За ним бесшумно я летела [Мацей Сломчинский] (fb2) читать онлайн

Джо Алекс За ним бесшумно я летела

И чрез морской простор за ним бесшумно я

Летела, вровень с кораблем — вперед, вперед.

Теперь беглец мой где-то здесь поблизости:

Я чую запах. Это — человечья кровь.

Эсхил. «Эвмениды»

Часть первая

Глава первая в которой мужчины предполагают, что женщины спят

В этот вечер Джо Алекс писал, как обычно, без большого удовольствия, но и без отвращения. Страницы рукописи с аккуратными синими копиями через равные интервалы времени ложились на столик около письменного стола. Джо никогда не садился писать, не имея абсолютно готового плана повести вместе с «расписанием» каждой главы. Поэтому он писал, не очень задумываясь о том, что пишет. Это было так, как будто одна половина мозга складывала гладкие, искусные фразы, ведя героев через диалоги и описания к неминуемой поимке убийцы, в то время как другая половина была занята чем-то совершенно иным. В этот момент она была заполнена образом Каролины Бикон, засыпающей над книгой или уже уснувшей где-то на другом конце Лондона. Он взглянул на страницу, которую в этот момент вынимал из пишущей машинки. Сто девяносто восемь…

Джо протер усталые глаза, встал и, даже не взглянув в сторону прерванной на полуслове главы, пошел в ванную комнату. Через десять минут, погасив свет, он уже засыпал. Последний раз перед глазами проплыло лицо Каролины. Он даже протянул руку к стоящему на ночном столике телефону. Ему хотелось сказать ей что-нибудь приятное на сон грядущий.

Но он ничего не сказал. Он очень устал, так как работал целый день с раннего летнего рассвета. В голове кружились ряды маленьких, черных буковок, словно легионы назойливых, еле слышно шелестящих насекомых, складывающиеся во фразы, бессмысленные или осмысленные, скрепленные тире и восклицательными знаками. Понемногу буквы стали исчезать, но насекомые остались: хоровод муравьев, кузнечиков, блошек… Потом сознание Джо окутал мягкий хаос сна, контуры смазались, муравьи превратились в мотыльков, мерцающих пташек, бабочек… Они все медленнее махали крылышками и описывали все более широкие круги. Он уснул. Последним видением, оставшимся в его сознании, была темная мохнатая бабочка, неспешно колыхавшаяся в оранжевом сумраке. Поэтому, возможно, его не так уж сильно удивил телефон, зазвонивший на рассвете.

Но это наступит только через несколько часов. Теперь же, в момент, когда Джо засыпал, не только перед его глазами появилась большая мохнатая бабочка. Далеко в предместье, среди садов в окрестностях Ричмонд-парка, было много бабочек и несколько человек, которые ими интересовались.

— «Мертвая голова»! — закричал в темноте сэр Гордон Бедфорд. — Цианид,^[1] Сирил, быстрее!

Одним деликатным и ловким движением его большая, тяжелая рука прижала к светящемуся экранчику маленькую стеклянную банку со слегка расширенным горлом. Огромная бабочка отчаянно забила крыльями и заметалась в банке, стремясь вырваться на свободу.

Из темноты мгновенно вынырнула рука Сирила Бедфорда. Она была такой же большой и тяжелой, как рука брата. Ватка с цианидом была проворно подсунута в горло банки. Бабочка еще раз забила крыльями, потом они медленно сложились, и она упала на дно сосуда. Вздрогнула еще раз, затем ее согнутые ножки распрямились, и она застыла.

Гордон Бедфорд осторожно вытащил ватку. Бабочка выпала на его раскрытую ладонь. В приглушенном свете сильного фонаря, который горел с другой стороны экрана, приманивая бабочек и десятки других насекомых, усеявших полотно и беспомощно на нем шевелящихся, она выглядела как крохотная убитая птичка, упавшая навзничь.

Оба брата склонились над ней. Даже в полумраке было видно, как они похожи: огромные, массивные, с маленькими головами, сидящими на коротких толстых шеях. Но Сирил был одет только в белую рубашку с короткими рукавами и шорты. Толстый свитер с высоким вывернутым воротником на Гордоне Бедфорде тщательно закрывал его шею. Толстая шерстяная шотландская шапка прикрывала голову.

— Нам необыкновенно повезло, Сирил. Сегодня это уже третья. Исключительное счастье. Такого со мной здесь еще никогда не случалось… — Быстрыми, проворными движениями он всунул бабочку в одну из баночек, стоявших на маленьком складном столике около экрана. — Атропос…^[2] — Он выпрямился и отер пот со лба. Очевидно, в толстом свитере ему было жарко. Парило, и в воздухе чувствовалось приближение грозы, хотя небо над головами стоящих было покрыто звездами. Он поднял баночку и посмотрел на свет.

— Атропос… антипатичная мифологическая особа, пугавшая даже Платона. Она перерезала нить человеческой жизни. Нам исключительно повезло, Сирил. Подумай, ведь они, все три, прилетели в этот сад от самого Средиземного моря.

Сирил Бедфорд не ответил. Он подошел к экрану и молча стал наблюдать за длинным узким насекомым с огромными, нервно шевелящимися усами, которое бегало по кругу, как будто хотело добраться до источника света, спрятанного за белой завесой полотна. Потом ладонью Сирил стряхнул всех насекомых, и экран засветился ярче.

Гордон тоже подошел к экрану и посмотрел на часы.

— Половина третьего… Пора кончать. Я хотел бы, чтобы ты пошел сейчас к Рютту и сказал ему, что я прошу его окончательно проверить текст не к семи часам, а к шести. И скажи ему обязательно, что ты тоже придешь и принесешь полный комплект фотографий.

Сирил кивнул головой.

— Конечно… — Он посмотрел на дом. — Наши жены уже спят. У Юдиты свет погас несколько минут назад. Зато Роберт работает…

— Это хорошо… — Гордон скользнул взглядом по окнам второго этажа. Только в одном из них, за неплотно задернутыми занавесями, горела лампа. — Думаю, что все будет готово вовремя. Сильвия, кажется, тоже спит. Я не заметил, чтобы она после одиннадцати зажигала свет… — А потом добавил как бы наполовину для себя: — Удивительно, как женщины легко засыпают. Я думаю, что это одна из причин, по которой они сыграли такую маленькую роль в развитии человечества.

— Что? — Сирил тряхнул головой, как человек, который, интенсивно думая об одной проблеме, вынужден обсуждать другую, которая его совершенно не интересует. — Почему?

— Скорее всего, за всемирный прогресс мы должны быть благодарны людям, которые ночами не могли уснуть и лежали, всматриваясь в потолок, даже если это был только свод пещеры, когда и домов-то еще не было. Мужчины могут размышлять о том, чего еще нет, но что они хотели бы создать. А женщины — нет. В них заложено психическое предопределение их функции матери — опекунши маленьких. Это сближает их с другими зверями. Их действия направляет инстинкт. Поэтому в делах, требующих мышления, я всегда предпочел бы иметь дело скорее с самым глупым мужчиной, чем с самой смекалистой женщиной. А что касается сна, то известны случаи, когда женщины, совершившие самые омерзительные преступления, затем немедленно спокойно засыпали, в то время как мужчины в такой же ситуации обычно лежат, охваченные угрызениями совести, или — если их нет — лихорадочно пытаются отгадать, что ждет их в ближайшем будущем. В женщинах есть что-то поражающее, Сирил, чего не встретишь у самок рыб, птиц, насекомых и даже у высших млекопитающих. Это цивилизация отдалила их от нас, а наивысшие достижения человеческой мысли, созданные исключительно мужчинами, отдалили их от нас еще больше… — Он снова посмотрел в сторону темных окон. — Добрые и злые, красивые и безобразные, все они в состоянии спать независимо от ситуации, которую сами же спокойно создали, потому что добро, зло, благородство и убийство являются для них только реквизитами, так же, как красиво или некрасиво подобранный цвет платья или шали…

Однако он ошибался. Ни Юдита Бедфорд, жена его брата, ни Сильвия Бедфорд, его собственная жена, не спали в этот момент, хотя свет давно уже погас в их комнатах.

Юдита Бедфорд лежала на постели. Глаза ее были широко раскрыты. Она смотрела в потолок. Ее худые, заложенные за голову руки были неподвижны, зато узкие, резко очерченные губы едва слышно шевелились, как будто она говорила с кем-то невидимым, а по выражению ее глаз можно было понять, что этого невидимого собеседника она ненавидит. В бледном свете звезд Юдита выглядела как мертвая монашка, с аскетичными чертами лица, выступающим, узким орлиным носом и гладко зачесанными седеющими волосами. Ее высокий лоб прорезала сеть поперечных морщин, которыми жизнь слишком рано его избороздила. Лицо Юдиты Бедфорд было в этот момент лицом человека, охваченного отчаянием. Но внимательный наблюдатель сразу понял бы, что на дне этого отчаяния кроется ненависть к чему-то или кому-то, с кем она ведет теперь свой неслышный диалог.

Сильвия Бедфорд тоже не спала. И тоже лежала на постели в своей комнате, глядя широко открытыми глазами в потолок. Руки она заложила за голову. И хотя ее комната была обставлена совершенно иначе, чем спальня Юдиты, и хотя Сильвия была красивой, молодой и высокой, а Юдита уродливой, маленькой и рано постаревшей, однако они — не зная совершенно об этом и даже не подозревая — были сейчас очень похожи друг на друга. Губы Сильвии неслышно шевелились, а в ее глазах было столько же отчаяния и ненависти, сколько в глазах ее невестки.

— Так, — прошептала Сильвия. — Только так…

Внезапно она села на кровати и, не зажигая света, нащупала халат. Всунув ноги в мягкие комнатные туфли, она встала. По дороге к дверям набросила халат. Тряхнула головой. Темные длинные волосы рассыпались по спине. Сильвия тихо прикоснулась ладонью к ручке двери. Мгновение она стояла неподвижно, потом с внезапной решимостью бесшумно отворила дверь и выскользнула из комнаты.

В доме была еще третья женщина. В это время она стояла у кровати в своей маленькой, расположенной около кухни комнатке, в полуподвальном помещении, и смотрела в темный сад. Она тоже не зажигала света. Не хотела, чтобы знали, что она не спит. Фонарь, скрытый за экраном, находился в нескольких десятках шагов от ее окна, по другую сторону большой клумбы, и поэтому женщина едва различала силуэты обоих мужчин, передвигавшихся у границы света. Она смотрела долго, потом вздохнула и легла в постель. Она была молода, красива и хорошо сложена. Какое-то время она лежала с широко открытыми глазами, стараясь думать только о том, что завтра ей предстоит делать в кухне. Кухарка уехала к заболевшему сыну, и Агнес Уайт, которая была горничной в доме Бедфордов, должна была заменить ее в этот уик-энд. Но одновременно она думала о своем женихе, который был далеко, и о некоем мужчине, который был близко. Вздохнув еще раз, она прикрыла глаза. Что-то в конце концов должно было случиться, и случиться скоро. Нелегко быть красивой, молодой и долго жить одиноко в таком безлюдье… Агнес сжала губы. Ближайшее будущее должно все расставить по своим местам. Она открыла глаза и, глядя в темноту, начала размышлять. Она должна наконец решиться. Иначе… Нет, другого пути нет. Она знала, что то, о чем она думала все последние дни, должно случиться независимо от того, насколько трудным казалось ей это решение.

Лежа, она вытерла две крупные слезы, выступившие на глазах. Она чувствовала себя очень несчастной, но полной решимости. Недаром в жилах ее семьи вот уже десять поколений течет кровь шотландских горцев. Внезапно она затосковала по маленькой деревушке, где родилась и прожила первые семнадцать лет своей жизни, вот уже три года, как она уехала оттуда. Она снова прикрыла глаза и, стараясь заснуть, стала считать овец. Но те овцы паслись на скалистом, так хорошо ей знакомом, поросшем пучками травы склоне. И сон не приходил.

— Господь, всемогущий и милосердный… — прошептала она. — Из всех девушек я, наверно, самая плохая. Но ты один меня понимаешь. Потому что люди, верно, не поймут…

Глава вторая «…Там будет только пустота и тишина…»

Роберт Рютт сидел за столом, стоявшим посреди комнаты, с пером в руке, и внимательно читал машинописный текст, сверяясь время от времени с кипой заметок, лежавших справа от него. Он не заметил, что дверь приоткрылась, так как сидел к ней спиной. И ничего не услышал, потому что она была хорошо смазана и открылась совершенно бесшумно. Обнаженная женская рука высунулась из дверной щели и медленно заскользила по стене в сторону выключателя. Пальцы нащупали кнопку, и комната погрузилась в темноту. Рютт вскочил.

— Кто здесь? — невольно спросил он шепотом.

— Тихо… это я…

Женщина закрыла за собой дверь так же бесшумно, как и открыла ее.

— Сильвия! — В его голосе было такое замешательство, что она замерла. — Как ты могла?.. Кто-нибудь мог тебя увидеть! Он… он может войти сюда!

— Он в саду… — прошептала Сильвия Бедфорд. Рютт услышал ее тихие шаги, приближающиеся к нему. Его глаза уже слегка привыкли к темноте. Он видел ее силуэт в светлом халате на темном фоне стены.

— Ты не можешь сейчас здесь оставаться…

— Перестань! — сказала она резко, чуть повышая голос. — Меня никто не видел, когда я входила, и никто не увидит, как я уйду. Я сейчас уйду… Но сначала мне нужно с тобой поговорить…

— Ради Бога… — Роберт подошел и положил руку ей на плечо. И хотя прикосновение это не было грубым, в нем не было и ласки. — Разве мы не можем найти другой возможности, чтобы поговорить? Умоляю тебя…

Она стряхнула его руку с плеча и повернулась к нему. В темноте он не видел ее лица, но хорошо мог себе представить его выражение. Он отступил на шаг.

— Я бы даже хотела, чтобы кто-нибудь сюда вошел и чтобы эта комедия наконец кончилась! Что-то все-таки должно было бы произойти, если бы он меня здесь нашел!

— Ради Бога… — повторил Рютт. — Миссис Юдита спит за стеной…

— Ну и пусть спит! Она потушила свет уже час назад. Впрочем, какое мне дело до Юдиты. — Но при этом она все-таки оглянулась на стену, за которой находилась комната Юдиты, и понизила голос. — Нечего бояться, — прибавила она спокойнее, — наверняка она уже спит как убитая… Она ведь работала целый день.

Рютт бросил быстрый взгляд в открытое окно. Далеко внизу, перед экраном, пылал яркий огонек. Он увидел две фигуры, склонившиеся над маленьким столиком около него. Вздохнул с облегчением. Не спуская глаз с этих фигур, освещенных фонарем, он сказал:

— Я должен кончить этой ночью корректуру его рукописи. Мне осталось еще восемьдесят страниц. Если ты уверена, что она спит, быстро скажи, что случилось. Надеюсь, что он не заметил…

— Нет, ничего он не заметил… — Она презрительно пожала плечами. — Впрочем, он считает, что я стою настолько выше всяких подозрений, что не поверил бы, даже если бы увидел меня сейчас, здесь, собственными глазами. Ты ведь его знаешь… А Юдита спит…

Но она ошибалась, так как в этом момент Юдита Бедфорд не только не спала, но даже не лежала. Услышав шепот в соседней комнате, она сорвалась с кровати и босиком подбежала к камину. Нагнувшись, она всунула голову в отверстие топки. В этот момент она выглядела как ведьма из страшной сказки — в развевающейся рубахе, с глазами, сверкающими в темноте. Затаив дыхание, она слушала…

— Не сердись. Я должна была прийти, — сказала Сильвия.

Она тихо подошла к Роберту и обвила руками его шею, почти силой заставив отвернуться от окна. Стараясь не упускать из виду того, что происходило в саду, он неуверенно обнял ее за талию.

— Я больше не могу… — Она положила голову ему на плечо. — Это должно уже кончиться. Должно, понимаешь? Я не могу больше улыбаться ему, я не могу выносить его поцелуев ни на ночь, ни утром. Не могу думать о том, что должна ехать с ним в Америку. Ох, убила бы его не дрогнув!.. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Я могла бы его убить, и убью, если ты ничего не придумаешь! — При последних словах голос ее зазвучал громче.

— Ти-и-хо… — Он прижал ее к себе, но она, видимо, почувствовала, что он сделал это только чтобы приглушить ее голос, и мгновенно отпрянула.

— Ты же видишь, что они ловят там этих проклятых бабочек… — сказала она со злостью.

— Но твоя невестка… Если она услышит хоть одно слово, тотчас донесет ему… Она тебя ненавидит…

Он замолчал и быстро прижал ладонь к ее губам, предвидя ответ.

— Пойми… — неуверенно договорил он, — я ведь ему всем обязан. Я не могу вынести мысли о том, что он о нас знает… Что мы именно здесь, под его крышей…

— Под его крышей! — Какое-то время она смотрела на него в темноте, и Роберт почувствовал внезапную надежду, смешанную с болезненным унижением: может быть, в этот момент она поняла, что любит человека, который только ассистент знаменитого профессора и который не хочет быть никем иным до конца своих дней, а роман с его женой считает самой большой, хотя и самой приятной ошибкой своей жизни? Но скорее всего, Сильвия хотела быть слепой. Как большинство женщин с сильным характером, она не замечала самых очевидных истин, если не хотела их видеть.

— Какое мне дело до его крыши?.. Впрочем, если ты тоже не можешь этого больше выдержать, то давай сбежим. — Она снова подошла к нему и схватила его за плечи. — Слышишь? Уедем еще сегодня или завтра! Я больше этого не выдержу!.. Ох, если бы он умер! Я была бы самой счастливой женщиной на свете!

— Ти-и-хо… — прошептал он невольно, но как молния мелькнула у него мысль о том, что если бы действительно Гордон Бедфорд каким-нибудь чудом умер этой ночью, то он, Роберт Рютт, тоже почувствовал бы себя самым счастливым человеком на свете. Или если бы умерла она? При мысли о том, что случится, если эта отчаянная особа выдаст их отношения, его прошиб холодный пот…

— Слушай… — мягко сказала Сильвия, прерывая ход его мыслей, — я вышла за него потому, что он был добр ко мне и очень богат. Я тогда очень устала от жизни, и мне казалось, что ничего, кроме покоя, мне не нужно, и поэтому я легко справлюсь. Но теперь я не хочу ни доброты, ни денег этого старого ревматика. Хочу тебя. И ты будешь моим явно, открыто, перед всем миром, так, как женщина должна иметь мужчину.

Роберт подумал, что это скорее мужчина должен так говорить женщине, которую желает, но смог только снова сказать:

— Тише, ради Бога…

— Именно! — Сильвия тряхнула головой. — Хватит с меня шепотов, свиданий и лжи. Если ты меня любишь так, как говоришь, или даже если наполовину так, как говоришь, то сбежим, или… или… Слушай, мы должны что-нибудь сделать! Это не может продолжаться таким образом… Роберт!.. — Она обхватила его голову руками и заставила его посмотреть ей в глаза. — Ты меня слышишь? Скажи же что-нибудь…

— Слышу тебя… — прошептал он. — Но что мы можем сделать? Пойми, если бы я уехал сейчас с тобой, я потерял бы работу. Я ведь его секретарь и живу на те деньги, которые он мне платит… На них я содержу мать и младшую сестру. Я не говорил тебе об этом… — прибавил он быстро, — потому что мы как-то никогда не говорили о моих делах. Но это правда. Я отвечаю за их судьбу. Но ты… ты тоже все потеряешь, когда уже не будешь его женой. Теперь тебе кажется, что все легко, а позже? Ведь я не мог бы обеспечить тебя и сотой долей того, что дает тебе он. Я люблю тебя, но я не настолько безумен, чтобы загнать нас обоих в ситуацию без выхода… наша любовь растаяла бы в нищете и угрызениях совести. Мы должны спокойно все обдумать. Когда ты вернешься из Штатов, что-нибудь придумаем…

Он вдруг замолчал и посмотрел вниз в сад. Огонек горел по-прежнему. Тени двух огромных фигур скользили вокруг экрана. Роберт быстро отвел глаза и посмотрел на Сильвию. Этот аргумент о матери и о сестре пришел ему на ум в последнюю минуту. Он вздохнул с облегчением. Этого довода надо держаться.

— Хорошо… — сказала она после некоторого раздумья. — Возможно, ты прав. Мы должны все спокойно обдумать, но…

— Слушай… — Рютт снова бросил быстрый взгляд в окно. — Они ведь могли заметить оттуда, что свет погас. Ведь профессор… я хотел сказать — твой муж знает, что я сижу сейчас над текстом и должен отнести рукопись ему, как только кончу. Уже почти два часа, и они сейчас перестанут ловить бабочек. Профессор никогда не остается позже на свежем воздухе… Сама ведь знаешь… Я сейчас спущусь к ним и спрошу его о чем-нибудь… Этим можно объяснить, почему здесь погас свет. А поговорим мы утром, или, еще лучше, когда ты вернешься из Америки. Нам ведь нужно время. Позволь мне все обдумать… А теперь я пойду…

Он сделал шаг, но остановился. Сильвия стояла неподвижно, всматриваясь в него в темноте. Потом подошла, обняла его и, прижимаясь головой к его груди, проговорила почти с отчаянием:

— Господи… Господи… Как я, глупая, сильно тебя люблю. А ведь должна бы презирать тебя, труса… Но не могу, не могу, не могу…

— Кто-то идет из дома, — сказал сэр Гордон Бедфорд и, прикрыв глаза ладонью; повернулся спиной к экрану, стараясь рассмотреть фигуру человека, обходящего клумбу и приближающегося к ним.

— Я не помешал? — Рютт остановился в нескольких шагах от братьев.

— Вы мне никогда не мешаете, Роберт, — усмехнулся Гордон. — Что случилось? Какие-то вопросы по корректуре?

— Нет, господин профессор. Несколько замечаний по пунктуации, но это я сам сделал ошибки, когда переписывал. Я пришёл спросить, принести ли вам рукопись, как только я кончу проверку, чтобы вы ее просмотрели до отъезда?

— Да, конечно. Как раз я только что просил брата сказать вам, что жду рукопись не к семи часам, как мы договаривались, а к шести. Мы просмотрим иллюстрации и разместим их в тексте. Их надо будет наклеить на отдельные листы и цветным карандашом пометить, в какие места рукописи они должны быть вставлены. Это займет у нас два часа. Потом вам надо будет поехать в издательство. Я обещал им, что сдам рукопись с полным иллюстративным материалом завтра до полудня. Стало быть, с плеч долой… — Он подошел к своему секретарю и скептически оглядел его при неверном свете фонаря. — Боюсь только, не упадете ли вы от усталости? К сожалению, я не умею работать днем…

— Я себя замечательно чувствую, господин профессор… — горячо запротестовал Рютт. — Сразу по возвращении из редакции я просмотрю, если вы позволите, текст доклада.

— Я собирался сделать это в самолете… — сэр Гордон задумался. — Лучше всего будет, если вы вернетесь сейчас к себе, кончите читать корректуру и несколько часов поспите. У вас есть будильник?

— Конечно, господин профессор…

— Это хорошо… — Гордон подошел к экрану и внимательно посмотрел на двух маленьких бабочек, усевшихся на освещенной поверхности, потом повернулся к стоящим в молчании мужчинам. — Идемте отсюда. У тебя, наверно, есть еще работа с ретушью… — сказал он Сирилу. — И кроме того, не нужно искушать судьбу… Знаете ли вы, Роберт, что у нас была сегодня сенсационная охота! Минуту назад мы поймали четвертую «мертвую голову» за эту ночь. Просто невозможно поверить, правда?

— Четыре? — Рютт искренне удивился. Потом лицо его просияло. — Но это может подтвердить вашу теорию об их стадном инстинкте и о том, что они мигрируют группами.

— Ну конечно! Мне кажется, что мы ловили их сегодня на трассе их полета. Интересно, какие выводы сделают из своих наблюдений немцы и французы. С половины мая они тоже изучают предполагаемые пути их миграции. Но ведь есть еще проблема того удивительного поколения бабочек, которое появляется на свет здесь и в Скандинавии. У меня, конечно, есть концепция, объясняющая, для чего это происходит, но… — Он умолк и машинально потер плечо. — Идемте отсюда. Боюсь, что уже очень поздно. А ночь для меня убийственна, Роберт… К тому же завтра вечером мы летим в Нью-Йорк. Скрутите, пожалуйста, экран… — Он снова потер плечо. — Мне кажется или действительно стало прохладней?

— Просто в воздухе висит гроза, — сказал Сирил Бедфорд, осторожно собирая со столика баночки и пробирки и укладывая их в ячейки специальной кожаной сумки. — Все ревматики ведь чувствуют приближение грозы, правда?

Рютт очистил экран от сидевших на нем насекомых, вытащил из земли два заостренных колышка и педантично скрутил полотно. Потом подошел к столику и сложил его.

— Дать вам лекарство?

— Зачем? У меня еще ничего не болит… Ведь в доме тепло, и надеюсь, что никто не устроил сквозняк в кабинете. Пошли. Все взяли?

— Все… — Сирил кивнул головой и пошел первым, держа фонарь в высоко поднятой руке и освещая дорогу тем, кто шел сзади. Они обошли клумбу.

Остановившись у входной двери, сэр Гордон посмотрел на часы.

— Сейчас почти два. Кончайте корректуру, Роберт, и хоть немного поспите… Впрочем, у меня нет угрызений совести, потому что вы сможете отоспаться за время, пока меня не будет. Мы вернемся только через десять дней… Но я прошу помнить: точно в шесть я хочу видеть вас обоих внизу, в кабинете. Тебя, Сирил, со всеми фотографиями, а вас, Роберт, с корректурой…

Они вошли в дом. Сирил погасил фонарь и ощупью нашарил выключатель. Роберт закрыл входные двери. Зажегся свет. Он поставил скрученный экран в подставку для зонтов и запер дверь на тяжелый, старинный засов, который бесшумно скользнул в пазах, видимо хорошо смазанный.

— Ну… — сказал Сирил Бедфорд и широко зевнул. — Пойду в фотолабораторию и посмотрю, не нужно ли еще какой-нибудь ретуши на отпечатках. И может, тоже потом вздремну…

— Спокойной ночи, господин профессор… — сказал Рютт и пошел к ведущей наверх лестнице. Сирил пошел за ним.

— Спокойной ночи… — сэр Гордон остановился у двери в кабинет. — Не забудьте: в шесть… Потом у меня будет масса дел до полудня, а затем мне хотелось бы поспать перед дорогой… К счастью, я хорошо сплю в самолете и, скорее всего, проснусь уже в Нью-Йорке.

Он нажал ручку двери и, слыша их удаляющиеся голоса, вошел в кабинет. Старательно закрыв дверь, он остановился на пороге и, нахмурившись, осмотрелся по сторонам. Затем медленно подошел к длинному лабораторному столу, протянувшемуся вдоль одной из стен. Поставил на него сумку с пробирками, положил рядом шапку и вытер вспотевший лоб. Вокруг, от дверей до окна, по всем стенам тянулись витрины, в которых были выставлены бабочки, большие и маленькие, со сложенными и расправленными крыльями, в различных стадиях развития — лежащие на листьях яички, запрятанные в маленькие пробирки гусеницы и личинки, взрослые насекомые. Некоторые были так же велики, как те, которых он поймал сегодня ночью, другие — совсем маленькие. Гордон невидящими глазами скользнул по своему музею и перевел взгляд на стол, посреди которого стоял прислоненный к стене крохотный шкафчик с надписью, сделанной красной краской: «Осторожно — яд!». Он вынул из сумки баночку с цианидом, вставил ее в шкафчик и машинально повернул в замке ключ. Потом подошел к стеллажу с книгами около письменного стола. Сдвинул одну из полок, маскирующих спрятанный за нею экспресс для варки кофе. Из маленькой коробочки сэр Гордон всыпал кофе в экспресс и включил его. Потом, стоя неподвижно, взглянул на столик, на котором стояла пишущая машинка.

Слушая, как тихонько шумит экспресс, он вернулся к лабораторному столу и из одного из ящиков вынул коробку, в которой лежали маленькие прозрачные капсулки. Он вынул одну, закрыл коробку и спрятал ее обратно в ящик. Потом, держа в руке капсулу, снова открыл дверку шкафчика с надписью «Яд» и снова вынул баночку с цианидом, которую только что туда поставил. Из бокового ящика вытащил резиновые перчатки, надел их, открутил пробку и аккуратно всыпал крошечной деревянной ложечкой порошок в капсулу.

Он закрыл капсулку, выпрямился и положил ее на стол. Потом снова запер шкафчик с ядом, осмотрел капсулу и, вложив ее в одну из маленьких коробочек, лежащих на столе, сунул в боковой карман брюк.

Тихо и мелодично засвистела кофеварка. Сэр Гордон снял перчатки, быстро подошел к экспрессу и налил себе чашку кофе. Затем поставил ее на столик рядом с пишущей машинкой.

Он посмотрел невидящим взглядом на воздушное облачко пара, поднимающееся над чашкой, и тихо сказал самому себе:

— Ну, да… ну, да… Этого, вероятно, будет достаточно…

Он медленно подошел к письменному столу, заставленному книгами и рукописями, но, несмотря на это, производившему впечатление, что все на нем подчиняется Четким правилам гармонии и абсолютного, даже автоматически поддерживаемого порядка. Это не тот порядок, который является результатом уборки, а такой, который существует всегда, когда человек, работающий за письменным столом, испытывает внутреннюю потребность в том, чтобы его окружали вещи, стоящие всегда на одних и тех же, заранее предназначенных для них местах, так, чтобы можно было протянуть руку и легко найти их там, где они должны находиться.

Сэр Гордон протянул руку и поднес к глазам небольшую, в простой рамке фотографию. Это был снимок его жены. Сильвия — красивая, одетая в белое платье, улыбающаяся — стояла на дорожке среди цветов. Он долго смотрел на фотографию, потом медленно опустил руку и поставил ее именно туда, где она всегда стояла.

Повернувшись, он подошел к окну. Приподнял портьеру. За окном еще не рассвело, но ночь уже не была такой темной и густой, как четверть часа назад.

