Всеобщее путешествие вокруг света. Часть III. Восточный Индийский полуостров: Малакка, Сиам, Кохинхина. —Острова Филиппинские. —Китай. [Жюль Дюмон-Дюрвиль] (doc) читать онлайн



Всеобщее путешествие вокруг света,
Содержащее извлечение из путешествий известнейших доныне мореплавателей, как-то! Магеллана, Тасмана, Дам- пиера, Ансона, Байрона, Валлиса,Картерета; Буген­виля, Кука, Лаперуза, Блея, Ванкувера, Антркасто, Вильсона,Бодена,Флиндерса, Крузенштерна, Портера, Коцебу, Фрейсине, Биллипгсгаузена, Галля, Дюперре, Паульдинга, Бичея, Литке, Диллона, Лапласа, Морелля, и многих других,
составленное
Дюмон-Дюрвилем,
капитаном французского королевского флота,
с присовокуплением
карт, планов, портретов и изображений замечатель­нейших предметов природы и общежития во всех частях света, по рисункам Сснсона, сопровождавшего Дюмон-Дюрвиля в его путешествии вокруг света.

Часть третья.

Москва.
в типографии Августа Семена.
1836
печатать позволяется,
с тем, чтобы по отпечатании представлено было в Цензурный Комитет надлежащее количество экзем­пляров. Москва, Мая 9-го дня, 1836 года.
Цензор Д. Перевощиков.

Восточный Индийский полуостров: Малакка, Сиам, Кохинхина. —Острова Филиппинские. —Китай.

ПУЛО ПЕНАНГ. МАЛАККА. СППНАПУТ.
После краткого пребывания в Паданге, наш Гол­ландский Капитан должен был, по назначению своему, отправиться в Малакку. Июня 28-го, в ночь, подняты были якори; добрый ветерок от берега благоприятствовал нашему отплытию, и когда 29 Июня, по восхождении солнца, вышел я на палубу — берег Сумашрский оставался уже в нескольких льё за нами, и гоэлетта наша стара­лась обогнуть остров с G. стороны. Пять дней держались мы в виду земли, пока мыс Лхем ос­тался у нас на Ю. 3., после чего направились мы прямо на В., чтобы вступить в Малаккский про­лив. Едва гоэлетта обплыла огромный остров Сумашрский, перед нами разостлалось тихое, ве­личавое море; ветер, опираясь о берега, сделался слабее и переменчивее. Вскоре показались высокие утесы, цвет моря изменился, рассчет приливовъ
8
стал непостояннее. Июля М-го открылся на виду Пуло-Бутон, а 5-го показался Пуло-Пенанг, или остров Принца Валлийского ; издали кажется ом выдавшимся в море мысом прибрежного государ­ства Малаккского Кведа ; так узок и незаме­тен пролив, разделяющий сей остров от мате­рика. — Пуло-Пенанг ( остров арека, на Малай­ском языке) находится при самом входе в Ма­лаккский пролив, под 5й 28' с. ш. и 98° д. в.— рассматриваемый с моря, он представляет вид продолговатого четыреугольника, очаровательной красоты, столь обыкновенной на островах Ав­стральных морей. По берегам его раздвигаются манглиеровые рощи, из за-кошорых внутренния горы выставляют свои неприкосновенные леса, сплошь перепутанные лозистыми лианами и густы­ми бамбуковинами. Вся эта громада зелени нисхо­дит даже до предела морских приливов. —■ На возвышеннейшей точке острова развевается сиг­нальный Флаг, вокруг которого видны домики и строения. Сюда приезжают больные из Бенгала и Английских колоний на Молукских ост­ровах, для восстановления здоровья, что послу­жило к наименованию Пуло-Пенанга Индийским Монпелье (*). Трудно вообразишь себе вполне здо­ровость, прозрачность, благорастворенность воз­
(*) Montpellier, главный город французского департамен­та Геро ( Hérault ), в Лангедоке, знаменитый здоровым своим климатом и Медицинскою Академиею, находящийся на гористом местоположении, вблизи Средиземного моря. llpuju. Пер.
9
духа в горной части острова. Термометр едвали изменяется здесь в течение целого года на 5 или 6°. Потому сии места считаются Европейцами, обитающими в Индии, главным местом путе­шествий для здоровья и для забавы. На превосход­ных лошадях Суматрских, креолы ездят сюда с пристани по каменистым дорожкам, проруб­ленным между лесов, высоких, и столь гус­тых, как будто частокол.
Основание ПулоЛИенанга обязано началом рома­ническому приключению. В 4785 году, капитан Лейт (Liglil), Английский морской офицер, имел случай оказать услугу Царю Кведаскому; в знак благодарности, Царь отдал ему руку одной из дочерей, подарив остров Пенанг вместо приданого. Супружество совершено по обычаям зем­ли, приданое принято, но, как добрый патриот, Лейш предложил в подданство Англии свое вла­дение. По его желанию, Сир Джон МакФерсон основал здесь колонию; Царь Кведаский рассердил­ся на пиакое своевольство, но его убедили согла­сишься, с условием ежегодного платежа по 60,000, пиастров. Лейт был наименован губернато­ром нового заведения, и принял землю в под­данство Великобритании, со всеми обычными цере­мониями, 44-го Августа 4 786 г., в день рождения тогдашнего Принца Валлийского (*), почему наз-
(*) ПринцЬ Валлийский, титул наследника Английского королевства, но Валлийской, или Галльской области, сосставляющей часть западного берега Англии, между Честе­ром и Монмутом. Прим. Пор.
10
зван и остров в честь Принца. Попечениями де­ятельного Губернатора, в восемь лет колония возрасла до величайшей степени богатства, так, что в 4 805 г. потребно уже было учредить здесь отдельное место постоянного управления.
Пуло-Пенанг, необработанный и дикий, когда Лейт принял его под начальство, теперь по­крыт превосходными плантациями, из коих все­го важнее перечные и сарачинского пшена. За ними следует возделка бетеля и арека, сбыт кото­рых идет на всю Малакку. Я говорил уже о бетеле; арен прекрасное деревцо, с тоненькими ветками, с широкими зелеными листьями, длин­ным и прямым, как стрела, стержнем. Орехи арековые употребляют для жеванья с бетелем. Орлиное, алоевое, сандальное, железное, тековое дерева растут в лесах Пуло-Пенангских. Бла­гословенный остров этот заключает в себе произведения обоих полуостровов Индийских, из всех царств природы ; только нет здесь тигров, львов, леопардов, этих беспокойных для человека соседей, столь обильных в Индиях. Множество птиц, вовсе безголосых, или с плохими голосами, перелетают всюду по ле­сам, сверкая своими цветистыми и яркими перь­ями.
Единственный город на Цуло-Пенанге есть Джорж-тоун (Георгиев город), называемый туземцами Танжонг-Паиииаиик; он построен к G. В. стороне острова; улицы в нем, разбитые под прямыми углами, широки, просторны и хоро-
41
шо содержатся; рынки обилуют припасами всякого рода. Успевая во всем, город этот беспре­станно богатеет новыми учреждениями. Несколь­ко больниц, дом для призрения креольских си­рот, и другой для призрения сирот туземных, были основаны старанием Лондонского Общества миссионеров, которое учредило здесь свое отде­ление. Умственные потребности также не забыты в Джорж-тоуне: здесь заведено много училищ, есть библиотека, издается политическая и лишшературная газета.
Крепость Корнваллпс, защищающая город, ху­до построена и худо поставлена; одного военного корабля довольно заставить её громы умолкнуть. Гавань образуется здешним проливом, разделяю­щим остров от Малаккского материка ; это бесконечный залив, с множеством превосход­ных пристаней и внутренних портов, образуе­мых крайнею восточною оконечностью острова и мысом Джеража.
Народонаселение Пуло-Пенанга первоначально со­стояло из Малайцев и сошен трех Китай­цев, привлеченных лестными обещаниями капи­тала Лейта. В пятнадцать лет оно удвоилось; в 4 802 г. считали здесь до 4 0,000 жителей, в 4 805-м 4 5-шь, в 4 824-м 35-гпь у в 4 834-м 45,000, из коих 4 9-ть Малайцев и 8-мь Китай­цев ; остаток смесь Англичан, Голландцев, Португальцев, Американцев, Арабов, Персов, Сиамцев, Бирманов, Кохинхинцев, и проч. Та­ким безмерным умножением жителей, отчасти,
42
обязаны были уничтожению города Малакка, кото­рый быстро шел к падению. Сделавшись местом роздыха между Бенгалом и Китаем, Джожъипоун превратился в место торговой складки, куда каждая соседняя сторона доставляет свои произведения, меняя их, иди на деньги, или на ценность других произведений. Как военный порт, как купеческая Фактория, Пуло-Пенанг с самого начала так хорошо послужил к поль­зам Ост-Индской Компании, что она постара­лась доставишь ему верную точку опоры и на Ма­лаккском ‘материке. Договором, заключенным в 4802 году с Царем Кведаским, подтверж­дена была уступка части земли, находящейся про­шив острова, за 40,000 пиастров, или долла­ров, ежегодной платы. Этот клочек земли, в 60-ш туземных орлонгов, начиная с примор­ского берега, почщи шак-же плодоносен, как и остров Пуло-Пенанг. Два произведения, кото­рых нет на острове, олово и слоны, присово­купляются к богатствам этого небольшего вла­дения, умножающего собою выгоды обладания остро­вом.
Пуло-Пенанг был уже далеко за нами; он ка­зался букетом зелени среди водяного пояса. Из нескольких сот каботажных судов, беспрес­танно пересекавших нам дорогу, оставались уже немногие, на полных парусах спешившие к бе­регам. Длинная цепь островов, обитаемых и необитаемых, показывала нам вдали положение берегов Малаккского материка. Настала ночь,
43
ветер был свежий, но благоприятный, море тихо, небо светло. Легко летела наша гоэлетта по вол­нам блестящим и золотистым, как вдруг бег её остановился, потом пошел с переме­нами быстроты и остановки. Мы зашли в грязи пролива. Наш Капитан бросил лот; оказалось глубины восемь брассов; высокие отмели были на­ми пройдены; мы касались окончания их. Здесь пролив начинает суживаться между двумя песча­ными косами, глубина беспрерывно изменяется и весьма неровно. Мы шаркнули на мель, но удар этот быстро двинул нас опять на волны. Бед­няжка Капитан ничего тут не понимал, и про­должив несколько времени плавание на бакборте, сошел в свою каюту, разложил все свои кар­ты, перемерял все расстояния, поверил часы, и кончил все дело выразительною браныо, которую можно было перевести словами : «Не дам шолку, что за путаница такая 1 »
Впрочем, это была единственная остановка в нашем пути. Утром, на другой день, увидели мы Парселарскую гору полуострова Малакки, и маленькие острова Арю, потопленные волнами на правой стороне пролива. Июля 41-го, гоэлетта явилась па виду города Малакка, и в тот-же ве­чер мы стали направо от острова Рыбачьего, прямо против города. Смотря отсюда на Малак­ка, можно полюбоваться па его бесконечную доли­ну, его пояс из садов, и небосклон, очерченный отдаленными дикими горами. Понятным кажется, что подобное место могло привлекать к себе
U
завоевателей, и что гари Европейские державы спо­рили за обладание им. Но когда съедете на бе­рег, то невольно изумляетесь и спрашиваете ; не уже-ли этот городишко был соперником Гоа, это было заведение, ознаменованное именем Альбукерка, ключ Китайского моря, за который ссорились Португальцы, Голландцы и Англичане, поочередно, и с такою упорностью и настойчи­востью? Развалившаяся пристань, беззащитная кре­пость, вдали несколько домов, и шпиц церкви, видной из куп зелени; ближе несколько хижин Китайских, странно размазанных и вытянутых в линию—вот все, что с первого взгляда пред­ставляется в городе Малакка. Подробное рассмо­трение скажет не более. Глубокая, но узкая река служит убежищем несколько рыбачьих Малай­ских лодок, с палубами, похожих на наши Ев­ропейские. Эта река оканчивается к морю, в устье своем, небольшим портом, крутоберегимт^ и неглубоким, пригодным только для тузем­ных лодок. Корабли Европейские принуждены останавливаться на взморье, почти на льё рассто­яния от города.
В несколько часов осмотрев весь Малакка, мы были и на Китайском кладбище, построенном амфитеатром на скате холма, величественном и унылом, с его подобными лестницам памят­никами, складенными из кирпичей, среди зелени деревьев. Малайское отделение города и неболь-шое число Европейских домов, не более 42-ти, остались верны св<< . ? старому, знаменитому не-

d5
пелищу. Ми взглянули на жилище Английского ре­зидента, где живут с ним до 50-ти Сипаев, единственных здешних защитников. Осмот­ревши остатки прежних зданий Малакка, и его развалившиеся укрепления, мы отправились на ко­рабль с наступлением ночи.
Малакка, столь многолюдный некогда, имеет ныне жителей не более 5,000 человек. Англичане посшараливЬ захватишь его не столько потому, чтобы он был им полезен, но потому, что положением своим мог быть вреден при обла­дании чуждом. Владея Батавиею, Голландцы име­ют в руках ключ Зондского пролива ; ОстъИндская Компания хотела иметь шакой-же ключ к проливу Малаккскому, укрепляясь здесь ПулоПенангом, Малаккою и Синкапуром.
Если я был доволен посетив Малакка, как любопытный путешественник, мой Капитан, в качестве купца и морехода, не нашел никаких выгод в его посещении. Он попался мне на пристани, сердитый и бранчивый. «Проклятый го­родишко ! » говорил он гортанным выражением Нидерландского произношения — « ни одного та­лера не добудешь здесь, с эпиими Банианскими Сиамцами и Малайскими мошенниками ! В послед­ний раз завернул я сюда, в эту гадкую сторо­ну ! » — Так бранился он, не замечая, что я стоял подле него, но когда увидел меня, то оборотился ко мне с усмешкою. « Что, М. Г. —> сказал мне Капитан — как показался вам зна­менитый город великаго' ■ ’сукерка ?» — Я по­
46
жал плечами, в знак согласия. — Между тем мне кажется, что это прекрасное место для го­рода — отвечал я. — Посмотрите, какое здесь богатое произрастание, какая роскошная природа; море спокойно, будто в заливе, а эту реку в два месяца можно-бы сделать судоходною. Тут все есть, Капитан; остается только прибавить умное распоряжение готовыми средствами. Для
основания хорошей колонии недостаточно денег, людей, кораблей, пушек ; надобны еще ум и уменье распорядиться — величайшая редкость въ
делах человеческих! Надобны еще, кроме того, верное суждение о местных удобствах, справед­ливость и человечество в делах, между повели­телями по праву сильного и обладателями по пра­ву происхождения. Мы посетим Синкапур ; не правда-ли, Капитан ? — « Разумеется, посетим » — отвечал моряк, не понимая, что хотел я ему сказать—«мы будем там ; с Малакка дело кончено — тут не заработаешь ни одного пиастришка. Если вы готовы, через два часа мы под­нимем якорь.» — Хоть сию минуту. — «Ладно.» — Он созвал своих матрозов, и через два часа, как назначил мой пунктуальный Голлан­дец, шпиц Малаккской церкви быстро удалялся уже огп пас в направлении С. 3.— Мы вошли в узкие проходы между островами пролива. Мой превосходный Капитан переменил в это время обращение со мною ; это не был уже прежний Голландец, молчаливый, угрюмый, полагающий важ­ность в соблюдении строгого этикета по на-
47
чальсшву ; одного разговора нашего на пристани было достаточно переделать его в болтливого моряка; он преследовал меня своими Голланд­скими шутками, своими рассказами, как будто хотел расплатиться за безмолвие прежнее и взять задаток за молчаливость {будущую. Надобно бы­ло угождать терпением, слушать повести его и замечания, не превышавшие области понятий Гол­ландского купеческого капитана, о переезде из Индии в Индию, с прибавкою сведений о прево­сходстве его корабля, о славном штурмане, ко­торого похитила у него когда-то лихорадка. За­нятия по кораблю в тесном проливе довольно часто спасали меня от беседы Капитанской, но тем сильнее бивали говорливые нападения его в часы досуга.
Однажды, случай навел нас однакож па та­кой разговор, предмет которого возбудил все мое внимание. Мы были под ветром около остро­ва Каркмона, и вдруг увидели семь, или восемь Малайских судов, выходящих из-за-берегов острова; на парусах и веслах направлялись они прямо к нашей гоэлешше. Это были длинные, с палубами, узкия, остроконечные к обоим кон­цам и легкия на ходу лодки. Ни одного человека не видно было на палубах, ибо широкими рогож ■ ками образованы были сверх палуб покрышки, в роде палаток, и под ними скрывались таин­ственные плаватели. Видя, как быстро мчались к нам эти суда, и ne замечая на них ни одно­го человека, можно было подумать, чшо какое HH-
У. III. 2
18
будь колдовство движет их по морю. Но мой любезный Капитан смотрел на эту встречу со­всем не так поэтически. « Весь народ на па­лубу ! » закричал он, и тотчас высыпал весь народ — двенадцать человек удалых и тучных Нидерландцев. Кое-какие пики, полдюжины заржа­велых ружей и с десяток тупых сабель бы­ли выняпиы из нашего арсенала; мы выставили че­тыре деревянные пушки, как будто для военного маневра, и строились на палубе, словно готовые броситься прямо в битву. Малайцы продолжали свое направление к нам, молча, быстро, таин­ственно. Первая лодка была уже от нас неда­лее пистолетного выстрела, и под рогоженным её навесом можно было различишь смуглые рожи, дикия выражения, чалмы и повязки на головах, осипроконечные соломенные шляпы. Другие лодки сдвигались к нам лестницею, так, что могли мгновенно подкрепить первую; по крайней мере, так думали у нас на гоэлепппе. — Ужас овла­дел храбрыми Голландцами, когда неприятельская лодка подошла почти на половину кабельтова. Тут наш Капитан думал, что время принять­ся за сильнейшие доказательства бесстрашие. Он взлез на куриную клетку, вооружился самою огромною трубою, и громо-хриплым голосом про­возгласил, па плохом Малайском языке: ѵПроиь, нлн велю стрелять ! » Обещание это трудно было ему выполнить на деле, но на счастье его, доволь­но было и обещания. Лодка вдруг повернула ми­мо гоэлетгпы; другие следовали её примеру, и мы
19
увидели пролетевшие мимо нас все сем, или во­семь лодок, из которых на иных было но две маленькия пушки. Под навесами их мы могли разглядеть экипаж, в десять раз многочислен­нейший того, сколько потребно было для упра­вления с нами. Капитан гордо смотрел на ше­ствие лодок в свою трубу, и выражал робость свою однозвучною, тихою бранью : « Морские со­баки ! грабители честных людей ! разбойники ! подойдите-ка, подойдите-ка ! Вот я васч» жигну ! Вот я вас всех перевешаю на мачту ! — А, а ! струсили, разбойники! Побежали от деревянных пушек с своими пушченками, Малайские собаки, нищие, шрусы! видно знаете, что капитан Грундман тушить не любит !» Мало по малу, воскли­цания Капитана становились сильнее, громче ; он начал украшать их жестокою бранью ; потом присовокупил к этому грозные телодвижения, а потомъ—это была буря, гром и молния, и труб­ка двигалась в руке его, как меч неотрази­мый ! В эти минуты, с покрасневшим своим лицом, с выпученными глазами, с дрожащими от досады губами, с раздутым носом, он был превосходен, мой бесценный вырезок из Теньеровой картинки! Я уже не думал о Малай­цах •— я видел только моёго храброго Капита­на, на его куриной клетке, прекрасного в его гневе.
Когда с лодок, по всему вероятию, не льзя уже было рассмотреть его грозных телодвиже­ний и расслушать его проклятий и ругательств, о*
г
20
Капитан успокоился, подошел ко мне. « А это вы, мой любезнейший гость ! Виноват — совсем забыл и вам дать порядочное ружьецо — вы не отказались-бы подарить этих мошенников до­брою свинцовою оплеухою ?» — Без сомнения, Ка­питан; но не увеличили-ль вы опасности? Этот народ так скромно проплыл мимо нас .... — « Скромно ! О, м. г., вы видите во мне старую морскую крысу, которая знает все в этом Ин­дийском море. Вот, видитс-ли эти два островитка, большой и малый Каримон, два гнезда разбойничьи; шут всегда готова сотня лодок на грабеж всякого купеческого корабля. Несколь­ко лет тому, при управлении Башавиею вашего почтенного Барона Фан-Капеллена, Голландские пушки вычистили было отсюда всю эту морскую пену, да теперь опа опять накопилась. Проклятое отродье чортова племени ! — продолжал Капи­тан, тяжело вздохнувши — они погубили тогда моего бедного сына ! » — Вашего сына ? — « Да, моего сына ! Бедняжка плыл к Палембангу на ку­печеском шлюпе, как вдруг, вот перед эти­ми проклятыми островами, подошла к ним Ма­
лайская лодка, и продала экипажу плодов и ры­бы; то и другое было отравлено, а лодка высла­на только для того, чтобы осмотреть средства защиты шлюпа. Через час после встречи с нею, тридцать лодок Малайских выползли из пор Каримонских, бросились на шлюп, и перерезали всех, хотя большая часть экипажа томилась уже в смертных мучениях от яда. Бедный сынъ
21
мой был в этом числе. Военный бриг спас шлюп ош расхищения, да, поздно было — эки­паж уже не существовал. Вот вам моя несча­стная история, и судите сами: могу-ли смотреть на эши острова и эти лодки без того, чтобы сердце мое не обливалось кровью ? » — Просияйте меня, Капитан: возможно-ли, чтобы под таким ясным небом, среди такой прекрасной природы, жили столь злые люди ? И можно-ли поверишь, чтобы в нескольких льё от Синкапура, Малак­ки, Пуло-Пенанга и Батавии, под глазами двух, могущественных народов, равно заботливых о безопасности плавания по Малаккскому проливу, возможен был морской разбой этих ничтожных туземцев ? — « Слитком возможен, и сегодня удалось нам отыграться от них очень счастли­во. Нас только то и спасло, что эти разбой­ники трусы, если им покажешь сердитую рожу. Вот, в четыре месяца, пять Английских кораб­лей были схвачены здесь Каримонскимп бездельни­ками, и так ловко, что и следа не найдут — пропали, да и только ! Кое-какие слухи оши. Пе­нангских контрабандистов даюпи разуметь, что все погнило именно здесь — магпрозы, пассажиры, офицеры, груз, оснастка; корабли потопили, то­вары разделили, людей перерезали.»—Эшо ужасно! Как-же эскадра Лорда Эксмоупиа забросала бом­бами Алжир за несколько шалостей, совсем не таких, а здесь поставить-бы только Компаней­скую корветту, и Компания не подумает обезо­пасишь своего Флага, позволяет бесчеловечнымъ
22
разбойникам смеяться над мим ! — « Ну, от времени до времени дают им уроки, только все не помогает. Несколько лет тому, один Английский военный Фрегат захватило здесь без­ветрие, и на него высыпала целая сотня лодок, всякой величины ; они почли его купеческим ко­раблем. На «регате сметили ошибку негодяев, и захотели порядком проучишь их. Пушки и лю­ди притаились ; на палубе оставили народу не больше того, сколько бывает на Компанейском çountry-ship. Разуверенные совершенно, лодки ку­чею придвинулись к «регашу, и вдруг, по при­казу Капитана, царапнули в них с двух бор­дов ! "Тут все это бросилось бежать, но огонь продолжился, и ушли немногие, так, что лодок шестдеслш затопило на месте, а другие без мачш, и уже едва, едва забежали на Суматру. Урок сделал разбойников вообще осторожнее. Если-бы почтенный Барон «ан-Капеллен про­должал свое начальство в Батавии, вероятно, совершенно пропали-бы здесь эти негодные фор­бины ( * ) Индийского Океана ! »
Общее название люрских разбойников заключает в себе множество подразделений: корсар, илхиа корсер, вообще всякий захватывающий и грабящий на море кораб­ли, иногда с законным позволением, во время войны, крейсировать, то есть плавать для перехватывания непри­ятельских судов; форбанд, самовольный разбойник; nuрат, Греческое название морских форбинов; флибцспгъер, название форсанов, бывших в Америке, и проч. — Прим. Пер.
23
Во время нашего разговора, благоприятный ве­тер удалил нас от опасного места. Вскоре открылся перед нами пролив Губернаторский, с его величественными видами. Мы вступили ви заводь, исполненную островками—одни гористые, с остроконечными вершинами, другие, как луга, вровень с морем, и все плодоносные и очарова­тельного вида. Издали сии островки, числом 50, или 60, сливаются одни с другими, так, что кажется образовывают плотное полукружие, ка­сающееся в одну сторону цепи высоких гор острова Бантама, а с другой лесистых вершин полуострова. Таким образом, со всех сторон простиралась вокруг нас стена земель, и невоз­можно было различишь тут узкого пролива меж­ду утесами Рабат и Коней. Вступив в этот пролив, и обогнув утесы острова Сипкапура, мы бросили якорь перед городом сего имени, 12-го Июля.
В Сиикапуре две гавани, одна старая, до­вольно хорошая, хотя открытая, другая новая, превосходнейшая; мы выбрали лучшее, и стали на 3. от города. Обезопасив себя, немедленно спу­стили мы бот наш, и шесть гребцов помчали нас к устью реки, протекающей -через Синкапур и называемой его именем. Первый взгляд на эшу колонию не разрушил идеи, какую соста­вил я себе об пей по общей молве. Едва ми­нули мы Баттарейным мыс, деятельность вольного города открылась перед нами блестящим об­разом. Издали завидели* мы смешанные толпы на-
1
2'4
рода, в одеждах различных и странных. По­том, с приближением к берегу, каждую мину­ту могли мы более и более различать подробно­сти картины. Перед высокими и обширными зда­ниями простиралась набережная, возвышенная на несколько Футов над водою, и украшенная не­сколькими крыльцами, служившими вместо приста­ней. От времени до временй, пю там, то здесь, подымались и опускались крючья и журавцы ма­шин, служащих для нагрузки и разгрузки кораб­лей, примкнутых к пристаням. Вся набереж­ная, называемая Купеческою, была усыпана народом; одни катили бочки, несли ящики; другие смотре­ли, вешали товар. Самые разительные противо­положности представляло это деловое и деятель­ное народонаселение. При первом взгляде не воз­можно было распознать племен и различий народ­ных, но можно было понять, какое странное смешение народов царствовало в эипом торго­вом Вавилоне. Далее, расширение реки, до самого сближения берегов её в отдаленности, предста­вляло живое зрелище двух рядов жилищ, пря­мых и правильных. Мы приблизились к берегу прошив холма, па котором развевался Флаг Британский, и вышли на деревянный моешь. Тут, прошив стоявших у берега лодок, толпились Малайские дрягили, в широких своих шарова­рах, доходивших до колен, в заброшенных на плеча Фартуках, широких рубашках и со­ломенных шляпах конической Фигуры. — Подле цнх красовался важный Китаец, с своим слу-
25
гою, почтенный купец с маленькою козьею бо­родкою, висящими, заплетенными волосами на го­лове, узкими и плутовскими глазами. Голова его прикрыта была шляпою; на шароварах его и до­вольно узких рукавах нижнего плагпья развевались рубашка и широкий жилет; обувь его со­ставляли сандалии, па деревянных подошвах.
Сйнкапур был для меня ипаким местом, на которое смотрел я с предубеждением ; это был для меня образцовый город, где в течение десяти лет осуществились и на деле доказаны выводы Адама Смита и учеников его. Мне хоте­лось видеть и получше рассмотреть эту благо­денственную землю. Первое посещение сделал я в Европейский город, где нашел себе квартиру; он расположен па левом берегу реки. Я заме­тил здесь дом Резидента, выстроенный из кирпичей и обмазанный известкою, помещение об­ширное, но некрасивое, не смотря на его пре­красную галлерею с колоннами. Недалеко отсюда, постепенно осмотрел я присутственные места, тюрьму, таможню, ботанический сад, больницу, и множество складочных анбаров. Каждая часть города, одна за другою, привлекали мое внима­ние: на восток опгь реки, поле Бугийсков и поле Арабское, с своими мечетями ; на запад, поле Китайское, с улицами Макао и Кантон, храмами и любопытным кладбищем; поле Чулиа, заселен­ное Индийцами, и наконец, поле Малайское, ле­жащее далее всех от торгового средоточия, и состоящее из скромных хижин, расположенныхъ

26
по берегу небольшой, но судоходной реки. Ту­земцы живущие здесь кротче и образованнее всех других поколений Малайского народа. По­добно Сумашрийцам, они надевают на себя курт­ку с рукавами, и Фартуком около пояса, и об­вертывают голову платком. Обыкновенный на­ряд женщин юбка, с цветными квадратами, казакин, и лоскут ткани, закинутый на плеча, в виде шарфа. Обувь составляют деревянные ко­лодки с двумя подставками, отделяющими ногу от земли ; эти колодки завязываются на ноге простою тесемкою, которая проходит между большим и вторым пальцем ноги. Только всег­дашняя привычка может приучить человека ходить на этой колодке, так, чтобы она не свалива­лась беспрестанно с ноги.
; Окрестности Синкапура представляют место­
положения пленительные. Вокруг самого города устроены аллеи и гулянья, где каждый вечер, по захождении солнца, Креольские щеголи разъезжа­ют в красивых экипажах, запряженных малень­кими Яванскими лошадками, стройными и ловкими. Далее, выше потопленных водою долин, занимае­мых Малайскими домиками, начинается подъем в гору, ошененный деревьями. На вершине его видны самые прелестные, какие только можете представить себе, жилища, очаровательные villas, где Европейские купцы отдыхают после своих торговых занятий и дышат воздухом более свежим и более здоровым, нежели воздух при­морья. Вид отсюда превосходный. Сквозь купы
27
зелени, Синкапур белеет у ваших ног с сво­ими рядами правильных улиц, рекою, оживлен­ною лодками и судами ; далее рисуется вход в гавань, с несколькими пушками башшарей ; по­том самая гавань, полукруг, заставленный мач­тами кораблей и лодок ; наконец, на краю об­зора—несколько Малайских островков, уничто­жаемых огромными и высокими размерами Су­матры. Загородные домики на сей возвышенности почти все в один этаж ; поставленные на вы­соких подпорках, они безопасны от гадов и насекомых, столь многочисленных в здешнем жарком и дождливом климате. Меблировка до­мов удобна, богата и красива. Сады и рощицы окружают Домы, а молодые коричные и гвоздич­ные деревца унизывают своею зеленью покатости холмов.
Разсматривая землю, где растут все эти но­вые насаждения, легко заметишь, что недавно еще начался на ней труд человека. Скелеты об­горелых дерев и огромные пни, покрывающие землю, свидетельствуют, что топор и огонь едва только уничтожили здесь дикое, первобыт­ное произрастание. В нескольких туазах от расчищенных пространств, это дикое произра­стание является, с его толстыми стержнями де­рев, и их ветвистыми, высокими вершинами. В эших величественных лесах рука чело­веческая ничего еще не тронула; всюду мрак и безмолвие ; дикие звери, всегда убегающие от соседства человека, удалились мало по лиалу къ
2K
внутренним землям острова, и потому разве изредка какой нибудь забеглый зверь осмеливает­ся здесь тревожишь, от времени до времени, тишину и безопасность человеческого жилища, и бегать по соседнему лесу.
Основанный со вчерашнего дня, Синкапур не приобрел еще земледельческих средств, кото­рые равнялись-бы с его промысленными средства­ми. Колонисты здешние, занятые делом спеку­лянтов и посредников, не имеют ни времени, ни охоты заняться извлечением того, что мо­гут извлечь из богатой, орошенной водами поч­вы здешней, и климата кроткого и здорового. Потому, съестные припасы здесь не обильны, всег­да дороги и нередко очень плохого качества. Только Китайцы занимаются здесь садоводством, и с большими барышами обрабошывают клочки земли, расположенные в городских окрестно­стях. Без сомнения, через несколько лет, эти первые опыты заменятся работами, исполняе­мыми по большему размеру. Синкапур не будет иметь неудобности просишь у окрестных остро­вов и материков припаса, необходимого для снабжения приходящих сюда кораблей ; достаточ­но будет его собственных средств. Это сме­шанное народонаселение, сбежавшееся со всех сторон, без сомнения, возрастет в такой степени, что можно будет части его отделишь­ся на работы земледелия ; выгодный сбыт, ко­нечно, привлечет сюда новых работников к такому занятию, а соревнование займется уже у-
29
лучшснием произведений, и приведением их в цену умеренную и настоящую.
Основание Синкапура есть дело современное, и его можно рассказать в нескольких сло­вах. После заключения трактата, которым воз­вращены Голландии все её владения в Малайском архипелаге, бывшие во время последних войн во временном обладании Англичан, последний Ан­глийский губернатор Батавии, Сир СпиамФорд РаФФлес, рассудил, что весьма было-бы выгодно и сообразно с политическими видами утвердить для Англии какое нибудь место поближе к Ки­тайскому морю. Для этого обозревал он пооче­редно все лучшие места, думал выбрать Риу, Каримонские острова, полуостров Джоорский, и кончил утверждением колонии на острове Синкапуре. Уполномоченный от Бенгальского ге­нерал-губернатора, маркиза Гастингса, он, вме­сте с полковником Фаркугаром, принял Син­капур во владение Англии, 6 Февраля 4 819 года. Странное стечение случайностей открылось после того ; именно, что за сто лет прежде, царь Джоорский уступил Синкапур капитану Гамиль­тону, который не мог нахвалиться выгодой этой уступки и плодоносием острова. Англия не вни­мала словам Гамильтона, и Синкапур занят был другими колонистами, по новым договорам с туземными владельцами. Впрочем, колонии за­нимали здесь только берега острова, и о догово­рах окончательных и твердых мало помышляли. Их заключили уже вч> последствии, когда новая
30
Английская колония стала усиливаться, около 1824 года. Договор заключен был между наследни­ками Джоорского султана Мугаммеда ( умершего в 4840 г.) и Английским Резидентом в Синкапуре. Остров уступлен был Англии за едино­временную уплату 60,000 пиастров, с ежегод­ною платою каждому наследнику по 2М,000 пиа­стров.
Синкапур, сделавшийся таким образом вла­дением Англии, и могущий по времени быть одною из самых важнейших её колоний, в эллипти­ческой своей окружности простирается на 37 миль в длину и на 4 б-шь в ширину. От полу­острова Малакки отделяет его узкий пролив ; на южной оконечности его цепь островов, оби­таемых дикими туземцами, и вовсе необитае­мых. Общность Синкапура представляет землю неровную и холмистую ; ближайшие к колонии ме­ста песчаны, но плодородны. Остров обилует строевыми лесами ; в них водятся все виды зве­рей Малакки, разнородные обезьяны, дикия кошки, выдры, белки, дикобразы, ленивцы, козы, и на­конец, moschus pyginetis, род зайца без ушей, обыкновенного в тропических землях. Дикие звери, как-то : тигры, леопарды, и проч., почти неизвестны в Синкапуре. Птиц множество и многоразличных ; самые обыкновенные сушь лап­чатые и ползуны. Пресмыкающиеся составляют одно из больших неудобств и зол; Г-н КрауФорд, во время своего здесь пребывания, видел до со­
31
рока пород змей ; впрочем, только две из них оказались ядовиты.
По температуре постоянной, и переменяющей­ся едва-ли от 20-ти до 27й ( сотенного термо­метра ), Синкапур пользуется, вместе с ПулоПенангом, славою особенно здорового и благопри­ятного для больных места. Англичане, если по­носы и лихорадки гонят их из Бенгала и Короманделя, спешат на острове Сира СшамФорда РаФФлеса искать излечения и здоровья. Произведе­ния здешния не менее климата помогают самым тяжким больным. Померанцы, манги здешния вкуса и запаха превосходного. Всякая зелень, все муч­нистые коренья экваториальной зоны растут здесь превосходно ; но старания развести произ­ведения Европы, как-то: артишоки, цветную ка­пусту, картофель, доныне оказывались совер­шенно безуспешны.
Понятно, что столь недавно возникший, Син­
капур не может еще мануфактурной, всегда зования постепенного и
иметь промышленности бывающей плодом обрапосшоянного. Несколько
строильных заведений и Фабрик перлового сагу— вот все, чем до 1830 года ограничивался ката­лог здешних промышленных работ. Но тор­говая мена и складочные обороты уже далеко пре­взошли самые лестные надежды, какие только имели при начатии Синкапура. При обширных привиллегиях, уступленных здесь Ост-Инд­скою Компаниею, Европейские корабли, Малайские лодки, Сиамские барки, жонки из Китая, Ко-
32
хинхины, Японии, корабли Бугийские и Филиппин­ские, как будто избрали теперь местом взаим­ного столкновения Синкапурскую гавань, род не­утральной земли для всех торгующих народов и для всякой торговли. Ежегодно сотнями* счи­тают здесь грузы, привозимые прямо из Ан­глийских портов, Соединенных Штатов, Фран­ции, Швеции, Голландии, Ганзеатических горо­дов, Генуи, Триеста, Данцига, на кораблях всех Флагов и всех размеров, охотно посещающих новую колонию, лежащую гораздо далее мыса Доб­рой Надежды. Номенклатура мест, торгующих прямо с Синкапуром с разных точек Индий­ского Океана, еще многочисленнее: Иль-де-Франс, Цейлан, Мадрас, Калькутта, Бомбай, Батавия, Паданг, Пуло-Пенанг, все колонии Европейцев, привозят сюда свои и требуют в обмен дру­гих произведений. Кантон в Китае, Квинтом, Файфо и Гюе в Кохинхине, Сайгун, Кангкао в Камбоджии. Банкок в Сиамском заливе, Манилла, Целебес, Борнео, Ява, все образовали здесь свои промены и постепенно увеличивают торговые сношения. Мало производящий сам по себе, Синкапур, как складочное место, имеет товары всего мира. Здесь Бенгал и Европа, за железо, олово, бумажные и шерстяные ткани, берут ки­тайку, шелк, лак, бумагу Китайскую, перла­мутр, камфару, кассию, драконовую кровь, Ма­лайский перец, Сиамский сахар, Японскую медь, коФе, слоновую кость, ревень, гвоздику, муш­кат, черепаху, муск, орпимент разных местъ
33
Азии, Океании и Америки. Такое движение тор­говли, едва заметное в начале, увеличилось столь быстро, столь чудесно, что торговый оборот оценлюпгь ныне в 450-т милльонов Франков ежегодно. Равный-же успех оказало здесь и на­родонаселение: в 4 84 9-м году едва-ли 4 50 Малай­цев, частию рыбаков, частию пиратов, занимали Синкапур, а через пять лет потом, в Ян­варе 4 824 г., по ревизии, сделанной трудами Г-на Крауфорда, число обитателей составляло—4 0,683 души!—В 4 825 г. было здесь жителей 44,854, в 4826 г. 4 2,905, в 4 827 г. 4 3,732; в 4 830 г. насчитали здесь уже 4 6,850, а в 4 832 г. более 4 9,000, всяких народов, которых по числу мож­но расположить так: Китайцы, Малайцы, Бугисы, Индийцы, Европейцы, Яванцы, Сиамцы.
Действительно, из числа всех сих, стол различных пород, по числу две самые главные в Синкапуре : Китайцы и Малайцы, составляющие вместе пять шестых долей всего народонаселе­ния. Синкапурские Китайцы делятся на пять раз­рядов ; все они торговцы, но различны по нра­вам, обычаям и языкам. Самые уважаемые из них суть Китайцы Фокиенские ; за сим следу­ют переселенцы Кантонские. За тем туземцы из Макаодругих тамошних островов. По­том рыбаки из прибрежной области Айа, и на­конец, креолы Китайские, или Китайцы сме­шанных пород. Все это народ деятельный, терпеливый, работящий, умный и плутоватый в делах. Им не чуждо никакое ремесло, только
Ч. III, 3
34
был-бы прибыток ; они оптовщпки, скупщики, разнощики, лавочники, маклера, прикащики, зе­мледельцы, моряки, и проч. Строгие наблюдатели родных обычаев, Китайцы и на чужбине всегда стараются жит так, чтобы житье их напоми­нало им родину. В Синкапуре кладбища КитайЧ
* скиа шак-же украшены зеленью и цветами, как и в Китае. На каждом из Китайских домов снаружи увидите симметрическую раскраску, а внутри найдете маленький жертвенник, на ко­тором беспрестанно горят благоухания и золо­ченая бумага. Конфуций изображен бывает пбдле жертвенника, с гением семейства, шепчущим ему что-то в уши. Любовь к родине столь силь­на, столь упорна в Китайце, что ни один из них не располагается умереть на чужбине. Дей­ствительно, едва приобретет Китаец что нибудь, он спешит оставить иноземную об­ласть и дожить старость свою в Китае. Если­бы закон, запрещающий Китайцам пересе­ляться в чужия земли, был строго исполняем против такпх возвращающихся на родину бегле­цов, то они подвергались-бы в Китае наказа­нию жестокому. Но плата за помилование извест­на и установляется предварительно. Посредством уступки Китайским судьям половины всего приобретенного имения, возвратившийся эмигрант спокойно владеет другою половиною, и закон его не преследует, потому что исполнители закона молчат. Как ни тяжело подобное условие
35
возврата в отчизну, оно никогда не останавли­вает Китайцев.
Деятельностью и умом, Малайцы Синкапурские уступают Китайцам. Вообще разделяют их на две части: морские Малайцы, или О ранг-Лаут, и сухопутные, или Оранг-Дарат. Вторые суть дровосеки, земледельцы, расчищатели земель, а первые лодочники, машроэы и рыбаки. Называют еще Оранг-Саллат, Малайцев, служащих для разных работ в проливе Синкапурском. Почти все они происходят от туземцев Джоорских, и все три рода их ?мало разнятся, в общих чертах, от других Малайских, уже описан­ных мною поколений. Выше всех одпакожь на­добно поставить Бугисов, или Малайцев восточ­ных, переселенцев с Целебеса, народ отлич­но промышленный и мореходный.
Хотя в колонии здешней считается не более 4 5-ти Европейских домов торговых, но в них должно полагать■ жизненное начало колонии. Без них, не было-бы капиталов, порядка, до­веренности и дел торговых. Присутствие Ре­зидента самой могущественной из Европейских наций в Индии придает дарованным Синкапуру льготам прочные источники благоденствия. В этом отдаленном уголке света, где прозорли­вость Англичан явно хотела сделать опыт но­вой торговой и колонияльной системы, надлежало подумать о том, чтобы выгоды каждого были чужды опасения и не встречали никаких препят­ствий. Потому, вместе с порто-франко, с сво-
3*
36
йодною складкою, с пошлиною на погрузку, рав­ною для всех и вовсе незначительною, здесь уста­новлены беспристрастное правосудие и строгая полиция, единственные средства упрочишь равен­ство в отношениях и связях. В первые годы, Резидент Английский был единственным судьею, и приговоры его исполнялись однакож с долж­ным уважением. Потом Синкапур присоеди­нен к управлениям Малакка и Пуло-Пенанга, а судебные места образованы здесь по образцу дру­гих владений Англо-Индийских. Единственная характеристическая черта, ознаменовавшая это нововведение, состояла в шом, что число тя­жебных дел умножилось между колонистами, более других образованными ; доказано ежегод­ными реэстрами, что тяжеб между Европейцами и Китайцами в десятеро более, нежели между Бугисами и Малайцами.
Город Синкапур естественно делится на три части: Китайскую, Европейскую, Малайскую. Две последние в долине, прилегающей к морю; третья повыше к правому берегу реки. Торговая часть города образует небольшой полуостров, выхо­дящий в залив ; сосредоточенные здесь, рынки, складки, магазйиы дают этому месту вид беспрерывной ярмарки. Остаток города состоит из прямых, правильными углами разбитых улиц, обставленных прекрасными строениями.
Хотя владычество Англичан уважается в Синкапуре не менее других, самых укрепленных мест владычества Английского в Индии, но воен­
37
ная сила, находящаяся под начальством здешнего Английского Резидента, состоит вся едва-ли из полутораста Сипаев, содержание которых стоит в год нескольких тысяч пиастров. Для вознаграждения издержек по здешней коло­нии, надобно было образовать какой нибудь ка­зенный доход, и в 4 826 г. этот доход, по исчислению Г-на КрауФорда, простирался до 80,000 пиастров. Некоторые пошлины на дробную про­дажу опиума, пошлина с домашней выделки креп­ких напитков, пошлина с игр, и доходы с разных мелких льгот, передач частных име­ний и почтовой пересылки, оказались достаточны для прикрытия расходов по колонии, хотя они вовсе не тягостны и почти незаметны.
При таких-то распоряжениях и средствах, Синкапур в два года осуществил для совре­менных летописей торгового мира чудеса пре­успевающего благоденствия, которые История изо­бражает для нас в царстве Финикийском, бывшем главною торговою складкою Древних народов. Создатели Синкапурской колонии умели основать ее, и потом управлять ею, следуя за­конам науки государственного хозяйства, а не своекорыстным видам временной политики. В шо-же время, когда удовольствовались они адми­нистрациею, основанною на простых началах, и установлением пошлинчрезвычайно легких, они устранили от себя все заблуждения и предраз­судки старинного распорядка колониями, как то, первенство Флага владетеля колонии, и только
38
покровительство другим, что всегда кончится монополиею для одного, исключением для всех. Фискальство, необходимое при торговых ограни­чениях и запрещениях, сделалось здесь не нужно. Вступив в дело широким и плодотворным путем, следующим из нравственности и эко­номии общественной, здесь осуществили космо­политизм торговый и мореходный, призывая к нему все народы уравнением прав и обязанно­стей, дополняя все это введением тарифа одно­образного и умеренного, опирая все это на осно­вания те самые, какие уже более века приняты Европою для религиозной терпимости. рассматри­ваемый с сей точки зрения, Синкапур есть же­стокая критика на колониальный устав других заведений Англии, Франции, Испании и всех Евро­пейцев. Должно опасаться, чтобы Британское правительство и Ост-Индская Компания не поду­мали об этом рано или поздно, и не решилисьбы уничтожить пример, столь прошиворечащий общему правилу в управлении их колоний. Мож­но называть .мечтами и несбыточными Утопиями все теории Политической Экономии, но что ска­жут порицатели сего знания против примера на практике ? Что противоположат они выводу цыфр и явному успеху небольшего опыта ? Чем сражаться против статистического доказатель­ства, которое растешь перед глазами, которое десятками доказывает истину теперь против 1827 года, и сотнями докажет ее в 4 8ЛО году? — Надобно, или молчать, или хитрить. Конечно,
39
защитники монополий не дадут себя победишь без защиты ; оии сыщут какую пибудь причину, по которой осудят и образцовую Индо-Малай­скую колонию. Во всяком случае, если даже бла­годенствие Синкапура и должно будет исчез­нуть в их рукахъ—пример предшествовавшего остается для нас навсегда, и практика всегда оправдает им теорию необходимости и пользы свободной торговли и промышленности (*).

(*) Если Автор разумеет здесь торговлю портофранко, впит вопрос давно решен в отношении го­родов, подобных Синкапуру, складочных, проезжих мест, как равно доказана бесполезность подобного учреж­дения для таких мест, где может быть только тран­зитная торговля, или единственно местный сбыт. Во­прос о свободе колоний мог-бы решиться положительно, если-бы великое неуравнение колониялыиых владений, на­пример, франции и Англии, тому не препятствовало. Каким образом, при такой несоразмерности, Англии уступить свою колонияльную монополию целого света ? Еще сомнительнее речь о свобод торговли вообще, затрудняемой неуравнение.м промышленного состояния раз­ных народов. Меняйте каждое свое на чужое, и не старайтесь заменить чужого хорошего своим дурным. Прекрасно; но почему сталь, кожи, сукно, бумагу Англия станет почитать своим, если дело только в том, что, например, мы, Руские, еще не научились хорошо де­лать сталь, кожи, сукно и бумагу? Экономисты смот­рят на теорию, не думая об Истории, Географии, и во­обще не спрашиваясь практики. От того они совершенно правы в общих началах, но решительно неправы в при­ложениях частных. ГИрим. Первв.
ГЛДИВА ДД1У.
ЦАРСТВО СИАМСКОЕ, -БЛНКОК.
I
В Сингапуре, для моего журнала путешествия начались такия главы, в расположении которых надобно мне было совершенно предашься случайно­стям. До сих пор я мог следовать одною не­пременною дорогою. Теперь, во всех направлени­ях, на всех точках компаса открывались передо мною направления, по которым желал и должен был я стремиться. Архипелаг и материк, Малезия и Азия, Ява, Борнео, Филиппинские остро­ва, Китай, Тонкин, Кохинхина, Сиам надобно было выбирать из множества всех этих любо­пытных сторон, где быть прежде, где потом. Я не смел еще положишь для себя решения окон­чательного, колебался; случай все решил за меня, и услужил мне превосходно. Посетив однажды Английского Резидента, я встретил у него каного то незнакомца, человека еще не старыхъ
м
лет, но носившего на своей физиогномии отпеча­ток мизантропической усталости жизни. Русые волосы, уже вытертые суетою жизненною, прикры­вали лицо сухощавое; голубые глаза незнакомца, уберегшие еще блеск свой, оживлялись иногда, но в минуты спокойствия являли какую-то ус­талую задумчивость ; черты лица, сохранившие благородство и правильность, не смотря на рас­ходы души и тела, вероятно, некогда были у него образцом прекрасного, совершенного лица. При первом взгляде, этот человек поражал вас, не увлекая к себе ; что-то было презираю­щее и насмешливое в его холодной улыбке, гор­дом разговоре, хотя чрезвычайно вежливом. Ни­что не показывало въ^нем ни большего барина, ни гордого богача ; напротив, что-то говорило только, что этот человек не придется всякому под пару; что это философ, по жизни опытной и шумной, богатый памятью, так, что может обойдшишься без новых опытов ; что этот незнакомец чгпо-шо такое в роде Странствую­щего Жида, бегающего по всему земному шару, для того, чтобы спастись от своей роковой и неизбежной мысли. Это сказывали глубокия и ран­ния морщины на лбу, углублеиные глаза, обхожде­ние, доказывавшее привычку к тону всех об­ществ ; изысканные, отборные манеры, вместо свободной грубости, какою отличаются обыкно­венные моряки и путешественники. Я чувствовал, как этот человек увлекал меня чем-то к себе. Нас взаимно отрекомендовали, завязался
H2
разговор, и сначала вертелся на незначительных приличиях, но, мало по малу, по мере того, как расшевеливались общие нам струны, согласие раждалось между нами, принуждение исчезало, и не­доверчивость уступала место откровенности. Казалось, что незнакомец, привыкший издавна все видеть с самой дурной стороны, изумлялся, най­дя человека, который смотрел иначе, и умел открывать нечто хорошее в самом зле. Противоположносгаь-ли затрогала его любопытство, или моя простота понравилась ему, но через час не более, незнакомец перестал стрелять в меня своими мизантропическими выходками, протянул руку и сказал мне; «Извините меня, м. г., в мо­их странностях, и позвольте мне, считать вас старым знакомым.'» Он объявил мне, что он Барон Норберг, богатый Шведский дворянин, жил душою и телом, так, что в сорок лет не умел ничего лучше найдти, для оживления ос­тальной жизни, кроме путешествий, без всякой определенной цели. Для этого проехал уже он сухим путем из Швеции в Бенгал, через Россию и Персию, подвергаясь сто раз опасности погибнуть, и сто раз спасаемый счастливою сво­ею звездою. «Из Бенгала до Синкапура — продол­жал онъ—я совершил прибрежное путешествие, и отсюда хочу сделать то-же по Китайскому мо­рю.» Тутч» взяла меня страшная охота вызваться в сопутники Барона ; вероятно, он заметил это, и продолжал с привлекательным кокет­ством светского человека : « Счастливая звезда
J43
моя послужила мне здесь превосходно ; я нашел в Сингапуре Китайского морехода, который не знал куда ему деваться с своею прекрасною и прочною жонкою, деревянным коробом, в кото­рый укладывается шесть тысяч пикулей груза. Мы поладили с ним, и он взялся плыть со мною вместо груза, в Сиам, Банкок, Пуло-Кондор, Камбоджию, Кохинхину, посетит Филиппинские острова, потом бросишь меня в Макао, или Кан­тоне, и везде ждаип и стоять сколько мне угод­но.»—Туш я не вытерпел более. «Не будет-ли, Барон, местечка на вашей Китайской жонке для одного смиренного пассажира?»—Места пропасть, мне и—вам!—'отвечал он улыбаясь.—Мы уда­рили по рукам. Барону нечего было долго торго­ваться о плате за провоз меня.
И на другой-же день, 4 8-го Июля 4 830 года, мы отправились вместе на шлюпке, на всегда распро­стившись с Смнкапуром. Вскоре, среди множе­ства Европейских разнообразных кораблей, оты­скали мы нашу величественную, тяжелую жонку, с её полудикою оснасткою. Это был шрехъмачтовый корабль, но задняя мачта, поставленная на рангоуте, могла служить только для выстав­ления Флага, а на передней был только узенький фок; средняя мачта украшалась парусом преог­ромным, и сверх его болтался еще лоскут, вместо марс-зейля. Сквозь все эти паруса, сделан­ные из бумажной ткани, или сплетенные из ко­косовых волокн, продеты били тонкия бамбуко­вины, соединявшие различные их полотнища. Па­
о
луба жонки была опрятна и свободна, кроме то­го места, где устроены были помещения мореход­цев и пассажиров, нагроможденные без всякого порядка и удобства. Самое главное помещение имело около 18-ши Футов сверх палубы. Это по­четное место должны были занять мы с Баро­ном.
Барон путешествовал со всею роскошью набаба. Тюков с книгами и математическими инстру­ментами и припасов такое множество, что я не знал куда укладут их; толпа слуг, перевод­чик, знающий язики Индийские, Малайские, Китай­ские и все их наречия, Французские вина, Турец­кий табак, трубки, розовая эссенция, и даже не­много опиума для развлечения Европейской хандры — вот что представили мне свита и поклажа Ба­рона. У меня было всего этого гораздо меньше— слуги ни одного, а поклажи только два тючька с бельем и платьем, да дорожный порпиФейль. Но не смотря на дробь и ужасное количество вещей, необходимых Барону, все было прибрано, убрано, положено в свое место, кроме нескольких бу­тылок вина и нескольких трубок; один из Китайских матрозов успел украсть то и дру­гое ; доискиваться вора было некогда и не сто­ило труда.—Важный Г-н Тзинг-Фонг, капитан жонки, почел обязанностью встретишь и привет­ствовать нас при вступлении нашем па его ко­рабль. Он не прежде удалился от нас, как тогда только, когда все было приведено в по­рядок. Барон требовал, чтобы моя койка на­

Мб
ходилась в его каюше; ипупгь поместились мы, на 10 футах длины и 6-ти ширины ; все остальное заняли припасы и вещи.—Вышед на палубу, уже в одежде Австральных путешественников, в китайчатых куртках и соломенных шляпах, мы увидели нашу жонку на полном ходу; запад­ный мыс Синкапура закрывал от нас гавань, белые домы города и загородные домики, находив­шиеся на высотах.— Скоро вступили мы в Ин­дийское море, на Китайском корабле, окружен­ные Китайцами.—Это был для меня новый мир, и любопытный предмет наблюдений: два Европейца, среди толпы странных моряков Азиятских, на корабле уродливой Фигуры, с нелепыми парусами, могли быть предметом превосходной картины. Хотя более моего невнимательный к противо­положностям корабля, нас и наших сопутни­ков, Барон не мог удержаться и не сказать мне: «Кто подумал-бы, смотря на этот парод, что он прежде Европейцев знал компас, типо­графию и порох ? Чем больше смотришь, тем меньше веришь наружности ! « —
Па другой день, Ю. 3. муссон вздул наши паруса ; высокие вершины Малаккского полуостро­ва пропали из вида, и па следующее утро усмо­трели мы с кранбалки штирборда вершины но­вых земель. Мы приблизились к Лнамбасскому архипелагу, островам, редко посещаемым Евро­пейцами. Бугенвиль и Лаплас осматривали и опи­сывали их. Наш Китайский Капитан, без по­собия Европейских карт, мастерски пробирался
Л6
здесь между утесами, находящимися при берегах. От мыса к мысу, благополучию достиг он до­вольно хорошей гавани, на западном берегу Джкмаджа, главного из островов Анамбасских. Длина его будет около пяти льё ; поверхность неровная и гористая. По всем сторонам, куда мы ни оглядывались, долины покрыты были насаж­дениями. Сахарный тростник и сарачинское пше­но расли повсюду, под тенью саговых дерев, доставляющих главное пропитание жителям; де­рево это, из рода пальм, до чрезвычайной вы­соты выдвигает ствол свой, увенчанный неболь­шою зеленью листьев. Для добывания беловатого и клейкого вещества, известного под именем сагу, рубят дерево в поленья; тогда гладкая и толстая кора его шелушится, и из под неё до­стают беловатую гущу, которая, высыхая на солнце, превращается в порошок, а сваренная в пару, делается вязкою и подобишся лапше. Усту­пая нежностью и чистотою приготовления Яван­скому, Анамбасское сагу почитается более пита­тельным.
Западный берег Джимаджа доступнее и без­опаснее восточного берега. Туш находятся многие заливы, из коих одни защищены от муссона G. В., другие от муссона Ю. 3.
Едва остановились мы перед местечком, где живет раджа, владетель острова, множество ло­док покрыли залив и поспешили предложить нам съестные припасы. Свиньи, курицы, утки, козлята, кокосы, наполняли легкия и красивые лод­
— ■
П7
ки островитян. Ничего не может быть живо­писнее этих лодок, с их белыми боками, по­крытых ратаном и обведенных красною поло­сою. Одного человека, с его лагаем, при помощи мальчика, достаточно для управления лодкою.— Островитяне здешние принадлежат к породам Малайцев. Их тело, коренастое и мощное, их Физиогномия гордая и подозрительная, не говорят ничего в пользу их. Потому, как пи хоте­лось нам побывать на острове, мы почли более благоразумным не оставлять нашего корабля. При­том и некогда было : наш почтенный ТзингъФонг спешил отправиться далее.—До наступле­ния ночи, мы увидели острова Сиантанг, ПулоМата, Пуло-Mo бур, и множество других, неболь­ших и безыменных. Весь этот, а также и Натукасскии архипелаг платят дань Риускому сул­тану.
Остаток нашего странствования, до самого Си­амского залива, не представил ничего замечатель­ного. Всегда на виду высоких гор полуострова Малаккского, мы были однакожь не так близко к берегу, чтобы можно было заметить на нем что нибудь. Страстный к науке, Барон имел с собою лучшие морские инструменты и новей­шие карты. Каждый полдень, он определял то, что называется моряками тоскою, или местом корабля ( point ). Вооруженный секстаном, он следовал за восходящим движением солнца, пока не достигало оно своего апогея; потом скорым и верным вычетом выводил широту, в кото­
Й8
рой был на mо время корабль. Однажды при этом запятии, Капитан нат приблизился к Ба­рону, и, казалось, любопытствовал узнать, что значили это занятие и этот инструмент ? Ба­рон изъяснил ему, сколько мог изъяснить че­рез переводчика, прошел с ним небольшой курс о делении земли на градусы и о морских вычетах. Китаец нат показывал глубокое вни­мание. Почитая его убежденным, и хоть в по­ловину понявшим дело, Барон распространился о том, как посредством рефрактора и цвет­ных стекол приводится лишенное лучей солнце на линию горизонта. Этот Физический опыт по­разил Капитана более всего: он с изумлением смотрел и видел, что солнце проводится по не­бу, спускается в море, по воле медного маттаба, на котором означены его эволюции. Все это удивило и поразило Капитана. Несколько раз принимался он сам удостоверяться во всемч», брал инструмент, водил алидадою ; потом снова заставил изъяснишь себе пользу инстру­мента. Барон был в восторге; это было завое­вание в пользу знаний, эшо было убеждение Азиятца в превосходстве Европейских сведений. Но почтенный Тзин-Фоиг вдруг задумался, пока­чал головою, и—чпю-же вы думаете?—«Да,» ска­зал он, «хорошо, очень хорошо: ты заставляешь солнце сойдти в уровень моря, и через эшо узнаешь на какой оно находится высоте ? Эшо я понимаю. Но если ты считаешь таким образом высоту, шо должен ты счесть и глубину. Скажи:
Л9
на сколько теперь воды под кораблем ?» — При таком неожиданном требовании, Барон чуть не расхохотался, и секстан чуть не выпал у него из рук.» Что?» продолжал горделиво Капитан, «ведь не умеешь сказать? А?» — Ох! ты, Ки­таец, тройной Китаец, бесподобный Китаец!— шепнул мне Барон, удерживаясь от хохота. Тзин-Фонг ничего не заметил, и продолжал с важностью: «Из этого видишь шы теперь, что все твои знания тщета, и что вы, Европейцы, знаете не больше нашего!»—После шего, почтен­ный Капитан жалостно улыбался, смотря на за­нятия Барона, и извлек себе из них новое до­казательство в превосходстве Китайских на­вигационных сведений, не уступающих Европей­ским, не смотря на хвастовство Европейских ученых.
Два внутренния протяжения Сиамского залива не означены еще ни на одной карте вполне и вер­но. Во время путешествия своего, в 4 824 году, Г-н КрауФорд осмотрел восточную сторону их, Пуло-Уби, и длинную цепь островков, про­должающих его. Желая пользоваться муссоном и ветерком с моря, мы следовали около полу­острова Малаккского до Пуло-Лозина, и потом повернули к Сиамскому мысу Лиангпу, проходя сре­ди множества обитаемых и пустых островов, и бросили якорь в Сиамской гавани, 3-1-го Июля.—Без высоких гор Банг-Пазое f остававшихся у нас влево, мы могли-быподумать, что все еще нахо­димся в открытом море: так были низки и no-
у. ИИ. Ь
50
топлены водою берега, простиравшиеся перед, нами.
Назавтра, опять подняли мы якорь, и перешли по мелководью с наступившим приливом. В трех льё далее, жонка вошла в устья реки Мейнанъ> пробираясь в некоторых местах через груды мягкой и глинистой земли. По прибытии в Пак-Нам, первую деревню, находящуюся на левом берегу реки, в трех милях от устья, надоб­но было разделаться с Сиамскими приставами, определенными для стражи с сей стороны Сиама. Барон имел важные рекомендации. Письмо Лорда Бентинка, в случае надобности, могло отворишь ему двери, даже в чертог Банкокского власти­теля. По всему этому, Пак-Намские чиновники обошлись с нами чрезвычайно вежливо. Главным из них был старик, еще крепкий и свежий, пу­тешествовавший по Азии, посещавший Кведу, Пе­нанг и Бенгал; он изрядно говорил по-Малайски, а в доказательство, что ему не совсем чужды были обычаи Европейцев, он жал нам руки по-Английски, и в изъявление особенной дружбы, весьма сильно.
После остановки, продолжавшейся целые сушки, Тзин-Фонг получил дозволение плыть далее по реке, и немедленно воспользовался дозволением. За Пак-Намом, Мейнан, до сего места прости­рающийся почти на милю в ширину, сдвигает бе­рега. В расстоянии полусуточного плавания далее, на берегу реки видны остатки Голландской кре­пости, строенной лет за полтораста, в цве-
51
гнущее время Голландской торговли с Сиамом. Эпии развалины, ныне покрытые водою, и песчаная опимель около них, суть единственные опасности для плавания по реке. Пройдя их, можете плыть по водам Мейнана куда угодно, около обоих бе­регов, даже цепляясь снастями за прибрежные де­ревья, без опасения повредить что нибудь. Между Пак-Намом и Банкоком, мы заметили две ка­менные крепости, вокруг которых расселились колонии Пегуанцев и Лаосцев, переселившихся сюда в следствие последних войн между Сиа­мом и Бирманами. Миль на 20-шь от устьев Мейнана, земли Сиамские представляют зрелище диких и неспособных к обработке земель, но далее за сею неблагодарною полосою начинаются обильные долины, с богатыми насаждениями сара­чинского пшена и многочисленными селениями. Ку­пы пальм, сады, рощицы разнообразят простран­ство, оживленное стадами буйволов.
Августа 1-го, после продолжительной прогулки нашей по Мейнану, явился перед нами Бапкок, нынешняя столица Сиама, местопребывание царя Сиамского, с тех пор, как Cio-Тиа раззорено нашествием Бирманским. Находясь на берегах Мейнана, опоясывающего оный ' со всех сторон, Банкон издали светятся позолоченными шпицами своих пагодов, восходящих в высоту конуса­ми и пирамидами. По берегам протягиваются домы, с кокосовыми и баниановыми крышками ; бли­же к нам множество лодок, опережая одна дру­гую, спешили продать нам съестных припасов,
Г
52
или предложишь услуги; вдали, для дополнения об­щности картины, дворец царский, под коническою пирамидою главного здания, возвышал отростки стен своих, как будто веер. Около обоих берегов видели мы множество плывучих жилищ, устроенных на бамбуковых плотах, прицеплен­ных к берегам ; эшо были лавки Китайских торговцев, опрятные и красивые, подле которых останавливались купеческие жонки. Издали можно было расслушать туш голоса неутомимых тор­гашей, во все горло провозглашавших призыв покупателям, похвалы своей свежей свинине, со­леной рыбе и глиняной посуде. Согласно с жела­нием Барона, наш Капитан не располагался дол­го оставаться в Сиаме. Предупрежденный об этом, я хотел воспользоваться немедленно крат­костью времени, и лодка тотчас повезла нас на берег, где остановились мы прямо против дома Португальского Резидента, с которым хотели видеться прежде всего. Не без труда пробрались мы сквозь толпу учтивого, но слишком любопыт­ного народа, теснившуюся вокруг нас. Женщины и мужчины, старики и дети, талапуаны и царские чиновники, все сбежались глядеть на нас, и осма­тривать нас с ног до головы. Двери в дом почтенного Дона Снльвеира отворились и избави­ли нас от скучного любопытства туземцев.
■
Дон Сильвеира принял нас самым вежливым образом ; попеременно подносили нам чай, бе­тель, Китайские коиФекты, как будто желая
53
приучишь нас к странностям земли, хозяин хотел показать нам предисловие здешних обы­чаев своим угощением. Он разговорился с на­ми о нынешнем Царе Сиамском, о недавнем по­сольстве Г-на КрауФорда в Сиам, и аудиенции, какой удостоился этот Английский посланник от Его Сиамского Величества. « Не без труда согласился повелитель Сиама принять Англичан. Некоторые из Китайцев уверили Пракланга (первого министра), чшо Европейский народ всег­да начинает ласковостью, потом попросит поз­воления выстроить себе дом ; потом обвести его стеною ; потом на стене поставить пушки: так поступили Европейцы в Бенгале, так по­ступят и в Сиаме. После множества недоуме­ний, решились однакож выслушать Англичан, со­храняя в делах с ними величайшую осторож­ность. Апреля 8-го, -1821 года, Г-н КрауФорд и чиновники посольства отправились во дворец, в носилках, прикрытых коврами и несомых каждые двумя чиновниками царскими. бесчислен­ное множество народа покрывало все пуши, по которым надобно было проходишь; два ряда сол­дат царских не в состоянии были удержать народной толпы. При входе во дворец, Послан­ник и чиновники его вышли из носилок, и долж­ны были снять с себя оружие; перед залою прие­ма потребовалось еще пожертвование; надобно бы­ло скинуть башмаки. Тогда Посланника Его Вели­кобританского Величества оглушили громом му­зыки, составленной из гонгов, барабанов,
54
флсйпи и дудок. Едва вступил он в залу при­ема, явился и Его Сиамское Величество. При виде Царя, все присутствовавшие приветствовали сво­его владыку поднятием над головою рук, и пре­клонением головы три раза, так низко, чтобы лбом можно было свободно стукнуться об зем­лю. Посланник уволил себя от этого слишком низкого поклонения, но исполнил первый знак учтивости, поднимая руки над головою.
«Зала приема (продолжал Дон Сильвеира) есть обширный, продолговатый четыреугольник, фу­тов на восемдесят в длину и Футов на со­рок в ширину. Два ряда деревянных пиласшр ведут от входа в залу к трону, который возвышен над полом. Стены и потолок рас­крашены красным цветом; карнизы хорошо по­золочены, и золотые звезды изображены на по­толке. Трон, весь вызолоченный, и в половину прикрытый занавесами, золотом шитыми, похо­дит на кафедру, или, лучше сказать, на киот. Туш воссел Царь Сиамский, с золотым жез­лом в руках ; налево от него находились по­дарки, которыми Бенгальский начальник привет­ствовал Его Сиамское Величество. Когда один из секретарей прочитал реэсшр подаркам, род дипломатического допроса начался от име­ни Царя Английскому Посланнику через перевод­чика. Важнейшие из вопросов были следующие: w, ù « Кшо вас послал ко мне ? Английский Король
5 ' знает-ли, что вы поехали ко мне? Кто старше,
Английский Король, или ваш Генерал-Губерна-
55

