные настенные надписи, выполненные теми же незнакомыми ему буквами, как и метка у него на запястье.

Было зябко, но холодный воздух не шел в сравнение с тем ознобом, который пробирал Арена до костей от осознания, какое предательство он намерен совершить. Все нутро у него сводило; за обедом он даже не мог есть. С тех пор, как он отправил послание Клиссену, мысли носились по бесконечному кругу. Арен трепетал, представляя себе взгляд Гаррика в тот миг, когда кроданцы набросятся на него и Гаррик поймет, что его предали.

Но другой вариант был еще хуже. Арен вспомнил пыточный застенок в главном управлении Железной Длани. Мысль о Кейде, кричащем от боли и отчаяния, придала ему сил двигаться дальше.

Извилистый переход вывел их на еще одну захолустную улицу, узкую, грязную и сырую. Гаррик остановился, заглянул за угол и махнул Арену, чтобы тот спрятался. Со стороны улицы донеслись шаги и показался свет фонаря.

— Хочешь сигару? — раздался вопрос на кроданском.

— Я же не курю, — послышался ответ.

— Все равно решил спросить. Матушка вырастила меня вежливым.

— Однако не потрудилась привить тебе уважение к правилам?

— Да кто видит? Небольшое вознаграждение за гнусную службу.

В ответ раздался сдавленный смешок.

— Ну ладно. Дай и мне одну. Холод сегодня, как в гробу. Хоть чем-нибудь согреюсь.

Двое патрульных отошли в сторонку передохнуть. В воздухе разлился аромат сигарного дыма.

Арен смотрел Гаррику в спину. «Кадрак из Темноводья», — подумал он. Настоящее имя Гаррика, — так сказал Клиссен. У Арена наконец появился ключ, при помощи которого можно раскрыть все тайны.

— Видел, ты получил посылку, — произнес первый голос. — Опять от жены?

— Да, — ответил второй. — Пять пар хороших носков. Сама связала. Мои ноги поют ей хвалу.

— Хотел бы и я себе такую женщину, чтобы посылала мне носки.

— Никакие носки не заменят саму женщину. А я с весны не бывал в Кроде. По крайней мере, тебе не по кому скучать.

— Слабое утешение. Большая удача, когда есть кому о тебе заботиться.

Арен почти не слышал их. Он собрал в кулак всю храбрость, готовясь выполнить задуманное. Ему предоставилась последняя возможность услышать обо всем от самого Гаррика, пока они не добрались до дома Ярина, где их ожидала засада.

— Еще встретишь кого-нибудь, — заверил второй стражник. — Парень ты видный. А женщины падки на мундир.

— Думаешь, поэтому я и пошел в солдаты? — отшутился первый. — Давай лучше покурим на ходу. Стоять на месте не очень-то тепло, а у меня нет таких носков, как у тебя.

Арен и Гаррик переждали, пока солдаты отойдут подальше. Наконец Гаррик облегченно выдохнул и собрался продолжить путь. Самое подходящее время, чтобы все у него выведать, но, когда дошло до дела, Арен испугался вопросов, которые собирался задать. Не лучше ли и впредь питать иллюзии, сохранить память отца неприкосновенной? Но такую возможность он не мог допустить.

— Кадрак из Темноводья! — выпалил он.

— Где ты слышал это имя? — невозмутимо спросил Гаррик, но в приглушенном голосе промелькнула угроза.

— Киль сказал, — соврал Арен. — Он решил, что я заслуживаю знать правду.

— Да неужели? — убийственным тоном откликнулся Гаррик. И вдруг резко сменил тему: — Патруль ушел. А у нас еще дел невпроворот.

Он выскользнул на улицу. Арен поспешил следом. Крысы кинулись врассыпную к водосточным канавам, поверхность которых покрывали багровые отсветы безумного глаза Тантеры. На другой стороне улицы Арен нагнал Гаррика и схватил за руку.

— Ты в долгу передо мной, Гаррик, — процедил он сквозь зубы. — Мой отец погиб из-за тебя. Киль поведал мне, кто ты такой, но не рассказал об отце. Я хочу услышать это от тебя.

Глаза Гаррика вспыхнули.

— Сейчас не время, мальчишка! После поговорим!

— Меня зовут Арен. Я тебе не мальчишка.

Гаррик перехватил его взгляд. Решимость Арена, по-видимому, впечатлила его, поскольку он наконец сдался.

— Да. Пожалуй, ты должен услышать этот рассказ, пока еще не поздно. Тебе известен мой позор; нет причины утаивать остальное. Но если нас поймают, будет не до разговоров, так что пошевеливайся.

Гаррик довел его вдоль улицы до следующего поворота, за которым снова начинались извилистые переходы. Арен чувствовал одновременно воодушевление и страх. Его хитрость сработала; Гаррик решил, что если Арену известно его имя, то известна и вся история. Но что за позор он упомянул? И что расскажет об отце Арена? После стольких попыток добиться правды Арен вдруг понял, что лучше не ворошить прошлое.

— Когда я познакомился с твоим отцом, его звали Эккард, — спокойно повел рассказ Гаррик, когда они торопливо пробирались по узким переходам. — Эккард Стремительный. Раньше я не видел, чтобы кто-нибудь столь ловко орудовал клинком, да и после тоже — пока не повстречал страхоносца у ворот Скавенгарда.

Внутри Арена словно разверзлась бездна. Эккард Стремительный. Каждый слог этого имени обрушился на него, словно камень. Всю свою жизнь он даже не знал, как звали отца.

— Он попал к нам молодым и пылким. Постоянно лез в драку почем зря, — продолжал Гаррик. — Он нуждался в руководстве, а иначе просто погиб бы. Кесия отыскала его, распознала в нем выдающиеся достоинства, ввела в наш круг. Лучше бы она этого не делала. Тогда мир был бы совсем иным.

Арен едва удержался от вопросов — кто такие «мы»? кто такая Кесия? — но заставил себя промолчать. Если он перебьет Гаррика, сразу выдаст свою неосведомленность.

— Тогда я тоже был новичок, и того же возраста, — вспоминал Гаррик. Они подошли к перекрестку, где из обломанных сточных труб сочились нечистоты, а из окна свисало тряпье. На мгновение замешкавшись, Гаррик выбрал, в какую сторону направиться дальше. — Мы сразу подружились, а потом стали близки, словно братья. Мне первому следовало заметить неладное, но я слишком его любил. Присоединившись к нам, он отринул прежнюю жизнь, позабыл всех, кого знал, и никогда не оглядывался назад. Я принял это за самоотверженность, но ошибся. Он просто выбрал себе роль и следовал ей. Мне и в голову не приходило, что он может переменить ее снова, так же быстро и решительно.

Было странно слышать подобные слова об отце. Арену даже не приходило в голову, что у Рэндилла есть свои желания и потребности; юноша воспринимал его только как родителя, в котором воплотились лучшие мужские качества, и не узнавал Рэндилла в той изворотливой личности, которую описывал Гаррик.

— Мы поклялись насмерть сражаться за Пламенный Клинок, — сказал Гаррик. — Но для Эккарда то были просто слова.

Арен застыл на месте.

— Мой отец был Рассветным Стражем? — выпалил он.

Гаррик смутился.

— Ну разумеется, ты догадался, — сказал он. — Ведь ты уже знаешь, что я тоже… — Тут он осекся, и в его тоне появилось невольное уважение. — Понимаю. Отлично сыграно, Арен.

Арен не верил собственным ушам.

— Вы оба ими были?.. Но я думал… они сгинули много веков назад!

— Чтобы разрушить клятву Рассветных Стражей, королевского распоряжения недостаточно. Мы превратились в тайное общество, скрытно трудясь на благо Оссии, искореняя измену, подспудно помогая нашим королям и королевам. Так было, когда я присоединился к Рассветным Стражам.

Он заглянул за угол и направился дальше. Арен двинулся следом; услышанное не укладывалось у него в голове. «Гаррик — Рассветный Страж». Это совсем не вязалось с жестоким, грубым человеком, который однажды избил его до полусмерти.

«Значит, Рассветные Стражи были великими героями?» — спросила его Сора в тот вечер перед призрачным приливом, когда Арен был мальчишкой, сгоравшим от любви.

«Да, — ответил он. — Они были великими героями. Когда-то среди нас водились и такие».

А теперь один из них стоял перед Ареном. Угрюмый вояка, у которого всегда были наготове кулаки и язвительный язык. Человек, который спас их от стражников и страхоносцев, провел сквозь проклятый Скавенгард и вынашивал дерзкий замысел выкрасть Пламенный Клинок.

— Мы понимали, что вторжение неизбежно, — сказал Гаррик, понизив голос, и Арену пришлось нагнать его, чтобы расслышать продолжение. — Но королева Алиссандра слишком радела о сохранении мира, а вельможи были заняты собственными дрязгами, и нашим предостережениям никто не внял. Вторжение произошло так быстро, что стало неожиданностью даже для нас. Мы едва успели вовремя завладеть Пламенным Клинком.

— Я думал, он пропал, когда взяли в плен королеву Алиссандру.

— Да, так рассказывают. На самом деле мы выкрали его раньше, чем до него дотянулись кроданцы. Пламенный Клинок переправили в потаенное место в лесной чаще, намереваясь с его помощью сплотить страну. Мы потеряли Моргенхольм, но на запад кроданцы не продвинулись, и Дождливый край еще оставался свободным. Тамошние дворяне хоть и медленно, но поднимались на борьбу. Лишившись королевы, они поначалу растерялись, однако мы всегда имели склонность менять своих правителей; для некоторых это наилучшая возможность заполучить королевский венец. Тот, кому достанется Пламенный Клинок, объединит Оссию, в этом я уверен. Люди будут сражаться. Возможно, даже победят. Однако твой отец считал иначе.

Арен заметил, как ладонь Гаррика легла на рукоять меча.

«Если увидишь Полого Человека, беги. Беги и не останавливайся. Ведь он пришел тебя убить».

— Кроданцы пообещали, что хорошо обойдутся с нами, если мы покоримся. Дворяне сохранят свои земли и состояние. Если же будут сопротивляться, их казнят, а простой народ обратят в рабство. Мы все знали, во что превратилась Брунландия, когда кроданцы с ней покончили.

Твой отец выступил за то, чтобы покориться. Сказал, что кроданские войска слишком сильны, слишком хорошо обучены, а мы не готовы к борьбе. Его не захотели слушать, подняли на смех. Мы поклялись, что Пламенный Клинок останется в руках у оссиан. Твой отец ушел разозленный; он был уверен, что для Оссии правильнее всего покориться. Считал, что если мы дадим отпор, то нас ждет… — Они завернули за угол, и Гаррик умолк, его взгляд упал на то, что лежало впереди. — Кровавое побоище.

В багровом лунном сиянии виднелось три, а может, четыре десятка трупов, валяющихся на земле. Из темнеющей груды беспорядочно наваленной плоти выглядывали застывшие лица мертвецов. Те, чьи губы и глаза еще не были объедены крысами, выглядели одутловатыми и обрюзглыми, щеки вздулись от крови, которую сердца перестали перегонять по телу. Этих людей убили и голыми свалили в кучу в углу маленькой захолустной площади, над которой еще были натянуты бельевые веревки. Благодаря сумраку отвратительное зрелище открывалось не во всех подробностях, но Арен все равно различал среди страшной груды зеленые проблески — мертвые глаза сардов, неестественно яркие даже после смерти.

— Очевидно, все прошло не так гладко, как рассчитывали кроданцы, — пробормотал Гаррик. — Или сарды пытались спрятаться, но неудачно.

— Но… — Арен не находил слов. — Их просто бросили здесь… как животных…

— Да. Наши обожаемые властители ведут себя не столь безупречно, когда их никто не видит. Но ты и так это знаешь.

Арен не ответил. При виде столь бесчеловечного, столь гнусного убийства у него перехватило дыхание. Мухи покамест угомонились, но черви, без сомнения, делали свое дело, а крысы беспокойно шныряли и копошились среди трупов. Вонь стояла такая, что Арену сделалось дурно.

И вдруг сердце Арена екнуло. Он подался вперед, чтобы приглядеться. Знакомое лицо! Он увидел знакомое лицо!

Эйфанн.

В груди у него поднялось смятение. Как здесь оказался Оборвыш? Неужели кроданцы его нашли, доставили в Моргенхольм и убили?

Арен кинулся к телам, зажимая рот ладонью: из-под ног у него врассыпную кинулись крысы. Там, где он ожидал увидеть Эйфанна, оказался какой-то старик. Значит, он обознался? Трудно сказать, ведь трупы были навалены в таком беспорядке.

Арен терялся в сомнениях. Ведь он узнал Оборвыша! Узнал эти растрепанные волосы, это чумазое лицо.

— Что на тебя нашло? — пробурчал Гаррик, оттаскивая его назад. — Сейчас не время!

— Я его видел! Мальчишку, которого знал в лагере!

— Никого ты не видел, — сказал Гаррик. — А если и видел, некогда заниматься поисками. Ты и так уже наделал чересчур много шуму. Думай о деле!

Арен, не сумев отыскать среди жуткого месива никого, хотя бы отдаленно похожего на Эйфанна, позволил Гаррику оттащить себя прочь. Мимоходом взглянул на запястье и затейливый символ на нем. Друг Сардов. Метка, оставленная тем самым мальчишкой, который ему сейчас примерещился. Наверное, рассудок Арена просто вызвал его образ из пугающего мрака.

Друг сардов. Вот уж навряд ли. Ему известен лишь один человек, который мог бы отплатить людям, учинившим эту резню, и именно его Арен собирается предать.

— Что он сделал? —спросил Арен, останавливая Гаррика. — Что сделал мой отец?

Гаррик выругался, разрываясь между желанием выложить оставшуюся часть своего рассказа и стремлением продолжить путь. Но Арен явно не собирался оставлять его в покое.

— Ладно, — согласился наконец Гаррик. — Ради нашего общего блага ты узнаешь все. Однажды вечером твой отец явился ко мне в главную башню. Он был в лихорадочном возбуждении и предложил мне отправиться с ним на охоту. Я отказался. Это выглядело уловкой, чтобы выманить меня наружу. Тогда он признался мне, что взял дело в свои руки, свел знакомство с молодым кроданским капитаном по имени Даккен и сообщил ему, где хранится Пламенный Клинок. Они в любое мгновение могли нагрянуть туда. Будучи моим другом, он хотел меня спасти.

Арена будто с размаху ударили в живот.

— Мой отец? Мой отец выдал кроданцам Пламенный Клинок?

Гаррик словно не слышал его. Взгляд у него был отсутствующий, челюсти сжаты.

— Он думал, что я разделяю его взгляды. Но я их не разделял. Мне следовало бы заколоть его на месте, но моей первой мыслью было предупредить остальных и спасти Пламенный Клинок. Я оттолкнул Эккарда прочь и зашагал к двери, но… недаром его прозвали Стремительным. — Он запрокинул голову, показав Арену ужасный шрам, пересекающий горло. — Эту отметину оставил твой отец, — с ненавистью прохрипел он. — Из-за спины полоснул клинком мне по горлу.

Арен весь сжался. Теперь он наконец понял, за что Гаррик так его ненавидит. И, видят боги, его нельзя было винить.

— Это его рук дело? — беспомощно спросил Арен.

— Да. Он оставил меня истекать кровью на полу. Но твой отец был бойцом, а не грабителем с большой дороги. В шее много мышц; он порезал мне горло, но не слишком глубоко. Я обмотал рану куском ткани, чтобы остановить кровь, а потом попытался предупредить остальных. Но когда я спустился по лестнице, кроданцы уже были там. — Он посмотрел вдаль, пытаясь сдержать боль, нахлынувшую от воспоминаний. — Я слышал, как убивали моих товарищей. Один Рассветный Страж стоит пятерых кроданских солдат, но мы не могли тягаться со страхоносцами. На их стороне был численный перевес, и напали они внезапно. Я не мог сражаться, я и на ногах-то едва стоял. Оставалось только бежать. Поэтому я ринулся в лес и там рухнул наземь. Тогда мне казалось, что все кончено. — Он глубоко вздохнул, содрогнувшись всем телом.

Арен видел, насколько мучительно дается Гаррику этот рассказ. «Он выжил. Вот что его гнетет. Вот почему он не хотел рассказывать об отце. Потому что сам не сумел исполнить долг Рассветного Стража. Остался жив, когда другие погибли».

Успокоившись, Гаррик заговорил снова.

— Меня поставила на ноги одна друидесса. Нашла в лесу, исцелила, вытащила с того света. Она сказала, что у Воплощений еще есть для меня задание и они покамест не собираются меня отпускать. Когда я выздоровел, она отправила меня обратно в мир. — При этом воспоминании его нахмуренный лоб разгладился. — Ее звали Агали, Поющая в Темноте. — Он опустил голову и опять помрачнел. — Твой отец переменил имя и затаился, зажил новой жизнью, за которую было заплачено оссианской свободой и кроданскими богатствами. Без сомнения, он слышал, что я выжил и поклялся его убить, но мне так и не удалось его отыскать. Я боролся за Оссию, соблюдая клятву Рассветных Стражей. А потом до меня дошло известие, что Пламенный Клинок возвращают в Оссию, чтобы передать кроданскому принцу. Так я и ступил на путь, который привел сюда нас обоих.

Он вскинул голову и расправил плечи, и Арену показалось, что он стал выше ростом.

— Теперь ты все знаешь, Арен. Кто я и кем был твой отец.

«Теперь я все знаю». Человек, которого Арен любил и почитал, оказался головорезом и трусом, выдавшим врагу главное сокровище Оссии и пытавшимся убить своего лучшего друга. Все это звучало невероятно, однако в голосе Гаррика не слышалось лжи, и многое, прежде казавшееся бессмысленным, теперь обретало смысл.

«Ответы придут в свое время, — сказала однажды Вика, — и тогда ты, быть может, пожалеешь, что вообще спрашивал».

— Теперь ты понимаешь, почему я скрывал от тебя правду? — спросил Гаррик.

— Да, — ответил Арен. — И понимаю, за что ты презираешь меня. Ты видишь во мне моего отца.

— И в большей мере, чем ты думаешь, — сказал Гаррик. — Я вижу и хорошее, и плохое. Ведь я искренне любил его, прежде чем возненавидел.

— Я никогда не был высокородным, — произнес Арен. Во рту у него возник привкус пепла. — Все, что у меня было, мне дали кроданцы — за то, что мой отец сделал с тобой… — Он удивленно поднял взгляд на Гаррика. — И все-таки ты явился мне на помощь, когда я был в опасности.

— Я принес клятву. И всегда держу слово.

— А… другие Рассветные Стражи? Кто-нибудь еще остался?

— Я последний, — покачал головой Гаррик. — Более тысячи лет они охраняли Оссию и оберегали Пламенный Клинок, но после меня никого не останется. Пожалуй, и к лучшему. Слишком долго жители этой страны полагались на других. Ждали героев, которые их спасут, тогда как должны были спасать себя сами.

— Нет! — воскликнул Арен куда громче, чем собирался, и Гаррик гневно взмахнул рукой, призывая к тишине. — Нет, — повторил Арен уже тише, но с не меньшей силой. — Этой стране нужны герои. Понадобилась Джесса Волчье Сердце, чтобы возглавить восстание против урдов. У нашего народа есть воля к борьбе, я знаю, но ему необходим вождь! Если у нас будет Пламенный Клинок… то есть у тебя… — Он умолк, осознав, что сболтнул лишнего. Глаза Гаррика потемнели, взгляд пронизывал насквозь.

— Ладно, — сказал он наконец. — До этого «если» дорога долгая, а сегодня нам есть чем заняться. Хватит разговоров. Дом Ярина совсем недалеко.

Гаррик скользнул в очередной закоулок. Арен протянул было руку, чтобы его задержать, но замешкался, и возможность была упущена. Пришлось двинуться следом сквозь хитросплетение узких переходов, куда проникало лишь зловещее сияние Тантеры. Гаррик шагал быстрее прежнего, и Арен едва поспевал за ним.

«Останови его. Расскажи обо всем».

Но Арен не мог. Ведь тогда он лишится Кейда. Даже лучший друг оттолкнет его, узнав о предательстве. Арен станет изгоем, даже если Гаррик не прикончит его в порыве ярости. Он лишится всего.

Оставалось только одно: ничего больше не предпринимать. Тогда они с Кейдом станут свободными и все будет по-старому. Но Гаррика — схватят, подвергнут пыткам и убьют. Последнего Рассветного Стража Оссии, заступника Вики, которого явили ей в видении служители самих Воплощений.

— Сюда, — сказал Гаррик и остановился перед узкой, едва видимой деревянной дверью.

В груди у Арена все сжалось. Времени на раздумья не осталось. За дверью поджидает Железная Длань. Гаррик пережил одно предательство, но второго не переживет. Два поколения предателей его уничтожат.

«Что отец, что сын».

Гаррик протянул руку к двери.

«Останови его!»

У Арена перехватило горло. Он не мог вымолвить ни слова, не мог обречь себя на такое бесчестье, такую боль.

Гаррик осторожно повернул ручку. Дверь оказалась не заперта.

«Останови его!»

— Ты готов? — спросил Гаррик и надавил на створку.

Арен схватил его за руку. Дверь открылась совсем чуть-чуть, в образовавшуюся щель едва можно было просунуть палец. Арен побледнел, покрылся потом, но взгляд его сверкал сталью.

— Не ходи туда, — прошептал он.

Гаррик медленно затворил дверь и отпустил ручку, даже не взглянув на Арена. Когда он заговорил, его голос напоминал волчье рычание.

— Что такое, мальчишка?

— Там кроданцы, — только и сумел выдавить Арен.

В багровом сумраке глаза Гаррика горели, точно тлеющие угли, ладонь легла на рукоять кинжала.

— Ты с ними в сговоре.

Арену пришлось приложить всю силу воли, чтобы не развернуться и не броситься наутек.

— Они меня схватили, — пробормотал он. — У меня не оставалось выбора… Я сделал это ради Кейда, я… Я не хотел, чтобы пострадал кто-нибудь еще… — Но то были слабые оправдания. Он опустил глаза. — Я с ними в сговоре.

— Не диво, что ты так рвался пойти со мной. Ну и дурак же я, что все тебе рассказал. Ступи я за порог, меня встретил бы десяток Железных Стражей с арбалетами наготове, так?

— Ну… наверное…

— Тогда ты сам станешь для них мишенью! — рявкнул Гаррик. С этими словами он схватил Арена за шкирку, распахнул дверь и втолкнул юношу внутрь.

Тот с воплем ввалился во мрак, машинально заслонив лицо ладонями и ожидая, что сейчас его тело прошьет туча стрел. Но ничего не произошло. Когда он опустил руки, в доме оказалось пусто.

— За последние тридцать лет я навидался предателей и двурушников, — сказал Гаррик, появляясь в проеме. — Ты отнюдь не такой хитрец, каким себя считаешь.

— Ты все знал? — выдохнул Арен.

— Догадывался. Твое внезапное желание помириться со мной сегодня вечером не внушило мне доверия, и я дал тебе ложные сведения о доме Ярина. Если бы ты запомнил карту как следует, то понял бы, что мы сейчас совсем в другой стороне. — Он вытащил кинжал из ножен и затворил за собой дверь. — Вот мы и наедине. Я знал, что рано или поздно ты покажешь себя во всей красе, Арен, сын Эккарда.

Каждая жилка в теле Арена призывала кинуться наутек или выхватить меч и защищаться. Но он не сделал ни того, ни другого. Он мечтал стать человеком чести, а вместо этого покрыл себя позором. Зато он хотя бы мог встретить гибель как мужчина. Охваченный страхом, он все-таки вскинул голову и опустил руки по швам.

— Ну что ж, — сказал Гаррик. — По крайней мере, храбрости тебе не занимать.

— Я… я был неправ, — сказал Арен. Он силился не заплакать, но от унижения слезы наворачивались ему на глаза. — Как был неправ и мой отец. Пожалуйста, убереги Кейда. Он здесь ни при чем.

Прошло несколько мгновений; каждый удар сердца был мучением для Арена, и наконец он закричал, не в силах больше ждать удара. Тогда Гаррик схватил его левую руку и резко полоснул по ладони лезвием кинжала.

Арен стиснул зубы от боли, с недоумением глядя на кровавую полосу, пересекшую ладонь. Гаррик неторопливо вытер лезвие левой рукой и убрал кинжал в ножны.

— За последние тридцать лет я навидался предателей и двурушников, — повторил Гаррик. — А еще видел, как люди совершали ошибки и исправляли их. Ты поддался искушению, но в конце концов пересилил себя. Мог бы позволить, чтобы я вошел в эту дверь, однако не позволил. Ты лучше, чем твой отец. Думаю, впредь ты нас не предашь. — Он сжал окровавленную ладонь Арена. — Поклянись! Поклянись, что до конца дней будешь сражаться за Оссию и не успокоишься, пока страна не станет свободной. Поклянись, что отдашь за Оссию жизнь, которую я тебе сохранил!

По щекам Арена покатились слезы. Наконец он понял свое предназначение. Боль в порезанной ладони не могла сравниться с неистовым жаром, охватившим его при этой мысли.

— Клянусь, — прошептал он. — Клянусь!

Свободной рукой Гаррик обхватил Арена за шею и по-отечески заключил в грубоватые объятия. Арен прильнул к нему и зарыдал, и вместе со жгучими слезами из него вышла вся обида, весь гнев и ненависть.

Выплакавшись, юноша почувствовал себя опустошенным и жалким; он словно сбросил кожу и обновился.

— Пожалуй, остальным не будем ничего рассказывать, как думаешь? — спросил Гаррик, и Арен молча кивнул. — Тогда не мешкаем.

Арен следом за Гарриком направился по скрипучей лестнице, все вокруг было как в тумане. Гаррик его проверял. Если бы Арен не выдержал проверку, его ждала бы смерть. Но Гаррику оказалось важнее заручиться его преданностью, нежели пролить его кровь, и теперь Арен был связан такими узами, нарушить которые не могло никакое обещание, данное Железной Длани.

«И этого человека я собирался предать», — подумал он.

Они вошли в тесную спаленку. Гаррик отодвинул деревянную кровать, покрытую соломенным тюфяком, и обследовал пол под ней. Удовлетворенно хмыкнув, он отыскал незакрепленную половицу, приподнял ее и вытащил из тайника большую жестяную коробку.

— Бумаги там? — в нетерпении спросил Арен, когда Гаррик заглянул внутрь.

— Все на месте, — с невыразимым облегчением выдохнул тот и запустил руку в жестянку, перебирая ее содержимое. — Чертежи, расписания… — Он вытащил связку ключей и изумленно уставился на нее. — Ну и ну, Ярин! Как тебе удалось?

Он сложил все обратно, закрыл жестянку и сунул в свой дорожный мешок. Когда он поднялся на ноги, глаза у него горели.

— Теперь все готово, Арен! Не успеет трижды взойти солнце, как мы нанесем кроданцам сокрушительный удар, о котором барды будут петь до скончания времен! А сейчас скорее к остальным! — Он подошел к двери и оглянулся: — Ты со мной, Арен?

Юноша выпрямился, полный решимости. Больше никаких колебаний, никаких сомнений.

— Да, — сказал он. — Я с тобой.

ГЛАВА 50

Когда Арен проснулся, за занавесками ярко светило солнце. Проспал он долго, поскольку лег только на рассвете. Он еще немного повалялся, скользя взглядом по узору на занавесках, ни о чем не думая. Впервые за долгое время сознание у него прояснилось. Сегодня Арен окончательно понял, кто он такой.

Он повернулся на бок, шелестя мягким одеялом, и обнаружил на прикроватном столике холодный завтрак: ветчину, сваренные вкрутую яйца, печенье и фрукты. Почувствовав зверский голод, юноша проглотил угощение в мгновение ока, после чего направился искать Гаррика. Арену хотелось удостовериться, взаправду ли в нем произошла перемена и значит ли вчерашняя клятва для Гаррика столько же, сколько для него.

Гаррика Арен отыскал в кабинете у Мары; вдвоем они обсуждали чертежи, раздобытые минувшей ночью. Дверь была открыта, и юноша, приближаясь, услышал их беседу.

— Невероятно, — говорила Мара. — Они только-только начали исследовать подземелья. Смотри, здесь они проделали проход.

— Это был оплот урдов в Первой империи. Их величайшая твердыня.

— Без тебя знаю, Гаррик, — проворчала Мара. — А новая крепость построена на ее фундаменте. Но урдские подземелья гораздо глубже. Вот за их карту я что угодно отдам.

— Вот какая-то схема. Ее ты ищешь?

— Нет. Это система пещер. Думаю, начинается от горного озера. Возможно, так в них поступает вода? Но взгляни на отметку: этой схеме двести лет! Как Ярин все это добыл?

— Не исключено, что когда-нибудь тебе предоставится возможность спросить у него лично.

Гаррик увидел в дверях Арена и сделал ему знак войти.

— Взгляни и ты, — предложил он. — Имеешь право, ведь ты поучаствовал в том, чтобы все это отыскать.

Арен вспыхнул от удовольствия. Его допускали к тому, что раньше утаивали. В глазах Мары он заметил легкое замешательство, но она промолчала.

Количество материалов было ошеломляющее. Арен видел всевозможные графики, расчетные ведомости и диковинные чертежи — планы помещений, как объяснила Мара. Для Арена они представляли сплошную путаницу, но Мара ухитрялась из каждого документа извлекать смысл. Ей было достаточно прочесть что-нибудь один раз, чтобы запомнить слово в слово, и Арен дивился, как ей удается удерживать в памяти столько сведений.

— Здесь будут разгружать повозку, когда мы въедем в замок, — сказал Гаррик, указывая на двор внутри главной стены. — Бочки с амберлинским доставят в кладовую. Мы предполагаем, что в эту, рядом с кухней, прямо под пиршественными залами, чтобы вино сразу было наготове для принца. Но какими бы сведениями мы ни располагали, окончательно решилось еще не все.

— Почему вас так заботит, куда доставят вино? А где Пламенный Клинок? — с нетерпением спросил Арен.

— Каждая мелочь важна, Арен, — ответила Мара.

— Пока будут разгружать повозку, выскользну я, одетый в ливрею, — сказал Гаррик и указал на комнату на другой схеме. — И направлюсь в сокровищницу, к Пламенному Клинку.

— А как ты туда проникнешь? — спросил Арен. Он не вполне понимал, как соотносятся между собой разные чертежи, но справедливо подозревал, что сокровищница и внутренний двор отделены друг от друга множеством всяких помещений, да и находятся на разных уровнях.

— Над этим мы и размышляем, — сказала Мара. — Зайди попозже, и у нас, возможно, появится ответ.

Арен понял намек. Его любопытство замедляло их работу, поэтому не стоило злоупотреблять благожелательным приемом. Он поблагодарил обоих и направился вниз, к Кейду.

На сделку с Клиссеном он пошел по многим причинам, но главной из них был именно Кейд. Желание спасти дружбу, спасти самого Кейда чуть не привело Арена к трагической ошибке.

Теперь он решил все сделать правильно.

Арен отыскал Кейда в саду, в одном из многочисленных укромных уголков; паренек сидел рядом с Фен и что-то выстругивал. Из-за осенних деревьев доносился голос Орики.

Поглощенный своим занятием, Кейд не заметил приближения Арена и раздосадованно цыкнул, резанув ножом кусок дерева, который держал в руках. Фен посмотрела, что у него получилось, и подавила смешок.

— Я думала, ты сын столяра.

— Ну да. И, пожалуй, еще не бывало, чтобы яблоко падало от яблони настолько далеко.

— Видимо, так, — усмехнулась Фен.

Арен почувствовал укол ревности при виде того, как непринужденно общаются эти двое. Кейд поднял глаза и увидел Арена.

— Эй, дружище! Посмотри-ка, что я смастерил. — Он протянул Арену причудливый кусок дерева.

Арен оглядел его со всех сторон.

— Это лошадь? — спросил о н.

— Это варгиня! — ответил Кейд. — Вроде той, на которую мы тогда охотились.

— А! Значит, это дикая свинья.

— Так то была дикая свинья? — воскликнула Фен, повернувшись к Кейду. — А ты сказал, что варгиня!

— То была большая дикая свинья, — смутился Кейд.

Арен улыбнулся, но веселость, которую все трое на себя напускали, была какой-то вымученной.

— Кейд, поговорим?

По лицу Кейда пробежала глуповатая ухмылочка, которая появлялась всякий раз, когда он нервничал.

— Похоже, дело серьезное. — Фен поднялась со скамьи и взяла свой лук. — Мне нужно поупражняться. А то потеряю навык.

Арен с благодарностью посмотрел ей вслед. Кейд беспокойно поерзал на месте.

— Ну так что?..

— А вот что, — сказал Арен. Заводить подобные разговоры всегда было трудно. — Вчера я попал в переделку.

— Угу, — отозвался Кейд. — Ты говорил. Едва улизнул от того охранителя. Страх, да и только.

— Да уж, — подтвердил Арен, хотя говорил совсем о другом. — И я задумался о нашем разговоре, тогда, на рынке. Если бы я разбился насмерть, прыгая с того здания, или если бы охранитель меня убил… В общем, я бы не хотел, чтобы между нами остались недомолвки.

Кейд кивнул.

— Я тоже так подумал, — признался он. На этот раз он не попытался обратить все в шутку, и Арен был ему благодарен.

— Когда мы сбежали из лагеря в Саллерс-Блаффе, я думал, что перед нами открывается весь мир. Мы могли пойти куда угодно, начать все заново. Но потом мы присоединились к Гаррику, и я не уверен, хотел ли я этого. Чего я хотел, так это разузнать об отце, поэтому я остался с ним и… А потом подумал, что мы могли бы вернуться в Шол-Пойнт, и такая возможность появилась, но… — Он запнулся, увидев недоумение на лице Кейда. — А чего хочешь ты? — спросил он наконец.

Кейд удивленно взглянул на него.

— Ты меня уже спрашивал.

Арен почувствовал укол стыда.

— Извини, Кейд. Ведь раньше решения всегда оставались за мной, верно? Трудно отделаться от старых привычек. Но мы уже не дети.

— Не дети, — согласился Кейд. На мгновение он задумался, потом вскинул голову и заговорил уже увереннее: — Я хочу увидеть, чем все закончится. Вот чего я хочу. Хочу быть к чему-то причастным. Эти люди теперь наши друзья. Да простят меня Воплощения, мне даже Граб начинает нравиться, хотя воняет от него, как от ослиной задницы.

— Но ты ведь понимаешь, что Железная Длань будет постоянно следовать за нами по пятам, а если нас поймают, нам уготовано кое-что похуже, чем просто смерть? — спросил Арен. — Мы не в сказке, где герою суждена победа только потому, что он герой. Есть вероятность, что мы закончим как Осман.

— Я думал об этом, — ответил Кейд. — Много думал.

— Тебя это не пугает?

— Конечно, пугает. Но еще больше меня пугает мысль о возвращении в Шол-Пойнт. Люди вроде Гаррика сражаются за что-то настоящее. Даже став лицедеем, как мечтал, я бы просто разыгрывал истории, написанные другими. А теперь я пишу собственную историю!

Арен не удержался от улыбки. Красноречие указывало, что Кейд отрепетировал свою речь заранее. Значит, он размышлял о своей судьбе и сделал выбор осознанно.

— Лучше бы я послушал тебя с самого начала, — сказал Арен.

— Теперь ты понимаешь, — усмехнулся Кейд.

— Все меняется, верно? Ты сам так сказал. Но это отнюдь не плохо. Может быть… может быть, все изменится к лучшему? — Его раздосадовало, насколько неуклюже прозвучала реплика. Почему так трудно облекать чувства в слова? — Нам нужно просто держаться вместе. Тебе и мне.

— Да, — сказал Кейд. Он тоже мучительно подбирал слова. — Тогда на рынке, насчет Фен… я ляпнул глупость.

— Да ладно тебе. Ты ведь ее любишь..

— Не все так просто. Я сам не знаю, люблю ли. — Арен первым начал наводить мосты между ними, и Кейду не терпелось ответить тем же. — Знаю, о чем ты думаешь. Дескать, я втрескался в девчонку и бегаю за ней, как за Астрой, а до нее — за Перлой, и за Ченни, и… — Он заметил, как Арен невольно расплывается в улыбке. — Да, знаю. Я безнадежен. А со сколькими из них я целовался? Ни с одной. — Он пожал плечами. — Я завидовал тебе и Соре. Недолюбливал ее и все равно завидовал. Может, я просто хотел, чтобы какая-нибудь девчонка наконец стала моей. Иногда меня утомляет собственная роль шута.

— Люди любят тебя, Кейд. Не нужно так стараться.

— Разве просто отделаться от старых привычек?

Арену пришлось согласиться.

— Но если тебе тоже нравится Фен, — продолжал Кейд, — пусть она достанется лучшему, и все такое.

Арен засмеялся.

— Она не награда, которая должна кому-то достаться, Кейд. Сомневаюсь, что мы для нее больше, чем просто друзья. А если больше, думаю, она сама нам скажет.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю. Спасибо, что поделился. Но послушай: есть ты и я, верно? Это главное. И мы не позволим, чтобы между нами встала какая-то девчонка.

Они пожали друг другу руки, и на этом откровения закончились. Арен почувствовал радостное облегчение. Объясняться всегда трудно, но сейчас получилось даже проще, чем он ожидал.

И тут Арен вспомнил:

— Ты ведь так и не написал родителям?

Кейд виновато потупился.

— Не довелось.

— Хочешь, сейчас напишем? Я тебе помогу. А Мара отправит.

— А если Железная Длань еще следит за Шол-Пойнтом? Письмо ведь могут перехватить.

— И что? Кроданцам и так уже известно, что мы в Моргенхольме. — О причинах своей уверенности он предпочел умолчать. — Давай. Если хочешь, можешь рассказать папаше, что мы заодно с Серыми Плащами.

— Серых Плащей не существует.

— Твой папаша об этом не знает.

Лицо Кейда расплылось в улыбке.

— А почему бы нет? Какая разница, если назад мы не вернемся? До тех пор, покуда не выгоним кроданцев.

— Назад дороги нет. Только вперед.

Кейд хлопнул его по плечу, и в этот миг все стало по-прежнему.

— Ха! Ну что ж. Тогда пойдем сочинять письмо!

* * *

— За наше великое начинание, — сказала Мара, поднимая бокал. — И за свободу!

Остальные тоже подняли бокалы, а Арен и Кейд издали радостные возгласы. Мара села, и все снова принялись за трапезу — кроме Граба, который и не прекращал есть. Сегодня они устроили пир, как будто победа была уже решенным делом. Сегодня они провожали двух своих товарищей: один направлялся навстречу славе, другой возвращался домой.

Столовая зала в доме Мары, безупречно чистая и величественная, была обставлена по моде тридцатилетней давности. Здесь не нашлось места строгим прямым линиям, которые так любили кроданцы. На окнах — тяжелые пышные шторы, на стенах — гобелены и узорчатые обои. В огромном камине пылал огонь, посуда на столе стояла совершенно разнородная: деревянная, каменная, стеклянная, глиняная. Обстановка была самая что ни на есть оссианская, застывшая во времени накануне того, как страна досталась во власть кроданцам.

Арен, захмелев и наевшись, удовлетворенно откинулся на спинку стула и оглядывал собравшихся. Фен посмеивалась над Грабом, а Кейд ее подначивал. Мара, обычно холодная и величавая, теперь выглядела воодушевленной. Орика и Харод сидели бок о бок: рыцарь с чопорным видом вкушал пищу, Орика смеялась и шутила. Даже Киль, похоже, пребывал в хорошем настроении: сделав выбор, он обрел некоторое спокойствие.

Гаррик — Кадрак из Темноводья, последний из Рассветных Стражей — сидел за столом напротив Арена. Пил он немного, ибо впереди у него было важное дело. То, что Арен узнал об отце, заставило его крепко задуматься; а Гаррику он все простил. Обиды, выпавшие на долю Арена, казались мелочью по сравнению с теми, которые вытерпел Гаррик, однако тот рискнул всем, чтобы выручить сына своего смертельного врага. Потому что дал клятву.

— Минуточку внимания! — попросил Харод. — Госпожа кое-что хочет сказать.

— Песню! — выкрикнул Кейд, когда Орика поднялась с места.

— Если Граб еще раз услышит эту песню, о чем бы она ни была, он воткнет вилку себе в глаз, — заныл скарл.

— Тише. Песни не будет, — сказала Орика, улыбнувшись обоим. — Но если ты желаешь, чтобы я замолчала, мой дружище скарл, боюсь, тебя ждет неудача. Ни я, ни моя песня никуда не денемся.

Граб, который снова было принялся обгладывать мосол, оскалился и зарычал по-собачьи.

— Судьба причудливо свела нас вместе, — начала Орика. — Но замыслы Лохматой Лицедейки всегда причудливы. Мой народ изгнали из страны, и никто не знает куда и почему. Не знаю, что вы задумали, но хочу увидеть, как кроданцев вышвырнут из Оссии, ведь тогда появится надежда помочь и моему народу. Ваше дело стало нашим, поэтому мы с Хародом смиренно спрашиваем: берете ли вы нас с собой?

— Да! — с воодушевлением воскликнул Кейд и тут же смутился, поняв, что решать не ему. — Ну, во всяком случае, я буду рад.

Тогда поднялась Мара.

— Полагаю, наш восторженный друг говорит за всех. Предстоит сделать еще многое, и нам нужны стойкие сердца и здравый рассудок, острые умы и острые мечи. Вы приняты.

Все, кроме Граба, разразились радостными возгласами и застучали кулаками по столу. Даже Киль захлопал в ладоши. Орика изящно поклонилась, Харод тоже отвесил поклон, гораздо более неуклюжий.

— Никто не радовался, когда присоединился Граб, — проворчал скарл, закатив глаза.

Собравшиеся снова расселись, и Арен улыбнулся Орике. Она улыбнулась в ответ, и ее взгляд упал на запястье юноши, где Эйфанн оставил отметину Друга Сардов, — и Арен оправдывал это звание.

— Мой отец говаривал: «После приветствий настает черед прощаний», — сказал Киль. Он был почти трезв, хотя выпил изрядно. — Я не любитель долгих проводов, но мы столько повидали вместе, что мне нельзя уйти, не сказав ни слова. — Он собрался с духом, ведь прощальная речь давалась ему нелегко. — Я нужен своим родным, а это значит, что я от вас ухожу. Сегодня я провожу Гаррика до места, а с утренним приливом отплыву в Ракен-Лок. И назад уже не вернусь.

— Наш последний путь, — сказал Гаррик, — мы закончим рука об руку, как начали.

Киль угрюмо кивнул и осушил стакан.

Все постарались утешить и поддержать Киля, и беседа понемногу возобновилась. Лишь об одном не могли они говорить: о том деле, на которое отправлялся Гаррик, поскольку, хотя Харод и Орика были теперь с ними заодно, еще не пришло время полностью доверять им. В ближайшие дни они и так все узнают, когда Гаррик вернется с Пламенным Клинком.

Дверь открылась, торопливо вошла Лария и что-то прошептала на ухо хозяйке. Все забеспокоились и уставились на Мару в ожидании новостей.

— Спокойно, — улыбнулась та, видя их встревоженные лица. — Ничего плохого не случилось. Скорее наоборот. Кажется, ваша подруга-друидесса очнулась.

На мгновение все притихли, пораженные столь радостным известием, а потом Арен, Кейд, Фен и Гаррик повскакивали с мест и ринулись прочь из столовой. А Граб, воспользовавшись случаем, принялся соскребать остатки с тарелки Арена в свою.

* * *

Когда Арен и Кейд ворвались в спальню к Вике, та сидела на кровати и почесывала шею Скирде. Друидесса выглядела похудевшей, но вполне здоровой, и Арен не удержался от радостного возгласа. Только теперь он понял, как скучал по ней.

Оба бросились к ней и крепко обняли, а Вика засмеялась от неожиданности. Скирда принялась с лаем носиться вокруг кровати, а потом вспрыгнула на постель и просунула морду в кольцо их объятий, словно не желая оставаться в стороне.

— Я поправилась бы раньше, если бы знала, какой прием меня ожидает! — усмехнулась Вика.

— Мы рады, что ты вообще поправилась, — сказал Арен. Все последние недели их угнетало ее неопределенное состояние. Из памяти еще не изгладилась гибель Османа, и потерять Вику было бы еще тяжелее. В ее выздоровлении виделся добрый знак.

Тут подоспела Фен и встала у самых дверей, а Гаррик — чуть позади; он улыбался, что случалось редко.

— А вы как? — спросила Вика и перевела взгляд с Арена на Гаррика, будто поняла, что произошли перемены. — Вижу, много чего случилось.

— Узнаешь в свое время, — ответил Гаррик. — Но в целом у нас все хорошо.

— Как я рад тебе, Вика! — воскликнул Кейд и снова стиснул ее в объятиях. Но тут Скирда лизнула его в щеку, и он отпрянул, брезгливо тряся головой.

— Она просто ласкается, — засмеялась Вика.

— Лучше бы ее ласки были не такими слюнявым, — проворчал Кейд, утираясь рукавом.

Фен опасливо приблизилась к кровати.

— Я смастерила это для тебя, пока мы плыли на корабле. — Она протянула Вике резную деревянную фигурку размером с большой палец. Фигурка изображала Сарлу, Красноокую Отроковицу; капюшон был откинут с лысой головы. Даже в таком мелком масштабе Фен удалось передать грозный взгляд Повелительницы Червей.

— Я много раз молила ее пощадить тебя, — смущенно проговорила Фен.

Вика улыбнулась и взяла фигурку обеими руками.

— И она пощадила. Ведь Сарла не только приносит смерть, но и вершит милосердие. — Друидесса кивнула девушке: — Спасибо. Я буду носить ее вместе с другими оберегами.

Фен покраснела и отошла.

— Когда ты спала, то говорила на неведомых языках, — сказал Гаррик. — Где ты побывала в своих видениях?

— Где побывала? — отстраненно переспросила Вика. — О, об этом стоит рассказать. Я забрела в Страну Теней дальше, чем когда-либо прежде. Я видела висевшие в воздухе крепости, которые рассыпались в каменное крошево и тут же восстанавливались вновь в ином облике. Видела города, над которыми светило черное солнце; в них кишели призраки, а улицы раздвигались передо мной, словно волны перед кораблем. Потом я подошла к воротам Кар-Вишнаха, великой твердыни, в которой заточены Чужаки. Я постучала в ворота и вступила внутрь, туда, где бродят Истязатели в бряцающих одеждах, а из глубин доносятся вопли мучимых.

— И что ты узнала там, среди Истязателей? — угрюмо спросил Гаррик.

