В оковах Шейха [Триш Мори] (fb2) читать онлайн

В оковах Шейха

Перевод осуществлён TG каналом themeofbooks при поддержки TG канала hot library

Переводчик_Sinelnikova

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Рашид-Аль-Харим покончил с раздумьями.

Ему нужно было что-нибудь покрепче.

Ему нужно было потерять себя. Чтобы притупить боль от каждого из сегодняшних откровений, хотя бы на несколько драгоценных часов. Забыть об отце, который умер не тридцать лет назад, как он всегда считал, а каких-то четыре недели назад. И забыть о крошечном ребенке, сестре, за которую, по-видимому, теперь отвечал он...

С головой, полной гнева и муки, он позволил двери своего гостиничного номера в Сиднее с силой захлопнуться за ним, когда он направился к лифтам, целеустремленно нажимая на кнопку вызова, потому что он точно знал, что ему нужно прямо сейчас.

Женщина.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Боже, она ненавидела грязные бары. Снаружи это выглядело как побег от ее гнева и отчаяния, но внутри было темно и шумно, и было слишком много мужчин, которые выглядели слишком старыми, чтобы болтаться в месте, где средний возраст женщин, вероятно, был где-то около девятнадцати. По ее мнению, Тора увеличила демографию, просто находясь там, не говоря уже о том, что снизила среднюю высоту каблука на несколько дюймов, но это не помешало старикам все равно смотреть на нее.

Бар находился всего в нескольких шагах от офиса ее кузена, и после часа бесплодных увещеваний с ним, часа, когда ничто, ни ее аргументы, ни слезы не имели ни малейшего значения, ей нужно было пойти куда-нибудь, где она могла бы выпить чего-нибудь крепкого и немного покурить.

Один из стариков на другом конце бара подмигнул ей. Тьфу! Она скрестила ноги и одернула юбку, заказывая еще один коктейль.

Боже, она ненавидела бары.

Но прямо сейчас она ненавидела своего двоюродного брата-финансового консультанта еще больше.

Финансовый консультант, мошенник подонок кузен, поправила она себя, ожидая свой напиток, задаваясь вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем проклятый алкоголь подействует, чтобы она перестала чувствовать себя такой злой.

Ей действительно нужно было забыть о том, как скривились губы ее кузена, когда она отказалась терпеть его оправдания и настояла, чтобы он сказал ей, когда она сможет получить доступ к деньгам, которые ей причитались от наследства ее родителей.

Ей нужно было забыть жалостливый взгляд его холодных глаз, когда он, наконец-то, перестал ходить вокруг да около и сказал ей, что все кончено, и что документ, который она подписала, думая, что это последняя формальность перед получением выплаты, на самом деле был правом, передающим деньги только ему теперь выплаты не будет, потому что он "вложил" все это от ее имени, только инвестиции провалились, и ничего не осталось. От двухсот пятидесяти тысяч долларов, на которые она рассчитывала, ничего не осталось. От денег, которые она обещала одолжить Салли и Стиву, ничего не осталось.

— Тебе следовало прочитать мелкий шрифт, — сказал он очень самодовольно, у нее никогда раньше не было склонности к насилию, но прямо сейчас ей действительно захотелось нанести ему серьезные телесные повреждения.

— Кровь гуще воды, — настояли ее родители, когда выбрали своего племянника Мэтью вместо назначенного ею финансового планировщика, отца женщины, которую она знала и которой доверяла с начальной школы. И Тора пожала плечами и признала, что это был их выбор, даже если ее двоюродный брат был тем человеком, который всю жизнь дурно влиял на нее, и никогда не был тем, кого она выбрала бы в качестве друга, не говоря уже о ее финансовом консультанте.

По чертовски веской причине, как оказалось.

Ей принесли коктейль, и ее пальцы обхватили ножку бокала, пока она изучала его.

Теперь ей нужно было придумать способ сказать Салли, что она не получит обещанные средства, после того, как заверила ее, потому что Мэтт обещал, что урегулирование идет полным ходом и что средства поступят со дня на день. Она почувствовала себя плохо, просто думая об этом. Они рассчитывали на нее, рассчитывали на эти деньги. Она покачала головой. Ей придется найти другой способ, вернуться в банк и попробовать еще раз. Стараться усерднее.

Она поднесла стакан к губам, и это было все, что она могла сделать, чтобы не проглотить напиток в спешке, желая кайфа, надеясь на забвение, которое он предвещал.

— Привет, сладкие губки. Ты выглядишь так, как будто тебе это нужно. Хочешь еще один?

Она моргнула от внезапной вспышки стробоскопа и открыла глаза, чтобы увидеть, как один из подозрительных стариков прокладывает себе путь рядом с ней в баре, на этот раз с приличным брюшком и тощим хвостиком, собственнической рукой, обвивающей спинку ее стула. Через бар его друзья смотрели и ухмылялись, как будто это был какой-то вид спорта для зрителей, но их дружок с хвостиком, возможно, был прав в том, что ей нужно еще выпить, но не в том случае, если это означало проснуться рядом с этим стариканом. Внезапно поездка на такси домой, где в холодильнике стояла полупустая бутылка Рислинга, показалась гораздо лучшим вариантом, чем оставаться здесь и искать забвения среди этой толпы. Она потянулась за своей сумкой.

* * *

В баре было слишком шумно. Слишком темно.

Почти сразу же Рашид пожалел о порыве, который заставил его спуститься по лестнице в шумный бар в подвале здания рядом с его отелем. Вопросы в его голове все еще крутились, и когда его глаза скользили по танцполу, заполненному молодыми женщинами, на которых было больше косметики, чем одежды, он не был уверен, что найдет здесь облегчение, в котором он нуждался.

Он стиснул зубы, пальцы, которые были так крепко связаны сегодня, уже болели от желания снова сжаться в кулаки. Он зря тратил здесь свое время. Он повернулся, чтобы уйти, и тут увидел женщину, одиноко сидящую за стойкой бара. Его глаза сузились. Он догадался, что она была привлекательна под этой книжной внешностью, и она определенно выглядела здесь неуместно, выделяясь в своей рубашке с короткими рукавами среди моря обнаженной плоти. Слишком застегнутая на все пуговицы, с каштановыми волосами, собранными сзади в тугой пучок. Стакан молока в винном баре не выглядел бы более неуместно, но, по крайней мере, она выглядела так, как будто уже достигла половой зрелости. По крайней мере, она выглядела как настоящая женщина.

Он наблюдал, как она допила половину коктейля и хмуро уставилась в стакан, но не так, как если бы она была угрюмой, скорее как если бы она была сердита. Значит, мир произвел на нее такое же впечатление, как и на него? Идеально. Последнее, в чем он нуждался, так это в ком-то со звездами в глазах. Может быть, они могли бы вместе злиться на весь мир.

Он уже пробирался сквозь толпу, когда к ней бочком подошел мужчина и обнял ее за спину. Рашид подавил рычание и отвернулся. Он мог быть зол, но он не собирался драться из-за женщины.

* * *

— На самом деле я не ищу компании, — сказала Тора своему настойчивому потенциальному другу. 

Конечно, кто-то сочувствующий, чтобы снять с себя всю сагу о мошенничестве кузена, может стать терапевтом её разума. Кто-то, кто подставил бы ей плечо, погладил по спине и сказал, что все будет хорошо, возможно, было бы мило, но она пришла сюда не за этим и не собиралась рассматривать какие-либо предложения, и если бы ещё сочувствующее плечо не было упаковано так, как это.

— О, ну мы так хорошо ладим, — сказал он, сдвинув свою тушу в сторону, когда увидел, что она подняла клатч, чтобы помешать ей встать со стула.

— Я не заметила, — сказала она, мысленно добавляя еще одну ненависть к своему растущему списку, подозрительных мужчин в барах, которые воображают, что они Божий дар для женщин, хотя, честно говоря, этот человек соответствует уровню бара. 

— А теперь, не могли бы вы убраться с моего пути?

— Давай, — сказал он, обнимая ее за спину и дыша на нее пивными парами. — К чему такая спешка?

Она увидела его, когда повернула голову, чтобы спастись от дыма. Он двигался, как тень в темном подвале, и только вспышка цветных огней выдавала его движения в блеске иссиня-черных волос и белков его глаз под светом. Он был высоким и выглядел так, как будто искал кого-то или что-то, его глаза сканировали комнату, и, хотя головы поворачивались к нему, пока никто, казалось, не предъявлял на него права.

Удивительно, учитывая то, что он не мог быть незамеченным, если кто-то ждал его.

— Как насчет того, чтобы я заказал тебе еще выпить? — Предложил мужчина, невнятно выговаривая слова. — Я действительно дружелюбен.

— Да, — подумала она, — если бы только он был трезв, мог говорить внятно и немного больше походил на только что вошедшего мужчину, она могла бы даже заинтересоваться им.

— Я кое с кем встречаюсь, — солгала она, отталкиваясь от стула, убедившись, что это ее плечо задело его живот, а не грудь. Ее ноги коснулись земли, и даже на своих удобных каблуках она пошатнулась. Вау! Может быть, эти коктейли в конце концов не были такой уж полной потерей.

— Он тебя кинул, да? — Спросил мужчина, все еще отказываясь сдаваться. Все еще отказываясь верить ей. — Повезло, что я здесь, чтобы спасти тебя от сидения в одиночестве всю ночь.

— Нет, — сказала она на случай, если мистер пивное дыхание решит поспорить, — он просто только что вошел, — и она протиснулась мимо него, решив доказать это.

* * *

Рашид нерешительно оглядел комнату в последний раз, уже зная, что он напрасно тратит свое время в этом месте. Он повернулся, чтобы уйти, здесь он не найдет забвения, когда кто-то схватил его за руку.

— Наконец-то, — услышал он сквозь музыку женский голос. — Ты опоздал.

Он собирался сказать, что она ошиблась, и отмахнуться от нее, когда ее другая рука обхватила его шею, и она придвинулась ближе. 

— Подыграй мне, сказала она, притягивая его голову к своей.

Это была та женщина из бара, это было его первым сюрпризом и единственное, что помешало ему оттолкнуть ее. Факт, что мисс книжная дама превратилась в мисс смелую и наглую, был вторым, но она приберегла лучшее напоследок, потому что ее поцелуй был самым большим и лучшим сюрпризом из всех. Через мгновение он попытался отстраниться, но ее губы были мягкими, дыхание теплым, и от нее пахло фруктами и алкоголем, летом и цитрусовыми, она была горячей женщиной, и пока никуда не собиралась уходить. Он провел рукой по ее спине, от плеча до сладкого изгиба спины, его пальцы сжались, и она выгнулась ему навстречу, дыша ему в рот.

ДА. Это было именно то, что ему нужно.

Это было именно то, что он искал.

Может быть, прийти сюда сегодня вечером было не такой уж плохой идеей, в конце концов.

— Пойдем, — сказала она целеустремленно, хотя и немного неуверенно, когда она отстранилась, ее глаза вспыхнули от удивления, когда она перевела взгляд с него через плечо на то место, где она сидела. 

Он проследил за ее взглядом и увидел, что мужчины, выстроившиеся в очередь у бара, наблюдают за ней, увидел шлепок по спине в утешение мужчине, который разговаривал с ней, и он наполовину задавался вопросом, что этот человек сказал ей, что она казалась такой потрясенной сейчас. Не то чтобы Рашида это действительно волновало, когда он обнял ее за плечи и пробился сквозь толпу, направляясь к лестнице и выходу, учитывая, что он оказался именно там, где хотел.

Сердце Торы колотилось так громко, что она была уверена, что его заглушает только грохот музыки в баре. Должно быть, алкоголь подействовал на нее сильнее, чем она предполагала. Иначе, зачем бы она подошла к совершенно незнакомому человеку и поцеловала его? Хотя она знала, что не только алкоголь подпитывал ее браваду. Это был гнев, во-первых, на своего двоюродного брата-обманщика, во-вторых, за тот мясной рынок в ночном клубе и мерзкого человека, который вообразил, что в мире есть место, где она хотела бы провести хотя бы мгновение с его пивным "я". Просто уйти было недостаточно, она хотела показать ему, что она не какая-то разбитая одинокая женщина, которой польстило бы его внимание. 

Что ж, она определенно показала ему все очень доходчиво.

Но поцелуй в губы в знак приветствия был всем, что она намеревалась сделать и не больше. Сигнал наблюдающим мужчинам, что она была не одна. Она не ожидала, что этот человек так охотно присоединится к ее игре. Она также не ожидала, что вкус и прикосновение незнакомца в процессе будут отброшены в сторону, оставив ее ошеломленной и сбитой с толку. И то, как ее кожа покалывала и искрилась, когда их тела соприкасались, когда они шли бок о бок, что ж, это тоже было интересно.

Она пожелала, чтобы зудящая кожа от пальцев руки, которая обняла её за талию, успокоилась, но, Боже, это было нелегко, не тогда, когда он был таким твердым, таким высоким и подтянутым. О, вау... Ей нужно было выйти на улицу и позволить ночному воздуху остудить ее разгоряченную кожу. Ей нужен был кислород, чтобы она могла мыслить здраво. Ей нужно было сказать спасибо этому незнакомцу, взять такси и поехать домой, прежде чем она совершит еще что-нибудь безумное сегодня вечером. Из-за сегодняшнего сумасшедшего вечера, и из-за присутствия этого мужчины, она не была уверена, что может доверять себе.

А потом они вышли на улицу, дверь ночного клуба закрылась за ними, и у нее не было возможности сказать спасибо. Он тащил ее в тень соседнего подъезда, и целовал ее снова и снова. Она позволяла ему, и внезапно это был уже не алкоголь, или ее гнев, это был на сто процентов он.

Безумие, подумала она, когда его властные губы приоткрыли ее. Она должна положить этому конец, подумала она, когда его язык танцевал с ее языком. Она не делала ничего подобного раньше. Они в тени, но, в конце концов, они были на людной улице. Что, если Мэтт увидит ее по дороге домой? И тогда ее охватил гнев, и она подумала:

— Черт возьми, Мэтт, почему меня должно волновать, что он думает?  Пусть он увидит. — И она прижалась ближе.

Мгновение спустя она отпустила все мысли, кроме горячих поцелуев, тянущихся от ее шеи к ее губам, его руки крепко прижимали ее к себе, так что они были соединены воедино, и каждое место между ними ощущалось как эрогенная зона.

— Проведи ночь со мной, — прошептал он ей на ухо, отступая, его дыхание развевало ее волосы, раздувая растущее пламя внутри нее в процессе, и она почти поймала себя на том, что жалеет, что он это сказал, а не утащил ее в свою пещеру, чтобы ей не пришлось думать об ответственности. Наверно он сумасшедший. Она не встречалась с незнакомцами в барах и не проводила с ними ночь.

— Я даже не знаю твоего имени. — Ее слова были задыхающимися, но это было лучшее, что она могла произнести, когда ее разум был в шоке, а каждая другая часть ее тела была занята тем, что кричала "да".

— Разве это имеет значение?

Прямо сейчас? Боже, он был прав. Он мог бы сказать ей, что его зовут Джек Потрошитель, и ей было бы все равно. Но все же...

— Я должна уйти — с трудом произнесла она, пытаясь вспомнить хорошую девочку, которой она всегда считала себя, и план, который у нее был: что-то о такси, бутылке Рислинга в холодильнике и двоюродном брате-мошеннике, о котором она хотела забыть, но ей было трудно вспомнить детали и разве это не было откровением?

Разве не этим должен был быть весь сегодняшний вечер, забвением?

Он отстранился, отпуская ее, хотя расстояние между ними было всего в нескольких дюймах. Даже сейчас ее тело покачивалось в вакууме там, где совсем недавно было его. 

— Это то, чего ты хочешь? Вернуться домой?

Она увидела напряженность в его затененных чертах лица, как будто ему было физически больно сдерживаться, она почувствовала жар, исходящий от его сильного тела, и она знала, чего ему, должно быть, стоило дать ей решать, когда сила в нём кричала, что он достаточно благоразумен, чтобы принять все, что угодно. Он хотел её. Концепция была странно захватывающей. Идеальный незнакомец. Могущественный, потенциально опасный, но предоставляющий ей выбор.

Выбор, который никогда не был так четко изложен в ее сознании. Выбор между ответственностью и осторожностью, возвращением домой и сидением одной, переживая из-за того, что она упустила, или быть безрассудной хоть раз в жизни и принять то, что предлагалось, одну ночь с мужчиной, прикосновение которого обещало заставить ее забыть все, что она хотела забыть. Одна ночь с незнакомцем. Ее кузин был бы в ужасе, и прямо сейчас разве это не было достаточной причиной само по себе?

Кроме того, всю свою жизнь она перестраховывалась, и к чему это привело? Ни к чему. Она не сделала ничего плохого, и все же сегодня она потеряла больше, чем когда-либо считала возможным.

Сегодня была явно не та ночь, чтобы перестраховаться.

— Нет, — сказала она, ее язык ощущал незнакомую смелость на губах. — Я хочу провести ночь с тобой.

— Всего одну ночь, — сказал он, и она восприняла это как предупреждение. — Это все, что я могу тебе предложить.

— Идеально, — сказала она с улыбкой, потому что это было все, чего она хотела. — Одна ночь это все, чего я хочу. 

Завтра она могла бы собрать разбитые осколки своих обещаний и решить, куда она пойдёт дальше.

Его глаза сверкнули в свете уличного освещения, вспышка победы, которая пришла с искрой тепла, и он протянул пальцы, чтобы заправить непослушный завиток ее волос за ухо, заставляя ее кожу покалывать. 

— Меня зовут Рашид.

— Тора, — смогла сказать она, задрожав от его прикосновения.

Он взял ее руку и поднес ко рту, прижимая к своим губам. 

— Пойдём, Тора, — сказал он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мило, смутно отметила она, пока он вел ее по вестибюлю с мраморным полом одного из старейших и самых роскошных отелей Сиднея. Очень мило. Люди мечтают провести ночь в Велатте, то есть обычные люди. Очевидно, мужчина рядом с ней не был обычным человеком. Но с другой стороны, она уже знала это. Ни один обычный человек никогда не заставлял ее пульс учащаться одним своим присутствием. Ни один обычный мужчина никогда не разжигал огонь под ее кожей одним своим прикосновением, а теперь это странное ожидание ночи с этим далеко не обычным мужчиной, от которого кровь забурлила в ее венах, а колени ослабли.

Лифт поднял их на верхний этаж, его рука крепко обхватила ее, еще одна пара в лифте единственное, что удержало его от того, чтобы втянуть ее в свой поцелуй, если горячий взгляд его темных глаз, который она уловила в их отражении в зеркальных стенах лифта, был именно тем, что она предполагала. Сейчас она могла познакомиться поближе с мужчиной, с которым она согласилась провести ночь. Вспышка стробоскопа в затемненном баре показала ей лицо, сплошь состоящее из прямых линий и плоскостей, темный разрез бровей, острый нос, углы подбородка, но теперь она могла видеть более мягкие линии его рта, полноту нижней губы и изгиб над высокими скулами. Комбинация сработала.

Именно тогда она поняла, что его глаза не черные, а самые глубокие синие, как поверхность бездонного океана в совершенно спокойный день. Он был красив, слишком красив, чтобы быть самим собой, и хорошая девочка в ней удивлялась, почему он такой, в то время как плохая девочка в ней, недавно найденная плохая девочка, которая пила коктейли в подвальных барах и бросалась на случайных мужчин по прихоти, радовалась. Потому что прямо сейчас она была здесь, в этом лифте, с ним.

Он открыл дверь в свою комнату, которая оказалась люксом, потому что это была гостиная, в которую они вошли, оформленная в современной классике в серых и кремовых тонах освещенная стоячими лампами, придающими комнате тонкое золотистое свечение. О, нет, этот человек определенно не был обычным. Либо он был при деньгах, либо у бухгалтера его работодателя должен был случиться сердечный приступ, когда пришел бы счет по расходному счету.

— Потрясающе, — сказала она, ошеломленная, задаваясь вопросом, кем на самом деле был этот мужчина, которого она встретила в ночном клубе и с которым согласилась провести ночь.

— Я получил повышенный класс обслуживания, — сказал он пренебрежительно, как будто это объясняло, наличие люкса подходящего для короля, когда он направился к телефону. — Что будешь пить?

У нее пересохло во рту, но только потому, что каждая капля влаги в ее теле была занята, направляясь на юг с тех пор, как он попросил ее провести ночь с ним. 

— Без разницы, — сказала она, и он заказал шампанское на двоих и положил трубку, пальцы одной руки уже расстегивали рубашку.

— Спальня здесь, — сказал он, проводя ее в комнату, обставленную мебелью, как из глянцевого белого, так и из темного дерева, с белыми стеклянными дверями, выходящими на террасу. Кровать супер-королевских размеров с пухлым стеганым подголовником и белоснежным постельным бельем занимала почетное место у противоположной стены.

— И, — сказал он, снимая рубашку и бросая ее на стул в углу, обнажая грудь, которая выглядела бы уместно в ежегодном календаре сбора средств, для пожарных. — Сначала душ?

Она стояла как вкопанная, упиваясь его мужским совершенством, чистой поэзией плотно набитых мышц под кожей, пока его руки не переместились к поясу, смущаясь, она поняла, что ей тоже нужно что-то делать, а не стоять застывшей, пожирая его в ожидании, и думая как его соблазнить.

В конце концов, это было не соблазнение. Очевидно, он соблазнил ее, чтобы она была здесь. Это было больше похоже на переход к делу.

— О, точно, — сказала она, ее животик затрепетал, плохая девочка внутри нее взяла верх над хорошей девочкой, которая внезапно осознала, насколько она не в своей лиге, и не только потому, что этот человек пришел с серьезными деньгами. Вот он, сбрасывает одежду и обувь в освещенной комнате легче, чем осеннее дерево сбрасывает листья на ветру, и, без сомнения, ожидает, что она сделает то же самое. Она скинула туфли, ее пальцы играли с пуговицами, когда она вспомнила, что надела этим утром, жалея, что не надела что-то более захватывающее под свою скучную черную юбку и рубашку, ее еще более скучное нижнее белье. Не то чтобы у нее была коллекция для соблазнения, но ей, возможно, удалось бы надеть что-то, что хотя бы напоминало кружево.

Она сглотнула, когда вытащила рубашку из-за пояса юбки и скинула ее с плеч, чувствуя себя все более неловко с каждой секундой, когда она стояла там в своей универсальной юбке и обычном лифчике. 

— Я одевалась не для...

Он посмотрел на нее, нахмурив брови, и снял брюки, обнажив эластичные облегающие боксеры, джинсового цвета, которые так хорошо облегали его крепкое тело, что нигде не было никаких выпуклостей, кроме тех, где они должны быть.

О, боже ... подумала она, ее желудок перевернулся, во рту пересохло, и она задалась вопросом, сколько времени потребуется, чтобы доставить шампанское. Ей не особенно нужен был алкоголь, но ее рот, несомненно, не помешал бы смочить.

— Меня не интересует твое нижнее белье, — сказал он, направляясь к ней босиком, его шаги были скорее целенаправленными, чем быстрыми. 

Он приподнял ее подбородок кончиками пальцев и слегка прижался губами к ее губам, в то время как другой рукой ослабил завязку в ее волосах, отчего у нее защекотало кожу головы, и освободил ее, так что волосы тяжело рассыпались по плечам. Его пальцы скользнули вниз по ее горлу и плечу, нашли бретельку лифчика и просунули кончик пальца под нее, прежде чем скользнуть вниз по ее руке. Он откинул волосы назад, наклонил голову и прижался губами к ее обнаженному плечу, а дыхание шипело сквозь зубы. 

— Меня интересует то, что под ним.

Она вздрогнула от вздоха, ее груди болезненно сжались, когда она почувствовала его ловкие пальцы на своей спине, когда он снял с нее лифчик. А затем ее юбка спускалась все ниже и ниже по бедрам, прежде чем она поняла, что он тоже расстегнул ее. 

— Очень интересно, — сказал он, отступая, чтобы рассмотреть ее.

Темные грозовые тучи проносились над глубокой океанской синевой его глаз. Он прикоснулся подушечками больших пальцев к ее острым соскам, и два острых копья ощущений пронзили ее живот, вызвав болезненную пульсацию между бедер. Ее стон желания вырвался прежде, чем она смогла погасить его, но он, казалось, не возражал, когда втянул ее в глубокий поцелуй, который усилил ощущения.

— А что случилось с той наглой женщиной, которая пристала ко мне в баре?

Она была лгуньей. Тора сглотнула. 

— Она была зла. Она доказывала свою точку зрения.

— Она все еще сердится? — Спросил он.

— Да, но теперь она просто хочет забыть почему.

— О, — сказал он, его глаза заблестели, когда он подхватил ее на руки и направился в душ. — Я могу заставить тебя забыть.

* * *

Ее незнакомец был верен своим словам. Конечно, у него был пар, насадка для душа как в тропическом лесу и скользкий гель для душа по бокам, но его умные руки и рот заставляли ее забыть обо всем, кроме того, что она была обнажена с мужчиной, которого она хотела уложить в постель с принуждением и срочностью, которых она никогда раньше не чувствовала, срочность, которую он, казалось, не испытывал.

Когда он открыл краны и снял нижнее белье, она ахнула от его размера, но не от страха, а от предвкушения. Она не была девственницей. Она знала, как все работает и что обычно происходит, и, если быть до конца честной, ей всегда было интересно, каково это, заниматься любовью с мужчиной, настолько хорошо оснащенным. Но затем он зацепил пальцами края ее нижнего белья и спустил их вниз, и она представила, что минута или две прелюдии в виде намыливания кожи друг друга, и они будут заниматься любовью прямо здесь, в душе.

Очевидно, он не так уж и спешил.

Он снова поцеловал ее, долго и глубоко. Она вцепилась в его плечи, в то время как на них обрушился поток воды, его скользкие руки с ее мокрых волос переместились к её горлу, чтобы обхватить ее груди, прежде чем скользнуть вниз по бокам, прикосновение его длинных пальцев передало изгиб ее талии. Она никогда раньше не чувствовала и не видела так ясно мысленным взором. Каждый изгиб, который, казалось, находили его пальцы, каждый выступ кости исследовали их, казалось бы, двигались неторопливо, но целенаправленно на юг. Казалось, будто его пальцы составляют карту ее местности.

Она снова ахнула, на этот раз в его ищущий рот, когда одна рука обхватила ее холмик. Она почувствовала, как его губы улыбнулись вокруг ее губ, прежде чем его рот опустился к ее шее, чтобы поцеловать ее плечо, а затем поклониться ее груди, когда он опустился перед ней на колени, его губы прошлись по ее животу, его пальцы глубоко между ее бедер и пульсирующей плоти, которая лежала внутри.

О боже. Она вздрогнула, когда он раздвинул ее ноги, подставляя лицо брызгам, когда его пальцы открыли ее для него. Выставили ее напоказ перед ним. Она думала, что знает толк в сексе. Она думала, что это закончится через минуту. Но с таким же успехом она могла ничего не знать. Она снова почувствовала себя девственницей.

Она вообще ничего не знала, но...

Удовольствие.

Оно накатывало на нее волнами, когда его язык касался самой ее сердцевины, дразня ее за пределами существования, за пределами разума, поскольку все, что она знала, было ощущением. Его язык. Пар. Вода, каскадом льющаяся на нее, и его пальцы, дразнящие, кружащие вокруг ее ноющего центра.

Прямо сейчас не было ничего, кроме ощущений, и неумолимого продвижения к тому месту, куда ее никогда не подводил ни один мужчина. Место, в которое она никогда не верила, что мужчина может привести её туда без посторонней помощи. Этот мужчина овладевал ею до конца.

Она почувствовала, как его пальцы приблизились, пока не проникли в нее. Она почувствовала прикосновение его рта к ее кричащему комочку нервных окончаний, и она почувствовала приближение волны. Она прикусила губу, чтобы не закричать, но не было никакой возможности остановить волну, которая захлестнула ее, и крик, который пришел все равно, когда ее тело сжималось вокруг него.

* * * 

Он подхватил ее, прежде чем ее колени подогнулись, и она упала. Она почувствовала его там, в своей сердцевине. Да, подумала она, потому что даже на пути вниз с высоты, к которой он её подвёл, она все еще хотела этого, хотела, чтобы он был глубоко внутри нее, больше всего на свете.

Но затем, как только она подумала, что все еще впереди, как только ее мышцы заработали, чтобы подтолкнуть его, он с проклятием отстранился и распахнул дверь душа. Она моргнула, когда он снял полотенце с вешалки и обернул его вокруг нее, поднимая ее на руки.

— Что случилось? — Спросила она, все еще дрожа после своего кайфа и возвращаясь к деве, которой она не была, боясь, что сделала что-то не так.

— Ничего, — сказал он, укладывая ее в центр большой широкой кровати, прежде чем выдвинуть ящик, — чего нельзя исправить.

Он оторвал верхнюю часть пакета из фольги и натянул на себя презерватив, и внезапно это обрело смысл, и она была рада, что один из них все еще думает.

— Итак, — сказал он с мрачным лицом, когда расположился между ее ног, — на чем мы остановились?

И девственница внутри нее стала распутной, когда она обхватила рукой его устрашающе твёрдую длину и почувствовала его силу и его потребность в своих пальцах, моментом разместив его, прямо у своего центра. 

— На этом.

Его глаза вспыхнули жаром, он одобрительно зарычал, и ее сердце пропустило удар, когда он взял ее руки и прижал их по обе стороны от ее головы, их пальцы переплелись, а затем одним длинным толчком он оказался внутри нее, и искры вспыхнули у нее перед глазами.

Это был секс, напомнила она себе, просто секс, потому что в тот момент казалось, что мир, каким она его знала, вращался вокруг этого момента и только этого момента. Затем он наклонился и поцеловал ее, так нежно и благоговейно, что она задалась вопросом, почувствовал ли он это тоже, ту крошечную искру связи, которая выходила за рамки физической, прежде чем он отпустил ее руки, поднялся выше и медленно вышел. Она почти захныкала от потери, желая удержать его внутри и удержать его там, но затем он вернулся, проникая глубже, если это было возможно, скольжение и удар плоти о плоть, принося с собой этот приливный поток ощущений, входящий и выходящий и нарастающий каждый раз, пока их тела не стали скользкими от прикосновений. Больше некуда было идти, негде было спрятаться, и следующая волна обрушилась на нее и снесла прочь.

Она цеплялась за него, когда он уходил вместе с ней, беспомощно барахтаясь в пенящемся прибое ее гибели, хватая ртом воздух, не зная, какой путь будет наверх.

Он прижался губами к ее лбу, прежде чем опуститься рядом с ней. 

— Спасибо, — услышала она, как он сказал между своими прерывистыми вдохами. Ей стало интересно, может ли он читать ее мысли, потому что это именно то, что хотела сказать она ему.

* * *

Он смотрел, как она спит в желто-сером свете, наблюдал за медленным подъемом ее груди и слушал тихий вздох, когда она выдыхала, все время удивляясь женщине, которая появилась именно тогда, когда он в ней нуждался. Женщина, которая заставила его забыть о потрясениях сегодняшнего дня так хорошо, что он чуть не забыл о защищённом сексе.

Когда это случалось раньше?

Никогда, никогда такого не было.

Он покачал головой. Сегодняшние откровения повлияли на него больше, чем он предполагал, если бы он мог забыть что-то настолько фундаментальное. Для этого не могло быть никакой другой причины. Помимо того, что она так яростно распалась, что он не хотел ждать, он хотел последовать за ней прямо тогда с ней.

Приподнявшись на локте, он лежал рядом с ней, наблюдая, как время от времени подрагивают ее веки. Ее волосы растрепались вокруг головы и разметались по подушке. Запутанные. Непослушные. Он прикоснулся пальцем к одной из прядей, почувствовал шелк её волос и поздравил себя с тем, что спустился по лестнице в тот подвальный бар.

Одна ночь с незнакомкой никогда не была так отчаянно необходима и так удивительно прекрасна.

Почти.

Он наклонился, прижался губами к ее губам. Ее веки дрогнули, и мгновенное удивление сменилось робкой улыбкой. 

— О, привет, — сказала она, и ее улыбка стала настороженной. — Мне пора уходить?

— Нет, — сказал он, притягивая ее в свои объятия. – Ты пока никуда не уходишь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Было еще темно, когда зазвонил ее телефон, и только тусклый желтый уличный свет, проникающий с улицы далеко внизу, пробивался сквозь щели в занавесках. Дезориентированной и страдающей в незнакомых местах Торе потребовалось некоторое время, чтобы понять, где она, не говоря уже о том, чтобы встать с кровати и найти, где она оставила свою сумку. Сонно она схватила свой мобильный и украдкой взглянула через плечо. Позади нее Рашид лежал, растянувшись на животе, спал. Он выглядел великолепно, как дремлющий бог, каким-то образом даже умудряясь сделать кровать размера "супер-кинг-сайз" маленькой.

— Да, — прошептала она и слушала, пока Салли извинялась за то, что позвонила ей в законный выходной, но это была чрезвычайная ситуация, и она хотела узнать, не сможет ли она подменить её.

Она закрыла усталые глаза и положила руку на голову, откидывая волосы назад. Сколько она спала? Не так много. Не самый лучший способ выйти на работу, особенно когда у нее были новости, которые нужно сообщить подруге, плохие новости, и ей действительно требуется больше времени, прежде чем сообщить об этом. 

— Ты уверена, что больше никого нет?

Но она уже знала ответ на этот вопрос, иначе Салли не позвонила бы в первый выходной, который у нее был за две недели. 

— Еще кое-что, — сказала Салли, как только Тора сказала ей, что будет там через час. — Собери сумку и возьми с собой паспорт. Похоже, они тебе могут понадобиться.

— Куда я направляюсь? — Спросила Тора.

— Я точно не уверена. Я расскажу тебе о том, что я знаю, когда ты доберешься сюда.

Тора убрала телефон и еще раз взглянула на мужчину, которого она оставила спящим на кровати, человека, который разрушал ее мир и собирал его снова столько раз, сколько она могла бы представить возможным всего за одну ночь. Она не должна сожалеть, что не будет еще одного раза, она действительно не должна. Нет, никаких сожалений. Это была сделка на одну ночь, и теперь эта ночь закончилась. Она собрала свои брошенные вещи и нижнее белье и молча оделась в ванной.

Уйти таким образом было лучше для них обоих. По крайней мере, так не было никаких шансов на неловкую сцену прощания. Нет никаких шансов, что кто-то ожидает слишком многого или покажется полным надежд или нуждающимся. Он казался тем человеком, который почувствовал бы облегчение от того, что она не собирается болтаться рядом и спорить по этому поводу.

Она взяла свои туфли и бросила последний взгляд на кровать.

Одна ночь с незнакомцем.

Но что это была за ночь.

Он сделал то, что обещал сделать. Он заглушил боль и гнев из-за предательства ее брата. Он вывел ее из состояния шока и оцепенения от горя и на несколько волшебных часов перенес ее от боли и отчаяния в мир, наполненный невообразимым удовольствием.

Он заставил ее забыть.

Она позволила двери захлопнуться за ней.

Забыть его будет чертовски сложно.

* * *

Он проснулся с тяжелой головой от слишком сильного недосыпания и с мрачным настроением, но все же он потянулся к ней. Были вещи, которые он должен был сделать сегодня. Факты, с которыми ему пришлось столкнуться, от которых никуда не деться, много головных болей, но все без исключения, адвокат, визирь и пресловутые головные боли могли подождать. Было кое-что, что он хотел больше всего прямо сейчас, в это сонное время бодрствования, прежде чем ему придется позволить холодному, резкому дневному свету ударить по нему, он знал, это скоро произойдет. Он никогда так сильно ещё не жаждал обладания.

Его ищущая рука наткнулась на пустые простыни. Он перевернулся, потянулся дальше, не найдя ничего, кроме пустой кровати и холодных простыней, а не теплой женщины, которую он искал. Он приоткрыл веко и никого не обнаружил.

Теперь он полностью проснулся. 

— Тора? — Позвал он. Но ответа не было, ничего, кроме мягкого гудения кондиционера, когда температура поднялась с солнцем снаружи.

— Тора, — повторил он, на этот раз громче, уже на ногах, проверяя ванную и гостиную. 

Он отдернул занавески на случай, если она решила выпить кофе там, чтобы не разбудить его. Утренний свет лился в комнату, и он прищурился от восходящего солнца, но терраса, как и любая другая часть номера, была пуста.

Она ушла, не сказав ни слова.

Она ушла, прежде чем он был готов.

Прежде чем он покончил с ней.

Он зарычал, вена на его виске пульсировала, в то время как его мрачное настроение становилось все мрачнее с каждой минутой. Пока он не вспомнил с толчком в груди вчерашние откровения, и его мрачное настроение не изменило направление. Он взглянул на часы. Ему нужно было успеть на встречу.

Он был зол, когда адвокат сказал ему, что он всё организовал, слишком ошеломлен откровениями адвоката, чтобы мыслить здраво, слишком взбешен тем, что кто-то, кроме него, внезапно стал дергать за ниточки его жизни, но теперь он рад этой встрече с этим так называемым визирем Каджарского Ирана. Может быть, он получит ответы на свои вопросы.

Только тогда, когда доводы будут убедительными, он согласится взять на себя младшую сестру нет, сводную сестру, продукт отца, который бросил Рашида, когда тот был малышом, и женщину, которую он взял в качестве своей любовницы. Только тогда он согласился взять на себя опеку над ней, взять на себя ответственность за нее теперь, когда оба ее родителя умерли, и заполнить пустоту в ее жизни, но разве это не убедительно звучит сейчас? Потому что как, черт возьми, он должен был заполнить пустоту в чьей-то жизни, когда некому было заполнить пустоту в его собственной?

Спасибо за это.

Он бросил последний взгляд на смятую постель, направляясь в душ, кровать, на которой были запутанные следы их занятий любовью. Сколько раз они встречались темной ночью, он не мог вспомнить, только то, что каждый раз, когда он поворачивался к ней, она была рядом, казалась ненасытной и с каждым разом становилась все смелее.

Неудивительно, что он разозлился, когда обнаружил, что она ушла.

Неудивительно, что он чувствовал себя обманутым.