шор? Куда поедете вы из Сиама? Будеше-ли вы в Туране? Посешише-ли вы Гус ? » и проч. и проч.— Наконец ряд бесконечных вопросов Его Вели­чества истощился, и он заключил его словами: «Счастливым себя считаю, чшо видел Посланника Индийского Губернатора. Если вы чшо ни будь хоти­те мне сказать, перескажите это моему ми­нистру Суривунг-Коза. А если хотите вы сде­лать мне угодное по возвращении вашем, ипо при­везите нам оружия ; в этом только и имеем мы надобность.» Едва были сказаны сии слова, не­лепым ударом пискливого и разноголосного хора музыки огласилась вся зала; трон и Царь задер­нулись занавесками, а придворные снова преклони­лись до земли. — Вот все, чего могло добиться Английское посольство от Сиамского ИДлря. По­том, Г-н КрауФорд достиг, правда, заключе­ния торгового трактата через министра, но с Азиятскими властителями договор ничего не зна­чит; прихоть какого нибудь вельможи, своеволь­ство какого нибудь чиновника, не говоря уже о самом властителе, могут мгновенно уничто­жишь договоры, с величайшим трудом заклю­ченные.»
Резидент взялся провожать нас в прогулке нашей по городу. Дворец царский был по со­седству жилища Дона Сильвеира, и прежде всего мы отправились туда. Подле внешней ограды, нас . ожидало любопытное зрелище: Пра-кланг, первый / министр, на великолепно убранном слоне, ехал во дворец. По сторонам, спереди и сзади, ска-
56
ç, кали всадники и шли солдаты. Все эипи провожа­тые министра, в своем полу-Европейском, полу-Азиятском одеянии, представляли самое за­бавное шествие. Мундир солдат Сиамских со­ставляет куртка, из плохого красного сукна, застегнутая спереди. Широкия, висящие шаровары 'Sk простираются только до колен. На головах странные шляпы, в виде остроконечного конуса, с широкими полями, сделанные из носороговой кожи, покрытой лаком, столь крепкия, что сабля не пробивает их. Общее оружие всех солдат составляют длинные пики ; у некоторых есть ружья без штыков, и даже без шомполов. Все это шествие церемониально вступило во дворец царский, который, с своими крыльями, образу­ет ряд обрезанных портиков, восходящихъ
\ ступенями до круглого шпица.
После дворца, мы заглянули в капища. Самое красивое построено Кром-Шиатом, нынешним властителем Сиамским; это великолепный пагод Буддийский, наполненный богатыми святилищами и кельями для его гпалапуанов, под тенью де­рев. Верование Будды, или Фо, обще Сиамцам, Браминам и Цингалезам, а потому Формы духов­ных построек, так-же как обычаи и обряды к ним принадлежащие, почти одинаковы у сих народов. После пагодов Цейланских и Бирман­ских, здешние не могли возбудить моего удивле­ния, . и потому не обращал я особенной внима­тельности на пагоды Банкокские, кроме одного однакож, отдельного и уединенного небольшаго
57
пагода, отличного своею стройностию и Формами. На каждом углу его видны символические изобра­жения веры Буддийской и Браминской. Направо, налево и впереди храма построены нрау> или ча­совни по обещаниям, напоминающие Формою своею Саррацинские башенки. Немного далее находится кенотаФ ('), посвященный Гушаму, нынешнему УГ. Будде, также заслуживший внимание наше ; он сделан из Китайского мрамора, и работы пре­восходной; на верху его устроен род крыши, под которою изображен Будда, лежащий ; один из учеников его представлен стоящим с ви­дом благоговения. Этот памятник благочестия Буддийского, характера простого и самобытного, стоил быть осмотренным.
Приближаясь к средине города, мы входили в некоторые домы ; они почти все построены из / бамбука и покрыты пальмовыми листьями; окошки с решетками, для большей прохлады ; небольшая загородка, усаженная Фруктовыми деревьями, слу­жит дополнением почти каждому дому. Перед одним из них, мы увидели чешу Сиамскую, мужчину и женщину ; он был обвернут в лос­кут ткани, закрывавший его спереди до икр ; женщина сидела на рашановой канапе, держа в руке веер; волосы у неё были обстрижены, как (*)
(*) Кенотаф, гробница, воздвигнутая в память чью либо, когда самые останки того, в чью память она ьрздлигнуипд, не находятся в ней. Прили. Пер.
58
у мужчины ; лоскут полосатой ткани, драпиро­ванный на её плече, оставлял половину груди открытою; довольно широкия шаровары оканчива­лись ниже колена. Физиогномия этой женщины бы­ла кроткая, приятная, привлекательная, а стриже­ная голова её, простой и странный наряд восхи­тили моего Барона ; он непременно захотел войдти в дом этих смиренных супругов ; нас встретили сначала с маленькою недоверчи­востью, но потом были к нам радушны и го­степриимны.
Домы богатых купцов и чиновников, храмы и дворцы строятся здесь обыкновенно из материялов более прочных, нежели бамбук и пальмо­вые листья. Мрамор, камень, кирпич, известка, строевой лес входят в сооружение их. Кры­ши делаюпгь из красной черепицы, иногда из ли­стового олова, или калина ( Китайского олова ), блистающих от лучей солнца.
Утомленные нашею прогулкою по Банкоку, мы поспешили к берегу Мейнана, где простились с услужливым Доном Сильвеиром. На завтра, Ба­рон разбудил меня весьма рано. « Пойдемте, » сказал он — « опять смотреть Банкок, но на этот раз пойдем одни ; надобно разглядеть этот народ ближе вчерашнего, и потом по­думать, что сказать об нем. Не люблю ни пере­жеванных изъяснений, ни испеченных другими суждений.» Через несколько минут ми были уже на одном из прибрежных плотов, и вскоре
59
ifVir^th-Чй ^Vifïrr'WB^ni^^•*<---■-*■ ■->•■'-■? -■ ■:•< -'-Д.'. -j.
услужливое народонаселение окружило нас, и сле­довало за нами, беспрерывпо увеличиваясь. Нас встречали, или смешанным шумом, или вопро­сами, столь глупыми, что вместо ответа, пере­водчик наш только чшо пожимал плечами. Тол­пу всего более занимало желание знать*, из чего сшигпы наши платья, и к чему служат разные мелочи, составляющие Европейский наряд. В та­ком сопровождении, обошли мы по самым много­людным частям города ; видели Китайский ба­зар, выстланный кирпичем, где разложены това­ры Европы и Азии, Китайские крепы, любимое оде­яние Сиамок, Бенгальские ткани и Английские сук­на; прошли около крепости, без рвов и пушек; посетили тюрьму, пороховой завод, и публичные гостинницы, несколько похожия па Индийские шаj лтрч.
Банкок построен на наносной земле, однакож сухой и твердой. Широкие каналы, с маленькими протоками, раздвинуты по всему городу и дела­ют его похожим на Венецию ; все они покрыты купеческими лодками, нагруженными сарачинским пшеном, хлопчатою бумагою, солью, маслом, соленою рыбою, составляя таким образом мага­зины для оптовой и мелочной торговли. От од­ного места до другого, на этих водяных пере­копах наброшены грубые мостики, составленные из древесных пней, и возвышающиеся до 30-ши футов в вышину; чтобы перейдши по ним без страха, надобны смелость и ловкость балансора.
60
!
Уже часа два ходили мы, а'Барон не говорил еще мне ни одного слова. Казалось, что погру­женный в свою роль наблюдателя, он совершен­но забыл обо мне. Вдруг молчание его прервано было восклицанием : « Все эшо гадость — люди, домы, промышленность, нравы, характер ! Полу­образование испортило этот народ; лучше быть совершенным варваром, подобно Монголам. Тру­сость, леность, тщеславие, низость — вот что написано на всех этих рожах! Ие трудно по­веришь, что здесь умеют приветствовать только стуча лбом о пол I »
Мы старались пробиться сквозь толпу Сиамских зевак, и один из них предложил переводчику проводишь нас к белым слонам, предмету осо­бенного почтения на всем Индо-Китайском, или Восточно-Индийском полуострове. Барон обра­довался развлечению его досады. Мы пошли немед­ленно.
Нынешний Царь Сиамский обладает шестью бе­лыми слонами—благополучие, неслыханное в лето­писях государства, и потому считают его при­знаком особенного благословения нынешнему Ца­рю. Мы видели четырех слонов; два остальные были столь дики, что не безопасно было смот­реть их. Все виденные нами имели шерсть со­вершенно белую, кроме немногих мест телесного цвета, там, где волосы вывалились. Никакого признака нет, чтобы зша белизна означала бо­лезнь. Величина сих животных простиралась отъ
61
..-ч
6-гпи до 9-ши Футов. Родословие их, тщательно собранное, показывало, чшо^все они родились в царстве Лаоском, и ни одного не было из них ни Сиамского, ни Малайского. Редкость белых слонов есть, без сомнения, единственная причи­на чрезмерного почтения, им воздаваемого. По­следователи Буддизма, при своей системе пере­селения дуть, должны думать, что столь необык­новенное животное, в таких странах, где во­дится такое множество слонов, должно быть причислено к животным самым чистым и со­вершенным. В теле белого слона, говорят они, должна быть заключена самая знаменитая душа ; народное суеверие выдумало к этому, что эта душа долженствовала прежде принадлежать вели­ким царям. Так и называют белых слонов, с отличием по характеру каждого: Царь тпстый, Царь грозный, Царъ^добрый, и проч.—Каждый из этих четвероногих полубогов имеет особен­ное отделение для житья, и по десяти человек для прислуги. Клыки самцов украшают золоты­ми колокольчиками; верхушку головы обвязывают золотою цепочкою; маленькая бархатная, вышитая золотом подушка, покрывает спину. В особен­ной отгородке подле этих ве.ѵиких животных, путеводитель наш показал нам еще двух бе­лых обезьян, высокого роста, с длинными хво­стами. Их почитают необходимыми для прогна­ния всякой болезни от белых слонов.—Отсюда перешли мы в стойла других слонов, которые, по обыкновенности цвета своего, осуждены на ра-
62
бошы. Они не отличаются ничем, среднего роста, с довольно большими головами, но корнаки их с восторгом говорили нам об умственных, драгоценных свойствах зтих животных Царя Сиамского ; некоторые из них были с белыми пятнами, особливо на головах.
Случай привел нас после того на похороны, куда сбежалось множество праздных зрителей. Обряд происходил под обширным баниановым деревом, распростиравшим ветьви свои на дво­ре одного пагода. Гроб стоял шут, возвышен­ный на шесть Футов от земли, под балдахи­ном, украшенным жасминами. Когда шумная му­зыка гонгов и барабанов прогремела в свой че­ред, начались молитвы, под предводительством талапуана. они были произносимы на Палийском языке, и присутствующие повторяли их, читая по пальмовым листочкам. Несколько женщин, си­девших на площадке за священником, держали в руках свечи. После молитв приближились к покойнику талапуаны, сняли с гроба суконную покрышку и разделили между собою ; потом пе­редали тело служителям, долженствовавшим об­мыть и приготовить его к сожжению. Пока ис­полнялся сей обряд, мы могли рассмотреть поло­жение присутствовавших; они все казались важны и благопристойны, но ничто не показывало в них большой печали. Только одна женщина была глубоко огорчена — жена молодого покойника, ко­торому едва-ди совершилось еще двадцать лет; в знак траура, голова её была обстрижена, а
63
платье белое. Она сидела подле гроба, плакала и рыдала. Погребальный косшер составили из гру­ды горючих веществ, и на него поставили гроб. После повторения молитвы, шалапуаны разделили присутствующим Факелы и зажженные куски де­рева. Барон и я получили также то и другое, на ряду с прочими, и в свой черед должны были поджечь костер покойника. Кружком собрались родственники подле костра, сделали связку из своих одежд, шесть раз подносили ее к огню, с осторожностью, чтобы она не загорелась. Ког­да косшер представлял уже только пепел и S уголья, каждый удалился, предоставляя исполнить остальные обряды вдове покойника. — Этот по­следний долг, отданный мертвому, растрогал моего бесстрастного Барона. Благоговение талапуанов, молчаливое почтение толпы, скорбь мо­лодой и красивой вдовы, расшевелили немного его холодность. «И у этого народа есть хорошие сто­роны »— сказал я. Барон видел, что я угадал его чувство. «Вздор!» отвечал онъ—«все это комедия — шугп плакали и хныкали, а завтра на­следники подерутся за его наследство, а вдова утешится с другим мужем ! » — Ты неиспра­вим ! — подумал я.
Мы были уже на обратном пути к реке, посе­тив еще развалины двух крепостей, Француз­ской и Голландской, и уже приближались к при­стани, когда встретил нас какой-то человек. Это по видимому был Сиамец, по его одеяние, полу-здепгнее, полу-Европейское, придавало ему
6*
такой смешной вид, что мы не понимали, кпиобы мог это быть в самом деле. «Я послан к вам — сказал нам этот чудак, на каком-шо едва понятном Французском языке — от Като­лического Епископа. Не угодно-ли пожаловать со мною к Его Святейшеству?» Хотя Форма при­глашения и вид приглашающего не представляли ничего много обещавшего, но мы обрадовались случаю ' видеть остатки прежних знаменитых миссий Французских в Сиаме, и узнать нынешнее их состояние. Вскоре очутились мы в жилище Епископа, семидесятилетнего старца, сохранив­шего еще силы душевные и телесные, урожденца Авиньонского, сорок лет пребывающего в Сиаме и Кохинхине. Он именовался Г-н Созополис, принадлежал к ордену Доминиканов, и заклю­чал собою длинный ряд иерархов, которых со­держал здесь Римский первосвяшшпель с 1659 года. Власть здешнего Епископа простирается на всех Католиков, находящихся в Сиаме и на Ма­лакке. Около 3,000 христиан составляют стадо верных, подчиненных сему достопамятному па­стырю. В Банкоке находятся три Католические церкви : Успения, Св. Анны и Крестовская. Первая считается соборною, а бедный дом, где мы нашли старца, называется Епископством. Вид земляка сделал на доброго Епископа впечатление, кото­рого не берусь я описывать. «Говорите, М. Г.— сказал он мне — говорите со мною по-Французски; хочу слышат звуки родного языка, звуки ми­лой отчизны моей! В странствующем бытии мо-

65
ем, по десяти, по пятнадцати лет не слышу я этих сладостных звуков. Скажите, не видали-ль вы Авиньона? Бывали-ль вы там? Таков-ли он, как прежде? Анаша милая Рона? Я посвятил всю жизнь мою служению Бога, но воспоминание отчизны мне драгоценно—Бог простит мне, что я грущу об ней—не могу забыть ее!»—Я отвечал почтенному прелату, сколько мог удовлетворительнее, и за­ставил его плакать моими подробностями рассказа об Авиньоне, где был недавно. Потом за­говорили мы о политических происшествиях, и мне казалось, что я говорю с пришельцем из другого мира; изумление заступило место других чувств на лице Епископа ; Г-н Созополис слуИшал меня так, как будто я рассказывал ему небывалые сказки. Но это не было притворство; действительно, со времени своего приезда в Сиам, с 4 787 года, ни одно из новейших событий не достигало до него. Начав, немедленно по при­бытии, странническую жизнь миссионера, он де­сятки лет провел в Тибете, Лаосе, Кохинхине внутренней, и только недавно воротился в Банкок. Я был первый земляк, которого он уви­дел через много лет. Вообразите себе удиви­тельное состояние человека, который не слыхивал даже имени Наполеона ! Барон сначала думал, что Епископ шутит, или помешался, но вскоре уверился он, чшо то и другое подозрение были несправедливы. Епископ знал, чшо во Франции начались какие-то бунты, были какие-то перемены, но слыша обо всем этом от здешних ипузем-
Ч. III. 5
66
цев, он почти не верил этому. Когда рассказал я ему сокращенно историю Франции за последние со­рок лет, мыпостепенно могли видеть на почтен­ном лице старика выражения страха, удивления, гордости и скорби....
Б свой черед, я хотел слышать рассказ о страннической жизни и трудных его путешест­виях в глубине Азии, стараясь уловить кой-какие языческие подробности в его духовных трудах. Епископ откровенно признался, что почти все старания его о распространении Христианства остаются бесплодны. ((Языческие жрецы управляют здесь повсюду—говорил онъ—и Слово Божие по­гибает туне для ослепленных и покорных за­блуждению народов. Нравственные законы языче­ства, столь плотские, сгполь приспособленные к нравам и обычаям здешних обитателей, отвра­щают туземцев Азии от божественного учения. Впрочем, в Сиаме есть еще другое препятствие: жители здешние тщеславны и горды; почитают се­бя первым народом в мире, первым и совершен­ным в науках, искуспивах и верованиях. Они отвергают Евангелие не столько по отвращению от правил его, сколько по своей гордости. Де­мон тщеславия непобедим в сердцах их, огру­бевших в предразсудке.»
Наши разговоры продолжились до самого вечера. Желая продлить еще сколько нибудь беседу с нами, Епископ просил нас разделить с ним умеренный ужин, состоявший из пшицы, сара­чинского пшена и Китайских конФектов. Для
67
дополнения роскоши пира, Г-н Созополпс сам пошел и отыскал у себя бутылку, с заплесневелым ерлычком, на котором едва можно было прочитать: Pin de Frontignan, Вино было плохое, выдохнувшееся и испорченное климатом и време­нем. В награду за то, Барон отослал к Епи­скопу на другой день десяток бутылок Консшанцского, которое, без сомнения, нередко при­водило потом на память доброму старцу наше I посещение.
Было уже девять часов вечера, когда мы расстались. Против обыкновения, весь город нахо­дился еще в движении, и толпы народа теснились особенно в прибрежных частях его. Взгляд на реку объяснил нам загадку : Китайцы праздно­вали новый год ; цепи Фонарей, из цветной, про­питанной маслом бумаги, развешенных по всем пловучим домам и плотам Китайцев на Мейнане, отражались огненными отблесками в водах реки. Жонки по всей реке, в том числе и наша, были иллюминованы таким-же образом ; мачты, снасти, палуба, все блистало разноцветными огня­ми, между тем, как шум оркестров, состав­ленных из гонгов и барабанов, соединялся по­всюду с песнями. Мы достигли нашего корабля при звуках музыки и огнях увеселительных.
В течение следующих двух дней не сходили мы на берег; Барон жаловался на болезнь и от­дыхал, а мне надобно было привести в поря­док все, что я заметил и слышал. Мне надобно было сообразить историю и географию Сиама— 5*
68
историю, во времена Людовика ХИѴ-го столь сбли­женную с Фракциею, и географию, столь еще мало­известную, что до сих пор не согласились гео­графы даже в настоящих пределах Сиамского государства.
ГЛАВА XXV.
ИСТОРИЯ И ГЕОГРАФИЯ СИАМА.
Подобно множеству других имен, имя Сиама до сих пор сбивает с толку этимологов. Сиамцы называют страну свою Тай ( Thai ), Бир­маны именуют ее Шан, Китайцы и Малайцы Сеам. Название прежней столицы, Cio-Тиа, кажется, имело напало свое в мифологическом источнике, происходя онгь Срн-Лнудия — Санскритского на­именования царства Божеского и Индийского Царя Рама, стол славного в легендах Сиамских. Отсюда, без сомнения, происходили величайшие изменения имени, какие терпела Сиамская столица на различных картах; ее называли: Сиам, Юпиия, Одия, Жюдия. Лалубер разделял Сиамцев на два народа — ТаигЯй и Тай-Ное, великих и малых Тайев ; первыми почитал он Сиамцев-собственпо, известных под сим именем Европей­цам; вторыми полагал народ гораздо древней­
70
ший и более неизвестный. Это деление до сих пор ни утверждено, ни опровергнуто ; знаем только, что жители Лаоса по-Сиамски называют­ся Таии-Яии.
Достоверная История о Сиаме восходит не да­лее нескольких столетий. Стараясь идти в древ­ность более отдаленную, находим только, что около 638 г. нашей зри, вера Гу тала, или дидм, внесен был в Сиамскую землю с остро­ва Цейлана, в царствование Крека, после кото­рого, до наших времен, царствовали один за другим шестдесят царей,,• в 4187 г., тридцать пиреший из них обитал в Лаконтаи, городе, находящемся близ пределов Лаоса, под 20° ши­роты ; потом столица была перенесена в СиоТиа, на берега Мейнана, тридцать шестым ца­рем, существовавшим около 4 350 года от Р. X.
С 4 502 г. туземные известия сменяются для нас Европейскою повестью. С сего времени Си­ам вмешался в дела Индийские; один из Царей его сделал неудачноенападение на царство Ма­лаккское, около 4 514 года, и тогда начались сно­шения между тамошнею Португальскою Факториею и владениями Сиамцев на полуострове Малаккском. Полтора века прошли потом для Сиама во внут­ренних смятениях и внешних нашествиях; толь­ко около конца ХѴП-го столетия Сиамские лето­писи являют нам более жизни и заниматель­
ности.
71
Это была ша эпоха, когда ревность к распро­странению Христианства далеко рассыпала миссии ревностных и бесстрашных проповедников. Об­щество Французских миссий едва было основано, как уже три духовные особы, мужи отличенные родом и дарованиями, отправились в Сиам, с намерением кончишь благочестивое дело, начатое там Францисканами и Доминиканами, жившими в Гоа. Сии три проповедника были : Ламотт-Ламбер, епископ Беритский, Паллю, епископ Гелиополиский, Котолендн, епископ Метеллополиский. Один за другим, отправлялись они из Мар­селя, выходили па берег Сирийский, и подверга­лись опасностям сухопутного странствования че­рез внутреннюю Азию. Путешествия их до Сиама продолжались по два года ; через степи Аравий­ские, Персию, Индию, Малакку, первый из них прибыл в Сиам в 1662 году, а другие вскоре потом. Тогда царствовал в Сиаме пяшдесяпгь второй царь, Чау-Нарапя, человек умный, гото­вый на нововведения, превышавший понятиями сво­их подданных, и не отрицавшийся испытать польз, могущих произойдши от Европейского образования. Прием от него миссионерам-Епископам был весьма ласковый; Царь уступил им поле, или часть земли, на которой основали они семинарию Со. Иосифа. Христиане, бежавшие из Кохинхины, в следствие гонения, там воздвигну­того, прибегли под покровительство Епископов Сиамских и образовали начало Христианства в Сиаме. Но сии первые успехи ничего не значили
72
против того, что приготовлял Европейцам случай.
Просто случай привел ко Двору Чау-Нарайя одного искателя приключений, Константина Фалъкона, урожденца КеФалонийского. Он был уве­зен, в молодых летах, в Лондон ; потом пробрался в Индию с своим покровителем; по­переменно был он тут купцом, солдатом Английской милиции, торгашем, маклером, при­кащиком. После множества удачных и неудач­ных странствований, бурею заброшен был Фаль­кон в такое место, где находился тогда Сиам­ский Посланник, отправленный к Персидскому Двору. Некоторые услуги, оказанные этому чинов­нику, были началом политической жизни Фалькона. Отправясь с посланником в Cio-Тиа, Фалькон жил там несколько времени в бед­ности, получая пропитание в семинарии Св. Ио­сифа, на счет Беритского Епископа. Но на ауди­енции, какою удостоил его Царь Сиамский, фаль­кон умел показать столько ума, раскрыл столь новые и верные соображения, касательно Сиамской политики, что Чау-Нарайя определил его к се­бе в службу, и вскоре сделал его первым ми­нистром своим и тайным советником. До­стигнув таких высоких званий через посред­ство Французских Епис?.опов, Фалькон не за­был своих покровителей. Бывши христианином Греческого исповедания, по рождению, он принял в Лондоне Протестантскую веру, а в Сиаме, больше по рассчету, нежели сердечному убеждению,
73
сделался Католиком. Честолюбивый и хитрый, он покровительствовал трудам миссионеров, выпросил им от Царя многие преимущества и пособия, построил церкви и домы. Но главная мысль Фалькона была не религиозная, а политиче­ская: через Французских Епископов хотел он пробраться к Людовику ХИѴ-му, выставляя на вид заслуги, могущие обратить внимание сего че­столюбивого монарха.
Действительно, вскоре заговорили в Париже о посольстве, которое отправляет Царь Сиамский к Французскому Королю, хотя Франция не прило­жила о том никакой предварительной заботы. Сначала слух этот считали пустыми вестями ; но доказательства Ваше и Паскаля, миссионеров Индийских, не оставили надолго сомнения в ис­тине. Они представили письма Французских Епи­скопов из Сиама, где подробно говорилось о по­сольстве и важных степенях двух Сиамских чиновников, отправляемых полномочными Послами к Французскому Двору. Тогда дело почтено было государственным; заговорили о приеме, этикете, аудиенции, и решили, что для поражения наружным, блеском людей, недоступных никакому другому влиянию, Король должен явиться им в наивозможном великолепии. Людовик ХИѴ-й нарядился в платье до такой степени обремененное золо­том и драгоценными каменьями, что блеском одежды оправдывал выбранную им эмблему солн­ца. Послов приняли в Версали, среди самого блестящего Двора; они приветствовали Короля по-
74
Сиамски, подметая прах ног своих шапками, увешанными золотом. Потом обедали они с Королем, и все Фонтаны Версальские были для них приведены в действие. Врат Королевский дал им праздник в Сен-Клу, а Принц Конде угощал их большою охотою в ИПантильи. В шечение двух месяцев беспокойной и шумной жизни, которую бедные Сиамцы принуждены были вести в Париже, их обременили столькими наслаждениями, столькими торжествами и праздниками, что они отправились обратно совершенно восхищенные и полумертвые от утомления. Людовик ХИѴ-Й не хотел остаться в долгу перед учтивым Царем Сиама. Сентября 27-го 4 687 г. явилось на берегах Мейнана посольство Французское. Его составляли: шевалье Де-Шомон, Де-Сербере и Лалубер > на­чальники посольства, пять миссионеров и четыр­надцать Иезуитов. В числе последних находил­ся отец Татар, под званием математика скры­вавший звание главного агента, с наставлениями и полномочием, превосходившими поручения и полно­мочия самих послов. Эшо был поверенный Г-жи Меншенон и отца Лашеза, взявшийся склонить Его Сиамское Величество на торжественное принятие христианской веры. »
После первых приветствий и праздников, По­слы Людовика ХИѴ-го начали настоятельно гово­ришь о желании Французского монарха — видеть браша его, могущего Царя Сиамского, обращенным в веру христианскую. Много переговоров про­исходило по сему случаю. Чау-Варайя отвечалъ
75
вежливо, даже удостоил вступить в прения о верах, и в одном из ответов, вероятно, со­ставленном рукою Фалькона, объяснялся таким образом: «Быстрая перемена может произвесть возмущение, и мне не льзя безнаказанно ввести но­вую веру, оставив прежнюю, исповедуемую в царстве моем уже 2229 лет. »
Выводы Сиамской логики не трудно было отцу Ташару опровергнуть, но все споры его о религии с учтивым царем кончились однакожь только спорами и взаимными возражениями. Обе стороны остались при своем мнении. Политические пере­говоры оказались гораздо успешнее. Снисходи­тельность Сиамского государя была столь велика, что он согласился принять Французские гарнизо­ны в Банкок и Мергуи, два охранные места Си­амских пограничных областей. В сем случае Константин Фалькон действовал в свою поль­зу, как дипломат искусный и политик пред­усмотрительный. Единственную опору его состав­лял Царь Сиамский. Чау-Нарайя защищал любим­ца своего от ненависти всех других вельмож и не-любви народной. Принятие христианской веры могло возбудить восстание даже и против Царя, а не токмо погубишь Фалькона ; потому он про­тивился эшому делу всеми силами. Но трактат союза, и особенно требование вспомогательных войск было особенным его желанием, ибо, в случае немилости Царя, или народного восстания, в войске Французском находил он опору и спасение. Небольшой отряд Французов переве-
76
зен был немедленно в Сиам, и в тайных по­становлениях, Фаржу, начальнику его, приказано было повиноваться Фалькону при всех важнейших случаях. Французская гвардия, из 24-х солдат, была особенно отделена Министру; некоторые из офицеров Французских почисленыв разных пол­ках Сиамских. Начальник эскадры Французской, Форбен, добродушный моряк, но человек даль­новидный и подозрительный, согласился принять титул Генералиссимуса и Адмирала Сиамского. Сквозь поддельный блеск, скоро заметил Фор­бен жалкое состояние Сиама, за накладным зо­лотом и серебром увидел лоскутья нищеты. Он даже не очень удивился тому, что через не­сколько дней после торжеств, Царь принял его сидя на рогожке, и вынял из кармана огарок свечьки, для освещения залы аудиенции. Генералис­симусу подарили тридцать шесть невольников, двух слонов, небольшой дом, плохо меблиро­ванный, двенадцать серебряных тарелок, две чашки, четыре дюжины салфеток, и определили для освещения по две восковые свечи на день. «Но это еще ничего не значило (говорит Форбен в своих записках) в сравнении с злоупотребле­нием власти Чау-Нарайя против его придвор­ных и вельмож ; тем, которые говорили мало, он приказывал раздирать рот до ушей ; кто говорил много, тому рот зашивали ; неосто­рожное телодвижение наказывалось отрублением руки, а неловкий шаг отсечением ноги. Без Фалькона, не остался-бы я и на сутки при этом нищенском и варварском Дворе.»
77
Форбен водворился в Сиаме, а шевалье ИПомон отправился во Францию, в 4 688 году, с тремя посланниками Сиамскими, которым вручили подар­ки для Французского Короля. Им препоручено было просить инженеров и достаточного войска.
Фалькон продолжал владычествовать. Смело и счастливо утишил он бунт Макассарских бег­лецов, угрожавших столице Сиамской, и думал бышь теперь тверже, нежели когда нибудь преж­де, в своем великом звании, как неожидан­ная буря собралась над его головою. Любимец счастья слишком поспешно предпринял важные перемены. Открыто покровительствовал он христианскому духовенству против шалапуанов; слишком явно старался споспешествовать ревности Иезуитов в обращении Сиамцев; учре­ждал кафедры, строил церкви, основывал учи­лища христианские, отнимая доходы у пагодов и Буддийского духовенства. Столько поводов к возбуждению ненависти туземного духовенства не могли быть оставлены без возмездия. Народ, тайно возмущаемый, только искал средства и ждал случая взбунтоваться против своевольного министра. Но видя все прежние признаки наруж­ного благоговения, Фалькон был ослеплен, не заметил опасности, и полагал, что тайные ин­триги других вельмож ничего не значат. Царь сделался болен; наследников у него не было, и двое сильных вельмож, Моннит и Пнтрарха, по­мышляли о завладении престолом. Фалькон объ­явил себя сообщником первого; Пишрарха умерип-
78
вил тайно своего соперника, и собственною ру­кою схватил горделивого министра, когда он явился во дворец к умирающему Царю. Напрасно Де-Форж спешил на помощь Фалъкона. Испуган­ный известиями миссионеров, он остановился на половине дороги из Банкока в Cio-Тиа, и восстание народное довершило участь Фалькона. По договору, с Французскими войсками условились, что они безопасно оставят Банкок и Мергуи. Миссионеры подверглись жестоким оскорблениям, и самые Епископы едва могли спастись от на­сильственных поступков. Несчастного Фалькона подвергли жестоким пыткам; потом отрубили ему голову, без всякого суда. Жена его, возбу­дившая страсть в сыне нового Царя, была обесчещена; потом продана, как невольница, и умер­ла в должности поварихи, в царской кухне. В первом пылу народного мщения, участь Христиан в Сиаме сделалась ужасна. Жилища христианские разграбили ; женщин предали неистовству сол­дат; миссионеров жестоко били, и некоторых казнили. Отец Ламот-Ламбер целый день был терзаем народом; ему выщипали бороду по во­лоску, таскали его по улицам, и бросили в тюрьму полумертвого. Монахиню, приехавшую из Маниллы, возили по улицам, привязав ей под ноги крест, чтобы сказать, будто она попирала ногами своего Бога.
Неистовства прекратились понемногу, и совер­шенное спокойствие восстановилось, когда отец Татар, в 1690 г., явился из Франции с Послан­
79
никами, шуда отправленными в 4688 году. На­чались новые переговоры, и в следствие их, Епи­скопов вывели из заключения, предоставив ин управление Католиками, какие оставались в Сиаме.
Питрарха владычествовал до 1700 года; тогда заступил место сын его. Потомки похитителя властвовали один после другого до 1767 года. Сношения с Европою были прерваны, но за то Си­амское царство подверглось жестоким нападени­ям соседей и внутренним смятениям. Около 1759 г., победитель Пегу, Аломпра, восстанови­тель силы Бирманов, решился покорить Сиам. Он напал сначала на Мартабан, потом занял Мергуи и Танассерим, а наконец, в 1760 г., двинулся к Cio-Тиа, опустошая, грабя и исшребляя все в своем нашествии. Только в трех днях пути находился он от столицы Сиамской, когда заболел жестоко и умер, заключив тем свои нападения на Сиам. При наследнике Аломпры, Бирманы оставались спокойны, но Шембуан снова обратил честолюбивые замыслы на Сиам. Б 4 765 г. снова взят был Бирманами Мергуи, и вскоре потом опят разграблен Тенассерим. Завоева­тель пошел против Сиамского войска, разбил его на голову, опустошил берега Мейнана, и в Апреле 1767 г. стал лагерем перед Сио-Тиа. Приступом взята была столица Сиамская, разграб­лена, сожжена, опустошена, до такой степени, чшо в развалинах её не льзя было узнать древ­него местопребывания Сиамских государей. Хра­мы были разрушены до основания, ипалапуаны пере­
80
резаны, Царь казнен, родственники его увезе­ны в Бирманию, вельможи повергнуты в оковы, а народонаселение столицы уничтожено. Удаляясь после Ѵрабежа, Бирманы не думали даже укрепишь власти своей в опустошенном государстве.
Среди смятений, бывших следствием нашествия Бирманов, какой-то Китайский Князь воспользо­вался общим недоумением, овладел престолом, и провозгласил себя царем, под именем Фиа* Така. Столицею нового Царя был объявлен Бан­кок. Фиа-Так показал себя в начале государем умным и храбрым; он вновь устроил раззоренное государство, привел к повиновению области Пи-са-лак и Лигор, но в последние годы пра­вления явил столь прихотливые припадки жесто­кости и суеверия, что они показались народу ре­шительным безумием. Шакри, один из знат­ных вельмож Сиамских, восстал против сво­его Царя, возмутил войско, осадил Банкок, победил Фиа-Така, казнил его, и сделался его преемником. Не смотря на беспрерывно возобнов­лявшиеся нападения Бирманов, до 4 809 года цар­ствовал Шакри; сын его, владевший до 4 82Дгода, с успехом защищал Сиам от нападения соседей и укрощал внутренния смятения. Заговор шалапуанов принудил его вооружишься прошив ду­ховенства; семьсот талапуанов были захваче­ны, но Царь не решился подвергнуть их строго­му наказанию; только главных виновников лиши­ли их духовных достоинств, и определили ко­сить траву для белых слонов. Умирая 20-го Ию­
81
ля, 182И года, Царь оставил трон сыну своему, беспрепятственно восшедшему на место отцов­ское, и мирно владеющему Сиамом доныне.
Среди столь различных политических перево­ротов, Сиамское государство никогда не могло иметь и не имело пределов постоянных и хоро­шо установленных. По новейшим сведениям, можно полагать Сиамскими все области между Ки­тайскими областями Юн-Нан и Ан-Нан на се­вер и на восток, Китайским морем и неза­висимою частью восточного Индийского полуост­рова на юг, проливом Малаккским и Английс­кими владениями в Бирмании на запад. Сиам де­лится на четыре отличительные части: собственноСиамскую землю, часть земли Лаоской, часть Камбоджии и подвластные Сиаму Малайские области. Общее пространство всего этого может соста­вишь около 4 90,000 квадр. миль.
Кроме некоторых обильных земель нанос­ных, области Сиамские гористы и неровны. Высокие горы, простираясь к северу, раздвигают меньшие отрасли свои в направлении к югу. Среди сих-шо горных цепей текут три вели­кия реки : Меннан, Салуен и Камбодж.
Мейнан, подобно Гангу и Нилу, разливается по орошаемым им землям обильными и периоди­ческими наводнениями. Таинственный, подобно двум упомянутым рекам, он до сих пор скрывает свои источники от географов, и по­тому начало его служит источником баснослов-
7. III. 6
82
ных рассказов между туземцами. Только около Cio-Тиа, прежней столицы, Мейиан делается су­доходным, но отсюда до самого Океана он глу­бок и безопасен, даже в самое мелководье. Раз­литие его бывает в Сентябре; в Декабре вода сливается. Во все это время, поля покрыты лод­ками, на которых жители отправляются на сбор­ку сарачинского пшена. Жилища около Мейнана, построенные на сваях, безопасны от навод­нения, доходящего иногда до 4 8-гпи Футов высо­ты. Таким образом долины Сиамские покрывают­ся слоем грязи, наносимым рекою, и дающим произрастанию деятельность и силу изумитель­ные. Но это не помогает горам, которые оста­ются сухи и бесплодны. От Cio-Тиа до Банкока берега Мейнана хорошо населены ; далее вглубь областей простираются степи—убежище бесчис­ленного множества обезьян и обиталище мустиков. По известиям Лалубера, собственно зима составляет в Сиаме только два месяца, Декабрь и Январь, коими начинается у Сиамцев год; три следующие месяца называют они малым летом, а большое лето их объемлеш остальные семь ме­сяцев. Впрочем, самое холодное время года в Сиаме соответствует лету во Франции.
Драгоценными деревьями обилуют леса Сиама; дерево фаанг дает красную краску, а кора де­рева тонки служит к деланию бумаги. Сарачин­ское пшено, как на Суматре, бывает трех ро­дов: луговое, горное и дикое. Пшеница хорошо
83
растет в ненаводняемых местах, а горох и овощи обилуют всюду.
Все роды животных Бирмании, и вообще ИндоКитайского полуострова, находятся в Сиаме. Сло­ны здешние славятся красотою и понятливостью; лошади плохи; в рогатой скотине недостаток. Напротив обильно кабанов и обезьян. Нокто, здешняя бегающая шпица, превосходит величиною сшроФокамила. Ядовитых пресмыкающихся всюду множество, и во время дождей и бурь, они впол­зают в жилища обитателей. Светящимися му­хами покрыты леса по берегу Мейнана, и стран­ные эши насекомые могут по произволу скрывать и показывать свет свой, с замечательною расстановкою. Боды Мейнана скрывают в недрах своих крокодилов, из коих некоторые быва­ют даже до tyO-ка Футов в длину. Все путе­шественники, посещавшие внутренния области, с удивлением говорят о каких-пю прекрасных птицах с розовыми и белыми хохлами, но до сих пор неопределен еще род этих птиц. Сшоль-же мало известны нам ископаемые богат­ства Сиама. Олово, медь, антимония и свинец здесь весьма обыкновенны; из камней замечатель­ны красивые мраморы, магнит, агат и саФир.
Топография Сиама так-же темна, как и гео­графия сей земли. Приморье, обозренное в новей­шее время г-м КрауФордом, представляет не­сколько известных точек, но внутренния стра­ны, куда доныне ни один Европеец не заносил еще ноги, остаются неопределенными, и ведомы 6*
8*
нам только по разногласным рассказам тузем­цев.
Собственно Сиам, или прибрежье по течению Мейнана от Пе-ПИе до моря, представляет мно­го значительных городов. Важнее всех Банкок (по-Сиамски Фон), расположенный на обоих бере­гах реки, но более на левом, где находится дворец Царский. Трудно определить народонасе­ление Банкока: туземцы возводят число жителей в нем до 4 50,000 ; г-н КрауФорд считает 50,000} другие географы берут что-то среднее— 90,000.—После Банкока следует древняя столи­ца Cio-Тиа, многолюдный, великолепный город во времена Чау-Нарайа, а ныне упадший и незначи­тельный. Если верить прежним путешественни­кам, ничто не равнялось с величием Cio-Тиа во времена его благоденствия. Ощец Жервез и КемпФер, впрочем во многом опровергаемые Лалубером, оставили нам описание тамошних Буддийских храмов, уверяя, что число их про­стиралось не менее двух сот. Сии памятники отличались своими входами и кровлями, нагоро­женными одна на другую, портиками, золотыми идолами, остроконечными пирамидами, покрытыми калином и белым оловом, блиставшими от лучей солнца. «Подле дворца—говорит КемпФер —возвышается храм в виде креста, с пятью куполами, покрытыми калином ; он поставлен на нескольких основаниях, поддерживающих со­рок четыре пирамиды разного размера, обреме­ненные украшениями, с вызолоченными вершинами,
85
которые оканчиваются, шо острым шпицом, то ку­полом. Внутренняя галлерея храма представляет зрелище МОО-пгь статуй, хорошо изваянных и превосходно вызолоченных.»—В окрестностях города видны были другие замечательные памят­ники ; храм Пегуанский, с огромною статуею Будды, сидящею, такой величины, что если-бы она поставлена была на ноги, то достигла-бы до 4 20 «утов в вышину ; храм Беркламский, укра­шенный отличною резьбою ; наконец пирамида Пука-Фон, воздвигнутая в память победы над Пегуанским царем, величественное, хотя и тя­желое здание, в 120 «утов вышины. На вершину его всходили открытою лестницею. Пьедестал верхней части составлял восьмиугольник, окан­чиваясь шпицом ; выпуклости, карнизы, колонны с капителями и шары украшали эпю странное здание. — Ныне уже нет ни одного из сих чу­дес Сиамского зодчества. Нашествие Бирманское пролетело над Сиамом, как буря опустоши­тельная, и в основании ниспровергло все древние памятники Cio-Тиа. Не смотря на совершенное разрушение этого города, еще в 1767 году, но­вейшие географы постоянно описывают доныне его великолепие, и, следуя Лакруа, писавшему в 4780 году, уверяют, что число жителей в нем простирается до 600,000!
После сих двух городов, в долине МеЙнанской находятся еще: Пп-са-лак, на берегу реки, с кирпичною стеною; Jyeo, местопребывание древ­них царей Сиамских, на половине дороги между
86
Cio-Тиа и Банкоком ; далее, Пра-Бат, место благочестивых путешествий Буддийских, где, как на Адамовой горе в Цейлане, показывают след ноги Будды ; Шантнбон, превосходный порт в Сиамском заливе, населенный почти сплошь Китайскими купцами; Купенгбет, Чакнатл, Пак-палъ—первое место остановки на Мейнане,, по прибытии со стороны моря.
Земля Лаос, где говорят языком Сиамским, кажется, разделена между царем Сиамским, бог­дыханом Китайским и Бирманами. Она состо­ит из множества небольших областей, подчи­ненных каждому из трех упомянутых власти­телей. Четыре особенно повинуются Сиаму: Шангъмай, Лан-Шанг, Пасак t и Луанг-Фра-Банк. Все­ми правят наследные государи; первая из них, которой имя обезображивали в Зн.чай и ДжонгъМай, имеет столицу свою на Мейнане, в расстоянии 30-ши дней езды от Баикока. Лап-Шанг, доныне признаваемая многими столицею всего Лаоса, находится под 15° Л5’ с. ш., на великой реке Камбодже, стол-же широкой под сим го­родом, как Мейнан под Банкоком. По рассказам Сиамцев, город зшот хорошо населен, туземцами и Китайскими выходцами, из погра­ничной области Юн-Нан. Неясные известия го­ворят еще о значительном городе Сианг-Куан,ге, будшо-бы находящемся в -и 5-ти днях пути, на G. В. от Лан-Шанга.
В Камбоджии, Сиамцы обладают только пре­красною областью Батабанг ; остаток сей зем-
87
ли принадлежит Кохинхинцам, которые остав­ляют титул Царя тамошнему Камбоджийскому властителю, под надзором своего чиновника и охранного войска.—К числу Малайских владений, принадлежащих Сиаму, причисляются царства: Лигор, Кве^а, Патанн, Бонделон, Калантан и Трнкгану. Кроме Кведа, все они более независи­мые, хотя и платящие дань вассалы, нежели насто­ящие подданные Сиама. Дополнением к ним слу­жит остров Юнк-Цеиилон, находящийся в Бен­гальском заливе; прежде цветущий, он был раззорен высадкою Бирманов, и ныне составляет вовсе неважное владение.
Различные роди населяют Сиамское царство, разбитое на столь много частей. В числе их находятся Сиамцы, Камбоджийцы, Малайцы, Лаосцы, Кариангн и Лавы', два последние суть кочующие на­роды, переселяющиеся попеременно из Бирмании в Сиамские владения и обратно в Бирманию ; Ка, горный и горделивый народ, живущий между Лао­сом и КамбоДжиею; Шанг, народ промышленный, занимающий возвышенные места на восток от Сиамского залива; Шаманг, дикое, зверское поко­ление, подобное роду Негр, бродящему в верхних областях Малаккского полуострова. Ко всему этому надобно причислить чужеземцев, пересе­лившихся в Сиам, как-то : Китайцев, Мугаммедан, Индийцев, Пегуанцев и Португальцев. По счету г-на Крау*орда, основанному на верных по возможности и тщательно сделанных наблю­дениях, можно уравнять итоги различных обн-
88
птателей государства Сиамского следующим обра­зом : Сиамцев 4,260,000, Лаосцев 8М0,000, Пегуанцев 25,000, Камбоджийцев 25,000, Малайцев 4 95,000, Китайцев М5,ОЬЭ, пришельцев с АнглоИндийского полуострова 3,500, Португальцев 2,000, а все вместе составит до 2,790, 500 человек, то есть, по соображению пространства, от 4Я-ПИИ до 4 5-ти обитателей на квадр. лье.
Собственно-Сиамцы носят Физический отпеча­ток рода Монгольского. Широкое, с выдавшими­ся скулами лицо составляет более искривленный круг, нежели овал. Маленькие, слабые глаза убе­гают к вискам. Яблоко глаза черное, но оста­ток глаза совершенно желтый, вместо белого. Рот огромный, обезображенный притом тол­стыми, бледными губами. Сиамцы чернят себе зу­бы и отчасти покрывают еще их листочками золота. Цвет тела желтоватый с красниною. Общность физиогномии унылая и мрачная, выраже­ние мягкое, беспечное, и без всякой приятности. Впрочем, понятия Сиамцев о красоте совсем не походят на паши. Красавицы Европейские не производят на них никакого впечатления. Опи­сывая посольство 4 687 г., Лалубер говорит, что он показывал при Сиамском Дворе портре­ты прелестнейших женщин Двора Людовика ХИѴ-го, но никто не изъявил притом нималейшего удивления их красоте. Напротив, тол­стая кукла так пришлась по вкусу Сиамцев, что один важный вельможа, оценяя достоинство жен­щин по своему, говорил, что готов запла-
89
тишь 5,000 экю, еслибы только нашлась женщина шакой Фигуры и толщины.
Односложный язык Сиамцев кажется трудным и запутанным. В азбуке их 38, или 39-ть со­гласных букв. Гласные и двугласные многочис­ленны и почти неуловимы для Европейцев и Ин­дийцев. Пишут они с левой стороны к правой. Особенное отличие Сиамского языка, так-же, как всех языков восточной Азии, есть величайшая простота грамматических уравнений. Почти во­все нет изменений в именах и глаголах, так, что Сиамцы, чтобы выразишь : Отее наш, иже еси на небеси, должны, буквально переводя, говорить; Отецъ—мы—быть—небо.'—Священные книги их пи­саны, как у Бирманов, на Палийском языке.— Литтература Сиамская далеко ниже Персидской и Индийской, по духу и изобретению. Она делит­ся на две части : лиштературу на простонарод­ном и лиштературу на Палийском языке. Пер­вая, рифмическая, состоит из множества песен, романсов, поэм, писанных с бесконечным разно. образием метров ; любовь главное содержание всех этих сочинений, иногда вакхическая, иног­да скромная ; писанных драм у Сиамцев вовсе нет ; при сценических позорищах предоставля­ют актерам импровизировать разговоры и мо­нологи по своей воле.-—Палийско-Сиамская лигпшература отличается изящностью языка и важностью предметов; она объемлегп священные предметы, песни, посвященные богам, гимны шалапуанов и благочестивые наречения.
go
Нравы Сиамские, подобно Бирманским, отзы­ваются географическим местоположением сей земли между Индиею и Китаем. Униженные, пол­зающие перед высшими, дерзкие, гордые перед низшими, трусливые, тщеславные, гибкие, коры­столюбивые, обманчивые, плуты, воры, и—немного добродетелей представят Сиамцы в замен всех этих пороков. Аббат Жервез, наблюдавший их за сто лет прежде нашего, совсем не омра­чил истины, выражая характер Сиамцев таким образом: «Как неприятелей, их нечего бояться, но как на друзей, на них отнюд полагаться не должно.» Он справедливо прибавил еще, что Сиамцы «вообще презирают все другие народы, и уверены, что вовсе неправы те, кто думает оспоривать у них преимущество перед всеми народами в мире.» Каждый Европеец, прибывший в Сиам, какую-бы плату ни расположен был он давать, разве с большим трудом оты­щет Сиамца, который нанялся-бы у него в услу­жение. Последний мужик здешний считает себя выше знатных людей других стран. Понять невозможно причин, по которым один из са­мых бедных, и самых отставших из всей Азии восточной народов, есть в тоже время самый хвастливый и самый высокомерный. Хоро­шую сторону характера Сиамцев составляют несколько отрицательных добродетелей : они трезвы, шерпеливы, миролюбивы. Во всех обла­стях Сиама, даже по деревням и в лесах, иностранец, совершенно беззащитный, не под-
94
вергается никакой опасности. Смертоубийства л столь обыкновенные на полуострове и архипелаге Малайском, вовсе неслышны в Сиаме.
Домашние нравы Сиамцев отличаются кро­тостью. Женщины не живут здесь затворницами, как в других странах Азии. Даже Дарения же­ны прогуливаются в лодках по Мейнану без покрывал. Впрочем, эта свобода есть единст­венное преимущество Сиамок, составляющих са­мое низшее, работающее звание. Все тяжелые заня­тия лежат на них ; они носят тягости, обрабошывают поля, правят лодками по рекам, па­сут стада буйволов, разделяют и внешние тру­ды и заботы по хозяйству; одним словом, они содержат дом и семейство, так, чипо мужчина не берет на себя ни малейшей заботы. Он огра­ничивается наслаждением после труда женщины, как полный и высший её господин; ест отдель­но, и жена служит ему за столом; она и дети должны потом довольствоваться его объедками. Никогда Сиамец не посадит с собою жены, прогуливаясь в лодке, и даже на постеле его по­душка жены, положенная ниже, свидетельствует преимущество мужа. Многоженством, позволен­ным в Сиаме гражданскими и духовными закона­ми, пользуются только богатые, в соразмер­ность своему состоянию. Нынешний Царь Сиамский имеет до 300, а Пра-Кланг его до ЛО-ка жен. Супружество в Сиаме есть совершенно простое гражданское условие; талапуаны вмешиваются туш только для того, чтобы заплатили им за молиш-
82
вы, которые читают они при сем случае. Неве­ста ценится, как товар, и принадлежит тому, кшо ее купит. Разводы, весьма обыкновенные ме­жду Сиамцами, делаются без всякого труда. Для этого достаточно согласия с обеих сторон; муж и жена вступают после сего отдельно в обла­дание имением, которое каждый из них поло­жил в общее хозяйство.
Сиамское уголовное уложение представляет много сходства с Китайским, особливо во все­общем и безразличном приложении палочных ударов ко всем родам преступлений. Малые мо­шенничества наказываются тридцатью ударами, воровство позначительнее шестьюдесятью, восьмьюдесятью, сотнею ударов, и соразмерным за­ключением, смотря по важности вины. За поджи­гательство назначено отрубление кисши у руки, а за убийство отсечение головы; слон, или тигр, бывает палачем преступника в случае государ­ственной измены. Святотатство, если верить старинным писателям, было прежде наказуемо ужасным образом : придвигали голову виновного к груде горящих угольев, и по данному знаку, двумя мехами начинали раздувать уголья, сжигая Пиаким образом преступника мало по малу, по­ка он не задыхался от жестокой боли. Страш­ное наказание—садишь на кол, кажется, также было некогда в употреблении в Сиаме, но те­перь оно отменено. Надобно отдать честь Сиам­ским законам, что при наказании у них нет различия по званиям преступника : талапуаны и
I
93
знатные чиновники подвергаются тем-же самым казням, каким подвержены ремесленник и мужик. Неравенство состояний уничтожается ра­венством общественных отношений. Граждан­ские законы гораздо хуже в сем случае уголов­ных ; суд нередко производится по различию звания различно, и редко уважает права бессиль­ного против сильного. Вообще для судебных дел нет здесь ни особенных судов, ни осо­бенного производства. Власти военные и админи­страционные решат все, и каждое новое правле­ние приносит новую судебную систему, отлич­ную от прежней.
Основание всякой власти в Сиаме, неподсудное никакому отчету, неподверженное никакой от­ветственности, есть Царь Сиамский. Сиам принад­лежит к числу тех Азиятских земель, где в знак благоговения, равняющего Царя Богу, запре­щено называть его именем собственным ; имя Царя Сиамского бывает неизвестно народу; знают его только высшие чиновники, и сохраняют в величайшей тайне. Народ и все вообще, говоря о властителе своем, употребляют разные при­лагательные и титулы; «Повелитель наших голов, властитель всих нас, великий, бесконечный, непогри^ шающий владыка.» Все в нем почитается священ­но—ноги, руки, голова, рот, нос, уши.
Это обожание основывается, не только на зем­ной власти Сиамского государя, но происходит и от религиозных об нем понятий. Следуя мнению Сиамцев, тело каждого грсударя их за-
94,
клгочаеш в себе душу самую близкую к небес­ному блаженству, и тем награждается за преж­нее добродетельное житие в других видах. Потому безмерное расстояние отделяет Царя Сиамского от самых высших вельмож его. Раз­личие между ними определяется у Сиамцев выра­жениями довольно странными. Так, на пример, если Царь Сиамский хочет назвать князя царской крови, или знатного человека, то придерживается порядка животных, более или менее благород­ных, употребляя притом приличное прилагатель­ное : одного называет он благородным псом, другого знаменитым котом, третьего величест­венным буйволомъ—и каждое из таких наимено­ваний есть предмет зависши и искательства при­дворных.
С малыми исключениями, в Сиаме почти нет наследственных почестей ; здесь не знают ни аристократии имений, ни аристократии рода; дес­потизм властителя равен для всех частных отличий между его подданными. Народ есть вещь, подлежащая безотчетной власти правительства ; народ должен без разбора работать, служить, повиноваться. От военной службы не исключает­ся никто, кроме талапуанов, чужеземцев и долж­ностных людей ; все остальные подданные Сиам­ского Царя суть и солдаты его. Каждый должен прослужишь не менее трети года, или откупишь­ся, заплатив положенную плату, либо поставя за себя рекрута натурою.
95
Все это военное народонаселение делится по службе на две части, одну называемую яравою рукою, другую называемую ливою рукою. Дальнейшую дробь составляют десятки, сотни, тысячи, с начальни­ками для каждой из сих дробей. Десятник име­нуется Найснп, сотник Найрое, тысячник Нан­нам. Первое достоинство в государстве есть звание Шао; оно принадлежит детям и братьям Царским. За тем идут, в строгой постепен­ности, звания : Фриа, Луанг-Хун, Муан, и проч.
С незапамятуемых времен, два главные госу­дарственные чиновника в Сиаме были — Калачом и Шак-ри. Первый, военный и гражданский началь­ник правой руки, начальствовал также судебным правосудием ; второй, военный и гражданский начальник ливой руки г соединял свою должность с званием министра Финансов, торговли и ино­странных дел ; он облечен был кроме того властию начальника над областями Ю. В. Помощ­никами Кала-ома были два знатные чиновника *. Иома-рат, первый судья государства, и Тар-ма, губернатор столицы и великий маршал дворца. Помощников Шак-ри составляли : Фу лат-эссе, начальник сборов, и Пра-кланг, управляющий дипломатическими сношениями. К сему послед­нему относились посланники иностранные, и егото звание путешественники Европейские означали испорченным наименованием : Баркалон. Област­ные чиновники, хотя носили титулы, подобные столичным, но были почитаемы в степенях низших, и находясь при Дворе должны были усгау-
96
пашь место, оказывая публичное почтение к чиновникам, хотя и низшим по титулу, но выс­шим по месту их.
Таков был прежде состав государственной иерархии Сиама, но нынешний государь, по изве­стиям г-на КрауФорда, изменил все старинное чиноначалие. Четыре вновь учрежденные чиновника, под именем Кромов, облечены в высшие звания, и управляют всеми другими чиновниками, соеди­няя в себе исполнительную власть государства.
Доходы Сиамского правительства состоят в акцизах с крепких напитков, с игр и с рыб­ных ловель ; таможенные сборы, монополии неко­торых произведений, поголовная плата с Ки­тайцев, подать с чужеземцев и поборы с зе­мель дополняют бюджет Царя Сиамского. Впро­чем, великий властитель Сиамский не только мо­нополист, но даже и торгаш ; присвоивая себе исключительную привиллегию на тош или другой предмет, он берет кроме того часть и с про­дажи сего предмета. Олово, слоновая кость, кар­дамон, орлиное дерево, саланган, или птичьи гнезда, употребляемые в пищу, черепашьи яйца, суть предметы казенной монополии, а сахар и перец отдаются частным торговцам, но с осо­бенною податью. Правительство посылает кроме того в Яву, Китай, и даже Бенгал, особые жон­ки, нагруженные Сиамскими, принадлежащими ему произведениями. Такие грузы освобождаются от всяких отвозных и привозных пошлин, когда все привозы и вывозы Сиамцев и чужеземныхъ
97
купцов, приходящие с Азияпиского материка и Малайского Архипелага, обременяются тяжкою по­датью. Впрочем, привози Европейцев облагают­ся пошлиною по ценности ( ad. valorem ), сообраз­но представляемой ими Фактуре. — С помощию всех этих Финансовых распоряжений, Сиамское правительство успевает составишь себе годовой доход около '1 6-ши или 17-ипи милльонов ; рас­ходы его составляют почти ипакую-же сумму, так, что едва-ли остается что нибудь в запасе на черный день у Его Сиамского Величества. Со­держание 30,000 постоянного войска составляет одну из тягостных обязанностей Сиамского го­сударя. Между тем, войско Сиамское, худо во­оруженное, худо одетое, и не имеющее в замену дисциплины и тактики врожденной храбрости, отличающей Бирманов, составляет толпу жал­ких и бессильных шрусов. Почти все оно со­стоит из пехоты ; только Лаосцы ставят не­значительную часть конных воинов. На знаме­нах Сиамских изображается герб государствен­ный—белый слон в красном поле. Считают во всем государстве около двадцати крепостей, называя сим именем города, окруженные стена­ми без рвов. На валах самого Банкока нет оружий ; пушки крепостные спрятаны в сараи, чтобы не испортились, как говорят здешние военные люди. Потому, для безопасности Сиамского царства, строго повелеваешея Европейским кораблям снимать пушки и оставлять их на бе­регу, прежде вступления в Мейнан.
Ч. III. 7
98
Сиам торгует с Малезиею, Индиею, Малаккою, но главнейшая мена производится с Китаем, особенно с Кантоном, Эмуи, Лимпо, СиангъГаи 4и островитянами Гайнамскими. Торговлю производят Китайские жонки, привозя в Бан­кой глиняную посуду, Фарфор, ртуть, чай, лап­шу, сухие плоды, шелк-сырец, атласы, и другие шелковые ткани, китайку, башмаки, веера, зон­тики, писчую бумагу, бумагу для жертвоприноше­ний, душистые палочки, и Другие мелкие предметы. В обмен берут белый перец, сахар, олово, кардамон, орлиное дерево, сапан, хину, хлопча­тую бумагу, слоновую кость, арек, соленую рыбу, кожи бычьи, слоновые, носороговые, тигровые, леопардовые и проч., змеиные шкуры, буйволовые рога, саланган, сандал, кожи крашеные, и проч.— Торговля Сиамская особенно усилилась при нынеш­нем государе. Во времена Лалубера, едва-ий три Китайские жонки являлись на Мейнане в це­лый год ; ныне приходит их ежегодно более 200. Китайское народонаселение, в конце ХѴИ-го века, не составляло в Сиаме 4,000 человек, а теперь составляет оно, как выше было упомя­нуто, значительную часть народа Сиамского. По вычетам г-на КрауФорда, новейшего и основа­тельнейшего наблюдателя Сиамской земли, тор­говлю между Сиамом и Индиею можно положить в 24-,562 тонны, что, полагая по 20-ти человек на каждые 400 тонн, дает итог 4,94 2 чело­век, упражненных сею торговлею. Прибрежная торговля с Кохинхиною, полагая по 4 6-ши чело-
99
век на 4 00 тонн, дает итог tt,500 человек, так, что вся торговля Сиама с Китаем и Ко­хинхиною может занимать около девяти с по­ловиною тысяч человек ( 9Л42 ). Если присово­купить к этому матрозов, плавающих на Ки­тайских судах, то выходит, что около 14,618 человек составляют сумму народа, образующего собою торговую деятельность Сиамского госу­дарства.
ТЛАИЕА ХХѴЗ
КОХЯВПВЛ. ПУЛО-КОНДОГ. СЛЙГОНГБ.
Время отъезда наступило. Наш Китайский Колумб, готовый выступишь в море, оставил немного часов на прощанья наши. Мы воспользо­вались этим, чтобы еще раз увидеть почтенного Епископа Сиамского и поблагодаришь за ласко­вость дона Сильвеира. Г-н Созополис обнял нас со слезами. « Я никогда не увижу моего оте­чества, » говорил он, « но последний взгляд мой в здешнем мире будет обращен к нему. » Он записал мне имена нескольких своих род­ственников, прося меня, когда я возвращусь во Францию, посетишь их ; дал мне письма к Вос­точным миссиям, и потом, после этих мир­ских знаков внимательного участия, оказал бла­гочестивые знаки душевного умиления, напутствуя меня благословением и молитвою. — От него отправились мы к Резиденту. Тут встретился нам человек, и очень жалели мы, что не узнали
101
его прежде ! эшо был некто Ласкал Ркбепро двгилъвергариас, потомок первобытных Порту­гальских христиан, поселившихся в Камбоджии, один из почетных вельмож при Сиамском Дворе. Умный и ловкий, этот человек допол­нил учением и размышлением недостатки вос­питания, которого не мог получить в здешних варварских странах. Он говорит и пишет, не только на Португальском, Камбоджийском и Сиамском языках, но знает и Латинский язык. Поселение предков его в здешних сторонах относилось к 4 685 году; предок жены его был Английский купец, Карл Листер, живший при Камбоджийском Дворе с 4 704 года, и прославив­шийся там своими медицинскими познаниями.
Пока Паскаль-Рибеиро предлагал вам пособия своего влияния при Сиамском Дворе, вошел еще незнакомец — Французский священник, восьми­десятилетний старец, уже сорок восемь лет проживший в Банкоке. Этот человек превос­ходно знал здешнюю сторону, был личным сви­детелем новейшей истории Сиама, и рассказал нам множество подробностей, особливо о гоне­ниях на миссионеров в конце прошедшего сто­летия. Тогдашний похититель престола Пиа-Метак, Китаец по своему происхождению, при конце жизни оказался совершенно безумным вар­варом, и его безумие особенно приняло харак­тер изуверного исступления, так, что жрецы Гутама умели похитить у него большие суммы де­нег, в виде благочестивых приношений и обе-
4 02
шов. Однажды вздумалось ему, что если он еще более усилит ревность свою к религии, шо Бог даст ему способность летать по птичьему, и таким образом за-живо вознесется он на небо. Обладаемый этою мыслью, созвал он на совет шалапуанов, и они объявили, что мысль его не льзя почесть нелепостью, но Епископ и Француз­ское духовенство не хотели потакать безумию, и решились доказать тирану, что подобное дело несродно человеческой слабости. Их упорство возбудило величайший гнев его и жестокия пре­следования ; безумец определил было дать по сту ударов бамбуком Епископу и другим мис­сионерам, а после сего выгнать их навсегда из Сиама. Смерть тирана спасла страдальцев.
Наше посещение Дону Сильвеиру так продол­жилось, чшо когда возвратились мы к своим Ки­тайцам, якорь был уже поднят и жонку заста­ли мы на ходу. Таможенные чиновники осматри­вали все уголки нашей жонки, для полного удо­стоверения, что ни один из подданных Его Сиамского Величества не был увозим вместо контрабанды из его владений. Вечером шего-же дня, Августа 5-го, остановились мы против ме­стечка Кионг-Фое, окруженного садами и рощами. Прогулка на берег показала нам земледельческие способы обработывания земли и удобрения полей по здешнему. Жители окрестностей являлись по­всюду добры и миролюбивы ; одни, среди множе­ства их, в поле, мы были так-же безопасны здесь, как-бы в самой просвещенной сторонеЕвропы.
103
Назавтра проплыли мы мимо крепостей, называе­мых Пегуанскими, по причине Пегуаиских коло­нистов, поселившихся в этом месте. Легко различить этих переселенцев от природ­ных Сиамцев по длинным и заплетенным воло­сам женщин и по испещренному знаками телу мужчин. Накалывание тела доходит у Пегуанцев до безразсудства. Почетный человек дол­жен иметь не только испещренные странными чертами ноги, но и на груди должна быть у него Надпись из Пегуаиских букв, величиною каждая, по крайней мере, в дюйм. Несколько часов ско­рого плавания довели нас отсюда до Пак-Нама и устьев реки. Здесь раскрылось перед нами са­мое оживленное зрелище : море, оканчивающееся углом в заливе, высокие горы на восток, бо­лотистые плоскости на запад, все это, при мно­жестве барок и лодок, подымавшихся и спускав­шихся по реке, караванов, идущих по берегам, зеленых, высоких деревьев, земных и морских птиц, летавших лад объемом этого зрелища, соединение шума и тишины, зелени и воды, вос­хищало наши глаза, утомленные однообразным позорищем внутреннего Сиама. Одно мешало на­слаждению — несносные мусшики, недававшие нам покоя, ни днем, пи ночью.
С выступлением в открытое море, разлете­лись от нас докучливые эти провожатые. Мы остановились у островов Си-Шанг, которые были называемы от прежних путешественников Голландскими островами. Их всего восемь, и глав­
1

