Егор Селезов
Сказание о трёх богатырях земли русской
Долго ли быстро ли узел вяжется,
Да то не быстро сказ сей скажитися.
Сказ сей скажитися то, да по преданию,
По следам земли шибко топтанной,
Да колосьев ржи и пшена нивы,
Что поныне нонь, не стоят в степи, во широточке.
Во чистом поле, да во просторненьком,
Да в котором есть гди да поразгулятися.
Так не быстро ли, но да узел свяжетися.
Узел свяжетися, да на потешну голову,
А по уму кому, те, чай да призадумаютися.
Знать во чистом да во полюшке, что ни дуб, то ржа.
Колосит зерно — всё да любо-дорого.
Широка земля Русская, то да во пору душеньке.
Во пору душеньке, жаром таки дышит-пыхивает.
Так попыхивает, да кабы не обжигатися.
Над челом, что вверх, ввысь всё да небо ясное.
Да всё небо то синее, так всё взору видитися.
Лазурь взору видитися то, да ясному соколиному.
Глянул влево соколик — всё хвала, да скиталище.
Вправо взор — то всё дорогие корения.
Прямо глянул — всё тьма кромешная, смерть дремучая.
Крикнул в зарево зоркий соколик,
Крикнул два, да и пошёл заворачивать,
Крикнул три, уже в когти хватил рукавицу кожанну.
Рукавицу кожанну хватил да то лихо дУблену,
А где лихо дУблёну, да всё то без гнилицы.
На руке сидит, опираитися, зорким глазом вокруг да поглядывает.
Всё поглядывает, да не крутися.
Думу с выси ведает нисходящую.
Думу-думочку, да всё то лихо кручинисту.
Всё кручинисту, поднебесну, да ту что ведает та одна лишь,
Да мать то — сыра земля, сильно русская.
Сильно русская, ибо святыя.
Свято-сильная то, да всё ясным теменем.
Времена, как прежде, только да лишь читывать.
Так стоят то три то богАтыря русскыя,
Стоят так, что ни лист, ни ржа ни шевелютися.
Ни шевелютися, да ни шолохнутися.
Сами то якобы ведают, что не стоит шкурка да выделки.
Так стоят три богАтыря русские,
Стоят видя взором всю долину несметную.
Всю долину несметную, да холмистую.
Всё холмистую, вокруг, что ни лес, так то пОлесок.
Так стоят то три богАтыря русские,
Зорким взором горизонт весь опоясывают.
Посреди словно дуб, врос Илья Муромец.
Вороной под ним конь, могуч, и то прогибаитися.
Сбрую держит Илья и копьё, в другой палицу.
Пять пудов, вся как есть выковалася.
Что ни пояса злАтые, на Илье шаровары яхонтовы.
С сединой уж его да влАсы-бороды,
Да не повелось на Руси доселе могучей удальца-молодца.
По правУ рукУ друг любезный — Добрыня Никитьевич.
Строг настоль, что уж меч из ножен таки вытащит.
Ждёт Добрынюшка силу навстречную,
Даже конь под ним ясный, а оскалился.
Третий справа будет попА сын, то Алёша Поповицкий.
Держит лук тугой, рукой возмужалою.
Зорко смотрит в дали то безпризорные,
Да на ус себе есть ещё что да наматывать.
Хороши соколики, любо-дорого,
Только тучи над ними всё бурей стелютися.
Бурей стелютися, затмевают всё,
Да и то, богАтыри не шолохнутися.
Не шолохнутися, так что ходить всё лишь воруг, да всё около.
Дунул раз ветер — мигом поле всё вычистил.
Чисто поле, да лишь богАтырИ не шолохнутися.
Дунул два ветер вьюгой-метелицей,
Снегом, грязью земли свежетоптанной.
Да стоят лишь всё три богАтыря,
Всё стоят во чистом поле не шолохнутися.
Стал тут ветер крепчать да во третий раз,
Засвистал так, что разом корни древ над землёй показалися.
Камни серы и те да смекнули подвинутися.
А три богАтыря всё стоят, хоть бы хны, ни шолохнутися.
Лишь то ветер стихать стал,
Стихать стал, да совсем вдруг и повыдохся.
Говорит тогда старший братьям, Илья Муромскый,
Да такие речи молвит Добрыне, да Алёше
Никитичу да Поповичу.
Нонче нам братья млады нет просто времечки,
Видать братья нам в путь-дорогу да в пору уж и собиратися.
Собиратися да во престольный град наш, то во Киевский.
Поклонитися нашему княже-солнышке да Владимиру.
Поклонитися да опосля речи сии надлежит исповедати.
