В сердце Азии. Памир – Тибет- Восточный Туркестан Путешествие Свена Гедина в1893-1897 годах. Том I [Свен Гедин] (doc) читать онлайн


В сердце Азии
Памир – Тибет- Восточный Туркестан
Путешествие
Свена Гедина
в1893-1897 годах.
Том I
Со 116-ю рисунками и 2-мя картами.

Перевод ео шведскагоА. И П. Ганзен
С разрешения автора.

С.-ПЕТЕРБУРГ.
Издание А. Ф. Девриена.
1899.





его императорскому
величеству
государю императору
николаю александровичу
с глубочайшим благоговениемъ
всепочтительн'ейше
посвящается
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Прежде всего я счастлив, что мне представляется случай принести здесь мою всепочтительнейшую, глубокую благодарность Его Величеству Государю Императору за милостивое внимание, оказанное Его Величеством моему путешествию и его результатам. Никакое отличие из выпавших мне на долю по возвращении из путешествия не могло быть для меня дороже, равно как и ничто не могло сильнее поощрить меня к дальнейшему следованию по тому пути, на который я вступил. Не менее глубока моя благо­дарность за всемилостивейшее соизволение Его Величества на посвящение этого труда Имени Его Величества.
Труд, предлагаемый мною русской публике, не имеет иных претензий, как дать общий популярный обзор путе­шествия, предпринятого мною по Азии в 1893 - 97 г. Со­общение чисто научных результатов не могло найти места в этой книге, так как она и без того приняла слишком большой объем, да к тому-же мне показалось более удоб­ным отделить популярную часть от чисто научной, которая в свою очередь появится в скором времени в „Petermann’s Mitteilungen“ в Готе; там-же будет разработан весь то­пографический материал. Метеорологические, гипсо-метри­ческие, астрономические, археологические, ботанические и гео­логические исследования и коллекции уже переданы для раз­работки специалистам.
Считаю приятным долгом высказать здесь глубокую и
II
благодарность русским административным деятелям и частным лицам за то содействие мне и словом и делом, которое сильно облегчило мне мое предприятие; без этого энергичного, любезного и бескорыстного содействия, некото­рые задачи моего путешествия оказались бы совершенно не­достижимыми, а достижение других было-бы сопряжено с большими затруднениями и опасностями.
Оглядываясь назад на совершенное мною путешествие, я вижу целый ряд русских военных, ученых и част­ных лиц, перед которыми нахожусь в неоплатном долгу благодарности. Министерства Иностранных дел и Военное оказали мне с самого-же начала столько сердечной и реаль­ной помощи, что не хватит и места говорить об этом подробно. Особенной благодарностью обязан я гг. министрам гр. М. И. Муравьеву, П. G. Банковскому, статс-секретарю Н. И. Шишкину и генералу И. Н. Обручеву. Между прочим, мне предоставили возможность нанять себе на службу русских казаков, беспошлинно ввести свой багаж в Россию, и вообще я могу без преувеличения сказать, что ни одному русскому путешественнику не могло быть оказано большего содействия со стороны административных властей, нежели мне. Повсюду меня встречали, точно я был русским подданным, и само собою разумеется, что это везде и всюду в русских владениях придавало мне неоценимое чувство уверенности и спокойствия.
В Императорском Географическом Обществе, чле­ном которого я уже имел честь состоять, я также нашел покровителей и друзей. Советы и сведения, которыми снабдили меня, к моему счастью, г. П. П. Семенов и барон Ф. Р. фон дер Остен-Сакен, принесли мне существенную пользу уже в самом начале путешествия, и каждому понятно, какое значение должна была иметь для меня, тогда еще неопыт­ного юноши, возможность пользоваться купленным дорогою ценою опытом этих ветеранов географической науки. Точно также долг мой высказать особенную благодар­ность членам Географического Общества, генералам А. А. Тилло, О. Э. фон Штубендорфу и А. А. Болыпеву, секретарю
III
Общества А. В. Григорьеву, профессору И. В. Мушкетову, академикам Ф. Н. Чернышеву, В. В. Радлову и О. А. Ваклунду, Э. П. Нобелю, который оказал щедрую материаль­ную поддержку моему предприятию, и многим, многим другим.
Еще до начала моей экспедиции я имел удовольствие лично познакомиться с членами экспедиции М. В. Певцова. Я глубоко преклоняюсь перед точными и серьезными наблюде­ниями генерала Певцова и перед бескорыстием и дружелю­бием, с которыми он поделился со мной результатами своих многолетних наблюдений. Я считаю его идеалом истинного, добросовестного путешественника-пионера и позд­равляю В. И. Роборовского, П. К. Козлова и К. И. Богдано­вича, прошедших под руководством такого ученого превос­ходную серьезную школу. Я обязан большой благодарностью и этим трем поименованным лицам, которые обратили мое внимание на многие задачи, а сами лично послужили для меня образцами истинной энергии и терпения, необходимых путе­шественнику. Я считаю г. Козлова одним из наиболее вы­дающихся современных ученых путешественников; гео­графия может ожидать от него еще многих услуг. Пол­ковник Б. X Громбчевский, с которым я познакомился в Ташкенте, оказал мне такое-же предупредительное внимание, как и другие его земляки. Если я во вступлении к своему труду не упомянул о бессмертных заслугах Г. Н. По­танина, братьев Г. Е. и М. Е. Грум-Гржимайло и др., то потому лишь, что я говорил там только о тех путе­шественниках, исследования которых непосредственно каса­лись области предстоявших мне изысканий.
Считаю также истинною потребностью с уважением и благодарностью вспомнить человека, к сожалению, уже ото­шедшего в вечность, Николая Михайловича Пржевальского, самого выдающагося путепиественника-пионера по Азии со вре­мен Марка Поло. Чтение описаний его путешествий впервые зажгло во мне страсть к изучению Азии и, как высоко я ставлю этого замечательного человека, лучше всего видно
IV
из его биографии, составленной мною и предпосланной моему шведскому переводу описаний четырех его грандиозных путешествий.
Перебирая в памяти отдельные события и пункты сво­его путешествия я не могу припомнить ни одного города, ни одного местечка в пределах Европейской и Азиатской России, где меня не встретили бы как друга, не оказали-бы мне всевозможного содействия для облегчения моих трудов и достижения моих целей.
Я своевременно упомянул обо всех этих случаях в своей книге, но считаю всетаки долгом еще раз с особенной благодарностью вспомнить здесь некоторых лиц. Родной отец не мог бы оказать сыну больше ласки и теп­лого участия, нежели оказал мне Туркестанский генералънисколькогубернатор, барон А. Б. Вревский. Во время моего пребыва­ния в Ташкенте я был почти ежедневным посетителем его гостеприимного дома, и, если мои путешествия по Памиру так удались, то причиной прежде всего то, что барон сгладил передо мной пути всеми имевшимися в его рас­поряжении средствами. Часы, которые я имел счастье про­вести в просвещенном обществе барона Вревского, при­надлежат к лучшим воспоминаниям из моего путеше­ствия. Губернатор Ферганы, генерал А. Н. Повало-Швыйнисколькоковский, также осыпал меня бесчисленными доказательствами симпатии, гостеприимства и деятельного содействия. Словом, оставляя с болью в сердце одного вновь обретенного друга и благодетеля, я на следующей станции встречал новых друзей и покровителей. Я шел через всю русскую Азию, словно по пути, усыпанному розами, если только такое вы­ражение уместно там, где речь идет о зимнем путеше­ствии по Памиру. Так я провел между прочим несколько незабвенных недель у капитана Н. В. Зайцева и его офи­церов на Памирском посту.
Неизгладимое впечатление произвел на меня также бывший для меня вторым отцом и оказавший благодетель­ное влияние на весь ход моего путешествия, генеральный
русский консул в Кашгаре, Николай Федорович Петров­ский. У меня слов не хватает выразить ему свою глубо­кую благодарность. Подобно тому, как другие его земляки старались облегчить мне путешествие по русскому Турке­стану, консул Петровский употребил все свое влияние на китайских и магометанских обитателей Восточного Тур­кестана, чтобы по возможности облегчить мне путешествие в самом сердце Азии. Без его энергичного содействия многие мои экскурсии оказались-бы прямо невыполнимыми. Во­обще я могу только поздравить Россию, что она на таком посту имеет столь гуманного, ученого и прозорливого пред­ставителя, который ко всем своим остальным превосход­ным качествам присоединяет способности тонкого, искус­ного дипломата и чувство горячего патриотизма. Благодаря консулу Петровскому, я обогатился такими научными и об­щими сведениями, какие едва-ли приобрел-бы из других источников.
Когда-же, я, наконец, прибыл в Пекин, меня встре­тил наилучший прием со стороны русского поверенного в делах, А. И. Павлова. Я рад, что имею здесь случай вы­сказать ему и всем членам русской миссии в Пекине мою искреннюю, горячую благодарность. В данном отношении, как и во многих других, считаю себя глубоко обязанным директору азиатского департамента, графу Д. А. Капнисту, снабдившему меня сердечными и любезными рекомендациями.
С живейшею благодарностью вспоминаю генералов А. А. Ломачевского в Оренбурге и А. Д. Горемыкина в Иркутске, а также живущего в последнем городе выдаю­щагося ученого геолога В. А. Обручева.
Считаю долгом высказать при этом свою благодарность и моему другу П. К. Козлову за новый свет, который он проливает на интересный и важный вопрос о Лоб-норе своей брошюрой, изданной в 1898 г. под заглавием: „ЛобънисколькоНор. По поводу сообщения г. Свена Гедина в Импера­торском Географическом Обществе 15 октября 1897 г.“. Мои взгляды на отношение нынешнего Лоб-нора к древнему
VI
историческому, однако, не пошатнулись, но в одном отно­шении я готов признать генерала Штубендорфа правым, а именно в вопросе о тождестве означенного на китайских кар­тах озера „Khas-omo" с нынешним озером Гас в Цайдаме. Первоначальный мой взгляд относительно тождественности „Khas-omo“ с Кара-Кошуном я высказал и старался доказать в статье в ..Petermann s Mitteilungen44; этот взгляд был, как известно, впервые высказан бароном фон Рихтго­фен. Покончив с более тщательным изучением этого вопроса, которым я как раз теперь занят, я возвращусь к нему в том-же журнале и сочту истинным удоволь­ствием согласиться с генералом Штубендорфом и г. Ко­зловым относительно тех пунктов, в которых я оши­бался. Но вопрос о „Khas-omo“ не есть главный пункт. Я хотел доказать, главным образом, то, что китайцы под своим „соленым озеромъ" и „моремъ" (см. напр. AbelнисколькоBemusat: „Histoire de Иа ville de Khotan", p. 115) подразунисколькомевали нечто совершенно иное, нежели нынешний Лобънискольконор. Я убежден, однако, в том, что никто не объяснит занятого мною в данном вопросе о Лоб-норе положения, желанием умалить ценность и значение замечательного от­крытия Пржевальского. Пржевальский стоит для этого слиш­ком высоко вообще и в моих глазах в частности. Но я считаю, что полемика о Лоб-норе, которая возникла уже много лет тому назад и продолжается до сих пор, очень полезна, так как содействует освещению вопроса с раз­ных сторон. И, если бы даже мне в конце концов при­шлось сдаться, то я не счел-бы этого для себя позором, так как главное дело всегда в том, чтобы восторжество­вала истина, и в решении научных вопросов не до нацио­нального тщеславия. И никто так ярко не оттенил эту точку зрения, которой я держусь, как сам Пржевальский, говоря в описании своего четвертого путешествия, стр. 290: „Помимо ежегодной своей прибыли и убыли, Тарим перио­дически то богатеет, то беднеет водой и в общем, судя по размерам нынешнего Лоб-нора, приносит теперь сюда
VII
гораздо меньше воды, чем в прежния времена, хотя, ве­роятно, не особенно отдаленныя". Впрочем, не нужно вовсе прибегать к китайским картам, чтобы придти к тому за­ключению, что озеро действительно изменило положение. Тра­диции туземцев и множество старых речных русл, най­денных экспедицией Певцова, достаточно доказывают это.
Вполне сознавая большие недостатки моего труда, со­держащего много такого, что русским читателям известно гораздо лучше, чем мне, и убежденный в том, что снятая мною жатва дала-бы в более сильных и умелых руках более зрелые зерна, я всетаки чувствую себя спокойным при мысли, что сделал все, что было в моих слабых силах.
В заключение несколько слов о внешней стороне из­дания. Для обеих больших карт послужили основою карта Памира, составленная лордом Кэрзон, и превосходная карта бассейна Тарима и Северного Тибета, составленная Певцонискольковым; я нанес на эти карты мой маршрут и открытые мною места. Обе карты служат только для обзора путеше­ствия и не претендуют на особую точность, - собранный мною лично картографический материал, как сказано, еще не разработан в деталях.
Для оживления наиболее интересных и характерных моментов путешествия, труд мой, благодаря щедрости швед­ского издателя, снабжен немалым числом иллюстраций, исполненных с рисунков шведских художников. На ри­сунки эти, однако, нельзя смотреть, как на плоды фантазии. Для каждого из них я доставил достаточный материал в виде набросков, фотографических снимков, или по­дробных описаний. Большинство же иллюстраций исполнены по моим собственным фотографическим снимкам и на­броскам, которые, разумеется, отнюдь не претендуют на художественность исполнения.
Наконец, считаю весьма приятным долгом выразить мою искреннюю благодарность: моему русскому издателю, г. А. Ф. Девриену, не пощадившему ни средств, ни трудов,
VIII
чтобы описание моего путешествия появилось перед русскою публикой в возможно красивом виде, г. П. Г. Ганзену с супругой за превосходный и добросовестный перевод, пред­ставлявший нелегкую задачу, другу моему, академику Ф. Н. Чернышеву, за любезное содействие по проверке и исправ­лению технических терминов и выражений, и приват-до­центу В. В. Бартольду за содействие относительно русской транскрипции арабских и киргизских названий.
Еще раз сердечная благодарность всем тем, кто отнесся ко мне с симпатией, оказал мне гостеприимство и пожертвовал своим временем и трудом ради облегчения моего предприятия. Без их помощи я никогда не был бы в состоянии выполнить его. Я-же лично считаю самым дра­гоценным приобретением, вынесенным мною из моего пу­тешествия-множество дружеских связей, заключенных мною в России среди всех классов общества, и близкое зна­комство с таким полным жизненных сил, гуманным, гостеприимным и симпатичным народом, как русский.
Свен Гедин,

ВСТУПЛЕНИЕ.
В истории географических открытий близится новая эра,-пионеры скоро сыграют свою роль, так как „белые пятна“ на картах материков понемногу все убывают, и све­дения о физических свойствах мирового океана с каждым годом становятся все точнее. Там, где пионеры в непре­станной борьбе с опасностями и затруднениями пролагали новые пути, которые затем и описывали в общих чертах,» новым поколениям путешественников предстоит изучить незнающую покоя, кишащую повсюду на нашей планете жизнь во всех её подробностях и мелочах, постоянно на­ходя все новые пробелы в своих познаниях, новые бесчи­сленные задачи для решения. Переход, однако, не будет особенно резок, - многие области уже служили и служат предметами детального изучения, но остаются еще и такия, где пионеры далеко не закончили своей задачи.
Особенно долго оставалась в этом отношении в сто­роне внутренняя Азия; огромные пространства малодоступ­ной пустыни Гоби и бесконечные площади Тибетского на­горья до сих пор известны так-же мало, как крайния по­лярные области.
Ради того, чтобы в свою очередь способствовать расши-
Свфн Годин. 1
2
ВСТУПЛЕНИЕ.
рению сведений о центральной нагорной Азии, я предпринял экспедицию, о которой повествует этот труд. В течение нескольких лет я подготовлялся к ней в своем каби­нете, а в 1890-91 г. предпринял небольшую подготови­тельную экспедицию в русский Туркестан и Кашгар, чтобы ознакомиться со средствами сообщения в этих местах, ко­торые должны были послужить операционным базисом пред­стоявшей мне экспедиции в глубь неведомых областей.
По возвращении из Кашгара оставалось только уладить экономическую сторону предприятия. С этой целью я пред­ставил его величеству, королю Оскару следующий план, который привожу здесь, чтобы читатель мог судить, на­сколько и как мне удалось осуществить свои задачи. План этот сводится вкратце к следующему:
„В самом сердце Азии простирается между двумя ве­личайшими в свете хребтами Кунь-лунь и Гималайским огромнейшее и высочайшее на земле Тибетское нагорье. Средняя высота его доходит до 4,000 метр., а на северных окраинах даже до 4,600 метр. и таким образом соперни­чает на пространстве 2,000,000 кв. килом. (почти вт> три раза больше Скандинавского полуострова) с высочайшими вершинами Альп. Северная часть его, являющаяся одною из наименее известных областей Азии, представляет, со­гласно китайским картам, целую систему замкнутых бас­сейнов озер, но необитаема. Дальше к югу обитают тибетские и монгольские номады, ведущие кочевую жизнь, и только в самых южных областях можно найти оседлое население.
Тибет лежит в стороне от главных трактов, по которым направлялись путешественники XIX столетия; лишь немногие смельчаки нисколькоевропейцы участвовали в собирании имеющихся ныне скудных сведений об этой стране. Бед­ная природа её, высокие, недоступные горы и изолированное положение страны в самой середине огромного материка пугали путешественников и заставляли их предпочитать искать поле для своих исследований в других частях света, в полярных областях или на островах мирового океана, где они у берегов находили твердую исходную точку для своего стремления в сравнительно близкия неизвестныя
ВСТУПЛЕНИЕ.
3
области. Между тем едва-ли где путешественник-изсле­дователь может найти такую богатую награду за свой труд или такой неисчерпаемый источник для всевозможных на­блюдений, как именно в Тибете, в стране, откуда мощ­ными струями льется свет ламаизма, неся жизнь и духовную пищу прилегающим странам. В Тибете и в пустынях Гоби ожидают своего разрешения множество великих за­дач по физической географии, и решение любой из них явится дорогим приобретением для науки. В чисто геогра­фическом отношении Тибет все еще принадлежит к наи­менее известным областям земного шара. Даже карта Африки не так изобилует „белыми пятнами“ и разве лишь полярные области могут соперничать с Тибетом в этом отношении. Маршрутов католических миссионеров, кото­рые пробирались сюда в ту эпоху, когда страна была еще доступнее, нельзя уже более с уверенностью проследить по картам; да с географической точки зрения маршруты эти в большинстве случаев и не имеют особого значения.
Но в наши дни даже эта наглухо замкнутая из фана­тизма страна принуждена приоткрывать свои ворота для пытливого взора европфйца-изследователя. Западные и вос­точные окраины Тибета уже изрезаны вдоль и поперек маршрутами англичан, русских и французов; в Лаосу*) же удалось проникнуть в новейшее время лишь несколь­ким пундитам, т. ,е. индийским браминам, обученным съемке английскими офицерами. Боязливая подозрительность китайского правительства, религиозный фанатизм обитателей Тибета, а также непроходимость путей и дикость и бедность природы были главными причинами того, что Тибет оставался недоступным для европейцев долее всех других азиат­ских областей. В те времена, когда ни. Россия, ни Англия не имели еще такого значения в Азии, многим европейцам удавалось не только проехать через Тибет, но и проникнуть в главный город его. Первым европейцем, посетившим Лассу, был монах Одорико де Порденонф, выехавший из Китая в Тибет в первой половине ХИѴ-го века. В 1624 г.
*) Ласса или Хласса - главный город Тибета, резиденция Далай нисколькоЛамы (буддийский первосвященник).
1*
4
ВСТУПЛЕНИЕ.
совершил путешествие в Тибет из Индии испанский иезуит Антоний де Андраде, а в 1661 предприняли свое замечатель­ное путешествие из Пекина, через Куку-нор, Цайдам и страну тангутов два миссионера-иезуита Грубер и Д’Орвиль; пробыв в столице Далай-ламы два месяца, они вернулись через Непал в г. Агру (на реке Ганге) и затем в Европу. В XVIII веке таинственный город был посещен еще не­сколькими миссионерами. Один из них Дфзидери пробыл в Лассе с 1716 по 1729 год, другой делла Пенна с 1719 до 1735 и с 1740 до 1746. Оба оставили несколько писем о своих путешествиях. В 1729 - 1737 гг. совершил свое путешествие из Индии через Лаосу и Куку-нор в Пекин и обратно голландец ван-де-Путтф. Возвратившись на родину, он, однако, сжег все свои заметки, боясь, что никто не поверит его необычайным сообщениям. В 1811 г. в Лаосу пробрался Маннинг, а в 1845 г. совершили свое знаменитое путешествие в столицу Тибета из Пекина через Куку-нор, хребет Бурхан-Будда и хребет Тан-ла два французские миссионера Гюк и Габе. Первый из них и описал это путешествие в своей в высшей степени интересной книге. После них никому из европейцев уже не удавалось более проникнуть в Лаосу, и все экспедиции, предпринимавшиеся с этой целью, терпели неудачу.
Как уже сказано, окраины Тибета посещались многими путешественниками, но далеко не все эти путешествия давали в результате ценные материалы и научные труды. По запад­ной окраине Тибета путешествовали в 1856 и 1857 г. братья ПИлагинтвейт, в 1865 г. Джонсон, в 1868 - 70 г. ИПау, в 1868-70 г. Гейуорд, в 1870 и 1873-74 г. Форсайт со своими многочисленными спутниками, в 1885 - 1887 гг. Кери и Дальглейш, в 1888 - 90 гг. Громбчевский. Одному из спутников Форсайта, пундиту Кисхфн Сингу, удалось проникнуть в глубь страны дальше, чем другим. Однимънисколькоже из самых замечательных путешествий в Тибет является путешествие пундита Наин-Синга. Он участвовал в экспедициях ПИлагинтвфйта и Форсайта и затем был послан капитаном Троттер в июне 1874 г. из Ладака в Лаосу. При выступлении караван его состоял из 26 легко навьюченных баранов; выдержали-же этот четырехмесяч-
ВСТУПЛЕНИЕ.
б
ный путь в 1,000 английских миль всего лишь четыре барана. Питались они во время пути чем попало. Около Нии, на границе между Ладаком и Тибетом попался лес и пастбище. Местность на восток вокруг озера Пангонг была необитаема; попадались только изредка табуны. Ту­земцы называли себя „хангпасами“ или северным народом, обитатели-жф Туркестана называли их „таглыками“ или горцами. На восток Тибетское плато простиралось на 800 миль до истоков китайских рек и хребта Бурхан-Будда и, насколько хватал взор, представлялось поросшим травой нагорьем с долинами, холмами и снежными вершинами гор вдали. Кое где виднелись пастушьи юрты, много анти­лоп, диких ослов и горных баранов. Результатом путешествия было определение широты 276 пунктов, нанесе­ние на карту 1,200 миль неизвестной прежде территории, изме­рение абсолютной высоты 497 точек и целый ряд метеоро­логических наблюдений.
Первое-жф место среди путешественников по восточной окраине Тибета принадлежит русскому генералу Пржеваль­скому. 17/29 ноября 1870 г. он с тремя товарищами, тоже русскими, выехал из Кяхты и направился через Ургу, Калган и пустыню Гоби в Пекин. Совершив экскурсию на озеро Далай-нор, он выехал из Калгана в мае 1871 г. и направился к западу через хребты Инь-шань и Муни-ула, чтобы следовать вверх по течению Желтой реки, пока не достиг до Ала-шаня и главного города этой области Дынь-юань-ина. После того он вернулся в Калган и, отдохнув, вновь выступил в Дынь-юань-ин, куда и при­был в июне 1872 г. Отсюда началась наиболее интересная часть путешествия, так как область, по которой направился путешественник, была почти неизвестна. Сначала было исследовано нагорье Гань-су на север от Куку-нора; затем, обойдя вокруг озера и перевалив на юге хребет Куку-нор, экспедиция достигла широких болотистых равнин Цайнисколькодама, откуда опять поднялась выше, в страну диких яков. Пересекши многие из хребтов Тибетского нагорья, путеше­ственники 10/22 января 1873 г. достигли Голубой реки (Янънисколькоцзы-цзян), бывшей конечным пунктом их экспедиции.
Пржевальский намеревался проникнуть еще в Лаосу,
6
ВСТУПЛЕНИЕ.
которая отстояла в 800 верстах, или 27 днях пути, но должен был отказаться от этого, так как вьючные животные были совершенно измучены, да и запасы и средства экспедиции были на исходе. Закончилось первое путешествие Пржевальского в Иркутске, куда он прибыл 8 октября 1873 года. Впродолжфнии 3 лет маленькая экспедиция боро­лась с трудностями, казавшимися непреодолимыми, с лет­ними жарами монгольских степей и зимними холодами тибетского нагорья, проводя целые месяцы в маленькой непрочной палатке - и это часто при 40° мороза - и питаясь почти только дичью, которую путешественникам самим уда­валось настрелять. Энергия и выдержка, обнаруженные при этом Пржевальским, достойны удивления; им видимо ру­ководило ясное сознание великого научного значения экспе­диции, если он, окруженный враждебным населением и всевозможными опасностями, подвергая себя самым тяже­лым лишениям и глотая отравленный дымом аргала*) воздух в палатке, мог разрабатывать свои путевые за­метки и приводить в порядок собранные коллекции. Это был настоящий подвиг, совершенный во имя науки и поста­вивший имя Пржевальского на ряду с именами знаменитых путешественников. Выдающеюся особенностью этой экспе­диции, прошедшей протяжение в 11,843 килом., было еще то, что она обошлась всего в 6,000 рублей; это свидетельствует о том, как дешево в сущности путешествовать по Азии, если уметь приноравливаться к обстоятельствам.
Вторую свою экспедицию Пржевальский совершил с августа 1876 г. по июль 1877 г. Хотя на этот раз было прой­дено лишь 4,246 килом., расходы превысили 19,000 рублей, за то и снаряжение второй экспедиции было куда совершеннее, и число участников больше, и самые результаты её богаче. Завоеванная на этот раз для науки область принадлежала к наименее известным областям Центральной Азии; не­которое приблизительное понятие о ней имелось лишь на основании слухов, да китайских карт и источников.
Из Кульджи путешественник отправился через долину Или на Юлдус, затем к югу через Курля и по бассейну
*) Сухой помет, служащий топливом.
ВСТУПЛЕНИЕ.
7
Тарима к Лоб-нору и Алтын-тагу. Убедившись в невоз­можности через Лоб-нор и бесплодные пустынные области, простирающиеся к югу от Алтын-тага, достигнуть Тибета и Лассы, которая всегда была заветным пунктом его стрем­лений, Пржевальский решил попытаться найти туда дорогу через Пучен и Хами, но захворал в первом из назван­ных городов и должен был вернуться в Россию.
Главными блестящими моментами этой экспедиции были открытие нового Лоб-нора, открытие мощного горного хребта Алтын-тага, нанесение которого на карту так сильно изме­нило известный до того времени внешний вид Центральной Азии, и установление факта существования диких верблюдов, что позже было подтверждено и другими путешественниками.
Третья экспедиция Пржевальского длилась с марта 1879 г. до ноября 1880 г. и прошла путь в 7,661 килом. Сопровождали Пржевальского 12 земляков; на расходы ему было отпущено 23,500 р. Исходным пунктом путешествен­ник избрал на этот раз Зайсан на русской границе и отправился через Булун-тохой по течению Урунгу, через Джунгарию в г. Баркуль и через Тянь-шань в Хами. За­тем он пересек пустыню Гоби и в некоторых местах маршрут своей первой экспедиции. На этот раз ему уда­лось проникнуть гораздо дальше к югу, а именно по Голу­бой реке и хребту Тан-ла до 32° сев. широты.
Четвертая и последняя экспедиция Пржевальского нача­лась в октябре 1883 года и закончилась в октябре 1885 г. В сопровождении 20 спутников, из которых большинство были казаки, Пржевальский прошел 7,815 килом., израсходо­вав на этот раз 42,250 рублей. Из Кяхты он направился через Гоби по знакомой уже дороге, далее через нагорье Гань-су до истоков Хуан-хэ (Желтой реки) озер Цзянисколькорин-нор и Нъорин-нор; это и было главным моментом четвертой экспедиции. Предприняв экскурсию до Ян-цзынисколькоцзяна (Голубой реки) он отправился затем через Цайдам и через Алтын-таг к Лоб-нору, от северного подно­жия Кунь-луня в Хотан, и, наконец, вниз по Хотанънисколькодарье и через Тянь-шань.
Большое значение для географии восточного Тибета имели также продолжительные отважные путешествия в 1878-82 г.
8
ВСТУПЛЕНИЕ.
пундита Крисна, обыкновенно называемого буквами А. К. Весною 1878 г. он получил от английского правительства поручение исследовать область примыкающую на севере к маршруту путешествий Пржевальского, на востоке к маршру­там французских миссионеров де Годена и Дюрана и англичанина Джиля, на юге к Оангпо и Гималайям и на за­паде к меридиану, на котором лежат Ласса и Лоб-нор. Эта область в новейшее время была перерезана только мар­шрутами Гюка и Габф, и Бонвало и принца Орлеанского. •
Переодетый купцом и щедро снабженный материальными средствами и приборами, А. К. отправился через Синин в Лассу, куда и прибыл в сентябре 1878 г. Здесь он оставался целый год, выжидая случая направиться к северу с большим и хорошо вооруженным караваном, так как разбойники тангуты делали путь небезопасным. 17 сентября 1879 г. в Лассу прибыл монгольский караван; сопровождали его, между прочим, сто всадников монголов и несколько тибетцев, вооруженных копьями, мечами и огнестрельным оружием. Люди эти должны были немедленно вернуться обратно, А. К. и воспользовался оказией. Во время пути принимались большие предосторожности, высылались передовые патрули, а ночью ставили караулы. Вначале следо­вали по пути, пройденному пуыдитом Наин-сингом в 1875 г. от озера Тенгри-нор до Лассы. К югу от Танънисколькола путь А. К. коснулся маршрута Пржевальского. Высочай­ший горный проход в хребте Тан-ла достигал почти 5,000 метр. и образовывал водораздел между верховьями Меконга и Голубой рекой. После пятимесячного странство­вания по горному плато А. К. достиг горного прохода Аннисколькогыр-дакчина е 4,800 метр. высоты. У Тфнгалика в Цайнисколькодаме сделали привал; но как раз в то время, когда надо было направиться к Курлык-нору, караван подвергся на­падению 200 разбойников, которые и ограбили А. К., отняв у него все товары и вьючных животных.
Приборы и заметки ему, однако, удалось спасти, и он, не взирая на приключившееся с ним несчастье, упорно продолжал путь, чтобы разрешить все поставленные ему за­дачи. На западном барегу Курлык-нора он перезимовал вплоть до марта 1880 г. Отсюда он намеревался направиться
ВСТУПЛЕНИЕ.
9
к Лоб-нору, но бывшие с ним слуги-индийцы сбежали, взяв с собой большую часть его вещей, почему ему самому пришлось наняться к услужение к монголам, отправляв­шимся в Са-чжоу. Там его приветливо принял лама, но китайский губернатор принудил его вернуться назад. Этот поворотный пункт в экспедиции А. К. представляет особенное значение: отсюда началась в 1879-80 гг. экспе­диция Пржевальского в Цайдам и Тан-ла, и тут-жф за­кончилась китайская экспедиция графа Сэчэни. В сопровож­дении одного неизменно верного слуги, А. К. отправился в обратный путь, но должен был по пути еще раз наняться в услужение к „китайским татарамъ4* и, наконец, счастливо достиг Тарсандо (Да-цзянь-лу), где ему в миссии была ока­зана всякая помощь и содействие. Затем через Батангъон вернулся в Индию.
В 1888-89 гг. совершил путешествие по восточному Тибету американец Рокгиль. Он вышел из Пекина в сопровождении всего двух спутников и, взяв с собою несколько лошадей, отправился на Куку-нор, через Янънисколькоцзы-цзян и затем назад, в Шанхай. Он владел китай­ским языком, тибетским наречием и путешествовал также переодетым. В пути он занимался съемкой местно­стей, нанесением их на карту, измерением абсолютной вы­соты разных пунктов, делал заметки и исправления преж­них карт, которые, по его свидетельству, были крайне не­точны, как по части орографии, так и гидрографии.
В последнее время многие путешественники, увлекаемые жаждой новых открытий или честолюбием, стремились про­никнуть во внутренний Тибет и особенно в Лаосу. Многих постигла неудача, другие вернулись домой с хорошими ре­зультатами. Наиболее посчастливилось Бонвало и принцу Генриху Орлеанскому, который пересек Азию от северонисколькозапада до юго-востока. К Лоб-нору и Алтын-тагу послед­няя экспедиция направилась по маршруту Пржевальского вдоль бассейна Тарима; 17-го ноября 1889 г. выступила от Лоб-нора, 23-го перешла Алтын-таг и затем уже поки­нула маршрут Пржевальского и Кэри, чтобы без проводни­ков неизвестными путями пуститься напрямик к югу. Продолжалась эта экспедиция до 17 февраля 1890 г. и зашла
10
ВСТУПЛЕНИЕ.
на два дня пути к югу от озера Тенгри-нор. Горное плато Тибета, которое было пройдено в эти три месяца, лежит на высоте не менее 4,000 метров. Экспедиция пересекла, не­сколько отрогов Кунь-луня с горными проходами на вы­соте до 5,500 метр., и открыла множество озер. В общем плато представляет пустынную местность; нет ни де­ревьев, ни кустов и даже подножного корма для верблю­дов и лошадей, так что бедные животные, изнуряемые тяжестью вьюков, лишениями и жестокими холодами падали массами. С 4-го декабря до 30 января экспедиции не встрети­лось ни одного человеческого существа. В двух днях пути к югу от Тенгри-нор экспедицию задержали тибетцы и, не смотря на почти семинедельные переговоры, путеше­ственникам так и не удалось добиться позволения продол­жать путь в Лассу. Пришлось сделать громадный обход, и в сентябре экспедиция прибыла в Тонкин.
В мае 1890 г. русский капитан Громбчевский пытался проникнуть в западный Тибет из Полу, но неудачно и вернулся в середине июня в Хотан; в июле и в августе он производил исследования в долине Тизнап и у вер­ховья Яркенд-дарьи и по водоразделу обеих рек. Побы­вав на Памире, он через Кашгар направился в Таш­кент, где я и встретился с ним в конце того года. Он нанес на карту пространство в 7,600 килом., и его исследо­вания составляют связующее звено между исследованиями Куропаткина (1877 г.), Форсайта (1873 - 74 г.), Пржевальского (1885) и Певцова (1889 - 90 гг.). С последним из путе­шественников экспедиция Громбчевского встретилась в Нии, где оба путешественника и могли сверить и связать про­изведенные ими определения местностей.
В 1889 и 1890 гг. было предпринято генералом Певнисколькоцовым в сопровождении бывших спутников Пржеваль­ского, Роборовского и Козлова, а также геолога Богдано­вича, путешествие в восточный Туркестан. Он перешел Тянь-шань и вдоль по течению Яркенд-дарьи отправился в Яркенд и Хотан и затем перезимовал в Нии. От се­верного подножья Кунь-луня экспедиция предприняла не­сколько экскурсий на Тибетское нагорье и особенно исследо­вала ту часть его, которая лежит к северу от Акка-тага.
ВСТУПЛЕНИЕ.
11
Обратный путь лежал через Лоб-нор, Карашар и Джун­гарию. Экспедиция Певцова была одной из важнейших в этих местах; ни один путешественник так точно не определил пройденных им местностей, как он.
На Алтын-таге и к югу от него маршрут четвертой эк­спедиции Пржевальского во многих местах скрещивается с маршрутом Кэри. Сопутствуемый убитым впоследствии Дальнисколькоглейшем, Кэри перешел Алтын-таг и Чамен-таг и неза­селенные горные площади между этими горами, пока не до­стиг собственного Кунь-луня и Тибетского нагорья. Пере­валив через эти горы несколько западнее, нежели Прже­вальский, Кэри затем пересек маршрут Пржевальского к западу, где последний исследовал плато между Чамен-танисколькогом и Кунь-лунем. После того Кэри направился к во­стоку вдоль подножия Кунь-луня, прошел небольшое про­странство между этим хребтом и Куку-шили и пересек обычный путь поломников из Монголии в Лассу сейчас к югу от того места, где этот путь идет по горному про­ходу в Кунь-луне. У реки Ма-чю он повернул к се­веру и прошел часть пути по маршруту А. К. Продолжалась его экспедиция с 1885 г. до 1887 г.
Капитан Юнгусбэнд, известный кроме того своими путешествиями по Памиру, проехал в 1888 г. из Пекина через Баркуль, Аксу и Кашгар в Индию, а капитан Боуер прошел в течение времени с июня 1891 по март 1892 г. Тибет и Китай от Ле до Шанхая.
Вкратце описанные мною путешествия являются важней­шими, касающимися той области, которую я сам намерен посетить.
Слишкомъдолго было-бы пытаться выяснить все те великия задачи, которые ожидают своего разрешения во внутренней Азии, как-то: открытие новых хребтов, озер и рек, ро­зыски следов древней культуры и остатков её, могущих пролить свет на переселение народов, установление ста­рых ныне брошенных караванных путей, нанесение на карту совершенно неизвестных путей, - задачи, неудержимо влекущие путешественников в эти отдаленные области. Я хочу напомнить здесь о некоторых вопросах особо важного значения.
12
ВСТУПЛЕНИЕ.
Нагорная Азия представляет для геологов громад­ный интерес не только по грандиозности фя горных хребтов, но и по их малой известности. Тибетское нагорье круто вздымается, подобно мощной платформе, на 4,000 - 5,000 метр. над низменностями Индостана и бассейна Тарима. Последний принадлежит к самым низким местностям, вообще попадающимся среди мате­риков; так абсолютная высота Лоб-нора достигает всего 760 метров, а около Люкчуна на юг от Турфана, найдена впадина которая, спускается значительно ниже уровня моря. От низменностей Тибетское плато отделено хребтами: Гималайским и Кунь-лунем, которые сходятся своими западными отрогами в Памире и южнее. В прежнее время географы и путешественники заботились главным образом о топографии земной поверхности и много-много о её рельефе, соврфменная-жф наука требует от своих представителей более глубокого изучения всех условий, зна­ния генетических причин нынешнего характера земной по­верхности, способов образования горных хребтов и взаимной их связи. Нагорная Азия и представляет в этом отношении грандиозные задачи для разрешения, и много лет пройдет еще, прежде чем все эти задачи будут решены даже приблизительно. За последние 25 лет только четыре геолога: Столичка, Рихтгофен, Лоци и Богданович сделали некоторый вклад в науку по части исследований хребта Кунь-лунь, но исследованные ими области отделены друг от друга громадными пробелами. Я в проэктируемом пу­тешествии имею в виду хотя отчасти заполнить пробелы в этой области, где каждое вновь добытое сведение, каждый пройденный разрез представляет огромное значение.
Имеется на очереди еще и другой жгучий вопрос, под­нятый впфрвыф профессором Рихтгофеном и касающийся озера Лоб-нор. Я перечислю здесь некоторые главные пункты, изложенные им по этому вопросу в своей статье: „Bemerkungen zu den Ergebnissen von Oberstlieutnant Prjeнисколькоwalski’s Keise nach dem Lop-noor und Altyn-tagh“ (Verhandнисколькоlungen der Ges. fur Erdkunde V 1878, стр. 121 и далее).
Первый дал европейцам сведения о пустыне Лоб.ве­нецианский путешественник Марко Поло; озеро Лоб-норъ
ВСТУПЛЕНИЕ.
13
с его реками было в первый раз обозначено на карте д’Анвилля, но на 42’/3° сев. шир. Незадолго до путешествия Пржевальского полагали, что озеро расположено в огром­ном бассейне и более удалено от южных, нежели от северных, пограничных с ним гор. Пржевальский, однако, нашел озеро гораздо южнее того места, на которое указывали карты и записи китайцев, и после второго путе­шествия Пржевальского карта внутренней Азии совершенно изменила свой вид. Область от Курли до Алтын-тага была до того времени совершенно неизвестна, и никто и не подо­зревал, что нижнее течение Тарима идет так далеко на югонискольковосток. Открытие Алтын-тага было также очень важно, как для ознакомления с физической географией центральной Азии, так и для разъяснения направления и положения старинных торговых путей. Теперь стало понятно, почему в былые времена караваны с шелком из Китая в западные страны направлялись так близко от южной части Лоб-нора, хотя здесь приходилось переходить через страшную песчаную пустыню между Са-чжоу и озером.
Свои доказательства Рихтгофен основывает частью на простых геологических законах, частью на большой карте Китая и Центральной Азии, изданной в 1862 г. в Ву-чан-фу. Он говорит: „Самое удивительное, что най­денное Пржевальским озеро Лоб-нор оказалось пресно­водным, тогда как в этом месте нейременно должно было ожидать найти солёную воду. Надо считать полнейшею невоз­можностью, чтобы бассейн, беспрерывно, в продолжении целого ряда геологических периодов служивший солёно­водным резервуаром, питаемым огромною рекой, содер­жал пресную воду и служил местопребыванием рыб. Это было-бы немыслимо даже, если бы весь бассейн Тарима лежал в областях, почва которых считалась-бы совер­шенно лишенной соли. Но в том-то и дело, что почва здесь повсюду так богата солью, что источники пресных вод представляют тут исключения и попадаются только непо­средственно у подножия горных хребтов. Воды Тарима должны поэтому содержать соли значительно более, нежели воды почти всех других больших рек в свете. Про­центное содержание соли должно было еще увеличиться вслед-
14
ВСТУПЛЕНИЕ.
ствиф испарения воды в последнем водохранилище, в озере, куда впадают все воды бассейна Тарима и, в силу того-жф испарения в течение бесконечного времени, должно было произойти грандиозное отложение всевозможных солей... Китайцы исстари обозначают Лоб-нор солфноводным озером... Но вопреки всем теоретическим заключениям и историческим данным, мы получаем теперь от первого фвропейца-свидетеля, который отличается к тому-жф редкой степенью наблюдательности, положитфльнейниеф указание, что последнее водохранилище, куда несутся воды Тарима, является пресноводным озером. Должны поэтому найтись особые причины, объясняющие такую кажущуюся аномалию".
Можно было-бы предположить, что вследствие ничтожного испарения зимою, пресная вода наслоялась поверх соленой, но против этого предположения говорит малая глубина озера. Другое объяснение то, что Тарим, часто меняющий течение и русло, покинул свой прежний водоем и излил свои воды в новый, который следовательно существует сравнительно недавно.
„Третье и вероятнейшее предположение, что кроме двух, посещенных Пржевальским озер-бассейнов (Каранисколькобуран и Кара-курчин или Кара-кошун) существует третье, в которое впадает рукав Тарима. На китайских картах вместо южного течения Тарима показано большое озеро, кото­рое пересекается параллелью 41° с. ш.; лежит оно, таким образом, на протяжении Тарима и называется на картах Лоб-нором. За это говорит, между прочим, то обстоя­тельство, что Пржевальский не там и слышал самое назва­ние Лоб-нор, но именно около той части течения Тарима, к востоку от которой должно лежать настоящее озеро Лобънискольконоръ".
Другой важный аргумент: Тарим около устья УгэньнисколькоДарьи имеет в ширину 300 - 360 фут. и быстрое течение, но ниже соединения всех рукавов только 180 - 210 ф. ширины и не особенно быстрое течение. Когда Пржевальский проходил между этими рукавами, наиболее восточные из них, может быть, частью направлялись по протоку на вос­ток, к недоступной соленой пустыне, но путешественник проглядел этот проток. Заключает Рихтгофен свое из~
ВСТУПЛЕНИЕ.
15
следование словами: „как ни высоко мы должны ценить все, что сделал Пржевальский для исследования Лоб-нора, мы не можем всфтаки считать этой задачи, ради решениякоторой он обрек себя на такие труды, решенною окончательно
Три экспедиции: Кэри и Дальглейша, Вонвало и принца Орлеанского и экспедиция Певцова, которые посетили Лобънискольконор после Пржевальского, не уяснили вопроса об этом своеобразном озере по той причине, что все они шли по тому-жф пути, как и Пржевальский.
И так, разрешение вопроса о настоящем Лоб-норе, продолжает оставаться желанною целью для всех путеше­ственников, интересующихся географией Азии. Путеше­ственник, который в будущем посетит Лоб-нор, не должен удовольствоваться констатированьем существования найденных Пржевальским озер, но также произвести систематическое и точное исследование всей области к северу от них, чтобы попытаться найти то озеро, в которое, по соображениям Рихтгофена, Тарим изливает часть своих вод и которое кроме того обозначено на китайских картах, отличающихся вообще большою точностью в топографиче­ском отношении.
Уже много лет я занимался изучением географии Цен­тральной Азии, частью дома, частью в Берлинском универ­ситете под руководством знаменитого знатока Китая, барона фон Рихтгофена, а частью во время двух своих путеше­ствий в 1885-86 г. и в 1890 - 91 гг. в Персию и Централь­ную Азию; последнее было предпринято во исполнение пору­чения к шаху Наср-Эддину, данного мне Вашим Величе­ством. Во время этих путешествий я имел случай приме­ниться к способам передвижения по азиатским областям и обращению с туземцами, а также изучить несколько главных наречий. Надежда, что предварительные изучения эти могут послужить на пользу науке, побудила меня осмелиться просить Ваше Величество о покровительстве и поддержке для осуществления плана путешествия, которое въ
16
ВСТУПЛЕНИЕ.
случае удачи, принесет честь родине и будет способство­вать к рассеянию тумана, еще окутывающего громадные пространства внутренней Азии. исследование сердца той части света, где стояла колыбель арийских народов, откуда изливались полчища монголов, наводнившие всю Азию и часть Европы, и где все еще ждет решения бесконечное множество географических вопросов, - принадлежит к наиболее великим задачам в области географических открытий. План мой: пересечь Азию с запада на восток, от Каспийского моря до Пекина, посетив принтом наиме­нее известные области.
Шведская экспедиция должна, по возможности, выехать из Стокгольма в мае нынешнего года. Что до снаряжения, то оно будет выполнено в Туркестане и Ладаке, а из Стокгольма следует главным образом взять лишь при­боры и оружие. Я и спутник мой, которому будут поручены астрономические наблюдения, отправимся (через Россию) в Баку, по Каспийскому морю в Узун-Ада и дальше по железной дороге в Самарканд. Затем в тарантасах отправимся по хорошо уже известным мне дорогам через Туркестан в Ташкент, Кокан, Маргелан и Ош, через проход Терек-даван в Кашгар в Восточном Турке­стане, бывший конечным пунктом моего путешествия в 1890 - 91 гг. В Кашгаре мы организуем предварительный караван на лошадях и отправимся, через Яркенд и про­ход в Каракоруме, в г. Лф в Ладаке, где проживают английский агент и английские купцы. Путешествие в Кашгар возьмет месяца два; оттуда до Ле еще месяц; таким образом в лучшем случае мы будем в Ле в начале августа.
Первоначальным моим намерением было проникнуть из области Лоб-нора через хребет Кунь-лунь в север­ный Тибет. В прошлом году в декабре месяце я встре­тился в Петербурге с генералом Певцовым, который в 1889-90 гг. совершил упомянутую выше экспедицию по Восточному Туркестану. Генерал Певцов и отсоветовал мне приводить в исполнение мой план в его первоначаль­ной форме. Русский путешественник на горьком опыте из­ведал трудности, с которыми встречается в этих обла­
ВСТУПЛЕНИЕ.
17
стях каждый путешественник, и тщетно пытался проник­нуть вглубь Тибета на лошадях и верблюдах. Вьючные жи­вотные погибли от бездорожья, сурового климата, разрежен­ного воздуха и почти полного отсутствия подножного корма. Генерал Певцов и посоветовал мне избрать исходным пунктом для экспедиции в Тибет Ле в Ладаке. В Лф можно найти не только весь нужный провиант и все необхо­димые предметы для снаряжения, как-то: палатки, седла, тулупы, ковры, разную хозяйственную утварь, ящики для кол­лекций и т. д., но и надежных людей, которые как дома в ближайших областях Тибета, а также домашних яков, привыкших к разреженному воздуху, с невероятной уве­ренностью пробирающихся по самым невозможным с виду дорогам и способных довольствоваться мхами и лишаями, которые они слизывают со скал в этих бесплодных областях. Экспедиции следует составить караван в 15 яков и запастись шестью хорошо вооруженными проводни­ками.
По словам Певцова лучшим временем для путеше­ствия по северному Тибету является осень. Экспедиция должна поэтому выступить из Лф в середине августа и направиться на OSO к озеру Тенгри-нор почти по той же дороге, по которой прошел пундит Наин-Синг в 1874 г. Где нинисколькобудь к северу от Тфнгри-нора надо разбить на необитае­мом тракте лагерь, откуда уже я с одним или двумя спут­никами и могу, переодевшись, попытаться пробраться в Лассу, а затем вернуться обратно в главный лагерь у Теннисколькогри-нора. Этот несколько романтический способ проникнуть в столицу Тибета будет выполнен, разумеется, лишь в том случае, если обстоятельства окажутся благоприятными; собственно же с географической точки зрения посещение Лассы не представляет значения. От Тфнгри-нора мы на­правимся по Тибету и, перевалив через Кунь-лунь, попы­таемся добраться до Восточного Туркестана, где ближайшим пунктом наших стремлений явится город Черчен, куда мы и прибудем в феврале будущего года.
Заменив яков верблюдами, мы направимся к северу через совершенно неизвестную часть пустыни Гоби, пока не достигнем течения Тарима. В пустыне нет ни дорог, Свеп Гедин. 2
18
ВСТУПЛЕНИЕ.
ни колодцев, ничего кроме голых сыпучих песков, но жители южной границы оазиса Ния сообщали Пржевальскому, что зимою эту пустыню можно пройти, так как в это время года можно добыть немного воды из скудно выпадающего снега. Предметами изучения в пустыне послужат внешний вид пустыни и перемещение летучих песков.
Затем мы направимся вниз по Тариму, по левому его берегу, чтобы исследовать, не отделяет-ли река рукав на восток, чтобы образовать на параллели 41° сев. шир. озера, расположенного к северу от Лоб-нора Пржевальского. Разрешение вопроса о нахождении Лоб-нора должно закон­читься в июне 1894 г., и тогда экспедиция выполнит свою труднейшую задачу.
От Лоб-нора мы направимся прямо на восток и прой­дем неизвестные части песков Кум-таг, затем пойдем через Са-чжоу на Ала-шань, где, может быть, найдутся надписи и памятники древнейших времен уйгуров; дальше через Желтую реку на Ордос, откуда направимся к северу от великой стены и, наконец, через северно-китайские провинции ИПань-си и Пе-чжи-ли в Пекин, куда должны прибыть в ноябре 1894 г.
Легче, конечно, набросать такой грандиозный план, сидя за письменным столом, нежели привести его весь в исполнение на самом деле. На план поэтому вообще сле­дует смотреть, как на желанную цель, к достижению кото­рой экспедиция должна стремиться, и надо надеяться, что, приложив все усилия и энергию, нам удастся осуществить, если не весь план целиком, то хоть насколько возможно. Вообще, когда дело идет об экспедиции, нельзя вперед точно определить путей, по которым придется идти, тем более в такой неизвестной стране, как Тибет; всегда мо­гут встретиться самые непредвиденные препятствия, которые и заставят переменить первоначально составленный план.
В Пекине экспедицию можно считать законченной. От­сюда я отправлю на родину своего спутника шведа с со­бранными коллекциями, заметками и прочими материалами. Сам-же я не желал-бы упустить случая ознакомиться,
ВСТУПЛЕНИЕ.
19
если позволят средства, с южной Монголией и собственной Гоби, почему и намереваюсь направиться обратно через Хами и Турфан, так как я во всяком случае ответ­ственен за благополучное возвращение моих людей на ро­дину.
Начнется экспедиция собственно от Оша в Фергане, где прекращаются русские почтовые пути сообщения и начи­наются караванные пути, по которым мне предстоит пройти почти 800 шведских миль до берегов Желтого моря.
Расходы на всю экспедицию исчислены мною в 30,000 крон.
Научные работы, которые должны быть выполнены, можно распределить по следующим группам:
1) Изготовление топографической карты всего пройден­ного маршрута.
Определение долготы и широты должно производиться по возможности чаще. Должно также производить измерения абсолютных высот посредством гипсотермометра и трех анероидов.
2) Геологические изыскания, разрезы профилей, собира­ние горных пород.
3) Антропологические изыскания и измерения среди пле­мен, сч> которыми придется сталкиваться. Фотографирование различных типов. Изучение религии, нравов, быта и языка полудиких племен. Лингвистические исследования.
4) Археологические изыскания. Описание, измерение и ри­сунки развалин городов, кладбищ и т. п.
5) Фотографирование видов областей, интересных в геологическом отношении.
6) Метеорологические наблюдения. Периодические опре­деления состояния воздуха, температуры земли и воды, влаж­ности воздуха, направления ветра и т. п.
7) Гидрографические изыскания. Глубина озер, обилие воды в реках, изменение этих условий, согласно време­нам года, быстрота течения, направление и пр.
8) Собирание растений, особенно водорослей.
9) Ведение дневника, впродолжении всего путешествия.
2*
20
ВСТУПЛЕНИЕ.
Таков был план, представленный мной королю и одобренный его величеством.
Проследив теперь, по окончании труда, проектирован­ный маршрут и сравнив его с действительным, я нахожу, что в общих чертах они совпадают,-оба пересекают Восточный Туркестан, Тибет и Монголию, но вижу и боль­шие отклонения, обусловленные обстоятельствами. Прежде всего действительно пройденный маршрут гораздо длиннее проектированного и затрагивает области, которые я считал прежде совершенно недоступными. Затем, я изменил план в самом-жф начале, предпочитая начать путешествие от Оренбурга по киргизским степям, вместо того, чтобы отпра­виться по знакомой мне уже дороге от Каспийского моря. Памир, вовсе не входивший вь программу, стал целью трех продолжительных научных экскурсий, причем особенно восточный китайский Памир был исследован по всем направлениям. Такла-макан, огромная западная часть пу­стыни Гоби, была пройдена в двух направлениях, при чем мне посчастливилось сделать некоторые важные археологи­ческие находки. Наконец, была исследована в несколько приемов область между Кашгаром, Ак-су и Хотаном.
По совершении продолжительного путешествия через пу­стыню к Тариму и Лоб-нору и назад в Хотан, оста­вался еще один из главных пунктов программы-Тибет. Я как раз узнал тогда о результатах экспедиции Дютрэйля де Рэна и Литледэля, имевших целью приблизительно те-жф области, которые первоначально имел в виду я, узнал также, что они тщетно пытались пробраться в Лассу. Это и послужило для меня главной причиной предпочесть заняться теми областями северного Тибета, которые продолжали еще оставаться настоящею terra incognita, где мне повсюду, - исключая того места, где я перерезал маршрут Бонвало и принца Орлеанского-предстояло быть первым, вступившим на эту почву европейцем, и где, следовательно, каждый шаг был завоеванием, каждая гора, каждое озеро, река предста­вляли открытие.
После-же того, как это трудное путешествие было сча­стливо закончено, я вместо того, чтобы направиться по первоначальному плану через Монголию в Ургу, двинулся
ВСТУПЛЕНИЕ.
21
более южным путем, а именно через Прайдам, страну тангутов, область Куку-нора и провинцию Гань-су, где мне волей неволей приходилось идти по маршрутам других экспедиций или пересекать их. В Ала-шане я уже свернул на неизвестную дорогу и только в Ордосе, ПИань-си и Пенисколькочжи-ли вновь вступил на издавна протоптанные пути. Из Пекина вгь Кяхту я проехал по Монголии и затем через Сибирь поспешил на родину.
Из других отступлений от проектированного плана экспедиции упомяну еще, что в последнюю минуту я решил отправиться один, частью ради лучшего употребления сумм, предоставленных в мое распоряжение, частью ради того, чтобы не связывать себе рук во время путешествия: другой человек, может быть, не захотел-бы так рисковать жизнью, или подвергать себя таким лишениям, с которыми уже примирился я.
Как я уже упоминал, трудно заранее начертить пол­ный и подробный план экспедиции, охватывающей такой огромный район; можно набросать и осуществить его лишь в общих чертах, разумно подчиняясь силе обстоятельств. Вместо того, чтобы, как я полагал вначале, совершить экспедицию в один прием, я нашел более удобным раз­делить ее на несколько отдельных больших экскурсий, что мне и удалось, благодаря безграничному гостеприимству, оказанному мне русским генеральным консулом в Каш­гаре, статским советником Петровским, который за свои неоцененные услуги моему предприятию был особенно от­личен королем.
Пройдя зимою и весной 1894 года через Памир, я предпринял из Кашгара в течение лета, и осени новое путе­шествие в восточный и средний Памир; весной и летом 1895 г. из Кашгара же путешествие через пустыню Такланисколькомакан и северную часть Восточного Туркестана, и затем еще летом и осенью того-жф года - опять таки из Каш­гара- третье путешествие в восточный и южный Памир. Таким-жф исходным пунктом я сделал позже Хотан; в начале 1896 г. я начал оттуда большое путешествие вокруг Восточного Туркестана и к Лоб-нору, и только, оставив Хотан в конце июня 1896 г., я в серьез сжегъ
22
ВСТУПЛЕНИЕ.
свои корабли, отрезал себе всякую возможность связи с западной областью, имея впереди надежду вновь скрепить порванную связь лишь на крайнем восточном пункте - в Пекине. Такой прием сделал мое путешествие более длин­ным и продолжительным, по за то и результаты вышли гораздо богаче, и после каждого путешествия я мог, благо­даря русской почте, отправить домой много материалов. Словом, я думаю, что не нарушая скромности, могу признаться, что с удовольствием озираюсь на многое, сделанное во время этих путешествий: географические открытия и раз­решение вопросов, давно бывших предметом обмена мыслей между географами.
Вообще мысль - разбить мою экспедицию на несколько отдельных была счастливой. После каждой такой экспеди­ции я имел возможность отдохнуть от перенесенных тру­дов и набраться сил для новой, мог отчасти разработать добытые результаты и подготовиться к работе, ожидавшей меня в следующей экспедиции; таким образом я каждый раз выступал в путь, имея в виду новые цели и руково­дясь новой точкой зрения.
В описании моих путешествий, которое здесь предла­гается публике, я старался обрисовать все, что сохранила моя память из впечатлений, полученных мною во время этого дол­гого одинокого странствия по недрам Азии. Само собою, что отчет о путешествии, длившемся в общей сложности 3’/2 года, слишком обширен для обыкновенной книги, и я думаю, что поступаю правильно, отделив чисто научную часть его от имеющей общий интерес и составившей содержание данной книги. К этой последней части относится описание самого путешествия, пройденных областей, народов, с которыми я сталкивался, и приключений, которые пришлось пережить мне и моим людям в этих необитаемых и неизвестных областях. Чисто-же научная часть отчета, имеющая более специальный интерес и требующая более значительного срока для разработки, составит отдельное издание.
Благодаря щедрой помощи его величества короля оказа­лось нетрудно собрать исчисленную мною на расходы сумму в 30,000 крон. Волеф половины было дано королем, се­мейством Нобель и меценатами Гетеборга через посредство
ВСТУПЛЕНИЕ,
23
обер-интенданта Вестина. Остальная сумма покрылась по­жертвованиями, сделанными бывшим канцлером бароном Окфртельм, коммерсантом Е. Седерлунд, г-жей Эммой Бенедикс, камергером Трешов, архитектором Андерсон, г-жой Кларой Шарп, коммерсантом I. Бэкстрфм, г. ф. Пла­тон, генеральным консулом Давидсон, шталмейстером Сагер и директором Карлом Робертом Ламм. Пятеро из этих жертвователей уже умерли; остальным приношу здесь горячую и почтительную благодарность.
Прибыв в Пекин, я должен был, однако, сделать заем в 4,000 крон, так что все расходы по экспедиции, включая и приборы и снаряжение, достигли 34,000 крон.
Из пожертвований вещами, с благодарностью отмечаю: двухстволку от инспектора В. Памм, штуцер express от генерального консула I. В. Смит, алюминиевый краниометр от профессора Рециус и искусственный горизонт от про­фессора барона Норденшёльда.
Багаж, взятый мною из Стокгольма, был не велик, так как главное снаряжение экспедиции было предположено сделать на азиатской почве. У меня были с собою следую­щие приборы: призма-циркуль (Vegener) с двумя горизон­тами, два хронометра (один Гродсгэма из шведской коро­левской академии наук, выданный под залог 600 крон, и другой Вирена, выданный мне из Ташкентской обсервато­рии без всякого залога), три французских анероида, мно­жество термометров, и других метеорологических прибо­ров от Фусса (между прочим, также инсоляционныйтермо­метр, психрометры, термометры спиртовые, максимальные и минимальные, один гипсометр с тремя термометрами; за­тем топографский станок с диоптром, бусоли и компасы - все от Берга в Стокгольме; Ватсоновская камера и Истмэнискольконовский кодак с полным ассортиментом пластинок и проч. принадлежностей-все от Свена Шоландера; двое обыкновенных часов, полевой бинокль и другой маленький аллюминиевый, около 40 пар очков простых и от снеж­ного блеска, наконец, геологические молотки, измерительные ленты, краски, приборы для рисования, альбомы для наброс­ков, записные книжки и проч.
Вооружение состояло, во все время экспедиции, из двухъ
24
ВСТУПЛЕНИЕ
вышеупомянутых ружей, шведского офицерского револь­вера, русской берданки и полудюжины револьверов (Смита и Вессона) и двух ящиков боевых припасов.
Библиотека, разумеется, была ограничена по возможности и состояла всего из нескольких важных справочно-науч­ных книг и библии; зато была взята самая полная коллек­ция маршрутов по внутренней Азии и карт Памира, Гоби и Тибета, составленных русскими и англичанами.
Снарядившись таким образом и запасшись китайским паспортом, который доставил мне с своей обычной готов­ностью посланник Рейтершёльд, оставил я в ночь на 16 октября 1893 г. мой старый дорогой дом в Стокгольме, и пароход „Фон Дёбельнъ“ понес меня к востоку к неизвестным пустыням.
Никогда не забуду я этого холодного мрачного осеннего вечера; тяжелые тучи нависли над Стокгольмом, и скоро его огни исчезли из виду. Впереди меня ожидали более ты­сячи и одной ночи одиночества и тоски; все, что было у меня дорогого на земле, лежало позади, и эта первая ночь была са­мой горькой из всех; никогда уже больше я так не стра­дал от тоски по родине, как именно тогда. Чувства эти поймет только тот, кто как и я, надолго покидал родину, имея в перспективе туманное, неведомое будущее. С дру­гой стороны, весь свет лежал теперь передо мною откры­тым, и я имел твердое намерение сделать все, что только было в моей власти, чтобы решить поставленные мною са­мому себе задачи.

т_
Две тысячи верст в тарантасе.
Безостановочный переезд по железной дороге на расстоянии 2,116 верст, отделяющих Оренбург от Петер­бурга, вещь но совсем-то приятная, особенно в такое время года, когда дождь, слякоть и ветер отнимают у путеше­ственника охоту пользоваться остановками на станциях, чтобы прогуляться по платформе, а топка вагонных печей или на­полняет воздух зловонием, или производит нестерпимую жару, что делает пребывание в купэ не всегда сносным. Четверо суток, понадобившихся, чтобы проехать через Европейскую Россию, не показались, однако, ни долгими, ни утомительными. За Москвой всегда можно быть уверенным в просторном дорожном помещении, можно устроить себе уютный уголок в купэ и спокойно любоваться из окна бесконечными степями и полями России. Покуриваешь себе трубочку, время от времени выпьешь стакан горячего чаю, следишь по карте, смотришь, как мелькают одна задругою губернии, и коротаешь время в беседе. Разговор со спутни­ками считается в России самым обычным делом, и если нет другого предлога для вступления в разговор, то всегда можно спросить соседа, куда он едет. Мои спутники боль­шею частью направлялись в разные соседние города: Рязань, Пензу, Самару и др. и, получая в ответ на вопрос: куда еду я, - „в Пекинъ44, не мало изумлялись и часто даже, по­видимому, не вполне ясно представляли себе, где собственно находится такой город.
26
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
Безконечные степи, пахотные поля, бородатые крестьяне в меховых шапках и длинных полушубках, белые церкви с зелеными маковками, избушки, ветряные мельницы, которые, по крайней мере в то время, но имели недостатка в ветре - вот картины, представлявшиеся мне из окна вагона. Час за часом, день за днем те-же самые картины, и только к востоку от Тамбова паровой конь понес нас через низкий лес, из которого кое-где высовывались лишь макушки сосен.
Так проносились мы на восток через губернии Рязан-

Улица в Ташкенте. (С фотографии автора).
скую, Тамбовскую, Пензенскую, Саратовскую и Симбирскую, пока, наконец, около Сызрани достигли величайшей евро­пейской реки, через которую перекинут один из длин­нейших мостов в свете, длиною в 1/.84 метра. Волга похожа здесь скорее на море, чем на реку; другой берег её исчезает в тумане; мутные, темные волны её катятся очень медленно под гигантскими пролетами железного моста. Река здесь так-же безжизненна, как и область, по ко­торой она протекает; виднеются только несколько яликов, да стоящий на якоре колесный пароход.
А затем мы опять несемся по однообразной степи. На

ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
Мой тарантас заложен тремя верблюдами.
(С фотографии автора).
28 ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
границе между Самарской и Оренбургской губернией знако­мимся с югозападными отрогами Урала; местность становится здесь более пересеченной, и железная дорога часто бежит по кривой линии между холмами. Вдоль больших про­странств по железнодорожной линии воздвинуты заборы, ко­торые защищают полотно от заносов зимою. Чем дальше подвигаешься к востоку, тем пустыннее становится мест­ность; лишь около станций увидишь людей, да в степях редкий раз стада рогатого скота, овец и коз. Небо серое и хмурое, поля желтеют поблекшею травой. Такова сопре­дельная Азии область Европы.
По прошествии этих четырех суток, порядком раз­битый прибыл я в главный город края и резиденцию гу­бернатора Оренбург, расположенный близ впадения р. Сакнисколькомары в Урал. Город представляет мало интересного. Красивые церкви, из которых самая большая - Казанский собор еще не совсем оконченный, и нисенькие каменные домики, расположенные по бокам широких, но немощен­ных улиц, на которых можно утонуть в грязи. На окраинискольконах-жф города можно любоваться чисто азиатскими картинами; там раскинули свои торговые палатки под открытым не­бом или в нисеньких сараях татары и киргизы. В одном месте продают всевозможные тележки, телеги, брички и тарантасы, которые, большею частью, привозятся сюда из Уфы, в другом - сено, наваленное громадными копнами на сани, запряженные верблюдами, в третьем - лошадей, ро­гатый скот, овец, кур, гусей, индеек и другую живность. Из 56,000 жителей Оренбурга около 8,000 мусульман; большинство из них татары, остальные башкиры и киргизы. Главная татарская мечеть, воздвигнутая на средства одного богатого купца, очень красива. Между магометанами заметно кроме того много купцовчэ из Хивы и Бухары, торгующих хлопком, который вывозится из Средней Азии.
В Оренбурге стоит в военное время 18 казачьих полков, в мирное 6; в каждом около 1,000 человек. Службу казаки несут в мирное время по очереди, так что под ружьем всегда только 6 полков, сменяющихся каждые 3 года. Остальные 12 обрабатывают в свободный от службы срок свою землю, отведенную им от казны в вознагра-
ДВЕ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
29
ждфние за службу. От казны-жф полагается им огнестрель­ное оружие, а обмундировка.и лошади'у них свои. Несущие ныне службу очередные 6 полков расквартированы в Ташкенте, Новом Маргфлане, Петро-Александровске, Киеве, Варшаве и Харькове. Оренбургское казачество представляет всегда 'значительную силу и численностью уступает лишь Донскому и Кубанскому. Уральское казачество состояло во время моего пребывания в России только из трех полков: один находился в Самарканде и два на австрийской гра­нице. Казаки эти - народ зажиточный, так как им пре­доставлено исключительное право ловли рыбы в нижнем течении Урала, и они воздвигли повыше своего главного го­рода Уральска запруды, чтобы помешать стерлядям идти к Оренбургу. Начальник казаков йрсит титул атамана. Атаманом оренбургских казаков был при мне генерал Ершов, губернатор Оренбурга.
Если я прибавлю еще, что Оренбург расположен на рубеже Азии, на самом крайнем восточном пункте огром­ной Европейской России, что в нем есть казармы, больница, богадельня, школы, гостинница, носящая характерное назва­ние „Европа“, театр, где как раз при мне давали Турге­нева и Ибсена, что в нем имеет свое пребывание губерна­тор, вице-губернатор и военный губернатор Тургайской области (между рекой Уралом и Аральским морем), - то, думащ, вот и все достопримечательное, что можно найти в этом городе. Климат здесь вполне континентальный; ле­том стоит удушливый зной, бездождие и пылища. Зимою температура падает часто до-40°, холод этот бывает, однако, не особенно чувствителен, так как обыкновенно при этом нет ветра. Время от времени подымаются бураны, наметающие такие огромнейшие сугробы снега на уйицах, что иногда по целым дням нельзя выйти из дому, - с уборкой снега здесь не так-то спешат. Зато санный путь стоит тогда превосходный; отличные черные лошади бойко мчатся по улицам, и санки под звон бубенчиков сколь­зят по снегу с легкостью перышка. Весною и осенью по­года очень непостоянна, выпадает много атмосферных осад­ков, и улицы превращаются в настоящие болота.
Разстояние от Петербурга до Оренбурга равняется, какъ
30 ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
сказано, 225 шведским милям; между Оренбургом и Таш­кентом- 208 мил. (1,956 в.), и мне предстояло, следова­тельно, сделать почти такой-же путь в экипаже, какой я сде­лал по железной дороге в четверо суток: две тысячи килом. в тарантасе, в ноябре месяце, по каменистым, размытым, или занесенным снегом дорогам, через степ­ные пустынные области! Я несколько побаивался такой дороги, почти равняющейся по расстоянию прямому пути от Нордкапа через Стокгольм и Мальмё до Рюгена, пути от Стокгольма до Рима, от Берлина до Алжира, или от Иерусалима до Хартума. Но железная дорога до Самарканда не представляла уже для меня новизны, и к тому-же мне хотелось воспользо­ваться случаем увидать безграничные киргизские степи и киргизскую пустыню Кара-Кум (Черный песок), чтобы убе­диться в соответственности её туркменского прозвища.
Можно, если угодно, ехать в почтовом экипаже, но тогда надо менять его на каждой станции, а так как этих станций 96, то можно представить себе, сколько потеряешь времени и трудов на перекладку багажа. Лучше всего по­этому в самом начале поездки купить собственный таран­тас, устроиться в нем на все время пути как можно удобнее со всеми своими войлоками, коврами и тулупами, - тарантас не имеет ни сиденья, ни рессор - и тогда знай только меняй лошадей на станциях.
Перед отъездом надо запастись разными необходи­мыми вещами, прежде всего провизией, потому что на станциях не найдешь в большинстве случаев ничего съедобного; только самовар за 15 копеек всегда к услугам путе­шественника, да иной раз можно приобрести кусок черного хлеба. Затем надо запастись веревками, бичевками, гвоз­дями, гайками и тому подобными предметами, на случай неиз­бежной поломки экипажа, а также смазкой, так как на каж­дой третьей станции необходимо смазывать оси, чтобы они не загорелись. Покидая Оренбург, разом расстаешься со вся­кой цивилизацией и, углубляясь на восток, оказываешься все­цело предоставленным самому себе.
Первые 28 миль мы ехали еще по европейской почве, по Оренбургской губернии; следующие 50 по Тургайской об­ласти, а остальные по Сыр-Дарьинской вдоль Аральскаго
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
31
моря и Яксарта. Дорога лежит на 6 маленьких городов: Орск, Иргиз, Казалинск, Пфровск, Туркестан и Чим­кент; проезжали также много селений, но обыкновенно бе­ленькие станционные домики с четыреугольным двором для лошадей и экипажей лежали среди чистого поля или много много по соседству от какого-нибудь киргизского зимнего аула. Попадавшиеся в глубине степей станции были более чем примитивного устройства; иногда они состояли просто из киргизской юрты, обнесенной изгородью из тростника и сучьев. Но даже такия юрты, как и вообще помещения для проезжих на почтовых станциях, украшены портретомъ

Вид магометанской части г. Ташкента.
(С фотографии автора).
царя и снабжены кожаным диваном, стульями и столом. В углу висит икона с лампадкой, а на столе лежит еван­гелие для пользования проезжихщ Между Оренбургом и Орском на всех станциях имеются библии, пожертвован­ные великим Пржевальским.
Станционные смотрителя (старосты или старшины), вели­чаемые также писцами или писарями, всегда из русских и коротают здесь свою ужасающе однообразную жизнь со сво­ими семействами. Единственное, что нарушает это вечное однообразие - прибытие почты или проезжого в грохочу­щем тарантасе. Но такое соприкосновение с внешним *
32
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
миром обыкновенно лишь мимолетно; проезжий спешит вы­ехать из этого уединенного двора, приказывает заклады­вать свежих лошадей, пьет чай, пока их запрягают, и затем мчится дальше.
Старосты получают от 150 до 280 рублей в год жало­ванья; в их распоряжении четыре ямщика, почти всегда из татар или киргизов. Жребий последних еще менее завиден: во всякое время, во всякую погоду будь готов сесть на козлы и направить свою тройку по дороге, изъезженной взад и впе­ред тысячи раз в дождь и в темень, в ведро и в бурю,

В тарантас заложили пятерик. (С фотографии автора).
в мороз и вьюгу. Спят ямщики, когда придется, и поэтому охотно прощаешь им, если они иной раз, следуя примеру проезжого, тоже начинают клевать носом. Ямщики полу­чают от 60 до 65 рублей в год, и пуд или полтора пуда хлеба и полбарана в месяц. Провизию и другие, нужные для станции запасы доставляет особый человек, который в из­вестное время объезжает с этой целью весь почтовый тракт.
Почтовый тракт между Оренбургом и Ташкентом содержится частными лицами. На станциях между Оренбур­гом и Орском не уплачивают никакого государственного сбора, так как каждый станционный смотритель является
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
33
хозяином лошадей и экипажей; но на тракте от Токана до Тереклы, содержимом оренбургским купцом Мякиновым, надо на каждой станции платить государственный сбор - по 10 к. с лошади. В Токане уплачивается в пользу Мякинова сполна вся сумма за проезд до Тереклы. От этого места до Ташкента содержит почтовый тракт ташкентский купец Иванов; он же содержит смотрителей, ямщиков, лошадей и экипажи и за то собирает весь доход, получаемый с проезжих, уплачивающих на одной из конечных станций за проезд по всему тракту.
Повсюду слышались разговоры о „добром старом вренисколькомфни“, когда этот путь служил единственной дорогой в русский Туркестан, когда по нему проезжала масса людей, и на каждой станции держалось по 9 -10 троек. С походом Скобелева против туркмен и постройкой Анненковым же­лезной дороги, завелись новые порядки. Главная почта в Ташкент и многочисленные проезжие предпочитают более быстрый, дешевый и удобный способ сообщения по железной дороге, и старый почтовый тракт, идущий через киргизские степи, пришел в упадок. Проезжие стали здесь диковинкой, города потеряли значение и обеднели, торговые сношения между Туркестаном и Россией упали, число караванов, во­зивших в Оренбург шерсть и хлопок, сильно убавилось, и только ради местной почты, да политических и стратеги­ческих соображений не упраздняют этого тракта совсем.
Во время моего пребывания в Оренбурге, вице-губерна­тор, генерал Ломачевский, предоставил в мое распоря­жение одного старого почтенного чиновника, который прослу­жил в городе 46 лет. О его помощью мне и удалось снарядиться в путь-дорогу хорошо и дешево. Так купили мы совершенно новый большой и прочный тарантас с толстыми железными шинами на колесах, за 75 рублей. Впоследствии я продал его в Маргфлане за 50 р. В таран­тас без труда уместился я сам и весь мой багаж (около 300 килогр.); отныне этому экипажу предстояло служить моим постоянным жилищем впродолжении 19 суток беспрерывно.
14 ноября в Оренбурге разразился первый зимний бу­ран, и термометр в полдень показывал -6° Ц. Но так Свен Гедип. 3
34
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
как все у меня было готово, то я и не захотел откладывать отъезда. И вот принялись обшивать рогожами чемоданы и ящики с разными припасами, привязывать их крепкими веревками, частью сзади тарантаса, частью перед козлами; мешки, в которых могла явиться надобность в дороге, фотографические аппараты, провизия, а также войлоки, ковры, подушки и шубы укладывались в середину тарантаса; оси основательно смазали и запрягли первую тройку. Уладилось все только к вечеру, и я, приветствуемый на прощанье лю­безнейшим генералом Ломачфвским и всеми обитателями

Тарантас готов выехать. (С фотографии автора).
гостинницы, наконец, отправился. Тяжелый тарантас с грохотом выехал из ворот; звон бубенчиков будил веселое эхо в улицах Оренбурга. Когда стемнело, мы были уже в степи; ветер гудел и свистал вокруг кожанного фартука и поднятого верха тарантаса и часто гнал нам в лицо целые облака мелкой снежной пыли. Мало-по-малу ве­тер, однако улегся, и звезды озарили тонкий снежный по­кров, покрывавший пространство вокруг.
В Нежинской меня нагнала почта, которая два раза в неделю ходит в Ташкент; так как она поддерживает лишь местное сообщение, то и занимала всего две тройки;
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
35
багаж её, однако, достигал 52 пудов. Первый почтальон провожает почту лишь до Орска, откуда едет с нею дру­гой до Иргиза, третий до Казалинска, четвертый до Перовска, пятый до Туркестана и шестой до Ташкента. Мы решили ехать в компании до Орска, и три наши статные тройки вы­ехали, после недолгого отдыха на станции, вместе. Дорога на Камфнноозерную была холмиста и тяжела для лошадей, затем стала ровнее, снег растаял, и почва местами обна­жилась.
По дороге на Гирьяльскую мы встретили первых путни-

Киргизы верхом на верблюдах в степи. (С фотографии автора).
ков. Это был караван во сто верблюдов, представлявший весьма живописное зрелище среди этого пустынного ланд­шафта. Гнали верблюдов киргизы, а навьючены верблюдынисколькобыли хлопком, который везли из Орска в Оренбург. Тут у одной из почтовых телег лопнула ось, и телега останови­лась. От тряски и трения развязался также мой багаж, и приш­лось перевязывать его. Небо хмурилось, было ветряно, но снега не выпадало; мороз стоял - 2,5°. Река Урал еще не пока­зывалась, но мы переехали по деревянным мостам через несколько её притоков. По тракту расположены небольшие казачьи станицы с гарнизонами оренбургских казаков.
з*
36
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
На Красногорской, куда мы прибыли на заре, мы остано­вились позавтракать. Старик почтальон, коренастый, высо­кий, бородатый русак, жаловался мне, что, по случаю поста, нельзя есть ничего мясного, кроме рыбы, - все запрещено, и был очень приятно поражен, когда я предложил ему ко­робку с консервированной стерлядью. Покончил он с нею невероятно быстро и впродолжфнии 3/4 часа выпил 11 ста­канов чаю. Он сообщил мне, что втечение 20 лет 30 раз в год совершает переезд между Оренбургом и Орском; выходит, что он проехал за это время пространство на ты­сячу миль длиннее, нежели отделяющее землю от луны.
В Верхнеозерной, в большом прекрасно располо­женном городе с церковью посреди, женщины продают шали из козьей шерсти, похожия на кашмирские, - их тоже можно, свернув, продеть в кольцо.
Все степь, да степь! Вдали видны горы; дорога идет вдоль замерзшего, запорошенного снегом Урала. Кое-где виднеются киргизские юрты, но вообще кругом пустынно, расстояния между станциями огромные; однообразная тряска по твердой замерзшей дороге и монотонное позвякиванье бубенчиков нагоняет дремоту.
Около Подгорной местность становится пересеченной; на следующем перегоне начинается подъем на Губерлинские горы, и нам пришлось ехать на четверке с холма на холм. Два раза переезжали широкую реку Губфрлю. Между этими двумя станциями у одного русского офицера свалился под гору экипаж, и ямщик убился до смерти; после того обрыв в самых опасных местах обгородили столбиками.
Проезжая последние станции, мы встречали многочислен­ные стада рогатого скота, который гнали в Оренбург, а оттуда еще дальше, вглубь страны. Через двое суток мы прибыли в Орск, городок с 20,000 жителей, располо­женный на левом берегу Урала, и на правом берегу Ори. Лежит он таким образом уже на азиатской почве, и, чтобы попасть туда, надо переехать через величавый Урал по узкому деревянному мосту. Дома выстроились вокруг оди­нокого возвышающагося над городом холма, на вершине которого высится каланча, где днем колокола звонко отби­вают часы, а ночью расхаживает сторож, готовый затрф-
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
37
звонить в случае, если где либо вспыхнет пожар. С каланчи открывается беспредельный вид; вблизи виднеются низкие горы; только на юго-востоке, где идет дорога на Ташкент, местность представляется ровной.
Между р. Уралом и холмом раскинулась та часть Орска, где находится церковь, все административные учре­ждения, школы, почта, телеграф и базары и где живут купцы и зажиточные граждане; на юг от холма ютятся жилища бедняков, крестьян, татар и киргизов.
Хотели было возвести на холме городской собор, зало­жили уже фундамент, но средств не хватило, и работы приостановились. Собор этот был-бы виден издалека и со стороны Европы и со стороны Азии.
Весенним разливом Урала иногда затопляет Орск. Река разливается местами в виде обширных озер, и го­рожане в это время с удивлением наблюдают со своего холма за обратившеюся в море степью. Каждую весну ледо­ход ломает деревянный мост, который поэтому и возобно­вляется ежегодно. Бывает, что почту приходится перепра­влять на паромах.
Между р. Уралом, Каспийским морем, Аральским, Сыр-дарьей и Иртышем простирается громадная ровная Киргизская степь. Население здесь кочующее и чрезвычайно редкое; животные и растения водятся также в очень неболь­шом количестве. Волки, лисицы, антилопы, зайцы и проч. рыщут по бесконечному пространству; колючия степные растения с трудом выдерживают борьбу с суровой при­родой. Там, где почва сыра, растет непроходимыми чащами камыш или тростник, и даже в самых сухих песчаных местах растет косматыми кустами саксаул (anabasis ammodendron), достигая иногда в вышину даже 2 метров. Его твердые, как кость, корни, необычайной длины пред­ставляют наилучшеф топливо; киргизы и запасаются ими на зиму с осени. Около каждого аула можно найти настоящие горы таких корней, а не редко попадаются и целые кара­ваны, навьюченные ими.
Степь там и сям орошается ручейками, которые к осени обыкновенно пересыхают; они впадают в небольшие соленоводные озера, на берегах которых весною и осенью
38
ДВИ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
останавливаются пролетом бесчисленные массы перелетных птиц. У источников киргизы разбивают свои кочевья, состоящие из черных войлочных юрт и навеса из ка­мыша. Зимния-жф жилища бывают обыкновенно сбиты из глины или земли. Летом киргизы направляются со своими большими стадами к северу, чтобы спастись от зноя и найти пастбища, невыжженные солнцем. Многие киргизы имеют по 3,000 голов овец, и 500 голов лошадей, и считаются, богачами. Зимою в северном Тургае свиреп­ствуют сильные холода, в январе и феврале постоянные бураны; киргизы отыскивают тогда свои старые зимние по­селки и держат овец ради защиты от вьюг в особых загонах из тростника. Одним словом, климат здесь типично континентальный.
Киргизы полудикий, но способный, здоровый и добро­душный народ. Они любят величать себя „кайсаками“, т. е. храбрецами, молодцами, довольны своей одинокой жизнью в степях, предпочитают всему на свете свободу, не любят подчиняться и презирают тех, кто живет в городах или занимается земледелием. Борьбу за существование им при­ходится вести тяжелую; главным источником благосостояния служит для киргизов скот, снабжающий их и пищей и одеждой; скудная растительность и самая земля доставляют им материал для возведения жилья, а длинные долго тлеющие корни саксаула защиту от холода. Язык киргизов не осо­бенно богат, и они в разговоре часто дополняют слова оживленной жестикуляцией.
Киргизы страстно любят свою пустынную степь, где жили вольною жизнью их родичи; они находят степь пре­красной и полною прелести разнообразия, между тем как чужестранец тщетно ищет здесь на чем-бы остановить утомленный её однообразием взор. Правда, что степь, как и море, величественна и производит подавляющее впечатле­ние, но она так тоскливо-однообразна! Я несся день и ночь с головокружительной быстротой, но виды вокруг оставались все те-же; тарантас попрежнфму был центром громадного пространства с недосягаемым горизонтом, который ясно позволял угадывать шарообразную форму земли.
Только весной может вынести чужой путник насла-
ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ В ТАРАНТАС.
39
ждениф из путешествия по этим местам; весною воздух бывает напоен чудным благоуханием, растительность

развертывается с необычайной мощью, точно торопясь вос­пользоваться коротким сроком, пока жгучее летнее солнце не высушит и не сожжет всего.
Киргизская степь на восточном берегу Аральского моря. (С фотографии автора).
40 ДВ ТЫСЯЧИ ВЕРСТ в тарантас;
В силу самой окружающей природы, можно было ожи­дать найти у. киргизов сильно развитые и утонченные чутье местности и зрение. Так оно и есть. Там, где чужому пут­нику местность втечение многих дней пути представляется совершенно ровною, голой без приметинки, без всяких следов дороги, киргиз даже ночью ориентируется с пора­зительной уверенностью. Дорогу указывают ему не одни звезды, -; он знает каждый куст, каждый камешек, при­мечает все места, где кочки расположены реже или чаще обыкновенного, замечает все малейшие неровности почвы, которых европеец не может открыть без помощи особых приборов. Киргиз различает масть лошади, показавшейся на горизонте, куда раньше, чем чужой путник, при всем своем старании, вообще рассмотрит. что-либо. Киргиз определит -приближается или удаляется какая нибудь повозка, которая путнику даже в хороший бинокль кажется лишь черною точкою. Я вообще не раз имел случай изум­ляться остроте зрения и верности чутья местности у кирги­зов.
В Орске багаж еще раз был уложен и перевязан снова, оси и колеса смазаны, и я опять залез в середину моего катящагося дома; ямщик свистнул, тройка рванулась, понеслась к югу с быстротой ветра и... прощай Европа! На первой станции Токане уплачивается сразу за проезд по всему тракту до Джулюса (484 версты) 44 рубля; затем остается только на каждой станции, показывать квитанцию; между Оренбургом и Орском (265 верст; плата 34 рубля) приходится платить на каждой станции отдельно.
От Орска почтовый тракт лежит вдоль правого берега реки Ори по чуть заметно пересеченной местности вплоть до станции Бугаты-сай, по близости которой расположен зимний аул киргизов. Живут они в войлочных юртах, и низких мазанках, сбитых из глины. Сараи для скота крыты соломой и камышом; в этих-же сараях хранится и часть домашнего скарба. Верблюды цасутся прямо в степи. Киргизы, видимо, были не особенно довольны моим посеще­нием, - я притащил с собой оба фотографические аппа­рата - беспрестанно спрашивали, не стреляет-ли большой из них и ни за что не согласились стать в группу передъ
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ, 41
ним. Только посредством маленького аппарата (кодака) удалось мне увековечить некоторых из них..
После продолжительного отдыха мы покинули долину Ори. Снова началась пересеченная местность, кое-где покрытая снегом. Серебряный свет месяца обливал пустынную степь; нигде не было видно ни людей, ни следа зимнего по­селка; кругом стояла мертвая тишина, нарушаемая только звоном бубенчиков, окриками ямщика и хрустом снега под колесами тарантаса.
Станционные домики похожи один на другой, как капли воды: одноэтажный деревянный дом обыкновенно вы­крашен в красную краску; посредине фасада крылечко. По обе стороны крыльца стоит по столбу с фонарем и. по столбу с надписью, указывающею расстояние от обеих смежных станций. Из передней попадаешь направо в „пинисколькосарскую“, налево в комнату для проезжих, где стоят два дивана, два стола, несколько стульев и большая печка, в которой постоянно трещат сухие степные кустарники. Неподалеку от дома обыкновенно возвышаются огромные стога сена и. кучи такого сухого топлива. На большом, четыреугольном заднем дворе находятся разные экипажи и сани, конюшни и помещения для ямщиков.
На станции тамды я отдохнул несколько часов ночью, и на следующее утро увидал на льду ручья следы целой стаи волков, которые были так смелы, что утащили трех гусей с самого почтового двора. Термометр показывал -15.5°; толстый-слой снега так и хрустел цод колесами, когда мы ранним утром отправились дальше. Каждая былинка в степи оделась сверкающим инеем; мороз чувствовался здоровый.
ИТ_
Киргизская степь. Сыр-дарья.
Первое русское местечко на азиатской почве - Каранисколькобутак, маленький городок, как и Рим, расположенный на семи холмах, но по величине-то несколько уступающий
42
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
этому городу, так как состоит всего из 33 домов; жи­вут в нем десятка три русских, да сотня татар и не­сколько киргизов. Значение Карабутак имеет един­ственно, как форт, воздвигнутый 26 лет тому назад генералом Обручевым, чтобы сдерживать набеги кирги­зов, которые тогда беспокоили русскую границу. Коман­дует фортом „воинский начальникъ*4; у него 84 солдата. По его словам сидеть в такой пустыне не лучше, чем быть в ссылке, и он не выдержит тут больше года. Единственными развлечениями служат чтение, обучение сол­дат стрельбе и охота. Прежде, когда сюда ежедневно при­ходила почта, было иначе. Кругом разбросано много боль­ших киргизских аулов. До Иргиза вообще кочевий по­падается еще много, к югу от этого города они становятся все реже и реже, и на границе пустыни Кара-кум совсем пропадают.
Дорога на Иргиз идет вдоль высохшей в это время года реки Иргиз, через которую надо переехать между станциями Кум-сай и Кара-сай. День и ночь несли меня быстрые почтовые лошади вперед по однообразной степи. Я уже так свыкся с ездой в тарантасе, что пре­спокойно спал по ночам между тулупами и войлоками, про­сыпаясь лишь тогда, когда тройка останавливалась на новой станции, где я предъявлял старосте подорожную, и через четверть часа мне впрягали свежих лошадей. Впрочем, не очень-то приятно такое пробуждение, при 15° мороза; чувству­ешь себя усталым, разбитым, с оцепеневшими членами и жаждешь чаю. Наконец, над горизонтом встает солнце, золотит степь, растапливает иней, покрывший за ночь траву своим тонким белым налетом, и отгоняет степных волков от почтового тракта.
Еще несколько станций и мы в Иргизе, расположен­ном на небольшом возвышении около реки того-жф названия, которая дальше на восток впадает в соленое озеро Чалкарънисколькотфнис. Иргиз - укрепление; комендант - уездный началь­ник. В местечке есть небольшая церковь; живет здесь, включая гарнизон, до тысячи душ; самый гарнизон со­стоит из 150 чел.; из них 70 - оренбургские казаки. Большинство жителей купцы - сарты, которые время отъ
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАГЬЯ. 43
времени приезжают сюда вести меновую торговлю с кир­гизами. Привозят они свои товары из Оренбурга, Москвы и Нижнего Новгорода. Иргиз основан в 1848 г. русскими и, следовательно, как и Карабутак и Тургай, чисто рус­ский город. Основан он в числе других укреплений, вскоре после присоединения к России киргизских степей, совершившагося в 1845 г. В административном отноше­нии вся степь была сначала подчинена оренбургскому гене­рал-губернатору, но затем, когда Оренбург стал губер­нией, была поделена между Тургайской областью и Сырънисколькодарьинской. До оккупации края русскими, Иргиз назывался „Джар-мулла“-„могила святого у обрыва“ и имел зна­чение только, как пункт паломничества киргизов и клад­бище. После завоевания Туркестана местечко разрослось, как и другие местечки на этом тракте, став проходным пунктом для больших караванов. Теперь последние захо­дят сюда реже, но при мне всетаки несколько караванов останавливалось на привал около города. То обстоятельство, что на почтовом тракте почти никогда не встречаешь ка­раванов, объясняется тем, что они идут другими ближ­ними путями. Самая оживленная меновая торговля происхо­дит в Троицке и Уральске, так как там в окрестно­стях расположены аулы самых богатых кочевников.
И вот, опять помчались во весь дух. Часов около пяти солнце садится. Пурпурно-матовый отблеск ложится на степь, когда светило дня, пылая, точно раскаленное ядро, медлит с минуту на дальнем краю горизонта. Вообще при солнечном закате можно наблюдать самые разнообразные световые эффекты, и часто бываешь введен в самые за­бавные недоразумения относительно расстояния и величины предметов, так как тут нет никакого мерила для сравнения. Пара невинных ворон, болтающих неподалеку от дороги, представляется громадными верблюдами, какаянискольконибудь кочка - тенистым деревом. Когда солнце исче­зает, пурпуровая краска сменяется фиолетовою и светлонисколькоголубою, которые через несколько моментов переходят в темные тоны и, наконец, в ночные тени. Последние, впрочем, не особенно темны, так как воздух чист и ясен, звезды блестят, словно электрические лампочки, а
44
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
месяц обливает родину киргизов серебром. Около Акънисколькосая, 21-го ноября, в нас пополудни я наблюдал самую низкую температуру за все время моей поездки на лошадях, а именно- 19,5°. Иней сверкал при свете месяца тысячами искр, а стекла в окнах станционного домика были покрыты прекраснейшими ледяными узорами - цветами и деревьями.
Перегон до Тфрфклы был самым долгим на всем пути, - больше 34 верст. Здесь граница между Тургайской и Сыр-дарьинской областью. В Джулюсе, первой станции на тракте, содержимом купцом Ивановым, есть пре­краснейшее помещение для проезжих; здесь-жф взимается плата 25 р. за проезд 228 верст до Казалинска.
Отъехав 6 верст от Терфклы, мы вступили в Каранисколькокум. Растительность стала быстро редеть и, наконец, мы очутились среди голых песков. Область эта омывалась некогда водами Арало-Каспийского моря, о чем свидетель­ствуют богатые остатки раковин Cardium и Mutilus, нахо­димые в самой глубине пустыни.
Лунною ночью прибыл я на расположенную среди пес­чаного моря маленькую станцию Константиновскую, где помещением для проезжих служит киргизская юрта, ко­торая в такое время года мало привлекательна. Отсюда и до Камышлы-баша, на протяжении 120 верст, для езды упо­требляются верблюды, так как лошади не в силах тащить тяжелый экипаж по песку, часто образовывающему целые холмы или барханы.
Через несколько минут по моем прибытии на Констан­тиновскую, я заслышал знакомые мне звуки: храпение, со­пение и рев верблюдов, и при лунном свете вырисова­лись три величественных силуэта с горбами. Их впрягли в тарантас, и они понеслись легкой рысцою под посвисты­ванье ямщика. Обыкновенно они всегда бегают ровною рысью, но нередко переходят и в галоп.
Местность заметно начинает понижаться к юго-западу, и в той-жф стороне нависают над Аральским морем тя­желые густые тучи водяных паров, тогда как на востоке и на севере небо чисто. Между станциями Алты-кудук и Ак-джулпас дорога идет вдоль берега моря, часто всего в расстоянии ширины экипажа от него. Тонкий желтый пе­
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ. 45
сок здесь так плотен и тверд, что верблюды оставляют на нем едва заметные следы; подальше-же от берега идут барханы, в которых тарантас вязнет по ступицы колес.
Аральское море расположено на 48 метр. выше уровня океана, имеет в окружности около 70,000 кв. килом. и, следовательно в 10 раз больше озера Венерн. Берега его голы и пустынны; глубина незначительна; вода такая соле­ная, что пить из него можно только у самых устьев рек. Кроме того в середине озера есть, говорят, известная доля пресной воды. Около северовосточной бухты, неподалеку от берега и на невысоком песчаном холме, лежит станция Акънисколькоджулпас; на горе киргизы устроили кладбище. Восемь лет тому назад станция лежала на самом берегу, но при высо­ком подъеме воды ей часто грозило быть затопленной и отре­занной от почтового тракта, потому ее и перенесли по­дальше.
Когда ветер дует с юго-запада, воду гонит в бухту, затем она разливается по берегу и скопляется в ямах в которых можно потом руками наловить всякой рыбы, стерлядей и др. Теперь вся бухта была подо льдом, и видно было, как на расстоянии нескольких верст от берега по блестящему зеркальному льду переходил караван. Летом караваны также ищут здесь кратчайших путей, переходя бухту вброд, так как она очень мелка; глубина самое большее достигает 2 метр. а обыкновенно бывает не свыше 1 или г/2 метра. В теплое время года, когда песок сух, его сносит ветром в море, и береговая линия посто­янно изменяется, бухта засоряется, образуются отмели, косы и песчаные бугры. Вдоль берегов находят много солончако­вых лагун; летом они обыкновенно пересыхают и напо­минают видом бухточки, отделившиеся от моря летучими песками. Улов рыбы бывает очень богатый и ведется уральскими казаками, которые закидывают свои невода даже в 20 верстах от берега. Когда озеро покрыто льдом, они отъезжают от берега к своим прорубям на санях, или на верблюдах; в другое время едут к неводам на не­больших лодках. Климат в этой области хорош; летний зной умеряется близостью Аральского моря, и зимою редко
46
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
выдаются резкие холода, бураны также не обычное явление, за то дожди и густые туманы повторяются очень часто. Пока я был там, дождь не переставал, и местами дорога совсем исчезала под глубокими лужами, по которым звучно шле­пали верблюды; экипажу часто грозило завязнуть в размок­шем, засасывающем песке; дождь без остановки бараба­нил по верху и по фартуку тарантаса. Температура 22-го ноября в 9 час. вечера поднялась до - 0,5, и в воздухе веяло теплом.
Верблюды вообще очень послушны, бегут хорошо, и тогда ямщик может себе преспокойно сидеть на козлах, но иногда нам попадались такие упрямые, которые все норо­вили свернуть с пути и идти своей дорогой; тогда ямщику при­ходилось взгромоздиться и ехать на среднем из них. По­водья прикреплены к палочке, продетой сквозь носовой хрящ; таким-то жестоким способом заставляют этих громадных животных повиноваться.
Как ни оригинален переезд на верблюдах, я всенисколькотаки не без некоторого удовольствия снова увидал перед своим тарантасом тройку черных лошадок. Радость моя, однако, была кратковрфменна, - не проехали мы и полдороги до следующей станции, как завязли в солончаковом бо­лоте. Ямщик кричал, хлестал лошадей, те лягались, ста­новились на дыбы и рвали постромки. Кончилось тем, что ямщику пришлось сесть на одну из лошадей и вернуться на станцию за подмогой, а мне два часа сидеть одному в потьнисколькомах, на дожде и ветре и поджидать в гости волков. На­конец, появились два киргиза с парой лошадей, которых и припрягли впереди тройки, превратившейся таким обра­зом в пятерик. Соединенными силами лошади вытащили тарантас из месива, куда он погружался все глубже; на­липшие на колеса большие комки песку и глины заставляли колеса отчаянно скрипеть, когда мы двинулись по степи дальше.
Я предполагал было добраться к ночи до последней станции перед Сыр-дарьей и там уже отдохнуть, но пока я пил чай, поднялся страшный буран, наполнивший все пространство кругом облаками мелкой снежной пыли. Та­рантас прикрыли брезентами, и мне пришлось дожидаться
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
47
зари. Последние два перегона перед Казалинском, по при­чине отвратительной дороги, пришлось сделать на пятерике и с двумя ямщиками; второй ехал верхом на левой из передних пристяжных.
На правом берегу Сыр-дарьи, в 170 верстах водя­ного пути и 80 вер. сухопутного от Аральского моря, лежит город Казалинск, имеющий 600 домов, из которых 200 принадлежит русским, и 3,500 жителей; из послед­них 1,000 приходится на долю уральских казаков с их семействами. К остальному населению принадлежат между прочим сарты, бухарцы, татары, киргизы и даже несколько евреев. Богатейшие купцы - бухарцы. Киргизы, напротив, все бедны; зажиточные из них остаются в степи, где жи­вут своими стадами. В мае, когда пастбища хороши, кир­гизы гоняют вч, Оренбург на продажу целые отары овец и коз. Караванные сношения почти прекратились; незна­чительная караванная торговля ведется еще главным образом на Троицк, откуда сартскиф купцы везут русские железные товары киргизам в степи, в Ташкент и в Фергану.
В эпоху походов на Хиву и Бухару Казалинск имел известное значение, как депо и укрепленное место; тогда Аральская флотилия, пять небольших пароходов, имела здесь свою станцию, а гарнизон достигал целого батальона. Теперь город имеет всего 24 человека гарнизона и 2 баркаса; остальные суда отошли в Чарджуй на Аму­дарье. Жизнь и движение здесь замерли; только крылья ве­тряных мельниц да многочисленные рыбачьи лодки и ожи­вляют этот печальный город, по улицам которого в это время года не пройти даже в калошах, доходящих до ко­лен. нисенькие, белые русские дома построены из кирпича; дома сартов, бухарцев и киргизов из высушенной на солнце глины, серого цвета, готовые разрушиться, часто бы­вают обнесены длинными унылыми стенами. В городе есть две школы, церковь и несколько общественных зданий (лучшее из них - дом уездного начальника), расположен­ных среди настоящей рощи стройных серебристых топо­лей; в вершинах их гнездится бесчисленное множество ворон, производящих страшный шум.
48
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
Право на рыбную ловлю в реке принадлежит ураль­ским казакам; ведется ловля, главным образом, в устье. В прошлом году (1892 г.) было поймано 14,000 стерлядей. Теперь со дня на день ждали, что река станет, и в виду того, что это случается иногда в одну ночь, рыбаки начали уже вытаскивать свои лодки на берег. Там, где берега реки чуть выше уровня воды, такой ночной мороз причиняет обширные наводнения, потому что вода, текущая поверх замершего сверху льда, смерзается все в более и более толстый пласт, и заставляет течение искать других путей. Случается, что вследствие этого приостанавливается всякое движение, так как через затопленные места нельзя пробраться ни верхом, ни в экипаже, и почте тогда прихо­дится делать большие объезды по степи.
Я совершил с семью казаками небольшую экскурсию для исследования течения реки и проч. Близ крепости у пра­вого берега мы нашли 7 сажен глубины; уровень воды слу­чился как раз самый низкий за 15 лет. В июле и в августе глубина бывает наибольшая; затем, к осени вода понемногу спадает. Цвет воды желтовато-серый, но для питья она хороша.
Близость Аральского моря оказывает известное влияние на климат Казалинска, хотя морозы здесь всетаки доходят до -30 - 35°. Снегу выпадает немного, и он быстро тает, так что санный путь устанавливается редко. Во время моего пребывания здесь стояли туманы и изморозь. В Казалинске уплачивается 49 р. за 360 верст пути на 4 лошадях до Перовска, а от этого места на тройке до Ташкента (581 вер­ста) 61 рубль.
Делать мне в Казалинске больше нечего было, и я отправился на четверке лошадей дальше, вдоль по берегу реки. Аллювиальная почва, из желтой глины была здесь ровна, как пол, и по дороге расставлены были с корот­кими промежутками небольшие глиняные конусообразные столбики с пучками камыша на верхушках, служащие ука­зателями пути зимою, когда все дороги бывают занесены снегом. Словом, столбы эти играют здесь в степном море роль бакенов. Местность остается все такою-жф пу­стынною, как и до сих пор; на расстоянии дневного пути
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
49
не встретишь ни человека, ни жилья. Нам попались только двое верховых киргизов, гнавших в степь сотню верблю­дов. Вообщф-же, единственным предметом для внимания проезжого остается величественная Сыр-дарья.
По берегу Яксарта дорога идет до незначительного укрепления Кармакчи, обыкновенно называемого русскими „фортом № 2“; здесь 70 домов, принадлежащих магоме­танам, и 9 русским. Тут нам опять пришлось свернуть вглубь степи, чтобы избежать большего болота, носящего на­звание Бакалы-копа и ежегодно заливаемого изменчивымъ

Переправа через реку Арыс. (С фотографии автора).
течением Сыр-дарьи. На этом пути проезжаешь самые худшие станции, а именно Александровскую и Семеновскую, состоящие собственно из нескольких киргизских юрт, - одной для старосты, одной для проезжих и нескольких для ямщиков с их семьями. В первой из названных юрт обитают еще четвероногие жильцы, - по войлочным кошмам, не стесняясь, прыгали огромные крысы. Станция окружена, как кольцом, изгородью из тростника, а за нею стоят в ряд тарантасы и телеги.
Дорога на протяжении многих перегонов шла по на­стоящей пустыне, где мог произрастать много-много одинъ
Свен Гедцигь. 4=
. 50 КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАГЬЯ.
саксаул; затем пошла по местам, носившим следы не­давнего затопления, и здесь рос густой и высокий камыш.
От самого форта Перовска, расположенного на берегу Яксарта и во всем напоминающего Казалинск, только чище и красивее, и до станции Тюмфнь-арык растительность очень богата; камыш, саксаул и косматые кустарники образуют настоящие чащи; дорога часто идет словно по узкому корридору. Чащи эти служат любимым местопре­быванием для тигров, кабанов, газелей, не говоря уже о гусях, утках и фазанах, водящихся тут в несметном количестве. Эти последние так смелы, что посматривают на проезжих с края дороги, но стоит остановиться, чтобы прицелиться, они с шумом и свистом улетают. Включе­ние на остаток пути в мое меню нежного, белого мяса фа­занов было самой приятной переменой, тем более, что моя провизия вообще подходила к концу. Киргизы стреляют фа­занов из своих дрянных ружей и продают их в хо­рошие года по 6-7 копеек за штуку; я покупал их по 10-12 копеек. Но уже в Оренбурге фазан стоит 1% р., а в Петербурге 2 и больше. В это охотничье Эльдорадо часто наезжают офицеры и спортсмены из Ташкента и всегда возвращаются с богатой добычей.
Станционный домик в Джулеке расположен всего в 10 метрах от берега реки, и ему ежегодно грозит навод­нение. Между этим местечком и Мешеули местность не­сколько пересеченная; попадаются небольшие полосы песков, и приходится переезжать по деревянным мостам, перекину­тым через овраги и высохшие русла. По всей дороге идет гать из сухого тростника, чтобы экипажи в дождливое время не завязали в трясине; в настоящее время дорога, по причине холода, была тверда и бугриста. Стали опять попа­даться киргизские аулы; мы часто проезжали мимо них, и в чащах видели стада.
29 ноября был роскошный закат. На западе небо го­рело, точно объятое заревом степного пожара, узловатые ко­сматые ветки саксаула вырисовывались на этом фоне чер­ными силуэтами. Вся степь была залита волшебным огнен­ным светом, а на востоке скромные степные растения ка­зались золотыми.
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ. 51
В общем, конечно, удобнее ехать в вагоне желез­ной дороги, нежели в тарантасе. Избрав первый способ передвижения, нет надобности опасаться, что загорится ось или разлетится колесо, а при езде в тарантасе может слу­читься и то и другое, и надо время от времени осматривать экипаж. Можно поэтому представить себе, каков был для меня сюрприз, когда я подвергнув в Мфшеули мой таран­тас такому осмотру, открыл, что передняя ось переломи­лась пополам и держалась только четырьмя гайками. А ста­роста еще утешил меня сообщением, что я найду кузнеца только в Туркестане, т. ф. в 180 верстах. Он, впрочем, полагал, что злосчастная ось продержится, если ямщик поедет по буграм потише.
Ины-курган - киргизский городок, с караван-са­раем и развалинами старинной коканской крепости, распо­ложен на самом берегу Сыр-дарьи. Дорога местами ужас­ная, и я страшно боялся, что ось вот-вот разлетится, а это было-бы в высшей степени неприятно посреди степи. Одно­образие ровной местности несколько нарушалось теперь горами Кара-тау, выступавшими налево низкой стеной.
У Таш-суата, где Сыр-дарья широка и величе­ственна и видна на далекое расстояние, дорога уклоняется от реки влево, чтобы направиться к старому городу Турке­стану. Растительность опять стала крайне тощей; зато по пре­восходной твердой дороге, не размякшей даже от продол­жительных дождей, стали попадаться медленно шествующие караваны.
Наконец, показались сады Туркестана с высокими тополями, окруженные длинными серыми стенами, кое-где новыми, но по большей части старыми, развалившимися; вот и гордый курган времен Тимура, а вот мы и проехали по пустому, по случаю пятницы, базару к станционному домику, где кузнец киргиз тотчас-же взялся за починку тарантаса.
Туркестан, завоеванный в 1864 году генералом Чер­няевым, сам по себе захудалый и неинтересный город, производил тем более печальное впечатление в дождь и ту­ман. Единственное, что может оправдать здесь остановку на несколько часов, это грандиозная мечеть-мавзолей, воздвиг­нутая в 1397 г. Тамерланом в честь одного киргизского 4*
52
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
святого Хазрет-Султан-ходжа-Ахмет-Ясеви. её портал чрезвычайно высок, и украшен двумя живописными баш­нями, а самая мечеть увенчана множеством дынеобразных куполов. Облицовка фасада из каолина (фарфоровой глины) разрушилась, но боковые и задняя стены прямоугольного здания уцелели и пестреют, как и в Самарканде, голубой и зеленой краской. Мечеть обнесена воздвигнутой Худояром-ханискольконом квадратной крепостной стеной из глины; внутри стены расположены теперь русские казармы. Несколько сартских мальчишек проводили меня через лабиринт узких про-

