Тарим.Лоб. Нор. Тибет Путешествие 1899-1902 Г. [Свен Гедин] (doc) читать онлайн


Тарим.Лоб. Нор. Тибет
Путешествие 1899-1902 Г.
Перевод со шведского.
С 126-ю рисунками в тексте и картой.

С.-ПЕТЕРБУРГ.
Издание А. Девриена.
1904.
Описание моего четвертого путешествия посвящаете^ данным в мое распоряжение по всемилостивейшему повелению
четырем каза­кам:
Сыркиху и Чернову из Верного, Шагдурову и Чердохобу Забайкальского казачьего войска в знак дружбы и искренней благодарно­сти за молодецкую их службу, за поне­сенные труды и за преданность, оказанную ими втечение всего нашего совместного путешествия.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
СТРАН.
I. Через первый перевал материка и Кашгар до ЯР' 5 венд-Дарьи
II. Верфь в Лай лыке 11
III. На барке по Тариму
IV. От Кетеклык-аяги до реки Аксу-дарьи
V. Наступление зимы
VI. Конец плавания и устройство зимних квартир , .
VII. Рекогносцировки. Визит француза 65
ѴШ. По пустыне Такла-маканъ 61
IX. Безконечная пустыня 66
X. Между забытыми могилами и высохшими реками . .
XI. Прибытие бурятских казаков в Тура-салган-уй. Ку-
рук-таг и Курук-дарья
XII. Страна дикого верблюда 92
XIII. Бывшее место озера Лоб-нора 97
XIV. Двадцать пять дней в челноке 107
XV. Опасные озерные путешествия И*
XVI. Вниз по Тариму.-Последнее путешествие на барке. . И9
XVII. Выступление в Тибетъ 125
XVIII. Через Чимфн-таг, Ара-таг и Калта-алаган к верх­нему Кум-Кулю 133
XIX. На высоте 5,000 метров над уровнем моря 141
XX. Продолжительное путешествие по озеру 151
XXI. Через бурные озера и поднебесные горы 158
ХХП. Смерть Алдата. Убийственные перевалы 168
ХХШ. Дома. 176
XXIV. Через шесть перевалов. Два дня в Аяг-кум-куле. 180
XXV. К Анамбаруин-голю 190
XXVI. У монголов Сыртына н через пустыню Гоби 198
VI
ОГЛАВЛЕНИЕ.
СГРАН.
XXVII. По неизвестной стране в поисках за водой 205
ХХѴИП. Развалины около древнего Лоб-нора 210
XXIX. Нивелировка через пустыню Лоб. - Своевременная помощь 221
XXX. Кочующее озеро 225
XXXI. Приготовления в Чарахлыке.-Судьба Ислам-бая . . 229
XXXII. Через горы северной окраины к Кум-кулю .... 236
ХХХИП. Состав каравана. Переход к Арка-тагу 245
XXXIV. Во вьюгу через Арка-таг. Плато Тибета 253
XXXV. Первые тибетцы 261
XXXVI. Два тяжелых перевала. - Ледяная долина. - Главная квартира.-Наше монгольское снаряжение 267
ХХХѴП. Выступление в Лхассу. Ночное нападение 275
XXXVIII. Первые кочевники. Опасный бродъ 283
XXXIX. В критическом положении 290
XL. В плену у тибетцев . . . 297
XLI. Отступление под конвоем ... 307
XLII. Последние переходы до главной квартиры 315
ХЫП. На югъ 319
XLIV. Тибетцы встречают нас с войском. Посланные из Лхассы 327
XLV. Накцзонг-цэо и Тжаргут-цзо. 336
XLVI. На пути в Ладакъ 349
XLV1I. Тяжелый путь 362
XVIII. Цзо-нгомбо 359
XL1X. От Пангонг-цзо в Лей 369
L. Домой через монастырь Хемисъ 378
24 июня 1899 года я покинул Стокгольм и отправился в четвертое свое путешествие по пескам и горам Азии. Прекрасная погода и праздничный день только усиливали тоскливое чувство при прощании с дорогими родными, провожавшими меня до парохода „Улеаборгъ", который должен был через несколько минут уносить мевя к востоку. Этот день расставания с родиной и со всеми близкими моему сердцу был для меня самым тяжелым днем из всего моего путешествия.
Снаряжение мое, сравнительно с прежними путешествиями, отличалось бблыпею полнотою. Весь багаж был распреде­лен на 23 ящика, приспособленных для конских вьюков и весил ИЗО килограммов. Этот раз я взял с собой пере­носный универсальный теодолит Гильдебранда и три хро­нометра, которые и выдержали путешествие отличнейшим образом. Затем у меня были полные топографическое и метеорологическое снаряжения, состоявшие из самых усовершенствованных инструментов, и два прибора Арвидсона для измерения скорости течения, а также 58 пар раз­ного рода очков; кроме того 10 ружей и 20 револьверов составляли мой арсенал.
Особенно большую пользу принесла мне английская склад­ная лодка из парусины, с помощью которой я измерялъ
Овен Гедаи.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет. 1
глубину тибетских озер и исследовал их жизнь и характер. Для фотографических съемок у меня были четыре аппарата и более 8000 светочувствительных пла­стинок, составлявших самую тяжелую часть снаряжения.
Затем, конечно, я взял с собою множество мелких предметов для раздачи туземцам, консервы и библиотеку, состоявшую из Священного Писания, справочно-научных книг и коллекции маршрутов, пройденных моими пред­шественниками. Имея с собой эти маршруты, я всегда мог обходить местности, уже известные другим иссле­дователям.
Его Величество Государь Император Николай II, благо­склонно обративши Свое внимание на предстоявшее мне путешествие, всемилостивейше разрешил беспошлинный ввоз багажа в пределы Империи и бесплатный проезд по российским железным дорогам, что в значительной сте­пени сократило мои расходы.
В С.-Петербурге я прожил с 26 по 30 июня, пользуясь широким гостеприимством и помощью шведского послан­ника Рейтершельда. Его преемнику я также чрезвычайно обязан за внимание и участие, которое он проявил, помогая моему делу. Мой друг Эммануил Нобель опять оказал моему предприятию самую щедрую материальную под­держку и кроме того поместил мои деньги в Ташкент­ском отделении Волжско-Камского банка.
30 июня я покинул Петербург и с наслаждением отдыхал в удобном купе вагона, после столь усилен­ной работы последнего времени. Мой путь лежал через Москву, Воронеж и Ростов на Владикавказ. Не доезжая Владикавказа, у станции Беслан, дорога сворачивает на восток, оставляя по правую руку величавые вершины Кавказа, и направляется к Каспийскому морю.
Из Петровска я отплыл 5 июля вечером прямо въ
Красноводск на пароходе „Цесаревич Александръ". По приказанию военного министра, в Красноводске в мое распоряжение был предоставлен целый вагон, в кото­ром я с полным удобством доехал до Ташкента через Асхабад, Мерв, Чарджуй и Самарканд. От Новой Бухары до Самарканда я наслаждался чрезвычайно приятным об­
ществом моего друга и соотечественника доктора Фегреуса.
В Ташкенте я сде­лал визит генералъгубернатору С. М. Духовскому и старым друзьям приятелям Залесскому и Бендер­скому. Затем, срав­нив в обсерватории хронометры, я уже 12 июля продолжал свой путь далее на восток, при ужасной жаре. По Ферганской долине и частью вдоль реки Сыр-Дарьи железная

Ислам-бай.
Дорогп идет мимо садов и селений, значи­
тельно севернее Туркестанского горного хребта и кон­чается в Андижане, куда мы прибыли в 9 часов утра.
К моей великой радости мой старый верный слуга Ислам бай встретил меня на вокзале в синем ха­лате с золотой медалью короля Оскара на груди. Хотя он немного и поседел, но был так же крепок и вы­глядел превосходно. Мы сердечно поздоровались и въ
1*
4
течение трех часов он рассказывал мне про свое воз­вращение в Ургу в 1897 году, а также с живым инте­ресом расспрашивал про наше предстоящее путешествие. Со спокойною душою я передал ему весь багаж, который он на арбах и перевез в Ош.
Как хорошо мы с ним встретились и как скверно мы с ним расстались!

I.
Через первый перевал материка и Кашгар до Яркфнд-Дарьи.
В Оше я остановился на две недели у моего приятеля с Памира, ныне Ошского уездного начальника, полков­ника Зайцева. Несмотря на неприятное воспаление глаз, которое держало меня в заключении, мой караван, благо­даря усердию Ислам-бая, был вполне снаряжен: наняты слуги и лошади, куплены чай, сахар, свечи, вьюки и т. п. Ислам-баю я назначил содержание в 40 рублей в ме­сяц вместо 25, которые он получал во время моего предыдущего путешествия.
81 июля рано утром караван тронулся и, после роскош­ного прощального обеда у полковника Зайцева, я оставил Ош и в сопровождении радушных хозяев и других гостей доехал до селения Мади. После обильного „дастархана“ (угощения), устроенного местным мин-баши (тысяче­начальником), мы простились и теперь я был отрезан от всякой цивилизации. Уже вечером началась наша будущая повседневная жизнь обычными метеорологическими наблю­дениями.
Состав моего каравана был следующий: мой караванъбаши Ислам-бай, два ошских джигита Кадер-Ахун и Муза, получавшие по 15 рублей в месяц, и 4 каракфша, сопровождавших 26 лошадей, нанятых до Кашгара (450 километров) за 8 рублей с лошади.
Дорога начиная с Оша отличная. Жара стояла ужасная. За селением Мади страна оживлялась находящимися по сторонам дороги киргизскими аулами. Пройдя Карашай-
курган, Ленгер и Балхаш, мы остановились у ме­стечка Бир-булак, застроенного русскими и татарскими жилищами.
Следующий переход вел через перевал Чихеръчих к форту Гульча, лежащему на правом берегу Куршаб-или Гульча-дарьи. В 30 верстах севернее Гульчи, около Кызыль-ункур, часто встречаются кабаны и даже, говорят, тигры и леопарды; фазан здесь птица весьма обы­кновенная. Дорога содержится отлично, так как она ведет на Памирский пост и имеет стратегическое значение; встре­чающиеся мосты исправны, станционные здания нередко ка­менные. Кое-где встречается Терек (тополь); чем выше,, тем больше съуживается русло Гульчи.
Ночью на 6-ое августа в первый раз был мороз и пришлось вынуть теплые вещи. Дорога все шла в гору, но не особенно круто, так как она построена сильными зигзагами. На высоте перевала Талдык стоит столб с двумя металлическими литыми досками, окруженный за­бором. Надпись на досках гласит, что высота перевала 11,800 футов, расстояние до Гульчи 88 верст и что дорога построена при генерал-губернаторе Вревском и губерна­торе Королькове, под наблюдением капитана Громбчевского. С противуположной стороны, т. е. со стороны до­лины Алая, склон менее крут и совершенно лишен леса.
Хорошая дорога позволила ехать в коляске до ручейка, текущего в Сарык-Таш; но здесь я отправил ямщика назад, давши ему „на чай“ и продолжал дорогу верхом на лошади, сидя в удобном венгерском седле. Около Сарык-таша долина перевала Талдык кончается в Алай­ской долине. Здесь мы повернули на восток, имея по правой руке живописные горы заалайского хребта Выйдя из Алайской долины, мы попали в долину Кызыл-арт с чудным далеким видом и богатыми пастбищами с громадными стадами между хребтами. Здесь мы под силь­нейшим дождем расположились на дневку. В топливе мы не нуждались, получая его от киргизов.
9-го августа мы поднялись по отлогому склону на Тонгбурунский перевал. Маленькая куча камней на вершине
этого отлогого склона обозначает весьма важную геогра­фическую границу, а именно высший и внешний край Алай­ской долины и водораздел систем Аральского моря и озера Лоб-нор. Эта граница, следовательно, важнее Талдыка, который образует водораздел между реками Амуи Сыр-Дарья. Таким образом отсюда местность пони­жается вплоть до озера Лоб-нора Мы теперь продолжали путь по весьма пересеченной местности, иногда переходя через, иногда направляясь вдоль реки Кызыл-су, соеди­няющейся с Кок-су и Калта-булак, до впадения Нуры в Кызыл-су и оттуда до русской пограничной крепости Иркештама. За этим укреплением мы перешли китайскую границу - Красную реку, отличающуюся обилием воды; прошли по плоским и невысоким отрогам Памира че­рез маленький перевал Кара-даван в широкую долину Есин. Около места впадения Нагара-чалды в Кызыл-су мы остановились на дневку, во время которой я измерил количество воды протекающей в единицу времени в реке Кызыл-су; это количество доходило до 42,2« кубиче­ских метра в секунду. Это открытие очень обрадовало меня, так как Кызыл-су впадает в Яркенд-Дарью и такое количество воды впоследствие только могло бы со­действовать нашему путешествию по рекам по напра­влению к Лоб-нору.
На следующий день сильное течение в значительной степени затрудняло наши переходы через реку и к тому же количество воды вниз по течению все увеличивалось, вследствие впадения частых притоков. За китайским пограничным укреплением Улугчат дорога в послед­ний раз повела нас через реку, где количество проте­кающей воды достигало 80-100 куб. метров в секунду. Здесь река поворачивает на юг и мы стали приближаться к Кашгару по довольно однообразной местности, постепен­но переходящей в равнину.
16-го августа у деревни Калта встретили меня генераль­ный консул Петровский и еще несколько живущих в Кашгаре русских с конвоем казаков и вечером мы прибыли в самый Кашгар.
В Кашгаре я оставался с 17-го августа по 5-ое сен-

Никоалй Федорович Петровский.
тября для окончательной подготовки к дальнейшему путе­шествию. Благодаря опытности и всесильному влиянию гене­рального консула Петровского и его чрезвычайной любезно­сти, все устроилось как нельзя лучше. Здесь мне хотя и с некоторым затруднением, но все-таки удалось разменять большую сумму де­нег-11,500 рублей на китайское серебро; мы получили 161 ям­бу, считая по курсу одну ямбу равной 71 рублю '); вся эта куча денег имела внушительную тя­жесть в 300 кило­граммов.
Покупки поруча­лись Ислам-баю, ко­торый исполнял их образцово: съестные припасы, посуда, ма­ленькая железная печь, различные инстументы, веревки, лопаты и т. п. В У пале он купил 14 отличных одно­горбых верблюдов и одного двугорбого,
заплатив по 62 рубля за штуку.
План экспедиции был следующий: весь караван пой­дет в Лайлык на берегу Яркенд-Дарьи или Тарима; оттуда я с частью багажа поплыву по реке, а караванъ
1 ямба=50 сэр.
1 сэръ=16 тэнге=1,43 рубля=37 граммов серебра=10 мискал.
1 тэнге=50 пуль.
1 мнскалъ=10 пуль; 1 пулч= 10 ли.
Вследствие переменного курса цена одной ямбы редко бывает равна 50 сэрам, а колеблется между 49 и 51.
пойдет по большой дороге через Марал-баши, Аксу и Курля, чтобы соединиться со мною где-нибудь около Лобънора. Туда-же прибудут и два бурятских казака в конце декабря. С разрешения Туркестанского генерал-губерна­тора для сопровождения главного каравана из консульского конвоя были даны два семиреченских казака: Сыркин и Чернов. Почта, прибывающая на мое имя в Кашгар, должна была быть отправляема генеральным консулом Петровским четыре раза в условленное между нами время

Сыркин и Чернов.
к Лоб-нору с особыми джигитами, которые должны были получать жалованье от меня уже по прибытии ко мне; таким образом я мог рассчитать приблизительно время прибыхия почты.
После окончательного распределения багажа и нагрузки, мы, сердечно простившись с нашими друзьями, двинулись в дорогу 5-го сентября в 2 часа дня. Первый день нашей экспедиции ознаменовался страшнейшим ливнем, который превратил дорожную пыль в липкую, скользкую грязь, крайне задерживавшую движение каравана; поэтому, прой­денное пространство оказалось очень малым. С большею частью дороги в Лайлык я познакомился уже 1895 году.
До 8-го числа мы шли по местности довольно редко насе­ленной, но тем не менее хорошо обработанной. Под на­блюдением нанятых мною в Кашгаре Файзуллаха, Ниаса Хаджи, Турду-бая и, конечно, казаков и Ислам-бая, ка­раван спокойно двигался в тополевых аллеях. Чтобы не набить спины невтянувгаимся верблюдам и лошадям, я 8-го сентября решил сделать дневку.
Начиная с места дневки дорога постепенно перехо­дит в тропинку; дневная температура повышается, ноч­

ная понижается. По мере того, как мы входим в степь, канавы, орошающие поля, постепенно беднеют водою. Все эти признаки показывают, что приближается пустыня.
10-го числа мы уже идем то по песку, то по местам по­крытым растительностью, кое где встречая тамариски. Но к вечеру появились признаки близости реки, а именно то­поли, которые, по мере нашего движения, становились более свежими и богатыми листвой. Наконец, мы дошли до величавой Яркенд-Дарьи и, после 13-ти часового пере­хода, разбили палатки на её берегу.
II.
Верфь в Лайлыке.
11-го сентября начались приготовления к большой реч­ной экспедиции. Ислам-бай отправился в Меркет для переговоров с беками и „кемичи" (перевозчиками); один из последних согласился продать свое судно за полторы ямбы. Во время отсутствия Ислама, мы с Сыркиным испро­бовали мою английскую парусиновую лодку, которая ока­залась и замечательно легкою и удобоуправляемой, как на веслах, так и под парусами; довольно долго мы неслись вниз по весьма быстрому течению, так что возвращение было очень затруднительным.
Во время моего отсутствия наш лагерь значительно оживился многочисленными посетителями; между ними были несколько знакомых с 1895 года, как например, Ангытлыкский бек Тогда-ходжа, прежний бек Меркета Мухамед Тиас бек и его сыновья. Предметом общего разговора было, конечно, предстоящее путешествие по реке. Я сейчас же по возвращении из пробного плаванья отправился в Меркет осматривать барку, которая оказалась совершенно новой и крепкой, но несколько объемистой и тяжелой. По­следнее обстоятельство имело особенно важное значение по­тому, что река дальше становилась все более и более мелкой, и снять барку с мели было бы очень затруднительно. После долгих совещаний мы отказались от мысли некоторых по­строить новую барку или перестроить имеющуюся на две, и решили ограничиться лишь некоторыми изменениями в ней. На правом, несколько более крутом берегу, под наблюде­нием Меркетского бека, жители ближайших селений устро-
или отлогий спуск к воде, устлали его досками и выта­щили по ним нашу тяжелую барку на ровное место, где среди шиповника поставили ее на поперечные брусья. Вслед­ствие рассказов местных жителей, что Яркенд-Дарья ■отдает большую часть воды озерам Марал-баши и по­том сильно съуживается, мы решили понизить борта сня­тием верхней обшивочной доски. На случай слишком сильного обмеления, когда пришлось бы бросить наше судно, мы построили маленькую запасную барку из снятых до­сок, а также и из вновь купленных.

Верфь.
Наша верфь постепенно обратилась в настоящую мас­терскую, где усердно стругали, рубили, ковали и т. п. Из купленных в Кашгаре тонких тополевых досок мы устроили палубу в передней части барки, оставив вдоль левого борта проход для свободного сообщения кормы с носом. На палубу поставили мою походную палатку. Сей­час за палубой на дне барки из тонких брусков и тем­ного войлока, построили рубку кубической формы, передняя стенка которой упиралась в палубу таким образом, что последняя несколько вдавалась в каюту и могла служить столом. Эта рубка должна была служить мне спальней,
Digitized by

Сообщение между верфью и лагерем,
но вскоре была переделана в темную комнату для проявле­ния фотографических пластинок. В стены были вставлены три маленьких окошка, из которых два с обыкновен­ными стеклами выходили наружу и завешивались во время проявления, а третье, с красным стеклом, в палатку; когда я проявлял ночью, то ставил свечу в палатке на пол, продолжение которого в темной комнате, как было уже сказано, служило мне столом.
За рубкой разместили часть съестных припасов и на всякий случай несколько седел; на корме помещались люди и была устроена глиняная печь, где варилась пища и около которой люди грелись осенью. С сильной трево­гой я замечал, что вода с каждым днем постепенно убывала, и поэтому 15 сентября я с истинной радостью отдал приказание о спуске совершенно готовых барок на воду. Осадка большой барки при полной нагрузке рав­нялась 0,23 метра. Работа закончилась тем, что я запла­тил каждому, сколько следовало, и получил от жителей соседних селений „подарки": баранов, кур, яйца и раз­личные фрукты, за известное, впрочем, вознаграждение. Ве­чером я устроил угощение в честь более знатных особ ближайших селений, а также и в честь рабочих.
Мы пожертвовали еще одним днем в Лайлыке для исполнения различных важных измерений. Вдоль берега я вымерил базу длиною в 1250 метров. Несомая тече­нием барка прошла это расстояние в 26 минут, а моя шлюпка в 22 минуты 17 секунд; разница происходила оттого, что тяжелую барку нельзя было все время держать в полосе самого сильного течения. По этому измерению быстрота те­чения составляла около 50 метров в минуту. По берегу, в среднем, я проходил базу в 13 мин. 45 сек. и де­лал 1613 шагов, или, другими словами, 64 моих шага составляли 50 метров. Количество воды в реке состав­ляло 98,2 куб. метра в секунду, наибольшая глубина 12,м метра находилась недалеко от правого берега, ширина реки 134,7 метра. Для черчения карты основанием слу­жили следующие положения: барка несомая течением про­ходила в одну минуту 50 метров,-по масштабу это расстояние равнялось одному миллиметру. Быстрота течения,

Достройка темной каюты.
конечно, менялась, что однако не влияло на вычисленные расстояния, так как я по несколько раз в день изме­рял быстроту течения.
17-го сентября мы, наконец, отправились в путь-до­рогу. Казаки и Ниас-Хаджи должны были вести караван через Аксу и Курля в Ариан, на нижнем течении Та­рима, куда им следовало прибыть через 2'/2 месяца. Даотай снабдил их громадными паспортами и провожатыми, а генеральный консул Петровский рекомендательными пись­мами к андижанским аксакалам (агенты консула). Сыркину я поручил вести краткий дневник. Ниас-Хаджи должен был на 4’/2 ямбы содержать весь караван и ку­пить большой запас рису, муки, и т. п. для дальнейших экспедиций.
Я взял с собой только Ислам-бая, который заменял мне и слугу и повара, и мальчика Кадера. Три человека составляли экипаж большой барки и один - маленькой, которая шла впереди для исследования фарватера и везла съестные припасы. Сам я устроился чрезвычайно удобно: в палатку поставили кровать и вместо стола два ящика; у выхода из палатки третий ящик заменял мне пись­менный стол, а футляр большего фотографического аппа­рата-стул. На крыше рубки были установлены метеоро­логические инструменты, а именно: барои термограф, мак­симальный и минимальный термометры, психрометр Ассмана, три анероида и анемометр Робинзона.
В два часа дня, наконец, все было готово, и мы трону­лись. Я сейчас-же поместился у письменного стола, от­куда я мог отлично обозревать лежащую впереди ме­стность, и занялся черчением карты и занесением на нее подробностей течения реки Тарима.
Изложу теперь причины, побудившие меня избрать эту дорогу. Во-первых, это единственная мне неизвестная до­рога через весь восточный Туркестан, во-вторых, Тарим до сих пор ни разу не был нанесен на карты. Гене­рал Певцов прошел по дороге вдоль реки от Маралъбаши до Яркенда; между Шах-яр и Карулем ходили Керей (Сагеу), Дэлглейш (Dalgleish) и я; по лесам около реки, вдоль нижнего её течения, сперва Пржевальский, по-

Свен Гедин.-Тарим.-Лоб-Нор -Тибетъ
Автор за рабочим столом на барке.
том принц Генрих Орлеанский и Бонвало, Певцов, Литледэль и я; но дороги и тропинки, идущие вдоль реки только изредка соприкасаются с нею у её изгибов. Поэтому наши сведения о Тариме были весьма скудны и основаны на по­верхностных наблюдениях. Когда моя большая карта была готова, то я нашел громадное расхождение между нею и прежними.
Таким образом, я выбрал наиудобнейшую систему работы, которая не только дала мне возможность наблюдать за фауною реки, за всеми изгибами её течения, но также и за колебаниями в ней уровня воды.

III.
На барке по Тариму.
Благодаря тихой погоде в первый день мы подвигались с быстротою течения, о чем могли судить по поплавкам и другим предметам, плавающим на поверхности воды. Та­рим делает неожиданные повороты: то мы тли на С.-В., то на Ю.-В., то на С., С.-З. и С.-В. Кое-где по берегам встре­чались местные жители предлагавшие нам свои продукты, но мы от них отказывались, в виду имевшагося у нас изобилия. Всего через полчаса мы уже сели на мель, но толчек был едва заметен, и мой экипаж, спрыгнув в воду, легко снял барку с мели. Каждым таким слу­чаем я пользовался для измерения быстроты течения. В проводниках мы покуда не нуждались, так как мои люди знали каждую часть суши по имени, которое всегда поясняло тот или иной характер местности. Так, напри­мер, один полуостров, образуемый изгибом реки, на­зывается Аральчи, потому что он почти что остров; часть одного леса носит название Тонкуслык, потому что там встречаются кабаны и т. д. Около Мухамед Илиленгер река два года тому назад, покинув старое русло, изменила свое направление,-явление, встречающееся очень часто и которое всегда заносилось мною на карту; в оставленных рекою частях русла почти всегда находилась чистая, проз­рачная вода.
У Хазанлыка была первая ночевка. Барку пришлось крепко привязать веревками, чтобы ночью ее не унесло течением; на берегу люди разложили костер и варили пищу; в палатке на барке я доканчивал дневную работу и при2*

слушивался к разрушительной работе воды, которая в извилинах реки подтачивала вогнутые, входящие части берега, достигавшие высоты трех метров. Большие комья песку и глины с шумом обрывались в воду, напоминая плеск крокодилов, которых, к счастью, нет в Та­риме. За ночь течением нанесло столько илу и песку к бокам барки, что лю­ди, только после про­должительного откапы­вания, были в состоянии сдвинуть ее с места. Река в своем течении доволь­но однообразна и моя команда была так хо­рошо знакома с её особенностями и на столько внимательна, что какие-либо несча­стные случайности бы­ли невозможны.
Вышина вогнутого берега около двух или трех метров; этот берег (каш, яр;см. Кашгар, Яркенд), по­дымаясь отвесно изъ
Девочка из Лайлыка. ВОДЫ, ПОСТОЯННО нахо­
дится под действием центробежной, подмывающей её силы; у него же протекает главная масса воды, находится наибольшая глубина и наиболь­шая скорость течения; выпуклый, выходящий берег, непра­вильно называемый туземцами арал или аральчи, т. ф. остров, представляет собою плоский, резко очерченный на­нос ила, который во время половодья затопляется мелкой, тихо текущей водой. Полтора месяца тому назад все подоб­ные места были под водой и тогда дорога значительно укоро­тилась бы, но за то настоящее положение воды давало возмож­ность сделать более точную съемку реки и изучить её русло.
Явления, часто повторяющиеся в реке, носят свои осо­бые названия, данные им туземцами. Мелкая вода с силь­ным течением над мелью называется „кайнаган-су“ (кипящая вода) или „кайнаган-лай“ (кипящий ил). Когда река разветвляется, то говорят просто про правый или левый рукав; меньший из них носит название „кичик-дарья" (маленькая речка) или „партья-дарья* (часть реки); поки­нутое русло называется „эски“ или „кона-дарья", а если в нем есть вода, то „куль".

Женщины и дети выходат к барке с подарками.
У Беш-куля (пять озер) я измерил реку, при чем оказалось, что количество воды сильно уменьшилось: ши­рина реки 86,4 метра, наибольшая глубина 2,22 метра, средняя скорость течения 42,« метра в минуту и количе­ство протекающей воды 84,и куб. метра в секунду.
19-го сентября дул свежий ветер, который не только тормозил движение барки, но в широких, открытых местах реки со слабым течением даже останавливал нас. Когда река повернула на Ю.-В. и ветер сделался для нас попутным, то мы шли на 21 метр быстрее течения, ско­рость которого была 88,4. Чтобы не сделать ошибки в чер­
чении карты, все время приходилось принимать во внима­ние как скорость течения, так и скорость барки.
Около „Шешкакъ" мы нашли селение, состоящее из 4-х пастушьих семейств, стада которых состояли из овец, коз и коров. Эти пастухи дали нам разные пояснения ка­сающиеся реки и рассказали, что в лесах у них водятся олени, антилопы, кабаны, волки, лисицы, рыси, зайцы и фа­заны; тигров в этой местности нет. Ширина реки здесь только 42,e метра и количество протекающей воды 67,и» куб. метра; с тревогою замечал я быстрое падение воды. Пастухи между прочим сообщили мне, что река здесь покроется льдом дней через 75-80, который обыкновенно держится от 2*/2 до 3 месяцев, и что весною во многих местах можно перейти реку вброд.
20-го сентября дул „сарык-буранъ" (желтый шторм) с такой силой, что берега на расстоянии 100 метров исче­зали из виду за мягкой, поднятою им пылью. Решив, что плавание при таком ветре будет весьма затрудни­тельно, мы остались на месте; на следующий день, при все еще очень сильном ветре, мы поплыли дальше, но с очень неровной быстротой, смотря потому, дул-ли ветер попутный или встречный. Тем не менее, мы поплыли дальше мимо Шейтлыка с тополевым лесом и Дуканътограк, где несколько пастухов, стерегущих стада, с удивлением смотрели на нас. Крутые и частые повороты усложняли работу и, не имей я перед собой карту и ком­пас, я бы совершенно растерялся. В одном месте, где река поворачивает почти на 180°, мы нашли глубину в 6 метров. Общее направление движения С.-В., но иногда мы направлялись и на Ю.-З.
21-го сентября мы опять мерили количество проте­кающей воды и нашли, что река несла уже всего только 59,и куб. метра. На следующий день, вскоре после от­плытия с ночлега, мы заметили на берегу трех пе­шеходов, в которых скоро узнали Сыркина, НиасъХаджи и „он-баши" Ала-айгира. Мы захватили их с со­бой, чтобы подвезти до того местечка, где караван отды­хал уже несколько дней, и затем поплыли дальше, лю­буясь густым тополевым лесом, который достигал осо-

Остановка у берега.
бенной пышности, на вогнутом входящем берегу, где вода круглый год омывает корни деревьев. Против Ала-айгира мы высадили гостей на берег, поручив им выслать моего верного слугу прошлого путешествия - Парпи-бая> живущего в Кучаре, в Карул на нижнем Тариме с приказанием ожидать меня там.
23-го сентября мы достигли места, где река разделяется на два рукава: по левому, меньшему, называемому Конадарья, вода течет в Марал-баши; правый рукав, Янги-

Туземцы на берегу Тарима.
дарья, является главным руслом реки и, как говорят, образовался только четыре года тому назад. Против Аксак-марала Янги-дарья опять попадает в свое старое русло. Таким образом Яркенд-Дарья отклонилась вправо, и как мы скоро увидим, эта наклонность менять свое русло выражалась сильнее всего в области озера Лоб-нора, где русло меняет место с правильностью качания маятника, отчего и зависит переменное положение Лоб-нора.
Ниже впадения в старое русло главного рукава, кото­рый носит также название Кетеклык, мы остановились, так как мои проводники заявили, и как мне говорили уже в Лайлыке, что здесь опасное для судоходства место:
8-ми саженный водопад; по мере приближения к водо­паду высота его, по сведениям, получаемым нами, от окрестных жителей, постепенно понижалась и сократилась, наконец, до одной сажени; поэтому я решил, что нам понадобится помощь, по крайней мере, 40 человек, чтобы благополучно через него перебраться. Ала-айгирский онъбаши получил приказание собрать ко времени нашего при­бытия народ. Подъезжая к водопаду нам пришлось про­бираться между целыми островами плавника, что весьма за­трудняло плавание; большую часть дороги людям пришлось итти по воде, чтобы не дать барке сесть на мель. Нако­нец мы услышали шум водопада и люди заявили, что это первый ша-курун (порог); вид его совсем не ка­зался опасным и мы благополучно, без постороней помощи, спустились как по нему, так и по двум следующим, таким же незначительным; оказалось, что высота падения воды не превышала 10 сантиметров. Ниже порогов мы продолжали путь обычным порядком и остановились но­чевать у Кетеклык-аяги, где к нам прибыл он-баши с 20 всадниками, крайне пораженный, что мы благополучно прошли порог без их помощи. Вечером нас посетил бек Аксак-марала, которого я пригласил проехать с нами несколько переходов, потому что он оказался че­ловеком весьма сведующим. Он сомневался в возмож­ности предпринять такого рода путешествие в более ран­нее время года, т. е. во время половодья, потому что тогда нельзя было бы найти достаточно длинных шестов для упра­вления баркою; кроме того, вследствие жары, комары пре­следовали бы нас страшнейшим образом.
Янги-дарья проносит здесь всего лишь 36,» куб. метра в секунду; целых 22,т куб. метра ушло по Кона-дарье в Марал-баши.
ж
IV.
От Кфтфклык-аяги до Аксу-дарьи.
24-го сентября мы совершили весьма интересное путе­шествие по новому руслу Яркенд-Дарьи. Здесь, конечно, нет крутых стен яра и береговая линия менее резко очерчена. Река съузилась до 20 метров и кое-где на ма­леньких глыбах земли, торчащих из воды, расли то­поли и тамариски, обреченные на гибель. Скорость течения все увеличивалась по мере съужения реки, отчего плавание сильно затруднялось. Парусиновую шлюпку пришлось вы­тащить на барку, так как масса плавника угрожала её нежным бортам. Нередко в очень узких местах лю­дям приходилось прыгать в воду, чтобы протащить нашу барку.
Наконец река превратилась в настоящий быстро текущий канал, нередко разветвлявшийся на несколько рукавов, что для нас было очень опасно, так как мы рисковали попасть в такой рукав, где наша барка могла-бы застрять и ее пришлось бы с неимоверными трудами протаскивать вверх по течению до главного рукава. С большим не­терпением ожидали мы своего приближения к Аксу-дарье, но прежде чем достичь ее, нам пришлъсь испытать несколько неприятностей: выше маленького порога мы сели на мель, где оказалось всего только 6 сантиметров глубины. Тщетны были попытки стащить барку и мне пришлось послать бека в Аксак-марал за помощью. Ящики, съестные припасы, все пришлось выгрузить на берег и, когда через несколь­ко часов бек возвратился с 30 человеками, мы перетащили судно через порог, чтобы еще раз прилипнуть к гли-
нистому дну. Снова те-же усилия, только в удвоенном масштабе и наконец мы выбрались на достаточную глубину и дошли до последнего и наибольшего порога, высота ко­торого была 2 дециметра. Здесь глубина всюду была */» метра и течение так бурно, что люди боялись, что барка опрокинется. На всякий случай опять перенесли весь багаж на берег, я же остался один на барке, что люди считали весьма рискованным, в виду кипящих под порогом во­доворотов. Барку подвели к тому месту, где вода падает вниз, дали ей надлежащее направление и пустили; она поплыла как нельзя спокойнее. Когда она очутилась на середине порога, нос её опустился и с плеском ударился о более низкий уровень воды, в то время, как корма от­делилась от верхнего. Ниже порогов мы остановились уже в сумерках, рассчитались и простились с нашими помощниками. Я измерил количество воды и нашел всего только 22,и куб. метра. Около этого места, расположен Караул-дунг, бархан вышиною около 10 метров, оброс­ший тамарисками и редкой травой; с вершины его на Ю. и Ю.-В. открывается вид в расстоянии нескольких кило­метров на песчаное море.
Опять поднялся восточный ветер и мы прямо-таки не знали, чего больше желать ветра или затишья: ветер дей­ствительно тормозил до такой степени движение барки, что нам часто приходилось причаливать к берегу и ждать за­тишья, но зато он отгонял комаров; затишье-же, хотя и спо­собствовало движению, но отдавало нас насъедение комарам. Когда, при сильном ветре, приходилось причаливать и ждать более хорошей погоды, я катался под парусами в маленькой шлюпке, но главным образом занимался про­явлением фотографических пластинок.
27-го сентября мы достигли места, где в русло нашей реки впадает слева широкое сухое русло Кона-дарьи, бе­рущее свое начало в Марал-баши и имеющее воду только среди лета; кое-где в нем стоят лужи прозрачной го­лубой воды. Теперь мы плыли по более пустынным ме­стам; ни людей, ни скота не было видно. Наши собаки Довлеть и Елдаш часто нарушали однообразие тем, что бро­сались в реку, переплывали на берег и рыскали по кус­
тарнику. Ислам-бай иногда отправлялся на берег охо­титься и, опережая барку, где река делала крюк, ожидал нас, сидя на берегу с добычей: фазанами, куропатками и т. п. При вечернем измерении мы имели 34,и куб. метра воды в секунду благодаря тому обстоятельству, что в те­чение дня несколько боковых рукавов опять возвратились в главное русло.
Затем мы плыли два дня среди богатейшего леса в полнейшей тишине, которая только изредко нарушалась плеском шестов наших людей. Лес подходил к са­мому берегу, поросшему желтым камышем. Вся эта об­становка и царившая кругом таинственная тишина не­вольно производили странное впечатление: казалось, что на­ходишься в каком-то заколдованном сказочном царстве. Единственное разнообразие-постоянные повороты реки; чтобы передвинуться на 180 метров вперед по прямому направлению, нам один раз пришлось пройти 1450 мет­ров по извилинам реки. После двухдневного путешествия лес стал редеть, молодой лес чередовался со степью. Река становилась глубже, течение медленнее, и, вследствие этого, вода в реке становилась прозрачнее. Для определения прозрачности я сделал весьма простое приспособление, со­стоявшее из круглой, блестящей, металлической дощечки, прикрепленной к угольнику на шесте с делениями; упо­требление его весьма просто и не требует объяснений.
Но, несмотря на все удобства, работы было так много, что я во время плавания ни на минуту не мог оторваться от письменного стола и наблюдательного поста. В 1 час пополудни мы обыкновенно приставали к берегу для про­изводства метеорологических наблюдений; это было необ­ходимо и для того, чтобы успевать наносить местность на карту; производя во время плавания метеорологические наблю­дения, мы бы пропустили слишком много подробностей местности. Зато карта росла с каждым днем и все под­робности заносились аккуратно.
Наконец, вдали показался давно знакомый Масар-таг, к которому мы в течение дня то приближались, то уда­лялись, смотря по направлению реки; имея такой ориенти­ровочный предмет можно было наглядно представить себе
извилистость реки. Далее сплошной лес окончился и только одиночные тополи нарушали однообразие степи, поросшей травой и камышем.
Удивительно здесь то, что яр гораздо выше-от 4 до 5 метров, глубина реки весьма часто превышала 6 метров. В пустынной местности у 12-й ночевки воды протекало всего 25 куб. метров в секунду и, при средней скорости в 35 метров в минуту, мы в этот день прошли 18,2 кило­метра по реке, а по прямому направлению всего только 11,2.

Рыбная ловля.
С каждым днем нас более и более волновал вопрос, успеем-ли мы закончить свое плавание до начала ледохода, или нет.
В ночь на 1 октября уровень воды пал на 1,? санти­метра. Для измерения падения уровня воды во время стоя­нок я пользовался двумя способами: во-первых, в защи­щенном от течения месте, вколачивался в дно реки шест с делениями, и во-вторых, в вертикальную стену яра вбивался кол, с которого свешивали в реку гирю со шкалой, по которой и отсчитывали высоту уровня воды.
Масар-таг теперь обрисовывался все яснее и яснее; на севере показался зубчатый хребет Тянь-шаня. В Кур-
рук-астэ мы остановились на несколько дней и я послал, тотчас по прибытии, местного он-баши с деньгами на Тумшукский базар закупать шубы и сапоги для нашего экипажа, ехавшего из Лайлыка без этих необходимых вещей. Я воспользовался этим отдыхом и поднялся на гору Хазрет-Али-мазар, откуда осмотрел местность- необозримую степь и желтую волнистую пустыню, назы­ваемую Такла-макан.
Вечернее измерение воды показало прибыль вследствие впадения двух притоков-рукавов, берущих начало выше Куррук-астэ из нескольких маленьких озер, полу­чающих в свою очередь излишек воды от Марал-баши. Всего воды оказалось 58,и куб. метра в секунду и прозрач­ность её была 21,s сантиметра.
Казим, кормчий нашей маленькой барки, воспользовался дневкой и у порога (около 1*/з метра вышины) реки, впа­дающей в Яркенд-Дарью и вытекающей из озера Шоръкуль, получавшего в свою очередь воду от того же Марал-баши, наловил нам чудных асманов, которые, как и лососи, перепрыгивают через пороги.
Получив теплые вещи, и отправившись далее, мы не­сколько дней подряд находились в постоянной борьбе со встречным ветром, сильно замедлявшим наш ход.
4 октября мы увидели на востоке горы Чокка-таг и Туслук-таг, откуда я начал свою несчастную экспедицию по пустыне в 1895 году. Ночь с 5-го на 6-ф мы провели в Соруни и, заметив, что ветер крепчает, вместо того, чтобы стихать, я решил прождать следующий день и сделать экскурсию на Чокка-таг и Сорунское озеро. Но 6-го я, вследствие свирепого сарык-бурана (желтой бури), успел подняться лишь на Туслуг-таг и отложил испол­нение задуманной экскурсии до следующего дня.
Парусинная лодка с принадлежностями была отпра­влена на арбе к очень мелкому берегу Сорунского озера (получающего воду из Яркенд-Дарьи). Поставивши мачту и паруса мы с Исламом отправились, захватив все нужные инструменты и съестные припасы. Мы поплыли довольно быстро по редким камышам и скоро очутились на чистой поверхности озера; вода в нем совершенно

Кладбище у Сай-тага.
пресная и настолько прозрачна, что дно видно повсюду; наибольшая глубина всего только 2 метра и температура воды в 11 часов дня-{-13,чо. Форма озера продолговатая, вытянутая с севера на юг; берега довольно густо по­росли камышем, скрывающим заливы и узкие протоки, ведущие к маленьким озерам, находящимся на запад­ном берегу. Доехав до камышей южного берега озера, мы по указанию всадников, следовавших за нами вдоль берега, пробрались дальше в камышах по узкому каналу, ведущему в озеро Чёлл-куль. Этот канал на первый взгляд имел вид или искусственного сооружения, или старого речного русла; повидимому, разница уровней воды в Яркенд-Дарье и Чёлл-куле образует в этом ка­нале течение, не дающее ему зарастать. По пути мы видели стаю белоснежных лебедей и массу диких уток.
Когда мы подъехали к Чёлл-кулю, в котором, между прочим, камыша совсем нет, ветер стих. В 1895 г. я уже снял западный берег озера и поэтому решил пешком отправиться на восток через Чокка-таг и по­том на север домой. Ислам-баю я поручил отвести лодку в канал, где по моему приказанию арба должна была ждать, чтобы доставить ее обратно.
До гор было много дальше, чем казалось, как это и утверждал местный пастух, которого я взял с собою. Только после двухчасовой быстрой ходьбы мы дошли до первых камней и до начала подъема. Ближайшая к озеру полоса, затопляющаяся во время половодья Яркенд-Дарьи, состояла из совершенно бесплодной почвы, покрытой лег­ким налетом соли, происхождение которой объясняется тем, что Чёлл-куль слегка солоновато. Затем идет по­лоса поросшая редким камышем, далее опять полоса с более старыми Кристалами соли (тор); наконец, мы под­нялись по склону в 3°, изрезанному бесчисленными ма­ленькими пересохшими водостоками; чем ближе к самой горе, тем более эти водостоки увеличиваются. Наконец, мы взобрались на самый хребет. Несколько серн бы­стрыми скачками удалились от нас в вечерней мгле между редкими, степными тамарисками. При последних лучах заходящего солнца нам открылся обширный видъ
на ту пустыню, которую я пересек с такими трудами и с такими жертвами в 1895 году. Горькия воспоминания поднялись во мне при виде этих ужасных песков.
Но солнце уже скрылось за Туслук-тагом и пришлось торопиться; при наступающей темноте, скользя и прыгая, мы спустились к северу по довольно крутому склону. Непривычные к передвижению пешком, мы через каж­дые 2000 шагов отдыхали. Для ориентировки я считал шаги. Направляемые огнем мы наконец добрались до поджидающих нас, согласно условию, всадников и до. ехали до лагеря верхом, сделавши около сорока верст пешком.
На следующее утро, 8-го октября, стояла тихая, сол­нечная погода. Ислам-бай охотился, люди по очереди спали, так как барка спокойно плыла по течению; я сам для разнообразия переселв шлюпку. Вода убывала быстро. По ночам начались заморозки, что сильно меня тревожило и побудило продолжать плавание даже после захода солнца, при свете луны.
Нанятые мною в Лайлыке люди начали падать духом по мере того, как мы день за днем все удалялись от их родных мест и углублялись в незнакомые леса и пустыни. Около Куйлушнинг-баши некто Юссуп-добек, который пас свои стада в этой местности, ободрил их, объяснив, что возвращение по большой караванной дороге через Аксу весьма просто.
17-го октября мы проехали мимо одного из рукавов устья Кодай-дарьи, которая однако прибавила нам очень мало воды, что вполне стало понятным, когда мы нашли её источники совершенна сухими. Последнее обстоятель­ство, однако, не препятствуем тому, что в русле еще некоторое время протекает вода.
20-го октября мы остановились у Мазар-Ходжам (Мазар-могила святого), которая лежит недалеко от пра­вого берега. Оставив одного человека сторожить барки, мы отправились к могиле, в которой погребен святой Хазрет-и-Ахтам Рези Аллаху Анну, по преданию странство­вавший в тех краях во времена пророка. Несколько су­хих глиняных куч были обнесены изгородью, разукра-
Свев Гедив.-Тарам.-Лоб-Нор.-Тибет. 3
шены прикрепленными к палкам флажками и черепами антилоп. На южной стороне возведена простая „ханека" (молельня), состоящая из вбитых в землю шестов и крыши; здание имело высоту в три метра, длину в де­сять. Мои люди, конечно, поклонились святому и усердно молились около могилы.
23-го октября мы плыли среди более населенных мест, приближаясь к Аввату. Днем проехали Кызыл мимо устья Кашгар-дарьи, знакомый нам под именем су; она впадала в нашу реку двумя рукавами, сильно заросшими и занесенными песком и илом; поэтому и при­быль воды была очень мала.
Теперь нас стали встречать различные депутации: сперва „ёл-беги“ или начальник дорог Янги-Аввата, потом главный бай Андижанских купцов в Аввате и, нако­нец, сам бек Аввата. Главу каждой депутации мы при­глашали на барку, где их угощали, в то время как их свиты скакали верхом по обоим берегам. Доехав до Маттана мы там остановились на целые сутки для покупки провианта, проявления пластинок и сбора различных све­дений. При измерении количества воды оказалось всего 14,» куб. метра в секунду, но нам пояснили, что вода в октябре обыкновенно прибывает, что объясняется тем, что из каналов орошающих поля, ненужная Зимою вода выпускается в реку. Таким образом, мы 26-го октября имели 17 куб метров, т. е. почти на 3 куб. метра больше, чем при последнем измерении.
27-го октября, наконец, свершилось давно ожидаемое событие: мы доехали до слияния реки Аксу-дарьи с ЯркендъДарьею. Вследствие могучего течения Аксу-дарьи, течение Яркенд-Дарьи замедляется далеко от места слияния; ближе к слиянию оно останавливается, а у самого слияния местами даже наблюдается обратное течение. У места слияния Яркенд-Дарья имеет северо-западное направление, а Аксударья С.-С.-З., общее-же течение их, под названием Та­рима, направлено на восток; Аксу-дарья во все времена года полноводнее Яркенд-Дарьи.
После однодневного отдыха, производства астрономиче­ского определения места, проявления пластинок и т. п., мы

Устье Аксу-дарьи.
3*
отправились дальше по течению, сначала со скоростью 72 метров в минуту, затем медленнее. Громадные стаи ди, ких уток в замечательном порядке перелетали на юг; иногда, некоторые с криком опускались на воду для от­дыха. Теперь река течет довольно прямо и не один угол поворота не доходил до 60°. Мы пересекли караванную дорогу, соединяющую Хотан с Аксу и доехали до устья Хотан-дарьи. Говорят, что в течение того короткого времени, когда в ней бывает вода, она является громад­ною рекою, и действительно, Аксу-дарья ниже впадения в нее Хотан-дарьи значительно расширяется, так что бе­рега отстоят друг от друга на один километр; леса в этом месте настолько удалены от берегов, что мы едва слышим шелест тополей; берега покрыты камышем, тамарисками, кочками и мелким кустарником. Сопрово­ждавший нас ёлг-беги знакомил нас с названием всех мест. Вечернее измерение количества воды дало нам на первой ночевке ниже слияния 79,2 куб. метра. Наи­большая глубина в течение дня едва превышала 2 метра.

V.
Наступление зимы.
Начиная с Лешлыка температура воздуха и воды стала постоянно падать. По ночам сырая почва берегов сильно замерзала, днем же, под влиянием солнца, оттаивала и вследствие этого песок большими глыбами отрывался с отвесных стен яра и с шумом падал в реку. Бы­строта течения теперь стала увеличиваться, достигая 78 метров в минуту, и на долю моих людей выпала тяже­лая работа: требовалось много ловкости и внимания, чтобы не наскочить при поворотах на берег; последнее впро­чем, иногда и случалось, особенно при очень крутых поворотах.
Ниже Балык-элды („мертвая рыба") скорость течения еще более увеличилась; здесь река три года тому на­зад вырыла себе новое русло. Старое русло Янги-дарьи (Тарима) проходит по пустыне, где только изредко растут тополи и тамариски; русло еще не кончило свое формиро­вание, что было видно по узкому быстрому течению, по непрерывно обваливающемуся песку и по громадному ко­личеству сухих веток и сучков, плавающих на воде.
2-го ноября мы переночевали у берега, высотою в 4,62 метра над уровнем воды; по следам на яре было видно, что при половодий уровень воды был на и.в? метра выше настоящего. Ночью уровень воды поднялся на 1’/« сантим., прозрачность её была всего только 5*/± сантиметров.
3 ноября Янги-дарья снова переходит в старое русло, на­зываемое Кона-дарья, вследствие чего быстрота течения опять становится прежнею. В течение двух последующих дней мы
опять плыли по новому руслу, образовавшемуся 8 лет тому назад и проходящему по бесконечной степи, поросшей жел­тым камышем. Так как река недавно переменила напра­вление, то па берегах её еще не успел выростилес, что мы уже имели случай наблюдать; зато в местностях, где река протекала раньше, стоят густые леса, после исчез­новения воды часто обреченные на гибель. В этом месте старое высохшее русло носить название Кек-голл-дарьязи.
Продолжая наше плавание изо дня в день, мы все время побаивались скорого наступления зимы, которая давала себя знать по все усиливающимся ночным морозам. Мы про­ехали мимо Бостона и Кара-даши; в Чонг-арале мы ку­пили длинную узкую лодку, вырубленную из цельного то­поля, типом несколько схожую с лоб-норской, но имеющую в кормовой части скамейки для сидения. В местности Гэджис слева впадает рукав реки Шах-яр-дарьи (Музъарт), сливающийся с Хан-тенгри и имеющий 29 метров ширины; в нем вода стоит неподвижно и отличается большой прозрачностью, доходящей до 78 сантиметров. Здесь нас встретил Чименский ёлч-беги с письмом от Ниас-Хаджи и казаков, в котором они доносили, что у них все обстоит благополучно. Сильно обрадовался я и джигиту, доставившему мне из Кашгара первую поч­товую сумку. Его же я отправил назад с письмами и герметически закупоренным ящиком с негативами.
10-го ноября у нас был первый зимний день и только к 11 часам утра температура поднялась выше 0°; утром все заливы покрылись тонким слоем льда, и теперь по­ложение становилось опасным. На корме постояннно топи­лась печь и около неё люди по очереди грели свои окоче­невшие члены; ночью на берегу раскладывался громадный кос­тер, вокруг которого люди и располагались на ночлег.
Дни проходили тихо, спокойно и однообразно. Начало зимы в весьма незначительной степени изменяло на­шу жизнь. Мы только расходовали больше дров, в ко­торых, собственно, недостатка не было и вся задача со­стояла только в нахождении в темноте сухого материала для костров. Меня теперь будили в 6*/« час. утра, и вста­вать на 11 или 12-ти градусном морозе и одеваться было
более чем неприятно. Туалет совершался с неимоверной быстротой, но тщательность его исполнения уменьшалась по мере увеличения мороза. Но зато как было приятно, одев­шись и исполнивши первую серию метеорологических на­блюдений в 7 ч. утра, и достаточно прозябнув на утрен­нем холодке, спешить обогреться у костра. При моем по­явлении на берегу меня со всех сторон приветствуют вежливым „салям алейкумъ". В это время люди обыкно­венно сидели за завтраком, состоявшим из вареной баранины с бульоном, в который крошили хлеб, и из чая. Я также завтракал у костра. После еды мы произво­дили обычные измерения на берегу, и, когда все уже бы­вало готово и люди успели стряхнуть с себя последние следы сна, я командую „мангеле" (поедем), и через не­сколько мгновений шесты в воде, закрепы сняты и барка продолжает свой путь по Тариму.
Корма во время плавания представляла довольно живо­писный вид: люди, бараны, куры, мешки, ящики загромо­ждали ее, и из печки взвивался дымок придававший барке издали вид парохода. Там пекли хлеб, сушили белье, мыли посуду и занимались различными хозяй­ственными работами. Когда днем становилось уже очень скучно, то затягивались песни, которые, однако, прекращаг лись к вечеру, так как все с нетерпением ждали места причала, хотя мы продолжали путь и некоторое время после захода солнца.
Все оживляются, когда, наконец, раздается команда „инды токтамысъ" (теперь мы остановимся). В одно мгно­вение причаливают барку к берегу и переносят туда не­сколько головешек и всю необходимую кухонную по­суду; в большом котле готовят „ашенъ“ или рисовый пуддинг с мясом и зеленью, ,и к костру переносят мой погребец, чай и консервы, и у огня я ем свой позд­ний обед. Пуддинг уже заранее заготовлен на барке, и поэтому приходится ждать недолго, пока Ислам объявля­ет свое „аш таяръ". Потом люди заворачиваются в свои шубы и ложатся вокруг костра; пока последний еще горит ярким пламенем, онилежат поодаль, защитив одни спины; но по мере того, как костер гаснет они кутаются крепче
и подползают к нему ближе. Ночью огоаь никто не поддер­живает. Закончив дневник и я следую их примеру.
14-го ноября мы шли со средней скоростью в 44 метра. В течение ночи образовался лед между нашими судами, которые слегка примерзли к берегу. Опасность угрожала только парусиновой шлюпке, так как острые льдины могли действовать как ножи на натянутую парусину. В течение дня мы, однако, заметили только одну льдину в 1/а кв. метра, которая едва была видна в мутной воде. После на­ступления темноты я выслал вперед Регим-бая, одного из наших проводников, в шлюпке, чтобы указывать нам фарватер. В его лодке висел на шесте громадный китайский фонарь из бумаги, а в нем горела сильно светящая лампа. О в ехал перед нами на расстоянии нескольких сот метров и на его фонарь я брал напра­вление не хуже, чем днем.
Громадного труда нам теперь стоило получить провод­ников, могущих дать необходимые объяснения; те люди, которых мы встречали, в паническом страхе убегали и скрывались в лесу. Отпустив старых проводников нам пришлось устроить настоящую облаву на пастуха, ко­торого мы заметили на берегу; он объяснил нам, что несколько ниже мы доедем до Сарык-буя, где можем достать лоцмана.
16-го ноября мы увидели вдали на берегу огонь; то был Дунг-котан, где я был в 1896 году, и которое поэтому теперь имело некоторое значение для ориентировки на моей карте. Здешний бай Кадер поехал с нами и рассказал мне много интересного, касающагося как реки, так и часто встречающихся здесь тигров и охоты на них. Тигр, доставши добычу-корову, лошадь или овцу, тащит ее в камыши, наедается досыта и прячет остатки. Так как он всегда ходит по тропинкам, то по следам видно, куда он ушел, следовательно, известно, откуда он, проголодавшись, вернется к остаткам. На этой тропинке ставят тяжелый железный капкан (тосак); попав в капкан, тигр не в состоянии достать себе пищи и медленно тащится по камышам, где охотники, рассчитав, что он уже достаточно истощен голодом, верхом вы­
слеживают его и стреляют в него с седла. Ближе к Лоб-нору тигры встречаются еще чаще.
Около Лемпа-акин мы 18-го ноября встретили первых жителей Лоб-нора-трех мужчин, из которых мы, после длинных переговоров, взяли с собою в проводники одного старика, знающего местность до самых мельчай­ших подробностей.
У Корал-дунга (караульная горка) мы сделали малень­кий привал на правом берегу для измерения воды и на-

Туземцы в челноках.
шли 72,з куб. метра воды, протекающей в секунду; это место важно тем, что здесь проходит граница между Кучьяром и Лобом, и что отсюда река носит новое на­звание Юмалак-дарья. К югу возле горки блещет на солнце прозрачная вода озера Норал-дунгнинг-куль, окру­женного зарослями камышей и тамарисков, в которых очень часто встречаются следы тигров. НижеАчала река съуживается до 20 метров, причем глубина возрастает до 7 метров; на берегах часто замечаются озера, которых ниже по течению еще больше. Продолжая плавание, мы на­няли еще одного человека, который, между прочим, очень оригинальным способом наловил нам рыбы: он заго­
родил сетью выход из длинного узкого покрытого льдом залива и потом, стоя на корме своей длинной узкой лодки, сильными ударами весла направил ее через сеть на лед, разбивая его тяжестью лодки и веслом, и загонял таким образом рыбу в сеть.
20-го ноября мы ночевали у места пересечения реки с дорогою, ведущей из Какте в Карул; слева видны остатки громадного русла, заполненного илом. Оказалось, что это старое русло Тарима, в котором река, по расска­зам стариков, текла не менее 50 лет и оставила его всего только четыре года тому назад; даже во время поло­водья в старое русло не попадает ни капли воды. Новое русло проходит по пустынной местности, где раньше находились лишь береговые озера. Это обстоятельство прекрасно характеризует гидрографию страны: чем дальше» тем незначительнее угол падения речной системы Тарима; в совершенно плоской области Лоб-нора угла падения нет и там карта верна лишь на время съемки. Реки и озера изменяют свое положение и емкость с каж­дым годом, и видевший всю эту изменчивость пой­мет, что и Лоб-нор должно изменять свое положение периодически с севера на юг и с юга на север; периоды, конечно, распространяются на несколько сот лет, но с точки зрения истории земли они уподобляются качанию маятника.
По приказанию Фу-Тая, генерал-губернатора в Урумчи, нас приняли как знатных гостей и беки все время сопро­вождали нас и делали все, чтобы облегчить наше путе­шествие. Теперь река текла по местности совершенно незна­комой даже туземцам, и поэтому наш новый друг Юнус-бек выслал вперед в лодках разведчиков, для предупреждения нас о трудных местах. Проходы были узкие, и кое-где во вновь образовавшемся русле еще стояли зеленые тополи, настолько угрожавшие палатке и метеорологи­ческой будке, что последние пришлось снять. Растительность делается все скуднее и за Буя-куль, последним из ряда береговых озер, река переходит в пустыню Чонг-акъкуль. Течение быстро и берега состоят из барханов до­стигающих до 15 метров высоты; в одном месте река
делится на 5 рукавов с быстрым течением, но мелкой водой. Вся Янги-дарья или „новая река" представляет собою доказательство стремления реки передвинуться вправо. Раньше Тарим впадал в старое озеро Лоб-нор, лежав­шее значительно севернее его теперешнего положения, та­ким образом можно видеть, что Тарим сделал гигант­ский шаг вправо.
Быстрое течение между тем не давало образовываться льду, несмотря на то, что в 8 часов вечера мороз дохо­дил до-6°; тем не менее я очень опасался застрять слиш-

Токкус-кум.
ком рано во льдах, и тогда осталось бы только одно устроить лагерь и отправиться на поиски каравана.
24-го ноября жы плыли среди леса, изредка подходя к краям пустыни. В этот день нас преследовали не­удачи: над крутым поворотом с очень сильным тече­нием, куда нас несло, повис большой тополь, который неминуемо смел бы все с барки; с крайним напряже­нием сил за несколько шагов до преграды удалось от­везти барку из фарватера в водоворот. Алиму пришлось прыгнуть с канатом в холодную воду, доходившую ему до плечь и притянуть барку к берегу; мы были спасены. Потомъ
вечером Казим, плывший на маленькой барке, наткнулся на пень, опрокинул ее и вывалил весь груз; часть вещей потонула, часть попортилась, а остальное пришлось вылав­ливать. Так как это случилось поздно вечером, то мы пристали к берегу, разложили несколько громадных костров и за ночь высушили промокшие вещи.
Днем позже мы проезжали снова вдоль большой пу­стыни под самыми высокими горами Токкус-кума; эти горы тянутся по берегу, состоят из наносов желтого песку и образуют удивительно резкую границу пустыни, которую можно найти только на берегу моря или озера. Барханы здесь имеют вышину около 60 метров; песок вследствие близости воды довольно тверд, отчего террассы и другие неровности резко очерчены; крутизна склона 82°; количество воды в реке у Ал-катик-чеккф, несколько ниже Токкус-кума, 75,* куб. метра в секунду.
Теперь дни нашего плавания были сочтены. Сопровождав­шие нас рыбаки говорили, что река замерзает окончательно, обыкновенно, через 10 дней, после появления первого пла­вучего льда. Проснувшись 28-го ноября, я нашел всю по­верхность реки покрытой пористым, лфдянистым „саломъ" называемым „кэмулъ" или „кадэ". При появлении „кэмула" рыба переходит в прозрачные, спокойные заливы и бере­говые лагуны, куда рыбаки отправляются для ловли, чтобы пополнить запасы на зиму.
Утром пришлось вырубать барки, вокруг которых образовался настолько толстый лед, что мы могли ходить по нем. Однако, в течение дня кэмул под влиянием солнца уменьшился; в 4 часа дня от него не осталось и следа. С каждым днем количество сала увеличивалось; температура понизилась и доходила по ночам до-16е; образовавшаяся у берегов полоса льда росла-словом, все указывало на то, что мы скоро будем закованы льдом. Барки на ночь приходилось ставить на места с быстрым течением во избежание тяжелой утренней работы вырубания их изо льда.
3-го декабря мы плыли то среди песков, то среди дрему­чих лесов; наконец, мы увидели темную линию Угенъдарьи. У устья канала Даши-куль нас ожидали посланные
Хассан-бека из Тфис-куля, которые громадными сигналь­ными кострами уведомляли сына бека, ожидающего нас у устья реки Момуни-отого. Сын Хассан-бека известил меня, что наш караван отдыхал три дня в Теис-куле и, должно быть, накануне отправился дальше в Янги-куль и к назначенному месту встречи Архан. Немедленно я отправил гонца вслед за караваном с приказанием остановиться, так как наше плавание могло прекратиться в любой день. Далее я узнал, что мой старый другъ

Вид на Тарим. (1 Дек.).
Халмет-Аксакал из Курли при караване, и что Парпибай ожидает меня в Каруле.
О реке я узнал, что она бывает покрыта сплошным льдом с начала декабря до марта и потом еще половину марта пористым льдом. Вследствие отдаленности истоков, половодие начинается лишь в августе, достигает наиболь­шего предела в конце сентября или в начале октября. Затем постепенно вода падает; незадолго до покрытия льдом её высота остается постоянной; после замерзания уровень несколько повышается: последнее, говорят, про­исходит от ледяных заторов, образующих нечто вроде
плотин. В июне уровень воды наиболее низок, настолько низок, что во многих местах можно верхом проехать через реку.
Само собою разумеется, что разница между наивысшими и наинизшими положениями уровня в нижнем Тариме, который так удален от гор, гораздо незначительнее, чем в Яркенд-Дарье около Яркенда и в Аксу-дарье около Аксу. Громадную роль при этом играют бесчислен­ные озера поглощающие не мало воды.
VI.
Конец плавания и устройство зимних , квартир.
Последние три дня скорость течения значительно увели­чилась и достигала иногда такой силы, что затрудняла наше плавание. 4-го декабря лес постепенно начал исчезать; у Карула при устье Уген-дарьи поверхность земли имеет вид маленьких барханов и покрыта камышами и тамарисками-
Мы остановились в Каруле, потому что здесь нас ожидал, в числе других туземцев, мой верный слуга и спутник 1896 года Парпи-бай; он бросился к нам на барку, схватил мои руки и приложил их себе ко лбу; он был так взволнован, что не мог произнести ни слова. Подобно. Ислам-баю он постарел и в бороде по­явилась седина, но тем не менее он остался тем же молодцом, как и раньше. На следующий день мы остались в Каруле для производства астрономических наблюдений и измерения Уген-дарьи и Тарима. В первой совсем не было плавучего льда, но зато во втором много, поэтому здесь измерения затруднялись; в Тариме протекало 55,ч куб. метров воды в секунду, прозрачность её 8 сант.; в Угенъдарье протекало только несколько куб. метров воды, про­зрачность её 9 сант. Около Карула Тарим круто поворачи­вает к Ю.-В.
7-оф декабря было последним днем нашего плавания; в Янги-куле, одним переходом дальше, нас ожидал кара­ван; ниже река уже совершенно замерзла. Беки ближай­ших деревень с громадной толпой всадников провожали нас по берегу, но приглашения на борт удостоился одинъ
только Янги-кульский, с которым у нас впоследствие была масса дел.
Этот последний день был самым интересным из всего путешествия, так как мы плыли по местам сильно отличающимся от прежних. Влево-безконечная степь с торчащими на ней кой-где одинокими тополями, вправо- высокие горы песка, подошвы которых омываются рекою. Удивительно то, что в этом песке лежит целый ряд весьма интересных озер, окруженных барханами, не имеющими ни малейших следов растительности. Генерал Певцов нанес несколько из них на свою карту, но ни он, ни я не подозревали о таком громадном количестве этих озер. Две трети реки были покрыты крепким льдом, открытая же поверхность была до того узка, что мы, благо­даря лишь сильному течению, и то с трудом, проламывали мешающие нашему движению края льда.
Туз-алгуч-куль, „озеро, где берут соль", первое из целого ряда озер, тянущихся вдоль правого берега Тарима; среди барханов, покрытое льдом озеро имело вид бле­стящего зеркала в желтой раме. Проток, соединяющий озеро с рекою был загроможден хворостом и глиною. Вода отделяется таким образом на 2 или 3 года; говорят, что запертая там рыба становится жирной и вкусной после того, как вода сделается слегка солоноватой. Другое озеро Сейт-куль тянется по пескам почти что на один пере­ход и три его протока были также завалены, чтобы препят­ствовать при половодий соединению реки с озером.
Вблизи мест соединения этих озер с рекою нахо­дятся несколько покинутых деревень: около Сейт-куля когда-то жило 23 семейства, около Туз-алгуча 9 и далее у Тфйс-куля 25. Хижины, выстроенные из тополя и камыша, имеют довольно новый и приличный вид, но не было видно ни людей, ни даже следов в наносном песке. рассказывали, что семь лет тому назад в этих деревнях свирепствовала оспа и заставила жителей бежать на левый берег, где китайское правительство наделило их землею; таким образом рыбаки превратились в хлебопашцев и овцеводов. Теперь китайцы ввели обязательную прививку оспы.
Об образовании озер здесь, в пустыне, туземцы да­вали мне довольно фантастические объяснения: они утвер­ждали, что по вырытым сперва каналам вода во время половодия проложила себе новую дорогу, сносила барханы и образовала эти большие озера, обыкновенно носящие имя виновного в их происхождении. Само собою разумеется, что помимо прорытия каналов (протоков) такое образова­ние озер было бы невозможно без некоторых особенных свойств почвы. Озеро Даш-куль расположено около самой

Оставленные жителями хижины у Сейт-куля.
реки и отделено от неё довольно значительным берего­вым валом (барханом); недавно река снесла этот вал и озеро составляло теперь одно целое с рекою.
Около Арелиша нас встретили Чернов и Файзуллах, а несколько дальше Ниас-хаджи и другие люди каравана, которые донесли, что плыть осталось всеѴо несколько часов, так как ниже река совершенно замерзла. Не­смотря на то, что стемнело, мы решили продолжить путь до конца и через несколько часов заметили на левом берегу громадный костер, который разложила наша кара­ванная прислуга около удобного места для причаливания.
Итак, наше чудное мирное путешествие кончилось. Намъ
Сиев Гедин.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет. 4
было очень выгодно, что мы не успели добраться до Архана, так как оказалось, что Янги-куль представлял собою отличнейшую исходную точку для задуманных боль­ших и опасных экспедиций по пустыням; главная вы­года состояла в сравнительной близости города Курля, где можно было достать все необходимое для снаряжения каравана.
Теперь спешить более не было надобности. В то время, когда я занимался фотографическими снимками, казаки разыскали удобное место для зимних квартир, где люди и начали устраиваться. Первый вечер привел к неприят­ному открытию. В Лайлыке Ниас-хаджи получил на текущие расходы 4‘/« ямбы; сумма была изрядная, но вместо того, чтобы иметь остаток, мой караван баши дорогой занял еще до 4-х ямб, которые я должен был запла­тить. Ниас-хаджи при допросе старался доказать, что ни один тенге не пропал и что он честно и старательно исполнял свои обязанности; он лгал: по моему приказа­нию во время путешествия Сыркин вел книгу; оказалось, что в Аксу Ниас-хаджи заплатил свои собственные долги, в Курле долги сына, и взял даже последнего с собой ко мне. Не желая наказать его слишком строго после счастливого исхода путешествия, я присудил его к уволь­нению, и на следующий день он должен был оставить наш лагерь.
С 9-11 декабря мы занялись устройством лагеря и составлением каравана для ближайших будущих экс­курсий. Халмет Аксакал отправился в Курлю за све­чами и сахаром, двумя монгольскими кибитками карашарского образца и 5-ю мулами, а также, чтобы разменять несколько серебра на мелочь, а именно на тени времен Якуб-бека, которые еще в ходу между Курлей и Чархалыком (21 таких тени идут на 1 сор). Он-же должен был отправить мою почту в Кашгар. Далее я отправил людей своего экипажа на родину, удвоив за хорошую службу обещанное им жалованье, а также заплатив предстоявшие им расходы во время обратной дороги. Не­смотря на такое уменьшение личного состава каравана, наш лагерь всетаки представлял весьма оживленную
Digitized by