m
ный из них будет около мили в ширину ; бе­рега каменисты и круты, с небольшими песчаны­ми ошмелями. Кроме нескольких голых вершин, земля покрыта лесом; основание островов соста­вляет гранит, смешанный с глыбами кварца и прикрытый известковым слоем, на котором лежит слой чернозему. Гора здешняя представля­ет в своих обрывах Фантастическую кристал­лизацию сталактитов и сталагмитов. Два един­ственные рода четвероногих, водящихся здесь, суть — род огромной крысы и маленькая белка, неболее Фута в длину. Население островов Си-Шанг состоит из нескольких семей Ки­тайцев и Сиамцев, обработывающих клочки земли по прибрежью. Здесь Английский ботаник Финлейсон нашел исполинский ям, у которого ствол нетолще пера, по стелется бесконечно, подымается на деревья, покрывает их своими листьями и ветвями ; коренья его лежат почти наруже, и являют собою такие громадные наро­сты, что некоторые из них весят М40 Фун­тов, будучи 9| Футов в окружности.
Периодические ветры здешнего моря были нам более противны, нежели благоприятны, и мы наи­более придерживались берегов, откуда навевали нам прибрежные ветры. Так обогнули мы мыс Лианга, после чего з. ю. з. ветерок сделался нам попутным, и плавание пошло успешное. Ав­густа 9-го, мы были на виду острова, Кохинхин­цами называемого Фу-Кок, Сиамцами Ко-Дуд, Камбоджийцами Ко-Троль, и от того названнаго
405
квадроль на старинных картах. Вообще он представляет берег крутой и обрывистый; при­брежье населено немногими Кохинхинцами, а вну­тренния горы покрыты лесом. На другой день появился перед нами странный архипелаг Гонъко-ипру, или правильнее Гон-ко-тре, состоящий из одного большего острова, вокруг которого лестницею обставлено 20-шь островков малень­ких. Августа 41-го, наш Китайский мореход указал нам на Пуло-Уби и мыс Камбоджийский, место низкое и песчаное, углом выдавшееся в море; одна сторона его омывается водами Ки­тайского моря, другая волнами Сиамского залива. Пуло-Уби утесистый, зеленеющий остров, где две, три семьи Кохинхинцев обработывают поля с маисом и продают свиней кораблям, оста­навливающимся в гавани острова. Г-н КрауФОрд, бывший здесь в 4829 г., видел храм, посвящен­ный Ма-шо-По, Китайской АмФишриде. Старый жрец, поселившийся здесь лет за двадцапиь, был единственным служителем сего храма. Множе­ство островков окружают Пуло-Уби и соединя­ют цепь свою с другими островами, ограничи­вающими весь восточный берег залива.
Обошедши Камбоджийский мыс, мы вступили уже в Китайское море. Жонка наша проплыла на виду островков, или лучше сказать, утесов, называемых Братьями ; на другой день стали мы па якоре в заливе Пуло-Кондорском, вид ко­торого печален, но велнчесгпвенн. Амфитеатр остроконечных утесов оканчивает его на юг и
/
4 06
запад ; к северу и востоку есть тут множе­ство безопасных стоянок, за шестью островками различной величины. На песчаном прибрежье вид­ны развалины Английской Фактории. Можно еще различить следы крепости, остатки ценинного завода и полусгнивших строений. Уже сто трид­цать лет протекло со времени раззорения сего места. Прогнанные возмущением Макассарского гарнизона из Пуло-Кондора, колонисты основа­ли было потом на берегах Борнео селение Банжермессин, но были там большею частию пере­резаны туземцами Целебесскими, которых нани­мали себе в службу. Опыт заселения произве­ден был здесь также Французами, и также не­удачно. Теперь Пуло-Кондор обитаем только одними Кохинхинцами.
Купа, известная под названием Пуло-Кондора, образуется из двенадцати островов разной ве­личины. Одиннадцать из них собственно огром­ные скалы, и только один заслуживает внима­ние, будучи около 4 2-пии мил в длину и четыре в ширину. Имя : Кондор, означает на Малай­ском языке тыквенный горшок, и странно при входе в Камбоджию и Кохинхину встретить землю с Малайским названием. Без сомнения, в древнейшие времена это место было убежищем морских разбойников, откуда лодки Малайского архипелага нападали на Индо-Китайские берега. Вид сих островов являет чшо-шо дикое и угрюмое. Земля, изрытая пропастями, резко воз­вышается в иных местах на 1500 «утов; она
407
нагая со всех сторон, обращенных по направ­лениям муссонов ; за то в других сторонах богата произрастанием сильным и обильным. В местечке, лежащем внутри залива, находит­ся до 300 жителей. Это главное из трех Пуло-Кондорских селений, так, что все число жителей, по известиям туземцев, состоит здесь из 800 Кохинхинцев. Обозрение острова заставило нас почесть ложными известия преж­них путешественников о нравах здешних обиташелей. Мы видели их кротких, доверчи­вых и гостеприимных. Они обитают совсем не на проклятой земле, как уверяли многие ; ни­что Не показывает между ними следов бедно­сти, или страдания. Жилища, построенные вро­вень с землею, защищены от влажности сухою и песчаною почвою. Климат хотя непостоянен и дождлив, но здоров, судя по сильному и здо­ровому виду островитян. Главнейшее занятие их состоит в обработке маиса, овощей и ко­косов. Но произведений острова недосшавало-бы жителям, если-бы они не запасались припасами из Сайгонга. Искусные рыбаки, они ездят на материк, выменивать сарачинское пшено и тка­ни на соленую рыбу, морских животных, или трепангов, и черепах. Они добывают еще осо­бенного рода, рыжую, пахучую и горючую смолу из красивого деревца, обильно растущего в горных ущельях Пуло-Кондора. Остров управ­ляется начальником, который, кажется, незави­сим от Кохинхинского правишельсшва.
108
Наше пребывание у Пуло-Кондора ограничилось несколькими часами, и мы спешили обогнуть по­том мыс со. Иакова, На углу его остановила нас лодка, в которой находился чиновник, невысокого роста старик, но еще свежий и бодрый ; он явился для свидетельства нашего ко­рабля, и выдал нам пропуск, без чего мы не могли явишься в Кандьюской гавани.—Кандью есть приморская пристань Сайгонга, столицы Кохинхинской, или южной, Камбоджии. Только местопо­ложение придает некоторую важность этому ме­стечку, где живет один из знатных Кохинхинских чиновников. Не смотря на бедность Кандью, легко можно было заметит при пер­вом взгляде, что мы прибыли в страну, обра­зованную более Сиама. Чиновники здешние были одеты в длинные платья из шелковых тканей, гладких, или мушчатых. Уборка голов их име­ла уже Форму Китайскую. Все эти люди были ве­селы, говорливы, умны и учтивы. Когда мы вы­шли на берег, туземцы не смотрели на нас, как в Банкоке, будто па диковинных зверей ; напротив, каждый спешил вызваться на услугу нам, и все спорили о том, кто будет нашим путеводителем по городу.
Кандью место столь незначительное, что до­вольно поверхностного взгляда узнашь его совер­шенно. Он находится при затишье, образуемом впадением реки Сайгонг в море. Две тысячи че­ловек, наиболее рыбаков, обитают здесь. Един­ственные замечательные здания сушь два храма,
i
f
109
находящиеся в миле от Кандью. Один, краси­вый более другого, построен из кирпича и известки, с красною черепичною крышею, у ко­торой па верху воздвигнуто что-то в виде ло­док, оканчивающееся чудовищными рыбами. Две комнаты составляют внутренность храма. В первой находится жертвенник, с изображени­ем двух аистов, смотрящих один на другого ; во второй, где устроены какие-то надгроб­ные памятники, по стенам видны изображения тигров, рыб, драконов, и разных вымышлен­ных животных. Впрочем, ничто туш, ни ста­туи, ни рисунки не походят на предметы ре­лигиозного обожания. Нам сказывали, что этот храм построен Кандъюсцами в честь морских чудовищ, покровителей рыбной ловли. Возвра­щаясь от сих зданий, встретили мы трех жре­цов, вероятно, служителей при храмах. Шед­ший впереди казался главнее двух других, был одет в широкое платье с висящими рукавами, сверх рубашки, простиравшейся до земли. Туф­ли его были с загнутыми носками, а калпак оканчивался срезом. Два низшие жреца были с го­лыми, бритыми головами, одеты в длинные пла­тья, и шли за старшим почтительно. Один из них имел в руках священную книгу и жезл ; другой нес цветок, в стеклянном кувшин­чике.
Не льзя было не вспомнить здесь о любопытном, но бесполезном путешествии, или посольстве, которое совершил в Камбоджию г-н КрауФорд.
но
Уполномоченному ош Британского Генерал-Губер­натора Индии, представителя Английского величия, отказали, но отказали так учтиво, провели его обрядами, праздниками, церемониями, столь почти­тельно и вежливо, что ему нельзя было сердиться. В Сайгонге, на пример, где Посланник почел не­обходимым видеться с Шао-Куном, губернато­ром южной Камбоджии, одним из значительней­ших вельмож Кохинхинского государства, все бы­ло употреблено для развлечения скучных досугов Посланника Английского. Едва Шао-Кун получил известие о прибытии его в Кандью, как отправил к нему две лодки, с сорока гребцами, одетыми в красные платья с желтыми рукавами, в шап­ки, украшенные перьями. Приблизившись к Сайгонгу, Посланник увидел на берегу пять сло­нов, уже готовых к перевозу его во дворец, где Шао-Кун встретил его торжественным приемом. Славный этот вельможа был эвнух, хилый, изуродованный, но сосшаревшийся в де­лах. После множества предварительных перего­воров, через посредство чиновников, он со­гласился, что грамаша, которую вез Посланник, была действительно от Генерал-Губернатора Индии. Когда это было кончено, Кохинхинский дипломат рассматривал дело со всех сторон, и заключил свое продолжительное обдумывание вопросом г-ну КрауФорду : « Как-же ГенералъГубернатор Индии может посылать грамату Кохинхинскому Государю ? К Царям пишут только Цари.» На этом крепко остановился он,
Ш
и твердил, что подобная смелость дотоле была неслыхана в Кохинхине. После настойчивых убеждений, Шао-Кун подался немного в своем упорстве, согласился, чтобы список с грамапиы Генерал-Губернатора, законно и точно засвиде­тельствованный, был открыто послан в Гюе, столицу государства. Узнавши в то-же время, что главная цель переговоров состояла в укреп­лении торговых сношений, он утверждал, что не за-чем было приходить издалека, ибо Госу­дарь его и без того покровительствует всех торговцев, и что корабли всех народов сво­бодно могут являться во все Кохинхинские гавани. — Среди таких церемониальных остано­вок и приводящих в отчаяние Форм, Шао-Кун и чиновники его осыпали Посольство вежливостя­ми и учтивостями, изобретали для него празд­ники, и откровенно показывали все подробности нравов, обычаев и законов своей земли. После торжественной аудиэнции, Шао-Кун хотел, чтобы г-н КрауФорд удостоил взглядом сво­им битву тигра с слонами.
« На лугу, около полумили квадратной про­странством } » говорит Г-н КрауФорд, опи­сывая это зрелище —«поставили, в нескольких рядах, от Л5-ти до 50-ти слонов ; при каж­дом находился его магу, или корнак.Шао-Кун, чиновники и толпа солдат сидели в отдельной загородке, а другие зрители находились на про­тивоположной стороне. Тигр, связанный около шеи крепкою веревкою, был привязан другимъ
112
концом её к столбу, врытому посредине луга. Мы вскоре увидели, что битва будет неровная. У бедного зверя были обрезаны когти и губы за­шиты, так, что он не мог отворить рта. Когда опустили веревку, которою тигр был привязан к столбу, он старался сильными прыж­ками перебраться за загородку, но увидя беспо­лезность своих усилий лег на земле, и толь­ко приближение слона, угрожавшего ему своими, клыками, заставило его подняться на ноги, для предупреждения опасности. Грозное положение и ■ужасное рыкание зверя ужаснули неприятеля ; оп испугался и бежал. Титр преследовал его,и ударом лап по спине заставил ускорить бег­ство. Магу успел однакож снова оборотить сло­на, и на этот раз слон напал с такою яро­стью, что подхватил тигра мгновенно на клы­ки, и бросил почти на тридцать Футов в сто­рону. Тигр растянулся на траве, как будто мертвый, но он однакожь не получил опасной раны, при вторичном нападении шпал защищать­ся, бросился слону на голову и уперся задними ла­пами в его хобот. Рана, им нанесенная, была столь жестока, что ни угрозы, ни увещания не могли ворошить слона к бою ; он пробился сквозь все преграды и убежал. Туш раздался крик негодования, что магу худо исполняет свою должность, и бедняк, приведенный перед ШаоКуна, с руками связанными на спину, получил сто ударов ратановыми палками за трусость своего слона. Явился другой слон, напал в свой
443
черед, и уступил место прочимъ* По мере про­должения битвы, несчастный тигр защищался сла­бее и слабее. Каждый раз противники его находили средство схватывать и бросать его, и каждый та­кой удар истощал силы несчастной жертвы этого бесчеловечного позорища. Когда зверь из­дох, один из слонов приблизился к неииу, обхватил его своим хоботом, качал несколь­ко времени и бросил шагов на 30-ть от себя. Это была последняя сцена кровавой драмы. »
« Потом увидели мы сражение совсем другого рода: нам захотели показать, с каким бесстрашием ряды слонов ниспровергают неприя­тельское войско. Для этого был построен род укрепления, и впереди его находились деревянные решетки, покрытые разными возгарающимися ве­ществами и Фейерверочными штуками, с присо­вокуплением нескольких небольших пушек ; вдруг все это было зажжено и произвело значи­тельный огонь. Слоны приблизились в стройном порядке, скорым и твердым шагом, но когда увидели себя близ огня, то у немногих доста­ло охоты и отваги идти далее ; большая часть побежала назад в беспоридке, во всех направ­лениях. Вторичное покушение, спюль-же неудач­ное, положило конец забаве. »
Сайгона*, столица Кохинхинской Камбоджии, со­стоит из двух различных городов, находя­щихся в трех милях один от другого, на берегах реки Дунай. Новый город, Ппнге, где крепость и жилище правителя, лежит на запад-
Ч. III, 8
4U
ном рукаве реки, а старый, Сайго/ггь-собственно, на восточном, не столь широком и глубоком. Здесь живут Китайские купцы, хотя большие жонки принуждены бывают идти в Пинге. Крепость тамошняя построена в виде продолговатого че­тыреугольника, и в длину её будет около трех четвертей мили. Начатая под смотрением Ев­ропейских инженеров, эта обширная крепость прикрыта гласисом, эспланадою, рвом чрезвычай­ного размера, валами и правильными бастионами. На ней нет пушек, но в арсеналах крепости хранится их несколько сот.
Народонаселение обоих городов, уравниваю­щееся одно против другого, можно определить только по догадкам : Уайт полагал его до ' 4 80,000, другие уменьшали до 4 00,000, а г-н КрауФорд, новейший из путешественников, не говорит об этом ничего. Посредине города есть дворец Царский, где жил знаменитый ГиаЛонг, властитель Кохинхины, во время послед­них переворотов в его государстве. Главный базар составляет широкую и обширную улицу, по которой туземные и иноземные произведения выставлены на продажу. Предметы торговли за­ключаются здесь главнейше в обработанных шел­ках, в чае низких доброт, птице, свиньях, и проч. — Недостаток произведений Европейских довольно показывает, сколь редки и ограниченны сношения отсюда с Бенгалом и Англиею. Несколь­ко стеклянной посуды и немного сукон — вот почти все, что можно найдши здесь из Европей-
ского товара. Женщины занимаются продажею при­пасов и стерегут лавки,
Доны в Сайгонге, большею частию, деревянные, с крышками из листьев пальмовника и соломы сарачинского пшена. Немногие построены из кир­пичей, с черепичными крышками, но все в один этаж. Жилища Китайцев отличаются от дру­гих опрятностью, щегольством и устройством. До ^,000 человек насчитывают в Сайгонге жи­телей Китайского происхождения, предки кото­рых утвердились здесь уже с нескольких сто­летий. Гостеприимные, предупредительные, ум­ные и деятельные, эти поселенцы были и суть од­ни из самых действительных средств образо­вания Кохинхины.
Й'
■ ■
» • р
fe
8*

ЖОХПВХИНА. ТУГАЯ*. ГЮЕ.
С избытком запаслись мы б Кандыо превос­ходными плодами здешней стороны. В обмен не­скольких пиастров Барона, нам дали множе­ство корзин с померанцами, бананами, яблоками, и несколько огромных плетушек с рыбою вся­ких сортов. Сытые и освеженные пустились мы в путь, в шот-же самый день. Ветер был добрый, плавание скорое. Мы проплыли в недаль­нем расстоянии от гористого берега, прости­рающагося от С. В. к Ю. 3., прошли проли­вом между островом Кау и утесом Брито, названным по имени Португальского морехода, здесь погибшего, и обогнули мыс Пандаран, биемый волнами, подобно мысу Доброй Надежды, об­текающими его с великим стремлением. Мыс этош составляет как будто перелом для пла­вания в Китайском море ; прошедши его, мы вдруг переменили направление и пошли прямо на
117
север. По мере приближения нашего к протоку, продолжающемуся между Кохинхинским берегом и островками, известными под именем Параселъских; ветер от 10. 3., прерванный высоки­ми горами материка, долетал до нас только неравными порывами ; шо, погруженный в проли­вах, он выходит в направлении почти G. 3., то, обвиваясь около берегов, делается почти Ю. В., перевертываясь почти по всем точкам ком­паса. Среди таких беспрерывных переходов ве­тра, мы свободно могли рассматривать землю, протягивавшуюся параллельно с кораблем, высо­кую и зубчатую ; по этому можно было догады­ваться о многочисленных пристанях в её углу­бленных впадинах. Весь этот берег был хо­рошо исследован Кохинхинским офицером, Дайо, природным Французом, который был зна­чительным чиновником при Дворе Кохинхинском. Наша жонка постепенно проходила мимо залива Я-трамг, находящагося под 42° 6£ С. Ш., где построена крепость Французским инжене­ром Олльвье; мимо Кон-Коеf где по словам Дайо, есть превосходная гавань ; мимо пристаней Фюгин и Квин-он, острова Пуло-Кантон, называемого туземцами Каллао-Ран, бесплодных, скалистых островов Шам-Калао, и наконец, при благопри­ятной погоде, вошли мы в Туранский залив, спокойное, обширное затишье, заключенное, как будто озеро, между высокими горами, которые кажутся отделяющими его от моря. Наш Ки­таец остановился на якоре в полумиле от бе-
148
pera. С этого места, две трети окружности бе­регов представляли нам базальтовую стену, опт 1500 до 4 800 Футов в вышину, усеянную в раз­ных местах мощными деревьями, старыми, как мир. Всюду здесь природа казалась грозною и ди­кою, являя произрастание первобытное и девствен­ное; можно было догадываться, что эти негосте­приимные леса составляли еще обиталища диких зверей. Но к 10. В. берег понижался ; леса, бо­лее редкие, были перерезаны зелеными плоскостя­ми. Насаждения сарачинского пшена, маиса, и крыш­ки домов, показывавшиеся между зеленью, возве­щали присутствие и труд человека. В сей сто­роне находится Фай-фо, город, гораздо значи­тельнее Турана, отделенный от него неболь­шим, но судоходным протоком.
Едва стали мы на якоре, десять лодок при­плыли к нашей жонке, и все спорили о чести свезши нас на берег. Мы отправились в той, которая показалась нам лучше других. Это бы­ла красивая, легкая лодка, снабженная по краям длинными мачтами, на которых раскинуты были паруса, в виде вееров. Менее нежели в пол­часа, мы придвинулись к прибрежью, и достигли его в лодке с веслами, без мачт. Перед нами было узкое устье ручья, впадающего в залив Туранский. Тут вышли мы на землю, подле не­большего мостика, утвержденного на четырех обрубках. Против сей пристани тесно сдвину­ты были домы местечка, защищенные укреплени­ем, которое означала мачта с Флагом.
119
Случайно пришлось, что мы приплыли к дню торжественного праздника Кохинхинцев. По ме­ре приближения пашего к городу, шумные толпы встречались нам во всех направлениях. Тут дюжина молодых Кохинхинцев играли в мяч, перебрасывая надутый пузырь; там другие прыга­ли через палку, поставленную горизонтально; на­право происходило в толпе зрителей побоище петухов ; на-лево дети стравляли на бой зеле­ных куропаток, и даже кузнечиков ; в ином месте играли в карты и в кости, или ловко подбрасывали ногами род мячика. Видя Кохин­хинцев, показывавших во всех этих играх удивительную ловкость, Барон напомнил мне анекдот, который рассказывает Барров: один из матрозов с корабля Лев, принадлежавшего к посольству Маккартнея, заспорил с Кохин­хинцем, и захотел кончит спор по Английско­му обычаю — кулачным боем. Он лихо стал в положение боксёра, поднял к лицу свои непо­бедимые кулаки, рассчитал, как отличный мас­тер, удар, и хотел нанести его сопернику ; Кохинхинец вдруг перевернулся, оборотясь спи­ною, прыгнул, и дал шакой удар пятами ног своих Англичанину, что тот полетел вверх ногами.
Ту ран местечко столь ничтожное, что через несколько минут мы дошли уже до главной его площади, где также место и главного рынка. Тут теснилась толпа мужчин и женщин, покупате­лей и продавцев, предлагавших товар и шре-
120
бовавших его. В одном месте, рыбак тащил на рашановой палке свою вершу, наполненную рыбою, держа в другой руке связку бананов ; здесь две женщины, в длинных платьях, бо­соногия, в соломенных шляпах, похожих видом на шампиньон, стерегли, разложенные по­рядком на рогожке, глиняную посуду, рыбу, плоды, сахарные пирожки и Китайские конфекты. Далее, купцы перемеривали в мешки сарачинское пшено, а другие предлагали купишь птиц и сви­ней ; на-право торговали бумажными и шелковыми тканями, на-лево Фарфором и бетелем. Со всех сторон зрелище эшо отличалось живостью и странностью.
В одежде туземцев, виденнных нами на этом базаре, мы не заметили никакого одно­образия. Уборка голов, платье, шаровары разли­чались, смотря по званию, а еще более по жела­нию каждого. Более употребительное одеяние жен­щин состоит из бумажной, синей или тем­ной, рубашки, сходящей до икр, и из широ­ких шароваров черной китайки. Женщины знат­нее отличаются шелковым, или бумажным плать­ем, с широкими рукавами, застегнутым до подбородка, длинными, и широкими шароварами, чалмою, под которою скрыты их волосы, и Загнутыми туфлями на ногах. Одежда мужчин высших званий совершенно походит на женскую. Иные женщины оставляют волосы висящими до земли в длинных, заплешеных косах, или со­бирают их в огромный пук, утверждая греб-
421
нем на верхушке головы. Короткие волосы есть знак низшего звания. Мужчины иногда повязыва­ют на голову платок, в виде чалмы ; иногда надевают шляпу, калпак, разнообразной Формы, но всегда однакож защищающие лицо от солнеч­ного света. Для этого имеют они еще с со­бою широкия перья, или зонтики из твердой бу­маги, пальмовых и латаньеровых листьев. В одежде рабочих званий стараются наиболее о том, чтобы одеяние не мешало занятиям. Так самые женщины, занимаясь обработкою полей са­рачинского пшена, надевают только короткия до колен шаровары, и прикрывают себе грудь ло­скутом ткани. Иногда закутываются они в платье с капишоном, а на ногах носят плоские и возвышенные от земли сандалии, подобные тем, какие видны на Малайском архипелаге ; короткая рубашка, шаровары до половины ноги, платок вместо чалмы, дополняют принадлежно­сти различных одеяний Кохинхинца низших зва­ний.
Но общим отличием туземцев, всех кого мы ни видали, мужчин и женщин, была неопрят­ность, выше всякого описания. Одежда в лос­кутьях, наполненных нечистыми насекомыми, и еще более—странное лакомство этою гадостью, удалят всякого Европейца от любви к Кохинхинским женщинам, еслибы даже толстые губы, всегда испачканные соком бетеля, и зубы от употребления его почернелые, сделались средством для того недостаточным. Впрочем, физиогномия
422
Кохинхинок показывает что-то кроткое, и Формы тела их не лишены гибкости и приятно­сти. Мужчины, худощавые и нисенькие, с рас­плюснутым носом, с узкими Китайскими гла­зами, медным цветом тела, выдавшимися ску­лами, также не лишены выражения приязни, особ­ливо в низших званиях.
Замешанные в этой шумной и странной тол­пе, мы продолжали наблюдения за её нравами, одеждою, языком, как совершенно неожиданная встреча прервала наши занятия. « Bon jour, mes­sieurs! » сказал нам кто-то Гасконским наре­чием. — Барон прыгнул в сторону от не­вольного изумления. «Не уже-ли Французы растут везде, как грибы ? » вскричал он.—Видно так, и к вашим услугам — отвечал незнакомец, Это был невысокий человек, одетый по-Кохинхински, медного цвета, как Мавр, с умными, плутовскими глазами. Он рассказал нам, что родился в Бордо, в молодых летах уехал в Индию, и живет в Турине уже около пятнад­цати лет. Этот Кохинхинский земляк мой со­ставлял значительное лицо в здешней стороне, но предложил нам свои услуги с таким раду­шием, что мы охотно согласились руководство­ваться его знаниями. « Вы кстати приехали, » сказал он — « сегодня здесь большой праздник; нации мандарины дают всем нам угощение, и вы должны посмотреть на все эшо. » Мы извиня­лись недосугом, но должны были согласишься.
123
Жилища Туранских правителехи находятся не­далеко от города. Дорога, ведущая туда вдоль залива, усеяна домами туземцев, почти сплошь состоящими из четырех земляных стен, с крышами из пальмовых листьев, или соломы. Вскоре достигли мы одной деревушки, откуда открылись перед нами все строения Туранские, расположенные на небольшом полуострове, а вдали, в гавани, видны были мачты жонк, каза­лось, выходившие из волн залива.
Дорога повернула отсюда вправо, и длинною аллеею, насажденною из прекрасных дерев, до­вела нас до двух зданий, обширнее и лучше по­строенных, нежели все ше, которые видели мы здесь до сих пор. Это было местопребывание двух начальников Кохинхинских, гражданского и военного. Оба они скоро явились перед нами. Первый имел на голове калпак, показывавший звание знатного чиновника, украшенный спереди золотою, в несколько дюймов длины, бляхою, где вырезано имя Царя Китайскими буквами. Тулья калпака была украшена с обеих сторон крылья­ми, дюймов по девяти вышиною, шире к верху, сделанными .из черного Флера, и утвержденными на латунной проволоке. Шелковое платье, зеле­ного цвета, вышитое узорами, шаровары из красной шелковой ткани, и бабуши, составляли остальную одежду. Военный чиновник отличался несколько своим одеянием: платье его было невышишое; на калпаке, вместо гражданских крыль­ев, находилось по бркам украшение из медной
«
ш
проволоки, похожее на рога оленя, и какой-то еще прибавок, в виде вилки, торчал на вер­хушке. Оба вши сановника не имели в выражении лиц своих ничего, ни правильного, ни благо­родного, но за то можно было рассмотреть • на лице одного что-то лукавое и недоверчивое, а на лице другого жестокое и свирепое. Когда наш путеводитель известил этих чиновников о присутствии нашем, мы заметили, что физио­гномии обоих мандаринов приняли выражение церемонияльной благосклонности. Сколько могли мы понять, ибо разговор шел по-Кохинхински, на­добно было нам особенное позволение присут­ствований, как гостям, при угощении, которое давали в этот день Их Кохинхинские Превос­ходительства.
До начала пира, наш чичероне хотел показать нам разные принадлежности жилища мандаринов. Прежде всего посетили мы род гауптвахты, где на­ходился отряд туземного войска, для чести и без­опасности правителей. Солдаты вооружены были ружьями, с штыками и курками, по примеру Евро­пейских. Как на Сиамских, на них были ко­нической Фигуры шляпы, из носороговой кожи, с красными и желтыми плюмажами. Мундиры их род блуз, синего цвета, надетых сверх ниж­него платья ; на перевязи из буйволовой кожи висят пороховница и сумка. Одежда артиллери­стов разнится от простых солдат тем, что конические шляпы их без плюмажей, платье длиннее и шире, а вместо мушкетов у нихъ
425
длинные копья, перевитые красными и желтыми шелками. — С гауптвахты прошли мы в заго­родку, окружённую живым плетнем, по среди­не которой возвышалась пирамида, с четыре­угольным верхом. Эшо была гробница, складен­ная из кирпичей и камней, где покоятся осгпанки предместника нынешних правителей, все­ми сожалеемого ; памятник воздвигла ему общая благодарность народа.—Неподалеку отсюда, сквозь ветви дерев, белелись слоновые конюшни—об- //<
ширный сарай, состоящий из толстых земля­ных стен, покрытый пальмовыми листьями. Де­сять внутренних стойл, разделенных тол­стыми бревнами, показывали число животных, здесь сберегаемых.Каждое отделение образовывало собою покатость, с особенным возвышением, служив­шим для слона подушкою, и подставкою, когда он подымается на ноги. Конюшни вообще не показа­лись нам ни обширными, ни хорошо содержимы­ми ; пол был неровен, нечист внутри, а для пойла слонов находилась снаружи подле коню­шен грязная лужа. Деревья, лишенные листьев, хилые, изуродованные, кривые, являли на себе следы запущения. Только одно бросалось в глаза своею красивою Фигурою : род киоска, где пра­вители садятся иногда, и смотрят, как игра­ют слоны, выпущенные на долину. Наш путе­водитель рассказывал нам чудеса о Кохинхинских слонах, едва-ли не самых смышленых и красивых из всех пород слоновых. « В ди­ком состоянии — говорил он — эти живош-
426
ные составляют величайшее зло для здешней земли — бегают по полям, опустошают жат­вы, раззорягош Фруктовые сады, в одну ночь губят труд целого года ; но приученные к до­машней жизни с людьми, они делаются самым верным союзником человека, способным на все, для езды, перевоза тягостей, парада, войны. Посмотрите до какой огромности они здесь до­стигают —4 2, 4 3-ши, иногда 4M Футов. Туло­вище их коротко, сжато, некрасиво, но если показать вам ловкость и силу их, вы изуми­тесь, какими великими средствами обладает для того и другого слон. Он не боится встречи с тигром в лесу, предупреждает его, сам нападает, и почти всегда одерживает победу. Вот другая порода их, менее ростом. Но собственно в Гуе-Фу надобно изумляться сло­нам, употребляемым на войне, настоящим подвижным башням, напоминающим походы Алек­сандра и поэтические битвы древнего Востока. Ныне употребляются здесь слоны почти един­ственно только для перевозки тяжестей и ар­тиллерии ; но до введения огнестрельного оружия, Кохинхинцы всегда водили с собою в походы слонов, и эти громадные звери ходили,у них на полки неприятельские с удивительною и упор­ною храбростью. — Кроме различных способов, употребляемых для ловли слонов в Индии и Цейлане, Кохинхинцы употребляют для этого с успехом еще особенные средства. Иногда, заметив дерево, на которое обыкновенно опи­
427
рается слон во время „очи, они подпиливают его, оставляя чуть держащимся на пне, и когда слон, по привычке, обопрется на замеченное дерево, оно ломается, валит слона, потеряв­шего равновесие, и охотники нападают на него. Тотчас связывают его с двумя слоновыми сам­ками, которые бьют его хоботами, укроща­ют таким способом, и по неволе заставляют смиренно идти в назначенную конюшню. Иногда, упавши в приготовленный ров, закрытый свер­ху ветвями и листьями, животное укрощц^тся голодом, и повинуется человеку от истощения сил. Тогда начинают для покорного пленника курс домашнего воспитания. Корнак, или магу, берется за него, ходит за ним, кормит его, садится на его толстую шею, водит его на привязи, ласкает, наказывает, не оставляет ни на одну минуту, и доводит наконец уче­ника своего до того, что воля и жизнь его де­лаются чем-то общим и нераздельным с во­лею и жизнью учителя. Не одному только стра­ху повинуется слон, и не ограничивается к свое­му магу одним только отрицательным чув­ством покорности ; когда представляется слу­чай, слон оказывает все признаки умной привя­занности и деятельного усердия. Если солнце пе­чет сильно, слон отламывает хоботом гус­тые ветви дерев и подает их своему корнаку, чтобы сделать из них защиту от солнца. Если, утомленный жаром, корнак заснет, слон уменьшает свой шаг, чтобы не растревожить
428
покоя своего повелителя, удерживает даже свое1 дыхание, боясь обеспокоишь своего друга. Быва­ет однакож время в году,когда слон делает­ся совершенно буйным и неукротимым, прихо­дит в продолжительный припадок бешенства, все бьет и ломает, деревья, домы, людей, даже убивает своего корнака. Такие припадки стара­ются предугадать, предупреждая полное их раз­витие. При первых признаках, окружают беше­ного слона самками, и они бьют его хоботами ; еслЦрЭшо окажется недостаточно, чтобы не под­пасть тяжкой ответственности, корнак убива­ет своего слона-, вонзая в череп его иглу, посредством которой обыкновенно управляет он слоном. »
Хотя все такия подробности были не новы для нас, путешествовавших по Цейлану, Индии, Бирмании и Сиамским землям, мы дали свободу го­ворить нашему чичероне, пока не пришли к зале пиршества. Под обширным сараем, построен­ным из бамбука и защищенным стенками из рогожь, тридцать, или сорок небольших квад­ратных столиков представились нашим взо­рам, до того обремененные кушаньями, или луч­ше сказать, горшками, что в буквальном смысле были покрыты ими. В этих горшках заключа­лись венигреты из говядины, свинины, курятины и рыбы: все это, разрезанное в кусочки, смешан­ное с овощами, составляло что-то в роде оллаподрнАЫ, смоченное бульонами и соусами, припра­вленное разными пряностями, на разные манеры
129
Когда полтораста, или двести почетных Кохинхинцев засели за столики, мы заняли место в отдаленном углу залы с нашим представите­лем. Каждый гость неподвижно оставался на сво­ем месте, и никто не прикасался к кушаньям, которыми были заставлены столы. « Чего-же ждут ?» спрашивал я у своего чичероне. — Ман­дариновъ—отвечал он.—Через минуту потом явились оба правителя, или мандарины, как при­выкли Европейцы называть всех вельмож и чи­новников Китайской Индии и Китая. Но высокое достоинство хозяев не позволило им разделишь трапезы с гостями, как думал я сначала ; они хотели только почтить ее своим присутстви­ем. Оба правителя легли на рогожках, облока­чиваясь на мягкия подушки, курили трубки, жевали бетель, а между тем четверо невольников ма­хали вокруг них огромными опахалами, сделан­ными из павлиных перьев. Вступление в залу Их Превосходительств было знаком начала Кохинхмнского угощения. Все гости бросились к еде, и прежде всего наполнили желудки вареным сарачинским пшеном, которое подали им в чашках, вместо хлеба. Сарачинское пшено здесь, как и в других Восточных землях, служит основою всякой другой пищи. Желая принять уча­стие в обеде, мы искали вилок и ножей, но на­шли перед собою только глиняную чумичку и не­сколько палочек, или тростинок, из бамбука, розового и сандального дерева, похожих на упо­требляемые при столе Китайцами. Не слишкомъ
Ч. III. 9
430
надеясь на вкус и опрятность Азиятских венигретов и окрошек, мы ожидали, пока подадут нам что нибудь целиком вареное, либо жареное, но ожидание было напрасно, ибо такия кушанья не входят в состав Кохинхинского угощения. Для соблюдения приличий, проглотили мы поне­многу пшена, и вдруг радостный крик собрания возвестил нам появление чуда поваренного искуства. « А это жареный слон, » сказал нам мой земляк — « кушанье, почитаемое Кохинхин­цами за святое, и сберегаемое для самых тор­жественных угощений. » Из любопытства хотел я отведать слоновины, но не мог проглотишь ни кусочка—так была она жестка и вонюча.
После обеда поподчивали почтенное собрание другим угощением : драматическое представле­ние ожидало нас в особенном сарае, еще более обширном, нежели зала пиршества. Едва вошли мы туда, началась комедия. Она состояла из крикливого разговора, при звуках гонгов, цымбалов, барабанов, дудок и труб. Самую забавную часть составлял род интермедии, выполненной тремя молодыми женщинами, первыми артистками из всей труппы. они явились в платье древних ца­риц, а старый эвнух, одетый в шутовскую одежду, играл при них роль арлекина, или Ска­рамуша. В этой сцене, разговор, вместо одно' звучного и медленного Китайского речитатива, сделался вдруг жив и порывист, был переме­шан с веселыми ритурнелями, и кончился общим хором. В иных местах, мелодия принимала
431
рифм, унылый и тихий, подобно Шотландской балладе, и тогда голоса певиц возвышались каким-то дрожащим писком, не совсем без приятности. Музыка Восточная никогда не бывает без пляски, и при каждом начале хора, Кохинхинские певицы начинали двигать руками и ногами, становились так, что выказывали свои легкия та­лии, составляли группы, расходились, сходились опять, и все их движения ни одного раза не лоразнили с музыкальным тактом.
В Кохинхине, шак-же как в Китае, не бе­рут ничего за вход в театр. Актеры проби­ваются своим ремеслом двояко : или представ­ляя частным образом, по приглашению в домы, или представляя публично, под сараями, куда при­ходит всякой ; в этом случае плата зависит от великодушие зрителей; они бросают на сце­ну мелкую монету, если остаются довольны спек­таклем. За представление, которым увеселяли нас, надобно было актерам получить плату та­ким образом; мой Барон, очарованный Малибранами Кохинхинской оперы, захотел поступить, как прилично знатному барину ; он бросил на сцену несколько пиастров, и такая щедрость его была столь неожиданное дело, что актеры чуть не подрались за дележ. Принуждены были для успокоения их призвать стражей спокойствия в конических шапках.
Довольно было для нас увеселений и праздни­ков в один день. Мы возвратились на нашу 9*
432
жонку, решась на другое утро перейдти узкий перешеек, который находится между Тураном и Фай-Фо. Едва проглянул день, мы были уже на этой песчаной, но хорошо обработанной земле. Деревни, лежащие по дороге, представляли вид опрятности и довольства, происходивший, без сомнения, более ош качества земли, нежели дея­тельности обитателей. Насаждения сарачинского пшена, Фисташек, шелковицы, пересекали обшир­ные плантации маиса. Воспитание шелковых чер­вей, кажется, составляет одно из занятий здеш­них жителей ; корзины, наполненные коконами, мы заметили у дверей многих хижин. Путь наш, по трудной дороге, продолжался почти пять ча­сов, и потом открылся нам Фай-Фо, на право, в конце неглубокого залива. Фай-Фо, есть Ки­тайское торговое местечко, об одной улице, продолжающейся почти на четверть мили ; по­стоянное народонаселение его простирается до 5,000 человек, но во время прихода жонк поч­ти удвояется стечением приезжих мореплавате­лей и торговцев. Сахар и киннамон ( род ко­рицы ) составляют здесь два главнейшие предме­ты вывоза.
Доны Китайцев в Фай-Фо построены из кир­пичей с известкою, покрыты черепицею, и ка­жется должны-бы заставишь туземцев стыдишься их неопрятных лачуг. Здесь есть много хра­мов ; мы посетили некоторые ; лучший посвящен Китайской богине покровительнице торговли и мореплавания. Он построен около сша лет то­
133
му, каким-гпо богатым Китайским купцом ко­торый вывез материялы и мастеров из Кан­тона. Во внутренности огромная железная чаша, восьми Футов вышиною, поставлена перед жерт­венником, а сзади в Фонтане держат до 30-ши живых земляных черепах. В Фай-Фо видели мы также самый лучший из всех находящихся в Кохинхине Буддийских храмов. Туш поставле­на статуя Будды, Фигурою и одеждою отличная от Цингалезских, Бирманских и Сиамских ста­туй этого божества. Чертами Монгольскими за­менены в ней черты Индийского лица. Доказывает-ли это, что Азия действительно имела не­скольких Будд, что эшо родовое имя, прилагае­мое всем духовным законодателям, или должно видеть в этом просто своевольство статуй­щиков, которые в Индии дают Будде Индий­ское, а в Китае Монгольское лицо ?
Фай-Фо не главный город области, в которой он находится. Губернатор здешний живет в укрепленном местечке Фу-Шиам, лежащем в нескольких милях отсюда. Имя всей области Шам ; она протягивается до цепи гор, ограни­чивающих к 10. В. залив Туранский, и населе­ние её будет до 50,000 душ.
При возвращении из Фай-Фо, Китаец, прово­жавший нас, предложил нам посмотреть одно из чудес здешней стороны — Мраморные горы. Громкое имя это придается здесь нескольким мраморным утесам, находящимся на точке со­единения полуострова с материком. Мы согласи­
ш
лись, и около полудня издали увидели ВЫХОДЯЩИЕ из песчаной долины пять громад мраморных, похожих на спицы пирамид, основание которых погружено в песок. Для достижения к главному из утесов, надобно было идти по бесплодной земле, покрытой во многих местах беловатою, блестящею и твердою пылью, которая почти вся была составлена из раздробившихся в порошок, черных, волканических гор здешних. При взгля­де от подошвы представлялись нам сии горы продолговатыми массами, вышиною в несколько сот Футов. По ступенькам, выбитым в круг­лой пустоте, мы взобрались на один утес, до того места, где лавки, иссеченные в широкой полости, дали нам средство отдохнуть. Отсю­да—волканические горы, вода, сверкавшая вдали, четыре утеса, вздымавшие к верху свои черные, зубчатые вершины, песок, светлевший своею бе­лизною, обломки каменьев, деревья, раздирающие своими корнями мрамор, кустарники, растения, развесившие плети свои внутри расселин, обезья­ны, как будто на качелях, качавшиеся на ветвях лианов, все это, общность и подробности, похо­дили на что-то волшебное, на оперную декорацию.
После довольно продолжительного отдыха, во­шли мы в ущелье, украшенное садиками, разбро­санными по скалам. Небольшие часовни и несколь­ко хижин украшали собою этот ландшафт, пора­жая взор неожиданностью и противоположностью. Из одной хижины вышел человек, и предложил нам прогуляться в подземельный пагод, допол-
135
нениё чудес эшего места. Действительно, он повел нас по узкой галлерее, длиною почти на 200 Футов, с кельями на право и на лево. Гал­лерея, оканчиваясь на северной стороне утеса, продолжается дорожкою, накрытою непроницаемы­ми листьями; потом, через разные, искривленные переходы, корридор, пробитый в цельном уте­се, и по лестнице в 36-ть ступеней, приблизи­лись мы к таинственному пагоду. Вход состав­лял род портика, обставленного с обеих сторонпьедесталами, на которых стояли из­ображения вымышленных животных, а сверху на­крывал все это фронтон, с символическими ко­ровьими рогами. Над этою дверью новый ряд ступенек сводил во внутренность подземного храма. Здесь была громадная пустота, 50-ти Фу­тов в длину, ^0-ка в ширину, около >и5-ти в вышину. Свет проходил сюда сквозь природное отверзтие в верху свода; лучи солнца и ветерок разыгрывались шут по гирляндам лианов, инде висевших прямо, инде округленных и обхвачен­ных в арабески. Когда вошли мы сюда, солнце ударяло прямо сверху утеса, по его блестящим зернам и алмазным крисшалам, и лучи солнеч­ные отражались с такою яркостью золота и се­ребра, что нам показалось, будто мы вступили в Фантастические пещеры волшебных сказок Востока.—Подле двери, в которую вошли мы, находились две огромные сидящие Фигуры ; у ног / их видны были чудовищные животные.; далее, в углублении, возвышенном кирпичным помостом,
4 36
поставлен был огромный жертвейник, с под­свечниками и красными свечами. На нем возвыша­лась статуя Будды, в три Фута вышиною. Идол этот изображаешь сидящего человека; он окру­жен символическими принадлежностями; его оде­жда, острая шапка, сложенные вместе и протяну­тые ноги, руки, положенные на ляшки, напомина­ют Гутама Сиамского и Бирманского. Другие ста­туйки представляют здесь учеников Будды, а сидящая каменная женщина, вероятно, изображает богиню утеса. Статуи, привески к ним, алта­ри, находящиеся во впадине с гранитным порти­ком, увеличиваются для зрения отражением све­та, и странно поражают при безмолвии места.— Наш проводник рассказал нам, что некогда властитель Кохинхинский сам удостоил своим посещением это святое уединение. В доказа­тельство справедливости рассказа о сем знаме­нитом событии, указали нам в своде, посреди черного кружка, желтое, светящееся пятно, уве­ряя, что это кусок золота, принесенный Его Величеством в память его благочестивого стран­ствования. Мы поверили на слово.
Из передней пещеры перешли мы в другую, находящуюся в эгаих-же утесах. Менее про­странством, она также заключает в себе храм, с идолом женщины, похожим на находящийся в первом подземельном капище. Для выхода отсюда надлежало пробраться по узкому проходу, составленному из двух мраморных стен, вы­рубленных пилястрами, и увенчанных огромными
V
437
деревьями. Отсюда, под сводом, пробитым в утесе, в широкое отверзшие появились перед нами, вдали, острова Шам-Калао, а ближе видна была гавань Туранская, совершенно спокойная на то время и покрытая рыбачьими лодками.—Общий взгляд на скалы кончил рассмотрение их по­дробностей ; все они совершенно голые, но кус­тарниковые растения покрывают каждое местеч­ко, где только может завестись и удержаться на них хоть маленький клочек земли. Камень, составляющий сии утесы, кажется, есть известко­вая кристаллизация, или мрамор, в котором не заметно никакой правильности в слоях. Отвес­ными столбами высятся многие громады, и верная мера высоты некоторых оказывается 275 Футов для самой высокой, 495-ть для самой низкой.
Хотя долина, простирающаяся у подножия Мра­морных гор, представляет взору бесплодный и песчаный грунт, но много селений находится туш в окружности. Обитатели почти все ры­баки, а в неспособное для рыбного промысла вре­мя делают кухонную утварь из каменьев, ко­торые достают в ближних скалах. Небольшое строение, украшенное деревьями и цветами, ви­денное нами неподалеку, служило долгое время, но рассказам нашего вожатая, убежищем сестре одного из Кохинхинских государей, проведшей здесь несколько лет в уединении н благочести­вом безмолвии.
Для возвращения на нашу жонку, мы взяли одну из лодок, стоявших в протоках, образуе-
438
мых рекою Туранскою. Отдыхая на рогожках, любовались мы на расстилавшиеся перед нами бо­гатые, хорошо обработанные поля. Здесь видно было насаждение сахарных тростей ; там поле с маисом; далее Фисташковый сад, а в сторо­не зеленое, волнующееся поле сарачинского пшена. Окрест жилищ, являвших вид, довольства, бананники, померанцы и лимоны соединяли свои ветви и плоды, ананасы росли подле дерева, назы­ваемого ломбу, плоды которого редки и сберега­ются почти единственно для столов Царских. Они не более ореха, висят кистями, и их едят свежие; под толстою, желтоватою кожею, заклю­чается белое вещество, вкуса превосходного, по­хожого на вкус мангу. Говорят, что для пред­осторожности, чтобы этот отличный Фрукт всегда был на Царском столе, особенные чинов­ники отряжаются, в сопровождении солдат, от­мечать все деревья, приносящие ломбу. Когда бы­вает положена на дерево Царская печать, хозяин не только уже не имеет права на обладание де­ревом, но даже ответствует за сбережение каждого зернушка до времени сборки.
На вершинах дерев, оторачивающих собою протоки, по которым мы плыли, замечали мы мух-нтиць, с крылушками огненного цвета; пол­ки обезьян с шумом бежали из кустарников, скрываться в горах, цепляясь на отдаленных утесах. Подумаете, что вы приехали в царство обезьянъ—так много их здесь. Самый обыкно­
139
венный род с серою блестящего цвета кожею и каштановыми ногами.
Неподалеку отсюда вплыли мы в реку, и че­рез несколько времени потом лодка направилась через гавань к нашей Китайской жонке. Плывя около берега, ми увидели деревянный крест, по­чти подмытый волнами. Вид его удивил нас. Мы захотели осмотреть этот знак чьей-то памяти, и почти стертое имя показало нам, что шут находилась могила последнего генерал-ка­питана Манильского, Мартинеза. Жертва придвор­ных интриг, после долговременной службы, по­священной труду и пользам отечества, Марти­нез умер, переезжая из Манилла в Европу, и в Туране погребены были бренные его останки. Кто знает : не думал-ли этот человек, со­вершая свои обширные замыслы, что великолепные похороны и богатый памятник означат для со­временников могилу его...
Почти ночь была, когда явились мы па пашей жонке, но за то, в два дня увидели мы все, что только мог нам представить замечательного Кохинхинский город и окружающая его сторона.

