Митя закончил чистить навоз у коровы, приставил вилы к бревенчатой стенке, закрыл сарай, загнал кур в небольшой закуток, где над полом были прибиты шестки для ночных посиделок пернатых, погладил виляющего хвостом Мухтара, попросив его не лаять ночью и не будить детвору, взял ведро с яйцами и отправился в дом, в котором все давно уже спят. Спрятав в сенях под лавку ведро, мальчишка устало вытер вспотевшую шею, потом удостоверился закрыта ли калитка, позвал кота Мурзика в дом и запер дверь на засов. В доме стоит мёртвая тишина, если не замечать еле различимое посапывание мелкотни и стойкий стрекот сверчков за окном. Пора ложиться спать. Завтра будет новый день и, скорее всего, на подростковые плечи вновь лягут заботы о хозяйстве и младших братьях.
Уже несколько дней Митька заменяет братишкам мать и отца. Совсем недавно в семье Ивановых случилась беда. Отец спасал из горящей фермы телят. Крыша обвалилась и накрыла молодого хлопца, придавив тяжёлыми брёвнами. Неделя, как схоронили Петю. Неделя, как мама оплакивает мужа и пьёт с утра до ночи, чтобы залить горе, вырвавшее кусок из хрупкого сердца.
Рано утром, когда петух ещё не успел пропеть первое «Ку-ка-ре-ку», младший брат Ваня проснулся от боли в затылке. Повернувшись, он впотьмах смог разглядеть малюсенькие ручки, цепляющиеся за одеяло и тянущие его в рот.
— Сколько тебе говорить, не таскай меня за волосы, — сердито прошептал Ваня, которому семь лет отроду. — Из-за тебя у меня голова болит.
Четырёхмесячный мальчишка улыбался беззубым ртом и слюнявил уголок пододеяльника, и Ваня понял, Алёша хочет есть. Спрыгнув с кровати, он побежал в кухню, включил свет, затем шустро взобрался по лестнице на печь и растолкал старшего брата.
— Мить, вставай, там Лёшка есть просит.
— Угу, — Митя не мог разлепить веки. Поздно ложась и поднимаясь с петухами, он за последнюю неделю изрядно выбился из сил.
Одиннадцатилетнему мальчику приходится всё делать самому, всю взрослую работу: кормить младших, доить корову, следить за братьями и домом.
— Сейчас, — поднявшись, Митя протёр припухшие глаза, махнул рукой Ване, чтобы тот уступил лестницу и спустился вслед за ним.
Взял цинковое ведро, тряпку и отправился в сарай, добывать парное молоко. Митя умеет доить, бабка Агафья научила, когда жива была. А вот с ней Ивановы попрощались по весне. Всего три месяца прошло, и к бабке Агафье ушёл её сын Петя, отец пятерых детей. Кинув Бурёнке охапку сенца, Митя подставил под её пятнистое брюхо низенькую табуретку и сел, сладко зевая и часто хлопая ресницами.
— Му-у, — протянула жующая Бурёнка, косясь на маленького дояра.
— Стой спокойно, — привязав хвост к ноге, мальчик взялся за соски.
Подоив кормилицу, он процедил молоко, налил в бутылочку и отдал самому младшему из братьев — Алёше. Мальчишка жадно присосался к резиновой соске, обхватив бутылку тонкими пальчиками, и зачмокал с неподдельным удовольствием.
— Ванька, открывай подпол, доставай картохи. Варить будем, — командным шёпотом приказал Митя. — Макара с Николашей не буди. Пусть дрыхнут, а нам с тобой корову в поле выгнать надо, воды в баню натаскать и грядки прополоть.
— Грядки? — лицо Вани вытянулось. — Ненавижу эти грядки.
— А огурцы зимой лопать любишь? Мамка не может сейчас хозяйством заниматься, значит, мы должны ей помочь.
— А что она целыми днями пьёт и плачет, плачет и пьёт? Хорошо ей, спи да пей, а мне вон сорняки дёргать.
— Замолчи, как тебе не совестно? У неё горе.
— У нас тоже горе. Папки-то у нас теперь нету, — и Ваня всхлипнул, втянув тонкие губы.
— Э-эх, — махнул рукой Митя, — нас много, а мамка у нас одна. Нам её беречь надо. Если с ней что случится, кто ребятишек кормить будет? Мы с тобой по возрасту не подходим, нам младших никто не оставит. Бабки у нас тоже нет, соседи к себе не возьмут. Знаешь, куда отправят?
— Куда? — Ваня вытянул шею.
— В дом, где живут одни дети.
— Это же здорово.