Вфрблюды в Ташкенте. (С фотографии автора).
ходов и по мрачным холодным лестницам на верх одной башни, откуда с головокружительной высоты открылся див­ный вид на Туркестан, испорченный, впрочем дождем. Обычное востоку унылое впечатление охватывает вас и здесь: с одной стороны памятники древнего зодчества, ослепляющие вас своей роскошью и подавляющие своим ве­личием, а с другой - современные строения, эти жалкия глиняные лачуги, с плоскими разрушившимися кровлями, эти узкия кривые улицы!
Была, как сказано, пятница, и я посетил мечеть как раз во время „намаза“ или богослужения. Сарты в цветныхъ
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАГЬЯ.
53
кафтанах и белых тюрбанах собирались толпами и тор­жественно вступали под гигантские своды мечети, оставив свои громоздкие стучащие „калоши44 у входа. Посреди мечети стояла огромная чаша, окруженная множеством туг - пуч­ков конских волос на длинных древках. Стены белые, украшенные местами изречениями из корана. Старый ахун вежливо указал мне на дверь, так как звали к молитве. Я взошел на одну из верхних галлерей и оттуда уже стал смотреть на длинные ряды коленопреклоненных и кладущих поклоны сартов; это была красивая картина, напомнившая мне ночь Рамазана в Стамбуле.
Два первых перегона от Туркестана страшно грязны, кочковаты и представляют самый ужасный конец на всем пути. Между Иканом и Ногай-Курой мы, наконец, и завязли. Я не суеверен, но это был тринадцатый перегон от Тур­кестана и до Ногай-Куры оставалось тоже тринадцать верст. Лошади не могли сдвинуть тарантаса с места; коренник встал на дыбы, пристяжные лягались и угрожали разбить та­рантас. Время было около полуночи, темень стояла непро­глядная, ямщик уехал назад в Икан за подмогой, а я заснул и проспал три часа, пока пятерик не выдернул тарантаса из трясины и не помчал меня дальше. На эти жалнисколькокия’21 версту пошло часов.
От Арыса до Буру-джара местность опять пересеченная, и без пятерика лошадей не обойдешься. Вниз по наклону не­сешься с быстротой ветра, лошади летят, вытянувшись в струну, только в ушах свистит. Там и сям мелькнет мимо селенье или верховой, караван или арба; нельзя не по­жалеть от души возниц этих арб, громадные колеса ко­торых то и дело увязают в трясине.
Вдоль пути по обеим сторонам идут часто расставлен­ные столбики из высушенной на солнце глины, служащие для обозначения дороги зимой. Казалось для этого было-бы довольно телеграфных столбов, но дорогато и дело виляет от них то вправо, то влево, и в буран их вовсе не уви­дишь. С почтами бывает поэтому в степи не мало приклю­чений; столба от столба бывает не видно, и между двумя столбами сплошь и рядом можно заблудиться. Нередко по­этому сбившимся с пути почтовым тройкам случается за-
54
КИРГИЗСКАЯ СТЕПЬ. СЫР-ДАРЬЯ.
ночевать в сугробах, в ожидании прекращения бурана или наступления утра.
Арыс порядочная река, которую прежде прямо пере­езжали вброд на высококолесных арбах, но как раз, не­дели за две до моего прибытия сюда, была устроена переправа -паром, на который ставят экипаж со всеми пятью ло­шадьми, а перевозчики тащут всю эту махину за толстый канат на другой берег.
За Буру-джаром овраги и обрывы представляют обыч­ное явление. На крутых спусках ямщик сдерживает лоша­дей насколько возможно; коренник несет на себе тяжесть всего экипажа, и когда это становится ему уж не под силу, ямщик предоставляет экипаж на волю законов тяжести, и в результате он несется с такой быстротой, что лошадям часто не в мочь поспевать перебирать ногами. Обе передния пристяжные должны держать ухо востро, чтобы не получить по ногам удара вальками; стоило бы левой из них спот­кнуться, сидящий на ней верховой ямщик был бы неминуемо раздавлен тяжелым экипажем. Все, однако, обошлось хо­рошо, хотя местами нам и угрожала опасность; лошади и ям­щики оказались бывалыми, и на них можно было положиться. На одной из станций одна из пристяжных совсем взбеси­лась, начала лягаться и ни за что не давала запрячь себя. Ше­стерым мужикам едва удалось сдержать ее; по двое повисли по бокам, один на узде и один на хвосте. Когда, наконец, ее пристягнули и отпустили, она понеслась с экипажем вскачь, только искры из под копыт посыпались. В сумерки прибыли мы в Чимкент первый знакомый мне (с прошлого путешествия) город. На улицах было тихо и пустынно, вся жизнь как будто замерла; только в окошках мерцали огоньки.
Теперь уже не далеко было до резиденции генералънисколькогубернатора; еще два тяжелых перегона по грязи по колено, и остался один, последний. Он показался мне бесконечно длинным, хотя дорога здесь и была очень хороша. С меня уже довольно было езды в тарантасе и, добравшись до Таш­кента в ночь на 4 декабря, я тотчас-же с наслаждением покинул свой экипаж и отправился в гостинницу, где за­нял два прекрасных номера.
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ. 55
В заключение несколько любопытных цифр. В 19 суток я проехал 2060 верст, миновал ИИѴз градусов широты, 96 станций, 30,000 телеграфных столбов; перед­ния колеса моего тарантаса сделали за это время 983,000 поворота; везли меня 111 ямщиков, 317 лошадей, 21 вер­блюд. Я имел возможность наблюдать, как дни станови­лись все длиннее, хотя приближалась середина зимы; про­ехал область, где свирепствовали бураны и стояла самая настоящая зима, испытывал в начале пути 19.5° мороза, а теперь прибыл в область, где уже, повидимому, вступала в свои права весна, где теплый, чудесный ветер делал пребывание на свежем воздухе наслаждением, а термометр показывал 10 - 12° тепла.
III-
От Ташкента до Маргелана. Сыр-дарья.
В Ташкенте я пробыл около семи недель, но так как я описал город еще в предыдущей моей книге, то здесь ограничусь беглым наброском. Генерал-губерна­тор барон Вревский принял меня с безграничным раду­шием, я был его ежедневным гостем и имел случаи за­вязать у него знакомства, которые весьма пригодились мне для моего путешествия по Памиру.
На святках я участвовал в целом ряде веселых, блестящих праздников. Сочельник, первый и приятней­ший за все время моего пребывания в Азии, праздновали у барона Вревского почти так-же, как в обычае у нас на севере. Выли приготовлены рождественские сюрпризы, из которых многие были снабжены французскими посвяще­ниями в стихах, а посреди одной из зал возвышалась гигантская „флка“ из ветвей кипариса, украшенная сотнями восковых свечек. Вечер прошел в обычной веселой беседе около шумящего самовара в убранном с большим вкусом и чисто восточною роскошью салоне. Украшениями
56
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
служили, между прочим, портреты Царя, шведского короля Оскара и эмира бухарского, снабженные Собственноручными надписями. Достойнейшею представительницею дамского элемента являлась дочь генерал-губернатора, княгиня Хо­ванская, блестяще исполнявшая на всех официальных и частных празднествах роль хозяйки дома.
Сочельник мы провели „en famille“, но под Новый год барон Вревский пригласил человек тридцать гостей. Около полуночи было подано шампанское, затем, подняв полные бокалы, среди полной тишины стали ждать „двенад­цати ударовъ“. При звоне часов все стали приветствовать Новый год, обмениваясь направо и налево словами: „С Новым го дом “.
2 января состоялся обычный торжественный обед в большой парадной зале. В числе приглашенных были все представители администрации и войска, посол эмира бухар­ского, три почетнейших сартских кади (судьи) и проч. Бу­харским послом, который ежегодно приезжает к Новому году в Ташкент, поздравить генерал-губернатора от лица эмира, оказался ^тот самый чернобородый милейший таджик, ИПади-бек-караул-беги-шигаул, которого эмир три года тому назад высылал приветствовать меня на гра­нице Самарканда и Бухары.
По обычаю он привез подарковт> на сумму 10,000 руб.: восемь лошадей с великолепными шитыми золотом и серебром седлами, с голубыми и красными бархат­ными . попонами, несколько сотен почетных халатов, главным образом бухарскихъ», но также несколько кашмир­ских и китайских, много ковров, материй, драгоценностей и проч.
Между приглашенными был также человек, игравший большую роль в новейшей истории Центральной Азии, по имени Джура бек. В молодости он служил эмиру бухар­скому Насрулаху, и по смерти последнего захватил в свои руки управление плодородной провинцией Шаар нисколькоСабиз, древним Кешем, родиной Тамерлана. Здесь он пробыл беком несколько лет, затем был низвергнут одним из своих соперников и посажен в темницу. Народ, не­довольный его преемником, однако, освободил Джура-бека
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
57
и вернул ему власть. Когда русские под начальством гене­рала Кауфмана взяли в 1868 г. Самарканд, Джура-бекъ

поспешил со значительными силами на освобождение знаме­нитого города, обложил его и сильно стеснил русских, которые избавились от неминуемой опасности в самую
Дервиш рассказывает сказки у мечети в Ташкенте. (С фотографии автора).
58 ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
критическую минуту, только благодаря подоспевшей под­моге.
Генерал Кауфман заключил затем с Джурой-беком мир на таких условиях: он остается беком в Шаар-Санисколькобизе, но не должен тревожить русских владений. Через два года в Шаар-Сабизе было умерщвлено несколько казаков, и генерал Кауфман заставил бека бежать из владений, которыми тот управлял 10 лет. Вместе со своим другом Бабой-беком он долго бродил без приюта по горам и, на­конец, явился в Кокан искать гостеприимства и помощи у последнего из ханов Кокана Худояра хана. Этот, однако, поступил с ним вероломно, схватил его, заковал в цепи, а затем отослал к его врагу, генералу Кауфману.
Последний принял Джуру-бека ласково, но удержал у себя пленником. В Ташкенте русские обошлись с ним, как нельзя лучше, и он стал пользоваться сравнительной свободой. Когда Скобелев предпринял свой поход на Ко­кан, Джура-бек, знавший все пути и дороги, предложил ему свою помощь против хана Худояра, своего врага. В этом походе, нанесшем Кокану последний удар, Джуранисколькобек так отличился, что получил чин русского полков­ника и георгиевский крест. Теперь, по образу жизни, языку и одежде, его не отличить от русских; живет он в Туркестане, в прекрасном доме и, получая в год 3,000 рублей пенсии от русского правительства, и 5,000 руб­лей от эмира Бухарского, который, однако, его заклятый враг, ведет мирную, спокойную жизнь, занимается изуче­нием восточных ученых книг, и очень доволен перево­ротом в своей судьбе. Его сказочно интересная биография, которую он сообщил мне втечение вечеров, проведен­ных мною в его гостеприимном доме, тем не менее ды­шит трагизмом, - азиатский деспот, превратившийся в русского полковника!
Но вернемся к обеду. Он был по истине лукул­ловским; блеск канделябр и шитых и осыпанных звез­дами мундиров, заставлял забывать об Азии; единствен­ное, что могло напомнить о ней, было присутствие восточных гостей, одетых в пестрые, драгоценные халаты и тюрбаны. Когда подали шампанское, генерал нисколькогубернатор встал и
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
59
прочел новогоднюю телеграмму от Царя и провозгласил тост за Его Величество. Затем, стоя и повернувшись ли­

цом к портрету государя, девяносто гостей выслушали русский национальный гимн. После того барон Вревский провозгласил тосты за туркестанское воинство и за эмира
60
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
Бухарского. Под конец был провозглашен тост и за самого правителя Сыр-дарьинской области.
Меня, однако, удерживали в Ташкенте так долго не веселые праздники и пиры,-я все время был занят при­готовлениями к экспедиции. Я вел оживленную переписку, снял массу фотографий с сартского города, проверил в обсерватории свои инструменты и собрал много разных статей и сообщений о Памире. Все мои инструменты оказа­лись в превосходнейшем состоянии, исключая ртутного ба­рометра, который разбился в дороге и должен был под­вергнуться генеральной починке у немца механика обсерва­тории. Особенно нисколькоже пострадали от тряски в тарантасе боевые припасы. Когда я открыл оба ящика, мне представи­лось грустное зрелище. Сотни две гильз с патронами с дробью были смяты в своих скомканных, точно бумага, жестянках. Мне казалось просто чудом, что ни один из острых углов жестянок не наткнулся на пистон, и не про­изошло взрыва. Тогда мое путешествие обрело бы скорый ко­нец и иную цель. Итак, боевые припасы надо было возобно­вить и уложить снова.
Кроме того мне предстояла в Ташкенте масса закупок. Я запасся всевозможным провиантом: консервами, чаем, кексами, сыром, табаком и проч. на долгое время. Затем накупил разных мелочей, как-то револьверов с патро­нами, часов, карманных зеркал, шарманок, компасов, биноклей, калейдоскопов, микроскопов, серебряных ча­рок, украшений и материй и проч., для подарков киргизам, китайцам и монголам. Во внутренней Азии материи почти ходячая монета; за несколько метров простой шерстяной ма­терии можно приобрести лошадь или провиант на несколько дней для целого каравана.
По особому распоряжению генерал-губернатора я полу­чил самые последние и лучшие карты Памира, хронометр (Вирена), берданку с патронами и 20 ф. пороху. .
Когда все было готово, я распростился со своими таш­кентскими друзьями и оставил величественный город в 3 часа утра 25 ноября 1894 г.
Уже в Чирчике, где нужно уплатить 37 рублей за про­езд (140 верст) до Ходжента на восьми лошадях (теперь
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ. 61
у меня было два экипажа), вышла задержка из-за недостатка лошадей. гБзда здесь такая оживленная, что хотя на станциях держат даже по 10 троек, лошади все на расхват, а если еще столкнешься с почтой, то ничего и не остается, как вооружиться терпением.
Стало опять холодно, и в девять часов утра термометр показывал-11°; окрестность была вся под снегом, но дорога так тверда и кочковата, что экипажи превратились в орудия пытки. Ртутному барометру опять стала угрожать опас­ность разбиться, и, чтобы спасти его, пришлось положить его на подушку, взять на колени и нянчиться с ним, как с грудным младенцем. В холодном густом тумане, окуты­вавшем окрестность, там и сям проглядывали длинные караваны верблюдов.
Город Бскент играет известную роль в новейшей истории Средней Азии, так как здесь около 1825 г. родился Якуб бек, завоевавший в 1865 году всю Кашгарию. Это был один из. замечательнейших воителей, которого не скоро забудут в Азии, где он более известен под име­нем Бадаулета или „Счастливейшего “. После его смерти (убит в Курле в 1877 г.) вся страна пришла в смятение. Сын его Хак-кулы-бек пошел в Кашгар с отцовской армией, воевавшей с китайцами, но в свою очередь был убит, как говорят, своим братом Беком-кулы-беком. Последний живет еще и поныне в Бскенте, где у него много домов, и получает пенсию от русских. Он отлично сложенный, сильный мужчина лет 50, с черной, как смоль, бородой и суровыми чертами лица. У него 8 сыновей, и он с нетерпением ожидает нового восстания в Кашгарии, чтобы попытаться вернуть себе трон отца. Так, по крайней мере, заявил он сам. Бедняга живет этой надеждой, не зная, какие громадные политические перемены произошли в Восточном Туркестане со времен Якуб-бека.
После многих задержек из-за недостатка лошадей, я, наконец, добрался 27-го до Ходжфкта, где мне предстояло только сделать некоторые наблюдения на Сыр-дарье.
О последних скажу несколько слов позже; о городе, подробное описание которого я дал в первой моей книге, говорить нечего, и остается упомянуть лишь о большомъ
62 ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
мосте через Сыр-дарью. Разделенный, ради удобства, на два пешеходных перехода и снабженный массивными перилами, мост опирается на три кессона и сваи. Строитель его-частное лицо, заключившее с правительством выгодный контракт на 30 лет. В течение первых 20 лет мост представлял его полную собственность, причем с него не взимали ника­кого налога в казну; в течениф-жф следующих десяти лет он обязан был уплачивать в казну 3,000 рублей еже­годно. Из этих 10 лет прошло теперь уже 4 года. Расходы на постройку моста достигли 50,000 рублей; его два раза пришлось перестраивать. Через шесть лет мост перейдет в казну и должен быть сдан вполне в исправном виде.
О Кокане, куда я прибыл 29 января, могу прибавить в дополнение к описанию, помещенному в первой моей книге, еще несколько подробностей. Из 35 мфдрессе, или высших духовных мусульманских училищ, стоит упомянуть: менисколькодрфссф Хак-кулы, основанное в 1221 г. п. Геждры; медрфссенисколькоХан, имеющее 86 комнат и 300 учеников; мфдрессе Джами, с громадным четыреугольным двором, осененным туто­выми деревьями, тополями и ивами, с минаретом, красивой, покрытой пестрой живописью галлереей, разрисованной ква­дратиками крышею и резными деревянными колоннами, между которыми сидели и читали множество молодых мулл; в этом медрессф 86 покоев и 200 учеников. Далее отмечу мфдрессе Хаким-аджим, основанное 23 года назад матерью хана Худояра и имеющее библиотеку или китаб-хана с жи­вописным балконом, обращенным на четыреугольный двор. Основательница подарила мфдрессе землю и сады, при­носящие в год 1,500 тилля (10,000 крон) дохода, идущих на содержание училища и поддержку учащихся. Мфдрфссф сул­тана Мурада-бфка, основанное младшим братом Худояра, имеет 99 покоев и 150 учеников. Медрфссе-и-мир ста­рейшее в Кокане, основано Нарбута ханом и реставриро­вано в 1212 г. п. Г.; имеет 57 покоев и 140 учеников.
Во время моего посещения Кокана, в коканских мфдрессе насчитывалось 5,000 учащихся, живущих на счет мфдрессе, и 300 своекоштных учеников. Остальные магометанские учебные заведения: 48 мфктэб-хана или школ, в которых учатся 600 мальчиков и 200 девочек, и 30 кары-хана, или
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
63
таких школ, которые основаны на средства, отказанные по духовному завещанию, и расположены около могилы завеща­теля; в этих школах 360 учеников. Наконец имеется еще три еврейских школы с 60 учениками. Число жителей Кокана доходит теперь до 60,000, из которых 35,000 сарнисколькотов, 2,000 кашгарцфв и таранчей, 575 евреев, 500 цыган (Iulis), 400 дунган, 100 татар, 100 афганцев, 12 индусов, по обыкновению ростовщиков, и 2 китайца. К этому надо

Атурлык Ата-мазар в Ташкенте. (С фотографии автора).
прибавить 350 русских и гарнизон в 1,400 человек; остальные таджики.
Весною приезжает обыкновенно с десяток китайцев с коврами из Кашгара. В городе 11,600 домов и 9 фаб­рик для очистки хлопка. В последние годы процветание Ко­кана заметно увеличивается; особенно растет и расширяется русский квартал. Кроме русской администрации, в поддержку ей, существует и низшая туземная. Городской голова назы­вается кур-баши; у него в подчинении четыре аксакала, из которых каждый управляет большим кварталом, - каттанисколькомахалля; аксакалам подчинены в свою очередь 96 элликънисколькобашей, начальствующих над участками или кичкинтай-манисколькохалля.
64
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
В Кокане я посетил несколько бань, разумеется только ради любопытства, а не ради пользованья, так как они пред­ставляют в сущности не бани, а рассадники накожных болезней. Входишь в большую залу с покрытыми цыновками скамьями и деревянными колоннами; это раздевальная. Из неё переходишь по лабиринту узких корридоров в темные, наполненные парами сводчатые покои различной температуры. По средине каждого находитсяширокая скамья, на которой моющагося растирает и моет голый баныцик. В этих пегребообразных кельях царствует таинственный полу-

Ташкент.
(С фотографии автора).
мрак, и в облаках пара только мелькают какие-то нагия фигуры с длинными черными или седыми бородами. Мусуль­мане часто проводят в бане полдня, курят, пьют там чай, а иногда и обедают. В нравственном отношении город представляет отталкивающую картину растления нравов, чему не мало способствуют труппы танцовщиков, выступа­ющих на свадьбах и при других торжественных случаях.
Вместо того, чтобы прямо отправиться по большому по­чтовому тракту в Маргелан, я выбрал окольный путь в 200 верст на Чует и Наманган, чтобы еще раза два пере­сечь Сыр-дарыо и закончить мои наблюдения. Отправив свой
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
65
багаж на двух арбах прямо в Маргелан, я в своем старом тарантасе выехал из Кокана 30 января к северу на Урганчи, большой кышлак, где как раз была ярмарка, и улицы были запружены народом. Дорога все время идет по разным селениям, а по обе её стороны бегут арыки или оросительные канавы, последние отпрыски системы искус­ственного орошения Коканского оазиса. Около города Гурумънисколькосарая переправились на пароме через Сыр-дарью и продолжали путь по ужасной дороге на городок Чует, единственное значение которого в производстве хлопка, риса и хлеба. Отсюда дорога идет по небольшим Лосевым и конгломератовым холмам. Повсюду стоял уже прекрасный санный путь, поэтому тащиться в тарантасе было очень тя­жело. Около Тюря-кургана переехали через реку Касан-су, которая летом несет массу воды из горы Чаткал. Воды этри, однако, никогда не достигают Сыр-дарьи, - их по дороге отводят арыками для затопления рисовых полей.
Наманган окружен селами и садами; в нем живет уездный начальник. Сфид-кулы-бек, Ходжа ишан и медрессф Сердаби единственные здания в городе, достойные мимолетного внимания путешественника; четыреугольная ба­зарная площадь Исхак-хан, расстилающаяся перед вы­шеупомянутым медрессф, является местопребыванием мест­ных кузнецов и торговцев железом.
Выбраться из Намангана не так-то легко. По замерз­шей теперь уличной грязи проходили глубокия твердые колеи, прорезанные колесами арб; по этим-то колеям и надо было ехать во что бы то ни стало. Трясясь и подпрыгивая, плелись мы по ним всю дорогу до Нарына, настоящего истока Сыр-дарьи, через который надо переезжать по де­ревянному мосту. Каждую весну его сносит напором воды и к лету его строят вновь. Дорога пересекает Нарын близехонько от впадения Кара-дарьи, главного его притока. От города Валыкчи, расположенного на левом берегу Каранисколькодарьи, ямщик повез меня в Мин-булак на Сыр-дарье, которая повыше отделяет от себя своеобразный рукав Мусульман-куль, образовывающий поросшее тростником болото Сары-су. Болото все было покрыто льдом и снегом; кругом было голо и пусто, местность порою слегка пересенисколькоСвеп Годин. 5
66
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
ченная; временами показывались стада пасущихся овец, но на чем собственно они паслись, так и осталось для меня загадкой. Миновав Яс-ауан, достиг я 4 февраля глав­ного города Ферганы Маргфлана, где губернатор, генерал Повало-ПИвейковский принял меня с изысканной любезно­стью и оказывал мне всякое содействие впродолжение двад­цати дней, которые я провел у него в доме, занимаясь при­готовлениями к отъезду на Памир.
Но прежде чем оставить Фергану и отправиться в полный приключений путь, через Памир, я хочу дать крат­кий отчет о тех наблюдениях, которые я произвел на Сыр-дарье.
Первая серия измерений, произведенная 25 ноября 1893 г. около Казалинска дала в результате 565 куб. метр. воды в секунду. Глубина колебалась между 2 - 3 метр.; средняя глубина была 2.46 м., а средняя скорость 78 сантим. в секунду; температура воды 0.4°. В воздухе было вполне тихо, и наблюдения производились с заякоренной лодки в 6 пунктах посреди реки.
Два месяца спустя, 27 января 1894 г. я произвел понисколькодобную-же серию наблюдений около Ходжента. Температура воздуха была в 1 ч. 30 м. пополудни - 2.9°; дул слабый восточный ветер; в воде термометр показывал -+-0.5°. Около правого берега лежал тонкий ледяной покров в 9 метров ширины, а около левого в 17 метр. ширины; оба образовались под прикрытием моста; выше же и ниже моста совсем не было льда; по воде плыло только сало; самая вода была здесь чище, прозрачнее, чем около Казалинска. Благодаря длине моста в 175 метров, из которых 44 метра находились на сухом песке, легко было опреде­лить ширину реки, достигающую здесь, следовательно, 131 метра. Наблюдения производились, как и около Казалин­ска, в шести пунктах с лодки, которую укрепили посред­ством веревки в 60 метрах ниже моста. Глубина измеря­лась шестом в 6 метр. длины, а скорость течения, как обыкновенно, посредством неподвижных и свободных поплавков.
Как и надо было ожидать, принимая во внимание усло­вия рельефа Ферганской долины, наибольшая глубина и
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
67
соответственная наибольшая скорость течения оказывается недалеко от правого берега, где находится крутая изолиро­ванная гористая местность, тогда как левый южный берег сравнительно полог, но все же настолько возвышается над водой, что жители Ходжента не без труда достают себе оттуда воду, когда небольшой источник Ак-су, протекающий через город, высыхает.
Средняя глубина доходила до 3.87 м. (максимум 5.77 м.) площадь живого сечения реки до 480 кв. м.; средняя скорость течения до 76.3 сантим. (максимум 94 сантиметра), а приток воды до 365 куб. м. в секунду. Пространство между мостом и поверхностью воды доходило теперь до 6.18 м., но на сва­ях моста мне показали знаки, свидетельствовавшие, что прошлым летом вода стояла почти на 4% м. выше.
С первого взгляда может показаться странным, что около Ходжента приток воды оказался приблизительно на 200 куб. метр. меньше, нежели около Казалинска, но факт этот объясняется самым простым образом. Прежде всего река Чирчик около Ташкента приносит при самом низком уровне воды около 100 куб. метров в секунду; кроме того Сыр-дарья принимает в нижнем течении разные притоки, текущие из гор Кара-тау и Талас-тау; из них уже упомя­нутый мной Арыс довольно значительная река, и, наконец, надо помнить, что зимою мало расходуется воды на орошение (арыки), что испарение в это время года незначительно, и что при низком уровне воды мало или совсем не пропа­дает воды в береговых болотах; наблюдения около Ход­жента производились, ведь, двумя месяцами позднее, нежели около Казалинска.
Летом наблюдений над количеством воды в Сырънисколькодарье не производилось, но можно почти с уверенностью предполагать, что в это время года, наоборот, количество воды около Чиназа (близ Ташкента) гораздо значительнее, нежели около Казалинска.
В январе 1891 г. на обратном пути из Кашгара на Иссык-куль, я имел случай видеть, какие огромные массы снега скопляются зимою в горах к югу от Иссык-куля. Весной и летом эти массы тают, и Нарын превращается в мощную реку, несущуюся по своему каменному ложу в 5*
68
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
Ферганскую долину. Кара-дарья также значительно увеличи­вается в размерах, хотя снеговые осадки в той части Тянь-шаня, где её источники, и не так обильны, как в областях к югу от Иссык-куля. Кара-дарья, как и Чирчик, вносит в Сыр-дарью значительную массу воды, и около Чиназа Сыр-дарья весной и летом является мощною рекою, хотя и не может сравниться с сестрой своей Аму­дарьей.
Тем не менее, водная масса не достигает таких раз­меров, какие, казалось, должны были-бы обеспечить данные условия местности. Чиназ лежит на 186 м. над уровнем Аральского моря, но отстоит от него почти на 1,420 кил. и величина падения равняется поэтому только 1,31 децим. на килом., так что вода имеет достаточно времени для испа­рения, еще облегчающагося чрезвычайною сухостью и тепло­той воздуха в летнее время.
Влияют на реку и другие причины. Часть воды всасы­вается почвой, часть отводится арыками, часть, и довольно значительная, уходит на образование по берегам, особенно на правом, болот и озер. Самые большие болота находятся между Казалинском и устьем, другие к востоку от Пенисколькоровска, а главным образом между Перовском и Кармакчи, где поросшее камышом Вакалы-копа занимает площадь в 4,500 кв. верст. Таким образом река теряет большие массы воды, и вот почему и можно утверждать, что летом количество воды гораздо значительнее около Чиназа, нежели около устья.
Между Мин-булаком и Ходжентом проезжия дороги пересекают Сыр-дарыо в 15 местах, и сообщение под­держивается 27 паромами, содержимыми одним русским подрядчиком. Самый оживленный провоз товаров идет через ПИаханд, где переправа в летнее время дает до 1.200 рублей в месяц, зимою-же только 300-400 рублей. Около Мин-булака выручают только 400 р. летом и 200 зи­мой.
За переправу нагруженной товарами арбы берут 25 к., за навьюченного верблюда 15 к., за лошадь 5 к., за пешего че­ловека 2 к.
Около Гурум-сарая, где находится одна из важней-
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
69
тих переправ, я произвел третью серию наблюдений. Небо было ясно, ветра не было, температура воздуха в 5 ч. попо­лудни равнялась - 4.9 °, а средняя температура воды 4~ 1.9 °. Ширина реки (по тригонометрическому измерению) оказалась 195 м. Правый берег пологий и низкий, левый очень крут, 3 м. вышиной и сильно подмыт течением. В 10 метр. расстояния от него и оказалась наибольшая глубина, 2.88 м. не сопутствуемая, однако, наибольшею скоростью течения (126 сантим. в секунду), которая замечается всего в 5 мет­рах от правого берега. Почти посредине русла мель, и ско-

Сыр-дарья около Казалинска. (С фотографии автора).
рость течения тут незначительная, но увеличивается по на­правлению к обоим берегам, около которых расположены наиболее глубокия места.
Средняя глубина 1.61 м., площадь живого сечения реки 285 кв. м.; средняя скорость 78,3 сантим., а приток воды 222 куб. м. в секунду. Большая разница-143 куб. м.- между притоком воды около Ходжента и около Гурум-сарая поражает особенно в виду того, что река на этом протя­жении не принимает особенно значительных притоков, и объясняется, как я постараюсь сейчас доказать, температу­рой и осадками.
70 ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
На пути между Наманганом и Маргеланом я пересек нижнее течение Нарына, около кыпглака Джида-копа, и нижнее течение Кара-дарьи между городами Чуджа и Балыкчи. Об этих двух истоках Сыр-дарьи говорят вообще, что Нанисколькорын самый обильный водой, а Кара-дарья быстрейший. По­следнее положение всегда оправдывается, - на пространстве 147 килом. от Узгена (982 м.) до Чуджи (400 м.) величина падения Кара-дарьи равняется 582 м. или 3.96 м. на километр; падение Нарына, напротив, на протяжении 141 килом., т. е. от места около развалин крепости Кетмен-тюбф (854 м.) до Джида-копа (399 м.) только 455 м. или 3.23 м. на километр. Разница высот не осооенно велика, но всетаки обусловливает то, что Кара-дарья и в нижнем своем те­чении несколькими сантиметрами быстрее Нарына. Пфрвое-же положение не всегда оправдывается, так как зимою Каранисколькодарья вдвое многоводнее Нарына.
Происходит это оттого, что Нарын протекает по более северной и холодной области и окаймлен со всех сторон высокими горными цепями, где держатся сильные холода, между тем так Кара-дарья течет южнее и прохо­дит по восточной части Ферганской долины, где зимняя температура значительно мягче, да и долина защищена высо­кими горами от холодных северных ветров.
Словом уровень воды в Нарыне понижается потому, что большая часть его вод бывает скована льдом. Осо­бенно относится это к маленьким притокам и ручьям, протекающим по высоким поперечным долинам. В об­ласти Кара-дарьи холода, напротив, не так сильны, и река поэтому принимает в себя и в холодное время года срав­нительно много воды, хотя снеговые осадки здесь и менее обильны. В сравнении с Нарыном Кара-дарья таким об­разом тратит на образование льда меньше воды. Зато вес­ною, когда льды и снега на прилегающих к Нарыну горах начинают таять, воды в реке прибывает, и она быстро ста­новится куда обильнее водою, нежели Кара-дарья, в области которой нет таких запасов снегов и льда.
Сартские мосты на сваях, перекинутые через Нарын и Кара-дарью, значительно облегчали измерения. На Нарыне я произвел 2 февраля в 2 часа дня, при благоприятной по­
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
71
годе и температуре-5.6° следующие наблюдения. Средняя глубина равнялась 1.78 м. (максимум 2.61 м.), площадь жи­вого сечения 78 кв. м.; средняя скорость Ц1.6 сантим. (мак­симум 138 сантим.), приток воды 87 куб. метр. Наиболь­шая глубина и скорость приходились на правую половину реки. Тут-жф по течению неслось в изобилии ледяное сало. Наибольшее количество его приходилось на полосу воды, от­стоящую всего в 11 метр. от правого берега и, таким об­разом, не совпадало, как можно было ожидать, с полосой наибольшей скорости течения, приходившеюся на расстоянии 23 метров от того же самого берега.
Приблизительно в версте с половиной к югу я часа через два пересек Кара-дарыо и произвел следующие наблюдения: средняя глубина 1.6 м.; наибольшая глубина 3.32 м.; площадь живого сечения 113 кв. мд средняя скорость 118 сантим. (максимум 138 сантим.); приток воды 133 куб. м.
В общем притоки, воды Нарына и Кара-дарьи 220 куб. м. или столько-же, сколько я нашел на Сыр-дарье около Гунисколькорум-сарая.
Если сравнить обе реки между собою, выходит, что Кара-дарья на 28 м. шире Нарына, но в общем мелководнее, хотя максимум глубины её и больше. В обеих реках максимальная глубина находится близ правого берега, а наи­большая скорость течения влево от наибольшей глубины. У обеих рек правый берег гораздо более подмыт, круче и выше, нежели левый, пологий и низкий. Те-же условия нахо­дим мы и на Сыр-дарье около Ходжфнта.
Условия эти, повидимому, в связи с стремлением реки уклоняться вправо. В 1892 г. явилось ясное доказательство, что и Нарын в нижнем своем течении обнаруживает такое-же стремление. В десяти верстах повыше Уч-кургана Нарын покидает свою поперечную долину и направляется по ровной Ферганской долине. А как только река покидает свое глубокое, резко очерченное скалистое русло, она стано­вится широкой и мелкой, пересеченной отмелями и песчаными островами, и протекает только незначительное пространство.
В каких нибудь двух верстах ниже Уч-Кургана, от правого берега реки идет самый большой арык Наман­ганской области Янги-арык, проведенный для орошения рисо­
72
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
вых полей. Теперь река, однако, сама выказала стремление переместиться в русло арыка, что, разумеется, было-бы в высшей степени опасно для земледелия в этой плодородной области; чтобы помешать этому, русская администрация воз­вела в начале 1893 года четыре дамбы под прямым уг­лом к правому берегу; таким образом, заставили воду идти по прежнему руслу левее.
Из этих четырех дамб самая верхняя имеет 43 м. длины, а самая нижняя 287 м.; первые три 10 м. ширины, а чет­вертая, самая нижняя, 6 м. Материалом для возведения дамб послужили.древесные стволы, камни и фашины. Работы были закончены в два месяца, велись под наблюдением русского офицера 200 - 400 рабочими сартами и обошлись в 18,000 р. В „ стоячей воде “ пониже каждой дамбы скоро скопились большие массы песку и шлама, и в некоторых местах стали сажать деревья, чтобы придать сооружению большую устойчи­вость. Пример этот ясно говорит о стремлении реки укло­ниться вправо.
На пути от Мин-булака до Маргелана я во многих местах наблюдал следы старых речных русл. Самое значительное из них Сары-су, которое впадает в порос­шее камышем болото того-же названия, бывшее во время мо­его посещения скованным тонким блестящим ледком. Весьма вероятно, что расположенное дальше на восток про­должение арыка Мусульман-куль представляет старое русло Сыр-дарьи.
К югу от Сыр-дарьи между меридианами Кокана и Маргелана идет непрерывная полоса болотистых местно­стей: Ачи-куль, Дам-куль и Сары-су, которые весною и ле­том снабжаются водой из реки через старые покинутые русла, а также излишком воды из арыков Андижана. К югу от этих низких болотистых местностей простирается песчаная пустыня. К северу от Сыр-дарьи, напротив, нет никаких болот или старых русл. Только по ниж­нему течению, преимущественно вдоль правого берега, идут трясины и лагуны.
И здесь мы находим довольно убедительные доказатель­ства того, что река перемещается вправо, или к северо-во­стоку. На протяжении 635’килом. от Казалинска до Таш-Су-
ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
73
ата почтовый тракт идет вдоль правого берега, совсем близко от него. Многие из станционных домиков, которые первоначально были построены в значительном расстоянии от берега, теперь оказываются вблизи воды, и некоторые из них пришлось даже бросить и выстроить новые подальше.
Сравнивая Нарын и Кара-дарью мы видим, что первый несет большое количество пловучего льда, а на второй, на­против, нет и следа льда. Вода в Нарыне была почти сонискольковсемтэ светлая и прозрачная, а в Кара-дарье мутная и нечис­тая. Температура воды в Нарыне равнялась - 0.1°, а в Кара-дарье чнисколько3.3°. Количество землистых частиц, приноси­мых водой, зависит, разумеется, частью от неоднородности почвы, частью от количества воды и наклона русла, а, может быть, также до некоторой степени и от температуры воды. низкая температура воды и присутствие льда в Нарыне зависит, конечно, от того, что река протекает по более холодным об­ластям, нежели Кара-дарья, которая поэтому и теплее и сво­бодна ото льда.
Наконец, да будет мне позволено сказать несколько слов о влиянии, которое оказывает на Сыр-дарью около Мин-булака, Гурум-сарая и Ходжента обилие воды в На­рыне и Кара-дарье. Около Мин-булака я решил привнести последнюю серию наблюдений; к сожалению, перевоз здесь так устроен, что парома нельзя удержать неподвижно на реке. Ширина реки достигает 180 м. В десяти метрах от левого берега глубина равнялась 1.5 м., а скорость течения це­лым 147 сантим. в секунду. В 20 метрах от правого бе­рега глубина равнялась 1.45 метр., а скорость только 57 сантим. Приблизительно посреди реки глубина равнялась 2.5 м.
Неравномерность температуры и цвета воды дает по­вод к некоторым интересным заключениям. Около пра­вого берега термометр показывал чнисколько1.1°; в 60 м. оттуда ч-1.5°; в 60 м. от левого берега чнисколько2.1°, а вблизи этого бе­рега ч- 2.3°. Здесь над рекою в 11 ч. утра при температуре воздуха - 9.7° подымался облаками густой туман, и перевоз­чики сообщили мне, что рано утром туман был до того густ, что в нескольких метрах парома уже не было видно с берега. Такое явление, повидимому, весьма обычно здесь в это время года.
74 ОТ ТАШКЕНТА ДО МАРГЕЛАНА. СЫР-ДАРЬЯ.
Около правого берега, где течет холодная вода, река „не дымиласьЗдесь полоса воды шириною приблизительно в 15 метр. имела тот-жф прозрачный светло-зеленый цвет, как и вода в Нарыне; по за этой полосой вода сразу стано­вилась мутной и оставалась такой вплоть до левого берега,- совершенно, как в Каре-дарье. Это доказывает, что воды этих двух рек не смешиваются даже на 7-ой версте после своего слияния, или вернее, что теплая, мутная вода Каранисколькодарьи разливается поверх холодных светлых струй На­рыва, оставляя свободной только узкую полосу воды около правого берега. То обстоятельство, что последняя становится на коротком протяжении на 1° теплее, зависит, конечно, от тесного соприкосновения с более теплой водой Кара-дарьи.
Около Гурум-сарая вода, как сказано выше, везде имела температуру в н 19°, а также во всю ширину тот-жф мутный цвет, как в Каре-дарье, причем река здесь была совершенно свободна ото льда. И даже без измерения температуры можно было доказать, что течение Кара-дарьи здесь сильнее течения Нарына, и что пловучий лед имел время расстаять на протяжении 89 килом. О том, что условия были одни и те-жф, как 30 января, так и 2 февраля, сви­детельствует количество воды, бывшее одинаковым в обо­их случаях.
Около Ходжфнта условия оказались совершенно иными. Прежде всего количество воды было здесь на 140 куб. м. больше, нежели около Гурум-сарая; дальше температура воды равнялась только -4-0.5°, т. е. почти на полтора градуса холоднее, нежели около Гурум-сарая, отстоящего на 173 килом. от Ходжфнта. Наконец, здесь вода была гораздо чище, чем около Гурум-сарая, и несла не малое количе­ство льда. Отсюда следует, что вода, струившаяся 27 ян­варя около Ходжфнта по руслу Сыр-дарьи, состояла глав­ным образом из воды Нарына, потому что вся водная масса имела свойства этой последней: была холодна, про­зрачна и смешана с пловучим льдом.
Вскоре после того температура понизилась; 30 января в 9 ч. вечера в Чусте температура была- 11.2°; 1-го фев­раля в 8 ч. утра в Намангане - 9.5°, а на следующий день в то же время и в том-жф месте - 10.6°.
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ. 75
В горах, конечно, падение температуры было заметно в более сильной степени. Притоки и отчасти сам Нарын стали замерзать; река потеряла поэтому большое количество воды и стала значительно меньше, нежели Кара-дарья. Уро­вень воды в Сыр-дарье быстро понизился, и около Гунисколькорум-сарая количество воды стало на 140 куб. м. меньше, чем за несколько дней до того.
В сущности поразительно, что количество воды может так сильно убывать в столь короткое время, но это обычное •и легко объяснимое явление. Так наманганский областной начальник сообщал мне, что уровень Нарына не редко в течение пяти дней повышается на 3 м., а затем так-жф бы­стро спадает. Происходит это всегда после сильного и про­должительного дождя в прилегающих горах. Итак, как я раньше и указал, нельзя утверждать, что Нарын вообще наиболее обильный водой из двух рек, так как отно­шения между количеством воды в них меняются с вре­менами года, т. е. соответственно температуре и количеству осадков в речных областях.
Сыр-дарья не замерзает на всем протяжении по Фер­гане до Ходжента, но уже около Чиназа часто покрывается таким толстым льдом, который в состоянии сдержать почтовые тройки.
Зимнее путешествие по Памиру.
На границах восточного и западного Туркестана, Бу­хары, Афганистана и Индии возвышается огромное плато, ги­гантский горный узел, от которого расходятся к востоку и юго-востоку величайшие горные хребты Кунь-лунь и Биманискольколайский, к северо-востоку Тянь-шань и к юго-западу Гинду-ку, а между двумя первыми из названных хребтов уходит вглубь Тибета Каракорум. Здесь, согласно показа­ниям многих ученых, жили первые люди, а предания рассказывают, что отсюда вытекали четыре большие реки, про­текавшие по раю и упоминаемые в библии. Жители Нагорной
76
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
Азии до сих пор фщф величают Памир „крышей мира“, откуда огромные великаны смотрели на всю остальную землю.
В политическом отношении Памир находился в не­давнее время под властью коканских ханов, а с отня­тием могущественным соседом власти у последнего из ханов Кокана, право на Памир перешло к России. По­следняя, однако, мало обращала внимания на эту непроходи­мую и почти необитаемую область, что и ободрило восточных соседей присоединить к своим владениям различные её части. Афганцы овладели Вадахшаном и ИПугнаном, и показались в Рошане и Вашане, где они около реки Пяндж и воздвигли форты. Китайцы овладели восточными погранич­ными областями Памира, а англичане взяли Читрал и Канднисколькожут.
Русские перестали, наконец, оставаться равнодушными к таким захватам. В 1891 г. полковник Ионов с 1,000 казаков и караваном, везшим полное боевое вооружение, провиант и даже митральезы, выступил из Маргелана и прошел весь Памир до Винду-ку, где близ перевала Варогил имел стычку с афганцами. Вскоре затем был основан около р. Мургаба форт ПИа-джан, позже Па­мирский пост; сотни две казаков блюдут оттуда интересы России в Памире.
В последние годы о Памире столько говорили и писали, что эта прежде почти забытая, окутанная полярными холодами страна в самом сердце Азии стала предметом живейшего интереса и целью важных, пожалуй, роковых политических и стратегических мероприятий. Некоторые области Памира оставались еще без хозяев, и обитавшие там в вечной борьбе с холодами немногочисленные киргизы, не знали над собой ничьей власти и не платили никаких налогов. Но все соседи стали протягивать к ним руки, сооружая по близости форты, и хотя никто еще и не решается сделать пер­вого шага, все готовы открыть огонь при первом удобном случае.
Во время моего пребывания в доме барона Вревского, мы часто говорили о Памире, и мне пришла мысль отправиться в Кашгар через Памир. Когда я принял это решение, почти все стали отговаривать меня, а офицеры, принимавшие
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ. 77
участие в Ионовской экспедиции, предсказывали мне всевоз­можные опасности и советовали подождать месяца два-три.
Один капитан, зимовавший год перед тем на Мурнисколькогабе, уверял, что я подвергаю себя ужасным бедам и не­минуемо рискую очутиться в критическом положении. Даже житель севера не имеет понятия о том холоде и буранах, которые свирепствуют зимою на Памире. Да и среди лета бураны и мороз в 10° там не в редкость. Зимою 1892-93 г. температура в конце января упала до - 43° а бураны не прекращались. Буран разражается неожиданно, - часто за минуту до того небо бывает совершенно безоблачно, ясно; тропа моментально оказывается занесенной, воздух напол­няется крутящеюся снежною пылью, и в двух тагах ни­чего не видно; необходимо немедленно остановиться, завер­нуться в шубу и переждать, да благодарить Бога, коли удастся еще остаться в живых.
Капитан советовал мне также во время переходов никогда не удаляться от своего каравана; внезапный буран может отрезать меня от моих спутников и тогда уже не­возможно будет опять соединиться с ними, даже если расстояние, отделяющее нас друг от друга, не превысит нескольких десятков шагов. Все будет окутано облаками снега, среди которых едва различишь лошадь, на которой сидишь; крики о помощи замрут неуслышанными; даже выстрелов не будет слышно из-за воя снежной бури, и путник, очутившийся в такой буран, без палатки, без провианта, без шубы, без войлоков, может читать себе отходную. Словом полковник Ионов и капитан Ванновский, оба известные и опытные путешественники по Памиру, отнюдь не завидовали моему путешествию и всячески преду­преждали меня.
Нашлось всетаки двое людей, которые не так мрачно смотрели на мое предприятие и, напротив, ободряли меня и обещали сделать все возможное, чтобы облегчить мне его осуществление. Это были генерал Вревский и губернатор Ферганы генерал Повало-ПИвейковский, и они блестяще сдержали свое слово. По инициативе барона Вревского губер­натор Ферганы еще за неделю до моего отъезда из Марге­лана отдал через джигитов (сартские курьеры) приказание
78
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
зимовавшим в долине Алая киргизам принимать меня повсюду и держать для меня на готове юрту, снабжать меня бараниной и топливом, сзывать народ, чтобы расчищать дорогу от снега, вырубать ступеньки на опасных узких ледяных тропинках Алайского хребта, помогать при на­грузке каравана, отыскивать проводников и проч. Сътакимънисколькоже приказанием снарядили курьеров на Мургаб. Затем, я получил письмо к тамошнему коменданту и к китайскому коменданту на Вулюн-куле около границы; было также сделано распоряжение, чтобы джигиты сопровождали меня весь путь. Что-жф до снаряжения каравана, то сведующиф люди, как нельзя лучше, помогли мне и в этом.
Заранее составленный маршрут наш лежал через Алайский хребет, перевал Тенгис-бай и долину Алая, че­рез перевал Кызыл-арт и озеро Кара-куль, через пере­вал Ак-байтал и на Памирский пост у Мургаба; всего 459 в., разделенных на 18 дневных переходов и 5 дневок,
согласно следующему росписанию:
От Маргелана до Уч-Кургана 35 верстъ
„ „ Ау стана 23 „
„ „ Лянгара 40 „
„ „ Тенгис-бая . 26 „
„ „ Дараут-кургана >. . . . 24 „
„ „ Кызыл-ункура 22 „
„ „ Кашка-су 26 „
„ „ Джиптыка 25 „
„ „ Арча-булака 20 „
„ „ Бор-доба 27 „
„ „ Кок-сая 27 „
„ „ Кара-куля (сев. берега) 25 „
„ „ Кара-куля (южного берега).... 20 „
„ „ Мус-кола 27 „
„ „ Ак-байтала. . 18 „
„ „ Рабата № 1 .... 23 „
„ „ Чичекты .25 „
„ „ Памирского поста 20 „
В Ау стане, Дараут-кургане, Арча-булаке, Кара-куле
и рабате № 1 мы должны были останавливаться и дневать, чтобы не слишком изнурить лошадей.
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
79
В общем я и следовал по этому маршруту с неко­торыми маленькими отступлениями, вызванными обстоятель­ствами.
Старый сартский купец доставил лошадей. Я нанял себе одну верховую и 7 вьючных лошадей с платой по рублю в день за каждую. Выгоднее было-бы купить лошадей и по­том продать их в Кашгаре, но зато в настоящем случае жизнь и целость наемных лошадей, уход за ними и корм уже не касались меня. В придачу были даны еще двое про­водников и три вьючных лошади. Маленький, смышленный, бывалый джигит Рехим-бай с обветренным лицом, умевший говорить по русски, отличный повар, определился для ближайших услуг мне за 25 р. в месяц „со столом и квартирой4', но должен был иметь свою зимнюю одежду и лошадь. В пути он несколько раз собирался умереть и сопровождал меня только до .Кашгара.
Один из двух верховых киргизов был гораздо выносливее и отлично заменял Рехима, когда тот бывал болен. Звали его Ислам-бай, родом он был из Оша; во все время нашего длинного пути он оставался лучшим моим слугой. Я теперь-же выдаю ему почетный отзыв, но на следующих страницах читатель сам увидитт», что я действительно была, многим обязан этому человеку, кото­рый был моим верным спутником во всякую погоду и во всех опасностях. Он видел меня впервые, не имел понятия о том, куда мы идем, но оставил свой дом и семью в Оше и спокойно последовал за мною делить неизвестную судьбу, ожидавшую нас в глубине Азии.
Мы бродили вместе по сыпучим пескам пустыни Гоби, чуть не умирали от жажды, и, когда другие пали, он спас мои заметки и карты. Он всегда был первым, когда надо было переходить через высокие, покрытые снегом горы, верной рукой вел мой караван вброд через пенящиеся реки, -оставался на своем посту, когда тангуты хотели напасть на нас. Он оказал мне неисчисленные услуги; без него мое путешествие не закончилось бы так счастливо. Те­перь он с честью и с чувством нравственного удовлетво­рения носит пожалованную ему королем Оскаром золотую медаль.
80
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
В Маргелане я оставил часть ненужных вещей, между прочим старый заслуженный оренбургский тарантас и евро­пейские чемоданы, а вместо них купил сартскиф „ягданы“, деревянные сундуки, обитые кожей и устроенные так, что их легко можно было вешать парами нанисколькоспину лошади. Ку­плены были также седла, шубы, валенки и провиант.
Нам предстояло часто разбивать палатку на покрытой снегом равнине, поэтому взяли с собой два стальных за­ступа; предстояло карабкаться по отвесным обледенелым тропинкам, поэтому забрали топоры и кирки; предстояло ехать по льду через озеро Кара-куль, в котором я наме­ревался измерять глубину, поэтому брал с собой лот и 600 м. крепкой бичевки, разделенной узлами на концы в 10 м. каждый. Подставка для измерительного прибора была устроена так, что могла превращаться с помощью кавказской бурки в временную миниатюрную палатку, годную на случай бурана.
22-го февраля караван с джигитами выступил в Уч-курган. На одной лошади были навьючены фотографи­ческие приборы в двух ягданах, на другой-ящики с приборами, книгами и аптекой; четвертая и пятая шли с, провиантом, шестая и седьмая с оружием и остальными вещами. В хвосте каравана шли еще три лошади с фура­жом, и одна из них совсем исчезала под громадными мешками соломы.
Оба караванных проводника шли пешком, подбодряя животных; джигиты ехали верхом. В общем составился длинный величественный караван, и я с гордостью наблю­дал с губернаторского двора за его выступлением. Сам я оставался ночевать в Маргелане и имел случай еще раз сказать прости европейской цивилизации: в этот вечер у губернатора собрался весь высший свет Маргелана. Какая разница со следующими вечерами! Поговорив в последний раз по шведски с генералом Матвеевым и поручиком Кивекес, добродушными финляндцами, и сердечно распро­щавшись с губернатором и его любезной семьей, я ранним утром 23 февраля оставил Маргелан и прис' щинился в Уч-кургане к моему каравану. Пройдено было всего 36 верст, но местность успела подняться на 335 метр., и мы очутились уже на высоте в 900 м. слишком.
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
81
Уч-курган большой город, прекрасно расположенный при реке Исфайране, вытекающей из Алайского хребта. Здесь меня ожидал торжественный прием. Еще в двух верстах от города меня встретили „волостной старшина“ Уч-кургана в сопровождении своего коллеги из располо­женного выше Аустана; первый был сарт, второй киргиз; на обоих были синие парадные халаты, белые тюрбаны, пояса из кованого серебра и кривые сабли в окованныхъ

Выступление моего первого каравана со двора губернаторского дома в Маргелане.
(С фотографии автора).
серебром ножнах. Им сопутствовала большая конная свита. Они проводили меня в селение, где собралась, в ожидании моего въезда, большая толпа народа, чтобы полю­боваться настоящим „тамаша“ (зрелище, увеселение).
После „дастархана“ караван выступил снова, сопронискольковождафми и всей конной толпой. Долина Исфайрана стала уже более резко очерченной, но все еще в несколько сот мет­ров шириною. Подъем шел частью по самому дну долины,
Свфп Гедии. (J
82
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
между крутых склонов. Река глубоко врезалась в твердые конгломераты, и её темнозеленыд хрустально-прозрачные воды весело журчали между каменных глыб.
После чфтырехчасовой езды мы достигли следующего привала в Аустане. „Волостной“ приготовил прекрасную юрту из белой „кошмы“ (толстый киргизский войлок), украшенную снаружи широкими цветными лентами, а внутри выстланную киргизскими коврами; в ней весело трещал огонь. Временную метеорологическую обсерваторию устроили неподалеку от стана; багаж разложили около палатки, лоша­дям подставили мешки с кормом, люди уселись вокругъ

Старшины Уч-кургана и Ау стана около Уч-курганского базара. (С фотографии автора).
огня под открытым небом, и Рфхим-баю в первый раз представился случай показать свое поварское искусство. Вече­ром, когда наблюдения были закончены, мне поставили мою походную постель, состоявшую из двух подставок и пару­сины, натянутой между двумя ягданами.
Следующий день был посвящен отдыху. Киргизский кышлак (зимнее поселение) Ау стан, красивые тополевые сады которого виднелись в долине в версте расстояния, насчи­тывает сто юрт. В течение дня была предпринята экскур­сия и сделаны различные наблюдения. Приток воды Исфайнисколькорана 8 куб. м. в секунду; температура воздуха равнялась
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
83
в 7 ч. утра - 0.5°, максимальный-жф термометр дал за день10.6°; гипсотермометр показал 95.7°, а абсолютная высота равнялась почти 1,375 м.

Долана Исфайрана. (С фотографии автора).
При выступлении из Маргелана я в хлопотах совсем забыл достать себе собаку, которая-бы караулила нашу юрту, 6*
84
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
но оплошность моя была поправлена самым неожиданным образом. 25 февраля мы прошли до расширениядолины Ляннисколькогар (40 верст), и тут к -нам пристала большая желтая киргизская собака; она следовала за нами до самого Кашгара и каждую ночь держала самый строгий караул около палатки. Назвали ее „Джолчи“, или „найденная на дороге“. Тотчас за Аустаном подъем идет круто вверх; лошади караб­кались гуськом. Скоро мы поднялись так высоко, что жур­чанье реки едва достигало до нашего слуха. Подъем шел зигзагами то вдоль куч щебня, то извиваясь между ними, то

Мой первый караван на пути к Аустану. (С фотографии автора).
по сильно расширенной долине, то между гигантскими ка­менными глыбами, то вниз к реке, чтобы следовать неко­торое время по её течению, а затем опять круто подняться кверху. Параллельные Алайские хребты, прорезанные попе­речной долиной Исфайрана, представляют в высшей сте­пени величественные скалы, образующие в долине точно кулисы и сливающиеся с нею в прекраснейшую декорацию. Высокие кучи щебня, образующиеся путем выветривания горных пород, обрушиваются прямо на дно долины, где по берегам Исфайрана ростут деревья и кусты. С обры­
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
85
вов свешиваются косматыми верхушками старые приземи­стые кусты можевельника.
То и дело приходится переходить через горные речки по небольшим качающимся деревянным, мостикам. Один из них носит знаменательное имя „Чокур купрукъ“ или „глубокий мостъ“. С вершины скалы, по краю которой бежит тропинка, мост этот кажется тоненькой жердочкой, в глубине узкого ущелья. Тропинка опускается к мосту почти отвесно и так-жф отвесно извивается по ту сторону долины. Лошади выбиваются из сил, сопят и останавли­ваются чуть не на каждом шагу, чтобы перевести дух.

Долина ГИсфайрана близ Аустана. (С фотографии автора).
Вьюки то и дело приходится поправлять, так как они все съезжают то вперед, то назад. Ободряющие крики проводников звонко раздаются между отвесных скал, и караван медленно, осторожно, шаг за шагом подвигается по опасной, всего в шаг шириною тропинке.
Недалеко от моста тропинка оказалась обледеневшей и спускалась около одетого снегом вертикального склона, у подножья которого торчали острые уступы сланца. Первую лошадь, несшую мешки с соломой и мою походную постель, осторожно вел опытный киргиз. Тем не менее лошадь поскользнулась и, напрасно поискав ногами точки опоры,
86
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
слетела в обрыв, перевернулась раза два в воздухе и, ударившись о почти вертикальный сланцевый выступ на дне долины, угодила в реку; мешки разорвались, и солома высыпалась на камни.
Раздаются громкие крики, караван останавливается, и мы спускаемся окольными тропами вниз. Один из кирги­зов ловит мою походную постель, прыгающую по волнам, другие пытаются вызвать лошадь, которая лежит в воде, положив голову на камень. Она не движется, и киргизы ра­зуваются, входят в воду и вытаскивают ее на берег.
Лошадь, однако, погибла, - сломала себе хребет и скоро в судорогах агонии опять скатилась в реку, где и осталась. Вьюк погибшей лошади собрали и привели в по­рядок, а затем навьючили на одну из запасных лошадей, которая и донесла его до ночного привала. Опасное место над обрывом обработали топорами и кирками и посыпали песком; каждую лошадь всетаки провели под уздцы; не­чего и прибавлять, что я прошел это опасное место пеш­ком.
Сумерки захватили нас врасплох, ночные тени уку­тали узкую долину в свое сумрачное покрывало; только блестящие звездочки озаряли наш путь бледным сиянием. Много бывало со мной приключений в Азии, но эти три часа, что еще оставалось нам идти до Лянгара, были, пожалуй, самыми тяжелыми из всех пережитых мною до тех пор.
Эта первая обледенелая тропа была еще только „цвенисколькоточкомъ“, а „ягодки были впереди^. Такия тропы пошли одна за другою, одна другой опаснее. Мы шли, ползли и та­щились над зияющими в ожидании добычи пропастями. То и дело приходилось останавливаться, чтобы вырубить во льду ступеньки и посыпать их песком. Каждую лошадь вели двое; один держал ее под уздцы, другой за хвост, чтобы удержать ее в случае, если она поскользнется. Ло­шади много раз падали, но опять вставали на ноги. Одна таки поскользнулась и порядком глубоко погрузилась в снег, но ее во время успели подхватить и освободить от вьюка, который снова прикрепили, когда лошадь выбралась. Я метров по сту проползал на четвереньках; за мной по
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
87
пятам следовал киргиз, поддерживая меня в опасных местах. Падение в пропасть означало-бы верную смерть.
Словом, это был отчаянный переход. В долине Исфайрана было темно и холодно. Тишина нарушалась время от времени только пронзительными вскриками проводников, когда падала лошадь, или их предостерегающими окриками перед опасными местами, да шумом сбегающей вниз те­нящейся реки. Мы тли по снегу больше двенадцати часов, когда, наконец, усталые, замерзшие и голодные добрались до самой долины Лянгар, где нас ожидали две юрты с пылающими огнями.
Мы приблизились теперь, направляясь почти прямо на юг, к перевалу Тенгис-бай; но прежде чем я стану опи­сывать наш переход через него, я скажу несколько слов о пяти важнейших перевалах, соединяющих Фергану с долиной Алая. Они идут с востока на запад: Талдык (3,537 м.), Джиптык (4,146 м.), Сарык-могол (4,300 м.), Тенгис-бай (3,850 м.) и Кара-казык (4,360 м.). Эти цифры дают нам среднюю высоту Алайского хребта - 4,039 м. или круглым числом 4,000 м. Кроме того цифры эти пока­зывают, что высота перевалов становится более значитель­ною к западу, хотя дно Ферганской долины понижается в том-же направлении. Согласно этому, различие в высоте между дном долины и перевалом становится все значитель­нее к западу.
Из названных перевалов легче всего перейти через Талдык; там, с тех пор, как проложена новая дорога, можно пробраться даже с повозками и артиллерией, но боль­шую часть зимы он бывает засыпан снегом. Оба сле­дующие перевала представляют более затруднений, вследствие лавин, ветров и буранов. На перевале Тенгис-бай коли­чество снега год на год не приходится, но обыкновенно не так значительно, и этим перевалом большею частью и пользуются зимою; джигиты, поддерживающие почтовое сооб­щение между Маргеланом и Памирским постом, также ездят этим путем. Однако, и этот перевал бывает за­крыт обыкновенно в течение двух, трех недель в конце февраля. В 1893 г. он был непроходим всего в течение 10 дней, в 1892 г., напротив, целых два месяца, а въ
88
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
1891 г. снегу навалило столько, что одно время, очень недолго впрочем, под сугробами исчезли даже кусты можевфльника в 4 метра вышиной.
Февраль кроме того месяц лавин и буранов, и, если погода не совсем тихая и ясная, даже храбрейшие киргизы не отваживаются пускаться через перевал. Тем не менее зима редко проходит без несчастий, и летом путь бывает обыкновенно отмечен многочисленными останками лошадей и даже людей. Так киргизы в Дараут-кургане с сожале­нием рассказывали мне об одном человеке, который в на­чале 1893 г. пришел сюда из Уч-кургана, чтобы прове­сти Рамазан у своих друзей в Дараут-кургане. На обрат­ном пути его застиг 23 марта на самом перевале сильный буран, и ему пришлось четверо суток отлеживаться, скор­чившись под своей шубой. Лошадь его околела, провиант весь вышел, а, когда буран утих, дорога на обе стороны оказалась заваленной снегом. Где пешком, где ползком, несчастный, однако, перебрался через сугробы, и на десятый день вышел на дорогу в Кара-кию, где встретил киргизов, которые накормили и отогрели его. Потом он продолжал путь домой в Уч-кургант> и, прибыв туда, в пфрвую-жф ночь умер от переутомления. Еще мне рассказывали, чтоб ту-же зиму целый караван из 40 человек был погре­бен подлавиной на перевале Терек-даван.
В ночь на 26 февраля мы послали 8 киргизов с за­ступами, топорами и кирками вперед проложить дорогу, а затем ранним утром выступил и караван. Около Кара-кии встретилось первое трудное место, где все еще возились наши киргизы, вырубая ступеньки во льду, образовывающемся по ночам из воды, стекающей сверху, где тают сугробы снега. Маленькия горные лошадки, несшие каждая до 5 пудов клади (80 килогр.), поистине достойны удивления. они скаты­ваются вниз по склонам, карабкаются, как кошки, на кручи и с невероятной уверенностью балансируют по узким скользким тропинкам, часто покрытым льдом и круто спускающимся вниз к обрывам.
Кара-кия (черное ущелье) вполне подходящее к месту название. Между мрачными отвесными скалистыми стенами идет здесь узкий проход, где царствует глубокий мрак,
ЗИМНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ. 89
куда не проникает ни один луч солнца. Здесь перекинуты через Исфайран два моста; около первого речка образует грохочущий водопад. Великолепные, но в то-же время зло­вещие и прекрасные виды сменяют здесь один другой. Дивные перспективы открываются взорам и вверх и вниз по долине; дикая и величественная природа!
За мостом Гайдыр-бека долина называется Чатынды. Реку переходят по 4 небольшим, деревянным мостам; последний из них был так плох, что люди со страхом следили за каждой лошадью, переходившею по полусгнив­шим бревнам. Дальше вся долина была завалена недавно скатившеюся лавиной, покрывшею и реку и дорогу. Река журчала из под её краев, точно выходя из туннеля; дорогу-жф заменила тропинка, которую расчистили вдоль снежной глыбы. На наше счастье мы встретили здесь с де­сяток киргизов, которые пешком шли из Каратфгина, направляясь в Кокан и Маргелан на поиски работы. Они помогли нам прочистить дорогу. Тропинка вышла всетаки настолько крутой, что каждую лошадь пришлось тащить кверху шестерым людям.
Долина сузилась, дно её неимоверно круто поднялось и по­немногу слилось с склонами гор. Относительные высоты уменьшаются по мере того, как ростут абсолютные. Послед­ний конец дороги был очень труден; пришлось переходить одну лавину за другой. Почти все лошади падали хоть по разу или по два, и так как им не в мочь было вставать под тяже­стью вьюков, приходилось развьючивать их и потом навью­чивать снова, отчего беспрестанно выходили задержки. Пере­ход через последнюю лавину был так труден, что боль­шую часть клади киргизам пришлось нести наруках до рабата (караван-сарая), небольшего навеса из камней и бревен, обращенного к долине; здесь-же была разбита юрта для нас.
«Я шел пешком большую часть дороги и совсем изне­мог. Поднялись мы на высоту 2,850 м. Ночью дала себя знать „горная болезнь4'; страшная головная боль и сердцебиение про­должались и весь следующий день. Причиняет эти болезнен­ные припадки резкий переход относительной высоты, но че­рез несколько дней припадки эти бесследно проходят.
90
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАЙ.
Через перевал Тенгие-бай.
Когда расчищавшие дорогу киргизы и аксакал из Каранисколькотепе, Джан-Али-Эмин, наблюдавший за работой, вернулись на другое утро в караван-сарай, мы в самом серьезном настроении двинулись к перевалу, всюду покрытому глубо­ким снегом. После неслыханньтх трудов и усилий, мы преодолели все препятствия и достигли корытообразнаго

Вид с перевала Теыгис-бай. (С фотографии автора).
углубления в гребне Алайского хребта, который затем от­лого подымается вверх; снег здесь лежал в два метра глубины. В сугробах была протоптана узкая глубокая тропа; идти по ней было все равно, что по узкой перекладине через трясину. Один неверный шаг в сторону-и лошадь совсем погружалась в снег, из которого ее еле вытаскивали со­единенными силами, теряя массу времени.
На юго-западе виднелась обособленная горная область Кара-кыр, которая высовывает свою изъеденную ветрами вершину из вечных снегов и, точно бакен в море, ука­зывает путь к самому перевалу. Тропинка ведет черезъ
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-ВАИ.
91
последний гребень сотнями извилин, и когда наши лошади дошли до крайнего напряжения сил, мы, наконец, целые и невредимые, со всем багажом достигли грозного Тенгисънисколькобая. Здесь отдохнули несколько часов, напились чаю, сде­лали кое-какие наблюдения, фотографические снимки и полюбо­вались чудным видом.
Пункт, где мы находились, был со всех сторон окружен покрытыми снегом гребнями; лишь кое-где выгля­дывали из снега голые вершины скал. На севере видна была долина Исфайрана, которую мы, наконец, оставили за собою

Вид с перевала Тенгис-бай на Алайский и Заалайский хребты. (С фотографии автора).
с таким трудом. На юго-востоке развертывалась величе­ственная панорама. За резко очерченными гребнями Алайского хребта виднелся вдали и по ту сторону долины Алая Заалай­ский хребет, щеголявший чудеснейшими белыми и голубыми тонами; вершины были окутаны облаками и снегами.
Отдохнув и надышавшись чистым легким воздухом на высотах водораздела, мы покинули область Сыр-дарьи и медленно направились вниз в области, воды которых сте­кают вчэ Аму-дарью. Спуск был здесь так-жф крут, как с северной стороны; приходилось переходить одну лавину за другою. Некоторые из них захватили с собой в падении
92
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАИ.
массу земли и щебня, которые и прикрыли снег сверху, так что мы шли, ничего не замечая, пока лошади не провалились вдруг в предательскую рыхлую почву по брюхо. Одна из самых больших лавин, скатившаяся накануне, была в 400 м. шириною и почти 20 м. глубиною. Киргизы сказали, что мы должны почитать себя счастливыми, что как раз успели избегнуть встречи с нею. Когда лавина с страшной силой несется вниз, нижний слой её силою давления превращается в лед, и несчастные, погребенные ею на пути, точно впла­вляются в эту стекловидную массу, из которой нет спасе­ния. Оглушенные ударом они не успевают и опомниться, как замерзают.
Усталые отт> дневных трудовгь, мы сделали привал в боковой долине; тут лежал снег в метр глубиною, но киргизы расчистили для нас площадку; посреди неё и раскинулась юрта, окруженная высоким снежным валомтэ.
На следующий день отправились дальше через долину ручья Дараут-кургана. Чуть не каждые 10 минут приходи­лось переходить вброд через этот ручей, журчавший под сводами и мостами из снега. От подошвы лавин лошадям приходилось, сломя голову, бросаться в воду, чтобы одним сильным прыжком очутиться затем на противоположном берегу. Я каждый раз с большим беспокойством следил за лошадьми, несшими вьюки с фотографическими аппара­тами и боевыми припасами. Все, однако, обходилось благопо­лучно. Только раз скатилась с гребня высокой лавины одна из лошадей, несших съестные припасы. Ее развьючили, вытащили веревками ящики из снега, снова навьючили, и караван медленно продолжал свой путь между сугробов до следующего падения и следующей остановки.
Около полудня пошел снег, и густой туман заволок все вокруг. Один киргиз пошел вперед, меряя глубину длинным шестом, точно моряк на неизвестном фарватере, с тою лишь разницею, что мы искали мелких мест. Часто он проваливался в снег и должен был возвращаться, чтобы искать дороги в другомънисколькоместе.
Долина эта открывается в большую долину Алая, где возвышаются длинные, глиняные, с башнями по углам, стены крепости Дараутъгкурган, воздвигнутой Худояр-
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕЫГИС-БЛЙ.
93
ханомъ' С час спустя, мы были в киргизском кышлаке того-же названия, состоящем из 20 юрт; старшиною былъ

тут гостеприимный Таш-Мухамед-Эмин.
К снегу и туману присоединился еще сильный запад­
94 ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАЙ.
ный ветер и, по словам киргизов, на перевале Тенгисънисколькобай должен был свирепствовать страшный буран, от ко­торого мы так счастливо успели уйти. Кто знает, что было-бы с моим караваном, если-бы мы вышли днем раньте и попали под лавину, или днем позже, и нас за­стал-бы буран.
Прежде чем описывать наше дальнейшее путешествие, я хочу сказать несколько слов о долине Алая, глубокой впадине, отделяющей Алайский хребет от Памирского на­горья. Ограниченная с севера Алайским хребтом, с юга Заалайским, с востока горным кряжем Мус-даг-тау, а с запада продолженная долиной Каратегин, долина Алая имеет в длину 120 килом.; в ширину самое меньшее 5, самое большее 20 килом.; над уровнем моря на востоке возвышается на 3,200 м., тогда как в западной части около Дараут-кургана лишь на 2,500 м. На всем протяжении Алая протекает река Кызыл-су, вытекающая из приле­гающих гор, текущая через Каратегин, под именем Сурхаба, и, подъ'именем Вахша, впадающая в Аму-Дарью.
Приток воды в Кизыл-су равнялся около Дараут-кур­гана 22 куб. м. воды в секунду, к которым надо прибавить 5 куб. м. в сек. приносимых маленьким притоком Кара-су, итого свыше 2 миллионов куб. м. в сутки. В средине лета река всего обильнее водою, так как в это время происхо­дит наиболее сильное таяние нагорных снегов, которые и стекают массой воды в русло реки около Дараут-кургана; фф и нельзя бывает переходить вброд в течение шести не­дель. Сообщение между селениями, расположенными на обоих берегах, ежегодно прерывается поэтому на некоторое время. По ночам воды в реке бывает гораздо больше, чем днем, так как вода из тающих в горах снегов успевает добраться до главной реки лишь к ночи. Уровень воды в ней начинает повышаться еще часов с 8 вечера, а часов с 6 утра начинает снова понижаться; в 8 ч. утра вода уже стоит на самом низком уровне и так держится до 8 ч. вечера. Во время моего пребывания там, вода была хру­стально-прозрачная, но летом она бывает красновато кир­пичного оттенка от песку и глины и потому носит назва­ние Кызыл-су или Красной реки так-же, как и её восточ-
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАИ.
95
пая соседка, текущая от перевала Терек-даван через Кашгар к Лоб-нору.
В северном, среднем и восточном Памире, который я проехал, снежные осадки распределены очень неравномерно. Можно отметить три резко отличающиеся друг от друга, по рельефу местности, снеговые области: на севере долина Алая, которая зимою заносится огромнейшими массами снега; на востоке область Сары-кол, где снега выпадает уже го­раздо меньше, и область, не имеющая стока вод, между двух вышеназванных, около озер Кара-куль и Ранг-куль, где

Выступление из Дараут-кургана. (С фотографии автора).
снеговые осадки совсем незначительны. Вообще можно кон­статировать, что влажные ветры, дующие на Памирское на­горье, преимущественно осаждают снег на окраинных горах и уже сухими достигают центральных областей страны. Здесь мы находим большие скопления снега только в защищенных местах с подветренной стороны, напри­мер около перевалов. Вообще-же тонкий сухой снег скоро сметается ветром.
Естественным следствием неравномерности распреде­ления снеговых осадков является неравномерность объ­емов и распределения рек и ледников. Они приходятся
96
.ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИО-БАИ.
почти исключительно на обильные снеговыми осадками об­ласти; в областях-жф центральных реки и ледники рас­пределены скудно. Руководствуясь произведенными мною из­мерениями, я высчитал, что средним числом с каждого кв. м. земли попадает в реки количество воды, получающееся от таяния 1 куб. метра снега. Снег чрезвычайно плотен так что только четвертая часть его становится водой.
Если определить площадь долины Алая с прилега­ющими обильными снегом горными склонами в 2,400 кв. килом., то такая площадь должна дать средним числом 600 миллионов куб. м. воды, или водяной куб в 850 м. ребро. Цифра не преувеличенная, если вспомнить, что река летом несравненно обильнее водой, чем в холодное время года, и что если даже мы определим среднее годовое количество воды только в 25 куб. метров в секунду, то в год выйдет 788,400,000 куб. метр. Расчет этот, основы­вающийся на таких немногих данных, само собой разу­меется, лишь приблизительный, излишек же, конечно, надо отнести на счет летних дождей.
Зимою в долине Алая вообще постоянно дуют силь­ные западные ветры. Иногда задует восточный, но очень редко. С севера и с юга защищают долину горные хребты, но юго-восточный ветер здесь иногда дует. Летом бы­вает тише; ветры редкие и слабые. Западный ветер зовется Каратегин-хамал; восточный - Иркфштам-хамал, а югонискольковосточный Мургаб-хамал, согласно областям, откуда они дуют.
В середине марта в Ферганской долине наступает время весенних дождей; одновременно в долине Алая выпадает „сарык-каръ“ или „желтый снегъ“; так назы­вается последний зимний снег. Почему он так называется, киргизы нигде не могли мне объяснить, но название это рас­пространено по всему Памиру. Вероятно, снег в это время грязнится и принимает желтоватый оттенок от пыли, на­носимой ветром из областей, где почва в это время года бывает уже обнажена.
Ясно, что снег в различных частях Памира выпа­дает впервые и сходит в различное время года. Так в высоких поясах снег выпадает круглый год, тогда
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАЙ. 97
как в долине Алая первый снег выпадает в конце октября, а последний в середине апреля.
Но вернемся к нашему путешествию. В ночь на 1 марта ураган так и ревел и рвал нашу палатку, расширяя щели между полосами войлока. Утром в палатке протянулись по направлению ветра длинные хвосты из мелкой снежной пыли, точно хвосты комет; один проложил себе путь прямо через мое изголовье. Опал я, однако, как медведь в берлоге,- пусть себе там метет и крутит, сколько угодно.
Мы простояли день в Дараут-кургане, так как бу­ран продолжал свирепствовать; западный ветер взрывал вокруг нашей юрты густые облака снега, мелкого, как мука, и, не смотря на то, что палатку прикрыли войлоками, обвязали веревками и укрепили шестами, угрожал снести самую палатку.
2 марта мы дошли до зимнего кышлака Гунды, но пред­варительно из предосторожности послали бывалых людей проложить и утоптать нам новую тропу через сугробы, так как старую совсем замело. Мы держались как можно ближе к южному склону Алайского хребта, идя вдоль него; тут снег местами уже посмфло.
В Гунды с нами приключилось несчастье. Мы только что пришли в кышлак, разбили юрту, поставили постель, разместили ящики и часть более хрупкого и ценного багажа, как вдруг Рехим-бай нечаянно толкнул ртутный баро­метр, да так, что стеклянная трубка разлетелась в дребезги, и серебристые шарики ртути раскатились по коврам. Драго­ценный, хрупкий прибор, который я добросовестно про­верял по три раза в день, пеленал и няньчил, как грудного младенца, стал теперь никуда негодным, хоть брось. Рехим-бай остолбенел, но так как он собственно был не виноват, то я ограничился легким выговором. Да и что толку было-бы бранить его: барометра этим не по­чинишь. Пришлось с тех пор обходиться тремя анероидами и гипсотермометром.
В утешение мне люди устроили вечером концерт. Один из киргизов уселся посреди моей юрты и сыграл на „кобусе“ •- трехструнном инструменте; струны переби­раются пальцами. Музыка эта уныла и монотонна, но полна Свеп Гедпн. 7
98
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАИ.

чувства и чисто азиатского настроения, так что я охотно при­слушивался, особенно когда к ней присоединялся аккомпанинисколькомент завывания бури и треска огня. Сколько раз за эти долгие годы пред­стояло мне еще при­слушиваться к звукам этого при­митивного струн­ного инструмента, сколько темных одиноких вече­ров предстояло скоротать, слушая непритязательную музыку! Я скоро привык к ней, и она доставляла мне такоф-жф наслажде­ние, как тузем­цам. Любил я ее потому, что под эти звуки так слад­ко мечталось о ро­дине, ахорошо ино­гда всласть пото­сковать о
Много раз убаю­кивали меня на ночь этирокочущие стру­ны, аккомпанируя какой нибудь азиат­ской песне.
3 марта. Совер­шенно тихо; небо все в облаках.
Вершины Заалайского хребта мелькают чудесными серыми, белыми и светлоголубыми оттенками. Сигустя Два часа, мы до­
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАЙ. 99
стигли небольшего кышлака Кызыл-ункура, а, еще два часа спустя, маленького перевала Гаса, расположенного в южных отрогах Алая. На протяжении всего пути до Кашка-су, Кы­зыл-су течет вдоль подножья Алайского хребта далеко от Заалайского. Мы. ехали вдоль правого берега реки, который вообще резко очерчен. Течение здесь очень быстрое и сосре­доточенное в один поток, извивающийся между красными песчаными отмелями и конгломератовыми ложбинами, бока которых круто спускаются к реке, и местами промыты ею.
Затем мы снова удалились от Кызыл-су. Чем дальше мы подвигались к востоку, тем глубже становился снег. Последний буран замел тропу и намел такие сугробы, что весь день нам приходилось пускать вперед четырех вер­блюдов, чтобы они протоптали дорожку; по их следам медленно и тяжело подвигались лошади. Ветер налетал порывами и окутывал караван непроницаемым облаком снежной пыли.
Так мы добрались до мелководного ручейка Кашка-су. По ту сторону его лежал аул того-жф названия. Чтобы попасть туда, пришлось перебраться через ручей по мосту из льда и снега. Там была приготовлена для нас необы­чайно удобная юрта с коврами не только на полу, но и кругом по стенам; посреди юрты весело пылал огонь; искры и маленькие уголья так и скакали кругом, и одному из киргизов приходилось все время наблюдать, чтобы они где нибудь не прожгли ковров.
4 марта. Весь день шел снег; всю окрестность заволок густой туман; все было бело кругом; небо и земля слива­лись. Единственной точкой опоры для глаза была темная линия каравана, голова которого казалась уже серовато-белой и исчезала в тумане. Впереди нас шли два верблюда. Тэхавшиф на них проводники отыскивали наиболее твердый слой снега и поэтому ехали, виляя из стороны в сторону, по холмистой местности. Снег был так глубок, что вер­блюды часто неожиданно проваливались в него почти по уши, и тогда приходилось выбирать другое направление.
Лошади шли по следам верблюдов, волоча по снегу вьюки и стремена. Молчаливо и тяжело тащился наш кара­ван. Наконец, на холме показалась юрта, похожая на черную у*
100
.ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАЙ.
точку среди этого безграничного белого снежного океана; рядом суетились люди, разбивая другую юрту. Нам остава­лось пройти до них только 120 м., но дорога шла по оврагу со снегом в 2 - 3 метра глубины, и мы бились больше часу, чтобы благополучно провести наших вьючных ло­шадей.
Первая-же лошадь провалилась в рыхлый снег и бук­вально чуть не утонула. Люди с трудом высвободили её вьюк и ее самое. Потом они попытались разгрести снег на обе стороны и прочистить дорожку, но снег лежал так глубоко, что до почвы не достать было. Наконец, киргизы

Цо сугробам долины Алая. (С фотографии автора).
нашли исход. Взяли войлока от юрты, расстелили их по снегу, и по этой войлочной дорожке провели гуськом ло­шадей. Пройденные полосы войлока перекладывались вперед, и после неимоверной возни и хлопот удалось таки вывести весь караван на твердую почву.
Тракт этот назывался Джиптык, но аул того-жф названия расположен в 3 верстах, и две юрты для нас были доставлены оттуда на наш счет. Привал наш вы­шел пренеприятным; топлива было мало, да и то отсырелое, и палатка наполнилась едким дымом. Перед юртой громоз­дились высокие сугробы.
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАИ.
101
5 марта. Ночь была холодная; минимальный термометр показал - 20.5°; в 8 часов утра температура в юрте, около моего изголовья, равнялась-10°. Все, что было в юрте: консервы, молочный экстракт, чернила-замерзло. А там, снаружи стояли, понурив голову, лошади и били копытами о снег, хрустевший от мороза.
Погода была тихая. Около 11ч. утра проглянуло солнце, туман рассеялся, и открылась величественная альпийская страна, Заалайский хребет; там и сям еще виднелись легкие прозрачные клочки тумана. Временами показывалась и гора Кауфмана (7000 м.) - блестящая серебром пирамидаль-

Эмин в сугробе. (С фотографии автора).
пая вершина которой, повидимому, однако, мало превосходила высотою своих соседок.
Мы ждали партию верховых киргизов, которые должны были прибыть из Арча-булака, чтобы расчистить путь; но так как о них не было ни слуха, ни духа, то наш друг Эмин отправился на разведки. Забавно было смотреть, как он плелся себе потихоньку по сугробам на своем заиндевевшем коне, из ноздрей и от боков кото­рого валил пар. Спустя полтора часа, он превратился в точку, черневшую на бесконечном белом поле. Из снега торчали только голова лошади, да всадник. Часа через три
102
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-ВАИ.
он вернулся с вестью, что проезда нет,-снегу навалило в метр вышины, и лошадь проваливалась много раз.
Посоветовались и решили, что Эмин и Рехим-бай от­правятся в поселок Джиптык за помощью. Мы же оста­лись в лагере, буквально засыпанные снегом со всех сторон. Наконец, на севере, у подошвы Алая показалась длинная вереница верховых, лошадей и верблюдов, кото­рые везли нам сено и топливо. Киргизы посоветовали нам не трогаться с места до следующего утра.
Утром 6 марта мы снарядились точно в настоящий поход. Еще задолго до восхода солнца четыре киргиза на верблюдах отправились прокладывать для нас дорогу че­рез сугробы. Киргизы сообщили, что могло быть и еще хуже, чем было. Иногда снегу наваливает в уровень с юртами; тогда, чтобы поддержать сообщение между аулами, пуска­ют в ход домашних яков. Последние служат как-бы плугами, - пропахивают рогами в снегу туннели и узкия борозды, а по ним уже и проходят киргизы.
Теперь предстояло перейти Кызыл-су, а это было да­леко не легко. Река была почти вся покрыта льдом, только по середине быстро текла полоса воды, шириною метров в 10. На льду лежал глубокий снег, края которого были сильно подмыты водою, а последняя была здесь очень глу­бока. Испытываешь крайне неприятное ощущение, когда ло­шадь останавливается на краю льда, готовясь сделать ска­чек в реку, - так легко ей поскользнуться и сорваться Тогда придется основательно искупаться, а при такой погоде это не только неприятно, но и опасно, так как весь укутан в тяжелые толстые шубы, стесняющие движения. Когданисколькожф очутишься благополучно в воде, голова кружится, - вода так и бежит и кипит около лошади, и стоит взять чуть в сторону от брода легко можно попасть на глубокое место, где лошадь потеряет опору под ногами, и течение унесет ее. Такие случаи весьма обыкновенны здесь в летнее время.
Кызыл-су осталась влево, а мы отправились по сере­дине долины к склону Заалайского хребта. Местность была здесь очень неудобная для перехода; из земли били много­численные источники; некоторые из них были покрыты ледяною корою, другие, там, где температура была повыше,
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИО-БАИ.
103
только салом, представлявшим коварную, мягкую поверх­ность, в которую лошади глубоко проваливались. По стуку лошадиных копыт слышалось, какая почва была скрыта под снегом. Глухой стук отмечал крепко замерзшую почву, звонкий стук - плотный лед, а гулкие, раскатистые звуки, что мы едем по ледяному полю, образовывающему свод.
Мало по малу местность становилась все более пересе­ченной, и мы подвигались между низкими холмами. На юге за нами остался перевал Талдык; снег становился все глубже. После десятичасового перехода мы сделали привалъ

Часть каравана на берегу Кызыл нисколькосу. (С фотографии автора).
среди этого царства смерти и холода, где не видно ни бы­линки, ни следа жизни. Люди сгребли снег с нисенького бугра и установили на нем багаж. Пара верблюдов, нес­ших от Джиптыка нашу юрту, отстали, и нам пришлось дожидаться их с час. Тем временем мы развели огонь, вокруг которого и расположились тесным кружком, ста­раясь согреться чаем. Мороз стоял 26°; снег так и хрустел под нами при малейшем движении. Поздно вече­ром была, наконец, разбита юрта.
Я уже упоминал, что губернатор Ферганы приказал киргизам иметь для нас на готове юрту и топливо в техъ
104
ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ ТЕНГИС-БАИ.
местах, где нам предстояло делать привалы. То обстоятель­ство, что нас не ожидал такой прием здесь около Уртака, объяснялось стечением несчастных случайностей. ХоджанисколькоМин-баши, волостной старшина Уч-тфпф, принадлежащего к Ошскому уезду, намеревался встретить меня лично и от­правился через Алайский хребет. На перевале Ат-джолы около Талдыка его застиг буран, преградивший ему путь и одновременно засыпавший сорок баранов; только пастух спасся с трудом. Тогда Мин-баши послал встретить меня шестерых из своих людей; они бились девять дней, чтобы перебраться через засыпанный снегом перевал, потеряли одну лошадь и принуждены были бросить и юрту и топливо. Наконец, четверо из них добрались до Джиптыка, где и заняли юрту и топливо у тамошних киргизов.
Когда мы, наконец, встретили этих людей около Ур­така, они очень беспокоились за участь двух потерянных товарищей; да и из этих четверых у одного оказалась от­мороженной нога, а другой был поражен снежной слепо­той. Он в течение 3 дней шел пешком, всматриваясь в снег, и переутомил глаза. Остальные защищали глаза ба­хромой из пучков конских волос, засунутых под шапку и спускающихся на лоб и глаза, или широким ко­жаным ремнем, в котором были прорезаны небольшие щелочки для глаз. Оба больные получили нужную помощь и уход и дня через два оправились.
Нескоро-то мы улеглись на отдых в эту ночь; только в час утра в лагере, наконец, водворилась тишина. Термометр показывал - 32°. Обыкновенно я спал один в юрте, так как иметь киргизов в близком соседстве не особенно приятно,-они не одни владеют своими шубами. Но холод хорошее средство против неприятных гостей, на которых я намекаю, и в эту ночь у меня не хватило духа оставить людей на морозе. Набилось нас в юрту, как сельдей в боченок, и всетаки температура в юрте понизилась к утру до - 24°; на другое утро с потолка сы­пались на нас ледяные иглы и сосульки. Минимальный тер­мометр показал - 34.5°. Звезды никогда не горели таким дивным блеском, как на этот раз.
НА КРЫШ МИРА.
105
VI,
На крыше мира.
7 марта мы выступили только около 11 часов утра, так как дожидались, пока нас обогреет солнышком, да и утомлены были от ходьбы и долгого бодрствования накануне. Киргизы повели нас между низкими холмами вдоль ручья Кара-су-„Черной воды“ - называемого так потому, что вода в нем ключевая и по своей прозрачности кажется почти черною в глубоких местах. Раза два переезжали через ручей по непрочному ледяному мосту, под которым бурлила и звонко плескала вода. Местами она была свободна ото льда и текла между камнями.
Медленно подвигался караван по сугробам, которые, казалось, становились все глубже. На востоке виднелся край долины Алая, где отроги хребтов Алайского и Заалайского сливаются, образуя подобие корыта. Последний из назван­ных хребтов обрисовывался все яснее, но производил все менее внушительное впечатление, так как относи­тельные высоты мало по малу уменьшались. Снежный гребень хребта сиял ослепительным блеском, отливая серебром и лазурью, а над ним вздымалось ярко-голубое небо. Вокруг одетых сосной вершин горы Кауфмана, словно венчальная фата, повисли легкими клочками белые облачка. Какая холод­ная, каменная невеста!
Лошади с трудом брели по снегу, а людям приходи­лось глядеть в оба за вьюками, которые часто сползали; в особенно тяжелых для перехода местах раздавались харак­терные покрикиванья проводников: „Имам Адам, бисмилнискольколах!“ или по просту: „Гайда!“ Собака наша, видимо, наслаж­далась жизнью, - то ныряла в сугробах, то каталась в своей лохматой шубе по снегу, то шаловливо набирала снегу в пасть, то, как стрела, мчалась впереди каравана.
Вообще-же, собака эта с самого начала была какой-то дикой, и мне так и но удалось хорошенько приручить ее. Воспитание среди киргизов сказывалось в том, что ее ни­как нельзя было заманить в мою кибитку, - магометане
106 • НА КРЫШ МИРА.
считают собаку нечистым животным и находят, что прах от ног фя оскверняет человеческое жилье. Я хо­тел отучить Джолчи от этого глупого предразсудка, но нельзя было заставить ее переступить порог кибитки ни доб­ром, ни угрозой. Она никогда в жизни не ставила своей ноги в кибитку и, должно быть, твердо забрала себе в го­лову, что ей там и делать нечего.
Климат в этой области имеет свои особенности. С одной стороны солнце так и палит вам лицо, а другая сто­рона лица, находящаяся в тени, почти мерзнет. В тихую погоду, при ясном небе, в полдень становится так жарко, что сбрасываешь с себя бараний тулуп, но достаточно облачка, или тени от горы, которые бы загородили солнце, и вас насквозь прохватит холодом. Кожа на лице лупится, сходит несколько раз, а потом становится сухой, жесткой, как пергамент, и бронзового цвета, как у индуса. 5-го марта около полудня термометр в тени показывал-10°, а инсолянисколькоционный термометр -+нисколько52°.
Скоро начало смеркаться, и у меня спина устала от тяже­лого тулупа. Так как навьюченные лошади шли слишком тихо, и нам оставалось еице тащиться таким образом часа два до стоянки, то я в сопровождении Мин-баши оставил караван и отправился в потьмах вперед. Мин-баши ехал впереди, а за ним по следам его лошади я. Тяже­лый выдался путь; фсли-бы не яркия звезды, было бы темно, хоть глаз выколи. Время все шло, и будь тут в маленьком караван-сарае Бор-доба хозяин, он был-бы наверное сильно изумлен, увидав в такую позднюю пору у своих дверей двух занесенных снегом путников.
Чтобы читатель не возымел преувеличенного предста­вления об этом караван-сарае, или ,,рабате“, я поясню, что это ни что иное, как маленькая землянка с крышей, подпертой кольями; посреди пола четыреугольное возвыше­ние, служащее местом отдыха для путешественников. По распоряжению Ферганского губернатора такия лачуги разбро­саны во многих пунктах между Маргеланом и Памирским постом ради облегчения почтовых сообщений. Этот кара­ван-сарай был расположен у подошвы одинокого холма и потому носил название Вор-доба, правильнее „Боз-тфпе“,
НА КРЫШ МИРА.
107
т. е. „серого холма“. Мы немедленно заснули и проснулись только, когда с шумом и гамом подошел караван. Тут мы напились чаю и отлично поужинали.
По пути в Бор-доба мы видели следы восьми волков, бежавших вразсыпную по направлению от Алайского хребта к Заалайскому. Дальше, на спуске между холмами следы соединялись; тут было мало дорог, и выбирать было не из чего. Киргизы сказали, что здесь проходит старая известная волчья тропа. Когда на заре люди встали посмотреть лоша­дей, то видели семь волков, рысцой направлявшихся к Кызыл-арту.

Караван-сарай Бор-доба. (С фотографии автора).
В этих областях волки встречаются очень часто. Ле­том они обыкновенно держатся в долине Алая и таскают Уу киргизов баранов. Собаки чуют волков за версту, за две, но те нередко надувают их; волки неделями следят за стадом и стерегут удобный случай для нападения. Кро­вожадны они невероятно и, если нападут на стадо без па­стуха, то перережут всех баранов. Мне рассказывали, что недавно один волк зарезал ночью 180 баранов у одного киргиза из Уч-тфпе. Зато горе подстреленному волку, попадающемуся живьем в руки своего врага, киргиза! В разинутую пасть ему всовывают короткий толстый кол, ко­
108
НА КРЫШЕ МИРА.
торый прикручивается к скулам, другую-же палку привя­зывают к ноге, чтобы'зверь не мог удрать, и начинают всячески мучить и терзать его, пока в нем остается хоть искра жизни. Я раз положил конец мучениям одного та­кого несчастного грешника. Когда в долине Алая выпадает глубокий зимний снег, волки уходят на Памир и бродят по берегам Кара-куля, где живут главным образом охо­той на великолепных архаров (горные бараны - ovis poli), кийков (диких коз) и зайцев. За архарами волки охотятся с большими хитростями, устраивая на них настоящие облавы.

Наши лошади ищут подножного корма под снегом. (С фотографии автора).
Обыкновенно хищники отбивают от стада одного или не­скольких из этих быстроногих животных, которые за­тем и загоняются расставленными по пути волками-загонщинисколькоками или в какой'нибудь тупик в ущелье, или на круто обрывающуюся скалу, где преследователи и окружают их. Не умея карабкаться на высокие уступы, волки тер­пеливо ждут, пока тонкия ноги архара онемеют от уста­лости, и бедняга скатится прямо в когти голодных хищни­ков.
Около Кара-куля мы часто видели целые стада мирно па­сущихся архаров в какой нибудь одной-двух верстах отъ
чтобы следить за движениями животных. По дороге часто видели мы также выбеленные солнцем черепа архаров, съ

(С фотографии автора).
110
НА КРЫШЕ МИРА.
их красиво выгнутыми рогами, - должно быть остатки волчьнисколькоих жертв.
По словам киргизов, встреча с парою волков пред­ставляет для одинокого путника серьезную опасность. В подтверждение своих слов киргизы рассказывали мне много ужасных историй о волках. Так, несколько лет тому на­зад, волки напали на перевале Талдык на одного киргиза, и через несколько дней нашли от последнего только один череп, да кости. В другой раз один киргиз погиб во время бурана на перевале Кызыл-арт; через несколько дней труп его нашли в снегу, но лошадь его оказалась це­ликом съеденной волками. Один из моих проводников киргизов и один джигит были прошлою зимою окружены двенадцатью волками; по счастью, люди были хорошо воору­жены и застрелили двух волков, которые тотчас же и были пожраны своими товарищами; после того последние обрати­лись в бегство.
В Бор-добе мы оставались день, и я произвел различ­ные наблюдения. Между прочим сделан был разрез снеж­ного покрова, толщина которого равнялась здесь 91 сантим., и оказалось, что он состоял из шести различных слоев. Са­мый нижний, толщиной в 21 сантим., был грязен, плотен и тверд почти как лед; самый верхний, толщиной в 48 сантим., был чист и рыхл. Можно считать, что эти различ­ные слои соответствуют различным периодам выпадения снега. Нижние слои сдавлены тяжестью верхних и видно, что зимою снег доходит тут до двух метров глубины.
Хотя температура в 3 часа пополудни равнялась-13.6°, а инсоляционный термометр показывал 46.6°, температура в снегу всего на глубине 3 сантим., равнялась - 22.5°; это показывает, что колебания суточной температуры воздуха едва заметны даже на такой незначительной глубине (в предшествующую ночь минимальный термометр показал - 28.2°). По мере приближения к поверхности почвы темпе­ратура понемногу повышалась и на глубине 43 сантим. рав­нялась-11°, на глубине 58 сантим. - 8°, на глубине 65 сантим. - 7.8°, на глубине 70 сантим. - 5.7° и у поверх­ности почвы, на глубине 91 сантим. под снежным покро­вом - 4.4°.
НА КРЫШ® МИРА. 111
С помощью заступа и кирки была вырыта в замерзшей, как камень, почве яма в 81 сантим. глубины; на этой глу­бине термометр показал - 0.9°. Произведенные здесь на­блюдения выяснили, что почва промерзла на глубину свыше одного метра, что и совпадало с результатами наблюдений, сделанных мною в других местах Памира. Летом почва, по словам киргизов, оттаивает совершенно.
Утром 9 марта все мои киргизы пали на колена в снег, вознося Аллаху мольбы о счастливом перевале через опасный Кызыл-арт, где часто разражаются внезапные ги­бельные бураны. Я ждал тяжелого перехода, но оказалось, что Кызыл-арт далеко не представлял таких трудностей, как Тенгис-бай; да и надо прибавить, что с погодой нам по­счастливилось на редкость. Уже около Бор-доба подымаешься на такую высоту, что подъем на самый перевал, находя­щийся на самом гребне Заалайского хребта, не кажется осо­бенно крутым. Ручеек, который весной и летом струится вниз с перевала, замерз теперь до самого дна, и в про­зрачном чистом льду его ясно отражалось голубое небо. Горы состояли по большей части из кирпично и кровавонисколькокрасного песчаника, бурого или светло-зеленого и серого сланца, а дно долины все было усеяно щебнем и гальками- продуктами процесса выветривания.
Выше подъем на перевал становился понемногу круче, и снег глубже. Но мы счастливо достигли гребня (4,271 м.), где дул ледяной, северный ветер, пронизывавший нас до костей сквозь тулупы и валенки. На самом перевале возвы­шается курган нисколькомогила святого Кызыл-арта, представля­ющий кучу камней, украшенную „тугами“, т. е. шестами, на которых навешаны разные тряпки, лохмотья и рога ан­тилоп - дары благочестивых киргизов. Около кургана киргизы мои опять упали на колени и возблагодарили Ал­лаха за благополучный перевал.
Они сообщили мне, что Кызыл-арт был „аулие“, т. ф. святой, который во времена пророка направился из долины Алая на юг, чтобы распространять истинную веру, и во время своего странствования открыл перевал, носящий те­перь его имя и служащий, как говорят, и местом его по­гребения. Другие киргизы давали более правдоподобное объ­
112
НА КРЫШЕ МИРА.
яснение, что курган только сложен в честь этого святого, а не представляет его могилы. Кроме того киргизы верят, что не открой святой муж перевала Кызыл-арта, и до сих пор нельзя было-бы проникнуть в Памир. Предание гово­рит еще, что шесть братьев Кызыл-арта были также свя­тыми и назывались Муз-арт, Кок-арт, Хатын-арт, Калын-арт, Гез-арт и Аг-арт. Все эти имена и приуро­чены к другим перевалам, ведущим в Памир. „Артъ44- одно из многих, существующих в киргизском языке слов, обозначающих „проходъ44.
На южной стороне перевала оказалось сначала очень много снега, но затем снежный покров становился мало по малу тоньше. После восьмичасовой ходьбы мы достигли ма­ленького караван-сарая Кок-сая.
Мне этот пункт особенно памятен потому, что я от­метил там самую низкую температуру за все время моего путешествия по Азии; ртуть понизилась до - 38.2°, т. е. была недалеко от точки своего замерзания.
К югу от Кызыл-арта ландшафт приобретает со­вершенно иной характер. Снегу становится совсем мало, почва на больших протяжениях обнажена отъ'него, и по­крыта щебнем и песком; формы гор становятся более округленными; относительные высоты уменьшаются, и гребни гор отделяются друг от друга широкими отлогими и корытообразными долинами. Между Кызыл-артом и Акънисколькобайталом простирается около Кара-куля область, не име­ющая стока вод в Аму-дарью, и таким образом продукты выветриванья гор остаются здесь и содействуют нивеллинисколькоровке местности. Здесь можно в малом масштабе найти те же области, на какие подразделяет Рихтгофен весь азиат­ский материк вообще, т. е. „не имеющие стока водъ44, „пери­ферическия44 и „переходныя44.
10 марта мы целый день ехали на юго-восток; сначала пересекли открытую корытообразную долину, окруженную низкими, одетыми снегом гребнями гор; на самом-же дне долины снег лежал редкими жиденькими клоками. Прямо перед нами вырисовывалась обособленная гористая область; на право долина расширялась и граничила с низкими округ­ленными холмами. Налево выступал к юго-западу низкий
НА КРЫШЕ МИРА.
113
горный отрог, примыкавший к обособленной гористой об­ласти.
Местность по тому направлению, по которому мы шли, все повышалась, и после четырфхчасовой ходьбы мы достигли небольшего перевала Уч-булака, с вершины которого от­крылась на юго-востоке чудесная панорама. Далеко внизу виднелась северо-восточная часть озера Кара-куля, покрытая льдом и снегом и окруженная мощными горами, также окутанными от подошвы до вершины сплошным снежным покровом. На самом перевале снег доходил до 4 дюй­мов глубины и был покрыт настом - твердой и сухой корою, жесткой, как пергамент, и такой крепкой, что она зачастую сдерживала лошадей. Мы как будто шли по туго натянутой барабанной кожи.
От Уч-булака дорога опять пошла через широкую степь, которая почти незаметно спускалась от подошвы гор к северному берегу озера и была покрыта, хоть и не сплошь, снегом. От влияния преобладающих здесь западных и северо-западных ветров, снежный покров образует местами точно дюны, а местами напоминает лужицы из пролитых и мало по малу застывших сливок. Степь по­крыта редкой порослью терескена, твердого, как дерево, искривленного, сухого кустарника, доставляющего прекрасное топливо.
В 6 часов солнце село. Тени от гор на западе так быстро набежали на равнину, что взор еле мог уследить за ними. На востоке тени более медленно сползали по скатам гор; скоро лишь высочайшие пирамидальные вершины их остались еще освещенными солнцем. Через четверть часа вся местность была окутана сумерками. Горы на востоке вы­рисовывались па фоне темного неба голубовато нисколькобелыми холодными призраками, тогда как западные темнели черными силуэтами на блещущем яркими лазурными и пурпурными тонами горизонте.
Мы приютились в землянке неподалеку от берега Кара­куля и нашли там теплый и удобный ночлег.
С маленьким, хорошо подобранным караваном, со­стоящим из двух сартов-джигитов, двух закаленных киргизов, пяти верховых и двух вьючных лошадей, вы-
Свфп Гедпп. 8
114
НА КРЫШ МИРА.
ступил я 11 марта на юго-запад по льду Кара-куля. Мы взяли с собой продовольствия и топлива на два дня, неболь­шую островерхую киргизскую палатку, кирки, топоры, заступы и бичфвку с лотом. Остальные люди и лошади должны были отправиться к следующей стоянке, неподалеку от юго-во­сточного берега Кара-куля, и там ждать нас.
Площадь Кара-куля равняется 30 - 40 кв. верстам; со­леное озеро это окружено значительными горными хребтами, которые, впрочем, на севере, на востоке и на юго-востоке отступают от озера и отделяются от него равниной в несколько верст ширины. Киргизы назвали его „Чернымъ

Остров в озере Кара-куль. (С фотографии автора).
озером “ (Кара-куль), потому что воды его кажутся летом черными в сравнении с окружающими горами, нередко по­крытыми снегом даже в это время года. Максимум длины озера'-20 верст, а ширины 15. Выступающим на южном берегу полуостровом и островом, расположенным у проти­воположного северного берега, озеро делится на два бас­сейна, - восточный, очень мелководный, и западный, обшир­ный и с круто обрывающимися берегами. Восточная часть озера и была целью наших исследований в первый день экскурсии.
Пройдя четыре версты по льду, мы сделали привал; за­
НА КРЫШ МИРА.
115
тем были пущены в ход топоры, кирки и заступы, и после тяжелой часовой работы мы пробили ледяной покров, толщина которого доходила здесь до 91 сантим. Лед был ровный, как стекло, прозрачный и хрупкий. Последний удар кирки открыл темнозеленую прорубь, в которую шипя полилась хрустальная, горькая на вкус вода, и не дошла до краев ледяного колодца всего на несколько сантиметров. Бичевка с лотом, разделенная узлами на концы в 10 метр. каждый, была погружена в воду. Глубина оказалась только 12.57 метр. Вода в проруби имела-0.4°, а на дне озера-4-1.2°.