Зимния квартиры у Янги-куля.
картину. Мои ближайшие помощники были казаки и Исламъбай; караван-баши Парпи-бай был назначен старшим на конюшне, надсмотрщиками верблюдов были Турду-бай и Файзуллах. Кроме того у нас был мальчик Курбан для посылок и лоблик Эрдек для случайной тяжелой работы.. Наш лагерь также посещали целые толпы лобликов, снабжавших нас подарками, всякими новостями и сведениями. Для ночной охраны у нас было 5 собак, из которых 2 гончия всегда спали у меня в палатке.
Бек Янги-куля собрал людей и построил отличную хижину, крытую камышем и разделенную на две большие комнаты. Если бы я остался зимовать в Янги-куле, то, конечно, построил бы удобный деревянный дом, но при настоящем положении дел, хижина пришлась очень кстати, да и к тому-же пользовалась некоторой популярностью. Наш лагерь назывался Тура-салган-уй („дом, построен­ный господиномъ") и лоблики уверяли, что это новое на­звание останется навсегда на подобие одного места у Кунчекиш-Тарима; называемого „Урус-салган-салъ“,или „рус­ский построил плотъ", потому что Козлов там перепра­вился через реку на плоту.
Для лошадей мы построили конюшню, где кормушки заменялись длинными, узкими лодками лобликов. Купили коров и овец; в середине поселка была открытая пло­щадь, где и днем и ночью горел огонь; ночные сторожа сменялись через час и поверялись казаками. Все имело самый уютный и домашний вид.
С первого дня нашего прибытия я собирал сведения о пустыне, лежащей на юго-запад, но знание жителей о тайнах, скрывающихся за глубокими песками, были очень скудны. Меня крайне удивлял тот ужас, с которым народ говорил о пустыне, обыкновенно называемой Кум, Ганг-кум, или же Шахр-и-Кеттек-кумъ"-название сказочного города, который, говорят, в ней погребен. На нас смотрели-бы как на самоубийц, если бы мы по­шли туда и предсказывали, что мы никогда не вернемся.
Из Тура-салган-уй на юго-западе был виден в пес­чаных наносах перерыв. За ним, говорили, находился бассейн Баш-куля, на берегу которого расположена де­
ревня Янги-куль-уй, родина некоторых наших поставщи­ков и новых друзей. За озерами по направлению к пустыне, говорили, тянулись открытые углубления, похожия на сухое дно озер, но происшедшие, по мнению туземцев, от северо-восточных ветров, сметающих песок. Эти углубления называются байирами. По преданиям, несколько сот лет тому назад, далеко на Ю.-В. жил языческий народ под владычеством Атти-Куш-Падишаха; святые имамы отправились туда для распространения Ислама, но так как народ не хотел принять новое учение, то имамы послали на них проклятия и мщение неба: в течение не­скольких дней с неба падал песок похоронивший и город и жителей.
Перед тем, чтобы окончательно отправиться в путе­шествие, я решил сделать разведку, для чего созвал людей и дал следующий приказ: верблюдов отправить на тот берег и приготовить необходимый провиант. Во время моего отсутствия, по данным мною указаниям, пере­строить мою хижину в более теплое жилище.
Вследствие того, что лед оказался для переправы вер­блюдов недостаточно крепким, пришлось вырубить про­рубь поперек реки и переправлять их по одиночке на барке. Вечером из Тыккенлыка прибыл мой старый друг и приятель Назер-бек, который, между прочим, сообщил, что какой-то русский прибыл в Чархалык из Дунг-хана (Са-чео) и через неделю должен быть здесь; я предчувствовал, что это должен был быть француз­ский путешественник Бонен.
Далее он сообщил, что открытые мною в прошлом путешествии озера Авуллу-куль, Кара-куль и др. сохранили ту же величину; что в последнее время показывались в соседстве Инг-пена и Тыккенлыка дикие верблюды. Далее он знал, что во времена его прадедов беки приходили из Турфана, чтобы брать дань-бобровые меха-у лобликов для китайцев. Эти беки ходили восточнее Баграшъкуля, через Куррук-таг, Кум-дарью и через Илек у Турфан-кебрук и останавливались у Кара-куля. Бобры встречаются в Чивилык-куле и в других соседних озерах, но в Кара-кошуне их нет. Это важно, так какъ
дает основание полагать, что северные озера не были сое­динены с южными, которые образовались сравнительно недавно.
Далее, он несколько лет тому назад с холма у Тузун-чапгана видел на С.-В. облако, примерно на расстоянии дневного перехода, происшедшее по его мнению от неизвестного озера к северу от Кара-кошуна. Он пола­гал, что Кум-дарья, сухое русло которой расположено у южного подножия Куррук-тага, раньше изливалась в это озеро.
Я запомнил слова Назер-бфка, которые имели влияние на составление моих планов.
VII.
Рекогносцировки. Визит Француза.
12 декабря, в первый день нашей экскурсии погода была скверная: с Ю.-З. дул резкий лфдянящий ветер, и человек, выходивший на воздух, моментально коченел. Казаки в шубах имели вид исследователей северного полюса; кроме них в состав каравана входили Файзуллах, Эрдек и охотник Паван Аксакал, 4 верблюда и собаки Машка и Тайгун. Мое снаряжение было, по возмож­ности, сокращено и состояло из маленького ящика с не­обходимыми инструментами, фотографического аппарата „ко­дака", бинокля, кухонных принадлежностей и нескольких одеял и шуб. Кроме того мы захватили запас льда, так как вода Баш-куля сделалась солона с тех пор, как 10 лет тому назад был завален его канал. На правом берегу мы навьючили верблюдов и отправились к деревне Янги-куль и к каналу Баш-куля.
Деревня, состоявшая из 20 семейств, находилась раньше у канала Янги-куля, но восемь лет тому назад 11 жите­лей умерли от оспы, а остальные переехали к устьям Баш-куля. Теперь даже единичный случай заболевания оспой является сигналом к общему бегству.
Мы направились вдоль юго-восточного берега Баш-куля У берегов озеро было покрыто льдом, середина же, вслед­ствие соленой воды, не успела замерзнуть. Длина озера рав­нялась 20 километрам, ширина-лишь одному и изредко до­ходит до двух; озеро имеет направление с С.-С.-В. на Ю.-Ю.-З. Берега не доходят до подножия барханов; между
ними простирается слегка наклонная полоса, состоящая из песку и ила, которая летом непроходима, но теперь крепко замерзла. Если открыть канал, соединяющий озеро с ре­кою, то воды в озере, прибавилось бы на человеческий рост и вся эта полоса залилась бы водой. Озеро окружено поясом густого, сочного камыша, а у подножия барханов растут тамариски. На восточном берегу склон барханов очень крут (около 33°), но на западном он имеет сту­пеньчатую форму, что указывает на господствующий в этой стране восточный ветер. Из животного мира здесь часто встречаются зайцы; Сыркин убил несколько куро­паток; летом в камышах водятся и кабаны, но на зиму они переселяются к Тариму.
Переночевав на южном берегу, мы взобрались на бар­ханы, где растительность сразу прекращается и увидели на Ю.-З. байир или углубление, длиною в один кило­метр, шириною в */» киломера с сырой, неплодородной, соленой почвой в середине и с редкими кочками на краях. Байир имел форму котла и, будучи ограничен со всех сторон громадными крутыми барханами, очень был похож на дно старого озера, которое тщательно избегается летучим песком. К Ю. и Ю.-З. простирается целое море таких барханов, и легко было догадаться, что между ними прячутся многочисленные байиры; барханы около них круты на обе стороны, причина чему,-переменные ветры; но все же и здесь видно преобладание восточных ветров.
Заметив, что Баш-куль неблагоприятное место для начала экспедиции поперек пустыни, я решил разыскать другое, а пока вернуться домой вдоль озера Янги-куля. В то время, как караван отправился вперед, Паван Акса­кал повел меня на бархан, высотою в 100 метров, откуда открылся обширный вид: на юго-западном продол­жении Янги-куля видны были три громадных байира, раз­деленных между собою значительными массами песка.
С трудом мы повели верблюдов через высокий хре­бет и спустились к большому четырех-угольному байиру, ближайшему к Янги-кулю. Дно его совершенно не имеет песка и разделено на концентрические поясы. У подножия барханов мягкая пыль, в которой верблюды глубоко уто­
пали, затем следует пояс, состоящий из болота, и на­конец, пояс, в котором преобладают белые кристаллы соли. Наш байир отделен от озера песчаным мысом, высотою в 30 метров, у основания которого просачивается пресная вода, которая, однако, собравшись на дне байира, делается соленой. В озере пресная вода глубиною не бо­лее 5 сажен, она была отделена от реки два года тому назад и должна была для пользы рыболовства оставаться в таком положении еще семь, восемь лет. Маленькия полыньи на С.-В. указывали на присутствие подводныхъ

Хижины в нашем соседстве.
ключей, но приток от них не равняется убыли, что до­казывается вогнутым загибом льда у берегов.
Мы шли вдоль западного берега на С.-С.-В. Ниже озеро имеет ту-же форму, величину и вид, как Баш-куль, и похоже на широкую реку. Местами мы шли по льду, чи­стому и прозрачному, как зеркальное стекло, покрывавшему не менее прозрачную воду. На глубине нескольких са­жен видны были мельчайшие подробности дна и большие рыбы с черными спинами, которые только после усерд­ного топота казаков лениво ползли к большей глубине. Пройдя каналы Янги-куля мы пошли по правому берегу Та­
рима до исходной точки экскурсии, где перевозчик ждал нас с баркою. Ислам-бай с Парпи-баем встретили нас и доложили, что в лагере все обстояло благополучно.
15-го декабря я послал Чернова, Ислама и Эрдека вер­хами исследовать Сейт-куль и посмотреть, насколько ме­стность на Ю.-В. удобна для исходной точки экспедиции. Они исполняли приказание молодцами: бывши в отсутствии 1‘/4 дня, они вернулись, сделав кроки пройденного пути. 24» часа они быстро ехали вдоль восточного берега Сейтькуля и потом столько-же на Ю.-Ю.-З. и пересекли три байира; потом в течение часа ехала на восток и снова повернули к реке, возвращаясь вдоль шести байиров, лежащих на продолжении маленького озера Тана-баглады. Мои исследователи уверяли, что здесь не было видно столько песка, как у Янги-куля и что через возвышен­ности, отделяющие байир, можно перебраться верхом на лошадях. И теперь барханы были покрыты инеем и Эрдек полагал, что при недостатке воды им можно было бы уто­лять жажду. По моему же мнению иней должен был исче­зать по мере нашего удаления в пустыню. Результаты этой экскурсии склонили меня к решению избрать озеро Тана-ба­глады исходной точкой для нашей экспедиции по пустыне.
После моего возвращения с разведки Тарим в неко­торой степени изменил свой вид: теперь только одна треть его была открыта и плавучий лед уменьшился с тех пор, как большие, спокойные места реки замерзли. Прозрачность воды увеличилась до 19 сантиметров; уровень-же воды в течение недели понизился на 24 сант.
В Тура-салган-уй я провел еще несколько приятных дней отдыха, устроив из хижины уютное жилище.
Но кто тот „урус тура" (русский господин), про кото­рого говорили, что он приближается к нашим краям? Зная, что Шарль Бонен отправился из Китая через Са-чео, Лоб и Урумчи, я полагал, что это должен быть он, а потому послал нарочного ему на встречу, приглашая его к себе. Я послал умышленно Парпи-бая. так как Бонену интересно было видеть человека, кото­рый сопровождал принца Орлеанского и Бонвало по Ти­бету и был свидетелем убийства Дютрейль де Рена.
Парпи-бай вернулся 16-го вечером с ответом, пре­исполненным любезностью. Бонен, это был он, при­был в Джан-кулис, в 10 километрах от нас, и я сейчас же отправился туда верхом; в комнате постоя­лого двора я нашел знаменитого путешественника, окру­женного аннамитскими слугами.
Бонен нашел старый путь пильгримов через Астынътагь в Тибет и старую дорогу ведущую из Са-чео к тем краям, где раньше находился Лоб-нор; об этом озере он был одного со мною мнения. Следующий день мы провели приятнейшим образом у меня, а 18-го утром мой гость продолжал свой путь на родину.
На 20 декабря было назначено выступление. Состав ка­равана был следующий: караван-баши Ислам-бай, Турдубай, Эрдек и Курбан, 7 верблюдов, одна лошадь и две собаки. Вспомогательный караван, состоящий из Парпибая, Файзуллаха, лоплыка Ходай-Верди и трех верблюдов должен был сопровождать нас 4 дня, после чего вер­нуться домой.
Метеорологическая станция осталась на барке, и Сыркину, получившему несколько уроков, было поручено заведы­вание ею. Казаков, к сожалению, я должен был оста­вить для прикрытия лагеря, они жили в своей палатке, куда поставили печь. На расходы им было дано две ямбы, и кроме того масса провизии.
Наше снаряжение было составлено весьма тщательно; нельзя было брать с собою ничего лишнего, так как в виду глубокого песка ноши должны были быть легкими. Рису и муки мы взяли на 10 дней, хлеба на две недели и на столько же поджаренной пшеничной муки; кроме того несколько жестянок с консервами, чаю, сахару и т. п. Запасы были рассчитаны до Черчена.

VIII.
По пустыне Такла-макан.
Несмотря на сильный шторм, мы 20-го декабря тронулись в путь. Верблюдов мы провели на тот берег по льду, посыпанному песком, и там их навьючили; из них один нес дрова, а три-лед. Все путешественники были снабжены теплой одеждой и шубами.
Сначала мы пошли по Тариму и юговосточному берегу озера; у южного конца озера мы сделали привал, прору­били четыре проруби и напоили верблюдов в последний раз на долгое время. И лошади и собаки и люди восполь­зовались случаем напиться досыта, так как мы не­смотря на то, что захватили с собою льду на 20 дней, должны были обращаться весьма осторожно с запасами. Затем мы двинулись дальше, переправились через бар­ханы, тянущиеся вдоль южного берега озера, и расположи­лись на ночь у замерзшей соленой лужи, в северо-восточ­ной части которой рос камыш, где и паслись освобожден­ные от вьюков верблюды. В наиболее густой части ка­мыша мы расчистили себе место и устроились хотя и под открытым небом, но зато защищенном от ветра месте. Сухим камышем мы развели огонь, который экономно поддерживали щепками от первого полена.
Буря продолжала свирепствовать и на следующее утро. Направление нашего движения вполне определялось теми своеобразными байирами, которые направлены один за другим на Ю.-35°-3. К Ю.-З. от нашего места начлега мы вошли через низкий и удобный песчаный порог в пер-
Digitized by
0 о о ю
о

Граница песков у Янги-куля.
вый байир, в начале которого нагали несколько соле­ных луж, окруженных кристаллами соли. Второй и третий байир оказались несколько меньшими, и мы на­чали бояться, что они прекратятся и нам придется итти исключительно по пескам, как это было в западном Такла-макане; но четвертый байир успокоил нас, так как оказался по величине равным первым трем. Байиры дно которых, повидимому, лежит на одном уровне и совершенно равные по величине, разделены короткими песчаными мысами, без крутых неудобных порогов.
Почва в байирах редко твердая; здесь она состояла из мельчайшей сырой пыли, в которую верблюды погру­жались до 40 сантиметров; движение было поэтому тяжело и утомительно; в 4 минуты мы проходили всего только 200 метров, что составляло в 1 час 3 километра. Отно­сительно формы все байиры удивительно похожи один на другой и видно, что они образованы одной общей физиче­ской силой; один и тот же рельеф повторяется с заме­чательным постоянством. Они вытянуты с С.-В. на Ю.-З.; ширина их около одного километра, форма очень напоми­нает форму береговых озер, только с той разницей, что в них нет воды. Мы шли постоянно вдоль берега, так как там почва самая твердая, где песок перехо­дит в пыль. Подобно озерам, они окружены песком; барханы юго восточного края образуют непрерывную крутую стену (около зз°), в то время, как на С.-З. на­ветренная сторона бархана подымается отлого до вершины, у западного подножия которой всегда находится следующий байир. Само собою разумеется, что взятое нами напра­вление было единственно возможное; оно должно было вести прямо на деревню Татран на реке Черчен-дарье, ниже Черчена в расстоянии дневного перехода. Итти с востока на запад в этой пустыне невозможно даже для пешехода. Согласно моим топографическим работам прошлого путешествия, расстояние до Татран было 285 ки­лометров.
На третий день байиры значительно изменились. Почва постепенно становилась тверже, следовательно удобнее для верблюдов, суше и богаче песком. Далее появилась на
„берегахъ" глина в форме терасс, вышиною не более 1*/« метров, или же только в виде пластов в песке;: эти формы происходят или от действия ветра или, если не от ветра, то от воды; они походят на древние береговые линии озер или рек. За предположение, что байиры старые озера, говорят их форма и концентрические пояса терасс соленой пыли и соли; тот же вид приняли бы » теперешния береговые озера Янги-куль, Баш-куль, Танабаглады и т. д., если бы они высохли.
Тем не менее я более склонен думать, что мы шли по дну громаднейшего высохшего озера, основываясь на орогра­фии таримского бассейна, на направлении течения Тарима и Черчен-дарьи и на расположении цепей байиров, ибо, как мы потом нашли, каждая отдельная цепьбайиров образует дугу с центром, расположенным между ста­рымъ' Лоб-норским озером и Кара-коипуном, где нахо­дится наинизшая точка бассейна реки Таримы. Но это слиш­ком сложный вопрос, который я разберу в более науч­ном сочинении.
У места третьего ночлега мы выкопали колодез, кото­рый уже на глубине 1,2 метра дал нам в обильном количестве горько-соленую воду, имевшую температуру 4-4.8°. Отсюда я утром послал назад Парпи-бая, который жаловался на нездоровье, Файзуллаха и Ходай-Верди с тремя запасными верблюдами. На дорогу я дал им не­сколько кусков льду, хлеба и одно полено; это, правда, немного, но они должны были пройти до Сейт-куля, бли­жайшего места с водой, в два перехода. Оставшиеся у нас 7 верблюдов получили более тяжелые вьюки, ко­торые, однако, облегчались с, каждым днем; до тех пор, пока провиант не уменьшился в достаточной мере, никому не разрешалось ехать верхом.
Четырнадцатый байир представлял собою небольшую плоскую поверхность, за то пятнадцатый был довольно ве­лик, и в дальнем конце имел терассы, похожия на стены китайских укреплений. Но на Ю.-З. он закрывался громадным песчаным валом, на который мы и поднялись; верблюды употребляли громадные усилия, чтобы преодо­леть это бесконечное количество песчаных подъемов.
Я шел все время пешком впереди, ожидая рождественского подарка-громадной плоскости; но путь шел все вверх; тогда я понял, что попал на наивысшую точку между двумя бай ирами, и с ужасом я увидел с высоты 60 мет­ров у себя под ногами зияющий 16-й байир. Обо­ждав караван, я спустился, и пройдя в этот день ' 15*/3 километров, мы расположились на ночлег. Никогда я не проводил канун Рождества Христова в столь грустной обстановке.
У седьмого ночлега я мог успокоить людей известием,

Наш караван в песках.
что мы прошли на два километра больше половины расстояния до старого русла Черчен-дарьи, о существовании которого русский путешественник Роборовский слышал несколько лет тому назад; по его карте это старое русла находится на 65 километров севернее настоящего русла Черчен-дарьи. У нас оставалось еще 21/» вьюка льда, что было вполне достаточно, но мы опасались, что израсходуется топливо, и тогда мы лишились бы возмож­ности растоплять лед.
Ночью на 27-е декабря температура пала до-20° и, при чудном, ясном восходе солнца, она повысилась
лишь до-18. Выпив чаю и одевшись потеплее, я отпра­вился пешком вперед; пройдя бесконечное число греб­ней, я, наконец, достиг наивысшей точки порога, где отдохнул и обозрел местность при номощи бинокля. Вдали по направлению нашего пути я увидел байир с каким то странным дном, покрытым черными точками. С любопытством я спустился в байир и мое удивление увеличилось, когда я нашел принесенные ветром листья камыша и следы грызуна, величиною с мыши. Пройдя несколько дальше я, к великой моей радости, нашел сперва редкий высохший камыш, а затем и живой жел­тый, который сразу не был заметен из за жел­тых, невысоких барханов, пересекающих байир по­перек. При виде камышей мои люди обрадовались, как будто бы увидели рай, а верблюды раздували ноздри, чуя пастбище. Но так как мы полагали, что следующий байир еще лучше, то отправили Ислама вперед на раз­ведку, сами же медленно шли за ним, при чем верблюды попутно паслись. По знаку Ислама мы отправились дальше и заночевали в середине 31-го байира, который однако оказался не лучше предыдущего.
Странно было найти среди пустыни растительность в расстоянии 120-140 километров от ближайшего место­нахождения воды. Эта растительность не могла находиться в сфере влияния Тарима, это ясно, так как мы были отделены от этой реки глубочайшими песками и очень соленой почвой; 'И до Черчен-дарьи у нас оставалось еще 150 километров. Быть может, что мы находились в местности, где раньше протекала река Кара-муран. Как бы то ни было, мы чувствовали себя ожившими и с надеждою стали смотреть на ближайшее будущее.
Свен Геджв,-Тарвм.-Лоб-Нор.-Тибет.
IX.
Безконечная пустыня.
Неприятная погода между тем все не унималась. Небо постоянно было покрыто тяжелыми серыми тучами, не да­вавшими ни малейшей возможности определить, где солнце и непрерывный восточный ветер подымал густую пыль; одним словом, мы попали в страну постоянного мрака. Непрозрачный воздух в высшей степени затруднял опре­деление расстояний; спустившись, наприм., в байир, нам казалось, что он чрезвычайно длинен, так как его про­тивоположный конец исчезал как бы в дали, но к не­счастью нам часто приходилось в этом разочаровываться.
В 83-м байире я проехал вперед, заинтересовав­шись темным предметом, возвышающимся над завяд­шим камышем. Камыш имел вышину всего только нескольких дециметров и обгрызанный вид; оказалось, что он завял, так как корни его не доходили до грунтовой воды. Темный предмет оказался первым тама­риском; он был еще жив, но кругом лежали сухие сучья-весьма ценная находка, пополнившая наш скудный запас топлива.
Проехав целый час я все еще не видел конца этого удобного байира. Тамарисков больше не было видно. По­этому я остановился у места, где камыш рос погуще и до некоторой степени защищал от ветра, привязал ло­шадь и разложил маленький костер. Караван пришел только с наступлением темноты. Здесь случилось непри­ятное происшествие: один из верблюдов-чудный жере-

Безконечная пустыня.
5’
бец, купленный в Кашгаре, болел уже четыре дня и ничего не ел с Тана-баглады-куль; не доходя одного ки­лометра до ночлега мои люди должны были его бросить. После ужина Ислам и Турду-бай отправились за ним с фонарем и с мешком рубленной соломы, но, когда они пришли, верблюд уже был мертв; снявши утром с него седло, мы отправились дальше с напряженным вниманием высматривая каждый новый признак жизни и воды. Таких признаков было достаточно и сегодня. Я ехал впереди по длинному байиру, который тянулся между высо­кими песчаными валами подобно высохшему руслу реки; не­редко горизонт закрывался низкими, выступающими с бо­ков гребнями, но за ними опять открывался новый вид.
Земля была по всем направлениям испещрена следами зайцев, которые, повидимому, совсем не нуждаются в воде, и также лисиц. Далее появились некоторые силь­ные растения, кочки и „чигге“-род камыша, очень обыкно­венного у Лоб-нора. Наконец снова показались тамари­ски, частью свежие и гибкие, частью мертвые и стоящие на характерных бугорках, заключающих в себе давно вы­сохшие их корни.
Этот байир однако кончился, как мешок: на юге подымался довольно высокий песчаный перевал. Поэтому я решил остаться здесь и попробовать выкопать колодез в низшей части байира. На глубине 1,»» метра стояла во­да, почти пресная и имеющая температуру в +8.2°; так как она просачивалась очень медленно, то к вечеру нам удалось напоить только двух верблюдов, которые выпили по 6 ведер каждый. Здесь я решил устроить дневку, весьма нужную и людям и животным.
После дневки мы с новыми силами двинулись дальше’ и на первый день после неё прошли 24,» километра. Та­ким образом мы шли из байира в байир, до тех пор пока накануне нового года не расположились на ночлег,; спустившись в 38-ой байир. Вот солнце зашло в послед■ ний раз в это столетие, что было заметно лишь только потому, что пасмурный свет дня перешел в ночную, тьму, которая должна была быть разогнана первою . зарею; 20-го столетия.
Но если первый день нового года, а тем паче нового столетия, содержит в себе предсказание будущего, то 1-ое января 1900 года имело для нас весьма зловещий вид. Небо было одето в темное траурное одеяние, а зари не было видно совсем. Тем не менее температура к 7 часам утра поднялась до-15°. Единственное, ободряющее обстоя­тельство было то, что дат байир казался бесконечным. Мои люди уже думали, что это начало степей, растилающихся по берегу Черчен-дарьи. Однако растительность стала беднеть, и только кой-где мы видели кочку или та­мариск. У конца байира мы взошли на низкий порог в надежде, что он узок; но мы ошиблись: он оказался шире всех предыдущих, становился все выше и посте­пенно переходил в лабиринт значительных барханов.
Тщетно мы всматривались с вершин барханов в го­ризонт, желая открыть следующий байир,-область байиров кончилась. До сих пор все было хорошо, но теперь нас можно было сравнить с кораблями, которые из от­крытого моря попали в плавучий лед или морские водо­росли. Песчаные волны доходили до высоты домов, и наше передвижение вперед сделалось чрезвычайно затруднитель­ным. Мы медленно подымались и спускались по крутым барханам, где то один, то другой верблюд спотыкался, падал и нуждался в перевьючивании. Растительность почти совершенно прекратилась.
Проснувшись 2-го января я увидел совершенно зимний ландшафт; выпал маленький снежок, земля была совер­шенно белая и барханы, покрытые снегом, казались гро­мадными снежными заносами. Раньше мне не приходилось видеть барханы в таком необычайном одеянии, которое при­давало им еще более мертвый вид. К полдню тонкий слой снега стал уменьшаться и наконец он совершенно исчез.
Песок все более и более затруднял наше движение и об­легчающих наш путь байиров не было видно. Крутые подветренные склоны были обращены на Ю. и на 3., указы­вая на две системы барханов, образующих сетчатый ри­сунок; байиры были давно занесены песком. Очевидно здесь господствовали менее постоянные ветры, нежели в север­ной части пустыни.
В 4 часа опять начал падать снег, но теперь уже как следует: сделалась настоящая метель при Ю.-Ю.-З. ветре и через полчаса мы шли по совершенно зимнему ланд­шафту. Наступающая темнота заставила нас подумать о ночлеге и, в виду сильного утомления верблюдов, мы решились на дневку.
7-го января утром при весьма прозрачном воздухе я в первый раа заметил горную цепь Кюэнь-Лунь, нося­щую название Токкус-даван. Далее я с вершины барха­на сделал приятное открытие: исследуя при помощи би­нокля южный горизонт, я заметил на снегу нечто похо­жее на черные пни; эти предметы но могли быть ни чем иным, как только остатками бывшего леса. Хотя это место не лежало на пути нашего следования, а находилось на Ю.-В., тем не менее мы отправились туда и вечером разбили лагерь среди массы высохших тополей. Мои люди живо сгребли снег, взялись за топоры, и вскоре запылали костры.
Снявшись с ночлега утром 8-го января, я уверил людей, что следующую ночь они проведут на берегу, Черчен-дарьи. Поднявшись на высокий бархан, мы на Ю.-В. заметили первые следы столь желанной цели,-а именно темную линию на горизонте, резко отделявшуюся от белого снега. Это должен был быть лес на берегу Черчен-дарьи. Через час мы уже дошли до весьма резко очерченной границы тамарисков; песок кончился сразу. Потом мы вошли в настоящий лабиринт тамарисков, через который мы пробирались по узким ходам с бесчисленными поворотами. Люди хотели остановиться в роще старых тополей, но я обещал им, что мы скоро будем у самой реки. И действительно, через */« часа мы дошли до дороги ведущей из Лоба в Черчен; на снегу по дороге видны были свежие следы коров и овец. По этой дороге мы дошли до реки и расположились на маленьком бугорке с порядочным кругозором на покрытую льдом Черченъдарью, русло которой на всю ширину (100 метров) было покрыто льдом и снегом. Верблюды и лошади сразу ушли в камыши.
То место на реке, куда мы попали, находится, согласно моей прежней карте (Petermanns Mitteilungen Erg. Heft
№ 131), в расстоянии 285 километров от той точки, где мы оставили Тарим у Тана-баглады. На основании теперь же сделанных измерений это расстояние составляло 284,6 кило­метра. В таких местах большей точности нельзя тре­бовать.
Мне удалось, следовательно, пересечь большую ши­рокую пустыню Черчена потеряв всего одного верблюда и не переутомив остальных, которые все еще были в от­личном состоянии. Самые глубокие пески были на севере, самые тяжелые на юге. Благополучный исход экспедиции был основан на неожиданном появлении байиров, про­стиравшихся на ’/» нашего пути, воды, топлива и камыша в соленой пустыне. В старом издании карты русского Генерального штаба я нашел дорогу, пересекающую пу­стыню от Татрав до реки Торима несколько западнее Карула. Последнее обстоятельство, которое, конечно, обосновано на чем нибудь, впервыф навело меня на мысль совершить это длинное и опасное путешествие, и я теперь нахожу не не­вероятным существование такой дороги в былые времена.
Во время дневки Эрдеку удалось найти пастуха, ко­торый продал овцу и дал нам некоторые пояснения Место где мы находились, называется Кенг-лайка или „широкая полоса наводнений". Река, по его рассказам покрылась льдом 20 двей тому назад и должна была остаться в таком виде еще 2*/а месяца. Черчен-дарья замерзает, значит, гораздо позднее Тарима, но угол падения первого больше и широта южнее.
10-го и 11-го января мы шли по хорошо знакомой до­роге в Черчен, где нас радушно принял мой старый друг из Капа Моллах-Токтамет Бек, который отдал свой дом в наше распоряжение. Население Черчена те­перь возросло до 500 семейств, и среди них мы отдыхали с 12-го по 15-е января, при чем я собирал сведения об окружающей местности. Постоянно до нас доходили слухи о засыпанных в пустыне городах и кладах. Особенно много говорили о древнем городе на нижнем Андере-терем, на 170 километров западнее Черчена. Но сколько я ни старался, я не мог добиться достоверных сведений.
Несмотря на все фантастические рассказы я решился

Навьюченный верблюд.
на экскурсию туда, тем более, что местность между Чер­ченом и Андере для меня была совершенно незнакома. Бек назначил мне проводника, а из числа своих лю­дей я захватил с собою троих. Накануне выступления я получил почту, привезенную мне Музою, моим перевод­чиком в Хотане в 1896 году, так что мы утром 16-го января отправились в бодром и веселом на­строении духа по „астин-елчъ“ или по нижней дороге в Ния. Той же до­рогой шел и Роборовский, участво­вавший в экспе­дициях генерала Певцова в 1889 го­ду; это был, кажет­ся, первыый случай, что я шел по доро­ге, уже известной другому путешест­веннику.
При сильных мо­розах мы ехали изо дня в день че^ рез Калласте, Янтак кудак, Осман-Бай-кудук до высохшего русла ре­ки Кара-муран, где
даже не было ни куска льда. Она врезалась на 1-2 метра в глинистую почву и имела ширину от 70 до 100 метров. Как говорят, в ней летом протекает довольно много воды, в зависимости от выпадающих в горах дождей. Почва состоит из желтой глины, расположенной в гори­зонтальных пластах различной твердости. В Шуданге мы отдохнули один день и, свернувши с большой дороги, 22-го января вечером прибыли к назначенному месту, где мы и расположились на ночлег.
На следующий день мы занялись исследованием „конашаръ“ или старого города. Довольно массивная глиняная стена выглядывала из под снега и несколько куч и валов указывали на месторасположение прежних домов. Далее мы нашли следы канала, который, повидимому, когда-то вел отсюда в ближайшую речку „Бостан-тогракъ“. Лучше всего сохранилась башня, вышиною в 10,e метра, имеющая 24,2 метра в окружности, с отверстием или окном, куда нельзя было попасть без лестницы; башня не имела внутренних помещений. На Ю.-В. видны были еще две башни, все они лежали на одной линии и, вероятно, обозначали старую дорогу. Красные и черные обломки обожженного кирпича валялись повсюду, но сле­дов надписей или орнаментов не было видно; к сожалению расследования крайне затруднялись глубоким снегом.
Вечером мы продолжали путь до речки Бостон-тограк, где на резко очерченных берегах узкими полосами растет камыш и тополи. Река врезалась в почву на глубицу, достигающую 8 метров, и самое русло её имеет в ширину 141 метр; теперь река была покрыта толстым слоем льда. С Бостан-тограка мы поехали в Андере и Баба-куль, откуда вернулись в Черчен.
Результаты этой маленькой экспидиции оказались менее богатыми, нежели я ожидал, и не стоющими тех 13-ти дней, которыми я пожертвовал на нее. Тем не менее я сделал несколько важных географических наблюдений, особенно над распространением песка и растительности, над величиною и направлением ручьев, которое оказа­лось несколько восточнее, чем показано на карге Роборовского; это зависит от незначительного падения реч­ной системы Тарима.

Между забытыми могилами и высохшими реками.
30-го января мы, при отвратительнейшей погоде и силь­ной вьюге, покинули Черчен в составе 6 верблюдов и 5 лошадей. Личный состав увеличился одним человеком: я нанял проводника, сопровождавшего меня к развали­нам; имя его было Моллах-шах и он участвовал в экспедициях Литледэля по Тибету.
Теперь я собирался возможно точнее определить место старого русла Черчен-дарьи, которое, по сведениям данным Роборовским, никогда однако не видавшим его, должно находится около 65 километров севернее настоящего его положения. Эта задача входила в составленную заранее программу экспедиции. Уже после оказалось, что сведения, полученные Роборовским от туземцев, были часто непра­вильны и нуждались в поправках и дополнениях.
Чтобы нанять проводников, мы переждали один день в Кенг-лайка. Местные пастухи сейчас-же сообщили нам довольно неожиданное известие, а именно, что север­ная долина из двух, виденных нами в пустыне, уже в Су-эссген, или в однодневном переходе вниз по реке, соединяется с этою последнею. Ниже этого места соединия на севере нет старого русла, а только глубокие пески; что-же скрывалось в них, они не знали.
У маленькой соленой лужи, Шор-куль, мы 2-го февраля оставили Черчен-дарью и по высохшему лесу и степи, поросшей тамарисками, направились к Чонг-шипангь, т. е. к дальнему старому руслу. Оно весьма ясно очерчено, почти одной ширины с настоящей рекой, мало извилисто
и имеет высокие, ясно выступающие береговые валы или параллельные вымывные тфрассы с тамарисками и редкими тополями; те и другие были и живые и высохшие. К северу простирается необозримое песчаное море. На правом берегу мы нашли несколько занесенных песком пастушьих хижин. Несколько ниже русло делится на два, из кото­рых правое возвращается в Черчен-дарью, а левое на­правляется на В.-С.-В. В последнем еще хорошо сохра­нились остатки Двух плотин, построенных из кольев и хвороста; при посредстве этих плотин хотели заставить реку свернуть направо, что однако в этом месте не удалось. Этот рукав постепенно повел нас назад к Черчфн-дарье в Су-эссген.
Удостоверившись, что к северу от реки нет ста­рого русла, я предпочел итти по правому берегу, где нет дороги. Здесь я, однако, нашел старое русло, или „конадарья“, показывающее, что Черчен-дарья не всегда пере­мещается вправо, изменяя свое положение. Никогда я не видел таких громадных тополей, как здесь; высота не велика - всего только 6 или 7 метров, зато окружность у поверхности земли двух тограков, измеренных нами, достигала 4,™ и 6,во метра. Существование таких деревьев доказывает, что река здесь протекала сотни лет. Туземцы уверяют, что тограк растет 1000 лет, стоит высох­шим 1000 лет, потом он падает и только еще через 1000 лет исчезает с лица земли.
Мы переночевали около нескольких могил, о которых проводники рассказывали нам; на следующий день, 4-го февраля, мы осмотрели их подробно. Три года тому назад пастухи раскопали их, конечно, в той надежде, что най­дут золото и драгоценности. Три гроба стояли у тамариска, под которым они когда-то были зарыты. Два трупа-пожи­лого мужчины и женщины средних лет, отлично сохра­нились. Кожа прилегала к самому скелету и была тверда как пергамент. Особенно интересен был труп женщины: совершенно неповрежденные волосы были связаны красной тесемкой на затылке и были рыжеватого цвета, что редко бывает у туземцев, женщины которых к тому же носят косы. Череп имел индоевропейскую форму, высокое темя,
прямые глаза, мало выдающиеся скуловые кости, узкий ор­линый нос с почти параллельными ноздрями. Было оче­видно, что то не была ни китаянка, ни монголка. К этому надо прибавить, что её одежда не была азиатская: она была похожа на рубашку из грубого полотна с узкими рука­вами и с расширяющейся к низу юбки. Азиатские жен­щины носят широкие рукава и штаны, но не юбки, кото­рые мешали бы при верховой езде. .Как у неё, так и у мужчин на лбу была узкая повязка, которая почти совер­шенно сгнила. На ногах у неё были красные чулки. У обоих трупов ногти были обрезаны и не выдавались, как у китай­цев. Платье мужчины сохранилось плохо. Белые волосы его не были ни частью сбриты, как у китайцев, ни сплетены в косу. В гробу у него лежала простая деревянная гребенка.
Гробы представляли собою сколоченные из 6 тополевых досок ящики с параллельными боками и были одинаковой высоты и ширины и несколько длиннее трупов. В непо­средственной близости стояла старая сплетенная из хво­роста хижина.
Все признаки, повидимому, указывали на то, что это были русские, и мне пришло в голову, что это могли быть рас­кольники, которые в 1820-х годах бежали из Сибири к Лоб-нору, и о дальнейшей участи которых ничего не было известно. Среди теперешних жителей Восточного Туркестана часто встречаются типы, которые смешением с арийской кровью потеряли большую часть примет мон­гольской рассы; найденные трупы не могли быть также и магометанские, так как магометан не хоронят в гробах. Пастухи уверяли, что некоторые другие бугры под тамарисками тоже содержать могилы, но не могли указать нам, какие именно. Может быть когда-то целое общество раскольников нашло себе здесь приста­нище. К сожалению на гробах небыло никаких надписей.
Оставив эти таинственные могилы, мы пошли дальше до правому берегу, часто пересекая следы диких кабанов, ланей, козулей и раз даже большего тигра. Около Акилфкъленгер мы перешли на левый берег. В том месте, где проходило главное течение, мы слышали треск льда и побаивались, как бы он не провалился под тя­
жестью верблюдов. Отсюда караван отправился прямо в Бугулук на Черчен-дарье, я же с двумя спутниками поехал по старому руслу, которое берет свое начало у Ак-илека и проходить на несколько километров север­нее настоящей реки. Растительность вдоль старого русла всюду богата. Поравнявшись с Бугулуком мы оставили русло по левой руке и присоединились к каравану, который уже разбил лагерь у места пересечения ре­ки с дорогою, веду­щей из Чархалыка в Черчен. В 1896 году я посетил это место и здесь мы останови­лись на один день.
К сожалению, наши проводники были не­знакомы с дальней­шей дорогой и поэтому мы 8-го февраля отпра­вились без них даль­ше по левому берегу нижней Черчен-дарьи, отчасти для того, чтобы не итти одной дорогой с Роборовским, от­части, чтобы узнать, соединяются или отде­ляются на этом про­тяжении старые русла.
Таким образом, мы шли по однообразной, скучной суши и по кочкам вдоль границы песчаного моря, приблизи­тельно в расстоянии километра от глубоких песков. В одном месте пески доходили до самой реки, около которой возвышались барханы до 10 метров высоты.
10-го февраля температура поднялась к часу дня до 2,2° при первой весенней северо-восточной буре - пред­вестнице тех страшных бурь, которыми характери­зуется весна в Лобе. Идя на С.-В., мы нашли ясно очер­

Тополь на нижнем Тариме.
ченное высохшее русло, проходившей раньше здесь реки. Ширина его была 82 метра и глубина 6‘/»Следовательно, форма его резко отличается от формы настоящей реки, кото­рая мелка и почти ₽ пять раз шире; это, вероятно, за­висит от того, что новая река еще не успела вырыть себе русло. На берегах стоял густой, но уже мертвый, тополевый лес. Начиная от этого бывшего русла на бе­регах Черчен-дарьи лес прекращается.
У Аральчи мы наткнулись на сатму и людей: двух мальчиков и двух женщин, стерегущих 600 овец, 6 коров и несколько лошадей и ослов. Они сообщили нам, что то старое русло, по которому мы шли, выходит в об­ласть песков и ниже соединяется с Эттек-таримом. .Че­рез месяц они ожидали „мус-суйи“-или половодия, про­исходящего от таяния ледяного покрова, которое в течение 10 дней бывает так велико, что нельзя перейти через Черчен-дарью вброд; после таяния остается очень мало воды, пока летнее половодие, берущее свое обилие воды с гор, не наполнит реку снова.
В маленькой тополевой роще близ двух хижин у Игделык-агила мы расположились на дневку, частью для отдыха, частью для астрономических наблюдений. Моллахъходжа, хозяин хижины, оказался сведующим человеком; но когда я попросил его показать нам дорогу к Эттекътариму-прежнему руслу Чонг-тарима, то он категориче­ски отказался, под предлогом незнания дороги. Повиди­мому, он просто лгал, чтобы мы не взяли его с собой. Это недоразумение, однако, кончилось удачно: вечером к нам прибыл Тогдасын-бек из Чархалыка, получивши приказание от амбана этого города розыскать меня и быть в моем распоряжении. Он с удовольствием согласился провожать меня к Этгек-тариму, по руслу которого он два раза ходил; он даже дал мне некоторые сведения об этом русле, которые вполне соответство­вали полученным мною в 1896 году: 30 лет тому на­зад вода оставила Эттфк-тарим. Перед тем половина количества воды Тарима (Яркенд-Дарьи) проходила по его руслу; было время, когда Тогда сын Бек проезжал в лодке там, где теперь совсем нет воды.
Теперь мы шли под руководством этого отличного знатока местности. В Баш-агис мы запаслись льдом на трехдневноф путешествие по безводной местности. По глубо­ким пескам мы отправились на С.-В., самый северный-же рукав Черчен-дарьи повернул на Ю.-В. к Лоб-кулю, как здесь зовут Кара-буран. В этот день в час дня температура в первый раз после Рождества поднялась выше нуля на + 0,4°, зато она ночью пала до-24°.
Около Юлгунлук-куля, „озера Тамарисковъ" мы пришли к Эттек-тариму, который отсюда направляется на юг; эта река в свое время впадала в Кара-буран, недалеко от теперешнего местечка Лоб. Весь день мы шли вверх по руслу на север. Здесь растет довольно густой невы­сокий и свежий лес, несмотря на то, что поверхность земли была совершенно суха. То, что грунтовая вода находится не глубоко, видно по Юлгунлук-кудук, который теперь был засыпан песком; в самом русле, в месте глу­биною в 5 метров и образовавшемся от бывшего здесь водоворота, был вырыт колодфз. Из большего тополе­вого обрубка было вырублено пойло для лошадей и ослов, доказывающее, что иногда пользуются и этой дорогой. У Кучмета, в расстоянии одного перехода и западнее Ширгечапгана, лес также хорош, как и на Тариме. Русло Эттекътарима имеет еще вполне сохранившиеся очертания и весьма вероятно, что вода оставила его не более тридцати лет тому назад.
Привожу еще несколько физико географических дан­ных, поясняющих мою теорию перемещения Лоб нора. Во-первых, на берегах Эттек тарима растет свежий, здоровый лес; на берегах соответствующей части Тарима совершенно нет леса; этим доказывается, что Тарим новая река, где лес еще не успел вырасти. Во-вторых, громадные массы песка, находящагося у места нашей но­чевки и называемого Таг-кум (гора-песок), доказывает, что в прежния времена Тарим не существовал восточнее, в противном случае преобладающие здесь восточные ветры не могли бы снести сюда столько песка. Это только могло случиться, когда Тарим втекал в старый Лобънор, который теперь высох. Наконец, надо заметить,
что количество песка между Эттек таримом и нижним Таримом в значительной степени уменьшается, по мере удаления от Таг-кума на север. Песок не могло снести в большом количестве с подветренной стороны озера.
Утром 16-го февраля я вышел на наивысший хребет Таг-кума, который возвышается на 50 или 60 метров над лесом и откуда открывался широкий кругозор. На С.-В. виден байир обыкновенного вида с характерными кон­центрическими кругами. К востоку количество песка умень­шается до правого берега Тарима, где растительная полоса обозначается темной чертой; восточнее Тарима опять виден песок с крутыми склонами, обращенными на запад.
Весьма вероятно предположение, что байиры разбросаны по всей пустыне и происходят от действия ветра. Лишь незначительное количество барханов успело образоваться в русле Эттек-тарима; в лесу они уже успели возрасти до 3 и 4 метров высоты. Русло пока еще расположено на подветренной стороне той громадной песчаной волны, кото­рая медленно приближается и грозит засыпать его. Частью это уже совершилось, волна Таг-кума залила часть русла Эттек-тарима, и дальше к северу оно местами совершенно исчезло под напирающим песком. Байиры не прикованы к месту, они передвигаются по пустыне на запад. Обра-. зовавшись на восточной границе пустыни у Эттек-тарима, они исчезают на дальнем западе, где ветры не столь постоянны. Байир, таким образом, сохраняется за все. время своего существования, но место дна его меняется в те­чение ста лет, если положить, что скорость передвижения барханов около 5 метров в год. Хотя и волны барха­нов подчиняются тем же законам что и волны моря тем не менее в их движениях существует и большая разница: в море движение волны передается дальше, а вода остается на месте, в пустыне же передвигаются и волны и песок.
Во время последнего перехода по этому древнему инте­ресному руслу мы видели столько же мертвого леса, сколько и живого; песок обоих берегов сошелся до расстояния 300 метров и кой-где соединился маленькими барханами.
У Тана-баглаган были свежие следы воды. В преды­
дущем году туземцы вырыли канал от Баш-архана на Тариме, желая наполнить высохшее русло Эттек-тарима водою и этим способом получить более обширные паст­бища и спасти имеющуюся растительность. Но маленький канал с трудом довели до Тана-баглаган, где и бросили это предприятие.
В Баш-архане мы, наконец, опять дошли до нашего старого друга Тарима. Оттуда мы прошли по лесу в Архан и отдыхали 28-го февраля. Здесь мы простились с Тогдасын-беком.

Своп Гедпп.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет.
6
XI.
Прибытие бурятских казаков в Тура-салган-уй. Курук-таг и Курук-дарья.
Я не буду утомлять читателя описанием той сети водя­ных систем, пересекающих места, по которым мы воз­вращались в Янги-куль. Трудно себе представить более сложную и запутанную гидрографию, а тем более по­нять ее без подробной карты, которая только еще в будущем мною будет изготовлена. Имена кончающиеся на „куль“, „челлъ", „даши“, „акинъ", „кок-ала“ (= озеро, лужа, соленая лужа, течение, речной рукав) встречаются всюду и даже там, где одна только сушь.
В деревне Шейтлар живут три семьи, занимающиеся рыбной ловлей и овцеводством. Одна старая женщина рассказала нам, что её родители жили у Чивилик куля, которое раньше было гораздо больше, да и теперь оно еще са­мое большое озеро, известное местным жителям.
Отсюда наша дорога шла на С.-З. по степям, мелкому лесу, зарослям и камышам. У Арелиша Кун-чекишътарим делится на два рукава, из которых восточный впадает в упомянутое выше озеро, а западный-это Кокъала, по которому мы частью шли. Погода становилась все более весенней, несмотря на то, что ночные морозы дохо­дили еще до-18,8°.
У Турдунинг-серези нам опять посчастливилось. В лесу расположился на отдых человек из Сингера в Курукътаге, по имени Абду-Регим с 8 верблюдами. Я как раз нуждался в проводнике для следующей экспедиции к высохшему руслу Кум-дарьи, в существовании которого и известный путешественник Козлов и я уже удостовери­
лись, но коснулись его всего только в некоторых точках. Оказалось, что этот самый Абду-Регим показал Козлову дорогу с севера в Алтымыш-булак, т. е. к ключу в Курук-таге, ближайшему к Кум-дарье.
После долгих переговоров, мне удалось-таки войти с ним в соглашение: он должен был отдать мне в наймы 6 верблюдов за */» сэра в день за верблюда и пока­зать дорогу через русло Кум-дарьи в Алтымыш-булак, откуда он мог уже итти домой в Сингер.

Камышевые хижины в Шфйтларе.
На последнем переходе нас встречали жители окрест­ных мест с радостью и удивлением, видя, что мы воз­вращаемся целы и невредимы из столь опасного путеше­ствия по пустыни. С торжественным видом прискакали 3 казака на вороных храпящих лошадях. То были Сыркин и 2 новых казака забайкальского войска в парад­ной форме: темнозеленых мундирах, при шашках, в высоких барашковых шапках и блестящих сапогах. В сравнении с ними у меня был вид нищего. Они оста­новились передо мною, отдали честь и отрапортовали.
Сыркин, как начальник зимней квартиры, донес, что один верблюд сбежал и одна собака тяжело ранена 6*
диким кабаном во время охоты; больше никаких проис­шествий не случилось. Старший из новых отрапортовал, что они получили приказание от командующего в Чите генерала явиться ко мне в страну Лоб.
Тура-салган-уй мы нашли в наилучшем виде. Всебыло чисто и благоустроено, верблюды и мулы даже жирны. Наш лагерь превратился в ярмарку. Из Кутьяра пересе­лился портной, из Курли и даже из Андижана купцы. Несмотря на то, что дорога проходила в Джан-кули, все проезжие считали долгом завернуть к нам и переночевать.
Во время моего отсутствия Сыркин вел метеорологический журнал с примерной аккуратностью и, так как было весьма важно иметь постоянное место наблюдений, то я пору­чил ему то же на время моей следующей экскурсии и назна­чил его начальником лагеря. Чернов попал в повара.
Строго говоря, я должен был отослать двух семиреченских казаков, принадлежащих конвою консульства, в Кашгаре, так как я имел право,держать их толькодо прибытия бурят. Но я так привязался к этим двум честным молодцам, что не мог примириться с мыслью, что они должны меня покинуть. Я написал генеральному консулу Петровскому и попросил его похлопотать об оста­влении их при мне и, будучи заранее уверен в разре­шении, оставил их покуда у себя.
Ислам-бай должен был остаться; его и Сыркина я послал в Курлю купить 25 лошадей, несколько муловъи провиант на летнюю экспедицию по Тибету.
Новые мои казаки Николай ПИагдуров и Тсерен Дорши Чердонов были ламаисты.
При наступлении весны я послал Файзуллаха и АбдуРфгима вперед с верблюдами и более тяжелым бага­жом в Дильпар на Конче-дарье с приказанием пере­правиться на тот берег, розыскать хорошее пастбище и там ожидать нашего прибытия. Я сам, в сопровождении Чернова, Эрдека и Лоплыка Ходай, Куллу и целой толпы провожатых, выступил 5-го марта, простившись с тремя казаками и остальными остающимися, из числа которыхъя не застал больше Парпи-бая в живых; 12 дней после нашего отбытия он скоропостижно умер.
Поздно вечером мы прибыли к берегу Конче-дарьи, руководимые костром Файзуллаха. Провожающие нас беки простились, мы же остались на один день в Дильпаре для производства наблюдений.
В Кончф-дарье в это время подо льдом протекало 38,» куб. метра воды в секунду, т. ф. не более половины количества протекающего постоянно и зимой и летом под мостом в Курле. Ширина реки 36 метров, наибольшая глубина 5,и метра, средняя толщина льда 0,<* м. и про-

Заросли тамарисков.
мрачность воды 2,2» м. На левом берегу рос густой лес, на правом,-высокий камыш.
7 марта мы двинулись дальше на С.-С.-В. и пересекли, недалеко от Дильпара, три старых русла Конче-дарьи. Далее мы вышли из леса и поехали по твердой почве с редкими тамарисками. Влево от одиночной высыхаю­щей рощи, называемой Баш-тограком, долго показывался „тора" или указатель дорог, который стоял на той старой дороге, названной жителями Лоб Кэмур-салды-ёл (до­рога, на которой рассыпали каменный уголь); она соеди­няет Курлю и Са-чео и идет вдоль северного берега старого Лоб-нора. В последней книге я описал часть
дороги, ведущей на С.-З. от Йинг-пена в Курлю. иссле­дование продолжения дороги от Йинг-пена также входило в мою задачу.
Оставив последние тамариски, мы вышли на ту почву, которая встречается у подножия всех горных цепей Средней Азии и которой туземцы дали название „сай“, а именно: незначительный подъем, едва заметный для глаза, твердый, как асфальт, и усеянный мелким редким щебнем. Сухое углубление, прорезанное водой, спускалось

Озеро у Курбанчика.
с Сугет-булака, поперечной долины Курук-тага и эта борозда служила нам удобной дорогой до подножия гор. Подробности гор были уже видны утром, но только поздно вечером мы вошли в горы и остановились у выходящего из гор ручейка Сугет-булака, имеющего 88 литров воды в секунду. Днем температура доходила до +13,и° и в первый раз в этом году наименьшая температура остановилась выше нуля, а именно: +1,3°.
Далее мы шли на восток вдоль подножия гор, пере­секая массу сухих борозд, нередко спугивая зайцев, антилоп, сайг и архари (горная коза). По левой руке одна красивая горная картина сменяется другой, более
прекрасной; по правой, местность постепенно понижается до равнины, в которой Конче-дарья пробирается к Кара­кулю.
От Курбанчика, говорят 2*/г перехода до главного хребта горной цепи, где тропинка ведет через перевал, называемый Даван, а монголами „Тфбве". От перевала 1‘/а перехода до Баграш-куля.
У речки Будженту-булака мы удалились от гор и свернули на юг. Вдали в песках обрисовывался „кона-

От Курбанчика в Буджфнту-булак.
шахръ" Йинг-пфна. Развалины лежали по линии, ведущей с севера на юг, так что проезжая мимо, я мог их осмотреть, измерить и срисовать. Первые две „туры", или башни, глиняные, 4,5 метра вышиной и 15 метров в окруж­ности. „Гуристанъ", или кладбище, судя по положению тру­пов, мусульманское. Ноги направлены на юг, головы на север, лицо к Кебле. Могилы украшены памятниками, имеющими форму четырехугольных ящиков и сделаны из глины, высохшей на солнце. Наводнением несколько могил в стене террассы были размыты, и черепа выгля­дывали, как из окон. Этим могилам должно быть уже около 200 лет. Вблизи стояло нечто похожее на „месчидъ"
или „ханека" или „гумбесъ", т. е. памятник на могиле знатного человека; от него остались три стены без крыши; четвертая стена вероятно была снесена водой.
Интереснее всех этих развалин все таки была кру­говая стена, такого же вида, как у Сай-чекке и Мердекъшахр. Она была построена из глины, высохшей на солнце и скрепленной системой горизонтальных балок. Диаметр окруженного стеною места равняется 182 метрам; тол­щина стен доходила до 11 метров, высота равнялась 6,e метра; четверо ворот выходят на все четыре стороны света. В середине стоит маленькая глиняная пира­мида.
Трудно сказать что-нибудь про назначение такой стены. Для городской стены она слишком мала, да и нет ни­каких следов построек. Для крепости слишком много ворот; поэтому я склонен думать, что это было что-то в роде постоялого двора или почтовой станции и что обита­тели жили в палатках или деревянных домах под защитою этой стены. Лоб-норская дорога вероятно прохо­дила здесь, тем более, что восточные и западные ворота лежат как раз по направлению этой дороги. Старожилы говорят, что большая дорога, ведущая из Пекина шла через Йинг-пен и далее на Дунг-хан или Са-чео.
Направляясь от развалин на В.-Ю.-В. к Йинг-пену мы по правой руке заметили довольно густую полосу боль­ших тополей, которые расли вдоль сухого русла, иссле­дование которого составляло важнейшую часть нашей за­дачи. Охотники, бывавшие здесь, называют его Курук-. дарья, т. е. сухая река, или же Кум-дарья, т. е. песчаная река, последним названием пользуется и Козлов.
В Йинг-пене мы остановились на два дня. Старый постоялый двор, год тому назад покинутый жителями, построен на террассе, возвышающейся на несколько мет­ров над широко раскинутым, покрытом раститель­ностью, соляным болотом.
В географическом отношении это место очень инте­ресно, так как ясно заметно, что болото находится на повороте старого речного русла, на берегах которого, со­вершенно как на Тариме, растут группы тополей. Сы-
рост однако не проникает дальше на восток, где русло совершенно сухое, вплоть до не менее сухого бассейна Лоб-нора.
Местность оживляется утками, гусями и рябчиками. Температура повысилась до + 21,*°; стали показываться мухи и пауки, и скоро должно было наступить то время, когда жара и насекомые начнут мучить и людей и живот­ных, оставляя их в покое только ночью. Здесь я ото­слал назад всех лошадей, за исключением только той, на которой я ездил в предыдущей экскурсии.

Развалины у Йинг-пфна.
18-го марта мы двинулись дальше, сперва по живому, потом по мертвому лесу, но вследствие поднявшейся силь­ной бури, мы уже в 2 часа должны были остановиться и с громадными затруднениями разбить лагерь, при чем только удалось разбить одну палатку для меня; летучий пе­сок проникал в глаза, уши, рот и нос и до крайности затруднял дыхание. Люди легли, завернувши головы в плащи, верблюды тоже легли, вытянув шеи по ветру, защитив таким образом свои головы корпусом.
На следующий день буря значительно стихла и мини­мальная температура пала до - 7°. На юго-восток отъ
места нашего ночлега кой-где в старом русле Курукъдарьи расли тамариски и камыш, берега-же бывшей реки были покрыты мертвым лесом, частью еще стоящим, частью уже упавшим. Потом мы попали в настоящий ла­биринт глиняных террасс с острыми краями. Туземцы дали им весьма подходящее название „ярдангъ", которым и я воспользуюсь. Передвижение в такой местности весьма утомительно и соединено с громадной потерей времени: постоянно приходится то подниматься, то опускаться по этим террассам, образовавшимся под влиянием воды и ветра.
Вправо от нас извивается русло Курук-дарьи, а влево другая борозда, левая береговая террасса, которая весьма резко очерчена. Таким образом мы шли по длинному узкому возвышению между двумя руслами; в левом в прежния времена протекала та же Куррук-дарья. Левее этого русла тянется крайнее предгорье Курук-тага. Здесь мы в первый раз видели следы диких верблюдов.
В мертвом лесу теперь часто встречаются „йигде* кусты (Eleagnus hortensis). По вполне правильному заклю­чению туземцев, они представляют собою наилучшее до­казательство прежнего орошения, потому что „йигде" при отсутствии воды погибает скорее деревьев и других кустарников и увядает, если вода становится соло­новатой.
15-го марта при восточном ветре температура подня­лась в 1 час дня всего только до -|б,в°. У Й инг-пена мы при западном ветре имели уже + 21,*°. Вероятно та­кое изменение тесно связано с неравномерным нагрева­нием материка. В 1897 году в восточной Монголии в это время года стояли жестокие морозы при глубоком снеге. В средних же пустынях образуется барометриче­ский минимум. Эта неравномерность давления имеет наи­большую величину весною, летом же она сравнивается. Поэтому весною в Лоби бывают страшнейшие восточные и северо-восточные бури.
Абду-Региму был известен ключ в нижних горах и поэтому мы пока бросили Курук-дарью и направились на С.-В. Пересекая низкий хребет и потом большую рав­нину, мы так часто видели следы диких верблюдов,
В ТУРА-САЛГАН-УЙ. КУРУК-ТАГЬ И КУРУК-ДАРЬЯ. 91 что совсем перестали обращать на них внимание; только Чернов сгорал от нетерпения в первый раз в жизни увидеть и поохотиться на это дикое животное.
У ключа Ярданг-булак мы отдыхали два дня. В пер­вый день отдыха Абду-Регим отправился на охоту и вер­нулся только поздно вечером. У другого ключа Темфнки Ярданг-булак он наткнулся на большего верблюда-самца, выстрелил и, судя по кровавым следам, ранил его, но вследствие наступившей темноты преследовать было невоз­можно.
Чернову зато посчастливилось. Рано утром яслышал, как люди перешептывались, привязывая собак. Вскоре после этого я услышал несколько выстрелов. Оказалось, что ничего не подозревавший верблюд приближался к ключу по ветру. Чернов и Ходай-Куллу приложились, но верблюд повернул и убежал слегка раненый. Чернов пустился за ним в погоню и в двух километрах от лагеря уложил его. Эта была молодая самка. Вечером Чернов убил несколько куропаток, так что в мясе у нас недостатка не было.
«■
XII.
Страна дикого верблюда.
Абду-Регим дал мае много сведений о диком вер­блюде, вполне соответствующих тем, которые Я В 1896 г. получил от старого охотника на верблюдов на нижней Керия-дарье.
В это время года верблюд должен пить раз в не­делю, но зимой он может быть без воды в течение двух недель, не смотря на то, что питается сухою травою. При сочной еде он даже летом может оставаться без воды */2 месяца. Они так хорошо знакомы с положением ключей, как будто бы они пользовались картою и компа­сом. Они также охотно пьют сильно солоноватую воду. В тамарисках и в камышах, где охотнику легко скрываться, верблюд, при свежем ветре, подпускает его к себе на 30 шагов; стреляют его редко далее 50-ти шагов.
Обоняние у верблюда чрезвычайно сильно развито и, го­ворят, что он чует человека на расстоянии от Ой-кеурука до Ярданг-булака (21 килом.); подозревая опасность, он спа­сается с быстротою ветра. Он страшно боится дыма ко­стров, а также домашних верблюдов с вьючными седлами и даже без них, так как он сразу чувствует чуждый ему запах домашнего верблюда. Зато иногда случалось, что молодые, не бывшие еще в работе, верблюды, принадлежавшие отцу Абду-Регима, попадали в дикия стада и там были хо­рошо приняты. В общем дикие верблюды Курук-тага, по­видимому, имеют тот же характер, как и верблюды Керия-дарьи. Они держатся вдали не только от населенных мест, но даже от мест, по которым, хотя бы и весьма редко, проходят люди. При этом я упомяну, что по сло-
rw

Домашний верблюд, служивший мне в 1896 году; погиб в среднем Тибете в 1901 году.
вам Пржевальского, дикие верблюды весьма часто встреча­лись в пустыне Кум-таг, восточнее болота Кара-кошун. Теперь они там крайне редки, что может зависеть от того, что озеро высыхает и остаток воды слишком близко расположен к жилым местам. Дикий верблюд долго не приближается к месту, где располагались охотники. Абду-Регим был того мнения, что они придут к Яр данг-булаку только после дождя и во всяком случае не придут пастись раньше, чем все следы будут смыты дождем. Вообще стадо верблюдов остается на одном месте только 2-3 дня и потом переходит на другое. К ключу они подходят только для того, чтобы попить и, не­смотря ни на какое пастбище, не остаются около него; ин­стинкт подсказывает верблюду, что наибольшая вероят­ность столкнуться с человеком-это у воды. Увидев или почуяв людей, он уходит от него в течение несколь­ких дней, но в общем его бегство очень спокойно: он и пасется и отдыхает; на ночь, до наступления дня, ложится и потом, продолжает бежать. Он ест всевозможные растения, но больше всего он любит сухия, сорванные вет­ром, кочки.
Во время течки, которая бывает в декабре, январе и феврале месяцах, между самцами происходят ожесто­ченные битвы. Они дерутся при всех встречах, на паст­бищах, у ключей, в пустыне. Побежденный обречен на одиночество, победитель-же захватывает на свою долю до 8 самок. Два равносильных самца дерутся до тех пор, пока один, или даже оба сразу не свалятся. Они страшно уродуют друг друга, вырывают целые куски мяса и редко можно встретить взрослого самца без уродливых рубцов.
Дикие верблюды ходят в одиночку или попарно; чаще всего встречаются стада в 4-6 верблюдов; стада в 12- 15 верблюдов редки; сильный самец всегда предводитель­ствует. Домашняя самка беременна год, дикая же, гово­рят, 14 месяцев. Домашняя может метать через каждые 18 месяцев, в возрасте от 3 до 15 лет. Раньше чем есть траву, молодой верблюд сосет 40 дней, но и потом продолжает еще сосать больше года; щипатьже траву он начинает только в возрасте 11/» месяцев.
То-же самое и дикие. Домашний верблюд считается год­ным к работе до 20-ти летнего возраста; дикий, говорят, проживает до 50 лет, что однако недостоверно и даже невероятно, но Абду-Регим рассказывал, что нашел раз в боковых мускулах старого самца монгольскую пулю, такой формы, которой стреляли 40-50 лет тому назад.
Дикий верблюд попадается всюду между Ярданг-булаком и Хами; в места западнее дорог, между Йинг-пеном и Турфаном он никогда не переходит. В Курукътаге он встречается чаще всего около Алтымыш-булака и несколько восточнее.
18-го числа мы двинулись дальше на Ю.-В., наполнивши 7 козлиных кож и 2 мешка льдом, а также 2 мешка камышем, и как только мы перешли через сухое русло, глубиною в 10 метров, называемое Кара-агис, или чер­ное устье, мы сразу напали на следы верблюдов. АбдуРегим и Чернов отправились по следам и подкрались к стаду, состоявшему из одного большего черного „бугра" (самца) и 5 более светлых. В бинокль я издали следил за их движениями. Бугра сразу поднялся, раз­дул ноздри и с беспокойством поглядывал в нашу сторону. Из остальных три лежали, а два щипали траву. Вдруг раздался выстрел. Промах, расстояние было слиш­ком велико, но, испуганный звуком, бугра, а за ним и остальные быстро поскакали: бугра отдельно, остальные ку­чей, на 100 шагов правее его. Сперва они понеслись на Ю.-З., но потом постепенно описали дугу на Ю. и Ю.-В. и, наконец, исчезли. Такие охотничьи эпизоды потом повто­рялись часто.
Чтобы получить представление о пустыне по ту сторону Курук-дарьи, мы переправились через русло и пошли на Ю.-В. по твердому, неровному, скалистому и весьма утоми­тельному грунту. Ярданги значительно понизились, глубина борозд между ними не превышала одного фута, но вер­блюды постоянно спотыкались о них. Видны были следы зайцев и лисиц; почва всюду была усыпана раковинами (Limnaea). В одном месте мы нашли глиняную кружку, куски большего сосуда с глазированными орнаментами и кусок громадного медного котла. Находка указала, что это

место когда-то было населено; сосуды были китайского изго­товления.
В течение дня русло Курук-дарьи исчезло совершенно и та местность, по которой мы теперь шли, прежде была покрыта старым Лобънорским озером. По­этому следы леса совершенно прекрати­лись, а количество раковин умножилось против прежнего. Ярданги образовывали те­перь хребты шириною в несколько метров, вышиною в один, со­стоящие из довольно твердой желтой глины расположенной гори­зонтальными слоями. Больших масс лету­чего песка не замеча­лось, так как озеро ис­чезло сравнительно не­давно. Пройдя по этой однообразной местно-
Дикий верблюд. сти и выдержавши но­
чью довольно сильную бурю, мы через два дня прибыли в Алтымыш-булак.
Число диких верблюд у подножия Курук-тага вообще очень изменчиво. Если охотники сильно преследуют их в окрестностях Лукчина, то они переходят сюда и наоборот. В этом году они здесь были особенно много­численны.
XIII.
Бывшее место озера Лоб-нора.
В Алтымыш-булаке мы разбили палатки среди камы­шей и тамарисков около самего ключа. После путешествия по пустыне, это было очаровательное место отдыха и мы с удовольствием смотрели, как верблюды и лошади паслись на траве и по временам подходили и лизали лед. Здесь мы решили отдохнуть несколько дней и собраться с си­лами для дальнейшего путешествия по пустыне на юг. Сами мы тоже нуждались в пище, так как кроме риса и хлеба у нас ничего не было. Чернов и я не . могли заставить себя есть верблюжье мясо, которым мусульмане с удовольствием питались. Мы видели несколько стай уток, но они пролетели, не остановившись у ключа.
Абду Регим и его товарищи из Сингера стали скучать по родине, но мне тем не менее удалось войти с ними в следующее соглашение. Его два товарища с четырьмя верблюдами должны были остаться в Алтымыш-булаке, Абду Регим же должен был провожать нас еще два перехода, на юг с четырьмя верблюдами, оказывая нашим облегчение в перевозке груза и льда. Дальше он не хо­тел итти, так как не был хорошо знаком с пусты­ней и боялся её.
С 23-го пО 27-го марта мы отдыхали в этом чудном уголке. Абду Регим увеличил мои познания в географии местности и перечислил имена всех ему известных ключей и точно указал их положение. Год спустя я удостоверился в точности его указаний. Он говорил, что знает на востоке всего только три ключа, не имеющихъ
Сиен Геднн.-Таран,-Лоб-Нор.-Твбет. 7
названий и находящихся в расстоянии 2 небольших пере­ходов от Алтымыш-булака. Я нашел все три ключа, которые в свое время дали нам возможность выйти из довольно критического положения. Далее он описал все известные старые дороги в Курук-таге. они обозначены кучами камней, называемыми жителями Сингера „ува“ (монгольское слово »убу“). Такая дорога вела через Син­гер на Ю.-Ю.-З. и это вероятно та же самая старая дорога, по которой китайские сборщики податей ездили к Лобънору.
27-го утром мы были готовы к выступлению. Наша за­дача заключалась в следующем: пересечь Лобскую пу­стыню с севера на юг для того, чтобы составить себе ясное представление о размерах прежнего озера и полу­чить неопровержимые доказательства о существовании озер­ного бассейна. В этом спорном вопросе мы доказали верность китайских карт и мнений фон-Рихтгофена и моих, прошедши по руслу Курук-дарьи и удостоверив­шись в том, что эта река впадает в озеро; осталось только получить профиль тех мест, где раньше рассти­лалось это озеро.
Покинув Алтымыпгь-булак и направившись на В.-Ю.-В., Чернову удалось убить пять уток; эта добыча составила значительное прибавление к нашим уменьшившимся за­пасам.
В течение дня мы по ярдангам переходили с подно­жия горы в ровную пустыню, при чем не лишнее заме­тить, что углубления между хребтами ярдангов совершенно параллельны байирам Черченской пустыни; как те, так и эти образования возникли под влиянием ветра.
На востоке не видно, собственно, продолжения Курукътага, а только одиночные горы. Уже теперь я имел пол­ное основание сомневаться в существовании той громадной цепи, которая нанесена в этом направлении на наших картах внутренней Азии. Почва здесь совершенно непло­дородна и кой-где встречаются раковины.
28-го марта мы шли на Ю.-З и в течение дня местность несколько изменила свой вид. Количество раковин уве­личилось и появился опять довольно густой мертвый лес.
В отложениях глины заметны два слоя, указывающие на различные периоды и различные высоты воды в прежнем озере; раковины заметны также и в отложениях глины.
Вдруг мы наткнулись на развалины нескольких до­мов! Мы конечно остановились и сначала сделали беглый обзор места. Оказалось, что здесь некогда стояли три дома, но под влиянием времени и сильных бурь громад­ные бревна их крыши и досчатые стены обрушились, и частью уже были засыпаны песком. Основные бревна все-

„Здания стояли на глиняных цоколяхъ*.
таки сохранили свое положение, так что я легко мог снять план домов и узнать их размеры.
Одно обстоятельство сразу указало на довольно почтен­ный их возраст, а именно то, что здания стояли на гли­няных цоколях, похожих на бугорки, вышиною в 2*/» метра и одной площади с ними. Первоначально они были построены на ровной земле, которая однако высохла и бы­ла снесена ветром, так что только места, защищенные зданиями образовали выдающиеся части. Всюду валялнсь ос­колки глиняной посуды и маленькия глиняные чашки, ко­торые еще и теперь ставят перед изображениями Будды 7*
и вообще в храмах. Кроме того мы нашли несколько ки­тайских железных топоров.
Раскапывая восточный дом, мы нашли несколько кусков дерева, с причудливой резьбой, которые украшали когда-то стены этого дома. Было вырезано изображение ко­роля в короне, держащего трезубец в руках, и чело­века с венком, а также различные узоры и орнаменты, решетки и лотосовые цветы; все весьма искустнно вы­резано, но очень повреждено временем. Мы конечно вы-

Чернов и Абду Рфгииг у Туры.
брали образцы всех различных рисунков и взяли их с собою.
На Ю.-58°-В. возвышалась тура, к которой мы с Черно­вым и Абду Регимом отправились для её исследования. Она имела форму купола, частью разрушенного, и вероятно служила указателем дорог. Три других туры образовали совместно с этой фигуру 4 главных звезд созвездия Льва; расстояние между ними было от 5 до 7 километров. Других домов мы более не встретили.
Таким образом мы, благодаря счастливой случайности, нашли продолжение Кэмур-салди-ёл, старой дороги, ве­
дущей из Курли вдоль северного берега Лоб-нора в Са-чео и Пекин.
Здесь я отпустил Абду Регима, заплатив ему 1*/Я ямбы, вознаграждение весьма приличное, но в виду тех громад­ных услуг, которые он оказал мне, вполне пм заслу­женное. С ним я отправил Ходай-Куллу в Алтымыш и Сингер, а оттуда в Тура-салган-уй, с нашими наход­ками. У меня остались Чернов, Файзуллах и Эрдфк, 4 верблюда, 2 собаки и лошадь. Перед уходом мы еще раз тщательно исследовали развалины. Меньший дом, судя по

Чернов среди развалин.
украшениям и присутствию чашек, служащих для при­ношения жертв, вероятно был храмом. Большой дом, имеющий площадь в 52,«X18 метров, был расположен в направлении Ю.-22°-3.-С.-22°-В. Он был разделен на несколько комнат различной величины. Косяки дверей еще возвышались над развалинами. Несколько угловых вертикальных бревен были украшены и выточены таким образом, что казались похожими на шары и кружки, по­ставленные один на другой.
Одна комната вероятно служила овчарней, так как там лежали толстые слои овечьего навоза. Хотя китайцы
и пользуются им, как топливом, но в Лоб-норских береговых лесах такая рассчетливость была-бы излишней. Судя по очертанию местности, эти два здания и третье, со­вершенно разрушенное, лежали на полуострове, или на пе­решейке между двумя озерами.
Теперь возникает вопрос, кто именно строил эти до­ма и жил в них? По первому моему впечатлению это был „эртенгъ" или более значительная станция на дороге в Дунг-хан (Са-чео). Впрочем, к этому вопросу я вер­нусь позже.

