Три вальса (рассказы) [Евгений Львович Мальгинов] (fb2) читать онлайн

Евгений Львович Мальгинов Три вальса

Плохая шуба

— Завтрак на столе, а к обеду я постараюсь прийти, — сказала Света.

Замок щелкнул, и стало тихо. Савва открыл глаза. Сон как рукой сняло, когда он вспомнил о новой шубе и валенках, которые прислали ему папа с мамой.

Савва вскочил с кровати, схватил шубу, валенки и подбежал к окну.

Мелкий дождь покрыл стекла белесоватым налетом. Асфальт усеяли желтые листья, но снега или просто холодной погоды, о которых, ложась спать, мечтал Савва, не было.

— Все равно скоро зима, — упрямо сказал он себе и стал лихорадочно одеваться.

Натянув короткие, или, как он говорил, «дурацкие», штаны и кое-как зашнуровав ботинки, Савва с удовольствием надел шубу прямо на майку.

Мех щекотал голую шею, подкладка приятно холодила руки. Очень хотелось надеть и валенки, но он взял их под мышку. Соображая, что нужно бы умыться и позавтракать, на секунду замешкался на пороге, но затем решительно хлопнул за собой дверью и поскакал вниз.

Во дворе было пусто и уныло. Моросил дождь, дома промокли и казались серыми. Пока Савва бежал от первого подъезда до третьего, шуба покрылась мелкими капельками.

Допрыгнув до звонка, Савва в ожидании провел по меху ладонью. Мех в этом месте чуть пригладился и заблестел.

— Кто там? — спросил из-за двери Колин голос.

— Это я, — сказал Савва, — у меня новая шуба и валенки.

— Да? А я тебя вижу, — сообщил голос. — Давай разговаривать через замочную скважину?

— Давай, — согласился Савва. — Мне мама и папа прислали шубу, понял?

— Что? Плохо слышу!

— Мне мама и папа… — снова начал Савва.

— Еще громче, — дурачился Коля за дверью.

— Открывай! — закричал Савва. — У меня шуба!

Но вместо Колиной двери неожиданно распахнулась соседняя.

— Уши оторву! — раздался пронзительный женский голос. — Понедельник, а они в подъезде хулиганят!

В тот же момент Коля наконец открыл, и Савва юркнул в квартиру Максимовых.

— Ух ты, — удивился Коля, — как медведь!

— Мама с папой прислали. Гулять пойдем?

— Конечно, — сказал Коля, — только посуду надо вымыть и мусор вынести. — И, подбросив вверх валенки, стал одеваться…

Когда друзья появились на улице, несколько ребят, не замечая дождика, уже гоняли по тротуару мяч.

— Встань в ворота! — заорал Савве красный от беготни долговязый Гена Щегольков, по прозвищу Щегол.

— Нет, — решительно сказал Савва.

— Ты что, разве в шубе играют? — поддержал друга Коля, надевая валенки на руки и размахивая ими.

— Хи-хи! — вредно ухмыльнулся Щегол. — Зачем шубу нацепил?

— Не твое дело! — независимо ответил Савва.

— Зима, лето попугай, — съязвил Генка.

— Сам ты журавль!

— Спокойно, Геночка, — делая валенком выпад в сторону Щегла, сказал Коля. — Послезавтра осень, а осенью холодно, понял?

Гена ничего не успел ответить. Из ближайшего подъезда, дергая поводок и повизгивая от нетерпения, выскочила красивая легавая. За ней появился и ее хозяин, дядя Саша. Он отстегнул поводок, и собака помчалась за изгородь на детскую площадку.

— Ура, Динка! — закричали ребята и бросились вслед за ней.

Каждый хлопал себя по коленям и звал собаку к себе, каждый стремился погладить ее или схватить за ошейник.

Но Динка не давалась в руки. Если кто-нибудь приближался, мягкие уши взлетали, и она опять неслась.

Савва, как и все, бегал, падал на траву и кричал. Уже через минуту обнову нельзя было узнать. Местами мех слипся, местами торчал клочьями, шуба будто похудела и теперь как-то лихо сидела на Савве. Было, конечно, жарковато, но зато падать в шубе было гораздо приятнее.

Наконец кто-то ухитрился схватить собаку за ошейник. Повизгивая, она суетливо лизала своих пленителей. Раскрасневшийся Савва поспешил туда же, протянул к собаке руку, но Динка неожиданно зарычала.

— Динка, это же я! — удивился Савва.

Он гордился своей особой дружбой с собакой, гордился тем, что может зажать ей нос, сунуть руку в пасть или повалить на землю. Динка не всем позволяла проделывать над собой такие штуки, например, тот же Генка боялся подержать ее даже за хвост.

Сгоряча Савва снова протянул руку, но Динка оскалила зубы и взъерошилась. Удивленный Савва повернулся к хозяину.

— Дядя Саша… — только успел сказать он, как от сильного толчка упал на землю.

Динка прыгнула на него сзади и зубами выдрала из шубы до самого подола большой клин меха.

— Фу! — крикнул дядя Саша.

Динка отскочила в сторону и опять понеслась по кругу. Но теперь за ней никто не побежал.

Савва медленно поднялся, сначала покосился через плечо на болтающийся клок, потом внимательно посмотрел на собаку, а потом зажмурился и заплакал.

Ребята обступили Савву.

— Там внутри марля, — радостно сообщил Щегол.

— Иди отсюда! — сердито сказал Коля.

Дядя Саша подошел и испуганно оглядел Савву.

— Укусила?

Савва отрицательно мотнул головой.

— Тогда ничего страшного, — сказал дядя Саша. — Нужно отпороть подкладку, зашить мех и будет незаметно. Иди домой.

Друзья медленно двинулись к дому. Впереди, спотыкаясь, шел Савва. Сзади, поддерживая валенками вырванный клок, следовал Коля. Остальные смотрели им вслед и оживленно спорили.

— Она подумала… — говорил кто-то.

— Нет, просто не узнала…

…Света, как и обещала, прибежала из больницы. Она еще не успела открыть ключом дверь квартиры, как услышала в подъезде Саввин рев.

— Что с тобой? — испуганно спросила она, когда Савва с Колей вынырнули из-за перил.

Савва, глотая слезы, ничего не отвечал.

— Его Динка не узнала и за шубу укусила, — объяснил Коля. — Он вот так стоял, а она вот так. Потом как схватит за шиворот, так все и оторвала. А валенки целые — вот они.

При этих словах Савва с новой силой заревел.

— Горе луковое! — расстроенно сказала сестра. — Ты зачем шубу надел?

— И-ы-и! — плакал Савва.

— Не плачь, — пропуская ребят в квартиру, сказала Света. — Когда высохнет, я ее зашью.

— Не надо зашивать!

Лицо Саввы от шубы измазалось черной краской.

— Не надо, и-ы-и!

— Почему? — не поняла сестра.

— Не надо зашивать, она плохая!

Света недоуменно посмотрела на Колю, но тот только пожимал плечами.

— Почему плохая? — сердясь, сказала Света. — Она же тебе нравилась…

— Ы-и! Она Динке не нравится. Она… она меня в ней не любит. Она со мной не играет!

— Ах, вот оно что! — наконец сообразила сестра. — Ну ладно, пока снимай, а там посмотрим… — И наконец захлопнула за собой входную дверь.

Три вальса

Второй класс Савва начал довольно удачно. Ему нравилось учиться. Каждый день, боясь опоздать, он просыпался чуть свет и до ухода в школу сидел на кухне, листая учебники или тетради. А если уроки были сделаны, он, что-то бормоча себе под нос, резал бумагу, клеил какие-то кривые дома с кармашками вместо окон и потом рассаживал по этим кармашкам страшных человечков…

Утренние бдения однако не всегда спасали Савву от опозданий. Когда нужно было выходить из дому, оказывалось, что он еще не умыт или не одет.

Вера Федоровна говорила, что Савва старается, неплохо соображает, но медлителен. И еще учительница жаловалась на чистописание. Когда Савва писал, брызги чернил летели не только на тетради и на самого Савву, они веером разлетались в разные стороны и садились на окружающие предметы.

Света, как могла, боролась с этими недостатками, тормошила брата по утрам, заставляла умываться до выполнения письменных заданий и после.

— Савва, ну что это такое! — почти плакала она. — Посмотри на себя и на свои тетради. Все вокруг перемазал. Тебя надо сажать под стеклянный колпак!

— Они сами летят, — возражал Савва.

— Но ведь у меня не летят, а я пишу не меньше твоего.

— Значит, ты не стараешься, — убежденно говорил Савва. — Нам Вера Федоровна велит с нажимом писать.

— Вот приедет Анфиса Антоновна, я ей все про тебя расскажу!

Со дня на день они ждали толстейшую и добрейшую сестру отца Анфису Антоновну, но тетя что-то задерживалась.

— Анфиса Антоновна добрая, — защищался Савва, — не то, что ты. В прошлом году она за меня уроки делала. Я ее научил.

Света жаловалась на Савву маме с папой в письмах. Но Савва все места, где его ругали, просматривал бегло, зато описания того, что мама с папой видят в тайге или горах, помногу раз прочитывал вслух всем своим друзьям.

В музыкальной школе дела в общем и целом тоже шли неплохо. В скрипичном классе появился талантливый мальчик Вова Гусаров, успехи которого заставляли подтягиваться и всех остальных. Теперь Савва брал скрипку без напоминаний и иногда подолгу играл гаммы и упражнения, которые он вообще-то не жаловал. О том же самом рассказывала Свете и мать Славы Топорова, друга и одноклассника Саввы.

— Моего Славку прямо не узнать! — недоверчиво восхищалась она. — Сам играет!

Не все сразу уладилось с уроками по «обязательному фортепиано» — второму инструменту скрипачей и виолончелистов.

— Нет расписания, — разводил руками Савва.

Света сама пошла в школу и все выяснила. Расписание было, но его повесили слишком высоко.

* * *

Просторный класс с большим окном и широким пыльным подоконником, на котором лежал забытый кем-то карандаш, после яркого солнца улицы казался прохладным и темным.

Серые глаза новой, совсем молоденькой учительницы Милы Лутовны смотрели серьезно, а кудряшки на голове торчали в разные стороны.

Мила Лутовна быстро познакомилась с Саввой и перешла к делу.

— Так, Марков, что ты играл на экзамене в прошлом году? — спросила она, рассматривая ученика.

Савва, смущаясь оттого, что на него так серьезно смотрят, потыкал в скважину для ключика пальцем и сказал:

— Гаммы, этюд и «Три вальса».

— Понятно, — протянула Мила Лутовна.

Савва посмотрел на нее и пояснил:

— «Три вальса» — это не три вальса, а пьеса такая. Я ее все время играю. Папа говорит, что у нас от этого Буратино сдох, то есть умер.

— Кто сдох? — не поняла учительница.

— Буратино. Оттого, что я «Три вальса» уже два года играю. Я знаю, что он умер, а надо говорить «сдох», потому что он кот, а не человек. Так вот, он сдох, а котята остались.

— Не говори глупостей, — поморщилась Мила Лутовна. — Сыграй мне, пожалуйста, свою пьесу. Я хочу послушать, как ты играешь.

Савва с готовностью, но не торопясь, сполз со стула, чтоб доставать ногой до педали, и, наморщив прозрачную кожу на выпуклом лбу, задумался.

— Забыл, — сказал он. — Помню, как в конце играть, а как в начале — забыл, — и, пользуясь минутной заминкой учительницы, вставил. — Я вам принесу одного, а то у нас их три. Носятся как угорелые, а мы все время на них наступаем. Не нарочно, конечно. Да еще скоро Анфиса Антоновна приедет, смешная такая, толстая…

— Сейчас урок. Про котят потом. Сыграй, пожалуйста, «Три вальса» по нотам.

Савва покусал ноготь, повертел головой, соображая, что делать, дотянулся до папки, порылся в ней и достал ноты.

«Какой нервный», — подумала Мила Лутовна, глядя, как ученик пытается схватить в папке ноты, в то время как Савва старался прикрыть от ее взглядов нарисованную на обложке рожицу с растрепанными волосами и длинным носом.

От желания сыграть получше Савва так напрягся, что на его тонкой шее вздулись жилы, а растопыренные пальцы будто свело судорогой. Глядя исподлобья на ноты, он почесал указательным пальцем под носом и так треснул по клавишам, что учительница вздрогнула и отодвинулась.

Довольный таким удачным началом, Савва размахивал руками, нажимал ногой сразу на обе педали и крутился возле инструмента до тех пор, пока стул не отъехал, поэтому конец пьесы ему пришлось играть почти стоя.

Мила Лутовна с ужасом следила за учеником и, когда он, закончив пьесу, попытался сыграть все сначала, испуганно положила руку на клавиши.

— Нет, нет, — сказала она, — хватит! Во-первых, так не играют вообще, а во-вторых, эта пьеса играется совсем не так…

Многочисленные недостатки Саввы вдохновили Милу Лутовну, и она тут же с молодым жаром взялась за перевоспитание. Однако по неопытности начала слишком издалека, с великих итальянцев, поэтому времени не хватило и конец урока пришлось скомкать. В класс заглянул следующий ученик.

— Савва — Шопен! — дурашливо пропел он.

— Какая бестактность! — сердито сказала Мила Лутовна, оставила экскурс в историю, но, находясь под впечатлением собственного рассказа, по инерции спросила:

— Как по-твоему, Савва, что думал композитор, когда создавал «Три вальса»? Какие чувства он испытывал? О чем хотел нам рассказать?

Мила Лутовна понимала, что и сама вряд ли в состоянии сразу ответить на эти вопросы, но не могла остановиться:

— Страдания или радость заключены в этой пьесе? Или, если идти еще дальше… — Мила Лутовна потерла глаза и посмотрела в щелки между пальцами на Савву, соображая, что же еще дальше… Но в голову ничего не пришло, кроме вопроса, которым она и закончила:

— Для чего, в конце концов, нужно это произведение?

Савва во все глаза смотрел на новую учительницу и думал о котятах.

Не дождавшись ответа, Мила Лутовна посмотрела на часы:

— Подумай над тем, о чем я тебе сейчас рассказывала. Эту пьесу нужно прочувствовать. Нужно проникнуться духом того времени, когда она была написана. Необходимо понять замысел композитора. Если ты учтешь все эти компоненты, ты сможешь вдохнуть в нее жизнь.

Савва кивал головой, запихивая «Три вальса» на старое место в папку.

«Рыжего подарю», — решил он, выходя из класса…

Поздно вечером, сидя за столом на кухне, Савва рассказывал Свете про урок и новую учительницу.

— Я бы лучше сыграл, — закончил он, — да стул отъехал.

— Ты все лето не занимался, вот учительнице и не понравилось, — сказала сестра, но Савва думал уже о другом.

— Учительница кошку просит, — сказал он. — Вам, говорит, хорошо! У вас три котенка, а у меня ни одного. Я ей отнесу рыжего, ладно?

— Отнеси, — сказала Света. — Тебе что-нибудь новенькое задали, или опять весь год будешь «Три вальса» играть?

— Буду вообще-то, — пробурчал Савва, роясь в тарелке с ранетками.

Он помолчал, видимо, обдумывая, как бы попонятней сказать, и потом, глядя в одну точку, добавил:

— Проникаться нужно духом. Компонентов нет, а вдыхать надо. Она мне все рассказала…

Опера в трех актах

Билеты на оперу распространяли в музыкальной школе. Света поручила Савве взять два, но в последний момент выяснилось, что у нее дежурство в больнице.

С другой стороны подвела погода. Зима не наступила, а свалилась на город. В начале декабря ударили такие морозы, какие нечасто бывают даже в январе.

Одним словом, Света не хотела отпускать Савву в театр, несмотря даже на то, что с ним согласился пойти надежный Коля Максимов.