Рехим-бай и Ислам-бай измеряют глубину в проруби на льду озера Кара-куль.
(С фотографии автора).
На прорубку льда пошел час; прорубь на поверхности имела в диаметре больше метра. Как только она была готова, лед начал трещать и стрелять; своеобразные звуки, вы­ходившие как будто из под низу, следовали один за другим.
Еще 4 версты, и новая прорубь; от неё мы пошли к северо-западу по направлению к острову; по дороге прору­били еще третью прорубь и в сумерки вышли на берег глубоко вдающейся в остров бухты. По этому острову, где не было ни дорог, ни тропинок и где, по словам моих 8*
116
НА КРЫШ МИРА.
киргизов, досих пор не бывало ноги человеческой, мы ехали с час, пока нашли удобное место для стоянки. Здесь разбили небольшую войлочную палатку; перед вхо­дом развели костер и, поужинав, провели среди Кара-куля, на высоте почти 4,000 метр. над уровнем моря холодную (- 29°) и дождливую ночь.
Окоченелые, промокшие и вялые выступили мы на другой день ранним утром и направились прямо к западу от острова. Пройдя 4г/2 версты, начали делать измерения в за­падном бассейне озера. Внутреннее напряжение в массе льда, обусловленное одинаковым давлением со всех сто­рон, без сомнения, до некоторой степени нарушилось на­шей ездой по льду, вызывавшей усиленное давление сверху, и нас все время преследовали самые странные звуки. То слышались басовые тоны органа, то как будто под нами перекатывали большие барабаны и били в них, то слышался стук захлопываемой двери кареты, то как будто швыряли в озеро большой камень. Визжащие и скрипящие звуки сме­няли один другой; иногда слышались даже словно мощные взрывы подводных мин.
При особенно громких выстрелах лошади испуганно настораживали уши, люди удивленно прислушивались и пере­глядывались. Сарты полагали сначала, что это „бьются о лед головами большие рыбы“, но более сведущие киргизы разъяс­нили им, что в Кара-куле рыбы не водится. На мой-жф во­прос, откуда идут эти странные звуки и что происходит там, в глубине, они отвечали: „Бог весть!“ Во всяком случае, если это злоумышляла против нас коварная Рана*), то ошиблась в расчетах: лед выдержал под нами, да сдержал-бы и целый Стокгольм.
И в этот день чудесная погода вполне благоприятство­вала работе; в воздухе не шелохнулось, небо было безоблач­но, и твердый в 7 сантим. толщины снеговой покров на льду не давал лошадям скользить и спотыкаться. Как не­похоже это было на устрашающие описания Кара-куля, слышан­ные мною в Туркестане. Мне говорили, что тут постоянно
*) По Скандинавской мифологии Рана - богиня водяной бездны.
Пргшьч. перев.
НА КРЫШ МИРА.
117
свирепствуют бураны, что каждую снежинку мгновенно подхватывает ветром, и что ветер снесет весь караван по гладкому, как зеркало, льду. Старались даже уверить меня, что проруби придется прорубать в самой палатке, а вместо того мы работали теперь на воле, наслаждаясь сол­нечным светом!
В течение дня мы сделали переход с севера на юг, через западную половину озера и прорубили по пути еще четыре проруби. В нижеследующей таблице первый столбец показывает нумера прорубей, второй глубину озера в ме­трах, третий температуру воды на дне озера, и четвертый
толщину льда.
I
12.57 м.
4-1.2°
91
сантим.
Восточная в
II
13.05 „
-+-1.6°
106
??
половина. ।
III
19.15 „
4нисколько1.8°
76
??

IV
221.40 м.
ч-3.4°
48
сантим.
Западная 1
V
228.10 „
ы-3.5о
46
55
половина, а
VI
230.50 „
4-3.5°
42
55
1
VII
78.10 „
4-2.1°
53
55
Таблица показывает, что восточная половина озера мелководна, тогда как западная очень глубока. Да и одного взгляда на карту, а тем более на самое озеро, достаточно, чтобы составить себе такое-жф понятие о рельефе дна озера, какое подтверждает эта таблица. Восточная половина окай­млена отлогой равниной, а западная крутыми горами.
Питается озеро ключами, впадающими в него в форме небольших ручейков, а также водой, получающейся при таянии местных снегов и наполняющей ложбинки. Осо­бенно много ключей на восточном берегу, где они обра­зуют большие болота и озера. Таблица указывает еще на одно явление, настолько естественное, что оно и не требует объяснений, а именно, что чем выше глубина, тем выше и температура воды на дне озера и тем тоньше ледяной по­кров в данном месте.
Когда мы направились к последней проруби и прошли выступающую в озеро косу, перед нами открылся чудесный вид на южную бухту Кара-куля. Фон образовывали мощные,
118
НА КРЫШ МИРА.
одетые в снега горы, на западе к озеру спускались горные скаты, падающие под углом 20°; на восточном берегу к подошве гор шел ровный подъем. Рельеф местности по­казывал, что глубина южной части бухты вряд ли пре­вышает 50 метров.
Последнюю прорубь вырубили посреди устья бухты. Когда прорубь была готова, трое из моих людей попроси­лись ехать вперед с вьючными лошадьми, чтобы успеть разбить к моему приезду палатку на месте условленной но­чевки у Ак-тама к югу от восточной части озера. Я остался с джигитом Шир, произвел в сумерках наблюдения, и двинулся в путь, когда уже совсем стемнело. Около 5 верст ехали мы по льду через бухту по следам моих людей, ясно видным на тонком снеговом покрове. Около берега, однако, мы потеряли след и час за часом ехали в темноте по полуострову, покрытому щебнем, песком и проч. продуктами разложения горных пород, наугад.
Скоро взошел серповидный месяц и осветил пустын­ный ландшафт, где не было и признака жизни, не слышно было ни звука. Время от времени мы останавливались и по­давали голос, но никто не откликался нам. Раз мы было нашли след в небольшом сугробе, но опять потеряли его, когда месяц заволокло вечерним туманом. После чфтынисколькорехчасовой езды мы достигли восточного берега озера, но здесь не было видно ни верховых, ни сигнальных костров, никакого бивуака. Очевидно, люди мои отправились другой дорогой, но какой?
Еще с час ехали наугад, но так как поиски наши оставались тщетными, то мы сделали привал на низкой, ров­ной песчаной площадке, покрытой местами тонким налетом снега. Разбили примитивный бивуак; чемодан с картами, записными книжками, термометрами и проч. послужил мне изголовьем; лошадей связали вместе, чтобы они не ушли. Бедные животные, не евшие целый день, разгребали песок передними копытами, но не находили ничего, кроме твердых, как дерево, корней тфрескена, которые, однако, и жевали с жадностью.
Мы сидели и болтали до 1 часу утра, пугая друг друга разными историями о волках. Шир полагал, однако, что
НА КРЫШЕ МИРА.
119
лошади почуяли-бы волков и предупредили нас об опас­ности, фсли-б она грозила нам. Наконец, прекратив за усталостью беседу, мы закутались в тулупы и улеглись на киргизский лад, т. е. припав, скорчившись, на колени, лицом вниз, и упираясь лбом в чемодан, а каблуки подставив ветру. Но надо родиться киргизом, чтобы быть в состоянии заснуть в таком положении! Шир похрапывал, я же глаз не мог сомкнуть; пробовал было принять более европейскую позу, но ночной холод прохватывал меня насквозь; прихо­дилось время от времени вставать и разминаться. Лошади то

Каменная хижина около Ак-тама. (С фотографии автора).
и дело тыкались о нас мордами, как-бы желая напомнить нам, что мы забыли сегодня попотчивать их из обычных мешков с кормом. Счастье еще, что ночной ветер не был особенно свеж, и температура но превышала- 15.5°.
В 6 ч. утра, на заре, мы встали, окоченелые, голодные, взлезли на лошадей и с час ехали к югу, пока не напали на небольшое пожелтевшее и тощее пастбище; последние пасшиеся на нем стада баранов выщипали траву не до чиста, и мы пустили на нее наших лошадей. они ели часа два, а мы в это время хорошо выспались, так как солнце уже начало пригревать.
120
НА КРЫШЕ МИРА.
Затем мы продолжали путь к югу и на дороге от Ранг-куля в долину Алая встретили киргиза. Своими соко­лиными глазами последний высмотрел в трех верстах расстояния кучку верховых и лошадей. Скоро мы с Шинисколькором сидели между своими, согревая и подкрепляя наши окоченевшие члены горячим чаем, консервами и бараниной. Лошади тоже получили свой давно желанный корм.
14 марта. От Кара-куля местность медленно повышается к югу, и скоро попадаешь в широкую долину, идущую между двумя расположенными по меридиану горными цепями, слегка покрытыми снегом. Дальше, в глубине долины снег ста­новится обыкновенно глубже, хотя в общем глубина его не превышает 1 дюйма. Над горами стоят шапкой облака; остальной горизонт чист. Около полудня поднялся порыви­стый, мучительный ветер. Мы ехали почти пять часов на SSW до того места, где долина разветвляется. Там мы свернули влево, т. ф. к SSO. Здесь на пути попалась нам мо­гила киргизского святого Оксалы-мазар; на большом холме возвышалась куча камней, украшенная тугами и рогами.
Затем перед нами открылась долина Мус-кол, с подъемом к перевалу Ак-байтал. Снегу тут было мало, а почва вся усеяна продуктами выветривания.
Вечером я был очень любезно встречен на привале четырьмя одетыми в почетные халаты киргизами, выслан­ными с Памирского поста. Они уже пять дней ждали меня тут с кибиткой, бараниной и топливом и сообщили, что в форту были очень обеспокоены моим замедлением. В са­мом деле сугробы в долине Алая основательно задержали нас.
„Мус-колъ44 означает „ледяная долина44, а „СуокънисколькоЧубыръ44 (так называлось место нашего привала) означает, вероятно, „холодная Сибирь44, так как на тюркском на­речии эта страна обыкновенно зовется „Чубыръ44. Если по­следнее истолкование верно, то по справедливости можно ска­зать, что оба прозвища очень метки, так как область эта отличается резкими зимними холодами, и кроме того в до­лине наблюдается особенное явление, которое я сейчас опишу.
Река Мус-кол питается главным образом ключами,
НА КРЫШ МИРА;
121
которые, замерзая зимою, покрывают все дно долины похо­жими на замерзшие горные озера, обширными, блестящими, как зеркала, ледяными полями, в которых ясно отражаются небо и горы. Самое большое из них имеет 3 килом. в длину и 1 килом. в ширину, и часть его льда не тает и летом. Мы проехали на середину его, чтобы измерить толщину льда. Вследствие давления с боков и напора воды снизу образовы­ваются длинные, часто в метр вышиною бугры с трещи­нами наверху.
С помощью топоров и кирок мы прорубили один та­кой бугор. Толщина самого льда оказалась всего 28 сантим. Затем следовало пустое пространство в 24 сантим., дохо­дившее до воды, глубина которой до песчаного дна долины равнялась в свою очередь почти 1 метру. Вода была про­зрачна, как хрусталь, светлозеленого цвета; температура её равнялась - 0.2°. Когда мы заглянули в отверстие, то уви­дели идущий в обе стороны как-бы длинный туннель над тихой ясной поверхностью воды, а также нижнюю поверх­ность ледяного свода, одетого ледяными цветами, иглами и кристаллами. Все это отливало чудеснейшими голубыми и зелеными тонами.
Всех ледяных озер было три, и на берегу самого маленького из них, где был разбит наш бивуак, возвы­шались два типичных „ледяных вулкана". Из ровной горизонтальной почвы бьют здесь два ключа; поздней осенью вода, разливающаяся кругом, замерзает, но самые ключи' все бьют и мало по малу образуются высокие ледяные конусы на расстоянии метров 50 друг от друга. Один имел 5 м. высоты и 68 м. в окружности; другой 8 м. высоты и 206 м. в окружности. От жерла маленького вулкана шли четыре глубокия трещины, теперь наполовину наполненные льдом. Самый конус был из светлозеленого льда, в котором можно было различить многочисленные слои, образовывавшиеся по мере застывания воды. Жерло было также затянуто белым, пористым льдом, и текущей воды таким образом не было заметно. Итак это был „потухший вулканъ".
Большой вулкан имел два конуса - один над дру­гим. Нижний был очень низок, угол падения его склонов равнялся всего 5°, и состоял он из белого льда; верхний
122
НА КРЫШЕ МИРА.
имел куполообразную форму; угол его падения равнялся 30°, в диамфтре-же он имел 20 м. и состоял из чистого прозрач­

ного льда. Весь он был покрыт сетью мелких, перекрещи­вающихся трещин. Жерло его было также затянуто льдом,
НА КРЫШ МИРА.
123
но вода нашла себе новый исток через одну из боковых трещин, где и имела температуру - 0.3°. Мои киргизы со­общили, что в этих двух местах каждый год выростают но два таких вулкана, которые, однако, тают раннею весной. Нынешнюю зиму они были больше обыкновенного. Вода, выте­кающая из боковой трещины вулкана застывает, точно лава, едва достигает берега ледяного острова.
Вокруг нас расстилалась настоящая ледяная область; к сожалению, туман и снег застилали вид. Если глядеть на запад вдоль озера, можно вообразить, что стоишь у узкого морского залива. Горизонт, окутанный туманом, предста­вляется удаленным бесконечно. Направо и налево возвыша­ются горные хребты; из тумана выступают только ближай­шие их окраины. Маленькия озера начинают замерзать уже в начале ноября, и только в середине июня большая часть льда стаивает, и вода стекает тогда в озеро Кара­куль. Только в одном из озер лед тает не весь. Почти каждый год в нем целое лето остается на теневой стороне ледяная глыба, а в конце сентября вокруг её начи­нают намерзать новые слои льда.
15 марта мы ехали по отлого подымающейся долине Мус-кол до самого конца её, где сделали привал у северного подножья Ак-байтала, а 16 перевалили через него на высоте 4,682 метр., что стоило больших трудов и взяло десять часов времени. Поднялась вьюга и разыгрался неболь­шой буран, окутавший нас большими облаками снега. Болыпе-же всего затрудняет и истощает силы лошадей до крайности высокое атмосферное давление. они беспрестанно па­дали, часто останавливались и судорожно втягивали в себя воздух.
Перевал представляет как-бы седло между двумя гребнями; около получаса по крайней мере мы ехали по почти ровному полю, занесенному снегом глубиною в 4 - 5 дюймов. На самой высшей точке мы сделали неболь­шой привал. Дул сильный югозападный ветер, и караван был как в тумане из снежной пыли. Температура равня­лась-• 11°; вода закипала при 84.61°.
Восточный спуск с перевала очень крут, но затем местность опять отлого понижается до следующего привала
124
НА КРЫШ МИРА.
в Корней-тарты. Мы потеряли еще одну из наших изнурен­ных лошадей, которая пала на Ак-байтале. Один киргиз купил её шкуру у караванного проводника Ислам-бая за два рубля.
Корней-тарты узкая долина, бока и дно которой напол­нены продуктами выветривания, щебнем, гальками и целыми глыбами, между которыми извивается маленький ручеек, по­крытый теперь толстым льдом. На дне долины снег ле­жал сплошным покровом, но в горах он покрывалъ

Караван на перевале Ак-байтал. (С фотографии автора).
толстой пеленой только северные склоны. Нигде не было и следа растительности.
По такой местности шли мы дальше на S0. и 0S0; около Ак-гура (белая могила) перед нами открылись упи­рающиеся в долину горы. Здесь встретил меня высланный комендантом Памирского поста толмач, татарин КульМаменисколькотыфв, в парадной одежде, увешанный шестью медалями, и подал мне письмо с приветом от коменданта. Затем, мы направились к Тонгелек-батыку (круглая котловидная долина), где долина Ранг-куля упирается в долину Акънисколькобайтала.
18 марта нам оставалось только пройти нижнюю часть
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ, 125 последней, которая впадает в широкую долину Мургаба, и вместе с тем последний конец пути до нашей ближайшей цели. В некотором расстоянии виднелось небольшое русское укрепление; на северозападной башне развивался русский флаг „на крыше мира“. Мы приблизились; 160 солдат и казаков выстроились на стене и приветствовали нас гром­ким ура. Около ворот меня сердечно встретил комендант, капитан Зайцев с шестью офицерами. Для меня еще с неделю тому назад была приготовлена комната в офицер­ском флигеле, а для моих людей кибитка.
Приведя свой багаж в порядок, я побывал в пре­красной бане, а затем мы все сошлись к обеду в офицер­ском собрании. Я передал поклоны из Маргелана, меня осыпали тысячью вопросов о полном приключений зимнем странствии на Памир, потом было подано горячащее турке­станское вино, и комендант торжественно провозгласил тост за короля Оскара. И, если где был выпит от души благодарственный бокал, и где либо радость била так через край, так это именно здесь на „крыше мира“, на высоте 3,610 метр., вдали от шумного света, в сердце Азии, в области, где ближайшими нашими соседями были обитатели скал архары, степные волки, да горные королевские орлы!
VII.
Народонаселение. - Географический обзор.-Памирский поет.
Из предыдущего читатель знает, что ведший нас на Памир путь, шел большею частью по необитаемым обла­стям. В русском Памире в октябре 1893 г. было только 1,232 жителя, между тем как долины Алая и Сары-кола заселены сравнительно гораздо гуще. В административном отношении долина Алая распадается на две половины; за­падная принадлежит к Маргеланскому уезду, восточная к Ошскому. Если сведения, полученные мною от живущихъ
126 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
здесь киргизских старшин, и не безусловно достоверны, то все-жф не могут быть особенно далеки от истины и во всяком случае заслуживают быть приведенными.
В долине Алая, говорят, разбросано 16 кышлаков, или зимних поселков, в которых насчитывается 270 киби­ток. Владельцы их или остаются в кышлаках целый год, или проводят некоторое время на плато. Распределены эти 270 кибиток, по словам киргизов, следующим образом: в Дараут-кургане 20, Кок-су 120, Кызыл-ункуре 50, Алтын-дфрф 5, Тус-дфрф 45, Кашка-су 20 и Джиптыке 10.

В этнологическом отношении население, говорят, подраз­деляется так: в Дараут-кургане, Алтын-дере и Тусънисколькодфрф живут тег/тз-киргизы; в Кашка-су тент и чал-теит киргизы; в Джиптыке А/'оД'-киргизы; в Кок-су наймамънисколькокиргизы и в Каратегине кипчак, наймамънисколькои кара-теит-ишрнисколькогизы.
Значительная часть алайских киргизов доходит зимою до Ранг-куля, чтобы пасти там свои стада на поросших густою травою бесснежных степях. Часть киргизов зимует, как мы это видели из предыдущего, в долине Алая.
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 127
В конце мая, или в начале июня, когда снег сменяется густой сочной травой, в долину Алая являются богатые и

просто зажиточные киргизы, чтобы разбить свои летния кибитки на берегах Кызыл-су. Здесь они устраивают свои „ байги “ или игрища, приглашают друг друга в гости,
128 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГГАФ.'ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
празднуют свадьбы, словом, проводят лето в своф удо­вольствие. Большинство остается здесь только два месяца, а по истечении трех в летних поселках не остается уже никого, - все возвращаются в зимние кышлаки в Фергану.' Летом в Кашка-су бывает, примерно, до 150 кибиток.
Киргизы из Ошского и Андижанского уездов уходят летом через перевалы Талдык и Джиптык, киргизы из Маргфланского и Коканского уездов - через Тфнгис-бай. Так как Талдык почти каждую зиму бывает загражден снегами, то в это время года пользуются большей частью перевалом Тенгис-бай. Таджики, которые теперь в боль­шом количестве прибывают в Фергану искать заработков, всегда направляются через Тенгис-бай и почти всегда пешком. По самой долине Алая проходит важный тракт, соединяющий Восточный Туркестан и Каратегин, Бухару, Мекку и Медину, и в теплое время года по этому тракту проезжает и проходит множество купцов и паломни­ков.
Часть собственного Памира, принадлежащая России, под­разделяется на две волости и семь эминств: I Памирская волость делится на 5 эминствч,: 1) Кара-кульское (131 жит.), 2) Мургабскоф (253 жит.), 3) Ранг-кульское (103 жит.), 4) Ак-ташское (239 жит.) и 5) Аличурское (256 жит.); II Кударанская волость на эминства: 1) Сарезскоф (95 жит.) и 2) Кударанское (155 жит.). Памирская область населена исключительно киргизами; Кударанская главным образом таджиками. По возрасту и полу население русского Памира, равняющееся в общем 1,232 челов., распределяется так: 320 мужч., 369 женщ., 342 мальч. и 201 девоч. Все они чистокровные теит-киргизы.
Статистические сведения эти собраны были в октябре 1893 г. капитаном Зайцевым. Предшественник его, капи­тан Кузнецов, предпринял в октябре 1892 года народную перепись, давшую следующие результаты: 255 мужч., 307 женщ., 299 мальч., 194 девоч., итого 1,055 чел. Таким обра­зом в следующем году прирост населения оказался в 177 человек. Большую часть этого прироста надо отнести насчет переселения в русский Памир киргизов из соседнискольконихгь китайских и афганских областей, привлекаемыхъ
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЕ ПОСТ.
129
сюда тем, что под мудрым и гуманным управлением русской администрации живется куда легче.
Наиболее населенные зимние кышлаки лежат около Ранг-куля, Кош-агыла и Ак-таша. В Аличурском Па­мире много аулов, и даже расположенная на юг от Кара­куля долина Пшарта обитаема. На Мургабе, недалеко от укрепления, расположен небольшой Мургабский аул.
По вычислениям капитана Кузнецова выходит, что вышеупомянутые 1,055 киргизов занимают 227 кибиток и имеют 20,580 голов овец, 1,703 домашних яков, 383 верблюда и 280 лошадей. Таджиков в западном Памире он насчитывал около 35,000 челов.
Восточный Памир, или та часть нагорья, которая про­стирается к востоку от хребта Сары-кол, принадлежит Китаю, и относительно этой части, разумеется, не существует никаких достоверных статистических сведений. Бек из Су-баши (к югу от Малого Кара-куля) сообщил мне, что в области около этого озера обитают 300 теит-киргинисколькозов, имеющих 60 кибиток. Сам он был старшиною 286 кибиток, большинство которых находилось, однако, к востоку от Мустаг-аты. Все памирские киргизы зо­вутся своими ферганскими соплеменниками попросту сарынисколькокольцами.
Приведенные цифры показывают, насколько редко на­селено Памирское плато, да и нельзя ожидать иного от области, где свирепствуют холода и бураны и где пастбища редки и тощи. Из двух „не имеющих стока водъ“ областей Кара-кульской и Ранг-кульской обитаема оседлыми кирги­зами только последняя. Киргизы Кара-кульской области чистые кочевники. Кибитки их были в мое посещение разбросаны на юг и югозапад от озера, берега которого оставались, напротив, совершенно необитаемыми. Весною, летом и осенью пастбища вокруг Кара-куля посещаются теми кир­гизами, которые направляются к озеру Ранг-куль, или оттуда. К зиме пастбища бывают совершенно объеденными скотом, который пасется здесь поздней осенью.
Подобно тому, как Рихтгофен подразделяет весь азиатский материк на три различные области: центральную, не имеющую стока вод в моря, периферическую, в которой
Свеп Редин. 9
130 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
воды стекают по направлению к берегам материка, и перенисколькоходную, представляющую среднее между двумя вышеназван­ными, можно и на Памирском нагорье различить в малых масштабах подобные-же области или зоны. В „центральнискольконой“ воды стекают в озера Кара-куль и Ранг-куль, в „периферической'* в Аму-дарью (Аральское море) и в Та­рим (Лоб-нор).
Неимеющие стоков области прежде всего отличаются непрерывным процессом нивеллированья, происходящим в их границах и состоящим в том, что все продукты выветриванья горных пород и их механических пере­движений переносятся с окраин в глубочайшие впадины поверхности, чтобы, отлагаясь там, сгладить неровности почвы.
Хотя это общее правило находит подтверждение и в области Кара-куля, мы находим здесь значительные отно­сительные высоты: горы, расположенные к западу от озера, возвышаются над его уровнем почти на 1,200 метр.; самое-жф озеро, лежащее на абсолютной высоте 4,000 метр. имеет глубину до 230.5 метр., для соленого озера централь­ного азиатского бассейна необычайно значительную. Здесь нивеллирующий процесс еще не успел заполнить впадин. Дно озера, как я констатировал при промере лотом, однако, все покрыто тонким слоем ила.
Горные цепи, окаймляющие не имеющие стока области Кара-куля и Ранг-куля, достигают значительной высоты, и ведущие через них перевалы представляют весьма неглубо­кия впадины в гребнях. Перевал Кальта-даван имеет вы­соту Монблана (4,810 м.), Кызыл-артъ' 4,271 м., Ак-байтал 4,682 м. и Джагатай 4,730 м. Озеро Ранг-куль отмечает глубочайшую впадину области, имеющую 3,731 м. абсолют­ной высоты. Площадь названных перевалов равняется только 5,500 кв. килом. или немного больше, нежели поверх­ность озера Исык-куль.
Хотя таким образом относительные высоты и зна­чительны, путешественник, направляющийся из Ферганской долины в восточный Туркестан, не может не заметить, что нагорье между Кызыл-артом к северу, Акънисколькобайталом к югу и Джагатаем к востоку имеет совершенно иной ха-
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 131
рактфр, нежели область вне этих границ. Здесь собствен­но нет нагорья, а плато, которое на севере и на юге огра­

ничено поперечными горными хребтами, а на востоке про­дольными. Путешественник, покинув богатый отрогами 9*
132 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
Алайский хребет и перерезав долину Алая, достигает по отлогой долине гребня Заалайского хребта с перевалом Кызыл-арт, откуда открывается широкий вид на плато с его сравнительно отлогими склонами и округленными формами; горные цепи здесь не имеют какого-либо преобладающего направления, а просто нагромождены на вообще ровном поле плато.
С течением времени здесь накопились массы продук­тов разложения горных пород; повсюду виднеются щебень и камни различной величины, а у подножия гор образовались целые бугры из щебня. Словом, разложение здесь уже

Памирский пост. Северная стена. (С фотографии автора).
далеко шагнуло, и только в высших поясах, где ветру полный простор, еще выступают кое-где оголенные скалы.
Долины плато очень широки и отлоги, и дно их часто кажется горизонтальным; посреди них весной и летом струятся небольшие речки, питаемые горными ключами и тающими снегами и впадающие в Кара-куль и Ранг-куль. Виды здесь часто попадаются очень величественные, но всегда безотрадно однообразные, особенно зимою. Ни одно живое существо не оживляет этих пустынных картин; только с помощью очень хорошего бинокля можно открыть вдали мирно пасущиеся стада архаров или каменных баранов. Ни-
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 133 где не видно ни людей, ни жилья человеческого; пастбища малочисленны и тощи; повсюду голая безжизненная почва, напоминающая поверхность луны.
В противоположность другим, не имеющим стока вод, бассейнам Центральной Азии, область Кара-куля очень бедна песком. Мельчайшие продукты разложения горных пород, без сомнения, уносятся постоянными сильными ветрами и оседают в более укромных областях. Песчаные и пыль­ные бураны, однако, не в редкость на Памирском плато; они-то, вероятно, и создали название „Сары-каръ“-желтый снег, посыпая снежные сугробы пылью.
Ветры и резкие переходы в температуре сильнейшие факторы, способствующие разложению горных пород. На Кара-кульском озере я видел причудливо и красиво об­точенные ветром и песком, часто глубоко выдутые сиэнинисколькотовые и сланцевые глыбы. Переходы температуры здесь и зимой и летом необычайно резки; так на Памирском посту наблюдалось 11 января 1894 г. в 7 ч. утра - 37.8° а в 1 час пополудни -чнисколько12° (на солнце), т. е. на протяжении всего б ч. разница в 50°! Инсоляция здесь невероятная, и даже в таких случаях, когда температура атмосферы выражалась в градусах холода, инсоляционный термометр показывал 56 и 58°. Процесс выветриванья идет, таким образом, безостановочно веками, и здесь перед нами типичная картина искажения этим процессом земной поверхности.
Не имеющая стока вод область, как кольцом, охвачена переходной областью, ограниченною на севере Алайским хребтом, на востоке хребтом Сары-кол, на юге хребтом Гинду-ку, на западе 73° вост. д. Согласно Рихтгофену, под переходной областью надо разуметь такую, которая в поздней­шее время вследствие процесса разложения горных пород превращается из не имеющей стока в периферическую, или наоборот и еще в сильной степени сохраняет свой прежний характер. На Памире такая область мало отличается от центральной, и процесс разложения еще не уничтожил продуктов выветриванья; формы земной поверхности здесь округленные и долины широкия.
Таким образом периферическая область расширяется за счет центральной. На юго-западе, например, река Кокуй-
134 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
бел простирает свои щупальцы, нф достигая всего на 10 кинискольколом. реки Мус-кол, впадающей в Кара-куль. Истопники, питающие Кокуй-бель, лежат путь повыше поверхности озера, и река, говоря языком геологов, не нынне, завтра превра­тится в сток для озера, которое перез это станет понемногу убывать и вместе с тем центральная область переходить в периферипескую.
Пфриферипеская, благодаря процессу разложения, поте­ряла свой прежний характер, свойственный плато, и отлинисколькопафтся теперь более сложным развитием рельефа. Формы её поверхности становятся все резпе выступающими наружу, все более дикими, относительные высоты все увелипиваются, нагорье прорезывается глубокими ущельями и узкими доли­нами, где горный скелет является обнаженным и где, на дне, пенятся между каменными глыбами глубокия, узенькия репки.
К западу от границ плато реки, питающие Аму-дарыо, Мургаб, Гунт и Пяндж, во многих местах низвергаются между вертикальными стенами скал, словно по узким кор­ридорам, где могут пробираться только бывалые таджики, жители этих областей. Есть такия места, где они переходят по вбитым ими высоко над рекою в трещины отвесных скал жердям, переходят с тяжелыми нотами с обезь­яньей уверенностью и ловкостью, придерживаясь кое-где за выступы, углубления и образованные самой природой кар­низы.
В погранипных с Памиром областях мы находим главные соответственные географипеские перты. На севере Кызыл-су тенет между двумя параллельными хребтами Алайским и Заалайским; на востоке по долине Сары-кол, между хребтами Мус-таг и Сары-кол, протекают реки Гез и Яркенд-дарья; на юге между хребтами Вахан и Гинду-ку тенет Вахан-дарья, а на западе тепет Пяндж между менее знапительными хребтами.
Долины, по которым протекают эти реки, образуют с топки зрения живописности переходные формы от распо­ложенных с наружной стороны горных хребтов, глубоко прорезанных обильными водой реками, к расположенному внутри этих горных хребтов ровному плато. Хотя реки
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 135
Гез и Яркфнд-дарья, по Рихтгофену, принадлежат в сущности к громадной центральной азиатской области,

; фотографии автора).
область, которую они видоизменяют и оживляют своими мутными водами, носит характер периферической области. Внутри речной области р. Гез лежат четыре озера;
.136 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИИ ПОСТ.
наибольшие из них Булюн-куль и малый Кара-куль, и, как сама р. Без, так и Кара-су, приток Яркенд-дарьи, питаются главным образом водой, образующейся при тая­нии снегов и ледников на Мустаг-ате. Весною и летом воды в них поэтому значительно прибывает. 28 апреля приток воды в р. Гфз равнялся 24 куб. м. воды в секунду, и мы с трудом перебрались через нее. Позже, летом, её и совсем нельзя перейти вброд. С непреодолимой силой прорывают обе эти обильные водою реки мощный хребет Мус-таг. Яркфнд-даръя, доставляющая Тариму главную массу воды, и есть его настоящий исток.
В главных чертах Памир распадается на две части, из которых восточная представляет в сущности плато, тогда как западная систему параллельных широтных хреб­тов. Без сомнения, прежде все это было одним сплош­ным плато, над уничтожением которого беспрерывно рабо­тает процесс разложения. Всего несколько десятков лет тому назад Памир и считался одним большим плато; тфперь-жф известно, что этот, окруженный огромными гор­ными хребтами, четыреугольник представляет большое разнообразие всевозможных видов и форм земной поверх­ности.
На Памире, как и в других местах земного шара, резкия формы рельефа служат границами между различ­ными поясами климата. Внутри плато снегу бывает мало, но холода стоят жестокие, и только в течение двух-трех недель летом температура ночью держится выше нуля. В долине Алая климат, напротив, значительно мягче, но ско­пления снега бывают огромны, и даже в долине Сары-кол выпадает не мало снегу. Вследствие такого неравномерного распределения осадков, реки, протекающие по областям, обильным снегом, многоводнее рек плато. Так, напри­мер, я нашел, что Кызыл-су была почти вчетверо больше Мургаба (Ак-су), истока Аму-дарьи, несмотря на то, что приток воды в последнем я измерял целым месяцем позже. Приток воды в Кызыл-су равнялся 27 куб. м., а в Мургабе только 7.15 м. в секунду.
Границы переходной области могут рассматриваться, как этнологические и лингвистические межевые столбы. Вну-
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ,. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 137 три этих границ обитают в весьма малом количестве исключительно кочевники киргизы, а в областях, располо­женных к западу от этих межевых столбов, в Дарнискольковазе, Рошане и Шугнане одни таджики, но в гораздо боль­шем числе. Такое распределение, по всей вероятности, не только случайное. Соответственно временам года, кочевники гоняют свои стада с места на место по более ровным сво­бодным нагорьям, избегая глубоких долин перифериче­ских областей и высоких, крутых гор, которые только стесняли-бы их передвижение. Напротив, таджики, народ оседлый, живущий совершенно в иных условиях, нежели кочевники.
Этнографические границы само собою обусловливают и лингвистические. Киргизы имеют свои собственные тюрк­ские географические названия, таджики свои собственные пер­сидские. Поэтому верховья всех рек, текущих на запад, носят киргизские названия, а низовья персидские. Например: Ак-су - Мургаб, Гурумды - Гунт. Из двух текущих рядом рек одна называется Кокуй-бель, так как фя до­лина посещается киргизами, другая Кудара, так как на её устье лежит поселок таджиков.
После этого географического обзора, я прошу позволе­ния уделить место краткому описанию самого укрепления, в котором я провел время с 19 марта по 7 апреля, и образа жизни в нем.
На правом берегу Мургаба, на высоте 3,600 м., возвы­шается укрепление Памирский пост, как грозный протест против совершавшагося в последние годы наступления аф­ганцев и китайцев в области Памира, принадлежавшие прежде к ханству Коканскому.
Первое время после того, как ханство это было завое­вано в 1875-76 г. русскими, на Памир, эту крайне редко населенную и трудно доступную местность, почти не было обращено внимания. Даже столь умный вообще Скобелев не подумал о ней. Но вот к ней стали настойчиво тянуться другие соседи и энергическое вмешательство русских стало необходимым. Знаменитая экспедиция полковника Ионова была первым шагом, который имел серьезные последствия и во всяком случае способствовал к возбуждению вопроса о
138 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
Памире, столь горячо обсуждавшагося в последние годы. Ле­том 1895 г., когда была созвана для определения границъ

англо-русская коммисия, вопрос этот и получил свое окончательное разрешение. Ко ■ времфни-же посещения мною Памира, дело подвинулось настолько, что на „крыше мира,,
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 139 воздвиглось русское укрепление с постоянным гарнизо­ном.
Укрепление это, политическое значение и цель которого ясны, как день, было возведено летом и осенью (с 22 июня до 30 окт.) 1893 года второй ротою четвертого туркестанского линейного батальона. Прямоугольные стены укрепления сло­жены из дерна и мешков, наполненных песком, и окру­жают просторный двор, где находятся офицерский флигель, и землянки с бревенчатыми крышами, вмещающие казармы, кухню, лазарет, баню, мастерские и пр. В нескольких войлочных кибитках сохраняются продовольственные за­пасы и аммуниция; на небольшой метеорологической станции три раза в день производятся наблюдения.
В углу обращенной к северу продольной стены на­ходятся барбеты, с митральезами системы Максима Нордфннисколькофельдта. Обращенная к югу продольная стена идет по краю высокой конгломератовой террасы, с вершины которой укре­пление и господствует над долиной Мургаба. Терраса была в свое время образована течением реки, которая теперь отошла от неё на довольно значительное расстояние. Между террасой и рекой остались болота и трясина, из которой про­биваются многочисленные прозрачные ключи.
Памирский пост наглядное доказательство энергии офи­церов, руководивших работою и прекрасный памятник их трудов: возведение укрепления на такой значительной высоте и так далеко от всякой цивилизации не могло но быть сопряжено с величайшими трудностями. Весь древес­ный и прочий материал приходилось доставлять на вьючных лошадях из Оша. Осенью тут часто разражались свире­пые бураны, обдававшие облаками снежной и песочной пыли, а офицеры и команда в это время должны были ютиться в киргизских кибитках, которые ветер нередко и опрокиды­вал.
С Кашгаром установились новые торговые сношения, и кашгарские купцы приезжают сюда со своими товарами, выменивают здесь киргизских овец, гонят их в Фер­гану, где они в большой цене, и с хорошими барышами возвращаются в Кашгар, через перевал Терек-даван или Талдык.
140 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
Комендант Памирского поста, капитан В. Н. Зайцев, старый туркестанский служака, бывший одно время ординар­цем Скобелева и участвовавший в походах на Хиву (1873 г.) и на Кокан (1875 - 76 г.). Он вместе с тем и начальник над всем киргизским населением Памира.
На путешественника-чужестранца Памирский пост про­изводит самое отрадное впечатление. После долгого, утоми­тельного пути по необитаемым, диким горным областям, попадаешь вдруг на этот маленький клочок великой России, где кружок милейших и гостеприимнейших офицеров принимает вас почти как земляка, как старого знакомого. И то сказать, мое прибытие внесло неожиданную перемену в однообразную, уединенную жизнь в укреплении, где с сен­тября месяца кроме киргизов ни видели чужого человече­ского существа. Узнав от конных курьеров о моем при­ближении, офицеры весь день высматривали меня в бинокли со стен укрепления, когда-жф я въехал в ворота, весь гарнизон встретил меня самым сердечным образом.
В общем Памирский пост живо напоминает военное судно. Стены - это борта, необозримая открытая Мургабская долина - море, крепостной двор - палуба, по которой мы часто гуляли и с которой в сильные бинокли обозревали отдаленнейшие границы нашего кругозора, тихого безжизнен­ного кругозора, на котором лишь по вторникам появлялся одинокий всадник. Это джигит-курьер, привозящий желан­ную почту из России.
Прибытие его составляет настоящую эпоху. Когда он въезжает во двор, все на ногах. Адъютант коменданта открывает почтовые сумки, и все окружающие с напряже­нием ожидают получения адресованных им писем, газет и посылок от родных и друзей. Настоящий сочельник, и горько тому, кто остается без гостинца, когда все другие удовлетворены. Так было со мной; три раза почта не при­носила мне ничего, вследствие изменения мною маршрута. Вся корреспонденция на мое имя шла в Кашгар, и я целых четыре месяца не подучал с родины ни строчки.
По получении почты весь день проходит в чтении; новости с родины поглощаются с жадностью, и за обеден­ным столом офицеры обмениваются друг с другомъ
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 141
полученными сведениями и впечатлениями, произведенными на них важными событиями, произошедшими в послед­

нее время там далеко, в водовороте мирового океана жизни.
Порядок дня вообще таков: утром мы пьем чай
142 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
каждый у себя; в 12 час. громкая барабанная дробь сзывает всех в столовую к общему завтраку; затем опять чай у себя в помещениях, а в 6 ч. барабан зовет обедать. Кофе пьют, как придется, кто один, кто в компании, раз­бившись на кружки. Спать мы не ложились долго, а около полуночи мы с комендантом еще закусывали.
Ученье производится утром; днем-же бывают учебные классы для солдат и казаков, обучающихся разным при­годным на военной службе предметам. Большая же часть времени уходит на более мирные занятия. С моим при­бытием в укреплении развилась настоящая мания фотогра­фированья, и, когда я по вечерам занимался проявлением снимков, меня всегда окружало с полдюжины зрителей, с напряженным интересом следивших за тем, как, словно по волшебству, оживали на снимках горные виды и типы полудиких племен.
Мы измерили приток воды в Мургабе и поставили на реке около берега измерительный столб, на котором один из офицеров взялся отмечать уровень повышения и понижения воды во время наступающей весны и лета. Изме­ряли мы также глубину промерзания почвы и делились друг с другом своими наблюдениями. Результаты моих наблю­дений на Кара-куле возбудили большой интерес; никто не ожидал, чтобы максимальная глубина могла равняться 230.5 м.
Один из моих друзей в Маргелане сказал мне, что на Памирском посту чисто рай земной и на мой вопрос: почему? ответил: „потому-что там нет женщин!“ Хотя я далеко не разделяю такого взгляда на женщин, я с удо­вольствием отмечаю, что таких мирных, веселых и това­рищеских отношений, какие господствуют в укреплении, поискать, да поискать. Здесь никаких стеснений, полная свобода и простота; куда ни взгляни - потертые военные сюртуки и нечищенные сапоги. Идя к столу, тоже нет надобности прихорашиваться; никто не думает о воротнич­ках и манжетах, или об изысканных учтивостях, какие лежат на обязанности настоящего кавалера по отношению к дамам; словом, полная непринужденность. Казаки готовят кушанья, служат за столом, прислуживают в бане, уби-
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР. ПАМИРСКИЙ ПОСТ. 143
рают комнаты, стирают белье,-женской прислуги ни следа. Единственными существами женского пола, усмотренными

мною в стенах укрепления, были кошка, пара собак, да несколько куриц. Но называть Памирский пост раем только потому, что там нет ни одной женщины, чересчур.
144 НАРОДОНАСЕЛЕНИЕ. ГЕОГРАФ. ОБЗОР.' ПАМИРСКИЙ ПОСТ.
Капитан Зайцев является предметом всеобщей сим­патии и уважения; дисциплину между людьми он поддержи­вает строжайшую. Все люди отличались образцовой моло­децкой выправкой; долгая, холодная памирская зима, которую гарнизон проводит в этой'пустыне, почти в таких-же условиях, как и полярные мореплаватели на замерзших во льдах судах, нисколько не отражалась на них, - ни следа вялости, апатии, равнодушие. Теперь, когда снова начи­нало пригревать солнышко, растопляя снежные сугробы в горах и лед на реках и озерах, и в природе пробу­ждалась новая жизнь - в укреплении господствовало осо­бенное оживление и веселье, пробуждался особый интерес к жизни и природе.
Каждый день давал повод к новым наблюдениям. На берегах Мургаба останавливались пролетом стаи диких уток и гусей, возвращавшихся из своего зимнего место­пребывания - Индии на летнее пребывание - в Сибирь. Для многих из них отдых здесь становился, однако, неожи­данно долгим. Казаки закидывали также сети в реку, ходили на охоту за архарами и часто возвращались с богатой добычей.
Отношения между офицерами и командой наилучшие. Тридцать человек солдат за отбытием срока службы должны были вернуться в Ош, и трогательно было видеть, как при прощании офицеры, по русскому обычаю, трижды целовались с каждым из уходивших нижних чинов. С ружьями на плече, с ранцами за спиною солдаты бодро отправились пешком в 45-ти мильный путь, через плато Памира, в теплую желанную Фергану.
По воскресеньям устраивалисьразные игры и пляс. Музыка хромала; гармоника, два барабана, треугольник да пара тарфлокч, - вот и весь оркестр; играли, однако, с огнем, и под эту музыку лихие казаки отплясывали знаме­нитого трепака так, что только пыль столбом стояла.
Когда воскресное солнце садилось, а с ним отходил на покой и западный ветер, правильно дувший в течение всего дня, вокруг запевалы составлялся кружок из семи­десяти песенников, и из их здоровых глоток вылетали, звонко отдаваясь в разреженном, не шелохнувшемся воз­духе, русские мелодии - заунывные народные и бойкия сол­
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
145
датские песни. Такой вечер состоялся в последнее воскре­сенье моего пребывания в укреплении. В воздухе стояла полная тишина, но было холодно, и солдаты укутались в башлыки. Звезды горели удивительно ярко; издали, во время пауз, доносился шум Мургаба. Солдаты пели с увлече­нием, точно под впечатлением нахлынувших на них воспоминаний о далекой родине. Мы с удовольствием при­слушивались к их свежим голосам, раздававшимся под бесконечным сводом небесным!
На Муетаг-ату и в Кашгар.
Я оставил Памирский пост 7 апреля, после солидного завтрака в офицерском собрании. Комендант и все офицеры провожали меня порядочный конец. Около речки Ак-байтал нас ждали казаки с чаем. Тут я поблагодарил за ока­занное мне в эти незабвенные дни широкое гостеприимство, пожал в последний раз всем руки и, напутствуемый про­щальным маханьем фуражками, двинулся к северу в со­провождении крепостного толмача Куль Мамфтыфва, которого приставил ко мне в виде адъютанта комендант.
В сумерки добрались мы до двух озер близнецов Шор-куль - Ранг-куль, соединенных узким проливом, и здесь расположились на ночлег в „юламейке“ -малень­кой дорожной островерхой палатке без дымовой трубы. Рфхим-бай захворал и не мог нести службы во весь наш путь вплоть до Кашгара. Пришлось взвалить его, как мешок, на верблюда и везти всю дорогу. Его заменил Ислам-бай; в это-то путешествие я и имел возможность узнать и оце­нить превосходные качества этого человека.
Снег попадался теперь очень редко, но лед на озерах был толст; только пролив, к нашему удивлению, был чист, и на нем крякали и гоготали массы гусей и уток. По почве видно было, что озера эти мелководны, - кругомъ
Свен Гфдин. Ю
146 НА МУСТАГ-АТУ II В КАШГАР.
разстилались поросшие травою равнины с пологим подъ­емом.
На следующий день я послал караван прямо к ма­ленькому русскому форту на Ранг-куле, а сам с четырьмя людьми предпринял экскурсию по льду Ранг-куля с целью измерений. Мы прорубили только две проруби и нашли, что озеро действительно чрезвычайно мелководно, а именно 1.50 м. и 1. 99 м. глубины. Ледяной покров имел 0. 92 м. и 1.02 м. и был покрыт тонкой пеленой снега; только около самого берега шла небольшая полоса открытой воды. В прорубях температура воды равнялась-0.2°; на дне, покрытом илом и тиной, смешанными с перегнившими остатками растений, -ьнисколько2.8°. На вкус вода была почти пресная и содержала водо­росли и сухия былинки.
Слово „ранга“ соответствует Carex pliysoid.es, но, ве­роятнее, что озеро получило свое название от диких коз, водящихся в этой области в изобилии, и известных под именами „рангъ“ и „киикъ“. Шор-куль означает соленое озеро; в нем вода горько-соленая. Ясно, что вода из речек и ключей, стекающих в Ранг-куль, идет оттуда через пролив в Шор-куль, где и происходят процессы испарения и отложения солей. В восточной части Ранг-куля находится остров, расположенный по продольному направлению озера; возвышается он всего на 4 м.; отвесные и сильно изрытые водой берега его состоят из голубоватой мягкой глины, год­ной для лепки. Говорят, что весной, когда лед пройдет, тут высиживают яйца бесчисленные стаи гусей.
Затем мы продолжали путь к форту, гарнизон кото­рого состоит из коменданта и 36 казаков. Здесь мы про­стояли два дня. Выехали 11 апреля и направились почти прямо на восток к небольшому караван-сараю Сары-гай, находящемуся на отроге лежащих на севере гор. К за­паду от перевала западные ветры нанесли громадные массы песку, образовавшие гигантские дюны с мелкой рябью на по­верхности.
К востоку от Сары-гая мы спустились в широкую, ровную, открытую долину Найза-таш, где раскинулись два киргизских аула; мы сделали привал в лежащем больше к востоку. Аул состоял из 5 кибиток, занимаемыхъ
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
147

Киргизка (из Мургабского аула) с тремя сыновьями.
(С фотографии автора).
19 джигит-киргизами, из них было 10 мужчин. Зимуют они около Ранг-куля, весну проводят в долине Найза-таш, а летом снова возвращаются к озеру. Скота у них насчи­тывается: 400 голов овец, 40 яков, 7 верблюдов и 3 ло­шади.
На следующий день, 12 апреля, нам предстояло перейти временную границу между русским и китайским Памиром, т. е. пересечь мощный хребет Сары-кол, сияющий снежный гребень которого был виден с Ранг-куля. Из множества веду­щих в китайский Па­мир перевалов я вы­брал Джагатай, 4,730 м.выс.Итак,мы напра­вились на N0. Долина всфподымалась, и подъ­ем на самый перевал оказался очень крут и тяжел. Почва была крайне неудобна для езды, - ехать прихо­дилось все между боль­шими сланцевыми и гнейсовыми глыбами, по большей части зане­сенными снегом. Гре­бень самого перевала очень остер. Пока мы отдыхали тут, под­нялся юго нисколькозападный
ветер, и разразился сильный град; температура была - 2.8°.
По другую сторону перевала местность круто понижается к северу, и после утомительного перехода мы достигли пер­вого Джагатайского аула из 4 кибиток с 24 жителями. Другой аул, лежащий немного ниже, состоял из 6 кибиток. Здесь-то мы и сделали первый привал на китайской почве.
Моему появлению уже предшествовали самые несообраз­ные слухи. рассказывали, что я русский, готовящийся во главе 10*
148
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
60 вооруженных казаков произвести нападение на китай­ские владения, и нашего прибытия поэтому ожидали с боль­шим напряжением. Но когда киргизы увидели меня одного, в сопровождении маленькой кучки их-же соплеменников, они скоро успокоились, приняли меня очень дружелюбно и тотчас-жф послали гонца в китайскую крепостцу Булюнънисколькокуль, где комендантом был Джан-дарын.
На следующее утро явились трое посланцев с приве­том и поручением собрать сведения о нас и о целях нашего путешествия. Главный посол был Осман-бек из Тагдумбаша, высокий, красивый, интеллигентного вида кир­гиз в белом тюрбане, старшина „ланзьГ *) около Бунискольколюн-куля. Другой, Яр-Мухаммед-бек, был начальни­ком пограничной стражи около Кияк-баша. Третий был мулла. Все трое были в белых тюрбанах и пестрых ха­латах. Исполнив данное им поручение, они вернулись в Булюн-куль, чтобы рассказать обо всем виденном и слы­шанном.
Аул был расположен близко от места соединения Джагатайской долины с долиной Ак-берды. Ручьи во время половодья размыли мощные отложения конгломератов, так что обточенные глыбы ео многих местах грозят рухнуть с отвесных скал. Долина Ак-берды так-же сильно раз­мыта, изрыта и загромождена конгломератовыми глыбами. Как я уже говорил выше, хребет Оары-кол составляет пограничную линию между двумя различными по характеру областями; по сию сторону его идет центральная, не имеющая стока область с широкими сглаженными долинами, а по ту сторону, т. е. на восток от хребта, периферическая область с резко очерченными, узкими долинами, где процесс раз­ложения горных пород в полном ходу.
13 апреля мы сделали небольшой переход до впадения долины Ак-берды в долину Сары-кол. На берегу речки была приготовлена для меня небольшая жалкая кибитка, по­крытая продранными кошмами. Она была предусмотрительно разбита в расстоянии всего 3 „кичкеримовъ“ (кичкфрим - расстояние, на котором слышен человеческий голос) отъ
*) Китайский крепостной гарнизон в 100 чел,
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
149
крепостцы. Едва мы успели расположиться, как „юз-баши“ (сотник) возвестил о прибытии с визитом помощника ко­менданта Булюн-куля, киргиза Тюря-Келды-Савгана и его со­брата, китайца Тзяо-дарына, из Тарбаши, крепостцы при входе в долину Гез. Мы едва успели выйти из палатки, чтобы встретить их. Их сопровождало десять верховых ки­тайцев, в серых шароварах, башмаках и красных мун­дирах, украшенных большими черными китайскими знаками; все были с ружьями и сидели на прекрасных белых конях с красными седлами и длинными брянчащими стременами.

Вид на Мустаг-ату с запада.
На заднем плане северная вершина группы; на пе­реднем ледник Ямбулак-баши и его морены.
(С фотографии автора).
Я пригласил их в кибитку, где им был предло­жен изысканный „дастарханъ“ из сардин, шоколада, за­сахаренных плодов, кэкса и ликера, нарочно для китай­цев захваченного мною из Маргелана. Тзяо-дарыну осо­бенно понравился ликер, и он спросил, сколько он мо­жет его выпить, не хмелея. Сигареты также живо пошли по рукам, но Тзяо-дарын отдал всетаки предпочтение своему собственному серебряному кальяну.
Поддерживать разговор с этим мандарином было довольно затруднительно, тем более, что я в то время не
150
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
был особенно силен в киргизском языке. Я говорил по­этому по русски Куль Маметыеву, а он переводил по тюркски толмачу мандарина, сарту из Турфана, который, наконец, и передавал мои слова по китайски своему господину.
Тюря-Келды-Савган был очень живой и обходитель­ный человек, к тому-жф тонкий и осторожный дипломат. Сначала они не хотели позволить Куль Мамфтыфву, русскому подданному, участвовать в экспедиции на Мустаг-ату, но когда я показал им свой паспорт и письмо китайского по­сланника в Петербурге к дао-таю в Кашгаре, они сда­лись, но поставили условием, чтобы по окончании свофй мис­сии он кратчайшим путем вернулся в русский Памир. Бывший-жф с ними киргизский эллик-баши (начальник 50 чфл.) должен был немедленно вернуться, так как у него не было с собой паспорта. Рехим-бая я хотел отпра­вить на верблюде в Кашгар, так как положение его было весьма серьезно, и ему нужен был отдых и уход, но на это Тюря-Келды-Савган не согласился потому что, еслибы киргиз умер в дороге, китайским властям было-бы много неприятностей.
В конце концов я должен был дать обязательство вернуться, после экспедиции на Мустаг-ату, обратно в Булюн-куль и никаким другим путем в Кашгар не направляться. В залог-жф в руках китайцев должен был остаться один из моих людей и половина моего ба­гажа. Покончив с этим, я изъявил намерение отдать ви­зит моим гостям, но они стали извиняться, что не могут принять в укреплении чужеземца-европейца в отсутствии Джан-дарына; он, впрочем, скоро должен был вернуться из Кашгара.
Переговоры эти продолжались битых 5 часов, и когда, наконец, гости мои собрались уходить, я подарил им, чтобы расположить их в свою пользу, тульский кинжал и серебряный кубок. Сначала они отказывались, говоря, что это ни с чем несообразно, чтобы я, почтив их таким изысканным дастарханом, еще дарил их, и что скорее следовало-бы наоборот, так как я их гость. Но под ко­нец они стали сговорчивее и выразили надежду отдарить меня, когда я вернусь. Затем они распростились со мной и
НА МУОТАГ-АТУ И В КАШГАР.
151
умчались в облаке пыли, в которой долго еще мелькали их белые лошади, красные мундиры и блестящее оружие. С тех пор о них не было ни слуху, ни духу, если не счи­тать, что они давали мне знать о себе весь путь, запретив киргизам в этой области снабжать меня бараниной, топли­вом и другими необходимыми предметами.
Остаток дня пошел на приготовления к предстоящей эк­спедиции. Сопровождать меня должны были только Куль-Маменисколькотыфв, Ислам-бай и киргизы Омар и Хода-Вфрды при четы­рех вьючных лошадях, нагруженных продовольствием, постельными принадлежностями, тулупами, подарками, апте­кой, фотографическими аппаратами, приборами и проч. Все остальное оставалось здесь под присмотром сарта Ходжи, которому было поручено ходить и за больным Рехимънисколькобаем. Последний все не поправлялся, не смотря на весь наш уход, так сильно отозвался на нем зимний переходя» на Памир. В лице он изменился до неузнаваемости, - блед­ный, изнуренный, с большими стеклянными, равнодушными глазами. Он принес Аллаху в жертву барана и стал уве­рять, что с тех пор ему стало чуть получше.
Вечером явилось несколько китайских солдат с просьбой позволить им осмотреть несколько из моих чемо­данов и ящиков с багажом. Как оказалось потом, в крепости боялись, что мои ящики набиты русскими солдатами, которые, таким образом, тайком перебрались через гра­ницу. То обстоятельство, что вышина ящиков не превышала половины человеческого роста, не умаляло подозрений. Мы открыли китайцам несколько ящиков, и они успокоились. Тем не менее ночью вокруг моей кибитки разгуливал ки­тайский патруль, хотя и на довольно значительном расстоя­нии, так что его даже не видно было. Ясно, что солдатам приказано было наблюдать за нами.
Вокруг нас расстилался чудный вид. Прямо на вос­ток, по другую сторону маленького озера Булюн-куля, вид­нелась мощная гора, окутанная вечным снегом. Это Акънисколькотау - „белая гора“, северное продолжение Мустаг-аты. На­лево от неё открывалась долина Без, на право широкая до­лина Сары-кол. Невдалеке от нашей стоянки виднелся аул в 6 кибиток, а в горах кругом паслись длинношерстые,
152
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
хрюкающие яки. На юге открывалась небольшая долина Кумънисколькоджилга- „песчаный оврагъ“.
14 апреля мы выступили в путь к Мустаг-ате. Сильный восточный ветер гнал нам в лицо тучи мелкого песку. Мы перешли через два маленьких озера около Булюн-куля, видели вблизи крепость и свернули к SSO по широкои долине Сары-кол. Большой черный як неотступно следо­вал за нами, в течение часа. Мы ужь спрашивали себя, но дрессированный-ли это шпион, но он устал и отстал от нас на одном холме.

Мой караван в долине Гез. (С'Ь фотографии автора).
Долина Сары-кол представляет мощную выемку в „крыше мира“, то совсем узкую, то расширяющуюся, усеян­ную гальками и глыбами гнейса и окруженную гигантскими горами с выветрелыми склонами. Долина очень бедна пастбищами и почти необитаема. Только кое-где мелькнет одинокая кибитка. К подошве Мустаг-аты долина идет медленным ровным подъемом. В одном месте возвы­шается колоссальная эрратическая гнейсовая глыба, предста­вляющая, благодаря процессу выветриванья, как-бы арку, под которой можно проехать.
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
153
Теперь было ясно заметно, что мы на китайской террито­рии. Впереди нас не ждали больше киргизы с готовой ки­биткой, как то было в русском Памире. Пришел конец нашим красным денькам, и сколько раз нам предстояло ночевать под открытым небом! Так, между прочим, до­велось и в эту первую ночь пути, и мы старались только найти укромное в защите от ветра местечко. Наконец, мы нашли такое в той части долины Сары-кол, которая но­сит название Каинды-дэле (березовая площадка), совер­шенно неподходящее, так как никакие березки не качают своих зеленых верхушек в этой каменистой, бесплодной пустыне. Возможно, впрочем, что где нибудь в окрестно­стях и росли эти деревья.
Несколько дальше к югу нависла над долиной колос­сальная глыба гнейса, и тут-же возвышалась низкая, закруг­ленная каменная стена, дававшая некоторую защиту от ветра. Мы расположили наши пожитки, войлоки и весь би­вуак, как могли, удобнее в этом подобии пещеры, и когда суп, наконец, забурлил над огнем, то почувство­вали себя и совсем хорошо. Но ветер выл между камнями, пыль и песок так и крутились вокруг нас, и, когда мы стали есть, на зубах у нас так и хрустело. Вечером по­шел было снег, но часов в 10 погода сразу утихла, и месяц осветил безмолвную, мирную, но дико пустынную местность.
15 апреля. Чем дальше подвигаемся к северу, тем более пересеченной становится местность. Мы достигли не­большего горного озера Басык-куля с глубоко и причудливо изрезанными линиями берегов. Середина озера была покрыта мягким, пористым льдом, но ближе к берегам стояла открытая вода, чистая, прозрачная и пресная. Недалеко от озера виднелась на одном уровне с почвой окруженная ка­менной стеной гнейсовая плита с древней китайской над­писью. По близости-же возвышались еще две отдельные глыбы гнейса, со стертыми ледниковым льдом боками. На одной из них были заметны следы подобной-жф надписи, кото­рая была почти стерта ветром и песком. Место это назы­вается „Тамга-ташъ“, или „камень-печать^.
С холма открылся вид на Малый Кара-куль, красивое
154
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
горное озеро, окруженное доходящими до облаков горами и отливающее голубыми и зелеными тонами. Только около юж­ного берега была полоса тонкого льда. По озеру ходили волны, с белыми гребешками, и на берегу нас встретил настоящий „бризъ“, чистый, свежий, морской ветер; волны звонко и мерно ударялись о берег.
Тропинка шла совсем близко от озера, отделяясь от него местами только низкими округленными холмами, остат­ками старых морен, как я констатировал в следующее посещение. Тогда, впрочем, я и не подозревал, что опять вернусь к этому озеру, и что берега эти так мне полюбятся. Сколько одиноких вечеров предстояло мне прислушиваться к мудреным сказкам, которые нашептывали каждый ве­чер эти волны, сколько раз предстояло любоваться горами, глядящимися своими снежными вершинами в Малый Кара­куль! Далее я буду иметь случай посвятить этой местности несколько воспоминаний, а теперь спешу далее.
В некоторых местах скалы вдаются в озеро, и мы иной раз порядочные концы ехали то по воде, то по косогору, образовавшемуся из осыпавшагося щебня и камней. К югу от озера открывалась широкая долина реки Су-баши, где паслись большие стада косматых яков. Ветер перешел в настоящий ураган, густые облака пыли и песку и даже самого мелкого щебня летели нам прямо в лицо, так что время от времени приходилось останавливаться и поверты­вать ветру спину. Во дворе крепости Су-баши как раз про­исходил осмотр только что доставленного продовольствия. Нас встретил внушительного вида всадник, начальник киргизов Су-баши, бек Тогдасын. Он принял нас при­ветливо и проводил меня в свою большую и прекрасно убранную юрту. Со временем он сделался одним из лучших моих азиатских друзей.
Как только мы разобрались в кибитке, явились с визитом все местные киргизы, а с ними и крепостные солдаты (между ними много дунган), и прием гостей про­должался без перерыва весь вечер. Кроме того ко мне явились больные из окрестностей с просьбой о лекарствах. Одна древняя старуха страдала коканскбю болезнью, другой пациент жаловался на зубную боль, у третьего болел нос,
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
155
а один солдат дунган жаловался, что у него всякий раз, как подует ветер, болит живот, и т. и. Все получили по небольшой дозе хинина, так как чем горче лекарство, тем более оно внушает к себе доверия в азиате; вообще тут главную роль играет воображение.
На следующий день мы пригласили „на чай“ знатней­ших киргизов аула и нескольких китайских солдат, Вфчером-же я угощал ликером и игрой на небольшой шарманке самого бека Тогдасына, и этот почтенный чело­век пришел в неописанный восторг и стал клятвенно утверждать, что чувствует себя помолодевшим на двадцать лет и что не веселился так со времен владычества над Кашгаром великого Якуб-бека. Он припомнил, что турецкий султан несколько десятков лет тому назад при­слал последнему большую шарманку.
Занятый мыслью о предстоящей экспедиции на Мустагънисколькоату я еще с самой долины Алая все выспрашивал на этот счет киргизов. Все в один голос говорили, что подъ­ем туда невозможен: отвесные скаты и обрывы загромож­дают дорогу повсюду, бока гОр одеты твердым, как сталь, льдом, и бури, которые одни только и хозяйничают в этой области, сметут нас, как песчинку, если мы осме­лимся пойти на „великана”.
Мустаг-ата считается священной горой. Киргизы ста­новятся на колени и творят молитву, когда проезжают мимо или еще только завидят ее издали. Там покоятся 72 святых; уверяют даже, что гора эта громадный „мазаръ“ или святая могила, в которой между другими лежат и Моисей и Али. Последний, почувствовав приближение смерти, предсказал окружающим, что когда жизнь покинет его, с неба явится белый верблюд и унесет его тело. Действи­тельно, по смерти святого мужа явился белый верблюд, взял его на спину и поспешил на Мустаг-ату. В то, что там почивает и Моисей, киргизы также верят незыблемо и не­редко даже называют гору Хазрет-и-Муза, т. ф. „святой Моисей”.
В Су-баши киргизы рассказывали, что одному старому „ шпану “ удалось много веков тому назад взойти на гору. Он нашел там озеро и речку, на берегу которой пасся
156
НА МУОТАГ-АТУ И В КАШГАРЪ
белый верблюд. Был там и сад, в котором росли в изобилии сливы и расхаживали старые люди в белых одеж­дах. Ишан вкусил плодов от одного сливового дерева, и тогда один из старцев подошел к нему и сказал, что счастлив он, но пренебрегши плодами, - иначе и он, как другие, был-бы обречен вечно оставаться на горе. Затем его взял к себе на седло всадник на белой лошади и спустился с ним по обрывам. Когда ишан вернулся к себе, у него осталось только смутное воспоминание о том, что было с ним.
С этою областью связана и другая легенда из времен знаменитого хана Ходжи, владычествовавшего над всей страной от Кашгара до Манаса. Китайцы отправили к нему двух послов, чтобы заключить с ним мир, но он не согласился; одного посла умертвил, другому обрубил нос и уши и в таком виде отправил его обратно к китайскому императору. Император страшно разгневался и велел на­полнить иглами три котла, обещая послать против Ходжи столько-жф воинов, сколько вместилось в котлах иголок.
Хан Ходжа во главе войска в 70,000 челов. отбивался под Манасом от бесчисленных китайских полчищ целый месяц. Под конец он победил и с 32,000 вой­ска вернулся в Кашгар, а оттуда в Булюн-куль, где произошло новое сражение. С остатками войска направился он к Малому Кара-кулю, где китайцы и стали сильно теснить его. В самую решительную минуту с Мустаг-аты спустилось 40 всадников на вороных конях и решили битву в пользу хана Ходжи.
В войске его находился один батырь Чум-карънисколькокашка, который получил от своего господина наказ - ни­когда не оглядываться в битве, иначе он никогда не побе­дит. В трех битвах соблюдал он наказ и побеждал, но в четвертой обернулся и был мгновенно поражен стре­лою. Могила его находится на большой высоте, около запад­ного склона Мустаг-аты, и одна из вершин горы носит имя батыря.
Китайцы, однако, опять собрали необозримое войско и напали на хана Ходжу около Малого Кара-куля; тогда 40 всад­ников сочли за лучшее убраться во свояси на Мустаг-
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
157
ату, - трусость довольно неожиданная, раз дело идет о сказочных героях! Ходжа бежал к Ранг-кулю и Корнейнисколькотарты; китайцы преследовали его, принудили к битве и раз­били. Войско его было все рассеяно, и в конце концов он остался в темноте с одними, только трубачом. Хан при­казал трубачу трубить, и остатки его войска мгновенно со­брались вокруг него. Но их было уже слишком мало, что­бы противостоять китайцам, те погнали их через горы и долины и мало по малу перебили почти всех.
Всего с пятидесятью верными воинами достиг Ходжа Ялпиль-куля - „зеленого озера“ и там один успел взойти на высокую гору в то время, как воины его были окружены китайцами. Тогда хан дал знак своим броситься в озеро, что те и сделали, и тут произошло новое чудо: они никак не могли потонуть, а китайцы никак не могли попасть в них, сколько ни стреляли. Но хан Ходжа умел выпутаться: взял горсть пыли, сотворил над ней молитву и бросил в озеро, - герои тотчас исчезли в волнах! Сам-же хан бежал в Бадахшан, но шах отрубил ему голову и ото­слал ее китайцам. Тело-жф его было отправлено друзьями в Кашгар, где и погребено около Хазрет-Апака.
Дальше киргизы рассказывали, что на вершине Мустагънисколькоаты находится древний город Джанайдар, воздвигнутый в такия времена, когда все люди на земле были блаженны, и так как потом всякия' сношения между городом и прочею землею были прекращены, то обитатели его и до сих пор блаженствуют. Там находятся сады, в которых круглый год растут чудеснейшие плоды и неувядающие цветы; женщины там не старятся и вечно остаются прекра­сными. Все блага жизни предлагаются там в изобилии еже­дневно; смерть, холод и мрак изгнаны оттуда навсегда.
Словом, Мустаг-ата, как и Демавенд и другие горы нискольковеликаны, окружена таинственным облаком преда­ний и фантастических легенд. Да и немудрено, что полу­дикие киргизы взирают на эту гору с благоговейным тре­петом, если даже европеец бессилен перед её чарами.
Как мощный аванпост, преграждающий дорогу в Центральную Азию, возвышается Мустаг-ата, одна из высочайших гор Памира и всего земного шара, имеющая
158
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
7,800 м. высоты и являющаяся в то же время достойным продолжением мощных хребтов: Гималайского, Кунь-луня, Кара-корума, Гинду-ку, собранных на „крыше мира“. Гора эта представляет кульминационную точку идущего по мери­диану хребта, охватывающего Памир с востока и носящего название „Мус-тагъ“ или „ледяные горы“; имя Мустагънисколькоата, т. е. „отец ледяных горъ“ показывает её превосход­ство перед хребтом.
Это действительно знаменательное имя: как настоящий отец, вздымает гора свою седовласую макушку над голо­вами детей, хотя и они, как он, все рослые великаны, оде­тые в бело-снежные плащи и ледяные брони. Словно гигант­ский маяк льет Мустаг-ата свое серебряное сияние далеко на необозримое пространство песчаного моря пустыни. Я много раз видел ее издалека, месяцами бродил по её склонам, притягиваемый её чарами.
Что-же касается киргизов в Су-баши, то они менее пес­симистически относились к подъему на Мустаг-ату, нежели их соплеменники на Памире. Все соглашались сопровождать меня и стараться до последнего, но думали всетаки, что экспе­диция не удастся. У охотников, которым случалось заблу­диться на больших высотах, начинала кружиться голова от „тяжелаго“ воздуха, и даже ловкие и быстроногие архары, когда их загоняют к отвесным ледяным стенам, отсту­пают назад. Даже у королевских орлов слабеют крылья на таких высотах.
Поэтому мы снарядились, как в настоящий поход, ре­шившись во что-бы то ни стало одолеть великана. Мы поло­жили подстерегать минуту, т. е. благоприятной погоды, в ка­ком нибудь укромном местечке и тогда сразу взять его приступом. Решено было разбить третий лагерь на возможно большей высоте, а оттуда уже производить рекогносцировки и наступление.
В продолжительных, богатых приключениями путеше­ствиях часто, однако, бывает, что разные препятствия и пре­вратности идут наперекор планам путешественника, сби­вают его на другие пути, нежели по каким он решил сле­довать. Подобное поражение ожидало и меня на Мустаг-ате. Моим намерением было, если возможно, добраться до самой
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
159
вершины горы и исследовать её геологическое строение, её ледяной покров и гигантские ледняки, ползущие по склонам с быстротой маленькой часовой стрелки.
Вместо того, чтобы осуществить этот план и насладиться сознанием, что находиться превыше всех земных царств и народов и попираешь ногами пять частей света, имея над собой только несколько вершин азиатских гор, я принужден был, ослабевший и полуслепой вернуться в более теплые области.
Утром 17 апреля около моей кибитки выстроился готовый выступить живописный горный караван. Состоял он из шести киргизов в теплых бараньих тулупах, с посо­хами в руках, девяти больших черных добродушных яков и двух баранов. Яки были навьючены необходимым провиантом, кирками, заступами, топорами, канатами, тулу­пами, кошмами и коврами, фотографическими аппаратами и проч. Хрупкие приборы и бинокли везли в сак-вояжах кир­гизы.
Остальные яки были под седлом. Мы уселись на них, простились с беком Тогдасынъи пустились в дальний путь в гору по направлению SSO. Управляют яками посред­ством бичфвки, продетой в носовой хрящ. Впрочем, яком немного накомандуеипь; он большей частью изволит идти, как ему самому вздумается, уткнув нос в землю, и его хрюканье раздается точно шум отдаленной лесопильни.
Мы прошли первый ледник, отливавший на склоне светло-­зеленым цветом. У подножья его конечной морены лежала гигантская разбивщаяся пополам гнейсовая глыба. Место это называется Кемпир-кышлак, или „бабий поселокъ^. Предание гласит, что когда хан ПИугнанский воевал с киргизами, все разбежались отсюда, кроме одной старухи, спрятавшейся здесь между двумя обломками глыбы.
Подъем очень крут; нигде не видно твердых, нетро­нутых разложением скал; местность вся усеяна гнейсо­выми обломками всех сортов и величин. Гора состоит почти исключительно из гнейса и кристаллического сланца. Выше в продуктах разложения горных пород я находил обломки черного порфира и сильно спрессованного блестящего сланца; последний находился также в скалах, сложенныхъ
160
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
из твердых, нетронутых еще процессом выветриванья горных пород, на высоте 5,000 м.
К вечеру мы достигли свободного от снега местечка, в защите от ветра, на высоте 4,439 м. Таким образом мы поднялись от Су-баши, расположенного на высоте 3,756 м., почти на 700 м. Здесь мы сделали привал и разбили свой простой бивуак. Из кошм и ковров, альпийских палок и веревок киргизы соорудили род ширмы, защи­тившей нас от южного ветра. Зарезав одного из баранов, киргизы произнесли молитву: „Аллаху экбфр, бисмиллах эрнисколькорахман эррахман!“ и мясо еще не успело остыть, как уже было брошено в котел со снеговой водой, кипевшей над костром из сухого помета.
Вечером подошел киргиз с еще двумя яками, на­груженными терфскфном. Развели чудесный огонь, вокруг которого мы и уселись трапезовать. Живое пламя прыгало и металось туда и сюда, словно легкомысленная танцовщица, целуя окружающих и обжигая бороду какого нибудь зазе­вавшагося замерзшего киргиза, подавая тем повод к об­щему веселью. Из-за Мустаг-аты выплыл месяц, окру­женный сияющим венчиком; огонь мало по малу потух, и мы спокойно заснули под открытым небом на горе Хазрет нисколькои нисколькоМуза.
На следующий день 18 апреля погода была неблаго­приятная, холодная, ветряная, небо все в тучах, но мы всенисколькотаки решили сделать попытку. Взято было лишь три яка, так как киргизы захотели лучше идти пешком. По крутым извилистым тропинкам стали мы взбираться по склонам, становившимся все круче. Яки подвигаются с удивительной уверенностью, но зато часто отдыхают. Когда тучи време­нами редели, глазам открывались чудные картины. Долина Сары-кол развертывалась внизу, как на ладони; на севере виднелись Малый Кара-куль и Булюн-куль, на югозападе горные хребты Мургаба, и глубоко внизу под нами на западе могила батыря Чум-кара-кашки; из долины она кажется лежащею на большой горе; отсюда-жф последняя смотрела ничтожным холмом.
• Дойдя до ущелья ледника Ямбулак, мы остановились. Находились мы на высоте 4.850 м., т. е. выше всех евро­
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
161
пейских гор. С королевским величием выступает лед­ник из ворот своего дворца-глубокого и широкого ущелья. Выйдя из гор на открытое место, он становится втрое, вчетверо шире, зато во столько-же раз тоньше. Старые и новые конечные морены, боковые и береговые, ледниковые ложа - все видны отсюда с высоты птичьего полета.
На высоте 5,336м. нас застиг буран, да такой жестокий, что несколько часов пришлось не двигаться с места, пока, наконец, мы решились с величайшей осторожностью повер­нуть назад по свежим сугробам, скрывавшим предатель­ские ямы и каменные глыбы. В два часа термометр показы­вал- 4.5°.
Когда мы после многих мытарств и приключений вер­нулись в наш лагерь, мы нашли там кибитку, любезно доставленную мне беком Тогдасыном вместе с провиантом и топливом.
19 апреля буран разразился и на высоте, где был разбит лагерь. Ясно было, что хорошей погоды придется ждать долго, и я послал Куль Маметыева в долину запа­стись продовольствием на несколько дней. Сам-жф я пред­принял экскурсию с Ислам-баем и двумя киргизами. Остальные, у которых сделалась накануне сильная головная боль и тошнота - остались.
Экскурсия вышла в высшей степени интересной и поучительной; дошди мы до мыса ледника Ямбулака; была снята точная топографическая карта, сделаны разрезы и измерения, а также снято с десяток фотографий. Вооружив­шись веревками, топорами и шестами мы двинулись по лед­нику и прошли от края 320 м.; тут нас остановила тре­щина в 18 м. глубины. Если судить по выпуклостям льда по близости, доходившим до 30 м. высоты, ледник должен был иметь в этом месте по крайней мере 50 м. толщины. Во время этого опасного странствия по льдам, нам часто приходилось перепрыгивать через зияющие трещины, причем принимались разумеется, всевозможные меры предосторож­ности.
Вечером был составлен план подняться на другой день с кибиткой на южный склон горы и оттуда сделать новую попытку. Тут, словно по мановению злого духа у меня Свеп Редин. 11
162
НА МУОТАГ-АТУ И В КАШГАР.
началось воспаление глаз, которым я страдал прежде, сопровождающееся сильной болью. Все аптечные средства были испробованы тщетно, и на следующий день боль так усилилась, что мне пришлось оставить своих и вернуться в Су-баши. Грандиозный план разрушился, с таким трудом организованная экспедиция не удалась. Я рассчитался с кир­гизами, и Мустаг-ата, вся залитая теперь солнечным блеском и представлявшая чудное зрелище - для тех, кто не страдал глазами, - была оставлена на этот раз в покое.
Так как болезнь глаз, не смотря на отдых и тепло, все продолжала ухудшаться, то я дня через два счел за лучшее отправиться в Булюн-куль, где осталась половина моих вещей, двое людей и шесть лошадей. При отъезде жители аула и даже некоторые из китайских солдат рас­простились со мной истинно сердечным образом. Все насе­ление аула собралось на проводы и держало себя, точно на похоронах, тихо и молчаливо. Через час нас нагнала по дороге кучка солдат; служба помешала им проститься с нами, и они теперь явились пожелать нам счастливого пути. Они провожали нас добрых полчаса, распевая в нашу честь заунывные песни; в общем похоже было, как будто караван наш - погребальное шествие, песенники эти - плакальщицы, а я сам - покойник.
Да, печально было наше шествие в это утро 25 апреля, Я напринимался салицила и морфина и чувствовал себя и глу­хим и взбешенным. На левом глазу была плотная повязка, а на правом, еще здоровом, но страшно чувствительном к свету, двойное темное стекло очков. Весь путь до Булюнънисколькокуля мы сделали все-таки в один прием, проехав безоста­новочно десять часов. Около Кара-куля опять захватил нас буран, который в вечеру усилился, и, когда мы в темноте прибыли в Булюн-куль, вся местность кругом опять была в зимнем наряде.
Джан-дарын теперь вернулся из Кашгара, и я тотчас послал к нему гонца с просьбой доставить мне приличную кибитку, но гонец вернулся с ответом, что Джан-дарын пьян, и его нельзя тревожить. Пришлось довольствоваться тем, что было, жалкой кибиткой, в которую сквозь щели
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
163
проникал снег. Я решил, впрочем, оставаться здесь еще несколько дней, так как мне становилось все хуже.
Но не тут-то было. 26-го около полудня явился послан­ный от Джан-дарына с приказанием удалиться из Бунискольколюн-куля рано утром на другой-же день,-иначе мне помо­гут убраться его солдаты. Выбора не было, приходилось по­виноваться. Спешу, впрочем, оговориться в пользу китай­цев, что неприятный этот случай был единственным за все время моего путешествия по китайской территории. Тут мне пришлось иметь дело с грубым неотесанным манда­рином, впоследствии же я узнал китайцев с совершенно другой стороны.
27 апреля я простился с Куль Маметыфвым, который вернулся на Памирский пост и позже был награжден ме­далью от короля Оскара.
Кроме того, за оказанные мне услуги получили знаки отличия и многие из офицеров укрепления, так что неуди­вительно, если русские считали меня переодетым принцем.
Около Тарбаши (начало узкого прохода) мы свернули к востоку по глубоко врезавшейся в хребет Мус-таг до­лине Гез. Я потороплюсь провести по ней читателя, так как сам не много-то видел кругом,-я почти все время ехал с завязанными глазами. По крутым головоломным тропин­кам достигли мы во мраке и тумане Уч-каппа („Три камен­ные хижины"), где провели ночь.
На следующее утро предстоял трудный переход через реку Гез. Она здесь очень быстра и глубока и протекает вдоль стены скал по правой стороне долины. Здесь тропинка круто подымается вверх и вьется по почти отвесной стене скалы. По краю вбиты колья. Люди мои сначала предпочитали было переправу вброд через реку, но после того, как пер­вые лошади чуть не потеряли под ногами почву в ценящихся, глубоких водах реки, решили попытаться ехать по тро­пинке. Медленно взбирались мы на крутой гребень скалы, пока две лошади не устали и не отказались идти дальше.
Опять пришлось обратиться к реке, которую, наконец, с большим трудом и перешли, приняв все меры предосто­рожности. Ящики мои перевозили только на лучших лошадях, что очень и задержало нас, так как много времени ушло на 11*
164
НА МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
перегрузку. Каждую лошадь сопровождали двое верховых, чтобы помочь ей в случае, если ее опрокинет течением. Крайне жутко въезжать с лошадью в ленящуюся бурлящую реку, в которой не видно дна, так что не знаешь, чем оно покрыто, щебнем или гальками, не знаешь мелка река, или глубока. И надо строго держаться брода, если не хочешь вы­купаться, что далеко не безопасно, если сидишь с ногами в стременах, а река неподалеку оттуда круто низвергается, образуя водопад в теснинах скал.
После того мы не раз переправлялись через реку, то

Мост через реку Гез. (С фотографии автора).
вброд, то по более или менее шатким мостикам. Особенно живописен был один. Передней частью он опирался на лежащую в русле громадную округленную глыбу. Долина спускается очень круто, и река образует непрерывные водопады. Узкий проход между стенами скал, где звуки будят громко эхо, был наполнен туманом, закрывавшим горизонт. Дорога, до крайности.каменистая и бугристая, все время идет между высоко вздымающимися стенами конгломе­рата. Круглые гнейсовые глыбы иногда так далеко высовы­ваются из стен, что того и гляди оторвутся и сокрушат тебя. Куда легче дышется, когда проедешь такое место.
НА. МУСТАГ-АТУ И В КАШГАР.
165
Температура совсем изменилась, и мы только теперь заметили, что уже весна. Минимальная температура ночью равнялась -0.1°; по мере же нашего углубления в долину становилось все теплее: около полудня было 8°; в два часа дня -4-11.6°; в 3 ч. ■+■ 13°; в 4 ч. -4-14.5° и в 8 час. -4-15°. Мы остановились около Купрук-караула, где минимальный термометр показал в ночь на 29 апреля -4нисколько4°.
Местность эта пользуется дурной славой, как пристанище китайских и кашгарских разбойничьих шаек. Поэтому ночному караулу приказано было глядеть в оба за вещами и лошадьми. Люди посоветовали мне держать оружие на готове. Но о разбойниках не было ни слуху, ни духу, и ночь прошла так-жф спокойно, как и все предыдущие.
На следующий день опять предстояла тяжелая переправа через реку. Одна из вьючных лошадей, на которой кроме того ехал сарт Ходжа, чуть не захлебнулась. Все бросились в воду, кто раздетый, кто в одежде, и с большим трудом спасли животное и вещи. Ходжа принял невольную ванну, с головой уйдя под воду.
Это была не последняя переправа; много раз еще пере­ходили мы реку то вброд, то по довольно таки опасным мо­стам; долина понемногу расширилась, и показался лесок. Около полудня температура равнялась -чнисколько19°. Мы приближа­лись к более низменным областям с более мягким кли­матом. Желтоватый густой туман стоял между стенами гор, и так как вдобавок глаза у меня все болели, то я и не много видел из живописных местностей кругом.
30 апреля сделан был последний переход по горам, которые еще с утра пошли ниже, потом сменились холмами, стали разветвляться и, наконец, исчезли в тумане. Местность становилась все ровнее, показались поросшие травою поля, и лошади забыли всякую дисциплину. Бедные животные, про­шедшие на Памире через настоящее лфчениф голодом, не могли удержаться, чтобы не щипать мимоходом .аппетитную траву.
Перейдя через три небольшие моста, мы оставили долину Гез далеко влево. Последний мост был очень опасен, и мы чуть не лишились там одной лошади, которая застряла ногами меледу перекладинами. Лошадь развьючили и соединен­
166
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
ными силами высвободили. Затем люди исправили мост, заткнув дыры комками земли.
Около Таш-мелыка (собственно Таш-балыка, т. е. „ка­менной рыбы“) находится небольшая китайская крепостца, комендант которой задержал нас просмотром паспортов. Последнюю ночь мы провели в городке Тарым (земледелие) и вечером 1 мая прибыли в Кашгар, где я нашел сер­дечный прием у моего старого друга консула Петровского и его секретаря Лючша.
IX.
Воспоминания о Кашгаре.
В Кашгаре я пробыл 50 дней, дожидаясь, пока попра­вятся мои глаза, и работая: приводя в порядок мои наблю­дения и разрабатывая набросанные мною карты. Пребывание в гостеприимном доме консула являлось для меня приятным и необходимым отдыхом, - все услуги цивилизации были тут в моем распоряжении.
Консул Петровский - один из милейших и любез­нейших людей в свете; беседа с ним доставляла мне столько-жф пользы, сколько удовольствия, так как он че­ловек науки в полном смысле слова, и сделанные им в окрестностях Кашгара открытия, которые он собирается опубликовать, имеют большое значение для археологии и истории. В библиотеке его собраны все лучшие труды по опи­санию Центральной Азии; рабочая комната его похожа на физи­ческий кабинет, обладающий самыми дорогими приборами. Лучшей, нежели этот дом, точки опоры для путешествен­ника но внутренней Азии, нельзя было-бы и представить себе.
Так как я в своей первой книге „По Хоррасану и Туркестану “ подробно описал и Кашгар и его ближайшие окрестности, то не буду тратить здесь времени и места на описание этого западнейшего из китайских городов, рас­положенного на западном берегу Кызыл-су и представляв­шего все такой-жф серый и пустынный вид. Скажу только несколько слов об европейцах и китайцах, с которыми мне пришлось здесь столкнуться.
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
167
Наину с персонала русского консульства, состоявшего из самого консула Петровского, его супруги, секретаря, двух офицеров, таможенного чиновника и 60 казаков.
Кроме того, за столом консула ежедневно появлялось еще одно лицо, Адам Игнатьевич, поляк, прибывший в Кашгар десять лет тому назад в качестве католического миссионера. Это был видный старик, с чисто выбритым лицом и белоснежными волосами, носивший белое одеяние, а на шее четки с крестом; в общем он напоминал кар­динала на покое. Мы часто подшучивали над ним за сто-

Базар в среднеазиатском городе. (С фотографии автора).
лом; но он на самые щекотливые вопросы отвечал добро­душно-веселым смехом и гнался только захорошим глот­ком водочки.
Никто кроме него самого и не верил в его миссионер­ство, - за все десять лет он не обратил никого, да и не пытался обратить. Сам он, впрочем, хвалился что обра­тил на смертном одре одну сартскую старуху, но злые языки уверяли, что старуха была уже мертва, когда он обра­щал ее. В эту зиму Адам Игнатьевич частенько захажи­вал ко мне, и мы коротали в беседе целые вечера; иной
168
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
раз, увлекаясь рассказами из его полной удивительных приключений жизни, мы засиживались далеко за полночь.
Между прочим, он рассказывал, что во время польского восстания помогал повесить одного русского священника, и за то был сослан в Сибирь, где пробыл около тридцати лет. По рождению он принадлежал к польскому дворян­скому роду Догвилло, но теперь доживал свой век почти без средств, одиноким, всеми забытым, заброшенным, без друзей, без привязанностей, не имея никого, кто-бы поплакал на его могиле, когда он умрет. Тем не менее он был всегда весел, приветлив и жизнерадостен. Мы сидели с ним, болтая у камелька, словно двое отшельников.
Точно так-жф, как и Адам Игнатьевич, застрял в Кашгаре мой старый друг патер Гендрикс, во всех отно­шениях человек замечательный. По рождению голландец, он прожили, в Азии двадцать пять лет, говорил на двад­цати языках, неукоснительно следил за всеми событиями мира и был вообще богато одаренным от природы и все­сторонне образованным человеком, составляя в этом отношении прямой контраст с Адамом Игнатьевичем; проживал он в индусском караван-сарае, в какой-то тесной конуре без окон, в крайней бедности, и, повидимому, давно забытый своими европейскими друзьями, так как почти не получал никаких писем.
Беседа-жф с ним доставляла большое удовольствие; он бывал остроумен и весел, пел французские песни так-жф хорошо, как латинскую обедню, и вообще являлся редким оригиналом; быстро шагая по мусульманским ба­зарам в своем длиннополом одеянии, в шляпе с широ­кими полями, с посохом в руках, с длинной бородой и круглыми очками на носу, он напоминал монаха ордена Серых братьев. Одиночество было лозунгом и его жизни. В одиночестве аккуратно служил он обедню, на которой не присутствовало живой души, кроме него самого, одиноко сидел по вечерам с книжкой у дверей своей конуры, не замечая шума и гама входящих и уходяших караванов, один готовил себе необходимую пищу, на какую хватало его ничтожных средств, одиноко бродил по улицам вече­рами- вечно был одинок. Встречи с ним радовали меня,
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР. 169
и мы часто сиживали и философствовали с ним вдвоем,- я тоже был одинок, как и он.
Третий миссионер был крещеный магометанин, по имени Иоган. Он изучал Коран в Эрзеруме и взывал с его минаретов: „Ла иллаха иль Алла, Мухаммед расуль Улла!“ (Нет Бога кроме Бога, и Магомет пророк его). Потом он принял христианство, два года посещал миссио­нерскую школу в Швеции, а теперь переводил на кашгар­ско-тюркское наречие библию и разыгрывал по вечерам на скрипке шведские псалмы.
Таковы были здешние представители религии, символом которой является крест. Я жалел их: все старания их были тщетны, труды бесплодны, жизнь пуста, тяжела и бесцельна.
В первое мое посещение Кашгара около Рождества 1890 г. я имел удовольствие встретиться здесь с тремя любезными и симпатичными англичанами: капитаном Юнгуснисколькобэндом и г. Мэкэртнеем. Первый уже возвратился вь Индию, но второй оставался еще в Кашгаре и проживал в располо­женном около общественного сада, прекрасном комфорта­бельном доме, где он не раз угощал нас с патером Гендриксом чудесными, веселыми обедами. Мэкэртней, агент индийского правительства в Китае, человек пре­красно воспитанный и основательно образованный, бегло говорящий на всех главных европейских и восточных языках, особенно на китайском. Занимаемое им положение далеко не соответствует его способностям и знаниям; он мог-бы быть полезным своей стране и на более вы­дающемся посту.
Теперь остается упомянуть о наиболее выдающихся ки­тайцах, с которыми я имел сношения.
Во главе каждой из 19 провинций Китая стоит губер­натор, ближайшие помощники которого: вице-губернаторы, управляющий финансовой частью, начальник судебного ве­домства и „дао-тай“ *). Власть первых четверых прости­рается на всю провинцию, последний-же имеет в своем ведении лишь известную область. Так, например, в новой
*) „ Столб закона “.
Примеч. перев.
170
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
провинции Синь-цзянь, которая охватывает весь Восточный Туркестан, Или, часть Джунгарии и часть Гоби, есть много „дао-тафвъ“ или „людей, показывающих правые пути“. В Урумчи, главном городе провинции, свой дао-тай, в Ак-су- свой, в Кашгаре свой и т. д.
Если таким образом район власти дао-тая и меньше, зато самая власть его во многих отношениях значительнее власти первых названных чиновников: он как-бы контролирует их и может обжаловать их действия. Поло-



Городские ворота в Кашгаре.
(С рисунка автора).
жфние, занимаемое им, живо напоминает положение русских провинциальных прокуроров при Екатерине II, которые, однако, имели право лишь протестовать против действий высших чинов, тогда как китайские дао-таи иногда могут и распоряжаться.
Мой друг Шань, дао-тай кашгарский, управляет обширною областью, которая на северовостоке граничит с Ак-су и, кроме самого Кашгара, обнимает еще Маралънисколькобаши, Яркенд, Хотан, Кэрию и Черчен. Должность его
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
171
почти исключительно гражданского характера, но власть его простирается и на военную область: он платит жалованье солдатам и наблюдает за интендантским ведомством. Сары-кол, или восточный Памир, чисто военная область с временным управлением, организованным приблизительно по образцу русского и афганского управлений на Памире, носящих чисто военный характер. Дао-тай, однако, и в Сары-коле пользуется известным влиянием. Он дает советы и разные сведения, но не имеет права распоря­жаться.
Дао-тай Шань в молодости был просто писцом у одного мандарина, но отличился в первое восстание дунган и мало-по-малу, повышаясь в чинах, достиг нынешнего своего высокого положения. Он был поистине человеком честным и благородным. По наружности он, конечно, не был Адонисом, зато его шафранно-желтая телесная обо­лочка была обыкновенно облечена в роскошное одеяние из голубого шелка, в складках которого играли в жмурки золотые драконы и карабкались по причудливо извивающимся гирляндам золотые львы. На его шелковой шапочке торчал шарик, означавший, что он был „дарынъ“ второго класса, а на шее он носил длинную цепь из твердых резных плодовых косточек.
Одной из первых моих обязанностей был, разумеется, визит к этому важному господину, который принял меня с отменной любезностью. Обитал он в обширном „ямене“, где можно было запутаться в лабиринте четыре­угольных дворов, с купами тутовых дерев посреди и деревянными верандами вокруг; столбы, поддерживающие веранды были украшены китайскими письменами, а стены живописью, изображавшею по большей части драконов и других фантастических зверей.
Дао-тай встретил меня у первых ворот и, улыбаясь, повел в приемную залу, где мы уселись друг против друга за маленький четыреугольный деревянный стол и при­нялись пить чай и курить из серебряных трубок. У ворот стояли на страже солдаты с длинными аллфбардами. Важные чиновники с тщательно заплетенными косами и желтыми физиономиями, тоже с шариками на черных шелковыхъ
172
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР,
шапочках, стояли, точно статуи, по стенам залы и всф время рта не раскрывали. Чтобы не отстать от дао-тая, разряженного согласно своему достоинству, я облекся в черную пару и явился в сопровождении казаков на белом, как снег, коне.
Битых два часа длился разговор, являвшийся, соб­ственно говоря, состязанием в искусстве говорить друг другу любезности. Когда я на вопрос хозяина, как понра­вился мне его чай, ответил единственным китайским словом, которое знал: „Хао“ (хорошо), он всплеснул руками и сказал: „Что за ученый человек наш гость!“ Зато когда он затем сообщил мне, что воды Тарима, впадающего в Лоб-нор, через несколько тысяч „ли“ снова выходят на свет Божий, чтобы образовать Хуан-хэ, я отплатил ему восклицанием: „Как ваше превосходитель­ство учены; все знаете!“
Но пришлось ему выслушать и немножко правды. Я на­прямик высказал ему свое удивление, что, несмотря на имеющийся у меня китайский паспорт и рекомендательное письмо, я былтэ так дурно принят в первом-же китайском пункте, куда прибыл, в Булюн-куле, и прибавил, что буду жаловаться высшим властям; физиономия важного китайца сразу омрачилась, и он стал упрашивать меня не подымать истории, обещаясь лично пробрать Джан-дарына. Я обещал на этот раз не жаловаться, чего, конечно, в сущности, и не намеревался делать, а сказал это ради того лишь, чтобы поддержать свой престиж: в обхождении с китайцами вообще надо быть твердым и неуступчивым, иначе они-же над вами посмеются.
В заключение он напомнил мне, что в Кашгаре два начальника: один он, а другой русский генеральный кон­сул (о котором мусульмане говорят, что он истинный преемник хана Джагатая). Так как я по прибытии посе­лился у второго, то теперь справедливость требовала, чтобы я оказал ту-же честь и ему, дао-таю. Но я только поблаго­дарил за такую честь.
На другой день дао-тай явился отдать мне визит с чисто азиатской пышностью и блеском. Сначала ехал герольд, и через каждые пять минут бил в огромный
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
173
гонгонг, за ним ехали всадники, вооруженные копьями и кинжалами, которыми они и угощали каждого, кто не сторо­нился немедленно перед таким важным господином. Сам последний ехал в небольшом, крытом, на двух высоких колесах, экипаже с тремя окнами; над впряженным в экипаж мулом возвышался, для защиты от солнца, укре­пленный на оглоблях балдахин. Экипаж окружали люди, несшие огромные зонтики и желтые флаги с черными пись­менами. Поезд замыкали солдаты в самых фантастинисколькочфских мундирах, ехавшие на прекрасных белых лоша­дях.