Косяки дверей.
Окончив осмотр развалин, мы отправились дальше на Ю.-З., принужденные принять это направление ярдангами, ко­торые однако постепенно понижались. Мертвый лес встре­чался довольно часто, но отдельными рощами, которые, вероятно, расли на островах старого озера. Какая разница в сравнении с Кара-кошуном, где теперь нет ни единого тополя. Раковин масса и жесткие острые остатки камыша не особенно благоприятны для мягких ног верблюдов. Та­кие же остатки камыша появятся, когда высохнет Каракошун.
При дальнейшем нашем движении песок исчез; та­
ким образом мы миновали первую полосу песка. Все здесь мертво и сухо в этой местности, которая прежде была столь богата и водой и растительностью.
Вечером мы остановились в незначительном углуб­лении, в котором расли несколько живых тамарисков и где мы надеялись найти воду. Но когда хотели вырыть колодезь, оказалось, что Эрдек забыл лопату у развалин, т. е. в 20 верстах. Так как мы не могли обойтись без лопаты, то пришлось отпусить его одного, несмотря на опасно­сти, могущие возникнуть от внезапных бурь. Я дал ему

Развалины найденные Эр де ком.
инструкции’ итти по нашим следам и в случае, если он не найдет нас, направиться прямо на юг и дойти до озера Кара-кошуна. Выспавшись и наевшись, он около полуночи отправился верхом на нашей единственной ло­шади.
Мои опасения к несчастью сбылись: ночью поднялась сильная буря, которая очень облегчила наше передвижение, так как ветер был попутный; но одновременно она заметала наши следы. Я, однако, надеялся, что Эрдек бу­дет настолько умен, что при наступлении бури повернет назад, бросив поиски лопаты.
Найдя вечером несколько полен, мы разбили ла­герь. Не успели мы еще окончательно успокоиться, как появился Эрдек с лопатой и ведущий лошадь в поводу. Отдохнув несколько после столь утомительной поездки в 60 километров, он сообщил нам очень много инте­ресного.
Вр время бури он заблудился, потерял нащи следы и наткнулся на „туру", вблизи которой он нашел разва­лины нескольких домов, богато украшенных резьбой. Далее он нашел глиняную посуду, топоры, куски металла и монеты, которые он захватил и показал нам. Кроме того он взял две доски, укашенные резьбою и потом уже продолжал поиски места, где потерял лопату. Доски он сам должен был нести, так как лошадь боялась их; у места ночевки, она даже вырвалась и понеслась на запад и когда ему, наконец, удалось поймать ее, то он так устал, что бросил доски и поспешил догнать нас.
Эти известия сразу переменили мои планы на буду­щий год. Я с удовольствием бы вернулся сейчас же но это было бы безумием, так как воды оставалось у нас всего только на несколько дней, а теплое время года приближалось быстро. К развалинам я должен был по­пасть во что бы то ни стало, но лето мы должны были провести в Тибете, зимой же вернуться к Лоб-нору.
Запас воды быстро подходил к концу, и верблюды уже не пили целых ■ п^ь дней; когда они получили по ведру, то запас воды сократился до однодневного. До Каракошуна оставалось . еще от. 60 до 70 километров.-1-го апреля я с высокого бархана, к крайнему своему уди­влению, на Ю.-В. увидел большие пространства воды между барханами и ярдангами. Я едва верил глазам при виде воды в этой пустыне.
Я бросился туда и в самом деле оказалось озеро с крайне причудливыми береговыми очертаниями, заливчиками, островами и проливами, которые могут возникнуть только на равнине среди барханов и ярдангов. Но за исключе­нием нескольких молодых тамарисков и отростков ка­мыша, не было видно растительности; местность казалась
наводненной недавно. Пришлось продолжать путь по изви­листым берегам, которые крайнеудлиняли дорогу к Кара-кошуну. Вода простиралась все дальше на запад и поэтому я решил остановиться и поискать брод. Мы, очевидно, стояли перед совершенно новым рукавом Та-

Находки Эрдфка.
рима и через него нам надо было переправиться. Течения не было видно, но совершенно свежая черта по берегу по­казывала, что вода спала на 1 метр, в зависимости от падения Тарима в течение зимы.
2-го апреля Чернову удалось найти брод, глубиною вч.
90 сантиметров и с твердым песчаным дном. По ту сторону мы опять вошли в область барханов и скоро по­теряли озеро из вида. Песок и барханы все увеличива­лись и достигали высоты 11 метров. Мои мусульмане были мрачны и думали, что озеро, от которого мы уходим, и было именно Кара-кошун. Я сам стал удивляться. В таком случае мы бы пропали. Верблюды пыхтели в глубом песке и задумчиво оглядывались.
Но вот впереди нас появился бугор в 5 метров высоты, на который я влез, пригласив Файзуллаха посмо­треть на Кара-кошун. И в самом деле: с этой высоты видны были на Ю.-З., Ю., Ю.-В. и В. большие и малые поверх­ности чистой синеватой воды, разделенные камышем.
Вечером мы уже расположились на мысе у воды. Суще­ствование бассейна старого Лоб-норского озера было дока­зано, древнее заселенное место было найдено, а также и новое озеро. Потерь не было никаких. Что касается про­филя поперек всей Лобской пустыни, то я считал его не достаточно точным, ибо нельзя пользоваться одними опре­делениями точек кипения и показаниями анероидов в стране с такими малыми разницами в высотах. Испол­нение плана вторично исследовать эту местность, стало не­обходимо и нивеллировка могла дать ясное представление о крайне незначительных разностях высот между Лобънором и Кара-кошуном.
После моего предыдущего путешествия я указывал на то, что Лоб-нор меняет свое местоположение именно потому, что вся местность находится почти на одной гори­зонтальной плоскости.

XIV.
Двадцать пять дней в челноке,
З-го апреля дул крепкий ветер с С.-В. и сила его временами доходила до 10 метров в секунду. Но я непре­менно хотел проехать по свежим волнам озера послегорячих песков пустыни и измерить глубину воды. Поэтому я решил построить плот из козьих кож и лестниц вьюков и переправиться на нем через озеро..
Навьючив материал на лошадь, мы отправились к выдающемуся мысу. На надутые воздухом мехи мы положили две лестницы, соединенные поперечными палками и плот был готов. Мы с Черновым сели верхом на лестницы, опустив босые ноги в воду; наши спины заме­няли паруса и мы поплыли прямо на лагерь, который, обла­дая хорошим зрением, можно было видеть на Ю.-50°-3. При набегании больших волн приходилось цепляться* руками и удерживать равновесие, чтобы не перевернуться. Через несколько минут мы промокли насквозь.
Наше плавание длилось 2 '/* часа. Вода, которая наканунеу нашего лагеря была совершенно пресна и прозрачна, имела теперь слегка солоноватый вкус и была мутна, потому что этим ветром спокойная вода выгоняется из. восточных областей на запад. На нашем берегу вода под­нялась на 11/» дециметра. Наибольшая глубина озера равня­лась 3,ио мет. Когда мы, наконец, добрались до лагеря, то так окоченели, что едва были в состоянии дойти до костра, и только через час, выпив горячего кофе, я пришел в себя.
Теперь я надеялся на близость первых человеческих жилищ у Кум-чапгана и 5-го апреля мы отправилисьвдоль берега. Утки, гуси, лебеди, сойки и особенно вороны
встречаются в большом количестве, а также зайцы и ёжи. Всюду по берегу видны следы лисиц, серн, рысей и кабанов.
Идя на Ю.-З. мы пересекали рукав, имеющий 8‘/» куб. метра воды в секунду и 83 сант. максимальной глубины. Вода прибывала, что было ясно видно в маленьких боко-
вых канальцах, которые отделяются от рукава и напол­няют водою углуб­ления почвы. Я те­перь все шел впе­ред быстрым ша­гом и, наконец, 6-го вечером заме­тил громадное об­лако дыма над не­обозримыми озера­ми болотами, про­стирающимися юж­нее нашего пути. Я сейчас-же оста­новился и обождал остальных. Вероят­но несколько Лобънорских рыбаков зажгли прошлогод­ние сухие камыши, чтобы проложить се­бе дорогу и дать

На Кара-ко ш у не.
место вырастающим свежим камышам. Мы начали раз­бивать палатки, а Эрдек по моему приказанию отправился верхом на лошади по направлению к дыму, хотя я и очень сомневался, что ему удастся пробраться по этим болотам.
Чернов отправился на охоту и через несколько часов вернулся с жирным гусем и с лошадью Эрдека, кото­рую он нашел привязанной. Эрдек сам вплавь и пеш­ком продолжал поиски и вечером он привел 8 чело­век с несколькими мешками весьма нужной нам про-
визии, состоящей из: з гусей, 4 десятков яиц, рыбы, муки,, рису и хлеба. ѵ
7-го эти честные лоплыки показали нам дорогу в Кумъчапгай. Ветер все продолжал дуть со скоростью 14-ти ме­тров в секунду; в такую бурю разности температуры не велики: минимум 12°, в 7 час. утра 14,6°, в 1 час дня 16,6°. На жару нельзя было жаловаться, и комаров не было.
В Кум-чапгане мы расположились на том месте, где Тарим делится на два рукава: Кум-чапган и Тузунъчапган. Все осталось в том же виде, как и в 1896 году Я опять попал в такое место, где мог сличить и соеди­нить маршруты этого и предыдущего путешествий.
Во время отдыха у Кум-чапгана, мы совершили две больших экскурсии в лодках: первую в те же края, как в 1896 году, вторую по Тузун-чапгану и вдоль, южных частей озера, где я еще не был.
Прибывший в это время из Абдала Нумет-Бек дол­жен был заботиться о верблюдах и достать нам про­визии и проводников в Тура-салган-уй, куда я хотел пробраться на челноках. С Черновым и тремя гребцами мы сели в большой челнок, Файзуллах с съестными припасами и двумя гребцами в челнок поменьше.
В течение четырех лет эти места изменились до не­узнаваемости. Открытые озера теперь совершенно заросли; камышем, другие образовались по бокам и получили но­вые названия. Наибольшая измеренная в течение дня глу­бина доходила до 4,ss и 5,ие метра и находилась во вновьобразовавшемся бассейне, под названием Тоягун, что доказывает, что около Кара-кошуна могутънаходиться бо­лее значительные углубления, в то время, как более старые части озера постепенно мелеют и заростают.
Ю-го апреля я измерил количество воды Тарима в том месте, где он переходит в болото; в нем оказа­лось 29,и куб. метра в секунду. В 1896 году я на том же месте и в тоже время года нашел 50'/« куб. метра. Эта значительная разница зависит частью от вновь обра­зовавшагося рукава Ширге-чапган, частью от большего числа естественных каналов, которые отделялись от глав­ной реки выше Кум-чапгана.
Песчаный бархан, по которому Кум-чапган носит свое название, имеет высоту в 10,г* метра; наибольшая глубина озера 5,и» метра. Эту разницу высот 15,зэ можно считать наибольшей в нижнем бассейне Лоб-нора.
Южная часть Кара-кошуна в значительной степени ■отличается от северной. Наибольшая измеренная глубина только 1,» метра, но чаще всего она о,* и менее. Дно состоит из синей глины или горной грязи, имеющей сверху слой мелкого желтого ила. Когда стало очень мелко, так что челноки не проходили больше, людям пришлось вылезти и перетаскивать их веревками; скоро, однако, и

Тарим у Ширгф-чапгана.
ото оказалось невозможным и мы принуждены были по­вернуть назад. Дно озера было на 1 дециметр покрыто грязью, под которой лежал твердый тонкий слой соли. Весь Кара-кошун медленно перемещается на север. Со­рок дней тому назад сошел лед и с этих пор вода спала на 25 сант., что было ясно видно на стебельках ка­мыша.
Доехав до Абдала, мы измерили количество воды, оно было равно 93,» куб. метр. в секунду. Теперь стоял пе­риод весеннего половодья; летом вода спадает на 1»/. сажени. Сюда привели наших верблюдов. На расстоянии небольшего перехода севернее Абдала, пустыня пересекается
вновь образовавшимся рукавом, выходящим из Ширгечапгана у нижнего Тарима. Кроме Абдадьских охотников никто не видел этой реки и я хотел нанести ее на карту. Но чтобы исследовать этот рукав, необходимо было перевести челноки по пустыне, разделяющей эти реки, так как там они были нам также необходимы. Един­ственный пригодный способ запречь верблюдов, как в сани, и тащить их по земле. Животных пришлось вести осторожно, чтобы они не напугались и не понесли. Таким способом 2 челнока с несколько потертыми днами к ве­черу были доставлены на место.
После дождливой ночи мы начали кампанию. Путеше­ствие было тяжелое, буря ревела и рвала камыши, под ко­торыми мы искали себе защиты. В открытых частях довольно высокие волны грозили залить наши челноки. В густых зарослях стоял полумрак.
Пока течение было заметно, все шло, как нельзя лучше, но потом мы попали в настоящий лабиринт из камыша, тамарисков, мысов и перешейков. Более трех часов мы розыскивали свободный проход, теряли дорогу, возвра­щались, пролагали себе путь по густым камышам и пере­таскивали челноки через перешейки. Наконец, мы зажгли камыш. В полумраке это было великолепное зрилище, когда пламя бросилось на заросли, которые шипели, хру­стели, трещали и посылали густой черный дым к небу. Копоть наполнила воздух и пачкала нас, когда мы про­бирались по открытой огнем дороге, расширяющей наш кругозор.
Наконец, мы напали на верный путь с таким силь­ным течением, что гребцам пришлось напрягать все силы, чтобы двигаться против него. Теперь мы шли на С.-З. и через длинные озера, мы опять попали в речное русло, которое иногда съуживалась до 10 метров. В одном месте нам пришлось протащить челноки по суши, чтобы обойти водопад, высотою в 55 сантиметров; другой раз мы таким же образом обошли водопад, высотою в 60 сантиметров.
Эти водопады производят впечатление, будто падение ИПирге-чапгана гораздо больше падения главной реки, ко­
торая таким образом должна находиться в плоскости, лежащей несколько выше. Этим объясняется стремление всей системы перемещаться на север.
Разница высот в 1 метр играет громадную роль в этой почти горизонтальной стране.
В Екен-эй мы нашли маленькую деревйю, состоящую из 4 сатм и 20 жителей, стариков, женщин и малень­ких ребят; остальные отправились в Чархалык заниматься хлебопашеством. Ови живут рыбной ловлей, охотою на диких уток и собирают нх яйца. Им же принадле­жат 150 овец и несколько коров. 4 года тому назад они переселились сюда из Чиггелик-уй и только 7 лет назад, говорили они, новая река стала пролагать себе дорогу на восток.
18-го апреля мы переправились по целому ряду озер, имеющих глубину, доходящую до 4,e метра. Эти озера замечательны тем, что вода из них стекает в две противоположные стороны:-на восток и на запад. Глав­ная масса идет на восток и образует там рукав, по которому мы шли, но часть вытекает в Тарим у Ширгечапгана и поверхность озера около 60 сантиметров выше Тарима.
Понемногу мы входим в „кок-ала“ или маленький ру­кав, который пробирается к Тариму, где его чистая вода мгновенно смешивается с мутным потоком Тав­рима.
Несколько ниже, в ПИирге-чапгане, мы переночевали. Отсюда я намеревался на лодках возвратиться в Тыккенлык. К сожалению, в течение двух дней пришлось итти по известной мне уже с 1896 года дороге до Кумъчекке, но гидрография местности так изменилась, что я надеялся на новые открытия.
Оставив Ниас-куль по левой руке, мы переехали че­рез Чонг-куль и направились вверх по могучему реч­ному рукаву Лайлык-дарье. Садак-куль совершенно изме­нился в течение четырех лет: зарос камышами и на­полнился песком. По знакомым местам и мимо извест­ных уже мне селений, мы доехали до Кум-чеккф, где нас приняли друзья и знакомые с 1896 года.
От Кум-чекке мы продолжали путь вверх по реке че­рез необычайно густые и великолепные леса. В этой реке, выше озера Тозгак-чанджи, мы нашли наибольшую глубину, которую я когда либо находил в системе Тарима, а именно 12,6s метра. Таек-куль, по восточному берегу которого мы шли в 1896 году, имел глубину, доходившую до 5,и, 6,» и 9,6 м., т. е. почти вдвое больще, чем в Кара-кошуне. По ночам нас теперь самым жестоким образом стали преследовать комары, не дававшие нам ни минуты покоя. И здесь речная система оказалась до того запутанной, что ее можно описать только при помощи очень подробной карты.
29-го апреля мы пересекли громадное озеро Чивиликъкуль, бблыпая часть которого однако, как и у всех дру­гих, заросла камышем. В селении Кадыке к нам при­соединились мои прежние проводники Киргуй-паван и Ширдак-паван, которые известили нас о последовавшей смерти Парпи-бая. Несколько дней тому назад я послал Файзуллаха вперед в Тура-салган-уй с приказанием Чердонову и Парпи-баю отвести главные силы каравана в Чимен, чтобы комары и оводы не мучили их зря. Но Парпи-бай не узнал о том доверии, которое я питал к нему.
4-го мая мы остановились в Тыккенлыке у старого На­сер-Бек и получили хорошие известия из главной квар­тиры. 5-го числа я устроил смотр проходящим здесь под начальством Чердонова главным силам каравана в составе Файзуллаха, Моллах-ПИах, Муза, Кучика и 10 лоплыков, 35 лошадей, 5 мулов и 5 собак. Состояние людей было превосходное. По моему приказанию они должны были итти по большой караванной дороге в Абдал и от­туда прямо в Чимен в северном Тибете.
6-го мая мы в последний раз переменили гребцов и челноки и 8-го мы наконец прибыли. Сыркин отрапорто­вал о происшествиях, передал метеорологический жур­нал и заметки о переменах в состоянии воды. Наша барка стояла в гавани готовая выступить в поход.

Свев-Гедин.-Тарим.-Лоб-Нор-Тибет. 8
XV.
Опасные озерные путешествия.
Возвращением в старые зимния квартиры один от­дел моего путешествия был закончен. Теперь мы больше не нуждались в основной базе у Янги-куля, так как. были намерены перевести все наше имущество в другие края внутренней Азии, в другой мир, в другую среду, а именно в негостеприимные горы между Гималайей и Кюэнь-лунь.
Десять дней, которые я провел в нашей главной квар­тире среди массы хлопот и дел, прошли незаметно. Пер­вым делом я рассчитал Халмет Аксакала из Курли, ко­торый доставил нам лошадей и большие запасы провизии; ему-же я поручил свою почту. Казаки были заняты пере­делкой барки, так как мы решили пользоваться ею, продолжая путешествие вниз по Тариму. На носу вместо палатки воздвигалась настоящая рубка, одного устройства с темной’ комнатой, но покрытая белым войлоком. Пе­редняя стена состояла из двух войлочных занавесок, из которых правая, висевшая перед ящиками, служив­шими письменным столом, опускалась только ночью.
После введения еще нескольких усовершенствований, мой кабинет оказался настолько привлекательным и удоб­ным, что я не понимал, как мог удовлетворяться па­латкой прошлой осенью.
На юте казаки построили себе такую-же рубку. Там-же помещался наблюдательный стол Сыркина с анероидами, часами, термометрами, приборами для измерения быстроты течения и т. д. и в путешествии он до Абдала был у меня неоценимым личным секретарем.
Вечером 17-го мая все мусульмане посетили могилу Парпи-бая и помолились; это было последнее прости. По­том собрали всех временно состоявших у нас в услужении и дали им рассчет.
На следующее утро Ислам, Турду-бай, Ходай-Куллу и два лоплыка повели караван из 9 верблюдов под при­смотром Чернова. В нашем лагере стало пусто и тихо, так как и все купцы уехали в места, где им можно было ожидать более бойкой торговли.
Еще не утих звон верблюжьих колокольчиков, как мы с Сыркиным, Эрдеком и гребцами сели в два чел­нока, спустились по реке и по узкому каналу поехали в озеро Гельме-кетти, где мы измерили глубину. Странно было то, что глубина озера увеличивалась к югу до 7 ме­тров. Вообще-же наибольшие глубины были найдены мною у восточного берега, где и барханы круто обрываются к озеру.
Во время наших измерений, ветер усилился и скоро перешел почти в шторм; волны стали все выше и угро­жали затопить наши челноки. Положение было тем более критическое, что озеро местами было очень мелко и, если бы челнок задел за песок, то он несомненно перевфрнулся-бы и все наши аппараты очутились бы в воде. На­конец челноки до того наполнились водой, что мы ре­шили прекратить это опасное путешествие и направились к берегу, где мы, насквозь промокшие, и высадились. Поздно вечером мы добрались до барки, около которой Шагдуров развел большой костер.
Последние дни вода несколько прибыла. Туземцы гово­рят, что после весеннего половодья, происходящего от таяния льдов, наступает ежегодно второй, хотя и незна­чительный, подъем воды, а именно, когда цветы Eleagnus расцветают, и когда утята делаются самостоятельными. 16-го мая было 73,« к. метра воды т. е. на 22 к. метра меньше, чем 7-го числа.
Поэтому пришлось торопиться и 19-го мая мы отвалили. Эскадра состояла из барки, управляемой 4 человеками, английской парусинной лодки и связанных вместе чел­нока и построенной мною парусной лодки, управляемой
8*
лоплыками. Малую барку и остальные челноки мы пода* рили жителям Янги-куля.
В этом путешествии я задался целью нанести на карту нижнее течение Тарима и возможно большее количе­ство озер, расположенных вдоль берегов. Только в Ар­хиве, Ширге-чапгане и Абдале нам приходилось касаться маршрута, предыдущих экскурсий. Говорили, что река все больше передвигается на восток в новые русла и что едва-ли хватит воды, чтобы доехать до конца реки, но тем не менее мы решились воспользоваться баркой до последней возможности.
20-го мая я совершил интересную поездку по озеру Каруналик-куль в вполне благоприятную погоду. Поэтому я мог сделать измерения глубин настолько система­тично, что полученных данных было более чем доста­точно для вычерчивания кривых глубин.
Уже у соединительного канала я сделал интересное на­блюдение. Целых 2,* куб. метра воды протекали из реки в озеро, которое, таким образом, в это время брало с Тарима около 200.000 куб. метров в сутки. Какое, следовательно, громадное количество воды нужно чтобы привести озеро в один уровень с рекою и отсюда ясно, сколько воды тратится даже в таком маленьком озере, благодаря испарению и просачиванию в песок.
Наибольшие высоты и глубины, были найдены на восточ­ном берегу озера. Я измерил высоту ближайшего бархана при помощи нивеллировочного зеркала и нашел ее равной 89,s метра. При этом замечу, что я зеркалом легко опре­делил превышение нескольких других барханов над измеренным, достигающее 10-15 метров.
Далее мы исследовали Уллуг куль или, „Большое озеро" имеющее наибольшую глубину в 10 метров. Рыбы здесь много, но систематичной ловли её еще нет, пока вода не спадет настолько, что озеро будет совершенно отрезано от реки. Тогда говорят, рыба делается более жирной и вкусной. Здесь ее ловят совершенно иным способом, чем обыкновенно в озерах, где сети выстав­ляются в чапганах, а именно, ловят сетью, длиною до 60 саженей, которую лодками тащат по мелкой воде полукру­
том, потом заворачивают спиралью и веслами вгоняют рыбу в эту спираль. На берегах изредко показываются серны и кабаны. В это озеро вливаются б,и к. м. воды в секунду, которая потом при понижении уровня воды в реке частью возвратится в нее.
Все эти озера, которые расположены по правому берегу Тарима, как листья по стеблю, играют роль как бы па­разитов или наростов; они питаются рекою и при пере­ходе её в новое русло исчезают. Осенью они высыхают и требуют наполнения. Таким образом, в них уходитъ

Застряли в камышах.
масса воды, которая, при отсутствии этих озер, вся бы ушла в Кара-кошун и совершенно изменила бы карту.
У Кепек-уй начался тот лабиринт вновь образовав­шихся озер, заросших камышом, где только с край­ними затруднениями можно продвинуться вперед. Всем случайным пассажирам, приставшим к нам по дороге, а также и гребцам и провожатым пришлось слезть в воду и всеми силами тянуть и проталкивать барку по гу­стым камышам. Нередко приходилось лопатами расши­рять дорогу и огнем уничтожать слишком густые за­росли. К этим затруднениям прибавилось еще мучение от оводов (кэккэн), которые тучами летали вокругъ
нас. После тяжелого дня мы причалили к маленькому острову в озере Еккенлыке.
25-го мая мы совершили экскурсию на озеро Беглыкъкуль, куда жители Катик-арика перетащили наши челноки через узкий мыс. Стояла тихая, чудная погода и только частым обливанием платья водою, я спасался от невы­носимой жары. Весь день мы были заняты топографической съемкой озера; но . вдруг на горизонте поднялись темные тучи в виде отдельных столбов, предвестники карабурана. Оставаться я не мог, так как надо было заво­дить хронометры, и после короткого совещания мы решили переехать через залив и добраться домой под защитой островов, расположенных вдоль северного берега. Люди гребли с такой силой, что я боялся за целость весел, и с тревогой выкрикивали „я Аллахъ". Но как люди не старались, им не удалось достигнуть берега раньше бури; уже был слышен страшный свист ветра и шум гро­мадных волн.
Я сунул инструменты в карманы и снял сапоги и носки. В этот момент люди закричали: „Вот онъ" и буран окутал нас густой пеленой, состоящей из пес­чаной пыли. Челноки ныряли как соломенки среди волн и только благодаря искусству гребцов не наполнились сразу водой, но, подъезжая к берегу, они уже стали то­нуть. С облегченным чувством мы продолжали дорогу под берегом, защищенные тамарисками.
В соединительном канале нас встретили, встрево­женные бурею и долгим нашим отсутствием, товарищи. С большим трудом, при наступившей темноте, нам удалось отыскать нашу барку. Кругом ничего не было видно и только можно было чувствовать ту силу, с кото­рой буран трепал камыши. Благодаря только костру Сыркина, мы нашли наш плавучий дом.
Эта была одна из страшнейших, пережитых мною, бурь. Рубки пришлось особенно сильно укрепить, чтобы их не снесло ветром и снять метеорологическую будку. Особенно я боялся огня, так как барка была окружена камышем, и по этому на всю ночь были расставлены часовые.
XVI.
Вниз по Тариму-Последнее путешествие на барке.
Буря продолжалась весь следующий день и только 27-го погода стихала. После бури появились опять комары и оводы. В этот день мы по порогам вышли из Еккенлыкъкуля в русло Тарима. 30 человек, составлявших эки­паж 12-ти челноков, на веревках спустили нас по во­допаду, сопровождая эту работу по своему обыкновению криком и гамом. Эта часть реки, в которой всего протекают 15’/, куб. метра воды, постепенно высыхает, между тем, как образовавшийся вновь рукав Лашинъдарья впадает в восточные озера. Здесь мы простились со всеми ненужными гостями и, в значительно уменьшен­ном составе, наша флотилия спускалась дальше по реке.
При наступлении темноты нас догнал джигит Муза. В 33 дня он из Кашгара доехал до лагеря в Янгикуле, который он нашел пустым; оттуда он пустился догонять нас на челноке. Целой и невредимой он пере­дал мне почту, событие, которое всегда доставляло мне ве­личайшую радость.
Мой старый лоцман Киргуй-Паван, как всегда, со­общал мне названия всех мест и все, что он знал о реке. О бугорке с одиноким тополем, называемом Камшук-тышкфн-тограк или тополь, у которого поме­стились Камшуки, он передал темный рассказ о людях, неизвестного племени, но носивших вышеупомянутое название, которые несколько десятков лет тому назад пришли из Курли и спустились по Конче-дарье на пло­тах, связанных из тополевых бревен. Их было около
50 семейств с женщинами и детьми, но сравнительно мало стариков. Они путешествовали медленно, делали оста­новки по несколько дней, были очень бедны и выменивали съестные припасы за ружья и порох. Сам Киргуй-Паван видел их в своей молодости. Он вспоминал, что они были превосходные стрелки, которые питались рыбой и мясом кабанов. Предводитель, по имяни Иивен (Иван?), раньше посетил страну, чтобы иссле­довать, насколько она пригодна для хлебопашества. Ре­жа баранов, они не поступали как мусульмане, а сперва оглушали их ударом по лбу. Другого, более старого че­ловека из них, лоплыки назвали Егхалагхак или „плачу­щимъ"; его жена умерла и ее похоронили у этого тополя. По приказанию Ашур-Бека из Турфана, после трехлетнего пребывания в Лоб-норской стране, их погнали назад по той-же дороге до Чархалыка. Возвращались они по суше и ночью на них налетел буран, во время которого ис­чезла молодая красивая девушка, невеста мужчины по имени Эверань. Он почти сошел съума от горя и долго искал ее, но когда стало ясно, что она заблудилась во время бурана, прекратили поиски и ушли дальше. Все бегло говорили по „турки" и уверяли, что они беглецы. Этот несвязный рассказ, единственный, который я слышал в Лобской стране о раскольниках.
Начиная с деревни Янги-су, река опять разделилась на несколько рукавов, расширялась в озера, снова пере­ходила в Каналы и продолжала таким образом пока мы 31-го мая не попали снова в старый Тарим, имеющий здесь 23,8 к.м. в секунду. Отсюда, джигит Муза возвра­тился в Кашгар с почтой.
Но через несколько дней прибыл еще джигит, и я понял, что он вез важную новость, так как мы не условились в его посылке. Генеральный консул Петров­ский сообщил мне, что Туркестанский генерал-губерна­тор уведомил его телеграммою, что ни в коем случае нельзя допустить отсутствие двух казаков Сыркина и Чер­нова, в виду различных беспокойств на границах Азии и что их следовало сейчас-же вернуть.
Эта новость, как громом, поразила и меня и Сыркина.
Мы долго толковали о ней и полагали, что возникли серьез­ные беспорядки на Сибирских границах; о китайских делах мы ведь не имели никакогопонятия. К Чернову я сейчас же послал гонца в Чимен-таг с приказа­нием немедленно возвратиться в Абдал. В виду пред­стоящей разлуки, я очень радовался, что уже в послан­ном Государю Императору донесении подробно доложил об этих двух казаках и о той пользе, которую они принесли мне.
У Ширге-чапгана мы вечером измерили количество

Новые суда.
воды в том же месте, где и 18-го апреля. Оно умень­шилось до 68,з куб. метра. Отослав последнего джи­гита в Кашгар, мы ночью поехали дальше; впереди ехали челноки с факелами, освещая берега. В течение следующего дня лес прекратился и открылась прости­рающаяся во все стороны равнина. Далее нас встретили несколько челноков и в первом из них Темир бек из Чеггелык-уй. Он сообщил, что дальше его деревни нельзя проехать, так как Семиллаку-куль совершенно за­рос камышами. Несмотря на то, что меня сильно тянуло в горы, а гребцов домой, тем не менее я с сожале­
нием думал о предстоящей разлуке с баркой. К вечеру вдали засветились огоньки и в сумерках мы в послед­ний раз причалили к левому берегу Тарима, напротив Чиггелик-уй.
В этой тихой деревушке я решил остаться, во-пер­вых, чтобы построить новые суда, а во-вторых, чтобы в последний раз воспользоваться темной комнатой и окон­чить проявление всех снятых мною пластинок. При по-, мощи Сыркина я каждую почь занимался проявлением до 4-х часов утра. Казаки были заняты устройством судов,

Женщины и дети у Чеггфлик-уя.
состоявших каждое из трех челноков. Поперек их положили досчатый пол, на котором устроили из жер­дей остовы для палаток; остовы покрыли войлоком и та­ким образом получились отличные палатки. Мои ящики перенесли в новый плавучий дом, который подымал 26 человек и, другими словами, был более чем достато­чен для меня, четырех гребцов и багажа. Часть прови­зии помещалась под полом в челноках, остальная часть в одиночных челноках. Казаки помещались на другом подобном-жф судне.
Старую барку мы оставили с таким чувством, какъ
будто-бы мы прощались с родным домом. Она служила нам верой и правдой при всяких обстоятельствах и вы­
полнила свою задачу отличнейшим образом. Теперь мы подарили ее населению Чеггелик-уя, которое пришло в восхищение от такого прекрасного средства для перевозки скота, караванов и грузов. Потом мы узнали, что ам-
бань приказал отвезти ее в Архан, где ка­раванная дорога пере­секает Тарим и где имелась всего только одна очень плохая бар­ка. Если европейский путешественник при­едет туда, то он сразу узнает ее, хотя бы по надписи. Шагду ров вырезал н абарке мою фамилию латин­скими буквами и года 1899- 1900.
19-го июня наша но­вая эскадра покинула Чеггелик-уй в со­провождении целой тол­пы новых гребцов и беков. Без всякихъ

затруднений мы быстро
ѵ _ 8 мальчиков на челноке.
проезжали по такимъ
местам, по которым большая барка не прошла бы ни в каком случае. Около устьев Черчен-дарьи мы останови­лись для измерений и нашли, что, несмотря на резко очер­ченное глубокое и полное русло, воды прибавилось всего на 4 куб. метра в секунду. В течение всего дня мы видели только одну маленькую группу десятилетних тополей; страна открыта и ровна как море.
Около Абдала нас встретили наши старые друзя Нумегь бек и Токта Ахун. Последний провел и лошадей и верблюдов в Чимен-таг и сообщил, что в новой
главной квартире все обстоит благополучно. С ним же пошли оставленные мною здесь четыре верблюда и серая верховая лошадь. Две лошади пали и все собаки околели от недостатка воды в пустыне между Абдалом и го­рами.
Во время моего пребывания в Абдале я почти не отхо­дил от письменного стола, приготовляя громадную почту, которую казаки должны были захватить с собою. С боль­шим удивлением я в одно утро увидел скачущего вса­дника и узнал в нем молодца Чернова, который, полу­чив мое письмо, в невероятно короткое время вернулся с гор. Последние 35 часов он не смыкал глаз, но был бодр и весел, как всегда, и подробно рассказал о новой нашей квартире. Грустно мне было расставаться с ними, особенно теперь, когда наше путешествие принимало совершенно иной характер. Я с своей стороны со дня на день откладывал час разлуки и не решался покинуть Абдал.
XVII.
Выступление в Тибет.
Но главная причина моей нерешительности заключалась в огромном количестве оводов. Бушевавший до сих пор ветер внезапно стих и наступила полнейшая тиши­на при удушливой жаре. Воздух был наполнен оводами, так что требовалось много осторожности и заботливости, чтобы защитить верблюдов от их укусов. Я приказал освободить для них „сатму" и тщательно законопатить стены; днем при них всегда стояло несколько человек, которые только и занимались убиванием тех оводов, ко­торые проникали в конюшню. По ночам они паслись и купались. Но тщетно я ожидал благодетельной бури и, наконец, решил выступить вечером 30-го июня. Караван должен был обойти болото и встретить меня у Ёл-арелиш, или у того места, где дорога в Са-чео отделяется от дороги в горы.
Я сам хотел переправиться по тем-же озерам как и в апреле, а так как Ёл-арелиш уже было нанесено на карту, то на ней не должны были возникнуть упущения.
В течение дня укладывали имущество, устраивали ящи­ки и вьюки, уложили английскую лодку, словом, подгото­вили все к выступлению. Казакам я вручил европейскую почту, их паспорты и в подарок по 2 ямбы, обещая отрекомендовать их наилучшим образом у их верхов­ного вождя Государя Императора.
Несмотря на тучи оводов верблюды при навьючивании остались спокойны и терпеливы и, когда все было готово, Турду-бай быстрым шагом, сидя верхом на лошади, увел караван. Другое дело было с лошадьми: они бились, ля­гались и даже бросались на землю. С ними отправились
Моллах-Шах, Кучук и Токта-Ахун по следам вер­блюдов.
Большой и удобный челнок, нагруженный провизией, войлоками, курительными припасами и фонарем ждал у берега, и теперь настал самый трудный момент, а имен­но прощание с казаками. Сильно тронутый, я поблагода­рил их за верную службу и после крепкого рукопожа­тия, они вскочили на лошадей и исчезли по дороге в Чархалык, куда они должны были прибыть на следующее утро. Они были снабжены рекомендациями к амбанам, бекам и аксакалам и должны были ехать вдоль гор через Копа и Сургак и далее через Хотан и Яркенд в Кашгар.
После наступившей темноты мы с гребцами начали наше плавание. В Кум-чапгане я переменил гребцов и с Тузун-чапгана мы шли по пятам проводника. Нахо­дить дорогу по этим лабиринтам высоких густых ка­мышей, по чапганам и узким каналам, по лагунам и озерам-это значило, быть мастером своего дела. Сатекуль значительно обмелел с апреля, почему и гребцам пришлось вылезть из челнока и тащить его, но скоро мы должны были оставить его и продолжать путешествие в маленьком челноке.
Но когда и он уже не мог проходить, то мы вылезли и пешком дошли до берега.
Теперь последовало несколько часов ожидания в ти­хой безлюдной пустыне. Наконец мы услыхали сперва вдали, потом ближе, крики и с зажженным фонарем мы пошли ожидаемым на встречу. То были Шагдуров и Токта-Ахун с лошадьми, которые обогнали верблюдов. Ожидая последних, мы позавтракали, и только под утро они прибыли, потому что сбились с пути, слишком рано свернувши по разветвлявшейся дороге.
Страна представляет из себя в полном смысле сло­ва пустыню; поверхность земли равна, как пол и состоит из шероховатой твердой солоноватой глины, которая рань­ше стояла под водой. Извивающаяся тропинка представ­ляла единственное разнообразие. При восходе солнца мы любовались чудной окраске неба и еще более прекрасным освещением отдаленных гор.
Но восход солнца имеет и свои неприятные стороны. Солнце едва успело выглянуть из за горизонта, как воздух наполнился мириадами оводов, которые, как тучи, окружали и лошадей и всадников.
Придя в Дунглик, маленький оазис находящийся по дороге в горы, как раз у начала незначительного, усе­янного щебнем подъема, мы поместили лошадей в не­давно возведенном постоялом дворе, верблюдов же пу­стили на скудное пастбище. Считая с Абдала мы поднялись на 200 метров *).
Ранним утром мы двинулись дальше, так же пресле­дуемые оводами, как и накануне. Но после оставления по­лосы растительности они прекратили свое преследование, не рискуя выходить из неё.
Теперь мы вышли на открытый, мертвый неплодородный сай, который медленно подымается к горам. По левой руке тянется на восток узкая степная полоса Дунглика, а у северного горизонта видна темная неясная полоса; то было озеро и еще дальше можно было по туману судить о присутствии песчаной пустыни. Вправо выступают детали строения ближайших гор: красножелтые стены прерыва­ются устьями долин и хребтами.
На различных расстояниях одна от другой возведены каменные пирамиды, единственное назначение которых со­стоит в обозначении дороги во время бури. Туземцы в некотором роде оказывают своим дорогам и тропин­кам благодарность, и чувствуют себя обязанными прибавить один или несколько камней к пирамиде, мимо которой они проходят. Без дорог они не в состоянии найти ко­лодца и пастбища и, особенно, если кто счастливо спасся от бури, то он думает и о других могущих попасть в такое же. затруднительное положение и от себя приба­вит несколько камней для увеличения пирамиды.
Жара страшно стала утомлять нас и проходя мимо двух больших пирамид, мы мало обрадовались, когда Токта-Ахун пояснил, что мы прошли ровно половину пе­рехода до гор; а мы уже непрерывно двигались 7 часов.
’) Абдал--838 метров, Дунгликъ=1041 метр.
Наши молодые щенки захваченные нами из Абдала, уже в начале перехода стали уставать, поэтому мы их уложили в корзину и прикрыли ее войлоком, чтобы защитить их от солнца, где они чувствовали себя отлично. Наши боль­шие собаки Машка и Елдаш были более чувствительны к жаре и страшно утомились. Их тоже устроили на верблю­де, но это им не понравилось и они соскочили. Кончи­лось тем, что Машка околела. Ёлдаша же связали и по­ложили в корзинку на спину верблюда. Кроме этого слу­чая и люди и животные переносили тягости дня довольно хорошо.
К вечеру местность стала пересеченной и мы сначала перешли на бугорки, состоящие из гальки, песку и глины, потом на твердые скалы светло-зеленого сланца и гра­нита, в высшей степени выветривающагося и хрупкого. Мы подымались по сухой долине, в,которую с боков впадают лощины и местность все более разрезается дож­девыми ручейками, в которых теперь нет ни капли воды.
Наконец мы дошли до речки у постоялого двора Хунглугу-вдвойне приятное зрелище после такого дня! С диким лаем бросились освобожденные собаки пить и купаться в этой слегка солоноватой воде. Раститель­ность в этой прелестной долине весьма богата и состоит главным образом из великолепных тамарисков, до­стигающих величины настоящих деревьев, а также из камыша и различных трав. В тамарисковой роще мы нашли лошадей, которые весь день шли далеко впереди и маленький караван, состоящий из 7 ослов и овец, кото­рых Нумет-бек накануне выслал из Абдала, чтобы снабдить нас провизией.
С восхищением все приняли мое приказание остаться в этом чудном уголке на дневку. Мою юрту разбили на опушке рощи и она была настолько уютно устроена, что я совсем забыл об удобствах барки. Остальные распо­ложились частью в палатках, частью под сенью кустов. В 9 часов вечера температура воздуха была+200, темпе­ратура воды+12,8°, так что обычное вечернее обливание показалось довольно-таки прохладным после полуденной
жары. Здесь мы уже находились на высоте 1,953 метров или на 1,115 метров выше Абдала. Дно нашей долины шириною от 40-150 метров, повидимому, может совер­шенно наполняться водой после долгих дождей. Над находящимся вблизи клюнем видны две надписи: Сплингерт 1894 и С. Е. Бонен 1899.
При оставлении этого райского, местечка, мы несколько изменили укладку. Английскую лодку зашили в войлок и юрту навьючили на лошадей, которые постоянно прихо­дили первыми к месту ночлега, так что я всегда при прибытии находил уже свой дом готовым.

Скелет моей юрты.
Дорога все вела вверх по долине ручейка между скал, состоящих из черного сланца. Тамариски как раз в это время цвели тут и их великолепные большие фиоле­товые цветы придавали однообразному сероватому пейза­жу весьма приятный оттенок. Вечером мы прибыли к небольшим пастбищам Баш-кургана. В течение двух дней мы теперь имели громадную разницу колебания температуры: в 9 час. вечера + 12,t° а минимальная температура ночью -f0,t°.
Чтобы устроить переход к большим высотам более постепенным, мы решили прибегнуть к частым днев-
Свеи Гадив.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет. 9
кам, так что и в Баш-кургане мы остались один день. Здесь соединяются три долины, ведущие в длинную лощину Татлык-булака. Название „крепость начала долинъ" она получила благодаря развалинам маленького китай­ского укрепления на уединенном бугорке. Здесь я в первый раз выслал ШагДурова и Моллаха на длинную экс­курсию на восток; первого я научил пользоваться ком­пасом и часами и поручил ему сделать кроки пройден­ного пути. Хотя им и нельзя было пользоваться, как картою, тем не менее оно дало полное понятие о направ­лении горных цепей и долин. На этой экскурсии они видели стадо, состоящее из 6 диких верблюдов, и убили 12-ти летнюю самку, часть мяса, череп и шкуру которой они привезли.
Около Баш-кургана мы пересекли нижнюю цепь Астынь-тага, которая пересекается долиною Татлык-булака: переход через перевал поэтому не нужен. Следующий день мы подходили к главному хребту этой системы, пере­шли через перевал под названием просто „даванъ", перевал, и свернули на юг; при этом мы заметили двух верблюдов, удирающих на восток. Эта третья область средней Азии, где я видел диких верблюдов и, после моих последующих наблюдений, я в состоянии составить карту их распространения.
Утром 9-го июля температура при ясном небе понизи­лась до -|-0,ч°. На Ю.-З. блестят вечные снега Ильве-чимен и ближе расположены два соляных озера, Узун-шор и Кала-куль. У подножия Акатоса мы несколько отдохнули у маленького пруда с пресной водой, где животные, кото­рые накануне остались без воды, напились досыта.
Во время нашего короткого отдыха погода вдруг изме­нилась, небо заволокло тучами, пошел проливной дождь; мы очевидно уже попали в область атмосферных явлений Тибета, где солнце, дожди и ветер чередуются в не­сколько минут. От ключа мы пошли на Ю.-З. по малень­кой сухой долине и здесь задул со страшной силой сухой, югозападный ветер; через два часа ветер так же бы­стро стих, как и возник.
В следующей долине мы отдохнули у ключей Темир-
Digitized by
О cg
О

Главный лагерь в Мандарлыке на высоте 3437 м.
лыка (2,961 метр). Это место в будущем для нас имело большое значение и теперь уже собралось много гостей у нашего бивака. Одновременно с нами прибыли четыре иска­теля золота из рудников Бокалика; они провели несколько месяцев в горах, но нашли очень мало золота и по­этому возвращались весьма недовольные домой в Хотан. Во время дневки нас догнал караван с кукурузой, за­казанный в Чархалыке, и привез весьма вежливое письмо от амбана. Далее пришли двое присланных из главной квартиры, куда осталось два перехода, и уведомили о бла­гополучии людей и животных. Этих двух звали Ходай Верди и Алдат. Последний был молодой человек Аф­ганского племени, охотник, который всю свою жизнь про­водил в горах, занимаясь охотою на диких яков. Их кожу он складывал в известные места, куда братья его приезжали и собирали их. Спал он, где попало, ел мясо яков, а то и голодал.
12 июля мы перешли через долину Узун-яр; оставив за собою полосу растительности, мы пробирались по твердой неплодородной почве, но влево все еще были видны зеленые луга, откуда несколько стад куланов с любопытством оглядывали нас.
Восточнее ключа Кумутлука видно большое озеро Гас, широкое на западе и съуживающееся по направлению к востоку. Берега окружены недоступными болотами. Вода горь­косоленая.
Наконец, мы начали подыматься по долине Мандарлыка на северный склон Чимен-тага. В расширении Мандарлыка паслися наши лошади, мулы и верблюды; Чердонов, Ислам, Файзуллах и остальные встретили нас пешком, и немного спустя, мы опять находились в бо­гато устроенной главной квартире.

XVIII.
Через Чимфн-таг, Ара-таг и Калта-алаган к верхнему Кум-Кулю.
Перед началом первой Тибетской экспедиции мы отдыхали целую неделю в Мандарлыкской долине, но одновременно усердно занимались подготовлениями. Отсчи­тали провизии на 7 человек на 2*/а месяца и приторочили ее к вьючным лестницам. Инструменты и специально мои вещи уложили в два ящика. Всех лишних людей, живших в нашем лагере, уволили.
Из оставшихся в главном лагере Ислам-бай был караван-баши, Файзуллах смотрел за четырьмя абдалскими верблюдами, Ходай-Куллу, Кадер и Ходай-Верди были конюхами, Али Ахун портной и наконец Шагдуров метео­ролог. Муза из Оша шел с нами до Кум-куля с 6 лошадьми, чтобы сначала облегчить вьюки другим лоша­дям, а оттуда должен был вернуться с пим также и Токта-Ахун.
Караван, долженствующий принять участие в предстояв­шей кампании, был подготовлен особенно тщательно и имел следующий состав: Чердонов, моя правая рука и личный слуга, Турду-бай, караван-баши для 7 верблюдов, Моллах-ИПах, то-же для 11 лошадей и одного мула, Ку­чук, гребец при предстоящих исследованиях озер, искатель золота Ниас из Керии состоял помощником мусульман и пас 16 овец, которых мы взяли с собой, и Алдат был проводником, пока знал дороги.
И так мы снова оставили наш мирный приют и дви­нулись к неизвестному будущему в неизвестные страны земли. Главную долину, которая, повидимому, тянется до вечных снегов, мы скоро оставили вправо и пошли вдоль
небольшой долины без воды и окруженной буграми, по­крытыми лугами; но за ними возвышаются черные скалы и зубчатый хребет. По крутому склону, неудобному для вер­блюдов, мы взобрались на перевал и спустились в до­лину Дунг-сай, имеющую реку, которая питается из не­изсякаемых ключей.
В долине Кар-якка („падающего снега") природа при­нимает более горный характер. Абсолютная высота 3.984 метра. Чистый ручеек журчит между сточенными гранит­ными глыбами и на его берегах маленькие цветочки кра­суются в густом мхе и в траве. Встречавшийся всюду помет куланов и яков обеспечивал нам хорошее топ­ливо. Несколько черепов яков указывали на посещение местности охотниками. Сурки (давагханы) кой-где повыкопали себе норы, перед которыми и сидели, но при нашем приближении со свистом исчезали. Чердонов убил не­сколько куропаток.
К вечеру завыл сильный северовосточный ветер и по долине носились целые громады черных угрожающих туч. Мандарлык мы оставили утром при греющем солнце, теперь же нас окружала серая осень. Когда я на следующее утро вышел из юрты, стояла настоящая зима, в воздухе кружились снежинки и земля исчезала под толстым покровом. Когда лето уже так сурово, то какова должна быть в этих местах зима?!
Мы стали ожидать лучшей погоды, но снег продолжал падать и мы остались на месте. Эта четвертая из парал­лельных цепей Кюэнь-луня уже при первом знакомстве оказалась весьма отличающейся от предыдущих. Те были неорошенные, не имели вечных снегов, но имели более округленные выветренные очертания; здесь же мы находи­лись в настоящих альпах с осадками и богатой расти­тельностью. Мы только что прошли 13-14 часов по мест­ности с редко попадающимися ключами; теперь мы видели воду на каждом шагу.
22-го июля мы решили итти дальше, не смотря на то, что снег еще шел. К полудню он почти весь стаял, но хребты еще белели. В долинах падали большие хлопья мокрого снега и таяли при падении на землю. На высотахъ
снег шел в виде круглых легких крупинок. В те­чение дня мы дугою, направляясь на Ю.-В., потом на Ю., Ю.-З. и 3., то поднимаясь, то спускаясь, пересекая долины без счета, обошли громадную часть Чимен-тага. Вечером мы остановились в Япкаклык-сае (3998 м.), где растет „терескъ", но мало травы. Температура пала до-4,»°, снег больше не таял и продолжал итти весьма часто, образуя толстое согревающее покрывало на юрте.
Рано утром я проснулся от ужасного шума в лагере и выскочил из юрты. Оказалось, что пастух Ниас и все овцы, за исключением четырех, исчезли и по следам в снегу легко было видеть, что нас в темноте и во время мятели посетили волки. Сейчас-же все отправились по следам и только к 10 часам утра они вернулись с Ниасом и одной овцой. Девять штук были найдены разор­ванными и одной совсем не досчитались.
Об этом происшествии Ниас рассказал следующее: как всегда, он спал под войлочным одеялом около овец, из которых только четыре были привязаны; если несколько овец остаются на месте, то остальные не убе­гают. Ночью он проснулся от топота и блеянья овец, вскочил и увидал трех волков, которые против ветра кинулись на стадо, чтобы выгнать его из лагеря. Ниас, сломя голову, бросился в погоню за ними, забыв разбу­дить людей, но спас только одну овцу. Из собак одна уже раньше удрала от нас. Мальчик был слишком молод и неопытен и крепко спал. Елдаш находился в моей палатке. Наш провиант, таким образом, сильно уменьшился. В течение дня к нам присоединилась про­павшая утром овца, которой удалось спастись от волков.
День стоял ясный и погода была прекрасная, снег таял. Мы поднимались к главному перевалу Чимен-тага (4269 метров), откуда открывался великолепный вид на юг. Новая горная цепь, Ара-таг, тянется с запада на восток и теперь совершенно покрыта снегом, хотя только на нескольких вершинах на Ю.-З. имеются настоящие веч­ные снега. По широкой долине, разделяющей Чимен-таг и Ара-таг и называемой Кайир (долина с глинистым илом), протекает на запад река. На её южном берегу
простираются обширные пастбища, на которых несколько стад куланов и сайг казались не более точек.
Об орографическом строении Чимен-тага можно ска­зать, что оно асимметрическое. Долина Чимена лежит на 2961 метр выше уровня моря, и долина Кайира на 4185 мет­ров. С севера Чимен-таг представляется в виде гигант­ской горной цепи; с юга он кажется незначительным, вследствие того, что относительная разность высот не­велика.
В чудную погоду и под темносиним небом мы в следующий день поднялись на Ара-таг или „среднюю цепь" вдоль маленькой борозды с ручейком. Около Унгуръчаппа маленькая пещера служит жилищем и для охот­ников и для лисиц. С перевала Ак-чокка-айтузе (4373 метра), или „перевала белой скалы", повторяется вчераш­няя панорама; но теперь видна новая цепь, простираю­щаяся с запада на восток, Калта-алаган, от которой Ара-таг разделяется долиной, соединяющейся с долиной Кайир далее на западе. После соединения река прорезы­вает Чимен-таг и вытекает в долину Чимена. Спус­кающаяся с перевала поперечная долина довольно глубоко врезалась между вымывными террассами.
Подъем к перевалу Авра (4786 м.), где мы пересе­каем Калта-алаган („место охоты Калты") довольно не­значителен. Здесь открывается бесконечный, величествен­ный вид к югу, но теперь видна не одиночная легко на­носимая на карту цепь, а целый рой гор, для знакомства с которыми потребовались бы месяцы. На Ю.-В. видны вдали три покрытых снегом великана, которые, повидимому, при­надлежат цепи, вытянутой, как обыкновенно, с запада на восток, и на Ю., на их продолжении, отдельно возвы­шается целое гигантское соединение гор, покрытых веч­ными снегами. На Ю.-З. видна другая белеющая цепь, ве­роятно расположенная южнее той долины, в которую впа­дает Кум-куль. На южном горизонте едва возможно от­личить снега и ледники от белых облаков; можно пред­положить, что там находится Арка-таг, высочайший из всех хребтов Кюэнь-луня.
26-го июля мы свернули на запад и шли под прямымъ
Digitized by

О
углом к маршруту преддыущих дней, по направлению к верхнему Кум-кулю, который сперва был виден вда­ли только в бинокль, но потом скрылся за буграми. И теперь мы шли в большой, широкой, продольной долине, ведущей вдоль южного подножия Калта-алаганской цепи; в эту сторону от цепи отделяется несколько отрогов и здесь кой-где возвышаются вершины, покрытые снегом. На юге наша долина ограничивается громадным поясом песка, который я сперва принял за желтую цепь бугров, тянущуюся параллельно всем другим цепям; но при при­ближении к ним оказалось, что цепь эта состоит исклю­чительно из барханов почти одной величины с барха­нами Такла-маканской пустыни и одного с ними цвета. Здесь на высоте 4000 м., значит, имеются те-же условия для возникновения песчаного моря, как и в пустыне. Се­верная граница песка удивительно резко очерчена на мяг­ком, или покрытом щебнем, дне долины, где терески и другие, могущие служить топливом, кочки растут довольно редко. Гребни барханов вытянуты с севера на юг и по­видимому, образованы западными ветрами.
Однообразная местность несколько оживляется животной жизнью. Куланы весьма многочисленны, из нор за нами зорко следили сурки, встречаются часто зайцы, много так­же и уток. Весь день стояло настоящее лето, среди дня солнце даже пекло при полной тишине; температура подня­лась до -j20°. Можно было забыть значительную высоту, если бы от незначительных движений не происходило сердцебиение и не затруднялось дыхание.
В течение дня мы поймали двух маленьких куланов. Алдат и Чердонов подъехали к стаду, состоявшему из 34 куланов, которые ускакали; одна самка с 4-х дневным куланенком отстали, но мать оставила ребенка при при­ближении опасности. Куланенок не показывал ни малей­ших признаков страха, и мы уложили его и пойманного несколько позже в корзину на вьюке верблюда. Я хотел вскормить их мучной кашей до 20-ти дневного возраста, с которого они уже сами ищут себе пищу, но Токта-Ахун уверял, что они умрут в течение пяти дней. От мысли отвезти их на то место, где их взяли, мы должны были
отказаться, так как, по словам Токта-Ахуна, мать не под­ходит к детенышу, бывшему в руках человека. Не­смотря на все старания и на то, что они ели мучную кашу, они уже к вечеру показали признаки недалекой кончины и поэтому я приказал убить их. Мусульмане взяли кожу и мясо, про которое они говорили, что оно очень вкусно.
Прежде чем убить куланов, я их несколько раз снял. Один был ростом в 90, другой в 91 сантям. Голова непропорционально велика и ноги по отношению к корпусу развиты до смешного. Тело очень коротко и сдав-

Молодые куланы.
лено и по нему нельзя судить о благородных и гармонич­ных формах взрослого кулана. Наши пленные были слиш­ком неопытны, чтобы удивляться людям, верблюдам, па. латкам; неделей позже навряд ли бы кто поймал их.
В течение всего следующего дня мы шли вдоль песков, имея по правую руку непрерывно сменяющиеся озера, бо­лота и лужи, более или менее составляющие одно целое, или по крайней мере соединенные маленькими каналами. Трава очень густая, но почва обманчива и опасна и не вы­держивает даже тяжести человека. Наконец вдали пока­залось светлой полосой и само озеро.
День стоял теплый и тихий, москиты надоедали и по­рода оводов, называемая „ила", мучила лошадей, впиваясь в их ноздри. Куланы защищаются от них тем, что дфржут ноздри около самой земли, когда пасутся, а равно проводят теплые дни в песках и появляются только' к вечеру на пастбищах; то-жф самое и яки.
Довольно часто мы теперь видели большие стада диких яков, и, наконец, Чердонов не вытерпел и попросил раз­решения попытать счастье. Как кошка подкрался он к боль­шому быку, но тот, заметив опасность, и не думал убегать, а стоял совершенно спокойно и смотрел на него; это пока­залось Чердонову настолько страшным, что он отступил без выстрела. Я приказал ему быть осторожным с яка­ми и не ходить на них одному, так как они раненые часто нападают на стрелка.
Лагерь у верхнего Кум куля был во всех отно­шениях удобен; абсолютная высота всего только 3882 метра. Следующий день был назначен для исследо­вания озера, наибольшая глубина которого, к моему уди­влению, оказалась всего только 3,п метра. К сожалению и здесь, как при всех моих озерных экскурсиях, раз­разилась буря. Проливной дождь мы с Кучуком переждали на маленьком островке и потом помчались с попутным ветром вдоль всего озера. Измерять глубину было трудно, но скорость хода и показание компаса я наблюдал все вре­мя. К концу озеро сильно съузилось, так что можно бы­ло предположить, что осталось недалеко до реки, соединяю­щей наше озеро с Аяг-Кум-кулем („нижнее песчаное озе­ро"). Возвращение к лагерю стоило нам больших усилий, так как пришлось грести против сильного ветра, и только поздно вечером мы вернулись, промокшие от на­чавшего моросить дождя и заливавших нас волн.