Вразумить княже нашего надо бы да то красно-солнышко,
Что на грани княжества его тьма окопалася,
Окопалася тьма, всё то шибко дремучая.
Согласились млады, да всё с троицей,
в путь-дорогу братья живо и отправились.
Долго-коротко ль шли добры-молодцы,
Что не шли, так то ехали кони буйные.
Целых три денька и три ноченьки,
Провели в дороге три богАтыря.
Наконец, на четвертый день солнечный, утром то да рано-ранёхонько,
Показались им стены белокаменны, засверкали купола да всё во золоте.
Молвил тогда старший с них Илья Муромец,
Отворите братцы, с вестью мы, да ко княже к Владимиру.
Быстро весть покатилась по граду, по городу.
Все от млада до велика то слыхивали,
Что нонче три русских богАтыря разумели
в Киев во престольный пожаловали.
Отворить решено было ворота прежде непроходимые,
Да забили уж во колокола стопудовые,
Затрезвонили бронзовы с позелёнушкой.
Три богАтыря же, войдя во престольный град да во Киевский,
Окромя всего прочего, порешили наперва брести столоватися.
Набрели на харчевню, знать не простая,
А варил в ней пиво сам Микула, знатный пахарь наш то, Селянинович.
Уразумели тут знать калики всё то перехожие,
Кто приехал к ним да на переподчеватися.
Присобралися, всполошилися, а те, кто и дальше спать.
Стали пешиться тут три богАтыря,
Да пшена знатного коням сперва и просыпали.
Стали думать, на что погуляти, да развеятися,
Где собрать грош, да кабы сор не повынести.
Призадумались, закручинились, как же с княже видатися,
да с людьми сперва не отведавши.
Говорит знать тогда старший с ними, Илья Муромский,
Чай не хворати вовеки вам господи калики перехожие
Долго ль коротко ль, а добрались и мы нонче до Киева,
А почём же харчи нонче? Уж неужели то дёшевы?
Встрепенулися калики, да осклабилися,
Загалдели меж братом, да затопали.
Молвит знать тогда пахарь наш Микула Селянинович,
Долго ль коротко ли братья, а свидились!
Столовайте-ка с нами мелки буде, да вы храбры молодцы.
Знать пришла пора и вам делом выслужитися.
Выслужитися да за стольный град наш, да за мать-Родину.
Засмеялись тут три богАтыря, подошли, да с Микулой обнялися,
поздаровались, каликам поклонилися,
Да и стали вместе все столоватися.
Говорит знать тогда старший Илья Муромский,
Аль не есть ли у вас да водицы студёненькой?
На обнову наряд с пыль-дороги то?
Принесли ему ведро с водицей колодезной,
Да не просто ведро, а с корыто ведь.
Илья то на себя корыто и опрокинул всё, таки одёжа его и окропилася.
Молвит опосля Илья Муромец таковы слова
Отнесите ка вы други мои да калики перехожие,
Крест нательный мой, да княже Владимиру кланяйтесь.
Крест, да верх весь смарагдовый, опосля же то тесьма вся серебряна,
низ креста сделан то да красным буде то золотом.
Весу в том не иначе больше пуду намерено.
Говорит знать тогда Добрыня Никитьевич,
Аль не есть ли у вас Микула дорогой Селянинович,
Да квасцу темнохлебного с корочкой, да с горбушечкой?
Припекло стало быть да с дороги той,
уж мне и ведра будь то вроде достаточно.
Принесли ему тут квасцу аж четыре ведра, да все с корочкой.
Бил Добрыня челом, выпил сам, да и по усам стекло.
Молвит опосля Добрыня таковы слова
Отнесите ка вы да други мои калики перехожие,
Крест и мой нательный, да княже Владимиру кланяйтесь.
Крест Добрыни то весь серебряный, да со злАтою будь оконтовочкой.
Да навскидку будь то веса пудового.
Говорит знать тогда Алёша Поповицкий,
Говорит да таку речь и заговаривает,
Аль не есть ли у вас и для меня испити чего?
Что ж ты, молви нам, чем удружить, столоватися?
Говорит ему Микула брат Селянинович.
Аль не есть ли у вас погреба сбитеню ароматного?
Отчего же найдём и сбитиню ароматного.
Зело надобно мне выпити то ажи душенька радуется.
Опосля как снесли его в погреба,
где томились жбаны сбитеню ароматно то, да медового.
Молвил Алёша Попович таковы слова,
Отнесите ка вы, други мои калики перехожие,
Отнесите крест и мой да нательный, да княже Владимиру кланяйтесь.