Шань дао-тай Кашгарский. (С фотографии автора
Не могу покончить с моими желтолицыми друзьями в Кашгаре, не упомянув о китайском обеде, которого никогда но забуду. Я едва успел опомниться от такого обеда у цзянь-далоя (нечто вроде бургомистра), как был со всем консульством приглашен на парадный обед к дао-таю.
Существуют рассказы о боге классической древности, пожравшем собственного сына, о тролле Зохаке, который съедал в день по паре человечьих мозгов, об афри­канских дикарях, приглашающих миссионеров на обед, на котором гости сами попадают в котел, и о разных обжорах, глотающих одним духом разбитые бутылки,
174
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
раскрытые перочинные ножи и старые сапоги. Но что все это в сравнении с китайским обедом, за которым подают до 46 блюд из самых удивительных продуктов расти­тельного и животного царства, какие только можно предста­вить себе! Копченая ветчина в сахаре не может быть особенно вкусной, не говоря уже о многом другом.
Приглашение на обед - маленькая карточка, посылаемая китайцами гостям за день, за два, в огромном конверте; если гость принимает приглашение, он оставляет карточку у себя, если нет, отсылает ее обратно. Если к обеду звали в 12 часов, то нельзя являться раньше 2-х, иначе застанешь весь дом спящим и не найдешь ни гостей, ни поваров, ни обеденного стола. Когда у хозяев все готово, другой слуга обходит гостей с визитной карточкой хозяина, являющейся в данном случае сигналом, означающим: „Ну, теперь можете потихоньку одеваться“.
Наше шествие вышло поистине блестящим. Во главе ехал аксакал из проживающих в Кашгаре русских купцов нисколькосартов из Западного Туркестана, сарт, как и они, одетый в красный бархатный халат; вся грудь была увешана русскими золотыми медалями. Затем ехал казак с шелковым флагом консульства из красных и белых полос с маленьким косым крестом в углу. За ним следовали в коляске консула. Петровский и я в сопровож­дении двух офицеров и Адама Игнатьевича, в его длин­ном белом балахоне, с четками и крестом на шее. Замы­кали поезд двенадцать казаков, одетых в белые парад­ные мундиры и ехавших на горячих конях.
Таким торжественным образом, разодетые в парад­ные одеяния ехали мы потихоньку по солнцепеку по узким и пыльным улицам Кашгара, через Регистанский рынок, где скучились сотни лавчфнок с соломенными кровлями, подпертыми жердями, поставленными наискось, мимо мечетей, медрессе, караван-сараев, и „толкучки“, где продавалось поношенное платье. Время от времени мы сталкивались с караваном верблюдов или с вереницей ослов, несущих воду в маленьких боченках, и, наконец, очутились в китайском квартале с его оригинальными лавками, изогну­тыми крышами, намалеванными драконами и красными афи-
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
175
тами. Мы въехали в широкия ворота „ямена“ дао-тая, где стояли на вытяжку морщинистые, безбородые солдаты, и где встретил нас сам хозяин.
Благодаря присутствию Адама Игнатьевича, разговор уже за закусочным столом перешел на деятельность миссионеров в Китае. Дао-тай сказал, что христианские миссионеры, простившиеся со всеми удобствами цивилизации и ведущие полную трудов и лишений, далеко не завидную жизнь в чужой стране, достойны всякого уважения. Но, - прибавил он с особенным ударением, - они только сеют здесь рознь. В одном городе, например, часть на­селения перешла в христианство и во время китайских религиозных праздников держится особняком; остальная часть населения смотрит на них, как на изменников, и таким образом они становятся во враждебные отношения друг к другу. В одной семье сын принял христианство и восстает против родителей, в другой жена нисколькохристианка вечно воюет с мужем и т. п. Когда-же я напомнил даонисколькотаю о недавнем убийстве двух шведских миссионеров в Сангпо, то он сделал вид, как будто и не знал об этом.
Потом хозяин провел нас'ц и своих китайских гостей в маленький павильон в саду, где должен был состояться обед. Этикет требует, чтобы хозяин прежде, чем предложить гостям кубки, приложил их ко лбу; с такою-жф церемониею предлагаются и деревянные палочки, служащие для еды за столом. Кроме того хозяин берется за каждый стул и трясет его, чтобы убедить гостей в его прочности, а также проводит рукой по сиденьям стульев, как-бы для того, чтобы смахнуть пыль. Когда все это было проделано, мы уселись вокруг большего красного лакиро­ванного стола. Вошла вереница слуг, каждый нес фарфо­ровую мисочку с каким нибудь блюдом. Мисочки дюжи­нами были расставлены па столе и по мере опустошения заменялись новыми. Перед каждымч> гостем стояли кроме того маленькия чашечки с пряностями и соусами.
Если гости не угощаются сами, хозяин собственноручно накладывает им своих любимых блюд. В числе куша­ний фигурировали чешуя, хрящи и плавники разных морских и речных китайских рыб, грибы, соленые ломтики ба­
176
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
раньего сала, саламандры, вотчина в различных видах и множество диковинных блюд, истинной сущности которых я так и но узнал и которых но решился отведать по при­чине их подозрительного вида и скверного запаха. Финалом обеда были китайские конфекты, которые запивались чаем и китайской водкой, крепкой и страшно горячей.
Большинство подававшихся блюд были приготовлены из продуктов Собственного Китая и потому страшно доро­гих здесь в пустынях далекого запада. Дао-тай, обыкно­венный стол которого очень прост, хотел, вероятно, при­нять нас самым отменным образом. Но мы не оказали чести китайской кухне.
Единственным человеком, поддержавшим престиж европейца, оказался Адам Игнатьевич, возбудивший все­общее удивление. Он добросовестно отведал всех 46 блюд и выпил 17 чашек водки, этого питья, которое обжигало глотку-по крайней мере мою, словно раскаленные железные опилки в серной кислоте. Тем не менее к концу трехчанисколькосового обеда он смотрел, как ни в чем не бывало, точно сейчас только сел за стол.
Я же вынес по отношению к китайским обедам такое убеждение, что нужно известное время для того, чтобы при­выкнуть к этим необычайным блюдам. В конце концов я стал находить некоторые блюда вкусными и с удоволь­ствием принимал приглашения. Самое тонкое блюдо-суп из ласточкиных гнезд, которое, однако, в этой отдален­ной местности появлялось очень редко по своей дороговизне.
На одной из стен павильона красовались какие-то чер­ные каракули, означавшие: „Пей и рассказывай пикантные анекдоты!“ Но и без этого напоминания настроение за обе­дом было самое веселое, и мы, наверно, то и дело самым неприличным образом нарушали строгия постановления ки­тайского этикета, и дао-тай с его туземными гостями должны были-бы бледнеть от негодования, не будь они от рож­денья желтыми, как вяленые лещи.
Во время обеда, но переставая, играл оркестр музынисколькокантов-сартов; гремели барабаны, свистели флейты, пели певцы, и под монотонную музыку плясало двое мальчиков, точно у нас и без того не шумело в голове.
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
177
Когда последнее блюдо съедено, гости, по требованиям, этикета, должны немедленно выйти из-за стола, чему мы были по истине очень рады, так как жаждали выкурить по сигаре и запить ледяной водой с хересом этот диковинный обед.
Когда мы возвращались домой, на улицах и на рынке было уже пустынно и тихо; кое где только попадались оди­нокие пешеходы - какой нибудь дервиш или прокаженный нищий. Солнце село за западным краем Терек-давана, минутные сумерки предупредили о наступлении ночи, и во­сток снова заснул на своей собственной могиле.
Я с большим удовольствием вспоминаю часы, прове­денные мною в обществе консула Петровского; как я уже говорил выше, он во всех отношениях человек неза­урядный, и я обязан ему. большой благодарностью не только за его безграничное гостеприимство, но и за многие поданные им мне добрые советы, обусловленные его богатою опыт­ностью. Петровский живет в Кашгаре двенадцать лет и никто лучше его не знает этой области. Можно было-бы ду­мать, что пребывание в такой глуши равняется для такого образованного человека ссылке; ничуть не бывало! Он по­любил этот город за его неисчерпаемые археологические и исторические сокровища.
Еще одна черта делала общество консула особенно прият­ным,- его неизменно хорошее, веселое расположение духа; ничто так не оживляет и не подбодряет, как встреча с такими жизнерадостными людьми, видящими все в светлых красках, и вполне довольными своей судьбой. Вместе с тем консул был философ и критик и бичевал маленькия слабости света с едким остроумием и иронией, особенно, если дело касалось низкопоклонства и угодничанья. Ни один человек из встреченных мною во время моих странствий по свету не производил на меня такого незыблемо-глубокого впечатления, как именно он, и ни с кем также я не встре­чался бы почаще так охотно, как с ним.
Вообще пребывание в Кашгаре было для меня в высшей степени приятным. Я занимал уютный павильон в саду консула и после завтрака бродил в тени тутовых дерев и платанов по тфрассе, с которой виднелись пустынныя
Свеп Гедин. Щ
178
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАРЪ
области, по которым я должен был скоро направиться на крайний восток. Несколько ласточек, свивших гнезда под крышей, составляли мне компанию и чувствовали себя здесь настолько дома, что то и дело влетали и улетали в постоянно открытые в такое тепло окна и двери павильона.
В Троицын день меня разбудил в моем павильоне серебряный звон церковного колокола, который накануне был привезен из Нарынска для строющейся русской часовни. В этом павильоне я работал с утра до вечера и написал несколько статей. Словом, лучше мне не могло житься нигде. Ветер что-то шептал в листьях платанов; я не понимал, что он говорил, но иногда воображал себе, что он мне приносит поклоны с родины. Тогда я не подозревал, что мне оставалось еще три года тяжелого странствования по внутренней Азии.
Одиночества здесь мне не приходилось испытывать, так как консульство, кроме постоянного персонала, кишмя ки­шело приходящими по делам сартами, китайцами и слугами магометанами. Кроме того к живому населению консульства принадлежали триста кур, множество уток, гусей, индеек, мартышка, четыре попугая и четырнадцать собак. 51 был в ладу со всеми, исключая мартышки, благосклонности ко­торой мне не удавалось приобрести даже яблоками и грушами.
За эти семь недель, проведенных в Кашгаре, я не раз имел с консулом разговор о моих планах, о том, как-бы так устроиться, чтобы, сообразуясь с временами года, сделать мои путешествия наиболее успешными и плодо­творными. В конце концов мы пришли к выводу, что надо устроиться совершенно иначе, нежели я наметил перво­начально. Вместо одной большой экспедиции, мне следовало предпринять несколько отдельных, избрав исходным пунктом Кашгар и возвращаясь туда всякий раз для при­ведения в порядок собранных материалов, проявления фотографических снимков, отправки на родину коллекций и приготовлений к новому „ походу “.
Целью первой экспедиции должно было явиться озеро Лоб-нор, куда меня особенно влекло, но в начале июня произошла быстрая перемена погоды, азиатское лето прибли­зилось быстрыми шагами, солнце палило, словно гигантский
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
179
горн, температура доходила до 38° в тени (инсоляционный термометр показывал 66°), даже ночь не приносила про­хлады, и каждый вечер прежняя столица Якуб-бека завола­кивалась удушливым туманом от палящей жары и насы­щенных песчаной пылью степных ветров. Чем дальше к востоку, в глубь Азии, и чем ближе к середине лета, тем сильнее должны были становиться жары.
Я с ужасом думал о насыщенном пылью и песком раскаленном воздухе, о смерчах на берегах Тарима и о 150 милях тяжелого долгого пути через бесконечные, без­водные пустыни. Мы только что испытали 40° мороза на Памире и тем чувствительнее должна была отозваться на нас жара. Поэтому в самую последнюю минуту я принял решение держаться летом нагорных областей и продолжать прерванные работы в Восточном Памире, а зимою или весною пробраться к Лоб-нору.
Я оставил Кашгар 21 июня вечером. Караван со­стоял из 6 вьючных лошадей, нагруженных продоволь­ствием, приборами, рабочими инструментами, халатами, материями, разноцветными платками и остроконечными шап­ками для подарков киргизам, между которыми такия вещи служат ходячей монетой; затем - постельными принадлеж­ностями, зимними одеяниями, войлоками, оружием и боевыми припасами. Для чтения были взяты только несколько научных сочинений, да номера за полугодие одной шведской газеты, старой, как смертный грех, но тем не менее способной оживить и подбодрить читающего, так как каждая строка навевала воспоминания о Швеции.
Сопровождали меня: евангелический миссионер Иоганн, Ислам-бай из Оша, заместивший уволенного Рфхим-бая, таранча Даод из Кульджи, исполнявший обязанности китай­ского толмача, и Экбар-ходжа, караван-баши из Ферганы, давший нам в наем лошадей. Кроме того, каждый дневной переход нас должны были сопровождать двое знающих дорогу киргизов; дао-тай в любезности превзошел самого себя: кроме двух больших пестрых рекомендательных писем, которые он вручил мне, он послал еще комен­данту Сары-кола и Тагармы уведомление, что я равен по чину мандарину 2-то класса и поэтому со мной должно обходиться, 12*
180
ВОСПОМИНАНИЯ О КАШГАР.
как с таковым. В противоположность тому, что было в первое мое посещение, китайцы вообще проявили на этот раз сравнительно большую предупредительность.
Медленно двинулся наш маленький караван под жгу­чими еще лучами заходящего солнца между рядами ив и тополей по широкому шоссе, проложенному Якуб-беком. По случаю базарного дня на шоссе было большое движение; ехали в своих маленьких голубых повозках, запряжен­ных мулами, увешанными бубенчиками и погремушками, мандарины разных классов, гарцовали на конях китайские офицеры и солдаты в пестрых мундирах, двигались в больших, с выпуклыми соломенными верхами, арбах, за­пряженных четырьмя увешанными бубенчиками и колоколь­чиками лошадьми (из которых одна была впряжена в оглобли, а другие припряжены грубыми веревками впереди) целые компании сартов и китайцев, отправлявшихся в Янги-гиссар или Яркенд. Эти практические экипажи заме­няют в Восточном Туркестане дилижансы; за ничтожную плату 10 тенег (приблиз4. 1 рубль) можно таким образом доехать до Яркенда, т. е. сделать чфтырехдневный путь.
Караван следовал за караваном; около придорожных канав расположились калеки нищие всех сортов, водоносы со своими большими глиняными кувшинами, пекари и торговцы плодами, а в мутной воде канав купались загорелые маль­чишки. Мы проехали мимо ряда могил святых, памятника Адольфу Шлагинтвейту, разрушенного наводнением, разва­лин дворца (Даулфт-баг) Якуб-бека, мимо Кызыл-су, текущей, словно красная глиняная каша, под двойным мостом.
Китайский город Янги-шар остался влево, и мы всту­пили в пустынную и тихую местность, которая простирается к югу и востоку ровной полосой насколько хватает глаз. Стало темно, хоть глаз выколи, и мы в 9 ч. вечера остано­вились в местечке Джигды-арык, чтобы поужинать и до­ждаться людей. Только в 2 часа утра достигли мы Япчана, ближайшей цели нашего путешествия.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
181
Возвращение в Китайский Памир.
22 июня температура была так высока (33.1° в 1 и. пополудни), что мы предпочли держаться в тени; только к вечеру стало чуть прохладнее, так что мы могли снова вы­ступить в путь. Вскоре нас встретил бек с двумя спут­никами, высланный янги-гиссарским амбанем (правитель области), чтобы приветствовать меня в его области, снабдить меня продовольствием, а также сделать все нужные распоря­жения ради облегчения моего путешествия.
Они сопровождали нас некоторую часть пути, а затем поехали вперед, чтобы на полдороге устроить для нас удобную вечернюю стоянку и ужин.
Древесные аллеи и возделанные поля сменялись теперь все чаще песками, а часах в двух пути за Япчаном по­падались уже дюны высотою в 5 м., вытянутые в направлении NW - S0 или N - S; они уже настолько закреплены расти­тельностью, что не особенно затрудняют сообщение. После краткого отдыха в Согулюке, где проезжие китайцы подняли ужасный гвалт, мы в темноте продолжали путь в Янгинисколькогиссар, куда и прибыли рано утром. Для нас было приго­товлено помещение в индусском караван-сарае. Наше прибытие произвело большой переполох, так как все по­стояльцы „караван-сарая“ спали прямо на дворе под открытым небом.
23 июня меня разбудил один из мандаринов низшего класса, доставивший мне барана, двух кур, мешок пше­ницы, мешок кукурузы, охапку сена и топлива - все от амбаня, с прибавлением приветствий и уверений в безгра­ничной дружбе. Весь день все три бека сидели у моих две­рей, готовые к моим услугам по первому знаку.
В эти двое суток, проведенных мною в Янги-гиссаре, местный амбань продолжал осыпать нас любезностями. Когда-жф я в благодарность послал ему револьвер и перо­чинный нож, он прислал мне целый обед из удивитель-
182 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
нейших китайских деликатессов, разложенных по блюд­цам и чашечкам, которые окружали жареного поросенка, красовавшагося посреди огромного подноса; последний был подвешен к большой толстой палке. Вместе с тем амбань поручил передать мне свое сожаление, что, по случаю нездо­ровья, не может сам принять участия в обеде. Это подало мне законный повод ответить, что так как один я не в силах справиться с таким обилием блюд, то и принуж­ден вернуть их все обратно.
Я заподозрил, что все это внимание было хитростью, рассчитанною на то, чтобы связать меня долгом признатель­ности, который-бы принудил меня сделаться покорным слугой желаний господина амбаня. А желания эти клонились к тому, чтобы я отказался от своего намерения отправиться через Кинкол и Тарбаши, т. е. по тракту, находившемуся в его области. Он очевидно боялся, что я нанесу на карту эту область, которую до сих пор европейцы оставляли в покое. Он и советовал мне лучше отправиться через Яркенд, ссылаясь на разлитие горных ручьев, что угро­жает моему каравану опасностями, а ведь, ему, амбаню, в случае, если мой багаж будет попорчен водой, придется отвечать перед дао-таем.
Стороною-же мы узнали, что даже караваны ослов пере­ходят через ручьи. Кроме того самое время года мало рас­полагало к долгому путешествию через чумной Яркенд.
Узнав о моем решении, амбань ответил, что позабо­тится о проводниках для меня, и так как ему собственно не о чем было больше спрашивать меня, то он послал ко мне бока узнать, как заставить „воду течь кверху“. Я сде­лал модель ветряной мельницы из бумаги и приложил к ней более или менее легко понятные объяснения.
Около Янги-гиссара близость гор уже дает себя почув­ствовать некоторою волнистостью местности. Так от города тянется на восток длинный узкий холм, длиною почти в километр и шириною в 20 - 25 метр. В общем он так ровен и правилен, что его можно было-бы принять за ста­рый крепостной вал, если-б он не состоял из песку и конгломерата. К северу от него расположена главная часть города, дома и базары которого исчезают в густой листве
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЕ ПАМИР.
183


Киргиз из восточного Памира (Кара-джилга). (С рисунка автора).
садов; к югу-же лежит только ряд глиняных мазанок с плоскими кровлями. У подошвы холма мы видели клад­бище; над некоторыми могилами возвышались небольшие куполы; от кладбища струился в эту жару неприятный трупный запах.
Вид-жф отсюда открывается широкий и чудесный. На SW виднеется голубо­вато-стальная сте­на Мустаг нисколькоаты, седая макушка ко­торой так и ма­нит в более про­хладные области. На W и S идут низкие холмы, а в противоположной стороне рассти­лается ровный, бесконечный, как даль морская, го­ризонт.
Янги-гиссар не представляет ка­ких либо досто­примечательно­стей; немногочи­сленные мечети и медресе не отли­чаются архитекту­рой. Одно из по* следнихъосновано, говорят, 60 летъ
назад ахуном Хэлимом. Оно обращено фасадом из го­лубого и зеленого каолина, украшенным двумя башенками, на открытую площадь с мутным бассейном посреди.
Кара-чинак-мазар (т. е. могила святого) представляет небольшую типичную азиатскую мечеть, окруженную верандой со столбами4; стены украшены простыми орнаментами, изрече­ниями и флагами. На дворе возвышаются старые тополя съ
184 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
могучими стволами. Один из них остроумно приспособлен к роли минарета. Наконец, видели мы мазар Супурга Хэкима с зеленым куполом и четырьмя башенками.
Город вообще грязен и похож на деревню; улицы узки и пыльны; базары защищены от солнца и дождя дере­вянными навесами и соломенными цыновками. Мужчины хо­дят голыми или полуголыми; мальчишки совсем голфшеньнисколькокими, а девочки в красных рубашонках; головы же и ноги голы. Взрослые женщины, которые здесь редко носят чадры, часто сидят перед своими лавками на базарах или с кор­зинками плодов прямо на открытых площадях. Тип их красотою не отличается; густые черные волосы они, как и женщины других областей Восточного Туркестана, носят заплетенными в две косы.
Китайский город, который называется также Янгинисколькошаром (новый город) расположен рядом с магометан­ским и защищен высокой зубчатой стеной с башнями и рвами. Здесь находится „ямфнъ“ амбаня; антуражем служат длиннокосые китайцы в длинных белых кофтах и широ­ких голубых шароварах.
Индусский караван-сарай, где мы остановились, окай­млен галлереей со столбами, внутри-же находится небольшой четыреугольный двор; здесь проживают десять индусов из Шикарпура, которые занимаются ввозом материй из Индии через Лф, Каракорум, Шах-и-дулах и Яркенд. Главное-же занятие их ростовщичество, и они так ловко обделывают свои беззаконные дела, что забрали все насе­ление в свои руки, и большая часть доходов с полей остается в их карманах.
Медлить в Янги-гиссаре нам было некогда; ветер с гор тянул нас в путь, и много предстояло нам еще сделать, прежде чем опять расположиться на отдых. Хозяин наш, Оди из Шикарпура, ни за что не хотел брать платы за свое гостеприимство, но я выпутался из затруднения, пода­рив ему присланные амбанем барана и топливо, да перо­чинный нож в придачу. До канала Манчин-устэн (8 куб. м. мутной воды в секунду) нас сопровождал бек Касим; тут он соскочил с коня и. простился с нами, а другой бек Нияз сопровождал нас весь путь.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР. 185
Около 6 часов вечера нас захватил сильный ураган с NW., поднявший густые облака пыли и песку и заволок­ший ими всю окрестность. В какие нибудь пять минут набе­жала туча и обдала нас ливнем. Мы промокли порядком, пока нашли защиту в лачужке около дороги. Зато песок и пыль были примяты этим ливнем, и воздух очистился.
От города Кара-баша (черная голова) мы направились прямо на юг, оставив дорогу на Яркенд влево. Отсюда и далеко на восток тянутся песчаные, глинистые и конгломфранисколькотовые холмы; но наша дорога, отличная для езды, вела через покрытую редкими кочками равнину. После двухчасового отдыха в Сугете (ива) мы отправились дальше ночью; было так темно, что мы и не выбрались-бы из лабиринта город­ских улиц без проводника с фонарем. Около двух часов ночи добрались до кышлака Игиз-яр (высокая тер­раса), где и расположились во дворе, красиво лежащем на высоте 1,736 м. над уровнем моря.
25 июня бек Эмин, посланный в горы на разведки амбанем, вернулся с известием, что горные речки и ручьи действительно сильно разлились в последнее время, но кара­вану всфтаки пройти можно. В награду за хорошие вести его пригласили на чашку чая и, к его большому удовольствию, угостили арией на шарманке. Один из местных жителей сыграл на цитре, а мулла, окруженный правоверной толпою, прочел вслух из корана.
На один „ташъ“ (8 килом.) к югу от города нахо­дится рудник Кок-буйнак, где добывается железная руда, которая затем отвозится в Игиз-яр для разработки по весьма примитивному способу. В сарае, из высушенной на солнце глины и досок, сложена печь, имеющая в вышину два метра, а в диаметре едва один метр. Печь до половины наполняется углем. Для тяги в нижней части её проделаны шесть отверстий, перед которыми день деньской сидят шесть человек, действуя мехами из козьих шкур. Поверх угля кладется слой руды в две ладони шириною, и к вечеру железо, расплавляясь, начинает стекать вниз под угли. Просовывая в небольшое боковое отверзтие железный прут, удостоверяются в том, как идет плавление. После каждой топки печь должна быть очищена от шлака и золы.
186 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
Добытое таким способом железо, разумеется, плохого качества, не годится для ковки и идет только на выделки самых простых земледельческих орудий, для подков-же, например, не годно. Нужно очень много руды, чтобы полу­чить 5 чэрек (1 чэрфк = 12 гинь; 1 гинь = иу2русск. фунта), стоящих в Янги-гиссаре 30 тенфг. Владелец печи, игизънисколькоярский юз-бапии (сотник, городской голова), сам ведет дело, следит за рабочими и платит каждому из своих семерых рабочих всего по 6 „да-цянь“ (китайская монета из сплава меди, цинка и олова), стоимостью меньше эре*).
Славно было выступать из Игиз-яра ранним утром 26 июня; перед нами открывался трубообразный вход в долину Тазгун. У подошвы гор, неясно рисовавшихся в насыщенном пылью воздухе, виднелись еще несколько кышлаков с зеленеющими рощицами. Мало по малу горы вырисовывались яснее и скучивались все теснее; около входа в самую долину скалы образуют такой узкий проход, что для защиты его достаточно маленькой крепостцы Игизънисколькояр-караул с гарнизоном в 24 человека. За этим пунк­том проживают одни только киргизы кочевники, и не­большие боковые долины, открывающиеся в Тазгун, ведут к их летним кочевьям. В глубине одной такой долины Махмуд-терек-джилга (долина тополя Махмуда) виднелись горы с блестящими горными вершинами. Впивая чистый мягкий вечерний воздух, отдохнули мы в небольшой пещерке около сиэнитовых скал урочища Тукай-баши.
Здесь соединяются две долины Кэптикол и Кинкол; обе они почти одинаково глубоки, и мы поэтому, вступив в долину Кинкол, избавились от половины вод долины Тазгун и без труда перешли реку Кинкол. Долина сильно суживается, но там и сям попадаются всфтаки небольшие луговины и пастбища, где разбивают летом свои кибитки кипчак-киргизы; зимою-же они уходят дальше к устью долины. Попадаются еще тополя, и вообще растительность здесь не бедна. Окалы, состоящие из сиэнита, порфира и черного сланца сильно изъедены; дно долины во многих ме­
*') Эре - шведская, датская и норвежская монетная единица - 1/2 кои.
Пргимеч. перев.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
187
стах совсем засыпано продуктами выветриванья; вообщенисколькожф грунт здесь мягкий.
Абдул Магомет, аксакал (седая борода, т. ф. стар­шина) аула Кинкол (широкая долина) приютил нас в своей большой юрте, где мы, спасаясь от упорного ливня, и провели весь день 29 июня. В ауле было около 20 житфл., проводящих здесь ежегодно три летних месяца. Каждый вечер овец.и коз пригоняют в аул доить, а на ночь загоняют в обширные загоны, где их охраняют от водящихся в этой местности в изобилии волков злые длинношерстые собаки. Как только ночью подымется лай, кто-нибудь из людей бежит к опасному месту и диким криком обращает волков в бегство. Лежал аул на высоте 3,369 м.
Около полудня в аул явилась целая толпа разряжен­ных мужчин и женщин, отправлявшихся в ниже лежа­щий аул, где должно было состояться погребение около ближ­него мазара одного мальчика. Некоторым показалось, что веселее будет остаться с нами, что они и сделали, а остальные отправились дальше. В нашу большую юрту набралось гостей - двенадцать мужчин, восемь женщин, и шестеро ребят, и всфтаки не стало особенно тесно.
Зрелище было самое приятное. Один из мужчин играл на „ дутаре “ (двухструнный инструмент), другие болтали, разбившись на кучки; некоторые женщины в колоссальных белых головных уборах ели хлеб с моло­ком из больших деревянных мисок, дети прыгали и резвились кругом, а наша хозяйка, наклонясь над колы­белью, где лежал её месячный ребенок, кормила его грудью. Сам хозяин, старый Абдул Магомет, повидимому, один исполнял постановления религии, точно соблюдая часы мо­литвы в то время, как другие продолжали болтать. Посреди юрты горел обычный костер.
Около аула Кинкол наблюдаются значительные покровы растительной земли, одетой сочной травой. Кибитки располо­жены по правому берегу реки, а на другом берегу, как раз против аула, скалистые выступы сланца, перемежаю­щагося твердыми кристаллическими горными породами. Речка была теперь совсем ничтожным ручейком; вода в ней
188
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР,
текла чистая, холодная и вкусная. После последнего дождя ожидалась значительная прибыль воды. Собственно время дождей приходится здесь на май и июнь; снег-жф в этой местности выпадает только в течение четырех зимних месяцев.
По мере продолжения пути, ландшафты становились все

Девушка нисколькокиргизка.
(С рисунка автора).
разнообразнее, а горная природа все более дикой. Нам предстояло оставить долину Кинкола и направиться по долине Чаарлина одного из притоков Я/ркфнд-дарьи. Разделяющий реки Кинкол и Чаарлин перевал называется, как и оба вытекающие оттуда ручья, Кашка-су (пестрый ручей).
Маленькая долина, ведущая к перевалу, очень узка, и
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
189
подъем, чем дальше, становится круче. По причине измен­чивости почвы мне время от времени приходилось измерять базис, чтобы получить единицу времени для определения скорости нашего передвижения и пройденного расстояния. В долине Кашка-су вьючные лошади проходили в 4% минуты 400 метр.; обыкновенная-же наша скорость была 20-30 ки­лом. в день.
По обеим сторонам перевала выступает наружу чер­ный сланец, но на самом гребне нет и следов резких его выступов. Гребень, напротив, округлен, покрыт землей и частью порос сочной травой, на которой паслись принадлежавшие сартским купцам в Яркенде большие табуны лошадей. Вид открывается отсюда великолепный: глубоко врезавшиеся долины по обеим сторонам, а вдали снежные гребни гор. Борьба из-за водораздела идет здесь энергичная, - обе реки равны силами. Ручьи, слиянием которых образуются эти реки, глубоко врезались в стены гор; последние, поэтому, изобилуют веерообразными вы­емками. Абсолютная высота водораздела равняется здесь 3,972 м.
По ту сторону перевала идет крутой спуск прямо на юг, к состоящему из 6 юрт аулу Кой-джолы (овечья до­рога) и дальше к Чегиль-гумбезу (караул сорока куполов), где раскинулись несколько каменных и глиняных хижин, сараев и юрт, да кладбище с маленькими украшенными куполами башенками. Жителей всего 13 ч., принадлежащих, как и в Кинкеле и Чаарлине к роду кипчакъ'киргизов. Так как здесь узел трех путей: из Яркенда, Кинкола и Тагармы, то мимо Чегиль-гумбфза часто проходят купеческие караваны. Говорят, что обыкновенно около караула остана­вливается за день на отдых человек десять путников.
1-го июля нам предстояло еще перейти через перевал Тер-арт (кожанный перевал); формой он напоминает Кашка-су, но имеет более крутые скаты и достигает 4,040 м. высоты. По сторонам гребня сланец торчит почти отвес­ными, острыми, причудливыми зубцами, плитами и глыбами; пространство между ними часто заполнено кучами щебня. Спуск по ту сторону перевала идет по крайне дикой и при­чудливой горной долине, где журчала вода. Долина тянется
190 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
между голыми стенами из сланца, а дно состоит из раз­мытых ручьями глыб конгломерата, сланца и белого, крупнозернистого сиэнита, связанных цементом желтой глины и песку.
От боковой долины Борумзал ручей принимает при­ток, который значительно увеличивает его. Между глыбами сиэнита ростут кусты и трава. Долина опять расширяется, но местами суживается среди мощных конгломфратовых тер­рас. Около трех часов дня юго-западный ветер нагнал легкий туман, который постепенно сгущался и к вечеру перешел в мелкий, частый дождик. Мы были поэтому очень рады, что попали под крышу в ауле Пас-рабат (низкий постоялый двор), в котором насчитывается всего три юрты с 13 жителями из рода kessek (кисяк?)-кирги­зов. Здесь мы опять спустились до 2,884 м. высоты.
Пас-рабат имеет значение только потому, что через него проходит путь, связующий Кашгар, Янги-гиссар и Яркенд с главнейшею китайскою крепостью в восточном Памире Танг-курганом. Поэтому и здесь воздвигнута кре­постца. Ручей около Пас-рабата впадает в Тагдумбашънисколькосу, приток Яркфнд-дарьи.
Ночью нас несколько раз будил сильный дождь, весело хлеставший по крыше юрты, а иногда и пробиравшийся к нам в виде мелких брызг. На следующее утро окре­стность опять укуталась в густой туман.
Произошло оживленное совещание с киргизами - ждать или выступать. Они советовали идти, так как боялись, что дождь разойдется на целый день, и тогда реку нельзя будет перейти. Наш караван-баши находил, однако, что уже поздно выступатьсегодня, если хотим за день добраться до следующей стоянки, да и к броду подойдемгь только, когда уже совсем стемнеет.
Мы решились переждать, и я воспользовался временем, чтобы произвести измерения в реке. Вода в ней, по случаю дождя, сильно прибыла и из хрустально-прозрачной стала мутно-серой, дико несущейся между камнями. Ширина реки доходила до 16 м., максимальная глубина до 55 мфтр.; приток воды до 7 куб. м. в секунду, а температура её равнялась около полудня 10.5° С.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР. 191
Чтобы показать в какой зависимости находятся эти горные реки от атмосферных осадков и температуры воз­духа, я отмечу ряд изменений, произошедших в этой речке за день. Около трех часов дня уровень воды пони­зился на 1.5 сантим.,-источники реки, находящиеся в го­рах, замерзли за ночь, - а в 5 часов дня повысилась на 3.5 сантим., так как только к этому времени достигла Пас-рабата вода от дождя, выпавшего в горах поутру. В 7 часов вечера уровень воды повысился на 16 сантим. против цифры первоначального измерения в полдень; ширина-жф реки по причине почти отвесных крутых берегов увели­чилась только на 1 метр.
Журчанье этой мутной водной массы отдавалось глухо, так как глыбы и камни, высовывшиеся поутру из воды, были теперь совершенно покрыты ею. Приток воды увели­чился вдвое с того времени, как вода от дождя, выпавшего в горах, достигла места нашей стоянки, и превышал теперь 14 куб. м. в сек., а температура воды равнялась 9.7°. В 8 ч. вечера уровень воды повысился еще на 2 сантим., а температура понизилась до 9.7°. Через час уровень воды повысился еще на 1 сантим., а температура её понизилась до 9,4, из чего видно, что чем больше прибыль воды, тем медленнее согревается водная масса в умеренном воздухе долин. На следующее утро в 7 часов вода держалась почти на том-жф уровне, как и при первом измерении, но температура упала за ночь до 7.5°.
В этот день 3 июня выдался особенно трудный пере­ход. В начале долина довольно широка и обильна пастби­щами, кустарником и ивами. Там и сям выдавались из высоких почти отвесных скатов гор конгломератовые массы, угрожая обвалами, образуя стены и валы с трещи­нами, провалами, выемками и пещерами. За вилкообразной долиной Ямбулак (пещерный источник) проход еще более сузился, дно оказалось заваленным продуктами выветри­ванья, и воды в реке, после того, как несколько из её притоков остались ниже, позади нас, поубавилось.
За Ямбулаком, где у дороги приютилась лачуга и где взор ласкают кусты свежого зеленого шиповника, с белыми цветами, долина носит многозначительное название Тенги-
192 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
тар; „тфнги“ обозначает „узкий проходъ44 и „таръ“ также „узкий44, т. е. „узкий - узкий проходъ44. И, действительно, прозвище это вполне оправдывается. Здесь снова появляются грубо-кристалические горные породы, и внутри района их местонахождения пластика изменяется,-возвышенности ста­новятся более округленными куполообразными, острые гребни и вершины, которые мы видели в областях местонахождения сланца, исчезают. Хотя проход сильно загроможден про­дуктами . распада горных пород, растительность здесь не бедна; особенно часто попадаются березы, шиповник и боярышник.
Затем долина суживается в настоящий корридор с клинообразным разрезом. Дорога становится все более не­проходимой, мы делаем бесконечные зигзаги, пробираясь между обрушившимися глыбами и беспрестанно должны пе­реходить через реку, которая теперь опять стала светлою и прозрачною.
Дальше ущелье Тенги-тар замыкается гнейсовыми ска­лами, которые местами прикрыты конгломератом. Из них бьют около Исык-булака, как показывает самое название, горячие ключи. Тремя брызжущими, но не особенно обильными струями бьет богатая серой вода из под большой конглонисколькомератовой глыбы. Вода издает неприятный запах и окра­шивает окружающие камни в желтый и коричневый цвет; чуть подальше уже идет богатая растительность. От струй источника подымаются горячие пары; температура струй у самого выхода из-под земли 52.8°. Местечко это находится всего в семи метрах расстояния от берега реки.
Вода в реке, в 10 м. выше истока горячих ключей, имела 12.5°, а в 10 м. ниже 19°. В двух минутах ходьбы вверх по реке находится другой подобный-жф горячий источ­ник, значительно поменьше и с температурой 51.7°. Выше его температура воды была 12.2°. Я привожу эти сами по себе мало значуиция цифры, чтобы связать с ними тот факт, что ниже истока ключей и до самого Ямбулака река даже в самые холодные зимы никогда не замерзает, тогда как выше ключей наоборот.
За ключами ущелье имеет всего несколько метров ширины, образуя длинный прохладный корридор; на пороге
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
193
его лежал лошадиный остов, предрекая нашим лошадям такую-же участь. Река, сдавленная между отвесными скалами

и имеющая значительный угол падения, сильно ленится, про­бираясь между рухнувшими глыбами, и образует маленькие
водопады.
Свеп Гедпн.
13
194 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
Природа здесь дикая и величественная. Над нами вид­неется узенькая полоска неба. Впереди вьется оригинальная живописная ложбина, прорытая рекою в кварцитовых и гранитных скалах. Часто кажется, что горы впереди смы­каются и заграждают нам путь; но это означает лишь но­вый поворот, и от угла его открывается новая перспектива.
Но легко было благополучно провести наших тяжело навьюченных лошадей через этот узкий, трудно проходи­мый корридор. В самых глубоких местах навалены камни и глыбы, образующие импровизированные мосты и пе­реходы; все время приходится ехать по самой воде и за белой пеной не видно, куда ступает лошадь.
Переходы эти очень опасны, так как вода размыла тонкий цемент, скрепляющий глыбы, и между ними зияют теперь огромные отверстия, в которые лошади часто попа­дают ногами и рискуют сломать их. Случалось, что лошади наши падали, и людям приходилось входить в воду, чтобы поднять их и спасти вьюки. Душа уходит в пятки,-того и гляди, что лошадь вместе с тобой угодит в холодную ванну.
«Я живо помню одно особенно неприятное место, где не­сколько больших, круглых валунов с гладкими сколь­зкими боками образовывали порог, лежавший поперек ложа реки. Двум из моих людей пришлось взобраться на два валуна и с обеих сторон поддерживать вьюки проходив­ших между ними лошадей, чтобы они не потеряли равновесия.
Наконец, дорога изменилась к лучшему. Горный отрог, идущий от левого склона долины и называемый Тарнынънисколькобаши-муйнак, у подножия которого река образует такую глубокую стремнину, что её нельзя перейти вброд, является границей между двумя совершенно различными типами до­лин. После того, как лошади с трудом вскарабкались на крутой и голый гребень отрога, перед нами открылся чудный вид и вверх и вниз по долине. Позади нас лежал узкий проход, а впереди расстилалась широкая ровная долина с отлогими боками гор, округленными возвышенностями, бо­гатой растительностью и удобной тропинкой по берегу реки.
По левую сторону идут стены мощного конгломе­рата, по правую сиэнитовые, так гладко отполированные,
ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИТАЙСКИЙ ПАМИР.
195
что невольно наводило на мысль о деятельности воды или
глетчерного льда. Налево, на юг от гребня, возвышается гора с двумя вершинами, покрытыми вечным снегом, на­зывающаяся Кара-джилга-баши (макушка черной долины). Около аула Кара-джилга абсолютная высота равняется
4,175 метр.
Начиная с Тарнын-баши-муйнака долина носит на­
звание Тарбаши (начало узкого про­хода), показываю­щее как зорко подмечают кирги­зы изменения рель­ефа.
Теперь уже неда­леко было до места дневного бивуака, Булак-баши (на­чало ключей). Ме­стный юз-баши, старый бек, при­нял нас очень любезно, итотчасънисколькожф отвел нам удобную юрту.
В реке Тарба­ши в 31/2 часа мы наблюдали доволь­но оригинальное явление. Вода стоя­ла низко и была

Бек Тогдасын. (С рисунка автора).
прозрачна, но вот послышался отдаленный шум и грохот, вода прибыла (от таяния снегов и льда в высших поя­сах и от дождя в нижних), пенясь, быстро переполнила русло и разлилась по долине. Счастье, что мы как раз успели выбраться из долины, не то нас, пожалуй, смыло-бы и унесло водой. Вот чего так боялись киргизы, около Чаарлина.
13*
196 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ
XI.
Через Тагарму в Су-баши.-Киргизские „байги44.
Направляясь от Игиз-яра, мы пересекли обширные, восточные склоны хребта Мус-таг, настоящий лабиринт гребней, вершин и долин. Из долины Кинкола мы попали в долину Чаарлина, из последней прошли к Пас-рабату, перевалив через два небольших гребня.
Там, где один из истоков последней из названных рек, под названием Тенги-тар, прокладывает себе русло в кристаллических горных породах, мы нашли дикую, глубокую долину, которая живо напомнила тип перифериче­ской области. За маленьким перевалом долина расширялась, и горы становились более отлогими, а относительные высоты понижались, - в малом масштабе переходная область.
Итак, в природе нагорья уже замечались перемены. Мы констатировали, что уровень воды в руслах обыкно­венно повышался к четырем часам дня и продолжал по­вышаться до вечера; это показывало, что воды, получающиеся при таянии горных снегов от полуденного солнца, дости­гают этих долин, только спустя несколько часов. Около полудня уровень воды в реках поэтому самый низкий; са­мый же высокий бывает ночью. Прибыль воды идет, впро­чем, не всегда одинаково правильно; колебания обусловли­ваются выпадением дождя. Эти нисколькото бурные разливы и являются настоящими причинами размыва горных пород, от чего в свою очередь зависит мутность самых потоков. Днем вода отстаивается по мере того, как продукты размыва оседают на дно.
Около Булак-баши мы нашли шесть юрт с тридцатью жителями из рода kessek-киргизов. Они обязаны жить здесь круглый год и нести караульную службу, т. е. помогать и давать приют проезжим китайцам, а также перевозить ки­тайскую почту. И здесь, как в Пас-рабате, есть три почто­вых чиновника, которые за свои труды получают все трое
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ'БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ^. 197
25 чэрек пшеницы из Янги-гиссара и 20 чэрек из Ташънисколькокургана. По дороге от Янги-гиссара мы миновали шесть караулов: Игиз-яр, Тукай-баши, Кашка-су-баши, Чегильнисколькогумбез, Пас-рабат и Булак-баши.
Двое из киргизов, проживавших в ауле, считались „баями“, т. ф. богатыми людьми, так как они имели по 100 голов овец, 200 коз, 100 яков, 30 лошадей и 30 вер­блюдов. Зимы, говорят, в этой местности бывают очень холодные, и реки повсюду, как только источники их в горах замерзнут, иссыхают. Снег выпадает здесь в течение 5 месяцев, но редко бывает выше колена. В сере­дине мая наступает настоящее время дождей, но и в тече­ние всего лета и осени выпадают осадки.
5 июля выдался один из тяжелых дней, так как предстояло перевалить через главный гребень Мус-тага. Ночь была тихая и светлая, температура пала ниже нуля, и еще утром по краям ручьев виднелись ледяные каемки и застывшая вода. Чем выше, тем долина становилась шире, ближайшие отроги главного хребта становились все более плоскими и лишь изредка попадались резко очерченные гней­совые скалы.
Словно среди кулис, журча, текут с боков в глав­ную долину ручейки. В глубине большинства маленьких боковых долин виднеется главный гребень с блестящею шапкой вечного снега; в ближних-жф горах снег покры­вает только склоны, обращенные к N, N0 и NW. Дно до­лины частью усеяно щебнем и небольшими валунами, частью покрыто сочным дерном, на котором пасутся стада яков.
Скоро мы очутились в овальной котловине, окруженной горами; некоторые из них были покрыты снегами. Перед нами возвышался порядочной величины кряж, и тут-жф к северу виднелся перевал Янги-даван (новый перевал), через который ведет дорога в Ямбулак; пользуются этим путем, однако, лишь в тех случаях, если путь на Тфнги-тар непроходим. Посреди этой ровной котло­образной долины находятся два небольших озера, около 500 м. в длину каждое. Они образовались из воды, получаю­щейся от таяния снегов на примыкающих ледяных полях. Из этих хрустально-прозрачных озер вытекаетъ
198 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ“.
речка Чичиклик-су, впадающая (через долину Шинди и Пас-рабат) в Яркенд-дарью. То-жф название Чичиклик носит и низкий перевал-порог, служащий водоразделом долин Тарбаши и Чичиклик.
Подъем от этого места идет не особенно круто к перевалу Кичик-кок-муйнак (маленький зеленый перевал) высотою в 4,593 м. Как этот последний, так и располо­женный немного подальше Катта-кок-муйнак (большой зе­леный перевал) в 4,738 м. высотою, не представляет за­труднений для перехода. Между ними развертывается веером долина, в которой из нескольких мелких ручьев обра­зуется речка, приток Чичиклика-су. Оба перевала предста­вляют округленные формы и покрыты зеленью; только кру­гом разбросаны голые гнейсовые глыбы.
К западу от последнего названного перевала спуск идет довольно круто вдоль ручейка, который подобно Тфнгинисколькотару прорезывает скалистое ущелье; мы пробирались через него целый час. В наиболее защищенных от солнца местах еще белели небольшие клоки льда и снега, по кото­рым мы и ехали. Мало-по-малу долина, называющаяся здесь Доршат, стала пошире и, наконец, мы увидели находящиеся в её устье горные ворота, открывающиеся в равнину; вдали, на заднем плане её рисовались голубовато-белые горы - хребет Мус-таг.
После того, как мы пересекли небольшой, почти отдельно лежащий холм, мы очутились в большой долине Тагарма, утопавшей в нежной зелени и в лучах заходя­щего солнца. На право виднелась китайская крепость Вэшънисколькокурган (пять крепостей), стены которой образовывали четыреугольник. Гарнизон её, говорили, состоит из 120 человек. По ту сторону реки Тагармы нас встретили беки и юз-баши, учтиво приветствовавшие нас и сообщив­шие, что они получили от дао-тая письменный приказ быть к моим услугам.
Долина Тагарма-горная равнина, одетая сочной травой, окруженная мощными хребтами и прекрасно орошенная. Ручьи, стекающие с окружающих снежных гор, прорезы­вают ее по всем направлениям и соединяются в порядоч­ную реку Кара-су (черная вода) или Тагарма-су (вода ябло-
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАИГИ‘\ 199 новой горы), которая повыше Таш-кургана достигает Яркенд-дарьи. В этой долине встречается также много киргизов; у них здесь превосходные „яйлаки“.
6 июля было посвящено отдыху. Жара около полудня стояла удушливая, температура доходила в палатке до 32°, а на открытом воздухе, на песчаном поле до 53°; инсолянисколькоционный термометр показывал 71.3°. Обширная равнина поглощает огромное количество тепла; склон её обращен к югу. Около нашей стоянки гипсотермометр дал 3,236 м. высоты. Небо было совершенно ясно, лишь несколько легких облачков плыли над горами; в воздухе не шелохнулось, только стоял легкий пар, подымавшийся от раскаленной поч­вы. Условия выпадения осадков здесь совершенно иные, не­жели в окраинных горных долинах. Дождя выпадает в долине Тагармы мало; больше двух, трех часов подряд дождь не продолжается; дождливое время - весна. Снегу также бывает немного, и выпадает он в течение какихънискольконибудь трех месяцев. Зимы стоят очень холодные, но снег тает весьма быстро в сухом чистом воздухе.
Благодаря огромной инсоляции и обильному орошению, равнина представляет прекраснейшие пастбища; густая соч­ная трава, зеленые влажные кочки видны всюду, а между ними журчат ручьи и ключи. Стада яков и овец оживля­ют ландшафт; там и сям виднеются маленькие, уютные, киргизские аулы. В долинах, подальше на восток, по ночам часто бывал мороз, но здесь воздух и ночью был тепел. Стояла полная тишина, из лагеря не слышно было даже журчанья ручьев, но комары долго не давали нам заснуть.
Киргизы, обитающие в долине Тагармы живут здесь и лето и зиму; у них насчитывается 80 юрт, из которых 50 принадлежат kessek, а 30 теит-киргизам. В каждой юрте живет средним числом 4 чфл. Около Вэш-кургана и Саралы поселились еще 20 семейств таджиков.
Большинство здешних киргизов, однако, бедны, владея в общей сложности только 2,000 голов овец и 200 яков; у многих вовсе нет, или очень мало домашнего скота. Таджики в сравнении с киргизами богаты. Они оседлы, живут в глиняных мазанках, занимаются, обыкновенно,
200 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАИГИ“. земледелием (сеют, главным образом пшеницу и ячмень), но также и скотоводством и имеют нередко по 1,000 го­лов овец.
Киргизы объясняли, что лет двадцать тому назад, при Якуб-беке, им жилось гораздо лучше, так как они поль­зовались большею свободою и могли, по желанию, переходить со стадами к западу на пастбища Памира, а теперь китайцы строго воспретили им переходить русскую границу. Наш хозяин Магомет-Юсуф был беком над всеми кирги­зами Тагармы.
Животное царство здесь очень богато; тут встречаются дикия козы, зайцы и другие мелкие грызуны, волки, лисицы, куропатки, гуси и утки и много разных плавающих и голе­настых птиц, которые останавливаются здесь во время перелета.
7 июля мы продолжали путь на запад и северо-запад, вдоль подошвы группы Мустаг-аты, имея вправо от себя ту часть её, которая называется Кара-корум (черный каме­нистый путь). Мы следовали по течению Кара-су, питаемой ледниковыми ручьями и ключами, и дальше сливающейся с водами долины Тагармы, чтобы впасть в Яркенд-дарыо. Мы шли вдоль краев старых морен и видели много эрра­тических гнейсовых глыб, которые говорили об обшир­ных передвиженияхъ» льда в былые времена.
На проезжей дороге, в местности, называемой Гыджак (скрипка), возвышается живописный „ту“ (tu), или жертвен­ный холм, состоящий из кучи камней, в середину которой воткнута большая ветвь березы, обвешанная черепами и ро­гами диких баранов, хвостами лошадей и яков и белыми лоскутьями. Кроме большой ветви, между камнями укреплены несколько меньших березовых ветвей и палок, а вокруг разложены черепа лошадей и антилоп. Перед кучей камней лежала небольшая гнейсовая глыба с углублением, сделан­ным водой или льдом; углубление было покрыто копотью, и мне рассказывали, что тут обыкновенно зажигают жерт­венный огонь (светильники с маслом) паломники.
Как раз около этого места впадает в долину идущая с запада маленькая боковая долина Каинды-мазар (святая могила под березками). Название свое она получила от на-
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАИГИ“. 201 ходящейся здесь могилы святого, осененной березками. Известностью своей мазар обязан легенде, что здесь отды­хал после одного из своих походов храбрый хан Ходжа. Мазар представляет поэтому одно из почетнейших кир­гизских кладбищ. Упомянутый выше „ту“ и воздвигнут посреди проезжей дороги для напоминания, что неподалеку находится мазар. О том, что как раз напротив нахо­дится: гигантский мазар - Мустаг-ата, напоминать нет надобности.
Направо нам впервые открылись на горных склонах ледники, с которыми нам предстояло так близко познако­миться этим летом.
8 июля нам остался всего день пути до Су-баши, при­чем надо было перейти через небольшой удобный перевал Улуг-рабат, находящийся посреди долины Сары-кол, деля ее на две части: северную, воды которой стекают в р. Гез, и нижнюю, воды которой стекают в Яркенд-дарью. День выдался чудесный. Вершины гор направо отчетливо рисовались на ясном, чистом, светло-голубом небе рез­кими контурами, обведенными ослепительно-белым снегом. Только на юге виднелись легкия перистые облачка. Словом, природа была в праздничном настроении, и я залюбовался с седла окрестностью.
Мы достигли перевала около 1 часу дня и, взобравшись на небольшую кучку камней, обозревали местность с высоты 4,230 м. Мощные ледники, идущие радиусами от центральной снеговой области, высовывали к западу свои белоснежные или голубоватые в изломах и обрывах языки, а между ними возвышались дикия отвесные скалы, кажущиеся среди снегов и льда почти черными. Мы были слишком близко, чтобы вершина горы производила на нас впечатление высо­кого правильного купола; лишь издали, с запада, например, с Мургаба, её благородные контуры видны ясно и отчетливо.
На север также открывалась чудная панорама. Долина Сары-кол слегка заворачивает здесь к NW, и поэтому фоном картины служит хребет Мус-таг. На запад и на юг рисовался хребет Сары-кол, который делает здесь поворот к Памиру. Хребет на всем протяжении черен: почва волнистых, мягко очерченных холмов состоит по
202 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАИГИ“.
большей части из песку, щебня и глины; зеленеющие кочки виднеются лишь изредка.
На первом плане на севере расстилается сравнительно ровная местность Су-баши, в верхней части которой нахо­дится караул Эрик-як; семь киргизов охраняют здесь ведущие в русский Памир перевалы Мус-куру и Тохънисколькотерек. К последнему ведут два подъема; посреди одного, называемого Кара-тох-тфрек, возвышается небольшой от­дельный кряж, состоящий из мелкозернистого, спрессован­ного гранита с флюидальной структурой и пегматитовыми жилами. Вытекающий из ледников ручей, впадающий в речку Тох-терфк, очень мутен, неся продукты перети­рания горных пород, и гораздо обильнее водою, нежели р. Тохъ'терек, воды которой не ледникового происхождения, чисты и прозрачны.
У подошвы северного склона Улуг-рабата расположен аул из девяти юрт, а невдалеке и другой из пяти; оба находятся на берегу реки; вокруг пасутся большие стада. В первом приветливо встретил меня бек Тогдасын и проводил в свой аул, где старая юрта стояла на прежнем месте и была убрана, как и в первый раз. В нее тотчас-жф набралось одиннадцать грязных китайским солдат, которые долго пялили на меня глаза, кричали, хохотали, показывали пальцами на мои вещи и страшно воняли. Затем явился се­кретарь коменданта Ши-дарына и попросил позволения по­смотреть мой паспорт. Содержание последнего удовлетворило его; я пригласил его на чашку чаю, и он в общем оста­вил по себе-сравнительно приятное впечатление.
Бек Тогдасын предполагал, что гарнизон крепости состоит из 66 человек, но я сомневаюсь, чтобы там было больше дюжины. По крайней мере, я больше не видал, а они ужь, наверное, все побывали в моей юрте, чтобы удовле­творить свое любопытство. Бек сосчитал только лошадей и полагал, что столько-же должно быть и людей. Китайцы же в этой области применяют довольно своеобразный прием при счислении своих войск: они не довольствуются опреде­лением числа самых солдат, но включают в общий счет и число лошадей, ружей, башмаков, панталон и проч., так что итог получается в несколько раз больший, чем сле-
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ“. 203 довало-бы. По их рассуждению, ружье по крайней мере так-жф важно, как сам солдат, и последний кроме того не может идти на войну пешком, или голым, так вот и считают все огулом.
Таким путем китайцы думают внушить легковерным киргизам, живущим по обе стороны границы, а также рус­ским преувеличенное представление о численности и силе своих гарнизонов. Но горе киргизу, который бы вздумал сосчитать китайских солдат попросту, как считает своих овец! Один киргизский юз-баши, прибыв недавно в Ташънисколькокурган, был спрошен тамошним комендантом Минисколькодарынискольконом, сколько солдат в гарнизоне Су-баши и ответил: тридцать. Ми-дарын обратился к своему коллеге Ши-дарыну с письменным запросом о верности сообщения юз-баши. ПТи-дарын призвал к себе последнего и задал ему трепку, спрашивая, как мог он вообще осмелиться считать или вообще думать что-либо о численности гарнизона!
Вооружение гарнизона Су-баши состоит из полдюжины английских и стольких-жф русских ружей и затем из луков и пик. С европейским оружием солдаты обраща­ются дурно, и оно обыкновенно в плохом состоянии. Я ви­дел, как двое солдат, перепрыгивая через ручей, опи­рались на свои ружья, воткнутые дулами в грязное месиво. Хороших лошадей наберется какой-нибудь десяток; осталь­ные просто караванные клячи. Ученье, стрельба в цель и проч. почти никогда не производятся, и бек Тогдасын говорил мне, что, как сам комендант, так и весь гарни­зон, день дфньской ровно ничего не делают, только курят опиум, играют на деньги, едят, пьют и спят.
Гарнизоны время от времени сменяются новыми из Кашгара, Яркенда и Янги-гиссара; из этих-жф городов присылается раза 4-5 в год продовольствие в китайский Памир. Киргизы здесь свободны от подати, но аул обязан доставлять полдюжины баранов в месяц, за которых китайцы уплачивают только половину или даже треть стои­мости.
К киргизам я мало-по-малу стал питать большую симпатию. Я жил между ними четыре месяца и, хотя был тут единственным европейцем, не испытывал бремени
204 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-ВАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГи“.
одиночества, так как они проявляли по отношению ко мне неизменную дружбу и гостеприимство.
Они с удовольствием делили мою. скитальческую жизнь; некоторые сопровождали меня во всякую погоду и участво­вали во всех экскурсиях, странствиях по ледникам и вос­хождениях на горы. Постепенно я приобрел в долине Сары-кол известную популярность. В лагерь ко мнЕ приез­жали и ближние и дальние киргизы, дарили мне баранов, уток, куропаток, хлеб, яковое молоко и сливки; в аулах меня везде встречали верховые киргизы и провожали в юрту бека, где отводили мне почетное место у огня и предла­гали мне дастархан.
Особенно забавляли меня дети; многие из них были так милы, прыгая вокруг меня в своих разноцветных шапочках на головах, но без всякого признака другой одежды на теле, кроме разве огромных отцовских кожаннискольконых туфель, что с трудом можно было оторваться от них. При первом взгляде на странное существо с очками на носу, в необыкновенном одеянии, малыши чаще всего обра­щались в бегство, прятались за юбки матерей или по углам юрты, но довольно было кусочка сахара, чтобы приобрести их доверие.
Киргизы скоро увидали, что и я смотрю на них, как на друзей, и чувствую себя хорошо между ними. Я жил в их юртах, ел их пищу, ездил на яках, кочевал с ними с места на место, словом, стал под конец совер­шенным киргизом. И они часто льстили мне словами: „сыз инды кыргыз болдынызъ“ - „теперь вы стали киргизомъ
Как я и мог ожидать после первой дружелюбной встречи три месяца тому назад, бек Тогдасын, старшина сары-кольских киргизов и представитель и заступник их перед Джан-дарыном, комендантом Булюн-куля, принял меня, когда я вторично прибег к его гостеприим­ству, как старого знакомого, осыпал меня всевозможными киргизскими любезностями и убедил меня в необходимости отдохнуть дня два в его юрте, прежде чем отправиться к его соседу Мустаг-ате, старшине, обитавшему в более высокой юрте и начальствующему над более рослым плф-’ мфнем.
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ“. 205
Я тем охотнее принял его приглашение, что мне как раз нужно было заняться наемом на лето киргизов и яков. 11 июля хозяин мой приготовил мне приятный сюрприз: желая показать мне весь аул Су-баши и яйлаки киргизов в полном блеске, он приказал устроить „ байгу “ или игрище, зрелище, которое хоть и ничтожно в сравнении с „царским парадомъ“, превосходит его своей невероятно эффектной сказочной обстановкой.
Утром весь цвет местной молодежи мчался кучками к югу, где около верхних аулов, на площадке Эрик-якъ

Киргизская байга. (С фотографии автора).
должна была состояться дикая забава. Около полудня отпра­вился и я, в сопровождении сорока двух киргизов в луч­ших халатах, всевозможных цветов, в пестрых куша­ках, с кинжалами, ножами и бряцающими перевязями, на которых былии нанизаны огниво, шило, кисет с табаком, и проч. и в шапках разных фасонов, между которыми, однако, в это время года преобладали маленькия круглые шапочки с красной, желтой и голубой вышивкой. Находясь в центре такой пестро разряженной толпы, я, в своем простом сером дорожном костюме, невольно чувствовалъ
206 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-ВАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ“.
себя чем-то вроде нищенствующего дервиша между бога­тыми людьми.
Самыми первыми между ними, и по сану и по одеянию, были бек Тогдасын, в ярко-желтом, отороченном золо­той парчой парадном халате из Кашгара, полученном от меня накануне, и бек Тогда-Магомет, старшина киргизов, живущих к востоку от Мустаг-аты. Одеяние последнего представляло самое смелое сочетание цветов, которые, конечно, только благодаря случайности могли столкнуться на одеянии одного человека: длинный синий халат с широ­ким ярко голубым кушаком и высокая лиловая остро­конечная шапка с желтыми лентами. Сам обладатель этого костюма был типичный киргиз с косыми, узенькими глаз­ками, выдающимися скулами, жиденькой черной бородкой и растрепанными усами; ехал он на громадной вороной ло­шади, не туземной породы. Если еще прибавить к этому кри­вую саблю в черных ножнах, то вот перед вами и на­стоящий азиатский Дон-Кихот.
Толпы всадников становились все гуще, что указывало на близость места игрища, и, наконец, мы остановились на особом, отведенном нам месте, посреди открытого поля. Тут поджидал нас 111 летний старец, бек Хоат, окру­женный пятью сыновьями, тоже седовласыми стариками, и десятком - двумя других всадников; в седле он дер­жался замечательно прямо, молодецки, даром что спина у него несколько сгорбилась под бременем лет. Одежда его состояла из мехового лилового халата, коричневых сафья­новых сапог и коричневого тюрбана. Борода у него была седая, короткая, нос орлиный, и глубоко сидящие серые глаза, которые, казалось, жили больше воспоминаниями про­шедшего.
Все оказывали ему большой почет, и даже беки спешили слезть с коней, чтобы поклониться ему, а он принимал всеобщее поклонение спокойно, словно какое-то божество. Прежде старец был чон-бфком, т. ф, главным старши­ной над всеми сары-кольскими киргизами; достоинство это переходило в его роде от отца к сыну в семи поколе­ниях - и во время владычества чужеземцев и в период независимости киргизов. Когда он не был погружен въ
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В ОУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ“. 207 свои думы, то оказывался очень словоохотливым и, видимо, с удовольствием делился своими воспоминаниями и расска­зывал о своей семье.
Детей у него было двенадцать человек: семь сыновей и пять дочерей; внучат сорок три человека, и правнуков шестнадцать. Почти все они жили вместе, в большом ауле, который летом разбивал свои кибитки около Кара-куля, а зимою около Басык-куля. Самый старший из его сыновей бек Ошур, который мало-по-малу стал одним из „моихъ“, большой шутник, сообщал мне, что отец его в течение своей жизни имел сорок жен-киргизок, две из кото­рых, девяностолетния старухи, живы еще, и кроме того около ста сартянок-наложниц, которых он время от времени покупал в Кашгаре, а затем увольнял в отставку.
Век Хоат пришел в такой восторг от моих очков, что стал просить их у меня, но у меня не было с собой дру­гих, и я сказал ему, что если он обходился до ста один­надцати лет без очков, то лучше так и продолжать. По­том я подарил ему разных материй, шапок и платков. Осенью старик с одним из сыновей отправился в Янгинисколькогиссар, через перевал всего на сто метров ниже Мон­блана. У него в Янги-гиссаре была земля, и он хотел немножко развлечься в городе перед долгой зимней спячкой.
Перед нашими рядами был проведен баран, затем один из киргизов одним взмахом отрезал ему голову и дал стечь крови. Баранья туша должна была явиться пред­метом состязания, - кто отобьет ее у всех других.
Один из всадников взял тушу на седло и умчался. Мы ждали несколько минут, потом вдали показалась целая толпа всадников, несущихся к нам бешенным галопом; восемьдесят лошадей громыхали копытами по твердому полю, - трава была до чиста объедена пасшимися здесь ста­дами овец. Топот становился все оглушительнее, к нему примешивался гул диких криков и бряцание стремян. Всадники промчались мимо нас в облаке пыли. Передовой бросил баранью тушу к передним ногам моей лошади. Словно дикие гунны или опустошающая разбойничья шайка, пронеслись киргизы, описывая круг по полю, чтобы вернуться к нам через минуту. Тот, кому оказана честь бросаниемъ
208 ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В ОУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАИГИ“.
к фго ногам бараньей туши, обязан ответить на нее при­глашением на достархан, что обыкновенно и делают кир­гизы, или горстью серебра, как сделал я.
Едва успели мы несколько податься назад, как дикая ватага вновь поровнялась с нами и набросилась на тушу бедного барана, еще не успевшую остыть. Завязалась борьба из-за обладания этой тушей, словно из-за мешка с золо­том; люди, лошади, все смешалось в кучу в густом облаке пыли. Некоторые из передних лошадей упали, другие взвились на дыбы или пятились от страха. Всадники, продолжая крепко держаться в седле, сразмаха перегибались туловищем к земле, стараясь схватить добычу. Некоторые сваливались совсем и рисковали очутиться под копытами лошадей; другие, свешиваясь с седел, подгибались под брюхо лошади, и все одинаково барахтались и боролись в этой общей свалке, чтобы ухватиться за шерсть туши.
Отставшие или вновь прибывшие всадники в карьер неслись к толпе, врезывались в нее, точно намереваясь проехаться по этой куче лошадей и людей, копошащихся в пыли и издающих дикие крики. Маленькия уловки были по­зволены. Норовя пробиться поближе к туше, состязующиеся схватывали чужих лошадей за узду, или били их по морде ручкой кнута, чтобы заставить их подняться на дыбы и по­пятиться, или старались выбить друг друга из седла.
Двое борцов, верхом на яках с острыми рогами, еще увеличивали смятение. Яки, попав в свалку, щекотали лошадей рогами, те лягались и еще сильнее раздражали яков, так что игра стала чем-то вроде боя быков. Наконец, одному удалось крепко ухватить тушу и прижать ее правой ногой к седлу; вслед затем он опрометью кинулся из толпы и вихрем помчался по полю, преследуемый остальными. Все исчезли вдали, но минуты через две опять возвратились. Снова послышался топот копыт по полю. Всадники неслись прямо на нас, не разбирая дороги; еще минута, и - мы были-бы смяты; своротить нам было некуда. Но вот, в расстоянии всего двух шагов, они с еще большею стремительностью кинулись в сторону, опять бросив к нашим ногам тушу, представлявшую уже бесформенную массу. Затем борьба из-за неё возобновилась снова и так раз за разом.
ЧЕРЕЗ ТАГАРМУ В СУ-БАШИ. КИРГИЗСКИЕ „БАЙГИ44. 209
Я сказал беку Хоату, что с нас, пожалуй, и довольно этой забавы, - стары ужь мы для неё; он расхохотался и сказал, что был так стар, как я, лет сто тому назад; на самом деле он оказался старше меня только вчетверо.
А бека Тогдасына эта свалка так раззадорила, что он сам кинулся в нее и успел один раз отбить добычу, но, кувыркнувшись с лошади и получив несколько красных китайских иероглифов на лбу и на носу, присмирел и остался с нами.
Во время игры многие поснимали с себя халаты, неко­торые даже разделись совсем до пояса. И мало, кто выбрался целым и невредимым; многие с окровавленными физионо­миями отправились к ближайшему ручью умываться; не мало оказалось и хромающих лошадей. Поле было усеяно шапками и кнутами; владельцы подбирали их. Меня очень удивляло, что никто не был изувечен, но, конечно, это объясняется тем, что киргизы с пеленок выростают в седле. Когда опасная игра была окончена, почетных гостей пригласили на дастархан в ближайшую кибитку бека, где нас увесе­ляли музыкою местные музыканты.
Тотчас после прибытия в Су-баши, мне пришлось уво­лить моего китайского толмача, таранчу Даода, так как он оказался слишком „вольнымъ44 переводчиком, а теперь, чтобы увеличить список своих заслуг, начал играть в азартные игры с китайцами, и в один прекрасный день проиграл 40 тфнег. Так как нанятый в Кашгаре каранисколькован-баши отправлялся теперь обратно со своими лошадьми, то Даод и присоединился к нему. Из людей, бывших со мной в Кашгаре, остался у меня лишь верный мой Исламънисколькобай. Мы наняли поэтому на лето двух надежных кирги­зов, Иехим-бая и Молла Ислама, которые отлично служили мне во время моих летних странствований, и еще несколь­ких на более короткие сроки. Они-же должны были снабжать нас лошадьми. *
Свен Гедин.
14
210 . ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
ZXII-
Вокруг Малого Кара-куля.
Я избрал исходною точкой для всех местных экскур­сий и съемочных рекогносцировок озеро Малый Кара-куль и 12 июля отправился туда, чтобы занять юрту, разбитую киргизами, согласно уговору, на южном берегу озера.
По пути мы присутствовали еще на одной байге, устроен­ной двумя мфныпими аулами, и последняя байга оказалась, пожалуй, еще более дикой, чем первая. Всадник вихрем пронесся мимо нас с живым бараном на седле, одним ударом отрубил ему голову и начал с окровавленной тушей, перекинутой через седло, бешенную скачку вокруг аулов. Остальные неслись за ним в погоню, но у него была великолепная лошадь, и догонявшие настигли его только на третьем круге, отняли у него тушу и бросили ее к моим ногам, так что пыль взвилась столбом. И тут пошло головоломное кувыркание с лошадей; один бек раскровянискольконил себе все лицо, но продолжал скачку и борьбу, как ни в чем не бывало.
Когда мы после дастархана продолжали путь к озеру, дикая толпа сопровождала нас, все еще продолжая игру. Мы были очень довольны, когда они, наконец, оставили нас, и мы спокойно могли разобраться в своей одинокой кибитке.
Разбита она была на самом берегу, и перед нами расстилалось уходящее в туман голубое озеро. Сопровождав­шие нас бек Тогдасын и еще некоторые из моих друзей были приглашены на чашку чая и оставались с нами до самых сумерек. Веселью немало способствовал музыкант со своим „кобусомъ“ (или кобызом). Победитель в байге явился с визитом и преподнес мне в медном кувшине кумыс, холодный, кисловатый и очень вкусный. Единствен­ным недостатком нашей стоянки было то, что здесь води­лись мириады комаров, тучею носившиеся над песчаной равниной, усеянной озерками и ручейками, вытекающими из ледников.
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
211
13 июля было первым рабочим днем на озере. Найдя, что южный берег, изобилующий стоячими водами, предста­вляет не особенно здоровое место для продолжительной стоянки, мы решили перебраться на восточный берег, и люди с утра стали собирать наши пожитки и перетаскивать их.
Я-же, вооружившись станком и диоптром, отправился с двумя киргизами производить съемку береговой линии вплоть до места новой стоянки. По дороге я заглянул к старому беку Хоату, у которого было тут шесть кибиток.
Около юго-восточного края озера мы нашли СарынисколькоТумшук-мазар (святая могила на желтой косе); в рассе­лине скалы развевались хвосты яков и лоскутья. У подошвы, между отвесными сланцевыми скалами пробиваются прозрач­ные ключи, имеющие температуру-+-8.4°.
Тропинка пошла по берегу около самого озера, и там, где выветрелые сланцевые скалы отвесно спускались прямо в озеро, нам приходилось ехать по воде. Налево расстила­лась отливающая голубовато-золеными тонами водная рав­нина, на которой видны были кое-где грязно-желтые полосы, обозначавшие мели из ила, нанесенного сюда ручьями. На западном берегу возвышался мощной стеной хребет Сарынисколькокол с отрогами, теперь едва видными в туманном воз­духе.
Когда мы добрались до нового лагеря, там все было уже в порядке, кибитка разбита у самого берега на небольшой, поросшей сочной травой горной лужайке, где нашим лоша­дям было вдоволь корму.
Джолдаш (дорожный товарищ), жалкая киргизская собака, приставшая к нам недавно, как прежде Джолчи (потерявшаяся в Кашгаре), была тут уже как дома и сто­рожила кибитку. Мы встретили эту собаку в один прекра­сный день в обществе нескольких всадников-китайцев, которые, повидимому, прилагали все старания, чтобы заморить ее голодом. Увидав наш караван, животное, вероятно, сообразило, что кто бы мы ни были, мы, наверно, окажемся лучше китайцев, и увязалось за нами.
Бедняга смотрела такой худой, жалкой, что я хотел прогнать ее, но люди мои вступились за нового товарища, и он был оставлен. У нас собаке жилось хорошо, есть ей 14*
212
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
давали вволю; все объедки поступали в её полное, безраз­дельное владение. Она скоро поправилась и стала очень краси­вым, славным животным, отличным сторожем и чудес­нейшим товарищем; когда мы потом посетили русский Памир, Джолдаш своей резвостью и веселостью привлек общее внимание офицеров. Я скоро не мог обходиться без его общества, и грустно мне было потерять его, почти год спустя, - он околел от жажды в пустыне Гоби.
Мы купили барана, которого теперь зарезали, и скоро был готов солидный обед: Ислам-бай изжарил ша­шлык, киргизы снабдили нас яковым молоком, рис и чай у нас были, - чего еще лучше?
Заход солнца был величественный и бросал свое­образный отблеск на облака и горы на западе, которые и представляли всевозможные оттенки от серого до желтого. Ветер сначала дул северный, а к вечеру сменился восточ­ным; по волнам прыгали зайчики. Волны с мелодическим убаюкивающим плеском ударялись о прибрежные камни. Взошедший месяц озарил прелестную картину, температура была приятная, теплая (17°), и мы от души наслаждались нашей новой стоянкой у озера, названной Яны-кой.
Здесь следует несколько дословных выдержек из дневника.
14 июля. День начался метеорологическими наблюдениями, затем была совершена ботаническая экскурсия по окрестно­стям, во время которой собрали в маленьких береговых лагунах по близости много водорослей.
Около часу дня над местностью пронеслась грозовая туча, сопровождавшаяся сильными порывами ветра и непро­должительным дождем. По озеру пошли ходить высокие, белые, ценящиеся волны, весело разбивавшиеся о берега. Скоро все небо покрылось тяжелыми дождевыми облаками, бегущими к югу. Утром горы были окутаны в обычный густой туман, но дождь очистил воздух, и между прорвав­шимися облаками выглянула во всей своей красе белоснеж­ная сияющая вершина Мустаг-аты.
Поверхность озера представляла своеобразные переливы красок; около западного и восточного берега оно отливало таким светло-зеленым цветом, какого не осмелился-бы
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
213
изобразить на полотне самый дерзкий мазилка. Дальше, к середине, на воде виднелись фиолетовые полосы, а около восточного берега озеро было темно-синего цвета. Мрачно стояли на страже у берегов серые, угрюмые горные вели­каны, между мощными гребнями которых было, словно зер­кало, вправлено маленькое озеро. Южный берег представ­лял пологое превосходное пастбище. На нашем берегу была только одна небольшая лужайка, на которой мы и разбили наш лагерь; кругом-жф повсюду тянулись горы или морен­ные гряды.
Только к вечеру погода позволила предпринять неболь­шую экскурсию к северо-востоку с топографическими це­лями; мы, впрочем, несколько раз попали под сильный, но непродолжительный дождь, и слышали грохотавший в ущельях гром. Мы бродили по типичным моренам; вся окрестность была усеяна кучами щебня и валунами всех ве­личин, но представлявших почти исключительно гнейсовые и сланцевые (большею частью слюдяный сланец) породы.
Эти массы щебня образовывали или непрерывные гряды, или отдельные конусы, или цирки, в 50-200 метр. вдиа­метре, то замкнутые, то имеющие проходы с конусом или впадиною посреди. Многие валуны были гладко отполированы или испещрены царапинами и шрамами; все указывало на то, что мы находимся в области, где в древние времена громоз­дились ледники.
Один из таких валунов обращал на себя особенное внимание и был в силу своего господствующего положения избран нами точкой опоры. Он имел ровную, гладкую по­верхность в 2 метра длиною и 1 метр шириною, и на ней виднелись шесть примитивных, обрисованных всего не­сколькими смелыми штрихами, но характерных изображений диких коз. Изображения были выцарапаны острым камнем или каким-нибудь другим орудием и представляли на бу­рой поверхности гнейсовой глыбы матово-серые штрихи. Киргизы ничего не могли сказать об этих изображениях кроме того, что они были очень древнего происхождения.
Мы нашли, что северный край этой мощной моренной гряды круто спускается в довольно порядочную реку, пи­таемую почти исключительно ледниками и нагорными снегами.
214
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
Называется она Ики-бель-су (река двух перевалов); про­текая по северной части долины Сары-кол, она прорывает южнее хребет Мус-таг и под именем реки Гез дости­гает равнин около Кашгара, как и было упомянуто в предыдущей главе.
С гребня морены открылся чудесный вид на верхнее течение реки, где водная масса прорывается словно в ворота между высокими одетыми снегом скалами. Далее она изви­вается по долине то узким, бурливым потоком, то широ­кой, спокойной рекой, между поросшими травой берегами, на которых раскинулось несколько аулов. С высот стекают несколько притоков её, также питаемых ледниками.
Когда мы другим путем вернулись к стоянке, оказа­лось, что киргизы доставили нам еще юрту, в которой слуги мои и возились с кухонными принадлежностями.
По близости, на SO от лагеря, возвышалась гора Каранисколькокыр (черный пик), из черного сланца, и так как с вер­шины её должен был открываться вид на всю окрестность, в центре которой был разбит наш лагерь, то мы, торо­пясь воспользоваться этим обстоятельством, и поднялись на скалу 15 июля.
Панорама, развернувшаяся перед нами, превзошла самые смелые ожидания. Гряда морен, с целым лабирин­том конусов и куч щебня казалась отсюда, с высоты, ничтожным валом; Ики-бель-су извивалась ленточкой с зелеными каемками по грязно-серой почве; Мустаг-ата, гос­подствующая надо всем кругом, сияла в полном блеске; ни единое облачко не бросало тени на её седовласую макушку.
Из под снегового покрова выглядывали черные, причу­дливой формы скалы, доходившие иногда до 20,000 ф. высоты, но над ними возвышался чистый, без единого пятнышка купол. Обращенный к востоку склон горы спускался круто и неровно; видно было по самой форме его, что он не годится для подъема. Северный склон представлял настоя­щий лабиринт скал, фирновых полей и ледников. Напро­тив, западный склон предлагал замечательно ровный подъем; угол его падения равнялся всего 22°, тогда как угол падения восточного 30-48°.
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
215
Тегермен-таш-су (мельничный ручей), впадающий в Ики-бель-су пятью рукавами, образующими дельту, протекает в нижнем своем течении по весьма ровной местности, по­крытой щебнем или илом, принесенным отчасти самим-жф ручьем из ледников.
На SW виднелась ровная, широкая долина Су-баши с горной рекой, устье которой также образует дельту с боло­тами и бесчисленными маленькими озерами, похожими на рассыпанные по ковру жемчужинки.
На запад также открывалась величественная панорама. Там, между массивными горными кряжами, блестела зеркаль­ная поверхность Малого Кара-куля, казавшагося таким кро­шечным в сравнении с окружающими его громадами.
Озеро развертывалось внизу, как на ладони; его светлонисколькозеленая вода резко выступала в рамке серых гор и темно­зеленых прибрежных лугов, которые местами перемежа­лись моренами, местами расширялись и уходили дальше вглубь долины; шире всего была луговая полоса около южного берега. Легкия облачка отражались в воде, и тени их тихо скользили по ней. Желто-бурая вода реки Су-баши, впадающей в озеро, вилась по его южному берегу грязной лентой.
Около западного берега, как раз перед нами, лежал островок, единственный на Малом Кара-куле, если не считать нескольких небольших островков, отрезанных водой от прибрежных лугов на юге и еще поросших травою. А по другую сторону озера возвышался хребет Сары-кол, ограж­дающий озеро с севера и юга.
Северный берег образован моренной грядой, соста­вляющей продолжение описанной выше. Береговая линия здесь поэтому очень капризна. Морены прорезываются вытекающим из озера ручейком, резко выступающим между зелеными луговыми берегами и сливающимся ниже сч, Ики-бель-су. За Кара-кулем, на NW, виднелись оба озера Басык-куль. Около полудня опять набежала небольшая туча с ливнем и градом, но мы продолжали экскурсию, пока, наконец, нас не погнал домой настоящий дождь.
Теперь я вполне ориентировался и составил себе план - по какому направлению и как надо исследовать местность.
216
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ,
По наступлении сумерек у меня каждый вечер бывал большой прием. Из ближних и дальних аулов являлись гости-киргизы, всегда с желанными дарами в виде овец, куропаток, свеже-испеченного хлеба, яковых сливок и молока. Я отдаривал деньгами или материями, тапками, но­жами и проч., которые привез с собой для этой цели из Ташкента. Скоро у нас образовался целый кружок друзей, и мы чувствовали себя здесь совсем как дома.
Во время наших экскурсий мы всегда заходили в лф-

р. Ики-бель-су. Вид на юго-восток. (С рисунка автора).
жащие на пути аулы и обыкновенно встречали там одного, или нескольких из своих киргизских знакомцев. Самым близким нашим другом и покровителем оставался, однако, бек Тогдасын, который часто навещал нас и распоря­жался доставкой нам всего нужного: яков, лошадей, пала­ток и проч.
Весь день 16 июля стоял густой туман; утром озеро представляло оригинальную картину: противоположного бе­рега совсем не было видно, и казалось, что стоить на берегу безграничного океана.
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
217
Двое из моих киргизов разделись и вошли в мелкую воду собирать водоросли, полосой росшие у берега. Кстати они захватили с собой Джолдаша, которого основательно и выкупали, в чем он очень нуждался. Вода была как раз приятной для купанья температуры. В час дня температура равнялась 17.6°, но за ночь значительно понижалась. Так в 7 часов утра в тот-жф день в воде было 11.8°. В ясные дни вода согревалась в мелких местах очень быстро; но, конечно, нагревались лишь верхние слои её. Около полудня 16 июля инсоляционный термометр показывал 59°, хотя пого­да и не была ясная; вода-же, на глубине одного дециметра

Нижний Басик-куль и хребет Мус-таг. Вид на северо-восток. (С рисунка автора).
имела всего28°, что показывает, каким плохим провод­ником солнечного тепла является даже такой тонкий слой воды.
Мы предприняли экскурсию к месту слияния вытекающей из Кара-куля реки с Ики-бель-су. Около северного края озера мы нашли большую серпообразную мелководную бухту, с луговыми берегами; в расстоянии 50-100 метр. от берега шли, однако, морены. Около устья речки луга были шире и сочнее. Над ними тучами носились комары и никоим обра­зом не услаждали нашего пребывания здесь.
Река Кара-куль вытекает из озера из воронкообраз­ной бухты, загроможденной эрратическими глыбами, высовы­вающимися из воды. Вскоре река расширяется в маленькое
218 ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
озерко, называющееся Су-карагай-куль (вода - сосна -нисколькоозеро). К северу находится другое озеро побольше, называющееся Ангыр-куль (утиное озеро), которое, однако, не имеет стока в реку. Вокруг озер раскинулись луга и болота, напра­вляясь вдоль морен, между которыми прорыла себе русло река.
Немного подальше, падение речной долины становится сразу так круто, что река образует водопад, с пеной прыгающий по каменному руслу между кучами щебня. По берегам-же всфтаки попадаются небольшие узенькия лужайки. Бурля и ленясь, бежит река дальше по все более резко очерченному ложу и изливается в Ики-бель-су; её хрусталь­ные, пенистые, темносиния воды сразу исчезают в мутной от ледникового ила главной реке, которая, пожалуй, раз в двадцать обильнее водой. Русло её глубоко, энергично врезалось между высокими (от 50 до 100 м.) стенами конгло­мерата; перейти вброд через Ики-бель-су в этом месте невозможно. Я определил ширину её в 25 м., а скорость течения 1.7 м. в секунду.
Оглушительный грохот громко отдается между отвес­ными стенами; волны, встречая на пути каменные глыбы, вскидываются на высоту целого метра, сыплют брызги, но пены почти не видно, так как она такого же грязно-мутного цвета, как и вся вода.
Около левого берега, на метр ниже впадения в Икинисколькобель-су речки Кара-куля, ясные голубые струи последней совсем поглощаются первою, успевая окрасить в голубой цвет только небольшое пространство воды, а белая пена пропадает сразу. Мощная водная масса Ики-бель-су проры­вает себе русло с такой силой, что чувствуешь, как почва дрожит под твоими ногами. Воды р. Кара-куля, падение русла которой здесь гораздо круче, притиснуты к левому берегу. Около самого устья скорость течения сразу уменьшается, точно последнему дали вдруг мощный обратный толчок.
Температура в р. Кара-куль равнялась 16.6°, в Икинисколькобель-су 14.4°, т. е. воды, вытекающие непосредственно из лед­ников, на 2° холоднее вод, протекающих через озеро, имеющее, следовательно, более высокую температуру, хотя оно и принимает такие холодные притоки. Воды р. Кара-куля
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ. 219
кроме того совершенно прозрачны, так как отложили свой ледниковый ил в озере.
Морены выдвигаются между руслами обеих рек в виде косы. Конусы громоздятся один возле другого, то па­раллельными рядами, то кругами, полукругами и цирками. Это конечные морены, которые указывают, как далеко заходил прежде исчезнувший теперь мыс ледника Ики-бель-су.
Когда мы вернулись в лагерь, нас посетил бек Ошур, сын бека Хоата; он принес мне пару живых ди­ких гусей, пойманных около Басык-куля, хлеба, молока и масла.
17 июля. Утром дул южный ветер, и поэтому вода около нашего берега не совсем чиста, - волны нанесли ил из устья реки. Берега бухты носят явные следы влияния южного ветра. Бухта имеет совершенно правильную, округ­ленную береговую линию, окаймленную невысоким песча­ным увалом; берега усеяны выброшенными волнами водо­рослями. Мы предприняли экскурсию, но были застигнуты бу­рей с NNW, так что пришлось вернуться. Местность эта известна своими постоянными ветрами; сильнее всего бывают северные и южные, так как не встречают никаких пре­пятствий вдоль меридиональной долины. Восточные крайне непостоянны, вследствие конфигурации местности. С запада, из Памира ветер дует редко.
Да, ветер часто испытывал наше терпение, прерывая или совсем расстраивая намеченные экскурсии. Словом, мы все лето были в полной зависимости от капризов погоды. В неблагоприятную погоду мне не оставалось ничего другого, как сидеть смирно в своей юрте и писать, или разрабаты­вать наброски карт. Шум волн, плескавшихся о берега, действовал, однако, на душу освежающе. И сегодня озеро было взволновано, большие белые зайцы так и бегали по озеру вкось. Волны выбрасывали на берег песок и водоросли, и вода, на расстоянии, по крайней мере, десяти метров от берега, была грязного, мутного цвета; только за этой полосой волны отливали обычным зеленовато-голубым цветом.
Озеро понемногу окутывалось густым туманом; скоро на виду остались только две косы около нашей бухты; они казались, однако, гораздо дальше от нас, чем были на са­
220
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
мом деле. Волны с белыми гребнями выкатывались одна за другою из тумана, и невольно казалось, что стоишь около открытого моря.
Неподалеку от нашего лагеря находились две небольшие лагуны, одна внутри другой. Наружная соединялась с озе­ром узким, глубоким протоком, в который каждым порывом ветра вгоняло воду. Внутренняя лагуна отделялась от наружной полосой суши в шесть метров ширины, про­резанной глубоким узким проливом, так что уровень воды и в этой лагуне зависел от ветра. Отделялась наруж­ная лагуна от озера покрытым дерном увалом в метр вышины, истрескавшимся, подмытым водой и угрожающим рухнуть; ясно видно, что в былые времена озеро занимало и лужайку, на которой разбит наш лагерь. Дно лагуны было покрыто мелким песком и водорослями; в спокойной, за­щищенной от волнений воде лагун водились головастики и водяные пауки.
После обеда шел сильный дождь, но около шести часов погода сразу стихла. Потом вдруг послышался вой, словно от приближающагося с NW урагана. На противоположном краю пока еще спокойного, светлого озера показалась темная полоса, которая приближалась к нашему берегу. Над водой слышался свист и шум, и в следующую минуту над окрестностью разразился град, длившийся всего несколько минут; градины в 4 - 5 мм. в диаметре, усыпавшие землю белой крупой, скоро растаяли под сильным ливнем.
Не особенно много времени надо было, чтобы вполне уяснить себе геологическое образование о. Кара-куль. Скоро мне стало ясно, что оно обязано своим происхождением мо­ренам, заградившим в долине путь ледяным потокам ледника Ики-бель-су; теперь остатки этих морен, проре­зывались рекой, вытекающей из озера. Загражденная ими долина образовала бассейн ледниковых и ключевых вод. Воды, питаемые ледниками, приносят массы ила, кото­рый вместе с летучим песком способствует обмелению озера. Когда нибудь, без сомнения, оно и перестанет суще­ствовать, а р. Кара-куль потечет по долине непрерывным потоком.
Озеро, вероятно, было прежде гораздо обширнее, когда
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
221
река разливалась поверх гребня морены, еще не успев вырыть русла. Об этом свидетельствуют многочисленные валуны, которые еще лежат в воронкообразном устье и в самом русле реки, являясь остатками средней части преж­ней морены; только что упомянутые лагуны свидетельствуют о том-жф. Подтверждение того, что вся долина была некогда загромождена исчезнувшим ныне ледником, мы находим в кучах щебня, увалах и валунах, рассеянных по всей местности.
Местные горные породы - мелкозернистый, кристалли­ческий сланец, слюдяный сланец, прекрасный серый гнейс, крупнозернистый очковый гнейс и его красные разновидно­сти- те-же самые, что я находил в верхних поясах Мустаг-аты. Гнейсовые валуны, которыми местность изоби­лует, и должны быть принесены оттуда, а перенести их сюда мог только глетчерный лед. они и носят явные следы этого, представляя округленные формы, котловидные углубления, ледниковые шрамы, или гладко отполированные поверхности.
18 июля. Мы закончили работы на восточном берегу Кара-куля и решили сегодня перенести стоянку на другое место. Людям приказано было перенести под присмотром Ислам-бая юрту и все вещи на удобное местечко на берегу Басык-куля. Я же, в сопровождении одного киргиза, должен был отправиться на съемку, а вечером вернуться в новый лагерь.
Мы пересекли гряду морен повыше, чем в последний раз, и затем спустились в аул Кен-шебер, состоявший из четырех юрт, разбитых на левом берегу Ики-бель-су; кругом расстилались прекрасные пастбища. В ауле прожи­вало несколько наших друзей, которые и приняли нас очень радушно. По обычаю, нас встретил старейший из жителей, приветствовал нас, прижимая обе руки ко лбу, и проводил в свою юрту, которая быстро была прибрана, как следует. На почетное место постелили небольшой ковер, положили несколько подушек и предложили мне сесть у огня.
Один за другим прибывали остальные обитатели аула и располагались вокруг огня, над которым кипел в же­лезном котелке чай. Гостей угощают из деревянных, или
222
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
китайских фарфоровых чашек чаем и молоком с хле­бом, и скоро завязывается оживленная беседа. Жены в своих высоких белых головных уборах и молодые де­вушки также присутствуют в юрте, но не вмешиваются в разговор. они только важно восседают около огня, поддер­живаемого высушенным яковым навозом, или хлопочут по хозяйству. Такия посещения всегда доставляли мне удоволь­ствие и помогали добывать интересные сведения о дорогах и тропинках, о местном климате, о кочевках киргизов, их образе жизни и т. п.
Хозяева наши проводили около Кен-шебера только лето; зимою-жф, когда местность эта подвергается сильным ветрам и снежным заносам, они уходят в кышлаки ПИувешта, расположенные выше и более защищенные от ветра и не­погоды.
Река Ики-бель-су имеет около аула совершенно другой характер, нежели около устья реки Кара-куль. Здесь Икинисколькобель-су достигает в ширину 60 м., а скорость её течения едва равняется одному метру в секунду. Я послал одного из киргизов вброд через нее, и максимальная глубина реки оказалась 1.15 м.; почти тот-жф максимум глубины река сохраняет и на всемтэ остальном протяжении своего правильного, ровного русла. Приток воды равнялся 69 куб.м. в секунду, что довольно много для реки, питаемой главным образом ледниками (см. рисунок на стр. 216).
Около 4 ч. дня уровень воды в реке, говорят, бывает самый низкий; к вечеру он повышается, так как растаявшие за день ледяные потоки не успевают ранее достигнуть реки. В русле попадается много низких, более или менее порос­ших травою островков, один из которых делит реку на два рукава. Зимою река почти пересыхает; уже в августе убыль воды настолько значительна, что можно без опаски переезжать ее вброд во многих местах.
Неподалеку от аула, пониже, гряда морен заставляет реку сделать крутой поворот направо. На самом загибе река образует озеровидное расширение, на котором наблю­дается водоворот, но затем река вновь быстро течет по своему глубокому руслу и с грохотом, слышным издалека, прорывает старые морены.
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
223
Как раз напротив Кфн-шебфра, на правом берегу, находится другой аул из семи юрт. Обитатели его пасли днем свои стада на левом берегу и теперь, по наступлении вечера, должны были отправиться со стадами обратно. Вот возня-то пошла! Смотреть было забавно. Всадники брали к себе на седло по две овцы и длинной вереницей переезжали через реку. Овец было много, и такая переправа длилась, верно, долго, пока все стадо не очутилось на своем берегу.
Пора и нам было подумать о возвращении в лагерь, так как в сумерки заниматься съемкой трудно. Мы и на­правили наш путь через морену, где опять нашли много красивых цирков с лужайками посреди. Трава растет здесь сравнительно хорошо, если принять во внимание, что дугообразные морены задерживают дождевую воду. Пере­правившись через Ангыр-куль, мы достигли места нашей новой стоянки на нижнем Васык-куле, посреди которого высовывается островок с моренным холмом. Обе наши юрты были разбиты на лугу; кругом открывалось обширное новое поле для исследований.
Первый-жф день на Васык-куле вышел, однако, не­удачным; с утра до вечера лил дождь, и дул сильный ветер; капли так и барабанили по крыше юрты. На воль­ном воздухе никакой работы нельзя было предпринять, но у меня, к счастью, накопилось столько „кабинетной^, что такой невольный домашний арест был совсем не лишним. Явился с визитомъ‘бек Тогдасын; я угостил его чаем и китай­ской водкой, которою запасся специально для этой цели, а также музыкой на шарманке, не перестававшей повергать киргизов в беспредельный восторг и удивление. Больше всего, однако, поражали их наши ружья. Киргизы находили механизм ружей до того сложным, что, по их мнению, по­добное оружие не могло быть делом рук человеческих, но самого Бога.
Бек Тогдасын сообщил, что китайские гарнизоны в полипе Сары-кол с некоторым беспокойством следят за всеми моими действиями и через посредство киргизских шпионов ежедневно узнают обо всем, что я делаю и где бываю. Они все добивались узнать, кто я: урус (русский) или с§френги (европеец), долго-ли намереваюсь оставаться тут,
224
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
какая собственно цель моих топографических съемок и для чего я откалываю куски горных пород. В самом деле, они были поставлены тут, чтобы стеречь границу рус­ского Памира, и вдруг является какой-то чужеземец, по их мнению, русский, и беспрепятственно высматривает рас­положение страны! Но, благодаря паспорту, полученному мною от дао-тая, они не осмеливались беспокоить меня.
Тяжелые сизые дождевые тучи висели и вечером над маленькими поперечными горными долинами, идущими отъ

Гнейсовые глыбы между верхним и нижним Басык-кулем. На заднем плане Мустаг-ата.
(С рисунка автора).
хребта Сары-кол к открытой равнине, посреди которой на­ходятся оба озера Басык-куль. Вся окрестность была окутана в густой туман или сетку дождя, которая омрачала столь величественный вообще ландшафт. Только изредка из ту­мана, стлавшагося по земле и подвигавшагося к югу, прогля­дывал какой нибудь ледник, или черная группа гор.
Киргизы уверяли, что такой продолжительный дождь, как сегодня, редкое явление.
Луг, на котором был разбит наш лагерь, превра­тился в болото, и нам пришлось обкопать юрту глубокими
225
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
канавами и отвести воду в озеро, чтобы в юрте не было сырости. К вечеру прояснилось, и ветер стих. Озера ле­

жали словно темные зеркала, в которых отражались при чудливые уступы гор.
Свен Гедин. 15
226
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
В течение следующих дней была исследована местность вокруг нового лагеря, и нанесен на карту левый берег Кара-куля.
Сначала мы следовали по береговой линии до того места, где скалы круто спускаются в озеро, и где надо ехать по воде, по террасе, образовавшейся у их подошвы из про­дуктов выветриванья. Затем мы сделали несколько неболь­ших экскурсий в ближайшие горы, где нам попалось много крайне неудобных проходов. С одного возвышенного пункта можно было с помощью бинокля основательно рассмотреть эту своеобразную и красивую альпийскую область.
Отсюда ясно виднелись все ледники Мус-тага, отчетливо обрисовывающиеся при ярком солнечном освещении. На са­мом гребне кое-где выступали черные скалистые пики; вообще-же горы покрыты ослепительно белым снегом; лишь в некоторых местах, преимущественно в нижних поясах, на снегу замечается грязно-желтый налет пыли (см. рисунок на стр. 217).
На гребне фирн образует плотный, тщательно обри­совывающий рельеф местности, покров с изорванными краями там, где снег обрушился с обрывов. Во обще-же снеговой покров стремится собраться в одном общем углублении в виде фирнового поля, чтобы потом понемногу стечь ледяными потоками. Последние бывают узкими и ком­пактными, или выпуклыми, широкими и тонкими, но всегда одинаково несут массы щебня и валунов, которые иногда застревают в поперечных трещинах и испещряют лед­ник полосами.
Некоторые из ледяных потоков так загромождены моренами, что их с трудом можно отличить от окружаю­щих пород.
Изследование местности между обоими маленькими озе­рами открыло нам, что последние отделяются друг от друга обрушившеюся и часто прерывающеюся грядою морен, в которой мы нашли эрратические красиво обточенные гнейсовые глыбы, толщиною до 1,000 куб. м. Ясно, что мы наткнулись тут на старые конечные морены бывшего ледника Икинисколькобфль-су.
Однажды, вернувшись, после одной из таких экскур­
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ,
227
сий в лагерь, мы заметили, что несший топографические при­боры Иехим-бай потерял медный диоптр. Киргизу было внушено, что если он не найдет потерянного, то навсегда утратит мое благоволение, и он тотчас отправился на поиски. Наконец, он узнал от одного знакомого киргиза, что странная металлическая штука найдена на дороге и отправлена к коменданту китайской крепости Булюн-куль Джанънисколькодарыну, который полагал, что сыграет со мной штуку, удержав у себя эту вещь. Я послал к Джан-дарыну гонца сказать, что если он не вернет мне находки, то будет иметь дело с дао-таем. Диоптр был возвращен мне не­медленно.
Целый день пошел на исследование местности между нижним Басык-кулем и Ики-бель-су. Из озера вытекал ручеек, орошавший довольно сочные лужайки, на которых, однако, находились кое-где остатки морен. Впадал ручеек в Ики-бель-су немножко севернее р. Кара-куль. По причине низкой температуры, державшейся в последние дни, воды в Ики-бель-су значительно убыло; тем не менее она с силой низвергалась здесь между отвесными или очень крутыми стенами конгломерата, от которых во многих местах грозили оторваться и обрушиться в реку большие, круглые гнейсовые глыбы.
24 июля был исследован и верхний Басык-куль. Почти у самой середины южного берега в озеро вдается мысом уступ горы, довольно круто спускающийся в воду, так что низом по косогору можно пробраться только пешком, а нам, ехавшим верхом, пришлось подняться на гребень уступа.
Небольшой перевал этот, Басык-куль-киазы-даван (горная-тропинка-проход), лежит всего сотни на две футов выше уровня озера, но склоны его круты, и с вершины его открывается вид далеко кругом. Под нами во все три стороны от мыса расстилалось маленькое озеро, нам были видны его островки и дно, подводные морены и эрратические глыбы, которые высовывались из воды до половины, и не­большие дельты, образованные устьями текущих по запад­ным долинам ручьев, впадающих в озеро.
На мысе между обоими озерами возвышается гряда мо-
15*
228
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
рен, местами прерывающаяся; над уровнем озера она возвышается в средней своей части всего на 2-3 м.; посреди морен находится болото. Несмотря на то, что мыс только чуть подымается над уровнем воды, не существует ника­кого явного сообщения между столь близко лежащими озерами. Киргизы говорят, что, хотя приток вод из западных долин весной и летом бывает иногда очень значителен, уровень верхнего озера никогда не повышается .особенно за­метно, и в нижнее озеро воды не переливается.
При беглом обзоре получается таким образом впеча­тление, что верхнее озеро не имеет стока, и поэтому можно было-бы ожидать найти в нем соленую воду. Между тем оно содержит совершенно пресную и чистую воду. Стоит, однако, взглянуть на карту, чтобы понять это обстоятельство. Нижнее озеро не принимает никакого видимого притока, но из него вытекает ручеек. Таким образом озеро должно принимать в себя какой-то невидимый приток, разумеется, вытекающий из верхнего озера, излишек воды которого, вероятно, просачивается под моренным мысом. Абсолют­ная высота Басык-куля 3,726 м., а Кара-куля 3,720 м.
От главного гребня хребта Сары-кол идут прямо на восток несколько значительных отрогов, и их джилги, или поперечные долины, все открываются по направлению к озеру. Главнейшие из них: Кара-джилга (черная долина), Ялан (голая) и Хамалды (сизая); последняя имеет соб­ственный ручей, изливающийся в бухту, между тем как ручейки двух первых долин соединяются с другими ручейками в один, который неподалеку от озера делится на два рукава, образующих дельту. Ил, приносимый этими водами, образовал много длинных узких кос и островков, а за ними лежит группа моренных холмов.
В трех названных долинах находятся более или менее хорошие пастбища; лучшие отводятся под овец, по­плоше под яков. Аул бека Хоата, населенный родом найман-киргизов, проводит здесь три зимних холодных месяца. Через Кара-джилгу идет подъем на перевал Кок-ала-чокур (зелено-пестрый-глубокий); здесь, однако, можно подняться только на яках или пешком. Ведет пере­вал к Ранг-кулю; пользуются им редко; главным обра­
ВОКРУГ МАЛОГО КАРА-КУЛЯ.
229
зом киргизы, отправляющиеся в русский Памир без раз­решения китайских властей.
В 4 часа дня и сегодня начался дождь при северном ветре. Мы повернули назад к западному берегу озера, держась течения ручья Кара-джилги, теперь почти пересох­шего и обозначенного кое-где только лужицами.
Спустя полтора часа, мы наблюдали поистине редкое явление. По течению ручья пронесся слабый шум, и понеслись бурые волны, бурля между камнями русла и наполняя углу­бления. Скоро между сильно подмытыми крутыми берегами, окаймленными слабой растительностью, несся целый поток. Явление это повторяется в это время года регулярно каждый вечер; вода, образующаяся при таянии снегов в горах хребта Сары-кол, только к вечеру достигает озера.
25 июля мы снялись с привала и отправились в Кенънисколькошебер, откуда намеревались начать исследование области Мустаг-аты. На южном берегу Басык-куля мы прошли необычайно красивую, расположенную цирком морену, имев­шую около 100 м. в диаметре. Посреди находилось маленькое круглое озерко, охваченное кольцом белых отложений соли, в свою очередь окруженным кольцом растительности; самоф-же наружное кольцо образовывал увал с проходом по направлению к озеру. Хотя озерко лежит на уровне озера и непосредственно на самом его берегу, так что с полным основанием можно было-бы предполагать подземное соеди­нение вод, вода в озерке горько-соленая, откуда и название его Шор-куль (соленое озеро). Киргизы уверяют, что стоит овцам напиться этой воды, как у них делаются судороги, и они околевают.
Около Тамга-таша мы встретили бека Тогдасына, желав­шего сделать мне сюрприз и поднесшего барана и кринку яко­вого молока. Он проводил нас до Кен-шебера, где про­вел с нами ночь. Вечером барана зарезали, и все обитатели аула были собраны на пир. В это время налетел страшный вихрь, который угрожал снести нашу юрту. Все люди повы­бежали, одни ухватились за остов кибитки, а другие приня­лись укреплять ее веревками и подпирать шестами.
230
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
IXZIII-
Странствования по ледникам.
На следующий день мы отправились вверх по северному склону Мустаг-аты и пересекли мощный гребень морены на левом берегу Ики-бель-су. Подъем был очень крут, пока мы не добрались до волнистого нагорья. Почва была здесь покрыта песком, щебнем, гальками и небольшими валу­нами; кое-где попадались зеленеющие кочки и росли рануннисколькокулы.
По ту сторону гребня морены мы снова попалив область бассейна озера Кара-куль; по неглубокой широкой долине протекал крошечный холодный ручеек, который, вытекая из долины Контой, впадает в озеро Кара-куль. Около этого ручейка раскинулся на высоте 4,124 м. яйлак Кош-Корнисколькотюс, избранный нами исходным пунктом для странствований по ледникам.
Киргизы этого аула прибыли сюда три месяца тому назад и располагали пробыть еще три. Зимниф-жф шесть месяцев они проводят в Контой-джилге. У киргизов каждая семья или род имеет свои традиционные кышлаки и яйлаки, и отступления от традиций допускаются лишь с общего согласия.
Обитатели этого местечка принадлежат, как и боль­шинство киргизов, обитающих в долине Сары-кол, к роду кара-теит. Аксакал их, Ту гул-бай, был 96 летний живой, симпатичный старик, владеющий всеми умственными способностями. Подвижная жизнь и постоянное пребывание на свежем воздухе укрепляют здоровье киргизов, так что они, обыкновенно, достигают глубокой старости.
И сегодня опять лил дождь, а в горах грохотал гром. Вскоре затем со склона донесся сильный шум. Хо­зяева наши пояснили, что после сильного дождя всегда бы­вает такой шум, - потоки дождевой воды стремятся вниз по крутизнам.
Первым нашим делом здесь было уволить обоих киргизов Нур-Магомета и Палевана, которые хоть и были
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
231
хорошими слугами, но не знали ледников и не имели яков. Вместо них мы наняли двух местных киргизов и вечером занялись осмотром их яков, единственных животных, которые могут пробираться по этим крутизнам, загромож­денным моренами.
Верхом на чудесном черном яке, отправился я 27 июля в сопровождении двух киргизов, знающих всЕ ходы и выходы в ледниках, на восток к первому леднику Гонисколькорумды, который предстояло исследовать. Мы ехали себе по-

Ледники Большой и Малый Горумды; вид на юг.
(С рисунка автора).
тихоньку, благодушествуя, по горному склону, спускающемуся к северу, и прорезанному тремя небольшими ледяными по­токами. Направо осталась резко очерченная группа скал - отрог Мустаг-аты, а за нею виднелся небольшой ледник, имеющий в верхней своей части очень крутое падение; исто­ком служило незначительное фирновое поле.
Дальше на восток виднелось много подобных скали­стых отрогов, гигантских диких горных массивов, между которыми прорезываются ледники, словно указывая на север пальцами. Самый большой из них называется Го-
232
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
румды-баши (голова каменистого пути); питаемый им ручей, принимающий также воды из остальных ледников, проте­кает по резко очерченному руслу и соединяется дальше с Ики-бель-су.
В течение дня мы нанесли на карту западные боковые морены ледника Горумды. При съемке местности я прибегал только к компасу, расстояния-же измерял шагами яка, пред­варительно установив, сколько их приходится, - глядя по наклону местности, -на каждые 100 м.

Вид на Мустаг-ату с севера. (С рисунка автора).
Большой ледник Горумды так изобилует в нижнем своем течении щебнем и вообще продуктами выветриванья, что во многих местах его с трудом можно отличить от окружающих пород. О крутизне его падения можно судить потому, что даже в устье угол его падения равняется 9°. Затем же долина становится отлогою, и обильная водой речка, вытекающая из под конечных морен ледника, те­чет довольно ровно, спокойно, не образовывая водопадов.
Ледник Малый Горумды разветвляется, благодаря острову-скале, на два рукава; из них левый окаймленъ
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
233
8 -10 болер или мене© параллельными боковыми моренами Между крайнею из последних, достигающей 10 -15 м. вы­соты, и мягким поросшим травою увалом, по которому мы ехали, бежал ручей, протекающий выше через небольшое треугольное озерко, приютившееся между увалом, моренами и ближайшими скалами Мустаг-аты.
Высокая, скалистая стена, граничащая с ледником Малым Горумды на западе, увенчана значительными снеж­ными полями, которые время от времени сползают вниз к её подошве и образуют миниатюрные ледники. Последние нагромоздили вдоль подошвы скалы огромную конечную мо­рену высотою до 40 м.; из под неё струится ручеек, про­бивающийся по северному склону гор к Кара-кулю.
На обратном пути нас во многих местах поражало богатство красок альпийской флоры. Цветы, произраставшие зачастую между бесплодными моренами, отличались почти кричащею роскошью красок. Чем выше мы подымались, тем ярче они становились; нет сомнения, что малое погло­щение атмосферою световых лучей на этой значительной вы­соте имеет непосредственное благотворное влияние на расти­тельное царство.
Еще один день был посвящен Большому Горумды. С поросшего травой увала мы пустились верхом на яках вверх по бугристым моренам, по ужасно тяжелой дороге: глыбы громоздились одна возле другой, и яки то и дело осту­пались в ямы, но всетаки не падали.
На каждом шагу представлялся случай удивляться уме­нию этих животных прокладывать себе путь. Надобно иметь, однако, некоторую привычку, чтобы чувствовать себя вполне спокойно в седле. Тяжеловесное животное то балансирует по острому краю какой нибудь глыбы, то ловко перепрыги­вает через черную зияющую яму, тотчас-жф твердо упи­раясь ногами в следующую глыбу, то съезжает, оседая на задних ногах, с крутого щебневого увала, откуда двуногое существо непременно полетело-бы кувырком.
Единственное, что испытывает ваше терпение при езде на яках, это флегматичность и лень животного, слишком часто находящего излишним продолжать путь; тогда прихо­дится напоминать ему об его обязанностях палкою. Къ
234
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
кнуту як совершенно нечувствителен, принимая удары им за ласку, на которую отвечает дружелюбным сопением. Только основательная затрещина палкой в состоянии убедить яка, что мы выехали не для забавы, и заставить его с глухим хрюканьем потрусить дальше.
Оказалось, что пояс морен с левой стороны большего ледника был гораздо шире, чем мы полагали; мы ехали, поднимаясь с одного гребня морены на другой, часа два. На­конец, мы достигли небольшего моренного озера с мутно­зеленой водой; в него впадала делящаяся на несколько ру­кавов, весело ценящаяся речка, которая перепрыгивала по камням поверх одной из крайних морен; из нанесен­ного ею ила образовался целый конус, который и разделял течение речки на рукава.
Происхождением своим речка обязана, вероятно, ма­леньким ледникам, но не смотря на то, что приток воды в ней равнялся 2'-3 куб. метр. в секунду, озерко не имело, повидимому, стока, и в то же время уровень воды в нем не повышался против известной нормы, так как бегущая из под морен вода стекает дальше в общий бассейн ледника.
Причиной образования озера между грядами морен, состоящими из такого грубого материала, послужил на­несенный речкой ил, который образовал род пло­тины.
От озерка мы направились к югу между двумя колос­сальными грядами морен. Долина между ними расширилась мало-по-малу в поросшую редкими кочками, диким ревенем и другими злаками равнину, которую справедливо называют Гульча-яйлак (пастбище диких баранов), так как и здесь и дальше по леднику мы находили помет диких баранов.
Так как дальше морены становились все непроходимее, представляя циклопические стены, сложенные из глыб, то мы слезли с яков и пешком отправились по леднику. Мино­вав последнюю боковую морену, которая находится еще в периоде образования, мы вступили в область компактного твердого льда, который, однако, в начале почти всюду по­крыт валунами и щебнем, и лишь кое-где выступает прозрачными ледяными пирамидами. Боковая морена ледника,
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ. 236
имеет здесь в ширину 450 м. и круто обрывается, открывая белый лед края ледника.
Лед на этом краю представляет здесь настоящий хаос пирамид и конусов, не имеющих, однако, острых очертаний, а скорее округленные; верхний слой образующего их льда -■ пористый, влажный лед, цветом напоминающий мел и похожий в общем на снег. Происходит это, разу­меется, от разъедающего влияния на лед атмосферы и тепла; всюду слышится журчанье вод, получающихся при таянии льда и снега, пробирающихся струйками между камнями и валунами и стекающих в трещины или маленькия лужи на поверхности льда. В леднике слышится треск и грохот, то тут, т'о там с шумом скатываются в зияющие провалы гальки и щебень, а издали слышится грохот падения ручья, который, пока греет солнце, получает обильное питание со всех сторон.
Уносимые с гор продукты распада горных пород состоят большею частью из того-же самого серого гнейса, который мы находили около озер. Таких гигантских глыб, как около Басык-куля, здесь, однако, не попадалось. Маленькие камни, вследствие своей большой способности по­глощать теплоту, очутились в ямах, наполненных водой. Большие валуны, напротив, служат лежащему под ними льду защитою от таяния и образуют ледниковые столы, по­коящиеся на ледяной ножке.
Если взглянуть к северу, т. ф. вдоль ледника, то налево окажется серая гряда боковой морены, которая лишь кое-где открывает лед, а направо голая белая бугристая поверх­ность ледника с двумя срединными моренами, постепенно сливающимися в одну, самую огромную из виденных мною на ледниках Мустаг-аты. Внизу виднелась глубокая впадина, обозначавшая продолжение ледниковой долины, по которой ледник Горумды, вероятно, стремился прежде к леднику Ики-бель-су; теперь старые конечные морены смыты ледниковыми ручьями.
Наконец, мы отправились вниз осматривать окрестность раздвоенного ледникового языка, который охватывает ма­ленькое светлое озерко.
Поднявшись на самый ледник, мы достигли 4,481 м. вы­
236
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
соты. На юге виднелось колоссальное фирновое поле, служа­щее общим бассейном, в который сползает с крутизн, образуя уступы, снег.
29 июля мы решили перенести лагерь на новое место, откуда ближе было к ледникам, идущим на запад, кото­рые нам предстояло исследовать.
Затем мы отправились на SSW, взбираясь по крутизнам, поросшим травою; погода стояла холодная, туманная; вре­менами подымалась вьюга. Наконец, мы достигли перевала Сарымфха (желтый самострел), который играет важную роль в рельефе местности, образуя проход через мощный гре­бень отрога, идущего от Мустаг-аты на NW и отделяющего ледники и ручьи северных склонов от западных. Пере­вал был покрыт щебнем и гальками, а на южном склоне гребня находилась скала из чрезвычайно плотного, темного кристаллического сланца, угол падения которого равнялся 38°.
Если бросить с перевала взгляд на мощную группу Мустаг-аты, то перед вами развертываются справа налево следующие картины. На первом плане скалистые отроги с небольшим, покрытым снегом ледником; затем идет между двумя, частью покрытыми снегом, отрогами гор еще меньший ледник, который в верхней своей части очень чист, но в нижней запружен темно-серым, мелким щеб­нем, так что голубой лед проглядывает только в изло­мах трещин. В среднем течении преобладают поперечные трещины, в нижнем - продольные. Язык ледника опоя­сан колоссальными моренами с множеством гребней.
Между третьим отрогом скал и той областью Мустагънисколькоаты, по которой мы странствовали в апреле, врезывается глубокая, резко очерченная впадина. По ней движутся ледники Сарымфх и Кемпир-кышлак, разделяющиеся мощной оде­той снегом стеной скал. Первый из названных ледни­ков загроможден моренами, второй чист.
Наконец, на юге виднеется перевал Улуг-рабат, а на западе хребет Сары-кол с редкими снежными полями и пятнами, частью окутанный красивыми, белыми облаками, резко выступающими на фоне сине-стального холодного неба Памира.
Склон перевала очень крут, и мы ехали по руслу ручья,
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ. 237
питаемого ледником Сарымфх и весело прыгающего, образуя водопады, по своему каменистому ложу.
Покинув величественные конечные морены и перебрав­шись через ручей, мы очутились на небольшом болотистом лугу, где набрали несколько новых растений. При нашем появлении мирно пасшееся стадо диких коз или „ кийков “ бежало в горы. Затем мы перешли еще через пять ручей­ков, питаемых тающим снегом, между которыми шли къ

Вид с перевала Сарымех на ледники Сарымех и Кемпир-кыпилак.
(С рисунка автора).
долине Сары-кол длинные, низкие увалы, продолжение гор­ных отрогов, расходящихся подобно радиусам и разделяю­щих русла ледников. Двое из людей, отправившихся вперед с караваном, уже разбили новый лагерь, несколько пониже того места, где мы стояли в апреле, на сочном, хорошо орошенном лугу, представлявшем отличное паст­бище для наших яков.
Вечером пошел сильный снег, и на следующее утро горы были одеты тонким снежным покровом. Киргизы
238
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
сказали, что зима уже вступила в горы, и что теперь со дня на день будет холоднее.
30 июля и настала настоящая зима. Весь день шел снег; время от времени вьюга окутывала всю окрестность густыми облаками мелкой снежной пыли, так что не видно было и признака гор или лежащей в глубине долины. Было томно, холодно и неприятно, словом у Ямбулака-баши природавстретила нас так-жф негостеприимно, как и в апреле. Нечего было и думать предпринимать в этот день какие либо экскурсии, - в нескольких тагах все уже было за­стлано снежной мглой. Пришлось прибегнуть к зимнему облачению, достать из тюков тулупы, меховые куртки, шапки и валенки.
Чтобы избавиться от лишней возни, мы захватили с собой лишь маленькую юрту, где я и провел весь день, за черчением и писаньем, согреваясь время от времени ста­каном чаю, люди-же, укутавшись в тулупы, сидели на кор­точках, в защите от ветра, около ближайшей гнейсовой глыбы, и слушали Моллу Ислама, читавшего вслух из ста­рой книжки со сказками. Когда вьюга усилилась, я впустил их в юрту, и чтение продолжалось.
К вечеру вьюга прекратилась, но тяжелые серые обла­ка неслись над долинами, осаждая на склонах снег.
Вечером посетил нас аксакал аула Ямбулак и с полдюжины других киргизов, которые явились приветство­вать нас в своих местах и поднесли нам барана. Всем, по обычаю, предложили хлеба и чаю, и гости были вознагра­ждены за барана. Погода прояснилась, и горы засияли снеж­ным блеском, - нас окружал настоящий зимний ланд­шафт.
Белый покров, однако, не дохватывал до дна долины Сары-кол, где атмосферные осадки в это время года па­дают еще в виде дождя.
31 июля погода была сносная, и мы могли предпринять экскурсию на ледник Ямбулак. Поверхность его теперь вся белела от покрывавшего ее рыхлого влажного снега; по льду уже весело журчали ручейки, имевшие температуру 0.29°. Мы отправились на S0 по неровной ледяной поверхности, вдоль правой боковой морены, имевшей мощность от 1 до 2 метр.;
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
239

Группа Мустаг-ата. (С наброска автора).
от неё к центральной области ледника идут длинные отроги в виде заплетенных кос. Нам попались два лед­никовых стола (ледяные ножки имели в высоту до 3% децим.)
240
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
и широкая и глубокая (2 м. ширины и 9.65 м. глубины) по­перечная трещина; она чуть было не преградила нам даль­нейшего пути, да, к счастью, местами была достаточно узка, так что можно было перейти через нее. В боках трещины лед отливал чистейшею лазурью, а на дне её сугробами лежал снег.
Вообще лед повсюду был покрыт тонким слоем рыхлого, влажного снежка, настоящею снежною слякотью, образовавшеюся частью из свежевыпавшего снега, частью из старого, подвергнувшагося разъедающему влиянию атмо­сферы. Только в изломах трещин, да на проталинах, по которым бежали ручейки, проглядывал чистый голубой лед. Эти весело журчащие, хрустально-прозрачные ручейки никогда не принимают больших размеров, так как их обыкновенно скоро поглощают зияющие трещины.
Когда мы прошли по леднику 400 м., что по нашим опре­делениям составляло третью часть всей его ширины, нам преградило путь непроходимое место, настоящий хаос ледя­ных конусов, пирамид, трещин и ручейков, которые размывали себе глубокия русла под коварными ледяными сводами.
Если взглянуть с этого пункта вверх на ворота, обра­зуемые отвесными стенами скал, т. е. на восток, то ока­жется, что ледник замкнут с трех сторон, а именно с севера, с юга и запада, - спереди и с обоих боков. Тот­час по выходе из ущелья, он спускается с значительной высоты, затем ползет по сильно выпуклой поверхности и поэтому в нижнем своем течении весь перекороблен и изрезан бесчисленными поперечными трещинами. Правая боковая морена доходит, однако, сюда. Состоит она из гнейсовых и сланцевых пород, в разнообразных соче­таниях. И тут мы видели несколько ледниковых столов; самый высокий покоился на ледяной ножке в 1.2 м. высоты, и был сильно наклонен к юго-западу, - с этой стороны ледяная ножка всего сильнее подвергалась действию солнеч­ных лучей. Видели также ледяной колодезь с очень узким отверстием, через которое стекал вниз ручеек; глу­бина колодца равнялась 16.3 метр., на дне его глухо журчала вода.
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
241
На обратном пути к боковой морене, где мы оставили яков, привязанными к большому валуну, мы миновали место, где морена прерывается и открывается бок ледника. Образуя угол падения в 64° бок этот имел высоту 12 м., и по его блестящей поверхности низвергалось множество резвых ру­чейков, сливавшихся около Ямбулак-баши. Несколько ма­леньких моренных лужиц около края ледника отличались серовато-зеленым цветом воды, имевшей температуру 0.46°.