Но одна ночь была тем, чего он хотел, и так было лучше. Она более чем выполнила свою задачу. Он потерял себя в ней, и она на какое-то время заглушила шок и боль, но теперь ему нужна была ясная голова и ничто уже не отвлекало. Он вспомнил эту ночь, и она его очень будоражила, ему было бы трудно отправить ее восвояси самому. Это хорошо, что она избавила его от лишних усилий.

* * *

Карим был не таким, как предполагал Рашид. Он представлял себе человека по имени визирь маленьким, жилистым и проницательным. Но человек, с которым адвокат познакомил его в своей библиотеке из темного дерева, был высоким, добродушным гигантом неопределенного возраста, которому могло быть от пятидесяти до восьмидесяти. Он выглядел мудрым человеком, совершенно непринужденно в своих сандалиях и мантиях среди города, полного мужчин в костюмах и галстуках.

Карим поклонился, когда его представили Рашиду, его глаза расширились. 

— Ты действительно сын своего отца.

Дрожь прошла по позвоночнику Рашида. 

— Вы знали моего отца?

Пожилой мужчина кивнул. 

— Знал, хотя в последнее время наши отношения были редкими. Я и тебя знал младенцем. Приятно снова встретиться с тобой после стольких лет.

Затем адвокат извинился, оставив двух мужчин поговорить наедине.

— Зачем вы здесь? — Спросил Рашид, не тратя времени на то, чтобы перейти к делу. — Зачем просили о встрече?

— Смерть твоего отца поднимает вопросы, о которых ты должен знать, даже если я боюсь, что они могут показаться тебе неприятными.

Рашид вздохнул. Его тошнило от всех этих загадок, но сегодня он был не ближе к тому, чтобы поверить, что этот человек, о котором они говорили, на самом деле был его отцом, чем когда адвокат вчера сбросил эту конкретную бомбу.

— Вам придется приложить больше усилий, если вы хотите убедить меня. Мой отец умер, когда я был совсем ребенком.

— Это то, во что твой отец хотел, чтобы ты верил, — сказал пожилой мужчина.

— Хотел, чтобы я верил?

— Я понимаю твоё замешательство, — уступил визирь, его большие руки поднялись в знак капитуляции. — Правильнее было бы сказать, что он хотел, чтобы весь мир поверил, что он мертв. Я не хотел, чтобы у тебя создалось впечатление, что он выделяет тебя из толпы.

Рашид фыркнул. Это должно было быть какой-то компенсацией?

— А моя мать? — рявкнул он, прежде чем другой мужчина смог продолжить. — Что с ней? Неужели она точно так же живет веселой жизнью где-то в другом уголке мира, бросив свои материнские обязанности на произвол судьбы?

Визирь покачал головой. 

— Мне жаль, что я не могу сказать тебе, что она жива, но, к сожалению, нет, твоя мать умерла, когда ты был в младенчестве, как ты, без сомнения, знаешь. Мне очень жаль, — сказал он. — Я знаю, это должно быть трудно для тебя, но это еще не все, как и многое другое.

Рашид отмахнулся от угрозы этих слов. 

— Я уже знаю об этой так называемой сестре, если вы это имеете в виду.

— Атия? Да, я полагаю, она уже на пути сюда. Но я имел в виду не ее.

Он нахмурился. 

— Тогда что? На самом деле, почему вы здесь? И вообще, какое вы имеете отношение к делам моего отца?

Пожилой мужчина спокойно посмотрел на него, его глаза были серьезными. 

— Я знаю, что ты был воспитан, — сказал он медленно и целенаправленно, как будто почувствовав замешательство Рашида, — полагая, что твой отец был скромным портным, погибшим в результате несчастного случая на производстве ... — Он сделал паузу, как бы проверяя, слушает ли Рашид.

Он слушал хорошо, хотя это было трудно расслышать из-за стука его собственного сердца. Сегодня он ожидал ответов. Вместо этого все, что он получал, было еще больше безумия.

— На самом деле твой отец не был ни тем, ни другим. Твой отец был членом Королевского дома Каджаров. — Он снова сделал паузу. — Ты что-нибудь знаешь о Каджарском Иране?

Рашид закрыл глаза. Он достаточно хорошо знал маленькую пустынную страну, его работа инженера-нефтяника несколько раз приводила его туда. Он знал, что у нее была проблемная экономика, как и у многих стран, которые он посетил, не то чтобы он уделял этой гораздо больше внимания, чем любой из них. В самом начале своей карьеры он понял, что лучше не вмешиваться в государственные дела, когда ты приезжий бизнесмен. Но если отец Рашида был членом Дома Каджаров, отец, которого он считал не более чем портным, тогда он долженбыл быть и сам членом королевской семьи...

Колесики в его голове начали вращаться. 

— Так кем же был мой отец?

— Племянником Эмира... — визирь снова сделал паузу. —... и он был его избранным преемником, а не его собственный сын, которого он посчитал слишком эгоцентричным и слабым.

Его племянник? Его избранный преемник? 

— Но если то, что ты говоришь, правда... — Рашид выдавил из себя слова, переходя на ты, все еще неубежденный услышанной историей. — Почему он жил здесь, в Австралии? Что случилось?

Пожилой мужчина сделал глоток молока и вернул его на подставку, каждое движение было размеренным и спокойным и противоречило смятению, которое Рашид чувствовал внутри.

— Твой отец был опытным игроком в поло, — сказал визирь, — и когда он был за границей, участвуя в одном из своих соревнований по поло, старый эмир внезапно умер. — Он сделал паузу на вдохе, тишина растянулась до предела. — Некоторые сказали бы, что слишком внезапно, и, конечно, в то время было некоторое предположение, что время было “удобным”, но ничего нельзя было доказать. К тому времени, когда твой отец вернулся домой, сын эмира объявил о своем восшествии на трон и перетянул дворцовые войска на свою сторону. Твой отец ничего не знал об этом и был помещен под домашний арест, как только вернулся во дворец, но он был популярен среди людей. Неизбежно возникали вопросы о его исчезновении, неудобные вопросы, когда все знали, что он был предпочтительным кандидатом на пост эмира, и поэтому Малик объявил, что его назначат специальным советником эмира, решив в частном порядке, что было бы лучше убрать его из списка полностью.

— Так они изгнали его?

— Нет. Малик и близко не был таким милосердным. План состоял в том, чтобы убить его, но обставить это как несчастный случай. Авария вертолета по пути из горного дворца, где должна была состояться церемония.

Воздух с шипением вырывался сквозь зубы Рашида.

— К счастью, у твоего отца был сторонник во дворце. Мой предшественник не мог остаться в стороне и позволить свершиться такому преступлению. Они спрятали тела из больничного морга, а когда пришло время, выбросились на парашютах в безопасное место, и вертолет должным образом разбился, его груз из мертвых обгорел до неузнаваемости, предполагаемый пилот и истинный наследник престола. В обломках была найдена одежда маленького ребенка, предположительно, шакалы сбежали с останками.

У Рашида по спине пробежали мурашки. 

— Маленький ребенок, — повторил он. — Я.

Визирь кивнул. 

— Ты. Новый эмир ничего не оставлял на волю случая. Но жизнь твоего отца обошлась дорого. Чтобы защитить жизни тех, кто спас его и его сына, он должен был поклясться, что никогда не вернется на Родину и будет жить как изгнанник с фальшивым именем. Ваши имена были изменены, ваши истории изменены, но, несмотря на это, как отец и сын, вы были бы слишком узнаваемы вместе, и поэтому, чтобы обезопасить вас, ему пришлось оставить тебя.

Руки Рашида сжались в кулаки. 

— Я вырос один. Я вырос, думая, что мой отец мертв.

Визирь был непримирим. 

— Ты вырос в безопасности. Если бы Малик заподозрил хотя бы один намек на твоё существование, он бы послал своих собак и выследил тебя.

Рашид изо всех сил пытался разобраться во всем этом. 

— Но Малик умер же? Конечно, это было уже год назад. Почему тогда мой отец хранил молчание? Почему он тогда не выдвинулся, чтобы претендовать на трон, если он был еще жив?

Пожилой мужчина пожал плечами и поднял ладони к потолку. 

— Потому что он дал торжественное обещание никогда не возвращаться, и он был человеком чести, человеком своего слова.

— Нет, это ничего не меняет. Он все равно мог бы мне сказать! Он мог бы найти меня. Почему мне должно было быть отказано в знании о том, что мой отец жив, из-за обещания, которое он дал кому-то другому много лет назад?

— Я знаю. — Визирь со вздохом выдохнул. — Рашид, мне жаль, что приходится говорить тебе это, но твой отец решил, что будет лучше, если ты никогда не узнаешь о своем наследии. Я разыскал его после смерти Малика. Я умолял его связаться с тобой, я умолял его позволить мне связаться с тобой, но он отказался. Он сказал, что так будет лучше, что ты никогда не узнаешь правды, что это не сможет ранить тебя больше, чем уже есть. Он заставил меня пообещать не связываться с тобой, пока он жив.

Рашид покачал головой, его челюсть была так плотно сжата, что ему пришлось бороться, чтобы выдавить слова. 

— Поэтому вы с ним решили держать меня в неведении обо всем. Даже факт того, что отец был еще жив.

— Ты не думаешь, что это стоило твоему отцу, быть проклятым, видя своего сына только издалека или просматривая газеты в поисках любого намека на то, где ты был и что делал? Но он гордился тобой и всем, чего ты добился.

— У него был забавный способ показывать это.

— Он видел все, чего ты достиг сам, и, ошибочно или справедливо, он решил позволить тебе оставаться на этом пути, не обремененный ответственностью, которую, как он знал, ты понесешь, если узнаешь правду.

Ощущение бегающих насекомых началось у основания его шеи и спустилось вниз по позвоночнику. Он смотрел на визиря подозрительными глазами и задавал вопросы, ответы на которые, как он боялся, он уже знал. 

— Что ты имеешь в виду? Какая ответственность?

— Разве ты не понял? Ты истинный и законный правитель Каджаров, Рашид. Я прошу тебя вернуться со мной и претендовать на трон.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Рашид рассмеялся. Он не мог удержаться от смеха, хотя наполовину подозревал нечто подобное, но старик был таким пылким, а идея такой нелепой. 

— Ты не можешь быть серьезным!

— Прошу прощения, но у меня нет привычки, шутить по таким вопросам.

У Рашида сложилось впечатление, что у этого человека вообще не было привычки шутить, полное отсутствие юмора в ответе визиря остановило веселье Рашида. 

— Но я не жил там с тех пор, как был мальчиком, если то, что ты говоришь, правда, потому что я, конечно, даже не могу вспомнить время, когда я там был. С тех пор я посещал эту страну ненадолго, самое большее, два или три раза. Должен быть кто-то лучше, кто-то более квалифицированный?

— После смерти Малика образовался вакуум власти. Совет старейшин взял на себя основы управления, но нет четкого руководства, и никто не может взять на себя ответственность. Каджары нуждаются в сильном лидере, и не может быть никого более подходящего, чем сын истинного преемника. Вначале я знаю, что именно этого хотел для тебя твой отец, вернуть тебе право первородства, хотя со временем он передумал и пожелал тебе свободы, которую обрел сам. В конце концов, он устроил здесь свою жизнь, и я думаю, что чем дольше он был вдали от дома, тем меньше связи он чувствовал и тем меньше твой отец чувствовал себя обязанным своей родине.

— Отец, которого я никогда не знал, — сказал он, даже не пытаясь скрыть горечь, прозвучавшую в его голосе. — Если бы он действительно был моим отцом… а почему собственно я должен верить тебе на слово, что он им был?

Старик кивнул. 

— Я был бы обеспокоен, если бы ты слишком быстро принял вызов, который тебе бросили. Я бы подумал, что тебя привлекает концепция власти, а не благо народа. —  Он сунул руку в складки своей мантии и вытащил что-то из кармана. — Малик стремился уничтожить все сходства с твоим отцом. Этот выжило. — Он протянул его Рашиду.

Это была одна из тех старых папок с фотографиями, которые открывались как открытки, картон смялся и потрепался по краю, но фотография внутри все еще сохранилась. Фотография мужчины, лихо одетого в цвета каджар: оранжевый, белый и красный, гордо сидящего верхом на арабском скакуне для поло, с молотком, небрежно перекинутым через плечо, когда он позировал перед камерой.

— Боже мой, — сказал Рашид, потому что он узнал свои собственные черты на фотографии, его собственные высокие скулы и лоб, а также его челюсть. Глаза такие же темно-синие, как будто это был он сидящий на той лошади.

— Ты видишь это, — сказал Карим. — Этого нельзя отрицать. Старик наклонился вперед. — Ты нужен своей стране, Рашид, она находится на перепутье. Тридцать лет правления, которое упускало каждую возможность, если это не приносило прямой выгоды управленцам, тридцать лет растрачивания доходов, полученных от промышленности и богатых ресурсов, на глупости и пороки. Экономика государства не была полностью разрушена скорее благодаря удаче, чем хорошему управлению. Но теперь пришло время начать строительство. Существует острая потребность в сильном руководстве, образовании и реформах.

Рашид покачал головой. 

— Почему люди должны принимать меня в качестве лидера, когда предполагается, что я погиб в результате крушения вертолета три десятилетия назад? Почему они должны верить, что это я?

— У людей долгая память. Малик, возможно, пытался стереть твоего отца из коллективной памяти народа Каджареси, но никогда не мог стереть любовь к нему из их сердец. Действительно, твоему возвращению будут рады.

— Я же мертв для них не так ли? Как это сработает?

— Твое тело так и не было найдено, предполагается, что его забрали звери пустыни, что означает, что есть сомнения. Народ отчаянно нуждается в чуде. Твое возвращение в страну было бы таким чудом.

Рашид покачал головой. 

— Это безумие. Я инженер-нефтяник. Это моя работа, это то, что я делаю.

— Но ты родом из великой династии. Ты был рожден, чтобы править. Это у тебя в крови.

Рашид встал, он не мог больше оставаться на месте и подошел к окну, наблюдая за движением и пешеходами, проносящимися по улице внизу. Всем им нужно было куда-то идти, где-то быть. Никто не останавливал их и не говорил им, что их жизнь до сих пор была основана на лжи, и что они должны стать теми, кем они никогда не думали в своих самых диких кошмарах. Никто не говорил им, что у них есть маленькая сестра, за которую они теперь несут ответственность, не говоря уже о стране, полной людей, за которых они теперь несут ответственность.

Он покачал головой. Он не думал о семье. Его семьёй можно было называть, его троих друзей, его названых братьев по пустыне, Золтан, Бахир и Кадар, их дружба, выкованная в университете в суровом испытании общей близости и первоначальной враждебности, все они изгои, все они собраны вместе как своего рода больная шутка. Четверо ненавидели друг друга на виду, только для того, чтобы шутка имела неприятные последствия, когда четверо стали друзьями, и "Шейхами" как прозвали их гребную четверку, выигрывая каждую гонку, в которой они участвовали.

Хотя три его брата из пустыни нашли себе пару и завели собственные выводки детей, это не означало, что он должен был последовать их примеру. У него не было желания иметь семью. Еще меньше теперь, когда он узнал, что его отец жил все эти годы и не потрудился сообщить ему, его собственному сыну!

И что такое нация, как не худший вид семьи. Большая, потенциально неуправляемая и зависимая. Он внезапно повернулся. Столкнулся лицом к лицу с человеком, который принес ему этот ужас. 

— Почему я должен это делать? 

Карим кивнул. 

— Я много читал о тебе и видел твой длинный список достижений и твои способности вести переговоры, когда имеешь дело с разрозненными сторонами. Ты бы подошел в высшей степени квалифицированно для выполнения задачи эмира.

Рашид покачал головой, и пожилой мужчина поднял широкую руку. 

— Но да, это не заявление о приеме на работу. Это выходит за рамки простой квалификации. Твой отец был избранным эмиром, прежде чем обстоятельства вынудили его отправиться в изгнание. Ты его наследник. Поэтому это твой долг.

У Рашида кровь застыла в жилах. 

— Мой долг? Мне казалось, ты сказал, что у меня есть выбор.

Карим пристально посмотрел ему в глаза. 

— Это не я должен делать выбор. Я говорю, что у тебя есть этот долг. Твой выбор заключается в том, примешь ли ты это.

Долг.

Он не был знаком с этой концепцией. Его лучшие друзья не чужды долга. Он видел, как Золтан отправился на поиски трона Аль-Джирада. Рашид выполнил свой братский долг и поехал вместе с ним, Бахиром и Кадаром через пустыню, чтобы спасти принцессу Айшу, а позже вырвать ее сестру, принцессу Марину, из лап Мустафы. Он всегда выполнял свой долг. Но он никогда не предполагал, что долг настолько изменит его жизнь, настолько неприятно для него самого. Потому что, если бы он сделал это, его жизнь претерпела бы сейсмический сдвиг. Он никогда больше не будет по-настоящему свободным, а если он этого не сделает, то не выполнит свой долг.

Долг. Прямо сейчас самое проклятое из четырехбуквенных слов.

— То, что я говорю тебе, нелегко переварить или принять, — сказал Карим. — Я могу только попросить тебя приехать и увидеть страну своими глазами. Привести Атию, потому что это ее наследие и право по рождению.

— Ты хочешь, чтобы я добровольно появился на пороге места, которое было так счастливо видеть моего отца и меня мертвыми? Ты ожидаешь, что я окуну ребенка в эту среду?

— Малик ушел. Теперь тебе нечего бояться. Пожалуйста, ты должен прийти, Рашид. Приди и почувствуй древний песок нашей страны между пальцами ног и позволь ему течь сквозь пальцы. Посмотри на восход и закат солнца над пустыней, и, может быть, тогда ты почувствуешь, как сердце твоего дома бьется в твоей душе.

— Я поеду, — сказал Рашид, его голова знала, что он должен это сделать, несмотря на это его внутренности скручивались сильнее, чем стальной трос. — На данный момент это все, что я обещаю.

Визирь кивнул. 

— На данный момент этого достаточно. Позволь мне перезвонить адвокату, и мы обо всем договоримся.

* * *

— Что они могут там делать? — Сказала Тора, прекратив расхаживать по приемной адвоката и усевшись в кресло рядом со своим боссом. 

Ей приходилось ходить, потому что время от времени недостаток сна настигал ее, и она обнаруживала, что зевает. 

— Что может занимать так много времени? — Спросила она, стараясь не звучать слишком сердито, чтобы не потревожить младенца в переноске рядом. 

У нее едва хватило времени, чтобы добраться домой, принять душ, переодеться и собрать вещи, прежде чем она встретила Салли в офисе, и они вместе отправились, чтобы забрать ребенка из приемной семьи, где за ней присматривали последние несколько дней. И вот теперь её заставляют сидеть и ждать так долго, когда ребенку скоро понадобится еще одно кормление.

Ее босс покрутила часы у себя на запястье. 

— Я не знаю, но я не могу оставаться здесь надолго. У меня встреча с врачами Стива меньше чем через час.

— Я уверена, что теперь это не займет много времени, — заверила их пожилая секретарша, когда Салли спросила, сколько времени это займет, прежде чем исчезнуть, чтобы принести напитки.

Тогда ребенок начал суетиться, и Тора наклонилась, чтобы успокоить ее. Она была крохой. С черными кудрями и темными глазами с длинными черными ресницами и крошечным ртом, похожим на лук Амура, было очевидно, что она вырастет красавицей. Но прямо сейчас она была крошечным уязвимым младенцем без матери и отца, кого бы, казалось, волновало, что с ней случилось.

Малышка не собиралась успокаиваться и стала еще более беспокойной, ее маленькие кулачки протестовали, и Тора вытащила ее из люльки, чтобы прислонить к плечу, чтобы она могла потереть спинку, покачиваясь при этом из стороны в сторону на своем сиденье.

Она улыбнулась, прижимая к себе младенца, наслаждаясь почти новым детским запахом. Было необычно иметь такого маленького ребенка, о котором нужно было заботиться. Большинство подопечных фирмы «Лётные няни» были маленькими детьми, которых нужно было переправить между штатами или за границу между разведенными родителями, которые либо были слишком заняты своей карьерой, чтобы путешествовать со своими детьми, либо просто предпочитали избегать любых контактов с другой стороной, даже если только для того, чтобы передать детей. Эти случаи могут быть довольно печальными. Но младенец, оставшийся сиротой, это было за гранью трагедии. Это было жестоко.

— Бедная ты моя милая, — сказала она, покачивая крошечный сверток на руках, и ее сердце почти разбилось от несправедливости всего этого.

Салли поерзала на своем стуле, и Тора почувствовала напряжение, исходящее от ее подруги и коллеги. Что-то было серьезно не так. 

— Как Стив? — Рискнула она, когда ребенок немного успокоился, боясь спросить, еще больше боясь ответа.

Ее босс поморщилась, и Тора рассмотрела, что Салли постарела лет на десять за последние пару недель. 

— Он борется. Есть шанс, что они смогут достаточно стабилизировать его состояние для перелета в Германию. — Тогда она подняла глаза, и Тора увидела отчаяние в ее глазах, отчаяние, смешанное со вспышкой надежды. — Послушай, Тора, я не хотела спрашивать, я действительно хотела подождать, пока ты что-нибудь скажешь, но как прошла встреча с твоим кузеном прошлой ночью? Он дал тебе какое-нибудь представление о том, когда может быть окончательно оформлено наследство и может быть достигнуто соглашение?

И сердце Торы ударилось о пол. Была чертовски веская причина, по которой она не хотела идти сегодня на работу, и дело было не только в том, что она почти не спала. Без средств из наследства ее родителей ей было нечего одолжить Салли и Стиву, средства, на которые они рассчитывали, чтобы оплатить его медицинскую перевозку и лечение за границей. Ей действительно нужно было время, чтобы изучить любые другие способы сбора денег, прежде чем ей придется признаться в том, что обещанные средства не будут получены, не из этого конкретного источника. 

— Ах, — сказала она с фальшивой яркостью, как будто только что вспомнила, — я хотела поговорить с тобой об этом.

Салли скрестила руки на груди, и Тора увидела, как ее ногти впились в ее руки. 

— Черт. Я знала, что не должна была спрашивать тебя об этом. Я не думаю, что смогу сегодня услышать плохие новости.

— О, нет, — солгала Тора, изо всех сил стараясь улыбнуться. — Ничего подобного. Просто еще больше бумажной работы. Она пожала плечами. — Ты знаешь, как это бывает с такими вещами. Я действительно надеюсь, что это скоро разрешится.

Салли взглянула на часы. 

— Что ж, извини, но мне придется оставить тебе еще несколько бумаг, если я собираюсь успеть на встречу. — Она полезла в свою сумку и вытащила папку, которую оставила на сиденье позади себя. — Мне действительно жаль оставлять тебя вот так, когда мы все еще не знаем всех деталей. Ты сможешь справиться со всем самостоятельно?

— Эй, со мной все будет в порядке. Если ты скоро исчезнешь в офшоре, — сказала она, стараясь оставаться позитивной и не желая останавливаться на том, насколько большим было это "если", когда она прямо сейчас не могла обеспечить средства, чтобы это произошло, — нам всем придется привыкнуть к тому, чтобы делать больше бумажной работы здесь дома. Не волнуйся, я напишу тебе по электронной почте, когда узнаю, куда направляется этот ребенок, и отсканирую для тебя всю документацию, прежде чем мы куда-нибудь отправимся. Ты просто сейчас побеспокойся о себе и Стиве.

Салли улыбнулась, поцеловала Тору в щеку и наклонилась, чтобы поднять свою сумку. 

— Спасибо. — Она подогнула кончик пальца под крошечную ручку ребенка.  — Присмотри за этой маленькой куколкой, ладно?

— Конечно. А теперь проваливай и передай мою любовь Стиву.

Салли ушла к тому времени, когда секретарша вернулась со своим чаем со льдом, а Тора была уже наполовину выжита, когда дверь в офис открылась, и оттуда выглянул пожилой джентльмен с кустистыми бровями и копной седых волос. 

— Ах, Джоан, — сказал он. — Теперь мы готовы принять наших гостей. — Он посмотрел на Тору и сверток, висевший у нее на плече.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но Салли Барнс не смогла остаться.

— Я понимаю, — сказал он любезно. — Все это заняло больше времени, чем мы ожидали. Спасибо вам за терпение, мисс Берджесс. Заходите. Пришло время малышке встретиться со своим опекуном.

Она встала с ребенком на руках, и адвокат удивил ее, сунув папку, оставленную Салли, себе под мышку, прежде чем забрать и детскую переноску, и детскую сумку.

— Джентльмены, — сказал он, открывая дверь плечом и пропуская ее в комнату, — наконец-то здесь Атия вместе с мисс Викторией Берджесс, которая пришла к нам из высококвалифицированной «Лётной няни», австралийской компании номер один, которая перевозит детей без сопровождения по всему миру. Виктория будет ухаживать за Атией и сопровождать вас в Каджаран.

Тора подняла брови, переваривая эту новость. Так вот куда она направлялась? Это было впервые. Она побывала во многих портах Европы и Азии, но до сих пор у нее никогда не было задания, которое привело бы ее в небольшие государства Ближнего Востока. Высокий, благородного вида мужчина в арабской одежде подошел к ней, с теплой улыбкой на морщинистом лице он благосклонно посмотрел на ребенка у нее на руках. Он дотронулся пальцем до ее пухлой щечки и произнес что-то по-арабски, что очень походило на благословение Торе. Если бы этот человек был опекуном крошечной Атии, она была бы уверена, что она будет в хороших руках.

— Извините меня, — сказал он с поклоном. — Я сообщу пилоту, что мы будем в режиме ожидания. — И, взмахнув одеждой, он вышел из комнаты.

— Виктория, — сказал кто-то еще со стула в углу комнаты позади нее голосом, сухим и ровным, как пустыня летом, — голос, который она узнала как тот, который прошлой ночью вибрировал в ее костях от желания, но теперь вызывал электрические разряды по позвоночнику в страхе.  — Большинство людей сократили бы это до Тори, не так ли?

Пожалуйста, Боже, нет, молилась она, но когда она оглянулась, это был он. Мужчина поднялся со стула, мужчина с которым она провела много темных часов прошлой ночи обнаженной, мужчина, который сейчас смотрит на нее глазами, охваченными штормом. Ее сердце дрогнуло, и она крепче сжала ребенка в руках, просто чтобы быть уверенной, что не уронит ее.

— Я не знаю, — сказала она, пытаясь и не уверенная, что ей удалось сдержать дрожь в голосе. — Это имеет отношение к делу?

Адвокат странно посмотрел на Рашида, в его глазах ясно читались вопросы. 

— Да, — сказал он, — какое это имеет значение? Подойди, Рашид, и увидишь свою сестру и своего нового подопечного.

Его сестра? Конечно, это означало не то, что она думала? И Тора почувствовала, как холодный чай в ее желудке превращается в кашицу.

* * *

Он не спешил вставать, он мог бы согласиться поехать в Каджаран и взять ребенка с собой, но он отчаянно не спешил встретиться с ней. Он был рад, что сейчас откинулся на спинку стула, рад, что пришло время позволить недоверию превратиться в холодную, неоспоримую правду.

Потому что это была она.

Женщина, которая исчезла из его постели, как вор в ночи.

Женщина, которую он никогда не ожидал увидеть снова.

Она выглядела почти так же, как и прошлой ночью в баре, в бежевой рубашке с короткими рукавами и волосами, которые, как он теперь знал, падали тяжелыми волнами, как шелковый занавес, когда их освобождали из этого проклятого мерзкого пучка, но на этот раз в черных брюках, прикрывающих ноги, которые он все еще чувствовал обвивающими его спину, когда он вошел в нее.

Она выглядела почти так же в этой безвкусной, похожей на мышиную униформе, которую носила, но он знал, что под ней скрывалась прекрасная нимфа. И казалось, что двадцать четыре часа, проведенные в страсти, еще не подали никаких признаков того, что она устала.

— Рашид? — подсказал адвокат. — Разве ты не хочешь познакомиться со своей сестрой?

Не особенно, подумал он, и меньше всего сейчас, когда ее баюкала на руках женщина, которую он еще не начал забывать, хотя он предполагал, что должен выглядеть достаточно заинтересованным, чтобы взглянуть.

Он поднялся на ноги. Было ли это его воображение или женщина, казалось, сдвинулась назад? Нет, понял он, это не его воображение. В ее глазах был страх, хотя угол ее подбородка оставался вызывающим. Она боялась его и старалась не показывать этого. Испугалась, потому что он знал, чем занимается няня по ночам.

Она должна волноваться.

Вопреки своему желанию, он подошел ближе. Достаточно близко, чтобы запах женщины, с которой он провел последнюю ночь, окутал его рецепторы, угрожая разрушить контроль, за который он так отчаянно пытался держаться. Разве у него не было достаточно проблем прямо сейчас, отец, который ушел из жизни Рашида только для того, чтобы оставить ему это крошечное наследство, страна, которая барахтается там, где он должен был взять бразды правления в свои руки, без женщины, у которой была сила укоротить его чувства и заставить забыть? Сейчас ему больше, чем когда-либо, нужен был его разум, а не эта сирена, чье тело, казалось, даже сейчас взывало к нему.

Он отодвинул голову за пределы досягаемости и вместо этого сосредоточился на извивающемся свертке в ее руках. Черные волосы, пухлые руки и перекошенное личико. Определенно ребенок. Он мало что знал о детях, и никогда не думал, что эти знания понадобится.

— Ты хотел бы подержать ее? — Рискнула женщина, которую он знал как Тору, ее голос был напряженным, как будто ей было трудно произносить слова.

Настала его очередь сделать шаг назад. 

— Нет.

— Она не сломается.

— Я сказал "нет". — Он не хотел, чтобы эта женщина держала ее, не говоря уже о том, чтобы сопровождать их в Каджаран. Не то чтобы он собирался забрать ребенка себе. Он обратился к адвокату. — Неужели вы никого другого не могли найти на эту роль?

Женщина моргнула, глядя на него, ее карие глаза были холодны, как мрамор. Жаль. Она ожидала, что он поприветствует ее как давно потерянного друга? Вряд ли.

— Простите? — Переспросил адвокат.

— Кого-то более подходящего, чтобы позаботиться об Атии. Не могли бы вы найти кого-нибудь получше, чтобы позаботиться о моей сестре?

— Мисс Берджесс высококвалифицированный специалист. У нее образцовый послужной список. Хочешь увидеть ее верительные грамоты?

— В этом нет необходимости. — Он уже видел ее верительные грамоты, в великолепных деталях с атласной кожей, и они квалифицировали ее для должности, полностью отличающейся от той, которая ей требовалась сейчас.

— Если у тебя какие-то проблемы ... — начала она.

— Да, у меня какая-то проблема, мисс Берджесс. Возможно, нам следует обсудить это наедине, и я объясню это для вас лично и доходчиво?

Адвокат нервно посмотрел на них. 

— Если вы извините меня, минутку, я посмотрю, как дела у Карима, — и он тоже ушел.

Рашид сделал глубокий вдох и шагнул обратно к стене с окнами.

— Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашла?

— Что? Я не искала тебя. Мой босс попросила меня взяться за эту работу. Я не знала, что ты имеешь какое-либо отношение к Атии.

— Ты думаешь, я поверю, что это какое-то совпадение?

— Можешь верить во что хочешь. Меня наняли, чтобы я заботилась об Атии во время ее путешествия туда, куда бы она ни направлялась. Честно говоря, я уже совсем забыла о тебе.

Его зубы сжались. Уже забыла о нем? В его мире женщины всегда были временными, но он был тем, кто решал, когда с него хватит. Он был тем, кто забывал, и это раздражало...

— Значит, ты квалифицированный работник по уходу за детьми?

— Да, это моя основная квалификация, хотя у меня есть дипломы в области образования для детей школьного возраста и охраны здоровья детей, а также некоторые языковые навыки.

— Ты забываешь о других своих навыках, — прорычал он, скривив губы, глядя в окно, все еще обиженный на мир, продолжающий заниматься своими делами, в то время как его жизнь не была похожа на поезд, который просто изменил направление, его жизнь была поездом, который соскочил с рельсов, и он не был уверен, что ему нравится, к чему это привело.

— Вряд ли они имеют отношение к делу, — сказала она позади него, и вокруг он мог слышать звуки ребенка, отрывистые всплески кудахтанья и криков, а затем расстегивание молнии.

Он резко обернулся, злясь, что она, казалось, не замечает невозможности ситуации, и увидел, как она сидит с ребенком на коленях, капает молоко из маленькой бутылочки на свое перевернутое запястье, прежде чем поднести бутылочку ко рту ребенка, выглядя при этом типичной матерью с младенцем.

Это было смешно. Она не была Мадонной. Не имело значения, во что она была одета или что она делала, он все равно видел ее обнаженной. Он все еще помнил, как она выгибалась под ним, когда разбивалась вдребезги в его руках.

— Невозможно! — Сказал он, и даже ребенок был поражен, ее большие глаза широко раскрылись, маленькие ручки дернулись вверх. — Это не сработает.

— Ага, — сказала она, укачивая ребенка на руках. — Ты думаешь, мне нравится ситуация больше, чем тебе?

— Мне нужна другая сиделка.

— Почему?

Потому что я не доверяю себе с тобой. 

— Потому что такая женщина, как ты, не годится для того, чтобы заботиться о невинном ребенке.

Она рассмеялась.

— Такая женщина, как я? Что же это за женщина, а?

— Женщина, которая по ночам занимается проституцией, подцепляет мужчин в барах и спит с ними.

Она улыбнулась ему, и он почувствовал, как в нем нарастает гнев. 

— Но мужчина, который занимается проституцией по ночам, снимая женщин и приглашая их в свой гостиничный номер, вполне подходит на роль опекуна ребенка. Ты это хочешь сказать?

— Это не про меня.

— Очевидно, что нет, или здесь могут быть двойные стандарты, как ты думаешь?

Разочарование запуталось в его кишках. Он ненавидел то, что она видела его аргументы насквозь. Он вряд ли мог сказать ей настоящую причину, что сейчас ему больше, чем когда-либо, нужно было иметь возможность ясно мыслить, не отвлекаясь на повторение прошлой ночи каждый раз, когда он смотрел на нее. Почему она просто не может увидеть, что он не хочет ее как сотрудника, что ничего из этого не получится? 

— Я хочу, чтобы кто-то другой позаботился об Атии!

— Больше никого нет. Все сотрудники заняты другими заданиями.

— Я не хочу, чтобы ты ехала с нами.

— А ты что думаешь, что я горю желанием кататься с тобой? Как только я поняла, что это ты, мне захотелось провалиться сквозь дыру в полу. Так что не волнуйся, я не ищу повторения маленького приключения прошлой ночи. Я здесь не из-за тебя. Я здесь, чтобы заботиться о ребенке, не более того.

Короткий стук в дверь прервал его слова, и Карим вошел с поклоном, и не было никакого способа, чтобы их посетитель не услышал ее слов или неправильно истолковал тон, которым они были произнесены. 

— Тысяча извинений за прерывание, но самолет будет готов к вылету через два часа.

Тора посмотрела на Рашида. 

— Итак, ты сам расскажешь всем, почему ты предпочел бы найти другую сиделку, или это сделать мне?

Карим выжидательно посмотрел на него, его спокойные черты выдавали лишь едва заметный намек на удивление, и Рашид тихо выругался на женщину. Но у него не было времени и вариантов, и, кроме того, что могло случиться худшего? Она сопроводит их в Каджаран, и тогда ее роль будет завершена, и она улетит домой следующим рейсом, а он избавится от постоянных напоминаний об их ночи страсти вместе, избавится от отвлекающего внимания женщины, которая перевернула и без того перевернутый мир, на триста шестьдесят градусов в течение одной ночи. Он едва мог дождаться этого. 

— Я ожидал кого-нибудь постарше, — пробормотал он, — но, полагаю, она должна подойти.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Блеф был прекрасен, когда он сработал.

Тора закрепила детскую переноску, погрузилась в маслянистую кожу лимузина и сделала глубокий, успокаивающий вдох. Она это сделала, она сохранила задание. Салли была бы опустошена, если бы потеряла этот контракт, а Торе было бы почти невозможно объяснить, как она позволила этому случиться. Как можно было объяснить, что ты случайно переспала с клиентом после встречи с ним в баре накануне задания? Об этом не стоило и думать, но Рашид выдал себя, когда попросил поговорить с ней наедине. Очевидно, он не слишком стремился делиться подробностями о том, почему именно он считал ее неподходящей для ухода за своей сестрой. Конечно, она не собиралась афишировать то, как вела себя прошлой ночью, но, похоже, она была не единственной, у кого был секрет, который нужно было хранить.

Был ли он женат? Это была его проблема? Она не подумала спросить прошлой ночью, он предложил, и она приняла это, не задавая вопросов. И, может быть, это плохо отразилось на ней, но прошлая ночь была почти идеальной, насколько она могла судить, по крайней мере, до тех пор, пока она не вошла сегодня в офис его адвоката и не обнаружила его в засаде с осуждающим взглядом.

Прошлой ночью он был другим человеком. Смелый. Решающий. Он был зол, как и она, и она чувствовала это каждым его движением, каждым его толчком. Тогда как сегодня он, казалось, был в обороне.

Что бы это могло значит?

Карим забрался на переднее сиденье рядом с водителем и повернулся к ней. 

— У вас есть все, что вам нужно, мисс Берджесс? — Она кивнула. —Спасибо, — сказала она, проверяя спящего младенца, крошечный молочный пузырек кружился в уголке ее рта. — Нам обеим очень комфортно.

Карим кивнул. 

— Тогда едим.

Тора огляделась.

— Где Раши… где опекун Атии?

— Его превосходительство путешествует отдельно. Он встретит нас в аэропорту.

Она тупо кивнула и откинулась на спинку сиденья, когда машина тронулась с места. Его превосходительство?

С кем именно она провела прошлую ночь?