Крест Алёши, что отрока пОпьева, с дуба срезан горы Агафонова,
Поистёрся весь, да поцарапался, потрепало время его то да и выпустило.
Повелели так кресты снесть княже Владимиру три богАтыря,
Сами ж продолжали харчитися да столоватися.
Шутка ли, то сам Микула брат Селянинович,
Не даёт прохлаждатися силушке богатырскою,
ломит явствами то да дубову столешницу.
Чай то хлебА, пироги пышны жаром да пыхивают,
Солонина, осетра с буженинкою,
Жбаны с квасом, да заморски творения.
Так харчились вместе все три богАтыря,
Столовались вместе с каликами перехожими,
столовалися целых семь дней, семь ночей, всё бессонницей
На восьмой же день, чуть лучи солнца в небе забрезжили,
Встрепенулось красно-солнышко, показалося.
Тут уж княже Владимир с дружиной в харчевню захаживал.
Огляделся княже, да еще долго знать всё присматривал.
Не признать никак, где калики, да где богАтыря.
Рассерчал тогда княже, да как выкрикнет,
Знать теперь, пошто вы мне кресты свои вынули,
Аль заложить их решили с буйны головы?
Аль признали вы силу вражью во хмелю себе?
Аль совсем окаянные, да не в службу мне?
Отвечал тогда Микула брат Селянинович,
То не за себя держал слово, да за трёх богАтырей,
В пору ль гневаться тебе красно-солнышко?
В пору ль столь серчать да на наши то буйны головы?
Не признать тебе нонь теперь, где три богАтыря,
Нонче поутру вы с ними на зорьке то и разминулися.
Столовались мы с ними пред дальнею дорогою,
То семь дней, семь ночей только пили без продыха, просыпа,
Наказать мне повелел Илья Муромец,
чтоб настраже ты был с дружиною, да с подмогою.
Посмягчился тогда княже да во сердцах,
Шапку снял, да сказал квасу снесть всем, да все с корочкой.
Долго ль коротко ли шли три богАтыря,
Знать пришло нам время братья трём разделитися,
Молвит старший с них Илья Муромец,
Как пред ними на тропе валун огромен предстал.
То валун не прост был, да со сказанием,
Налево избрёшь путь, набредёшь да в Италию,
Направо то путь ведёт в горы имени Скандинавовы,
Прямо пойдёшь, будь то стров одинокий то да Аглицкий.
Говорит тогда старший звать Илья Муромский,
Держать тебе Алёша сын Поповицкий
да прямую дорогу во стров одинокий да Аглицкий.
Да смотри не молви там пуще многого да по-нашенски.
Тебе друже наш Добрыня Никитьевич,
Путь-дорога левая во Царства Италийские.
Да смотри держи сердце там своё под рубашкою.
Что же я, то прогуляюсь да по ветерам Севера.
Да смотри орудуй всё умом да смекалкою,
Молвит сие напоследок ему Добрыня сын Никитича.
Обнялись три богАтыря, посмеялися,
по плечам друг друга похлопали, попрощалися,
Да в догору-путь сейчас и направились.
Въётся стория, да словно клубок слог катитися,
Дальше знать сказ сей да буде сказыватися.
Не один уж месяц во пути наш славный Илья Муромский,
Конь бывалый его видать учен по горам то хаживать,
Всё то вьюга-метелица, град каменьями, всё встречалося.
Под конец сорок первого дня ему свет во тьме и привидился.
То ставнями оконце землянки-избы оказалося.
Приюближался Илья наш к нему то, да спешился.
Отряхнулся, опосля, постучал он в избу да своею рукАвицей.
Из избы сейчас голос тут же и слышитися.
Кто пришёл к нам в час сей, пусть называется!
Вечер добрый вам, щедры хозяева, лишь скиталец я до очАгу топящегося,
Да коню, что со мной, коим зерном до зари перебратися.
Кабы было то, буду рад и я.
Отвечали ему знать с избы то гласа хозяевы,
То по праву сказал, что де мы добры хозяева,
Буде знать тебе, где ночевати со вьюгою,
Да коню твоему буде свежий овёс, да с сухою соломою, да сперва,
Только, ты странник, прежде к дурману отправитися,
Поприсядь ка ты с нами выпей чарочку да за наше за здравьеце.
Отвечал тут Илья наш славный да Муромец,
Отчего ж и мне не составить компанию,
То по праву коли люди вы добрые.
Заходил знать тогда Илья в избу то подземную.
Оглядел он хозяев, да при очаге знатно устроился.
Что ж похарчися ты с нами да постолОвайся,
Молвит ему Один, да рог винный и протягивает,
Ты испей ка странник добрый да за щедроты наши гостепреимные,
Да до дна пей, дабы не обижати хозяев то.