Выступление ледника Ямбулак из ущелья. Вид на восток. (С рисунка автора).
Вид ледника был на этот раз совершенно иной, .не­жели в апреле месяце. Трещины казались не так глубоки, так как отчасти были наполнены обрушившимися продук­тами выветриванья, края их не так остры, а линии изломов в общем более мягки и округленны. Оловом, ясно было, что ледник находится в периоде усиленной деятельности, причем обычные факторы - атмосфера и вода стремились сгладить резкия формы и заполнить углубления.
Мы направились вдоль правой береговой морены к мысу ледника, но не успели дойти туда, как поднялся сильный
Свен Гедин. ig
242
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
ветер с юга, и разразился хлеставший нам прямо в лицо град, который принудил нас искать убежища под навис­шей глыбой. Град, как обыкновенно, сопровождался лив­нем, и только, спустя час, удалось нам продолжать путь.
Непосредственно перед самою оконечностью мыса лед­ника мы сделали привал. Тут в беспорядке громоздились одна возле другой сильно выветрелые ледяные пирамиды, увалы и глыбы. Вперед были выдвинуты четыре настоящих горы изо льда - две большие посреди и две поменьше по бо­кам- испещренные трещинами и словно нарочно выстав­ленные на съедение солнцу, посылающему на них с юго-за­пада самые сильные лучи. Справа, через ледниковые ворота, всего в 60 сант. высоты, кажущиеся поэтому лишь узкой щелью между основной мореной и льдом, течет ручеек; вода в нем мутно-сероватого цвета от продуктов перети­рания горных пород.
Масса маленьких ручейков журчит и звенит по­всюду около устья ледника и между моренами; все они сли­ваются в речку; прозрачно-хрустальные струйки, едва в палец толщиной, брызжут фонтанами и бегут каскадами с вершины мыса ледника. О том, что ледник с апреля месяца, когда мы были здесь, подвинулся вперед, свидетель­ствовала маленькая конечная морена, появившаяся около устья ледяной реки.
Вечером сильный град принялся хлестать горные склоны; град так барабанил по кровле юрты, что прину­дил нас заткнуть дымовое отверстие и загасить костер. Градины имели около 7 милим. в диаметре; град сопровож­дался снегом, падавшим густыми, большими хлопьями и снова покрывшим морены и склоны гор холодным белым ковром. Джолдаш, неусыпно стороживший вход в юрту, жалобно выл на морозе. Непогода неунималась и весь сле­дующий день 1-го августа, но большую часть дня шел дождь, и снежный покров исчез; выйти, однако, так и не удалось, и я целый день просидел дома, работая над картами.
2 августа посвятили ледникам Кемпир-кышлак. Мень­ший из них прерывается на значительной высоте. Конечная морена его достигает 250-300 м. высоты и скорее является щебневым конусом, так как продукты выветриванья по­
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
243
немногу обрушиваются или сползают вниз по крутым здесь склонам горы. Склон моренного конуса падает под углом 35%°.
Предстояло взобраться на большой ледник Кемпирънисколькокышлак. Мы направились по моренам, идущим вдоль левого его берега. Подъем был так крут, что пришлось сойти с яков и продолжать путь пешком; так мы достигли скалы из кристаллического сланца, находящейся у левого края ледниковых ворот. Небо было все затянуто облаками; опять пошел град, но ему не удалось выбелить почву, так как градины с треском скатывались в бесчисленные тре­щины и впадины в морене; когда-же град прекратился, мокрые камни быстро высохли в сухом воздухе.
Мыс ледника, вдающийся в долину, напоминает формой длинную, узкую, плоскую ложку, повернутую ручкой книзу и всюду окаймленную моренами. Поверхность ледника на всем его протяжении в общем довольно ровная, плоско­волнистая. Здесь не видно было поперечных трещин, но, напротив, несколько очень длинных и узких продольных, тянувшихся по средине мыса, вфсь-же левый берег ледника был точно в зазубринах от краевых трещин. Сойдя на лед, мы могли воочию убедиться в том, как образуются боковые морены. Стоило сделать один шаг, чтобы скатиться на двадцать по рыхлым продуктам выветриванья, которые образуют здесь оползни.
Как только мы миновали краевые трещины, открылся удобный путь по льду, покрытому толстым слоем снега. Последний зато скрывал продольные трещины, которых мы и остерегались, ощупывая путь палками. Массивная гнейсовая глыба, в 4 куб. м., тяжестью своей вдавилась в лед вместо того, чтобы образовать ледниковый стол. Было пройдено 600 м., когда путь нам преградила трещина в 4 м. шир. и 13.6 м. глуб.; стены её отливали темно-голубым цветом и были украшены длинными ледяными сталактитами. Сам лед­ник имел в ширину 1’/5 километра.
3 августа мы снова отправились на ледник Ямбунискольколак, чтобы поставить измерительные шесты, по которым мы, спустя известный срок, могли определить скорость поступательного движения ледника. Нелегко было добыть
16*
244
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
шесты, годные для такой цели. Во всей Сары-кольской долине

Ледник Чад-тумак. (С наброска автора).
не было других деревьев, кроме купы кривых чах­лых березок, около Каинды-манисколькозара, которых к тому-жф, разумеет­ся, нельзя было трогать, так как они осеняли моги­лу святого. Нако­нец, Ифхим-баю удалось добыть связку жердей, какие употребляются для остова кровли юрты.
На этот раз мы прошли по льду 529 м. и вбили 9 жердей, частью между камнями мо­рен, частью в самый лед; место­нахождение жердей было обозначено на карте (мас­штаб 1: 4,480). У становить их цепью поперек течения ледника, как мы хотели, оказалось невоз­можным, так как вся левая по­ловина ледяного потока была совер­
шенно непроходима и образовывала горб сравнительно съ
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
245
правой. Причина этого в том, что левая половина ледника на всем протяжении между вертикальными стенами скал находится в тени выступов левой стены, не позволяющих ни единому лучу солнца озарить и согреть эту часть ледяной реки, пока она не выйдет из гор.
Правая половина, напротив, вся на солнце, и таяние льда идет здесь несравненно быстрее, что ясно и отражается на форме ледника даже после того, как он выступает из ущелья: правая половина ледникового потока заходит в долину почти на 40 м. дальше левой. По выступлении^из во­рот ледяная река становится вдвое, втрое шире и во столько-

Правая боковая морена ледника Ямбулак. (С фотографии автора).
же раз тоньше. Площадь таяния таким образом еще уве­личивается, и ледяной поток быстро суживается опять, так что оконечность ледникового мыса очень узка. Абсолютная высота равнялась здесь 4,690 м.
Обычный град разразился около 4-х часов дня. Сна­чала гонимые северным ветром легкия облачка неслись, словно пар, над долиной, глубоко под нашими ногами, за­тем они быстро поднялись по склонам гор и сразу окутали нас густою пеленою. Стало холодно и темно, град хлестал о лед; оставалось только искать защиты от ветра за высо-
246
СТРАНСТВОВАНИЯ ПО ЛЕДНИКАМ.
кой ледяной пирамидой и пережидать. Поздно, усталые и за­мерзшие вернулись мы в лагерь.
Следующий день, для разнообразия, подарил нас пре­красной погодой, и мы совершили чудесную экскурсию на ледник Кемпир-кышлак,-нам осталось еще исследовать его правый берег. Оказалось, что от ледника отделяется мощный рукав, который почти достигает левой береговой морены ледника Сарымеха, а кроме того образует высо­кий (30 м.), почти отвесный ледяной утес, отличающийся чистотой и прозрачностью. Сколько нибудь значительных конечных морен здесь нет; кое-где только разбросаны глыбы гнейса и блестящего сланца; мощность самой большой из них равнялась 24 куб. метр. Эта зачаточная конечная морена складывается из редко разбросанных по поверх­ности ледника глыб.
Около устья ледника зиял черный грот в 4 м. высотой и 3 м. глубиной; происхождением он был, вероятно, обязан ■более быстрому нагреванию здесь поверхности. С края лед­ника низвергались четыре ручейка из растаявшего снега, и множество мелких струек, рассыпавшихся прелестными каскадами. Самый крупный из них имел 20 м. высоты, причем так врезался в лед, что падал не с самой вер­шины мыса. Другой врезался в лед на целых 6 м., и, так как русло его во льду было уже затянуто сверху тонкой ле­дяною корой, то похоже было, что струя бьет из отверстия в ровной стене. Красиво было глядеть на большой каскад, стекавший точно по какому-то жолобу во льду и затем рассыпавшийся на тысячи жемчужных брызг, блестевших на солнце.
Лед здесь повсюду был пористый, как губка, и очень пластичный; из него можно было скатывать колобки, точно из снега. Со всех сторон слышалось журчанье, со всех сторон бежали, извивались, брызгали струйки. Лед шел навстречу своей гибели, спускаясь в пояса, климата кото­рых не выдерживает. Внизу, около устья ледника, лежали большие, разбившиеся ледяные глыбы и кучи обломков обру­шившагося крайне пористого и быстро тающего льда. Когда упомянутый выше грот будет углублен достаточно, и по­коящиеся над сводом его ледяные массы окажутся слишкомъ
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
247
тяжелыми для последнего, свод обрушится вместе с ними и ускорит уничтожение оконечности мыса ледника.
Мы обогнули ледниковый мыс и стали подыматься по правому его берегу. Не далеко от места, где один из ка­скадов с шумом ниспадал в лужу, образованную им-жф самим около подошвы ледника, Кемпир-кышлак подходит так близко к морене своего соседа, Сарымеха, что еле можно пробраться сквозь отделяющий их друг от друга узкий проход.
Ледник спускается здесь под углом в 251/2°, т. ф. не­обычайно крут в сравнении с альпийскими глетчерами, угол падения которых в нижних поясах часто не дости­гает 1°.
Оба соседа ледника сходятся под прямым углом, между ними бежит с гор, разделяющих их фирновые области, ручей; последний заносит пространство между ними щебнем и илом, поростающим травой и образующим паст­бища для диких коз.
И у ледника Кемпир-кышлак, как у ледника Ямбулак, левая половина ледяного потока оказалась гораздо выше пра­вой и была окаймлена колоссальными моренами, тогда как правая почти не имела морены. Такое соотношение ясно дока­зывает, что ледяной поток жмется ближе к левому скали­стому берегу, с силой надавливает на подножье горы и уно­сит продукты распада. На левой стороне таким образом лед.лежит под мореной, а на правой морены подо льдом.
Восхождения на Мустаг-ату.
Во время пребывания на этой значительной высоте, усту­павшей немногим из альпийских вершин, мы все время стерегли удобный случай поймать Мустаг-ату врасплох и взобраться на нее. Но погода все ставила нам препятствия. То шел снег, то град, то дул пронизывающий северный ветер, отнимавший всякую охоту стремиться в высшие сферы, где ветер взвивал снег столбом..
248
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
Бывало, что солнце улыбалось на минуту с ясного неба, но в следующую погода портилась и расстраивала все наши планы. Бывало несколько раз, что мы уже навьючивали яков, делили ручной багаж между носильщиками и готови­лись выступать, как вдруг начинался ветер и позволял нам совершить, чтобы день не совсем пропал даром, лишь небольшую экскурсию на ледники.
Так продолжалось до 5-го августа. Мы уже успели убедиться, что на этой высоте зима - ранний гость и что вре-

Мустаг-ата, ледник Ямбулак и вытекающий из него ручей. Вид на восток.
(С рисунка автора).
мени у нас в запасе немного, и поэтому решили на сле­дующий день быть готовыми во что-бы то ни стало отправиться в поход. 5-го августа посвятили отдыху, и в юрте царство­вала торжественная тишина. Наши яки за последнее время сильно изнурились и пришлось отправить их вместе с их хозяевами обратно, а Ислам добыл нескольких свежих отличных животных. Седла, палки с железными наконеч­никами, канаты, веревки, продовбльствиф, приборы-все было приготовлено с вечера.
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУОТАГ-АТУ.
249
Погода весь день стояла хорошая, но в сумерки начался обычный град и ветер. Вершина Мустаг-аты, только что ослепительно сиявшая своим снежным венцом, окуталась густыми облаками, а вечером духи ветра начали бешенный хоровод вокруг одного из высочайших тронов божества ветра.
Оставив Ислам-бая сторожить лагерь, я выступил 6 августа в бУ2 ч. утра с Иехим-баем, Молла Исламом, тремя другими киргизами и семью превосходными яками.
День выдался чудесный, совершенно ясный, так что от самой подошвы видны были все очертания Мустаг-аты, до мельчайших подробностей, а самая вершина казалась близехонько; склоны заслоняли выступы и отроги, что и вводило в заблуждение. В воздухе не шелохнулось, на небе не было ни единого облачка.
Мы отправились сначала через Ямбулак-баши, медленно подымаясь по склону под лучами восходящего солнца, потом дорога пошла по крутизнам в тени до тех пор, пока солнце не поднялось так высоко, что стало светить нам прямо в лицо.
Подвигались вперед пока еще быстро, и в 7 ч. 10 м. достигли высоты 4,500 м. Крутые склоны были всюду по­крыты продуктами выветриванья горных пород, которые выше мы находили in situ. Щебень был насыпан так густо, что убивал всякую растительность. Тут пришлось оставить двух яков, которые беспрестанно останавливались и задер­живали нас. Нхавшиф на них киргизы пошли пешком, по очереди ведя моего большего, чудесного яка, который без усилия пробирался между кучами щебня.
В 8 ч. мы были на высоте Монблана и, немного спустя, достигли на высоте 4,950 м. снеговой линии. Вначале снег попадался небольшими клоками между кучами щебня, затем разостлался сплошным ковром, из под которого кое-где проглядывали отдельные камни. Снег был мелкозернистый и плотный, но без наста. Только, когда мы поднялись еще метров на 200 выше, снеговой покров оказался покрытым тонкой, твердой корой; мягкая кожаная обувь моих людей не оставляла на ней никаких следов; наст только слегка похрустывал, но животные ни разу не поскользнулись.
250
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
Чем выше мы поднимались, тем снег становился глубже, но особенно больших сугробов еще не встречалось.

Ледник Терген-булак. (С рисунка автора).
Толщина снегового покрова от нескольких сантиметров возросла до одного дециметра, а на самой высшей, достигнутой пока нами, точке пала опять до 35 сантим. Причинами, мешаю­
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
251
щими образованию больших сугробов являются обычный здесь сильный ветер, усиленное испарение и легко обнажаю­щаяся ветрами куполовидная форма рельефа. Снег сверкал на солнце тысячами искр и я, несмотря на консервы с двой­ными стеклами, сильно страдал от этого блеска, разлитого повсюду кругом. Люди мои, у которых совсем не было очков, жаловались, что у них все вертится, а временами и совсем темнеет в глазах.
Приходилось все чаще и чаще делать передышку. Я, пользуясь остановками, делал наброски, производил измере-

Левая (южная) скалистая стена ледника Ямбулак. На заднем плане боковая морена.
(С фотографии автора).
ния с компасом и ориентировался. Мы следовали непосред­ственно по краю высокой скалистой стены, откуда нам открывался чудный вид на весь ледник в глубине. Выше, в ущелье, где оба его скалистые бока постепенно понижа­ются (по сравнению с поверхностью ледника), несколько ра­сходятся, и в конце концов сливаются с округленным гребнем, соединяющим обе высочайшие вершины группы Мустаг-ата, ясно виднелось фирновое поле.
По середине течения ледяной реки преобладают продоль­ные трещины. Самые большие идут в ущелье, между скали­стыми стенами, и доходят до оконечности ледяного мыса.
252 ВОСХОЖДЕНИЯ НА мустаг-ату.
Продольные трещины часто пересекаются поперечными, кото­рых особенно много в трех пунктах, где лед сползает по уступам, вследствие чего поверхность льда разбивается на целую систему прямоугольников. В некоторых местах трещины образуют расходящиеся линии, постепенно сужи­ваясь от центра к краям.
Ширина ледника в ущелье, пожалуй, едва равняется 1 килом. и вообще на всем протяжении сохраняет прибли­зительно одну и ту-жф среднюю ширину. Он кажется гораздо круче, чем на самом деле; объясняется этот обман зрения тем, что фирновое поле мы видим высоко над собою, а мыс ледника в глубине, и расстояние между этими двумя точками кажется совсем незначительным в ясном и про­зрачном горном воздухе.
На отвесных стенах скал, вздымающихся над по­верхностью ледника почти на 400 м., нет никаких царапин или следов стачиванья камней. Это и не удивительно, - если-бы они и существовали прежде, то давно могли быть сглажены процессом выветриванья, который в этих обла­стях по причине резких перемен температуры, идет энергично и безостановочно. Та часть горы, по которой мы пробирались, имела зубчатый, точно весь в зазубринах, край; выступы и выемки чередовались друг с другом, но движение льда было ни при чем в их образовании, которым они обязаны исключительно процессу выветриванья.
Склон горы спускается к равнине Су-баши под углом в 22°, поэтому подъем сильно давал себя чувство­вать в этом разреженном воздухе. Снег становился как будто все чище и ослепительнее; наст весело похрустывал под ногами. Мы тихо подвигались вперед, минуя один уступ за другим, строго следуя за контурами края скалистой стены; перед нами все развертывались новые перспективы таких-же скал и уступов.
На высоте 5,100 м. Молла Ислам и двое других кир­гизов оставили своих яков, уверяя, что лучше идти пеш­ком. Они не прошли, однако, более 200 м., как в изнемо­жении, жалуясь на сильную головную боль, упали на снег и заснули мертвым сном.
Я продолжал путь с двумя остальными киргизами и
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУОТАГ-АТУ.
253
двумя яками. Моего яка постоянно вел один из людей, которые чередовались между собой; свободный из них ехал на другом яке. Они также жаловались на страшную головную боль и почти задыхались. Я чувствовал себя хо­рошо, если не считать ломоты в голове, которая все усили­валась по мере подъема; одышку-жф я чувствовал только, когда слезал с яка и принимался за наблюдения. Когда надо было опять влезть на седло, я готов был задохнуться от этого небольшего усилия, и у меня начиналось сильнейшее сердцебиение. Зато движения яка, становившагося все упрямее и подвигавшагося все с большими усилиями, не причиняли мне никаких неприятных ощущений.
На менее значительных высотах Демавенда я страдал гораздо больше, но туда я взбирался пешком, а все дело в том, чтобы по возможности меньше утомлять себя и ехать верхом. Если это возможно, то даже очень значительные высоты достигаются без особенно болезненных ощущений. Вот и теперь, все киргизы чувствовали себя плохо, нецоторыф заявляли даже, что того и гляди умрут, я же все время чувствовал себя сравнительно бодрым. Люди мои не послу­шались моего совета, оставили своих яков и утомили себя карабканьем по крутизнам, так что уже не в силах были бороться с расслабляющим влиянием разреженного воздуха.
Между тем поднялся свежий ветер с SW, мелкий снег закрутило вихрями, небо покрылось тучами. Мы все так уто­мились, что решили сделать привал. Достали хлеб, чай, топливо, чтобы развести костер, но стоило нам взглянуть на еду, чтобы нас затошнило; так никто ничего и не взял в рот. Нас только мучила жажда, и мы всф глотали снег; даже яки проглатывали большие комки.
Вид с высоты 6,300 м. был поистине восхитительным и величественным. Нам открывалось, через хребет Сарынисколькокол, все пространство до самого Заалайского хребта и живо­писных снеговых гор Мургаба. Из ближайших частей хребта Сары-кол, повидимому, только несколько вершин превышают высоту 5,000 м., но в хребте Мус-таг, север­ном продолжении Мустаг-аты, есть несколько вершин, ко­торые мало уступают самому „отцу ледяных горъ“.
Долина Сары-кол развертывалась внизу, как на ладони.
254
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
Видно было всф пространство от Улуг-рабата до Булюнънисколькокуля. Все озера, кроме верхнего Басык-куля, заслоненного группой скал, сияли голубовато-зелеными стеклами в серой оправе морен, но казались отсюда крошенными лужицами. Ямбулак указывал своим ледяным пальцем на долину, а далеко впереди него виднелись полукружия его старых конечных морен.
Ниоткуда также не могли быть лучше видны ледяные потоки и выпаханные ими глубокия борозды в горных скло­нах. Мощные потоки ледников Ямбулака и Пум-карънисколькокашки, идут параллельно до самого ложа долины, покрытого стальносерыми отложениями этих потоков.
Вверху виднелись еще четыре отрога скал, а за ними северная вершина Мустаг-ата, казавшаяся нам совсем близехонько и охваченная до самой высшей точки фирновым кольцом, представлявшимся нам в перспективе плоским.
Мы стали держать военный совет. День клонился к концу, „и становилось холодно (-4-0.7° в 4 ч. дня); киргизы были так изнурены, что не могли идти дальше; яки пыхтели, высунув языки; мы находились как раз у подошвы купо­ловидной возвышенности, которая постепенно переходит в плоскую макушку вершины. На склонах её снег лежал еще более толстыми плотными слоями, а трещины и оползни указывали на возможность образования лавин.
Киргизы предостерегали от восхождения по этим кру­тым, готовым обрушиться снежным склонам, где яки своей тяжестью легко могли произвести обвал, и мы тогда, скорее, чем желательно, очутились бы внизу, но в довольно жалком виде. Люди мои говорили, что внизу из долины видали иногда такие обвалы на этих склонах.
На высоте, на которой находились мы, снеговой покров прикрывает большею частью скалистую почву и щебень, ко­торый часто показывался в следах, оставляемых яками. Только вдоль самого края скалы под снегом шел лед, и с обрыва свешивались над поверхностью ледника длинные, ледяные сталактиты. На вершине противоположной южной стены скал, напротив, под снегом повсюду был тол­стый голубой чистый лед, облекавший гору словно броней, плотно заполняя все углубления.
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
255
С грустью решился я вернуться, и мы быстро засколь­зили вниз по старым своим следам, переходя все в бо­лее теплые и мягкие слои воздуха, подобрав по пути отстав­ших людей и яков, которые так и не двигались с того места, где мы их оставили, и благополучно достигли лагеря около семи часов вечера. В лагере уже ожидало нас не­сколько друзфй-киргизов с приношениями съестных при­пасов.
Помимо того, что эта экскурсия помогла нам отлично ориентироваться, дала возможность произвести много наблю-

Наша юрта около Ямбулак-баши. (С фотографии автора).
дений, она научила нас, что вследствие значительности са­мого расстояния, отделяющего нас от северной вершины группы Мустаг-аты, однодневный срок оказывается недо­статочным для её достижения, и что единственно верным средством будет разделить экскурсию на два дневных перехода, переночевать в юрте первую ночь на значитель­ной высоте, а на следующее утро с свежими яками и лег­ким багажом продолжать путь до вершины. Киргизы и Ислам-бай вполне одобрили этот план и готовы были при первом удобном случае сделать такую попытку.
Нам, однако, предстояло еще исследовать три боль-
256
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
тих ледника дальше к тогу, и мы 8 августа перенесли стоянку к Тфрген-булаку.
Я с Ислам-баем сделал обход вдоль левого края подошвы горы. Мы хотели сначала видеть русло питаемой ледником Ямбулака горной реки в том месте, где она принимает все свои притоки. Там, где мы перешли через нее, она имела 10.3 м. ширины и 0.35 м. глубины (макси­мум); скорость её течения равнялась 2.2 м. в секунду, а температура 5.7°.
По обоим берегам возвышались колоссальные морены, состоящие частью из глыб гнейса и кристаллического сланца, величиною от 140 куб. м., частью из мелких об­ломков, цементом в которых служила ледниковая глина, не отличавшаяся однако, слоистостью.
Своим быстрым течением речка подмыла самые боль­шие глыбы, которые, обрушившись в русло, и заставляют речку образовывать водопады.
Нелегко поэтому перейти через нео с яками; вода такая мутная, что не видно, куда ступают животные, и часто, когда як попадет ногами между двумя большими глыбами, кажется, что он вот-вот исчезнет с тобой в этой кло­кочущей пене. Поэтому чувствуешь большое облегчение очу­тившись на другом берегу. На востоке открылся чудесный вид на белый мыс ледника, врезавшийся между грядами гигантских морен.
От оконечности мыса мы поднялись по левой боковой морене до того места, где ледник выступает из ущелья. Здесь боковая морена состоит исключительно из колоссаль­ных гнейсовых валунов; большинство из них величиною около 100 куб. м. Стена скал, напротив, состоит из твер­дого, темного, кристаллического сланца; угол его падения равняется 21° NN0. Таким образом морена образовалась из пород, находящихся в высших поясах. О том, что нижния скалы ни при чем в образовании морены, свиде­тельствует кроме того находящаяся между скалами и море­ной впадина, с боками, усыпанными щебнем, которая ме­шает льду придти с соприкосновение со стеной.
Пробираться по этому лабиринту валунов было не легко; яки совсем не могли пройти тут, и Молле Исламу при­
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
257
шлось отправиться с ними окольной дорогой, чтобы встре­тить меня у подошвы морены.
Один с верным Джолдашем продолжал я путь, то ползком, то пешком, балансируя по краям глыб, между которыми шли темные, узкие проходы, скорее просто щели; в глубине их журчали ручейки из тающих снегов. Раз таки я скатился с глыбы и завяз в такой щели но­гой, так что пришлось разуться, чтобы вытащить сапог. В некоторых местах я предпочитал шлепать по воде между глыбами. Немудрено, что я почувствовал большое облегче­ние, выбравшись, наконец, из этого мрачного и опасного лабиринта, в котором без компаса легко заблудиться.
Но, когда я, после многих приключений, очутился на холме около подножья морены, оказалось, что Джолдаш остался на огромной глыбе и жалобно выл, не решаясь дви­нуться ни взад, ни вперед. Наконец, он всфтаки исчез за глыбой, и я услышал плеск и барахтанье в воде. За­тем, он присоединился ко мне, прихрамывая на одну ногу, видимо довольный тем, что выбрался, и в то же время оби­женный, что я заманил его в такия места.
После небольшего перехода по луговому склону, проре­занному холодным ручейком, мы достигли мыса ледника Чал-тумака, спускающагося под углом 24.9°. Поверх­ность его черна от щебня, из которого торчат отдельные белые пирамиды льда; край-жф ледника блестит сталью.
В сумерки мы достигли нового нашего лагеря, где все уже было в порядке; по близости находился агыл (аул или кочевье) из четырех юрт. Старшина, бек Тогда-бай, славный таджик, важного вида, тотчас-же явился с визи­том и сообщил, между прочим, что аул имеет всего 25 жителей,' что одна юрта принадлежит семейству таджи­ков (арийское племя, говорящее на персидском языке), а три остальные найман-киргизам, и что они круглый год проводят в этой местности, лишь меняя яйлаки,-где пожи­вут месяц, где два. Зимою здесь бывает ужасно холодно, снегу выпадает много, и овцам трудно бывает находить подножный корм. После продолжительного снега, накопив­шиеся громадные запасы его сползают по бокам гор в виде лавин, увлекая за собой камни и щебень.
. Свен Гедин. 17
258
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
Симпатичный старик принес нам барана и кувшин молока и выразил полную готовность доставить нам все нужное, жалея лишь о том, что по причине своих преклон­ных лет, не может сопровождать нас в наших экскур­сиях в горы. Он тоже рассказал нам старинное предание о восходившем на Мустаг-ату шейхе, видевшем там бело­бородого старца и белого верблюда и принесшем оттуда боль­шой железный котел, который теперь хранится в мазаре в долине Шинди. Мы долго беседовали о предполагавшихся но­вых экскурсиях, и старик отправился в обратный путь, в свое одинокое жилище среди морен, только поздно вечером.
Погода выдалась теплее обыкновенного, тихая и ясная; при лунном свете снега сияли молочной белизной. Морен­ные бугры бросали темные тени; долина под нами словно уходила в темную бездну. Вдали слышалось время от вре­мени блеяние овец и журчанье ручейка.
9 августа мы исследовали левую сторону ледника Чалънисколькотумака. Поднявшись по моренам, мы достигли местечка на склоне горы, откуда открылся чудесный вид на правильную структуру ледника. Он весь покрыт сетью трещин, частью поперечных, частью продольных, образовавших целую систему ледяных пирамид. Моренные камни и глыбы па­дают в трещины, которые походят на черные канавки и делают ледник похожим на решето.
Гнейсовые плиты кругом были словно отполированы льдом, так как прежде здесь спускался ледяной поток из области, одетой теперь льдом, как броней. В область эту входят громадные пространства на склонах Мустаг-аты. Лед одевает тело великана-горы точно плащом, полы которого спускаются складками и зубцами с обрывов; края этого толстого ледяного покрова зачастую обрываются очень круто, и голубовато-зеленый, блестящий лед в изломе про­изводит ослепительный эффект рядом с белым снего­вым покровом.
Подобные ледниковые образования, напоминающие во­обще норвежские глетчеры, имеют, конечно, место только на выпуклостях Мустаг-аты; впадины-же представляют обыч­ные альпийские формы ледников с фирновым полем и глубоким узким руслом ледника.
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУОТАГ-АТУ.
259
Назад мы пробирались по ложбине между ледяными пирамидами и боковой мореной; по ложбине текла, словно

Ледник Чал-тумак. Вид на север. (С рисунка автора).
масло по намыленному металлическому жолобу, горная речка, подмывая основания некоторых пирамид, которые и угро­жают ежеминутно рухнуть.
17*
260
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
В заключение нашей экскурсии мы посетили бека Тогданисколькобая, который созвал почетнейших обитателей аула и предложил нам дастархан. Аул был расположен на берегу ледниковой речки; кругом расстилались луга, где паслись яки, верблюды и лошади бека. Женщины доили овец. Некоторые из таджикских женщин были очень красивы и имели бойкий, веселый вид; одеты они были очень живописно, но небрежно, и частенько подходили к юрте поглядеть в щелочку на чужестранца.
Вид на восток открывался самый величественный, ка­кой только можно представить себе. Перед нами возвышался колоссальный массив горы, подымаясь на головокружитель­ную высоту, где фирн прядет ткани, которые затем под­носятся у подошвы горы в дар пожирающему их солнцу, где кружатся на просторе ветры и где царствуют покой смерти и холод.
Ледник выступает из ущелья спокойно и величаво, словно король из ворот своего дворца, а морены возвыша­ются вокруг этого неприступного дворца, словно крепост­ные валы. Мутный ледниковый ручей, весело прыгавший между камнями, резвый и шаловливый, как школьник во время каникул, счастливый, что вырвался из ледяной тюрьмы и может бежать в теплые плодородные области, ярко бле­стел на солнце.
10-го августа мы отправились вверх по ручью, на бе­регу которого был разбит наш лагерь. Ручей привел нас к близ находящемуся правому боку ледника Тергенънисколькобулака, из которого ручей берет большую часть своих вод; кроме того ручей питают многочисленные потоки, вытекающие из под ледяного покрова. Ручей сильно раз­мывает окружающие горные породы, и русло его перепол­нено гальками. В 1 час дня приток воды в ручье рав­нялся 6 куб. м. в секунду.
Правая береговая морена имеет около 30 м. высоты и закрывает бок ледника, который лишь в некоторых ме­стах выдвигает над мореной высокие (в 15 м.) блестящие ледяные пирамиды.
Яки осторожно и лениво подвигались по глубокой лож­бине ручья между моренами и колоссальным увалом изъ
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
261
щебня, образовавшимся около подножья находящейся к северу от него отвесной стены скалы. На вершине её ле­жал массивною бронею лед, который местами спускался с неё, образуя круто обрывавшийся край с бахрамой ста­лактитов, длиною до 10 м.
Непосредственно из под самого ледяного покрова сбегают с острого выступа скалы четыре больших и не­сколько маленьких каскадов; эти хрустально прозрачные, сверкающие струи падают с такой высоты, что силою ветра обращаются в мелкую густую водяную пыль, отливающую на солнце цветами радуги. Более сильными порывами ветра пыль прибивается к стене скалы, по которой вода и стекает вниз, а затем частью по щебневому увалу, частью под ним пробирается тысячью струек в реку.
Ледник Терген-булак спускается тремя потоками. Средний поток гораздо больше и толще двух боковых и господствует над местностью. Оправа впадает в него поток поменьше, который вырыл себе такое глубокое ложе, что ледяные массы главного потока значительно возвышаются над ним.
Между этими двумя потоками находится мощный кряж, и в углу, образованном ими, под крайним скалистым выступом этого кряжа находится воронкообразное углубле­ние, на подобие наблюдаемых в речных руслах за мосто­выми быками.
Слева от ледяного покрова отделяется небольшой от­рог из светлого, чистого льда, втиснутый узким клином между стеной скалы и главным потоком.
В ледяных массах слышится треск и грохот, камни и глыбы с шумом проваливаются в трещины. Повсюду слышится журчание струек; верхний слой льда порист и хрупок, - все говорит, что и этот ледник находится в периоде живейшей деятельности.
Спускаясь с горы, мы видели двух больших серых волков, кинувшихся бежать по моренам. Волки здесь обычное явление, и иногда режут молодых яков. Век Тогда-бай умно поэтому сделал, приставив к своим ста­дам стаю злых собак.
В тот-жф вечер этот почтенный старик доставилъ
262
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
нам маленькую походную юрту и другие необходимые вещи для двухдневной экспедиции на Мустаг-ату, на которую мы намеревались взойти 11 августа.
Ранним утром, когда мы снова готовились взять вели­кана приступом, Мустаг-ата была еще окутана ночным туманом; минимальный термометр показывал - 4.8°. По берегам сверкали льдинки, о которые с шумом плескалась вода. Кроме того, вследствие холода, ручей сжался в узень­кую струйку, еще более мутную, чем обыкновенно, - свет­лые ручейки, сбегавшие с высот, из под ледяного покрова, вероятно, все замерзли. Погода выдалась замечательно благо­приятная: на небе не было ни единого облачка, и слабый ветерок скоро улегся совсем. Нам предстояло подняться на высоту приблизительно 6,000 метр., ночевать там, а на следующий день продолжать подъем и достигнуть возможно большей высоты. Поэтому мы брали с собой маленькую юрту, четыре больших связки терескена для топлива, шесты, веревки, топоры, тулупы и продовольствие; все это было навьючено на 9-ть сильных яков.
,, Бисмиллах! “ (С Богом!) раздался возглас шести мусульман-киргизов, когда все было готово, и мы медленно двинулись в гору. Я решил как можно меньше утомлять себя, чтобы сберечь свои силы к следующему дню, когда предстоял настоящий подъем с легким багажом и всего с тремя людьми.
Поэтому, я с самого начала стал изображать собою как-бы вьюк на моем яке: один из киргизов, верхом или пешком, все время тащил его вперед за веревку, про­детую в ноздри, а другой понукал его сзади палкой всякий раз, как животное находило мои стремления слишком высокими и останавливалось, чтобы поразмыслить - к чему собственно ведет это вечное карабканье.
Таким образом я не тратил сил даже на понуканье яка, что вообще довольно таки утомительно. Я сидел себе спокойно, заложив руки в карманы, и только время от времени поглядывал на анероиды, стрелки которых, в эти два дня наших тщетных стремлений взобраться на отца ледяных гор, не много оставались в покое.
Наш маленький караван медленно, упорно подымался
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
263
вверх, делая сотни извилин по склону горы вдоль левого бока ледника Чал-тумак; склон этот был не слишком крут. Яки пыхтели и сопели, высунув свои синие языки.

Это был тот-жф самый покрытый щебнем кряж, по которому мы шли 9-го августа, и на том месте, где мы
264
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
тогда остановились, мы сделали теперь первый роздых. Сей­час к югу от этого места ледяной покров образует вы­ступ с крутыми боками; у подножия его обрушившиеся куски льда смерзлись в длинную ледяную глыбу. К часу дня мы достигли приблизительно 5,200 м. высоты. Снег ле­жал в ущельях небольшими клоками и только в широ­ких впадинах и углублениях между скалами скоплялся в больших массах. Снег был рыхлый, мокрый, таявший на солнце, так что почва местами была сыра.
Наконец, голый кряж сузился в настоящий клин, уходивший под ледяной покров. Последний не обры­вается здесь круто, и самый край его настолько тонок, что мы без труда взобрались на него и двинулись по льду, запорошенному снегом. Яки сначала скользили и спотыка­лись, но скоро верхний снеговой покров стал настолько толст, что они шли по нему так-жф твердо и ровно,нисколькокак недавно по щебню.
Вдруг, справа, с другой стороны ледника Чал-тумак послышался оглушительный грохот. Это оторвалась от на­висшего здесь края ледяного покрова глыба и покатилась вниз. Громадная голубоватая ледяная глыба разбилась о выступ скалы в мелкий белый порошок и, как мукой, обсыпала поверхность ледника. В воздухе долго стоял гул, словно после удара близкого грома; эхо повторяло его на сотни голосов между отвесными стенами скал, пока, наконец, не замерли последние отголоски и не наступила обычная тишина. Но легкая, ледяная игольчатая пыль долго еще носилась в воздухе.
Нам представился прекрасный случай наблюдать за де­ятельностью этого маленького ледника. Тяжелый ледяной по­кров сползает с краев скал, раскалывается по трещи­нам, и мощные глыбы время от времени рушатся вниз, чтобы, как мы сейчас видели, превратиться в ледяную пыль и посыпать поверхность главного ледяного потока, на котором, таким образом, возникает ледник-паразит.
С этой значительной высоты мы видели также вполне ясно фирновое поле ледника Чал-тумака, принимающее со всех сторон отроги ледяного покрова.
Там, где небольшие кучки мелкого щебня были еще

Привал на склоне Мустаг-аты.
С рисунка автора).
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ. , 265
266
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
покрыты снегом, последний таял на солнце; инсоляционнискольконый термометр показывал в полдень до 44.9°; воздух был чист, небо ясно. Когда щебень прекратился, склон оказался одетым снежным покровом в 9 - 14 сант. тол­щины. Яки поэтому шли ровно, не спотыкаясь, хотя угол падения склона и равнялся 24°.
Напали на следы четырех диких коз, которые на­правлялись вверх к двум голубым ледяным выступам; в одном месте из снега выглядывал скелет дикой козы.
Перед нами и над нами расстилалась пустынная, ослепительно белая ледяная поверхность. Мы знали, что ле­дяная кора нас сдержит, но всетаки было жутко вступать в эту неведомую, никогда не знавшую человеческих сле­дов область, где, может быть, ожидало нас много опасно­стей, свойственных этому царству льда.
Скоро мы и наткнулись на целую системупоперечных трещин; ширина их, большею частью, однако, не превы­шала 1 фута. Иной раз мы давали крюку, чтобы обойти их, - обыкновенно они суживались клином в обе стороны, иногда-же переходили через них по снежным мостам, а иногда яки прямо переступали через них. Киргизы настаи­вали, чтобы мы шли по следам коз; мы так и сделали; часто снежные мосты выдерживали, но часто также снег, выдержавший легких, быстроногих коз, проваливался под тяжелой ступней яка.
Дальше мы с час шли по области, изрезанной попе­речными трещинами, представлявшими неприятные провалы и крутые обрывы. В большинстве случаев надо было ска­зать спасибо якам за то, что с нами не случилось беды. Як, ступая передней ногой в снег, скрывающий трещину, упирается носом в другой её край и таким образом вы­карабкивается.
Лед был покрыт здесь снегом в 20 сант. глубины; скоро затем он достиг глубины 40 - 50 сантим., и яки шлепали и подпрыгивали, пробираясь по сугробам. Трещины зато стали пореже. Мы долго шли по довольно ровной местно­сти, видя над собой округленную макушку горы и, расчиты­вая найти проход между высокими ледяными выступами, съ
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ. 267
голубоватыми блестящими краями* и увенчанными снегом верхушками.
Ледяной покров был весь в буграх и холмах, образуя волнистую поверхность. Мы то и дело то спуска­лись, то подымались, и вот как раз, когда мы находились на сравнительно плоской макушке одного такого холма, як Моллы-Ислама, которого последний вел во главе каравана, вдруг упал и провалился. Из под снега торчали только правая задняя нога, рога и связка терескфна.
Як провалился в совершенно занесенную сверху сне­гом трещину в метр ширины и висел над зияющей пропастью, сопя и жалобно мыча; полная неподвижность его показывала, что он вполне сознавал опасность своего по­ложения, так как шевельнись он только, он-бы ушел совсем в суживавшуюся книзу трещину.
Произошла долгая остановка. С величайшими предо­сторожностями киргизы обмотали вокруг рогов и туло­вища яка веревки, привязали их к остальным якам, за­тем люди ухватились за веревки и принялись тянуть изо всех сил; едва-едва удалось вытащить тяжелое животное. Немного дальше повторилось то же самое с тою лишь раз­ницею, что яку удалось во время удержаться и выкараб­каться самому. Затем провалился один из киргизов и повис над трещиной на руках. Тут уж мы сочли за лучшее остановиться и произвести предварительно рекогно­сцировку по этому изрезанному предательскими трещинами льду.
Оказалось, что вся макушка холма, на которой мы нахо­дились, была покрыта целой сетью трещин, идущих по всем направлениям и преграждающим нам путь на все стороны. Хуже всего было то, что мы открыли трещину в 3-4 м. шириной и 6 м. глубиной; на дне её были нагромож­дены большие сугробы снега. Мы осторожно заглянули вглубь трещины и увидали, что она идет в обе стороны, подобно громадному рву, на севере достигает ложа ледника Чалънисколькотумака, а на востоке подошвы одного из высочайших ледяных выступов. Перейти через нее или обойти ее было невозможно. Мы остановились и стали держать совет.
Снежный покров на льду достигал здесь 20 сант.
268
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
толщины и прикрывал трещины, словно туго натянутым брезентом; только над некоторыми более широкими он обрывался, или проваливался. Провалы, оставленные яками, представлялись зияющими черными ямами, без дна. Но, вгля­девшись в эту тьму, можно было различить слабое голубова­тое мерцание по бокам и белый снег на дне; стены тре­щины состояли из прозрачного голубого льда; вода, обра­зующаяся из тающего снежного покрова, стекая вниз, за­мерзала длинными ледяными иглами и сосульками, нависав­шими над отверстием. Самые глубокия из этих трещин имели до 6.8 м. глубины.
День клонился к вечеру, и я еще раз должен был решиться отступить. Пытаться совершить на другой день от этого места подъем на Мустаг-ату было очевидно невоз­можно без особых вспомогательных снарядов, а их-то у нас и не имелось. Над нами высилась высочайшая из вершин горной группы, по крутым склонам которой спол­зал фирн, частью, чтобы образовать общее поле, питающее ледники, частью, чтоб нагромоздиться на уступах и неров­ностях настоящими торосами, стенами, башнями и кубами прозрачного льда. Пробраться через этот хаос не было, как казалось, никакой возможности.
Оба подъема, совершонные нами по правой стене ущелья ледника Ямбулака, вели нас по несравненно более удобопроходимым местам, поэтому мы и решили попытаться еще раз начать подъем оттуда, прежде чем оставить гор­ного великана в покое.
Таким образом на этот раз мы достигли только 5,820 м. абс. высоты, тем не менее восхождение наше дало важные результаты для картографии. Отсюда нам были пре­восходно видны высшие пояса, округленный купол горы и ледяной покров, который трудно разглядеть снизу; отсюда мы могли проследить отношения этого ледяного покрова к ледникам. Последние, являющиеся на самом деле колоссаль­ными ледяными потоками, кажутся с этих высот ничтож­ными белыми полосками.
Воскресенье 12 августа мы посвятили, отдыху. Я, по обыкновению, прочел утром главу из евангелия, а затем штудировал „Gletscherkunde“ (ледниковедение) Гейма. По­
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
269
года мало располагала к экскурсиям; в воздухе стоял туман, дул сильный ветер, и гора была окутана густыми облаками. Всех своих людей я отпустил в гости къ

беку Тогда-бай. Дома оставались только я с Джолдашфм, на­слаждаясь нашим мирным отдыхом, который кажется еще слаще, когда за дверями юрты воет буря и ветер свистит между глыбами морен. Среди этих пустынных ледниковъ
270
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
где один день в общем был похож на другой, я ни­когда, однако, не страдал от одиночества.
Да и некогда было думать об этом; я был занят по горло, и единственное, что мучило меня, была мысль, что лето быстро уходит и что я фдва-ли успею выполнить всю наме­ченную программу. Дни казались мне слишком короткими.
Встав поутру и одевшись, я прежде всего проверял метеорологические приборы, а Ислам-бай в это время при­готовлял поднос с утренним завтраком, который обы­кновенно состоял все из одних и тех-жф изысканных блюд: ,,шашлыка“, рисового пуддинга и хлеба; последний мы или доставали у киргизов, или пекли сами. Шашлык мне вскоре до того надоел, что мне глядеть на него было тошно, и я питался одним рисом, да хлебом. Таким меню пред­стояло мне довольствоваться еще два с половиною года, вплоть до того, как я добрался до Пекина.
Иногда я вскрывал какую нибудь коробку с консер­вами, но запас их был у меня незначителен, а времени оставалось еще много, почему и приходилось расходовать эти деликатесы поэкономнее. К счастью рис и чай мне не на­доедали, и я чувствовал себя отлично на этой простой диэте Чай всегда подавался с яковым молоком или сливками, на которые, к нашему благополучию, нечего было скупиться. Табаку у меня был взят из Ташкента обильный запас; сигары составляли наименьшую его часть; главным образом взят был табак для набиванья трубок и папирос. При­знаюсь, я плохо-бы чувствовал себя, не будь со мной во время странствований по ледникам моей верной спутницынисколькотрубочки.
В те дни, когда погода не выпускала нас из дому, у меня всегда находилось довольно домашней работы над кар­тами, набросками, записками и проч.
Юрта внутри была так уютна, что я чувствовал себя совершенно „в своем углу“. Посреди горел прямо на полу небольшой костер из терескена и якового помета; остальная часть пола была устлана войлоками. Против входа стояла моя постель, состоящая из двух палок, прикреп­ленных концами к ременным ушкам ягданов, и натя­нутой между палками парусины. Вдоль стен был расстав-
ВОСХОЖДЕНИЯ НА МУСТАГ-АТУ.
271
лфн остальной багаж: ящики, мешки с продовольствием, посуда, оружие, седла, приборы и проч. Ъл я только два раза в день. Вечером подавалось то же самое, что и ут­ром.

Бек Тогда-бай. (С рисупка автора).
Улегшись в постель, я обыкновенно читал еще не­сколько времени при свете стеариновой свечи какой нибудь нумер шведской газеты, старой, престарой и, тем не менее,
272 ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ.
казавшейся мне в высшей степени интересной. Каждый столбец в ней приковывал мое внимание. Затем, я засы­пал и спал, словно убитый, - как-бы там ни бушевал ветер и ни выл по волкам Джолдаш - вплоть до утра, когда меня будил Ислам-бай.
Лунная ночь на высоте 6,300 м. над уровнем моря.
Я надеюсь, что. не слишком утомляю читателя этим, может быть, несколько однообразным описанием лед­ников. Мне казалось, что я. обязан развить эту тему попо­дробнее, так как дело идет здесь о совершенно неизве­стной области, где каждый шаг открывал что-нибудь новое. Только ледник Ямбулак был однажды в 1889 г. посе­щен геологом Богдановичем. Мне-же хотелось исследовать и нанести на карту все ледники Мустаг-аты. Теперь мне остается упомянуть еще о нескольких.
13-ое августа было посвящено исследованию ледника Чум-кар-кашка. Мы отправились вдоль огромных берего­вых и конечных морен ледника Терген-булака, по сильно пересеченной, частью покрытой слабой растительностью, частью заваленной щебнем местности. По соседству от названного выше ледника местность начинает повышаться, постепенно переходя в перевал Улуг-рабат и образуя водораздел. Ручьи, питаемые ледником Чум-кар-кашка, текут на север в озеро Малый Кара-куль, а ручьи, вы­текающие из под ледяного покрова, к югу и стекают в маленькое озеро Гальчоток, а оттуда дальше к югу в Яркенд-дарью. Около озера расположен аул из шести юрт, подвластных бекам Тагармы.
Ледник Чум-кар-кашка походит на ледник Кемнисколькопир-кышлак и, подобно последнему, имеет уклон на­право. Правая береговая морена ничтожных размеров, левая
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ. 273 значительных. Мыс ледника представляет ровный холм без особенно больших трещин; только краевые трещины довольно значительны. По направлению этих трещин, обык­новенно впадая в них, струится множество прозрачных ручейков из растаявшего снега. Самый большой из них имел целых 90 сантим. ширины и 23 сантим. глубины, температура его равнялась 0.02°. Ледяное русло его, по кото­рому вода течет без всякого шума, имеет гладко отполи­рованные бока чудного голубого цвета. В общем поверх­ность ледника отличается пористостью и рыхлостью; камни глубоко всасываются в нее, образовывая на ней зияющие ямы. Для ходьбы-жф эта ледяная поверхность, представляющая на­стоящий хаос торчащих игол или бугорков, очень удобна; идешь, как по снегу.
Взбираться вверх по леднику было поэтому не трудно, зато спускаться вниз по левому его боку - дело другое, так как последний приподнят на значительную высоту, резко очерчен и образует крутые высокие уступы. Кроме того на льду здесь множество луж, достигающих метра в диаметре, имеющих несколько дециметров глубины и даже днем затянутых тонкою ледяною корой. В этих лужах легко поэтому принять ножную ванну во время прогулки по леднику. Мы поставили здесь измерительные шесты, чтобы определить со временем скорость поступательного движения ледника.
14 августа мы двинулись вверх вдоль левой береговой морены ледника Терген-булака, а затем по несомой ледни­ком боковой морене, по которой потом и спустились обратно к конечной. Обе боковые морены громадных размеров, но начинаются только в нижнем течении ледяной реки, где они выступают сначала узкими черными клиньями, посте­пенно расширяющимися и, наконец, около оконечности ледя­ного мыса становятся грядой колоссальных глыб и камней.
Терген-булак работал во всю и трещал по всем швам. Треск и выстрелы не умолкали, большие глыбы с страшным грохотом обрушивались в трещины, время от времени образовывались новые расщелины, а между ледни­ком и боковыми моренами бежали, пенясь, резвые, обильные водой ручейки. Левая из боковых морен имела в нижнем Свен Гедин. Щ
274 ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,зоо м. над уровнем моря.
течении ледяного потока около 400 м. ширины и вначале была удивительно ровна и удобна для перехода.
Постепенно эта гряда камней и глыб достигает значи­тельной высоты по сравнению с поверхностью ледника; в тех-жф местах, где морена представляет еще тонкий слой камней, лед проглядывает между ними в виде игол, клин­ков и пик. Дело в том, что камни всосались в лед, который только и виден в промежутках между ними; это обстоятельство и придает местности кочковатый, бугристый характер.
Мы прямо запутались в этом лабиринте" моренных увалов, ледяных пирамид и ущелий. Пересекши морену, мы должны были пересечь среднее течение ледника, и нача­лось полное приключений странствование в сумерках, быстро сменившихся темнотой. Дорога стала такая тяжелая, что мы предпочли спешиться и принялись перепрыгивать через трещины и ручьи. Киргизы гнали яков перед собой, и любо было смотреть, с какой ловкостью те карабкались по кру­тым ледяным уступам, высотою в метр; нам, чтобы взобраться на них, приходилось вырубать во льду ступеньки.
Наконец, мы достигли правой боковой морены; тут мы нашли на льду много маленьких озер. Обе боковые морены заходят за середину ледяного потока, так как прикрывае­мый ими лед, защищенный от растопляющих лучей солнца, дольше не тает. Внизу у края ледника нам предстояло пе­ресечь целый ряд старых конечных морен, напоминаю­щих крепостные валы и прорезанных рекой.
Стало темно, и мне приходилось следовать по пятам за одним из киргизов, чтобы видеть, куда ступаю. Другой киргиз подгонял яков, а третий розыскивал одного из них, отставшего и заблудившагося между моренами; нашли его, однако, только на следующий день. После многих мы­тарств и усилий мы таки счастливо добрались до лагеря.
Между прочим, в летнюю программу входила и экскур­сия на Памир, и так как теперь некоторые продукты про­довольствия, главным образом, чай и сахар подходили к концу, то мы и решили соединить научную экскурсию с фуражировкой и заглянуть на Памирский пост. На такую эк­скурсию должно было пойти не меньше месяца, так что раньше
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ.
275
осени нам не удалось-бы вернуться назад к Мустаг-ате, поэтому мы и задумали предварительно сделать еще одну по­пытку достирнуть вершины в два дневных перехода.
15 августа мы отправились по хорошо знакомому пути

к месту старой нашей стоянки и, прибыв туда, несмотря на сильный град и ветер, занялись приготовлениями к выступлению на следующее утро.
Взяв с собою все нужное на два дня, десять яков и шестерых киргизов, не считая моего верного Ислам-бая, я 18*
276 ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ.
16 августа в четвертый раз попытался взойти на Мустагънисколькоату, по тому-жф склону, по которому мы поднимались 18 апреля и 6 августа. Достигнув снеговой линии, мы отправились по старым нашим следам, служившим нам некоторой гарантией против несчастных случаев. Тропу было ясно видно. Она шла зигзагами круто вверх, по краю правой стены ледникового ущелья.
Так как снеговой покров был вначале тонок, то наши старые следы обратились в круглые проталины, в которых проглядывал щебень. Повыше, каждый след был затянут голубовато-зеленым ледком, а еще выше последний был запорошен снежною пылью. В некоторых местах и тропа оказывалась заметенной, но различить ее всетаки было можно. Во все эти десять дней снегу здесь, следовательно, не выпадало.
С Ислам-баем и одним из киргизов достиг я того места, где мы остановились 6-го августа. Остальные по­тихоньку тащились сзади с Ифхим-бафм во главе. Когда все были в сборе, мы посоветовались и решили заночевать тут, около выглядывавших из снегу небольших камени­стых островков. Яков привязали к сланцевым глыбам и затем киргизы расчистили, насколько было возможно, от щебня, повсюду покрытого снегом, местечко для юрты. Последняя была очень миниатюрна; места для спанья в ней хватало всего на троих, дымового отверстия вовсе не было, конусообразный остов её состоял попросту из жердей, связанных верхними концами вместе.
Как мы ни старались уравнять лопатами почву, юрта всетаки очутилась на покатости, и ее пришлось прикрепить арканами к двум глыбам сланца. Вечером в течение часа дул слабый ветер, время от времени обдававший юрту облаками крутящейся снежной пыли, набивавшейся во все щели и отверстия нашего убежища. Киргизы поэтому обнесли юрту валом из снега.
Сначала мы чувствовали себя хорошо; мы развели боль­шой костер из терескена и якового намета; огонь отлично согрел нас, и наши застывшие члены отошли. Зато юрта наполнилась удушливым дымом, который ел глаза и очень медленно выходил в открытое входное отверстие. Снег на
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,800 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ. 277
полу в юрте растаял, но когда костер погас, все покры­лось ледяной корой.
Киргизы начали жаловаться на головную боль, и двое стали проситься назад; я разрешил им это тем охотнее, что они, очевидно, не годились для дальнейшего трудного странствования. Из других болезненных симптомов, надо отметить неумолчный звон в ушах, некоторую глухоту, ускоренный пульс, понижение температуры тела, полную бессонницу (вызванную, вероятно, головной болью, которая под утро стала нестерпимой) и, наконец, приступы одышки.

Отдых яков при восхождении на Мустаг-ату.
(С фотографии автора).
Киргизы стонали всю ночь. Тулупы казались страшно тяжелыми, дышать в лежачем положении становилось за­труднительно, сердце билось неровными сильными толчками. На чай и хлеб охотников не нашлось, и когда нас сразу охватил мрак ночи, в киргизах стало заметно глухое не­удовольствие. Они, ведь, не больше моего привыкли проводить ночи на высоте 20,000 ф., в 21 раз превосходящей высоту Эйфелевой башни.
Более величественного места стоянки у меня, однако, никогда не было; мы находились на покрытом снегом склоне одной из высочайших гор в свете, у подножия
278 ЛУННАЯ НОЛЬ НА ВЫСОТ 6,зоо м. над уровнем моря.
которой лежали окутанные покрывалом ночи ледниковые мысы, ручьи и озера, и вместе с тем на пороге одного из самых фантастических ледяных царств. Стоило сделать несколько шагов, чтобы свалиться в зияющую голубую ледяную пропасть, глубиною в 400 м.
Я ожидал живописного заката солнца, но он не пред­ставил ничего особенного. Солнце село в облаках, озарен­ных оранжевым сияньем, которое горело и долго спустя после захода солнца; на этом фоне горы Памира рисовались резкими темными тенями. Вся долина Сары-кол давно лежала окутанная тенями, когда солнце еще обливало прощальными лучами вершину Мустаг-аты.
Скоро и наш лагерь погрузился в темноту; вершина горы еще горела с минуту, словно огненный конус вулкана, затем померкла и она.
Я вышел ночью из юрты прогуляться и полюбоваться восхождением полной луны. Мы были недалеко от царства бесконечного простора, начинающагося за вершинами высо­чайших гор, и царица ночи сияла здесь таким ослепитель­ным блеском, что с трудом можно было глядеть на нее. Тихо, величественно плыла она над темными крутыми усту­пами скал на противоположном берегу ледника. Последний лежал в тени, глубоко в пропасти. Время от времени слышался словно глухой выстрел трескавшагося льда или грохот оторвавшейся от края ледяного покрова глыбы.
Луна лила серебряный свет на наш лагерь и произво­дила, чисто фантастический эффект. Черные силуэты яков, с понуренными головами, резко выделялись на белом снегу, неподвижные и молчаливые, как те камни, к которым они были привязаны; время от времени слышался только лязг их челюстей, или хруст с'нега под их копытами. Трое киргизов, которым не хватило места в юрте, развели себе огонь между большими глыбами, а, когда он погас, завер­нулись в тулупы и прикурнули вокруг, подогнув колени и уткнув голову в снег, напоминая летучих мышей в зимнее время.
Не смотря на яркий лунный свет, ориентироваться и раз­личить места в долине Сары-кол было не легко. С тру­дом разглядел я темные яйлаки: Кемпир-кышлак, Ямбу-
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ.
279
лак и Су-баши, их орошенные ледниковыми ручьями луга и слабо очерченные контуры озера Малого Кара-куля. Все остальное вплоть до вершин гор Памира сливалось в общий хаос, в котором нельзя было различить ничего.
Самая красивая картина рисовалась в той стороне, откуда светила луна. Очарованный ею, я стоял, как прико­ванный. Никакое перо или кисть не в состоянии изобразить этой волшебной картины. Самый рельеф окружающей местно­сти делает ее своего рода архитектурным шедевром. Здесь тянется ущемленный между покрытыми снегом и льдом ска-

Наш лагерь на самой высшей точке - 6,300 м. над уровнем моря. (С фотографии автора).
лами голубоватый ледник, там вздымается к небу пяти­главый великан-гора. Скалистые стены прямо перед нами окутаны таким мраком, что с трудом можно различить, где кончается светлый ледяной покров, одевающий её вер­шину, и где выступают черные скалы.
Налево, на несколько сот метров выше нашего лагеря, купается в лунном свете фирновое кольцо ледника. По его темному гребню на юго-востоке прыгают окутанные в белую дымку горные речки. Легкия облачка, гонимые слабым южным ветром, группируются около луны кольцами, отли­
280 ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ.
вающими цветами радуги, венцами и другими быстро сменяю­щими друг друга фигурами.
Фантазии не трудно превратить эти облака в какие угодно образы: в призраки в белых одеяниях, гонящие друг друга, в танцующих эльфов, играющих горных троллей, в свадебную процессию горных духов, в души умерших, уносящиеся с земли в лучшие миры. Вот как будто пока­зался тот самый белый верблюд, который, по преданию, унес дервиша с вершины Мустаг-аты, а вот сорок всадников, помогавших хану Ходже в битве с китайцами, вот счастливый сказочный город Джанайдар, основанный на вершине горы еще е золотой век, когда люди не знавали никакого горя.
Забывая о холоде, стоишь, не в силах оторваться от этой чудной фантастической вереницы мелькающих, сменяю­щих один другой воздушных образов.
Кругом тишина, эхо не откликается между скалистыми стенами по ту сторону. Редкий воздух не шелохнется, нужен обвал лавины, чтобы привести его в сотрясение. Виден пар от дыхания яков, но самого дыхания не слышно. Они стоят неподвижно, не издавая ни звука. Странное ощущение овладевает душой. Как-то трудно усвоить себе, что под твоими ногами лежат четыре части света и, что, фсли-бы про­вести прямую линию вокруг земного шара через ту точку, на которой находишься ты, то линия эта срезала-бы лишь не­которые из высочайших вершин Азии и Южной Америки. Здесь было прфдверие безмолвного, холодного, безграничного мирового воздушного океана!
Когда я вошел в юрту, Ислам-бай и Иехим-бай молча сидели, закутанные в тулупы, возле тлеющего костра. Мы все трое стучали зубами от холода, снова развели костер, и юрта опять наполнилась едким дымом. Когда вечерния наблюдения были закончены, мы закутались в тулупы и вой­лочные ковры, огонь погас, и только луна любопытно загля­дывала во все щели юрты.
Казалось, конца не будет этой долгой, тяжелой ночи'. Как мы ни ежились, упираясь коленами в самый подбо­родок, невозможно было сохранить теплоту тела. Холод становился все чувствительнее, тем более, что юго-за­
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ. 281
падный ветер с часу на час усиливался. Никто глаз не сомкнул во всю ночь. Только уже под утро я как будто впал в дремоту, но то и дело пробуждался от недостатка воздуха и делал судорожные вдыхания. Люди мои стонали, точно на ложе пытки, и не столько от холода, сколько от все усиливавшейся головной боли.
Наконец, взошло солнце, но озаренный им новый день оказался для нас крайне неудачным. Юго-западный ветер перешел почти в ураган, взвивал густые облака мелкаго

Фирновое поле ледника Ямбулак. (С рисунка автора).
снега. Киргизы, проведшие ночь вне юрты, чуть не окоченели совсем и еле втащились в юрту, где был разведен боль­шой костер. Все были больны, унылы, никто не говорил, никто не ел. Я даже едва дотронулся до чаю, которого так и не удалось сделать горячим. Яки не двигались, точно за­стыли на своих местах с вечера.
Вершина горы была окутана непроницаемой пеленой снежных вихрей. Нечего было и думать продолжать сегодня подъем; это значило-бы искушать Бога. Нам пришлось-бы пробираться в ужасный буран по неведомой местности,
282 ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,зоо м. над уровнем моря.
может быть, усеянной трещинами, и, чего доброго, заблунисколькодиться и погибнуть. Я сразу убедился в невозможности по­корить на этот раз горного великана, но, всетаки, хотел испытать своих людей, велев им готовиться к подъему. Никто не вымолвил слова, все разом встали и начали при­готовления, но, видимо, были очень обрадованы, когда я отме­нил приказ.
Стоило кому нибудь высунуть нос из юрты, чтобы тотнисколькочас-же живо спрятать его опять. В юрте, по крайней мере, мы были защищены от ветра, который пронизывал до костей сквозь все тулупы, меховые тапки и валенки. Я, однако, крепко надеялся, что вьюга уляжется к полудню, и можно будет продолжать подъем. Увы! она все усиливалась, и в полдень стало ясно, что день пропал. Три киргиза должны были заняться уборкой палатки и навьючиваньем яков, а я, Ислам и Иехим, напялив на себя все, что только нашлось под рукой, сели на яков и быстро покатили вниз по сугро­бам. Яки неслись по крутизнам прямо без оглядки, ныряли, точно выдры в сугробах, и, не смотря на всю свою тяжело­весность, ни разу не поскользнулись, не упали.
Сидя верхом на яке, чувствуешь себя едущим в силь­ные волны в валкой ладье, и надо уж пенять на себя, коли не тверд в коленях. Часто приходится совсем опро­кидываться назад, спиною на спину яка, и балансировать всем корпусом в такт неожиданным, но всегда ловким, уверенным движеньям животного.
Как приятно было, оставив за собою последние сугробы снега, снова завидеть наш лагерь, лежавший внизу в глу­бине. Там ждали нас давно желанный обед и горячий чай, вернувшие жизнь нашим членам; затем мы улеглись каж­дый в своем углу и заснули крепким сном. Весь следую­щий день мы, однако, чувствовали себя, точно выздоравливаю­щие после продолжительной болезни.
Итак, я четыре раза неудачно пытался взойти на вер­шину Мустаг-аты, но не могу сказать, чтобы это было абсолютно невозможно. Совершить этот подъем с того склона, с которого пытались мы 11 августа, действительно невозможно без особых приспособлений. Но за крутым выступом, которого мы достигли 18 апреля, 6 и 1.6 августа,
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ. 283
но виднелось- насколько я мог различить в бинокль - никаких непреодолимых препятствий к подъему. Оттуда, имея здоровые легкия, можно добраться до северной вер­шины, однако, не самой высокой в группе Мустаг-аты, но соединяющейся с таковой отлогим гребнем. Между этими вершинами и под ними простирается огромное фирно­вое поле ледника Ямбулака. Насколько доступна для перехода эта область-другой вопрос. По всей вероятности, она изре­зана трещинами, а самый фирн образует такой мощный по­кров, что переход через него занял-бы несколько дней. Счастливые обитатели сказочного Джанайдара отгородились от остального мира неприступными укреплениями.
Чтобы проследить влияние разреженного воздуха на функ­ции человеческого организма, я измерял на различных вы­сотах температуру тела и пульс у самого себя (29 лет от роду), у сарта Ислам-бая (43 года) и у кипчак-киргиза Иехим-бая (40 лет). Вот некоторые результаты этих измерений:
Температура.
Пульс.
(я 36°С.
28 июня, въ 10 ч. вечера J Ислам. 36.4°
(Иехим . 35.6°
я 35.5°
29 июня, въ 10 ч. вечера J Ислам. 36.3°
98)
92 U,100 м
66)
88)
92 } 4,400 м
74 j
88)
90 14,400 м
84)
ЦИб.ЗООм
94)
86 } 5,700 м
Иехим . 35.3°
я 36°
5 августа, в 9 ч. вечера J Ислам. 36.4°

[Иехим . 36.6°
6 августа, в 12 ч. попо-(я 35.5°

лудни (Иехим. 35.6
(я 36.2°
11 августа, в 2 ч. попо'{ Ислам. 36.6°

лудни.... (Иехим. 35.9
(я 35.35°
16 августа, в 8 ч. вечера. { Ислам. 36.62°
84)
106)
98 } 6,300 м
(Иехим . 36.65°
(я 36.12°
17 августа, в 9 ч. вечера. < Ислам. 36.6°
116)
102)
82 ! 4,400 м
84)
(Иехим, 36.72°

284 ЛУННАЯ НОЧЬ НА ВЫСОТ 6,300 М. НАД УРОВНЕМ МОРЯ.
Хотя таблица эта страдает неполнотой, можно принять за правило, что температура тела падает, а пульс усили­вается по мере подъема. Усталость действует, однако, так, что и по переходе из высших поясов в низшие пульс некоторое время продолжает биться ускоренно.
У меня колебанья температуры тела не превышали обыкновенно 4нисколько° С, а пульс продолжал биться довольно ровно; вероятно, зависело это от того, что я тщательно избе­гал всякого лишнего усилия. Люди-же мои, напротив, шли иногда пешком. Самые сильные колебания замечались у киргиза Иехим-бая. На высоте 4,100 м. число ударов пульса достигало у него 66, на высоте 6,300 м. 116, т. е. на 2,200 м. разницы в высоте явилась разница в 50 ударов.
Неправильные скачки в таблице объясняются многими побочными обстоятельствами, как-то: более или менее усилен­ными движениями, большею или меньшею чувствительностью к разреженности воздуха, случайным нездоровьем и т. п. Я, впрочем, всегда производил измерения после довольно продолжительного отдыха, когда одышка, усиленное выделение пота, ускоренное дыханье и сердцебиение, а также усталость уже имели время улечься.
Опыт научил нас, что невозможно в один день совершить подъем на вершину, но мы убедились также и в том, что крайне непрактично ночевать на высоте 20,000 ф.- такая ночь сильно отзывается на физическом и нравственном самочувствии.
Лучшим средством достигнуть вершины было бы, без сомнения, отправиться ясным тихим утром в начале июля из лагеря на 5,000 м. высоты и совершить подъем в один день. Яками следует пользоваться до последней возможности, а, когда они откажутся идти, продолжать путь пешком. К сожалению, я не мог больше повторять своих попыток отчасти из-за позднего времени года, отчасти из-за дурной погоды.
Во всяком случае, если хотят удачи, подъем должен начаться из долины Сары-кол от западной подошвы горы, т. е. с высоты 12,000-13,000 футов; этот склон не так крут. Напротив, с востока, юга и севера гора прямо не­приступна.
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
285
Если-бы на подъем отважился бывалый и хорошо под­готовленный альпинист в сопровождении закаленных и опытных проводников-швейцарцфв, он наверное достигънисколькобы очень значительной высоты, а, может быть, и северной вершины. Но даже и проводник швейцарец, как-бы он ни был опытен, очутится здесь совершенно в неизвестных для него условиях, так как вершина Мустаг-аты на 9,000 ф. выше высочайших вершин Европы.
Итак, прощай, отец ледяных гор, мощный власте­лин великанов Памира, являющийся узлом высочайших хребтов света и шпицем на „крыше мира“, точкой, где Кунь-лунь, Кара-корум, Гинду-ку и Тянь-шань протяги­вают друг другу руки. Продолжай сиять маяком для блуждающих по пустыне. Посылай освежающее веяние с своих снежных вершин изнывающему от летнего зноя в пустыне страннику, и пусть оживляющие источники, рождающиеся в твоем лоне, журчанье которых я слышу сейчас, продолжают тысячелетия свою отчаянную борьбу с все душащим песком!
XVI.
Новое путешествие по Памиру.
18 августа последний раз побывали на леднике Ямбу­лак. Надо было проверить положение шестов, водружен­ных нами в лед 3 августа.
Оказалось, что они едва едва подвинулись за эти две не­дели. Чем ближе к середине ледника, тем, однако, пере­движение их сказывалось заметнее, доходя даже до 0.304 м. в день.
Интересное наблюдение было сделано по близости бере­говой морены. Ледник здесь расширяется, а во льду, по­ближе к берегу, образуется встречный поток, который по происхождению и деятельности походит на прибрежный речной водоворот; срок времени, нужный вообще для кон­
286 НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
статированья движения этого встречного потока, является в сравнении с его величиной, однако, очень продолжительным, и нагромождение льда, которое должно было-бы явиться след­ствием водоворота, успевает отчасти парализоваться раз­рушающим действием атмосферы.
Внешний вид льда сильно изменился. В последнее наше посещение ледник был покрыт снегом и крупой; теперь он был обнажен и выставлял наружу острые ребра, глубокия впадины, просверленные всосавшимися в лед камнями; идти по леднику было поэтому очень скользко и затруднительно.
На обратном пути мы наблюдали явление, которого до сих пор не замечали. Около правой береговой морены ледника Ямбулак находится глубокая расселина, образовав­шаяся от землетрясения и простирающаяся от мыса ледника Большего Кемпир-кышлака почти до того места, где были произведены нами измерения. расселина местами ординарная, местами двойная, напоминает формой ров; глубина её до­ходит почти до 5 м., а ширина 15-20 м. Дно расселины усеяно щебнем, песком и землистыми частицами, обрушив­шимися туда с течением времени.
Оба края расселины постоянно имеют одинаковый уровень. Правая-же береговая морена ледника Ямбулак об­наруживает резкое понижение в том месте, где эта рассе­лина проходит под ней. Киргизы сообщали, что расселина образовалась после сильного землетрясения, бывшего 18 лет тому назад, еще при жизни Якуб-бека. Землетрясение раз­разилось в области Тагармы, Турбулюна и всей западной части группы Мустаг-ата, но не было заметно около Сунисколькобаши или Кара-таш-давана. В береговой морене не про­изошло, таким образом, никаких изменений за все 18 лет.
То обстоятельство, что землетрясение не было заметно в Су-баши, т. е. всего’ в 2 часах расстояния, доказывает, что землетрясение имело чисто местный характер. Насколько оно отразилось на самом леднике, киргизы не могли сказать. На самой поверхности ледника, конечно, не было заметно расщелин, так как таковые, если и были когда, давно уже снова заполнились льдом. Между тем такия трещины
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
287
могли-бы доставить отличный случай для исследования тол­щины и структуры льда. Землетрясения не представляют обычного явления в области Мустаг-аты; лишь раз в 3-5 лет замечаются слабые толчки.
Выступая из Кашгара в июне, я располагал посвя­тить исследованию Мустаг-аты только 2 месяца. Такого срока оказалось, однако, недостаточно, и я наполовину не успел закончить своих работ, да и продовольственных запасов не хватило. Приходилось ехать в Памирский пост добывать все нужное.
Зная, что китайцы зорко следят за мной, чуть-ли не считая меня шпионом, я не хотел давать лишней пищи их подозрениям и решился перейти границу тайком, ночью, в необерегаемом караулом пункте и таким-жф путем вернуться обратно. Сопровождать меня должны были только Ислам-бай, да двое киргизов: всех остальных я отпу­стил. С помощью бека Тогдасына мы распространили слух, что я направился к Кара-коруму, южному склону группы Мустаг-аты.
Вечером 19 августа я отправил все свои вещи и конискольколекции к одному из моих киргизских друзей, старику Иехим-баю, который отлично спрятал их под коврами и кошмами. По возвращении из Памирского поста мы узнали, что китайцы, удивленные моим исчезновением, производили разведки по всей местности. Умный Иехим-бай счел за лучшее препроводить весь мой багаж в более надежное укромное местечко и скрыл его под большой глыбой в конечной морене ледника Кемпир-кышлака, предварительно хорошенько окутав сундуки войлоками, чтобы предохранить от сырости.
В кибитке Ифхим-бая мы сделали все приготовления к бегству. Добыли четверку хороших лошадей, упаковали все нужные приборы, кошмы и ковры и. продовольствие на три дня, так как нам предстояло ехать по совершенно неизвестной местности 130 верст.
Часа два мы сидели возле огня, болтая, распивая чай с яковыми сливками и закусывая бараниной. Потом, на восходе луны, люди навьючили лошадей, и в 11 часов вечера мы, хорошенько закутавшись, так как дул сильный ветер,
288
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
отправились гуськом между грядами старых морен Му­стаг-аты.
Часа через два мы спустились в долину Сары-кол. Отсюда дорога вилась вверх, через долину Мус-куру,йк перевалу того-жф имени, находящемуся в Сары-кольском хребте, ограничивающем Памирское плато с востока. Как раз тут-то внизу, в долине, нам и предстояло миновать

Мальчики-киргизы.
(С рисунка автора).
опаснейшее место; здесь расположен китайский караул оберегающий русско-китайскую границу.
Мы ехали тихо и медленно и проехали так близко от караула, что киргизы своими соколиными глазами видели юрты, но никто не окликнул нас, даже собаки не залаяли, хотя с нами был Джолдаш. Люди мои сильно трусили и ободрились только, когда мы оставили караул далеко по­зади, - они знали, что если-бы нас захватили, им принисколькошлось-бы отведать китайских бамбуковых палок.
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ,
289
Около 4 ч. утра 20 августа мы счастливо достигли пере­вала Мус-куру, где были сделаны некоторые наблюдения, во время которых нас захватила вьюга. Отсюда местность медленно понижается к западу. Мы ехали по широкой до­лине Нагара-кум (барабанный песок). Дно её усыпано большей частью мелким желтым летучим песком, кото­рый около склонов гор образует красивые дюны. Песок наносится сюда западными и югозападными ветрами, которые почти постоянно бушуют над Памиром. Но они не могут переступить порога, образуемого хребтом Сары-кол, и поэтому песок накопляется у подошвы хребта.
Область эта совершенно безводна и поэтому необитаема летом, но зимою, когда снег доставляет достаточное ко­личество воды, киргизы заходят и сюда. Лишь около Сарынисколькобулака (желтый источник) из почвы просачивалось немного воды, благодаря которой здесь и образовалась лужайка с довольно хорошим подножным кормом. Мы и сделали тут привал с 10 до 1 часу.
К вечеру добрались до обширных равнин Кошънисколькоагыла, где почва ровная и твердая, как пол. Росли здесь только редкие кусты тфрескфна, бросавшие при лучах заходящего солнца длинные черные тени. Здесь мы вступили в область характерного плато восточного Памира с его широкими, ровными безводными долинами и низкими, округ­ленными, сильно выветрелыми хребтами и кряжами.
В сумерки достигли Мургаба, который в эту пору являлся величественной рекой; привал сделали на малень­кой лужайке на правом берегу реки, где и провели ночь прямо под открытым небом.
Несколько слов о моем верном Джолдаше! Он был моим дорожным товарищем и в этом путешествии по Памиру, переносил самые тяжелые лишения без ропота, неуклонно нес при нас ночную сторожевую службу и при этом всегда был в прекраснейшем расположении духа. Когда мы, бывало, по пути приближались к какому-нибудь аулу, он стрелой мчался вперед и тотчас заводил драку с собаками аула. Не смотря на всю его ловкость и увертли­вость, ему, разумеется всегда задавали трепку, и тем не менее он никогда не обнаруживал ни малейшего страха
Свеп Гедин. иа
290 НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
перед неприятелем, хоть-бы последний и был вдесятеро сильнее его.
Во время этого форсированного марша на Памирский пост Джолдаш стер себе задния лапы. Люди и сшили ему кожанные чулки, в которых он стал похож на „Кота в сапогахъ“. Презабавно было смотреть, с какою осторожностью он испытывал это диковинное приспособление. Сначала он перебирал только передними лапами, тащась на обеих задних в присест. Потом заковылял на трех ногах, попеременно пуская в ход то ту, то другую из задних лап, и в конце концов вполне убедился в целесообраз­ности обуви, защищавшей задния лапы от новых поранений.
На следующее утро мы перебрались на левый берег Мургаба и продолжали путь вдоль по реке к западу. На­конец, мы перешли кулисообразные скалистые высоты, ко­торые выступают в долину, и тут перед нами вдруг открылось расширение долины, где впадает в Мургаб Акънисколькобайтал и где расположен Памирский пост.
Мы ехали целый день форсированной рысью. Около 5 ч. дня на фоне темных гор обрисовался голубоватый дымок, а, спустя час, мы въезжали во двор укрепления.
Все было тихо и безмолвно; не было видно ни одного офицера; только часовой крикнул: „кто идет? “ Оказалось, что вчера приехал в крепость молодой офицер из Петер­бурга, и крепостные офицеры устроили сегодня в честь его пикник где-то неподалеку.
Общество, впрочем, скоро вернулось с моим старым другом капитаном Зайцевым во главе. Зато из молодых офицеров, служивших прошлою зимою под его началь­ством, не осталось никого; все ушли с генералом Ионовым в поход в Шугнан на афганцев. Их сменили другие, которым предстояло служить под командой капитана, гене­рального штаба Скерского. Еще, со времени моего пребывания, в укреплении произошли две перемены. В этом глухом ме­стечке, которое один из моих ферганских друзей назвал райским уголком, потому что тут нет женщин, появи­лась теперь молодая супруга нового коменданта, немка по про­исхождению, очень симпатичная дама, самым любезным образом исполнявшая роль хозяйки за столом. Конечно, у
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
291
всякого свой вкус, но, по моему, теперь крепость более за­служивала названия рая, чем прежде. Затасканные военные сюртуки и нечищенные сапоги уступили место более тщатель­ному туалету. Смягчающее облагораживающее влияние жен­щины сказывалось во всем.
Затем, в крепости появился оркестр из 12 человек, который играл ежедневно во время обеда под окном „офицерского собрания или „клуба“, как называлась те­перь зала казино, стены которого были увешаны картами Памира и планами крепости.
К югу от Памирского поста тянется в широтном на­правлении горная цепь, отделяющая долину Мургаба от Аличур-Памира и называющаяся Базар-дфре. Как раз здесь горы делают изгиб к югу, и Мургаб жмется к скалам, также образуя почти правильную дугу; течение его здесь очень быстрое.
Однажды мы с капитаном Зайцевым совершили по реке прогулку в лодке, сделанной казаками из пропи­танной маслом парусины и деревянных планок. Мы сели в нее, пройдя предварительно порядочный конец вверх по реке, и тихонько поплыли вниз, причем приходилось ста­раться держаться середины течения, чтобы избегнуть преда­тельских мелей. В некоторых местах, где вода сжата в узкий глубокий проток, лодка неслась с страшной бы­стротой.
Множество излучин, которые делает река, обусловли­вают постоянную смену панорам. То и дело впадаешь в комическое заблуждение: кажется, что лодка скользит пря­мехонько, а горизонт извивается из стороны в сторону. Крепость то видна с правой стороны, то оказывается на левой; в конце концов голова идет кругом.
Вода течет около берегов с еле слышным жур­чаньем; вообще водная масса течет по руслу словно масло, и увлекает лодку, точно скорлупку. После часовой веселой прогулки мы пристали к берегу мокрые, как лягушки, про­плыв порядочный конец вниз по реке, до того места, где река снова расширяется на небольшом протяжении.
Недалеко от Ша-джана, где несколько лет тому на­зад было возведено первое русское укрепление, и в четырех 19*
292
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
верстах от нынешней крепости, долина Мургаба сужи­вается, река также, становясь зато глубже и быстрее. Здесь расположен киргизский аул из шести юрт. Здесь-жф на­ходится последний безопасныйброд через реку, которым пользуются все, кому нужно в западный Памир.
27 августа я отправился на Яшиль-куль; меня любезно сопровождали весь первый день (40 верст) капитан Зайцев и молодой поручик. К несчастью, киргизы около Ша-джана дали нам дурной совет перейти через реку в 10 верстах ниже, так как, по их словам, там правый берег был удобнее для езды, и воды в реке было значительно меньше. Когда мы .добрались до указанного места, один из кирги­зов отправился вперед показать самый брод. Посреди реки вода, однако, дошла до 120 сантим. глубины; лошадь потеряла опору под ногами, и течением ее понесло вниз по реке. К счастью, ей опять удалось попасть на мелкое место, и она вышла на другой берег с мокрым до пояса всадником.
После того, как брод перешли еще двое киргизов, капитан Зайцев тоже бросился с лошадью в воду и до­стиг другого берега, но до того вымок при этом, что счел за лучшее стащить с себя полные воды сапоги и высушить их и нижнее платье на солнышке. У меня не было никакой охоты искупаться, поэтому я дождался трех верблюдов, навьюченных нашими пожитками, взобрался на самого высо­кого из них и перебрался сухим.
Затем, мы продолжали путь и в сумерки достигли устья долины Агалхар, где разбили лагерь в защите торчащей из земли скалы. Зайцев захватил с собой полный обед и пару бутылок красного вина, и мы весело поужинали при свете пестрых китайских фонарей и ярко горящего костра. Было произнесено много более или менее подходящих к случаю речей, спето, хоть не совсем верно, множество песен и даже целых опер, будивших, однако, крайне негармоничное эхо между скал. К счастью, других слушателей, кроме нас самих, да киргизов, не было; последние стояли вокруг и глядели на нас с изумлением, вероятно, опасаясь - не повыскочили-ли у нас в пути из голов кое-какие винтики. Лишь далеко за полночь пение усту­пило место приятным сновидениям.
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
293
На следующий день мы остановились в Агалхаре, где капитан Зайцев с успехом сеял ячмень, пшеницу и сажал репу и редиску, не смотря на то, что место это нахо­дится на высоте 11,000 ф. В течение дня я нанес на карту часть течения реки к западу. Проведя вместе еще один ве­селый вечер, мы расстались рано утром 2 августа; мои русские друзья вернулись на Памирский пост, а я с моими людьми продолжал путь по долине Агалхар.
В течение двух дней мы перевалили через хребет Базар-дерф, в котором открыли новый перевал на высоте 4,869 м. и назвали его перевалом Зайцева. Значения большего он не имеет, так как труднопроходим: подъем очень крут, и оба склона покрыты мелким сланцевым щебнем, по которому лошадям трудно ехать. Едва заметная тропинка через перевал свидетельствовала, что им пользуются только дикия козы, да архары.
По южную сторону хребта местность медленно понижается, переходит в Мус-джилгу и затем в широкую продольную долину Аличур, лежащую почти на 2,000 ф. выше долины Мургаба. В ней разбросано 120 киргизских кибиток. Еще два дня пути, и мы были в Сюмф на восточном берегу Яшиль-куля. По дороге перешли через р. Ак-балык (белая рыба), иначе называемую Балык-мазар (рыбная свя­тыня); около северного берега долины из земли бьют ключи, образующие бассейн в три метра глубины и едва в 20 м. в диаметре; в темно-синей, прозрачной воде, имеющей температуру 4° 0, водится множество больших (1 ф. длиною) жирных рыб с черной спиной.
Оне живо заинтересовали нас с кулинарной точки зре­ния, и мы сделали долгий привал у бассейна, чтобы наловить их. То обстоятельство, что у нас не было с собою никаких рыболовных снарядов, разумеется, мало смущало нас. С помощью бичевки, крючка от часовой цепочки и кусочка баранины мы скоро выловили три рыбы. На ночевке в Босале киргизы поджарили их на яковом масле, и у нас заранее текли слюнки. Но рыбы оказались несъедобными, имели про­тивный терпкий вкус. Одному Джолдашу они прцшлись по вкусу, но ему пришлось раскаяться в своей жадности, - должно быть, расстроил себе желудок и выл всю ночь.
294
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
На левом берегу р. Аличур нам попалась одинокая могила, обнесенная каменной оградой. Здесь погребены семь афганских солдат, павших два года тому назад в бою с русскими. Тут-жф валялись лохмотья кошм и шесты отч> кибиток, в которых они жили. Шесты пополнили наш запас топлива, хотя Ифхим и протестовал против ограбле­ния могилы.
Ночь на 2 сентября мы провели в рабате Сюмф, который представляет три гумбеза (башенки ульеобразной формы), возведенные ханом Абдуллахом, а на следующее утро мы побывали на бившем неподалеку горячем серном источнике температуры 60.6°, а также прошли взглянуть на „тамга-ташъ“ (камень-печать), говоривший, что было время, когда китайцы считали себя господами Памира. На верхней стороне камня есть углубление, в которое была прежде вставлена каменная плита с надписью, увезенная в Петербург.
Затем мы отправились на запад по северному берегу Яшиль-куля, расположенному на высоте 3,799 м. Долина Али­чур суживается здесь так, что ширина озера не превышает 3 килом., длина-же его равняется 23 килом. Вода в нем голубовато-зеленая, но не такая прозрачная, как в Малом Кара-куле; температура её равнялась 18°. Мы ехали по самому берегу, сложенному из сильно выветрелого гранита; из осыпающагося щебня образовался около озера мощный увал, угол падения которого равнялся 33°.
По обеим берегам идут поперечные долины с ре­ками. Самая большая долина Чон-Марджанай с рекой тогонисколькожф имени, приток воды в которой равнялся 3 куб. м. в секунду; впадала она в озеро несколькими рукавами, обра­зующими дельту.
На небольшой низкой косе Кемпир-чок мы сделали привал. Разостлав кошмы на земле между густыми, но уже высохшими и потерявшими листву кустами, мы сварили себе чаю и принялись за свой простой ужин. Громадный костер из ветвей кустарника далеко освещал окрестность. Я занес в дневник события дня, огонь стал потухать, и мы, завер­нувшись в тулупы, заснули под монотонный плеск озера.
3 и 4 сентября был исследован западный берег Яшильнисколькокуля, в высшей степени интересная местность. На южномъ
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
295
берегу возвышался отрог мощной горной цепи, отделяющей Яшиль-куль от Шугнана и носящей здесь общее название

Киргизское кочевье в долине Сары-кол. (С фотографии автора).
Кара-корума. Гребень хребта на западном берегу озера, где вытекает из него река Гупт, покрыт снегом. Здесь
296
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
заметны следы бывшего тут некогда мощного ледника, ко­торый и загородил долину своими моренами.
Яшиль-куль оказывается, следовательно, одинакового происхождения с Малым Кара-кулем. Воды долины Алинисколькочур собираются в этот водоем прежде, чем перейти через порог морен, и затем под именем Гунта про­резывают узкую крутую и дикую долину и впадают в р. Пяндж. Морены состоят из мощных глыб гранита, и переход через них очень труден.
Я сначала очень удивился увидав, что приток воды в Гунте, слывущем такой-жф большой рекой, как Мургаб, равняется всего 8 куб. м. в секунду^ по скоро нашел объясне­ние этому явлению. Главная часть водной массы просачивается под самой мореной, под которой ясно и слышно её журчанье.
Через Аличурский Памир и перевал Найза-таш (4,165 м.) я вернулся еще раз на Памирский пост. Сюда дошел слух, что бек Тогдасын получил 300 ударов за то, что не донес Джан-дарыну о моем переходе через границу, и что бек лежит теперь при смерти. Опасаясь, что китайцы секвеструют оставленные мною вещи и коллекции, я поспешил, сердечно распростившись с гостеприимными русскими офицерами, через перевал Сары-таш (4,434 м.) к Мустаг-ате, и 16 сентября мы благополучно достигли её западного склона.
Тут мы узнали, что слух насчет бека Тогдасына был неверен. Старик был здоров и весел и в тот же ве­чер навестил нас. Насчет моих вещей китайцы так ничего и не узнали, несмотря на все свои разведки у кирги­зов, бывших у меня в услужении; вещи были хорошо при­прятаны в скалах под глыбами.
За время нашего отсутствия зима подвинулась гигантскими шагами. Снеговой покров гор значительно спустился вниз; весь Сарыкольский хребет был покрыт тонкой белой пеле­ной; горные речки сузились в крохотные ручейки, и вся природа точно готовилась погрузиться в долгий зимний сон. Мустаг-ата вздымалась над нами ледяная, холодная, грозная, и у нас пропала уже всякая охота атаковать великана.
Вместо того, мы направились на юг, вдоль подошвы горы, с целью закончить летния картографические работы.
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
297
20 сентября мы предприняли новую экскурсию по леднику Чум-кар-кашка, чтобы отыскать жерди, водруженные нами 13 августа. Изменение их положения указывало на крайне незначительное поступательное движение ледника. Наиболее заметно сказывалось оно посредине ледяного потока (0,043 м. в день). Вероятно, такая медленность есть общее свойство ледников Мустаг-аты и зависит главным образом от долгой зимы, значительной инсоляции и сильного испарения.
Ледник Чум-кар-кашка является характерным пунк­том границы. Питаемая им река течет в озеро М. Кара-куль и в Кашгар, тогда как все воды, вытекающие южнее, на-

Западная часть о. Яшиль-куль. (С рисунка автора).
правляются в Яркенд-дарью. Все эти речки и ручьи, кото­рые мы переезжали во время нашего дальнейшего движения, вырыли себе довольно глубокия русла в нижних округлен­ных склонах группы Мустаг-аты, покрытых продуктами процесса выветриванья и старыми моренами, и усеянных отдельными гнейсовыми глыбами; лужайки же здесь встре­чаются лишь изредка.
На западе из под щебня во многих местах высту­пают острые верхушки скал и из огромного ущелья выхо­дит ледник Кок-сель. Конечная морена его громадных размеров, и вытекающая из него река принимает притоки со всех сторон. Мы заметили, что чем дальше мы подви-
298
НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПАМИРУ.
гафмся к югу, тем меньше становятся самые ледники и тем больше старые морены, что могло зависеть от того, что идущие к югу ледяные потоки проявляли прежде более уси­ленную деятельность, нежели идущие к северу.
21 сентября мы описали большой круг вдоль подошвы группы Мустаг-аты к OSO и на восток к леднику Сарънисколькоагыл, а 22 сентября дальше мимо ледников ПИивфр-агыл и Гердумбаш; оба они недоступны вследствие непроходимости окружающих их моренных гряд, по которым не пере­браться даже якам. Массив горы с этой стороны предста-

Кара-корум, южная часть группы Мустаг-аты.
(С рисунка автора).
вляфтся как-бы разорванным,-весь в зубцах, скалы и выступы на каждом шагу. Ледники здесь имеют короткое протяжение, часто обрываясь еще раньше, чем успеют вы­ступить из ущелья; нижние склоны Мустаг-аты носят ха­рактер давнего моренного ландшафта, с цирками, усту­пами, валунами и озерками. Еще ниже они мало-по-малу пере­ходят в равнину Тагарма.
Два следующих ущелья называются Кара-корум. В них нет ледников, но у подошвы много старых морен, сильно изрытых водами; вся местность усеяна гигантскими
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
299
валунами прекрасного серого гнейса и небольшими кам­нями кристаллического сланца; между ними держится мно­жество зайцев. Вся эта местность носит название Кара­корума и оправдывает свое прозвище.
Под конец мы направились к NO, вступили в долину р. Тегермен-су и сделали привал на берегу реки, где нашлось прекрасное местечко на траве, между кустами. Здесь мы пробыли до 23 сентября. Минимальный термометр дал за ночь -4-5°, показывая, что мы спустились в нижние пояса. Приток воды в реке равнялся в 4 ч. дня 2 куб. метр. в секунду; температура воды -+-8.3°; самая вода была прозрачна, чиста и светла.
Моим намерением было обойти вокруг Мустаг-аты, следуя около самой её подошвы, а затем от Тегермен-су продолжать путь к северу и северо-западу, назад к озеру М. Кара-куль. К сожалению, по словам киргизов, это было невозможно, так как восточные склоны, представляю­щие хаос крутых и зубчатых гребней, были непроходи­мыми даже для пешеходов. Чтобы убедиться в этом, я предпринял разведочную экскурсию до истоков реки и убедился, что киргизы правы.
Оставалось поэтому одно - обогнуть горную группу по старому пути через Гыджак и Улуг-рабат. 30 сентября, мы и очутились снова на хорошо знакомом восточном берегу Малого Кара-куля.
На Малом Кара-куле.
На этот раз мы пробыли на Малом Кара-куле с конца сентября до 9 октября. Нам нужно было отдохнуть, да и нечего было спешить с этой значительной высоты в долины; кроме того, я хотел путем промера глубины про­верить свои выводы относительно образования озера, сделан­ные мной в первое посещение этой местности.
зоо
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
Неподалеку находился аул из 6 кибиток. Я и при­влек к совещанию относительно способа промера глубины озера всех мужских обитателей аула, бека Тогдасына и еще нескольких из наших киргизских друзей. Лодки, разумеется, негде было достать; да и понятиф-то о лодке вообще имел только один из всех киргизов, видевший таковую на верховьях Аму-дарьи. Другие-жф и не знали вовсе, что это за штука такая и как ее сделать. Материала для лодки также негде было взять, - во всей долине Сарынисколькокол ростут только шесть тощих березок около Каиндынисколькомазара, да и тех нельзя было трогать, не совершив свя­тотатства. До ближайшей-жф рощи было около 15 миль пути.
Единственным материалом под рукой являлись слегка выгнутые жерди, служащие для остова юрт, да шкуры жи­вотных. Но как смастерить из этого лодку, не мог при­думать и умнейший из киргизов. Тогда я сделал из па­лочек и промасленного холста небольшую модель лодки с парусом, рулем и килем; модель эта, к большому удо­вольствию киргизов, отлично плавала по озеру.
Но бек Тогдасын заявил, что если смастерить такую лодку в больших размерах, то прогулка в ней навернискольконяка будет стоить мне жизни, и советовал лучше подождать заморозков, когда озеро станет, чего надо было ожидать, по его словам, недель через шесть.. Уже теперь темпера­тура падала ночью до - 10°, и маленькия береговые лагуны каждое утро подергивались тонким ледком, который таял к полудню. На Кара-куле же сильное волнение не давало воде застыть, и кроме того в течение всех девяти дней на­шего пребывания на озере с утра до вечера дул по напра­влению к Булюн-кулю сильный южный ветер. Но мы ненисколькоунывали: я уже слыхал и раньше шум волн и предпочи­тал потягаться с богом ветров, чем дожидаться, пока озеро замерзнет.
Я велел разбить юрту всего в 2 метрах расстояния от самого берега, чтобы поближе слышать музыку волн, а рядом с юртой устроил и верфь, на которой мы стали со­оружать лодку. Гибкия жерди связывались и переплетались крепкими бичевками, и через несколько часов остовъ
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
301
лодки был готов; в длину он равнялся всего двум мет­рам, а в ширину 1 метру.
Лошадь, околевшая накануне, да одна овца ссудили нас шкурами для обтяжки остова. Воздвигнута была и мачта с красным, как огонь, парусом; затем с каждой сто­роны около бортов прикрепили по два надутых козьих бурдюка, да около кормы один,-корма уже начала было по­дозрительно погружаться. Весла соорудили тоже из жердей, расщепленных на одном конце на подобие двузубых вил; между зубьями-же натянули козью кожу.
Рулем служила попросту укрепленная на корме ло­пата.
3 октября эта своеобразная лодка была спущена. По правде сказать, она не делала чести шведскому судостро­ительству; судну нашему совершенно недоставало" правиль­ной округленности форм, чем так славятся наши катера. Обоими кривыми, косыми боками оно напоминало скорее по­ломанную коробку из под сардинок; когда-жф его спустили на воду, и оно закачалось около берега на своих надутых бурдюках, то походило на какое-то допотопное животное.
Бек Тогдасын прибыл ранним утром поглядеть на чудовище. Остановившись в почтительном расстоянии, он скорчил невыразимо комичную гримасу, обозначавшую, дол­жно быть: „Так вот какие бывают лодки! Не ожидал!“ Ироническая-же улыбка, сменившая затем удивленное вы­ражение, выражала, вероятно, следующую мысль: „А, по мо­ему, так это прескверный паром!“ Но он тактично про­молчал, а я кусал губы, чтобы не рассмеяться. Позже я пригласил его прокатиться вместе, он согласился после нескольких отговорок, и на деле оказалось, что он далеко не так боялся воды, как все его сородичи.
В день спуска судна к нам съехались и ближние и дальние киргизы, а за моренным увалом укрылось с деся­ток киргизок в больших белых головных уборах. Я спросил стариков, как они думают, удержался ли бы от смеху сам Джан-дарын, если бы мы погрузили его на наше судно и покатали по озеру, и старики чуть не лопнули со смеху.
Одним словом, событие это явилось поистине сенса­
302 НА МАЛОМ КАРА-КУ ли.
ционным, самым необычайным „тамаша44, и слух о нем быстро распространился по всему восточному Памиру. На об­ратном пути, далеко от Кара-куля, нас не раз спраши­вали в киргизских аулах, где мы останавливались ноче­вать, правда-ли, что один чужеземец, у которого были крылья, взлетал на самую Мустаг-ату и потом летал че­рез озеро. Молла Ислам понемногу сложил по этим рассказам целую песню и распевал ее по вечерам под акнисколькокомпанимент „гыджека“ (скрипки), и, пожалуй, песне этой суждено по правам легенды, перейти в грядущие поко­ления.
„Бывают в жизни минуты“ - уверяют некоторые остроумные писатели; и мне представился случай убедиться в этом: для меня действительно „настала минута“, когда наше судно было спущено на воду. Киргизы следили, затаив дыханье, за всеми его движениями и не мало дивились моей храбрости, когда я сел в лодку и прокатился по озеру, не­смотря на сильный ветер. Но опасности не было никакой, судно прочно держалось на бурдюках, и бек Тогдасын так разошелся, глядя на меня, что составил мне компанию на следующий пробный рейс.
Никогда чистые, голубые волны не плескались о борта более жалкого судна, которое чувствовало себя на воде в своей стихии не больше кошки или курицы. Оно нисколько не гордилось тем, что было первым судном на Кара-куле и на такой значительной высоте над уровнем моря. Напро­тив, оно боязливо качалось на резвых волнах, которые словно играли с ним, и, хотя остов его был обтянут лошадиной, овечьей и козьей шкурами, делало самые неуклю­жие повороты, притом именно тогда, когда меньше всего ожидали этого.
Да, это был настоящий „Свен Дуфва*)“ между лод­ками, „бравший и направо и налево, но всегда наперекор команде44 и совершенно неведавший, что такое лавировать.
Лодка наша соглашалась идти и на север и на юг, но только с попутным ветром, иначе преспокойно поверты-
Герой одной из песен Рунеберга.
Примеч. перев.
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
303
вала туда, куда дул ветер, словом, была настоящим яком по упрямству.
И так как все время дул южный ветер, то намъ

аш лагерь и лодка на берегу Малого Кара-куля. (.С рисунка автора).
оставалось только каждый раз перетаскивать лодку на юж­ный берег и затем уже, плывя по ветру, производить про­мер. Впервые этот способ был применен 4 октября;
304
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
лодку на лошади перевезли по мелкой воде на южный берег; там я уселся в нее с Магометом Турды. Ветер был не сильный, но холодный, и я поэтому надел тулуп.
Мы были еще не особенно далеко от берега, как на­летел шквал и развел сильное волнение. Мы убрали парус и крепко схватились за борта, так как лодка прыгала, словно взбесившаяся лошадь. Положение было критическое, лодка быстро очутилась на середине озера, и до обоих бере­гов было далеко.
Я правил „рулем “; вдруг корма нырнула в волны, вода наполовину наполнила лодку и основательно вымочила нас. Оказалось, что бурдюк, поддерживавший корму, отор­вался и поплыл себе по волнам один. Каждая новая волна, настигавшая нас, обдавала нас новым душем, хотя я и старался лопатой разрезать волны, а киргиз изо всех сил вычерпывал воду.
Положение становилось серьезным, особенно в виду того, что оба остальные бурдюка быстро худели, - воздух выходил из них со свистомчз. Лодка накренялась на бок. Волны лезли в нее со всех сторон, словно бешенные морские тролли в белых шапках.
Я сильно опасался, как-бы и остальные четыре бурдюка не оторвались и не уплыли, или как-бы из них не вышел весь воздух прежде, чем мы успеем добраться до берега, и я уже измерял глазами расстояние, соображая, смогу-ли я проплыть его.
Настроение наше, конечно, не выигрывало от того, что Магомет Турды начал испытывать приступы морской болезни. Он был бледен, я бы сказал, как полотно, не будь он так желт от загара. Бедняк раньше понятия не имел о том, что такое кататься в лодке и что такое мор­ская болезнь, и поэтому не в шутку воображал теперь, что пришел его последний час.
Киргизы, и пешие и конные, собрались на ближайшем к нам берегу и ждали с минуты на минуту, что лодка по­тонет. Нам, однако, посчастливилось продержаться с нею на воде и добраться до мелкого места у берега. Тут у нас гора свалилась с плеч. Промокшие насквозь, но здравые и невредимые мы, наконец, очутились на берегу, поспешили
ПА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
305

Опасное плавание по Малому Кара-кулю. (С рисунка Д. Люнгдала).
в лагерь и велели развести большой костер, чтобы высу­шиться.
Итак, пфрвая-жф научная экскурсия на лодке потерпела Свен Гфдпн. 20
306
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
фиаско. Единственным её результатом было открытие, что летучий песок, пожалуй, в неменьшей степени, нежели лед­никовый ил, способствует обмфлению бассейна озера. Ил наносится ручьями, вытекающими из ледников, лишь в течение лета, а ветры, наносящие песок, дуют круглый год; песок, наносимый зимою на лед, впрочем, сметается с него бесследно. Во время нашего первого плавания по озеру, нас окутывало иногда целыми облаками песку, так что берегов почти не было видно. К вечеру ветер улегся, но вода все еще была мутная, и на зубах у нас так и хрустело, когда мы ели за ужином вечный суп из баранины.
В течение следующих дней, нам удалось без особых приключений провести три хорошие промерные линии. 8-го мы отплыли от западной части южного берега. В этот день мы нарочно выехали попозднее, выжидая, чтобы ветер не­много утих, и медленно поплыли по озеру, не ставя паруса, чтобы не помешать точности промера. Час проходил за часом, стало смеркаться и уже стемнело, пока мы успели выгрести на мелкое место; до северного берега нам оста­валось каких нибудь сотни две метров.
На мгновение наступило полное безветрие, но вслед за тем с силой задул северный ветер и погнал лодку, как скорлупку, на середину озера. В перспективе было целое озеро и целая ночь. Мало толку было, что мы работали веслами изо всех сил, - ветер брал верх и нас все несло на середину. Пока не взошел месяц, было совершенно темно; на берегу Ислам-бай, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, развел большой костер, служивший нам мая­ком. Северный ветер продолжался, к счастью, недолго, и к полуночи мы с помощью весел добрались таки до нашего лагеря.
Большим преимуществом здешнего фарватера явля­лась невозможность столкновения в темноте с другим судном. Мы были полными хозяевами на Кара-куле, и лодке нашей открывался полный простор на озере, имевшем в длину 3 килом., а в ширину - на южном конце 3 килом., на северном 1 кил. и на середине 1х/2 килом.
Посмеявшись над нашим славным судном, надо всетаки и похвалить его. Меня очень огорчило, что, по окон­
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
307
чании навигации за выполнением всех работ и наступле­нием неблагоприятной погоды, пришлось разобрать нашу увеселительную яхту на части и вернуть материалы по при­надлежности вместо того, чтобы целиком доставить ее в Северный музей, где она, без сомнения, привлекла-бы общее внимание. Как-бы то ни было, наша лодка научила киргизов, что за штука такая лодка, хотя и не внушила особенно высо­кого понятия о шведском навигаторском искусстве.
Итак, мы составили себе полное представление о глубине Кара-куля, произведя 103 промера; кривые глубин и были нанесены на карту. Максимум глубины оказался в южной половине бассейна, а именно 24 м.; в средней части глубина колебалась между 15-20 м. Вдоль всего южного берега, где впадают в озеро ледниковые ручьи, последними нанесен круто спускающийся в озеро конус из ила, тогда как гряды морен северного берега имеют пологий скат.
В северо-западном углу озера, где находится верховье реки Кара-куля, из воды высовываются небольшие эррати­ческие гнейсовые глыбы. Линия, соответствущая глубине 1 метра, вьется всего в двух метрах расстояния от юго-западного берега, хотя на нем высятся крутые скалы, тогда как вдоль всего северного берега линия эта убегает на 200 - 400 метр. в озеро. Близехонько от середины за­падного берега лежит островок Киндик-мазар, где выси­живают весной яйца массы диких гусей. Тут мы нашли также две небольшие мелководные бухты и несколько подвод­ных песчаных мелей, образовавшихся с заветренной сто­роны выступающих в озеро групп скал.
Что-же до цвета озера, то мы заметили, что в глубоких местах оно отливает темносиним цветом, в мелких светло-зеленым, а в местах, покрытых водорослями, темно-фиолетовым.
Киргизы уверяли, что в озере не водится никакой рыбы, и в самом деле я нашел всего одну маленькую мертвую., плававшую поверх воды. Рыбка принадлежала к той-жф породе, как и сохраненный мною экземпляр из близ ле­жащего Басык-куля, и была, вероятно, занесена сюда какой нибудь птицей.
Вода в Кара-куле пресная и годится для питья; темпенисколько20*
308 НА МАЛОМ КАГА-КУЛ.
ратура её во время нашего пребывания колебалась около бе­рега между 12-13 градусами тепла, а на. середине озера, на дне, имела 8°.
В озеро впадает множество прозрачных ручейков, и вблизи их устьев на льду озера почти всю зиму бывают полыньи. Кара-куль замерзает в середине ноября, а тро­гается лед в середине апреля.
Киргизы говорили, что лед на озере бывает гладкий, блестящий, как зеркало, - ветер сметает с него каждую порошинку снега. Кроме того они уверяли, что сквозь лед видны „леса и луга“ (водоросли) на дне озера и что отраже­ния звезд горят зимними ночами во льду так-же ярко, как сами звезды на своде небесном.
За работой жизнь наша текла мирно, спокойно, как и в предыдущее наше посещение. По окончании трудового дня, я иногда в бурную погоду ходил на берег, садился на ка­мень и старался вообразить себе, что это родные волны уда­ряют о родные берега, и во мне пробуждались тысячи вос­поминаний о родине: Я, словно пилигрим, сидел тогда в одном из прекраснейших храмов, воздвигнутых самой природой; у порога. этого храма стояли на страже одетые снегами горные великаньи. У ног их лежало дивное озеро, заключенное в оправу гор, как драгоценный камень чи­стейшей воды.
Несправедливо было-бы назвать Кара-куль безжизнен­ным озером. Во время моих топографических работ на берегах, я часто вспугивал целые семейства почтенных диких гусей или уток, которые мирно покрякивали в при­брежном тростнике, а при нашем приближении подымались и улетали на озеро. По ночам мы часто слышали крик ди­ких гусей, сзывавших гусенят, или летавших над на­шей юртой. Некоторым семействам приходилось делиться с нами своими членами, чтобы внести некоторую перемену в наше чересчур однообразное меню.
Самые-жф красивые картины представляло отражение в волнах Кара-куля перемен, происходивших в атмосфере. Картины эти приковывали взор, были так богаты красками и столь разнообразны, что можно было воображать себя пере­носимым из одной части света в другую в течение ка­
НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
309
ких нибудь двух-трех минут. Встанет, например, солнце на чистейшем лазурном. небе, в воздухе стоит тишина, Мустаг-ата вырисовывается ясно и отчетливо всеми