XIX.
На высоте 5,000 метров над уровнем моря.
30-го июля Токта-Ахун и Муза вернулись в главную квартиру с 6 лошадьми. Багаж, вследствие этого стал несколько тяжелее для остальных животных. Мы же по­шли на Ю.-Ю.-З. по самой однообразной местности, преследу­емые москитами. Глубокий песок, тяжелые ноши и разре­женный воздух этих высот крайне утомляли наших животных. Наконец, песок кончился и путь наш про­легал по слабо волнистой местности вплоть до брода на реке Петтелик-дарье, которую мы в этом месте и перешли.
Далее мы направились на Ю.-Ю.-В. и теперь уже чет. вертый день идем по ровной открытой местности среди наивысших гор земли. Пустынная цепь служит приютом бесчисленных сайг, но сколько наши охотники ни стара­лись, им не удалось убить ни одной. Теперь знания Алдата кончились и мне пришлось самому взять на себя роль про­водника.
В общем мы все время направлялись на юг, так как я хотел пересечь все эти горные цепи под прямыми углами и кроме географических открытий, также собрать материал для геологических профилей. Мы должны были итти возможно дальше на юг и вернуться назад, когда половина наших запасов будет израсходована. При этом расчете я однако не обратил внимания на весьма важное обстоятельство, а именно, что при возвращении силы живот-* ных настолько будут истощены, что обратная дорога потребует гораздо больше времени. Я главным образом думал о том, как бы проникнуть возможно, дальше. Тем или другим способом мы уже должны были добраться до
дому, хотя бы и пешком. Во всяком случае я думал повернуть на месте, где были бы хорошие пастбища и где животные могли бы отдохнуть. Я не подозревал насколько наше возвращение будет трудным и утомительным и сколько усилий потребуется, чтобы довести остатки каравана до лагеря.
Целый день мы шли вперед через гранитную цепь, параллельную Арка-тагу, и с её гребня увидели громад­ный черный, частью покрытый снегом, Арка-таг. В долине у его подножия мы ночевали у ручейка, где хотя пастбище было и плоховато, но зато было много помета от яков.
Высота над уровнем моря была равна 4638 метрам. Ночь на 3-е августа была одна из холоднейших с-5,»®. Утром все лужи и маленькия канавки были покрыты льдом, который однако при чудной солнечной погоде скоро растаял. Первые признаки усталости теперь показывались у животных; одна лошадь шла уже без вьюка, и один верблюд с большим трудом медленно подымался в гору. Мы направились прямо в горы, где они казались наиболее низкими и пришли в расширение долины, где сайги кишели сотнями: громадные стада этих животных с торчащими кверху рогами несколько напоминали войско со штыками. Быстрые движения, повидимому, нисколько не утомляли их в разреженном воздухе.
Дальше долина загораживалась стеной и пришлось итти на Ю.-Ю.-З. по найденому Чердоновым пути, который, как казалось, вел к бесснежному перевалу. Подъем был чрезвычайно крут. Вид с хребта высотою в 4962 метра был весьма неутешителен: перед нами расстилался яа юге, хаос скал, цепей и снежных хребтов. Было нсно, что мы еще не достигли главного хребта Арка-тага. Мы только пересекли одну из числа многочисленных параллельных цепей, идущих с запада на восток и самый трудный путь был еще впереди.
Наконец все взобрались наверх. Верблюды так на­прягали свои силы, что их ноги дрожали. Ноздри их были раздуты, требуя больше воздуха, а взоры устало смотрели на юг, как будто бы они лишились всякой надежды, когда
Digitized by
О

о

Наш караван 3 августа 1900 г. ва высоте 4368 метров.
либо наесться досыта в этих неплодородных, голых горах. С перевала мы спустились вдоль ручейка, проло­жившего себе путь через скалы, состоящие из черного сланца, порфира и диорита.
Ночь мы провели в продольной долине, по которой течет река, уступающая по величине из всех виденных нами в Тибете одному только Тариму; ширина её 65 мет­ров, наибольшая глубина 60 сантиметров, воды в ней протекало 27 к. метров в секунду и течет она по направ­лению к З.-С.-З. Она, повидимому, стекала с трех гро­мадных выпуклых гор на В.-Ю.-В., имеющих вид трех рядом поставленных шляп.
Животные уже начинали слабнуть. Лошадь Чердонова не ела и имела весьма плачевный вид. Это очень огорчало казака, который нежно лрбил своего вороного коня. Он его отлично выездил и лихо джигитовал на нем. Теперь он делал все, чтобы спасти его. Четыре оставшиеся овцы бежали за караваном как собаки, легко преодолевая любой подъем и довольствуясь самой плохой травой. Мы теперь несколько привыкли к громадной высоте. Когда я сижу в седле или в палатке, то ничего не замечаю, но самое незначитель­ное усилие, вроде удара геологическим молотком по камню, имеет последствием затруднение дыхания и сердцебиение.
К перевалу Арка-тага вела долина с небольшим ров­ным подъемом. Перевал имел вид куполообразно округ­ленного гребня, на который верблюды взошли без особых затруднений. Кой-где снег еще сопротивлялся действию лучей солнца. При помощи штатива фотографического аппарата мы еделали маленькую палатку для термогипсометра, кото­рый показал высоту в 5180 метров. Мы здесь нахо­дились на наивысшей, считая по хребту, горной цепи све­та. Перед нами расстилалась та продольная долина, вдоль которой я шел в 1896 году. Прямо на юге возвышался громадный горный массив с вечными снегами, фирно­выми полями и короткими ледниками, спускающимися во все стороны; с птичьего полета, должно быть, он имел вид морской звезды. К северу спускаются три широ­ких ледника с громадными конечными моренами из чер­ного ледникового щебня. С наслаждением мы теперь спус­
кались после такого длинного подъема. Животные пере­двигались легко и мы надеялись найти хорошие пастбища в долинах. Около устьев поперечной долины, вдоль кото­рой мы быстро спускались, Алдат застал молодую сайгу врасплох и убил ее из своего неуклюжого, заряжаемого с дула, ружья. Для нас эта добыча была хорошим при­бавлением к запасам. К сожалению Чердонов захватил слишком мало патронов, которыми он в начале плохо хозяйничал, так что мы теперь должны были пользоваться исключительно ружьем Алдата.
Наконец, нам удалось преодолеть тот громадный вал, который поставлен природою преградой к северу, чтобы защитить и окружить тайны Тибета. Давно мы уже прошли область тропинок полудиких охотников за яками и иска­телей золота, и теперь перед нами на юг расстилалась совершенная terra incognita, где мне только в некоторых местах пришлось пересечь мою дорогу и дороги путешест­венников Вельби, Рокгилля и Бонвало. Наш проводник вглядывался с вопрошающим взглядом в ту бесконечную даль, в которую мы отправлялись. Поэтому, хотя я мог только наносить на карту то, что видел собственными гла­зами, вследствие чего карта получалась в виде узкой по­лосы вдоль нашего маршрута, тем не менее я надеялся изучить орографическое строение местности посредством новых маршрутов.
7 августа мы шли на запад по продольной долине, на­деясь найти одно из моих старых озер. Но теперь силы лошади Чердонова уже подходили к концу, хотя ее вели очень медленно; но тем не менее, она часто падала и с трудом поднималась. Чердонов лечил ее по монгольски; пускал кровь из кончиков ушей и отрезал несколько желе­зовидных придатков в соеденительной ткани ресниц, что, повидимому, ее несколько подбодрило, так как она теперь могла пройти более длинное расстояние. Я хотел приказать убить ее, но так как Турду-Бай предполагал, что ее можно будет спасти, то Моллах-Шах повел ее за нами.
Так как нам не удалось отыскать озера на западе, то я решил повернуть на юг и .переправиться через ту
Свен Гедин.-Тарим.-Лоби-Нор.-Тибет. 10
цепь, которая с ледника направлялась на запад. С ру­чейка, у которого мы расположились на отдых, леднико­вый массив быль виден недалеко на востоке; мы, таким образом, на половину обошли его. Пастбище было хуже обыкновенного.
Спустя пять часов прибыл Моллах-Шах. Он оста­вил лошадь в расстоянии нескольких километров от нашего привала в безнадежном состоянии. Когда Чердонов возвратился туда, она уже околела. Турду-Бай поехал по поперечной долине той цепи, которую нам предстояло перейти и вернулся вечером с вестью, что перевал не­опасен, что по ту сторону его находится большое озеро. Пастбища он не видал.
На следующий день он показал нам дорогу. Подъем был ровный и некрутой, так что перевал не предста­влял особенных затруднений. Тем не менее один вер­блюд настолько утомился, что пришлось снять с него вьюк. На перевале нас встретила обычная картина: про­дольная долина и горная цепь, частью покрытая вечными снегами. Последняя, должно быть, тождественна с Кокошили. Большая часть дна долины была занята довольно большим озером, вытянутым с востока на запад.
Около самого западного залива озера мы разбили лагерь на высоте 5024 метров. Худшего места стоянки у нас до сих пор еще не было: ни следов пастбища, ни следов топлива. Мы разбили лишний ящик, чтобы только согреть чай, животным дали по горсти кукурузы. Но едва мы успели устроиться, как разразилась страшнейшая буря: сперва дождь, потом град, затем снова проливной дождь, который промочил решительно все. Верблюдов положили полукругом, головой от ветра и привязали их всех к одному колу, вбитому в землю. Крайних накрыли войлочными одеялами. Почти голые после летней потери шерсти, они сильно зябли и тряслись от холода. Инте­ресно было наблюдать, как новая шерсть постепенно выростает. Вследствие холодов на этих высотах она выростает быстрее, чем в более низких и теплых стра­нах: природа сообразуется с обстоятельствами!
Следующее утро шел густой мелкий дождь и западный
ветер ревел по долине. Промерзшие, мы снялись с би­вуака и пошли дальше с голодными животными. Новая цепь на Ю.-З. казалась нам низкой и переход через нее, в сравнении со всеми предыдущими, представлялся весьма легким. Северный её склон даже не состоял из скал, а только из низких бугров; переход через них ка­зался простым, но на самом деле это был самый тяже­лый из всех встретившихся ранее.
У основания бугров почва была болотиста и нам приш­лось внимательно следить за лошадьми, чтобы они не за­вязли. Мы, однако, с уверенностью рассчитывали на твер­дый грунт склона. И сначала все было хорошо, так как почва состояла из желтой глинистой земли, покрытой камнем и сланцевыми осколками. Подъем был незначи­тельный. Только один большой верблюд, ненавидевший все похожее на перевалы, отставал и, наконец, преспокойно улегся; Турду-бай остался у него.
Когда мы взошли на первый хребет, то продолжали итти по нем на Ю-В. Я ехал впереди по следам яка; сначала почва была твердая, но далее следы исчезли в мягкой грязи, в которой лошадь шлепала и вязла. Нако­нец, она стала проваливаться так глубоко, что я предпочел вести ее в поводу. Конечно, я должен был повернуть назад, но хребет казался слишком близким. В одном месте, где я чуть было не потерял сапог, я обождал осталь­ных. Люди шли пешком и тяжело дышали. Всегда терпе­ливые и послушные верблюды тащились за ними, глубоко проваливаясь на каждом шагу; все же им было легче итти, чем лошадям, так как широкия их копыта не поз­воляли им так глубоко проваливаться. Один из них упал, и с него пришлось снять вьюк.
Голова кружится от ходьбы, и почва сдает и кажется качающейся; постоянно приходится останавливаться, чтобы вздохнуть. Даже на большие плоские куски сланца нельзя положиться, потому что они постепенно вдавливаются в почву и в углублении накапливается вода. Слышно, как вода течет и бурлит под щебнем.
Когда, наконец, наше положение стало слишком тя­желым, я отправил Чердонова вверх на гребень для ре-
Ю*
когносцировки. Он скоро вернулся с известием, что этот хребет первый в целом ряде подобных, которые расстилались на юг и закрывали горизонт.
Его слова дали знак к отступлению. Мы потеряли че­тыре часа на этом мерзком куске дороги и зря дошли до высоты 5248 метров, и что было хуже всего-сильно утомили животных. После недолгих поисков мы нашли ложбину и пошли в её середине по ручейку, на единственной твердой полосе. Ручеек в продольной долине свернул на запад, где их несколько соединились в один, имею­щий 8 куб. метров воды в секунду. Когда мы, наконец, на правом берегу на высоте 5011 метров нашли траву, то разбили палатки и решили дать животным двухдневный отдых.
Но вместо отдыха на нашу долю выпали обычные мучения. Утро обещало много, но когда я хотел начать наблюдать солнце, небо покрылось тучами. И в течение двух дней шли попеременно дождь, град и снег, и гремел гром. Не­счастным животным досталось мало пищи и они страшно страдали от постоянного холода и сырости.
12-го августа мы пошли дальше по тому же проклятому грунту, по тем же бездонным грязям. Большой больной верблюд, наконец, совсем отказался итти и его приш­лось зарезать. Ночью на 14-ое августа температура пала до-3,г°, так что земля была тверда, как камень, и вода в наших следах покрылась тонким льдом, но к со­жалению, не надолго: уже до полудня все опять растаяло и размякло. В этот день мы совершили крайне тяжелый переход через хребет и с него на Ю.-З. заметили в долине зелень, куда и направились, нуждаясь больше всего в корме для животных. Как только мы прибыли туда и очутились на сухой песчаной почве, то сейчас же оста­новились и с радостью заметили, как наши животные ожили на этой редкой траве. Все наши вещи и войлоки мы разостлали на песке на солнышке; юрта и палатка сохли лучше всего, поставленные обычным образом.
15-го августа 15 лет тому назад я начал свое первое пу­тешествие по Азии и, чтобы отпраздновать память об этом дне, я остался на дневку. Погода, несмотря на дождь, продол-

Ледники на Ю.-З. от лагеря ч(14-го августа).
жавшийся несколько часов, в общем была хороша и темпе­ратура поднялась выше 15°. Усталые животные заметно по­правлялись и, не зная, что нас ожидает впереди, мы решили отдохнуть еще один день. Это место спасло нас, как оазис в пустыне. И люди и животные собрались с си­лами. Последний день пекли хлеб, стирали белье и соби­рали топливо, сухие стебли растения „ер-бахры“, растущего на маленьких твердых кочках.
XX.
Продолжительное путешествие по озеру.
17-го августа мы снялись с лагеря и начали уто­мительные переходы поперек ряда хребтов на Ю.-З. Теперь у нас остались две овцы, но одною пришлось пожертво­вать для утоления голода. К несчастию Алдат испортил свое ружье, стреляя в сайгу, из замка вырвался винт и чуть было не ранил его в лицо. К счастью он на­шел этот винт и прикрепил его стальной проволокой и ремнем, так что в крайнем случае можно еще было пользоваться ружьем.
В одной долине людинаткнулись на довольно редкую находку, а именно, на кусок старой магометанской рубашки, кусок веревки и палочку с вырезами, которой пользуются при навьючивании. Были ли это следы монгольского па­ломнического каравана или путешествия Капитана Вельби, нельзя было решить. Второе однако не невероятно. Вельби и Малькольм путешествовали одновременно со мной в 1896 году по северному Тибету с запада на восток, из Ладака в Цайдам и избрали ближайшую продольную долину, южнее моего маршрута. Это было замечательно интересное путешествие. Несколько лет позже Вельби пал в южноафриканской войне, где и Малькольм был тя­жело ранен.
20-го августа мы прошли 271 /» километров на Ю.-В. по медленно понижающейся, мало пересеченной, отличной местности. В общем поверхность земли здесь так ровна, что водостоки не могут образоваться, а вода собирается в бесчисленных маленьких мутных лужах. Трава значительно лучше, чем в северном Тибете и дикий лук местами растет довольно густо. Верблюды едят его
с особым наслаждением, а также и нашему супу он при­давал отличный вкус.
Далее к югу открывался бесконечный вид, и могучия горные цепи уже больше не заграждали нам путь. На горнизонте были видны кой-какие хребты, но они казались довольно незначительными. Страна приняла характер плато, и мы шли по необозримым нагорным равнинам. Перед нами открылись два маленьких озера, между ко­торыми мы хотели пройти. Это, однако, не удалось, так как они были соединены каналом, шириною в 2 метра и глубиною в 1*/» метра. Поэтому мы обошли кругом южнее и заметили на Ю.-В. громаднейшее озеро, на южном берегу которого возвышались бугорки. На северо-западном берегу подножный корм был довольно хорош и здесь мы разбили лагерь.
День отдыха был посвящен астрономическим наблю­дениям и составлению следующего плана: 22-го августа Кучук должен был перевезти меня по диагонали через озе­ро, прямо на наиболее возвышающуюся вершину на Ю.-50°-В., одновременно караван должен был пройти по западному и южному берегам озера и остановиться на берегу у под­ножья названной вершины. Но так как я боялся, что им не пройти, если большой ледниковый ручей, вдоль которого мы шли несколько дней тому назад, впадает в юго-запад­ную часть озера, то я приказал Моллах-Шаху отправиться на рекогносцировку. Он вернулся вечером с докладом, что дорога свободна. На западе он видел такое-же боль­шое озеро, в которое вероятно впадает вода, стекающая с ледникового массива. Все было ясно, и я был уверен, что караван прибудет раньше нас, так как измерения глубин и другие наблюдения требовали довольно много времени. Поэтому я приказал Чердонову по прибытии раз­ложить костер, который вечером должен был служить нам маяком.
Следующий день был теплый и ясный. В то время как вьючили верблюдов, мы с Кучуком приготовили лодку на берегу и тронулись раньше каравана. У самой береговой черты начинается тот пласт соли, который покрывает все дно озера и в начале имеет толщину от 2 до 4
сантиметров.. Он лежит на красном иле и ломается под нашими голыми ногами. Мы должны были тащить лодку 1’/« километра на руках, так как только на этом расстоянии от берега глубина едва доходит до ‘/г метра. Сперва мы направились на В.-Ю.-В. к маленькому острову, при чем Кучук не греб, а толкал лодку; весло ударяло, как будто бы о камень, и чем дальше, тем пласт становится толще.
Это широко раскинувшееся озеро сплошь соленое без единого признака жизни. Ни птиц не видно, ни водяных животных, ни водорослей. Береговая полоса неплодородна до крайних пределов волн и трава растетъ' только на песчаных бугорках, возвышающихся на несколько мет­ров над уровнем воды. Вдоль восточного берега острова лежат несколько странных подковообразных островков из гальки.
Мы причалили к этому острову, возвышающемуся всего на 5 метров и покрытому чудной травой. Вид с него великолепный и ориентирующий, чем мы и вос­пользовались, чтобы приблизительно нанести окрестности на карту. К востоку и западу тянется совершенно откры­тая страна, где до горизонта не видно ни малейшей воз­вышенности. На С.-З. блестит массив ледника, у выходя­щих концов которого мы находились несколько дней тому назад. На юге видны низкие, округленные хребты, на севере пройденная нами значительная горная цепь с редкими снежными вершинами.
Потом мы направились на Ю.-50°-В. к условленному ме­сту встречи. Только остров быль окружен кольцом гальки на пластичной синей глине, но потом опять начался пласт соли; его неровности и трещины отлично видны в прозрачной воде. Глубина несколько увеличилась, так что Кучук больше не мог толкать лодку, а должен был грести; поэтому мы стали передвигаться медленнее.
Глубина в этом озере была, против ожидания, незна­чительная. Дно почти совершенно горизонтальное, и наи­большая глубина всего только 2,зз м., т. е. половина глу­бины Кара-кошуна. Я захватил с собою веревку, длиною в несколько сот метров, разделенную на дециметры
и сантиметры; но оказалось, что для промеров весла было достаточно. Скорость я измерял через 5 минут, глу­бину минут через десять, а Кучук, подпевая, греб одним веслом, как в челноке, ставя весло вертикально около бортов лодки. Теплой одежды мы не захватили, так как я рассчитывал в случае холода согреваться греблей, да и температура поднялась до+ 14° и в воде до +17°.
Вода так солона, что попавшие в лодку капли отвер­девают как стеарин. После того, как вода улетучилась, остается белоснежная тонкая скорлупка, которая однако обыкновенно проламывается. Весло побелело, как будто его выкрасили, наши руки сделались белы и жестки, платье было покрыто пятнами, и лодка имела вид, как будто на ней перевозили муку.
Первые часы мы видели движения каравана, но потом он исчез, должно быть, за холмами. Мы же ехали час за часом, километр за километром, имея под собою глу­бину в 1,вв метра. К вечеру блестящая до сих пор, как зеркало, поверхность, около южного берега приняла матовый оттенок и все явственнее слышался шум, ко­торый Кучук считал происходящим от впадающего гденибудь по близости ручейка. Скоро, однако, стало ясным, что это поднялся сильный восточный ветер, крайне затруд­нявший греблю. Поэтому мы подняли парус и направились на Ю.-З. полным ходом прямо к берегу на бушующий прибой. Вовремя мы спустили парус, Кучук выскочил, потом я, и через острые камни мы понесли лодку на берег.
Сейчас же, до наступления темноты, мы взбежали на ближайшие бугорки, чтобы посмотреть, где караван. Но ни следа, и кругом мертвая тишина. Кучук собрал кучу „япкакъ" и устроил костер, и если теперь никто не при­бывал, то было ясно, что они остановились перед какою-то встретившейся преградой. А нам крайне нужна была пища, вода и теплая одежда. Пришлось мириться и приготовиться к ночлегу.
В 9 часов вечера я завел хронометры. Потом мы разобрали лодку на две половины, я лег на парус, поло-
жил под голову спасательный круг, а Кучук накрыл меня половиной лодки и заделал все щели землей; сам он устроился таким же образом.
Внутри, под лодкою я чувствовал себя довольно хорошо, особенно, когда дождь стал барабанить о дно лодки; ночью я просыпался несколько раз от холода, но окончательно встал только в 7 часов утра. У разведенного костра мы согрели наши окоченевшие члены.
Мы опять соединили лодку, поставили парус и по ветру понеслись вдоль южного берега. Через час с лишним я через бинокль заметил на левом берегу две белые точки, которые мы приняли за юрту и палатку. Черные точки вокруг были люди и животные. Через три часа мы подъехали к берегу, где Чердонов и Алдат осторожно вытащили лодку на берег. Караван, как мы и предпола­гали, был задержан большой рекой, через которую нельзя было перейти вброд. Река вытекала из боль­шего озера на западе. Поэтому они остались у того ключа, где мы нашли их, и всю ночь поддерживали огонь на бугре, чтобы указать нам дорогу, если бы мы блуждали по озеру. Алдат убил кулана, что доставило нам большое удовольствие, так как мы уже давно не имели свежого мяса.
Вопрос теперь состоял в том, куда направиться. Чтобы итти на запад, нам понадобилось по меньшей мере три дня для обхода, находящагося там озера; на востоке расстилалось наше большое соленое озеро. На юге нам преграждала путь река, по которой повидимому пресная вода перетекала из того озера в наше. Повернуть назад было пока невозможно, так как болотистая почва не за­мерзла еще настолько, чтобы по ней можно было-бы итти. Поэтому я решил переправить весь караван через реку на нашей лодке.
Для этого я приказал отвести караван к наиболее узкому месту реки, а сам с .Кучуком направился к её устью. Ширина здесь около 300 метров и как раз перед устьем находился порог с глубиной всего в 50 сантиметров; он бы мог служить нам отличным бродом, если-бы не имел в середине узкий
проход, глубиною в 2,5в метра. У узкой части реки караван уже дожидался; вода и здесь имеет соленую горечь, несмотря на то, что течение из пресного озера до­вольно сильное.
Оба берега состояли из твердого песка. Ширина реки 58 метров. Натянуть веревку между обоими берегами пред­ставило наибольшее затруднение. Пришлось собрать почти все веревки, которыми привязываются вьюки, и связать их в одну. Концы привязали на обоих берегах и потомъ

Буксировка верблюдов через реку.
натянули веревку настолько, чтобы она не касалась поверх­ности воды.
Потом мы перегнали лошадей, что однако удалось толь­ко после перевозки одной на буксире. С верблюдами дело было труднее. Заставить верблюдов переплыть добровольно было невозможно; пришлось перетаскивать одного за другим за лодкою, при чем Турду-бай держал голову верблюда за недоуздок над водой, а я тащил лодку вдоль верев­ки. ’ Но так как верблюды сами не работали ногами, а преспокойно предоставляли нам везти себя, то на моих руках висела вся тяжесть, которая увеличивалась еще от сильного течения, и если-бы я выпустил веревку из рук,
нас бы понесло в озеро, что могло кончиться гибелью верблюда.
Наконец мы перевезли всех животных, наша послед­няя овца переплыла самостоятельно; багаж мы перевезли в 14 приемов и на правом берегу мы разбили палатки. Количество воды в этой реке 471/* куб. метра в секунду. Большей реки я не видел до сих пор в северном и среднем Тибете. Она вероятно получает притоки далеко на западе и все ледниковые потоки этой местности впа­дают в её бассейн.
Теперь наша дорога шла по совершенно мягким буг­рам без всяких следов скал. Местами около ручей­ков находился отличный корм и топливо, но так как животные теперь отдохнули, мы решили итти дальше и, перейдя низкий гребень, увидели за ним озеро, которое, несмотря на отсутствие видимого стока, было пресное. За буграми на Ю.-З. от озера паслись 14 яков и еще дальше было видно стадо в несколько сот штук. Но в этот момент нагрянула гроза с ливнем и градом и скрыла от нас яков и Алдата, отправившагося поохотиться на них. Поздно вечером он вернулся с мясом убитого молодого яка.
28-го нам опять преградила путь река, впадающая в большое соленое озеро. И здесь, как и всюду, нас пре­следовали страшные грозы с ливнями и градом. Когда буря утихла, я приказал приготовить лодку и отправился с Кучуком на рекогносцировку. Около устья реки я вы­шел на берег и поднялся на бугорок и нашел, что мы почти окружены довольно основательными озерами. Возвра­щаясь к лагерю, я составил план особой экскурсии по этим новым озерам.
XXL
Через бурные озера и поднебесные горы.
Лагерь около реки был назначен базисом даль* нейших операций. Турду-Бай, Алдат и Ниас оста­лись здесь со всеми верблюдами и с 4-мя усталыми ло­шадьми. Чердонов, Моллах-Шах и Кучук сопровождали меня; в караване участвовали: мул, семь лошадей и со­баки. Провианту мы захватили на одну неделю и кроме того только самые необходимые вещи, войлоки и шубы. Инстру­менты я уложил в футляр большего фотографического аппарата; в этой покрытой озерами стране лодка,-само собой разумеется, входила в наше снаряжение. Далее мы взяли только половину юрты, т. е. деревянную раму со­ставляющую нижнюю её часть, и два войлочных одеяла. Багаж, значит, был легок и его мы перевезли в лодке, лошади перешли вброд, при чем только нижняя часть седел коснулась воды.
Скоро однако пролив между двумя озерами загородил нам путь и пришлось повторить тот же маневр. Нако­нец мы очутились на маленьком полуострове и пошли вдоль северного берега пресного озера. Перешеек, шири­ною всего в несколько сот метров, отделял наше озеро от нового, которое раскинулось на восток; мы направи­лись вдоль северного берега этого озера.
Некоторое время мы шли на высоте около 70 метров над поверхностью воды вдоль самого обрыва береговых скал, пользуясь тропою куланов, и так близко к краю, что было даже неприятно. В глубокой воде мы видели массу рыб с черными спинами, возбуждавших особый интерес Кучука.
Рано утром я влез на ближайший бугор, с которого открывался чудный вид на эту страну, где больше воды, чем земли. Поверхность озера, расположенного под моими ногами, находится на 4848 м. над уровнем моря. Таким образом мы находились выше вершины Мон-Блана, не­смотря на то, что шли еще сравнительно по низким ме­стам. Приготовив лодку, мы поехали к отвесным крас­ным песчаникам, где мы видели такое множество рыбы. Караван пошел дальше вдоль озера, чтобы разбить па-

Скала на берегу озера.
латки на южном берегу против вершины, обозначенной на моей карте м.
У самого берега мы бросили якорь. Глыбы скалистой стены часто казались висящими на нитке, грозя упасть и раздавить нас. При солнечной погоде мы стали удить рыбу, но выудили всего только 4 рыбы средней величины. В этом месте глубина достигала 48,в? метра, т. е. наи­большая, которую я измерял в Тибете. Однако наша рыб­ная ловля продолжалась недолго. На западе стемнело и небо скоро покрылось тучами. Приближалась буря и нам оставалось одно из двух, или переждать ее под защи­той гор, или направиться к месту стоянки. Так как мы
не хотели зря терять времени, то выехали из под за­щиты стены. Ветер сразу подхватил нас и чем дальше от стены, тем он становился сильнее, разводя ужасное волнение. Парусинные бока лодки напрягались от напора волн и грозили разрывом. Но и на этот раз все обош­лось благополучно. Буря утихла и мы скоро добрались до лагеря при великолепнейшем заходе солнца.
Теперь мы удалились на столько от лагеря Турду-бая, что надо было думать об обратном пути. По моим раз-

Вид с озера.
счетам мы должны были находиться недалеко от исто­ков Янг-це-кианга, и меня не покидала мысль найти их.
Отсутствие связи между ними и теми тремя большими озерами, которые мы нашли в этой местности, стало те­перь очевидным; они составляют отдельную систему без стока. Но я не был вполне уверен и решил по­этому пожертвовать еще одним днем на экскурсию к югу. Мы шли через волнистые равнины с редкой травой и топкой, опасной почвой и, пройдя 27 километров оста­новились на берегу реки, впадающей в небольшое соле­ное озеро на Ю.-В. от предыдущих.

Борьба ва жизнь.
Свеи Гедан.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет.
Уменьшающиеся запасы и истощенные лошади не позволяли нам итти дальше и на следующий день мы повер­нули на запад, где опять чуть было не застряли в пре­дательской почве. Лошади иногда проваливались до 60 сантиметров. С гор на юге лилась к северу могучая река в то озеро, через которое мы только что переплыли; в русле реки мы нашлп твердую почву, весьма удобную для езды.
Я намеревался в лодке переправиться через озеро на север и составить новую кривую глубин, но сильный, встречный ветер и громадные волны заставили меня бро­сить эту мысль и направиться вдоль берега.
По широкой реке это озеро переливает свою воду в нижнее, пресное озеро и, недалеко от места её впадения, мы разбили лагерь. Отсюда, должно быть, осталось не более перехода вдоль южного берега до главной квартиры, где нас ожидал Турду-бай. Моллах-Шах и Чфрдонов отправились по суши, мы же с Кучуком по диагонали через озеро, сначала при чудной погоде и попутном ветре. Постепенно ветер усиливался и гнал нас на более открытые места, где глубина не превышала 3 ме­тров. Вскоре однако ветер переменил направление и показались черные тучи, предвестники бури. Волнение уси­лилось и нам пришлось грести как галерным рабам. Несколько раз ветер менял направление, вследствие чего волны стали перекрещиваться и грозили потоплением лодки. Измерение глубины сделалось невозможным. Не­сколько раз ветер утихал и снова усиливался и после 8 часовой тяжелой работы, мы, наконец, пристали к берегу.
С бугорка я увидел Моллах-ПИаха, который на мысе ожидал нас с четырьмя лошадьми. При наступающей темноте мы начали измерять количество воды в проливе, через который мы переправлялись неделю тому назад, но разразившаяся гроза помешала нашей работе. С край­ним трудом мы переправились через пролив, шириною всего в 60 метров, и в страшнейшую бурю уложили все принадлежности под опрокинутую лодку. Когда мы сели на лошадей, месяц уже стал показываться между
облаками и после страшно тяжелого дня, мы скоро очути­лись в наших палатках. Плотно закусив мясом сайги, которым нас угостил Алдат, я с большим наслажде­нием скоро заснул в теплой палатке.
6-го сентября мы отдыхали. День имел почти зимний характер: солнца совершенно не было видно и градовые тучи проходили одна за другой. Я обработывал резуль­таты экскурсии, Чердонов и Кучук ловили рыбу, осталь­ные очищали кости сайги для скелета.
Отсюда мы должны были повернуть обратно. С на­шими запасами мы не могли итти дальше на юг, так как они были рассчитаны на 21/» месяца, мы же были в дороге уже 1*/* месяца. Рису у нас было достаточно, но с мукой мы должны были обращаться весьма бережливо. Слишком много её мы истратили, стараясь спасти умираю­щего верблюда. Зима приближалась и поэтому мы должны были спешить по большой дуге на запад, север и во­сток к главной квартире в долине Чинена.
Но перед тем, чтобы покинуть эту часть Тибета, я хотел пересечь еще одну громадную цепь, наивысшая точка которой находилась на громадном горном мас­сиве на Ю.-З., покрытом вечными снегами. 7 го числа (4888 метров) мы решили разделить караван. Турду-бай должен был пройти с главными силами по долине, от­крывающейся на З.-Ю.-З. Ему было приказано остановиться в открытом месте на С.-З. от горного массива, который я хотел обойти с южной стороны. В этой экскурсии, расчитанной на четыре дня, принимали участие Чердонов и Алдат. Мы взяли с собою 6 лошадей, маленькия юрты, провиант на неделю и топлива на 2 дня. Я, конечно, всегда мог добраться помощью компаса, но для мусульман пред­приятие было несколько рисковано в том отношении, что они могли заблудиться. В крайнем случае следы одной партии должны были служить руководством для другой и, в случае неимения следов, прибывшая первая партия должна была ожидать другую. Если бы дождь или снег стерли следы с лица земли, Турду-бай должен был, прождавши одну неделю, двинуться на север к главному лагерю.
11*
8-го сентября мы двинулись одновременно в путь. Наша дорога шла на Ю.-Ю.-З., подымаясь по незначительно пересе­ченной местности. На высоте 4973 метров мы остановились около нескольких ключей, окруженных низкой, но густой сочной травой.
На следующий день мы при страшном ветре ехали на Ю.-З.. Местность теперь становилась более пересеченной и мы то подымались, то спускались с многочисленных буг­ров, между которыми ручейки извиваются в руслах с красным илом. Вечером Алдату удалось убить громад­ного 15 летнего яка, но он оставил его на месте, чтобы на следующее утро забрать крайне необходимое нам сало.
10-го числа рано утром он и отправился за своей добычей, предварительно пригнав лошадей, которые ото­шли довольно далеко вниз по долине. Нам пришлось ожидать его весьма долго на резком холодном ветре, который был весьма неприятен, тем более, что наш ла­герь лежал довольно открыто на высоте 5143 метров. Нако­нец я послал за ним Чердонова и только в 11 часов они вернулись. Чердонов нашел молодого охотника около убитого яка, лежащим больным, не будучи в состоянии шевельнуться, и действительно, вид у него был печаль­ный: у него сильно болела голова и шла носом кровь. Пока мы с Чердоновым снимали палатку и вьючили жи­вотных, он лежал.
С некоторым трудом мы посадили Алдата в седло и направились к отвратительному перевалу. Час за ча­сом мы подымались и постоянно нам казалось, что пере­вал близок, но он беспрерывно отступал перед нами. Почва, которая окаменела от 6-ти градусного ночного мо­роза, теперь растаяла и лошади проваливались в грязи, раня себе ноги об острые края валяющагося повсюду шифера.
На перевале анероиды показали высоту 5426 м.; под нами, значит, находилась как раз половина атмосферы. В этот день температура не достигала ‘/а0 тепла и от пронизывавшего ветра ни шубы, ни шведские куртки нас не защищали.
Состояние несчастного Алдата теперь так ухудшилось,
что его пришлось привязывать к седлу. Он говорил не­связные слова, повидимому, бредил и постоянно просил оставить его. На маленьком бугорке у подножия большой горы Чердонов заметил несколько движущихся темных точек; по мере приближения мы могли различить двух людей, собирающих камни в пирамиду и скоро мы узнали в них Турду-бая и Кучука, которые уже накануне при­были сюда, разыскивали нас и теперь намеревались возвра­титься в свой лагерь, построив нам указатель.
Отвратительная погода, постоянные вьюги и плохое состоя­ние здоровья Алдата отзывались тяжело на нашем настроении. В болезни Алдата я ничего не понимал. Он жаловался ва боли в сердце и в голове, и его ноги были холодны и тверды как лед и совершенно почернели, и никаким растиранием я не был в состоянии восстановить крово­обращение. они совершенно омертвели и были нечувстви­тельны к уколам иголкою. Это состояние омертвения по­степенно, начиная с ног, распространялось выше. Поздно вечером я выкупал его ноги в теплой воде и это, по­видимому, пошло ему в пользу. Больше всего нас пора­зило то обстоятельство, что он как бы сошел с ума. В пути он непрерывно разговаривал и приказывал верблюду ложиться и долго после того, как его уложили в палатке, он убедительно просил остановить верблюда. Моллах-Шах, который знал его с Черчени, рассказывал что он раньше раз сошел с ума, но тогда его изле­чил некто Абдуррахман-Ходжа, „ишанъ", который при­шел в дом его родителей, читал над ним молитвы и заставлял его проглатывать клочки бумаги, исписанные наречениями корана. Теперь по ночам мы дежурили около него и делали все, чтобы спасти его. Но на­дежда на успех не велика, когда приходится вести с со­бой умирающего при леденящих бурях по высоким горам.
Теперь мы постоянно шли на С.-З. и поэтому нам не надо было пересекать никаких громадных горных це­пей. Мы придерживались такого правила: три дня мы шли, а на четвертый день делали дневку. Воскресенье 16-го сентября был чудный день отдыха с прекраснейшей
погодой (4997 м.). Чердонов, все время благоразумно со­хранявший несколько патронов, израсходовал их те­перь на молодого яка, из которого получился целый боль­шой мешок мяса; оно не особенно вкусно, но когда дру­гого неть, то и этим нельзя было брезгать.
Вечером Алдат просил оставить его на свежем воз­духе и положить между двух верблюдов. Мусульмане приписывают телесной теплоте верблюдов целебные свой­ства, восстановляющие силы больного. Его поэтому уложили в кругу верблюдов, где Моллах-Шах и Ниас составили ему компанию.

Упавший верблюд.
Рано утром 17-го сентября я проснулся от страшного шума; собаки неистово лаяли и люди кричали. Я выгля­нул из палатки и увидел в 50 шагах большего мед­ведя, спасающагося бегством. Погода теперь стояла хоро­шая, но дорога отчаянная. Холмистая местность была по­крыта отвратительными, различной величины, кусками туффа с острыми краями. И если случайно маленькое про­странство земли не было ими покрыто, то земляные крысы и сурки воспользовались этим и вырыли свои предатель­ские норы. Наши животные постоянно спотыкались об эти острые камни и два верблюда поранили ноги до крови.
Далее пошла мягкая почва, которая утром замерзла настолько, что верблюды не проваливались. Но ледяной покров постепенно ослабевал под лучами солнца и на од­ном месте последний шестой верблюд провалился перед­ними ногами. Он застрял в глине и тонул все глубже. Остальные прошли еще несколько шагов и носовая веревка оборвалась при отчаянном реве падающего верблюда. Нако­нец он упал, кругом его почва таяла и он тонул все глубже и глубже. Все наши старания не приводили ни к какому результату и я уже боялся, что нам не удастся вытащить его, когда в голову пришла мысль подложить ему под ноги войлочные одеяла. Это помогло и после тя­желой работы удалось вытащить верблюда, облепленного грязью и дрожащего от холода и усталости.
Наконец мы дошли до долины, тянувшейся на В.-С.-В, по направлению к озеру, показавшемуся на расстоянии 10 километров. Северовосточнее возвышается громадный снежный массив, который весь день находился от нас по правой руке и эта была очевидно та гигантская гора которую я в 1896 году обходил с севера и назвал горой Короля Оскара.

ххп.
Смерть Алдата. Убийственные перевалы.
Так мы путешествовали по пустынному Тибету. Два месяца мы уже шли не видевши ни одного человеческого следа и начали тосковать по нашим товарищам. Но каж­дый переход показывал нам, как медленно мы при­ближались к ним и какое громадное расстояние нам еще оставалось пройти. Более 400 километров разделяли нас от Темирлыка.
Теперь мы шли по продолной долине на запад и поэтому держались приблизительно ва одной и той же высоте. Местность весьма богата дичью. Весьма часто встречались черепа и части скелетов яков. Несколько маленьких ключей, просачивающихся из под земли и образующих мелкие бассейны, имели температуру в +15°, которая должно быть и зимою, сохраняется довольно постоянной, так как в чудной прозрачной воде находились в изобилии какиято маленькия странные черепокожные.
20-го сентября мы отдыхали, разбив лагерь на высоте 4917 метров. Чердонов из ружья Алдата убил 15-ти летнего яка, с которого, прежде чем содрать шкуру сде­лали несколько снимков. Вечером Чердонов возвратился с сайгой и теперь на Алдате попробовали новый му­сульманский способ лечения. Больного раздели и плотно завернули в еще мягкую теплую шкуру. Я не особенно верил в пользу этого средства и с горечью чувство­вал, что стою совершенно бессильным и не в со­стоянии помочь. Последние вечера я давал ему по несколько сантиграммов морфина; без него он не засыпал ни на минуту. На следующий день он чувствовал себя несколько
лучше и мог сидеть на лошади, хотя и пришлось привя­зать его. Мы все надеялись на улучшение, но к вечеру ему опять сделалось хуже, и против желания людей, которые опасались истощения запасов, мы из за него отдыхали один день.
Хотя мы и 23-го утром видели, что Алдату осталось недолго жить, тем не менее не могли ждать больше. На верблюде устроили мягкую постель из войлочных одеял и здесь он лежал удобно, как в кровати. Но в тот момент, когда верблюд поднялся на ноги, Алдат пере­стал дышать.
„Гетти" (он ушел) сказали мусульмане, безмолвно окру­жившие покойника. Но Турду-бай смотрел на положение дел с более практической точки зрения и спросил меня, как поступить дальше. Я не хотел хоронить его сейчас же и поэтому все остались очень довольны, когда я скомандовал шагом марш. Людям я обещал дойти до Темирлыка в 18 дней, расчитывая делать по 24 километра в день и принимая во внимание 6 дневок. Наш караван теперь превратился в погребальное шествие, идущее по пустынным долинам Тибета. Никто не разго­варивал, соблюдая торжественное молчание. Встречные куланы и яки были в полной безопасности и черные вороны смерти летали над нами широкими кругами.
Прошли мы мимо озера на С.-З., подымаясь по слегка волнистой равнине. В одном месте мы нашли маленький кусочек дерева от монгольского вьючного седла. Он принадлежал или каравану пильгримов, который заблу­дился здесь, зашедши слишком далеко на юг или несчастному каравану капитана Вельби и поручика Маль­кольма, маршрут которого мы должны были пересечь именно в этот день.
Моллах-Шах и Ниас рыли могилу Алдату, пока остальные были заняты обычными делами у лагеря. Одну шубу положили под труп, другой его накрыли; так он нашел покой в этой сырой предательской земле.
Никогда не приходилось мне присутствовать на более простых похоронах: ни церемоний, ни слез, ни молитв, за исключением тех, которые я говорил про себя за
упокой его души. Могилу засыпали и со стороны головы вби­ли кол, на котором прикрепили хвост убитого Алдатом же яка, по обычаю мусульман „тухъ". На маленькой до­щечке арабскими и латинскими буквами я вырезал имя покойного, год и число и мое имя для тех, кто судьбою будет занесен сюда, пока все следы могилы не смоются.
Чем ближе мы приближались к Арка-тагу, тем более местность становилась пустынной; 27-го сентября мы не видели никаких следов ни растительной ни животной жизни. Пришлось пересекать теперь горы и долины и, не­смотря на то, что разность их высот не превышает 100 метров, они страшно утомляют, когда часто повто­ряются. Абсолютная высота главного перевала достигает 5203 метров и через него мы перебрались после больших усилий и частых остановок.
На высоте 5111 метров мы остановились на ночлег; страшно изнуренный караван, сильно растянулся и прибы­вал маленькими партиями. Здесь у нас околела белая лошадь из Янги-куля. У двух верблюдов и одной лошади болели глаза и они шли закрывши их, как будто бы спали. На следующее утро нас опять окружала зима, кото­рая однако скоро исчезла под влиянием солнца, заставляю­щего инсолационный термометр подыматься до + 70°. Подняв­шийся в течение дня ураган сильно замедлил наше пере­движение. Лошади, всадники, верблюды наклоняются про­тив ветра, весь караван имеет косой вид и хвосты лошадей и одежда людей принимают вид флюгеров во время шторма. Около ручейка под защитою бугра мы оста­новились; и здесь сила ветра доходила до 14,1 метра в секунду; на другом склоне он имел скорость, прибли­зительно, 25 метров.
После однодневного отдыха мы отправились дальше на встречу неимоверным затруднениям в виде перевала на высоте 5.203 метров, который пришлось преодолеть во время разразившейся со страшной силой снежной бури. Мы шли четыре дня, ни разу не встретив травы, и поэто­му на пятый день, т. е. 3 октября, остановились, когда наткнулись на признаки травы, хотя мы только успели пройти несколько километров.

Лагерь на высоте 5111 метров.
Наши лошади теперь сильно изнурились, а запас ку­курузы мог хватить только лишь на 2 дня. Пришлось уступить лошадям и рис, насколько это было возможно. Самый маленький из мулов чуть было не погиб, но был спасен Чердоновым, который лечил его по бурят­скому. Живот мула страшно раздулся и бедное животное в мучениях валялось на земле. Выбрав подходящее ме­сто, Чфрдонов сильным ударом воткнул ему в бок шило до самой рукояти. Из отверстия выходил газ, но ни единой капли крови. Потом его заставили встать и при­вязали к заду веревку. Один тащил его вперед, а дру­гой бил его сзади куском дерева. Когда он лягался, его передергивали то направо, то налево, и в конце концов он выздоровел и отлично выдержал весь поход до сам;ого конца. Потом он ходил со мной через Тибет в Ладак и оттуда через Каракорамский перевал в Каш­гар, куда и прибыл в наилучшем виде. Здесь я, скрепя сердце, приказал зарезать нашу последнюю овцу.
Караван теперь был на исходе сил и со скоростью похоронного шествия мы подымались по незначительному подъему. Но когда последний стал несколько круче, доло­жили, что одна лошадь не в состоянии двигаться дальше. Едва успели зарезать ее, как и другая легла, чтобы больше не встать. Когда мы дошли до вершины этого не­счастного перевала, который для свежих лошадей был бы пустяком, мы потеряли еще две лошади, в том числе и ту серую, на которой я ездил из Черчена в Алтымыш-булак. К моему удивлению все верблюды пе­решли благополучно через это страшное место.
Ночь на 8-е октября была тихая, ясная и минимальная температура дошла до-18,з°. Свежий караван мог бы дойти до Тфмирлыка в 4 дня, что, конечно, было невоз­можно для нас. Хлеба осталось у нас всего только 6 маленьких кусков, а рису дня на 3 или 4. Повидимому, мы должны были голодать, подходя к дому.
В резко обозначенной долине и при сильной вьюге, мы шли теперь на С.-В.. Долина все больше съуживалась и дно её было покрыто каменными глыбами. Река большею частью замерзла и мы то и дело переправлялись черезъ
нее, чтобы пользоваться более удобными вымывными терра­сами берегов. Там, где лед не проламывался, его при­ходилось посыпать песком, чтобы верблюды не скользили; там же, где лед не выдерживал тяжести верблюда, его приходилось предварительно разбивать камнями и палками.
Название этой долины Тогри-сай „прямая долина". Она хорошо известна искателям золота из Черчени и Керии, так как здесь имеются прииски, по которым мы про­ходили в течение дня. Приблизительно месяц тому на­зад, должно быть, ушли последние золотопромышленники

Убитый як.
и свежих следов не было видно. Пройдя около полъдороги, мы увидели первые возведенные из гранитных глыб хижины. Вблизи видны были многочисленные вы­рытые золотопромышленниками ямы, окруженные валами из песка и щебня. Глубина их редко превышает 21/* ме­тра. Жилища золотоискателей представляют простые четы­реугольники со сторонами длиною в два или три метра, построенные из глыб без всякой известки; крыша со­стоит из куска полотна или войлока, подвешенного на палке. Прикрепленные к палке черепа или куски меха указывают на собственника той или другой ямы.
Несколько хижин имели весьма простые очаги для выпечки хлеба. С собою золотопромышленники берут только муку; мясо доставляется им охотниками, которые за дешевую Цену продают им мясо куланов, яков и сайг. Только в двух хижинах мы нашли некоторые хозяйственные принадлежности, несколько грабель для отделения золотоносной руды, носилки, палки для поддержи­вания крыши и корыто для хлебопечения или промывания золотоносной земли. Только в 11 часов ночи мы рас­положились на ночлег после этого трудного, но интерес­ного перехода.
XXIII.
Дома.
Теперь караван уменьшился ровно на половину, т. е. остались 6 верблюдов, 3 лошади и один мул, да и те были в таком плачевном состоянии, что всем людям пришлось итти пешком.
Интересно и поучительно наблюдать верблюдов. Эти превосходные животные всегда спокойно и терпеливо не­сут свою тяжелую и утомительную службу, и для чело­века это хороший пример видеть, как такой исполин без жалобы падает, нисколько не сокрушаясь о потери жизни, единственное удовольствие которого состояло в свежих пастбищах. Он идет пока может, хотя бы и на подкашивающихся ногах, но с высоко поднятой головой и не ищет уже травы между этими бесплодными скалами; он ведет себя достойно и величественно до того места, где будут лежать его кости. Только тогда, когда он уже больше не в состоянии сделать ни одного шага, когда смерть затуманивает его сознание, он прощается со све­том и ложится возможно удобнее. Побои он встречает с гордым презрением; несколько ударов больше или меньше не имеют для него никакого значения теперь, когда он прощается с жизнью.
Усталыми шагами мы медленно спускались 10-го числа по той же долине на С.-С.-В.. Река после ночного мороза в -18,замерзла. Я шел по правой стороне долины, чтобы исследовать горную породу, как вдруг, совершенно слу­чайно, наткнулся на несколько весьма интересных кар­тин, высеченных в скале. они помещались на отполи­рованной дождями и ветрами, потемневшей поверхности светлозеленого шифера и, так как они были высечены
острым инструментом, пробившим наружный слой камня, то ясно выделялись светлыми линиями на темном фоне. Возрасть их повидимому, довольно значительный, так как некоторые части картин стерлись.
Сюжеты для этих картин все взяты из жизни охот­ников. И эти охотники народ бывалый; они охотились на яков, куланов, оронго и волков в горах; на уток, гусей и тигров у Лоб-нора. Замечательно то, что высе­кавший эти картины не был еще знаком с огнестрель­ным оружием, а то бы он изобразил ружье на поддер­живающей его виле. Длинные стрелы снабжены шипами, направленными вперед, и весьма похожи на трезубец Нептуна.
Несмотря на то, что картины были выполнены не­сколькими штрихами, различные животные весьма харак­терны и легко узнаваемы. Охотники изображены в раз­личных положениях, то стоя, то ползком, то на коле нях, а тот, который охотится на тигра, остался в седле. Длина картин около 3 дециметров. Их происхождение надо отнести к тому времени, когда монголы жили около Лоб-нора и вероятно проводили часть лета в горах.
Вероятность этого предположения подтверждалась и еще одним обстоятельством: на месте ночлега (4067 м.), на левом берегу речки, где росла довольно хорошая трава, мы нашли монгольское „убу“, или кучу камней с пластин­ками из шифера, на которых тибетскими буквами была высечена основная формула ламаизма „он маны падми хумъ“.
Около этого места мы отдыхали один день, который внес в наше положение радостную перемену. Около на­шего лагеря Чердонов последним зарядом Алдата только что убил молодого кулана, когда Моллах-Шах прибе­жал и объявил, что он вдали на востоке видел двух охотников верхом на лошадях. За ними сейчас-жф по­слали и они оказались охотниками, снабжавшими золото­промышленников мясом. В Темирлыке они не были, по­этому мы ничего не узнали о нашей главной квартире.
Я сейчас же купил их 2 лошади, да и маленький свер­ток пшеничной муки пригодился нам, как нельзя лучше


Свен Геднв.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет.
12
Вечером, вокруг костра, состоялся совет. Моллах-Шах уже раньше предлагал отправиться вперед пешком и привести нам помощь, но теперь это было лишним. Тогдасын, один из охотников, знал местность и на своей только что купленной мною лошади он должен был от­правиться к главной квартире и передать Ислам-баю при­казание встретить нас с 15-ю лошадьми у ключей Супа‘ алика на 2 перехода западнее Темирлыка в долине Чи­мена. Несколько пустых жестянок из под консервов должны были служит удостоверением в том, что он прислан мною.
Два дня мы шли по долинам Тогри-сай и Чимен, рассчитывая встретиться с нашими 14 октября вечером. К вечеру местность, которая в течение дня была неровна и довольно утомительна, стала лучше и Моллах-Шах уве­рял, что мы до наступления темноты дойдем до ключей Супа-алика. Но смеркалось и стемнело, а ключей не было видно. Благодаря ровной, твердой почве, животные выдер­живали более усиленный марш. 17» часа мы шли в пол­ной темноте, когда увидели вдали огонь, который то исче­зая, то усиливаясь, служил нам маяком. Когда огонь, наконец, совершенно исчез, мы остановились, кричали, разложили из кочек костер и стреляли из револьвера; не получив никакого ответа, мы двинулись дальше в тем­ноте, которая после нашего огня казалась еще более не­проницаемой.
Вдруг огонь опять вспыхнул, а с ним и наш ин­терес и наша энергия. Мы шли опять довольно долго, но этот загадочный огонь снова потух. Наша энергия исто­щилась и прошедши 43 километра почти в 12 часов, я скомандовал „стой". При свете костра мы увидели вокруг себя хорошее пастбище и достаточное количество хворосту. Люди получили по чашке чаю с маленьким куском мяса. На всякий случай мы в течение 17» часов поддер­живали сильный огонь.
На следующее утро вблизи нашли ключ и так как место было во всех отношениях хорошее, то мы решили отдохнуть и обождать дальнейших событий. Моллах-Шах отправился на рекогносцировку и нашел, что вчерашний
огонь был разложен охотниками, которые не зная, какие мы люди, избегали встретиться с нами.
В 2 часа дня Чердонов увидел что-то черное вдали, которое он принял за стадо куланов, но потом при­знал за всадников. С возрастающим интересом мы сле­дили за ними и, наконец, перед нами остановились Ислам-бай, Муза из Оша, Ходай-Верди и Токта-Ахун из Абдала с 15 хорошими лошадьми и с провиантом.
В три часа мы сели за хороший обед. В главной квартире все обстояло благополучно. Из Кашгара прибыл почтовый джигит Якуб, который сразу же своими пись­мами и газетами перенес меня на родину. Скоро после нашего отбытия из Мандарлыка они переселились в Темирлык, где их посетили сам амбан из Чархалыка и монгольский предводитель Пшуй из Цайдаме. Первый при­вез кукурузы, нагруженной на 30 ослах.
Еще два дня были посвящены отдыху и 18 мы двину­лись домой, при чем оставшиеся от нашей экспедиции жи­вотные шли без всякого вьюка. Дорога шла по пустынной и песчаной местности, пересекая маленький оазис Багътокай, „садовый лесъ". Недалеко от лагеря меня встре­тил Шагдуров с рапортом, потом показались и осталь­ные. Юрта с маленькою переносною печью и темная ком­ната уже были приготовлены для меня.
Итак эта трудная экскурсия была окончена и со спокой­ной совестью можно было отдохнуть несколько недель. Путе­шествие привело к выдающимся географическим, откры­тиям, но оно и стоило больших жертв и лишений. Из 12 лошадей остались только 2, из 7 верблюдов только 4. Один из них благополучно дошел до Темирлыка и два дня стоял, как вылитый из бронзы; на третий день он лег и околел не дотронувшись до травы. Кроме того мы лишились одного товарища.

12*
XXIII.
Через шесть перевалов. Два дня на Аягъкум-куле.
После того, как я устроился в Темирлыке, дни про­ходили в самых мирных занятиях. Я переписывал журналы и наблюдения, писал письма, читал старые газеты, а вечером проявлял пластинки. Были также дела по хозяйству, покупка 4 свежих верблюдов и выдача жа­лованья. Муза из Оша и Кадер вышли в отставку, так как тосковали по родине. Первый взял с собой мою европейскую почту, весьма важную на этот раз, так как я просил выслать мне еще денег.
22-го октября казаки предприняли охотничью экскурсию к Кум-кулю; с ними отправились Токта-Ахун, Моллах и Тогдасын. Шагдурову я поручил составить кроки пройден­ного по Чимен-тагу и Калта-алагану пути. Они вернулись с богатой добычей и Шагдуров исполнил мое поручение образцово.
Наш лагерь представлял такую-же пеструю картину, как и Тура-салган-уй на Тариме. Все охотники и золо­промышленники считали долгом завернуть к нам, и с равнины приходили люди предлагать свои услуги. Но они мне не мешали; единственной помехой была масса во­ронов, которые своим карканьем мешали при астроно­мических наблюдениях.
29-го октября мы опять были готовы к выступлению, на этот раз для исследования и съемки тех частей Чи-
мен-тага и Акато-тага, которые до сих пор никем еще не были посещены; таким образом я хотел выполнить про­белы моей карты северного Тибета. Участниками были вы­браны: Чфрдонов, Ислам-бай, Турду-бай, Токта-Ахун, Ходай-Верди и Тогдасын; последний хорошо знал те места, куда мы собирались. Кучук и Ниас сопровождали нас первый день, чтобы помочь смотреть за нашими 13-ю лошадьми, и 4-мя мулами, так как они после продолжи­тельного отдыха в начале сильно резвились. Верблюдов не было взято. Шагдуровостался начальником в Темирлыке и ему я поручил метеорологические наблюдения.

Чердонов и Шагдуров.
В шесть переходов мы дошли до нижнего Кум-куля- 140 километров. В первый день мы прошли долину Чимена по её ровному глинистому дну и по сыпучим пес­кам в южной её части; здесь барханы едва достигали 15 метров. Через гигантские гранитные ворота мы вошли в Чимен-таг. Затем прошли долину Савуглука, на дне которой протекает река, покрытая прозрачным льдом. Продолжая далее наш путь к югу мы постепенно подни­мались на более значительные высоты; с места ночевки
открылся вид на куполообразные вершины Акато-тага. На следующее утро Тогдасын повел нас через предгорье по удобному снежному перевалу к Чимен-тагу. Главный перевал через Чимен-таг тоже весьма удобен; на южном склоне, но несколько, восточнее мы находились в июле предшествующего года. Когда мы вошли в ло­щину, ведущую на гребень цепи Калта-алагана, мы спугнули стадо яков, которое в свою очередь подняло стадо ку­ланов, и все это в виде обвала спустилось по склону подымая громадные облака пылп. На южной стороне пере­вала мы спустились по лощине, покрытой гранитными глы­бами и щебнем. Бока её тоже гранитные, красноватого цвета; с левой стороны они продолжаются в виде отдельных острых вершин, справа же образуют зубчатый гребень.
К югу вид на плато неограничен и горные цепи вы­ступают в виде низких полос вдоль горизонта. Река, соединяющая верхнее озеро с нижним, блестит серебря­ной лентой. Из долины мы повернули на Ю.-З. и 3. вдоль подножья горной цепи и расположились лагерем в виду Аяг-кум-куля, блестевшего на горизонте. Была назначена дневка и Чердонов, Тогдасын, Ислам-бай и Турду-бай были отправлены на охоту. Первые двое вернулись к вечеру, остальные только на следующее утро и в весьма плачев­ном виде. При преследовании стада архари, выбираясь пешком по крутому склону, с Тогдасыном случился припадок горной болезни и не смотря на то, что Чердонов помог ему сесть в седло, они должны были ночевать на склоне, потому что Тогдасын не мог держаться в седле. В самом деле состояние его здоровья было не важно и его привязали к седлу, когда двинулись к берегу озера, где расположились лагерем.
Утром 18-го ноября мы приготовили лодку, снарядили ее всем необходимым, и уложили теплые вещи и провизию на 2 дня. Гребцом я нарядил Токта-Ахуна. Через каж­дые четверть часа я мерил скорость нашего хода и глу­бину озера: на средине я нашел ее равной 19,«» метра. Не­далеко от северного берега озеро было покрыто тонким слоем льда, на западе же его не было. Температура воды у по­верхности была-0.3°. К вечеру поднялся сильный североза-
Digitized by
О
£



Калта-алаган с юга.
о
падный ветер, который заставил нас повернуть на Ю. и Ю.-В. Чтобы избежать крушения при усилившемся ветре, мы решили пристать к берегу. Каравану в этот день было приказано итти впродолжение 5 часов вдоль север­ного берега и на месте остановки поддерживать сигналь­ный огонь, но вследствие поднявшейся пыли и большего расстояния огня не было видно; поэтому мы направились к ближайшему берегу, где нам только с трудом удалось проскочить через береговой прибой.
Мы расположились за холмиком, где нашли хорошее топливо, а именно кочки растения „Кеурукъ", из которых развели громадный костер. Кругом было пустынно и единственными признаками жизни были несколько гуси­ных перьев и следы куланов. Мы приготовили роскош­ный ужин, а потом закурили и заговорили о планах будущего лета. К 9 часам мы легли спать, закрывшись в виде палатки половинками шлюпки. Но несколько часов спустя я разбудил своего товарища, так как сильно промерз; температура стояла 22° ниже нуля и опять пришлось развести костер, чтобы отогреться. При-19° и лучшей погоде мы отвалили от берега и поплыли по напра­влению, где можно было ожидать, что караван остано­вился. Наибольшая глубина здесь доходила до 24 метров, температура воды у поверхности была в-0.46°, у дна мы нашли-0,32°, между ними был слой в ^0°.
Уже издалека нам показалось, что мы видим палатки, лошадей и юрту, но при приближении оказалось, что этохолмики и стадо куланов. Пришлось продолжать путь вдоль берега, несмотря на темноту. Наконец мы увидели огонь, на который гребли 3 часа, но огонь исчез и нам только оставалось грести в темноте по временам изда­вая пронзительные крики, на которые после долгих и тщетных попыток отозвались собаки. Опять запылал ко­стер, готовя нам теплый прием после холодного плавания.
Оказалось, что состояние здоровья Тогдасына не только не улучшилось, но, наоборот, даже ухудшилось. Токта-Ахун рассказал, что такие острые припадки горной болезни здесь весьма обыкновенны, охотники и золотопромышленники часто подвергаются им. Болезнь называется „тутекъ" и при-
0 о й
о



Ислам-бай и Ку чу к отч ливают от берега.
знаки её заключаются в том, что тело разбухает, ноги чернеют, сон и аппетит исчезают; ощущается острая боль в голове и в сердце, неутолимая жажда му­чает человека, деятельность сердца и температура тела понижаются. По его словам единственное предохранитель­ное средство-курение табака; сам он курил целый день, дымя, как дымовая труба. По моему мнению главное не переутомляться; сам я не чувствовал признаков болезни, даже на высоте 5500 метров. Присутствие больного произ­водило тяжелое впечатление и, так как не только боль­ной, но и все мы нуждались в отдыхе и покое, то я ре­шил сделать дневку, во время которой поручил Исламъбаю произвести новую промерную линию по озеру; он, не­смотря на свою неграмотность, исполнил поручение до­бросовестно, механически отмечая каждую измеренную че­рез */* часа глубину последовательно одним, двумя и т. д. узлами.
После мрачной ночи, тишина которой прерывалась воз­гласами больного Тогдасына „Я Аллах, эй Ходаимъ", мы 9-го ноября повернули обратно к Темирлыку; на это потре­бовалось 12 переходов, ведущих через Калта-алаган, Чимен-таг и два раза через Акато-таг. Первый период был тяжел; температура быстро менялась; в Ичас дня мы имели-2°, а в 2 часа-10°. Чимен-таг на месте перехода имеет своеобразное строение. Положение долины, по которой мы взобрались на перевал, до того высокое, что порог едва заметен. Зато северный склон крутой и мы как по каналу с крутыми ступеньками и стенами спу­стились вниз. На выступе с бездной под ногами мы расположились на ночевку. Всю ночь были слышны обвалы по этой крутой стороне. Дальнейший путь вниз по долине представлял большие затруднения и несколько раз приходилось перевьючивать животных, чтобы помочь им спуститься по крутым ступеням. Приятно было то чувство облегчения, с которым мы наконец вышли в долину Чимена и расположились лагерем на том же месте, где встретились со вспомогательным караваном месяц тому назад. Отсюда мы отправили домой Кучука с больным Тогдасыном и с лодкой. В эту ночь стояла, между про-
чим, самая низкая до сих пор температура, а имен* но-24,в°.
По крутой гранитной долине мы теперь поднялись к перевалу Гопур-алык, ведущему через Акато-таг и имею­щему высоту в 4.926 метров. Пришлось взять его в два перехода. У лошадей затруднялось дыхание поэтому при­ходилось делать частые привалы. Гребень перевала острый, как нож и круто спускается на обе стороны. Все идут пешком, лошади часто спотыкаются. Наконец взобрались и удивляемся, что могли подняться по такой круче. Однимъ

Долина ведущая на перевал Гопур-алык.
взором можно объять все те горные и'ромады, покрытые снегом ослепительной белизны которые образуют запу­танную систему скал.
На месте следующей ночевки нашли хорошее топливо, а далее через день мы дошли до хорошего пастбища. Тут мы встретили монгола-паломника, отставшего от це­лого каравана, находившагося на дороге из Кара-шара в Лхассу.
Ежегодно монгольские паломники из русских и северо­китайских областей направляются в священный город через Темирлык, Гас и Цайдам. Они всегда путеше­
ствуют зимой или осенью и возвращаются в то же время следующего года, чтобы избежать оводов в Абдале. На обратном пути им приходится плохо и они стараются променять утомленных верблюдов на свежих лошадей. Их путешествие продолжается 4 месяца и полно всяких лишений; по этому они снаряжаются возможно лучше. Я почти подвергся искушению присоединиться к ним и с Шагдуровым в бурятской одежде пройти в Лхассу.
Наш путь шел на восток по долине к соленому озеру Узун-шор у подножья северного Акато; у озера несколько пресных ключей и благодаря им озеро местами покрыто льдом; непокрытая льдом вода имела темпера­туру- 7,9°. Вечером 5 декабря мы, наконец, дошли до Темирлыка, где все нашли в наилучшем положении. Состояние здоровья Тогда сына не изменилось, даже когда мы в конце декабря передвинулись в Чархалык, он не мог попра­виться. Когда я увидел его в апреле следующего года, он превратился в калеку, я сделал при этом все что мог, чтобы дать ему возможность просуществовать.
Шагдуров сообщил мне интересные данные об отды­хавшем здесь караване паломников. Он состоял из 75 мужчин-лам и 2-х женщин. Один из них имел особенно высокий чин. Из остальных 25 были до того бедны, что были взяты исключительно в услужение более богатыми. Эти богачи имели с собой по 10 ямб на человека и кроме того 120 ямб в подарок Далай-Ламе. Их вооружение состояло из 30 монгольских ружей, двух берданок и одного винчестера, так что они могли отразить нападение тангутов-разбойников. У них имелось 120 верблюдов и 40 лошадей, кроме того 7 парад­ных лошадей в подарок Далай-Ламе. Они интересовались нашим лагерем и целью нашей экспедиции и, без сомне ния, они в Лхассе на месте доложили о встрече с нами. Кроме того Шагдуров еще узнал интересные подробности, а именно: все поломники, приближающиеся к Лхассе под­вергаются строжайшему контролю; уже в Накчу их задер­живают и опрашивают, осматривают их удостоверения, узнают причины путешествия, все это для того, чтобы поме­шать русским (европейцам) проникнуть в Лхассу. Одинъ
лама даже знал о пророчестве, гласящем, что ЦаганъХан, или „белый царь", в будущем завоюет Лхассу и Тибет и тогда ламы перекочуют в недоступные южные горы. Шагдурова, которого лама пригласил присоединиться к ним, 'все это очень интересовало и меня, конечно, тоже, но исполнение заветного плана-дойти до Лхассы переоде­тым, я пока оставил, так как впереди были более нужные работы.
XXV.
К Анамбаруинътолю.
Шесть дней мы отдыхали в Темирлыке и это время прошло в работе по хозяйству и в приготовлениях к путешествию по восточным пустыням. Чердонова обучали производству и записыванию наблюдений по метеорологиче­ским инструментам. На месте остались Чердонов, Исламъбай и Али-Ахун, и для них порядили 5 охотни­ков и золотопромышленников, чтобы помочь при пере­движении каравана в Чархалык, где амбан и беки обе­щались заботиться о них. Там они должны были ожи­дать моего возвращения, занятые метеорологическими на­блюдениями и присмотром за животными и имуществом. Исламу я поручил доставить 2 челнока и сети для рыбной ловли в Челл-куль, одно из озер Кара-кошуна и обо­значить место хранения хорошо видимым знаком.
В состав новой экспедиции вошли: Шагдуров, Файзуллах (караван баши), Токта-Ахун и Моллах из Абдала (проводник к Анамбар-ула), Кучук, Ходай-Куллу, Ходай-Верди, Ахмед и вновь нанятый охотник ТоктаАхун, в отличие от одноимянного сотоварища названный Ли-Лойе; он говорил по китайски и по монгольски. 11 вер­блюдов, 11 лошадей и 3 собаки также вошли в состав каравана, лодка была взята для измерений на озере Гас, для чего Турду-бай сопровождал нас несколько дней.
Наконец, 29-го ноября мы двинулись; стояла прекрасная ясная погода, почти весенняя. Все были в прекрасном настроении и бодро смотрели на будущее путешествие по пустыне. Верблюды были в отличном состоянии и равно навьючены; груз постепенно с передвижением ка­
равана уменьшался, так что освобождалось место для льда, когда понадобилось взять его с собой.
Программа была следующая: я хотел пройти вдоль Астын-тага, чтобы исследовать его орографическое строение; путь следовательно вел на С.-В. к месту, называемому монголами Анамбар-ула, мусульманами же Хан-амбал. Оттуда мы должны были повернуть к северу к пустыне Гоби и к горным цепям, расположенным к се­веру от неё. Повернув на запад мы должны были ста­раться дойти до Алтымиш-булака и исследовать развалины

Долина, ведущая на перевал Акато-тага.
в пустыне и под конец повернуть на юг к Абдалу и Чархалыку.
Чтобы дойти до Анамбаруин-голя нам понадобилось 17 переходов. После первых двух переходов по мерзлым болотам и трескучей соли, маленькая экспедиция отделилась для иследования озера Гас, не замерзающего вследствие со­лености, как мне сообщали туземцы. По довольно вяз­кой тропе кулаков мы дошли до озера, но лодку мы зря взяли с собой; озеро до самого горизонта было покрыто льдом. Мы воспользовались лодкой, как санями и ТоктаАхун и Ходай-Верди быстро повезли меня по неровному
льду. Полный промер не удалось получить и на средине озера пришлось повернуть, потому что лед был крайне слаб. Ночь мы провели на берегу и на следующий день при­соединились к каравану у источников Юлгун-дунг.
Здесь мы отдохнули один день и выслали Токта-Ахуна, чтобы исследовать перевал к С.-В. от нашего лагеря, и на следующий день двинулись по его указаниям. Турду-бай с лодкой отправился обратно в Темирлык. Ночью перед тем у нас была самая низкая температура-29,6°. Через ворота, шириной в 100 метров, мы вошли в лощину глубиной в 2 метра, и медленно в продолжение всего дня в,вбирались вверх по её дну, ровному как мостовая, но извивающемуся крутыми изгибами. Здесь Акато-таг построен из тонкой желтой глины, до того мягкой, что рукой можно обломить целые куски и, благодаря вымыв­ному действию дождей, стены этого прохода приняли самые фантастические формы; но все без признака раститель­ности. На дне прохода рассеяны глыбы самых различных очертаний: следы обвалов, которые и теперь грозят на каждом шагу. Не далеко от перевала мы остановились ночевать. Утром несколько людей отправились вперед, чтобы вырубить ступени на самом пороге перевала. Меня удивило, что они повернули на восток в боковую долину вместо того, чтобы пойти на север. С большим трудом удалось верблюдам подняться на перевал и отсюда мы повернули на Ю.-В., что еще более казалось подозрительным. Извилистый проход все более съуживался, часто закры­вался обвалами, подмытыми пещерообразно проточной водой, и, наконец настолько съузился, что даже кошка не могла бы протискаться. Долина эта двухэтажная и второй этаж врезался в дно первого на 10 метров. Токта-Ахун сознался, что не дошел до конца долины и мы повернули, при чем нужно было осадить верблюдов, прежде чем повернуть. В расширении прохода мы расположились лаге­рем. Если бы случился обвал ночью, мы сидели бы как в мышеловке. Целый день пошел на то, чтобы вернуться к главной долине; Токта-Ахун и Молла поехали вперед и вернулись с известием, что впереди есть переход че­рез Акато. И действительно, на следующее утро мы до­
стигли настоящего перевала, страшно крутого, но с обшир­ным кругозором, показывающим, что мы на главномъ

Двухъэтажная долина.