— Двадцать первое июня, — прошептал сэр Гордон. — Самый длинный день в году.

Он посмотрел на часы. Четверть третьего. Он опустил портьеру и вернулся к столику, на котором стояла пишущая машинка. Машинально выпил кофе, отодвинул чашку и вставил в машинку лист бумаги. Какое-то время он сидел, держа руки на клавишах, всматриваясь в чистый лист. Потом потрогал карман, вынул коробочку с капсулой, повертел ее в пальцах и положил обратно.

— Человек не может бояться того, что должен сделать… — произнес он тупо, как будто эти вполголоса произнесенные слова были отражением мысли, содержащей гораздо больший смысл. С внезапной решимостью он выровнял вставленный в машинку лист и начал писать:

«Больше выдержать я уже не могу. Я стою на пути двух любящих друг друга людей, так ценимых и уважаемых мною. Если я не уйду, то стану виновником трагедии, которая протянется через всю их жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем моя жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственный выход, представляющийся мне возможным. К сожалению, я не смог бы жить без той одной, единственной женщины, которую полюбил в жизни. Любимая, не гневайся. Прости мне этот шаг. Пойми, что здесь я страдал бы непрестанно, глядя на вас. А там будет только пустота и тишина…»

Часть вторая

Глава третья «…Умер, со всеми это случается…»

Рывком Джо Алекс сел на кровати. Телефон звонил непрерывно. Тихо чертыхнувшись, Джо протянул руку к трубке. Звонил Бенджамен Паркер, заместитель начальника Криминального отдела Скотленд-Ярда и большой друг Джо Алекса.

— Алекс у телефона. — О Господи… Я так и знал, что это ты… Разве кому-нибудь пришло бы в голову будить человека посреди ночи, да еще таким образом?

— …

— Что? Уже день? Ну, тогда здравствуй.

— …

— Надеюсь, что кого-то убили. Иначе ты, вероятно, дал бы мне возможность воспользоваться моими гражданскими правами…

— …

— Возможность спокойно спать после работы относится, вероятно, в Англии к правам граждан?

— …

— Да, понимаю. Но, может быть, ты скажешь мне в конце концов, что случилось?

— …

Алекс тихо свистнул и свободной рукой протер глаза.

— …

— Да, конечно, даже знаю его. То есть знал. Профессор-экономист, который писал о бабочках?..

— …

— Да, конечно, приеду. Буду через пятнадцать минут. То есть — выеду через пятнадцать минут.

— …

— Трудно, я должен побриться. Я не умею думать, если не приму душ и не побреюсь.

— …

— Да, но вы и не должны думать. Полиция не думает: полиция действует и охраняет покой граждан.

— …

— Ну хорошо, хорошо. Только еще одна мелочь: дай мне адрес. Лондон достаточно большой город, и если я буду спрашивать во всех встречающихся мне по дороге домах, не умер ли кто этой ночью, это займет у меня некоторое время…

— …

— Нет, не буду записывать. Запомню.

— …

— Понимаю. Выезжаю через пятнадцать минут.

Он положил трубку и спрыгнул с кровати.

Прошло полчаса. Алекс свернул влево и медленно повел машину вдоль широкой загородной аллеи, по обе стороны которой, за высокими оградами, в старых садах стояли виллы, несущие на себе, все без исключения, печать второй половины царствования королевы Виктории. И хотя Джо всегда казалось, что архитектура того времени являла собой наибольший упадок человеческого духа в этой области искусства, он внимательно смотрел вокруг и отмечал в памяти четные номера домов улицы, на которую свернул.

Занимался хмурый, теплый летний день. Старые липы, выстроившиеся вдоль тротуаров, словно шеренга гренадеров, укрывали глубокой тенью сады и дома.

— Пятьдесят… пятьдесят два… пятьдесят четыре…

Напротив дома пятьдесят четыре он увидел два больших черных автомобиля, припаркованных к поребрику тротуара. Он их хорошо знал, но на всякий случай все-таки еще раз посмотрел на регистрационные номера. Один из них принадлежал заместителю начальника Криминального отдела следствий Скотленд-Ярда. Джо притормозил и остановил свою машину рядом. Дом под номером пятьдесят четыре стоял в глубине сада. С того места, где Джо запарковал машину, видна была только крыша, остальное скрывала ограда, увенчанная золотыми пиками и густо оплетенная диким виноградом. Его побеги спадали каскадом на плиты тротуара и обрамляли калитку, превращая вход в сад в зеленый туннель.

Джо вышел из машины и, с интересом оглядываясь вокруг, медленно пошел к воротам. Так значит, здесь жил и умер Гордон Бедфорд. Джо кивнул сам себе. Казалось бы, человек столь богатый мог выбрать себе более радостное окружение, чем этот, несколько понурый, тяжелый и расположенный на такой далекой окраине дом. Но это мог быть дом его детства. Старый дом; казалось, что стоит он здесь уже лет восемьдесят. Возможно, здесь жили еще родители Бедфорда? Он мог в этом доме появиться на свет. Тогда детей рожали не в клиниках, а дома. К этому обязывал хороший тон во времена правления старой королевы, когда хорошее воспитание и скромные обычаи были наивысшим, если не единственным мерилом человеческой ценности.

Позволяя мыслям путешествовать по расплывчатым областям гипотетического прошлого и почти подсознательно обдумывая при этом, родился ли Гордон Бедфорд на втором или на первом этаже дома, Алекс подошел к калитке и нажал черную кнопку звонка на белой эмалевой пластинке… Несомненно, спальни расположены на втором этаже, и если Бедфорд родился в этом доме, то это должно было произойти в одной из них…

Джо тряхнул головой. Он все еще не вполне проснулся. Но не успел он дотронуться до кнопки звонка, калитка распахнулась, и Джо увидел полицейского в мундире, загородившего вход.

— Кого вы хотели видеть?

— Меня зовут Алекс, — сказал Джо, — пятнадцать минут тому назад мистер Паркер звонил и просил меня приехать по этому адресу.

— Так точно. У меня есть приказ пропустить вас. Прошу вас, войдите. Эта дорожка приведет вас прямо к входным дверям.

Он отдал честь и отступил на шаг, давая входящему возможность свободно пройти через калитку.

— Спасибо, констебль. — Джо понимающе подмигнул и не торопясь вошел.

За собой он услышал глухой стук. Это захлопнулась калитка. Идя по узкой, выложенной каменными плитами дорожке, которая тянулась параллельно посыпанной гравием подъездной аллее, он все время чувствовал на себе взгляд полицейского. «Наверно, он читал какую-нибудь мою книжку, а может, и все? Днем он вернется домой и, снимая шлем и вешая его в передней на вешалку, скажет жене: «Представь себе, я сегодня видел того самого Джо Алекса…» Жена захлопает в ладоши и вытрет их о фартук, который надела, чтобы приготовить ему обед. «Какого Алекса?!» — «Ну того, что книжки пишет…» — «Что ты говоришь? Где ж ты его видел?» На это полицейский приложит палец к губам: «Тише… Об этом никому нельзя говорить. Я был на службе, когда погиб этот знаменитый сэр Гордон Бедфорд…» На что жена покачает головой: «Гордон Бедфорд? Не слыхала. А кто он такой?» — «Не знаешь? Тот знаменитый экономист, который пописывал книжки о бабочках…»

Нет. Этого полицейский не скажет. Полицейские ничего не знают ни о бабочках, ни об экономике. Если полицейский уже давно служит в этом районе, то он может, конечно, знать что-нибудь о человеке, носящем это имя, но наверняка не знает никаких подробностей. Подробности он прочтет в вечерних газетах.

Джо обернулся. Только в этот момент он сообразил, что у ворот не было ни ротозеев, ни автомобилей, кроме тех, на которых приехала полиция. Это должно было бы означать, что прессе ничего не сообщили, а прислуга не успела еще донести новости до ближайших, только просыпающихся к ранней жизни магазинчиков.

Входные двери находились в боковой стене дома. Подходя к ним, Джо увидел в глубине за домом большой, содержащийся в идеальном порядке сад. С удивлением он отметил, что на центральной клумбе цветут, несмотря на то, что лето только началось, великолепные красные георгины.

Двери отворились, и в них показался высокий, щекастый молодой человек в слишком безупречном костюме и идеально завязанном, чуть ярковатом галстуке.

— Добрый день, мистер Алекс! — Он блеснул прекрасными белыми зубами и слегка поклонился, с уважением пожимая протянутую руку. — Что же это за дело, Боже мой! — сказал он весело. — С того момента, как мы сюда приехали, телефон звонит и звонит не замолкая! Министры! Сами! У шефа еще не было времени оглядеться. Без перерыва он стоит у телефона и говорит: «Слушаюсь!»

Джо усмехнулся.

— В таком случае я застану вашего шефа в превосходном настроении, — сказал он, входя в дом и оглядывая узкий, отделанный темными панелями холл. — Знаю, ничто не может доставить ему большего удовольствия… Беседы с официальными лицами — наибольшая и самая вожделенная награда за труды в поте лица своего в его полицейском существовании…

— Именно. — Джонс кивнул головой, украшенной идеально причесанной, гладкой, темной шевелюрой. — Он в такой ярости, что к нему подойти невозможно. Хорошо, что вы приехали.

Из холла в глубь дома вели две двери. Узкая, покрытая толстым ковром лестница уходила наверх. В углу по каменным ступеням можно было спуститься, очевидно, в подвальные помещения.

— А каковы первые впечатления моего приятеля Паркера, сержант? — продолжая оглядываться, спросил Джо. Скорее всего, он уже закончил осмотр, так как, задав вопрос, выпрямился и с явной симпатией посмотрел на сержанта Джонса. Он любил этого парня, с виду похожего на провинциального щеголя. Его вид был настолько обманчив, что это вошло в поговорку, потому что Джонс был безупречным сотрудником Паркера и мог жертвенно, часто без сна и еды, находиться под боком у своего шефа, всегда улыбающийся, всегда безукоризненный и всегда переполненный незатухающим энтузиазмом по отношению к своей работе. К Алексу он испытывал чувство, похожее на суеверное изумление, каким дикари окружают волшебников, обладающих, в их представлении, властью над делами жизни и смерти на земле и на небе. Способы, какими Джо решал стоящие перед следствием проблемы, должны были казаться необычайными каждому молодому выпускнику полицейской школы.

— Не знаю, — Джонс развел руками. — Сейчас мы запустили в действие всю обычную машину: фотографов, дактилоскопистов, врача… они сидят там и делают свое дело. На первый взгляд кажется, что это самоубийство. Но шефу что-то не нравится. Думаю, поэтому он позвонил вам.

В эту минуту в холле, напротив входных дверей, открылась дверь, и Алекс увидел Бенджамена Паркера, заместителя начальника Криминального отдела следствий Скотленд-Ярда. В ту же секунду сильный сквозняк захлопнул входные двери.

— О, ты уже здесь… — сказал Паркер. По его улыбке Джо понял, что заместителю начальника Криминального отдела совсем не весело.

Паркер повернулся к сержанту:

— Джонс, они там уже заканчивают. Когда пришлют отпечатки пальцев, заключение врачей и фотографии, принеси мне их сразу, независимо от того, будем ли мы в это время кого-нибудь допрашивать или нет. Вызови меня.

— Слушаюсь.

— Идем… — сказал Паркер Алексу и взял его под руку. — Через минуту мои люди кончат свои обычные дела в той комнате, где наступила смерть, и мы сможем туда войти. А пока пойдем в столовую…

Не выпуская руки приятеля, он повернулся к двери, из которой только что вышел, и легонько подтолкнул Джо.

Они вошли в большую мрачную столовую, посреди которой стоял, а вернее, тянулся длинный, огромный стол, окруженный стульями. На двух стенах висели портреты, очевидно супружеских пар, написанные в восемнадцатом и начале девятнадцатого века. Третью стену занимал великолепный буфет в стиле неоклассики, так напоминающий последние работы Томаса Чиппендейла, что Алекс остановился на пороге, а потом подошел и осмотрел буфет вблизи, с одобрением кивая головой.

— Что ты там увидел? — спросил Паркер с внезапной бдительностью.

— Ох, ничего… то есть ничего, что было бы связано с твоими кошмарными делами. Но мне кажется, что это одна из самых красивых работ Чиппендейла.

— Как это? — удивился Паркер. — Ведь мебель Чиппендейла выглядит совершенно иначе.

— Действительно… — Алекс обошел буфет, с неудовольствием приглядываясь к стоящему за стеклянными дверцами серебру. Он не любил, когда оно слишком начищено. — Это правда, и ты единственный полицейский в Лондоне, который что-то понимает в мебели… не очень, правда. Потому что Томас Чиппендейл в старости столярничал именно в этом стиле. Если вообще можно его работу назвать столярной. Но он, наверно, так ее называл. Он был скромным человеком, хотя и обессмертил свое имя. И я совершенно уверен, что это его работа…

— Согласен… — Паркер потер лоб ладонью. — Но, Джо, умоляю тебя, не втягивай меня в идиотскую дискуссию о стилях мебели!

— Да… — вздохнул Алекс. — Единственная мебель, которая тебя действительно интересует, это гроб, правда?

Он подошел к столу, сел, вытащил желтую пачку «Голд Флейк» и вынул из нее сигарету. Не закуривая, он ждал, пока Паркер опустится на один из стоящих напротив него стульев. Только теперь, всмотревшись в своего друга внимательно, Джо увидел, насколько тот взволнован.

Какое-то время они сидели молча. Из-за дверей напротив буфета доходил до них скрип шагов и оброненные вполголоса отрывистые фразы.

— Он там… — сказал Паркер. — Мы можем пойти туда сейчас, но лучше немного подождать, пока техническая бригада некончит свою работу. Я велел собрать все отпечатки и все следы по всей комнате, сделать комплект фотографий… — Он пожал плечами. — Даже тех, которые мне самому кажутся бесполезными. Вообще я стараюсь действовать по всем правилам, так, чтобы никто на свете не мог обвинить меня в том, что я чего-то недосмотрел… — И он рассмеялся невеселым сухим смехом.

— Но что все-таки случилось? — спросил Джо спокойно. — Ты разбудил меня в совершенно бесчеловечное время совершенно бесчеловечным способом. Я приехал на место происшествия, не вижу покойника и не замечаю в доме ни одной живой души, кроме твоих мирмидонян.^[3] Что, этот человек жил один?

— С чего ты взял? Дом полон людей: жена, брат, невестка, секретарь, горничная, все они были здесь, когда он погиб… Все спали, и никто ничего не слышал.

— Он застрелился?

— Нет, — Паркер покачал головой, — KCN в кофе.

— То есть? — Джо поднял брови. — Я не силен в токсикологии. Ты можешь объяснить мне, что такое KCN?

— Цианистый калий.

— Спасибо. Он был один в комнате, когда пил этот кофе?

— Пока мне кажется, что один.

— В котором часу это было?

— Где-то между половиной третьего и четырьмя часами ночи, как утверждает доктор Беркли. Но он говорит, что после вскрытия сможет установить время точнее.

— Ну так почему другие люди должны были что-нибудь слышать? — Алекс закурил, затянулся и встал в поисках пепельницы.

— Не знаю почему… Ничего не знаю. Недавно я с ними со всеми говорил. Никто не бьется в истерике. Ведут себя очень сдержанно, как и полагается нашим британским братьям и английским сестрам, но при этом все, без исключения, мне не нравятся. Я велел им идти в свои комнаты, и они сейчас как бы под некоторым надзором Стефенса, который прогуливается там по коридору… — Паркер поднял вверх указательный палец. — Джонс стоит внизу, в холле. Это единственный выход из дома.

— А ты не принимаешь во внимание возможность самоубийства?

— Еще как принимаю! Тем более что перед умершим лежало прощальное письмо.

— Итак… — Джо сел и зевнул. — Не можем ли мы согласиться с единственной приличной гипотезой, то есть сказать себе, что сэр Гордон, несмотря на то, что был владельцем прекрасного буфета, предпочел распрощаться с этим светом сам? Если мы сделаем так, то я поеду домой и снова лягу спать. И усну, можешь мне поверить, немедленно… — Он посмотрел на часы. — Семь! Господи… а ты, хотя ты, кажется, не спишь вообще никогда, вернешься в Ярд и, после того как сообщишь по телефону всем заинтересованным сановникам это милое известие, сможешь заняться рутинной работой. Ну как, Бен? В конце концов, у тебя есть прощальное письмо и нет ни одного подозреваемого, потому что, я думаю, ты уже сказал бы мне что-нибудь об этом, ну и нет ничего, за что можно было бы зацепиться, так? Одного я не понимаю: почему ты выглядишь сейчас так, словно убил его сам?

— Если бы его убил я, то знал бы по крайней мере, что здесь произошло. Сейчас я не понимаю ничего совершенно, так, как будто до моего приезда сквозь этот дом пробежало стадо слонов. Впрочем, ты-то знаешь, кем был Гордон Бедфорд?

— Знаю. Очень богатый человек среднего… ну, скажем, позднесреднего возраста, имевший разнообразные интересы и увлекавшийся изучением ночных бабочек. Кроме того, он был профессором honoris causa в Оксфорде, правда? Он умер. Это случается с каждым. Наверняка ему надоела жизнь, и он оставил прощальное письмо, в котором объяснял мотивы своего шага. Это тоже случается со многими.

— Ха… — Паркер усмехнулся с невольным злорадством. — Оставил, да, но не одно письмо, а два. И к тому же в каждом из них содержится совершенно иной мотив, как ты выразился, этого шага. А это, насколько я знаю, случается уже не так часто, правда?

— Ну, наконец-то! — Джо вскочил на ноги. Сон слетел с него так быстро, что казалось, кто-то внезапно вылил ему на голову ведро холодной воды. — Я знал, что у тебя что-то припрятано, ты, старый опытный обманщик. Итак! Представляю себе: вы приезжаете, ты находишь прощальное письмо, вздыхаешь с облегчением, а потом… находишь где-то другое письмо! Как говорят в школе: все правильно, только все совсем наоборот. А потом начинают звонить разные высокопоставленные особы, для которых того факта, что ты — заместитель начальника криминального отдела, достаточно, чтобы требовать от тебя через две минуты полных выводов следствия, имени убийцы, мотивов и исповеди мерзкого отравителя, написанной собственноручно и подписанной при двух свидетелях. Ох ты, мой бедный служака! Но не расстраивайся, я с тобой!

Он рассмеялся и погасил сигарету. Потом стал серьезным.

— Ну что, это выглядит примерно так, Бен?

Паркер забарабанил пальцами по столу.

— Твои наблюдения делают тебе честь, — пробормотал он, — но тем не менее они близки к истине.

Джо кивнул.

— Слушаю тебя. Расскажи мне все, что ты знаешь, и начнем работать. Правда… — тут он снова взглянул на часы, — мы начинаем работать слишком рано, но кто рано встает…

— Ни о чем другом я не мечтаю… — прервал его заместитель начальника Криминального отдела. — К сожалению, ты не даешь сказать ни слова. Так послушай…

Глава четвертая В центре витрины, между двумя огромными бабочками…

Паркер перевел дыхание и глубоко вздохнул.

— Должен тебе сказать, что за последние двадцать минут мне звонили: сначала мой шеф, потом шеф моего шефа, потом один министр, потом снова мой шеф, которому сделали запрос какие-то финансовые силы, потом другой министр. Все коротко, по существу, требовали немедленных результатов следствия. В конце концов я позвонил шефу, умоляя его, чтобы он защитил меня от звонков и заблокировал дорогу репортерам. Честно говоря, у меня было не больше десяти минут, чтобы переговорить с обитателями этого дома и осмотреть помещение, где был найден труп. Этого хватило, чтобы я вызвал тебя. Но сначала о Бедфорде… — Он помолчал, потом заговорил быстро, как бы отдавая себе отчет в том, что время уходит бесплодно, а где-то, на концах телефонных линий, в огромных кабинетах, ждут очень важные особы, которые абсолютно не знакомы с методами проведения полицейского расследования, но при этом совершенно готовы к немедленной и самой суровой критике, если что-то происходит не так, как они себе представляют.

— Бедфорд не был ни мультимиллионером, ни биржевым магнатом, смерть которого отразилась бы на курсах акций всего мира, как это было, когда умер Ивар Крюгер. У него было, конечно, большое состояние, и еще до недавнего времени он вел разнообразные дела, но потом отошел от них и, насколько я в этом ориентируюсь, посвятил все свое время жене, с которой познакомился несколько лет тому назад и женился через две недели после знакомства, и бабочкам, которых любил с детства, — пожалуй, они были самой большой страстью его жизни. Ты же знаешь, он получил даже степень доктора honoris causa за свою работу из жизни ночных бабочек. Конечно, как исследователь этих насекомых он был известен только небольшому кругу специалистов, и я не понимаю, откуда, например, знаешь это ты…

Он сделал паузу, но Джо вместо ответа только усмехнулся.

— В правительственных кругах и в Сити, — продолжал Паркер, — его больше всего знали как финансового эксперта. У него, кажется, была гениальная способность предвидеть результаты заключаемых договоров и развития заграничной торговли. Он был даже постоянным советником нашего правительства при заключении международных соглашений. Он знал много тайн, и через его руки проходили многочисленные секретные проекты, касающиеся тарифов, международного оборота и ста других отраслей, по которым он должен был давать заключения и в которых ни ты, ни я ничего не понимаем. Добросовестность его была общеизвестной. Ты должен помнить, что людей, дающих заключения по международной торговле, часто стараются подкупить. Принимать такого рода «комиссионные» во многих странах мира не считается преступлением, а, скорее, рассматривается как прибыль, которая является результатом занимаемой должности. У нас тоже кое-где можно встретиться с такой точкой зрения. Бедфорда ценили больше всего именно за его твердость в отношении к подкупу и различным полулегальным ухищрениям. А поскольку у него был твердый характер, то случаи такого рода он выводил на чистую воду, как только нападал на их след, и говорил о них открыто, невзирая на имя и положение. Не одна репутация благодаря ему оказалась погребенной раз и навсегда. У него было много врагов, его боялись и даже называли «финансовым Катоном». Самоубийство такого человека, а точнее — выяснение, самоубийство ли это, и если да, то по каким причинам, — должно интересовать самые высокие круги. Поэтому они и требуют от меня быстрейших выводов предварительного расследования. Конечно, я сразу по ставил кого надо в известность о том, что хочу пригласить тебя для помощи. К счастью, они сразу согласились. Они доверяют не только твоим способностям, но и умению молчать. А и то и другое может здесь нам очень пригодиться, потому что, должен тебе честно сказать, если мы быстро чего-нибудь не сделаем, то можем оказаться, как говорит пресса, перед неразрешимой загадкой. Если нам не помогут отпечатки пальцев или кто-нибудь не засыпется, то не представляю себе, что еще можно здесь сделать. Впрочем, если бы не те два письма…

Он замолчал. Раздался стук в дверь. Толстощекий Джонс просунул в щель голову:

— Наши люди уже закончили, шеф. Через десять минут придет машина за покойником. Оставить его пока в кабинете в той же позе, в какой он сидел?

— Да. Мы хотим еще раз осмотреть место, и, думаю, труп может нам понадобиться. Пусть люди из прозекторской подождут. Я скажу им сам, когда можно будет его забрать.

— Слушаюсь, шеф.

Джонс исчез. Паркер пошел было к дверям, но остановился.

— В шесть, или на несколько минут позже, секретарь покойного Роберт Рютт телефонным звонком поднял на ноги живущего поблизости врача, доктора Гарднера, сообщив ему, что нашел сэра Гордона Бедфорда сидящим за письменным столом в кабинете и не подающим признаков жизни. Врач прибыл примерно через десять минут и тотчас подтвердил смерть. Лист, лежащий перед мертвым на письменном столе, характерный запах остатков кофе в чашке и тот же запах изо рта покойного навели доктора на предположение, что сэр Гордон совершил самоубийство при помощи калийной соли синильной кислоты, или того KCN, о котором ты спрашивал, попросту же — цианистого калия. Его запас находился тут же под рукой, в кабинете, так как сэр Гордон применял его для умерщвления насекомых.

— Кто подымет меч… — прошептал Алекс. — Идем… Посмотрим на поле битвы…

— Минуточку. На счастье, у врача хватило ума не позволить ничего трогать, он остался при мертвом и сразу позвонил в ближайший полицейский участок, а они, в свою очередь, через несколько секунд известили нас. Бедфорда знали в этом районе. Он родился в этом доме и провел здесь свое детство…

Алекс невольно улыбнулся, но тотчас опять стал серьезным.

— Чему ты смеешься? — с подозрением спросил Паркер.

— Так, ничему. Не обращай на меня внимания. Пошли…

Он пошел первым. Паркер догнал его у двери и открыл ее.

Поскольку единственное большое окно в кабинете сэра Гордона было задернуто шторой и комнату освещала только стоящая на письменном столе маленькая настольная лампа, Джо должен был напрячь зрение, чтобы что-либо разглядеть в полумраке.

Паркер быстро пересек комнату и зажег висящую под потолком большую люстру.

Сэр Гордон Бедфорд сидел за письменным столом, или, скорее, лежал на нем верхней половиной тела. С того места, где они стояли, невозможно было увидеть его лицо.

Джо огляделся.

Полка с книгами, письменный стол, длинный стол, поблескивающий стеклянными пробирками и никелем аккуратно разложенных инструментов… Небольшой столик, на нем пишущая машинка и рядом маленькое кресло… А по всей комнате, от окна до дверей в противоположной стене, вдоль стен с обеих сторон тянулись два ряда больших витрин, полных неподвижных бабочек, наколотых на булавки и выстроенных как эскадры самолетов в небе, на темном фоне бархата, которым были внутри обиты витрины.

Не сходя с места, Джо спросил:

— Дом был заперт изнутри?

— Да.

— Решетки — на всех окнах? Я заметил их, когда шел сюда.

— Да, на всех. Знаешь этот стиль: резные, изогнутые, украшенные, внешне филигранные решетки, а в действительности солидные и мощные. Они заботились о собственной безопасности, люди того времени… Хотели спать спокойно…

— И действительно, — пробормотал Алекс, — уснули уже все, во веки веков, аминь.

Он подошел к окну и отодвинул штору. Перед ним был сад, полный красных георгин. Какое-то время он смотрел на цветы, чувствуя за спиной присутствие неподвижного тела за письменным столом и слыша ровное, спокойное дыхание Паркера.

— А входные двери?

— На них автоматический замок и засов. Впрочем, даже калитка в этом доме всегда заперта на ключ. Сэр Гордон категорически требовал от домочадцев, чтобы во время его пребывания в доме все имели при себе ключи от автоматического замка и каждый раз запирали дверь. Он часто хранил здесь секретные документы, которые забирал с собой на уик-энд, чтобы спокойно просмотреть их, и хотел иметь полную гарантию, что никто чужой не сможет легко проникнуть в дом. Наш специалист сразу проверил все замки и решетки. Все в порядке. Никаких следов взлома. Входные двери были заперты на засов изнутри. Поэтому можно, пожалуй, сказать, что если это не самоубийство, то…

— То убийцей является кто-то из домочадцев, так? — Алекс отвернулся от окна. — А кто был в доме этой ночью?

— Следующие особы:

жена покойного Сильвия Бедфорд;

его брат Сирил Бедфорд;

его секретарь Роберт Рютт;

невестка Юдита Бедфорд и

горничная Агнес Уайт.

— Кухарки у них нет?

— Есть, но она поехала к больному сыну.

— Понятно. Еще секунду. Ты, кажется, сказал: «во время его пребывания здесь»… Значит, Бедфорд не жил в этом доме?

— Нет. У него была квартира в Сити, а здесь он проводил только некоторые уик-энды и жил, когда хотел спокойно поработать над историей своих любимых бабочек. В этом доме постоянно находились его брат с женой и прислуга.

— Та-а-а-к… — Джо обернулся и посмотрел на письменный стол.

— А теперь перейдем к письмам… — Паркер подошел к письменному столу. Джо пошел за ним и остановился напротив покойного.

Гордон Бедфорд наверно, был великаном. Его плечи закрывали почти всю поверхность стола, а пальцы свисающей правой руки, под которыми на полу лежали осколки маленькой чашечки с золочеными краями, скорее напоминали пальцы боксера-тяжеловеса, чем ученого. Когда Паркер с некоторыми усилиями поднял голову и плечи мертвеца, Джо вздрогнул. На лице сэра Гордона была та таинственная и страшная гримаса, которую еще Гиппократ тысячи лет тому назад назвал ироничной улыбкой смерти. Очевидно, яд подействовал молниеносно.

Шеф полиции осторожно прислонил тело к спинке кресла. На секунду Джо показалось, что мертвый хозяин дома сейчас громко захохочет. Но неподвижные искривленные губы не шевельнулись.

Паркер показал пальцем на лежащий на столе лист.

— Это я нашел сразу… — сказал он. — Здесь уже все сфотографировано и со всего сняты оттиски, поэтому мы можем свободно брать каждую вещь в руки. Бери и читай.