уХаза-Гюль, молодая замужняя женщина-киргизка. (С рисунка автора).
своими контурами, голубые тона снежного покрова высту­пают с неподражаемой красотой, темные склоны прибреж­ных гор отражаются в прозрачной зеркальной поверх-
•310 НА МАЛОМ КАРА-КУЛ.
ности озера, и на всей природе лежит отпечаток празднич­ного, торжественного спокойствия. Вдруг с севера прино­сятся сначала белые, потом темные облака, небо Памира приобретает стальной зимний цвет, и в одно мгновение весь небесный свод заволакивается; подымается ветер, сначала дующий порывами, потом непрерывно, бешенно; озеро у берегов становится зеленого морского цвета, а дальше темно-фиолетового, по краям же окаймляется белыми полосами пены, и волны яростно бьются о берега.
Через час буря унимается, но за ней следует град, а затем ливень; ветер стихает совсем, озеро становится серым от дождевых брызг, теряя свои свежие яркие цвета; дождь тяжело барабанит по туго натянутой крыше юрты. Обыкновенно, такая буря проходит быстро и бесследно, но почти регулярно каждый вечер через перевал Каранисколькоташ и долину реки Ики-бель-су проносится восточный ве­тер и окутывает ландшафт густым туманом, в котором скрывается из глаз все, кроме самых ближайших пред­метов.
Раз мы возвращались с экскурсии на Ики-бель-су, и вдруг речная долина стала наполняться густым туманом. Мустаг-ата мало-по-малу заволакивалась и, наконец, исчезла совсем. Туман стоял сначала низко, и конус Мустаг-аты сиял над верхним слоем тумана ослепительным блеском, словно облитый электрическим светом. Солнце село, стало смеркаться, туман расплывался все шире и шире, но верхние пояса горной группы, обыкновенно сияющие серебром, еще горели пурпурными и желто-огненными тонами.
Мало-по-малу освещенные солнцем места все уменьша­лись, тени с завидной легкостью взбирались по крутизнам; одно мгновенье горела над темным морем тумана одна последняя вершина, затем погасла и она; еще несколько минут конус горы рисовался на темном фоне светлым силуэтом, потом тоже погрузился во мрак.
Ночь рисовала новые картины. Когда туман снова ренисколькодел, на темно-синем небе, усеянном блестящими звездами, всплывал бледный холодный месяц и отбрасывал от склонов гор длинные тени, выступавшие тем резче, что с ними чередовались ярко светлые места и выступы. Могильная
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 311 тишина овладевала окрестностью; прислушаться, так-можно было, кажется, различить биение собственного сердца.
Не без грусти покинул я это маленькое прекрасное горное озеро, на которое привык смотреть почти, как на свою собственность, за время своего пребывания на его госте­приимных берегах; мы провели здесь много мирных, обиль­ных наблюдениями дней! Покинули мы его 9 октября. Выл бешенный южный ветер; волны пели свою обычную груст­ную, убаюкивающую песню, которую никогда не устанешь слушать, но скоро она замерла вдали, а мы еще раз напра­вили свой путь к ледяному царству Мустаг-аты.
Среди киргизов. Возвращение в Каш­гар.
Прежде, чем повествовать о возвращении с Памирского нагорья в Кашгар, позволю себе посвятить несколько слов киргизам, среди которых я прожил столько времени.
Я уже дал описание „байгъ“, играющих такую важную роль в их однообразной жизни. Вообще же интересы жизни киргизов сосредоточиваются на скотоводстве, да на связанных с этим перфкочфвках с места на место. Лето киргизы проводят в яйлаках (летния кочевья), располо­женных на склонах Мустаг-аты и гор Памира; в кынисколькошлаки-жф, или зимния стоянки, расположенные в долинах, они возвращаются, когда в горах выпадает снег и стано­вится холодно.
Каждый аул состоит большею частью из семейств, принадлежащих к одному роду, и у каждого аула есть свои определенные яйлаки и кышлаки, на которые никакой другой аул уже не имеет права посягнуть без общего на то согласия.
На другой день после рождения ребенка все родственники являются с поздравлением. Закалывают барана, сзываютъ
312 СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
гостей и совершают моление. На третий день мулла дает ребенку соответствующее дню его рождения имя, беря его из книги, в которой каждый день отмечен особым име­нем. К этому имени прибавляется имя отца ребенка и слово „оглы“, т. ф. сын, напр. Кфнче-Сатовалды-оглы.
Когда молодой киргиз захочет жениться, родители вы­сматривают ему подходящую невесту, которую он и дол­жен волей-неволей взять. Последняя, напротив, может отказаться от брака, если жених ей но понравился, хотя и тут в большинстве случаев дело вполне в руках родителей. Если-же жених сирота, он сам выбирает себе невесту. Каждый жених обязан внести родителям невесты „калымъ“, или выкуп. Богатые киргизы платят до 10 -12 ямб (1 кит. ямба стоит 80-90 рублей), бедные пару лошадей, или яков. Родители поэтому всегда ищут для дочерей „баевъ“, т. е. богатых женихов, а для сыновей некрасивых и бедных невест, за которых не потребуют большего калыма. За красивых, молодых девушек берется всегда очень большой калым.
В области Мустаг-аты проживала в 1894 г. одна за­мечательная красавица киргизка Невра Хан, к которой сваталось множество женихов из ближних и дальних аулов. Но отец её требовал такой несообразный калым, что она все еще сидела в девках, хотя ей и было уже 25 лет. Один молодой киргиз, смертельно влюбленный в нее, просил меня ссудить его требуемой суммой, родители жениха и невесты тоже пытались склонить меня к этому, но, конечно, напрасно.
Когда дело слажено, самая помолвка может быть отло­жена на неопределенное время, пока не будет выплачен весь калым сполна. Как только это сделано, сооружают новую юрту и сзывают гостей на свадьбу. Гостей угощают бараниной, рисом и чаем; мулла читает жениху и невесте наставление о их взаимных обязанностях, устраивается байга, все надевают лучшие свои халаты, невесту тоже раз­ряжают в пух-и прах. Если жених из другого аула, свадьбу играют в ауле невесты, откуда затем все гости провожают новобрачных в их новое жилище.
Когда киргиз умирает, тело его омывают, облекаютъ
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
313
в чистые белые одежды, обвертывают холстом и войло­ками и, как можно скорее, относят на кладбище. Яма выкапывается в метр глубины; от неё идет в бок горизонтальный ход, в который тело и всовывается. Затем могила закапывается и прикрывается камнем, или небольшим куполом на четыреугольной подставке, если погребенный был „баемъ“, т. е. богатым человеком. Род­ственники навещают могилу до сорокового дня.
Имущество киргизской семьи обыкновенно не велико, и при пфрекочевках для перенесения его достаточно несколь­ких яков. Наиболее громоздкой частью его является самая юрта-деревянный остов её и толстые кошмы - седла и по­поны, постельные принадлежности и ковры. Затем идет хозяйственная утварь: главнейший предмет - „казанъ“, т. ф. большой железный котел, фарфоровые чашки (чине и пиале), плоские деревянные блюда (табак), железные или медные кувшины и котелки с ручками и крышками (кунганы и чунисколькогуны), деревянные чашки (чечук) и крынки (чфлек). Кроме того, в зажиточной юрте нет недостатка и в прочих пред­метах домашнего обихода, как-то ткацких станках, коры­тах, ситах, топорах, мешках для зерна и муки, колыбе­лях, музыкальных инструментах, треножниках для котла, щипцах и проч.
Большая часть этих предметов покупается в Каш­гаре, Янги-гиссаре, или Яркенде; кроме того, среди кирги­зов водятся и свои кузнецы и столяры. Древесный материал для юрты привозят из долин, граничащих с восточными склонами Мустаг-аты, так как в самой сарыкольской области нет деревьев.
В каждой кибитке существует особое отгороженное отделение, „аш-хана“ (кладовая), где хранятся молоко, сливки и другие съестные припасы. Любимый напиток кир­гизов -„айранъ“ вскипяченоф молоко с водой, которому дают скиснуть; питье это, особенно летом, действует осве­жающе. „Каймакъ“ густые пресные яковые сливки превос­ходного качества, желтого цвета и миндального вкуса; „сютъ“ - обыкновенное молоко. Все молочные продукты сохраняются в козьих бурдюках.
Питаются киргизы главным образом яковым моло­
314
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
ком и бараниной. Раз или два в неделю закалывают барана, и все население аула плотно наедается. Все соби­раются в юрту и усаживаются вокруг огня, над которым варится в котле мясо; затем куски делятся между присут­ствующими. Каждый вынимает нож и срезает с своей порции куски мяса до самой кости. Последнюю затем раз­дробляют, чтобы добраться до мозга, считающагося самым лучшим лакомством. Как перед трапезой, так и после происходит омовение рук. По окончании её все проводят рукой по бородам и в один голос восклицают: „Аллаху экбфр!“ (Господь велик!) Пять установленных кораном ежедневных молитв аккуратно читаются старшиною в каждом ауле.
В ежедневном обиходе самый тяжелый труд выпа­дает на долю женщин. они ставят и снимают кибитку, ткут ковры и ленты, вьют веревки, сучат нитки, доят коров-яков и коз, ходят за овцами, за детьми и ведут все хозяйство. Стада стерегут необыкновенно большие, злые собаки, питающиеся отбросами.
Мужчины в сущности ничего не делают; сидят боль­шею частью день деньской вокруг огня, или много, много пригонят яков с горных пастбищ; часто ездят в гости к соседям, покупать и менять скот. Зимою-же почти с утра до вечера сидят и беседуют вокруг костра из якового навоза в то время, как снаружи снег крутит во­круг юрты и воет буря.
Так мирно и однообразно протекает жизнь киргизов; один год похож на другой, проходит в тех же заня­тиях и переночевках. Старится киргиз только под бре­менем годов, видит, как дети его уходят и основывают свои семьи, видит, как седеет его борода, и, наконец, отправляется на вечный покой возле ближайшей могилы святого, у подножия покрытых снегами гор, в области ко­торых он и его родичи прожили свою бедную радостями, но и беспечальную жизнь.
Мое долгое пребывание в их среде было поэтому инте­ресным перерывом однообразия их жизни. Им еще ни­когда не случалось раньше видеть так близко „ференги“ (европейца), сопутствовать ему, наблюдать за всеми его не­
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 315
понятными работами. Они в толк не могли взять, зачем мне непременно нужно было посетить каждый ледник, за­

Замужния женщины-киргизки из Мургабского аула. (С фотографии автора).
чем я все срисовывал, а иногда даже выламывал камни из гор и прятал себе в ящики; им все окружающее казалось таким простым, естественным и неинтересным!
316
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
Понятия их о внешнем мире очень скудны. Они знают только, зато превосходно, область, в которой кочуют, до­роги через Памир и в западные города восточного Турке­стана; весь остальной мир для них - хаос. О России, Англии, Китае, Персии, Канджуте, Кашмире, Тибете, Индо­стане, Большом Кара-куле, Лоб-норе и Пекине они знают по наслышке.
Только от странствующих купцов или из ближних городов доходят до них иногда новости шумного света, но мало интересуют их, не затрагивая непосредственно их самих и их жизни. Для них земля - плоскость, окру­женная водой, и солнце ходит вокруг земли; как ни ста­райся внушить им истинные понятия, они ничего не могут взять в толк и преспокойно отвечают, что, по крайней мере, их область стоит неподвижно.
Старые киргизы часто рассказывали мне о своем житьенисколькобытье, и рассказы их всегда были очень интересны и по­учительны, даже по самому языку. Жизнь одного старика киргиза бека Булата из области Ранг-куль, является, на­пример, настоящею эпопеею.
Во время правления Якуб-бека он 12 лет занимал в Тагарме должносгь юз-баши (сотник). После смерти Якуб-бека в 1878 г. Кашгаром овладели китайцы, а, два года спустя, пришел из Маргелана в Таш-курган Ханисколькоким-хан-Тюря с тысячью людей, и бек Булат с бра­том и 500 сарыкольцами примкнули к нему. Несмотря на недельную осаду, таджики, обитатели Таш-кургана, не сда­лись. На подавление восстания двинулось большое китайское войско, и Хаким-хан-Тюря послал в Таш-курган кир­гиза Абдуррахмана-датху в качестве парламентера, но тад­жики умертвили его. Тогда Хаким-хан-Тюря направился со своими людьми к Чакыр-агылу у начала долины Без. Пока они стояли там, к брату бека Булата, Куруши-датхе был прислан гонец от китайцев с извещением, что все киргизы, участвовавшие в восстании, будут преданы казни, если не выдадут Хакима. Тогда Куруши покинул своего предводителя и ушел на Малый Кара-куль. Здесь он получил приказ присоединиться к китайцам и на­пасть на Хакима около Мужи. Последний, преследуемый
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 317 китайцами, бежал через Кызыл-арт, потеряв много людей.
Предводителем уцелевших киргизов стал бек Бу­лат; когда-жф и эти остатки были рассеяны, он отправился к Ранг-кулю, брат-же его был взят китайцами в плен и обезглавлен в Кашгаре. Опасаясь такой-жф участи, бек Булат бежал к Ак-байталу, где его нагнали и взяли в плен 50 преследовавших его китайцев, которые затем отправили его с семейством в Турфан. Там он жил в изгнании 9 лет.
Бек Турфанский, магометанин, предоставил ему, од­нако, свободу и возможность беспрепятственно заниматься торговлей. Затем, в виду того, что он все время вел себя смирно, китайские власти разрешили ему вернуться на родину. Кроме того, китайцы, оценившие его деловитость, предложили ему бекство в восточном Памире, но он отка­зался, говоря, что не хочет служить людям, убившим его брата. После того, в Памир вступили русские, и старый бек Булат живет теперь в бедности и не у дел около Ранг-куля.
Мы часто беседовали с ним далеко за полночь, при свете голубых огоньков, перебегавших по углям костра, слабо освещавшего внутренность юрты, едва позволяя разли­чать резкия черты сидящих на кошмах киргизов.
Не знаю, скучали-ли обо мне киргизы, когда мы расста­лись; сердца у них жесткия, невосприимчивые к сердечным чувствам. Суровая, бедная, скупая природа, окружающая их и доставляющая им впечатления, не способна воспитать в них подобные чувства. Но вслед мне раздавалось много дружеских „хошъ“ (прощай), „худа иол версунъ“ (с Бо­гом!) и „Аллаху экберъ“, и долго стояли киргизы на берегу Кара-куля, провожая удивленными взглядами мой караван. Пожалуй, многие задавали себе вопросы: „Откуда он явился к нам, куда отправился и что ему нужно было здесь?44
9 октября мы отправились в аул Тюя-курук (3,884 м.), а на следующий день через долину Ики-бель-су, приток воды в которой упал до 2 куб. м. и которая мало напоми­нала теперь пенящуюся реку, виденную нами летом.
Около мощного ледника Кок-сель мы направились къ
318
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
западу; дорога пошла зигзагами в гору по правой стороне долины. Вечером мы остановились в ауле Турбулюн, жители которого собирались в скором времени отправиться на зимовку к Малому Кара-кулю. Около Турбулюна зима бывает очень суровая, бураны обычное явление, и постоян-

ДЬвочка-киргизка из Сары-кола.
(С рисунка автора).
ными обитателями являются здесь только волки, лисицы да медведи.
11 октября, когда мы были в ауле, разбушевался страш­ный ветер, и киргизы жгли факел за факелом, подымая ик к дымовому отверстию и восклицая „Аллаху экбфр!“, чтобы отвратить ветер. При особенно сильных порывах ветра они все вскакивали и крепко схватывались за юрту, которая была кроме того укреплена веревками и шестами.
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 319
Мы всетаки сделали экскурсию на Кара-джилгу, где расстилались сочные пастбища и где водились горныекозы, и архары. Ислам-бай застрелил на леднике одного архара, но, к сожалению, животное упало в трещину и достать его не удалось.
12 октября мы перебрались через пользующийся дурной славой перевал Мерки-бель. Западный склон, по которому мы подымались, был не особенно крут, но снеговой покров достигал 40 сантим. глубины. Это очень своеобразный пере­вал. Самый гребень его очень широк, куполообразен и покрыт тонким ледяным покровом, по которому мы про­ехали 2 километра. Примыкающие к нему горы относительно низки; по правую сторону (на юг) сплошь покрыты льдом, по левую же (на север) вздымаются оголенные, или покры­тые редкими клоками снега, черные кристаллические породы.
Восточный склон перевала необычайно крут, и по­крыт мореной, состоящей из громадных отторженцев и сланцевых плит с острыми углами и краями. Лошади тут беспрестанно спотыкались, и мы предпочли идти пешком. К счастью, у нас были на этот раз наняты вьючные яки. Мало-по-малу склон стал более отлогим, и мы благопо­лучно достигли долины Мерки, где расположились в одино­кой юрте на высоте 3,593 метров.
В течении следующих дней мы быстро подвигались к равнинам Туркестана. В долинах восточных склонов шел снег, а 13-го дул также сильный ветер, и мы весь день ехали в облаках крутящагося снега. Река долины Меркф, принимающая целую серию притоков из маленьких боковых долин, энергично пролагает себе путь в кон­гломератах, по которым нам часто приходилос ехать. Самое дно реки загромождено гнейсовыми и сланцевыми глы­бами. Около Сугета (3,015 м.), где мы разбили лагерь, ростут ивы; отсюда и название местности (сугет-ива). Тут, среди снежного моря, разбито несколько юрт; старшина аула, Тогда-Магомет-бай, принял нас очень любезно.
14-го мы двинулись в аул бека Магомфта-Тогда около Чата; бек - старшина восточных киргизов. По пути мы миновали Кара-таш-джилгу с рекой, текущей с пере­вала Кара-таш. На следующий день мы перевалили черезъ
320
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
незначительный перевал Гыджак-бфль (3,975 м.) с округ­ленными мягкими формами, сложенный из желтой скольз­кой глины, или мелкого сланцевого щебня. Место нашей днев­ной стоянки носило оригинальное название Сарык-кыз (жел­тая девушка).
Оставив 16-го устье долины Кинкол направо, мы снова очутились на знакомом тракте и вечером остановились в Йгиз-яре в том-жф караван-сарае, в котором останав­ливались в первый раз. То-то славно было освободиться от всех своих неудобных, тяжелых зимних одеяний, ставших излишними в этом теплом воздухе, и отведать за обедом плодов, кашгарского хлеба и яиц.
19 октября я опять сидел в своей комнате в доме консула Петровского в Кашгаре, где накопились для меня за лето целые горы писем и газет.
Наступило время желанного отдыха, которому я и отдался, пользуясь обществом моего благородного друга, консула. Долгими осенними вечерами мы беседовали с ним, как и прежде, обсуждая различные важные азиатские вопросы и за­дачи.
Я не стану долго задерживать внимание читателя на моих Кашгарских воспоминаниях, хочу только привести несколько из них. Первой моей работой было разобрать собранные мною на Мустаг-ате образцы горных пород и снабдить их ярлычками, а также привести в порядок фотографиче­ские снимки. Затем, я написал несколько научных со­общений о летних работах.
В начале ноября мы получили новости из Европы. Тайный советник Кобеко, инспектировавший русский Турке­стан, продолжил свой маршрут к нам. Это был очень симпатичный и начитанный человек, и неделя, проведенная в его обществе, промелькнула незаметно.
Я никогда не забуду вечера 6 ноября, когда мы сидели за чаем вокруг большего стола, беседуя под аккомпанинисколькомфнт шумящего самовара о политике и о будущем восточного Туркестана. Вдруг вбежал без доклада запыхавшийся курьер-казак и подал Кобеко телеграмму с последней телеграфной станции Гульча. Телеграмма принесла весть о смерти государя Александра III.
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
321
Все встали и перекрестились; на глазах выступили слезы, и могильная тишина долго не нарушалась никем. Конечно, было известно, что здоровье Государя в последнее время было неудовлетворительно, но никто не подозревал, чтобы положение его было так серьезно и кончина так близка. Поэтому горестная весть поразила всех, как громом. В какие нибудь 5 дней она проникла в сердце Азии.
По закону солдаты тотчас-же должны были принести присягу новому Государю, но в Кашгаре не было православ­ного священника, и потому сочли за лучшее дождаться приказа от ближайших властей. Кобеко только прочел вслух дрожащим от волнения голосом перед 58 казаками самую телеграмму; казаки выслушали ее с опущенными, обнажен­ными головами. На следующий день к консулу явились даонисколькотай и цзянь-далой засвидетельствовать свое соболезнование., Их пестрые парадные одеяния, гонгонги, барабаны, зонтики и флаги - вся пышность их шумного появления составила такой резкий контраст с царствовавшей в консульстве тихой скорбью.
Резкие, климатические переходы, которым я подвергался в этой кочевой жизни, наградили меня лихорадкой, разы­гравшейся в ноябре месяце настолько серьезно, что я слег на месяц в постель. Другую беду навлекло на меня посе­щение русской бани, куда меня проводили двое казаков и Ислам-бай.
Я уже пробыл там довольно долго, когда казаки решили, что будет с меня, вошли и нашли меня без чувств. В печке лопнула какая-то труба, и я угорел. Меня немедленно перенесли в мою комнату, где я понемногу пришел в себя, но голова болела страшно еще дня два.
Вот и Рождество пришло. Рождество! сколько грусти, воспоминаний, тоски и надежд связано с одним этим словом! В сочельник шел легкий снег, тотчас-жф таяв­ший и испарявшийся в сухом воздухе, не успевая даже вы­белить землю. На улицах и площадях слышался звук ко­локольчиков, но это были караванные колокольчики, которые звонят тут круглый год. И здесь на небе горели звезды, но не тем волшебным блеском, каким горят на нашем Свен Гфдин. 21
322 СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
северном зимнем небе. В окнах жилищ виднелись коенисколькогде огоньки, но это были не елочные свечки, а светильники с кунжутным маслом, столь-жф примитивные, как и во вре­мена Спасителя.
Можно-ли было выбрать более подходящее время для визита шведскому миссионеру Гфгбергу, прибывшему с семьей в Кашгар этим летом? Я и отправился к нему после обеда в сопровождении английского агента Мэкэртнея и патера Гендрикса, захватив с собою маленькие подарки дочке хозяина. Были прочитаны тексты из евангелия, пропеты рождественские псалмы под аккомпанимент органа, а вече­ром я и Гендрикс отправились к Мэкэртнею, где ждал нас пунш и другое рождественское угощение. Незадолго до полночи патер ушел: он спешил в свое одинокое жилище, чтобы встретить полночь за обедней, служимой в одиночестве. Вечно, вечно одинок!
5 января 1895 г. в Кашгар прибыл англичанин Георг Литледэль в сопровождении своей отважной супруги и родственника г. Флетчера. Мы провели в их обществе много приятных часов. Литледэль необычайно симпатичный человек, мужественный, но без всякой претенциозности; меня особенно радовало, что в лице его я познакомился с одним из отважнейших и умнейших путешественников по Азии. Сам он смотрел на свои путешествия весьма кри­тически, отличаясь большой скромностью. Он чистосердечно признавался, что путешествует ради удовольствия, охоты, спорта, предпочитая богатую разнообразием жизнь путеше­ственника лондонским обедам и ужинам. Тем не менее путешествием своим, начатым в 1895 г. он неизглади­мыми буквами вписал свое имя в список путешфственнинисколькоков-пионеров, рядом с именами своих знаменитых со­отечественников Юнгусбэнда и Боуэра.
В середине января, англичане покинули Кашгар; поездт> их, состоявший из четырех больших, убранных коврами арб, представлял очень живописную картину. В Чфрчене Литледэль снарядил большой караван, с которым и прошел Тибет с севера на юг.
В это-жф время узнали мы о печальной судьбе Дютнисколькорейля де Рина, убитого минувшим летом около Там-будды.
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
323
Четверо из его людей вернулись в Кашгар и привезли весть о его смерти.
Наступило и русское Рождество, 12 днями позже нашего, и консульство снова ожило. Казаки утром в первый день

Девочка-киргизка из Турбулюна. (С рисунка автора).
праздника разбудили меня заунывным пением, а у консула состоялся большой вечер.
Для меня было большой радостью найти в этот при езд в Кашгаре земляков. Миссионер Гфгбфрг прибыл сюда с женой, маленькой дочкой, одной шведской миссионерш ей и крещеным персом, мирзой Жозефом. Со стороны миссио нера 21*
324
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
было рисковано приехать с двумя дамами, так как маго­метане приняли их за его жен, и то обстоятельство, что мирза Жозеф женился затем на шведке-миссионфрше, сильно и надолго повредило успеху миссии Гёгбфрга. В глазах кашнисколькогарцев мирза Жозеф все оставался магометанином, а маго­метанам, по закону пророка, запрещается жениться на не­верных.
Я охотно обошел-бы молчанием все толки и неудоволь­ствие, возбужденные этим браком, фсли-бы случай этот не служил печальным примером того, как легко представи­тели миссионерского общества иногда относятся к возложен­ной на них ответственности. В заключение, несколько слов о самом миссионерстве. Репрессалии европейских госу­дарств в ответ на убийство в Китае миссионеров, по мо­ему, большая несправедливость, потому что раз миссионеры отваживаются на такое рискованное дело, они сами и должны нести за то ответственность и быть готовыми на все случай­ности. И разве возможно распространять христианство с по­мощью казней и кровопролития? Враги христианства, еще со времен Нерона, старались подобными средствами проти­виться распространению христианства и то тщетно, само-жф христианство никогда не нуждалось в помощи насилия. Правда, что за смерть миссионеров мстят не как за смерть христиан, а только как за смерть европейцев, но насилие и кровопролитие во всяком случае отзовутся неблагоприятно на результатах деятельности христианских миссионеров в Китае. Народы, стоящие на различных ступенях цивили­зации, имеют и различные религиозные потребности, и кто-жф может утверждать, что китайцы или магометане созрели те­перь для христианства?
А вот этого-то обстоятельства многие из современных, часто мало образованных миссионеров и не могут понять. Не имея серьезной научной подготовки, не ознакомившись с сущностью религии народа, среди которого хотят действо­вать, не сообразив, что народ этот, как часто бывает, старше по происхождению их собственного и более успел закоренеть в своих обычаях и нравах, такие миссионеры легкомысленно бросаются в неизвестную страну, берутся за дело, о трудностях которого не имеют и понятия. Между
СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
325
тем, если не взвесить предварительно всех трудностей и препятствий, то никакое благочестие и никакая вера в дело не спасут от беды.
Беря за образец первого миссионера, апостола Павла, они не раздумывают, что он трудился на почве, богато воз­деланной наукой и искусством, где человеческий дух уже созрел для воспринятия высшей религии, так как наиболее развитые классы общества уже стали сомневаться в старых богах. И, если посравнить с результатами деятельности Павла результаты деятельности сотни тысяч миссионеровъ

Консул Петровский, Адам Игнатьевич, казаки и их офицеры, автор и туземец-переводчик при консульстве.
(С фотографии г. Лючша, секретаря консульства).
на протяжении новейшего времени, то первая воссияет еще большим блеском.
Причина громадной разницы между деятельностью Павла и современных миссионеров лежит, конечно, и в самом образе действий апостола. Он странствовал с места на место, подобно дервишам востока, жил своим трудом, оставался неимущим и неженатым, что облегчало ему непо­средственные сношения с народом и изучение чужих язы­ков, а также делало его независимым от всяких миссио­нерских обществ, от доброхотных пожертвований и проч.
326 СРЕДИ КИРГИЗОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
Кроме того, он не прибегал ни к каким репрессалиям против гонителей христианства.
Я еще ни разу не слыхал ни об одном миссионере, который-бы в наше время следовал принципам жизни апостола Павла. Для этого нужна большая любовь к делу, истинное бескорыстие, готовность пожертвовать всеми благами цивилизации и комфорта.
Но, даже если-бы они и шли по стопам апостола, дело их не могло-бы увенчаться таким-жф успехом, по причине упомянутых религиозных и социальных препятствий, кото­рые не должны никого удивлять. Для правоверного мусуль­манина посягательство на его веру со стороны самодовольного чужеземца представляется несправедливым, как посяга­тельство на самое дорогое наследство, перешедшее к нему, мусульманину, от родителей. Главные азиатские религиозные учения не поддаются уничтожению. Духовные и социальные течения имеют в истории свое время и место, и отклонить их, или остановить нельзя, как нельзя остановить прилив в море. Худы, или хороши они, они непременно возьмут свое.
Миссионерство слишком ответственное и важное дело, чтобы закрывать глаза на его слабые стороны. Со всем уважением к миссионерам, которые без страха действуют в простоте душевной, как христиане времен Павла, каж­дую минуту ожидавшие пришествия Христова, нельзя не заме­тить непрактичности и неустойчивости их деятельности, раз она не основывается на благоразумии.
Что до наших шведских миссионеров в Кашгаре, я скажу, что все они необычайно солидные и достойные люди, с которыми очень приятно встречаться, что, к сожалению, бывало не часто, так как они жили за городом в жили­щах, практически устроенных по азиатскому образцу. Гёгнисколькоберг умно рассудил, что было-бы опасно немедленно на­чать миссионерскую проповедь, и вместо того занялся изго­товлением разных полезных предметов домашнего обихода и ремеслами, полезными для кашгарцев. Так он сделал чудесную машину для обработки сырца, изготовлял прялки, мехи и т. д. к большому удивлению и восхищению населения.
Встречи с Гёгбергом и его женою всегда были мне
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
327
приятны, так как и они, подобно другим миссионерам, с которыми я сталкивался, были очень любезны и гостеприимны и смотрели в будущее светлым взором. Нельзя не пи­тать уважения к людям, которые убежденно борятся за тор­жество своей веры.
XIX.
В Марал-баши и Лайлык.
В 11 час. утра, 17 февраля, я в сопровождении Исламънисколькобая, миссионера Иоганна и Хашим-ахуна, выступил из Кашгара и направился на восток, в Марал-баши. Караван наш состоял из двух больших арб, на высоких колесах с железными шинами; каждую арбу тащила чет­верка лошадей. Первая арба, в которой ехал я с Иоган­ном, имела соломенный верх, а внутри была выложена кошмами; заднее отверстие тунелеобразного кузова мы также завесили кошмой, чтобы, по возможности, уберечься от дорожной пыли. На дно арбы мы набросали ковров, поду­шек и тулупов, так что сидеть было мягко и удобно, хотя экипаж наш и кидало по неровной дороге из стороны в сторону, точно лодку в бурю, а грохот раздавался такой, что впору было оглохнуть.
Владельцы арб также ехали с нами, и каждый эки­паж имел таким образом своего возницу, который то шел пешком рядом с лошадьми, то примащивался на передке с своим длинным кнутом в руках и посви­стывал. В другой арбе ехали Ислам-бай и Хашим; в ней-же помещался весь мой багаж. Обе собаки наши, Джолнисколькодаш и Хамра, были привязаны сзади моей арбы.
С грохотом и скрипом повлекли нас арбы по больнисколько'шой дороге, вдоль левой стены города, к „Песочным воротам “ - Кум-дервазе, откуда нам осталось еще почти два часа пути до Янги-шара, китайского Кашгара. Там при­ключился с нами комический эпизод. Какой-то китайский
328
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
солдат кинулся к нам и остановил лошадей утверждая, что Хамра его собака. Нас вмиг окружила целая толпа зевак. Я велел вознице ехать дальше, но китаец кричал, жестикулировал и бросался плашмя перед колесами арбы, требуя свою собаку.
Пришлось пойти на компромис. Порешили, что, если Хамра пойдет за китайцем, значит она его, а если за нами - наша. Едва собаку отвязали, она стрелой кинулась по дороге вперед и исчезла в облаке пыли. Храбрый китаец остался с носом, и наградой за хлопоты был ему только всеобщий смех.
День выдался серый, пасмурный, небо хмурилось, ветра не было, но в воздухе висела туманная мгла, застилавшая вид. Между ивами, окаймлявшими дорогу, кроме того клу­билась пыль, подымаемая конными и пешими; тракт этот очень бойкий.
В Кызыл-су почти не было воды, да и та, что была, замерзла. Мы свернули на восток, и река оказалась у нас по левую руку. Лишь к 9 часам вечера, после нескольких часов езды в потьмах, достигли мы селения Яман-иер (дурное место). Мы четверо поместились на постоялом дворе, а возницам предоставили ночевать в арбах, чтобы стеречь багаж от воров.
18 февраля, миновав несколько местечек, достигли мы Файзабада (обитель благодати), самого значительного пункта на тракте между Кашгаром и Марал-баши. День пришелся как раз базарный, и узкия улицы, наполненные пестрой, суетливой толпой, отличались необычайным оживлением.
Сюда стекались жители всех окрестных селений, чтобы запастись всем необходимым на целую неделю.
По дороге мы также встречали и нагоняли множество пеших и конных людей с разными продуктами сельского хозяйства, с овцами, козами, курами, плодами, сеном, топ­ливом, разной утварью и проч. На длинной базарной улице стоял шум и гам, толкотня и брань, слышались громкие выкрики торговцев. Там и сям мелькали женщины в больших белых тюрбанах с белыми чадрами, виднелись китайцы в голубых кофтах, пробивались сквозь толпу караваны ослов, - настоящий муравейник.
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИ ЛЫК.
329
Файзабадский базар замыкается на обоих концах деревянными воротами, но самое местечко стенами не обне­сено. Всего в нем, если считать и разбросанные кругом дворы, дворов 700 - 800. Большая часть населения при­надлежит к сартскому племени (джагатай-тюркскому); кроме того здесь много дунган и небольшое число китай­ских поселенцев. Местечко производит хлопок, рис, пшеницу и проч., яблоки, груши, виноград, дыни, огурцы и разные другие овощи.
19 февраля. Вокруг нас расстилается ровная серовато­желтая бесконечная равнина, покрытая толстым слоем сухой, мелкой пыли (леса), которая взвивается столбом от малейшего дуновения ветерка и набивается повсюду, даже в шубы, в мешки, находящиеся внутри арб, и слоями оседает на их крышах. Чтобы защититься от неё, мы накрыли арбу парусиной от палатки; полы её были спущены спереди на­столько, чтобы не закрывать нам вида. СБхать по этой мягкой настилке мягко, точно по перине; колеса арб так и тонут в ней. Поэтому подвигаемся в наших тяжело нагружен­ных экипажах очень медленно.
Если идти пешком, ноги тоже тонут в пыли, и только кучки её отмечают следы. Бедные лошади выбивались из сил; бока их лоснились от пота. Пыль выкрасила их всех под одну масть - грязно-серую. Одна лошадь впря­гается в оглобли, а три остальные бегут впереди в длин­ных постромках. Первая лошадь поддерживает равновесие арбы, и, чтобы не слишком обременять животное, арба должна быть хорошо уравновешена кладью. Случись лошади упасть - дело будет плохо.
Вскоре после полудня, мы сделали четырехчасовой при­вал в караван-сарае Янги-абада (новое место). Во дворе стояло множество арб, нагруженных топливом, нарублен­ным в ближайшем дженгеле (лесу). Затем, мы ехали в потьмах всю ночь от 5 ч. вечера до 5 ч. утра. Качка арбы скоро убаюкивает, и мы спали себе, зарывшись в подушки, тулупы и войлока.
20 февраля. Ночью мы сбились с пути, так как и возницы ухитрялись временами вздремнуть. После шумных поисков дороги, гиканья, тпруканья, едва-едва не перфвер-
330
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
нувшись вместе с арбами, мы выехали на настоящую дорогу. Около города Кара-юлгун (черный тамариск) мы переехали по деревянному мосту через Кашгар-дарью. Город Яй-бунискольколак (летний источник) получил свое название от того, что река здесь выходит летом из своих ровных, низких берегов и заливает их на далекое пространство. И теперь, на равнине виднелись густо обросшие камышом замерзшие болота.
В теплое время года большая проезжая дорога и де­лает значительный крюк, во избежание затопленных мест. Около пяти часов пополудни мы доехали до места, где дорога пересекалась таким замерзшим разливом реки. Ло­шади бежали во всю прыть, выехали на лед, и он затрещал и подломился под нашей арбой, а сама последняя завязла по ступицы. Выпрягли лошадей из другой арбы, припрягли их сзади арбы и после долгих усилий удалось таки выта­щить ее на сушу.
Попробовали затем перебраться по льду в другом месте, и моя арба переехала благополучно, но другая вреза­лась в лед одним колесом. Пришлось вытаскивать из неё весь багаж и переносить его на руках на другой берег. Погода была холодная, неприятная, и Ислам-бай развел для меня на другом берегу большой костер, у которого я и грелся, пока остальные возились еще с час с арбою. В два часа утра мы добрались до местечка Урдаклика, где и остановились.
21 февраля. Сейчас за станцией начинается реденький тополевый лесок, который дальше понемногу становился чаще. Дорога местами глубоко врезалась в лес, местами вьется между низкими конусовидными холмами, поросшими тамариском и другими кустарниками. Дунган-мазар (мо­гила дунган) - лянгар т. ф. постоялый двор, с двором, окруженным навесом из ветвей кустарников. Самая мо­гила отмечена „ тугом “, увешанным тряпьем. Место на­шего дневного привала, Кара-курчин, находилось уже в значительном расстоянии от реки.
22 февраля. Весь день ехали лесом, слывущим за убежище тигров, волков, лисиц, оленей, антилоп и зай­цев. Рабат Тшурга находится приблизительно в 7 кило­метрах от Кашгар-дарьи.
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАЙЙЫК.
331
Станционные дворы с кучами топлива и сена, сараями и арбами часто бывают очень живописны. Рогатый скот, овцы, кошки, собаки и куры очень оживляют их; яйца, молоко и хлеб можно достать везде. На этом тракте пре­обладают караваны ослов, перевозящих между Кашгаром и Ак-су хлопок, чай, ковры, кожи и пр. расстояние между этими двумя городами достигает почти 550 верст, разделен­ных на 18 „эртенговъ“-станций или дневных перегонов. Караван или арба не может за день сделать больше одного эртенга. Китайская почта, если везет важные депеши, про­езжает, однако, весь этот путь в ЗУ2 дня.
На каждой станции есть китаец смотритель, заведующий почтой, и три магометанина курьера; один из них обыкно­венно исполняет обязанности слуги при смотрителе, а два других несут почтовую службу. Почтовая сумка достав­ляется только до ближайшей станции, откуда ее тотчас-жф отправляют с новым курьером до следующей и т. д. На каждой станции держат более 10 лошадей, и вообще почта отличается быстротой и аккуратностью.
Почтовое сообщение между Кашгаром и Ак-су, а также между этим последним, Карашаром и Урумчи, Хами, Санисколькочжоу и Лянь-чжоу-фу, однако, потеряло свое значение с про­ведением китайским правительством, по требованию Англии, телеграфной линии. И странно видеть вытянутые правильной линией телеграфные столбы в этой азиатской глуши. Когда китайцы проводили линию, их сопровождали целые обозы; сарты снабжали работающих и продовольствием и орудиями.
23 февраля. Лес прерывается на значительном расстоянии от Марал-баши, и дорога портится, а ландшафт оголяется и теряет всякую живописность. Еще раз пере­ехав сухое теперь русло Кашгар-дарьи по узкому деревян­ному мосту, мы миновали китайскую крепость Марал-баши, обнесенную зубчатою стеною из обожженного кирпича, с ба­шенками по углам; гарнизон крепости состоит, говорят, из 300 чел. Главная базарная улица идет с запада на во­сток, очень длинна, пряма и грязна. По обе стороны её тя­нутся китайские и сартские лавки и ворота караван-сараев. Мы нашли пристанище себе и своим мешкам в какой-то жалкой лачуге.
332
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
24 февраля. В Марал-баши вместе с окрестными кышнискольколаками насчитывается до тысячи дворов. Место это назы­вается иначе Долон, и на южных трактах, напр. в Яр­кенде, это название в общем употреблении. Обозначает оно: „дикий лесной тракт “ т. е. область, лишенная городов, и применяется, следовательно, в отличие от Кашгара и Акънисколькосу. Жители гордятся тем, что они „долоны“ *), но, по языку, обычаям и религии это те же восточные туркестанцы, хотя типом от последних и отличаются, обнаруживая свое чи­сто уйгурское происхождение.
Я прогулялся по этому ничтожному городку, который, подобно Файзабаду, имеет двое маленьких ворот, тоже находящихся на обоих концах базара; одни ворота назы­ваются Кашгар-дервазе, другие Ак-су-дфрвазф. Обе главные мечети имеют простые глиняные фасады и деревянные гал­лереи, обращенные во двор; называются мечети одна До­лон, другая Музафир. Долон расположена вблизи ворот Ак-су-дфрвазф, за которыми находится кладбище (габринисколькостан). Тут-же оказалась и Кашгар-дарья; воды в ней было очень мало, и та почти стоячая. Из неё выведено несколько арыков, приводящих в движение мельницы.
Мы посетили одну из них. Это был по просту соло­менный навес на столбах. В одном углу его мололось зерно, между горизонтальными жерновами, привезенными из Кашгара и стоившими 100 тенфг (1 теньга = 20 эре - 10 к.); теперь мололи маис (конак) и пшеницу (богдай). Мельник получает за помол х/16 смолотой муки, а смолоть может от 32 до 40 чэрфк в день.
В другом углу обдирали рис (шалы - сырой рис с шелухой; груч - очищенный, белый рис без мякины). Во­дяное колесо на горизонтальной оси приводит в движение де­ревянные молотки, ударяющие в косо поставленные жолоба, куда кладется рис; беспрерывным постукиванием молот­ками рис и очищается от шелухи. Просеяв рис, его опять кладут в жолоба и так до трех раз, пока вся мякина не будет выброшена. Мельник за обдирку получает одну де­сятую очищенного риса и может заработать до 15 чэрфк въ
*) У Пржевальского „дуланы“.
Прим. перев.
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК. 333
день. Чэрек рису стоил в Марал-баши четыре тфньги, так что мельник зарабатывает 6 тфнег. В этой местно­сти возделывают много рису, маису и пшеницы.
Утром нас посетил китайский чиновник и четыре бека, приветствовавшие меня от имени амбаня. Беки были отот учтивы, разговорчивы и нашли мой план пересечь пу­стыню Такла-макан выполнимым. Они рассказали, что не­когда в пустыне между Яркфнд-дарьей и Хотан-дарьей был большой город Такла-макан, но уже давно засыпан песками. Теперь всю пустыню называют его именем, сокранисколькощенно-жф иногда по просту Такан.
Кроме того они сообщили, что в пустыне по слухам „не чисто“, и что там есть башни, стены и дома, в которых навалены слитки золота и серебра. Но кто отправится туда с караваном и навьючит верблюдов золотом, никогда не выберется из пустыни,-духи пустыни не выпустят. Только побросав все золото, можно еще спастись. Беки полагали, что, запасшись водой и следуя, сколько можно, вдоль Мазар-тага, удастся пересечь пустыню; но лошади скоро околеют.
25 февраля. Из Марал-баши я сделал экскурсию на лежащий в дне пути к востоку отдельный кряж Мазарънисколькотаг. Сопровождали меня только возница мой, Ислам-бай и Джолдаш, и легко нагруженная арба быстро мчала нас по дороге. Часа через два, сквозь густой, пыльный туман стала мелькать темная масса с зазубренным гребнем. Мы свер­нули с большой дороги, ведущей в Ак-су, направо по степи, покрытой редкими кочками, а затем дорога пошла между двумя отрогами кряжа, из которых правый - дикий, сильно разрушенный выветриваньем и размывом кряж, из светлозеленых кристалических сланцев, гораздо массивней левого. У подошв отрогов видна кое какая растительность, и там и сям разбросаны маленькие кынисколькошлаки.
Неподалеку от северо-восточного подножия кряжа нахо­дится Улуг-мазар (большая могила), окруженный серой стеной из высушенного на солнце кирпича. Сначала попа­даешь на большой четыреугольный двор; посреди растет куст, а вокруг него ряд воткнутых в землю шестов. Как последние, так и куст, увешаны маленькими флагами
334
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
- красными, голубыми, белыми с красными каемками, вы­резанными зубцами и фестонами и проч.
Через ворота входишь в „ханка“ или „дом молитвы“ устланный половиками. В глубине его деревянная перего­родка, и за нею самая могила - обыкновенный могильный ка­мень посреди четыреугольного темного помещения, украшен­ного тугами, флагами, рогами оленей и диких баранов. Са­мое здание, увенчанное куполом, возведено из обожженного кирпича; каждую пятницу его посещают благочестивые пинискольколигриммы. На наружном дворе находится ашпаз-хана или кухня, где пилигриммы трапезуют.
Мы нашли приют в одном гостеприимном доме в кышлаке Мазар-алды (перед святой могилой), где нас по­сетили местные жители, от которых мы получили много важных сведений. Они сообщили, что Яркенд-дарья делится здесь на два рукава и что по близости есть три больших бо­гатых рыбой озера, которые сильно разливаются во время половодья.
Особенно заинтересовало нас сообщение, что от Мазарънисколькотага идет отрог на юго-восток через песчаную пустыню к самой Хотан-дарье.
Положиться на это сообщение, однако, было трудно, так как ни один из рассказчиков сам не видал, как далеко заходит отрог в пустыню. Одни из них называли пу­стыню Деккфн-декка, так как по преданию там погребены под песком „тысяча и одинъ“ город; золота и серебра там множество. Пробраться по пустыне можно на верблю­дах; воду, может быть, удастся найти в ложбинах и впа­динах.
26 февраля. Надо было составить себе понятие об этом кряже, и мы отправились в своей арбе с проводником вдоль восточного его подножия. На лево у нас было болото, по берегу которого шли бесплодные, песчаные дюны. Через три часа мы добрались до Кудай-дарьи (Лебединая река) северного рукава Яркфнд-дарьи, шириной около 110 метр. Хрупкий лед мог сдержать пешехода, но ломался под ар­бой. Во льду обмерзла лодка; долоны пользуются ею, когда вода бывает высока. Во время летнего половодья оба рукава несут огромное количество воды, сливаются, образуя родъ
В МАРАЛ-ВАШИ И ЛАЙЛЫК. 335
озера, и затопляют большие участки лесов, расположенных по правому берегу Яркенд-дарьи.
На правом берегу Кудай-дарьи находилось несколько лачужек. В начале апреля некоторые долоны приходят сюда со своими стадами и проводят здесь половину года в хижинах из камыша, построенных на местах, не подвер­гающихся затоплению. Эти летние поселки называются у них яйлаками. Таким образом это полукочевой народ.
Дальше проехать с арбой было невозможно, и я продол­жал путь на лошади с одним спутником. Мы перебрались через Мазар-таг по довольно затруднительному для про­езда перевалу, а затем обогнули кряж вдоль западного его подножия; тут находится озеро Шор-куль, т. е. „Соленое“; вода в нем, однако, совершенно пресная; озеро изобилует тростником и гусями. Самый кряж сложен здесь из гру­бозернистой эруптивной породы, а подошва его окаймлена большими отторженцами самых причудливых форм.
Шор-куль - типичная лагуна - находится на левом берегу Яркенд-дарьи. Дно речного ложа постепенно поды­мается вследствие наноса ила и пр. материала, уровень воды повышается и, при всякой прибыли воды, ближайшие берего­вые участки затопляются. Вернулись мы назад через Улугънисколькомазар. Мазар-таг сложен вообще из кристаличфских сланцев, порфира и сиэнито-подобной горной породы. Возвы­шается он на площади между сливающимися здесь Кашгарънисколькодарьей и Яркфнд-дарьей и видом напоминает развалины мазара.
27 февраля. Направляясь к NNO, мы вернулись на веду­щую в Ак-су большую дорогу около Чар-бага (четыре сада). Дорога опять пересекала Каипгар-дарыо, развет­вляющуюся здесь на несколько рукавов, через которые были перекинуты деревянные мостики. Из пыльной мглы, застилавшей вид, скоро проглянул на лево небольшой отдельный кряж Оку-мазар-таг. На одной из его вер­шин возвышается мазар Хазрет-Али. Утром было ветряно, а к полудню восточный ветер разыгрался еще больше; все заволокло непроницаемыми клубами пыли, подымаемой и вет­ром и нашими арбами и лошадьми. Изредка мелькали в этой пыльной мгле деревья, кусты дома или местечки. Все
336
В МАРАЛ-ВАШИ И ЛАИЛЫК.
предметы виднелись словно сквозь мутную воду. В такую погоду в дорогу, как видно, пускались немногие.
Направо выступил кряж Тумшук (коса) с четырьмя скалистыми отрогами, обращенными на север. Здесь много развалин домов и стен, расположенных амфитеатром; они лепились по уступам, не превышавшим, однако, высотою 20-25 м., словно ласточкины гнезда. Ясно можно было разли­чить, что постройки эти принадлежали к двум различным периодам. Старейшие постройки были возведены из обож­женного красного кирпича, а позднейшие из высушенной на солнце глины. В равнине внизу также много различных ,ьал' . Это остатки древнего города; на горе же, вероятно, была воздвигнута для защиты его цитадель. Местность эта теперь бесплодна и необитаема: причиной, должно быть,’ из­менение течения Кашгар-дарьи.
28 февраля. В часе езды к северо-западу от станции Тумшук также находятся развалины, известные под назва­нием Эски-шар (старый город); мы посетили и их. Лучше всего сохранилось какое-то четыреугольное здание; каждая из его стен, обращенных одна к северу, другая к югу, третья к востоку и четвертая к западу, имела в ширину 10 метр.; в стене, обращенной на юг, были ворота. Мате­риалом для этой постройки, должно быть, мечети, послужил обожженный твердый кирпич. Внутренние углы были укра­шены лепнымй орнаментами, а ворота орнаментами, высечен­ными на кирпиче и бывшими, вероятно, в былое время по­крытыми эмалью.
От небольшего кряжа по близости идут два параллель­ных отрога на северо-восток. Здесь мы также нашли раз­валины кирпичных стен. Стиль этих магометанских по­строек обличает, что давность их не превышает 1150 г.
Буря продолжалась весь день. Около полудня солнце померкло, точно перед грозой; песок и пыль подымались столбом и неслись по дороге. Мы поэтому поторопились повернуть назад в Чар-баг. Пренеприятное было возвра­щение: с каждым вдыханьем в рот набивалось удуш­ливой пыли; временами даже лошадей впереди арбы не было видно; мы были буквально облеплены пылью, когда вернулись к себе.
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
337

Одна из моих арб в Кашгар-дарьинских лесах. (С рисунка автора).
1 марта. Буря улеглась, и мы в прекрасную погоду вернулись в Марал-баши, где ожидала меня радость - Свен Гедин. 22
338 В МАРАЛ-БАШИ И ЛАЙЛЫК.
кореспонденция с родины. Моим почтовым курьером был Магомет Якуб, старый сарт из Оша; я видел его на Мургабе и взял пока к себе на службу.
• Один 80-тилетний старик, услыхав, что мы собира­емся отправиться в пустыню Такла-макан, явился ко мне сообщить, что знавал в молодости одного человека, который дорогой из Хотана в Ак-су сбился с пути, углубился в пустыню и набрел на древний город; в развалинах домов он нашел бесчисленное множество китайских башмаков, но как только дотрогивался до них, они рассыпались пра­хом.
Другой путник отправился из Аксаюь-марала в пу­стыню и тоже набрел на развалины города, где и нашел много слитков серебра. Он набил ими карманы и мешок, но, когда хотел направиться в обратный путь, откуда ни возьмись, выскочила целая стая диких кошек и так пере­пугала его, что он побросал все и убежал. Когда страх его прошел, он хотел опять попытать счастья, но уже не мог найти того места: песок снова поглотил таинственный город. Мулла из Хотана оказался счастливее. Он запу­тался в долгах и отправился в пустыню искать смерти. Вместо того он нашел там золото и серебро и стал бога­тым человеком. бесчисленное множество людей отправля­лись с тою-жф целью в пустыню и больше не возвращались. Старец уверял, что прежде нужно отогнать злых духов и тогда только искать скрытых сокровищ, теперь-же злые духи околдовывают несчастных смельчаков: голова у них начинает кружиться, и они, сами того не зная, бродят все вокруг одного места, по своим следам. Так они ходят, ходят, пока не выбьются из сил и не умрут от жажды.
По окраинам пустыни шляется много разного беспутного люда в надежде рано или поздно добраться до скрытых со­кровищ. Все эти искатели золота очень подозрительный на­род, которого надо остерегаться. Обыкновенно это лентяи, надеющиеся сразу поймать счастье за крылья, а пока промы­шляющие воровством и грабежом и являющиеся настоящим бичом мирных окрестных жителей.
Но откуда же берутся такия легенды? Чем объяснить эти согласные указания на погребенные в пустыне города и на
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
339
большой древний город Такла-макан? Случай-ли создал эти сказания, переходящие из уст в уста по всей области от Хотана- через Яркенд и Марал-баши - до Ак-су? Без всяких-ли оснований все называют древний город этот одним и тем-же именем? Что побуждает туземцев с такими подробностями описывать виденные ими развалины домов, уверять, что прежде в глубине пустыни были боль­шие леса, где водились мускусные кабарги и другие живот­ные? Одно желание заинтриговать чужестранцев?
Не думаю, чтобы все рассказы были игрой случая; они должны иметь основание и источник. За ними, где-то далеко, наверно, скрыта истина, служащая им основанием, и нельзя пренебрегать ими.
Я заслушивался этих легендарных рассказов, как ребенок; они придавали все большую и большую заманчи­вость опасному путешествию, на которое я решился. Они гипнотизировали меня, я стал глух и слеп ко всем опасно­стям, я был околдован духами пустыни! Даже песчаные вихри, бравшие начало в глубине пустыни, казались мне ве­личественными, очаровательными.
Там, на горизонте, рисовались красивые, мягкия формы песчаных гряд; я не уставал любоваться ими; за ними покоилась мертвенно-тихая неведомая, волшебная страна, о существовании которой ничего не могли сказать самые древние источники, и я хотел быть первым, вступившим в нее.
2 марта, уладив все дела, я покинул Марал-баши и направился на юго-запад в селение Хамал (ветер), рас­положенный на левом берегу Яркенд-дарьи. Дорога шла по слегка пересеченной местности, покрытой травой, кочками и редким кустарником. В Хамале живут 30 семей, кото­рые возделывают пшеницу и маис; орошаются поля ары­ками. Во время летнего половодья вода затопляет большие участки на берегах. Весенняя прибыль воды, вызываемая таянием зимнего льда на реке, также способствует значи­тельному переполнению русла, в чем мы могли убеждаться ежедневно.
3 марта. Наши скрипучие экипажи уносили нас все дальше и дальше вдоль левого берега Яркенд-дарьи, между чащами кустарников и тростника, по тополевым рощицам, 22*
340 В МАГАЛ-БАШИ И ЛАЙЛЫК.
по песку и болотам, лед на которых готовился разойтись. В чащах водятся дикие кабаны, производящие большие опустошения на окрестных полях. Чтобы защищать жатву от потрав, туземцы строят около полей караульные шала­шики, в которых и поселяются, когда подходит время жатвы.
Марал-башинский амбань заранее распорядился, чтобы он-баши (десятники) разных местечек и городов встре­чали меня на всем пути подобающим образом. Так и было. Всюду, где мы останавливались, нам отводили поме­щение и снабжали всем необходимым.
В Аксак-марале (хромой олень) 30 домов, обитае­мых по большей части долонами; они держат рогатый скот и овец, возделывают пшеницу и маис. Зимы здесь холодные, но снегу выпадает немного; весною дуют силь­ные ветры, дожди выпадают вообще в небольшом коли­честве и как раз осенью в пору жатвы, так что часто вредят последней.
Ночью, когда в воздухе тихо и холодно, атмосфера становится чище. Так было и сегодня. Небо было пепельно­серое; вечером, однако, проглянул месяц; далыпф-жф, на горизонте все казалось подернутым дымкой. Утром чистое голубое небо тоже виднелось лишь прямо над головой, а дальше переходило в серое.
4 марта. Путь шел по обширному болоту, по кото­рому китайские власти лет семь тому назад велели проло­жить дорогу. Материалом для гати послужили сваи, брусья, прутья и земля. Словно узкая лента вьется дорога по бо­лоту. Местами гать прерывается, и дорога идет по дере­вянным мостам, перекинутым через протоки, поддержи­вающие сообщение водой. Иногда, в июне, в июле и в августе дорогу всетаки заливает, и тогда едут через Каш­гар. Болото является, в сущности, мелкою лагуною, и ни­кто не запомнит даже, когда оно образовалось. Называется оно Чирайлык-тограктасы-куль (красивое озеро с топо­лями).
Следующая станция Ала-айгыр (пегая кобыла) - киш­лак, обитаемый 25 семьями долонов. Тот-жф климат, те же условия жизни, что и в предыдущих поселках; и
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК. 341
здесь весною дует сильный ветер с востока. Вообще тракт между Марал-баши и Яркендом очень оживлен; здесь ходят китайская почта, караваны ослов, скрипят арбы; верблюдов же здесь редко увидишь.
Ала-айгыр расположен в километре расстояния от Яркенд-дарьи; во время летнего половодья вода, однако, подходит к самому кышлаку. Два года тому назад берего­вая линия реки и зимою шла под самым городом; с тех пор река обнаружила уклонение к востоку.
5 марта. Сегодня ехали 10 часов по крайне неудобной дороге, местами залитой водой; колеса арб глубоко вязли в песке и иле. Миновали три селения, а в четвертом, Майнискольконоте, остановились в необычайно опрятном лянгаре (посто­ялый двор). На стене было вывешено крупных размеров объявление на китайском и тюркском языках следующего содержания: „Я (император) слышал, что некоторые беки обложили народ непомерными налогами, захватили в свои руки рыбную ловлю, и желаю, чтобы на такия превышения власти жаловались ближайшему дао-таю. Если-жф последний не внемлет жалобам, пусть народ обратится прямо ко мне. Куанг-Тси.“
Бедный император! Он никогда не слыхал о кышлаке Майнете, и мало ему нужды до рыбной ловли в Яркфнд-дарье.
В Майнете 15 домов. Пояс лесной растительности, имеющий здесь в ширину всего несколько километров, переходит затем в пустыню. Волков здесь много, и они очень вредят стадам. Тигры в этой области, напротив, повывелись вот уже много лет; только около Ала-айгыра держался один два года тому назад.
6 марта. Сначала мы ехали несколько километров по довольно большому тополевому лесу, затем выехали прямо на реку, текущую здесь двумя большими и несколькими маленькими рукавами. Она была покрыта рыхлым льдом; только около берегов виднелась открытая вода.
Лайлык (грязное, глинистое местечко) - цель сегодняш­него дня - последнее селение на этом тракте, подчиненное власти Марал-башинского амбаня, и граничит на юге с Яркендской областью. Здесь проживают 15 долонских се­мей. В реке водится рыба; максимум глубины реки въ
842
В МАРАЛ-БАШИ И ЛАИЛЫК.
половодье превышает, говорят, человеческий рост в 4 раза. Скорость течения также в эту пору велика, однако „не догонит коннаго“. Конному нужно всего 4 дня, чтобы до­браться отсюда до Марал-баши, а течению целых10.
7 марта. Лайлык стал с некоторого времени нашею главною квартирою, так как нам предстояло сделать разные приготовления к предстоявшему путешествию по пу­стыне. Главною нашею заботою было обеспечить себе вер­блюдов. Кашгарские купцы надули нас, уверяя, что в Ма­рал-баши легче всего найти хороших верблюдов, - мы во всем городе едва-ли видели одного верблюда. Оставалось попытаться добыть верблюдов в Кашгаре, что я и пору­чил Магомет-Якубу, которого все равно надо было послать в Кашгар отвезти мои письма и привезти оттуда корреспон­денцию на мое имя. В Яркенде верблюд среднего достоин­ства стоил об эту пору 500 тфнег, а в Кашгаре 400. Якуб повез письма консулу и аксакалу консульства с просьбой помочь в закупке нужных мне верблюдов. Че­рез 10 дней Якуб должен был вернуться обратно в Лайлык с 8 верблюдами и 2 людьми.
Наши возницы с арбами были отпущены, получив за провоз 200 тфнег. Они собирались в Яркенд, искать зара­ботков, и хотели по пути нагрузить в последнем лесном участке свои арбы топливом. В Яркенде вязанка топлива, которая составляет обычный вьюк осла, стоит 3 тфньги, а в арбу входит 10 таких вязанок, так что каждый воз­ница рассчитывал заработать по 60 тенег.
Ислам-баю я поручил съездить в Яркенд закупить разных нужных предметов: железных резервуаров для воды, хлеба, рису, веревок, разных инструментов, как на­пример кирок, топоров, затем кунжутного масла, и кун­жутных отжимок. Масло это идет на корм верблюдам в пустыне. Если давать верблюду в день по 4нискольколитра масла, он месяц может обходиться без другой пищи. Но еще лучше, разумеется, если по пути найдется подножный корм, на котором животные могли-бы немного подкрепиться. Кроме того, именно в марте и в апреле верблюды неохотно идут без воды долее трех дней; зимою-же, да по ровной местности, идут и шесть и семь дней, если нужно.
плломничество.
343
Свиту мою, таким образом, словно ветром развеяло; остался один миссионер Иоганн.
8 марта я отправился леском к реке, чтобы произвести кое-какие наблюдения. Тут устроена переправа на пароме; отталкиваясь шестами, переправляются на другой берег в 70 секунд. Подымает паром 7 лошадей, 60 ослов и 20 человек.
Берега не похожи один на другой. Левый отлогий, ров­ный, голый, изобилует песчаными отмелями; правый крутой, размытый течением, богат лесной растительностью; корни тополей и тамариска высовываются из тонкого аллювиаль­ного материала. Река сильно размывает и напирает на правый берег. Водная масса, впрочем, делает беспре­станно изгибы и повороты, так что в некоторых местах сильнее размыт левый берег, но в общем все-жф меньше правого.
Пояс лесной растительности на правом берегу припод­нят над водой на 1.84 м. и всетаки вода затопляет его в июле. Ширина реки доходит до 61.4м., максимальная глубина до 1.9 м., скорость течения до 80.6 сантим. в сек., а приток воды равняется 86.6 куб. метр. в сек., что является крайне незначительным количеством в сравнении с той массой воды, которая несется в Лоб-нор летом. Температура равнялась 8.3°; льду но было видно, и вода была прозрачна всего до глубины б сант.
ИХЕХЕ
Паломничество.
9 марта. Желая с пользой употребить время, пока мои люди были в отсутствии, я решил предпринять с опыт­ным проводником экскурсию на мазар Урдан-Падишах, находящийся в песчаной пустыне в двух днях пути на запад от Лайлы ка.
В 8 ч. мы сели на лошадей и рысью пустились на WNW, сначала по лесу, который мало по малу редел и сменился кустарником, затем по степи, которая в свою очередь пе-
344
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
ретла в песчаную пустыню. Песок здесь, однако, еще не глубок, барханы незначительной высоты; крутые склоны их обращены на запад, что указывает на господство здесь в это время года восточных ветров.
Было очень интересно проехаться по тракту, на который еще не ступала нога европейца. Оставив большое селение Могол (монгол) вправо, мы сделали привал в Тариме; местный бек предоставил в нате распоряжение свое жи­лище. Места нам, впрочем, не много было надо, так как мы взяли с собою в путь лить самое необходимое да пару лошадей. Селения Тарим и Могол имеют каждое по 200 дворов; управляются беком и 8 он-бати; кроме того в одном из них проживает китайский сборщик податей. „Таримъ“ означает „пашня“, т. е. возделанное место, и жи­тели говорят, что в былые времена местность эта дей­ствительно славилась богатыми жатвами и обильным ороше­нием. Сюда со всех сторон стекались люди для закупки зерна. Изменение этих условий, без сомнения, находится в связи с изменением течения реки. Ныне местность ороша­ется большим арыком „Хан-арыкъ“, который, словно арте­рия, несет живительную влагу из реки Без и, оросив селения Тазгун и Хан-арык, простирает концы своих отпрысков сюда.
Приток воды, однако, недостаточен, неравномерен и непостоянен, что часто и вызывает недород. Китайские власти строго соблюдают правила относительно пользования Хан-арыком, и каждому селению предоставляется отводить из него воду лишь во время известного срока. Тарим уже пользовался своим правом в течении трех месяцев; че­рез 12 дней воду должны были запрудить, и жителям в течение 4 месяцев предстояло обходиться водою из колод­цев. В конце-же лета им опять на 34 дня предоставлялось получить свою долю живительной влаги.
10 марта в 8 часов утра мы покинули Тарим и напра­вились дальше к западу, по степи, пустырям или болотам. Я открыл здесь четыре больших высохших русла в 80- 100 метр. ширины каждое; направление их было NNO. Это могли быть только прежния русла Яркенд-дарьи.
Бай-хан-куль (озеро богатого хана) мелководно, содер­
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
345
жит соленую воду и имеет топкие, поросшие камышем бе­рега; мы то и дело увязали здесь с лошадьми. Сюда дости­гает вода из арыков Янги-гиссара. Зимою озеро, покрытое льдом, имеет наибольшие размеры, тогда как летом почти пересыхает.
На тракте Кызыл-джи мы переехали по мосту еще че­рез один рукав Янги-гиссарских арыков. По близости находится могила святого, называемая Кызыл-джи-ханым. Название это возбуждает интерес, так как встречается у Эдризи*. Около того места, где собственно начинается песча­ная пустыня, и барханы имеют уже около 8 мфтр. высоты, находится незначительное селение Лянгар. Здесь проживает во время больших годовых праздников дервиш, который берет под свой присмотр лошадей пилигримов. Кроме того он продает путникам маис и доставляет топливо на могилу Урдана.
Отсюда барханы идут уже непрерывными грядами, вы­тянутыми в направлении SSW - NNO. Нам надо было на SSW, поэтому мы часто пользовались промежутками между ними, где была обнажена твердая глинистая почва.
В часе пути от мазара мы обогнали партию в 45 пи­лигримов - мужчин, женщин и детей, шедших из Ляннисколькогара на поклонение святыне. Пятнадцать мужчин несли „туги“ - длинные шесты с разноцветными и белыми лос­кутьями в виде знамен. Во главе ехал музыкант, играв­ший на флейте, а по сторонам его шли два барабанщика, изо всех сил колотившие по своим инструментам. Время от времени, все пилигримы разом восклицали во все горло: „ Алла! “ Дойдя затем до места, они с теми-же дикими возгла­сами: „Алла!“ поклонились шейху, а несшие „туги“ столпились около самого мазара и стали исполнять, религиозный танец. В сумерки мы добрались до „ханка“ (дом молитвы). Тутънисколькожф находилось селение, обитаемое 25 семействами, болыпин-. ство из которых, однако, проживает здесь лишь временно; только четыре семьи живут здесь круглый год для присмо­тра за могилой. Главный шейх, в ведении которого нахо­дится также могила Хазрфт Вегам, был в настоящее время
*) Арабский географ XII века.
ИИрим. перев.
346
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
в Янги-гиссаре. Так как он должен постоянно переез­жать с места на место, то в каждом пункте и имеет по жене.
Один из постоянных здешних жителей говорил мне, что за зиму на могиле перебывает 10,000- 12,000 пи­лигримов, летом-же только тысяч 5, что объясняется лет­ними жарами и недостатком воды. Пилигримы, пришедшие с нами из Лянгара, принесли пару мешков маиса, который и был высыпан в большой котел, находящийся в особом помещении при молельне. Маис пошел затем на обед сторожам и пилигримам, но самый акт этого жертвопри­ношения должен был обеспечить пилигримам урожайный год.
В селении 8 домов, расположенных двумя рядами; между ними пролегает по направлению с востока на запад улица. К северу выглядывают еще несколько домов из барханов, которые угрожают и самому селению.
Мне отвели необычайно уютную комнатку в верхнем этаже странноприимного дома. В комнате было окно с де­ревянной решеткой, из которого открывался вид на юг, на песчаное море. Всю ночь на улице шла невероятная суетня и шум. Пилигримы расхаживали в торжественной процес­сии взад и вперед, играли на флейтах, распевали, били в барабаны и размахивали руками. Шум, впрочем, мало беспокоили, меня. Я спал хорошо и только утром меня раз­будил бешенный песчаный вихрь, влетевший ко мне сквозь решетку окна и закрутившийся по комнате.
11 марта посвящено было ближайшему ознакомлению с этим оригинальным пунктом паломничества, который был посещен лишь однажды майором Белью (в апреле, 1874 г.). Он прибыли, сюда с запада, я с востока, и таким образом наши исследования взаимно дополняют одно другое.
Кроме главного шейха постоянный персонал священ­ного места составляют имам, мутеваллий и двадцать супи, или слуг. Содержатся они исключительно на счет пили­гримов. Последние жертвуют по мере сил и средств: лошадей, овец, коров, кур, яйца, хлеб, плоды, халаты и другие полезные вещи. Все пожертвования, исключая живот­
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
347
ных, кладутся в самый большой жертвенный котел, назы­ваемый Алтын-дат, или „Золотой камень“.
Всех-жф жертвенных котлов 5; они вмазаны в гли­няный шесток в „Казан-хана“ или „Котельном доме“. Алтын-даш из бронзы и имеет полметра в диаметре. Говорят, что он сохраняется со времен самого УрдананисколькоПадишаха. Затем идет красивый медный котел, 1 метра в диаметре, пожертвованный на могилу Якуб-беком, кото­рый сам являлся сюда на поклонение три раза. Остальные котлы поменьше и разной величины.
При значительном стечении пилигримов „ашъ“ или „ палау “ (рисовая каша) варится зараз для всех в са­мом большом из котлов. При меньшем стечении народу, кушанье варится в котлах поменьше, глядя по числу ртов. Котельный дом выстроен два года тому назад; старый-же наполовину засыпан песком надвинувшагося бархана, сер­повидный рог которого находится всего в 4 метрах от нового дома и грозит и ему. Ветры, обусловливающие на­правление барханов, дуют с северо-запада.
На наветренной стороне ближайшего бархана, из песку выглядывает до половины могильный холм с тугами. Го­ворят, что холм этот существует 710 лет и скрывает прах шаха Якуб-шейха. Судя по тому направлению, по ко­торому движутся барханы, могила скоро должна выступить из под них совсем. Барханы имеют в ширину самое большее 120 метр., а в высоту 5 м., и таким образом пре­вышают кровли всех домов в местечке. Промежуток между подветренной стороной этого бархана и юговосточным соседом равняется 155 метр. Промежуток этот предста­вляет полосу глины, свободной от песку; на ней и возведен небольшой поселок. В сильную бурю песок переносится над ним с одной гряды барханов на другую. Ханка или дом молитвы заключает зал для молитвы с обращенной на восток галлереей о шестнадцати колоннах. Около север­ной окраины селения бьет пресный ключ Джевад-ханым, образующий довольно чистый водоем, обнесенный деревянною загородкой. Раз в год водоем очищается от песку. Ключ бьет слабой струею, и при большом стечении народа в празд­ники воды не хватает; приходится прибегать к находящф-
348
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
муся в десяти минутах ходьбы дальше солоноватому источ­нику Чешме (персидское слово, обозначающее источник).
В двадцати минутах дальше на северо-запад возвы­шается самый мазар, высокое, оригинальное сооружение. Это в сущности частокол из нескольких тысяч „туговъ“ с флагами, имеющий форму Эйфелевой башни и стремящийся к небу. Видно его издалека, так как он стоит на гребне пес­чаного холма, в 12 метр. высоты. Холм этот попытались закрепить, натыкав в песок вокруг мазара вязанок ка­мыша; попытка эта удалась лишь до некоторой степени, так как та часть холма, на которой находится мазар, образует на северо-западе, т. ф. с наветренной стороны, выступ, ко­торому, теперь угрожает ближайший соседний бархан.
Песчаный вихрь все продолжался, и тысячи флагов на „тугахъ“ развевались и хлопали так, что треск стоял. Туги приносятся сюда пилигримами, и частокол все ра­стет, да растет. Чтобы его не повыдергало ветром, он закреплен поперечными перекладинами. Частокол из туг поменьше образует вокруг могилы наружную четыре­угольную ограду, высотою в 30 метров.
Имам сообщил, что Урдан-Падишах, настоящее имя которого султан Али нисколькоАрслан нисколькохан, воевал 800 лет тому назад с народом Тогда нисколькорашид нисколькоНокта нисколькорашид, желая обратить его в ислам. В самый разгар битвы „кара-буранъ“ или черный песчаный ураган похоронил его и все его войско. В истории восточно-туркестанских сказочных героев Урдан и доныне играет большую роль.
Вечером мы отправились через селения Дост-булак (источник друга), Хорасан и Псэн прямо на север в Ачик (горький). Тамошний юз-баши принял нас очень ласково и сообщил мне много сведений относительно кли­мата и дорог.
12 марта. До Тарима оставалось ехать 8 часов. Мы сели на коней рано утром и двинулись, несмотря на силь­ный северо-западный ветер. Местность между этими двумя селениями носит степной характер. Там и сям попада­ются густые заросли тамариска, репейника и травяные кочки; последние, высохнув вырываются часто ветром, скаты­ваются им е шары, и в таком виде носятся по земле.
ПАЛОМНИЧЕСТВО
349
Верхний, почвенный слой представляет тонкий сухой подвижный материал; ветер подымает его и гонит, как дым. Часто приходилось также ехать по топи, образованной застоявшимися арычными водами, а иногда и делать объ­езды, чтобы не завязнуть в болоте. Несколько раз сбива­лись с пути, но опять выбирались на дорогу, благодаря ука­заниям пастухов, пасших овец и коз.
Солнце так и не показывалось; небо было желто-огнен­ного цвета, переходившего местами в пепельный. Миновав поселок Кёттеклик (мертвый лес), мы, наконец, достигли Тарима; как мы, так и лошади наши, были совершенно серы от насевшей на нас пыли.
13 марта. Буря все продолжается, но ветер переме­нил направление, перешел сначала в северный, потом в северо-восточный. Это был, следовательно, трехднфвнискольконый, так называемый сарык-буран (желтый вихрь), заво­лакивающий небо желтой мглой.
.Из Тарима мы направились к юго-востоку в селение Терек нискольколянгар (тополевый заезжий двор) на Яркфндънисколькодарье. Пришлось ехать рысью девять часов по „ала-куму“, т. ф. по местности, где степные участки перемежаются песча­ными. Неподалеку от реки, мы переехали по мосту через большой Ханды-арык, выведенный из Яркенд-дарьи в одном дневном переходе отсюда и снабжающий водой много селений. Девять лет назад он был исправлен по прика­занию китайских властей; говорят, над ним работало одиннадцать тысяч человек.
Сооружение этого гигантского канала, вероятно, было значительно облегчено тем обстоятельством, что он про­ложен по одному из прежних русл Яркенд-дарьи. Между арыком и рекой ясно видно несколько старых береговых линий, и здешние жители уверяли меня, что река прежде текла подле самого города, находящагося теперь в рассто­янии трех километров от неё. Они, впрочем, очень до­вольны таким капризом реки, так как могут расширить свои поля за счет аллювиальных речных наносов.
14 марта песчаный буран стих немного, так как ветер перешел в восточный. Я часто замечал, что бу­раны начинаются с запада, затем завертывают чрез се­
350
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
вер к востоку. Мы повернули на северо-восток, к Лайнискольколыку и долго ехали вдоль реки по самому берегу, кото­рый местами сильно размыт, возвышается отвесной сте­ной, имеющей высоту до 4 метр. и обнаруживающей гори­зонтальные слои тонкого желтого материала - пыли, песку и аллювия, закрепленные бесчисленными корнями растений, свешивающихся иногда в самую воду.
Первая половина пути лежала через целый ряд селе­ний. Затем, местность приняла пустынный характер, со­

Дервиш из Восточного Туркестана. (С рисунка автора).
хранившийся до самого леса около Лайлыка, куда мы прибыли тотчас после полудня и нашли все в наилучшем порядке под присмотром Иоганна.
15 марта. Настало время долгого испытывающего терпение ожидания. День проходил за днем, а о верблюдах но было ни слуха, ни духа. Я мог-бы совершенно обойти эти 25 дней молчанием, но на­хожу в своем дневнике несколько записей, не ли­шенных интереса.
Пользуясь временем, мы собирали всевозмож­ные .сведения о пустыне, находящейся на восток.
И вот, однажды, нам рассказали о двух жителяхтэ селения Янтак, которые несколько лет тому назад отправились по правому берегу реки прямо на восток, захватив с со­бою продовольствия на 12 дней. На третий день они пришли к очень глубокому, каменистому речному ложу, через кото­рое был перекинут полуразрушившийся деревянный мост. Переход по мосту был невозможен, и они сперва поре­шили идти вверх по руслу, но, не найдя в этом направле­нии воды, повернули и пошли вниз по руслу; по пути они
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
351
видели много залежей нефрита и через семь дней тяжелого пути добрались до кряжа Мазар-тага, где рос камыш и можно было дорыться до грунтовой воды.
В легендах живет еще один таинственный город Шар нисколькои нисколькокатак, или по просту Ктак, также волнующий фантазию местных жителей. Местоположение его указы­вается различно. В Лайлыке утверждали, что он лежит в расстоянии 5 потаев (потаи - собственно путевые знаки, отстоящие друг от друга приблизительно на 4 версты) на запад от селения, и что один человек много лет тому назад видел там его развалины; с тех-жф пор, сколько его ни искали, все тщетно. По рассказам лайлыкнисколькоских жителей только один Аллах может указать путь к этому городу; иначе его но найти и во веки веков.
Затем, мне сообщили, что как раз на этих днях намеревалась выступить из Яркенда в пустыню партия из 12 человек на поиски золота. Для таких экскурсий вообще выбирают весеннее время, полагая, что весенние песчаные вихри обнажают золото. Месяц тому назад, отправился туда еще один человек, но до сих пор не вернулся. В Яркенде рассказывают, что путники время от времени слышат в пустыне голоса, зовущие их по имени, но сто­ит пойти на такой голос, чтобы заблудиться и погибнуть от жажды.
Интересно сравнить эти рассказы с тем, что говорит о великой пустыне Лоб венецианец Марко Поло. „Об этой пустыне рассказывают диковинные вещи, напр., что, если кому из путников случится ночью отстать или заснуть и т. п., то, догоняя затем товарищей, он слышит голоса духов, разговаривающих голосами его товарищей. Иногда духи называют его по имени, и путник, сбитый ими с толку, часто совсем теряет следы товарищей. Таким об­разом погибают многие“.
Вернулся из Яркенда Ислам-бай и привез четыре челека (железные водохранилища), шесть бурдюков, масла и кунжутных отжимок для верблюдов, керосина, хлеба, талкана (поджаренная мука), гомана (макароны), меда, меш­ков, лопат, кирок, кнутов, уздечек, посуду - все в надлежащем количестве.
352
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
18 марта. Я имел за это время достаточно случаев убедиться в зависимости инсоляции от большей или мень­шей насыщенности атмосферы пылью. Так, когда воздух был почти чист, инсоляция доходила до 46°, а после силь­ного песчаного бурана понизилась до 20.6° (16 марта), за­тем воздух мало-по-малу снова прочистился, и 17 марта инсоляция дошла уже до 27.6°, а на следующий день до 36.6°.
В то же время минимальный термометр понижается за ночь после прекращения бурана и прояснения атмосферы. До бурана минимальный термометр показывал напр. - 6°, последний день бурана обнаружил повышение -0.4°, а по прекращении упал опять до -2°, а затем до ■-3.5°. Иными словами, лучеиспускание увеличивается по мере того, как пыль оседает на землю или уносится вет­ром. Точно так же температура воздуха в полдень в тени обнаруживает повышение, соответственно прояснению атмо­сферы. Так 16, 17 и 18 марта она с 5.4° поднялась до 7.4° и до 11°. Атмосферная пыль оказывает, следовательно, зна­чительное влияние на показание метеорологических прибо­ров.
19 марта мы собрались в большое селение Мфркфт на правом берегу Яркенд-дарьи, откуда предполагали высту­пить с караваном в пустыню. Утром и явилась целая толпа жителей Меркета, чтобы проводить нас в свое се­ление. Сам бек Магомет-Ниаз явился с дарами - кури­цей, яйцами и дастарханом. Это был высокий человек, с жиденькой белой бородой и строгим энергичным взгля­дом. Для перевозки нашего багажа были взяты вьючные лошади, и, щедро расплатившись и деньгами и подарками с Лайлыкским он-баши и его славной женой, которые оба оказывали мне всякое внимание во время моего пребывания в их гостеприимном доме, мы направились к парому, ко­торый и перевез нас с нашей многочисленной свитой и багажом в четыре приема.
На юге таяние льда явно прекратилось, так как уровень воды в реке понизился с 8 марта на 28 сант. и продол­жал понижаться.
Через четверть часа езды в юговосточном направлф-
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
353
нии, мы миновали селение Ангытлык, орошаемое восточным рукавом Яркенд-дарьи. Через час мы были в селении Чамгырлык, а еще через три четверти часа прибыли в Меркет. Местный бек предоставил в наше распоряжение свой дом, и мы расположились по домашнему в большом, удобном, устланном коврами покое с нишами в сте­нах.
Меркет вместе с окрестными кышлаками насчиты­вает тысячу дворов; 260 из них расположены вблизи базара. В селении Янтак, лежащем неподалеку, 300 дво­ров. Вместе с Ангытлыком и Чамгырлыком Янтак со­ставляет бекство, тогда как Меркет имеет своего от­дельного бека.
В Меркете живут два сборщика податей, десять ки­тайских купцов и четыре индусских ростовщика из Шикарпура. Область эта плодородна; здесь хорошо родятся пшеница, маис, овес, бобы, репа, огурцы, дыни, свекла, виноград, абрикосы, персики, тутовые ягоды, яблоки, груши и хлопок. В урожайные годы большое количество зерна всякого рода вывозится в Кашгар и Яркенд, зато в не­урожайный приходится привозить хлеб из Яркенда.
Меркет, хотя и лежит так близко от Яркенд-дарьи, не пользуется для орошения своих полей и каплей воды из неё, получая всю нужную влагу из реки Тызнапа, текущей параллельно Яркенд-дарье. Когда приток воды незначите­лен, река эта доходит только до Янтака, в другое-же время она течет далеко на север и образует два небольших озера, которые лишь в половодье наполняются водой. По правому берегу тянется полоса леса шириною самое большее в 20 килом.
Зимы здесь холодные и малоснежные; снег быстро тает; лето бывает очень жаркое. Дожди выпадают равно­мерно в теплое время года и иногда размывают плоские крыши домов. Северо-восточный ветер обычное явление. Бури длятся от двух до четырех дней и всегда сопрово­ждаются пыльными туманами и осадками, которые покрыва­ют растительность словно серо-желтым пухом.
Замечательно, что Мфркета до сих пор никогда не по­сещал ни один европеец. Самое название его впфрвые
Свеп Гедин. 23
354
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
встречается в описании путешествия генерала Певцова *) (он пишет ,,Мекетъ“), который, однако, не мог пробраться туда по случаю высокой воды. Китайцам-же это место давно из­вестно; оно упоминается в изданном в 1823 г. труде „Синисколькоюй-шуй-дао-цзи, под именем Май-гф-те. По китайской тран­скрипции Нитак (или Янтаклык) становится Ян-ва-ли-ке, а Тызнап- Тин-цза-бу. Автор китайского труда сообщает, что река эта (Тызнап) соединяется с Яркенд-дарьей. Так оно и должно было-бы быть, если-бы воды её не отводились арыками и не терялись в маленьких озерах. 80 же лет тому назад описание китайцев и могло соответство-вать истине.
И тут есть золотоискатели. Один человек рассказы­вал, что он вместе с другими целых 20 дней бродил пескам. Они взяли с собой провизии и воды на ослах. После по семи дней пути на ONO по мощным дюнам, они достигли обширного кряжа. Кое-где они видели кусты тамариска и в некоторых местах могли докопаться до воды. Человек этот, как и многие другие, каждый год отправлялся в пу­стыню попытать счастья, но пока еще не находил ничего. Тут называли пустыню „Такла-маканъ“ и полагали, что с хорошими, сильными верблюдами мы наверно пройдем ее по­перек до Хотан-дарьи.
Вечером у нас был общий прием. Бек Ниаз и онънисколькобаши из Ангытлыка, Тогда-ходжа, подарили нам по барану, а индусы щедро снабдили нас картофелем и маслом, осо­бенно желанными для нас продуктами. Кроме того нас уго­стили музыкой, меланхолическими звуками цитры и „калына“ (род гусель).
20 марта. Тогда-ходжа, славный почтенный человек, навещал меня очень часто и засиживался в беседе со мной целыми часами. Когда я, все не слыша ничего о верблюдах, начинал терять терпение, он успокаивал меня, повторяя самым спокойным и убежденным тоном, не допускаю­щим никаких возражений: „келхеды, келхеды“ (придут, придут). Но они все не приходили, а дорогое время уходило. Я с горечью предчувствовал, что мы таким образом сами накликаем беду на свои головы, так как весна все более
*) „ТРУДЫ Тибетской Экспедиции4', изд. Русского Географического Об­щества, т. I, стр. 77.
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
355
и более вступала в свои права, а в жаркое время пустыня становится раскаленной печью.
Тогда-ходжа снабжал меня тем временем ценными сведениями. Так однажды он сообщил мне, что жители Меркфта долоны и, как по языку, так и по типу, те-жф кашнисколькогарцы; лишь некоторые слова у них различны. Но зато Тогда-ходжа находил, что жители Меркета очень непохожи на своих соседей нравом. Они жестоки, холодны и так злопамятны, что какая нибудь пустячная ссора выростает с годами в настоящую вражду.
Религиозные постановления ислама соблюдаются строго. Так один человек в последний базарный день, пришед­шийся в середине поста, поел до захода солнца. Его тотчас же арестовали, наказали палками и, затем, со связанными руками, на веревке провели по всему базару, чтобы все могли смеяться и глумиться над ним вдоволь. На каждом углу базара ему предлагали вопросы: Ты ел? - Да! - А ты бу­дешь еще так делать? - Никогда!---Иногда такому греш­нику еще вымазывают сажей все лицо, прежде чем вести его по улицам.
21 марта я посетил базар. Он очень обширен, каж­дому товару отведено свое место. Раз в неделю, в базар­ный день, прилавки и лотки с товарами выносят из домов и расставляют на площадях перед ними. На площадках сидят также массы женщин и шьют. Женщины ходят здесь без покрывал, обыкновенно с непокрытыми голо­вами, и носят свои длинные густые черные волосы запле­тенными в две косы; иногда надевают также маленькия круглые шапочки. Особенно любимое занятие их - искать друг у друга в голове, и часто видишь, как то одна, то другая уткнется головой в колени товарки.
Около самого'города тянется chSSW naNNO бархан, вы­сотою от 8 до 10 мфтр., такой правильной формы, точно ис­кусственная насыпь. С вершины его, где возвышается мазар Чим-дере, открывается великолепный вид на весь город, на его покрытые плоскими кровлями дома, обнесенные неболь­шими четыреугольными дворами.
22 марта, наконец, вернулся из Кашгара МагометънисколькоЯкуб с объемистой почтой, но без верблюдов. Итак, 23*
356
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
мы но подвинулись ни на шаг с начала месяца. Тут уж вступился в дело мой славный Ислам-бай. На следующийнисколькожф день он отправился е «Яркенд, решив, что не вернется без верблюдов. Счастье еще, что метеорологические и астро­номические наблюдения, привезенная почта и старый Тогданисколькоходжа помогали мне коротать время.
Миссионер Иоганн, напротив, доставлял мне мало ра­дости. Он принадлежал к числу современных болезненно религиозных людей, которые не допускают, чтобы истинное христианство могло уживаться с жизнерадостностью и хоро­шим настроением духа. Вероятно, причиной таких взгля­дов являлось отчасти то обстоятельство, что он был обра­щенный в христианство магометанин; такие прозелиты часто становятся куда нетерпимее своих учителей. Вообще-жф он был малый услужливый, но, повидимому, очень скучал.
Несколько дней спустя, у меня сделалась мучительная опухоль в горле - „горкакъ“, обычная здесь болезнь. Поло­сканье, по совету бека, теплым молоком не помогало, и бек предложил мне прибегнуть к содействию заклинателей - „пери-бакши“. Я сказал, что не верю в такие фокусы-покусы, но что во всяком случае готов принять „пери-бакши“.
В сумерках, когда комната моя освещалась только све­том углей на шестке, ко мне вошли трое высоких борода­тых мужчин в длинных белых покрывалах. У каждого было по барабану (,,дуффъ“), обтянутому крепкой телячьей кожей. Они выбивали на барабанах дробь пальцами, ударяли по ним ладонью плашмя и колотили кулаками, производя в общем такой шум, что, я думаю, за версту было слышно.
Они обрабатывали свои барабаны с необычайной бы­стротой, притом удивительно дружно. Так, после некото­рого перебиранья пальцами, они все разом хлопали ладонью, а затем несколько раз равномерно ударяли кулаками, опять перебирали пальцами и т. д. без малейшего перерыва, не сбиваясь с лада. При этом они то сидели, то вдруг, вооду­шевляясь своей своебразной музыкой, вскакивали и пускались в пляс, то подбрасывали барабаны кверху и с треском ловили их. Каждый такой прием продолжался пять минут, и следовали они в известном порядке, что и обусловливало стройность исполнения. Для того-же, чтобы обратить в бег­
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
357
ство злого духа, надо проиграть весь мотив девять раз, и, раз заклинание началось, невозможно остановить заклинате­лей прежде, чем они доведут его до конца.
Услугами заклинателей пользуются, главным образом, больные женщины и родильницы, так как женщины куда суевернее мужчин. Заклинатель, входя в помещение, где находится больная, внимательно вглядывается в пламя све­тильника, по которому, как он говорит, он узнает, одернисколькожима-ли женщина злым духом. Затем он начинает об­рабатывать свой барабан в присутствии родных и друзей больной, толпящихся в помещении и за дверями.
Церемония этим не кончается. После того, как отбит последний такт, заклинатель остается наедине с больной и накрепко вгоняет в земляной пол палку, верхушка ко­торой обмотана привязанной к потолку крепкой веревкой. Больная изо всех сил тянет за веревку, а заклинатель продолжает барабанить. Наконец, ей удается оборвать ве­ревку, и, значит, злой дух выгнан.
Такую-жф силу приписывают соколам, почему и назы­вают их „куш-бакши“ (сокол-заклинатель). „Пери“, или злые духи, боятся его. рассказывают, что женщина во время родов видит, как вокруг неё вьются злые духи, причиня­ющие ей мучения; другой-жф никто не может видеть их кроме сокола; его поэтому впускают в комнату, и он сразу изгоняет их. Дело, вероятно, по-просту в том, что как сокол, так и барабаны и веревка с палкой, отвле­кают внимание больной от её страданий, и она до некоторой степени забывает о них.
26 марта. Бек Ниаз держит на дворе суд и рас­праву, и иногда довольно громко. Сам он сидит около столба, подпирающего крышу галлереи, и ведет допрос с ужасно строгим видом. Рядом, на площадке, сидит его „мирза“ и записывает показания, вокруг стоят слуги и исполнители правосудия с длинными прутьями, а перед беком сами преступники.
Сегодня разбиралось несколько своеобразных дел. У одного человека было пять жен. Самая младшая, молодая, красивая, крепко сложенная женщина взяла, да бежала от мужа в Кашгар с другим. Бек уведомил кашгарския
358
ПАЛОМНИЧЕСТВО.
власти, женщину задержали и отправили обратно в Меркет. После того, как женщина призналась в нарушении супру­жеской верности, бек дал ей две пощечины, и женщина принялась вопить. В оправдание свое она могла сказать одно, что ей не в мочь было уживаться с четырьмя другими женами. У неё был при себе нож, и бек спросил для чего она его носит; на это женщина ответила, что решила умертвить себя, если ее принудят вернуться к мужу. В наказание ее отправили на некоторое время к мулле для исправления, а потом пусть с миром вернется домой.
Затем,, была приведена молодая женщина с окровав­ленным, исцарапанным лицом; ее сопровождал муж. И эта бежала от мужа, но он сам поймал ее и жестоко рас­правился с нею. Многие свидетели утверждали, что у него при этом была в руках бритва, но он отрицал это. Чтобы заставить его признаться, бек приказал связать ему руки за спиною и подвесить за руки к ветке дерева. Ви­новный не замедлил сознаться. Тогда его сняли и угостили 40 ударами по мягким частям. Но так как он утверж­дал, что и жена била его по спине, то его раздели и, не найдя знаков, прибавили еще порцию.
Вообще правосудие в этом глухом углу вещь очень растяжимая. Если обвиняемый может хорошо заплатить, то он избегает наказания, а бек во всяком случае получает несколько тенег за труды. Если жалобщик не доволен судом, он может прибегнуть к высшей инстанции - бли­жайшему китайскому мандарину, которому бек и должен дать отчет. Китайцы вообще поступают умно, предоставляя туземцам самоуправление по местным законам и обычаям, установившимся еще в правление Якуб-бока.
Нарушения супружеской верности, однако, не редки, и не особенно строго наказываются. Обыкновенно женщине вымазывают сажей все лицо, сажают на ослицу, лицом к хвосту, связывают ей на спине руки и провозят по всем улицам и базарам. Одноженство вообще правило; многожен­ство- редкое исключение. Женщина, вступившая в брак с китайцем или европейцем, считается оскверненной, и по смерти ее не хоронят на общем кладбище: труп жившей с тем, кто „ел свининуможет осквернить другие могилы.
В ПУСТЫНЮ.
359
„Калымъ“ здесь так-же узаконен обычаем, как и у киргизов. Размеры его зависят от средств и положения жениха; уплачивают его родителям невесты. Богатый же­них платит 2 ямбы (около 180 рублей). Бедный жених от­делывается угощением и платьями невесте. Размер ка­лыма определяют родители невесты по своему усмотрению; красота и другие физические достоинства невесты играют меньшую роль, нежели у киргизов. Если молодые люди по­любили друг друга и хотят жениться, а родители не дают согласия, то парочка часто перебирается в другое селение. Через несколько месяцев они, однако, в большинстве случаев возвращаются к родителям и приглашают их к себе в гости, после чего все улаживается к общему удо­вольствию.
Б другой раз беку пришлось судить двух людей, игравших на деньги. У одного из них была глубокая рана около уха, и лицо все в крови. Оказалось, что он проиграл другому семь тфнег и обещал добыть деньги на базаре, но выигравший требовал их немедленно. Тогда проигравший выхватил нож и ударил себя в ухо, крича: „Вот тебе вместо денег!“ Бек присудил выигравшего к хоро­шей публичной порке; другого-же порка ожидала после того, как заживет рана. Выигрыш, разумеется, пошел в пользу бека.
В пустыню,
8 апреля, наконец, вернулись Ислам и Якуб. Боль­ших хлопот и торгов стоило им купить в Каргалыке восемь отличных, тщательно выбранных верблюдов по 120 крон (около 60 рублей) за голову. Местные жители узнали о том, что верблюды нам необходимы, и подняли цены вдвое, втрое, что очень и затруднило покупку.
Кроме того требовались именно верблюды, привычные ходить по пустыне, по песку, по жаре, без воды и корма.
360
в ПУСТЫНЮ.
Поэтому люди мои не столько обращали внимание на наружный вид и общие достоинства верблюдов, сколько именно на указанные специальные качества. Утром я дал верблюдам имена и измерил их, опоясав туловище между горбами, чтобы знать потом, как отзовется на них странствование по пустыне. Вот перечень их:
Объемъ

Возраст.
туловища.
Ак-тюя (белый верблюд)
8 летъ
2.37
Богра (верблюд двугорбый)
• 4 „
2.35
Пэр (самец)
. 2 „
2.25
Баба (старик)
. 15 „
2.28
Чон-кара (большой черный)
. з „
2.23
Кичик-кара (маленький черный) . . .
- 2 „
2.22
Чон-сарык (большой желтый) . . .
. 2 „
2.30
Кичик-сарык (маленький желтый) .
. 11 „
2.14
Мало подозревали мы тогда, что лить один верблюд Чон-кара переживет это путешествие. Правда, и Ак-тюя прошел через пустыню, но околел от изнурения. Это был славный белый верблюд, выступавший во главе каравана, по­званивая колокольчиком, с большим тяжелым железным языком. Вогра, мой верховой верблюд, был удивительно статен, вынослив и кроток. Пэр был забияка, порывав­шийся укусить или лягнуть каждого, кто подходил к нему. Баба, самый старый из верблюдов, серой масти, пал пер­вым. Остальные три верблюда были молодые резвые живот­ные, которые долго отдыхали и теперь, видимо, охотно поль­зовались случаем поразмяться.
Все верблюды находились как раз в периоде линяния; густая теплая шуба сваливалась с них большими клоками, что очень безобразило их. Все были оседланы большими, мягкими вьючными седлами, набитыми сеном и соломой. Ислам-бай купил также целую связку арканов (веревки из верблюжьей шерсти) для перевязыванья вьюков и три больших караванных колокольчика.
Верблюды стояли на привязи во дворе бека и отъедались - в последний раз в жизни - сочным сеном. Приятно было смотреть на своих собственных чудесных верблю­дов, жевавших душистое сено, и видеть в их большихъ
В ПУСТЫНЮ.
361
черных глазах выражение полнейшего благополучия. Со­баки наши, Джолдаш и Хамра, были, однако, другого мнения. они, в особенности Джолдаш, терпеть не могли верблю­дов. Последний лаял на них до хрипоты, кидался на них и был, повидимому, очень доволен самим собой, если ему удавалось выхватить у них клок шерсти.
В Яркенде Ислам-бай нанял двух надежных лю­дей. Один был Магомет-шах, 55 летний старик, с се­дой бородой, опытный вожак верблюдов; его одного только неукротимый Пэр и подпускал к себе, не кусая. У него были в Яркенде жена и дети; пустыни он не боялся ничуть, и вообще был отличный, надежный человек. Я, как сейчас, вижу его перед собою. Чисто философское спокойствие не оставляло его никогда; он продолжал сохранять свое хоро­шее расположение духа и какую-то добродушную усмешку вокруг рта и тогда, когда над нашим умирающим кара­ваном спустились грозовые тучи несчастья. Даже, когда он лежал в предсмертном бреду, глаза его светились темънисколькожф неземным спокойствием, а от высохшего коричневого лица веяло миром.
Другой-Касим-ахун, 48 лет, неженатый, уроженец Ак-су, проживавший в Яркенде, караван-баши по ремеслу. На нем лежала обязанность помогать в уходе за верблю­дами. Роста он был среднего, крепкого сложения, с черной бородой, серьезный, никогда не смеялся, в обращении был ласков и задушевен, но нередко нуждался в напомина­нии о своих обязанностях.
Нам, однако, нужен был еще один человек, и бек Ниаз нашел нам Касима-ахуна из Янги-гиссара. Он был одних лет с Магомфт-шахом и шесть лет под ряд хаживал весною дней на 10-14 в пустыню искать золота. Всякий раз он брал с собою хлеба на вьючном осле и но заходил в пустыню дальше таких мест, где еще можно было дорыться до грунтовой воды. Звали мы его то Джолчи, то Кумчи (пустынножитель) в отличие от другого Касима. В Меркфте, куда он переселился несколько лет тому назад, у него были жена и взрослые дети.
Ему отчасти были мы обязаны тем, что с нами случи­лось. Он был груб, горяч, и остальные товарищи, кото­
362
В ПУСТЫНЮ.
рыми он пытался командовать, скоро не взлюбили его. В силу своего знания пустыни он принял властный тон и особенно не жаловал Ислам-бая за то, что тот считался „караван баши“, или предводителем каравана, а другие дол­жны были подчиняться ему. Многие из жителей Мфркфта пре­достерегали нас насчет этого человека, говоря, что он несколько раз был наказан за воровство. Но было уже поздно; мы кроме того, нуждались в нем, так как он один во всем селении знал пустыню по опыту.
Кроме верблюдов и

собак, мы брали с собой трех овец, десять кур и петуха, ко­торый будил нас по утрам. В первые дни мы всегда находили по одному, по два яйца в кури­ной клетке, возвышавшейся на одном из вьючных верблю­дов, но когда у нас оказался недостаток в воде, куры пере­стали нестись. Петух был боль­шой живчик и весельчак; ему не нравилась езда на верблюде, и он во время пути всегда ухит­рялся высвободиться из клетки. Постояв с минуту, раскачи­ваясь на верхушке, он с гром-
_ . ким криком слетал на землю.
Беролюд в зимней шубе и с т
вьючным седлом. На бивуаках кур всегда выпунисколько(С рисупка автора). СКаЛИ ПОГуЛЯТЬ, И они ОЧвНЬ ОЖИВ­
ЛЯЛИ наш лагерь в пустыне, разыскивая в песке брошенные им зерна.
9 апреля были сделаны последние приготовления. Пара мешков с заказанным заранее хлебом были увязаны, че­тыре железных резервуара наполнены свежей, речной во­дой. В них входило: 80, 86, 87 и 122 литра, да в бур­дюки 80 литров, итого 455 литров, которых должно было хватить на 25 дней пути. Эти продолговатые четы­реугольные резервуары, употребляющиеся для перевозки меда из Индии в Яркенд, помещаются в крепких дере­вянных решетчатых ящиках, чтобы предохранить тонкое
В ПУСТЫНЮ.
363