Свод в долине.
хребте цепи (3698 метров). На севере тянутся бесконеч­ный Астын-таг, на юге Чимен, на Ю.-В. открываются пус-
Свеи Гедив.-Тарим-Лоб-Нор.-Тибет. 13
тыни Цайдама, а восток исчезает в облачной дали. Акато-таг отличается от всех цепей Тибета прихотли­вым строением холмиков и куполов, разделенных глу­бокими лощинами. И кругом ни признака жизни!
Токта-Ахун неоднократно говорил о перевале Карадаван на пути в Анамбор и теперь при переходе через широкую ровную долину, отделяющую Астын-таг от Акато, предстояло отыскать его. Случайно мы нашли дорогу, которой вероятно пользуются монгольские паломники, напра­вляющиеся в Лхассу, в то время, когда обыкновенные пути

Пастбище у источника.
не безопасны. Но скоро и она исчезла и мы набрели на ис­точник, соленый, но с пресным льдом, подвернувшийся нам весьма кстати в этих пустынных странах. На следующем затем ровном месте нам опять не повезло: почва состояла из солоноватой глины, образующей гребни и пороги высотой в 1 метр и шириной в 3 метра, полые внутри и твердые как кирпич. Получается впечатление, как будто поверхность увеличилась и сложилась в складки, перпендикулярные нашему направлению.
И в этот вечер мы остановились у источника с паст­бищем, где увидели одиноко пасущагося дикого верблюда.
Digitized by
U оэ
О *
£
о


Место поворота.
Шагдурову удалось уложить его, что составило весьма приятное прибавление к нашей провизии.
Канун Рождества, 24 декабря, мы провели, как нельзя лучше; в воздухе тишина, небо безоблачно и мы целый день следовали по старинному пути, разбивающемуся на множество параллельных тропинок; повидимому здесь в былые времена проходили большие караваны; вероятно в те времена, когда монголы еще пасли свои стада около Темирлыка. Только с наступлением темноты мы расположились у подножья Астын-тага, у входа в долину между двумя па­раллельными цепями. Зажгли громадный рождественский ко­стер и, чтобы не придаваться мрачным думам, я принялся посвящать Шагдурова в мои заветные планы, а именно, дойти до Лхассы. Он весьма заинтерисовался ими и уве­рял, что это не невозможно, если запастись подходящим платьем и найти надежных монгольских спутников. Чтобы мусульмане не могли понять нас, мы разговаривали по-русски.
Последние дни года мы провели в походе на С.-В., по долинам между параллельными цепями Астын-тага. Мороз ощутительный, ветер пронизывающий и снег остается только в более защищенных местах. Мы по удобному пути прошли несколько бассейнов без стока, но перевала Кара-даван всетаки не отыскали. 27, 28 и 29 де­кабря дул непрерывный снежный шторм и ночью, несмотря на юрту, нельзя сказать, чтобы я хорошо себя чувствовал. Несколько источников, у которых мы ночевали, носят китайские названия: Лап-ши-чен, Ку-шу-ха, Я-ма-чан; у последнего остатки повстанцев Дунганского восстания, разбитых при Си-нин, были уничтожены; 500 человек спаслись и положили оружие перед китайской силой около Абдала. Их отослали на поселение в новую колонию Каракум, к югу от Курли, где они до сих пор мирно живут. Родственники Токта-Ахуна были убиты дунганами. У этого источника есть китайская надпись, в память ли этого происшествия, не знаю. Раньше дунганские охотники часто посещали эти места и до сих пор здесь встречаются их первобытные капканы для ловли лисиц.
Последний день старого года и первый нового отли­
чались особенно сильными снежными бурями. С перевала мы увидели громады Анамбар-ула. Анамбаруин-гол же, река, протекающая по поперечной долине Астын-тага, здесь отделяет его от Анамбар-улы и далее исчезает в пустыне.
Издалека мы увидели лошадь, подозрительно наблю­дающую за нами. Мы были уверены, что тут по близости увидим монголов, но ошиблись, а так как у нас времени было много, то решили отыскать их во что бы то ни стало. Лошадь же, несмотря на все старания не уда­лось словить.

XXVI.
У монголов Сыртына и через пустыню Гоби.
Теперь мы в продолжение нескольких дней шли прямо на восток по долине Анамбаруин-гола. Несколько хижин указывали на то, что монголы по временам посещают эти места. Шагдурову удалось уложить архари, одного из целого стада, наблюдавшего за нами. Мороз ночью был жестокий-28,5°. На следующий день мы перешли через пе­ревал и вступили в горную область, из которой летом реки протекают в бассейн Цайдама. Везде снег; на одном месте нашлись довольно свежие следы монго­лов. Мы все шли на восток через дикия горные страны, к югу от величественного Анамбаруин ула и, нако­нец, 6-го января перед нами открылась к югу и к Ю.-В. равнина, называемая Сыртын и населенная монголами, родственными жителям Цайдама. Вдали виднелся Булунгир-нор и впадающие в него реки. Пастбище хорошее. Шагдуров и Моллах ускакали вперед, чтобы иссле­довать черные точки, принятые нами за монгольские юрты. Но темнота заставила нас переждать и только на следующее утро мы подошли к юртам; из одной вышла женщина и без признаков смущения попросила пройти не­много дальше, потому что тут мужчин не было дома; мы расположились рядом со следующими тремя юртами, где нас любезно приветствовали двое мужчин. Они продали нам провизию, но вьючных животных не могли уступить. Вообще здесь население очень негустое. Нам сообщили, что два больших каравана недавно отправились к Са-чео и к храму Кум-бум. Несколько дней мы отдыхали, при чемъ
Digitized by
О o2 о


Лагерь в долине Джонг-Дунца.
температура падала до -32,5°, и после отдыха отправились к Анамбаруин-голу, к северу от горной цепи того же названия. Сперва мы остановились у озера Булунгир-нор, а потом перешли через главный перевал Шо-ово, у ко­торого северный склон замечательно крутой. От малень­кого аула близ Шо-ово мы направились к западу и здесь прошли в расстоянии не больше одного перехода от города Са-чео или Тунг-хуан (мусульмане называют его Дунгъхан). Может быть к нашему счастью мы не посетили этот город, мы ведь ничего не знали о китайских беспорядках. Этот город - конечный пункт грандиозной экспедиции графа Bela Gzechenyi, предпринятой в 1877- 1880 гг., участниками которой были Loczy и Kreitner.
Проводником нам служил старый монгол, прекрасно знающий окрестности. Снег покрывал все, но не до такой степени, чтобы животные не могли пастись. Дорога была не из лучших и около Давато, места ночевки, задул силь­нейший ветер, своего рода „фёнъ", повысивший темпера­туру до-16°.
18-го января мы дошли до долины Джонг-Дунца. От Анамбар-ула к северу тянутся масса таких долин, соединяющихся в несколько главных и исчезающих в пустыне. По такой долине с отвесными стенами из кон­гломерата и с чудным эхо мы спустились к сияющей льдом на солнце реке в главной долине, и расположи­лись на левом берегу её, имея чудный вид на снежные вершины, расположенные к югу. Замечались признаки оседлой человеческой жизни, и около долины Лу-чуэнца виднелись даже каменные постройки и поля.
Около Гошун-голя Шагдуров убил дикого верблюда; они здесь весьма обыкновенны. Часто мы видели стада от 15 до 20 штук и они встречаются даже в южных долинах.
Наконец, 24-го января мы расположились на том же месте, где останавливались 3 недели тому назад. Вблизи мы встретили караван при двух китайцах, везущих на 10 верблюдах сушеную и мороженую рыбу из Лоб-нора в Са-чео. Я хотел купить у них несколько пачек, но они отказали.

Мы обошли кругом весь Анамбаруин-ула, но своей цели, а именно, купить верблюдов, не достигли. Так как предстоял еще далекий путь и несколько лошадей казались утомленными, то я отделил караван в 6 лоша­дей с Токта-Ахуном и Ахметом во главе. Они должны были отвезти собранные коллекции и весь ненужный багаж в Абдал, а оттуда первый должен был пройти в Чархалык и исполнить следующее важное поручение: при­нять от Чердонова и Ислам-бая необходимый для нас впоследствие провиант; возвратиться в Абдал и встретить нас с почтовым джигитом, который согласно уговору должен был прибыть в Чархалык в это время. Далее Токта-Ахун должен был совершить три полных пере­хода от Кум-чапгана по северному берегу Кара-кошуна, захватив с собою трех свежих лошадей, и устроить в подходящем месте лагерь. Токта-Ахуна должны были сопро­вождать несколько знакомых с местностью рыбаков с двумя челноками. На хорошо видимом с севера бугорке они должны были разводить огонь в 12 часов дня и после наступления темноты, чтобы указать нам дорогу или дымом или огнем. На указанное место они должны были прибыть через 45 дней, считая с 27-го января, и сейчас же за­няться сигнализациею, терпеливо ожидая нашего прибытия-
В уменьшенном составе мы двинулись прямо на се­вер в пустыню Гоби по постепенно исчезающей долине. Снег тоже начал исчезать и у последнего скопления льда мы взяли запас на 10 суток. Детали строения гор постепенно сглаживаются, но кряжеобразноф строение их выступает более явственно. Пейзаж также меняет ха­рактер и почва становится более мягкой и ровной. Иногда встречаются довольно богатые заросли тереска и тамариска- настоящая степь. Пересекая несколько высохших речных долин и переправляясь через невысокие возвышенности- мы опять набрели на старинную дорогу, отмеченную ма­ленькими каменными пирамидами, без сомнения продол­жение той, которую мы видели в Астын-таге. Наконец мы перебрались через последний маленький перевал и перед нами открылось необозримое песчаное море. Здесь саксаулы росли довольно богато.
Последние отроги по сторонам долины наполовину по­гружены в сыпучий песок. Что здесь выпадают осадки и что вода имеет довольно значительную силу, можно было заключить из того, что продолжение долины тянулось изви­листым руслом довольно далеко по пескам между испо­линскими барханами: результат действия кратковременных, но сильных ливней. Целый день я шел впереди пешком, чтобы не отморозить себе ноги. Саксаулы, наполовину по­гребенные, выглядывают из песков и громадные глыбы гранита точно плавают по песку. Наконец русло исче­зает, кончаясь маленьким высохшим озером. Здесь мы запаслись топливом из сравнительно богато растущих последних саксаулов. Перед нами мертвые пески. Как всегда в пустыне, я шел впереди пешком, и на этот раз мы расположились ночевать среди песков. В про­должении следующего дня барханы постепенно понижались и мы перешли на глинистый грунт, скоро принявший характер террасс. 1-го февраля террассы обозначились резче, возросли до 50 метров и пальцеобразно показывали на С.-С.-В. К вечеру мы попали в полосу камыша и тама­рисков, богатую следами волков, сайг и верблюдов. Колодез на глубине 14 метров дал солоноватую, но год­ную для питья, воду. И в продолжение следующего дня мы проходили по камышам, вечером-же мы остановились у колодца, с отличной для питья водою; здесь мы возобно­вили запасы льда и два дня отдыхали.
Далее опять потянулась безжизненная пустыня со стран­ными образованиями из глины, похожими на развалины домов, высотой до 8 метров. Вечером мы по указанию Моллаха дошли до Ачик-кудука, „соленого колодца", нахо­дящагося на астын-ёл, „нижнем пути", из Абдала в Са-чео. В солоноватой глине мы видели ясные следы прошедшего здесь каравана. На этом пути через пустыню раньше проходили Козлов и Бонен и, может быть, Марко Поло. И мы по нем пошли до следующего „топо­левого колодца", Тограк-кудук, отдохнули день и возоб­новили запасы льда.
8-го февраля мы двинулись на север через неизвест­ные страны. Сперва мы шли по пожелтевшим камышам,
изобилующим следами диких верблюдов и сайг. Далее растительность сразу исчезла. Ь лощине был вырыт колодез, давший сносную воду. Затем мы шли по дну лощины, незаметно подымающейся к северу. Здесь, по имеющимся картам средней Азии, должна тянуться значительная горная цепь, но возвышения вид­ные со всех сторон, фдва-ли заслуживают этого назва­ния. Найденные мною между камнями остатки чугунного котла и ряды куч камней, расположенных по напра­влению З.-Ю.-З. и С.-З., ясно указывали на то, что мы шли по старинной дороге. Одна без сомнения вела к древнему городу, развалины которого мы в прошлом году нашли на берегу высохшего Лоб-нора. По второй, очевидно, ведущей в Турфан, мы пошли по выве­тренному, ярко-красному хребту. К северу вид закры­вался невысокой горной цепью. Даже совестно называть эти холмики горами, они благодаря атмосферным дей­ствиям постепенно исчезают с лица земли. Особенно резок контраст в сравнении с Тибетом.

ХХГИИ.
По неизвестной стране в поисках за водой.
Появлялись первые признаки весны, минимальная темпе­ратура редко падала ниже - 20°, зима приближалась к концу.
11-го февраля мы перешли через довольно крутой пе­ревал маленькой горной цепи. Здесь были видны масса следов диких верблюдов. 12-го ландшафт опять при­нял пустынный вид и редко встречались следы вер­блюдов. Поверхность пустыни то ровная, то слегка вол­нистая. Так как и 13-го небыло никакой перемены, то мы повернули на С.-З. и 3. Дорога чудная и в течение двух последующих дней мы повернули на Ю.-З., по напра­влению к Алтымиш-булаку. Положение было довольно кри­тическое; начиная с этого дня направление следов диких верблюдов обозначались на карте. Следы вели или к С.-З. или к Ю.-В. К Ю.-В. находились камышевые заросли около астын-ёл, через которые мы прошли. К С.-З. нахо­дились, вероятно, источники, известные только одним верблюдам. 16-го февраля, во избежание катастрофы, мы повернули прямо на юг и насколько могли прибавили шагу. Мы должны были во чтобы то ни стало стараться дойти до низины, там можно было попытать счастье достать воды. Но со всех сторон маленькие хребты закрывали горизонт, настоящий лунный ландшафт. Здесь следы верблюдов по­казывали на север и образовали целую дорогу, по кото­рой недавно прошли 57 штук, может быть они шли к источнику Паван-булак, о котором в прошлом году говорил Абду-Регим, но где он не бывал. 17-го наше
положение становится критическим; мы переходим через те маленькие хребты, через которые мы прошли на пути к северу. Они не связаны между собою и с Курук-тагом, но составляют с "ним орографическое целое. К западу виднеются цепи Курук-тага, и мы повернули туда, надеясь найти воду у его подножия. Дорога становилась тя­желой; появились „ярданги", глинистые холмы, вытянутые с севера на юг и заставляющие нас итти в далекие обходы. Наконец вышли из этого лабиринта и останови­лись на ночь между холмиками, где не было ни малейшего признака жизни. На следующий день дул очень свежий северный ветер, пронизывающий насквозь. Нет ни малейшей щепки, чтобы отогреть закоченелые члены, но верблюды непоколебимо шагают вперед, хотя давно уже им не давали ни воды, ни пищи. Следующую ночь мы остановились в совершенно открытом месте. Поужинали несколькими кусками хлеба и льда и пожертвовали на подо­гревание чая палочку от юрты. После такого-же завтрака мы тронулись с единственною мыслею достать воды. Верблюды уже 12 дней не пили, но наше положение всетаки лучше, чем в прошлом путешествии в пу­стыне Такла-макан, потому что воздух был холодный и почва отличная для больших переходов. Я все дер­жал направление на Алтымиш-булак, надеясь найти три источника восточнее этого места; о них говорил АбдуРегим в прошлом году. Легко можно было незаметно пройти мимо них; этот шторм закрывал нам гори­зонт, и дальше отстоящие горы и возвышения также заво­лакивались, так что я не мог пользоваться прошлогодней картой для ориентировки. В Такла-макан мы знали, что как ни пойдем на восток, всегда дойдем до Хотанъдарьи. Там цель-линия, а здесь точка! Теперь количе­ство верблюжьих следов опять увеличилось, и я с воз­растающим интересом наблюдал за ними, имеющими теперь направление на С. и Ю. Очевидно, что они ведут от воды или к воде. Увлекаясь я часто шел по их направлению, но всякий раз с досадой бросал, по­тому что они делали такие неожиданные повороты, что легко можно было заблудиться. Я возможно строго держался
ПО НЕИЗВЕСТНОЙ СТРАНЕ В ПОИСКАХ ЗА ВОДОЙ. 207 западного направления и решил отыскать источники АбдуРегима. Мне сегодня исполнилось 36 лет и я ждал по­дарка. На каждом шагу я теперь видел верблюжьи следы, и под конец мы набрели на низкий горный хребет, заставивший нас повернуть на Ю.-З. и Ю.-Ю.-З. В иссохшем русле были видны следы зайцев и сайг, почва сырая и покрыта соляной скорлупой; вырытый здесь колодез дал сконцентрированный соляной раствор. Мы с Шагдуровым поспешили вперед и вошли в мешко­образную долину, в которую вели все верблюжьи следы и

Ходай-Куллу и его дикий верблюд.
через 10 минут нам открылась утешительная картина Ёлдаш стоял и лизал лед. Спасены! Источник, как и все, был соленый, но лед был пресный. Здесь расли всего только 2 маленьких тамариска. Мы зажгли огонь и расположились отдохнуть. Несколько времени спустя вер­блюдам дали лед и немного выше по долине нашли кочки, послужившие нашим животным пищей более осно­вательной. 22-го февраля мы сделали небольшой переход в 20 километров и остановились в маленьком оазисе, состоящем из тамарисков и камыша и, благодаря оби­лию топлива, вечерние костры запылали ярче, чем когда либо.
Ландшафт по мере нашего движения только незначи­тельно менял свой облик и вообще был крайне однообра­зен; почва твердая и пересеченная; все горы остаются у нас с правой стороны. Опять источник, где наши верблюды паслись недолго, а потом мы пошли дальше. У третьего источника Абду-Регима я увидел стадо из 18 верблю­дов и поджидая караван, хотел дать Шагдурову возмож­ность убить одного верблюда, но он погорячился и про­махнулся, и стадо понеслось на запад. Здесь на этом благодатном месте, изобилующем камышем, водой и топливом мы остались ночевать.
По моим наблюдениям и вычислениям Алтымиш-булак должен находиться отсюда в расстоянии 28 км. на Ю.-60°-3. Мы пошли по этому направлению, но ближай­шая горная цепь заставила нас уклониться более на за­пад. Это вероятно та горная цепь, у подножия которой расположен Алтымиш-булак. В тусклой атмосфере ни­чего не было видно. Но несколько спустя перед нами от­крылись заросли, и тут то удалось Шагдурову уложить двух верблюдов. Пройденное расстояние оказалось равным 31 км., таким образом ошибка была незначительна, если при­нять в расчет пройденное расстояние в 2000 км. Мне, значит, удалось связать сделанные топографические и астрономические наблюдения с прошлогодними.
Последние дни февраля мы посвятили отдыху около клю­чей Алтымиш-булака. Один день целиком ушел на проб­ную нивеллировку с теми людьми, которые должны были помочь мне при нивеллировке от старого Лоб-Нора через пустыню к Кара-кошуну. Мы обошли оазис и при расстоя­нии в 2756 метров сделали вертикальную ошибку только в 1 миллиметр, результат сравнительно хороший.
Ходай-Куллу,случайнно оказавшийся хорошим охотни­ком, открыл новый источник к югу и тут же убил громадного бугру. Мы все переселились туда, потому что этот источник на 12 км. был ближе к месту будущих наших работ в пустыне, а именно, к развалинам древнего города. Вода оказалась сильно соленой, верблюды даже отказа­лись пить, но на поверхности льда везде образовались лужи пресной воды. Мы оставили здесь 3 хворых верблюдов и
всех лошадей под наблюдением Ходай-Верди. Кроме того мы оставили ему еще коробку спичек, котелок и щепотку чая, а сами 2-го марта с остальными 7 верблюдами и с 9 мешками льда и со всем багажем отправились для исследования древнего города. Скоро показались признаки северного берега высохшего озера; сначала мы увидели осколки посуды, которые говорили о давнишнем пребывании здесь людей, потом стали встречаться мертвые тамариски, щетиновидные остатки камыша и, наконец, раковины.

Свев Гедвн.-Тарам.-Лоб-Нор-Тевет.
14
XXVIII.
Развалины около древнего Лоб-нора.
Теперь предстояло отыскать развалины. По вычислениям нам осталось до них 14 км. Мы медленно подвигались вперед, посматривая во все стороны, чтобы не пройти ми­мо того места, где мы надеялись найти столько интерес­ного. Слева от нашего пути Шагдуров нашел разва­лины трех домов. Более восточный имел 6,5 метров в квадрате, стены его были толщиною в 1 метр и по­строены из обожженого квадратного кирпича. Более за­падная постройка - деревянная, плохо сохранившаяся, дли­ною в 26 метров и такой-же ширины, как и предыдущая. Здесь мы нашли пушечное ядро, медную уключину, не­сколько китайских монет и красных глиняных чашек.
Немного дальше я остановился и все, кроме Файзуллаха, отправились на рекогносцировку. Так как они отсутство­вали несколько часов, то мы пошли немного дальше по ярдангам и расположились у подножия глиняной башни. На ней я развел громадный костер и посланные стали возвращаться группами. Одни нашли высокую „туру" (гли­няную башню), окруженную развалинами нескольких до­мов и рекомендовали это место в качестве главной квар­тиры. В виде доказательства они притащили с собой же­лезную цепь, медную лампу, монеты и горшок.
Сюда мы перекочевали и после кратковременного отдыха и устройства лагеря, отправили верблюдов под начальством Ли-Лойе обратно к источнику; он должен был возвра­титься со всем караваном и с новыми запасами льда через 6 дней.

Тура.
Так как в нашем распоряжении было 6 дней, то в первый из них я лично занялся астрономическими наблю­дениями, а всех людей отправил на рекогносцировку. С вершины башни я сделал несколько фотографических снимков желтой, однообразной пустыни, где между ярдангами кое-где видны были остатки домов. Кругом, кроме меня и Ёлдаша, ни одной живой души. 5-го марта я обошел места, где мои люди были з;ѵи иты извлечением из остатков домов забытых предм< т<>ви.. Кроме колеса арбы они не нашли ничего интересного. Нашли, конечно,

Медная лампа.
тряпки красной материи, человеческие волосы, части скеле­тов разных домашних животных, китайские подошвы, свинцовый сосуд, концы хорошо сохранившихся веревок, осколки посуды с орнаментами, серьги, китайские монеты и т. п.; в одном доме, служившем вероятно конюшней, нашли даже хороший навоз, имевший сравнительно свежий вид; надписей-же, к сожалению, ни одной не нашли. Я обратил особое внимание на башню и велел вырыть сверху вниз через нее отверстие, но она оказалась сплошной, из необожженой глины, со связями из бревен.
Вся эта деревня состояла из 19 домов и я снял по-
Digitized by

Развалины дома около нашего лагеря.
дробный план их расположения; все дома ориентированы Ю.-ЗО0 В.-С.-ЗО0 3. Некоторые построены исключительно из дерева, другие из сплетеного камыша. Делать какие либо заключения о возрасте этих построек невозможно; остатки бревен имели весьма древний вид, но принимая в со­ображение амплитуду колебания температуры в 80°-90°, бури и летучий песок, можно только удивляться, что хоть что нибудь осталось.
Все постройки стоят на холмиках, но что они были

Глиняный сосуд и колесо арбы.
построены на ровной почве, можно заключить из того, что ветер высверлил все промежуточные места, не защищен­ные бревнами. Таким образом, тополи и остатки других растений стоят на возвышениях.
6-го марта утром, когда я проснулся, все уже были на рекогносцировке, чтобы найти более интересное место для поисков находок. Я занялся астрономическими и геологи­ческими исследованиями. Между прочим нашел озерные отложения, толщиной в 9,e метра, состоящие из слоев с остатками организмов и без оных, и очевидно, что такия отложения, образующиеся в Кара-кошуне, заставят озеро опять перекочевать к северу.

Резьба на доме.
К вечеру один за другим вернулись мои разведчики, Шагдуров после всех, и ему удалось отыскать место нахо­док Эрдека и 7-ое марта мы потратили на исследование его; Нашли новую „туру" к югу от первой и около неё раз­бросанные бревна до 7,» метра длины и 35X17 см. поперечни­ка. Несколь­ко тополей стояли еще на корнях. Мы прошли место про­шлогоднего лагеря и в 4 км. дальше наткнулись на место на­ходок Эрде­ка. Из 8 построекътолько 3 были в сравнитель­но хорошем состоянии и расположе­ны как китайский „яменъ", или
присутственное место: одно главное здание и два громадных флигеля, а между ними двор, закрытый к Ю.-В. забором с воротами. Главное здание, очевидно, служило храмом Будды и отсюда Эрдек взял свои находки. Стали копать и нашли деревянное изображение Будды, которое повидимому служило внутренним ядром для глиняной статуи, которая в свою очередь была разрисована обычным образом.
Помещенные здесь изображения дадут читателю более

Образцы резьбы по дереву, найденные в развалинах.
ясное представление о наших находках. На некоторые я тем не менее хочу обратить особое внимание. На одном бревне вырезан целый ряд стоящих изображений Будды; на другом они в сидячем положении; каждое из них находится как бы под сводом. В одном орнаменте между листьями и вьющимися растениями имеется рыба.

Статуя Будды и другие скульптуры. (Черта слева = 1 метру.)
Художнику наверно не пришло бы в голову изобра­зить рыбу, если бы она не имела особого значения в этих местностях и не составляла важную часть пропи­тания народонаселения. Изображения рыбы, мне кажется, также могут служить некоторым доказательством того, что эти деревни некогда находились на берегу озера.
Мы сделали еще одну важную находку. Занимаясь раскопками, Шагдуров обнажил маленькую дощечку, на которую он однако не обратил внимания и потому швыр­нул в сторону. Совершенно случайно я поднял ее, так как дерево показалось мне удивительно хорошо сохранив­шимся. Дощечка была покрыта буквами, исполненными тушью чрезвычайно четко и резко, но совершенно мне неизвест­ными, так как и они не были ни аравийские, ни китайские, ни монгольские, ни тибетские.

Дом, в котором были найдены рукописи.
Далее нашли остатки четок, несколько медных монет и массу глиняных чашек, служивших для жертвоприно­шения богам. Весь храм, вероятно, представлял замеча­тельное произведение искусства и был украшен массой орнаментов и резьбою. Таких построек теперь нет в Восточном Туркестане и какую прелесть представляло это место в былые времена! Но солнце склонялось к гори­зонту и мы отправились домой, руководимые костром оставшагося у палаток Кучука.
8-го все отдыхали, но соблазненные обещанной за какиенибудь документы наградой, шатались э лопатами и ры­лись в самых невозможных местах. Наконец, Моллах в строении, похожем на конюшню с тремя стойлами, на-

Раскопки в Лоу-лане.
шел обрывок скомканной бумаги с несколькими вполне ясными китайскими знаками; сюда обратилось общее вни­мание и мы сделали несколько драгоценных находок: лоскутки материи и сапогов, кости овец, позвонки рыб и здесь же несколько сот бумажных обрывков с пись­менами и 42 деревянных, в виде линеек, палочек с надписью. Они то и должны были дать достоверные сведе­ния о виде страны в то время, когда она была обитаемой, и о том, кто тут жил и при каких обстоятельствах. .
Весь этот материал в последствии был сдан знатоку китайской словесности Карлу Гимли в Висбадене, и он мне сообщил, что обозначения времени указывают на ко­нец третьего и начало четвертого столетия по Р. X., и место находки вероятно принадлежало богатому китай­скому купцу, занимавшемуся извозом и пересылкой писем в Тун гуанг (Са-чео). Географическое название стра­ны-Лоу-лан. Жители занимались хлебопашеством. Бу­мага исписана с обеих сторон, что теперь никогда не встречается в Китае. Медные монеты принадлежат про­межутку времени 118 до Р. X.-581 по Р. X.; они, значит, соответствуют времени означенному в письменах. Назва­ние Лоу-лан уже встречается у Эдризи и ученый манда­рин в Кашгаре сообщил мне, что так называлась страна около Пичан близь Турфана. Кроме того, эти до­кументы доказали, что существовало регулярное почтовое сообщение между Лоб-нором и Са-чео. Мне удалось от­крыть только 4 деревни, но много развалин могли быть и не замечены мною. Административные центры страны ве­роятно были расположены около открытых мною башень, рыбачьи хижины же по всей вероятности были расположены вдоль берегов и без сомнения исчезли в гораздо более короткийпромежуток времени.
9-го марта раскопки продолжались, и мои люди приносили находки в виде лоскутков бумаги и палочек. Части ске­лета, ручка кисти, кнут и другие редкости тоже привле­кали их внимание. Нашли также вполне целый красный глиняный горшок без ручек. К вечеру прибыл ка­раван с источника с полным запасом льда. Верблюды были в хорошем состоянии, но лошади выглядили плохо.
53
XXIX.
Нивфллировка через пустыню Лоб,-Своевре­менная ПОМОЩЬ-
Рано утром 10-го марта затрубили поход. Три мешка льда пожертвовали верблюдам. Караван разделили на две части. Мы с Шагдуровым, Кучуком, Ходай-Куллу и Ходай-Верди пошли на юг с намерением сделать нивеллировку к Кара-кошуну. Наш багаж был навьючен на 4 верблюдах, из которых 3 шли со льдом. Провизии взяли на 8 дней, из вещей только самые необходимые и важные, например: журнал и карты, найденные доку­менты и палочки. Другая часть каравана: Файзуллах, ЛиЛойе и Моллах с 6 верблюдами, 3 лошадьми, з собаками, имея провизию на 4 дня пошли к Кум-чапгану, где должны были нас ожидать.
Исходная точка для нивеллировки была избрана у под­ножия башни, где стояла моя юрта. Здесь в первый раз поставили 4-х метровую рейку, которая упиралась в до­щечку, чтобы не погружаться в песок при повороте. Нивеллир был поставлен на 100 метров южнее и после отсчета Шагдуров переносил рейку на 100 метров южнее; так мы чередовались все время до самого Кара-кошуна, т. е. 811/» километра. расстояние между нивеллиром и рейкой каждый раз измерялось Кучуком и Ходай-Куллу посред­ством ленты в 50 метров. К югу от Лоу-лана в этом направлении мы ясно заметили, как перешли через береговую линию прежнего озера. Сухия деревья, кусты и камыш сразу исчезли и мы очутились на пустынной се­рой глинистой почве не имеющей ни малейших следовъ
растительности и без сомнения представляющей собою старое дно озера.
Продя в первый день 9140 метров, мы решили остановиться, но Ходай-Верди и 4-х верблюдов не было видно. Если он заблудился и не мог бы найти нас, то наше положение было-бы критическое. Я выслал Шагдурова на поиски и велел зажечь сигнальный костер. Наконец поздней ночью Ходай-Верди явился и сообщил,что дей­ствительно заблудился и заметил это только, увидев огонь Файзуллаха. Нас он нашел только, благодаря сигнальному костру. За Шагдурова я не боялся, у него был компас, и он всегда мог бы дойти до Кара-кошуна, так как знал карту довольно хорошо.
На следующее утро задул шторм. Шагдурова не было. Но к полудню к крайнему моему удивлению он появился; ни разу не отдыхая, он шагал с 5 часов предыдущего вечера. У Файзуллаха он тоже был, руководимый его огнем и несколько раз видел следы верблюдов ХодайВерди, но опять терял их. Впрочем, найти нас при таком шторме было доказательство выдающихся способно­стей Шагдурова и я с этого момента стал ему поручать исполнение каких угодно задач. После этой счастливой встречи мы попробовали продолжать нивеллировку, но шторм помешал. Зато 12-го марта стояла прекрасная по­года и мы могли работать с раннего утра и до позднего вечера. Верблюды на этот раз были поручены Ходай-Куллу. Дорога была тяжелая, все холмики, но песка почти не было, зато в углублениях отлагалась мельчайшая пыль, по которой было тяжело передвигаться. Прошли мы углубление в 125 м. ширины и 8 метров глубины, может быть осо­бенно глубокое место прежнего озера или же часть старого русла. К вечеру оказалось, что мы прошли 11201 м. и при этом понизились на 2, «в« м. На следующее утро началась та же работа. Почва усеяна множеством раковин. Над нами пролетели 5 стай уток, направляясь к северу. В этот день мы поднялись на 2, метра и находились на 0,ии метра выше исходной точки. Другими словами, на расстоянии 32 км. мы поднялись на 11 сантиметров. Здесь,
значит, я нашел решение задачи; мы прошли явное углу­бление, представляющее бывшее дно озера Лоб-нора.
На следующее утро мы могли начать работу только в 11 часов, потому что в продолжение всего почти утра дул сильный шторм. Что мы идем по бывшему дну „Соленого озера" китайцев, явствует из того, что почва состоит из песка, пыли, извести и соли. Неть и следов органической жизни.
Лагерь на этот раз оказался на О,эм м. выше исход­ной точки. На следующий день, 15-го марта, стояла та-же великолепная теплая погода. Провизия подходила к концу; верблюдам были даны на съедение вьючные седла. Вода имела противный привкус от козьих мешков. Резуль­татом дня оказалось понижение на О, »о« метра на расстоянии 16226 км. Значит мы перешли через водораздел между обоими бассейнами.
16-го марта показались первые признаки земли в виде полувысохших тамарисков и массы уток; мы приближа­лись к берегу песчаного моря. К вечеру опять понижение на 2, ии м., на участке 19 км. и наконец 17-го марта мы увидели водное пространство и рейка, поставленная в 19-ый раз, была водружена уже на самом берегу. Все были рады, потому что нивеллировка всех утомила. Берег был совершенно пустынный, окаймленный только незначительной полосой сыпучего песка. Сейчас-же отправили Ходай-Куллу на Ю.-З., чтобы отыскать вспомогательную экспедицию ТоктаАхуна. Мы же старались достать чего-нибудь съедобного. Шагдурову удалось убить несколько жирных уток; Кучук на примитивной лодке тщетно пытался наловить рыбы, но вода была слишком солона. Я занялся вычисле­нием результатов нивеллировки и добился следую­щих данных: мы понизились еще на 55 сантиметров, значит, северный берег Кара-кошуна лежит на 2. м. ниже исходной точки у Лоу-лана, то есть на расстоянии 81. км. Следовательно я доказал, что озеро не только могло существовать в северной части пустыни Лоб, но что оно действительно когда то там и существовало.
К вечеру дня прибытия опять задул шторм и я по­жалел, что отпустил Ходай-Куллу. Во мгле ничего не
было видно. Но когда он и на второй день не возвратился мы начали беспокоиться. Шагдуров при экскурсии к западу открыл озеро, тянущееся на С. и С.-З., и вдоль берега он видел следы Ходай-Куллу. Посланный на рекогносцировку Кучук вернулся без результата. Наконец утром 20-го марта мы все отправились на поиски; багажу было немного, так что мы могли быстро передвигаться. Скоро нам при­шлось свернуть на С.-З. и С. в иоль берега, где на одном месте стояли рыбачьи лачуж и: потом мы опять напра­вились на Ю.-З. вдоль берега, но следы Ходай-Куллу, ви­димые все время, направлялились на С.-З. Вечером мы зажгли огонь, но никто не показывался. На следующий день мы продолжали итти по тому-же направлению, но зашли в такой лабиринт водных поверхностей, что были при­нуждены повернуть обратно на С.-С.-В.. Ночью образовалось несколько заливов, так что мы должны были двинуться во время, чтобы нас не окружило водой. У широкого рукава мы опять увидели следы Ходай-Куллу; он повидимому пере­правился через него вплавь. 23-го марта мы все еще шли вдоль цепи озер и вновь образующихся рукавов; ясно было видно, что озеро опять понемногу перекочевывало к северу. Очевидно, что и Токта-Ахун и Ходай-Куллу, а мо­жет быть и Файзуллах, заблудились посреди этих вновь образовавшихся озер.
Усталый и недовольный я остановился у пролива шири­ной в 7 метров и послал Шагдурова вперед на реког­носцировку. Несколько спустя он вернулся очень взволно­ванный и сообщил, что видел свежие следы 5-ти лошадей, а потом увидел и всадников.
И действительно, появилось облако пыли и к нам приближались два всадника, в которых мы узнали Чер­нова и Токта-Ахуна.
XXX.
Кочующее озеро.
Меня прежде всего интересовало, как это могло слу­читься, что Чернов мог вернуться ко мне. Прошлое лето мы узнали, что все семиреченские казаки должны были вернуться на свои посты, так как политическое положе­ние в Азии казалось неспокойным. Но Его Величество Го­сударь Император Николай II соизволил исключить Сыркина и Чернова из общего правила. Они провели всего не­сколько месяцев в Кашгаре, когда прибыла телеграмма по адресу генерального консула Петровского с предписа­нием, по которому Сыркин и Чернов моментально должны были вернуться ко мне. На другой же день они отправились, имея с собой почту, 27 ямб серебром, несколько инстру­ментов и фотографических принадлежностей, через Аксу и Курлю в Чархалык, куда они прибыли в декабре на 48-ой день. Не найдя меня там, Сыркин занялся метеорологи­ческими наблюдениями, а Чернов поехал рекогносциро­вать нижнее течение Тарима; так как он был неграмо­тен, то с ним ходил мурза, который записывал его наблюдения.
Токта-Ахун тоже отлично справился со своей задачей, только в одном отношении он не исполнил приказания, а именно: он ушел из Кум-чапгана только на 2 перехода, потому что вновь образовавшееся озеро ему помешало. Запасы у них были большие и каждый вечер они зажигали костры. Их предупредил о нашем приближении Ходай-Куллу. Он пробирался к ним в продолжение 5 суток и пи­тался за это время только случайно попавшейся уткой. Те-
Свев-Гедав.-Тарам. -Лоб-Нор,-Твбот. 15
перь не доставало Файзуллаха. Ходай-Куллу видел его следы в нескольких местах и как только Токта-Ахун узнал об этом, он отправил людей в двух партиях на поиски за ним.
25 марта Токта-Ахун и Ходай-Куллу отправились в главный лагерь. Удивительно, что на одном месте мы отстояли друг от друга всего на 3 километра, а всетаки разведчику понадобилось 5 дней, чтобы найти их. Но дело в том, что наши лагери разделялись громадными вновь образовавшимися рукавами, которые от Кара-кошуна тяну­лись на север; чтобы пройти из одного лагеря в дру­гой, нужно было обойти озеро с севера, или переправ­ляться вплавь. На другой же день и мы отправились, идя по следам спасших нас всадников. Как быстро вода идет на север, видно из того, что часть этих следов уже была покрыта водой.
Этот странный северный придаток Кара-кошуна от­части может зависеть от гидрографии всего бассейна Та­рима. В предыдущее лето все реки Восточного Турке­стана отличались необычайным обилием воды, обстоятель­ство, которое, вероятно, находится в связи с большими снежными осадками в горах. Эти осадки можно объяс­нить распределением атмосферного давления и интенсив­ностью ветров и главным образом монзуна. Когда при­ток больше, тогда и крайния озера системы Тарима раз­ливаются больше обыкновенного.
У нескольких одиноких тамарисков и сухих тополей мы остановились на ночевку на месте, где следы от ка­равана Файзуллаха были особенно отчетливы. Дорога была крайне плохая и на следующий день почва тоже не улуч­шилась: глиняные валы и борозды между ними тянулись на С.-В., как раз поперек нашего пути. Рукава нового озера направлены в ту-же сторону, и, только оставив последние за нами, мы могли повернуть на 3. и на Ю.-З. В этой се­верной части мы наткнулись на довольно частый мертвый лес, состоящий из сухих тополей и тамарисков. Вероятно мы в этом месте коснулись южного берега прежнего озера Лоб-нора.
На Ю.-З. мы шли с большим удобством по бороздам,
направляясь по следам Файзуллаха; что это были его следы, в этом мы скоро убедились найдя труп гнедой лошади, на которой ездил Шагдуров. Лучшие и мягкия части мяса были вырезаны; вероятно их запасы совершенно исто­щились.
На берегу мы заночевали. С интересом я наблюдал, как вода протекала на С.-В., т. е. как озеро постоянно рас­ширялось в этом направлении. Мы вероятно находились против северного углубления, найденного нами нивеллировкою; того незначительного возвышения, которое мы нашли между северным и южным бассейнами пустыни, в этом месте не оказалось. Еще одно интересное наблюдение мы сделали над лужей, которая образовалась после того, как Чернов семь дней тому назад сделал съемку этого места. Эта лужа не сообщалась с озером и получала воду из земли. её поверхность (ок. 50.000 кв. м.) была похожа на кипящий котел: подымавшаяся вода извлекала из почвы воздух в виде пузырей. Вода была слабо соленая. За тот небольшой промежуток времени, что мы остановились около берега, мы могли видеть, как вода разливалась во все стороны, заполняя собой все новые углубления почвы. Новое посещение этих мест разрешит вопрос, как бы­стро вода дойдет до старого бассейна Лоб-нора.
29 марта мы дошли до главного лагеря Токта-Ахуна, где они с Ходай-Куллу ожидали нас в своей хижине. Здесь мы занялись измерением количества воды, протекаю­щего на север в старое ложе Лоб-нора. Эта работа ока­залась далеко не легкой в этом заросшем камышем лаби­ринте. Возвращаясь от места нашей встречи сюда, ХодайКуллу и Токта-Ахун перешли через 8 значительных пото­ков; мне удалось измерить только шесть и во всех их вместе протекало 32 куб. метра в секунду. Это число ве­роятно слишком мало, так как много воды протекало по густым камышам. Во всяком случае мы нашли, что гро­мадное количество воды проникает на север; три миллиона куб. метров воды в сутки в состоянии образовать довольно значительное озеро при таком профиле. Кажется странным, что вода успела протечь на С.-В. всего только на несколько дневных переходов, но надо принять во внимание, в какомъ
15*
громадном количестве сухая почва впитывает в себя воду, раньше чем промокнуть и уплотниться.
В течение последних десятилетий, или со времен Прже­вальского, Кара-коипун показывал явную наклонность к высыханию. С каждым годом болота заростают и умень­шаются. Я вполне уверен, что мы через несколько лет найдем озеро на том же месте, где оно находилось по китайским данным и по остроумному теоретическому до­казательству Рихтгофена. В почти совершенно горизонталь­ной местности это и не удивительно. Кара-кошун постепенно мелеет, благодаря осаждению ила, песка и растительных остатков одновременно с тем, как северная сухая поверх­ность пустыни постепенно вытачивается ветрами все глуб­же и глубже. К изменению разности этих высот, которое есть последствие чисто механических и атмосферных сил, озеро, образующее собою конечный резервуар си­стемы Тарима, относится весьма чутко. Кончается тем, что вода, так сказать, переливается через край и течет в более низкие места. Растительность, животные и рабочее население с их хижинами передвигаются с водой, а старое озеро высыхает. В будущем повторится то-же самое в обратную сторону и тогда можно будет опреде­лить величину периода. Теперь уже нам достоверно изве­стно, что в 625 г. по Р. Хр., в последний год царствования Юан Ти, Лоб-нор находился в северной части пустыни.
2-го апреля на пути на Ю.-З. нас встретили Ниас Баки Бек, Нуметь-Бек и наш старый Моллах и сообщили, что Файзуллах с караваном благополучно прибыл в Абдал.
В челноках мы переправились через Ак-куль и вверх по Тариму и ночью, наконец, прибыли в Абдал.
На следующий день мы измерили количество воды: про­текало 156.2 куб. м. в секунду, больше чем где либо в Тариме, что отчасти зависело от необычайно суровой и богатой снегом зимы. Шторм заставил нас переждать в Абдале дольше, чем мы желали, и, наконец, после трех скучных в бурную погоду переходов, мы прибыли в Чархалык вечером 8-го апреля.
XXXI.
Приготовления в Чархалыке.- Судьба Иеламъбая.
Теперь наступило весьма приятное и вполне заслуженное время отдыха. Обстановка была самая удобная и мирная. Но только первые дни я действительно отдыхал в построен­ном Ислам-баем кресле, посвящая время почте, которую джигит Якуб только что привез из Кашгара. По вече­рам я проявлял пластинки, при чем Сыркин мне по­могал; он же заведывал метеорологической обсерваторией.
12-го апреля я поручил Шагдурову отправиться в Карашар, чтобы закупить полное монгольское снаряжение для осуществления плана проникнуть в Лхассу переодетыми. Он один был посвящен в мои планы. Чтобы не быть ему одному во время путешествия, на которое потребова­лось около одного месяца, я отправил с ним и Чердонова. Лошади их были свежи, дорога в Курлю и Кара-шар им была знакома, так что я мог быть со­вершенно спокоен за удачное исполнение поручения.
Ислам-бай прикупил новых верблюдов, так что к выступлению у нас было 39 штук, из которых, однако, три были молодые; из них один даже родился только 6-го мая. Всех кормили отлично, чтобы они запаслись но­выми силами к предстоявшему путешествию. Провизии было закуплено на 10 месяцев вперед. Наняли также 70 ослов на 2 месяца для перевозки груза. Мой старый слуга Моллах-Шах также прибыл из Черчени и его было необ­ходимо взять с собой, так как он участвовал в путе-
шествии Литледэля к Тенгри-Нор и Ладак и поэтому знал страну лучше других. Вообще много желающих участвовать в экспедиции предлагали свои услуги, но мы уже были в полном составе.
Время похода приближалось и мы понемногу готовились к выступлению. Все ненужное, как то коллекции, штуфы, скелеты, растения, археологические находки из Лоу-лана и другие вещи были выделены и их предполагалось на 8-ми верблюдах отправить по адресу генерального консула Пе­тровского в Кашгар. Но тут явился вопрос, кому пору­чить доставку. Вечером, когда я сидел один в па­латке, ко мне явился Ислам-бай и просил поручить ему отвезти эти вещи. Он мотивировал свою просьбу тем, что чувствовал себя слишком старым перенести пред­стоящие лишения. Я согласился, хотя с грустью расставался со своим верным слугой. К тому же я заме­чал, что он не мог ужиться с казаками и очень круто обращался с мусульманами. Он должен был в 2 месяца переправиться через Курлю, Кучар и Аксу в Кашгар. Невыданное ему жалованье в размере 800 руб­лей он получил золотом. После пятимесячного пребы­вания у себя дома в Оши, он должен был вернуться в Кашгар и ждать распоряжений от генерального консула Петровского, заключавшихся в отправлении почты и денег в Ладак. С Исламом также отправился старик Файзуллах; он устал и боялся горного воздуха. 5-го мая они отправились, взяв с собой громадную почту, а также подробные донесения Его Величеству Государю Императору Николаю II и королю Оскару. Кроме того я написал вицекоролю Индии Лорду Кэрсону, прося позволения при возмож­ном посещении Индии взять с собой казаков.
Та дорога, по которой я хотел проникнуть в Тибетское нагорье, ведет по узкой лощине Чархалык-су и по ней до тех пор не проходил ни один европеец. Но эта дорога совершенно непроходима для верблюдов и даже вьючные лошади ходят по ней с громадными затрудне­ниями. Поэтому пришлось организовать поход иным обра­зом Чернову, Чердонову и Турду-баю я поручил провести большой, нагруженный тяжелым багажем караван черезъ
Татлык-булак и Баг-токай к западному берегу Кумъкуля; сам я в сопровождении нескольких человек от­правился туда же по более короткой, но гораздо более труд­ной дороге по лощине.
8-го мая мы были готовы к выступлению. Чернову было поручено главное начальство над караваном и даны точ­ные инструкции. Турду-баю были подчинены верблюды. Сперва они должны были итти в Абдал, а потом по знакомой им дороге в горы. В Абдале им было приказано ку-

Сыркин и Чернов с молодыми верблюдами.
пить 50 овец и ожидать прибытия из Кара-шара Чердонова.
Они также захватили с собой козулю, весьма красивое жи­вотное, преподнесенное мне в подарок амбаномъЧархалыка Джан-Далой; она так приручилась, что бегала, как со­бака, за верблюдами.
После ухода большего каравана у меня остались только трое: Сыркин, Ли-Лойе и Моллах-шах, которому я пору­чил уход за лошадьми. Теперь осталось отправить кара­ван ослов, которые должны были итти через Оврас-сай и Кара-чокка и встретить наш большой караван у Багътокая. Старый Довлет караван-баши выступил 13-го ут­
ром, нагрузив 70 ослов маисом и снабдив своих подчиненных провиантом и шубами.
14-го мая благополучно вернулся Шагдуров. Чердонов отделился от него в Чегелык-уе. Шагдуров, конечно, отлично справился со своей задачей и даже привел с собой настоящего ламу. Шереб лама, 27-ми лет, родом из Урги, но служил в храме около Кара-шара. Он стал самым интересным лицом нашего каравана и я с его помощью прилежно возобновлял свои познания монголь­ского языка.
С Шагдуровым приехали два наших прежних спут­ника: Эрдек и Халмет Аксакал из Курли. Сам он представил отчет путешествия и вернул половину вру­ченных ему денег. Эрдек же, вполне здоровый, усилен­но просился ко мне на службу, будучи согласен на какие бы то ни было условия. Он сообщил, что в прошлом году просился в отставку под предлогом тяжкой болезни только потому, что Ислам-бай пригрозил его убить, если он покажется в Темирлыке. Я его нанял на прежних условиях.
Лама в прошлом году вернулся с паломничества в Лхассу, где в храмах изучал святые книги вместе с другим ламою из Кара-шара. В Цайдаме он видел экспедицию Козлова. Он сейчас же согласился присоеди­ниться к бурятским казакам, чтобы итти в Лхассу и рассказал им многое о прелестях этого города; но он с опасением осведомлялся, не едет ли в экспедиции рус­ский, так как в этом случае не мог бы принять участия в путешествии, ибо за это он поплатился бы жизнью. Но Шагдуров уверил его, что русский не поедет. Лама между прочим сообщил, что в расстоянии 10 переходов от Лхассы путь охраняется всадниками и пограничной стражей, строго следящими за всеми карава­нами и путешественниками. Большой караван, следовав­ший в прошлом году через наш лагерь в Темирлыке, был задержан в течении 10 дней только потому, что узнали, что наш караван находился на границе страны Цайдамских монголов.
Затем я принялся за Халмет Аксакала: у него я занялъ
Digitized by
О
о

Наша конюшня в Чархалыке.
10 ямб (около 900 рублей по тогдашней цене серебра) по векселю на имя генерального консула Петровского. Одно­временно Халмет подал мне жалобу на Ислам-бая: по­следний будто взял у него в Курле в долг 27 сэр и при напоминании грубо отказался. Сам Халмет даже на­мекнул на то, что Ислам-бай вероятно тоже обокрал и меня. Я сперва не поверил, но потом решил произвести маленькое следствие и тут открылся целый ряд мошен­нических проделок. Шагдуров видел, как он в Темирлыке купил у золотопромышленников золота на 165 сэр, но не вмешался, потому что был уверен, что это он делал по моему приказанию. Сыркина и Эрдека он надул на 16 и 10 сэр, но они стеснялись пожало­ваться. Шагдурова, которого он встретил вблизи Тыккенлыка, он хотел сбить с пути, сообщая, что я переменил план и что они должны итти через Абдал и Чимен, чтобы найти меня: этим он хотел помешать моей встре­че с Халметом, который собирался открыть мне неко­торые его мошенничества при бывших закупках провианта. Но буряты привыкли повиноваться только личным или пись­менным приказаниям и потому не придали значения его словам.
Основываясь па этом предварительном следствии, я отправил Аксакала обратно в Курлю с письмом на имя генерального консула с просьбою арестовать Ислам-бая, так как он был русский подданный, по прибытии его вь Кашгар.
В Кум-куле я опросил всех моих слуг. Все они были обмануты; один Чернов не поддался ему. Всего, оказалось, было у них отобрано 12 ямб, а у меня он украл 9 ямб. Прямой кражи он не совершил, для этого он былт> слишком умен, но при покупках он всегда обсчитывал туземцев в свою пользу. Никто никогда не жаловался на него, так как его все слишком боя­лись.
Но как это могло случиться?! В течение путешествия по Азии в 1893-97 г.г. он был образцово честен. И это можно вполне объяснить. Тогда он играл первую роль в караване, был моим доверенным во всех отношениях и
это удовлетворяло его честолюбие. Но в этом путешествии я заметно покровительствовал более интеллигентным, обра­зованным казакам и это его обидело; он решился усту­пить, но не без возмездия. Еще другие проступки, которые теперь обнаружились, окончательно охладили мои чувства к нему. В Янги-куле он взял себе три „жены*, из которых одна, дочь Мираба, обошлась ему в 100 сэр, несмотря на то, что он в то время в счет жалованья получил всего только 30. Во время 12-дневного пребывания в Черчени он во время моего отсутствия в Андере успел „жениться" и тоже самое он сделал теперь в Чархалыке. По мере изменения места пребывания, он расставался с ними, и когда он теперь уехал в Кашгар, он отказался от всех. Ко всему этому следует приба­вить, что у него, несмотря на все его легкомысленные по­ступки, в Оши находились законная жена и 5 человек детей.
Его судьба сложилась окончательно в следующем виде: в Кашгаре его арестовали и обыскали. Денег не много нашли у него, но ему запретили выезд из Кашгара. В мае 1902 г. я его там видел и он со слезами на глазах просил заступиться за него. Я ему советовал признаться во всем. Но при следствии он, несмотря на все улики, отрицал все обвинения; его приговорили к трехмесячному заключению, но по моей просьбе понизили кару на двухнедельное тюремное заключение.
Из этого мораль: на азиатов вполне нельзя полагаться они образцовые рабочие, но награждать их большим дове­рием никогда не следует.
XXXII.
Через горы северной окрайны к Кум-кулю.
17-го мая, наконец, я сел в седло, чтобы отправиться в странствования по пустынному и обширному центру Азии. С большими ожиданиями и со свежими силами мы начали это последнее знаменательное путешествие, которое должно было познакомить меня с наиболее недоступными местами материка. Я возлагал большие надежды на этот последний поход, но знал также, что он представляет самую тя­желую часть моего путешествия.
Неприятный сюрприз предстоял еще до выступления. Вечером 16-го мая прибыл караван в составе 10 мон­гольских паломников из Тарбагатая. Шагдуров иЛама встретили их в Кара-шаре и знали, что они на пути в Лхассу. Конечно, монголы, из которых некоторые говорили по турецки, узнали, что по близости расположен большой караван, и мы не могли выступить не замеченными. У Сыркина они спросили, куда караван направляется, на что тот ответил, что путь держим в Ладак и Кашгар. Шагдуров и Лама сделали большой обход на запад. Мы же с Халмет Аксакалом и Тогдасын-беком пошли по речной долине. Вся эта манипуляция была проделана с той целью, чтобы монголы при прибытии в Лхассу могли представить возможно меньше сведений о нас.
Караван, с которым я теперь перешел через север­ные цепи Кюэн-луня, состоял из следующих участни­ков: Шагдурова, Сыркина, Моллах-Шаха, Ли-Лойе, Ламы и

Вид на Чархалык-оу.
проводника, 12 лошадей и собаки Елдаш. На Ю.-В. была видна долина Чархалык-су, а на Ю. Курук-сай и Корумлук-сай, куда мы и направились. Комары в начале нас преследовали, но скоро исчезли, когда мы вошли в более пустынные места. Слева показались несколько всадниковъмонголов, следивших за нами издалека.
Первая стоянка, Йигделык-токай расположена на левом берегу Чархалык-су, шумно протекающей в балке, глу­биной в 40 метров. Отсюда вернулись Аксакал и Тогдасын-бек. Дальнейший путь шел по „каменистой долине", стены которой состоят из кирпичного цвета с черными по­лосами гранита и твердых темных сланцев. Голые иссе­ченные скалы часто закрывают кругозор, но иногда в боковой долине открывается великолепный вид на горные и снежные вершины, полный дикого величия. Дно долины покрыто щебнем и глыбами гранита различной величины, что очень затрудняло путь. У Тограк-булака стояли не­сколько одиноких тополей с чудной зеленью. Тамариски и шиповники растут обильно. Мы с наслаждением полной грудью вдыхали чистый, горный воздух после зимы, про­веденной в пыльной пустыне.
Иногда долина съуживалась, так что приходилось проби­раться по выступам и теснинам. Отсюда открывается чуд­ный вид на главную долину Чархалык-су. У тополя мы устроили дневку, чтобы подождать караван, состоящий из 10 мулов, которых я нанял для доставки кукурузы лоша­дям. В течение дневки они благополучно прибыли и теперь нас ожидал короткий, но тяжелый переход: 16 раз нам предстояло перейти через бурную речку, проносящую 9 куб. метров воды в секунду. Благодаря осторожности, с которой исследовали каждый брод, мы прошли речку все 16 раз благополучно и только одного мула, избравшего себе само­стоятельно брод, понесло по течению, при чем пропал его груз, состоявший из муки и хлеба. К сожалению был туман, мешавший наслаждаться окрестностями. Ночевка быка устроена в Мечет-сай.
На четвертом переходе мы оставили Чархалык-су и пошли по боковой долине: она уже и круче предыдущей и втаскивать по такой круче навьюченных лошадей было
довольно затруднительно. Со скалистой вершины за нами наблюдали 3 архари, но держались вне выстрела. Наконец мы достигли чрезвычайно узкого, острого и трудно доступ­ного порога „Яман-даванъ"; по обеим сторонам этой сед­ловины громоздятся дикия скалы. Воздух был прозрач­ный и вид великолепный; температура только +2,в°. К востоку склон был гораздо положе.
С безымянного места ночевки мы пошли дальше на восток вверх по новой крутой долине, на одном месте загроможденной глыбами гранита. Но с этого пункта до­лина расширилась и дорога стала удобной. На ночевке Телкелык, термометр показал 5,«° выше нуля; днем шел снег и дождь, а ночью температура пала до 6° ниже нуля. Таким образом мы опять шли навстречу зиме среди лета.
После длинного и тяжелого перехода 23 мая мы вышли на более открытые и платообразные равнины, покрытые про­шлогодней пожелтевшей травой. Здесь мы встретили пер­вых куланов. Темные тучи приветствовали нас здесь и от времени до времени изливали на нас свое содержимое в виде снега и дождя. Вечером мы опять увидали Чархалык-су, менее значительный, но с водою молочного цвета.
В нашем караване самая интересная личность безу­словно был Шереб-лама в своем красном халате, жел­том кушаке и синей шапке. Он вскоре близко познакомился со мной и съШагдуровым, других он мало знал, потому что говорил всего несколько слов по турецки. Каждый вечер я брал у него уроки монгольского языка и редко я имел та­кого интересного учителя; он старался обучить меня, чтобы быть в состоянии поговорить со мной о вопросах, интересую­щих его. На дневке у Гашеклык шел снег и град, ме­шавшие занятиям на вольном воздухе и потому я решил посвятить его в свои планы. Когда он узнал, что мы с Шагдуровым хотели пробраться в Лхассу, переодетыми мон­голами, под его руководством, он страшно испугался и объявил, что это невозможно. Он не боялся ни Далай-Ламы, ни монгольских паломников, ни китайцев в городе, но боялся тибетцев, охраняющих дорогу. Меня и Шагдурова никто не тронет, но он в качестве Ламы поплатится
жизнью. Он предлагал различные планы, но я настоял на своем и после дня, проведенного в таких разговорах, он был чрезвычайно взволнован. Я ему обещал, что если он захочет, он может вернуться домой с Кум-куля, но во всяком случае нам нужен был переводчик в Тибете, это я ему объяснил и он вполне понял мои до­воды. Когда я объявил, что он может остаться с ка,ра ваном, я же с бурятами отправлюсь в Лхассу, то он отказался от этого, не желая показаться трусом. Шагдурову он не мог простить, что тот не сразу в Кара-шаре открыл ему план целиком. Я ему сказал, что это он сделал по моему приказанию. Каждый вечер я теперь с Ламой разговаривал о своих планах и было условлено, что он пойдет с нами до Кум-куля, где объявит окончательное решение.
В течение следующих дней мы перешли через не­сколько речек, впадающих в Чархалык-су. В откры­той котловине Ункурлук мы увидели стадо овец и вече­ром, когда мы встали и немного прояснилось, мы увидели две палатки и десяток людей, у которых купили топливо, молоко и дюжину овец, которых хотели взять с собой. Эти 18 пастухов ведут оседлую жизнь и пасут лошадей и овец из Черчена, зимуют здесь же в землянках, отчасти крытых войлоком. Окрестности изобилуют дичью: архари, дикие туры, яки, медведи и волки.
27-го мая мы вышли из „долины землянокъ", имея с собой проводниками 3-х пастухов, взятых взамен про­водников из Чархалыка, и очутились в настоящей горной стране (3797 м.), что сейчас же отразилось и на дыхании; в течение следующего дня мы перешли через 4 легких, незначительных перевала, покрытых снегом, в долину Кар-ягди. Путь был удобный, посредине долины проте­кала речка, питаемая вновь выпавшим снегом. Здесь мы также перешли через довольно легкий перевал, но вы­дающийся по своему значению: он представлял водораз­дел между Восточным Туркестаном и долиной Чимфна. Высота его (4079 м.) и снег покрывал его довольно глубо­ким слоем. Затем мы направились вниз по ближайшей долине на Ю.-В., где открывается великолепная панорама

Наш лагерь у Унвурлука.
Свен-Гедин.-Тарим.-Лоб-Нор.-Тибет.
16
на покрытую снегом цепь Пиаслык и окончательно спу­стились вниз в широкую долину Чимена. Все горы имеют более зимний ландшафт, чем в октябре прошлого года: они покрыты сплошным снегом. Мы поставили палатки на берегу реки, ниже соединяющейся с Тогри-сай; пастбище здесь было неважное. Ночью заболел Шагдуров, так что при­шлось устроить дневку, но 30-го он настолько поправился, что сам настоял на том, чтобы мы шли дальше. Мы на­правились на Ю.-В. через довольно широкую реку Тогрисай и потом по поперечной долине через горную цепь Пиаслык. Пройдя значительное расстояние вверх по доли­не, мы заметили, что Шагдуров и Лама отстали и потому я послал Ли-Лойе отыскать их. Несколько спустя они вернулись втроем, оказалось, что состояние Шагдурова ухудшилось. Его напоили спиртом из банки, предназна­ченной для зоологических препаратов, и укутали поте­плее чтобы он вспотел. Спиртных напитков никогда не было у нас в караване. Чтобы дать больному отдохнуть, мы и здесь устроили дневку, и после спокойно проведенной ночи он настолько поправился, что мог с несколькими пе­редышками совершить переход до Кум-куля, где уже мог отдохнуть вдоволь.
1-го июня мы дошли до берега этого большего соленого озера. К востоку от него тянется цепь Калта-алаган. Куланы и сайги встречаются массами. Все балки высохли, и воду мы нашли только после долгих поисков в ука­занном одним из пастухов месте. Топлива было доста­точно, но пастбище неважное.
2-го и 3-го июня мы ожидали остальных частей кара­вана. Здесь мы отпустили проводников-пастухов, заста­вив их заранее набрать несколько мешков снега для пресной воды. Состояние погоды менялось, часто туман за­волакивал окрестности, но когда было ясно, мы усиленно высматривали ожидаемых. Сыркина я отправил к месту прошлогоднего лагеря на северо-западном берегу для оста­вления там указания, куда наши в случае прибытия должны отправиться. Дорогой он сделал кроки пути. Шагдурова лечили массажем и холодными компрессами и он посте­пенно поправлялся.
Наконец, 4-го при прекрасной погоде Лама в бинокль увидел большой караван и скоро мы убедились, что это наши. Но они нас не видели и на значительном расстоя­нии от нас расположились лагерем; поэтому я отправил к ним Моллах-Шаха. В бинокль мы следили за его движением, видели, как ему на встречу выехал всад­ник и как они вдвоем направились к лагерю. Там сейчас же было заметно сильное оживление и вскоре вер­блюды были снова навьючены, и караван опять тронулся; вперед выехал всадник на полных рысях, взяв на­правление на нас. Это был Кучук. Несколько дней тому назад он был выслан вперед Черновым, чтобы узнать где мы находимся. На северо-западном берегу он нашел указания Сыркина и сейчас же сообразил, где мы должны были находиться.
Затем приблизился караван, и казаки примчались и отрапортовали по-военному, что все обстоит благополучно; только 1 мула они по негодности дорогой оставили в Багътокае. Затем пришел Довлет караван-баши с кара­ваном ослов. За ним следовал Турду-бай во главе «воих превосходных и жирных верблюдов. Для всех их имелись „чапапы", белые, войлочные одеяла, чтобы защитить их от сильных колебаний температуры. Осо­бенно смешны в этих белых костюмах были молодые верблюды, бегущие, как собаки, за старыми. Козуля тоже следовала за верблюдами, но её порок состоял в том, что она истребляла слишком много кукурузы-она прези­рала желтую травку. Последними прибыли навьюченные ло­шади с их погоньщиками. Каждое отделение прошло мимо главной квартиры, где я стоял с казаками, и все веж­ливо здоровались. К югу от главной квартиры они распо­ложили багаж и палатки. Вьюки были поставлены оградой для овец, которых у нас было изрядное количество и которые всегда шли с бараном Ванькой впереди; с осени 1899 г. он постоянно ходил с нами и это было един­ственное животное, которое год спустя вернулось с нами в Кашгар.
День отдыха у Кум-куля прошел при самых разно­образных занятиях по приведению каравана в оконча16*
тельный порядок, при чем самые нужные вещи были уложены так, чтобы легко было их достать. Несколько негодных ослов были отправлены с погоныциками Назад, так как, во-первых, они были негодны, а во-вторых и груз, который они несли, уже был съеден верблюдами.
Здесь же решился вопрос о Ламе и об его участии в предстоящем походе. С Ли-Лойф они составили ма­ленькую интригу: первый сообщил, что получил изве­стие о смерти своего отца в Керии и поэтому просил уволь­нения. Но ему отказали, потому что выдали жалованья вперед за ’/« года; впрочем он уже несколько раз рассказывал нам и раньше об этом скорбном происшествии. Лама было решился присоединиться к Ли-Лойе, чтобы после прим-. кнуть к монгольскому каравану в Чимене или Цайдаме. Но когда он увидел, что Ли-Лойф не пустили, то и сам остался.
Наконец, собрали всех мусульман и торжественно произвели Турду-бая в „тугачи-баши", т. е. в главные на­чальники над верблюдами. Гамра-Куль из Чархалыка был произведен в гат-баши“, т. е. в старшие конюхи. Моллах-Шах же остался без производства вследствие недо­смотра за лошадьми у Кум-куля, где они ушли от него, так что он даже и не заметил.
ХХХИП.
Состав каравана. Переход к Арка-тагу.
Итак, настал день, когда впервыф в продолжение всего этого путешествия караван целиком был собрав на одном месте: вся главная квартира выступила в поход. Снятие лагеря и навьючиванье животных совершалось до­вольно быстро, так как каждый имел свое определенное дело и по мере навьючиванья верблюды отправлялись отде­лениями, коих всего было пять; во главе первого отделения шел Турду-бай. Между верблюдами были многие достойные внимания, принадлежавшие составу прежних моих экспе­диций; даже молодые верблюды, из которых младшему было 83 дня, с легкостью совершали переходы в 38 км.
Лошади и мулы, числом 45, шли группами под при­смотром пеших погоныциков, следивших за равномер­ным распределением груза. Овцы шли за Ванькой и только изредка требовали надсмотра. Наши восемь собак шныряли по сторонам в игривом настроении. Но козуля на этом первом переходе тяжко заболела и мы ее долж­ны были зарезать. Скелет её поступил в коллекцию.
Последними вышли ослы и скоро отстали до того, что мы потеряли их из вида; их было всего около 60 и только несколько штук пережили все путешествие.
В самом деле, этот длинный караван животных, навьюченных сундуками, палатками, юртами и мешками, представлял грандиозное зрелище в пустынной стране. Различные наряды и типы разнообразили эту картину: ка­
заки в своих поношенных мундирах и с пиубами за седлом, мусульмане в чапанах и меховых шапках, погоныцики ослов, похожие на оборванцев и босяков, Лама в своем красном костюме. Вся эта группа имела вид войска, отправляющагося завоевывать новые страны и, в самом деле, целью было завоевание, но мирное: при­соединение новой, незнакомой части земли к числу извест­ных. Караван имел вид, внушающий доверие в смысле выносливости, но если бросить взгляд на страну, через которую он подвигался; то можно было предвидеть, что переход не совершится без потерь и, в самом деле, караван таял изо дня в день и только одна пятая часть прошла эту убийственную страну.
Сам я ехал то в голове колонны, то в хвосте, за­нятый обычными работами. Сперва мы направились к югу, вдоль берега, но вскоре болотистое место заставило пас повернуть на юго-восток вдоль подножия хребта, оставляя с левой руки большую лагуну горько-соленой воды. Почва холмов состоит из мягкой, рыхлой породы, утомляющей верблюдов. Отсюда мы спустились к реке, протекаю­щей в глубоком овраге с красным дном. Несмотря на быстрое течение вода горько-соленая. Через поперечную долину мы пробрались во вторую долину, отсюда в третью, направляясь все время к югу. Крутая стена этой долины также состоит из красновато-коричневой породы, образую­щей самые фантастические формы.
Не найдя подходящего места для ночевки, мы остано­вились лагерем в чрезвычайно неудобном пустынном месте: ни пастбища, ни топлива, ни воды. Но к счастью в 9 часов пошел снег и в выставленных сосудах нам удалось собрать столько, что хватило всем на не­сколько глотков чая. Животным дали вдоволь кукурузы. Но снег перестал падать и, когда он стаял, мы попробо­вали вырыть колодез; но на 99 см. глубины он не дал нн капли воды и поэтому бросили. К утру в яме накопилось столько воды, что хватило даже собакам. Довлет догнал нас только с половиной каравана ослов и мы поэтому сделали короткий переход, чтобы дать остальным присое­диниться к нам. По указаниям Чернова, сделавшего ре­
когносцировку, мы направились на Ю.-З. по ровной твер­дой почве, исчерченной по всем направлениям тропами куланов. На севере все еще виднелась цепь Калта-алаган, но озеро скрылось за холмами. К тибетской погоде мы уже успели привыкнуть, где выпадения сильного града чередуются с солнечной погодой.
На стойбищах соблюдался такой же строгий поря­док в караване, как и в пути, и каждый вечер ла­герь разбивался по одному и тому же плану, меняете-