Похожая на маму круглым лицом и большими темными глазами, Света ежилась, глядя на улицу, и вредничала:

— Не пойдешь. Холодно, и слишком поздно кончается.

— Пойду, — отвечал Савва.

— Не пойдешь. Я буду волноваться.

— Не ты главная, а Анфиса Антоновна, — бурчал Савва, одеваясь. — Сейчас она придет из магазина и скажет.

Вскоре действительно пришла Анфиса Антоновна и сразу же победила Свету. Анфиса Антоновна считала, что самостоятельность для мальчика — главное.

— Пусть едут, ничего с ними не случится, — сказала она. — Во-первых, они вдвоем, а во-вторых, они уже взрослые мужчины. Тем более, что я их провожу до остановки и потом встречу.

* * *

Иней с потолка автобуса валился на головы, когда подбрасывало на выбоинах. Народу было мало. Савва и Коля ковыряли пальцами оконные стекла, дышали на темные пятна и поминутно спрашивали, когда будет остановка «Оперный театр». Кондукторша, завернутая в большой тулуп, правда, с большими паузами, но терпеливо отвечала: «Через восемь остановок», «Через семь остановок», «Через пять остановок», пока они сами не увидели ярко освещенный подъезд театра.

Прикрываясь воротниками и руками от злого ветра, друзья поспешили к тяжелым дверям.

— Сейчас мороженое купим.

Коля с трудом проглотил вставший колом во рту ледяной ветер.

— Конечно, — хотел сказать Савва, но не смог.

Они опоздали. На вешалке народу уже не было. Одна из женщин за барьером отложила чтение, приняла у них пальто, дала программку и любезно указала, куда нужно идти.

Савва с Колей одернули курточки и степенно отошли от вешалки, но на мраморной лестнице, ведущей к залу, стали скакать и прыгать, словно кто-то дергал их за ниточки.

— Стоп! — увидев буфет, вспомнил Коля. — А мороженое?

— И так опоздали, — нетерпеливо сказал Савва.

— Опера длинная, а мороженое кончится, — заметил Коля, и они свернули.

В буфете было пусто. За стойкой буфетчица ела пирожное.

— Нечего бегать, придете в антракт, — сказала она.

— Не даст, — шепнул Савва.

— Какой антракт! — удивился Коля. — Давай деньги.

— Идите, идите на спектакль, — отряхивая с рук крошки, раздраженно повторила буфетчица, будто пирожное оказалось невкусным.

Тут только друзья обнаружили, что все деньги остались в пальто.

— Может, не пойдем? — засомневался Савва. — Теперь и на вешалке будут ругаться.

— Будь спок, я сам.

Коля побежал вниз и, к удивлению Саввы, все моментально сделал. Однако, когда он вернулся, буфетчица уже запирала дверь.

— Скоро буду, — буркнула она.

— Ждем, — решительно сказал Коля. — Все равно опоздали.

Друзья стали бродить по просторному фойе второго этажа между каменными вазами и скульптурами.

— А это кто?

Коля показал на скульптуру женщины с колчаном.

— Богиня, — пояснил Савва. — Охотница, забыл как зовут.

— Эта в платье.

— По лесу голым не побегаешь, — сказал Савва.

— Козу поймала.

— Это лань, а не коза.

— Неужели вместо собаки?

— Ну да, наверное. Видишь, за рога держит.

— Удобно вообще-то, — согласился Коля. — А если волк попадется?

— Она ему сначала «Бе-е!» на ухо, а потом загрызет.

Друзья развеселились.

— Савва, ку-ку! — прячась, позвал Коля.

Высокое классическое искусство подверглось испытанию. Позы богов поглупели, когда из-за постаментов в разных местах стали возникать то круглая конопатая рожица Коли Максимова, то рыжий хохолок и задумчивые глаза Саввы Маркова. Фойе театра наполнилось кукареканьем.

— Мальчики, а ну идите-ка сюда!

Савва и Коля одновременно выглянули из-за своих укрытий и увидели женщину в строгом синем костюме.

— Почему вы не в зале?

— Мы буфетчицу ждем, — хором сказали друзья. — Мороженое хотим купить.

— Ай-яй-яй! — сказала женщина. — Неужели вы сюда только за мороженым пришли? Идет прекрасный спектакль, отличные голоса, музыка, а вы здесь…

Пока Коля и Савва старательно кивали головами, наступил антракт.

— Я чего-то не хочу мороженого, — сказал Савва, когда женщина их отпустила.

— Ну вот еще! — сказал стойкий Коля. — Чего ты испугался?

— Я не испугался, — сказал Савва. — Просто расхотел.

— Ну ладно, тогда ты иди, а я сейчас.

И Коля ринулся в буфет.

Савва направился вверх по боковой лестнице. По дороге встретилось несколько знакомых из музыкальной школы. В их числе и Вовка Гусаров с высокой красивой матерью. Савва хотел подойти, но Вовка показал на него пальцем и засмеялся:

— Смотри, мам, — сказал он, — Саввка бегает по театру, как по улице.

И Савва не подошел.

На галерке было здорово! Совсем близко нависал разрисованный потолок, до огромной люстры, увешанной цепями, как елка бусами, казалось, можно было дотянуться. Внизу по ковровым дорожкам неторопливо ходили нарядные люди. Занавес был подсвечен снизу желтым и розовым.

Как из-под земли возник Коля.

— Держи, — сказал он, подавая эскимо, облитое запотевшим шоколадом.

Зал постепенно наполнялся. Потом люстра медленно погасла, и зазвучала музыка. Тяжелый занавес пополз в стороны.

Друзья во все глаза смотрели на сцену, где сначала появилась украинская хата с изгородью и горшком на шесте, потом широкий двор, на котором валялись пучки соломы, и затем телега с оглоблями, без передних колес.

— Смотри, там кто-то с ушами! — сказал Коля.

— Где?

— Отсюда посмотри, сбоку.

Савва дернулся к Коле.

Кто там был с ушами, так и осталось неизвестным, потому что Саввино эскимо медленно отделилось от палочки и улетело.

— Вот это да!

Друзья одновременно вскочили и посмотрели вниз.

Из партера донеслась сдавленная ругань. На сцене из хаты вышел мужчина и запел.

Но Савве с Колей было уже не до него. В проходе показалась та самая женщина, с которой они разговаривали возле буфета. Она молча поманила их пальцем и вывела из зала. Рядом с ней семенил лысый дядя.

— Они нарочно кинули! — кипятился он. — И еще смеялись!

— Идите, пожалуйста, на свое место, — сказала женщина. — Я с ними как-нибудь сама разберусь.

Мужчина отстал.

Расстроенно понурив головы, друзья шли за женщиной, но когда проходили второй этаж, чей-то голос позвал:

— Мария Ивановна, вас срочно к директору!

— Спускайтесь вниз, одевайтесь и марш домой, раз не умеете себя вести, — торопливо сказала женщина и ушла вдоль по коридору.

— Саввка, пошли обратно!

— Поймают!

— Будь спок!

Однако на галерку пройти не удалось. Там стояла другая женщина в точно таком же костюме. Савва с Колей заметались по коридору, потом бросились к двери, на которой был нарисован мужчина в цилиндре.

Испуганно прислушиваясь, они перевели дух и осмотрелись. Здесь было просторно и прохладно. Возле стены под надписью «Место для курения» стояли удобные кресла. Ребята сели в них и, поочередно откусывая от Колиного эскимо, завели непринужденный разговор.

— Выгнать хотели, — сказал Коля, — мы же не нарочно!

— А Лысый говорил: «Нарочно», — сказал Савва. — Я даже лизнуть не успел.

— Всего одно уронили — и сразу выгонять! «Бомбежка какая!» — Коля изобразил Лысого.

— «Не хотите слушать — шагом марш!» — Савва изобразил женщину. — Мне, например, опера понравилась. А тебе?

— Конечно, понравилась, — сказал Коля. — Хорошая опера, музыкальная. А нам и здесь неплохо, правда?

— И программа есть, — согласился Савва. — Сейчас почитаем. «Сорочинская ярмарка», так — в трех актах, так — либретто. Действующие лица и исполнители: Черевик — бас.

— Это вот так, — сказал Коля и изобразил бас.

Кафельные стены ответили ему гулом.

— Правильно. Дальше: Хивря — жена Черевика — меццо-сопрано.

— А это как?

— Это вот так, — Савва сморщился, закрыл глаза и издал пронзительный звук: — А-а-а!

— Почему в операх все по-иностранному? — сказал Коля. — Как это: Хивря да еще меццо-сопрано?..

Время незаметно текло. Второй акт подходил к концу. Болтая ногами и языками, мальчики обсудили либретто, вернулись к происшествию с мороженым и решили идти домой…

Автобуса очень долго не было. Мороз ослабел, но ветер усилился. Тарелка фонаря болталась и звенела, круг света прыгал то на стену дома, то на дорогу, то просто вырывал из тьмы мятущуюся белую крупу.

Сначала мальчики терпеливо ждали, потом стали гонять по тротуару льдинку и бороться. Они согрелись, но прозевали автобус.

Впрочем, нет худа без добра: зато через десять минут в следующем автобусе они увидели свою огромную Анфису Антоновну.

— А ну по местам, разбойники! — скомандовала она, и была совершенно права.

Когда ребята вкатились в автобус и стали рассказывать о своих злоключениях, тетка только качала головой.

— Всего одну минутку послушали, — вздохнул Савва.

— Сами виноваты, — сказала Анфиса Антоновна. — Кто же мороженым размахивает?

— Я нечаянно. Оно совсем плохо на палочке держится. Сама потрясла — узнала бы.

— Ну ничего, за одного битого двух небитых дают. В следующий раз будете умнее…

— Коля, смотри, — удивился Савва, — кондуктор другая, а тулуп тот же?

— И автобус тот же, — сказал Коля.

Зима

Под Новый год в школе состоялся бал-маскарад. Пролив сто потов, Анфиса Антоновна под деятельным наблюдением Саввы сшила костюм пирата.

Однако на балу все пришлось переиграть. В беду попал толстый Петя Акулов. Он нарядился принцем. Для комплекта ему не хватало нищего. Все отказывались, Петя расплакался.

— А кто ж тогда нищим будет? — ревел он, орошая крупными слезами красную женскую кофту.

Савва не выдержал, пожалел товарища и согласился. Он отдал свой костюм расстроенному Славе Топорову, которого за тройки родители остригли наголо, и ходил рядом с великолепным Петей в порванной рубахе, вымазанный черной акварельной краской.

Впрочем, вскоре многие пожалели, что отказались. Принц и Нищий отличались оригинальностью от традиционных Бабочек и Зайчиков и получили в награду по книжке.

Коля Максимов и Гена Щегольков изображали трех мушкетеров. Жюри придиралось к ним, считая, что их всего два. Тогда Коля привел пирата Топорика с кривой саблей и черной повязкой на глазу. Жюри не без колебаний, но все-таки сдалось и выдало каждому по хлопушке.

Баянист из старшеклассников весь вечер играл «Срубил он нашу елочку» и «Светит месяц», на головы сыпалось конфетти, приходили Дед Мороз с большим мешком и пожилая, но веселая Снегурочка. Когда она плясала, елка тряслась и стеклянные игрушки, стукаясь друг о дружку, весело позванивали. Одним словом, маскарад прошел удачно.

На следующий день начались долгожданные каникулы. Как на заказ, установилась отличная погода, солнце светило во всю мочь. Проснувшись утром, Савва схватил лыжи и, можно сказать, не снимал их все десять дней.

Но в конце каникул случились сразу две крупные неприятности. Катаясь в лесу, Савва, Коля и Гена наткнулись на Славку Топорова, который лежал на снегу с белым лицом.

Выяснилось, что он съезжал с горы, упал и стукнулся головой о дерево.

Друзья два часа тащили Топорика до больницы, а на обратном пути Савва расстегнул куртку и шел так до самого дома.

На следующий день к вечеру Света побежала за доктором.

— Открой рот, ласточка. Дыши, еще дыши. Кошмар! Двустороннее воспаление легких. Немедленно в больницу! — Это было последнее, что услышал Савва.

Когда через несколько дней он открыл глаза, то, как в тумане, увидел перед собой женщину в белом халате с головой Анфисы Антоновны. Шевелиться совсем не хотелось, но она зачем-то поднимала его, сгибала, разгибала, терла ему грудь и спину.

— Уйди, — сказал Савва, — у меня есть Анфиса Антоновна, настоящая.

— Есть, есть, — обрадовалась женщина. — Поправляйся скорее, а то мне песни петь не с кем.

В следующие дни Савва увидел маму и Свету. Они по очереди плакали, обнимали его и заставляли кушать.

Однажды в палату забежал Коля и приложил палец к губам.

— Здорово! Там не пускают, а я пробрался, — радостно сообщил он. — Где у вас тут можно спрятаться?

— У тебя лоб синий, — сказал Савва.

— В ножички играл, — объяснил Коля, — на «щелбаны». А еще Динка двух щенят принесла, а Топорик поправился. Он скоро к тебе придет.

И положил на одеяло настоящий свисток с колечком и вязочкой.

Все постепенно пошло на лад, хотя после больницы Савве пришлось просидеть дома еще два долгих месяца. Он читал подряд все книги, строил из кубиков крепости, которые падали, если на них дунуть, и играл с друзьями, которые его не забывали.

А когда никого не было, они с тетей по вечерам сидели на кухне и действительно пели.

Обычно Анфиса Антоновна что-нибудь шила или чинила обувь, а Савва помогал: мазал клеем подошвы, водил по нитке куском вара или совал в мыло и подавал маленькие деревянные гвоздики. При этом тетка басом, а Савва звонким голосом выводили:

Или:

Иногда навещали и шефы из класса, то есть те, кому Вера Федоровна поручила помогать Савве по разным предметам. Анфиса Антоновна или мама обязательно кормили и поили гостей чаем.

Чаще всего приходил староста класса Петя Акулов. После угощения он становился вялым и нередко засыпал на диване. Пока шеф освежался сном, Савва, как игрушечный скелет, неподвижно сидел на кровати, смотрел прямо перед собой и добросовестно учился. Он очень боялся, что его оставят на второй год…

Мама уехала в конце февраля, вместе с папой они должны были вернуться в апреле.

Весна выдалась поздняя. Весь март за окнами метался мокрый снег. Ребята во дворе лепили крепости и снежных баб. Когда дома никого не было, Савва выбросил в форточку свою шапку — смотрел, как ребята надевают ее на бабу, и махал им рукой…

Воображала

Когда все еще только собирались, каждый находил себе развлечение самостоятельно. Рассматривали альбом с марками — подарок Светы, играли в игрушки, которых у Саввы по-прежнему было много. Те, кому не досталось поломанного будильника, магнита или подшипника, по очереди катались по комнатам на трехколесном велосипеде.

Потом Щегол придумал мериться ростом и, конечно, стал победителем. Тех, кто вставал на цыпочки, Генка безжалостно разоблачал.

— Ты к макушке прижимай, — куражился Щегол. — А то, если я космы вытяну — до неба буду.

Рост Саввы оказался на четыре сантиметра меньше, чем у Коли, и вместе с хохолком составил сто шестнадцать сантиметров.

Так было до тех пор, пока Коля не поручил Славе Топорову залезть в большой шкаф в прихожей. Слава должен был сидеть в нем и гукать в те моменты, когда будет появляться очередной Саввин гость.

Выдумка оказалась удачной. В отличие от предыдущего соревнования она всех сплотила. Через пять минут уже многие сидели внутри шкафа и дружно гукали. Желающих попасть туда было даже с избытком. Двери не закрывались, поэтому признанные силачи Коля и Гена придерживали их снаружи.

В этот момент и пришла Нина из второго подъезда, девочка с большими красными бантами, смешливыми глазами и очень строгими манерами.

Встреча получилась великолепной! Коля с Геной отпустили двери, и Савва с соратниками вывалился из шкафа прямо ей под ноги. Нина ахнула и тут же вручила имениннику мандарин, шоколадку и книгу «Сказки русских писателей».