— Много всякого, но ничего хорошего, — в тон ему ответила Вика. Скирда заскулила и положила голову хозяйке на колени. — Разрыв между этим миром и Страной Теней меньше, чем когда-либо со времен Второй империи, и сужается изо дня в день. Хаос набирает силу. Урдские шаманы воскрешают забытые знания; химеристы, которые прежде были обычными шарлатанами и плутами, научились вдыхать жизнь в свои создания. На западе усиливает хватку Теократия Вочеловеченного, а колдуньи из Скара-Тхун, бросая кости, узнают правду чаще, чем прежде. Боюсь, страхоносцы — лишь первый проблеск грядущих ужасов. Мы сражаемся уже не за Оссию. А за судьбу всего мира.

— Что все это значит? — спросила Фен.

— Не знаю, — ответила Вика. — Одно мне известно: страхоносцев нужно остановить. Кроданцы связались с силами, которых сами не понимают. Они глупцы, если рассчитывают обуздать своих новых приспешников.

— А хороших новостей совсем нет? — спросил Арен.

— Не стоит отчаиваться, — сказала Вика. — Битва еще не проиграна. Мы предупреждены, а значит, вооружены. Меня коснулась скверна со стрелы, которой поразил меня Тлен, и мне кое-что открылось. Теперь я знаю, какова природа нашего противника. Пламенный Клинок совсем близко от нас, и у нас есть заступник, который добудет славный клинок и приведет нас к победе. — С этими словами она перевела взгляд на Гаррика, и Арен увидел в ее глазах неистовый блеск.

Гаррик хмыкнул.

— Я ничего не смыслю в видениях, — признался он. — Но обещаю: я сокрушу кроданцев.

С лестницы донеслись шаги, и он обернулся на звук.

— Пора идти, — послышался голос Киля.

Гаррик кивнул и снова повернулся к друидессе:

— Прощай, Вика. Рад, что перед уходом успел застать тебя в добром здравии. Прощайте, Кейд, Фен… Арен. — Гаррик по-особенному произнес имя юноши, словно напоминая о том, что между ними произошло. — Я ухожу, чтобы сделать первый шаг к свободной Оссии. Да пребудут со мной Воплощения.

— Да пребудут с тобой Воплощения, — в один голос произнесли Кейд и Вика. Фен еле слышно повторила за ними напутствие.

Гаррик вместе с Килем спустились по лестнице, и Арен уставился в опустевший дверной проем. Насколько иначе все могло сложиться, если бы он с самого начала узнал правду о Полом Человеке. Решено: после возвращения Гаррика он начнет все сначала.

Но на лице у Вики промелькнуло подозрение, и Арен понял: она заметила то, чего не заметил он.

— Что такое? — спросил он.

— Ничего, — солгала она.

ГЛАВА 51

Ночь выдалась безлунная, и проплывавшие облака омрачали сияние звезд. Повозка катилась по спящему городу, время от времени проезжая через островки света, который отбрасывали фонари. В том месте, где заканчивались Верхние улицы и начинались столь же роскошные улицы Консортовой возвышенности, Клия остановила лошадей. Дальше предстояло идти пешком.

Гаррик и Киль вылезли из повозки, оба с мечами на поясе. Прятать оружие не было смысла: если их увидят в столь поздний час в богатом квартале, никакие уловки и пропуска не спасут. В случае угрозы ареста они попытаются отбиться, но лучше все-таки остаться незамеченными.

Клия взмахнула вожжами, и повозка покатилась прочь. Гаррик и Киль остались одни во мраке. Издалека до них донесся печальный звон большого колокола Брау-Тама.

— Седьмой колокол тьмы, — сказал Гаррик.

Они зашагали по Консортовой возвышенности; местность резко забрала вверх, и широкие, засаженные деревьями проспекты сменились извилистыми улочками. Узкие, но высокие дома теснились фуг к другу, их перемежали садики, огражденные каменными стенами. Сквозь редкие освещенные окна виднелись сверкающие люстры и затейливая лепнина, клавесины и обеденные столы, стены, по кроданскому обычаю выкрашенные в пастельные тона.

Они поспешали к винодельне, где была назначена встреча с Вильхамом и его людьми. Всю дорогу Киль почти не говорил, и Гаррик был ему благодарен.

Его удручало, что лучший друг стал для него обузой, но не было смысла отрицать правду. Киль вымотался, утратил душевное равновесие и прежнюю храбрость, стал растерянным, много пил. Его решение вернуться домой выглядело настоящим самоубийством; хуже того: оно ставило под угрозу все, к чему они стремились. Его схватит Железная Длань, и под пытками он назовет имя Мары и ее местожительство. Они лишатся своей самой богатой благотворительницы. Маре придется скрываться, имущество у нее отберут.

На такой риск Гаррик пойти не мог, поэтому Киля поджидали люди, которые схватят его и будут держать в безопасном месте — если понадобится, то в оковах, — пока он не перестанет представлять угрозу. Он не попадет домой ни завтра, ни в ближайшее время.

Гаррик заставил Вильхама поклясться, что Килю не причинят вреда, хотя сомневался, что тот сдержит слово. Вильхам полагал, что надежнее всего хранят молчание мертвецы. Но Киль не оставил им выбора: под угрозой оказалось нечто большее, чем родственные чувства отдельного человека. Киль не понимал, что порой необходимо чем-то жертвовать. А Гаррик понимал.

— Помнишь старого Щелкуна? — вдруг спросил Киль.

Гаррик нахмурился. Странно в такое время заводить подобные разговоры, но, пожалуй, и впрямь пришел черед воспоминаний. Ведь они с Килем видятся в последний раз.

— Конечно, помню, — ответил он. — Чудовищный был кит. Раскусил пополам баркас Раллена, а самого его слопал. Целый год наводил ужас на Прорезь.

— А помнишь тот день, когда мы его впервые увидели?

— И это помню. — Гаррик слушал его вполуха, больше озабоченный тем, чтобы не попасться на глаза стражникам. Среди узких тесных улочек ничего не стоило наскочить на патруль.

— Близился шторм, — продолжал Киль. — Уже вздымались волны, и тут Джад заметил его. Невдалеке, по правому борту. На боку отметины от гарпунов… а огромный какой! — На губах у Киля промелькнула слабая улыбка.

— Да, то был старый Щелкун, — кивнул Гаррик. — Мы как раз направлялись в порт, но ты заставил нас повернуть навстречу буре.

— Какой же я был безумец, — усмехнулся Киль. — Мне не терпелось угодить в объятия к Сарле. Бросить вызов самому страшному, что только могло послать море. Только бы почувствовать себя свободным. Только бы не возвращаться домой.

— И все мы это знали, — подхватил Гаррик. — С тобой выходили в море только самые отчаянные. Все мы были безрассудны, с презрением относились к жизни. И это нас роднило.

— Грянул шторм и завыл, точно мертвец, вставший из гроба. — На лице у Киля появилась свирепая ухмылка. — Дождь пронизывал тело ледяными иглами, уши лопались от грома! Мы опять увидели старого Щелкуна, он держался прямо перед нами, не позволяя себя нагнать. Словно вел нас в самое сердце бури.

— Кеба смыло волной, — увлеченно продолжил Гаррик, захваченный воспоминаниями. — Корабль мотало из стороны в сторону, так что мы не чаяли остаться на плаву. Мы не сумели бы спустить баркас, даже если бы постарались. Ты велел нам держать гарпуны наготове. Предупредил, что рано или поздно кит развернется и устремится на нас. — Он остановился, и его горячность иссякла. — Но потом ты передумал. Приказал повернуть обратно и прекратить погоню, чтобы вернуться в порт целыми и невредимыми. Мы так и поступили, а старый Щелкун уплыл, и история кончилась ничем.

Вдруг Киль остановился и предостерегающе поднял руку. Впереди, в переулке, виднелись четверо кроданских солдат, беспечно беседующих друг с другом.

Гаррик еле слышно выругался. У Вильхама времени было в обрез, и они договорились встретиться вскоре после седьмого колокола тьмы. Патруль перекрывал дорогу к винодельне и явно не собирался уходить.

Киль указал вверх по склону, где виднелся поворот в еще один переулок, и шепнул:

— Пожалуй, лучше направиться в обход.

Гаррик хмыкнул, выражая согласие. Напоследок взглянув на солдат, они скользнули в переулок, извилистый и такой узкий, что пришлось идти гуськом.

— Не то чтобы ничем, — проговорил Киль, шедший вторым.

— О чем ты?

— Ты сказал, та история кончилась ничем. Это не так. Мы не поймали Щелкуна, зато остались живы и вместе прошли еще через много историй.

Гаррик с трудом понимал, к чему он клонит, и разговор начинал его раздражать. Вид кроданского патруля напомнил ему, что сегодня есть дела поважнее, чем предаваться воспоминаниям.

— Знаешь, почему я тогда повернул назад? — спросил Киль.

Гаррику было все равно, но он рассудил, что проще выслушать Киля до конца.

— Говори.

— Потому что меня вдруг осенило, — сказал Киль. — Кеба мы уже потеряли. Я подумал о сыновьях Хальгера, о жене Каффи, обо всех, кто был на корабле. И о тебе тоже подумал. Вы не заслуживали того, чтобы погибнуть из-за моей прихоти. Я был готов утянуть вас за собой, только бы одолеть того кита. — В его голосе зазвучало ожесточение. — Но цель не оправдывала средства. Наверное, ты не усвоил этот урок.

Настроение у Гаррика испортилось. Так вот к чему вел Киль. Еще один спор напоследок.

— Пусть лучше все мужчины, женщины и дети в этой стране погибнут, чем живут в рабстве, — огрызнулся он. — И я отдам жизнь, чтобы избавить Оссию от кроданцев. У свободы нет цены.

Впереди показался перекресток. Если свернуть направо, они снова выйдут на прежний путь, лишь с незначительной задержкой.

— Все мужчины, женщины и дети не согласятся с тобой, — возразил Киль. — Ты и правда ратуешь за их свободу? Или ищешь искупления за то, что тридцать лет назад не сумел исполнить свой долг? Ты говоришь, что стараешься для Оссии, Гаррик; а может, ты стараешься лишь для самого себя?

Гаррик подавил порыв гнева. Пусть малодушный трус болтает сколько угодно; он уже не порассуждает, когда его схватят люди Вильхама.

— Есть вещи, за которые можно заплатить любую цену, — сказал Гаррик, подходя к перекрестку.

— А по-моему, нет, — ответил Киль и выхватил меч у Гаррика из ножен.

Гаррик слишком поздно заметил, что по всем сторонам перекрестка притаились люди в доспехах. Они ринулись к Гаррику, схватили его за руки, прижали к стене и ударили затылком о кирпичи, ободрав кожу. Гаррик заревел от ярости и рванулся прочь от стены, чтобы разметать их, но тут ворота близлежащих садиков распахнулись и наружу устремились Железные Стражи с мечами наготове.

— Нет! — завопил Гаррик, не желая верить в предательство Киля. — Нет! Нет! Нет!

Он пытался вырваться, но в него вцепилось слишком много рук; кинжал вытащили у него из-за пояса. Сквозь кровь, заливающую глаза, он заметил в стороне Киля. Тот пятился по переулку с мечом Гаррика в руке; вид у него был точно у мальчишки, напуганного собственной шалостью, которая зашла слишком далеко.

— Киль! — заорал Гаррик, захлебываясь слюной. — Сукин сын! Предатель!

Кто-то съездил ему по темени рукоятью кинжала, и Гаррик, обмякнув, повалился наземь. Один из солдат прижал ему шею коленом, другие заломили руки за спину. Звякнули наручники, и его с такой силой пнули ногой в живот, что дух перехватило. Когда нападавшие наконец отпустили Гаррика, он лежал на земле, глотая воздух ртом, словно рыба.

От удара по голове у Гаррика двоилось в глазах, и направлявшийся к нему человек поначалу показался ему размытым пятном. По мереприближения картинка сделалась четче. Человек был маленький и лысеющий, с тусклыми глазами и широким влажным ртом, одетый в черное облачение Железной Длани. Он присел на корточки перед Гарриком. Один из солдат схватил Гаррика за волосы и задрал ему голову.

— Кадрак из Темноводья, — промолвил человек. — Меня зовут старший охранитель Клиссен. Я ждал встречи с тобой.

* * *

Почти каждую ночь Фен снилось, будто она куда-то падает, и нынешняя ночь исключением не стала. Но на смену панике пришло приятное облегчение, когда Фен проснулась и поняла, что она лежит в гостевой спальне в доме Мары на мягчайшей постели. Она немного поворочалась, тяжело дыша; в голове мутилось от вчерашнего вина, ноги слегка ломило.

Откуда-то снизу донеслись напористые мужские голоса. Захлопали двери, раздались поспешные шаги.

Фен спрыгнула с кровати и торопливо оделась, снова охваченная паникой. Кто-то внизу выкрикивал приказы, но слов было не разобрать.

«Нас нашли!»

Она схватила лук со стрелами, думая лишь о собственном спасении. Кто-то пробежал по коридору мимо спальни. Стало быть, через дверь выбраться не получится. Окно! Фен откинула щеколду, распахнула рамы и высунулась наружу. Окно выходило в сад, до земли недалеко. Фен перемахнет через стену, прежде чем солдаты до нее доберутся.

«Беги. Спасайся».

Она уже поставила ногу на подоконник, но вдруг замешкалась. Арен и Кейд еще в доме, и если кроданцы пока не обнаружили ее, то их вполне могли схватить.

Она чувствовала почти физическое желание пуститься наутек. В голове всплыл голос отца: «Ни к чему не привязывайся, Фен. Ни к местам, ни тем более к людям. Иначе, когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними».

Надо от них отделаться. Давно надо было, но ее удерживало присутствие Арена и Кейда. Она впервые нашла общий язык со своими ровесниками. В Солт-Форке тоже были бойцы ее возраста, вроде Оттена и Докса, но они недолюбливали ее, а она недолюбливала их. Тогда как Арен и Кейд стали, пожалуй, ее первыми настоящими друзьями.

За окном ее ждал огромный чужой мир, пустой и пугающий. Она снова окажется в одиночестве. А этого ей совсем не хотелось.

Раздраженно выругавшись, она спрыгнула на пол и метнулась к двери. Поблизости никого не было слышно, только снизу доносились грубые голоса. Фен выглянула наружу. В коридоре было пусто.

Если она поторопится, то доберется до комнаты Арена и Кейда. Может, они еще не проснулись, ведь вчера все выпили лишнего.

Она открыла дверь и выскочила в коридор, приложив стрелу к тетиве; сердце бешено колотилось. Вскоре она оказалась на площадке, с которой открывался вид на прихожую. Фен прижалась к стене и взглянула вниз. Входная дверь была распахнута навстречу ночному воздуху.

В прихожей показался человек в плаще с капюшоном. Фен натянула лук и прицелилась. Если он посмотрит наверх, то заметит ее…

— Фен! Нет!

Услышав голос Арена, она вздрогнула и чуть не спустила тетиву. Человек внизу обернулся и вскинул голову. Фен увидела незнакомое чернобородое лицо.

— Они с нами, — сказал Арен, выходя на площадку. — Сама послушай.

Фен опустила лук. Ну конечно: внизу разговаривали по-оссиански. Она перепугалась, не успела толком проснуться; голоса доносились неотчетливо, но все-таки она могла бы сообразить. Эти два языка звучали совершенно непохоже.

Человек, которого она чуть не подстрелила, злобно зыркнул на нее и удалился.

— Что происходит? — спросила Фен.

— Не знаю, — ответил Арен, подойдя к ней. — Но думаю, нам надо отсюда убираться. Разбуди Кейда, Граба и Вику; я попробую что-нибудь выяснить. Встретимся в гостиной. Похоже, они собрались там.

Растолкать Кейда удалось не сразу, но, стоило ему увидеть возле своей постели Фен, глаза у него загорелись — пока он не узнал, зачем она пришла. Вику будить не пришлось: та уже сама направлялась им навстречу в сопровождении Скирды. Все вместе они вошли в спальню Граба, но никого не обнаружили. Лишь когда они позвали скарла по имени, тот показался из-за двери с двумя кинжалами в руках и извиняющимся выражением на лице.

В гостиной толпились незнакомые люди, в воздухе витало напряжение. Фен пробралась внутрь и отыскала Арена. Посередине комнаты стояла Вика и беседовала с низеньким человечком; черты лица у него были детские, а волосы — морковного цвета. Он раздраженно шагал из стороны в сторону.

— Это Вильхам Улыбчивый, — пояснил Арен, хотя тот отнюдь не улыбался. — Он вожак повстанцев в Моргенхольме. Гаррик и Киль должны были с ними встретиться, но так и не объявились. Вильхам доставил до места повозку без Гаррика, а потом направился сюда.

— Зачем доставлять повозку без Гаррика? — нахмурилась Фен.

— У них была единственная возможность загнать ее внутрь, — пояснил Арен. — Гаррик сможет пробраться туда и позже, в одиночку.

— Значит, она стоит во дворе, а в потайном отделении никого? Что же случилось с Гарриком и Килем?

— Люди Вильхама пытаются выяснить. Подключили все свои связи. Мы знаем только, что Клия их высадила у Консортовой возвышенности.

— Если их в ближайшее время не отыщут, придется убираться отсюда, — вставил Кейд. Он протолкнулся к ним сквозь толпу вместе с Грабом. — Если их схватили…

— Гаррик ничего не расскажет, — уверенно заявил Арен.

— Зато Киль может и расколоться. В последнее время он совсем сдал. Вздрагивал от каждого шороха.

— Надо уходить сейчас же, — решила Фен. Неопределенность ее угнетала.

— Веснушчатая дело говорит, в кои-то веки, — заметил Граб. — Полого Человека больше нет. Криволомца тоже. Граб думает, что кроданцы уже близко.

— Может, они просто задержались, — с деланым оптимизмом предположил Арен. — Наткнулись на патруль, притаились где-нибудь и пережидают опасность.

Граб скептически фыркнул.

— А может быть, у Граба в заднице скрывается вход в волшебное царство.

Тут у дверей поднялась суматоха, и в гостиную, прокладывая себе путь локтями, ворвался молодой человек; щеки у него пылали.

— Вильхам! У меня новости!

Он направился прямиком к Вильхаму и Маре, и все столпились вокруг, чтобы услышать, что он скажет. Только Скирда осталась равнодушной, водя носом по сторонам.

— Мы разыскали человека, который видел все из окна, — выдохнул молодой человек. — Железная Длань поджидала в засаде и Гаррика схватили.

По гостиной пробежал встревоженный ропот. Арен побледнел.

Молодой человек протянул Маре меч:

— Вот, нашли неподалеку.

Она внимательно оглядела оружие.

— Это его, — промолвила она наконец глухим голосом.

— А Киль? — спросил Вильхам.

— Его отпустили. Похоже… Похоже, он в сговоре с врагами.

Поднялся шум. Фен показалось, что она не вполне пробудилась от сна и опять куда-то падает. Гаррик указал ей путь, повел ее за собой. Даже после Солт-Форка она продолжала в него верить. Теперь он погиб, преданный своими же, и его великий замысел рухнул.

«Когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними».

— Гаррика схватили? — потрясенно спросила Вика, отказываясь верить в случившееся.

— Здесь небезопасно! — закричал Вильхам, перекрыв гвалт. — Всем перебраться в явочный дом в Приречье. Передвигаться мелкими группами, по разным дорогам. Мара, у тебя есть повозки?

— Две. Одной может править Клия. Слуги тоже должны уйти. Я не оставлю их Железной Длани.

— Хорошо. Остальные поедут верхом. — Кроткое лицо Вильхама исказилось яростью, когда он повернулся к собравшимся: — Прихватите с собой все, что враги могут использовать против нас. Что не получится взять, сожгите. Следов не оставлять. Живо!

* * *

Повозка, трясясь и подскакивая, катилась по городским улицам, и настроение у всех было подавленное. Они сидели, вплотную прижавшись друг к другу: Арен, Кейд, Фен, Вика и Граб, Скирда растянулась у них в ногах. Проплывавшие мимо фонари бросали отсветы на изможденные лица. Все молчали; даже Кейду хватило ума не затевать ободряющих речей.

Арен вглядывался в булыжную мостовую, ища надежду, но не находя. Неизвестно, много ли Киль рассказал Железной Длани. Но Гаррика в любом случае заменить некем. Весь замысел пошел прахом.

Неужели Гаррика уже привязали к стулу в каком-нибудь пыточном застенке? Неужели наградой за тридцать лет борьбы стали отчаяние и смерть?

К Килю Арен чувствовал лишь отвращение. Неудивительно, что Клиссен так охотно отпустил Арена: он знал, что в запасе у него есть еще один предатель, если с первым ничего не получится. Арен полагал, что ему удалось обхитрить Железную Длань, но у верховного охранителя имелся туз в рукаве.

Как мог Киль совершить такое с Гарриком?!

Но Арен понимал как. Он сам был на волоске от подобного поступка.

— Я думала… — начала Вика и осеклась, понурившись. — Я считала его заступником… Единственным, кто мог захватить Пламенный Клинок… — Скирда прижала уши и заскулила, а друидесса сокрушенно покачала головой. — Неужели Истязатели и вправду со мной говорили? Или я говорила сама с собой?

— Граб иногда говорит сам с собой, — участливо влез скарл.

— Заткнись! — огрызнулся Кейд.

ГЛАВА 52

Прижав колени к подбородку, Арен сидел на подоконнике в пустой комнате на верхнем этаже высокого старого дома. Здесь не было ни светильников, ни ковра, ни обоев — только потрепанный тюфяк и углу. За окном протекала река, посреди которой сверкал Государев остров, а за ним поблескивали огни на южном берегу. Арен смотрел сквозь стекло и ничего не видел, охваченный горем.

Снизу раздавались голоса: Мара и Вильхам что-то обсуждали. Люди Вильхама топали по лестницам, хлопали дверьми и разгоряченно переговаривались. Известие о том, что Гаррика схватили, переполошило соратников. Об Арене и остальных в суматохе позабыли, поэтому юноша потихоньку ускользнул, чтобы привести мысли в порядок.

Оказавшись наконец наедине с собой, он усилием воли подавил тревогу, но на ее месте обнаружил пустоту и оцепенение. Гаррика больше нет. Пламенного Клинка больше нет. Даже отца больше нет; прошлой ночью он словно умер заново. Арену было свойственно упорство, но слишком часто жизнь ставила ему подножку. И на этот раз ему не хотелось подниматься. Какой смысл?

Он услышал, как скрипнула дверь, и на половицы легла косая полоса света из коридора, а в ней показалась тень. Фен. Она вошла, затворила дверь и села на пол у подоконника, прислонившись спиной к стене.

— О чем они говорят? — спросил Арен.

— Обсуждают, не вызволить ли Гаррика, — ответил Фен. — Вильхам против. У нас не так много людей, чтобы взять приступом главное управление Железной Длани, даже если Гаррик действительно там. Другие хотят выследить Киля, допросить его и учинить над ним расправу. Мара горюет о своих ученицах, оставшихся без наставницы, и о слугах, за которых теперь некому заступиться.

— А Пламенный Клинок?

Фен пожала плечами.

— О нем никто и не вспоминает. Это был замысел Гаррика, не их.

Арен ничего не почувствовал. Слова проваливались в пустоту внутри него и там исчезали. Последовало долгое молчание.

— Ты, наверное, заметил, что я боюсь высоты, — наконец произнесла Фен.

— Заметил.

— Я никогда не рассказывала почему.

Арен не ответил. Он понял, что она собирается с духом.

— Когда умерла матушка, — начала она, — отец изменился. Не было на свете людей, которые любили бы друг друга сильнее. Потеря надломила его, и он больше не ведал радости. В тот день, когда мы похоронили мать, он сказал, что мне придется научиться самой заботиться о себе. Он бросал меня в лесу или в горах, чтобы я отыскивала дорогу домой. По нескольку дней мне приходилось выживать в одиночестве. Мне было одиннадцать или двенадцать… Не знаю. Так продолжалось пару лет. Однажды я заболела и чуть не умерла. А как-то меня едва не задрал медведь.

Ее рассказ всколыхнул Арена, вывел из отчаяния. Фен еще никогда не говорила так откровенно. Это напомнило ту ночь в Скавенгарде, когда они ждали чудище. В самые мрачные минуты девушка тянулась к Арену.

— «Ни к чему не привязывайся, Фен. Ни к местам, ни тем более к людям, — так он мне говорил. — Иначе, когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними». На самом деле отец имел в виду себя. Но я его не слушала. Я выполняла его задания, только чтобы угодить ему. Надеялась, что когда-нибудь мы всё станем делать сообща.

— Он был твоим отцом, — сказал Арен. — Ты просто хотела быть рядом. Я знаю, каково это.

— Однажды мы отправились на восток, в горы. Чем круче делался подъем, тем более опасный путь выбирал отец. Дважды он протягивал мне руку, помогая забраться выше. А в третий раз…

Голос у нее дрогнул: она то ли плакала, то ли пыталась сдержать слезы. Арен не видел ее лица; она сидела ниже, у его ног. Не раздумывая, он свесил руку с подоконника, и девушка рассеянно взяла его ладонь, сжав его пальцы своими.

— В третий раз он отпустил меня, — глухо продолжила она. — Нарочно, чтобы преподать урок. Иногда мы беспечно предаем собственную жизнь в чужие руки, и он… Он хотел показать мне, как это опасно. — Она крепче сжала его ладонь, и Арен понял, что она снова падает, что она всегда будет падать. — Я сломала обе ноги, — сказала Фен. — Лежала и вопила. Думала, что это случайность, ждала, что отец меня спасет. Но он так и не пришел. Бросил меня. Поэтому вскоре я перестала кричать: смысла не было. Я бы только привлекла волков и медведей.

— Как ты выжила? — осторожно спросил Арен.

— Ползком добралась до дому.

«Ползком добралась до дому». Арен и представить не мог, сколько мучений скрывалось за этими скупыми словами. Несколько часов, а то и дней она, изнемогая от боли, волочила за собой изувеченные ноги. И все это время сознавала, что отец уронил ее нарочно, однако у нее не было иного выбора, кроме как вернуться к нему. Откуда у нее взялись силы двигаться вперед?

— Когда я оказалась дома, отец был там, — продолжала Фен. — Пьяный, но не слишком, так что он сумел положить меня в повозку и отвезти в город. Лекарь приладил на место сломанные кости, чтобы они правильно срослись, и мне пришлось долго отлеживаться в постели. Очень долго. Отец меня кормил. Наверное, исполнял свой долг передо мной. Но я больше никогда в жизни с ним не разговаривала.

Она всхлипнула. Значит, все-таки плакала. Она еще острее, чем Арен, чувствовала отцовское предательство. Однако не сдалась и упорно двигалась вперед, пока однажды их дороги не пересеклись. Ему стало стыдно. Какое право он имеет предаваться унынию, когда у Фен для этот больше оснований?

— Что с ним произошло? — спросил Арен.

— Оставался со мной, пока я не смогла снова ходить и охотиться. Однажды утром он ушел в лес, не взяв с собой ни припасов, ни оружия. И не вернулся. Я больше его не видела. — Свободной рукой она вытерла глаза. Ее голос обрел твердость. — После матушкиной смерти ему не терпелось покончить с собой, но он не мог уйти, не убедившись, что я сумею выжить самостоятельно. Думаю, он хотел облегчить мне задачу. Поэтому его исчезновение меня почти не задело. Он сам постарался…

Арен с тяжелым сердцем устремил взгляд на город. Оцепенение прошло. Невозможно было оставаться бесчувственным, держа Фен за руку. Он задумался о том, сколько жестокости заключает в себе этот мир, сколько страшных тайн скрывается за запертыми дверями и глухими стенами. Сколько мужей избивают жен до полусмерти, сколько детей голодают, лишенные заботы и внимания, сколько людей замышляют предательство против тех, кому открыто признаются в любви.

Он почувствовал, как в нем вскипает ярость. Как мог отец Фен бросить собственного ребенка? Возможно, он считал это проявлением любви, которое отстрочит его самоубийство, но, по мнению Арена, это была трусость. Отец исподволь внушал дочери философию одиночества, чтобы самому умереть с чистой совестью, избрав путь полегче.

Теперь она вновь обманулась в своих ожиданиях. Она верила в Гаррика и в его дело, но Гаррик сгинул, пав жертвой предательства. Она только начала открываться людям, и тут тень отца снова напомнила о себе. Арен сомневался, что после такого Фен сможет кому-нибудь довериться.

Теперь собственное уныние показалось Арену ребячеством. Злость придала ему сил. Сегодня он и сам не сдастся, и другим не позволит.

— Идем. — Он спрыгнул с подоконника, потянув Фен за собой.

— Куда? — Она устало вздохнула. Глаза и нос у нее были красные, но сухие. — Все кончено, Арен. План был только у Гаррика.

— Тогда мы придумаем новый! — воскликнул Арен. — У нас ведь остались записи Ярина. И время до свадьбы еще есть. Гаррик не единожды спасал мне жизнь, и будь я проклят, если предам его память и упущу возможность вернуть Пламенный Клинок! — Он положил ладонь девушке на плечо и посмотрел ей в глаза, показывая, что не шутит. — И будь я проклят, если позволю тебе укрепиться в мысли, что твой отец прав. В этом мире еще остались люди, в которых можно верить, Фен. Можешь верить в меня.

Он стремглав выскочил в коридор, подхваченный волной решимости, и кинулся вниз по лестнице. Уверенность придала ему отваги. Он не думал о последствиях. Лучше делать хоть что-нибудь, чем покорно принимать свой жребий.

— Арен? — Навстречу ему по лестнице поднимались Кейд и Граб. Арен пронесся мимо, поглощенный своим порывом. Кейд с Грабом переглянулись и последовали за ним.

— Паршивцу что-то взбрело на ум, — ухмыльнулся Граб; между тем их нагнала Фен.

Явочный дом, холодный и скудно обставленный, служил временным пристанищем для всяких мимохожих людей. Самым большим помещением был подвал, в котором стоял грубый деревянный стол, заставленный кружками с элем и заваленный хлебными корками. Вокруг сидело с десяток мужчин и женщин, еще больше стояло вдоль стен. Среди них была и Вика, опиравшаяся на посох; возле ее ног лежала Скирда. Орика и Харод тоже пришли; лютнистка выглядела встревоженной, а рыцарь стоял с непроницаемым лицом.

Когда вошел Арен, Мара и Вильхам спорили, сидя за столом.

— Хотя бы отправь кого-нибудь в винодельню на замену Гаррику! — убеждала Мара. — Если бы Киль рассказал Железной Длани про повозку, в назначенном месте ждала бы засада, и тебя бы тоже арестовали. Видимо, Киль решил выдать только Гаррика. Стоит рискнуть и послать кого-нибудь в Хаммерхольт.

— И кого же? — спросил Вильхам с глумливой ухмылкой. — Из моих людей никто не годится. Лишние потери нам ни к чему. Лучше отступить. Еще представится случай ударить по кроданцам.

— Но такого случая уже не будет! Никогда! — В голосе Мары слышалось отчаяние.

— Я не отступлю! — заявил Арен, входя в подвал. — Не оставлю Гаррика на растерзание Железной Длани. Тридцать лет назад жители этой страны отказались от борьбы, боясь лишиться того, что имели. Нельзя повторять их ошибку. Это наша лучшая, а может, единственная возможность сбросить кроданцев с трона.

Он огляделся по сторонам, готовясь встретить насмешки. Большинство собравшихся уставились на него с удивлением, видя в нем лишь самоуверенного мальца. Но он во всем был равен им и твердо стоял на своем.

— Кто-нибудь из вас знает, кто такой Гаррик, от которого вы с такой готовностью отступаетесь? — спросил он.

— Человек, которому стоило получше выбирать себе друзей, — сострил кто-то, вызвав всеобщий смех.

— Он Кадрак из Темноводья! — воскликнул Арен. — Последний из Рассветных Стражей, единственный ныне живущий хранитель Пламенного Клинка. Вот кого вы хотите отринуть.

Вика закричала, словно от боли, и это отрезвило собравшихся лучше всяких слов. Но среди всеобщего потрясения Арен заметил, как улыбка Вильхама превратилась в злобную ухмылку, и понял, что тому все известно.

По подвалу пробежал ропот, и на некоторых лицах появилось сомнение. Арену претило раскрывать чужие тайны, однако он не клялся хранить молчание и не видел иного способа спасти Гаррика. Именно тайны втянули их в эту передрягу. Настало время для честности.

— Это правда? — спросил один из собравшихся.

— Спроси у него. — Арен указал на Вильхама, чья усмешка сменилась гримасой ненависти.

— Вильхам? — удивилась женщина, сидевшая за столом. — Ты знал?

— Разумеется, не знал, — ответил тот, но не очень уверенно и поэтому неубедительно. — Я слышал, что кроданцы охотятся за последними из Рассветных Стражей и что Гаррик был в Солт-Форке, но подробности мне не известны. Если бы Гаррик хотел, чтобы мы знали, он сам рассказал бы.

— Если он Рассветный Страж, мы просто обязаны его спасти! — выкрикнул кто-то из дальнего угла, и вокруг поднялся гул одобрения.

— Нет! — рявкнул Вильхам, вскочив и хлопнув по столу ладонью. — Вы думаете, кроданцы посадят Рассветного Стража в захудалую местную тюрьму под надзор пьяных стражников, которых ничего не стоит подпоить или одолеть? Для империи он желанная добыча! Скорее всего, он уже на полпути к Хаммерхольту, где будет чахнуть в самой надежной темнице, пока его не решат казнить! Неужели вы полезете на стены этой твердыни, чтобы вытащить его?

— Я готов, — ответил Арен. Мысли у него мешались, но голос звучал твердо. — Мара, у тебя есть чертежи Ярина. Ты говорила, что под Хаммерхольтом находятся урдские подземелья и водные протоки, ведущие от озера. Сможешь найти путь, как туда пробраться?

— Если такой путь есть, я его найду, — пообещала Мара.

— А если его нет, попробуем через главные ворота. Каждый день сотни людей входят в крепость и выходят наружу. Наверняка отыщется способ проникнуть внутрь. И теперь пойдем все вместе!

Арен видел, как его воодушевление передается друзьям. Но Вильхам презрительно рассмеялся.

— Ох уж эти мечты о геройстве. Сейчас дело касается жизни и смерти, это тебе не игра в рыцарей с деревянными мечами. Хватит строить из себя взрослого, мальчик.

— А ты кто такой, чтобы мне указывать? — ответил Арен с неменьшим презрением, и с лиц присутствующих исчезли усмешки. — Где ты был, когда мы одолели чудище в Скавенгарде? Где ты был, когда мы столкнулись с кроданскими страхоносцами, и не один раз, а трижды? Прятался, как и теперь? Ты не один из нас. Лучше уж оставайся в стороне.

Шум утих окончательно, уступив место холодной тишине, пронизанной страхом. Еще никто не разговаривал с Вильхамом Улыбчивым подобным образом.

— А ты за словом в карман не лезешь, — заметил тот с плотоядной ухмылкой. Звякнула сталь: он вытащил кинжал из ножен. — Пора тебе научиться приличиям.

При виде кинжала у Арена поубавилось храбрости. Захваченный собственным порывом, он недооценил опасность, не сумел разглядеть душу убийцы за детским лицом. А здесь, в явочном доме Вильхама, среди его людей, действовали лишь те законы, которые установил хозяин.

Неизвестно, собирался ли Вильхам перерезать Арену горло, или оттяпать ухо, или просто полоснуть по щеке: едва он устремился вперед, чья-то сильная рука схватила его за запястье.

— Ну уж нет, — бросил Харод, нависнув над щуплым Вильхамом. — Как сказал молодой господин, ты не один из нас.

Глаза Вильхама вспыхнули огнем, щеки побагровели, но Харод не дрогнул, показывая бесстрашную стойкость. Вильхам огляделся по сторонам, ожидая, что подручные придут ему на помощь, но даже им не хотелось, чтобы юноша пострадал из-за своей пылкости. Дав волю гневу, Вильхам остался без поддержки, и он это понимал. Он огрызнулся, с ругательством вырвал руку и положил кинжал на стол.

«Посмотри на них, — думал между тем Арен. — Посмотри, как их вдохновило одно упоминание о Рассветном Страже. Что же будет, когда они увидят Пламенный Клинок?»

Люди Вильхама разрывались между страхом перед вожаком и желанием прийти на помощь Рассветному Стражу. Арен не сомневался, что некоторые из них встанут на его сторону, стоит только попросить, но это было бы явным вызовом их предводителю.

— Вильхам, — примирительно сказал он, поднимая обе руки. — Я говорил не подумав и прошу прощения. Страх влечет за собой опрометчивые речи, а я боялся за друга. Ты прав, что проявил осторожность, ибо слишком многое поставлено на карту. Я не прошу тебя рисковать своими людьми, достаточно лишь не чинить нам препятствий. Возможно, ты даже не откажешь нам в помощи, ведь дело у нас общее.

Несмотря на гнев, Вильхаму хватило благоразумия, чтобы понять: Арен предлагает ему достойный путь отступления без особого ущерба для гордости.

— Вот бы Киль был так же верен Гаррику, как вы, — проворчал Вильхам. Он сердито обозрел собравшихся, восстанавливая власть над своей командой. — Ну, быть по сему. Вы задумали глупость, но не мне вас отговаривать. Мы окажем вам посильную помощь, но в Хаммерхольт не пойдем, потому что там вас ждет верная смерть.

— Быть по сему, — повторил Арен. — Благодарим тебя.

Поглядывая на Харода, Вильхам взял кинжал со стола и вложил обратно в ножны, а потом вышел из подвала, и его люди нерешительно потянулись следом, оставив Арена и его товарищей одних.

— Ха! Паршивец показал Морковной Башке, кто тут главный! — гаркнул Граб.

— Не знаю, союзника я нажил или врага, — пробормотал Арен. Охватившее его напряжение понемногу ослабевало, победа кружила голову. — Спасибо, Харод. Если бы не ты, мне бы несдобровать.

Рыцарь кивнул.

— Ты хорошо говорил, — сказала Вика, выступая вперед. — Нельзя бросать Гаррика на произвол судьбы, будь он Рассветный Страж или нет. И неважно, какие у нас шансы. — Скирда одобрительно гавкнула.

— Я тоже его не оставлю, — заявила Мара, поднимаясь из-за стола. — Еще есть надежда.

Следующим заговорил Кейд.

— Ты уверен, что он и правда… Рассветный Страж? — с благоговейным ужасом спросил он.

— Уверен, — твердо ответил Арен.

— Тогда я с вами!

— И мы с вами, — сказала Орика сразу и за себя, и за Харода, кладя руку ему на плечо.

— Хаммерхольт — неприступная крепость, под надежной охраной, очень опасная? — Граб потер руки. — Отлично. Грабу нужны новые татуировки!

Арен посмотрел на Фен. Она с улыбкой кивнула ему, и от ее взгляда в груди у него вспыхнуло пламя.

— Осталось разрешить один вопрос, — напомнила Мара. — Что делать с Килем?

При мысли о криволомце у Арена испортилось настроение, но он взял себя в руки.

— Сейчас не время для мщения, — сказал он. — С отливом Киль отбудет восвояси и не сможет больше нам навредить. Даже если мы успеем его настичь, наказывать его бессмысленно.

— Граб с удовольствием его накажет, — вызвался скарл, поднимая кинжал.

— Да уж, — буркнул Кейд. — В кои-то веки мы сошлись во мнении.

— Нет, — возразила Вика. — Времени у нас в обрез; нельзя тратить его на бессмысленную расправу.

— Он недостоин того, чтобы мы за ним охотились, — бросила Фен. — А если приспичит, мы знаем, где его найти.

— Согласна, — кивнула Мара. — Если мы хотим выручить Гаррика и захватить Пламенный Клинок, надо действовать быстро и сообща. Готовы?

— Да! — воскликнули все в один голос, и даже у Харода загорелись глаза.

* * *

Киль таращился в узкое окошко, наблюдая, как над портом занимается утро. На столе перед ним стояли две пустые бутылки, он приканчивал третью. Здесь, в верхней комнате захудалого трактира, он нес долгую одинокую вахту. Тянулись угрюмые часы, которые он коротал за выпивкой, а мысли его кружились, точно акулы вокруг добычи. Но скоро все закончится. Скоро.

В голой, пронизанной сквозняками комнате стояли лишь стол, стул и убогая кровать. Сквозь крышу просачивался холодный воздух. Эти мелкие неудобства казались Килю даже приятными. Он больше не заслуживал ни уюта, ни радости, ни любви.

Из трактира открывался хороший вид на прибрежье, где пьяные матросы, пробираясь между грузчиками, брели к своим гамакам. Среди леса мачт виднелся корабль, на котором Килю предстояли отплыть: быстроходный клипер под названием «Весельчак», направлявшийся к Ракен-Локу и другим городам, расположенным вдоль Прорези. Еще вчера Киль повидался с капитаном и заплатил ему за койку. Как только распространятся вести о его предательстве, в Моргенхольме ему долго не протянуть. Вильхам Улыбчивый об этом позаботится.

Он жадно отхлебнул из бутылки, чувствуя, как по горлу и желудку разливается приятный жар. Мутным взглядом он увидел, как «Весельчак» отчалил и последовал вниз по реке Мелководной мимо зеленой громады Государева острова. Когда корабль скрылся из виду, Киль, к собственному удивлению, всхлипнул: он и не заметил, что по щекам у него текут слезы.

Он не собирался домой.

Его взгляд упал на грамоту, лежавшую рядом с пустыми бутылками. Ему и в трезвом виде было тяжело читать по-кродански, но он знал, о чем там говорится. Пожизненное содержание для Мариеллы и Теда. Признание права собственности на ферму Флюка. Прощение всех преступлений Киля. А главное — предписание лорду Джадреллу обеспечить Теду лучший врачебный уход за счет империи.

Пьяные слезы хлынули потоком. «Мой мальчик. Ты будешь жить, мой мальчик. Ты увидишь всякие чудеса, совсем как тогда, на ярмарке в Мариспорте. Я обещаю».

Внизу к грамоте крепился маленький серебристый диск с вытисненным вдоль края затейливым узором и крестом о двух перекладинах посередине. Работа искусного мастера, которую почти невозможно подделать. Печать Железной Длани. Никто не посмеет возражать, получив послание с такой печатью.

Рядом с ней стояла тщательно выведенная подпись старшего охранителя Клиссена, того очкастого демона, который вынудил Киля заключить договор. Он явился к Килю в главном управлении Железной Длани, после того как его схватили возле «Горелого медведя». Если бы Килю угрожали, заставляя его выдать товарищей, он уперся бы руками и ногами, но Клиссен это понимал. Его предложение было простым и беспощадным: жизнь Гаррика в обмен на жизнь Теда.

Гаррику все равно конец. Еще до разговора в сарае Киль знал, что его друг идет на гибель. Плохо продуманный план не предусматривал возможности спастись, а неистовое стремление Гаррика покончить с кроданским владычеством граничило с безумием. Всякий, кто участвовал в его начинаниях, превращался в расходный материал.

Но, даже заключив сделку с Клиссеном, Киль продолжал хвататься за последние обрывки былой веры. Он пришел к Гаррику, надеясь найти доказательства, что тот избрал верный путь, найти причину не предавать его.

Но правда оказалась поистине ужасна. Бочки с эларитовым маслом! Убийство принца Оттико и всех кроданских правителей Оссии! Гаррик желал не просто смерти, а войны. Если его замысел удастся, весь народ ждет суровая расплата, которой Мариелле и Теду не пережить.

Но сильнее всего Киля ранило, что Гаррик собирался совершить это в одиночку, без него.

Он сложил грамоту, взял кусочек воска и дрожащей рукой поднес его к пламени свечи. Сделал кривобокую печать и прижал ее большим пальцем, потом перевернул бумагу и на чистой стороне надписал адрес, зажмурив один глаз и старательно выводя буквы. Покончив с этим, он отодвинул грамоту в сторону, откинулся на спинку стула и приложился к бутылке.

Гаррик решил обойтись без него. Вот в чем беда. А иначе Киль, может статься, и не предал бы его. Но Гаррик держался отстраненно и холодно, заботы Киля были ему безразличны, словно Мариелла была лишь досадной помехой, а Теда вовсе не существовало. Смерть Флюка тоже была на совести Гаррика, но он вряд ли это сознавал и уж точно не желал брать на себя ответственность.

Киль считал, что его предали, поэтому он предал Гаррика в ответ. Ради своей семьи. Ради блага Оссии.

Он почувствовал, как скрутило нутро, и сделал еще глоток из бутылки. Ему хотелось подавить любые мысли, но они все прибывали, осаждая его, словно…

«…черные щупальца тянутся из мрака… а за ними пасть, а внутри еще пасть, а внутри еще…»

Он вздрогнул и очнулся, тяжело дыша. Еще раз приложился к бутылке. Это не помогло.

Раздался стук в дверь, от которого он подскочил на месте. Сердце бешено заколотилось, и он в страхе уставился на дверь. Люди Вильхама? Так быстро? А может, сам Гаррик выбрался на свободу и явился отомстить?

— Имперский курьер, — раздался голос.

Напряженные мышцы расслабились. В пьяном дурмане Киль запамятовал, что посылал за курьером.

— Входи.

Дверь со скрипом отворилась, и внутрь заглянул молодой кроданец в опрятном мундире. Оглядев тесную убогую комнатушку, он явно засомневался, туда ли попал.

— От вас письмо? — спросил он.

Киль похлопал по бумаге, лежавшей на столе.

— Имперская почта?

— Разумеется, — сказал курьер и вошел в комнату. — Будет передано из рук в руки. Надежнее только доставить самому.

— Это исключено, — пробормотал Киль. Потом достал кошель с монетами и высыпал содержимое на стол — последние деньги, которые у него остались.

Курьер удивленно вскинул бровь.

— Все твое, — сказал Киль. — Но слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты вскрыл письмо и прочитал ей вслух. Она неграмотная. Не отдавай письма ей в руки, покуда не прочтешь, иначе она его просто уничтожит. Понял? Это вопрос жизни и смерти.

— Не беспокойтесь, — сказал курьер, — все будет исполнено. — Он взял письмо и с трудом разобрал пьяные каракули Киля. — Мариелле из Арианны, Ракен-Лок. Правильно?

— Правильно.

Курьер сгреб в кошель деньги со стола и участливо взглянул на Киля.

— Простите, но… Похоже, вам нехорошо. Может, позвать кого-нибудь?

— Меня самого скоро позовут, — сказал Киль. — Ступай.

— Как пожелаете. Слава императору. — И курьер, отдав честь, удалился.