Вид ио дороге в Арка-таге.
муся только отчасти в зависимости от условий местности. На одном конце линии вьюков стоить палатка Турду-бая и с ним живут Гамра-Куль, Моллах-Шах и магометан­ский священник Руси-Моллах. Во второй палатке устроена кухня для меня и казаков; здесь живет один Кучук, помощник Чердонова. Чернов-кашевар казаков. Наша кухня отделена от кухни мусульман, чтобы предупредить недоразумения на почве религии. Следующее помещение- большая юрта, занята Сыркиным, Шагдуровым и Ламой: у каждого отдельная койка и сундук для имущества; у тузем­цев же имущество хранится в мешках. Шагдурову после болезни запрещено работать, но так как он вскоре по­
правился, то запрещение, конечно, было отменено. Ламе, как доктору богословия, я раз навсегда внушил, что черные работы не соответствуют его положению и что его задача состояла в обучении меня тибетскому языку („тангут кэлэ“ по монгольски) и несения обязанностей переводчика; но это не повлияло и он помогал при всех тяжелых работах и поэтому приобрел известную популярность и подзадоривал мусульман. Он обладал большою наблюдательностью и вскоре составил себе спи­сок мусульман, обоснованный на цене их, как людей и работников.
Затем следует маленькая юрта Чернова и Чердонова. Чернов следит за людьми и за тяжелыми работами в кара­ване. Чердонов-мой личный слуга и повар. На другом крайнем конце помещена моя юрта, охраняемая Ёлдашом и Ёлбарсом.
Остальные люди довольствуются более примитивными „палатками14, покрывая вьюки войлочными коврами и укры­ваясь под ними. Пищу они готовят на огне посредине улиц палаточного городка. Некоторым из них надле­жит ночью сторожить животных, чтобы они не удалялись слишком далеко. За этими сторожами наблюдает Чернов, предпринимая ночные объезды. Овец же, защищая их от волков, всегда на ночь загоняют в закрытое со всех сторон вьюками место.
Вечером наш лагерь с огнями и группамиразгова­ривающих людей представлял довольно оживленную кар­тину.
Сам я вечером занят редакцией своих наблюдений, нанесением на карту маршрута и вычислением пройденного расстояния.
Пока еще из каравана ослов только 30 штук догнали нас и на следующее утро, 8-го июня, старик Довлет вер­нулся, чтобы отыскать остальных. Мы направились на юг вверх по высохшей речной долине, вырезанной в мяг­ком красном глинистом песке. По мере передвиже­ния почва ухудшалась и сотни безводных балок соби­рались в долину, направленную к северу. Мы спу­стились в нее, но здесь грунт с каждым шагомъ
ухудшался и передвижение становилось все более затруд­нительным. Все, конечно, шли пешком, и глинистая почва большими комьями, имеющими вес свинцовых гирь, приставала к сапогам; в одной луже я даже ли­шился сапога и в одном чулке застрял в глине выше колен. Верблюды сильно утомлялись и двух совершенно истощенных мы должны были освободить от груза. Во что бы то ни стало нужно было выбраться из этого ада. Чернов ушел вперед и вернулся с известием, что впе­реди невозможно пройти даже пешему. Я приказал повер­нуть назад и итти по собственным следам, при чем все по причине узкого прохода дожны были повернуться на месте; наконец мы, после бесконечного ряда неудач, вы­брались из этой подлой мышеловки.
Сыркин рекогносцировал другую долину, ведущую с маленького перевала на западе. Сюда мы и направились. По­средине долины помещалась высохшая балка с отвесными стенами и через нее нам приходилось неоднократно перехо­дить, при чем при помощи лопат вырывали тропинки в рыхлой, как мука, породе. На перевале я пропустил весь ка­раван мимо себя, и наконец он спустился на более откры­тое место по другую сторону. На маленьком лугу у ключа мы остановились по четырем причинам: во первых, пастби­ще здесь хорошее, лучше чем у Кум-куля; во вторых, животные слишком устали; в третьих, нужно было ожи­дать караван ослов, который совершенно потеряли из вида; ослы оказались ниже всякой критики и в последние два дня многие подохли. Наконец, необходимо было выслать вперед разведчиков-Моллах-ПИаха и Ли-Лойе с пору­чением не возвращаться раньше, пока не найдут проходи­мую дорогу.
В 3 часа у нас был шторм со снегом с запада, в 9 часов с востока. Сижу и работаю в шубе, рядом печка и все это среди лета, на 24 градуса широты южнее Пе­тербурга, но ведь абсолютная высота больше 4000 метров. Жаль верблюдов, они только что потеряли зимнюю шерсть, и их возможно лучше прикрывали войлочными попо­нами.
Утром шел снег, но к обеду прояснилось и удалось
определить широту. К вечеру вернулись разведчики с хорошими известиями. Решено было выступить рано, на сле­дующем стойбище ожидать ослов и в то же время вы­слать вперед разведчиков. Температура пала до-18° и днем поднялась немного выше нуля.
По следам разведчиков мы направились на юг. Усло­вия местности были довольно благоприятны, но несмотря на это два верблюда отстали. На берегу многоводной реки мы остановились на склоне, где зеленела свежая травка. Река вырыла себе ложе с отвесными стенами, высотой в 28,и метра и, чтобы верблюды не свалились туда, мы их повели в более безопасную долину. Последнего из отставших верблюдов привел Турду-бай, а к вечеру появился Довлет с 30 ослами. Три дня были посвящены здесь отдыху, в течение которых появились еще шесть ослов; но так как об остальных небыло слышно, то я послал Чердонова с мулами и лошадьми помочь им. Он явился только на третьи сутки с полным грузом, но только из ослов до­шли немногие, и те в негодном состоянии; в один день пали 9 штук, на другой 13.
Второго отставшего верблюда мы оставили на попечение возвращающимся погоньщикам ослов. Казаки занялись охотой, а по вечерам Сыркин читал им вслух из 4-го путешествия Пржевальского.
Сыркину и Моллах-Шаху была поручена рекогносцировка, и в этот день, 14-го июня, путь по широкой долине был хороший. Дикие гуси были видны в изобилии. Один из казаков подстрелил несколько штук, при чем Эрдек с большою ловкостью догнал раненых по крутому склону; но за это он поплатился: у него сделалось такое сильное сердцебиение, что он должен был прилечь на спину, чтобы отдышаться. Вообще, много дичи встречалось здесь и наши охотники усердно пополняли запасы свежого мяса. Яков не было видно, но следы попадались и их по­мет служил пополнением запаса топлива. Между тем караван медленно подвигался в обычном порядке ко входу в долину порядочного горного хребта.
Только что мы успели вечером поставить палатки, как по другую сторону ледяного покрова, у которого мы остано­
вились при входе в долину, заметили черную точку, принятую первоначально за камень, когда уже она стала по­двигаться к нам навстречу, то мы были уверены, что это мо­лодой як. Но Чернов, следивший в бинокль, объ­явил, что это медведь, направляющийся прямо на наш лагерь. У края ледяного покрова казаки прилегли и поджи­дали его, а он, как ни в чем не бывало, направился по­перек через покров прямо к нам медленным ша­гом. Раздались три выстрела, и медведь круто повернул кругом и галопом поднялся по склону. Наши казаки вскочили на коней, раздался еще залп и медведь куба­рем покатился вниз. Оказалось, что это старый самец, страшно растерзанный нашими пулями; зубы у него были с большими дырами, так что мы, должно быть, освободили его от страшнейшей зубной боли. Мы его сфотографиро­вали, после чего содрали шкуру, которая вместе со скеле­том поступила в коллекцию.
На следующий день вернулись Сыркин и Моллах-ПИах, гарантируя еще два перехода по хорошей дороге. Но так как 16-го настала сильная снежная вьюга, то мы двину­лись только 17-го при сравнительно хорошей погоде вверх к Арка-тагу. Сыркин служил проводником. Раститель­ность исчезала и только местами встречался мох. Вече­ром-опять снежная мятель. На следующий день мы дошли до удобного перевала через горный хребет, закрывающий вид к югу и, наконец, увидели на Ю.-З. нашего старого врага Арка-таг. Между хребтами тянулась долина без стока, на дне которой заметили пресноводное замерзшее маленькое озеро; мы, остановились у его берега, выбрав место с довольно порядочным пастбищем. Здесь опять отправили разведчиков. Один из них вернулся к обеду, согласно инструкциям, и сообщил, что он на расстоянии 10 верст не нашел пастбища, остальные же толь­ко-через 2 дня с известием, что нашли перевал, но не очень удобный. На этом месте (4733 м.) я уволил Довлета, так как ослы были в слишком плохом со­стоянии. Скелеты и шкуру медведя послали с ним для доставления в Кашгар, что и было им исполнено. С ним отправились Ниас, Кадер и Курбан, все из Чар-
халыка. потому что оказались лишними и из всего личного состава наименее подходящими для меня людьми.
21-го июня мы направились на С.-С.-В., поднимаясь по удобной почве, покрытой редкой колючей травой, вверх по широкой долине, прямо к Арка-тагу, который подобно стене, закрывал нам дорогу. Дорогой Шагдуров и Сыркин убили двух сайг, при чем лошадь Сыркина на пол­ном карьере спотыкнулась, упала, перевернулась через голову и осталась мертвая на месте. Сыркин-же какимъто чудом остался невредим. В этот же день мы при­нуждены были оставить на дороге одного верблюда, нена­видевшего перевалы. Люди, посланные убить его, из жа­лости оставили его в живых, о чем я узнал только после.
В этот же день мой верховой верблюд Чонг Артан заболел задними ногами и еще 9 верблюдов пока­зывали признаки усталости, несмотря на тщательный уход за ними. Чонг Артана лфчили массажем и освободили от вьюков во время перехода через Арка-таг, благодаря чему он поправился; он был один из тех 9, которые дошли до Ладака. К лагерю мы прошли 32,3 км. ив буду­щем нам не скоро пришлось совершать такие переходы.

XXXIV.
Во вьюгу через Арка-таг. Плато Тибета,
22-го июня мы двинулись рано, чтобы штурмовать высо­ты Арка-тага, но едва успели отойти на сто шагов от лагеря, как пади» первый верблюд. Мы его развьючили; он встал и пытался следовать за нами, но опять упал и тогда мы его зарезали. Поднимаясь вверх по долине, мы попали во вьюгу, одну из сильнейших, пережитых мною в Тибете. Подъем был незначительный, но всетаки крайне утомительный при такой непогоде и такой абсолют­ной высоте. Один верблюд за другим останавливался и отказывался итти дальше; их оставили навьюченными при погоньщиках с тем, чтобы впоследствии с по­мощью лошадей доставить дальше.
Сквозь снежную мятель нельзя было ничего видеть и я сидел пригнувшись к седлу и следовал за карава­ном по звову колокольчиков. Подъем становился все круче, и в воздухе раздавались крики погоняющих вер­блюдов людей. Снег становился все глубже и мы с Ла­мой отправились вперед, чтобы посмотреть, возможен ли вообще переход. Сам по себе он не труден, но снег и абсолютная высота в 5189 метров! Звон колокольчиков и крики людей слышно сквозь вьюгу и наконец верблюды появились похожие на привидения. Слава Богу, подумал я, когда сосчитал по крайней мере 30 верблюдов из 34. Остальные пали отчасти на последнем склоне, отчасти у самого перевала. Лошади выдержали переход хорошо, мулы отлично, даже овцы справились с ним хорошо.
Южная сторона Арка-тага имеет пологий склон и на
сырой, вязкой почве было немыслимо остановиться. Нако­нец дошли до пригорка из щебня, сравнительно сухого, и здесь остановились. Утром 23-го июня, Турду-бай и несколько человек с лошадьми вернулись к павшим верблюдам, чтобы попытаться спасти их; но удалось только спасти их груз. Следовательно, мы в один день лиши­лись пяти верблюдов, зто была наибольшая потеря до сих пор, составившая */’ всего каравана. Так как груз для остальных был слишком велик, то я приказал накор­мить их вдоволь мукой и кукурузой, после чего мы про­шли еще , 11 километров и остановились за маленьким водоразделом на берегу речки, где зеленела редкая трава. С трудом верблюды дотащились до этого места, даже одна лошадь, на вид здоровая, неожиданно пала. Начиная с этого перехода не проходило дня, который не ознамено­вался бы падежом.
Наконец, в Иванов день настала желанная хорошая погода и мы могли высушить вьюки, отяжелевшие от сы­рости. Я занялся осмотром каравана. Начальник конной гвардии, Гамра-Куль рапортовался серьезно больным; ему дали порцию хины и лошадь для дальнейших переходов. Затем Лама, знающий, кроме обязанностей священника, и медицину, занялся моей верховой лошадью, ручаясь за её жизнь: он пустил ей кровь и она на нетвердых но­гах следовала за нами в течение дня. Несколько верблю­дов шли без груза. Впрочем день прошел благополучно; рельеф местности нам не мешал при передвижении на юг и приходилось только извилинами проходить мимо мно­жества маленьких озер, покрытых льдом. К югу опять показалась горная цепь и, чтобы избежать ее, мы направи­лись на З.-В.-З. вниз по широкой долине, где остановились на первом пастбище. При осмотре каравана оказалось, что моей лошади значительно лучше. Лама еще раз пустил ей кровь, после чего сделал ей холодную ножную ванну. Так как у нас был большой запас рису, то решили дать животным кукурузы, смешанной с рисом, до дости­жения местностей, изобилующих свежей травой; кроме того этим облегчался общий груз.
25-го июня мы держались более западного направления, па­
раллельно южному подножью Арка-тага. Переход был всего в 19,и километра по широкой безжизненной главной долине, где следы животных очень редки. Рельеф сильно волнистый, так что вид очень ограничен. Остановились у берега маленького озера, покрытого льдом. Так как уже давно не находили топлива, то верблюжьи седла по мере гибели верблюдов служили нам вместо дровъОпять я предпринял маленький осмотр каравана: ГамраКуль поправился, но заболели Руси-Молла и Мухамед-

У 6 у.
Турду; благодаря лекарствам и вере в них, они скоро поправились. Многие страдают горной болезнью („тутекъ"), у меня самого нет признаков её. Лошадь моя, очевидно, вне опасности, но все еще освобождена от работы. Мно-, гие верблюды худы до невозможности.
В 9 часов разразился северный шторм, температура поднялась до + 8.9°.
26-го июня мы имели замечательную погоду: утром тепло и ясно, но уже рано поднялся сильный западный ве­тер, затруднявший дыхание п мешавший передвижению и, когда, наконец, достигли места прошлогоднего лагеря, за­дул такой же ветер, как и тогда, поднимающий пыль и
песок. Единственные заметные наши следы были куча угля и золы. Благодаря этому совпадению я получил неоцени­мую контрольную точку для карты. Погода стояла чуд­ная и, несмотря на ветер, в 1 час дня температура поднялась до 420°: теплое, на подобие фёна, течение воз­духа, разгулялось над покрытым льдом озером! В те­чение дневки мне, к счастью, удалось сделать астрономи­ческое наблюдение.
28-го июня мы шли вдоль берега по ровному пути. На берегу нового озера, тоже покрытого льдом, заставившего нас временно повернуть на Ю.-В., мы остановились и раз­били лагерь. 29-го мы прошли 27 км., сперва через пологие перевал с обширным видом на юг, на богатую озе­рами, тянущуюся с В. на 3. долину. Наибольшее из озер было солоноводно и непокрыто льдом. На Ю.-В. и Ю.были видны три господствующих снежных вершины.
Чтобы остановиться на ночь, понадобилось, конечно, отыскать пресную воду, что не удалось сделать сразу. На­конец, Шагдуров нашел ее и мы остановились на бе­регу реки, на плохом пастбище. Бушевал обычный запад­ный ветер, но при закате солнца сделалось совершенно тихо, а в 8 часов вечера разразилась северная буря со скоростью ветра в 17 м. в секунду. К утру она стихла, погода разгулялась, несмотря на задувавший с Ю.-З. пас­сат. Без -особенных усилий и без потерь мы перешли через высоты к югу от озера. Но ведущие через них 8 перевала были не из приятных; почва состояла из вяз­кого красного материала. Наконец, дошли до речки, ока­завшейся верхним течением той же самой реки, у кото­рой мы ночевали прошлую ночь. Если бы мы знали это за­ранее, то, конечно, пошли бы по руслу, вместо того, чтоб карабкаться по перевалам.
1-го июля мы прошли 27*/» км. к югу. На пути выдви­нулась громадная горная цепь; наивысшую часть её, по­крытую блестящим, подобно льду, колпаком снега, нам необходимо было обойти с той или другой стороны. По указаниям Чердонова и Ламы мы двинулись на восточную сторону, но указанный ими путь был тяжелый. Медленно крутизна подъема увеличивалась, река становилась более
многоводной, чем ближе мы подходили к снегу. Всякая растительность прекратилась, даже не было мха. Наконец, мы наверху, где нас ожидал Лама. Несмотря на то, что 5 верблюдов были в плохом состоянии и три шли без вьюка, все дошли до перевала, имеющего высоту в 5337 м., значительно выше Арка-тага, но свободного от снега. Снежные поля остались с правой руки и южный склон этого массива совершенно был лишен снега. Но и здесь стекала с вершины довольно значительная река, протяже­ние которой мы не могли проследить и на берегу которой мы остановились.
При каждом привале теперь уже аптека играла выдаю­щуюся роль. Теперь явились: Чернов с сильной головной болью и Турду-бай с болью в глазах. Большое впе­чатление на последнего произвело действие кокаина, вчера Гамра-Куль также удивлялся действию этих капель, освободивших его от зубной боли. Вероятно чтобы удостовериться в действии этих капель, сегодня три человека сразу явились за лекарством от зубной боли. Состояние Мухамед-Токты было самое плачевное; он жаловался на боль в сердце и отсутствие сна; ему дали морфия и освободили от всех работ.
2-го июля тоже сделали немалый переход, а именно 261/, км.; почва здесь исключительно состояла из красного песчаника. Пастбища, как везде, плохия и верблюды про­должали худеть; у нас осталось всего 3 мешка кукурузы. Удастся ли во время дойти до мест, более богатых травой!
Значительная горная цепь заставила нас повернуть на Ю.-З. Несколько мелких озер блестят на солнце и здесь. Ёлдаш набросился и загрыз молодого оронго, пасу­щагося с маткой. Далее спустились вниз по долине к югу, но и из неё мы должны были выбраться к низкому пе­ревалу, потому что дно долины съуживалось и было покрыто острыми плитками песчаника, портившими ноги верблюдов. Здесь Сыркин убил сайгу, так что свежого мяса у нас было достаточно и меньше всего страдали от недостатка пищи мы и собаки. Было решено впредь больше экономить патроны, так как, несмотря на то, что пока еще имелся запас в 142 патрона на каждого казака, что более чемъ
Свен-Гедав.-Тарам.-Лоб-Нор.-Табет. 17
достаточно, мы все-таки не могли знать, что нам пред­стояло в будущем.
С последнего порога мы увидели маленькое озеро и на берегу его сравнительно хорошее пастбище, по крайней мере свежая зеленая травка. Так как вода была почти пресная, то мы и остановились здесь. Как всегда, к за­кату солнца пассат стихал и наступило полное безветрие, так что в сумерках я мог обедать на вольном воз­духе при горящей свечке. Но после 8-ми часов поднялся северный шторм и все поспешили укрыться в более защи­щенные от ветра места. Сегодня он подул с силой 16 м. в секунду. Шторм продолжался по крайней мере до полуночи, но утром, опять полная тишина-к 7-ми ча­сам утра в атмосфере наступило полное равновесие.
По моим вычислениям мы теперь находились в той же продольной долине, где были и прошлой осенью, на 80 км. восточнее могилы Алдата.
После дневки на этом месте мы продолжали свой путь прямо на юг по слабо волнистой почве с многочисленными солончаками. Разной дичи здесь довольно много, особенно ку­ланов и сайг. Помет яков тоже встречается часто, старый высохший, превосходный для топлива. Вновь пред нами выступает перевал; по крутой ложбине, покрытой щеб­нем мы медленно поднимаемся к гребню, высотой в 5210 м. Верблюд, идущий без груза, отстает. Наверху никакой растительности, кроме мха. К югу открывается превосходный вид: по крайней мере четыре перехода без препятствий! К северу же картина иная: масса горных цепей и гребней образуют неописуемый хаос.
На первом месте склона, где встретилась трава, мы опять остановились ночевать (5054 м.). И опять мы могли похвастаться счастливой охотой: Сыркин и Чердонов убили 12 куропаток и 2-х яков, значит, нам нечего было жа­ловаться, но верблюды и лошади, зависящие от раститель­ности, сильно страдали. На этом лагере даже при­шлось зарезать одну лошадь. На стоянках Лама и Шагду­ров вообще заняты мастерством: они мне шили монгольский костюм; уроки монгольского языка продолжаются и Лама видимо окреп духом и поддерживает свою бодрость
следующим весьма остроумным рассуждением: если нам придется плохо, то уже не очень плохо, а если все пойдет хорошо, то оно пойдет очень хорошо. Каждый вечер ровно в 9 часов я отправлялся в большую юрту Сыркина, Шагдурова и Ламы, отчасти, чтобы проконтролировать метеорологические наблюдения дня, отчасти, чтобы поупраж­няться в разговоре и поговорить о наших предприятиях в будущем. Здесь же я принимал рапорт Турду-бая о состоянии каравана и отдавал приказания на следующий день. Турду-бай того мнения, что нужно скорее спешить в страны, более богатые растительностью и где каравану для пол­ного восстановления сил необходимо не меньше месяца. В этот вечер сообщили, что овцы исчезли, но к полуночи их нашли невредимыми в ложбине, где они расположи­лись отдыхать.
6-го июля. По мере упадка сил животных переходы уменьшались; теперь нам редко удается совершить пере­ход в 20 км. Рельеф местности все еще представлял удивительный параллелизм горных цепей и почти не про­ходит дня без перевала. Теперь опять подходим к до­вольно значительному перевалу. И все та же мягкая почва, только на дне долин щебень: нет вовсе выходов корен­ных пород. Несколько верблюдов отстали и только к вечеру догнали нас: между ними верблюд, бывший со мной в 1896 году.
7-го июля почва нам благоприятствовала и без всяких перевалов мы дошли до озера, лежащего на дне неглу­бокой котловины. Вода озера, конечно, была горько-соленая и шкала ареометра не удовлетворяла степени концентрации. Береговая полоса состояла из болотистого ила; пройдя мимо неё, мы расположились у входа в долину, ведущую к перевалу. На дне долины мы попробовали вырыть колодезь и нам удалось на глубине 56 сантим. достать пресной воды.
8-го июля, несмотря на пройденных всего 14 км., только 27 верблюдов дошли до лагеря (5041 м.), и из осто­рожности мы обошли несколько незначительных перева­лов, но главного (5059 м.) мы не могли обойти. На вер­шине его паслись 8 яков, которых мы, несмотря на малое
17*
разстояние, отделяющее их от нас, оставили в покое. На южной стороне перевала рельеф становился более спу­танным. Шагдуров уехал вперед для рекогносцировки и вернулся с известием, что верблюды едва-ли будут в состоянии перейти через следующий порог; уже не хватало 8-х. У пресноводного озерка мы поэтому остановились. На следующий день 2 верблюда догнали нас, третий остался на месте.
Очевидно в таком виде мы не могли продолжать. По­этому решили выделить более слабых верблюдов. В то же время Чернов без результата рекогносцировал путь к востоку; Моллах-Шах же, с той же целью отправившийся к югу, вернулся с известием, что предстояло несколько неопасных перевалов. Здесь же на месте остались. 11 верблюдов и 6 лошадей, а из людей Руси-Моллах, Моллах-Шах, Кучук, Ходай-Куллу, Алмас из Чархалыка и 4 собаки под начальством Чернова. Им было оставлено 8 вьюков провизии. Более важный груз и все инструменты пошли с нами. Чернов получил приказание отдыхать на этом месте еще два, три дня, а потом пойти по на­шим следам или знакам (в виде маленьких пира­мид). Быстрота передвижения не определялась, так как ему был месяц в распоряжении дойти до предполагаемой нашей главной квартиры. Место её было еще не определено и выбор его зависел от многих обстоятельств.
XXXV.
Первые тибетцы.
10-го июля мы простились с людьми арьергарда. За вре­мя дневки наступила ненастная погода и утром, когда мы вышли, земля была покрыта снегом. Оставшиеся животные имели жалкий вид. Наши же более свежия сделали пере­ход в 28’/» км. Путь был удобный, особенно после того, как перешли через два маленьких перевала. На южном склоне одного из них Сыркин и Шагдуров убили каж­дый по яку, так как мясо было на исходе; зарезать овцу было жаль, мы стали смотреть на них, как на добрых спутников и к тому же мясо их было невкусно, вслед­ствие безостановочного движения и недостатка корма.
С перевала (5186 м.) нас обрадовал вид, обещав­ший открытый путь на несколько дней, но радость была не без горечи, потому что на Ю.-В., Ю. и Ю.-З. блестели гро­мадные снежные поля горной вершины. Продольная же до­лина тянется нескончаемо с востока на запад и дно её покрыто скудной растительностью из мха и дикого лука; последний потреблялся с большим удовольствием как людьми, так и животными. Стойбище находилось на вы­соте 4982 метров.
11-го июля была годовщина двух происшествий, связан­ных с большими абсолютными высотами: 4 года тому назад Андрэ и его товарищи поднялись на воздушном шаре для исследования неизвестных стран, откуда они не вернулись. В этот же день 11 лет тому назад я поднялся на вер­шину Демавенда; хотя мне стоило не малых усилий под-
няться на высоту 5715 метров, но то была одинокая вер­шина среди цветущих долин, здесь же необозримые про­странства, через которые мы тащимся тяжелыми шагами. В этот день мы без препятствий шли на В.-Ю.-В. беспре­станный дождь размягчил почву и Лама успокоил нас сообщением, что наступило дождливое время, длящееся два месяца, „по крайней мере в Лхассе", прибавил он. Издали видно, как ливни приближаются темной стеной; не­возможно от них укрыться и дождь с градом обруши­вается на наши головы; слышны удары грома. Караван при­ходить в беспорядок, все промокают и удовольствие дви­гаться по неизвестной стране бесследно исчезает. Астро­номические и фотографические приборы бездействуют, марш­рутная карта сыреет и комкается. Таким образом мы прошли полдня и, несмотря на обилие воды сверху, не могли найти питьевой воды. Наконец остановились у лужи и только успели расставить палатки, как оказалось, что вода горько-соленая. Вырытый колодец угостил нас такой же прелестью. Шагдуров уехал отыскивать воду, но вскоре вернулся карьером и взволнованный рассказал, что на не­го, безоружного, дважды нападал волк и при неимении других средств обороны, казак его угостил котлами, взя­тыми для воды. Шагдуров и Сыркин отправились сейчас же отомстить нахальному разбойнику, не постеснявшемуся продолжать свое преследование почти до самого лагеря; но при виде вооруженной силы он образумился и отправился во­свояси. За водой же отправился Эрдек и вернулся только темной ночью.
Всю ночь шел снег и двинуться утром навстречу сырости не представляло особенного удовольствия. Напра­вление держали на Ю.-В. по волнистой почве, богатой солон­чаками. Пройдя 6 маленьких перевалов мы приблизились к значительной реке, впадающей в длинное соленоводное озеро; мы остановились, чтоб напоить животных; но опять сюрприз-вода реки была соленая. К счастью, рядом на­брели на пресноводную лужу, где могли напоить животных вдоволь. На склоне с правой руки пасся громадный як. Ка­заки натравили на него собак, но он спокойно и с достоин­ством ожидал нападения. Он был до того занят соба­
ками, что мы могли подойти совсем близко. Тут Турдубай объявил, что запасы мяса на исходе. Отозвали собак в сторону и раздались два выстрела. Як нисколько не отозвался на выстрелы и только, когда снова отпустили со­бак, он с яростью пустился за ними, свалился и был уже без признаков жизни, когда мы подошли к нему. Мясо и жир, сколько было, мы взяли и остатки оставили на съедение приятелю Шагдурова-волку.
Опять мы прошли 20 км. без следов питьевой воды, несмотря на дождливое время. Наконец, остановились у маленького перевала и Шагдуров поблизости нашел воду. 383 км. осталось до северо-западного угла Тфнгри-нор и каждый ' день являлся вопрос, где найти пастбище и устроить главную квартиру. Людей едва ли встретим до покрытой снегом цепи, мелькающей впереди между хол­мами. В течение следующего дня мы держались продоль­ной долины, чтоб не утомлять верблюдов перевалами. Растительность бедна; „бука-ширикъ“, трава яков растет на дне долины. Животная жизнь более богата: встречаются яки, куланы, сайги, зайцы и куропатки. Чтобы избежать поисков за водою, мы остановились у реки с 5 куб. м. воды в секунду.
15-го июля температура поднялась до 11,и°, ночью же ми­нимум-3,«°. Все держим курс на Ю.-В. по долине, ища понижения в громадной цепи, с юга отделяющей нас от той священной страны. В середине дня мы перепра­вились через реку, наибольшую с того времени, как покинули Тарим и имеющую до 23 куб. м. в секунду, разбитую на массу рукавов; наибольшая глубина О,«о м. и быстрота 1 м. в секунду. Она на С.-З. впадала в до­вольно большое озеро, видневшееся вдали. На холмах ле­вого берега реки было видно стадо из 75 яков. Зимой они разгуливают по продольным долинам, летом же подни­маются к вечным снегам. Впереди мы увидели фи­гуру, идущую нам навстречу и приняли ее за человека. Сыркин, Турду-бай и Лама, рассматривавшие ее в бинокль, подтвердили, что это человек, собирающий помет; сзади видны были две палатки, а яки, должно быть, домашние. Но оказалось, что это-кулан, видимый спереди, палатки ока-
вались тенью от террассы; яки же, почуяв наше прибли­жение, быстро удалились.
На берегу новой реки, повидимому, ниже соединяющейся с предыдущей, мы нашли хорошее пастбище и обилие'по­мета и поэтому остановились на дневку. Выше нас чер­ными точками паслись яки; встречались куланы и сайги, а также и куропатки и гуси с гусятами. С этого лагеря были высланы вперед по долине для исследования пути Тур­ду-бай и Гамра-Куль. Погода стояла прекрасная и на сле­дующий день, но только я успел поставить универсальный инструмент для наблюдений, как разразилась гроза с градом и нужно было скорей прятаться в палатки. Вдруг поднялся крик, Чердонов, будучи дежурным, доложил, что казаки подняли медведя и только они успели в по­гоне за ним пронестись мимо лагеря, как раздался вы­стрел около палатки Чердонова: он убил громадного волка, подбиравшагося к лагерю. Казаки и медведь исчезли за рекой. Вскоре казаки возвратились и подъехав ко мне доложили, что, увлекшись погоней за медведем, они попали прямо в тибетский лагерь. Человек, вооружен­ный ружьем, при их приближении скрылся; по бли­зости паслись несколько лошадей и вчерашние яки оказа­лись домашними. После этой встречи они, не будучи в состоянии объясняться с людьми, немедленно вернулись доложить. Лама испугался. Опять возникли сомнения на счет вчерашнего кулана. Нечего было терять времени, потому что казакам казалось, будто тибетцы собрали своих яков и лошадей с намерением двинуться в до­рогу. Нужно было догнать их, чтобы получить сведения и, во всяком случае, разуверить их в могущих возник­нуть подозрениях. По словам Сыркина, расстояние до их лагеря всего 3 версты, так что они непременно нас ви­дели при вчерашнем приближении и намеренно не пока­зывались. Кто они? Так рано я не расчитывал встретить людей. До сих пор даже мы не заметили следов ста­рых костров.
Между тем я отдал приказание Ламе и Шагдурову ско­рей отправиться туда и поговорить с ними. Казак для этого переоделся в монгольский костюм, и он, благодаря
-
своей расе, имел вид вовсе не поддельный. Я их снаб­дил деньгами, чтобы, если возможно, закупить лошадей, и табаком и чаем для подарков, чтобы не было подо­зрения в враждебных намерениях. Они скоро исчезли в сумерках и я остался на месте, мысленно жалея, что так скоро встретили людей; заранее у нас было условлено, что, если мы издали увидим людей, то мы, паломники, наскоро переоденемся и, возвращаясь незаметно по собственным следам, по другой дороге проберемся к Лхассе, чтобы не могли появиться подозрения о нашей принадлежности к большому европейскому каравану. Но вот и верну­лись посланные, и без результата. Тибетцы ушли к во­стоку, костер их еще дымился. Вероятно их предупре­дили выстрелы охотившихся за медведем. Лама выразил мнение, что это охотники за яками; у костра нашли два черепа и несколько костей.
Начиная с этого дня мирная беспечность исчезла. Мы перешли почти на военное положение: ночью выставляли ча­совых и держали животных на виду лагеря. Было решено, что Чердонов останется при главном караване для усиления его до прибытия Чернова. Но с другой стороны сочли не­нужным здесь же устроить главную квартиру, потому что весть о нашем прибытии несомненно опередила бы нас, даже если бы мы отсюда попытались на лошадях, при этом утомленных, сделать усиленный переход в 1100 км. туда и обратно. Поэтому мы преспокойно остались в лагере еще день, так как Турду-бай и Гамра-Куль еще не по­явились: усиленно приготовляли и усовершенствовали мон­гольское снаряжение с потайными карманами для термо­метра, часов, анероида и записных книг. К вечеру же прибыли разведчики с хорошими вестями; они видели следы костров в нескольких местах.
18-го июля мы продолжали итти на Ю.-В.; растительность прекратилась. Трижды мы перешли через реку; впереди был виден снежный массив. Один верблюд с трудом до­брался до вечерней стоянки и когда утром отправились дальше, невозможно было заставить его следовать за нами, хотя он был жирнее других и, повидимому, совершенно здоров; очевидно он ленив, и мы были принуждены оста­
вить его на месте с одетым вьючным седлом. При нем на шесте в консервной баночке оставили записку арьер­гарду, гласящую, что на этом месте нами оставлен здо­ровый верблюд и что его следовало бы отыскать. Верблюд же вопросительно посмотрел вслед и спокойно продол­жал пастись. Таким образом мы лишились одного из 18, и об оставленном никогда ничего не узнали: арьер­гард, не строго следовавший по нашим следам, как раз обошел это место.
Мы же продолжали итти на Ю.-В. по бесплодной почве. Окрестностей не видно из за снега и града-после вче­рашней летней погоды настоящая зима. Следы яков встре­чаются массами, но стад не видно. В трех местах на­шли следы очага-кружок из камней с пеплом в се­редине.
XXXVI.
Два тяжелых перевала.-Ледяная долина - Главная квартира-Наше монгольское снаряжение.
20 июля предстояло, наконец, перебраться через гро­мадную горную цепь, покрытую снегом. Верблюды напря­гали последние силы, но упадок заметен; один из них, дромадер, очевидно, обречен уже на скорую ги­бель. Но с честью все прошли 19,1 км. Курс держали на Ю.-Ю.-З. и нам навстречу немилосердно несся снег и град; тут башлык не защищал лицо: снег проникал между воротником и шеей и холодная вода струями про­сачивалась вдоль спины. Приходилось иногда поворачиваться спиной к ветру, чтобы только отдышаться. Окрестности за­тянуты снежной завесой; не легкая задача при таких обстоя­тельствах чертить и записывать. Передвижение идет страшно медленно и скат местами до того незначителен, что только по направлению струек можно судить о направле­нии его. Почва очень мягка и неприятна для передвижений. С ледникового покрова на обе стороны перевала спускаются несколько ледниковых язычков; они совершенно покрыты снегом и с каждого из них стекает по речке. У края их видно стадо яков, до 300 штук с телятами; Чердонов убил одного теленка для пополнения провизии. Яки посте­пенно отступают перед нами по южному склону.
По плоской ложбине, по которой мы пробирались к по-
рогу перевала, протекает речка, шириною в 2 метра, но местами глубиной до 1 мфт. По берегам пучками растет гу­стая трава, а в реке даже заметили мелкую рыбу, на высоте 5000 метров. Но вот речки исчезают, склон становится круче и, наконец, мы с Ламой взошли на высшую точку в 5492 метра. Анероиды показали 394,0 мм. давления. Ка­раван все еще карабкался по склону; дальнейшую дорогу загородил нам громадный як, зловеще мотавший головой, но при виде первого верблюда, он исчез. К югу открывался вид на хаос хребтов и горных цепей и лабиринт долин. На южном склоне около реки, стекаю­щей по нем, наши собаки с яростью напали на стадо, со­стоявшее из семи старых яковъи когда их усилия со­средоточились на одном из них, то остальные убежали; этот же встал посреди ленящейся реки, после чего устав­шие собаки удовольствовались тем, что пожирали его гла­зами, сидя на берегу.
Место для ночевки не отличалось обилием травы. Одино­кая куропатка, неподвижно следящая глазами за нами, была убита выстрелом и только тогда мы заметили, что она грела трех цыплят. Верблюды с трудом отыскивали себе траву. Лама весьма основательно заметил, что только что прой­денная горная цепь играет такую же роль для жителей Тибета, как и Арка-Таг для жителей Восточного Турке­стана: они служат оградой необитаемых и неизвестных стран, расположенным между ними; эти страны самые высокие и пустынные и поэтому наиболее трудно дости­жимые части Тибета. Отсюда нам осталось 280 км. до се­верного берега Тенгри-нор.
21-го июля я проснулся при снежной пурге. Черные тучи ползали вдоль снежного Гребня и, совершенно закрывая его, оставляют видными только ледниковые отроги. Снего­вая линия здесь превышает перевал на 100 метров. Не­смотря на значительную абсолютную высоту, особенных припадков горной болезни не случилось.
В пургу, бушевавшую целый день, мы по долине напра­вились к югу. Соединясь сперва со второстепенной, главная долина повернула на Ю.-В. и мы шли по ледяной каемке, тянувшейся вдоль реки, наблюдая на противоположномъ
берегу такую-жф. На повороте реки каемка внезапно пре­кратилась и посредством лопат и топоров пришлось вы­рубить ступеньки для спуска к реке в отвесной стене, высотой в 197 м. Но так как путь по дну реки не имел внушающий доверия вид, то я выслал Шагдурова вперед посмотреть, возможно ли вообще пройти по нем. Уже успели пройти немало по отвратительной сырой почве, отчасти по воде, когда наконец вернулся Шагдуров и сообщил, что можно пройти еще 5-6 верст, но дальше, едва-ли: долина

Вырубание ступенек в каемке льда.
сильно съуживается и каемки льда исчезают, при том река своей водой занимает все ложе. Пришлось волей неволей вернуться по собственным следам, где почва совершенно приобретала свойство кашицы, так как к вечеру вода прибывала. Судя по каемкам, зимой лед совершенно заполняет ложе. Наконец у пово­рота на Ю.-В. мы отошли от реки по боковой долине и оставили здесь маленькую пирамиду со знаком, показы­вающим на С.-В., чтобы арьергард не впал в ту же ошибку, как и мы. И вместо того, чтобы спуститься в более теплые края, мы поднялись по вполне пустынной до­лине и, наконец, остановились, так как не могли на­
деяться найти пастбище раныпе перехода через пред­стоявший перевал. Вечером немного прояснилось и мы собрались в палатке Сыркина поболтать о будущем нашем путешествии. Я высказал намерение взять с собой, в виде контрабанды, фотографический аппарат и стеари­новые свечи и упрятать их в вьючном седле, но Лама отсоветовал, говоря, что легко могут украсть осла с седлом.
На следующий день условия передвижения не улучши­лись; перевал, легкий с виду, оказался тяжелей пре­дыдущих. Мы с Ламой уехали вперед и при этом стро­го держались средины ложбины, так так с боков име­лась та же непроходимая кашицеподобная масса, как и в предыдущий день; судя по поперечным и краевым ма­леньким трещинам, вся масса имеет незаметное сколь­зящее движение. Два часа понадобилось, чтобы дойти до вершины и два часа мы на перевале дожидались осталь­ных. Обильный град делал положение неприятным. Только 15 верблюдов дошли до перевала, два остались с проводниками и их груз мы перевьючили на лошадей, ездоки же пошли пешком. Южный склон оказался во много раз хуже. Все пошли пешком, верблюды утопали выше колен в такой жидкой грязи, что даже следы не сохранялись: они моментально заплывали. Дождь лил ручьями, люди и животные, промокшие до последней ни­точки, тяжело дышали. Я уже освоился с мыслью, что Чер­нов не приведет ни одного из своих жалких верблюдов. Наконец добрались до более значительной реки; откуда она взялась и куда протекала, невозможно было рассмо­треть сквозь снег. С наслаждением мы вышли на по­крытое галькой твердое её дно; воды уже нечего было бояться, так как мы и без того были совсем мокрые. На правом берегу реки я открыл пастбище. Шагдуров же нашел большой глиняный котел, вероятно, принад­лежавший охотникам, оставившим его здесь раз на­всегда; для кочевых племен он слишком велик.
Из отставших верблюдов вечером один добрался до лагеря. Второй несмотря на все усилия спасти его, по­гиб: ночью он все более и более погружался в жидкую
почву и к утру, почти уже безжизненный, отчасти при­мерз к ней. Это была тяжелая потеря, так как верблюд был без малейших недостатков.
В течение дня, посвященного отдыху, Сыркин и Шаг­дуров вернулись с известием, что они на расстоянии 3-х или 4-х верст наткнулись на превосходные луга. Благо­даря этому открытию, я решил на следующий день пере­двинуться туда и там устроить главную квартиру. По словам Турду-бая корма хватить на месяц, необходимый

Каемки льда в долине.
для полного восстановления сил каравана. К тому же уже давно пора было вам поломникам отправиться в путь: мусульмане при экскурсии слышали выстрел и мы в лю­бое время могли бы наткнуться на людей. Первоначально я предполагал отправиться с обоими бурятами и с Ламой. Но было бы слишком рисковано оставить караван под охраной одного только казака, когда уже знали о нашем приближении. Чернова нельзя было так скоро ожидать. Поэтому я объявил Чфрдонову, что он тоже останется; но всетаки я внутренно жалел лишить его паломничества в Джо (Лхассу); оно ведь по значению равняется достоинству Хаджи у мусульман. Я его утешал тем, что едва ли
нам удастся пробраться в город. Впрочем казак своих мыслей и желаний никогда не высказывает, „как началь­ство прикажетъ" для него закон. С другой стороны поло­жение паломников сильно изменилось: вместо 4-х только 3 человека; но при таком предприятии, без того отчаян­ном, численность не играла никакой роли.
24-го июля мы коротким переходом дошли до упомя­нутого места. На плоской вершине холма, на левом бере­гу реки и на высоте 5127 мет. над уровнем моря мы избрали место для лагеря. Растительность в самом деле здесь была довольно обильная. Но в стратегическом от­ношении место было неважное: кругозор закрывался со всех сторон рядом холмов и эти холмы вполне господ­ствовали над равниной: совершить нападение на лагерь было бы очень легко.
Остальные два дня, проведенные на месте этого лагеря, прошли в усердных приготовлениях. Животных, пред­назначенных для нас, 5 мулов и 4-х лошадей, подко­вали и накормили остатком кукурузы. Починили седла и попоны. Весь багаж уложили в два монгольских чемо­дана. Из инструментов я взял с собой: 3 компаса, 2 часов, 1 анероид, 2 термометра, 3 пары темных очков с сетками и фотографическую камеру с 8 дюжинами пла­стинок. Кроме того уложили: лист „Лхасса" карты (рус­ского) Главного Штаба, маленькия записные и маршрутные книги, чернила, бумагу, перья, бритву и мыло, так как предстояло возможно чаще брить всю голову; туалетных принадлежностей не понадобилось, так как для приобре­тения природного цвета лица, полезнее вовсе не мыться. Ножницы, фонарь, топор, */а дюжины стеариновых свечей и спички, немного лекарств, 10 ямб серебра, трубки и та­бак-все это было нами захвачено, как вполне необходи­мое. Провизия состояла из муки, риса и мяса. Десять ба­нок консервов уложили для первых дней и пустые банки предстояло топить в реках и озерах, чтобы не было по­дозрений. Вооружение было следующее: 1 магазинка, 1 бер­данка и офицерский револьвер; к каждому оружию 50 па­тронов. У меня также были четки и „гаво“ с изображе­нием идола на шее, в поясе нож, китайские палочки изъ
слоновой кости для еды, кожаный кисет, огниво с тру­том и кремнем и длинная трубка. Запасная одежда у нас конечно была с собой, так как пришлось не раз мокнуть. Вся посуда и все котлы-настоящие монгольские. Из числа палаток взяли наименьшую и самую легкую. Для ночного сторожа Лама сшил превосходную шинель из белого войлока-она оказалась весьма практичной. Все вещи, могущие возбудить подозрения тибетцев, мы спрятали под провизией в одном из сундуков. Многие из фтих вещей при опасности мы могли в критический момент немедленно потопить но с инструментами и с запасами я намеревался расстаться только в крайнем случае. Для часов, анероида, компасов и термометров я имел, потайные карманы и только при обыске могли бы найти их. Все было готово, даже астрономическое наблюдение было сделано, и 27-ое июля было предназначено для выступления.
В последний вечер я запер на ключ все мои драгоцен­ные сундуки, за исключением ящика с хронометрами: Сыркина я научил, как их заводить; но уже в первый вечер один остановился и во второй вечер-другой: он их не завел до конца из осторожности, боясь, чтобы не лопнула пружина. Но это не имело большего значения, так как я повторяя наблюдения на месте главного лагеря мог полу­чить время. Сыркин же, как всегда, заведывал метеоро­логической обсерваторией. В присутствии всех я торже­ственно назначил Сыркина начальником главной квар­тиры и объявил, что его распоряжения равносильны моим. Турду-баю далиправо предложить перекочевку, когда корм около лагеря кончится. По его мнению это предстояло че­рез 10 дней, так что им было еще время отыскать наи­лучшие пастбища в окрестностях. При воякой такой пе­рекочевке на месте бывшей стоянки должна быть оставлена записка с известием о направлении и перемещения. Кроме того я лично обратился к каждому из остав­шихся, напоминая им об обязанностях. Ли-Лойф имел свои соображения: первоначально он изъявил желание итти со мной в Лхассу; когда ему отказали наотрез, он стал проситься домой в Чархалык. С ним хо­тели уйти Моллах-ПИах и Гамра-Куль. Я изъявил со-
Смв-Годав.-Тарам.-Лоб-Нор.-Табет. 18
гласие и обещал выдать провизии, но в ярких крас­ках напоминал им о трудностях пути, о том что в их распоряжении только одна лошадь и одно ружье, соб­ственность Ли-Лойе, но всетаки пожелал им счастливого пути. К вечеру они раздумали и просились остаться, на что я тоже согласился. Я не мог понять, что с ними сде­лалось, но Сыркин рассказал, что видел свежие следы человека за палатками.
Наконец я беседовал наедине с Сыркиным и ука­зал ему на весь риск нашего предприятия; он только по­качал головой и ничего не ответил. „Если мы не вер­немся через 2‘/а месяца, то отправляйтесь обратно на се­вер в Чархалык и дальше в Кашгаръ". Смерти я не ожидал, но всетаки нужно было спасти карты и дневники. Сыркину я передал ключ от денежного ящика, чтобы он в случае надобности мог снарядить новую экспедицию въЧархалыке, так как едва ли хоть один из верблюдов пережил бы такой путь. Я дал ему также маршрутную карту пути, чтобы в случае надобности ему легче было про­браться обратно. Кроме того, я указал ему те ящики, ко­торые при таком стечении обстоятельств следовало бы спасти. Наконец было строжайше приказано выставлять часовых днем и ночью, особенно для охраны животных.
И после всех этих наставлений я в последний раз улегся при „цивилизованной обстановке", и проснулся только, когда Шагдуров разбудил меня.
XXXVII.
Выступление в Лхассу.-Ночное нападение.
Наскоро я облекся в монгольское одеяние: темно-крас­ный полушубок с желтым кушаком, желтая шапка и неуклюжие, на толстых подошвах, сапоги со вздернутыми носками, которые я носил раньше, чтобы снашивать их; желтой шубы не понадобилось, так как стояла чудная погода. Я был до того „неподдейьнымъ", что Сыркин, подойдя ко мне сзади, обратился ко мне по монгольски и только, когда я обернулся, заметил свою ошибку и, ко­нечно, смутился. Всех собак, кроме Маленького и Ёлбарса, привязали, навьючили животных и, наконец, настала ми­нута прощанья: все были более или менее тронуты; Сыркин отвернулся, чтоб скрыть свое волнение, а Гамра-Куль пла­кал, как дитя, провожая нас в дорогу. Шагдуров, повидимому, наслаждался мыслью о предстоящих приклю­чениях, Лама же на своем осле был флегматично-спо­коен. Нас провожал Эрдек, чтоб сторожить животных в течение первых двух ночей. Чердонов и Турду-бай тоже нас провожали, но они скоро вернулись.
Речная долина, по которой мы пошли, была узка и -окаймленна крутыми холмами. Вода протекала по глубо­кой балке и только в более широких местах река разбивается на несколько рукавов. Уже в самом начале пришлось перейти через реку девять раз. Почва состоит из красного выветрившагося песчаника, но нигде нет выходов коренной породы. На правом берегу брод былъ
18*
обозначен кучей камней, и здесь несколько закоптелых камней и убитый, вполне засохший як свидетельствовали о стоянке охотников. Медведь, повидимому, накануне или в этот же день поинтересовался остатками. Еще несколько раз мы перешли через реку и, наконец, вышли на обширную равнину. Река протекает на С.-В., а мы продол­жали путь на Ю.-В. У открытого нами ключа мы располо­жились на ночь, потому что один из мулов серьезно за­хромал. Я занялся разведением огня, остальные же более грубой работой. Лошадям и мулам арканом привязали одну переднюю ногу к задней, чтобы они не могли слишком уда­литься от лагеря. Затем поужинали жареной говядиной, рисом, хлебом и чаем; китайские палочки здесь пошли в дело, руками подхватывали, и монгольские чашечки ока­зались весьма удобными для жидкой пищи. Один Лама мало ел, он страдал головной болью и чувствовал себя скверно. Уже в 8 часов мы улеглись спать, и Эрдек сторожил животных. В первый раз паломники по-братски спали под одной крышей. На следующий день Эрдека не отпу­стили, потому что Ламе было совсем плохо: он шатался в седле и часто слезал и ложился на землю. Почва была чудная и твердая, с легкостью мы проехали почти 40 км. Растительность в долинах и на холмах, по которым проезжали, была скудная, но дичи, куланов и яков было много: они питаются мохом и растениями, которых наши домашния животные не знают. Следов людей не было видно, хотя мы тщательно всматривались в окрестности из осторожности. Нужно было дать Эрдеку время скрыться незамеченным. Курс держали на В.-Ю.-В. На В. высится покрытая снегом громада, ближе расстилается голубое озеро. У берега, вдоль которого мы хотели пройти, отвес­ные стены красного песчаника, заградили нам путь и заставили нас итти в обход через холмы на Ю.-З., но пройдя их мы вышли на удобный берег. Уступы и террассы указывают на стадию высыхания. На берегу нет следа жизни: вода горько-соленая. Наступила пора думать о ночлеге, и к югу от озера показалось другое с пресной водой, несмотря на то, что берега его столь же пустынны; пастбище и топливо поэтому было не обильно.
Digitized by

Три паломника при выступлении из главной квартиры.
Лама чувствовал себя лучше и настроение было превос­ходное: сидя у огня мы строили планы. Я вычислялъмаршрут дня; Лама рассказывал, как строго тибетцы в Накчу допрашивают и обыскивают всех паломников из Монголии и поэтому мы сочли наиболее благоразум­ным обойти это место, но вместо того попытаться про­браться к западному берегу Тенгри-нор и оттуда к пе­ревалу Лани-ля. Значит, между Накчу и Лхассой мы должны были примкнуть к общему пути паломников и исчезнуть в толпе их. Затем надо мной совершили обряд по­стрижения: Шагдуров, ножницами истребил всю раститель­ность на моей голове и Эрдек бритвой довел голову до­состояния бильярдного шара. Шагдуров и Лама с интере­сом следили за операцией. Сам же я под конец не по­щадил и усов и успокоился тем, что у меня еще остались брови. Но этим процедура не закончилась: Лама умелой рукой вымазал мое лицо смесью сала, сажи и бурой краски. Я посмотрел в зеркало и почти испугался, с трудом узнав самого себя, до того я имел вид неподдельного монгола. Когда мазь высохла, мое лицо приняло серова­тый оттенок.
Наша стоянка была устроена на перешейке между двумя вышеупомянутыми озерами. Кругом ни следа человече­ского. В пять часов поднялся северный шторм и в 8 часов мы уже спали, чтоб вполне отдохнуть в послед­ний раз. Эрдек же сторожил животных на расстоянии 200 шагов от лагеря и утром предполагалось его отпу­стить. Около полуночи его голова просунулась в палатку,, и он чуть живой от страха шепнул: „Бир адам келды", т. е. пришел человек! Как ужаленные, мы вскочили и с ружьями и с револьверами бросились из палатки. Буря все еще бушевала; месяц тускло освещал окрестности. Эрдек короткими словами рассказал, что видел темную фигуру, пробирающуюся к крайним лошадям и что онъдо того испугался, что сразу побежал донести, вместо того,чтобы забить тревогу. Поэтому мы, конечно, опоздали. При слабом свете луны мы только могли заметить, как два. всадника с двумя подручными лошадьми исчезли за хол­мами. Выстрел Шагдурова не поправил дела. Он сейчасъ
же с Ламой и с Эрдфком пустились по следам, но час спустя, они вернулись без результата. Сейчас же учинили военный совет; сосчитали оставшихся живот­ных: две лошади, моя и Шагдурова, исчезли. По сле­дам было видно, что 3 человека против ветра при­близились к лагерю, два из них с лошадьми оста­новились в ложбине, третий же на четвереньках подполз к лошадям и согнал двух в ложбину, а затем все три в одно мгновенье скрылись за холмами. Я до того расстроился этим случаем, что разные дикие проекты отомщения возникли у меня в голове; и действительно было чему сердиться: ведь это совершилось на глазах ноч­ного сторожа и двух злых псов. Глупого Эрдека я со­вершенно забыл разнести. Его храбрость была приурочена к пустыням и другим необитаемым странам и он совершенно прав, что иметь дело с людьми хуже всего.
Наконец, я успокоился и обсудил наше положение. По следам преследовать было невозможно: они недалеко исчезали на твердом щебне. Шагдуров ни за что не хотел расстаться со своим конем; но и он успокоился, когда я ему доказал нелепость преследовать при таких обстоя­тельствах: все шансы были на их стороне, и при наших скверных усталых лошадях, даже если бы были видны следы, было бы невозможно догнать их; они знакомы с местностью, мы же нет. Нужно было утешиться тем, что они не взяли с собой всех наших лошадей. Ве. роятно, эти конокрады имели какое-нибудь отношение к следам, виденным Сыркиным и к выстрелам, слы­шанным мусульманами: за нами следили и нас очевидно сторожили со всех сторон.
После этого случая о сне, конечно, нечего было и ду­мать. Мы сидели и разговаривали у огня, потом пригото­вили завтрак. На рассвете собрались в путь. Для меня осталась другая белая лошадь, Шагдурову досталась ло­шадь Эрдека. Сам же Эрдек съума сходил от страха: ему безоружному предстояло пройти 70 килом. до главного лагеря. Он униженно просился итти с нами, обе­щая быть более бдительным в следующий раз, но я ему
отказал наотрез. Я передал ему записку на имя Сыр­кина, в которой описал случившееся и предупредил его быть настороже, чтобы не украли животных. Далее при­казал послать Чердонова, Ли-Лойе и еще одного на пресле­дование конокрадов, на что пожертвовать не более недели. Письмо это Эрдек засунул в пояс, ему 'дали коробку спичек и он отправился, имея вид осужденного на смерть. Как только мы сели на лошадей, он пустился бегом вдоль берега. Он, конечно, был уверен, в том, что за каждым камнем его выжидает разбойник. Уже впоследствии, когда миновали все заботы о путешествии в Лхассу, он сам рассказывал, о своем возвращении. Целый день 29-го июля он не остановился ни на минуту, боялся итти по нашим следам, пробирался ложбинами и балками. Все время он с нетерпением ждал темноты, но когда стемнело и пошел сильный дождь, то стало в десять раз хуже: он пугался малейшего звука, даже соб­ственных шагов. Наконец, уже темною ночью он до­брался до входа в нашу долину, и все время ему казалось, что сзади слышны шаги, и как он не заблудился, осталось загадкой. У входа в лагерь его чуть было не застрелил ночной сторож, забивший тревогу. Но его во время узнали удивленные товарищи; долго он не мог ответить на расспросы: ведь он не ел ничего за это время. рассказ Эрдека и письмо, конечно, взволновали всех оставшихся, ночные дозоры были усилены и ожидали худшего. На дру­гое же утро Чердонов, Турду-бай и Ли-Лойе отправились преследовать разбойников; Эрдек лежал без ног. Не­смотря на дождь нашли и наши следы, и следы разбойни­ков: по ним они шли около 40 верст, считая от соле­ного озера; здесь разбойники присоединились к партии своих с 15 яками. После этого они так долго шли по воде и щебню, что следы совершенно исчезли.
Но пора вернуться к нашему путешествию. Курс держали на Ю.-В. и В.-Ю.-В. и в течение дня прошли почти 40 кило­метров. На берегу следующего за лагерем озера, мы ви­дели следы стада баранов. Затем шли по широкой до­лине, богатой подножным кормом. На косогоре паслось стадо из сотни яков и мы усердно высматривали пасту-
хов; при нашем приближении яки ускакали: они оказа­лись дикими. Все долины, повидимому, сходятся на Ю.-З.; там же вероятно находится озеро. Вид местности одно­образный в течение всего дня. К вечеру мы остановились на открытом месте на берегу речки. Подножного корма и топлива достаточно. Так как нас было только трое, то и мне пришлось взяться за более грубую работу, которую я справ­лял в последний раз в 1886 году, при одиноком пу­тешествии через Персию. Шагдуров и Лама занялись живот­ными, я же собирал топливо. Теперь я уже больше не „Ваше Превосходительство": строго было запрещено Шагдурову и Ламе оказывать мне знаки почтения. Шагдуров наш начальник и все мы его слушаемся. Запрещено было также говорить по-русски. Шагдуров после некоторого на­выка справлялся со своей ролью отлично. Лама остался Ламой. Мне же было хуже всего: и роль монгола и роль рабочего не легка. Шагдуров и Лама к вечеру были в удручен­ном настроении: в то время, когда они загоняли живот­ных на ночь, они видели в отдалении трех конных ти­бетцев, проехавших с востока на С.-З.; при виде на шфго лагеря они остановились было, но затем поехали дальше. Очевидно за нами следят и их поведение показа­лось подозрительным.
Когда стемнело, мы привязали животных перед палат­кой, с подветренной стороны. Ёлбарса привязали сна­ружи, под ветром, а Маленького устроили за палат­кой. Потушили огонь и приготовились к ночи: ее разде­лили на три вахты: я вступал в 9 часов вечера, Шаг­дуров в 12 часов ночи, а Лама в 3 часа утра. Первая вахта оказалась не трудной, отчасти потому, что я перед вступлением выспался, отчасти же потому, что ожидали нападения. Но несмотря на то, что я всячески старался раз­влечься и собаками и мулами, время шло очень медленно; ѴаЮ разразилась сильная гроза. Промокая постепенно до нитки, я ходил взад и вперед. Дождь шел не пере­ставая. Послышался отдаленный вой: не забить ли тре­вогу? Нет, это Ёлбарс завыл с тоски. Раскаты грома и дождь все время меня смущали. Уже первый час, но разбудить Шагдурова мне жаль; он так крепко спит.
Вдруг собаки поднимают озлобленный лай. Лама проснул­ся и вооруженные ружьем и револьвером мы направи­лись к подозрительному месту: я ясно расслышал конский топот и в другом направлении лай собаки. Разбудив Шагдурова, я с ним прокрался прямо по ветру, повременам останавливаясь и прислушиваясь. Опять послышался быстро удаляющийся конский топот, и опять все стихло; когда все успокоились Шагдуров вступил на вахту.
Уже в 5 часов утра нас разбудил Лама. Настроение не из лучших после такой сырой ночи. Все грязно и мокро, все издает какой то прелый запах. По моему, все идет как нельзя лучше. Мои мусульмане без сомнения считали меня более или менее сумасшедшим, когда я сна­рядился в это безумное предприятие. Город Лхасса ведь, благодаря описаниям, картам и фотографиям пундитов и бурятов, более известен, чем большинство других го­родов Средней Азии. Но меня привлекала мысль о пред­стоящих трудностях и приключениях, приятная переме­на после двухлетнего странствования по необитаемым час­тям материка. Лама мне до мельчайших подробностей описывал город, мне это уже надоело. Я хотел познако­миться с тибетцами, расспросить, узнать, почему они так презирают европейцев. Несколько лет тому назад молодой человек, необладавший критическим умом, описал, каким мукам и истязаниям он подвергался со стороны тибетцев; его захватывающие душу подробности меня не смутили просто потому, что я не верил им Было бы хорошо, еслибы люди, которые не могут в сво­их повествованиях держаться правды, вовсе-бы не писали книг.
ХХХѴИИГ.
Первые кочевники-Опасный брод.
День настал пасмурный и морозный, хотя дождя выпа­ло меньше, чем можно было ожидать. Утром Лама уве­рял, что видит палатку и советовал заехать за справ­ками, но я предпочел направиться прямо к перевалу в южных горах, совершенно побелевших от выпавшего града. В долине мы видели следы недавних привалов и на перевале была воздвигнута каменная пирамида. В долине, ведущей на Ю.-В., мы наткнулись на труп овцы, навьюченной двойным мешком с солью. Вообще следы пребывания человека становятся все многочисленнее.
Когда долина повернула на Ю.-З., мы ее покинули и переправились через следующую горную цепь. Здесь мы попали на хорошо заметную дорогу, но вид на Ю.-В. мало утешителен: горные кряжи тянутся за кряжами. Мы спу­стились по открытой ПИагдуровым дороге вниз в долину, изобилующей водой и подножным кормом. Так как впереди растительность, повидимому, убывала, то мы вскоре остановились на стратегически удобном месте: на пере­шейке, шириной в 70 метров между двумя озерами. Дождь шел безостановочно. Уже в 8 часов мы привяза­ли животных и я вступил на вахту. На этот раз ника­ких тревожных случаев не было, если не считать отвя­завшихся двух мулов, на водворение которых на старое место ушло ‘/2 часа. Когда же я проснулся на следующее утро, 31 июля, дождь шел с прежней силой. Во всемъ
караване не было сухой нитки, но мы не смущаясь сели в седла и двинулись все в том же направлении на Ю.-В. Дорога, ведет повидимому, в Лхассу через 5 маленьких перевалов второстепенной величины. Далее с ней с ле­вой стороны соединяется другая дорога, по которой, судя по следам, недавно прошло большое стадо яков. И действи­тельно, недалеко мы увидели чернеющих на дороге яков и стадо баранов. Даже палатка выделилась из под при­крытия холма. Мы с Шагдуровым продолжали путь, а Лама отправился к палатке для переговоров. Оказалось, что это тангуты-паломники идущие в знаменитый храм Кумъбум. Они передвигались очень медленно с частыми прива­лами и были уверены, что остался еще месяц пути до Лхассы. Они удивительно интересовались нами и подробно хо­тели узнать, откуда мы идем и куда мы направляемся, сколько нас и т. д. Баранов сторожила старушка, без сомнения, привыкшая к паломникам: она не показывала и призна­ков боязни. Она сообщила, что в следующей долине мы уви­дим черную палатку, жители которой могут сообщить нам желаемые указания. На указанном месте мы действительно нашли палатку и остановились в версте от неё из осто­рожности опять таки в открытом месте. Лама сразу от­правился к палатке и вернулся с хорошими известиями: он там видел молодого человека и двух женщин; они извинились, что ничего не могут продать, потому что праздничный день, но все таки снабдили его сухим топли­вом. На вопрос, могут ли они продать нам лошадей, они не могли ответить: хозяина не было дома. Лама едва успел сообщить нам эти новости, как явился сам хо­зяин. Сперва он остановился поодаль, но приглашенный Ламой без стеснения приблизился и уселся перед входом в палатку. Ему было около 40 лет; звали его Сампо-Синги; его лицо было смуглое, почти черное, морщинистое, без бо­роды; черные волосы мокрыми клочками свешивались на разорванный, мешковатый тулуп; грубые войлочные сапоги, пояс с трубкой и с кисетом-все было покрыто корой грязи. Головного прибора и штанов на нем не было. Он беспрестанно сморкался в пальцы и мы последовали его примеру, уверенные, что это так требует тибетский эти-

Молодой пастух-тибетец.
кет. бесцеремонно Сампо-Синги осмотрел наши вещи-
инструменты и дневники мы вовремя успели упрятать. На меня он не обратил особого внимания. Ламе удалось узнать от него, что место вчерашнего лагеря называется
Мфрик, что река, протекающая недалеко отсюда, называется

Старик-тибетец.
Гом-джима и что ближайшие горы но­сят название Гарамук-Лурумак. Да­лее он сообщил, что в течение двух дней мы едва ли встретим кочевников, но в третий дойдем до многочисленных палаток. По его словам, короткими переходами нам остава­лось 12 дней до Лхассы, а большими (до 40 верст)- 8 дней. Путь, по которому идем, ведет к пере­валу Лани-ля. В течение разговора Шагдуров при­казал мне собрать жи­вотных на ночь и, если­бы удаляющийся СампоСинги был более интел­лигентен, то у него мо­гли бы возникнуть подо­зрения из того обстоя­тельства, что я так неумело принялся за ис­полнение поручения.
При закате солнца по­года немного проясни­лась, но к ночи опять
полил равномерный сильный дождь. Ночь мы
провели сравнительно спокойно в соседстве мирных ко­чевников, так как Сампо-Синги уверял, что разбойники здесь не встречаются.
1-го августа меня разбудили известием, что идут три тибетца: двое мужчин и женщина. Мы поспешили

Женщина-тибетка.
спрятать мелкие вещи, могущие нас изобличить. СампоСинги опять ораторствовал, выставляя свои приношения у огня. Какие прелести! Большой кусок сала (мор), горшок простокваши (шо), чашка творога (чора), горшок молока (ома) и сливок (бема). Творог входит в приготовление дамбы- национального лакомства монголов, также как и прочия составные части: мука, чай и кусочки жира или масла; с дамбой я, признаюсь, не мог свыкнуться. При вопросе о плате Сампо-Синги отказался от каких либо денег, кроме монет из Лхассы; так как их у нас не было, то мы ему предложили китайской материи, которой у нас имелся маленький запас. Долго мы торговались и на­конец условились на 12 арши­нах. Сампо-Синги умертвил барана очень примитивным способом: связал ему ноги, придавил голову к земле и засунул два пальца в но­здри; пока баран еще барах­тался, Сампо-Синги усердно молился: „он маны падми хумъ“. После этой неприятной сцены мы все вместе позав­тракали. Только женщина до того влюбилась в кусок ма­терии, что ничего не ела. Она была одета также, как и муж­
чины, и как онп, неимоверно грязна. После завтрака Сампо-Синги помог нам навьючить лошадей и пожелал нам счастливого пути в Лхассу и приятного пребывания там. Мы обещали посетить его на обратном пути, что и сделали, но он тогда уже успел переселиться в другие края.
Мы тронулись в 9 часов через холмы и бугорки по направлению к реке Гарчусенги. Погода обещала мало приятного. И действительно, только успели отойти на пять минут от Гом джима, как дождь полил ручьями,
и почва, конечно, превратилась в кашу. Гарчу-сенги мы оста­вили с левой руки и через перевал по крутому косогору спустились на широкое и ровное дно долины. Наконец по холмам, покрытым богатой растительностью, мы вышли на берег реки, до того широкой, что мы первоначально приняли ее за озеро. Эта река Сачусангпо, через которую необхо­димо было перейти, оказалась той же самой, через кото­рую перешли Бонвало, Анри Орлеанский и Рокгиль, но она от дождя до того разлилась, что переправа через нее внушала опасение. Река разбивалась на 20 рукавов, из которых 4 были весьма солидных размеров. Но Лама, ехавший всегда впереди, не тратя времени на иссле­дования брода и не колеблясь пустился в воду. Все обо­шлось благополучно и только местами глубина достигала одного метра. Мы посредине остановились отдохнуть несколь­ко минуть на илистом наносе. Берегов не видать сквозь частый дождь. Но Лама бесстрашно двинулся дальше. Вода доходила до седла и Лама поднял колени, чтобы не зачер­пнуть воды в сапоги. Мул, навьюченный нашими обиты­ми кожей, сундуками, благодаря последним, был поднят водою и кружась понесся по течению; я уже считал его погибшим. Но он удивительно ловко выбрался из на­иболее быстрого течения и выкарабкался на берег. Лама, благодаря шуму не заметил опасности, грозившей на­вьюченному мулу и не смущаясь продолжал путеше­ствие и благополучно выехал на другой берег. Нам на высоких лошадях грозила меньшая опасность. Я один замешкался и отстал, следя за переправой остальных. Наконец я пустился по прямому направлению к перепра­вившимся; вода все прибывала, и что мне кричали мои спутники, я за шумом воды не мог понять. Когда же лошадь пустилась вплавь, я основательно таки выкупался в мутной воде. Еще немного усилий и мы выбрались на крутой берег. Все было перемочено; но это ничто не значи­ло, так как дождь уже заранее сделал свое дело. Всю переправу совершили в 26 минут. Общая ширина водного пространства была около 500 метров. Измерить количество воды нам не пришлось, но на глаз я определил его в 200-250 куб. метров в секунду. Это одна из самых зна­
чительных рек центрального Тибета, конечно не имею­щих стока к морю.
Погода стояла ничуть не привлекательнее и местность приобретала все более мрачный вид. Мои сапоги были за­мечательно водонепроницаемы и поэтому я предпочел их снять, вылил содержимое и повесил за седлом. Всем нам уже надоело путешествовать при мокрой погоде и поэтому мы остановились у маленькой речки, под холмом, покрытым травой. С большим трудом уда­лось развести огонь и немного обсушить самую необходимую одежду. Вахту свою я отстоял благополучно, хотя благодаря нервному возбуждению мне слышались то крики, то шаги, то конский топот. Теперь уже ни для кого не могло оста­ваться тайною, что мы отправляемся в Лхассу. Наше поло­жение становилось с каждым днем все более критиче­ским; но мы с честью уже выдержали два тяжелых испыта­ния: покушение разбойников и переправу через реку. Мои товарищи спят тяжелым сном. Но полночь, пора ложиться! Мы с Шагдуровым безмолвно поменялись местами.