За стол усаживались шумно и долго. Смеялись, спорили из-за мест и даже ссорились. Было заметно, что все мальчики без исключения стараются обратить на себя внимание Нины, оказавшейся среди гостей единственной девочкой.

Как-то само собой возле пианино образовалась сцена. Сюда выходили чтецы, певцы и акробаты.

Каждый номер вызывал энтузиазм. Шуму было много, и не обошлось без досадных неудач и просто глупостей.

Сначала на диване сидел и морщился Слава Топоров. Он выступил с лыжной палкой, долго размахивал ею и делал какие-то упражнения. Номер всем понравился, но в конце Слава упал и отдавил себе ухо.

Потом Петя Акулов изображал медведя. Он очень хорошо и правильно его изображал, но делал это слишком долго. Всем стало казаться, что он никогда не кончит. «Медведя» стали толкать и дразнить. Кончилось тем, что Света забрала Петю на кухню, где он и завершил свое выступление перед Анфисой Антоновной минут через пятнадцать.

Но, наверное, хуже всех поступил Щегол. Пока все смотрели на очередного артиста, он положил в чай маленькому Рустику две ложки горчицы. Рустик выпил раствор и даже не поморщился. Зато что было потом!.. Он хлопал глазами, краснел и так икал, что чуть не свалился со стула. Узнав, в чем дело, Анфиса Антоновна очень рассердилась, хотела прогнать Генку, но Савва на правах именинника не позволил.

После этого случая на некоторое время стало потише, пока Савва с Колей не показали фокус. Тут веселье, споры и шум вспыхнули с новой силой.

— Смотрите, это очень просто, — говорил Савва, бросая на пол монетку и вставая на колени.

Убрав руки за спину и сделав спокойное, как у слепого, лицо, он наклонялся, и монетка исчезала у него во рту. Коля ассистировал, то есть, широко улыбаясь, стоял рядом и держал фокусника за шиворот. В конце номера Коля каждый раз говорил «Алле!» и кланялся.

Нина смотрела на чародеев квадратными глазами и визжала от восторга. Ясно, что все остальные ринулись проделывать то же самое. А Щегол, который был старше всей этой мелюзги на целых два года, даже побледнел от зависти.

— Ерунда! Я тоже так могу! — крикнул он и, расталкивая всех, бухнулся на колени.

Он вытянул губы трубочкой, но взять монету не смог. Нина тут же наградила его презрительным смехом.

— Смотрите, не может! — закричала она.

Генка покраснел и стал хватать монетку зубами.

— Нос мешает, — сказал кто-то.

— Нет, теперь рассердился и пол грызет, — поправила Нинка.

Все захохотали. А Коля Максимов даже повалился от смеха и увлек за собой Савву, которого все еще держал за шиворот.

Красный как рак, Генка вскочил, выбежал из комнаты и хлопнул входной дверью.

Но за ним никто не побежал, так как на полу возникла куча мала. Сначала боролись за место на сцене, а потом просто так. Каждый старался оказаться наверху…

— Дорогие гости, — раздался голос Светы, — спасибо, что пришли. Время уже позднее, пора по домам.

Однако прошло еще немало времени, прежде чем дорогие гости успокоились и закончили разгоревшиеся именины. Многие еще не хотели уходить и просились остаться. Только отцу Рустика повезло. Рустик не дрыгался, не бегал и не прятался, он спал…

Когда все ушли, Савва сложил подарки у себя на кровати и стал их рассматривать.

— Раз — хороший, два — хороший, — говорил он, — три… Света, а это кто мне подарил?

— Наверное, Рустик, — отозвалась Света, восстанавливая в комнате порядок.

— Зачем мне «Мойдодыр»? Я его давно прочитал. Не мог, что ли, другую подарить?

— Дареному коню в зубы не смотрят, — сказала Света. — Рустик еще маленький, поэтому у него только такие книжки.

— У мойдодыров зубов не бывает, — с трудом раскрывая глаза, сказал Савва. — Вот Коля — молодец!

— Неужели тебе не стыдно? Перед ребятами кривлялся: «Спасибо, спасибо», а теперь? Вот я им все про тебя расскажу.

— Не надо! — испугался Савва. — Это я просто так. Вот, если бы он «Алибабу» подарил, лучше было бы, правда?

— Противно слушать, — недовольно сказала сестра. Но Савва уже говорил о другом.

— Смотри, какой фонарик отличный! — восхитился он. — Вот так Генка! — И он прижал радужное круглое стекло к глазу.

— Как раз твой Генка мне и не нравится, — упрямо сказала сестра. — Он жестокий и нахальный.

— Нет, он ничего не боится и сильный, — ответил Савва.

В этот момент позвонили.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Света.

На пороге комнаты появился Генка. Насупившись, он прошел мимо Светы к кровати и, сузив глаза, вдруг выпалил:

— Ваша Нинка воображала, понял?

Савва держал фонарик в руках и не знал, что сказать.

— И вообще, все вы дураки! — добавил Генка, видя, что Савва растерян.

— Сам пол лизал, а мы дураки? — наконец нашелся Савва.

— Отдай! — вдруг крикнул Генка и вырвал из рук Саввы фонарик.

Именинник покрылся красными пятнами, открыл рот, но Генка повернулся и выскочил из комнаты.

— Вот какой! — обескураженно сказал Савва. — Фонарик отнял…

— И ты не лучше! — сердито сказала сестра. — Сам грязные деньги в рот берешь и других учишь.

И вышла из комнаты.

Воробей

Май пролетел как на крыльях. На этот раз мама с папой уезжали в экспедицию ночью. Савва изо всех сил старался не уснуть. Он слушал разговоры, пил чай, сидел на рюкзаках, потом прилег на диван.

— Анфиса Антоновна, — сказал он, — я полежу, а ты, смотри, не спи. Как услышишь, что они уходят — разбуди меня.

Анфиса Антоновна согласно кивнула головой и укрыла Савву одеялом. Когда мама с папой на прощание целовали Савву, ему снился белый щенок с черным пятном на лбу.

«Ты настоящая лайка?» — спрашивал Савва.

«Да, — невпопад отвечал щенок, — осенью приеду, и будем дружить…»

В последний день учебы всем классом ходили в лес. Сидели на пригорке, где посуше, жгли костер, ловили и рассматривали всяких букашек. Потом из кустов выглянула самая маленькая девочка в классе — Нэля — и крикнула:

— Мальчишки, за мной! Там лягушки!

Все помчались за ней, и наступило лето…

* * *

Однажды Генка Щегольков принес откуда-то раненого воробья. Сначала он побежал домой, чтоб посадить его в клетку, но потом расхотел и решил вернуться на улицу.

Голова воробья торчала из загорелого кулака Генки, как из ямки. Пух вокруг клюва был в крови. Следом за Генкой, цепляясь за перила, спускались Савва и Коля.

— Отдай нам, а? — просили они. — Ну отдай!

— Зачем он вам? — Щегол убирал руку, не давая рассмотреть птичку.

— Мы его вылечим, кормить будем…

Ребята знали, что на улице воробья не спасти. Во дворе Генка может отдать его кошке, забросить в сломанную водосточную трубу или еще что-нибудь придумать.

В другое время они не стали бы просить, а просто подрались бы. Но сейчас жалко воробья, и в ход идут все средства, начиная с заглядывания в глаза и кончая разнообразными заманчивыми предложениями.

Наконец в самый критический момент Савва пообещал отдать за воробья марки, которые подарила Света.

— Марки, — навострился Генка, — тащи!

Савва помчался вверх по лестнице и через минуту вернулся с альбомом.

— Бери, — выдохнул он.

Воробей оказался у Коли. Щегол выскочил из подъезда и крикнул на улице:

— Обманули дураков на четыре кулаков!

— Сам дурак, — пробурчал вслед ему Коля, рассматривая птичку.

Голова воробья валилась набок, глаза то и дело затягивались желтой пленкой, будто воробей хотел спать. Клюв все время был приоткрыт.

— Пойдем, у нас дома лекарства есть. Мы сейчас его вылечим, — увлекая Колю вверх по лестнице, сказал Савва.

— Лекарства для людей, — прыгая через две ступеньки, сомневался Коля.

— Ну да! Птицам еще лучше поможет, — горячился Савва.

— А кот?

— Васьки уж три дня дома нет. В домоуправлении гостит, у слесарей, — открывая дверь, успокоил его Савва.

Он подбежал к аптечке, схватил первый попавшийся флакон, вытряхнул из него таблетку и раздавил ее в комнате на столе тяжелой стеклянной пепельницей.

Ребята осторожно поправили у воробья клюв, посыпали вокруг белым порошком и положили птичку на стол. Воробей закрыл глаза и больше их не открывал.

— Ну вот, сразу легче стало, — удовлетворенно сказал Савва, и они стали ждать.

Птичка давно уже вытянула лапки, а мальчики сидели и мечтали о том, как воробей поправится, привыкнет к ним и станет совсем ручным. Савва обещал научить птицу разговаривать, а Коля сказал, что, если воробей сломает, например, ногу, то нужно будет к ноге привязать спичку, чтоб она не гнулась.

Воробей лежал, друзья фантазировали. Тут кому-то пришло в голову, пока суд да дело, наловить ему мух.

Мальчики вышли на улицу и остановились возле подъезда… С утра было жаркое солнце, а теперь стало душно и темно, и все вокруг будто насторожилось. Иногда по двору, закручиваясь, пролетал ветер, поднимая в воздух густую пыль. Деревья у детской площадки, смешиваясь верхушками, скрипели.

Вдруг низкие тяжелые тучи ослепительными костлявыми пальцами схватила молния, и все дрогнуло от грохота. Там и сям западали отдельные крупные капли, а потом хлынул ливень, да такой, что дежурный слесарь дядя Степа, спавший на трубах, не успев даже вскочить на ноги, промок, как утопленник.

Спросонья он хотел наброситься на ребят, выглядывавших из подъезда, но, сообразив, что это стихия, ругаясь, убежал в мастерскую.

В подъезде было уютно. Мухи были, но ловились плохо. Разлетаясь в разные стороны, они садились на Савву и Колю или резвились под потолком. Савва быстро разочаровался, но тут же высказал интересную идею.

— Давай! — воодушевился Коля. — Но где их ловить? Моя мамка все время травит их. Это из-за нее они стали такими пугливыми. Даже меня увидят — и то убегают.

— У нас тоже травят, — с сожалением признался Савва. — Может, всем ребятам сказать? Каждый понемногу и наловим.

Друзья выскочили на улицу. Ливень уже отшумел и опять появилось солнце. По лужам, поднимая брызги, носились ребята, окатывая друг друга мутной теплой водой. Коля и Савва озабоченно подходили к некоторым из них, что-то заговорщически шептали на ухо, и те бежали домой, хлюпая сандалиями и выжимая из них веселые фонтанчики воды. Сами же Коля и Савва, зная отзывчивый характер Топорика, направились к нему.

Настроение у Славки было мрачное. Его только что за грубость наказал отец, поэтому сам он тараканов не ловил, а стоял посреди кухни и, видя нерасторопность гостей, меланхолично ругался.

— Разини, разве так ловят! Не там. У тебя под коленкой. Вот он, подлец!

— Лови, Колька! — волновался Савва.

Коробку взяли из-под зубного порошка. Железная крышка у коробки закрывалась хорошо, но пружинила и отскакивала, если уберешь палец.

— Так даже лучше, — сказал Коля. — Нажал — закрыто, убрал — открыто.

Остальные ребята тоже поработали на славу. Через час, радостно похлопывая по коробке, друзья возвратились к Савве. Воробей все так же лежал на столе.

— Помер?

Савва пожал плечами.

— Послушай, может, дышит?

Савва приложил ухо к воробью и, глядя в потолок, прислушался.

— Умер, — наконец сказал он. — Не дышит и холодный…

Завернув воробья в тряпочку, друзья вышли из дома и молча направились через детскую площадку к акациям.

В кустах было еще очень сыро. Тополиный пух прилипал к голому телу, крупные тяжелые капли падали на спины. Мальчики нашли подходящее место и все так же молча начали рыть могилку…

Когда Савва вернулся, Света была уже дома.

— Саввик, мы идем в кино. Анфиса Антоновна ждет нас возле «Стахановца». Собирайся скорей.

Савва крикнул «Ура!», но, натягивая чистую рубаху, заметил, что коробка приоткрыта. Он подошел поближе и озадаченно почесал затылок.

— Света, ты моих тараканов брала?

— Каких тараканов? — Сестра с ужасом посмотрела на коробку.

— Моих. Мы их для воробья наловили. — Савва взял пустую коробку и осмотрел ее со всех сторон.

— Ну вот, — печально заключил он, — и воробей умер, и тараканы разбежались.

— Боже! — сказала Света, начиная снова раздеваться.

— Да ты не огорчайся, — заметив, что сестра изменилась в лице, сказал Савва. — Давай лучше попугаев купим. А тараканы далеко не могли убежать. Все они где-нибудь здесь.

И он обвел рукой квартиру.

Талант (рассказ Славы Топорова)

Скажу по правде, Гусар мне никогда не нравился, хотя действительно он здорово играет, и наш учитель Михаил Иванович говорит про него:

— Талант! Еще год, и мне нечему будет его учить.

Вовка пришел в музыкальную школу на год позже меня и Саввы, но быстро нас обогнал. Когда ему в первый раз дали скрипку, он будто впился в нее зубами — это мне так показалось. Во втором классе он играл такой концерт, который нам дадут только в четвертом…

Могут подумать, что я ему завидую. Вовсе нет. Просто мне не нравятся люди, которые все время ждут, чтоб их похвалили. А Вовка именно такой. Он все время околачивается возле директора или учителей, слушает, как они восхищаются им, и подставляет голову, чтоб его погладили. Он как собачка в цирке, которая после каждого фокуса просит у дрессировщика конфетку…

Да что учителя! Своими успехами Вовка Гусаров восхитил и всех наших родителей. Житья не стало! А мой папа однажды запретил мне дружить со «всякими бездельниками» и велел познакомиться поближе с Гусаром, чтоб «перенять от него все хорошее».

Мне совсем не хотелось знакомиться с Вовкой, тем более, что он смотрит на всех свысока. Но я решил все-таки попробовать.

Два дня я не мог к нему подступиться. Но потом все оказалось очень просто: за Гусаром нужно ходить по пятам, смотреть на него, как на жирафа, да почаще восхищаться тем, что он скажет или сделает. Скажет, например: «На улице грязь», — а ты не теряйся, подхватывай:

— Смотри-ка, действительно! Надо же, какие у тебя глаза зоркие!

И так везде: глаза зоркие, ноги быстрые, уши чуткие. Как в сказке про Айогу. Мне это было совсем не трудно, а ему ужасно нравилось.

Несколько дней я болтался за ним, как хвостик. Даже директор однажды спутала и вместо Гусара погладила меня…

Вот так мы и подружились, хотя дружить с Гусаром оказалось совсем неинтересно. О скрипке он вообще не хотел говорить, сказал только, что месяцами не берет её в руки.

Я, конечно, сразу понял, что он врет. Хочет, как всегда, похвастать — какой он талантливый: бездельничает, а играет лучше всех. И еще, наверное, для того, чтоб я не вздумал заниматься и его догонять.

Для виду я, конечно, восхитился, а сам подумал:

«Чудак, нашел дурака! Да если б это была правда, то мы с Саввой играли бы, как Паганини или даже лучше».

И еще я заметил, что Вовка не любит играть в те игры, где я могу его обыграть. Ну, а все остальное — например, лазать по деревьям, на крышу, прыгать в сугробы — вообще считает глупостью.

Однажды я пригласил его в подвал нашего дома, чтоб показать трубу, на которой можно качаться. Он нехотя пошел, но как только мы спустились, сразу же шлепнулся на ровном месте и заявил, что дальше не пойдет и ни на какой трубе качаться не будет.