Перенял Илья рог тот могученький, глянул внутрь, каликами помолилося,
Не видать рогу то ни дна, да ни краю нет.
Выпей странник знать, что доволен хозяином.
Выпивати горазд я, уж буде это все знаючи,
да толи тёмен мне край, не видать ни зги, ни вина то мне.
Так ты ближе к очагу то приблизься,
Ты же гость наш, уж тебе ли пужатися?
Так подошёл Илья Муромец ставши к Очагу,
Да вино принялсЯ пить он из рога-кУбочка,
Всё вино пьёт, а никак и не выпьется то, не иссякнет в роге напиток сей.
Что же ты, знать, будь то недоволен да нашим хозяином?
Говорят ему гласы да по другу то сторону очага.
Ведают знать, что за кубок, то рог есть сий нессякаемый,
Он берёт знать начало да в заводях океана то Всего Мирного.
А Илья то наш Муромец, храбрый молодец,
Близ к очАгу знать с рогом пуще приблизился.
Да под пламеня языки и подставил рог сий,
Принял вид, что и вином услаждаетися.
А то влага рога и давай тут же вся от огня испарятися,
Клубы дыма, да чаду по избе тут как разгулялися, закружилися.
Растревожились хозяева, напужалися.
Ты постой Илья Муромский, погоди напиватися.
Да оставь ты нам воды то наши, будь то Океановы Мирные.
Призадумался Илья, чуть помедлил, якобы озадачился.
Знать доволен буду я да вашим хозяином?
Али вы не хотите признатися,
что с обманом сей рог пить меня то принудили?
То да, правда буде твоя добрый молодец, Илья Муромский.
Про тебя уж сказы да ни раз мы слыхать то слыхивали.
Ты приляг тут же близ Очагу, да спокоен будь,
Утром в путь-дорогу вновь тебе стало быть собиратися.
Уж прости ты нас леших, за такое наше да за дурачество.
Знать не часто к нам странники в горы да на вершины захаживают.
Отвечал тогда наш богАтырь гласам скандинавовым, Одину,
Молвил таки слова наш Илья мудрый Муромский,
Что же, вам есть буду благодарен я, да за кров, да за чем столоватися,
Да за должно коню то ваше буде внимание.
Я б прилёг тут и да возле вашего то жаркого очага,
Да родней мне будь то теплы знать палати да Мурома.
Ждут меня да на родине, да во граде то Киеве.
Вам желаю то я счастливо здесь оставатися.
Молвил сие наш русский богатырь Илья Муромский,
Поклонился, отряхнулся да и был таков.
Въётся стория, да словно клубок слог катитися,
Дальше знать сказ сей да буде сказыватися.
Не один уж месяц во пути наш славный Добрыня Никитьевич
Конь бывалый знать всё ведёт его, да по ту сторону.
Во страну заморскую Италийскую.
По краям путь-дороги то всё бредут разны народы — плЕмена.
Сколько лесом, сколь полем вёрст уж и не считано,
На заре шестьдесят первого дня
встречает Добрыня повозку крытую, да с возницею.
Шесть коней в упряже, да всё лИхие, дикие.
Поровнялся Добрыня спросить имени.
Постучал в оконце дверцы своею рукавицей.
Отворилась занавесь шелкопрядная,
Дрогнув девица явилася в окне прехорошая.
Да не просто девица, глядит озорницею,
Волосы на ветру тут и стелитися, развеваютися,
Что ни кудри вИтые, длинны локоны.
А сама так и машет ресницами.
Очи девицы так и пламенем светятся.
А приглядеться если, очи то карие.
Знать сидит себе девка, да любо красуется,
Вся в нарядах цвета смарогда-бархата.
А богатырь Добрыня всё никак не нарадуетися.
Стало быть уж чарами повело его знатными голову.
Так и едут всё долго ли коротко ль,
Наш Добрыня всё воркует да павлином на коне треплитися,
Языком-помелом всё ладно помешивает да помахивает.
А девица всё знай приговаривать.
Из какого стало быть ты из города?
Да каких краёв будешь ты родненький?
Далека ль дорогу буде отседа ль и до Киеву?
С какой целью в путь-дорогу наведывался?
Миновали уж стены города стольные,
Поумылись, фруктами похарчились, как спешились,
Всё то вокруг Добрыне в диковинку, всё то новое.
Стало быть вон какие они Царства Италийские.
А девица всё знай приговаривать.
Хорошо ли ваше житие да во Киеве?
Чем там люд хлеб да соль себе зарабатывати да кормитися?