* * *

Теперь он застрял с ней. По крайней мере, в течение следующих нескольких часов, которые потребуются, чтобы долететь до Каджарана. Всего несколько часов, рассуждал Рашид, пока водитель направлялся к побережью, а затем она снова отправится домой. Это должно быть легко, учитывая, что он знал ее всего несколько часов, но то, как они провели их, и то, как она так внезапно ушла, стоит ли удивляться, что он все еще жаждет большего? Но он не хотел большего, сказал он себе. Ему не нужно было отвлекаться. Ему не нужно было напоминать о том, что он хочет ее каждый раз, когда видит ее. Ему не нужно знать, что она достаточно близка, чтобы взять ее.

Несколько часов? Боже, они уже кажутся слишком длинными.

Рашид остановил водителя как раз перед тем, как дорога повернула направо вдоль скалы, и вылез, отдаваясь полной силе ветра, дующего с Тихого океана. Перед ним океанские волны разбивались о скалистые утесы, поднимая высоко в воздух кипящие брызги, а слева раскинулось кладбище размером в несколько городских кварталов, мраморные надгробия и погребальные украшения маршировали вверх по склону холма под тихий рев ангельских труб.

Это было дикое место, стихийное, температура летнего дня с голубыми водами перевернулась с ног на голову, когда крошечные сверкающие капельки морской воды опускались вниз и вступали в сговор с ветром, чтобы высосать тепло вашего тела. Он приветствовал это, подняв воротник своего льняного пиджака.

Это было идеальное место, чтобы забыть о ней.

Он зашагал, гравий хрустел под ногами, к месту, которое адвокат отметил для него на карте. Ему не нужно было снова смотреть на карту, тропинки были широкими, а путь чистым, и вскоре он смог разглядеть свежий холмик земли, отмечавший могилу, где были похоронены его отец со своей возлюбленной.

Он стоял там, у подножия могилы с двумя белыми надгробиями, чувствуя пустоту внутри. У него не было цветов. Он был здесь не для того, чтобы проливать слезы. Он даже не был уверен, зачем он приехал, только то, что он был вынужден посетить это место, прежде чем покинет страну.

Он не был уверен, пришел ли он засвидетельствовать свое почтение отцу, который бросил его на произвол судьбы, когда он был ребенком, или обругать его и теряться в догадках, почему он это сделал. Конечно, он слышал версию событий адвоката и Карима, но он имел право услышать это сам, лично?

Конечно, он имел право спросить, думал ли отец когда-нибудь о нем в его день рождения или чувствовал ли он когда-нибудь дыру в сердце там, где должен был быть его сын?

Он стоял там, избиваемый бризом, вызванным тем, что море врезалось в скалу, пока, в конце концов, Рашид не понял, что здесь для него нет ответов. И все же он оставался некоторое время, как молчаливый страж, в то время как дикий ветер трепал его куртку и волосы, а брызги от разбивающихся волн о скалы позади осыпали его, как туман, пока, наконец, он не сказал хриплым голосом отцу, которого он не мог вспомнить:

— Я никогда не пойму, почему ты сделал то, что сделал. И я никогда тебя не прощу.

А потом он повернулся и ушел.

* * *

Самолет был тихим, как шепот, пронзая воздух с максимальной скоростью и минимумом суеты или неудобств для своих пассажиров. Тора сидела, завернувшись в одно из огромных кожаных сидений, все еще в молчаливом шоке. Однажды она путешествовала бизнес-классом с ребенком рок-звезды, и это казалось роскошным после того, как обычно приходилось экономить с детьми, но это было больше, чем роскошно, это было великолепно.

Стены, обшитые деревянными панелями с золотой отделкой, кожаные сиденья сливового цвета, которые откидывались, вращались и лежали ровно и больше подходили для гостиной, чем для самолета, роскошные ковры с киноварью на золоте, с достаточным пространством между сиденьями, и аромат цветков Франжипани, наполняющий воздух, предусмотрительно размещенный в крошечных флаконах по стенам салона. Но шок был не только из-за бизнес-класса, это была не единственная причина ее контузии. Это был королевский самолет Каджарана, и ее крошечная подопечная была кем-то вроде принцессы.

Означает ли что и Рашид принц?

Он сидел через проход в первом ряду, погруженный в разговор с Каримом. Время от времени она слышала их голоса, размеренный и спокойный тон Карима, перемежающийся с аргументами Рашида, хотя она не могла разобрать, что они обсуждали, но видела, что все, о чем они говорили, поднимало температуру, по крайней мере, Рашида. Она могла разглядеть его профиль, четкие линии вплоть до губ, которые теперь выговаривали слова. Губы, которые, как она знала, могли доставить непомерное удовольствие. Она немного поерзала на своем месте, наблюдая за ним, вспоминая все это, некоторые места начали покалывать, которые не должны были покалывать прямо сейчас.

Боже, она обманывала себя, думая, что может забыть, но для всех было бы лучше, если бы она могла отложить эти конкретные воспоминания в сторону на столько, на сколько, требует того конкретное задание. А потом он повернулся и заметил, что она наблюдает за ним, и она затаила дыхание, когда дрожь зигзагом пробежала по ее спине, не в силах оторвать взгляд, когда его темные глаза сверкнули и пригвоздили ее к месту. Затем он что-то коротко сказал мужчине рядом с ним, прежде чем отвернуться и разорвать связь между ними.

Дыхание вырвалось из нее в спешке, когда она почувствовала, как он держит ее взглядом. Она сделала пару восстановительных вдохов. Что это было? Почему он смотрел на нее так, не с гневом или обидой, а такими холодными, жесткими и расчетливыми глазами?

Рядом с ней в люльке, прикрепленной к сиденью, счастливо булькала Атия, и она моргнула, сосредоточившись на том, что здесь было важно. Не Рашид и его явное предпочтение, чтобы она исчезла в прошлом, где она покинула его кровать этим утром, а этот крошечный ребенок.

Тора улыбнулась, склонившись над колыбелью. Она не могла удержаться от улыбки, когда смотрела на лицо Атии с ее большими темными глазами, крошечным носиком-пуговкой и розовыми губами, деловито изображающими формы и пробующими звуки. Точно так же она не могла не чувствовать, как сжимаются струны ее сердца, когда она думала о том, как она будет расти, никогда не зная своих матери или отца. Это было так несправедливо. Это было неправильно.

Она должна была бы улыбаться в два месяца. Она, наверное, так и сделала бы, если бы увидела лицо своей матери. На данный момент она смотрела на Тору своими большими глазами, как будто все в новинку. Было так несправедливо потерять своих родителей как раз тогда, когда мир становился четким и обретал смысл. Сейчас ей нужна была стабильность, и люди любящие ее. Надеюсь, оказавшись в Каджаране с постоянной сиделкой, она вспомнит, как улыбаться. Может быть, к тому времени Рашид даже проявит к ней интерес. До сих пор он не проявлял к ней особого интереса, относясь к ней скорее как к посылке, которую он должен был передать, а не как к своей младшей сестре. Он просто не казался заинтересованным.

Почему так?

Казалось, он злился из-за всего.

Малышка ворковала, закрыла глаза и глубоко вздохнула, устраиваясь поудобнее, чтобы еще немного вздремнуть. Тора немного откинулась на спинку кресла и села боком, почти завидуя способности Атии отключаться от внешнего мира. Она призвала свой сон, слушая низкий гул двигателей самолета, похожий на белый шум, устроилась в широком удобном кресле, и зевнула, чувствуя, как ее собственные веки тяжелеют.

* * *

— Есть еще один вопрос, который вызывает беспокойство, — сказал Карим после долгожданной паузы, которую Рашид воспринял как означающую, что их сделка закончена. — Это необходимо обсудить.

— Зачем, когда я все еще не согласился занять трон? — Карим просматривал страницу за страницей заметок, объясняя путь к трону и коронацию, которая должна состояться, если он согласится, продолжая излагать не только историю крошечного, но богатого ресурсами государства, но и текущие проблемы, как внутренние, так и внешние, с которыми оно столкнулось, и прямо сейчас голова Рашида чувствовала себя так, словно вот-вот взорвется.

Неужели не могло быть ничего другого?

— Мне жаль, ваше превосходительство, но теперь, когда мы возвращаемся домой, возникает вопрос об Атии и ее месте в королевской семье.

Рашид покачал головой. По крайней мере, это было легко. 

— Она дочь моего отца. Она моя сестра. Какой тут может быть вопрос?

Визирь кивнул. 

— И то, и другое верно. Однако факт остается фактом: тридцать лет назад предполагалось, что ваш отец погиб в результате крушения вертолета. Тело было найдено и признано принадлежащим ему. Будут заданы вопросы, если вы заявите, что Атия дочь вашего отца. Неудобные вопросы. Люди захотят узнать, где он был все это время и почему он бросил их на произвол судьбы со своим двоюродным братом, в то время как он наслаждался своей жизнью с молодой любовницей на другом конце света ...

— Ты сказал, что он пообещал не возвращаться!

— Он так и сделал. Но у вас были проблемы с принятием этой истины. Увеличьте это сомнение населениемКаджарана ... —  Он сделал паузу. — И, конечно, есть карманы, все еще верные памяти Малика. Они не захотят поверить, что это может быть правдой. Не лучше ли позволить истории лгать, чтобы они не могли спорить? Не лучше ли позволить населению продолжать верить, что ваш отец погиб в результате крушения вертолета? Твое возвращение домой все равно будет тем чудом, в котором они нуждаются, ребенком, который чудом выжил и был похищен в безопасное место.

В голове у Рашида стучало. Его жизнь усложнялась с каждой минутой. 

— Какое это вообще имеет значение? — Прорычал он. — Я законный опекун Атии, не так ли?

— Технически, да.

— Только технически?

— Опека над младенцами и несовершеннолетними неженатыми мужчинами не признается законом Каджареси’.

— И что? Я даже не знаю, останусь ли я здесь надолго.

— Я знаю, это неудобно, но Атия не сможет жить в ваших дворцовых покоях, если ее официально не признают частью вашей семьи.

Он вздохнул, глубоко откидывая голову на подголовник. Он не просил быть опекуном этого ребенка, но было совершенно ясно, что он не мог позволить, чтобы ее увезли Бог знает куда, чтобы за ней присматривали, сколько бы времени это ни заняло. 

— Тогда что можно сделать?

— Есть один способ.

— Что именно?

— Усынови Атию. Объяви ее своей, хотя бы на людях.

Рашид откинулся на спинку стула, его мысли путались. Что с ним случилось, звучит ли это предложение хотя бы наполовину разумно? Минута за минутой он чувствовал, как тяжесть ответственности за крошечное пустынное королевство давит на его плечи, и он задавался вопросом, насколько велик выбор у него на самом деле.

— Хорошо, — сказал он. — Что нужно сделать?

— О, это всего лишь росчерк пера. Я могу справиться с этим, если ты дашь согласие.

— Прекрасно. Тогда сделай это.

Если он думал, что на этом все закончится и он сможет наконец закрыть глаза и расслабиться, то он глубоко ошибался. Карим все еще был там, наблюдая за ним. 

— Что? — Рявкнул он.

— Есть только одна маленькая формальность.

Неужели. Рашид потер рукой подбородок. 

— И что?

— Чтобы усыновить ребенка в Каджаране, нужно быть женатым.

— Что? Почему, черт возьми, ты не сказал этого раньше? Тогда это бессмысленно.

— У вас нет никого на примете, кого вы могли бы взять в жены?

— Нет! Наверняка есть другой способ?

— Другого пути нет.

— Отлично. И вы обнаружили это только сейчас, когда мы уже на пути в Каджаран?

Карим поклонился. 

— Мои извинения, ваше превосходительство, это беспрецедентная ситуация, я надеялся, что в текстах будет что-то, что могло бы дать некоторое утешение по этому вопросу, но нет. Тексты ясны, усыновлять могут только супружеские пары. Может быть, если вы никого не сможете предложить, я смогу найти подходящего кандидата по прибытии в город Каджаран?

— Ты? Найдешь мне жену?

— Если только в качестве временной меры. — Он поднял руку с ручкой, как будто это не бред, и Рашиду только нужно было это увидеть. — Это было бы просто вопросом удобства.

— А потом?

— А потом ты можешь развестись с этой женщиной, и она сможет идти своей дорогой, а ты сохранишь опеку над Атией. Пожалуйста, будь уверен, когда я говорю, что и брак, и развод в Каджаране это договоренности, которые требуют не более чем росчерка пера.

— Ты сказал то же самое об усыновлении, — проворчал Рашид, — и все же это кажется излишне сложным.

У пожилого мужчины хватило такта печально улыбнуться, когда он поднял руки. 

— Некоторые росчерки пера более прямолинейны, чем другие, но если ты хочешь защитить Атию, это единственный способ.

Рашиду было трудно спорить об этом в такой формулировке, но у него были свои сомнения в том, что Карим выберет ему невесту, каким бы долгим или коротким ни был этот брак. То, что он никогда не рассматривал идею брака, еще не было причиной перекладывать на себя ответственность за выбор жены. 

— Жена, которая мне нужна, что от нее потребуется?

— Ей пришлось бы выступать в роли твоей жены на общественной арене. Она должна быть рядом с тобой во время коронации, если ты, конечно, пройдешь через это. Аналогично, на любых публичных выступлениях, где присутствует смешанная аудитория …

— А что она будет делать ночами?

И впервые Карим в замешательстве посмотрел куда-то вдаль. 

— Жена заполняет постель своего мужа ночью. Чего еще ты ожидаешь от нее?

— Понятно, — сказал Рашид, нахмурившись для придания веса, в то же время абсолютно решив, что Карим не будет участвовать в выборе ему жены. Одно дело, когда кто-то сопровождал его на официальные мероприятия, но кого-то брать в постель, только он решал, кто это будет. — Так и должно быть.

— Значит, ты хочешь, чтобы я подыскал тебе жену?

— Нет. В этом не будет необходимости. У меня есть идея получше. 

Такая, которая показала бы определенной женщине, что, когда он сказал, что не хочет, чтобы она была сиделкой его сестры, ей следовало обратить на это внимание, ей было бы гораздо лучше согласиться с ним и исчезнуть из его жизни так же тихо, как она сделала это из его постели этим утром, или он может просто подумать, что они ещё не закончили.

Временная жена, которая займет его постель, могла бы стать своего рода компенсацией за весь этот безумный сценарий.

— Может быть, — подталкивал Карим, — ты поделишься этой лучшей идеей?

Рашид внезапно повернул голову, поймал взгляд Торы и улыбнулся. Потому что, хотя казалось, что поезд, в котором ехала его жизнь, не просто сменил рельсы, он сменил планеты, впервые за этот безумный день он почувствовал, что снова оказался на месте машиниста.

— Я собираюсь жениться на Виктории.

— Мисс Берджесс?  — Карим забыл, как быть безмятежным, и изрядно разозлился. — Когда ты был так против того, чтобы она заботилась об Атии?

— Я знаю, — сказал он, не в силах объяснить, потому что причина, по которой он был против ее приезда, была причиной, которая делала ее наиболее подходящей для того, чтобы стать его временной женой. — Она мой идеальный план.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Устали мисс Берджесс?

Тора пришла в себя и вздрогнула, увидев, что Рашид наклонился к ней, такой же внимательный и, казалось бы, заботливый, как любая из стюардесс, держа в одной руке что-то похожее на кофейник, а в другой чашку, и это был не кофе, запах которого она почувствовала. Он не удосужился обменяться с ней и двумя словами с тех пор, как она вышла из офиса того адвоката в Сиднее. Что-то определенно произошло.

— Должно быть, я задремала, — осторожно сказала она, выпрямляясь и глядя на часы. Нет, она спала всего несколько минут, и одного взгляда на колыбельку рядом с ней было достаточно, чтобы понять, что Атия все еще спит, ее маленькие ручки откинуты назад по обе стороны от головы.

— Любой бы подумал, что ты слишком много работаешь.

Ее глаза снова встретились с его глазами. Там был хитрый блеск, который заставил ее насторожиться. 

— Ты имеешь в виду, кто угодно, кроме тебя.

— Ну же, ну же, мисс Берджесс, — сказал он, ставя кофе на маленький столик. — Я принес тебе кофе.

Она оглядела каюту, но там было пусто, все бортпроводники предусмотрительно спряталась, ожидая вызова. Даже Карим куда-то исчез. 

— Да, я вижу. Где все? Ты уволил всех стюардесс или что-то в этом роде?

Он улыбнулся, развернул стул перед ней и сел, хотя она почувствовала опасность в изгибе его губ. Она поджала ноги под свой стул. Даже с пространством между сиденьями его длинные ноги слишком далеко заходили в ее пространство. 

— Мне нужно кое-что обсудить с тобой, кое-что, что может принести нам обоюдную выгоду.

Ее глаза закрылись. Да, верно. 

— Я сказала тебе, что я здесь не ради тебя. Я здесь ради Атии, не более того.

— У тебя подозрительный ум.

— Как и у тебя.

Он покачал головой. 

— Речь идет не о том, чтобы переспать с тобой. — Он заколебался, и она задалась вопросом, что осталось недосказанным. — Это касается Атии.

— Как?

Он наклонился вперед. 

— По причинам, о которых тебе не нужно знать, мне нужно усыновить Атию.

Она посмотрела на него безучастно. 

— И как это касается меня?

— Чтобы усыновить ребенка, по какому-то странному закону каджареси, я должен быть женат.

Она проглотила комок в животе, потому что это никоим образом не могло означать, какая безумная идея первой пришла ему в голову. 

— Я повторяю, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, и желая, чтобы ее сердцебиение тоже прислушивалось, — какое это имеет отношение ко мне?

— Это ненадолго, это просто временно. Простая формальность, на самом деле, и тогда через несколько месяцев мы можем развестись.

Снова был этот крен, но на этот раз не было неправильного понимания его слов. 

— Мы?

— Ну, ты и я.

Она моргнула, надеясь, что это скроет потрясение ее чувств, вызванное его ответом. 

— Нет никаких "ты и я".

— Этого не должно быть, ни в каком реальном смысле. Все, что мне нужно, это жена. Кто-то, кто временно исполнит роль матери Атии. Карим говорит мне, что брак должен длиться двенадцать месяцев, чтобы гарантировать, что усыновление соответствует законам Каджарана, но это только в том случае, если я решу остаться. В противном случае все может закончиться в течение недели. — Он улыбнулся, как будто спрашивал ее не более чем о времени суток. — Как я уже сказал, это всего лишь формальность.

— Но год! Есть шанс, что я буду твоей женой целый год!

— Если это случится, тебе не нужно будет оставаться в Каджаране все это время. Как только формальности будут закончены, отправишься домой.

Она посмотрела на кофе, который он налил для нее. Она любила кофе, но сейчас ей захотелось чего-нибудь покрепче.

Она облизнула губы. 

— Кто ты вообще такой?

— Я же тебе говорил. Меня зовут Рашид.

Она покачала головой. 

— Нет. Я познакомилась в баре отеля с человеком по имени Рашид. Он был простым человеком. Мужчина, желающий выпустить пар, как это делают мужчины. Но ты... — Она огляделась. — Ты летаешь в самолете с золотой короной вместо герба, у тебя есть сотрудники, которые кланяются и потакают, и, кажется, ждут каждого твоего слова, называя тебя превосходительством. Итак… Рашид, кто ты такой, что считаешь вполне разумным просить почти незнакомую женщину стать твоей женой, чтобы ты мог развестись с ней, когда это будет тебе удобно?

Его глаза покинули ее лицо, чтобы пройтись обжигающим следом по ее телу, задержавшись на ее груди, прежде чем спуститься ниже. Он улыбнулся. 

— Почти незнакомую? — Он задавался вопросом, его голос был хриплым, царапая саму ее душу. — Мы едва ли незнакомы.

Она скрестила руки и ноги, чтобы остановить покалывание под кожей, с облегчением, когда его взгляд снова нашел ее лицо. 

— Ты меня не знаешь, и я, черт возьми, ничего о тебе не знаю.

— Я не прошу вечности, всего лишь несколько недель твоего времени, а затем ты можешь отправляться домой.

— Я сказала, что больше не буду с тобой спать и уж точно не выйду за тебя.

— Никто ничего не говорил о том, чтобы спать со мной. Прошлой ночью ты сослужила определенную службу, но теперь я ищу кое-что другое.

Она рассмеялась, не уверенная, обижаться или нет. Это было так безумно, что у нее не было другого выбора, кроме как смеяться. 

— Что ж, как бы привлекательно ни звучало твое предложение, чтобы я притворилась твоей женой, нет, спасибо. — Она взглянула на ребенка и заверила себя, что с ней все будет в порядке еще минуту или две, прежде чем она заставила себя встать. Может быть, если бы она направилась в ванную, это могло бы положить конец этому нелепому разговору. Но Рашид тоже поднялся, отступив в сторону и преградив ей путь. — Извини меня, — сказала она. — Мне нужно в туалет.

— Пока нет. Ты не слышала, что я предлагаю взамен.

— Мне нужно повторить "нет"?  Когда мы были в Сиднее, ты очень ясно дал понять, что вообще не хочешь, чтобы я была здесь. Ты ясно дал понять, что не хочешь больше иметь со мной ничего общего, и это прекрасно, потому что я не планирую задерживаться здесь дольше, чем это необходимо для выполнения этой работы. Как только я передам этого ребенка тому, кто будет ее опекуном в Каджаране, поскольку я предполагаю, что из-за отсутствия у тебя интереса это будешь не ты, я отправлюсь домой.

Его глаза сузились. 

— Ну же, мисс Берджесс, как ты можешь сказать "нет", когда так много предлагается?

— Например, что?

— Оплачиваемый отпуск в Каджаране, в комплекте с видом на возможную коронацию с высоты птичьего полета и все торжества, связанные с ней, а также обратный рейс домой на королевском самолете.

Дрожь пробежала по ее спине. 

— Чья коронация?

— Моя.

Бегство. Так вот оно что. Она изо всех сил старалась не покачиваться на ногах. Она изо всех сил старалась не выглядеть ошеломленной. 

— Значит, ты вроде как будущий король?

Он кивнул. 

— Можно сказать и так. В настоящее время в Каджаране нет эмира. Очевидно, я следующий в очереди на трон, если я соглашусь взять на себя эту роль.

Своего рода король. Ну, это было забавно, когда она думала, что он выглядел как бог на кровати только этим утром. Почти понижение в должности, и эта мысль почти вызвала улыбку на ее лице, когда ее не должно было быть.

Она покачала головой. 

— Извини, не интересно.

— Тогда сколько?

— Простите?

— Сколько ты хочешь? У каждого есть цена, назови свою.

Она покачала головой. Она, должно быть, спит или она проснулась в каком-то странном телевизионном игровом шоу, в любую минуту они могут прервать рекламную паузу для одноразовых подгузников или жидкости для мытья посуды. 

— Я же сказала тебе, мне это не интересно.

— Цена!

Она втянула воздух. Она не хотела этого делать. Она не хотела проводить в обществе этого мужчины ни минуты дольше, чем это было необходимо. Ночь, которую она провела с ним, была слишком свежа в ее памяти, страсть, которую он развязал в ней, все еще заставляла ее чувства гудеть от его близости, как будто одного его присутствия было достаточно, чтобы включить их, но потом она подумала о сумме, которую ее кузен украл у нее, и о деньгах обещанных Салли...

Он не скажет "да", сказала она себе, он ни за что не скажет "да", но если ему действительно нужна цифра, если он действительно хочет знать, сколько ей надо, чтобы согласиться на этот безумный план... 

— Хорошо, сам напросился, двести пятьдесят тысяч долларов. Такова моя цена.

И его глаза, возможно, отправили бы ее в ад и обратно, но он улыбнулся, он действительно улыбнулся и ее желудок упал вниз, как кирпич, еще до того, как он сказал свое следующее слово.

— По рукам. — Он повернулся и позвал Карима. — Приготовь все к церемонии.

Тора пошатнулся. 

— Но…

— Никаких но, — сказал он, улыбаясь, как кот, которому достались сливки. — Ты назвала свою цену. Я согласился. Сделка заключена.

* * *

Карим поженил их, аккуратно подогнав церемонию между тем, как Тора кормила Атию из бутылочки и меняла подгузник младенцу. На невесте были только черные брюки и светло-коричневая рубашка с пятнами детского молока на плече.

Это была не церемония как таковая. Они предстали перед Каримом в его белых одеждах и с ее рукой на руке Рашида, Карим произнес несколько слов, прежде чем Рашид опустил свою руку, отбросив ее руку в процессе, и сказал:

— Хорошо, это все, что надо, теперь подписываем усыновление, не так ли?

« А теперь свободна и не путайся под ногами» подумала Тора, чувствуя себя униженной, когда вернулась на свое место к Атии. Значит, так оно и было, никаких, ты можешь поцеловать невесту, никаких поздравлений, шампанского или даже притворства празднования. Она была замужем за Рашидом, согласно закону Каджареси, и это казалось пустым. Она была уверена, что брак не должен казаться пустым. Она всегда представляла, что свадьба станет одним из самых счастливых дней в ее жизни, когда отец поведет ее к алтарю, а мать с гордостью и, без сомнения, со слезами на глазах. Конечно, это было до аварии на планере, в которой они погибли, но даже сейчас ей хотелось бы думать о том, что они где-то там, наверху, одобрительно смотрят на нее в ее великий день...

Она проглотила этот пузырь разочарования, прежде чем он смог стать чем-то большим.

Хотя вряд ли это был ее большой день.

Для нее это было средством достижения цели, точно так же, как и для него, возможностью для нее получить средства, которые она обещала Салли, формальностью для того, чтобы он удочерил Атию. В конце концов, она не хотела выходить замуж за Рашида, даже если он заставлял ее чувствовать себя не более чем дополнением к процессу, как флажок, который был отмечен, или задача в списке дел, которая была вычеркнута.

Он отпустил ее руку, как будто не мог вынести прикосновения к ней. Боже мой, какая разница, ведь прошлой ночью он не мог перестать прикасаться к ней.

С другой стороны, чего она ожидала? Прошлая ночь с таким же успехом могла быть целой жизнью назад. Рашид был другим мужчиной: внимательным, творческим и бесконечно настроенным на ее удовольствие, а она была кем-то, кого даже не узнавала. Импульсивная, безрассудная и наглая в постели. Она вела себя как распутница.

Она глубоко вздохнула, пытаясь обрести спокойствие в мире, который шатался, потеряв равновесие. Прошлой ночью она была в шоке от того, насколько бесстыдной она была, как будто разочарование от предательства Мэтта и отчаяние от того, что она подвела Салли и Стива, выплеснулись на шипучую приливную волну страсти, которая смыла ее моральные ценности. Прошлой ночью не было никакого выключателя, никакого сдерживания, что нехарактерно для девушки, которая обычно не целовалась с парнем, по крайней мере, до второго свидания.

Воспоминания о той ночи должны были стать ее тайным волнением, поводом для улыбки и удивления ее браваде и полному отказу. Не то, о чем постоянно напоминают каждую минуту дня, сталкиваясь со звездой исполнительницей ее ночи удовольствий плоти. Последнее, чего она хотела, это узнать, что мужчина звездной ночи был ее следующим клиентом.

Нет, она не хотела бы, чтобы ее родители были свидетелями этого. Однажды она выйдет замуж по-настоящему. Однажды она найдет мужчину, которого полюбит и который будет любить ее больше всего на свете, и они поженятся под ослепительно голубым небом, а ее родители смогут смотреть на нее сверху вниз и улыбаться.

Однажды.

Она засунула ноги Атьи обратно в ее пижамку и застегнула застежки. 

— Думай о деньгах, — сказала она себе. Подумай о Салли и Стиве и четверти миллиона долларов только за то, что они поженились с Рашидом, сколько бы времени это ни заняло. Даже если ничего другого не будет, теперь у нее будут деньги, чтобы завершить эту сделку, без необходимости просить милостыню в банках. Теперь ничто не остановит Салли и Стива, направляющихся в Германию, на радикально новое лечение, которое могло бы спасти его. Как только ей удастся передать Рашиду реквизиты банковского счета для перевода обещанных средств.

Неудивительно, что она почувствовала легкую пустоту в животе. Затем пилот вернулся, улыбаясь, и лично сообщил им, что они скоро начнут снижение, и заверил их, что все будет хорошо. Все будет хорошо? Она держала Атию на руках и тихонько напевала ей любимый детский стишок, желая обнимать малышку как можно дольше, прежде чем ее придется пристегивать ремнями к креслу капсулы перед посадкой.

После ночи с Рашидом и безумного брака на бумаге она не была уверена, что все когда-нибудь снова наладится.

* * *

Это было сделано.

Карим в короткие сроки оформил документы как на брак, так и на усыновление. Фальшивая жена есть, и Атия была усыновлена, теперь он мог сделать глубокий вдох. Это был единственный предотвращенный кризис.

Его друзья будут смеяться. Рашид женился, как они и предупреждали его. Что ж, он позволит им посмеяться. Это не было похоже на настоящий брак. Дело было не в том, что он был влюблен, как утверждали Бахир и Кадар, и не в том, что он должен был жениться и оплодотворить жену, прежде чем стать коронованным эмиром, как того требовали от Золтана древние тексты Аль-Джирада, когда он женился на принцессе Айше.

Он хмыкнул. Хотя, если бы это было обязательным требованием, он уже хорошо и по-настоящему поставил галочку в этом поле. Воспоминания о страсти прошлой ночи прокатились по нему, как повторы фильма, за исключением того, что это был фильм, в котором у него была главная роль. Ему нужно было только коснуться ее руки, чтобы вспомнить о атласной гладкости ее кожи, и вспомнить изящную женственную красоту изгиба ее бедра, впадинку к нежной округлости ее живота и все места выше и ниже, которые его пальцы, а затем его губы, пересекли.

Он не держал ее за руку ни на секунду дольше, чем было необходимо, и все же простое прикосновение к ней зажгло его воспоминания и разожгло потребность, которая горела внутри него, как угли. В его жизни происходило слишком много событий, усложняя ее женщиной, которая разрушала его мир. Он оглянулся через плечо, через щель в сиденьях, и увидел, что она держит ребенка, как если бы он был ее собственным, младенец с темной невинностью смотрел на нее, пока она говорила слова, которые он не мог разобрать. Что это? Атия не имела к ней никакого отношения.

Так почему же она, казалось, так сильно заботилась о ней?

В конце концов, Атия должна была быть его сестрой, даже если сестрой, о которой он никогда не просил и не хотел. И неправильность всего этого дошла до него, и что-то внутри него оборвалось.

Он встал со своего места, решив сказать ей об этом, но, подойдя ближе, понял, что она разговаривает не с ребенком, а поет ему какую-то колыбельную и так пристально смотрит на младенца, что не слышит его приближения.

Сначала он не прерывал, на мгновение он не мог, потому что он был прикован к месту, потому что по какой-то причине он узнал мотив. Ноты были похоронены, но они были там, и они были правдивы, и каждая нота, которую она пела, была как лопата в его животе, обнажая все больше.

— Что ты поешь? — Прорычал он, когда больше не мог ждать, потому что должен был знать.

Ее пение прекратилось, и она подняла подозрительный взгляд, широко раскрыв глаза, обнаружив его так близко. 

— Просто колыбельная. Я думаю, что это персидская. А что? — Спросила она, и подозрение сменилось беспокойством, когда она всмотрелась в его черты. — Что-то не так?

Он не знал. Все, что он знал, это то, что в его животе что-то бурлило, отчего его бросало в холодный пот и по коже бежали мурашки. Откуда он мог узнать мелодию колыбельной, которую, он был уверен, никогда раньше не слышал?

Она смотрела на него, как будто он был сумасшедшим или хуже... Он искал что-то, о чем он мог бы спросить, чтобы скрыть свое замешательство. Его взгляд упал на младенца.

— Как она? — Выдавил он, его разум требовал вспомнить, почему он здесь. — Я думал, младенцы должны кричать во время полета.

Ее сомневающиеся глаза сказали ему, что она знала, что он вернулся не для того, чтобы обсуждать привычки детей летать. 

— Она спокойный ребенок. Ты передумал? Не хочешь подержать ее немного?

Он отвел взгляд, гадая, куда делся его гнев. Он был уверен, что был зол, когда встал со своего места, но теперь он задавался вопросом, почему.

— Только у меня сложилось впечатление, что ты мало общался с детьми. У тебя нет других братьев или сестер?

— Нет.

— За детьми нетрудно ухаживать, — сказала она. — Им просто нужно знать, что их любят.

Что ж, в этом-то и заключалась проблема. Как он должен был дать ребенку понять, что его любят, если он не был до конца уверен, как это должно было работать? Что он мог предложить? 

— Послушай, — сказал он, — я действительно подошел только, чтобы убедиться, что тебе удобно.

Лжец.

Она тоже это знала, и все же попыталась улыбнуться. Нервная улыбка. Она прикусила нижнюю губу зубами, прежде чем сказать:

— Рашид, теперь, когда ты здесь, могу я спросить тебя кое о чем?

— О чем?

Затем загорелась надпись «пристегнуть ремень безопасности», и она положила ребенка обратно в капсулу, застегнула застежку на животе и проверила ремень безопасности. Когда она снова подняла взгляд, ее зубы снова царапали нижнюю губу.

— Дело только в деньгах. Мне нужно, чтобы их перевели как можно скорее.

Он выдохнул со вздохом, когда негодование просочилось в его разум, как черные чернила, изгоняя его замешательство тем, с чем ему было гораздо удобнее. 

— Деньги. — Он кивнул. Теперь было кое-что, что имело смысл. Было кое-что, что он мог понять. — Мы не женаты и десяти минут, а тебе не терпится заполучить в свои руки свои драгоценные деньги.

— Прошу прощения? Ты тот, кто не мог дождаться посадки самолета до того, как мы поженились. Я выполнила свою часть сделки.

— Ну, теперь мы женаты, не так ли? Поэтому я подумал ...

— Что подумал? Что можешь внезапно начать диктовать условия?

 Если она так думала, то, возможно, пришло время начать их менять. Он был безмерно счастлив, что она отвела разговор от того, где он чувствовал себя таким уязвимым, и целенаправленно уперла его в деньги.

— Ты тот, кто согласился заплатить мне, если я соглашусь выйти за тебя замуж.

— О, ты получишь свои деньги, мисс Берджесс. Но я должен сказать, я разочарован, что ты так низко ценишь свои услуги. Я бы заплатил миллион долларов, может быть, даже два, за удовольствие иметь тебя в своей супружеской постели.

Ее лицо вспыхнуло ярко-красным. 

— В нашу сделку не входило, что я буду спать с тобой. Я же говорила тебе, что этого не произойдет.

Конечно, он дразнил ее. У него не было намерения прикасаться к ней снова: он все еще был расстроен из-за того, что потерял себя слишком сильно и слишком глубоко, но ее реакция необычайно понравилась ему, и он наслаждался этим. 

— Но ты также сказала мне, что не выйдешь за меня, и посмотри на нас сейчас, счастливые молодожены.

— Ты не можешь заставить меня спать с тобой. Это бессовестно.

Он наклонился, положив одну руку на спинку ее сиденья, а другой играя с прядью волос, выбившейся из ее пучка.

— Тебе не кажется, что уже поздновато проявлять высокие моральные качества? Кто та, кто подцепил меня в баре? И после прошлой ночи я знаю, что ты не застенчивая, скромная девственница. Отнюдь нет. Зачем притворяться, что ты не хочешь повторения прошлой ночи так же сильно, как и я?

Она сглотнула, и он проследил за движением ее подбородка и горла, и его пальцы отпустили ее волосы, чтобы провести линию таким же образом.

— Я знаю, что ты думаешь обо мне, что я обычная дешёвка.

— Я думаю, что ты как раз таки стоишь дороже и не так проста, как кажешься. Но я готов заплатить цену, которую ты просишь.

— Иди к черту!

— Я не сомневаюсь, что именно там я и окажусь. Но не волнуйся, моя очаровательная жена, твоя репутация или то, что от нее осталось, со мной в безопасности. У меня нет ни малейшего намерения, повторять вчерашнее представление.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Город Каджаран вырос из золотых песков пустыни, как будто он возник из него органически, здания были построены из кирпичей, сделанных из грязи, сена и самого песка пустыни, поэтому их стены местами сверкали, когда свет падал на крошечные кристаллы, когда они проходили мимо, но больше всего очаровывали Тору люди.

От аэропорта улицы были заполнены людьми, размахивающими флагами и хлопающими в ладоши: счастливые, улыбающиеся люди. Женщина в ярких одеждах держала своего маленького ребенка высоко, чтобы он мог лучше видеть, как они проходят, у сгорбленного старика, опирающегося на трости, по его кожистым щекам текли слезы, но улыбка была такой широкой, что было очевидно, что это слезы радости. И тогда ее осенило, что это было для Рашида, человека, который скоро может стать их эмиром, правителем Каджарана, человека, который был ее новым мужем.

Тот самый мужчина, с которым она провела незаконную ночь секса. Человек, который всего час назад заверил ее, что повторного представления не будет. Она задрожала, мышцы между ее бедер напряглись от внезапного прилива жара, несмотря на его заверения. Это было безумие, она должна быть измотана после ночи недосыпания и международного перелета через полмира, даже если это было в роскошной обстановке частного самолета, но, глядя на Рашида, она никогда не чувствовала себя более живой, никогда она не чувствовала себя более осознающей свою сексуальность.

Должна ли она поверить ему, когда он сказал, что это больше не повторится? Или она просто не хотела? О Боже, было бы намного проще, если бы она могла просто ненавидеть его. В конце концов, он втянул ее в эту сделку. Не без ее согласия, но он сделал все возможное, чтобы заставить ее чувствовать себя маленькой и корыстной.

Но ... между ними все еще была та ночь, та невообразимая ночь наслаждения, как она могла ненавидеть мужчину за это? И с тех пор были моменты, когда буйство стихало, и он выглядел потерянным, одиноким и таким болезненно печальным, что ей хотелось протянуть к нему руку. Потому что кто бы, не смог полюбить крошечного ребенка? Что пошло не так в его жизни, что он чувствовал, что не может этого сделать?

Она хотела бы ненавидеть его. Тогда ее не тянуло бы к нему. Тогда она не чувствовала бы этого проклятого притяжения. Он сказал ей, что повторного представления не будет, но, когда дошло до дела, если бы он пришел к ней ночью, она сомневалась, что у нее хватило бы сил сказать ему "нет". Когда она вспомнила их единственную ночь, которую они провели вместе, каким властным мужчиной он был тогда, и все способы, которыми он доставлял ей удовольствие, было трудно представить, почему она вообще могла не хотеть этого.