Ясно, что после этого я не стал ему рассказывать, что такой трубы он не найдет ни в одном другом доме, по крайней мере, в нашем районе. А если говорить про ту трубу, что торчит в канаве на улице, то она принадлежит всем. Мы тоже иногда ходим колотить по ней палками. Особенно хорошо получается, когда кто-нибудь колотит, а ты сидишь внутри. Но там всегда много народу, и поэтому — очередь.

Я не стал рассказывать ему и о том, что скоро мы все удерем из дому, что уже копим в мешке хлеб и сухой компот, а ускачем на лошади, которая ходит во дворе больницы. Днем на ней возят продукты, а на ночь распрягают. Мы подведем ее к забору, сядем и помчимся. Жалко только, что лошадь не очень длинная — все сразу можем не поместиться…

Одним словом, с Гусаром мне делать было абсолютно нечего. Хотя… один раз мы с ним и сходили в лес на лыжах.

Но тогда мне не повезло. Вернее, я опозорился: намазал лыжи подсолнечным маслом, чтоб лучше скользили, но получилось наоборот. Лыжи остановились на самом кончике трамплина, а я не остановился — полетел дальше — и стукнулся головой о дерево.

Я встать не могу — ноги не держат и в глазах темно, а Гусар на меня разозлился. Заявил, что я специально всю прогулку ему испортил, и ушел куда-то. Я бы точно замерз, если б меня не нашли и не дотащили до больницы Савва с Колей да Щегол… Тогда Савва из-за меня чуть не умер…

«Прогулку испортил!» Как же! Он ведь два часа наряжался, чтоб вокруг все ахали: все у него новенькое, форма настоящая, ботинки с жесткими креплениями, каких ни у кого нет… Тьфу! А сам на лыжах стоять не умеет. Уж лучше обиделся бы на то, что я дерево чуть не испортил. Я здорово треснулся, на меня даже шишки посыпались…

На этом наша дружба, конечно, кончилась. И вообще, я никогда не стал бы вспоминать о Гусаре, если б не один случай.

Как-то я задержался в музыкальной школе допоздна. Ноты переписывал. Везде было уже тихо, только из зала доносились звуки. Когда я все закончил и пошел домой, то по пути заглянул в зал. За роялем сидел Вовка. Он обернулся, посмотрел на меня, но я ничего не сказал, прикрыл дверь и ушел.

Домой я сразу не попал. Вечером в нашем дворе самое интересное время. Особенно весной, когда тепло. Возле каждого подъезда сидят люди, разговаривают, спорят, кругом полно ребят, все бегают, играют в мяч или в прятки.

Я влез на забор и вместе с Рустиком стал смотреть на Котьку, который назло своей родной бабушке грыз штукатурку. Бабушка ругалась, но почему-то не на Котьку, а на нас с Рустиком.

Вдруг кто-то схватил меня и стащил с забора. Оказалось, это мой папа. Он молча повел меня с собой, и вскоре мы очутились в зале музыкальной школы.

Вовка по-прежнему сидел возле рояля, но теперь рядом с ним стояла директор. Она смотрела под крышку рояля и плакала.

— Так это ты, Топоров? — спросила она, когда мы подошли ближе.

— Я, — сказал я. — А что?

— Он еще спрашивает! — закричала директор. — Да как ты посмел прикоснуться к единственному хорошему инструменту во всей школе! Какое ты имел право портить инструмент!

Я ничего не понял и говорю:

— А что случилось?

Директор от этих моих слов прямо остолбенела и потом показала мне целую кучу отломанных черных глушителей.

Тут до меня дошло, что она думает, будто это сделал я. Меня даже в пот бросило.

— Это не я, — говорю.

— Как не ты? А кто же? — удивилась она. — Кроме тебя и Вовочки, здесь никого не было.

— Не знаю, — говорю, — но все равно не я.

Тогда она повернулась к Гусару и говорит:

— Вовочка, скажи, кто сломал рояль?

Вовка сидел красный, растерянный. А тут сделал вид, что думает, и так медленно говорит:

— Я, Надежда Кирилловна, видел, как Топоров заглядывал сюда. А так как, кроме меня и его, в школе никого не было, то, очевидно, это сделал он.

Он так это сказал, что я даже стал вспоминать, не заходил ли я действительно в зал. Ну хоть как-нибудь, мимоходом?

— Ну что, все слышали? — сказала директор, потому что, кроме нас, в зале еще был сторож школы. — Зачем ты это сделал?

— Это не я.

— А кто? Ведь это само сделаться не могло?

— Не знаю, — говорю, — может быть, сам Вовка?

Тут директор даже замахала на меня руками, все стали возмущаться, а папа велел мне идти домой. Когда я уходил, я слышал, как директор говорила:

— Вовочка, никогда не водись с такими хулиганами. Мы исключим его, а у тебя есть все данные. Мы отправим тебя в Москву, где ты сможешь еще больше развить свои способности…

Из школы меня не выгнали. Дома, конечно, был разговор, но мне не в чем было признаваться…

Мы с Саввой долго думали, зачем Гусару понадобилось ломать рояль? И потом догадались.

Он сломал его не из хулиганства, а по глупости. Глушители в рояле для верхних струн смотрят в одну сторону, а для нижних — в другую. Вот Гусар, не разобравшись, и решил их подправить, чтоб они все смотрели в одну сторону. А когда неожиданно вошла директор, испугался и все свалил на меня. Вспомнил, что я заглядывал, и свалил.

Говорят, Гусара и в самом деле посылают в Москву в школу для одаренных. Скорей бы отправили, видеть его не могу…

Орлы

Особенно замечательно было по утрам. И земля, и деревья, и даже сама школа по утрам казались свежими и умытыми.

— Поздравляю! — через неделю сказал Емельян Данилович. — Это ваша работа.

— У меня тридцать два, — сказал удачливый Коля.

Слава Топоров насчитал у себя восемнадцать ростков, а Савва отыскал только два. Один росток Емельян Данилович назвал сорняком и тут же вырвал. Второй, посмотрев на Савву, оставил.

— Ты, мил человек, наверное, глубоко их посеял? Ну ладно, ничего, у тебя тоже пробьются.

К отпуску ребята преподнесли старому учителю сюрприз. Однажды утром на одной из яблонь Емельян Данилович заметил красивые плоды. Он остановился, достал очки и медленно приблизился к чудо-дереву. На каждой веточке было привязано по редиске…

Света сдавала сессию и была рада, что Савва занят. Анфиса Антоновна тоже поощряла увлечение, хотя ей каждый день приходилось стирать Саввины майки и трусы. Но с уходом в отпуск учителя сторож запретила ребятам что-либо делать без него.

* * *

— Савва дома? — с порога выпалил Коля, энергично забежал в коридор и, прыгая с ноги на ногу, стряхнул сандалии.

— Коля, во-первых, нужно здороваться, — сказала Света, — а во-вторых: ты не мог еще раньше прийти? Ведь даже восьми нет!

— Дело есть, понимаешь! — Коля вытаращил круглые глаза и стремительно ринулся в комнату к Савве.

Света вернулась на кухню.

— Анфиса Антоновна, — сказала она, — вчера за домом сараи сломали. Теперь там везде ямы, доски и гвозди. А одного мальчишку уже крыса укусила. Выскочила из-под досок и вцепилась ему в живот. Они там убьются!

— Видела, не убьются, — сказала тетя. — А где им лазать? Мальчики должны быть ловкими и смелыми…

— Такое местечко! — донеслось из комнаты. — Одевайся быстрее. Может, еще найдем?

— А если наган?

Тетя и Света насторожились, глядя друг на друга.

— Нет, лучше пулемет. Ты с пистолетом, а я с пулеметом. Шарах, шарах — и их нету!

— Нет, лучше два пистолета и два пулемета, тебе и мне!

— О чем это они? — сказала Света.

— Известное дело, — отозвалась Анфиса Антоновна, — воюют. Только вчера новый наган делал…

— Нет, нет, — забеспокоилась Света, прислушиваясь. — Они что-то затевают.

— …не так, пулей вниз, держи крепче. Где у вас молоток? Проверим…

Из комнаты в одних трусах выскочил Савва. Волосы у него со сна торчали в разные стороны. Он чуть подрос, но был такой же худой.

— Савва, ты что ищешь? — спросила Света.

— Одну штуку, — пробурчал брат, выдирая из ящика с инструментами молоток, и опять исчез в комнате.

Анфиса Антоновна быстро встала, прошла коридор и осторожно просунула голову в комнату.

Друзья сидели на полу. Савва что-то держал в кулаке, а Коля, поставив сверху большой гвоздь, прицеливался по нему молотком.

— Эй, эй, орлы, вы что задумали? — сказала Анфиса Антоновна.

— Бей, Коля!

Тетя с трудом перехватила мелькнувший в воздухе молоток.

— А ну, покажи?

Савва разжал кулак. Тетя взяла с ладони позеленевший патрон.

— Еще есть?

— Конечно, есть, — гордо сказал Коля, высыпая из кармана брюк еще три.

Из-за спины Анфисы Антоновны со страхом выглядывала Света.

— Это никуда не годится! — сердито сказала тетя. — Взрослые ребята, а ведете себя как маленькие. Это же боевые патроны. Взорвутся в руке — останетесь без пальцев и без глаз.

Савва с Колей почесали в затылках. Простые слова показались им чуть ли не откровением. Минуту назад мысль о том, что патрон взорвется не где-то, а в руке, до них как-то не доходила.

— Где вы их взяли? — испуганно спросила Света.

— Это я их нашел, — сказал Коля, — в яме за домом.

— Мы сейчас пойдем и еще найдем, — пообещал Савва. — А может, и пистолет попадется?

— Ужас! — сказала Света и посмотрела на тетю, но та спокойно повернулась и направилась на кухню.

— Анфиса Антоновна, — удивился Савва, следуя за ней, — а патроны?

— Патроны не отдам, — сказала тетя.

— Почему, они же старые?

— Тем более, — ответила Анфиса Антоновна, рассматривая патроны: — Нет, это не наши. У нас таких не было.

— Древние! — обрадовался Савва.

— Не очень, — сказала тетя. — Или с гражданской — здесь Чапаев воевал, или кулаки припрятали.

— Она у меня все знает, — похвалился Савва. — У нее ордена есть и осколок в ноге. Анфиса Антоновна, дай Коле осколок потрогать.

— Порох показать? — вместо ответа предложила тетя.

— Показать, — с готовностью сказали ребята.

Анфиса Антоновна отвернулась, плоскогубцами раскачала пули и высыпала из каждой гильзы понемногу пороху.

— Вот это капсюль, — сказала она, — капсюль зажигает порох…

— Знаем, поджигай, — нетерпеливо сказал Савва.

Шикнув, горка в один момент исчезла.

— Теперь понятно, что это не шутка?

— Понятно, — отозвались ребята. — Мы только стрельнуть хотели.

— Больше патронов не искать и не трогать, — строго сказала Анфиса Антоновна. — Успеете еще, настреляетесь.

Тетя задумчиво вздохнула и выпроводила мальчиков из кухни.

Коля и Савва ушли в комнату, влезли с ногами на диван и принялись фантазировать.

Через некоторое время к ним с опаской заглянула Света.

— Вы слышали, что сказала Анфиса Антоновна?

— Слышали, слышали, — рассеянно ответил Савва. — А если они сами найдутся?

— Не будете искать — не найдутся.

— А если мы, например, идем, а под ногами патрон? — сказал Коля.

— Хоть носом уткнетесь — не трогайте!

— Ладно, мы их выкинем, — нехотя пообещал Савва.

Света испуганно уставилась на ребят.

— Савва, — наконец придумала она, — если ты хочешь поехать к бабушке, ты патронов трогать не будешь!

— А Коля?

— Что Коля?

— А если Коля искать не будет, он тоже поедет?

— Коля? — озадаченно сказала сестра. — С Колей труднее: во-первых, нужно поговорить с бабушкой, а во-вторых, с его родителями…

— Света, — загорелся Савва, — мы хотим вместе. Поговори, а?

— Хорошо, — согласилась Света. — Я прямо сейчас, по пути в больницу, закажу разговор с Сосновкой. Но вы никаких патронов больше не ищете и в руки не берете, договорились?

— Ура! — воодушевленно закричали друзья.

«Давай лапу…»

Анфиса Антоновна и Савва улетали в один день, но в разные стороны: Анфиса Антоновна в небольшой город на Урале, где был ее дом, а Савва на юг области к бабушке.

— Кушай хорошо, — целуя Савву и берясь за вещи, расстроенно сказала тетка.

— Анфиса Антоновна, — озабоченно, чтоб не заплакать, сказал Савва, — ты всегда уедешь и потом тебя нет и нет… Нам с тобой жука надо делать. Который ползает. У нас соревнования будут. А Света ничего не умеет, она даже палочку распилить не может.

— Не задержусь, малыш, приеду, — как-то по-особенному пробасила тетка, отворачиваясь и шмыгая носом.

Отправив Анфису Антоновну, Света проводила Савву до самого самолета и попросила женщину с ребенком проследить за ним. Женщина кивнула головой:

— Заодно и он мне поможет, — сказала она.

Забыв на прощание даже махнуть рукой, Савва забежал в самолет и как в воду канул…

* * *

В самолете все вибрировало. Савва с удовольствием вцепился в какие-то железки и стал смотреть в круглое окно. Ему было очень жаль, что рядом нет Коли, которому поехать в деревню разрешили, но билет достали только на следующий день.

Земля была не такой, как рассказывала учительница, а плоской. На ней кусками цветной бумаги лежали поля, змеились речки и овраги, зелеными барашками паслись рощи. Иногда пролетали над маленькими коробочками, рассыпанными вдоль дорог. Савва не сразу догадался, что это дома.

Внутри самолета тоже все было очень здорово! Ребра с дырками опоясывали покатый корпус, везде были ручки, защелки, шкафчики. Летчики в кабине казались нарисованными, Савва видел таких на старых деньгах и на марках. Рядом сидела та самая женщина с ребенком на руках, дальше толстяк в синем костюме, потом мужчина с двумя маленькими девочками, которых он придерживал обеими руками. На противоположной скамье разговаривали четверо мужчин в одинаковых комбинезонах, две бабушки и еще бледный мужчина. На полу стояли чемоданы, мешки, сверху сломанной трубой лежал ковер.

Самолет сначала незаметно, потом все сильнее стало покачивать. Иногда он проваливался, затем, словно вспомнив, что нужно лететь, а не падать, жестко встряхивался и начинал карабкаться в гору.

Савва посматривал на пассажиров. Четверо мужчин в комбинезонах разговаривали, смеялись и даже ни разу не взглянули в окно. Толстяк читал газету, бледный мужчина страдал, девочки что-то говорили своему отцу, старушки с каменными загорелыми лицами держались за свои узлы. Женщина рядом побледнела, но молчала.

Когда в животе подтягивало, Савва сам себе говорил:

— Падаем.

А когда встряхивало:

— Нет, не падаем.

Он бормотал «падаем — не падаем» до тех пор, пока женщина с ребенком не сказала:

— Мальчик, попроси, пожалуйста, у летчиков пакет.

Савва отстегнулся и с удовольствием пошел к кабине, перешагивая через сумки и чемоданы.

Летчик справа обернулся.

— Дядя, дайте, пожалуйста, пакет, — попросил Савва.

— Раздай всем, кто попросит, — сказал летчик и дал сразу несколько.

Савва раздал пакеты бледному мужчине, девочкам, женщине и старушкам. Старушки взяли по два и сунули их в сумки. Савва вернулся к кабине.

— Самолет испортился? — поинтересовался он.

— Нет, — дружелюбно сказал тот же летчик.

— Тогда почему дрыгаемся?

— Ямы. — Летчик улыбнулся.