Алекс взял и прочел:

«Есть в моей жизни дела, которые нарастали долго и стали причиной данного шага. Возможно, что они никогда не выйдут на поверхность. В этой области мало что становится известно людям незаинтересованным. Впрочем, вдаваться в подробности большого смысла не имеет. Люди, которых я мог бы назвать, с легкостью подтвердили бы правду, содержащуюся в этом письме, но они этого никогда не сделают, и никто не заставит их себя выдать. Никто и никогда не сможет их обвинить. Но правда одна: я родился в честной семье, мои родители и деды были людьми безупречными, и сам я начал жизнь как человек честный, и хотел остаться таким до конца. К сожалению, я поддался искушению. Уже тогда я хотел покончить с собой. Я знал, что не смогу лгать так легко, как другие. Но мне не хватило смелости. А потом, когда я понял, что совершенное преступление смыть уже невозможно, я стал погрязать все глубже и глубже. Моя замечательная репутация мне только помогала. Казалось, что я последний из тех, кого можно заподозрить в недобросовестности и взяточничестве. А однако, я делал это потом с непонятной мне самому страстью, как будто думал, что одно пятно сотрет другое. Может быть, я считал, что таким способом научусь быть циничным? Что в конце концов забуду, что же такое — мои поступки? Но я не забыл. Решение, которое сегодня я должен привести в исполнение, созревало во мне давно. Оно не является для меня чем-то новым, хотя для многих моих знакомых и товарищей по работе будет, наверное, большой неожиданностью. Нет, я не «финансовый Катон». Я даже не обыкновенный честный человек. Я предавал свою страну и свое доброе имя многократно ради барышей. Этого ничем не смыть. Но, признаваясь в ужасной правде за минуту до смерти, я надеюсь, что, может быть, Господь Милосердный простит мне хоть малую часть моей вины, а люди, которые мне так доверяли и которых я так сильно обманул, поймут, что я не был совсем плохим. Я сам себе выбрал наказание… Пусть судьба моя будет предостережением для тех, кто думает, что деньги являются движущим мотором и целью всего в этом мире, самом трудном из миров. Чистую совесть нельзя купить ни за какую цену. До свидания, моя дорогая Сильвия. Ты была светлым лучом в моей жизни. Была чистой, верной и честной, в сто раз лучше, чем я. Пишу «до свидания», потому что верю, что мы встретимся когда-нибудь еще там, куда не долетает эхо человеческих слабостей, а долгое раскаяние искупает все вины. Только бы так было! Это единственное, что меня утешает: жажда увидеть тебя на том, лучшем свете. Пусть твоя большая душа и большая честность найдут хоть немного жалости и снисходительности для другой души, не такой чистой и не так стойко сопротивлявшейся соблазнам этого света. Умоляю тебя об этом. Твой на веки веков Гордон».

Алекс сложил лист и осторожно положил его на письменный стол.

— И что ты об этом думаешь? — спросил Паркер, аккуратно засовывая письмо в большой белый конверт, который вынул из бокового кармана пиджака.

— Оно такое чувствительное и банальное, что могло бы быть подлинным… — пробормотал Джо. — «Чистую совесть нельзя купить ни за какую цену…» Очень правильно, хотя ужасно плохо написано…

Он окинул взглядом кабинет. Повсюду были бабочки: с распростертыми крылышками, со сложенными, будто отдыхающие, большие и маленькие, темные и неожиданно яркие, изображающие полет, наколотые на булавки, мертвые и неподвижные, как…

Он медленно перевел взгляд на письменный стол.

— Тело находится именно в том положении, в каком было найдено?

— Да. Если и будут какие-нибудь минимальные изменения, то у нас есть фотографии, и мы можем внести коррективы.

Джо обошел стол и посмотрел вниз, скользнув взглядом вдоль вытянутой руки умершего. Под ней лежала разбитая чашка со следами кофе. С другой стороны тела, на полу, валялись осколки разбившегося блюдца.

— Как ты думаешь, что произошло? — Алекс опустился на колени, понюхал чашку, а потом указал на блюдце.

— Как что? — Паркер пожал плечами. — Скорее всего, он держал в руках блюдце, на котором стояла эта чашка, как делают многие люди. Когда он выпил кофе, смерть наступила мгновенно. Чашку он в это время держал в правой руке, а блюдечко на ладони левой.

— Да… Ты прав. — Алекс кивнул. — Поэтому чашка упала, когда он выпустил ее из остывающей руки, а блюдце просто соскользнуло у него с колен… Вот тут есть след капель пролитого кофе, — он показал на брюки умершего. — Да… — Он обошел кресло еще раз и осмотрел все снова. — Должно быть, так оно и было… Интересно…

— Больше всего мне интересно, почему тебе не интересно прочесть второе прощальное письмо самоубийцы?

— Как это? Интересно, и даже очень! — Джо поднял брови. — Но еще больше меня интересует, что здесь произошло. Тот первый лист был напечатан на машинке, даже подпись была напечатана. Это та машинка?

— Да. — Паркер кивнул, подошел к маленькому столику и легко ударил по одной из клавиш. — Это «Ундервуд», купленный полгода тому назад и находящийся всегда в распоряжении всех домочадцев. Оба письма написаны на нем. То, второе письмо я нашел здесь… — Он подошел к столу и поднял лежавшую на нем открытую книгу. Под ней находился сложенный вдвое листок бумаги. Паркер молча подал его Алексу.

«Больше выдержать я уже не могу. Я стою на пути двух любящих друг друга людей, так ценимых и уважаемых мною. Если я не уйду, то стану виновником трагедии, которая протянется через всю их жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем моя жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственный выход, представляющийся мне возможным. К сожалению, я не смог бы жить без той одной, единственной женщины, которую полюбил в жизни. Любимая, не гневайся. Прости мне этот шаг. Пойми, что здесь я страдал бы непрестанно, глядя на вас. А там будет только пустота и тишина… Страшно подумать, что больше я уже никогда не буду держать тебя в объятиях, Сильвия, единственная моя. Но судьбу еще никто и никогда не обыгрывал. Видимо, так и должно быть. Спокойной ночи. Да хранит тебя Господь. Думай обо мне иногда. Это все, о чем я тебя прошу. Я любил тебя так, как никогда никто никого. Спокойной ночи — навсегда».

Джо дочитал и отдал письмо Паркеру, тот всунул его в конверт, в котором уже лежало письмо № 1.

— Да… очень занятно…

— Меня это смешит немного меньше… — пробурчал Паркер. — Ты, по крайней мере, понял хоть что-нибудь из этого?

— В лучшем случае сэр Гордон похож на человека, который желал совершить самоубийство и старался выбрать себе для этого наиболее эффективный повод. Пока что он предложил нам два: угрызения совести и разочарование в любви. Жаль только, что он предложил их нам одновременно. Кроме того, меня интересует, как можно писать такие экзальтированные, скажем, письма на машинке?.. А ведь умел же он писать пером…

Он подошел к столу и еще раз приподнял открытую книгу, из-под которой минуту назад Паркер вытащил письмо № 2. Внутри книги, у корешка, лежало незакрученное вечное перо.

— С него сняты отпечатки пальцев?

— Конечно.

Джо переложил перо на стол и взглянул на книгу.

— Это его переплетенная рукопись… — громко констатировал он то, что было ясно и так. — Похоже, что именно ее он поправлял, тут всюду видны отпечатки пальцев.

Он замолчал и заскользил глазами по открытой рукописи, беззвучно шевеля при этом губами. Наконец он прочел вполголоса:

— «В окрестностях западного Лондона пролеты Atropos L. наступают в период…»

Он поднял голову и посмотрел на Паркера, который, стоя неподвижно, со скрещенными на груди руками, внимательно на него глядел.

— Интересно, да? Ведь такой специалист, как сэр Гордон, знал наверно, в каком периоде наступают пролеты Atropos L в окрестностях западного Лондона?

— Боже мой! О чем ты? — Паркер подошел к нему и заглянул через плечо.

— О том, что я удивлен тем, почему сэр Гордон прервал работу на этом месте. Как видишь, это поправка, она написана на странице ниже. Похоже, он дочитал именно до этого места и хотел вписать эту фразу, но что-то ему помешало, и он не докончил.

— Да… — Паркер взял в руки лежавшее на рукописи вечное перо. — Может, просто не успел сделать этого перед смертью?

— Именно. А кроме того, мне кажется несколько неправдоподобным, чтобы он прервал фразу на половине, отложил перо и совершил самоубийство. Как ты думаешь?

Не отвечая, заместитель начальника Криминального отдела вынул свою записную книжку, а потом быстро написал одно слово:

Убийство!!!

После последнего восклицательного знака он поднял ручку, оглядел перо, потом сравнил свою запись с фразой в рукописи.

— Да, чернила те же, светло-зеленые.

Как бы не слыша этих слов, Алекс закрыл рукопись и прочел то, что было написано на наклейке посредине переплета:

Гордон Бедфорд

МИГРАЦИЯ ATROPOS L

(К вопросу изучения особенностей данного явления на основании исследований в 1957–1961 годах)

Джо положил книгу на прежнее место и посмотрел на мертвого, который сидел теперь со слегка откинутой головой, глядя в пространство неподвижными, сощуренными в страшноватой усмешке глазами.

— Бабочки и кредиты… — Алекс подошел поближе и некоторое время внимательно вглядывался в лицо покойного. Он походил на того, кем и был: спокойный, одержанный, интеллигентный англичанин, приличный человек, честный, решительный. Этот мощный подбородок свидетельствует об уверенности, что жизнь — это не извилистый, полный ям и ухабов тракт, но ровная дорога, по которой можно превосходно ехать при условии, что будешь точно придерживаться правил… Он почитывал Шекспира, брезговал враньем, употреблял хорошую лаванду, любил монархию и верил, что человек должен работать солидно, занимать то положение, которое ему определили судьба и происхождение… Презирал в душе слабых и колеблющихся, не знал страха, уважал открытую, прямую игру и родился с опозданием на несколько десятков лет. Наверно, был очень педантичным…

Джо еще раз взглянул на высокий, прорезанный несколькими поперечными морщинами лоб, за которым теперь навсегда уснули, уложенные на вечный покой, сведения о шестиногих крылатых ночных созданиях и о платежном потенциале экзотических стран.

— Интересно, почему на нем такой толстый свитер? Ночью было очень тепло, собиралась гроза…

— Кажется, у него был ревматизм… — пробурчал Паркер. — Там, на полочке, рядом с баром, лежат болеутоляющие таблетки.

— Именно… — Алекс обвел глазами поверхность письменного стола. — А в той рамочке, наверно, портрет его любезной Сильвии, ради которой, как гласит одно из его писем, он покинул сию юдоль скорби… Интересно, как она выглядит.

Он протянул руку и взял маленькую рамку, в которой едва помещалась фотография форматом шесть на девять. Минуту приглядывался к фотографии, потом кивнул.

— Если это миссис Сильвия Бедфорд то она мне кажется очень изящной, но, к несчастью, по этой фотографии трудно определить черты ее лица. Впрочем, посмотри сам.

Он подал Паркеру рамку. Паркер взглянул на нее без всякого интереса, потом посмотрел еще раз и, наконец поднес близко к глазам.

— А это что такое? — проговорил он.

Джо посмотрел на умершего.

— Надеюсь, что сэр Джон не был фетишистом. В Меланезии существуют некоторые племена, у которых есть обычай рисовать на своем теле портреты умерших для того, чтобы продлить им жизнь. Но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь забирал с собой портрет любимой, собираясь в последний путь… Интересно, есть ли где-нибудь здесь этот недостающий кусочек фотографии? Эту комнату тщательно обыскали?

— Кажется, да… — Паркер машинально почесал голову. — Конечно, такую маленькую вещь, как человеческую голову, вырезанную из фотографии, мои парни могли и не заметить, особенно если она была среди бумаг, но…

Джо нагнулся и заглянул в корзину для мусора.

— Ты смотрел здесь?

— Да. — Паркер кивнул. — Мы нашли там только бабочку, очевидно теперь уже ему не нужную… Впрочем, ее тщательно сфотографировали, и если были на ней какие-нибудь отпечатки пальцев, то они у меня будут. Я велел положить всё обратно так, как это было до нашего приезда…

Алекс нагнулся над корзиной и выпрямился, держа в руках огромную бабочку.

Она была проколота длинной булавкой и мертва.

— Очень легкая… — сказал он тихо. — Скорее всего, она уже давно погибла и успела совершенно высохнуть…

Подошел Паркер, и они вместе стали рассматривать мертвое насекомое.

— Отвратительно… — сказал заместитель начальника Криминального отдела. — Не понимаю, как разумный человек может…

Он замолчал, потому что Алекс уже не смотрел на бабочку. Его взгляд быстро перебегал с витрины на витрину. Вдруг он остановился.

— А это еще что? — прошептал он и, продолжая сжимать в пальцах бабочку, быстро подошел к витрине, висящей на стене за плечами мертвеца.

Витрина была почти пуста. На темном фоне бархата, распятые на булавках, сидели в ней две огромные ночные бабочки, желтоватые, с толстыми мохнатыми брюшками, перетянутыми поперек коричневыми полосками и длинной синей линией вдоль. Посреди туловища у них были как бы изображения маленьких черепов.

Обе были абсолютно похожи на ту, которую Джо в этот момент держал в руках. Над бабочками — надпись:

ACHERONTIAE

ATROPOS L. (МЕРТВАЯ ГОЛОВА)

(пойманы в Лондоне 1–7 июня 1959 года)

Но оба стоящие перед витриной мужчины не смотрели на огромных бабочек. Неподвижными, удивленными глазами всматривались они в третий объект, помещенный как раз посередине между двумя насекомыми.

То была голова женщины, вырезанная из маленькой фотографии и проколотая булавкой.

Глава пятая «Все рапорты уже у меня…»

Первым очнулся Паркер. Он подошел к витрине так близко, что едва не стукнулся лбом о закрывавшее ее стекло.

— Пусть меня убьют… — сказал он наконец хриплым голосом. — Пусть меня превратят в бабочку и проткнут булавкой, если это не та голова, которой не хватает на нашей фотографии!

— Наверно… — Алекс еще некоторое время приглядывался к вырезанной головке, затем повернулся и взял в руки рамку. — Атропос… — пробормотал он. — Как же их звали?.. Атропос, Клото, Лахесис… Три сестры…

— Какие сестры? — Повернувшись на каблуках, Паркер посмотрел на него.

— Парки. Атропос — это именно та, которая перерезала ножницами нить человеческой жизни…

— Как это? Ты в этом уверен?

— Совершенно… — Джо незаметно усмехнулся. — Мифология, в отличие от следствия, имеет то преимущество, что все в ней неизменно и не нужно ждать от нее неожиданностей.

Он подошел к письменному столу и по очереди выдвинул все боковые ящики, пустые и плоские, в которых не было ничего, кроме нескольких карандашей и резинок.

— Наш покойник, как видно, не пользовался ящиками стола…

— Наверно, потому, что то, чем он собирался заниматься, он привозил с собой на уик-энды. — Паркер пожал плечами. — В ящиках ничего нет…

Джо подошел к другому, лабораторному столу, внимательно осмотрел лежащие на нем предметы и открыл шкафчик с надписью «Осторожно — яд!». Заглянул туда, отодвинул наполненную белым порошком баночку с герметичной крышкой, затем опять посмотрел на стол, выдвинул один из ящиков, потом другой, осмотрел их, задвинул и подошел к спрятанной за книжной полкой кофеварке. Джо заглянул туда, передвинул маленькие чистые чашечки, аккуратно стоящие в ряд, засунул руку за кофеварку и выпрямился. Все это время, стоя посреди комнаты, Паркер внимательно следил за тем, что делал Алекс.

— Больше тайников здесь нет… — заметил Джо. Он еще раз вернулся к лабораторному столу и осмотрел сумку с пробирками. Каждую из пробирок он подносил к свету и ставил обратно… Потом проверил все ячейки в сумке.

— В чем дело? — Паркер нахмурил брови.

— Минуточку… — Джо снова осмотрел лежащие на лабораторном столе инструменты, поднял длинные прямые ножницы, пригляделся к ним и положил на место.

— Что ты ищешь?

— Ох… — Алекс сделал рукой неопределенный жест. — Когда я сказал что Атропос перерезала ножницами нить человеческого существования, мне пришло в голову, что особа, вырезавшая эту фотографию, должна была сделать это тоже с помощью ножниц… Только где они? Большие ножницы на столе не годятся для этой цели… Видишь, тут, на фотографии, эта голова вырезана закругленными ножницами, такими, какие женщины употребляют для маникюра, или теми, что служат для специальных работ. Край бумаги обрезан одним движением.

Паркер подошел к столу, и они вместе какое-то время рассматривали фотографию.

— Да, — сказал Паркер. — Представь себе, секунду назад я тоже об этом думал, но потом, когда ты нашел эту голову в витрине, я забыл обо всем. Ножницы могут быть спрятаны между книгами…

Джо покачал головой.

— Особа, которая вырезала эту голову, могла или оставить их на видном месте, или, если она их спрятала, то искать надо, конечно, не здесь.

Он взял со стола лупу и подошел к витрине.

— Тут немного пыли, и хорошо видны чьи-то отпечатки пальцев. Тот, кто интересовался витриной, не потрудился скрыть этот факт… Или работал в резиновых перчатках… Кстати, уж если мы говорим об этом, то пара таких перчаток лежит в ящике большого стола. Когда у тебя будут дактилоскопические и медицинские результаты?

— Надеюсь, приблизительно через полчаса. Я сказал им, чтобы они сделали все очень и очень быстро, а мои люди знают, что когда я так говорю, то наверняка имею для этого важный повод.

— Да-а-а… — Джо вздохнул. — Это интересное дело, Бен. И должен тебе признаться, что, пожалуй, впервые меня очень интересуют все возможные отпечатки пальцев в этой комнате…

— Почему? Мы же еще не допросили никого из живущих здесь.

— Именно потому…

— Не понимаю… — Паркер сказал это совершенно искренне. — Ты что, хочешь сказать, что уже что-то знаешь?

— Ничего подобного! У меня в голове сейчас абсолютный хаос. Но фактов масса. А когда так много фактов, то у наших серых клеточек появляются большие возможности проявить себя. Хуже всего эти сухие убийства, когда убийца не затрудняет себя тем, чтобы запутать следы…

— Значит, ты считаешь, что это убийство?

— Не знаю… — Джо пожал плечами. — У нас нет еще полных данных, даже официальных… Но я думаю, что да. То есть на девяносто девять и девять десятых процента я уверен, что это так.

— Из-за тех двух писем самоубийцы, конечно?

— Да что ты?! В конце концов, самоубийца мог написать даже два разных прощальных письма. В одном из них он хотел скрыть настоящую причину и придумал фальшивую. А потом, под влиянием эмоций, — ведь сам факт лишения себя жизни должен вызвать в человеке большое волнение, правда? — мог забыть о том письме, написанном заранее, и настрочить всю правду… Нет, письма совсем меня не убеждают. Зато в случае, если сэра Гордона убили, они представляют для следствия колоссальную ценность.

— Какую?

— Ну, если б я знал! Я еще ничего не знаю! Слушай, это уже все? То есть больше вы ничего не нашли?

— Нашли. В нравом кармане брюк покойного — маленькую коробочку, одну из тех, что лежат в правом ящике стола. В коробочке капсула с цианистым калием.

Паркер подошел к мертвому и осторожно вытащил из его кармана коробочку. Алекс взглянул на нее и повернулся к письменному столу.

— Ну так, мы приготовились… — пробормотал он. Нагнувшись над письменным столом, он отодвинул переплетенную рукопись и взял в руки маленький черный блокнот. Открыл его.

— Ты уже читал это?

— Не успел… — Паркер подошел, и они вместе склонились над блокнотиком, на котором золотыми буквами было выдавлено: IN MEMORIAM.

19.6. — Проверить заказ на авиабилеты. Р. пусть позвонит С., что мы приезжаем на уик-энд…

20.6. Конечно баночка, попросить его, чтобы всыпал обратно. То же с кофе. Потом быть с ней нежным.

21.6. Сжечь! Помнить о разложенной работе… Велеть ему написать несколько слов. Сжечь!!!

— Хм… — Паркер покрутил головой. — Занятные заметочки… Не похоже ни на биолога, ни на экономиста…

— Наверно… — Джо снова взял лупу и подошел к витрине. — Хорошенькая девушка… — прошептал он. — Темные волосы, большие, слегка раскосые глаза, серьезный взгляд. Красивое лицо, но совсем без улыбки. Интересно, говорят ли эти губы правду. Физиономика очень ненадежная наука… А рот чувственный, немного великоват… В нем больше жизни, чем того требовала судьба этой женщины… — Он повернулся к мертвому. — Если этот снимок сделан недавно, то миссис Бедфорд намного моложе своего мужа.

— Она моложе на тридцать лет. — Паркер вынул из кармана свой блокнот и заглянул туда, чтобы проверить, правильно ли он сказал. — Да, на тридцать лет, даже на тридцать один год. Ей двадцать семь, а ему было пятьдесят восемь…

— Из этой простой арифметической разницы в возрасте Шекспир мог бы сделать драму, в которой было бы в пять раз больше трупов, чем мы имеем сейчас в этой комнате. Мы, конечно, можем фатально ошибаться, хотя одно из писем недвусмысленно предлагает нам именно этот, а не другой повод смерти сэра Гордона. Женская головка между двумя «мертвыми головами» тоже имеет какое-то особое значение, если именно это хотел сказать автор той шуточки.

— Мне стыдно признаться, но эта шуточка меня не очень рассмешила… — Паркер подошел к дверям и выглянул наружу. В образовавшуюся щель Джо увидел сержанта Джонса, разговаривающего с высокой молодой девушкой в черном платье и переднике, с белой кружевной наколкой в волосах. Очевидно, это была горничная.

— Джонс!

— Слушаюсь, шеф? — Толстощекий сержант выпрямился.

— Если я не отниму у вас много времени и не помешаю вам приятно провести утро, — сказал заместитель начальника Криминального отдела, — то будьте добры тотчас отослать на машине эту витрину для проверки отпечатков пальцев на ее поверхности и на той головке, которая там проткнута булавкой.

Джонс взглянул на витрину и тихо свистнул.

— Будет исполнено, шеф!

— Идем… — Паркер взял Джо под руку. Выходя, он сказал Джонсу: — Когда привезут отпечатки, сразу позови меня!

— Ясно, шеф!

Перед тем как перейти в столовую, Джо еще раз посмотрел на стол в кабинете, остановился и медленно произнес:

— Микроскоп… чистые стеклышки в коробке… булавки в металлической открытой коробочке, стеклянная банка с ватой, накрытая прозрачной крышкой… щипцы разных размеров, висящие на малюсеньком штативе… та сумка — в одном ящике коробочки, в другом — резиновые перчатки, которые нужны, скорее всего, для предосторожности при отравлении ватой с цианистым калием этих несчастных бабочек…

Джонс снова просунул голову в дверную щель:

— И его тоже забрать, шеф?

— Да. — Паркер кивнул и вышел в столовую вслед за Алексом.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросил он. Было видно, что он чувствует себя совершенно потерянным.

— Думаю… — Джо пожал плечами. — Думаю, что… Не знаю… Еще нет оснований уже сейчас думать усиленно. Подождем…

— Ну, знаешь… — Паркер мрачно усмехнулся и сел, придвинув ногой кресло. — Думать по ходу следствия — моя прямая служебная обязанность.

— У убийцы тоже есть что-то вроде служебных обязанностей. Прежде всего он старается не дать себя поймать. Ну, а если говорить о том, что мы знаем, то знаем мы только одно, если, конечно, проверка решеток и дверей была тщательной: мы знаем, что сэр Гордон, по всей вероятности, был убит одним из пяти человек, находящихся в этот момент здесь, под стражей твоих замечательных заплечных дел мастеров. И то, что я еще никого не видел, не меняет дела.

— Я тоже так думаю, хотя у меня гораздо меньше уверенности, чем у тебя. Но пять человек — это не один, и чтобы его выявить… — Они замолчали. Из кабинета донесся звук тяжелых шагов медленно передвигающихся людей и голос сержанта Джонса:

— Туда, ребята…

Алекс встал и подошел к двери, ведущей в холл. Слегка ее приоткрыл. Входные двери были широко распахнуты. Четыре человека, сгибаясь под тяжестью носилок, двигались к выходу…

— О Господи! — сказал один из них. — Ну и тяжелый же он!

С этими прощальными словами сэр Гордон Бедфорд последний раз миновал порог дома, в котором появился на свет.

В этот же момент они услышали вой полицейской сирены, сначала слабый, потом усиливающийся. Когда сила звука достигла пронзительности верхнего тона, сирена смолкла у ворот дома.

Джо повернулся.

— Кажется, это кто-то к тебе… — сказал он Паркеру, который уже шел к двери.

Алекс присел на стул, прикрыл глаза и ощупью вытащил из кармана пачку «Голд Флейк». Не открывая глаз, сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой. Какое-то время, не думая о Бедфорде, он старался поднести горящую спичку к кончику сигареты.

Двери скрипнули. Джо быстро открыл глаза, прикурил и увидел входящего Паркера с большим конвертом в руках.

— У меня уже есть рапорты дактилоскопии, — сказал тот, сел за стол и быстро разорвал конверт. В нем был только один лист.

— Послушай: опись отпечатков, найденных на предметах и на мебели в комнате покойного сэра Гордона:

1. На внутренней и наружной ручках двери, ведущей в холл: отпечатки пальцев идентифицированы как отпечатки миссис Юдиты Бедфорд и господина Роберта Рютта, у которых сняты образцы дактилоскопии. Отпечаток большого пальца господина Рютта в одном месте перекрывает отпечаток указательного пальца левой руки миссис Юдиты Бедфорд, что, возможно, указывает на то, что господин Рютт прикасался к дверям позднее. Кроме этих, на дверях нет никаких других отпечатков, очевидно они были ранее тщательно вытерты.

2. Ручка, закрывающая окно комнаты, не имеет никаких следов и тоже тщательно вытерта.

3. Ручка дверей, ведущих в столовую: многочисленные перемешанные отпечатки, оставленные, по всей видимости, на несколько или на много часов раньше, чем отпечатки на дверях в холле, потому что на них есть явный тончайший слой пыли, который не осел бы позднее (что вытекает из предварительно проводившегося осмотра комнаты).

4. Кофеварка — никаких следов, она тоже тщательно вытерта.

5. Чашки и блюдечки, стоящие рядом с кофеваркой, — отпечатки пальцев мисс Агнес Уайт, горничной.

6. Ложечки — те же самые отпечатки мисс А. У.

7. Дверцы шкафчика, в котором хранится яд, и баночка, в которую яд насыпан, — никаких отпечатков, тщательно вытерты.

8. Сахарница, стоящая на полке около кофеварки, — отпечатки пальцев сэра Гордона Бедфорда и более ранние — Агнес Уайт, горничной.

9. Пишущая машинка — сэр Гордон Бедфорд, четкие отпечатки на многих клавишах, оставленные недавно.

10. Разбитая чашка у ног покойного: отпечатки пальцев горничной Агнес Уайт и позднейшие — сэра Гордона Бедфорда.

11. Разбитое блюдце — то же самое. Отпечатки Агнес Уайт и более поздние сэра Гордона Бедфорда.

12. Рамка фотографии, стоящей на письменном столе: четкие отпечатки пальцев покойного сэра Гордона Бедфорда, миссис Юдиты Бедфорд и горничной Агнес Уайт.

13. Вечное перо, поверхность письменного стола, открытая рукопись, лампа на письменном столе — на всем этомисключительно отпечатки убитого сэра Гордона Бедфорда:

14. Письма:

а) на письме номер 1, в котором говорится о финансовых махинациях, отпечатки пальцев сэра Гордона Бедфорда. ВНИМАНИЕ: следы выглядят так, как будто отпечатки сделаны безжизненной рукой. Слишком сильные в некоторых местах и слишком слабые в других (возможно, сделанные уже после смерти Г.Бедфорда).

б) на письме номер 2, найденном под рукописью, вообще нет никаких отпечатков пальцев. ВНИМАНИЕ: по смазанным отпечаткам букв видно, что по ним прошлась тряпка, это означает, что лист письма тщательно вытерт. Представляется, что это замечание может относиться и к первому письму, но оно написано на очень старой ленте, и отсюда на отпечатках букв минимальное количество краски, что не позволяет окончательно утверждать, что так было.

ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ВООБЩЕ: представляется, что хотя оба письма написаны на одной и той же машинке, но сделано это на двух разных лентах. Письмо номер 2 написано на новой ленте, а письмо номер 1 — на старой и вытертой. Конечно, это может быть одна и та же лента, использованная в двух местах, хотя это не кажется правдоподобным, потому что степень использования ленты очень разная, а машина «Ундервуд» автоматически меняет ход ленты так, что раз она пишет до конца влево, а потом до конца вправо. Это замечание мы делаем на случай, если вдруг оно пригодится при расследовании, хотя, очевидно, это не относится к деятельности Отдела дактилоскопических исследований…

Привет, Бен, держись…

(подпись)

Паркер поднял голову.

— Это все… — Он вынул из кармана конверт, а из него оба письма. Положил их на стол перед собой. — Да, он прав. Одно письмо написано на бледной, слабо печатающей ленте, а другое на совсем новой…

— Это надо проверить… — Алекс встал. — Ваша лаборатория прекрасно работает. Но как же я мог этого не заметить?.. — Он подошел к дверям. — Скорее всего, я еще не проснулся. — Он остановился и сказал идущему за ним следом приятелю: — Слушай, можно получить в этом доме чашку крепкого кофе?

— Кофе? Наверно, да… Правда, в служебных правилах ничего не говорится о том, что надо кормить или поить полицейских чиновников в доме, где произошло убийство, однако…

— Но все-таки мы действуем в интересах хозяина, или вернее, в память о его интересах… — Джо потер рукой лоб. — Как видишь, я начинаю говорить бессмыслицу. Попроси кофе, а главное — чтобы нам принесла его та хорошенькая девушка, с которой недавно разговаривал в холле твой бесценный сержант Джонс. Это наверняка мисс Агнес Уайт, чьи отпечатки нашел наш дактилоскопист на предметах домашнего обихода.

— Да, это она. — Паркер кивнул. Он подошел к дверям, ведущим из столовой в холл, и, отворив их, сказал:

— А, хорошо, что вы здесь… Надеюсь, в этом доме можно получить две чашки крепкого кофе, правда?

Джо усмехнулся, услышав голос девушки — Паркер явно вспугнул ее.

— Конечно, пожалуйста! — Послышались быстрые шаги, что-то белое мелькнуло в дверной щели и исчезло. Придерживая ручку двери, Паркер сказал кому-то в холле:

— Когда я приказывал вам стеречь вход в дом, Джонс, я не имел даже в мыслях такого точного соблюдения приказа. Вы не обязаны держать за руку никого из домочадцев, даже если это хорошенькая, милая девушка в белом чепчике… Существуют другие способы помешать человеку сбежать…

— Так точно, шеф… — В голосе Джонса явно не хватало смущения. — Но, с другой стороны, шеф, Агнес рассказала мне массу подробностей о тех… — он понизил голос, и Джо увидел его в дверях, так как сержант нагнулся, чтобы договорить шепотом: — …о тех Бедфордах. Много чего делалось тут в последнее время перед нашим приездом…

— Хм… — Паркер откашлялся. — В таком случае, продолжайте и дальше держать ее за руку, а после поговорим. Проследите только, как она приготовит нам сегодня кофе. В конце концов, один из домочадцев выпил чашечку кофе, в которой было чуть больше цианистого калия, чем надо.