Голова верблюда-самца. (С рисунка автора).
листовое железо от пробоин. В ящики люди насовали травы и тростника, чтобы вода не так скоро согревалась на солнце.
В заключение несколько слов о самом плане путе­шествия. Пржевальский, Кэри и Дальглейш были первыми европейцами, видевшими (1885 г.) кряж Мазар-таг на левом берегу Хотан-дарьи. Первый пишет об этом так: „Через три небольших перехода (от Тавек-кэля) вниз по Хотан-дарье мы достигли того места, где в вос­точный берег описываемой реки упирается обрывистым мысом невысокий хре­бет, или правильнее, горная гряда, известная туземцам под име­нем Мазар-тага. Эта гряда, в восточной ча­сти имеет не более 1^- 2 верст в ширину, при высоте около 500 фут. над окрестностями, и состоит из двух па­раллельных резко по цвету между собою раз­личающихся слоев: южный-красная глина с частыми прослойками гипса, северный - бе­лый алебастр. В техънисколькоже горах, верстах въ
как нам говорили, кремень, который и вывозится на про­дажу в Хотан. Описываемая двухцветная гряда уходит из глаз в песчаную пустыню, заворачивая притом к северо-западу и повышаясь немного к средине, и тянется, по словам туземцев, до укрепления Марал-баши, на реке Кашгарской. Растительности в Мазар-таге нет вовсе; притом горы эти снизу засыпаны до половины песком; обнаженная-жф их часть, в особенности красная глина, сильно разрушается “
Сообщения туземцев дали Пржевальскому повод на­
25 от Хотан-дарьи добывают,
364
В ПУСТЫНЮ.
нести на свою карту хребет гор, тянущихся наискось по­перек пустыни. Ошибка эта вполне естественна, так как Пржевальский слышал, что около Марал-баши тоже нахо­дится кряж Мазар-таг, вследствие чего и мог предполо­жить, что этот кряж является продолжением Хотан-дарьнисколькоинского Мазар тага. Кэри осторожнее; он нанес на свою карту Мазар-таг лишь на таком протяжении, на каком его видно с реки.
Я и полагал, что если мы из Меркета направимся к востоку или к 0N0, то рано илипоздно наткнемся на Мазар-таг. Вместе с тем я разделял мнение туземцев, что мы найдем у подошвы кряжа подветренную сторону, где песок не накопляется и где нам удастся делать ежедневно большие концы по твердому и голому грунту, найдем источ­ники и растительность, а также, быть может, следы древ­ней цивилизации.
Путь по прямой линии через пустыню занимает, со­гласно имеющимся картам, протяжение в 287 килом. или около 290 в. и, если-бы мы могли проходить хотя-бы по 20 верст в день, на всю экспедицию пошло-бы не более 15 дней. Таким образом мы брали с собой воды более, чем достаточно.
Такие расчеты очень подбодряли нас, и мы смотрели на всю экспедицию, как на пустячное дело. В действитель­ности путешествие заняло 26 дней; путь оказался вдвое длин­нее.
10 апреля. Еще задолго до восхода солнца на дворе на­чались суетня и движение. Люди повытащили весь наш ба­гаж и ящики с продовольствием, чтобы приготовить равные по весу парные вьюки для верблюдов и перевязать веревками. Затем вьюки были расставлены попарно в таком расстоянии друг от друга, чтобы между ними прошел верблюд. Последних заставляли ложиться между двумя вьюками, и вьюки крепко привязывались с обеих стороц к вьючному седлу. После того, как верблюд вставал, вьюки, ради осторожности, перехватывали еще веревкой, обвивавшей накрест туловище животного, и закручивали узел, вставляя в него палку.
Снаряжение наше было очень сложное; продовольствия
В ПУСТЫНЮ.
365
мы брали на несколько месяцев, особенно риса и хлеба, консервов, сахару, чаю, зелени, муки и проч. Затем взяты были зимния одежды, тулупы, войлока, так как у меня было намерение от Хотан-дарьи направиться в Тибет. Кроме того я брал с собой все свои приборы, два фотогра­фических аппарата, около тысячи пластинок, несколько книг, нумера шведской газеты за целый год, - я каждый вечер намеревался прочитывать по одному нумеру - по­ходную кухню, посуду, и мфталическую и глиняную, три ружья, шесть револьверов, боевые припасы в двух ящиках, и много разных мелочей. Так как мы взяли еще запас воды на 25 дней, то верблюды наши были навьючены до­вольно тяжело.
Во время вьюченья я определил первый базис для из­мерения расстояния: 400 метров мой Богра проходил в 5У2 минут. Определять базис приходилось ежедневно снова, так как грунт то и дело менялся, а один и тот-жф ко­нец по более или менее глубокому песку брал различное время.
10 апреля явилось знаменательным днем в летопи­сях Меркфта. Весь наш двор, соседния улицы и забор, были усеяны народом, желавшим присутствовать при на­шем выступлении в путь. „Не вернуться им больше!“ „Верблюды слишком тяжело навьючены, им не пробраться по глубокому песку!“ - раздавались голоса.
Такия зловещие предсказания, однако, ничуть не пугали меня. Я сгорал желанием поскорее выступить, и впечатле­ние от дурных пророчеств изгладилось совершенно, когда индусы в самую минуту выступления бросили мне через го­лову несколько горстей „да-цянь“ (китайская бронзовая мо­нета), крича: „Счастливый путь!“.
Верблюды были связаны по четыре вместе веревкой, которая была привязана одним концом к палочке, проде­той сквозь носовой хрящ одного верблюда, а затем завя­зана узлом на хвосте шедшего впереди верблюда так, что если животное падало, узел развязывался сам собой. На другом конце палочки, продетой в носовой хрящ живот­ного, находится шарик, чтобы она не выскочила.
Четыре молодых верблюда открывали шествие, затемъ
366
В ПУСТЫНЮ,
ехал я на Богре, за нами шли Баба, Ак-тюя и Нэр. Богру все время вел Магомет-шах, так что мне нечего было заботиться о том, как идет животное, и я мог сосредото­чить все свое внимание на компасе, часах и на наблюдени­ях за изменениями грунта и рельефа.
Ислам-бай отлично приладил вьюк на моем верхо­вом верблюде. Богра нес оба ящика с наиболее хруп­кими приборами и вещами, которые мне надо было иметь под рукой на каждом бивуаке. Между горбами и поверх обоих ящиков были настланы кошмы, ковры и подушки, и я сидел точно в кресле, спустив ноги по обе стороны переднего горба.
Когда все было готово, я простился с беком Ниазом, щедро вознаградив его за гостеприимство, с миссионером Иоганном и Хашимом. Миссионер еще в Лайлыке пого­варивал, что боится следовать за мной в пустыню; тут-жф, в виду последних приготовлений, мужество окончательно покинуло его, и он во второй раз оставил меня, в самую серьезную минуту. Со всей своей показной благочестивостью, он очевидно страдал недостатком истинной веры, без колебаний поручающей себя Богу. Какая разница в сравне­нии с Ислам-баем, идеалом самоотвержения и предан­ности! Этот за все время ни разу не поколебался последо­вать за мной куда-бы-то ни было, даже, когда я кидался в опасности, которых благоразумие советовало-бы избегать.
Признаки вступавшей в свои права весны давали себя знать за последние дни все больше и больше. Температура медленно, но правильно подымалась сгь каждым днем, и минимальная температура держалась куда выше нуля. Днем солнце припекало сильно, весенние ветры так и шумели, поля были засеяны и затоплены, мухи и другие насекомые жужжали в воздухе. И вот, в это роскошное в Азии время года, время надежд, мы выступили в поход в область, где жизнь окована тысячелетним сном, где каж­дый бархан является могильным курганом; в сравнении с царящею там жарою, самая жестокая зима могла-бы казаться нам улыбающейся весной.
Спокойно, величественно, с высокоподнятыми головами выступали наши верблюды длинной вереницей по узкимъ
В ПУСТЫНЮ.
367
улицам селения, между густыми толпами народа. Торже­ственное настроение охватило всех, и толпа молчала, словно на похоронах. Вспоминая теперь наше выступление, я и не могу сравнить его ни с чем иным, как именно с погре­бальным шествием. Я, как сейчас, слышу мерный, глу­хой, зловещий звон караванных колокольцев - настоящий похоронный звон. И в самом деле смерть ожидала боль­шинство участников нашего похода, смерть в далекой пу­стыне, тихая безмолвная могила в вечных песках!
Местность была ровная. Дома селения разбежались ме­жду многочисленными тополями, хлебными полями, рощами, садами и арыками. Шли мы спокойно с полчаса, как вдруг случилось происшествие. Два самых молодых вер­блюда точно взбесились, разорвали веревки, сбросили с себя вьюки и бешено понеслись по полю, подымая пыль столбом. На одном из верблюдов были навьючены два ре­зервуара с водой, и один дал течь, но у самой крышки, так что беду легко было поправить. Беглецов скоро изло­вили и навьючили снова. Их повели затем отдельно, - в услужливых руках недостатка не было, так как до окраины селения нас сопровождало до сотни всадников.
Немного погодя, вырвалось два других верблюда; часть вещей рассыпалась, ящик с порохом съехал на бок. Магомет-шах сказал мне, что верблюды после долгого отдыха всегда немного бесятся, а после нескольких дней форсированного марша опять присмиреют, как ягнята. Ради осторожности мы и решили, что пока каждого верблюда поведет один из людей.
Как и всегда, в первый день пути случилось немало разных не предвиденных задержек. То оказывалось, что левая половина вьюка перевешивает правую, и приходи­лось ее облегчить, то замечали, что какой нибудь мешок с рисом грозит выскользнуть из-под веревки, и надо было перевязать вьюк, и т. д. Но на другой день, когда, пользуясь опытом предыдущего дня, уравновесили все вьюки, навью­чили наиболее дорогие предметы и, главное, резервуары с водой на самых смирных из верблюдов, все пошло, как по маслу.
• Мне, восседавшему на значительной высоте над уров-
368
В ПУСТЫНЮ.
нфм почвы, открывался чудесный вид во все стороны. Сначала от езды на верблюде кружится голова, но затем скоро свыкаешься с этим равномерным покачиваньем и колыханьем. На меня они не действовали, но человеку, под­верженному морской болезни, они, наверное, показались-бы очень неприятными.
Оставив за собою последние дома и поля, мы вступили в ровную степь (дэшт), покрытую густым косматым ку­старником, и кое-где тополевыми зарослями. Ветер дул порывами с WNW и гнал на восток высокие, косые серонисколькожелтые смерчи. Почва состояла сначала из тонкой, подвиж­ной пыли, частью с отложениями соли, затем пошел один песок, образовывавший маленькие низкие барханы. Это была, как оказалось, лишь полоса песку, так как дальше опять пошла растительность - камыш и тополя. Тут мы и сде­лали привал на краю оврага.
В полчаса верблюды были развьючены и связаны в круг, чтобы не дать им лечь, - иначе они становятся тяже­лыми на подъем. Часа через два их пустили бродить на свободе в густой заросли камыша. Бивуак наш вообще вышел очень живописным.
Я обновил свою палатку, разбитую под тополем; это была красивая индийская офицерская палатка, которую пода­рил мне мистер Мэкэртней. В этой палатке умер моло­дой лейтенант Дэвисон на пути с Памира в Кашгар. С тех пор она успела проветриться, да к тому-жф я не суеверен. Земляной пол в палатке был устлан пе­стрым ковром. По стенам были расставлены мои сундуки, ящики с приборами, фотографические аппараты и моя по­стель. Остальной багаж, мешки и резервуары с водой были размещены на воле.
Люди развели огонь, вокруг которого и уселись варить обед: рисовый пуддинг и яйца; рису и яиц было у нас запасено вдоволь. Овец пустили пастись, а куры чувство­вали себя, повидимому, совсем как дома, роясь в отбро­сах у костра. Собаки получили по куску мяса и принялись гоняться друг за другом. Словом, картина была самая оживленная.
Сейчас по прибытии было приступлфно к исследова­
В ПУСТЫНЮ.
369
нию оврага, тянувшагося с севера на юг и образованного, вероятно, каким нибудь рукавом Тызнапа в половодье. Ширина оврага равнялась 6 м., а глубина 1У2 м. Дно его было сухо; но когда стали рыть колодезь, земля скоро сдела­лась влажной, и на глубине 108 сантим. уже показалась вода, имевшая температуру 9.9° (температура воздуха в это время, т. е. в 2 ч. пополудни, равнялась 24.8°). На вкус вода была солоновато-горькая, но собаки и овцы пили ее с жад­ностью. Вфрблюдам-же дали напиться только на следующее утро, незадолго до выступления. Этой-же водой воспользова­лись для варки яиц, для стирки и мытья посуды; запас пресной воды с самого начала приходилось беречь, да бе­речь. Магомет Якуб, провожавший нас до этого первого лагеря, сделал нам сюрприз - преподнес пару медных кувшинов с речной водой, так что все люди могли на­питься до сыта, не дотрагиваясь до нашего запаса.
День был теплый, но тотчас по заходе солнца стало свежо, и пришлось накинуть верхнюю одежду. Вечер был до того тих, что пламя свечи, несмотря на откинутую полу палатки, не шевелилось. Искатель золота громко и про­странно повествовал о своих похождениях. Он совето­вал нам сначала держаться вблизи Яркенд-дарьи; тогда мы придем к горе Чакмак и большому озеру, соединяю­щемуся с текущею к северу рекою. До этой реки идти 18 дней, а там ужь. останется всего день пути до Мазарънисколькотага, высочайшей горы в области. Оттуда-жф на восток было недалеко и до Хотан-дарьи.
К северу от горы Чакмак есть тропинка, по которой всегда ходят золотоискатели; ведет она к „агач-нинисколькошану“ (путевой знак); дальше пустыня называется КыркЪ’ кышлак (сорок селений), и там много развалин древ­них селений.
11 апреля. Подкрепившись продолжительным, спокой­ным сном, я проснулся на рассвете. Погода оказалась неблагоприятной. Норд-ост так и выл, воздух был насыщен пылью; из пыльного тумана выступали только ближайшие предметы; остальное все тонуло в серой мгле.
Развьючиванье верблюдов и разбивка лагеря шли бы­стро, зато сборы в поход, включая и приготовление завнисколькоСвен Гфдип. 24
370 в пустыню.
трака, требовали добрых два часа времени. Верблюды арта­чились во время вьючения, но потом шли все время хорошо. Растительность снова исчезла, и мы запутались в лабиринте барханов, высотой в б - 6 м., неправильной формы; глав­ное направление их, однако, было NS.
Мы пытались по возможности обходить их, но прихо­дилось и перебираться через некоторые вершины; взби­раясь на один из гребней, оба верблюда, несшие резер­вуары с водой, упали, но, к счастью, удачно, на колени передних ног. Пришлось всетаки развьючить их и потом навьючить снова. Спускаются же они с таких гребней, скользя и тормозя задними ногами.
Около полудня мы заблудились между такими высокими барханами, что пришлось сделать большой крюк к северу, чтобы из них выбраться. Джолчи объяснил, что если-бы мы, пошли к востоку, мы все равно принуждены были-бы вер­нуться назад, так как в ту сторону тянется нескончаемый „чон-кумъ“ (большой, глубокий песок). Дневной переход и образовал извилистую дугообразную линию вдоль края „чон-кума“. Барханы опять понизились до 3 метр. высоты, и временами мы шли по довольно ровному, мягкому, пыль­ному грунту. Нередко нам встречались на пути барханы, имевшие форму полумесяца, и нам приходилось обходить их. Кое-где попадались одинокие тополя и чахлый камыш, который верблюды пощипывали на ходу.
Северо-восточный ветер продолжался весь день, небо хмурилось, и в воздухе чувствовалась сырость. В сумерки мы сделали привал, пройдя за день 21.3 килом. Лагерь раз­били на этот раз на ровном, твердом бархане, на сухом чистом грунте. По близости нашлись несколько засохших тополей, которые пошли на топливо, и чахлый камыш, при­годившийся для верблюдов. Они вспотели от продолжи­тельной ходьбы, и их с час водили взад и вперед, чтобы они остыли понемногу и не простудились.
Колодезь вырыли на ровной площадке, между барханами, где поверхность почвы была слегка влажная. Вода показа­лась на глубине 62 сантим.; температура её равнялась -4-9.5°; на вкус она была солоновата, как и вчерашняя.
12 апреля мы сделали 23.7 килом. вдоль края „боль­
В ПУСТЫНЮ.
371
шего песка“, отпрыски которого направлялись к северу. Временами песок перемежался узкими степными участками с редко разбросанными твердыми, как стекло, высохшими

травяными кочками, которые с каким-то звоном разлета­лись в дребезги, когда до них дотрагивались.
Твердый, ровный, песчаный грунт удобнее всего для
24* '
372
В ПУСТЫНЮ.
ходьбы; но иногда такой грунт покрыт слоем пыли, в которой резко отпечатываются следы верблюдов. Слой этот мягок, как хлопок, и в некоторых местах так глубок, что верблюды тонут в нем по колени. Слу­чалось также, что ровный песчаный грунт был покрыт тонкой коркой соли, хрустевшей под ногами.
Медленно, важно, шествовали верблюды, вытягивая свои длинные шеи, чтобы достать на ходу травяные кочки; они точно предчувствовали, что им предстоит пост. Когда был разбит третий по счету лагерь, двое из людей, по обыкновению, немедленно принялись рыть колодезь. Вырыта была яма, глубиною в 178 сантим., а воды все еще не было, и больше рыть они не могли. Часа через два вода, однако, показалась сама собою, и на дне ямы образовалась небольшая лужица. Собаки и куры следили за рытьем колодца с осо­бенным вниманием; им всегда очень хотелось пить, и они внали, в чем тут дело.
Пока, следовательно, все шло хорошо, и мы могли бе­речь свой запас воды. Запас корму для верблюдов тоже оставался нетронутым; верблюды обходились камышом и солоноватой водой из колодцев. Собак кормили хлебом, кур зерном и яичной скорлупой. В первый день снесли яйца три курицы, во второй две, в третий одна. Потом яйца стали появляться все реже и реже, но у нас был взят с собой большой запас яиц в плетушке с рубленой со­ломой.
Во время дневного перехода мы пересекли тропу, про­ложенную оленями и антилопами по направлению S0. Джолчи сообщил, что в том направлении лежит большое озеро Яшиль-куль (зеленое озеро), которого, однако, ни он сам, ни товарищи его не видали, зная о нем лишь по рассказам; поэтому к самому указанию следовало относиться с осто­рожностью. Говорили, что озеро образовалось из ключей, так как в него не впадает никакого притока. Замеча­тельно, что на старинных картах действительно было по­казано озеро этого названия, но местоположение его помечено не верно. Озеро, должно было, по рассказам, приходиться к SSW от нашего лагеря № 3.
13 апреля. К утру воды в колодце собралось столько,
В ПУСТЫНЮ.
373
что глубина её равнялась 18 сант. Прошли сегодня 20.6 килом. Шли большею частью по непрерывным барханам, имевшим форму полумесяцев и обращенным выпуклостью к востоку, а рогами и крутым склоном к западу или югонисколькозападу, что указывало на преобладание здесь в это время года восточных и северовосточных ветров.
Тополей сегодня попадалось много. Иа некоторых на­чинали развертываться молодые почки, и свежая зелень так и дразнила наших верблюдов. В большинстве случаев тополя, как-бы преграждали дорогу барханам, которые и об­ходили их, окружая их валом, словно кольцом. Деревья таким образом оказывались в котловинке, где и скопля­лись, в защите от ветра, сухия ветви и пожелтевшая, опав­шая листва.
День был теплый. Собаки тщетно искали воды, суясь носом в каждую ямку или ложбинку, похожия на те, в ко­торых люди обыкновенно рыли колодцы. За неимением лучшей защиты от солнечных лучей, они искали тени под каждым тополем, мимо которого мы проходили, сгре­бали лапами верхний слой горячего песку и растягивались на нижнем, еще сохранявшем прохладу с ночи.
Ислам-бай ехал на первом верблюде, которого вел Джолчи, наш лоцман в этом песчаном море. Но так как Исламу-баю с верблюда было виднее, то он часто и подавал первому советы и предлагал другое направление. Это сердило необузданного „сына пустыни “, и он несколько раз в гневе швырял повод, бросался ничком на песок и говорил, что пусть в таком случае Ислам и ведет караван.
На ночевке между ними разыгралась серьезная ссора. Джолчи пришел ко мне в палатку и сказал, что хочет вернуться, так как Ислам все „учитъ“ его, и кроме того скупится на хлеб и на воду. Он, однако, опешил, когда я спокойно выразил свое согласие, поставив лишь одно усло­вие- возвращение месячного жалованья в 100 тенег, полу­ченного им вперед. Золотоискатель принялся смиренно просить прощения, и оно было ему дано на условии во всем слушаться Ислама.
Я боялся, что такия ссоры чем дальше, тем будутъ
374
В ПУСТЫНЮ.
чаще, так как однообразие и уединение портят настроение. Но все с тех пор обходилось мирно. Джолчи молчал, за­таив злобу на Ислама, и злоба эта все росла втихомолку. Он шел всегда отдельно, не разговаривал с другими людьми и даже спал один в отдалении от них. К би­вуачному костру он подкрадывался тогда лишь, когда дру­гие ложились отдыхать. Остальные люди подозревали его в том, что он нарочно вел нас по ложному пути. В таком случае он и сам попал в яму, которую рыл другим, так как и он погиб от жажды в пустыне.
Вода показалась на глубине 1.15 м.; температура её рав­нялась -4-10.4°. Собакам так страшно хотелось пить, что они пытались было спуститься в самый колодезь, и при­шлось их привязать.
В первый день Пасхи 14 апреля мы прошли только 18.5 кил. В одном месте подветренная сторона барха­нов была серо-стального цвета; оказалось, что песок здесь был покрыт тонким налетом слюды. Кроме того, мы убедились, что тополя могут расти только в защите барханов. Где исчезали эти последние, пропадали и тополя.
Затем мы достигли настоящей бесплодной пустыни, с плоским, твердым, бурым грунтом и низкими барханами, торчащими, как чурбаны. Они казались желтыми на буром фоне грунта, часто усеянного гальками.
Во время пути мы в первый раз наткнулись на следы дикого верблюда. По крайней мере, так утверждал Джолчи, но я не вполне был уверен в этом. Дальше та­кие следы попадались часто. Впрочем, мало вероятия было, чтобы заблудились в пустыне домашния животные. Видели мы также лошадиные следы и помет, и Джолчи уверял, что в этой части пустыни водятся дикия лошади. Мы оста­новились на вершине одного бархана, чтобы рассмотреть в бинокль стадо, пасшееся в камышевой заросли к северу, но как только мы остановились, стадо скрылось по направле­нию к северу, не дав нам времени определить - лошади это или антилопы.
Небольшие терассы и увалы из сухой серой глины иногда до того похожи на стены глиняных сакль в селе­
В ПУСТЫНЮ.
375
НИЯХ, что надо было подойти к ним вплотную, чтобы убе­диться в ошибке.
Сегодня собаки были очень беспокойны и бежали да­леко впереди каравана. Раз они совсем пропали на чет­верть часа и вернулись мокрыми по брюхо,-видно нашли воду. Пройдя 18г/2 килом., и мы наткнулись на лужу. Я попро­сил Касима попробовать, какова вода на вкус. „Сладкая, как мфдъ“,- ответил он, хлебнув здоровый глоток. Мы и расположились тут бивуаком. Люди, собаки, овцы и куры - все спешили утолить жажду, донимавшую всех в такую жару.
Вода была ключевая, прозрачная, совершенно пресная, скоплявшаяся в небольшой впадине, 80 метр. в длину и 4 м. в ширину; глубина-же воды равнялась только 1 деци­метру, а температура (в 5 ч. пополудни при температуре воздуха 25.5°) 21.9°. Здесь водилось множество водяных пауков и жуков. Последние кружились в воздухе над водой, и куры устроили настоящую охоту за ними.
Сегодня зарезали с обычными церемониями первую овцу, и собаки поживились внутренностями и кровью. Вообще лагерь вышел прямо идиллическим уголком в этой пустыне. Солнце скрылось в пыльной мгле задолго до заката, и жар начал сразу спадать. В 9 ч. вечера темпе­ратура ключевой воды понизилась уже до 15.2°, показывая тем свою зависимость от температуры воздуха.
Приятное местоположение лагеря манило отдохнуть здесь денек, в чем нуждались и люди и животные. Все спали долго, а затем день прошел в разных делах. Резерву­ары долили ключевой водой, белье выстирали, седла и упряжь привели в порядок. День был теплый, песок на­грелся до 44.6°, но порывы ветра с NNO приятно прохла­ждали, а воды мы могли пить, сколько душе хотелось, не чувствуя при этом никаких угрызений совести. Верблюды и собаки так усердствовали, что видно было, как бока у них раздувались от воды. Куры снесли в этот день от­дыха четыре яйца.
Собаки лаяли всю ночь и кидались по тому направлению, откуда мы пришли и где видели следы диких верблюдов. Вероятно, обитатели пустыни подходили ночью напиться, но
376
В ПУСТЫНЮ.
останавливались в подобающем расстоянии, видя, что место занято.
16 апреля прошли 24.7 килом. Песчаные холмы в 5 м. высоты часто сменялись высохшими степными участками, поросшими камышом. Тростник хрустел и распылялся под ногами верблюдов. Попадались и одиноко ростущиф кусты тамариска и тополя. Миновали два водоема, похожие на первый. Все три лежали на прямой линии к 0N0 и, дол­жно быть, являлись остатками разливающагося в половодье рукава Яркенд-дарьи.
Мы все больше и больше углублялись в неведомое пес­чаное море. Ни следа жизни, ни звука, кроме монотонного звона караванных колокольчиков. Иногда, приостанавлива­лись ненадолго, чтобы обдумать направление; люди пользова­лись остановками для завтрака, состоявшего из несколь­ких горстей „талкана“ (поджарфной муки), разболтанных в воде. Люди хлебали эту болтушку из деревянных чашек. Я же всегда пропускал завтрак, довольствуясь двумя трапезами в день.
17 апреля. Сегодня дул свежий западный ветер, но небо оставалось совершенно чистым. Мы уже не раз замечали, что только восточный и северо-восточный ветер подымал пыльный туман, а при западном, как-бы он ни был силен, атмосфера оставалась чистой и прозрач­ной.
Пройдя небольшой конец, мы завидели на северном горизонте очертания довольно высокой горы, рисовавшейся вдали тенью, похожей на облако. Час за часом ехали мы в этом направлении, а гора все как будто оставалась в том-же расстоянии.
Барханы достигали 5 м. высоты и часто очень затрудняли движение; но между ними стали попадаться степные участки, поросшие сочным зеленым камышом, из чащи которого выскакивали иногда зайцы, испуганные приближением кара­вана.
И сегодня миновали несколько небольших луж, но с солоноватой водой и окруженных белым кольцом отло­жений соли. По направлению 0N0 извивалось старое речное русло, 40 метр. ширины и 2 м. глубины; дно было занесено
райский уголок. '
377-
песком, но местами виднелись лужицы воды. Другое русло 20 м. ширины было, напротив, совершенно сухо.
На севере виднелись небольшие темные облачка, похо­жия на подымающийся дым.
Джолчи объяснил это явление так. Видневшаяся вдали гора была юговосточным продолжением северного отрога Мазар-тага и находилась на правом, т. ф. южном берегу Яркенд-дарьи. Оба русла-жф были высохшими руслами рукавов Яркфнд-дарьи, несших из неё воду в лет­нее половодье. Облака на севере были водяные пары, по­дымавшиеся над Яркенд-дарьфй и ясно рисовавшиеся на чистом голубом небе. Джолчи, без сомнения, был прав; мы сами имели впоследствии случай убедиться в справедли­вости некоторых из его истолкований.
Целый час шли мы между двумя параллельными гря­дами барханов, вытянутых по направлению N 15° О. Пра­вая гряда имела 9.5 м. высоты; обе представляли округ­ленные формы. Между ними шла ровная, степная полоса, где росли тополя и репейник.
Затем, мы перевалили через правую гряду и очути­лись в новой, параллельной первой долине между грядами барханов. Пройдя в общем 28.4 килом., мы разбили лагерь № 7 в тени двух густолиственных тополей. Мы основа­тельно рассудили, что рыть здесь колодца нет надобности, так как неподалеку должна была быть вода.
К северу шел довольно густой тополевый лесок. Мошки, мухи и ночные бабочки так и реяли в воздухе. Бабочки вечером сотнями вились около моей свечки.
Райский уголок.
18 апреля. День начался свежим северовосточным ветром; палатку снесло-бы, еслиб ее еще ночью не укре­пили веревками и кольями. Небо заволокло на целый день, и мы избавились от полуденной жары. Мы решили идти напря­
378 райский уголок.
мик к горе, полагая достигнуть её к вечеру, но углуби­лись в лес, и гора исчезла в пыльной мгле.
Этот частый лес вырос между неправильно распо­ложенными барханами; на земле лежали кучи сухой листвы и хвороста; характерные признаки пустыни исчезли совершенно. Караван шел извилинами, пробираясь между деревьями; то и дело приходилось уклоняться от ветвей.
Затем мы наткнулись на большое болото, поросшее ча­стым камышом. По берегам его тополя были свежее и гунисколькостолиственнее. К нашему удивлению, здесь оказались следы людей и лошадей, и остатки костра. Ясно было, что мы до­стигли тех мест, где долоны весною пасут свои стада, а жители Марал-баши берут топливо.
Скоро путь нам преградил узкий длинный проток, вытекающий из болота, через который нам и надо было перебраться. Один из людей разулся и пошел вброд, указывая дорогу. ДнО было из твердой глины, сдерживавшей верблюдов. Дальше болото перешло в длинное озеро, тянув­шееся к северу. Мы пошли по берегу его. Довольно высокие барханы круто спускались в чистую голубую воду неглу­бокого озера, изобиловавшего гусями.
Лес был по прежнему част, и нам иногда приходи­лось давать крюку, чтобы не завязнуть в чаще и выбраться на более просторное место. Большею частью мы, однако, при­держивались берега, где открывались нам между деревьями чудеснейшие панорамы. Свежая весенняя зелень резко вы­делялась на фоне голубого озера. Вдали ландшафт окуты­вался дымкой тумана.
Ширина озера, казалось, не превосходила нескольких километров; к северу и к югу оно еще суживалось, про­исхождением же, вероятно, было обязано какому нибудь ру­каву Яркенд-дарьи. Во время летнего половодья оно, должно быть, переполняется водой. Зимой в нем также сохраняется порядочное количество воды, которая замерзает. Весною лед тает, а летом озеро получает большой приток воды из реки. По прибрежным барханам видно было, что прошлою весною уровень воды в озере был на целый метр выше, нежели теперь.
Оставив озеро по левую руку, мы заехали в чащу
райский уголок. 379
камыша, в человеческий рост вышиной. Верблюды пролагали себе путь с треском и хрустом; только с высоты верблюда и можно было видеть кругом.
Потом опять попали в лес, да такой частый, что меня несколько раз чуть но сбросило с седла ветвями тополей; пришлось слезть и идти пешком. В засохшем молодом лесочке мы и совсем завязли. Люди должны были прорубить просеку топорами. С большим трудом и потерею времени удалось нам, наконец, выбраться на ровное открытое место, где мы и разбили лагерь на одиноком бархане, рога которого указывали на юг и на юго-запад.
Чтобы узнать, нет-ли тут где неподалеку людей, от которых можно было-бы получить сведения, мы разложили у подошвы бархана большой костер из сухих тополевых ветвей. Пламя бросало отсвет далеко вокруг, но людей не приманило. Утомленные дневным переходом (25.5 килом.) мы рано улеглись на покой. Верблюдам жилось пока, как нельзя лучше; ни одного дня не пришлось пробыть без све­жого корма и воды.
19 апреля. Снимаясь с лагеря и разобрав палатку, мы нашли под ковром скорпиона, четырех сант. в длину, ко­торый отчаянно завилял хвостом, когда его потревожили. Люди были так изнурены трудными переходами последних дней, что сборы шли очень медленно, и мы выступили в путь позже 9 час. утра.
Теперь мы направили путь к небольшому кряжу, ясно выступавшему на востоке; он все понижался по направлению к юго-востоку и, наконец, исчезал в тумане. На севере тоже виднелась гора. Согласно моему маршруту, это был кряж около Мазара-алды. Между этими двумя кряжами вьется Яркенд-дарья, но её мы не видели отсюда.
Сегодня сделали лишь 12.4 килом.; дорога шла по степ­ной местности, изобиловавшей оврагами и болотами. Кряж вырисовывался все яснее и оказался сильно разрушенным выветриваньем; на северных склонах возвышались песча­ные барханы, довольно значительной высоты. У северной по­дошвы лежало несколько маленьких озер с пресной водой, отделенных друг от друга длинными перешейками. Про­ток, впадавший в самое большое из них, свидетельство­
380
райский уголок.
вал, что они питаются водой из реки, и летом, по всей вероятности, сливаются в одно большое озеро.
Сначала мы направились между озерами и кряжем к востоку, потом к северо-востоку, обогнули отрог кряжа и разбили лагерь на берегу озера, под тенью густолиственных тополей. Отрог этот лежал совершенно изолированно.
Закололи вторую овцу, и собаки^ давно постившиеся на одном хлебе, опять полакомились кровью и внутренностями. Какой-то сокол очень заинтересовался курами, но его спуг­нули неудачным выстрелом.
20 апреля. Место стоянки слишком располагало к отдыху, чтобы мы не разрешили себе пробыть здесь еще дфнек. Жара стояла ужасная, хотя всю ночь и все утро дул свежий ветер с N0. Инсоляция доходила до 63.5°, и песок в два часа пополудни нагрелся до температуры 52.7°. Жажда в такую жару прямо непреодолима и пьешь через каждые полчаса. Чтобы несколько охладить воду в железных кув­шинах, их обвертывают мокрой парусиной и вешают на дерево против ветра.
Ислам-бай пошел на охоту и убил на озере пару гусей, но но мог достать их. Остальные люди спали. Я прогулялся на вершину ближайшего холма, где жилы порфира прорезы­вают ту-же горную породу, что и в массиве около Мазаранисколькоалды. Вид открывался великолепный. На WSW виднелись два озера, мимо которых мы проходили вчера; в их спокой­ном лоне ясно отражались окружающие их горы со скло­нами, одетыми песком. На W 32% N рисовался кряж Мазар-алды, а между ним и нашим лагерем и дальше по направлению N0 расстилалась сочная, сырая, болотистая рав­нина.
На востоке также виднелся кряж, а на юге целый хаос небольших выветрелых вершин кряжа, находившагося возле нашего лагеря. Дальше к северу равнина отливала то желтым, то зеленым цветом от тополей и камыша, самый холм - лиловым, а поверхность воды голубым.
Пока я сидел на вершине холма, наслаждаясь вечернею прохладой и чудесным видом, ветер понемногу улегся, солнце село, и окрестность заволоклась дымкой тумана. Стояла полная тишина; слышалось только жужжание мошек и кома­
РАЙСКИЙ УГОЛОК.
381
ров; изредка квакали лягушки, да издали доносился крик гусей и позваниванье верблюжьих колокольчиков вч, чаще

камыша. Вообще, это был чудесный уголок, и я в полном смысле слова упивался жизнью. Какая разница в сравнении
382 райский уголок.
с тем, что ожидало нас вскоре! В течение двух следую­щих недель это местечко стояло в моей памяти, как рай­ский уголок.
Но сумерки в этих местах непродолжительны, и время было вернуться в лагерь. Люди все еще спали. Один Ислам-бай был на ногах, занятый приготовлением обеда для меня: супа из баранины, жареной картошки и чая. Термо­метр показывал 20°, но за ночь понизился до 10.4°, и чув­ствовалась изрядная свежесть.
И около этих озер мы видели следы людей. По бере­гам были разбросаны покинутые шалаши из камыша, а, про­должая на следующий день, 21 апреля, путь дальше к востоку, между озерами и горным кряжем, мы нашли по ту сторону барханов дорогу с ясными следами колес арб, которые вели через реденький тополевый лесок. Открытие это удивило всех. Люди думали, что это просто на просто та самая дорога, которая, по рассказам, шла по левому берегу Хотан-дарьи, но я полагал, что это какая-то новая, неизвестная еще до­рога, ведущая вдоль хребта Мазар-таг к упомянутой реке. Чтобы удостовериться, мы решили отправиться по этой дороге, куда-бы она ни вела. Скоро, однако, следы исчезли, самая дорога также, и лес пресекся.
Мы продолжали путь на юго-восток между отдельно лежащим отрогом и кряжем, около которого был вчера разбит наш лагерь. Идти по этой удивительно ровной по­верхности с твердым грунтом было очень удобно. Вер­блюды двигались мерно, в такт позванивая колокольчиками. Около восточной подошвы кряжа лежало длинное, узкое озеро, на берегу которого, к нашему полному изумлению, паслись три лошади.
Надо было розыскать их владельца, и двое из моих людей пошли по свежим следам, которые вели между барха­нами к западной подошве горы. Скоро люди вернулись с одним из жителей Марал-баши. Он рассказал нам, что время от времени приезжает сюда добывать горную соль, которою изобилует кряж. Соль эта отличного качества, и он продает ее на базаре в Марал-баши; такой про­мысел давал ему, повидимому, хорошие барыши.
Местоположение Марал-баши он указал на севфро-
райский уголок.
383
западе, и сказал, что до него всего два неполных дня пути. Гора, которую мы видели в том направлении, и ока­залась, как мы предполагали, массивом Мазар-алды. О дороге на S0 и расстоянии до Хотан-дарьи он ничего не знал наверное, но слыхал, что к югу идет сплошной песок, воды нет ни капли, и что пустыню эту называют Такла-макан.
Мы простились с одиноким путником и продолжали путь к SSO по твердой бесплодной, бездорожной равнине. Кряж, бывший у нас по правую руку, понемногу все пони­жался к югу и перешел в гряду барханов, которые ухо­дили в пустыню. Таким образом оставалось только наде­яться, что восточный кряж протянется до Хотан-дарьинского Мазар-тага, как это полагал и изобразил на карте Прже­вальский.
Грунт был теперь глинистый, твердый и сухой, изрезанный бесчисленными трещинами; летом, как видно, его заливало. Мы все держались береговой линии озера. К югу оно суживалось, затем образовывало значительное рас­ширение-болото, которое и заставило нас сделать большой об­ход. Длинные узкие заливы, словно пальцы, указывали на юг, где небольшое поднятие местности ставило предел дальней­шему разлитию воды. Замечательно, что все эти небольшие озера мы находили как раз у подошвы кряжа. Остановились мы на восточном берегу озера.
Предвидя, что это будет последняя наша стоянка со свежею пресной водой, мы решили посвятить весь день 22 апреля отдыху. Верблюды и последняя наша овца еще раз полакомились камышом на берегу. Я прошелся на вершину холма, у подошвы которой лежало озеро, и оттуда мне от­крылся вид на всю окрестность.
Кряж простирался в юго-восточном направлении, вре­зываясь в песчаное море пустыни длинной косой. Послед­ним же его отпрыском вдали являлся совсем ничтожный скалистый холм, выглядывавший из песку. Более не было видно никаких возвышенностей. Мы находились, следо­вательно, у самой юговосточной точки Марал-башинского Мазар-тага, и этот маленький кряж не сливался с Хонисколькотан-дарьинским Мазар-тагом.
384
райский уголокъ
На SO, S и W расстилалась, насколько хватал взор, безбрежная, бесплодная пустыня, и горизонт в этих на­правлениях обрисовывался ровною линиею. Подвигаясь в те­чение следующих дней на 0S0 и на О и не находя никаких гор, мы могли, конечно, предполагать, что продолжение Мазар-тага снова вынырнет дальше в глубине пустыни, или что мы оставили его вправо, но это было мало вероятно.
В течение этого дня отдыха мы и держали между собою совет. Джолчи уверял, что отсюда до Хотан-дарьи 4 дня ■' пути на восток. По лучшим русским картам, которые у меня имелись, расстояние это равнялось 120 верстам; делая по 20 килом. в день мы, следовательно, могли пройти этот путь в 6 дней, но уже в расстоянии двух дней пути необходимо было-бы вырыть колодезь, как мы это делали в области Яркенд-дарьи. Я и приказал людям запастись водой на 10 дней, т. ф. наполнить наши резервуары только на половину, чтобы облегчить верблюдам путь по глубокому песку.
С таким запасом мы считали себя вполне обеспечен­ными; его должно было хватить, чтобы напоить верблюдов два раза в эти шесть дней. Все расчеты казались такими простыми, ясными. Налить в резервуары воды поручено было Джолчи и Касиму. Они занялись этим под вечер, и я слы­шал, как драгоценная влага, булькая, лилась в водохра­нилища. Вечером-же привели в порядок все вьюки, чтобы утром можно было выступить пораньше.
23 апреля день выдался жаркий, но верблюды успели отдохнуть накануне, и мы сделали 27.5 килом. Сначала мы шли по равнине, покрытой редкой растительностью и про­стиравшейся на юго-восток от озера. Много попадалось глиняных конусов и террас, похожих на развалины сакль. Часа через полтора характер местности изменился. Начали . попадаться маленькие барханы, а еще минут через 10 они потянулись непрерывными неправильными грядами; главное направление их было N0-SW, а крутыми склонами они были обращены к S, SW и W.
Высота их равнялась 6-7 метрам, и переход через них часто был крайне затруднителен. Люди мои давали этой области название „яман-кумъ“ (дурной песок), „чон-
РАЙСКИЙ УГОЛОК.
385
кумъ“ (большой песок), или игиз-кум (высокий песок), а гребни барханов назывались у них „бель“ (перевал).
Стали также попадаться оригинальные песчаные образо­вания. Подобно тому, как волны, при встрече двух течений, громоздятся друг на друга, и достигают двойной высоты, так и встречные барханы, образованные различными ветрами, скрещиваясь, громоздились в пирамидальные массы, превы­шавшие по высоте остальную часть барханов.
По направлению с NNO к SSW тянулся перед нами увал из гигантских барханов, нагромождение барханов, образовавшееся, может быть, на более высоких точках первоначальной поверхности. Трудно было перевалить через этот увал. Верблюды, однако, карабкались удивительно уверенной, твердой поступью по крутым склонам, тогда как люди беспрестанно скатывались вниз.
Хотя это нагромождение имело лишь незначительную от­носительную высоту, вид с вершины открывался широкий. И, если я не побледнел от страха, когда мой взор потонул в этом безбрежном море с гигантскими волнами желтого песку, то, пожалуй, потому лишь, что я слитком верил в свою счастливую звезду, до сих пор всегда ярко сиявшую над моей головой. Это песчаное море даже казалось мне бесконечно прекрасным; тишина и мир, царствовавшие здесь, возвышали душу. Это было дивное величественное зрелище.
„Жажда неизведанного, неизвестнаго^ - вот имя той волшебной силы, которая непреодолимо влекла меня в за­мок царя пустыни, где ждали меня великия открытия, леген­дарные сокровища. „Qui ne risque, ne gagne“-было всегда мо­им лозунгом. Вперед, без страха и сомнения!--шептал ветер пустыни; вперед! - пели караванные колокольчики. Тысячи тысяч медленных шагов вперед, к цели, но не единого назад!
Но скоро барханы стали еще выше, достигая 18-20метр. над уровнем поверхности. Пробираться по ним стано­вилось очень трудно. Верблюды спускались со скатов очень осторожно; раз только упал один из несших ре­зервуары. с водой; пришлось его развьючить. Иногда нам преграждал дорогу чересчур крутой склон; приходилось Свен Гедин. 25
386 РАЙСКИЙ УГОЛОК.
останавливаться, брать в руки заступы и прокладывать до­рожку со ступеньками для животных.
Высота барханов дошла, наконец, до 25-30 метр. Ка­раван, проходивший по краю вершины такого бархана, ка­зался, если глядеть на него от подошвы, совсем крохот­ным. Мы, по возможности, держались одной изогипсы, чтобы не спускаться в котловины между барханами, почему, разу­меется, и шли зигзагами. Для перевалов мы выбирали более округленные с отлогими склонами вершины, но часто прихо­дилось спускаться и с крутого склона, которого нельзя было обойти. Все, не отрывая глаз, следили тогда за движениями верблюдов, которые после минутного колебания начинали спускаться по глубокому рыхлому песку, так и осыпавшемуся вслед за ними, засыпая им ноги по колена.
Здесь уже не было тех площадок с твердым гли­нистым грунтом, какие попадались нам в первые дни пути; кругом был один песок. Скоро мы оставили за собою и последние кустики тамариска, еще противостоявшие жаркому дыханию пустыни. Нигде не виднелось ни былинки, ни листика,-один песок, желтый, мелкий песок. Целые горы песку тянулись непрерывными грядами насколько хватал глаз, вооруженный полевым биноклем. Птицы не оживляли более воздушного пространства, следы газелей и антилоп тоже исчезли. Временами крайний выступ косы Мазар-тага исчезал в насыщенном пылью воздухе.
Бедные собаки больше всех страдали от жары в сво­их теплых шубах. Особенно выла, пищала и отставала Хамра. Мы уже с час тщетно искали в сумерках удобного места для привала, когда, наконец, увидали небольшую площадку с твердым глинистым грунтом, на которой росли два последних кустика тамариска. Верблюды живо общипали их. С этих-жф пор животным предстояло до­вольствоваться кунжутными маслом и отжимками. Люди на­чали было рыть колодезь; вырыли яму, глубиною в 70 сант., но земля все оставалась сухой, и рытье бросили.
Хватились Хамры; её не было; стали звать, свистать, со­бака так и не явилась. Магомет-шах сказал, что видел еще на полпути, как она вырыла себе ямку в песке, в тени кусков тамариска, и улеглась там. Люди и полагали, что
РАЙСКИЙ УГОЛОК.
387
собака издохла от солнечного удара. А, может быть, умное животное, соскучась бегать по песку, догадалось, что и впереди

хорошего ждать нечего, и рассудило за лучшее повернуть на­зад к последнему озеру, чтобы напиться и выкупаться там, 25*
38S ЦАРСТВО могильной тишины.
а затем вернуться к Марал-баши. Чтобы попасть туда, собаке, однако, предстояло переплыть Яркенд-дарыо. При­быв в Кашгар, я наводил о ней справки, но она, как в воду канула. Джолдаш остался нам верен и пал жер­твою своей преданности.
С каким-то странным, необъяснимым чувством раз­били мы наш первый лагерь в самой пустынной, бесплодной из всех пустынь света. Люди мало разговаривали, никто не смеялся; около огня, поддерживаемого корнями тамариска, образовался необычайно молчаливыйкружок.* Верблюдов привязали на ночь в самом лагере, чтобы они не вздумали уйти назад к озеру, где, знали, есть хороший подножный корм.
Могильная тишина царствовала кругом. Иногда замирал и звон колокольчиков, и слышалось только тяжелое медлен­ное и мерное дыханье верблюдов. Вокруг пламени свечки в моей палатке вилось еще несколько заблудших ночных бабочек, вероятно, занесенных сюда нашим караваном.
XXIII.
Царство могильной тишины.
24 апреля. Я проснулся в ЗУ2 ч. утра от страшного западного урагана, гнавшего в палатку целые тучи песку и угрожавшего снести самую палатку. Порывы ветра налетали со всех сторон, так как лагерь наш был разбит как-бы в котловине, окруженной барханами.
На севере возвышался уходящий на восток и на запад песчаный увал, южный склон которого падал под углом 31°. Направление мелкой ряби на поверхности песку было N-S. К югу от лагеря возвышался бархан почти параллель­ный увалу; угол падения северного склона этого бархана равнялся 10°. Крутые склоны вообще были обращены к югу и к западу; отлогие же к востоку и северу, что, разумеется, представляло крайне невыгодные для нас условия.

Полуденный отдых в пустыне, (с РИСУНКА ЛЮНГДАЛя).
ЦАРСТВО могильной тишины. 389
Несмотря на ураган, небо оставалось совершенно яс­ным; впрочем, это был западный ветер, а пыльным тума­ном сопровождается лишь восточный. День стоял жаркий, но ветер несколько прохлаждал. Вокруг нас крутились пес­чаные смерчи, иногда окутывая нас сплошным облаком. Высота их вдвое превосходила человеческий рост. Воздуш­ная синева над головой сохраняла свой яркий цвет, и солнце пекло беспрепятственно; горизонт-же был окутан в желто­огненный туман от летучего песку, набивавшагося всюду, и в рот, и в нос, и в уши. Он проникал даже сквозь одежду, и в теле ощущался неприятный зуд, к которому, впрочем, скоро привыкаешь.
Туман, заволакивавший горизонт, был для нас со­всем не кстати, так как часто ставил нас в затрудне­ние относительно выбора направления. Для нас удобнее было-бы, еслиб наоборот зенит тонул в тумане, а гори­зонт оставался чист. На вершинах барханов мы могли наблюдать, как летучий песок подымался на самом краю, словно бородка пера, раздуваемая ветром, как мелкие песчинки плясали с минуту по ветру и затем ложились на подветренную сторону, образуя на поверхности бархана мелкую красивую рябь.-
Тем неприятнее было, когда наши головы оказывались в уровень с этой песчаной мятелицей. Зажмурив глаза, плотно сжав губы, опустив голову, проезжаешь сквозь это облако песку, сыплющагося в уши, и затем стряхиваешь с себя песок, насколько возможно. У меня был с собой большой запас очков-консервов с темными предохрани­тельными сетками, и они отлично пригодились нам теперь, хотя самый мелкий песок и проникал сквозь сетки.
Западный ветер представляет здесь всетаки то пре­имущество, что способствует уравнению поверхности, сглажи­вает крутые склоны барханов, перебрасывая песок через гребень на восточную сторону. Один ураган, конечно, не мог выполнить этой гигантской работы, но всетаки не­сколько облегчил нам путь.
Люди выступили сегодня в путь, питая надежду набре­сти до вечера на местечко, где барханы будут не так высоки, и где найдется грунтовая вода, а, может быть, даже под­
390
ЦАРСТВО могильной тишины.
ножный корм и топливо. Но вместо того песок становился все глубже, и мы все больше и больше углублялись в неве­домую область. Только раз барханы действительно обнару­жили понижение, не превышая 12 - 15 мфтр., а между ними стали попадаться небольшие ровные, голые участки, частью покрытые глиной, частью инкрустированные солью.
Первоначально намерением моим было идти в югонискольковосточном направлении, чтобы попытаться узнать, как далеко в пустыне вынырнет снова Мазар-таг. Но мы не видели до сих пор и следа гор, и поэтому стали забирать к востоку, тем более, что таким образом сокращали себе путь к Хотан-дарье.
Ислам-бай стал нашим лоцманом и исполнял свою обязанность превосходно. Легкими шагами шел он далеко впереди каравана с компасом в руках. Иногда он исче­зал внизу за барханами, но затем опять показывался на вершине. Караван медленно двигался по его следам, кото­рые шли зигзагами между вершинами, соединявшимися иногда посредством небольших поперечных барханов, предста­влявших довольно сносные переходы.
Все падали духом, когда Ислам вдруг останавливался, всходил на пирамидальную вершину бархана и, приставив руку к глазам, высматривал перевал или проход. Мы понимали тогда, что путь становится все труднее. Иногда Ислам-бай уныло возвращался назад и кричал: „Хич йол йок! Хер тараф яман кум (нет дороги; всюду дурной песок)!“ Или: „кум-таг (гора песку)!“ Тогда приходилось делать большие обходы к северу или югу, чтобы миновать непроходимое место.
Люди все шли пешком, босые, молчаливые, усталые, вялые от жары, мрачные, и часто останавливались, чтобы напиться. Вода имела температуру почти 30° от беспре­рывного плесканья о раскаленные стенки железных резерву­аров, незащищенных более камышовой прокладкой между ними и переплетом ящиков. Камыш давно был до чиста вытаскан верблюдами. Но и такую воду пили с жадностью, так как питье усиливало выделение пота, и ветер сильнее прохлаждал тогда тело.
Мы все сбились в кучу, и караван полз впередъ
ЦАРСТВО могильной тишины.
391
точно улитка.. С каждой возвышавшейся над прочими вер­шины мы осматривались кругом, но кроме безжизненного однообразного песку нигде ничего не было видно. Барханы громоздились один возле другого. Это было безбрежное море, по которому шли настоящие горные хребты из тонкого желтого песку.
Верблюды подвигались еще удивительно твердым ша­гом, то взбираясь на крутые склоны, то спускаясь с них; нам, впрочем, часто приходилось прокладывать для них дорожки заступами. Во время трудных переходов через „даван-кумы“ (песчаные перевалы), как выражались люди, настроение духа падало, но когда открывался добрый конец пути по ровной долине-„дфрф“-между барханами, все снова оживлялись, подбадривались и восклицали: „Худа каласа“! (Даст Бог) „Иншалла!“ (с Божьей помощью) и „Биснисколькомила“! (С Богом). К сожалению, скоро перед нами вста­вали новые гряды и тянулись вдаль, насколько хватал взор.
Мы сделали продолжительный привал на высоком бар­хане, чтобы оглядеться и напиться. Напоили и бедного Джолнисколькодаша, и овцу, умиравших от жажды. Джолдаш просто с ума сходит, когда дело коснется воды. Как только кто ни­будь дотрагивается до резервуаров, он ужь тут, как тут, и умильно виляет хвостом. Последняя овца идет за нами неотступно, терпеливо, как собака. Люди очень к ней при­вязались и говорят, что лучше умрут с голоду, чем за­режут ее.
Между тем верблюды начали уставать, а трудные для перехода места становились все чаще. Если животным слу­чалось упасть на крутых склонах, они уже не могли под­няться без помощи. Одного верблюда, который упал, не­много не доходя до вершины, пришлось разъвыочить вплоть до седла и общими силами скатить вниз в впадину между барханами, 20 м. глубины; лишь там животному удалось встать на ноги.
Пройдя всего 13 килом., мы разбили лагерь на небольшой площадке с таким твердым сухим грунтом, что не стали и пытаться рыть колодезь. Теперь уже нигде не было и следа человеческой жизни. Вокруг моей свечки больше не
392
ЦАРСТВО могильной тишины.
порхали ночные бабочки, ни один оборванный ветром по­желтевший листок не нарушал угнетающего однообразия пустыни. Верблюды были привязаны и получили свой скуд­ный ужин.
Покончив со всеми хлопотами, люди уселись и стали разговаривать о событиях дня и о том, что ожидало нас завтра. Приятно было слушать, как Ислам нисколькобай старался внушить мужество остальным; он рассказывал им о на­ших прежних приключениях, о снежных сугробах в долине Алая, которые куда хуже песчаных, о ледниках Мустаг-аты и о наших подъемах на гору.
25 апреля. Вследствие ясности воздуха минимальный термометр обнаружил понижение, дав за ночь всего два градуса тепла. Утром дул северо-восточный ветер, и воз­дух опять пропитался пылью. Поэтому, температура воздуха весь день стояла необыкновенно низкая, и нам даже в пол­день не пришлось жаловаться на жару. Густая пыльная мгла скрывала от глаз даже ближайшие барханы.
Тфрассообразныф глинистые участки, между барханами, встречавшиеся крайне редко и избиравшиеся нами, по возмож­ности, местами привалов, представляют очень оригиналь­ные образования. Верхний почвенный слой этих участков- крайне рыхлая, пористая глина, расположенная горизонталь­ными слоями и рассыпающаяся в пыль, как только дотро­нешься до неё. Слои эти часто образуют уступы. На самых участках нет и следа песку или растительности.
Без сомнения, слои глины представляют аллювиальные отложения. Быть может, это последние следы высохшего азиатского Средиземного моря; тфрассы указывают на раз­личный уровень воды. Большинство площадок таких тенисколькорасс не превосходило палубы брига. Барханы в своем не­устанном странствовании надвигаются на них и покрывают их песком, сдвигаются и опять открывают их, так что эти глинистые участки постоянно меняют свой вид и поло­жение.
Утром я сделал печальное открытие. Я заметил, что вода в железных резервуарах плещется как-то подозри­тельно гулко, и вздумал осмотреть их. Оказалось, что воды в них оставалось только на два дня. Я спросил людей, по-
ЦАРСТВО МОГИЛЬНОЙ тишины.
393

Перевал через гребень бархана. (С рпсупва Д. Люнгдаля).
чему они не исполнили моего приказания запастись водой на 10 дней, и^они ответили, что Джолчи распоряжался заготов-
394
ЦАРСТВО могильной тишины.
лопием воды. Я начал его упрекать за такое важное упуще­ние, но он стал успокаивать меня, уверяя, что от послед­него озера всего 4 дня пути до местности, где можно опять дорыться до грунтовой воды.
Его показания совпадали с указаниями карт, и я пове­рил ему, тем более, что все его указания до сих пор оказывались верными. Вообще, все мы были уверены, что где нибудь неподалеку на востоке или на западе есть вода, поэтому никто и не заикнулся о возвращении к последнему озеру. А между тем от скольких страданий и горестей избавили-бы мы и самих себя и тех, кто беспокоился о нашей судьбе, если-бы мы вернулись назад!
Пока мы решили расходовать воду возможно бережли­вее. Я поручил по секрету Ислам-баю не выпускать из вида резервуаров, в которых еще оставалась драгоцен­ная влага. Верблюдам так и не удалось больше удовлетво­рить своей жажды.
В воздухе было прохладно, благодаря пыльному ту­ману, в котором смутно рисовались вершины барханов ка­кими-то фантастическими тенями: желтыми дельфинами с изогнутыми спинами, чудовищами, которые словно смеялись над нашей дерзостью. Туман вводил также в заблужде­ние относительно расстояния. Часто, например, мы нежданнонискольконегаданно оказывались около самой подошвы высокого бар­хана, который, благодаря неясности очертаний, казался нам еще далеко.
Перед нами возвышалась настоящая горная область с песчаными плато и нагорьями. Наибольшее скопление барха­нов было на севере и на юге, но самые высокие шли на вос­ток и на запад. Теперь тфрассообразные глинистые участки, удостоверявшие нас хотя в том, что у этого песчаного моря есть дно, и подававшие нам надежду выбраться из него, исчезли окончательно.
Повсюду кругом виднелся песок, сплошной песок; дно каждой впадины было также покрыто слоем песку. Мы, видимо, находились в самой худшей части пустыни, и нам становилось как-то жутко.
Я весь день шел пешком, частью, чтобы поберечь моего славного „Богру“, частью, чтобы подбодрить людей.
ЦАРСТВО могильной тишины.
395
„Баба“ беспрестанно останавливался, обрывая веревку. Он как будто и не чувствовал боли в губе. Наконец, он лег и как его ни погоняли, не встал, пока его не развью­чили. Шел он, однако, все медленнее, останавливался все чаще, и пришлось его вести за повод. В конце концов его вьюк разделили между другими верблюдами, и он одиноко потащился далеко позади каравана. Вид крушения одного из кораблей пустыни, без которых мы погибли, еще уси­ливал жуткое чувство.
Мы с нетерпением поглядывали на восток. Напрасно! Куда ни взгляни-горы песку. Но стоило взяться откуда-то весело жужжавшему около верблюдов оводу, чтобы все вос­прянули духом в надежде на близость „зфмли“. Но, ве­роятно, этот обманщик сопровождал нас давно, притаив­шись в шерсти которого нибудь из верблюдов.
„Ваба“ все задерживал нас, и мы решили остановиться на часок, чтобы дать ему передохнуть. Ему дали литр воды и охапку сена из его собственного вьючного седла; он проглотил все это с жадностью. Когда седло с него сняли, на спине у него оказалась открытая рана; больное пожелтев­шее мясо терлось о неровности изнанки седла. Кроме того животное хромало, и язык у него совсем побелел. Жаль было смотреть на беднягу. Караван продолжал путь, но Магомет-шаху пришлось остаться с „Бабой “, рев которого долго доносился до нас издали.
Самые высокие из барханов, достигали здесь 50-60 м. высоты, но дальше они снова понизились до 30 - 35 м.
„Карга, карга!“-закричал Ислам-бай, показывая на ворону, которая, покружившись над караваном, исчезла. Ворона всех обрадовала; мы рассуждали, что так как она вряд-ли из одного удовольствия залетит так далеко в пустыню, то значит у неё где нибудь неподалеку гнездо, и, следовательно, недалеко-жф должна быть вода.
Мы прошли 20 килом., как вдруг „Чон-кара“ отка­зался идти дальше, и пришлось разбить лагерь № 13. Вер­блюдам отдали остатки седла „Вабы“. У нас оставался еще запас сена и соломы в седлах остальных шести верблюдов.
Мои обеды становились все проще; я довольствовался
396
ЦАРСТВО МОГИЛЬНОЙ тишины.
чаем, хлебом и консервами. Люди пили чай, ели хлеб и „талканъ“. Насчет топлива было туговато; небольшой за­пас, взятый в дорогу, истощился, и приходилось жертвовать некоторыми менее нужными деревянными ящиками.
Вечером составили совещание. Все оказались того мнения, что до Хотан-дарьи самое большее 3 дня пути; кроме того мы надеялись, что еще раньте попадем в по­лосу леса. В палатке моей жужжали два комара; занесли-ли мы их сами, или их принесло ветром из близко-лежа­щего леса?
26 апреля. Пока люди были заняты приготовлениями к выступлению, я на восходе солнца отправился пешком один к востоку, чтобы наметить дорогу. С тех пор я и продолжал весь путь до Хотан-дарьи пешком, так что не мог более измерять расстояния тагами верблюда, как делал вначале. Теперь я считал число собственных ша­гов, и это занятие приковывало мое внимание не меньше. К тому-же я смотрел на каждые пройденные 100 шагов, как на своего рода победу, и каждая пройденная тысяча тагов подкрепляла во мне надежду на спасение.
С компасом и биноклем в руках, я торопливо ша­гал прямо на восток, так как в этом направлении скорее всего можно было ожидать встретить реку. Скоро лагерь и верблюды исчезли за вершинами дюн. Одна муха, на которую я взирал с необычною благосклонностью, со­ставляла мне компанию. Не будь её, я был-бы оконча­тельно одинок среди этой могильной тишины, этого жел­того моря с песчаными волнами-барханами, очертания ко­торых сглаживались и редели по направлению к востоку. Более торжественного безмолвия и мира не могло царить даже в воскресный день на кладбище; для полного сходства с последним здесь не доставало только крестов.
Барханы стали как будто пониже. То переваливая че­рез вершины, то обходя их, я старался, по возможности держаться одной изогипсы, зная, что по моим следам тя­жело поплетутся верблюды. От NO по направлению к SW и от W к О тянулись там и сям причудливые, перекрещи­вающиеся гряды барханов.
Положение наше оказывалось отчаянным. Барханы скоро
ЦАРСТВО могильной тишины.
397
опять достигли высоты 40 - 50 м. Поглядеть с вершины та­
кого гиганского бархана вниз к подошве под­ветренного склонаего- голова кружилась. Эти барханы угрожали нам медленной, но верной смертью. они преграж­дали нам путь, и нам приходилось обходить их - другого исхода не было.
Крутые склоны были теперь обращены на во­сток и юго-восток, указывая, что здесь в последние дни господ­ствовал юго-западный ветер. И теперь еще с северо-запада тянуло свежим ветерком. Время от времени по­рывами ветра проносило какие-то комки расти­тельного пуха, а вниз по склону барханов катились клубки сби­тых, сцепившихся, су­хих репьев. К не­счастью, все эти слабые симптомы растительной жизни обязаны были своим проявлением сенискольковеронисколькозападному ветру, и, вероятно, исходили из областей, оставлен­ных нами позади.

Около полудня я
был готов упасть от усталости и
жажды; солнце жгло, как раскаленная печь. Я не в силахъ
398
ЦАРСТВО могильной тишины.
был идти дальше, но тут муха взлетела кверху с таким веселым жужжаньем, что я воспрянул духом. „Попытайся пройти еще конец!“-шептал мне внутренний голос. „До­берись хоть до ближайшей вершины, пройди еще хоть тысячу шагов! Ты всетаки будешь ближе к Хотанънисколькодарье, свежия струи которой, стремясь с Лоб-нору, поют песнь о жизни, о весне, о весне жизни!“
Я прошел еще тысячу шагов и упал на вершине бархана, растянулся на спине и прикрыл лицо своей белой фуражкой. „Палящее солнце, спеши лучше к западу, расто­пить льды на склонах Мустаг-аты, и принеси нам хоть один кубок хрустальной влаги, низвергающейся с её го­лубых ледников!“
Я прошел 13 килом. Хорошо было отдохнуть, тем более, что на вершине бархана было прохладнее от ветра. Я впал в дремоту и забыл все злополучие нашего положения. Мне грезилось, что я отдыхаю на сочной лужайке в тени густолиственного серебристого тополя, листочки которого ко­леблются от легкого ветерка. Я слышал журчанье и плеск волн о берега; волны подкатывались к самым корням дерева; в ветвях его пела птица....
Это был чудный сон. Я-бы хотел наслаждаться им подольше, он уносил меня далеко, далеко.... Но глухой звон караванных колокольчиков разом пробудил меня к ужасной действительности. Я приподнялся и сел. Голова моя была словно налита свинцом, глаза слепило от горячего блеска желтого песку.
Верблюды подходили неровною заплетающеюся поступью; глаза их были тусклы, взгляд покорно равнодушен; они, казалось, уже и не помышляли больше о подножном корме; дышали они тяжело, и запах дыханья их был еще неприят­нее обыкновенного. Пришло всего 6 верблюдов с Исламънисколькобаем и Касимом; остальные двое людей остались с „Бабой“ и „Чон-кара“, у которых ноги отказались служить еще в самом начале пути. Магомет-шах и Джолчи должны были придти на место стоянки после, глядя по тому, как позво­лит состояние больных верблюдов.
Теперь характер местности снова изменился. Между барханами там и сям пролегали плоские, ровные участки, по­
ЦАРСТВО МОГИЛЬНОЙ тишины. 399
крытые мелким подвижным материалом, настоящею пылью, в которой ноги наши тонули, как в трясине, почему и при­ходилось тщательно избегать таких мест. В других ме­стах песок был усеян мелкими острореберными облом­ками кремня; кремень как будто оказывал на барханы такоенисколькоже действие, как масло на волны морские: дюны были здесь точно приплюснуты, округлены и лишены обычной мелкой ряби на поверхности.
Между двумя барханами мы наткнулись на крайне неожинисколькоданную находку: остатки скелета осла или, как полагали люди, дикой лошади. Сохранились только кости ног, белые, как снег, и настолько хрупкия, что рассыпались в прах при малейшем прикосновении. Копыта, сохранившиеся лучше всего, были слишком велики, чтобы принадлежать ослу, и слишком малы для обыкновенной лошади.
Зачем попало это животное в пустыню и как давно лежит оно здесь? - Песок пустыни не давал на эти во­просы ответа. Пожалуй, скелет этот лежал тут тысячи лет, так как впоследствии я убедился, что мелкий сухой песок обладает несомненным свойством сохранять органи­ческие тела. Таким образом и нет ничего невероятного в том, что скелет этот был погребен под песком в течение веков и обнажен, вследствие передвижения бар­ханов, только недавно.
Все изнемогали от усталости и жажды, а мы прошли еще только два с половиной километра. Привал сделали на небольшой твердой глинистой площадке. И здесь мы нашли диковинки: белые, хрупкия раковинки маленьких улиток, несколько мелких галек, из которых некоторые представ­лялись округленными и как бы полированными водой, крем­ней, обломок большой двустворчатой раковины и множество трубочек извести, подобных известковым осадкам, обра­зующимся вокруг стебельков камыша.
Магомет-шах и Джолчи добрели до лагеря только в сумерки, усталые, истомившиеся от жажды, опираясь на посохи. Верблюдов они бросили на произвол судьбы, так как те отказались идти. Оживленные ночной прохладой животные, однако, дотащились до лагеря около полуночи. Я ужь послал было за ними одного из людей.
400
ЦАРСТВО МОГИЛЬНОИИ тишины.
В лагере в этот вечер царило необычайное оживле­ние: в бинокль мы открыли, что к востоку барханы становятся все ниже; кроме того около самого лагеря они имели уже только 10-15 м. высоты. Мы могли, следовательно, надеяться, что завтра выйдем из полосы „чон-кума“ и, может быть, даже разобьем лагерь в лесах Хотан-дарьи! Эта радост­ная мысль оживила всех.
Моей палатки больше не разбивали. Нам надо было беречь свои силы. Все спали под открытым небом. Джолчи продолжал сторониться других и говорил только, когда к нему обращались с прямым вопросом. Видъу него был ехидный, и на душе становилось легче, когда он не попа­дался на глаза.
Чаще всего в течение дня слышалось слово „яманъ“ (худо). Но иногда давал себя знать и юмор-юмор при­говоренного к повешению, как говорится на севере. Так, например, когда мы проходили по кремням, кто-то из лю­дей советовал другим поискать золота. И вообще, как-бы ни приходилось худо днем, все подбадривались, когда пред­стояло сделать привал: ночь с её прохладой и отдыхом от трудов и разбитыхънадфжд дня всегда была желанным другом, печалиться же о завтрашнем дне мало было толку.
Около шести часов вечера мне вдруг пришло в го­лову- не попробовать-ли всетаки вырыть колодезь? Исламънисколькобай и Касим изъявили живое сочувствие моему плану, и, пока первый готовил мне обед, второй немедленно взялся за дело. Он засучил рукава, поплевал на руки и принялся рыть „китменемъ“, сартским заступом, сухую, скрипевшую под ударами глину, распевая песню.
Когда к нам присоединились и остальные двое людей, все трое стали рыть по очереди. Джолчи на мое обращение к нему презрительно рассмеялся и ответил, что, конечно, вода там внизу есть, но только на глубине 30 кулачфй (саженей). Его, однако, пристыдили, и он принялся работать с тем большим рвением, что смешанная с песком глина стала на глубине одного метра сыроватою.
Это открытие оживило нас всех. Я наскоро проглотил свой обед и поспешил с Ислам-баем к колодцу. Теперь мы стали работать все пятеро. Касим рыл так, что заступъ
ЦАРСТВО могильной тишины.
401
визжал. Скоро землекоп скрылся в яме с головой, и ему стало неудобно выбрасывать песок на поверхность. Привязали веревку к ручке ведра и спустили ведро в яму. Один из остальных подымал и опоражнивал ведро по мере надоб­ности. По краям колодца образовался понемногу высокий вал из вырытого материала, и я старался разгрести ого по по­верхности, чтобы расчистить место пошире.
Работа началась в 6 ч. Температура воздуха равнялась еще 28.6° Поверхность почвы была нагрета до 26.8. На глу­бине 1.05 м. смешанная с песком глина имела температуру 16.6°, а на 1.54 м. 12.4° и оказывалась иногда с примесью красновато-бурой железистой примазки, должно быть остат­ками некоторых разновидностей сгнивших растений. Камнискольконфй-же не попадалось совсем.
Славно, прохладно было растянуться на вырытом песке. Вода в последнем железном резервуаре сохраняла еще температуру 29.4°, но стоило закопать кувшин с водой в этот песок, и вода делалась прохладной и освежающей.
Песок, хотя и медленно, становился все сырее. Джолчи полагал, однако, что до воды было еще далеко. На глубине 2 метров вырытый материал оказывался уже настолько сырым, что из него можно было лепить колобки, и руки от прикосновения к нему становились влажными. Как приятно было прижаться к нему пылающим лбом!
Так прошло часа два. Люди устали. Пот катился по их обнаженным спинам. Они все чаще и чаще делали передышки и утоляли жажду глотком воды. В этот вечер мы пили, не мучась угрызениями совести, в надежде на колодезь, который должен был пополнить наши пустые ре­зервуары.
Тем временем стемнело; в стенах колодца сделали углубления, и в них вставили огарки свечей. Инстинкт при­влек всех животных к краям колодца. Верблюды вытя­гивали шеи, чуя влажность песку, на котором распростерся Джолдаш. Время от времени подходили наведаться и куры.
С отчаянным напряжением продолжали мы работать- ради спасения нашей жизни. Надежда на спасение придавала нам силы. Мы не хотели сдаваться и готовы были, коли на то пошло, оставаться здесь и рыть весь следующий день.
Свен Годин. 26
402 ЦАРСТВО могильной тишины.
Мы как раз говорили об этом, стоя вокруг зияющей ямы и глядя на Касима, который был на дне фя; его обнажен­ная до пояса фигура, слабо освещаемая светом огарков, принимала какие-то фантастические очертания. Вдруг он внезапно перестал рыть, выпустил заступ из рук с каким-то сдавленным криком и словно окаменел.
-Что такое? что случилось? - с изумлением спраши­вали мы все.
-Курук-кум (сухой песок)!-раздался голос, как будто выходивший из могилы...
Несколько ударов заступом убедили нас в том, что песок действительно вдруг стал сухим, как трут. Предательская влажность объяснялась, может быть, ливнем, или растаявшим тут зимою снежным сугробом. Настоящей причины её мы не знали, песчаные барханы не выдали нам своих тайн. Глубина вырытого колодца достигала 3.13 м., температура в яме на этой глубине равнялась 11.2°.
Только теперь почувствовали мы, что устали, и что пона­прасну потратили столь нужные нам силы. У нас просто руки опустились; всеми овладело мрачное, тяжелое настроение. Избегая глядеть друг на друга, мы печально побрели каж­дый к своему ложу, чтобы забыться тяжелым долгим сном от удручающих разочарований дня.
Но прежде, чем лечь, я имел с глазу на глаз сове­щание с Ислам-баем. Мы не скрыли друг от друга одо­левавших нас забот, но условились до конца не падать духом и поддерживать бодрость духа в остальных. До Хотан-дарьи, согласно картам, было уже недалеко, но, тем не менее, нам следовало приготовиться ко всему худшему.
Трое остальных уже спали, когда мы освидетельство­вали последний резервуар с водою. Там оставалось воды на один день. Надо было беречь ее, как золото. Да, фсли-бы мы только могли купить воды еще на один день, мы отдалинисколькобы за нее весь наш запас китайского серебра.
Последний остаток воды надо было разделить на порции по каплям. Тогда являлась возможность протянуть еще три дня. На каждого приходилось в таком случае по два ста­кана в день. На долю верблюдов, не получавших в тфче-
ВОДЫ НЪТЪ’
403
ниф последних трех дней ни капли воды, и нельзя было уделить ничего. Джолдашу и овце до сих пор выдавали по чашке воды в день, так что они были еще молодцами.
Наконец, улеглись и мы, а терпеливые, кроткие, как жертвенные ягнята, верблюды все стояли в тщетном ожида­нии около зияющего пустого колодца.
XXIV.
Воды нет!
На восходе солнца 27 апреля для верблюдов было сде­лано все, что только возможно было, чтобы поддержать в них силы еще хоть на короткое время. Из одного вьючного седла было вытащено все сено и разложено перед ними. Они съели сено с жадностью и стали искать воды. Мы помочили им губы и дали по глотку промочить горло. На десфрт-жф они получили целый мешок старого хлеба с кунжутным маслом. На месте стоянки были брошены печка, моя поход­ная кровать, ковер и другие менее важные предметы.
Наскоро выпив чаю, я поспешил отправиться вперед, по тому же направлению на восток. Я сгорал от нетерпения выбраться на ровную дорогу, - барханы стали ниже, достигая лишь 10 метр. высоты. Я, однако, заметил, что бурая под­почва, проглядывавшая там и сям между барханами, обна­руживает слабую неровность. Меньшая высота барханов, следовательно, могла объясняться волнистостью первоначаль­ной поверхности почвы,-песок меньше скоплялся на возвы­шенностях, нежели вокруг них.
Предположения мои сбылись. Через час я опять был окружен высокими труднопроходимыми барханами. Крутые склоны обращены были к востоку и югу; самые маленькие барханы лежали на N и S или N0 - SW. Самые-же крупные нагромождения песку тянулись с востока на запад.
Ни следа жизни, ни кустика тамариска на горизонте, ничего, что указывало бы на близость „зфмли“! У меня просто 26*
404
воды нът!
голова кружилась среди этого пустынного моря песку. Воорунисколькожась биноклем, я напрягал зрение и высматривал с вер­шины каждого высокого бархана - не покажфтся-ли на гори­зонте темная полоса лесов Хотан-дарьи; нет, ничего!
Спускаясь по одному склону, я увидал какой-то пред­мет, похожий на корень. 51 наклонился, чтобы ощупать его, но предмет вдруг побежал. Это оказалась ящерица од­ного цвета с песком. Она скрылась в маленьком отверстии в утрамбованной поверхности бархана. Чем она жила тут? Неужели она никогда не* нуждалась в капле воды?
День выдался прекрасный; небо было затянуто легкими облачками, и жара не особенно донимала, так что и выделе­ние пота было менее обильно, чем обыкновенно. чересчэ три с половиной часа меня нагнал наш караван, который весь день шел бодро. Магомет-шах с двумя больными верблюдами опять отстал.
Завидели двух гусей, летевших на значительной вы­соте по направлению к северо-западу. Они снова оживили наши надежды, так как мы решили, что они летят с Хо­тан-дарьи к маленькому озерку у подошвы кряжа. Это был собственно самообман с нашей стороны: если гуси летят высоко, то, значит, предприняли дальний перелет, да и что для них перелететь через пустыню, в 300 верст в по­перечнике?
С час я опять ехал на своем славном „Богре“, безропотно принявшем такое увеличение своего груза. 51 чув­ствовал ужасную усталость, но, когда заметил, что у вер­блюда дрожат колени, предпочел слезть и идти пешком.
Барханы в этот день достигли максимальной высоты- 60 метр. Измерял я высоту их на глазомер следующим образом: я останавливался в значительном расстоянии от крутого склона бархана, по гребню которого проходил кара­ван, измерял высоту верблюда, приставив к глазу каран­даш, на котором были отмечены маленькия деления, а за­тем таким-жф путем измерял высоту бархана, высчитывая, во сколько раз она больше высоты верблюда. Верблюды ка­зались просто крошками в сравнении с барханами, походив­шими на настоящие горы.
Подвигались мы по этим гигантским волнам не бы-
воды пит!
405
стро, так как то и дело приходилось делать большие обходы. Иногда обходы эти вели к западу, и таким образом мы теряли понапрасну много шагов.
Джолдаш взвизгивал и выл, держась поближе к ре­зервуарам, где остатки воды булькали свою лебединую песнь. Когда мы останавливались в нерешимости на не­сколько минут, Джолдаш начинал лаять, визжать и рыть лапами песок, как бы желая напомнить нам, что ему страшно хочется пить и что пора-бы вырыть колодезь.
Когда я отдыхал, собака садилась передо мною и долго­долго глядела мне прямо в глаза, как-бы спрашивая, естьнискольколи еще надежда? Я ласкал ее, притворяясь спокойным, и указывал рукою на восток, - там-де есть вода. Джол­даш навастривал уши, вскакивал и кидался по указанному направлению, но скоро возвращался унылый, словно обманутый.
На площадке пирамидального бархана, на вершину кото­рого вскарабкался с трудом Ислам-бай, мы сделали долгий привал, чтобы дать Исламу время хорошенько исследовать горизонт в бинокль. Ни малейшей надежды не дал нам этот осмотр. Всюду то-жф море с застывшими песчаными волнами! Куда ни погляди-вокруг нас расстилалась мерт­вая пустыня.
Тем не менее мы решили продолжать путь, пока все шесть верблюдов не остановятся, словно по уговору. Случи­лось это в 6 ч. вечера на бархане, обращенном отлогим склоном к северу, и мы разбили здесь лагерь № 15; кругом расстилалась все такая же трудно-проходимая местность.
Вскоре явился и Магомет-шах, сообщивший, что оба больные верблюда отказались идти еще в самом начале пути, и он бросил их. Один из них нес два дорож­ных резервуара из под воды, которые тоже были брошены, а другой шел порожним. Будь я там, я бы пристрелил животных, так как, по мнению Магомета-шаха, им остава­лось жить много-много дня два. Он, однако, полагал, что еслибы мы нашли воду к вечеру, их еще можно было-бы спасти. Но воды не было и они, значит, были обречены на гибель. Можно было только пожелать, чтобы они не мучились слишком долго, одинокие, брошенные, напрасно ожидая помощи!
406
воды нът!
Известие, принесенное Магометомъ*шахом, произвело на меня удручающее впечатление. Это была моя вина, что поги­бали невинные животные; я нес ответственность за все ужасные мгновения, за все страдания и муки и людей и живот­ных моего каравана! Я не присутствовал при оставлении первых верблюдов на произвол бездушной песчаной пу­стыни, но сцена эта стояла перед моими глазами, и я не мог отделаться от неё, она давила меня кошмаром по ночам, не давала спать.
„Бабу“ Магомет-шах оставил уже лежащим, но чер­ный верблюд еще держался на ослабевших ногах и, вытягивая голову с прорванными ноздрями, печально гля­дел блестящими глазами вслед уходившему каравану, ко­торый мало по малу скрылся из вида.
Я представлял себе, как „Чон-кара“ затем мед­ленно повернул голову к своему товарищу и улегся рядом с ним. Потом они, верно, вытянули шеи и легли головой на песок, полузакрыв глаза и тяжело дыша. Мало-по-малу изнеможение все увеличивалось, и они легли на бок, вытя­нув ноги.
Кровь обращалась в их жилах все медленнее и мед­леннее, смертный сон овладевал всеми членами... Может быть, им грезились чудные часы, проведенные в камышах около подошвы Мазар-тага! Промежутки между вздохами становились все продолжительнее и, наконец - дыханье прервалось совсем.
„Баба“, наверно, испустил дух первым, - он был слабее. Но как долго всетаки тянулась агония? Этого мы ни­когда не узнали. Я весь холодел от ужаса при мысли, что, они, пожалуй, прожили еще долго и были заживо погребены смерчем, разразившимся через день. Теперь они спят веч­ным сном под движущимися могильными холмами пу­стыни.
Поздно вечером завидели мы на западе тяжелые дожде­вые тучи сине-стального цвета. Там была вода и жизнь - здесь жажда и смерть. Тучи росли и сгущались. Это зрелище точно гипнотизировало нас, приковав к себе все наше внимание.
Надежда на дождь все росла. Мы выставили пустые ре-
воды нът!
407
зфрвуары, растянули на песке парусину от палатки, а люди приготовились схватиться за концы её. Мы ждали дождя съ

минуты на минуту, но тучи понемногу уплыли к югу, не по­дарив нам ни капли.
Ислам-бай в последний раз испек для меня хлеба.
408
воды пит!
Магомет-шах объявил, что мы стали жертвами злых ду­хов пустыни, т. ф. заколдованы и теперь уже не выберемся из пустыни. Ислам-бай с удивительным спокойствием, точно это было самым естественным делом в свете, за­метил на это, что сперва падут один за другим верблюды, а потом уж и мы. Я возразил ему, что, напротив, уверен в нашем спасении.
Джолчи глумился над моим компасом, который-де водил нас за нос вокруг одного и того-же места. По его мнению, какие-бы концы мы ни проходили, все равно дальше не уйдем, а только задаром будем истощать силы,-мы осуждены умереть через несколько дней от жажды.
Я попытался рассеять его опасения насчет компаса. Компас показывал направление верно, и мы все время шли прямо к востоку; Джолчи мог сам убедиться в этом по восходу солнца. Тогда Джолчи ответил, что пыльная мгла и „чары“ не позволяли даже положиться на солнце.
28 апреля мы проснулись при сильном урагане с NNO, взрывавшем и крутившем песок. Желтосерыф смерчи в дикой пляске взбирались на барханы, опрометью сбегали на подветренную сторону и продолжали там свой дикий танец. Бросив на ветер несколько клочков бумаги, можно было наблюдать, как и их угоняло на подветренную сторону, где они начинали метаться с места на место.
Атмосфера была до крайности насыщена пылью и пес­ком; не видно было даже ближайших барханов. Сегодня действительно невозможно было руководиться солнцем: ни один луч на небосклоне не указывал его местонахожде­ния. Это был самый ужасный песчаный ураган за все наше странствование по пустыне, один из тех „кара-бурановъ“, которые превращают день в ночь.
Мы спали под открытым небом. Ночь была свежая. Я лежал, завернувшись в шубу и укутав голову башлыком. Несмотря на то, утром я оказался буквально зарытым в песок. На шее и на груди песок лежал толстым слоем, и, когда я встал, он посыпался мне за рубашку, так что пришлось раздеваться и вытряхивать платье.
Шубы сравняло песком с поверхностью бархана. Все остальные предметы были также засыпаны, и намъ
воды нът!
409
стоило немалых трудов вырыть посохами погребенные вещи.
Идти в этот день было очень трудно,-не видно ни зги, неизвестно куда и идешь. Зато воздух был прохладен, и ветер помогал забывать жажду.
Сегодня я, разумеется, не мог идти вперед,-следы тотчас-жф заметало. Приходилось держаться вместе; поте­ряв других из виду, невозможно было-бы дать знать о себе ни криком, ни ружейным выстрелом,-шум урагана за­глушал все звуки. Различать можно было только самого ближайшего из верблюдов, остальные исчезали в непро­ницаемой мгле. Лишь своеобразный свист и шум давали знать, что мимо несутся мириады песчинок.
Может быть, этот-то шум и повлиял на фантазию Марко Поло, заставив его описывать ужасы великой пустыни таким образом: „Иногда голоса духов слышны и днем; время от времени раздаются точно звуки множества различ­ных музыкальных инструментов, чаще всего звуки бараба­нов. Поэтому путешественники обыкновенно держатся по­ближе друг к другу. Всем животным-же вешают на шеи колокольчики, чтобы они не так легко отбились. Перед тем, как расположиться на ночлег, ставят значок, ука­зывающий направление завтрашнего пути. Таким образом переходят пустыню“.
Да, тяжелый это был для нас переход. Среди дня часто наступал полнейший мрак; большфю-жф частью во­круг стоял оранжево-серый туман. Часто мы чуть не за­дыхались от летевшего нам в лицо песку. Иногда порывы урагана были так сильны, что мы принуждены были останав­ливаться. Мы прятали тогда лицо за верблюдами, которые тоже поворачивались к ветру хвостом и опускали голову к земле.
Барханы и не думали становиться ниже, попрежнфму пре­граждая нам дорогу; едва мы успевали перевалить через один гребень, как перед нами вставал из тумана другой. Один из молодых верблюдов начал сдаваться. Ясно ви­дно, когда силам их приходит конец. Поступь становится неровной, спотыкающеюся, глаза приобретают стеклянный блеск, нижняя губа отвисает, ноздри расширяются.
410
воды нът!
Мы как раз взбирались на вершину бархана, когда ураган налетел с удвоенной яростью. Джолчи вел уми­рающего верблюда в хвосте каравана. Восточный склон бархана спускался в долину, где песок на небольшом расстоянии образовывал ровную поверхность. Тут присое­динился к нам запыхавшийся Джолчи, боявшийся потерять нас из виду. Верблюд-жф не осилил подъема, упал, не дойдя до вершины, сразу лег на бок и нельзя было заста­вить его подняться.
Я скомандовал привал и послал двух людей погля­деть, что случилось с верблюдом; они на несколько минут скрылись в тумане, но затем вернулись, говоря, что и следов наших уже не осталось и что они побоялись отбиться от каравана. Таким образом мы потеряли третьего члена нашего каравана.
Мало-по-малу чувства наши притупились, и мы стали равнодушными к таким потерям. Дело шло теперь о спа­сении нашей собственной жизни! И, выступая в путь утром, я думал обыкновенно: чья-то очередь сегодня отправиться в последний путь?
В 6 ч. мы, пройдя 20.6 килом., сделали привал. После краткого совещания, мы решили бросить все, кроме самого необходимого, и я с Исламом-баем пересмотрел весь наш багаж. Запас провианта на 3 месяца: сахар, мука, мед, рис, картошка, разная зелень, макароны, консервы-все было разобрано, и лишнее отложено в сторону. Отложили также несколько шуб, войлоков, подушек, книги, большой тюк с газетами, походную кухню, котел, фарфоровую посуду и мн. др.
Уложив все эти предметы в ящики, мы покрыли их цыновками и поставили между"двумя барханами; на ближай­шей высокой вершине, видной издалека, водрузили шест, а к нему вместо флага привязали нумер шведской газеты. Мы полагали вернуться сюда, если найдем воду, поэтому мы вечером нащепали из крышки одного из ящиков де­сятка два лучинок, и к каждой прикрепили по нумеру га­зеты, с тем, чтобы втыкать их по дороге на вершинах барханов. Эти путевые знаки должны были указать нам путь обратно к лагерю № 17, где мы оставили наши ящики.
воды нет!
411
Запасаясь в путь консервами, я выбирал преимуще­ственно содержащие влагу, вроде шампиньонов, омаров,

,Кара-бураыъ“, превращающий день в ночь. (С рисунка Д. Люнгдаля).
сардин. Люди мои, убедившись, что в моих коробочках нет свиного мяса, охотно лакомились этими деликатессами.
412
воды нът!
Остаток консервов и был взят нами из лагеря 17 и съеден в течение следующих дней.
Остаток воды, около двух литров, сохранялся в двух железных кувшинах. Последнюю пару железных резерву­аров мы решили взять с собой на случай, если найдем воду. Верблюдов удовлетворили, пожертвовав еще одним сед­лом. Но они ели неохотно,-у них пересохло в горле. Я в последний раз напился чаю и закусил основательной порцией консервов.
29 апреля. На восходе солнца мы выступили в путь с 5-ью верблюдами, которые еще держались на ногах. Исламънисколькобай грустно сообщил мне новость: один из железных кувшинов оказался пустым. Все подозревали Джолчи, ко­торый ночью ползал вокруг и рылся в темноте. Но до­казать его виновности нельзя было.-
Наши подозрения увеличились, когда он подполз ко мне, плача и жалуясь на боли в груди и в желудке. Мы полагали, что он притворяется. Но на мне лежало подавать добрый пример и поддерживать в других мужество, и я отдал ему половину своей порции. Затем мы потеряли его из вида и только на следующее утро он опять присоединился к каравану.
Путешествие наше стало безнадежным блужданьем, тщетным высматриваньем „зфмли“. Не видно было и при­знака жизни. Песчаное море казалось не имело границ. Бар­ханы тянулись на север и на юг, а крутые склоны их были обращены к западу, что еще более затрудняло наше движение.
Поглядеть с вершины высокого бархана на восток- взор упирался в эти крутые склоны, и казалось, что перед тобой отлогая лестница. На западе взор, напротив, встре­чал отлогие наветренные склоны, и поверхность в этом направлении казалась почти ровною. Этот обман зрения спо­собен был привести в отчаяние: казалось, что впереди песок громоздится все выше инепроходимее. Подветренные склоны барханов часто оказывались покрытыми блестящим налетом мельчайших обломков слюдяного сланца, сталь­но-серого цвета.
Сегодня попались нам на пути скелет полевой мыши и
воды нът!
413
старый засохший ствол тополя; находки эти оживили нас на минуту, хотя и но доказывали еще близости воды. Мышь

могла быть занесена сюда птицей, а ствол был без корня.
Весь день мы шли по глубокому песку. Подвигались тихо,
414
воды нът!
колокольчики звонили всф медленнее. Верблюды изнемогали, но всф еще сохраняли свою величественную, спокойную по­ступь. Помет их состоял только из нескольких соломи­нок, так как они жили теперь по большей части насчет запаса жира в горбах и быстро тощали. Вид их был жалок; ребра так и ощфлкнулись. На трех оставленных верблюдов мы смотрели уже, как на погибших; если-бы даже „земля“ и вода были теперь близки, их уже нельзя было спасти.
Погода стояла весь день тихая, но воздух был еще на­сыщен пылью. Люди справедливо говорили, что это просто Божья благодать, что погода в последние дни прохладная,- по крайней мере мы не страдали от солнцепека, иначе вфрнисколькоблюды-бы давно пали, дай мы находились-бы на краю смерти.
Я прошел подряд 12.1 часов, и мы в этот день сде­лали целых 27 килом. По прежнему не замечалось, чтобы барханы на востоке редели; море песчаных волн попрежнискольконему сливалось на краю горизонта с небом, взору не на чем было отдохнуть.
30 апреля. Минимальный термометр упал за ночь до ч-5.1о, и даже утром было довольно свежо. Тонкая пыль всф еще носилась в воздухе, но атмосфера всетаки прочистилась на столько, что светлая полоса показывала высоту солнца. Верблюдам скормили еще одно седло и весь запас масла, так что расчитывали поддержать их силы еще на день.
В кувшине оставалось всего два стакана воды. В то время, как другие люди были заняты навьючиваньем вер­блюдов, Ислам-бай поймал Джолчи, который, стоя спиной к товарищам, приставил к губам кувшин с водой. Тут произошла одна из тех тяжелых сцен, которые не­избежны вь таких случаях. Ислам-бай и Касим с яростью бросились на Джолчи,' повалили его, били по лицу, пинали ногами и убили-бы его до смерти, если-б мне, наконец, не удалось остановить их.
Воды уцелела половина, около */6 литра. В полдень я позволил людям помочить губы, остаток-жф мы должны были разделить вечером на 5 равных частей. Мы сообра­жали-сколько дней можем мы пробиться таким образом, и Магомет-шах припомнил, что он много лет тому на­
воды нът!
415
зад целых тринадцать дней то брел, шатаясь, то полз по безводной дороге в Тибете.
Вот опять зазвенели колокольчики, и караван высту­пил в путь по направлению к востоку. Вначале барханы имели только 8 метр. высоты, но скоро мы опять очутились среди „чон-кума“. Маленькая трясогузка, чирикая, взвилась над караваном и зажгла в нас новую искру надежды. Ислам-бай так оживился, что просил позволить ему отпра­виться вперед с кувшинами, чтобы поскорее добыть воды и вернуться к нам. Но я не пустил его,-он был мне теперь нужнее, чем когда бы то ни было, и мы двинулись все вместе.
Уже в самом начале пути мы спохватились, чтоДжолчи нет с нами. Люди полагали, что ему не под силу было идти дальше. Все были озлоблены против него. Это он уверил,, что нужно запастись у последнего озера водой только на четыре дня и ручался, что мы найдем в этот срок колодезную воду. Люди даже подозревали, что он с самого начала со­ставил себе план погубить нас, нарочно завел нас в та­кую часть пустыни, где мы должны были погибнуть, и хотел еще украсть остаток воды, чтобы спасти себя самого, добраться до населенных трактов, набрать там шайку таких-жф золотоискателей и вернуться ограбить оставленные нами сун­дуки. Нельзя было знать наверное, насколько такие предполо­жения были основательны, дело так никогда и не выясни­лось.
Я все еще каждый вечер делал чернилами нужные от­метки в моем дневнике, .и эти записи и послужили основой для подробного описания этого ужасного путешествия. Последние строки, которые могли буквально стать „последними41, были написаны вечером ЗО-го апреля. Привожу их здесь.
„Остановились на вершине высокого бархана, где вер­блюды упали в изнеможении. Мы исследовали в бинокль всю местность к востоку: горы песку всюду, нигде ни бы­линки, ни признака жизни. О Джолчи ни слуха, ни духа. Люди думают, что он вернулся к оставленному нами багажу, чтобы там, питаясь консервами, дождаться помощи. Ислам считал его погибшим.
Утром осталось еще около стакана воды. Половину от­
416 КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
делили, чтобы помочить губы около полудня. Вечером, когда хотели разделить последний остаток между всеми, оказалось, что Касим и Магомет-шах, которые вели караван, вы­пили его. Все мы, и люди и верблюды слабы до крайности. Боже, помоги нам!“
В течение следующих дней я набрасывал только са­мые краткия заметки чернильным карандашом на сложен­ном листе бумаге. Но я ни разу не упустил записать пока­зания компаса и число пройденных шагов. И первой моей заботой, когда я оправился на берегу Хотан-дарьи от ис­пытаний последних дней, было дополнить на свежую память эти краткия заметки.
Караван распадается и гибнет.
1 мая. Ночь была холодная; минимальная температура оказалась -+-2.2°, т. ф. самая низкая за все время нашего стран­ствования по пустыне. Воздух был чист, звезды сверкали удивительно ярко. Утро обещало чудную, ясную и тихую по­году; на небе не было ни облачка; ни малейшего веянья не проносилось над барханами. Вскоре по восходе солнца стало жарко.
Первое мая! Сколько радости, веселья и прежде всего какое море влаги связано с представлением о первом мае! Я старался надеяться, что этот день будет праздником ив отдаленнейшей пустыне востока. Ведь, в этот самый день, год тому назад, я прибыл в Кашгар, где нашел отдых и уход, в которых так нуждался тогда, страдая воспале­нием глаз. Вот я и надеялся, что и нынешний год 1-офмая принесет с собой переворот в нашей судьбе. И действи­тельно !
Рано утром явился в лагерь считавшийся погибшим Джолчи. Он опять ожил и не постеснился уверять, что сего­дня м.ы непременно найдем воду. Остальные не хотели и го­
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ. 417
ворить с ним. Все сидели молчаливые, печальные и ели старый хлеб, облитый остатками кунжутного масла, взятого для верблюдов.
Меня страшно мучила жажда, - накануне я не имел во рту ни капли воды-я и выпил рюмку отвратительной китай­ской водки, употреблявшейся собственно для аппарата При­мус. Она обжигала горло, словно серная кислота, но что из этого! Все таки в организм было введено немного влаги.
Джолдаш, увидя, что я пью, подошел ко мне и завилял хвостом. Когда я убедил его, что это не вода, он отошел, повесив хвост и жалобно взвизгивая. Люди, к счастью, не захотели отведать водки, и я с отвращением швырнул бутылку в песок.
Караван медленно двинулся в путь, к востоку. Силы, между тем, совершенно покидали меня, и ноги отказывались служить. Звон колокольчиков раздавался сегодня в чис­том, неподвижном воздухе яснее обыкновенного. Мы оста­вили позади себя уже три могилы; сколько воздвигнется их еще на нашем пути?
Ислам-бай шел впереди с компасом в руках. Вер­блюдов вели Магомет-шах и Касим. Джолчи шел за последним верблюдом, погоняя его. Я, полумертвый от жгучей жажды, шатаясь, плелся далеко позади каравана. Он исчезал то за одним барханом, то за другим, потом опять показывался на вершине. Колокольчики звучали все слабее и медленнее, наконец, звон их замер вдали....
Я тащился шаг за шагом, падал, опять вставал, делал несколько шагов и опять падал. Стояла полная ти­шина; колокольчиков не было слышно, но следы каравана виднелись ясно, и я шел по ним, все продолжая считать свои шаги. Наконец, я завидел караван на привале перед новой грядой барханов. Все пять верблюдов легли, истощив последние силы. Старый Магомет-шах лежал, уткнувшись лицом в песок, шепча молитвы и призывая на помощь Аллаха. Касим сидел в тени одного из верблюдов, за­крыв лицо руками и прерывисто дыша. Он сказал, что старик Магомет свалился и не может больше сделать ни шагу. Всю дорогу он бредил, говорил о воде.
Ислам-бай ушел далеко вперед. Мы позвали его. Он Свен Годин. 27
418
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
чувствовал себя крепче нас всех и опять предложил по­спешить вперед с кувшинами за водой. Он полагал, что за ночь может сделать 50 верст. Но, увидав мою слабость, он замолчал.
Мы отдохнули с час, и Ислам сделал другое пред­ложение: поискать площадки с обнаженным твердым гли­нистым грунтом и, собравши остатки сил, попытаться вы­рыть колодезь.
С помощью Ислама, я с трудом взобрался на белого верблюда, с которого сбросили его вьюк: ящики с боевыми припасами, два европейских седла и ковер. Но верблюд отказался встать.
Нам стало ясно, что продолжать по солнцепеку это без­надежное блуждание невозможно. Магомет-шах все бредил: то смеялся, то плакал, говорил несообразные вещи и играл с песком, пропуская его между пальцами. Идти он не мог и нельзя-жф было бросить его.
Решили оставаться здесь, пока жар не спадет, а за­тем продолжать путь, пользуясь вечернею и ночною прохла­дою. Верблюдов оставили лежать, где они сами располо­жились, и только освободили их от вьюков.
Ислам и Касим еще раз разбили палатку, внутри кото­рой мы могли найти хоть какую-нибудь тень. Разостлали в палатке последний наш ковер, пару войлоков и положили мешок вместо подушки. Я в буквальном смысле слова вполз в палатку, разделся до нага и растянулся на этом ложе.
Ислам и Касим последовали моему примеру; Джолнисколькодаш и. овца тоже укрылись в палатке, Джолчи поме­стился в тени её у входа, но Магомет-шах остался там, где лежал.
Только куры не падали духом, бродили себе по солнце­пеку, поклевывая вьючные седла и мешки с провиантом.
Мы прошли только 4х/2 килом. Было всего 9% часов утра, и перед нами был еще весь бесконечно долгий день. Никто никогда не ожидал солнечного заката с большим нетер­пением, нежели мы, первого мая 1895 г.
Я совсем изнемог и едва был в состоянии повернуться на своем ложе. Только теперь на минуту-ни раньше, ни
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ II ГИБНЕТ.
419

позже-овладело мною отчаяние. Вся минувшая жизнь про­мелькнула в моей памяти, как сош.
Мне чудилось, что земля и весь шумный, внешний мир 27*
420
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
уплывают куда-то, а передо мною разверзаются врата веч­ности...
Вспомнился мне родной дом на севере, и сердце мое мучительно сжалось при мысли о той тревоге, которая скоро охватит всех моих близких, если мы не выберемся из пустыни. Они будут из года в год ждать, ждать и все тщетно. До них не дойдет никаких известий о нашей судьбе, мы сгинем бесследно.
Правда, консул Петровский, наверное, пошлет людей на розыски. В Меркете они узнают, что мы 10 апреля вы­ступили по направлению к востоку, но следы наши давно уже будут заметены песком, и нельзя будет узнать, куда именно мы направились. Да к тому времени, быть может, мы и саминисколькото уже целые месяцы будем лежать погребенными под песком!
Затем, в моей памяти стали проноситься картины из моих прежних путешествий. Я много лет странствовал по Азии, словно дервиш. В первое путешествие, десять лет тому назад, я восторгался дворцом „Сорока колоннъ44 в Испагани, прислушивался к плеску волн о мраморные столбы мостов Шаха Абасса, вдыхал прохладный воздух в усыпальнице Кира, познал в храмах и галлереях Ксеркса и Дария в Пфрсеполе истину слов певца: „Все прекрасное на земле - добыча тлена“.
Как прекрасны тенистые финиковые пальмы Басры! О, хоть бы несколько капель из мутных вод Тигра! Чего-бы я теперь ни дал тому водовозу, который за грош привозил по тесным улицам Багдада целый боченок живительной влаги!
Мне вспоминались приключения, пережитые в этой стране, где сказки „Тысячи и одной ночи44 ежедневно становятся дей­ствительностью. Я выехал из Багдада с караваном араб­ских купцов и пилигримов, направлявшихся в Мекку. В кармане у меня было только 50 франков, которых должно было хватить до Тегерана. Однообразие и медленность путе­шествия подвергли мое терпение слишком большому испыта­нию, и я в одну темную ночь бежал от каравана в компа­нии с одним арабом, получившим остатки моего капитала.
Усталые лошади, наконец, примчали нас в Кфрман-
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ II ГИБНЕТ.
421
шах, где проживал один богатый арабский купец, ага Магомет Гассан. Я еще помню, как заблестели его глаза, когда я сообщил, что я из страны Карла XII. Он готов был удержать меня у себя в гостях хоть полгода, но я мог остаться всего несколько дней. Зато, в течение этих дней, я вел жизнь Нурредина-Али из „Тысячи и одной ночи“. Перед домом был разбит очаровательный садик, где росло множество кустов цветущей сирени и благоухающих роз. Дорожки были выложены мраморными плитами, а пос­ереди садика красовался белый мраморный бассейн с хру­стальной водой; она била высоко в воздух тонкой струей, блестевшей на солнце, как нить паутинки. Когда-жф я про­щался со всем этим великолепием, хозяин мой сунул мне в руки кошелек, набитый серебряной монетой.
Потом, как живой, встал перед моим взором благо­родный и умный шах Наср-Эддин в осыпанном драго­ценностями наряде, в котором он принял меня, посланца короля, в своем дворце в Тегеране.
Так лежал я весь день с открытыми глазами, подня­тыми к белому потолку палатки, с блуждающим в про­странстве взором. Только временами взор мой мутился, мысли путались, и я погружался в полузабытье. Тогда мне опять грезилась свежая, зеленая лужайка, осененная серебри­стыми тополями. Как горько было всякий раз очнуться!
Кто-то умрет из нас первым, кто, несчастный, оста­нется последним? Только-бы ужь все кончилось поскорее, не пришлось бы слишком долго переживать все эти нрав­ственные и физические муки! Время, шло страшно медленно.. Я часто смотрел на часы, каждый час казался мне вечностью.
Но что это! Приятною, ласкающею прохладой повеяло на мое тело! Под слегка приподнятые полы палатки потянуло, около полудня ветерком. Этого было довольно, чтобы про­извести свое действие на изнывавшее от жары тело. Ветерок все усиливался, и около трех часов дня стало так свежо, что я набросил на себя кошму.
Тут случилось нечто похожее на чудо. Силы стали воз­вращаться ко мне по мере того, как солнце закатывалось, и к тому времени, когда оно, похожее на раскаленное пушечное ядро, остановилось над вершиной песчаного холма на западе,
422
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
я успел вполне оправиться. Тело мое обрело прежнюю гиб­кость, я почувствовал себя готовым идти пешком день и ночь, и сгорал нетерпением отправиться в путь,-я не хотел умирать.
Я решил напрягать в течение следующих дней свои силы до последней крайности, идти, тащиться, ползти все прямо на восток, еслибы даже все остальные давно погибли. Когда устанешь до смерти, отдых покажется таким сладким. Скоро впадешь в дремоту и уснешь безболезненно долгим вечным сном. Одна мысль об этой дремоте искусительна, но теперь она потеряла надо мной всякую власть,-я вспомнил о своих близких.
Касим и Ислам-бай Также оживились с наступлением вечерней прохлады. Я сообщил им свое решение, и они со­гласились со мной. Магомет-шах все лежал на том-же месте; Джолчи тоже лежал на спине; оба бредили, ни один из них не отозвался на наши вопросы. Только в сумерки Джолчи пришел в себя. Вместе с сознанием проснулся в нем дикий зверь. Он подполз ко мне, сжал кулаки и .закричал глухим, свистящим и угрожающим голосом:- Воды, воды, дай нам воды, господин!-Потом он начал плакать, упал на колени и стал молить о капле воды.
Что мог я ответить ему? Я напомнил ему, что он сам украл последние капли, что он пил последним и полу­чил воды больше всех, а потому дольше всех и долженънисколькобы теперь крепиться. Глухо всхлипывая, отполз он прочь.
Неужели нельзя было, прежде чем оставить это зло­получное место, подкрепиться хоть каплей влаги? Мы невы­носимо страдали от жажды, люди еще куда больше, чем я.
Тут попался мне на глаза петух, важно разгуливавший между курами. Можно напиться его крови! Взмах ножа пере­резал ему глотку, и оттуда медленно засочилась кровь.
Но её было слишком мало. Надо было добыть побольше. Приходилось пожертвовать еще одним невинным суще­ством-овцой. Люди долго колебались, жалея нашу верную спутницу, бежавшую за нами, как собачка, делившую с нами все невзгоды. Но я сказал им, что теперь дело идет о нашей собственной жизни, которую можно поддержать кро­вью животного.
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
423
С болью в сердце Ислам отвел овцу на несколько шагов, повернул ее головой к Мекке, взял в руки ножъ

,Лагерь смерти", 1 мая 1895 г. (С рпеупка Д. Люнгдала).
и, когда Касим опутал бедняжке ноги веревкой, сильным ударом вонзил ей нож в глотку до самых позвонков.
424 КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
Кровь полилась широкой темнокрасной струей в ведро, где почти сейчас-жф и запеклась. Она еще была теплою, когда мы стали черпать ее ложками и ножами. Мы осторожно по­пробовали её-какой отвратительный вкус и какой ужасный запах!
С трудом проглотил я чайную ложку и больше не мог; люди тоже оказались но в состоянии её пить и отдали Джолнисколькодашу. Тот лизнул раз и отошел. Мы стали каяться, что задаром загубили нашего верного товарища, да поздно.
Тут пришлось мне убедиться, что жажда делает людей просто невменяемыми. Ислам и другие собирали в кастрюлю урину верблюдов, густую, оранжевого цвета и отвратитель­ного запаха жидкость и теперь, перелив ее в железный куб, положили туда сахару и уксусу, зажали себе носы и выпили эту омерзительную смесь. Они предлагали и мне, но меня тош­нило от одного запаха. Касим тоже не стал пить и хорошо сделал, так как у других через час сделалась страш­ная рвота, истощившая в конец их силы.
Джолчи исхудавший, с безумно вытаращенными глазами, уселся около палатки и принялся жевать сырые легкия уби­той овцы. Руки и лицо у него были запачканы кровью; вид его был ужасен.
Только я, да Касим годились еще на что-нибудь. Ислам, впрочем, после рвоты немного оправился, и мы с ним стали в последний раз осматривать наш багаж. Теперь надо было бросить большую часть его. Сам я отобрал то, что считал самым необходимым: мои наброски, съемки маршрутов, образцы горных пород, песку, карты, приборы, перья, бу­магу и др. мелочь, библию и книгу шведских псалмов.
Исламу я предоставил отобрать то, что он считал наиболее необходимым: провиант на три дня - муку, чай, сахар, хлеб и несколько коробочек с консервами. Я хо­тел бросить здесь весь наш запас китайского серебра, составлявший половину обычного верблюжьего вьюка, ценнискольконостью-же равнявшийся почти 2,500 р. Мне казалось, что теперь впору было только заботиться о спасении нашей жизни. К тому-жф, еслиб мы нашли воду, то могли-бы вернуться сюда и взять мешки.
Но Ислам непременно хотел захватить мешки с се­
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
425
ребром с собою, и впоследствии оказалось, что он был прав. Он отстоял также два мешка с сигарами и папи­росами, несколько горшков, взятых из лагеря XVII, ору­жие, небольшой запас патронов и кое-какую мелочь, вроде фонаря, свечей, ведра, заступа, веревок и проч.
В числе оставляемых предметов находились: два тяжелых ящика с боевыми припасами, палатка с послед­ним ковром и постелью, несколько ящиков с разной ме­лочью, материи, шапки и халаты, взятые для подарков тузем­цам, несколько справочных книг, оба фотографических аппарата с тысячью пластинок с лишком, из которых до сотни было проявленных, затем седла, дорожная аптечка, рисовальные принадлежности, чистые записные книжки, за­пас моего платья, валенки, шапки, рукавицы и проч.
Все вещи были уложены в восемь сундуков, и послед­ние поставлены в палатку, причем концы её пол были подсунуты под сундуки, чтобы палатку не опрокинуло вет­ром. Мы рассчитывали, что, если вернемся в эти места, то белая палатка, возвышающаяся на вершине бархана и видная издалека, послужит нам,маяком.
Необходимые-же вещи мы запаковали в пять маленьких „курчинъ“-переметных сум из парусины и перекинули их на спины верблюдов, освобожденным от вьючных седел. Один из верблюдов нес большой вьюк: ружья, заступы и т. п., завернутые в кошму и перевязанные веревками.
Мы вскрыли еще пару коробочек с консервами, но, хотя последние и содержали влагу, мы с трудом могли про­пустить их в пересохшее горло.
В течение всего дня верблюды лежали на том месте, где легли утром; только их прерывистое тяжелое дыхание и нарушало могильную тишину. Вид у них был равно­душно-покорный; широкия пасти их посинели и пересохли. С большим трудом удалось заставить животных подняться на ноги.
В 7 ч. вечера колокольчики зазвенели в последний раз. Чтобы поберечь свои силы, я ехал на белом верблюде, который был бодрее прочих. Ислам-бай, ослабевший от рвоты, медленно вел караван между барханами. Касим шел сзади и понукал верблюдов. И вот, мы направились
426
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
от лагеря смерти к востоку, прямо к востоку, где катила свои воды между лесистыми берегами Хотан-дарья.
Когда мы покидали это ужасное место, Джолчи заполз в палатку и завладел моим ложем. Он всф жевал легкия овцы, с жадностью высасывая из них весь сок.
Старый Магомет-шах лежал на том-же месте. Прежде чем уехать, я подошел к нему, провел рукой по его лбу и назвал по имени. Он поглядел на меня широко-рас­крытыми мутными, блуждающими глазами; на лице его отражалось неземное спокойствие и какое-то просветление, как будто он уже видел перед собой раскрытые райские врата.
Магометанский „Бехиштъ“ (рай), о радостях которого он столько раз читал в коране, может быть, манил его уже несколько дней, и мысль о нем, без сомнения, облегчала минуты освобождения духа из тела. Старик как будто лег отдохнуть после тяжелых трудов; теперь ему не надо было больше возиться с верблюдами, не надо на старости лет ходить с караванами из города в город. Он смотрел таким изнуренным, разбитым, весь как-то съежился, стал таким маленьким, только лицо по прежнему сохраняло свой яркий бронзовый оттенок.
Дышал он тяжело; изредка в горле слышалось пред­смертное хрипение и клокотанье. Я еще раз провел рукой по его морщинистому сухому лбу, уложил его голову поудоб­нее и, по возможности умеряя свое волнение, сказал, что мы хотим поспешить на восток, чтобы поскорее найти воды, и затем тотчас-жф вернемся сюда с полными кувшинами; он-же пусть лежит тут, пока не оправится немножко, а тогда подвигается вперед по нашим следам, чтобы со­кратить расстояние.
Он попытался поднять одну руку и что-то пробормотал. Я разобрал только одно слово: Аллах. Я, однако, отлично понял, да и он, верно, тоже, что нам больше не свидеться в этой жизни. Едва-ли ему оставалось жить больше несколь­ких часов. Взор его все тускнел, дремота скоро должна была перейти в смертное забытье, и затем его ожидал вечный сон среди этого величественного безмолвия пустыни, где совершают свое загадочное странствование к неведомой
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ II ГИБНЕТ.
427
цели барханы. С сердцем, обливающимся кровью, терзаемый угрызениями совести, упрекавшей меня за смерть этого чело­века, оставил я умирающего.
Затем, я простился и с Джолчи, уговаривая его идти по нашим следам, так как это было для него единствен­ным средством к спасению.
Шесть кур, продолжавших оживленно кудахтать, с видимым удовольствием расклевывая внутренности убитой овцы, производили и грустное и вместе с тем комичное впечатление.
„Почему вы не умертвили этих бедных созданий?“- спросит, пожалуй, какая нибудь сердобольная читательница. Да, почему? А почему мы не умертвили за одно обоих уми­равших людей, чтобы избавить их от лишних страданий? Бывают положения, которые трудно обсуждать со стороны. Я убедился, что в минуты общей смертельной опасности мы менее чувствительны к страданиям ближних, нежели при обыкновенных обстоятельствах. Все мы давно были на краю смерти, и весьма естественно, что слабейшие падали первыми. Каждая новая смерть уже не поражала нас, а только возбу­ждала вопрос: чья очередь теперь?
Умерщвление же человека, даже умирающего, всетаки убийство. Покидая верблюдов, мы всякий раз питали слабую надежду скоро вернуться к ним с водой и спасти их. Что-жф до кур, то я расчитывал, что они сослужат нам службу, если мы вернемся отыскивать палатку, и полагал, что они могут прожить еще долго, питаясь убитой овцой. Предположение мое и подтвердилось, год спустя. Но не буду забегать вперед.
Мы медленно двинулись в путь. Верный Джолдаш худой, как скелет, следовал за нами. На вершине первого бархана я обернулся назад, чтобы бросить прощальный взгляд на лагерь, где остались умирать два наших товарища. Палатка резко вырисовывалась треугольником на фоне ясного неба. Я почувствовал невольное облегчение, когда она, на­конец, скрылась от наших взоров за барханами, и больше уже не оборачивался назад. Впереди была тьма, в которой тонуло коварное песчаное море. Но я чувствовал прилив сил и желание жить. Я не хотел умереть в пустыне, я былъ
428
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
слишком молод, мне казалось, что я слитком много теряю с жизнью, она еще сулила мне впереди так много!.. Ни­когда не ценил я жизни так, как именно теперь!
Не так должно было кончиться мое путешествие по Азии. Я хотел пересечь весь материк, решить много проблемм, прежде чем достигну конечной цели - Пекина. Никогда жизненные силы не достигали во мне такого напряжения, и я решил бороться за жизнь до последней крайности, хотя-бы пришлось ползти по песку, как червяку.
Подвигались мы медленно, отчаянно медленно, но все-таки оставили за собой несколько высоких песчаных гряд. На одной из них упал один из наших пяти верблюдов и тотчас-жф принял положение умирающего, вытянув ноги и шею. Сумки, которые он нес, перекинули через спину Ак-тюи, который смотрел бодрее других. Веревку, связы­вавшую упавшего верблюда с передним, развязали, но оста­вили умирающему его шейный колокольчик. Покинув бед­нягу в тьме одного, мы продолжали путь с остальными четырьмя верблюдами.
Ночь была темная, хоть глаз выколи. Звезды, правда, сияли ярко, но свет их был слишком слаб, чтобы мы могли различать неровности поверхности, и мы то и дело натыкались на стены песку.
Силы верблюдов подходили к концу. Даже прохлада ночи не освежала их. Они ежеминутно останавливались, то один, то другой отставал от каравана. Мы не замечали иногда, как веревка развязывалась, и, только пройдя уже порядочный конец, спохватывались отставших. Приходи­лось останавливаться, поджидать их, или идти за ними назад.
Ислам-бай совсем изнемогал, жалобно стонал и часто останавливался, схваченный припадком жестокого кашля, который ослаблял его тем больше, что желудок у него был пуст. Ужасные боли заставляли иногда беднягу кидаться на песок и извиваться как червь.
Так мы ползли вти темноте, словно улитки. Ясно было, что брести таким образом почти наугад между исполин­скими барханами мало толку. Я слез с верблюда, зажег фонарь и пошел вперед отыскивать более удобные переходы. Компас указывал мне, где восток, а слабый свет фонаря
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
429