ИОХННХИНД.-ИСТОГИЯ И ГЕОГГА*ХЛ.
Происхождение Кохинхинцев, о котором го­ворили уже довольно много, все еще остается вопросом неконченным. Самое досшоверное пред­положение, кажется, должно быть похоже на мне­ние Баррова, который почитает Кохинхинцев переселением Китайцев, принужденных уда­лишься из отечества во время нашествия инозем­ных варваров на Китай. В подтверждение мне­ния своего, Барров не прибегает к натянутому произведению слова: Кохинхина от Коъим-джпнна, то есть западный Китай, извлекаемому из Япон­ского языка, и употребляемому Европейцами. Он основывается на обычаях, нравах, письменах, религиозных поверьях и обрядах Кохинхинцев, показывает, в чем они сближаются с Китай­скими, и в чем и почему отличаются от всего этого, принадлежащего нынешним Китайцам.
Барров хорошо изъясняет причину, почему сии беглые народы могли, в своей кочующей жизни, потерять некоторые черты своего Китайского происхождения, по соображению успехов образо­ванности, какие сделала после них первобытная отчизна их. Таким образом, если черты лица не представляют ныне одинакого типа, языки не имеют одинакой азбуки у того и другого на­рода, если привычная опрятность Китайцев раз­нится от привычной грязности Кохинхинцев, столь отвратительной, если, наконец, много различного видим в домашней жизни, в отно­шении женщин7> к мужчинам, законах, предраз­судках, преданиях, все это должно приписать принужденному переселению, смешению с Малай­скими народами, дикому и военному быту в на­чале, и трудному заселению на земле, которую надобно было оспорить у первобытных обита­телей нынешней Кохинхины.
Действительно, не без борьбы Китайские бег­лецы могли утвердиться в нынешнем их оте­честве. Они нашли здесь черные племена, много­численные, воинские, подобные тем, какие должно было Мавританам победить на Филиппинских островах. Первобытные туземцы, называвшиеся Моне, защищались с отчаянною храбростью, и I бились долгое время. И когда, истощенные войною, разбитые, рассеянные, они принуждены были усту­пить приморье новым пришлецам, убежать в неприступные внутренния горы, сделаться дикими, подобно зверям, там обитающим, они являлись
U2
и после того, как ужасное привидение, как опас­ность, беспрерывно угрожающая Кохинхине. Еще недавно, сии дикари жестоко тревожили Кохин­хинцев ; сходя толпами с диких гор своих, они опустошали поля, жгли селения, резали жите­лей. Ныне, при охранении значительными военными силами, Кохинхинское приморье не страшится силы горцев, и Мойе, преследуемые в их дре­мучих лесах и на самых неприступных гор­ных стремнинах, доставляют Китайским обладателям приморья невольников для труд­ных занятий. Вообще эти черные горцы народ крепкий и стройный. Кажется, судя по некото­рым сходствам, они принадлежат к Меланезским племенам, находящимся на Лусоне, на ве­ликом материке Новой Голландии, и на многих других окружных островах, племенам, кото­рые, по типу и характеру, относятся более к Африканским, нежели Азиятским народам. Впро­чем, Кохинхинские Мойе народ дикий в удиви­тельной степени, живущий только добыванием некоторых драгоценных деревьев, которыми обилуют их горные леса.
Когда колонии Китайских выходцев отняли себе земли у черных туземцев, они основали на сих землях царство Ап-Нам, или Анам, как называют себя Кохинхинцы. Желая узнать собы­тия времен, последовавших за сею эпохою, на­добно читать Китайские лешописи. В них на­ходим, чшо в Кохинхине. происходили потом беспрерывные битвы, возмущения, завоевания. По­
443
лагают, чшо с 263 г. по P. X. Кохинхинцы сделались уже независимы и самобытны. Но около 1280 года, Монголы, покорители Китая, захоте­ли и их присовокупить к своей обширной импе­рии. Покушение оказалось неудачно. В 1406 г. Китайские государи успели подчинить себе Тон­кин, но удовольствовались взятием ежегодной дани, а в 4471 г. Тонкинцы напали, с помощью Китайцев, на Кохинхину, и покорили ее. Влады­чество их продолжалось до 4540 года, когда но­вое нападение Китайцев подвергло Тонкин вла­дычеству небесной империи, а Кохинхинцы, поль­зуясь случаем, возвратили свою независимость. Опять последовало много перемен. Пользуясь смя­тениями, один из Тонкинских полководцев захватил власть в своей земле, и преобразовал Тонкин по образцу Японского государства, или союза Марагатов. Учредилось два властителя : один по имени, другой по делу ; первый, под названием Бу а, наследовал трон и имя царя без власти; другой, под названием Щуа, обла­дал властию, признавая себя подчиненным. Такая Форма правления продолжалась около двух сто­летий, и кончилась в 4748 году, когда Буа, госу­дарь по титулу, успел соединить с ним и дей­ствительную власть.
и
Период безначалия начался с сего времени в Кохинхине и Тонкине, продолжавшийся до 4774 года ; тогда новая общая революция изменила все дела. Начальниками её были трое братьев, урож-
m
денцы горной области Квингон, вообще извест­ные под именем ТаАзонов. Старший из них был кузнец; младшие, люди необыкновенной храб­рости, земледельцы. Несправедливые притязания сборщиков казенных податей заставили их бе­жать, и сделаться атаманами шайки разбойников. Вскоре это ремесло доставило им славу и богат­ства, соединив под власть их множество от­чаянных удальцов. Они решились из разбойни­ков сделаться государями, подняли знамя бунта, призвали на Кохинхину Тонкинцев, которые та­ким образом опять учинились властителями Ко­хинхинцев. Войско Кохинхинского государя было разбито, сам он попался в плен, и был ка­знен, вместе с старшим своим сыном. Едва успели спастись бегством вдова государя и вто­рой сын его, сделавшийся наследником после смерти старшего брата. Под защитою Француз­ского миссионера Георгия-Петра-Иоснфа Пннъо 4eБсгема, Францисканца, урожденца Лаонского, и вообще известного в последствии под именем Лдрамского епископа, остаток царственного се­мейства бежал в область Тсиампа, или южную Кохинхину, где столицею почитается Сайгонг. Там, соединив подданных, оставшихся верными законному государю, и особенно христиан, нахо­дившихся в области, Епископ провозгласил за­щищаемого им князя Царем Кохинхины, под именем Па-Лонга. Старший из трех мятеж­ников, Нгак, утвердил между тем власть свою в области Квингон, совершенно покорившейся
4X5
ему, за исключением Гуе-Фу и северного «рая, доставшихся во власть Тонкинцев.
В таком положении оставались дела несколько лет, и в 4784 году, Кохинхина, истощенная войною и междоусобиями, находилась в самом жалком и несчастном состоянии. Во многих приморских городах, народ питался только морскими травами ; даже человеческое мясо про­давали на рынке Гуе-Фуском. Законный государь Кохинхины решился прекратить бедствия своих подданных, или погибнуть.
Несколько Португальских кораблей, находив­шихся в СайгонгскоЙ гавани, предложили ему по­мощь, были наняты в службу Кохинхинскую / во­оружены, и с помощью благоприятного муссона отправлены на изтребление нечаянным нападением «лота похитителя, находившагося в Квингонской гавани. Предприятие являлось удачно в начале, но кончилось несчастливо. Разбитый и обращенный в бегство, Гиа-Лонг едва мог укрыться в СаЙгонге, и отсюда, со всем своим семейством и Епископом Адранским, спешил искать убежища на чужбине. Остров Фу-Кок, или Квадроль, сде­лался местом его изгнания, где укрылся бегству­ющий властитель ( а не Пуло-ве, и не Пумнубп л как писали многие ). Из сего бедного пристани­ща, находящагося в заливе Сиамском, Гиа-Лонг отправился в Банкок, и лично участвовал в походах и битвах тамошнего государя, надеясь, что за услуги ему окажут помощь. Но вместо дружбы, вскоре оказались несогласия между изгнан-
Ч. III. 4 О
П6
ником и его покровителем. Одни говорили, что неудовольствие началось за красивую племянницу Гиа-Лонга, которой требовал Сиамский государь себе в наложницы, и в чем горделиво отказал ему изгнанник Кохинхпнский. По другим изве­стиям, интрига Сиамских придворных восстала против деятельного и мужественного Гиа-Лонга. Как бы то ни было, ‘но Гиа-Лонг мог погиб­нуть ; уведомленный об опасности, почти в то самое время, когда беда готова была разразиться над его головою, и спасая жизнь свою, он успел пробраться, с тысячью человек, сквозь все Сиам­ские войска, прошел по берегу Мейнана, захва­тил несколько прибрежных лодок, и на них достиг своего острова Фу-Кока, где наскоро по­строенные укрепления оградили его от неприяз­ненных покушений.
Адранский Епископ, отчаявшийся в восстанов­лении Кохинхинского государя другими средства­ми, или помощью Азиятских властителей, решил­ся просить заступления Франции, как единствен­ного способа в отчаянном их положении. Бед­ный остров Фу-Кок, куда стеснились тысяча пят сот изгнанников, едва мог пропитывать обитателей, и голодная смерть угрожала всем сопутникам Гиа-Лонга. Епископ уговорил Ко­хинхинского властителя отпустить с ним стар­шего своего сына и наследника во Францию, про­брался с молодым князем в Пондишери, от­плыл отсюда немедленно во Францию, и прибыл в Париж около 1787 года. Блестящие надежды
4U7
огп союза с отдаленным государем Азийским обольстили Вержана и Монморена. Дружеский трак­тат подписан был между Людовиком ХѴи-м и царем Кохнихинским, представителями кото­рого были сын его и Епископ Адранский. Фран­ция обязалась прислать в Кохинхину 20-шь кораб­лей военных и семь полков войска, из коих пять Европейских и два колониальные; кроме то­го, ссудить милльон пиастров, половину день­гами, половину селитрою, пушками, ружьями и другими военными снарядами. С своей стороны, царь Кохинхннский уступал Франции область Ган, залив Туранский, и острова, лежащие от ФайФо па юг, а от Гай-Вен на север, бесплодную и узкую полосу материка, на НО миль в длину, и от 8-ми до 4 0-ти в ширину. В случае не­приятельского нападения на означенную уступку, 60,000 Кохинхинцев должны были двинуться в защиту Французов, а МО,ООО, на содержании Фран­ции, должны были идти и пособить в окончании предприятий Французов на западном полуостро­ве Индийском. Кроме сих политических и воен­ных условий, многие выгоды предоставлялись мо­реплаванию и торговле Франции.
Пока Епископ Адранский и наследник Гиа-Лон­га приготовляли таким образом вдали средства для победы и спасения, важные события произошли в Кохинхине, и, казалось, укрепили более нежели когда либо прежде владычество похитителей. Младший из Тайзонов, Ионг-Нгунг, властвовав­ший под именем Кванг-Трунга, смелый и дея40*
U8
тельный более других братьев, не только за­хватил все области в средине и на севере Ко­хинхины, но, пользуясь междоусобием, начавшимся в Тонкине, покорил даже и это государство, и удержался в нем, не смотря на все усилия Китайского Богдыхана. Войско Китайское, по­сланное прошив завоевателя, было совершенно разбито им на пределах Китая, в 4789 году.
Но из самых успехов произошло начало ги­бели для Тайзонов. Зависть и властолюбие раз­делили братьев. Междоусобная война между ними послужила лучшим пособием изгнанному госуда­рю Кохинхины. Не дожидаясь возвращения сына своего из Европы, он поспешно отправился в верную ему область Тсиампу. Принятый с во­сторгом, Гиа-Лонг пошел по Дон-Наи, и с торжеством вступил в Сайгонг. Едва утвер­дился он здесь, как возвратились к нему из Европы сын его и Епископ Адранский.
Сколь удачны были дела посольства Кохинхинского в Европе, столь-же неудачны оказались следствия его в Азии. Пондишерийский губерна­тор, КонваЙ, следуя советам какой-то женщины, ненавидевшей Епископа, отказался идти на по­мощь Кохинхинцам, пока не получит подробных повелений из Франции. Но этих повелений тщет­но мог он ожидать. Революция Французская за­ставила Людовика ХѴИ-го позабыть об отдален­ных предприятиях. Единственное пособие, при­обретенное трактатом между Францией» и Ко­хинхиною, состояло в двадцати офицерах Фран­
П9
цузских, в числе которых находились Шен о, Байо, Ольвъв, Ваннъе и Барпзн, отправившиеся с Епископом в качестве простых волонтеров. Несколько Англичан, Ирландцев, Датчан про­сили также позволения участвовать в опасном подвиге. Таким образом, человек тридцать Европейцев, но все люди отважные и опытные, инженеры, артиллеристы, моряки, присоединились к Гиа-Лонгу, взялись устроивать и учить его войско.
Этой помощи оказалось совершенно достаточ­но для изменения всех дел. Первые опыты Евро­пейских знаний показаны были в Сайгонге, дол­женствовавшем еще несколько времени служить убежищем и оградою государю Кохинхинскому. Инженеры укрепили правильно это важное место, устроили в нем арсеналы и магазины. Сильный более искусгавом, нежели числом войска, ГиаЛонг завоевал свое царство мало по малу, при помощи времени. Едва в течение двенадцати лет мог он достигнуть конца своих пред­приятий. рассматривая, сколь терпеливо, последо­вательно и умно поступал Гиа-Лонг, надобно удивляться способностям и твердости этого вла­стителя Кохинхины, но должно также заключишь, что и правление Тайзонов, похитителей, укрепля­лось пособиями ума и душевной силы, если столь трудно было искоренишь их умному Гиа-Лонгу.
Одним из счастливых событий для Сайгонского владельца была смерть третьего Тайэона, Кванг-Трунга, умершего в Гуе-Фу ; место его
4 50
заступил сын. Гиа-Лонгь немедленно решился упорно напасть на остальных братьев, отпра­вился в 4 792 году к Флоту Нгака, стоявшему в Квингонской гавани, сжег его почти весь, и с победою воротился в Сайгонг. В 4 79G г. на­падение учинено было на самый город Квингонг. Гиа-Лонг лично пошел в битву, был на при­ступе, и после взятия города стоял замешанный с Французскими офицерами в толпе своих вои­нов ; 50,000 человек неприятелей не могли за­щитишь от него города. Через пять лет по­том, Гуе, осажденный в его очередь, покорился храбрости победителя, а в 4 802 году, счастли­вая кампания против Тонкина дополнила поко­рение всего государства ТаЙзонов. Через семь лет потом, обширность владений Гиа-Лонга умножилась частию Камбоджии, покоренной сколько оружием, столько и хитростью.
Таковы были жизнь и дела знаменитого Гиа-Лонга, союзника Людовику ХѴИ-му, друга Епископу Адранскому. Хотя хвастливость людей, участвовавших в его предприятиях, слишком высоко превоз* несла его имя, но должно однакож согласиться, что он действительно был человек необыкно­венных дарований, храбрости и твердости ду­шевной. Важное ‘преимущество его перед дру­гими Азийскими государями состояло еще в том, чшо не только не имел он глупой гор­дости ставить Азию выше всего, но умел отли­чать полезность знаний и образования Европы, и пользоваться ими. Французские офицеры, жившие
451
при его Дворе, находили в нем умного госу­даря, понимавшего их, и полководца, умевшего употреблять в дело их способности. Сухопут­ная и морская тактика, правильное употребление артиллерии, обучение и дисциплина войска, скоро сделались делом знакомым Кохинхине и реши­тельным средством для побед её государя. В Фен-Тане учрежден был селитрянный завод; всюду устроены дороги, заведены военные учили­ща, основаны литейные для пушек, оружейные заводы, верфи корабельные, на которых постро­или 300 канонерских лодок, 5-ть люгеров и один трех-мачшовый корабль, оснащенный поЕвронейски. Сам надзирая за верфями и арсенала­ми, подобно Петру, императору Российскому, Гиа-Лонг являлся с топором в руках, и ни­какая работа не была предпринята без его лич­ного рассмотрения и участия в деле.
Такая деятельность, такия качества должны за­ставить нас причислить Гиа-Лопга к числу зна­менитых преобразователей Азийских ; во ему недоставало качеств гражданского правителя и дальновидного политика. Вместо того, чтобы ознаменовать свое правление общественными улуч­шениями и усилением земледелия и промышлен­ности, столь необходимых для его раззореннои земли, Гиа-Лонг помышлял только о морских и сухопутных войсках своих, кораблях, пуш­ках, мундирах. Французские офицеры, все страст­ные к занятию военным делом, поощряли и уси­ливали еще более наклонность Гиа-Лонга, а Епи­
452
скоп Адранский не смел употреблять своего влияния для сопротивления любимой страсти его. Упрекали еще Кохинхинского преобразователя за то f что он унизил свое достоинство варвар­ским и бесполезным мщением против Тайзонов. Только с смертью всех трех братьев, победа перешла окончательно к Гиа-Лонгу. Он приказал вырыть тела их, рубить им головы, позорить и терзать их бездушные останки. Семей­ства, родственники Тайзонов, были осуждены по­гибнут, расшерзанные слонами. Женщины, дети, взрослые, старики, толпою приведены были в от­дельный цирк, раздавлены и умерщвлены разъярен­ными животными. Обезображенные останки не­счастных жертв разбросали повсюду.
Гражданское образование государства, утвер­жденное Гиа-Лонгом, мало различается от дре­внейшего образования Кохинхины, явно перенесен­ного из Китая. Два рода чиновников допуска­ются к отправлению власти, военные и граждан­ские, то есть, солдаты и ученые. Первым под­чиняется милиция, ополчение, отчасти напоми­нающее Немецкие ландверы. Каждый Кохинхинец есть солдат; он должен прослужить шестнад­цать лет своему государю, получая за то пищу, небольшое жалованье и мундир. Но служба его не ограничивается одним военным занятием, и часто бывает совсем не военная ; эшо отлича­ет Кохинхинскую милицию от всякой другой : из неё берутся сборщики податей, почтари, этапные команды, служители для чиновников, и
153
даже земледельцы, обработывающие поля, принад­лежащие государю. Ученые чиновники имеют обя­занность важную, не менее военных. Они сбира­ют таможенные пошлины и подати с имений подданных ; объезжают области, как прежде делалось это в Англии, производя подвижной суд гражданский и уголовный; представляют лицо государя, всегда и всюду, где потребно действие его власти и имени.
Над этими чиновниками, Гиа-Лонг установил высший трибунал, состоявший из шести мини­стров : духовных дел, архивов, войны, правосу­дия, водь и лесов, государственной казны ; Флот подчинен министру вод и лесов. Все сии чи­новники опять подчиняются трем избранным са­новникам, именуемым Кун. Один из кунов есть Вице-Король Тонкинский, другой Камбоджий­ский, третий нагалышк вс-ех слонов. Эпиот по­следний может почесться председателем соеди­ненных министерств Кохинхинских.
Как-бы ни велико и ни важно было звание ка­кого-либо чиновника, величие и важность его со­вершенно уничтожаются властью царя, неограни­ченною, в самом обширном смысле этого слова. Родовое, старинное, вновь данное дворянство не имеют никакого влияния на почетность, не дает никаких прав против государя. Уничтожаемое волею его, оно составляет почесть, пока угодно царю, и прекращается, едва только захочет он уничтожить его.
154
Все эти меры, политического образования госу­дарства заняли Гиа-Лонга, с тех самых пор, как утвердился он на троне своем. Упрочив единство власти в Анамском государстве, укре­пив его войском и Флотом, он сделался стол важен в глазах своих соседей, что самый Ки­тай не смел оскорблять его. Вспомоществуемый во всем Французскими офицерами, Гиа-Лонг не остался к ним неблагодарен ; Дайо, Шеньо и Ваннье возведены были в первые степени чинов­ников. Епископ Адранский много лет был со­ветником царя и душою всех дел в Кохин­хине.
Гуе-Фу, названный столицею государства, сделался предметом особенного внимания Гиа-Лонгова, так, что он пожертвовал новой столице прежнею своею резиденциею, Сайгонгом, о кото­ром заботился до того времени. Даже большая часть материалов, собранных в южной Кохин­хине, была перевезена в северную облаешь. Креп­кий по своему местному положению, Гуе-Фу был еще более укреплен обширными инженерными ра­ботами; на стены его поставили 1,200 пушек разного калибра. Исполинский замок построен был для личного пребывания Гиа-Лонга, со рвами и стенами, заключая в объеме своем целый го­род, где находятся сады, увеселительные дворцы, парки, пруды, казармы и арсеналы. Порт, вырытый на реке Гуе, может вмещать до 500 галер, Верфи, мастерские, литейные обогатили Кохинхинскую столицу; целая^ улица, устроенная Гиа-
155
Лонгом, сделалась инвалидным домом, ибо все строения её были отданы офицерам, отличившим­ся в последнюю войну. Хотя на самую столицу, воздвигаемую таким образом всеми усилиями государства, обращались все труды и пособия, но и окрестности её воспользовались притом улуч­шениями ; всюду проложены были к Гуе дороги, прорыты каналы ; выделка сахара, дотоле ничтож­ная, усилилась, и привлекла торговцев Китай­ских и Европейских.
Этот период успехов гражданственности продолжился до кончины Епископа Адрапского. Пока продолжалось его влияние на дела в Кохин­хине, почтенный прелат не забывал искать всех средств быть полезным своей настоящей, не­забываемой им отчизне. Но не такое было время для Франции, чтобы она могла воспользоваться усердием ревностного сына своего. По заключении всеобщего мира, поручено было однакожь какомуто купеческому капитану отвезти в Кохинхину письмо Людовика ХѴШ-го, и вручить ничтожные подарки тамошнему властителю. Ни подарки, ни посланник не могли произвесть никакого действия при Дворе, где можно было взять только пыш­ностью и великолепием. В Декабре 4 84 7 года явился перед Туранскою гаванью ЛО-ка пушечный фрегат Французский, Цнбелла. Начальнику его, Ахиллу Кергарьу, поручено было дело, довольно важное и обширное, но—вовсе нелепое. Речь шла— ни больше, ни меньше — об исполнении трак­тата 4 787 года, по силе которого Франция шре-
456
бовала отдачи Турана и других земель, так, как было тогда положено. Ош победительного монарха, не оказавши ему в течение 30-ти лет даже никакого знака, хотя-бы бесплодного усердия, требовали выполнения того, чшо обещал он за пособие ему, бывши несчастным изгнанником. Гиа-Лонг видел во всем этом неуместную дер­зость, и тем холоднее принял Французского поверенного, что Епископ Адранский тогда уже скончался.
Сетованием о потере его, Гиа-Лонг доказал, что был достоин эпюго мудрого друга. Велико­лепный памятник воздвигнут был Епископу в Гуе-Фу, и этош знак общей признательности являлся только слабым выражением общей печали. Через два года потом, в 484 9 году, преобра­зователь Кохинхины последовал в могилу за почтенным Епископом.
Незадолго до смерти, он утвердил порядок наследства после себя. Законный сын Гиа-Лонга, воспитанник Адранского Епископа, бывший с ним во Франции, и старанием его обращенный в Католическую веру, умер в 4 799 году, от жестокой болезни. Прямое наследство прекрати­лось эшою преждевременною смертию, и Гиа-Лонг решился назначишь в преемники побочного сына своего Мнеуес-Мана, вопреки правам внучат; он исполнил это предположение, не смошря на предусмотрительное противоречие некоторых советников своих.
457
Мигуес-Ман наследовал Гиа-Лонгу бесспорно. Ему было тогда около 30-ши лет ; роста был он небольшего, почти безбородый, лицо имел испорченное оспою. Не сопротивляясь воле ГиаЛонга, Тонкин, Тсиампа и внутренния области признали одни за другими власть нового царя ; Кохинхинская Камбоджия почла также долгом при сем случае ознаменовать расположение свое к покорности присылкою особенного депутата.
Мигуес-Ман совсем не оказал, подобного от­цовскому, характера смелого и воинского. Его считали отлично ученым человеком, по его об­ширным сведениям во вкусе Китайцев. Превос­ходно обладая книжным языком Китайским, он сочинил даже много книг на этом языке. Уважение к мудрости Китая, при мирном ха­рактере, природных предразсудках и наклон­ностях, немедленно поставили Китайское влия­ние на Кохинхину выше Европейского. Явное до­казательство этого увидели в путешествии, ка­кое совершил Кохинхинский властитель в Тон­кин, около 4 821 года: без всякой надобности, по собственной воле, Мигуес-Ман подверг себя там унизительному обряду подданства Китаю, и променял звание независимого государя на звание Вице-Короля Китайского Богдыхана. В этом поступке все было для него унижением, когда, по обрядам подданства, простые чиновники Китай­ские явились выше Кохинхинского царя местом и званием.
Следствием нового направления в порядке го-
458
сударсгпвенных дел, было, прежде всего, неблаго­воление к Французам, чиновникам Гиа-Лонга, сначала не столько оказываемое в делах, сколь­ко в личных отношениях, а потом сделавшее­ся открытым и тягостным. Христиане, покро­вительствуемые Гиа-Лонгом, основали при посо­биях его множество различных заведений *. не только покровительства своего лишил их Мигуес-Ман, но начал еще преследовать всякими притеснениями. Впрочем, отвращение нового го­сударя от Европейцев вообще не ограничилось Французами. Английское посольство, отправлен­ное к нему Бенгальским Генерал-Губернато­ром, и явившееся в Гуе вч» конце 4 821 года, встретило в деле своем препятствия, не менее затруднительные, и отвращение, не менее упор­ное, оказанных Французскому поверенному.
Я говорил уже о том, как принят был г-н КрауФорд, посланник Английский, в Сайгонге. В Гуе поступали с ним точно таким-же образом. По реке, ведущей в столицу, плыл он на лодке, присланной от мандарина слонов, или первого вельможи Кохинхинского Двора.«Стра­на окрестная ( говорит Г-н КрауФорд ), пере­резанная речками и каналами, представляла зрели­ще прелестное, и едва-ли можно представить себе что нибудь живописнее берегов реки Гуе. Селения, всюду разбросанные, домики, опрятные и чистые, сады, исполненные благоухающей зелени, или обремененные плодами, жители, рослые и
1 59
мощные, все это составляло картину восхити­тельную. »
При выходе на берег, посланника встретила почетная стража. Французы, бывшие тогда чинов­никами при Кохинхинском Дворе, Г-да Ваннье и Шеньо ( последний имел еще звание Француз­ского Консула) явились в шот-же день к Ан­глийскому посланнику. Они были в платье Кохипхинском. Немедленно условились об открытии переговоров, и старались привести их к на­стоящему делу, но легко можно было заметить, что властитель Кохинхинский соглашается па до­говоры неохотно, и что Формы уничтожат де­ло. Три препятствия, действительно, остановили потом все сношения. Первое происходило от слишком частного назначения посольства, кото­рому поручено было говорить только о торговле. Второе от недостатка в представительности посланника, который прибыл от Генерал-Гу­бернатора, а не прямо от Английского Короля. Третье от неосторожности посланника, допу­стившего хитрому Сайгонгскому начальнику от­крыть и прочитать предварительно письмо Гене­рал-Губернатора. Все это решительно воспрепят­ствовало г-ну КрауФорду лично объясняться с самим Мигуес-Маном, который объявил, что почитает недостойным для своего звания гово­рить о торговых сношениях, получать граматы, если они присланы не от государей, и еще ме­нее, если их предварительно читал его поддан­ный. Благодаря столь ничтожным причинам, ош-
460
казали во всем Г-ну КрауФорду; он принужден был отправиться обратно, и даже увезти подар­ки, не имев чести быть представленным Кохинхинскому государю, и не удостоясь даже слышати лично отказ его. Можно-б было подозре­вать Французов, что они присоветовали употре­бить дипломатию Азиятскую, для уничтожения по­средством её предложения Британцев, если-бы в шо-же время не были подобным образом от­вергнуты предложения чиновников, присланных от имени Франции, и если-бы кредит г-д Шеиьо и Ваннье не находился тогда уже в явном упад­ке при Дворе Кохинхинского государя.
Двух лет не прошло потом, как положение их сделалось совершенно несносно ; они принуж­дены были распроститься с Кохинхиною после сороколетнего в ней пребывания, и в 4 823 году возвратились во Францию. С тех пор, все поку­шения Французского правительства воротит утраченное влияние Франции на Кохинхину, можно было решительно назвать бесполезными старания­ми. Сюда относится посылка корабля Сен-Мишель, отправленного из Бордо в 4830 году, на кото­ром находился г-н Шеньо сын, в звании Фран­цузского консула в Кохинхине. Экспедиция кон­чилась кораблекрушением на скалах Парасель­скихъ} экипаж, спасшийся при разбитии корабля, влачил потом бедную жизнь в Туране, претер­певая, сколько от недостатков, сгполько-же и от наглой подозрительности местного началь­ства. Появление военной корвешты Яюбнлнца,
С
\
161
подъ' начальством г-на Лапласа, спасло бедняков, защитив их уважением к Французскому Флагу. Но в сношениях и переговорах, г-н Лаплас видел удачи неболее того, сколько видели ее прежде Кергарьу, и потом г-н Курсов, началь­ник корабля Клеопатра. Один вывод можно бы­ло извлечь из всех этих неудачных попыток: тот, что государь Кохинхинский не хочет брать примера с предшествовавшего ему цар­ствования, и напротив, по примеру Пекинского Двора, решается сделать Кохинхину недоступною для дипломатии Европейской.
За недостаток сговорчивых дипломатов, г-н Лаплас бил с излишком вознагражден обилием любопытных надсмотрщиков и нестер­пимых шпионов, во все время пребывания своего в Турапе. Вот отрывок, из его рассказов о путешествии в Кохинхину :
«Переговоры наши должны были кончишься обоюд­ною холодностью, ибо обе стороны осшав'ались недовольны, но чтобы удалишь всякое подозрение о неудовольствии с моей стороны, я принял бы­ков, свиней, пшицу и вино, предложенные мне от имени царского ; предварительно уведомлен­ный о том, что мандарин, соображаясь с Кохинхинским этикетом, а, может быть, и по особенному повелению своего государя, намерен посетить меня на корабле, я послал особенно пригласить его и просил удостоишь такой чести мой корабль. Через два часа, проведенные в ожи­дании, мы увидели наконец медленно выходящую
Ч. III. 11
162
из Туранской реки галеру, которую с трудом приводили в движение два ряда многочисленных гребцов, все солдаты гвардейские. Их желтые мундиры, их остроконечные шапки, с желтыми и красными плюмажами, составляли зрелище любопыт­ное, и его дополнял ещё мандарин, важно си­девший среди своей свиты, на помосте галеры, поджав ноги под-себя по Восточному обыкно­вению. Поздравленный девятью выстрелами пушеч­ными в минуту прибытия, великий мандарин, беспрерывно сопровождаемый своим советником, отдыхал несколько времени в моей каюте, где приготовлено было ему угощение. Потом посе­тил и осмотрел он всю внутренность корвешты. Экипаж был всюду расставлен точно так, как расставляют его приготовляясь к битве. Но ни блеск оружия, ни великолепное зрелище корабля, готового к сражению, зрелище совер­шенно новое для наших гостей, не могли расстроить изученной важности их физиогномий. За то явно видимо было, что они тщательно все осматривают и считают людей. Почтенные со­глядатаи могли заметить между корабельными де­ками много народу, которого назначение было им неизвестно, а потому я был уверен, чпю они поехали обратно с донесением, что в трю­ме, который был заперт, заключался у нас еще немалый отряд. Действительно, вскоре по возвращении гостя моего в Гуе-Фу, особенным повелением Двора совершенно стеснена была не­большая свобода, которою мы до того времени
163
пользовались ; все поступки наши подчинили инкви­зиции, более прежнего шираннической, так, что большая чаешь мест, куда прежде позволяли нам ходишь, была строго запрещена для наших посе­щений. »
Странная система подозрительной недоверчи­вости, принятая Мигуес-Маном, не осталась без пагубного действия на политическое состояние его государства. После препятствий, положенных ино­странной торговле и удаливших из гаваней Ко­хинхины иноземные корабли, лишенное вывоза, ограниченное местным потреблением, земледе­лие начало упадать и гибнуть. Обширные насажде­ния сахарного тростника, главное богатство зем­ли, остались без обработки, за недостатком средства сбыть с рук произведения, и по при­чине низкой цены, не прикрывавшей даже цепы обработки. Мигуес-Ман нашел средство уси­лить еще более это невыгодное положение своей земли, назначив безмерные пошлины, которые велел он сбирать с вывоза в свою казну.
Среди усиливающихся беспрерывно бедности и упадка народного благоденствия, властитель стра­шится последствий, и как будто предчувствует бедственное окончание своих политических рас­поряжений. На севере Тонкинцы, доведенные до непослушания и непокорности, на юге народы Тсиампы, где под покровительством Вице-Коро­ля собрались Кохинхипские христиане, во внутрен­них областях обедневшие и страждущие поддан­ные—таково беспокойное зрелище, представляе-
М*/
46M
мое ныне Кохинхинским государством. Доволь­но проницательный, так, что может понимать свое невыгодное положение, Мигуес-Ман трепе­щет будущности, остерегается власти своих чиновников, силы своей гвардии, состоящей из 4 2,000 человек оНиборного войска ; он содрагается в своих чертогах, хотя эти чертоги составляют неприступную крепость, с запасами на два года ; у него всегда на-гошове слоны, для побега, в случае крайности. рассказывают, что находя все приготовления к бегству недовольно верными, недовольно могущими споспешество­вать его ускорению, недавно выписал он из Калькутты Английскую лошадь, бегуна самой луч­шей породы, с которою не может уравняться никакая другая лошадь в Кохинхине. Лошадь эта, недавно привезенная в Сайгонг, была предме­том забот и предосторожностей самых стран­ных. Вместо того, чтобы вести ее в столицу обыкновенным образом, велено было построить для драгоценного животного клетку, и запереть его в эту клетку : отряды, по сту человек каждый, расставленные на известных расстоя­ниях, везли потом клетку до самого Гуе-Фу. Можно судить, в каком жалком состоянии по­лучил Мигуес-иМан своего знаменитого бегуна, после морского путешествия и подобной перевоз­ки сухим путем. ...
Будучи близорукий политик и плохой власти­тель своего народа, Мигуес-Ман отличается добродетелями частными. За все царствование, не
165
льзя упрекнуть его ни в одной жестокости, столь обыкновенных у Азиятских деспотов. рассказывают примеры личной его храбрости, де­лающие ему честь. Дорожа приобретенною славою ученого человека, он занимается лигптературою и знаниями, не смотря на великий сан свой; мно­го книг переведено с Французского для его соб­ственного употребления, и особенно сочинений ка­сательно Географии. Не обладаемый страстью к военным знаниям, подобно Гиа-Лонгу, он не от­вергает никакого нововведения и по сей части, если представится к тому случай. При владении отца его, Флот Кохинхинский состоял только из больших военных галер, и ни одного ко­рабля, построенного на манер Европейский, не являлось под Кохинхинским Флагом. Недоста­вало к этому ни материалов, ни строителей ; были и лес, и железо, и руки, и оснастка, но не было модели, образца перед глазами. Случайно, Европейский корабль потонул в Туранском за­ливе, и этого события явилось достаточно, чтобы дать средство к новому успеху Кохинхинского кораблестроения. Потонувший корабль вытащили, разобрали по частям и перевезли в столицу. « Там — говорит Г-н Лапласъ—перед глазами самого Царя, при старании одного из корабель­ных мастеров, Кохинхинцы построили прекрас­ный шрех-мачтовый корабль, который, конечно, не сравняется с его Европейскою моделью, ни красотою, ни внутренним расположением, но прочен, и обладает всеми качествами Европей-
166 ■
ского корабли. Рудники Кохинхины и Тонкина до­ставили медь и железо, в лесах нашлись хороший корабельные деревья, а в Тсиампе мачтовые дерева, цену которым давно уже знали Китайские ко­рабельщики ; из одного растения южных Кохинхинских областей ссучили веревки, не уступаю­щие в крепости нашим, только не стол проч­ные, ибо они не принимают смоленья, и от того гниют скоро. Такой счастливый опыт не мог быть последним, и потому считают теперь в гавани Гуе-Фу 4 2-ть трех-мачшовых кораблей и 20-шь бриггов, вооруженных медными и желез­ными пушками, »
Такова нынешняя Кохинхина, если смотреть на нее с политической точки зрения. Вероятно, чшо государство, жребий коего был столь изменчив доныне, пе на долго сохранит свое единство, начатое столь недавно и разрушаемое неблагораз­умною политикою. В будущем ожидает Ко­хинхину, может быть, раздробление на три ча­сти, явно различенные в обширном государ­стве Аиамскомъ—АдлнУоджгю, Тонкин и Кохпнлпнусобсшвенно.
Чшо будет, то будет, но в настоящем положении своем Анамское государство грани­чит к северу с Китайскими областями, Кан­тоном, Кванг-Зи, Юнаном на запад, и Сиа­мом, Камбоджиею, Лаосом и Китайским моремъ
' со всех других сторон. Две крайния области Анамские, Тонкин и Камбоджия, состоят из на­носных земель, почти в уровень с морем, но

167
собсшвенио-Кохинхина облаешь горная, у которой только узкая и длинная покатость на восток составляет землю плодоносную.
Реки, омывающие Тонкин и Камбоджию, значи­тельны. Но в Кохинхине все они текут на не­большом пространстве, подобно Гуе.
Кроме тройного главного разделения земель, о котором я упомянул, есть еще другие, второ­степенные:области Тсиампа, обитаемые народом воинским и независимым; часть Лаоса, где сто­лица Гам-Ниеш, по известиям де-ла-Биссашера ; царство Бао, подвластное Тонкину; наконец, не­зависимые земли, занятые племенами Моне и Лоиие.
Кохинхина-собственно делится на семь обла­стей, которые, начиная с юга, суть: Бнн-Туон, касающаяся Камбоджии, страна гористая, замеча­тельная своим аловвым деревом; Нга-Транг, где главный город сего имени укреплен Фран­цузским инженером Ольвье ; Фу-Иен, одна из обильных Кохинхинских областей, богатая са­рачинским пшеном, маисом и овощами; Квннгон, бывшая долгое время местопребыванием Тайэоиов, облаешь богатая и людная, где главный го­род составляет укрепленное место; Квакг-Ай, горная область, производящая сахар, и подвер­женная нападениям независимых Мойе; Кван-Нан, или Ган, к кошорой принадлежит залив Туранский ; наконец, Гуе, заключающая в себе сто­лицу государства. Эша знаменитая столица, на­зываемая иначе туземцами Пушнау, а Китайцами
408
Сун-Ва, находится на реке, именуемой по её на­званию, и расположена почти в шести милях от моря. Она тянется на четыре мили в длину, при весьма небольшой ширине ; река обтекает и защищает ее со всех сторон. От времени до времени воздвигаются в Гуе кирпичные строения, покрытые черепицею, но большая часть, или почти сплошь домы суть ничто иное, как бедные хижи­ны, построенные из соломы и бамбука. Народо­население, включая постоянное войско, прости­рается до 60,000 человек. Впрочем, Гуе соб­ственно военный город. Его житницы, магазины, арсеналы, казармы построенные на берегу судо­ходного канала, суть здания делающие честь Евро­пейскому искуству. По словам Уайта, 4 00,000 человек работали здесь беспрерывно целые пят­надцать лет. Ров, окружающий крепость, вось­мидесяти Футов в ширину, простирается на две льё в окружности; стены выведены в выши­ну на 50 Футов.
Вице-королевсипво Тонкинское образует самую населенную и самую важную часть государства. Столица его, Kezo, находится на реке Сонг-Кой. Известия проипиворечат касательно народочислия и обширности этого города : Ришар уравнива­ет его величину Парижу; Биссашер говорит, что в нем только ДО,006 жителей. Это проти­воречие можно помирить рассеянием и отдалени­ем жилищ одного от другого, разделенных обширными садами. Г-н КрауФорд сказывает, будто Китайские купцы, много раз бывавшие въ
4 69
Кечо, полагают народонаселение сго втрое про­шив Гуе, что должно составить, по крайней мере, 4 50,000 человек. Такия-жс противоречия встречаем касательно областей Тонкинских. Дамниер считает их восемь, Ришар одиннад­цать, Шеньо девять, КрауФорд пятнадцать, сле­дуя показанию туземцев, именно: области Кеио, Тен-Лонг, Вай-Так, Санг-Зап, Кинг-Пак, СпнгъКнванг, Генг-Ва, 'Копенг, Леонг-Санг, Шинг-Ва, Ла-Нам, первый и второй, Гал-Ионг, Лн-Квонг и Манпнг-Шао. Только две из сих областей, гра­ничные с Кохинхиною, находятся под непосред­ственною властью царя Анамского ; другие зави­сят от Вице-Короля, живущего в Кечо, и под­чиненного властителю Анайа на условиях.
Камбоджия, страна мало известная Европейцам, играла некогда важную роль в истории западного Индийского полуострова. Сильная в Х-м сто­летии, она завоевала Кохинхину; потом, подвер­женная нападению Сиама и спасенная помощью Ко­хинхинцев, сделалась данницею сего народа, пре­терпевала много изменений, была присоединена к Сиаму с 4 786-го по 4 809 год, когда Ta-Кун, правая рука Гиа-Лонга, присовокупил ее реши­тельно к владениям монарха Гуе-Фуского.
Камбоджия плодоносная земля, хотя и считает­ся в ней значительных городов только два, Пеном-Пенг, или Ка-Ломпе, новая столица,’ и Понътпай-Прет, прежняя столица, более ведомая под именем Камбодже. Сия последняя находится почти под 4 2' с. ш., на реке Камбодже, в 80 льё отъ
I
4 70
устья, кошорым Камбодже вливается в море. Ныне этот город совсем неважен. — Новая столица пятнадцать льё далее по реке; говорят, что она значительна, и населена 30,000-ми жи­телей.
Область Тсиампа, граничная с Камбоджиею, объемлет пространство от мыса Св. Иакова, про­стираясь даже за область Фу-Иен. Жители от­личны от Кохинхинцев религиею и обычаями ; они имеют много сходства с народами Малай­ского архипелага. По Яванской летописи, одна из цариц Яванских была урожденная княжна Тсиампская. Присоединение этой земли к Кохин­хине не восходит далее 4 73O-47WO годов.
Таким образом, четыре различные между собою племени составляют ныне Анамское госу­дарство : Кохинхинцы, Тонкинцы, Камбоджийцы и Лоне, туземцы Тсиампы, не считая переселенцев Китайских, Малайских, Португальских, и ди­кия племена Мойев. Каждое из главных племен имеет свой наружный облик и свой характер. Кохинхинцы народ воинственный, кротки и общительны, трезвы, не знают болезней, проис­ходящих от неумеренности. Рыба, сарачинское пшено, иньямы, Фисташки составляют их обык­новенную пищу. В праздники присоединяют к этому свинину, уток, но не едят ни куриц, ни бычьего тела, а еще меньше тела коровы, не смея даже пить молока коровьего.
Главный праздник Кохинхинцев отправляется в начале их года, то есть, неопределенно, по-
ni
сле 12-го, или 13 го новолуния. Тогда весь народ веселится без памяти; родственники собираются в гости друг к другу ; готовят свинину и уток; большими чашками пьют крепкий напиток, составляемый брожением из сарачинского пшена, праздничают и радуются, как будгпо в награду за недостаток вчера, и в задаток за скудость завтра.—Другой повод к праздникам составля­ет отправление свадеб и похорон.
Каковы-бы ни были противные тому известия разных путешественников, Кохинхинцы низших званий парод более веселый, нежели печальный, умный и говорливый более, нежели угрюмый и мол­чаливый. Слыша беспрерывное лепетанье в их хижинах, можно подумать, что это самый счаст­ливый угол в целом свете. А между тем, столь велика подозрительность здешнего деспо­тического правления, что слишком открытые изъ­явления радости и веселья народного укрощаются бамбуковиною !
Главный порок Кохинхинцев составляет их удивительная неопрятность, выше всякого описа­ния. Покрытые лоскутьями и гадкими насекомыми, они неразборчивы в выборе кушанья : едят мясо аллигатора, делают лакомый соус из квашеной гнилой рыбы, глотают с наслаждением яйца, из которых почти вылупляются цыплята, от­мщают своим всегдашним мучителям, пожирая их вместо конФекшовъ—словомъ—Кохинхинцы не только неопрятны, но отвратительны. Менее небрежные в сем отношении, знатные Кохин-
4 72
хинцы обладаюипся другими пороками : они бессо­вестны, скупы, хищны, тщеславны, подобно Сиам­цам, только лучше их скрывают свою гордость, и угрюмость одевают против чужеземцев при­ветливою уклончивостью.—Вообще правы Кохин­хинцев довольно распутны. Многоженство, как в Сиаме, позволено, но немногие им пользуются, потому, что надобно платишь за жену. Кто в состоянии, тот покупает жен сколько угодно, и располагает ими, как угодно. Самые тяжелые работы падают на женщину, которая униженно кормит ленивую праздность мужа своего. Мужья имеют право наказывать своих жен, и нередко можно видеть бедную жену, растянутую перед домом, и супруга, поучающего ее смирению тол­стою бамбуковиною. Девки пользуются большою свободою, и могут употреблять во зло свою свободу, так, что никто этим не оскорбляется, и шалость не бывает препятствием к замуж­ству.
Тсиамцы мало похожи на Кохинхинцев. Нравы их смесь Азиятских и Малайских нравов. Ме­нее ленивые, и более дельные, нежели Кохинхин­цы, они любят чистоту и опрятность. Соседи их Камбоджийцы рослы и сильны. Занятые земле­делием, обитая в стране обильной и богатой, в долинах, открытых неприятельскому наше­ствию, тем не менее, они миролюбивы, кротки и ласковы от природы. Такия-же свойства заме­чаются в Тонкинцах, представляющих собою смесь Китая с Кохинхиною. Лицо у Тонкинца
473
плоское, овальное, не столь темно, как у дру­гих Индийцев ; волосы длинны, черны, густы ; кафтан, нисходящий до пяток, составляет по­чти единственное его одеяние.
Правление Анамского государства сосредоточе­но в самых деспотических и совершенно от­данных на произвол правителя Формах, хотя царь Анамский подобно Китайскому Богдыхану, придает всему этому вид отеческого, патриар­хального правления. Можно сказать, что в Анаме всем управляет бамбуковина, народом, вельмо­жами, даже семейством царя. Бамбук равно при­водится в движение маленькими ошибками и ве­ликими преступлениями, летает над головою последнего бедняка и первого министра. Ни один Европеец, посетивший Кохинхину, не уезжает без того, чтобы на деле не увидеть приложения этого доказательства неограниченной власти Кохинхинского властителя. Г-н КрауФорд видел, как бамбуком наградили драматических арти­стов, имевших несчастие не понравишься Его Превосходительству, господину министру сло­нов, во время представления драмы вч» чертогах этого вельможи. Бедняков просто разложили на сцене, в их великолепных костюмах, и награ­дили, к общему удовольствию зрителей, извест­ным числом ударов, за несколько ошибок в диалогах и пантомиме. Любовник получил 50 ударов, арлекин 20, а старик отец 10-шь.— Г-н Лаплас был еще счастливее в этом слу­чае : он сделался причиною, что бамбук порядоч-
m
но поработал над пятками одного мандарина. И за что-же ? За то, что этот чиновник со!! гласился проводить г-на Лапласа к Мраморнымъ
горам, и позволил ему осмотреть тамошний подземельный пагод t не получив предваритель­ного позволения высшего начальства. Бамбук, бам­букъ—вот двигатель законов и политики Ко­хинхины! С его помощию, Гиа-Лонг создал «ло­ты и воздвиг стены Гуе, а Мигуес-Ман соору­дил корабли по модели Европейской. Бамбуку подчинены все горделивые воины Кохинхинские с красными и желтыми плюмажами; он уравнивает перед троном царя Кохинхинского первого вель­можу с последним рабом.
Другие наказания, как то : отсечение головы, канга и тюрьма, употребляются редко, и только в случае воровства, убийства, измены. Б сужде­нии о делах такого рода, дают обвиняемому полную свободу защищаться, и несколько апелляций предоставляется ему прежде окончательного опре­деления.
Народонаселение Анамского государства было различно определяемо Европейскими наблюдателя­ми. В 4812 году, Г-н Биссашер полагал его в 22 милльона ( 48-шь в Тонкине, 4f в Кохин­хине, милльон в Камбоджии и других местах). Шеньо считал 47| милльонов всего, то есть, 5| милльонами менее. Г-н Ваннье сказывал Крау«орду, что никак не льзя полагать во всем Анаме более десяти милльонов. Разумеется, чшо все эти исчисления суть гадательные; настоящее число
I и I Ï
475
жителей составляет величайшую тайну при Дво­ре Гуе-Фуском. С некоторою достоверностью известно одно, чшо христианское народонаселение превышает 400,000, из числа которых 300 в Тонкине, а остальные в Кохинхине и Камбоджии.
Господствующая вера Анамского государства Буддизм, или религия Фо. Некоторые из знат­нейших вельмож, и вообще ученые люди, сле­дуют верованию Конфуция, но народ почти сплошь ходит в пагоды обожать Будду. Пагоды здеш­ние, говоря вообще, не равняются великолепием против капищ западной Индии, и жрецы не столь­ко уважаются и не столь многочисленны, как там. Видно явное уклонение жителей от рели­гиозной набожности Индийцев. Между самыми низшими званиями встречаются расколы, нередко нелепые и непонятные. Некоторые из Анамцев покланяются добрым и злым духам, наподобие Китайских раскольников, и сожигаюш в честь их лоскутья золоченой бумаги. Единственное из духовных верований народа здешнего, возвышаю­щее душу к истинному благочестию, есть поч­тение, оказываемое теням предков. Правитель­ство особенно покровительствует этому по­чтению, как пособию общественной тишины и нравственности. I
Занимая около 4 5-ши градусов широты, Анамское государство представляет большие измене­ния и местные уклонения в климате. В Камбоджии и Тонкине, плоских и открытых, времена
476
года походят на Бенгальские ; дождливое время начинается в Июне и кончится в Сентябре. В Кохинхине, напротив, горы, идущие от севера к югу, останавливают дожденосные тучи Ю. 3. муссона, и изменяют порядок времен года ; дожди начинаются в Октябре и кончатся в Июне.
Произведения земель уравниваются по широтам, но всего обильнее и общнее повсюду сарачинское пшено, маис, иньямы. и кокосы. Арек, бетель и табак, находящиеся во всеобщем употреблении, дают также хорошие сборы. Самые лучшие Фрук­ты сушь померанец и лиши. Сахарный тростник начал было хорошо разводиться всюду, и мог-бы / доставишь до Л0,000 пикулей ("') для вывоза за границу. Зеленое индиго, или динагксааг, могло-б быть также одним из источников богатства ; хлопчатая бумага, корица, чай, черный перец, кардамон, киниамонъ] производятся весьма удач­но. Насаждения белой шелковицы дают средство кч. воспитанию шелковых червей, и выделке неко­торых шелковых тканей, впрочем далеко усту­пающих Китайским. Жители употребляют в пищу разные соляниспшя растения, как-то : со(*)
(*) Сиамский пикцл, или пекуль, содержит в себе 100 катти, 2000 талей, 8000 тикалей, и равняется почти C1-Ïкилограммам. Китайский пекул содержит 100 кат­ти, по 1G таэльсов, или лиангов, и равняется 60-ти килограммам, с малою дробью. Прим. Пер.
4 77
лянку, пасочник, морской бакал, и едят еще некоторые водорасли ( fucacées ). Кроме рыбы, обыкновенной пищи здешней, ловят также мол­люсков, особливо морских кубышек (holothuries), называемых по-Малайски трппан, а по-1Иортугальски bichos do таг. Эшо самое лакомое ку­шанье Малайских народов. Птичьи, или салангоновые гнезда, роскошь Китайских объедал, обилуют на всех утесистых приморьях Анама.
Горы, кроме рудников железа, золота и сереб­ра, прикрыты еще прекрасными густыми лесами, составляющими богатства Анамцев, приобрепиасмые без всякого предварительного труда. Здесь растут деревья: розовое, железное, гебеновое, сапановое., сандальное, орлиное, каламбакъ—по­следнее драгоценнее и дороже всех других ; в Бию-Кианге растет эшо дерево, известное есте­ствоиспытателям под названием AJoexylum ve­rum ; из него извлекается смолистое, благовон­ное вещество, именуемое каламбак, а по-Кохинхински ккпан; из коры дерева делают бумагу.— Леса здешние снабжают и другими драгоценными веществами, каковы: лаковая гуммь, составляемая муравьями из сока дерева Croton lacciferum ( ла­ковая клещевина ); гуммь драконовой крови, извле­каемая из многих дерев, особливо из Dracaena ferrea; наконец, сальное дерево, из которого густое, белое масло течет и виснет сосулька­ми красивого вида.
Зоология Кохинхины считает немного подраз­делений, которые не были-бы общи сей стране съ
Ч. III. 12
ii;
4
478
другими Индийскими странами. Дикие звери здеш­ние замечательны по их силе и красоте. Слон достигает роста необычайного; тигр так сви­реп и опасенъ^ что за убитого тигра правитель­ство платит охотнику 15-ть пиастров награ­ды ; носорог, пятнистый леопард и олень насе­ляют здешние леса в изобилии. Вообще все эти звери составляют предмет глубокого почтения туземцев ; самым телам и костям их припи­сывают здесь разные полезные качества: говорят, что порошен из когтей тигра придает храб­рости, мозг слона прибавляет ума, а пепел оленьих рог есть средство для гибкости членов. Между животными домашними, в Кохинхине на­ходятся быки, буйволы, лошади. В хлевах жи­телей всегда множество свиней, кур, уток и гусей.
Употребительнейший язык в Анаме есть на­речие из односложных слов, похожее на Ки­тайские наречия. Лишенное переливов голоса че­рез гласные, обильное гортанными звуками, про­изношение Кохинхинцев почти неуловимо для иностранцев. Впрочем, говоря собственно, это наречие простолюдимов, ибо в Тонкине и Ко­хинхине письменный язык есть Китайский.
Несколько слов о внешней торговле Кохинхи­ны дополнят собрание моих наблюдений и за­меток.
Если-бы. Гиа-Лонг прожил долее, без сомне­ния, усшановились-бы его старанием большие и полезные промены между гаванями Анамского го-
479
сударсшва и приморскими городами других зе­мель. Но своенравная политика, смешная недовер­чивость, система раззормтельнмх пошлин его преемника, закрыли, почти решительно, рынки Кохвихинские для кораблей Франции, Англии и Бенгала. Едва несколько судов, и шо мимохо­дом, на пути в Макао, заходят в Туранскую гавань. Только Китайские торгаши, без всякого соперничества других народов, продолжают торговлю, плавая между Синкапуром и Фай-Фо. Другие Китайцы захватили торг рынков Кохин­хины с Филиппинскими островами, гаванями сво­ей Небесной Империи и различными местами Сиама. Предметы ввоза, требуемые Кохинхиною, сушь сырой хлопок, олово, перец, железо, свинец, сукно, выбойка, опиум, селитра, огнестрельное оружие, и разные Малайские товары, как-то, кам­фара, моллюски, и проч. — В обмен этого бе­рут : сырец шелк Ше-Киангский, зеленый чай, китайку Киангь-Намскую, сахар, киннамон, се­ребро в монете. •— Меры и весы в Кохинхине гае-же, что в Китае; главный вес пикули и кат­ти, — один пикуль, или 4 00 катти, равняются 433{ Англ. Фунтам. —Наиболее общая монета сакек, цинковая, стоящая около 42-4 3 су ; шесшдесят сапеков составляют мас, десять мас кван.
42*
ГЛАША XZUZ.
г
ОСТРОВА «ИДИППИНСХП. V АВЖЛЛА.
Хотя мой Барон сопутствовал мне в раз­ных прогулках по Турану, Фай-Фо, и к Мрамор­ным горам, но собственно мне одному надобно было все рассматривать, обсуживать и выиски­вать на Кохинхинской земле. Со времени приезда нашего в Банкок, товарищ мой не походил на себя. Старая болезнь тревожила его, и вре­дила душевному расположению его, не менее те­лесного страдания. С трудом, от времени до времени, мог я вырвать у Барона какую нибудь злую насмешку на то, что мы видели перед со­бою. Но эта злость была так желчна, так горька, так болезненна, что, не производя даже смеха, только сжимала сердце. Я не смел сра­жаться с ипохондрическим расположением боль­ного, и старался не давать только ем уповодов к раздражению, молчанием предупреждая выходки, самыяприхогпливые и вздорные. Впрочем, ничто не из~
184
менялось в Бароне, касательно частных его отношений : эино был по прежнему товарищ пре­дупредительный, добрый, барин, с светскими манерами и ловкостью человека бывалого. На одной только точке сделался он совсем без­разсуден и неумерен: говоря об Азии, Барон не находил в ней ничего достойного внимания, и все эти Индо-Кишайцы, нравы, характеры их, были ему гадки — что в самом деле, почти правда — и не любопытны для наблюдателя, по словам Барона, а это была уже совершенная не­справедливость. Сильные споры происходили у нас обо всем этом \ я переносил их терпе­ливо, ждал противодействия, и — оно не заме­длило.
Августа 4 5-го поднялись мы из Туранского залива. На другой день, при маленьком ветре с берегов, жонка наша обошла скалы Парасель­ские, и направилась по Китайскому морю, так, чтобы пройдти на юг от Маклесфильдской мели. Ю. 3. муссон, бывший тогда в полной силе, мчал нашу тяжелую ладью спиоль быстро, что это даже пугало нашего старого Колумба Китай­ского. Не без робости поглядывал он на мач­ты, снасти, паруса свои, и, конечно, охотно согласилсл-бы на плавание более медленное. Но среди игры вЬшров и волн, в этом море, отвсюду окруженном прекрасными землями, я видел мо­его хворого Барона, мало по малу, переходившего к здоровью, веселости и своему обыкновенному характеру. Сцены на корабле, птицы, кругомъ
482
пас летавшие, даже след корабля по волнам, и маленькия события нашего плавания, все это, со­всем для нас не новое, увлекало и занимало Ба­рона. Дело шло к лучшему, и я радовался этому более его самого, видя, как он, сам этого не замечая, уступал невольно влиянию атмосферы, бо­лее прежних здоровой. Когда, Августа 23-го, указали нам на-лево высокие горы Лусонские, вы­здоровление Барона было почти совершенное ; он нетерпеливо желал скорее отправишься на бе­рег.
Никакое другое место в свете не сравнится с Филиппинскими островами, особливо с Лусо­ном, в климате, прелести местоположений и плодоносии почвы. Лусонъ—это самый прекрасный, самый чистый алмаз, найденный Испанскими стран­ствователями ; неограненным остался он в ру­ках Испанцев : едва проведено по нем несколь­ко граней; но отдайте его деятельности и тер­пимости Англичан, или, еще лучше, работящему упорству в делах Голландских креолов, и вы увидели-бы, что за диво вышло из этой дра­гоценности !
Залив Манильский, куда мы вступили, пред­ставлял зрелище обширное и величественное. Островок Коррежидора, снабженный баштареями и сильным гарнизоном, делит вход в этот заливч, на две ровные половины, и кажется нароч­но поставленным шут, как будто передовой ведет, или военный маяк колонии. Налево и на­право от этого выброшенного вперед прикры-
4 83
пгия, красивою дугою раздвигается залив, в объеме своем на Л5 льё окружности, при 4 5-ти льё поперечника. Едва поравнялись мы с линиею острова Коррежидора, сигналом велели нам оста­новиться, для обозрения Испанскою полициею. На корабль наш явился алькад, принял допросы от Тзин-Фонга нашего, и дал нам лоцмана. Через несколько часов потом, вошли мы в устье реки Пассиг, на берегах которой построен город Манплла, и к ночи бросили якорь перед таможнею, высоким и обширным зданием, где складываются все привозимые грузы. Только на другой день получили мы позволение выйдти на берег. Туземная шлюпка перевезла нас на Ма­нильскую пристань, где Барон, за четыре пиастра в день, нанял небольшой домик, довольно за­пачканный и дурно меблированный. В несколько часов устроив свое хозяйство, Барон догово­рил повара, привратника, кучера, socatero, или конюшего, нанял birloché, здешнюю карету, и род особенного паланкина, для прогулок недаль­ных. Можно-бы сказать, видя, как запасается Барон всеми прихотями креольской жизни, что он надолго останется в здешней колонии, меж­ду тем, как все пребывание должно было огра­ничиться несколькими днями. Вероятно, при виде полу-Европейского города, будучи так близко к горделивой важности Испанской, Шведский Барон почувствовал возраждавшуюся в душе его аристократическую гордость; ему не хотелось унизишь перед Манильскими гидальго, ни своего
m
Скандинавского звания, ни своего Северного бо­гатства
Едва все приготовления к нашему жишью-бышыо были кончены, Барон .потащил меня в карету. « Поедем смотреть город » — говорил он — по крайней мере, здесь мы наконец в образован­ной земле.» Приказано было ехать шагом, и каж­дый раз, когда представлялось нам чшо нибудь достойное любопытства, мы выходили из кареты, л все подробно рассматривали. На первый взгляд, Манилла показался нам порядочно построенным; улицы здесь широкия, прямые ; домы правильны, хотя и жалкой архитектуры.
Прежде всего посетили мы крепостные вали. Укрепления достаточны удержаться против ту­земного народа, но им невозможно выдержать Европейских пушек. Со времени взятия города, в 4 762 году, Английскою эскадрою, Испанцы ста­рались было оградишь себя вперед от подобного события ; много новых работ прибавлено было с этою целью к старым редушам ; цитадель окружили тогда рвом ; увеличили арсенал, удво­или Испанский гарнизон, но потом ленивый и засшойчивый характер здешних колонистов, принялся отдыхать, как будто утомленный уси­лием на работу, и, вероятно, до новых хлопот с неприятелем, ничего не прибавят к сделан­ному прежде. Европейские войска в Манилла со­ставляют до’ ИЙОО, или и500 человек; только они имеют право жишь в казармах крепости. В туземных батальонах здешних считаютъ
4 85
до 5000 человек под ружьем ; недавно переве­дены эти батальоны в предместия, за крепост­ной вал, и такое распоряжение подало повод к зависти и ненависти между ними и Испанцами.
Мимоходом взглянули мы на чертоги ГенералъКапитана, неподалеку от казарм крепости. Здание обширно, но тяжело, низко и грубо. С позволением осмотреть внутренность его, мы увидели огромнейшие комнаты, почти без мебели; все убрано без вкуса, обито ветошью, и недо­стойно быть обиталищем высокого наместника Испании. Наш путеводитель сказал нам, чшо генерал-капитан Рчкка-Форте, страдающий от ран, обыкновенно живет в своем увеселительномъ^доме, в окрестностях. После нас сменил дряхлого старика дон Генрих. Главным Фасадом, Ген. Кап. дом выходит на обширную площадь, составляя одну из четырех сторон её. Напро­тив него поставлен Городской Суд, красивый по наружности ; по двум остальным сторо­нам параллелограма тянутся домы горожан. Все это, вместе взятое, угрюмо, печально, старо, пустынно. Можно-бы сказать, что здесь живой образ Испанской знати, холодной и рассчитанной.
Домы, виденные нами, все были в один этаж; нижняя часть нх строится из камня, образуя собою тяжелую основу, Футов двадцати в вы­шину; за нею начинается деревянная надстройка, легкая и прихотливая — единственное спасение в здешней стороне при ужасных землетрясениях. Вход в домы делается некрасивый, но кругомъ