— Не беспокойтесь, шеф… — Сержант Джонс скромно опустил глаза. — Агнес вас не отравит. Мы, если можно так выразиться, друзья. И мы даже решили вместе пойти в кино, когда у нее и у меня будет свободное время.

— Желаю успеха, — сухо заметил Паркер. — А также, чтоб вас, сержант, пустили на фильм, на который не пускают до шестнадцати… — Паркер понимающе подмигнул. — Что говорит эта малышка?

— Что сэра Гордона Бедфорда, наверно, убили. Она твердит, что он никогда бы не покончил с собой… Она говорит, что они все здесь утопили бы его в ложке воды, если бы не боялись. И говорит, что кто-то из них в конце концов не выдержал…

— Хм… — Паркер снова кивнул. — Мы еще поговорим об этом. А пока следите за теми… — Он показал пальцем на потолок. — Никто не имеет права выйти из этого дома без моего специального разрешения, понимаете?

— Конечно, шеф!

Джонс еще раз блеснул улыбкой и исчез, тихо прикрыв дверь.

Алекс вернулся в кабинет и подошел к пишущей машинке. Быстро провел пальцем по ленте, а затем перевернул ее и вставил обратной стороной.

— Твоя лаборатория абсолютно права… — он вложил в машинку лист бумаги и напечатал:

ЭТО АБСОЛЮТНО НОВАЯ ЛЕНТА, НА КОТОРОЙ НАПИСАНО ТОЛЬКО НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ СЛОВ.

Встал. Потом вынул из машинки ленту. По гладкой темной поверхности тесьмы бежали буквы:

«Больше выдержать я уже не могу. Я стою на пути двух любящих друг друга людей…»

Алекс просмотрел ленту до конца письма. Сразу за ним начинался текст, написанный им за минуту до этого.

— Поскольку оба письма написаны на одной и той же машинке, а на этой ленте только одно письмо, то самый простой вывод который мы должны сделать, — что первое письмо написано раньше. Поскольку на машинке много отпечатков пальцев сэра Гордона, притом сделанных недавно, то надо согласиться, что это он написал то прощальное письмо… Это значит, коротко говоря, что он устранился с дороги своей жены и какого-то другого человека, которого уважал…

— Да… — согласился Паркер. — На чашке, которую он сжимал в руке, и на разбитом блюдечке тоже следы только его пальцев, если не считать отпечатков пальцев горничной, оставленных раньше, когда она, очевидно, вымыла посуду и поставила ее около кофеварки… То же самое с пером, рукописью и так далее. Жаль только, что нет его следов на ручке двери из холла, хотя он вошел в нее… А самое скверное, что нет его следов на кофеварке, хотя он должен был сам себе приготовить кофе, если им отравился. Ну, и то, второе письмо…

— И факт, что на той рамке, — пробормотал Алекс, — есть отпечаток пальца миссис Юдиты Бедфорд… Я думаю, что сейчас самое время выпить кофе и поговорить с этими людьми. Мне пришло в голову… — тут он замолчал.

— Что? — спросил Паркер.

Но Джо только потряс своей светлой короткой шевелюрой.

— Не будем играть в пророков, — сказал он тихо. — Во всяком случае, мне кажется, что во всем этом есть какие-то вещи, которые причинят нам некоторое беспокойство… Хотя, может быть, кто-нибудь сам признает свою вину? — Он улыбнулся. — Будем надеяться, что так и будет. — Он посмотрел на часы. — Я здесь уже полчаса, и не делаю ничего другого, кроме того что все время нахожу вместе с тобой какие-то не связанные между собой фрагменты. Пока все так хаотично, что трудно запомнить, что к чему относится… Полчаса, Боже мой… Сейчас наверняка позвонит кто-нибудь из твоих начальников. Вероятно, им кажется, что полчаса — это масса лишнего времени, которое ты потратил зря, вместо того, чтобы схватить убийцу.

В этот момент раздался стук в дверь, и он замолчал.

— Кофе готов, шеф… — сообщил сержант Джонс, показывая большим пальцем за спину. — Куда его подать?

— В столовую. — Паркер быстро пошел к двери, соединяющей кабинет со столовой, но Джо обогнал его и вышел первым.

— Добрый день… — ответил он стоящей в дверях горничной, когда она, проворно присев, поздоровалась с ним. — Вы можете поставить все это там, на столе… — Он показал на поднос, который она держала в руках. — О, и бутерброды есть! Я совсем забыл о еде, а ведь я еще сегодня не завтракал…

Паркер вошел следом и внимательно следил за движениями горничной, которая поставила поднос на стол, сняла с него тарелку с уже приготовленными бутербродами, две чашки и кофейник, из которого шел пар и распространялся сильный аромат.

Горничная взяла поднос, снова молча присела и, слегка зарумянившись, пошла к двери.

— Минутку… — Джо подошел к столу и поднял крышку, которой были закрыты бутерброды. — Что за великолепие…

— Подать вам еще что-нибудь? — прошептала она, заливаясь румянцем еще больше.

— О нет. Этого нам определенно хватит… Но может быть, вы останетесь здесь на минутку, хорошо? Мы хотели бы выяснить у вас несколько мелочей…

— Как прикажете…

Джо сел и налил себе кофе.

— Пей, ради Бога! — сказал он Паркеру, медленно подходившему к столу. — А вы почему не садитесь? Мы ведь не гости Бедфордов, правда? Прошу вас… — Джо встал и пододвинул для девушки стул. После легкого колебания она подошла и села на краешек, опустив глаза и стискивая ручки подноса, который осторожно поставила себе на колени.

— Вы мисс Агнес Уайт, правда? — спросил Джо, беря бутерброд с тарелки.

— Да, так…

— Так вот, мисс Уайт, как вы прекрасно знаете, этой ночью здесь произошла трагедия, и мы хотели бы услышать от вас ответы на некоторые вопросы. Вы хорошо помните, что делали вчера в течение целого дня?

— Да, наверно… — ответила Агнес Уайт, и Джо, который, поднося ко рту бутерброд, внимательно к ней приглядывался, заметил, что румянец медленно сбегает с ее лица. Девушка побледнела. — Слушаю вас…

Глава шестая Наблюдения мисс Агнес Уайт

Джо отпил еще глоток кофе.

— Замечательный, — сказал он с видом знатока. — Вы сами его варили?

— Да… Конечно… — Она в первый раз подняла на него глаза. Легкое любопытство в ее взгляде сочеталось с удивлением. Но было в них кроме этого еще что-то — может быть, страх, а возможно, какое-то другое чувство, которое Алекс сразу определить не мог.

— Я спрашиваю об этом только потому, что не понимаю, почему сэр Гордон, имея в доме женщину, которая так хорошо умеет варить кофе, готовил его сам себе в кофеварке.

— О, это совсем не трудно понять. Сэр Гордон всегда работал по ночам. Ему было неудобно будить меня или кухарку, ведь наш рабочий день начинается на рассвете, поэтому он установил себе кофеварку в кабинете. Он пил очень много кофе. У него было низкое давление, и врачи даже рекомендовали ему делать это. Так он ответил, когда миссис Юдита однажды за обедом спросила его, как он может пить так много кофе. Я это слышала, потому что как раз подавала обед…

Она с уверенностью тряхнула головкой. Видно было, что все это она отлично помнит. У нее были действительно красивые, совершенно золотые волосы, свернутые сзади в узел. Они создавали гладкое, блестящее обрамление прелестному личику с большими, спокойными синими глазами.

«Именно спокойными, — подумал Алекс. — Но в самом ли деле они спокойные?»

— Так сэр Гордон был, как это говорится, во власти дурных привычек?

— О нет! — Она опять энергично потрясла головкой. Движение это было очень изящным. Джо смотрел на нее с симпатией. Она была по-своему очень хороша. Высокая, сильная, красивая и такая абсолютно здоровая психически, какими бывают только девушки, выросшие и воспитанные в горных деревушках.

— Вы ведь из Шотландии, правда? Откуда-нибудь из окрестностей Лох Шерне?

Видя ее изумление, он усмехнулся.

— Да, но откуда вы знаете?

— Акцент… — сказал Алекс и улыбнулся ей. Она ответила легкой улыбкой и покраснела. Потом как будто тень промелькнула на ее лице, и оно стало серьезным.

Заметив огорченный взгляд Паркера, Джо быстро сказал!

— Итак, мы говорили о сэре Гордоне Бедфорде. Значит, вы уверяете, что у сэра Гордона не было дурных привычек?

— Кроме кофе, кажется, нет. Он не пил, не курил, и даже не любил, когда кто-нибудь пил или курил в его присутствии. Мистер Сирил должен был всегда выходить с трубкой в сад, когда сэр Бедфорд бывал здесь, или уходить к себе в спальню, чтобы ему дым не мешал. Сэр Гордон не выносил даже пива в доме… Он говорил, что алкоголь — самое большое человеческое бедствие, так же как и табак…

Невольно Джо придержал руку, которой в это время пытался достать из кармана пачку своих любимых «Голд Флейк».

— А как вы думаете? Он был прав?

— Наверно. Хотя я даже люблю, если мужчина иногда что-нибудь выпьет и закурит трубку. Мой папа трубки изо рта не вынимал, а когда умер, то мама сунула ему ее украдкой в гроб и сказала, что не представляет себе, как он на том свете без нее обойдется… И выпить он тоже любил… И был все-таки очень порядочным человеком. Никто никогда ничего не имел против него, и он против других… — Она помолчала. — Но сэр Гордон думал иначе… Нет его, бедняжки, уже в живых, так пусть ему там будет… — Она перекрестилась.

— Вы католичка?

— Да, как все в наших местах.

— Кухарки нет дома, правда? — вдруг неожиданно спросил Джо.

— Нет. Ее сын служит в армии и там заболел. Он в летных частях, и отравился чем-то, какими-то парами бензина, кажется… Она поехала к нему позавчера, но вчера звонила, что ему уже лучше и что завтра она вернется.

— Значит, в течение этих двух дней вы сами занимались приготовлением еды и хозяйством, так?

— Вроде бы так… — Девушка задумалась. — Я была свободна всю вторую половину дня в субботу, только после ужина мне надо было вымыть посуду, приготовить спальни ко сну и немного убрать. Вчера я работала уже целый день…

— А кто готовил субботний ужин, если кухарка уехала, а у вас был выходной?

— Видите ли, сэр Гордон Бедфорд вообще был немного старомоден… то есть, прошу прощения…

— Ничего, ничего, — Алекс ободряюще кивнул головой. — Рассказывайте самым подробным образом, а не самым вежливым по отношению к вашим работодателям.

На эти слова девушка чуть заметно усмехнулась, как бы благодаря, и чуть склонила голову.

— Это значит, я хотела сказать, что сэр Гордон считал, что женщины, которые не умеют хорошо готовить и сами не в состоянии обслуживать мужчин, не настоящие женщины. Он любил, когда миссис Сильвия спускалась к нам в кухню и готовила обед с кухаркой. А когда случалось, что обе мы были одновременно выходными, тогда миссис Сильвия и миссис Юдита готовили сами и сами подавали на стол. И это сэру Гордону больше всего нравилось, потому что он говорил, что ничто ему не бывает так вкусно, как то, что готовит его собственная жена… — Она замолчала, но потом прибавила, подумав: — И я думаю, что он был прав, потому что женщина, даже если она имеет очень богатого мужа, такого, как сэр Гордон, все равно тоже должна сама заботиться о нем.

— А миссис Сильвия любила это?

— Не знаю. Я ведь только горничная, и миссис Бедфорд не признавалась мне в таких вещах… Но я не могу сказать, чтобы она это особенно любила. Она вообще не любит готовить, хотя делает это очень неплохо… Это только миссис Юдита уверяет, что миссис Сильвия даже кусок хлеба маслом не сумеет намазать…

— Стало быть, они любили уик-энды в кругу семьи и проводили время как образцовая любящая семья?

— Не знаю, любили ли. Во всяком случае, сэр Гордон любил так проводить время наверняка, и никто не мог ему противиться. Ведь в конце концов так одно на одно выходит: любили или не любили, а делали все так, как хотел сэр Гордон. И нечему тут удивляться, ведь он был здесь хозяин, а все остальные от него зависели.

— Да… — Джо кивнул головой с таким пониманием, как будто сам ничего в жизни больше не делал, как только проводил все уик-энды с семьей Бедфордов. — А обе дамы не любят друг друга, да? Как вы думаете?

Горничная хотела что-то быстро сказать, но еще быстрее спохватилась и промолчала. Она посмотрела на обоих сидящих перед нею мужчин с легким упреком. Неуверенно покачала головой.

— Очень прошу извинить меня, но я ведь служу здесь, и если я что и замечаю, то мне не пристало говорить об этих людях, или о том, что делается в доме, и кто что думает здесь или говорит о других…

— Очень правильно, — с уважением согласился Джо. — Я считаю, что вы совершенно правы. Не полагается выносить сор из избы. Но мы все должны помнить, что человек, который был вашим работодателем, скорее всего был убит несколько часов тому назад. И это единственное, что в эти минуты имеет значение. Мы не торговки, которые пришли собирать сплетни, а находимся здесь, чтобы найти убийцу и отдать его в руки правосудия. И только для этого требуем всей Информации, какую только можно собрать. Наверно, вы и сами это хорошо понимаете, правда?

Но Агнес Уайт, казалось, не слышала его последних слов.

— Убит… — прошептала она. Она бросила взгляд на дверь кабинета, и в глазах ее появился внезапный страх. — Я так сразу и подумала, но потом, когда те полицейские в мундирах, которые приехали первыми, сказали, что нашли прощальное письмо самоубийцы, я подумала, что, может быть… А теперь вы снова говорите то, о чем я подумала сначала…

— Но почему вы подумали сначала, что сэра Гордона убили?

После этого вопроса наступила мертвая тишина, которую нарушил Паркер, чиркнув спичкой о коробок. Девушка сидела не шевелясь. Казалось, она собирается с мыслями.

— Не знаю… — наконец выговорила она беспомощно. — Когда вы так спросили, то я должна сказать, что правда, не знаю почему. Он… он был из тех, о которых известно, что такие себя жизни не лишат… А они все его ненавидели, вот у меня все так и соединилось… — Она вдруг замолчала и прикрыла рот ладонью. — Что я говорю, глупая?

Со страхом она взглянула на Алекса, но Джо, как будто и не услышав ее последних слов, неожиданно сменил тему разговора.

— Я спрашивал вас о том, кто готовил в субботу ужин, а еще мне хотелось бы знать, кто убирал в воскресенье днем?

— Я.

— Вы были в кабинете сэра Гордона?

— Да.

— И что вы там делали?

— Отнесла мытые чашки и блюдца и поставила их в тайник около кофеварки.

— В котором часу это могло быть?

— Может, в пять, а возможно, в половине шестого.

— А после вы уже туда не входили?

Она кивнула.

— Я заходила туда еще после ужина…

— Да? В котором часу?

— Вероятно, было уже одиннадцать или, может, немного позже.

— А что вы там делали в такое позднее время?

— Я вошла, потому что после ужина сэр Гордон с мистером Сирилом, то есть со своим братом, пошли в сад ловить бабочек. А я кончила мыть посуду и хотела ложиться. Мне надо было еще отнести в кабинет две чашки, и я хотела проверить, достаточно ли сахара в сахарнице, потому что знала, что сэр Гордон будет работать всю ночь…

— Откуда вы об этом знали? Вам сказал сэр Гордон?

— Да… вернее, нет… За ужином, когда я была в столовой, он сказал мистеру Роберту, это значит — мистеру Рютту, своему секретарю, что ждет его в семь часов утра, а также мистера Сирила с фотографиями… И что сейчас он пойдет ловить бабочек, а потом немного поработает…

— Минутку. — Алекс поднял руку, чтобы остановить ее и не позабыть вопрос, который хотел ей задать. — О каких фотографиях шла речь?

— Я точно не знаю… Но у мистера Сирила там, наверху, около его спальни есть фотолаборатория, и он всегда делает снимки для сэра Гордона. Одни ночные бабочки. Ужасные, потому что снимки сделаны с близкого расстояния, и у них такие головы, как у лошадей, только страшные… Жутко смотреть на них… А наверно, мистер Сирил и мистер Роберт должны были приготовить все для сэра Гордона, потому что сэр Гордон вместе с миссис Сильвией собирался сегодня вечером вылететь в Америку, чтобы прочесть там доклад…

— Понимаю… Но вернемся еще раз к вчерашнему вечеру. Итак, вы поняли, что сэр Гордон будет работать ночью, и отнесли чашки в бар, где кофеварка, а также проверили, есть ли сахар. Ну и что? Сахар был?

Девушка улыбнулась, но сразу опять стала серьезной. Скорее всего, ее развеселил тот факт, что полиция хочет знать, много ли было сахара в сахарнице. Все это Джо с легкостью прочел на лице девушки до того, как она заговорила. Но то, что она сказала, было для него неожиданностью:

— Да, сахар был, поэтому я посмотрела вокруг, не нужно ли еще что-нибудь сделать. Из моего окна в подвале хорошо было видно то место, где господа ловили вчера бабочек на этот экранчик, поэтому я знала, что сэр Гордон сейчас домой не вернется. А он, хотя любил чистый и свежий воздух в комнате, не выносил, когда при нем открывали окна… У него был ужасный ишиас, и раз я видела его, когда его продуло… Тогда он ходил на костылях… Не мог лежать в кровати, и каждое движение причиняло ему боль. Он говорил, что малейший сквозняк может его сразу уложить. Поэтому он всегда приказывал проветривать только тогда, когда его не было в комнате.

Алекс нахмурил брови.

— Минуточку… — сказал он быстро, бросив на Паркера взгляд, которого Агнес Уайт, очевидно, не заметила. — Значит, вы вошли в кабинет, поставили в бар чашки, а потом что вы сделали?

— Подошла к окну, отдернула штору и открыла окно на всю ширину. Проветривала так комнату минут пять, потом закрыла его и ушла… Да, потом я ушла…

— А вы всегда носите при себе тряпку для пыли?

— Временами. Это зависит от того, что я делаю и который час.

— А тогда, в кабинете, у вас была с собой тряпка для пыли?

— Нет. Я была только в платье, без передника. Я знала, что уже никого не встречу, обе дамы и мистер Роберт пошли наверх, а сэр Гордон и мистер Сирил были в саду. Поэтому я и знаю, что у меня не было тряпки, так как я несла чашки. Впрочем, и незачем было брать ее с собой.

— Понимаю… А чем тогда вы вытерли ручку окна после проветривания?

Девушка покачала головой.

— Не понимаю.

— Я спрашиваю, — медленно сказал Алекс, не спуская глаз с девушки, — чем вы вытерли ручку, которой закрывают окно в кабинете сэра Гордона? Потому что вы же вытерли ее, правда?

Агнес Уайт недоверчиво посмотрела на него и покачала головой.

— Нет. Наверняка я ее не вытирала… Для чего я стала бы ее вытирать? Она же не была грязной. И кроме того, у нас ручки не вытирают, а чистят порошком.

— Вы могли сделать это машинально…

— Но у меня же не было с собой ничего, чем бы я вытерла… Наверняка я ее не вытирала…

— Но может, вы работаете в резиновых перчатках, чтобы не портить руки? — тихо спросил Алекс.

— Только с содой и с кислотами… Есть такие специальные кухонные работы, когда я их надеваю. Но я этого не делала, пожалуй, уже недели две… Может быть, они и практичны, но когда их надеваешь, теряешь чувствительность в пальцах, и тогда хуже работается…

— Значит, вы могли бы показать под присягой, что после того, как вы закрыли окно вчера вечером, вы его не вытирали?

В его голосе было такое напряжение, что Агнес Уайт посмотрела на него с испугом. Но через секунду она выпрямилась на стуле.

— Да. Могла бы это показать под присягой. Даже точно могла бы.

Джо встал, подошел к окну, вернулся, посмотрел на нее и усмехнулся.

— Сэр Гордон вспоминал когда-нибудь при вас, что хранит в шкафчике на столе цианистый калий?

— О да! Мы все были предупреждены, а прежде всех кухарка и я. Он специально спустился к нам еще два года тому назад, когда привез этот яд, и сказал, что хотя баночка закрыта в шкафчике на ключ, но всегда может быть так, что кто-нибудь из нас случайно с этим столкнется. Он сказал, что даже легчайшее прикосновение к банке может оставить на пальцах осадок, который станет причиной смерти, если человек прикоснется потом к еде или поднесет палец к губам. Когда он уезжал, он всегда закрывал кабинет на ключ. А когда был здесь, всегда держал баночку запертой на ключ в шкафчике.

— И ни у кого другого не было ключа ни от кабинета, ни от шкафчика?

— Нет. В доме есть запасные ключи, но они спрятаны где-то у миссис Юдиты.

— Понимаю. А теперь бы мне хотелось вернуться к разговору о двух дамах. Так вы считаете, что миссис Юдита не любит свою невестку?

— Этого я не говорила. Но если быть честной и сказать вам по секрету, то миссис Юдита не любит, пожалуй, никого, кроме мистера Сирила. Потому что она очень несчастна. А может, ей просто кажется, что она несчастна? Ведь чего больше можно еще требовать от жизни, если ты уже не молода, не очень-то красивая, а имеешь мужа намного моложе тебя и, вдобавок, такого красивого мужчину, как мистер Сирил.

Алекс, который, слушая ее, демонстративно рассматривал буфет, а на самом деле внимательно наблюдал за ней, заметил, что девушка снова зарумянилась. Она сидела теперь совершенно выпрямившись, а ее золотые волосы, прямой нос и высокая, сильно развитая грудь делали ее похожей на статую молодой богини периода архаики, самого сурового в греческом искусстве. Она действительно была очень хороша в этот момент.

— А что, мистер Сирил так же состоятелен, как его брат? — спросил Джо, чтобы сказать что-нибудь.

— Вероятно, нет. Правда, я как бы ничего об этом знать не могу, но ведь всегда что-то знаешь, когда живешь с людьми в такой глуши. Мистер Сирил, наверно, вам все сам подробнее расскажет, но мне кажется, что он имел только то, что ему давал брат…

— А может, миссис Юдита не любит миссис Сильвию, потому что сама она жена бедного брата, а та — жена богатого? Так тоже иногда бывает…

— Не знаю…

— А как здесь проходит время между визитами сэра Гордона и миссис Сильвии?

— Очень скучно… — искренне ответила Агнес. — Думаю, что не только мне. Они оба, значит, мистер Сирил и миссис Юдита, тоже не выходят, еще меньше, чем кухарка или я. Мистер Сирил всегда или сидит в саду при своих георгинах, потому что он страстный садовник и вырастил тут у нас ранний сорт цветов, их видно вот там, через окно… а я ему немножко в этом помогала… — Ее лицо снова слегка зарумянилось. — Я ведь из деревни и люблю работать с землей… Или мистер Сирил сидит в своей темной фотолаборатории, проявляет снимки и увеличивает. А миссис Юдита занимается домом, хозяйством и часто ходит с кухаркой за покупками. За три года, что я тут, они даже ни разу никуда не ездили. А мистер Сирил, так, наверно, в центр города никогда не ездил и не ходил. Даже портной сюда к нему приходит, если нужно… Иногда только мистер Сирил ходит к парикмахеру или гуляет по окрестностям… и все…

— А каких-нибудь гостей они принимали?

— Никаких…

— Хм… Итак, у вас позавчера, после обеда, был выходной, так?

— Да.

— И где вы были? В кино?

— Да.

Джо быстро взглянул на девушку. Он заметил, что и Паркер с интересом посмотрел на нее. Очевидно, и его слух, обостренный опытом, приобретенным на тысячах допросов, выловил фальшивую нотку, прозвучавшую в одном этом слове.

— На каком фильме?

— На… на… — Агнес Уайт сжала губы. Скорее всего, она не умела хорошо лгать, или не ожидала такого вопроса, и он захватил ее врасплох. Она опустила голову.

— Что с вами случилось? — спросил Джо, вставая.

— Ничего… совершенно ничего…

Джо подошел к девушке, взял ее за подбородок и приподнял ее лицо к свету. По ее щекам текли слезы.

— Вы не были в кино, правда? — мягко спросил он.

— Не была, — прошептала она так тихо, что он скорее понял ее, чем услышал.

— А где вы были?

Она молча потрясла головой и закрыла ладонями глаза. Раздались тихие рыдания. Джо бросил на Паркера заинтригованный и несколько беспомощный взгляд.

— Прошу вас, успокойтесь, — сказал шеф полиции. — Мы же не хотим вам ничего плохого. Мы только хотим узнать, что делали домочадцы в течение последних суток. А вы ведь относитесь к домочадцам.

Агнес Уайт перестала плакать, но губы ее все еще дрожали, когда она ответила:

— Когда я… я не могу вам сказать, где была…

Все трое замолчали: девушка со светлыми волосами, одетая в полагающееся ей платье горничной, заплаканная и дрожащая, и двое мужчин, стоящие по обеим сторонам ее стула и не умеющие справиться с совершенно непредвиденным развитием допроса.

Вдруг Джо наклонился к ней и спросил вполголоса:

— Скажите мне честно… вы были у врача?

Если бы он сказал ей, что покойный сэр Гордон Бедфорд, живой и здоровый, сейчас войдет в комнату, это не произвело бы на нее большего впечатления.

— Это… вы это знали? Откуда вы могли это знать? — Она смотрела на него, открыв рот, превратившись вдруг в маленькую деревенскую девочку, столкнувшуюся с чем-то, чего она абсолютно не могла понять.

— Ну так, я просто подумал… — ответил Джо и совершенно неожиданно для себя погладил ее по голове. — Бедняжка… Вы поймите, что присутствующий здесь мистер Паркер мог бы быть вашим отцом, а я тоже уже был солдатом, когда вы еще под стол пешком ходили… Вы боялись, что у вас может быть ребенок?

Девушка молча кивнула головой.

— И опасения были напрасными?

Она снова кивнула.

— Ну, это замечательно… — Джо вздохнул с облегчением. — И что вы собираетесь дальше делать? Уехать отсюда?

— Да! — сказала она с внезапной энергией. — Вернусь домой…

— У вас там кто-нибудь есть?

— Да… — Глаза ее снова наполнились слезами. — Жених… он… он автомобильный слесарь. Мы оба копим деньги на маленькую мастерскую. Он там, а я здесь. Мы договорились, что, когда у нас уже будет достаточно накоплено, мы поженимся… — Она безучастно посмотрела в окно. — А теперь я сама не знаю, что будет. Я его год не видела… Как раз собиралась домой, в отпуск, через две недели…

— Ну так поедете раньше, — Джо улыбнулся ей. — Как-нибудь сойдет. Нехорошо, когда молодая девушка так долго живет одна в большом городе…

— Да, очень нехорошо, — сказала Агнес Уайт. На ее лице появилось выражение ужаса. — Но вы никому не скажете, что я…

— Мы связаны служебной тайной, — торжественно произнес Паркер, — и обязаны так же бдительно стеречь частные секреты граждан, как и их имущество.

— Это хорошо. — Девушка глубоко вздохнула. Вытерла слезы, поправила наколку на волосах, потом встала. Вопросительно посмотрела на Алекса, который почти незаметно ей улыбнулся. Хотя он так много знал о женщинах, они всегда его удивляли. Эта девушка совсем не была в таком отчаянии, в каком ей хотелось быть. Она была молода, здорова и одинока. И не такие вещи случались в захолустных горных деревеньках Шотландии. Не было у нее настоящего повода для огорчений. Поедет к своему жениху, выйдет за него замуж, и будут они жить счастливо до конца своих дней… Да, если только Агнес Уайт знает об убийстве сэра Гордона Бедфорда ровно столько, сколько она им сказала.

— Еще вот что… — сказал он, все еще улыбаясь. — Вы, наверно, плохо спали последнее время, да? Прошлой ночью вы тоже поздно уснули? Вероятно, различные мысли не дали вам так легко сомкнуть глаза, правда?

— Да, я все время хожу невыспавшейся, это правда… А вчера я, вероятно, заснула в половине третьего…

— Да? А вы уже спали, когда сэр Гордон и его брат возвращались с охоты на бабочек?

— Я лежала и уже погасила свет, но слышала, когда они закрывали входные двери, а потом вполголоса разговаривали в холле. Мистер Роберт, кажется, был тоже с ними. А позднее мистер Сирил с мистером Робертом пошли наверх, а сэр Гордон в свой кабинет. Его кабинет как раз над моей комнатой, и я слышала, как он сначала ходил, а потом сел и начал писать на машинке… А потом я, вероятно, заснула…

— Так… — Алекс потер рукой лоб. — А потом вы заснули… — Он посмотрел на нее. — Ну, тогда мы благодарим вас очень. И, если можно, просим еще две чашки кофе. Мы тоже мало спали этой ночью, а нас ждет масса работы…

— Да, конечно. Сейчас принесу. — Агнес присела. Хотя глаза ее были еще слегка покрасневшими, но никто бы не догадался, что она только что пережила столь драматические минуты.

— И прошу вас, не забывайте вот о чем… — прибавил Паркер. — Мы ничего не помним о вас, а вы не рассказываете никому из домочадцев ничего о том, о чем мы с вами разговаривали. Хорошо?

— О, конечно!

— В таком случае… — Алекс подошел к ней и заговорил вполголоса, но настолько отчетливо, что девушка невольно опустила голову, кивая вслед за каждым его словом. — Прошу рассказать нам, какие были между собой отношения у ваших хозяев. У нас есть подозрение, что миссис Сильвию Бедфорд могло что-то соединять с другим мужчиной, или, во всяком случае, мы можем предположить, что она была горячо заинтересована в другом мужчине, а не в своем муже. Знаете ли вы что-нибудь об этом?