«Готово дело», — подумал Киль. Он наконец сделал свой выбор. Гаррик вечно упрекал его в нерешительности, но где взять решимость, если выбирать приходится между плохим и очень плохим? Остаться нищенствовать в Ракен-Локе или бросить семью, отправившись на поиски счастья? Скончаться в мучениях на кроданской дыбе и обречь близких на голодную смерть или спасти жену и сына, пожертвовав единственным настоящим другом? Не получилось из него ни мужа, которым ему подобало быть, ни героя, которым он стремился стать. Он неудачник и предатель, которому нет дороги домой. Все узнали бы, что он пособник, в том числе Мариелла и Тед. Каждая монета, которую получит его семья, будет запятнана кровью Гаррика. Мариелла заслуживает лучшего мужа, чем он. Тед заслуживает лучшего отца.

Но мог ли он избрать иной путь? Или все дороги вели сюда, в эту жалкую комнатенку, где выбора уже нет?

Остался единственный выход.

Он подошел к кровати, взял свернутую веревку и принялся вязать петлю. Будучи китобоем, он знал толк в узлах и почти с облегчением снова взялся за эту простую и честную работу. Закончив, он пододвинул стул под толстую потолочную балку.

«…каждая пасть истекает слюной… каждая пасть источает страх… и все жаждут его поглотить…»

Он с воплем отшатнулся обратно к столу и осушил бутылку до дна. Потом, тяжело дыша, наклонился; его изможденное лицо блестело от пота в холодном утреннем свете, проникающем в окошко.

«На этом всё».

Ему невыносимо было терпеть весь тот ужас, который он видел, который он совершил, которым он стал. Тьма, которая всегда шла за ним по пятам, настигла его и поглотила без остатка. Теперь осталась лишь холодная пустота, в которой не будет места смеху и радости. Ад, сбежать из которого нужно любой ценой.

Он взобрался на стол и с мрачной сосредоточенностью закрепил веревку на балке. Потом продел голову в петлю и затянул узел.

Обратной дороги нет. Он остался без гроша за душой, без единственного друга в целом мире. Впереди только голодная смерть или гибель от рук людей Вильхама. Лишь перекрыв все пути к отступлению, он может сделать этот шаг.

Киль закрыл глаза, по его лицу заструились безмолвные слезы облегчения. Теперь все так просто. Так просто.

Он оттолкнул ногами стул и повис.

ГЛАВА 53

— Вы слушаете? — сказал Арен. — План такой.

Кейд едва сдерживал волнение. Они вдевятером сидели вокруг стола под фонарем, подвешенным на цепочке. Перед ними стояли кружки с элем и кубки с вином. Лица у соратников были суровые, угрюмые и целеустремленные. Они решили совершить невозможное и вписать себя в легенду.

Подвал явочного дома изменился после столкновения Арена с Вильхамом. Теперь все стены были увешаны схемами, картами, списками дат и прочими материалами, невразумительными для бестолкового зрителя вроде Кейда. На столе лежали несколько планов, изображавших разные этажи Хаммерхольта. Последние два дня Мара и Арен работали до умопомрачения: сопоставляли графики дежурств, сверялись с лунными фазами, разбирались в запутанном распорядке королевского бракосочетания. Спали они мало, но, несмотря на утомление, Арен говорил с суровой уверенностью.

— Люди Вильхама разузнали, что Гаррика собираются казнить на рассвете в скорсдей, за день до свадьбы, — сказал он. Он склонился над столом, широко расставив руки. — Прежде чем наступит новая эра, кроданцы хотят устранить свою последнюю недоработку. Принцесса и ее многочисленная свита прибудут после казни, и среди слуг начнется настоящий переполох, поэтому большинству гостей велели приехать на день раньше, в чейндей. Ожидаются сотни человек, и всех предстоит кормить, развлекать и обеспечивать ночлегом. Даже для дотошных кроданцев это будет сущий ад. Тогда-то мы и ударим. — Он обвел взглядом сидящих за столом. — Если мы хотим одержать победу, то должны сработать как часы, исполняя каждый свою роль. Или действуем сообща, как единое целое, или все вместе погибаем. — Он взглянул на Фен. — Согласны?

— Говори, что нам делать, — сказала Вика, почесав Скирду за ухом. Выглядела друидесса совсем здоровой, однако еще нуждалась в отдыхе, поэтому не смогла присоединиться к планированию в полной мере.

Арен выпрямился и указал на выцветший, старинного вида чертеж на стене.

— Хаммерхольт снабжается водой из озера Калагрия в горах неподалеку. Проходя через ряд пещер, вода поступает в туннель, построенный, вероятно, еще урдами во времена Первой империи. — Он снова наклонился к столу и ткнул пальцем в другой чертеж, изображающий подземелья. — Мы думаем, эта дверь в водосточных сооружениях под Хаммерхольтом ведет в пещеру, которой оканчивается туннель. Там есть потайной выход; возможно, им пользовались инженеры, когда уровень воды в озере понижался. Кроданцы вряд ли о нем знают; крепость обширна и большей частью не используется. Так или иначе, маленькая лодка может проследовать сквозь пещеры до этой двери. Но есть два существенных затруднения.

— Прежде всего, — подхватила Мара, — дверь невозможно открыть со стороны пещеры, к тому же она наверняка слишком толстая, чтобы ее взломать.

— Граб управится с любым замком! — похвастался скарл.

— Скорее всего, никакого замка нет, только ручка с противоположной стороны. По моим вычислениям, пещеру затапливает, когда поднимается уровень воды в озере. Дверь наверняка построена с таким расчетом, чтобы выдержать напор. Кроме того, подозреваю, она забрана решеткой.

— Ну и как вы ее откроете? — спросил Вильхам Улыбчивый. Он потребовал, чтобы его допустили на сегодняшнее собрание. Поскольку они находились здесь с его согласия, он хотел узнать, что они замышляют, и у них не осталось иного выбора, кроме как выполнить его требование.

— Кому-то из нас придется открыть ее изнутри, — ответил Арен. — В лодку вместится всего пятеро — или шестеро, если Скирда…

— Не беспокойся, — сказала Вика. Собака взгромоздила передние лапы на стол и залаяла, словно оскорбленная возможностью, что ее могут не взять. — Когда нужно, она умеет вести себя смирно.

— Значит, шестеро, — кивнул Арен и устало улыбнулся Скирде. — Харод, Орика и Мара проникнут внутрь другим путем.

Кейд с кружкой эля в руке откинулся на спинку стула, вне себя от восторга. Раньше Арен был просто Ареном; пусть волевой и решительный, но все равно мальчишка из маленького городка, не более значительный, чем сам Кейд. Теперь перед ним предстал другой Арен, говоривший четко и властно, державшийся не по годам степенно. В Оссии зрелость определялась не возрастом; ее история знала малолетних королев, юных военачальников и рано сложившихся ученых. Арену едва исполнилось шестнадцать, но за последние месяцы он превратился в человека, достойного занять место Гаррика. Все слушались его, хотя он был самым молодым среди них.

Кейд улыбнулся. Он еще никогда так не гордился, что приходится Арену лучшим другом.

— Сегодня днем Вильхам и его люди обнаружили в одном из трактиров лучшую лютнистку Моргенхольма, — сказал Арен, кивнув Вильхаму. После недавнего столкновения Арен старался держаться с ним как можно любезнее. Кейд не смог бы так легко простить обиду, но Арен умел превращать врагов в союзников.

— Произошло досадное недоразумение, — продолжал Арен. — Один из посетителей по неловкой случайности пролил ее напиток. Разумеется, он проявил учтивость и купил ей другой — на этот раз сдобренный одним из зелий Вики.

Граб, радостно ерзавший на месте, не сдержался:

— Это был Граб! Граб это сделал!

— Прямо сейчас на нее накатывает дурнота, — усмехнулась Вика. Она снова раскрасила лицо и нацепила все свои обереги, в том числе фигурку Сарлы, которую вырезала для нее Фен. В свете фонаря вид у нее был довольно дикий. — Недомогание продлится недолго, но ближайшие дни она проведет в обнимку с ведром.

— Руководитель труппы в отчаянии, — подхватил Арен. — Они намеревались выступить на одном из многочисленных пиршеств в Хаммерхольте, а теперь остались без главной исполнительницы. — Он указал в сторону Орики. — По счастью, вскоре они повстречаются со странствующей певицей, чрезвычайно талантливой, к тому же знающей весь их репертуар.

— Ты слишком любезен, — улыбнулась Орика.

— Я по-прежнему считаю, что это чересчур опасно, — вставил Харод. — В этом городе сардов поджидают сплошные угрозы.

— Уймись, Харод, — сказала Орика. — Каждый из нас должен принять на себя долю риска.

— До окончания свадебных торжеств она будет под защитой труппы, — заверил Арен. — В Хаммерхольте соберутся почетные гости из всех окрестных стран, поэтому одинокая сардка не привлечет особого внимания, к тому же сарды официально не объявлены вне закона. Кроданцы не станут поднимать переполох на королевской свадьбе.

Кейд так и не понял, успокоился Харод или нет: его лицо осталось бесстрастным. Но тот больше ничего не сказал, поэтому Арен продолжил:

— Оказавшись внутри, Орика ненадолго отстанет от спутников, проберется к двери и впустит нас.

— А если дверь наглухо запечатана? Или понадобится ключ? Или ее заметят и вынудят вернуться? — спросил Вильхам.

Мара спокойно посмотрела ему в глаза.

— Значит, Орике придется действовать по обстоятельствам. А если мы с Хародом управимся быстрее, тоже двинемся к двери. Лучше подстраховаться.

— Проясним насчет рисков, — сказал Арен. — Тамошние подземелья очень тесные. В озерепроисходят приливы и отливы, и проникнуть в пещеру мы сможем только во время отлива. Пока доберемся до двери, вода снова начнет подниматься и отрежет обратный путь. Пещера наполнится до самого потолка. Если Орика не успеет вовремя, мы все утонем.

Кейд почувствовал, как его воодушевление испаряется. Внезапно план показался ему не таким уж хорошим.

— Я тебя предупреждал, — сказал Арен, увидев понурое лицо друга. — Если одного из нас постигнет неудача, то и остальным несдобровать. Сейчас еще можно отказаться. Никто вас не осудит.

— А другого пути нет? — спросила Фен.

— Нет, если мы хотим пробраться туда вооруженными и все вместе.

Повисла угрюмая тишина.

— Сколько времени у меня будет? — спросила Орика.

— Приливы — дело запутанное, — ответила Мара. — Над Теей две луны, которые следуют по непостоянным орбитам и повторяют свой цикл каждые два с четвертью года. Сверх того, необходимо вычислить объем воды с поправкой на узкие места, замедляющие течение, и высчитать, сколько времени все это займет…

Для Кейда ее слова звучали чересчур мудрено. Зачем она столько объясняет? Ему хотелось, чтобы снова заговорил Арен; по крайней мере, у него все без обиняков.

— Учитывая все это, — заключила наконец Мара, — я полагаю, что до очередного подъема воды у нас будет примерно час. Орика, тебе нужно открыть дверь к первому колоколу тьмы.

— Я сделаю это любыми правдами и неправдами, — пообещала Орика.

Кейд сглотнул, представив, как вокруг них поднимается студеная вода, а они судорожно глотают воздух; но страх быстро развеялся. Зачем бояться того, что еще не случилось? Пусть сегодня будет сегодня, а завтра будет завтра.

— Мы с Хародом войдем в главные ворота, — сказала Мара. — Как отпрыск высокого дома Ансельма из Харрии, он, несмотря на семейные неурядицы, имеет право присутствовать на бракосочетании харрийской принцессы. В столь краткий срок было непросто раздобыть приглашение, но у меня есть кое-какие… связи.

Трудно было не заметить, какая горечь прозвучала в ее голосе, но Кейд не понял, в чем ее причина, а Мара не стала вдаваться в подробности. Харод выглядел встревоженным, каким Кейд уже привык его видеть. Харрийцу не нравилось извлекать выгоду из своего родового имени, которое он покрыл бесчестьем. Кейд задумался, через какие мытарства еще предстоит пройти Хароду — и все ради Орики. Сносить насмешки Граба уже само по себе было геройством.

— Я выдам себя за жену Харода, — сказала Мара. Уголки ее рта тронула полуулыбка. — Конечно, я старовата для этой роли, но бывают союзы и подиковиннее.

— Ха! Горшкоголовый женится! — прыснул Граб, разбрызгивая эль.

Мара не обратила на него внимания.

— Мы присоединимся к другим гостям на празднестве.

Скарл помрачнел.

— Вот как, — буркнул он. — Они пойдут пялиться на шутов и набивать брюхо, а мы все потонем.

— Никто не потонет, — сказал Арен. — Харод и Мара займутся Джарритом Банном, хранителем ключей. Только он имеет доступ в сокровищницу, где, предположительно, находится Пламенный Клинок. — Он снова ткнул пальцем в чертеж. — Джаррит Банн не значится в списках гостей на банкете, поэтому мы предполагаем, что после увеселительного представления он удалится в свои покои. Именно там, вероятно, хранится ключ от сокровищницы, и нам нужно, чтобы он туда не попал.

— Неужели он не держит такой ценный ключ при себе? — спросила Орика.

— Лазутчики Ярина считают, что нет, — ответила Мара. — Самые важные ключи он хранит под замком у себя в кабинете, чтобы они не стали слишком легкой добычей для воров.

— Может, Граб просто убьет его? — предложил скарл.

— Постараемся обойтись без лишних трупов, — сказал Арен.

Граб хмыкнул и отхлебнул эля.

— Когда мы окажемся внутри, то направимся в темницу освобождать Гаррика, а Граб проследует в кабинет хранителя ключей, которого тем временем задержат Харод и Мара. Чтобы туда добраться, понадобится время, потому что, сколь ни подробны сведения Ярина, мы почти ничего не знаем о том, где находится дверь в сокровищницу и как она отпирается. Мара и Харод разузнают у хранителя ключей все, что смогут.

— Граб не подведет тебя, Паршивец. Не беспокойся.

— И никто не заметит скарла, расхаживающего по коридорам Хаммерхольта? — скептически спросил Вильхам. — Или друидессу с собакой?

Кейд раздраженно взглянул на него. Вильхам явно задался целью отыскивать слабые места в плане Арена. А таковых было предостаточно.

Но Арен не собирался вступать в препирательства.

— Мы подумали об этом, — сказал он. — Хаммерхольт большой, и в нем хватает заброшенных помещений. Ярин снабдил нас ключами, так что мы сможем обойти празднества стороной. А Граб проберется внутрь через окно.

— Граб вскарабкается по стене. Граб карабкается лучше всех. Однажды Граб вскарабкался в башню к одной девице и…

— А Гаррик? — перебила Вика. — Как мы его освободим?

Арен провел пальцем по чертежу, показывая путь к темницам.

— Те из нас, кто не будет занят добыванием ключа от сокровищницы, направятся к темницам, разоружат стражника и оставят его вместо Гаррика. На посту обычно стоит один человек, а мы будем все вместе и при оружии, чтобы совладать и с более многочисленным противником, если понадобится. Караул сменяется только после шестого колокола тьмы, а к тому времени мы уже уйдем.

— Возможно, Орике удастся отделиться от труппы. Возможно, удастся и дверь открыть, — сказал Вильхам. — Возможно, скарл сумеет выкрасть ключ от сокровищницы, а Мара и Харод заговорят зубы хранителю ключей. Возможно, на посту окажется один стражник и вас не заметят. — Он вскинул бровь. — Слишком многое зависит от случайностей.

— А возможно, все окажется проще, чем мы думаем, — возразил Арен. — Но мы этого не узнаем, покуда не проникнем внутрь.

Вильхам покачал головой, невесело улыбнулся и откинулся на спинку стула, скрестив руки.

— Вместе с Гарриком, — продолжал Арен, — мы направимся в сокровищницу, где нас встретит Граб с ключом. Мы заберем Пламенный Клинок и вернемся к двери, ведущей в водосточные сооружения, пока кроданцы будут праздновать. К тому времени, согласно вычислениям Мары, вода снова начнет опускаться. Скорее всего, придется ненадолго затаиться, прежде чем мы снова сможем пробраться в пещеру, сесть в лодку и вернуться к озеру. Но если все пойдет по плану, кроданцы еще долго не спохватятся.

— А если все пойдет не по плану? — спросила Фен. — Если поднимется тревога и не получится переждать час-другой?

— Есть и иной выход, — ответила Мара. — Но мы не станем его использовать без крайней необходимости.

— Под Хаммерхольтом располагаются урдские подземелья пояснил Арен. — Прежнюю крепость разрушили, а на ее фундаменте возвели новую. Но подземелья остались, и мы думаем, что кроданцы уже начали их исследовать. Карты подземелий у нас нет, но разумно предположить, что там имеются и другие выходы.

— Света внизу не будет, и трудно сказать, на что мы можем наткнуться, — сказала Мара. — Я основательно изучала урдскую архитектуру и культуру, читала отчеты копателей, которые исследовали развалины. Урды искусно сооружали западни, и некоторые из них могут по-прежнему действовать, даже спустя столько времени. Лучше уходить через пещеры.

— А дальше? — спросила Фен. — Если удастся выбраться наружу с Пламенным Клинком?

— Если удача будет на нашей стороне, кроданцы так и не узнают, кто его похитил. Если нет, возможно, придется на некоторое время затаиться. При нас на всякий случай останутся карты и съестные припасы.

На мгновение наступила тишина, а потом Вильхам громко захлопал в ладоши, так что Кейд подскочил на месте.

— Превосходно! — воскликнул Вильхам. — По-моему, вы сошли с ума и наверняка погибнете, но безрассудства вам не занимать.

— Немного безрассудства — именно то, что нам нужно, чтобы освободить страну, — заметил Арен. — Посмотри, до чего довела оссиан осторожность.

Вильхам пожал плечами, выражая неохотное согласие, потом допил свой кубок и поднялся с места.

— Тем не менее желаю, чтобы удача сопутствовала вам, как самой Лицедейке. Если вы справитесь, то навсегда останетесь в песнях. А если кто-нибудь решит не ходить, пусть присоединяется к моим людям. Нам нужны храбрецы.

Едва он ушел, Арен повернулся к остальным, его глаза сверкали решимостью.

— Слыхали? — сказал он. — Мы навсегда останемся в песнях! Вот что значит Пламенный Клинок для нашего народа. Да, риск огромен; но он того стоит. Я боюсь смерти не меньше других, но, если придется, управлюсь и в одиночку.

— Ну уж нет, — заявила Вика. — Пока есть надежда, что меч попадет в руки заступника, нельзя сдаваться.

— Граб тоже пойдет! Что это за песни, если в них не будет Граба?

Кейд не сумел сдержать улыбку. Каким бы противным и надоедливым ни был скарл, его бесшабашная храбрость действовала вдохновляюще.

— Ну и я, разумеется, не останусь с Улыбчивым делить его жалкий жребий, — ухмыльнулся Кейд.

Мара тоже ответила согласием, следом за ней и Харод, а когда подошел черед Орики, она неожиданно просияла:

— Теперь я знаю, как завершится моя песня! Наконец-то я ее услышала целиком. Мне нужны лютня и бумага, чтобы ее записать.

— Тише, тише, мы пока не закончили. — Мара кивнула Фен, которая еще не высказалась. Все повернулись к девушке; в свете фонаря она выглядела испуганной и затравленной.

— Как легко вы отдаете свою жизнь в чужие руки, — тихо произнесла она. Потом опустила голову. — Но мы должны держаться вместе, иначе сгинем по одиночке. Я иду с вами.

— Не беспокойся, — заверил Кейд. — В прошлом мы натворили множество глупостей, но меня покамест никто не убил.

— Значит, все мы заодно, — сказал Арен. — Идем творить историю. Вершить собственную судьбу! — Он высоко поднял кружку, так что эль выплеснулся через край. — За Гаррика, за Пламенный Клинок! — воскликнул он.

В ответ раздались радостные возгласы, и в них Кейду послышалось предвестие победы. Его распирало от гордости.

«Посмотри-ка на меня теперь, папаша. Посмотри на меня».

ГЛАВА 54

Скрипнули весла, плеснула вода, и лодка заскользила по озеру в направлении неровной гряды серых утесов. Солнце золотило горы, а в морозном воздухе чувствовалось приближение зимы. Граб подался вперед и налег на весла, лодка поплыла быстрее, и еле слышные звуки, которые она издавала при движении, растворились в глубокой тишине, витающей над озером.

Скирда сидела на носу, высунув язык и выпрямив спину, напоминая резную фигуру. Рядом, положив руку на спину собаке, устроилась на корточках Вика в меховой накидке и с раскрашенным лицом. Арен и Кейд тесно прижались друг к другу, не сводя глаз со вздымавшихся впереди утесов. На средней скамье сидел Граб, на корме примостилась Фен, надвинув на голову зеленый капюшон. Лицо у нее было суровое, взгляд отсутствующий; она изо всех сил пыталась скрыть страх, но Арен все равно его чувствовал. Он уже достаточно хорошо изучил девушку.

— Почему Грабу всегда приходится грести? — проворчал скарл.

— Ты сам напросился, дурень, — ответил Кейд. — Когда хвастался, насколько ты сильнее всех нас, вместе взятых.

— Все равно нечестно, — буркнул Граб.

Арен почти не слушал их пререканий. Он не сводил глаз с Хаммерхольта, видневшегося впереди на расстоянии не более лиги. Очертаний крепости не скрадывали даже мягкий предвечерний свет и белесые клубы тумана. Зубчатые стены громоздились одна над другой, по углам высились четырехугольные башни. В нем не было ни единого плавного изгиба, никакой красоты и изящества. Незыблемый, словно скала, он олицетворял грубую силу. Это был краеугольный камень Оссии, основание, на котором могла обрести опору вся страна. Если бы королева Алиссандра Пряморечивая устроила ставку здесь, все могло сложиться иначе.

Арена знобило от волнения. Как и Фен, он боялся, но, в отличие от нее, был исполнен яростной решимости. Столько всего могло пойти прахом, но в глубине души он верил, что они сдюжат. Точно такую же дерзкую уверенность он ощущал во время своих столкновений с Рафой, Клиссеном и Вильхамом. Возможно, он отринул кроданского бога, а Воплощения еще не убедили его в своем могуществе, но все же он хранил веру в душе.

Теперь он был уже не мальчиком.

Эта перемена произошла за последние несколько дней. Он стал сосредоточеннее, спокойнее, выдержаннее. Он больше не был сыном своего отца, обузой для остальных. Теперь он делал выбор самостоятельно, и если сегодня им суждена смерть, по крайней мере, он умрет свободным.

Граб направил лодку в тень утесов, обступавших озеро. Лодку они купили на деньги Мары в деревне на другом берегу, теперь уже едва различимой сквозь туман. Посередине озера колыхалось рыболовецкое судно, но они не видели ни души, держа путь вдоль обросшего ракушками подножия утесов и вглядываясь в складки горной породы. Где-то здесь находится вход в пещеры, если верить старой карте, которую оставил Ярин. Вода уже достаточно опустилась, чтобы его можно было заметить.

Если карта не врет. Если вычисления Мары правильны. Если.

Арен запрокинул голову. Прямо над ними в темно-синем небе мягко сияла призрачная Лисса. Луна его матери. Когда стемнеет, явится Тантера, потянув за собой воду, сражаясь с Лиссой за отцовское расположение; ведь Джоха был Воплощением Моря и Неба, и вода это помнила.

Знала ли его мать, кем был Рэндилл? Арен задумался. Причастна ли она к преступлениям отца или же находилась в неведении? Впрочем, какая разница? Он не в ответе за выбор, сделанный родителями, ему незачем заглаживать их проступки. Его мать, как и отец, теперь далека и недосягаема, словно луна, имя которой она носила. В какой-то мере его всегда будет тянуть к родителям, но изменить его путь они не властны.

Он вернет Пламенный Клинок. Не для того, чтобы искупить отцовское предательство или произвести впечатление на Гаррика, а потому, что так надо.

— Это оно? — спросил Кейд, указывая налево, где в полумраке между двумя выступавшими вперед скалами виднелась узкая расщелина.

— Может быть, — ответила Вика. — Граб, подгреби поближе.

Граб, бормоча по-скарлски, налег на весла и направил лодку к расщелине. Им пришлось пригнуться, потому что свод был довольно низкий, но, оказавшись внутри, они увидели, что пещера ведет дальше в темноту. Было зябко и сыро, сверху капала холодная вода.

Кейд зажег фонарь и поднял над головой. Граб снял весла с уключин, одно подал Арену, и оба принялись орудовать ими, как шестами, отталкиваясь от стен и продвигая лодку вперед.

Вечерний свет остался позади. Блестящий камень подступал вплотную, каждый шорох отдавался жутковатым эхом. Скирда скулила и прижала уши к голове.

Арен обрадовался, когда путь раздвоился: это соответствовало карте пещер, которую держал Кейд. Кейд повернул влево. Потолок стал выше — или вода опустилась, — и вскоре снова удалось выпрямиться. Арен, убежденный, что они следуют в верном направлении, велел повернуть еще раз. Дальше, согласно карте, будет еще одно перепутье.

Но перепутья не оказалось. Перед ними была лишь каменная стена, глухая и непроходимая. Арен и Граб остановили лодку.

— Неужели я пропустил поворот? — пробормотал Кейд.

— Здесь не должно быть тупика, — озадаченно проговорил Арен. Он следил по карте вместе с Кейдом, поэтому ошибка исключалась.

— Карта очень старая, — сказала Фен.

— Не старее этих скал, — раздраженно бросил Кейд.

— Тупорылый прокладывает путь, будто пьяная корова, — вставил Граб.

Арен пристально вгляделся в карту, пытаясь увидеть какую-нибудь помету, какую-нибудь подсказку, которую он пропустил, но сквозной путь был только один. Если его не найти, план рухнет при первом же препятствии. Все полагались на Арена. Неудача его уничтожит.

И тут Вика усмехнулась:

— Спокойно, друзья. Мы прибыли слишком рано, вот и все. Вода еще высоко.

Арен облегченно выдохнул. Да, она права. Просто надо подождать.

Они принялись ждать. Вода убывала быстро. Арен со страхом подумал о том мгновении, когда ее ход обратится вспять и пещера снова заполнится.

Чтобы скоротать время, они принялись гадать, как обстоят дела у Орики, Харода и Мары. Как они и рассчитывали, Орику сразу приняли в труппу, а Харода и Мару они покинули в явочном доме, когда те облачались в одежды, приличествующие гостям Кроданской империи. Хотя оба и собирались войти через главные ворота, их подстерегала опасность ничуть не меньшая, чем тех, кто сидел в лодке. Много ли Киль рассказал Железной Длани? Назвал ли имена, описал ли внешность? Стоит ли полагаться на приглашение, которое раздобыла Мара? Если их схватят или не пропустят внутрь, Арен даже не узнает.

До него донесся раздражающий стук: Кейд барабанил пальцами по борту.

— А я-то думал, мы очертя голову ринемся навстречу опасности, — вздохнул Кейд, пока впереди дюйм за дюймом открывалась следующая пещера.

Наконец они опустились достаточно низко, чтоб двинуться дальше, пригнувшись и отталкиваясь руками от потолка. Спустя несколько малоприятных минут расстояние до потолка увеличилось. Коридор расширился и превратился в пещеру, свет фонаря едва достигал стен. Путники начали перешучиваться друг с другом, почувствовав себя бодрее и свободнее. Но тут в темноте что-то плеснуло — судя по звуку, что-то покрупнее рыбы, — и они снова притихли.

— Похоже, сквозной путь находится прямо здесь, — сказал Кейд, показывая пальцем.

— Теперь Граб сможет грести, — сказал скарл. Он вложил весла обратно в уключины и снова налег на них, мимоходом поглядывая по сторонам.

Свет фонаря заиграл на стене пещеры. Арену понадобилось всего мгновение, чтобы разглядеть устье следующего коридора в том самом месте, где указывала карта. Когда они приблизились, он увидел, что внутри что-то влажно поблескивает, отражая свет. Он прищурился, чтобы разглядеть получше, и сердце у него упало.

Прутья. Вертикальные прутья, прочно вделанные в камень. Решетчатые ворота, преграждающие путь. Граб подгреб поближе. Металл был ржавый, но крепкий, а створки ворот удерживал большой железный замок. Арен на всякий случай подергал его, но тот не поддался.

— Дай Граб посмотрит! Граб может взломать любой замок! — воскликнул скарл и ринулся на нос лодки, так что остальным пришлось приложить усилия, чтобы она не опрокинулась. Оттолкнув Скирду в сторону, скарл заглянул в замочную скважину, потом сел и задумался. — Граб не может взломать такой замок, — объявил он наконец. — Он насквозь проржавел. В него сотни лет не вставляли ключа. Граб не может взломать замок, если внутри ничего не двигается!

— Этих ворот нет на карте… — сказал Арен, как будто своим замечанием мог убрать их с дороги.

— Я же говорила, карта старая, — пробормотала Фен. — Ворота построили позже.

Арен сердито взглянул на нее. Напуская на себя угрюмость, Фен боролась с волнением, но окружающим от этого легче не становилось.

— Может, у меня получится? — вдруг произнесла Вика и протолкнулась мимо Граба. Тот неохотно передвинулся к корме, чуть не опрокинув лодку.

— Не знаю, что может получиться у Размалеванной, когда у Граба ничего не получается, — пробормотал он. — Она собирается помолиться, чтобы он открылся?

Скирда зарычала на скарла, и тот отгородился от нее ладонью.

Друидесса принялась осматривать замок, а Арен с тревогой покусывал губу. Еще одно непредвиденное препятствие, а ведь они только начали. Сколько еще преград впереди? Он был глупцом, воображая, будто все пойдет как по маслу. Не лучше ли вернуться прямо сейчас, пока они не погибли? Вильхам был прав, назвав его план наивной фантазией.

Вика извлекла из-под накидки пузырек с густой блестящей жидкостью и вылила его содержимое на замок. Потом достала еще один и откупорила его.

— Отодвиньтесь подальше от ворот, когда я скажу, — велела она. — Но поосторожнее, а то я упаду. — Она вылила на замок содержимое второго пузырька. — Давайте!

Все попятились, Фен подстраховала Вику, и лодка скользнула по воде кормой вперед. Все уставились на замок.

Кейд, по своему обыкновению, первым объявил об очевидном:

— Ничего не происхо…

Его заставило умолкнуть резкое шипение; от замка поднялось облако дыма, а потом из ниоткуда возник маленький, но яркий огонек, разгоравшийся все сильнее. Арену пришлось прикрыть глаза ладонью и отвернуться, а потом шипение стихло, свет потух, а воздухе остался запах серы и олова.

— Ну вот, — сказала Вика. — Попробуем еще раз.

Они подгребли поближе. Проход застилала тонкая, резко пахнущая дымка. Когда они приблизились вплотную к воротам, Арен с удивлением увидел, что замок оплыл, превратившись в вязкий черный сгусток, усеянный багровыми мерцающими точками.

— Толкайте, — велела Вика. — Пока не затвердел.

Все налегли на ворота. Замок растянулся и разделился надвое, но ворота не подались. Они попробовали еще раз, но чем сильнее они толкали, тем дальше лодка отодвигалась от ворот. Тогда Фен предложила упереть весла в стены туннеля. Они налегли еще раз, и ворота со скрежетом открылись — так резко, что Вике пришлось подхватить Кейда, чтобы он не упал.

— Да! Граб знал, что проникнет внутрь! Граба ничто не остановит! — вскричал скарл.

Все засмеялись, и Арен устыдился своих былых сомнений. Кто сказал, что оссиане не умеют объединять усилия?

Вика заметила его взгляд.

— Победа гораздо слаще, когда одержана сообща, верно? — негромко спросила она.

Арен улыбнулся ей:

— Я так рад, что ты снова с нами, Вика.

— А я никуда и не отлучалась, — ответила она. — А теперь вперед, и да пребудут с нами Воплощения.

«И да пребудут с нами Воплощения». Эти слова вызвали у Арена смутное беспокойство, и он попытался вспомнить, когда последний раз их слышал. Наконец его осенило.

— Вика, — позвал он. — Когда Гаррик попрощался с нами и ушел вместе с Килем… ты о чем-то догадалась, да? Ты уже тогда подозревала Киля?

— Киля? — сказала она. — Нет. К сожалению, его я не раскусила. Меня занимал Гаррик.

— Почему?

Она задумалась, подбирая нужные слова.

— Когда он попрощался, я была уверена: он думает, что видит нас в последний раз. Он не собирался возвращаться. Я поняла это по голосу.

— Но как бы он принес нам Пламенный Клинок, если не собирался возвращаться?

— Не знаю, — ответила она. — Да и неважно, Арен. Наша задача остается неизменной.

Но она слишком резко оборвала разговор, и ее слова вселили в Арена беспокойство, а тьма вокруг будто сгустилась.

Наконец они приблизились к указанному на карте туннелю, построенному в давние времена, чтобы связать здешние разветвленные пещеры с подземельями под Хаммерхольтом. Они выплыли в большой зал и, обогнув каменный выступ, оказались перед входом в туннель. Кейд выпрямился и поднял фонарь повыше.

— О Девятеро, — выдохнул он. — Вот это да!

Устье туннеля было таким широким, что сквозь него могли проплыть пять таких лодок; по бокам возвышались ряды колонн, высеченных в толще камня и покрытых резьбой в виде насмешливо скривившихся лиц, пляшущих фигур и диковинных зверей. За минувшие столетия мелкие детали стерлись, но изображения по-прежнему несли в себе жутковатую первобытную дикость, резные лица — с тяжелыми челюстями, широколобые, узкоглазые, слегка нечеловеческие — внушали тревогу. Над входом, на массивной перекладине, виднелась надпись, еще различимая, но смысл, который заключали в себе эти резкие, угловатые руны, оставался для всех загадкой.

— Урды, — понизив голос, промолвила Вика. — Некогда они хозяйничали в Оссии, на земле и под землей.

Когда они проплывали мимо, Граб внимательно осмотрел колонны.

— Граб считает, они не такие уж уродливые.

Кейд прыснул от смеха.

Туннель был широкий, прямоугольный; кирпичные стены покрывала плесень. На всем его протяжении тоже возвышались колонны. Из темноты выплывали осклабленные лица. Некоторые явно принадлежали урдам, жестокие и злобные; другие были еще чудовищнее, с большими зубами и выпученными глазами. На шеях — ожерелья из отрезанных ушей, вместо волос — лезвия клинков. Арен ощутил, как повсюду витает недовольство древних богов, и ему стало не по себе.

— Не бойся, — сказала Вика, отвечая на его невысказанные мысли. — Они не смогут нам повредить.

— Смогут, если передумают поддерживать эти своды, — вставил Кейд.

Туннель оказался длинным, но наконец они доплыли до следующей пещеры, потолок которой терялся во мраке. Металлическая лестница, вделанная в стену пещеры, вела вверх, на каменный выступ. Рядом находился причальный столб.

— Кто-нибудь видит дверь? — спросил Арен, задрав голову.

Кейд поднял фонарь повыше, но нависающий выступ загораживал обзор.

— Наверное, нужно подняться и посмотреть, — сказал он.

Они привязали лодку к столбу свободным узлом, который мог двигаться во время подъема воды, и по очереди взобрались по лестнице — все, кроме Вики, которая осталась со Скирдой. Первым вскарабкался Кейд с фонарем в руке, следом за ним — Арен. Выступ был широкий, естественного происхождения; дверь оказалась на обещанном месте.

Арен и Кейд обменялись улыбками. Даже такой небольшой успех подействовал на них ободряюще.

Они оглядели дверь. Она была узкая и низкая, сработанная из металла и на вид толстая. Замка не было, только рычаг посередине. Арен попытался повернуть его, однако что-то удерживало механизм, как они и опасались.

К тому времени Фен и Граб поднялись по лестнице. Скарл попытался сам справиться с дверью, но безуспешно. Арен взглянул вниз, на Вику и Скирду.

— Ну а вы?

— Похоже, начинается прилив, — ответила друидесса, чье разукрашенное лицо жутковато выделялось над темными одеждами. — Я подожду, пока вода поднимет нас повыше. И Скирду будет проще втащить.

Арен отступил назад и оглядел остальных. Ему не терпелось идти дальше, но следующий шаг зависел не от него.

— Пожалуй, придется подождать, — сказал он. — Будем надеяться, что у наших друзей в крепости все получится.

— А еще лучше — научимся дышать под водой, — мрачно проговорил Граб.

Фен обхватила себя руками и уставилась в темноту. Кейд заметил это и с деланой беспечностью заговорил:

— Эй, кто-нибудь знает историю, как Халлек Бурный Кулак пробился сквозь полчища короля-призрака, а самого его убил в поединке?

— Что-то знакомое, — сухо ответил Арен. — Хотя я слышал нечто подобное о кроданском воине по имени Хокке, который взял приступом крепость Чернокнижника.

Кейд хихикнул.

— Думаю, теперешний вариант понравится тебе больше. — Его озаренное фонарем лицо оживилось, и представление началось. — Итак, Халлек растерял верных друзей, следуя через Равнины Ядовитого Пламени. Остался при нем единственный товарищ, с которым он не разлучался никогда: меч, рдеющий, словно поток лавы, несокрушимый и острый, как зубы времени. Пламенным Клинком звался он, и с ним-то Халлек явился в логово злейшего врага, глашатая Чужаков, короля-призрака!

Всем хотелось отвлечься, и они внимательно слушали рассказ Кейда. А вода между тем хищно захлестывала камни, поднимаясь все выше и выше.

ГЛАВА 55

«Я опоздала. Опоздала. Опоздала».

Орика беспокойно постукивала ногой по полу повозки, рядом с ней примостилась лютня в футляре. Сарды, как и оссиане, не особо заботились о пунктуальности, но сегодняшний вечер был исключением.

Музыканты с инструментами разместились в двух повозках, крытых холстиной. Перед ними возвышалась очередная проездная башня, уже третья на их пути. Опять задержки, проверки, обыски, и с каждым упущенным мгновением вода в пещерах прибывает.

Когда их повозки достигли горной дороги, на ней было не протолкнуться. Высоких гостей и их приближенных теснили купцы, спешно подвозившие товары, а также отряды солдат, переброшенных из гарнизона Моргенхольма. Присутствовали и признаки Железной Длани: огромный черный фургон с большими колесами и намалеванными по бокам крестами о двух перекладинах. Его содержимое оставалось загадкой, но, когда он проезжал мимо, Орику зазнобило от страха.

Вскоре дорога сузилась, зажатая между двумя горными кручами, каждую из которых венчала приземистая сторожевая башня; впереди предстал Хаммерхольт. Некоторые из музыкантов разинули рот, увидев эту громаду — целый лес прямоугольных башен среди многоярусных стен, уступчато вздымающихся на фоне вечернего неба.

Когда путники оказались внутри, движение замедлилось еще больше. Даже самые горячие ревнители порядка не могли управиться с таким множеством людей, прибывших единовременно, ведь крепость строилась для обороны, а не для приема гостей. Они медленно продвигались по тесным переходам, предназначенным для сдерживания противника, под рядами бойниц, сквозь которые так удобно выпускать стрелы и лить горячее масло.

Наконец повозки достигли последнего поста перед внутренней крепостью, где и должно было состояться вечернее празднество. Пробил уже одиннадцатый колокол света. У Орики осталось меньше двух часов; скорее, даже полтора. Их выступление, назначенное на двенадцатый колокол, должно было продлиться полтора часа, после чего гости отправлялись праздновать. Далее следовал перерыв перед следующим выступлением — наилучшая возможность ускользнуть. А если все начнется позже или затянется…

Но нет. Кроданцы следят за временем лучше всех в Пламении.

— Не волнуйся, — сказал Олин, пожилой криволомец, игравший на идре, традиционном оссианском барабане из бараньей кожи. — Слушатели есть слушатели, простые они или благородные.

Орика прекратила стучать ногой и с благодарностью улыбнулась Олину. Он не понимал причины ее беспокойства — она без страха сыграла бы перед самими Воплощениями, — но его участие было очень любезным. Некоторым из музыкантов явно не нравилось, что к ним прибилась сардка, но большинство, как и Олин, относились к Орике доброжелательно, а арфист поглядывал на нее с явной похотью.

Руководителем труппы был выходец из Дождливого края по имени Эдгин, уже не первой молодости, постоянно взвинченный, с пышными усами и гривой лоснящихся черных волос, которыми он то и дело встряхивал. Он разговаривал с привратником, пытаясь сдержать раздражение, когда к нему обращались с теми же вопросами, на которые он отвечал уже в двух проездных башнях. Кроданские солдаты досматривали повозку, с особенным подозрением поглядывая на Орику. Она уставилась в пол и помалкивала.

Вот бы Харод был рядом. Без него она неожиданно ощутила себя неприкаянной, и это чувство ей не понравилось. Она всегда держалась независимо даже по сравнению с другими сардами, ценившими свободу превыше всего на свете. Как быстро она привыкла, что рядом с ней постоянно присутствует высокий, основательный Харод. Как легко она доверилась ему, а ведь когда-то отвечала за себя сама.

И как нелепо она ревнует к Маре, которая сегодня находится рядом с ним.

Лохматая Лицедейка выделывает свои фокусы, а Сабастра, Воплощение Любви и Красоты, превращает людей в глупцов, и обе они действуют сообща. Поначалу Орика сочла Харода чудаком, но потом узнала обычаи Харрии и была тронута неуклюжими уверениями рыцаря в преданности тем вечером, когда она играла во дворце у его отца. Для харрийцев, считавших, что проявлять свои чувства позволительно лишь неотесанным смердам, это было безумно романтично и невероятно галантно.

Разумеется, она ему отказала, потому что знала, что Харод уже помолвлен, и хотела спасти его от самого себя. Но он не унимался и, когда она отправилась в Оссию, последовал за ней, нагнав по дороге. К тому времени он обо всем рассказал своей нареченной и погиб в глазах собственной семьи и всех, равных ему. Орика объяснила Хароду, в каком положении находится, и предупредила, что может предложить ему только дружбу. Харода это не остановило, поэтому она позволила ему сопровождать ее. У сардов не принято отвергать тех, кто к тебе тянется.

Она знала, что Харод сгорает от любви, но он всегда держался скромно, учтиво и сдержанно. Сарды не привыкли скрывать свои пылкие страсти, а здесь все было иначе; Орика и не ожидала, что ради нее пойдут на такие жертвы. Этот добрый, достойный уважения человек влюбился в нее с первого взгляда и оставил ради нее все, что имел. Такое кому угодно вскружит голову.

Он разительно отличался от других мужчин, влюблявшихся в Орику раньше, и совершенно не соответствовал ее представлениям о том, кто ей нужен; она не понимала, что происходит, пока не стало слишком поздно. Теперь без разбитого сердца не обойтись. Они были вместе, но соединиться им не суждено. Всем известно, что сардам разрешается делить ложе только с соплеменниками.

— Эй вы, проезжайте!

Окрик прервал ее мысли. Привратник закончил разговор с Эдгеном, и обе повозки музыкантов, миновав арку, оказались в битком набитом дворе, где уже разгружали с десяток других повозок.

Не успели они остановиться, как к ним кинулся взбудораженный человек в изящном бархатном костюме и накидке из медвежьей шкуры.

— Эдген! Клянусь Вышним, куда ты запропастился?

Распорядитель празднеств — краснолицый, очкастый, с седыми усами, пышными бакенбардами и в кроличьей шапке на лысой макушке, — очевидно, провел на ногах целый день, и его запас терпения уже иссяк.

— Мои глубочайшие извинения, — сказал Эдген. — Мы выехали чуть свет, но по дороге потеряли колесо и…

— Вели своим людям приготовиться! Через десять минут вы играете в Западной галерее! Вы… — Он осекся, заметив ярко-зеленые глаза Орики. — Это сардка?

Эдген побледнел.

— Мадилла занемогла, и ее пришлось подменить. У меня не было выбора. Уверяю тебя, играет она прекрасно…

— Клянусь кровью Товена! Мне все равно, как она играет! Она… — Распорядитель зажмурился и прижал пальцы к вискам, на которых вздулись жилы. — Ну да ладно. Уже поздно что-то менять. Уповайте, что присутствие сардки не вызовет недовольства у принца.

— У принца? — взвизгнул Эдген.

— Я обещал ему, что отборнейшие оссианские музыканты исполнят перед ним лучшие песни страны, которой ему предстоит править. Поэтому и выбрал вас.

— Она из Оссии… — неуверенно начал Эдген, но взгляд распорядителя дал ему понять, что продолжать не стоит.

— Не разочаруй меня, — ядовито бросил тот и щелкнул пальцами, подзывая слугу, который топтался неподалеку. — Отведи их в Западную галерею!

— Все слышали? — воскликнул Эдген, подбегая к повозке. — Десять минут! — Он бросил на Орику колючий взгляд, будто его отчитали по ее вине.

Орика не сказала ему ничего, как и распорядителю празднеств. Когда-то она играла в знатнейших домах Харрии, перед самим королем, и там с ней обращались как с почетной гостьей. В Харрии сарды были слишком немногочисленны, чтобы ими гнушаться, — не то что здесь, где ее оскорбляли и осыпали насмешками. Но она молча проглотит все обиды и будет бороться за свою страну. Что бы кто ни говорил, она оссианка, и здесь ее родина.

— Принц Оттико! — с воодушевлением воскликнул Олин, поднимая барабан. — Мы будем играть для самого принца!

«Нет, — подумала Орика, выпрыгивая из повозки с лютней под мышкой. — Мы будем играть, чтобы мои друзья остались живы».

* * *

По парадной зале Хаммерхольта разносились сотни голосов, говоривших на десятках языков. Харод и Мара, явившиеся сюда несколько мгновений назад, стояли на самом краю моря человеческих лиц и разглядывали великолепное общество, собравшееся на праздник.

Под высокими каменными арками толпились представители множества стран, явившиеся со всех концов Пламении и из более отдаленных пределов, даже из Карагуа на крайнем западе. Здесь были чернокожие ксулане, чьи движения текучи, словно вода; краснокожие хеликане с засушливого юга, разукрашенные, с проколотыми носами и ушами; обитающие в пустынях боскане, в своих плотных капюшонах похожие на жуков; картаниане, богато разодетые, говорившие хриплыми голосами; рослые тарнийцы из горных лесов, лунийцы, постоянно затевающие споры; шанги, всегда молчаливые; невзрачные гальты; оссианские дворяне; надменные харрийцы; степенные кроданцы и многие, многие другие. Они явились, чтобы присутствовать при заключении исторического союза, который объединит две самые могущественные силы на континенте, а заодно поискать какую-нибудь выгоду для себя.

— Здесь найдутся те, кто меня узнает, — предупредил Харод. — Им известно о моем позоре.