Не желают ль да выбрать то ново себе правителя?
Таки поднялись уж на стены дворцовые,
Все дворцовые стены золотом писанны.
Уж повидали перстня, цепи, подвеси да камения,
Меч, колчугу, щит, шлем, всё дары Добрыне буде то, заграничные.
А девица всё знай приговаривать,
Холодна ль зима у вас в пору ли?
Да когда лучше к вам в гости то да заведатися?
Как подъехать, чтобы то вы враз не скумекали?
Как подокрастися да гостинцы не дарючи?
Вышли значить с дворца прогулятися,
Ноги с путь-дороги то разомнути, чтобы не прохлаждатися.
Захотела девица тут да на загран-базар, на сенной показатися,
Да в нарядах новых красою своею похвастатися, собою любоватися.
Знать пришли на сенную, да на площадь как,
Солнце красное высОко, да ряды всё в ряд.
Кто урюк, кто брюкву, кто пряники, кто финики, кто ковры,
всё горазды на базаре продать.
Близ рядов стоят люди, то калики,
То да калики, да все во кандалах на лодыжечках, что истёрлись все.
Да твердят все всё то да поразному говору.
Подошла девица к платьям, ткань всё атласная,
ПринарЯдилась, скрывшись, вновь показалася.
Ну что скажешь молодец, аль не нравлюсь я?
Отчего же, смотреть любо-дорого!
Знать взяла та девица платье да бархата синего,
ПринарЯдилась, скрывшись, вновь показалася.
Ну что скажешь молодец, аль не нравлюсь я?
Отчего же, смотреть любо-дорого!
Знать взяла та девица платье да сатина алого,
Да ещё пояском себя кожи верблюдовой опоясала.
Увидал тут Добрыня у лавки да диск отражащий,
Чтобы зыркати, да любоваться-смотретися.
Приподнял он его на рост своей груди-душеньки,
Да весь так и замер, весь в ожидании.
А девица то тем временем принарЯдилась,
скрывшись, да вновь и показалася.
Глянула лишь раз, проскользнем, улыбнулася,
Побежал тут по ейной головушке лучик, да всё свет то солнечный.
Пробежал, да так и стала она, знать вся, молчалива да каменна.
Поплевал Добрыня по бокам, да, то есть, опомнился,
Знать заждались уж меня всё на той, на земле то матушке.
Всё в гостях хорошо, да дома, знати во граде во Киеве,
Девки тоже все крАсны ходят, да с косами.
Молвил сие наш Добрыня Никитьевич,
Был таков, доколе отряхнулся, откланялся.
Въётся стория, да словно клубок слог катитися,
Дальше знать сказ сей да буде сказыватися.
Не один уж месяц в пути наш удалец-молодец,
Славный Алёша Попьевич.
Дальняя путь-дорога оному выпала.
За моря, горы, да леса во стров одинокий да Аглицкий.
Знать ли долго коротко ль,
да всё напрямик идёт Алёша твёрдою своею поступью.
Али конь его головы не склоняючи, то шагом, всё движется кентером.
Так и движетися по странам всё, где чаща дремучая,
Так ровняется Алёша с двумя путниками.
Добрый день, здравы будьте вы путнички!
Азь есмь здесь, звать Алёшой Поповичем.
Вы кто есть, назовитесь отличные,
Как вас кличут, да какого вы села-городу?
Говорит знать тогда толь дедушка, да старичок весь во серых сединушках,
Я есть путник давно с дома вышедши,
Кличут ноне меня все здесь запросто Мерлином.
Да не думай, что силушкой есть я вышедший,
Без меча на поясе, только с посохом.
А со мной то во путничках знать всё бывалые,
Звать сей рыцаря, да богатыря, храбрый Галахэд.
С ним мы путь держим во царствие Логрия.
Похвалитися да своими походами.
Говорит знать тогда Алёша Попович наш,
Что ж вы ходите всё вокруг да около?
Неужель ли столь могуч буде этот спутничек
Ваш то есть храбрый богатырь и рыцарь Галахэд?
Уже тут ты Алёшенька да спокоен будь,
Наши все знать молодца храбры, что ратные,
Сей же Галахэд брат Артуровый, наипаче всех силой и славитися.
Тут ж обрадовался сын попьевый млад наш Лёшенька,
Потрепал добра конюшку своего всё то за ухи
Да и молвил затем с хитрым прищуром,
Знать на выселках ль всё пужаються силушкой да померитися,
Коль запуталися вы да во волосы знать всё седы что старевы?
Право ж буде храбры нонче рыцари Галахэды-богАтыри!