— Ничего здоровского. В деревню вернёмся только тогда, когда совсем взрослыми станем. Никто нас никуда не отпустит.
— Почему?
— Правила там такие.
— А ты откуда всё это знаешь?
— Слышал, как в магазине тётки обсуждали мамку нашу. Глафира Семёновна говорит, мол, если мамка сопьётся, и мы голодными будем, то сюда приедут из… из, — приложив палец к подбородку, Митя задумался. Он никак не мог вспомнить незнакомое слово, но по разговору двух женщин сообразил, ни в коем случае нельзя допустить голода в семье. Иначе всех братьев отвезут в какой-то там дом, где живут несчастные дети. — Так что лезь за картохой, а я пока Бурёнке воды отнесу.
Закончив с водой и картофельными клубнями, Митя и Ваня отвязали корову и отогнали к прилеску, откуда пастух забирает стадо и ведёт в поле. Дома Митя поставил кастрюлю с картошкой на газовую плиту, а Ваня подмёл пол в кухне и в сенях. Потом мальчики выпустили кур, собрали утрешние яйца, натаскали воды в баню. Ваня нажимал на рычаг колонки и наблюдал, как толстая струя бьёт по дну ведра, а Митя перетаскивал вёдра и выливал воду в бочки: одна для холодной воды, другая — для разогрева, путём протапливания печки. Когда картофель сварился, мальчики почистили его, нарезали свежего лука, сдобрили подсолнечным маслом и разбудили остальных детей.
— Не хочу-у, — захныкал пятилетний Макар, заворачиваясь в одеяло. — Я спать хочу-у.
— Тише ты, не ной, — шептал Митя, стаскивая брата с постели. — Сейчас поешь и в огород пойдём.
— Зачем?
— Бабочек будешь ловить.
После Митя разбудил двухлетнего Николашу, и тот зашёлся диким рёвом.
— Тихо, мамку разбудишь. А мамка наша приболела. Ей долго спать надо, — успокаивал мальчонку Митя, унося его в кухню.
Алёша, наевшись парного молочка, уснул, обняв бутылочку. Митя обложил его подушками, чтобы тот не упал, накормил братьев и вывел всех на улицу.
— Ваня и Макар берут себе грядки с огурцами, а мы с Николашкой будем морковку полоть, — отчеканил старший брат, глядя на высокие поросли, за которыми не видно овощей.
— А бабочки? — нахмурился Макар.
— Сейчас их нет, чуть позже прилетят. А чтобы тебе не было скучно, дёргай траву и жди.
Митя нарочно отдал братьям самую чистую грядку, чтобы они не ныли и не трепали нервы, как в прошлый раз, когда пололи лук, а там оказалось много ростков крапивы. Мама давно не занимается огородом. Перед тем, как папа погиб, она ссорилась с ним, где-то с месяц. Ругались из-за переезда. Отец уговаривал её уехать в соседнюю деревню, а мать ни в какую. Здесь их с отцом родина, поэтому она не собиралась оставлять дом, в котором жили её родители, и не хотела начинать новую жизнь. А теперь мама плачет и ругает себя, мол, надо было согласиться, тогда и Петя бы остался жив.
— Ваня, сегодня за хлебом твоя очередь сбегать, — Митя поднял ведро с сорняками и понёс его курам.
— А чего я? — возмутился Иван, пытаясь вытащить из земли червяка.
— Алёшку отправим? — ухмыльнулся Митя, высыпав траву и возвращаясь назад. — А что, пусть привыкает. Положим на дорогу и пускай катится.
Мальчишки, представив, как Алёша перекатывается через себя, рассмеялись в один голос.
— Сядешь на ве́лик, не пешком же идти, — подмигнув брату, Митя сел на карточки перед молодой морковкой.
Весь день ребятня трудилась: готовили обед, пололи грядки, развлекали Алёшку, который не мог лежать на кровати в одиночестве, встречали Бурёнку, Митя её доил, кормил, а после обеда вновь проводил в поле. Ближе к вечеру ребята собрались поливать огород.
— Опять? — Ваня не скрывал, что лень родилась впереди него. Ему до смерти хотелось сбежать к друзьям на речку, но Митя не пустил.
— Надо каждый день поливать. Жара какая стоит. Не будем носить воду — всё погорит.
— Как папка? — спросил наивный Макар, вытаращив на старшего брата карие глазёнки.
— Так, — Митя не стал развивать грустную тему и погнал детей на колонку.
Каждый нёс своё ведро. Митя — двенадцатилитровое, Ваня — восьми, Макар — пяти, а Николашка — то, что в песочнице куличи лепят.