Мара оглядела своего спутника. Он был одет в зеленый бархатный камзол, фиолетовые узкие штаны и мягкие замшевые башмаки; всем этим они разжились в Мелочном ряду. Одно его плечо покрывал короткий плащ, закрепленный серебряной брошью в виде сидящего драккена, эмблемы Харрии. До вчерашнего дня Мара почти не видела Харода без доспехов, но традиционный харрийский костюм сидел на нем хорошо.

— Они все равно с тобой не заговорят, если и узнают, — сказала она. Говорила она по-харрийски, как и он. — И не осмелятся возражать против твоего присутствия. Пойдем-ка разыщем нашу жертву.

Он взял Мару под руку, и они направились в толпу, где им сразу поднесли вина. Харод отказался, а Мара взяла бокал. То было картанианское белое, сухое, с древесным привкусом, очень изысканное. Она принялась смаковать вино и слушать оркестр из шестидесяти музыкантов, игравший в дальнем конце залы, смягчая шум голосов сладостной гармонией певучих струн. Может, у картанианцев лучшее вино — соперничать с ним могло только амберлинское, — зато лучшая музыка у кроданцев. Ничто не сравнится с математической стройностью, которая отличает сочинения кроданских композиторов.

Ее ухо уловило звонкий, пронзительный смех, и в толпу влетели двое светловолосых кроданских ребятишек, брат и сестра, которые гонялись друг за другом, вызывая недовольные взгляды и снисходительные ухмылки. Промчавшись мимо, они скрылись.

При виде резвящихся детей на губах у Мары появилась улыбка — но сразу исчезла, едва безмятежные образы уступили место холодной действительности. Дети, о которых она тосковала, были чужими, как и мужчина, с которым она могла бы их завести. Она сама сделала выбор. В детях она видела конец жизни, а не начало. Она считала, что стать женой и матерью значило покориться кроданским порядкам, поступиться независимостью. А дальше — медленно сползать в домашние заботы, променять незаурядное на обыденное.

Неужели такова ее судьба? Тогда, в молодости, она была более пылкой и уверенной в себе. Поэтому отказала Данрику, и он нашел себе другую. До конца дней она обречена сомневаться, избежала ли жалкой участи или совершила роковую ошибку, но в мгновения, подобные нынешнему, Мара понимала, от чего отказалась.

Ее поразила ужасная мысль. Она представила себе яркую вспышку, грохот, подобный громовому раскату, огонь, врывающийся в двери. Детские крики; кругом раненые, обгорелые, мертвые. Маленькие дети, вроде тех, кого она раньше учила. Когда Гаррик излагал ей свой план, она знала, что в Хаммерхольте будут дети, но поначалу, не видя их лиц, не слыша их смеха, легко было сбросить их со счетов и записать в необходимые жертвы.

«Успокойся, — сказала она себе. — Теперь план Гаррика не претворится в жизнь. Никто не погибнет».

Она не сочла необходимым рассказывать Арену и остальным о замысле Гаррика разрушить Хаммерхольт при помощи бочек с эларитовым маслом. Пусть они и дальше пребывают в уверенности, будто он собирался просто выкрасть Пламенный Клинок. Арен впечатлил Мару умом и характером, но он оставался идеалистом, неготовым увидеть истинное лицо Гаррика. Если Гаррика удастся освободить, тот сможет снова их возглавить, а правда о нем лишь повредит делу.

Она не знала, где теперь бочки со страшным содержимым, доставлены они или нет, но это почти не имело значения. У них появился новый план, который пока что оставался между Марой и Ареном.

— Железная Длань, — пробормотал Харод, взглянув на державшихся в стороне двух мужчин в черных мундирах: один был приземистый и лысеющий, в очках, похожий на лягушку; другой — статный и светловолосый, настоящий кроданец.

— Глядят в оба, — сказала Мара. — Наверное, что-то подозревают.

— Гаррик ничего не сказал, иначе нас схватили бы уже у ворот.

— Пожалуй, ты прав. Так или иначе, меры безопасности оказались не столь строгими, как мы ожидали. Возможно, кроданцы решили, что угроза миновала, когда Гаррик угодил в оковы. — Она взглянула на охранителей, пристально оглядывающих залу. — Но эти двое, похоже, иного мнения.

Мара посматривала на них, пока они не удалились, причем тот, что повыше, прихрамывал при ходьбе. Ее тревожило их присутствие. Оно напоминало о пытках и смерти, которые ожидали их в случае неудачи.

— Вот он, — сказал Харод. — Хранитель ключей.

Узнать нужного человека по описанию оказалось нетрудно. Хранитель ключей был крупным, широкоплечим и толстобрюхим; лицо рыхлое, с двойным подбородком. На камзоле были вышиты скрещенные ключи, с шеи свисал золотой медальон на тяжелой цепи.

— Мы должны представиться, — решила Мара.

Но тут оркестр затих и прозвенел колокольчик, призывая к вниманию. Разговоры прервались, и все обратили взгляды на слугу с колокольчиком.

— Почтенные гости! — провозгласил он. — Имею удовольствие объявить, что в Западной галерее, Синей комнате и Каминном зале начинается исполнение оссианской народной музыки. Извольте свериться со своими приглашениями и проследовать в назначенное место; в ином случае милости просим оставаться здесь и развлекаться по своему вкусу. Спасибо за внимание.

По зале пронесся шум, когда гости принялись разворачивать приглашения, розданные им по прибытии, в которых указывалось, где и в какое время им положено находиться соответственно статусу.

— Как это по-кродански: созвать гостей на праздник, а потом каждому указывать его место с точностью до дюйма, — пробормотала Мара. Даже для нее, от природы склонной к порядку, это было чересчур.

— У нас в Харрии дело обстоит похоже, — сказал Харод, с недоумением расслышав насмешку в ее голосе. — Как еще управиться с таким множеством людей, не создав хаоса?

— Этой стране не повредит немного хаоса, — заметила Мара. — Идем. — Она зашагала к выходу.

— Синяя комната там, — сказал Харод, подняв глаза от приглашения и указывая в противоположную сторону.

— Мы не пойдем в Синюю комнату.

Хароду пришлось поторопиться, чтобы нагнать ее. Толпа начинала рассасываться, и Мара не сводила глаз с хранителя ключей. Их целью был он, и пропади пропадом любые расписания.

Вскоре они оказались в продолговатом помещении, одна стена которого была увешана десятками портретов, а другую покрывали гобелены со сценами из Деяний Томаса и Товена.

Кресла длягостей располагались рядами. Когда Харод и Мара вошли, хранитель ключей уже уселся на свое место. Им пришлось удовольствоваться креслами через несколько рядов позади него, которые указал распорядитель.

— А вот и принц Оттико, — сказал Харод, когда они пробирались между рядами.

Мара, ростом уступавшая Хароду, не сразу заметила принца, который сидел в первом ряду и, склонив голову набок, переговаривался с соседкой. Она знала его по портретам, но художники явно льстили наследнику. Его бесцветное лицо с жидкими бакенбардами и тонкими усиками источало добродушную снисходительность, свойственную человеку, которого слишком разбаловали и изнежили.

«Скоро он станет править этой страной, — подумала Мара. — Но Пламенного Клинка не получит».

Когда все расселись, откуда-то сверху донесся звон: последний колокол света. Солнце садилось за горы, а глубоко в пещерах под Хаммерхольтом поднималась вода, черная и холодная.

— Когда представление начнется, потихоньку выйди, — тихо сказала Мара по-харрийски. — Если нужно, притворись, будто тебе нездоровится. А я займусь хранителем ключей.

Харод кивнул, и они уселись на свои места. А потом впервые взглянули на сцену, где собрались музыканты. Харод мгновенно напрягся, и Маре не понадобилось спрашивать почему.

Там, позади всех, сидела Орика.

ГЛАВА 56

Вода медленно и неумолимо поднималась. Вика бесстрастно наблюдала за ней. Под изломанными отсветами, которые отбрасывал фонарь Кейда, поверхность воды казалась совершенно черной. Бездна дюйм за дюймом подбиралась к ним.

«Неужели таков конец? — подумала Вика. — Все поглотит тьма?»

Она подумала об Агали, такой душевной и мудрой. Представила себе, как та, нахохлившись, сидит у костра, греет ладони над деревянной кружкой, от которой поднимается пар, а на лице у нее понимающая полуулыбка. «Ты найдешь нам заступника», — сказала Агали. И Вика его нашла. А может, она неправильно истолковала знамения и все они погибнут. Может, она слышала лишь собственный голос, а боги, которых она повстречала, были просто вывертами поврежденного рассудка.

Скирда подняла голову и заскулила, почувствовав сомнения хозяйки.

Лодка уже почти достигла каменного выступа, на котором в мрачном молчании ждали остальные. Даже бодрость Кейда дрогнула среди давящего мрака и подступающего холода. Мягкий стук капель, падающих с потолка, отмерял время.

— Скоро вода будет вам по щиколотку, — сказала Вика. — Возвращайтесь в лодку.

— Разве она должна подниматься так быстро? — нахмурился Кейд. — А вдруг Мара ошиблась в расчетах?

Арен пошевелился.

— Не думаю, что она когда-нибудь ошибается в расчетах.

— Она имела дело с картой двухсотлетней давности и целым ворохом чертежей, изображавших движение луны, — возразил Кейд. — Во всем этом нелегко разобраться даже ей.

— Дверь откроется, — заявил скарл. — Горшкоголовый и Командирша ее откроют. Граб даже не сомневается. — Но Вика расслышала в его голосе страх: страх смерти, к которой он еще не был готов.

— Еще не поздно, — согласилась Вика, хотя уже утратила всякое чувство времени.

Один за другим они залезли обратно в лодку. Скирда неохотно отползла на корму, гортанно ворча. Когда все оказались в лодке, Вика передала по кругу пузырек.

— Выпейте, — велела она. — Каждый по глотку.

Граб принюхался.

— Что-то хмельное? — с надеждой спросил он.

— Нет. Но согреет лучше любой выпивки.

— Размалеванная не пробовала «ведьмину слезу» из Скара-Тхун, — сказал Граб. — Выпьешь, а потом хоть в огонь бросайся, чтобы охладиться.

Когда все сделали по глотку, Вика тоже отпила, потом немного плеснула себе в ладонь и дала вылакать Скирде. Тепло разлилось по телу друидессы, в пальцах слегка закололо, лицо раскраснелось.

— Неплохо, — ухмыльнулся Кейд. — О Девятеро, мне хочется сбросить жакет.

— Возможно, он тебе еще пригодится, — сказала Вика, подумав об убийственном холоде озерной воды.

Она отвязала веревку, крепившую лодку к причальному столбу и отбросила ее в сторону. Она только утянет их вниз, когда вода поднимется выше. Их медленно понесло прочь от выступа, дальше по пещере. Вика взглянула на потолок, до которого было уже недалеко.

«Джоха, удержи свои воды! — взмолилась она. — Наши товарищи придут за нами. Дай им время».

* * *

Орика играла. Лишь этим хотелось ей заниматься с тех самых пор, когда она впервые прикоснулась к материнской лютне теплым летним вечером в тени кибитки. Музыка была для нее жизнью.

Каждое значимое мгновение в ее прошлом было связано с какой-нибудь песней. Самые ранние воспоминания были о том, как мать напевает колыбельную, а Орика лежит у нее на коленях, разомлев от тепла, исходящего от костра. Она помнила, как рокотали неподалеку барабаны Ллах На Туун, когда она со своим первым возлюбленным забывала обо всем на ворохе одеял под сенью ясеня. Изящные переливы тринской жалостной песни врачевали Орике душу, когда тот же юноша отверг ее, ибо никто не умеет слагать скорбных героических сказаний лучше, чем тринские барды. Потом еще была песня, звучавшая, когда ее мать повторно выходила замуж; и другая, которая так впечатлила наставника Орики; что тот объявил о своей неспособности научить ее чему-нибудь еще; и та песня, после которой в нее влюбился Харод.

Музыка окружала ее, определяла ее облик, лежала в основе существования. Играя, Орика настраивала себя на один лад с мирозданием.

Но когда музыканты исполняли составленную Эдгеном подборку оссианских народных песен, Орика не чувствовала музыку. Ее мысли были далеко, в пещере вместе с товарищами. Пальцы искусно передвигались по грифу, но играла Орика механически, без страсти, и думала только об одном.

Мало кто из слушателей это замечал. Даже средний для Орики уровень исполнения на порядок превосходил умения большинства бардов. Но Эдген хмуро косился на нее, ведь когда он прослушивал ее впервые, она играла лучше. Еще больше он нахмурилась, когда Орика начала следующую песню быстрее положенного, заставив остальных музыкантов ее нагонять.

Орике было все равно. Чем раньше они закончат, тем скорее она сможет ускользнуть.

Когда музыканты принялись за последнюю песню, она взглянула на принца Оттико, беспечно попивающего вино в окружении женщин. Песни были подобраны одна другой безобиднее: в них не упоминались ни Воплощения, ибо теперь эти края находились под властью Вышнего, ни Джесса Волчье Сердце — мятежница, которую так почитали в Оссии. Решение Эдгена оказалось мудрым, ибо принц явно получал огромное удовольствие. Он притопывал ногой под стук идры Олина и широко улыбался. Если наследника и коробило присутствие на сцене сардки, он не подавал виду.

Едва песня закончилась, слушатели принялись рукоплескать. С улыбкой, исполненной глубокого облегчения, Эдген поклонился принцу, хлопавшему громче всех.

— Чудесно! — воскликнул тот и вскочил, вынудив и остальных подняться следом за ним. — Еще! Играйте еще!

Эдген засиял от восторга, удостоенный столь великой чести. Он низко поклонился и повернулся обратно к музыкантам:

— Горскую жигу! Раз, два, три…

Завизжали дудки, и Орика ударила по струнам, а в сердце у нее нарастал ужас. Улыбки товарищей-музыкантов казались кошмарными гримасами, мелодия терзала слух.

«Он хочет еще? Сколько? Долго нам предстоит играть?»

Где-то в темноте поднималась вода.

* * *

Когда принц вскочил, Мара решила, что представился удобный случай.

— Пора, — сказала она Хароду.

Харод восхищенно смотрел на сцену, не сводя глаз с Орики. Он стряхнул оцепенение, лишь когда слушатели вокруг него повставали с мест, восторженно хлопая в ладоши по примеру принца Оттико. Даже те, кому музыка была безразлична, делали вид, будто находятся под впечатлением. Мара слегка подтолкнула Харода, и он начал пробираться вдоль кресел, протискиваясь между рукоплещущими гостями.

Тут принц потребовал продолжения, музыканты грянули новую песню, и слушатели снова уселись, а Харод остался стоять у всех на виду, не успев добраться до конца ряда.

Заметив, что он хочет уйти, какой-то слуга кинулся ему наперерез. Мара не слышала, что он говорит, но поднятые руки и торопливое бормотание слуги не сулили ничего хорошего.

Харриец прижал руки к животу, изображая недомогание, но слуга извиняющимся и вместе с тем настойчивым жестом указал ему на пустующее кресло. Зрители вокруг начали хмуриться и шикать.

Один из стражников, стоявших по краям залы, зашевелился, явно собираясь вмешаться.

Мару охватила ярость. Времени, которого и так было в обрез, оставалось все меньше, но Орика не могла покинуть сцену. Добраться к двери в водосточные сооружения предстояло Хароду. Если поднимется суматоха, его задержат для разбирательств, напрочь лишив возможности ускользнуть.

Принц, сидевший в переднем ряду, обернулся и раздраженно нахмурился. Слуга заметил это и побледнел.

— Пожалуйста, сударь, сядьте! — почти взмолился он, обращаясь к Хароду. Стражник сделал шаг вперед, и харрийцу пришлось уступить. Отпустив напоследок едкое замечание, он направился обратно вдоль кресел, сопровождаемый неодобрительными взглядами. Наверняка для Харода было смертельным унижением попасть в подобную передрягу, но лицо его осталось бесстрастным; он даже не покраснел.

— Не выпустили? — шепнула Мара.

— Нет, — ответил он, садясь. — Видимо, принц корчит из себя покровителя искусств и считает непозволительным уйти посреди исполнения.

Мара безмолвно обругала саму себя. Как она упустила это из виду? Подобный пустяк легко проглядеть среди множества сведений, которые собрала Мара, но из-за пустяков рушатся империи и гибнут народы. Она думала, что предусмотрела каждую мелочь, но именно эту все-таки упустила. Теперь они втроем оказались в ловушке, запертые в этой зале, а музыка продолжала греметь, отсчитывая остаток жизни их товарищей.

* * *

Фен скрючилась, прижавшись к самому дну лодки. Потолок пещеры приблизился настолько, что сидеть прямо стало невозможно.

Снизу черная вода, сверху холодный камень, а в промежутке, который неуклонно сужался, — они сами вшестером. Фонарь Кейда лежал на дне лодки, отбрасывая блики на испуганные лица. Во взгляде у всех сквозила отчаянная надежда, что кто-нибудь вмешается и выручит их; но становилось ясно, что помощь может и не явиться. А воздух скоро закончится.

«Ни к чему не привязывайся, Фен. Ни к местам, ни тем более к людям. Иначе, когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними». Нет. Она не позволит себе в это поверить. Орика, Харод и Мара пробьются к ним. По-другому и быть не может.

Вика согнулась в три погибели и молилась Джохе, шевеля губами и закрыв глаза. Рядом дрожала Скирда. Кейд тоже молился, а вот Граб начинал паниковать, дико тараща глаза и упираясь ладонями в потолок, словно надеясь его сдержать.

Арен крепко взял Фен за руку, и девушка посмотрела ему в глаза.

— Они придут, — сказал Арен.

— Никто не придет, — буркнул Граб. И повторил уже громче: — Никто не придет! — Его голос сорвался на визг. — Граб не готов предстать перед Костяным богом! Граб не хочет становиться Забытым! Граб раскаивается во всем, что сделал!

— Угомонись! — злобно огрызнулся Кейд.

Но скарл не слушал. Он попытался встать на ноги, но только уперся в потолок, угрожающе раскачав лодку.

— Нельзя здесь оставаться! Граб уплывет! Уплывет обратно в озеро!

Он рванулся к борту, на ходу отпихнув Вику. От столь резкого движения лодка потеряла равновесие и опрокинулась. Фен взвизгнула, неожиданно оказавшись в студеной воде и мгновенно вымокнув до костей. Как ни согревало ее снадобье Вики, дыхание сразу перехватило. Девушка барахталась, отчаянно пытаясь вынырнуть на поверхность, но фонарь погас, и в темноте она не понимала, где верх, а где низ.

Погружаясь в бездну, она цеплялась за последние мгновения жизни, и в голове билась одна-единственная мысль: «Отец, ты был прав. Зря я тебя не послушалась. Ты был прав».

* * *

Попытка Харода покинуть залу не укрылась от внимания Орики. Она хорошо изучила его манеру держаться и могла опознать своего друга с любого расстояния, хотя поначалу даже не подозревали, что Харод будет в зале.

Она видела, как он спорил со слугой, а потом вернулся на место рядом с Марой. И догадалась: никто из них не сможет уйти, пока музыка не закончится.

Жига подошла к завершению, и слушатели снова захлопали. «Ну же, отпустите нас! — взмолилась Орика. — Пора сделать передышку». Но принц Оттико явно ждал продолжения.

Эдген повернулся к музыкантам:

— Живо! «Мавен на привале».

— Я не знаю эту песню, — соврала Орика, пока никто не успел начать.

— Не знаешь? — в ужасе переспросил Эдген. — Да ее же поют на всех углах! Тогда «Сластолюбец и лебедь».

— И этой не знаю, — сказала Орика, пытаясь тянуть время, хотя понимала: рано или поздно Эдген вспомнит песню, которую можно исполнить без участия лютни.

— Какую ты знаешь? — сдавленным голосом произнес Эдген и впился глазами в Орику.

И тут ей в голову пришла мысль, совершенно дикая, но при этом такая правильная, что у Орики перехватило дыхание. Как будто все затейливые повороты ее жизни совершались ради этого мига.

— У меня есть песня для принца, — сказала она и вышла на авансцену.

Эдген испуганно вытаращил глаза, но зрители уже заметили лютнистку; ему оставалось только отойти в сторону с натянутой улыбочкой и сделать вид, будто все так и задумывалось.

— Делай как знаешь, — прошипел он сквозь зубы.

Орика осталась одна на краю сцены с лютней в руках, прямо перед ней сидел принц Оттико, а за спиной у него — добрая сотня знатных вельмож. Некоторые из них — в основном оссиане и кроданцы — подняли ропот: дескать, откуда у этой сардки столько наглости, чтобы обращаться к самому принцу? Но Орика тронула струны и всецело отдалась во власть музыки. Ее голос понесся по галерее, сипловатый и проникновенный, вобрав в себя всю тревогу и страх Орики.

Ропот стих; ее голос всегда обладал способностью усмирять толпу и призывать слушателей к тишине. Даже принц взглянул на певицу с некоторым благоговением.

Принц насторожился, почуяв неладное. Песня была далеко не безобидная, в отличие от предыдущих. Лицо наследника вытянулось, и Орика ощутила торжество.

На лице у принца проступила затаенная ярость. Он сознавал, что ему бросают вызов, а то и смеются над ним. Многие из присутствующих выглядели напуганными, однако другие беззаботно внимали пению, поскольку слишком слабо владели оссианским, чтобы читать между строк.

Орика подняла взгляд и отыскала Харода. Даже издалека она видела, что на глазах у него поблескивают слезы: он и восхищался ею, и боялся за нее.

«Это все ради тебя, любимый мой», — подумала она.

Когда отзвенел последний аккорд, Орику охватило блаженное опустошение. Ее песня сложилась окончательно. Теперь будь что будет.

Раздались жидкие рукоплескания, быстро смолкнувшие, а принц уставился прямо на певицу. Эдген униженно корчился, отчаянно желая спасти положение, а Орика одиноко стояла у всех на виду, вскинув голову.

— Хватит с меня оссианской музыки, — наконец бросил принц и зашагал прочь из зала. Свита поспешила за ним.

— Почтенные гости! — воскликнул распорядитель. — Извольте проследовать к ужину, куда кому назначено!

Напряжение спало, и присутствующие разом загомонили, поднимаясь с кресел и устремляясь к выходу. Орика прошла мимо остолбеневших музыкантов в глубь сцены и уложила лютню в футляр. Она не решалась обернуться: вдруг какой-нибудь служитель Железной Длани уже направляется ее арестовать. Если не привлекать лишнего внимания, возможно, она успеет покинуть галерею.

Только хотела она поднять футляр, как на плечо ей легла чья-то ладонь.

— Что это было? — прошипел Эдген. — Во имя Джохи, что ты наделала, сардская сучка?

В этих словах было столько ненависти, что у Орики по спине пробежал мороз. Эдген прежде не выказывал предубеждения против ее народа, но стоило Орике не угодить ему, и он мигом отбросил личину.

Она стряхнула с плеча его ладонь и обернулась; в ее взгляде было столько ярости, что Эдген оторопело попятился. Отпихнув его локтем, она направилась к маленькой дверце позади сцены.

Эдген устремился вдогонку.

— Куда собралась? — злобно прошипел он.

— Следующее выступление после третьего колокола тьмы, верно? — бросила Орика через плечо. — Я хочу передохнуть.

И ушла, оставив его кипеть от ярости. Задним числом она сообразила, что забыла лютню, но решила не возвращаться: слишком многое было поставлено на карту.

Кроданский стражник, стоявший у дверей, наблюдал за приближением Орики, явно размышляя, следует ли ее остановить. Все, кто находился в зале, видели ее выступление; все заметили, какое негодование выказал принц. Но стражник, вероятно, недостаточно знал оссианский, чтобы понять, о чем пела Орика, а приказа задерживать ее не поступило. Поэтому он посторонился, дав ей дорогу.

Орика оказалась в узком коридоре, которым пользовались только слуги; но те как раз в это время разводили гостей по обеденным залам, и на глаза Орике никто не попался. Она очень спешила: первый колокол тьмы прозвонит уже скоро, а ей еще предстоит добраться до своих товарищей.

«Моя лютня», — подумала она. Ей было грустно оставлять свою многолетнюю спутницу. Но сарды ценили вещи не слишком высоко. Значение имели только чувства. Лютню можно заменить новой, а вот жизнь товарищей ничем не заменишь.

Орику начало потряхивать. До нее постепенно доходило, какой безрассудный поступок она совершила. На сцене она не чувствовала боязни, но теперь в нее проник леденящий страх разоблачения. Опасность не воодушевляла Орику. Ее храбрость ограничивалась пределами искусства.

«Принн, Лохматая Лицедейка, одолжи мне свой дар скрытности. Позволь мне пройти незамеченной».

Не успела она вознести молитву, как заслышала за спиной торопливые шаги. Она свернула за угол, надеясь ускользнуть от преследователя, кем бы он ни был, но тот шагал не сбавляя скорости, почти перейдя на бег. Чтобы оторваться, ей тоже придется бежать, и это ее выдаст.

— Эй ты!

Она замерла. Это был Эдген. Он остановился на углу, тяжело дыша; волосы в беспорядке спадали ему на лицо.

— Мы еще не договорили, — заявил он.

— Мне нечего сказать тебе, Эдген, — отрезала Орика, хотя ее напугало выражение его лица. Он был не из тех людей, которые умеют внушать страх, да и телесной мощью не отличался, но в пустом коридоре наедине с его яростью Орике стало не по себе.

— Зато мне есть что тебе сказать, — произнес он, приближаясь. — И Эррелу, который тебя нанял!

— Я не знаю, кто это. — Она наморщила лоб и попятилась.

— Гнусная врунья! — выпалил Эдген. — Кому еще выгодно унизить меня, как не моему сопернику? Не он ли вывел из строя мою лютнистку?

Она понятия не имела, о ком он говорит, да и не слушала — среди накатывающих на нее волн страха его слова звучали бессвязным шумом. Он схватил Орику за запястье, и она хотела отвесить ему пощечину, но не осмелилась, опасаясь, что это лишь ухудшит ее положение.

— Ты понимаешь, какой урон нанесла мне своей песенкой? Как повредила моей репутации? — Он приблизился к ней вплотную, схватив за плечи, и Орика почувствовала запах его дыхания, пропитанного лавандой и злостью. — Счастье, что принц Оттико мало что понял. Если бы он сумел разобрать твои намеки, нас обоих уже вздернули бы!

— Отпусти меня, — только и смогла она выдавить. Совсем недавно Орика властвовала над целым залом, но Эдген в одночасье лишил ее отваги.

— Нет, ты пойдешь со мной! — вскричал он. — И объяснишься перед распорядителем празднеств. Будь я проклят, если всего лишусь из-за какой-то зеленоглазой шлюхи из гетто!

Она попыталась вырваться, но Эдген грубо притянул ее к себе.

— Отпусти госпожу, — раздался суровый голос.

Харод. Орика чуть не разрыдалась от радости.

— Я сказал, отпусти, — повторил Харод, обращаясь к замешкавшемуся Эдгену. И двинулся в его сторону. — Иначе будешь иметь дело со мной.

Перед лицом более сильного противника Эдген завертелся как уж на сковородке.

— Ты не понимаешь! Она самозванка. Ее подослали, чтобы меня погубить!

— Я понимаю одно: ты до сих пор ее не отпустил, а в третий раз я повторять не буду.

Эдген отдернул руку, словно обжегшись о горящую головню. Харод навис над ним, холодный, бесстрастный и грозный.

— Лучше тебе убраться, — посоветовал он, — пока я не подверг бесчестью нас обоих, хорошенько тебя поколотив.

Эдген замешкался, колеблясь между жаждой мщения и страхом перед Хародом. Харриец слегка раздул ноздри. Эдген дернулся и кинулся бежать по коридору.

Едва он скрылся за углом, Орика рухнула в объятия Харода и крепко прижалась к нему. Лишь быстрый стук сердца выдавал гнев и тревогу рыцаря, которые никак не отображались у него на лице.

— Он обидел тебя, госпожа?

— Нет, — ответила Орика. — Спасибо тебе. — Тут она расширила глаза и отпрянула, вспомнив об их задании. — Нам надо идти! Скорее!

На вершине Хаммерхольта раздался одинокий удар колокола, и его гулкий отзвук прокатился по коридорам.

— Первый колокол тьмы, — сказал Харод.

— Мы опаздываем! — в ужасе воскликнула Орика и кинулась бежать.

ГЛАВА 57

Тьма. Ужас. Ледяная хватка черной воды.

Арен вынырнул на поверхность, глотая воздух, и больно ударился головой о потолок пещеры. Костяшки пальцев горели, ободранные о жесткую скалу. Разбрызгивая воду, он приложился ладонями к каменной стене.

— Эй! — крикнул он. — Эй!

— Арен! — откликнулся Кейд где-то неподалеку.

Слева фыркал и отплевывался Граб.

— Все тут?

— Да, — ответила Вика. — И Скирда тоже.

— Я ничего не вижу! — крикнула Фен.

— Знаю, — ответил Арен, пытаясь сохранять спокойствие. — Я тоже.

Его тянули ко дну два меча — свой и Гаррика, — но он не мог их бросить, ведь это значило бы отказаться от того, ради чего все они сюда пришли.

В плечо ему врезалось что-то жесткое и тяжелое, и он нащупал ладонью борт опрокинувшейся лодки. Поднявшаяся вода прижала ее к самому потолку. В голове у Арена вспыхнуло воспоминание о ярком знойном дне в классной комнате в Шол-Пойнте. Изучали вычисление объема. Наставник поместил перевернутый стеклянный стакан в чашу с водой, и тот остался пустым. Арен подивился: как может стакан оставаться пустым, находясь под водой?

Потому что он не пустой, ответил наставник. Он наполнен воздухом.

— Лодка! — воскликнул Арен. — Забирайтесь под лодку! Под ней воздух!

— Где ты? — крикнул Кейд.

— Плывите на мой голос.

В темноте раздались возня, фырканье и плеск. Справа залаяла Скирда, с шумом проплывая мимо.

— Все нашли лодку? — крикнул Арен, но не расслышал ответов: уши заливала вода. Он вдохнул поглубже, зажмурился и занырнул под борт, оказавшись посреди леса дрыгающихся ног. Кто-то пнул его в грудь, но в суматохе он этого почти не почувствовал. Он рванулся вверх и ударился головой об одну из лодочных скамей, вслепую ухватившись за нее рукой. С облегчением он обнаружил, что может дышать, и это пересилило страх.

— Помогите мне со Скирдой! — закричала Вика. Арена обдало запахом мокрой шерсти не то от собаки, не то от меховой накидки друидессы.

— Где она?

Вика толкнула Скирду к Арену. Собачьи когти царапнули по его телу. Арен и Вика подсунули руки Скирде под живот.

— Тише, Скирда. Не барахтайся, — сказала Вика. Скирда подчинилась ее велению и позволила поднять себя над водой.

Рядом хныкал Кейд:

— Я не хочу умирать! Не хочу умирать!

— Мы и не собираемся умирать, — заверил его Арен. Приободрять друга вошло у него в привычку. — Фен?

— Я здесь, — негромко откликнулась та.

— Граб?

Скарл выругался на родном языке.

— И он здесь! — Кейд разразился истерическим смехом.

— Кейд, — сказал Арен. И повторил еще решительнее: — Кейд! Мы не собираемся умирать.

Смех Кейда сменился глухим сопением.

— Спокойно. К нам придут на помощь, — сказал Арен.

Никто не ответил. Лодка скребла по потолку, вода под ней уже дошла до горла.

— Знаете историю про Алого Аспида, Рассветного Стража из пустыни? — начал было Кейд.

— Нам нужно беречь дыхание, — мягко оборвал его Арен.

Все приумолкли, и только дыхание выдавало ужас, который они испытывали. Арен утратил чувство времени, колыхаясь среди черной бесконечности. Холод все глубже проникал в тело, вытесняя тепло от снадобья Вики, замедляя мысли. Перед глазами вспыхивали синие, зеленые и красные прожилки.

«К нам придут на помощь, — твердил Арен про себя, стуча зубами. — Придут. Придут».

Через некоторое время холод начал отступать, и Арен почувствовал дремоту. А потом вдруг оказался под водой. От неожиданности он очнулся, вынырнул на поверхность. Вернул себе равновесие, ухватился рукой за скамью над головой и почти сразу почувствовал, как снова накатывает сонливость. Голова у него болела, а дыхание спутников сделалось глубоким и медленным, как будто все готовы были погрузиться в дремоту.

— Вороны, — заплетающимся языком пробормотал Граб. — Почему Граб слышит ворон?

— Каких ворон? — промямлил Арен.

Скарл не ответил. Вместо этого раздался негромкий всплеск.

— Граб?

Арену было трудно сосредоточиться. Он уже позабыл, что собирался спросить. Про каких-то ворон? Рядом с ним сонно фыркнул Кейд.

— Граб? — позвала Фен с противоположного конца лодки. — Он исчез! Граб исчез!

Это известие мгновенно прорезало туман, застилавший голову Арена. К нему снова вернулась бодрость. Он набрал полные легкие воздуха и нырнул под воду.

Кто-то крикнул, чтобы Арен остановился, но этот призыв заглушило бурление крови у него в ушах. Он знал, что Граб погружается в бездну, и не желал этого допустить.

Мощным рывком он погрузился вглубь. Следующий рывок дался уже тяжелее, мышцы засаднило. Третий рывок; напоминал карабканье сквозь какое-то вязкое вещество.

В голове шумело, грудь разламывалась от боли. Воздух, который Арен набрал перед погружением, иссяк до обидного быстро. Он замахал руками, вслепую рассекая воду, и запястье врезалось в мягкую плоть. Арен отчаянно вцепился в Граба, схватив его за плечо.

«Теперь наверх! Наверх!»

У него едва хватало сил двигаться самому, не говоря о том, чтобы тянуть за собой дюжего скарла, но он усилием воли заставил дрожащие мышцы двигаться и поплыл.

Рывок. Еще рывок. Легкие превратились в два огненных шара, перед глазами извивались сверкающие червяки. В смятении он подумал: «Где же лодка?» — и слишком поздно осознал, что и понятия об этом не имеет. Она может оказаться где угодно. Если он промахнется, то врежется в потолок пещеры и встретит смерть.

Вода расступилась, и благодатный холодный воздух ворвался в легкие, затушив огонь, пылавший в груди Арена. Свободной рукой он потянулся назад, онемелыми пальцами схватил Граба за воротник и потянул его навстречу тьме и молчанию, которое нарушалось лишь стуком падающих капель.

Но они оказались не под лодкой. В изумлении, ничего не понимая, Арен огляделся, пытаясь прорезать взглядом кромешный мрак. Окрестное пространство наполнял воздух, и это значило лишь одно: уровень воды понижался. Причем стремительно.

Подхваченные невидимым потоком, оба рухнули в бурлящую темноту. Что-то шлепнуло Арена по ноге, заставив его дернуться всем телом; Граб выскользнул из его хватки. Навстречу Арену с ужасающей скоростью хлынул свет, его тряхнуло и вытолкнуло в воздух. Мучительное мгновение он провел в полете, а потом шлепнулся на бок и беспомощно растянулся вдоль каменного канальца, размахивая руками.

Арена схватили за руку, вытянули из воды и опустили на каменную поверхность; он распластался по земле, хватая воздух ртом, словно вытащенная на сушу рыба, кашляя и отхаркиваясь.

— А вот и Граб! Доставай его! — раздался сквозь шум воды голос Орики.

Арен, слишком ослабевший и измученный, чтобы поднять голову, слышал, как вокруг поднялась сумятица, как Граба вытащили из воды и положили рядом. Орика хлопала скарла по спине, чтобы он отрыгнул воду, а Харод ловил остальных, которых выносило водой в дверной проем.

— Все здесь?

— Кейда не видно.

— Смотри! — тут же воскликнул Харод. — Вот он!

— Хватай!

Отчаянный вопль Кейда, которого выбросило сквозь проем, вызвал у Арена слабую улыбку. Если у него хватает дыхания кричать, то он выживет. Харод вытащил Кейда на твердую почву, и Арен наконец уверился, что они не утонули.

Он услышал шлепанье мокрых лап, и щеку облизнул теплый язык. Арен перевернулся на спину, и Скирда залаяла ему в лицо.

Арен обхватил собачью шею рукой и, подавляя тошноту, рванулся вверх. Он очутился в древнем сводчатом переходе, холодном и затхлом, который освещала пара фонарей, стоявших неподалеку. Каменная дорожка тянулась вдоль водосточного канала, по которому бурным потоком неслась вода, врываясь в дверной проем. Рядом лежали товарищи Арена, вымокшие насквозь, как он сам, а поодаль, тяжело дыша, сидел на корточках Харод; волосы налипли ему на лоб, нарядный костюм пропитался водой. Орика стояла на коленях возле Вики, помогая ей подняться.

«Все в безопасности. Хвала Джохе».

Рядом с Ареном свернулась калачиком Фен, обхватив собственный лук, который чудесным образом остался при ней; в колчане даже сохранилось с полдесятка стрел. Она застонала и приподняла голову.

— Я же говорил, что к нам придут на помощь, — прохрипел Арен и ухмыльнулся.

Фен смешливо фыркнула.

— Иногда я тебя ненавижу, — проворчала она, имея в виду совсем другое.

* * *

Вельможеская гостиная Хаммерхольта была полна гостей. Они вели беседы, курили сигары, играли в карты и башни под веселые звуки клавесина. Мара с бокалом вина расхаживала среди собравшихся, беспокойно поглядывая по сторонам. Она охотилась.

Гостиная представляла собой узкую залу с низким потолком, скорее уютную, нежели пышную. Потрескивал камин. С вычурных потолочных розеток свисали медные светильники. Суровое убранство крепости смягчали фрески, воссоздававшие сцены из оссианских народных сказок; кроданцы не стали их соскабливать, очевидно сочтя достаточно безобидными. Одна изображала Халдрика и его товарища Пучка, удрученно бродивших вдоль моря после неудачного сватовства Халдрика к дочери кракена. Мара с детства любила эту сказку, и при виде фрески в груди у нее приятно защемило.

Послышался громкий хохот, и ее внимание перекинулось на хранителя ключей. Он стоял в обществе нескольких мужчин, травивших анекдоты. Мара задержалась возле стола с угощениями, наблюдая за веселой компанией, и вино показалось ей кислым на вкус.

Она ненавидела этих гогочущих высокородных кроданцев и подражающих им оссианских дворян. Ненавидела всякие объединения и общества, делившие мир на избранных и всех остальных. Каждая шутка, каждое телодвижение составляли часть недоступного ей кода, призванного удержать в стороне всех тех, кому не хватало связей и удачливости, кому не довелось родиться мужчиной.

Не Орику ли они обсуждают? Вполне возможно. Ее выступление в Западной галерее наделало шуму. И что именно они говорят? Скорее всего, насмехаются над ней, или прикидывают, что бы они сделали с такой красоткой, предоставься им возможность.

Ей стало обидно за Орику. Песня лютнистки тронула ее, а взволновать Мару было непросто. Возможно, отвага и сообразительность Орики спасли жизнь их товарищам, находившимся в подземелье; она заслуживала восхищения, а не пренебрежения. Но Орика была женщиной, к тому же сардкой, а мужчинам не свойственно восхищаться женщинами, кроме тех, к которым они питают вожделение.

«Спокойно, Мара, — сказала она себе, чувствуя, как внутри у нее сочится знакомый яд. — Выполняй свое задание. Сейчас время действовать рассудком, а не предаваться страстям».

Дожидаясь ужина, гости занимали себя различными увеселениями. Мара последовала за хранителем ключей. Если сведения, добытые Ярином, верны, хранитель не пойдет на пиршество, и Мара должна позаботиться о том, чтобы он не добрался до своих покоев, — тогда Граб успеет отыскать ключ от сокровищницы.

Ей нужно чем-нибудь занять хранителя ключей, но для этого он должен покинуть своих собеседников. В кроданском высшем обществе считалось недопустимым, чтобы женщина без сопровождения приближалась к постороннему мужчине, а когда Харод ушел, Мара осталась без спутника.

Она как раз обдумывала дальнейшие действия, когда кто-то тронул ее за локоть. Она поняла, кто это, еще раньше, чем услышала голос.

— Мара.

Рядом с ней стоял широкогрудый оссианин, телосложением напоминающий медведя, с волосатыми руками и опрятной темной бородой. Одет он был в кроданский костюм из дорогой ткани, но в подобном наряде явно чувствовал себя неловко. Маре подумалось, что изменить его не в силах все деньги мира.

— Я леди Харфорт из Харрии, к вашим услугам, — сказала она.

Он взглянул на нее с еще большим смущением.

— Где же твой лорд?

— Отправился завязывать нужные знакомства, — ответила она. — Но я, кажется, тебя помню. Не ты ли знаменитый Мальярд, изобретатель «ноги Мальярда»?

— Мара… — повторил он, и в его голосе проскользнуло нечто среднее между мольбой и предостережением: «Мара, не терзай меня. Не выставляй себя на посмешище. Держи себя в руках». Он был оссианином, но слова выговаривал по-гальтски плавно: эта особенность досталась ему от отца, как и фамилия.

Она открыла было рот, чтобы съязвить, но сдержалась и смиренно вздохнула. Противостояния, которое она себе выдумала, на самом деле не существовало. Он был ей не враг, совсем наоборот, но встреча застигла ее врасплох.

— Не ожидала увидеть тебя здесь, — сказала она слегка извиняющимся тоном.

— Я скоро ухожу. И пришел я сюда, чтобы оказать любезность человеку, который выправил для тебя приглашение. — Ему хватило совести напустить на себя смущенный вид. — Он попросил меня встретиться с его сыном: мальчик хочет стать изобретателем.

— Вдохновляешь подрастающее поколение. Благое дело.

— Нет. Я пришел ради тебя.

— И теперь следишь за мной. Ради меня.

— Да, — сказал он. — Именно так. «Леди Харфорт»? Что ты задумала?

— Всего лишь пытаюсь повысить свое положение в обществе, — ответила она. — В нынешние непростые времена нам, женщинам, приходится постараться, чтобы нас заметили. — Она невесело улыбнулась. — Но ты уже много раз слышал мои соображения на этот счет.

— Пожалуйста, будь осторожнее. Железная Длань повсюду. Не знаю, что у тебя на уме, но ты назвалась вымышленным именем, а значит, все это не к добру.

— Добро — понятие относительное, не так ли? — заметила она. — Все зависит от точки зрения. Порой я задумываюсь, считают ли кроданцы себя злодеями?

Он с тревогой осмотрелся и бросил на Мару раздраженный взгляд. Когда-то ему нравились их острые и пылкие споры. Теперь он считал их утомительными.

— Я слышала, тебя можно поздравить, — сказала Мара. Он озадаченно нахмурился. — Ариала опять ждет ребенка.

Его смятение повеселило бы Мару, если бы ее не снедала тоска.

— Ах, Данрик, все хорошо. Я же не хотела детей, помнишь?

Но она никогда не умела лгать, а слабая улыбка не могла спрятать боль старых ран, которые снова раскрылись и приносили еще больше мучений, потому что его-то раны давно зажили.

— Мне надо идти, — сказал Данрик, поняв, какой оборот принимает дело.

— Подожди! — произнесла она настойчивее, чем собиралась. Она взяла себя в руки и заговорила спокойнее: — Окажи мне последнюю любезность. Пожалуйста.

— Зря я с тобой заговорил, — сказал он.

— Данрик. — Мара посуровела. — Твоему ребенку помогут появиться на свет лучшие кроданские врачи. Он получит превосходное образование, будет хорошо питаться, жить в безопасности, не страшась собственных соседей. Ты и твоя семья здоровы, благополучны и ни в чем не нуждаетесь. Этим ты обязан мне.

Его взгляд утратил мягкость. Он не любил напоминаний, что богатство и успех достались ему благодаря Маре. Впервые она высказала ему эту мысль спустя несколько месяцев после их расставания. Тогда она думала, что у них еще есть надежда, и намеревалась привязать Данрика к себе узами признательности.

В итоге получилось наоборот: в обоих копилось раздражение, и наконец остался единственный выбор — больше не общаться. Теперь она видела в нем то же самое раздражение.

— Что тебе нужно? — холодно спросил он. Затаенная злость, сквозившая в его голосе, вновь ранила Мару, но она была готова стерпеть любую боль, если это поможет заполучить Пламенный Клинок.

— Представь меня хранителю ключей, — попросила она, кивая в сторону намеченной жертвы. — Скажи, что я восхищена тем, как он выполняет свою работу, и хочу разузнать побольше о его занятиях. Я леди Харфорт, твоя добрая знакомая из Харрии.

— Ладно, — ответил он. — Что бы ты ни замыслила, я и так уже запятнал себя, добыв тебе приглашение.

И зашагал прочь, не дожидаясь ответа. Мара последовала за ним. В ближайшие недели и годы, если она останется в живых, ей суждено вспоминать эту встречу и снова переживать леденящую тоску. Но сейчас на карту было поставлено гораздо больше, чем ее чувства, поэтому она замуровала боль внутри себя. Когда они добрались до хранителя ключей, Мара собралась с мыслями и приготовилась вступить в игру.

— Прошу прощения, — произнес Данрик, подойдя к беседующим.

— Мальярд! — воскликнул самый молодой из них. Он был знаком с Данриком и явно гордился этим обстоятельством. — Это Данрик Мальярд, — сказал он остальным, — изобретатель «ноги Мальярда». Отличный малый, уверяю вас.

Все обменялись поклонами, дружелюбными улыбками и рукопожатиями. Когда с приветствиями было покончено, Данрик сделал знак Маре, на которую пока никто не обратил внимания.

— Позвольте представить вам леди Харфорт из Харрии. Она моя добрая подруга, и у нее возникло множество вопросов к хранителю ключей, поэтому вам стоит познакомиться.

— Ого! — польщенно воскликнул хранитель ключей. — Множество вопросов? Я с радостью отвечу! Джаррит Банн, хранитель ключей, к вашим услугам.

— Весьма любезно с вашей стороны уделить время, чтобы удовлетворить мое любопытство, — сказала Мара, подделываясь под харрийское произношение. — Расскажите, правда ли, что в Хаммерхольте укрывают Пламенный Клинок?

Остальные собеседники усмехнулись и обменялись надменными взглядами. Внутри у Мары все вскипело, но она не позволила чувствам вырваться наружу. Она знала, какую роль должна играть, если хочет задержать хранителя ключей. Излишняя сообразительность приведет его в замешательство; чрезмерный напор покажется нахальством. Остается только скромная почтительность.

— Чистая правда, — ответил хранитель ключей, сложив толстопалые руки на золотом медальоне, покоившемся у него на брюхе. — Пламенный Клинок находится в сокровищнице на верхнем этаже этой самой крепости, дожидаясь, когда его преподнесут принцу Оттико в день бракосочетания.

— Ценнейшая святыня Оссии, — пробормотала Мара. — На вас возложена огромная ответственность! А вдруг какой-нибудь вор попытается взломать сокровищницу?