— Где ямы? — удивился Савва.

— Там. — Летчик мотнул головой в сторону стекла.

Савва посмотрел между летчиками через стекло, но ничего, кроме голубого неба и облаков, не увидел.

— Воздушные ямы, — пояснил летчик. — Тебя как зовут?

— Меня зовут Савва. А у нас во дворе тоже ямы, — сообщил он. — Их у нас бульдозер заваливает.

— Значит, вам легче, — сказал летчик слева. — А у нас тут бульдозеры что-то не летают.

Оба летчика заулыбались и стали переговариваться с кем-то невидимым.

— Мне в Сосновке выходить, не пролетим? — напомнил Савва, когда они закончили.

— В Сосновке, говоришь? — обернулся летчик слева. — Мы вообще-то постараемся притормозить, но если не получится, придется тебе того… с парашютом прыгать.

Он отвернулся и замолчал.

Савва почесал голову, взглянул через стекла вниз и снова посмотрел на летчиков. Оба были вполне серьезны.

— Ну? — не оборачиваясь, поинтересовался тот, что слева. — Согласен?

— Ладно, — побледнев, решительно сказал Савва, — прыгну. Где парашют?

Летчики одновременно громко засмеялись.

— Ну, Костя, у тебя и шуточки! — сказал летчик справа.

— Ничего, — сказал тот, которого назвали Костей. — Главное — смелость, правда, Савва?

— Правда, — сказал Савва. — Только я не умею на парашюте летать.

— Это не беда, научим, — сказал летчик Костя. — Принимаем тебя в экипаж, пойдешь?

Савва вздохнул.

— Нет, не могу, — сказал он. — Мне к бабушке надо.

— О, если к бабушке, то это дело важное. Тебе лет-то сколько?

— Скоро десять будет.

— Когда?

— В апреле.

— Да, действительно скоро, — сказал Костя. — Ты учишься?

— Нет.

— Интересно! — удивился Костя. — А почему ж ты не учишься?

— Мы только зимой учимся.

Оба летчика опять засмеялись.

— Ну что ж, Савва, будем знакомы, — сказал летчик справа, подавая Савве широкую ладонь, — я — Саша, он — Костя. Теперь иди на свое место, пристегнись и жди. Сейчас будет твоя Сосновка.

— Есть! — сказал Савва по-военному.

Летчик Саша встал и вышел вслед за ним.

— Начинается посадка. Пристегните ремни, вставать и ходить не разрешается, — сказал он и раздал еще несколько пакетов.

Соседке Саввы было плохо. Она сидела совсем бледная и как-то слабо держалась. Остальные пассажиры усаживались поудобнее. Старушки подтянули поближе узлы. Тросы, протянутые вдоль самолета, зашевелились и поползли. Затрясло сильнее, винт шумел то глухо, то звонко.

— Тетя, дайте я подержу, — сказал Савва, видя, что женщина клонится набок.

Женщина отдала ребенка. Савва старательно держал большой мягкий сверток, пока делали наклоны в разные стороны. Все притихли, только две старушки невнятно бормотали.

Наконец твердая земля поддержала самолет, мотор взревел, старушки стали креститься, а все остальные облегченно вздохнули.

Когда шум стих и пропеллер успокоился, летчик Саша открыл дверь, и все стало как-то по-другому. Стало казаться, что это не самолет, а просто пыльная комната.

У Саввы забрали ребенка, и он спрыгнул на траву под яркое солнце.

Совсем рядом оказались сонная избушка, за ней мачта, на которой вяло трепался полосатый, как у Буратино, матерчатый колпачок, и виднелись два красных бака за низким зеленым заборчиком.

Возле крыла самолета уже стоял и улыбался летчик Саша.

— Ну что, Савва, обратно с нами полетишь?

— Нет, я сейчас к бабушке, — озабоченно оглядываясь, сказал Савва. — А где же Сосновка?

— Под горой, километра четыре отсюда.

Летчик приоткрыл отверткой маленькую крышку на брюхе самолета и заглянул под нее.

— А говорил «не сломался», — сказал Савва. — Даже до бабушки не долетели.

Пассажиры толпой потянулись к избушке, на ходу обнимаясь с встречающими. Голоса потерялись на широком поле под открытым небом.

— Как не долетели? — Глаза летчика смотрели лукаво. — Очень даже долетели. Просто на аэродромах бабушки не водятся.

Савва засмеялся.

— Тогда чего же ты там смотришь? — спросил он.

— Масляное пятно. — Летчик вздохнул и задумчиво постучал отверткой по самолету.

— Теперь не полетит?

— Ну уж, сразу не полетит, — сказал летчик. — Полетит. Тут только маленькая неисправность…

Воздух дрожал от зноя. К самолету неторопливо шагал седой человек в плаще.

— А я думал, — сказал Савва, — что самолет ломается насовсем. Если хоть чуть-чуть сломался — то и лететь нельзя.

— Интересная мысль, — улыбнулся летчик. — Я тоже когда-то так думал. Ну ничего, сейчас мы его наладим. Держи. — И кинул ему кусок ветоши.

— Разве тряпкой самолет налаживают? — развеселился Савва.

В этот момент под самолет заглянул седой человек.

— Саввка, это ты?

— Я, — сказал Савва. — А что?

— К бабушке-то поедем? — точь-в-точь как отец, спросил Седой.

— Ура! Дедушка! — закричал Савва и выбежал в раскрытые объятия. — Тут самолет сломался, а мы его тряпкой налаживаем.

— Здравствуйте! — сказал дедушка летчику, опуская Савву на землю. — А я там внука жду. Чуть не потерял.

— Неужели забираете? — подмигнув дедушке, сказал летчик. — А мы его уже в свой экипаж приняли.

— Он шутит, шутит! — закричал Савва. — Там для летчиков только два места.

— Забираю, — сказал дедушка. — Спасибо, что довезли в целости и сохранности.

— Ну тогда до свидания!

— Его Саша зовут, а другого Костя, — сказал Савва по дороге. — А где же наш мотоцикл?

— Ждет возле избушки. — Дедушка лучился морщинами.

— Его не украдут?

— Нет.

Пока шли, Савва, перемешивая события годичной и недельной давности, сообщил деду интересный винегрет из своей жизни.

— Ну ладно, в деталях дома разберемся, — вздохнул дедушка. — А сейчас садись в коляску и держись.

Если бы у Саввы спросили, как именно он сел в коляску, куда поставил ногу, за что взялся — он бы никогда не ответил…

Один день у бабушки

Бабушка прижала к себе Савву дряхлыми руками. Дедушка слез с мотоцикла, попил из ковшика, застегнул брезент на коляске и снова сел на мотоцикл.

— Ну, разбирайтесь тут с делами, а мне еще в поле нужно поспеть, — сказал он. — Вечером поговорим.

Мотоцикл взревел, развернулся, выехал в ворота и исчез.

Савва с бабушкой остались одни, если не считать кур да большого кота, который развалился среди стружек на верстаке возле гаража и шевелил ухом, наводя его то на бабушку, то на гостя.

Бабушка велела Савве снять куртку и умыться из умывальника возле крыльца. Потом она повела его в дом и усадила за чисто выскобленный стол.

Бабушка была такая же старая, как и два года назад, когда приезжала к ним в гости. Савва любил бабушку за то, что она была добрая и слабая, за то, что она была хорошим ветеринаром (хотя бабушка всю жизнь была хорошим фельдшером; Савва давно собирался разобраться в разнице между этими словами, но все было как-то недосуг) и за то, что она раньше жила в славном городе Весьегонске. Почему славном? Потому, что, когда дома первый раз упомянули Весьегонск, Савва читал книгу о славном городе Муроме.

Савва ел и рассказывал: как летел, как трясло самолет и как его нашел дедушка. Потом он перешел на дом, на школу, на друзей и наконец развернул перед бабушкой потрясающую картину города, где дома в сто раз выше, из кранов течет вода, а улицы покрыты асфальтом. И еще, кстати, рассказал о дядьке без головы, который живет на картофельном поле.

— Интересно, — поддакивала бабушка в продолжение всего рассказа, но насчет дядьки усомнилась.

— Разве без головы живут? — сказала она.

— Живут, — убежденно сказал Савва. — Я сам видел, как он шинель на голову натягивал и за мальчишками гонялся. Пугал, чтоб на картошку не ходили. — И бабушка успокоилась.

Потом бабушка собралась на почту — дать телеграмму Свете. Савва вместе с ней вышел на крыльцо.

— Калитку закрывай, чтоб скотина во двор не заходила, — сказала бабушка.

— Ты зачем говоришь «скотина»? — удивился Савва. — Ты ругаешься?

— Нет, — сказала бабушка. — Так домашних животных называют.

— И петух скотина?

— Нет, птицу так не называют.

— И даже, если он дерется?

— Не знаю…

— А у нас Колина соседка тоже «скотина» говорит. А у них, кроме дяди Феди, никого.

Савва вышел со двора вслед за бабушкой, закрыл калитку, сел на бревна и стал внимательно изучать, куда он попал.

Бабушкин дом стоял возле самой речки. Справа, метрах в двухстах, огибая полого поднимающиеся по горе огороды, вода с шумом билась о скалы противоположного берега, перед домом спокойно блестела возле широкого, аккуратно срубленного моста, а дальше, слева, опять круто поворачивала под скалами, но уже на этом берегу. Между речкой и домом был неширокий луг, покрытый сочной жестковатой травой с маленькими желтыми цветочками. Кое-где речка становилась невидимой в осоке.

Особенно поражали справа и слева высокие серо-голубые скалы с ржавыми подтеками и шагающие по ним от самого моста могучие сосны с красными на солнце стволами.

Рядом с бабушкиным домом за забором стоял еще один дом, который окнами выходил на дорогу, идущую мимо огородов к мосту. Дальше ближайшими соседями были только дома за мостом и сзади, на самом верху горы.

На лугу возле забора было уютно. Ровно шумела речка, синие тоненькие стрекозы садились на задумчивого Савву. Воздух еще дрожал, но скалы уже отбрасывали большие тени на огороды.

На Саввино колено села большая бабочка с желтыми, черными и синими узорами, напоминающими глаза. В одном из глазков вдруг как-то проявилась и повернулась к Савве лицом голова дяди Степы.

«Он домой спешит с Арбата,

Как живешь? — кричат ребята» — сказала голова.

Савва очнулся, шевельнулся, бабочка вспорхнула и улетела…

Савва осмотрелся. На мост, мыча и блея, медленно вошло большое стадо коров и овец. Перейдя мост, то одна, то другая корова останавливались и, вытягивая шеи, мычали.

Савва очень удивился, когда к нему вплотную подошла и прямо в самое ухо оглушительно промычала черная корова с большими белыми пятнами.

— Чего тебе? — спросил Савва, вставая.

Корова молча повернула голову к калитке.

— Куда пришла, говорю! — взволнованно закричал Савва. — Иди отсюда!

Вместо ответа корова шумно вздохнула, оттолкнула Савву раздутым боком, головой ткнула калитку и вошла во двор. За ней туда же проскочили две овцы и коза. Сзади подходил бычок.

На Савву напала паника, но, помня бабушкин наказ, он взял себя в руки.

Труднее всего было с коровой, она была неповоротлива и делала все медленно. Савва быстро упарился, он кричал, загораживал дорогу и размахивал хворостиной.

Наконец корова неохотно покинула двор, коротко промычала на прощание и, не торопясь, двинулась обратно через мост.

С овцами и козой было проще. Некоторое время, спотыкаясь о поленья, они бестолково скакали вокруг Саввы, но очутившись за воротами, охотно разбежались в разные стороны.

Победа была полная. Савва умылся и снова сел возле калитки. В воздухе разливалась приятная вечерняя прохлада. Теперь солнце падало только на дом и на верхушки скал…

Савва увидел бабушкин платочек еще на повороте дороги и поспешил навстречу.

— Бабушка, — закричал он, — к нам корова лезла, овцы и коза, а я их всех прогнал.

— Зачем? — не поняла бабушка.

— Ты же сама велела!

— Ах да! — всплеснула бабушка руками. — Вот наказание! Это же наша скотина…

Обратный процесс — розыск и возвращение изгнанников — Савва осуществлял так же энергично. Он бегал далеко за мост и узнал, что дорога там опять поворачивает и идет в лес, а с горы за бабушкиным домом, на которую ему пришлось взобраться несколько раз, виден тот самый пруд, о котором он слышал от Светы.

Коза в тот день так и не нашлась. Савва расстроился. Он чувствовал себя виноватым перед козой.

— Бабушка, она думает, что ее прогнали насовсем?

— Коза ничего не думает, — сказала бабушка, — и бегать за ней не стоит, сама вернется…

После разнообразных дел — дойки, процеживания молока, мытья посуды и ужина — бабушка постелила Савве на широком старом диване, а сама легла на большую кровать с блестящими шишками на спинках.

— А где же дедушка?

— В конторе. У него дел много, — ответила бабушка.

— Каких?

— Разных. Он агроном в совхозе.

— А, знаю, — сказал Савва, — клумбы делает, грядки поливает.

— Все делает, неугомонный, — вздохнула бабушка. — Давно дома пора сидеть, а он с утра до ночи пропадает.

Савва помолчал.

— Бабушка, ты корову дрессировала?

— Нет, — сказала бабушка. — Она сама привыкла. Я же ее кормлю.

— А знаешь? — подумав, сказал Савва. — Твоя корова может в цирке выступать. Надо калитку сделать, а за спиной траву…

Пока он обдумывал цирковой номер с коровой, бабушка уснула.

Савва тоже устал, глаза его закрывались, но он сопротивлялся — дома так рано не ложились. Несмотря на усилия, в голове постепенно все спуталось: корова, как лошадка, скакала, размахивая зелеными крылышками, по зеленому кругу, а летчики, которые были музыкантами, улыбались и показывали ей, как надо летать. Все это под музыку поднималось и опускалось в дрожащем желтом воздухе и потом стерлось…

«Будь спок…»

Савва проснулся от крика петуха. Он приподнялся и посмотрел в окно. Птица стояла на заборе и хриплым голосом с полной отдачей кричала «Ку-ка-ре-ку!» После очередного приветствия утру и солнцу петух, свесив гребень набок, важно смотрел на Савву, разворачивался в противоположную сторону и снова кричал.

Бабушки в доме не было. Савва вскочил и вышел на крыльцо.

— Бабушка, у нас петух охрип! — крикнул он.

Бабушка была в огороде. Она подняла голову и показала Савве, что не слышит.

— Твой петух охрип!

Бабушка с трудом разогнулась и обрадованно заспешила к Савве.

— Головка болит, не выспался?

— Нет, — сказал Савва, — ничего не болит. У тебя петух охрип.

— Охрип, драчун, — согласилась бабушка. — Сейчас позавтракаешь и будешь гулять.

— У него ангина, — засмеялся Савва. — Его в больницу надо. Я, бабушка, гулять не буду, я тебе помогать буду.

Дедушки опять не было. Но оказалось, что он был, ужинал, спал, брился, завтракал, съездил за чистой водой, вымыл медогонку, наладил косу и давно уже уехал в поле. Бабушка сказала, что он должен вернуться к обеду и взять с собой Савву на аэродром.

После завтрака Савва по поручению бабушки пошел искать курицу с цыплятами. Он обошел двор, заглянул в коровник, сарай, к поросенку, обследовал огород. В самом конце огорода возле малины на небольшой полянке стояли два улья. Савва долго сидел на корточках перед каждым и смотрел на леток.

Пчелы были чистыми, аккуратными и очень деятельными. Они беспрерывно вползали в улей, выползали, взлетали и садились. Иногда, подлетая к улью, пчелы ударялись о голову Саввы, который старался заглянуть внутрь, озабоченно гудели у него в волосах, но почему-то не жалили.

Затем Савва пролез между жердями изгороди и спустился к речке.