Она смотрела в окно на людей, выстроившихся вдоль улицы, всем так хотелось хоть мельком увидеть этого человека, который мог бы править ими, чувствуя себя мелкой и поверхностной и ненавидя себя прямо сейчас. Сегодня здесь творилась история, и даже в своем несущественном виде она была частью этого, но все, о чем она могла думать, был только секс.

Что ж, в этом тоже была вина Рашида. Та ночь, которую они провели в объятиях друг друга, должна была за многое ответить.

— Это ты организовал весь этот приветственный комитет? — Услышала она, как Рашид спросил Карима, и Тора посмотрела на него, потому что его голос звучал так же напряженно, как выглядела его челюсть, и так же неудобно, как это должно быть. Впервые она увидела, что Рашид выглядит как человек, который не уверен в своем месте в мире, и она была заинтригована. Он не был похож на человека, который сомневается в себе.

— Хорошие новости имеют способность быстро распространяться, — ответил Карим, пожав плечами. — Даже в Каджаране, где интернет не так легко доступен, как на западе. Люди долго ждали, чтобы увидеть флаг Каджареси, развевающийся на королевском лимузине. Мы приветствуем твое возвращение.

— Если я собираюсь это сделать, — сказал Рашид, — мне понадобится помощь.

Если Тора не ошиблась, то на его лбу в этой машине с кондиционером блестели капельки пота. Карим улыбнулся, даже склонив голову, как будто Рашид сказал именно то, что он хотел от него услышать. 

— Разумеется, я в твоем распоряжении.

— Спасибо, — поблагодарил Рашид. — И у меня есть друг, которому неожиданно пришлось возглавить свою страну. Я хотел бы обратиться к нему за советом.

— Вы имеете в виду шейха Золтана, короля Аль-Джирада.

— Да. Ты его знаешь?

— Но, конечно. Аль-Джирад и Каджаран были друзьями с древних времен. Ему здесь будут очень рады. Это еще больше укрепило бы связи между нашими двумя странами.

Рашид, казалось, расслабился, сделав глубокий вдох и подняв руку в знак приветствия, когда они проходили мимо ликующих зрителей. Он посмотрел в другую сторону и заметил, что Тора наблюдает за ним, когда его взгляд скользнул мимо нее. Её глаза тут же устремились от него. 

— Что?

— Ничего, — сказала она, качая головой, впервые почувствовав некоторую жалость к этому человеку, который, казалось, попал в мир, созданный не им. Ничего такого, что она могла бы ему сказать или что он, во всяком случае, хотел бы услышать.

* * *

Лимузин замедлил ход, ожидая, пока откроются высокие металлические ворота, выполненные в виде двух павлинов. 

— Я взял на себя смелость поселить вас в Старом дворце, — сказал Карим, когда они двинулись по длинной, обсаженной пальмами подъездной дорожке. — Эмир Малик построил шесть новых дворцов за время своего правления, все они более современные, и вы можете использовать один из них для своей базы, но для вашего удобства и ради сохранения традиций, я чувствую, что Старый дворец будет более подходящим.

Тора сглотнула, когда увидела из своего окна здание в саду пальм и зелени, изгиб куполообразной крыши здесь, вид декоративной оконной арки там, фрагменты, которые обещали фантазию. Но, конечно, они направлялись во дворец. Где еще мог бы жить эмир? А потом пальмы расступились, и машина медленно покатила мимо фонтана размером с небольшое озеро, в котором были изображены жеребцы из блестящего мрамора, стоящие на задних ногах, их гривы развевались на легком ветерке, когда они гарцевали в бурлящей воде, которая сверкала на солнце, как драгоценные камни. Но, хотя фонтан был впечатляющим, он был просто аксессуаром для дворца. Тора бросила один взгляд и поняла, что оставила свой старый мир позади и ступила на страницы сказки. Несомненно, это было самое красивое здание, которое она когда-либо видела, с декоративными арками и рядами колонн и золотым куполом, украшающим крышу, и весь эффект был столь же романтичным, сколь и впечатляющим.

Лимузин подкатил к остановке под входом с колоннадой, затененным от непогоды, и перед лестничным пролетом, где в ожидании стояла дюжина мужчин в форме, одетых в цвета флагов, которые она видела развевающимися на улицах.

— Добро пожаловать домой, ваше превосходительство, шейха, — сказал Карим, кивнув, когда один из охранников шагнул вперед, чтобы открыть дверь.

Шейха? Тора сглотнула, отстегивая переноску Атии и готовясь войти в этот странный новый мир, конечно, предположила она, она должна быть шейхой, если она замужем за шейхом. Она заметила мрачно сжатую челюсть Рашида. Она была замужем за этим человеком. Все равно что прикованная к шейху. Сказка ли? И тут вдруг Тора засомневалась в этом.

* * *

— С вашего позволения, шейха Виктория, — сказал Карим с поклоном, жестом приглашая ее войти, — это ваши апартаменты.

Тора пошатнулась. Она думала, что снаружи от дворца захватывает дух, но когда она вошла внутрь, в воздух, наполненный ароматом жасмина и мускуса, поняла, что находится в какой-то сказочной стране. Стены были украшены позолотой и мозаикой, стулья и столы инкрустированы перламутром. Это был праздник для глаз, и куда бы она ни посмотрела, ее внимания требовало другое произведение искусства. Это было все, что она могла сделать, чтобы не разинуть рот. Это было все, что она могла сделать, чтобы не убежать. Все еще одетая в свою удобную, потрепанную путешествиями униформу, в то время как все вокруг нее было экзотично и красиво, она никогда не чувствовала себя более неуместно.

Карим показывал им апартаменты, которые поглотили бы весь ее дом в Сиднее и при этом оставили бы достаточно места для проживания, и это без учета террасы с видом на бассейн и сад за ее окнами, где заходящее солнце освещало все, включая ряд гор вдалеке в рубиновом сиянии. Это было совершенно волшебно, и это было только снаружи.

Сама спальня была огромной, в ней стояла великолепная позолоченная кровать с балдахином, была приготовлена комната для Атии и еще одна комната для Юсры, местной девочки, которую назначили ее няней, а в главной ванной комнате была ванна, в которой можно было использовать некоторые из домашних бассейнов.

Ее люкс. Все ее. Это означало, что Рашид будет спать в другом месте, и впервые с момента прибытия Тора начала расслабляться. Если она хотела избежать встречи с Рашидом, ей никогда не нужно было покидать безопасность своей комнаты.

Она с тоской посмотрела на кровать с балдахином. Уставшая как от путешествия, так и от эмоциональных американских горок последних часов, прошедших с тех пор, как она вошла в кабинет своего кузена, она уже представляла, как погружается в блаженный сон среди подушек. Завтрашнего дня будет достаточно, чтобы собрать обещанные Рашидом средства и сообщить Салли, что они поступят. К тому времени она, возможно, сможет звучать убедительно, когда скажет Салли, что ее задержка с возвращением домой была вызвана не чем иным, как простой просьбой остаться, пока Атия устроится. Не то, чтобы кто-то мог поверить ей, если бы она сказала им правду. Но это может подождать до завтра. Как только Тора искупает и накормит Атию и убедится, что ей удобно, кровать будет первым местом, куда она направится.

— А за этой дверью, — продолжил Карим, открывая дверь из искусно вырезанного дерева, — находятся апартаменты вашего превосходительства. Комнаты, конечно, смежные.

— Ну конечно, — сказал Рашид с ухмылкой в сторону Торы.

Она поняла, что он снова дразнит ее. Не более, чем насмехаться над ней. И все же внезапно огромная квартира Торы показалась мне недостаточно большой.

Атия закричала, становясь беспокойной, и Тора схватилась за свой шанс.

— Если это все, с вашего позволения? — Спросила она, не желая заходить в апартаменты Рашида. — Я позабочусь об Атии. У нее был долгий день.

— Разве Юсра не может позаботиться о ребенке вместо тебя? — Спросил Карим, указывая на стоящую рядом девушку — Ты не хотела бы поужинать вместе с нами?

В то время как глаза девушки смотрели на Тору с надеждой, темные глаза Рашида заблестели, уголки его губ приподнялись. Он знал, что она избегает его, но прямо сейчас ей было все равно.

— Конечно, я буду рада помощи Юсры, — сказала Тора, улыбаясь девушке, не только потому, чтобы не обидеть ее, но и потому, что она действительно была бы признательна за помощь, особенно когда сон так сильно тянул ее, — но Атия недавно пережила много изменений, и пока она не устроилась я бы хотела сохранить какую-то рутину в ее жизни. Кроме того, я уверена, что вам с Рашидом нужно обсудить много вопросов, которые не требуют моего участия.

— Как пожелаете, — сказал Карим с поклоном, и Тора с удивлением увидел в его глазах что-то похожее на одобрение. — Я распоряжусь, чтобы тебе принесли еду. — Он коснулся пальцами лба Атии, произнес благословение ребенку и пожелал Торе спокойной ночи.

— Увидимся позже, — сказал Рашид.

— В семь утра за завтраком? — Предложила Тора, отказываясь признавать скрытую угрозу в его словах. — Это было бы идеально. Нам также нужно обсудить некоторые детали. Спокойной ночи.

Блеск его глаз и раздувающиеся ноздри сказали ей, что ему не нравится, что она диктует условия, когда они встретятся, или когда его так быстро спроваживают. Без сомнения, ему тоже не нравилось, когда ему напоминали о его части сделки. Жестко. Он обещал, он мог заплатить, значит так и сделает.

— Пойдем, — сказала Тора, поворачиваясь к Юсре. —Давай сейчас искупаем Атию.

Со шорохом одежды Карима она услышала, как он исчез вместе с Рашидом через смежную дверь, и Тора снова смогла дышать.

* * *

Встреча с Золтаном приближалась. Рашид почувствовал, как напряженная боль в животе немного ослабла, но этого было достаточно, чтобы он мог дышать глубже, чем с момента прибытия в Каджаран. Он смотрел со своей террасы на сады, окружающие обширный бассейн внизу. Вокруг него дворец спал. Ночь опустилась быстро, и теперь небо над головой было бархатным саваном иссиня-черного цвета.

Золтан прибудет через три дня, к нему присоединятся Айша и дети, а также Бахир и Кадар со своими семьями за день до коронации. В последний раз они были вместе в Мельбурне на свадьбе Кадара шесть месяцев назад. Для братьев пустыни было бы хорошо снова быть вместе, хотя когда-то их было всего четверо, а теперь каждый раз, когда они собирались вместе, казалось, что их становится больше, жены и дети увеличивают их число. Он покачал головой. Такая возможность была бы немыслима даже несколько лет назад, когда один за другим его братья вступали в брак.

Он остался один. Он не брал в расчет свой поспешно придуманный брак с Торой. Это было не так, как если бы она была настоящей женой. Она уйдет в считанные недели, даже если их брак должен был продлиться год на бумаге. В некотором смысле было прискорбно, что его пустынные братья и их жены вообще встретятся с ней, потому что они должны были соблюдать это временное соглашение. Он услышал какой-то звук и покосился туда, где находились апартаменты Торы, но ночь снова погрузилась в тишину, единственным звуком был шелест пальмовых листьев на едва уловимом ветерке.

Он вздохнул. Что ж, пусть его братья думают все, что захотят. Сейчас у него были гораздо более важные вещи, о которых нужно было думать, например, о стране, полной людей, которым годами предлагали лакомые кусочки, где эмир разбогател на доходах от добычи полезных ископаемых. Все должно было измениться. Меньше денег было бы потрачено на дворцы и безделушки. Больше денег пошло бы на финансирование школ и больниц, особенно за пределами города, где потребности оставались незамеченными и часто игнорировались, когда они были.

Его хватка на алебастровой балюстраде балкона усилилась до боли в костяшках пальцев. Было легко увидеть, в чем заключаются несправедливости, но нужно было так много решить. Мог ли он решить проблемы последних тридцати лет плохого управления?

Почему он вообще рассматривал это?

Но кто-то же должен был это сделать, разделить богатства и перетащить эту страну в двадцать первый век и он был следующим в очереди на трон.

Его внутренности снова сжались сильнее. Боже, что он вообще здесь делает? Днем он был инженером-нефтяником, а ночью слыл плейбоем. Помимо его ДНК, какими качествами он обладал, чтобы управлять страной? Он огляделся по сторонам. Снова раздался тот звук. Ребенок, он понял. Но на этот раз было нечто большее.

Она снова пела эту песню.

Одновременно притягиваемый и отталкивающий, он наблюдал, как Тора вышла из своей комнаты, держа ребенка на руках, когда она пела мягкие, успокаивающие слова колыбельной, которую он никогда не знал, и все же это каким-то образом затронуло какую-то глубокую часть его. Он растворился в тени, пока она покачивалась в ночном воздухе, напевая слова утешения и покоя, ее волосы были убраны в этот проклятый пучок, именно так, как ему нравилось, в то время как голубой свет от бассейна внизу делал ее длинную белую ночную рубашкупрозрачной, так что она плыла, как облако, вокруг ее стройной ноги и щекотала верхушки ее босых ступней.

Он проглотил всплеск похоти, наблюдая за происходящим, завороженный.

Ветерок играл с подолом ее ночной рубашки, меняя тени и нашептывая обещания, когда она пела об абрикосах, голубях и водопадах, и некоторые из ее слов были неправильными или неправильно произнесены, но это не имело значения, потому что общий эффект все равно был прекрасным.

Она была прекрасна.

Он стоял в тени, и его сердце билось слишком быстро из-за тайны, которую он не понимал.

Он стоял там совершенно околдованный.

Околдованный и жесткий.

Она закончила песню, последние сладкие ноты растаяли в ночном воздухе, ребенок на ее руках спал. Она повернулась, чтобы вернуться в дом, в тот же момент, когда он вышел из тени. Она ахнула.

— Тора.

Она сделала глубокий вдох, а потом еще один. 

— Ты напугал меня. Что ты делаешь на моей террасе?

Он оглянулся на пройденный путь.

  — Похоже, у нас есть смежные террасы, а также смежные апартаменты.

Ее глаза моргнули от разочарования, прежде чем закрыться. 

— Что ж, спокойной ночи.

— Тора, подожди.

— Зачем? Атии нужно вернуться в постель.

Он посмотрел на ребенка, на ее умиротворенное лицо в руках Торы, не обращая внимания на электричество, заряжающее воздух между ними. 

— Она спит.

— Это то, где я хочу быть.

— Тора.

— Почему ты здесь?

— Я не мог уснуть.

— Нет, — сказала она, ее мягкий голос дрожал в бархатной ночи. — Почему ты здесь? Чего ты хочешь?

Мгновение спустя он ответил.

  — Тебя.

В этот момент Тора потерял всякое представление о времени, всякое представление о пространстве. Потому что Рашид стоял там в одних только тонких белых пижамных штанах, низко надвинутых на бедра, что не скрывало его возбуждения. И его грудь была обнажена, и в его глазах она могла видеть муку, и прямо сейчас он выглядел так, как будто его изваяли в тени. А потом он придвинулся ближе, и она увидела, что в его темных глазах было нечто большее, чем мука, что-то гораздо более плотское.

Она вздрогнула от макушки головы до кончиков пальцев ног, которые свернулись на прохладной брусчатке, пытаясь ухватиться за мир, в котором она была чужой.

— Рашид ... — Но он уже шагнул ближе, вторгаясь в ее пространство, даже когда она отступила, ее руки защищали ребенка, оставляя ее беззащитной, когда его пальцы запутались в ее волосах. — Рашид ...

А потом его губы коснулись ее губ, и она вдохнула его, и он был теплым, мускусным и мужским, и его вкус и запах заставили ее вернуться туда, где она была в ту первую ночь. Так хорошо. Настолько хорошо, что ее тело ожило с такой готовностью, как будто его губы щелкнули выключателем.

О, Боже.

Она не собиралась его выключать.

Его губы были мягкими, как ночное небо, движение его языка, как падающая звезда, для ее чувств, и в воздухе вокруг них царила магия.

Инстинктивно она открылась ему, она знала его, и его поцелуй стал глубже. Закаленный. Когда он наклонил голову и притянул ее ближе. Раздался пронзительный крик. Протест между ними. И внимание Торы вернулось к ребенку у нее на руках туда, где оно должно было быть до того, как ее соблазнили тени. Она отвернула лицо, высвобождая руку, чтобы надавить на твердую стену его обнаженной груди.

— Рашид, прекрати.

Он моргнул, снова почувствовав себя сбитым с толку. Эта женщина что-то с ним делала. Она заставила его забыть о себе и своей решимости сдерживать свои эмоции, когда он был рядом с ней. Она заставила его забыть обо всем. Он был настолько ослеплен похотью, что совершенно забыл о ребенке на ее руках, своей собственной крошечной сестре. Он все время знал, что будет дрянью, ухаживая за младенцем, и все равно ему было стыдно.

— Прости... с ней все в порядке?

— С ней все в порядке, — сказала Тора, укачивая ее на руках. — Никакого вреда не причинено. — Хотя дрожь в ее голосе говорила ему об обратном. — Может, тебе лучше вернуться в свою комнату?

Он потянулся к ней. Он не хотел уходить. 

— Тора... — но она отвернулась.

— Прекрати это! Неужели ты совсем не заботишься об этом ребенке?

— Я удочерил ее, не так ли?

— Счастливая Атия.

— Послушай, — сказал он, качая головой и обращая ее к небесам, — я не просил брать на себя заботу о младенце. Я ничего не знаю о детях.

— Ну, может быть, тебе стоит начать учиться, потому что, честно говоря, Атия заслуживает лучшего. У тебя десятинедельный ребенок, который потерял своих родителей, и ты относишься к ней как к чему-то, что хотел бы засунуть куда-нибудь в картотечный шкаф и забыть. Неужели ты не понимаешь? Она не вещь, Рашид, она ребенок. Ребенок. Ее нужно лелеять, а не просто терпеть. Ей нужны любовь, улыбки и кто-то, кто действительно заботится о ней. Вместо этого она застряла с тобой, угрюмым, обиженным, несчастным тобой и я не могу понять, почему ты должен быть таким. Ты что, забыл, каково это быть ребенком?

Его челюсть была так крепко сжата, что он почувствовал, как напряглись мышцы. 

— Нет, на самом деле я этого не делал, но будь уверена, я не планирую отправлять Атию в школу-интернат, чтобы за ней присматривали незнакомые люди при первой же возможности, так что, полагаю, я кое-что знаю о воспитании детей, даже если это и близко не соответствует твоим высоким стандартам. Но все равно спасибо, что так лаконично указала на мои недостатки. — Он повернулся, чтобы уйти, и на этот раз именно она остановила его.

— Рашид, — сказала она, в ее нежных глазах мелькнуло беспокойство. — Это то, что случилось с тобой? Сколько тебе было лет, когда тебя отослали?

— Это не имеет значения, — сказал он со вздохом, проводя рукой по волосам. — Кроме того факта, что это делает меня самым бесполезным человеком, которого когда-либо назначали опекуном кого-либо, не говоря уже о таком младенце, как Атия. — Он посмотрел на ребенка, теперь снова успокоившегося. — Она заслуживает лучшего. — Он поднял глаза на Тору. — Прости, что я тебя прервал. Спокойной ночи, — сказал он и ушел.

Тора, затаив дыхание, вернулась в свои апартаменты, встретив идущую в другую сторону Юсру с расстроенным видом. 

— Все в порядке? Я слышала голоса, — сказала она, увидев ребенка на руках Торы. — О, нет. Я должна была проснуться. Она плакала? Мне так жаль, что я не дала вам поспать, пропустив это.

— Все в порядке, — успокоила ее Тора. — Обычно я бы бодрствовала в это время, я была только наполовину в состоянии сна. Возвращайся в постель.

И молодая женщина поклонилась. 

— С вашего разрешения, шейха.

— Зови меня Тора, — сказала она. — Меня это гораздо больше устраивает.

— Но ...?

— Тора, — настаивала она. — Как я называю тебя Юсра. В конце концов, мы обе заботимся об Атии. Мы должны быть друзьями.

Молодая девушка неуверенно улыбнулась и еще немного поклонилась.

— Если вам угодно, шейха, — и Тора улыбнулся, когда молодая женщина удалилась.

Тора уложила Атию обратно в постель и некоторое время наблюдала за ней, поражаясь тому, какой спокойной она была после того, как ее мир перевернулся с ног на голову, мир, с которым в десять недель она только начинала справляться. Тора провела кончиком пальца по её пухленькой щеке. Она была маленькой милашкой.

Её должен полюбить собственный брат. Что случилось, что он чувствовал себя настолько неспособным любить Атию? Какое у него было детство? Школа-интернат, причем с самого раннего возраста по слухам. Но почему, когда его отец только недавно умер? Зачем ему было отдавать своего ребенка?

Она забралась обратно в постель и поджала колени под скрещенные руки, стараясь не думать о том, что в Сиднее середина дня, а не середина ночи, стараясь не думать о встрече с Рашидом за завтраком, о которой она просила, и которая теперь казалась такой близкой, время приближалось к каджарийскому утру. Думая вместо этого о том, как она могла бы помочь ему преодолеть все недостатки, которые, как он думал, у него были, и сблизить его с крошечной сестрой.

Она думала, что ей не все равно все это, потому что она хотела бы, чтобы Атия была счастлива. Она вытянула ноги и откинула голову на свои глубокие, гостеприимные подушки. Это не имело ничего общего с болью, которую она чувствовала в глазах Рашида. 

Все, чего она хотела, это чтобы Атия была счастлива.

Это было все.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мягкое небо за ее окнами было покрыто слоями розового и голубого, как сахарная вата, когда встала Тора. Атия булькала и осматривала свои руки и пальцы, когда Тора выглянула из-за ее койки.

— Доброе утро, красавица, — сказала она, только чтобы быть вознагражденной широкой, липкой улыбкой, которая заставила ее сердце петь. — О, ты моя, милая, — сказала она, поднимая ее, когда появилась Юсра с подносом кофе.

— Она проснулась? — Спросила девушка.

— Да, и она улыбается. Смотри, — И Юсра подошла ближе и пощекотала ей животик, а малышка задрыгала ножками и издала звук, похожий на икоту, и обе женщины засмеялись.

Они играли с ней, пока не подошло время встречи Торы с Рашидом. Снаружи, на террасе, шли приготовления, она слышала, как кто-то отдавал распоряжения, пока персонал накрывал стол на двоих. Завтрак на террасе с видом на бассейн? Это было бы достаточно приятно, если бы только не напоминало ей о том, что произошло на террасе прошлой ночью.

Она закрыла глаза, скрутила волосы в пучок и приколола его к голове, пытаясь сосредоточиться на том, как она собирается свести Рашида и Атию, и не думать об этом поцелуе. Ей действительно нужно было бы держаться на расстоянии, особенно когда бархатные тени ночи ласкали ее душу и затуманивали ее логику. Больше никаких ночных блужданий для нее. Больше не предполагать, что она была одна. И определенно больше никаких поцелуев. Она прикоснулась пальцем к губам, удивляясь, как мужчина, такой жесткий и холодный, может быть таким нежным и теплым...

Она покачала головой, чтобы прогнать эту мысль. О, нет. Она бы не повторила эту ошибку снова. Если бы она не держала Атию, она не знала, чем бы это могло закончиться.

Лгунья. Она точно знала, чем.

На спине.

Или в душе.

Нет! Она не могла позволить себе думать о той ночи в Сиднее. Это было в прошлом, когда они были не более чем незнакомцами в ночи. Теперь все было по-другому. У нее была работа, которую нужно было сделать, и она докажет ему, что он не может просто щелкнуть пальцами, чтобы добиться своего. Если она больше ничего не добьется до своего отъезда, она покажет ему, что он может любить Атию.

Она в последний раз проверила прическу и макияж, прежде чем нанести нейтральный блеск для губ. Такая, хладнокровная и профессиональная, по крайней мере, снаружи, именно такой, какой ей нужно было быть для этой встречи. Сегодня она не позволит ему вывести ее из себя. Кроме того, она была слишком счастлива, чтобы волноваться. Потому что Атия улыбнулась.

* * *

Когда она подошла, Рашид уже сидел за столом и читал какие-то бумаги. Солнце все еще стояло достаточно низко, чтобы не причинять им неудобств, но в воздухе чувствовалось обещание жары. Он неодобрительно взглянул на нее. 

— Тебе что, больше нечего надеть?

Тора вздохнула, садясь. Если она думала, что его откровенность прошлой ночью могла бы сделать его отношение к ней менее враждебным, она ошибалась. Стены между ними снова воздвиглись, не то чтобы она собиралась позволить ему испортить ей хорошее настроение. 

— И тебе доброго утра. Надеюсь, ты хорошо выспался.

Он хмыкнул, когда появился официант, положил салфетку ей на колени и принес блюдо с йогуртом и фруктами, прежде чем спросить, не хочет ли она чаю или кофе. Она улыбнулась и попросила кофе, ожидая, пока его нальют, все время осознавая, что мужчина напротив кипит там, со своего места.

— Прекрасное утро, — сказала она, когда официант удалился.

— Ты не можешь ожидать, что будешь носить... — он презрительно кивнул в сторону ее одежды, игнорируя то, что она сказала, — ... это каждый день.

Тора посмотрела на свою одежду, на рубашку и юбку с короткими рукавами, свежую и, насколько она знала, без детской рвоты. 

— А что не так с тем, что на мне надето?

— Ничего, если тебе нравятся эти скучные рубашки, которые ты, наверное, называешь униформой. Для справки, мне они не нравятся.

— На тебе тоже рубашка. — Хотя, честно говоря, она была чертовски сексуальнее, чем у нее, белый хлопок был таким тонким, что она могла видеть оттенок его кожи и темные круги ареол там, где ткань касалась его груди. Черт. Она отвела взгляд и сосредоточилась на своем кофе.

— Ты не могла найти что-нибудь более подходящее?

— Забавно, — сказала она с улыбкой, отказываясь поддаваться мрачному настроению Рашида, — но по какой-то странной причине я, кажется, оставила всю свою курортную одежду дома. Поди разберись. — Она пожала плечами. — Кроме того, мне действительно нравится моя форма. Это удобно, практично и отпугивает мужчин ну, обычно это отпугивает мужчин ... за исключением присутствующих, конечно. —  Ее подруга Салли всегда шутила, что она надевает свою униформу как форму самозащиты от нежелательного внимания, она была не совсем права, но, как правило, это не вызывало у Торы особого интереса со стороны противоположного пола. — Мужчинам не должны нравиться женщины с книжной внешностью. Если подумать, ты пропустил эту заметку?

Он нахмурился. 

— Что тебя так развеселило?

— Ты имеешь в виду, помимо того, что я вижу тебя? — Спросила она, ухмыляясь, потягивая кофе, наслаждаясь пьянящим ароматом пряного напитка, прежде чем продолжить:

— Прекрасный день. Атия улыбнулась этим утром. Может быть, тебе стоит попробовать как-нибудь вырвать листок из ее книги.

— Она улыбнулась, — сказал он, слегка нахмурившись. — Это хорошо?

— Это лучше, чем хорошо, это здорово. Это первая улыбка, которую я вижу у нее. Ты ведь хочешь, чтобы она была счастлива, не так ли?

— Конечно, — сказал он с такой уверенностью, как будто эта идея никогда не приходила ему в голову. А потом он кивнул, и его взгляд смягчился. — Конечно, да, я хочу, чтобы она была счастлива.

—Вот так, — сказала она, чувствуя, что он не был безнадежным человеком, которого изображал, и что он преодолеет все, что мешало ему принять свою новую роль. — Клянусь, ты не сможешь удержаться и влюбишься в нее, когда она тебе улыбнется. Жаль, что я не принесла ее сейчас, чтобы ты мог сам убедиться.

Он выглядел растерянным, не зная, что сказать дальше, как будто снова оказался на незнакомой территории. 

— В любом случае, — сказал он, — предполагается, что ты жена эмира. Ты не можешь носить это каждый день, ты будешь выглядеть нелепо. Карим сказал мне вчера вечером, что подготовил для тебя целый гардероб одежды.

— О. — Это то, о чем это было? Прошлой ночью она открыла дверь в гардеробную, размышляя, куда бы ей спрятать свой чемодан, и обнаружила, что он трещит по швам от одежды. Платья из шелка и тончайшего хлопка всех цветов радуги. И она снова закрыла дверь, потому что они явно принадлежали не ей, и нашла другое место, чтобы оставить свой чемодан. Она взяла ложку, чтобы попробовать йогурт.

Рашид взглянул на часы. 

— О чем ты хотела со мной поговорить?

Правильно. Она снова положила ложку. Очевидно, что это была не встреча за завтраком, где на самом деле ожидалось позавтракать. Несмотря на ее хорошее настроение, ее сердце немного екнуло от необходимости снова затронуть эту тему. Но не было смысла ходить вокруг да около. Она вытащила из кармана сложенный листок бумаги. 

— Вот банковские реквизиты для перевода средств.

Он взял его, проверяя детали, прежде чем его глаза вернулись к ней. 

— Не твои данные?

— Это трастовый счет для адвокатской фирмы. — Адвокаты Мэтта, подумала она, закусив губу. Черт. Она действительно не хотела иметь ничего общего с Мэттом или его дружками, но пока этого достаточно.

— Доверительный счет? — Его брови поднялись, он снова окинул взглядом ее рубашку. — Знаешь, ты гораздо интереснее, чем показывает эта форма. Но мы это уже и так знаем. — Он отложил бумаги. — Итак, есть что-нибудь еще?

— Ты сделаешь это? — Спросила она, с трудом веря, что это будет так после событий в самолете. — Сегодня?

Его глаза сузились, как будто они пытались найти путь внутрь нее, чтобы получить ответы на вопросы, которые он хотел задать, но все же не задал:

— Это будет сделано сегодня. Это все?

— Не совсем, — сказала она. — Есть еще кое-что. Я бы хотела получить доступ в интернет. Я вижу, он защищен паролем.

— Ты хочешь написать в Твиттере, что теперь ты шейха Каджарана?

Она поморщилась.

— Вряд ли. Мне нужно связаться со своей работой и сообщить им, что я задержусь с возвращением домой, чтобы они могли начать перераспределять задания.

И скажу Салли, что средства уже в пути. Но ему не нужно было этого знать.

— Я попрошу Карима организовать это. Просто будьте осторожна с тем, что отправляешь из дворца.

— Конечно, спасибо.

— Тогда, — сказал он, собирая свои бумаги и поднимаясь на ноги, — если больше ничего нет, я оставлю тебя. Приятного завтрака.

* * *

У Рашида было несварение желудка, но это не имело никакого отношения к тому, что он съел. Он прошел через дворец к библиотеке, которую они с Каримом выбрали прошлой ночью для своего офиса, и всю дорогу его желудок жаловался. Проклиная Тору всю дорогу. Потому что ему все еще нужно было принять самое важное решение в своей жизни, и, когда она была рядом, он не мог мыслить здраво. И, казалось, не имело значения, как сильно он пытался отгородиться от нее и сказать себе, что она не имеет значения, она была там, попеременно улыбаясь, подкалывая или предлагая ему сочувствие.

Он покачал головой, идя по длинным коридорам. Почему он сказал ей, все то, что сказал прошлой ночью? Его прошлое было его делом, и никого больше. Это было не то, чем он делился с кем-либо, не говоря уже о женщине, которую он подцепил в баре. Но тогда это было не все, чем она была. Тора была гораздо больше, чем просто случайный пикап.

Она была сиделкой его сестры.

И теперь она была его женой, пусть и только номинально.

И он хотел ее, несмотря на все его заявления и слова об обратном, хотел ее так, как будто завтра не наступит. Прошлая ночь была достаточным доказательством этого. Он был слеп от желания, и она охотно ответила на его поцелуй, остановившись только тогда, когда Атия запротестовала.

В то время он ругал себя, думая, что это он виноват, но когда он подумал об этом намного позже, в долгие часы, когда сон ускользал от него, он понял, что она не пыталась оттолкнуть его до того, как Атия заплакала, она была такой же соучастник этого поцелуя, как и он, доказывая ему, что он не единственный, кто так себя чувствует. Чувствуя эту потребность.

Это было не просто односторонне. Между ними все еще оставалось незаконченное дело. Так почему же он боролся с этим? Какой смысл было возводить стены между ними, когда они казались такими бесполезными, и никакая стена еще не остановила его от желания ее? Может быть, было бы лучше разобраться с проблемой лицом к лицу, а не притворяться, что ее не существует. Переспать с ней. Вытащить это из своего организма, чтобы он мог, по крайней мере, мыслить здраво.

Ему нужно было мыслить трезво.

Он остановился, положив руки на дверь в библиотеку.

С другой стороны, может быть, ему лучше было держаться на расстоянии. От нее были одни неприятности. Мадонна, сирена и землеройка, все это в одной раздражающей упаковке.

Он фыркнул. Да, он пытался оставить ее в покое, и посмотри, как далеко это его завело. Но он не мог просто сказать ей, что изменил свое мнение о своей политике невмешательства, и ожидать, что она пойдет на это. Она ясно дала понять, что не собирается снова просто лечь с ним в постель по щелчку его пальцев. Но что же делать?

Устав мучить себя из-за нее, он распахнул двери.

— Ваше превосходительство, — сказал Карим, который ждал его внутри, уже занятый своими заметками и составляя свои бесчисленные планы для Рашида, пока он ждал. — Я надеюсь, ты хорошо спал.

— Более или менее, — сказал он, не желая думать о том, как мало он спал, или о том, почему. — Итак, что мы должны рассмотреть сегодня?

— Много чего, — подтвердил Карим. — Но я знаю, что все это очень сухо, и шейх Золтан скоро будет здесь, поэтому я подумал, что, возможно, завтра мы могли бы совершить экскурсию по новым дворцам Малика, чтобы узнать, не предпочтете ли вы использовать один из них в качестве своей официальной резиденции.

— Если ты считаешь, что это важно. Напомни, сколько их было?

— Шесть.

Боже мой. Рашид подавил вздох, чувствуя себя уже отягощенным объемом исторических и экономических текстов, которые ему дали переварить. 

— Разве нет более важных вопросов для рассмотрения?

— Конечно. Но если я могу использовать выражение, которое вам, возможно, хорошо известно, Рим был построен не за один день. Вам еще предстоит принять эту роль, и было бы глупо ожидать, что вы справитесь с ней за одну ночь. В королевстве есть вещи, которые нужно оценить, которые не требуют вашего изучения старых документов или пыльных томов двадцать четыре часа в сутки, вещи, которые могут дать вам более широкое представление перед вашей возможной коронацией.

—Хорошо, — уступил Рашид, сжимая пальцами переносицу. — Устрой это.

Карим поклонился. 

— Сделано.

И вдруг Рашида осенило. 

— А как насчет Торы? Может, она тоже поедет?

— Шейха Виктория? — Визирь покачал головой, размышляя. — Не вижу препятствий, почему бы и нет. Она, без сомнения, была бы рада увидеть еще что-нибудь из нашей архитектуры.

— Это не вызовет никаких проблем, если люди увидят Тору со мной, только для того, чтобы она впоследствии исчезла?

Карим выглядел беззастенчиво, взвешивая воздух своими большими руками. 

— Это не будет проблемой. За прошедшие годы наши люди привыкли видеть нашего эмира с любой из множества наложниц, и, честно говоря, они были бы еще больше удивлены, узнав, что ты не женат.

— Отлично, — сказал Рашид, потирая руки, когда впервые за день улыбнулся. Может быть, день, проведенный с ним, докажет ей, что он не тот угрюмый, обиженный и несчастный монстр, которым она его нарисовала. Может быть, если бы они могли сначала подружиться, они могли бы стать чем-то большим... — Итак, на чем мы остановились?

* * *

Тора наслаждалась днем чистого девчачьего веселья. Это началось утром, когда Юсра провела для нее экскурсию по различным садам дворца, вокруг бассейнов и фонтанов, где пышная листва, цветы и брызги воды в сочетании делали воздух восхитительно прохладным и ароматным, а крошечные птички порхали от куста к кусту. Это было экзотично, необычно и безмятежно. И после напряженного завтрака с Рашидом Тора почувствовала, как спокойствие проникает в ее кости, и она снова может дышать.

Как раз в тот момент, когда она подумала, что лучше и красивее уже быть не может, Юсра показала ей тайный сад, спрятанный во внутреннем дворе густо заросший деревьями и пальмами, которые уступали место пруду с лилиями, в котором плавали маленькие утята. И там, спрятанный в центре, как драгоценный камень в подарочной упаковке, стоял квадратный павильон с колоннами цвета слоновой кости и красной балюстрадой с черепичной крышей и белыми занавесками для стен, которые мягко вздымались с высоты.

— Как красиво, — сказала она, проклиная неадекватность описания, когда Юсра улыбнулась, ожидая ее реакции. Это было похоже на сказку, которая стала еще больше, когда два павлина появились из листвы и тихо ушли. Тора был в восторге от всего этого. — Что это? — Спросила она.

— Он называется Павильон Махаббы и был построен эмиром Халимом, когда умерла его любимая жена. Видите ли, это был ее любимый дворик. И он любил ее так сильно, что назвал в честь каджарийского слова, означающие любовь, махаббат. Говорят, он наполнил этот бассейн своими слезами. — Пойдем, — сказала она, указывая дорогу. — Я договорилась, что мы будем пить там чай.

— Значит, это павильон любви, — сказала Тора несколько минут спустя, сидя на одном из низких диванов, думая о том, насколько это уместно, как романтично и как трагично, представляя эмира, стоящего между занавесками, смотрящего на пруд и вспоминающего свою любимую жену. Рядом с ней на коврике на полу Атия играла под детским тренажерным залом, дрыгая ножками и колотя своими маленькими ручками по висящим над ней игрушкам. — Должно быть, он действительно любил ее.

Юсра кивнула. 

— Сердце каджарийского эмира стоит сердец десяти любящих мужчин. И говорят, что эмир любил в десять раз сильнее.

Тора отпила чаю, не желая спорить, но не совсем уверена, что это относится ко всем эмирам. Малик, возможно, любил в десять раз больше других мужчин со своими дворцами, полными гаремов, а потом был Рашид.