— Пусть попробует, моя госпожа! — Хранитель ключей гоготнул. — Нелегко ему будет отыскать замок!

— Не понимаю, — со смущенной улыбкой призналась Мара.

— Дверь в сокровищницу несокрушима, и замочной скважины в ней нет. Механизм, с помощью которого она запирается, — тончайшая работа кроданских мастеров, после взятия Хаммерхольта поставленная на замену посредственной оссианской поделке. Но распространяться дальше неблагоразумно, а ведь я — само благоразумие!

Его товарищи засмеялись; очевидно, то была шутка, понятная им одним. Не дожидаясь, пока разговор примет другой оборот, Мара задала хранителю ключей еще один вопрос о его обязанностях в Хаммерхольте. Ему льстило любопытство дамы, и он с удовольствием расписал свой день до мелочей. Его товарищи, заскучав, принялись беседовать между собой, а Данрик откланялся, напоследок бросив на Мару предостерегающий взгляд.

Оказавшись наедине с хранителем ключей, она подключила все свое обаяние, чтобы вызнать побольше. Загадочные намеки насчет двери в хранилище беспокоили Мару. Если ключа нет, то как открыть дверь? Однако она не осмеливалась напирать на собеседника, опасаясь пробудить в нем опасения. Вновь и вновь ей приходилось отдаляться от занимавшего ее предмета, и время проходило впустую.

Слуга прозвонил в колокольчик, призывая гостей, приглашенных к ужину, проследовать на свои места.

— Госпожа, — сказал хранитель ключей, — приятно было побеседовать, но я должен удалиться.

— Вы не идете ужинать? — удивилась Мара.

— Нет, — ответил Банн, похлопав себя по животу и грустно улыбнувшись. — Врач советует мне избегать обильного застолья и крепких напитков, а воля моя, увы, слаба. Я перекушу у себя в кабинете, в обществе книг.

— Вот как. — Она с сожалением вздохнула. — Я тоже не люблю шумные пиры. Не лучше линам продолжить разговор в каком-нибудь более тихом местечке?

Хранитель ключей слегка смутился. Кроданцы считали непристойным, когда дама покидала празднество вдвоем с мужчиной, — если, конечно, она не относилась к женщинам определенного рода.

— Я не желал бы ничего другого, — солгал он, — но уверен, что за пиршественным столом будет не хватать столь прелестной дамы.

Он пытался ускользнуть сколь возможно изящнее. Мара почувствовала смятение. Нельзя его отпускать. Она была на грани провала, а к провалам она не привыкла. Ей в голову пришла мысль, которую она немедленно высказала:

— Как вы думаете, могла бы женщина стать хранителем ключей?

Джаррит Банн застыл как вкопанный. Их разговор внезапно привлек всеобщее внимание. Мара заметила, как один из гостей усмехнулся, прикрыв губы ладонью.

— Я… ну… что вы имеете в виду? — забормотал хранитель ключей.

— Простите, что досаждаю вам вопросами, но я задаю их не из праздного любопытства, — сочиняла на ходу Мара. — Я давно питаю дерзкую мечту однажды сделаться хранительницей ключей в каком-нибудь старинном замке.

Один из присутствующих фыркнул от смеха, и сосед легонько толкнул его в бок, сам изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. Подобное желание выглядело настолько нелепым, что Мара покраснела.

— А почему нет? — вызывающе спросила она. — Почему не может такого быть?

— Ну… Есть веские причины… — ответил Джаррит Банн.

— Назови хоть одну, — предложил один из его товарищей, забавляясь неловким положением, в которое тот угодил. Кто-то опять усмехнулся.

Хранитель ключей метнул в приятеля ядовитый взгляд.

— Просто… Видите ли, должность хранителя ключей требует огромной собранности. Я отвечаю за сохранность множества ценных вещей. Слежу за безопасностью множества важных особ. Тут необходимо логическое и тактическое мышление такого уровня, который, к сожалению, недоступен женщинам. Их ум более склонен воспитывать и опекать, они сильны в искусствах, требующих разговорных навыков, и некоторых ремеслах.

Мара мило улыбнулась, хотя вся кровь в ней вскипела.

— Логическое и тактическое мышление, говорите? Например, как для игры в башни?

— Именно такое! — торжествующе провозгласил хранитель ключей. И, широко раскинув руки, пояснил приятелям: — Я играю в башни с тех пор, когда еще сидел на коленях у отца. Я провел сотни игр против всевозможных соперников! И ни разу меня не одолела женщина!

Мара вскинула бровь.

ГЛАВА 58

Клиссен торопливо шагал по коридорам Хаммерхольта, позади него ковылял Харт. Рядом следовал младший охранитель по имени Ослет, молодой, бодрый и худощавый, исполненный рвения. Ослет указывал дорогу, но шаг задавал Клиссен, стараясь двигаться побыстрее, чтобы Харту пришлось поднапрячься. Мучить своего подчиненного вошло у него в привычку.

— Узник содержится здесь, старший охранитель, — говорил на ходу Ослет.

Они миновали одну дверь за другой, а вокруг звенели столовые приборы, слышался шум разговоров, в прохладные коридоры выплывали волны удушливого жара. Обеденные залы располагались выше; этот этаж предназначался для лакеев, слуг и телохранителей, сопровождающих высоких гостей. Челядь пировала в шумной пивной зале.

Беспокойство заставляло Клиссена шагать быстрее. Королевское бракосочетание привлекало всех смутьянов Оссии, и Железная Длань находилась в состоянии повышенной готовности, однако охранителям настрого предписали держаться незаметно и не чинить принцу неудобств.

Однако Клиссен прослышал, что ему уже причинили неудобства: какая-то сардская лютнистка исполнила крамольную песню.

«Сардская лютнистка. Невозможно, чтобы это было совпадение».

По крайней мере, это известие принес ему Ослет, а не главнокомандующий. Клиссену сегодня уже влетело от старого дурака. Очевидно, поймать самого разыскиваемого преступника Оссии оказалось недостаточно: надо было привести всех подпольщиков Моргенхольма. Главнокомандующий Госсен требовал объяснений, почему Клиссен упустил Арена, почему снова не арестовал Киля и пытками не заставил заговорить. Когда на рассвете Гаррика повесят, Железная Длань лишится единственного звена, которое позволило бы им выйти на моргенхольмских повстанцев. Так почему же Клиссен это допустил?

«Потому что я знаю свое дело, проклятый сморчок. Ни Киль, ни Арен не выдали бы всех сообщников. Я пошел на сделку и намерен соблюдать условия, ибо представляю империю, честную и справедливую. Без Рассветного Стража остальные превратятся в никчемный сброд, способный лишь малевать ругательства на стенах. Да и не моя вина, что высокое начальство предпочло повесить Гаррика в назидание прочим и не дало нам времени хорошенько его допросить».

Но рассудок старшего охранителя глодал червь сомнения. С мальчишкой и правда вышла оплошность. Вместе со своими людьми Клиссен дожидался его в темном холодном доме в гетто, но Арен так и не пришел. Унижение, которому старший охранитель подвергся перед собственными подчиненными, забудется нескоро. Больше он не даст слабину.

Когда завтра на рассвете Гаррик закачается в петле, Клиссен взойдет на вершину славы. Тогда канцлер едва ли откажет ему в должности главнокомандующего. Госсен отправится обратно в Кроду доживать остаток дней на родине, а его прихлебатель Беттрен окажется не у дел.

А вдруг главнокомандующий прав? Вдруг подельники Гаррика наделают хлопот и без своего предводителя?

Ослет привел их в маленькую заброшенную комнатку на краю пустующего крыла крепости. Там уже дожидался капитан Дрессль вместе с ним — еще один угрюмый стражник, а также охранитель второго разряда, в одном звании с Хартом. Задержанный, сидевший на стуле, вскочил, когда вошел Клиссен.

— Я не знал! — вскричал он. — Клянусь Вышним, вы должны мне поверить! Эту проклятую сардку подослали, чтобы меня погубить!

Дрессль хотел было его угомонить, но Клиссен вскинул руку. Этот щеголь, пылающий негодованием, с первого взгляда вызвал презрение у старшего охранителя, но пусть он сначала выговорится.

— Я Эдген, руководитель лучшей в Моргенхольме музыкальной труппы, — выпалил тот, торопясь облегчить душу. — Вчера наша лютнистка занемогла; скорее всего, ее отравил мой соперник. И в тот же самый день я встретил сардку, которая вполне годилась на замену. Я должен был догадаться! Но мне слишком не терпелось выступить перед принцем, и я не распознал ловушку. Я и предположить не мог, что лютнистка исполнит такую крамольную песню перед его высочеством! Я сам пытался ее задержать, но мне помешали, поэтому я донес на нее Железной Длани. Мне ничего не оставалось…

— Помешали? — перебил его Клиссен. — Кто?

— Харриец, из высокородных. Рослый. Со смешной стрижкой, будто ему на голову надели горшок и прошлись вокруг бритвой…

Клиссен почувствовал, как ему скрутило все нутро. Сардская лютнистка и харрийский дворянин. Та же парочка, что и в «Привале разбойников». Сомнений больше не оставалось.

— Капитан Дрессль, возьми людей и немедленно отправляйся к темницам. Стереги узника. До моего распоряжения никто не должен его видеть.

— Так точно, старший охранитель. Слава императору. — Капитан отдал честь и удалился, забрав с собой другого стражника.

Клиссен взглянул на Ослета, стоявшего у двери.

— Ты правильно сделал, что известил меня. Держи этого человека здесь, чтобы не путался под ногами. Я займусь им потом.

— Но я… — начал было Эдген. Резкий взгляд, брошенный Клиссеном, дал ему понять, что разумнее хранить молчание. Раздосадованный, он опустился на стул.

— Охранитель Харт, отыщи сардку и человека по имени Харод. Но, ради Вышнего, действуй незаметно.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил Харт.

— Тут есть двое наших знакомцев, — ответил Клиссен. — Могут отыскаться и другие.

Он толкнул дверь и зашагал по коридору, подгоняемый страхом.

«Это жалкий сброд, — убеждал он себя. — Впряги двоих оссиан в одну телегу, и они потянут ее в разные стороны. Без своего вожака они неопасны».

Но на всякий случай Клиссен решил отыскать хранителя ключей.

* * *

Водосточные сооружения под Хаммерхольтом представляли собой хитросплетение туннелей, где узкие каменные дорожки тянулись вдоль зловонных каналов, пересекаемых полуразрушенными мостами. Вода была неспокойная и стояла высоко, местами выплескиваясь на камни. Башмаки Граба шлепали по лужам; впереди качался фонарь, разгоняющий темноту.

Остальные отправились в темницу за Гарриком, но перед Грабом стояла иная задача. При себе у него имелась карта, запечатанная в водонепроницаемый футляр, но пока что он в ней не нуждался, полагаясь на чутье и память. Он торопился, подгоняемый желанием опередить прибывающую воду и ужасом, осаждающим рассудок.

Он не мог позабыть произошедшего в той пещере. Не мог позабыть, как вода сомкнулась у него над головой и он начал соскальзывать в темноту. Когда чувства угасли, а мысли остановились, Граб достиг границ смерти и мельком увидел, что ожидало его за ними.

Ничто. Пустота. Никакого Костяного бога, который приветил бы или проклял его. Он не удостоится даже такой милости. Не для него предназначены ледяные равнины Кваттака, где герои охотятся на могучих шабботов и сражаются с великанами среди снегов. Он не увидит чертогов Ванатука с их пиршествами, весельем и очагами, в которых вечно пылает пламя. Ему уготовано небытие, в которое после смерти отправляются Забытые. Он видел это, когда погрузился в черную бездну, и его поразил такой страх, которого он никогда не знал прежде.

Но Паршивец его спас. Так Грабу рассказал Тупорылый. Паршивец нырнул за Грабом и вытащил его из воды. Уберег от забвения, подарил второй шанс. Шанс, за который Граб ухватился обеими руками.

Лишь Пламенный Клинок избавит его от этого угрюмого ада. Лишь Пламенный Клинок выторгует ему прощение у Костяного бога.

Когда он отыскал лестницу, вода доходила ему до лодыжек. Паршивец сказал, что водосточные сооружения будет заливать до тех пор, пока уровень воды в пещере не упадет. Но тогда их лодка, скорее всего, утонет. Они выжили благодаря тому, что отвязали ее от причального столба, но при этом лишились самого удобного пути к отступлению. Без лодки они не смогут спастись через озеро. Пока что они решили назначить сбор в прежнем месте, полагаясь на малую вероятность того, что лодка осталась на плаву, но если поднимется тревога, им придется искать иной выход. Они направятся к раскопу в дальнем конце Хаммерхольта, к неведомой бездне.

Граб ухмыльнулся. Лучше уж урдские развалины, чем опять эта вода. Скарлы не боялись подземных глубин: половину жизни они проводили под землей и умели прокладывать дорогу, не глядя на солнце и небо.

Он добрался до крепкой двери наверху лестницы и обнаружил, что она заперта. Окоченевшими пальцами он достал из вымокшего мешка отмычки и взломал замок.

— Граб лучше всех, — пробормотал скарл. Хвастаться было не перед кем, но ему все равно стало веселее.

Он толкнул скрипучую дверь, за которой начинался неосвещенный коридор, холодный и пустынный. Сквозь окна проникало бледное лунное сияние. Граб удовлетворенно усмехнулся. Ни души, как он и рассчитывал. Эту часть Хаммерхольта, давно пришедшую в ветхость, перестраивали в кроданском стиле. Здесь бывали только рабочие, которых до окончания свадебных торжеств отправили по домам.

Он задул фонарь и проскользнул в коридор. Согласно карте, покои хранителя ключей находились несколькими этажами выше, но Граб никогда бы туда не добрался через толпы гостей. Он избрал более прямой путь: снаружи, по отвесной стене.

Он вытащил карту и, нахмурившись, вгляделся в нее. Определившись с направлением, он двинулся дальше по пустынным переходам, где в воздухе колыхались обрывки паутины, а по углам среди пыли и каменного крошева валялись иссохшие мышиные трупики.

Попутно мысли обратились к Паршивцу, и Граб почувствовал вину — такую резкую, что сам удивился. Он вообще не привык чувствовать вину, по крайней мере перед иноплеменниками. Он понимал, что Тупорылый проклянет его имя, когда он выкрадет Пламенный Клинок, Размалеванная плюнет от отвращения, что Веснушчатая и все остальные возненавидят его; но мысль, что он разочарует Паршивца, причиняла особенную боль. Паршивец спас его, не позволив стать Забытым. Выкрасть Клинок — плохая расплата за такую услугу.

Когда-то он умел питать привязанность и даже обладал своеобразным чувством чести. Еще в Каракве он присоединился к шайке беспризорников. Все они заботились друг о друге, утешали друг друга, когда случалось терпеть побои, вместе скорбели, когда одного из них повесили. Воровское товарищество придавало им сил.

Возможно, Граб всегда стремился вернуться в те дни, самые теплые в его безрадостной жизни. Возможно, поэтому он и похитил чужую кожу. Но для него самого оставалось неясным, что руководит его поступками; он полагался лишь на чутье.

Мрачные Мужи его простят. Кожеписцы сотрут его преступления. Камнепевцы высекут его подвиги на величественных обсидиановых стелах. Он снова станет героем, теперь уже навсегда.

Почему же ему так скверно?

Впереди хлопнула дверь и раздались торопливые шаги. Огонек направлялся прямо в его сторону.

Его застали на открытом пространстве, посреди коридора, а незнакомец приближался слишком быстро, чтобы можно было отыскать хорошее укрытие. Граб юркнул в неглубокую каменную нишу и замер.

Мягкая поступь приближалась: судя по дыханию и легким шагом шла молодая девушка. Она двигалась поспешно, куда-то опаздывая или торопясь по неотложному поручению. Что она здесь делает среди этого запустения? Неважно. Важно не позволить, чтобы она подняла тревогу.

Граб вытащил кинжал.

Девушка прошла мимо него, озаренная светом. Пухленькая, белокурые волосы заплетены в косу, на щеках румянец, глаза устремлены вперед. В спешке она не заметила скарла и направилась дальше по коридору.

И вдруг остановилась.

Граб крепко стиснул кинжал и, напрягшись, изготовился к прыжку. Если девчонка оглянется, то заметит его.

Если она оглянется, Граб ее убьет.

Но девушка смотрела в пол, подняв фонарь повыше. Граб тоже опустил взгляд и понял, что ее остановило.

Мокрые следы на каменном полу. Они тянулись издалека и вели прямо к Грабу.

Он услышал, как изменилось дыхание девушки. Теперь в нем сквозил страх перед неведомым. Возможно, она ощутила на себе чужой взгляд. Возможно, почувствовала, как ладонь готова зажать ей рот, а кинжал готов вонзиться ей в спину.

Если она оглянется…

Девушка сгорбилась. Дитя, боящееся призраков, такое беспомощное среди темноты. Она не осмелилась обернуться, страшась того, что увидит. Ей было все равно, откуда взялась вода на полу. Она поспешила дальше по коридору, не оглядываясь.

И осталась в живых.

Граб вложил клинок обратно в ножны и подождал, пока девчонка уйдет подальше. Потом выбрался из ниши и продолжил путь.

Он отсчитывал двери, пока не добрался до нужной. Она оказалась не заперта. Проникнув внутрь, он очутился в мрачной и пустынной комнате; в углу виднелась мятая постель из тряпья и бараньих шкур.

В воздухе пахло похотью. Граб зловеще ухмыльнулся, поняв, как здесь оказалась та девчонка. Тайное свидание, после которого она снова вернулась к своим обязанностям. Где же тогда ее дружок? Ушел другой дорогой. Счастливчик. Иначе напоролся бы на кинжал.

Он пересек комнату и обнаружил еще одну дверь. Из-под нее тянуло холодом. Она была заперта, поэтому он опустился на колени и взломал ее, прислушиваясь, не подкрадывается ли кто сзади.

За дверью располагался зал с обвалившимся потолком; в проломе мерцали звезды. В вышине висела Тантера, рядом с ней Лисса. Вдоль одной стены, почти разрушенной, громоздились строительные леса. Сквозь арочный проем Граб видел следующий зал, в еще худшем состоянии, его стены поддерживались железными подпорками.

Ловкачу вроде Граба не составило труда вскарабкаться по лесам. Оказавшись наверху, он перебрался на полуразрушенную стену. Над ним возвышался Хаммерхольт, огромный и могучий. Зубчатые вершины Кошачьих Когтей блестели в лунном сиянии, словно замерзшие волны. Он присел на корточки, ветер холодил его сырую одежду. Граб шмыгнул носом.

В Оссии он прожил дольше, чем у себя на родине. Ни одна из стран не была к нему ласкова, но Оссия, по крайней мере, не отвергла его. Скоро зима, но здесь, в Оссии, нет смертоносных метелей, нет клыкастых хищников, забредающих в деревни, нет жертвоприношений кровавым ведьмам. По сравнению с его родиной Оссия — весьма спокойный край. Впервые он задумался, почему его так тянет домой.

Граб пожал плечами и хмыкнул. Впереди много дел. Он вытер нос сырым рукавом и взглянул вверх. Несколькими этажами выше находилось нужное окно.

Пусть он не убил снежного медведя и не захватил корабль босканских контрабандистов, зато никто не умеет лазать лучше Граба.

Он размял пальцы и расправил плечи. Пора заработать еще одну татуировку.

* * *

В темнице было тихо и пусто, не то что на празднестве несколькими этажами выше. Единственными звуками были шорохи, которые издавал узник, ворочавшийся у себя в камере, и размеренное хлопанье карт тюремщика, игравшего с самим собой возле горящей жаровни.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Он сидел в начале короткого темного коридора, вдоль одной стороны которого располагалось несколько камер. Остальные двери вели в уборную, кладовую и пыточный застенок — тесный, однако способный вместить великое множество страданий. Узник находился в самой дальней и мрачной камере.

Тюремщик, коренастый человек с широким перебитым носом и бритой головой — попытка скрыть наметившуюся лысину, — взял две стопки карт, перетасовал и снова принялся раскладывать.

Хлоп. Хлоп.

Вдруг за дверью в коридор заскулило и заскреблось какое-то животное. Тюремщик отложил карты и направился разведать, что происходит. Дверь была толстая, деревянная, окованная железом, с зарешеченным окошком. Когда тюремщик собрался в него выглянуть, там появилась собачья морда, серая и худая, с неряшливой бородой. Стоящая на задних лапах собака была выше его ростом.

Скирда дружелюбно гавкнула.

— Привет, детка, — сказал тюремщик. — Где твой хозяин?

Скирда высунула язык и тяжело задышала. Тюремщик просунул руку сквозь решетку, собака обнюхала и облизала ее. Ему это понравилось.

— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он, но в коридоре было пусто. — Ага, — сообразил он. — Потерялась, да? Слишком много народу? Удивительно, что ты не отыскала дорогу на пирушку. — Он вынул ключи и отпер дверь. — Заходи уж. Здесь теплее, да и с тобой наверняка повеселее, чем с этим узником.

Когда он открыл дверь, Скирда отскочила, но внутрь не вошла. Вместо этого она отбежала чуть дальше по коридору — туда, где он пересекался с другим, — заскулила и оглянулась.

Потрепанное лицо тюремщика прояснилось.

— Хочешь мне что-то показать? — спросил он.

Скирда залаяла.

Тюремщик вздохнул:

— Извини. Я не могу покинуть пост.

Скирда с упрямой настойчивостью залаяла снова. Тюремщик закатил глаза.

— Ладно, но только до угла. Дальше мне нельзя.

Он заковылял по коридору к Скирде, но едва он приблизился, как собака с лаем метнулась прочь, скрывшись из виду.

— Эй, погоди! — окликнул ее тюремщик, заворачивая за угол следом за ней.

Там, натянув тетиву и нацелив стрелу ему в грудь, стояла Фен. Тюремщик озадаченно уставился на нее, а из сумрака позади него выпрыгнула Вика и прижала ему к носу и рту кусок стеганой ткани. Краска у нее на лице смазалась и растеклась, уподобив друидессу жуткому демону из древних времен. Тюремщик сдавленно вскрикнул и осел на пол, закатив глаза.

Фен опустила лук, а из ниши позади нее появился Арен с мечом наготове. Вместе с ним вышли Кейд, Харод и Орика. Кейд присел на корточки рядом с тюремщиком и ткнул пальцем ему в нос.

— Невероятно! — сказал он. — Он уснул?

— Впал в беспамятство, — ответила Вика, — и пробудет в таком состоянии несколько часов.

— Благодаря зелью?

— Немножко трав и привычка к лесной жизни творят чудеса.

Друидесса скромничала. Арен знал, что в явочном доме она проводила целые часы за составлением зелий. Видел, как она посылала к городскому травнику за редкими растениями, которые обычно собирала собственноручно. Конечно, в сравнении с чародействами Второй империи искусство Вики выглядело бледновато, но ее снадобья были сильнее, чем у любого аптекаря.

Арен взял ключи, висевшие на поясе у тюремщика. Хорошо, что не пришлось его убивать. Кроданец или нет, он просто выполнял свои обязанности.

— Заприте его в камере, — велел он остальным, а сам с мечом в руке устремился к темнице. Он понимал, что это глупость и себялюбие, но ему хотелось, чтобы именно его лицо Гаррик увидел первым. Чтобы он знал, кто его спас.

— Гаррик? — позвал он, входя в темницу. Свет, падавший от жаровни, мешал разглядеть, что творится дальше, и Арен прошел мимо нескольких пустых камер, прежде чем увидел, как в последней кто-то ворочается. — Гаррик, это ты?

Узник неуклюже вскочил на ноги, ухватившись за прутья решетки. При виде юноши на лице у него появилось такое изумление, что Арен мог только беззвучно усмехнуться. Оба не знали, что сказать. Гаррик выглядел понуро и болезненно: в грубой тюремной одежде, со сбритыми волосами и бородой; но это был он, живой!

— Как ты здесь оказался? — пробормотал он наконец, оглядывая Арена. Тот еще не обсох, кое-где одежда липла к телу.

— Долго рассказывать, — ответил Арен. — Пойдем отсюда.

Он отпер камеру; тут как раз подоспели остальные, таща бесчувственного тюремщика. Гаррик вышел наружу. Без волос и бороды его лицо выглядело непривычно, на горле выделялся отвратительный рубец, но глаза глядели с прежним неистовством. Арен с облегчением шагнул вперед и крепко его обнял.

Гаррик стиснул зубы, задержал дыхание, и Арен отступил назад, решив, что перешагнул допустимую грань. А потом увидел новые шрамы, выглядывающие из-под воротника и изодранных рукавов рубахи Гаррика; на левой руке вместо ногтей остались кровоточащие язвы.

— Тебя пытали?

Гаррик усмехнулся. С правой стороны у него не хватало двух зубов.

— Старались изо всех сил, — ответил он. — Пожалуй, Клиссен повозился бы со мной подольше, но высокому начальству охота вздернуть меня до прибытия принцессы. Я не открыл им ничего, — с гордостью заключил он.

Остальные их товарищи столпились в коридоре позади Арена, а тот отстегнул от пояса меч Гаррика и протянул ему. Гаррик взял оружие и повертел в руках, словно незнакомый предмет.

— А Киль? — спросил он.

— Мы не знаем. Он исчез.

Вика выступила вперед и встала рядом с Ареном.

— Готов ли ты вернуть Пламенный Клинок, Гаррик?

— Вы собираетесь выкрасть Пламенный Клинок? — удивленно спросил Гаррик.

— Разумеется, — недоуменно ответил Арен. — А ты разве не собирался?

Гаррик окинул его взглядом.

— Я так понимаю, это все ты придумал?

— Мы с Марой, — ответил Арен, внезапно забеспокоившись, не допустил ли промашку.

Но в глазах Гаррика он видел гордость, а не гнев.

— Клянусь тенями, я и предположить не мог ничего подобного, — негромко признался он. — Если бы в Оссии было побольше таких ребят, нашим недругам пришлось бы туго!

Счастье наполнило Арена, словно сияние восходящего солнца. Удостоившись такой похвалы от Рассветного Стража, от Гаррика, он почувствовал себя непобедимым. Он приложил все усилия, чтобы не расплыться в улыбке.

— Арен! — крикнула Фен, стоявшая настороже у дверей темницы. — Сюда идут солдаты! Их много, все в доспехах!

Арен вмиг посерьезнел.

— Уходим! — выпалил он и повернулся к Гаррику: — Сражаться сможешь?

— Против кроданцев? — Гаррик обнажил меч, лязгнув ножнами по полу. — Всегда.

ГЛАВА 59

Мэра сняла с доски выточенную из слоновой кости катапульту и подняла ее над полем битвы, делая вид, будто колеблется. Напротив нее со снисходительной улыбкой сидел хранитель ключей. Мара легко раскусила его: стиль игры у него был однообразно напористый и предсказуемый. Стремительно прорвавшись к возвышенности и придвинув сбоку своих рыцарей, Мара могла бы разбить его наголову.

— Столько всего нужно учитывать, — самодовольно процедил Джаррит Банн. — Так и запутаться недолго. Не торопитесь.

Именно это она сейчас и делала — не торопилась. Подолгу размышляла над каждым ходом, изображая нерешительность. Брала фигуры с доски и ставила обратно, постоянно хмыкая и охая.

— Тактическое и логическое мышление, помните? — произнес хранитель ключей, когда она снова заколебалась. — А теперь представьте, что чем-то подобным предстоит заниматься каждый день. Вот каково это — быть хранителем… простите, хранительницей ключей.

Он многозначительно взглянул на своего товарища, усатого кроданца по имени Таллен. За игрой следили еще несколько человек. Один из них, оссианин, еще и жену привел посмотреть. Некоторые должны были присутствовать на пиру, но им хотелось увидеть, чем кончится дело. Вызов, брошенный Марой, пробудил у всех любопытство. Она догадывалась, что никто не огорчится, если Джаррит Банн проиграет, — приятно посмотреть, как с хвастуна сбивают спесь, — но еще веселее будет проучить скудоумную заносчивую бабенку. При таком раскладе любой исход хорош.

Мара оглядела доску. Фигур у нее осталось мало. Если она потеряет еще несколько, то не сможет выиграть, а время она тянет уже достаточно. Можно перейти в наступление, переместив катапульту к холму, что возвышается над рекой из фишек, разделяющей доску пополам.

Но вместо этого она отодвинула катапульту назад, защищать одну из двух башен, которые она еще удерживала.

— Ага! Переход к обороне. Очень мудро, — заметил хранитель ключей. — Но вы, наверное, проглядели, что тем самым оставляете своего орла наедине с моим ассасином? — Он передвинул свою фигуру через доску и стукнул ею по орлу Мары.

— Что ж, иногда приходится идти на жертвы, — ответила Мара с натянутой улыбкой.

— Я предложил бы вам усилить левый фланг. Он у вас совсем оголен, — участливо подсказал Джаррит Банн.

— Точно! — с притворным удивлением воскликнула Мара. Спасибо за совет. Хм… Пожалуй, мечник укрепит мои позиции.

— Ну… — неопределенно протянул хранитель ключей.

— Вы полагаете иначе?

— Не кажется ли вам, что великан обеспечит лучшую оборону?

— Разумеется, — кивнула Мара. — Спасибо. — «Спасибо, что подсказываешь, как мне передвигать мои же фигуры, самодовольный мерзавец».

— Позвольте мне. — Он перегнулся через стол и сам передвинул ее великана. Маре стоило огромного труда не влепить наглецу пощечину.

— Понятно, — только и сумела она проговорить, задыхаясь от гнева.

— А теперь… Ха! Кажется, я сам себя поставил в тупик! — усмехнулся он. — Великан загородил мне дорогу! Впредь мне следует думать лучше.

— Не отчаивайтесь. Любую преграду можно преодолеть.

— Нет, не любую, — возразил хранитель ключей. — Иначе бы я лишился должности!

— Не могу согласиться. Наверняка у кого-нибудь достанет ума, чтобы проникнуть сквозь вашу таинственную дверь в сокровищницу.

— Вы беспокоитесь из-за воров?

— Что ж, Пламенный Клинок — вполне достойная цель, а я слыхала, что в оссианах есть бунтарская жилка. Вспомните Солт-Форк.

— Солт-Форк! Ха! Да оссианин собственному соседу ножниц не одолжит! Разумеется, присутствующие не в счет, — добавил он, кивнув стоявшим неподалеку оссианам.

— Не стоит извиняться, Джаррит. Ты совершенно прав, — откликнулся лорд Хьюит, худощавый и востроносый. — Эту страну населяет слабое племя. В простом народе нет ни дисциплины, ни силы воли. Половина из них немногим лучше скотов. А дворяне могут похвалиться разве что родословной.

Маре становилось все труднее сдерживаться, уж очень хотелось высказать всю правду этим несносным высокомерным глупцам. Она встретилась взглядом с единственной присутствующей среди них женщиной, леди Хьюит, волосы у которой были цвета воронова крыла, а шея в свое время могла соперничать с лебединой, пока кожа с возрастом не одрябла. Чувствовала ли она то же, что и Мара? Сжигало ли ее изнутри осознание несправедливости?

— Однако, — сказала она, вновь переключив внимание на хранителя, — если вы можете открыть дверь, сможет и другой.

— Без ключа ничего не получится. А он всего один и хранится в надежном месте.

Мара изобразила невинное замешательство.

— Но вы же говорили, что ключа нет?

— Моя госпожа, я говорил, что нет замочной скважины. — Он рассеянно передвинул фигуру и забрал у Мары еще одного орла. — А ключ есть, хоть и не в обычном понимании.

— Как любопытно! Но ведь его тоже можно похитить?

Он раздраженно хмыкнул.

— Если ключ от сокровищницы украдут, я очень быстро замечу.

Вот и готово, она его подловила. Намек слишком ясный. Ему и в голову не пришло, что женщина не первой молодости может представлять угрозу. «Разумеется, ты заметишь, если ключ пропадет, — подумала она. — Потому что носишь его на себе».

Задание Граба обречено на провал. В покоях хранителя нет никакого ключа, потому что он носит его при себе. Тут лазутчики Ярина просчитались. Теперь отпала надобность задерживать хранителя; напротив, следует отправить его восвояси как можно скорее. Затея опасная, но если кто и сумеет забрать ключ, то только пронырливый скарл.

Значит, больше незачем потакать хранителю, мило улыбаться и подыгрывать, чтобы потешить его самолюбие. Пора показать свою настоящую силу.

— Вы в затруднении? — спросил Джаррит Банн елейным голосом. — Я бы предложил вам передвинуть лучника к…

— Нет, пожалуй, я сделаю вот так, — перебила Мара, переставляя фигуру на край поля.

— Хм, — насупился хранитель. — Что ж, дело ваше. Мне только проще. — Он передвинул своего ассасина через всю доску и забрал ее фигуру. — Всегда следует думать на три хода вперед, — посоветовал он.

— Мне как раз и было нужно, чтобы вы убрали своего ассасина, — сказала она, и ее рыцарь захватил катапульту противника на возвышенности между двумя замками.

— Ого! Разве ты не видел, что все к этому шло, Джаррит? — гаркнул Таллен, изрядно захмелевший.

— Не сомневайся, все идет по плану, — неуверенно откликнулся хранитель. Он оглядел доску, и глаза у него сверкнули. — Сейчас увидишь. — Он схватил орла, отправив его на подмогу мечнику, и забрал у Мары рыцаря. — Вот так!

— Неплохо, — кивнул Таллен. — Но, по-моему, ты…

— Вы оставили без прикрытия великана, — докончила Мара и забрала фигуру.

— Вот именно, — ухмыльнулся Таллен.

— Госпожа показывает коготки! — заметил кто-то из присутствующих, забавляясь нарастающим беспокойством Джаррита Банна.

— Вздор! Она просто поняла, что нападение — лучшая защита! Правда, поздновато. Как видите, фигур у меня вдвое больше.

— Битвы выигрывались и при худшем соотношении сил, — спокойно проговорила Мара. — Вспомним, как Ассандра обороняла Гудрук во время Третьего Очищения. Или как Реннау разгромил приверженцев короля в Дурне, после чего страну захлестнуло восстание. Или битву при Равенспире, когда гнавлы выступили против урдов и огров. Тактические умения всегда перевешивают численное превосходство.

— В истории вы разбираетесь, — пробормотал хранитель, уставившись на нее с беспокойством и удивлением. Внезапно он не узнал женщину, сидевшую перед ним. Но потом встряхнулся и придал лицу твердость, насколько позволяла дряблая плоть. — Однако пользы это вам не принесет. Я обладаю превосходством как численным, так и тактическим.

— Тогда делайте ход, — сказала Мара, — а там посмотрим.

Уязвленный, он бросил свои войска в безрассудную атаку. Мара уступила перед его натиском, время от времени совершая мелкие вылазки и забирая самые быстрые — и слабые — его фигуры, так что его силы понемногу истощались. Он же, в свою очередь, захватил одну из ее башен, и пока он ликовал, Мара пересекла реку и убила его драккена.

Спустя несколько ходов хранитель начал понимать, что происходит. Лишившись почти всех быстроходных фигур, он остался с мощным, но неповоротливым войском, основная часть которого находилась на противоположной от его короля стороне реки.

— Джаррит, она тебя одолевает! — с восторгом произнес лорд Хьюит.

— Не одолевает! — надулся тот. — У меня еще остались самые сильные фигуры, а у нее — только всякая мелочь.

— Тогда передвинь их обратно за реку, — с ухмылкой посоветовал Таллен.

Хранитель разволновался и раскраснелся. Он принялся нападать на все, что попадалось, а Мара ставила перед ним наживку за наживкой, заманивая его войска подальше от короля. Банн раз за разом поддавался на ее хитрости и в какой-то миг даже поверил, что выигрывает.

— Ха! — воскликнул он, потянувшись к лучнику. — Вы забыли, что на возвышенности у лучника увеличится дальность стрельбы? Отсюда я смогу сразить вашего мечника.

Среди собравшихся раздалось насмешливое фырканье; хранитель остановился и раздраженно уставился на Таллена.

— Клянусь Вышним, ты выводишь меня из терпения! — посетовал он.

— Разве ты не видишь, что она победила? — сказал ему Таллен.

Лицо хранителя вытянулось.

— Ничего подобного! — взвизгнул он.

Таллен наклонился к доске и принялся водить над ней пальцем:

— Вот ассасин. Вот мечник. Вот рыцарь. Твоему королю не хватит ходов, чтобы подняться на возвышенность, так что податься ему некуда. Через один ход ее лучник взберется на возвышенность, и твоему королю конец. Спасения нет, как бы ты ни старался. — Он выпрямился и зааплодировал, медленно, но уважительно: — Браво, госпожа. Браво.

Хранитель лихорадочно озирал доску, не понимая, как очутился в таком положении. Мара видела, что ему хочется завопить: «Обман!» Это проще, чем признать поражение.

— Похоже, некоторые женщины обладают лучшим логическим и тактическим мышлением, нежели вы допускали, — заметила Мара, не в силах удержаться от колкости.

Стоявшие вокруг мужчины загоготали, а хранитель побагровел от ярости. Оттолкнув стул, он вскочил. Он не привык, чтобы над ним смеялись.

— Хорошо сыграли, — выдавил он наконец, скривившись. — А теперь прошу извинения. Мне пора обедать. — Он неуклюже поклонился и опрометью ринулся прочь, а в ушах у него звучал смех приятелей.

Мара с удовлетворенной улыбкой поднялась на ноги. Она грелась в лучах победы, довольная, что утерла нос спесивцу. Все вышло лучше некуда.

— Госпожа, — с пьяной любезностью произнес Таллен. — Я должен извиниться за неучтивость, которую позволил себе Джаррит. Быть может, вы присоединитесь к нашей беседе о величайших битвах в истории, к которым, безусловно, вскоре причислят и вашу партию в башни?

Мара мельком взглянула на леди Хьюит, надеясь увидеть в ее лице проблеск удовлетворения, что Мара сумела хоть немного постоять за честь всех женщин. Но та, похоже, была напугана поступком Мары и отвела глаза, когда их взгляды встретились.

«Ну и пропади она пропадом. Когда-нибудь положение изменится. Мы сами его изменим».

— Спасибо за приглашение, — сказала она Таллену, — но, боюсь, я должна присутствовать в другом месте. — Она взяла бокал вина с подноса у проходившего мимо слуги, подняла его и сделала глоток. — Хорошего вечера, господа. И госпожа.

С этими словами она удалилась из гостиной, а голова у нее кружилась от восхитительного чувства, с которым не сравнится никакое опьянение.

* * *

Они продвигались по тесному, освещенному факелами коридору, плечом к плечу, с мечами в руках. Арен, Харод и Гаррик шли первыми, остальные держались за ними. От волнения и страха у Арена пересохло во рту, в предвкушении битвы все мышцы подрагивали.

«Ты сможешь, — говорил он себе. — Сможешь».

Когда они увидели противников, те, предупрежденные звуком шагов, уже обнажили мечи. Арен заметил на латах двойной крест Железной Длани и узнал предводителя: капитан Дрессль, препроводивший Арена в комнату для дознаний, когда Харт его схватил. Разглядев Арена, капитан посуровел, а потом уставился на Гаррика.

— За Оссию! — крикнул Арен, не в силах сдерживать внутреннее напряжение. Противники ринулись друг на друга, и схватка началась.

Все приемы, которые знал Арен, в мгновение ока улетучились у него из головы. Он действовал, повинуясь безотчетному умению отбивать и наносить удары, которое привил ему магистр Орик. В узком коридоре его теснили со всех сторон, поэтому, чтобы размахнуться мечом, приходилось всячески изворачиваться. Перед ним появился курносый чернобородый солдат со шрамом над глазом. Очередное ничего не значащее лицо; не человек, а всего лишь препятствие. Арену нужно было просто его устранить.

В коридоре выстроиться в ряд могли только трое, но на стороне оссиан был Харод, уверенно державший оборону посередине. Дресслю никак не удавалось до него дотянуться. Клинок харрийца мелькал туда-сюда, а сам он стоял как вкопанный, отбивая удары и делая обманные выпады.

Дрессль быстро понял, к чему приведет сражение на равных, и отдал своим людям приказ отступать. Сзади них коридор переходил в просторную комнату, где стражники могли свободнее орудовать мечами.

Противник Арена шагнул назад и замахнулся. Арен приготовился отбиваться, но Харод оказался быстрее. Отразив удар, он тотчас же сделал выпад и вонзил клинок противнику в подмышку. Солдат разинул рот и захаркал кровью. Арен толкнул его ногой в грудь, и тот повалился прямо на своего товарища, стоявшего позади. На его место протолкнулся другой стражник, но тут зазвенела тетива, и он рухнул: изо рта у него торчала стрела, выпущенная Фен.

Арен взглянул направо и увидел, как Гаррик смял слабую оборону своего противника и воткнул меч ему в плечо. Солдат завопил, из раны брызнула кровь, а Гаррик вырвал клинок обратно. Если Харод был само спокойствие, то Гаррик — сама одержимость: он скрежетал зубами от ярости, напоминая голодного волка.

Они двинулись напролом, и Дрессль отступил под градом ударов. Запнувшись об упавшего солдата, он рухнул навзничь прямо в комнату у него за спиной, а нападающие ворвались следом. Двое солдат кинулись заслонить своего капитана, прежде чем Харод его заколет. Один из них оказался заколот сам.

Арен огляделся, оценивая соотношение сил. Противников насчитывалось с полдюжины, включая Дрессля; они рассредоточились по квадратному помещению — очевидно, заброшенной караульной: Арен видел оружейную стойку возле стены, стол и стулья, груду мешков возле обшарпанного сундука; в ржавом настенном держателе горел факел, освещая узкую лестницу, ведущую наверх.

Скирда протолкнулась мимо Арена и набросилась на очередного солдата, свалив его с ног и впившись когтями в лицо. Один из его товарищей кинулся на выручку, но Арен встал у него на пути и ловким ударом отсек ему пальцы рук. Пока тот, выронив оружие, в испуганном недоумении таращился на обрубки, Арен пронзил его насквозь.

Гаррик уложил еще одного стражника слева от Арена. Даже охваченный яростью, удары он наносил быстро и точно, как настоящий Рассветный Страж. Оставив поверженного противника, он устремился на Дрессля, который не успел подняться на ноги и отползал назад на локтях. Гаррик замахнулся и обрушил на него такой мощный удар, что клинок врезался в каменный пол под телом капитана.

Оставшиеся двое стражников дрогнули. Один из них кинулся бежать к лестнице, и Фен подстрелила его в спину. Вика бросила в лицо другому солдату пригоршню красного порошка. Тот закашлялся, отшатнулся в сторону, и Гаррик его заколол.

Все закончилось, едва успев начаться. Арен стоял среди побоища, обеими руками сжимая рукоять меча, словно в ожидании новых врагов. Тишину нарушали только тяжелое дыхание да отчаянные хрипы бедолаги, пострадавшего от зубов Скирды. Вскоре глаза у него остекленели, и он затих.

Харод вложил клинок в ножны. Его бархатный жакет и обтягивающие штаны забрызгала кровь, волосы стояли торчком, как у шута, но лицо оставалось бесстрастным и серьезным, и никому не хотелось над ним насмешничать. Когда схватка закончилась, в помещение прокрались Орика и Кейд с мечом наперевес.

Гаррик оглядел тела, валявшиеся по всей комнате. В воздухе стоял сладковато-металлический запах свежей крови.

— Как вы думаете, нас слышали?

— Все стражники на нижних этажах охраняют гостей, — ответил Арен, — а стены здесь толстые. Может быть, нам повезло.

Гаррик принялся расхаживать между телами, что-то высматривая.

— Они пришли сюда за мной. Стало быть, знали, что меня придут вызволять.

— Не обязательно, — возразил Арен. — Может, просто решили проверить. Мы точно не знаем, поэтому идемте дальше.

Гаррик с легким изумлением взглянул на него:

— Какой неугомонный!

— А ты притомился? — посочувствовал ему Кейд.

— Где-то там Граб, — напомнил Арен. — Он рассчитывает, что мы будем наготове, когда он доберется до сокровищницы. Не хочу его подводить. Туда мы и направимся.

— Только не я, — сказал Гаррик. Он опустился на колени рядом со стражником, которого сам же пронзил насквозь, и принялся снимать с него латы.

Все в молчании уставились на него.

— Что значит «только не я»? — наконец спросил Арен.

— Думаете, вы доберетесь до Пламенного Клинка? — откликнулся Гаррик, стягивая со стражника штаны. — Хотите пролезть наверх через всю крепость, оборванные и заляпанные кровью, а тем временем вас будут выслеживать кроданцы? Удачи. Если бы я допускал мысль, что вы меня послушаетесь, велел бы вам убираться отсюда, покуда целы.

Арен был потрясен. Перед ним внезапно предстал совершенно незнакомый человек.

— Мы можем пройти через пустующие части крепости, и ты это знаешь! — возразил он. — Ты же сам так собирался! — Его лицо исказило ужасное подозрение. — Или нет?

— Нет, — сказала Вика. — Что бы он ни задумал, возвращаться в его намерения не входило.

Гаррик резко посмотрел ей в глаза и сразу отвел взгляд, снова занявшись латами.

— Если я и вынес урок из Солт-Форка, то вот какой: человек, переоценивший свои силы, не сможет надолго удержать то, чем завладеет. Мы были смелыми, пылкими и стремительными, а досталась нам лишь смерть. Пламенный Клинок недосягаем, Арен. Не знаю, как вы собираетесь пробиться в сокровищницу, а потом скрыться и как собираетесь сберечь Пламенный Клинок, если захватите его, но я думаю, вы погибнете.

Его слова обрушивались на них точно камни, и Арену захотелось ударить Гаррика. Они так старались ради его спасения, а он их предал.

— Но один человек… — продолжал Гаррик. — Один человек, одетый Железным Стражем… — Он стянул рубаху через голову,обнажив скрещивающиеся рубцы по всему торсу, многочисленные ожоги и кое-как заштопанный шрам на месте одного из сосков. — Он может подкрасться поближе и нанести кроданцам такой удар, который они нескоро забудут.

— А Пламенный Клинок? — спросила Вика.

— Пламенного Клинка недостаточно! — рявкнул Гаррик. — Наш народ зашел слишком далеко. Они вступают в сговор с хозяевами против собственных сородичей. Они лишены смелости, чтобы подняться на борьбу! Пламенный Клинок принадлежит прошлым временам, еще до нашествия кроданцев, а те дни уже позабыты. Надежда не вдохновит этот народ. А вот страх — вполне.

— А меня вдохновляет надежда! — воскликнула Фен, и Арен понял, что ее тоже задели слова Гаррика.