— Знаю… ли… я? — Агнес снова заколебалась. — Ну да, если быть честной: и кухарка, и я не раз говорили между собой в кухне, что сэр Гордон поступает неразумно, держа, при такой молодой жене, такого молодого и красивого секретаря, тем более что он сам уже не такой молодой и не такой красивый… Но хотя было видно, что миссис Сильвия любит поговорить с мистером Робертом, опять-таки было видно, что мистер Роберт очень предан сэру Гордону. Но кухарка говорит, что как бы один мужчина, уж не знаю чем, ни был обязан другому, он все равно уведет от него женщину, если такой случай ему подвернется… Но это не значит, что мы, Боже сохрани, так думали, только это уж так в деревне говорят, вы понимаете?.. А кроме того, я не знаю, кто бы еще другой мог около миссис Сильвии крутиться… Сэр Гордон был очень, даже очень суровым и не вел такую жизнь, как ведут другие люди в его положении. Никуда не ходили, ни в какие дансинги, ни какие-нибудь еще места, где пьют или танцуют. Сэр Гордон не любил ни пить, ни танцевать, а Миссис Сильвия не могла, вероятно, его заставить… Поэтому если это не мистер Роберт, то не представляю себе, кто бы это мог быть… — Она снова заколебалась. — Но мистер Роберт мог бы быть… — прибавила она. — Когда я об этом думаю, то мне кажется, что это, пожалуй, так. А чему же здесь удивляться? Женщина она молодая и такая красивая, а муж, право, мог быть ей дедом. — И Агнес неожиданно усмехнулась. — Если оно так, — сказала она, — то и лучше. Быстрее утешится, и меньше слез будет на похоронах. У нас в деревне люди как-то проще смотрят на это, чем в городе… Но может, мы там, в горах, делаем больше такого, чего хотим, чем вы здесь, в долине… И нам вроде лучше от этого… А может, мы делаем то же самое, только меньше это скрываем.

Она еще раз присела, усмехнулась и исчезла за дверью. Какое-то время Джо смотрел ей вслед.

— Возможно, что мисс Агнес Уайт — особа несколько легкомысленная и имеет действительно горский темперамент, но во всяком случае мы можем себе честно признаться, что хотя в Шотландии мало по-настоящему красивых девушек, но если уж родится красавица, то кроме красоты будет в ней такое очарование, как в десяти француженках, вместе взятых.

— Да, да, конечно… — Паркер согласно кивнул, но было видно, что он ровно ничего не слышит из того, что говорит его приятель на тему о горской красоте. — Если опустить ее личное очарование, — пробурчал он, — то она рассказала нам несколько ценных вещей…

Глава седьмая «Прежде, чем мы поговорим с этой семьей…»

— Именно, — Джо кивнул. — Думаю, что мы собрали уже массу информации и надо ее немножко рассортировать прежде, чем мы поговорим с этой семьей.

Паркер взял карандаш и вытащил блокнот.

— Запишем это себе, — пробормотал он. — Люблю, когда все на бумаге.

— Хорошо. Итак, на месте убийства — или несчастного случая, хотя лично я предпочитаю слово «убийство», — мы для следствия нашли следующие отправные точки:

1. Два письма самоубийцы:

а) письмо «а» лежало перед покойным на столе и содержало что-то вроде исповеди. Сэр Гордон уверял в нем, что умирает по своей воле, потому что, будучи финансовым экспертом, изменил ради прибыли своим обязанностям. На этом письме есть отпечатки пальцев сэра Гордона, но ваш эксперт-дактилоскопист обращает внимание на то, что они выглядят неестественно. Кроме того, мы констатировали, что это письмо должно было быть написано до того, как в стоящую в кабинете пишущую машинку заложили новую ленту, находящуюся в ней сейчас;

б) письмо «б» также лежало на столе, но было прикрыто переплетенной рукописью, в которой сэр Гордон собственноручно делал поправки. На нем нет никаких отпечатков, а ваш эксперт уверяет, что они стерты. Письмо это было единственным документом, написанным на стоящей в кабинете машинке после того, как туда была вставлена новая лента. Горничная Агнес Уайт слышала, когда сэр Гордон вернулся, а потом слышала, как он писал. Поэтому можно бы предположить, что это он написал письмо «б»…

— Подожди… — Паркер отложил карандаш. — Если сэр Гордон написал письмо «б», в котором прощается с жизнью, потому что его жена любит другого, а он не хочет портить ей жизнь, то в таком случае он должен был все-таки покончить жизнь самоубийством, и я не понимаю, почему…

— О нет… — Джо встал и подошел к нему. — Я сказал «можно бы предположить»… Но мы ведь не знаем, почему на этом письме нет отпечатков пальцев сэра Гордона, а на другом письме, написанном раньше, на другой ленте, есть. Кроме того, мы не знаем, для чего кто-то стер его отпечатки пальцев с кофеварки, из которой он пил тот несчастный кофе, а также с ручки двери, через которую он вошел из холла в кабинет. Нет, Бен, надо подождать. Мало того, все, мне кажется, указывает на то, что сэр Гордон не хотел в данный момент кончать жизнь самоубийством. Но давай дальше. Кроме этих двух писем мы нашли в кабинете:

2. Цианистый калий в капсулке, помещенной в крохотную коробочку, которая была в боковом кармане брюк сэра Гордона;

3. Бабочку в корзине для бумаг, а на ее месте в витрине проколотую булавкой голову, вырезанную из фотографии на столе. Кроме того, отсутствуют ножницы, которыми она была вырезана. Отпечатков пальцев мы тоже еще не знаем, но узнаем их скоро, как только придет ответ из вашей лаборатории. Только…

— Что? — Паркер поднял голову над блокнотом, а его рука с карандашом застыла в воздухе.

— Я думаю о том, что слишком много отпечатков пальцев здесь стерто, чтобы они могли иметь большую ценность… — пробормотал Джо. — Похоже, что дорога ведет не туда.

— В любом случае я буду рад узнать, кому они принадлежат, — заметил заместитель шефа Криминального отдела. — Человек, оставляющий отпечатки пальцев, должен все-таки объяснить нам, почему они появились. Кстати, ты сам говорил, что на этот раз тебя очень интересуют результаты дактилоскопической экспертизы…

— Да, — сказал Джо, — очень. Но немножко по-другому. В данный момент меня больше всего интересуют те отпечатки, которые стерты…

— Поехали дальше, — Паркер снова приготовился писать.

— На чем мы остановились? На бабочке в корзине и на той фотографии. Дальше следует:

4. Чашка с цианистым калием, из которой сэр Гордон выпил кофе. На ней отпечатки, принадлежащие только ему и горничной, что указывает на то, что либо его отравила горничная, либо он сделал это сам… Либо…

— Либо?

— Нет, ничего… Идем дальше.

5. На письменном столе переплетенная рукопись со свежими пометками. Вечное перо, которым, непонятно почему, он не подписал ни одного прощального письма, и блокнот IN MEMORIAM, в котором записано несколько интересных фраз:

19.6. (что значит — позавчера)… проверить заказ на авиабилеты (скорее всего, в Америку)… Р. пусть позвонит С., что мы приезжаем на уик-энд… (Это тоже не трудно: личного секретаря зовут Роберт Рютт, так что оба Р. подходят, а брата зовут Сирил, и он живет здесь.)

20.6. (что значит — вчера) Конечно баночка, попросить его, чтобы всыпал обратно. То же с кофе. Потом быть с ней нежным… (Здесь мы должны поставить только вопросительные знаки. Какая баночка? Что всыпал? Что с кофе? Быть нежным с кем?)

21.6 (что значит — сегодня) Сжечь! Помнить о разложенной работе… Велеть ему написать несколько слов. Сжечь! (Это уже нормальнее. Может касаться какой-нибудь работы, о которой, кстати, идет речь.)

— Сегодняшнее число? — Паркер покрутил головой. — Это бы значило, что он писал эти заметки после того, как вернулся с охоты за бабочками…

— Не обязательно. Это могут быть дела на сегодняшний день, но записанные заранее. Но пошли дальше:

6. Существует целая группа предметов, на которых вообще нет отпечатков пальцев, хотя они должны там быть:

а) ручка окна, хотя Агнес Уайт уверяет, что была здесь незадолго до полуночи, когда уже все разошлись, открывала окно и, очевидно, оставила отпечатки пальцев;

б) кофеварка, на которой отпечатки должны быть, потому что она была использована ночью для варки кофе, который выпил сэр Гордон вместе с цианистым калием;

в) банка в шкафчике, в которой цианистый калий;

г) письмо «б», на котором также нет отпечатков, о чем мы уже говорили;

д) ручка двери в холл, на которой нет отпечатков пальцев сэра Гордона, но есть отпечатки двух других особ. Но может быть, сэр Гордон возвращался с той охоты в резиновых перчатках и потом положил их в ящик? Это бы объясняло ручку. Миссис Юдита могла, например, пройти через эту дверь после ужина, а мистер Рютт утром, когда шел в кабинет. Тем временем сэр Гордон не оставил бы следов, имея резиновые перчатки…

— А Агнес Уайт? — спросил Паркер спокойно. — Ведь она была тут перед убийством?

— Конечно… — Джо потер лоб. — Агнес Уайт, которая была тут и не оставила отпечатков ни на ручке двери, ни на ручке окна… Как дух, правда?

— А может быть, Агнес Уайт вообще здесь не было? — Паркер вздохнул и покачал головой. — А может, этот совершенный муж, этот финансовый Катон и победитель бабочек был виновником ее страхов и прогулки к врачу? Может, это она его убила? Она ведь могла подать ему тот кофе в чашке, на которой его отпечатки.

— Да… — Джо развел руками. — Все возможно, даже то, что не сэр Гордон написал то письмо, хотя Агнес слышала, как он писал на машинке, а на клавишах есть отпечатки его пальцев. Кто-нибудь мог отравить его сразу по возвращении в два часа, а потом перенести машинку на письменный стол и его пальцами отдавить тот короткий текст… Но вернемся к окну. Если Агнес оставила отпечатки, а теперь их там нет, то это означает только одно: что кто-то открыл окно, а потом стер следы. Но если это сделал сэр Гордон-самоубийца, то для чего? Может, он что-нибудь выбросил? Может, ему что-то подали? В конце концов, вероятно, удастся это как-то установить…

Он подошел к окну и открыл его. Перед ними, за узорчатой решеткой, видна была большая клумба на фоне живой изгороди. Ближе, прямо под окном, тянулась широкая, в несколько шагов, грядка мягкой земли, на которой росли чудесные пурпурные георгины.

— Далеко отсюда ничего не выбросить… — заметил Паркер. — Решетки мешают…

— Да… — Джо попытался выглянуть в окно. — Пойдем и посмотрим, что делается на грядке.

Они вышли из кабинета и, миновав сержанта Джонса, которыйсидел на ступеньке лестницы и вскочил при их появлении, прошли в сад.

Но даже ребенок увидел бы сразу, что под окном кабинета сэра Гордона никто давно не ходил. На вскопанной мягкой земле не было никаких следов.

Поручив двум агентам в штатском обшарить всю территорию в радиусе потенциального броска потенциального предмета из интересующего их окна, Паркер вернулся в дом. Они снова оказались в холле. Джо посмотрел на маленький свернутый экранчик и складной столик, стоявшие у стены. Притронулся к одному, другому и вошел в кабинет. Не успел Паркер закрыть дверь, как кто-то постучал.

— Кто там?

— Звонят из Центрального управления, шеф… — Джонс быстро отступил, чтобы пропустить Паркера. Тот вышел. Алекс остался стоять посреди кабинета, нахмурив лоб и уставившись на ковер.

— Эти письма… — пробормотал он. — Эти проклятые письма…

— Медицинское заключение, — сказал Паркер, остановившись на пороге. — Доктор Беркли ручается, что сэр Гордон умер между половиной четвертого и половиной пятого утра. Причина: цианистый калий, смерть наступила мгновенно.

— О Господи… — Джо вздохнул. — В таком случае именно он написал то письмо, в котором покидает эту юдоль скорби, чтобы не мешать своей благородной супруге… И Агнес Уайт слышала, как он печатал на машинке, пока не уснула. В таком случае одна из трех моих концепций перечеркивается и остаются только две.

— Какие три концепции?

— На тему писем.

1. Что сэр Гордон хотел совершить самоубийство и написал одно письмо, но кто-то убил его до того, как он успел убить себя сам, и подбросил ему другое письмо, не зная о существовании первого.

2. Что сэр Гордон совершил самоубийство, а кто-то, видя его мертвым, но не видя прощального письма, которое было спрятано, подбросил ему другое письмо.

3. Что сэр Гордон, не написав ни одного из этих писем, был убит, и оба письма были подложены в каких-то, нам еще не известных целях.

Это единственные три возможности: он мог написать одно письмо или два, или не написал ничего. Теперь третья возможность отпала и остались только две первые…

Говоря это, Джо не знал, что, вопреки всем законам примитивной логики, могла существовать еще одна возможность. Но в тот момент он о ней еще не подумал.

Глава восьмая Перепуганный молодой человек

Роберт Рютт вошел в столовую, задержался в дверях и слегка поклонился сидящим за столом мужчинам. Джо поднялся со стула и указал ему место напротив. Молодой человек был явно испуган, подходя к столу, он споткнулся и едва не потерял равновесия. Тихо пробормотав: «Простите…», он сел и, опустив глаза, замер.

— Мистер Роберт Рютт, не правда ли?

— Да.

— Вы были личным секретарем покойного сэра Гордона Бедфорда?

— Да.

— С какого времени?

— Когда я кончил университет, господин профессор пригласил меня к себе работать личным секретарем. Поскольку я закончил с отличием отделение энтомологии на факультете зоологии, я являюсь также его ассистентом… то есть являлся… Боже мой… — Он замолчал и опустил глаза. Его худые, нервные пальцы сплетались и расплетались на гладкой поверхности стола, скорее всего без его ведома.

— Понимаю, что для вас это должно быть большим потрясением… — Джо понимающе кивнул. — Но то, чему суждено было случиться, случилось, и теперь нужно собраться с силами. Не надо так волноваться. — Он протянул через стол пачку «Голд Флейк». — Закурите?

— Нет, нет, спасибо. Я не курю вообще… — Рютт покачал головой. — Это ужасно, такая неожиданность.

— Так ничто и не указывало на то, что сэр Гордон может лишить себя жизни? Вы должны были его хорошо знать, поскольку были его ассистентом и личным секретарем, правда?

— Да, конечно… Я, значит, хорошо знал сэра Гордона, но ничего не указывало на это, абсолютно ничего… Ведь даже в два часа ночи, когда мы расставались, он говорил с мистером Сирилом и со мной о книге и о докладе, который собирался прочесть в Штатах. Сегодня он должен был лететь вместе с женой в Нью-Йорк… Мы готовили материалы день и ночь. Сэр Гордон был человеком совершенно неистощимых сил. И так полон жизни… Даже сегодня, как я уже сказал… Договорился с нами на семь утра, а потом, в два часа ночи, когда мы расставались, переменил время на шесть. Хотел, видимо, еще раз самым тщательным образом просмотреть со мной рукопись книги, которую надо было сегодня днем, как он условился, отвезти в издательство. А мистер Сирил должен был принести весь иллюстративный материал. Мы собирались точно разметить те места в тексте, куда надо было вклеить фотографии. Кроме того, сэр Гордон закончил работу над своим отчетом. Он хотел прочесть в Штатах доклад о миграции Atropos, то есть бабочки «мертвая голова»… В течение последних лет он вел на эту тему совершенно сенсационные исследования. Не знаю, знаете ли вы, что «мертвая голова», в основном, живет в Северной Африке и на европейских берегах Средиземного моря. А к нам и в Скандинавию прилетает в конце мая и начале июня…

Увидев нетерпеливый жест Паркера, он оборвал свою речь, но Джо быстро сказал: — Пожалуйста! Очень прошу вас, рассказывайте. Мы хотим разобраться в том, какими были последние работы сэра Гордона, и хотя мало что можем сказать о бабочках, но постараемся хоть что-нибудь понять…

— Ведь именно сэр Гордон, благодаря очень точным и кропотливым исследованиям, в которые втянул также ученых с континента, установил пути миграции «мертвой головы», ее обычаи, образ жизни в дороге и в тех местах, куда она прилетает. И что самое главное — он предложил очень интересную и очень, если можно так выразиться, «современную» теорию на тему некоего феномена, которым и является эта бабочка. Так вот: «мертвая голова», прилетая на север, производит на свет поколение, которое не способно размножаться дальше, и в некотором роде совершенно непродуктивно для вида. Оно становится как бы аппендиксом, который каждый год отрастает и гибнет без всякой возможности передавать жизнь дальше. Сэр Гордон установил экспериментально и вычислил, какие «мертвые головы» прилетают на север, для чего и, прежде всего, чему в природе надо приписать этот удивительный случай непрерывного воспроизводства приговоренных к бесплодной смерти существ. Выводы его, хотя и сенсационные для специалистов, требуют, однако, большой подготовки. Туда входит и знание генетики, и климата, и истории земли в течение последних нескольких десятков тысячелетий… Выводы сэра Гордона были важны еще и потому, что внесли существенный вклад не только в анализ жизни насекомых, но и в проблемы развития современного животного мира и в изучение вторичных генетических признаков… Сэр Гордон открыл, среди прочего, высокие социальные способности Atropos во время миграции и доказал, что между отдельными особями существует в дороге система коммуникации, позволяющая им не только отгадывать направление, потому что этой особенностью располагают абсолютно все живые существа, периодически мигрирующие, но и места, где можно найти пропитание… Как известно, личинки Atropos кормятся картофелем и…

Вдруг он замолчал.

— Простите… — сказал он тихо. — Кажется, я слишком разговорился…

— Теперь мы более или менее знаем, чем занимался профессор… — усмехнулся Джо. — И боюсь, что без основательной подготовки мы не смогли бы продвинуться далеко вперед. К сожалению, мы должны возвратиться к нашим грустным делам и к нашим грустным обязанностям. Итак, вы абсолютно убеждены, что сэр Гордон до последней минуты не проявлял никакого желания покончить жизнь самоубийством? Не страдал, например, приступами депрессии? Уныния? Не говорил с вами в пессимистическом тоне о мире, о людях или о своей работе? Словом, вы понимаете, что меня интересует…

— Да, понимаю… — Рютт на минуту задумался. — Нет. Никогда. Наоборот, сэр Гордон всегда производил на меня впечатление человека, который умеет даже при самой большой усталости сохранять желание работать. Он был очень доволен своими последними достижениями и с истинной радостью отдавал книгу в печать. Мне кажется, что, летя в Соединенные Штаты с докладом, который был сокращенным вариантом его книги, он чувствовал, что его ждет великий и заслуженный успех… Хотя в определенном смысле он был специалистом в совершенно другой области, в экономике, но можно сказать, что те энтомологические исследования, которые он проводил, вскоре принесли бы ему мировую славу. Впрочем, он и так был одним из самых известных исследователей ночных бабочек. Но энтомология — это такая наука, в которую много знаменитых ученых пришло и приходит из других областей знания. Дальше всех продвинулись в изучении бабочек, муравьев, пауков, пчел и термитов именно те, кто не был профессиональным зоологом…

— Да, все понятно… А по-вашему, у сэра Гордона мог быть какой-нибудь повод для самоубийства?

— Повод?

— Да, то есть не знаете ли вы чего-нибудь, что могло подтолкнуть сэра Гордона к самоубийству, если бы он неожиданно об этом узнал? — сказал Джо, пристально всматриваясь в лицо молодого ученого… Он увидел, что на лбу Рютта выступили капельки пота.

— Не… не понимаю.

— Ну, может быть, будет проще, если я скажу вам, что при мертвом мы нашли письмо, в котором сэр Гордон утверждает, что прощается с жизнью, чтобы позволить любимой женщине жить с мужчиной, которого она, в свою очередь, любит… Прошу простить мне этот вопрос, но как человек, не расстававшийся с Бедфордами, вы, возможно, имели случай убедиться в том, мог ли сэр Гордон написать такое письмо…

— Он… он это написал… — прошептал Роберт Рютт и вдруг спрятал лицо в ладони. Но через минуту выпрямился и опустил руки на колени. На его лице Джо увидел следы слез, которые молодой ученый не собирался скрывать. — Это ужасно, — прошептал он. — Нет, это невозможно… Он… он не принадлежал к людям, которые могли бы уйти с чьей-нибудь дороги и таким образом смириться… Скорее, я подозревал бы, что он убил бы такого человека и свою жену… Но… но… — Он развел руками. — Это ужасно… — повторил он еще тише.

— Я спрашивал вас, не заметили ли вы чего-нибудь, что могло бы объяснить появление такого рода письма.

— Я? — Рютт громко проглотил слюну. — Я? Нет, нет… — Его голос почти перешел в крик. — Нет, откуда? Я только секретарь. Если бы даже… Я никогда не осмелился бы наблюдать… Но миссис Сильвия… Она ведь выше всяких подозрений… Сэр Гордон окружал ее таким уважением… Нет, наверняка нет.

— Хорошо, — Алекс вздохнул. — Зря вы так волнуетесь. Вы ведь взрослый мужчина, а мы сейчас ведем следствие, и нам нужна помощь, которую могут оказать люди, хорошо знавшие покойного и отношения, существовавшие в его окружении.

— Да, — прошептал Рютт и вытянулся на стуле, как мальчик, которому сделали замечание. Но несмотря на все усилия, его бегающие глаза никак не могли встретиться с глазами Алекса, а пальцы сплетались и расплетались в непрерывном бессмысленном движении.

— Возвращаясь к тому, что вы говорили раньше, — непринужденно сказал Джо, — такие занятия в шесть утра, когда перед этим работали до двух или трех часов ночи, не относились ведь к обычному стилю работы сэра Гордона?

— Что? А да! Скорее, к обычному… Он всегда работал по ночам, когда у него было много работы, а обычно ее было очень много, потому что он все время ставил перед собой все более важные задачи. Я к этому приспособился, хотя поначалу иногда хотелось спать. С другой стороны, наступали периоды, когда я был ему не нужен, и тогда я мог отсыпаться вволю. Сэр Гордон не принадлежал к людям, которые не замечают сотрудников.

— Значит, этот перенос времени на час не удивил вас сегодня в два часа ночи?

— Нет. Я работал до трех, кончил корректуру, поставил будильник на без пятнадцати шесть, а когда проснулся, принял душ и спустился вниз.

Он вздрогнул.

— И вы застали сэра Гордона мертвым, да?

— Да.

— Который это был час?

— Ровно шесть, минута в минуту. Сэр Гордон очень любил пунктуальность, и мы все приспосабливались к этому.

Алекс с пониманием кивнул головой. Он закурил, а потом, как бы невзначай, спросил:

— Вы упоминали, что сэр Гордон сначала условился с вами на семь утра, а потом перенес эту встречу на шесть. При каких обстоятельствах он договаривался с вами на семь часов?

— Простите, не понимаю?

— Попросту: когда он вам это сказал?

— Когда?.. Сейчас вспомню… За ужином. Мы все сидели за ужином, то есть обе дамы, сэр Гордон, мистер Сирил и я. Тогда сэр Гордон сказал: «Роберт, приготовьтесь в тому, что ровно в семь утра я буду ждать вас в кабинете. И конечно, я уверен, что вы принесете уже готовую корректуру…» Я ответил, что, конечно, принесу, и сразу после ужина сел за работу.

— Поэтому вы не ловили вечером бабочек вместе с сэром Гордоном и его братом?

— Да, именно поэтому.

— А когда сэр Гордон переменил решение?

— Когда примерно без четверти два я спустился к ним в сад. Я хотел спросить сэра Гордона, принести ли ему рукопись сейчас или в семь часов. Но сэр Гордон собирался поработать еще над своим докладом и договорился с нами на шесть, чтобы потом иметь больше времени на окончание некоторых дел, а я должен был отвезти книгу в издательство… Позднее, когда мы с мистером Сирилом поднимались по лестнице, он напомнил нам об этом еще раз. Это были последние слова, какие я вообще от него услышал…

— При свидетеле?

— Простите, не понимаю.

— Меня интересует, — терпеливо объяснил Алекс, — сказал ли вам сэр Гордон, что ждет вас в шесть, при каком-нибудь свидетеле?

— Да, конечно. Мистер Сирил был при этом.

— Вы уверены, что он запомнил эти слова?

— Да. Его ведь это тоже касалось.

— Понимаю. И еще одно: мы заметили, что в ту маленькую машинку «Ундервуд», которая стоит в кабинете сэра Гордона, недавно вставлена новая лента. Не знаете ли вы, когда это сделано и кто это сделал?

— Знаю. Это я вставил ленту.

— Когда?

— В субботу утром. Я приехал раньше, чем сэр Гордон и миссис Сильвия. В мои обязанности входила также подготовка рабочего места: пишущая машинка, карандаши, чернила, бумага и прочие вещи… Когда я приехал, то обнаружил, что лента в машинке уже изношена, и послал горничную за новой. Здесь недалеко есть магазин канцелярских принадлежностей.

— А вы или сэр Гордон писали потом на новой ленте?

— Я — нет… А сэр Гордон, вероятно, тоже нет, хотя за это ручаться я не могу… Он привез готовую рукопись своего доклада и работал только над стилистической отделкой фраз и, возможно, дополнением информации. Вписывал это обычной ручкой. А у меня была рукопись его книги, и я работал над корректурой, проверяя данные и тому подобное. Никто из нас не писал…

— Понимаю. А как вы попали в кабинет до приезда сэра Гордона? Насколько я помню, горничная говорила нам, что кабинет во время его отсутствия обычно заперт на ключ.

— Да. Сэр Гордон дал мне ключ, когда я ехал сюда. Горничная должна была убрать перед его приездом, а кроме того, как я уже говорил, надо было приготовить все для работы.

— Так… — Джо кивнул. — Сколько вам лет?

Вопрос настолько застал Рютта врасплох, что он не сразу ответил.

— Простите, не понимаю вас.

— А ведь мой вопрос относится вроде бы к самым простым на свете. Я спросил, сколько вам лет.

— Двадцать восемь.

— Я так и предполагал. А сэру Гордону было, кажется, пятьдесят восемь?

— Да. Но… простите, я не понимаю…

— Вы не понимаете очень, очень многих вещей, мистер Рютт… — Джо покачал головой. — А ведь вы окончили университет с отличием. Казалось бы, что… Но это неважно… Благодарим вас пока…

Рютт встал, Джо поднялся следом.

— Ох, еще одна мелочь… — Джо хлопнул себя ладонью по лбу, как бы припомнив что-то. — Вы не могли бы пройти на минуту в кабинет покойного?

Жестом он показал молодому человеку на двери, соединяющие столовую с кабинетом сэра Гордона. Пройдя вперед, он отворил их. Рютт пошел за ним и задержался на пороге. Паркер закрыл блокнот, в котором с какого-то момента что-то записывал, встал и подошел к ним.

— Это те бабочки, которых профессор поймал вчера? — Джо показал на пробирки, вынутые из сумки.

Бросая испуганные взгляды в сторону письменного стола, за которым никто уже не сидел, Рютт медленно подошел. Наклонился над лабораторным столом.

— Кажется, да… — Он по очереди осмотрел все пробирки. — Да, это они… Здесь четыре Atropos… А сэр Гордон говорил мне, что именно столько он поймал этой ночью… Он сказал, что это исключительное счастье, и, наверно, был прав, потому что столько редко случается поймать в одном месте в течение ночи. Больше я ничего не могу сказать вам, потому что не ловил их с ними вчера… Мистер Сирил сможет лучше вам объяснить. Он был там…

— Так… — сказал Джо. — И еще последний маленький вопрос: не подходили ли вы к окну?

— Как это?

— Я хочу сказать, — Джо вздохнул, — не подходили ли вы к окну сегодня утром, когда нашли сэра Гордона? Вам могло показаться, что он потерял сознание, и вы, возможно, открыли окно, чтобы впустить немного свежего воздуха? Я имею в виду именно это.

— Нет, я не подходил к окну… Наверняка нет. Попросту мне это не пришло в голову. Может быть, потому, что мы никогда не открывали окна в присутствии сэра Гордона… У него было воспаление суставов и ревматические изменения, поэтому сквозняк был для него просто убийственен… Он так страдал во время приступов, что одевался гораздо теплее, чем того требовала температура воздуха, и заботился, чтобы нигде в доме его не прохватило. У него был комплекс на этой почве, если можно так выразиться…

— Так, еще раз спасибо. — Джо внимательно посмотрел на Рютта. — Вы поделились с нами ценной информацией. Я надеюсь, вы рассказали нам все, что знаете, в ответ на наши вопросы? Вы, вероятно, знаете, что сокрытие перед чиновниками, проводящими следствие, фактов, которые помогают раскрыть правду, является преступлением?

— Да… — прошептал Рютт. — Думаю, что действительно так должно быть. — Не выдержав настойчивого взгляда Алекса, он отвел глаза. — Я… я могу идти?

— Ну конечно, конечно…

Некоторое время Джо смотрел на двери, за которыми скрылся Рютт, потом медленно обернулся к Паркеру.

— Ну и что ты думаешь, Бен, об этом красивом молодом человеке?

— Думаю, что он красив, это правда… — Паркер подошел к двери в столовую и открыл ее. — Но я также думаю, что он не сказал нам всего, что знает. Он что-то скрывает, Джо, и если бы ты не отпустил его «дозревать» в одиночестве, я не дал бы ему так легко выкрутиться этими «Простите, не понимаю… Да… Нет…». Но он у нас под рукой, и я думаю, что после того, как мы поговорим с остальными членами семьи, стоит еще раз вернуться к нему.

— Я с тобой согласен… — Алекс тоже вошел в столовую и сел к столу. — Как ты считаешь, что теперь, Бен?

Но не успел Паркер ответить, как раздался стук в дверь и на пороге появился сержант Джонс, держа в руке запечатанный, длинный и узкий служебный конверт.

— Посылка из Ярда, шеф… Шофер говорит, ему велели передать вам, что с минуты на минуту вы можете ожидать сообщения об отпечатках пальцев на витрине и на той голове, вырезанной из фотографии.

— Хорошо… — Паркер кивнул, взял конверт и подошел к столу. Бесшумно закрыв за собой дверь, Джонс ретировался на свой пост.