186
верхнего этажа устроиваются галлереи, похожия на Индийские верандасы, четвероуголъные киоски, украшенные жалузями и дорогими рогожками. Под защитою этих воздушных прибавок к домам, креолы и креолки, после сиесты своей, нежатся в беспечном отдыхе, и забывают время, наслаж­даясь дымом сигарок.
С главной площади, наш чичероне повел нас по церквам. Было время службы, и мы посетили сначала самую огромную из здешних церквей, святого Франциска. Как произведение зодчества, она не важна. Длинный и узкий проход оканчи­вается зданием с Фронтоном ; колокольня устроена восьмиугольными уступами, довершаясь крестом, и составляя одну из боковых частей здания. На боку колокольни устроена паперть, предназначенная, вероятно, для укрытия проходя­щих. Во внутренности ( это было воскресенье ) толпа теснилась вокруг каэедры. Францисканский монах говорил проповедь на Испанском языке. Европейские женщины отличались своими мантиль­ями и черными платьями ; метиски своими цвет­ными камбаямп и босыми ногами; туземные Тагалки щеголеватыми понявами, которые придержива­ют их юбку и обрисовывают Формы их тела.
После церквей, самое замечательное в Евро­пейском отделении Манилла монастыри. Обшир­ные и мрачные громады, они не принадлежат соб­ственно ни к какому роду зодчества. Можно-бы сказать, что для монастырей здешних складыва­ли четвероугольниками, без плана, и без всякаго
487
предварительного порядка, по четыре толстые, высокие стены, а потом, как попало, пробивали в них отверзтия, чтобы пропустить сколько нибудь света и дать возможность дышать обита­телям. Мы насчитали в Манилла десять церквей, пять монастырей мужеских и три женских, в числе их полагая монастырь Беатрис, который более составляет место убежища, нежели мона­стырь настоящий, ибо живущие в нем не даиоии монашеских обетов.
Подавленная таким образом своими церквами, монастырями, коллегиями, госпиталями, Европей­ская часть Манилла оставляет в душе наблюда­теля впечатление одностороннее и грустное. После двух-часовой прогулки, Барон начал уже браниться, и все добро от переезда по морю го­тово было для него исчезнуть. Я поспешил во­ротит его домой. Обед, довольно сносный, вкусные Фрукты и усладительные сигарки успели развлечь начало досады. « Да I » заговорил он — надобно познакомишься с здешними почетными людьми. У меня есть письма от одного славного Калькугпского негоцияшпа. Пересмотрим адресы : дон Хозе Маседо, Антонио Соларо, Его Арел­лано — поедем к дону Его Ареллано. Рекомен­дация, думаю, будет достойна его внимания, и по ней узнаем мы Испанское гостеприимство. » Я согласился провожать Барона в его визите. Ка­рета наша покатилась опять, и мы остановились подле дома, довольно порядочной наружности, от­дельно стоящего, как все здешние домы, и окру-
188
женного садами. « Славно ! » вскричал Барон — я удачно выбрал — мы попали на жилище Маниль­ского набаба ! » — Двери растворились, и нас ввели в какую-то прихожую, довольно запачкан­ную. Когда Барон объявил причину своего при­езда, нерешительность и замешательство распро­странились между всеми служителями дома. Видно было, что появление двух незнакомцев было для них делом совершенно необыкновенным. Земле­трясение, бунт народный, затмение солнца не растянули-бы длиннее рожь людей, нас окружав­ших. Наконец, что-то в роде управителя, ста­рый метисский креол, осмелился доложить об нас хозяину. Если-бы, хоть сколько нибудь по­более имели мы опытности в здешних обычаях, то, конечно, вспомнили-бы, что это был час во­все непригодный для визитовъ—час сиесты : расстроить Испанца в его сиесте — это непрости­тельное, ничем неизвинимое нарушение вся­ких приличий ! — Нас приняли однакожь, и про­вели сначала к хозяйке ; в галлерее сидела бла­городная до«над и курила сигарку. Нет! я не най­ду слов, которыми мог-бы передать впечатление, какое произвели на меня это прекрасное, гордое лицо, эти суровые, черные глаза, эти чистые очерки Кастиланской физиогномии, и все это в облаке табачного дыма, как будто в облаках небесных ! Сигарка в алых, прелестных губ­ках женщины —г не ужас-ли ? Но между тем, в этой дымной атмосфере, в этой туманной сфере, с своим небрежным видом, с своею
189
изысканною, щегольскою одеждою, донна Ареллано была очаровательнее, оригинальнее всякой Евро­пейской дамы — по крайней мере, так мне по­казалось. — Но едва успели мы перекинуть по не­скольку учтивых слов, старик, угрюмый хо­зяин дома, дон Его Ареллано, явился перед нами. Не говоря ни словечка, поклонился он, взял письмо от Барона, прочитал его с ви­дом совершенного бесстрастия, и хладнокровно оборотился к цам, с вопросом ; « Чем могу быть вам полезным, почтенные господа? Готов к услугам г-м Джемсу Муру и Компании, и вам, М. М. Г. Г. — Не имеете-ли надобности в деньгах?—Усердная благодарность, сеньор Арел­лано — отвечал Барон — деньги не нужны, и нам остается только благодарить вас за ваш привет. — Холодность дона Ареллано взбесила Барона. — «Его! — сказала тогда донна, вступая в речь — господа приезжие не купцы ; они, конеч­но, пожелают осмотреть наш город — прово­дите их в Бидондо. » — Милостивое заступле­ние это не обезоружило досады Барона. Он изви­нился, чшо расстроил сиесту методического Кастиланца, поклонился супруге его, и спешил уйдти. Я следовал за ним. « Старый Кастиль­ский осел ! » ворчал Барон, сидя в кареше — он думает, что его предки зашевелятся с до­сады, если он будет поучтивее статуи с Швед­ским Бароном ! Посмоипрет-бы в герб твой, с корицею по сахарному полю, вместо благород­ного орла Шведскаго—старый скряга, гидальго —
4 90
торгаш ! » — Остаток дня весь разговор наш вертелся на странном визите нашем дону Арел­лано. Когда прошло первое сердце Барона, я свернул речь на супругу сеньора Его, на эшо очаровательное видение в табачных облаках, которое заставил исчезнуть приход старика мужа. ѵ Она хотела, чтобы супруг её показал нам Бидондо—сказал я—Бидондо ей нравится. О ! верно это лучшее, что есть здесь ! Поедемъше завтра туда, Барон !»
Бидондо отделение Манилла, город торговых людей и шума, как самый Манилла, где остано­вились мы, город военного народа и безмолвия. Манилла местопребывание высших властей, воен­ная защита Лусона, жительство благородных Испанцев, тоже в отношении к Бидондо, что Парижский город, и окрестные острова его, к богатым и многолюдным частям Парижа на обо­их берегах Сены, и чшо называют городом в старинных городахъ—Вене, Лондоне, Москве.
На другой день, после шоколада, необходимого завтрака Испанского, мы отправились в купече­ское отделение Манилла. Пам казалось, что по мере приближения нашего к Бидондо, воздух становился свободнее и живее, зелень была ярче, солнце было светлее. Для достижения в Бидондо, I надобно переехать через грозные подъемные мо­сты благородного города, за которыми начинает­ся каменный мост, разрушенный посредине, но построенный по-Европейски, с угловатыми арка­ми, с парапетами, и вымощенною дорогою для
4 91
карет. Толпа народа теснилась по этому мосту; Испанцы и метисы, с огромными зонтиками, ме­шались между собою в этой точке деятельного сообщения. Креолы, провожаемые своими слугами, Тагальские простолюдины, Китайские торгаши, Малайские ремесленники придавали собою вид жизни и движения. По мере удаления нашего, высокие колокольни Манилла, остроконечные его ук­репления, длинные ряды монастырей и высоких зданий сливались в одну кучу камней, как буд­то брошенную в волны реки. Прощай, мрачный город, где все дышит монастырскою угрю­мостью ! Прощайте, скучные, темные обители Лу­сонских сеньоров! Простите, благородные сте­ны, где едва наберется тысяъь восемь великолеп­ных повелителей и униженных рабов ихъ' Воиш> раздвинулось перед нами мещанское предместье— Бидондо, с его 4^0,000 жителей. Какое сравне­ние ! Цепи щегольских, опрятных домов, пима делового народа, бесконечная набережная, где при­стают лодки, движутся подъемы, катаются тю­ки, свезенные со всех четырех сторон света. В Бидондо нет делений, нет ребяческого исклю­чения: подле магазина и щегольского жилища Аме­риканского купца хижина туземного ремесленника, трудолюбивого Тагала. Она мала, но вид её по­казывает довольство, и вы удостоверяетесь, что хозяин её всем одолжен работе рук своих. Она построена из бамбука, покрыта пальмовыми листьями, но в ней виден какой-то порядок, какой-то вкус в постройке из машерияла столь
192
бедного и дешевого. Загляните во внутренность: несколько мебели, несколько грубо сделанных образов Богоматери и святых, Распятие, запас домашний, кухонная посуда—вы чувствуете, что хозяин успел сберечь уже кое-что от работы, и употребил свой небольшой избыток по свое­му вкусу и по своим надобностям. Взгляните и на хозяев хижины: ничего лишнего в их одеж/ Л ' де. С неотступною сигаркою в зубах, Тагалка набросила на свои волосы, поддержанные черепа­ховым гребнем, покрывало, закрывающее их, и потом развевающееся на плечах её ; каньзу из белой ткани обхватило грудь её, и оставило обнаженною часть талии, которую обрисовывает полосатый камбай, падающий ниже колена. На камбае окручивается попява, иногда вся одного цвета, но чаще полосатая; она выказывает Формы тела, и придерживает все одеяние Тагалки ; род ба­буш, едва держащихся на обнаженных ногах, дополняет наряд. Что касается до Тагала, одеж­да его Европейская, или почти Европейская. Видя его в рубашке, которая, как блуза, спущена на его панталоны, в легком галстучке, в войлоч­ной шляпе с толстыми полями, в башмаках с пряжками, как не подумать, что это простолю­дин нашей южной Европы ? Разве только шарф, или род пледа ( плаща ), что накидывает он на плеча, делает небольшую разницу.
Тагалы, главные жители Бидондо, суть тузем­цы, которых Испанцы нашли уже в здешней области при самом начале её завоевания. Что они
493
были в старину: Малайцы, Арабы, Индийцы, сме­шение всех этих народов ?—Этого никогда не изъяснят отдельно, и узнают, может быть, тогда только, когда найдут общий ключ к раз­гадке происхождения всех Океанийских народов и племен. Тагалы владычествовали в этой ча­сти Лусона во время появления на реке Пассиг кораблей Жуана де-Сальседо, в 4 574 году. С этой отдаленной эпохи нравы Тагалов совершен­но изменились, от сообщения с их Европейски­ми повелителями. Препятствия, встреченные для совершения полной сплавки Европейцев с тузем­цами на Азиатском материке, не существовали на островах Филиппинских: у Тагалов не было, как было это у Индийцев, неизменяемой религии, ставшей непреоборимою преградою между ними и их завоевателями. Никакой религиозный Фана­тизм, никакое глубокое верование, никогда не преобладали, как кажется, в этом народе. Они приняли новую веру, как приняли-бы Исламизм, без принуждения, без преследования, без изу­верного страдания. Еще более : всякая Испанская экспедиция считала тогда над собою две различ­ные власти—духовную и политическую, но та, ко­торая правила эпохою, которая все делала в Ев­ропе, была сильнее, деятельнее, имела более влия­ния и в Индийских колониях Испании. Духовные обратили, образовали религиозно здешний народ, не показав ему, даже предварительно, даже са­мых первых начал Европейского образования ; учреждали приходы, не думая еще образовывать
Ч. ИИ. 4 3
m
области. Из такой системы вышло, что поколе­ния Тагальские, подобно другим туземцам Лусо­на, сделались полу-Испанскими, потому, чшо ре­лигиозное действие на народ не скользит на по­верхности, но медленно и глубоко проникает в душу, и уже ни чем не изглаживается Туземцы заняли от своих покорителей важность, хлад­нокровие, тяжелость, понятливость, трезвость, так, как они заняли от них веру, верования и обряды религиозные. На самом Физическом складе их отразилось Испанское завоевание, в следствие-ли смешения родственного, или даже по новым распорядкам домашнего и общественного быта. В Тагале отзывается нечто из Малайского шипа, так, как на островитянах Ява и Суматра; туловище их нестройно, крепко, лоб мал, нос сплющен, скулы выдались, рот огро­мен, волосы черны, цвет тела медный — и все это сушь опиличия Малайской породы между Океа­нийскими племенами. Но в лице Тагала есть какоето благородство и смелость ; в Физиогномии его есть, не знаю чшо-шо шакое, упредительное в пользу его, что оставляет его вне всякого срав­нения с начальными родичами.
Большая часть Тагалов, виденных нами, были в войлочных шляпах, но на головах иных за­мечали мы салакоты, головную покрышку с ши­рокими полями, сплетенную из соломы, кониче­ской Формы, и к верху сведенную осгпреем, об­деланным медью, или сталью. Салакош вообще шляпа военная: убранный железными полосками, и
4 95
крепко подвязанный внизу подбородка, он мо­жет защитить голову от сильного удара сабли.
Это туземное население, рассеянное между дру­гими в Бидондо, явно составляет одно из важных пособий для деятельности и богатства города. Тут, вдоль судоходных каналов, ви­дите лодки, управляемые Тагальскими работни­ками, и вот они-же тащат из лодок грузы, наполняя ими обширные и богатые кладовые. Здесь . Тагальский плотник работает топором в сво­ей мастерской, и основа лодки, с её сквозными ребрами, показывает особенную способность его для подобных работ. Далее Тагальский кузнец бьет молотом железо ; корзинщик гнет ка­мыш для корзин; ткач выделывает ткани из жилистой коры древесной. Во всем этом видны Тагалы ловкими и смышлеными подражателями Европейским ремесленникам.—В домиках их, куда только мы ни заходили, нас встречали чрез­вычайно как радушно. Ловкая, живая Тагалка, с черными глазками, с самою кокетливою уборкою головы, с приятною Фигурою своею, поспешно бросалась, стараясь сколько можно лучше принять Европейских посетителей. Она оставляла недо­молоченое сарачинское пшено, забывала домашнее хозяйство, спеша предложить нам пить и есть. Если где заставали мы семейство за обедом, нас почти принуждали садиться за сшол и раз­делить неприхотливый обед. Сарачинское пшено с перцом, рыба, овощи, у богатых еще какая нибудь ушка — вот обыкновенная пища Тагалов.
4 3*
♦
и
4 96
Вода, кажется, их единственное питье, хоть они любят крепкие напитки. Всего более удивили нас при этих посещениях огромнейшие свертки табаку, служащие для курения целому семейству ; каждый курит их в свою очередь, и этих свертков во всякой хижине так много, и они так огромны, что иной надобно, кажется, курить несколько недель. Огромные сигары сушь необхо­димые домашние припасы, Для развлечения досугов Тагальской дамы. Однажды послужили они для за­бавной шутки, которую сыграли матрозц какогото Французского фрегата, несколько лет тому, с курливыми Тагалками: огромнейшая сигара, в несколько «утов длиною, и соразмерной толщины, была приготовлена насмешниками для шуточной маскерадной сцены. Устроив ее порядком, на­смешники отправились торжественным шествием по улицам Бидондо. Трое несли, как будто с великим усилием, исполинскую сигару, зажженную с одного конца, а с другого конца шел ма­шроз, одетый Тагалкою, в камбае и поняве, ку­рил изо всех сил, и пускал по воздуху страш­ные облака дыму. Тагалы смеялись, но почтенные супруги их рассердились, и чуть было не вышло возмущения между этими раздраженными куриль­щицами.
Одаренные качествами характера более лени­выми, нежели деятельными, Тагалы причастны до безумия одной слабости, которая увлекает и по­рабощает их всех : эшо страсть к игре. Европейское образование не научило еще их утон-
■
197
ченмым средствам удовлетворять своей страсти, и потому она сосредоточивается для них в пе­тушьем бое, при чем держат они самые без­разсудные заклады. Надобно видеть, как при та­ких случаях, эти угрюмые, важные лица оживля­ются, безобразятся, показывают совершенное исступление страсти. В прогулке пашей по Бидондо, в двадцати местах, несчастные петухи, терзавшие один другого, увлекали внимание наше; но одно из этих явлений представило нам особ­ливо занимательное зрелище, по противополож­ности спорщиков : два хозяина двух петухов сводили на отчаянный бой этих пернатых спо­движников, и на распаленных, заботливых ли­цах самих хозяев выражались все тревожные опасения за сомнительную победу. Подле, как за­кладчики, или просто как зрители, теснились еще четверо Тагалов, принимая жаркое участие в кровавой развязке петушиной драмы. Битва ре­шилась смертью одного из пернатых героев. Побежденный спорщик, кроме потери своего бой­ца, заплатил еще десять реалов, цену заклада.
При всеобщей страсти к таким жестоким средствам забавы, хороший боец-петух может составить богатство целого семейства Тагаль­ского. С помощью убийственных когтей его со­держится вся семья хозяйская ; у хозяйки являют­ся золотые и бусовые ожерелья ; у хозяина всегда изобилие табаку. Потому петух нередко быва­ет самым избалованным любимцем целого хо­зяйства ; Тагал предпочитает его жене своей s
198
детям, всему ; ласкает его беспрестанно, всег­да носит его под рукою, идет-ли за делам, посещает-ли своих знакомых. Петух сокро­вище его, товарищ, господин —• при жизни все дают ему, плачут после его смерти. Страсть к петушьим боям такова у жителей Манилла, что Испанское правительство получает от неё довольно значительный доход. Сражения петухов бывают зрелищем публичным, чем-то в роде битв Римского цирка. Главное вмешательство местного правления состоит в том, что для легчайшего сбора подати установлены особенные места, где происходит любимое народное зре­лище и открыта для пернатых бойцов особен­ная, привиллегированная арена. Здесь, когда на­ступит время побоища, особенный чиновник со­бирает при дверях плату за вход, не с чело­века, но с петуха ; платят реал с каждого, если петух не будет в бою, и три, если его приносят на драку. Надобно видеть, какая толпа народа теснится на эти побоища, какое безмолвие тут сохраняется между зрителями, и чшо за бешеные страсти оживляют все лица ! Самый от­чаянный торреадор, или герой воловьей битвы в Севилле, или в Мадрише, не возбуждает в Ис­панской публике столь трепетных ожиданий, столь резкого движения, столь живой радости, какие победоносный петух производит в пу­блике Тагальской. — Вот . . . поприще готово — тише ! молчание ! Вот, два противника, герои пе­тушьего рода — не из техиспорченных поко-
499
лений, какими наполнены бывают задние дворы наших домов, не Султаны куриные, изнеженные в своих гаремах, предназначенные только для продолжения цыплячьих семейств, нет — герои битв, крепкие, сильные атлеты, потомки крови чистой, неиспорченной примесью, с детства приготовленные на сражение, обреченные на жизнь воинскую и славную! Спор идет важный. Внима­ние ! Еще не пуская противников одного на дру­гого, пока они еще меряют друг друга яркими глазами, посредники, выбранные из толпы присут­ствующих, рассматривают их с самым осто­рожным беспристрастием, взвешивают силы их, сравнивают их средства действия, и как полновластные присяжные решают ; равна-ли и эаконна-ли будет битва, или есть какое нибудь неравенство ? Когда решено, что избранных пе­тухов можно пустишь на сражение, хозяева при­вязывают им к ногам маленькия стальные шпоры, длинные, острые, тонкия. При этом приготовле­нии расточаются пернатым героям последние ласки и нежные слова, вместе с словами побуж­дающими неукротимых гладиаторов на битву неуступную. Наконец определяют цену, раздви­гаются па арене, держат заклады, расстанавли­ваются, так, чтобы всякому можно было следо­вать взорами за каждым изменением битвы. Знак подан — бойцы выпущены, перья их щетинятся, гребни синеют от злости ! Клюв для них та­кое оружие, которым пренебрегает опытный петух : поражая клювом, он подвергает себя
200
опасности, но нанося ударов решительных. Луч­шее пособие петуха в стальных шпорах его, оружии придаточном, но которого цену понима­ет он превосходно. Потому петухи бросаются лапами вперед, пока поразят своих противни­ков, или сами упадут, пораженные ими. Раны, наносимые поддельным орудием их, бывают жестоки и часто смертельны. Если бой продол­жается несколько времени без заметного преиму­щества с той или с другой стороны, опреде­ляют отдых, чтобы сражающиеся могли немного отдохнуть ; хозяева очищают раны своих геро­ев, вливают в горло усталых бойцов немно­го теплого, ароматического вина, и потом опять пускают их на арену, где схватываются они с удивительным свирепством. Когда один из бойцов падет наконец, хозяин победителя за­бирает все ставки денежные, берет себе и труп побежденного. Случается также иногда, что после первой сшибки, если петух заметил в противнике своем несоразмерную силу, он оставляет поле битвы и бежит. Тут старают­ся его воротить, возбудить, ободришь на сраже­ние, но когда старание оказалось безуспешно два раза сряду, бой почитается конченным, и тот, чей петух струсил, объявляется проиграв­шим. Обыкновенно, трус платит за робость свою смертью от руки разъяренного хозяина.—• Страсть к петушиным боям самый резкий от­тенок характера Тагалов ; кроме этого, все остальное в них бледно. Тоже должно
201
сказать о здешних метисах, смеси Испанцев с туземцами, поколении еще более посреднем и неопределенном. Метисы вообще занимаются здесь земледелием и торговлею. Будучи деятельнее и хитрее креолов, они обирают их во всех обменах и промыслах ; они успели образовать здесь сахарные заводы, соперничающие с Бенгаль­скими, захватили торг всеми припасами в Ма­нилла, и разделили всю морскую торговлю с Ки­тайцами и немногими Европейскими купеческими домами. .Метисы здешние вообще складны, роста выше среднего, с чертами лиц правильными и вы­разительными. Чшо касается до женщин этой породы, они бывают так хороши, что выдер­жат сравнение с самыми прелестными Андалуз­ками; ловкия, приятные, черноглазые, с маленькими ножками, они нравятся вообще, и не теряют, если рассматривать отдельно красоту их.
Метисы, торговцы Испанские, несколько Англи­чан, Французов, Португальцев, Американцев и Голландцевъ—вот все отличия обитателей Бидондо, кроме Тагалов, и не считая еще Китай­цев, самых деятельных двигателей здешней про­мышленности и одного из главных оснований здешнего народонаселения. У Манильских Китай­цев, как везде в чужеземных городах, где поселяются Китайцы, есть свое отделение го­рода, с широкими, прохладными улицами, про­тянутыми по берегу реки Пассиг. Домы, по­строенные отчасти из бамбука, отчасти из камня, покрываются остроконечными крышами, съ
202
деревянным украшением на верху, в виде железа аллебарды. Иногда такой дом украшен живо­писью снаружи; иногда бывает при нем галлерея с подвижными закрышками, как у Испанских домов в Манилла. В нижнем этаже Китайского жилища обыкновенно находится магазин, или, лучше сказать, лавка, где всякие товары Азии и Европы раскладываются с уменьем продать то­вар лицом, не уступающим уменью лучших Па­рижских магазинщиков. Нигде не найдете даже съестных припасов, предлагаемых с такою утонченною опрятностью ; нигде не увидите бо­лее ицегольства в выказыванье товара, более лов­кости в продаже, более обольщения в уборке лавки торговца.
Между Китайцами здешними есть люди всяких званий и состояний, начиная с богатого корабле­хозяина, отпускающего и получающего в год по пяти, по шести жонк, или кампанов, имею­щего магазины, набитые товаром, богатый стол и щегольской дом, до бедного водоноса, кото­рый едва пропитывается маленькою добычею, до­вольствуется в день горстью пшена, и прово­дит ночь в какой нибудь гнилой лодке. Китай­цы, как везде, все захватили в Манилла. Преж­де, по самому ошибочному рассчету, им запре­щали заниматься обработкою земель, но кроме этого, они делали все, или почти все. Теперь Китаец свободно может быть земледельцем, купцом, маклером, мелочником, оппювщиком, ремесленником, Фабрикантом. Как все переее-
203
ленцы на чужбину, Китайцы остаются здесь верны своей непоколебимой общественности, и помога­ют взаимно друг другу. Почти все неженатые, потому, что женщины не переселяются с мужчи­нами из Китая, они живут иногда с Тагалками кисших званий, которые превозмогают свое от­вращение к этим язычникам. Когда религиозная власть была здесь сильнее, в Манилла не позволя­ли постоянного жительства Китайцу, если он не принимал христианской веры, и еще весьма недавно отказались здесь огп эпюй нетерпимо­сти, производившей умножение не христиан, по ренегатов. Впрочем, принуждение совести едвали не всегда заботило Китайцев гораздо менее, нежели податные и пошлинные притязания Испан­ского правительства. Против этого промышлен­ного и терпеливого народа принята была система строгого управления, довольно походившая на про­извольные притязания, какими терзали Жидов в Европе в Средние времена. Недоверчивость, не­нависть, жадное корыстолюбие, попеременно и все вместе, мучили несчастных переселенцев с Ки­тайского материка. Даже и ныне, чуть ГенералъКапитан заметит, что Китайское народонасе­ление усилилось и разбогатело, под покровом временной терпимости, он вдруг объявляет какой нибудь нелепый налог, поголовную плату, или подать общую, которую каждый должен взнести непременно. Кто богаче, тот отделы­вается деньгами—бедняков садят на цеп и упо­требляют на казенную заработку, и невсегда
20^
переносят они подобные испытания — умирают, либо бегут, если успеют.
Город торговый, Бидондо, не похвастает публичными зданиями. Церквей и монастырей здесь меньше, нежели обыкновенно бывает в Испан­ском городе. Церковь св. Себастиана, из кото­рой Англичане стреляли по Манилла, в 4762 го­ду, считается соборною. Подле неё, на берегу Пассига, мы видели развалины, некогда составляв­шие, кажется, какое-то старинное и огромное строение ; волны реки омывают ряды арк, и под сводами их видно множество обширных помещений, между тем, как верхняя терраса показывает обломки здания еще более значитель­ного.
Отсюда отправились мы на Королевскую сига­рочную Фабрику. Манильские сигары пользуются в Индии, и даже в Европе, большою и заслужен­ною известностью. После Гаванна, столь знаме­нитого между любителями сигар, Манилла зани­мает первое место по производству их. Пото­му требование на сигары здешния делается год от году значительнее, и Бидондская Фабрика да­же не успевает все выполнять. В обширных залах Фабрики увидели мы 4506 мужчин и 3000 женщин занятых работою ; шут обрезывали, перебирали, разбирали табак. Женщины, почти все молодые Тагалки, и многие очень недурны, стоят длинными рядами, согнувшись за своим занятием, набивают крошеный табак в отбор­ные мокрые листочки, обрезанные по размеру, и
205
когда сигарка скатана и готова, о Слепливают кончики её гуммью. При каждом отделении нахо­дится надзирательница; она пересматривает вся­кую сигарку, прежде нежели вяжут их в пучки по тридцати по две ; потом паковалыцик уби­рает связанные пучки в ящики и полуящики, по 4 000 и по 500 сигарок в каждом. Всего более удивили нас в этой смешанной толпе мужчин и женщин порядок и благопристойность, строго наблюдаемые. Девушки и женщины работают здесь разделяясь по семействам, и от того происхо­дит ежеминутный надзор старших за поведе­нием младших. Не думайте притом, чтобы ра­ботницы принадлежали к низшим званиям про­столюдинок : сюда приходят иногда Тагалки и метиски даже довольно достаточного состояния.
Нам надобно было еще со многими видеться в Бидондо, но поездки наши по этому обширному городу и столь многое, что хотелось нам рассматривать, так завлекли нас, что только вече­ром вспомнили мы о наших визитах. Барову не хотелось идти к кому-бы то ни было во время обеда, и навязываться на чужой стол с нашим аппетитом, а домашний обед был от нас так далеко. Мы решились обедать у Китайца, кото­рый держит здесь род трактира, и Китаец угостил нас, как умел лучше. С роду моего не видывал я до такой степени рубленого, пе­ремешанного, залитого в соусы мяса разных родов ! Совершенство поваренного искуства у Китайцев состоит в закрытии сущности каж-
206
дого кушанья, так, чтобы ни коим образом не­возможно было узнать, что такое вы едите. Дей­ствительно, по нескольку раз отведывали мы иные блюда, стараясь распознать, чшб это такое, мясо, или рыба? Без огромной пирамиды сарачин­ского пшена, нам пришлось-бы встать из-за обе­да голодным.
Был уже вечер, когда мы управились с Ки­тайским обедом. Вечерний ветерок освежал воздух; пыль, увлаженная его прохладою, не под­нималась густым туманом, и прелестные окре­стности видны были все, как будто разноцвет­ный ковер, разостланный кругом города. Зелень сарачинского пшена отделялась яркими полосами ош мрачной зелени пальм, мангов и померан­цев. Барон был в восторге от этого зрели­ща природы, обильной и роскошной. «Что-же, по­едемте посмотреть на все это поближе »—г ска­зал я Барону. Целый час катались мы потом по дорожкам, сменяемым густыми сводами листьев, мимо Тагальских хижин, населенных веселым народом, и видели даже загородный дом Генерал-Капитана, строение печальное и незначительное, как его Манильские чертоги. Все­го более изумляло нас в нашей прогулке то, чшо мы не встретили тут ни одного горожани­на, хотя были почти подле городских ворот, а местоположение в этой стороне являлось оча­ровательное, воздух веял теплом и благово­нием, и дороги были превосходны. С удивлени­ем спросил я об эшом у нашего кучера. «Эх,
207
М. Г.,» отвечал он, «вот и видно, чшо вы толь­ко со вчерашнего дня в Манилла! Бог знает çb чего, вздумалось вам ездить в такой стороне, куда не ездигп прогуливаться ни один порядоч­ный человек !»—Почему-же?—«Да, так ужь заве­дено; чтобы ездить не здесь, а там, по крепост­ному гласису.»—Вези-жь нас туда—вскричал Ба­рон. Хладнокровно повернул карету свою наш возница, и через полчаса мы приехали на гулянье светских людей Манилла. Перед нами открылась бесплодная и нагая площадка крепости, место со­всем открытое, вдоль залива, и во времена ура­ганов заливаемое солеными волнами моря. Длин­ною цепью тянулись здесь экипажи. Всякий гидаль­го благородного города, всякий чиновник, заехав­ший сюда из-за морей, алькады, креолы, Европей­ские купцы, метисы, и даже богатые Тагалы и Китайцы, каждый вечер выезжают на это скуч­ное гулянье, щеголять своими экипажами. Это Манильское корсо, единственное место общего свидания здешнего большего света. Тут мужчины курят свои сигары, женщины пересуживают и заводят шашни. Мы приехали уже слишком позд­но, но видели еще карет сошню, и в одной из них явилась нам доина Ареллано, улыбаясь и кокетствуя с знакомыми. Она ласково привет­ствовала нас своим веером ; муж её не заме­
тил нас.
ГЛАИВА ххх
ЛУСОН. ПОВЗДКА ПО ОСТРОВУ. ОВЛАСТЬ плохо. ПЕЩЕРА СВ. MATS ИЯ. ОЗЕРО ЛДТУНСКОЕ.
На следующее утро, когда мы сошлись за зав­траком, меня удивил рассеянный вид Барона. Он был занят, задумчив, говорил мало, и не начинал даже разговора о том, как располо­жишь нам день, что обыкновенно определяли ми по утрам с общего согласия. Тотчас догадал­ся я, что ему хочется быть одному, и спешил предупредить его желание. « Мне необходимо по­видаться с земляком, негоциантом В***—ска­зал я—у меня есть к нему рекомендательные письма. Извините меня, любезный Барон, если я расстанусь с вами на несколько часов.»—Прошу без принуждений ! Долг приличий всегда испол­нять надобно прежде всего — отвечал Барон, с заметным удовольствиемъ—и притом на Испан­ское гостеприимство, видно, не льзя надеяться. Француз, вероятно, обласкает вас, и вы позво-
209
лише мне потом также познакомиться с доб­рым приятелем вашим. — Я засмеялся; мы расстались, и я отправился в Бидондо видеться с земляками, на адресы которых Верже надавал мне самых дружеских писем. Приятель его В*** был из первых, кого посетил я. Он занимал в Бидондо обширный, богатый дом, и толпа служителей деятельно оживляла его жилище. Во дворе, в магазинах можно было заметить поря­док и зажиточность хозяина ; везде были видны следы деятельных рук и умного надзора. Какое сравнение этой трудолюбивой маленькой колонии с ленивым и беспечпыи распорядком в кон­торе и магазине Испанского негоциянпиа ! нисколько не удивлюсь, если услышу через несколько лет потом, что все выгодные дела ѵ Манилла перешли в руки каких нибудь десятков двух чужеземцев, принявших посредничество между ленью и беспечностыо здешних Испанских жи­телей.
Земляки мои приняли меня с отверзтыми объ­ятиями. Приезжий Француз вообще большая ред­кость в Манилла, и тотчас расположено было угощать меня обедами, концертами, балами. Мне показали Эраровы Фортепиано, романсы Брюгьера и Пансерона, кучу Европейских журналов, где мог я узнать все новости нашего Парижа, нашей Франции—все дышало милою родиною в доме доб­рого моего земляка ! Назовите меня ребенком, но—я признаюсь, что эшо почти до слез разтрогало меня, и я не шутя заплакал-бы, если-бы не
Ч. III. , U
210
побоялся казаться слишком сантиментальным путешественником, при посторонних свидете­лях. Никак не отпустили меня без завтрака ; потом я должен был осмотреть все любопыт­ное у моих добрых хозяевъ—их магазины, ионтшиы, или суда, употребляемые для прибрежного плаванья, их лавки и хозяйство. Все это заняло меня несколько часов, и мое отсутствие было так продолжительно, что Барон имел доволь­но времени привесть в исполнение свои скрыт­ные планы. Когда воротился я к нему, действи­тельно, он все уже успел сделать, и я застал его совершенно расстроенного. Опрометью бро­сился он на встречу. « Мне надобно поговорить с вами, добрый товарищ,» сказал он. «Что мне теперь начать ? Вообразите—я сделал глупость величайшую, непростительную в мои годы—дура­чество, ребячество! Мне вздумалось посетить дон­ну Ареллано.»... — И вы исполнили эту странную прихоть, Барон?—«Да, ijo, право—это было толь­ко любопытство, так, вздоръ—и какие-же след­ствия ! Чушь было не причинил я возмущения в благородном городе. Посещать жену, когда мужа её нет дома, посещать в десять часов утра, публично? Такой соблазн случился, говорят, в первый раз с самого основания великолепного Манилла. Едва явился я в дом благородного дона—надобно было видеть, что за ужас рас­пространился по всему дому! Разумеется, мне было отказано, и каждый из домашних скорее легъбы на месте, нежели допустил меня увидеть его
211
благородную госпожу, и—Бог знает, что заговорлии* чем прославили меня повсюду!»—Да, неуже-ли вы так худо знали Манилла, Барон? Как это можно : позволять себе такия шутки с Испан­цем!—«Что-ж теперь делать? Тсин-Фапг будет готов еще только через несколько дней—надоб­но покамест бежать куда нибудь. » . . —Кстати: поншин моего земляка отправляется сегодня вече­ром в область Илоко. Поедемте туда, и пусть переговорят и позабудут между тем в обществах великолепных донов о вашей не­простительной шалости.
Барон с радостью согласился. На другой день поутру мы были уже в гавани Канъокао, и пусти­лись по Виганской дороге, к главному городку Илокоской области. Вид мест, по которым проезжали мы, соответствовал молве о плодоно­сии и богатстве здешней стороны. Виганская кабессера составляется из пяти местечек, одно близ другого. Внган главнейшее из них, место­пребывание епископа и алькада, управляющих всею областью Илоко. Дорога паша к этой областной столице шла по шоссе, превосходно содержимому, с обеих сторон окруженному богатыми пажи­тями сарачинского пшена, и обсаженному по кра­ям прекрасными деревами, в полной силе тропи­ческого произрастания. Добрые земляки мои пред­варительно обо всем позаботились для нашего спокойствия ; мы должны были остановишься по их желанию у самого алькада. На сей раз мы не засшали этого чиновника дома; он был в разъ14*
212
езде ; мы отправились по следам его, и нашли ласкового правителя в Павойе, лежащем от Вигана на север.
Нас ласково приняли в этом городке, од­ном из самых значительных здешней области, и даже радушно угостили нас праздником по здешнему обычаю. Праздник начался появлением женского полка, из двух сот молодых деву­шек, весьма опрятно одетых, и не старее 13,О-ти лет. Посгпроясь правильными рядами, эти balasas ( девы ) производили разные военные экзерциции деревянными ружьями. Оружие было не­опасно, но маршируя под звуки барабана, вои­тельницы показали ловкость удивительную. Алькад не мог растолковать нам ни начала, ни пользы такого обычая туземцев, ни того, на ка­кую войну готовились новые Амазонки. «Так ужь исстари здесь заведено» — сказал он. После де­вушек явились мальчики, и в свой черед пред­ставили разные воинские игры, действуя луками и стрелами. После полудня был приготовлен боль­шой обед, а потом были комедия и музыка. Сшол посшавленчэ был под открытым небом, в тени* великолепных померанцевых деревьев. Нас село всего шестеро, и пяшдесяш служите­лей бегали вокруг нас и услуживали намъ—одни подавая кушанья, другие наливая пить, третьи гоняя прочь докучливых насекомых. Невозможно исчислить всех кушаньев, которые нам пода­вали—оленину, телятину, говядину, свинину, ба­ранину, цыплят, куриц — по крайней мере, сто
213
различных блюд, чтобы не сказать более, явля­лось па столе ; только все это было приготов­лено так странно, так набито пряностями, перцем, примесью приправ Испанских, Индий­ских, Китайских и Малайских, что благора­зумие заставляло пас почти от всего воз­держиваться. За то мы лакомились хлебом, бе­лым и превосходным, первым и единственным хлебом, из виденных мною в Азии. — Во все время обеда не переставал играть скрыпучий и оглушающий оркестр. За тем следовал детский бал, и наконец пляска диких Тангиомов, пле­мени, обитающего в северной стороне Лусона. Ее пляшут мужчины и женщины вместе, изобра­жая воинские движения, с саблями в руках. Пля­суны почти наги, но плясуньи все одеты в платья, довольно благопристойные. С наступлением ночи, открылась комедия. Пьеса была, вероятно, произ­ведение какого нибудь знаменитого Илокоского Мольера, потому, что публика хохотала беспре­станно. Завязка состояла в том, что какой-ипо Китаец, шрус и скупяга, волочился за хоро­шенькою Тагалкою; разумеется, ему не отвечали любовью, но, с согласия мужа, Тагалка заводила любовника в затруднения, с большою ловкостью и превосходным кокетством. Надобно наконец выкупишься от сердитого мужа, и, поставленный между ревностью и скупостью, Китаец не знает что делать, колеблется, так, что это служит поводом к забавнымч> сценам, и все оканчивает­ся к страшной досаде его.
201-
Горо док Павоиие, где так роскошно угощали нас, считает до 4 8,000 жителей. В городе Патаке находится до 2U,000. Оба эти места бо­гаты хлопчатою бумагою и сарачинским пшеном.
Вообще алькадство, или область, Илокое лучше из всех, находящихся на Филиппинских ост­ровах ; в нем считается до 320,000 жителей, включая сюда 4 0,000 Тангианов, которым Испа­ния оставляет политическую и религиозную неза­висимость, получая с них небольшую дань.
Складные и красивые, Илокосцы одеваются на манер Тагалов, но только доводят роскошь одежды до того, чшо по воскресеньям надева­ют на себя жилеты из черной шелковой ткани. По деревням встречали мы их одетых еще вч» какую-то короткую епанечку, покрытую соломою, с шароварами, убранными шаким-же образом, так, что иного Илокосца можно было почесть ходячим ульем. Женщины одеваются весьма про­сто; канеэу, камбай, понлва, все это надетое поМанильски, составляют одежду их. На голове Илокосцы носят салакошы, и ходят почти всег­да босоногие.
Смышленые и деятельные, туземцы здешние за­нимаются обработкою шелка и хлопчатой бумаги, Они выделывают ткань легкую, ярких цветов, употребляемую женщинами на понявы. Здешний хлопок доброты превосходной, и Китайцы пред­почитают его Бомбайскому. Кроме тонких тканей, выработка которых заведена здесь мо-
215
нахом, священником в Батпаке, работают еще ткань для парусов и дорогия одеяла.
Лошади Илокоской области малорослы, но силь­ны, хороши, и их так много, чгпо в иных де­ревнях считают по три на каждого жителя. Жилища Илокосцев построены из бамбука ; бу­дучи пространнее Тагальских, они также пред­ставляют вид общего довольства между обита­телями.
Алькад Илокоский начальствует над всеми capitones dei pueblo, или правителями городов ; он назначает и сменяепн» их, решает все местные тяжбы, хотя тяжущиеся имеют право брать аппелляции в Великую Аудиэнцию Маниль­скую. Такия важные преимущества делают алькада маленьким деспотом, и если он дружен с духовным правителем области, то может управлять всем и брать все, как ему угодно. При маленьком жалованье от правительства, алькады находят средства получать от мест своих огромные доходы. Обыкновенно им, по привычке, или из опасения, продаются все земле­дельческие сборки, и по такой цене, что после настоящей продажи, в руках алькадов остают­ся величайшие барыши.
После небольшой остановки в Илокоской обла­сти, мы возвратились на приморье. Понтин был уже совсем нагружен, и мы пустились на нем обратно, держась около берегов. Не обходя еще мыса, замыкающего к северу Манильский залив, мы проплыли мимо прибрежья Марпвелъского, где,
216
по рассказам Ренуара де-Сенга-Круа, можно ви­деть любопытное Физиологическое явление. Туш, при подошве горы, говорит он, вы найдете че­ловека, дряхлеющего почти в колыбели. Жители этого места так рано приходят в полный воз­раст, что едва по числу лет достигнут юно­сти, как уже становятся дряхлыми стариками. Самое обыкновенное дело здесь видеть девушек десяти, одиннадцати лет уже матерями, а дру­гих, которые совершенно утомлены жизнью в 18-ть лет ; мужчины сгпареюшся немного медлен­нее женщин. Не льзя приписать этого, по заме­чанию Сент-Круа, ничему другому, кроме свойств земли, и воды, текущей с гор, при обыкновенно жарком здешнем климате, который в Маривеле беспрерывно заменяется сильною прохладою. Жители здешние переходят постоянно от 4 5° термометра к 33°, а потом опять к 4Ѵ; неминуемо каждый вечер, в Маривеле идет дождь, так, что тело человека находится в беспрерывных изменениях тепла и холода, что естественно должно оканчиваться быстрым исто­щением сил его. Человек развивается здесь так скоро, что все десяши-месячные дети уже ходят и говорят. Всего изумительнее видеть такой измененный образ человека, когда повсю­ду на Филиппинских островах, кроме Маривеля, народ красивч» и здоров отменно. Проходя близко мимо любопытного места, можно было иметь случай поверить странное явление природы, о ко­тором благоразумие велит еще сомневаться, но
217
западный ветер крепчал, и наш корабельщик не хотел быть потом задержан им близ бе­рега; он спешил обогнуть мыс и направишься прямо по заливу к Манилла,
На возвратном пуши, положили мы с Бароном продолжать наши поездки. Внимательные к до­ставлению нам всяких удовольствий, земляки мои расположили для пас план нового путешествия по острову : мы должны были прежде всего осмо­треть пещеру San-Matéo (св. Машфия), чудо здеш­ней стороны ; потом посетишь Французского ко­лониста г-на Жироньера, хозяина превосходной плантации, расположенной на берегах обширного озера во внутренней области, называемого Лагуна ( la Laguua). В тот-же день пустились мы к знаменитой пещере, переправясь через Пассиг при Сан-Педро-Маккати, а отсюда взяв дорогу, через плодоносные горы, к Маи-Бонго. Мы ехали на маленьких, но ретивых и сильных лошадках туземных. У лошадей эпиих почти одна только поступь, Испанский шаг, sobro passo, род ино­ходи, скорой и спокойной. Два Тагальские служи­теля следовали за нами пешком.
Произрастание здешних гористых областей являлось нам богатым и прекрасным, не смотря на тучи langostas, род саранчи, пожиравшей не только траву, но даже деревья. — Первый горо­док, встреченный нами по дороге, был Ман-Бонго, прелестно разбросанный по обеим сторонам пути, среди опушки густыми деревьями. Потом явился Мария-Кина, на берегу Нанка, зиачишель-
218
ный городок, с 9000 жителей, мирное пребыва­ние туземного священника ; наконец, одну льё далее, на крутом берегу той-же реки, показался Сан-Матео, где надобно было ночевать. Здесь жителей не более Д000, но с Манилла произво­дится важный торг строевым лесом. Наиболее предпочитают из сортов здешнего леса дерево molavé, так сильно проникнутое кислым соком, что насекомые не трогают его. Бревна этого дерева, срубленные и употребленные за 200 лет, кажутся столь свежи, как будто топор только что вчера отделил их от корней. Для достав­ления в Манилла, сбрасывают эти бревна в Нанка, и по водам её сплавливают их, связан­ные плотами, до впадения в реку Пассиг.
Пещера, цель нашего путешествия, находилась на час езди от города. Превосходною дорогою прибыли мы к её подошве, и отсюда, по горной тропинке к её подземному входу. Невозмож­но изобразить красоты зрелища, которое рас­крылось тогда перед нашими взорами : цепь ближних холмов скрывала от нас море ; тес­ною рамкою обведена была каргпина, но в этой рамке, что за богатые, чудные красоты, что за полнота в этой долине, с этою рекою, разост­ланною серебристым ковром, с этими леси­стыми вершинами, с этими покатостями—что за дивная гора, со всею роскошью жаркой тропи­ческой природы !
Едва подошли мы ко входу пещеры — туча ле­тучих мышей выпорхнула на встречу нам. При
219
эшом нападении надобно было видеть бедных ваших Тагалов, как они бросились ниц-лицом на землю, в испуге крича, чшо нопо (злые духи), обитающие в пещере, выпускают на нас свои страшные легионы! Никакими убеждениями не воз­можно было склонить потом эпиих бедняков следовать за нами в самую пещеру ; они оста­лись у входа, молясь за пас, и думая, чипо пока­жут уже довольно отваги, если протянут в темноту её руки с смоляными Факелами, чтобы посветить нам во мраке. Мы взяли Факелы и вдвоем с Бароном вошли в пещеру, прошли но всему её пространству, и не видали даже ни одного маленького гада, который мог-бы оправ­дывать страх, внушаемый пещерою окрестным жителям. Пустота внутренняя составит до 2000 шагов длины, при высоте весьма различной. Пол пещеры составляют земля и камень, пере­секаясь грязными болотами, куда чуть не ухо­дили мы по пояс. Впрочем, так мало неровно­стей, так мало окаменелостей в этом подзе­мелье, что сообразив все, пещера ие стоит ве­ликой славы, какою пользуется в Манилла. На­прасно старались мы, по возвращении, вразумишь наших проводников, рассказывая им все виден­ное ; они почти не слушали пас. Когда мы гово­рили о совершенной необитаемости пещеры—они начинали исчислять всех злых духов, виденных в пей прежде вас другими посетителями; когда мы уверяли их, чшо пещера едва-ли простирает­ся на 2000 шагов — они улыбались недоверчиво,
220
и утверждали, что пещера проходит далеко сквозь землю, чшо но ней весьма недалеко от Китая, и чшо славный пират Китайский Лимагон обыкновенно проходил из Формоза в Манилла этою сокращенною дорогою.
Близ гор Сан-Матео, в трех льё от Ма­нилла, пролегает одна из Границ Испанских владений на Лусоне. Земли далее не обозрены до­ныне, и оставлены диким туземцам, занимаю­щим самые возвышенные места в горах. Тагалы называют здешних дикарей ИИгорото и Негрнто. Ловкие на охоте, Негрито приходят иногда в Сан-Матео, менять дичь на пшено ; они совер­шенно нагие ; только закрывают средину тела банановою корою, и легко говорят по-Тагальски.
Краткая, но любопытная поездка разохотила нас на дальнейшие прогулки. Путешествие к Ла­тунскому озеру обещало нам гораздо более лю­бопытного, нежели мы встретили здесь. Из Бидондо поплыли мы в лодке, управляемой сильными Тагалами, но и они едва могли держаться про­шив быстрого течения. В первый еице раз мог­ли мы подробнее рассмотреть берега Пассига. Направо и налево убегали от нас домы предме­стия, отражаясь в водах реки ; мы любовались к стороне Бидондо прекрасными домашними ку­пальнями, построенными в самой реке, для каж­дого дома и каждого семейства. Когда Манилла остался далеко, и его колокольни и укрепления исчезли из глаз, окрестности развернулись пе­ред нами в местоположениях очаровательных,
224
в пажитях сарачинского пшена, колеблемых ве­терком, рощицах пальм и бамбука, хижинах туземцев, с их острыми кровлями, с их пле­теными основаниями, повешенными па воздухе. В волнах, увлекавших нашу лодку, тысячи нагру­женных и порожних лодок летели по течению, или шли против него ; куда мы ни оглядывались, всюду шум, жизнь, так просторно, светло, свежо. —Первая остановка наша была в Пасспги, местечке, по которому называется река Маниль­ская. Пассиг населен только рыбаками, кото­рые привозят продавать в Бидондо добычу сво­его лова. Далее, не вступая еще в озеро, мы видели красивые жилища, принадлежащие богатым Испанцам.
Наконец Лагуна округлилось перед нами, Ла­гуна, это великолепное внутреннее озеро, имею­щее, по крайней мере, до 30-ши льё в окружно­сти. Его разделяет па две неравные половины цепь необитаемых островов, около которых, так, как и во всем озере, глубина от 25-ти до 30-ти Футов. Такое огромное собрание за­тишной воды производят ручьи и речьки, стекаю­щие с окрестных плоскостей. Может быть, также и внутреннее расположение почвы устана­вливает здесь подземное слияние всех вод, сбе­гающих с высоких внутренних гор. Ренуар де-Сент-Круа, хорошо рассматривавший весь Лу­сон, полагает, чшо озеро сообщается с волканами, его окружающими. « Самое сильное доказа­тельство в иииомъии—говорит онъ—«что во время
222
летних жаров 1800 года оказалось величайшее множество мертвой рыбы на поверхности озера; не льзя было пить из него воды, провонявшей и сгнившей. Груды сонной рыбы плыли по реке до Ма­нилла, и заставили там опасаться заразы, или ка­кой нибудь повальной болезни. Посылали врачей исследовать, не окажется-ли где нибудь признаков подобного бедствия. Правительство обнародовало приказ, по которому запрещалось употреблять зараженную рыбу в пищу. К счастию, все кончи­лось испугом и взятыми предосторожностями. Дело достойное замечания состояло в том, что большая часть испортившейся рыбы не была совер­шенно дохлою : тело казалось даже соблюдающим еще способность движения и чувства, когда голова подвергалась уже совершенной гнилости ; таль­вег реки был наполнен такою странною рыбою. Вообще думали, что от сообщения гор с озе­ром, наполнилось оно множеством серы, и что это было главною причиною необыкновенной смерт­ности рыбы ; действительно, сильным серным запахом была пропитана вся вода. Я не позволил-бы себе—прибавляет Сенпи-Круа—привесть в доказательство изложенные мною подробно­сти, если-бы они не были засвидетельствованы всеми обитателями колонии и публичными актами, которые находились у меня в руках. »
Первые земли, виденные нами по вступлении в озеро, были низки и потоплены водою, но вскоре возвысились они в обрывистых берегах, вер­шины которых украшались лесом. Далее сцены
223
опять изменились : обрывы явились не столь резки, и великолепные заселения, где белели церкви и монастыри, показали нам землю роскошную вся­ким обилием. Это доказывали вид обработан­ных равнин, щегольство хижин, построенных на покатостях, и множество маленьких лодок и больших барок, оживлявших собою заливы и пристани. Рыбная ловля и" прибрежное плаванье для жителей приречья, земледелие для обитателей внутреннихъ—так разделяются занятия в этом народонаселении, извлекающем пользы и из сво­его удивительного озера, и из тучных земель, окружающих его.
Заведения г-на де-ла-Жироньера находятся в самом внутреннем краю Лагуна. Мы прибыли туда после полудня. Тут, на полуостровке, про­тив Санта-Круза, главного городка области, по­строение дом помещика, с прилежащими к нему строениями, почти по-Европейски, удобный, про­хладный, в два этажа. Магазины, сахарный завод, в полном действии, другие, мепее значительные I принадлежности и Тагальская деревня, поставле­ны около дома. Все эпю вместе называется ГалаГала, и принадлежит г-ну де-ла-Жироньеру, при­родному Французу ; он создал, образовал, устроил здешнее заведение и дал ему имя. За несколько лет, туш были дикий лес, зарази­тельное болото, и несколько хижин морских разбойников. Теперь всюду богатые насаждения, цветущая мануфактура, мирное, трудолюбивое за­селение. Туземные жители, привлеченные благосо-
224
стоянием места, видимо сбегаются сюда, разрабошывают, плодотворят окрестности. Таким образом, одному из земляков моих довелось начать пример разработки здешних Испанских земель. Но сколько недоверия, сколько зависти надобно было победить ему, для достижения к своей цели ! Обитая в Манилла с 1814 года, Г-н де-ла-Жироньер мог обезоружить местное отвращение от себя только продолжительным пребыванием и родством с креолами. То, в чем до этого времени упрямо отказывали даже Испанцам, было позволено ему, Французу, хорошо постигшему силу и обилие здешней стороны. При­мер его принесет добрые плоды. Внутреннее озеро, судоходное по всему своему пространству, и вокруг этого озера земля, девственная, дея­тельная, готовая на всякое произведение, неровная, и тем способная для обработки разнородной — вот чтб, рано или поздно, должна усмотреть и обратишь в пользу даже Испанская беспечносшь, но что можно было притом привесть в очевид­ность только успешным опытом на деле.
Нас встретили в Гала-Гала самым друже­ским гостеприимством. Французу, и с добрыми рекомендациями, мне легко было приобресть благо­склонность помещика, человека превосходных качеств ума и сердца. Ужин был продолжите­лен, весел, обилен. Говорили о Франции, о Лу­соне, и превосходным Бордоским пили за успех наших будущих странствований и за благоден­ствие образцового заведения.
225
На другой день начали мы поездки наши по окрестностям. Наш хозяин ссудил пас курт­ками и панталонами из толстой ткани, надел нам на головы салакошы >— покрышку, равно по­лезную против солнца и прошив дождя. Так одетые, мы отправились взглянут на СантаКруз, красивый, маленький городок, поставлен­ный на берегу озера, в долине засеянной жатва­ми. Монастырь, церковь, белые, опрятные домики отливались на зелени лесистых гор и увлекали зрение наше. Средоточие деятельной торговли пальмовым вином и кокосовою водкою, СантаКруз населен Тагалами и Китайцами — одни земледельцы, другие торговцы. К сожалению, ме­стоположение не совсем здорово : в дождливое время года земля наводняется, и следствием это­го бывают лихорадка и холера, ежегодно похи­щающие значительный участок жертв.
Далее за Санта-Крузом, в прелестном гор­ном ущелье, находится знаменитое маленькое заселение Лос-Банъос ( Los Banos ), первоначаль­но привлекшее Европейцев в Лагунскую область. Самое имя его показывает, чгпо здесь должны находиться минеральные воды, и слава их была некогда в Манилла чрезвычайная. беспрестанно рассказывали о необыкновенных, чудесных исце­лениях, так, что медики не могли надивишься им. Гора, к которой примкнушо селение, явно волканического произведения, и источник, выхо­дящий из неё, горяч, как кипяток. Соннера уверял, что будипо-бы видел в нем живую
Ч. III. 45
226
рыбу : вместе с новейшими наблюдателями, изве­стие это надобно причислишь к басням. СеишъКруа удостоверился, что в здешнем кипятке не может прозябать даже никакое растение ; со всякого животного, опущенного в воду источни­ка, мгновенно слезает кожа ; яйцо варится в нем до-густа в четыре минуты. Вода Лос-Баньоская оказывается действительною особливо про­тив накожных болезней. Прежде в Манилла бы­вала мода проводить месяц лучшего времени в году на здешних минеральных водах, и, конеч­но, как во всех подобных заведениях, здоро­вость воздуха, телесные занятия, отсутствие вся­ких деловых и домашних забот, правильная, методическая жизнь, умеренная и вкусная пища имели действие над посетителями более самых вод. Но уже лет пяшдесят тому, как это гигиеническое пилигримство пришло в упадок ; вторжение Англичан, в 1762 году, появление раз­бойников на одном из островов озера, доро­гая цена за купанье, дурное содержание теплиц, мало по малу удалили посетителей от ЛосъБаньоских источников. Между тем, ни одно из местоположений, ни в Пиринеях, ни в Аль­пах, не может быть ни столь красиво, ни столь величественно. Громадные волканические глыбы, с угловатыми и гранеными боками, и шпицы и пира­миды утесов покрыты на крайних вершинах своих опушкою лесое, которым не знают ни имени, ни века. За этими ближайшими лесами и горами, идут другие леса и горы, разнообразные
227
видом и характером ; стоя выше ближайших, они издали развивают свои серебристые потоки, свои глубокия и широкия трещины; в них обита­ют только буйволы, кабаны, олени, и Негрито, дикие более всяких оленей, кабанов и буйволов.
Все эти земли носят на себе отпечаток на­сильственного ^разлома; оседшие вершины суть явно потухшие жерла огнедышавших гор; почернелые каменья свидетельствуют о первобытных извер­жениях, и в дополнение всех этих примет, от времени до времени Лусон потрясается в своем основании землетрясениями, следствием подземных огней ; монастыри, церкви, домы в Манилла рушатся и падают в обломках на зем­лю. Ближайший из древних волканов находится в миле от Лос-Баньоса. Огнедышавшее жерло его наполнено теперь зеленою, стоячею водою, и в этом маленьком озере, четверть мили в окружности, живут и благоденствуют огром­нейшие кайманы. Сешп-Круа видел некоторых из них длиною в 50-т футов.
В поездке нашей в Лос-Баньос, всего более удивило нас чрезвычайное множество уток и утят, видимых на этой части озера ; вся по­верхность воды покрыта ими. Причину такого обилия птицы одного рода пояснял для нас вкус Тагалов, Малайцев и Китайцев к утиному мясу, которое предпочитают они курятине ; но средства достигнут до распложения уток в таком обилии, были нам непостижимы. Путе­водитель растолковал нам загадку : дополняя 15*
228
печи, употребляемые в Китае для искуственного высиживания цыплят, Тагалы придумали употреб­лять к этому теплоту человеческого тела, и меж­ду своими ленивыми работниками находят на* сидок, самых терпеливых и усидчивых. Для этого употребляется род особенной рамы, пере­плетенной палочками, с толстою подкладкою ; когда укладут в раму яицы, одно к другому, и, для поддержки в порядке, пересыплют их золою, ставится весь этот снаряд на ровном месте, на каком нибудь небольшом возвышении от земли, и ленивый ѵеловик-наеидка растяги­вается на таком странном диване. Он ест, пьет, курит табак, жует бетель не сходя с места, и как настоящая наседка бережет яйца, под него подложенные, которые должен высндить, или, лучше сказать, вылежать своею теплотою. Ловкость этих наседок в человече­ском образе бывает такова, что они верно зна­ют состояние зародышей в яйцах, и помогают выходу их, когда цыплята готовы к нему, ис­кусно разламывая скорлупу. Только что вылупят­ся из яиц, утята бегут уже на озеро, плещут­ся там целые дни, и только на вечер собирают­ся в плывучия клетки, привязанные у берега. Вы­вод уток составляет одну из главных вет­вей промышленности в Лос-Банъосе и СантаКрузе.
На следующий день, последний нашего пилигрим­ства, г-н де ла-Жиронъер захотел увеселить нас охотою, по всем здешним правилам. Рано
229
утром, нас разбудил звук рога, и вскоре — собаки, наездники, охотники, слуги, кареты, ло­шади, паланкины, все двинулось к лесу. Охота наша походила на королевскую.
Она началась на лесистых боках одного холма, где извивались крутые, едва проходимые дорожки. Только что вышли мы на них, как собаки наши подняли оленя, прелестное, красивое животное, менее наших Европейских величиною. Он по­мчался мимо Барона, и пал от его выстрела. В миле оттуда подали знак новой добычи — ка­бана, одного из самых свирепых, каких толь­ко случалось видать в лесах Лагунских. На этот раз честь победы досталась мне. Потом, с вершины гор спустились мы в долину, пере­секаемую болотами и кустарниками, привычное обиталище диких буйволов, самого страшного зверя здешней стороны. Тихий, покорный, даже терпеливый, если приучен к жилищу человека, буйвол ужасен в диком состоянии. Вид чело­века приводит его в неистовство — глаза его горят, ноздри пышут огнем. Горе охотнику, если он промахнется, или только ранит еро — охотник пропал ! Никакая лошадь во весь га­лоп не ускачет от преследований буйвола ; ни­какой кровожадный зверь не оказывает такой злости, такой ярости в битве. Если буйвол достиг противника, он поражает его своими острыми роиЪмн, топчет ногами, терзает жи­вого, коверкает мертвого. Даже дерево не за­щитит от его преследования : будучи не в со-
230
стоянии поразить свою жертву, укрывшуюся на ветвях, буйвол принимает обязанность сто­рожа, пока успеет сделаться палачем. Упорный в своей ненависти, он неотступно остается подле дерева, и только голод и жажда могут удалить его. Г-н Лаплас рассказывает, что один Тагал из Гала-Гала, занимаясь рубкою де­ревьев, успел самым отчаянным образом спастись от буйвола, который стерег его, когда бедняк залез на высокую пальму. Понуждаемый необходимостью, дровосек решился схватишься в открытом бою с страшным своим неприя­телем ; он тихонько сошел с дерева, под­крался к буйволу, схватил его за хвост и за­путал хвост около правой руки, а левою на­чал поражать ножем ребра чудовища. Изумлен­ный нечаянным нападением, буйвол ударился бе­жать, но бесстрашный Тагал не опустил хво­ста его, бил, резал зверя, пока он мчал его по лесам, утесам, болотам, и упал в крови и в грязи подле своего страшного неприятеля тогда только, когда этот неприятель его пал мертвый. — Желая поймать иукротишь дикого буйвола, туземцы роют ямы и прикрывают их листьями. Буйвол попадает туда, и бывает вынят из ямы только слабый, истощенный голо­дом; он беззащитно дозволяет тогда отвести себя к стаду ручных буйволов, и по примеру их привыкает повиноваться. Рожденные в не­воле буйволы совсем не знают бешеной свободы, И туземцы говорят, будто они родятся даже съ
231
ошмешиною веревки, какую носят на шее матери их, и что дикий буйвол будшо-бы почитает родича с таким знаком за нестерпимого врага и неприятеля.
В нашей охоте встречалось нам множество занимательных развлечений ; то внимание наше увлекал зверь, поднятой охотниками, то засма­тривались мы на местоположение, деревню, лес. Но водопад близ Гала-Гала был предметом, наиболее нас поразившим. Для достижения к нему надобно было перейдти через рытвину, посреди острых и скользских каменьев. Не смо­тря на опасность и неловкость дороги, мы шли упорно, и щедро вознаграждены были потом зре­лищем огромной, серебристой скатерти, летя­щей водяным потоком между отвесных скал, увенчанных деревьями и лианами, спускавшими ветви свои над бездною. В общности всего это­го было так много дикости первобытной при­роды, такое молчание царствовало подле этого шумливого падения вод, чшо внимание и удив­ление были возбуждаемы невольно. Зверя, даже птицы не видно в этом месте, где жизнь яв­ляется только в буйном движении потока воды. Едва от времени до времени, летучая мышь, вылетевшая из ущелины утеса, пропархивала в водяной атмосфере, проникнутой влагою потока. Для выхода нашего из рытвины была только од­на тропинка, по отвесному утесу ; туда устре­мились Тагалы, наши провожатые. Один из них уцепился за длинный лиан, висевший с вершины
232
утеса до самой подошвы этой гранитной скалы, и хватаясь за ветви полез вверх, как будто каменщик по веревке. Хотя и непривыкшие к подобным восхождениям, мы осмелились подра­жать нашему вождю, и также полезли, держась за благодетельные лианы, природную лестницу че­рез утесы. Лианы, виденные нами здесь, кажется, ипе-же самые, какими обилуют девственные леса Америки ; длинный ствол их, будто хмель, об­хватывая деревья и распростираясь всюду, где только есть свободное местечко, бывает по­крыт темною, волокнистою, грубою корою. Если срубят дерево, из него выступает, сквозь се­роватую сердцевину, водянистая влажность, без запаха и без всякого дурного вкуса.
За большою охотою следовала малая. Ее состав­ляло стрелянье маленьких горлиц, называемых à coup de poignard (с кинжальным ударом), по причине пучка перушков кровавого цвета, каким эта птица отличена на груди. Мы убили еще двух обезьян в засаде их, и серну, из рода тех, о которых Лаперуз говорит в своем путе­шествии.
Таким образом в два дня, посвятив один из них прогулке, другой деятельной и утоми­тельной охоте, мы осмотрели большую и лучшую часть Лагунских земель. Всюду видели мы стра­ну, богатую сарачинским пшеном, перцом и индиго, леса, снабжающие превосходным красиль­ным и строильным деревом, и уверились из примера нашего колониста Французского, какую
233
удивительную выгоду можно-б было извлечь из эшой земли, этого климата, этих вод, из всей этой природы.
Восхищенные нашими прогулками простились мы с нашим добрым хозяином, и отправились на свою лодку, которая быстро примчала нас по те­чению реки в Манилла. Почти первый человек, встреченный нами на пристани, был ласковый зе­мляк мой В***; казалось, он с нетерпением до­жидался нас. «Ваш Китайский плаватель совсем готов — сказал оп нам — вы должны ехать завтра, и я хочу поторопить ваш отъезд : в Кавите холера ; через несколько дней она верно будет здесь; как ни хошелось-бы мне задержать вас еще хоть немного, но чгпо за радость носить по вас траур! » — Как — вскричал Барон — холера в Кавнте! Надобно побывать тамъ—двой­ное любопытство : я не видал еще ни Кавите, ни холеры! — Напрасно отговаривал В***; Барон настоял, и я не отставал от него. Мы должны были отправиться сухим путем, а ворошиться водою по заливу.
И вот через час, карета наша покатилась по левому берегу Пассига, ведущему в Кавите. Дорога шла широкая, тенистая и хорошо под­держиваемая. Тагальские жилища по сторонам её скоро уступили место обработанным полям, где паслись многочисленные стада буйволов. Часа че­рез два по отъезде нашем из Манилла, перед нами мелькнул Кавите. Городок этот, как показывает самое Тагальское имя его, Каоунтъ
234
(залив), находится при небольшом заливе, обра­зуемом полуостровом, вдавшимся в море. Зна­чительный некогда, он постепенно был подры­ваем усилением Манилла. К этой причине упад­ка присоединились еще ужасные землетрясения, раз­рушившие даже крепостные укрепления его. Не смотря на упадок, Кавите все еще считается военным портом Лусона. Тут арсенал, мага­зины королевского Флота и верфь корабельная, на­ходится небольшой гарнизон, живет губерна­тор, прежде назначавшийся прямо из Испании, но теперь избираемый Генерал Капитаном, и подчиненный ему. Верфь и арсенал Кавите бы­ли даже в начале нашего столетия славны и цветущи. Шестьсот туземных работников зани­мались в них постоянно. Тут строили и во­оружали военные бриги, корветты, даже фрегаты. Но медленность работы Тагалов была такова, что корабли стоили ужасных сумм, без всякого сравнения с тем, чего стоят они в Европе. Так, на пример, последний из Фрегатов при­ходился здесь не дешевле милльона пиастров, а корпус гальона становился около 80,000 пиаст­ров. Ныне, хотя достигли до большей деятель­ности в постройке и уменьшения издержек, строение больших кораблей все еще превосхо­дит всякую возможность. Потому и ограничива­ются теперь в Кавите только строением осо­бенных судов, с палубою, легких, красивых, способных на ходу, с одною большою пушкою на носу, утвержденною на подвижном стержне —
235
эшо род канонерских лодок, назначаемых для ' берегового объезда и надзора за спокойствием по окрестному морю, подверженному опасности от Малайских Форбанов, известных здесь под несправедливым именем Мавров. Смелые грабители эти невсегда боятся Испанского над­зора : нападают на сторожевые лодки Испанцев по-одиночке, и даже на целые Флотилии их, бьют­ся с ними на абордаж, и часто одерживают по­беду над Тагальскими экипажами, какие находят­ся на лодках.
История благоденствия Кавиипе связана с исто­риею знаменитых Акапулькских талионов, быв­ших некогда единственными посредниками для сообщения Испанских владений в Азии и в Аме­рике. Как дополнение к галъонам, существова­ло еще здесь в то время Общество благочести­вых деяний, обширное учреждение ростовщиков, основанное в Манилла духовными властями. Тали­оны и Общество были долгое время двумя двига­телями богатств Лусона, и Кавите особенно, места пристанища гальонов.
Гальонами назывались огромнейшие корабли, от 1200 до 1500 тонн; ежегодно такой корабль был отдаваем от Испанского правительства в распоряжение Манильского купечества. Его нагру­жали товарами Азийского материка и Малайских земель ; за этот груз получаемы были золото, Мексиканская кошениль, Испанские сукна, и — в добавокъ—толпа пассажиров, духовных и свет­ских, которые целый год дожидались в Амери-
236
ке великанского пакетбота Манильского, для пе­реезда на нем в Индию. Ценность богатств, какими нагружался галъон, была выше всякой ве­роятности. Открыто и контрабандою, галъон вмещал иногда в себя по цене на 1 5-пиь и на 20,000,000 разного груза. Плывя по морям мало известным, управляемые несведущими людьми, гальоны часто претерпевали кораблекрушения в Южном Океане, и Манилла, в разные времена, ви­дела себя лишаемою значительнейших капиталов. Но и гальоны и Общество благочестивых деяний, не смотря на то, продолжались почти до нашего времени. В конце прошедшего столетия, пыта­лись выдавать здесь множество привиллегий,устроивать торговые компании на Филиппинских остро­вах, но все оканчивалось неудачею, и вело за со­бою только раззорение и потерю. Ныне, в виду столь многих свободных колоний, одно спасение всякой колонии остается в полной свободе тор­говли. Столь богатые своею землею, столь благоприятствуемые своим местоположением, постав­ленные на смычке трех частей света, Азии, Океа­нии и Америки, связанные с Европою значитель­ностью своей Европейской столицы, если-бы толь­ко захотеть, Филиппинские острова можпо-бы выдвинуть впереди всех колоний на пути бы­стрых успехов торговли и промышленности. Перед обладателями их столько превосходных примеров, но—воспользуюшся-ли этими приме­рами ? В этом главное дело.
237
В полчаса осмотрели мы все в Кавите—гавань, довольно порядочную, арсенал, укрепления, церкви, монастыри, жалкие домы и бедное народонаселение. Барон удовольствовал даже свое любопытство— видел холеру, которую так хотелось ему ви­деть: перед глазами его тащили в военную боль­ницу посинелое, искривленное тело какого-то не­счастного ремесленника. Впрочем, на этот раз холера не была сильною в Кавите ; человек двадцать Тагалов умерло от неё в течение восьми дней, и зараза казалась уменыпающеюся.
Для возвращения из Кавите, мы взяли банка, легкое перевозное судно, которое, с помощью двух гребцов, летит по морю чрезвычайно бы­стро. Бамбуковая закрышка спасает пассажиров от солнечных лучей. По гавани беспрерывно мель­кают такия суда, переезжая из Кавите в Ма­нилла и обратно. Во время быстрого нашего пере­езда, внимание наше было занято плотами, на ко­их рыбаки производили свои рыбные лови. Все снаряды ловли состояли на них в пребольшой четыреугольной сети ; два верхние конца её были привязаны к длинным бамбуковипам, а два дру­гие кчи двум углам плота ; рычаг, укрепленный сзади, давал средства опускать сети глубоко в море и поднимать их по произволу. Сколько мож­но было заметить, производимый этим снарядом лов был весьма обильный.
Почти ночью уже воротились мы в Маиилла, и едва несколько часов оставалось мне для приве­дения в порядок моих здешних заметок и
238
дополнения их. Полагая, что более спокойствия и уединения будет мне на нашей жонке, я неме­дленно отправился к почтенному нашему ТсингъФонгу. Царон остался еще на берегу, и только на другой день, рано утром, хотел явиться на великий корабль, уже совсем готовый в пут. Китайский Колумб радовался, что через несколь­ко дней он достигнет блаженных стран ве­ликой своей родиньь