Набрав воды, ребятишки понесли тяжёлые вёдра обратно. Митя шёл молча, стиснув зубы, Ваня громко кряхтел и кривлялся, будто его лицо перекосило от неподъёмной тяжести, Макар изогнулся, как камыш на ветру и что-то бормотал себе под нос, а Николаша никогда не доносил воду до грядки. Он поливал подорожник, аккуратно распределяя воду под каждый кустик.
Вдруг, ни с того ни с сего, на голубом небе сгустились тучи. Сверкнула молния и на мальчишек опустился густой сумрак. Макар и Николаша жутко боялись грозы. Сообразив, что сейчас загремит, они побросали вёдра и бросились бежать.
— Трусишки! — крикнул им Митя, собирая опустошённые вёдра с земли.
Ваня боязливо поглядывал на старшего брата и придерживался его правой руки. Он никогда никому не говорил, что до жути страшится грома и молнии. Прогремел раскатистый гром, первые дождевые капли посыпались на ребят, и Митя дал указ бежать. От воды мальчишки не избавились. Они с серьёзным видом волокли вёдра, чтобы поставить их в сарае. Зачем выливать, если вечером можно напоить корову и кур? Пока дети копошились у сарая, с неба посыпался крупный град, и Митя испугался.
— Огурцы! — закричал он, бросившись к грядкам.
Холодные градины больно били по голым рукам и плечам, но Митька продолжал натягивать на проволоку плёнку, чтобы спасти овощи. Насмотревшись на смелого брата, Ваня решил присоединиться. Ребятишки прыгали вокруг грядок, растягивая плёнку и прижимая её края камнями. Порывистый ветер не давал двум маленьким мальчикам закончить работу, вырывая из рук укрытие и оттаскивая его подальше от огурцов. Минут пятнадцать дети боролись с градом и ветром, наконец, им удалось плотно прикрыть грядки и спрятаться в доме. Плечи и руки жгло и щипало из-за холодного града, который чуть позже сменил мощный ливень. Отдышавшись, Митя проверил Алёшку, потом сел за стол и попросил Ваню поставить чайник. Митька ощущал першение в горле и дрожь во всём теле.
Этой ночью он практически не спал из-за приступа кашля и высокой температуры. Всю ночь за ним ухаживал Ваня, поднося мокрое полотенце и тёплую воду.
Утром, когда первые солнечные лучи пробились сквозь тонкую занавеску и ударили в лицо Мити, он проснулся и открыл глаза. Мокрый насквозь, он попробовал позвать брата, но голос пропал бесследно, будто его кто-то отключил. Потрогав шею, чем-то туго перевязанную, Митя понял, это тёплый шарф. Так мама всегда делала, когда братья болели — наматывала шарф на шею и отпаивала горячим чаем с мёдом. Приподнявшись на локтях, мальчик сощурился. Голову тянуло к подушке, перед глазами всё плыло и было больно глотать.
— Ва-ань, — выдохнул Митя, ощущая жажду. Но Ваня его не слышал.
Митя сел на кровати взялся за голову. Её так кружило, что мальчика затошнило, но обезвоживание заставляло встать и пойти в кухню за водой. Держась за кровать, Митя поднялся, сделал два несмелых шага и вдруг… он услышал знакомый голос. На мгновение мальчик подумал, что ему привиделось, ведь он заболел, попав под дождь. Но звуки повторились. Тоненько так, с душой. Открыв дверь Митя переступил порог и заглянул во вторую комнату. Там, на кровати, сидела мама и качала Алёшку, напевая колыбельную. Глаза Митьки заслезились. Мама сидела к нему спиной и плавно покачивалась то влево, то вправо. Медленно переставляя ноги Митя приблизился и осторожно тронул её за плечо. Она обернулась. Её глаза сияли так, как будто никогда не плакали. Волосы убраны в аккуратный пучок. Мама улыбалась. Показав глазами на кровать, она молча попросила сына присесть. Митя сел и взглянул на мирно спящего Алёшку. Мама прислонила голову к груди старшего сына и продолжила петь колыбельную. На душе Мити стало светло и тихо. Он будто провалился в прошлое, когда мама вот также сидела с сыновьями и пела песенки на ночь. Он не знал, что она слышала его разговор с Ваней. Женщина, пребывая в глубоком горе, и подумать не могла, что её сынок окажется таким заботливым для всех и не осудит мать. Она продолжала покачиваться даже тогда, когда допела песенку. Потом громко вздохнула, поцеловала в лоб Алёшку и подняла голову. Митя увидел маленькие искорки в её глазах, наполненные любовью. Прижав к себе мальчика, женщина ещё раз вздохнула и произнесла ласковым голосом самые важные слова:
— Спасибо тебе, сынок.