— А это что такое? — Алекс с любопытством перегнулся через стол.

Заместитель начальника Криминального отдела распечатал конверт.

— Когда я только сюда приехал, я сразу передал в Управление фамилии всех, кто живет в этом доме, а также фамилию покойного. Я хотел знать, нет ли в наших архивах какого-нибудь интересного сообщения о ком-нибудь из них. Там собираются данные о тысячах людей, и всегда есть шанс, что это поможет в… — Он не договорил, пробежал глазами по листку бумаги, подколотому к другому, меньшему конверту, который он вынул из первого. Потом подал его Алексу. Джо прочел:

«Архив сообщает:

1. Сэр Гордон Бедфорд — никаких коллизий с законом и никаких контактов с каким-либо делом, находившимся под судом и следствием, никогда не имел.

2. Сильвия Бедфорд — также нет.

3. Юдита Бедфорд — также нет.

4. Агнес Уайт — также нет.

5. Роберт Рютт — также нет.

6. Сирил Бедфорд — прилагаем выписку из его дела».

Еще не успел Алекс дочитать до конца, как Паркер открыл меньший конверт. Вынул из него несколько густо исписанных на машинке страниц и положил их перед собой.

— Слушай… — сказал он через минуту. — Слушай внимательно, потому что это интересно…

— Но что это такое? — Алекс заглянул ему через плечо. — Может, им удастся объяснить нам в нескольких словах, что мистер Сирил убил своего брата, и тогда я смог бы уехать в свою уютную, тихую, теплую квартиру… и уснуть… Кофе не помог мне так, как мне бы хотелось…

— Послушай только… — Паркер отмахнулся от его последних слов. — Я прочту тебе это быстро.

Он начал читать вполголоса. Джо откинулся на спинку стула и устроился поудобнее. Но хотя он прикрыл глаза и могло показаться, что он дремлет, ни одно слово не ускользнуло от его внимания.

Глава девятая Мистер Сирил Бедфорд

«СИРИЛ БЕДФОРД — родился 27.10.1914 года в Лондоне, сын Эдварда и Дианы, урожденной Барнет, рост 1 метр 88 см, вес около 100 кг, глаза синие, волосы светлые, особых примет нет, капитан бронетанковых войск в резерве, награжден многочисленными медалями за храбрость в последней войне.

АРЕСТОВАН 10 февраля 1951 года по обвинению в подделке подписи и попытке получить по чеку сумму в фунтах 1000 (тысяча) со счета брата своего сэра Гордона Бедфорда в лондонском центральном отделении Беркли Банка. Чек не подвергался сомнению, но, в связи со значительностью суммы, банк для проверки связался с владельцем счета, который тотчас опроверг, что выставлял когда-нибудь такой чек на предъявителя. Сэр Гордон Бедфорд не знал тогда, что этот чек подделал его родной брат.

СИРИЛ БЕДФОРД был тотчас взят под арест. Во второй половине этого же дня была доставлена дополнительная жалоба от фирмы «Бэзег & Бэзег», занимающейся продажей фотоаппаратов и фотооборудования. Обвиняемый был комиссионером этой фирмы и распространял ее товары. Проверка, проведенная в тот день, выявила отсутствие товаров на сумму 980 (девятьсот восемьдесят) фунтов, без внесения денег на счет фирмы.

В тот же день вечером, во время предварительного допроса, обвиняемый признался в совершении преступления, как в первом, так и во втором случае.

Дело не было передано в суд, потому что на следующий день утром оба обвинения были отозваны. В связи с чем он был отпущен на свободу, в соответствии с законом.

ПРИМЕЧАНИЕ: из конфиденциальных источников известно, что сэр Гордон Бедфорд, узнав, что чек подделал его собственный брат, сразу отозвал свою жалобу. Что касается фирмы «Бэзег & Бэзег», то, по полученной информации, сэр Гордон Бедфорд воспользовался своими связями и тотчас возместил потери, понесенные фирмой в связи с недоплатой в кассу фирмы.»

Паркер прервал чтение и посмотрел на Алекса:

— Вероятно, не стоило большого труда разъяснить фирме «Бэзег & Бэзег», что она должна принять деньги и отозвать жалобу. Сомневаюсь, есть ли в Англии предприятие, которому хотелось бы восстановить против себя одного из самых главных в королевстве экспертов по импорту и экспорту… Но читаем дальше…

ИНФОРМАЦИЯ, КАСАЮЩАЯСЯ БИОГРАФИИ И ХАРАКТЕРА СИРИЛА БЕДФОРДА Человек необычайно отважный, несколько раз упоминавшийся в приказах по армии. С детства проявлял сомнительные наклонности. В пятнадцать лет сбежал из дома. Был пойман в одном из портов, откуда хотел переплыть океан «зайцем», и препровожден в родительский дом. Позднее окончил Кембридж, но уже там у него была репутация гуляки и искателя легких интрижек. Потом играл на бегах и в карты. После смерти отца растратил в течение нескольких лет причитающуюся ему половину наследства, которая составляла солидную сумму: около восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов. Его долю в наследуемом родительском доме в окрестностях Ричмонда откупил у него старший брат Гордон.

По окончании учебы и после того, как было промотано наследство, Сирил Бедфорд попал в компанию букмекеров и агентов нелегальных притонов баккара и рулетки в Сохо. В течение длительного времени находился под наблюдением С.Я, но не был замечен ни в каких крупных проступках, которые могли бы поставить его перед судом. За год до войны он познакомился с Юдитой Спенсер, которая была старше его на восемь лет, и женился на ней. Она обладала некоторой суммой денег в банке и имела землю в графстве Суррей. Как землю, так и деньги Сирил Бедфорд успел (по имеющейся у нас информации) проиграть до дня начала войны, так что, когда он был мобилизован, его жене не на что было бы жить, если бы не сэр Гордон Бедфорд, который поселил ее в семейной резиденции Бедфордов в Ричмонде и давал деньги на ее содержание. По окончании войны и после демобилизации Сирил Бедфорд к жене не, вернулся. Пробовал различные профессии. В какой-то момент его чуть не привлекли к ответственности за помощь в изготовлении и распространении порнографических открыток совместно с неким Давидом Шинглем (отмеченным несколько раз в наших реестрах). Но и на этот раз не удалось собрать окончательных доказательств его вины. Позднее Сирил Бедфорд пробовал зарабатывать деньги самыми различными способами, пока, наконец, не нашел место в фирме «Бэзег & Бэзег». Подробности, относящиеся к моменту его ухода с этой работы, мы изложили в начале выписки.

После освобождения из-под ареста Сирил Бедфорд вернулся к жене и поселился вместе с ней в родительской резиденции. Можно предположить, что сэр Гордон Бедфорд, будучи человеком безупречных правил и репутации, оказал на младшего брата определенное давление, скорее всего сохранив материалы, дающие возможность возобновить процесс о подделке чека. Из конфиденциальных источников нам известно, что он пригрозил брату тюрьмой, если тот будет вести образ жизни, навлекающий бесчестье на фамилию Бедфорд. Иначе трудно объяснить факт возвращения Сирила Бедфорда к жене и нелюдимый образ жизни, который он ведет с тех пор…

ОЦЕНКА ХАРАКТЕРА, вытекающая из имеющейся информации: очень сообразительный, необыкновенно способный, о чем говорилось еще в школе, а позднее в университете. Блестящий ум. Манеры и поведение абсолютного джентльмена. К сожалению, дурные влияния всегда брали верх над хорошими…»

Паркер всунул листки обратно в конверт.

— Вкратце это все. Тут есть еще отпечатки пальцев и технические детали, касающиеся биографии…

— Ваш архив заслуживает самого большого восхищения… — Джо выпрямился на стуле и зевнул. — Много бы дал за то, чтобы прочесть когда-нибудь, что думает Скотленд-Ярд обо мне. «В соответствии с имеющейся у нас информацией, Джо Алекс — человек самоуверенный, легкомысленный и странный…» А, Бен?

Паркер покачал головой.

— Ты никогда не нарушал закон. Если бы нарушил, сведения о тебе собирались бы либо систематически, либо пополнялись от случая к случаю в течение всей твоей жизни… Мистер Сирил Бедфорд, вероятно, понятия не имеет о том, как много мы о нем уже знаем…

— Может, и не имеет… Но нам это все равно ничуть не упрощает дела… Разве что главной целью твоего пребывания здесь является желание произвести на мистера Сирила Бедфорда впечатление тем обилием информации, которую ваши коллеги вписали в книгу его жизни… Попросим его прийти сейчас? Меня его жизнеописание убеждает. Тот сэр Гордон со своими бабочками, торгово-экономическим талантом, безупречной репутацией, воздержанием от алкоголя и табака как-то меньше мне нравится, чем его расточительный братишка. Но поговорим все-таки с этим сорокасемилетним сорванцом. Может, скажет нам что-нибудь интересное?

Паркер молча встал, подошел к двери и шепнул что-то невидимому Джонсу. Они ждали, не говоря ни слова, пока наконец не раздался стук и Джонс, всунув голову в щель, не сказал:

— Мистер Сирил Бедфорд.

А потом, впустив того, о ком объявил, закрыл двери. Паркер, как бы не замечая его, вытащил свой блокнот и стал листать страницы.

Алекс поднялся с места.

— Будьте любезны, садитесь и простите меня за то, что я предлагаю вам это в вашем собственном доме, — непринужденно сказал он и сел сам, приглядываясь к вошедшему. Даже если бы он не знал, что этот человек — брат Гордона Бедфорда, он легко догадался бы об этом с первого взгляда.

Сирил Бедфорд был человеком огромного роста, а плечи его были так же широки, как у его брата. Но хотя Джо никогда не видел знаменитого знатока ночных бабочек живым, он готов был поклясться, что его движения не имели и половины той легкости, с какой двигался человек, который сел напротив и вытащил трубку, маленький шомполочек для уплотнения в ней табака и спички. Алекс понял, почему Агнес Уайт назвала Сирила красивым мужчиной. Он действительно был очень хорош.

Какое-то время Джо молча смотрел на него, испытывая что-то вроде разочарования, и вдруг понял, что чувство это возникло потому, что он не нашел в этом лице никаких следов слабости, которую предполагал увидеть после того, как Паркер прочел ему жизнеописание этого человека. Физиономист, вероятно, имел бы много трудностей с заключением, почему Сирил Бедфорд не стал известным, всеми уважаемым гражданином, а вел нелепую жизнь в доме своего детства, под боком у нелюбимой жены, на щедротах брата, который, по-видимому, презирал его, если даже и питал к нему какое-нибудь родственное чувство.

— Мы позволили себе попросить вас прийти сюда в связи с трагическим происшествием, жертвой которого стал ваш брат, сэр Гордон Бедфорд… — тихо сказал Джо. — Если вы не слишком потрясены, мы были бы вам очень благодарны за желание помочь нам… — Он выдержал небольшую паузу, но сидящий напротив мужчина не шевельнулся. Джо продолжал: — Если я сказал, что нам требуется помощь, то хотел бы сразу прибавить, что обстоятельства смерти сэра Гордона ставят полицию перед очень трудной задачей…

Он заметил, что при последних словах слушающий его человек вздрогнул. Паркер перестал записывать и поднял голову.

— Может, вы будете любезны выразиться яснее? — сказал Сирил Бедфорд так спокойно, что на этот раз вздрогнул Алекс. — Я не могу представить себе сейчас, чем кто-нибудь может тут помочь. Смерть ведь дело необратимое.

— И убийство тоже. — Джо кивнул. — Но я ведь не просил вас помочь вашему трагически умершему брату, это выше человеческих возможностей. Речь идет попросту о том, чтобы вы помогли нам, старающимся служить правосудию на этом свете. Вашего брата убили.

Сидящий напротив человек на мгновение прикрыл глаза. Это было единственным проявлением чувств. Голос его был по-прежнему тверд и спокоен, когда он спросил:

— Вы в этом совершенно уверены?

— Пожалуй, да…

Снова наступило молчание. Сирил Бедфорд закурил трубку, прибил шомполом тлеющий табак и стал медленно выпускать клубы дыма.

— Не могли бы вы рассказать нам о последних минутах, которые вы провели с вашим братом? — Джо с удовольствием втянул запах табака. «Средний кэпстен…» — подумал он.

— Да, конечно… — Сирил кивнул головой и отложил трубку. — После ужина мы сразу пошли ловить бабочек. Ассистент брата, Роберт Рютт, был занят проверкой корректуры рукописи, которую утром надо было отдавать издателю, а поскольку ночь была теплой и именно теперь наступило время, когда количество полетов «мертвой головы» увеличилось, брат обязательно хотел провести несколько часов около экрана, служащего для них ловушкой. Мы пошли вместе. Я, как обычно, умерщвлял насекомых, а брат их ловил. Он умел это делать очень ловко. Речь идет о том, чтобы не повредить эти деликатные создания, которые отчаянно мечутся, пытаясь вырваться на свободу. Охота удалась нам на славу. Гордон поймал четыре «мертвые головы» и был в замечательном настроении, так как увеличение их числа в этом районе и именно в это время совпадало с его теоретическими выкладками. Мне трудно сказать, какими именно, потому что… — Он на секунду замолчал, и Алексу показалось, как что-то похожее на тень усмешки проскользнуло в уголках его губ. — Я очень не люблю ночных бабочек вообще, а «мертвые головы» в особенности. Во всяком случае, мы ловили их, пока не наступило два часа ночи. Рютт спустился сверху, потому что хотел что-то спросить у брата, и мы все вместе вернулись домой. Роберт и я пошли наверх, а Гордон остался внизу. Он должен был сегодня вылететь в Америку и шлифовал свой доклад. С нами двоими он сначала договорился на семь утра, но потом передвинул время на шесть, потому что еще оставалось немного работы, связанной с книжкой, потом он хотел поспать, а затем, перед отъездом, просмотреть с Рюттом корректуру доклада.

— Понимаю. Что вы делали, поднявшись наверх?

— Пошел в фотолабораторию, чтобы проверить сохнувшие там отпечатки увеличений. Я пробыл там уже больше десяти минут, когда пришел Гордон…

— Ах, значит, ваш брат, после того как вы расстались, был наверху?

— Да… — На лице Сирила отразилось легкое удивление. — Конечно, был. Он посмотрел снимки, минуту мы поговорили о том, что он хочет забрать с собой комплект фотографий Atropos в Америку, и он ушел…

— Он пошел к себе в спальню или вниз, в кабинет?

— Думаю, что, скорее, вниз. Он ведь не прерывал работу. Перед его уходом я сказал ему, что около трех я все кончу и хочу поспать. Поскольку мой будильник очень громкий, не такой, как у Рютта, я попросил его разбудить меня в половине шестого. Я хотел спокойно проспать два часа, зная, что день будет трудным, пока Гордон наконец вечером не уедет в аэропорт.

— Когда приблизительно ваш брат был у вас в лаборатории?

— Могу сказать вам это достаточно точно, — спокойно ответил Сирил. — Когда мы говорили о том, чтобы он меня разбудил, я посмотрел на часы, и вспоминаю, что было как раз двадцать пять минут третьего…

— Большое спасибо. А что было позднее?

— Я работал еще минут пятнадцать. Сложил все снимки, которые надо было отнести в шесть утра, сосчитал их и проверил, хорошо ли получились. Впрочем, часть снимков у меня была приготовлена уже давно. Потом я пошел в спальню, разделся, умылся и сразу заснул…

— Который это был час приблизительно?

— Когда я гасил свет, я снова посмотрел на часы, и, кажется, было без пяти три или пять минут четвертого… Не могу точно сказать. Я почти засыпал и не знал ведь, что когда-нибудь это будет иметь значение… Разбудил меня только Рютт… Конечно, сам я не проснулся, а Гордон тоже не пришел меня будить, потому что, как оказалось, его уже не было в живых.

Он рассказал все это спокойным голосом, с модуляциями, не стараясь произвести впечатление человека, подавленного внезапной, страшной утратой. Смерть самого близкого родственника не произвела на него, видимо, большого впечатления.

Алекс перевел дыхание и сказал быстро, как бы не задумываясь над тем, что говорит:

— Прошу простить меня, но вы не похожи на человека, слишком взволнованного смертью своего брата.

Сирил Бедфорд вынул изо рта трубку, которую только что раскурил, и какое-то время молча смотрел на Алекса. Потом сказал:

— Бывали моменты, когда я ненавидел его больше, чем кого-либо на свете. Думаю, что мы никогда не любили друг друга, даже тогда, когда я был еще ребенком, а он — уже подростком.

— Благодарю вас за искренность. Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что мы более или менее знаем причины, по которым вы живете в этом доме и далеко от него не удаляетесь. В архиве Скотленд-Ярда имеется достаточно подробное описание того дела. Признайтесь, ведь именно вы тот человек, который многое выиграл бы от смерти сэра Гордона?

— А, значит, вы знаете грехи моей молодости… — усмехнулся Сирил. — Да, конечно, смерть Гордона не самое грустное событие в моей жизни. Но я должен буду разочаровать вас, если вы спросите меня, не я ли убил брата моего. Нет, я не убивал его.

— А кто, по-вашему, мог его убить?

Сирил Бедфорд быстро поднял голову и какое-то время испытующе всматривался в обоих сидящих против него мужчин; взяв угасшую трубку, он долгое время ее раскуривал скорее всего обдумывая ответ.

— Не знаю… — сказал он наконец непринужденно, возможно даже слишком непринужденно. — Но если бы и знал, то не сказал вам.

— Почему?

— Потому что мой покойный брат, несмотря на свою общеизвестную приверженность закону, честность и постоянство характера, был по моим скромным представлениям, существом, лишенным человеческих черт. Он был кошмарным, не терпящим возражений ипохондриком, дураком, отравляющим жизнь всем, кто его окружал. Кто бы его ни убил, если это, конечно, не самоубийство, — а я сомневаюсь в том, что это самоубийство, потому что это был бы первый человеческий порыв, который я у него увидел — оказал мне огромную услугу. Не допускаете же вы, что полагается доносить на своих благодетелей? — Он замолчал и вдруг стал серьезным. — Господа, а вы не думаете, что самоубийство Гордона все-таки возможно?

— А какой, по-вашему, может быть повод для этого самоубийства?

Сирил Бедфорд замолчал снова.

— Не знаю… — тихо сказал он наконец. — Не вижу повода, из-за которого он мог бы лишить себя жизни. Если говорить серьезно, то я все-таки знаю людей, а с ним я разговаривал как-никак совсем незадолго до смерти. Он совершенно не производил впечатления человека, который хочет покончить счеты с жизнью… Нет, это невозможно…

— Но при этом вы не видите никого, кто мог бы и хотел его убить?

— Нет. А собственно говоря, если быть честным, то вижу. Каждый из нас имел для этого свой повод. Но, в конце концов, люди не убивают себя по глупости… Нет, не знаю… Единственный человек, который действительно хотел его смерти и у кого был мотив для убийства, — это, пожалуй, я.

— Без сомнения, у вас были и повод, и возможность, — спокойно согласился Алекс. — Но я не совсем уверен, что только у вас. Со своей стороны, мы можем предположить, что если ваш брат не хотел лишать себя жизни, то по крайней мере два человека хотели его убить. Но, впрочем, может, я и ошибаюсь… Может, все было иначе. Признаюсь вам, что есть у меня некая теория, которая пока что опирается на абстрактные рассуждения. Мы даже бегло не допросили еще всех в этом доме. Это вы разводите здесь такие красивые георгины?

Вопрос захватил Бедфорда врасплох, но он тотчас овладел собой.

— Да, а нравятся они вам?

— Очень. Они удивили меня тем, что цветут в такую раннюю пору. Как это вы достигаете того, что они расцветают сейчас?

— Ох, немного изобретательности и много времени, которое некуда девать… Вот и все. С растениями можно проделывать чудеса, если есть время и желание…

— Кажется, георгины происходят из Мексики, правда?

— Все сорта георгинов происходят из Мексики.

— Именно. Кажется, только они и еще один какой-то сорт красной розы обладают очень специфичным натуральным красителем, который когда-то употреблялся для окраски шерсти и шелка. Как же он называется? Вы не помните?

— Признаюсь, что меня больше интересует их цвет и форма, чем химические свойства.

— Да, конечно… — Джо кивнул. Краем глаза заметил удивленный взгляд Паркера. — Благодарю вас. — Он встал. Сирил Бедфорд поднялся тоже. — Прошу вас, будьте добры вернуться к себе в комнату. В связи с тем, что идет следствие, мы вынуждены еще какое-то время настаивать на том, чтобы все оставались на втором этаже до момента, пока мы не отменим это распоряжение. Мне очень жаль, но полицейские в холле и в саду имеют приказ не выпускать никого без нашего разрешения, а поскольку дом тщательно охраняется, я напоминаю об этом только для того, чтобы не подвергать никого из вас ненужным осложнениям.

Бедфорд молча и вежливо кивнул ему головой. Молча подошел к двери, открыл ее и тихо закрыл за собой.

Как только он ушел, Паркер встрепенулся:

— Что это за абсурд? Ты обращаешься со всеми этими людьми так, будто рассчитываешь на то, что убийца придет сам, во всем признается и будет еще нам благодарен за то, что мы отправим его на виселицу! И что это за бредни с георгинами?

— Ответ на первый вопрос звучит так, — Джо поднял вверх палец: — Да, верю, что убийца сам в скором времени как-нибудь найдется. Следов уже столько, что не хватает только последнего звена всей цепи… Ответ на второй вопрос, — он поднял вверх второй палец: — Я вспомнил наконец, как называется тот краситель. Он содержится только в красных розах и красных георгинах.

— Как?

— Цианиновый. — Джо покачал головой. — И подумать только, что при моем абсолютном невежестве в химии именно это я знал!

Глава десятая Отпечатки пальцев на витрине и на фотографии принадлежат…

— У нас остались только обе дамы Бедфорд, если не ошибаюсь… С которой начнем?

Но судьба выручила Паркера и послала ответ на этот вопрос.

— Звонят из Центрального управления, шеф, — сказал сержант Джонс, неизвестно в который раз за это утро просовывая голову в дверную щель.

Паркер встал и быстро вышел из столовой. Алекс, подперев голову руками, какое-то время сидел неподвижно. Насмешливая, несколько безразличная улыбка исчезла с его лица, оно было теперь сосредоточенным и серьезным…

— Так… — сказал он вполголоса. — Скорее всего, это будет так… Или так… Ту головку из рамки могла бы вырезать горничная, но она не сделала этого, потому что… ну, так… Юдита Бедфорд, конечно. Интересно, как она выглядит? Из того, что говорила Агнес, вырисовывается образ несчастной женщины со множеством комплексов. Любит она его, что ли?.. Ну, так… И сколько же здесь любви, под этой пуританской, скромной крышей!.. Да, Юдита Бедфорд.

Дверь открылась, вошел Паркер, с грохотом захлопнул ее и быстро подошел к столу. Он положил руку на плечо своего друга, который, посмотрев на него, откинулся назад и оперся о подлокотники кресла.

— Ты знаешь, чьи отпечатки нашли на раме витрины и даже на вырезанной ножничками головке? Ну, скажи ты, соня, ты всегда твердишь, что весь научный полицейский аппарат служит только для того, чтобы задуривать мозги тем, кто ведет следствие, и мешает обнаружить убийцу! Я дам тебе настоящий, английский, звенящий шиллинг, если ты мне скажешь! Но не скажешь, потому что ты ведь не можешь этого знать!

— Ох… — Алекс вздохнул. — Фома ты неверующий. Никогда я не сумею понять, откуда у такого, все-таки приличного и сообразительного в личной жизни человека, которого я знаю уже столько, лет сложилось такое презрение к мозгу и его сложной работе. Как только ты выступаешь в роли полицейского, ты начинаешь вести себякак читатель детективных романов. «Отпечаток пальца препроводил убийцу на виселицу! Благодаря помощи знаменитой лаборатории и современным научным методам оказалось возможным в короткое время схватить опасного преступника…» Это известные заголовки статей в бульварной прессе. Но чтобы ты, мой приятель… ты, сам Бенджамен Паркер, заместитель начальника Криминального следственного отдела Королевской муниципальной полиции, которую также называют Скотленд-Ярдом, допускал, что я не знаю, кто оставил эти отпечатки?.. Бен, дорогой мой, тебе я могу доверительно это сказать…

— Ну, скажи. — Паркер недоверчиво посмотрел на него. — Конечно, может тебе и удастся отгадать. У тебя один шанс из пяти, потому что столько подозреваемых в этом доме.

— Нет, дорогой. Я знаю, что эти отпечатки оставила Юдита Бедфорд.

Паркер открыл рот, потом закрыл его, а потом открыл снова. Вынул из кармана серебряную монету и подал ее Алексу.

— Так, — сказал он тихо. — Значит, ты знал, кто убил Бедфорда, и ничего мне не сказал?

— Не понимаю. — Джо поднял брови. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, надеюсь, что эта особа не сумеет отпереться, когда мы преподнесем ей такие доводы, как этот!

— Посмотрим… Судя по тому, что мы застали в кабинете, убийца Гордона Бедфорда не такой уж полный идиот. Но, впрочем, я могу и ошибаться.

— Конечно ты ошибаешься! — сказал Паркер и энергично шагнул к дверям, но вдруг остановился и обернулся. — Что ты хочешь этим сказать, Джо? — спросил он подозрительно.

— Да ничего! Возьми свою миссис Юдиту и выпытывай у нее… — Джо пожал плечами. — Мне безумно интересно, как она выглядит, а кроме того, мне кажется, что дело подходит к концу…

— Да… — Паркер покачал головой. — Сейчас я ее сюда вызову!

Он вышел и с минуту вполголоса разговаривал с Джонсом. Потом вернулся и уже медленнее подошел к столу. Оперся рукой о его поверхность и стоял молча, всматриваясь в закрытую дверь. Джо, знавший его очень хорошо, усмехнулся. Он понял, почему Паркер стоит. Юдита Бедфорд была женщиной, и он не мог сидеть, когда она войдет, но она была также убийцей, и он не хотел вставать ей навстречу, как будто она обыкновенная женщина, которой надлежало бы оказать полагающееся ее полу уважение. Поэтому он ждал ее стоя.

Дверь открылась.

Хотя, поднимаясь с кресла при виде входящей, Джо не выдал своего удивления, это потребовало от него больших усилий. Существо, которому он подставил стул и жестом предложил сесть, могло соответствовать самым различным представлениям о женщине, но никогда бы он не смог предположить, что это — жена Сирила Бедфорда. Очень маленькая и сутулая, она выглядела как горбунья без горба. Но самой удивительной была голова: совершенно седые волосы и сетка тончайших морщин на лице. Ее муж, не будучи уже ни юношей, ни даже молодым человеком, спокойно мог бы представлять ее как свою мать. Но несмотря на это, двигалась она энергично и легко, и именно по ее движениям Алекс решил, что ей около пятидесяти с небольшим. Двадцать с лишним лет тому назад повстречала она на своем пути молодого красивого исполина. Влюбилась ли она в него с первого взгляда? Несомненно. О чем она думала, когда он проиграл в карты все, что она принесла ему в приданое? И о чем она думала, когда он ушел на фронт, оставив ее без гроша и совершенно не беспокоясь о ее судьбе? А когда кончилась война и он не вернулся к ней?.. Может, она возненавидела его? А может, любила его всегда, понимая, что любовь эта может быть только односторонней, как любовь матери к злому ребенку?.. Во всяком случае, она приняла его обратно, когда он вернулся, шантажируемый своим, таким честным братом… Страдала она из-за этого? Наверное…

Паркер открыл рот. Джо громко кашлянул и быстро спросил:

— Не могли бы вы хоть немного прояснить нам это дело? Если говорить честно, то мы в очень затруднительном положении. По некоторым источникам мы можем предположить, что в совместной жизни сэра Гордона и миссис Сильвии не все складывалось так, как хотелось бы предполагать… Можно было даже подумать, что только то; что сэр Гордон многого не знал, и спасло этот союз от немедленного разрыва, если так позволено будет выразиться… Как ваш муж, так и секретарь покойного утверждают, что еще за два или три часа до смерти сэр Гордон не проявлял никакого желания покончить жизнь самоубийством. Он был совершенно нормальным и вместе с ними готовил свои труды к сегодняшнему дню… А тем временем мы нашли его мертвым после того, как он выпил чашку кофе с цианистым калием. Перед ним лежало письмо, где он прощается с женой в самых нежных выражениях, а как повод для самоубийства называет собственную нечестность в торговых делах, если это можно так назвать…

— Этим всем вы хотите сказать, что Гордон считал себя злодеем, а свою жену ангелом? — спросила Юдита Бедфорд спокойным, но слегка дрожащим от сдерживаемых эмоций голосом. Видно было, что она стремится подавить в себе нарастающую вспышку гнева.

— Так бы все более или менее выглядело…

— Это ложь, — коротко сказала она.

— Почему вы так думаете?

— Потому что каждый ребенок, проведший с ними хотя бы полдня, понял бы, что Гордон был чистым, как кристалл, а она… У Сильвии был роман с другим человеком!

— Вы отдаете себе отчет в тяжести обвинений, которые вы выдвигаете против другой женщины, когда идет следствие о возможном убийстве ее мужа, который был старше ее на тридцать лет?

— Я не солгала еще ни разу в жизни… — Юдита Бедфорд посмотрела на него маленькими разгневанными глазками. На ее бледном, морщинистом лице выступил кирпичный румянец. — Я знаю, что говорю, и не привыкла к тому, чтобы такие молодые люди, как вы, давали мне указания, как я должна себя вести.

— Это прекрасно, что вы еще ни разу не сказали неправды… — Джо с уважением склонил голову, обходя вторую половину ее ответа. — Но, повторяю, мы проводим здесь следствие, результат которого может оказаться катастрофическим для предполагаемого убийцы сэра Гордона. Утверждение, что его молодая жена была близка с другим человеком и, может быть, любила его, выставляет ее в очень неблагоприятном свете, и тот, кто это утверждает, должен доказать, что это заявление не голословно. Откуда вы знаете, что так было?

— Потому что моя комната соседняя с комнатой того молодого человека, и я достаточно слышала, чтобы быть в этом уверенной.