Вода бежала по каменным плиткам, скользким от черной слизи. Савва искупался в небольшом омуте, где было по пояс, сел возле воды и стал смотреть, как бурлит поток на том берегу под скалой. Иногда к его ногам подплывали живые, но какие-то вялые пескари. Савва подумал и сделал небольшое открытие: пескарей бил о скалу поток на повороте, поэтому некоторое время они плыли по течению оглушенные.

Курицы с цыплятами нигде не было. Обдумывая, куда бы ему еще заглянуть, Савва обернулся. Оказалось, курица с цыплятами бродит у него за спиной. Савва бросил семейке дохлого пескаря и стал смотреть, как цыплята суетятся.

Над речкой и лугом, что-то внимательно высматривая, медленно парил коршун. Хорошо видны были его скрюченные когти.

Неожиданно коршун упал прямо перед Саввой и утащил цыпленка, который не успел юркнуть под растопыренные крылья матери. Савва тоже не успел ничего предпринять. Погрозив кулаком коршуну, он побежал к бабушке.

— Ай-яй-яй! — сказала она. — Есть тут один, на скале живет.

— Один? — удивился Савва. — А я думал, птицы каждый день разные.

— Бывают и разные, — сказала бабушка, — а этот один. Дедушка хотел его разорить, да пожалел.

— Он ведь тоже есть хочет, — сказал Савва.

— Если хочет, то пусть мышей ловит или птиц, лентяй! — сказала бабушка.

— Ничего не боится, — сказал Савва. — Хватает цыплят, как будто меня тут нет.

— А ты бы пошумел, он бы и улетел.

— Ладно, — пообещал Савва, хотел тут же вернуться на берег, но приехал дедушка.

— Ну, сынок, рассказывай, — обнимая Савву, сказал он. — Мы ведь с тобой толком-то еще и не виделись.

— Я тебе не сынок, а внук, — ответил Савва. — Давай, я на мотоцикле буду газовать?

Дедушка оказался понятливым и покладистым.

— Вот хорошо, что напомнил! — сказал он. — Ты садись, газуй, а я тут кое-что подрегулирую.

Савва в одних трусах сел на теплое резиновое сиденье.

— Худой-то, прямо пигалица! — вздохнула бабушка. — Чего вы там в городе едите?

— Капусту, макароны, мороженое и еще чего-то, — сказал Савва.

Бабушка не услышала, мотоцикл уже заревел. Дедушка крутил гайку на тросике, а Савва, надув щеки, рыкал мотоциклом. Куры разбежались в разные стороны, ныряя под забор. Синее облако окутало мотоцикл.

— Фу, начадили! — сказала бабушка, уходя.

— А теперь возьми тряпку и протри машину, — сказал дедушка. — Сейчас пообедаем и — в путь…

Дорога все время шла вверх. Вычищенный мотоцикл, поблескивая на солнце, прыгал по каменным гребешкам, там и сям перебегающим дорогу.

Пока ехали, было и не жарко, и приятно, но когда остановились возле вчерашнего сонного домика, на Савву налетели оводы и мухи. Отмахиваясь от них лопухом, Савва смотрел вокруг и не узнавал аэродром. Все выглядело по-другому: лес оказался с другой стороны, дорога вчера шла вправо, а сегодня влево, красные баки с мачтой тоже переместились.

Заглушив мотор, дедушка ушел узнать о самолете.

— Ну что? — спросил он, появляясь. — Нет самолета?

— Нет, — вздохнул Савва.

— Да ты не туда смотришь, — заметил дедушка. — Самолет на гречиху не сядет. Смотри вон на тот лес.

Савва повернулся на сто восемьдесят градусов и сразу же закричал:

— Ура! Летит!

Самолет появился над лесом и с шумом примчался к избушке по широкой ровной полосе, которую Савва обнаружил только в самый последний момент.

Первым, как он и ожидал, из самолета вывалился радостный и энергичный Коля Максимов.

Издав нечленораздельные восклицания, друзья помчались навстречу друг другу. Они обнимались, размахивали руками, орали и прыгали, как будто не виделись целый год.

— Дедушка, это Коля Максимов, — представил друга Савва, когда они прибежали обратно.

— Ну что ж: Антон Макарыч. Будем знакомы! — в свою очередь солидно представился дедушка. — Садись, богатыри.

Дедушка никому не разрешил ехать на заднем сиденье, тем более, что «богатыри» свободно уместились в коляске. Мотоцикл, пофыркивая, побежал обратно.

— Хорошо, что ты приехал, — говорил Савва, — тут такие дела! Вчера коршун цыпленка утащил. Там у бабушки коршун знакомый, на скале живет. Лентяй, не хочет мышей ловить. Его отгонять надо, а то он всех цыплят перетаскает.

— Будь спок, отгоним, — успокоил его Коля.

— А корова, представляешь, какая упрямая! Я ее сначала выгнать не мог, а потом загнать. Бабушка ее не дрессировала, она сама такая умная.

— Будь спок, загоним! — пообещал Коля.

— А толстая! Меня боком толкнула — я чуть не упал.

— Будь спок, меня не толкнет, — ответил Коля.

— Там под скалой вода бьет и пескарей глушит, их потом можно руками ловить…

Мотоцикл сильно запрыгал на крутом спуске. Последний крутой вираж, и дедушка затормозил возле ворот.

— Мать! — негромко позвал он. — Принимай пополнение!

Бабушка выглянула из открытого окна и поспешила навстречу. Но, когда она подошла к воротам, друзей в коляске уже не было. Они со всех ног бежали к мосту и скрылись под ним. Дедушка только развел руками.

— А я и не видел, как они удрали, — сказал он.

Дело мастера

Ласковое утреннее солнышко выкрасило в розовый цвет не только бабушкин двор, но и белую козу, которая вернулась домой точно к приезду Коли Максимова. Были эти два события как-то связаны или нет — останется тайной, но факт, что утром коза по неизвестной причине отказалась идти пастись со стадом и теперь стояла посреди двора, разглядывая друзей.

Савва сидел на крыльце в одних трусах, ежился от свежести и смотрел на девочку за зеленым забором.

— Как ты думаешь, — сказал он, показывая на девочку пальцем, — это, наверное, та самая Наташа?

— Не знаю, — сказал Коля, которому было не до девочки. Он выбирал подходящее полено из поленницы, сложенной вдоль забора.

— Бабушка говорила, что она скучает и мы должны с ней познакомиться.

— Да ну ее, — отмахнулся Коля, — лучше купаться пойдем.

Девочка из-за забора тоже поглядывала на друзей. С мячиком в руках она ходила за своей бабушкой.

— Нет, раз велела, надо познакомиться, — вздохнул Савва.

Коля наконец выбрал полено и стал устанавливать его перед собой.

— А вдруг она не захочет знакомиться? — засомневался Савва.

— Не захочет — заставим, — сказал Коля, отпустил полено и хотел взять топор. Полено упало.

— Их надо покорять, — сказал Савва. — Я читал.

Коза подошла ближе. Она не то прислушивалась к разговору, не то заинтересовалась предстоящим процессом рубки. Девочка исчезла на некоторое время, но потом появилась вновь. Она встала на что-то возле забора и теперь, удобно облокотившись, по-видимому, тоже приготовилась наблюдать. В отличие от козы, она не могла слышать разговора. На девочке была красивая красная кофточка в белую горошину и такие же бантики.

— Покорять? — Коля поставил полено и взял топор. — Это налупить, что ли?

— Ты что! — возмутился Савва. — С ними разговаривать нужно или смешить…

Коля отшвырнул ногой плохое полено и выбрал хорошее.

— Давай быстрее, — сказал Савва.

— А если это вовсе не Наташа? — с досадой сказал Коля.

— Ну и пусть. — Савва неотрывно следил за красивыми бантиками. — Бабушка все равно велела.

— И чего она уставилась! — возмутился Коля. — Сидит, как сова!

— Нет, красивая! — вырвалось у Саввы.

— Нет, настоящая сова! — с чувством сказал Коля, однако под взглядом круглых любопытных глаз стал ходить по двору сутулясь, вразвалочку, принимая картинные позы то с поленом, то с топором и без надобности плевал на ладони.

— Ну что же ты? — нетерпеливо сказал Савва, когда очередное полено упало. — Давай познакомимся и вместе на пруд пойдем.

— Вот сейчас нарублю дров на зиму, тогда и пойдем, — сказал Коля.

— Ты что, это долго! — испугался Савва.

— Долго?

Коля насмешливо-презрительно склонил голову: — А это ты видел?

И повернувшись так, чтоб девочка могла получше разглядеть, он согнул руку и похлопал себя по бицепсу величиной с крупный грецкий орех.

Коза прозрачными голубыми глазами тоже внимательно посмотрела на мускул. После этого Коля в который уже раз плюнул на ладони, сказал: «Дело мастера боится» — и взмахнул топором.

Дальше все произошло как в сказке, то есть очень быстро. Могучий удар обрушился на беззащитное полено. От полена отскочила малюсенькая щепочка и попала в козу. Коза шарахнулась в сторону, ударив рогами в изгородь. С шеста в загон к поросенку с громом свалилось корыто. Раздался визг, поросенок нырнул между прутьями, попал в огород и помчался по грядкам.

К чести Коли, он только на мгновение опешил. Схватив прутик, он без промедления помчался в огород. Некоторое время он бегал там по грядкам и между ульями, а затем с криком «Саввка, беги!» выскочил обратно во двор, вылетел за ворота и, размахивая руками помчался к речке.

Савва не сразу отреагировал на происшествие. Когда девочка засмеялась и захлопала в ладоши, он тоже хотел улыбнуться и помахать ей рукой. Но перед ним неожиданно появилась тучка гудящих пчел. Савва удивленно хлопнул себя по голове, отмахнулся — и началось…

Так гармонично начавшееся утро разрушилось. Заготовку дров на зиму пришлось временно прекратить, так как более неотложное дело поглотило друзей целиком.

Впрочем, вторая задача стоявшая перед ними, решилась сама собой. Девочка за зеленым забором — кто знает, может это была Наташа? — не скучала. Она покатывалась со смеху, глядя то на Колю, который петлял по зеленому лугу, то на Савву, который бился с пчелами во дворе.

— Лезь в бочку! — крикнула девочка.

Бочка, полная воды, стояла на углу дома. Савва залез в нее и нырнул…

Когда бабушка вышла на крыльцо, все было уже позади. В бочке по грудь в воде стоял Савва, а в ворота с опаской заглядывал Коля. Черты мальчиков расплывались в бабушкиных глазах, и она поспешила за очками.

Покорение Наташи

Мальчикам понравилось, что бабушка отнеслась к происшествию довольно спокойно. Она не повела их в больницу, не бегала по дому в поисках лекарств, не причитала и не плакала. Надев очки, она быстро вытащила все пчелиные жала и сказала, что, если сразу ничего страшного не произошло, то и дальше ничего не должно случиться.

Савва и Коля лечились, прикладывая тряпочки, смоченные в уксусе, к тем местам, где жгло. Друзья плохо видели, изредкапостанывали, но крепились.

— Речка называется, нырнуть негде! — ворчал Коля.

Он гордился тем, что искусан сильнее. Стриженая голова Коли постепенно приобретала классическую форму шара. Очертания ушей тоже непрерывно изменялись.

У Саввы в основном пострадали лицо и руки. Если б не краснота, можно было бы подумать, что он быстро, но как-то неправильно поправляется.

Бабушка подтвердила, что за зеленым забором была именно та самая Наташа.

— Смеялась, — мрачно сказал Савва. — Когда ты бегал и особенно, когда я из бочки вынырнул. Ну что тут смешного?

— Саму бы укусили — орала бы на всю улицу, — уверенно сказал Коля.

— «Ха-ха-ха!» — передразнил Наташу Савва. — Теперь, наверное и знакомиться не захочет.

— Что?

Коля сощурился и без того закрытыми глазами:

— Будь спок, раз велела — познакомимся.

Однако бабушка была против немедленного знакомства. Она сказала, что сначала нужно пообедать.

Мальчики наелись картошки с простоквашей, пирожков с мясом, выпили по кружке молока, посуетились на одном месте и как-то незаметно для себя уснули.

* * *

Только часа через три мальчики появились возле забора и стали рассматривать соседний двор через щели.

— Там индюк и больше никого, — сказал Коля.

— Тогда смотри фокус…

Савва повернулся и стукнул по забору голой пяткой.

В ответ раздался клекот, похожий на визгливый лай маленькой собачки.

— Здорово!

— Это, когда я еще только приехал, придумал, — сказал Савва.

День, проведенный здесь без Коли, разрастался у него в голове в целый месяц, а то и год, поэтому почти каждую фразу он начинал словами: «Вот ты не знаешь, а когда я еще тут один был…»

Друзья принялись дружно колотить пятками по забору. Индюк беспрерывно кричал, раздувая на шее и голове фиолетовые пузыри.

На крыльцо дома вышла старушка и та самая девочка в красивой кофточке.

— Кто это там стучит? — строго сказала старушка. — А ну перестаньте, разбойники!

Мальчики затихли и приготовились удирать. Но старушка направилась не к ним, а в глубину двора.

— Бабушка, это не разбойники, — звонко сказала девочка. — Это мальчишки, которых утром пчелы кусали. Я их вижу, вот они. Не прячьтесь, не прячьтесь, бессовестные! — закричала она.

— Пошли, Саввка, она нас зовет, — сказал Коля.

— Зовет? — удивился Савва.

— Ну да. Слышишь, говорит: «Не прячьтесь».

Они вышли со двора, обогнули угол и осторожно заглянули в ворота к соседям.

— Ах, вот они! — строго глядя на две диковинные головы с красными ушами, сказала девочка. — Зачем вы стучите по забору и дразните индюка?

Савва уставился на девочку. Вблизи она оказалась еще красивее. У нее были тоненькие руки, ямочки на щеках и большие черные глаза.

— Какого индюка? — сказал Коля.

Девочка уперла руки в бока и показала носом на птицу:

— Вот этого.

— Разве это индюк? — начал придуриваться Коля.

— Да, — девочка топнула ногой, — индюк!

— А мы думали, это гусь, — сказал Коля, толкая Савву локтем.

Мальчики вошли во двор и присели на завалинку.

— Почему вы разбойничаете?

Савва молчал, продолжая смотреть на девочку. Ему не хотелось поддерживать Колю, но тот, по-видимому, совсем не разделял его восхищения.

— Нет, мы хорошие, — насмешливо сказал он.

— А вот и не хорошие, — возразила девочка. — Я утром видела все-все. И как вы пчел дразнили, и как козу стукнули.

— Мы не дразнили, — вырвалось у Саввы, — они сами…

— Неправда, я видела! — закричала она. — Сначала вы палкой козу стукнули, потом на поросенка корыто бросили, а потом бегали и дразнили пчел. Вы всегда всех мучите?

Такой вольный пересказ утренней истории поразил Савву, но он промолчал, боясь рассердить девочку, а Коля, как ни в чем не бывало, подмигнул ему.

— Если по правде, — сказал он, — то мы с козой и с поросенком физкультурой занимались. А потом? Потом с пчелами купаться пошли. Я люблю купаться с пчелами.

Девочка наконец улыбнулась.

— Вас Наташа зовут? — не терял времени Коля.

— Никак не зовут, — капризно сказала девочка.

— Жалко. — Коля почесал затылок. — А мы думали Наташа.

— Ну и что!

Девочка опять надула губы. Савва с тревогой следил за Колиными шуточками.

— Жалко, что не Наташа, — продолжал Коля. — Вот у Саввы есть бабушка, так она говорит, что в этом доме живет Наташа, которая очень скучает и хочет с нами познакомиться.

— Вот еще! — девочка фыркнула. — Я вовсе не скучаю.

— Ага! — безжалостно засмеялся Коля. — Вот мы тебя и поймали. Значит, ты Наташа?