Она хотела верить, что у Рашида есть сердце. До сих пор она не видела особых свидетельств этого, но ей так хотелось, чтобы это было там, хотя бы для того, чтобы его сестра росла в окружении любви, а не безразличия. И она снова задумалась о человеке, который проговорился, что его собственного детства не хватало. С ним случилось что-то ужасное, это было ясно, что-то связанное с мучительной историей, которая глубоко ранила его и, если она не ошибалась, все еще причиняла боль.

Ей должно быть все равно, сказала она себе. Он был для нее ничем иным, как средством для выполнения обещания, которое она дала своей лучшей подруге. Ничего больше для нее, чем это, если не учитывать одну жаркую ночь лучшего секса, который у нее когда-либо был, и один украденный поцелуй прошлой ночью, который она не хотела заканчивать.

Ей действительно должно быть все равно.

И все же было трудно в это верить.

* * *

Вторая половина дня представляла собой другой вид развлечений. Их было только трое, Тора, Юсра и Атия, в гардеробной, переполненной самой потрясающей одеждой, которую Тора когда-либо видела.

Юсра сидела, обнимая Атию, на диване в изножье кровати с балдахином, а Тора превращалась в модель и примеряла одежду за одеждой под бурные аплодисменты и поддержку в перерывах между чашками медового чая и сладостями из орехов, сушеного инжира, абрикосов и фиников. Юсра советовала ей, какие из них больше подходят для дневного времени, а какие она могла бы рассмотреть для ночных мероприятий, таких как официальные ужины.

Как Кариму это удалось, подумала Тора, надевая другое платье, она понятия не имела. Они все были на пути в Каджаран, когда была придумана вся эта безумная схема брака, поэтому он должен был бы отправить сообщение с самолета со своими инструкциями.

Очевидно, что это был совсем другой мир, когда кто-то был связан с королевской семьей.

— Да, это! — Сказал Юсра, когда Тора повернулся к молодой женщине, одетой в платье из шелка цвета морской волны с вышивкой вокруг выреза и на манжетах рукавов. — Этот цвет тебе так идет. Ты прекрасно выглядишь.

Тора повернулся к зеркалу, и была склонна согласиться. Это было красивое платье, мягкое, как шепот, на ее коже и такое прохладное. 

— Мне нравится, — сказала она и перешла к следующему.

И после того, как они перебрали все содержимое гардероба, и уложили вздремнуть крошечную Атию, Тора не смогла вернуться к своей удобной юбке и рубашке, но вернулась к платью цвета морской волны, которое было таким восхитительно прохладным на ее коже. Юсра расчесала волосы и накрасила глаза, так чтобы у нее стали каджарские глаза, как она их назвала, подведенные краской, прежде чем она накрасила ноги Торы. 

— Совсем чуть-чуть, — сказала она, — потому что к коронации тебе все смоют. — Тора вернула услугу, накрасив ногти на руках и ногах Юсры и заставив молодую женщину хихикать, когда она щекотала ее пальцы.

Они обе смеялись, сравнивая результаты, когда раздался стук в дверь и вошел Рашид.

— Приятно видеть, что кому-то весело, — сказал он, обводя взглядом комнату, чтобы разобраться в ситуации. — Весь этот шум не разбудит ребенка?

Юсра немедленно поклонилась, скромно сложив руки на коленях, ее накрашенные пальцы ног были незаметно спрятаны под халатом, как будто ее отчитали. 

— Прошу прощения, — тихо сказала она.

Тора не видела причин для раскаяния. Она действительно увидела возможность приблизить Рашида к заботе о его сестре. 

— На самом деле это заблуждение, что детям нужна тишина, чтобы спать. Находясь в утробе матери, они слышат много шума, и ребенку полезно расти, слыша смех. Приходи и убедись сам, насколько она спокойна.

Его глаза прошлись по ней. Растерянный взгляд, как будто он не знал, что ответить, поэтому она вложила свою руку в его и повела его к темной комнате Атии, отодвигая сетку. Атия лежала на спине, положив одну руку на голову, пока она спала.

— Вот видишь, — сказала она с улыбкой, глядя на него снизу вверх. — Спит как младенец. Разве она не прекрасна?

Он предположил, что так оно и было, с ее черными кудрями, обрамляющими лицо, с глазами, обрамленными темной линией ресниц, с розовыми и совершенно безмятежными губами. Он кивнул. 

— Так и есть, — и только потом, когда он протянул руку, чтобы проверить, такая ли гладкая кожа на ее щеке, как кажется, понял, что рука Торы все еще в его руке. — Я тебе доверяю, если ты так говоришь, значит так и есть, — сказал он и сжал ее пальцы, прежде чем отпустить их, и коснулся пальцами, согретыми Торой, щеки своей сестры. Такой гладкой. Такой идеальной. Ребенок слегка пошевелился, прежде чем снова погрузиться в сон, и Рашид убрал руку, чтобы больше не беспокоить ее.

Тора все еще улыбалась, и это было все, что она могла делать, чтобы не заключить его в свои объятия. 

— Карим дал мне это для тебя, — сказал он, вытаскивая листок из-под книг, которые он нес, и протягивая ей инструкции по доступу в интернет.

— Спасибо, — сказала она.

— И твои деньги были переведены.

Тора закрыла глаза и прижала бумагу к груди. 

— Большое тебе спасибо, что сообщил.

Она выглядела прекрасно. Она сбросила тусклую униформу и слишком тугой пучок и была одета в шелковый халат, который не облегал и все же снова превратил ее в женщину, женщину, которую он знал, скрытую под ним, с грудью, бедрами и изгибами между ними, и она что-то сделала со своими глазами, чтобы они выглядели дымчатыми и соблазнительными, и теперь, из-за того, что он сделал, она выглядела сияющей.

Он был сумасшедшим, если когда-либо воображал, что может оставить ее в покое.

— Это еще не все, — сказал он, и его голос прозвучал хрипло даже для него. — Карим завтра проводит для меня экскурсию по шести новым дворцам, и я пришел спросить тебя, не хочешь ли ты составить мне компанию.

— Я?

Ее глаза загорелись, как будто она хотела сказать "да", но они были настороженными. Напряженными. Она не доверяла ему. У нее была веская причина. 

— Ты.

Она посмотрела на ребенка. 

— И Атия?

— Нет причин таскать ее с собой. Мы будем садиться в машины и выходить из них в самую жару. Ей будет гораздо удобнее оставаться здесь.

— Но…

— Пожалуйста, Шейха, я могу присмотреть за ней.

Тора посмотрел на Юсру. 

— Ты уверена? Нас может долго не быть.

— Это не проблема. Атия это наслаждение.

— Значит, все улажено, — сказал Рашид, чувствуя себя лучше, чем когда-либо за долгое время. — Мы отправимся после завтрака.

Тора посмотрела на него, ее подчеркнутые глаза были навязчиво прекрасны, а губы слегка приоткрыты.

— Тогда после завтрака, — сказала она, когда они шли к двери.

Но перед уходом он обернулся, желая еще раз взглянуть на нее, вот так, как на женщину, одетую в шелк, а не на застегнутую на все пуговицы няню с булочкой. 

— Я вижу, ты нашла что надеть.

— Да. Ты был прав, Карим организовал для меня целый гардероб одежды. Юсра помогала мне разобраться, что к чему.

— Мне нравится, что на тебе надето, — сказал он, кивая на ее выбор. — Ты выглядишь потрясающе.

И ее губы неуверенно шевельнулись, но он не услышал, сказала ли она что-нибудь на самом деле, потому что он ушел.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Всего их было шесть. Белый дворец, покрытый перламутровыми раковинами, которые сверкали на солнце. Красный дворец с красными башенками и куполами, отдававшими дань уважения рубину. Дворец с обширными благоухающими садами и названием Ясмин, названный в честь фаворитки Малика того времени, как им сообщили. Большой дворец, который был основан на венецианском ряду палаццо с каналами и гондольерами по запросу, если потребуется, вместе с огромными комнатами, до краев заполненными муранским стеклом, и дворец, который выглядел как двойник для Версальского дворца. Был даже парк-дворец под названием "Дворец развлечений" с тематикой "Страна фантазий" и обширным садом, полным идеально ухоженных и смазанных аттракционов, которые выглядели устрашающе пустыми, просто ожидая, когда кто-нибудь нажмет кнопку.

Торе они казались глупостью мальчика, который так и не повзрослел, зданиями, которым не хватало элегантного хорошего вкуса Старого дворца, несмотря на богатство сокровищ, которые они содержали, зданиями, которые рискнули вторгнуться на территорию показной демонстрации богатства ради богатства.

— Почему так много? — Спросила она Рашида, когда их кортеж покинул последний в списке, так называемый Дворец развлечений, кондитерское изделие в стиле рококо, основанное на уединении королевских особ эпохи возрождения, которое было бы уместно во французской сельской местности. — Кому вообще нужно столько дворцов?

— Вероятно Малику, — сказал он, — потому что, очевидно, гарем в Старом дворце был недостаточно большим.

— Значит, он построил шесть дополнительных дворцов для размещения своих женщин?

— Очевидно, он был человеком с ненасытными вкусами. Я не могу представить, как еще он мог бы так счастливо промотать столько денег и столько часов, когда он должен был работать на свой народ.

— Но у него не было детей?

— Это не остановило его от попыток, — сухо сказал он, и Тора не смогла удержаться от смеха.

— Что?

— Ты. Это звучит почти смешно.

— Мне очень жаль. Я не хотел это говорить...

— Я знаю, — сказала она с усмешкой. — Вот что делает это таким забавным.

Он отвел взгляд, изображая обиду на ее смех, хотя на самом деле он очень наслаждался собой. Было приятно уйти от бесконечных бумаг и электронных таблиц, заполненных цифрами, которые показывали, насколько сильно пренебрегали экономикой в течение последних трех десятилетий, в то время как ее казна была разграблена, чтобы заплатить за безумства эмира.

Было хорошо быть с ней.

На удивление хорошо.

Он предполагал, что эта прогулка даст ей шанс увидеть его в лучшем свете. Он не ожидал обнаружить, что она понравится ему больше в ответ. Она была приятное отличие от Карима, которого он любил и уважал, но чей разговор ограничивался необходимым и уж точно был без юмора.

Излишне говорить, что на вид она тоже была более привлекательной, чем Карим. Гораздо больше. Сегодня на ней было еще одно из тех шелковых одеяний, расцвеченное рябью желтого и оранжевого цветов, так что она походила на мерцающий закат, когда шла. Он был прав, пригласив ее с собой. Она превратила тур в праздничную экскурсию, выражая восторг, а иногда и ужас от эксцессов старого эмира, а не сухое упражнение по проверке инвентаря. И вдруг ему захотелось, чтобы это не заканчивалось. Они были на окраине города, всего лишь горстка зданий среди песков пустыни, и у него появилась идея. 

— Остановите машину, — сказал он водителю, и машины остановились. Рашид вышел, чтобы поговорить с Каримом, и через несколько минут он вернулся, и их машина отделилась от остальных и направилась в сторону пустыни.

— Что происходит? — спросила Тора. — Куда мы направляемся?

— Видя, что мы так близко, я подумал, что мы должны увидеть что-нибудь из пустыни. По-видимому, недалеко отсюда есть оазис.

Он увидел, как она прикусила губу, взглянув на часы. 

— Это займет много времени? Нас уже несколько часов нет, и мне неловко оставлять Юсру одну на слишком долгое время. — И он почувствовал укол восхищения этой женщиной, которая, как он видел, не использовала Атию как предлог, чтобы уйти от него, а искренне беспокоилась за его сестру.

— Это не займет много времени, — пообещал он.

Пройдя всего несколько километров по пескам пустыни, они нашли его, оазис пальм, островок зелени среди золотистого пейзажа, почти пустой, если не считать нескольких семей, устраивающих пикники и плавающих на берегу пруда, кишащего водоплавающими птицами, по краям которого густо росли водяные лилии, белые и розовые.

— Это выглядит идеально, — сказала она, когда машина въехала в тень пальм, и они выбрались наружу. Воздух в пустыне был жарким и сухим, но ветерок овевал зелень и воду, и абайя Торы трепетала в теплом воздухе, когда она любовалась контрастом между песками пустыни и пышной зеленью.

— Карим сказал, что когда-то здесь было место отдыха караванов, которые пересекали дюны. Теперь город стал ближе, и он был сохранен как парк для жителей Каджарана.

— Потрясающе. — Она повернулась к нему, ее глаза были живыми и яркими. — Как ты думаешь, мы сможем помочить ноги? Это был такой долгий день, и мои ноги убивают меня.

Он не был уверен, зачем она спросила, когда уже снимала сандалии и поднимала подол абайи, чтобы опустить ноги в воду. 

— О, это великолепно, — бросила она через плечо. — Блаженство. Ты должен попробовать это сам.

Он покачал головой, даже когда засмеялся. Это было безумие. Он плавал кругами для фитнеса, и он был чемпионом по гребле вместе со своими пустынными братьями, когда учился в университете, но он не был уверен, что когда-либо раньше просто мочил ноги. А потом, поскольку он решил, что лучшего времени, чем сейчас, не найти, он скинул мокасины, закатал низ брюк и присоединился к ней.

Она была права. Вода была прохладной и чистой и являлась идеальным противоядием от горячих ног, уставших от хождения по полудюжине дворцов. Крошечные рыбки носились вокруг его лодыжек, в то время как журавль стоял на одной ноге, настороженно наблюдая издалека, и Рашид удивлялся удовольствию от такого простого занятия. Тогда Тора обернулся и указал на одну из семей, чьи дети смеялись на мелководье над своим отцом, держащим на руках младенца, чьи маленькие ножки били по воде, радостно хихикая, когда он обрызгивал себя и всех вокруг. 

— Мы должны привести Атию сюда на пикник, как ты думаешь?

И что-то сдвинулось внутри него настолько, что это прозвучало почти как хорошая идея. Он бы хотел, подумал он, если бы эта женщина поехала с ними.

— Может быть, — сказал он, выходя из воды и садясь на травянистый край, глядя на горы вдалеке и размышляя...

Она подошла и села рядом с ним. 

— Спасибо, что привел меня сюда, — сказала она, хлопая подолом мокрого платья и изучая рисунки хной на своих ногах, которые высыхали на теплом воздухе. — Это было волшебство. Я не думаю, что ты когда-нибудь бываешь слишком стар, для того чтобы просто поплескаться ногами.

Рядом с ней он издал звук, наполовину фырканье, наполовину смех. 

— Это даже хорошо, на самом деле, учитывая, что это мой первый раз.

Ее голова повернулась. 

— Серьезно? Ты никогда раньше не делал этого?

— Насколько я помню, нет.

— Но когда ты был ребенком, ты, должно быть, ходил на пляж или что-то в этом роде?

Он покачал головой, глядя на воду, упершись локтями в согнутые колени. 

— В школе, в которую я ходил, был бассейн. Не то чтобы я не научился плавать.

Но он никогда не испытывал простого удовольствия от плескания на мелководье? И она вспомнила ту ночь на террасе, когда он сказал ей, что не отправит Атию в школу-интернат, и ей стало интересно. 

— Сколько тебе было лет, когда тебя отправили в школу?

— Я не помню, я просто помню, что всегда был там. — Он пожал плечами. — Это была хорошая школа, расположенная в зеленом Оксфорде. Я не могу жаловаться.

— Но так далеко от дома.

— Это и был мой дом.

— Но твои родители?

— Моя мать умерла, когда я был еще младенцем. Я вырос, веря, что мой отец тоже мертв.

По спине Торы пробежал холодок. Атия была его сестрой, так что его отец был жив... Это было так ужасно, что она не могла не хотеть, чтобы это было неправдой. 

— Ты, должно быть, шутишь.

И он повернулся и посмотрел на нее глазами, которые были темными пустыми дырами, и она пожалела о своих словах еще до того, как он заговорил. 

— Ты действительно думаешь, что я стал бы шутить по поводу таких вещей? Нет, я никогда не знал, что он был жив все это время, пока меня не вызвали на встречу в Сиднее, где мне сказали, что он на самом деле был жив в течение тридцати лет, которые я считал его мертвым, только для того, чтобы погибнуть в автокатастрофе за несколько недель до этого. И не только это, потому что теперь я был гордым опекуном его двухмесячного ребенка. Что бы ты почувствовала, узнав все это?

Под тяжестью его пустых глаз она все увидела.

Измотанный. Опустошенный. Злой. И у нее перехватило дыхание. Он был разбит и зол в ту ночь, когда они встретились, потому что в тот день он узнал правду. Боже, у него были веские причины. Неудивительно, что он не воспринимал Атию, ребёнка своего отца, который бросил его три десятилетия назад.

Она смотрела на поверхность воды и рябь, которая искрилась под жарким солнцем. 

— Зачем мужчине так поступать со своим ребенком?

Рашид смахнул насекомое на ногах. 

— Очевидно, он защищал меня, — сказал он. — Защищал нас обоих. — И он рассказал ей о том, как его отца выбрали преемником эмира, о заговоре с целью избавиться от отца и ребенка, а также о последовавшем за этим изгнании и разлуке.

— И он ни разу не связался с тобой за все это время.

— Нет.

— Значит, тебя воспитывали незнакомые люди?

Он откинулся на локти. 

— Мои домашние были моими опекунами. Хорошая пара, я полагаю, но я никогда не чувствовал себя своим. Я никогда не был частью их семьи, даже в качестве ответственности.

Это так много объясняет о человеке, которым он стал. Неудивительно, что он чувствует себя так плохо подготовленным для ухода за ребенком. 

— Какой трудный, холодный путь взросления.

— Думаю, это было не так уж плохо. То, чего мне, возможно, не хватало в любви, они восполняли привитием дисциплины. Я был идеальным учеником в классе или на поле.

Дисциплина и только, но нет любви, никакого тепла. Её сердце отчаянно потянулось к маленькому мальчику, который вырос один, а теперь неожиданно взвалил на свои плечи всю тяжесть страны.

  — Как думаешь, тыостанешься? Станешь новым эмиром?

Рашид вздохнул. 

— Я не уверен, — честно признался он. — Мой отец предпочел не говорить мне ничего из этого, я думаю, что, в конце концов, он ценил свою свободу, и он не собирался заставлять меня играть роль, которую, как он знал, сам избежал. Либо так, либо он решил, что одного покушения на мою жизнь достаточно.

— Это опасно? — Спросила Тора.

— Карим говорит, что нет. Очевидно, чем дольше правил Малик, тем большим шутом он становился, заинтересованный только в удовлетворении своих собственных аппетитов. Все знают, что последние три десятилетия были потрачены впустую. Люди хотят перемен.

Рашид уставился куда-то вдаль. Зачем он все это ей рассказывает? Но каким-то образом облечь это в слова помогло. Каким-то образом ее вопросы помогли. Остался бы он? Каджаран нуждался в помощи, он многому научился за последние несколько дней, но был ли он тем человеком, который мог изменить судьбу страны? Золтан будет здесь завтра, чтобы дать ему совет, но в этом не будет необходимости, если он решит уйти.

Мог ли он просто уйти?

И снова его взгляд был прикован к линии гор, протянувшихся через пески, и он подумал о словах, которые Карим произнес в офисе в Сиднее, казалось, целую вечность назад, словах, которые тогда не имели для него смысла, словах, которые теперь звучали в его голове как барабанные удары его сердца.

— Куда ты идешь? — Спросила она, когда он поднялся на ноги и направился к пескам, которые лежали за зеленой каймой.

— Просто кое-что нужно сделать, — сказал он, прежде чем ступить с травы на песок, чувствуя, как хруст тонкой поверхности уступает место вечным горячим песчинкам каджаранских песков. Любой, кто посмотрит, подумает, что он сумасшедший, Тора, безусловно, должна считать его сумасшедшим, но ее сердце колотилось, когда он шел, чувствуя, как песчинки проникают между пальцами ног и царапают подошвы. Когда он отошел достаточно далеко, он остановился и наклонился, чтобы набрать горсть песка и пропустить его сквозь пальцы, пока теплый воздух пустыни наполнял его легкие, а ветерок теребил его рубашку, нашептывая тайны веков. Он повернул голову, чтобы послушать, и обнаружил, что его взгляд устремлен на пустынные равнины, туда, где вдалеке возвышались голубые горы, и, с дрожащей вспышкой ощущения, он увидел цвет своих глаз в дальнем диапазоне, и тогда он почувствовал это, сердце Каджарана бьется в его сердце и душе.

И он почувствовал, что он был частью этого места.

Он был дома.

Его кожу все еще покалывало от чудовищности откровения, он повернулся обратно к оазису. Она смотрела на него. Теперь он все понял, и хотел рассказать Торе, поделиться этим с ней, потому что каким-то образом он знал, что она все поймет.

Он нахмурился, потому что там, где он ее оставил, собралось больше людей. Они поклонились, когда он подошел ближе, призывая на него благословения и желая ему всего наилучшего, их глаза были полны надежды, в то время как Тора стояла среди них, ее прекрасное лицо светилось улыбкой, которая согревала его вновь обретенную душу.

Дети были менее нерешительными, чем их родители. Они подбежали к нему, желая коснуться его руки, и он знал, что не заслуживает такого приема. Он и не знал, получится ли из него хороший лидер, но народу Каджарана он необходим, и он постарается.

Цена неудачи была слишком высока.

* * *

Их возвращение в Старый дворец прошло подавленно, Рашид погрузился в свои мысли, наблюдая, как пустыня отступает перед лицом города. Карим приветствовал бы его решение, он знал, что тот тут же бросился бы выполнять планы коронации, которые он уже наметил. И все же он задавался вопросом, было ли это правильным решением.

— И что ты собираешься делать с дворцами? — Спросила Тора. — Если, конечно, ты не планируешь обзавестись собственным гаремом.

Господи, помоги ему. Он не мог себе представить, что у него будет шесть женщин, не говоря уже о шести гаремах. Одной женщины было бы более чем достаточно, а у него ее не было. Не совсем так, но была еще одна проблема...

Он покачал головой, потому что ни на что не было простых ответов. 

— Я не уверен. Но государство не может продолжать платить за них. Карим хотел показать мне, на случай, если я предпочту один из них Старому Дворцу.

— Мне нравится Старый дворец, — сказала она. — У него есть история и характер. Ты должен сохранить это как основу королевства, не так ли? — А потом она сделала паузу. — Не то чтобы это имело какое-то отношение ко мне, конечно, ты не обязан прислушиваться.

— Но это все еще оставляет проблему, что делать с остальным. В Каджаране уже был дворец в пустыне и дворец в горах, прежде чем Малику пришло в голову увеличить количество дворцов на двести процентов.

— Тогда продай их.

— Это невозможно. Они принадлежат народу Каджарана. К лучшему или к худшему, они являются частью их наследия. Даже если бы их можно было продать, никто не заплатил бы столько, сколько Малик потратил на них. Страна потеряет целое состояние.

— Значит, содержание шести белых слонов обходится в целое состояние?

— В этом-то и проблема.

— Может превратить их в бутик-отели? Так много спален уже с ванными комнатами, это не может быть слишком сложно.

Он посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел на нее. 

— Тебе кто-то это подсказал? Карим упоминал об этом, когда мы осматривали дворцы?

Карим обсуждал с ним такую возможность только вчера, когда обсуждал последние детали инспекции.

Она пожала плечами и покачала головой. 

— Нет. Но что еще можно с ними сделать? Вряд ли можно превратить их все в музеи, это никогда не привлекло бы столько туристов из-за рубежа и не принесло бы прибыли. Но подумай о туристах, которые стекались бы сюда, желая остановиться в причудливых отелях Каджарана один за другим или сыграть свадьбу рядом с венецианским каналом в пустыне, и подумай о занятости, которую можно было бы создать, обслуживая переполненные отели, а не поддерживать шесть пустых дворцов, ожидающих следующего визита своего эмира.

Он потер подбородок между большим и указательным пальцами. 

— Может быть, это хорошая идея. Дворцы нельзя продать, но их можно сдать в аренду сети роскошных отелей для управления...

— Да! — сказала она, прерывая его мысли, — но не «Дворец веселья». Он совсем другой. Ты должен открыть его людям Каджарана. Дворец все еще может быть отелем, но парк должен быть бесплатным для всех граждан, которые просто хотят посетить его со своими семьями.

— А тем, кто будет проживать в отеле, — сказал он, заинтригованный, — им придется бороться с толпой, чтобы получить доступ к аттракционам, которые другие получают бесплатно?

— Ну… дай им два часа эксклюзивного использования вечером или утром. Я не знаю. Это не совсем в моей компетенции. Я просто предлагаю свое предложение. И хотя ты, вероятно, заработал бы деньги, если бы превратил их все в бутик-отели, было бы просто обидно, если бы жители Каджаресе не могли наслаждаться тем, что является их собственным наследием, особенно парком развлечений.

Не ее специализация. Так почему же в том, что она сказала, было столько смысла? Вплоть до того, что она предложила каджарийцам возможность попробовать роскошь и поблажки, за которые они так невольно заплатили.

— Как ты пришла на работу в «Летную няню»? — Спросил он, размышляя об этой женщине, которая присматривала за младенцами и детьми и находила решения проблем, выходящих далеко за рамки ее очевидной компетенции.

— Просто, — сказала она. — Мы с Салли вместе учились в школе, а затем в университете. Когда они со Стивом основали компанию "Летная Няня", я ухватилась за возможность присоединиться к ним.

— Похоже, вы хорошие друзья.

— Самые лучшие. Салли мне как сестра. Когда мои родители умерли, я была опустошена. Она держала меня в движении. А потом, когда я излила свое горе в любовную связь с мистером не тем человеком, которая закончилась поразительно плохо, она была рядом, чтобы собрать осколки. Я обязана ей своим здравомыслием.

— Что случилось, — спросил он, — с этим мистером не тем человеком?

— Это была моя вина в той же степени. Я так хотела, чтобы все получилось, мне нужно было любить кого-то достаточно сильно, чтобы компенсировать потерю родителей, а я была слишком нуждающейся, слишком требовательной. Конечно, теперь я это понимаю. Я знаю, что, когда он попытался мягко бросить меня, я не отпустила его.

— Так чем же все закончилось?

Она слабо улыбнулась. 

— Плохо. Он объявил всему миру, чтобы блокировали меня в каждом аккаунте в социальных сетях, на который он подписан, потому что я "сука, полная корова и дерьмо в постели". Это были его точные слова. Имей в виду, они сработали.

— Ты не такая, — сказал он, — для протокола.

Она слегка улыбнулась. 

— Для протокола, благодарю тебя. И я бы предпочла, чтобы ты нигде этого не публиковали, если тебе все равно.

Настала его очередь улыбаться. Парень был неудачником, это было ясно. 

— Тебе будет лучше без него. Любой, кто мог говорить такие вещи, недостоин, быть другом, не говоря уже о любовнике, особенно когда уже пал так низко.

— Я знаю. Салли сказала то же самое.

— Тогда почему забота о детях? — Спросил он, меняя тему, потому что мысль о ней с другим мужчиной внезапно стала неприятной и не той, на чем он хотел останавливаться.

Она пожала плечами.

— Я точно не знаю. Но я всегда любила маленьких детей, может быть, потому, что я была единственным ребенком в семье и росла одна. Они всегда очаровывали меня. Когда я узнала, что могу зарабатывать на жизнь, работая с ними, это показалось мне несложным делом.

Он кивнул, хотя и не был уверен, что до конца понял. Он вырос один и в основном держался особняком. Если бы он случайно не встретил своих трех братьев по пустыне, он, вероятно, до сих пор бродил бы по миру в одиночестве.

— Поужинай со мной, — сказал он по наитию, потому что понял, что они приближаются к Старому дворцу, и скоро она извинится и уйдет в свои покои к Атии, а ему вдруг стало тошно от одиночества.

Она выглядела взволнованной, ее губы приоткрывались и закрывались, как будто искали и не находили слов.

— Только ужин.

— Угу... Я должна проверить, как там Юсра и Атия. Нас не было так долго.

— Так проверь.

— А если Юсра устала?

— Возьми с собой на ужин Атию, — сказал он, сам удивляясь тому, что говорит серьезно. — Бери ее, — добавил он. 

Все, что угодно, лишь бы отсрочить то время, когда она снова закроется от него.

Она моргнула.

  — Почему ты вдруг стал таким внимательным?

Он повернулся к ней, стараясь не протянуть руку и не коснуться ее, как он хотел весь день, прикоснуться к расплавленному закату ее одежды, почувствовать ее тепло, но, в конце концов, он протянул руку и обхватил ее. Никакого давления, просто взял за руку, тепло и верно. 

— Потому что у меня только что был лучший день за долгое время. И я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Боже, он говорил серьезно. Дрожь Торы расцвела по всему телу. От одного прикосновения его руки. Судя по значению его слов и темному выражению его глаз, он действительно имел это в виду. И это был хороший день. У нее была личная экскурсия по шести удивительным дворцам, и она была одновременно ослеплена их великолепием и потрясена их расточительством, в компании мужчины, который знал, как воздействовать на нее, будь то физически или эмоционально.

Она отчетливо осознавала, что они только что въехали в ворота дворца. Понимая, что скоро перед ними откроются двери, и внешний мир вторгнется, и момент будет упущен как, возможно, и сам Рашид, которого увезут, чтобы исправить любую проблему, которая осаждает страну в очередной раз, требующую решения.

Она не хотела, чтобы мир вторгался. Пока нет.

Для мира будет достаточно времени позже.

— Да, — сказала она. — Я поужинаю с тобой.

— Хорошо, — сказал он, поднося ее руку к своему рту и прижимаясь губами к тыльной стороне, в то время как его глаза улыбались и согревали ее там, где она не ожидала, что его глаза будут теплыми. Потому что она видела там не просто секс, она была уверена, там было гораздо больше.

И она была рада найти это.

Машина замедлила ход, хотя ее сердце бешено колотилось. Ужин с Рашидом. Могли ли они действительно быть друзьями? После сегодняшнего дня ей хотелось верить, что это возможно. Он все еще держал ее за руку, когда машина подъехала к крыльцу. Ей нравилось чувствовать свою руку в его руке. Ей нравилось, что это вызывало в ней, нравилось, что сегодня их до сих пор спотыкающиеся отношения перешли на другой уровень, который включал в себя как доверие, так и уважение.

Там их кто-то ждал, стоя на ступеньках в дополнение к почетному караулу, который, казалось, украшал каждый их вход и выход. Кто-то высокий и широкоплечий, с густыми черными волосами, он смотрел на их машину и улыбался.

— Кто этот человек? — Спросила она, и Рашид посмотрел туда, куда она указывала.

— Золтан! — Сказал он с широкой улыбкой. 

Мужчина, которого Рашид явно был вне себя от радости видеть, судя по тому, как он не заметил, когда она выскользнула из его руки, Тора решила, что приглашение на ужин отменяется.

* * *

— Золтан! — Крикнул Рашид, выпрыгивая из машины. — Ты что-то рано.

Рашид взбежал по ступенькам и обнял своего друга. 

— Мне сказали, что ты прибываешь завтра.

Золтан рассмеялся. 

— Я думал, что сделаю тебе сюрприз.

— Сюрприз удался. Спасибо, что ты здесь. Ты не представляешь, что это значит для меня.

— Для меня тоже. Кто бы мог подумать, что скромный ребенок-сирота, ставший нефтяным и газовым миллиардером, когда-нибудь наконец исправится? — Пошутил он, прежде чем стать серьезным. — Насколько я понимаю, в последнее время тебе пришлось нелегко.

Рашид покачал головой. 

— Я рад, что ты смог найти время для меня. Мне так много нужно тебе рассказать.

— Расскажешь мне за ужином.

Рашид вдруг вспомнил и оглянулся вокруг, но Торы нигде не было видно.

— Тора, — сказал он. Он пригласил ее поужинать с ним, а теперь она ушла, и он почувствовал ее отсутствие как внезапную дыру в идеальном дне.

— Что говоришь? — Спросил Золтан, и Рашид снова почувствовал прилив удовольствия оттого, что его брат был здесь. Возможно, это и к лучшему, что она ушла, подумал он, учитывая обстоятельства. По крайней мере, это спасло неловкое вступление. Если повезет, Золтан не узнает, что он женат. Он приберег бы этот драгоценный камень на потом. Были более важные вопросы для обсуждения прямо сейчас.

— Лучше ты мне расскажи, — сказал он, поворачиваясь спиной к ощущению пустоты в животе, когда вел Золтана во дворец. —Как дела у Аиши и семьи?

* * *

— Это к лучшему, — сказала себе Тора, возвращаясь в свою комнату. 

Он был так рад увидеть своего друга, что уже жалел, что пригласил ее поужинать с ним, как только увидел его. Кроме того, ужин был бы бессмысленным. Все это было так бессмысленно. Скоро она отправится домой и оставит этот мир позади. Зачем устанавливать связи, которые нужно было бы разорвать? Потому что, когда все сводилось к этому, дело было не в ней. Речь шла о том, чтобы обеспечить связь между Рашидом и Атией, и признаки были обнадеживающими.

Этого было достаточно.

Юсра ждала ее в своих покоях, напевая Атии, пока та качала колыбель ребенка. Она выглядела такой довольной, когда увидела приближающуюся Тору, что Тора подумал, что девушка вот-вот разрыдается.

— Как она себя чувствовала? — Прошептала Тора, нахмурившись, заглядывая в кроватку, ожидая увидеть спящего ребенка, только чтобы увидеть два темных глаза, которые сразу же уставились на нее и расширились, прежде чем ее лицо сморщилось, и она начала плакать, прежде чем Тора успел увернуться.

— Мне так жаль, — сказала она Юсре, подхватывая ребенка на руки. — Я не должна была оставлять ее.

После всех потрясений, которые она уже перенесла, всех потерь, Атия привыкла к тому, что Тора была рядом, только Тора исчезала на несколько часов, и ее сердце разрывалось из-за маленькой девочки. Она никогда не должна была соглашаться ехать с Рашидом. Она знала, что не может позволить себе так думать. Знала, что это было неправильно. Она не могла позволить себе стать неотъемлемой частью жизни этого ребенка, и все же это уже происходило. Она должна была вернуться домой, как и предполагалось. Она должна была передать Атию и уйти. И она бы так и сделала, если бы Рашид не придумал всю эту безумную брачную сделку. И теперь, чем дольше она оставалась, тем тяжелее это становилось, потому что Атия становилась все более привязанной к ней, а в один прекрасный день она уедет навсегда, и Атии снова будет больно.

Она покачнулась, прижимаясь губами к мягким кудрям Атии, и почувствовала, как слезы защипали ей глаза, когда слезы Атии угрожали вырвать ее сердце. Оставаться дольше было таким обоюдоострым мечом. Это давало Атье безопасность на некоторое время, но это давало и Торе больше времени, чтобы влюбиться в драгоценного темноглазого ребенка. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного ни к одному из своих подопечных. Она никогда не была так близка к тому, чтобы чувствовать то, что должна чувствовать мать, защиту, и решение что у нее должно быть только самое лучшее, включая любовь. Но с другой стороны, у нее никогда не было такого крошечного ребенка, о котором нужно было заботиться.

Если бы только Рашид с самого начала был более снисходителен к своей сестре. Если бы только она не чувствовала, что должна компенсировать это, дать Атье ту любовь, которую она должна была получить от него.

Черт.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ночь наступила быстро, как, казалось, здесь, дневной свет спешил прочь, уступая место ночи. Атия устроилась точно так же, ее пронзительные крики превратились в сопение, и вскоре ее сморил сон. Тора знала, что ей нужно отучить себя от Атии и взять на себя второстепенную роль в уходе за ней, но все же она отправила Юсру навестить свою семью и отдохнуть после тяжелого дня. Она поговорит с Рашидом завтра о том, чтобы нанять дополнительную сиделку. Он был занят со своим другом сегодня вечером, и, кроме того, сейчас она была счастлива расслабиться и поесть, и проверить свою электронную почту.

Она улыбнулась, когда нашла письмо от Салли с темой "Я люблю тебя!"

Прочитав сообщение, она шмыгнула носом, и во второй раз за вечер в ее глазах появились слезы. Стив делал все правильно в соответствии с результатами своих тестов, и он был готов к переводу в Германию. Салли смогла сказать врачам, чтобы они начали действовать. Теперь они не будут терять времени даром. Если все пойдет хорошо, и Стив сможет продержаться, Салли написала, что в течение следующего дня или около того он будет на пути к лечению, которое может спасти его жизнь. И не было никаких гарантий, сказала она, будучи храброй, но это был единственный шанс, который у него был, и они верят в лучшее, и что бы ни случилось, она в долгу перед Торой, который никогда не сможет вернуть.

— Счастливые новости, — подумала Тора, смаргивая слезы. Самые лучшие новости. И теперь она была рада сделке Рашида, несмотря на всю боль, которую это причиняло ей, и неизбежно причинит еще, когда ей придется вернуться домой.

Оно того стоит, если бы лечение сработало.

Все это стоило бы того.

* * *

— Так какая она, эта твоя сводная сестра? — Спросил Золтан, вынимая виноград из грозди на блюде. Они сидели на низких диванах в одной из приемных комнат дворца, двери которой выходили в сад, так что доносился аромат франжипани.

— Я действительно не знаю, — сказал Рашид. — Она же ребенок. — Но потом он подумал о том, как Тора привела его к колыбели Атии, чтобы посмотреть на спящего младенца, и почувствовал укол гордости. — Тем не менее, она милая маленькая штучка.

— Хм, — сказал Золтан. — И это все, что ты можешь сказать? Говоришь как человек, у которого еще нет детей. Просто подожди, пока у тебя не появится свои собственные. Тогда ты не будешь так расплывчато описывать детали. Ты будешь тусоваться в округе ради этой первой улыбки и первого зуба.

Рашид фыркнул. 

— Мечтай, — сказал он, потому что, даже если он потеплел к ребенку, он не собирался в ближайшее время зацикливаться на ней. По крайней мере, не так, как Тора, которая была так взволнована улыбкой Атии.

— Вот тут ты ошибаешься, брат, — сказал Золтан, для выразительности помахивая виноградиной между большим и указательным пальцами. — Эмиру нужен наследник. Так что не затягивай, ты не становишься моложе. — Он зажал виноградину между зубами и с хрустом проглотил.