— Через стену?..

— Существует дымоход, который является общим для каминов в обеих комнатах… — проговорила Юдита Бедфорд несколько тише. И снова покраснела, на этот раз не столько от гнева, сколько от замешательства.

— И что вы услышали?

— Очень много. Достаточно много для того, чтобы понять, что Сильвия без памяти влюблена в этого молодого человека. Всего лишь за несколько минут до двух часов ночи, сегодня, я слышала собственными ушами, как она сказала, что не любит Гордона, что ненавидит его и что убила бы его собственными руками, лишь бы не ехать с ним в Америку…

— Этот молодой человек — мистер Рютт?

— Но ведь других молодых людей здесь нет.

— И что он отвечал?

— Трусил… — Она пожала плечами. — Это слабенький и глупенький мальчишка, — прибавила она с той пренебрежительной меткостью, которая бывает самым страшным оружием стареющих и несчастливых женщин. — Эта Сильвия одержима, только она…

— Когда вы впервые услышали их разговоры, исключающие всякие сомнения?

— Перед их отъездом на прошлой неделе… Я была тогда в саду и срезала цветы для квартиры Гордона в Сити. Очевидно, они видели меня в саду, а когда я поднялась наверх, они считали, что я все еще там… Они говорили еще только о любви… Но Сильвия говорила так, что я сразу поняла, что это не… — Тут она замолчала, и румянец ее стал ярче. — Не платоническая любовь… и что она изменяет Гордону!

— И что вы тогда сделали?

— Ничего.

— Почему? Вас это не интересовало?

— Что я должна была сделать? Я боялась пойти к Гордону, хотя знала, что обязана это сделать. Я уже давно ненавижу ее, эту… без роду и племени… Я всегда чувствовала, что это плохо кончится… Но Гордон не поверил бы мне. А если бы они отреклись от своих слов, тогда… тогда… мне пришлось бы за все расплачиваться… вернее, нам. А Сирил наверняка рассердился бы… И очень сильно.

— Значит, вы не сказали об этом даже мужу?

— Сказала, — почти прошептала Юдита. — Но только после того, как они уехали… Я сказала ему об этом в среду…

— И как реагировал ваш муж?

— Сначала… — Она снова замолчала, а потом докончила с усилием: — Сначала он рассмеялся! Да, представьте себе… Я сама бы в это не поверила, но он рассмеялся…

Алекс молча опустил голову, стараясь скрыть улыбку.

— Рассмеялся… — продолжала миссис Юдита. — И сказал, что Гордон паскудный старый дурак, и что если бы он был на месте Сильвии, то уж давно наставил бы ему такие рога, что все эти ночные бабочки садились бы на него, как на дуб… Это первое, что он сказал… Но потом он сразу стал серьезным и категорически запретил мне говорить об этом. Он сказал, что Гордон так ее любит, а она имеет на него такое влияние, что это кончилось бы для нас фатально, а она бы ничуть не пострадала. И стала бы нам смертельным врагом. Я признала его правоту, а впрочем, раз Сирил так думал, я считала, что не имею права протестовать… Ну, а потом произошли такие вещи, что я совершенно потерялась, потому что… — Она замолчала. Потом тихо прибавила: — Но это уже не относится к этому делу. Это личные проблемы мои и моего мужа…

— Прошу вас… — Алекс наклонился к ней и заговорил тише, но так же отчетливо и выразительно: — Несколько минут тому назад вы сказали, что еще ни разу в жизни не солгали… Прошу вас, скажите нам сейчас все, всю правду. Прошу вас помнить, что полиция является другом каждого порядочного человека, и мы сделаем все, что можем, чтобы не затронуть ваши чувства. Никогда не выйдет на свет Божий ни одно ваше слово, если оно не связано с доказательством вины убийцы…

Она подняла голову и долго молча смотрела ему в глаза.

— Верю вам, молодой человек, — сказала она тихо. — Выглядите вы прилично, и этот господин тоже, — она указала на Паркера. — Я совсем иначе представляла себе полицейских. Вы без мундиров? — В ее голосе зазвучало вдруг почти детское любопытство…

— Расскажите нам все подробно, — мягко сказал Алекс. — Мы вас очень об этом просим.

— Позднее… позднее я поняла, что и так должна пойти к Гордону. Но не по этому делу… Я хотела… хотела, чтобы он уволил нашу горничную, Агнес Уайт…

— Почему?

— Потому что… потому что… Видите ли, Сирил, то есть мой муж, человек очень чувствительный… Да, очень… — Она снова умолкла, подбирая слова. — А она, вы ее, очевидно, видели… Это обыкновенная девушка, но у нее есть некоторые черты, как бы это сказать… ну, она, конечно, и молода, и хороша, на свой деревенский лад, и… словом, я уже не могла этого вынести!

Последние слова она произнесла высоким, срывающимся голосом, а потом спрятала лицо в ладонях.

— Теперь вы уже знаете все… — тихо сказала она. — Это она… Агнес. Мне казалось, что ее поведение по отношению к моему мужу, может… слишком свободное… или это можно назвать иначе… Но здесь такое безлюдье, кроме нее есть только старая кухарка… Я хотела рассказать все Гордону и попросить его, но сначала он должен был бы поклясться мне, что не выдаст меня Сирилу… Если бы Сирил узнал, что я была у Гордона по этому делу, не знаю, что бы он сделал… Поэтому в субботу я подстерегала такую минуту, когда Гордон будет один. Но никак не могла застать его одного. Вдобавок те, за стеной, все время говорили такие вещи, что я все больше думала о том, как коварны люди, и о том, что ведь горничная и Сирил… Это не значит, что я в это поверила, но ведь мужчины так наивны… А девушки хитры… Поэтому ночью я все ждала, когда они перестанут ловить бабочек… Тогда-то я и услышала, как Сильвия уговаривает этого мальчишку бежать с ней, и подумала, что такая девица, как Агнес, вроде бы простая, но со своей примитивной привлекательностью, в то время как я уже не самая молоденькая, может так же подговорить Сирила… Не верю, конечно, что он мог в самом деле так поступить, но ведь человек боится, даже когда и не верит. Поэтому, когда я убедилась, что Сирил вышел из лаборатории и пошел спать… Это значит — когда я заглянула к нему в комнату и увидела, что он спит… я тихо вышла в коридор и спустилась по лестнице вниз…

— Который это был час?

— Почти половина пятого… Уже был день, и солнце в саду светило. Но в доме было совсем тихо. Люди всегда крепче всего спят перед рассветом. А Сирил так поздно лег, что должен был сразу уснуть… Поэтому я спустилась, так как знала, что Гордон работает один и я смогу с ним поговорить… Я знала его и была уверена, что он не потерпел бы в доме горничной, ведущей себя нескромно. И конечно, я не собиралась говорить ему про Сильвию, потому что тогда все бы пропало. Гордон мог впасть в бешенство и выгнать всех, а эта девица Уайт могла бы в этой ситуации забрать Сирила… Поэтому я хотела только добиться от Гордона, чтобы он уволил ее перед своим отъездом, не объясняя причин, тогда Сирил не узнал бы, что это я сказала об этом Гордону… Я вошла в кабинет и увидела его… Мертвого. То есть я подошла к нему и только тогда увидела, что он мертвый. Я положила руку ему на лоб, и он был совершенно холодным… Тогда…

— Тогда вы взяли со стола ножнички, вырезали голову Сильвии Бедфорд из фотографии и прикололи ее в витрину между бабочками. Для чего?

— Потому что думала, что… я не думала, что его убили. Я решила, что он, очевидно, умер от сердечного приступа, раз нет следов крови… И подумала еще, что, может быть, так случилось потому, что Сирил сказал ему про Сильвию и Роберта… Или, может быть, он сам каким-то образом узнал об этом? А потом вспомнила, что она говорила этой ночью, и подумала, что, может, это они его отравили… А кроме того, я не могла признаться, что была внизу, потому что никогда не смогла бы объяснить Сирилу, зачем туда ходила. Поэтому я не хотела оставаться в кабинете, но хотела, чтобы полиция знала, что Сильвия — причина его смерти. Я увидела ту рамку, быстро вырезала голову и приколола в витрину на место какой-то отвратительной бабочки. А потом убежала…

— И не предупредили хозяйку дома?

— Зачем? Ведь Гордон и так уже был мертв. А Сирил никогда бы мне не простил, если бы узнал, зачем я приходила. Впрочем, я испугалась. Я была там совершенно одна. Я побежала к себе, спряталась под одеяло и стала ждать. Я знала, что к семи они должны пойти туда. Но Роберт, видимо, спустился раньше, потому что в шесть поднял тревогу на весь дом…

— А вы не подумали, что полиция может спросить вас, что вы делали в комнате сэра Гордона и для чего вы вырезали эту фотографию?

— Нет. Откуда вы могли бы об этом узнать? Ведь если бы я сама не сказала вам, вы бы не знали…

Джо быстро взглянул на Паркера, который сидел, опершись на локти, и с немым удивлением смотрел на старую женщину.

— Вы читали когда-нибудь детективы? — спросил Джо.

— Нет. Я считаю, что такие книжки годятся лишь для прислуги. Я люблю только поэзию.

Паркер тихо кашлянул, и Джо почувствовал, что краснеет.

— И вы никогда не слышали об отпечатках пальцев? — спросил он с некоторым недоверием.

— Простите? — сказала миссис Юдита Бедфорд. — Не понимаю, что вы имеете в виду.

— А не подходили ли вы к окну в кабинете?

— Когда?

— Тогда, когда вы застали сэра Гордона мертвым.

— Нет. Зачем бы я подходила? Он же был мертв. Свежий воздух был ему уже не нужен. Впрочем, я сперва подумала только об этой фотографии, а потом уже хотела только убежать и спрятаться в своей постели…

— А есть у вас запасные ключи от всех помещений в доме? Кто-то мне говорил, что сэр Гордон, уезжая, запирает свой кабинет, но у вас есть запасные ключи. Это правда?

— Да, есть. У меня большая связка ключей, но я уже много лет не проверяла ее, потому что у нас ключи не теряются. Она или заперта в каком-то ящике моего письменного стола, или, может, висит на гвозде у меня в комнате…

— Та-а-а-к… — Джо задумался. — К сожалению, мы должны теперь попросить миссис Сильвию Бедфорд, мистера Рютта и вашего мужа на очной ставке подтвердить ваши слова… — Он вытащил пачку «Голд Флейк», вынул сигарету и спички, а потом, вспомнив, поднялся со стула и подал сигареты Юдите. — Извините меня, вы, может быть, курите?

— Никогда в жизни еще даже не пробовала… — усмехнулась Юдита. — Возможно, что сегодня был бы подходящий день для того, чтобы начать, но боюсь, что я уже немного старовата для новых дурных привычек…

Джо согласно кивнул:

— Зато молодые женщины курят теперь почти все. Невестка ваша, наверно, тоже курит…

— Нет. — Юдита покачала головой. — Это единственное, что я могу сказать о ней хорошего. Не курила и не курит. Гордон очень этого не любил, и она, кажется, никогда не употребляла табак. И та девушка, на кухне, тоже не курит, так что, видите, курят не все женщины… Но вы ведь говорили не серьезно, что хотите всех их собрать на очную ставку со мной… Ведь я… Они не должны знать, что я слушала, когда они разговаривали… Сирил тоже не должен знать, что я сказала вам, что он запретил мне говорить с Гордоном о них…

— Теперь, когда сэр Гордон умер, и если у них роман, все откроется, — пробормотал Алекс. — Но даю вам слово, что постараюсь, чтобы вы не пострадали за свои поступки и правдолюбие. Ваших личных дел мы касаться не будем.

Глава одиннадцатая Ночная бабочка «мертвая голова»

— Что ты собираешься сейчас делать? — спросил Паркер, когда за Юдитой Бедфорд закрылись двери. Он подошел к столу и с легкой неприязнью посмотрел на Алекса. — Никогда в жизни я еще не видел такого следствия. Все время ясно, что каждый из них что-то скрывает. Если только немного надавить, так этот Рютт, например, рассказал бы нам многое, может и раскололся бы, он ведь не похож на сильного человека. Тем временем ты… — Паркер сделал паузу и с сомнением покачал головой, а потом с внезапной надеждой докончил: — Ты предполагаешь, что допрос миссис Сильвии Бедфорд будет решающим, и оставляешь для нее все те сюрпризы, от которых были избавлены другие?

— Миссис Сильвия Бедфорд? — Джо поднял брови. — А для чего мы должны допрашивать миссис Сильвию Бедфорд?

— Как это для чего?.. — Должно быть, заместитель шефа Криминального отдела хотел сказать слишком много слов сразу, так как вдруг замолчал, приоткрыв рот. Потом взял себя в руки. — Ты хочешь сказать, что не собираешься допрашивать всех людей, которые в момент убийства находились в доме?

Джо кивнул.

— В твоих устах это звучит так драматично, что я даже на секунду задумался, не совершаю ли я сам какого-нибудь преступления, не желая допрашивать миссис Сильвию Бедфорд. Но мне казалось, что мы здесь не для того, чтобы допрашивать всю округу, а для того, чтобы установить, что здесь произошло, то есть — кто убил Гордона Бедфорда. Но может быть, я ошибаюсь? — Он едва заметно усмехнулся. — Именно это больше всего развлекает меня в каждом действии представителей закона: неизбежная необходимость делать вещи, которые вовсе не необходимы. Если бы я использовал такие методы в моих скромных детективных романах, в каждом было бы по меньшей мере по пятьсот страниц, и люди засыпали бы на половине или заглядывали на последнюю страницу, чтобы наконец узнать, кто же совершил это скучнейшее из убийств. Но у нас только одно обязательство, — чем толще том актов, тем лучше работала следственная группа. Можешь ты мне сказать, для чего мы должны разговаривать с миссис Сильвией Бедфорд и задавать ей сотни нескромных вопросов, касающихся ее сугубо личных дел, в которых ни ты, ни я не принимаем участия?

— Ты что, с ума сошел? — В голосе Паркера прозвучало неподдельное беспокойство. — Может быть, ты хочешь мне сказать, что на основании того, что мы до сих пор услышали и увидели, ты уже знаешь, кто убил Гордона Бедфорда, и можешь точно доказать это?

— Да, конечно… — Алекс развел руками. — Я был уверен, что и тебе все уже ясно.

— Ты так думал, да? — Возмущение Паркера было безграничным. — Если ты так думал, то очень ошибался. Очень! Но если для тебя все уж так просто, то, будь любезен, объясни и мне, кто убил Гордона Бедфорда и на чем основывается твоя уверенность, что убил его именно Икс, а не кто-нибудь другой. В моем представлении, правда, некоторые факты стали явными, но они, скорее, затемняют, а не проясняют все дело. Кроме того, я, наверно, не должен тебе напоминать, что наша обязанность — не искать эффектные гипотезы, а установить факты таким образом, чтобы абсолютно подтвердить вину одного из подозреваемых. А для этого необходимо с такой же абсолютной тщательностью исключить всех остальных. Иначе каждый, даже средних способностей адвокат сделает из обвинительного акта повидло, а из меня — посмешище.

— Неужели ты, мой достойный друг, предполагаешь, что я мог бы пережить минуты, когда ты, из-за меня, стал бы мишенью для насмешек всех английских газет?.. — Джо снова усмехнулся, как будто мысль о кричащих заголовках бульварной прессы, называющей Бенджамена Паркера неудачником, показалась ему смешной. — Мне только кажется, что мы закончили следствие, и я знаю, кто убил Бедфорда. Я даже взял бы на себя смелость, в пределах моих скромных возможностей, исключить из числа подозреваемых всех невиновных. Потому-то я и сказал, что мы можем приступить к подведению итогов. Кроме того, ты слишком рано разбудил меня, и я был бы счастлив снова вернуться в постель. Представь себе, что я могу спать в любое время суток, если мне не хватает часа или двух сна. К сожалению, Скотленд-Ярд был сегодня того мнения, что мой сон…

— Ох, умоляю, перестань паясничать! В конце концов, речь идет об убийстве и об убийце. Я… я совершенно не могу прервать следствие, если… если не буду уверен, что оно действительно закончено, — договорил он беспомощно, отдавая себе отчет в том, что как официальное лицо, руководящее этим следствием, он говорить так не может.

Но он знал Алекса и чувствовал, что под его усмешкой кроется уверенность. В течение их долгой совместной работы Бенджамен Паркер только один раз пережил минуты сомнений. Произошло это в старом доме над скалистым обрывом, когда все указывало на самоубийство, а Джо упорно просил не прерывать бессмысленного, с точки зрения Паркера, следствия. Убитый был известным демонологом, и в этом деле слишком много говорилось о дьяволах. В конце все же выяснилось, что убийство, которого никто, казалось, совершить не мог, все же произошло. И заместитель шефа Криминального отдела поверил тогда, что если и был там действительно какой-нибудь дьявол, то существовал он лишь в мозгу его приятеля и помогал как Фаусту, советом.^[4] Теперь же ситуация была обратной. Он, Паркер, считал, что следствие только начинается, а Джо сидел перед ним такой спокойный, уверенный в себе, и улыбался.

— Так что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил Паркер почти в отчаянии.

— Я думаю, что стоило бы действительно собрать всех этих людей и закончить дело.

— Но ты абсолютно уверен в том, кто убийца, и сможешь это доказать?

— Да.

Паркер колебался.

— Хорошо… — наконец сказал он. — Говори, Джо. Если я признаюсь, что умираю от любопытства, то это будет очень близко к истине.

И Джо сказал ему.

Через двадцать минут они все были перед ним: три женщины и двое мужчин. У них были усталые глаза, и все они, каждый на свой лад, в большей или меньшей степени, были взволнованы.

Алекс, стоявший в дверях в ожидании, пока все войдут и рассядутся, повернулся было в сторону стола, но передумал, подошел к дверям кабинета и широко распахнул их. Потом, опершись на косяк, посмотрел на Паркера, который сидел на председательском месте, на пачку бумаг, лежавшую перед ним, на всех обитателей дома, расположившихся по правую руку от него, и сказал:

— Поскольку мы достаточно хорошо знаем все, что одни из вас могли бы рассказать о других, я опускаю эту информацию, тем более что, как мы убедились во время следствия, она имеет характер скорее интимный, и никому не было бы приятно обсуждать это публично. Я постараюсь избежать этого… — Он замолчал на секунду, глядя на легкий румянец и едва заметный благодарный кивок головки Агнес Уайт.

Паркер, который это заметил, готов был присягнуть, что Джо очень хотелось ответить ей улыбкой и что он сдержал себя с большим трудом. Но непринужденный тон Алекса стал более деловым, и Паркер тут же забыл о своих наблюдениях.

— Я хотел бы рассказать вам, что мы заметили во время следствия и к каким неизбежным выводам пришли благодаря сравнительно простому рассуждению. Так вот, полиция не могла без расследования, сразу, принять гипотезу о самоубийстве, которую подсказывало первое впечатление. Хоть вы не все об этом знаете, но на письменном столе покойного было найдено не одно прощальное письмо, а два… — Джо сделал паузу и пробежал глазами по лицам присутствующих, но никто не шевельнулся. Алекс кивнул, как бы поддакивая собственным мыслям, а потом быстро продолжил: — Да, два письма. Письмо, которое мы могли бы назвать ПИСЬМОМ № 1, лежавшее на письменном столе сверху и имевшее оттиснутые на нем следы пальцев сэра Гордона, сообщало, что хозяин этого дома хочет расстаться с жизнью, так как сошел с честного пути и занимался, насколько мы поняли, тем, что брал большие взятки. В этом письме сэр Гордон прощается с любимой женой и говорит ей самые теплые слова. С другой стороны, по ходу следствия выяснилось, что это письмо не могло быть написано сэром Гордоном по приезде на этот уик-энд, так как оно напечатано на старой ленте, а присутствующий здесь мистер Рютт сообщил, что поменял эту старую ленту на новую перед приездом Бедфордов утром в эту субботу. Вот пока все о том, первом письме. Под лежащей на столе переплетенной рукописью присутствующий здесь мистер Паркер нашел во время обыска письмо, которое мы можем назвать ПИСЬМОМ № 2. Оно было сложено пополам, и на нем вообще не было никаких отпечатков пальцев. Зато оно было напечатано на новой ленте. Как мы установили, это был единственный текст, напечатанный на этой ленте, и его еще можно было на ней прочесть, перевернув ленту на левую сторону. В том письме сэр Гордон говорил о боли, какой наполняет его мысль о том, что обожаемая им женщина любит кого-то другого. Поэтому он, не желая быть помехой в любви двух людей, которых ценит и уважает, решает устраниться…

— Что? — прошептала Сильвия. — Он? Устраниться? Вы лжете!

— До сих пор мало людей подозревало меня даже в неточности, а что касается лжи… — Джо усмехнулся. — Но я надеюсь, что этим восклицанием вы хотели выразить не столько сомнение в моих словах, сколько удивление, что ваш покойный муж хотел устраниться с дороги двух влюбленных, не правда ли?

— Извините меня… — Сильвия уже овладела собой и спокойно кивнула красивой темноволосой головой. — Вы правы. Я абсолютно не верю, что мой муж был способен на такого рода поступок. Это не в его характере. И кроме того, он был человеком глубоко религиозным и счел бы самоубийство грехом, возможно даже большим, чем убийство.

— Удивляюсь… — Юдита Бедфорд заговорила быстро и тихо. — Удивляюсь, что даже сейчас ты хочешь оскорбить его память. Казалось бы, ты достаточно надругалась над фамилией Бедфорд при его жизни!

— Я не была бы первой из Бедфордов, предавших эту фамилию! — быстро ответила Сильвия и выпрямилась на стуле, бросив выразительный взгляд на Сирила, который безоблачно усмехнулся, как будто эти слова совсем его не касались.

— Минуту, прошу вас… — Джо встал и подошел к дверям кабинета, потом вернулся и остановился напротив сидящих. — Но, однако… — сказал он, глядя на Сильвию. — Насколько трудно нам было сначала понять, кто написал то письмо, на котором есть отпечатки пальцев сэра Гордона, настолько точно мы установили, что второе письмо, содержание которого кажется вам столь невероятным и на котором вообще отсутствуют отпечатки пальцев, написано сэром Гордоном за час или за два до смерти. Мисс Агнес Уайт, чья комната находится как раз под кабинетом, слышала, как мужчины вернулись из сада, слышала потом шаги сэра Гордона в кабинете наверху, а потом стук пишущей машинки. Другой машинки в доме нет, сэр Гордон умер часом или двумя позже, и, что самое главное, текст того письма оказался единственным текстом, напечатанным на стоящей в кабинете машинке, поэтому мы должны признать, что либо сэр Гордон написал это письмо, либо Агнес Уайт говорит неправду…

— Простите, как это? — Спокойные, светлые глаза Агнес широко раскрылись. — Почему я должна говорить неправду? Я ведь слышала все так, как рассказала вам.

— Конечно, мисс. Но мы обязаны рассмотреть все варианты. Вы ведь сказали, что открывали окно незадолго до полуночи, а мы не нашли там ваших отпечатков пальцев, значит, вы могли также подать сэру Гордону отравленный кофе и стереть отпечатки с кофеварки. Но в этом случае вы должны были бы солгать, что слышали, как сэр Гордон пишет, и, убив его, сами должны были написать это письмо, а потом всунуть его под рукопись… и, выходя, стереть свои отпечатки с ручки двери…

— Но для чего?

— Ох… — Алекс сделал неопределенный жест рукой. — При большом желании повод, может быть, и нашелся бы. Был бы он несколько искусственным, но чего только не выдумывают девушки, лежа ночами в одиночестве, когда не могут уснуть и размышляют о жизни… Например, вы могли бы подумать о том, что такое письмо, в котором говорится об измене жены и самоубийстве мужа, могло бы лишить ту жену права на наследство, и тогда состояние Бедфордов мог бы унаследовать кто-нибудь, кто… Ну, словом, какой-нибудь повод нашелся бы…

Агнес внезапно покраснела.

— Если вы думаете, что я… я…

— Нет, не думаю! — быстро сказал Джо. — Не думаю так прежде всего потому, что совершенно не представляю себе, как вы могли бы написать именно такое письмо. Оно не принадлежит к величайшим творениям британского эпистолярного жанра, но, однако же, чтобы написать его сразу на машинке, имея притом за спиной остывающий труп, потому что сэр Гордон не позволил бы вам ни с того ни с сего ночью писать на машинке… Нет, на это требуется кто-то, более сведущий и в технике корреспонденции и в литературе…

— Но я ведь никогда в жизни не писала на машинке! — с отчаянием сказала Агнес. — Вы говорите со мной так, как будто я не могу написать письмо на машинке определенным образом, а я вообще не могу!

— И об этом мы подумали… То письмо было написано без единой орфографической ошибки, быстро и четко, кем-то, кто явно пользуется машинкой ежедневно… Конечно, мы не проверяли, не окончили ли вы в своей жизни курс машинописи, но анализ содержания письма и ситуация, в которой вам пришлось бы его писать, исключили вас абсолютно. А если исключили, то одновременно мы имели полное право рассматривать ваши показания как правдивые.

— Не хотите ли вы этим сказать, — спокойно спросила Сильвия, — что мой покойный муж совершил самоубийство, чтобы устраниться с пути, как вы говорите, двух любящих друг друга людей?

— Нет. Этого я не сказал. Я хочу только доказать, что мы можем принять авторство сэра Гордона в связи с ПИСЬМОМ № 2…

И Джо прочел собравшимся письмо. Дочитав до конца, отдал его Паркеру.

— Итак! — сказал он. — Если бы не было другого письма, то, на первый взгляд, дело казалось бы решенным. Обычное самоубийство. Мы должны были бы, правда, выяснить, почему сэр Гордон не подписал письмо или не написал его пером, которое в момент смерти было у него под рукой. Еще мы должны были бы выяснить, для чего он стер свои отпечатки с ручек двери и окна, а также с кофеварки: ведь если он сам варил себе отравленный кофе, то ему должно было быть все равно, останутся ли отпечатки. Ну, и шкафчик, и банка с ядом… на них тоже нет следов… Сначала это казалось совершенно неразрешимым… К этому прибавилась еще женская головка, приколотая между двумя «мертвыми головами». Я имею в виду голову, вырезанную из фотографии на письменном столе…

Кто-то быстро втянул воздух. Джо посмотрел на сидящих за столом, но никто не шевельнулся, все всматривались в него, заслушавшись, с широко раскрытыми глазами.

— Ну, дело с той фотографией оказалось в конце концов не очень уж существенным… Не буду пока его ворошить… Я хотел бы проанализировать дело с письмами, потому что оно с самого начала больше всего нас заинтересовало.

Итак, если рассуждать с математической точки зрения, то существовали следующие возможности:

Предположение «А»:

1. Сэр Гордон написал два письма и покончил жизнь самоубийством.

2. Сэр Гордон написал письмо № 1, покончил с собой, а письмо № 2 ему подбросили.

3. Сэр Гордон написал письмо № 2, покончил с собой, а письмо № 1 ему подбросили.

Я, конечно, имею в виду, что либо убийца, либо кто-то, по неизвестным причинам, увидев мертвого, подбросил ему прощальное письмо.

4. Сэр Гордон совершил самоубийство, не написав ни одного письма, а оба они были подброшены после его смерти.

Предположение «Б»:

1. Сэра Гордона убили, а потом подбросили на письменный стол два письма.

2. Сэра Гордона убили, но перед смертью он написал два письма.

3. Сэра Гордона убили. Перед смертью он сам написал письмо № 1, а письмо № 2 ему подбросил убийца.

4. Сэра Гордона убили, но перед смертью он написал письмо № 2, а письмо № 1 ему подбросил убийца.

Извините меня за этот длинный, скучный перечень допустимых развязок, но мне кажется, что ими исчерпываются все возможные комбинации того, что могло произойти. И определить это, в нашей ситуации, было очень полезно. Теперь надо было постепенно исключать какие-то пункты и искать решение, в котором все бы сошлось…

Мы имеем восемь развязок. Четыре предполагают самоубийство, а четыре — убийство. Поговорим сначала о самоубийствах. Посмотрим на факты.

Сэр Гордон вечером с увлечением ловит бабочек. На шесть утра назначает встречу с братом и секретарем по поводу своей новой книги. После того как он пишет прощальное письмо, он, как показал мистер Сирил Бедфорд, поднимается наверх в фотолабораторию и обсуждает с братом вопрос о фотографиях. Мало того, мы нашли его за письменным столом с разложенной рукописью доклада, который он должен был прочесть в Америке. На рукописи лежало вечное перо — покойник начал писать им фразу, собираясь вставить ее в текст. Фраза эта так и не была закончена. Кроме того, сэр Гордон погиб в момент, когда пил кофе, держа при этом в руках блюдце, на котором стояла чашка. Он одним глотком проглотил кофе и тотчас умер. Чашка, которую он держал в правой руке, упала на пол, а блюдце, которое он держал в левой руке, упало ему на колени, откуда соскользнуло на ковер. Мне сразу пришло в голову, что самоубийца, насыпавший себе цианистый калий в кофе, не будет принимать яд, держа в другой руке блюдце. Скорее, так сделал бы человек, который сидел за письменным столом и получил от кого-то кофе в чашке на блюдечке. Тогда берут кофе вместе с блюдечком, выпивают и… Но это было только мое впечатление. Гораздо важнее тот факт, что хотя сэр Гордон оставил свои отпечатки пальцев на ручке двери, входя в кабинет из сада, а потом должен был оставить их еще дважды, идя наверх, в лабораторию, и возвращаясь оттуда, однако их мы вообще не нашли. Не было их также на кофеварке, в которой он должен был сварить себе кофе. Не было их также на шкафчике с ядом и на банке, хотя он принес банку из сада и поставил ее в шкафчик. Не было никаких отпечатков на ручке окна, которое перед сном открывала мисс Агнес. Все люди, которые были в кабинете позже, уверяют, что к окну они не притрагивались…

Если я прибавлю к этому, что сэр Гордон был человеком непреклонных принципов, что был по-своему глубоко религиозен и, скорее всего, считал самоубийство проявлением самой большой трусости перед жизнью, то становится трудно противостоять этому потоку доводов и утверждать, что сэр Гордон совершил самоубийство, хотя и не принадлежал к типу людей, которые могли это сделать. Перед самой смертью он был полон планов и замыслов, смерть застигла его врасплох во время работы, а кроме того… совершенно непонятно, зачем ему понадобилось стирать свои отпечатки с различных предметов и ручек, если он хотел, как гласит его лирическое письмо, уйти, чтобы не мешать другим на пути к счастью?.. А что делало к тому же на его столе другое, тоже не подписанное письмо?

