Дом яростных крыльев [Оливия Вильденштейн] (fb2) читать онлайн

— Я тебе доверяю.

Марко переводит взгляд на меня, сообщая мне о том, что его доверие на меня не распространяется.

— Вы собираетесь остаться на Исолакуори в моё отсутствие, синьорина Росси?

— У меня работа и семья, так что — нет.

Его скользкая улыбка растягивается, точно масляное пятно.

— Какая ответственная девушка.

— Могу я кое-что у вас спросить перед вашим уходом?

— Можешь.

— Если я соглашусь попробовать приручить змеев, и мне каким-то образом это удастся, вы можете отдать мне блюдо в форме птицы?

Радужки его глаз сияют в свете гротескной люстры.

— Приручи змеев, и мы обсудим твоё вознаграждение.

Это значит, что он подумает о том, чтобы с ним расстаться?

Он кивает на вход в трофейную комнату.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы заставляли ждать клиентов вашего борделя, синьорина Росси.

Моя спина напрягается, когда я понимаю, на что он намекает.

Не говоря уже о том, что мне очень-очень не нравится, когда он называет «Кубышку» борделем. Это далеко не только бордель.

— Мне стоит передать привет Джиане? Я слышала, что вы когда-то были друзьями.

— Я не знаю, о какой Джиане вы говорите, но можете передать от меня привет кому пожелаете, если это сделает их день лучше.

Ого.

— Я приму вас после моего возвращения на следующей неделе.

Он разворачивается, словно искрящийся вихрь, и направляется вперёд. Два вооруженных стражника шагают впереди него, и ещё двое следуют за ним.

— Стража, потушите свечи и заприте двери.

— Альтецца, синьорина.

Солдат с серебристыми глазами и длинными каштановыми волосами, забранными в хвост, взмахивает рукой, приглашая нас на выход.

Я бросаю взгляд на миску. Меня подмывает протянуть руку и стащить её, но красть ворона на глазах у принца и целого полка вооруженных фейри — определенно не очень умно.

Данте нежно сжимает мой локоть, и я иду вперёд.

Стражник-фейри проводит рукой в воздухе и задувает королевский огонь, а вместе с ним и мои перспективы что-либо предпринять.

ГЛАВА 31

Мы с Данте не разговариваем по пути к понтону. И только когда мы садимся на военную гондолу и отплываем от пристани, полностью сделанной из золота, он нарушает тревожную тишину.

— Зачем?

Он пристально смотрит на беспокойный океан и тёмный пролив, в котором обитают змеи.

— Зачем что?

— Зачем ты рисковала жизнью ради змея? Этот поступок не только делает тебя неуравновешенной, но и предателем.

Я откидываюсь назад на лакированной скамье, на которой мы сидим вместе с Данте, и мои глаза округляются одновременно с губами.

— Ч-что?

— Одно дело случайно упасть в канал и выжить. А другое — прыгнуть туда.

Его кадык медленно поднимается в горле, а затем ещё более медленно опускается.

— Как думаешь, как бы Марко отреагировал на то, если бы я поехал в Шаббе и присягнул их королеве?

Раздражение постепенно вытесняет мой шок.

— Защитить змея и присягнуть другому монарху — не одно и то же.

— В глазах Марко змеи такие же недостойные создания, что и жители Шаббе.

— Ты сравниваешь людей с животными.

— И это говорит девушка, которая считает, что они равны.

Я смыкаю губы, перевожу взгляд на горизонт и замечаю в волнах извивающуюся форму. К счастью, чешуя сверкает оранжевым, а не розовым цветом. Я не хочу, чтобы Минимус оказался рядом с лодкой, заполненной могущественными фейри.

После долгой паузы, я говорю:

— Почему мой поступок должен как-то отразиться на тебе?

— Потому что я за тебя заступился, Фэл.

Он отрывает мою руку от складок моего платья и помещает между своими тёплыми ладонями.

— Потому что я хочу и дальше за тебя заступаться, но я не могу всё время это делать, если ты будешь намеренно попадать в подобные ситуации.

Я пытаюсь высвободить руку, но он крепко её держит.

— Я никогда не просила тебя выбирать чью-то сторону.

Ветер усиливается, когда мы достигаем середины канала, и начинает развевать мои волосы.

Он ловит локон моих волос, заводит его мне за ухо, и хотя Данте знает меня наизусть, я всё равно вздрагиваю, когда его большой палец касается моей закругленной ушной раковины.

— В этом королевстве очень мало людей, которым от меня ничего не надо. И я их очень ценю.

Несмотря на то, что мой пульс не замедляется, он меняет свой ритм.

— Только вот мне кое-что от тебя надо, Данте.