Рашид покачал головой. То, что сегодня в оазисе на него снизошло какое-то озарение, не означало, что он надеялся в ближайшее время обзавестись наследником.

— Дай мне передохнуть, Золтан. По одной вещи за раз.

— Ни малейшего шанса. Теперь тебе придется найти себе жену. Последний пустынный брат устоял, но ненадолго. У тебя больше нет выбора. Твои свободные дни плейбоя закончились.

Рашид изо всех сил молчал, чтобы не выболтать новость о том, что на самом деле он женат, просто чтобы заткнуть рот своему другу. Потому что это было бы ошибкой, и Золтана невозможно было бы заткнуть, как только он узнал бы этот конкретный фрагмент информации. Более того, он сорвался бы с места, отправляя сообщения Бахиру и Кадару, прежде чем они успели бы добраться сюда. Нет, ему нужно было сделать серьезные вещи, прежде чем он выпустит этого конкретного кота из мешка. Он пока не хотел, чтобы они знали о Торе. Он не хотел, чтобы они делали из этой сделки больше, чем есть на самом деле. Пусть они узнают об этом в свое время, но к тому времени он будет на полпути к отправке ее домой.

Хотя почему это заставило его внезапно похолодеть, он не был до конца уверен.

— В твоих устах брак звучит так весело, — сказал он, внезапно посерьезнев, и не только потому, что точно знал, что это не весело и что в его случае это было не более чем средство достижения цели. — В любом случае, — продолжил он, желая сменить тему, — я пригласил тебя сюда не для того, чтобы говорить о моей личной жизни. Давай приступим к работе.

* * *

Рашид стоял на своей террасе, широко расставив руки на балюстраде, и смотрел в чернильное небо. Внизу, в садах, играли фонтаны, птицы устраивались на ночлег, и во всем мире царил покой.

В то время как внутри него его эмоции сталкивались и бушевали в войне, которая забыла, что такое мир. Казалось, не имело значения решение, которое он принял сегодня, или, может быть, его эмоции столкнулись из-за этого.

Долг.

Неуверенность в себе.

Страх.

Долг.

Это всегда возвращалось к долгу.

Его сердце колотилось, как барабан, татуировкой проклиная вездесущий, неизбежный долг. Его желудок сжался, и он вдохнул темный ночной воздух в ответ на укус боли. Не имело значения, что он решил сегодня в пустыне, его первая встреча с Золтаном не принесла ему утешения. Нужно было так много сделать. Так много ему нужно было узнать. Так много сомнений по поводу того, как можно наилучшим образом помочь этой стране и ее народу...

Страх.

Он не привык испытывать страх.

Он никогда не терпел неудачи ни в чем, к чему прикладывал свои усилия, и он делал выбор, который отражал его желания. Он выбирал свой путь. Он усердно работал и действовал, основываясь на догадках и обоснованных предположениях, и добивался успеха, идя на просчитанный риск, и тогда эти догадки оправдывались. Но это всегда был его выбор, делать все это и следовать по этому пути.

Никогда прежде его не засасывало в бездонную яму, из которой не было выхода и где не было выбора.

Долг.

Неуверенность в себе.

Страх.

Вместе они сплетались и перемешивались, пока его живот не забился и не вздулся, и одно существо не вышло победителем из хаоса, как будто это единственное существо ждало в засаде, готовое шагнуть в пустоту.

Нужда.

Мощный и настойчивый, он поднялся, как грибовидное облако, которое охватило каждую его часть. Он повернулся и посмотрел вдоль террасы в сторону ее апартаментов, туда, где свет от ее ламп разливался лужицами.

Тора.

Разговор с ней сегодня был единственной вещью, которая позволила ему разобраться в запутанных мыслях в его голове, когда ничего другого не было. Она слушала и понимала. Она просто с ним плескалась ногами, как будто они были детьми.

И он отплатил ей равнодушием.

Не осознавая, что он принял решение, его ноги несли прочь.

К свету.

По направлению к Торе.

* * *

Она должна спать. Она все время говорила себе отложить книгу, но она читала книгу о Каджаране, о его сокровищах, его красочной истории, войнах и крестовых походах, которые коснулись его берегов и пересекли границы пустыни, и она была очарована. И пребывание прямо здесь, в Старом Дворце, который видел так много из того, что она читала, оживило все это.

Еще одна глава, пообещала она себе, взглянув на часы и все равно перевернув страницу.

Она подпрыгнула от тихого стука по стеклу, ее сердце сделало сумасшедший скачок в груди, так что она почти не услышала, когда снова раздался стук. Она соскользнула с кровати, ее ноги остыли на мраморных плитках, и натянула халат, потому что, кто бы это ни был, она не собиралась снова быть пойманной на террасе в одной ночной рубашке.

— Тора, — услышала она и не знала, волноваться или испытывать облегчение, когда узнала голос Рашида. — Ты не спишь?

Дверь на террасу была открыта, чтобы впустить ветерок, но она оставалась со своей стороны тонкой занавески, прямо в комнате, невидимым барьером между ними. 

— Чего ты хочешь? — Спросила она.

Он покачал головой, как будто не знал, почему он здесь, стоит за ее дверью посреди ночи. 

— Я не... Нет, ничего. Я хотел извиниться за то, как все получилось сегодня вечером. За то, что оставил тебя одну, когда приехал Золтан.

— Все в порядке. Я понимаю. Твой друг хотел твоего внимания.

Он кивнул. 

— И, — сказал он, его губы растянулись в одну сторону, когда он боролся со словами, в его глазах была тревога, — я просто хотел тебя увидеть.

Ее сердце подпрыгнуло, а дыхание застряло в горле. Ее разум говорил ей, что это ничего не значит, но ее сердце ... ее сердце хотело верить словам, которые он сказал, хотя бы немного.

  — Мы провели хороший день, спасибо.

— Хорошо. У меня не было возможности поблагодарить тебя. О твоих идеях я поговорю с Каримом завтра.

Тут она вспомнила, что тоже хотела поговорить с Рашидом об изменении условий для Атии, чтобы она не слишком привязывалась к ней, но это могло подождать, потому что прямо сейчас ночной воздух носил бархатную перчатку, которая гладила ее кожу, принося с собой его запах, теплый и мускусный, мужской и пряный, очень похожий на сам Каджаран. Она вспомнила другую ночь, и ее голову на его плече, вдыхая этот аромат, думая, что она никогда не насытится им.

— На что это похоже, — внезапно спросил он в наступившей тишине, — когда ребенок улыбается?

Она моргнула от вопроса, задаваясь вопросом, почему он спрашивает, для этого мужчины дети что-то далекое, непонятное. 

— Это как солнечный свет в объятиях, — сказала она. — Это как будто мир озаряется светом и окутывает тебя любовью.

Он кивнул, но его глаза выглядели такими же противоречивыми, как всегда, как будто он боролся с самим собой, и ей стало интересно, видел ли он что-то подобное, или что вообще ожидал услышать. 

— Хорошо. Я бы хотел это увидеть. Я больше не буду тебя задерживать. — Он повернулся, чтобы уйти, но он выглядел таким измученным, на его плечах лежал груз Каджарана, она не сможет вынести, если он уйдет в таком состоянии, поэтому она коснулась его предплечья.

— Рашид?

Он посмотрел на ее руку, как на посторонний предмет. 

— Да?

Она приподнялась и прижалась губами к его разгоряченной коже, поцелуй был нежным и сладким, поцелуй, призванный скорее успокоить, чем воспламенить. 

— Спасибо, что пришел, — сказала она, прежде чем отпустить его и вернуться в относительную безопасность своей комнаты. — Спокойной ночи.

* * *

Он все еще был слишком взвинчен, чтобы спать. Рашид задержался на террасе под мягким темным небом, освещенным кусочком луны и россыпью звезд, и глубоко вдохнул ночной воздух, воздух, который благоухал франжипани и цветами лимона и лайма, боль в животе на время утихла, фракции, бушующие внутри него, нашли непрочное перемирие.

Только потребность оставалась неизменной.

Нужда в женщине, которая развеяла бы его страхи одним своим присутствием, своим вызывающим воспоминания ароматом и нежным прикосновением ее губ к его щеке. Потребность в женщине потребовала от него каждой унции самообладания, чтобы не притянуть ее к себе и насильно удовлетворить.

Потребность… и что-то еще, что он не мог точно определить.

* * *

Он заснул, мечтая о Торе и ее медовом голосе, который звучал в его голове снова и снова, так что он проснулся с ним в голове. Он спросил Карима, когда они встретились за завтраком, знает ли он, колыбельную об апельсинах, абрикосах и голубях. 

— Мне это кажется знакомым, но я не могу понять, где я слышал это раньше.

Карим серьезно посмотрел на него, его глаза показались грустными. 

— Конечно ты ее слышал. Это классическая персидская колыбельная, очень популярная, очень красивая. Это песня, которую твоя мама пела тебе, когда ты был совсем маленьким.

Ощущения пробежали по его спине, как паучьи лапки.

  — Но моя мать умерла, когда мне было всего несколько месяцев. Я же не мог этого помнить?

Пожилой мужчина пожал плечами. 

— Возможно, твой отец пел ее после того, как она ушла. Кто может сказать? Но это то, что осталось тебе от твоих родителей, связующее звено с твоим прошлым, то, чем нужно дорожить.

Он откинулся на спинку стула, положив руку на голову. Дорожить? Хоть убей, он не мог представить себя рядом с отцом, не говоря уже о том, чтобы представить, как отец поет ему колыбельную. Когда-то он мог бы в это поверить, но не сейчас. Это не подходило человеку, который скрывался от своего сына в течение тридцати лет.

Карим печально улыбнулся. 

— Он любил тебя, Рашид. Я знаю, тебе трудно в это поверить, но, к лучшему это или к худшему, он сделал то, что должен был сделать. Как и ты, его сын, должен поступить по совести.

Рашид вздохнул.

Его отец любил его? Почему ему было так трудно в это поверить?

* * *

— Так когда я могу с ней встретиться? — Спросил Золтан после тяжелого утра, посвященного протоколам и государственным делам с Рашидом, Каримом и Советом старейшин.

Первая мысль Рашида была о Торе. Ее поцелуй преследовал его прошлой ночью, когда он лежал на кровати, ожидая, когда сон заберет его, ее поцелуй и ощущение ее гладких пальцев на своей руке и ее широко раскрытых коньячных глаз.

— Почему ты хочешь с ней встретиться?

— Ну, она ведь твоя сестра, не так ли? Тебе не обязательно держать ее запертой где-нибудь в шкафу. Ты ведь иногда позволяешь ей увидеть дневной свет, не так ли?

— О, Атия, — сказал он, пораженный словами Золтана, потому что он то, думал о Торе.

— А ты думал, кого я имел в виду? — Спросил Золтан, и его друг посмотрел на него так, словно подумал, что тот теряет самообладание от жары в пустыне.

Может быть, так оно и было. Он моргнул. 

— Я пошлю за ней, — сказал он легко, потому что это была хорошая идея, потому что это означало, что он снова увидит Тору, а после вчерашней сладкой встречи он жаждал ее.

Но когда внесли Атию, ее несли не руки Торы, а руки Юсры, и он почувствовал пронзительный укол разочарования.

— О, Рашид, — сказал Золтан, — какая красотка, — и он удивил друга, взяв ребенка и держа его перед собой, чтобы рассмотреть ее как следует. Темные глаза Атии были широко раскрыты, нижняя губа ее маленького рта, похожего на бантик Купидона, готова была начать дрожать. Но прежде чем это удалось, он взял ребенка на руки и снова сел на диван, и Рашид моргнул от легкости, с которой он обращался с ребенком. Для него она была слишком маленькой, слишком неразгаданной. — У тебя будет много работы, когда она станет молодой женщиной.

Что? Что-то еще, чего стоит ожидать. Замечательно.

Малышка начала суетиться и извиваться, но Золтан остался невозмутимым, раскрыл ее крошечные пальчики и погладил средним пальцем нижнюю часть ступней. 

Какие крошечные ножки, подумал Рашид, глядя на это, пораженный жизнью в миниатюре.

— Ты боишься щекотки, малышка? — Спросил Золтан, и маленькие ножки Атии задвигались, смешки теперь перемежались с ее жалобами. Какое-то время казалось, что Золтан был сам ребенком, но вскоре ее лицо покраснело и сморщилось, а смешки сменились криками.

— Вау, — сказал Золтан, признавая поражение, когда ее крики превратились в рев. — Я думаю, тебе пора идти к своему старшему брату, малышка.

И прежде чем он успел сказать "нет", его крошечная сестренка оказалась в его руках. Он уставился на пищащий сверток у себя на коленях, удивляясь ее весу, энергии и силе ее легких.

Его сестра.

Его кровь.

Которая выглядела совсем не так, как тогда, когда спала.

И его внутренности снова скрутило, когда он безуспешно попытался успокоить ее.

Ее было не успокоить. Ребенок закричал, и неудивительно, потому что, что он мог ей предложить? Он ничего не знал о том, что нужно ребенку. У него не было никакого опыта, ничего, кроме обрывка колыбельной...

— Юсра! — Рявкнул он молодой женщине, которая беспомощно наблюдала за происходящим. — Возьми Атию. Я должен идти…

Золтан нахмурился, когда Юсра взяла ребенка. 

— Разве у нас нескоро следующая встреча с советом?

— Я ненадолго.

* * *

Кровь Торы вспыхнула, когда она увидела имя, появившееся в ее почтовом ящике. Она хотела было сразу удалить сообщение, но заголовок темы остановил ее, хорошие новости.

Что, по его мнению, могло бы стать для нее хорошей новостью, если только он не изменил судьбу или мнение и каким-то образом не сумел вернуть ее средства? Она открыла сообщение.

Дорогая кузина Вики

Только что появилась возможность быстро заработать немного денег, так что, очевидно, я подумал о тебе!

Я ожидаю поступления средств, а тем временем они обещаны в другом месте. Мне срочно нужно полмиллиона долларов, просто чтобы продержаться, и я подумал, не могла бы ты заложить свою квартиру на пару недель, чтобы помочь мне? Это только временно, пока не поступят эти средства, и хорошая новость в том, что я смогу гарантированно выплатить тебе гонорар в сто тысяч долларов.

Дайте мне знать как можно скорее.

Твой двоюродный брат

Мэтт

PS Как говорили наши предки, в конце концов, кровь гуще воды!

Хорошие новости? Тора недоверчиво уставилась на экран. Ее кузен, должно быть, считает ее глупой. Сначала он лишил ее наследства, а потом захотел, чтобы она вернулась домой? Свиньи могут летать. А что касается того, что кровь была гуще воды, после того, как он предал доверие ее родителей и ее саму, он вообще не был для нее семьей.

Она уже собиралась нажать кнопку удаления и отправить сообщение в корзину, где ему и место. Будь проклято "КАК можно СКОРЕЕ" пусть он ждет ответа, который никогда не придет.

И тут ей в голову пришла идея получше. Намного лучше.

Поэтому она нажала "Ответить" и изменила заголовок темы на "Лучшие новости"! И начала печатать.

Дорогой Мэтт...

Она только что нажала "Отправить" с удовлетворительным щелчком мыши, когда в ее почтовый ящик пришло еще одно сообщение. На этот раз ей не терпелось открыть его.

Мы в пути! Написала Салли. Следующая остановка Германия!

Да! Она быстро ответила ‘удачи’ и на этот раз добавила много поцелуев, прежде чем отправить его со вздохом. По крайней мере, все шло правильно.

—Тора, — услышала она рев Рашида откуда-то из своей комнаты. — Тора! — Он появился в дверях на террасу. — Что ты здесь делаешь?

— Ты что, не мог просто постучать, как нормальный человек? — Сухо спросила она, гадая, откуда взялся огонь.

— Почему ты не принесла Атию, когда я просил?

— Потому что ты вызвал Атию, а не меня. И Юсра вполне способна принести ребенка. Она принесла тебе Атию?

— Да, но дело не в этом. Тебе следовало сделать это самой.

— Почему?

— Потому что ты ее няня. Ты несешь за нее ответственность.

— Нет, Рашид. Она твоя ответственность, но тебе нравится перекладывать ее на меня, и это плохо.

— Почему?

— Потому что она становится зависимой от меня. Она сближается. Вчера, когда я вернулась домой с нашей прогулки, Юсра была измотана попытками успокоить ее. — Она начала кричать, когда не обнаружила меня.

Они услышали, как Атия приближается, все еще плача, когда Юсра вошла в апартаменты. 

— Мне очень жаль, шейха, — сказала молодая женщина, когда Тора пошла ей навстречу, взяла ребенка и прижала к груди.

— Все в порядке, — сказала Тора и ребенку, и Юсре, когда Атия схватила ее за волосы своими крошечными ручками, и ее слезы пропитали платье Торы. — Все в порядке. — Тора отослала Юсру за теплым молоком, когда малышка уткнулась в нее носом, и ее крики постепенно стихли.

— Вот видишь, — сказала она, тихо обращаясь к Рашиду и покачиваясь. — Мне пришлось отправить ее с Юсрой, потому что она слишком привязалась ко мне. Тебе нужно нанять больше сиделок или позаботиться о ней самому.

Он выглядел озадаченным.

 — Но если она чувствует себя с тобой в безопасности...

— Я уйду, Рашид. Вернусь домой, как только наш брак будет расторгнут. Или ты забыл?

Он покачал головой. 

— Так оставайся подольше, если ты нужна Атии. Тебе нужно немедленно возвращаться?

— Как долго? И что потом? Она станет еще более зависимой от меня. Как это будет работать? Это не решение.

— Сколько заплатить, чтобы заставить тебя передумать?

Она вздохнула, когда Юсра вернулась с молоком. 

— Знаешь, Рашид, в мире есть вещи, которые нельзя купить за деньги.

— Тогда научи меня, — прорычал он, когда Тора села, чтобы покормить Атию. — Покажи мне, как держать ее, чтобы она не плакала.

Тора моргнула, глядя на него. 

— Ты действительно это хочешь?

— Конечно, я хочу. Она моя сестра. Как, по-твоему, я себя чувствую, даже если не знаю, как ее держать?

И Тора согласилась. Малышка начала успокаиваться, ее глаза покраснели и опухли от слез. Она могла бы сказать "нет" сейчас, чтобы избавить Атию от дальнейших страданий, но это было бы несправедливо. Поэтому вместо этого она подождала, пока ребенок полностью успокоится, ее веки стали закрываться, когда она пила. 

— Тогда сядь, и я передам ее тебе, и, может быть, она не заметит.

Никто из них на самом деле в это не верил, но Рашид сделал, как она предложила, и Тора осторожно передала ребенка. Атия мгновенно пришла в себя, ее глаза были широко открыты, кормление прекратилось, когда она поняла, что произошли изменения. 

— Все в порядке, Атия, ты в безопасности, — напевала Тора, даже когда она пыталась показать ему, как лучше укачивать младенца, расслабляя и смягчая его руки.

Атия не была убеждена, и в конце концов они оба признали свое поражение, позволив Торе забрать ее обратно.

— Я не могу остаться, — сказал он. — Мне нужно идти.

Тора кивнула, немного покачивая ребенка на руках, когда Атия возобновила кормление, на этот раз держа глаза открытыми на предмет новых фокусов, умная малышка. 

— Я знаю, — сказала она. — Будет легче, я обещаю, — и она не смогла сдержать улыбки, когда он уходил, потому что Рашид все же пытался.

* * *

Слова Торы не выходили у него из головы, когда он возвращался через дворец на совещание по внешней политике с тяжелым сердцем, усугубленным тем фактом, что с Атией, казалось, ничего не получалось, даже когда он этого хотел. Он пытался. Клянусь Богом, он пытался сделать все, что говорила ему Тора, расслабиться и в то же время крепко держать ее, чтобы она чувствовала себя в безопасности, мягко покачивать ее, не дергая, успокаивая.

В мире есть вещи, которые нельзя купить или исправить за деньги. Разве он этого не знал?  Не было никакой суммы денег, которую он мог бы бросить на то затруднительное положение, в котором оказался, и заставить его исчезнуть. Но, конечно, ее случай был другим. Почему она должна была уходить? Если бы она действительно заботилась об Атии и не хотела ее расстраивать, конечно, она могла бы согласиться остаться еще немного. Ей не нужно было спешить. По крайней мере, чтобы дать ему достаточно времени, чтобы привыкнуть к своим новым обязанностям. Кроме того, он был заинтригован ею, этой женщиной, которая могла быть соблазнительницей, Мадонной, бизнесвумен и даже утешительницей. Как она утешала его прошлой ночью, когда он пришел к ней в комнату, своими тихими словами и сочувствующими глазами.

Он не хотел, чтобы она уходила.

Пока нет.

— Ах, — сказал Карим, выходя из конференц-зала, в который он только что направлялся. — Мы ждали, когда ты начнешь.

Рашид знал, что она сказала правду. Никакие деньги в мире не могли ему сейчас помочь.

 * * *

На следующее утро Тора и Юсра сидели в павильоне Махабба, где на берегу озера все еще было восхитительно прохладно, и мягкий ветерок шевелил занавески. Атия лежала на коврике на животе на полу, пытаясь сделать мини-отжимания на своих пухлых руках. Тора держалась вне ее поля зрения, но время от времени малышка оглядывалась по сторонам, пока не находила ее, прежде чем возобновить свои упражнения, убеждая себя, что да, Тора все еще там. Она была такой внимательной и слишком знающей для такого маленького детеныша, подумала Тора, и она как раз собиралась исчезнуть, чтобы прогуляться по саду, чтобы посмотреть, сможет ли она забыть, хотя бы ненадолго, когда они услышали голоса, молодые и постарше.

Сквозь тонкие занавески Тора могла видеть трех женщин, двух поразительных темноволосых красавиц и одну блондинку, не менее потрясающую, направляющуюся к павильону с группой детей на буксире.

— Похоже, у нас гости, — сказала она Юсре. — Ты знаешь, кто они такие?

— Нет, — сказала другая женщина, наблюдая за их появлением. — Я никогда их раньше не видела.

Тора забыла о том, чтобы прятаться, и подняла Атию с пола, ребенок жевал свой кулак, пока женщины маячили у двери. 

— Мы сожалеем о вторжении, но нам сказали, что мы найдем здесь Атию. Мы не могли дождаться встречи с ней.

— Это Атия, — сказала Тора, держа ребенка на коленях.

— О, она великолепна, — сказала первая, подходя ближе. — Вы должны извинить нас. Мы были так взволнованы с тех пор, как услышали новость о том, что у Рашида родилась младшая сестра. Мы жены братьев Рашида по пустыне, его хороших друзей, и мы прибылина коронацию. Я Айша, жена Золтана, который здесь, консультант Рашида, а это моя сестра Марина, жена Бахира, и Эмбер, жена Кадара. А это, сказала она, указывая на активную группу вокруг нее, наши дети.

— Рада познакомиться с вами, — сказала Тора, представившись, чувствуя себя немного ошеломленной, но в то же время обрадованной тем, что в ближайшие дни у Атьи будет больше развлечений. Там было трое малышей и двое детей чуть постарше, девочка и мальчик. Другие дети были бы лучшим развлечением из всех. Она уже с нетерпением наблюдала за ними, улыбалась, когда они подходили поздороваться с ней, от восторга дрыгая своими маленькими ножками.

— Еще один ребенок для племени братьев пустыни, — засмеялась вторая темноволосая женщина по имени Марина, которая стояла на коленях и держала Атию за руки. — А теперь у детей есть тетя. Привет, маленькая Атия, — сказала она с широкой улыбкой, получив ответную улыбку от младенца.

— Ты австралийка, — сказала блондинка по имени Эмбер, которая устроилась на диване рядом с Торой, заметив под платьем внушительный бугорок. — Я тоже. Откуда ты?

— Сидней, — сказала Тора.

— Я из Мельбурна.

— И теперь вы живете... где-то здесь поблизости?

— Мы с Кадаром живем в основном в Стамбуле. Мы поженились шесть месяцев назад. Она улыбнулась. — Это довольно долгая история. Она похлопала себя по животу, и ее улыбка стала шире. — Через несколько месяцев мы ждем нашего первенца. Как ты оказался здесь, присматриваешь за Атией?

Настала очередь Торы улыбнуться. 

— Это тоже довольно долгая история. Но я здесь только временно. Я скоро поеду домой.

— О, — сказала Айша, переглянувшись с другими женщинами, — на мгновение я подумала ... я надеялась...

— Мы все надеялись, — сказала ее сестра. — Как только мы увидели тебя, мы начали надеяться. Рашиду нужна хорошая женщина, и мы подумали, что, может быть, он наконец нашел такую.

— Он единственный оставшийся в пустыне брат, — добавила Эмбер, — и теперь ему больше, чем когда-либо, понадобится женщина рядом с ним.

Тора ничего не сказала, просто усадила Атию на колено, молча проклиная этот глупый брак и положение, в которое он ее поставил, потому что это было не ее место, чтобы что-то говорить. Как раз в этот момент появились павлины и отвлекли всех, и разговор сменил направление, и Тора снова смогла дышать и наслаждаться пребыванием в компании других женщин.

Они пили чай с медом, смеялись и говорили о своих детях и мужьях. Они были яркими и красивыми, как бабочки в саду, и Тора поймала себя на том, что хочет стать одной из них, но это означало бы выйти замуж за Рашида по-настоящему.

— Простите, что прерываю, — сказал Карим, появляясь в дверях павильона с любезным поклоном, — но его превосходительство хотел бы поговорить с вами наедине, шейха Виктория.

Айша первая навострила уши. 

— Шейха?

— Я думаю, что он так и сказал, — сказала Марина.

Эмбер странно смотрела на нее. 

— Но разве это не означало бы ...?

Тора покачала головой, извиняясь, когда она пронеслась мимо них, ее лицо пылало от жара. 

— Это не то, что вы подумали ...

* * *

— Я тут подумал, — сказал Рашид несколько минут спустя, потирая подбородок и расхаживая по персидскому ковру в своем большом кабинете, — теперь, когда мои друзья здесь со своими женами и семьями, нам нужно быть осторожными, чтобы у них не сложилось неверного представления о нас.

Он зашагал в другую сторону. 

— Я знаю своих друзей, и они раздуют из мухи слона, поэтому я решил, что будет лучше, если я попрошу Карима быть осторожнее с тем, как он обращается к тебе, и скажу им, что ты просто замещаешь роль моей супруги на коронации. Я думаю, будет лучше, если они вообще не узнают об этом браке.

Он внезапно остановился и посмотрел на нее, в его глазах была паника. 

— А ты как думаешь?

Тора сглотнула, стоя там, ее пальцы заплетались, когда она тщательно подбирала слова. 

— Я думаю, что на самом деле для этого может быть немного поздновато.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Что? — Золтан перевел взгляд с Айши на Рашида, когда женщины присоединились к ним перед обедом. — Ты уже женат? Ах ты, хитрый пес! А ты вел себя так, словно это было самое далекое, что могло прийти тебе в голову.

— Но это так!

— И как же это работает, если вы уже женаты?

— Потому что это не настоящий брак!

— Я хочу знать, почему ты не пригласил своих лучших друзей? — потребовал Бахир.

— Да, — сказал Кадар. — Мы приглашали тебя на наши свадьбы.

— Серьезно, вы действительно хотите знать, почему я не пригласил вас на свой фиктивный брак? Может быть, это потому, что Карим поженил нас в самолете по пути сюда. Извини, но когда летишь на высоте сорок тысяч футов, доставлять приглашения на свадьбу немного неудобно.

— Но когда мы разговаривали раньше, ты вел себя так, как будто ты вообще не женат, — сказал Золтан. — Как будто до чего-то подобного оставались годы.

— Кто-нибудь из вас, ребята, слышал меня? Это не настоящий брак!— Он испустил долгий вздох. Он знал, что это произойдет. Он чертовски хорошо это знал. — Послушайте, я должен был жениться на ком-то, чтобы усыновить Атию.

— Почему ты должен был усыновить Атию? — Спросила Марина. — Она ведь твоя сестра, не так ли?

— Да, но наш отец должен был погибнуть в результате крушения вертолета тридцать лет назад, и люди верят в это и, какая, черт возьми, разница, почему? Карим сказал, что ее нужно удочерить, и для этого я должен был жениться. Конец истории.

— Вряд ли! — Фыркнул Бахир. — Мы только добираемся до интересного. Итак, эта женщина вызвалась выйти за тебя замуж, чтобы вытащить тебя из затруднительного положения, не так ли?

— Тора, — сказала Айша. — Ее зовут Тора. Она мне нравится.

— Мне тоже, — сказала ее сестра. — И она великолепна.

— Она австралийка, — с усмешкой вставила Эмбер. — Что в ней может не нравиться?

— Согласен, — сказал Кадар, обнимая жену и целуя ее в щеку. — Эта Тора, должно быть, мазохистка, раз вызвалась выйти за тебя добровольно. В чем ее выгода?

— Что ты имеете в виду, говоря про выгоду?

— Что, она сделала это по доброте душевной?

— Держу пари, это было не из-за его манеры держаться у постели больного.

— Может быть, так оно и было, — предположил Кадар.

— Ладно, ладно, — сказал Рашид, с которого было достаточно, и поднял руку, призывая друзей замолчать. — Так что, возможно, здесь был замешан финансовый стимул. Мы заключили сделку. Ну и что?

— Увы, бедный Рашид, — сказал Золтан, приложив руку к сердцу. — Нелюбимый и нежеланный, оставленный на полке, единственный из братьев пустыни, которому действительно пришлось заплатить женщине, чтобы заставить ее выйти за него замуж.

— Дай мне передохнуть, — прорычал Рашид. — Разве вы, ребята, не делаете вид, что написали путеводитель по романтике, мы все знаем, что это ложь.

— Но никому из нас не нужно было вытаскивать чековую книжку.

Айша огляделась. 

— Почему здесь нет Торы? Ты ведь пригласил ее пообедать с нами, не так ли?’

Он закатил глаза.

— Ты этого не сделал! — Сказала Марина, обвиняюще вытаращив глаза. — Только не говори мне, что ты относишься к ней как к наемной прислуге?

— Она наемная прислуга. — Но это тоже было неправдой, он должен был признать. Она была чем-то большим. Намного больше. Он просто не знал, что с этим делать. — В любом случае, я пригласил ее на обед, а она отказалась, сказала, что не хочет мешать воссоединению братьев пустынников и их семей. Этого достаточно для тебя?

Никто другой так не думал, и именно поэтому минуту спустя он уже шел, чтобы настоять на том, чтобы Тора присоединился к ним за обедом.

* * *

Тора выключила свой планшет, все еще улыбаясь. Салли прислала электронное письмо с новостями о том, что Стива поместили в клинику и что лечение началось, и просила ее скрестить пальцы на ногах.

Хорошие новости. Она вознесла безмолвную молитву. По крайней мере, наконец-то хоть что-то пошло правильно.

— Извини меня, Тора, — сказал Юсра. — Его превосходительство здесь, чтобы увидеть тебя.

Тора собралась с духом. Она знала, что будут последствия, если его друзья узнают о браке, хотя, хоть убей, она не могла поверить, как он когда-либо думал, что ему удастся скрыть это от них. Она ожидала гнева. Чего она не ожидала, так это того, что он будет настаивать на том, чтобы она присоединилась к нему, его братьям по пустыне и их женам за обедом.

— Ты уверен? — Спросила она. — Это не натолкнет их на ложное представление?

— У них уже есть неправильное представление. Как насчет того, чтобы доказать, что они ошибаются, и показать им, что ничего не происходит? Кроме того, — добавил он, — кажется, ты пользуешься успехом у женщин. Они пригрозили, что, если я не смогу привести тебя, они придут и сами потащат тебя на обед.

Она рассмеялась. 

— В таком случае, как я могу отказаться?

— Ты хочешь взять Атию?

Тора покачала головой. У Юсры не будет проблем. Атия так весело провела время с детьми этим утром, что, вероятно, проспит неделю. Я думаю, что приход детей это лучшее, что могло случиться.

— Кстати, об Атии, — сказал он, когда они шли по коридору мимо сказочных сокровищ, ярких урн и блюд, установленных в нишах в стенах, — ты еще не думала о том, чтобы остаться?  По крайней мере, до тех пор, пока не научишь меня, как обращаться с ней.

Тора набрала полные легкие воздуха. Она ни на секунду не поверила, что он был серьезен, когда предложил это, и нет, она больше не думала об этом. Она не могла оставаться дольше, и он не мог ожидать, что она захочет. Это было несправедливо по отношению к Атии, и уж точно несправедливо по отношению к ней. Как бы то ни было, она изо всех сил пыталась вспомнить все причины, по которым она не должна заботиться о Рашиде. Она была лишь временным пристанищем, но чем дольше она была здесь, тем больше он ей нравился. И она не хотела чувствовать себя так, не тогда, когда будет труднее забыть его, когда она уйдет.

Не тогда, когда было бы легче противостоять ему...

— Рашид…

— Нет, — сказал он, останавливая ее перед дверью, за которой ждали его друзья, — ничего не говори сейчас. Потрать время на то, чтобы подумать об этом. Я действительно хочу лучшего для Атии, даже если кажется, что это не так. Я учусь, Тора, тому, что ей нужно. Может быть, слишком медленно, на твой вкус, но я полон решимости поступить с ней правильно.

Затем он взял ее за руку, обхватил ее своими руками, согревая ее кожу, когда его глаза были теплыми и трогали ее сердце.

— Просто пообещай мне, что подумаешь об этом. Я знаю, что прошу многого, но я не буду ожидать, что ты останешься просто так. Мы можем что-нибудь придумать. Чего я хочу сейчас, так это чтобы Атия чувствовала себя в безопасности, а она чувствует себя в безопасности с тобой. Так что ты подумай об этом? И подумай, чего хочешь взамен, чтобы ты смогла остаться, хотя бы чуть дольше?

Тора посмотрела на этого человека, которого когда-то считала жестким и непоколебимым, высокомерным и властным, но который, как она знала, старался изо всех сил.

— Я подумаю об этом, — пообещала она, хотя знала, что все, что потребуется, чтобы заставить ее остаться, будет ничто по сравнению с тем, сколько это в конечном итоге будет стоить для нее.

— Наконец-то, — донесся крик изнутри, когда Рашид открыл дверь. — Мы как раз собирались послать туда отряд.

— Добро пожаловать, Тора, присоединяйся к нам, — сказал другой мужчина. — Наконец-то для тебя есть взрослая компания. Я уверен, что это будет приятная перемена по сравнению с Рашидом.

Тора улыбнулась и посмотрела на Рашида, который хмурился. 

— Мои братья по пустыне, — сказал он, представляя троих мужчин, — которых я люблю всей своей жизнью. То есть, кроме тех случаев, когда я хочу их убить.

* * *

День коронации выдался ясным и, по некоторому мнению, почти идеальным, если у тебя в животе не крутится пушечное ядро с шипами.

Рашид встал рано, зная, что откладывать нельзя, наблюдая, как слои утреннего неба отрываются от того места, где он пил кофе на своей террасе, розовый уступает место голубому, точно так же, как покой уступает место безумию.

День будет долгим, без сомнения, бесконечным, завтрак с иностранными сановниками и официальными лицами, а затем длинный извилистый кортеж через город, чтобы показать своего нового эмира перед общественным праздником на самой большой площади города Каджаран. Затем, когда официальная группа направится на официальную церемонию коронации, ворота Дворца развлечений распахнутся для публики, церемония будет транслироваться на больших экранах, перед государственным ужином на шестьсот персон, завершаясь пушечным огнем и фейерверком.

Он уже был измотан.

Измученный и еще более обескураженный.

Его чашка звякнула о блюдце, когда он подошел, чтобы поднять ее, и он поднял дрожащую руку, чтобы осмотреть ее. Боже, что с ним было не так? Он изучал книги. Он прочитал историю и изучил достаточно экономических документов и отчетов, чтобы потопить корабль, он прислушивался к советам Карима и Золтана и Совета старейшин, и все же он задавался вопросом, что он здесь делает.

Долг.

Раздался стук в дверь, и вошел Карим с двумя помощниками, несущими мантии, которые он наденет сегодня. 

— Ваше превосходительство, пришло время подготовиться.

* * *

Он был одет и делал последние несколько вдохов как свободный человек, когда услышал тихий стук, но на этот раз это был не Карим. Он исходил от двери, соединяющей апартаменты Торы, двери, которую он никогда не открывал, хотя искушение в образе соблазнительницы находилось с другой стороны. Дверь открылась, и мягкий голос позвал его по имени, голос, который, по его воспаленному разуму, звучал так же круто, как водопад. А потом она вошла, и на мгновение он забыл о боли, лихорадке и проклятой дрожи в руках, потому что он никогда не видел никого более прекрасного.

Она была одета в золотистую мантию, изысканно расшитую, с золотой отделкой, похожей на его собственную, с длинными широкими манжетами на рукавах и тонкой, как паутинка, шелковой шалью на волосах, которая обрамляла ее лицо и развевалась, как облако, когда она двигалась. Она выглядела как что-то из средневековой фантазии.

Его следующая фантазия.

— Рашид, — сказала она, и ее глаза широко раскрылись, когда они увидели его одетым в незнакомую одежду, впервые, когда она видела его одетым таким образом. Она моргнула и, казалось, собралась с духом. 

— Я просто хотела пожелать тебе всего хорошего сегодня, — сказала она, — пока все это не сошло с ума.

Они оба знали что, так и будет.

Он кивнул, потому что его челюсть была слишком плотно сжата, чтобы говорить, а пушечное ядро с шипами в животе покатилось и застряло в его внутренностях, и ему пришлось подойти к окну, чтобы ослабить давление.

Её жест, ее простой акт доброты, почти уничтожил его.

Она многое понимала для женщины, которой не было бы здесь, если бы ему не пришлось удочерить Атию и принудить ее к удобному браку. Потому что она стала намного больше, чем просто удобной женой. Ее предложение об открытии Дворца развлечений для публики привело к его включению в сегодняшнее слушание, включение, как ему сообщили, было встречено людьми с огромным нетерпением и большим волнением. Он делился некоторыми богатствами государства, и именно его хвалили за это.