— Ты обещал нам Пламенный Клинок, и мы последовали за тобой, — промолвил Арен. — В жилах у оссиан по-прежнему течет волчья кровь. Пламенный Клинок сплотит их!

— Вы его еще не добыли, — напомнил Гаррик. — А если и добудете, никого он не сплотит.

Арен оцепенел, слыша холодную уверенность в его голосе.

— Когда же ты утратил веру? — еле слышно спросил Арен.

Гаррик уже облачался в мундир и латы, снятые с мертвеца.

— Ты молод, — сказал он. — И я восхищаюсь твоим новообретенным патриотизмом, но он еще не прошел проверку. Я участвую в этой борьбе гораздо дольше тебя. Хочешь узнать, когда я утратил веру? Когда мой ближайший друг продал меня, обрек на пытки и смерть, совсем как тридцать лет назад. — Гаррик тяжело вздохнул. — Я больше не гонюсь за ложной надеждой.

— Ты не заступник из моего видения, — с отвращением бросила Вика, а Скирда зарычала на Гаррика.

— Я никогда этого не утверждал, — горько усмехнулся тот, прикрепляя поножи.

— А твоя клятва? — воскликнул Кейд. — Ты же Рассветный Страж!

— Да. Я Рассветный Страж. И поклялся, что Пламенный Клинок не попадет в чужие руки. Но если мы все погибнем, пытаясь его добыть, — как, скорее всего, и получится, — тогда через два дня он достанется принцу Оттико. Благодарю, что спасли меня, но моя задача остается неизменной.

— И в чем же состоит твоя задача? — спросила Орика.

Гаррик не ответил; он прикрепил нагрудник и набросил на спину плащ. Получилось небезупречно, но вполне сойдет. Рубашку он подтянул под самый подбородок, чтобы прикрыть шрам на горле.

— Госпожа задала вопрос, — сказал Харод.

Гаррик выпрямился, в свете факела его лицо выглядело угрюмым.

— Я собираюсь убить принца, — заявил он. — Собираюсь убить генерала Даккена, который уничтожил Рассветных Стражей. Собираюсь убить как можно больше высокопоставленных кроданцев. А потом я сровняю с землей эту проклятую крепость и похороню Пламенный Клинок под такой грудой обломков, что он останется здесь до скончания времен.

— Бочки в повозке, — вспомнил Арен. Недаром Гаррик настойчиво вызнавал, в которую кладовую их поместят. — В них не вино, верно?

Гаррик молча взглянул на него, и такого ответа оказалось достаточно.

— Теперь я ухожу — совершить то, что должен. Если кто-то желает меня остановить, пусть действует немедленно. Если нет, пропустите меня.

Никто не решился его остановить. Они помнили человека, который провел их за собой по этому пути. Они слышали упрямую решимость в его голосе и видели меч в его в руке. Гаррик убьет всякого, кто встанет у него на пути, а у них и так достаточно врагов, чтобы сражаться между собой.

Он схватил шлем и зашагал мимо прежних товарищей в ту сторону, откуда они пришли.

— Ты уже не тот человек, которого я знал, Кадрак из Темноводья, — холодно промолвил ему вслед Арен.

— И ты тоже, Арен из Шол-Пойнта, — ответил Гаррик, но не с ненавистью, а с грубоватой нежностью, от которой у Арена захолонуло сердце. — Никогда я так не радовался собственной ошибке.

С этими словами он вышел в коридор и скрылся из виду.

Первой пришла в себя Вика.

— Нельзя мешкать. Время работает против нас.

— Так мы еще… э-э… мы еще идем за Пламенным Клинком? — спросил Кейд.

— Конечно, мы идем за Пламенным Клинком, недотепа! — огрызнулся Арен. — Для чего, по-твоему, мы здесь? — Он направился к лестнице, и его рассудок осадили черные мысли.

— Вот и славно. — Кейд расплылся в радостной улыбке. — Я просто уточнил!

ГЛАВА 60

Тишину в кабинете хранителя ключей нарушил негромкий звон разбитого стекла.

Письменный стол, освещенный лунным сиянием, стоял возле окна, глубоко вделанного в каменную стену и занавешенного легкими шторами. Щелкнула задвижка, окно скрипнуло и растворилось, холодный воздух колыхнул шторы. Раздались ворчание, возня, приглушенные ругательства. Татуированные пальцы раздвинули шторы, и Граб втиснулся в узкий оконный проем.

— Паршивец не сказал… что окно… такое маленькое, — выдохнул он, шлепнувшись на пол, словно коровья лепешка.

Он поднялся и потер окоченевшие ладони. Пальцы заледенели, руки и спину ломило. Он оглянулся на камин, в котором наготове лежали дрова, и пожалел, что огонь не горит.

Медлить некогда. Командирша обещала задержать хранителя ключей, но кому захочется долго с ней болтать?

В противоположной стороне кабинета виднелась дверь, которая, как рассудил Граб, вела в коридор. Заглянув в другую дверь, он обнаружил спальню с алтарем Вышнего. Оттуда вела дверца в уборную, где находились скамья из полированного дерева и охапка душистых трав и цветов, призванных приглушить запашок отхожего места.

Пожалуй, начать стоило с кабинета. Вскоре Граб нашел на каминной полке запертый ларец и принялся ковырять в замке отмычками. От холода пальцы повиновались плохо, но в конце концов он справился.

Внутри обнаружилось множество всевозможных ключей на деревянных подставках. К каждому крепился бумажный ярлычок, на котором по-кродански было выведено, для какой двери предназначен тот или иной ключ.

Нахмурившись, Граб перебрал их один за другим. Паршивец научил его, как пишется по-кродански слово «сокровищница», но здесь он его не заметил, и даже без всяких ярлыков чутье подсказывало Грабу, что все эти ключи не годятся, даже самый большой.

Значит, нужный ключ находится в другом месте. Он слишком важен, чтобы держать его с остальными. Граб принялся обыскивать стол, но звук приближающихся шагов заставил его остановиться, и он замер, заслышав за дверью голоса.

— Могу ли я помочь вам, э-э…

— Старший охранитель Клиссен, — ответил вкрадчивый голос. — Тебя нелегко отыскать, магистр Банн.

— Я… Я ходил в поварню заказать себе обед. Что-то случилось?

— Впусти нас, пожалуйста.

Граба охватило смятение, когда он понял, что все это время за дверью поджидал Клиссен.

— Ну разумеется… Не мог бы ты… Не мог бы кто-нибудь из твоих людей подержать вот это, пока я достану ключ? Осторожнее, горячо. Мне… Мне что-то угрожает?

— Просто отопри дверь.

«Кто-нибудь из твоих людей». Значит, их там много.

Граб метнулся к разбитому окну, закрыл его на задвижку, задернул шторы и башмаком сгреб осколки под стол. Окно забрано решеткой, поэтому, чтобы дотянуться до задвижки, понадобилось высадить всего одно квадратное стеклышко. Здешние архитекторы не предполагали, что взломщики смогут забраться на такую вышину по отвесной стене, но эти архитекторы не знали про Граба.

В замке щелкнул ключ, и Граб ринулся в спальню, выискивая куда бы спрятаться. Под кровать? Слишком очевидно. В платяной шкаф? Совсем глупо.

Дверь в кабинет открылась. Граб метнулся в уборную и затворил за собой дверь. Может, сюда они не заглянут.

— Обыщите помещение, — приказал Клиссен.

Граб закатил глаза и беззвучно выругался. Он услышал, как в кабинет ввалились вооруженные люди. Покои хранителя ключей тесные; его найдут в два счета. В отчаянии он подскочил к отверстию нужника и заглянул в черную глубину, прикидывая шансы улизнуть, но туда ему было не протиснуться.

Солдаты были уже в спальне. Он огляделся по сторонам. Тесная комнатушка, где и не развернешься толком; скамья из полированного дерева и отверстие, в которое хозяин справлял свои дела. Податься некуда.

Тут его осенило. «Разве что…»

— Загляните туда! — раздался голос снаружи.

Дверь открылась, и Железный Страж с мечом в руке просунул голову внутрь. Но уборная оказалась пуста. Он посмотрел по сторонам, поморщился и захлопнул дверь.

— Никого, — сказал он.

Шаги удалились обратно в сторону кабинета, и Граб выдохнул сквозь стиснутые от напряжения губы. Он прижимался к потолку над самой дверью, упершись ступнями в одну стену и плечами в другую. Потом бесшумно спрыгнул на пол.

«Хе-хе-хе. Граб — величайший из великих», — подумал он про себя и сделал неприличный жест в сторону двери и стражников за ней.

— Ну а теперь ты расскажешь мне, в чем дело? — Голос хранителя ключей дрожал от волнения.

— Когда ты последний раз проверял сокровищницу? — спросил Клиссен.

— Во время шестого колокола, как обычно.

— Все было в порядке?

— Разумеется.

— Где ключ?

Граб прижался ухом к двери уборной. Это он и хотел услышать.

Хранитель с важностью заявил:

— Местонахождение и свойства этого ключа — строжайшая тайна!

— Он в безопасности?

— Несомненно!

— Покажи его мне.

— Старший охранитель, я не могу! Это просто…

— Железная Длань с подозрением относится к тем, кто препятствует ее усилиям защитить империю, — произнес Клиссен. — Ты верноподданный гражданин, магистр Банн?

Лицо Граба расплылось в ухмылке. Этот малый знает, чем пронять. Такого поневоле зауважаешь.

— Ну… Пожалуй, тебе я могу показать, — залебезил хранитель.

— Отлично. Вы двое, стерегите дверь. Никого не впускать и не выпускать, кроме меня. Хранитель ключей остается в своих покоях до дальнейшего распоряжения.

— Но я… Но…

— У тебя ведь есть еда? Книги?

— Ну да…

— Стало быть, скучать тебе не придется.

Стражники вышли, закрыв за собой дверь. Значит, тем путем не выбраться, подумал Граб. Впрочем, он и не рассматривал такую возможность.

— А теперь, — сказал Клиссен, — покажи мне ключ. Я хочу знать, что Пламенный Клинок в безопасности.

— Почему сегодня всех так беспокоит Пламенный Клинок? Пока он в сокровищнице, никто до него не доберется.

— И кого же еще он занимает? — резко спросил Клиссен.

— Одну мерзкую женщину, которая ко мне прицепилась. Заладила, как помешанная, будто его могут украсть. Жутко скучная. И грубая.

— Как ее звали? — В голосе Клиссена проступили ледяные нотки. — И как она выглядела?

— Леди Харфорт из Харрии. Высокая, волосы седые, короткие, — так стригутся женщины, которые махнули на себя рукой. Печально, когда прекрасный пол впадает в такое ничтожество.

Граб ухмыльнулся еще шире. Даже находясь в столь затруднительном положении, было приятно слышать, как Командиршу поносят за глаза.

— А вот и ключ, — сказал хранитель.

— Это? — удивился Клиссен.

— Именно. Смотри, если повернуть его вот так…

— Не похоже на ключи, которые я видел раньше.

— Вставляешь его в углубление в двери, а потом поворачиваешь. Существует только один такой ключ, и я постоянно ношу его при себе. Ни один вор не догадается, что это такое.

— Гениально, — сказал Клиссен, невольно впечатленный. — Твой медальон и есть ключ.

— В том-то и дело, — откликнулся хранитель. — Полагаю, ты успокоился, старший охранитель.

Клиссен снисходительно хмыкнул, уже сосредоточившись на другой задаче.

— Оставайся у себя, — велел он Банну. — Запри дверь. Пойду поговорю с этой леди Харфорт.

Граб услышал, как дверь открылась и закрылась, а потом в замке повернулся ключ.

— Слушаюсь, ваше очкастое величество, — ядовито усмехнулся хранитель ключей, когда Клиссен удалился на безопасное расстояние.

Граб услышал, как хранитель, ворча себе под нос, разжег камин в кабинете, поставил на письменный стол тарелку, а потом проследовал через спальню прямо к уборной и открыл дверь.

Скарл вонзил нож ему в горло и толкнул на кровать. Зажав хранителю рот ладонью, он принялся колоть его снова и снова. По дряблой плоти заструились ручейки крови. Глаза хранителя нелепо выпучились. Тишину нарушали только тяжелое дыхание Граба, скрип кровати и удары ножа.

Когда хранитель замер, Граб убрал ладонь с его рта. Шелковые простыни побурели от крови, лицо убитого приобрело восковой оттенок, челюсть отвисла, взгляд сделался отсутствующим. Воистину, люди всего лишь куклы из мяса, изготовленные Костяным богом. Значение имеет только история, которую оставишь после смерти.

Граб сдернул медальон, крепившейся к толстой цепи на шее у хранителя, стер кровь ладонью. Посередине медальона был изображен сокол — любимая птица кроданцев, — а вдоль края располагался девиз Святейших. Граб видел его слишком часто, поэтому и запомнил. «Усердие. Умеренность. Господство». По крайней мере, последнее звучит неплохо.

Граб деловито повертел медальон в руках. Обнаружив потайную защелку, раскрыл его, разделив на два тонких диска. Из одного торчали две дюжины зубцов; в другом находились отверстия, куда они вставлялись.

— Ага, — протянул скарл. Ключ от сокровищницы найден. Ожидал он не совсем этого, но тоже неплохо.

Сунув медальон в карман, он вернулся в кабинет. Во время обыска стражники даже не заглянули за шторы. Граб раздвинул их и уже собрался снова протиснуться наружу, но тут его взгляд упал на тарелку с едой, стоявшую на письменном столе.

Жареное мясо. Хрустящая картошка на гусином жиру. Перепелка в трюфельной подливе. Пирог с бычьими мозгами. Засахаренные фрукты и кувшин крепкого красного вина.

Граб облизнулся и взглянул на дверь. Она ведь заперта? А единственный ключ остался у мертвеца, лежащего в спальне. Клиссен так быстро не вернется, а Паршивец вряд ли успел подобраться к сокровищнице.

В камине разгорался огонь, в комнате становилось теплее. Граб подумал о том, как ему предстоит карабкаться по стене, и сквозь разбитое стекло потянуло холодом.

Тут и думать нечего.

Скарл вытер окровавленные руки о штаны, уселся за стол и запихнул в рот кусок жареного мяса. Когда приходится быть героем, поневоле проголодаешься.

* * *

«А твоя клятва?»

Вопрос Кейда звучал в голове у Гаррика, когда он пробирался через рой суетящихся слуг перед главным пиршественным залом. Мальчишки-посыльные сновали туда-сюда, распорядители отдавали приказания подчиненным, повара обливались потом над котлами с супом, и все освещал громадный очаг, от которого на серые каменные стены падали жутковатые тени. Те, кто замечал Гаррика, отворачивались при виде двойного креста: никто не собирался вставать на пути Железной Стражи.

«А твоя клятва?»

А вдруг Арен прав? Вдруг им удастся похитить Пламенный Клинок? Разве даже слабая надежда не стоит риска?

Трудно сказать. Старинная клятва Рассветных Стражей была изложена в туманных выражениях и по мере развития языка постепенно обновлялась. Толковать ее можно было по-разному. Решение свергнуть короля Данну Лунатика Рассветные Стражи приняли, только когда искусная речь Калена Стихотворца убедила их, что этим они не нарушат своей клятвы.

Гаррик не разбирался в ученых тонкостях, а рядом не было других Рассветных Стражей, которые помогли бы советом. Но он не допустит, чтобы Пламенный Клинок достался принцу Оттико. Пусть Арен ставит себе грандиозные цели, влекомый неопытностью и юношеской пылкостью. Гаррик подстрахует их на случай неудачи. Он сбережет Пламенный Клинок, вернет его в лоно земли, из которой тот появился, и пусть он лежит под неподъемной грудой камней, дожидаясь, пока его вновь извлекут наружу новые поколения оссиан. Если предания не лгут, уничтожить его невозможно. А если лгут, пусть лучше Клинок сгинет, чем достанется врагу.

Гаррик подтянул воротник повыше, чтобы скрыть шрам, и двинулся дальше. Перенесенные пытки с каждым шагом напоминали о себе, но телесная боль не могла сравниться с болью душевной. Он стиснул челюсти, вспомнив о Клиссене, о светящемся кончике раскаленной кочерги, отразившемся в круглых очках старшего охранителя. Мягкий сипловатый голос, который задавал вопрос за вопросом. Обещал прекратить мучения, если Гаррик выдаст товарищей, если изменит самому себе.

Через душную поварню он вышел в коридор, ведущий к чуланам и кладовым. В особых холодильных помещениях висели на стойках мясные туши, на полках теснились банки с медом и вареньем, лежали краюхи хлеба и сырные головы. Гаррик отсчитывал двери, пока не добрался до нужной. За ней должна быть дюжина бочек амберлинского, каждую из которых на две трети наполняет эларитовое масло. Достаточно, чтобы добрая часть Хаммерхольта превратилась в развалины, а остальное сгорело. И тогда погибнут все пирующие, включая принца и генерала Даккена. Возможно, всеобщая суматоха упростит задачу Арену и его спутникам, но не исключено, что от взрыва крепость обрушится прямо им на головы. Так или иначе, от Гаррика уже ничто не зависит. Он слишком далеко зашел по этому пути, чтобы с него свернуть.

А вдруг бочки вообще не покинули двор винодельни? А вдруг их доставили в другую кладовую? А вдруг он опоздал, слишком задержавшись в темнице, и их уже куда-нибудь переместили?

«О Воплощения, если вы когда-нибудь любили эту страну, если вы вообще существуете, о Азра, Владыка Войны, сделай так, чтобы бочки оказались там, где нужно».

Он открыл дверь. Слуга, показавшийся из другой кладовой, удивленно на него взглянул, Гаррик многозначительно воззрился на него, и тот поскорее унес ноги.

Дверь вела в холодное каменное помещение, освещенное фонарем, висевшим возле входа. Вдоль одной стены тянулись стойки с бутылками вина, а остальное место занимали бочки с элем, между которыми оставался узкий извилистый проход.

Гаррик закрыл за собой дверь и посветил фонарем, выискивая затейливый знак амберлинской винодельни. Пробираясь через толпу слуг под видом Железного Стража, он совсем не волновался, но теперь, когда он светил фонарем вокруг себя и не находил искомого знака, все нутро скрутило от беспокойства. Бочки должны быть здесь!

Вот! Пыльная рогожа укрывала невысокую пирамиду бочек возле стены. Амберлинское не любит холода; наверняка это те самые бочки, которые он ищет. Гаррик ухватил край рогожи и в отчаянной надежде сдернул ее.

Его лицо медленно вытянулось.

Бочки с элем. И все.

Амберлинского здесь не было. Может, вообще не привезли, а может, поместили в одну из дюжины других кладовых, разбросанных по всей крепости. Так или иначе, сейчас ему бочек не найти. Карты при нем нет, а запомнил он лишь небольшую часть, нужную ему. Он может провести весь вечер в бесплодных поисках, а когда побег обнаружится, его не спасут никакие переодевания.

Черное отчаяние сменилось кипящим гневом. Все его планы, вся его жизнь обратились в ничто, разрушенные предательством друга и прихотью судьбы.

«Будь ты проклят, Азра! — в ярости подумал он. — Будь ты проклят, и остальные Девятеро. Ваш народ взывает к вам, а вы остаетесь безучастными. Что ж, если вы ничего не сделаете, то сделаю я!»

Как и в Солт-Форке, дело погибло из-за человеческого малодушия. Но Гаррик знал, где пируют принц и генерал Даккен, и у него оставался верный меч. Если он не может одержать победу, то свершит кровавое мщение.

Его глаза потемнели от ненависти, и он вышел из кладовой, думая только об убийстве.

* * *

— Клиссен!

Тот напрягся, заслышав пропитой голос главнокомандующего, но мигом взял себя в руки и обернулся. Главнокомандующий стоял в дверном проеме с сигарой в одной руке и бокалом в другой; рядом, как обычно, крутился этот мерзкий гад Беттрен. Очевидно, они вышли из-за стола обсудить какое-то важное дело.

Главнокомандующий переложил сигару в другую руку и поманил Клиссена пальцем, словно шкодливого ребенка. Тот придал лицу угодливое выражение, согнав обычную надменность. Пусть Госсен тешится властью, если угодно. Все равно его дни сочтены.

— Главнокомандующий, — учтиво промолвил Клиссен, скрывая отвращение с легкостью, выработанной за долгие годы. — Главный управитель Беттрен.

Когда-то главнокомандующий был атлетически сложенным мужчиной с квадратным подбородком, но за десятилетия обжорства и изнеженной жизни разжирел и обрюзг. От него исходил кислый и резкий стариковский запах, а руки были усеяны пятнышками. Повязка закрывала один глаз, блуждающий в разные стороны после того, как главнокомандующего хватил удар.

— Какая-то сардка исполнила крамольную песню перед принцем, — злобно прошипел Госсен, понизив голос. — А не затем ли ты здесь, чтобы не допускать подобных выходок?

Беттрен ухмыльнулся. Темноволосый и стройный, писаный красавец, с тонкими усиками, в безупречном камзоле. А еще — бесстыдный подхалим. Вырви у него язык, тот окажется черным до корней. И Клиссену очень хотелось вырвать у него язык.

— Я уже веду поиски, главнокомандующий, — ответил Клиссен.

— Принц разгневан! — продолжал главнокомандующий. — А твой безмозглый подчиненный расхаживает туда-сюда с отрядом стражников и изводит всех расспросами! Мы должны действовать незаметно, Клиссен! Оставаться за кулисами! Сегодня здесь собрались представители половины цивилизованного мира! Постарайся хотя бы сохранять впечатление, что знаешь свое дело.

— Всё под наблюдением, главнокомандующий, — сказал Клиссен. «Или, по крайней мере, было бы, если бы ты заткнулся и позволил мне выполнять мою работу».

— Пока ты здесь, старший охранитель, — произнес Беттрен в своей жеманной, неестественной манере, вызывавшей у Клиссена желание подписать ему смертный приговор, — я хочу задать вопрос.

— И какой же? — устало отозвался Клиссен.

— Давеча нескольким моим людям не позволили пройти в северную башню. Очевидно, ты приказал никого туда не допускать. Любопытно, чем ты там занимаешься?

— Любопытно, что за дело привело твоих писцов в столь отдаленную и пустынную часть крепости, — парировал Клиссен.

— Отвечай на вопрос! — рявкнул главнокомандующий. — Что в той башне?

— Залог безопасности, — ответил Клиссен. — То, что можно задействовать лишь в самом крайнем случае. Обеспечить безопасность принца важнее, чем сохранить лицо империи. — «К тому же я окончу дни на каторге в Озаке, если хоть волос упадет с его головы. Но это еще приятный жребий по сравнению с тем, что предстоит тебе».

На лице главнокомандующего промелькнула нерешительность, когда он понял, что находится в башне, но он промолчал, чтобы оставить возможность изобразить неведение, если вдруг что-нибудь пойдет не так. «И на таком двоедушии зиждется империя», — подумал Клиссен.

— Ты мне отвратителен, Клиссен, — заявил главнокомандующий. — И всегда был мне отвратителен.

— Ваша честность столь же достохвальна, сколь редкостна, — с гадкой улыбочкой ответил Клиссен. — Но оценит ли ее канцлер? Мне кажется, его больше впечатлит, что я поймал последнего из Рассветных Стражей. Теперь прошу меня извинить, я занят заботами об империи.

С этими словами он удалился, оставив старого недоумка и его выкормыша злопыхать ему вслед. Столь открытое неповиновение было опрометчивым и безрассудным, но, свидетель Вышний, ему стало легче. Главнокомандующий уже давно распинается, как он ненавидит Клиссена, но Клиссену это нисколько не навредило. А когда Гаррик повиснет в петле, Клиссен станет неуязвим.

Если только приспешникам Гаррика не удастся испортить свадьбу принца. Тогда всю вину свалят на Клиссена, и главнокомандующий — а именно он несет конечную ответственность за действия Железной Длани в Оссии — падет вместе с ним. Сухим из воды выйдет только Беттрен, ведь административное управление Железной Длани безопасностью не занимается. И тогда отказ в повышении будет наименьшим из несчастий, грозящих Клиссену.

Он подумал о Лиси и Джуне, своих золотоволосых дочерях. Подумал о своей прекрасной жене и о замечательном доме, который она содержала с такой роскошью. Подумал о старом ленивом Бароне Огурчике. Всего это он лишится, если не сумеет вырвать с корнем измену, которая замышляется сегодня.

«То, что нам дорого, делает нас слабее, — напомнил он себе. — Но сейчас не время. Сейчас я представитель власти».

Харта он нагнал возле оружейной: тот торопливо ковылял к следующему месту назначения, за ним следовал измученный младший надзиратель.

— Несколько слуг видели, как сардка и ее спутник направлялись к нижним этажам, — доложил Харт, завидев Клиссена.

Отрадно было видеть, что Харт наконец занят делом.

— Вы там уже все обыскали?

— Да, но ничего не нашли. Однако обнаружилось кое-что другое: все уборные на нижних этажах залиты водой. Водосточные сооружения затопило. Слуги говорят, раньше такого не случалось. Вряд ли гости принца что-нибудь заметят, ведь они находятся на верхних этажах, но происшествие выходит за обычные рамки. — Он вызывающе посмотрел на Клиссена. — Думаю, ты не прочь в этом разобраться.

Это и впрямь выходило за рамки, как и многое нынешним вечером.

— Что-нибудь слышно про Дрессля?

— Нет. Я думал, он должен отчитываться перед тобой.

— Должен, — раздосадованно покачал головой Клиссен. Столько косвенных признаков — и никакой определенности. Он щелкнул пальцами в сторону младшего охранителя: — Ты. Найди в казарме охранителя Тула, пусть удвоит стражу вокруг принца. Мне все равно, как это будет выглядеть со стороны. — Он щелкнул пальцами еще раз, теперь в сторону Харта: — Проверь темницу и возвращайся прямиком ко мне. Хочу знать, почему нет вестей от капитана Дрессля. А я пойду раздобуду ключ от сокровищницы. К Пламенному Клинку нужно приставить полдюжины людей, покуда он не окажется в руках принца.

— Слава императору. — Харт приложил к груди сжатую в кулак руку.

— Ты еще можешь стать охранителем первого разряда, — с одобрением заметил Клиссен.

Когда он добрался до покоев хранителя ключей, стража была на месте. Солдаты замолотили в дверь кулаками:

— Магистр Банн! Магистр Банн! Откройте!

Ответа не было.

— Ломайте, — велел Клиссен, похолодев.

Подавился костью и умер. Напился до бесчувствия. Повесился от страха перед Железной Дланью. Пусть случится что угодно, только бы не то, о чем подозревал Клиссен.

Стражники налегли на дверь. Замок поддался, и они ввалились внутрь с мечами наголо. Клиссен вошел следом.

В комнате воняло кровью. Клиссен окинул взглядом пустую тарелку на столе, открытое окно с разбитым стеклом. Заметил на кровати в спальне окровавленный труп хранителя ключей. Клиссену не было нужды заходить туда, чтобы понять: медальон исчез.

— Это уж чересчур, — промолвил он бесцветным голосом, обращаясь к стражникам. — Идемте со мной.

— Куда?

— К северной башне, — сказал Клиссен. — Пора выпускать страхоносцев.

ГЛАВА 61

Арен с товарищами пробирались к сокровищнице окольным путем, через пустые залы и редко используемые коридоры. С помощью ключей, добытых Ярином, они проникали в заброшенные помещения Хаммерхольта, где мебель была накрыта тканью, а на пыльном полу оставались следы от ступней. Справляясь с картой, они добрались до квадратной башни в отдаленной части крепости, поднялись по винтовой лестнице и оказались в коридоре, который вскоре сделал поворот и наконец привел их к сокровищнице.

Перед дверью на табурете со скучающим видом сидел одинокий стражник. При виде нежданных гостей он вылупил глаза, вскочил и обнажил меч. Арен хотел было уговорить его сдаться, но Фен выстрелила, угодив солдату прямо в глаз.

— Он мог бы сдаться! — воскликнул Арен.

— Он стоял у нас на пути, — холодно ответила Фен. — К тому же он кроданец.

Арен не стал затевать спора. Пожалуй, наивно воздерживаться от убийств, занимаясь таким опасным делом, как свержение захватчиков, но не все кроданцы несут вину за преступления своих господ. Смерть этого бедолаги выглядела бессмысленной.

— Вот и славно, что Грабу не пришлось самому разбираться с часовым, — сказал скарл, возникнув из темноты у них за спиной.

Кейд подпрыгнул от неожиданности.

— О боги, у меня чуть сердце не остановилось, проныра ты этакий! — сердито рявкнул он. — Что это тебе на щеку налипло? Жареное мясо? Ты ел?

Вместо ответа Граб снял со щеки мясной ошметок, отправил его в рот и причмокнул губами.

— А ключ ты раздобыл? — нетерпеливо спросила Орика.

Граб показал золотой медальон на цепочке.

— Это он и есть, — объявил Граб, не дожидаясь недоуменных вопросов. — Верьте Грабу.

— Вот уж не думал, что услышу эти два слова вместе, — сказал Кейд и хлопнул в ладоши. — Ну, кто хочет увидеть, что там за дверью?

Дверь в сокровищницу вообще мало напоминала дверь. Ручки не было. Сама дверь представляла собой металлическую плиту в восемь футов высотой и пять шириной с колоннами по бокам и выгравированной на ней историей Томаса, Товена и безумных огров. Товен сражался с двумя неуклюжими страшилищами — на примитивных лицах зияли разинутые пасти, черты угловатые, в излюбленном кроданцами геометрическом стиле. Позади стоял Томас, воздев руку и читая проповедь по книге. Согласно этой истории, Томас усмирил яростных огров, сообщив им слово Вышнего, и они кротко отправились распространять его учение среди своего народа. Арен сомневался в достоверности этого предания. Из огров состояли могучие ударные отряды войск элару, своей дикой яростью они могли посрамить даже урдов, а к религиозным исканиям склонности не имели.

— Пожалуй, я ожидал чего-нибудь повнушительнее, — заметил Кейд, нерешительно оглядывая дверь. Фонарь отбрасывал отсветы на изображения, и фигуры словно двигались.

Арен перешагнул через тело часового.

— Когда будешь слагать сказание о наших подвигах, можешь сделать дверь любого размера.

— Ну нет, — возразил Кейд. — Я расскажу все как было. Незачем преувеличивать. — Он нахмурился: — Ой, посередине кусочка не хватает.

Арен пригляделся и среди конечностей огров увидел круглую впадину со множеством мелких углублений, образующих причудливый узор.

— Граб? — позвал Арен. — Ты раздобыл ключ, тебе и подобает открыть дверь.

— На медальоне кровь, — заметила Вика, когда скарл подошел к двери.

Граб фыркнул:

— Последний владелец не хотел его отдавать.

Он повертел медальон в руках и разделил его на два диска, у одного из которых с внутренней стороны выступал ряд зубцов. Скарл приложил зубцы к углублениям, надавил кончиками пальцев, повернул диск, и все услышали, как внутри щелкнул замок.

Скарл развернулся и с важностью поклонился.

— А теперь Граб принимает поздравления и похвалы, — провоз гласил он.

— Во имя Принн, как ты узнал, что это ключ от сокровищницы? — изумленно спросила Орика.

— Дело в том, что Граб гений, — как бы невзначай бросил тот.

Они оттащили тело часового с дороги. Харод толкнул дверь, но безуспешно, а потом обнаружил рукоятки, хитроумно вделанные в изображения. Взявшись за них, он медленно потянул дверь на себя. Арен в предвкушении сжал кулаки, и его захлестнула волна злобного торжества.

«Ты был неправ, Гаррик. Мы сумели. Мы добрались!»

Как только дверь отворилась, Скирда прошмыгнула внутрь. Остальные с осторожностью последовали за ней, подняв фонари, чтобы разогнать темноту. Они попали в круглое помещение, вдоль края которого располагались ниши с колоннами по бокам. Как и ведущая в него дверь, оно оказалось неожиданно маленьким. Арен воображал себе громадное хранилище, но сокровищница была скромной и непритязательной, со стенами из серого камня.

Все принялись исследовать темные углы. Глаза Граба загорелись алчностью, когда свет фонаря упал на сокровища принца, размещенные в нишах: доспех из ведьмовского железа, драгоценное ожерелье в стеклянной витрине. Также там имелась рукописная копия Деяний Томаса и Товена в переплете с золотыми застежками и эмблемой Святейших: книга и меч, выделанные из серебра и украшенные кроваво-красным рубином. Там были и всякие диковины из дальних стран: изящные ларцы для хранения мощей, череп гнавла в янтарной оправе, балахон из переливчатой чешуи неведомых рыб.

Но из всех этих сокровищ взгляд Арена притягивало лишь одно. На пьедестале, рядом с ножнами синего шелка, лежал Пламенный Клинок.

У Арена перехватило дух. Что бы ни говорили сказания, он считал Пламенный Клинок просто символом, который способен сплотить разобщенный народ. Исходившая от меча притягательная сила оказалась для него полной неожиданностью. Арен почтительно приблизился к Пламенному Клинку, размышляя, имеет ли право его взять. Казалось, даже Граб исполнился благоговения, на время позабыв привычку хватать все, до чего дотянутся руки.

Эфес Пламенного Клинка, выкованный из гладкого ведьмовского железа, был сработан с безупречным мастерством. Навершие украшала надпись на древнеоссианском языке, в нынешнее время позабытом всеми, кроме ученых. Рукоять была обтянута черной кожей, а поперечина изображала два водных потока, сливавшихся у пяты клинка. Но больше всего завораживало само лезвие из чистого пламениума, редчайшего из металлов. В свете фонаря оно отбрасывало грозные багровые отблески, похожие на отсветы угасающего огня, и в груди у Арена словно занялось пламя.

Все вело его сюда: гибель отца, побег из лагеря в Саллерс-Блаффе, переход через Скавенгард и дальнейшие злоключения. Он закалился, подобно мечу; сумел пробраться в сокровищницу Хаммерхольта и найти Пламенный Клинок. Гаррик заронил ему в голову мысль, которую Арен претворил в действительность. Пламенный Клинок звал его к себе, и он явился на зов.

Арен обхватил рукоятку ладонью и поднял меч. Пусть тот заключал в себе тяжесть столетий, но на вес оказался невероятно легким. Сказания говорили правду: теперь Арен не сомневался, что этот меч вдохновит соплеменников. Достаточно просто его увидеть, чтобы в это поверить.

Арен так увлекся, что поначалу не заметил, как зудит ладонь. Лишь когда жжение сделалось невыносимым, юноша оторвал взгляд от Пламенного Клинка, и его радость сменилась ужасом. По руке, в которой он держал меч, расползались волдыри. Они набухали и лопались, сочась гноем, а под треснувшей кожей шевелились белые черви. Арен отшатнулся от пьедестала, еще сжимая в руке Пламенный Клинок, и тут новая боль пронзила ему голову. Он прижал ладонь к затылку, и от черепа внезапно отделился клок волос.

Хранилище наполнилось криками. Арен развернулся и увидел, что его спутники тоже отчаянно ощупывают кожу, выпучив глаза от ужаса. На теле никаких видимых отметин не было, но всех будто поразил тот же самый кошмарный недуг, что и Арена. Он попытался заговорить, но язык распух, а глаза переполнились слезами.

И тогда в дверях появились они: две фигуры, которые Арен надеялся никогда больше не увидеть. Клиссен — очкастый, источающий холодную злобу. И Тлен — затянутый в ремни, с изогнутым луком в руке и маской из мертвой кожи на лице. Позади них теснилось с полдюжины Железных Стражей.

Пламенный Клинок выпал из руки Арена, громко звякнув о каменный пол, а самого его скрутила такая судорога, что он рухнул на колени. Все они были беспомощны; даже Скирда корчилась на полу, кусая себя за бока. То была работа страхоносцев! Но от этого знания легче не становилось.

— Арен из Шол-Пойнта, — произнес Клиссен. — Вот так встреча.

* * *

Главный распорядитель поднес к губам половник с супом, готовясь оценить его качество, когда увидел Железного Стража, пробирающегося сквозь кухонную толчею. Он опустил половник и одернул камзол, а напуганный мальчишка-посыльный подвел стража к нему.

— Он спрашивает старшего, — пробормотал мальчишка, отчаянно желая убраться подальше. При виде двойного креста даже невиновные чувствовали себя преступниками.

— Спасибо, Малек, можешь идти, — сказал распорядитель. Посыльного не пришлось уговаривать.

Страж выглядел чересчур неопрятно для своей должности: небрежно выбритый, с ввалившимися глазами, потрескавшимися губами и красными отметинами в уголках рта. Распорядитель с подозрением посмотрел на него, но все-таки спросил:

— Чем могу служить?

— Меня прислал старший охранитель Клиссен. Принцу может грозить опасность, и нам нужна твоя помощь. — Раскатистый голос стража звучал властно.

Распорядитель напрягся.

— Разумеется! — ответил он. — Окажу всяческое содействие.

— Принц сейчас на пиру? — спросил страж.

— Мы только что подали главное блюдо.

— Сколько при нем вооруженных людей?

— Один телохранитель. Больше никому не дозволяется носить меч в присутствии принца.

— Слава Вышнему. А входов и выходов сколько?

— Два. Главная дверь и боковая, для слуг.

— Крепкие?

— Весьма.

Страж беспокойно оглядел кухню, обдумывая эти сведения.

— А у кого есть ключи от этих дверей?

— У меня. И, разумеется, у хранителя ключей.

Страж протянул руку:

— Давай сюда.

Распорядитель замешкался, но лишь на миг. Потом отцепил от связки два ключа и подал ему.

— Следующую перемену блюд подзадержи до моего возвращения, — велел страж и небрежно отдал приветствие: — Слава императору.

— Слава императору! — повторил распорядитель, но страж уже удалился восвояси.

* * *

«Ох уж эти кроданцы!» — презрительно думал Гаррик, шагая через шумную, дымную поварню. Его неопрятный вид, плохой выговор, странная просьба — все должно было возбудить подозрения. Но этих людей приучили безоговорочно подчиняться властям, и мундир Железной Стражи открывал перед Гарриком все двери.

Пока никто не видел, он вытащил нож и спрятал его под стальные наручи. Когда дело доходит до убийства, стремительный короткий клинок лучше всякого меча.

От быстро поднимался по лестнице. Время работало против него: когда его побег обнаружится, Клиссен вышлет подкрепление. А может, уже выслал, ведь он наверняка что-то заподозрил, отправив в темницу капитана Дрессля. Но Хаммерхольт обширен, приказы передаются долго, а у принца всего один телохранитель. Даже если подкрепление придет, у Гаррика еще оставалась надежда успеть.

«Может», «но», «если». Какая разница? Выбор сделан. Сегодня Гаррик умрет. Единственный вопрос, сколько врагов он утянет за собой.

Мысленно представив себе карту, он отыскал главную дверь в пиршественную залу. Изнутри доносились разговоры и звон бокалов; высшее кроданское общество веселилось сдержанно и чинно. Гаррик запер двери снаружи, затем боковым коридором проследовал ко входу для слуг. Он сжал рукоять меча, закрыл глаза и сделал вдох.

«А теперь смерть, тьма и слава».

Он открыл дверь и шагнул внутрь.

Пиршественная зала была длинной, с высоким потолком, на стенах горели светильники, а в углах стояли раскаленные кованые жаровни. По стенам висели гобелены с охотничьими сценами. В одном конце находился главный вход, в другом — возвышение, отделенное от пирующих зеленым занавесом; наверх вели несколько ступеней.

Гаррик, никем не замеченный, закрыл за собой дверь и бесшумно ее запер.

Столы располагались вдоль стен залы, образуя четырехугольник с пустым пространством посередине. Пирующие смеялись и болтали, пили из сверкающих хрустальных бокалов, резали мясо блестящими серебряными ножами. Огонь свечи отразился в глазах дамы, со скрытым вожделением смотревшей на своего соседа; краснорожий кроданец гоготал, пьяный от вина и приятного общества; беспокойный молодой дворянин налегал на угощение, ожидая возможности присоединиться к беседе. В воздухе пахло жареной олениной, луком в масле, горячими углями и духами.

Гаррик все это заметил, и еще много чего. Его чувства раскрылись, впитывая окружающий мир, как бывает лишь в преддверии скорого конца. Это последнее место, где он побывает, последние лица, которые он увидит. Сейчас он чувствовал себя живым, как никогда прежде.

Дверь для слуг располагалась неподалеку от почетного места во главе стола, где принц Оттико сидел спиной к занавесу. Гаррик мимоходом задумался, что скрывается за тканью: лишние стулья, свернутые гобелены или великолепный десерт, дожидающийся, пока его торжественно подадут гостям? Но эта мысль улетучилась, едва он отыскал взглядом свою цель.

Вживую принц Оттико оказался удручающе заурядным. Какой бы властью он ни обладал, что бы ни олицетворял для народа Кроды, он был всего лишь человеком, к тому же весьма невзрачным: бледный, рыхлый, с жиденькими усами, хотя ему шел уже четвертый десяток. Настоящая угроза исходила от телохранителя — высокого, плосконосого, зоркоглазого. Он стоял чуть позади принца, положив руку на меч. Именно с ним Гаррику предстояло разделаться в первую очередь. Чуть дальше за столом он увидел ненавистного генерала Даккена, крепкого и мощного, несмотря на свои шестьдесят лет, с коротко стриженными седыми волосами. Даккен умрет третьим; тем самым Гаррик расквитается за своих товарищей, Рассветных Стражей. Но все пойдет насмарку, если принц Оттико останется жив. Главной мишенью был он.

Гаррик прошествовал в залу с целеустремленным видом человека, которому полагается здесь находиться. Несколько пирующих заметили его, но приняли за какого-нибудь посланца. Разве что Даккен мог его узнать, в доспехах или без, но он увлеченно беседовал с соседом. Телохранитель проявил больше бдительности и двинулся навстречу Гаррику, заслоняя собой принца. Гаррик заметил, как сверкнули глаза телохранителя, когда он увидел, что на поясе у Гаррика меч и какой растрепанный у него вид. Бдительный малый. Такого мундиром не проведешь.

Гаррик остановился перед ним и умело отдал приветствие, сжав кулак и приложив его к груди.

— Слава императору! — провозгласил он.

— Слава императору, — повторил телохранитель и машинально отдал приветствие. Как только он оторвал ладонь от рукояти меча, Гаррик извлек из-под наручи нож и вонзил его телохранителю в горло.

Тот с гортанным бульканьем схватился за шею и уставил взгляд в потолок. Из раны хлынула кровь, забрызгав кушанья и лица принца и сидевших рядом гостей. Гаррик оттолкнул в сторону телохранителя, со звоном доспехов рухнувшего на пол, и выхватил меч.

Вокруг раздались крики людей, кинувшихся врассыпную. Горячая кровь застучала у Гаррика в висках, когда он устремился к своей главной жертве. Принц Оттико уставился на него испуганным взглядом, словно ребенок, воочию увидевший страшилище из детских сказок.

«Я Полый Человек, и я пришел за тобой».

Но не успел Гаррик добраться до принца, как тот угрем соскользнул со стула и скрылся под столом. Выглядело это настолько трусливо и не по-мужски, что Гаррик на миг растерялся, а когда нагнулся следом за принцем, Оттико уже резво отползал прочь, пробираясь между ногами перепуганных гостей. Гаррик попытался его схватить, но путь ему загородилисуетящиеся люди и упавшие стулья. Наконец он отпихнул в сторону вопящую даму и перемахнул через стол, опрокидывая тарелки и подсвечники. С другой стороны стульев не было, поэтому он ухватил извивающегося принца за башмак и выволок из-под стола. Некоторые из гостей колотили в двери или заходились от крика, а другие с ужасом наблюдали, как Гаррик заносит меч, чтобы убить принца.

Тут слева раздался боевой клич, и Гаррик услышал топот. Клинок, уже готовившийся обрушиться на череп принца, развернулся, чтобы отразить нападение, и лязгнул о меч, метнувшийся ему навстречу: генерал Даккен завладел оружием телохранителя, которое Гаррик не догадался забрать. Тот обругал себя за оплошность.

— Пес! Ты не убьешь безоружного! — рявкнул Даккен.

Воспользовавшись заминкой, принц отчаянно брыкнулся, угодив Гаррику по ляжке. В то же мгновение Даккен перешел в нападение, и Гаррик отпустил принца, вынужденный защищаться. Оттико забрался обратно под стол, и несколько гостей, которые еще не спаслись бегством, помогли ему вылезти с другой стороны.

Гаррик мрачно взглянул на Даккена и огрызнулся:

— В любом случае ты был бы следующим.

— Вряд ли, — ответил генерал, приняв боевую стойку. — Тридцать лет я ждал, чтобы довести начатое до конца.

Его клинок просвистел в воздухе. Гаррик отбил его и тоже взмахнул мечом, убедившись, что противник крепко держит оборону. На затяжной поединок времени не было: слуги и стражники, пытавшиеся проникнуть в залу, уже колотили в двери с другой стороны. Рано или поздно двери рухнут или же отыщется ключ. Гаррик поискал взглядом принца, но тот прятался за спинами придворных. Значит, сначала надо разделаться с Даккеном.

Противники кружили друг напротив друга, высматривая, с какой стороны сподручнее повести нападение. Место для поединка ограничивали расставленные столы. Несмотря на преклонный возраст, генерал не утратил проворства, а Гаррика, который был немногим моложе, то и дело пробирала боль от доброго десятка ран, полученных в пыточном застенке. Непривычная тяжесть доспехов утомляла его, и без того вымотанного любезностями Железной Длани.

Он противился боли, как только мог, и вспоминал тот вечер, когда лучший друг перерезал ему горло и он пополз умирать в лес, а в ушах у него стояли звуки побоища.

— Рассветных Стражей уничтожил не ты, Даккен, — прорычал он. — Это совершил Эккард Стремительный. А ты был всего лишь скромным капитанишкой, оказавшимся в нужном месте в нужное время, и построил карьеру благодаря счастливой случайности. Наверное, тем, кто лучше тебя, было больно видеть, как ты незаслуженно взобрался на самый верх.

Он двигался быстро, обрушивая на противника град ударов. Даккен, на котором доспехов не было, двигался еще быстрее. Он отбивал выпад за выпадом, но ответных не совершал, держась на расстоянии.

«Тянет время, — раздраженно подумал Гаррик. — Ждет подкрепления. Берет меня измором».

— Есть мнение, что на войне главное — оказаться в нужном месте в нужное время, — ответил Даккен. — И вот я снова здесь.

Выпад, замах. Гаррик еще раз оглянулся на принца, которого заслоняли бароны и герцоги. Он так близко, но Гаррик не может до него добраться. Впору выть от ярости.