В ратных то знать хороши оне поединочках!
Рассерчал тут уж как храбрый богатырь аглицкий Галахэд,
Закипела в нём кровушка одурманюче,
Размахнулся он своею булавою, пудовою палицей,
А Алёша сверху дубом его лишь целиком и придавити.
Да с конём вместе Галахэд тут и скрылся весь.
Лишь коренья Алёша, не забывши, землёю присыпал сам.
Тут опомнился дедушка, что кличат все Мерлином.
Похватился за свои седы власы, да длинны бороды.
Что ж наделал ты Алёша сын Попьевый?
Что же ты такой да за ядрёный да кОрешек?
Так кого ж мне теперь вести то буде в замок Артуровый?
Как вершить мне теперече Аглицкое то придание?
Одолеть сей богАтырь да Артура сподобен был.
Ты же дубом с конём его целиком землёй закидал!
Молвит на то Лёша наш Попьевич,
Молвит да по плечику дедушку легонько похлапывает,
Нам ль кручиниться в самом то деле дедушка?
Укажи мне лишь, да какою дойти то дорогою?
А уж я подсоблю, что по силушке.
Да створю согласно преданию сторию.
Напужался было Мерлин то дедушка, вразумев,
Как то всё может вывернутися.
Край то Аглицкий чай может быти да под чужими поводьями,
Под чужими поводьями, да руководствами иностранными.
Делать нечего, принялся сказывать,
Чай мысля да какая и то подвернётися стало быть.
Долго ль коротко то Алёша всё шествовал,
Наконец, забрёл он во крепление, что знать носит званье то Комелотское.
Стены все те блестят, серебром всё да золотом намалёваны.
Увидал он там знатных людей да богАтырей,
Статны, с виду строги, стало быть первотронные.
Посреди залы сей стоит столик дубовенькой,
Круг него будь то стульев немерено.
Да знать все аккурат сто пясят то есть.
Да стоит посреди всех и молодец красного бархата.
На главу то он всех выше становитися.
Да и меч чуднОй держит на привязи,
Что в народе был назван Экскалибуром.
Что же здравствуй и ты добрый Галахэд!
Кличет он таки нашего Лёшеньку.
Слышал много о тебе нехорошего, окромя стало быть и предания.
Раз уж здесь ты, не сочти за невежестью,
Посиди с нами за дубовым за столиком.
Ну а что ж, знать пришёл наш Алешенька,
Пришёл да и сел за дубовый за столик он.
Да опёрся о него лишь лёгонько своими ручками.
Да налёг крутанув стол слегка всеми своими вЕсами.
Тут столешница враз как была да и накренилась.
Так накренилась, да рукоять меча чудного краем и сцЕпила.
Краем сцепила рукоять да и вогнала её да во буйну то голову.
Да во голову буйну да всё то Артурову.
Покатилась тут краешком да по дубовой столешнице,
Покатилась и корона егона стоцветная,
Всё стоцветная да с чистого золоту.
Так и помер богатырь аглицкий, что Артурович,
Помер стало быть, да всё по преданию.
Тут опомнились все Артура богАтыри, спохватилися,
Да пошла тогда знать сеча жестока, да лютая.
Навалились Аглицкие на малого нашего Лёшеньку,
Сами тают числом, да тоже навешивают.
Сам не свой уж Алёша весь ожестОчился.
Сбросил он шелом, меч его уж затУпился.
Знать не скоро ж ему в Киев-град возвращатися.
Стал уж он прощатися со всеми то близкознакомыми,
да со своими то рОдными.
Тут и мысль пришла ему словно стуком по темени,
То были речи стАршего Ильи Муромца,
Чтоб не рёк, не молвил пуще дозволенного.
Усмехнулся тогда Алёша да знатной шуточке.
Да поднялся со сломленных было прежде коленочек.
Взял он в руки трон бывший Артурова, с дуба то срубленный.
Да как пшёл им по людям то хаживатися.
Так знать все и решились то богАтыря Аглицкие,
Все решились, да вместе с царём да Артуром ведь.
Совершилось ведать Мерлиново старо преданьеце.
Думать надо на том можно мне стало быть возвращатися,
Всё одно, здесь уж дров видно вдоволь наколото.
Молвил сие наш Алёша Попович сей,
Да с угла тут старик с сединой и показываетися.
Стукнул раз Мерлин Лешёньку по темени посохом,
У Алёши волос тут и надломилися.
Кулачки то у Алёши знать то лишь дёрнулись,
Да в глазах то уж мельком да темень мигнулася.
А седый старик всё знать шепчет да приговаривает,
Уж отныне ты молодец да никуда ты отседа не денешься.