Свев-Гедв в.-Тарам.-Исб-Нор - Тибет.
19
XXXIX.
В критическом положении.
День 2-го августа был для нас счастливым: дождя не было, хотя утро обещало мало хорошего, так как небо было затянуто грозными тучами; но к вечеру солнце победоносно осветило однообразный пейзаж. Дорога могла бы быть хорошей, если бы перед тем не выпало столько дождя. Высоких гор не было видно, может быть потому, что они были задернуты темными обла. ками. Вдали справа показалось черная палатка и около неё несколько яков и стадо баранов. Мы шли по следам стада яков и, наконец догнали караван, расположив­шийся на косогоре около дороги; 300 навьюченных яков паслись около родников на зеленой траве. Их погоныцики, числом 25, расположились у костра под открытом не­бом; палатки у них не было. Их груз, состоящий из кирпичного чая, был назначен из Кум-бум в Ташилумпо на Брамапутре. Они передвигаются только по ночам, что бы дать животным пастись днем; отличный способ, когда путь известен и когда не нужно заниматься съемкой. Пока мы проезжали, несколько человек высыпало на дорогу. Верхняя часть тела у них была совершенно обнажена и шуба свешивалась сзади придерживаемая одним только кушаком. Они сразу спросили, сколько нас, как будто собирались померяться с нами силами. Далее последовали вопросы, куда, откуда и т. д. Между прочим я слышал как один из них, толкая товарища в бок и указывая
на меня пальцем, сказал слово „пелингъ", т. е. европе­ец. Вид у них был ужасный, сущие разбойники. Несмо­тря на их приглашение, мы не остановились, но далеко не ушли, всего 25 км. потому, что лошади не были в состо­янии итти дальше.
Вечер был прекрасный, солнце грело и мы выложили все вещи для просушки. Но только мы успели распо­ложиться вокруг лампы, которую смастерил накануне

Домашний як. (Мой верховой як на пути из Лея в Каракорум в 1902).
Лама на своей вахте из консервной баночки, как раз­разилась непогода с градом и дождем и принудила нас быстро спрятать разложенное имущество. В течение вечера пришли к заключению, что необходимо выменять лошадей и мулов на яков, чтоб совершать более значительные переходы.
В последние дни ничего подозрительного не случилось, но Лама быть уверен, что охотники за яками уже уведо­мили вождя в Накчу, а этот в свою очередь разослал курьеров по всей стране для усиления надзора. Поэтому было бы выгодно пройти в более населенные места, где мы могли бы незаметно проскочить.
19*
Ночью мы удвоили бдительность, потому что погоныцики при чайном караване внушали нам мало доверия. Сле­дующий день, чтобы дать отдохнуть животным, мы оста­лись на этом же месте, называемом тангутами Амдомочу. Утром в день отдыха мимо нас прошел чайный караван в образцовом порядке, с военной дисциплиной: они шли отделениями в 30-40 яков каждое, и в каждом отделении порядок поддерживался несколькими погоныциками. Стоило им только махнуть рукой, и як, отделившийся от своего каравана, возвращался на свое место. Вьюки они имели незначительные, и все погоныцики шли пешком; из них 10 были вооружены ружьями. Ради разнообразия они те­перь путешествовали днем, потому что лунный свет при срав­нительном изобилии подножного корма, давал животным возможность пастись и ночью. Картина была довольно инте­ресная: все были черны, и яки, и люди, и их одежда, и вооружение.
Целый день мы наслаждались чудной погодой, и все вещи наши подверглись основательной просушке. Я увлекся кулинарным искусством и готовил настоящие лакомства, поджаривая куски мяса на масле, приправляя их солью и творогом. Нашелся также мешечек изюма, и к чаю он доставил нам не мало наслаждения. Покуривая после обеда мы развалились погреться на солнышке. К вечеру занялись обновлением цвета моего лица. Раз­говорным языком у нас служил исключительно мон­гольский, и мы заранее подготовлялись отвечать на до­просы. Все мы буряты из Сахира и проехали через страну монголов Халха и через Цайдам. Лама ни за что не хотел слыть за монгола; он боялся, чтобы его не узнали и не задержали. Вообще его мучила совесть, и це­лый день он произносил нескончаемые молитвы, чтоб успокоить ее. Он очень интересовался христианской рели­гиею и расспрашивал меня о ней, уверяя, что в ней с буддийской много общего, и что я имел столько же права на паломничество в Лхассу, сколько и он. Видя, что я занят столь разнообразными наблюдениями, он пришел к заключению, что ламы в Лхассе должны быть благо­дарны и за то, что их посетит столь ученый муж. Самъ
он часто Оросил меня помолиться за него, чтоб опасность миновала его; ведь он только ради меня предпринял это путешествие.
4 августа, в 5 часов утра, мы двинулись. По довольно открытой стране мы прошли через несколько речек, держа направление на Ю.-Ю.-В. Нам встретился караван из 100 яков с легким тюком, прикрываемых дюжиной вооруженных конных мужчин. При встрече произошло маленькое замешательство: наши мулы присоединились к каравану и яки взбесились и понесли, собаки наши подра* лись между собою и стоило не мало трудов привести все опять в порядок. Мулы после этого долго не могли успо­коиться и пришлось одного привязать, чтобы препятствовать его самостоятельным экскурсиям по равнине. Погода стояла прекрасная и мы по хорошей дороге поднялись к удоб­ному перевалу, украшенному кучей камней („убу") и пли­тами песчаника с надписью: „Он маны падми хумъ“. Почва была изрыта ходами крыс, ловля которых предста­вляла любимое занятие собак. На перевале мы миновали несколько черных палаток со стадами баранов и яков. С перевала спустились в обширную котловину. Лама за­вязал переговоры со стариком, вышедшим из палатки, но тот не согласился даже продать нам молока. Дорога становится все шире и число палаток все увеличивается. С левой стороны у озера мы прошли мимо знакомого нам каравана с чаем. Чтобы нас не тревожили слишком много любопытные, мы прошли еще час, всего с утра 34 ‘/г км., и расположились у поселка состоявшего из четырех палаток. Лама направился туда и вернулся с куском сала и с „домбой" (монгольская чашка) молока, полученных в об­мен на китайскую фарфоровую чашку. Нас между тем посетил молодой тибетец, и только по возвращению Ламы мы могли понять кое-что из его речей; он был родом из Амдо, где говорят на наречии, несколько отличаю­щемся от наречия Лхассы. Он сидел у нас и мы его вполне предоставили Ламе; только когда начинало смер­каться, он удалился. На вопрос, встречаются ли здесь разбойники, он ответил: „Для нас тибетцев их нет,
но для вас, путников из далеких стран, местность не безопасна".
В понедельник 5 августа мы проехали 34 км. до ла-. геря. Мы прошли мимо озера, названного вчерашним тибет­цем Цзо-некк в него стекались все окрестные реки. Далее перешли через три перевала, и на одном из них разра­зилась обычная непогода с градом и дождем, несмотря на то, что погода до сих пор стояла прекрасная. На об­ширной равнине, окруженной довольно значительными го­рами мы остановились, чтобы, как впоследствии оказалось, не итти дальше в этом направлении. Всего мы прошли от главной квартиры 270 километров. В пути на нас нигде не обратили никакого внимания; это нас удивило: тибетцы продолжали сидеть у своих палаток. И даже здесь, где по близости помещались 12 черных палаток, любопытных зрителей к нам не явилось. Мы, конечно, этому были очень рады.
Вечером, когда я успел совершить обряд бритья и окрашивания и только что заснул, Шагдуров разбудил меня и сообщил, что к нам идут три тибетца. Шагдуров и Лама вышли к ним для переговоров, я же остался в палатке. Долго они не возвращались, но наконец вернулся Шагдуров, спокоен как всегда, но уже то, что он обра­тился ко мне по-русски, не предвещало ничего хорошего. „Наши дела плохи, сказал он, я ни слова не понял из разговоров, но беспрестанно слышал слова: швед-пелинг, чанто (мусульманин), бурят, Лхасса. Они теперь сидят и разговаривают, Лама почти плачетъ". Но вот и Лама появился крайне взволнованный. Когда он немного успокоился, он сообщил, что один из трех посетите­лей, повидимому, нойин (офицер, судя по головному убору), рассказал, что три дня тому назад было получено известие, будто „шведский европеецъ" (швед-пелингь) на­ходится в пути в Лхассу и что охотники за яками, недавно прибывшие в Накчу, видели большой караван и массу вооруженных европейцев на пути к югу. После этого введения он предложил Ламе массу вопросов: знает-ли он что-нибудь о европейцах, не находится ли один из них между нами, сколько нас, как вооружены, откуда
идем, отчего прошли этой непосещаемой монголами доро* гой. „Говори правду; как это возможно, что Лама согла­шается итти с незнакомыми иностранцами". Лама ответил, что получил приказание амбана в Кара-Шаре в качестве переводчика пройти с европейским караваном в Ладак. Европейцы остановились в расстоянии 9 переходов и пока животные отдыхают, нам было позволено совершить паломничество в Лхассу. Офицер очень подробно расспра­шивал Ламу о главной квартире и Лама правдоподобно

Группа тибетцев.
сообщил, что там нас ждут 3 европейца и 14 мусуль­ман. Резолюция его была следующая: оставаться на месте в течение следующего дня, тогда к нам прибудет мон­гольский переводчик, чтобы расспросить других. Осталь­ную часть вечера мы провели, подготовляясь к распросам следующего дня.
Меня страшно интересовало, откуда они взяли слово „швед-пелингъ“. Возможно, что кто нибудь из большего монгольского каравана, прошедшего мимо нашей главной квартиры в Темирлыке осенью 1900 г., слышал это слово от Шагдурова или Чердонова, тогда еще ничего не подозре­вавших о путешествии в Лхассу. Возможно также, что Лама
в разговоре с офицером пользовался этим словом. Шаг­дуров уверял, что на Ламу полагаться нельзя, что ему каза­лось, будто Лама в течение разговора исключительно подда­кивал офицеру. Но признать Ламу изменником я не мог, одно обстоятельство говорило в его пользу, а именно, что ему, Ламе, было бы выгодно хранить наше ин­когнито, так как при нашем разоблачении исключительно он поплатился бы за наш подлог. Что уже до 5-го ав­густа нас ожидали, можно было вывести из того, что у одной палатки нас спросили, видели ли мы европейцев и один из погоныциков прямо назвал меня „пелингомъ“.
Отстоять вахты в эту ночь было не трудно, соседов было много. Ночная тишина постоянно перерывалась лаем собак; вероятно кочевники переходили от палатки к па­латке, передавая известие о прибытии иностранцев.
XL.
В плену у тибетцев.
Наша судьба должна была решиться 6-го августа. Не­медленно после восхода солнца подъехали три тибетца, ко­торые слезли с лошадей на почтительном расстоянии, расположились у костра и набили трубки светлым, мел­ким, но мало ароматическим табаком. Их главная цель, очевидно, состояла в осмотре моих глаз, так как они сейчас же попросили меня снять очки. Вероятно, они думали, что все европейцы имеют светлые волосы и голубые глаза, поэтому они были крайне поражены, увидев, что мои глаза также черны, как и их. Их просьбу посмотреть на наше оружие мы удовлетворили с удовольствием, на­деясь произвести им впечатление.
После этого они сочли благоразумным удалиться, но пред­варительно объяснили, что потребуется три месяца, чтобы дойти до Лхассы. Вероятно, они хотели напугать нас этим известием и заставить нас повернуть назад. Че­рез полчаса явился высокий, коротко остриженный, седой лама в красном одеянии и в желтой шапке; он с первого взгляда произвел на меня впечатление честного человека и, действительно, он не задавал нам никаких лишних вопросов, а только желал узнать о силе нашей главной квартиры, которую мы не скрывали. С поражаю­щей уверенностью этот старик сказал: „Вы должны остаться здесь три или пять дней. Сегодня утром мы по-
слали нарочных к начальнику провинции Накчу, чтобы узнать, можете ли вы ехать дальше или нет. В ответ будет или письмо с инструкцией или сам начальник Камба-Бомбо: во всяком случае вы пока в плену у нас. Если мы вас пропустим и потом окажется, что вы не имели права ехать в Лхассу, то мы бы поплатились жизнью за это. Наш ближайший начальник в Накчу, ему мы под­чиняемся и у него мы должны испрашивать приказаний".
Мое предложение послать курьера с запросом в Лхассу, он отверг, в виду того, что ответ мог при­быть не ранее, чем через месяц. Точно также он не разрешил ехать нам самим в Накчу, так как онь, вероятно, боялся, что мы поедем дальше на Лхассу. Что мы принадлежали к составу того большего каравана, ко­торый пришел с севера, это они поняли, точно также, как и мы, что они хотели удостовериться в правдивости наших показаний. Скоро и эти гости уехали.
Теперь мы думали, что нас оставят в покое, но уже через несколько минут ход действий наполнил нас тревогой. Со всех сторон собрались у маленького палаточ­ного лагеря, разбитого в расстоянии одного километра от нашего, маленькия кучки всадников,вооруженных копьями, мечами и ружьями с вилами. Некоторые носили высокие белые, войлочные шапки с полями, другие темные бинты; все были в коричневых, красных, черных или серых плащах. На вид они очень походили на разбойников, но были, очевидно, солдатами, которых мобилизовали для за­щиты южного Тибета от нашего нашествия.
С большим вниманием мы следили за ними в би­нокли. Лама упал духом, будучи уверен, что они на­меревались нас убить. Их сбор кончился маневром, который нисколько не успокоил нас. После того как 7 всадников полной рысью отправились на восток, вероят­но в Накчу, и несколько других по направлению к Лхассе, остальные ринулись сплоченной кучей прямо на нашу палатку. Одно мгновение я действительно думал, что наше положение более чем критическое; поэтому мы держали наше оружие наготове и стояли или сидели у .входа в нашу палатку. Тибетцы махали копьями над головами и

Лама с молитвенным барабаном.
издавали страшнейший рев; они неслись, как будто-бы в кавалерийскую атаку, шлепая копытами о мокрую землю и брызгая грязью. Некоторые из них махали мечами и, повидимому, командовали.
Недалеко от палатки всадники повернули, частью налево, частью направо кругом, чтобы в двух группах вер­нуться к исходному пункту. Они повторяли этот маневр несколько раз, очевидно желая устрашить нас, и это мнение утвердилось у нас, когда они спешились и начали стрелять в цель. В два часа они опять сели на коней и исчезли на С.-В., что очень встревожило меня, так как я боялся, что они намеревались напасть на главный лагерь.
Мы курили и сидели в палатке часов до 10 вечера. Ливень и град чередовались, и мы были рады, что могли спать всю ночь без заботы о животных, которых сте­регли тибетцы. Нам предложили четырех сторожей около самой палатки, но мы отказались от подобного шпионства. На более далеком расстоянии нас сторожили, как мы узнали впоследствие, 37 постов.
В течение всего следующего дня приходили к нам ти­бетцы отдельными группами, так что мы не оставались одни ни на полчаса; это было похоже на постоянную смену ча­совых. Всюду разъезжали верховые; то они приезжали, то уезжали. Самая большая группа состояла из 10 че­ловек. Было очевидно, что состоялась полная мобилизация. Один из наших гостей сказал весьма откровенно, что она направлена против нашего большего лагеря в горах. Другой говорил, что это только лазутчики и патрули, ко­торые охраняют страну и следят за тем, чтобы неприя­тели не проникали в нее. За нас самих я не беспоко­ился, но зато очень за главную квартиру.
8-го августа все также лил дождь. Гости приходили и надоедали нам, как и в предыдущий день. Сперва пришли 5 человек с овцой и спросили, желаем ли мы еще чего нибудь. Мы заказали жиру, масла, молока и простокваши, что нам и принесли в гораздо большем количестве, чем нам было нужно. Они спросили нас, находился ли главный лагерь вблизи лагеря кочевников, которые могли бы доставить им необходимые припасы. Это несколько
успокоило меня, и я начал сомневаться относительно того, что мобилизация была направлена на наш главный лагерь. Далее мы узнали, что начальник в Накчу Камба-Бомбо и Нансо-Лама прибудут на следующий день. Отвечать на расспросы я отказался до приезда Камба-Бомбо.
9-го августа около 10 часов дня переводчик КамбаБомбо известил нас о прибытии начальника края и о его желании видеть нас. Действительно на дороге в Лхассу, на расстоянии нескольких километров стоял целый го-

Тибетский солдат.
родок палаток. Одна из них была довольно значитель­ных размеров, белого цвета с голубыми полосками; остальные были меньше и из некоторых подымался дым. Переводчику было поручено предложить нам, от имени Камба-Бомбо, переехать в его непосредственное соседство и пожаловать на угощение. В одной из палаток уже приготовляли яства. В середину поставили зажаренную целиком овцу, а вокруг неё чашки с чаем и цамба, а при нашем прибытии нас бы почествовали „хаддикомъ“, т. е. тонким светлым бинтом, который монголы и тибетцы передают важным гостям в знак почета.
На это приглашение я без запинки ответил, что, если Камба-Бомбо человек с образованием, то он долженъ
сделать нам визит раньше, чем пригласить нас к себе, что мы никогда ничего о нем не слышали и не знали, имеет ли он право разыгрывать такого важного госпо­дина или нет. В течение двух часов переводчик убеждал и умолял нас принять приглашение, но мы оста­лись непоколебимы. „Празднество", говорил переводчик, „приготовлено и устроено в вашу честь и вас ждут; если вы не придете, то это будет моя вина, и я попаду в немилость и меня прогонятъ". Наконец он сел на ло­шадь и уехал.
В течение двух часов мы были предоставлены самим себе и рассуждали о нашем критическом положении. По близости не было видно никого, только у палаток губерна­тора толпились люди. Может быть Камба-Бомбо был оскорблен моим невежливым ответом и теперь гото­вился наказать нас порядком; одним словом это было ужасно неприятное ожидание.
Вдруг засуетились около белых палаток и забегали, приготовили оружие, сели на лошадей и длинная черная ве­реница всадников понеслась прямо на нас. Дождя не было, так что мы беспрепятственно могли любоваться этим истин­но прекрасным зрелищем. Полным галопом всадники неслись на нас и чувство было такое, как будто на нас сейчас обрушится лавина. Наши ружья и револьверы были заряжены и находились под рукой, .но мы стояли около палатки, и никто бы не мог подозревать в нас то беспокойство, которое овладело нами.
В серединЬ тибетцев ехал их начальник на кра­сивом большом муле; все остальные были на лошадях. Он был окружен своим штабом, состоявшим из военных, гражданских и духовныхчиновников. Неда­леко от нас несколько человек выделилось вперед, в том числе знакомый нам переводчик, который объя­вил, что сам Камба-Бомбо удостаивает нас своим посеще­нием. Когда последний остановился около нашей палатки, несколько человек его свиты соскочили с лошадей и ра­зостлали ему ковер, на который он и слез. Он сел на подушки, которые тут же приготовили и рядом с ним Нансо-Лама, важный священник из Накчу.

Палатка тибетских вождей.
Теперь я спокойно подошел к нему и пригласил его в палатку, куда он сейчас же вошел и сел, после нескольких церемоний, на почетное место-мокрый мешок с маисом. Ему было около 40 лет, роста он был ма­ленького, и хотя вид у него был бледный и усталый, но тем не менее довольный, повидимому тем, что мы попа­лись. Его платье было очень изящное и он, должно быть, одел его именно для визита, так как оно было совер­шенно чисто и без пятен. Верхнее платье, большой крас­ный плащ и красный башлык, он дал на руки слуге. Сам он был в маленькой голубой китайской шапочке и в желтом шелковом платье с широкими рукавами; на погах у него были зеленые бархатные монгольские сапоги.
К Камба-Бомбо теперь поднесли чернила, перо и бу­магу и он сам начал расспрашивать и записывать. Обо мне он и не спрашивал. Шагдуров объявил, что он русский подданный и бурят, и что русские власти сочтут оскорблением, если его не пропустят в Лхассу. Но Кам­ба-Бомбо смеялся и говорил, что у него предписание из Лхассы, и что нас дальше не пустят ни шагу по этому направлению.
Мы поняли, что больше нечего было делать. Шагдуров рассказал о краже лошадей. Сперва Камба-Бомбо гово­рил, что он не отвечает за то, что случается за грани­цей его провинции, на что Шагдуров ответил: „Если это не ваша земля, то, может быть, это русские владения". На это Камба-Бомбо рассердился и сказал, что все это владения Далай-Ламы. Кончилось тем, что он обещал дать .нам две лошади взамен украденных. Наконец он объявил, что мы можем итти, когда нам угодно, но что он не оставит Джаллок (название места, где мы находились) раньше нас. Чтобы не терять времени, мы решили возвра­титься уже на следующий день. До границы (у Сачу-сангпо) с нами должна была итти охрана, и когда мы попросили отдать приказание, чтобы она сопровождала нас до глав­ной квартиры, во избежании утомляющей нас обязанности сторожить животных по ночам, то нам обещали и это. Далее нам обещали бесплатную доставку провианта в те­чение всего нашего путешествия.

Свен-Гедин.-Тврим.-Лоб-Нор.-Тибет.
20
В общем Камба-Бомбо был очень любезен и совсем не обижен тем, что его заставили приехать. Кто я такой, ото он вероятно никогда не узнал толком, но он, долж­но быть, подозревал что-то особенное под моей изодран­ной монгольской одеждой, иначе он не приехал бы с таким блеском. С Китаем тибетцы находятся в посто­янных сношениях; их страна номинально находится в подчинении у Китая, в Лхассе имеется китайский предста­витель и „яменъ“ недалеко от Потала, храмового дворца Далай-Ламы. Без сомнения власти в Лхассе знали о не­давних происшествиях в Китае и о том, как серьезно было наказано убийство фон-Кеттелера. В таком случае они понимали, что умнее всего не трогать европейцев.
Во время разговора остальные тибетцы теснились вокруг нас, делая всякия замечания и наблюдения. Они носили мечи в богато отделанных серебром, кораллами и изум­рудом ножнах, „гаво“ (чехол для бурхана) из сере­бра, браслеты, разноцветные украшения в длинных ко­сах, словом, они нарядились наилучшим образом. Бо­лее знатные носили большие белые шапки с плюмажем, другие бинты, третьи ничего.
Шерфб-Лама был совершенно подавлен всей этой рос­кошью. Он стоял на коленях, наклонившись вперед и смотрел в землю, когда Камба-Бомбо его расспраши­вал. Он отвечал коротко и отрывисто, что именно, мы не понимали, так как они говорили по-тибетски. После он рассказывал, что Камба-Бомбо упрекал его за то, что он пошел с нами, европейцами, которых не пускают в Лхассу. Его имя было занесено в церковные книги и ему не разрешалось больше вступать в святой город. Он изменил своему священническому званию и сделался предателем.
После этого Камба-Бомбо вежливо распростился, сел на лошадь и уехал в сопровождении своего штаба. Су­мерки уже окутали окрестности и группа всадников скоро исчезла, а с нею и моя надежда увидеть Мекку ла­маизма.
нев
XLI.
Отступление под конвоем.
В тот вечер мы долго сидели в палатке и разго­варивали. Лама был молчалив и убить горем, но мы с ПИагдуровым в хорошем расположении духа. Наша по­пытка проникнуть в Лхассу не увенчалась успехом, это правда, но зато мы могли сказать себе, что мы сделали все, что зависело от вас для выполнения нашей задачи. Но когда натыкаешься на непреодолимые препятствия, то, пожалуй, и время повернуть назад, и в таком случае это можно сделать с чувством исполненного долга. Все-таки было странно, что тибетцы выпускали нас из плена без всякой злобы.
Утром Ю-го августа мы приказали нашим ближай­шим сторожам пригнать наши две лошади и 5 мулов к палатке, так как мы решили начать свое отступле­ние в это утро. Сами по себе мы, однако, не могли уда­литься, а от Камба-Бомбо не было никаких известий. По­этому я решил съездить туда один, несмотря на то, что Шагдуров и Лама отсоветовали, будучи того мнения, что нам не следовало разлучаться.
Мелкой рысью я поехал по направлению к белеющему лагерю палаток Камба-Бомбо. Проехавши пол дороги я был окружен со всех сторон вооруженными всадни­ками, числом около 20. Они не говорили ни слова, но ехали спереди и сзади меня. В расстоянии приблизительно одного 20*
километра от их палаток, они остановились, спеши­лись и окружили меня, давая понять, что мне следовало сделать то*жф самое.
Мы прождали всего, может быть, четверть часа, когда та же большая группа всадников, как и вчера выехала и помчалась к нам навстречу галопом. В середине опять ехал Камба-Бомбо в желтом костюме. На земле разо­стлали ковры и подушки, после чего он пригласил меня сесть рядом с собой. При помощи переводчика мы разго­варивали довольно долго.
Этот прием не в палатке, а на нейтральной почве был совершенно обоснован и тактичен. Вчера же я отка­зался принять его приглашение и. теперь он, должно быть думал: „Я покажу им, что беспокоиться с визитами им ненадо". Он ведь также сказал: „Ни шагу по направле­нию к Лхассе", и хотел поэтому и теперь загородить мне дорогу. г
Все попытки уговорить его были тщетны. „Я", говорил он, „не желаю лишиться головы из-за вас. Мне лично все равно, поедете ли вы в Лхассу или нет, но я обя­зан исполнить полученные оттуда приказания". Шутя я предложил ему отправиться туда с ним вдвоем тай­ком на несколько дней; но он только смеялся и качал головой: „Назад, назад, к северу".-Вдруг он хитро прищурил глаза, показал на меня пальцем и сказал одно только слово „сагибъ" ’), указывая на юг на Гима­лайские горы. И без помощи переводчика я понял, что он хотел сказать: „Вы англичанин из Индии! Когда он, повидимому, не поверил моим опровержениям, я на­конец, снял маску и откровенно объяснил ему откуда я пришел. Но и это не изменило его мнения и он улы­баясь только и повторял: „сагиб, сагибъ".
После этого разговора привели нам двух лошадей, которых Камба-Бомбо хотел преподнести мне в подарок. „Прикажите двум из числа ваших людей сесть на них верхом и проскакать перед нами карьеромъ", попросил я его. Лошади были худы и на ходу спотыкались, вообще
*) Так в Индии зовугь англичан и вообще европейцев.
мотадля
оказались плохими. Тогда я обратился к Камба-Бомбо и спросил, как это он, богатый и знатный господин, жет дарить мне не менее знатному таких одров; кия, может быть, пригодны для его кавалерии, но не меня.
Вместо того, чтобы обидеться этой откровенной критикой, он сейчас же приказал подать двух хороших, которых я после надле­жащего испытания и принял.
Окончив эти переговоры мы поехали к моей палатке, где Кам­ба-Бомбо остался довольно долго, принимая наши угощения. Далее мы наменяли себе тибетского серебра на китайские ямбы, ко­торые Камба-Бомбо тщательно взвешивал на своих весах. Сильное впечатление на него произвело наше оружие, осо­бенно после того, как я объ­яснил ему, что мы в состо­янии убить у них 36 чело­век, раньше чем они успе­ют зарядить. Но он уве­рял, что тибетцы совсем не намеревались начинать войну, а только охраняют границы против незванных чуже­странцев.
Тогда я его спросил, почему ехать к моей палатке без конвоя в 67 человек; неуже­ли он так боялся меня. „Нетъ" сказал он, „но я знаю, что вы знатный сагиб и я получил приказ из Лхассы, оказывать вам те же почести, что и высшим сановни­кам нашей страны".
Наконец я поднялся и приказал навьючить животных. При помощи тибетцев это было исполнено мигом. Кам­ба-Бомбо представил мне конвой, состоящий из 3 офицф-

Лама бьющий в барабан и в тарелки.
он не рисковал при-

Читающий лама.
ров и 20 человек, который должен был провести нас на север, через границу провинции Накчу. Он уверял, что конвой будет отвечать за наших животных и снаб­дит нас необходимым провиантом безвозмездно. Он подарил мне 6 овец и в чашках и сосудах различ­ные молочные продукты и жир.
Распростившись с Камба-Бомбо, мы сели на коней и тронулись. Отъехав недалеко, я увидел Камба-Бомбо и его людей, обыскивающих как мыши место, на котором сто­яла наша палатка. Несколько огарков стеариновых све­чей и окурков папирос на­верное утвердили их в том мнении, что мы были евро­пейцы. Нас провожали два офицера, Суланг-Унди и Анна-Церинг, унтер-офицер и 14 солдат, вооруженных ме­чами, пиками и ружьями. Еще 6 человек вели лошадей, везущих провиант и гнали стадо, состоявшее > из 10 овец. Мы ехали довольно быстро и было весьма инте­ресно наблюдать за потеш­ным порядком передви­жения тибетцев. Они ехали и впереди и сзади и по сто­
ронам и ни минуты не выпускали нас из вида; если бы они могли, они наверное бы ездили и под и над нами, чтобы воспрепятствовать нам провалиться сквозь землю или подняться на воздух.
Было уже довольно поздно, так как мы двинулись всего только в два часа. Тибетцы уже останавливались несколько раз и предлагали разбить палатки. Но теперь я командовал и поэтому шел, не обращая внимания на наших вьючных животных, за которых они отвечали,
до наступления темноты. Только тогда мы остановились и разбили нашу палатку. Наши сторожа поставили свои ма­ленькия, черные палатки вплотную к нашим и сейчас пустили животных на траву под надзором несколь­ких тибетцев. Я пошел к Суланг-Унди и Анна-Цфринг и ужинал у них. Последний - молодой человек удивительно приятной наружности. Оба, как и большинство тибетцев, не носят бороды. Анна-Цфривг с распущен­ными волосами имел да­же вид молодой де­вушки.
Вечером из всех палаток послышались шорох и шопот: это они читали вечерния мо­литвы. Лама с грустью вспоминал тот же звук, но куда сильнее, в Лхассе, где во всех храмах постоянно чи­таются молитвы.
На следующее утро,! после НОЧНОГО ДОЖДЯ И; нависших тучах мы двинулись дальше. Из­редка проглядывающее солнце жгло страшно, и тогда наши сторожа, ко­торые только одеты въ
грубую рубашку, высокие сапоги и овчинный тулуп, скиды­вают последний с правой руки и верхней части туловища; как только становится прохладно, они опять прячутся в тулуп.
Возвращаться по собственным следам ужасно скучно; единственное наше удовольствие состояло в наблюдении тибетского конвоя. И действительно, эти дикие люди в живописных костюмах, их способ путешествия, езды, ухода за лошадьми, отдыха, разведения огня, приготовления пищи крайне интересны. У всех, за исключением офи-

Ламы-трубачц.
цфров, разбойничий вид. Вь дороге некоторые из них сворачивают свои косы под высокие, снабженные широ­кими полями, шляпы. Несколько стариков, ламы, имеют коротко остриженные волосы и во время езды, они посто­янно мурлыкают. Теперь мы уже успели подружиться с ними и охрана не так строга. Все разговаривают и гал­дят, будучи, очевидно, довольны прогулкой.
Суланг-Унди носит через плечо красную тесьму, к которой на спине прикреплены четыре больших серебря­ных пластинки; на поясе висят сабля, ножик, огниво, мешечек с табаком, трубка и другие безделушки, кото­рые болтаются и бренчат. В числе их имеются малень­кия щипцы, которыми он выдергивает волосы, показываю­щиеся на лице. По этой причине и кроме того, благодаря бесчисленному количеству морщинок, он имеет вид старухи. Его войлочная шляпа украшена большим плюма­жем.
Нам теперь объявили, что конвой поведет нас всего только до границы Накчу-Бомбо, у реки Гарчу-сенги и до дальнейшего нашего пути им, повидимому, не было ника­кого дела. Мы просили их пройти с нами до нашей глав­ной квартиры, на что они, однако, не согласились. Как раз в той части дороги, которую я бы назвал разбойничьей полосой, мы были предоставлены самим себе. Пришлось помириться с этим положением.
Предметы, принадлежащие нашим спутникам, были весьма интересны, но ни одного нам не удалось приобре­сти, вследствие той высокой цены, которую они запраши­вали. За саблю в ножнах, отделанную серебром, изум­рудом и кораллами, они просили 60 лианг (т. е. около 75 рублей), несмотря на то, что настоящая ей цена не бо­лее 11 лианг. За молитвенную мельницу они назначили цену в 100 лианг. Ружья и копья по их словам принад­лежали казне, и их они не могли продавать ни под каким видом. За несколько метров материи, которая, как и чашки из китайского фарфора и ножи, лучшие предметы для мены, нам всетаки удалось достать несколько мелочей, в том числе кинжал, нескольких медных браслетов, кольцо, ложку, пороховую сумку и. флейту.
Ночью на 14-ое августа мы выспались как следует, так как в этот дон конвой должен был оставить
нас, что для нас было началом ночных дежурств. Когда я встал утром, то пригрозил, что останусь здесь и тогда они согласились итти с нами до тех пор, пока
мы не дойдем до людей, могущих снабдить нас запасомъ
провианта для окончания путешествия.
Теперь мы шли по направлению на лагерь Сампо-Синги,
где местность но­сит название Гонгъгак и её началь­ник Джанданг. Собранные мною сведения относительно политического и административ­ного положения стра­ны довольно сбив­чивы и на самом деле они вероятно не совсем ясны и определенны. О ве­личине Тибета они знали, что он на западе граничит с Ладаком, на

Женщввы-тибетви.
восток 8 перехо­дов до китайской
границы; до индийской границы или Гинди надо путе­шествовать три месяца. Цамур и Амдо богато населенные области на востоке; на западе страна называется Намру.
' Как только мы остановились на ночлег, несколько
всадников отправились на запад, как говорили, в пер­вые деревни Намру и вечером они вернулись с несколь­кими большими сосудами молока и простокваши, которой нам хватило почти до главной квартиры. Зато мы взяли только две овцы, несмотря на то, что нам предложили всех; они бы только стеснили нас в наших передви­жениях.
15-го августа был днем разлуки. Наши друзья хотели уговорить нас остаться еще один день, уверяя, что к вечеру прибудут несколько человек из Намру, которые бы с удовольствием взялись проводить нас до главной квартиры и сторожить наших животных по ночам. Тем не менее мы предпочли двинуться. Суланг-Унди и АннаЦеринг советовали нам попросту стрелять в разбойни­ков, могущих напасть на нас ночью. Видно было, что они не были в соглашении с конокрадами, так как очень боялась действия нашего огнестрельного оружия.

Два пастушка.
При прощании Суланг-Унди предложил провести нас с 4 человеками до палаток Сампо-Синги. С ними мы шли вверх по долине, река которой сильно уменьшилась. Несколько всадников, которых мы встретили, присоеди­нились к нам. Они очевидно были лазутчики, которые осма­тривали нашу главную квартиру и теперь с оживленными жестами рассказывали о виденном ими.
Сампо-Синги не было дома. Около его палатки наши спутники остановились и просили нас переночевать, но теперь мы торопились и вскоре исчезли за перевалом на С.-З. от нашего старого места ночевки.
XLIL
Последние переходы до главной квартиры.
Первая ночевка втроем была ужасна. С вечера под­нялся страшнейший ураган, сопровождавшийся сначала градом, а потом ливнем, продолжавшимся до утра. К утру однако небо стало проясняться и при великолепной погоде мы двинулись в дорогу. Сначала мы шли восточ­нее нашего старого маршрута, по следам одинокого всадника, нанося местность на карту, но потом мы сбились со следов и должны были взять направление больше на запад, так как дальнейший ■ путь заграждался грозными горами. Чем дальше мы шли, тем беднее стала расти­тельность. После наступления темноты мы привязывали жи­вотных поблизости палатки и таким образом они для еды могли пользоваться только временем между прибы­тием на ночлег и наступлением темноты и утром от зари до выступления. Так как животные были изнурены, переходы не отличались величиной, и 17-го августа вечером нам все еще осталось около 70 верст до наших глав­ных сил.
18-оф августа был тяжелый день. Пришлось напрягать последние усилия, чтобы перебраться через горную цепь, которая ранее не представляла для нас никаких за­труднений. Те места, по которым мы теперь шли, чтобы не возвращаться по собственным следам, были сильно пересечены и в частых болотах и балках животныя
застрявали. Выходов коренных пород не видно нигде, только мягкие продукты выветривания. К счастью погода в общем была хорошая, хотя и очень переменная: ясная солнечная погода чередовалась с жестоким градом. В одном месте на вершине бугорка, собаки потревожили медведя, который видя наше приближение, предпочел уда­литься.
Опять наступила мрачная бесконечная ночь, и мы снова должны были поочередно бодрствовать, в виду возможного нападения тибетцев, а также и медведей. Начиная с. этого периода я всегда буду жалеть наших ночных сторожейНаибольшее удовольствие при возвращении в главную квар­тиру нас ожидало в виде прекращения ночных де­журств. У каждого из нас свои привычки отправлять дежурства. Я пишу, сидя у входа в палатку, и от вре­мени до времени совершаю обход. Шагдуров сидит, за­кутавшись в шубу среди животных и покуривает трубку» Лама бродит вокруг палатки и шепчет молитвы.
20-го утром мы снялись под проливным дождем, который однако вредил нам мало, так как мы с пре­дыдущего дня шли по твердому грунту. Пройдя недалеко, мы услышали два ружейных выстрела и вслед эа ними еще третий и увидели яка, подымающагося по склону. Мы конечно, сейчас-жф отправились на выстрелы и скоро заметили две точки, которые постепенно превратились в двух всадников. Когда они немного приблизились, мы в них узнали Сыркина и Турду-бая. Мы слезли с лошадей, поджидая обрадованных товарищей, не ожидав­ших такой встречи. Они находились на охоте, так как запасы главной квартиры приходили к концу и осталось всего только три овцы. Для нас эта встреча была осо­бенно счастлива, так как было бы довольно трудно найти их теперь, когда все следы были смыты дождями.
Лагерь недавно был переведен в боковую долину, южнее устьев реки; но он был настолько укрыт в складках местности, что мы не нашли бы его без посто­ронней помощи. Теперь мы все отправились туда. Кучук, Эрдек и Ходай-Куллу выехали нам навстречу, воскли­цая со слезами на глазах: „Ходай саклади, Ходай шу-
кур (Бог сохранил вас, слава Богу); во время вашего отсутствия мы были сиротами!* Было трогательно видеть их восторг.
Несколько времени спустя я опять сидел в своей удобной юрте среди моих ящиков, имея подле себя чудную постель. После наших лишений, продолжавшихся целый месяц, не трудно оценить как следует возвра­щение в сравнительно цивилизованную обстановку. Сыр­кин донес, что одна лошадь пала и остальные еще не по­правились, но что верблюды выглядели лучше. Хронометры остановились, потому что Сыркин не завел их до отказа, боясь сломать пружину. Вследствие этого мы теперь должны были вернуться к первоначальному месту главной квартиры, откуда я начал путешествие в Лхассу и где я раньше сделал астрономическое определение места.
Чернов с арриергардом исполнил мое поручение на­столько хорошо, что прибыл в главный лагерь 2-го августа с 9 верблюдами, потеряв всего только 2 вер­блюдов и 2 лошади. После осмотра лагеря я приказал Чердонову приготовить мне побольше теплой воды, и редко тщательное мытье было более необходимо, чем теперь: я ведь не мылся целых 25 дней.
На следующее утро пожалели разбудить меня во время и потому мы направились в дорогу только около обеда. На командующих высотах мои люди воздвигли каменные пирамиды, издали похожия на тибетцев. они должны были служить нам указателями дороги. Тибетцы при виде их наверное подумали бы, что этими знаками отмечена воен­ная дорога и что по нашим пятам скоро пойдет целая армия. В боковой долине большой „убу“ указывал на то, что местность посещается довольно часто; он, как обык­новенно был воздвигнут из песчанника с надписью: „он маны падми хумъ“.
На старом месте мы расставили палатки. Скелет подох­шей -здесь лошади был совершенно очищен волками. Зайцы и вороны встречались в изобилии. Здесь нам пришлось отдыхать несколько дней, так как постоянные ливни и снега сделали всякое наблюдение невозможным. Но и это время не прошло без пользы, так как мы стали
приучать наших людей к более добросовестному исполне­нию ночной сторожевой службы. Чернов как то раз ночью накрыл сторожей в глубоком сне и выстрелил из ружья, чем страшно перепугал виновных, которых он вдобавок и выпорол. Они пытались пожаловаться мне, но не нашли поддержки.
Вследствие происшедшей порки Моллах-Шах и ГамраКуль еще раз хотели возвратиться в Чархалык, но успо­коились, поняв сумасшествие такой выходки. Старик Мухамет-Токта, который давно был плох, почувствовал себя хуже и жаловался на боль в сердце. Ему я прописал полный покой. В остальном нате настроение было самое хорошее.
XLIII.
На юг.
25-го мы окончательно оставили лагерь, чтобы итти навстречу новым событиям и открытиям. Наша цель теперь Ладак, но я твердо решил свернуть на запад только тогда, когда на юге предстанут непреодолимые препятствия. Тибетцы были теперь настороже, вся страна была как будто в осадном положении, мобилизация была объявлена, это мы знали и поэтому могли рассчитывать, что как бы то ни было, но нам все-таки придется стоять лицом к лицу с тибетскими войсками.
Странно было то, что три лошади заболели ночью и по­дохли в течение первого походного дня. День был один из тяжелейших. Проливной дождь превратил почву в бездонное болото, так что постоянно приходилось высылать вперед разведчиков отыскивать более надежные места. Несчастные верблюды постоянно разрывают веревки, при­вязанные к носу, не будучи в состоянии поспевать за товарищами вследствие мягкости грунта. Не будь у нас столько народу, нам попросту пришлось-бы бросать тех верблюдов, которые наполовину погружались в жидкую, липкую грязь. При таком погружении вьюк сейчас-же снимали с завязшего животного и ставили на твер­дый грунт, чтобы и он не погружался в грязь. Ноги выкапывают, верблюда валят на бок и под увязшего кладут несколько войлоков, чтобы дать ему твердую
опору. Без этой помощи верблюд сам ничего не пред­принимает, чтобы выбраться из грязи. И при всей этой процедуре дождь льет беспрерывно.
На следующий день и погода и дорога стали несколько лучше и 27-го Чернов показал мне следы верблюдов, которые в большом количестве паслись в этих краях. Откуда они взялись и кому они принадлежали, для нас осталось неразрешенной загадкой. В тот же день мы должны были пересечь марштрут Боуэра, хотя не было возможности по приметам отождествить место. Справа расстилалось продолговатое, мелкое озеро, вытянутое по мери­диану. К С.-В. возвышалась горная цепь, у подножья ко­торой мы остановились лагерем,
28-го утром при навьючивании мы заметили, что Калпеть из Керии отсутствовал. Я сейчас-же расспросил людей, которые показали, что он и накануне отставал, жалуясь на боли в груди. Но они думали, что он медленно шел по нашим следам и прибыл в течение ночи, Я, конечно, приказал оставить животных на пастбище и послал Чернова и Турду-бая' верхом с мулом на розыски, чтобы привести отсталого, который во всяком случае должен чувствовать себя плохо, так как он ничего не ел в течение целых суток. Через несколько часов посланные вернулись с несчастным, за которым тщательно ухажи­вали и который теперь поехал верхом, и мы с силь­ным запозданием пустились в дорогу.
Следующий лагерь находился на высоте 5068 метров. Уже в 9 часов вечера температура нала до-1,9° и в течение ночи, она дошла до-6,2°. Поверхность земли утром слегка замерзла и покрылась обильным инеем, который однако исчез, как только солнце показалось над гори­зонтом. В течение этого дня мы переправились через три маленьких, но довольно трудных перевала; от пере­хода через четвертую цепь мы избавились, так как она пересекалась рекою, по которой мы и шли, Старые места но­члегов теперь довольно часты, при чем они обозначаются или тремя камнями, служившими очагом или черепами яков и архари. Чудное пастбище около одного из-таких местъ
заставило нас отдохнуть один день. Приближаясь к нему, мы спугнули стадо в 50 куланов.
Шагдуров и Турду-бай совершили рекогносцировку на восток, где они нашли целый ряд „илезъ“ или знаков, возведенных из камня и, где такого не оказалось, из дернин. Они простирались на юг и стояли на столько густо, что Шагдуров принял их за границу провинции, так как там не было видно ни малейших следов до­роги. Сыркин убил козла „кекмекъ", которого я снял.

„Кекмевъ* Сырккна.
1-го сентября мы перешли через перевал, высотою в 4855 метров, ведущий через цепь, состоящую почти сплошь из мягких пород с округленными формами. Вид с него на юг был удивительно обширен и обещал нам легкие переходы. Появилась трава и поэтому мы останови­лись у первого ручейка, пройдя всего только 20 кило­метров.
Около четырех часов лагерь охватило всеобщее возбуж­дение. При помощи бинокля мы заметили, что куча черных точек, сперва принятая нами за диких яков, были ло­шади. Лама и казаки, за исключением дежурного, отправи­лись туда. Лошади оказались жирные и хорошие, но бояз-
Свен-Гедив.-Тарам.-Лоб-Нор.-Твбет. 21
ливые; от сторожей даже и следов не было видно; они, должно быть, считали это место за Очень надежное, так как иначе не оставили бы стадо без надзора. В виду того, что в этом месте трава была лучше, мы перевели туда наших животных, чтобы дать им день отдыха.
Рано утром Лама, Шагдуров и Сыркин отправились на поиски за тибетцами, в присутствии которых мы не со­мневались, так как на юге, на буграх, в расстоянии не­скольких километров видны были стада приблизительно в 1000 овец и стадо яков. И действительно, после обеда Лама вернулся с „домбою" молока, и на некотором расстоянии казаки буквально гнали перед собой трех тибет­цев с их лошадьми и овцою. Они нашли одну единствен­ную палатку с 13 жителями, которые при приближении всад­ников разбежались во все стороны. Их однако поймали довольно легко, так как у них не было лошадей под рукою.
От них мы узнали, что местность носит название Джанзунг, и что их „бомбо", который живет у большего озера Селлинг-цзо отрежет им голову, если они нам продадут съестные припасы. Они категорически отказыва­лись продавать нам что-либо; только после долгих пере­говоров и угроз они оставили нам овцу и кружку мо­лока. „Куда вы путешествуете"? спросил один из них и когда он узнал, что в Ладак, он добавил: „В та­ком случае вы не на верном пути; на юг вы можете пройти всего только один переход, так как дорога закрывается Селлинг-цзо, где жители очень многочислен­ны". Сами же они были подвластны Банчинг Богдо в Таши-лумпо, но говорили, что не знали, как далеко до это­го храма. На Ю.-В. над областью Лхассы царствовал ДалайЛама, и на востоке Камба-Бомбо над Накчу.
С явным страхом они приближались к нашему ла­герю и садились на ковер перед юртой и ели то, что им предлагали. За овцу, которую сейчас же зарезали с мусульманскими церемониями, мы им заплатили деньгами, а за молоко дали фарфоровую чашку. Как только их отпу­стили, они бросились к лошадям и ускакали с такою поспешностью, как будто бы боялись, что им вслед пу­стят пулю.
3-го сентября мы прошли 29 километров на Ю.-Ю.-З. по ровной открытой местности, богатой маленькими озерами и отличной травой. Препятствий не было никаких и я был уверен в том, что Селлинг-цзо простирался между нами и теми низкими горами, которые неясно показывались на юге. Кое-где мы проходили мимо больших стад с их пастухами; наконец мы даже проезжали по целым дерев­ням. У молодых женщин волосы сплетены в бесконеч­ное количество маленьких кос, которые с затылка спа­дают на спину и на плечи; их концы соединены тесьмой из красной материи со всевозможными украшениями. С сере­дины этой тесьмы опускалась широкая, вышитая пестрая лента. Головы их были непокрыты и, как мужчины, они носили шубы и сапоги; лицо было густо намазано салом.
Уже рано утром появились, снабженные огнестрельным оружием, шесть солдат в белых головных уборах и следовали за нами слева на почтительном расстоянии. Те­перь справа показался новый отряд, состоявший из семи человек. Тогда первый отряд, обходя нас далеко сзади, соединился со вторым и потом эти всадники на­чали следить ба нами издалека, объезжая то справа, то слева, то спереди или сзади. Тем временем мы доехали до берега громадной реки, текущей с востока и которую я признал за Сачу-сангпо. Теперь явился вопрос о пере­праве и в то время, как мы ожидали, казаки искали брод. Тибетцы с большим интересом следили за наши­ми отчаянными поисками брода и, когда я приказал соеди­нить обе половины лодки и спустить ее на воду, они, по­видимому, были поражены нашим колдовством. Я сперва хотел перейти через реку под защитой ночной темноты и исчезнуть, но боялся простудить верблюдов в воде, и вечером я решил пойти по правому берегу реки до Сел­линг-цзо и далее по западному берегу озера, так как Литледэль уже был на восточном.
Когда мы на следующее утро были заняты измерением реки, несущей 68 куб. метров воды в секунду, к нам прибыл начальник этих мест с несколькими солдатами, которые с удивлением смотрели на наше заня­тие. Начальник просил дать ему ясные сведения о наших 21*
намерениях и обещал нам проводников на 10 дней, продать лошадей, овец и все, в чем мы нуждались, если мы пойдем прямо на Ладак; но если мы намеревались итти на Лхассу, то он сперва должен был послать туда курьера, мы же ожидать ответа, который прибудет, может быть, лишь через месяц. Если мы тем не менее пошли бы на Лхассу, то кочевникам запретили бы продавать нам что бы то ни было, и сам он сделал бы все, чтобы пре­пятствовать нашему передвижению. Если бы он не поступил таким образом, то он и его люди потеряли бы свои го­ловы. Я ему ответил, что мы вообще ни в чем не нуж­даемся и что проводников нам ненужно, так как мы сами знаем дорогу. „Да“, возразил он невозмутимо, „вы можете убить нас, если вы хотите, но пока мы живы, мы всеми силами будем препятствовать вашему проникнове­нию на югъ“.
После этого краткого разговора я приказал каравану итти вдоль правого берега реки возможно ближе к ней; сам же я сел с Эрдеком в лодку и поплыл по те­чению. Ниже лагеря река делала крутой поворот, так что нас некоторое время даже несло на В.-С.-В. На месте поворота река сильно съуживается и течение делается зна­чительно сильнее; но дальше река выпрямляется и мы с наслаждением быстро неслись вниз по течению реки, на­правление которых до сих пор вообще так редко совпа­дало с направлением нашего движения. В течение дня мы настолько опередили караван, что не раз приходилось приставать к берегу и ожидать товарищей. Заметив, что трава кончается, мы пристали к берегу и подождали при­бытия каравана.
Состояние больных верблюдов было удовлетворительно, пока им не приходилось переходить через перевалы. Мухамет-Токта совершенно обессилил и, повидимому, стра­дал какой-то болезнью сердца. В воздухе теперь чувство­валось, что мы приближаемся к большому озеру: встреч­ный ветер был свежий и воздух чистый.
5-го сентября мы сначала ехали по довольно узкой ча­сти реки. бесчисленные ручейки впадают с обоих бере­гов в реку; ясно видно, что озеро когда-то было значи­
тельно больше, и что река теперь протекает по прежнему его дну. Потом река поворачивает прямо на юг; высота береговых террасс доходит до 6,ч метра и самые берега часто совершенно отвесны; несколько ниже высота возрастает до 8 метров, но потом берега понижаются по мере того, как ши­рина реки увеличивается с 100 метров до 400 и даже до 500; глубина постоянно колеблется около одного метра. Вдали на юге резко очерченные линии береговых террасс исчезают и открывается безграничная чарующая перспектива. До Селлинг-цзо осталось немного, но было невозможно опреде­лить величину расстояния, так как мираж над водой со­вершенно сбил нас с толку.
Теперь река величественно расширяется, наконец, бе­рега круто поворачивают направо и налево и перед нами открывается громадная голубоватая ширь Селлинг цзо. В начале озеро было настолько мелко, что нам пришлось сделать довольно большой крюк, чтобы пристать к се­веро-западному берегу, где наши ждали с лошадьми, чтобы отвести нас к лагерю.
Караван тоже прошел благополучно, хотя тибетцы были довольно назойливы. Два раза казаки подъезжали к бли­жайшим палаткам для покупки провианта, но каждый раз подскакивали тибетцы и запрещали всякую торговлю. Вспыльчивые казаки через посредство Ламы сказали ти­бетцам, что, если они преследовали нас только для того, чтобы препятствовать приобретению съестных припасов, им не избегнуть пули при следующей встрече. После этой угрозы они исчезли на весь день. Благодаря этому инциденту, караван беспрепятственно подошел к трем палаткам, 12 жителей которых приняли его весьма дружелюбно и с удовольствием продали овцу, молоко, масло и жир. Ют начальства они не получили никаких приказаний. Свою страну они называли „Шанниг-нагбо" (Черная Шапка).
Во время дневки около 50 всадников разбили свои палатки на расстоянии нескольких километров от нас. С нами они начали переговоры через Ламу на половине расстояния между лагерями, но я приказал передать им, что вступлю в переговоры только тогда, когда их главный начальник пожалует ко мне. Он прибыл, сопровождае­
мый солдатами с саблями. Старик начальник, добрей­ший человек и, повидимому, честный малый, просил нас, когда никакие угрозы не помогли, остаться на месте, пока он пошлет нарочных в Лхассу и получит ответь от „дфвашунга", или священного совета. Я ответил, что мне некогда и что мы на следующий день двинемся дальше на юг. „Тогда мы пойдем за вами и не пустим в Лхассу; скоро мы получим подкрепления".
„Если вы намерены нас не пускать", возразил я, „то вы должны стрелять, но помните, что и мы имеем ружья". Тогда старик покачал головой, уверяя, что они и не ду­мают стрелять и прибавил, что нам совершенно не нужно обмениваться столь резкими словами. От предложенных ему подарков он отказался: „но если вы останетесь здесь 4 дня", прибавил он, „я с удовольствием приму по­дарки, одарю вас и снабжу провиантом и вьючными жи­вотными для путешествия в Ладакъ".
XLIV.
Тибетцы встречают нас с войском. Послан­ные из Лхасеы.
Один из старых верблюдов из Кашгара, кото­рый сопровождал меня по многим пустыням, не мог подняться 7-го сентября, когда мы снялись с лагеря и ушли со степей Черной Шапки. Поэтому его пришлось заре­зать; скелет его останется на память о нашем посе­щении.
Бомбо пришел к нам, когда мы навьючили верблюдов и сделал последнюю отчаянную попытку задержать нас на месте. Я объяснил ему коротко и ясно, что наша до­рога направлена на юг. Он на это ничего не ответил и ушел.
Мы теперь шли на Ю -3., удаляясь от берега, поворачи­вающего на юг и восток. При этом мы пересекли че­тыре старых береговых черты, необычайно резко обозна­ченных громадными валами, состоящими из мелкого камня, из числа которых наивысший и последний возвышался около 50 метров над теперешним уровнем озера. С его вершины открывался чудный вид на синюю поверхность Селлинг-цзо. Это горько-соленое озеро сильно убывает, уменьшаясь периодически и оставляя валы, как вечных свидетелей своих прежних размеров.
Местность впереди нас была довольно ровна до тех пор, пока мы не достигли нового вала, склон котораго
был обращен на С.-З. и за которым показалось новое озеро. Затем мы подошли к краю очень странного углубления в земле, имеющего форму яйцевидной арены с лужами» содержащими пресную воду. Около одинокой палатки паслось стадо. Южнее нас тянулся с востока на запад хребет с боковыми отвесными стенами в несколько сот мет­ров высоты; к западному его концу мы и направились. Восемь тибетцев теперь появились на бугорке, откуда они наблюдали за нами. Когда они вскоре после этого исчезли, я стал подозревать, что мы находились на полуострове и что они на первых порах считали нас пойманными. Испол­ненная Сыркиным и Шагдуровым рекогносцировка под­твердила мое предположение.
Недалеко от нескольких палаток туземцев, мы оста­новились. Тибетцы, за исключением 15 человек, которые разбили свои палатки в непосредственной от нас бли­зости, расположились на расстоянии нескольких километ­ров. В течение вечера они занимались маневрированием и военными играми верхом на лошадях и стреляли в цель. Калпет, чувствовавший себя плохо, так расхворался, что его пришлось привязывать к седлу, чтоб он не сва­лился. На следующее утро больной даже попросил оста­вить его, но его просьбу, конечно, не уважили. Наоборот, его уложили возможно удобнее на импровизированной по­стели на верблюде.
Если бы не сильный ветер, я поехал бы по озеру, но он заставил меня итти с караваном вдоль северного берега. Мы успели пройти всего несколько километров, когда старик „бомбо“ подъехал к нам с 12 челове­ками, чтобы еще раз попробовать уговорить нас итти прямо на Ладак. Но когда я ответил ему, что я иду, куда хочу и что он не в состоянии напугать нас, даже если бы он собрал 10.000 человек, то он сделал весьма опечаленный вид и объявил, что оставляет нас на про­извол судьбы и возвращается домой на С.-З., на что я по­желал ему счастливого пути. Весь отряд исчез по этому направлению, но к вечеру опять показались два всадника, которые, однако, скоро скрылись.
И здесь старые береговые валы выделяются резко; иногда
можно часами ехать по такому валу, как по улице. Берег наконец отклонился на Ю.-З. и Ю.-Ю.-З.; между илистыми берегами вода оказалась пресной и скоро мы очутились на берегу впадающей здесь реки с чистейшей водой, теку­щей должно быть, из расположенного выше озера. На бе­регу, богатой утками и рыбой, реки мы разбили палатки. Едва мы успели устроиться, как наши назойливые сто­рожа опять появились, и вели с собой немалое количество вьючных лошадей. Они, повидимому, запаслись провиантомъ

Больной Калпет на верблюде.
и готовились к более продолжительному походу. Эта арава переправилась на том-же месте, где и мы, через реку и живописными группами в разноцветных халатах с развевающимися на вилах ружей белыми и красными флачками пронеслась мимо нас кариером.
На незначительной высоте, командовавшей над нашими палатками, тибетцы разбили свои палатки, при чем казаки обратили внимание на то, что они в сумерках положили все свои ружья в одну линию, дулами к нам, намере­ваясь, якобы, под защитою темноты открыть по нашему лагерю убийственный огонь. Поэтому мы с Ламой и Шагдуровым пошли к ним после наступления темноты и вошли
в палатку „бомбо", где нас приняли очень вежливо. Бомбо хотел узнать мою фамилию и я обещал назвать себя, если он скажет название реки; на такой обмен он однако не согласился. Позже мы узнали, что реку 80,вуть Ягю-рапга. На вопрос, есть ли в реке рыба, они ответили утвердительно. Узнав ото, я обещал остаться на месте следующий день, в течение которого мы занима* лис рыбной ловлей. Измерение реки показало, что в ней протекает 34,« куб. м.. воды в секунду.
Следующее утро было ясное и солнечное, но мы едва успели собраться в дорогу, как тучи нависли и беспре­рывно обливали нас то ливнем, то градом, так что поч­ва опять намокла и сделалась скользкой. Тибетцы опять стали приставать к нам. У нас было двое больных, ко­торые чувствовали себя очень скверно.
Через те естественные величественные ворота, образовав­шиеся перерывом в цепи гор, южнее долины Ягю-рапга, мы направились на С.-В. Куланы и сайги здесь довольно часты, но ни они, ни рыба не тревожатся тибетцами. Горная цепь выходит в виде полуострова в озеро. На южной его сто­роне мы переправились через реку Алла-сангпо.
Мы как раз собирались перейти через маленький пе­ревал на Ю.-Ю.-В., когда Кучук и Ходай-Куллу приска­кали и объявили, что Калпету сделалось очень плохо. Я поспешил туда и нашел его скорее мертвым, чем живым. Он просил воды, но так как её не было, то ему дали молока, сколько он хотел. Его глаза имели сильный, но стеклянный блеск, цвет лица был желтый и губы белые. Одну из палаток превратили в больницу и маленькая порция морфия скоро заставила его заснуть. Старика Мухамед-Токта тоже положили туда; все его тело и лицо вспухли и, конечно, его самочувствие не могло улуч­шиться от близости другого умирающего.
Вечером „бомбо“ опять явился и на этот раз с тремя новыми лицами, которые объявили, что они пришли прямо от посланных Далай-Ламы, находившихся недалеко от нас; через два дня они должны были прибыть ко мне для переговоров. Но я остался непоколебим, объявив,
что иду дальше и в переговоры вступлю только-с самими посланными.
11-го сентября утром состояние Мухамед-Токты было плохо; он был в полном сознании, шутил даже немно­го, но заметил, что понемногу теряет чувство в паль­цах. Калпет чувствовал себя хуже. Он дышал тяжело, его щеки впали, но глаза блестели попрежнему. Ему, по­видимому, осталось уже не долго жить, но он не бредил, а говорил, что получил „катик кфсселъ" (тяжелую болезнь) и что ему сделалось хуже, когда один из това­рищей прибил его несколько дней тому назад. Он по­степенно терял сознание и я уже хотел переждать один день, но остальные все желали дойти до более удобных мест.
Положив больных возможно удобнее, мы продолжали путь на Ю.-В. и, перейдя через первый незначительный перевал, увидели перед собою необычайно красивое озе­ро, которое, судя по водорослям и рыбе и пресной воде, не было Селлинг-цзо. Старых береговых линий не было видно и это красивейшее из озер, которое я видел в Тибете, повидимому, имело выход к какому-нибудь соле­ному озеру, лежащему южнее. Название его было Накцонгъцзо. Около его восточного конца мы разбили палатки.
В пути Калпет часто разговаривал и призывал земляка Рози-Моллаха; иногда он ясно и отчетливо кри­чал, что верблюд шел слишком быстро. Недалеко от лагеря он замолк; меня сейчас же позвали и не трудно было установить, что мой бедный слуга умер. Труп уже был совсем холодный, несмотря на то, что он всего только 1 час тому назад просил воды.Моллах закрыл ему глаза навсегда и караван, обратившийся в погребальное шествие, пошел дальше. Мусульмане обыкновенно пели в однообразном пути, но теперь все было тихо, как в мо­гиле и тишина прерывалась лишь звуками шагов животных. В лагере Моллах и Турду-бай просили отложить похо­роны до следующего дня.
Похороны Калпета состоялись 12 сентября в чудную погоду. Гамра-Куль, Моллах-ПИах и Эрдек после омовения завернули труп в простыни. Сами они завернули
свои лица, кроме глаз, в белые бинты, чтобы непосред­ственно не вдыхать трупного запаха. Глубина могилы была не больше одного метра и в одной из длинных сторон был сделан выем, куда положили умершего, при чем Моллах обратился к нему со следующей речью: „Ты был добросовестный и верующий мусульманин, никого из нас ты не обижал; нам без тебя скучно, мы оплаки­ваем твою смерть, ты хорошо и добросовестно служил Туре".
После этой речи положили лестницу верблюда на отвер­стие могилы, закрыли ее войлоком и зарыли все землей. Когда все было готово, мусульмане сотворили еще одну мо­литву и торжественный акт был окончен.
После похорон подошел ко мне Рози-Моллах и ска­зал: „Раньше чем разлучиться, кончив это путешествие, дай мне, пожалуйста, письменное удостоверение в том, что Калпет умер естественной смертью, чтобы его братья в Керии не подумали, что я или кто-нибудь из нас убил его". Впоследствие я сделал это и выдал жалованье Калпета братьям покойного.
Тибетцы, которые следили за похоронами, удивлялись, что мы так долго возились с покойником. „Бросьте мерт­вого на съедение волкам и воронамъ" говорили они. Так они поступают сами, как мы удостоверились позже.
Мусульмане сожгли палатку, в которой лежал труп, также платье и сапоги покойного. Этот раз соблюдались все обычные церемонии; умершего Алдата зарыли, как он был.
13-го сентября мы увидели влево от нашей дороги несколько черных палаток и среди них две синих и белых. Когда мы поравнялись с палатками, ко мне подъ­ехала группа всадников и сообщили, что два высоких сановника прибыли цз Лхассы; далее они просили нас расположиться по близости для ведения переговоров. Сна­чала я отказался, но когда сказали, что посланные прямо из Лхассы, то я счел благоразумным выслушать их и попросил тибетцев передать начальникам, что я пере­говорю с ними, если они подъедут ко мне.
Теперь показались два пожилых господина в красныхъ
одеяниях. Они сидели верхом на лошадях и каждую из них 4 пеших вели под уздцы. Они поклонились вежливо и имели ласковый, добродушный вид; последние донесения, касающиеся нас, должно быть, послужили в нашу пользу. Они должны были передать мне настолько важные известия, что я непременно должен был остаться около них; после долгих переговоров я согласился на это.
Мы разбили палатки и после некоторого ожидания по­сланные приехали с большой свитой. В палатке-кухне,

Похороны Калпфта.
которая была убрана надлежащим образом, я принял посланных в то время, как казаки, тибетцы и маго­метане расположились вокруг палатки. Лама служил переводчиком.
Они говорили, что они члены „девашунга", в Лхассе и им высланы, чтобы не пропустить нас к этому городу. Они знали, что я только с двумя провожатыми направлялся в город, но был остановлен и выведен за границу людьми Камба-Бомбо. Шли те же разговоры, как и тогда. „На юг вам не пройти ни шагу; у нас миллионы сол­дат, которые вас не пропустят. Если вы пойдете на юг, то мы лишимся головъ".
Я больше не намеревался сопротивляться; и на самом деле я на этот раз видел достаточно от Тибета и мне хотелось в Ладак и далее домой, домой на ро­дину. Но ради потехи я еще раз сказал им, что все их попытки тщетны. „Хорошо" ответили они, „мы в вас стрелять не будем, но не пропустим вас дальше. Десять, двадцать человек удержат каждого из ваших всадни­ков и столько же каждого верблюда. У нас из Лхассы особые предписания. „Если вы покажете их мне, тогда я це пойду дальше на югъ", ответил я. Из палатки послан­ных принесли эту интересную бумагу, которую прочитали и перевели по несколько раз, так что я успел написать содержание по монгольски французскими буквами. Потом я перевел следующее; сначала адрес: .
„В год железной коровы, в 6 месяце, в 21-ый день. Это письмо должно дойти до обоих губернаторов Накцзонга. Оно от девашунга и пересылается по почте. В седь­мом месяце в двадцать второй день оно должно дойти".
Затем следует самое послание: „В год железной коровы, в шестой месяц, в 19 день от начальника в Накчу прибыло письмо, в котором он доносит, что се­кретарь монгола Тсавге Хутукту, Лама Сандже п несколько пилигримов ходили на богомолье в Джо-митсинг в Хамдунге и что он и Тугден-Дардже дали губернатору области Накчу (т. е. Камба-Бомбо) некоторые сведения.
Губернатор области Накчу (в свою очередь) дал девашунгу (следующие) пояснения. Секретарь Тсанге сказал, что около того времени, когда он начал путешествие, он видел европейцев, частью они шли одной и той же дорогой. Купивши массу платьев, они поехали дальше. На базаре он видел двух русских. Куда вы путешествуете, спросил он их, вы ламы? Мы ламы, ответили они. Халхамонгол и врач Шереб-Лама, путешествовали вместе с ними и последний был их проводником. На дороге он видел едущих шесть русских. Большое количество верблюдов и людей были в дороге.
В Намру и Накцзонг надо немедленно послать письма, чтобы всюду было известно, что с Накчу во внутрь, на­сколько простирается мое (т. е. Далай-Ламы) царство, рус-