I ОСТРОВА ФИЛИППИНСКИЕ. — ИСТОРИЯ, СО ВРЕМЕНИ ЗАВОЕВАНИЯ ИСПАНЦАМИ.
■ I
Магеллану, тпому мореплавателю, который преж­де всех предугадал и открыл путь в Индию мимо мыса Горна, Европа одолжена была откры­тием островов Филиппинских. Ошправясь из Испанских гаваней, 10-го Августа 1519 года, с пятью кораблями, Ноября 1-го Магеллан прошел проливом, при котором навсегда осталось его имя, и в день праздника Св. Лазаря увидел купу островов, по этому обстоятельству названных им архипелагом святого Лазаря. Он коснулся Минданао, в копце Мая, поставил на нем крест, как знак подчинения Испании ; перешел к острову Зебу, где обратил в христианство и заставил окреститься царя тамошнего, семей­ство его и народ ; пристал потом к острову Мактану, и погиб в сражении против туземного царя, который не захотел слушаться благо­честивых его увещаний. Второй по Магеллане

зло
начальник эскадры, Жуан де-Серано, погиб из­меннически, в засаде, кошорую устроил для него новообращенный царь Зебуский. Несогласие началось между начальниками остальных трех кораблей, и только Себастиан Кано, начальник корабля la Vitoria (победа), имел славу возвра­титься к берегам Гвадальквивира, 7-го Сентяб­ря 4 522 года, обогнув мыс Доброй Надежды, и таким образом совершив первое путешествие вокруг света.
Так найдены были в одно путешествие — и новый пут в Индии, и новая земля в Индии ; НО долго потом то и другое оставались беспо­лезными. Годы, следовавшие за открытием, Испа­ния употребила на отбой у Португалии Молук­ских островов, на пояснение пушками Демар­кационной буллы, какую издал горделивый Папа Александр ѴИ-й. Наконец Виллалобос, переме­нивший название архипелага св. Лазаря на имя островов Филиппинских, в честь владевшего тог­да Испанским троном Филиппа П-го, отправился с экспедициею па Магеллановы острова, потерял корабль и умер на Амбоина. Только в Ноябре 4 56Л года, из порта Рождественного пустилась экспедиция, кошорой суждено было основать вла­дычество Испанское на островах, открытых Магелланом. Ею начальствовал Донец де-Лехапсн, человек испытанного мужества. Два корабля со­ставлявшие экспедицию, открыли остров Борода­тых, коснулись островов Разбойничьих (des Larrons), 22-го Января 4565 года, и 4 3-го Фе­
2M
враля пристали к островам Тандаип и Абуио, составляющим часть Филиппинских. Тут Лехапси старался достать припасов, но отбит туземцами, приблизился к островам Бпссанескпм, стал в Боголе, и мог добыт припасы согласив­шись только, в знак дружбы, пит кровь дикаря властителя, смешанную с его собственною кровью. От Богола, экспедиция направилась к Зебу, овла­дела главным местом острова, после жестокой пальбы пушечной, и построила крепость, которая послужила прочною основою новой колонии. Мало 4ио малу стали мириться с дикарями и власти­телями их, удалившимися внутрь острова. Бли­жайшие земли были покорены; припасы начали при­ходишь с Паная, Масбата, Лусона; наконец, важ­нейшее обстоятельство — колонисты получили подкрепление из Европы, кораблями и солдатами, без чего все начинания заселений должны были остаться бесплодны.
' Тогда Лехапси решился помышлять о завоева­нии Лусона. Племянник его, Жуан де-Салведо > был назначен для этого, разбил толпы тамош­них туземцев, и основал Манилла в 4 574 году. Напрасно раджи туземные старались сопротив­ляться ; побежденные Испанцами, они принуждены были покоришься горсти завоевателей, имевших для победы над ними разрушительные пособия огнестрельного орудия. Вскоре возвысились стены окрест нового города, и с тех пор Лусон сделался подчиненным Мадритскому Двору. Этот остров, самый значительный из Филиппинских,
У. III. 4 6
2U2
назван был покорителями Лусоном от слова Lusong, чем означали туземцы особенного рода ступки, повешенные близ входа каждой из их хижин, и служившие для молотьбы сарачинского пшена. Остров нтош, в длину 475 льё ( от с. к ю. ), при 75-ти ширины, был тогда насе­лен различными и разнородными племенами.
По приморью жили шут народы явно Малай­ского проосхождения, не смотря на некоторые частные отличия. Их названия были : Тагил, Пампанга, 3 амбал, Пангарпнан, Илоко и Кайаган. — Они были оливкового более, нежели черного цвета; волосы их были гладки, черты лица правильны ; жили они обществами, под управлением полу­образованным ; ими начальствовали раджи, при чем были еще у них высшие касты, или дворяне, банъаны ( baguans ), и низшие, калъанъи (calianes); в гражданских отношениях признавали они пра­во наследства ; говорили языком благозвучным и правильным; имели уложения уголовных законов; во многих своих обычаях, как и в обществен­ной иерархии, показывали много общего с боль­шими островами архипелага Индийского ; заключа­ли браки посредством жужура, молились теням предков, заклинали злых духов — словом : по множеству сходственных оттенков являлись родичами островитян Борнео, Ява и Суматра.
Но в горах Лусонских, пустынных ущельях его, дремучих лесах, жил совсем другой на­род, называемый от Тагалов Этас, или А это с,
I
243
и названный Испанцами Игорот, а вообще родо­вым именем : Горные Негры ( Negritos del Monte ). Эти Негрнпю были совершенно отличного харак­тера от обитателей долин острова: маленького роста, черные, как смола, с маслянистою ко­жею, курчавыми, руноподобными волосами, сплю­снутым носом, безобразными чертами лица, тол­стыми, выдавшимися вперед губами, они жили в диком состоянии, заменяя чувство инстинктом не выше животного, ходили нагие, бегали от мест заселенных, с трудом допускали себя поймать, и вырывались снова при первом случае, когда могли укрыться в диких горах своих. Единственное средство существования их в гор­ных ущельях составляла охота, в которой по­казывали они большую ловкость. Желая промыслить каких нибудь других припасов, дикари эти от­важивались являться в пограничныхч» селениях Испанцев, и меняли добытое охотою на сарачин­ское пшено.
По всем местным преданием, скорее можно почесть первородцами Лусона этих Негришо, не­жели народов оливкового цвета. По мере того, как гладковолосые народы распространялись по берегам и занимали внутренния земли, курчавые народы удалялись в горы. Без сомнения, в на­чале происходила между ними борьба, лилась кровь с обеих сторон, но в силу всеобщего закона, по которому исчезают мало по малу грубые типы перед типами более облагороженными, и дикари перед образованием превосходным, Негришо 16*
2W
были постепенно оттесняемы и сжимаемы в про­странстве теснейшем.'Здесь, томимые бедностью и голодом, время от времени уменьшаясь в числе, они до сих пор беспрерывно уничтожа­ются и будут уничтожаться, пока все поколение их исчезнет и потеряется в других наро­дах.
Впрочем, постепенное исчезновение черных поколений, поглощаемых поочередно желтыми и белыми племенами, не есть событие только на Лу­соне совершающееся. Великое дело такого пре­образования началось в здешней части света вообще, с незапамятуемых времен, и вот еще доказательство положительное, чшо в истории человечества мир идет вперед, а не назад, совершенствуется, а не упадает.
Существование черных племен на Лусоне по­дало повод ко множеству теорий и гипотез, но ни одна из них не доставила еще нам вы­водов полных и удовлетворительных. Утвер­ждено единственно то, что одна и ma-же, дикая, черная порода занимала разные места Океании, Малайского архипелага, Азийского материка, Ин­дийского Океана, и в иных точках своего расселения владычествовала одна, в других сража­лась против нашествия новых пришельцев. Та­ким образом, не говоря о некоторых легких различиях — неизбежном следствии различия оби­таемой широты, пищи, климата — тип Лусон­ских Негрпто находим в Кохинхинских Моиел островитянах Андамана, Цейланских Бедах,
«
245
некоторых горных поколениях Малайского архи­пелага, всех землях на север ош экватора, и котом далее, внутри Австралии, в Тасмании (где дикари эти почти не превосходят животных, у которых отбивают себе жилище), и наконец, на островах Вити и Соломоновых, в земле Папу. Каким-же образом весь этот народ — столь многими чертами сближенный с народами Африканского материка, Неграми Зангвебара, Ка­фрами, Мозамбийцами и Малгашами— каким обра­зом утвердился он на столь различных местах, столь далеко от своего корня, и как поддержался он в своих расселениях ? — Как — и эта противоположность едва-ли не одна из са­мых темных сторон этнографической загадки— как, подле него, другие народы, видимо чуждые этому началу, народы медноцветные, с гладкими волосами, красивой и превосходной породы, общественнее и промышленнее черных, пришли и по­селились на островах восточнее его, рассеялись на всем пространстве в 7-1 ° широты, то есть, от 23° N. до 48° S., на островах Гавайских и в Новой Зеландии ? — С разных-ли материков, поочередно, приходили разные части поселенцев на Океанийские земли, которые составляли, может быть, высоты, уцелевшие ош древнего мира, по­глощенного волнами ? АФрика-ли отправляла, во времена неизвестные, колонии Зингов и Малгашей, между ипем, как на севере, Аравия и Индия, отнимая земли у черных, очищали место Малайскому роду, явно различному ош всего, чем он окружен ? —
2Л6
Все эти данные, совершенно предположительные, по вероятию, вовсе не изъяснят нам : каким образом плавание столь различных племен могло распространиться до стран неведомых им? Уче­ные не растолкуют нам и того : что за потреб­ность, чшо за желание, какой случай, какая сила двинули все эти народы на такия бесцельные стран­ствования ? Отличные сведениями люди занимались решением всех означенных нами задач, стара­лись разрешить их терпеливым сличением язы­ков, нравов, Физических отличий Океанийских народов с другими поколениями человеческими. Но, мы сомневаемся, чтобы все эти полезные труды довели к решениям полным. Доказательств ма­териальных, неопровержимых, очевидных всегда будет недоставать в истории человека, на какой точке земли ни начните наблюдать его, потому что человек в младенчестве своей обществен­ной жизни ничего не замечал, и его хронология началась тогда только, когда чувства памяти и сравнения были уже сильно возбуждены в нем. Надобно быть посвящену в тайны мироздания, может быть, чтобы изъяснишь себе все тайны бытия человеческого. Уму и знанию человеческому есть пределы. . . .
Вот как далеко увлекли меня Лусонские Негригпо ! Спешу возвратишься на землю обитаемую ими, к истории завоевания их.
С покорением прибрежья и основанием Манил­ла, Испанцы нашли в Тагальских народах по­слушное орудие для своих предприятий. О Негри-
2M7
ии о покорители мало заботились, как о племени ничтожном и неукротимом ; после нескольких тщетных покушений на обращение их в хри­стианство, Испанцы привыкли думать о них не более того, сколько думали об обезьянах, вме­сте с Негрито населяющих горы Лусона.
Первый период властительства Испанского был ознаменован ссорами между властью поли­тическою и властью духовною, беспрерывно спорив­шими о своих правах и доходах. Монахи Авгусшинского ордена хотели, чтобы им отдана была самая главная часть правления в колонии j они вы­ставляли вперед своего начальника, выше началь­ника военного, и пользовались слабостью и уступ­ками гражданской власти. Если-бы все ограничи­валось еще только этими спорами, мир мог-бы последовать из общего примирения, но, соединен­но действуя против гражданских чипов, духо­венство, монахи и священники, разделялись между собою. Споры о преимуществах между различны­ми орденами, вражда Августинов с Францисканами, Доминиканок с Бернардинами, заговоры черного духовенства против белого, и особенно прошив архиепископа, все эти смятения, столь несчастные для колонии, сколь вредные достоин­ству духовенства, тянулись несколько столетий, и только в наше время высшее духовенство Ма­нильское приступило к союзу смирения, пред­писываемому Евангельскими наставлениями. Должно сказать однакож в похвалу духовных особ, первоначально явившихся на Лусоне, что дела и
№
2*8
проповедь их были ознаменованы кротостью и постоянством. Не с мечем, как на Американ­ском материке, но с словом спасения явились они здесь. Не принуждая совести, не ужасая на­казаниями, обращали они дикарей здешних. Авгу­стины особенно были орудием самого деятельного распространения христианства. Благодаря их усердию, в несколько лет Лусон сделался оби­телью христианских народов ; сотни приходов, монастырей, церквей были рассеяны по всему ост­рову, и туземцы покорствовали закону своих наставников, говоривших им о власти Бога, не убеждая их прежде этого признавать власть алькада, который требовал повиновения, как посланный от власти человеческой. Можно упрек­нуть проповедников Лусонских в одном, что совершая огромное дело обращения, иногда вво­дили они притом средства несообразные с крот­ким началом, для поддержания различных обязан­ностей, какие были налагаемы на обращенных. Так, например, наказание розгами угрожало каж­дому Тагалу, который не являлся к обедне, и малейшее забвение обрядов влекло за собою эшо наказание, больше или меньше.
Едва установилось религиозное и политическое образование Лусона, как ему стали угрожать на­падения Малайцев с Борнео и Минданао ( или Мавров, как называли их Испанцы ). Тамошние Форбаны, боясь вступишь в открытую битву, на­падали нечаянно на прибрежье, резали священни­ков, или брали с них окупы, и увозили тузем­
249
цев, продавая их потом в неволю другим на­родам.
Дело более важное отвлекло внимание Испанцев от нападений морских разбойников, в 1574 году. В этот год появился перед Манилла Китайский пират, названный королем .1 имого ном. Долго сражался он с Флотами Китайского Бог­дыхана, своего повелителя. Побежденный большим числом, и принужденный бежать, Лимагон воз­мечтал о покорении Лусона. У него было шесть­десят два кампана, на которых находилось 2000 человек отчаянного народа, не считая мат­розов и 1500 женщин. Высадка его на Лусон учинена была 29 Ноября 1574 года, когда Лопеца Лехапси только что утвердили Генерал-Капита­ном Филиппинских островов. Китайцы по­шли прямо к Испанской столице, думая захватишь ее в расплох. Небольшой передовой отряд, под начальством капитана Веласкеза, остано­вил их, дал время собраться гарнизону; завяза­лось общее дело и кончилось разбитием Китай­цев. Напрасно старался потом Лимагон возоб­новить нападение ; он был отражен оконча­тельно, и принужден бежать к устью реки Лингаен, в Пангцзинане, северной области Лусона. Осажденный в этом месте, он успел бежать с частью своего войска, и захватил остров Формоз. Оставшиеся на Лусоне воины Лимагона убежали в горы, где потом смешались с неза­висимыми туземцами, и образовали поколение, из­вестное ныне под именем метисов Sanglayes—
250
их легко отличишь по узким глазам, и по цве­ту кожи, более белому, нежели цвет кожи Тагалов и Илокосцев.
В 4 590 году, Японец, по имени Кнкмон, noторговым делам несколько раз бывавший в Манилла, вздумал сделаться посредником Испан­цев и своих соотечественников. Он требо­вал присылки послов, и пять монахов Францис­канских было отправлено в Японию с этим громким титулом. Начало казалось весьма благо­приятным, но за ним следовало гонение, и несча­стные проповедники погибли в пышках.
Между тем, в эту эпоху владычество Испан­цев прочно утвердилось на островах Филиппин­ских, и сделалось могущественно на всех окружных архипелагах. На Борнео послан был владетель по выбору Манильского начальства. Десмарина сделал тогда смелое, хотя и неудачное нападение на Молукские владения Португальцев. Баретшо пытался заселишь острова Соломоновы, только что открытые; после смерти его, Изабел­ла, вдова его, приняла начальство над колони­стами новых островов, и возвратилась с ними на Лусон, который беспрерывно видел допол­нение к своему политическому, религиозному и военному образованию. Туземцы мало по малу были обращены, покорены и записаны в военную служ бу по селениям.
Среди стольких успехов, тайный заговор начал угрожать опасностью владычеству Испан­цев в морях Индии. Странное посольство яви­

254
лось из Китая в Манилла, в 4 603 году. Послан­ники пришли опгь имени Богдыхана, как говори­ли они, чтобы узнать : не из золоша-ли состав­лен полуостров Кавите? При объявлении такой странной причины посольства, губернатор Педро д’Акуньа едва сохранил важный вид, препрово­дил чиновников Китайских на драгоценный полуостров, указал им на землю тамошнюю, и сказал: «Видите, господа : это земля, а не золо­то, а вот золото»—продолжал он, обращаясь к плантациям, которыми были покрыты окрест­ности.
Посольство могло остаться даже незамеченным, еслибы, через несколько месяцев потом, все­общее возмущение Китайцев, поселившихся на Лусоне, не дало понятия о тайных причинах явления Богдыханских послов, прикрытых за­бавным вопросом, для разрешения которого будшо-бы они были посланы. Уже с давнего времени, Пекинский Двор имел повод жаловаться на многие покушения Испанцев, касательно острова Фор­моза; он решился отмстишь по своему — ковар­ством и предательством. Китайские колонисты, пребывавшие в Манилла и владевшие всею мелочною торговлею, имели тогда сильное влияние и по числу своему и по делам. В предместии Би­дондо, ими основанном, считалось более 25,000 Китайцев, План Китайский походил совершен­но па план знаменитой Сицилийской веъернп: по­ложено было изменнически перерезать беспечных властителей Лусона, очистить остров от Ев­

и If
h
252
ропейцев, и объявить владением Китайского по­велителя, Богдыхана Небесной империи. Еслибы одна Тагалка, вышедшая замуж за Китайца, не открыла тайны, гарнизон Манильский, чиновники, купцы, монахи — все погибло-бы непременно. По счастью, Тагалка рассказала о заговоре, накануне его исполнения, священнику Квиапоскому, а тот немедленно известил обо всем губернатора.
Мгновенно пригошовясь к защите, Испанцы сосредоточили свои силы. Нападение было одна­кож так быстро, что не имели времени вы­звать отряды из предместья, и 150-т человек было там перерезано. Удача все еще могла-бы остаться* за Китайцами, еслибы они слишком рано не употребили во зло надежды на победу, и не перерезали всех Тагалов, попавшихся в их руки. Этим поставили они себя между двумя противниками, вместо одного, и противниками ожесточенными. Монахи, почти все старые воины, приученные к битвам во Фландрии, священники, купцы, женщины, все принялись за оружие в бит­ве беспощадной. Монах Флорес придумал и ис­полнил стратегическое движение, посредством которого возмущенные были разделены на две ча­сти, и никак не могли соединиться. Галлинато напал на Китайцев Париамских, Люизо на Бидондских. Сбитые во всех сторонах, возму­тители удалились к Сенш-Пауло-дель-Моншр, и потом в область Башангас. восстание укро­тилось бунтовщики старались оправдать себя казнью начальника своего Енго; голову его принесли

.
253
к губернатору Манилла на палке, как доказа­тельство покорности.
Следующие годы были не стол мятежны. Набе­ги Малайских Форбанов, возмущение на Биссайеских островах, где перерезаны были миссионеры, все это предшествовало новому возмущению Ки­тайцев, в 4 639 году, оконченному, так, как и первое, разбитием возмутителей, и оно было столь сильно, что целые селения Китайцев бежа­ли и основались в диких долинах Лусона. Еще в недавнем обозрении внутренности острова, удивленные Испанцы находили неизвестные им дотоле белые племена, образованные и занятые земледелием, в самых неприступных и пустын­ных местах гор. Без сомнения, это потомки Бидондских бунтовщиков, и отчасти Форбанов Лимагона.
Землетрясение, в 4 6Д5 году, причинило в Ма­нилла более зла, нежели все предшествовавшие вой­ны и смятения. Домы, церкви, монастыри упали на несчастных жителей, исчезли горы, погибли селения. Только развалины видимы были на ме­стах городов и жилищ.
I
Целое столетие протекло потом в событиях менее значительных. Нападения Мавритан ; воз­мущение туземцев в Пампанге и в Пангасинане; суд над губернатором Диего де-Сальседо, об­личаемом в излишней религиозной терпимости; ссора Иезуитов с Доминиканами; высадка Гол­ландцев на Формоз, и потом изгнание их изъ
25ft
этого острова ; взятие нескольких гальонов державами, враждовавшими прошив Испании ( меж­ду прочим одного Английским адмиралом Ай­соном, столь известным в истории Английского Флота); наконец, в 4 719 году, возмущение, учиненное духовенством против губернато­ра Фернандо Бусшаменше, погибшего под ножем одного из Фанатиков, в жестокой битве — такова была история здешних мест до 1762 года, когда нападение Англичан поставило Манил­ла на край погибели.
Начальником был тогда архиепископ, дон Мануэл Роха, возведенный усилием духовенства на такое несообразное с званием его место. Английская эскадра, из четырех линейных ко­раблей, состояла под начальством адмирала Корниша; высадными войсками начальствовал бри­гадир Драпер. Он обложил крепость 23-го Сентября, с 3000-ми человек Европейцев, Си­паев и Кафров, требуя сдачи от Испанских начальников.
Событие это происходило в то время, когда Англичане основывали свое всемогущество в Ин­дии. Калькутта увеличивалась с каждым днем ; почти весь Коромандель завоеван был Королев­скими и компанейскими войсками ; Пондишери взят. Манилла приходилось иметь дело с могу­щим неприятелем. Но укрепления города казались сильны, окружены рвами, снабжены огромною аргпил-, лериею; при небольшом гарнизоне, из 1000 чело-
аййлии
255
век, находились офицеры опытные и храбрые. Недоставало одного — головы, которая могла-бы управлять защитою. Архиепископ, человек духов­ный, без силы душевной в деле, без твердо­сти ума в советах, захваченный нечаянно, не имел мужества решиться на бишвы, ни столько бескорыстия, чтобы передашь свое звание дру­гому. Притом, несогласия были между чиновни­ками колонии, и очевидность опасности не толь­ко не утушала ненависти, но делала ее еще бо­лее сильнейшею и опасною.
Первый ответ Архиепископа Драперу показы­вал однакож благородство и решительность. « Только с жизнью моею отдам я город I » ска­зал он парламентеру Английскому. Но смелый ответ этот, как будто истощил все силы начальника.
Началась осада занятием предместьев, которые отданы были Англичанам без всякого сопротив­ления. Драпер укрепился в них, уставил пушками монастыри и церкви, с которых мог стрелять по Манилла, и встащил пушки даже на соборную колокольто. Напрасно старались Испанцы уничто­жить работы неприятельские смелыми и частыми вылазками ; их отбивали, и принудили наконец укрываться за крепостными валами. Каноник Анда, Француз Фалье, офицер Бустос, воин храбрости необычайной, племянник Архиепископа, начальствовали распоряжениями защиты. Бустос, еще юный, и достойный лучшей участи, был за­
256
хвачен при вылазке и убит, почти перед глазами его несчастного дяди.
Между тем, еще в первые дни осады, Анда отправился из Манилла произвесть восстание про­тив Англичан, во всех туземных народонасе­лениях. Он призывал их именем веры, и в несколько дней крестовый поход объявился по­всюду. Октября 2-го, 6000 исступленных Тагалов пришли, под начальством Анда, бишь еретиков-Лютеран. Эша неожиданная помощь, под­крепленная движением осажденных из города, особенно угрожала багпшареям Сан-Диего и Санто-Андре, разбивавшим крепостные валы. Сна­чала можно было подумать, чшо дело кончено с Англичанами. Тагалы бросились на пушки с не­описанною яростью, отбили и оборотили их на неприятеля. Никогда не видано было подобного бешенства ; вид Кафров особенно приводил Тагалов в отчаянную ярость : они думали видеть старинных врагов своих, горных Негрито. Еще несколько минут подобного усилия, и ряды Драпера были-бы расстроены, могли спастись от поражения только поспешным бегством. Но му­жество регулярных Английских батальонов оспорило победу ; они выдержали первый натиск, дали время другим батшареям возобновить паль­бу, отрезали и сбили нестройные толпы Тагалов, смяли ряды Испанцев, и преследовали первых до полей, других до крепостного вала.
С тех пор дело осаждающих было выиграно, и нападение 5-го Октября, которое передало въ
I
257
руки их город, можно и должно было предви­деть. Но таково было ослепление Архиепископа, ■imo когда Англичане уже занимали Манилла с оружием в руках, он спорил еще с Фалъе, и с одним из ондоров ( советников ) своих, о ненадобности капитуляции. При Королевских воротах, сто солдат Испанских, несогласив­шихся на сдачу, пали с оружием в руках; дру­гие, преследуемые неприятелем, утонули в Пассиге ; остаток попался в полон Англичанам. Тогда начались в городе, взятом на копье, гра­беж и раззорение, до того бесчеловечные что их отвратительно описывать. Не только Англий­ские солдаты, раздраженные сопротивлением, ис­кали в добыче награды за свои труды и опасно­сти, но еще Кафры и сипаи предались всему бе­шенству зверской злобы, и, к довершению несча­стия, самые Тагалы, из помощников, сделались неукротимыми убийцами и безжалостными граби­телями.
Ужасы бесчиния продолжались еще, когда Англий­ский офицере явился в палаты Архиепископа, дого­вариваться о примирении и условиях капитуляции. Драпер предлагал побежденным свободу в ис­полнении религиозных обрядов, безопасность соб­ственности, торговую независимость для всех жителей. Город должен был заплатить за то . военный выкуп. Условия приняты, и порядок восстановился в Манилла. Через несколько дней сдался Кавите.—Окуп в Ji-pe миллиона пиастров, на который так легко согласились, невозможно
Ч. Ш. 17
258
было выполнить. Области отказались принять в нем участие ; украшения церковные, серебро Обще­ства благочестивых деяний, даже архипастырское кольцо владыки—все было отдано, и все состави­ло неболее четверти условленной суммы. Но Драпер удовольствовался этим сбором ; от­правил обратно Английское войско, оставя толь­ко синаев, и сам уехал в Мадрас.—Англича­не, оставшиеся в Манилла, обратились к завое­ваниям вне города ; при пособии Китайцев, они выиграли сражение при Булакане и покорили всю область Тагальскую. Но вскоре каноник Анда восстановил против них все другие места, оспорил их преимущества, и даже заблокировал их в Манилла. Трудно составить себе понятие, что за странное войско было у храброго канони­ка! Оно одушевлялось не чувством национальности, но религиозною ревностью. Начальниками корпусов являлись священники, и лично вели своих исступ­ленных воинов, даже под выстрелы городских башшарей. Можно-бы сказать, видя войско Анда, что это восстали последователи Петра Пустын­ника, полуодетые, полувооруженные, нестройные, несогласные, но пылкие, бегущие на смерть, как на праздник, одушевленные страстью и непобе­димые. Тактика начальников образовала сначала партизанскую войну, и она продолжалась года два. Когда Англичане принуждены были наконец ду­мать только о личной обороне своей в город­ских стенах, сильная блокада, а потом осада Манилла заменили частные сшибки. Стесненные
I
259 отвсюду, томимые голодом и болезнями, уничто­жаемые в сражениях, Англичане готовы уже были отдаться на волю победителей, когда в гавань прибыл Фрегат, и объявил о заключении мира между Испаниею и Англией». Возвращение Манилла было одним из условий трактата. Английские сипаи очистили город, и Анда торжественно вступил в него, идя впереди Испанско-Тагаль­ской армии своей, 31-го Марта, 1764 годаи
Но столь продолжительное колебание власти Испанцев не могло остаться без последствий. Исторгнувши туземцев из мирного быта, за­ставив их испытать своевольную жизнь в воен­ном лагере, надобно было, с наступлением мира, обратишь их из солдат по прежнему в мир­ных селян, к домашней жизни, к тихим при­вычкам. К несчастно, война заронила в них семяна' совсем другого направления ; ненаказан­ность грабежа и убийства развили в этих лю­дях сшрасши, дотоле им неизвестные ; новый быт казался им легче прежнего, давал им бо­лее средств жизни; они привыкли обходиться с отчизною, как будто с завоеванною землею. По всему этому, когда заговорили о распущении вой­ска и мире, дух возмутительный оказался в вой­ске; оно рассеялось отрядами, грабило селения, не узнавало голоса священников, которым пови­новалось дотоле — даже возносило на них убий­ственную руку. Для увеличения ужасов такого несчастного состояния, взбунтовались опять Ки­тайцы и заняли город Нава, откуда прогнали 17*

260
их только после жестокой битвы. Тогда-же области Лагуна и Батангас подняли знамя бунта; Илокосцы и Кагайяпы избрали даже себе короля, а из ПанГазинана были прогнаны Испанские сбор­щики податей.
В таком состоянии находился Лусон, когда каноника Аида определили над ним генералъкапитаном. Правление этого деятельного и твер­дого характером человека, мало по малу, изгла­дило язвы военных бедствий. Силе своеволия про­тивопоставил он страх наказаний, очистил области от разбойников, их опустошавших, восстановил внутренния сообщения, уничтожил и предупредил буйство туземцев, и дал сред­ства священникам снова утвердить власть, ка­кую отняли у них времена смятений. Манилла одолжен был своему начальнику возрождением и спокойствием. Жители отдохнули и старались вознаградишь свои потери. Баско, бывший преемни­ком Анда, показал неменее его желания общего добра и ловкости в делах. Видя, чшо духовен­ство беспрерывно более и более увеличивает свои требования, он открыто начал противишься ду­ховной власти, угрожавшей ему. Следствием был заговор, к которому пристали чиновники воен­ные и real hacienda ( удельные ). Уведомленный обо всем плац-маиором, Баско схватил глав­ных зачинщиков, бросил их в корабль и от­правил в Европу. В правление Баско был в Манильской гавани достопамятный Лаперуз, и ви­дел от почтенного начальника острова самый
261
дружеский и отличный прием. К зшому-же вре­мени должно отнесши установление Испанской Филиппинской Компании, хотя за началом её сле­довала неудача.—Баску наследовал Рафаэль Мария Лгвплар. Прибывши в Манилла с большими пол­номочиями, он пошел дорогою перемен и успе­хов. Первый он осмелился открыт порты Лу­сона всем Европейцам, чего не допускала до тех пор Испания. Установив более сильное воин­ское защищение, Агвилар улучшил Финансовую чаешь и облагодетельствовал колонию многими учреждениями.
Наступило время продолжительных морских войн, передавших Индийские моря в руки Ан­гличан. Лишаемая беспрерывно и повсюду своей важности, потерявшая свои Американские владения, взволнованная войною с Наполеоном, Испания оставляла Манилла без помощи, без совета, без управления. Лусон, до самого 481Л года, казался отделившимся от Испании, жившим своими сред­ствами и упадавшим беспрерывно. Мир пробу­дил его, но не дал ему понятия о системе наи­более полезной для его перерождения. В великую торговую борьбу, которая зашевелила тогда це­лый мир, Лусон вступил с старыми предразсуд­ками о пользе исключений и монополий, с кораб­лями, сгнившими в его портах, с тарифами, которым минуло уже два столетия.
В эту эпоху однакож, повеление, полученное из Испании, заставило губернатора Манильского согласишься на пребывание, и даже поселение нпо-
262
странных негоциянгпов в Манилла. Французы, Англичане, Американцы, Голландцы явились на Лу­соне; но в начале, какую необузданную ненависть, сколько завистливых предубеждений, сколько от­крытых и скрытых преследований, и какие кле­веты встретили Европейских гостей! Можно было подумать, что эти иностранцы пришли на Лусон для того только, чтобы отнять у духовенства землю, завоеванную и обращенную им ; так страшно начали греметь проклятия против но­вых пришельцов, православных и еретиков без различия! Тайно засееваемая ненависть эта прине' сла страшные плоды, столь страшные, что самые
сеятели её испугались. Когда, в 4820 году, хо­лера вторглась в Манилла, со всеми своимн неизъ­яснимыми припадками, мгновенною смертью, безо­бразными трупами умерших, бесчисленными жерт­вами, народ, поражаемый неожиданно, не зная что думать, чем все это изъяснишь, вдруг проник­нут был погибельною мыслью, что иностранцы, о которых говорили им стол много худого, что эши злодеи и еретики навлекают на Манил­ла гнев Ножий, и что но всему вероятию, они единственная причина и повод неукротимого бедствия. Едва тачая несчастная мысль перешла от одного к другому, как увеличилась, усили­лась, сделалась безумием. Несколько медиков Европейских занялись изучением сущности и средств исцеления болезни; уже по несколько дней подвергали они жизнь свою Ьпасносши в больни­цах : их убили, разтерзали, и сперва их, какъ
263
главных отравителей, а потом кинулись к негоцииипиам, поселившимся в Бидондо; захваченные в домах своих,многие были убиты—трупы вы­тащили на улицы, ругались ими, топтали их ло­шадьми. Два часа продолжалась ужасная сцена, и— городовое начальство оставалось спокойно, непо­движно. Только после исшреблепия иностранцев, когда толпа, еще несытая кровью, стала уг­рожать домам Испанцев, Генерал-Капитан почел за необходимое явиться на площади с штабом своим, призвал монахов и священни­ков, уговаривал их утишать народ, и они успокоили разъяренных бунтовщиков. Убийство, прекратилось. Но ни один из виновных не был ни преследован, ни наказан.
Между тем иностранцы, которых предали таким образом на распиерзание народа, будто несчастные жертвы Римского цирка, эти иност­ранцы сделали для Манилла в пять лет то, чего не могли сделать в течение двух столетий его беспечные властители. Им обязаны введением множества неизвестных дотоле, или бывших ничтожными родов промышленности ; они завели выделку рома, в большем объеме устроили на­саждения сахарных тростников, основали сахар­ные заводы, Фабрики индиго, табаку, мастерские, где выделываюийся ткани из туземной пеньки и бананового абака^ они привлекли в порт кораб­ли из всех сторон света, дали жизнь мертвой гавани, покрыли плантациями дикия поля, умножи­ли промены и движения стольких, косневших въ
26^
бездействии богатств ; их заботою развелись обширные насаждения кофс и какао ; сарачинское пшено, хлеб стали предметом произведения об­ширного и прибыльного. Манилла одолжен им своим воскресением, не смотря на бесчеловечие, с каким подвергали погибели их жизнь и бла­госостояние.
Но должно сказать, чшо теперь началось уже и противодействие в пользу иностранцев; уже на­чали понимать всю выгоду пребывания их здесь ; вкус к Европейским обычаям, употребление Европейских предметов роскоши и произведений необходимых распространились и сделались об­щими, по причине дешевизны; самые нравы улуч­шились и смягчились. Испанцы, метисы, Тагалы опытом удостоверились в невыгоде, какую при­чиняла им блокада монополий, на которую столь долгое время осуждены были Филиппинские остро­ва Испаниею; хотя слишком медленно, все дости­гают здесь до понятия благодеяний общественно­сти, проникнутой космополипшсмом. Нет ни­кого, даже из монахов и священников, кто невольно не подвергался-бы влиянию идей просве­щенной терпимости. Особливо Испанское духо­венство, занимающее высшие места и управляющее местным духовенством, подверглось силе благо­детельной реформы, старается направишь к уме­ренности дух политики и общественности, со­храняя притом чистоту оснований Католической религии. В стране, где голос духовенства еще столь силен, какое прекрасное поприще пасты­
265
рям людей, если они поставят себя посредника­ми всеобщего примирения народов !
Впрочем, когда рассматривать дело с выстой точки политики, только системою сплавки наро­дов, повелители здешней колонии могут еще поддержать власть свою над нею. На Лусоне, как на Антильских островах, как в Бепгале, Икак во всех сторонах, где племена Европей­ские смешались с другими, уже образовалось но­вое племя, могучее по числу и по отношениям, деятельное, промышленное, нередко сильное ду­хом — это метпсы, креолы. В Бидондо, они управляют всею полуопшовою и мелочнию тор­говлею, занимают множество ремесле, хозяйству­ют над множеством больших плантаций, снаб­жают солдатами гарнизон и матрозами Флот. С недавнего времени вступили они в ряды ду­ховенства, и им отдали от 2-х до 3000 мелких приходов, слитком незначительных для Европейского священства. Таким образом, кре­олы явились повсюду, в церкви, в торговле, в прибрежном мореходстве, в земледелии, в про­мышленности. Правда, до сих пор, первые в вещественных отношениях, по своей трудолю­бивой смышлености, они остаются последними в моральных отношениях, за свою леность, без­нравственность, невежество, грубые привычки ; но Испания должна предвидеть, чшо Лусон согрева• еш за пазухою змею, которая уничтожит власть её, если не предупредит она этой змеи, и не выр­вет у неё жала. Уже в 1824 году, неудачный
266
заговор мог показать, чтб готовится в буду­щем. Несколько офицеров гарнизонных и Ис­панских купцов присоединились к метисам, и хотели провозгласить независимость Лусона, пользуясь новыми идеями, которые произникли из Испанской революции и отпадения Испанской Аме­рики. В Мае вспыхнуло возмущение; заговорщики овладели одними из городских ворот, прямо отправились в жилище Генерал-Капитана, схва­тили и зарезали этого первого чиновника коло­нии. Столь дерзкое и решительное начало могло быть последуемо полным успехом, но верность войска правительству и смерть одного из глав­ных бунтовщиков изменили обстоятельства. По­бедители по утру, вечером заговорщики были уже в тюрьмах крепости, откуда отправили их в Испанию. Изгнание и казнь сделались участью начинщиков. Но кто поручится, что за ними не явятся другие, более страшные и върнее рассчи­тавшие успех ?
Правление Филиппинских островов доныне продолжается так, как началось с самого по­корения их Испанцами. Генерал-Капитана при­сылают сюда из Испании. Он политический на­чальник всех островов,-и хотя должность его продолжается только шесть лет, по уставу, но почти всегда протягивают ее за определенный срок, и немного было правителей, которые не осшавались-бы на месте долее шести лет. Жало­ванье Генерал-Капитана состоит из 18,000 пиастров ; П000 из них остаются до перемены
2G7
его в королевском казначействе, на случай взы­сканий при сдаче места. После смены своей, пра­витель должен прожить еще полгода в колонии, как частный человек — закон мудрый, предус­мотрительный, но почти всегда уклоняемый зло­употреблением. Нынешний Генерал-Капитан на­ходится на Лусоне с 1830 года. Генерал-Капи­тан председательствует в советах и управ­ляет доходами. При нем, как контролеры, на­ходятся ассессор и сборщик податей. Колони­альный Совет, всем заведывающий, состоит из одного правителя и четырех советников (оиеиогеч). Кроме всех этих помощников по граж­данской и политической частям, Генерал-Капи­тан имеет еще по военной части важного по­мощника, alter ego, Королевского поручика, при­сылаемого из Испании, для управления войском и замены главного начальника, если это потре­буется.
За сими главными властями следует множе­ство второстепенных властей, из которых важнейшие сушь областные алъкады; их считает­ся два в Манилла и двадцать восемь в обла­стях ; все они принимают титул Capital! <Ие guerra. Под их властью находятся Capitales del pueblo, или начальники городов, избираемые из богатейших жителей, и Cabossas de varangaye, род туземных сборщиков, обязанных наблюдать за сборами вч> пользу нравпипельешва. Кроме того, Манилла имеет еще одного чинов­ника особеннаго—это коррехидор. Он начальникъ
268
полиции; у него в распоряжении тюрьмы. Судебное преследование ограничивается для его особы из­вестными степенями дел ; далее положенных пределов, он передает преступника Совету.
Таковы гражданские и политические власти в Манилла. Противоположно с ними, и почти со­вершенно независимо от них, идут власти ду­ховные. До сих пор ни одна из этих вла­стей не сохранила влияния более черного духовен­ства. Оно доставляет почти всех членов архи­епископству, и его различные ордена владеют почти всеми богатыми и важнейшими приходами острова.
Глава всего духовенства Манильский Архиепи­скоп; под его начальством три епископа и ка­питул двенадцати каноников, с своим пред­седателем Трое епископов живут в Вигане, Нага (в области Camarines) и в Зебу, на ост­ровах Биссайеских. После епископов следует Великий Инквизитор, начальник коммиссаров Святого Судилища. Этот духовный трибунал был устроен в Манилла по примеру Европей­ского, заслужившего столь страшную знамени­тость. На Лусоне, как и в Испании, лазутчики и члены Инквизиции проникали во все семейные тайны, испытывали благоверие каждого, наказывали открытое и тайное неблагочесшие в великом и малом, осуждали и исшребляли вредные книги, и определяли San-Benilu и костер виновным и осужденным.
269
Четыре монашеские ордена, властвующие в Манилла, сушь: Августины, Домиишканы, Бернардпны и Францисканы. У каждого свой начальник ( Pro­vincial) и свой капитул. Из среди этих четы­рех орденов избираются в священники для при­ходов по областям. По наблюдениям путеше­ственников, беспристрастных и в различные времена, духовенство здешнее, кажется, несколь­ко излишне простирало на подчиненных своих строгость в надзоре за исполнением обязанно­стей и постановлений. Нередко многие из ду­ховенства подвергались даже взысканиям от ар­хиепископов за излишнее суеверие. Вот чшо говорит человек, которого никто не обвинит в пристрастии—знаменитый Лаперуз : « Народ здешний разделен на приходы и подчинен мно­гим обязанностям, мелочным и даже странным. Всякая духовная вина, всякий грех доныне нака­зывается телесно, по приказу священника; с муж­чиною и женщиною поступают одинаково, и на­казывают всегда в присутствии народа. За неяв­ление к молитве и обедне положен штраф день­гами. Праздники, службы, обряды занимают весь­ма много времени, и как в жарких климатах воображение воспламеняется быстро и сильно, то следствия этого здесь бывают самые странные: я сам видел во время пасхи, что кающиеся, в масках, ходили по улицам в цепях, обложив тело колючими ветвями, и перед каждою цер­ковью и часовнею получали известное число уда­ров плетью, таким образом подчиняя себя по­
270
каянию почти сипол-же тяжелому, как покаяние Индийских Факиров. Все эшм излишества, спо­собные только произвесть суеверие, а не подкре­пишь истинную веру, запрещены Архиепископом. Но есть духовные особы, которые, если не при­казывают, то, по крайней мере, и не запреща­ют подобных странностей.»—Ренуар де-СеншъКруа, посетивший Манилла через двадцать лет после Лаперуза, говорит, что суеверие и изувер­ство видел он здесь еще в сильной степени. На святой неделе, по улицам Бидондо ходят полунагие Тагалы, ц колючих венцах, и их се­кут дети, за ними бегущие; другие довольствуют­ся тем, чшо облекают себя публично тяжелыми веригами. Особенно отличаются излишеством иэуверия туземные священники, чрезвычайно воль­ные в поведении, и едва умеющие читать Латин­ские молитвы, перемешанные с Тагальскими сло­вами. Но должно отдать справедливость монахам четырех вышеупомянутых орденов, что они всегда отличались самым непорочным образом жизни.
Таким образом, с одной стороны ГенералъКапитан, его советники и алькады, с другой Архиепископ, епископы, каноники и священники— вот два могущества, разделяющие между собою власть над Испанскою колониею. Вторые под­крепляются моральным влиянием на умы ; 'первые гарнизоном из 2000 Европейцев и Л000 тузем­цев, не считая областной милиции, вооруженной пиками, с салакошами на головах.
271
Со времени бунта в 182-4 году, в чем заме­шано было много креолов, Манильское началь­ство требовало и получило подкрепление прибав­кою Испанских солдат, чтобы в случае нужды противопоставишь их возмущению туземцев. При­бавка 1000 человек гарнизона показалась доста­точною для безопасности колонии. Служба здешней областной милиции совершенно полицейская. Полу­чая паек и маленькое жалованье, эта областная стража день и ночь наблюдает за безопасностью дорог и порядком между жителями. В случае беспокойства, она собирается ротами, под на­чальством своих капитанов ( которые почти все сушь самые значительные из местных жите­лей ), и является в места пребывания алькадов. Таким образом, в два, ипри дня Лусон мо­жет выставить от 20 до 30,000 человек вой­ска, неприученного, правда, к регулярной службе, не пригодного для правильной войны, по превос­ходного и страшного в войнах гверильясов, или паршизанов. В следствие такого устрой­ства, неприятель может покорить Манилла, но никогда не завоюет Лусона. — Прежде, к сухо­путным войскам здешним можно было еще при­совокуплять морское, но теперь едва-ли находит­ся здесь всего десятка три канонерских лодок ; ими начальствует капитан Фрегата.
Расходы по колонии, издержки на управление, на духовенство, на чиновников военных и ду­ховных, простираются до 40-ши милльонов Фран­ков. Для прикрытия всего эшего, исстари опре­

-272
делены сборы, сумма и свойство которых часто изменяются. Эшо суть : плата с поземельных доходов, поголовная подашь с Китайцев, пош­лина с привоза товаров ( восемь процентов с оценки), налоги на табак, бетель, арек, петушьи бои, кокосовое вино и крепкие напитки, наконец гербовые пошлины.
Со времени мира в 4 81М году пошлины с при­воза и вывоза усилились в значительной степени, как видно это по книгам Манильской таможни. они достигли было до суммы необыкновенной, когда закон утвержденный во Франции, в 4 825 году, убавил чрезмерно пошлину, взимаемую преж­де того с Индийского сахара. Многочисленные ко­рабли немедленно отправились из Бордо, Нанта, Гавра, Марсели, и всего более в Турин и Ма­нилла ; Французский Флаг появился снова в Ин­дийских морях; Французская промышленность нашла было средства для великого сбыта товаровъ» когда в пю-же время раФФинадные заводчики наши приобрели себе дешевый товар. Новая и плодо­творная торговля образовалась; но жалобы одной из привиллегированных Французских колоний, острова Бурбона, который, в замену премий, данных его произведениям, не мог даже наде­лить нас порядочною гаванью, вдруг остановили счастливое вдоховение правителей Франции и уни­чтожили движение торговли, произведенное изме­нением тарифа. Оскорбясь такою переменою, пра­вительство Манильское отмстило одинаковым образом, и следствия были равно пагубны для
273
Франции и Филиппинских островов. Французские вина и напитки подверглись запрещению, и несо­гласие тарифов удалило Французские корабли из гаваней Лусона. Ловкие более нас, лучше пони­мая взаимную пользу, Англичане воспользовались исключением Французов. Как любопытный Факт, надобно заметить, что прозорливость Лаперуза, за пятдесят лет, предчувствовала самую выгод­ную систему для Испанской колонии. Вот что писал он в 1787 году, и что другое можем ми сказать даже и теперь ?
« Когда все жители здешние снабдят себя са­рачинским пшеном, овощами и сахаром, в ко­личестве достаточном для их продовольствия, остаток не имеет здесь никакой цены. В таких обстоятельствах случалось, что са­хар продавали дешевле одного су за Фунт, а пшено даже не принимались жать. Думаю, чгпо трудно самому невежественному обществу лю­дей придумать систему управления нелепую бо­лее шоЙ, по которой порт Манильский, должен­ствующий быть открытым и свободным для всех народов, доныне закрыт Европейцам. » .. Да­лее : «Индиго, хлопчатая бумага, сахарный тро­стник без обработки родятся здесь под но­гами жителей, их презирающих ; но совершенная свобода торговли для всех народов установилабы сбыт, ободрительный для произведений здеш­них всякого рода, и самого умеренного сбора пошлин достаточио-б было в немного лет на все расходы правительства. Свобода религхоз-
У. III. 4 8

27^
пая, данная Китайцам, с некоторыми льгота­ми, скоро привлекла-бы на Филиппинские острова 400,000 новых колонистов из восточных областей Китая, страдающих огп тиранства тамошних мандаринов. »...
К этим словам умного наблюдателя, 'к со­ветам, которые кажутся современными, прибав­лять нечего. Умные люди во все времена предчув­ствовали будущее.
Торговля Филиппинских островов делится на несколько отраслей: прибрежное плаванье на Биссайеские острова и в Китай, промены с Малезиею и Индиею, и наконец, важнейшее других, сно­шение с Европою. Во внутренних областях все производится через алькадов : они, как уже говорил я прежде, скупают все произведения своих областей, и потом перепродают их в Манилла. Тут из рук метисов и Китайцев товар переходит к негоциянтам Испанским, Французским, Английским и Американским.
С Биссайескими островами, Манилла меняет Бенгальские ткани на золото в порошке, воск, балате и птичьи гнезда; с Короманделем камбаи, Мадрасские платки, конжоны на пиастры и неболь­шое количество дерева сибукао ; с Китаем Фар­фор, конФекты, шелковые изделия, Фрукты на произведения Биссайеские, балаше, птичьи гнезда, шапу ( сушеную оленину ), оленьи жилы, черепаху, гебеновое дерево, и наконец с Европою сукна, вина, водку, масло, железные изделия на сахар, индиго, кофе, черепаху, золотой порошек, соби-

275
раемый в водах Лусонских, какао, ром, сара­чинское пшено, табак, красильное дерево.
Большая чаешь всех этих различных торгов находится в руках метисов ; жены их осо­бенно завладели Мадрасскими тканями и камбаями. Опытные более мужчин в этом роде товаров, они отправляются в Париам, где на тамошнем базаре находятся лучшие магазины. Метиски тор­гуют и беруш товар почти всегда без пла­тежа наличными, и даже без росписок ; как-бы ни велик был срок, па который условятся, покупщица не согласится дат росписки, но за то всегда верно явится к платежу. Вообще выгод­нейшим находят иметь дело с метисами, не­жели с Испанцами, худыми плательщиками, или с Китайцами, самыми дерзкими плутами, какие только есть на свете.
48’
I
МАША 2Œ3ŒL
ОСТГОВД ФИЛИППИНСКИЕ. ГЕОГРАФИЯ.
Архипелаг святого Лазаря, обыкновенно назы­ваемый Филиппинскими островами, состоит из множества островов и островков, числом все­го до 4000, из числа которых довольно упомя­нуть только о главнейших по величине и важ­ности. Весь архипелаг этот распростирается от 5° до 4 9° северной широты. В цепях гор, пролегающих по островам во всех направлениях, есть пики от 4800 до 2000 туазов вышиною ( впрочем досшоверпого измерения ни одному не сделано ). Многие из гор огнедышащие, и между ними замечательная гора Маиион, или АлбаА, на острове Лусоне, у которой вершина всегда дымит­ся, и еще горы на островах Миндоро и Санги, подле которых находятся неистощимые копи го­рючей серы.
Как на Индийском полуострове цепь Гаттских гор определяет различие двух атмосфер,
277
гори на Лусоне, идущие в птом-же направлении, также усгпановляют два различные состояния кли­мата. В отделении земель на запад от гор, дожди идут в Июне, Июле, Августе, и отчасти в Сентябре — это время западных ветров и потоплений ; на всем западном пространстве сви­
репствуют тогда страшные порывы ветра, назы­ваемые colla ; море бурлит, земля покрывается водою, поля делаются озерами. И в то-же время на восточной и северной стороне погода превос­ходная. Но с С. В. муссоном,идля восточной части земель настает время бурь и дождей. Так беспрерывно, две покатости земель переменяют свой
климат, и переходя поочередно то на ту, шо на
другую, можно наслаждаться здесь весною. В промежутках двухъ
безпрерывною муссонов, BÜ
время нерешительности и борьбы ветров между
собою, являются страшные ипифоны ( baguyos ),
в несколько часов опустошающие жатвы, низ-
провергающие хижины и доны, исторгающие деревья, разбивающие корабли. Люди, которые все изъясня­
ют к лучшему, говорят, будто именно этим страшным движениям воздуха Филиппинские острова обязаны здоровостью климата, не смотря на периодическую дождливость его.
На орошаемой влагою почве островов, произ­растание является сильно и великолепно. Луга, поля, горы всегда зелены. Иногда па одном де­реве, в одно время, видны цветы и плоды ; но Европейские плодовые деревья здесь вовсе не при­
278
носят плода, или приносят его весьма мало ; за то деревья шропиковые — померанцы, лимоны, манги, аттьи, ланконы — вознаграждают плодом превосходным. Все Европейские овощи, кроме кар­тофеля, удаются в огородах Манилла. Но глав­ное богатство островов составляет сарачин­ское пшено, основа для продовольствия жителей. Испанцы ввели в употребление хлеб, родящийся вообще весьма хорошо. К этим предметам местного потребления надобно прибавить произве­дения для промена и вывоза —хлопчатую бумагу, коФе, сахар, индиго, какао, cassia lignea, табак, бетель, арек, обрабошываемые в количестве бо­лее или менее значительном.
Рогатой скотины, овец, коз, буйволов также свиней и лошадей, на островах здешних изоби­лие. Многие из пород животных живут в го­рахъ—олени, серны, козы. Там-же находятся зе­леные и серые горлицы, и другие с красным пят­ном на груди, птица табу ( которая зарывает в песок яйца свои для вывода детенышей ), бе­касы, глухари, и проч. Море и озера наполнены превосходною рыбою. Кайманы ужасной величины плавают в реках. Контр-Адмирал Ричрей го­ворит об особенном роде змей, называемом туземцами дамопалау—яд их причиняет смерть в одно мгновение. Из ящериц замечательна на­зываемая ъакокь, так проименованная потому, что крик её выражает два слога: ta-кон, и калао, которая всегда, как петух, поет в известные часы дня.
279
Рудники золота и железа необильны и худо обрабоипываюшся; золотоносные пески в реках, ко­торыми пользуется терпеливость Китайцев, кра­сильное и строевое дерево, воск, сера, смола, янтарь, жемчуг, перламутр, салангановые гнезда, балате и каури — таковы суть другие богатства здешней благословенной стороны.
Острова Филиппинские можно разделишь на пять следующих главных куп : Лусонская, БиссанеcKaAj Парагоаская, Минданаоская и Сулуская.
Лусон, остров, делится на пятнадцать алькадсшв, или областей : Тондо, или Манилла, Ка­вите, Валаигас, Бу лакан, Лагуна, Батангас, Тайамбас, Пампангсп, Замбалес, Пангадчнан, ИлсKOt Кагайан; Камаринес, Албаии,
Я говорил о Тондо, Кавшпе, Лагуне, Илоко. Валангас, Тагальская земля, на 3. от Манилла, обширна, но покрыта горами и немноголюдна. Ма­нилла получает отсюда дикую пальму, бамбук и некоторые строильные дерева. Из Валангаса идет также большое количество nipas, из ко­торого делают превосходные кровли. Алькад жи­вет в Валангаси, приморском городе залива Манильского. — Область Булакам знаменита на Лусоне красотою женщин, Черкашенок Филип­пинских ; она на север от Манилла, сжата в тесных пределах, и плодоносию своему обязана чрезвычайным населением. Считают здесь до 49-ши городков, и в числе их есть столь зна­чительные, чшо по нескольку часов надобно упо­треблять для переезда через них — впрочемъ
280
и
не дивишесь эгному : здешние города и селения не­похожи на наши Европейские; домы строятся здесь почти всегда на расстоянии ста шагов один от другого ; разбросанные таким образом по обеим сторонам улицы, они окружаются краси­выми садами, где разводится иногда не менее 50-ти, или 60-ти родов деревьев. Сообщения пе­ресекают область во всех направлениях ; кана­лами и судоходными реками доставляются в Ма­нилла произведения удивительных долин здеш­них, а дороги сухопутные так хороши, что можно сравнишь их с садовыми укатанными до­рожками. Лучшие плоды области сушь называемые ; лакатан и гуеулан, — Облаешь Батангас на юг от Лагуны; она гориста и лесиста; с её возвы­шенных гор взоры объемлюш вдруг два моря — Китайское и Южный Океан. Главное место Сан-Пабло дель-Монте, подле которого находятся озера серноватой и солоноватой воды, затопив­шие собою древние жерла потухших волканов. Глубина этих водохранилищ неисчислена: верев­ками в двести брассов длиною недостающ дна. Всех этих озер семь ; они находятся в полульё один от другого, и называются Семь брать­ев ; страшные кайманы обитают в них. — На юг ош Батангаса облаешь Танамбас, последняя из Тагальских земель, касающаяся полуострова Камаринеского. Прибрежная часть её прекрасна и обработана ; но во внутренности дороги, идущие по крутизнам, непроезДны : деревья и кустарни­ки занимают все скаты холмов, и не даюпи про-
281
хода сквозь их густые ветви. Тайамбас, нахо­дясь отчасти на Южном Океане, много раз ви­дела в её малопосещаемых заливах Американ­ские гальоны. Если Испания бывала в войне с ка­кою нибудь Европейскою державою, и крейсеры блокировали Манильский порт, сигнал при вхо­де в пролив Сан-Бернардино показывал гальону, что пристаням западным угрожает опасносниц тогда этот пловучий магазин богатств направлялся на восточный берег Лусона, где вы­гружал все на берега ; на руках переносили по­том выгрузку до озера Лагуна, и оттуда на лод­ках перевозили в Манилла.— Севернее всех Та­гальских земель находится область Пампанге, обитатели которой представляют почти одина­кие нравы и одинакий характер с Тагалами. Об­ласть эта обширна и плодоносна, богата золоты­ми рудниками, и производит превосходный ша- ।
бак и огромное количество сахару. — Область Замбальская на С. 3. от Пампанга, от мыса Ка­нопского до мыса Болинао. Замбалы, жители её > малорослее своих соседов, но образованы и оде­ваются подобно им. Туш есть превосходный порт Субекский, защищенный от всех муссо­нов, с двадцатью заливами и десятью брассами глубины подле самых берегов. — Область Псисгазпнан, на С. от Пампанге, образует собою обгиб залива, касаясь на В. народов малоизвест­ных и независимых, на север области Илоко, и Западного моря. Малорослые, но храбрые и го;н дые, её обитатели совершенная прошмвополож-
н;
k'
|. 282 x
«
1 ноешь соседям, Пампангам и Илокосцам, кото­
рые великорослы, сильны, но крошки. Может быть, по этому пират Лимагон выбирал здеш­нюю облаешь, как безопаснейшее для себя ме­сто, нападая на Испанцев.
В ближних горах обитают здесь самые глав­нейшие породы дикарей, называемых Игорото и Негркто. Они продают детей своих Испанцам, и отваживаются приходишь в селения Пангазинанов, и особенно Тангайапов, ненаходящихся под настоящею властью Испанцев. Вся восточ­ная покатость острова предоставлена здесь ди­ким племенам, явно различным, не только от образованных окружных народов, но и между собою. Различие это не столько в языках, сколь­ко в типе лица и тела, и в нравах. Таким образом, далее черных Стасов существуют еще, в состоянии полной независимости, сначала народы Малайские, древние туземцы Лусона, за­брошенные в горы леностью, или возмущениемъ— I может быть даже, что это остаток морскихъ
разбойников Биссайеских, или Минданаоских ; далее следуют потомки Китайцев, остатки высадок Лимагона, или бывших возмущений ; на­конец потомки Японцев, заброшенные сюда ко­раблекрушением, и все это живет здесь, не счи. тая еще смешений этих различных племен межи z- ду собою, и с племенами исчисленными мною вы­
ше сего. — Все сии народы, независимые от Ис­панцев, ведут жизнь земледельцев и рыбаков, одеваются в ткани, самими ими выделываемые,
г h
I
283
более ходят полунагие, но знают уже некото­рую общественность, особливо в горах над долинами Виганскими, Там известны одиннадцать значительных дикарских селений, между кото­рыми существует общий союз. Женщины та­мошния крепки и довольно красивы ; одеяние их составляет род рубашки, закрывающей им грудь, и при ней бывает еще кусок бумажной ткани, которым дикарки обвертывают себя от пояса до колен. Обитая в хижинах, хорошо воору­женные, дикари здешние умеют отражать силу силою, и даже небезопасно явиться к ним про­стым наблюдателем, потому, что они не дове­ряют никакому чужеземцу и трепещут за дра­гоценную им независимость. Религия их есть смешение басен и суеверных обрядов. У них есть законные жены и наложницы; разделяются они на дворян и невольников, и повинуются царям своим. Войны их жестоки и отчаянны ; если убьют у них начальника, подчиненные должны отмстить за него множеством жертвъ—убить столько человек в память его, сколько будет несжатых пальцев на руках трупа. Для та­ких мщений дикари избирают ночное время, и становятся в засаде около дорог, за деревьями, вооружась луками и стрелами. Случай определяет после сего, кому погибнуть жертвою страшного искупления. Хижины этих народов, нисенькия, строятся из бамбука и покрываются соломою, или травою. — Вообще черные народы здешних мест суш богатейшие из дикарей Лусонских ;