— Нечего сказать? — язвительно спросил Даккен. — Тогда позволь поведать тебе, чем завершится моя, как ты говоришь, незаслуженная карьера. Убив тебя, я со славой отбуду на родину, удалившись от дел, и навечно останусь в памяти потомков как герой империи. Ты же не удостоишься даже погребения по оссианскому обряду. Мы сожжем тебя на костре по кроданскому обычаю, и ты очистишься в пламени Вышнего.

Гаррик кровожадно ухмыльнулся.

— Вот в чем разница между нами, Даккен, — ответил он. — Ты собираешься жить долго и счастливо, а я пришел сюда, чтобы погибнуть.

Он ринулся вперед, яростно взмахнув мечом и не думая о защите. Этот самоубийственный натиск сломил оборону Даккена. Тот с трудом отбил первый удар, а от второго едва уклонился. Когда Гаррик снова занес клинок, генерал лихорадочно ткнул мечом в просвет между его латами. Гаррик вскинул левую руку и закричал, когда клинок противника пронзил мышцу до кости. Его же меч горизонтально вошел в голову Даккена сбоку, пробив щеку и челюсть, и там застрял.

Вопли ужаса наполнили залу. Гаррик со звериной яростью вырвал меч из развороченной головы генерала. Тело закачалось и рухнуло на пол, по каменным плитам растеклись мозг и кровь.

Гаррик развернулся, тяжело дыша: лицо в багровых брызгах, левая рука повисла плетью. Его взгляд источал безумную ненависть, дикую ярость умирающего зверя. Он наставил меч на принца Оттико.

— Теперь ты, — выдохнул он.

Тут дверь залы не выдержала, и во все стороны полетели щепки. Гаррик отшатнулся, выставив вперед руку с мечом, и его сердце замерло в отчаянии.

Сквозь пролом, наклонившись, вошел исполин, закованный в потускневшие черные доспехи, с огромным боевым молотом в руках.

Явился Крах.

ГЛАВА 62

Вика скребла ногтями по каменном полу сокровищницы, по языку друидессы ползала какая-то мерзость, кожа свербела от вгрызавшихся в нее червей. Рядом захлебывались от рвотных позывов и шарили руками по телу ее спутники, беспомощные перед Тленом.

Тот вошел в сокровищницу, издав негромкий щелкающий звук, словно в горле у него перекатывались игральные кости. За ним следовал Клиссен со своими людьми, но взору Вики они казались расплывчатыми призраками. Она их не видела, как и ее товарищи. На ее сознание воздействовала губительная сила, исходившая от страхоносца. Под оболочкой реальности что-то копошилось, сквозь ткань мироздания просачивался хаос, ибо Страна Теней подступила совсем вплотную.

Противоборство с чудищем в Скавенгарде и те дни, когда она сопротивлялась разъедающему яду Тлена, научили друидессу таким вещам, которым никогда бы не научила Агали. Вика изменилась, соприкоснувшись с Бездной. Ее рассудок поколебался, надвинулось безумие.

Она должна сразиться с этим демоном. Само его существование оскорбительно для Воплощений, и Вика обязана его уничтожить. Но тело отказывалось ей повиноваться. Кожа трескалась и гноилась, а рассудок охватывало смятение.

— Бежал бы себе и дальше, — обращался Клиссен к Арену, корчившемуся у его ног. — Возможно, даже сумел бы скрыться. Но вернуться сюда? На что ты рассчитывал?

Свет! Где тот священный свет, исходивший от нее у ворот Скавенгарда и обративший страхоносцев вспять? Как ей это удалось? Вика силилась вспомнить, но ногти у нее ломались и отслаивались, а в горло набились черви.

— Я запытаю Кейда до смерти, — продолжал Клиссен, — а ты будешь смотреть. Удовольствия мне это не доставит, но я должен сдержать слово. Железная Длань есть совесть империи. Напрасно ты не внял моему предостережению.

«Воплощения, спасите нас!» — взмолилась Вика, но Девятеро безмолвствовали. Она застонала от отчаяния. Зачем они направили ее по этому пути, если отказываются пособить в жесточайшей нужде? Зачем показали гибель мира, если не помогают ее предотвратить?

Она последовала за видениями, но ведь они являются и безумцам, а не только святым.

Видения. Эта мысль на миг рассеяла кошмарный туман. Товарищи Вики корчились от боли, как и она сама, но никаких видимых признаков недуга не было. Черви, нарывы и чернеющая плоть были видениями, которые внушала рассудку темная сила Тлена. Настоящими они были лишь постольку, поскольку жертвы в них верили.

«Все это лишь видения».

Боль начала отступать. Совсем немного, ибо друидесса не могла полностью унять муки, осаждающие рассудок. Но она усомнилась в происходящем, и сомнение ослабило ужас.

— Закуйте задержанных, — говорил Клиссен; она смутно улавливала его слова. — Мы отведем их на допрос. Пусть выдадут остальных мятежников, которые есть в Моргенхольме.

— А собаку? — спросил один из стражников.

Клиссен хмыкнул.

— А ее убейте.

«Нет!» Смятение пронзило Вику, словно стрела. Она подняла голову, силясь прояснить рассудок. Ее товарищи метались по полу хранилища, выгибая спины и закатывая глаза, завывая каждый от своих мучений, а стражники рассредоточились среди них. Один из солдат направился к Скирде, обнажив меч. У входа стоял Тлен, его маска из мертвой кожи выглядела бесстрастно.

«Вставай! Бейся с ним!» — велела она себе, но это было за пределами ее возможностей. Ей не хватало сил, чтобы противостоять этому существу в одиночку. Она нуждалась в помощи Воплощений, а те не приходили.

«Почему вы теперь не со мной? Почему?»

И тут ей явилось воспоминание, ясное и отчетливое, словно островок спокойствия среди хаоса. Она сидела в сиянии костра и смотрела на ручей, пробегавший по лесной прогалине. Рядом сидела Агали, Поющая в Темноте.

«Если Воплощения безмолвствуют, — сказала Агали, — это потому, что мы разучились слушать».

Солдат остановился возле Скирды с мечом на изготовку. Собака грызла переднюю лапу и скулила, не замечая надвигающейся смерти.

Рядом с Викой лежал посох. Она потянулась к нему, но ее поразила новая судорога. Она лежала, прижавшись щекой к полу, глядя на свою питомицу, и слезы наворачивались ей на глаза. Она так близко — и не может ее спасти. Не может подняться и вступить в бой.

«Все это не настоящее. Не настоящее».

Взгляд друидессы уловил багряный отсвет, похожий на кровавое зарево занимающегося рассвета. То был Пламенный Клинок, выпавший из руки Арена. Символ их народа.

Ее пронзило новое воспоминание, совсем недавнее: Арен поднимает Пламенный Клинок, глаза светятся торжеством.

«Заступник с сияющим клинком!»

То видение было совершенно ясным, просто Вика его недопоняла. Она безоговорочно считала заступником Гаррика, а потом винила Воплощения, что они обманули ее надежды. Но она сама совершила ошибку. Ей показали не Гаррика.

Ей показали Арена.

«Если Воплощения безмолвствуют, это потому, что мы разучились слушать».

Осознание накрыло ее лавиной. Она придумала себе заступника и назначила себя его покровительницей: дескать, Вика избрана богами, на нее возложен священный долг — спасти мир. С тех пор как Воплощения перестали ей являться, она хотела вновь сделаться особенной, какой была в юности. И все это время она требовала от Девятерых знамений, помощи, вмешательства.

«Каждому из нас выпадают свои испытания».

Она была слишком самонадеянна. Но теперь вспомнила, что произошло у ворот Скавенгарда. Вика одолела страхоносцев не собственными силами: она стала орудием, исполнявшим волю Воплощений. От нее требовалось только покориться им.

«Я ваше орудие, — мысленно произнесла она. — Располагайте мной, как сочтете нужным».

И обрела свет.

Поначалу она ощутила его у себя в груди, словно внутрь ворвалась яростно полыхающая звезда. Этот свет рассеял разложение, снедавшее душу и тело, выгнал всю мерзость. Вика ощутила прилив сил. Она схватила посох, уперлась им в пол и поднялась на одно колено.

— Назад! — крикнула она солдату, который стоял над Скирдой, готовясь ее заколоть. — Не смей ее трогать!

Стражник дрогнул, остановленный мощью, которая звучала в голосе друидессы. Никто не ожидал, что задержанные окажут сопротивление. Солдат нерешительно оглянулся на Клиссена, а тот, в свою очередь, на Тлена. Страхоносец выступил вперед, устремив взгляд на Вику, и щелканье у него в горле раздалось громче. Вика ощутила, как на нее снова давит его ужасная воля, но свет внутри нее разгорался ярче, и ничто не могло его сдержать. Воздух бурлил и колебался, когда создания хаоса из Страны Теней подступили вплотную. Все углы растянулись; лица исказились, словно проступая сквозь воду.

— Ты создание Бездны! — промолвила друидесса и выпрямилась во весь рост, опираясь на посох. — Ты исполнен скверны, а твои кроданские хозяева будут прокляты за то, что спутались с тобой! Порождение Чужаков, здесь владения Джохи, здесь правят Девятеро!

Свет вспыхнул, переполнив Вику, и сдерживать его стало невозможно. Она высоко воздела посох.

— Прочь, тварь! — воскликнула она, и из посоха ударила ослепительная вспышка.

Тлен отшатнулся, прикрывая ладонью лоскутное лицо, и попятился, зашипев, словно рассерженная змея.

— Убейте ее! — закричал Клиссен солдатам.

Услышав его приказ, стражники преодолели нерешительность и двинулись на Вику, которая слишком сосредоточилась на Тлене и не заметила их приближения. Солдат, собиравшийся убить Скирду, снова поднял меч, чтобы проткнуть собаке ребра.

Рычащая, оскалившая зубы мохнатая туша повалила его на пол, прежде чем клинок нашел свою цель. Пространство сокровищницы внезапно ожило, наполнилось суетой и движением, — это спутники Вики, освободившись от пагубного воздействия Тлена, вскочили и взялись за оружие. Харод первым выхватил меч и вступил в бой сразу с двумя стражниками, а потом еще и с третьим, удерживая их, пока к схватке не присоединился клинок Арена. Граб подскочил к одному из солдат и зубами вырвал у него кусок подбородка, а пока тот заходился от крика, прирезал его ножом.

Вика едва замечала происходящее, сосредоточившись на своем поединке. Свет палил нестерпимо, сжигал ее изнутри; она больше не могла его выдерживать. Тлен в страхе отступил перед ее посохом, но она могла лишь отогнать страхоносца, а не уничтожить; когда у нее иссякнут силы, Тлен ее убьет. Друидесса полезла рукой под накидку, перебирая пальцами глиняные пузырьки.

— Убейте эту оссианскую ведьму! — вновь потребовал Клиссен, но среди суматохи его не услышали. Видя, что его приказ не выполняют, он вытащил нож и встал сбоку от Тлена.

Но слишком замешкался: Вика вытащила нужный пузырек.

— Прочь! — воскликнула она снова и швырнула его в лицо страхоносцу. Пузырек разбился вдребезги, покрыв лицо и верхнюю часть туловища Тлена вязкой жижей, которая мгновенно воспламенилась. Брызги попали также на лицо и руку Клиссену. Опаленный, он взвыл от боли и ужаса, выронил нож и рванулся назад, бессмысленно хлопая себя по лицу и рукам.

Тлен вспыхнул словно сухой хворост и отшатнулся, бешено заклекотав. От него клубами повалил черный дым, и воздух наполнился удушающим смрадом горелой плоти и еще чего-то мерзкого и едкого, скрытого под ней.

Вика больше не могла удерживать в себе свет и, сама не зная как, погасила его. Вся сила вытекла из нее, словно вода, она пошатнулась и чуть не упала, но Кейд подхватил ее и помог удержаться на ногах.

— Идем! — воскликнул он и повел за собой в дальний конец сокровищницы, перешагивая через мертвые тела. Слева от них, спиной к двери, Харод и Арен сражались с несколькими оставшимися стражниками, обеспечивая отход своим товарищам. Клиссен корчился на коленях в нише спиной к ним и яростно шарил руками по лицу.

— А Пламенный Клинок?.. — выдохнула Вика.

— Орика взяла, — ответил Кейд.

Тонкое, одетое в лохмотья тело Тлена превратилось в факел. Он метался по сокровищнице, врезаясь в спины стражникам и сея панику, когда пламя перекидывалось на них. Воспользовавшись сумятицей, Арен и Харод выскользнули следом за Викой и Кейдом. В коридоре уже поджидали Скирда, Граб и Орика, державшая в руках Пламенный Клинок и ножны от него. Фен выпустила в проем последнюю стрелу, сразив стражника, пытавшегося погнаться за ними. Граб налег плечом на дверь.

Когда та начала закрываться, Вика заметила искаженное страхом лицо, озаренное пламенем от горящей груды углей, в которую превратился Тлен. То был Клиссен, уже без очков; его глаза наполняло отчаяние. Нетвердым шагом он двинулся к выходу, одной рукой зажимая щеку, а другую с мольбой простирая к ним.

— Не закрывайте дверь! Не закрывайте…

Дверь с грохотом захлопнулась, и Граб запер ее, повернув медальон хранителя ключей. Потом плюнул и ухмыльнулся:

— Хотел бы Граб посмотреть, как они теперь выберутся.

Остальные жались к стенам, тяжело дыша, измотанные пережитым ужасом. Торжества они не ощущали, только изумление, что остались живы. На Вику навалилась слабость, пробиравшая до костей, друидесса едва держалась на ногах. Скирда вертелась вокруг хозяйки, облизывая ей пальцы, и Вика чуть не плакала от облегчения, чувствуя прикосновение шершавого языка.

Они слышали, как Клиссен из последних сил колотит изнутри кулаками по двери и заходится в воплях, умоляя, чтобы его выпустили.

Первым заговорил Арен.

— Теперь в подземелье, — сказал он. — Это наш единственный путь наружу.

Орика подала ему Пламенный Клинок и ножны. Арен взял меч и вложил в ножны. Вика взглянула на него, и ее губы тронула слабая усталая улыбка.

— Веди нас, — сказала она.

* * *

Молот Краха тяжело обрушился на стол, разломав его надвое. Находившиеся поблизости гости с воплями пригнулись, когда в них полетели щепки, осколки стекла, еда и вино. Страхоносец отпихнул стол в сторону и шагнул вперед, на импровизированную арену, где стоял Гаррик; одна его рука висела как плеть, а у ног лежало тело генерала Даккена.

Следом в пиршественную залу вбежали солдаты. Одни окружили принца, другие рассредоточились по помещению. Многие из гостей, воспользовавшись возможностью, бросились наутек сквозь выломанные двери, но некоторые, в основном кроданцы, остались. Они не желали покинуть принца или опасались, что их сочтут недостаточно верноподданными. Или просто хотели увидеть, чем все кончится.

Гаррик попятился перед чудовищной фигурой, и ноги у него задрожали от слабости. Пытки подорвали его силы, поединок с Даккеном вымотал его, но окончательный удар нанесло отчаяние. До Оттико теперь не добраться. Даже если Гаррик одолеет этого мрачного исполина, от принца его отделяет лес клинков.

Гаррик приподнял меч, ставший теперь таким тяжелым, что он с трудом его удерживал. Арбалетчики занимали места, готовясь открыть стрельбу, а принца оттирали к выходу.

Тридцать лет он боролся, а империи нанес вреда не больше, чем блоха. Тридцать лет прошли впустую. Правы были те, кто говорил, что против такой силы один человек не может ничего. А он самонадеянно полагал, что может.

«Ну и пусть меня убьют, — думал он, увидев, как арбалетчики берут его на прицел. — Но я не сдамся».

— Стойте! — крикнул принц Оттико.

Его голос остановил солдат и страхоносца. Все взгляды обратились на принца, раздраженно отбивавшегося от одного из своих баронов.

— Отпустите меня! — рявкнул он.

Он посмотрел на Гаррика, их взгляды встретились, и в глазах принца вспыхнул кровожадный огонек. Он натерпелся страху, подвергся унижению, но теперь положение изменилось, и он жаждал мести.

— Этот человек, этот убийца когда-то числился среди величайших оссианских воинов, — побагровев, промолвил принц. — Посмотрим же, как он управится с кроданским воином. Опустить арбалеты! Пусть им займется страхоносец.

— Ваше высочество, позвольте отвести вас в безопасное место, — взмолился барон, но принц Оттико только отмахнулся:

— Нас разделяет дюжина солдат. Я желаю посмотреть, как падет последний Рассветный Страж.

Крах шагнул вперед, занеся молот. Гаррик старался держаться от него подальше. Отвага изменила ему. Его противник источал такой страх, что по коже побежали мурашки. Если под этой броней и бьется сердце, принадлежит оно не обычному человеку.

— Смерть врагам империи! — взвизгнул какой-то восторженный патриот из числа зрителей, и Крах рванулся вперед.

Гаррик был готов к нападению и отпрыгнул в сторону, когда молот обрушился вниз, дробя каменные плиты. Он хотел рубануть противника по руке, но потерял равновесие, и удар пришелся по доспехам. От резкого движения половины сломанной кости соприкоснулись друг с другом, причинив Гаррику такую боль, что он чуть не лишился сознания. Он отшатнулся; к горлу подступила желчь.

Со стороны зрителей раздались рьяные возгласы:

— Гнусный угреед! Умри, изменник! Мстительница заждалась тебя!

Сквозь багровую пелену боли Гаррик почти ничего не слышал. Перед глазами у него словно возник узкий коридор, с другого конца которого надвигался Крах с молотом наперевес. Внутренний голос побуждал к нападению, но Гаррик сдерживался.

«Дождись его. Дождись…»

Молот обрушился откуда-то сбоку; Крах оказался проворнее, нежели можно было предположить по его размерам. Гаррик припал на одно колено и пригнулся; молот просвистел у него над головой. Тогда он ринулся вперед, метя в щель в доспехах страхоносца. Но Крах перенес вес на другую ногу, и щель сомкнулась раньше, чем Гаррик до него дотянулся. Несмотря на грубость отделки, этот непробиваемый панцирь из ведьмовского железа был сработан на славу.

Следующий удар обрушился сверху, да так стремительно, что Гаррик едва увернулся. Он отпрыгивал взад-вперед, а пол тем временем превращался в крошево из острых каменных осколков. Потеряв равновесие из-за омертвелой руки, Гаррик рухнул назад и врезался в край стола. Тарелки разбились, кушанья полетели в разные стороны, на пол посыпались столовые приборы. Кто-то перегнулся через стол и толкнул Гаррика в спину, навстречу Краху.

Он увидел приближающийся молот и отстранился назад, машинально вскинув меч для защиты. Молот просвистел мимо лица, в считаных дюймах от носа. И угодил прямо в меч, который вырвался из руки Гаррика и отлетел под стол. Какой-то кроданец вытащил его оттуда и поднял вверх под радостные возгласы зрителей.

— Какое несчастье, — усмехнулся принц. — Кажется, ты остался без меча.

Крах неуклюже двинулся на Гаррика. Обессилевший и обезоруженный, тот попытался отступить назад, но ноги ему не повиновались, голова кружилась. Холодная, закованная в броню рука страхоносца схватила его за горло и приподняла над полом. От ее нечистого прикосновения Гаррика объял ужас. Задыхаясь, он беспомощно дрыгался в воздухе. В ушах шумела кровь и отдавались торжествующие крики зрителей.

Мир опрокинулся и закрутился, когда мощный швырок отправил Гаррика в полет через всю залу. Он шлепнулся на стол, перекатился через него, переворачивая кубки и сминая скатерть, и врезался в жаровню на другой стороне. Она опрокинулась, на пол посыпались угли.

Он лежал, отчаянно хватая ртом воздух, изувеченная рука мучительно саднила. Во время падения он сломал по крайней мере два ребра, и каждый вдох отдавался режущей болью. Он умирал, сомнений не было. Но он еще скреб ногтями по полу, ерзал коленями. Еще пытался подняться.

— Воды! Воды! — услышал он чей-то крик. Краем глаза Гаррик заметил пламя: от рассыпавшихся углей загорелся гобелен.

— Мой принц, надобно уходить! — не унимался барон.

— Никто не уйдет, пока не свершится правосудие! — в ярости заорал принц Оттико.

На Гаррика надвинулся Крах — безликая громада темного железа. Гаррик попытался увернуться, но его снова схватили за горло и подняли в воздух.

«Покончи со всем этим, — безмолвно взмолился он. — Покончи со мной».

Но такой милости его не удостоили. Новый бросок, еще выше и дальше, — и он, размахивая руками, влетел в занавешенную нишу в дальнем конце залы. Его накрыла мягкая ткань, а спиной он врезался во что-то немилосердно жесткое. Тьма поглотила его, но ненадолго.

Когда Гаррик открыл глаза, то лежал, запутавшись в зеленом бархатном занавесе, упавшем ему на лицо. Вымокшая ткань источала резкий запах. Голова гудела, основание черепа сводило от мучительной боли. Больше Гаррик не чувствовал ничего.

На него снизошло глубочайшее спокойствие. Не ощущая собственного тела, не в силах даже пошевелиться, простерся он на зеленом бархате, безбрежном, словно море. От последнего удара у Гаррика сломалась шея.

«Вот и все, — подумал он; его сознание очистилось и прояснилось. — Я шел к своей цели и проиграл, но никто не скажет, что я не выложился по полной».

Раздались шаги, медленные и тяжелые. Ткань сдвинулась, и над Гарриком навис Крах. Позади него Гаррик видел, как солдаты тушат огонь, распространяющийся по скатерти. Взгляд Гаррика помутнел, все стало расплывчатым и далеким, словно в какой-то причудливой игре.

Вот принц в окружении вельмож, уговаривающих его уйти подальше от дыма и пламени. Вот генерал Даккен, распростертый на полу в луже крови. А еще — девочка, маленькая девочка в черной мантии с капюшоном. Гаррик не мог сосредоточить взгляд, чтобы рассмотреть ее как следует, но понимал, что девочка наблюдает за ним, зловеще застыв на краю залы.

Гаррик закатил глаза — только ими он и мог теперь двигать. Он лежал среди обломков бочек, спрятанных позади занавеса; из них слуги разливали напитки для гостей. Его тело изогнулось и обмякло среди груды окровавленных лат, а лицо вымокло от пролившегося на него вина. Вина — и чего-то еще, источавшего знакомый резкий запах.

— Хватит резвиться, добей его! — приказал принц.

Крах занес молот, готовясь размозжить череп Гаррику, но тот не смотрел на своего противника. Среди складок ткани он заметил обломок эмблемы: два волка на задних лапах по бокам от раскидистого дерева. Знак амберлинских виноградников.

«На столе у принца будет амберлинское: одна из немногих вещей, которые нравятся ему в нашей стране».

Теперь он узнал запах. Так пахло в амбаре у Мары, когда он наполнял эларитовым маслом эти самые бочки. Его взгляд переметнулся на горящую скатерть и густую прозрачную жидкость, стекающую по ступеням. И тогда Гаррик поднял взгляд на своего врага и торжествующе улыбнулся.

— За Оссию! — прохрипел он.

А дальше были пламя, взрыв — и больше ничего.

ГЛАВА 63

Они спешили по освещаемым фонарем безмолвным переходам, и их лица омрачали воспоминания о том, что произошло недавно, и мысли о том, что предстоит впереди. Столкновение с Тленом умерило их пыл, и Арен стыдился собственной самонадеянности, однако они все-таки одолели страхоносца — благодаря друидессе.

Арен обернулся. Вика поспешала позади всех, опираясь на посох, рядом трусила рысцой Скирда. Поединок с Тленом вымотал Вику, но, выпив снадобья из очередного пузырька, она обрела силы двигаться дальше.

Что за тайное сражение вела она со страхоносцем, пока остальных терзали воображаемые мучения? Вспыхнул ли свет, или Арену пригрезилось? Он знал только, что Вика в одиночку одолела Тлена, заставила его отступить перед ней и испепелила. Она оказалась сильнее, чем гнусное чародейство ее противника. Похоже, Воплощения и впрямь существуют, да еще и держат их сторону. С Пламенным Клинком в руках Арену все казалось возможным.

Они следовали к нижним этажам той же самой дорогой, по которой пришли. Если повезет, Мара предугадает их решение и встретит товарищей у входа в подземелье. Если нет, она направится туда, когда поднимут тревогу, а это наверняка скоро произойдет. Невозможно предсказать, что ждет их в подземелье, но Арен верил: он и его спутники совладают с чем угодно. С ними Пламенный Клинок. Теперь им все по силам.

Они вошли в покрытый сумраком зал, просторный и гулкий, посеребренный лунным светом. Арен шагал первым, за ним следовали остальные: Граб, чьи глаза сверкали мрачным воодушевлением; пугливо озирающаяся Орика; Харод, как всегда невозмутимый; рядом тяжело брела Вика, возле нее трусила Скирда. Фен держалась холодно, но Арен все равно не мог удержаться, чтобы не поглядывать на нее. Последним шел Кейд, держа фонарь и стиснув челюсти.

Двигаясь гуськом, они уже достигли середины зала, когда из глубины крепости донесся оглушительный грохот и Хаммерхольт содрогнулся. Пол заходил ходуном, с потолка посыпались куски каменной кладки, заставив путников жаться к стенам. Но и стены шатались. Огромные трещины черными молниями прорезали кладку.

Наконец наступила тишина, которую нарушало лишь испуганное дыхание людей и отчаянный лай Скирды, щерившейся в пустоту. Все вокруг заволокло пылью, а сверху послышался долгий зловещий скрежет. Путники подняли взгляд на потолок, внезапно осознав, какая тяжелая каменная громада нависает над ними. Издалека доносились приглушенные крики.

— Он сделал это, — выдохнул Арен с ужасом и восхищением. — Клянусь тенями, он сделал это!

Где-то высоко раздался глухой грохот обвалившихся камней, и стены содрогнулись. Грохот повторился, уже ближе, потом разразился снова, оглушительный, словно во время светопреставления.

— Бежим! — вскрикнула Фен, и все кинулись к выходу. Потолок треснул, извергнув поток камней и пыли. Арен споткнулся и растянулся на полу, выронив Пламенный Клинок. Едва юноша потянулся за ним, по руке ему ударил камень, и он быстро ее отдернул, прикрыв голову в тщетной попытке защититься от осыпающейся кладки. Все его чувства потонули в оглушительном рокоте. Ему оставалось только съежиться и ожидать, пока решится его судьба.

Грохот прекратился так же внезапно, как начался; в ушах у Арена стоял звон. Он поднял голову и поморгал, избавляясь от пыли в глазах. Камни перестали падать, а он каким-то образом остался жив.

Зал, затянутый серой дымкой, напоминал преисподнюю; повсюду, куда ни глянь, громоздились исполинские тени. Арен услышал всхлип Орики и попытался отыскать ее взглядом. Темная глыба, которую он принял за груду обвалившихся камней, шевельнулась и разделилась. То были Харод и Орика: рыцарь прикрыл ее своим телом.

— Ранены? — спросил Арен.

— Граб здесь! Граб цел! — раздался откуда-то голос скарла.

— Она не пострадала, — ответил Харод.

Арен с усилием поднялся. Он сильно ушиб ногу, по волосам и виску стекала струйка крови, но он не чувствовал, куда ранен. Еще не вполне опомнившись, он осмотрелся по сторонам. Орика, Харод и Граб были на месте. Услышав лай Скирды, Арен заметил, как неподалеку шевелится Вика. Но в потемках он потерял из виду Пламенный Клинок. И куда подевались Кейд и Фен?

— Арен! — окликнул его голос Фен, исполненный такого страха, что у юноши кровь застыла в жилах. — Арен, где ты? Я нашла Кейда!

— Арен! — Заслышав испуганный крик Кейда, Арен кинулся в ту сторону, напрочь позабыв о Пламенном Клинке. В дальнем конце зала повреждения были самые сильные: потолок и пол рухнули, на их месте зияли провалы. Арен смутно видел их неровные зубчатые края с торчащими наружу обломанными балками.

— Кейд, где ты? — крикнул он.

— Арен! — снова завопил Кейд. — Клянусь тенями, Арен!

— Сюда! — позвала Фен.

Она сидела на корточках над краем провала. На лице, сером от пыли, таращились зеленые глаза. Арен подбежал к ней, и девушка показала пальцем на дымку, клубящуюся над провалом:

— Вон там.

Сердце у Арена ушло в пятки. Кейд неуклюже распластался на краю расщепленной балки, горизонтально нависшей над разломом. Он обхватывал ее руками, сцепив пальцы, а его ноги свисали вниз.

— О Девятеро! О Девятеро! — скулил он.

— Я не могу туда добраться, — беспомощно проговорила Фен. — Не могу. Я сорвусь.

Арен подбежал к балке. Она была примерно два фута в ширину, с неровно обломанным концом. Кейд находился в дюжине футов от края провала, его туловище прижалось к балке, а ноги болтались в воздухе.

— У меня нет сил держаться! — крикнул он.

— Можешь ползти по балке? — спросил Арен.

— Я застрял! У меня нет сил держаться! — Кейд был в смятении. Арен попытался овладеть собой.

— Сейчас я тебя вытащу!

— Скорее!

Арен торопливо припал к балке. Сумрак немного рассеялся, так что показался противоположный край провала. Стена обрушилась, выставив напоказ соседние помещения. Внизу Арен увидел рыжий огонек, мерцающий сквозь облако пыли. Наверное, фонарь Кейда разбился и что-то воспламенил. Сквозь звон, стоявший в ушах, Арен слышал отдаленные крики, разносившиеся по крепости. Снова раздался глухой грохот — обрушилась еще одна часть здания. Хаммерхольт опять содрогнулся, и Арен покрепче ухватился за камень у себя за спиной.

На крики Фен сбежались Орика, Харод и Вика; по пятам за ними следовала Скирда. Они принялись яростно спорить, как выручить Кейда, но Арен не мог ждать. Он опустился на четвереньки и пополз к балке.

Под ним раздался глухой угрожающий скрип, за которым последовал негромкий треск ломающейся древесины. Он замер.

— Балка слишком шаткая, Арен, — угрюмо промолвила Вика.

Арен сделал вдох, закусил губу и дюйм за дюймом пополз дальше, не сводя глаз с Кейда.

Громкий скрип заставил его вздрогнуть; балка накренилась еще ниже.

— Стой! Стой! Ты ее сломаешь! — взмолился Кейд; Арен уже видел его лицо, засыпанное пылью, и широко раскрытые, испуганно блестящие глаза.

— Мы сделаем веревку! — крикнула Орика. Харод уже стягивал камзол, Вика сбросила накидку, но даже если связать вместе всю их одежду, не получится достаточно длинной и крепкой веревки, чтобы вытащить Кейда.

Единственной надеждой было дотянуться до него самим. Арен двинулся дальше. Балка скрипнула и просела.

— Стой! — умолял Кейд.

— Я иду, пробормотал Арен. Он не собирался отступать. — Держись.

— Тупица, ты погубишь нас обоих! — взвыл Кейд.

Его отчаянный вопль остановил Арена. Кейд никогда еще так на него не кричал. Бессильные слезы хлынули у Арена из глаз. Он уже почти мог дотянуться до друга. Еще чуть-чуть. Балка выдержит. Обязательно выдержит.

— Я должен попытаться, — сказал он.

— Нет, — ответил Кейд. Его взгляд прояснился, испуг уступил место твердой решимости. — Не должен. Нет смысла погибать нам обоим.

— Говорю тебе, — со слезами в голосе убеждал Арен, — я никогда тебя не покину.

Кейд грустно улыбнулся ему.

— Не покинешь, Арен, — кротко согласился он. — Это я тебя покину.

Он разжал руки и рухнул вниз.

Арен закричал и подался вперед, чтобы удержать его, но было поздно. Кейд камнем сорвался в провал и скрылся из виду.

— Кейд! Кейд! — звал Арен. Распластавшись по балке, он тянул руки вниз, словно мог вернуть друга. Все его чувства бушевали в смятении.

Кейда больше нет.

Это неправда. Не может такого быть.

Он смутно расслышал, как остальные выкрикивают его имя, и, опомнившись, пополз обратно по балке спиной вперед, но попытки спасти Кейда завели его слишком далеко. Внезапно балка дернулась и выскочила из своего каменного ложа. Арен закричал от ужаса, потеряв опору, и, размахивая руками, полетел вниз головой в бездну вслед за Кейдом.

Чья-то рука сомкнулась у него на щиколотке и удержала от падения. Взглянув вверх, он увидел Харода, который крепко держал его за ногу. Фен ухватила Арена за другую ногу, и оба они, кряхтя и охая, принялись тянуть его наверх. К ним присоединились Орика и Вика, и общими усилиями товарищи вытащили Арена. Стоило ему обрести твердую почву под ногами, как он снова кинулся к провалу, отчаянно зовя Кейда.

— Надо туда спуститься! — закричал он, и по запыленным щекам ручьями хлынули слезы. — Может быть, он еще жив! Мы должны проверить!

Но по лицам спутников он понял, что надежды нет. Кейд сгинул навсегда. Фен развернула Арена к себе, обняла обеими руками и положила голову ему на плечо. Ему хотелось швырнуть ее сочувствие ей в лицо. Кейд не погиб! Он где-то внизу, и они должны его спасти!

Хаммерхольт снова содрогнулся. По потолку пробежала свежая трещина, и вниз упал кусок кладки, разбившись на осколки. Вика взглянула наверх, ладонью прикрывая глаза от пыли.

— Потолок долго не продержится, — сказала она. — Если мы останемся, то погибнем. Мы добыли Пламенный Клинок и обязаны его сберечь. — Тут лицо у нее вытянулось. — Арен, где меч?

— Граб его подобрал! — похвалился скарл, появляясь сквозь завесу пыли. Он держал меч перед собой и смотрел на него со странным огоньком в глазах. — Паршивец очень беспечно обронил такую ценную штуковину.

— Кейд еще там, внизу! — снова выкрикнул Арен, оттолкнув Фен.

— Арен, — спокойно проговорила девушка. — Он сам сорвался вниз, чтобы ты не погиб, пытаясь его спасти. Не упускай возможность, которую он тебе даровал.

Арен почти возненавидел ее за эти слова. Он знал, что стены вот-вот рухнут, что его упрямство ставит под угрозу жизнь всех остальных, но он не хотел посмотреть правде в глаза.

И все-таки правда оставалась правдой. Кейд погиб.

Арен отвернулся от провала и разгневанно зашагал мимо своих товарищей прочь из зала. Остальные последовали за ним. Позади трещали и охали каменные своды, как будто голоса проклятых духов звали Арена обратно, разделить судьбу лучшего друга.

* * *

Остаток пути через заброшенные пределы Хаммерхольта Арен проделал словно в полубреду. Его рассудок испытывал почти физическую боль, точно от побоев; мозг вскипал от осознания утраты. Казалось, в груди у него готова разверзнуться жуткая дыра, и только яростное усилие воли не позволяло пустоте поглотить его.

Остальные избегали встречаться с ним взглядом. Они ничем не могли помочь его горю.

Миновав пустынные покои, они спустились в нижнюю часть Хаммерхольта, неподалеку от того места, где вошли внутрь. Крепость время от времени подрагивала, до них доносились отдаленные звуки обвала и крики. Сквозь потолок просачивались струйки дыма. Двое слуг заметили оборванных, заляпанных кровью беглецов, да еще и при мечах; но они были слишком озабочены собственным спасением.

Путники продолжали спускаться, справедливо рассудив, что внизу меньше вероятности наткнуться на стражу. Наконец они достигли этажа, залитого грязной водой, доходившей им до щиколотки. Значит, водосточные сооружения еще затоплены. Проникнуть в пещеры удастся нескоро, а времени в обрез. Стало быть, надо идти в подземелье.

— Арен, у тебя есть карта? — спросила Вика.

— Нам туда, — заявил скарл, указывая пальцем в глубь коридора.

— Ты уверен?

— Граб родился под землей. Граб разбирается.

Они поверили ему на слово и двинулись следом. Пламенный Клинок по-прежнему находился у Граба, заткнувшего его себе за пояс, и великолепие меча совершенно не вязалось с обликом человека, который его нес.

Вода постепенно достигла колен, и вскоре пришлось подняться этажом выше — ради Скирды и Вики. Обессилевшей друидессе было трудно идти, пусть даже ее поддерживал Харод. Дым сгущался, и путники уже могли расслышать треск пламени. Издалека доносились торопливые шаги; голоса выкликали пропавших и погибших под завалами.

Путники двигались в самое пекло мимо объятых пламенем покоев. Один раз дорогу им преградили обвалившиеся камни и тлеющая древесина, так что пришлось вернуться и пойти в обход. Они слышали крики запертых в ловушке людей и встретили нескольких человек, пытавшихся выбраться наружу. Прямо наперерез им в задымленный коридор, заходясь от кашля, ввалился вооруженный стражник и, едва взглянув на них, нетвердым шагом направился в другую сторону.

И тут, когда они проходили мимо очередной двери, Арен заметил в проеме человека. Прикрывая лицо рукой, тот пробирался через огонь к выходу. Пелена, застилавшая рассудок Арена, рассеялась, и все вокруг предстало в ясном виде.

Харт! Это был Харт!

Арен больше не мог сдерживать свои чувства, но его охватила не грусть, а ярость. Он до боли стиснул зубы. Ему хотелось разрушать и убивать, отомстить этому миру, который отнял у него лучшего друга.

— Арен? — позвала Фен, но тот подошел к двери и безумным взглядом уставился в проем.

— Я вас догоню, — услышал он собственный голос и ринулся внутрь, прежде чем кто-нибудь вмешается.

Никто за ним не последовал; его тон не допускал возражений. Через несколько шагов он позабыл и о своих спутниках, и о Пламенном Клинке.

В самый черный час Арен встретил убийцу отца, словно его привели сюда сами Воплощения.

Жар обдал кожу, от дыма запершило в горле. В конце коридора он видел свою цель: фигуру в черном балахоне, стремительно метнувшуюся в следующую дверь.

Вокруг стоял грохот, но Арен не обращал внимания. На бегу он вытащил меч из ножен, и на клинке заиграли отсветы пламени.

За дверью оказался небольшой зал. Одна стена частично обрушилась, завалив дальнюю дверь грудой раскаленных камней. Сверху шатались и скрипели балки, от горящей древесины валил густой дым.

Харт был уже на противоположном конце зала и пытался пробраться через завал. Волосы у него покраснели от крови, и он по-прежнему тяжело припадал на одну ногу. При виде его Арен вспыхнул огнем. От неистовой ярости к глазам подступили слезы.

— Харт! — взревел Арен.

Охранитель вздрогнул, услышав свое имя, и резко развернулся. Когда он увидел Арена, мокрого, растрепанного, забрызганного кровью, оторопь слетела с него и на лице выразилось глумливое недоумение.

— Ты что, серьезно? — спросил он. — Крепость вот-вот рухнет нам на головы!

— Доставай меч, — велел Арен, — или я убью тебя безоружного. Моему отцу ты выбора не дал.

Харт на мгновение задумался, словно пытаясь припомнить, о чем речь, и кровь у Арена вскипела.

— Так вот в чем дело? — спросил Харт, словно удивляясь, что Арен беспокоит его по столь ничтожному поводу.

— Сражайся или умри, убийца! — вскричал Арен.

Харт закатил глаза, обнажил клинок и зашагал навстречу Арену.

— Ты и впрямь хочешь драться? Здесь? Сейчас? — Он цокнул языком. — Ох уж эти оссиане.

Арен никогда еще не испытывал к кроданцам такой ненависти. Все эти квадратноголовые мерзавцы повинны в случившейся трагедии. Все кроданцы — и еще кое-кто. Ненависть Арена сосредоточилась на одном человеке, которого он сейчас ненавидел сильнее всех, но который навсегда остался недосягаемым для мщения.

Гаррик. Гаррик, виновник всех этих разрушений. Гаррик, чей самоубийственный порыв отнял жизнь у Кейда.

Арен занес меч и ринулся в схватку. Харт отбил первый удар, отвел в сторону второй, а потом сам взмахнул клинком, целя противнику в ребра. Арена спасла только выучка: это был азбучный прием и он увернулся, даже не задумавшись.

Арен не растерялся и усилил натиск в надежде сломить оборону охранителя. Харт, который был сильнее, с легкостью отразил его удары, а потом взмахнул свободной рукой. Перед глазами у Арена все побелело: облаченный в перчатку кулак огрел его по лицу, заставив попятиться. Он едва успел вскинуть меч, чтобы парировать следующий выпад.

Они отпрянули в разные стороны, тяжело дыша. По разбитой губе Арена струилась кровь. Волосы у Харта растрепались, на лице застыла ухмылка.

— Последнее предупреждение, мальчик. Мне все равно, останешься ты жив или погибнешь. Но я в любом случае намерен отсюда выбраться.

Арена слишком распирало от гнева, чтобы идти на сделку. Он знал, что Харт лучше владеет мечом, даже несмотря на поврежденную ногу, к тому же он выше и сильнее. Но Арен не оставит противника в покое, даже если это означает неминуемую смерть.

Он с криком ринулся вперед, размахивая мечом. Харт, оскорбительно спокойный, отступил перед его напором. Отразив удары, охранитель сделал выпад, и Арен почувствовал резкую боль: лезвие полоснуло его по плечу. Его следующий натиск, порожденный отчаянием, был еще яростнее. Харт увернулся и сделал ложный выпад. Арен поддался на эту уловку, иохранитель направил удар ему в горло. Арен отпрянул назад, но недостаточно быстро, и под челюстью у него появился саднящий порез.

— Не так ты себе это представлял? — усмехнулся Харт. — Думал, жажда мщения обеспечит тебе победу? Думал, миру нужна твоя справедливость? Спроси женщин и детей, раздавленных и изувеченных, гибнущих в огне. Ты зовешь меня убийцей, но я погубил вдесятеро меньше людей, чем ты. И мои жертвы, в отличие от твоих, отнюдь не были безвинными.

Сомнения закрались в душу Арена. Разрушить крепость замыслил Гаррик, но Арен освободил его, вытащил из темницы, и тот довершил задуманное. Арен нес за это ответственность.

Однако пути к отступлению уже не было, не было возврата к тому мальчишке, которым Арен ступил на этот путь. Слишком поздно. Он принял боевую стойку и выставил меч перед собой.

— Бейся насмерть, — сказал он.

— Как пожелаешь, — ответил Харт и ринулся в бой.

Они схлестнулись, клинки замелькали в воздухе. Арен слегка умерил пыл и воздал должное мастерству своего неприятеля. Он попытался успокоиться и изучить соперника. «Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять». Но его мысли кружились, словно в вихре, а ненависть была слишком сильна. В глаза это не бросалось, но поврежденная лодыжка затрудняла движения Харта, иначе Арен был бы уже мертв.

Но и Харт поддался нетерпению. Жара становилась все невыносимее, дым сгущался, так что трудно было сдерживать кашель. Пламя подбиралось ближе, отрезая путь к отступлению, над головой трещали деревянные балки, и хотя победить Арен не мог, сдаваться он не собирался. Харт напирал все отчаяннее, торопясь прикончить противника.

«Ты забываешь об осторожности», — подумал Арен.

И тут же, почувствовав уверенность в своих силах, сам позабыл об осторожности и не рассчитал удар. Харт выбил у него из руки клинок и рукоятью своего меча ударил Арена по виску. Юноша упал, оглушенный.

Харт встал над ним, направив острие меча Арену в грудь.

— Вот и все, — сказал он. — Ты ведь знал, что твой отец изменил своему народу? Что ради богатства продал собственную страну?

Внезапно сверху раздался треск. Харт встревоженно поднял взгляд, и Арен коварно двинул его пяткой по поврежденной лодыжке. Харт взревел от боли и упал на одно колено. Арен уперся ногой Харту в грудь и со всей силы толкнул его, и охранитель, потеряв равновесие, рухнул на спину.

Арен схватил свой меч и вскочил, пока Харт силился подняться на ноги. Арен ринулся к нему, движимый мщением, но остановился, заслышав, как потолок тяжело скрипнул и начал проседать. Через считаные мгновения он обрушится — возможно, этого хватит, чтобы все довершить. А если они оба сгорят? Не лучше ли такой исход, чем то, что ждет дальше, когда Арен насытит ярость? У него осталось единственное желание: погрузить клинок в грудь убийце своего отца.

Такой путь избрал Гаррик, и в итоге Арен потерял Кейда. В память о друге он обязан продолжать борьбу. Собрав волю в кулак, Арен отступил от беспомощного противника — и почувствовал заслуженное удовлетворение. Он изберет более трудный путь и будет жить дальше.

Треск балок над головой нарастал, и Арен бросился к выходу сквозь вздымающееся пламя. Проскользнув в дверь, он услышал истошный вопль Харта, а потом потолок обрушился, и охранителя погребло под грудой камней и горящей древесины.

Тяжело дыша, Арен рухнул в коридоре; после пережитого потрясения его рассудок опустел. Теперь, когда все закончилось, ему казалось, что на время он лишился разума. Через несколько мгновений его бы погребло под завалами. Отомстив за отца, он тотчас отправился бы к нему.

С усилием поднявшись, Арен оглянулся: из развалин торчала сломанная, окровавленная рука в черной перчатке.

— Он был изменником, — тихо промолвил Арен. — Но он был моим отцом. И я его любил.

Так себе надгробная речь, но других слов у него не нашлось. Он вложил меч в ножны и пустился вдогонку за своими друзьями; на глазах у него выступили слезы, и не только из-за дыма.

А потом из глубин пылающей крепости донесся тонкий нечеловеческий крик: то был голос Плача, гнавшегося за ним сквозь мрак.

ГЛАВА 64

Фен стояла перед ограждением, крепко сжимая тонкими руками холодные металлические прутья, и испуганно смотрела вниз, в шахту. Над бездной висел подъемник — прямоугольная клетка с распашными дверями с двух сторон. Вдоль стены вглубь уходил вертикальный металлический желоб. Между подъемником и дальней стеной шахты, укрепленной деревянными распорками, оставался существенный зазор. В слабом свете фонаря Фен не видела дна: возможно, до него тридцать футов, а возможно, и три тысячи.

Граб усмехнулся ей прямо в ухо.

— До низу далеко, — сообщил он, забавляясь ее волнением.

И до Кейда далеко.

«Ни к чему не привязывайся, Фен. Ни к местам, ни тем более к людям. Иначе, когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними».

Она зажмурилась. Но бездна все равно смотрела на нее.

— Где же Арен? — прошептала Мара. Она стояла возле двери в подземелье, выглядывая в коридор. Остальные в тревожном ожидании толклись среди беспорядка, оставшегося после раскопок: вокруг громоздились груды щебня, сваленные в кучу кирки, фонари и емкости с маслом. Еще несколько фонарей были прикреплены к стенам, их свет отражался от сырого сводчатого потолка.

Скарл взмахнул Пламенным Клинком, не вынимая его из ножен.