Девочка рассердилась, что ее разоблачили.

— Уходите с нашего двора, а то я бабушке пожалуюсь! Бабушка! — крикнула она.

— Ну вот, теперь совсем обиделась, — огорченно шепнул Савва.

— Будь спок! — сказал Коля. — Сам же говорил…

— Я не хочу с вами знакомиться, уходите! — повторила девочка.

Савва встал, собираясь уходить, но Коля даже глазом не моргнул. Наоборот, он пересел на ступеньку крыльца поближе к девочке.

— Ну ладно, — сказал он, — не хочешь — не будем. А купаться ты ходишь?

— Не хожу, я не умею плавать.

— Вот и хорошо. Значит вместе не пойдем. Мы тоже не умеем…

Савва слушал разговор уже как посторонний, крах визита казался ему неминуемым, но тут случилось чудо! Девочка вдруг совсем мирно сказала:

— Мне бабушка велела картошку в подполе перебрать. Вот когда переберу, тогда и пойду. Вас Коля зовут, да?

— Картошку! — Коля зажмурился, как будто ему сказали о клубнике. Наташа засмеялась. В этот момент из-за двери появилась ее бабушка.

— Вот и хорошо, — сказала она, — перебирайте вместе. Будет веселее, а то ведь ты скучаешь!

На этот раз, к удивлению Саввы, девочка совсем не обиделась.

Сердце у Саввы пело, когда они спускались в подпол и когда он сидел на корточках возле Наташи с гнилой картошкой в руках.

В подполе оказалось светло от маленького окошка на улицу. Разболтались и познакомились за одну минуту. Оказалось, что Наташа приехала из города Чкалова, тоже перешла в третий класс и с аэродрома тоже ехала на мотоцикле, только со своим дедушкой.

Савва, признавая заслуги товарища, по-прежнему помалкивал, а Коля с Наташей стали хвастать друг перед другом чем попало: городами, школами, учителями, отметками и прочим…

— А у нас, — говорила Наташа, — у одного мальчика есть собачка Найда. Такая беленькая, хорошенькая! Когда у нее будут кутята, он мне даст одного, вот!

— А я маленьких беленьких собачек не люблю, — отвечал Коля. — У них не поймешь, где голова, а где хвост. Я люблю больших собак, которые ваших маленьких едят на обед, вот!

Все трое смеялись, гнилая картошка летела в помятое ведро. Одновременно соревновались в меткости.

— Прицельное бомбометание! — работая на публику, торжественно провозглашал Коля, бросал и часто мазал.

Савва тоже бросал, но промахивался нарочно, не желая выпячиваться. Картошка попадала в каменные плитки и разлеталась…

С работой справились довольно быстро. Пока Коля с Наташей выносили ведра, Савва рассматривал старые серпы, горшки, склянки, казавшиеся ему старинными, смотрел в окошечко и наслаждался прохладой — лицо и руки все еще горели и болели.

Потом друзья ждали, Когда Наташа переоденется. Она вышла в купальнике, сандалиях и большой соломенной шляпе, вручила Савве сумку, одеяло, надувной спасательный круг, а Коле маленький резиновый мячик и две ракетки.

Было уже поздно, идти на пруд бабушка не разрешила, поэтому они направились к омуту за огородами, где Коля с Саввой еще не были.

— Наталочка, — предупредила бабушка с крыльца, — долго в воде не сиди, и через час — домой.

Путаясь в одеяле, Савва тащился сзади, слушая, как Коля легко беседует с Наташей. Она опять громко смеялась, так как Коля для смеху называл ее Наталочкой…

Вечером, укладываясь спать на сеновале, друзья обменивались впечатлениями.

— Она все время на тебя смотрит, — задумчиво констатировал Савва. — Я хотел, чтоб она мячик мне отдавала, а она все время тебе. Даже когда ты на тот берег убежал, — тебе отнесла.

— Да? — удивился Коля. — Завтра скажу, чтоб тебе отдавала.

— И картошку с тобой носила, а я хотел, чтоб со мной.

— Будь спок, завтра скажу, чтоб с тобой носила, — решительно пообещал Коля.

Звезды смотрели на ребят через дырки в крыше. Из дома доносились звуки радио — дедушка слушал последние известия. Стуча копытами, внизу никак не мог устроиться теленок. Изредка спросонья что-то болтали куры.

— Нет, не надо ей ничего говорить, — сказал Савва. — Я больше с ней играть не буду.

— Почему?

Савва натянул одеяло до носа, вздохнул, но ничего не сказал.

— Ну ладно, как хочешь, — сказал Коля. — Я ведь для тебя старался.

— Дедушка сказал, что на ферме зайцев много. Хотите, говорит, я вас туда на целый день отвезу? Там тоже речка есть, поглубже, чем здесь. Поедем?

— Конечно, на ферму лучше, — с готовностью сказал Коля.

Сон потихоньку подкрадывался, так как оба вдруг услышали, как шумит речка.

— И почему ее бабушка только на час отпускает и то со спасательным кругом? — пробормотал Савва.

Коля не ответил. Последние известия закончились. Теперь из окна вылетали и растворялись в ночи слова:

Артист (рассказ Коли Максимова)

В штаны хорошая рыба, конечно, не заплывет, но поймать можно. Только дергать нужно вовремя, а не как Савва — стоит, чешется, будто рыбы ждать его будут.

Вот раки — другое дело. С ними торопиться не обязательно. Они даже очередь соблюдают. Схватишь одного за панцирь — и на настил. Повернешься, а там уже другой на солнышко вылез.

Вот тут к нам Пашка и подошел. Возник сзади и смотрит, как мы раков выбрасываем.

— Вы приезжие? — спрашивает.

— Приезжие, — говорим.

Он сделал удивленное лицо, побегал вокруг:

— Из самого города?

— Из самого.

— Вот здорово! — говорит. — А меня Пашкой зовут. Я всю жизнь здесь живу, во второй класс перешел.

— А мы в третий, — говорим.

Он снова побегал, побегал вокруг:

— Раки — ерунда, — говорит, — я их мильон могу поймать. Лучше пойдемте, я вам крота под камнем покажу.

Вообще-то мы с Саввой в тот раз в кино торопились. Билетов у нас не было, но бабушкина кума — знакомая такая — обещала нам сбоку у рядов стулья поставить.

«Ладно, — думаем, — успеем», — и пошли Пашкиного крота смотреть.

Там камень большой недалеко от берега, а под ним дырка. Савва в эту дырку прутик сунул, потом я попробовал. Никакого толку. Тогда мы воду попробовали туда лить — опять ничего.

— Пошли, — говорю, — Савва, ничего там нет.

А Пашка уселся в тени:

— Есть, есть, — говорит, — наливайте побольше. Я его здесь еще в прошлом году видел. Теперь он, наверное, растолстел и застрял там.

— Сам своего толстяка доставай, нам некогда, — говорю, и мы пошли.

Пашка — за нами. Вернее, сначала остался, а потом догнал.

— Ну его, — говорит, — крота. Он меня еще укусит. Я лучше с вами до дому пойду.

Жара была, прямо пекло! Пока в гору шли, мокрые стали, будто из воды не вылазили.

Сначала Пашка не отставал, рядом бежал, потом вдруг растянулся на ровном месте, схватился за ногу и как завопит:

— Ой, нога!

Ну, мы, конечно, остановились, ногу осмотрели — ничего не видно. Обыкновенная нога, даже синяка нет. А он орет:

— Ой, не трогайте, больно!

Я Савве говорю:

— Притворяется, что ли? Не то, что синяка, царапины нет.

Савва говорит:

— А помнишь, Славка Топорик ногу сломал? Тоже ничего особенного не было, только нога покривела и все.

Я думаю: «Кто его знает? Рожица у этого Пашки хитрая, но, может быть, вправду сломал?»

В общем, мы Пашку кое-как до куста дотащили, сели в тень и стали думать, что делать, как быстрее до дому добраться?

Пашка нас слушал-слушал, а потом как завопит:

— Пить хочу! Дайте пить!

Еще не легче! Где мы ему в поле пить найдем? Стали обсуждать: идти домой или сначала обратно на пруд за водой сбегать?

Тут Савва повернулся и над головой сумку увидел. На ветке висела. Как мы ее раньше не заметили?

Савва в сумку заглянул и говорит:

— Коля, там две бутылки молока, хлеб и еще что-то в тряпке.

Я на Савву смотрю, Савва на меня.

А Пашка, как услышал про сумку, сразу:

— Ой, как раз молока хочу! Дайте молока!

Я говорю:

— Савва, может, одну бутылку возьмем и Пашке дадим?

— Ты что! — говорит он. — Сумка ведь не наша. Надо посмотреть, значит, здесь кто-то поблизости работает?

Стали смотреть. Во все стороны посмотрели — никого, только кузнечики да бабочки.

Тут Пашка вопли прекратил, говорит:

— Работает, работает. Я видел, там трактор за пригорком. Сломался, наверное, поэтому и не слышно.

В общем, Савва убежал за пригорок, а я с Пашкой остался. Он сразу же уселся поудобнее под кустом и как ни в чем не бывало стал меня обо всем расспрашивать: про город, про улицы, про всякие дела.

Сидим, разговариваем, он спрашивает — я рассказываю. Пашка рот открыл, забылся и больную ногу под себя подвернул.

Я говорю:

— Пашка, тебе не больно?

Он говорит:

— А чего?

— Да ты ж на больную ногу сел.

Пашка сразу глаза закатил, повалился:

— Ой, — говорит, — совсем забыл! А у вас пароходы и паровозы в городе есть?

— Есть, конечно, — говорю, — ты мне толком покажи, где болит?

— Не трогай! — орет. — Везде болит! Неужели они по улицам ездят?

— Дурак ты, Пашка, что-ли? — говорю. — По улицам трамваи ездят.

— И вы на трамваях каждый день катаетесь?

— Нет, — говорю, — чего на них кататься? Просто едешь в кино или в библиотеку. Ну, а если билет купишь, тогда другое дело — можно и покататься.

Умора, чего эти трамваи ему дались?

— Признавайся, — говорю, — что ничего у тебя не болит.

У Пашки на лице кожа натянута, будто вот-вот лопнет, а тут он сморщился, как Чан-Кайши в кукольном театре:

— Нет, сильно болит! Вам хорошо, у вас в городе интересно. Почему у нас трамваев не сделают?

— Не знаю, — говорю, — наверное, не нужно.

— Ну да, не нужно. У меня в Костино бабушка с дедушкой живут. Лесники. Кругом никого, одни медведи. Знаешь, страшно! А я к ним каждый раз пешком бегаю. Эх, нога! Теперь я свою бабушку, наверное, никогда не увижу!

У меня даже слезы от смеху выступили. Как представлю Пашку на трамвае в дремучем лесу — сами текут.

Тут Савва прибежал.

— Можно, пусть пьет! — кричит. — Тракторист сказал: «Только все аккуратно на место положить». Он там гайку потерял, а я ему целых три нашел. Он мне за это разрешил руку в солярку сунуть. Понюхайте, как хорошо пахнет.

Мы кулак понюхали, Пашка опять улегся и даже глаза закрыл. Слабым таким голосом говорит:

— А про хлеб и про то, что в тряпке, спросил?

Савва говорит:

— Нет, ты ж только пить хотел…

Пашка подумал и стал по-новому стонать:

— Ой, хлеба хочу и того, что в тряпке! — И такие рожи корчить, ну ни за что не поймешь, болит у него на самом деле или не болит.

Я смеюсь, а Савва говорит:

— Больше не побегу. Пей и быстрее пойдем.

А Пашка мне:

— Чего смеешься? Я же раненый, а раненым все надо давать.

Савва говорит:

— Ну ладно, раз уж ты так хочешь раненым быть: вставай, положи руки нам на плечи и пойдем.

Тут уж Пашка стал настоящего раненого изображать. Перевернулся на живот, руками в землю уперся и жилится, будто подняться не может. Мы его под руки берем, а он вырывается.

— Нет, — говорит, — я идти не могу. Лучше вы меня по очереди несите. Когда ты, Коля, устанешь, Савва понесет, а когда он устанет, опять ты. — Потом голову вскинул и прошептал:

— Ребята, вы меня не бросите?

Савва говорит:

— Не так. Надо говорить: «Ребята, бросьте меня!», а мы тебе будем отвечать: «Молчи, еще немного осталось».

Пашка говорит:

— Ребята, бросьте меня.

А я ему:

— Подожди, вот сейчас поднимем, а уж потом бросим. Из-за тебя уже два часа здесь возимся.

Савва говорит:

— Коля, ну чего ты все портишь!

После этого Пашка обрадовался и полез к нему на спину.

В общем, возились мы с Пашкой до самого дома. То по очереди несли, то вдвоем, а один раз даже за руки и за ноги. Потом Савва свою майку снял, Пашке голову перевязал и сам стал раненого изображать, то есть хромать.

Я говорю:

— Зачем голову? У него же нога болит.

Савва говорит:

— Пусть. Так красивее. У него от ноги голова воспалилась.

Так в Сосновку и вошли. Пашка с Саввой в разные стороны хромают и песни поют, а я их веду. Особенно хорошо получилось, когда к бабушкиному дому по скалам спускались. Уж вправду устали, шатаемся, а они висят на мне и всякие песни орут.

Но возле самого дома Пашка хромать перестал и повязку снял.

— Все, — говорит, — а то смеяться станут. У нас тут насмешников много.

Я вообще-то догадывался, что он притворяется, но все же говорю, просто так, для интереса:

— Пашка, у тебя хоть немного нога болела?

А он смеется:

— Нет, — говорит, — совсем не болела. Это я нарочно придумал, а то бы вы от меня удрали. И пить нарочно просил.

Тут я ему легонько по шее стукнул.

А он говорит: «Чего дерешься? Я с вами подружиться хотел, а вы? Вам хорошо, вы в городе каждый день на трамвае ездите, а у нас даже от пруда не на чем доехать…»

Ну что такому скажешь, не на трамвае, так хоть на нас прокатился.

Заботы на год

Еще в начале августа бабушка говорила, что осень будет дождливая. Так и получилось. Прямо с первого сентября заладили сплошные дожди.

Все говорили: «Бр-р!», а Савве такая погода нравилась. В такую погоду не хотелось суетиться, мысли не прыгали, как зайчики, с одного на другое, а текли спокойно.

Правда, дел было много: ходили на свалку — искали подшипники для самокатов, играли в «перышки», копали землянку для тимуровского штаба, мастерили луки и стрелы.

Самый удачный лук решили испытать на дальность выстрела. Стреляли с Колиного балкона в сторону пустыря. Савва старался, пыхтел, но стрела улетела недалеко.

— Иди, каши поешь, — сказал Коля, — дай-ка я!

В этот момент из-за дома на другой стороне двора вышел радостный Топорик.

— Эй, Колька, — закричал он, — стреляй, я ловлю! — И широко расставил руки.

До него было далеко. Так далеко, что даже не верилось, что стрела может туда долететь.

Но стрела долетела. Описав красивую дугу, она перелетела весь двор, пронеслась в промежутке между домами и попала Славке прямо в руку.

Царапина была пустяковая, но шум был большой, ребятам попало, Колин отец сломал все луки и выбросил их в мусорный ящик.

— Маленькая или большая — дело не в ране. Дело в принципе. Разве можно целиться в человека! — сердито сказал он…

Но особенно много дел было, конечно, в школе.

* * *

Коля и Савва мчались по коридору, размахивая портфелями. В конце коридора возле стола толпились девочки.

— Тут очередь, — огорчился Савва, — ждать надо.

— Где? — удивился Коля, широко расставил руки, и все девочки проехали по паркету мимо стола.

— Ну, Колька! — завизжали они.

— Венера Махмутовна, — потирая руки, сказал Коля, — запишите нас в хор.

— Максимов, — записывая друзей, сказала Венера Махмутовна, — разве можно девочек обижать?