Она понимала гораздо больше, чем он предполагал.

Она скоро уйдет.

И у него перехватило дыхание, когда острые шипы этого пушечного ядра снова вонзились в его сырую и израненную плоть.

* * *

Тора никогда не видела Рашида в мантии, никогда бы не подумала, что человек, который чувствует себя как дома и так хорошо выглядит в западной одежде, может выглядеть так традиционно, и все же он выглядел именно так. Его белоснежные одежды и туника под ними были отделаны золотой отделкой, а головной убор перевязан черной лентой, которую на последнем этапе церемонии, заменят золотой лентой, которая сделает его эмиром.

Высокий и широкоплечий, его кожа выглядела так, словно была отполирована солнцем на фоне такого белого цвета, он выглядел великолепно, как будто был рожден в песках пустыни, рожден, чтобы править, и все же Тора могла видеть битву, происходящую в его душе, могла видеть легкую дрожь в его руках, которую он изо всех сил пытался скрыть.

— Тебе не нужно бояться, — мягко сказала она.

— Что? — Он резко обернулся.

— У тебя нет причин бояться.

— Это то, что ты думаешь? Что я боюсь? — Но его голосу не хватало убежденности в словах, и он понял это по тому, как опустил голову и снова отвернулся.

— Ты сильный, — сказала она у него за спиной. — Ты умный, справедливый и хороший человек, и ты хочешь сделать все возможное для народа Каджарана. Им повезло, что у них есть ты.

Он набрал в грудь воздуха, и его слова, когда они прозвучали, могли быть унесены песком пустыни и горячим ветром. 

— Я не был воспитан для этого.

— Но это у тебя в крови. Твой отец...

— Как это у тебя в крови вдруг оказалось, что ты несешь ответственность за благополучие и будущее стольких людей?

— Ты можешь это сделать, Рашид, — сказала она более сурово, чем планировала. — Тебя бы здесь не было, если бы ты в это не верил. Никто из тех, кто знает тебя, никто здесь, в этом дворце, не сомневается в тебе.

— Как ты можешь, человек, которого я знаю мельчайшую часть своей жизни, говорить такое?

— Потому что я видела, как усердно ты работаешь. Я видела, что более слабый человек ушел бы, а жадный остался бы, даже если эта задача была ему не по силам. Ты совсем не такой. Ты можешь сделать это, и ты победишь, и ты будешь хорошим эмиром.

Карим прервал их стуком в дверь. 

— Ваше превосходительство, шейха, готовы ли вы?

Она взглянула на него еще раз, прежде чем кивнуть и сказать, что проверит Юсру и Атию, и уже повернулась, чтобы уйти, когда он поймал ее за руку, прежде чем она успела исчезнуть. 

— Спасибо тебе за эти слова. Они значат больше, чем ты думаешь. — Он крепко сжал ее руку в своей, прежде чем отпустить. — Я просто надеюсь, что ты права.

Она улыбнулась ему так, что согрела его изнутри так, как никогда не согревало солнце. 

— Я знаю, что это так, — сказала она, и ее слова и ее тепло придали ему смелости поверить в это.

* * *

Это было утомительно, но в то же время и захватывающе. Тора сидела рядом с Рашидом на диване в тени шатра, установленного на возвышении перед огромной площадью, уставленной самыми длинными столами, которые она когда-либо видела. Они позавтракали с иностранными сановниками во дворце, и теперь настала очередь народа встретиться со своим будущим эмиром, прежде чем они вернутся во дворец на саму коронацию. Яркие знамена каджарийских цветов развевались в воздухе, соперничая с веселыми праздничными цветами, которые носили женщины и даже некоторые мужчины. По мере того, как пир шел полным ходом, царила атмосфера вечеринки, музыканты и танцоры обеспечивали развлечение, и повсюду слышался смех.

И даже знание того, что их брак был браком по расчету, и что скоро она отправится домой и больше не будет шейхой, не могло уменьшить ее восторга от участия в процессе. На данный момент, по крайней мере, юридически, она была шейхой, и она сделает все возможное для этого дня, даже если в животе у нее порхают бабочки. Но это было не о ней, это было о Рашиде и коронации нового эмира, и это был опыт, который бывает раз в жизни, и она собиралась наслаждаться каждым моментом.

Молодая незнакомая девочка поднялась со своего места и подошла к помосту, держа в руках букет цветов, ее глаза были широко раскрыты и немного испуганы, когда она стояла в ожидании на ступеньках. Карим низко склонился над плечом Торы. 

— У нее для тебя цветы, чтобы поприветствовать шейху, если ты позволишь.

— Для меня? — Сегодняшний день должен был быть посвящен только Рашиду, — подумала она. Но все же она улыбнулась и протянула руку, чтобы подбодрить ее, и маленькая девочка улыбнулась в ответ, поднялась по лестнице и поклонилась, прежде чем передать цветы и произнести что-то на каджарезском.

— Что она сказала?

Карим снова низко наклонился. 

— Она пожелала тебе много сыновей и дочерей.

— О, — сказала Тора, внезапно смутившись, прежде чем добавить "спасибо" на каджарезском, одно из немногих слов, которые она выучила, чувствуя себя виноватой, потому что теперь она не просто наблюдала за происходящим, она была его участницей.

После этого было больше детей, и больше благословений, и больше цветов, пока их стол не превратился в море цветов, и Тора улыбалась всем желающим, девочкам или мальчикам, и их лица светились, когда она благодарила их. В какой-то момент она взглянула на Рашида и почувствовала пробегающие мурашки, когда обнаружила, что он наблюдает за ней, его взгляд был задумчивым и наполненным чем-то, что выглядело почти как уважение.

* * *

Рашид наблюдал, как она приняла еще один букет цветов, коснувшись пальцами лица ребенка, когда благодарила ее, и девочка вприпрыжку вернулась туда, где сидела ее семья, почти светясь от восторга. Тора была такой же незнакомкой с этой помпой и церемонией, как и он, наблюдателем, оказавшимся в чужом мире, но вы бы ни за что не догадались, что они почти чужаки здесь.

Она была естественной с детьми так же, как и постоянной для него, всегда была рядом с ним, выглядела спокойной, безмятежной и такой красивой, что у него защемило сердце. Было жарко, и оставалось несколько часов, прежде чем они смогли сбежать, и она так легко могла бы возмутилась тем, что ей вообще пришлось участвовать в церемонии, когда она не была его настоящей женой, но она заставила себя выглядеть легко и непринужденно.

Она заставила его поверить, что все возможно.

Без нее у него ничего бы не получилось.

И позже, когда они вернулись во дворец во время коронации, когда Карим снял черную повязку и поднял золотую, чтобы заменить её, он вспомнил ее слова, сказанные этим утром:

  — Ты сильный... Ты будешь хорошим эмиром.

Затем Карим произнес древние слова, чтобы короновать его, и возложил корону ему на голову, это было сделано. Он стал эмиром.

В банкетном зале раздались радостные возгласы и аплодисменты, самые громкие из которых доносились из квартала, где сидели его братья по пустыне и их семьи, и он улыбнулся, когда выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание. Он повернулся к ней и увидел влагу в ее глазах, слезы, которые она пролила из-за него, и он был тронут сверх всякой меры. Но прежде чем он смог сказать ей, прежде чем он смог поблагодарить ее за слова этим утром и за ее сегодняшнюю спокойную силу, сначала был еще один пир, еще одна вечеринка с пушечным огнем и фейерверком, над дворцом, который эхом разнесся по всему городу, а также в крошечных пустынных и горных деревушках города Каджаран.

* * *

Было уже за полночь, когда празднества закончились. Юсра уложила Атию обратно в постель несколько часов назад, день формальностей вперемешку с играми с детьми утомил ее, и теперь Рашид молча шел рядом с Торой к их апартаментам. Торе показалось, что сам воздух вокруг них мерцал, было так много энергии, порожденной сегодняшним празднованием, энергии, которая теперь превращала воздух в электрический, когда они двигались, в потоки, заряженные каждым шорохом одежды о одежду, каждым шагом по мраморному полу, как метрономом, выбиваясь из времени, которое у нее оставалось.

Все, в чем она сейчас была уверенна, это в том, что она не хотела, чтобы эта ночь заканчивалась. Она не хотела, чтобы это чувство заканчивалось, чувство покоя с Рашидом, быть частью его жизни... важной частью ... хотя бы на один день. Она хотела сохранить волшебство этого момента и сохранить его драгоценным для себя навсегда. Потому что скоро ее пребывание в Каджаране закончится. Скоро она вернется в Сидней в своей черной юбке и застегнутой рубашке, и больше не будет шелковых халатов, скользящих по ее коже, не будет франжипани в эфире.

Не будет больше Рашида.

Ее сердце сжалось в груди.

На самом деле он для нее ничего не значил. Случайный секс, а затем быстрый выигрыш, сделка, заключенная с дьяволом, с большим количеством горя на этом пути. Он был для нее никем и все же ее сердце забилось сильнее, когда его короновали, она была так горда им.

Никем для нее?

И ее сердце споткнулось в порыве сказать ей, что она лгунья.

Казалось, слишком скоро они оказались у двери, ведущей в ее покои, и она обернулась и посмотрела на него, такого красивого в своих одеждах, его черты: игра тьмы и тени на фоне ослепительной белизны, золото в его голове поблескивало в слабом свете. 

— Спасибо, что проводил меня.

Он покачал головой. 

— Это ты заслуживаешь благодарности, Тора. То, что ты сказала мне сегодня утром... — Он замолчал, подыскивая слова, и она приложила палец к его губам.

— Я не сказала ничего такого, чего бы ты уже не знал. Может быть, тебе просто нужно было это услышать.

Он поймал ее руку и сильно прижал ее к своему рту. 

— Ты замечательная женщина, Тора.

— Нет, Рашид.

— Да, ты знаешь, что это правда. С того момента, как ты приехала, ты произвела впечатление на всех, кого встретила. Сегодня ты была звездой шоу, очаровав всех, от самого маленького ребенка до самого важного сановника. Я знаю, что наш поспешный брак был навязан тебе и нежелателен, но ты была одним из самых ярких моментов моего возвращения в Каджаран.

— У нас был уговор, Рашид, помнишь? Я тоже кое-что из этого извлекла. Деньги, они помогли моему другу в трудную минуту.

— Это было ничто по сравнению со всем, что ты сделала. Я твой должник, Тора. Я не знаю, чем я могу тебе отплатить.

Она уже знала, что момент настал именно сейчас, что если она хочет, чтобы эта ночь продолжалась, она должна быть той, кто сделает это так. Она посмотрела на него, на его темные глаза и красивые измученные черты лица, и поняла, что, уезжая, она оставит часть себя прямо здесь, в Каджаране.

Свое сердце.

— Займись со мной любовью, Рашид.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Рычание вырвалось из его горла, но слова и близко не подошли бы к тому, что он чувствовал сейчас. Он подхватил ее на руки и прижался губами к ее губам, прежде чем отнес в свои апартаменты, где одной рукой разбросал во все стороны цветные подушки, прежде чем благоговейно уложить ее в центре своей кровати.

Не было никакой спешки, как в ту первую их совместную ночь. Они не снимали одежду по отдельности, прежде чем сойтись вместе, на этот раз Рашид раздевал ее, как будто открывал подарок, не торопясь обнажая каждую частичку ее кожи, поклоняясь ей своими губами и языком, очерчивая окрашенные хной узоры на ее руках и ногах, внутренней стороне локтей и тыльной стороне коленей, пока она не задрожала от желания до того, как он надел ей на голову золотую абайю.

Дыхание со свистом вырывалось сквозь его зубы, когда он посмотрел на нее сверху вниз. 

— Ты прекрасна, — сказал он ей словами и своими обожающими глазами, и тепло расцвело внутри нее. Она чувствовала себя красивой, когда он так на нее смотрел.

Он сбросил свои одежды и превратился из правителя пустыни в ее правителя. Сегодня вечером она была его королевством и его самым верным подданным. Сегодня вечером она была его королевой. Сегодня вечером она принадлежала ему целиком и полностью, и он отдал ей все взамен.

Они занимались медленной, сладкой любовью до глубокой ночи. Занимались любовью, подумала она, на этот раз не сексом, потому что это крошечное семя связи переросло в нечто большее, нечто более богатое и могущественное.

Любовь.

Эта мысль одновременно ужаснула и взволновала ее, но сегодня вечером это казалось таким правильным. 

Она любила его.

И когда он последовал за ней в экстазе, она услышала, как он выкрикнул ее имя на своих губах, она знала, что он тоже любит ее, хотя бы сейчас, в это мгновенье. Он притянул ее к себе и поцеловал, и не имело значение, что он спал как убитый менее чем через минуту. Всего за одну ночь он дал ей больше, чем она могла когда-либо пожелать.

— Я люблю тебя, — прошептала она, пробуя слова на вкус, касаясь его губ своими, прежде чем прижалась ближе и закрыла глаза, все еще улыбаясь.

* * *

Из-за смежной двери донесся шум. Крик. Атия. Тора прислушалась в темноте, ожидая, и через несколько секунд раздался еще один крик, на этот раз более настойчивый. Тора напряглась, пытаясь расслышать шаги Юсры по кафельному полу, но ничего не услышала, а Атия теперь работала на полную катушку.

Рядом с ней продолжал спать Рашид. Он был измотан напряжением коронации и физическими излишествами, которые последовали после. Она должна была оставить это Юсре, но она не хотела, чтобы Рашида разбудили, поэтому она встала с кровати, натянула халат Рашида и проскользнула в свою комнату.

Она подняла Атию с койки и прижала к груди. 

— Что случилось, малышка? В чем дело?

Юсра выглядела больной, с темными тенями под глазами, и Тора сразу же отправила ее обратно в постель. Теперь Рашиду придется найти другую сиделку, чтобы разделить с ним эту ношу.

Тора проверила подгузник ребенка и убедилась, что в ее одежде или постельном белье нет ничего давящего. Кошмар, догадалась она, просто что-то, что напугало ее во сне. Ребенок хныкал и сопел у нее на груди, а она массировала ей спинку и начала петь колыбельную, которую она любила петь Атии. В конце концов мизинцы кулака, так крепко держащегося за ее халат, наконец расслабились, и она снова погрузилась в сон.

— Где ты выучила эту песню?

Она вздрогнула и повернулась, все еще держа ребенка на руках, чтобы увидеть его стоящим там, полотенце низко завязано на бедрах. 

— Ты проснулся.

— Эта песня, — сказал он. — Она прекрасна. Откуда ты ее знаешь?

— Я выучила ее в детском саду, где я работала. У нас были дети, со всего мира, и мы пытались выучить песни на большинстве основных языках, хотя никогда не были до конца уверены в словах.

— Ты знала, что это персидский язык?

Она подняла на него глаза. 

— Я знала, что это был Средний Восток. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я слышал ее раньше. Очевидно, моя мать часто пела ее мне. И, может быть, мой отец тоже. Я не знал об этом, пока не услышал, как ты поешь ее Атии в ту первую ночь в самолете.

Она замерла рядом с ним, ее сердце тянулось к нему. Она даже представить себе не могла, каково это, чувствовать боль, узнав, что твой родитель был жив все те годы, когда ты считал его мертвым. Предательство и боль были бы почти невыносимы.

— Твой отец, должно быть, очень любил тебя, — сказала она.

Он шмыгнул носом. 

— Ты так это видишь, почему?

— Потому что он оставил тебе, Атию, — сказала она, пытаясь найти какой-то способ успокоить его боль. — Я читала, что ее имя означает дар. Я знаю, он оставил тебе вопросы без ответов, но он оставил тебе Атию, а также дар радости и любви, если ты только увидишь это. Должно быть, он любил тебя, раз доверил ее твоему попечению.

Он моргнул и протянул руку, чтобы коснуться кудрей Атии.

Она смотрела на его руку, увидела момент, когда мужчина соединился со спящим ребенком, увидела удивление на его лице в слабом свете лампы и почувствовала прилив радости. Маленькие шаги, подумала она, один маленький шаг за раз, но со временем, она знала, он научится любить Атию так, как должен.

Она поцеловала ребенка в головку и уложила ее обратно в колыбель. 

— Пойдем, — сказала она Рашиду и повела его обратно в постель.

— Это странно, — сказал он, размышляя в темноте, пораженный ее мудростью. — Я чувствую, что знаю тебя, и все же я ничего о тебе не знаю.

Она пожала плечами в его объятиях. 

— Рассказывать особо нечего. Я выросла в Сиднее и стала работником по уходу за детьми. А потом, как я уже говорила тебе раньше, когда моя подруга Салли и ее муж открыли бизнес, я присоединилась к ним. Действительно, конец истории.

— А как насчет семьи? Домашние животные? Любимый цвет?

— Оранжевый, — сказала она с улыбкой. — Никаких домашних животных. Я слишком часто бываю вдали от дома.

— Как умерли твои родители?

— Это была катастрофа планера, три года назад. Папа пилотировал, когда они столкнулись с другим планером и потеряли крыло. Они были слишком близко к земле, чтобы успеть выпрыгнуть с парашютом.

Он притянул ее к себе и прижался губами к ее лбу. 

— Должно быть, было тяжело потерять их обоих вместе.

— Да, и бывают дни, когда это все еще тяжело. Но в целом со временем это становится легче. Мне посчастливилось иметь их обоих, пока мне не перевалило за двадцать. И я знаю, это звучит банально, но мне становится легче, зная, что они умерли, делая то, что оба любили. Папа часто говорил, что ты никогда не можешь быть свободнее, чем в небе. Мне нравится думать о них, парящих где-то в небе вместе.

Он сжал ее плечи. 

— Есть ли у тебя родственники, которые могли бы тебе помочь?

— У меня есть несколько двоюродных братьев, но в основном все они находятся между штатами, поэтому я их почти не вижу. О, за исключением одного, который живет в Сиднее. Но мы, ну… мы не близки.

— Почему это?

— Мэтт сильно подвел меня. — Она рассеянно провела пальцами по жестким волосам на его груди. — Я не хочу о нем сейчас. На самом деле Салли больше семья, чем кто-либо из них.

— Я бы тоже пропал без своих братьев. Но с другой стороны, они не настоящие братья. Может быть, именно это делает их особенными для меня.

— Может быть. — Она поерзала и перевернулась, как будто эта тема доставляла ей слишком много неудобств. — Знаешь, давай поговорим о чем-нибудь другом?

— У меня есть идея получше, — сказал он, наслаждаясь тем, как ее попка так вызывающе покачивалась против него, и чувствуя, как его тело реагирует соответствующим образом. — Может быть, нам следует заняться чем-то другим.

— О, — сказала она, когда поняла. "Мне нравится ход твоих мыслей".

"И мне нравится, как ты это делаешь ... — Он усадил ее верхом на себя и протянул ей презерватив, ему также понравилось, как ее глаза расширились, когда она поняла, насколько он уже возбужден, и взяла его в руки. Он обхватил одну грудь и провел ладонью по ее бедру, пока ее пальцы творили с ним свое волшебство, пока она медленно раскатывала презерватив по его твердой длине. Она ахнула, когда его большой палец коснулся ее внутренних складочек.

— О боже, — сказала она, выполнив свою работу, но не получив удовольствия, когда его пальцы исследовали ее гладкие складки. — Из-за тебя девушке трудно сосредоточиться на задаче.

— Может быть, — сказал он, приподнимая ее бедра над собой и располагаясь в ее центре, — это может облегчить задачу?

Он потянул ее на себя, пока не оказался глубоко внутри нее, и она вытянулась, как кошка, ее спина выгнулась, все изгибы и гладкость над ним были такими, что он не мог удержаться, чтобы не провести рукой по ее гладкой, упругой плоти.

— О, да, — сказала она со вздохом, когда ее мышцы отпустили его достаточно, чтобы оторваться от него, пока она не оказалась на самом кончике. — Я думаю, я могу сосредоточиться на этом,— простонала она, прежде чем потеряла себя, когда снова обрушилась на него.

* * *

— Оставайся здесь, в Каджаране, — сказал он между вдохами, убирая волосы с ее лица, пока они лежали бок о бок, ожидая, когда их сердцебиение придет в норму. — Пока нет необходимости возвращаться домой.

— Атия успокаивается, — сказала она, наслаждаясь щекотанием его пальцев на своей коже. — Она все больше привыкает к Юсре и ее новому окружению. Найди ей другую сиделку, и я скоро тебе не понадоблюсь.

— Я не прошу тебя остаться ради Атии, — сказал он. — Я прошу тебя остаться ради меня.

И, как один из взрывов фейерверка, который она видела на фоне сегодняшнего неба, надежда расцвела ярко и красиво в ее груди.

Могло ли это означать, что он что-то чувствует к ней, как и она к нему? Возможно ли, что у этого сумасшедшего брака все-таки может оказаться сказочный конец?

— У меня есть моя работа ... — сказала она, потому что безумная идея все еще должна была быть воспринята рационально, и она оставила бы Салли в беде в самый неподходящий момент.

— Я не ожидал, что ты бросишь все и уйдешь с пустыми руками.

— Дело не в деньгах.

— Нет, но деньги могут облегчить решение проблем, — сказал он, и она подумала о деньгах, на которые Салли и Стив отправились на лечение в Германию.

— Я думаю, это правда.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказал он, целуя ее в лоб.

— Я еще не сказала, что останусь.

— Но ты и не сказала, что не останешься.

* * *

Рашид оставил Тору в своей постели с улыбкой на лице. Это было идеально. Она была идеальна. Когда он согласился приехать в Каджаран, его больше всего занимали сомнения. Нужно ли ему это делать, может ли он это сделать? И он решил остаться, и во многом это было связано с тем, что Тора была здесь, рядом с ним всю дорогу. Когда его одолевали сомнения, именно она убедила его, что он может стать лидером, в котором нуждался Каджаран.

Мысль о том, что она уйдет, наполнила его ужасом. Он не хотел, чтобы она уходила. Он хотел, чтобы она осталась. Более того, когда все, так как сейчас, ему нужно, чтобы она осталась.

Это было странное чувство, эта потребность. Он никогда раньше в своей жизни ни в ком не нуждался, и если было что-то, что внезапное и недолгое возвращение его отца в его жизнь укрепило в нем, так это то, что он больше ни в ком не нуждался. Он был прав, полагаясь на свои собственные устройства и своих братьев по пустыне.

Он точно знал, что его пустынные братья никогда не предадут его.

Он никогда не нуждался ни в ком другом.

До Торы.

Его сердце забилось немного быстрее в груди, когда он вспомнил, как она выглядела, когда он оставил ее. Сон и секс, ее волосы в диком беспорядке, и с улыбкой только для него, улыбкой, которая осветила его мир. Он улыбнулся про себя, даже направляясь на работу. Как и в день церемонии, сегодняшний день был объявлен государственным праздником для всех. То есть для всех, кто не был эмиром или его великим визирем. Позже он найдет время, чтобы проводить Бахира и Кадара, их жен и детей, которые вместе отправятся в Стамбул. Золтан присоединится к нему для нескольких заключительных бесед сегодня днем, прежде чем он, Айша и близнецы вернутся в Аль-Джирад.

Его мысли вернулись к Торе и к тому, как он мог бы уговорить ее остаться. Люди были бы счастливы, они явно любили ее как свою шейху, как и его братья из пустыни и их жены. Но он был бы счастливее их всех, потому что хотел и нуждался в ней прямо здесь, рядом с ним.

Его шаги запнулись на мраморных плитках, когда его пронзила молния.

Об этом ли всегда говорили его братья, когда они нашли своих женщин, с которыми разделяли свою жизнь? Неужели это и есть любовь? Была ли Тора той самой?

Он покачал головой, одновременно озадаченный и благоговейный.

Он никогда не искал любви. Он никогда не ожидал найти ее.

Все еще пребывая в состоянии изумления, он вошел в свой кабинет и обнаружил, что непоколебимый Карим уже ждет его там.

— Итак, Карим, — сказал он, чувствуя себя более беззаботно, чем когда-либо за долгое время, — что у нас сегодня в меню?

Карим, похоже, не разделял его хорошего настроения. Вместо этого он выглядел более обеспокоенным, чем когда-либо видел его Рашид, и старше своих лет, и на мгновение Рашид задумался, не измотало ли его испытание на выносливость во время коронации. 

— Сир, — сказал он наконец, — у меня есть новости, которые могут вас заинтересовать.

Рашид сомневался в этом. Прямо сейчас потребовалось бы, чтобы вулкан внезапно появился в пустыне, чтобы обеспокоить его, и то только после того, как он извергся. 

— Что именно?

— Сообщение было отправлено через дворцовый сервер. Вчера я не хотел доводить это до вашего сведения. Оно от шейхи Виктории ее двоюродному брату, человеку по имени Мэтью Берджесс.

Рашид вспомнил, как она говорила о своих двоюродных братьях и сестрах и о том, что она не имела никакого отношения ни к одному из них, он был уверен, что одного из них звали Мэтью.

— Это звучит как-то неправильно. Это точно был ее двоюродный брат?

Карим выглядел напряженным. 

— Поиск доказал, что это правда.

Он сказал себе, что это все еще может быть невинно, что она, возможно, просто сообщала ему, как с ней связаться, хотя почему Карим счел это заслуживающим внимания?

— И мне действительно нужно прочитать личное электронное письмо от Торы ее брату?

— Я думаю, возможно, тебе следует.

И холодок пробежал по его спине, когда он взял письмо из рук своего визиря.

Дорогой Мэтт

Не думай дважды о четверти миллиона, для меня сейчас это капля в море. Мне просто жаль, что тебе приходится нелегко. Так получилось, что мне не нужно будет закладывать свой дом, чтобы помочь тебе, мне больше никогда не придется ничего закладывать! Поскольку я наткнулся на главную жилу своей жизни: богатого нефтяного миллиардера с королевскими связями. Так то! Знаки доллара в моих глазах уже загорелись! Я уверена, что смогу выслать тебе по крайней мере полмиллиона долларов за один или два дня. Держись там и продолжай следить за этим трастовым счетом!

До скорого!

Твоя кузина Виктория.

PS. Да, кровь действительно гуще воды.

Кровь Рашида была такой густой и холодной, что практически свернулась в его венах. Богатый нефтяной миллиардер, имеющий королевские связи. Знаки доллара в моих глазах уже загорелись!

Что-то новое и хрупкое угрожало рухнуть внутри него тогда, его вера в нее хотела разбиться на крошечные кусочки, чтобы развеяться по ветрам пустыни.

— Вы видите, ваше превосходительство, — сказал Карим, — почему я подумал, что вам может быть интересно ознакомиться с содержанием.

Он мог видеть все правильно, но нет, они говорили о Торе. 

— Это не может быть правдой. — Это никак не могло быть правдой. Это не могла быть Тора, пишущая это. И даже если бы это было так... Он щелкнул бумагой, которую держал в руке. — Это, конечно, какая-то шутка?

— Извините, сир, мы подумали так же, но это еще не все. Похоже, что этот Мэтью Берджесс и его коллега-адвокат находятся под следствием финансовых властей за незаконное присвоение средств клиентов.

— Тогда, должно быть, это недоразумение. Если это тот двоюродный брат, о котором мне рассказывала Тора, она не имеет к нему никакого отношения.

Карим склонил голову.

— Что? — Спросил Рашид.

— Хотел бы я сказать, что произошла какая-то ошибка, но счет адвоката, лежащий в основе дела о мошенничестве, — это тот же счет, на который шейха заставила нас перевести четверть миллионадолларов. — Он сделал паузу. — И есть доказательства того, что шейха неоднократно посещала и звонила по телефону в их офис в Сиднее, прежде чем приехать в Каджаран.

— Но она сказала мне, что не имеет никакого отношения к кузену, который живет в Сиднее. Есть ли еще один кузен?

Карим снова поклонился. 

— Мне очень жаль, сир. Есть только он.

Хрупкий новый мир Рашида раскололся вокруг него, снова оставив его потрясенным и жестоким, таким же, каким он был, когда узнал о многолетнем обмане своего отца. Но обман Торы ранил еще глубже, потому что она держала его за дурака.

— Дело не в деньгах, — как-то сказала она ему, а сама отправляла это сообщение своему кузену.

Дело было не в деньгах?

Лгунья.

— Значит, ее брат мошенник, — натянуто произнес Рашид. — Без сомнения, именно поэтому ей так срочно понадобились четверть миллиона долларов и еще полмиллиона, чтобы она могла внести за него залог.

— Кажется так, сир.

Рашид закрыл глаза и повернул голову к потолку. Он должен был отдать ей должное, все эти разговоры о том, что деньги ничего не исправят. Все то, что она скрывала от него, все время утешая его, успокаивая его, делая себя незаменимой для него. Все это время она делала вид, что заботится об Атии, когда теперь оказалось, что все, о чем она беспокоилась, было богатство.

Его богатство.

Предательство окутало его отравленными объятиями. Была причина, по которой он ни с кем не сближался. Была причина, по которой он предпочитал бродить по этому миру в одиночку.

— Карим, как только братья пустыни и их жены уедут сегодня, я хочу, чтобы ты вывел Атию из апартаментов Торы и поставил охрану у ее двери. С этих пор и до тех пор, пока она не уедет отсюда, шейха находится под домашним арестом.

Карим склонил голову. 

— Будет сделано. Мне жаль, сир.

— Почему ты сожалеешь?

— Что настоял на срочности вашего брака, чтобы усыновить Атию.

— Боже, Карим, ты же не виноват, что я связался с Торой. Я выбрал ее. Мне следовало подождать, пока ты найдешь мне подходящую жену.

— Какое-то время я думал, что из нее получится хорошая шейха.

Рашид стиснул зубы. Он думал так же, чувствуя себя еще больше одураченным.

* * *

Тора выпила кофе и йогурт с фруктами на террасе, чувствуя себя счастливее, чем, казалось, когда-либо. У нее болели самые разные места, о которых она и не подозревала, что они могут болеть, и она ничуть не возражала, потому что каждая боль напоминала ей о том, почему это происходит, и каждое воспоминание заставляло ее снова улыбаться.

Она провела ночь, занимаясь страстной любовью с Рашидом.

Не сексом. Любовью.

Это было безумие. Она знала Рашида так недолго, но то, что она чувствовала к нему, было особенным. Любовь? Она не знала, но чувствовала прилив тепла каждый раз, когда думала об этом. Это было новое открытие, блестящее, красивое и удивительное, и ей захотелось вынуть его, изучить и прижать к сердцу.

Рядом с ней на коврике под навесом Атия отжималась, радостно булькая, и внезапно перевернулась. Она лежала на спине, выглядя совершенно удивленной своим другим взглядом на мир.

— О, ты моя умная девочка, — сказала Тора, хлопая в ладоши по поводу этой ранней вехи, и Атия расплылась в липкой улыбке, внезапно обрадовавшись себе.

Торе не терпелось рассказать об этом Рашиду.

Неужели этот день не мог стать более совершенным?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Погода стала влажной и гнетущей, в такой день одежда прилипает к коже и хочется оставаться в прохладе внутри толстых дворцовых стен, и только ближе к вечеру две оставшиеся женщины смогли выйти на улицу, чтобы посидеть и выпить чаю у бассейна во внутреннем дворе перед тем, как Айше пришлось уйти.

Ранее днем они попрощались с Мариной, Эмбер и их семьями, и теперь Тора и Айша сидели в тени, малышка Атия спала в колыбели, которую Тора время от времени слегка покачивала, слегка подталкивая, в то время как двухлетние близнецы Айши бегали вокруг, гоняясь друг за другом. Джалиль был крупнее и быстрее на ногах, но Кадиджа была более проворной и в последний момент бросалась прочь, визжа от восторга, когда ее брат бросался на нее и хватал только пригоршнями воздух.

— Ваши дети прекрасны, — сказал Тора, более чем немного сожалея о том, что они скоро уедут. 

Ей было трудно попрощаться с Мариной и Эмбер, которые обе обняли ее и сказали, что надеются увидеть ее в следующий раз. Она тоже надеялась увидеть их снова, но не могла позволить себе представить себе постоянное место в будущем Рашида из-за одной ночи и простой просьбы остаться подольше. Неважно, что эта вновь обретенная эмоция, сосредоточенная в ее сердце, превратилась в желание. Все это было слишком ново, и было слишком много неизвестного, и то, что чувствовал и чего хотел Рашид, было самым большим неизвестным из всех.

Айша рядом с ней внезапно просияла, не в силах подавить улыбку.

— Спасибо, — сказала она, низко опустив руку на живот и глядя на Тору яркими сияющими глазами, когда она потянулась и сжала руку Торы другой. — Я ждала, чтобы поделиться новостями с Золтаном с тех пор, как получила подтверждение сегодня, но они с Рашидом были так заняты. Я рассказала Марине и Эмбер перед самым их отъездом, и я знаю, что мы знаем друг друга не так давно, но я переполнена новостями, и ты уже мне друг. — Она сделала передышку. — У Джалиля и Кадиджи будет маленький братик или сестренка.

— Это замечательная новость, — сказала Тора. — Для меня большая честь, что ты поделилась со мной. Поздравлю!

— Спасибо. — Айша обняла руки на коленях, наблюдая за своими близнецами. — Золтан будет так счастлив. Он думал, что после того, как я так быстро забеременела близнецами, это произойдет снова так же легко. — Тора увидела проблеск боли в ее глазах и слова, над которыми она колебалась, слова, которые она оставила невысказанными. — Конечно, это было совсем не так просто. Но теперь ... — и Айша снова улыбнулась и выглядела сияющей, — ... теперь он будет счастлив.

— Вы двое так сильно любите друг друга, — сказала Тора со вздохом. — Вы заслуживаете всего счастья мира.

Айша кивнула, добавив заговорщическую улыбку.

  — Спасибо, но, должна признать, все начиналось совсем не так.

— Неужели? Вы оба так идеально подходите друг другу, что я представила, как вы влюбились друг в друга с первого взгляда.

Айша рассмеялась. 

— Это очень забавно, учитывая, что при нашей первой встрече я укусила его за руку, хотя, честно говоря, на нем была маска, поэтому я не могла видеть, насколько он красив. — Казалось, она на секунду задумалась об этом. — Нет, на самом деле это ничего бы не изменило, потому что во второй раз, когда мы встретились, я расцарапала ему лицо ногтями, хотя это было после того, как он сказал мне, что мы поженимся. Против моей воли, как это и случилось.

— Тебя заставили выйти замуж за Золтана? Это серьезно до сих пор происходит?

Она кивнула. 

— Да. Это случается, и у меня не было выбора. Я хотела выйти замуж по любви, но мой отец сказал, что я должна выйти замуж за Золтана, или оба наших королевства будут скомпрометированы.

— И ты пошла на это?

— Я так и сделала. Однако Золтан не был счастлив, когда я отказалась спать с ним в нашу первую брачную ночь.

Тора была так потрясена, что рассмеялась. 

— Ты этого не сделала?

Айша улыбнулась и пожала плечами. 

— Как еще я могла бы выразить свое недовольство тем, что меня принудили к браку? Я не знала этого мужчину, с которым должна была лечь в постель. Он был мне чужим, и я хотела брака по любви.

— Что случилось?

— Он показал мне, что он хороший человек, и я не могла не влюбиться в него.

Тора покачала головой. 

— Никто бы никогда не догадался, что вы двое так начинали.

— Не думай, что я единственная. У Марины и Эмбер тоже был нелегкий путь к любви. Видишь ли, есть кое-что, что ты должна понять об этих четырех мужчинах. Золтан, Бахир, Кадар и Рашид, они как братья, только их связь сильнее, и долг для них это все. Им это может не нравиться, они могут сопротивляться своей судьбе, но… в конечном счете они знают, что должны делать. Но они настолько сосредоточены на своем долге, что им нелегко воспринимать концепцию любви. Ни у кого из них не было легкого воспитания, и все они росли, заботясь о себе. Они настолько привыкли контролировать свою жизнь и свои судьбы, что любовь им чужда. Они застигнуты врасплох от того, насколько сильной может быть любовь, но когда они влюбляются, они влюбляются навсегда. — Она немного задумалась, а потом продолжила. — То же самое было с Золтаном, Бахиром и совсем недавно с Кадаром, сейчас Рашид на сто процентов сосредоточен на своей новой роли и, по правде говоря, вероятно, все еще смиряется с этой переменой в своей жизни, но ты увидишь, со временем Рашид тоже станет хорошим. Он будет тебе хорошим мужем.

Аиша звучала так уверенно, что неуверенность Торы вышла на первый план. 

— За исключением того, что это все еще брак по расчету. Как только мы разведемся, он, без сомнения, при первой же возможности женится на кроткой каджарезской женщине с нужными связями.

Айша покачала головой. 

— Нет, этого не может быть. Я видела вас двоих вместе. Я видела тебя во время коронации, когда глаза Рашида следили за каждым твоим движением. Мы все видели, как он наблюдал за тобой. Я не могу поверить, что он отпустит тебя, теперь, когда он нашел тебя.

Тора старался не придавать слишком большого значения предсказаниям Айши. 

— Он действительно просил меня вчера вечером остаться подольше.

Айша улыбнулась. 

— Вот видишь! Это уже происходит. Скоро он не сможет представить себе жизнь без тебя. Ты любишь его?

Тора отвернулась, чтобы избежать прямого вопроса другой женщины и еще более прямого взгляда. 

— Я... Я не уверена. Откуда знать наверняка, любишь ли ты кого-то?

Айша приложила руку к сердцу.

 — Ты чувствуешь это здесь, и... — она коснулась своей головы, — ты знаешь это здесь, и внезапно это поглощает тебя, и ты нуждаешься в нем каждой клеточкой своего существа. Ты знаешь, что без него ты никогда не сможешь быть цельной. А когда ты занимаешься любовью с мужчиной, которого любишь, ты совершенна, ты богиня.

Тора выпустила дыхание, которое она сдерживала.

Любовь.

Именно так она чувствовала себя прошлой ночью.

— И…— настаивала Айша. — Это любовь?

— Я думаю, что это так, — сказала Тора, улыбаясь трепету в своем сердце, когда она признала это. — Мне кажется, я влюбилась в Рашида.

— Вот вы где.