284
b
Ili i'
il
они разрабошываюш довольно значительные золо­тые рудники, и показывают большое лукавство в продаже товара. Думают, чшо выплавкой зо­лота выручают они около 20,000 пиастров в год. Здесь встречаются Негры почти белые, из­вестные в Манилла под названием дитей солнца. Ренуар де-Сенш Круа видел между прочим Негритянку, девушку лет 19-ти, высокую, очень стройную и весьма белую, с немного расплюсну­тым носом, каштановыми волосами, хорошим зрением, и у которой отец и мать были со­вершенно черны. Гермафродиты встречаются так­же между некоторыми породами дикарей, и даже так нередко, что у туземцев есть для них особенное название : Тагалы называют их ЪипаЬауез. >
Последняя Испанская область в северной части Лусона Каганам, где мужчины самые красивые и самые сильные из всех жителей Филиппинских островов, как женщины Булаканской области считаются на Филиппинских островах самыми красивыми. Мало встретите Кагайанцев ростом менее 5-ти Футов и 5 ти дюймов, и сила их соответственна этому росту. Отправляясь в до­рогу, берут они с собою лук и стрелы, а для защиты ош солнца надевают на голову салакош. Область их оканчивается двумя мысами : на 3. находится мыс Бохадор, на В. мыс Энгамъо. Об­работанные земли составляют здесь полосу по приморью ; остаток области сушь высоты лесис­
285
тые и неприступные ; долины внутренния между горами заняты племенами независимыми.
На север от Кагайаыа, и в недалеком расстоянии от берегов, находятся острова Бабунанские, обитаемые красивым народом. Острова эти совершенно безлесны; вместо сарачинского пшена, островитяне питаются иньямами. Испанцы содержат здесь воинскую стражу, и несколько монахов живет при ней.
Если с северной стороны Лусона перейдем на юг, мы найдем полуостров Камаринский, сам собою делящийся на две области, Камарчнес и Ллбай, Эшога полуостров вдается в море на 10. В. и примыкает к Лусону перешейком в че­тыре льё, который заключен в области Тайамбас. Берега обитаемы народами подвластными Испанцам; во внутренности есть свои Игороты, И талоны, Илонготы, свободные и дикие. Здесь насчитывают множество волканов ; главный из них Албай, беспрерывно извергающий пламя. Ни одна из других областей Лусона не подвергает­ся столь частым землетрясениям ; в 180Л году продолжались они две недели сряду.
В числе произведений Камаринских должно поставить бализьер, канаты из абака, и ткани nippas, или nippis. Ткани эти выделывают из волокн, доставаемых в сердцевине бализьера ( род бананика ). Ниппа бывает цвета желто-со­ломенного, жестче льняной, и светлее небеленого батиста. Она служит на Филиппинских остро­вах для мужских и женских рубашек шузем-
286
цаи. Европейцы употребляют ее иногда на жи­леты и панталоны ; она легче и прохладнее всех известных тканей, но жесткость делает ее не­ловкою и неприятною.
Обитатели Камаринские росли, сильны и весьма храбры; беспрестанно дерутся они с Малайцами, жителями окрестных островов, нападающими на них в распдох, при чем иногда целые селения, мужчины и женщины, бывают увозимы, и прода­ются султанам Минданао, Сулу и Борнео. Не­понятно, как Испанцы, уже триста лет власти­тели Лусона, оставляют дерзким соседям воз­можность такого хищничества и грабежа. Если­бы даны были примеры строгого наказания, и ко­рабли Европейские посылаемы были в жилища раз­бойников расплачиваться с злодеями порядком, давно-бы хищники отказались от покушений, ве­дущих за собою бедствия и опасности колонии, пиратство исчезло-бы и Филиппинские острова не опасались-бы беспрерывного не счастия для своих прибрежных жителей. Полумеры, рассчеты в мелких отношениях между начальниками и жителя­ми способствуют дерзости злодеев, и моря, безопасность которых так важна для Европы, до сих пор остаются местом ужаса и гибели купеческих кораблей.
Южнее Камаринской облаешь Албанская, где находится Сан-БернардннскиА пролив, место про­езда кораблей, идущих из Азии в Америку и из Америки в Азию. Туземцы Албайские, подоб­но Камаринцам, храбры и сильны ; подверженные
I
287
нападениям Малайцев, они употребляют для за­щиты своей яд, чрезвычайно губительный, веро­ятно, тот самый, который служит Яванцам и Сумашрийцам для смертельной отравы их кри; Албайцы отравляют этим ядом концы стрел своих. Без сомнения, состав яда хранится как тайна между начальниками, ибо иначе упо­требление его должно-бы распространиться. Из­влекают этот яд, кажется, из каких-пю трав; он не действителен, если конец стре­лы не будет предварительно обмочен в све­жий сок сахарной трости, и потом уже обмак­нут в ядовитый состав. Немедленно после сего надобно употреблять стрелы, ибо высохнув­ший яд уже менее действителен. Албайцы но­сят его при себе в бамбуковинах, имея при том в запасе и сахарный сок. Действие яда, как говорят, мгновенно охлаждает и разла­гает кровь человека. Европейцы были свидетеля­ми опытов над животными ; собака, легко оца­рапленная, прожила не более трех минут, коро­ва издохла в шесть. Горные дикари стараются доставать себе этого яда для охоты за буйвола­ми, и не боясь ничего едят животных, уби­тых стрелою ядом намазанною. Албайские началь­ники доставляют алькадам своего полуострова некоторое количество яда, употребляемое ими по произволу.
ИЛлбайский волкан, по которому называется об­ласть, образует высокий конус, видимый с двух морей. беспрерывно огнеизвергающий, онъ
288
бывает страшен только после дождливого вре­мени, шо есть, в Ноябре и Декабре. Тогда на­стают землетрясения, обыкновенно предшествуе­мые беловатым туманом особенного свойства, по которому узнают жители, что через семь, или восемь часов должно быть землетрясению.
Если к исчисленным мною известным обла­стям присовокупит малознаемые покатости зе­мель на В., преданные народам независимым, вы будете иметь полную топографию пространства острова Лусона.
Архипелаг Бпссанеский не менее обилует под­разделениями. Острова: Самар, Лейте, Зебу, или Боголь, Негрос, Папай, Мактан, купа Каламианская, Миндоро, Масбат, Марпндуке, Буриас, суть главнейшие точки среди множества этих раздель­ных земель.—Архипелаг назван был Испанца­ми, в первое время открытия, islas de los Pintados, от обычая жителей раскрашивать себе лицо и тело. Но потом превозмогло туземное название: Bissayes. Теперь два различные рода обитают на этих островах: туземцы, обработывающие при­брежье, под покровительством Испании, и пере­селенцы Малайские, почти все с Минданао и Су­лу, более кочующие, нежели живущие здесь, и при помощи множества небольших лодок Ç pros, или panous ) нападающие на все места Филиппинских островов, для добычи насилием припасов и не­вольников. Они признают над собою власть султанов, или даму, полагают богатство в числе невольников, и продают их, если не

289 имеют средства уберечь. Оружие их составля­ют копье, сабля особенного вида, называемая камнплан и Малайский кри. Привыкнув жить грабежем и войною, это самый смелый и лютый народ из числа Малайцев. Племена промышлен­ные, земледельческие и торговые с трудом про­тивятся им, хотя и вооруженные ружьями и пушками. На Биссайеских островах, в горах тамошних, есть также дикари, в роде Негрипио Лусонских, по самые бедные из всех здеш­них дикарей.
Самар, главнейший из островов Биссай­еских, будет около 13^-х льё в окружно­сти. Его произведения гпе-же, чшо па Камарин­ском полуострове. Разрезанный прекрасными потоками вод и покрытый великолепными доли­нами, он мог-бы сделаться важным для Испании, еслибы не оставляли его беззащитным против нападений Малайцев. Единственная оборона жите­лей при нападении злодеев состоит в ни­чтожном земляном укреплении, поставленном около церкви и пресвитерского дома. Туш со­бирается народ, и отбивает неприятеля не­сколькими пушками и ядовитыми стрелами. Пре­бывание алькада определено в A'a6a-.fynea', остров Канул зависит от него.
На юг от Самара остров Иейте, длиною в ЛО-к льё, населенный подобно соседнему, безза­щитный подобно ему, пустынный подобно ему. Главнейшие произведения его сушь: отличные птичьи гнезда, балагпе, гебеновое дерево, воск и
Ч. ИП. И9
290
ii
абака.—Далее, остров Зебу, длиною в 28-мь льё, первый из принадлежавших здесь Испанцам, и остров Макипан, где знаменитый Магеллан убит изменою, в засаде, приготовленной тамо­шним царем. Во внутренности Зебу обитают племена Bissagoi, первобытные туземцы всего этого архипелага.
Остров Негро, или Los-IVegros, довольно об­ширный, бесплоден, по крайней мере, по берегам, которые только одни и известны. Алькад жи­вет тут в местечке Илок. Надобно полагать, что на пространстве острова, Л5 льё в длину и 40-ть в ширину, есть участки плодоносные и обработанные. В 20-ти льё на запад находят­ся два маленькие островка, неболее льё окружно­сти каждый, но славные жемчужною ловлею. Их называют Малыми, Кагайанскими. Ловля жемчугу принадлежит особенно алькадам Негро и Зебу; жемчуг довольно хорошей воды, но неправилен, и уважается менее ловимого в Манарском проливе.
На G. 3. от Негро остров Панам, двадцать пять льё протяжения от С. к Ю. и пятнадцать от В. к 3.—Это Тринакрил Биссайеская, ибо образует собою треугольник, плодоносный и населенный. Из всех Биссайеских, Панай луч­ше может защищаться против Форбанов, ибо к средствам, доставляемым народонаселением его, Испанцы догадались еще присовокупить до­вольно порядочные укрепления. Множество малень­ких островков стерегут главный берег, и при первом знаке об опасности, туземцы бе-
291
гупп. в укрепления. На Панае шри алькада: в Ка­пчей к С., Илоило к В., АнпипгЬ к ИО. 3.—Каппс житница Биссайеских островов, и была-би еще богаче, если-бы алькаду не была предоставлена мо­нополия всех запасов. Тут есть превосходные стада быков и коров, свиней, и особливо бара­нов. В Илоило обработываюгп особенно сара­чинское пшено, и собирают его значительное количество. Туземцы, храбрые и многочисленные, смело бьются с Малайцами при их нападениях. Эша часть острова богатее всех на птицу са­мых многообразных перьев, и доставила Соннера те прекрасные роды птиц, которые поме­щены были им в его Орнитологии. Риеизи гово­рит о двух гаванях в этой стороне, Мало и Харо, как о двух местах складки, многолюд­ных и богатых. Алькадсшво Антпге менее всех плодоносно; оно меняет с Манилла балате, не­много золотого порошку, гебенового дерева и сибукао, на ткани и другие произведения.
В купе Каламианской стоят упоминания три острова: Каламиан, Буспаган, Тннакапан. Един­ственное алькадсшво учреждено здесь в Калионге. Ош алькада, туш живущего, зависит засе­ление на Парагоа, длинном и узком острове, 60-т льё в длину, 10-шь в ширину, лежащем на Ю. 3. от Паная. Заселение тамошнее находит­ся в Taiimat, часто отбиваемом разбойниками и опасном месте, откуда Испанцы не смеют пускаться во внутренность земель. Ничего вер­ного нельзя по этому самому сказать о наро49*
292
дах, обитающих на Парагоо. Известно только, что част приморья зависит от Сулуского султана.
На С. В. от Парагоа и на 10. от Лусона, находится Миндоро, принадлежащий к островам Биссайеским, длинный на ДО-к и широкий на 45-гпь льё, обильный с одного конца до другого, и способный к отличной обработке. В течение трех сот лет, Испанцы едва могли основать и удержат здесь небольшое местечко в Каланане) сжатое на приморье. В средине острова видны возвышенные горы, увенчанные богатыми лесами, откуда истекают обильные, прекрасные реки. Увлекающий вид этих мест так сильно поразил некогда Французских мореплавателей, что по донесениям их, герцог Шуазёль хо­тел было основать колонию на Миндоро. Он просил уступки острова у Испанцев, но Мадритский Двор, боясь, что Миндоро В руках Французов быстро разовьет все свое богатство, и сделается опасным соперником Лусона, от­казал решительно. Таким образом, остров остался необработанным и непрйносящим пло­да ни для кого. Это называют рассчетом поли­тики, как будто первый и лучший рассчет не должен состоять в оплодотворении земли, или в дозволении другим исполнить это, когда мы сами не чувствуем в себе ни силы, ни уменья к такому делу.
Леса Миндорские наполнены оленями; мясо оле­нье, изрубленное в мелкие кусочки, просоленное,
293
высушенное и напитанное перцем, составляет снедь, называемую тана, которую покупают п любят Китайцы. В реках Миндорских есть золото, и остров производит еще красильное дерево ( cainpèclie ), хлопчатую бумагу, какао, воск. На месте рук так мало, что Ваииангасы Лусонские переправляются через пролив, засева­ют земли здешния и собирают потом про­изведения.
Близость Миндоро причиною, что Малайские нит­раты делают его местом своих грабежей и складки награбленного. Сюда перевозят они плен­ников, захваченных ими в разъездах, собира­ют в толпу и делят их. Лаплас рассказы^ вает по этому случаю трогательное событие, с драматическим действием соединяющее несцольг ко подробностей о местности, столь мало из­вестной.
«В Манилла ( говорит рн ) видел я молодого Француза, который, по особенному покрови­тельству Архиепискоца, получил позволение по­купать во внутренних местах Лусона золото, собираемое туземцами в водах речек и ручь­ев. С небольшим имением своим, и с лод­кою, в которой плыл около восточного берега, попался он в руки пирата, привлеченного к этим берегам надеждою добычи. Вскоре потом разбойник отправился на Миндоро, со всем тем, что попалось ему в его разъездах. Несча­стный пленник сделался рабом, без всякой на­дежды получишь свободу плашежем выкупа, ло-
I
I
и
'и;и
и ■
'i
!И
29Д-
тому, что все потерял он, но мужество воз­наградило ему другие средства. Малейшее поку­шение бежать было сшоль-же смело, сколь и опас­но; должно было, по всей видимости, подвергнуть себя неминуемой смерти, если-бы предприятие оказалось безуспешно. Господин бедного Францу­за был какой-то султан, начальник многочис­ленной шайки Мавров, обитавший со всем сво­им народом на лодках, часто переезжая с одного места на другое, для избежания от пре­следований неприятеля, и для приискания нового места для житья, более старых приятного и рыбного. Сам султан этот занимал гоэлетшу, за­хваченную у Испанцев в одну прежнюю поездку его. В этом-то бедном жилище томились пленники, тщательно стрегомые, когда при том окрестные берега, низкие и затопленные водою, не оставляли никакой возможности скрыться и убежать на них. Но молодой Француз имел товарищем Тагала, который сдружился с ним, и так-же горячо, как он, думал о спасении от неволи. Из кое-каких материалов, похи­щенных в добыче пиратов, бедняки успели сделать себе маленький компас. Много месяцев надобно было им кончить свою трудную работу, и понемногу собрать притом запас провизии, составляя его из небольших участков пищи, какую выдавали им ежедневно. Наконец, когда все было готово, в дождливую, темную ночь, двое несчастных пленников захватили малень­кую лодку, привязанную подле гоэлетшы, усиль­
295
ною греблею выплыли в море, и с наставшим днем были вне преследования неприятельского. Но у них не было капли воды, и большая част припасов их погибла. Берные надежде, они направили путь к С., думая приблизиться к Лусону, высокие горы которого замечали в отдалении. Не смотря на удушающий жар, они гребли усильно весь день и всю следующую ночь. Погода казалась благоприятною, была тиха и пре­красна. К утру, думали они, берег будет не­далеко. Но каково было отчаяние беглецов, ког­да при восходе солнца рассмотрели они, чтосильное течение захватило их, и уносило в на­правлении совершенно противном тому, какое было им надобно ! Истощенные усталостью и жаждою, они долго сражались еще с течением, до самой ночи, но тогда, совершенно лишась си­лы, оставили веслы свои, легли в лодку, и пре­дали будущий жребий свой воле провидения. Оно хранило их. На следующий день, правда, Лусон­ские горы являлись уже, как отдаленный туман, но—невдали, с противной стороны, открылся берег, к которому быстро несло бедствующих странников. Земля, которой в томлении сво­ем они столько желали, причиняла им теперь мучение самое жестокое: что ожидало их здесь ? может быть, новая неволя—смерть! По мере при­ближения к берегу, Француз распознавал землю*, он вспоминал мало по малу, что много раз был на этой земле с Малайцами, и что здесь многие деревни, населенные крещеными туземцами,
1
296
находятся под покровительством Испании, все­гда храбро отражая нападения пиратов. Надежда спасши жизнь и возвратишь себе свободу одуше­вила снова беглецов; они начали гресть к бе­регу, и после бесконечного продолжения устало­сти и томлений, пристали близ большой дерев­ни, где встретили их со всем приветливым радушием. Через несколько месяцев ожидания, Испанская канонерская лодка привезла на остров повеления Манильского губернатора, и благополуч­но перевезла потом молодого Француза и това­рища его страданий в среду друзей и родных, которые уже давно отчаялись в их спасении.»
В Биссайеском архипелаге считается еще мно­жество маленьких островов, как-то: Масбат, Марнидуке, Буриась, и проч., на которых Испанцы не имеют колоний, частью по незначительности островов, частью по трудности заселения.
Вне купы Биссайеской, образуя собою особое отделение Филиппинских островов, находится остров Мпнданао, полагаемый величиною, в дли­ну на 4 35 льё от В. к 3., в ширину на 75 льё, ош Ср к 10.—Минданаоделится на две части, Испанскую и независимую. В первой три алькадства; из них главное Самбоаган, колони­альное заселение, военный город и местопребы­вание отдельного губернатора. Два другие глав­ные места : Мпссамнс, почти в средине северного берега, и Карта, па восточном берегу. Самбоаган, после Манилла, лучше всех укрепленное ртесшо Филиппинских островов. Туш земляные
297
валы с пушками, казармы, темницы, замок гу­бернаторский и 1000 человек народонаселения. Губернатор назначается от Мадришского Двора, но в случае смерти, начальник Манилла заменя­ет его на время чиновником, до присылки нового. Говорят, чшо должность губернатора при­быльна здесь, и не столько по жалованью, хоть и оно значительно : главный доход от продажи военных припасов. Миссамис важен несколько по местной торговле ; кофй, здесь собираемое, доброты превосходной. Карага, первоначальное заселение Испанцев па Минданао, маловажно по доходам ; ветры Южного моря лишают земли здешния всякого плодоносия.
Чшо принадлежит до независимой части Мин­данао, она объемлеш большую и лучшую полови­ну острова. Почти до 390 льё вся окружность его, и никакая другая земля не представляет та­ких иззубренных берегов; они унизаны залива­ми и полуостровами. Рыбные реки протекают по острову во всех направлениях. Главнейшие предметы обработывания составляют здесь сара­чинское пшено, пагпашы и сагу. Корицы довольно, но она доброты не столь значительной и не столь душиста, как Цейланская. Виноград рассаживают здесь около решеток. В ущельях внутренних земел находятся обширные подзе­мелья, где скрывается величайшее множество ле­тучих мышей, величины огромной.
Мипдапао повинуется султану, под властью которого состоит еще небольшая купа
298
в Молукских островах. Он живет в Селанганй, на Пелалдги ; город построен против Минданао, находящагося на противоположном бе­регу реки, и ныне почти опустелого. Общее на­селение обоих городов, прежней и нынешней столицы султана, можно положить в 10,000 че­ловек. Прекрасное озеро, окрестности которого населены и плодородны, простирается в несколь­ких льё от Минданао. Другой город этого султанства /7оллокг>, морская гавань, удивительно безопасная и ведущая обширную торговлю. На за­пад от Минданао находятся земли, составляю­щие союз народов Илълнос: шут считают до 11-ши маленьких султанов, и 18-ть начальни­ков кроме того, независимых один от дру­гого и от султана Минданайского. Самые боль­шие города здесь; Магарган, Тапаан, Тагуло, ка­ждый с портом. Наконец, на западе острова бродят дикия и малоизвестные племена. Говорят, будто принадлежат они к семейству Борнейских народов Гарафора^ Идан и Данах, и не­которое сходство в физиогномии, языке и нра­вах, кажется, подтверждает такую гипотезу.
Туземцы прибрежья очевидно составляют от­личие от Малайской породы ; особенно много у них сходства с Зондскими островитянами; нра­вы, обычаи, правление, язык сближают эти два народа во всех главных отношениях. Хотя есть особое наречие Биссайеское, но все туземцы го­ворят по-Малайски, имеют имамов и испове­дуют исламизм. Султан повелевает дату,
299
как на Суматра, и когда ему угрожает опас­ность, он требует от своих дату помощи невольниками. Великий Султан Минданайский мо­жет таким образом выставить 4 00,000 войска в пс?ле. Дату, с своей стороны, стараются иметь более невольников, ибо число их служит мерою знатности и богатства ; для эшего-шо морское разбойничество так деятельно в здешних мо­рях. Дату вооружает сам, а иногда велит подчиненным вооружать пану, или прос, лодку на веслах, чрезвычайно легкую, на которой весь груз составляют люди, и которая легко скры­вается в недоступных заливах, если ее пресле­дуют. Это снаряжение стоит недорого. Иногда Испанцы присоединяются сюда, садятся в пану разбойничью, и делят потом барыши постыдного промысла. В других случаях, не захватывая никого в полон, разбойники бросаются на поля, готовые к жатве, прогоняют хозяев, жнут и увозят плоды трудов их. Преследуемые,.они удаляются медленно, позволяют стрелять по се­бе, и когда заметят, что порох истощился у преследующих, принимают ободрительное поло­жение и бросаются на абордаж. Не только напа­дают они на купеческие суда, но и на канонер­ские лодки Манилла и Кавите, снабженные экипа­жем Испанским, или Испано-Тагальским.
Ничто не сравнится с жестокостью, какую оказывают на Минданао пленным Европейцам. Всегда надеясь от них хорошего окупа, нароч­но стараются утомлением, сверх всякой меры,
зоо
умножить желании их бишь поскорее выкунленны ми, осуждают пленников работать на нолях, связывают их веревками по шее и по ногам, и концы веревок держишь сторож, во время рабо­ты и во время сна пленника. Даже монахи прину­ждены сеять и жать, как простые рабы, и непри­вычка их к таким трудам только умножает жестокость повелителей. Участь женщин не столь ужасна: не только не причиняют им зла, но и не почитают даже их невольницами. Тре­буя за мужчину, иногда по 3000 пиастров выкупа, женщину отдают даром. Приписывать это ува­жению к нежному полу, или человеколюбию, значило-бы не знать Малайских варваров. Они не про­сят выкупа за своих пленниц, полагая, чшо едва-ли найдется какой нибудь глупец, кошорыиибы хоть что нибудь заплатил за женщину. Это для них товар без цены, завал, которая толь­ко в тягость купцу. Женщины обязаны уважени­ем к их полу образованию, и только оно од­но поставило их наряду с мужчинами в на­ших обществах. Между дикарями, когда сила телесная составляет всю цену человека, слабая женщина почитается вещью, и самою ничтожною. В Европе женщина царица — в Азии не почита­ют ее — даже рабою.
Последняя купа Филиппинских островов, о ко­торой надобно упомянуть, архипелаг Сулу, или царство Сулу, султан которого властвует над купою Кагайанскою, северным берегом Борнео, и большею частью острова Парагоа. Архипелагъ
301
эипогп делится на купу Сулу, где главное место Беван, тг)>ебмвание султана, с морскою гаванью и 6000-ми жителей, и на другие части : купу Тауиитаун, с городом этого имени; купу Баесплан, с островом Бассилан, самым большим из Сулуских.—Земля острова Сулу богата и плодоно­сна. Некогда Испанцы старались занять ее и ос­новаться на ней. Переправясь сюда, они захватили семейство здешнего царя, отослали его в Мин­данайский коллегиум, заставили отречься от ис­ламизма и обратили в христианскую веру. Царь покорился воле Испанцев, слушал их наставле­ния, крестился, и, казалось, был совершенно до­волен своим жребием, не смотря на неволю. Тут узнали нечаянно, что пользуясь случаем, он свел самую короткую связь с молодою род­ственницею, которой не разлучали с ним. Та­кой соблазн подверг новообращенного наказанию, а наказание было так нестерпимо для него, чшо он постарался немедленно убежать, достиг сво­его острова, прогнал Испанцев, и удержал свою независимость ош всех усилий их. Потом, уступая неприязнь с обеих сторон, начали пе­реговоры, и царь позволил торговать в гава­нях своих судам из Манилла, из Минданао, и Английским кораблям. Сулу получает ткани и платки из Коромандаля и Бенгала, меняя их на воск, золотой порошок, перламутра, н пти­чьи гнезда. При таких променах Европейцу на­добно быть весьма осторожну и недоверчиву, по­тому, чшо никакие плуты других земель не пре-
302
взойдут в плутовстве Сулусцев. В 4 803 году, капитан Английский вздумал менять свой то­вар на золотые слитки, находя, что цена их довольно умеренна ; слитки приносили к нему беспрестанно, и по мере того, кЪк накупался он, сбавляли цену. Начиная подозревать обман, капитан решился попробовать слитки, и нашел, что вместо золота, эпю была какая-пю смесь ме­таллов, совсем негодная. Он кричал, грозил, жаловался, но все было тщетно. Ему отвечали : « что сделано, то сделано. » Так в куски воску набивают здесь сор и каменья, и даже подделы­вают жемчуг столь хорошо, что только опытный глаз Китайцев может различить обман.
Народонаселение Сулу, воинственное и пред­приимчивое, не опасается Европейской силы, и да­же нередко оскорбляет ее. В 4 80^ году, сул­тан убил своею рукою капитана Английского, оскорбленный им на аудиенции. Исполнив такое свирепое мщение, он позволил кораблю спокойно нагружаться, и плыть потом безопасно.
Архипелаг Сулу называют Океанийским Ал­жиром, по причине множества разбойничьих ло­док, которые идут из него по всем морям Малайским. Это самое плодущее гнездо Форбанов, о которых уже столько я говорил, зло­деев, опустошающих Филиппинские острова, и сбирающих тяжкую дан с торговли и плавания по Китайскому морю и различным частям его. В небольшом объеме своем, 42-пиь льё окруж­
803
ности, остров Сулу считает Л0,000 жителей ; 800 человек, с пушками, составляют защиту султана.
Таков географический очерк островов Филип­пинских. Общность всего народочислим их пола­гают различно. Ренуар де-Сенип-Круа возводил до двух милльонов число народа, подчиненного Испании, и считал третью против этого число независимых племен. Легеншиль уменьшает все это на 700,000—Лаперуз считает до 3-х милль­онов, Райналь 4,350,000, Бальби (включая Мариан­ские острова ) 2,6Я0,000. Из всех сих выво­дов, кажется, вернее Сент-Кру а, хорошо обо­зревавшего острова Филиппинские, и выводившего свои раскисления по областям и племенам.
Столь давно находясь под властью Европейцев, Филиппинские острова все еще несовершенно из­вестны. Между шеи, как Англичане дают нам обо всех занимаемых ими местах сведения столь точные и подробные, леность Испанская до сих пор не передала ученому свету ни одного над­лежащего описания касательно колонияльных Ис­панских владений. Теперь это год от году становится менее нужным : некогда шедшая впе­реди распространения торговли и колоний за от­даленными морями, гордая именем Колумба и Перуанскими рудниками, Испания, страна, кото­рой старый сайт обязан открытием нового свЪта, дозволяет мало по малу лишать себя всех прошедших знаменитостей : у неё нет уже го-
ЗОЯ
сударсгпв за морями ; её золотые гальопы — рассказ о былом, и если-бы ныне вздумала она вер­но сосчитать, что стоят ей остальные, бедные её колонии и что дают они — сомневаемся, что­бы такой счет удовольствовал её гордость и представил ей какие нибудь государственные выгоды.

КИТАЙ:. — МАКАО.
Сентября 4-го, утром, наша жонка оставила Манильскую пристань н направилась в море. Рано явился на ней Барон, с своею беснечною заботою, спешившею искать развлечений. Вскоре, при помощи ветра от берегов, мы очутились в водах за­лива, где ИО. 3. муссон схватил наш великолеп­ный корабль и направил его в надлежащий путь. Капитан Тзин-Фонг оставался на палубе, пока лодка коррежидора делала нам таможенный осмотр. Потом сам он управлял рулем, пока жонка счастливо миновала мыс Маривельский, и после того, видя, что погода хороша и море спокойно, благоразумно удалился в свою каюту, появляясь из неё только от времени до времени.
Как однообразна морская жизнь, когда нет никакого приключения, когда особливо, при посо­бии правильного муссона, не надобно даже беспокоиться об изменении пуши и непостоянстве по-
Ч. III. 20
г;
306
годы ! Досадуешь даже на гпо, чшо идешь так хорошо и так скоро. К счастию, небольшой тра­гический случай немного развлек нас, нарушив тяжкую однообразность нашего путешествия: Сен­тября М-го, когда мы потеряли из виду землю, и были на высотах мыса Бохадора, один из ма­шрозов наших закричал, что видит корабль впереди жонки. Барон начал смотреть в луч­шую трубу свою. От времени до времени пре­кращал и снова начинал он свои наблюдения, с особенным беспокойством. Казалось, чшо он старался объяснить себе какое-то странное об­стоятельство в этом отдаленном предмете. Наконец молчание прервано. « Мы точно видим корабль — сказал Барон — но я не понимаю, от чего является он, как будто в облаке, или в тумане каком-то. Чшо это такое ?» — Я взял трубу в свою очередь. « Это не туман и не облако — вскричал я — корабль покрыт дымом: он горит ! » — Действительно, по мере того, как плавание наше приближало нас к кораблю, ужасное явление это делалось для нас яснее. Европейский бриг был перед нашими глазами, полусгоревший, с одною из мачт уже упавшею, а другою объятою пламенем. Сквозь облака дыма, едва можно было различить корпус корабля, уже почерневший, объуглившийся ; пламя летело из не­го, как из волкана ; в виду нашем повалилась и упала в море последняя мачта. Какой был эпюш бриг ? Осшавался-ли на нем в это время экипаж ? Люди успели-ль спастись на шлюпках ?
307
Какому Флагу принадлежал, огпкуда и куда шел он ? — Невольно спрашивали мы обо всем этом друг у друга, и не могли получишь никакого от­вета — имя и назначение несчастного корабля по­гибли в пламени ; спаслись или бежали с него мореплаватели—никто не мог отвечать нам.
Имея около четверти льё под ветром против горящего корабля, капитан Тзин-Фонг остано­вился. Шлюпка и лодка нашей жонки наполнились людьми, и явно видно было, что ни человеколюбие, ни услужливое любопытство не одушевляло при эшом случае почтенного капитана и его подчи­ненных. При взгляде на горящий корабль, им пришла в голову мысль : не льзя-ли спасши от огня и воды хоть маленькой частицы груза ? Для этого решались они отважно сразиться с двумя страшными стихиями. Не вступаясь в их благо­разумные рассчеты, шем неменее с любопыт­ством хотели мы быть свидетелями их корысто­любивого предприятия. Шлюпка и лодка поплыли и старались держаться на ветре у горящего кораб­ля ; но когда приблизились они к нему, не далее, как на пистолетный выстрел, трудность ра­боты открылась в полной мере. Лишенный руля, бриг беспорядочно устремлялся по волнам ; поры­вами бросало его во все стороны, пю по воле течения волн, то от сопротивления им осталь­ных спасшей, то, наконец, от внутреннего действия огня в обгорелом корабле. Все это делало движения его похожими на судорожные движения шутихи Фейерверочной. При всех этих 20*
308
безпрерывных порывах, две мачты, упавшие в море, но удерживаемые разными снастями, бились об волны и увеличивали зыбь их. Невозможно было никакой лодке приблизиться к горящему кораблю, среди такой свирепой битвы огня и воды. Одним ударом, которого отвратить было не­возможно, лодка могла полететь вверх дном, и впрочем не одна только эта опасность угро­жала дерзновенному : может быт, на бриге оста­вался еще порох, и надобно было страшиться не только действия огня, но и взрыва. Не смотря на все это — так отважно бывает корыстолюбие — пять, или шесть матрозов не побоялись бросить­ся к кораблю вплавь—прямо к нему направились они, уцепились за снасти и веревки, с него ви­севшие, и по таким опасным лестницам взошли на пылающий бриг ; им опалило волосы и брови, но они успели однакожь сбросить в море несколь­ко тюков груза, состоявшего из cassia lignea. Двое из этих смельчаков погибли—один упал в огонь и сгорел, другой свалился в море и утонул ; но опасность товарищей не заставила обробегпь других — вплавь по морю тащили они спасенные тюки на свою шлюпку. Пока продолжа­лась эта опасная работа, мы рассматривали го­рящий корабль, и старались угадать причины его бедствия. Экипажа на нем не было, хотя, без сомнения, в это время находился он где нибудь еще недалеко—может быть, нагроможденный на лодки, плыл, сам не зная куда, не ведая, принесуш-ли его к какому нибудь берегу ветры и
Î
1
309
волны, прежде погибели от голода и жажды! По остаткам корабля можно было видеть, что он Европейской постройки. Но какой именно земле принадлежал этот корабль, определишь было трудно. Барон узнавал в нем Формы Порту­гальские. Вся оснастка его уже исчезла ; огонь, ве­роятно, начался в задней части, потому, что она была опустошена им более других частей ; страшно прорывалось пламя во все отверзшие из­нутри, и ежеминутно изменялся вид его, смотря потому, что попадалось в добычу его неукро­тимой ярости: то летело оно к верху с чер­ными столпами дыма, как будто из кузнечной печи, то извивалось в стороны, ярким, блестя­щим огнем. Присовокупите к этому движение Китайских лодок, приближенных к пожару, отвагу этих Китайских моряков, пускавшихся на страшную опасность за столь малый выигрыш, и, наконец, вдалеке пашу тяжелую жонку, покры­тую любопытными зрителями, неподвижную и спо­койную, как морской утес, и—вы будете иметь полное понятие о виденной нами картине пожара, одной из самых странных, какие случалось мне видать.
Все это происшествие заняло пас около двух часов ; потом снова начали мы путь свой. При наступлении ночи, огонь пожара, как мимолетный метеор, исчез для нас в волнах моря, по на­правлению к Ю. В.
Сентября 9-го, утром, близость Китайских берегов была нам возвещена величайшим мно-
310

жесшвом рыбачьих лодок, которые отдаляются иногда в море от берега на 20-шь и на 25 льё. Эти Китайские лодки, огромные и крепко построен­ные, держатся на море превосходно, и противят­ся бурям лучше купеческих кораблей Испанских и Португальских. Длиною Футов но 50-ти, при ширине значительной, они оканчиваются острым углом вперед ; на обеих сторонах бахромча­той кранбалки их намазаны бывают глаза; зад, более возвышенный, образует род юта, или ран­гоута. Все судно испещряется черными и белыми полосами, и обыкновенно сшановяш на него по две мачты ; одна выше, более приближена к корме, украшается большим квадратным пару­сом, сплетенным из пластинок рашиновых ; за нею следует другая мачта, с парусом не столь обширным ; на передней ставится еще маленькая мачта,
бумажной ткани. Ловкие на парусах своих, обык­новенно управляются такия суда 4 2-ю человеками, почти всегда родными друг Другу, рожденными и воспитанными на управляемом ими корабле, всег­дашнем жилище их, от колыбели до гроба — корабль этот единственная их собственность, единственное их отечество. К земле приста­ют они тогда только, когда оказывается у них недостаток запасов, или груз корабля бывает полон. Они променивают на чай, сара­чинское пшено, соль, одежду, часть своей засоль­ной, или сушеной рыбы, наловленной и приготов­ленной ими во время плавания. Потом опять ош-
части корабля с парусом изъ
311
нравляюшся они в море, начинают свою заботли­вую, исполненную опасностей жизнь, радуясь, что избегают, хоть на некоторое время, нестерпимого притеснения прибрежных таможенных чиновни­ков, Не смотря на значительное число людей, живущих в таких судах, почти всегда явля­ют они собою вид опрятности и довольства. мореходцы, находящиеся на них, кажутся крепки и здоровы ; питаясь сарачинским пшеном, чаем и рыбою, они не знают болезней, причиняемых неумеренным злоупотреблением крепких напит­ков. На корабле их домы и хозяйство ; с ними живут их жены и семейства ; тут заключают­ся супружества между семьями, обитающими на двух разных кораблях ; туш, на море, родят­ся и умирают люди, во всю жизнь свою не чув­ствуя потребности жить на почве менее полненной н менее опасной ; тут свои особенные нравы, свои наслаждения, свои праздники, даже — особен­ное обожание и особая мифология божеств, кото­рым придаются особенные морские принадлежно­сти. Заметим еще, что ни одно из званий Ки­тайского государства, этой земли хитрости и плутовства, не бывает столь честно, столь пря­модушно, как эти вечные рыбаки, и ни в какомии другом звании Китаец не бывает столь перенослнв к труду, столь бодр и отважен.
На другой день, Сентября 10-го, приблизились мы к горам Китайского прибрежья ; куча остро­вов перед устьями Тигровой реки окружила нашу жонку — одни больше, другие менее просшран-
312 ством, но все совершенно лишенные произраста­ния. Эши купы бесплодных утесов долго были убежищем Китайских морских разбойников, до шакой степени овладевавших морем, в раз­личные времена, чшо начальники их осмеливались даже не уважать власти великого Китайского бог­дыхана, сражаться с ним и разбивать его Флоты. Все эти островки разделяются одни от других узкими, но глубокими и хорошо известными про­ливами. Два прохода, наиболее посещаемые Евро­пейскими кораблями, находятся один в северной, другой в южной части этого архипелага —первый служит для плавания во время Ю. 3., другой во время G. В. муссона.
Вступив в этот архипелаг, мы прошли мимо скал Piedra-Blanca и острова Большая Лемма, так близко, чшо почти касались стремнин их, о ко­торые грозно разбивались пенистые волны моря. Барон ужасался, и составлял совершенную про­тивоположность с спокойным и ясным лицом почтенного капитана нашего. Китайский моряк, которого в открытом море пугал ветер, едва начинавший крепчать, казался весьма мало забот­ливым об утесах, мимо которых проплывал теперь в своем плоскодонном корабле. Старый бродяга морей, он не ошибался ни на одну линию в том, сколько еще оставалось воды под ки­лем его жонки ; он, как будто видел сквозь морские волны все подводные неровности своего родимого берега, знал их словно рыба, долго обитавшая в море. Почтенный Тзин-Фонг былъ
313
величайший опытный моряк Малайского архипела­га, и хотя к нам выплыли прибрежные лоцманы, в своих опрятных и красиво расписанных лод­ках, с желто-синими Флагами, украшенными тре­мя белыми звездами, но ни один из них не ре­шился предложишь услуг нашему старому морг­ну : каждый слишком хорошо знал собственное искусшво старого Тзин-Фонга.
Быстро движимая но извивистым проливам между островами, скоро вошла жонка наша в про­токи, ведущие к пристани Типа, прошив Макао. Приближаясь к городу, мы увидели с правой руки у нас мрачный берег, красноватого цвета, отороченный сплошь подводными каменьями ; на­лево, подчиняя себе пространство моря и утесов, выставлялась Португальская батшарея. Далее по­казывался монастырь Гюиа, местопребывание Епи­скопа; легко можно было узнаип его по высоким стенам и густым деревьям, единственной за­метной зелени среди этого дикого местоположе­ния. Выше Гюиа рисовался другой монастырь, при­ткнутый к верхушке утеса, между тем как, расставленные рядами вдоль прибрежных холмов, домы города Макао спускались к морю, так, чшо наконец крайние из них были омываемы волна­ми его.
Якорное место, или порт Типа, образуется многими утесистыми островами ; самый большой из них Негао-Мень, или Макао. Окруженный зем­лею со всех сторон, здешний порт гораздо безопаснее залива, принадлежащего Португальцам.
314
Только он один с эшой стороны представля­ет убежище от шифоноп, или водяных смер­чей, опустошающих залив Португальской Фак­тории. Это неоцененное преимущество заставля­ет Португальцев и Китайцев равно дорожить Типом. Доныне остается он неутральным при­станищем. Но рано или поздно, Китайцы, с сво­ею настойчивостью в присвоении, покорят его себе совершенно, чтобы тем удобнее взимать платеж за стоянье в нем кораблей. Уже весь берег против порта покрыт жилищами Китай­цев ; Китайские работники занимают верфь и починивают корабли; Китайские лодочники захва­тили места перевощиков по проливу, ведущему к Макао, беспрерывно плавая в своих лодках с соломенными крышами и с пестрыми надст­ройками сзади лодок. Причаленные сколько мож­но ближе к песчаному берегу, огромные лодки нагружаются здесь солью для Кантона. Посредине порта видны ряды военных жонк, с толсты­ми и короткими мачтами, с значками двадцати цветов, сближенных к адмиральской жонке, от­личенной на её желтом Флаге двумя начальниче­скими жезлами. Тут-же смешанно стоят кампаны, из Эмуи и Нанкина, с машрозами, привык­шими к ураганам Желтого моря. По цвету те­ла, более белому, по атлетическим членам, лег­ко отличить экипаж этих кораблей от море­плавателей берегов южного Китая.
Едва остановились мы в здешнем спокойном пристанище, как и начали помышлять о переезде
315
в Макао. В плате за перевоз уговорились мы с нашим стариком Тзин-Фонгом, а прибавка, данная машрозам, доставила нам переезд самый почетный. Сидя в торжественной лодке, мы вско­ре прибыли на Макайскую пристань, проплыв ми­мо пристани Плаиа-Пекнннна, подле деревни Лапа. Подробно могли мы рассмотреть отсюда Пор­тугальскую колонию, поставленную на Китайской земле. Округ её составляет клочек почвы са­мой неблагодарной, который весь можно обойдти в два часа. Это восточная конечность острова Пегао-Мен, простирающагося в длину на десять льё, и самого большего из всех островов архи­пелага, объемлющего собою залив, куда впадает Тигровая, или Кантонская река.
Кан-Хи, богдыхан Китайский, согласившись, около половины XVI столетия, позволишь Порту­гальцам стать твердою ногою на Китайской зе­мле, чтобы отблагодарить их тем за услугу при изтреблении пиратов, опустошавших южные моря, вероятно, хорошо думал о том, как-бы эта награда могла остаться без выгод для Ев­ропейской колонии и без опасности для окрест­ных владений Китайских. Если-бы Португаль­цам подарили отдельный остров, хотя малень­кий, хотя самый бесплодный, он сделался-бы мес­том для укрепленного табора Португальского. С крепостями на высотах и небольшою эскад­рою, новые владельцы начали-бы повелевать прохо­дами Тигровой реки, обложили податью всехъ
316
Кантонских корабельщиков, и давали-бы законы всему южному Китайскому берегу. Пушки Макао могли наложишь побор на весь Китай. Опаса­ясь подобных следствий, вместо отдельного ост­рова, богдыхан уступил пришельцам только часть одного из островов, предоставляя себе в остальной части его иметь самый бдительный надзор за Португальскою политикою. Раздели­тельная черта была проложена через перешеек, довольно узкий; каждый Португалец, перешедший эту границу, должен подвергаться притеснениям со стороны Китайского народонаселения, судишь­ся Китайским судом, и спасаться ош канги и тюрьмы только деньгами. Владение Португальское, напротив, свободно доступно Китайцам, так, что право надзора не делается взаимностью. Не смотря на такое стеснение, основанный еще в шу эпоху, когда гений Португальцев обладал величайшими средствами, Макао вскоре сделался местом цветущим и богатым. Постарались из­влечь все, что только можно было извлечь из по­ложения самого сомнительного ; построили мона­стыри с зубчатыми стенами на высотах ; укре­пили пушками Епископский дворец. За неимением военного поста, явилась прекрасная торговая ко­лония, с Флотами, приведенными из Малакка, Гоа и Лиссабона, в первый раз появившимися в морях Китайских. Дикие утесы покрылись бо­гатыми жилищами, набережная легла на прибреж­ных песках и магазины стали по приморью, до­толе необитаемому. Около двух веков поддер-
317
жнвалось и увеличивалось здесь преуспеяние; разные причини подорвали его.
Главное из них было появление других Ев­ропейских могуществ в Китайских морях. Голландцы и Англичане, поочередно повелители Индийских морей, старались открыть себе вход и в Китайские гавани. Едва допустили их в Кантон, важность Макао уничтожилась ; он не мог быть даже местом остановки для countrysliips Ост-Индской Английской Компании, потому, что пристань его мелка и ненадежна. Тнпо и при­стань Вамаоа > находящаяся далее в протокахч. реки, сделались якорными местами для Европей­ских кораблей. Как складочное место, как порт, Португальская колония стала таким обра­зом вовсе ничтожною.
К этой причине подрыва присоединилась дру­гая, неменее решительная. В Макао, как и во всех других владениях, Португальцы оказывали деятельность и силу только при начале. Упадокъли Португальской важности в Европе отразился на дальной колонии их, или колониальной жизни достаточно было для ослабления людей, показы­вавших столько силы и мужества при Васко деГама и Альбукерке, но только с благоденстви­ем и мирным состоянием Макао, жители его покорились привычке к лености, робости и бесчувствию. Находя в Китайцах работников дея­тельных и смышленых, народ деловый, пере­водчиков и маклеров, жители Макао положились на них во всех своих потребностях и нуж­
318
дах. Китайцы строили Макао, воздвигали в нем домы, набережные, магазины, образовали для себя торговлю, начали обсчитывать и обворовывать Португальцев. Когда дела приняли такое напра­вление, со всех сторон Китая сбежался сюда самый ловкий, самый плутоватый народ. Кантон, и без того сбор нечистоты всего Китая, от­рядил в Макао выбор из выбора мошенников. Мало по малу, эти новые колонисты прикрыли собою население Португальское, и без того уменьшенное беспрерывным смешением родов. Ныне Макао более Китайский, нежели Португаль­ский город. Такое дело, совершившееся у самых ворот Кантона, не должно впрочем удивлять, не смотря на законы, запрещающие всякое пересе­ление из Китая, когда мы видим на сто льё по приморью целые колонии, основанные Китайцами. беспокойное население Китайцев, по немногу внедрившееся в Макао, было покорно и полезно, пока управлял им Европейский гарнизон. Живу­щее вне укреплений, под пушками Португальцев, оно удерживалось от всякого движения и непо­слушания. Но когда Португальцы, лишенные вла­дычества в Индии, начали посылать для защиты Макао только сипаев, под начальством метисских офицеров, Макайские Китайцы, более мно­гочисленные, нежели Португальские креолы от чистой и смешанной породи, более деятельные, более отважные, начали беспрерывно возмущаться, проникли в город, в средину укреплений, и расселились там. Тогда над владельцами Макао
319 '
явились неумолимые повелители. При малейшем поводе, возмущение Китайцев начало подвергать грабежу магазины и домы богатых Европейцев. Надобно было употреблять прошив них тузем­ную власть, и—Китайские чиновники были призва­ны в Макао. С тех пор, Китайцы умели дей­ствовать так ловко, что теперь Португальский Губернатор есть ничто иное, как бедный не­вольник прихотей Китайского правителя. При­каз этого Азиятского деспота может во всякое время заперет гавань Макао кораблям ; со вся­кого привозного товара платят ему пошлину > каждый камень, который положат для новой по­стройки, не может быть употреблен без осо­бенного manna, или позволения его. Влияние Китай- и
ского мандарина па все предметы, иногда прямое, всего чаще бывает непосредственным. Его по­
веления относятся собственно не к Португалии !..
цам, или их начальникам, по к Китайцам, подчиненным его владычеству. Если он хочетъ
-E и
закрыть гавань, то запрещает только всем лоц- л
макам Китайским выплывать для встречи и про­вода кораблей ; если хочет обложишь платежек новые постройки, то приказывает масшеровыми. требовать установленной им подати, как буд­то прибавки к их заработной плате. Тщетно Португальцы пожелали-бы противопоставишь силу хитрости *. при первом знаке сопротивления, Ки­тайский мандарин прекратит привоз припа­сов в Макао, уморит голодом Европейцеви», и выпустит еще на них Китайское народона­
320
селение, наперед условившись с ним в ненака­занности бунта.
В последнее время, такая система стеснений и привязок дошла до последней нелепости. Же­лая, как будто решительно вытеснить Порту­гальцев из Макао, Китайские чиновники начали нападать даже на их привычки к неге, на необ­ходимую для них потребность жизни ленивой и бездейственной. Так, например, они запретили употребление паланкинов ; всего страннее, чшо повеление об этом было прислано из Пекина : там рассудили, что не должно оставлять тако­го великого преимущества Макао перед Канто­ном; этим было доказано, что Португальский город надобно почитать решительно возвращае­мым к Небесному царству, если богдыхан под­чиняет его уставам городов совершенно Ки­тайских. Но как можно было исполнить подоб­ное повеление ? Как уладить с Португальскими креолами, в единственных отношениях, кото­рые могут еще быть им чувствительны ? Хит­рость Китайская не остановилась за такою без­делкою. Строжайше было запрещено носильщикам паланкинов, под жестоким наказанием, нани­маться для подобной должности у иностранцев, и не смотря на предложение самой огромной пла­ты, их не могли заменить ни креолами, ни ме­тисами !— Но Китайские чиновники стали в ту­пик, когда решились было воспрепятствовать Англичанам прогуливаться верхом по небольшо­му полю, которое находится между укреплениями
321
города и пределами Португальского и Китайского владения. Все было испытано, и все осталось без успеха — угрозы, протянутые веревки, рвы, нарочно копаемые по ночам. Угроз не слушали; веревки перерубали; рвы засыпали землею.
При том положении, в какое поставила себя власть Китайцев в Макао, пребывание здесь Европейца не может ныне почесться ни безопас­ным, ни обеспеченным властью правительства. Незадолго до нашего прибытия в Макао, несча­стное происшествие показало меру власти, остав­шейся Европейцам, и хорошо обозначило, кто занимает теперь роль подчиненных и роль по­велителей.
Какой-то солдат Португальского гарнизона был болен, и просил совета у одного из сво­их товарищей, почитаемого колдуном. Эшош, шутя, или из низкого мщения, обещал ему совер­шенное выздоровление^ если больной приложит к ране своей кусок кожи Китайца. Терзаемый бо­лезнью, и уверенный в силе лекарства, Португа­лец выбрал себе жертву, бросился на одного из Китайцев с ножем, и нанес ему столь жестокую рану, что бедный Китаец почти на месте умер. На крик умирающего сбежалась тол­па народа, вопила о мщении, требовала выдачи убийцы, убежавшего в казармы. Надобно было прибегнуть к угрозе пушками, чтобы успокоишь толпу, пока проиэведутся законные исследования и суд. Преступник был осужден на смертную казнь. Но предвидя, что в день казни произой-
7. III. 21
322
деш возмущение, Губернатор Португальский призвал к себе в крепость лучших людей своей нации, и волею и неволею запер их у себя. В испуге своем, он хотел иметь в ру­ках, или защитников, или товарищей бедствия. Преступник приведен был в назначенный день и час на площадь, подле гавани, и там,в присут­ствии Китайского мандарина^ отрубили ему го­лову. Но едва совершилась казнь, Китайцы Макао, находя, что правосудие было неудовлетворено легкою казнью, толпою бросились на мандарина, вбросили его с судейского места, били, топта­ли ногами, разогнали отряд синаев, построен­ный в боевой порядок, побежали потом по до­мам креолов, и всюду грабили, насильничали, жгли, расхищали. Возмущение продолжалось три, или четыре дня, и во все это время Португаль­цы были бессильными свидетелями с высоты кре­пости, как изтребляли их домы и терзали их семейства. Китайское народонаселение доказало при этом случае утвердительно, что только оно есть повелитель, единственный властитель Макао. В наказание за обиду, причиненную Ки­тайскому мандарину, казнили семнадцать граби­телей, но пример казни мало подействовал на оставшихся.
Для достижения к Макао, мы плыли по неболь­шой речке, впадающей в гавань. С приближе­нием нашим к городу, мы могли рассмотреть различные части его ; четыре небольшие Порту­гальские крепости ; Mo а, или Китайское ошделе-
323
nie города ; бастион Сан-Франциско и бастион Королевы. Что-то в роде плотины, на которую мы вышли, устроено выше подола, или нижнего города; кровли домов его являются отсюда сме­шанно. Несколько домов хорошей наружности и дворец Губернатора образуют вдали оконча­тельный вид зрелища.
Едва ступили мы на землю, и нашли себе приста­нище у одного доброго Американского купца, как и поспешили осматривать Макао. Первая прогулка наша была вдоль низменного прибрежья, которым оканчивается залив. Пользуясь прохладою вечера, мы дошли до небольшего укрепления, поставлен­ного на окончании полукруга, откуда белою лини­ею строений видны были нам город, его мо­настыри, церкви, домы. На высоте рисовались монастырь Гюиа, Епископский дворец и крепость Макао. Широкий Португальский Флаг развевался на одном из углов её.
На другой день, первым делом нашим было посещение Английского Резидента, с которым познакомили меня . и Барона рекомендательные письма, данные нам от разных особ. Мы не застали самого Резидента, но один из его чи­новников заменил для нас отсутствие его са­мым приятным образом. Он вызвался услужи­вать нам во всем, что только могло быть для нас приятно и полезно. « Прошу остаться позав­тракать вместе — говорил он —• мы напьемся чаю в саду, на открытом воздухе. »—Действи­тельно, завтрак подали нам в киоск, или 21*

32Ц-
бельведер, копиорый, как будто плюмаж, увен­чивал собою вершину утеса. Этот утес не составлял тяжелой громады камня ; он был сквозной, образуя во внутренности род свода, или пещеры, с стенами, почти отвесными. С бельведера его открывались Макао, залив его, часть пристани Типа, заставленной лодками и загроможденной мачтами. Когда мы кончили зав­трак наш в этом прелестном уединении—«Что скажете вы о нашем павильоне? » спросил нас ласковый Англичанинъ— « не правда-ли, что здесь еще как будто осталось вдохновение, некогда оживлявшее великого поэта?»—Что вы сказать хотите ?—«То, что здесь именно, в подземном гроте эпюго утеса, Камоэнс писал свою Лу диа­ду. о-— Мы встали с мест, по невольному чув­ству почтения к памяти великого человека. С безмолвным любопытством осмотрели мы потом поэтическое убежище Камоэнса. Камень, лавкг«, де­рево, все в нем казалось нам достойным вни­мания. Камоэнс, эшош полу-Латинский, полу-Католический поэт, смешивавший в мечтах сво­их мифологию и христианство, столь уверенный в бессмертии труда своего, что когда корабль его разбился, он спасал только свою поэму, и бился в волнах только правою рукою, в левой руке держа свою Лузиаду — и так здесь мечтал, здесь обдумывал он гармонические песни свои, в Китае, в утесах Макао, и мы на краю све­та видим незабвенные следы его....
Все эшо заняло для нас целое утро. Распро­
325
щавшись с приветливым Англичанином, мы по-* сетили крепости, из которых одна защищена сорока пушками. В ней есть водохранилище, два ключа свежей воды, казармы, и помещение на ты­сячу человек. Другая крепость меньше, защище­на только тридцатью пушками, также снабжена водою, но в ней не может поместиться более 300-т человек. Оба эти укрепления, поставлен­ные на самых возвышенных точках острова, повелевают всем окрестным пространством, Не смотря на превосходное положение, хитрость и ловкость Китайцев сделали бесполезными гроз­ные укрепления Португальцев. При первом вы­стреле с крепостей—Макао уморят голодом....
Гарнизон в Макао составляют двести сипа­ев и двести человек милиции; службу последней составляет отправление ночного дозора; солда­ты вооружены палками, и только офицеры имеют право носить шпаги, но не смеют употреблять их прошив Китайцев. Вор из числа Китай- ij
ского народонаселения, даже пойманный на месте преступления, не может быть наказан иначе, как с большим предварительным рассмотре­нием. Если нечаянно, или умышленно, кто нибудь из охранительной стражи убьет Китайца, убийца немедленно должен быть выдан Китайскому мандарину, и он без суда приказывает его не­медленно повесить, в присутствии нарочно для этого собираемого гарнизона. При совершении ка­зни, чиновники Китайские, вступая на площадь и уходя с площади, приветствуются пушечными
326
выстрелами крепостей. В обратном случае, если Китаец убьет Португальца, виновного отда­ют Китайским судьям, и почти всегда они освобождают его от казни, вымучивши какой нибудь окуп в спою пользу.
Из крепостей пошли мы в церкви; некоторые из них обнесены крепкими оградами. Мы видели собор и монастырь Гюиа, где живут Епископ и двенадцать каноников, его викарии. Потом обозрели мы церкви : Св. Лаврентия, Св. Павла у Св. Антония, Св. Петра; мужеские монастыри: Св. Франциска, Воскресенский и Св. Августина ; жен­ские монастыри: Св. Клары и Мнзернкордиа; нако­нец три госпиталя военные и гражданские. — В часовне Св. Петра путеводитель наш указал нам гробницу жены известного Беньовского ; она была Руская, бежала с ним из Камчатки, и умерла в Макао, от изнеможения сил в про­должительном путешествии.
Духовенство, находящееся при здешних церк­вах, почти все присылается сюда из Гоа. Кро­ме Португальских священников, в нем поме­щены еще остатки знаменитых миссий Китай­ских, столь славных и многочисленных в пре­жния времена. Мы видели в Епископском доме одного из старых, почтенных миссионеров, отца Амиота, обитающего в Китае около соро­ка леци ; даже находясь в Макао, он все еще носит Китайское одеяние. Это почти единст­венный остаток знаменитых священников, жив­ших столь долгое время во внутренности Ки-
:
327
шая, под покровительством Китайских богды­ханов. Последний начальник Католических мис­сий, о. Лмиот с чувством говорил вновь об­ращающейся братии христианской о тех право­славных, которых принужден он был оста­вить среди многочисленного идолослужительского народа других Китайских областей. Наставляя духовных детей своих в надлежащем познании нравов и обычаев Китая, столь различно пред­ставляемого, он решился до самой кончины оста­ваться в избранной им земле, проповедуя веру I. X., употребляя в пользу последние дни благо­честивой жизни своей. В Макао, ревность про­поведников может быть обращаема только на самую испорченную часть Китайского народа. Зло­деи и бездельники нередко прибегали здесь к принятию христианства для того только, чтобы считаться потом под покровительством Евро­пейским. Другие туземцы, увлеченные кое-какими выгодами и подарками, крестились и потом сно­ва обращались видолослужение. Не смотря ни на что, добрые проповедники тем не менее продол­жают свое дело, с терпением, достойным луч­ших последствий. Они ищут повсюду бедных и несчастных, и если не приобретают овец к стаду истинной веры, то, по крайней мере, не­редко исхищают целые семейства несчастных из когтей демона нищеты и порока. Макао исполнении благословений добродетельным миссионе­рам Китая.
С городских высот сошли мы к пристани,
328
ио улицам, где находятся красивые Китайские лавки. От времени до времени, в различных уединенных местах, показывались перед нами небольшие Китайские кладбища, с их цветочны­ми купами и белыми памятниками; коническая баш­ня, поставленная вдали, на краю картины, казалась воздвигнутою как будто нарочно для того, что­бы мы предварительно ознакомились с Китай­ским зодчеством, столь странным и столь са­мобытным.— По мере вступления нашего во вну­тренность низшего города, мы видели более и более кривые, узкия улицы ближе к заливу. Пре­жде Макао был еще более замаран, загажен, завален нечистотою, но с тех пор, как внед­рились в него Китайцы, в него проник дух порядка и чистоты, никогда их не оставляющий. Домы, построенные из камня и обмазанные из­вестью, вообще представляют вид правильности и довольства. Магазины, складки таможенные, рынки провеваются воздухом и покрыты сверху; в некоторых местах, эти построения выдвину­ты па гору. Рынки особенно дают некоторое предвещание о подобных торговых местах в Кантоне, и вообще в городах Китайских. Мо­жно сказать, что ремесло купца и торгаша врож­денно Китайцам •— такие мастера они на это дело. С каким искуством умеют они, на при­мер, приготовишь на продажу съестные припасы! Как они выгладят, позолотят, обархатяш, освежат их, шолько-бы обольстить взоры поку­пателя ! А раскладка товара ? Чшо за уменье,
329
чшо за соображение ! Какую обширную науку на­добно, чтобы так искусно обман дополнила хи­трость! Туш еспиь генияльность, во всех этих уловках, генияльность мошенничества и бессове­стности, доведенных до невероятной степени ! Вот эта живность, которую, боясь обмана, по­купают живую на вес, каким образом, думае­те вы, она, живая, сделана шяжеле обыкновенного? За два часа до продажи, ее накормили кремнями. А эти свиньи, такия большие, такия пухлые, что кожа их, того и смошри, лопнет? Купите их, и когда станете резать, то вместо крови най­дете в них воду. Мнимая тучность их про­держится долго, потому, что произведена с чуд­ным, непостижимым искусшвом. Реэстр обма­нов Китайских по торговле может составишь толстую книгу.
Португальский по имени, Макао почти совер­шенно населен Китайцами; их считают 25,000 живущих в городе, и 5000 кочующих в кампанах, или судах. Все народочислие Макао восхо­дит до 34,000 ; следовательно, на число Порту­гальцев приходится всего тысяъп четыре, если можно еще назвать Португальцами эииу смесь кро­ви Европейской, Индийской, Китайской, и даже Кафрской. Первое заселение, перешедшее сюда из ИГоа, совершенно испортилось бесчисленными сме­шениями. Метисы Португальские, подражая во все времена нравам Португальцев, подобно им ока­зывали храбрость свою в Азийских войсках — вспомните славную осаду Диу. Потом эта поро­
:
330
да изленилась, обабилась, ослабела. Чем далее, тем более перераждаясь, шаг за шагом теряя земли, некогда ими покоренные, неспособные снова возвыситься, ибо всякий труд казался для них страшен, позволяя угнешашь себя, ибо сопроти­вление было-бы трудом, не находя ничего лучше, когда расхищали их, как сжатие в остальном из повелителей сделавшись почти рабами, в Ки­тае униженные перед Китайцами, в Индии пе­ред Индийцами, гордые между тем, как во вре­мена силы своей, презирающие всякое занятие, по­читающие рукоделия ниже своего величия, и без стыда между тем протягивающие руку для ис­прошения милостыни — таковы Португальцы, из которых составляется ныне народонаселение ко­лоний, основанных Албукерком и Андрадом.
Эти креолы, стол униженные в нравствен­ных отношениях, не столько упали в отноше­нии Физическом. Они все еще крепки, стройны, довольно высокого роста; более или менее темно­цветные, лица их, почти всех, вообще с пра­вильными чертами и оживлены глазами черными и выразительными. При лучшей жизни и большей опрятности, они сосшавили-бы довольно красивое поколение людей. Одежда их смесь одеяний Ки­тайских, Индийских и Европейских. Женщины креолов эгпих гораздо хуже мужчин : желтый цвет кожи, сплющенный нос, огромный рот, испорченный беспрестанным куреньем табаку, тусклые глаза, морщиноватый лоб, курчавые во­лосы, толстая талия, и все Формы тела с при­
331
знаками Физического утомления — таковы Порту­гальские метиски Макао. Везде в других мес­тах, на Сенегале, в Иль-де-Франсе, в Бенгал®, на Антильских островах, цветные женщины сла­вятся ловким кокетством и непобедимою пре­лестью, но в Макао все считают их самым отвратительным и безобразным творением; они обладают только пороками своей породы, не имея достоинств её. Не смотря на затворниче­скую жизнь, какой подчиняют их, они находят средство показывать примеры нравов чрезвычай­но распутных. Пробегая по улицам Макао, с лицом полузакрытым прозрачною манпиильею, в легких туфлях из пестрого саФьяна, в рубаш­ке, перехваченной передником, они успевают произвесть некоторое впечатление на новоприехавших, благодаря своему красивому и легкому на­ряду. Наиболее красивые, и составляющие много­численное отделение этих женщин, суть проис­шедшие от Европейцев и Китаек; их называ­ют здесь Португальскими Китайками. Китайцы продают дочерей своих Португальцам весьма молодых ; Португальцы воспитывают их по­том, и женятся на них. Большею частию, от этих браков происходят дети самые несчаст­ные и погибшие от самого рождения. Дочери по­чти всегда поступают после того в звание рас­путных девок, или выходят за муж за Китай­цев ; в Макао пользуются они особенною славою между курителями опиума; говорят, чшо только они умеют угадывать надлежащую меру и знаютъ
332
приготовление его. Лежа на своих диванах, ро­скошно растянувшись на спине, курители, при по­мощи их, предоставляют себе только легкий труд вдыхать в себя упояющий дым, посред­ством подставляемой к роту небольшой тру­бочки. Метиска заботится о том, чтобы разде­лять опиум на маленькие кусочки, серебряною иглою вкладывать их в отверзшие небольшой чашечки, приближать пламя, мгновенно потухаю­щее, к трубочке, и поддерживать его прибавле­нием кусочков опиума, пока вся определенная до­ля будет поглощена курителем.
Тогда для изнеженного сластолюбца начинается восторг души, при неописанном расслаблении те­ла. Пары опиума, усыпляя чувства человека, в то­же время возбуждают волнение в голове его, раздражают ее, наполняют самыми странными и Фантастическими мечтами. Излишнее употребле­ние упояющего зелья ведет к совершенному ослаблению и бесчувственности тело человеческое. Но такова прелесть, соединенная с употребле­нием опиума, что однажды испытавши сладостра­стное очарование, им доставляемое, это состоя­ние какой-то неги между сном и бодрствовани­ем, человек уже с трудом может отказать­ся от его неизъяснимой и опасной роскоши. Приобретение опиума, довольно дорого сшоющее, потеря здоровья и рассудка — ничшо не может победишь страсти людей, привыкших к опьяне­нию им, к очаровательной дремоте души, всег­
333