Буде здесь ты теперече, как на привязи.
Будешь охранять ты одинокий остров то Аглицкий.
Сказал сие да стукнул и об землю он тросточкой.
Да об ставни лишь голубь и ударился.
Долго ль коротко ль да тратитися времечко.
Так и свидились уж те то два богАтыря близ камушка,
стало быть поворотного.
Так и ждут Добрыня с Ильёй месяц, два,
Так и год уж минул, не торопятся.
А Алёша Попович всё никак не спешит, не воротитися.
Призадумались знать те то два богАтыря,
Помолчали, да сидели близ пламени.
Наконец, на начале года то третьего,
Прямиком в перемогу сами и засобиралися.
Пшли то вЕдать да стров сами одинокий что Аглицкий,
Как всё тетеря по лесу то носятся,
как то пчёлки с пыльцою да в улей слетаютися,
Как то всё бредут да строят муравьи гнёзда то муравьиные,
Так по лесу путь держат два русских богАтыря,
Тут послышались звуки им сторонние,
Притаилось всё зверьё, сейчас не шолохнется,
Засвистела тогда стрелочка калёна пущена,
Да об грудь Добрыни и сломалася.
Побежали тут сквозь чащу да на них дремучую,
Побежали, да всё пужаютися выбежать,
Побежали то стало быть войска Аглицкие,
Да слишком бойкие всё, знать не битые,
Молвит тогда Илья Добрыне таковы слова,
Ты Добрыня-брат мой храбрый молодец,
Ты скачи вперёд, да опосля вспять и поворачивай,
Ты так сделай, а на обратном пути даст Бог свидимся.
Так условились братья, да давай давить конями рати Аглицкие,
Да по ним конями и прохаживатися.
Наскаку всё давили, да всех и высекли.
Не осталось боле на дороге ж ни одного молодца воина.
А богАтыря русские дале двинулись,
Позади них боле ни пройти, ни проехати,
Вся телами дорога до макушек елей и завалена.
Как услышал про то седой Мерлин дедушка,
Мерлин дедушка, да шибко премудренный,
Да давай выдирать на себе да седы все волосы.
Седы волосы выдирал себе все он клочьями.
Тут пошел он что значит распиновать,
Тормошить, нашего то Алёшу Поповича,
Ты поди разберись то с захватчиком.
Иноземцы, да то люто враждебные, в нашу землю вторгаются Аглицкую
Вот бредёт Алёша да вО поле,
Ножками шевелИт то всё нехотя, словно заспанный,
Молвит тут ему Илья Муромец, что ж ты, Лёшенька, не признал ль ты нас?
Вот берёт Алёша свою пуда боле чем одного палицу,
Молвит тут ему Добрыня Никитич наш,
что ж ты Лёшенька не признал ль ты нас?
Вот Алёша уж со шеломом, да с кольчугою,
Слуги мерлиновы щит несут, конь есть вблизи которого.
Говорят тогда оба русских богАтыря,
Что же стало быть с тобой с Алёшей Поповичем?
Что же стало, то буде да дело давне минувшее,
Кто помянет, тому с плечи вон то да буйну голову.
Знает тут лишь один стар волшебник тут, что судьбою мне уготовано.
Молвил сие, да и размахнулся Алёша то палицей.
Лишь по небу пыхнула ярка искорка-молния.
Да всю в землю силу свою и оставила.
Как проснулся Алёша, всё не вспомнитися.
Потянулся, кости с мышцами разминаючи,
Огляделся, вот стоят добры молодцы,
Два богАтыря, яки братьями наречённые.
Подошёл, а пред ними ямища то глубокая.
Да така, что ни зги внизу и не видитися.
Молвит, что ж это други со мной приключилося?
Отвечал ему Илья Муромец положив на плечо руку весисту.
Оступился ты Алёша, да то нынче всё поровну.
Был ты сглазами околдованный в сговоре.
По вине то бишь старца скрипучего — Мерлина,
Да была ему кара небесна и уготована,
За всё доброе, сверху стало быть послана.
Схоронился нонче он, да в яму знать бывший брошенный,
Кабы уж оттуда ввек ему не сползти, да не вылезти.
Да и облику нонче теперь то он звериного.
Лишь промолвил слова сии Илья то наш Муромец,
Аж и ливень с небу полилсЯ, заколОсился,
ЗаколОсился, да в ямищу ту весь и вылился.
Ямы той все края распоясались,
Закипела вода, забурлила потоками бурными,
Три главы то вдруг над водною гладию как показалися,
Три главы так и жаром да пыхивают,
А по воде да уж машет зверь руками крылатыми,
Подивился стало быть Добрыня Никитич наш,
Уж не то ли буде старичек нами с тартарары сосланный?