Тора обернулась на голос Золтана, настолько униженная, что он, должно быть, услышал ее слова, но нет, это было хуже, чем это, потому что рядом с ним был Рашид, и его глаза были такими же холодными, как мраморные плиты, которыми был выложен пол. Она вздрогнула от их удара, когда Золтан наклонился и поцеловал свою жену, в то время как близнецы завизжали и побежали приветствовать своего отца. Тора отвела взгляд, занятая тем, что смотрела куда угодно, только не на Рашида и не в эти проклятые глаза.

С чего бы ему так злиться, даже если бы он подслушал ее разговор? Как могли несколько невинных слов изгнать то, что они разделили прошлой ночью?

— У тебя был хороший день? — Спросил Золтан, все еще склоняясь над женой, их лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Это была любовь прямо там, подумала Тора. Любовь в изобилии.

— Самый лучший, — ответила Айша, заговорщически улыбаясь Торе. — Просто подожди, пока я тебе не расскажу кое-что.

Взглянув на Рашида, она увидела, что его глаза все еще прикованы к ней, такие холодные и жесткие, что она была почти уверена, что, должно быть, представила прошлую ночь в своих снах. Если между ней и Рашидом была какая-то любовь, прямо сейчас, она была односторонней. Он стоял в дверях террасы, выглядя таким напряженным и неподвижным, как будто его посадили там и пустили корни.

— Наш самолет готов, — сказал Золтан своей жене.

— Мы уже должны уходить? — Спросила она, грустно улыбаясь в сторону Торы. — Было так хорошо быть здесь. Так приятно с тобой познакомиться. — И она притянула Тору в объятия, которые были горько-сладкими, потому что, каковы бы ни были ее надежды и мечты, учитывая мрачный взгляд Рашида, у нее было неприятное чувство в животе, что она никогда больше не увидит Айшу или других жен пустыни.

Тора подошла к колыбели Атии, готовая отнести ее внутрь, когда Рашид внезапно преградил ей путь. 

— Нет. Оставь ее. Я заберу свою сестру.

У Торы внутри все сжалось от тона его голоса. Что-то было серьезно не так.

* * *

Айша, Золтан и дети ушли, а Рашид, должно быть, увел куда-то Атию, потому что она, вместе с Юсрой не появлялась с тех пор, как вернулась в номер. Но что она сделала между сегодняшним утром и сегодняшним днем, чтобы заслужить такое равнодушное отношение? Кроме того, что кто-то подслушал, как она говорила, что любит его? Даже если бы она не собиралась выбалтывать это так, как сделала, было ли это настолько серьезным преступлением?

Она села на диван и включила свой планшет. Может быть, ее ждут какие-то хорошие новости, что-то, что развеет это облако надвигающейся гибели, которое она почувствовала в холодных глазах Рашида.

Было электронное письмо от ее кузена, на которое она застонала, но проигнорировала, без сомнения, Мэтт задавался вопросом, где деньги. Еще было одно от Салли, которое требовало ее внимания, то, в заголовке которого были необходимые молитвы!

Чувствуя тошноту в желудке, она открыла его и прочитала содержимое, в то время как облако неминуемой гибели, кружившее над ее головой, обрушило на нее свой яд.

О, Боже мой, пожалуйста, Боже, нет!

Новость была такой ужасной, такой разрушительной, что она должна была кому-то рассказать, должна была разделить это бремя. Она подбежала к своей двери и распахнула ее, смутившись, когда обнаружила двух дворцовых стражников, ожидающих снаружи, блокируя ей выход. Она смахнула слезы со щек и спросила:

— Что вы здесь делаете?

— Приказ эмира, — провозгласил один из них, — вы должны оставаться там, где находитесь. Теперь вы пленница Каджарана.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Тора стояла в центре своей комнаты, слишком напряженная, чтобы сидеть, слишком скованная страхом, чтобы двигаться. На террасе тоже были охранники, а также за смежной дверью в номер Рашида. Повсюду охрана, но почему? В тот день, когда на улице было душно, внутри она чувствовала, что продрогла до глубины души.

Тора схватилась за свои покрытые гусиной кожей руки, ее лицо все еще было залито слезами, которые она пролила в знак протеста и шока от ареста во дворце на другом конце света от ее дома. Дворец, где никто никогда не найдет ее, даже если они будут знать, где искать. И уязвимость ее положения поразила ее. Одинокая женщина, далеко от дома, во власти мужчины, которого, как ей казалось, она начала понимать, начала любить.

Дура!

Но что она сделала, чтобы заслужить такое обращение?

Ничего! Она была уверена в этом.

Она фыркнула. Она обязательно скажет Рашиду то же самое.

Охранник прошел по террасе перед ее окнами. 

— Я хочу видеть Рашида! — Крикнула она.

Охранник даже не дернулся в ответ, просто продолжал идти, как будто она ничего не говорила.

— Я требую встречи с эмиром!

Тора ждала, ее сердце так громко колотилось в груди, но ничего не изменилось. Никто не слушал.

Никому не было дела.

Ее горе, боль и смятение клубились внутри нее, как дым от потушенного пламени свечи, едкий и клубящийся, пока из него не поднялась новая эмоция.

Ярость.

Это превратило ее шок в решимость, а слезы в лед, отчего челюсть заныла до боли, а ногти впились в руки. Чтобы охранник не сказал Рашиду, он хотел заставить ее ждать. Ну и пусть. Потому что, когда он, в конце концов, прибудет, она будет готова принять его.

* * *

Над ним нависла грозовая туча. Темная и угрожающая, она тяжело давила на него, омрачая его мир и отравляя настроение.

Тора.

Он не ожидал, что она его предаст. Может быть, сначала он подумал бы, что это возможно. Женщина, подобранная в баре, которая хладнокровно потребовала четверть миллиона долларов, когда ее попросили назвать цену, почему он не ожидал, что такая женщина захочет воспользоваться ситуацией?

Но это было поначалу.

Потому что с тех пор она проложила себе путь в его жизнь и под его кожу. Парящая в воздухе, как она, казалось, делала в своих шелковых одеждах, демонстрируя понимание экономических и социальных вопросов, которых он не ожидал, говоря ему, что он сильный, и в довершение всего, она отдала ему себя, как коронационный подарок, как если бы предлагала воду человеку, который слишком долго пробыл в пустыне.

Все это время оказалось, она строила козни.

Все время пустые ожидания.

Что ж, теперь она может подождать в своих апартаментах. К тому времени, когда он доберется до нее, она будет жалкой и сбитой с толку. Будет извиняться, обильно и со слезами и вымаливать у него прощение, но его не будет. Он больше не поддастся на ее уловки.

Какого черта жать? Он скажет ей все сейчас. Он вскочил на ноги, опрокинув низкий столик, и его гнев перешел в ярость.

Ему давно пора было сказать ей об этом.

* * *

Ее дверь распахнулась, и Тора затаила дыхание. Рашид. Наконец-то!

Он кивнул охраннику, который закрыл дверь, а затем с мрачным лицом посмотрел туда, где она стояла посреди своей комнаты, все еще скрестив руки на груди и высоко подняв подбородок.

— Что, черт возьми, происходит? — Спросила она.

Темная бровь изогнулась, когда он медленно двинулся к ней, если у него и была хоть капля раскаяния из-за того, что он поставил ее в эту ситуацию, она не могла видеть этого нигде в его бурных голубых глазах. В них не было ничего, кроме холодного, жесткого негодования.

— Что, шейха, тебе не нравятся твои новые условия жизни? Все это пространство для тебя, я вижу так много уединения. Кто мог бы желать большего? Но если у тебя есть жалобы, я полагаю, на нижних этажах дворца есть каменные камеры, если эти комнаты тебя не устраивают.

Ее подбородок вздернулся еще выше. 

— Почему я под арестом? Что я такого сделала? — Ее голос дрогнул на последнем слове, а затем силы и решимость покинули ее. — Рашид, — обратилась она, делая шаг ближе, хотя сам воздух казался решеткой между ними. — Что происходит?

Он фыркнул. 

— Разве я не говорил тебе быть осторожной с тем, что ты отправляешь через дворцовый интернет? Разве я тебя не предупреждал?

В его словах не было никакого смысла. Она ничего не выкладывала в социальных сетях. Она не посылала ничего такого, чего не должна была посылать.

— Но да, — продолжал он, — зачем тебе меня слушать? В конце концов, кровь гуще воды.

— Что?

— О, да ладно, шейха, ты же не могла забыть эту маленькую жемчужину? Знаки доллара в моих глазах уже тоже загорелись! Или, может быть, это освежит твою память: продолжай следить за своим трастовым фондом.

Как кувалдой, это ударило ее. Электронное письмо, которое она отправила Мэтту. Бессмысленное электронное письмо, чтобы он был взволнован и ждал с пеной у рта от предвкушения, как она когда ждала своих денег от него.

— Ты читаешь мои электронные письма? Как ты смеешь? Это было личное дело каждого.

— Как ты думаешь, что я имел в виду, когда предупреждал тебя? Конечно, дворец должен контролировать входящие и исходящие сообщения. Ты думала, что твое маленькое послание кузену останется незамеченным, кузену, с которым ты, предположительно, не общаешься?

— Я покончила с ним.

— Что, после того, как ты отправила ему двести пятьдесят тысяч долларов, или это будет после пятисот тысяч, которые ты пообещала ему в следующий раз?

— Что? Я не посылала эти деньги Мэтту, они пошли адвокату, который ...

И с тошнотворным стуком она поняла, что она отправила средства через того самого адвоката, которому Мэтт поручил составить документы с мелким шрифтом, который она была слишком наивна, чтобы прочитать, и поэтому подписала что ее наследство переходит к нему. И если у Мэтта были какие-то финансовые проблемы, тогда шансы были...

— Позволь мне закончить твою фразу. — Рашид подтвердил это за нее. — Они достались адвокату, который сейчас находится под следствием вместе с твоим любимым кузеном по обвинению в незаконном присвоении средств.

Тора зажмурилась, поражаясь своей наивности, проклиная спешку, в которой она оказалась, из-за того, что доверилась коллеге Мэтта. Что, если эти деньги тоже были потеряны?

Но, конечно же, Рашид не мог не поверить, что она послала деньги Мэтту. 

— Я не знала об обвинениях. Я ничего этого не знала. Мэтт дал мне имя своего адвоката, потому что он занимался имуществом моих родителей. Но деньги были не для него. Это пошло...

— Тогда почему ты сказала ему не беспокоиться об этом?

— Нет. Послушай, — сказала она, умоляюще протягивая руки, — ты путаешь две разные вещи. Мэтт обманом лишил меня наследства моих родителей, это были двести пятьдесят тысяч, о которых он говорил. Когда он попросил еще, я подумала, что пошлю ему попробовать его собственное лекарство. То, что я послала ему, было чепухой, Рашид, чтобы обмануть его и заставить думать, что я наткнулся на состояние и собираюсь поделиться с ним, точно так же как и он водил меня за нос. Ты должен мне поверить.

— Двести пятьдесят тысяч долларов, — сказал Рашид, игнорируя ее объяснение, — это просто та же сумма денег, которую ты просила и получила.

— Да, потому что я обещала их в другом месте, и мне они были нужны как можно быстрее.

— Зачем? Что было такого срочного, что ты тогда так отчаянно хотела получить деньги?

— Потому что у мужа Салли рак, и им нужны были средства, чтобы отправить его в онкологическую клинику в Германии. И я пообещала одолжить им деньги из моего наследства, потому что они уже заложили свой дом и исчерпали все остальные средства. Вот куда ушли твои драгоценные двести пятьдесят тысяч долларов, и Стив сейчас лежит в той клинике, борясь за свою жизнь и находясь на волосок от смерти, и теперь кажется, что все, что я сделала, было напрасно.

Ее зрение затуманилось и поплыло, и она уронила лицо в ладони. Она не знала, когда начала плакать, она не осознавала, что слезы текут, но теперь было невозможно остановить поток, струящийся по ее лицу. Потому что, если бы Стив умер, все было бы напрасно.

Звук шагов заставил ее поднять голову. За ним следует еще один. Медленный звук, исходящий от Рашида, который соответствовал медленному шагу его ног, когда он приближался к тому месту, где она стояла. 

— Браво, мисс Берджесс, это было замечательное выступление. В нем были пафос, мелодрама, даже слезы. К сожалению, некоторые из нас признают, что это было всего лишь притворством. Я не видел, чтобы ты выглядела слишком расстроенной прошлой ночью, когда ты распадалась на части в моей постели. Тогда я не видел, чтобы падали слезы.

Она шмыгнула носом. 

— Салли написала сегодня утром плохие новости.

— О, этим утром. Как удобно.

— Стив умирает. Это правда!

— Я не думаю, что узнал бы от тебя правду, даже если бы ударил тебя по лицу. Ты поднялась на борт королевского самолета и с тех пор строишь планы, как сделать это полезным для себя и твоего жулика кузена. Ты хорошо сыграла свою роль. Исключительно хорошо. Один раз сиреной, другой Мадонной-девственницей, ты продолжала увиливать, плести свою паутину лжи так хорошо, что почти убедила меня, что ты особенная, что у нас может даже быть будущее за пределами этой краткосрочной сделки.

Его губы скривились. 

— Каким дураком я был. — Его холодные темные глаза были полны отвращения, когда они обшаривали ее, почти царапая ее кожу своей интенсивностью. — И я, должно быть, дурак, потому что я думал ... Я действительно думал ... — Он покачал головой. — Дурак. Ты останешься здесь, в комнате, пока не придет время отправлять тебя домой.

— Рашид, — взмолилась она, когда он повернулся, чтобы уйти, потому что в его словах было крошечное зернышко, проблеск надежды, если бы она только могла доказать ему, что говорит правду. — Пожалуйста, я умоляю тебя...

Его ноги остановились у двери. 

— Что?

— Есть одна вещь, которую ты должен знать. Ты должен поверить в это.

— Ну?

Она облизнула губы, ее сердце бешено забилось, когда она приготовилась выложить все на кон и полностью обнажиться перед ним. 

— Я не делала того, в чем ты меня обвиняешь. Я бы никогда не предала тебя. Потому что... Потому что я люблю тебя.

Он рассмеялся, звук холодный и резкий, эхом разнесся по ее комнате, пока она не почувствовала, как будто ее сердце разрезали на части. 

— Хорошая попытка.

А потом он исчез.

Она бросилась на кровать и разрыдалась навзрыд, потому что она вышла замуж за Рашида только для того, чтобы получить средства на лечение Стива, и где-то в процессе она влюбилась в деспота, деспота, который смеялся над ней, когда она обнажила перед ним свою душу. И теперь Стив боролся за свою жизнь в немецкой клинике, и все это было так бессмысленно.

Все было напрасно.

Она всем сердцем ненавидела человека, который сделал это с ней.

Мужчина, которого, как ей казалось, она любила.

* * *

Она любит его, смешно. Как будто он в это поверит. Как будто она думала, что это оправдает то, что она сделала.

Атия плакала, когда Рашид вернулся в свою комнату, а черное облако над его головой гремело и ревело.

— Она не остановливается, — сказала заплаканная Юсра. — Она ждет Тору.

— Отдай ее мне! — Потребовал он, и глаза молодой женщины широко раскрылись от удивления, но она все же передала сверток. 

Он держал ее почти невесомую, ее руки и ноги работали как маленькие поршни, лицо сморщилось и покраснело, он поймал одним пальцем размахивающую руку и прижал ее к груди, пытаясь вспомнить, как Тора показывала ему, как надо успокаивать ее. 

— Атия, — сказал он, пытаясь остановить нависшую над ним грозовую тучу, которая не давала ему перекричать ее крики, — Успокойся. Успокойся.

Он ходил с ней туда-сюда, но ее было не успокоить. 

— Атия, — сказал он, — сестренка, ты должна прекратить это.

И импульсивно, когда он не мог придумать ничего другого, что могло бы помочь, он начал напевать мелодию, колыбельную, которую, как он слышал, пела ей Тора, колыбельную, которую извлекли из глубин его воспоминаний. В конце концов, где-то по ходу дела ноты просочились к крошечному младенцу, и крики Атии стали более краткими, отрывистыми всплесками между моментами прослушивания, всплесками, которые превратились в икоту. Пока, наконец, она не замолчала, если не считать низкого хныкающего звука.

— Она что, спит? — С благоговением прошептала Юсра. 

Он покачал головой, напевая эту тихую колыбельную, потому что, хотя ее лицо не было искажено, она полностью проснулась и смотрела на него, нахмурив брови, пристально вглядываясь в его лицо, как будто она узнала его. Он смотрел на нее в ответ, не менее очарованный, пока не дошел до конца песни и не улыбнулся, а маленькая девочка пошевелилась в его руках и улыбнулась в ответ.

Его мир повернулся вокруг своей оси, и он понял, что он уже никогда не будет прежним.

— Как будто мир озаряется светом и окутывает тебя любовью. — Так говорила Тора.

Все же он должен был это знать, потому что именно это он почувствовал, когда Тора улыбалась ему. Когда распадалась в его объятиях. Когда он видел слезы в ее гордых глазах на своей коронации.

Эти слезы... Лгала ли она тогда? Как она могла знать, что он обратится к ней в тот момент? Как она могла притворяться? Тора была той, кто провел его через коронацию. Знание, что она была там, было его единственной константой. То, что она была в его команде, придало ему сил и заставило задуматься, могут ли их отношения быть более постоянными.

Она сделала его долг более возможным, более терпимым, более приемлемым.

Она заставила его желать, чтобы она могла остаться рядом с ним навсегда.

Она сказала, что никогда не предаст его.

Она сказала, что любит его.

О Боже, а он отплатил ей за все арестом? Он был так зол, чувствовал себя таким преданным, таким манипулируемым, как будто его с самого начала держали за дурака. Мерзкое, ужасное чувство в животе подсказало ему, что они все поняли очень неправильно, и что он все это время был действительно дураком.

Он должен был найти правду, найти историю, стоящую за письмом ее брату, должны быть доказательства. Он был ей многим обязан. По ее словам, сегодня утром пришло электронное письмо, в котором говорилось, что ее друг умирает. Это было бы достаточно легко проверить. Конечно, было бы что-то, что могло бы так или иначе доказать или опровергнуть ее историю. 

— Юсра, — сказал он, все еще держа ребенка на руках. — Найди мне Карима.

* * *

Час спустя он получил то, что ему было нужно. Небольшая стопка распечатанных электронных писем. 

— Безобидные, — так назвал их Карим. — Нет никакого упоминания о какой-либо сумме денег.

Рашид поверил ему. Сами по себе безобидные, но вместе с ее историей они нарисовали другую картину... Ты спасатель... Следующая остановка Германия! И удар в сердце, который он заслужил, с заголовком темы в электронном письме, пришедшем ночью, необходимы молитвы! Он понял, что по его спине пробежал ледяной холод, она говорила правду.

И он уронил голову на руки.

Что, черт возьми, он натворил?

Как он вообще мог загладить свою вину?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Голова Торы оторвалась от подушки, когда она услышала звук открывающейся двери. На мгновение она понадеялась, что это Рашид, чтобы она могла точно сказать ему, что она о нем думает. Она встала с кровати и провела пальцами по щекам. Ее слезы высохли в пылу растущего гнева, но кожа была натянутой, как будто покрыта коркой соли, но это возвращался не Рашид, а две молодые женщины, застенчиво улыбающиеся и держащие корзины. Они предложили ей сесть и напоили ее чаем с медом, а сами принесли теплые полотенца, чтобы вымыть ей лицо и руки, и расческу, чтобы расчесать волосы. Там было даже свежевыстиранное платье, которое можно было надеть, и Тора не знала, что это значит, но было так приятно смыть соль со своей кожи, что она согласилась.

— Пойдемте со мной, шейха Виктория, — сказал охранник, когда женщины исчезли, а она снова почувствовала себя отдохнувшим человеком.

— Что происходит? — Спросила она. — Куда вы меня ведете? — Но он ничего не сказал, просто повернулся и пошел к выходу.

— Всего один охранник, — подумала она, следуя за ним. За ее дверями было четверо, а теперь только один, что это значит?

— Где эмир? — Спросила она, но мужчина перед ней ничего не сказал, шагая впереди нее по длинным коридорам, мимо накопленных тысячелетиями сокровищ и через парадные двери дворца в чернильную ночь.

Там тихо стояла машина на холостом ходу, ее фары были включены на ближний свет и там был Карим, он стоял, наблюдая за ее приближением. Он низко поклонился, приложив руку к груди.

— Шейха, — сказал он. — Я оказал вам большую медвежью услугу. Пожалуйста, прости меня.

Она догадалась, что это Карим рассказал о ее письме Мэтту.

— Это не имеет значения, Карим. Этому никогда не суждено было случиться. Вы можете мне сказать, что происходит?

— Ты уезжаешь, — сказал он, и, как бы в подтверждение его слов, ее чемодан был доставлен на верхнюю ступеньку лестницы. Она сглотнула.

— Сейчас? — Спросила она, разрываясь между облегчением и сожалением обо всем, что она оставила позади. Мягкое бархатное ночное небо. Атию. Ее сердце. — Уже?

— Уже. Его превосходительство настоял.

— Где Рашид?

— Ожидает у самолета. Он подумал, что тебе будет приятнее ехать в аэропорт без него.

— Трус, — подумала она вслух, но это было обвинение с оттенком грусти. Значит, ее должны были выпроводить из помещения, как уволенную сотрудницу, ее вещи были поспешно собраны, и у нее не было возможности попрощаться с теми, с кем она хотела? В ее горле стоял комок. — Ты обнимешь Атию за меня? — Спросила она, пытаясь сдержать слезы, и Карим торжественно кивнул.

Она глубоко вздохнула, бросив взгляд через плечо на удивительный сказочный дворец, прежде чем она повернулась к Кариму и сказала с фальшивой радостью:

— Тогда в путь.

* * *

Он увидел приближающийся свет фар с того места, где стоял у подножия лестницы, и почувствовал тошноту в животе. Она уходит. Ну, она всегда собиралась уйти, просто уходила немного раньше, вот и все.

Как он мог не отпустить ее? Как он мог держать ее здесь в качестве пленницы и наказывать за собственную слепую глупость? Как он мог ожидать, что она простит его?

Машина поравнялась с самолетом, ее двигатели начали завывать, подъезжая так, что задняя дверь поравнялась с красной ковровой дорожкой, которая была расстелена в ожидании ее, и Карим вышел и протянул руку другому пассажиру. Рашид сглотнул.

Тора.

Выглядит как богиня. В оранжево-желтом одеянии, которое было на ней в тот день, когда они осматривали дворцы Малика. Прошло всего несколько дней, а казалось, прошла целая жизнь, так много всего произошло, так много было прочувствовано. Он видел, как она поблагодарила Карима, когда он протянул ей руку и забрал ее чемодан, а затем она подняла взгляд, и ее глаза встретились с его. Она перевела взгляд на свои ноги, и его сердце разорвалось надвое.

Ну, а чего он ожидал? Это было не больше, чем он заслуживал. Она сказала ему, что любит его, а он швырнул эту любовь ей в лицо, вдобавок добавив несколько отборных оскорблений. Назвал себя эмиром? Правителем людей? Он даже не мог управлять своим собственным сердцем и разумом. И если он не мог заставить их действовать согласованно, то, как он должен был управлять страной?

Он мог бы это сделать, если бы рядом с ним была эта женщина. Он мог бы поверить, что это возможно.

— Тора, — сказал он, когда она подошла ближе.

Она наклонила голову, ее глаза были острыми, как кинжалы, даже если их грани казались немного потускневшими от разочарования. 

— Провожаешь меня с территории, Рашид? Чтобы убедиться, что я не сбегу со столовым серебром. — Она протянула к нему руки. — Тебе нужно обыскать меня, чтобы убедиться, что я не сбежала с сокровищами Каджарана, чтобы заложить их, когда вернусь домой?

Он втянул воздух, пахнущий авиационным топливом. Он заслужил это. 

— Я был неправ, — сказал он. — И во многих отношениях… я знаю, что никогда не смогу извиниться за всю боль, которую причинил тебе. Но, пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что искренне сожалею о том, как обошелся с тобой.

Ее губы плотно сжались. 

— Ну, тогда, я думаю, что все в порядке. Что насчет развода?

— Ты будешь уведомлена, когда это будет завершено.

Он видел, что она колеблется.

— Что теперь будет с Атией?

Его поразило, что даже посреди своего личного ада она беспокоилась о его сестре, о которой Тора заботилась больше и была более любящей. Боже, он был полным дураком!

— С ней все будет хорошо. Она улыбнулась мне сегодня вечером.

— Она это сделала? — И Тора тоже улыбнулась, на мгновение, пока не вспомнила, зачем она здесь. — Превосходно, — сказала она, прежде чем прикусила губу, и посмотрела на лестницу, положив одну руку на перила. — Я с нетерпением жду возвращения в Сидней.

— Тора, — сказал он, останавливая ее от первого шага, — когда-то давно ты сказала, что любишь меня. Ты действительно это имела в виду?

Она повернула голову к бархатному небу и широкому поясу звезд, который был виден более отчетливо теперь, когда они выехали за пределы городской территории. 

— Я думала, что да. А потом я просто так разозлилась на тебя, что это все заслонило. Я ненавидела тебя за то, что ты сделал, и за то, что ты думал обо мне, после всего, через что мы прошли. Я была так зла.

Он закрыл глаза. 

— А теперь?

— Теперь мне просто грустно из-за того, что могло бы быть.

Он не мог отпустить ее, не сказав ей. 

— Я знаю, что уже слишком поздно, но я дурак, когда дело касается любви, но я хочу, чтобы ты знала, что между нами была любовь. Есть любовь, которую я испытываю к тебе.

Она проглотила рыдание. Так мило с его стороны сказать ей это сейчас, когда он сажал ее в самолет, чтобы улететь. 

— Ты называешь любовью судить кого-то как виновного, прежде чем даже спросить у него правду? Ты называешь любовью обращаться с тем человеком как с преступником? Потому что, если ты так думаешь, у тебя очень искаженное представление о любви.

— Тора, мне так жаль. Я не хотел верить, что это правда, но ты сказала, что не имеешь никакого отношения к своему кузену, но были доказательства, что ты говорила с ним совсем недавно. Я почувствовал себя преданным и обманутым, и это снова было похоже на моего отца, только на этот раз это была ты, и это было в сто раз больнее.

Она уставилась на него. 

— Мой дорогой кузен украл мое наследство. Все деньги из наследства моих родителей. Все деньги, которые я обещала Салли и Стиву. Я только что вернулась со встречи с ним, где он сообщил мне радостную новость о том, что все деньги пропали. Как ты думаешь, почему я была так зла в ту ночь в баре?

Он опустил голову. 

— Боже, какой же я дурак. Я никогда не заглажу перед тобой ту обиду, которую причинил тебе.

— Нет, — Сказала она. — Ты прав. Прощай, Рашид. — И она повернулась и побежала вверх по лестнице в самолет, зная, что ей нужно укрыться в безопасном салоне, пока она не потеряла его окончательно. Зная, что она должна была сбежать, пока у нее был шанс, пока у нее еще оставался последний клочок достоинства, даже если ее сердце было разбито на мелкие кусочки.

* * *

Что-то было не так. Тора моргнул, приходя в себя после мучительного сна.

  — Мы заходим на посадку, — сказала стюардесса.

— Уже? — Спросила Тора, понимая, что не могла спать так долго.

— Да, — повторила она, убирая чашки и тарелки. — Если вы выглянете в окно, то увидите впереди огни Кельна.

Кельн?

— Мы в Германии?

— Ну конечно, вы разве не знали?

* * *

Салли так крепко обняла свою подругу, когда Тора добралась до больницы, что ей показалось, что та может разорваться пополам, но она ничуть не возражала. 

— Я не могла в это поверить, когда услышала, что ты приедешь. И теперь ты здесь! — Она снова обняла ее.

— Как поживает Стив? — Спросила Тора, надеясь сверх всякой надежды, что счастье Салли было вызвано не только ее приездом.

Салли улыбнулась сквозь стиснутые зубы, робкой улыбкой оптимизма. 

— Мы думали, что это конец, это выглядело как конец и врачи предложили попробовать что-то экспериментальное, но это было так дорого, и я не могла себе этого позволить, но потом какой-то анонимный благотворитель связался с клиникой только вчера вечером и попросил их продолжать. — Она покачала головой. — Ты не поверишь, как он изменился всего за несколько часов. Это чудо, — сказала она и снова упала в объятия своей подруги.

Анонимный благотворитель?

У Торы была подсказка, что она точно знала, кто это был и почему он это сделал.

Разбитое сердце сделало свои первые робкие шаги, чтобы исцелиться и снова полюбить.

* * *

Она была пьяна в стельку, когда писала это письмо. Кайфовала от жизни и от одной жизни в частности, который с каждым днем выглядел все более человечным по мере неуклонного выздоровления. Кайфовала от счастья, которое постоянно излучала ее подруга.

Она нажала "Отправить", выключила планшет и откинулась на спинку шезлонга в крошечной квартирке, которую делила с Салли, чувствуя, как учащенно бьется ее сердце.

Что ж, это было где-то там. Теперь все, что она могла сделать, это ждать.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Со двора шло свечение, исходившее изнутри Павильона Махаббы. И когда улыбающийся Карим провел ее внутрь, она поняла почему. Павильон был освещен тысячью свечей, их пламя мерцало и танцевало на ночном ветерке, и на мгновение, когда Карим исчез, было только кваканье и плеск лягушек среди лилий и навязчивые крики павлинов, когда она наблюдала за всем этим. А потом послышались шаги, он стоял в дверях, Рашид, ее Рашид, его смуглые черты лица и золотистая кожа выделялись на фоне белоснежных одежд. Такой красивый. 

Такая мрачная красота.

— Тора, — сказал он, моргая, как будто она была каким-то видением. —Но как?

— Карим помог мне.

— Ты вернулась, — сказал он, как будто не мог в это поверить, его глаза были полны удивления, когда он пожирал ее глазами.

— Как я могла не вернуться?

— Но после всего, что я сделал, после обиды, которую я причинил тебе.

— Кое-что ты сделал правильно. Ты помог Салли и Стиву, когда им больше некуда было обратиться. Ты сделал доброе дело. У Стива все хорошо. Это чудо, и мы все должны благодарить тебя.

— А что еще я мог сделать? Я должен был что-то сделать ради тебя.

— Великодушный поступок. Благодарю тебя.

— Спасибо, что пришла лично сказать мне это. — Он слегка вздохнул и коротко улыбнулся. Он был человеком в растерянности. — Ты хотела увидеть Атию? Сейчас она спит, но ты можешь остаться ненадолго?

— Я бы с удовольствием на нее посмотрела.

—Это хорошо. — Он огляделся, как будто ища Карима, и нахмурился, когда, казалось, впервые заметил свечи и украшения. — Я полагаю, Карим организовал для тебя номер люкс?

— Рашид.

— Что?

— Есть и другая причина, по которой я здесь.

Его глаза расширились. 

— Какая?

— Когда я уезжала отсюда, мне хотелось ненавидеть тебя. Ты усложнил это тем, что сделал для Салли и Стива...

— Это не искупает того, что я сделал.

— Я знаю. Но пока я сидела там, поддерживая Салли, у меня было время подумать. Я думала обо всем, что видела, как ты боролся с возложенными на тебя обязанностями, с требованиями и потребностями маленького ребенка, о котором ты не просил отца, который бросил тебя в одиночестве, даже если для того, чтобы защитить тебя, я думала обо всем этом времени, и знаю точно, ты хороший человек.

— Я не был добр к тебе.

— Не тогда, это правда, но какой мужчина поступил бы по-другому, когда он был подвержен потрясениям своей жизни, когда он чувствовал, что его предал самый важный из людей, его собственный отец? Как он мог снова кому-то доверять?

— Мне следовало довериться тебе.

Она приложила палец к его губам, чтобы заставить его замолчать. 

— Что сделано, то сделано. Разве мы не можем подвести черту под тем, что произошло в прошлом? Разве мы не можем начать все сначала? ’

Она увидела надежду, вспыхнувшую в темно-синих глубинах его глаз. 

— О чем ты?

— Я говорю, что когда-то давно ты намекнул, что любишь меня, по крайней мере, немного. Яспрашиваю, так ли это, и окажешь ли ты мне честь стать твоей женой, на этот раз по-настоящему.

— Женой?

— Да. Потому что я люблю тебя, Рашид, к лучшему или к худшему. Но я надеюсь, что это навсегда.

— Да! — Воскликнул он, подхватывая ее на руки и кружа. — Тысячу раз да. Я так сильно люблю тебя, Тора, — кричал Рашид, его губы нависли над ее губами. — Ты превратила мою жизнь из пустыни в оазис. Ты дала жизнь там, где ее не должно быть. Я обязан тебе всем. И я буду любить тебя до конца своих дней. До луны и обратно.

Тора улыбнулся одними губами. 

— Как и я буду любить тебя, Рашид. Айша сказала мне, что вы, пустынные братья, не влюбляетесь легко, но вы влюбляетесь навсегда.

— Я никогда не ожидал, что влюблюсь. Я не думал, что это возможно. Но теперь я не могу представить ни дня в своей жизни без тебя.

— Это хорошо, — сказала она, — потому что я не планирую никуда уходить без тебя.

— Тебе больше никогда не придется, никогда.

Они занимались любовью там той ночью, в Павильоне Махабба, павильоне любви, в первую ночь за все их ночи вечности.

ЭПИЛОГ

Они поженились во второй раз перед знаменитыми парусами Сиднейского оперного театра на фоне сверкающих вод гавани, по которой прогулочные суда максимально использовали прекрасный солнечный день. Над всем этим возвышался великолепный вид на мост Харбор-Бридж в Сиднее.

Свадебная процессия была поразительно оригинальной, воплощением чистой радости, и возглавлялась объединенными детьми братьев пустыни и их женами, которые разбрасывали лепестки роз и цветы жасмина, старшие дети держали за руки младших и направляли их обратно на красную дорожку, когда они сбивались с курса или отвлекались, на радость всем собравшимся. За ними шли три потрясающие почетные матроны в платьях великолепных драгоценных цветов, рубиновых, изумрудных и сапфировых, шейха Айша и принцесса Марина, а также голубоглазая блондинка Эмбер.

Последней шла Тора, одетая в платье без рукавов из золотистого шелка, с пышным шлейфом на груди и бедрах, с высоко уложенными волосами, усыпанными жемчугом цвета шампанского. Трое шаферов, Золтан, Бахир и Кадар, проводили ее вдоль берега, чтобы встретить жениха.

В самом начале стоял Рашид, ожидая, когда каждая группа направится к нему, с нетерпением ожидая момента, когда к нему присоединится его сияющая невеста. По каджарийским законам он уже шесть месяцев был женатым мужчиной, а Тора замужней женщиной. Шесть месяцев, в течение которых рос штат Каджаран, период, полный необходимых трудностей и перемен, но преимущества уже были налицо, уверенность в экономике набирала обороты, тусклый туристический сектор, наконец, сдвинулся с мертвой точки.

Шесть месяцев, в течение которых он вырос, изменился и стал тем правителем, в котором нуждался Каджаран, но только потому, что эта женщина была рядом с ним на каждом шагу.

Полгода они были вместе, но он знал, что сегодняшний день был началом их настоящего брака. Сегодня то, что начиналось как поспешно устроенный брак по расчету, станет браком по необходимости, браком по свободному выбору, браком, который продлится до конца дней.

Он улыбнулся детям, когда они подошли ближе, увидел в толпе Юсру, держащую на руках растущую Атию в ее пышном белом платье, с белой лентой, перевязывающей ее черные кудри, и понял, что жизнь прекрасна.

Три жены его братьев, их прекрасные лица сияли, шагнули слева от него. Как его братья могли найти таких замечательных женщин, каждую из них, и все же оставить жемчужину коллекции для него? Насколько ему повезло?

Она приближалась, его братья вмешивались друг в друга, чтобы по очереди взять ее на руки. Она смеялась над чем-то, что сказал один из них, и Рашид был поражен ее красотой и ее радостью. Она была сияющей. Затем она подняла глаза, и смех замер на ее губах, когда их глаза встретились. Он увидел, как глаза цвета коньяка потемнели от тлеющей потребности, и улыбку, которую она подарила только ему, и его сердце наполнилось.

Она оказалась перед ним, и три его пустынных брата подняли ее руку, чтобы вложить в его, прежде чем, хлопнуть его по спине, они отошли и встали справа от него.

— Ты прекрасно выглядишь, — тихо сказал он. — Я люблю тебя.

— Как и я люблю тебя, — сказала она, не в силах остановить две непрошеные слезы радости, которые выкатились из ее глаз. — Навсегда. До луны и обратно.

Это была сказка, пришло в голову Торе в тот момент, когда она посмотрела в темные глаза мужчины, которого любила. История испытаний и невзгод, украшенная дворцами и павильонами, павлинами и фонтанами. Сказка об экзотике. И все же это история о самых элементарных человеческих потребностях.

Как жизнь.

Она взглянула на свою подругу Салли, которая, сияя, сидела рядом со Стивом в инвалидном кресле, Стивом, который с каждым днем становился все сильнее. Салли послала ей воздушный поцелуй, и Тора улыбнулась в ответ, прежде чем поднять глаза к небу и почувствовать, как ее мать и отец парят в вышине и сияют на нее в ее самый гордый день. Она знала, что они были здесь, и это было хорошо. Еще лучше, когда она почувствовала губы Рашида на своей щеке. 

— Ты сделала меня самым счастливым человеком в мире, — прошептал он, и она задалась вопросом, сколько радости можно испытать, прежде чем взорваться ею.

Вместе они преодолели испытания, стоявшие перед ними, преодолели свои собственные страхи и столкнулись со своими чувствами, и в качестве награды они выиграли величайший приз из всех. Заслужил величайший дар из всех, ибо даже сама жизнь ничего не стоит без этого.

Любовь.

— Дорогие возлюбленные, — начал участник торжества, когда чайки кружили в небе над головой, а водители проходящих паромов торжественно гудели, — мы собрались здесь сегодня для этой особенной рождественской свадьбы ...

Конец

Перевод осуществлён TG каналом themeofbooks при поддержки TG канала hot library

Переводчик_Sinelnikova

Оглавление

В оковах Шейха

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  ЭПИЛОГ