Его брови сдвигаются вместе.

И пока его настороженность не успела укорениться, я говорю:

— Мне нужно от тебя то свидание, которое ты мне пообещал. Если ты, конечно, всё ещё хочешь пойти на свидание с безумной заклинательницей тварей.

Улыбка приподнимает уголок его губ, которые он подносит к моему уху.

— Когда Марко вернётся, и я передам ему Исолакуори, я потребую несколько дней отпуска, — громкость его голоса понижается. — Постарайся не попасть в беду, чтобы мы смогли провести это время вместе, хорошо?

От его предложения моё сердце ликует.

— Только мы вдвоём?

— Только мы вдвоём.

Большим пальцем он начинает описывать круги на костяшках моих пальцев.

Учитывая, что в моей спальне сейчас находится ворон, и мне надо найти ещё трёх, а также забрать ту миску в форме ворона из трофейной комнаты, я решаю, что будет разумнее не давать никаких обещаний.

Он заводит ещё один улетевший локон мне за ухо.

— Никаких больше проблем, хорошо, Заклинательница Фэллон?

— Ты говоришь это так, будто я волшебница.

— Это бы объяснило, почему я заворожен тобой.

Я закатываю глаза.

— Минуту назад ты пытался меня задушить.

— А теперь я хочу тебя поцеловать.

Мои глаза округляются, и я смотрю по сторонам, чтобы узнать, не смотрит ли на нас какой-нибудь фейри. Те двое, что правят лодкой, сосредоточены на островах Тарекуори на горизонте, а двое остальных находятся в хвосте — они стоят спинами к нам и осматривают океан в поисках угроз.

— Забудь о них.

Я замечаю ещё одну лодку у него за спиной — Сильвиуса.

— Капитан наблюдает за нами.

Данте оглядывается через плечо, после чего снова поворачивается ко мне.

— Извращенец.

Это, а ещё много чего ещё… Он так же мерзкий, хамоватый и льстивый.

Данте обхватывает моё лицо и наклоняет мою голову так, чтобы мои губы оказались на одном уровне с его.

— Забудь о нём, Фэл.

Проще сказать, чем сделать.

— А что насчёт твоей репутации?

— Ты наполовину фейри. Не говоря уже о том, что ты внучка генерала. Вряд ли тебя можно назвать неподходящей компанией.

— Значит, мне не придётся стать твоим маленьким грязным секретом?

Он улыбается, затем приближает ко мне свою улыбку. И слегка касается моих губ.

— Только если ты сама этого захочешь.

— Нет.

Он тихонько усмехается, и от этого звука мои соски затвердевают, а дыхание учащается. Когда он склоняет голову набок и размыкает мои губы, я отпускаю по ветру все рамки приличия и чопорность и открываюсь ему.

Ведь я же целую сейчас своего единственного и неповторимого мужчину, который завладел моим сердцем в тёмном переулке Тарелексо.

Мои веки опускаются, а тело расслабляется рядом с его телом. И хотя он не придвинулся ко мне, всё, что я сейчас чувствую, чей вкус и запах ощущаю, это он. Его дыхание становится воздухом в моих лёгких, а его руки — единственное, что не даёт моему телу упасть на него. Он держит мой подбородок в своих мягких как пух руках.

Его кожа такая нежная.

Гораздо нежнее моей.

Гораздо нежнее, чем у Антони.

Моя кровь нагревается и начинает пульсировать, и воспоминания о том, что я практически сделала прошлой ночью, встают у меня перед глазами. Хвала Котлу, что я отказала Антони, а иначе угрызения совести терзали бы меня сейчас. Я решаю, что прежде чем мы с Данте расстанемся, я расскажу ему о поцелуе, потому что я не хочу, чтобы между нами были секреты.

То есть больше, чем нужно.

И хотя моё тело остаётся с Данте, мои мысли переносятся к воронам. А точнее ворону в замке. Если я попрошу Данте достать его для меня, согласится ли он?

Волна ударяет в лодку, заставляя наши головы врезаться друг в друга так, что мы стукаемся зубами. Мы разъединяемся и смеёмся как два школьника, которые только что разделили неловкий поцелуй.

Его глаза такие голубые, зубы такие белые, а губы такие чувственные и розовые. Этот мужчина само воплощение идеала, образец, с которым я сравниваю всех остальных мужчин в своей жизни и продолжу это делать.

Подумать только, что он может быть моим.

Он нежно проводит рукой по моей щеке.

— Марко задержится здесь ещё на час. Ты бы хотела посмотреть, где я живу?