Аль поправился он и хочет сделать нас с вами да босыми,
Эка напасть то на наши с вами теперече буйны то головы?
Аль по нраву ему яка лужица,
Что сидит, а на бег то не пуститися?
Ухватил то есть Добрыня то цЕпочку,
На который пускался мост Камелотовый переправою,
Надломил то есть Илья то наш Муромский,
Да ближайщую горну стало быть снежну шапочку,
Да накинул то есть Алёша сын Попьевый,
Цепь ту да на шею змею трёхглавому.
Да столкнул то Алёша камень, что и пошёл напрямик ко дну.
А от зверя лишь пузыри по воде пошли, показалися.
Так и по сей день то есть озеро змеево дикое,
День то, ночь, а зверь наровит да покажетися,
Да не сметь ему двинутися, никуда прочь ему не повадитися,
Так и топчется все близ да на привязи.
Дико озеро, что ныне носит имя Лохнесское,
Будь дурак то, туда только и сунется,
Что ж поделать, побрели и три богАтыря,
Долго ли коротко ль, вновь вернулись во Киев-град.
Как вернулись, да сперва порешили вновь пойти столоватися.
Так и повернули в харчевню да в Микулину.
Гой вы калики да перехожие так встречали их, что не нарадуютися.
Уж нашли то гроши точно в карманах последние,
Да давай стол едой да питиём наполнятися.
Уж то знал я, как есть приговаривал,
Говорил Микула, слив квас, Селянинович,
Что как есть будут трое да вовремя.
Будут вовремя наши да три богАтыря.
Опосля что ж может с вами да сделатися?
Тут зашёл под общий смех да веселие,
Княжий гнец, да шапкою и раскланялся.
Уж сподобьте вы люди честные, души добрые,
От Владимира таки будут вам да сии подарочки.
Да вошли за ним следом три девушки с косами.
Кажда лАдом шита, да глядишь — сердцу радостно.
Глазки ясные, щечки красные, перси, яхонты.
Кажда спинку то держит всё диким лебедем.
Тут уж знать три богАтыря стало быть и зарделися.
Запыхтели, усмехнулись да все подбочинились.
А какая знать кому быть обещана?
Тут Микула наш поспел да с подмогою.
Указал им на кресты да нательные девушек,
Прежде что богатырями Владимиру будучи сосланы.
Тут уж знать полилось рекой весело по усам сусло пенно да хмельное.
Знать не всё лукавит княже наш ясное да красно-солнышко!
Знает что душе богатырской на потребу да буде положено!
Так знать пили гости, ели да кушали,
Тридцать дней и три ночи, опосля и сосватались.
Свадьбы устроили да и далее жить весело.
На потребу людям, роду, да совести.
Да и я там был с гуслями да с певучими,
Да ровнял хороводы вохмЕльные в радости.
Долго ль быстро ль так и узел вышел готовый весь,
Стало быть дочтали коли понравился.
То предание сказано фразами древними,
Про старинну Русь Киевску то да с отметинкой.
Что приходится яко ж на каждый день да сегодняшний.
День сегодняшний, то да на нашу потешну голову,
А по уму кому те чай призадумаютися,
Какова была, есть и будет ещё сила русская,
Что слышна только покриком в чистом во поле.
Так летит вперёд сОколик да в ясном небушке,
Рассекает крыльями длань небесную солнечну,
Во свету всё да то ясного красна-солнышка.
Да несёт думу нову друмучую,
Что поможет сказу сему в мире поведатися,
Да поможет сказу сему на свету да просветитися.
А кто слушал, да не прохлаждалися,
Сам то с усами, голова с плечами, да молоды.
Чтобы каждый млад, да познавал впредь то да наперёд.
О том, что хороши соколики, любо-дорого,
Только тучи над ними всё бурей стелютися.
Бурей стелютися, затмевають всё,
Да и то, богАтыри не шолохнутися.
Не шолохнутися, так что ходить всё лишь воруг, да всё около.
Дунул раз ветер — мигом поле всё вычистил.
Чисто поле, да лишь богатырИ не шолохнутися.
Дунул два ветер вьюгой-метелицей,
Снегом, грязью земли свежетоптанной.
Да стоят лишь всё три богАтыря,
Всё стоят во чистом поле не шолохнутися.
Стал тут ветер крепчать да во третий раз,
Засвистал так, что разом корни древ над землёй показалися.
Камни серы и те смекнули подвинутися.
А три богАтыря всё стоят ни шолохнутися.
***