Автор и Касим покидают последние остатки каравана. (С рисунка Д. Люнгдаля).
позволял различать крутизны и неровности. Но мне беспре­станно приходилось останавливаться и поджидать другихт.;
430
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
звон колокольчика последнего верблюда доносился все глуше и глуше.
Около 1 часу он замер совсем, к непроглядной тьме прибавилась могильная тишина вокруг. Я поставил фонарь на вершине бархана и прилег отдохнуть, но сон бежал от моих глаз. Затаив дыханье, я прислушивался - не раздастся-ли какой нибудь звук вдали, напряженно вгляды­вался в тьму по направлению к востоку - не мфлькнфт-ли огонь пастушьего костра на берегах Хотан-дарьи. Нет! Тьма и безмолвие, ни признака жизни. В этой тишине я мог слышать биение собственного сердца.
Наконец, опять послышался звон колокольчика. Удары его языка раздавались все реже, но все ближе. Когда-жф караван подошел к вершине бархана, Ислам-бай, шатаясь, добрел до фонаря и упал, прохрипев, что больше не мо­жет сделать шагу. Силы окончательно оставили его.
Я понял, что настал последний акт этой страшной драмы в пустыне, что это начало конца, и решил бросить все, чтобы спешить к востоку, пока хватит сил. Ислам едва слышно прошептал, что не может идти со мной. Он хотел остаться с верблюдами и умереть тут, где лег.
Я простился с ним, ободряя его, уверяя, что силы вернутся к нему, когда он отдохнет часа два, и приказывая ему тогда бросить верблюдов и весь багаж и одному идти по моим следам. Он уже не отвечал, лежа, раскинувшись на спине, и глядя в пространство блуждающим взором. Мне сдавалось, что жизнь готова была погаснуть в нем.
Касим был еще бодр, так как благоразумно воз­держался от омерзительного напитка, который отравил Ислам-бая. Я взял с собою только 2 хронометра, колоколь­чик, компас, перочинный нож, карандаш, лист бумаги, коробку спичек, носовой платок, коробочку консервирован­ных омаров, круглую жестянку с шоколадом и - скорее машинально, чем сознательно - сунул в карман десяток папирос.
Касим нес заступ, ведро и веревку - все, что нужно для рытья колодца. В ведре у него лежал курдюк убитой овцы, немножко хлеба и кусок запекшейся овечьей крови. Но в потьмах он забыл шапку, и я отдал ему свой но­
КАРАВАН РАСПАДАЕТСЯ И ГИБНЕТ.
431
совой платок, которым он повязал голову, чтобы но подвергнуться солнечному удару.
От съестных припасов мало было толку: слизистая оболочка рта и глотки пересохла так, что глотанье сделалось невозможным. Если мы пытались съесть что-нибудь, кусок останавливался в горле и душил. Приходилось торопиться выбросить его назад. Чувство голода вообще совсем заглу­шается чувством жажды, которая, особенно в первые дни, так мучительна, что доводит почти до исступления. Но за­тем, когда тело перестает испускать испарину, или когда испарение во всяком случае, вследствие сгущения крови, де­лается почти незаметным, наступает постепенно увеличи­вающаяся слабость, которая и приводит к концу.
Ровно в полночь, мы с Касимом покинули последние остатки нашего, недавно столь великолепного каравана. Мы, словно потерпевшие крушение среди моря, бросили обломки нашего корабля, чтобы попытаться вплавь достигнуть берегов, но мы даже не знали, как далеко находится берег.
Четыре последних верблюда лежали все с тем-жф терпеливо-покорным видом, тихие, смиренные, как жерт­венные ягнята. Они тяжело дышали, вытянув шеи на песке. Ислам-бай и не взглянул нам вслед, но Джолдаш про­водил нас удивленным взглядом. Он, верно, думал, что мы скоро вернемся; быть может, с водой, так как кара­ван, ведь, оставался на месте, а мы вообще никогда не от­делялись от каравана. С тех пор я больше не видал своей верной собаки и долго тосковал по ней.
Фонарь остался гореть около Ислама, и некоторое время служил нам маяком, помогая определять пройденное расстояние и контролировать наше направление. Но вот, слабый свет его погас за гребнями барханов, и нас со всех сторон обняла темная ночь.
432 ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ по бесконечным пескам.
Пять суток пешком по бесконечным пескам. Вода. Спасены.
2 мая. Покинув умирающий караван, я стал свобод­нее, ничто нф стесняло, не задерживало теперь моего движе­ния, и все дело было теперь в том, чтобы идти, идти, по воз­можности, по прямому направлению. Мы с Касимом и шагали безостановочно два часа. Наконец, ходьба по глубокому песку так изморила нас, что мы прилегли. Одеты мы были легко. Касим в одной куртке, в белых шароварах и сапогах; я в шерстяных исподних, в костюме из тон­кой белой бумажной материи, в русской фуражке с козырь­ком и в высоких непромокаемых сапогах. Ночная све­жесть поэтому скоро подняла нас на ноги и гнала вперед, пока мы не согрелись и не устали до того, что буквально сва­лились с ног и тотчас-же заснули.
В 4 ч. утра холод заставил нас очнуться; мы чуть не закоченели совсем. Быстрым маршем продолжали мы путь и шли пять часов без остановки. В 9 ч. мы присели отдохнуть на час.
Поднялся свежий ветер с запада и, благодаря навевае­мой им прохладе, мы могли пройти еще конец. Но в поло­вине двенадцатого жара стала невыносимой; у нас просто темнело в глазах. В изнеможении упали мы на песок и целый день провели на обращенном к северу крутом склоне бархана, где песок не успел еще особенно на­греться.
С помощью заступа Касим вырыл яму под самым гребнем бархана и накопал охладившагося за ночь песку. Мы разделись до нага, зарылись в этот песок, воткнули заступ у себя в головах и повесили на него наши платья, устроив таким образом подобие ширм для защиты от солнца. Теперь стало хорошо, прохладно. Но понемногу пе­сок согрелся от теплоты нашего тела и от воздуха. Тогда мы сбросили с себя этот слой песку, и Касим, накопав свежого, посыпал им мое тело. Какая прохлада! Я какъ
ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 433
будто принял холодный душ б этой раскаленной атмосфере. Мы опять совсем зарылись в песок, из которого торчали

только наши головы, которые мы тщательно прятали в тень, чтобы не получить солнечного удара. Комар и две мухи сонисколькоСвен Редин. 28
434 ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ по бесконечным пескам.
ставили нам компанию; вероятно, их принесло ветром издалека.
Так мы лежали весь день молча, но заснуть не могли. В 6 ч. вечера мы встали, оделись и еле поплелись дальше, без сомнения, расслабленные этой сухой песочной ванной. Тем не менее мы шли с маленькими остановками до 1 часу ночи, когда опять свалились в изнеможении и заснули.
3 мая. Подкрепившись сном, мы двинулись снова в 41/, часа утра. Утро до восхода солнца вообще самое лучшее время для ходьбы: прохладно и можно, не отдыхая, делать большие концы.
Сегодня наша угасающая надежда оживилась, и мы под­бодрились. Касим вдруг остановился, схватил меня за плечо и молча указал рукой на восток. Я, сколько ни на­прягал зрение, не видел в том направлении ничего не­обычайного. Касим-же своим соколиным взором разгля­дел на горизонте зеленый кустарник тамариска. На нем сосредоточились теперь все наши упования.
Мы направили курс прямо на кустарник, ни на минуту не теряя его из виду. Когда мы спускались в котловину, он исчезал, но, поднявшись на вершину бархана, мы видели его снова. Мало-по-малу мы все подвигались к нему. Добрав­шись, наконец, до кустарника, мы возблагодарили Бога, на­бросились на свежую зелень и стали, точно животные, жевать сочные иглы.
Кустарник действительно был живым! Корни его, видно, достигали до грунтовых вод, значит, и открытая вода была теперь не за горами, до неё возможно было добраться.
Кустарник рос на вершине бархана, и по близости нигде не было видно участков обнаженной твердой почвы. Удивительное растение - тамариск (Tamarix elongata)! Он купает свои крепкие гибкие ветви и ствол - высотою не более 2 метр. - в лучах палящего солнца, а корни посы­лает в неведомую глубь высасывать влагу грунтовых вод. Корни служат как-бы насосами, снабжающими влагою все растение, которое покоится на подвижной волнистой поверх­ности песчаного моря, словно кувшинка на поверхности вод.
Один вид этого кустарника приводил нас в восхи­щение. А что за наслаждение было растянуться на часок въ
ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 435
его скудной тени! Он явился для нас масличною ветвью, свидетельствовавшею, что это море песку имеет таки гра­ницы, свои „крайния шкеры“, которые подают потерпевшему крушение мореплавателю надежду на близость берегов! Я взял с собой несколько веток тамариска и с наслажде­нием вдыхал их свежий аромат. Надежда на спасение была во мне теперь сильнее, чем когда либо, и мы с новым подъемом мужества продолжали путь к востоку. Барханы стали пониже, едва достигая 10 метр., а в промежутке между двумя из них мы нашли два небольших жиденьких пучка дырису или чия (Lasiagrostis splendens*) и принялись жевать стебельки. Надежда не обманула нас: в 9У2 час. вечера мы увидели еще куст тамариска, а дальше к востоку их вид­нелось много.
Но силы наши были парализованы жарой, и мы просто свалились на песок под тенью тамариска, а затем, по вчерашнему, разделись до нага и зарылись в холодный пе­сок.
Целых 9 часов лежали мы, как мертвые; Касим с трудом мог набросать на меня свежого песку. В 7 ч. вечера мы, шатаясь, двинулись дальше. Через три часа - Касим снова остановился и воскликнул: Тограк (тополь)! Что-то темное рисовалось за ближайшими барханами. Оказа­лось, что это действительно были три великолепных тополя (Populus diversifblia) с сочной листвой. Листья эти, однако, так горьки, что не очень то тянет жевать их; но мы на­тирали ими кожу, пока она не становилась влажной.
Совершенно разбитые усталостью мы лежали часа два, прежде чем собрались с силами исследовать местность. Мы начали было рыть колодезь около корней дерева, но сил наших не хватило: заступ буквально валился у нас из рук. Песок оказался только слегка влажным, и до воды, видно, было еще далеко. Мы, впрочем, не упали духом и принялись рыть прямо голыми руками, но скоро должны были отказаться от попыток дорыться до грунтовой воды.
Вместо того мы собрали в кучу все сухия ветви, раз­бросанные кругом, и зажгли громадный костер, бросавший
*) Одна из многих разновидностей ковыля. Примеч. перев.
28*
436 ПЯТЬ СУТОК НЪШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ.
отблеск далеко кругом. Окружающие барханы выступали из мрака, словно зловещие призраки.
Огонь должен был послужить сигналом для Исламънисколькобая, если он еще оставался в живых, в чем я сильно сомневался. Кроме того, мы надеялись привлечь этим сигна­лом внимание людей в случае, если кто нибудь ехал вдоль левого берега Хотан-дарьи по дороге, соединяющей Хотан с Ак-су. В виду этой важной цели, мы выбиваясь, из сил, поддерживали огонь в течение 2 часов.
Касим поджарил на огне кусочек курдюка овцы, который и проглотил с большими усилиями; для меня оказа­лось не легче справиться с омарами. Остатки „провианта^ мы бросили; незачем было понапрасну таскать их с собой. Но пустую жестянку из под шоколада я решил сохранить: из неё я мог напиться воды, зачерпнутой в Хотан-дарье! После того мы заснули около тлеющего костра, умерявшего своей теплотой ночной холод.
4 мая. В 3 часа утра мы проснулись, в 4 выступили в путь, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу. Тащились до 9 ч. утра. Тут снова разверзлась перед нами песчаная пучина, как будтонисколькос злорадством ожидая момента, когда можно будет окончательно поглотить нас.
Тополей больше не попадалось, а кустарники тамариска были разбросаны так редко, что их и не видно было друг от друга. Мы сильно упали духом, опасаясь, что попали просто в впадину, а теперь опять пойдет бесконечный пе­сок. В 9 ч. мы пластом упали у корней тамариска и целых 10 часов лежали на солнцепеке.
Касим был так изнурен, что уже не мог выкопать ямы, или посыпать меня холодным песком, и я страшно страдал от жары. Весь день мы не перемолвились словом, да и о чем было говорить? Думали мы оба об одном и том-жф, боялись одного и того-жф. Да мы и не в состоянии были говорить, а только хрипели, или шептали.
Куда девались песчаные вихри, которые неделю тому назад дарили нас такой густой тенью? Тщетно высматри­вали мы- не покажфтся-ли на горизонте черной полосы гу­стых облаков, которые могли защитить нас от палящего солнца. Солнце и пустыня словно сговорились погубить нас.
ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 437
Но и этот тяжелый день подошел к концу; солнце еще раз приблизилось к западному горизонту. Напрягая последние силы, я встал, стряхнул песок с тела, которое вместо кожи, было, казалось, обтянуто коричневым пер­гаментом, оделся и позвал Касима. Он прохрипел, что не может двинуться с места, и жестом, полным безнадеж­ного отчаяния, дал мне понять, что, по его мнению, все кончено.
Я двинулся один. Стояла могильная тишина; тени от барханов казались чернее обыкновенного. Иногда я отдыхал на барханах. Теперь только я окончательно остался одинок, наедине с своей совестью и звездами, которые горели, словно электрические лампочки. Только они одни составляли мне ком­панию, только их я еще узнавал, только они убеждали меня в том, что я еще не в царстве мертвых. Прохладный воздух не шелохнулся, малейший звук был-бы слышен издалека. Я приложился ухом к песку и прислушался, но кроме тиканья хронометров, да слабого медленного биения собственного сердца, ничего не услышал.
Тут я отвел душу, закурив последнюю папироску. Остальные мы выкурили в предыдущие дни; куренье до не­которой степени притупляло муки жажды. Я всегда начинал первый, выкуривал половину папироски, а доканчивать от­давал Касиму. Тот долго наслаждался ею, выкуривая даже часть мундштука гильзы и говорил, что от папироски и на душе становится как-то легче. В этот вечер мне при­шлось самому докурить папироску.
5 мая. Я шел ночью до 12У2 часов, когда свалился около куста тамариска. После нескольких тщетных попыток развести костер, я заснул.
Но что это? Песок захрустел под чьими-то шагами, и в темноте вырисовался темный силуэт мужской фигуры. -Это ты, Касим?-спросил я.-Я, господин,-ответил он. Ночная прохлада немножко подкрепила его, и он при­тащился по моим следам. Встреча подбодрила нас обоих, и мы с час еще шли в темноте, борясь с усталостью и одолевавшим нас сном. Крутые склоны барханов были теперь преимущественно обращены к востоку. Каждый раз, спустившись с такого ската, я затем долго полз на четве-
438 ПЯТЬ СУТОК КВИТКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ пескам.
рфньках. Мы оба были разбиты усталостью и как-то вяло­равнодушны, но все еще боролись за жизнь.
Можно представить себе наше изумление, когда мы на отлогом склоне одного, бархана нашли следы человеческих ног! Мы припали к ним и стали разглядывать их. Ясно было, что тут проходили люди и, что мы, следовательно, были недалеко от реки. С какой стати в самом деле за­брались бы люди вглубь пустыни? В одно мнгновеньф сон и усталость с нас как рукой сняло. - А, ведь, следы-то как будто свежие! с удивлением заметил Касим. Менянисколькоже это не удивило, так как в течение нескольких дней не было ветра. А, может быть, эти следы были оставлены каким нибудь пастухом, который, увидав вчера огонь на­шего костра, сделал крюк, забрав от дороги в пустыню, чтобы узнать, в чем дело.
Мы поднялись по следам на песчаную гряду, где песок был плотно спресован, и где следы отпечатались отчет­ливее. Припав к следам, Касим вдруг едва слышным голосом промолвил: - Это наши собственные следы!
Я всмотрелся и убедился в справедливости его слов. На песке явственно отпечатались подошвы наших сапог, а там и сям виднелись и ямки от заступа, на который Касим опирался при ходьбе. Печальное открытие! Сколько-же времени мы так кружили? Должно быть, не особенно долго, так как я лишь в течение последнего часа, одолеваемый усталостью, забыл про компас. Это соображение несколько успокоило нас, но вообще с нас довольно было на этот раз, и мы улеглись и заснули около наших следов. Было 2Х/3 ч. утра.
На заре мы проснулись и в 4 ч. 10 м. потащились дальше. На Касима страшно было взглянуть: распухший, совершенносухой и белый язык, посиневшие губы, ввалившиеся щеки и какие-то стеклянные глаза. Его мучила похожая на предсмерт­ную судорожная икота, от которой содрогалось все его тело; он с трудом держался на ногах, но всетаки тащился за мной.
Горло у нас горело от жажды невыносимо. Нам чуди­лось, что у нас скрипят все суставы, как будто готовые загореться; глаза наши были так сухи, что мы с трудом могли подымать и опускать веки.
ПЯТЬ СУТОК ИГБШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 439
Около 5 ч. мы достигли „дерф“ (собственно долина) - впадины в песке, и я скоро убедился, что это старое речное русло. На дне его в изобилии росли тополя; следовательно, грунтовые воды не могли находиться на особенно большой глубине. Еще раз попытались мы пустить в дело заступ, но сил опять не хватило, и мы поплелись дальше к востоку.
Когда солнце взошло, на восточном горизонте явственно обозначилась горизонтальная полоска, с едва заметными не­ровностями. Мы даже вздрогнули при виде её вместо обычной зубчатой линии, образуемой бесконечными грядами барханов. Через некоторо^е время мы открыли на горизонте черную полосу. Какая радость, какое счастье! Эта полоса обозначала лес на берегу Хотан-дарьи, которая, наконец, перестала убегать от нас! Пройдя узкую полосу неглубокого бесплод­ного песку, мы в 5У2 ч. утра, вступили в частый, сплошной лес, где под густолиственными вершинами деревьев, стояв­ших в свежем весеннем уборе, царила тень и прохлада.
Схватившись рукой за лоб, я стоял, точно очарованный этим чудным зрелищем. Я старался собраться с мыслями, как будто только что пробудившись от ужасного мучитель­ного кошмара. Ведь, мы только что целые недели медленно умирали среди раскаленных песков, тащились по долине мертвых, а теперь - !
Куда ни взгляни кругом - жизнь, весна, птицы, цветы, зелень всех оттенков, тень, а дальше, между бесчислен­ными стволами деревьев, следы зверей и дичи: тигров, волков, лисиц, оленей, антилоп, газелей и зайцев! В воздухе жужжали мухи и комары, гудели, проносясь стрелой, жуки, звучали утренния песенки птиц!
Лес становился все чаще; там и сям стволы тополей были обвиты лианами. Иногда нам преграждали путь непро­ходимые баррикады из упавших деревьев, сухого валеж­ника и куч хвороста.
В 7 ч. 10 м. мы заметили, что лес поредел; между деревьями ясно виднелись следы людей и лошадей, лошадиный помет. Определить их давность, однако, было невозможно,- в чаще леса они были защищены от песчаных буранов и могли сохраняться очень долго. Но какая радость, какое счастье! Теперь ясно было, что мы спасены.
440 ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ по бесконечным пескам.
Я предложил Касиму пройти весь лес насквозь и про­должать путь к востоку, так как река должна была на­ходиться в этом направлении неподалеку. Но Касим по­лагал, что следы, без сомнения, указывают дорогу и могут скорее привести нас к реке. Так как тропинка, по кото­рой шли следы, была удобна и, следуя по ней, мы все время могли оставаться в тени, то я и согласился с Касимом.
Спотыкаясь, пошатываясь, побрели мы по этой тропинке к югу, но уже в 9 ч. утра тропическая жара сломила наши силы, и мы легли в тени тополей. Руками вырыл я себе яму между корнями и целый день пролежал в ней, воро­чаясь от жары с боку на бок; заснуть мне так и не уда­лось ни на минуту. Касим лежал неподвижно на спине, широко раскрыв глаза и рот, и бредил, что-то бормотал, стонал и не отвечал мне, как я ни тряс его.
День показался мне бесконечным; я изнывал от не­терпения. Я чувствовал, что река где нибудь тут, совсем близко, и томился по воде.
Только в 7 ч. вечера я был в состоянии одеться и по­звал Касима идти за водой. Но он только замотал головой и жестами дал мне понять, чтобы я шел один, напился и скорее вернулся к нему с водой, не то он умрет, где лежит.
Тогда я взял заступ и снял железный налопатник с древка: последнее должно было послужить мне посохом и орудием для защиты, а налопатник я повесил на ветку, свешивавшуюся над тропинкой, чтобы мне легче было потом найти это место. В то-же время во мне вновь пробудилась на­дежда, что нам удастся спасти и оставленные в пустыне вещи, если мы с этого места отправимся назад по прямому направлению на запад. Трех оставленных нами людей я, напротив, считал погибшими.
Я двинулся по лесу по направлению к востоку; лес не редел, и я несколько раз чуть не завяз в чаще, изорвал в клочья одежду, исцарапал руки. Упадок сил заставлял меня беспрестанно присаживаться отдохнуть то на пень, то на ствол свалившагося дерева. Стало смеркаться, потом стем­нело, и я еле преодолевал сонливость, пробираясь то пеш­ком, то ползком.
ПЯТЬ СУТОК ПЪШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 441

Автор пробирается ползком по лесу, в поисках за водою. (С рисупка Д. Люпгдалии).
Вдруг лес разом пресекся, точно обрезанный лес­ным пожаром, и к востоку протянулась равнина, покрытая
442 ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ по бесконечным пескам.
плотно спресованным песком и глиной. Так как равнина лежала приблизительно на 2 метра ниже полосы леса, и на ней не было и следа барханов, то я сразу понял, что это ни что иное, как русло Хотан-дарьи.
Я убеждался в этом еще больше, находя там и сям высохшие тополевые стволы или ветви, до половины высовы­вавшиеся из почвы, а также борозды - глубиной до 1 фута - с острыми краями, видимо, проложенные потоками воды. Но песок здесь был такой-же сухой, как и в пустыне, - речное русло было сухо, в ожидании летнего притока вод с гор.
Я, однако, не мог допустить, чтобы мне суждено было умереть от жажды около самого русла реки и, раскидывая умом и соображая свое положение, припомнил уклонение Яркенд-дарьи к востоку, а также старое речное русло, которое мы перешли прежде, чем достигли полосы леса. Может быть, и тут были однородные условия, может быть, и Хотан-дарья льнет больше к правому берегу, около ко­торого я, следовательно, могу ожидать найти наиболее глу­бокия места русла. Я и решился поэтому пересечь равнину прежде, чем отчаиваться.
Теперь я направился прямо к юго-востоку. Почему же не к востоку, как до сих пор? Не знаю. Может быть, меня загипнотизировала луна, узенький серп которой блестел на юго-востоке, разливая бледный, голубоватый свет по безмолвной окрестности.
Твердой поступью, подпираясь древком, шел я по прямой линии к юго-востоку, как будто меня вела чья-то невидимая рука. Временами меня одолевало искушение заснуть, отдохнуть. Пульс бился слабо, еле заметно, я напрягал все силы, чтобы не поддаться сну. Я боялся, что он будет слишком крепок, и я уже не проснусь больше.
Я не сводил глаз с месяца, ожидая - не заблеститънискольколи под ним серебристая полоска воды. Но ничего такого не показывалось; восток тонул в холодном ночном тумане.
Пройдя 2уз килом., я различил темную линию леса, окаймлявшего другой берег. По мере моего приближения к ней, опушка леса выступала все яснее; тут оказалась густая заросль кустов и камыша; полусвалившийся тополь накло­
ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 443
нился над углублением в речномт» ложе. Мне оставалось всего несколько шагов до самого берега, как вдруг передо мной с шумом взлетела испуганная утка. Я услышал всплеск и в следующее мгновенье стоял на краю неболь­шой, всего 20 м. в длину, лужи с свежей, чистой восхити­тельной водой!
Напрасно было-бы пытаться описать мои чувства в этот момент. Но, куда я обратил свои мысли, перед тем как напиться, читатель сам догадается. Я сосчитал число ударов моего пульса: 49, а затем вынул из кармана же­стянку из под шоколада, зачерпнул воды и стал пить. О том, как вкусна может быть вода, никто, не умиравший от жажды, не имеет и понятия. Я тихонько подносил сосуд ко рту и - пил, пил, пил! Какое наслаждение, какое бла­женство! Никакое вино, даже сам нектар богов не могли быть вкуснее! Итак, надежда не обманула меня: моя счаст­ливая звезда продолжала ярко сиять над моей головой.
Я не боюсь преувеличить, говоря, что в течение 10 ми­нут выпил 3 литра. В жестянку входил не совсем пол­ный стакан, а я опорожнил ее 21 раз. В те минуты я и не думал о том, что, пожалуй, вредно пить так много после столь продолжительного воздержания. Но я и не чувствовал никаких дурных последствий. Напротив, вместе с этой холодной, свежей, прозрачной водой в меня как будто вли­валась жизнь, влага словно проникала во все сосуды и ткани тела, впитывавшего ее в себя, как высохшая губка.
Пульс забился сильнее, и через несколько минут число ударов достигло 56. Кровь, за минуту перед тем та­кая сгущенная, с трудом обращавшаяся в сосудах, за­струилась с прежней живостью! Сморщенные, высохшие, жесткия руки стали разбухать. Кожа, походившая на перга­мент, стала опять влажной, упругой, и на лбу скоро появилась благодетельная испарина. Словом, я ощущал, как все тело мое оживляется, обретает новые силы; это были захватываю­щие минуты!
444 ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ по бесконечным пескам.
Никогда жизнь нф казалась мне прекраснее, богаче, до­роже! Будущее было залито морем света! Жить на свете стоило. Все толки о том, что земля юдоль печали, казались мне пустой басней. Словом, я был в восторженном со­стоянии, и мне чудилось, что какое-то небесное существо про­вело меня среди ночного мрака к этой лужице; я как будто еще слышал над собой шум его крыл.
Когда я напился и пришел понемногу в более нормаль­ное состояние, мысли мои вернулись к действительности, а внимание устремилось на ближайшие предметы. Лужа эта уценискольколела с прошлого года в глубокой борозде, проложенной течением вдоль отмели правого берега. Вода скопилась в небольшом углублении в этой борозде, поэтому я и не мог заметить её раньше, нежели подошел к углублению вплотную.
Пройди я от него шагах в 60 вправо, или влево, я бы никогда не нашел его, а до ближайших луж в обе стороны было, как я убедился впоследствии, довольно далеко. Купцы, проходящие весною с караванами по дороге между Хотаномъи Ак-су, знают каждую лужицу и всегда останав­ливаются около них на ночевки. Нф наткнись я на эту лужу, я, пожалуй, заблудился-бы, а, может быть, у меня и сил нф хватило-бы дойти до следующей.
На восточном берегу виднелась густая заросль сухого, пожелтевшего прошлогоднего камыша; между старыми сте­блями пробивались и зеленые молоденькие отпрыски. За ка­мышевой опушкой грозно вставал темный лес; серп месяца точно повис, зацепившись за верхушку тополя. Я сидел около самой лужи, блестящая зеркальная поверхность которой казалась совсем черной от тени, наводимой на нее темным лесом.
Вдруг в камышевой заросли послышался шорох и шуршанье. Это мог быть тигр, но меня теперь и страх не брал, - недаром-жф мне была вторично дарована жизнь! Я даже рад был-бы увидеть высунувшуюся из чащи го­лову тигра с горящими глазами. Я-бы посмотрел ему прямо в эти глаза и спросил: посмеет-ли он взять мою такою дорогою ценою купленную жизнь!
Шорох и хруст сухих стеблей камыша, однако, пре­
ПЯТЬ СУТОК П'ВШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 445
кратились. Тигр или какое другое животное, пробиравшееся к луже напиться, повидимому, сочло за лучшее держаться

в почтительном расстоянии, пока место было занято чело­веком •
Тут я вспомнил об умиравшем в лесу Касиме;
446 ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ пескам.
он нф в силах был двинуться с места, но то что идти целых три часа до воды. Ему нужна была скорая помощь. Но жестянка была слишком мала; принесенной в ней воды хватило-бы ему только помочить губы. Как-жф быть? В чем снести ему воды?
Сапоги! Разумеется, в моих высоких, непромокаемых шведских сапогах! Какого сосуда еще лучше, практичнее? С бульканьем погрузились сапоги в воду, затем я про­дел в ушки ручку заступа, перекинул последнюю через плечо, как коромысло, и быстрыми шагами направился назад по собственным следам. Сапоги были до краев полны драгоценной влагой, которая должна была вернуть Касима к жизни. Во время моей быстрой ходьбы часть воды рас­плескалась, но сквозь кожу нф просочилось ни капли. Сток­гольмскому сапожному мастеру Шенстрему вряд-ли когда прежде приходилось выпускать в свет сапоги, которые не только должны были спасти жизнь человеку, но еще исколе­сить всю Азию вдоль и поперек. Зато они и приобрели некоторую известность.
Месяц все еще бросал слабый свет на речную долину, и я легко мог держаться своих следов. Идти было также не трудно: усталость мою, как рукой сняло, я почти летел к лесу, окаймлявшему левый берег. По лесу пробираться стало труднее. Чулки на мне были очень тонкия, и мне в ноги то и дело вонзались иглы и щепочки. Но хуже всего было то, что месяц заволокло тучами, в лесу стало темно, и я потерял свои следы. Я чиркнул спичку, попытался прибегнуть к помощи компаса, но напрасно; крикнул: Касим! но оклик мой замер в чаще, и я нф получил никакого ответа. Некоторое время я шел почти наугад, продолжая звать моего слугу изо всех сил. Наконец, я понял всю бесполезность этого блужданья во тьме-я только все более и более запутывался в чаще леса - и решил остановиться и дождаться зари.
Наткнувшись на целую баррикаду из ветвей и упав­ших стволов, я поджег фф и образовался огромный костер. Сухой хворост и валежник так и трещали; снизу отлично поддувало, и пламя так и свистело, подымаясь столбом кверху и облизывая стволы тополей. Стало светло, какъ
ПЯТЬ СУТОК ПЪШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 447
днем; какой-то зловещий, багровый отсвет озарил темную до того чащу леса.

Автор поит Касима (С рисунка Д. Люнгдаля).
По моим предположениям, Касим не мог по видеть пламени и не слышать треска огня, так как должен былъ
448 ПЯТЬ СУТОК ПЪШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ пескам.
находиться неподалеку. Я опять принялся звать своего слугу и искать своих следов при свете костра, но опять тщетно, и скоро растянулся на мягком песке. Полюбовавшись яростью огня, я заснул и спал спокойно часа два в таком расстоянии от костра, чтобы огонь не достал до меня, но и не позволил подойти ко мне какому нибудь зверю.
Занималась заря, когда я проснулся; огонь значительно ослабел, остановленный свежими тополями, полными соков; стволы деревьев, однако, почернели и обуглились, и густой черный дым стлался над лесом. Из сапогов, прислонен­ных к дереву, не вытекло ни капли, земля под ними была суха. Я глотнул воды, снова принялся искать свои следы и скоро нашел их.
Когда я добрался до Касима, он лежал все в том-же положении. Сначала он смотрел на меня безумно вытара­щенными глазами, но, когда узнал меня, сделал усилие подползти ко мне и прошептал:-Умираю!-Хочешь воды?- спросил я спокойно. Он только качнул головой и бессильно опустился на землю. Он и не подозревал, что было в сапогах. Я взял один сапог и, наклоняя его из стороны в сторону, дал Касиму послушать, как переливается в нем вода. Касим вздрогнул, испустил нечленораздель­ный звук, а, когда я поднес к его губам край голенищи, припал к воде и одним духом выпил всю сначала из первого сапога, а потом и из второго.
6 мая. После того, как и Касим подвергся тому-же превращению, как я накануне вечером, и снова пришел в себя, мы посоветовались и решили отправиться к луже, чтобы отдохнуть там, как следует, напиться и вымыться,- этой роскоши мы не могли позволять себе в течение послед­них недель.
Касим был, однако, еще так слаб, что не мог поспевать за мной, шел, пошатываясь, как пьяный, и беспрестанно присаживался.
Так как он находился на верной дороге к воде, а я пока не мог сделать для него ничего больше того, что было уже сделано, то я и поспешил вперед один, еще раз напился воды, выкупался и ждал Касима с час. О нем все не было ни слуха, ни духа.
ПЯТЬ СУТОК ПЪШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ.
449
Тут дал себя знать голод. Теперь важнее всего было отыскать людей; во первых можно было раздобыть у них пищи, а во вторых попытаться с их помощью вернуться в пустыню и спасти Ислама и наши пожитки. Я и предо­ставил пока Касима самому себе, а сам быстрыми шагами поспешил вдоль правого берега русла прямо на юг. Са­поги мои были так мокры, что я не мог$> надеть их и шел босой.
В 9 ч. поднялась сильная буря с запада, подымавшая пыль и песок столбом, затемняя солнце. На жару поэтому жаловаться не приходилось, зато густая пыльная мгла засти­лала вид во все стороны, и леса но было видно ни направо, ни налево.
После трехчасовой, безостановочной ходьбы, опять меня начала мучить жажда. От горячего летучего песку и ветра просто дух захватывало, и я вошел в лес, росший на правом берегу, чтобы отдохнуть в чаще и поразмыслить о своем положении. Тут пришло мне в голову, что до бли­жайшей лужи, пожалуй, несколько дней пути, и что с моей стороны неблагоразумно было покинуть первую, найденную мною столь чудесным образом. К тому-же лучше было-бы соединиться с Касимом,-вдвоем веселее.
Итак, я повернул назад и пошел по берегу к се­веру, но не прошло и получаса, как случай привел меня к новой луже, едва в метр в окружности; вода в ней оказалась мутная, чуть солоноватая. Я с жадностью напился. Усталость одолевала меня, и я не знал хорошенько на что решиться. Воду я нашел, а без Касима могу пока и обойтись. Продолжать путь к югу я был не в силах. Самое лучшее было подождать тут, пока буря уляжется, а тогда развести костер: по лесной тропинке, по левому берегу могут про­ходить люди, огонь и привлечет их.
Я и отыскал около лужи чащу, в которой можно было отлично укрыться от бури. Тут я улегся, подложил под голову вместо подушки фуражку и сапоги и заснул креп­ким долгим сном - в первый раз с 1-го мая. Когда я проснулся, было уже темно, но ветер всф еще выл в лесу. Было 8 ч. вечера. Напившись воды из лужи, я развел боль­шой костер, и долго просидел, глядя на пламя.
Свеп Гедип. 29
450 пять суток пъшком по бесконечным пескам.
Голод опять начал мучить мфня. Я нарвал немножко травы, молодых побегов камыша и наловил в луже головастиков, чтобы обмануть голод. Головастики были горьки, но я глотал их целиком. После такого „ужина“ я набрал целую охапку хвороста, чтобы поддерживать огонь ночью.
Будь со мной мой Джолдаш! А, может быть, он жив еще и пробрался к реке по нашим следам? Я принялся пронзительно свистать, но Джолдаш так и нф явился, и я, наконец, опять заснул.
7 мая. Буря стихла, но воздух все еще насыщен пылью. Этот „черный буранъ“ навеял на меня тяжелые, мрачные мысли. Это был первый буран, разразившийся после ги­бели каравана. Он набросал теперь первые горсти праха на тела моих слуг и верблюдов! Он замел все наши следы, и Ислам-бай, если он жив еще, ни за что нф найдет нас даже с помощью компаса. Да и нам, если мы найдем людей, которые согласятся отправиться с нами в пустыню на розыски палатки, будет стоить больших трудов найти ее, так как и мы не можем более руководиться нашими следами.
Потом мне пришло в голову другое. Эта местность казалась совершенно безлюдною. Может быть, этой дорогой вовсе и нф пользуются в жаркое время года? Дожидаясь тут помощи, я, пожалуй, успею умереть с голоду! Когда я в последний раз смотрел на карту Пржевальского, я высчи­тал, что мы достигнем реки около Буксама, расположен­ного в 250 верстах от Хотана. Отправиться разве в Хотан? Я могу пройти это расстояние в 6 дней.
Решено и приведено в исполнение. В 4х/2 часа утра я отправился в путь и зашагал, держась, по возможности, прямой линии, посредине речного русла, которое почти не делало изгибов. Ширина его колебалась между 1 - 3 килом. На всякий случай я взял с собой запас воды в сапогах. После нескольких часов ходьбы ноги у меня просто оне­мели и покрылись пузырями. Я обвернул ступни сложен­ными вдвое чулками и привязал последние длинными бинтами, изорвав для этого рубашку.
В следующей попавшейся мне луже вода опять ока­
ПЯТЬ СУТОК ПЕШКОМ ПО бескОНЕЧНЫМ ПЕСКАМ. 451
залась пресной, и я заменил ею взятую с собой солоноватую. Затем я стал придерживаться левого берега и к своей величайшей радости набрел на обнесенный плетнем загон для овец. Я тщательно осмотрел его и убедился, что он давно в забросе. Пониже, в самом речном ложе, видне­лись следы колодца.
Полуденная жара и усталость загнали меня в 113,/2 ч. опять в лес. Тут я сделал привал, насобирал моло­дых побегов камыша и травы, искрошил их ножом и смешал с водой. Это был мой завтрак.
Когда полуденная жара спала, я опять двинулся дальше, и шел час за часом до 8 ч. вечера, когда усталость при­нудила меня сделать привал. Разведя, по обыкновению, костер, я улегся спать.
8 мая я поднялся еще до восхода солнца и двинулся дальше, опять держась левого берега, убегавшего к SSW. Странно! Людей все не попадалось! Но, может быть, дорога шла лесом, и я мог таким образом разминуться с пут­никами?
Чтобы ориентироваться, я пересек лес в западном направлении. Ширина его оказалась всего в 1 килом., и за его опушкой предо мной предстало зловещее желтое песчаное море, столь хорошо мне знакомое, и заставило меня в ужасе отступить. В часе ходьбы дальше барханы, вытянутые с NNW к SSO, стали подступать к самому краю речного русла.
Там и сям росли одинокие тополи, и я, изнуренный жарой, лег под тенью одного из них. По пути мне по­палось что-то около 8 маленьких лужиц; большинство со­держало солоноватую воду.
Отдохнув часа два, я продолжал свое одинокое путе­шествие к югу. Если дорога действительно существовала, она, ясное дело, не могла идти по левому берегу, так как по песчаным грядам никто по доброй воле нф пойдет и нф поедет. Итак, надо было исследовать лес на правом берегу. Ширина речного русла равнялась здесь 2 килом. Но и на правом берегу я нф нашел дороги. Я поэтому опять по­шел по руслу, придерживаясь берега и опушки леса.
Приблизительно в 300 м. дальше, на сухом песчайомъ
29*
452
ДВ НЕДЪЛИ В БЕСЪДК. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН.
ложе реки показались два островка, покрытые кустарником и тополями. Между южным островком и берегом я от­крыл незадолго до солнечного заката следы двух босых людей и четырех ослов; следы вели в противоположную сторону, т. ф. к северу!
Человеческие следы! Я ожил. Значит, я более не одинок в этой пустынной местности! Следы были так свежи, так отчетливы, что, очевидно, прошел самое большее день с тех пор, как люди эти проходили здесь. Странно, каким образом я не встретил их, раз мы шли по про­тивоположному направлению; но, может быть, они шли ночью, а днем отдыхали.
Откуда и куда они шли? Где они в последний раз делали привал? Может быть, около человеческого жилья? Или только около какой нибудь лужи? Возвращаться назад по их следам не стоило,-они, конечно, успели уже уйти так далеко, что мне не догнать их. Оставалось только идти туда, откуда шли следы, что я и сделал, продолжая с любопыт­ством разглядывать эти отпечатки человеческих ног. Руко­водимый ими, я, следовательно, шел все к югу, вдоль правого берега Хотан-дарьи.
Две недели в беседке. Ислам-бай спа­сен.
Начинало уже смеркаться, когда мне около края выда­ющейся мысом части леса послышался звук, заставивший меня остановиться и прислушаться, затаив дыханье. Звук не повторялся, и я подумал, что это был дрозд, или какая нибудь другая птица, которые не раз заставляли меня вздрагивать и останавливаться. Но нет! В следующую ми­нуту я уже ясно услышал крик и мычанье коровы. Звуки эти в данную минуту показались мне слаще самого чарующего пения примадонны.
ДВ НЕД ЛИ В БЕОЪДК. ИОЛАМ-БАЙ СПАСЕН. 453
Поспешно надел я на себя мокрые сапоги, чтобы не походить на какого-то полоумного, и в сильнейшем вол­нении поспешил на звуки, продираясь сквозь чащу, пере­прыгивая через поваленные стволы, спотыкаясь и падая. Чем дальше, тем яснее слышался людской говор и мы­чанье коров; наконец, через просеку в чаще я увидел на поляне пасущееся стадо и пастуха с длинным посохом в руках. Он был не мало поражен при виде появив­шагося из чащи человека в лохмотьях и синих очках.
Пожалуй, он принял меня за лесного тролля, или за одного из злых духов пустыни, заблудившагося в лесу; по крайней мере, он как будто окаменел от испуга и только таращился на меня. Я приветствовал его дружеским: „селям алейкум!“ (мир вам) и вкратце объяснил ему, как попал сюда. Но тут пастух мой вдруг бросил стадо, кинулся бежать и исчез в чаще.
Вскоре, однако, он вернулся с другим пастухом, постарше, который оказался рассудительнее. Я встретил и этого тем-жф приветом и стал подробно рассказывать о наших приключениях. Услыхав, что я неделю не ел и прошу немного хлеба, пастухи повели меня в нисенький шалаш из ветвей, находившийся неподалеку.
Тут я расположился на рваной кошме, и младший пастух поднес мне деревянный лоток со свежим маи­совым листовым хлебом. Я поблагодарил, отломил ку­сок и стал есть; съев небольшой ломтик, я почувство­вал, что уже сыт. Пастухи предложили мне еще овечьего молока, которое я выпил с удовольствием. После того оба пастуха куда-то исчезли, а со мною остались только две большие собаки, которые все время лаяли на меня.
Когда уже стемнело, пастухи вернулись, приведя с собой в шалаш еще третьего. По близости от шалаша находился загон, куда и загнали стадо на ночь, чтобы оно было в безопасности от нападения тигров и волков; мы же, разведя большой костер, заснули все четверо прямо под открытым небом. Таким образом я был спасен от смерти, от голода и жажды.
9 мая. На рассвете пастухи ушли со своими стадами, и я опять остался один. Шалаш был расположен на холме
454
ДВ'Б НЕДЕЛИ В БЕСЕДКЕ. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН.
около опушки леса, и между деревьями открывался вид на русло Хотан-дарьи. Неподалеку от шалаша река образо­вывала заливчик, и в нем находилась лужа с прозрачной водой; чтобы обеспечить себя запасом свежей холодной воды, пастухи кроме того вырыли в речном ложе колодезь.
Около полудня они вернулись, чтобы провести со стадами жаркую пору дня около колодца. Во время этого полуденного отдыха я и имел случай поближе свести знакомство с моими хозяевами. Одного из них звали Юсуф-бай, другого Тогда-бай и третьего Паси-ахун; пасли-же они 170 овец и коз и 60 коров, принадлежавших одному хотанскому баю.
Проводили они тут в лесу и лето и зиму и получали за свой однообразный труд все вместе 20 тфнфг (около 4 рублей) в месяц, да известное количество маисовой муки для хлеба. Когда подножный корм на одном месте исто­щался, они переходили на другое, и возводили себе новый шалашик, если там не оставалось старого с прежних лет. Здесь, где я нашел их, они стояли уже пять дней и скоро должны были перекочевать на другое место. Лесная область эта называлась Буксам (частый лес, чаща).
Хотя жизнь они вели, повидимому, крайне однообразную и бедную радостями, вид у них был веселый и довольный. Тогда-бай был женат, но жена его оставалась в Хотане. Я спросил его, почему он не берет её с собой в лес, и он сказал, что проезжие китайцы не дают спуска тузем­ным женщинам, и поэтому пастухи предпочитают жить бобылями. Раза два в год ему удается навестить жену в городе.
Мое появление внесло некоторую перемену в их одно­образное житье-бытье, но они все еще дичились меня и, видно, считали меня подозрительным субъектом. То обстоятельство, что я говорю на их языке, впрочем, несколько успокаивало их, и беседа у нас шла хорошо. Питались они исключи­тельно маисовым хлебом, водой и чаем, сильно отзывав­шимся перцем. Два раза в день они пекли себе по большому хлебу, который делили между собою. Хлеб этот делался из пресного теста, замешанного прямо на воде; прибавив в тесто немного соли, они валяли на деревянном лотке
ДВ НЕДЪЛИ В БЕС'ВДК. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН. 465 круглую лепешку, затем клали ее прямо на горячие уголья, а сверху прикрывали теплой золой. Через три часа хлебъ

Лес на правом берегу Хотан-Дарьи.
(С рисунка Г. Ган стрёма).
был готов и выходил очень вкусным. Я ел его с наслаждением, и хозяева мои нф скупились на угощение, хоть
456 ДВ НЕДЪЛИ В БЕС'ВДК'. ИСЛАМ-БАЙ СПАСЕН.
и видели, что у меня нет ни гроша, чтобы заплатить им за гостеприимство.
Имущество их было нф велико. Прежде всего надо упомянуть надетое на них платье: на плечах рваный „чанисколькопанъ"-халат, на голове „тельпекъ“, т. е. косматая баранья шапка, вокруг талии „бельбагъ", или пояс, в котором запрятан запас чая, и на ногах, вместо сапог, лоскутья овечьей шкуры, прикрепленные ремешками, а вместо чулок онучи.
Остальное добро заключалось в большой деревянной чашке-„казанъ", средней „аягъ" и маленькой „джамъ“, ко­телке, тыквенной бутылке для воды-„кабакъ", ковше-или „чумичке", грубо выдолбленном из тополевого корня, ко­шмы- „кигизъ" и трфхструнной гитары-„джевабъ". Самымънисколькожф важным предметом из всего хозяйственного скарба считался топор- „балта", топорище которого образует с лезвием прямой угол; этим орудием они рубят себе шалаши, топливо, прорубают просеки в чаще и обчищают весной с деревьев молодые ветви и побеги на корм овцам и козам.
Необходимой вещью в их быту является также огниво, - „чакмакъ". Разведя по прибытии на место костер, который поддерживают между прочим сухим пометом скота, они уж нф дают ему погаснуть все время, пока остаются на этом месте. Утром они прикрывают угли золою, а вечером, подложив несколько сухих веток, снова раздувают уголья. Мешок с маисовой мукой они прячут вместе с некоторыми другими предметами на крыше шалаша, чтобы нф стащили собаки.
Пастухи рассказывали мне, что по лесному тракту, ве­дущему к Хотану по обоим берегам реки, кочует много пастухов со стадами, и чем выше вверх по реке, тем стойбища пастухов попадаются чаще. Вблизи-жф самого Хотана нет пастбищ, и „баи", владельцы больших овечь­их отар, оставляют свои стада круглый год в лесах около Хотан-дарьи. В это время года, когда русло реки еще сухо, все ходят и ездят по самому руслу, представляю­щему ровную, твердую дорогу, но когда оно наполняется во­дой, приходится держаться лесной дороги.
ДВ НЕДБЛИ В ВЕСЪДК. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН. 457
После обеда пастухи подняли стада и ушли в лес. В это время мимо прошел из Хотана в Ак-су караван, состоявший по крайней мере из сотни навьюченных рисом ослов. Караван-баши проехал мимо, не заметив меня, но когда караван нагнал пастухов, Паси-ахун поговорил с купцами насчет меня.
Я только что ушел в шалаш, чтобы отдохнуть, как услыхал чужие голоса и бряцанье уздечек и стремян и поспешил выйти. Со стороны Ак-су ехали на отличных конях трое зажиточных с виду купцов.
Они быстро неслись по лесу прямо к шалашу и тут, соскочив с коней и учтиво поклонившись, без малейшего колебанья направились прямо ко мне, точно меня-то именно и искали.
Я пригласил их сесть, и один из них, хорошо оде­тый, чернобородый человек, вступил со мной в разговор и сообщил крайне радостное известие. В расстоянии одного дня пути к северу от Буксама, на левом берегу реки, они наткнулись вчера на человека, скорее мертвого, чем живого, лежащего около белого верблюда, который усердно щипал траву на опушке леса.
Они, как евангельский самарянин, остановились и спро­сили человека, что с ним. Тот в ответ прохрипел: „Су, су!“ (воды, воды). Они тотчас послали верхового с кунганом к ближайшей луже, и умиравший от жажды че­ловек (в котором я сразу узнал Ислам-бая) выпил воду одним духом. После того ему дали орехов, изюму и хлеба, он поел, оправился и сообщил, как попал туда.
В заключение он попросил их поискать меня,-хотя и не знал, жив-ли я еще, так как вот уже два дня по­терял мои следы, - и в случае, если найдут, дать мне одну из их лошадей, чтобы я мог добраться до Хотана. Купцы все и искали меня, пока, наконец, не нашли.
Они предложили мне сесть на одну из их лошадей и ехать с ними в Хотан, но я, не колеблясь ни минуты, ре­шил, что мне следует дождаться Ислама-бая. Если ему по­счастливилось добраться с одним из верблюдов до реки, то, пожалуй, удалось и спасти кое-что из наших пожит­ков, - быть может, мои записные книжки и съемки марш­
458
ДВ НЕДЪЛИ В ВЕС'ВДК'Б. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН.
рута по пустыне. Следовательно, может статься, нам удастся вновь организовать караван.
Будущее опять прояснилось передо мною. Еще утром я раздумывал о крушении нашего каравана и ломал себе го­лову, как-бы закончить мое путешествие с возможно боль­шими результатами, насколько позволят обстоятельства. Я и полагал пристать попутчиком к первому проезжему купцу, направлявшемуся в Хотан, а из Хотана добраться до Каш­гара и оттуда уже телеграфировать в Европу о высылке мне новых приборов и прочих предметов снаряжения. По по­лучении их я мог на остаток моего капитала, уцелевший в Кашгаре, побывать на Лоб-норе и через Сибирь вер­нуться на родину.
Теперь же узнав, что Ислам-бай жив и даже спасся один из верблюдов, я был уверен, что нам удастся разыскать и палатку и весь багаж погибшего каравана. Та­ким образом, я вместо того, чтобы сузить свой план, мог еще расширить его.
Трое купцов отправились дальше, снабдив меня изряд­ным количеством белого хлеба и дав мне в займы 18 серебряных тфнег. В Хотане, где мы условились встре­титься, я мог расплатиться с ними. Теперь пастухи вполне уверились в истине моих рассказов и получили также надежду, что не останутся без награды за оказанные мне услуги.
10 мая. Сильный северо-восточный ветер поднял гус­тую пыль, и я весь день пролежал и проспал в шалаше. Физическая усталость, которую я столько времени превозмо­гал в конце нашего путешествия, теперь взяла свое, и я чувствовал себя, словно выздоравливающий после долгой тяжелой болезни.
На закате солнца меня разбудил рев верблюда, и я по­спешно выскочил из шалаша. Паси-ахун вел Ак-тюю, а за ними шли Ислам-бай и Касим. Славный мой Исламънисколькобай бросился, рыдая, к моим ногам и стал обнимать их. Я поспешил поднять и успокоить его. Да, он так же, как и я, почти потерял надежду, что мы свидимся снова.
Вьюк белого верблюда состоял из двух перемет­ных сум; в одной находилась большая часть моих при-
ДВ НЕДЪЛИ В БЕСЪДК. ИОЛАМ-БАЙ СПАСЕН. 459 боров, мои заметки, съемки маршрута, бумага, перья и пр., а в другой, наш запас китайского серебра, фонарь, чай­ник, папиросы и пр. Оба ружья, завернутые в кошму, тоже оказались целы.
Успокоившись и съев кусок хлеба, Ислам расска­зал следующее. Оставленный нами в ночь на 2-е мая, он лежал на месте несколько часов, но потом потихоньку потащился по нашим следам, ведя четырех уцелевших верблюдов, которые, впрочем, шли вперед очень неохотно. Поздно вечером 3 мая он видел наш большой сигналь­ный костер около 3 тополей: это очень его ободрило: зна­чит, мы были живы и добрались до опушки леса, а, может быть, даже нашли воду.
4 мая, после полудня, он достиг места нашего при­вала и видел следы нашей попытки вырыть колодезь. Так как день был страшно жаркий, то Ислам и остановился в тени тополей. Глубоко вонзив в один из тополей то­пор, он собрал из дерева целую чашку сока, выпил его, и таким образом подкрепил свои силы. Здесь пришлось ему бросить вьюк одного из верблюдов.
5 мая он продолжал путь по нашим следам и на следующий день достиг старого пересохшего русла реки, где нашел следы нашей новой попытки вырыть колодезь; тут от него убежал освобожденный от вьюка верблюд, который и направился на собственный страх прямо на вос­ток. Здесь-же исчез Джолдаш, до сих пор неотступно тащившийся за Исламом; последний полагал поэтому, что собака околела.
7 мая свалился мой „Богра“, а вскоре и „Нэръ“, несший приборы для измерения абсолютной высоты, сигары, чай, са­хар, свечи и макароны. Ислам с одним белым верблю­дом дошел до берега реки, но найдя русло сухим, окон­чательно впал в отчаяние, лег и стал ждать смерти.
Было это утром 8 мая, а около полудня, словно чудо какое послало на его путь трех купцов, которые и спасли его. Вскоре затем он встретился с Касимом, который сообщил ему, что я живехонек, но куда направился неиз­вестно. Честный Касим в простоте душевной полагал даже, что я отправился пешком к северу, в Ак-су. Къ
460
ДЕ НЕДЕЛИ В БЕСЕДКЕ. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН.
счастью, Ислам оказался умнее и решил искать меня на дороге к Хотану. Паси-ахун, которого я послал ему на встречу, дал ему верные сведения, и вот он добрался сюда.
Ислам-бай таким образом совершил настоящий под­виг. В противоположность Касиму и мне, он не думал только о самом себе, но приложил все старания спасти и часть багажа, которую считал наиболее ценной, перегру­жая вещи с других верблюдов на белого, более бодрого, чем остальные. Итак, я мог продолжать свои научные работы.
Вечером мы устроили около пастушьего костра на­стоящий пир. После многих отговорок Паси-ахун согла­сился продать нам за 32 тфньги овцу, которую сейчас же и закололи. Я угостился почками, поджаренными на угольях, а другие сварили себе лакомые куски в котелке. Теперь пульс мой делал 60 ударов в минуту, а через три дня отдыха и полного благополучия уже 82.
11 мая. Подножный корм был съеден кругом до чиста, и пастухам предстояло перекочевать на другое место, расположенное в 10 верстах дальше, вниз по реке, на пра­вом её берегу. Мы и отправились все вместе пешком, опять навьючив на Ак-тюю все наши пожитки.
Местом стоянки был выбран маленький холм, окру­женный густой порослью камыша и поросший тополями. Между двумя деревьями люди устроили мне живую беседку из гус­тых ветвей, дававшую отличную тень. Грунт в беседке уравняли и покрыли войлоком. Вместо изголовья должна была служить мне холщевая денежная сумка, а вместо стола ящик с папиросами. Около одного из стволов были раз­ложены в порядке приборы, карты, записные книжки и письменные принадлежности. При настоящих обстоятель­ствах, нельзя было и желать лучшего; я устроился в своей беседке очень уютно, не хуже чем у себя в кабинете в Стокгольме.
Ислам и Касим расположились около третьего тополя, где поддерживали „неугасимый огонь“. Пастухи со своими стадами стояли неподалеку в камышах. Два раза в день Паси-ахун доставлял мне крынку густого овечьего молока
ДВ НЕДЪЛИ В БЕСЪДК. ИСЛАМ-БАИ ОПАСЕН. 461 и свежий маисовый хлеб, табаку у меня был теперь запас на несколько недель, - чего же еще? Самый завзятый эпику­реец не мог-бы наслаждаться жизнью больше, чем я в эти дни, даром что наше уединенное житье-бытье в лесу и напоминало примитивное житье-бытье Робинзона.
12 мая. Во втором часу дня завидели мы вдали неболь­шой караван, подвигавшийся с севера по речному руслу, и с нетерпением стали поджидать его приближения к нам. Ислам и Касим поспешили сойти с холма, чтобы окликнуть купцов и позвать ко мне. Оказалось, что это были четверо хотанских купцов, которые тринадцать дней тому назад оставили город Куча, куда они перед тем привезли виноград из Хотана, и где взамен приобрели 10 лошадей, несколько ослов и корову, которых и вели теперь на продажу в Хотан, - там животные были в цене.
Купцы сообщили, что Яркенд-дарья около Зиля, т. е. там, где в нее впадает Хотан-дарья, была уже так переполнена, что вода доходила всаднику до пояса. Сле­дуя по руслу Хотан-дарьи, можно было ежедневно остана­вливаться на привал около небольших луж или, в край­нем случае, вырыть колодезь. В начале или середине июня надо было ожидать нового притока вод; самый же разгар половодья ожидался нф раньше, как еще через полтора-два месяца.
Мы налетели на этих купцов, как коршуны, и в пол­часа сторговали у них за 750 тенег трех отличных ло­шадей, стоивших в Кашгаре 600 тенег. (Хотанская теньга = 2 кашгарским теньгам = приблизительно 20 коп.). Кроме того, мы купили три вьючных седла, уздечки, мешок маиса для корма лошадям и мешок пшеничной муки для нас самих, сапоги Исламу, который с последнего нашего лагеря ходил босиком, небольшое количество чая, кунган и пару фарфоровых чашек - все за 65 тенег. Теперь можно было обойтись и без помощи из Хотана; мы полагали, что с тремя лошадьми и одним верблюдом нам удастся спасти вьюки последних павших верблюдов.
Вечером к нам явилось двое молодых охотников с длинными ружьями, снабженными трезубцем. Они недавно пришли в леса Вуксама стрелять маралов, рога которыхъ
462 ДЕИ НЕДЪЛИ В ВЕСЪДК. ИСЛАМ-БАЙ СПАСЕН.
китайцы охотно покупают для приготовления из них лфкарнисколькоства. Мы немедленно завербовали охотников на службу; они отлично знали всю местность, и я решил, что они отправятся с Исламом и Касимом розыскивать последний наш роко­вой лагерь.
13 мая купцы продолжали путь въХотан. Оба охотника скрылись в лесу и через час вернулись с оленем (марал, „богу44), которого застрелили вечером накануне. Олфня«освенисколькожевали, и Ислам сварил из его нежного, вкусного мяса отличный суп.
Один из охотников, Касим-ахун, сообщил, что и в той части пустыни, которая находится между Хотанънисколькодарьейи Керией-дарьей, песок представляет мощные толщи, но что в первые дни пути можно дорыться до грунтовой воды. Но время теперь уже ушло, и я отказался от перво­начального плана пересечь и эту часть пустыни.
Сегодня пришел отец обоих молодых охотников, Ахмет Мфргфн (т. е. охотник), типичный туземец, с крупным носом, бородой клином, высокий, стройный и широкоплечий. Он оказался очень обходительным чело­веком, заинтересовался нашей судьбой и принял деятельное участие в приготовлениях к „спасательной экспедиции*4. Для нас он был настоящей находкой; никто лучше его не мог пригодиться нам в данном случае. Он при­помнил, между прочим, что увлекшись однажды охотой, забрался очень далеко в пустыню и видел те три одино­ких тополя, возле которых мы с Касимом жгли сигналь­ный костер.
Утром сборы были закончены, и в 1 час дня „экспе­диция44 выступила. Отправились: Ислам-бай, Касим, Ахмет Мфргфн и один из его сыновей. Караван состоял из трех лошадей и верблюда. Из запасов были взяты: хлеб, мука, мясо, три „кабака44 (тыквенные бутылки) и „мишь“ (козий бурдюк) с водой.
Перед выступлением Ахмет посоветовал мне лучше перебраться на остров, находившийся в самом русле реки, так как тут, где я расположился, водились скорпионы. Он был прав; я потом часто видел этих паукообраз­ных, оставляющих на песке следы, похожие на тонко­
ДВ НЕДЕЛИ В БЕСЕДКЕ. ИСЛАМ-БАИ СПАСЕН.
463
сплетенное кружево. Но мне было так хорошо в моей бе­седке, перетаскиванье на новое место казалось таким хло­потливым, что я решил махнуть рукой на скорпионов.
Трое из членов „экспедиции44 ехали на лошадях, Ахнисколькомет-же, со своим длинным ружьем на плече, пошел пешком. Приятно было смотреть, как он, словно мощный Немврод, гибкой, быстрой походкой, почти бегом, про­бирался между кустами. К вечеру „экспедиция44 полагала до­браться до того места, где я повесил в качестве приметы железный налопатник заступа.
И вот, я опять остался один с тремя пастухами и должен был терпеливо ждать, пожалуй, целую неделю. Стойбище моих друзей нисколькопастухов находилось отсюда в нескольких стах шагах, но Паси-ахун условился ноче­вать около моей беседки, чтобы поддерживать огонь. Днем он три раза доставлял мне хлеб и молоко; воду-же я брал в колодце.
14 мая я проснулся в 5 ч. утра. Стоял густой туман, небо все было в облаках; затем прыснул мелкий, непро­должительный дождичек, не успевший даже заметно смочить почву, но всф-же освеживший воздух и растительность. Ред­кое и в высшей степени приятное явление в это время года! В 7 ч. я встал. Дела у меня было в эти скучные дни одино­чества порядочно; я занялся разработкой моих путевых набросков за последнее время и снял несколько планов расположения барханов. В часы отдыха я лежал на своем ложе и читал или библию или книгу псалмов, в которой нашел не мало истинных перлов шведской поэзии.
Сегодня по войлоку, служившемумне подстилкой, про­полз большой желтый скорпион, который яростно защи­щался, когда я напал на него с целью убить. Удивительно, как это во время моего одинокого блужданья по лесу, когда я спал в чаще, прямо на земле, меня ни разу не побез­покоили эти насекомые. В том состоянии полного ослабле­ния, в котором я тогда находился, я-бы, пожалуй, не от­делался в случае ужаления, обычною злокачественною опухо­лью.
Сегодня-же проехали в Ак-су 10 купцов с кара­ваном из 40 ослов, навьюченных изюмом и коринкой.
464 ДВ НЕДЪЛИ В БЕОЪДК. ИСЛАМ-БАЙ СПАСЕН.
Я купил у них целый мешок изюму для подкрепления своих запасов; теперь и пастухи могли вдоволь полако­миться.
Относительно Мазар-тага купцы сообщили, что хребет этот состоит из двух параллельных увалов, которые, однако, не заходят в пустыню в северо-западном на­правлении особенно далеко. Вблизи Мазар-тага нет высо­ких барханов, но преимущественно голый твердый грунт. Вся местность вообще неплодородна и пустынна. Название происходит от „мазара“, местоположение которого указы­вается „тугами“. Охранителем святой могилы является шейх, проживающий обыкновенно в Хотане и только зимою на ко­роткое время переселяющийся в пустыню. Местные „баи“, владельцы крупных стад, ежегодно доставляют шейху в общей сложности сумму в 200 тенег.
Следующие дни протекли в мире и спокойствии; я малонисколькопо-малу приходил в себя и оправлялся от нечеловеческого напряжения сил в конце странствования по пустыне. При­ходилось только вооружиться терпением, так как коротать дни и ночи в беседке в полном одиночестве оказывалось скучновато. Зато у меня было все необходимое, здоровье мое не оставляло желать лучшего, и я мог наслаждаться свежим лесным воздухом и прохладой, приносимой северо-восточ­ным ветром, шелестевшим ветвями тополей. Жара не особенно донимала меня, так как атмосфера была обыкно­венно насыщена пылью, да и тени здесь было вдоволь. Тишинискольконою-жф и миром этот уголок напоминал необитаемый остров. Только два раза в день, да вечером являлся Пасинисколькоахун, доставлявший пищу, как мне, так и огню. Вставал я в 7 ч. утра, когда пастуха уже не было, и находил возле себя крынку молока и хлеб.
Замечательно, что мне пришлось три дня брести вдоль русла реки, не встречая людей, тогда как теперь здесь то и дело проходили караваны из Ак-су в Хотан и наоборот. Купцы обыкновенно заходили ко мне в беседку; к со­жалению, предметами.караванной торговли являлись только изюм, войлока, шерсть, хлопок или скот, т. е. все ненужные нам предметы. Но уже один разговор с купцами достав­лял мне большое удовольствие; от них я узнал много
ДВ НЕДЪЛИ В БЕС'ВДК. ИСЛАМ-ВАЙ СПАСЕН. 465 нового и интересного о торговых сношениях в этой области, о реке, о климате и прой.
Слухи о нашей экспедиции и чудесном спасении успели уже облететь всю область от Ак-су до Хотана, и один купец из последнего города сообщил мне, что о нас толкуют на всех базарах и с нетерпением ждут нашего прибытия. Я и сам горел желанием поскорее попасть в Хотан, организовать новый караван и выступить в Север­ный Тибет.
1 б мая с севера прибыли два купца, которые встретили моих людей. Последним понадобилось два дня, чтобы до­браться до того места, и они намеревались остановиться там на день, чтобы запастись водой.
На другой день меня посетил владелец стад и хо­зяин моих друзей, пастухов. Он прибыл наблюдать за стрижкой овец, которая вообще производится здесь два раза в год весной и осенью. Чэрек шерсти стоит в Хотане 5 тенфг (около 1 рубля). Если шерсть на овцах хорошая, густая, то с 10- 12 овец можно собрать целый чэрек, но так как эти овцы, пасущиеся в лесу, выдирают много шерсти, пробираясь по чаще, то чэрек можно собрать только с 15-20 овец. Владелец их расчитывал, однако, в общем собрать около 30 чэр., так как у него было еще 500 голов овец, пасшихся подальше, вверх по реке.
В сумерки 21 мая вернулся Ислам с остальными людьми. Известия они привезли не особенно утешительные. Выйдя из лесу, они направились прямо на запад, но, в виду всеусиливавшагося зноя, не отважились углубиться в пустыню до того места, где была оставлена нами палатка.
Единственное, что им удалось спасти, был вьюк, оставленный Исламом около трех тополей и содержавший сравнительно менее важные предметы. Отвратительный запах трупа моего „Вогры“ руководил ими в поисках этого места. ■ ’
Странное дело, однако, что они не нашли ни трупа Нэра, ни его вьюка, содержавшего три анероида, гипсотермометры, полевой бинокль, два револьвера, 200 сигар, 50 патронов и проч. Место, где Ислам оставил Нэра, они легко могли узнать по кусту тамариска, к которому Ислам привязал Свен Гфдин. 30
466 ДВ НЕДЕЛИ В БЕСЕДКЕ. ИСЛАМ-БАЙ СПАСЕН.
свой пояс. Самый тамариск они нашли, но вместо пояса Ислама, ветви его оказались перевязанными лоскутком вой­лока. Кроме того, около куста виднелись следы человеческих ног в сапогах, тогда как Ислам шел босиком.
Посланцы мои обыскали все места по близости, но ни верблюда, ни его драгоценного вьюка так и не нашли; всякий след их исчез. Но кто-жф был этот человек, который унес пояс и оставил лоскут войлока? Я спросил Ислама, не думает ли он, что это Джолчи, который, может быть, опять ожил после того, как мы оставили лагерь с палаткой? Но Ислам не мог допустить этого, ссылаясь на то, что Джолчи в таком случае давно догнал-бы его, так как он подвигался вперед очень медленно.
Может быть, это был один из трех купцов, кото­рые нашли Ислама на дороге и напоили его, а мне дали 18 тенег? Нет, расставаясь с Исламом, они отправились прямо к Буксаму, чтобы отыскать меня, да и как вообще могли они отыскать брошенного на окраине пустыни вер­блюда? Как мы ни ломали себе головы, загадка так и осталась неразгаданной. Если человек этот, кто-бы он ни был, нашел верблюда живым и довел его до воды и подножного корма, то, - будь он человеком честным - непременно отвфл-бы животное к нам. Если-же он решил украсть верблюда и вьюк, то во всяком случае не мог ис­чезнуть бесследно, так как перед ним лежало только две дороги: на север в Ак-су и на юг в Хотан. Если-бы он отправился в Хотан, мои пастухи заметили-бы его, так как зорко следили за каждым путником. Оставалась, следовательно, дорога в Ак-су, и подозрения наши насчет того, что тут дело не чисто, все росли.
Ахмет Мфрген увидел в лесу следы верблюда и пошел по ним. Они привели его к молодому верблюду, который убежал от Ислама и один нашел дорогу в лес. Видимо, ему удалось найти и воду, и он успед уже за это время отгуляться. Ахмет с трудом поймал его. За двенадцать дней животное стало таким диким, что убегало со всех ног, едва завидя человека.
Читатель, может быть, удивится, что я так подробно трактую обо всех этих обстоятельствах, но я это делаю
ДВТз НЕДЪЛИ В ВЕСЪДК-В. ИСЛАМ-БАЙ СПАСЕН. 467 отчасти потому, что, благодаря им, расстроился весь план моего путешествия, отчасти потому, что эти события заверши­лись, год спустя, довольно таки драматическим эпилогом. Отправиться тфперь-же в Тибет, как я предполагал, оказывалось немыслимым, так как у меня нф было при­боров для измерения абсолютной высоты, да и вообще от всего богатого снаряжения нашей экспедиции сохранились только жалкие остатки. Приходилось предварительно напра­виться в Кашгар, чтобы пополнить потери. Отправиться туда я решил через Ак-су, хотя путь этот был длиннее. Но прежде, чем перейти к краткому описанию нашего возвращения в Кашгар, я хочу сказать несколько слов о тех частях течения Яркенд-дарьи и Хотан-дарьи, с которыми успел ознакомиться во время своих странство­ваний.
Сравнивая эти две реки, текущие сначала почти парал­лельно и затем сливающиеся вместе, найдем, что они в сущности сильно различаются между собою. Яркенд-дарья, важнейшая река в Восточном Туркестане, течет круглый год, в июне-жф месяце приток воды в ней достигает огромных размеров; русло её резко очерчено и глубоко; сообщение через нее поддерживается обыкновенно на паро­мах, исключая зимних месяцев, когда она сковывается льдом.
Хотан-дарья, напротив, пересыхает на продолжи­тельное время, и только во время летнего половодья русло её наполняется водою. При этом ширина её так велика, а глу­бина бывает так незначительна, что переправа на пароме воз­можна лишь под самым Хотаном. Протекает она в самом сердце пустыни Такла-макан, и ей приходится вести жесто­кую борьбу с летучими песками, которые грозят засыпать её русло и отрезать ее от главной реки, как Кфрию-дарью.
Лесная растительность по берегам Яркенд нисколькодарьи часто прерывается степной и болотами, по берегам нисколькоже Хотан-дарьи лес, вообще более частый и дикий, тянется непрерывной полосою до самого слияния рек. Затем, первые песчаные барханы начинаются довольно далеко от Яркендънисколькодарьи, тогда как в области Хотан-дарьи они подступают к самой опушке леса, идущего по берегу.
30*
468 ДВ НЕДЪЛИ В БЕСЪДК. ИСЛАМ-БАЙ СПАСЕН.
В одном обе реки схожи; они обе перемещаются к востоку, как я убедился, находя старые русла их к западу от нынешних; к востоку, напротив, старых русл не оказывалось. Замечательно еще то, что дороги, иду­щие вдоль этих рек, ведут по левому берегу, где они в безопасности от перемещения реки, а также, что почти все селения вдоль среднего течения Яркенд-дарьи расположены по этому-же берегу и обыкновенно в некотором расстоянии от самой реки. На Хотан-дарье, на всем её протяжении по пустыне, вовсе нет селений; там кочуют только пастухи со стадами. Вдоль течения Яркенд-дарьи идет важный кара­ванный путь, который соединяет Марал-баши с Яркен­дом и по которому китайцы поддерживают почтовое со­общение, караванный-же путь, идущий вдоль русла Хотанънисколькодарьи, имеет чисто местное значение.
23 мая я проснулся в Зг/2 часа утра; меня разбудил необычайно свирепый ураган, несшийся с запада и угрожав­ший выворотить с корнями деревья. Вуря совершенно разру­шила мою полузасохшую беседку; ветер свистал и выл в вершинах тополей; стволы деревьев перегибались чуть не попалам и грозили переломиться, камыш под натиском тирана-бури смиренно склонялся к земле, сухия ветви тре­щали, ломались и падали на землю, а лес весь был окутан непроницаемыми облаками летучего песку, которым и заме­тало ровное, сухое русло реки. Ураган продолжался всего с полчаса и сменился, как и всегда бывало, полнейшею тишиною.
В 7У2 часов я со своим караваном был готов к выступлению после столь продолжительного привала, с кото­рым у меня связалось столько воспоминаний, часто заставляв­ших меня впоследствии мысленно возвращаться к этому вре­мени с чувством признательности и тихой грусти. Здесь мне вторично была дарована жизнь, здесь удалось мне выбраться из ужасной пустыни, здесь я снова встретил людей, которые приняли меня так приветливо и радушно, здесь я наслаж­дался благодетельным, подкрепляющим отдыхом среди прекрасной лесной природы, богатой тенью и прохладой!
Поблагодарив пастухов за гостеприимство и дав им 30 тфнег, чем они остались очень довольны, мы двинулись
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 469
в путь с двумя верблюдами и тремя лошадьми. Последний наш колокольчик звенел теперь так громко, весело, не напоминая о погребении, но призывая к надежде, к воскре­сению.
XXVIII.
По руслу Хотан-дарьи. Возвращение в Кашгар через Ак-су.
Достигнув русла реки, партия наша разделилась: Ислам-бай и двое молодых охотников направились по лесной дороге по левому берегу, чтобы поискать следов пропавшего верблюда, а я с Ахмет-Мергеном и Касимом, который вел обоих верблюдов, двинулся по самому руслу. Касим, впрочем, скоро отстал от нас с Ахметом, так как мы ехали на лошадях быстрой рысью.
Вечером мы поровнялись с маленькой лужей, спасшей мне жизнь. Она попрежнему была окаймлена камышевой за­рослью, тополь все так же склонялся над водой; уровень воды понизился с 6-го мая на 12 сантим., но форма лужи не изменилась. Я и остановился здесь на часок, чтобы подож­дать Касима и еще раз напиться этой чудесной благословен­ной воды. Ахмет-Морген назвал лужу „Хода-вфрды-куль“ (Богоданное озеро).
Через десять часов мы вновь соединились с Исла­мом на лесном тракте Куяндеклек (Заячье урочище), где паслись стада овец. Ислам так и не нашел следов; да, если они и были, ураган замел их.
24 мая сделали привал, чтобы некоторые из моих лю­дей могли исследовать с собаками лес, имевший здесь в ширину от 6 до 12 килом. В Куяндеклфке стояли уже четвер­тый день б пастухов с 500 овцами и 60 коровами. Место это находилось всего в 2 часах пути от „Богоданного озфра“, но, если бы я 6 мая и отправился к северу, я, по всей вероятности, не нашел-бы здесь пастухов, так как они в то время находились совсем в другом месте; отъ
470 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
Куяндеклека до следующего пастушьего стойбища было много дней пути, так как стойбище это находилось уже по близости слияния Хотан-дарьи с Яркенд-дарьею.
Немного подальше за лагерем, Хотан-дарья делилась на 2 рукава: левый, под названием Инчке-дарья, узкий, из­вилистый и окаймленный частым лесом, и правый, широ­кий и по правому берегу совершенно лишенный лесной расти­тельности. В летнее половодье оба рукава наполняются во­дой, и правый рукав омывает тогда подошвы мощных барханов, носящих название „Ак-кумъ“ - белый песок.
Пастухи утверждали, что рукав Инчке-дарья образо­вался всего лет 8 назад. Частый лес, окаймлявший берега его, однако, ясно свидетельствовал, что как раз этот ру­кав являлся старейшим руслом, из которого река, в своем стремлении переместиться к востоку, отчасти уже ушла. Отсутствие лесной растительности по правому берегу правого рукава также являлось доказательством, что расти­тельность еще не успела развиться здесь настолько, чтобы выдерживать борьбу с наступающими песками.
Караванный путь на Ак-су идет во время половодья по острову, разделяющему рукава, и караванам приходится два раза переходить брод. расстояние-жф между двумя бродами проходят в два дня. Летом, река пересы­хает, и только кое-где остаются небольшие лужи, располо­женные по большей части вблизи правых берегов обоих рукавов.
Тракт этот пользовался прежде дурной славой; здесь водилось много воров и даже разбойников, грабивших не­большие слабые силами караваны. Новый амбань хотанский повел против них настоящую войну, и пойманных раз­бойников отвезли в город и казнили.
25 мая славный наш Ахмет нисколькоМорген отправился обратно в свое родное селение Тавек-кэль около Хотана, и с нами поехал дальше только один из сыновей его, Ка­сим. Т>хали мы по извилистому руслу Инчке-дарьи, окай­мленному по обоим берегам молодым лесом. Подальше же шла настоящая непроходимая чаща.
Обе полосы леса, видимо, стремятся слиться, и это, без сомнения, случится, когда вся водная масса устремится по
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 471 правому восточному руслу. Уже теперь русло левого рукава, Инчке-дарьи, имеет в ширину всего 30 - 40 метров. После долгого пути мы остановились на ночевку около лужи посреди русла, на тракте Бфделик-утак (участок клевер­ного поля).
26 мая. Касим, сын, Ахмета боялся сопровождать нас дальше, чтобы нф удалиться от Куяндеклфка более, чем на один день пути, - небезопасно было провести ночь одному среди леса, так как здесь приходилось остерегаться и волков и разбойников. Итак, мы продолжали путь втроем с Исламом и Касимом без проводников. Русло реки становилось все более извилистым, и мы решили сделать конец по острову, представлявшему степные участки в пе­ремежку с нисенькими барханами и маленькими рощицами. Но оказалось, что идти по руслу было удобнее, и мы опять свернули туда. По берегам русла шел густой лес, и часто казалось, что идешь просто по дорожке парка или по аллее с прозрачным сводом из ветвей деревьев.
Наконец, достигли слияния обоих рукавов, лес раз­двинулся, словно в нем открылись ворота, и перед нами оказалось ровное русло Хотан-дарьи, ложе которого находи­лось на 1У2 метра ниже ложа левого рукава, вследствие более сильного размыва русла мощною массою воды. Мы сделали привал немного подальше пункта слияния рукавов, на тракте Бора-Тышкын (буря ударила). Тут находился островок, но он до того изобиловал скорпионами и шершнями, что мы предпочли избрать для привала самое русло реки, подальше от берега.
27 мая. Как всегда, после сильного западного ветра и сменяющей его тихой погоды, сегодня с утра уже стало жарко; в 7 ч. утра температура равнялась 24.9°. Ровная, твердая дорога по руслу вела почти по прямой линии к се­веру. Понемногу она съузилась, нф превышая в ширину полнисколькокиломфтра; берега то и дело вдавались в русло мысами, по­росшими лесом. Ясно, что водная масса, стремящаяся в половодье по широкому мелкому руслу, сильно испаряется, и поэтому река, чем дальше к северу, тем становится мельче и уже.
Скоро река снова разделилась на 2 рукава: левый -
472 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
Янги-дарью (новая река) и правый - Кохнф-дарыо (старая река). Мы пошли по руслу первой и встретили большой ка­раван ослов, навьюченных колониальными товарами; вы­шел он из Ак-су неделю тому назад. Кохне-дарья те­чет между барханами и, видимо, вопреки своему названию, новейшего происхождения, так как даже не успела обрости по берегам лесом. Как мы убедились, Хотан-дарья не везде одинаково сильно стремится уклониться к востоку, но обнаруживает это уклонение только местами и на небольших протяжениях, встречая на пути некоторое возвышение ложа вследствие наносных отложений.
Вечером встретилось нам чудесное озерко, в 400 кв. метр. величиною, самое большое из попадавшихся нам до сих пор. На-пригорке, на берегу его мы развели костер и любовались открывавшимся оттуда видом. Течением про­мыло глубокую борозду вдоль берега, и в этой борозде мы на следующий день нашли ряд небольших луж. Озерко около нашего привала оказалось настолько глубоко, что, ку­паясь, нельзя было достать до дна.
28 мая. В течение дневного перехода русло реки опять расширилось, и лужицы исчезли. Вообще, в тех местах, где русло 'становится ровным, широким, луж не встре­чается, и борозды, промытые потоками, становятся едва за­метными; наоборот там, где русло суживается, луж попа­дается много, и борозды резко очерчены.
Кроме того, я заметил, что лес по правому берегу го­раздо реже, чем по левому, и часто даже совсем преры­вается, уступая место голым барханам. Вдоль левого бе­рега самое ложе реки кое-где поросло травой, чего не заме­чается около правого берега. Словом, всф указывает на то, что водная масса сильнее напирает на правый берег. Во всяком случае перемещение реки к востоку совершается так медленно, что лесная растительность успевает следо­вать за нею. Только немногие отсталые одиночки тополи, вроде тех, около которых мы с Касимом жгли сигнальный огонь 3 мая, указывают на западе прежнее направление реки, да и те обречены на гибель.
В 6 час. вечера мы находились как раз посредине русла, и Ислам-бай поехал было вперед отыскать удоб-
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 473
ное место для привала; неожиданно горизонт на западе

стал заволакиваться густой изжелта-серой мглой, словно за­весой, подымавшейся все выше и выше от земли к небу.
По руслу Хотан-дарьи; „Кара-буранъ1 (С рисунва Д. Люнгдаля).
474 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЫИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
По лесу пронесся гул отдаленного урагана, который затем стал быстро приближаться; послышался треск ло­мающихся ветвей, все сильнее, сильнее... На северо-западе весь лес утонул во мгле, по руслу реки покатились, словно кулисы на невидимых подставках с колесиками, пыльные и песчаные смерчи. Наконец ураган налетел и на нас, и мы были окутаны непроницаемым облаком „черного бунисколькорана“.
Песок мелся по земле какими-то длинными хвостами, напоминающими хвосты комет; дорога, борозды, земля и воздух все слилось в один вихрь... Голова кружилась, думалось, что вот, вот он подхватит и тебя. Наступила черная ночь, и мы долго стояли, как вкопанные, на месте. Ислам сразу пропал из вида и нашел нас лишь слу­чайно, завидев во мгле какую-то черную движущуюся массу, которая и оказалась нашим караваном.
Видя, что ураган, самый свирепый из всех выдер­жанных нами в пути, все продолжается, мы стали осто­рожно пробираться к ближайшему берегу, где и укрылись с подветренной стороны частого кустарника. Тут-жф около берега выкопали в ложе реки колодезь; вода показалась после нескольких ударов заступа. К ночи люди развели костер, который, благодаря порывам ветра, разгорелся с дикой яростью.
29 мая ветер продолжался, и атмосфера так была на­сыщена пылью, что с трудом можно было ориентироваться. К счастью, мы шли около самого берега и как-то нечаянно заметили путевой знак - лошадиный череп, насаженный на кол и прикрепленный к тополю. По ближайшем расследовании оказалось, что как раз около этого места дорога сворачивает в лес. Я сообразил, что это и есть дорога в Ак-су, и мы свернули по ней, т. е. по направлению к се­веро-западу.
Дорога эта повела нас по ясно очерченному, сухому и частью занесенному песком речному руслу, по берегам которого шли барханы, кустарник и тополя; повидимому, это был старый рукав Хотан-дарьи. Кое-где попадались путевые знаки, поставленные караванами.
На привал вечером мы расположились опять около
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 475 стойбища пастухов, прфуютно устроившихся в шалашах из ветвей и камыша. Пастухи были из Ак-су, но прово­дили в лесу со своими стадами круглый год. Сначала они отнеслись к нам несколько недоверчиво, но скоро успокои­лись и угостили нас хлебом, молоком и яйцами.
Они рассказали нам, что находящаяся неподалеку река, Яркенд-дарья, обыкновенно замерзает каждый год на 4 месяца. Через 25 дней ожидалось наступление летнего по­ловодья, которое должно было заставить пастухов перенести стойбище поглубже в лес. Самый низкий уровень воды в реке наблюдался как раз теперь, в чем мы и могли убе­диться, переходя через нее на другой день в известном уже пункте. Ширина реки равнялась 77 м., максимум глу­бины 0.43 м., а приток воды 7.5 куб. м.
Очутившись на другом берегу, мы продолжали путь к северу по дороге, которая вела на селение Ават (Абат) по тракту, пользующемуся недоброй славой, через чащи и густые заросли камыша, степные участки, стойбища пасту­хов и небольшие селения, находившиеся более или менее по близости от правого берега Ак-су-дарьи.
31 мая вечером мы достигли базара в Абате, селении, имевшем около 1,000 домов. Здесь проживал бек и ки­тайский сборщик податей. Приют мы нашли в опрятном караван-сарае, содержимом одним индусом. Хозяином он оказался гостеприимным, но в общем был большой плут и ростовщик, обиравший местных жителей. Шерсть, отбираемую у них за долги, он продавал в Или (Кульджа), а пшеницу и маис в соседних селениях. Ростовщик сам сознался мне, что ежегодно откладывает в кассу 15,000 кашгарских тенег (около 1,500 рублей).
Главные местные продукты: маис, пшеница и хлопок. Через селение протекает рукав Ак-су-дарьи, Кохненисколькодарья, через который перекинут мост, приходящийся на главной улице селения.
1 июня. Весь день мы ехали словно по одной бесконечной улице, с канавами по обе стороны, обсаженной тутовыми де­ревьями и ивами. На следующий день вступили около селения Бэш-арык-устэн (арык с пятью рукавами) на проезжую дорогу, соединяющую Кашгар с Ак-су, и, переправившись
476 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
через Ак-су-дарыо, миновали китайский город Янги-шар (новый город), обнесенный пестрыми крепостными стенами.
Я послал было к главному начальнику области, даонисколькотаю, человека с моим паспортом и моею визитною карточ­кой с китайскою надписью, но получил уклончивый ответ, почему и не счел нужным посетить мандарина, пользовав­шагося репутацией заносчивого обжоры и пьяницы.
3 июня мы были уже недалеко от магометанского города Ак-су, где аксакал восточно нисколькотуркестанских купцов, Магомет-Эмин, принял нас очень радушно и приютил в своем уютном, опрятном жилище, а верблюдов и ло­шадей наших поместил в караван-сарае по соседству.
4 июня. В течение трех последних дней Ак-тюя, мой белый верблюд, начал худеть, перестал есть траву и только лениво пожевывал пшеничный хлеб. Вчера, однако, он еще прошел, не останавливаясь, небольшой конец между Новым и Старым городом (между Янги-шаром и Ак-су), но, когда к нему подходили, он жалобно ревел, точно опасаясь, что ему хотят причинить боль. Ночью он не дотро­нулся до еды, и сегодня Касим с грустью сообщил мне, что Ак-тюя болен. Я поспешил на двор караван-сарая и нашел животное лежащим на боку, с вытянутой шеей; дышал Ак-тюя тяжело, прерывисто и после нескольких глубоких, судорожных вздохов околел на моих глазах.
Ак-тюя спас важнейшие предметы нашего снаряжения и немудрено, что я относился к нему с особенным рас­положением. На каждом привале во время пути в Ак-су я подходил к нему и гладил и ласкал его. Но животное отворачивало голову, издавая недовольный рев, опасаясь, может быть, что я потяну его за веревку, и, словно подозревая, что это я был виною всех его страданий.
Околел он утром в первый день байрама, и во дворе караван-сарая стояла праздничная тишина. Движение кара­ванов приостановилось, деловая жизнь на время замерла. Все гуляли. Улицы и площади кишели яркими пестрыми халатами, ослепительно-белыми тюрбанами и шапками самых кричащих цветов. Вид у всех гуляющих был веселый, довольный: даже самый последний из работников получает в этот день от своего хозяина подарок. С минарета
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 477
звучнее обыкновенного раздавались молитвенные возгласы муэззина. Какой контраст представляла эта пестрая картина праздничного уличного веселья со сценой на тихом дворе караван-сарая! С таким-же достоинством, с каким он недавно шел по убийственным пескам пустыни, по сухому руслуХотан-дарьи и её тенистым лесам, Ак-тюя окончил теперь свое земное странствие, путь, полный страданий, лише­ний, тяжелого труда под властью тирана нисколькочеловека. Он надорвал свои силы во время трудного перехода через пу­стыню и околел теперь среди полного изобилия и корма и воды.
Товарищ его, молодой верблюд Чон-сарык, насто­ящий великан среди верблюдов, оставил свои ясли и, руководимый инстинктом, приблизился к белому верблюду, внимательно и удивленно посмотрел на него, но затем спокойно вернулся к яслям и вновь с аппетитом при­нялся жевать зеленую сочную траву. Он один уцелел из всех наших 8 верблюдов. У меня духа не хватало продать его, нф зная, в чьи руки он попадет; к тому-же люди в караван-сарае полагали, что и этот верблюд, если заста­вить его работать, не долго протянет после перенесенных им лишений и трудов. Я и подарил его Магомету-Эмину, который обещал дать ему отгуляться летом на сочных лугах около подошвы Тенгри-Хана.
Мы провели в Ак-су три дня, набирая небольшой временный караван для возвращения в Кашгар - мой главный опорный пункт в сердце Азии. Таким образом я имел время бегло познакомиться с городом, носящим такое оригинальное название („Ак-су“ - белая вода), вслед­ствие изобилия чистой, прозрачной воды, текущей с ослепи­тельных снежных полей и ледников.
Город расположен на левом берегу Ак-су-дарьи. Летом приток воды в ней достигает огромных разме­ров, зимою остатки воды в русле замерзают. Под горо­дом река разветвляется на два рукава: Янги-дарью и Кохненисколькодарью, которые, однако, опять сливаются раньше, чем впасть в Тарим (Яркфнд-дарью).
Недалеко от города, к востоку, отвесной стеною возвы­шается тфррасса, высотою в 40 - 50 м.; террасса эта сложена
478 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
из конгломератов, сильно размытых водой. Город окру­жен селениями, пахатными полями, садами и целой сетью оро­сительных канав. Рис, пшеница, маис, ячмень, хлопок, опиум и разные плоды дают здесь богатые урожаи, и, вслед­ствие этого Ак-су, имеющий всего 15,000 жителей и по величине уступающий Кашгару больше чем вдвое, предста­вляет гораздо большее значение для страны своею производи­тельностью. Очень развито здесь и овцеводство, так как по берегам обеих больших рек находятся прекрасные пастбища.
Пришлое население Ак-су состоит из большего числа китайцев, сотни „андижанцевъ“, т. е. купцов из русского Туркестана и 3 афганцев, проживающих здесь 20 лет. Аксакал русских туркфстанцев, Магомет-Эмин, родом из Ташкента, живет в Ак-су уже 12 лет. Русские турнисколькокфстанцы ведут торговлю шерстью, хлопком и кожами, ко­торых ежегодно отправляют на верблюдах в Ташкент через перевал Бфдель, Кара-кол, Пишпфк и Аулиэ-ата до 30,000 штук. Пользуются верблюдами только зимою, всфнисколькоже теплое время года они наслаждаются полным отдыхом на окрестных пастбищах. Летом сообщение сильно затруд­няется разлитием рек, и поэтому караванная торговля почти приостанавливается.
Достопримечательностей в городе, кажется, никаких нет. Главная мечеть, носящая обычное название - МечетьнисколькоДжами, т. е. „мечеть пятницы“, не представляет ничего особенно замечательного по архитектуре, но расположена довольно живописно на открытой площади, к которой ведет с главной базарной улицы небольшой переулок.
Площадь эта „Ригистанъ“, самый центр городской жизни. В базарные дни здесь бывает настоящая давка; вся площадь покрывается палатками и лотками. Особенно бойко торгуют в жаркое время льдом, нагроможденным большими про­зрачными плитами. Я тоже был одним из усердных поку­пателей этого товара.
На базарной площади находятся два высших духовных училища Кок-медресе и Ак-медресе (Голубое и Белое). Архитектура их очень незатейлива. В небольших поме­щениях во дворах живут муллы; некоторые из них по
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 479
5 по 10 лет учились в „Мир-арабе “ в Бухаре. Китайцы держат в Акь-су 2 „мензы“, да в Янги-шаре 6; в каждой самое большое по 100 чел. В Уч-Турфане гарнизон многочисленнее, так как предполагается, что он защищает перевал Бфдель от русских.
В первые дни байрама, здесь как и во всем маго­метанском мире, принято сзывать гостей и задавать пиры. Я в компании с аксакалом побывал на нескольких. Угощение состоит из аша (пилава) и „шурпы“ (суп с зе­ленью и макаронами), подаваемых в неимоверных коли­
чествах.
Больше всего мне понравилась пирушка у самого акса-

Мечеть-Джами в Ак-су. (С рисунка автора).
кала, на которой я был единственным гостем. Мы отпра­вились с ним в его сад, Соха-баипи, расположенный в 3 килом. от базара и изобилующий виноградом, абрикосами, дынями, сливами, вишнями и проч. Уход за садом поручен нескольким работникам, которые и проживают там круг­лый год.
Расположились мы под тенью тутовых дерев, на берегу арыка с чудесной водой. Слуги закололи барана, и сам аксакал по всем правилам искусства приготовил рисовый пилав с бараниной. Лучшие куски грудинки и почки были поджарены в масле в котле, куда затем всы­пали промытого, белого, как сахар, риса, сдобреннаго
480 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
сказы его отлично помогли

Магомет нисколькоЭмин. (С рисунка автора).
луком. Хорошо приготовленный пилав - превосходное блюдо.
Аксакал является как-бы агентом консульства, и во всех городах Восточного Туркестана, где проживают русские купцы, есть свой аксакал, подчиненный русскому консулу в Кашгаре. Друг мой, аксакал Магомет-Эмин, один из симпатичнейших магометан, которых я когда либо встречал; этот седобородый старик 60 лет, всегда веселый, и приветливый, превосходно знал страну, и разнисколькомне ориентироваться.
Еще до моего прибытия в город,он распорядился, чтобы по всем трактам, ведущим в Ак-су с юга, были наведены справки о таинственно исчезнувшем верблюде; все розыски нш привели, однако, ни к чему. Затем он собирался оканисколько\ зать мне еще большую уснискольколугу - проводить меня до \ Кашгара по хорошо знаконисколько\ мому ему пути. В сущности, j А он нф мог отлучаться с / своего поста без разрешенисколько/ пия консула, но я, зная любфзнисколько7 ность консула Петровского, брал ответственность на себя.
До Кашгара было 450 верст, по спешить нам некуда было, и мы решили сделать этот путь „с прохладцей44.нисколько7 июня все было готово к выступлению. Магомет-Эмин до­стал нам новые сартскиф ягданы и весь нужный провиант: чай, сахар, рис, зелень, мед и проч. Баранину мы могли доставать по пути по мере надобности.
Ислам-бай и Касим-оба получили денежную награду за свою службу и кроме того были заново экипированы с головы до ног. Пишась всего запаса одежды, я и сам дол­жен был облечься в одеяние смешанного китайско-сарт-
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 481 ского стиля и, таким образом, один раз за все путеше­ствие поступиться престижем европейца, поддерживаемым европейским платьем. К трем имевшимся у нас верхо­вым лошадям мы наняли за 55 тфнег еще четырех для нашего каравана.
В 5 ч. вечера 7 июня мы выехали из Ак-су, и в этот первый день пути ехали всего 2 часа, до „Лянгара“ (по­стоялый двор), где сделали привал на мягком травяном ковре в чудесной тополевой рощице. Дорога от Ак-су до Лянгара шла по сплошной аллее, окаймленной с боков за­топленными рисовыми полями, пахатными полями, садами и домами. Десять лет тому назад Магомет-Эмин останав­ливался на этом самом месте с Пржевальским, возвращав­шимся из своего четвертого путешествия. На севере видне­лась в тумане белая пирамидальная вершина Тфнгри-Хана (7,320 м. выс.), но скоро исчезла в сумраке ночи.
8 июня мы переправились вброд через Кум-дарыо (Песочная река), как обыкновенно называют здесь Ак-сунисколькодарыо. Река делилась на несколько рукавов, и переправа через нее была сопряжена с большими затруднениями. Через несколько дней предполагалось установить переправу на пароме, но недель через 5, в разгар половодья, сообще­ние совсем должно было прекратиться на некоторое время. В эту пору ежегодно погибает с полдюжины людей, пы­тающихся переправиться через реку.
По ту сторону реки мы встретили караван сотни в две лошадей и быков. .Каждое животное тащило на спине по два длинных тополевых ствола, волочившихся за ними по земле. Аксакал сообщил мне, что в эту пору ежегодно приходится сооружать под городом, на протяжении 25 верст по левому берегу Ак-су-дарьи, колоссальную дамбу, над которой тру­дятся до 3,000 рабочих. Назначение её оттеснять водную массу направо и препятствовать ей окончательно подмыть конгломфратовую террасу, так как в таком случае вода неминуемо смыла-бы и старый и новый город. И так и Акънисколькосу-дарья обнаруживает такое-жф стремление переместиться к востоку, как и Хотанънисколькои Ярженд-дарья, хотя и течет в противоположном направлении.
Спустя четыре с половиною часа, мы переправились Свен Годин. 31
482 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
через Таушкан-дарыо (Заячья река), соседку Ак-су-дарьи. Переправа через нее оказалась еще затруднительнее, так как водные потоки слились в одно сплошное широкое русло. Пришлось прибегнуть к услугам 10 „сучи“, которые раздевшись до гола, отыскали брод и осторожно пере­вели лошадей по каменистому ложу. 9 июня мы достигли маленького городка’ Уч-Турфана, все значение которого в том, что он расположен на тракте между Ак-су и рус­ской территорией, куда направляются караваны с шерстью, хлопком, войлоками, коврами, кожами и проч. Здесь ведут прибыльную торговлю восемь купцов из Андижана, также находящихся под началом Магомет-Эмина.
Городок окружен плодородными полями, орошаемыми водами Таушкан-дарьи. Невдалеке виднеются низкие хребты гор, вдали снежная стена Тянь-шаня. Уч-турфанский амбань принял меня очень приветливо и пригласил на обед. Он служил прежде в Тарбагатае и, часто сталкиваясь там с русскими, научился уважать и ценить их.
Передохнув денек, мы 11 июля выехали из Уч-турнисколькофана в сопровождении всех андижанских купцов, об­леченных в самые лучшие халаты. Пестрая кавалькада наша привлекала по пути всеобщее внимание. В селении Сугетлык (селение ив) нам были предложены чай и угощение, и за­тем провожатые наши направились обратно, мы-жф продол­жали путь до Ут-баши (начало пастбища), где и сделали привал в роще.
К концу следующего дня прибыли мы в кышлак Баш-ахма (начало притока), где нашли приют в большом киргизском ауле, состоявшем из 19 юрт. Киргизы, кото­рые проводят здесь и лето, живут отчасти земледелием (пшеница, ячмень и опиум), а обитают по большей части в „кара-уяхъ“ (черных юртах), реже в землянках. Они засеивают свои поля через год, оставляя их на другой год под паром; таким образом они являются земледель­цами не каждый год, а только через год. Кроме земле­делия их кормит скотоводство (овцы и козы).
Киргизы, промышляющие исключительно перевозом то­варов, проводят лето в горах, зимою-жф спускаются в долину Таушкан-дарьи. Семь „урюковъ“ или родов, живу­
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 483
щих в этой области, подчинены одному „бию“ или пред­водителю. Остальным 8 дням, которые мы еще провели в пути, я посвящу лишь самое краткое описание. Путь наш шел по долине Таушкан-дарьи через низкие горы, грани­чащие на юге с рекою, и затем к юго-востоку по степи и бесплодным областям вплоть до самого восточного города китайской империи - Кашгара.
По пути мы знакомились с киргизами, с джагатайнисколькотюрками, наслаждались после перенесенного нами зноя в пустыне, свежим горным воздухом, который в эту пору дождей был особенно прохладен отчасти от изобилия атмосферных осадков, отчасти от западных и восточных ветров, проносившихся по узкой долине и вырывавшихся из неё, словно из дула ружья.
Миновав аулы и кышлаки Уч-муздук (три ледника), Сюме-таш, Кызыл-эшмф (красные ключи), Джай-тюбе (могильный холм), Сугун-караул, Кальты-яйлак (ма­ленькое летнее пастбище) и Бэш-керим (пять крепостей) мы 21 июня, наконец, прибыли в желанный Кашгар.
3 недели, проведенные здесь, прошли в усиленных хлопотах. Старый друг мой, консул Петровский, произве­денный теперь в генеральные консулы, а вскоре, за свои не­оценимые услуги моей экспедиции, награжденный от короля Оскара командорским крестом шведского ордена Вазы, очень обрадовался моему благополучному возвращению и сделал все от него зависящее, чтобы облегчить мне хло­поты по снаряжению новой экспедиции.
Узнав от хотанского аксакала о нашем злополучном странствовании по пустыне, консул Петровский тотчас-же отправился к дао-таю и заявил, что если тот не примет немедленно мер к розысканию следов пропавшего у нас верблюда, то будет иметь дело с Цзунг-ли-яменом в Пекине.
Дао-тай сделал все, что мог, и можно представить себе наше изумление, когда он, пригласив нас на обед, пре­поднес нам шведский офицерский револьвер, находившийся во вьюке Пэра! Оказалось, что оружие было подарено каким то неизвестным всадником одному жителю селения Тавекънисколькокель.
484 ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР.
Розыски продолжались с усиленной энергией, но китай­ским чиновникам так и не удалось напасть на след вора, да я и не особенно заботился об этом, поглощенный сна­ряжением новой экспедиции.
На другой день по моем прибытии в Кашгар, был отправлен курьер в Ош, с письмами и телеграммами от меня. Между ними была телеграмма в Берлин моему учи­телю и другу, барону Рихтгофену, содержавшая просьбу о вы­сылке мне новых приборов - анероидов, гипсотермомет­ров и т. п. Другой телеграммой в Ташкент я просил о высылке мне одежды, провианта и табаку. Патроны и порох мы добыли у казаков, состоявших при консульстве. Раньше трех месяцев нельзя было ожидать прибытия затребован­ных из Европы предметов, между тем сидеть в Каш­гаре столько времени без дела мне вовсе не улыбалось, тем более, что летний зной заставлял меня томиться по летней прохладе гор.
Задерживала меня здесь только необходимость дождаться почты из Керии, куда консул Петровский, согласно моему указанию, отправил всю полученную без меня на мое имя корреспонденцию из Швеции. Дао-тай и тут оказал мне услугу, послав за нею в Керию экстренного курьера, кото­рый и вернулся в Кашгар через 12 дней. расстояние между этими двумя городами равняется 1,450 верстам, следова­тельно, курьеры проезжали в день по 120 верст с лишком.
Через две недели предварительное снаряжение экспе­диции было закончено. Я никогда не забуду любезности и со­действия, оказанных мне в этом деле консулом Петров­ским, г. Мэкэртнефм и шведским миссионером Гёгбергом, соперничавшими между собою в готовности помочь мне.
Первые двое одолжили мне анероиды и гипсотермометр, а последний снабдил меня многими весьма полезными пред­метами. Кашгарский портной изготовил для нас из китай­ских материй одежду и палатку. Людей, седла, продоволь­ствие мы купили на базаре, и в конце концов, выступая 10 июня из Кашгара, я едва верил себе, что всего 2 месяца тому назад потерпел такое крушение, которое считал окончательным.
Но куда-же следовало нам направить путь? На север,
ПО РУСЛУ ХОТАН-ДАРЬИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАШГАР. 485 к Тян-шаню? Но тогда мы попали-бы в области, сравни­тельно уже известные. На юг, к Кунь-луню? Время не позволяло. На запад? Но там простиралось нагорье Памира, которое я уже исследовал во многих направлениях.
Тем не менее, я выбрал целью этой небольшой экспе­диции именно Памир, намереваясь продолжать наблюдения, начатые прошлым летом, и провести жаркое время года в горах-великанах, стерегущих „крышу мира“.
СОДЕРЖАНИЕ ТОМА I.
Стран.
Предисловие I-VIII
Вступление 1
Глава I. Две тысячи верст в тарантасе
„ II. Киргизская степь. Сыр-дарья
„ III. От Ташкента до Маргелана. Сыр-Дарья 55
„ IV. Зимнее путешествие по Памиру
„ V. Через перевал Тенгис-бай ^0
„ VI. На крыше мира Ю5
„ VII. Народонаселение. - Географический обзор. - Па­мирский постъ 125
„ ѴТТТ. На Мустаг-ату и в Кашгаръ 1^5
„ IX. Воспоминания о Кашгаре 166
„ X. Возвращение в Китайский Памиръ 1^1
„ XI. Через Тагарму в Су-баши. - Киргизские „байги“. 196
„ XII. Вокруг Малого Кара-куля 210
„ XIII. Странствования по ледникамъ 230
„ XIV. Восхождения на Мустаг-ату. 247
„ XV. Лунная ночь на высоте 6,300 м. над уровнем моря 272
„ XVI. Новое путешествие по Памиру 285
„ XVII. На Малом Кара-куле 299
„ XVIII. Среди киргизов. - Возвращение в Кашгар ... 311
,, XIX. В Марал-баши и Лайлыкъ 327
Глава XX. Паломничество 343
„ XXI. В пустыню 359
„ XXII. Райский уголокъ 377
„ XXIII. Царство могильной тишины 388
„ XXIV. Воды нет! 403
„ XXV. Караван распадается и гибнетъ 416
„ XXVI. Пять суток пешком по бесконечным пескам. -
Вода. - Спасены 432
„ XXVII. Две недели в беседке. - Ислам-бай спасен . . 452
„ XXVIII. По руслу Хотан-дарьи. - Возвращение в Каш­гар через Ак-су 469


Полуденный отдых в пустыне, (с РИСУНКА ЛЮНГДАЛЯ).