— Они сами нас щипают, — добродушно возражал Коля.

— Не щипают, а щиплют.

— Ну да, Венера Махмутовна, они щиплют, а мы терпим, ой!..

Учительница пения хотела еще что-то сказать, но Савва с Колей уже продирались между девочек от стола. Им было некогда, нужно было обсудить важный вопрос.

— Вера Федоровна сама… — только успел сказать Коля, как из-за поворота коридора вынырнул озабоченный Гена Щегольков. Под глазом у Генки наливался свежий синяк. По тому, как он оглядывался, было сразу видно, что он знает большую тайну.

— Привет! — сказал Генка. — Пошли, я вам что-то скажу!

На улице все так же накрапывал дождь. Мальчики обогнули огромную, как море, лужу, посреди которой стояли два романтика с портфелями на головах, и направились к дому.

— Только никому! — Щегол вытаращил здоровый глаз. — Сейчас иду мимо «пионерской», слышу кто-то говорит: «К субботе все призы должны быть готовы».

— Ну и что? — нетерпеливо сказал Савва. — Это все знают. В субботу юбилей.

— Да обожди! — сказал Генка. — Я думаю: «Что за призы?», посмотрел в щелку, а там стоит старшая пионервожатая и, знаете, что рассматривает?

— !!!

— Самолет! Новенький и с моторчиком.

— Тебе синяк дверью поставили? — догадался Савва.

— Не дверью, а ручкой, — отмахнулся Генка.

— Подумаешь, — сказал Коля, — в Доме пионеров таких самолетов полно.

— Да обожди! — с досадой сказал Генка. — Вожатая смотрит на самолет и, знаешь, чего говорит?

— Чего?

— Там, — говорит, — один ученик из четвертого класса сорок килограмм металлолома собрал, вот ему, наверно, приз и дадим. Поняли?

— Самолет хочешь получить? — насмешливо сказал Коля.

— Хочу.

— А если она вовсе не про самолет говорила? — предположил Савва.

— Про него, — уверенно сказал Генка. — Знаете что? У меня пять килограмм уже собрано. Еще сорок наберем — и он наш. Поможете?

— Нашел дураков, — сказал Коля, — у нас уже по тридцать сдано.

— Еще по двадцать сдадим, и порядок, самолет получим, — добавил Савва.

— Эй-ей! — испугался Щегол. — Не вздумайте, так нечестно будет.

— А вот возьмем и сдадим, — сказал Коля. — Ему самолет нужен, а другим не нужен.

— Попробуйте только, — разозлился Генка, — по шее получите!

— Ха-ха! — сказал Коля.

— Драться хочешь? — сказал Савва, беря портфель в правую руку.

— И стукну.

— Обожди, Савва.

Коля вытянул шею и насмешливо попросил:

— Ген, ну стукни, а?

Щегол потоптался на месте, но драться не решился.

— Только попробуйте, по одному поймаю! — крикнул он, погрозил кулаком и побежал обратно к школе.

— Еще лучше, — весело ответил Коля, — значит два раза получишь!

И они направились дальше, продолжив наконец разговор.

— Список составляла Вера Федоровна, — сказал Коля, — а Петька тут не при чем.

Савва пожал плечами. Была ли это просто ошибка Веры Федоровны, или все-таки происки старосты Пети Акулова — было неясно. Савва склонялся ко второму, и для этого были основания.

С неделю назад на уроке по памяти рисовали бочку и горшок. На перемене Савва взял мел и то же самое изобразил на доске. Только горшок у него стоял на бочке, и из него во все стороны торчало что-то вроде сосисок, а сверху плавали завитушки, которые изображали пар.

Рисунок всем понравился, особенно когда Савва добавил к бочке тоненькие руки и ноги. Но тут пришел Петя Акулов.

— Ты зачем меня нарисовал? — возмутился он.

— Это не ты.

Все засмеялись.

— Нет я, — сказал Петя и показал на сосиски. — А это что?

Все еще громче засмеялись.

Дело было в том, что Петя каждый день приносил с собой в школу то жареные пельмени, то сосиски, то еще что-нибудь удивительное. На большой перемене он обычно сидел на своей парте, обхватив руками толстый портфель, по одной вытягивал из него какие-нибудь вкусные штуковины, съедал их и ни с кем не делился. Это подрывало Петин авторитет как старосты и укрепляло мнение, что он обжора и жадина.

К тому же, пока Савва спорил с Петей, на доске появилась надпись «Наш начальник Петя Акулов». Тут уж Петя совсем разобиделся и разорался.

Размышляя о списке принимаемых в пионеры, где не оказалось Саввы, друзья подошли к дороге и остановились, пропуская машину.

— Сейчас брызнет, — задумчиво констатировал Савва.

Машина подпрыгнула на кочке и брызнула. Коля отскочил и остался чистым. У Саввы же вся куртка и фуражка покрылись большими каплями грязи. Савва растопырил руки и застыл на месте.

— Сначала с фуражки стряхни, — посоветовал Коля.

Савва осторожно снял фуражку и тряхнул. На этот раз Коле не удалось убежать, но зато он кое-что придумал.

— Знаешь что? — сказал он. — Если тебя не примут в пионеры, то и я не буду вступать. Пионервожатая говорила, что на день Конституции тоже будут принимать, вот тогда вместе и вступим.

— Ты что? — испугался Савва. — А если рассердятся и совсем: не примут?

Но в субботу все выяснилось.

Зал был полон. Младшие сидели в первых рядах, старшие за ними. Первый ряд занимали только участники художественной самодеятельности и те, кого должны были наградить.

На сцену вышел директор, открыл торжественный вечер начальных классов и поздравил всех с тридцатилетним юбилеем школы.

За ним выступила завуч. Она долго и интересно рассказывала о школе, например, о том, что в войну половину здания занимал военный госпиталь, что многие из учителей и учеников были на фронте, а директор школы Василий Иванович самый настоящий герой, потому что он два раза ранен и награжден двумя орденами Красной Звезды. По всему выходило, что их школа не простая, а особенная и даже знаменитая. Многие выступали после завуча, но интереснее никто ничего не рассказал…

— А сейчас, — объявила старшая пионервожатая, — нам предстоит приятная процедура.

Тут восемь силачей из четвертого класса вынесли на сцену большой стол, заваленный призами и вымпелами.

— Смотри, — сказал Коля, — Щегол тоже на первом ряду.

— Руки потирает, — сказал Савва, — наверное, больше всех сдал…

— Волнуется, — сказал Коля, — сейчас дадут.

— А самолета-то нет.

— Посмотрим, — ответил Коля.

Ребята отхлопали все ладони, так как награждаемых было много. Сначала на сцену целыми командами выходили спортсмены в белых трусах и майках. Им вручали вымпелы и кубки. Когда они все ушли, два мальчика и одна девочка показали акробатический этюд.

Мальчики встали на середину сцены и взяли руки крест-накрест. Полненькая девочка выбежала из-за занавеса, подпрыгнула, но встать на руки не смогла, потому что руки отодвинулись в сторону.

— Кремляков, Меркурьев, присядьте! — приказал голос невидимого физрука.

Мальчики присели. Девочка снова подпрыгнула, Кремляков и Меркурьев повалились на пол, но, как настоящие спортсмены, тут же вскочили и снова приготовились. Девочка обхватила их за шеи и опять попробовала. Руки опять ушли в сторону. Мальчики хотели опустить ее на пол, но она не сдавалась, упорно стремясь вверх.

— Хватит, — скомандовал тот же голос, — выносите!

Кремляков и Меркурьев покраснели от натуги и понесли девочку со сцены, хотя она продолжала барахтаться…

— Сидорова, прекрати! Куда ты? Надо было хоть раз прорепетировать! — в последний раз донесся голос физрука, и зал взорвался аплодисментами.

Вечер затянулся, потому что, кроме речей, поздравлений и запланированных номеров, выступали все, кто пожелает.

Танцы, песни, стихотворения — все было. Петя Акулов изобразил медведя. А один мальчик из четвертого класса рассказал стихотворение, которое сам сочинил. Стихотворение было длинное, но особенно запомнились строки:

— Это он для рифмы, — сказал Коля.

— А вообще-то правильно, — сказал Савва, — оно и в спине бьется, только нужно с другой стороны посмотреть.

— На сцену приглашаются Коля Максимов, Савва Марков и Слава Топоров — все из третьего «Б», — неожиданно объявила старшая пионервожатая.

Друзья даже подпрыгнули на своих местах и вопросительно посмотрели на Веру Федоровну.

— Раз зовут — идите, — сказала она.

Оказалось, всех троих наградили книжками: «За активную работу на пришкольном участке», как сказала старшая пионервожатая.

— Эти ребята, — добавила она, вручая подарки, — молодцы! Весной по собственной инициативе они помогли нашему ботанику Емельяну Даниловичу привести в порядок пришкольный участок. Все они к празднику будут приняты в пионеры.

— А меня тоже примут? — спросил Савва, когда пионервожатая трясла ему руку.

— Безусловно, — сказала она, — просто Петя Акулов пропустил в списке твою фамилию…

А с Генкой Щегольковым, как всегда, вышла история. За лучшую работу по сбору металлолома наградили вовсе не мальчиков, а двух маленьких девочек из второго класса, и вовсе не самолетом — а двумя большими куклами. Генка и некоторые другие были недовольны.

— Оля и Ира не только собрали по пять килограммов металлолома, но и помогли погрузить его на машину, — сказала старшая пионервожатая, — а некоторые мальчики — я не буду говорить фамилии — хоть и собрали больше, позорно удрали со двора школы, когда их попросили помочь. Выходит, девочки оказались настоящими хозяйками, которые болеют за дела школы, а кое-кто только стремился к получению приза. Правильно я говорю?

— Правильно! — закричали все и захлопали.

— Не правильно! — буркнул Генка на весь зал.

— Щегольков, а ты вообще не бурчи, — сказала пионервожатая.

— Буду! — сердито сказал Генка. — Все равно я больше всех собрал!

— Знаешь, Щегольков, я не хотела об этом говорить, — сказала пионервожатая, — но ты сдал такой металлолом, за которым пришли из вашего домоуправления. Нам пришлось краснеть за тебя и все вернуть. Разве можно сдавать в металлолом крышки от колодцев и новые трубы?

Зал загудел, Щегол вскочил и побежал к выходу.

Савва удивленно хлопнул себя по лбу.

— А я думаю, — сказал он, — почему на него слесарь дядя Степа ругался? Поймаю, говорит, вашего Щегла — уши оторву!

— Значит, еще не поймал, — сказал Коля.

На этом юбилейный вечер закончился.

«Я вас когда-то разбудил…»

Савва Марков откинул одеяло и сел на кровати. Луна в окне уставилась на него, разглядывая хохолок светлых волос, худое лицо с большими задумчивыми глазами и тонкие ноги с острыми коленями.

«Странно! Раньше ее не было, — подумал он. — И главное, складная какая!»

Савва опять прислушался к самому себе: так и есть, в голове все время вертится мелодия.

«Ну вот! — почти испугался он. — Неужели композитором стал?»

Вообще-то Савва знал, что когда-нибудь проявит себя, но никак не предполагал, что это произойдет на днях и тем более ночью. Сегодня он долго не мог уснуть. Он думал о папе с мамой, которые скоро должны были приехать, Савва ворочался на кровати и жевал угол подушки, зубами вытаскивая из нее перья. Луна смотрела на него, и вот тут в голове неожиданно появилась эта самая мелодия.

«Ура! Сначала песни, потом арии, потом симфонии стану сочинять», — распаляясь, решил он и представил, как все поздравляют его, а он в длинных штанах с подтяжками и с затуманенными от чувств глазами просто и скромно кивает головой и пожимает руки желающим.

«Кто сейчас ко мне хорошо относится, того и потом любить буду…»

Савва серьезно и грустно раскланялся луне, которая теперь неслась куда-то сквозь горы облаков, не выпуская однако его из виду.

«Ничего, привыкну. Послушаю, например, как дверь скрипнула, и оперу напишу, а еще чего услышу — симфонию. А потом?.. Потом обязательно в какую-нибудь декаду или плеяду поступлю».

Савва поискал глазами бумагу и карандаш, затем полез под кровать и долго рылся там в темноте, вынимая из портфеля магниты, подшипники, стеклянные шарики и сломанные авторучки.

Наконец он выполз обратно, осторожно ступая на прохладный пол, добрался до пианино, включил настольную лампу и сел на черный круглый стул.

«Саблю Коле отдам, композиторы с саблями не бывают», — мимоходом подумал он и осторожно нажал на клавиши.

Мелодия получилась сразу без особых затруднений. Савва проиграл все произведение еще раз от начала до конца и стал писать, чиркая карандашом и подвывая себе под нос.

«Вот это да! — глядя на листок, восхитился он. — Ну, теперь лишь бы бумаги хватило, насочиняю! Здесь обо всем напишу — в Африку поеду. А что? Зайду там, например, в лес и с обезьянами сфотографируюсь…»

Савва обвел глазами комнату. Укрывшись тенью, как покрывалом, вокруг спали вещи. Луна все-таки убежала за черные облака и теперь светила из-за них, беспокойно перебирая рваные края.

«Нужно разбудить Свету, пусть послушает. Стану знаменитым, буду ей благодарности приносить: „Так, мол, и так, милостливая сударыня… я вас когда-то разбудил“, лицо у меня будет в морщинах… Щегла даже замечать не буду, кошку вчера мучил, чуть хвост не оторвал, дурак!»

Савва встал и пошел в другую комнату. Он тронул сестру за плечо, но Света только глубже зарылась под одеяло. Савва потянул ее за косу, пощекотал перышком шею и наконец удачно в самое ухо шепнул:

— Света вставай, дело есть!

Сестра с ожесточением долго терла ухо, потом с трудом открыла глаза.

— Саввик, почему ты сам не спишь и мне не даешь? — сказала она.

— Вставай, я музыку придумал!

— Песню, что ли?

— Какую песню? — насторожился Савва.

— Ой туманы, мои, растуманы, — пробормотала Света и снова уснула.

— Ой туманы, мои, растуманы! — удивился Савва, отстал от сестры: озадаченно кусая ногти, постоял возле кровати и потом побрел к себе.

Задумчиво стащив с подушки кота, он забрался на постель и сел, поджав под себя ноги. У него был такой вид, будто его только что бессовестно надули. Уставившись в одну точку, он некоторое время, хлопая ресницами, посидел на кровати и наконец, что-то проворчав, лёг.

«Ведь чувствовал, что что-то не то, — мрачно думал он. — „Композитор, композитор!“ — передразнил он себя. — Может быть, я просто болею?»

Савва потрогал ладонью свой лоб и, вздохнув, натянул одеяло на голову.

«А может, так всегда бывает? — подумал он под одеялом. — Чужое, чужое, а потом свое появится? Вертелись ведь и другие… „Ля-ля, динь, ля-я-я“… забыл только записать… или на карусели — там ничего придумывать не надо… А если переписать песню наоборот?..»

Что будет в этом случае, Савва не успел обдумать. Он уснул. Ему снилось, что он стоит в большом зале на скользком блестящем паркете, держит в руках своего кота, а Нинка из второго подъезда торжественно вручает ему большие и красивые ордена. Вокруг много людей, они хлопают в ладоши и откуда-то издалека доносится мелодия известной всем песни.

Теперь в квартире спят уже все. Луны нет, только лампа на столе неярко освещает лист нотной бумаги. Сейчас она одна охраняет и греет гений Саввы Маркова.

Оглавление

Плохая шуба

Три вальса

Опера в трех актах

Зима

Воображала

Воробей

Талант (рассказ Славы Топорова)

Орлы

«Давай лапу…»

Один день у бабушки

«Будь спок…»

Дело мастера

Покорение Наташи

Артист (рассказ Коли Максимова)

Заботы на год

«Я вас когда-то разбудил…»