Хладжф Тсфринг.
ским (европейцам) не дозволяется ехать на юг. Но всем начальникам надо посылать письма. Охраняйте границы Накцзонга; необходимо строго охранять каждый кусок страны. Европейцам совершенно ненужно прони­кать в страну священных книг, чтобы осмотреть ее. В той провинции, которая состоит под вашим начальством, им совершенно нечего делать. Если они говорят, что им это необходимо, (так знайте) что этим двум начальникам нельзя ехать на юг. Если они тем не менее проедут, вы лишитесь ваших голов. Заставьте их повернуть назад и пойти обратно по той дороге, по которой они пришли".
Этот документ пояснил нам многое, что до сих пор было непонятно. Лама Сандже и Тугден-Дардже принадлежали к составу пилигримского каравана, который в мае месяце 1900 года прошел через Чархалык. Уже в Курли и Кара-Шаре они встретили моих бурятских казаков и Шереб-Ламу и показания, приведенные в доку­менте, были в главнейших чертах правдивы. „Большое количество верблюдов и людей", относилось к большому каравану под начальством Чернова и Турду-бая.
Имя Шереб-Лама было обозначено в документе и вот он сам стоял перед губернаторами, из которых старшего звали Хладжф Тсеринг, младшего Юндук Тсеринг. Они сказали ему, что не будь меня, они схватили бы его и выдали бы властям в Лхассе, где он, прово­дивший европейца к Лхассе, подвергся бы заслуженной каре. Его имя стало общеизвестным в этом городе и было занесено в книгу подозреваемых. Для него лучше всего больше не показываться в этом святом городе. Они страшно разносили бедного Ламу, который теперь, когда все пропало, не остался в долгу и беспощадно ругал двух посланных, спрашивая, на каком основа­нии они делают выговор Ламе, который не тибетский под­данный; как от китайского губернатора в Кара-Шаре, так и от приора своего монастыря, он получил разре­шение ехать со мною и, возвратившись домой, он расскажет о их поведении. Так как я боялся, что ругань перейдет в рукопашный бой, то я пустил в ход большой симфонион, который подействовал как масло на волны.
Хладжф Тсеринг представлял собою тип настоящего джентельмена, старого добродушного дядюшки, который за­воевал симпатию всех, даже не исключая и Ламы. Но уви­дев его, никто не стал бы отрицать, что он гораздо больше походил на морщинистую старуху, чем на власт­ного губернатора. Лицо без бороды, прическа, коса, голов­ной убор с чиновничей пуговицей, серьги, все прида­вало ему такой женский вид, что я вполне серьезно спро­сил его, не старая ли он баба на самом деле! Такая

Хладже Тсеринг и Юндук Тсеринг.
откровенность, которая испортила бы всякому хорошее рас­положение духа, произвела хорошее впечатление на Хладжф Тсеринг; он улыбался добродушно, кивал головой, кор­чил невозможно смешные гримасы, смеялся до слез, и уверял, что он настоящий мужчина.
Его белая палатка с синими углами и полосами была очень прилично и удобно устроена. В дальнем конце находился низкий диван из подушек, а перед ним маленький столик, на котором нам предлагали чай, про­стоквашу и тсамбу. По правую руку от дивана стоял ма­ленький переносный храм с различными бурханами (свя­щенные книги), частью позолоченными, частью закутанными
Свев Гедвп.-Тарам.-Лоб-Нор.-Тибет. 22
в „гаддикъ"; между ними находился и бурхан ДалайЛамы. Перед ними горели несколько, лампадок и были поставлены в маленьких медных чашах различные легкия явства, как это делается в больших хра­мах.
Юндук Тсеринг был довольно глупый малый, кото­рый только старался запугивать меня, громкими фра­зами.
Оба посланные были хорошо и щеголевато одеты; они имели с собой несколько различных платьев: те­плых, легких, нарядных и для обыденной носки. По китайскому обычаю они носили юбки и шелковые или шер­стяные кофты или жилеты.
XLV.
Накцзонг-цзо и Тжаргут-цзо.
14-го сентября я оставил лагерь, чтобы предпринять прелестнейшую экскурсию пооафру. С Кучуком я поехал на запад к находящемуся недалеко берегу Накцзонг-цзо, лодку везли на верблюде. Тибетцы нас не беспокоили, так как я сказал им, что отправляюсь на рыбную ловлю. Каравану я приказал остаться еще один день на месте и потом отправиться к западному берегу озера и ожидать меня там. Мы взяли с собою провианту на три дня и теп­лые вещи в виду холодных ночей.
На Ю.-З. возвышался маленький остров и на него мы направили нашу лодку. Я наслаждался величественными, красивыми видами и хорошей погодой, плеском о борт лодки прозрачных волн, теплым прекрасным воздухом, нагретым солнцем до -f-14,а0, и главным образом, со­знанием, что отделался от любезной назойливости и не­изменного интереса тибетцев. На вершине скалистого островка, возвышающагося на 50 метров над уровнем воды я сделал набросок всей окружающей нас мест­ности, при чем мой интерес был возбужден тремя ди­кими скалистыми хребтами, принадлежащими или острову или полуострову. Для решения этого вопроса мы направи­лись к восточному концу южного хребта, обогнули мыс и поехали вдоль стены, состоящей из гигантских скал; несмотря на высокую стену, вода всего имеет глубину в 2 метра.
22*
Вместе с берегом мы повернули на С.-З. и поехали по все съуживающемуся заливу. Поздно вечером мы вы­тащили лодку на берег, где залив, как казалось, кон­чался; в темноте мы произвели маленькую рекогносцировку и к великой радости нашли пролив в 80 метров ши­рины. Отличный сухой аргол дал нам материал на кос­тер и скоро мы спали мертвым сном, завернувшись в наши шубы.
На следующее утро мы встретили еще более красивые места в этих узких проливах, напоминающих собою венецианские каналы с дворцами, сложенными руками ци­клопов. Направление залива все время было С.-З., что было весьма выгодно для нас. За скалистым выступом, на правом берегу, мы к нашему великому удивлению заме­тили несколько яков и лошадей. Когда лодка проехала мимо мыса, три человека с громкими криками бросились отгонять скот от берега. У следующего мыса видны были две черных палатки, перед которыми мужчина, женщина и мальчик с удивлением рассматривали нас и нашу лодку. Присутствие кочевников привело нас к заключе­нию, что мы ехали вдоль полуострова и что нам скоро придется повернуть назад и возвратиться той же до­рогой.
Но залив расширился и глубина его достигла 11,«» ме­тра. Наша радость была, однако, непродолжительна, т. к. залив, вдруг кончился и перед нами простиралась ров­ная земля. По крайне мелкой воде мы дотащили шлюпку до илистого берега. Отсюда я послал Кучука до ближай­шей возвышенности на рекогносцировку; он скоро вер­нулся и сообщил, что текущая с юга речка впадает в маленькое озеро, которое, повидимому, было соединено с Накцзонг-цзо. Поэтому мы вытащили лодку на берег и перенесли ее добрых 500 метров до речки, на что мы потратили целых три часа. Река впадала в довольно ши­рокий залив и скоро мы заметили, что мы снова находи­лись на Накцзонг-цзо. Строго говоря, мы объехали кру­гом полуострова и перетащили лодку через перешеек, шириною в 800 метр.; но этот перешеек, очевидно, со­стоял из наносного ила, который наполнил эту часть
озера; не будь его, кочевники находились бы на острове. Накцзонг-цзо, которое не обозначено на картах или, в крайнем случае, очень искажено, имеет очень странную форму; оно образует водяное кольцо, которое довольно ши­роко в северной части и значительно съуживафтся в южной. Озеро Ямдок-цзо к югу от Лхассы имеет подоб­ную же форму.
На следующий день мы к вечеру благополучно присое­динились к нашему отряду, который ждал нас на услов­ленном месте. Все наши стояли на берегу, казаки отда­вали честь и я здоровался на трех языках: „здраствуйте", „салам-алейкумъ" и „эмур-сен-бане“.
Тибетские посланные сильно были встревожены моим двухдневным отсутствием. В первый вечер Хладжф Тсеринг спросил казаков про нас и они, нисколько не смущаясь, ответили, что я переправился на южный берег, чтобы итти в Лхассу, они же должны были ждать моего возвращения. Посланные были очень удручены такой вестью и сейчас же выслали патрули во все стороны, преимуще­ственно на юг. На следующий день они уже поняли, что мы находились на озере. Все меры охранения были усилены и когда мы возвратились, их сила состояла из 194 чело­век, против 18 нас.
Должно быть содержание отряда в 200 человек на военном положении обходится довольно дорого, даже если не считать того, что люди оторваны от домашней работы. Но на расходы тибетцы не смотрят, лишь бы чужеземцы не переходили через границу. Боязнь всего иностранного касается только европейцев; китайцы, ладаки и другие со­седние народы имеют свободный доступ. Таким обра­зом оказывается, что отделение тибетцев основано на поли­тических соображениях, а не на религиозных. Китайцы, японцы, буряты, пундиты, все без всякого затруднения проникают в Лхассу, и если дать такому надлежащие инструкции, то он принесет нам сведения о том, что видел. Мы знакомы с Лхассой лучше, чем с какимълибо городом внутренней Азии, за исключением Кашгара, Кульджи и Урумчи.
18-го сентября мы разбили наш лагерь на восточ­
ном берегу Тжаргут-цзо (4613 м.)-это была одна из луч­ших наших стоянок. Берег представлял собою весьма оживленную картину; кроме наших палаток я насчитал еще 25 и всетаки большинство солдат расположились под открытым небом у костров. Только один раз я жил в еще большем лагере, а именно в 1890 году, когда я путешествовал в Эльборусе с персидским Шахом Наср-Эддином. Наш конвой теперь доходил до 800 человек. Мы остались два дня на этом красивом бе­регу и время прошло быстро в постоянных переговорах. Хладже Тсерингь подарил мне две лошади, когда услы­шал, что Камба-Бомбо поступил также и кроме того сообщил мне, что по приказанию Далай-Ламы в наше распоряжение на дорогу в Ладак будут предоставлены 40 яков.
20 сентября мы должны были начать наше движение на дальний Ладак, но посланные попросили нас остаться, так как они хотели пройти с нами еще несколько пе­реходов, а этот день у них считался праздником. Я с удовольствием согласился, так как меня манило на озеро.
Моя попытка познакомиться с Тжаргут-цзо не удалась вследствие бушевавшей в тот день бури, но зато на сле­дующий день нельзя было желать ничего лучшего. Запасшись провиантом на три дня, теплой одеждой и необходимыми инструментами мы поплыли с Кучу ком. Несколько спустя двинулся наш караван, окруженный со всех сторон тибетцами. Мои люди получили приказание отдохнуть у за­падного края озера, где нибудь на хорошем лугу.
Мы погребли всего, может быть, пол часа, как под­нялся свежий западный ветер, который все усиливался и делать промеры стало невозможно; волны до того расходи­лись, что мы только могли подумать о нашем скорейшем спасении. Возвращаться было слишком поздно, так как никого не было на берегу, куда волны выбросили бы нас. Поэтому мы решили искать защиты под маленьким ска­листым островом; по дороге туда удалось сделать не­сколько промеров, при чем наибольшая глубина была 42 метра, даже у самого берега островка она достигала 34
метров. После неимоверных трудов мы достигли берега, полумертвые от усталости и промокшие до последней нит­ки. Несмотря на солнечный день нам только осталось лечь спать и ждать лучшей погоды. Но к вечеру ветер вместо того, чтобы утихать, все крепчал. В 4 часа утра Кучук разбудил меня, мы сварили себе чай, солнце взошло как огненный шар, а ветер бушевал с той же силой. От нечего делать я нарисовал карту озера и островка, но день пропал без пользы и мы готовились провести вторую ночь около пылающего костра.
К вечеру нам показалось, что ветер стал стихать и наша надежда оживилась. В 7 часов скорость ветра заметно уменьшилась, но озеро все еще было столь же бурно и мы должны были ждать. Пока еще было светло, я взял на­правление на ближайший островок, надеясь попасть на него до захода луны. Пока ветер стихал, мы укладывали вещи и, наконец, отвалили от берега. Было так темно, что невозможно было различить контур берегов, а ближайший остров совершенно скрылся, почему пришлось брать на­правление исключительно по компасу. Несколько часов мы двигались вперед, не заметив ни малейших следов острова; только, когда мы очутились на расстоянии одной минуты от него, он вынырнул из темноты. Мне пока­залось, что вершины показавшихся гор западнее озера, но они быстро выросли и через несколько секунд мы уда­рились о берег; на этот берег мы сейчас же вытащили лодку и легли спать.
Наше намерение было чуть свет продолжать наше пла­вание, но тот же ветер свирепствовал с прежней силой. К */» 1 все утихло, но с запада надвигались черные дождевые тучи. Приближался новый шторм, а провиант подходил к концу. Тем не менее мы стали укладываться, но в два часа с проливным дождем налетела буря, которая так же быстро улеглась и в три часа мы поки­нули наш островок при ослепительном свете солнца. Несмотря на то, что гребли торопливо, мы не успели уехать далеко, как новый шторм взбушевал поверхность озера. Спасающей бухты не было видно, дать ветру отнести себя назад к острову не позволял недостаток провианта,
осталось одно: итти против ветра, придерживаясь южного берега. Промерам и черчению карты был положен конец, мы только гребли и гребли. Никогда я не напрягал своих сил, как в этот день и еще несколько дней спустя у меня на руках были большие пузыри.
Берег все приближался, но волнение усиливалось и одна волна за другой перекидывалась через борт, пы­таясь потопить лодку. Положение стало до того критическим, что мы держали спасательные круги на готове.'Какътолько мы попали под выдающийся мыс, волнение прекратилось и с наступлением темноты мы пристали к берегу. Теперь и ветер утих, но всю ночь шел дождь и чтобы защи­титься от него, мы перевернули лодку и залегли под нее.
24-го сентября мы попали в реку, но проследовали по ней всего только один километр, после чего снова очу­тились на громадном озере. Посланные называли его Аддан-цзо, но те кочевники, которых мы встретили на берегу говорили-Нолма-цзо. Третий шторм настиг нас на этом озере и буквально выбросил на ближайший берег, при чем лодку наполнило водой и нам пришлось выскочить из неё. К счастью дождя не было и на силь­ном ветру мы сняли платье и высушили его. Но после 2-3 часов я так проголодался, что хотел направиться к ближайшим палаткам кочевников, когда Кучук за­метил двух всадников с тремя вьючными лошадьми. То были Чердонов и Эрдек, которые в течение двух дней искали нас вдоль берегов Аддан-цзо, крайне обеспокоен­ные нашей судьбой. Вскоре прибыли Чернов и Лама, ко­торые собирались искать нас на берегах Тжаргут-цзо. Сыркин уже искал нас на месте прежнего лагеря на восточном берегу. Раньше, чем покинуть эти места без своего начальника, они хотели отыскать остатки нашей лодки и наших вещей.
Лагерь был разбит в долине, по которой, вероятно, также проходил Литледэль. Все было спокойно, цо здоровье старика Мухамед-Токта стало хуже. Один тибетец умер; мы проехали мимо трупа, который выбросили на пищу во­ронам. Хладже Тсеринг пригласил меня в свою палатку и принял меня, как великого победителя.
На мои исследования можно смотреть только как на предварительные, но они дали мне очень ценные понятия о гидрографии этих сказочно красивых озер. Если под­нять поверхность воды приблизительно на 50 метров, обра­зовались бы настоящие фьорды, напоминающие берега Норве­гии и Шотландии. Вероятно и эта страна когда-то была по­крыта льдом, хотя не видно следов ледниковых отложений, шрамов, морен или эрратических валунов. Горные породы выветрились и все следы снесены. Аддан-цэо самое большое озеро в этой местности и расположено выше других. Несколько ручейков стекают в него с ближайших гор, главным образом с довольно значи­тельных снежных хребтов, видных на юге. Аддан-цзо отдает излишек воды Тжаргут-цзо, вода которого в свою очередь перетекает в Селлинг-цзо по реке Ягюрапга. В Селлинг-цзо она остается и испаряется, почему, вода этого озера такая соленая. В Каком отношении Накцзонг-цзо стоит к Селлинг-цзо мы не могли определить. Может быть существует подземный сток, по которому вода перетекает в более низкое озеро, расположенное дальше на юг и которого мы не видели.
25-го сентября мы расстались с нашими друзьями Хладже Тсеринг и Юндук Тсеринг, нашими неизмен­ными спутниками с 12 сентября. Они прислали мне по „гаддику" с пожеланием счастливого пути. Позднее они лично явились и уверяли, что необходимые проводники, вьючные животные и провиант будут нам даны по при­казанию Далай-Ламы. Когда караван был готов, я еще сделал короткий прощальный визит, подарил послан­ным несколько револьверов, ножей, компасов и кусок материи и в последний раз обещал не итти на Лхассу.
Наша дорога теперь шла прямо на восток, и хотя паст­бища были очень плохи, тем не менее мы насчитали 32 черных палатки или около 150 жителей на протяжении 27 километров. Нас провожали теперь только 22 человека под командою Ямду Тсеринг, с которым я скоро очень подружился. Место нашей ночевки он называл Шалунг и озеро, несколько западнее Джагцзе-цзо; в него впадает река Богцзанг-сангпо.
©
XLVL
На пути в Ладак.
26-го сентября мы поехали к озеру Джагцзе-цзо к устьям реки Богцзанг-сангпо. Так как оставшиеся у нас 22 вер­блюда были крайне изнурены и силы лошадей тоже на исходе, то мы остались один день на богатых пастбищах у бере­гов этой реки. На протяжении 28’/« километров мы теперь видели только 16 палаток, но довольно большие стада овец. Дичи довольно много, как например: куланы, сайги, зайцы, рябчики и гуси; наши охотники снабжали нас мясом в достаточном количестве. Озеро значитель­но меньше предыдущих, но вода горько-соленая. Круговые валы на берегах показывают, что и Джагцзе-цзо высы­хает. На одном месте ясно обрисовывались один над другим 7 таких валов.
Следующие дни мы не отходили от берегов Богцзангъсангпо, так что наш маршрут проходил между марш­рутами капитана Боуэра (Bower) на севере и Nain Singh’a на юге. Порядок марша теперь был следующий: три дня перехода и четвертый дневка; время отдыха всегда уходило на рыбную ловлю в богатой рыбой реке. 1-го октября Шагдуров выудил целых 18 штук. Вообще в эти дни наша пища состояла почти исключительно из рыбных блюд.
3-го октября мы шли в последний раз вдоль реки, чтобы потом итти на север. Я собственно хотел пройти по более южному пути, но для верблюдов он оказался

Вид на север от нашего лагеря 29-го сентября.
слишком гористым. Кроме того я утешался мыслью, что увижу гору, названную Литледэлем „вулкан Тонго", но которую при мне называли Эрфнак-тжиммо. С нашего лагеря она имела вид вулканического конуса, но позже мы увидели, что она, как и другие хребты, вытянута на запад. С Черновым и Ламою мы поехали на гору, отпустив караван вперед. Сначала мы ехали, насколько лошади были в состоянии везти нас, потом мы пошли пешком. В некоторых местах выступали скалы, состоя­щие из гранита, кристаллического шифера и порфира; в отколах я заметил и несколько других пород камней. Вулканом эта гора никогда не была, а просто составляет часть всех тех цепей, распутаться в которых почти невозможно.
В восточном обрыве одного из хребтов мы нашли круглый грот, разделенный низкой стеной из каменных плит на две комнаты, одну наружную, другую внутрен­нюю; вход в грот, вышиною около трех метров. Судя по толстому слою копоти на потолке, грот долгое время служил жилищем. На некоторых плитах были высечены слова: „он маны падми хумъ“ (о ты, жемчужина цветка лото­са). Может быть здесь жил отшельник, посвятивший свою жизнь на служение божествам этой горы. На северном склоне Эренак-тжиммо мы нашли очень красивый „убу “, наи­больший из виденных нами до сих пор в Тибете. Кара­ван мы догнали только на ночлеге в местности, называе­мой Тжуринг. Моллах-Шах, который служил у Литледэля, узнал эти места и в подтверждение мы нашли подкову осла, которую только и можно было отнести к его каравану.
5-го октября был один из самых скверных дней, которых я могу припомнить. Ночью мороз достиг 13,7° и ручеек около лагеря покрылся льдом. В юрте холод не так заметен, но ехать против ветра в бурю было очень трудно; даже действие солнца парализуется ветром и с ужасом мы думали о предстоявшей зиме. И наши люди и тибетцы шли пешком, чтобы не замерзнуть. Печальнее всего то обстоятельство, что наши верблюды и ло­шади все сразу стали сдавать. Купленный нами в Чархалыке молодой верблюд стал похож на скелет, обтянутый кожей.
Другой верблюд задней ногой засекал переднюю, на кото­рой поэтому образовалась рана с постоянным кровотече­нием. Рану пришлось ежедневно перевязывать и обмывать. У всех лошадей и мулов спины были набиты.
Список больных также увеличился: Гамра-Куль, кото­рый отстал, был подобран тибетцами; состояние МухамедъТокты не улучшалось; у Альмаса заболели глаза, что я однако вылечил кокаином и темными очками. У Ходай-Куллу появилась лихорадка. Увидев, что скоро половина личнаго

Шагдуров и Эрдфк ловят рыбу.
состава заболеет, я призвал к себе Ямду Тсеринга и сказал ему, что теперь время достать нам обещанных Далай-Ламой яков, что он обещал исполнить в непро­должительном времени. И действительно, ночью на 7 число нам привели 18 отличных яков, на которых перевьючили груз, так что большинство наших живот­ных, главным образом больные, шли без вьюков.
Под предлогом поисков за пастбищами, но главным образом, чтобы не итти по следам Литледэля, я 7-го числа взял более южное направление, .захватив с собой Чер­нова, Ламу, Ли-Лойе и Кучука, 4 мула и 5 лошадей. Шагдурова я назначил начальником главного каравана, предо­
ставив ему останавливаться по несколько дней на хоро­ших пастбищах.
Когда мы хотели тронуться, к нам подскочили тибетцы, схватили наших животных за поводья, не желая пустить нас на юг, так как в противном случае они ли­шились бы своих голов. Но когда я пригрозил им револьвером, они отступили назад. Но скоро нас догнали 12 человек под командою Тсеринг Даши; остальные остались при караване. Усталость, одной лошади заставила нас разбить палатки еще до наступления вечера. К вечеру прибыл новый отряд всадников и рано утром старый Ямду Тсеринг. Он ехал всю ночь, прозяб и был весьма огорчен теми хлопотами, которые мы готовили ему. Он просил меня вернуться к каравану, от чего я, конечно, отказался.
Когда мы направились вверх по долине, реки. Тжуринга, мы опять увидели палатки кочевников. Когда их жители становились слишком назойливы было достаточно сделать только жест рукой чтобы заставить их исчезнуть. Эта сплоченность у такого полудикого народа удивительна. Богов и начальство они слушаются слепо, подкупить их золотом невозможно. Ни одного нельзя уговорить показать нам дорогу на югь. Страна, где нет ни одного предателя!
К вечеру мы разбили лагерь у озера Джандин-цзо, в котором Тжуринг берет свое начало. 9-ое октября мы шли на З.-Ю.-З. в сопровождении всего только шести всад­ников. На западе возвышается гигантский массив Шахъганджума, покрытый вечными снегами.
11-го октября состояние лошадей было так плохо, что мы не могли итти дальше на юг. Мы забрались слишком высоко и теперь должны были думать о возвращении к главному каравану. Поэтому мы направились на С.-З. по широкой открытой долине и прошли вправо от Шах-ганджума, недалеко от него. Литледэль называет его Шакканьорм. На пол дороги нас встретил Ямду Тсеринг, который посредством курьеров следил за нами.
Лагерь большего, каравана находился у маленького ключа. Все были здоровы, кроме нашего старика Мухамед-
Токты, тело которого распухло, как будто оно было налито водою. Верблюд с больной ногой околел. Здесь мы расстались 13-го числа с Ямду Тсеринг и Тсеринг Даши, которые просили выдать им свидетельство о том, что они честно исполнили службу и что я ими доволен. В этом месте проходила граница между Накцзонг и следующей провинцией Бомба, в которой новый начальник Ярво Тсе­ринг должен был заботиться о нас.
14-го октября у нас были 30 новых спутников и 22 яка, нанятых за 22 тсо *) в день. Тибетцы старались, по возможности, уменьшить дневные переходы, что им однако не удалось, так Как я всегда назначал место ночлегов. Вода сделалась все более и более редкой и без указания тибетцев мы больше не находили ключей.
18-го октября мы застрелили собаку Гамра, которая своим лаем не давала нам покоя по ночам. Если вблизи не было тибетцев, на которых он мог лаять, то он лаял на наших ночных сторожей и на живот­ных. В этот же день околели две лошади, и что страннее всего, два верблюда одновременно родили слиш­ком рано. Турду-бай думал, что причина этому рождению пятнадцатиградусный мороз и выпитая не во время хо­лодная вода. Ноги Мухамед-Токты вспухли до того, что с них пришлоСь срезать сапоги и ноги завернуть в войлок.

Нам здесь давали 8 тсо за один лианг китайского серебра при чем нас, конечно, обсчитали.
ХЬѴИ.
Тяжелый путь.
20-го октября в */» 10 утра начал дуть пассат. Я называю этот ветер именно таким именем потому, что он дул с поразительным постоянством. После обеда он усилился, обратившись в настоящую бурю пус­тыни с настолько густыми тучами песка и соленой пыли, что ландшафт часто совершенно исчезал. На две харак­терных, метеорологических особенности мы обратили вни­мание: период дождей падает на конец лета и начало осени; после него наступает ненадолго .хорошая погода, а потом, характеризующий осень и зиму, господствующий западный ветер.
Во время перехода случилось странное происшествие. Старик Мухамед-Токта отстал, на что однако никто не обратил внимания. Гамра-Куль, который шел последним и вел двух усталых коней, нашел его в яме, лежа в которой он объяснил, что почувствовал себя уста­лым и поэтому нарочно свалился с лошади, которая ушла дальше. Гамра-Куль посадил старика на одну из своих лошадей и в лагере его, как всегда, завернули в шубы и войлоки. На все вопросы он ответил весьма толково и когда я спросил его о самочувствии, он улыб­нулся приветливо. Но раньше, чем солнце успело взойти, он умер. Смерть настигла старика во время сна; его глаза были сомкнуты и с вечера он не изменял полоЖФН1Я.
С его смертью все почувствовали облегчение, так как никто больше не надеялся на улучшение с тех пор, как тело больного вспухло и приняло отвратитель­ный, темный цвет. Ему самому жизнь была в тягость и смерть таким образом явилась освободительницей. Он был честный человек и никогда я не слышал, чтобы с ним обращались неласково, несмотря на то, что он был всем в тягость; все любили его, так как он сам всегда был ласков и в хорошем расположении духа. Мухамед-Токта был четвертой жертвой наших тя­желых походов по Азии и Тибету; это была слишком большая потеря в людях.
Другие больные, Альмас и Ахмед, конечно, не почув­ствовали себя лучше после этих похорон; у первого лицо также распухло, и я долго беспокоился за него, пока он не поправился.
Эта страшная болезнь, которая послужила причиною смерти трех человек в Тибете, не могла быть след­ствием плохого питания. У нас было много хорошей пищи. Недостатка в свежем мясе не было в Тибете, особенно, пока мы находились в населенных местах, где жители снабжали нас бараниной и жиром. Охота на диких яков, куланов и сайг давали хорошие резуль­таты. К тому еще парное молоко и простокваша, масло и рыба служили приятным разнообразием; взятые из Чархалыка рис и мука были расчитаны на 10 месяцев, а мы были в дороге всего только 5*/3.
Нет, эта болезнь есть следствие разрежения воздуха. Плотность воздуха на половину меньше, чем на уровне моря, и кровь не получает достаточного количества кислорода. Наше тело и его органы не приспособлены для таких мест. Правильность действия этих органов нарушается; у того, кто сам по себе некрепок и нездоров, шансы погибнуть гораздо больше. На таких высотах сердце, работая при ненормальном давлении, не может гнать кровь к оконечностям тела, если мускулы и ткани недостаточно сильны. Выдающийся шведский врач объ­яснил мне, что это и есть причина, вследствие которой ноги моих людей буквально сохли; далее он говорил,
Свен-Гедив.-Тарам .-Лоб-Нор.-Тибет. 23
что их, пожалуй, можно было бы спасти, если бы постоянно держать в горизонтальном положении или даже ноги не­сколько выше головы. В таком путешествии, как наше, конечно, очень трудно ухаживать за больными надле­жащим образом; прежде всего следовало остановиться в каком-нибудь месте до полного выздоровления. Но в Тибете это часто невозможно без опасности для всего каравана; остается одно: тащить больных с собой, что для их угасающих сил слишком тяжело и беспо­койно.
До Ладака осталось около 800 километров, что в виду наших маленьких переходов казалось бесконечно да­леко. Но медленное передвижение имело ту хорошую сто­рону, что я мог осмотреть страну более основательно, сделать большее число астрономических наблюдений и чаще определять высоту измерением температуры кипе­ния воды.
На следующий день после похорон я пустил кара­ван вперед, а сам отправился в сопровождении Шагдурова и Сыркина к склону горы, находящейся к западу от лагеря, с намерением измерить высоту старых береговых линий над уровнем озера, помощью нивеллировочного зеркала. На обращенном к западу склоне эти старые линии, числом восемь, очерчены значительно резче, чем на остальных склонах. В течение дня и позже, я имел случай удостовериться в том, что береговые ли­нии обращенных к западу склонов всегда развиты интен­сивнее береговых линий склонов, обращенных к вос­току, где они нередко совсем отсутствуют. На южных и северных склонах они менее ясны. Здесь невольно является вопрос, где причина такого явления? На это можно дать только один определенный ответ: запад­ный пассат. Он гонит волны на восточный берег, где возникает сильный прибой, между тем, как западные берега находятся под ветром.
Нивеллировка показала, что наивысшая старая береговая линия расположена не менее, чем на 133 метра выше тепе­решнего уровня озера, который таким образом пал на эту громадную величину. Сравнительно с этим умфнь-
Digitized by


О

Лагерь 25 Октября.
шилась и площадь озера и мы наверное ехали по старому его дну. Гора, на которой мы производили наши измере­ния, состояла из мелкого зернистого, кристаллического ши­фера, а выше из твердого кварцита.
25-го октября у нас осталось всего только 18 верблю­дов; 21 лежали уже вдоль нашего тернистого пути и на сле­дующий день их погибло еще три. Казаки ехали на му­лах и только я и еще несколько человек на лошадях.
28-го октября мы прибыли к озеру Перуцзе-цзо, пройдя де­вять дней без дневки; лучшего места для дневки мы не имели с Чархалык-су. Трава была высокая, мягкая, но несколько подмерзла, воды и материалу для костров-сколько угодно. Большие костры помогали нам защищаться от ночных мо­розов, достигавших-20,и°. На морозе и на ветру мы оста­лись здесь 4 дня, в течение которых наши животные за­метно поправились. Наши новые проводники продали нам за 4 лианга 3 маленьких мешка гречихи, что было слиш­ком дорого, но для наших животных это было необхо­димо и в 1 час они покончили с ним. Новый началь­ник рассказывал, что он Таджинурский монгол и ро­дился несколько южнее Куку-нора, но что родители на дороге в Лхассу продали его тангутской чете, не­имевшей детей. Сколько заплатили за него, он не знал, но Лама говорил, что обычная цена 20 лиангов и что подобная торговля случалась часто. Бывает, что и тангуты продают детей монголам. Нашего начальника про­дали, когда ему было 5 лет и он, конечно, сделался на­стоящим тибетцем; он не помнил ни слова по монголь­ски. Тангуты принадлежат к тому же племени, что и тибетцы, и у них один и тот же язык.
3-го октября мы пришли к границе Рудока. У запад­ного конца озера Лума-ринг-цзо уже были разбиты 7 пала­ток и показалась масса народу. Какой-то нахальный старик подошел к нам и объявил, что мы должны остановиться здесь. Мы расположились по соседству тибетцев и Лама сейчас же отправился к ним за пояснениями. Он вер­нулся в довольно потрясенном состоянии; начальник жи­телей Рудока оказался настоящим грубияном, который требовал паспорта от Далай-Ламы; без такого он никог­
да бы нас не пропустил по своим владениям. Я тогда послал за этим „бомбо", который, говорили, был на хорошем счету у„девашунга“ и главным управляющим в Тжок-Джалунг, *) где он жил летом; зимой он находился в Рудоке.
На мое приглашение он явился в парадной форме, с большой свитой и громадной самоуверенностью и я пригла­сил его сесть на ковер перед моей палаткой. Сам же я остался в палатке около печки и, вследствие этой сомни­тельной вежливости, он сначала хотел обидеться, но потом сел и потребовал паспорт Далай Ламы. Я ответил, что мы никогда не видели этого власте­лина и поэтому не могли иметь от него паспорта. „Я про вас не слышал ни слова", ответил он, „не знаю, кто вы такие, никаких писем из Лхассы я не получал и ни­каких приказаний снабжать вас яками; но я знаю, что европейцам раз навсегда запрещено путешествовать через Рудокъ".
„Если Вы высокопоставленное должностное лицо, то Вы должны знать, что это Ваша обязанность быть к нашим услугам во время нашего путешествия в Ладакъ".
„У меня нет обязанностей по отношению к подозри­тельным личностям, у которых нет паспорта, но если Вы хотите, я напишу в Лхассу, Вы же подождите ответа 2'/® месяца".
„Это нам весьма кстати", ответил я, „наши живот­ные изнурились и нуждаются в отдыхе; пишите в Лхассу, а мы обождемъ".
„Хорошо, поймите, что я лишусь головы, если я пущу Вас через мою провинцию".
Он был весьма уверен и спокоен в своем пове­дении, но кроме того еще и дерзок по сравнению с нашими друзьями близ Лхассы. Казаки были взбешены, - каждый из нас стремился домой или хотел по крайней мере
]) Тжок-Джалунг имеет золотые россыпи и расположено на не­сколько переходов Ю.-З. от того места, где мы находились. Зимою, го­ворили, живут там около 20 человек, летом же до 300, которые собира­ются со всех сторон, даже из Лхассы, для поисков золота. ТжокъДжалунг считают наивысшфй точкой земли, населенной круглый год.
выбраться из гор до наступления зимы. Я успокоил их возбужденные чувства, поняв, что я не имел никакого права воевать против Рудока. На их стороне уже собра­лось свыше 100 вооруженных людей. Состояние каравана не допускало обходного движения с севера, где я кроме того не хотел соприкасаться с маршрутами Nain Singh‘a, Bower’a и Deasy, или Wellby и Маисоиш’а, которые прохо­дят еще севернее. Я также не чувствовал охоты посту­пить подобно капитану Deasy в критическом положении, а именно сжечь большую часть багажа, палаток, провианта и лодку.
Зато я ничего не имел против 2‘/« месячного ожида­ния. Работы и западные бури утомили меня и я нуждался в отдыхе. С казаками мы составили целый плав зимовки. Через несколько дней мы должны были вернуться в Перуцзе-цзо и построить укрепленный лагерь. В этой интересной местности я бы не нуждался в работе, люди же занялись бы возведением высокого земляного вала вокруг палаток и багажа. Из того же материала мы бы построили сторо­жевую башню и выкопали бы ров вокруг укрепления. Потом мы бы отдыхали, охотились, делали бы экскурсии, ухаживали бы за животными и весною пошли бы на юг. Я благословлял „бомбо“, который принуждал меня к этому, хотя на самом деле эта трудно-достигнутая страна уже надоела мне.
На следующее утро я объявил начальнику, что мы воз­вращаемся на восток, против чего он ничего не возра­зил. Но скоро он изменил свое решение и изъявил готовность дать нам и яков и провианту, если бы мы обе­щали не итти на город Рудок, что не входило в мой план, так как Литледэль проходил по этой более южной дороге. Таким оброзом мой план зимовки разрушился, и мы опять стали приближаться к концу наших трудов-
XLVIIL
Ц з о-н г о м б о.
Мы теперь выделили все лишнее имущество, раздарили его тибетцам и обошли 6 ноября перевал (4858 м.), на северной стороне которого мы нашли подходящее место для ночлега с водой и пастбищем. Погода была хорошая, даже ветер утих, но вместо этого тибетцы буянили и ругались с Ламою, называя его собачьим язычником, за то, что он шатался с „такими русскими". Наконец Лама так обозлился, что начал бить их нагайкой на­право и налево; я приказал им прекратить ругань, при­грозив, что в противном случае прикажу привязать их на спины верблюдов и так продержу их, пока им не сделается дурно.
Ночные морозы доходили до-26,5°. Просыпаешься от холода, кутаешься и сворачиваешься в клубок. На ночь я обыкновенно оставлял стакан с чаем, но это теперь было уже невозможно; он превращался в кусок льда. Чернила всякий раз перед употреблением приходилось согревать, чтобы они растаяли.
Так мы шли изо дня в день по однообразному пути. 23 ноября у нас уже только осталось 13 верблюдов из 27; в течение одного дня околели 4 лошади. 27 и 28 ноября у нас было приятное ощущение приближения более низких мест, по мере того, как мы шли вдоль Цзангар-шара. Рыбная ловля продолжалась во время самого движения, при чем Чернов и Шагдуров старались превзойти друг друга, пользуясь шашками и тибетскими копьями. Раз Шагдуровъ
порядком выкупался в ледяной воде; к счастью я на­ходился вблизи п развел костер в кустах, около кото­рого он обогрелся и высушил свое платье, а то бы он наверно пошел бы дальше, как будто бы ничего не слу­чилось.
Та стена, которая постоянно извивалась с левой стороны, наконец, кончилась, и река круто повернула на юг. В этом месте на левом берегу находится хра­мовое селение Но, также называемое Оджанг. Там возвы­шается маленький, довольно красивый храм в красных и белых красках, с куполами в виде луковиц, с флажками, позолоченными шпицами и другими украше­ниями. Четырехугольные дома с плоскими крышами обык­новенно окруженывыбеленными стенами с красной кай­мой сверху. Дома украшены вымпелами и флагами. Полы устланы войлочными коврами; в потолках отверстия для дыма; большие запасы хвороста приготовлены на зиму. Те­перь Но освещалось ярким солнечным светом и пред­ставляло прелестный и необыкновенный вид, обрисовы­ваясь на гигантских горах.
Когда мы прошли через маленький перевал, укра­шенный флагами, перед нами открылся величественный вид на Ю. и 3. на озеро Цзо-нгомбо. На юге блестят не­сколько покрытых снегом вершин, на западе раскину­лось озеро с бухтами, мысами, островами и крутыми бере­гами. Ширина его всего только несколько километров. На береговой полосе с плохим пастбищем мы разбили па­латки. На маленьком островке в расстоянии 1 километра мы нашли дрова, которые и притащили по льду.
В течение следующего, посвященного отдыху, дня мы измерили глубины между берегом и островом, при чем наибольшая была 6,де метра. Наш начальник сооб^ щил, что ему было приказано выслать отсюда курьера в Лей (Ладак), чтобы получить все необходимое на границе между Тибетом и Кашмиром. Я воспользовался случаем и послал письмо „Joint Commissioner for Ladak" с прось­бой прислать яков, лошадей и провианта. Бедный всад­ник исчез в ночной мгле на своей маленькой един-
Digitized by
О o2 о

Двойные террассы, состоящие из валунов.
ственной лошади; увидавши ту дорогу, по которой он ехал в темноте, мы его пожалели вдвое.
30-го ноября мы совершили весьма интересный пере­ход вдоль северного берега Цзо-нгомбо. Наши пешеходы часто укорачивали путь через лед. За островом озеро кончается и переходит в совсем короткую речку с открытой водой, которая в свою очередь снова переходит в покрытый льдом бассейн; но скоро и это озеро кончается и мы опять поехали вдоль реки. Она ровна и так однообраз­на, как прорытый канал, шириною около 12 метров, глу­биною не более 8 метров; вода течет весьма медленно, прозрачна как кристалл с зеленым оттенком. На дне расли водоросли и на глубине обрисовывались черные спины рыб, которые сейчас же подверглись преследова­нию казаков. Далее река протекает через бассейн сред­ней величины, потом через очень маленький бассейн и, наконец, впадает в озеро, размером больше, чем другие, и тянущееся далеко на 3. и С.-З.; оно не было по­крыто льдом, что, вероятно, зависело от его большой глубины. В равнине Бал мы разбили палатки; с Но мы шли по одной дороге с Nain Singh, но теперь, наши марш­руты опять разошлись. На дороге мы встретили караван в 200 овец, навьюченных гречихой ив Ладака. Смешно видеть, как они перебираются через какие угодно кручи несмотря на довольно тяжелые ноши. На границе люди за­нимаются меною; за 100 овец, навьюченных солью, ти­бетцы берут 80 овечьих нош гречихи.
Ширина Цзо-нгомбо, конечно, постоянно меняется в за­висимости от окружающих его горных цепей. Где два мыса находятся как раз один против другого, там ширина наименьшая. Круто обрывающийся, усеянный боль­шими каменными глыбами склон послужил нам боль­шой помехой, так как животные, навьюченные ящиками с инструментами, не могли пробраться между камнями; поэтому ящики пришлось снять и нести на руках. Верблю­дов вели по одному и поддерживали; ямы завалили, а стестняющие движение камни сбрасывали в озеро.
Лагерь мы разбили недалеко от отдыхающего ка­равана, состоящего из двух черных палаток, окружен-
Digitized by

Храмовое селение Но.
ных вьюками овец и кучами дров. Здесь я измерил старые береговые линии; высшая находилась на 19,5 метра, низшая на 4,5 метра над теперешним уровнем воды.
3-го декабря я поручил Чернову измерить глубины по назначенному направлению; наибольшая достигла 30 мет­ров. С Чердоновым я поехал вдоль берега, караван же продолжал итти на запад. Пролив в зоо метров ши­рины был покрыт льдом. Нам говорили, что мы в этот день наткнемся на препятствие, непреодолимое для

Казаки на ходу ловят рыбу.
верблюдов, а именно на скользкую и крутую стену, высту­пающую из воды. Когда мы теперь нашли, что маленький пролив покрыт льдом, мы надеялись перейти на южный берег озера и, таким образом, обойти препятствие. На всякий случай мы переправились и прорубили отверстие во льду, чтобы измерить частью его толщину (13,* - 15,* сант.), частью глубину озера, которая доходила до 29,метра. На южном берегу мы продолжали наши изыскания без препятствий, но для верности я послал Эрдфка дальше. В это время караван был принужден остановиться, Эрдеку было приказано развести огонь, если он наткнется на такое место, где невозможно провести верблюдов. Когда
мы потом возвращались к каравану, мы заметили на южном берегу не менее трех костров, из которых по­следний напротив нового лагеря. Значит, остался только северный берег.
Непроходимое место было исследовано Турду-бафм, ко­торый не считал возможным провести верблюдов невре­димыми. Но так как местность вокруг была очень бо­гата сухим, мелким лесом и кустарником, я решил форсировать трудную переправу при помощи плота, скре-

На берегу Цво-нгомбо.
пленного верблюжьими лестницами, палаточными шестами и веревками. Его можно было сделать достаточно боль­шим, чтобы переправлять по одному верблюду. Это должно было удасться, так как я не желал возвратиться в Бал и потом итти по следам Nain Singh’a в Ниагсу. Было только ужасно досадно, что озеро не было покрыто льдом как раз вокруг этого мыса.
Ночью было слышно, как вода покрывалась льдом при 20° морозе и утром большие участки воды, которые накануне еще были открыты, затянулись тонким слоем льда. Я сам удостоверился в том, что переход по суше невозможен. Черный шифер гладкой поверхностью па­
дает под углом в 43° в озеро. Щель в склоне дает некоторый упор шиферным плитам, которые по­ложены для расширения тропинки. Может быть некото­рые из наших усталых верблюдов и могли бы сделать этот фокус-пройти здесь, но большинство наверное скатились бы в пропасть.
Поэтому надо было построить плот и разломать тон­кий лед или подождать, пока лед будет в состоянии держать нас. Так как в 1 час дня еще было-4,5°, то

Лодка, превращенная в сани.
я надеялся на последний исход. В 6 часов вечера лед уже достиг толщины в 5,2 сантм. Мы произвели несколько испытаний крепости льда, но должны были ждать еще один день, с большим интересом наблюдая за измене­нием температуры. Ночью термометр пал до-19,1°, в 7 часов утра 5-го-11,1°, в 1 час-5,1°, в 9 час.-8-9° и в следующую ночь-20,9°. Я поднялся за час до вос­хода солнца, чтобы сделать астрономическое определение места. Потом на устроенных санях перевезли весь багаж, за исключением моего и кухни, на берег по ту сто­рону скалы. Толщина льда увеличилась на 2 сантм. Тибетцы также переправились, но они предпочли горную
Digitized by
О cS
о

Перевозка багажа до льду.
тропинку, на которой им все-таки пришлось вести яков осторожно. Эти животные ходят удивительно уверенно; они могут поскользнуться, но никогда не упадут.
На лед вокруг скалы высыпали 28 мешков песка, чтобы образовать тропинку для верблюдов. Их перевели до восхода солнца, чтобы от действия последнего не ослаб лед, толщина которого теперь возросла до 9,9 сантим. Все сошло благополучно, только в некоторых трещинах просачивалась вода. Оставленный багаж перевезли, и по­том мы пошли дальше вокруг опасных мысов, через маленькия песчаные поля. Озеро теперь совершенно открыто; очевидно, оно покрывается льдом постепенно с востока на запад. Цзо-нгомбо опять съуживалось и, наконец, оно перешло в ту реку, Аджи-цзоняк, по которой его пресная вода переходит в соленое Пангонг-цзо. Около его начала мы разбили наши палатки на северном берегу. Теперь величественное озеро с восхитительными перспективами осталось позади нас.
XL1X.
От Пангонг-цзо в Лей.
Лагерь, находившийся как раз на расстоянии 100 пере­ходов от нашей главной квартиры, был для нас не без значения. Говорили, что мы в этом месте получим но­вых яков из Ладака; но так как о них ничего не было слышно и тибетцы хотели вернуться домой, то мы должны были зорко следить за ними, чтобы они не удрали. Трехдневный отдых между озерами послужил не только верблюдам в пользу, но и моей работе.
Мы собирались итти дальше 9-го декабря, но оказалось, что все яки убежали, а их следы уничтожены сильным ветром. После долгих поисков их нашли к вечеру. Их вожак, Лопсен, согласился итти с нами вдоль северного берега Пангонг-цзо до тех пор, пока нас не встретит подмога из Ладака. Наши запасы риса и муки кончились уже несколько дней тому назад и мы теперь питались исключительно мясом. В расположенных неда­леко палатках мы купили 7 овец. Там были несколько собак, с которыми Ёлдаш очень подружился; его при­шлось привязывать, чтобы он не удирал, так как даже побои не помогали. У лагеря мы измерили высоту наивысшей террассы над рекою; она находилась на высоте 59 метров над уровнем реки. Оба озера раньше, очевидно, состав­ляли одно целое, а теперь высыхают, как все другие озера Тибета. Горы состояли из черного и зеленого шифера.
Саев-Геди.-Тарам.-ЛобъНор.-Табет. 24
12 декабря бушевала страшная вьюга, в которую даже не было видно южных берегов озера. Наш переход был не особенно велик, но зато он был более затрудните­лен, чем какой-либо из предыдущих переходов по берегам этих двух озер. В озеро вдавалась громадная скала с отвесно спускающимися в воду боками; через нее вела тропинка, протоптанная караванамн, но неудобная для верблюдов. У подножия горы мы отдыхали, пока Сыркин исследовал самый берег, который оказался неприступ­ным, даже для людей. Сыркин осмотрел тропинку и говорил, что она ужасна, но что, может быть, возможно перейти по ней. Яки полезли очень уверенно; на гребне с 15-ти сняли груз и они вернулись за моими ящиками, палатками и остальным багажем, с которым они пошли до лагеря по ту сторону горы, чтобы ночью взять остаток.
Одновременно мы лопатами и ломами подготовляли тро­пинку для проведения верблюдов, которых вели и подтал­кивали по одному; это заняло несколько часов, несмотря на то, что относительная высота гребня была всего только 200 метров. Но и западный склон был не лучше, к тому же еще ветер до крайности затруднял спуск. Людям иногда приходидилось ползти на четвереньках, верблюдов же оставили на горе до следующего утра.
На следующий день около лагеря Сердзе, где проходить граница между Тибетом и Кашмиром, мы были приятно поражены. Здесь именно встретил нас тоть вспомога­тельный караван, который был выслан нам навстречу по приказанию Везир Везарата, наместника кашмирского магараджи в Ладаке. Этот караван сначала прошел, в Манн, в деревушку на южном берегу озера против Сердзе, но так как там ничего не было слышно о нас, то он повернул назад и попытался на северном берегу. Наше положение сразу изменилось; 12 лошадей и 30 яков были в нашем распоряжении; овцы, мука, рис, сушеные фрукты, молоко, сахар и для наших животных гречиха; больше нельзя было требовать. Мой караван, который находился при последнем изды­хании, сразу поправился, нам больше не надо было стра­дать, наши лишения кончились.
Предводителями каравана были два ладака: Анмар Джу, говорящий свободно по-персидски, с которым я поэтому мог разговаривать, и Галунг Гираман, добродушнейший старик; остальные люди тоже были ладаки, только один гинду. Мы теперь простились с последними тибетцами, заплатив им щедро и подарив им все, в чем мы больше не нуждались, вроде: кастрю­лей, чашек, платья и даже один ре­вольвер. С сожалением я расстался с ними, ибо они нам служили от­лично, были честны и ласковы и имели много хлопот из за нас.
Начальники встретившего нас каравана, удивили меня, подарив мне по одной серебряной рупии. Не­смотря на мое несколько смешное положение, я поняль любезное зна чение подарка и сунул его в карман с наме­рением отплатить им, как следует.
Но этот день не обо­шелся без огорчений. Моя собака Ёлдаш, ко­торая, начиная с Оша не отлучалась от меня, провела и эту ночь в Палатке у МОИХ НОГ. Музыканты и танцовщики в Другубе. К восходу солнца она встала, встряхнулась и вышла из палатки. Обыкно­венно она грелась на солнце до тех пор, пока кара­ван не двигался дальше. Но теперь она побежала по горам на восток и больше не вернулась. Ходай-Куллу видел ее несущейся, как сумасшедшая, по следам предыдущего дпя, назад к своим новым знакомым в палатках между озерами. 2‘/« года я ухаживал за ней. Я очень скучал по ней, но в караване все пре­зирали ее, находя, что она неблагодарный перебежчик.
Караван теперь тронулся по более северной дороге въ
24*


то время, как мы с Анмар Джу, Черновым и Ламой продолжали итти вдоль озера, по крайне опасной тропинке до маленького ключа. Когда караван, наконец, догнал нас, всего только осталось 9 верблюдов; ужасно жалко последнего, который пал именно теперь, когда соломы и гречихи было вдоволь и до большего отдыха с полными яслями в Лее осталось 8 дней.
Ночью шел снег и 16-го мы проезжали по белому зимнему ландшафту. С перевала над лагерем озеро имело вид глубокой канавы между снеговыми горами. Потом мы расстались с Пангонг-цзо, проезжали по пес­чаным степям, медленно поднялись по долине и дошли до маленького перевала, украшенного прямоугольными ку­чами камней и плитами с надписями: „он маны". Далее мы спустились по глубокой, заваленной камнями и щеб­нем, долине и расположились на берегу маленького по­крытого льдом озера, находящагося приблизительно на 60 м. ниже уровня озера (Педгонг-цзо); мы достигли бас­сейна Инда и те капли воды, которые журчали в этой долине, должны были после долгих странствований очу­титься в Индийском океане. 27« года мы находились в странах, орошаемых водами, не имеющими стока к морю; теперь же мы, наконец попали в такия места, которые имеют сток к морю. Это было приятное сознание; теперь мы постепенно удалялись от высшей горной страны света.
Пройденный нами перевал представляет большой инте­рес, если сравнить его с теми старыми береговыми ли­ниями, которые находятся на 54 метра выше Пангонг-цзо. Когда-то Пангонг-цзо имело выход в Инд, но потом оно отделилось от него вследствие климатических усло­вий. Озеро поэтому стало соленое и моллюски пресных вод вымерли.
17-го декабря я простился с караваном, чтобы вы­ехать вперед в Лей. Анмар Джу, Чернов и Чердонов ехали со мной; наш багаж везли на трех лошадях. Нам надо было ехать по 40 километров в день, чтобы доехать в Лей в четыре дня и тогда мои телеграммы дошли бы до места назначения в канун Рождества Хри­стова. Мы быстро спускались по долине, в которой на­
чали показываться селения и обработанные поля. У Танкси, где мы переменили лошадей, возвышается на оди­нокой скале, красиво расположенный монастырь Джова. Первый ночлег был в Другубе (3919 м.), где целая толпа музыкантов с барабанами и флейтами в масках танцевали в нашу честь на дворе. Казалось как-то стран­ным ночевать под крышей.
Чтобы дойти до места следующего ночлега, Тагар, нам пришлось перейти через высокий, трудно преодоли-

Вид с храма Тиксе.
мый перевал Тжанг-ля, который обыкновенно в это время года покрыт снегами.
Для нас было странно видеть все новых людей, про­езжать мимо одной деревушки за другой и видеть обрабо­танные поля. На скалах возвышаются храмы и ветер шепчет в тополях и вербах. Постоянно мы спускались все ниже и ниже, где воздух стал более плотным и температура повышалась. Количество и величина прямо­угольных куч камней увеличивалась; одна такая куча имела в вышину 1*/» метра, в ширину 3 м., а в длину целых 260 мет. и вся её поверхность была покрыта пли­тами с высеченным: „он маны падми хумъ“. Потом мы
проехали мимо храма и монастыря Джимре, мимо несколь­ких деревень и приблизились к самому Инду, текущему в глубоко врезавшихся извилинах; прозрачная зеленова­тая вода журчит на глубине 50 метров. Около поворота находится громаднейшая каменная куча, вышиною в 3 ме­тра, шириною в 9, а длиною в 416 метров, т. е. почти пол километра. Сумасшедшие люди, которые занимаются такими бесплодными работами!
Здесь меня встретил Мирза-Мухамед, „наибъ", или

Двор в храме Тиксф.
секретарь тэзильдаря города Лей. Он был очень любезный и симпатичный человек, свободно говорил по персидски и впоследствие сделал мне несколько неоценимых услуг. Далее мы поехали вдоль правого берега Инда, по широкой долине до постоялого двора Тиксе. Над деревней, выше светского шума, расположен монастырь Тиксе-гомпа. Монахи, числом от 40 до 50 человек, лю­безно предложили мне ночлег у себя, но я отказался, так как внизу в деревне мы ни в чем не нуждались; я сделал им визит на следущее утро. С террасс и балконов монастыря открывался, подавляющий своим ве­личием, вид на гигантскую долину Инда.
По дороге в Тиксе нас уже встретили три гонца вер­
хом и пешком, в том числе одна женщина. Ови но* сили свои письма, намотанные на конце маленькой палочки. Один курьер принес приветственную телеграмму от резидента в Кашмире. С того момента, когда я стал на английскую почву, меня каждый день принимали все с большими знаками гостеприимства. Когда мы 20-го декабря приехали в Лей, столицу (4000 жит.) Ладака, нас встре­тил её тэзильдар Еттумаль, гинду, весь в европейском костюме, за исключением турбана, и приветствовал меня на чистейшем английском языке. Я остановился уМирзаМухамеда, дом которого рань­ше служил миссионеру Ве­беру церковью, где каза­ки могли получить несколько комнат, там же имелся боль­шой двор для каравана. Сю­да принесли мою громад­ную почту, которая накопи­лась за одиннадцать меся­цев.
Первым делом после моего прибытия я послал телеграммы королю Оскару, лорду Керсону и моим ро­дителям и получил в канун Рождества Христова < короля гласила: „Благодарю т ные раньше письма. От ду
ному прибытию на британскую территорию и надеюсь, что скоро вернешься домой. Я и все мои здоровы. Приветствую тебя сердечно. Король Оскаръ".
Из Чархалыка я писал через Кашгар лорду Керсону и просил разрешить мне заем в 3000 рупий; эта сумма была приготовлена, когда я прибыл, с препроводитель­ным письмом от вице-короля, который в нем пригла­шал посетить его в Калькутте. Ответив и поблагода­рив за любезное приглашение, я получил еще привет-

Старый ладак.
них ответы. Телеграмма за телеграмму и полученрад твоему благополуч-
ственную телеграмму от него. Отсюда я решил проехать в Индию.
Караван прибыл в первый день Рождества. Послед­ние 9 верблюдов благополучно перебрались через пере­вал Тжанг-ля. Теперь они могли отдохнуть, есть свежий душистый клевер в награду за все труды и лишения, которые они перенесли. Они с удивлением и даже не­сколько боязливо смотрели на городское движение, но на нашем дворе они скоро почувство­вали себя как дома и их глаза за­блестели от удовольствия, когда они услышали запах сочного корма. Жители маленького горо­да, которые вероятно раньше ни­когда не видали верблюдов, ла­зили по стенам, окружаю­щим двор, и с удивлени­ем осматривали этих стран­ных животных с длинны­ми шеями и горбатыми спи­нами.

Молодая ладакская женщина.
Теперь я принял следующее решение. Во время моего путешест­вия в Индию, караван должен был отдох­нуть в Лее. Но мне только были нужны три мусульманина и поэто­му было очень кстати,
что остальные просили разрешения сейчас-же вернуться домой через Каракорум и Яркенд. Я им выдал жалованье с большими прибавками и кроме того пода­рил им платья, провиант и верховых лошадей. По просьбе Сыркина я отпустил его и дал ему письмо к генерального консулу Петровскому в Кашгаре. Хотя он и скучал по родине, тем не менее он горько пла­кал, когда мы расставались с ним, и я благодарил его за службу.
На зимних квартирах я назначил Чернова начальни­ком, Чфрдонова метеорологом; Турду-бай, Кучук и Хо­дай-Куллу ухаживали за верблюдами, мулами и моей старой верховой лошадью. У них остался и Лама. Шагдурова я взял с собою в Индию, получив на то разрешение вицекороля. Я уже вперед радовался удивлению честнаи'О казака при виде всего чудесного в этой стране.
Домой через монастырь Хемие.
1-го Января я выехал в Индию в сопровождении моего верного Шагдурова. В этой сказочной стране я пользовался широким гостеприимством вице-короля в Калькутте; в Секундерабаде около Гайдерабада я посетил старого зна­комого с памирской пограничной комиссии 1895 года, полковника Мс. Swiney. Далее я побывал в Бомбее, у ма­гараджи в Картарпуре, и только 25 марта вернулся в Лей с этой крайне интересной поездки. К моем} прискор­бию Шагдуров не переносил индийского климата и заболел лихорадкой в Калькутте, так что я не мог взять его с собой по Индии. Из Калькутты его доставили в Равальпинди, откуда я взял его с собой.
В Лее все обстояло благополучно. О Сыркине и Эрдеке не слышали ничего, но все остальные, которых я отпустил после прибытия каравана, возвратились, так как все пере­валы были непроходимы из за обилия снега. Первые два однако благополучно достигли Кашгара.
Я намеревался отдохнуть только несколько дней и по­том спешить на север через перевал Каракорума. Но злые духи задержали нас в Лее: Шагдуров опять забо­лел, и очень серьезно, тифом, и по словам доктора он мог выехать только через несколько месяцев. Он страшно похудел и потерял силы. Таким образом мы задержи­вались со дня на день и хотя было ясно, что мы должны

Догтсанг Распа.
были оставить больного, тем не менее, я не хотел сделать это раньше, чем пользующий его доктор не сообщил мне, что опасность миновала. В начале апреля он стал поправ­ляться, но для полного выздоровления ему нужны были еще несколько месяцев отдыха. Все устраивалось для него как нельзя лучше, и для его личных услуг я оставил ему ЛиЛойе, которому обещал дополнительную награду, если он исполнит свою службу хорошо. Грустно было, когда мы расстались с ним 5-го апреля. С сожалением я также расставался с моими 9 верными ветеранами-верблюдами, ко­торые в зимнее время не могли переправиться через Кара­корум. Я их продал за бесценок яркендскому купцу, который летом хотел отвести их в Яркенд.
Если переход с тибетской земли на высоте 5000 мет­ров к индийскому лету у моря был резок, то переход в обратную сторону ощущался не менее резко. Собственно говоря странно, что я избежал всяких следов лихорадки, но за то я был сильно утомлен и меня тянуло в мой тихий кабинет в Стокгольме. Поэтому я решил воспользоваться возможно дольше носилками, т. е. до подножия перевала Тжанг-ля. Несомый четырьмя сильными людьми я качался, удаляясь от Лея. Дворец прежних королей и маленький городок скоро исчезли за холмами, по М'ире того, как люди быстрыми шагами приближались к Инду под напев монотонной песни, которая помогала итти им в такт.
6-го апреля мы подымались по левому берегу Инда. Со мною были только Лама и Кучук; караван с нанятыми лошадьми шел по большой дороге вдоль правого берега, подымаясь к Тжанг-ля. Но потом мы оставили Инд, повернули на Ю. и ИО.-З. и вошли в долину Хемиса. Масса живописных „Чортенъ" и длинные ряды каменных куч ук­рашают дорогу. Долина постепенно съуживается; среди се­рых скалистых стен отдельные группы тополей очень красивы, и вдали блестят покрытые снегом вершины.
Наконец перед нашими глазами открывается знамени­тый храм Хемиса; он скорее похож на массу тесно по­строенных амфитеатром домов, подобно ласточкиным гнездам на склоне. Через дворы, ходы, по извивающимся тропинкам мы дошли до маленькой двери в стене, где
привратник Хемиса, любезно приветствовал нас. Он был старик с редкой, седой бородой, с большим тол­стым носом, но с постоянной, добродушной улыбкой на лице. Нгаванг Тжэ Тсанг, Хеми, Тжагтсот-это его имя
и титул.
Нас повели по этому монастырскому лабиринту темныхъ
углов и чуланов, дворов и проходов, корридоров, кру­тых и узких лестниц, ведущих с одной террассы храма на другую. Было бы трудно дать хоть не­сколько ориентирующее описание этого странного соединения зданий. В постройках не заметно ника­кой архитектуры и до­ма, имеющие форму ку­бов,очевидно выстрое­ны по мере надобности.
Нас пригласили войти в ворота и повели по крутой тропинке, выло­женной плоскими кам­нями и заключенной между двух стен; да­лее мы повернули и во­шли в темный горизон­тальный корридор, ко­торый выходит в ряд маленьких дворов, поднялись по очень кру­той лестнице и бегло осмотрели храмовой зал, где позолоченные изображения богов неясно блестят в полутьме; далее нас вывели на террассу, на которой мы остановились, по­раженные великолепным видом, потом мы опять шли по корридорам, лестницам и дворам до тех пор, пока голова не закружилась.
В первом зале, в который меня ввели, потолок поддерживался красивыми деревянными колоннами, здесь восседало божество Долма с большими блестящими глазами; перед этим богом, которому, говорили, 300 лет, на сто­

Лама в парадном одеянии.
7%
лах стояли длинные ряды медных чашек с водой, ри­сом, гречихой, мукой, жиром и маслом. Я быстро сде­лал набросок другого зала, рисунок которого помещен на странице 379. Говорили, что это главный зал Хемиса: перед золоченым и одетым в какой-то плащ изображе­нием Догтсанг Распа, два ламы упали на колени. Справа от него сидит Лама Ялсрас, а слево Санджа с Шагджа Тоба. Храмовые залы числом 7 носят название „денгканг, а те комнаты, в которых монахи читают свои „номъ" (священ­ное писание) называются „тсоккангъ" (по монгольски „суме").
В громадном кубковидном сосуде, „лотжотъ", в желтом жире в углублении горит маленькое пламя, ко­торое в течение всего года не тухнет. Религиозные карти­ны, имеющие форму штандартов, украшают стены несколь­кими рядами, с потолков висят драпировки, называемые „чучелъ"; на колоннах висят длинные ленты.
Барабаны, колокола, медные тарелки и трубы составля­ют часть украшений; ходишь, как по музею и страшно хочется урвать что-нибудь из этого скрытого в горах монастыря. Книжные полки завалены томами „номовъ" или священных писаний. Точно также в других залах нахо­дятся боги и „чурденъ" из серебра с рубинами, бирюзою и золотом. Через отверстие в полу одного зала мы спу­стились в „бакангъ" или цейхауз, в котором хранятся одежды, маски, головные уборы, копья, барабаны, трубы и тысячи других предметов, употребляемых во время празд­ничных танцев в начале июля. Несколько лам оде­лись в свое праздничное платье и ничего не имели про­тив того, что я срисовал их.
Старик рассказывал, что монастырь Хемигомпа был возведен 300 лет тому назад ламою Догтсанг Распа, который как и Далай-Лама продолжает свое суще­ствование из года в год. Настоящему Догтсанг Распа было 19 лет, и он уже три года жил отшельником со­вершенно один в маленькой „гомпа" в горах, недалеко в ущельи, где местность носит название Готсанг. Там он должен был жить еще три года. Целых шесть лет ему нельзя ни видеть кого либо, ни отходить ни на шаг от своего места заключения. Все это время он упо-
требляеть на размышление и на изучение священных писа­ний. По близости живет служащий лама, приносящий ему
пищу, которую ежедневно подает через маленькое отвер­стие, при чем обоим, однако, не разрешается смотреть друг на друга или разговаривать; в случае особенно важного дела подают письмо. Вода протекает ключем в непосредственной близости. Я спросил, как он посту­пает, если заболеет, и мне ответили, что он такой свя­
той, что никогда не хворает и что он, впрочем, знает лекарства против всех болезней. Все Догт­санг Распа проходят это испы­тание. По истечении этих шести лет Догтсанг Распа возвращает­ся в Хемис и когда он уми­рает, его душа переходит в новый Догтсанг Распа. Жизнь отшельника в течение 6 долгих зим в такой тихой долине должна быть ужасна.
Триста лам принадлежат к монастырю; большинство проводить зимы в других „гомпа“ и в Лее. Они содержатся мо­настырем, который очень богат и владеет обширными возделывае­мыми землями.
Когда я на следующий день оставил храм, мне подарили не­сколько провианта и овцу, за кото­

Лама в маске.
рую ни под каким видом не хотели взять денег. Игу­мен верхом сопровождал нас до моста через Инд и в Таггаре мы опять соединились с нашими.
Возвращение домой по Азии и Европе дало бы достаточно материала для подробного описания путешествия, но я хочу остановиться лишь на некоторых эпизодах.
Мы на яках прошли по долине ПИейока и дошли до перевала Каракорум (5658 м.), поехали дальше на лоша­дях, перевалили через Сугет-даван и Санджу, отдыхали
несколько дней в Каргалыке и Яркенде и приехали, нако­нец, в Кашгар 14 мая 1902 года. Весна уже разверну­лась в полной красе, когда я в давно знакомых мне беседках рассказывал моему старому другу, генеральному консулу Петровскому, о моих впечатлениях и благодарил его за все его неоценимые услуги.
Но долго я не мог оставаться и поспешил на запад через горы. Кучук и Ходай-Куллу возвратились в Лоп, получив щедрые награды за. верную службу. В Оше я оставил Турду-бая, отрекомендовав его полковнику Зайчеву. В Черняеве я сердечно простился с Черновым, который через Ташкент направился в Верный. Чердонов и Лама переехали со мной через Каспийское море. Из Петровска они поехали в Астрахань, где Лама поступил в калмыцкий монастырь. С Петровским мы рекомендо­вали его губернатору. В Карашахре он больше не риско­вал показаться и Камба-Бомбо раз навсегда запретил ему въезд в Лхассу; поэтому он перешел в русское подданство. Чердонов по Сибирской жел. дороге уехал на родину в Забайкалье.
Да, было очень тяжело расстаться с ними; столько лет я ведь прожил с этими молодцами. Их слезы доказы­вали, что и они с сожалением расставались со мной. От некоторых из них я впоследствии имел известия, и особенно меня порадовало возвращение ПИагдурова на родину. Начальник Главного Штаба генерал Сахаров был на­столько любезен, что несколько раз уведомлял меня о судьбе моих дорогих казаков.
Король Оскар удостоил всех 4 казаков особыми зо­лотыми медалями, на ношение которых они получили раз­решение. Его Величество Император Николай П наградил их знаками отличия-ордена св. Анны и 250 рублями каждого. Турду-бай и Халмет Аксакал также полу­чили от короля золотые медали, Файзуллах серебряную. Во время аудиенции в Петергофе Государя Императора очень порадовали мои слова, сказанные в похвалу казакам, по­ведение которых с первого дня до последнего, собственно говоря, стояло выше всякой похвалы. Военному министру
генералу Куропаткину я подал оффициальный рапорт, в котором я упоминал о них.
27-го июня я вернулся в Стокгольм, где те-же, кото­рые провожали меня, теперь и встретили. Как и тогда природа стояла в лучшем расцвете и те длинные годы, которые прошли с тех пор, показались мне как-бы сном.

Digitized by
Google

Digitized by V.OOQlC
Digitized by
Googl’