Нет, самоубийство здесь ничего не объясняет. Не объясняет также странных записей в IN MEMORIAM, где под вчерашним числом он пишет: «Конечно баночка, попросить его, чтобы всыпал обратно. То же с кофе. Потом быть с ней нежным…» А под сегодняшним числом: «Сжечь! Помнить о разложенной работе… Велеть ему написать несколько слов. Сжечь!!!» Эти тексты очень, очень интересны, потому что касаются банки, кофе и разложенной работы, то есть того, с чем встретились после смерти сэра Гордона мы в его кабинете. Обдумав факт, что в записи, сделанной позавчера, нет еще ничего интересного, а есть только упоминание об уик-энде и проверке билетов на самолет, мы можем допустить, что между приездом на уик-энд и вчерашним днем произошло что-то, что заставило сэра Гордона написать именно этот текст.

Джо скользнул глазами по лицам сидящих и отчетливо произнес:

— В свете этих доводов самоубийство исключается совершенно. Гордон Бедфорд не был шутом, он не расстался бы с жизнью, сочиняя бессмысленные письма и стирая с них свои отпечатки пальцев, не покончил бы с собой посредине фразы в исправляемой им рукописи и не уговаривался бы с людьми на утро, а также не ловил бы ночью бабочек и не ходил бы к брату смотреть фотографии. Человек, расставаясь с жизнью, не ведет себя как паяц, если нет для этого ни малейшего повода. Кроме того, хотя мы нашли в его кармане капсулу с цианистым калием, никаких пустых капсул на письменном столе мы не обнаружили. Поскольку ни на шкафчике, ни на банке нет его отпечатков, то… — Джо развел руками, — я не знаю, откуда он насыпал себе цианистый калий. Не носил же он его без упаковки в кармане. Впрочем, ни на чем в комнате нет никаких следов этого яда. Нет! Никто ни на минуту не может допустить, что человек, у которого не было никакого психического предрасположения к самоубийству, в поведении которого никогда не проявлялись признаки того, что он хочет покончить с собой, действия которого, если бы он покончил с собой, представлялись бы совершенно бессмысленными и действительно бессмысленными бы были… что этот человек совершил самоубийство. Гордон Бедфорд был убит, и мы все знаем об этом так же хорошо, как его убийца.

Он замолчал.

— Ну хорошо… — сказал Сирил Бедфорд. — И что из этого? Даже если его убили, ничто из того, о чем вы говорили, не проливает свет на это дело.

— Я сказал в самом начале, что существовало восемь вероятностей в рамках двух предположений. В данный момент мы можем вычеркнуть одно предположение, а вместе с ним четыре вероятности. Нам остается второе предположение и следующие варианты:

1. Он был убит, а потом оба письма были подброшены на письменный стол.

2. Он был убит, но перед этим написал оба письма.

3. Он был убит, но написал письмо № 1, а письмо № 2 ему подбросил либо убийца, либо кто-нибудь другой.

4. Он был убит, но перед этим написал письмо № 2, а письмо № 1 ему подбросил убийца.

Рассмотрим все эти возможности по очереди:

1. Он был убит, и после его смерти на его письменный стол подброшено два письма…

В связи с теми показаниями, что дала мисс Агнес, которая слышала, как он писал на машинке письмо № 2, мы должны эту возможность отбросить. Мисс Агнес показала, что слышала, как мужчины закрывали входные двери и вполголоса разговаривали в холле. Потом мистер Сирил Бедфорд и мистер Рютт пошли наверх, а сэр Гордон немного походил по кабинету, а потом стал писать на машинке, так?

— Да… — Агнес кивнула головой. — Было именно так, как вы сейчас рассказали.

— А потом вы уснули. Поскольку текст письма № 2 — единственный текст, который написан после смены ленты на этой машинке, а другой машинки в доме нет, то мы должны согласиться, что сэр Гордон написал именно тогда то письмо. И хотя мисс Уайт не видела его пишущего, мы, однако, знаем, что это он остался в кабинете, и только позднее пошел наверх в фотолабораторию и разговаривал с мистером Сирилом. То был единственный момент, когда кто-то другой мог бы рискнуть войти в кабинет и написать это письмо. Но мисс Уайт не слышала бы уже стука пишущей машинки.

Итак, мы должны принять, что сэр Гордон написал то письмо, и в связи с этим у нас отпадают сразу две возможности:

1. Что он был убит, и после его смерти ему подброшены на стол оба письма. Выяснилось, что одно из писем написал он сам.

2. Что написал письмо № 1, а письмо № 2 ему подбросил убийца. Отпадает по той же причине, так как письмо № 2 написал сэр Гордон.

Теперь у нас остаются только два варианта, один из которых должен подтвердиться, так как мы исчерпали все возможные комбинации. Это варианты:

3. Что он был убит, а перед этим написал оба письма.

4. Что он был убит, но перед этим написал письмо № 2, а письмо № 1 после убийства было подкинуто.

Рассмотрим один их этих вариантов. Сэр Гордон написал оба прощальных письма, а потом кто-то его убил.

— Сирил… — громко прошептала Юдита Бедфорд. — Ты понимаешь хоть слово из того, что говорит этот человек?

— Да… — Сирил кивнул. — Никогда бы мне не пришло в голову подходить к столь запутанному делу таким механическим способом, но пока ваши рассуждения упрекнуть не в чем…

— Спасибо… — Джо легко усмехнулся. — Знаю, что утомил вас, но вы все должны помнить, что речь идет не о математической игре, а об устранении из этого дела всего бессмысленного и невозможного. Только когда мы поймем, как обстояло дело с обоими письмами, мы сможем отважиться на реконструкцию фактов. Без этого — только хаос и масса несообразностей. В действительности же мой метод очень прост. Нам осталось два варианта, и мы займемся первым, в котором говорится, что сэр Гордон написал оба прощальных письма, а потом кто-то его убил.

Так вот, правда, очевидно, заключается в том, что сэр Гордон должен был первое письмо, в котором оговаривает свою жизнь и называет себя циничным взяточником, написать в предыдущий уик-энд, потому что не был здесь с прошлого понедельника, а мистер Рютт поменял ленту позавчера, перед приездом сюда сэра Гордона. Как мы знаем, то письмо было написано на старой ленте и на стоящей здесь машинке. То позорное письмо сэр Гордон носил бы при себе неделю, или прятал бы где-нибудь только для того, чтобы потом написать совершенно другое письмо, в котором был бы совершенно иной поводсамоубийства: любовь миссис Сильвии к кому-то, кого сэр Гордон любит и уважает.

И снова этот человек, которому чужда мысль о самоубийстве, который планировал сегодня вылететь в Штаты, который ночью со страстью ловил своих любимых бабочек, оказывается, уже неделю хочет лишить себя жизни, так как не может выдержать своей подлости. А в последний момент меняет свои намерения и сообщает, что прощается с жизнью из-за любви. В результате убийца предвосхищает его действия и убивает его, не давая ему возможности осуществить свои планы! В довершение, на том, первом письме имеются отпечатки пальцев сэра Гордона, которые полицейская лаборатория определяет как отпечатки, сделанные, скорее всего, после его смерти, так как пальцы плохо отпечатались, а кроме того, видно, что буквы письма смазаны, потому что кто-то вытирал бумагу, стирая с нее другие отпечатки пальцев. Так что это значит? Что сэр Гордон стер с письма свои отпечатки пальцев, а убийца возвратил их обратно? И почему это письмо, написанное неделю назад, лежало наверху, а то, что было написано час назад, — спрятано под книгу? Становится ясным, что письмо № 1, в котором говорится о взятках, было после убийства положено перед сэром Гордоном кем-то, кто не знал о существовании письма № 2. Правдоподобнее всего предположение, что сэр Гордон написал письмо № 2, выкрутил его из машинки и положил на письменный стол, а услышав чьи-то шаги, сложил его, вытер и спрятал под рукописью, которую в это время исправлял. После короткого разговора убийца подал ему кофе, который, возможно, к этому времени был готов. Сэр Гордон умер, убийца подбросил на письменный стол письмо, на котором отдавил следы пальцев уже мертвой руки сэра Гордона. Потом сбежал, не зная, что на письменном столе уже лежит еще одно письмо, благодаря которому провалится версия о самоубийстве и начнется следствие по выяснению удивительных происшествий, которые разыгрались этой ночью… Потому что убийца не знал также, что в корзине для бумаг мы найдем большую, давно умершую ночную бабочку, а на ее месте, в одной из витрин, — вырезанную из фотографии на столе голову миссис Сильвии Бедфорд. Убийца не знал еще и того, что незадолго до полуночи в кабинет вошла мисс Агнес Уайт и проветрила комнату, открыв настежь окно и оставляя на ручке отпечатки своих пальцев… отпечатки, которых мы уже не нашли…

Но вернемся к нашим вариантам. Поскольку версия, что сэр Гордон написал за эту неделю два совершенно противоречивых прощальных письма, но не совершил самоубийства и за то был убит, — совершенно абсурдна, принимая во внимание содержание писем и характер писавшего, а также обстоятельства, касающиеся письма № 1 и отпечатков пальцев, нам остается для размышлений вариант:

…Что сэр Гордон написал письмо номер 2, о самоубийстве из-за любви, что он был убит и что на письменный стол ему было подброшено письмо номер 1, повествующее о самоубийстве, вызванном угрызениями совести.

Мы знаем, что сэр Гордон действительно написал письмо номер 2. Остается еще факт подброшенного письма номер 1.

Во всем этом кошмарном деле самым абсурдным все время мне казалось одно: факт, что один человек пишет прощальное письмо, а другой человек, который об этом не знает, приходит и убивает его, подбрасывая другое письмо и не замечая первого. Ситуация эта практически так же неправдоподобна, как и семь остальных, которые мы отбросили… Ну хорошо, но ведь других вариантов нет, а сэр Гордон умер, и смерть его должна уместиться в рамки одной из этих комбинаций.

Прошу меня хорошо понять: если один человек хочет совершить самоубийство, а другой об этом не знает, то опередить самоубийство убийством, по теории вероятности, почти невозможно. Такие стечения обстоятельств могут происходить только в низкопробных детективных романах.

Существует другая возможность: убийца знает о желании другого человека покончить счеты с жизнью. Это, конечно, возможно, потому что один человек может признаться в своих намерениях другому. Но тогда убивал бы только сумасшедший. К чему убивать и подвергать себя опасности быть повешенным, если человек, которого мы хотели бы убить, сделает это за нас? Достаточно подождать и, может быть, как-то воздействовать на его психику, и он сам сделает то, чего мы от него требуем, не подвергая нас риску страшного наказания и страху перед раскрытием убийства. Поэтому эта возможность тоже была совершенно абсурдной…

Джо сделал паузу и откашлялся.

— Не хотите ли вы этим сказать, что держите нас здесь уже около часа, чтобы объяснить нам, что благодаря вашим безошибочным рассуждениям мы можем разойтись с уверенностью, что мой брат не убит и не совершил самоубийства, несмотря на легион прощальных писем и отсутствие отпечатков пальцев всюду, где, с вашей точки зрения, их должны быть целые стада? — Сирил Бедфорд усмехнулся, вынул трубку и закурил. — Это так?

Джо развел руками.

— В таком случае, прошу прощения. Но я не вижу другого способа, кроме как пройти пункт за пунктом, в том самом порядке, в каком рассуждал я. Итак, мы остановились на ситуации, которая с виду не поддавалась никакой логической развязке. Признаюсь, это были неприятные минуты. Я просчитал все варианты и пришел к выводу, что сэр Гордон не умещается ни в одной из восьми комбинаций.

А ведь больше их нет!

И тогда я вдруг увидел пробел в своих рассуждениях… Когда я анализировал первые семь возможностей, я был совершенно прав. Но восьмая!..

Он выдержал драматическую паузу и заговорил быстро, почти весело, как будто развязка проблемы значила для него в эти минуты больше, чем присутствие этих пятерых, таких заинтересованных людей.

— Итак, я предположил, что сэр Гордон либо хотел совершить самоубийство, а убийца об этом не знал и убил его, что я считал невозможным стечением обстоятельств. Либо хотел совершить самоубийство, и убийца, зная об этом, опередил его, что я считал абсурдом, так как это было бы доказательством полного безмыслия убийцы, а такой патологической личности я среди подозреваемых не заметил. Но я совсем забыл об одном: что сэр Гордон Бедфорд мог написать письмо номер 2, совершенно не собираясь кончать жизнь самоубийством.

— Как это? — Роберт Рютт протер глаза, уставшие от неотступного вглядывания в лицо говорящего. — Не хотел, а написал прощальное письмо, и тут его кто-то убил и подбросил другое прощальное письмо? Простите меня, но что вы говорите? В этом же нет никакого смысла. Еще меньше, чем во всем остальном.

— Хм… — Во взгляде Джо не было симпатии. — Вы так думаете? Позвольте мне еще в течение нескольких минут продолжить мои абсурдные выводы. Я знал более длинные следствия, чем это, и думаю, что полиция не замучила вас избытком вопросов. По правде, мы здесь всего-то неполных три часа, и даже не допросили еще всех домашних. Поэтому я позволю себе, — он повернулся к остальным, — договорить все до конца.

— До конца? — спросила, прищурив глаза, Сильвия. — Вы в этом уверены?

— Абсолютно. До конца — это значит, до объяснения вам, кто и при каких обстоятельствах убил сэра Гордона Бедфорда.

Наступила мертвая тишина.

— О, Господи… — прошептала Агнес Уайт. И снова воцарилось молчание.

— Да… — Алекс сел и закурил сигарету. — Когда я дошел до того, абсурдного, как сказал мистер Рютт, вывода, я задал себе вопрос: что мы вообще знаем? Знаем только, что сэр Гордон этой ночью, перед смертью, написал письмо, в котором говорит, что устраняется с дороги двух любящих друг друга людей. Но ведь это письмо не подписано, и на нем нет отпечатков пальцев. Это значит, что, положенное перед любым самоубийцей, оно выполнит ту же роль, если только самоубийца будет соответствовать тому психологическому портрету, который имеется в письме…

— То есть? — не поняла Сильвия.

— Очень просто. Подумаем. Если бы, например, мистер Рютт влюбился бы в вас и вы ответили бы ему взаимностью, но при этом, одновременно, он испытывал бы такие мучительные угрызения совести, что мысль о подлости, которую он допустил по отношению к человеку, который опекал его, был его покровителем и работодателем, не позволила бы ему жить дальше, то не объясняло бы такое письмо этот шаг? Когда это стало мне ясным, то я понял, что только тот факт, что мы нашли мертвого сэра Гордона, заслонил нам с самого начала эту единственную логическую возможность.

— Как это? — Глаза Сильвии изумленно раскрылись. — Но ведь Роберт жив, а он мертв!

— Именно. Ну а если предположить, что капсула, найденная в кармане сэра Гордона, была предназначена для мистера Рютта, так же, как то письмо? Если слова «Потом быть с ней нежным» в IN MEMORIAM прочесть под этим углом зрения? Если фактом является то, что и с банки, и с кофеварки стерты все следы пальцев, а в IN MEMORIAM мы читаем: «Баночка, попросить его, чтобы всыпал обратно. То же с кофе», — тогда становится понятным, что достаточно мистеру Рютту прийти в кабинет, всыпать по просьбе сэра Гордона цианистый калий обратно в банку, а потом сварить кофе, и таким простым способом только его отпечатки пальцев останутся на ключевых местах при расследовании возможного самоубийства. Если к этому добавить прощальное письмо, напечатанное на машинке… И заметку в IN MEMORIAM: «Велеть ему написать несколько слов. Сжечь!» — то ясно, что сэр Гордон мог попросить мистера Рютта написать под его диктовку несколько слов, достаточных для того, чтобы на бумаге остались отпечатки пальцев…

— Да… но вы при этом исходите из предположения, что я спустился бы вниз, и тогда он убил бы меня, создавая видимость моего самоубийства. Но ведь все знали, что он работает в кабинете и что я приду… И буду вместе с ним.

— Разве? — Алекс с недоверием покачал головой. — При всех он договорился с вами на семь утра, а потом лично с вами — на шесть… Это значит, что если бы он спустился в кабинет в семь и застал вас мертвым, то никто не знал бы, что было иначе. Или он мог, например, выйти в фотолабораторию мистера Сирила, а без него всякое могло случиться…

— Но остался еще ведь я… — Сирил Бедфорд пожал плечами. — Гордон договаривался с мистером Рюттом на семь при всех, а на шесть при мне и со мной.

— Ох, я ведь вовсе не утверждаю, что вы тоже хотели убить мистера Рютта. Вы вообще не хотели убивать…

— Благодарю вас… — Сирил усмехнулся и кивнул головой.

— Не за что… — ответил Джо. — Мы ведь еще все не выяснили. Так вот, думая о личности убийцы, надо было принимать во внимание всех присутствующих. Каждый из вас мог убить сэра Гордона, во-первых, потому, что вы все находились здесь в момент его смерти, а во-вторых, потому, что каждый из вас имел больший или меньший повод, чтобы от него избавиться. Даже для мисс Агнес, если вы помните, я придумал повод. Да, но если сэр Гордон хотел убить мистера Рютта и планировал это убийство на сегодняшнюю ночь, а все на это указывает: стертые следы с кофеварки и банки с ядом, заметки в IN MEMORIAM, письмо, которое написал сэр Гордон, капсула в его кармане, ну и тот факт, что у него был повод, так как между мистером Рюттом и миссис Сильвией зародилась любовь, то воспользоваться этим мог только убийца, который об этом знал. Только тогда, подбросив абсурдное письмо о финансовых злоупотреблениях Бедфорда, убийца мог бы, при расследовании, обратить внимание полиции на обитателей дома, потому что все стало бы явным, то есть стали бы явными отношения, связывающие миссис Сильвию и мистера Рютта. В лучшем случае они оба выкрутились бы, но при этом были бы полностью скомпрометированы прессой, а в худшем, возможно, стали бы жертвами процесса косвенных улик. Не забудем, что оба они окажутся в ситуации, которой не позавидуешь, если только будет подтверждено, что сэр Гордон убит. Но кем мог быть человек, который знал, что сэр Гордон хочет убить Рютта? Не мог быть им Рютт и, по понятным причинам, миссис Сильвия. На следствии миссис Юдита Бедфорд показала, что напала на след любовных отношений миссис Сильвии и мистера Рютта благодаря общему каминному дымоходу, через который она их подслушивала. Если не считать этого, то в остальном они были прекрасно законспирированы.

— Змея… — проговорила Сильвия, глядя на пожилую женщину глазами, в которых не было ненависти, а только удивление. — Как ты могла ему сказать?

— Не говорила я ему! — отперлась Юдита. — Никогда бы ему не сказала!

— Это правда… — Алекс кивнул. — Но вы сказали об этом своему мужу. Сказали уже после отъезда сэра Гордона, миссис Сильвии и мистера Рютта.

— Ну хорошо… — Сирил также кивнул головой. — Но ведь я ему этого не пересказал. Если бы сказал… — он развел руками. — Думаю, что он разнес бы этот дом, как Самсон!

— В моих рассуждениях я принял другую гипотезу, — как бы извиняясь, улыбнулся Джо. — Я представил себе, что вы сказали об этом своему брату сразу после его приезда сюда позавчера, в первую же спокойную минуту, когда вы были одни. Представил себе также, что на всякий случай вы написали, после того как ваша жена рассказала вам об этом деле, то самое письмо, которое мы назвали письмом номер 1 и которое написано на старой ленте. Миссис Юдита сказала нам, что у нее есть запасные ключи от кабинета, и, вероятно, она стережет их не очень строго, так как даже точно не знает, где они. Потом я подумал, что, может быть, вы сказали брату обо всем и уговорили его, — используя, например, в качестве аргумента соображение, что мистер Рютт совершил по отношению к нему преступление, которое законом не карается, — убить мистера Рютта. Я думаю, что при суровой, непреклонной морали вашего брата мысль о собственноручном свершении акта правосудия не равнялась в его сознании с совершением преступления. Он был убежден, что мистер Рютт, как прелюбодей и человек неблагодарный, заслуживает высшего наказания. Прибавим к этому ревность, собственную оскорбленную любовь, бешенство, и у нас будет полная картина. Думаю, что сэр Гордон не бросил бы потом жену. Может быть, он рассчитывал на то, что самоубийство любимого человека потрясет ее. «Потом быть с ней нежным…» — написал он в своем блокноте. Да, быть с ней нежным…

— Надо признать, что ваша фантазия беспредельна… — Сирил одобрительно кивнул головой.

— Без этого следствие длится месяцами… — вздохнул Джо. — О чем мы говорили? Ага. Итак, я предположил, как я уже сказал, что сэр Гордон вместе с вами обдумал план мести. В вашем умении хранить тайны он был уверен. Много лет он держал вас в руках и с легкостью опроверг бы ваши показания против него. Впрочем, никому и в голову бы не пришло, что такой человек, как он, может убить. Весь план убийства Рютта был прекрасно обдуман. За ужином сэр Гордон условился с вами и с ним на семь. Потом, когда никто из женщин его не слышал, он поменял время на шесть. Если бы Рютт умер, а вы сохранили бы тайну, никто бы не узнал, что вы спокойно отравили его в шесть, разложили перед ним все бумаги и пошли спать, а потом, в семь, спустились вниз и застали его уже мертвым…

— Но для чего я стал бы уговаривать Гордона это сделать? — снова усмехнулся Сирил. — Не думаете же вы, что присутствующий здесь мистер Рютт хоть в какой-то степени мне мешает? Я был даже доволен, когда Юдита сказала мне, что он наставил рога Гордону… Простите, что я затронул эту тему в такой момент, но мы говорим о возможных гипотезах убийства, поэтому я хочу сразу объяснить, что смерть Рютта и уговоры Гордона совершить преступление являются для меня совершенной бессмыслицей.

— Но ведь я один раз уже сказал, что вы вовсе не хотели смерти мистера Рютта. Вы хотели смерти своего брата, который уже столько лет давил вас железной рукой. Вы знали, что в случае его смерти вы получаете свободу и можете выпорхнуть из клетки, в которую он вас посадил. Все было очень просто, вы обговорили детали убийства. Вам, впрочем, предназначалась роль его алиби. Вероятно, вы договорились, что вы скажете, что разбудили сэра Гордона в шесть, а потом до семи вы вместе работали в фотолаборатории. Потом спустились вниз и застали уже остывшего Рютта. А тем временем ваш план был проще. Спуститься вниз в четыре под предлогом помощи сэру Гордону в работе до прихода Рютта, подать ему кофе с цианистым калием, потом проверить, все ли в порядке, подняться наверх и лечь в постель…

— Хорошо, что у вас нет никаких доказательств… — Сирил вытряхнул трубку и набил ее заново. — Иначе при вашей изобретательности вы готовы были бы и вправду заковать меня в кандалы.

— Но разве вы не понимаете, что если сэр Гордон хотел убить мистера Рютта, то вы — единственный человек, который мог убить сэра Гордона. Только вы, кроме покойного, знали об убийстве. Только вы, кроме покойного и Рютта, знали, что должны встретиться в шесть часов. Если бы вы не были посвящены в планы сэра Гордона, он никогда не пригласил бы вас к шести часам вместе с Рюттом. Вы ведь были единственным свидетелем смерти Рютта. Вы знали о Рютте и Сильвии, вы извлекали пользу из смерти Гордона, вы его ненавидели, вы знали его план, вы могли написать письмо номер 1, — словом, вы совпадали со всеми моими предположениями, и у вас не было ни одного слабого пункта. Не было ни одной вещи, которую вы бы не могли сделать. Но было еще кое-что другое, о чем я не думал и что тоже относилось к вам. Когда у меня уже все так прекрасно складывалось, я стал думать и об этом, и прежде всего — о ручке окна. Она выросла у меня до апокалиптических размеров. Я никак не мог понять, кто и для чего стер те следы. Сэр Гордон — нет. Убийца — О-о-о! Но для чего убийце открывать окно?

Он сделал паузу.

— Но ведь, — сказала Агнес Уайт, — чтобы вытереть ручку, вовсе не надо открывать окно.

— Да, но благодаря счастливому стечению обстоятельств мы знаем, что вы были там незадолго до полуночи, открыли окно, закрыли его и ушли, не вытирая ручки. Поэтому мы знали, что кто-то позднее вытер с нее отпечатки пальцев. Этим кем-то мог быть только убийца. Но для чего бы он это сделал? Ничего не выбросил в окно. Ничего ему через него не передавали.

— Может быть, он хотел проветрить комнату? — сказала Агнес.

— Браво… Но после чего? После кофе? Нет. После цианистого калия? Ведь полиция и так узнает, от чего погиб Гордон Бедфорд. Убийца мог открыть окно только по причине, которая обычно характеризует каждого убийцу: для того, чтобы уничтожить следы своего присутствия.

Он замолчал.

— То есть? — не поняла Сильвия.

— Ох, ну, например, для того, чтобы выпустить дым…

— Дым… Но ведь никто из нас… — Сильвия вдруг замолчала и посмотрела на Сирила. На лице Рютта отразилось изумление. Юдита Бедфорд не дрогнула.

— Чепуха… — сказал Сирил Бедфорд. — Только я курю в этом доме, а я не открывал этого окна.

— Ох… — Джо вытянул руку и поднял палец. — Но вот она говорит нечто иное… Позвольте, господа…

Он встал и пошел в кабинет, слыша за собой шум отодвигаемых стульев.

— Что там такое? — Следуя за Алексом, Сирил подошел к окну.

— Ночная бабочка «мертвая голова». Она влетела сюда, когда вы приоткрыли окно. Вы не отодвинули портьеру, потому что боялись, что вас кто-нибудь сможет увидеть снаружи…

— Чушь! — Сирил пожал плечами. — Она не могла влететь… Ведь тогда было уже совсем светло…

Он вдруг замолчал и шлепнул себя ладонью по губам.

— Именно… — подтвердил Алекс и согласно кивнул. — Было светло. Это вы сами сказали, Сирил Бедфорд.

Сирил Бедфорд метнулся к окну, но красивая кованая решетка задержала его, и он резко повернулся.

Огромная глыба его тела секунду раскачивалась над тонкой фигурой Алекса.

— Спокойно… — Паркер стоял совершенно неподвижно. Длинный оксидированный ствол пистолета не дрогнул в его руке, когда он произнес одно это слово. Но ожидаемого эффекта он достиг.

Сирил Бедфорд минуту колебался, потом его поднятые мощные кулаки спокойно опустились.

— Хорошо… сдаюсь… — сказал он. — Но как она могла туда попасть? Ведь действительно было уже совсем светло.

— Скорее всего, ее посадил туда какой-нибудь добрый дух, — пробормотал Алекс.

Через полчаса, когда уже умолкла сирена тюремного автомобиля, Паркер, надевая плащ, посмотрел на штору и сказал:

— Слушай, она все еще там сидит…

— И будет сидеть до Судного дня, если я ее не сниму. — Джо подпрыгнул и кончиками пальцев снял бабочку со шторы.

— Но она не шевелится… — Его приятель подошел и наклонился над насекомым, которое держал Алекс.

— Мертвые, как ты знаешь, не шевелятся… — Джо осторожно взял за кончик булавку, которой бабочка была пришпилена к шторе, отнес ее в витрину и приколол.

— Это та самая… — сказал он. — Она немного помогла, хотя и так у нас были все косвенные улики. Но всегда лучше, когда они признаются. Тогда можно выспаться.

— Не ляжешь же ты спать в это время? — Паркер посмотрел на часы. — Скоро десять!

Алекс наклонился к его уху и сказал шепотом:

— Скажу тебе по секрету: мне все так легко удалось потому, что я сам немножко как те ночные бабочки. Могу спать целый день и бродить всю ночь. Спокойной ночи, Бен. С завтрашнего дня можешь звать меня Джо Atropos!

И, тихо посмеиваясь, вышел из комнаты. Заместитель шефа Криминального следственного отдела Скотленд-Ярда услышал приглушенный стук входных дверей, потом звук шагов по посыпанной гравием дорожке и увидел тонкий силуэт Алекса, подходящего к воротам. Полицейский в мундире отошел в сторону и отдал честь. Калитка захлопнулась, и Алекс исчез.

— Господи… — прошептал Паркер и потер лоб ладонью. — О Господи… Его жена никогда ему не изменит, а если изменит и он захочет за это убить ее или ее любовника, то мы не раскроем этого до Судного дня.

Он насупился, но через мгновение лицо его прояснилось. На счастье, Джо Алекс не был женат.

Примечания

1

Производное синильной кислоты — мгновенно действующий яд.

(обратно)

2

Atropos L. — бабочка «мертвая голова», получившая свое название благодаря рисунку, напоминающему череп, который природа поместила на ее мохнатой спине.

(обратно)

3

Ахейское племя, возглавлявшееся в походе на Трою Ахиллом.

(обратно)

4

Имеется в виду роман Джо Алекса «Ты всего лишь дьявол»

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Глава первая в которой мужчины предполагают, что женщины спят

  Глава вторая «…Там будет только пустота и тишина…»

Часть вторая

  Глава третья «…Умер, со всеми это случается…»

  Глава четвертая В центре витрины, между двумя огромными бабочками…

  Глава пятая «Все рапорты уже у меня…»

  Глава шестая Наблюдения мисс Агнес Уайт

  Глава седьмая «Прежде, чем мы поговорим с этой семьей…»

  Глава восьмая Перепуганный молодой человек

  Глава девятая Мистер Сирил Бедфорд

  Глава десятая Отпечатки пальцев на витрине и на фотографии принадлежат…

  Глава одиннадцатая Ночная бабочка «мертвая голова»

*** Примечания ***