— Грабу все равно. Граб — властитель всей Оссии!

Вика рванулась к нему, стукнув посохом по каменному полу, и вырвала у него Пламенный Клинок.

— Прояви хоть малость почтения! — огрызнулась она, погрозив ему мечом. — Он не для тебя!

Граб зыркнул на нее, и Фен увидела, как у него в глазах мелькнул коварный огонек, тотчас же исчезнувший. Скарл широко улыбнулся Вике, обращая все в шутку:

— Граб просто поддерживает боевой дух!

Но этого было мало, чтобы развеять общее уныние. Даже Скирда тревожно скулила и металась. Все любили Кейда, и теперь его не стало. К Осману Фен не привязалась, не подпускала его близко, но Кейд был ее другом. Был.

Его гибель постоянно вставала у нее перед глазами.

«Нет. Он не погиб. Он ушел. Совсем как отец».

Гаррик тоже ушел. Он отнюдь не был милым и добрым, но занимал большое место в их жизни. Мара подтвердила, что именно Гаррик устроил взрыв. Она спустилась в подземелье еще до того, как начался хаос, в надежде найти место побезопаснее, прежде чем Железная Длань примется ее разыскивать. Мара призналась, что ей было известно об истинных намерениях Гаррика, но она не верила, что у него хватит безумия исполнить свой замысел.

На середине ее рассказа Фен поняла, что Мара не столько дает разъяснения, сколько исповедуется.

— Там были дети, — прошептала Мара дрогнувшим голосом. — Там был Данрик, хотя я надеюсь, что он вовремя ушел. Я и подумать не могла…

Никто не собирался ее осуждать, и она умолкла. Фен беспокоилась только об Арене, который умчался от них так стремительно, что никто не успел его остановить.

«Возвращайся. Я не могу потерять и тебя».

Хаммерхольт содрогался и грохотал у них над головой, и Фен вжала голову в плечи. С потолка посыпалась пыль, кирпичную кладку прорезали трещины.

— Нам пора, — сказала Мара.

— Еще нет. Он придет. — Голос Фен прозвучал глухо и безжизненно.

— Или придут стражники. Или крепость обрушится нам на голову!

— Никакие стражники не придут, раз Хаммерхольт в огне, — возразил Харод. — Даже кроданцы не настолько одержимые, чтобы разыскивать нас в такой суматохе.

Откуда-то сверху донесся страдальческий вопль.

— Сегодня тут бродят не только стражники, — заметила Вика. — Это кричит Плач. Он идет за нами.

Мара подняла руку, прислушиваясь.

— Я слышу шаги!

— Арен! — выдохнула Фен, ибо страхоносец ступал по-другому.

Она бросилась к двери и тут же увидела, как по коридору приближается Арен: весь в крови, с синяком под глазом, но живой. Фен захлестнуло облегчение, она подалась вперед, чтобы обнять юношу. Но тот держался столь угрюмо, что она смутилась, и момент был упущен.

— А вот и Паршивец! Явился не запылился! — ухмыльнулся Граб.

— Где ты пропадал? — спросила Мара.

— Привет, Мара. Ты цела? — Арен говорил по-начальственному резко, не обратив внимания на ее вопрос. — Где Пламенный Клинок?

— У меня, — ответила Вика. — Возьми. Сейчас ты его хранитель.

Арен сурово взглянул ей в глаза, принял меч и прицепил к поясу. Граб мрачно наблюдал за Ареном.

— Постой, — сказала Вика. — Надо помазать порез, а то кровь не уймется. — Она достала из-под накидки маленький горшочек и натерла Арену подбородок мазью. Он неохотно подчинился и отстранил ее, когда она закончила.

— За нами гонится Плач. Мешкать нельзя. Вика, ты сможешь противостоять страхоносцу, если он нас настигнет?

— Не смогу, — с горечью ответила друидесса. — У меня не осталось сил.

— Тогда иди первой. Мара с тобой. Скольких выдержит эта клетка?

— Граб остается с Паршивцем! — объявил скарл.

— Харод и Орика, вы тоже полезайте, — велел Арен. — Внизу вам может понадобиться клинок Харода. Фонари есть? Вперед!

Вчетвером они залезли в подъемник, и Скирда вместе с ними. Клетка выглядела достаточно прочной; сверху ее удерживали толстые веревки, а сбоку крепились металлические колеса, при помощи которых клетка передвигалась по вертикальному желобу. Но Фен ее вид по-прежнему не внушал доверия.

Возле шахты располагалась лебедка с тормозом, а внутри подъемника — еще одна. Арен и Граб налегли на ту, что была снаружи и принялись ее вращать. Заскрипели веревки, пропущенные через блоки, и подъемник начал опускаться. Фен стояла у ограждения, наблюдая, как скрываются из виду обеспокоенные лица Вики и Мары.

Свет фонарей озарял стены шахты. Фен показалось, что она могла бы спуститься вниз по деревянным распоркам, как по приставной лестнице, потому что они располагались близко друг к другу и были достаточно широкими, чтобы поставить туда ноги и ухватиться руками. Но если это и выглядело менее страшно, чем спуск в клетке, то совсем ненамного, а времени бы заняло гораздо больше.

«Ты залезешь в эту клетку, — строго велела она себе. — Потому что Арен не войдет туда без тебя». Эта мысль ее ободрила. Он будет рядом, совсем как в Скавенгарде. Несмотря на угрюмость Арена, его присутствие придавало девушке сил.

Натяжение веревки ослабло, и снизу донесся крик Мары:

— Мы добрались!

— Глубоко? — выкрикнул Арен в ответ.

— Футов девяносто, не больше!

— Клянусь тенями, вы должны это увидеть! — воскликнула Вика, ее голос был полон изумления. Но она не стала вдаваться в подробности и рассказывать, что же она увидела. — Мы вышли. Поднимайте клетку!

— Вниз-вверх, вниз-вверх, — ворчал Граб, пока они вращали лебедку в обратную сторону.

Издалека донесся скрежет, за которым последовал грохот обвала. Стены содрогнулись так сильно, что Арен и Граб бросили лебедку и закрыли головы руками, опасаясь, что на них рухнет потолок. Но, хотя сверху упала пара кирпичей и кладку прорезало еще несколько трещин, своды выдержали.

— Наверное, обрушилась целая башня, — сказал Арен, выпрямляясь. Только успел он снова взяться за лебедку, как они услышали вопль Плача: он приближался.

— Он ведь не остановится? — сказала Фен, припомнив погоню в горах. — Отдых ему не нужен. Напав на наш след, он не свернет с дороги.

Арен ничего не ответил и налег на лебедку. Наконец подъемник с дребезгом дополз до вершины шахты, и Граб поставил лебедку на тормоз.

— Пора, — сказал Арен, обращаясь к Фен.

Она приблизилась к дверцам, на мгновение замешкалась, потом вошла внутрь. Это оказалось проще, чем она думала. Ее подстегивал ужас перед страхоносцем, следовавшим за ними по пятам. Арен велел ей поставить на тормоз лебедку, находившуюся внутри подъемника, а потом снял с тормоза ту, что располагалась возле шахты. Подъемник слегка качнулся, и Фен нервно сглотнула.

«Нужно всего лишь стоять неподвижно, — сказала она себе. — Ты сумеешь».

Граб и Арен тоже забрались в подъемник, и Фен зажмурилась: едкий смрад, исходивший от скарла, вблизи сделался почти невыносимым.

— Хе-хе. Веснушчатая не любит высоту, — заметил Граб.

Фен не нашлась с ответом. Она просто хотела, чтобы все поскорее закончилось.

— Опускаемся, — сказал Арен и принялся вращать лебедку.

Спуск оказался мучительно медленным. Зубчатые колеса подъемного механизма пищали, словно потревоженные мыши, потолок уменьшился до небольшого освещенного квадратика у них над головой, вокруг теснились каменные стены. Фен прижалась к боковым прутьям и пыталась не вспоминать, что от бездны ее отделяет всего полдюйма металла.

«Нужно просто стоять неподвижно».

Сверху донесся громкий гул, и каменная порода содрогнулась. Фен вытаращила глаза и обеими руками схватилась за прутья, а отдаленный грохот все нарастал, становился громче, ближе. Подъемник трясло из стороны в сторону, и Фен пришлось закусить губу, чтобы не расхныкаться.

«Пожалуйста, пусть это прекратится, пусть все поскорее закончится».

Но Мешук, Каменная Матерь, была несклонна внимать мольбам. По крыше подъемника загремели камни — сначала мелкие, потом покрупнее; дребезжали железные прутья, скрипели деревянные распорки. Взвизгнул искореженный металл, и клеть тяжело ухнула вниз. Фен завизжала от ужаса, хватаясь обеими руками за боковые прутья, а мимо пролетела каменная глыба, исчезнувшая в глубине шахты.

Наконец все закончилось и вновь наступила тишина, прерываемая только протяжным скрежетом металла.

— Арен? Фен? Вы ранены? — выкрикнула Мара со дна шахты.

— Граб тоже цел, спасибо, что спросила! — сердито откликнулся скарл.

Арен положил ладонь на плечо Фен. Она открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее с беспокойством.

— Доставь нас вниз, — попросила она. — Просто доставь нас вниз.

Арен кивнул и взялся за лебедку, но та не двинулась.

— Дай Граб попробует, — предложил скарл, отпихнув его в сторону. Потянул за ручку, подался назад и хмыкнул. — Заклинило.

— Наверное, лебедка повреждена, — сказал Арен и заглянул в глубину шахты. — Я вижу фонари внизу. До дна не больше сорока футов. Мы можем спуститься сами.

Фен помотала головой. Если она двинется, то упадет.

— Это просто! Граб пойдет первым! — воскликнул скарл.

Он перешел на другую сторону подъемника и открыл дверь. На расстоянии примерно восьми футов от клетки находилась стена, вдоль которой располагались деревянные распорки, образующие некое подобие лестницы. Граб не мешкая вылез наружу и перепрыгнул. Потом обернулся к Арену и Фен:

— Видали? — И как ни в чем не бывало полез вниз.

Земля снова содрогнулась, крепость словно корчилась в предсмертных муках. Кровавое прощание Гаррика выжгло все нутро Хаммерхольта, и теперь он рушился сам по себе. Арен встревоженно взглянул вверх.

— Мы не можем здесь оставаться, — сказал он Фен.

— Я не полезу вниз.

Подъемник накренился вперед, его верхний край со скрежетом отдалился от стены. Фен схватилась за решетку, а Арена швырнуло к открытой двери. В последний момент он развернулся, оттолкнулся ногой и прыгнул в шахту. Получилось неуклюже, но ему сопутствовала удача. Он уцепился руками за деревянную распорку и, тяжело дыша, распластался вдоль стены.

Переведя дыхание, он отыскал опору для ног и проверил, висит ли на поясе Пламенный Клинок. Потом оглянулся на Фен, которая по-прежнему прижималась к прутьям клетки, прерывисто дыша от испуга.

Раздался протяжный визг погнутой стали, и подъемник плавно наклонился вперед; Фен рвануло к открытой двери.

— Я упаду! — вскрикнула она. Мысленно она уже падала, как падала в своих сновидениях, когда отец разжимал ладонь и она летела в пустоту.

— Не упадешь. Я тебя поймаю.

— Ты меня выронишь! — обвинительным тоном произнесла она.

— Не выроню, Фен. Обещаю.

Его голос был спокоен и тверд, и она всецело ему доверилась. Кейд сам разжал руки, но Арен никогда бы его не выпустил.

Вверху что-то лязгнуло, и подъемник накренился. Веревка начала со стуком падать на крышу клетки, сворачиваясь кольцами.

— Фен! Скорее! — выкрикнул Арен.

Пришпоренная страхом, она ринулась вперед и выпрыгнула наружу в то самое мгновение, когда стрела подъемного механизма с ужасающей силой врезалась в прутья и подъемник рухнул вниз, утянув следом фонарь.

Фен пролетела сквозь внезапную темноту, на мгновение охваченная всеобъемлющим ужасом. Врезавшись плечом в деревянную распорку, она не смогла ухватиться за нее и с визгом завалилась назад, но на запястье у нее сомкнулась ладонь, и ее резко рванули обратно, так что плечо чуть не выскочило из сустава. Арен крепко держал ее, болтаясь в воздухе, а другой рукой цепляясь за деревянную распорку.

— Я тебя поймал, — проговорил он, стиснув зубы.

Фен ухватилась за край распорки, подтянулась и нащупала ногами опору. Когда она оказалась в безопасности, Арен отпустил ее запястье, и девушка прижалась к стене, ощущая щекой грубую древесину, вдыхая ее сырой запах.

— Фен? Арен? — донесся из шахты обеспокоенный голос Орики.

— У нас все хорошо! — откликнулся Арен. Он повернулся к Фен, и его глаза блеснули в слабом свете. — У нас ведь все хорошо? — негромко спросил он.

— У нас все хорошо, — подтвердила Фен.

А потом, к собственному удивлению, улыбнулась ему. В этой улыбке соединились облегчение, благодарность и какое-то новое, неведомое чувство, которого она пока не могла понять и принять. Смутившись, она отвела взгляд и поползла вниз.

Почему-то теперь спуск совершенно ее не пугал.

* * *

На дне шахты громоздились остатки подъемного механизма и покореженная клетка. Харод взобрался на эту груду, поджидая Арена и Фен, чтобы помочь им спуститься на твердую почву.

Они оказались в маленьком квадратном помещении, сыром и холодном, заброшенном много столетий назад, наполовину погребенном под всяким мусором, нападавшим из шахты. Все собрались возле каменного проема, и когда они увидели Арена и Фен в целости и сохранности, озабоченные лица просветлели. Арен смотрел, как они сгрудились вместе, освещенные фонарем, и внутри у него защемило. Здесь собрались все люди, которые знали его, заботились о нем. Лишившись Кейда, чуть не лишившись Фен, он почувствовал, что все они несказанно ему дороги. Весь его мир сосредоточился здесь.

— Арен, Фен! — сияя, воскликнула Вика. — Вы должны это увидеть.

Они последовали за ней в проем, остальные двинулись вдогонку. Вика подняла фонарь повыше, но его сияния не хватало, чтобы наполнить обширное помещение, в котором они оказались; он осветил только лицо громадного изваяния, возвышающегося впереди.

Это зрелище, внезапно вынырнувшее из сумрака, заставило Арена отступить. На костяном троне сидела каменная фигура со зловещей ухмылкой на жутком лице. Между зубами, похожими на лезвия, плотоядно высунулся толстый язык; три глаза, самый большой из которых располагался посередине лба, были безумно выпучены. На шее висело ожерелье из отрезанных ушей, когтистые ладони покоились на двух драккеновых черепах. Вся фигура источала первобытную, плотскую дикость, грубую животную тягу к мясу и резне.

— Ганах-джа-варр, — сказала Мара, и ее голос гулко разнесся по пустынной зале. — Верховный бог урдов. Много долгих столетий он томится ожиданием в этом мраке.

Откуда-то сверху послышались завывания Плача.

— Давайте поторопимся, — сказал Арен. — Карты у нас нет. Придется самим искать выход наружу.

— Озеро в той стороне, — показал пальцем Граб. — Может быть, мы вернемся к пещерам, через которые вошли. Или найдем другой путь.

Мара одобрительно хмыкнула. Скарл умел безошибочно определять направление под землей, и его рассуждения выглядели здраво.

— Вода всегда находит путь наружу, даже сквозь толщу скал. Больше вероятности отыскать выход рядом с озером, нежели в глубине горы.

— Вода находит путь наружу. Граб это и хотел сказать, — поддакнул скарл, хотя явно не понимал, о чем говорит Мара.

— Но все равно будем поосторожнее, — сказала Мара. — Когда урдов оттеснили на восток, они оставили множество ловушек. Урды считались величайшими инженерами, и их искусство выдержало испытание временем.

— Ха! Граб не боится глупых урдов. Он пойдет первым, потому что он самый храбрый. Следуйте за Грабом!

Он подхватил фонарь и заковылял вперед; остальные двинулись следом.

Они пробирались сквозь холодные, безмолвные подземелья. Все грани вокруг были зазубренными или острыми. Из темноты таращились жуткие угловатые лица. На архитравах и квадратных колоннах извивались диковинные твари. Все, что создавали урды, выглядело мощно, устрашающе и невыносимо грубо для оссианского глаза. А урд наверняка чувствовал бы себя уютно в такой обстановке, подобно тому как кроданцы находили приятность в своих аскетически строгих жилищах и жестком общественном укладе.

Подземелье представляло собой хитросплетение туннелей и залов, сообщавшихся посредством лестниц и коридоров. Затейливые перепутья располагались сразу на нескольких уровнях, а среди ступеней скрывалось множество потайных выходов. Помещения были всевозможных форм и размеров, самого разнообразного — подчас непонятного — назначения. То была безжизненная усыпальница исчезнувшей империи.

Путники проходили сквозь круглые залы с глубокими впадинами посередине, потом пересекли квадратную арену с многоярусными каменными скамьями по краям. Арен предположил, что здесь проводились бои, а может, то был театр или место народных собраний. Потом стены снова стеснились, и путники, озираясь назад, вновь поспешали по узким коридорам. Темнота спереди и сзади действовала угнетающе, и хотя они уже некоторое время не слышали Плача, им не удавалось отделаться от ощущения, что их преследуют.

Именно здесь, среди тесных коридоров, они угодили в ловушку.

Виновником невольно послужил Арен, который шел сразу за Грабом. Каменная плита сдвинулась у него под ногой, с громким щелканьем опустившись на дюйм и заставив споткнуться. При этом звуке Граб замер, а потом резко метнулся вперед. Из углублений в стенах с громким скрежетом выдвинулись два металлических барьера, перегородив коридор спереди и позади путников. Все оказались взаперти — кроме Граба, который с кошачьим проворством проскользнул в щель за мгновение до того, как ловушка захлопнулась.

Барьеры представляли собой сплошные металлические плиты с высеченными на них глумливыми мордами и символами смерти, сложенными из уродливых значков урдского алфавита. Скирда сердито залаяла, а остальные, оправившись от потрясения, начали прикидывать, как выбраться.

Передняя плита примыкала к стене не совсем плотно: мешал осколок камня, отвалившийся от стены, и в образовавшийся зазор можно было просунуть руку.

— Граб? — позвал Арен.

В зазоре появился глаз скарла, освещаемый фонарем. Барьер еще пытался сомкнуться до конца, подталкиваемый некой силой. Камень дрогнул и сдвинулся, угрожая в любое мгновение расколоться.

— Можешь найти, чем заклинить плиту? — спросил Арен у Граба.

Скарл хмыкнул и исчез, и Арен услышал, как он затопал дальше по коридору. Остальные посматривали друг на друга, сгрудившись в тесном пространстве между барьерами, и каждый надеялся, что решение найдет кто-нибудь другой.

— Если барьер сомкнется полностью… — начала Орика.

— Мы окажемся в капкане, — докончила Мара. — Фонарей хватит ненадолго, и мы умрем в полной темноте.

— Вика, а твой посох? — предложил Арен. — Ты могла бы просунуть его в зазор в качестве распорки.

— Он сломается, — ответила Вика.

— У тебя есть подходящее зелье? Ты можешь что-нибудь сделать?

— Если бы могла, то уже сделала бы.

— Нет тут ничего! — крикнул Граб с другой стороны.

— Неужели не видно никакого механизма? — заволновалась Мара. — Барьеры не могут двигаться по волшебству, наверняка есть способ убрать их.

— Граб посмотрит.

За стеной, из которой выдвинулись плиты, что-то щелкнуло, и послышался резкий скрежет, пугающе громкий среди окружающей тишины.

— Граб? — позвал Арен. — Ты…

— Граб ничего не трогал! — последовал раздраженный ответ.

— Значит, оно само.

— Стена двигается! — воскликнул Харод.

Так и было. Коридор дюйм за дюймом сужался, угрожая раздавить пленников.

— Граб! — закричала Фен, упершись в стену плечом в тщетной попытке замедлить ее движение. Харод с Орикой присоединились к ней, а Скирда забегала кругами, отчаянно лая.

— Подождите! Тут что-то есть! — крикнул Граб. — За стеной что-то вращается. Но рычага нет!

— Сделай что-нибудь! — вскричала Фен, изо всех сил упираясь пятками в пол. — Поскорее, иначе мы погибнем!

Граб снова заглянул в зазор.

— Пламенный Клинок, — бросил он Арену. — Дай Грабу Пламенный Клинок.

— Нет! — воскликнула Вика. — Он только и ждет, как бы им завладеть. Я давно это подозревала, но когда увидела Пламенный Клинок у него в руках, убедилась окончательно.

Взгляд скарла потемнел от злобы.

— Не время спорить. Дай Пламенный Клинок!

— Сначала спаси нас! — потребовала Вика. — Иначе Пламенный Клинок будет потерян для тебя навсегда!

Граб не обратил на нее внимания, устремив взгляд на Арена. Камень, создававший зазор, затрещал под давлением барьера, и от него откололся большой кусок. То, что осталось от камня, продержится считаные мгновения.

— Паршивец, — сурово проговорил Граб, — дай сюда Пламенный Клинок. Это последняя возможность.

Арен отцепил меч от пояса, не вынимая из ножен, и просунул в зазор. Граб схватил его и притянул к себе. Спустя мгновение камень разлетелся на множество мелких осколков и барьер сомкнулся со стеной. Арен понял, что совершил ужасную ошибку, но сделанного не воротишь.

Стена продолжала надвигаться, коридор сузился уже вдвое. Арен чувствовал запах пота и стоялой воды, слышал взволнованное дыхание друзей. Расширив глаза, они озирались по сторонам в поисках спасения. Стена приближалась, глухая к мольбам.

Пространство смыкалось, все отчаянно стонали и хватали ртом воздух. Скоро их раздавит. Арен пытался сдержать крик, но не знал, надолго ли его хватит.

— Граб! Помоги нам! — крикнула Орика.

— Он заполучил свою добычу, — с горечью бросила Вика. — И теперь далеко отсюда. У скарлов нет совести, когда они имеют дело с иноплеменниками.

— Нет, — стиснув зубы, возразил Арен. — Граб рядом. Он пытается что-нибудь предпринять. Я его знаю.

Но стена со скрежетом надвигалась; их притиснуло друг к другу так тесно, что они не могли пошевелиться. Фен прижалась к Арену с одной стороны, Вика с другой, где-то под ногами скулила Скирда. Давление нарастало. Арен зажмурился и попытался взять себя в руки; но при мысли о неминуемых мучениях его мужество испарилось.

«Нет, нет, пожалуйста! Мешук, Джоха, Вышний, кто-нибудь, спасите нас!»

Вдруг за стеной раздался металлический скрип и глухое лязганье внезапно остановленного механизма. Скрежет резко смолк.

Все замерли прижавшись друг другу; их лица почти соприкасались, зловеще озаряемые фонарем, стоявшим на полу. Никто не осмеливался дышать.

— Стена остановилась, — прошептала Орика. И вдруг издала негромкий смешок, больше похожий на стон. — Остановилась!

Завизжал металл, и барьер, отделяющий их от Граба, слегка отодвинулся. В зазоре появились пальцы, и просвет начал расширяться, а потом с другой стороны в него сунулось татуированное лицо скарла.

— Вас не расплющило? — с легким удивлением спросил он.

Все протолкнулись мимо него, с облегчением глотая воздух.

— Да, спасибо тебе, Граб! — обиженно проскулил Граб, пока они переводили дыхание. — Спасибо, что избавил нас от…

И осекся, потому что Арен внезапно обнял его, а следом и Фен обняла скарла. Его одобрительно хлопали по спине, осыпали благодарными возгласами. Даже Скирда гавкнула и лизнула ему руку.

— Как ты остановил стену? — спросила Орика.

Граб показал пальцем в сторону, и Арен побледнел. В стене виднелось квадратное углубление, на полу валялась вывороченная оттуда каменная глыба. Внутри торчали зубчатые колеса, металлические прутья и противовесы, похожие на механизм огромных старинных часов. На полу лежали изящные ножны Пламенного Клинка, а сам он торчал между зубцами двух больших колес.

— Это… Это Пламенный Клинок? — выдавил Арен.

— Паршивец предпочел бы превратиться в лепешку? — возмутился Граб. — Тупорылый говорил, что этот меч невозможно уничтожить.

— Так считалось…

— А вот и поглядим, — фыркнул Граб.

Он ухватился за рукоять и вытащил Пламенный Клинок обратно. Колеса пришли в движение, и металлические барьеры с тяжелым грохотом сомкнулись. Арен весь съежился.

Граб поднес Пламенный Клинок к глазам и осмотрел лезвие.

— Ни царапинки, — заявил он и убрал меч в ножны. — Тупорылый был прав. — Затем протянул меч Арену и шмыгнул носом. — Вот, — сказал он, пристально взглянув на Вику. — Такое не для Граба.

Арен взял меч.

— Спасибо, — серьезно проговорил он. — И не только за это.

Вика встала рядом, на ее размалеванном лице выразился стыд.

— Извини, Граб. Я была к тебе несправедлива.

— Нет, не была, — беспечно ответил скарл.

— Значит… ты и правда собирался его украсть? — спросил Арен.

Граб кивнул.

— Сегодня Граб сделал выбор, — объяснил он. — Граб мог забрать Пламенный Клинок, вернуться домой, стать живой легендой. Быть может, Мрачные Мужи оправдали бы его, а кожеписцы убрали бы это. — Он показал на черную полосу, пересекающую глаза. — Граб перестал бы быть ханнаквутом. Костяной бог приветил бы его.

— Но ты выбрал иное, — кивнул Харод.

— Да. Потому что быть вором — что в этом хорошего? Бросить друзей на погибель — что в этом хорошего? Пламенный Клинок? Что в нем хорошего? — Он ткнул пальцем в грудь Арену. — Ты замыслил большое дело. Гораздо большее, чем похитить какой-то дурацкий меч. Твой народ скинет кроданцев. Победит в борьбе. Знаешь почему? Потому что с вами Граб. И когда спустя тысячу лет скальды поведают о Грабе, а люди прочтут его историю, высеченную камнепевцами на обелиске в сотню футов вышиной, там будет говориться не о воре, который похитил меч. Там будет говориться о герое вроде Джессы Волчьего Сердца! В Оссии впервые воздвигнут изваяние в честь скарла! Граб не хочет прославиться только в Скара-Тхун. Он хочет прославиться повсюду! — Он на мгновение задумался и добавил: — Наверное, кроме Кроды. Там ему рассчитывать не на что. — Он потряс головой, отгоняя эту мысль. — Так или иначе, теперь Пламенный Клинок у тебя. Делай с ним что хочешь.

Такая ответственность воодушевляла Арена, но и страшила.

— Тяжелое бремя ложится мне на плечи, — вздохнул он.

— Ты поверил Грабу. Граб верит тебе. Не выгоняй Граба.

— Ни за что, — ответил Арен. И решительно повторил: — Ни за что.

Скарл нахмурился и заерзал, внезапно смутившись.

— Граб сожалеет о Тупорылом, — признался он. — Будет скучать по нему.

От этого неожиданного сочувствия на глаза Арену навернулись слезы.

— Я тоже, — негромко произнес он.

Граб взял фонарь и обвел взглядом остальных.

— Вы тоже славный народ, — заявил он. — По крайней мере, для иноплеменников. В следующий раз внимательней смотрите под ноги. Грабу вы больше нравитесь целыми, чем раздавленными в кровавое месиво.

С этими словами он зашагал по коридору, покачивая фонарем. Фен и Арен переглянулись, а потом Фен пожала плечами и двинулась следом за скарлом.

ГЛАВА 65

В криках Плача звучала жажда мщения. Арен ее слышал. Каким-то образом Плач понял, что Тлен погиб. До сих пор в страхоносцах изредка проступали человеческие черты, но теперь это закончилось. Они были слугами Чужаков, и злобные несмолкающие вопли Плача были голосом Бездны.

Путники спускались глубже в подземелье, двигаясь с изнуряющей скоростью, несмотря на опасность новых ловушек. Судя по доносившимся до них звукам, Плач находился прямо над ними, но им оставалось только идти вперед и надеяться. У них уже не было сил противостоять ему. Потягаться с ним могла бы только Вика, а она вымоталась до предела.

Тьма тяготела над ними, когда они торопливо шагали через заброшенные покои; в темноте одиноко мерцали их фонари. Они направлялись к озеру, следуя за Грабом, но постоянно натыкались на тупики и были вынуждены возвращаться. Лестницы вели их вверх и вниз, туннели ветвились, и чем больше путники по ним петляли, тем меньше Арен надеялся найти выход. А Плач неуклонно приближался.

Наконец они вошли в очередную пещеру. Перед ними предстала пропасть, через которую был перекинут узкий мост. Снизу доносился звук текущей воды. По другую сторону моста поднималась зигзагообразная лестница, а дальше…

— Свет! — воскликнула Орика. И правда: сквозь невидимый отсюда проем на вершине лестницы проникало холодное лунное сияние. Скирда радостно залаяла и побежала вперед, а Вика устремилась за ней.

— Подождите Граба! — крикнул скарл, выскакивая на мост следом за ними.

Арен с не меньшим рвением устремился в сторону лунного света. Только пройдя некоторое расстояние по мосту, он вспомнил, что Фен боится высоты, и оглянулся проверить, не отстала ли она.

К его удивлению, она уверенно шла за ним по пятам. Мост был довольно узкий, но его ширины хватало, чтобы не опасаться падения, к тому же с обеих сторон имелись потрескавшиеся перила. Лицо Фен сияло, и это зрелище согрело Арена, привнесло немного тепла в оцепенелую пустоту, оставшуюся после гибели Кейда.

Он посмотрел на остальных: сразу позади Фен шла Мара, потом Харод, за ним — Орика.

А позади нее в темном проеме клубилась густая тень в балахоне и железной маске, на которой запечатлелось горестное рыдание.

— Берегитесь! — крикнул Арен, уже понимая, что предостерегать поздно.

Страхоносец выступил из проема. Глаза Орики расширились, когда цепкая рука обхватила ее из-за спины, а в грудь вонзился блеснувший из черноты клинок.

Время словно замедлилось. Орика замерла, опутанная узами мрака, ее взгляд блуждал где-то далеко. Плач вытащил клинок обратно и отпустил Орику; она тяжело рухнула наземь.

Харод застыл на краю моста. Он обернулся в тот самый миг, когда лезвие пронзило Орику, но вмешаться уже не успел. Он затрепетал, словно лопнувшая струна, глаза наполнились ужасом, вся его харрийская сдержанность в одночасье испарилась.

А Плач поднял оба клинка, короткий и длинный, и принял боевую стойку. Первым ударом страхоносец совершил убийство, теперь он приготовился к сражению. Из глотки Харода вырвался крик, исполненный гнева и скорби. Он обнажил меч и ринулся в битву, а Плач устремился ему навстречу.

Клинки взметнулись и засверкали с бешеной скоростью. Харод впервые встретил равного себе соперника. Харриец с готовностью отражал удары, но стремительность давала Плачу преимущество, и он оттеснял Харода на мост, все дальше от его павшей возлюбленной.

От потрясения Арен поначалу оцепенел, но теперь и он обнажил меч, собираясь кинуться на подмогу Хароду. Фен схватила его за руку.

— Стой! — взмолилась она. — Вам не одолеть страхоносца.

Он и сам это понимал, но не мог оставаться в стороне.

— Идем, Паршивец! — Граб потянул его в сторону лестницы. — Горшкоголовый выиграет нам время!

Арен оттолкнул его и крикнул:

— Вика! Помоги Хароду!

— Я бы рада, — ответила друидесса, и ее лицо, освещенное фонарем, мучительно исказилось. — Но не могу.

— У Фен не осталось стрел, — сказала Мара. — Помочь можете только вы с Грабом, но мост не такой широкий, чтобы вы оба поместились в ряд.

— Да и Граб не дурак. Он не будет сражаться с этим!

— Главное — спасти Пламенный Клинок! — настаивала Мара. — На открытой местности мы сможем оторваться от погони.

Арен наблюдал за схваткой, кипевшей на мосту, и понимал, что Хароду не победить. Страхоносец не ведал усталости. Рано или поздно рыцарь выбьется из сил и погибнет, а если к тому времени они останутся здесь, их тоже ждет смерть.

Но Харод был одним из них.

— Куда бы мы ни направились, Плач нас настигнет, — сказал Арен. — Надо держаться вместе, иначе нам конец.

С этими словами он ринулся в бой.

Ему пришлось призвать всю свою смелость, чтобы скрестить меч со страхоносцем. Плач был весь соткан из мрака, среди которого выделялись сверкающие клинки и скорбная личина. Ужас окутывал его, словно мантия. Но несмотря на страх. Арен придвинулся к Хароду и вступил в бой. Сегодня они оба потеряли тех, кого любили, и их объединило своеобразное братство. Арен не хотел потерять еще и Харода.

Арен прекрасно понимал, что превосходство на стороне противника, но надеялся хотя бы отвлечь его внимание, тогда у Харода появится возможность действовать свободнее. Но даже это оказалось выше его сил. Удары страхоносца были столь стремительны, что Арен едва успевал их отражать. Если бы страхоносец не сосредоточился на Хароде — более опасном противнике, — то скосил бы Арена, словно колос.

«Чтобы одолеть противника, надо первым делом его понять». Но как понять существо, которое скрывается под этой личиной?

Харод издал пронзительный вопль, совершенно не вязавшийся с обликом человека, который прежде казался чуждым любых эмоций. Но даже объятый яростью, он владел собой. По-прежнему умело рассчитывал силы, по-прежнему держался ровно и твердо, а его клинок сверкал туда-сюда. Вероятно, напав сначала на Орику, Плач надеялся вывести его из равновесия, но Харод оказался слишком опытным бойцом, чтобы поддаться на такую уловку.

Они сражались яростно и напористо, освещаемые лунами и фонарями. Арен не знал, что делают их товарищи на мосту, бежали они или нет, но ему было некогда об этом думать. Он всецело сосредоточился на битве.

Свистнул клинок Плача. Арен увернулся, но тут же получил подножку. Он повалился назад и врезался в перила, обрушившиеся под его весом. Древний камень проломился, разверзнув перед ним путь в черную бездну.

Харод молниеносно схватил его за воротник и оттащил от края. Арен упал на мост. Но стоило Хароду на мгновение отвести взгляд от противника, как Плач поддел его меч своим коротким лезвием. Оба клинка сцепились и полетели в пропасть.

Харод попятился. Он остался без оружия, а доспехов на нем не было. Плач выпрямился в полный рост, наставив на противника длинное лезвие. Из складок капюшона выступило сведенное страданием лицо. Змея изготовилась к броску.

— Харод! — крикнул Арен.

Тот резко повернулся и схватил меч, который бросил ему Арен. В тот же миг Плач ринулся вперед, одержимый жаждой убийства. Харод встретил его лицом к лицу, со звоном выхватив из ножен лезвие меча. Но то был не меч Арена, а Пламенный Клинок. Темноту прорезал огненный высверк, и оружие страхоносца разлетелось на куски.

Плач с удивлением уставился на обломок, оставшийся у него в руке, и в этот миг Харод, воспользовавшись замешательством, снова нанес удар. Страхоносец издал нездешний вопль, когда Пламенный Клинок с размаху врезался в него, перебросив его тело через перила. Не переставая вопить, Плач неуклюже рухнул в пропасть и падал долго, пока его крики не растворились в тишине.

— Орика! — Пламенный Клинок с лязганьем упал наземь, а Харод кинулся к возлюбленной и подхватил ее на руки. — Орика!

Его скорбь проняла всех до глубины души. Арен устало поднялся, подобрал Пламенный Клинок и вложил его в ножны. Остальные смущенно сгрудились на другом конце моста, не в силах радоваться гибели Плача. Торжество победы померкло перед потерей, которой она сопровождалась.

— Скажи что-нибудь, — умолял Харод, держа ее за руку.

Орика отыскала глазами Харода, и на лице рыцаря проступила отчаянная надежда. Но Орику было уже не вернуть. Сарла явилась за ней.

— Я люблю тебя, — пробормотал Харод, задыхаясь от рыданий. — Не оставляй меня, Орика. Я люблю тебя!

Орика приподняла дрожащую руку. Не сводя взгляда с Харода, она извлекла из внутреннего кармана сложенный лист бумаги, по краям пропитавшийся ее кровью, и вложила в ладонь Харода. Он словно и не заметил этого.

— Я люблю тебя, — прошептал он снова.

Орика разомкнула губы, как будто собираясь что-то сказать, но ее силы иссякли. Лицо умирающей разгладилось, тело обмякло, она издала протяжный вздох.

Безутешный вопль Харода пронзил Арена в самое сердце, и ему пришлось отвернуться. Сейчас он мог только отойти подальше и оставить рыцаря наедине с его горем.

Не поднимая взгляда, Арен зашагал обратно по мосту мимо своих товарищей. Впереди была свобода, он чувствовал ее запах. Сжимая в руке Пламенный Клинок, он медленно двинулся навстречу свету.

* * *

На вершине зигзагообразной лестницы была тяжелая, поросшая мхом дверь, слегка приоткрытая. Судя по ее виду, к ней не притрагивались уже несколько столетий. Наверное, то было творение какого-нибудь позабытого копателя или старый потайной выход, давно заброшенный. Арена это не заботило. Он просто хотел выбраться наружу.

За дверью открылся узкий проход, и Арен шагнул в усыпанную звездами ночь. Он оказался на скалистом уступе, в небе над головой бок о бок висели обе луны. Позади полыхал Хаммерхольт, озаряя нижние края облаков; внизу раскинулось озеро Калагрия, чьи черные воды мерцали, отражая бушующее пламя. Вдоль побережья тут и там виднелись огни городов.

Арен глубоко вдохнул и выдохнул. Он выжил. Сейчас ему хватало того, что он просто существует. Он не осмеливался думать, какой будет его жизнь без Кейда. Он стоит здесь, он дышит, и это уже своего рода победа.

Остальные вышли на уступ следом за ним и в изнеможении опустились на землю, обозревая открывшийся вид или привалившись к скале. Все молчали. Ни у кого не находилось слов.

Харод прибыл последним, держа на руках Орику; его измазанное кровью лицо покраснело и распухло, постриженные в кружок волосы растрепались. По-прежнему молча, все снова поднялись, и Фен первая спустилась с уступа, держа путь по горному склону; за ней последовали остальные.

По предложению Мары, за день до этого они закопали карты, оружие и припасы в лесу неподалеку от озера — на тот случай, если придется спасаться бегством. Фен привела их к тайнику, они отмылись от крови в ручье и переоделись. Харод положил тело Орики рядом с водой и протер платком ее лицо и руки, бережно касаясь кожи и что-то бормоча. Закончив, он снова подхватил ее на руки.

— Она не будет лежать среди деревьев, — глухо проговорил он. — Она всегда любила открытое небо.

— Мы найдем для нее место, — пообещала Вика.

Орику похоронили на лугу возле неглубокого озерца, поросшего камышами. Над горами занимался рассвет, а в отдалении между вершинами было видно, как пылаетХаммерхольт — словно факел, разглядеть который можно было даже с границ Кроды.

По оссианскому обычаю, ее погребли без надмогильного знака, оставив на милость Повелительницы Червей. Орика вернулась в почву, из которой пришла, слилась с землей, которую любила. Оплакивая ее, они одновременно оплакивали и Кейда. Пока остальные засыпали могилу землей, Арен не сводил глаз с полыхающей крепости, забравшей у него лучшего друга.

Вика помолилась Сарле за Орику и Кейда — и за Гаррика. У Арена даже не нашлось сил разозлиться, когда он услышал имя Полого Человека, хотя он по-прежнему винил Гаррика в гибели Кейда. В конце концов, Гаррик не был ни злодеем, которым изображал его Рэндилл, ни героем, которым он некогда казался самому Арену. Он был всего лишь человеком со своими слабостями, как любой другой, и, подобно всем, сделал свой выбор. Хороший это выбор или плохой, зависит от точки зрения.

Закончив, друидесса отошла от могилы и повернулась к Хароду:

— Скажешь что-нибудь? Ведь ты знал ее лучше всех.

Рыцарь, уже успевший снова облачиться в доспехи, встал в изножье могилы и потупился, а потом поднял голову и тихо запел:

Голос у него был слабый, срывающийся, мелодию Харод воспроизводил с трудом, но это не имело значения. Слушая его, Арен почувствовал, как внутри у него самого что-то шевельнулось и среди унылого опустошения встрепенулись остатки непокорства и гордости. Он запел вместе с Хародом, и один за другим к ним присоединились остальные; ведь все они успели выучить слова наизусть, столько раз слыша песню от самой Орики.

Теперь пели все, даже Граб. Вопреки пережитым страданиям, вопреки потерям, сердце Арена всколыхнулось. Он положил ладонь на Пламенный Клинок, висевший у него на поясе. Пусть и дорогой ценой, но сегодня они совершили чудо. Кейд оценил бы.

Когда последняя строчка растворилась в тишине, по лицу Харода струились слезы. Потом рыцарь достал из-под доспеха сложенные листы, которые передала ему Орика. Развернув их, он увидел небрежно записанные стихи и ноты.

— Это ее песня, — сказал он. — Ее лучшее творение. Все, что от нее осталось. Пусть же эта песня станет гимном освобождения. Мы разнесем ее по всей стране, чтобы эти слова оказались на устах у всех бардов. Всякий, кто услышит эту песню, распознает в ней призыв к оружию. Кроданцы будут грозить смертью всем, кто ее исполняет и слушает, а мы все равно станем ее петь — тайно, в дальних комнатах, за закрытыми дверями. Она станет лучом надежды среди грядущих кровавых дней, когда кроданцы обрушат мщение на страну и улицы омоются слезами оссиан. А когда все закончится, когда мы изгоним захватчиков, имя Орики будут помнить и чтить вечно. — Он взмахнул бумагами. — Песня о новой Оссии, написанная сардкой. Ведь это была ее страна, как и ваша, и Орика отдала за нее жизнь.

— Гимн освобождения, — кивнул Арен. — Хорошо сказано. Пусть так и будет.

— Тогда мой меч к вашим услугам, — сказал Харод. — До того самого дня, когда Оссия станет свободной и сарды вернутся в эту страну. Таков мой долг в память об Орике. — Он опустил голову и отошел от могилы.

В светлеющем небе запели птицы, и ветер всколыхнул высокую траву.

— Мои намерения вам известны, — обратилась Вика ко всем. — Воплощения направили меня на этот путь. Сгущается великая тьма, и демоны, которых повстречали мы, — лишь ничтожнейшая ее часть. Какое бы зло ни надвигалось, его вызвали кроданцы, поэтому я буду сопротивляться им до последнего вздоха.

Скирда одобрительно гавкнула.

— Родной дом для меня потерян, — сказала Фен, — и так будет до тех пор, пока в Оссии заправляют кроданцы. Пока они не уйдут, мой дом здесь, с вами.

— Я тоже лишилась дома, — взяла слово Мара. — Зато обрела свободу: больше нет нужды жить в обществе, которое меня ограничивает. Я наконец-то сумею применить свои открытия и изобретения — для борьбы с узурпаторами. Мои ученицы останутся без наставницы, но я дождусь того дня, когда Святейшие и их проклятое отродье перестанут подавлять дарования и ограничивать мысли наших женщин.

— У каждого из нас есть свои причины участвовать в этой борьбе, — подытожил Арен, — но вот общая для всех причина. — Он со звоном обнажил Пламенный Клинок, выставив его перед собой, и в первом свете дня лезвие подернулось багрянцем. — Некоторые скажут, что сегодня погиб последний Рассветный Страж, — продолжил он. — И будут неправы. Ибо, хотя все мы происходим из разных стран и разных сословий, верим в разных богов, сегодня мы заслужили право принять звание хранителей Пламенного Клинка. — Он обвел взглядом своих спутников. — Теперь мы и есть Рассветные Стражи!

— Рассветные Стражи? Мы? — Мара смутилась, но тут же просияла. — А и правда! Ведь это мы отвоевали Пламенный Клинок.

— Кем еще были Рассветные Стражи, если не хранителями Пламенного Клинка? — промолвила Вика со сдержанной улыбкой. — Наши соплеменники долго ждали его возвращения. Не стоит их разочаровывать.

— Граб тоже хочет быть Рассветным Стражем! — нетерпеливо воскликнул скарл, подпрыгивая на месте.

— Мы все Рассветные Стражи! — произнес Арен и торжественно поднял меч. — Клянусь оберегать Пламенный Клинок всю мою жизнь, пока он не окажется в руках у того, кто достоин править этой страной. А со всяким, кто разделит эту цель, я заключаю неразрывный союз до гроба. Вы клянетесь вместе со мной?

— Клянусь, — угрюмо откликнулся Харод.

— И я, — сказала Вика, одобрительно прищурившись. Скирда залилась радостным лаем. — Думаю, Воплощения будут довольны.

— Я тоже клянусь! — воскликнул Граб и ухмыльнулся. — Ха! Отныне вы лучшие друзья Грабу!

— Я не склонна к широким жестам, — призналась Мара, — но мне надоело молчать и прозябать в безвестности. Я буду Рассветным Стражем. Клянусь вам.

— А ты? — спросил Арен у Фен. — Останешься с нами, зная, чем это грозит?

— Да, — негромко ответила она. — Остаюсь.

— Тогда решено, — сказал Арен и вложил меч обратно в ножны. — Рассветные Стражи вернулись, а с ними вернулся и Пламенный Клинок.

Граб издал радостный вопль, и все посмотрели друг на друга новыми глазами. При мысли о Кейде, которого теперь с ними не было, Арен почувствовал горечь, но ничто не могло полностью омрачить такого мгновения, и он находил в себе силы улыбаться.

— Скоро эти горы закишат кроданцами, — сказала Вика. — Куда теперь?

— Можно найти убежище близ Галленпика. Я знаю людей, сочувствующих нашему делу, — ответила Мара.

— Пойдем дикими тропами, в стороне от больших дорог, — решила Фен. — Эти края мне незнакомы, но я постараюсь, чтобы нас не заметили.

Арен закинул за плечо походную суму и окинул луговину прощальным взглядом. Взошедшее солнце золотило колышущуюся траву.

— Тогда показывай дорогу, Фен, — сказал он. — Нам предстоит еще много дел.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ГЛАВА 45

ГЛАВА 46

ГЛАВА 47

ГЛАВА 48

ГЛАВА 49

ГЛАВА 50

ГЛАВА 51

ГЛАВА 52

ГЛАВА 53

ГЛАВА 54

ГЛАВА 55

ГЛАВА 56

ГЛАВА 57

ГЛАВА 58

ГЛАВА 59

ГЛАВА 60

ГЛАВА 61

ГЛАВА 62

ГЛАВА 63

ГЛАВА 64

ГЛАВА 65