да оканчивающейся тяжким истощением телес­ных и умственных сил.
Французский медик, живущий в Макао, решился однажды сделать над собою опыт упоения опи­умом. Он принял его весьма небольшой прием, и вот что рассказывал он о своих ощуще­ниях: « Через несколько мгновений после погло­щения мною назначенной доли, мои умственные спо­собности пришли в состояние какого-то стран­ного восторга. Чувство наслаждения, испытуемое мною, казалось мне зависящим от какого-шо об­щего, гармонического раздвижения всего моего бытия, морального и Физического. Казалось мне, что все мои способности бесконечно расширились, и
все предметы казались мне увеличенными в их объемах. Воображение мое устремлялось на внеш­ние предметы только для того, чтобы превратишь их в образы самые Фантастические и восхити­тельные. Восторг мой был гармониею сна и бде­ния. Я поспешил отправиться в мое жилище, боясь наделать какихч> нибудь сумазбродств. Едва чув­ствовал я, что ноги мои касаются земле ; когда
шел я, мне казалось, что вдоль улицы непримет­но движет меня какое-то внутреннее, услади­тельное чувство, и вся кровь моя, как будто пре­вратилась в какую-шо ЭФирную жидкость, делав­шую ее легче воздуха. Едва возвратился я домой, как поснешил лечь в постелю, и во всю ночь видения, самые странные, наполняли мою голову. На другой день, я был бледен, изнеможен, слаб, и мучился жестокою головною болью. »
334
И в Кохинхине и в Китае употребляют опи­ум, не только на манер Турецкий, принимая его внутрь, но и на Малайский манер, сожигая его, и вдыхая в себя дым сжигаемого опиума. Но та­кое курение не производит однакож здесь ипех бешеных исступлений, шой жажды к убийству, того страшного безумия, которое заставляет Сумашрийцев и Яванцев бегать после того по улицам, с кинжалом в руке; здесь все ограни­чивается несколькими судорожными порывами, лег­ко утишаемыми, и потом каким-то вдохновен­ным самозабвением. Говорят, чшо разница про­исходит от различия сложений, но скорее можно подумать, что спюлько-же зависит она от раз­личия приемов, соединяясь с причинами происхо­дящими от разности телосложения. Восторг есть первое чувство в приемах опиума ; за ним следует исступление ; более продолженное и уси­ленное употребление усиливает исступление и уничтожает всякое другое чувство.
Опиум есть гумми-резиновое, густое извлечение из головок маку, сон производящего. Мак этопи растет во многих странах Азии, но особенно в Бенгале, где добывают из него, по известиям Блюменбаха, ежегодно более 600,000 Фунтов опиума. Приготовление опиума делается различным образом. Для лучших сортов, на маковых головках, еще зеленых, делают про­дольные разрезы, ножичком со многими лезвеями. Молочистый, белый, вытекающий после этого сок, вскоре желтеет, и образуется каплями полу-швер-

335
дыми. Его собирают и делают из иего опиум, зернами, самый чистый, наиболее уважаемый, не столь горький и вонючий, как тош, который идет в обыкновенную торговлю. Этот чистей­ший опиум не выходит за границу земель, где приготовляется; его на местах потребляют бо­гачи и роскошные люди. Приготовленье обыкновен­ного опиума состоит в толчении маковых го­ловок и верхних частей макового стебля, что­бы извлечь из них одуряющий сок ; потом вы­паривают его до густоты. Эта вышяжка, разде­ленная на маленькие кусочки, или лепешечки, креп­ко сжатые, по 4 5-ти и 4 6-ши унций весом, состав­ляет идущий в торговлю опиум, или méconium Древних народов. Лепешечки опиума завертыва­ются в табачные, маковые, или другие какие ни­будь листочки. Наконец есть еще третий род опиума, самый низший, называемый пуст : это из­влечение из стволов, листьев и головок мако­вых, посредством кипящей воды. Хороший опиум должен состоять из сухих, ломких, смоли­стых, зернистых и темных кусочков ; запах его вонюч и неприятен, вкус горек и силен ; растираемый пальцами, он размягчается, в спир­те разводится, и мгновенно вспыхивает на горя­щих угольях. — Опиум был прежде в Макао единственною ветвью торговли, самой обширной и прибыльной. Доходы от него служили достаточ­ною наградою, вместо жалованья, высшим и граж­данским чиновникам. Но это было уже послед­нее пособие колонии. Опиум всегда был запре-

336
щек в Китае ; ящики с опиумом складывались в Португальских магазинах Макао, и провози­лись потом в Кантон контрабандою. Все это делалось через Китайских коммиссионеров, и нередко даже при пособии мандаринов и началь­ников таможен, подкупленных золотом. Но издержки были при том ужасные, и возвышали цену товара до цены невыносимой покупателям. С до­ставкою внутрь Китая, ящик опиума становился не менее 2000 пиастров. Так, как товар этот был единственный, доставлявший некоторую при­быль Макайской таможне, то старательно сохра­няла она на него свою монополию. К несчастию, приказ из Пекина отнял у неё последние барыши. Китайский мандарин,сделавшийся ныне настоящим директором Португальской таможни, наблюда­ет за привозом опиума и вывозами его из мага­зинов ; контрабанда стала трудна, почти невоз­можна для Португальцев, и перешла в Линшин.
Весь остаток торговой деятельности для Ма­као состоит теперь в небольшом прибрежном плавании в Туран, Сайгонг, Синкапур и на Фи­липпинские острова. Арек, слоновые клыки, птичьи гнезда, деревянные и разные мелкие изделия, со­ставляют главную часть вывозов отсюда. Прежде Португальское правительство предписывало сво­им корабельщикам в непременную обязанность два ежегодные путешествия в Тимор, один из Молукских островов, землю неблагодарную и не­здоровую, и в Гоа, главное место Португаль­ского вице-королевства в Индии, но совершенно
337 невыгодное для торговли. Теперь эпии невольные экспедиции прекратились.
Благодаря смешанному правительству от двух государств, торговцы Макао подчиняются над­зору двух таможен, Португальской, elephantica, и Китайской, Ииаироии. Последняя подчинена ман­дарину, отличенному белым шариком, и обитаю­щему в Кага-Бранка, небольшом городке близ Негао-Мен, льё от Макао. Этот чиновник, надзиратель политический и торговый, наблюдает, чтобы не нарушались торговлею права Китайских границ, и собирает пошлины. Сбор пошлин, но милости беспечпой сговорчивости Португальцев, нашли средства распространить на все — погруз­ку кораблей, право привоза и отпуска това­ров, построение домов, наем лавок, рыбную ловлю, мелкую торговлю : за все, одним словом, взносится теперь подашь Китайскому прави­тельству.
Португальское правление Макао подчинено гу­бернатору, который принимает на себя громкое титло Генерал-Капитана. Ему повинуется гар­низон, состоящий из ЛОО-ш человек. Выбор этого главного чиновника делается в Гоа, и на­значение его бывает на три года. Desembargador, второй чиновник по губернаторе, присылается из Лиссабона. Это гражданский судья, исправляю­щий при том должность начальника таможни; к нему поступают имения выморочные и завещаемые на богоугодные дела. После этой важной особы правления, занимающей место хлопотливое и до-
Ч. Н1. 22
338
ходное, следует, как третья власть, Епископ, начальник духовенства и миссий. Есть еще в Макао Сенат, составленный из семи нотаблей, выбираемых из лучшего купечества городового. Это род городового правления, действительно принимающий величественное имя Августейшего Се­ната города Макао, и занятой разными мелкими делами, касательно городских потребностей.
Среди двух владычеств, спорящих за Макао, как будто что-то посредническое между Китай­цами и Португальцами, живет здесь небольшое количество Европейских купцов, незначитель­ных по числу, по важных по своему положению, и по принадлежности их сильным государствам. Китайцы хорошо понимают, что без некоторой опасности не лъзя им оскорблять Англичан, Аме­риканцев, Французов и Голландцев, живущих I в Макао, и потому, если здесь не любят этого народа, то, по крайней мере, уважают его. Бее здешние Европейские торговцы имеют однакож наиболее место торга своего в Кантоне, а не в Макао, но такчи, как правители Кантона не терпят пребывания их там, после новейших изменений чайной торговли, то обыкновенно Евро­пейцы основываются с семействами своими в Португальской Фактории, и строят себе здесь красивые домы, на набережной, или в тенистых местах по горе. Богатея, производят-ли дела на свой собственный счет, или действуя как коммиссионеры других Факторий, пришельцы эти ввели в домашней жизни своей роскошь и удоб-
i 339
I
сгпва, бывшие прежде неизвестными здешним Евро­пейцам. Только они и придают немного жизни, отличаясь хорошим обхождением в здешнемъ 1
обществе, скучном и тяжелом. У многих из них построены прохладные киоски над морем ; у других заведены сады, где на открытом воз-
Идухе растут гортензии, камелип, прелестные ипомеи (quamoclit). В птичниках содержат они птиц Китайских и привозимых с великого архипелага Малайского ; туш видны золотистые и серебристые Фазаны, Китайские курицы, манда­ринские утки, с ихч> арлекинскими перьями, и рай­ские птички, после смерти своей перелетающие в Европу, для украшения головных уборов щего­лих Европейских.
Несколько часов обозрения и разговоры с Европейскими купцами здешними, достаточно по­яснили нам все в Макао. Кончив дело путеше­ственника с Португальцами, ты отправились с добрым хозяином нашим рассмотреть поближе Китайцев, и для этого пустились на прогулку до самого Типа, где начинаются земли, уже един­ственно им принадлежащие. Мы сели в легкую лодку, управляемую двумя сильными гребцами, и тихо поплыли к месту наших исследований. В Типа был в это время праздник ; экипажи ше­велились, значки украшали мачты жонк, гонги гре­мели во всех сторонах. Переправясь на полу­островок, мы очутились прошив пагода, выры­того в горе Китайскими моряками, и неутоми­мому терпению их одолженного украшениями, даже 22*
,|■ ’.И
3W
садами, устроенными в твердынях скал. Мно­жество маленьких часовен, которыми усеяны края аллеи, усыпанной песком, служили указате­лями нашими до самого главного храма, откуда видны гавань и море. Во внутренности его на­ходятся алтари, обремененные цветами, приноше­ниями, картинами, статуями, изображающими си­дящих молодых девушек ; особенные надписи показывают имена всех кто, и что именно по­святил храму. При подошве утеса стена, про­стирающаяся вдоль набережной, с внешней сто­роны покрыта беспрерывными выпуклыми надпися­ми по мрамору, или по белому камню. Немного внутрь и направо от главного входа видны многие постройки, перед которыми протягиваются ряды кустарников, в огромных Фарфоровых горшках, белого и синего цвета. Залы этих строений определены для религиозных обрядов, из числа которых значительное место занима­ют разные праздники. Хоругви, большие бараба­ны, свечи, Фонари из крашеной бумаги, споспе­шествуют Фантасмогорическому очарованию места и возбуждают ревность поклонников.
Пока были мы заняты рассматриванием пагода, толпа Китайских моряков пришла пешком, для исполнения своих набожных обетов. Четверо открывали шествие, неся на длинной палке два огромные Фонаря и две хоругви, синюю и желтую. За ними шли музыканты, наполняя воздух писк­ливыми звуками своих кларнетов и громом своих гонгов и тамтамов. За этим пере-
зм
довым отрядом следовали люди с носилками, украшенными дорогою тканью, на которых по­ставлено было шесть маленьких алтарей, выкра­шенных красною краскою, богато убранных и по­крытых плодами и цветами. Разнообразно оде­тый народ, нечто в роде жрецов, начальники обрядов, заключали шествие, сохраняя среди ра­дости и шума других важное и степенное лицо. Весь этот порядок шествия сохранялся до всту­пления в пагод, убранный на то время люстраtf
ми и Фонарями из цветной бумаги. Мы хотели следовать за толпою поклонников, но путеводи­тель ваш не согласился на такую опасную не­скромность.
Выйдя опять на берег, очутились мы среди множества моряков; одни, сидя на песке, курили трубки, другие переходили от шлюпок в домы, из домов в шлюпки. Среди этой кучи народа, нас поразила маленькая толпа, отдельная от всех ; ее составляли какие-то люди, казалось, совсем особенного поколения — так много бы­ло смелости в их виде, силы в их крепком теле, выразительной дерзости и зверства в чер­тах лица. Самая одежда их не совсем походи­ла на Китайскую: ее составляли широкия шарова­ры, с поясом, за которым сверкали кинжалы ; темное полукафтанье, с рукавами, до колен за­стегнутое ; на бритых головахч^ их были кло­буки черного цвета, с которых хвосты пада­ли сзади до икр. Таковы были характеристиче­ские дополнения одежды к физиогномиям этихъ
■и '■Г
ЗЛ2
незнакомцев. При виде их, мы остановились. Они обедали на берегу, ели сарачинское пшено и рубленую говядину, облитые вином и водкою, прошив обыкновения Китайцев. « Что это за народ ? » спрашивали мы у нашего путеводите­ля.— После расскажу я вам об этом народе — отвечал он. Когда отошли мы на довольное расстояние, наш путеводитель осмотрелся с не­которым беспокойством, и видя чшо может говоришь свободно, сказал нам : « Эти молодцы — виденные вами — морские разбойники, и надоб­но признаться, чшо и из них даже никогда еще не видывал я рож столь отвратительных ! Те­перь это зло уже ничего не значит ; время его прошло, но в конце прошедшего и в начале ны­нешнего века, море Китайское решительно при­надлежало этим негодяям, и они заставляли трепетать даже самого богдыхана. » Мы давно слыхали многое в Европе о Китайских Форбанах, более страшных и лучше устроенных в деле своем, нежели Форбаны Малайские, но пове­ствование об них, доходя в Европу отрывка­ми, было так странно, что казалось почти ба­снею. Чтобы поверить все слухи, нам необходи­мо надобно было выслушать рассказ на месте действия этих бездельников, со всеми подроб­ностями. Во время пребывания нашего в Макао, имели мы на это средства и время, и я почитаю любопытным передашь здесь слышанное мною. Ни­чего не знаю я более драматического, и более
зм
странного, как история и дела Форбанов Ки­тайского моря.
Усиление их относится ко времени довольно отдаленному. Уже в 157^ году, царь их, Лимагон, противился Китайским богдыханам, и для вознаграждения себя в неудаче, как я говорил уже, пытался завладеть Лусоном. Потом, в 1660 году, другой предводитель, такого-же про­исхождения, /{онг-Санг, отнял Формозу у Гол­ландцев, и оттуда требовал признания его вла­сти и платежа дани от губернатора Манилла. Но решительная эпоха могущества этих бродя­щих властителей относится к концу последнего столетия. Один из Пекинских мандаринов, Шинг-ин, впадший в немилость и осужденный на смерть, сделался образователем и начальником морского разбоя. Не ^ез труда избежав от поисков, какими преследовало его Китайское правительство, он удалился к пиратам остро­вов Гайнанских, на запад от Макао, подкре­пил их своим умом, кликнул к себе всю сволочь из южных областей Китая, и вскоре под начальством его явилось более 210,000 раз­бойников, беглецов, недовольных, осужденных на кангу ограбленных судьями, утесненных областными правителями. Когда такое множество отчаянного народа соединилось вместе, повели­тель его дал ему некоторые законы, и учредил между подчиненными чиноначалие. Запрещено бы­ло оставлять корабли, на которых каждый матроз имел определенную каюту, для себя и семьи
ѵи,
своей; жилище Капитана назначалось сзади кораб­ля. Ни одно прибрежье не было так удобно для пребывания пиратов, как прибрежье от Гайганских островов до Макао. Усеянное маленькими островами, ненаселенными, по крайней мере, не­защищенными гарнизоном, все это поморье пред­ставляло самые верные убежища в случае пресле­дования, и места засад для подстережения купе­ческих кораблей. При таких средствах при­чинять зло, вскоре Гайнапские пираты начали при­чинять его безнаказанно и ужацно. Они плавали по морю, всюду увеличивали Флот своей жонка­ми, какие отнимали у Китайцев, подвластных законному правительству, нападали даже на Евро­пейские корабли, простерли отвагу до того, что являлись в Макао покупать ядра и пушки у Пор­тугальцев ( и Португальцы бесстыдно завели с ними этот бессовестный торг ). Потом, сде­лавшись могущее и смелее, подобно Американским буканьерам, они начали делать высадки на бере­га, брали города и селения, жгли, грабили, насиль­ствовали, опустошали все, что попадалось им в руки. С длинными бамбуковинами, у которых на конце насажены были сабельные клинки, беспрестанно бросались они на военные кампаны, раз­бивали экипажи втрое их сильнейшие, и весьма редко терпели неудачи в своих отчаянных на­падениях. Даже корабли Английской Индийской Компании принуждены были некоторое время пла­тить им подать, и в 4 806 году, один Англий­ский офицер был у них в неволе. Увезенный
3ft5
на один из островов, льё в двадцати от Макао, этот офицер мог там рассмотреть силы морских опустошителей ; их составляли тогда почти 500 кампанов, разделенных па от­ряды по 50-ти, и из каждого отряда выходило за один раз только по одному кораблю, под власицью начальника эскадры. Генералиссимус, ве­ликий адмирал, царь, или владыка морей, как назы­вал себя Шннг-ин, редко отваживал на опасность свою собственную особу. Обыкновенно, он оста­вался в главном притоне своем, с утра до вечера упиваясь опиумом. Этот бродяга успел однакож ввести некоторое уважение к нему между Форбанами. Нравы их всегда были самые отвратительные и беспутные, но удивительная честность соблюдалась между ними в разделении добычи. Горе было начальнику, если-бы он осме­лился удержать хотя малейшую безделку не по дележу в свою пользу! Избитый бамбуковинами, со всею утонченностью Восточной пышки, он был-бы потом разнят на четыре куска. Такоеже наказание грозило каждому неприятелю, попав­шемуся в руки пиратов. По повелению Шиигъии, на каждом кампане выставлялся красный, или черный Флаг; последний означал, что все встре­тившееся с кораблем, когда на нем выставлен этот знак гибели, должно погибать, без вся­кой пощады. Английский офицер, упомянутый мною, был захвачен Форбанами под красным Флагом, и потому он уцелел, и выкупился по­том за 3,000 пиастров и за три ящика опиуму.
ЗЛ6
Во все время плена кормили его шелухою сара­чинского пшена.
Дела были в таком положении в 4807 году. Южный Китай оставался преданный власти пира­тов, и никто уже там не почитал себя безопасным ни в одной гавани. Богдыхан почел наконец за необходимое употребить силу для изтребления, или уменьшения зла. Он послал своего ТаА-тога, или начальника Флота, в Макао. Там предупредил уже, этого героя приездом своим Сон-тог, или правитель Кантонской обла­сти, с двадцатью мандаринами различных сте­пеней. Все мандарины, посланные богдыханом,со­брались вместе. Не думая о том, как живее действовать прошив пиратов, имея под началь­ством 350 кампанов военных, отвсюду съехав­шихся в Типа, мудрые вожди Китайские теряли время в нескончаемом споре. Дело шло о взаим­ной почести их друг другу. Сон-тог, ман­дарин с голубыми шариками, перед которым, по уставу, все низшие должны преклонять колена, принужден был наконец идгпи на встречу Тайшога, когда доказали ему, что этот чиновник превосходит его, и шариками и должностью. Исполнив все законы учтивости, занялись нака­занием нескольких пленных пиратов. И тут новые обряды и уставы ! Простые преступники, связанные и скованные, просто приводимы были перед начальника области и им рубили головы с одного взмаха. Но главного из пленников определили к особенному роду смерти. Привя-
ЗП7
занный к двум, крест на креспи, столбам, он видел медленно подходившего к нему па­лача, и на поясе у этого исполнителя правосудия была большая связка острых орудий ; каждое из этих орудий предназначается к наложению казни на какую нибудь часть тела, и отнюдь не льзя коснуться одним и тем-же до другой части. В следствие этого положено шаким-шо орудием резать ступни, другим руку по локоть, треть­им ногу по колено, иным пороть брюхо. Палач без выбора, на удачу, берется за которое ни­будь из своих орудий, и должен употреблять его по закону, так, что совершенно от случая зависит скорая смерть преступника, или самое продолжительное и тяжкое страдание. По случаю, казни главного пирата поблагоприятствовала уда­ча ; орудие, которым поражают преступника в сердце, попалось палачу прежде других, и пре­ступник погиб от одного удара. — Кончив все столь важные дела, совет мандаринов от­крыл новые заседания, под председательством Тай-шога. Положили—воевать. Но при первой встре­че с пиратами, Китайский адмирал, совершенно разбитый, потерял 13-ть военных кампанов. Несколько рыбаков, принявших участие в напа­дении адмирала по доброй воле, были счастливее и захватили четыре кампана злодеев. С этими добрыми помощниками обошлись так несправед­ливо, чшо они оставили мандаринов продолжать войну, как им было угодно, одних. Казалось, чшо честолюбие Китайских моряков было заде-
348
пто за живое ; они составили отборную эскадру, захватили одно из отделений разбойничьих ко­раблей Шинг-ии на ближнем острове, отбили у него восемь кампанов, из которых два было по 26-ти пушек, побили до 700, взяли в полон до 300 человек; 20,000 пиастров и золото, в порошке и в слитках, были наградою победы.
Но эшо была однакож бедная удача, которую вскоре вознаградил гений Шинг-ии. В новой битве, где участвовал он сам лично, 28-мь военных жонк достались во власть его, и оста­ток богдыханского Флота принужден был спа­саться на всех парусах. Начальник пиратов увидел себя повелителем судьбы всего государ­ства; он начал говорить о том, как сверг­нуть Манджурское поколение с Китайского тро­на, и основать новый ряд государей Небесного царства. В самом деле, казалось, что все оправ­дывает его гордые мечты: начальствуя 70,000 бродяг, 800-ми кораблей и 1000 перевозных су­дов, в 1809 году, он учредил шесть отделе­ний Флота, вместо двух. К черному и красному Флагу прибавил он Флаги зеленый, голубой, бе­лый и желтый. Говоря без Фигур, Флот его поврывал морд. Отчаянные моряки его, ужас Ки­тая, были известны под именем морских бура­вов (frelons de la mer). Казалось, нет уже ника­ких препятствий исполинским замыслам Шингъии ; он хотел идти по реке Пеи-го и осадишь Пекин, но, нечаянно, погиб па море, во время бури.
ЗЛ9
Могущее образование морских разбойников, им созданное, могло разрушишься, если-бы вдова его не захватила после него власти, и не пока­зала гения, превосходящего гений многих мужчин. Она немедленно заставила признать себя генера­лиссимусом, и отдала потом часть власти сво­ей одному из подчиненных умершего своего му­жа, Пау, любимцу её, и самому отчаянному и без­трепетному начальнику пиратов.
Счастие не оставляло скопища разбойников под властью вдовы Шинг-ии. Ловкая и смелая героиня эта ввела даже более порядка и нрав­ственности между нестройными толпами, ей под­чиненными. Она составила для них новые зако­пы. В этих законах, между прочим, было по­становлено : « Каждый, кто выйдет на землю без позволения начальства, или окажется винов­ным в неповиновении, должен быть наказан за первый раз отрезанием ушей перед Флотом ; во второй раз преступник подвергается отруб­лению головы. Все, что попадет во власть со­единенных Флотов, должно быть вносимо в рос­пись, и никакая вещь, как-бы малоценна ни бы­ла она, не может быть сокрыта, под смертною казнью. При разделе каждой добычи, все люди на корабле должны поднять руки, и поклясться, что они ничего не утаивают.'» Подле этих распо­ряжений, показывающих ум и правоту начальни­цы, можно поставишь другие, показывавшие в ней характер женской скромности : « Запрещается приводить па корабли пленных женщин; каждый
350

употребивший насилие против женщины, или же­нившийся на ней без позволения начальства, нака­зывается смертью. » Желая уменьшить число вра­гов своих и составить некоторые пособия для снабжения припасами, вдова Шинг-ии, под смерт­ною казнью, запретила подчиненным своим заби­рать съестные припасы у поселян, не заплатив за них достаточной цены. Вино, сарачинское пшено, овощи, чай были взимаемы за деньги, ис­правно платимые. Совестливо ведены были при­том все рассчеты. Повиновение было на кораб­лях удивительное, и поселяне, сбывавшие свои припасы доброю ценою, держали более сторону морских разбойников против мандаринов, не­жели старались помогать против них законной власти. Многие недовольствовались даже прямою и непосредственною торговлею с разбойниками, но покупали у других, для перепродажи им, тка­ни, оружие, порох и аммуницию.
Таким образом, при помощи деятельного и предусмотрительного гения своей царицы, Форбаны оставались повелителями моря, не боясь мор­ских ополчений богдыхана. Много раз посылали прошив них мандаринов, пользовавшихся неко­торою военною известностью, но все посланные были разбиваемы и не могли удерживаться. Только однажды великий адмирал Тзуеигь-Моу-Сем, напав­ши на неприятеля с сошнею кораблей, успел за­жечь суда неприятельские. В первый раз тогда бежали разбойники, говорит очень откровенно историограф Пекинского Двора, рассказывающий
351
об этом знаменитом деле. Множество кампанов Владычицы морей было потоплено, и до 4000 пиратов взяипо было в полон.
Но расплата за удачу не замедлила. Гордясь своею победою, адмирал снова пошел на разбой­нический Флот, стоявший в заливе Куанг-Шоу. Там была сама вдова Шинг-ии. Она разделила свои кампаны на два отряда, и двинула один из них под начальством Пау, который завязал жестокую битву с богдыханскими жонками. Ви­дя мандаринов развлеченных боем, сама цари­ца окружила их другим отрядом, напала с бо­ков и сзади, и поражение адмирала было совер­шенное.
Новый адмирал, Ткнг-Куен не был счастли­вее ; он допустил неусыпного Пау захватить его нечаянно, при помощи рыбаков и поселян, бывших верными лазутчиками Форбанов. Напра­сно, видя опасность, начальник Богдыханского Флота не утратил своего хладнокровия и муже­ства ; напрасно, при самом начале дела, пираты потеряли одного из самых храбрых своих на­чальников, которого называли они своим алма­зом кораблей — ничто не могло устоять против непобедимой смелости Пау ; он сам пошел в рукопашный бой на адмиральский корабль; жестоко стесненный, Тинг-Куеи пришел в отчаяние и зарезался. Страшное избиение побежденных следо­вало за его погибелью. Кровь двух тысяч мат­розов и воинов богдыханских обагрила море. Двадцать пять жовк досталось победителям.
7
352
' В следствие такого, ничем невознаградимого бедствия, богдыхан отказался от открытого преследования разбойников, велел Флотам сво­им укрыться в гаванях, и решился поразит ужасных противников только защитительными мерами. Общее запрещение объявлено было всем купеческим кораблям : ни один из них не должен был выходить из пристаней, и все на­ходившиеся в море должны были немедленно явиться в гавани. Всякое пособие съестными при­пасами и аммунициею было отнято этим запре­щением у разбойников, как равно и всякая по­мощь людьми и оружием. Им надобно, было су­ществовать и защищаться только с теми сред­ствами, какие оставались у них в руках. Ме­ра была решительна. Рано или поздно, ей надоб­но было кончиться уничтожением, или покор­ностью пиратов. Но железные люди эти не до­пустили уморишь себя томительною смертью. Ви­дя, что все гавани и реки Небесного царства для них закрыты, они начали открывать их пушка­ми, пошли по Тигровой реке всеми четырьмя про­токами, грабя и опустошая города, местечки, де­ревни по берегам, проникая внутрь земли, и изумляя страшною смелостью, ужасая кровавыми нашествиями.
Если-би в эшо время союз между ними, до того времени крепкий, продолжился, можно-б бы­ло усомниться вч> безопасности Пекинского госу­даря. Но, неразрушимые, когда на них напада­ли, союзы пиратов распадались сами собою, ког-
■и
353
да им не с кем било сражаться. Междоусобная вражда разбойников сделала для богдыхана го­раздо более, нежели все беспрерывные посылки грозных его Флотов.
Правая рука Владычицы морей, Пау, с давнего времени возбудил прошив себя непримиримую ненависть и зависть другого начальника пиратов, по имени О-по-тае. Привычка к повиновению и страх возбудить гнев вдовы Шинг-ии удержи­вали явный разрыв и междоусобие. Но при одном из морских сражений, когда Пау со всех сто­рон окружен был жонками богдыхана, думая, что любимец Владычицы морей непременно погиб­нет в этом деле, О-по-пиае не двинулся на по­мощь, хотя Пау призывал его, изъясняя ему свое отчаянное положение. Только храбрость из­бавила Пау от гибели в битве, или позорного плена, где ожидала его верная смерть. Дело кон­чилось удачно, и Пау обнаружил коварство сво­его соперника, грозно спрашивая его : как смелч> он нейдши на помощь ? — « У меня не было до­статочных сил —• отвечал О-по-тае — и при­том, какое право имеешь ты приказывать мне ?» — Разве ты не наш Ï ■—■ « Ваш, но что из это­го » ? — Ты хотел погубить меня, а я поклялся заплатить тебе за злой умысел — иди и сражай­ся со мною ! —■ После нескольких угроз с обе­их сторон, соперники просто начали драться ; дуэли неизвестны в Китае. Каждый из них бросился к своей эскадре, уговаривал подчинен­ных вступиться, и жестокая битва закипела меж-
Ч. III. 23
П
354
ду пиратами. Эскадра Пау была малочисленнее ; он потерял 4 6-ть кампанов ; матрозы его были перерезаны. Пау бежал. Страшась, что след­ствия нечаянной победы сделаются пагубны, О-потае уговорил подчиненных поддаться законной власти, если им дадут помилование и награду.
Все обещали бунтовщикам, и О-по-тае отпра­вил к богдыхану, от имени своего и товари­щей своих, просительную грамашу, где между прочим Философствовал совершенно по-Китайски. « Мое мнение таково, чшо каждый разбойник, сделавшийся опасным для государства, имеет право на его снисхождение и прощение. Так Леанг-Шаи, три раза ограбивший город Кантон, был милостиво прощен, и сделался потом госу­дарственным человеком; Ваканг, столь долгое время поднимавший оружие прошив отечества, также был прощен, и его не почли недостой­ным самых высоких должностей государствен­ных ; Джу-Нинг семь раз прощал Муанг-гуо, а Куанг-Кунг четыре раза даровал свободу Тсау-Тсау, и Ио-Феи не казнил разбойников, когда они покорились ему. Мы живем в стране чрезмерно многолюдной. Многие из нас испыта­ли все средства прожить честно, но без успеха, и невольно увлеклись в преступление. Другие раззорились кораблекрушениями и пожарами, и принялись за грабеж, чтобы не издохнуть от голода. Необходимость была причиною, что зако­ны и порядок стали нарушены. Теперь мы гото­вы опять вступить в общество честных людей,
355

оставит злых товарищей и покориться. Могу­ществу государей нет пределов : оно дости­гает самых отдаленных островов моря ; каж­дый из нас устрашен им, и мы умоляем по­щады нашего государя. Преступления наши заслу­живают самое тяжкое наказание, но мы просим могущего Сына Небес простерт свое милосер­дие на тех, которые были столь виновны, и ныне полагают всю надежду свою только на его благость. »
Видя невозможность наказания, правительство было радо, чшо может похвастать милосердием. О-по-тае был прощен, со всеми его товарища­ми, переменил имя, назвался Гео-беен ( это зна­чит и ссЪт познания ), и был возведен в до­стоинство чиновника.
Не смотря на предательство товарищей, вдова Шинг-ии и любимец её Пау не укротились, про­должали грабит приморье, разбивать Флоты богдыханские. Удачными битвами скоро вознаграждено было у них удаление части их Флота. Но опять новые крамолы начались между пиратами. Оболь­щенные примером О-по-тае, многие из начальни­ков помышляли о том, как-бы последовать его примеру. Владычица морей проникла замыслы и ре­шилась предупредишь их, чтобы потом не быть преданною без защиты воле Богдыхана.
Уведомленные об её расположении, Пекинский Двор захотел прежде всего узнать достоверно обстоятельства этого дела ; потому отправлен 23'
356
был умный врач Шау, хорошо известный мор­ским разбойникам, и не боявшийся дурного при­ема от них. Вот как передает Китайский историк свидание, разговор посланного и след­ствия этого разговора—описание это так добро­душно, что много-бы потеряло оно, если-бы мы вздумали изменять его :
« Когда Феи-гунг-шау увиделся с Пау, ипо ска­зал ему : » Друг Пау 1 знаешь-ли шы, за чем я пришел к пиебе?
Пау. Ты сделал какое нибуд преступление, и, конечно, пришел искать убежища между нами.
Шау. Слава Богу ! мне не в чем упрекать себя.
Пау. Ну, так шы пришел осведомиться, есипьли какое-нибудь основание в слухах, будто-бы о скором покорении нашем.
Шау. Да, я пришел объявить шебе, чшо если шы, швоя владычица, а также и весь Флот ваш, согласитесь положить оружие, то Государь наш готовишь вам большие награды, и вы всего мо­жете ожидать от его благости и великодушие. Могущество ваше гораздо важнее могущества 0по-тае, и если эгпош начальник ваш получил звание чиновника, то вы можете уповать на что нибуд еще выше. Мудро поступите вы, если при­несете вашу покорность, и это одно средство утвердить ваше спокойствие и ваше благоденствие, спасая жизнь всем вашим подчиненным.
« При таких словах ИПанг-Пау сделался не­подвижен, будто статуя, а Феи-гунг-шау про­должал : « Советую тебе заняться этим деломъ
357
внимательно, и не дожидать последнего времени. Весьма может статься, что О-по-шае присоеди­нит свое войско к войскам правительства, и пойдет на вас. Пока этого еще не сделалось, поспеши следовать моим советам. »
После такого разговора врач удалился. Пау переговорил с своею повелительницею, и было положено между ними начать переговоры с пра­вительством. Флот разбойнический приплыл к Гу-Мюну, одному из устьев Тигровой реки. Он занимал пространство по морю на две льё. Два мандарина явились предварительно, объявляя все­прощение ош имени богдыхана ; через несколько дней потом прибыл сам правитель области Кантонской.
При появлении такого высокого чиновника, ра­дость пиратов была безмерная. Желая сделать ему прием по своему обычаю, они развесили Флаги на кораблях своих, заиграли во все звучные гонги, какие только были на судах, выстрелы беспрерыв­ные загремели по морю, и все это произвело та­кой шум и гром, что народ, собравшийся по берегу, полюбоваться на мирный праздник, поду­мал ; не опять-ли объявлена война, и с ужасом побежал во все стороны. Испугался даже и вы­сокий правитель области, и уже хотел бежать, как вдруг вдова Шинг-ии явилась перед ним, опираясь на Пау, в сопровождении трех других начальников. Представ пред высоким предста­вителем богдыхана, она и спутники её поверглись на колени, плакали, били лбами в землю, и про-
358
сили милосердия Сина Небес. После такого знака совершенного раскаяния, виновные удалились, обе­щая прислать список всех своих кораблей. Де­ло тянулось. Богдыханские жонки и Португальские корабли появились в окрестностях Гу-Нума; раз­бойники подумали ; не готовят-ли для них об­мана, выплыли в море от берегов, и готови­лись к защите.
Туш весьма затруднительным явилось реше­ние, но вдова ПИинг-ии захотела кончить все со­мнения и нерешительность отважным поступком. « Если правитель области — говорила эта бесстрашная героиня—доверялся нам, почему-же мне, слабой женщине, нейдши к нему ? Если есть опасность — она обрушится только на меня одну. Запрещаю другим следовать за мною. Я решилась, и отправляюсь в Кантон. » Изумленные отвагою своей владычицы, пираты не хотели отпустить её, отвергли её пожертвование, требовали, чтобы она не шла на явную опасность. Но, к счастью, в тош-же день прибыли два мандарина, и сви­детельствуя доброе расположение правительства, известили вдову Шинг-ии, чшо правитель обла­сти ждет ее для утверждения и подписи до­говора о всепрощении. Она не хотеласлушать более никаких возражений, отправилась с не­сколькими из своих прислужниц, и по прибытии в Кантон явилась немедленно к правителю. Обещания правительства были свято исполнены. Пиратам, не только оставили жизнь, но и все находившиеся у них сокровища. Кампаны их,
359
один за другим, приходили в Каппион, и на каждый выдавалась сумма денег, по оценке того, чшо находилось на нем. Многие из разбойников поступили в службу Богдыханскую ; другие пред­почли спокойное житье на земле, с нажитым имением, опасностям на море и в битвах. Храбрый Пау сделан был чиновником, и не только начал служить деятельно, но согласился даже идти на остальных своих товарищей, ко­торые, не смотря на малочисленность, презрели милость богдыхана, не приняли всепрощения, и дерзко продолжали ремесло разбойников. Жесто­кия битвы даны были зшим отчаянным наро­дом, но победа всегда оставалась верна Пау. Он захватил наконец в полон удалого началь­ника злодеев, по имени Шинг-Ии. Другой началь­ник, бывший известным под именем Яиаы Вос­точного моря, погиб в сражении, и все при­морье Китайское было очищено опт морского разбоя.
«Таким образом,» говорит Китайский исто­риограф, «с тех пор все сделалось спокойно на водах четырех морей великого государства. Народ живет в радости и изобилии всего, и страны юга представляют новое зрелище счастия. Люди продали свое оружие, купили волов, и по прежнему принялись за земледелие. Правитель области, мудростью которого устроилось поко­рение морских разбойников и умирение Океана, в уважение заслуг его был возведен повелени­ем Сына Небес в достоинство великое, и поз-
360
волено было ему украсить шапку свою петушьими перьями. »
Действительно, с того времени, если кое-какие ♦орбаны ■ остаются еще при своих прежних при­вычках, они не составляют уже более силы, способной противишься преследованиям прави­тельства, или быть страшилищем областей при­брежных. Иногда бывают примеры, чшо корысть увлекает в разбой даже простые купеческие жонки, но это уже исключения из общего поряд­ка. Вот пример, случившийся в 4 827 году: при­нужденный оставить по обстоятельствам корабль свой в Туране, Французский экипаж отправился в Макао на Китайском купеческом корабле. Почти до самого места прибытия ничто не пока­зывало измены, но бывши уже в виду области Фо-киенской, Китайские корабельщики исполнили свой ужасный замысел : Французы были все пере­резаны сонпые ; капитан, захваченный в каюте 20-ю убийцами, защищался долго и отчаянно, но пал наконец под ударами злодеев. Только один молодой матроз, успевший ухватишь для защиты железную полосу, хотя и был ранен в голову, но выбежал на палубу, и при пособии какого-шо старика Китайца успел добежать до борда корабля и бросишься в море. Убийцы дума­ли, чшо раненый непременно умрет, или утонет. Напротив, бедняк спасся, добрался вплавь до ры­бачьей лодки, вошел в нее, истощенный, ране­ный, и достиг до Макао. Здесь все рассказал он миссионерам, принявшим его, и дело неме-
361
дленно было передано Французскому консулу, че­ловеку твердого характера. Правитель Кантонский взялся за исследование, нарядил суд. Немедленно забрали убийц, и в железных клетках пред­ставили их судьям. Злодеев открылось чело­век до восьмидесяти ; между ними был старик, пособивший убежать Французскому матрозу ; ста­рик нтоип просил очпой ставки с избавлен­ным Французом, был узнан им, и освобожден от суда и наказания. Из числа остальных, 17-т злодеев были казнены отрублением голов ; на­чальника жонки разрубили на части. Головы пре­ступников были выставлены на пиках по мор­скому прибрежью, свидетельствуя, что Китайское правительство бывает правосудно, даже и в таком случае, когда речь идет об Европейцах. По подписке, открытой в Португальской кон­торе, собрана была сумма до 15,000 Франков, и разделена между Французским матрозом, спас­шимся от убийства, и стариком Китайцем, защитившим его.
Ночь уже настала, когда мы возвратились на на­бережную Макао. Месячное сияние от луны, полу­закрытой облаками, придавало утесам, крепости и белым домикам какой-то серебристый вол­шебный свет. Последний шум дневной суеты умолкал ; только вдали, изредка, кое-какие лодочки бороздили воды залива золотистою змей­кою ; огни в домах погасали один за дру­гим ; Макао засыпал. — « Прелестный вечер ! » сказал мне Барон. « Hmô, если мы прогуляемся
362
теперь немного по берегу ?» — Я только что хо­тел просить его об этом. — Подле ворот дома оставили мы нашего гостеприимного хозяи­на, который не советовал нам ходить ни очень далеко, ни очень долго. Несколько времени, по­груженные в соображение того, что видели и слышали, ин оба, я и Барон, молчали. Но Барон, первый прервал молчание. « Здесь есть на что обратишь внимание, есть об чем подумать. А до сих пор, чтб подавало нам к этому повод ? Да, что шакое видели ? Ветви народов, или ис­кривленные, или испорченные прививкою. Здесь ветвь народа самобытная. Мы находим нацию, смело отражавшую до сих пор всякое посторон­нее влияние; нацию, от которой берут другие, и которая сама ничего не занимает; народ оста­новившийся, если угодно, но по крайней мере, са­мородный, отличенный своим очерком и своими нравами, гордый самим собою, и эшой гордости одолженный непоколебимою национальностью. Если­бы надобно было съехаться на совещание всем на­родам, и поспорит о преимуществах одному перед другими, мы увидели-бы Китайский народ гордо занявшим первое место. Так уверен он в своем самобытном величии. Эта доверенность к своему знанию, это презрение ко всякому чуже­земному образованию, конечно, представляют свою дурную сторону, но свесьше-же и выгоды ! При каждом новом периоде успехов, посмотрите, как дорого платят за них в Европе потря­сением всего прежнего порядка. Что за вздор !
363
Едва достигли мы зрелого возраста, нам велят разучиваться всему, что учили мы в детстве, бросать наши прежния привычки, подделываться под новые идеи; состареемся—нам опять надоб­но начинать снова ! Нас перегоняют дети, над нами смеются, мы отстаем, если ноги наши уже не по прежнему бойки, если мы задыхаемся от усталости, когда молодеж бежит вперед без отдыха и без устали. При всякой критической эпохе перелома надобно воспитание, надобна но­вая переделка самих себя. Мы разбиваем идо­лов, которым покланялись, нередко не поста­вивши даже на место их никаких новых куми­ров. Мы столько раз изменяли ценность дел и слов, в политике, нравственности, литшерашуре, философии, что наконец вовсе сбились в зна­чении и цене прекрасного, истинного и справедли­вого. Не смею споришь с целым светом, и при каждой новой переделке кричу с другими: «Шаг вперед ! Мы идем вперед ! » Но знаете-ли, чтб потихоньку повторяю я в моем уме и в моей совести : « Безтолковая путаница ! » — Посмотри­те напротив — продолжал Баронъ—посмотрите здесь : основные начала знаний, уже с двадцати веков одни и те-же. Если и здесь идут вперед, то идут так тихо, что ничего не ломают, ничего не разрушают. Когда Китаец дошел до того, чгпо может читать свою бесконечную азбуку, когда он тяжким трудом купил себе право книжника, его приобретение негибнущее, собственность неизменная, сшоль-же крепкая, какъ
36’1
владение баронством во времена Феодализма, за­воеванное мечем рыцаря. Немного вопросов пе­редается здесь на суждение людям, потому, что здесь знают, может быть, лучше нашего, вели­кую истину, шу, что в мире нет ничего реши­тельно совершенного, и если начать только спо­ришь о хорошем, то от эшего хорошего пой­дут искать лучшего, и жизнь общественная и умственная начнет прыгать от реформы к ре­форме, и уже никогда, пи на чем не остановит­ся. Возмем вашу Францию : кшо из вас, госпо­да, может ручаться, что он стоит теперь вполне в настоящем быте вашего общества ? Что год, что месяц, что день, все у вас пе­ределывают, изменяют, ниспровергают ! Но Ки­таец неподвижен ? За то он хорошо знает свое настоящее, и знает потому, что опо веч­но. Боже мой ! и бесч. того жизнь делает нам столько хлопот, а мы еще бросаемся в тео­рии »...
Выходка Барона, горячо высказанная, показала мне одну из сторон его прежней жизни, тща­тельно скрытую от меня до сих пор. Но я не желал, да и время-лн было спорить о поли­тике, и еще Бог знает о чем. Потому от­вет мой обратился только на его мысли о не­выгодах Европейского и выгодах Китайского образования. « Вы говорите о неподвижности, не­изменяемости Китайцев — сказал я — но, кпиоже наговорил вам об этом ? — Не думайте,
365
что я шучу. Пет, Барон, и вот мои доказа­тельства : йскуспива Китайцев — назовите их отсталыми -— шелковые изделия их, лаковые ве­щи, Фарфор, утонченный вкус в употреблении чаю, самая ученость, поставленная выше цехового мастерства, чем до сих пор остается наша ученость Европейская, все это не свидешельстволи труда, хода вперед, и перехода безмерного, от первобытного состояния этих Китайцев, когда оии ели сырое мясо убиваемых ими зверей, а одевались только в шкуры, с них содран­ные ? Следовательно, общественная образован­ность началась и шла здесь вперед, шихо, прав­да, судя по тому времени, которое могли мы сле­довать за нею, но явно делается, когда сличить неизвестное начало дикой первобытности Китая с нынешним его состоянием, что здесь уже совершился переход великий.
«Что до меня касается, я полагаю, что и в Ки­тае было время движений быстрых, и тогда, идя ско­ро и вводя много, Китай научился прясть и ткать свой шелк и свою бумагу, установил законы, утвердил язык, построил свои многоэтажные башни. Когда все эти реформы совершились, за­конодатели Китая, желая блага отечеству, вдруг остановили успехи, запретили приезд и выезд, разделили звания, окамепили способности, оста­новили порыв нации, может быть, слишком да­леко шагнувшей. Это больше нежели вероятно — почигш достоверно. Мы видим, что Китай вре-
366
мен наших старинных миссионеров, Китай Дюгальда, без перемены тот-же, что ныне. Сле­довательно : тут явная задержка, а прежде неё был ход вперед. Так-ли, Барон ? Обратимся теперь к другой стороне вопроса ; спорить с вами о том, хорошо-ли это, или худо, у меня нет достаточных, ни знаний, ни способностей. Мне кажется, чшо стремление к неизвестной це-. ли беспрерывных переходов, в чем упрекаете вы Европу, имеет свои удобства и неудобства, награды и потери. Человек, взятый отдельно, разве не есть беспрерывная цепь переходов, то младенец, то юноша, то муж, то старик? По человеку судя, не это-ли судьба и целого челове­чества, судьба перехода, возраста, опыта и — не споря о добре и зле — разве остановка перехо­да в человеке будет жизнь ? Вы жалуетесь, что с условием жизни соединены беспокойство, вол­нение, скорбь, скачки, противоречия — а выгоды ? Все ко благу, все к добру, любезный Барон ! И так рассуждая, имеем-ли мы право жаловаться на трудную дорогу перехода от одной эпохи к другой, на желание лучшего, когда хорошо уже в наших руках — хорошо, то есть, не худо, и добро, а не ало, заметьте, Барон ! »
Вот какими важными, если угодно, философ­скими предметами была занята наша ночная про­гулка по приморью Макайского залива. — Месяц зашел; сделалось темно; мы поспешили воротишь­ся в наше гостеприимное убежище, где начинали
367
/
уже об нас беспокоиться. — Хозяин известил нас, что все приготовлено им к нашему отъ­езду на завтра по утру, и чшо Американская гоэлепшиа, служащая пакетботом между Макао и Кантоном, ждет только наших приказаний, для отплытия с нами по волнам Тигровой реки, в настоящий Китай.
Конец ПИ-й части.
©ишедиие
рисунковъ^ принадлежащих к тре­тьей части Всеобщего путешествия»
Листы. ИТзОбраж.
. XLV. 87. Изображение знатной женщины и её неволь­ницы, из народа Баттов, на острове Суматра (ч. II, стр. 314, 340 ).
88. Вид гавани в городе Малакка (ч. Ш, стр, 14).
XLVI. 89. Вид города Малакка (ч. III, стр. 14).
90. Изображение пребрежных лодок Малайских ( ч. III, стр. 14 ).
XLVII. 91. Вид пристани в городе Синкапуре (ч. III, стр. 24 ).
92. Вид Малайского отделения в городе Синка­пуре (ч. III, стр. 25).
XLVI1I. 93. Вид Синкапура, с гавани ( ч. III, стр 24 ).
94. Изображение Малайских дрягилей и Китай­ских купцов, в Синкапуре ( ч. III, стр. 24 . )
XLIX. 95. Вид гавани Синкапурской, от города ( ч.
ИП, стр. 26 ),
96. Изображение Синкапурских Малайцев, муж­чины и женщины ( ч. ш, стр. 26 ).
L. 97. Вид храма Буддийского в Банкоке, столице Сиама (ч. III, стр, 57).
98. Вид Банкока, столицы Сиамской ( ч, ИП, сипр. 51 ).

IT
Листпм.. Изображ.
LI. 99. Вид части дворца царского в Баикоке, и поезда пра-Кланга, или первого министра Сиамского (ч. III, стр. 55).
100. Изображение Сиамцев кисших званий, муж­чины и женщины ( ч. III, стр. 57 ).
И.П. 101. Вид памятника в честь Гушама, или Будды, в Банкоке ( ч. III. стр. 57).
102. Вид Кохинхинского города Турана ( ч. III, сптр. 118).
LUI 103. Вид Туранского залива (ч. 111, стр. 118).
104. Изображение Кохинхинцев высших званий, мужчины и женщины (ч. ПИ. стр. 120).
L1V. 105. Изображение надгробного памятника манда­рину, в Туране ( ч. ПИ, стр. 125 ).
10G. Изображение Кохинхинцев низших званий ( ч. III, стр. 120 ).
LV. 107. Вид внутренней части подземельного паго­да Будды, близ Мраморных гор, в фай-фо, в Кохин­хине (ч. III, стр. 135 ).
108. Изображение Кохинхинского царя МигуесъМана, и депутата, присланного к нему из Камбоджии ( ч. III, стр. 157 ).
LVI. 109. Вид Китайского пагода в Сайгонге, Кохинхинском городе ( ч. III, стр. Ю9 ).
110. Изображение жрецов Китайского Сайгонгского пагода ( ч. III, стр. 109 ).
LVII. 111, Изображение Туранской крепости ( ч, III стр. 118).
112. Изображение Туранских мандаринов, воен­ного и гражданского ( ч. III, стр. 1'22).
LVIII. 113. Вид части Мраморных гор, близ файфо ( ч. III, стр. 134 ).
114. Вид входа в подземельный пагод, что близ Мраморных гор, в фай-фо ( ч. III, стр. 135).
III
Листы, IT.io6pa.itc.
LIX. 115. Изображение слоновых стойлов и ман­даринской беседки, в Туране ( ч. Ш, сшр. 125).
116. Изображение Кохинхинских солдат, пехот­ного и артиллериста ( ч. III, стр. 124).
LX. 117. Изображение Кохинхинских лодок ( ч. III, стр. 118 ).
118. Изображение Туранского базара ( ч. Ш, стр.
119 ).
LXI. 119. Вид таможни на берегу реки Паесиг в Манилла, что на филиппинском острове Лусоне ( ч. III, стр. 183).
120. Вид Манильской церкви св. Франциска (ч.
III. стр, 186).
LXII. 121. Вид моста из Манилла в Бидондское предместие ( ч. III, стр. 190).
122. Изобра?кение Тагалов, туземцев Лусона, мужчины и женщины ( ч. III, стр. 192).
LX111. 123. Вид Китайского отделения в Манилла ( ч. III, стр. 201).
124. Изображение петушьего боя, между Тагалами, в Бидондо ( ч. III, стр. 197).
LX1V. 125. Вид части Бидондо, раззоренной Англича­нами, в 1762 году ( ч. ИП, сшр. 204).
126. Изображение Илокосцев, туземцев Лусона, мужчины и женщины ( ч. III, стр. 214).
LXV. 127. Вид местоположения на берегу реки Пассиг, близ Бидондо ( ч. III, стр. 220).
128. Вид деревни Пассиг, близ Бидондо ( ч. III. стр. 221).
LXV1. 129. Вид Гала-Гала, селения на берегу озера Ла­гуна, близ Сант-Круза, на Лусоне ( ч. III, стр. 223).
130. Вид водопада и дикого местоположения, близ Гала-Гала ( ч. ИП, стр, 231).
LX VII, 131. Изображение рыбачьих лодок, в окресстностях Кавите, на Лусоне ( ч. III, стр. 237).
IV
Листы. ИзОбраж.
132. Изображение банка, или перевозной лодки, на Лусоне ( III, стр. 237).
LXVI1I.133 Вид входа в пристань Португальского го­рода Макао, в Китае ( ч. III, сшр. 313).
134. Вид части Макао, и Китайского предместья (ч. III, сшр. 323).
LXVIX. 133. Вид пристани в Макао, и монастыря Гюиа ( ч. III, сшр. 323).
136. Вид: Камоансова грота в Макао ( ч. ПИ, стр. 324 )•
LXX. 137. Вид реки и части Макао (ч. ИИ, стр. 322).
Рисунокб 138-й, на листе LAX-juà принадлежит к ИГ-й части Всеобщего путешествия.
ОГЛАВЛЕПИЕ
ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.
Сшран-
ВСЕОБЩЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. Полуострове Малакка, Во сто сны,й Индийский полуостров ; Сиали, Кохин­хина. Острова Филиппинские. Китай.
ГЛАВА XXIII. Пуло-Пенане. Малакка, Синкапур. Ошплышие из Паданга. Пуло-ПенанеЪ—климатъ^ произ­ведения, история. Пролив Малаккский— ветры. Го­род Малакка. Малайские пираты, их смелость и злодейства. Синкапуръ— гавань, деятельность тор­говая, положение, жители, климат, успехи свобод­
ной торговли. Китайцы и Малайцы. — Мысли о свободе колониальной торговли 7
ГЛАВА XXIV. Царство Сиамское Банкок. Шведский Ба­рон, товарищ путешественника. Отправление на Китайской жонке. Анамбасские острова — саговое дерево. Китайский мореходъСиамский залив, ре­ка Мейнан, Пак-Нам. Банкок j столица Сиама. Пловучия лавки Китайцев. Любопытство жите­лей. Английское посольство и прием его. Поезд пра-кланга. Пагоды и дворец. Семья Сиамцев. Строения. Белые сломы. Похороны. Католический Епископъ ,....
ГА AU-*XXV ■ История и география Сиама. Название; древ­няя история. Христианские миссии ХѴП-го века — Фалькон, министр Сиамский; посольство Сиамское
VI
Стран.
bu Францию; пособия Франции ; политические перево­роты. Нашествие Бирманов.—Положение, реки, про­изведения. Нынешняя столица и города. Народы. Число жителей, их физические и нравственные свойства; язык, гордость законы, чиноначалие, го­сударственные финансы, войско, торговля ........ 69
ГЛАВА XXVI. Кохинхина. Пуло-КОнйор, Сайеонгд, По­сещение Португальского Резидента. Прибрежное пла­вание ! Си-Шпиг, Квадроль, Гон-Котру, Пуло-Уби. Китайское море, Пуло-Кондор. КалибоОэкил — Кандыо, Сайгонг; храмы, жители. Английское посоль­ство — прием, увеселения, битва тигра с слона­ми, дипломатические хитрости. Топография....... 4(10
ГЛАВА XXV». Кохинхина, Туран, Гюе. Кохинхимское приморье. Залив Туранский. ТуранЯ—Кохинхипский праздник, базар, жители, неопрятность. Прави­тели Турана—жилище их; слоновые стойла; обед и театр. Фай-фо — храмы. Мраморные горы—под­земный пагод,' лолибу, Промышленность. Могила Мартинеза. 4 46
ГЛАВА XXVI». Кохинхина. История и ееоерафия. Про­исхождение Кохинхинцев. Имя Аналиа, Первобытные Мойе, Древняя история ; перевороты в Тонкине и Кохинхине. Похитители Тайсоны, Царь Гиа-Аоней и Адранский Епископ. Союз с фракциею. Победы и завоевания Гиа-Лонга . Политические постановления, укрепления городов, поенные силы. Миеуесй-МанЛ — странная политика ; покорность Китаю ; нелюбовь к Европейцам. Посольства Английское и француз­ское. Опасное положение Мигуес-Мана. флот, пределы, реки, разделение Анама — Тонкин, Кохин­хина, Камбоджия, Тсиампа, области и города. Харак­тер, нравы, неопрятность, деспотизм, наказания, число жителей, вера, климат, произведения, тор­говля. 4)40
ГЛАВА ХХХХ. Острова Филиппинские, Манилла. Плава­ние к Филиппинскимь осшровам. Муссоны. Остров Аусон и iHanu.ua—крепость, городские здания, церк­ви, монастыри. Посещение Испанца. Бидондо, прсд-
ѵп
Стран.
месшие Манилла — вид, Тагальские туземцы — жи­лища, одежда, происхождение, промышленность, страсть к куренью табака и петушьим боям. Другие обитатели Бидоидо ; Китайцы 5 церкви и развалины. Сигарочная фабрика. Обед у Китайца. Вечерняя прогулка. Манильское гулянье... 180
ГЛАВА XXX. Лусон. Поездка по острову, Облаете Илоко. Пещера Св. ЛИатвия. Озеро Лаеунское. Француз­ские торговцы в Манилла. Визит не во время. По­ездка в область Илоко: город Палоие—праздник, промышленность, правление. ИИаравеллл —физиологи­ческая странность. Поездка в горы. Пещера Св. Машфия — суеверие жителей. НегритО. Плавание по Латунскому озеру — подземное сообщение с полка­нами ; заведения Французского колониста в ГалаГала } Саята-Кру.ч ; минеральные воды Баньоские, следы полканов ; люОи-наоЕйки { охота в горах; буйволы; пустынный водопад. Кавите — верфь, гальоныИспанские, упадок города—холера. Переезд в банка. Сборы к отъезду.. .................... 20S
ГЛАВА XXXI. Острова Филиппинские. История } со вре­мени завоевания Испанцами. Магеллан — первый мореплаватель кругом спета; открытие им Фи­липпинских островов и смерть его. Начало ко­лонии. Первобытные туземцы. Народы лиЬдноцвепгныс и исрноцветныс — их первоначальная история; мы­сли о расселении Негров в Азии и Океании. Раздо­ры духовенства — власть его и распоряжения. Раз­бои Малайцев. Король ЛимаеОн. Усиление Испан­цев. Странное посольство Китайское — заговор и возмущение Китайцев в Бидоидо. Землетрясе­ние 46Н5 года. События ХѴИ-го столетия. Война с Англиею — осада и взятие Манилла; бедствия войны. Новейшие события : колера и избиение иностранцев в Манилла; преобразование общественности; усиле­ние креолов; бунт в 182 V году. — Правление : Ге­нерал-Капитан и чиновники; духовенство; воен­ное и гражданское устройство ; флот, финансовое управление, таможни. Мысли Лаперуза о здешней торговле и роды ея 259
VIII
Стран. i
ГЛАВА XXXIX» Острова Филиппинские » Геоерафия. Много, численность островов Филиппинских; горное де­ление на климаты ; произведения ихъ» Географиче­ское деление: Лусон —» области его, города, дикари — бблые Нееры, Острова Бабуйанские. Албанский вол­кам. Острова Биссайеские, Каламианские, Парагое, Миндоро — похождение Француза—разбои Малай­цев —Минданао, Сулу — торговля» Взгляд на общ­ность острововъ ■ ••• , 276
ГЛАВА XXXIII. Китай, Макао. Отплытие из Манилла. Горящий на море корабль. Китайские берега — ры­баки и житье их. Архипелаг в устье Тигровой реки. Типа. Макао— начало его^ процветание, упа­док; усиление, хитрости и своеволие Китайцев. Местоположение Макао; грот Камоэнса; крепость, полиция^ монастыри. Миссии в Китае. Китайцы— ■ жилища их, обманы по торговле. Нравы Макай-
ских Португальцев — Португальские Китайки — курение опиума и действия его — бедная торговля — управление. Европейские купцы. Китайский город — пагоды, духовные обряды. Китайские морские раз­бойники — происхождение их; страшный Шине-ии; замыслы его и смерть; вдова его и разбойник Пау; флоты и сила разбойников; нападение на берега, междоусобия, послание к богдыхану, переговоры, прощение их, остатки и своевольное бесчеловечие. Мысли о Китайском и Европейском образовании. Отбытие из Макао в Кантон. •*....••...••••• • 305
Описание пятидесяти одноео рисунков j принадлежащих к третаей части иссеобицаео путешествия . •.<•••■•