Моему наивному мозгу требуется мгновение, чтобы установить связь между отъездом Марко и походом в гости в часть к Данте. Мои щёки теплеют, когда я обдумываю его предложение. С одной стороны, мне нужно проверить своего нового жильца перед работой; с другой — я не увижусь с Данте ещё целую неделю. А может и дольше.

Я не готова с ним попрощаться.

— Я думала, что солдатам запрещено развлекать гражданских в бараках на острове.

Медленная улыбка, которая зажигается на его лице после моих слов, избавляет меня от всякого чувства ответственности.

— Солдатам запрещено, но я же не солдат, Заклинательница змеев.

ГЛАВА 32

Данте приказывает гондольеру изменить курс.

Мы начинаем плыть в сторону острова с белыми палатками, я оглядываюсь и смотрю на задёрнутые занавески своей комнаты на втором этаже.

— То вычурное блюдо… Как думаешь, твой брат согласится отдать его мне?

Данте отводит взгляд от проплывающей военной лодки, заполненной сундуками и солдатами.

— Нет. Он не расстаётся со своими трофеями. Они подогревают его эго.

Меня подмывает просто попросить его достать для меня блюдо, но я решаю, что если буду давить на него, то это возымеет обратный эффект. Я лучше пока найду остальных воронов, а затем уже обчищу трофейную комнату.

Когда мы причаливаем, Данте встаёт и протягивает мне руку, чтобы помочь высадиться на берег. Грациозно выпрыгнув из лодки, он присоединяется ко мне на деревянном понтоне и переплетает свои пальцы с моими.

Солдаты, патрулирующие берег, смотрят на нас широко раскрытыми глазами. Я рада, что их так сильно удивляет вид принца в компании с женщиной. Ведь это означает, что подобное не входит в его привычки.

— На что смотрите? — говорит Данте громыхающим голосом, вырвав их из ступора, и меня тоже.

Та власть, которой он обладает над людьми, надо мной, над Люсом… просто огромна.

Мы идем по узкой мощёной дорожке, которая превращается в более широкую улицу, по бокам от которой стоят палатки. Некоторые входы в палатки откинуты; другие же закрыты. Головы поворачиваются в нашу сторону, когда мы проходим мимо, а разговоры затихают.

Я миную многих завсегдатаев «Кубышки»; ни один не смотрит на меня. Может, они боятся, что Данте набросится на них, если они посмотрят в мою сторону? Или они сбиты с толку моим присутствием здесь?

Данте кивает головой какому-то эльфу, охраняющему вход в палатку, которая раза в два больше, чем все остальные. Крылатое создание хватается за угол полы и приподнимает идеально чистый материал, чтобы впустить нас внутрь.

— Меня не беспокоить, Гастон.

По какой-то причине мне становится интересно, тот ли это эльф, что доставил мне мою ленту и платье?

— Конечно, Альтецца.

Когда я захожу в покои Данте, меня охватывает беспокойство, и оно только усиливается, когда тяжёлая ткань опускается, заблокировав солнечный свет. Я прижимаю ладонь к животу, чтобы успокоить нервы, и сосредотачиваюсь на строгой обстановке.

Всё здесь функциональное и безупречно чистое, начиная от половиц медового цвета и заканчивая хрустящими простынями и ванной из кованой меди. Рядом с пустой ванной стоит стол, на котором располагается раковина из фарфора и лежат стопки свежих полотенец. Здесь нет окон, но свет проникает сквозь тряпочные стены, заставляя металл искриться, а полированные полы блестеть.

Сдержанность обстановки вызывает приятные чувства, хотя здесь немного прохладно.

Я медленно разворачиваюсь и смотрю на Данте.

— Это похоже на твой дом на Исолакуори?

Он стоит спиной к выходу, его голубые глаза сверкают, как и всё вокруг.

— Не похоже. Мой дом на королевском острове пышный; а этот — практичный.

— Какой тебе нравится больше?

— Сейчас? — он делает шаг вперёд. — Мне гораздо больше нравится моя палатка, потому что ты стоишь здесь.

Бабочки уносят прочь мои сомнения на своих маленьких яростных крыльях.

Он обвивает рукой мою талию, склоняет ко мне своё лицо, и наши лбы соприкасаются.

— Не удивительно, что женщины-фейри ненавидят тебя.

Я пытаюсь отпрянуть от него. Чистокровные фейри едва ли меня любят, но чтобы ненавидеть?..

Его хватка становится твёрже, как и другая часть его тела.

— Вы неоправданно красивы, синьорина Росси.

Его красивые слова заставляют меня оттаять. Я далеко не прекрасна, но если Данте считает меня такой, то разве могу я ему возражать? Я принимаю его комплимент и сохраняю его в своём сердце вместе с остальными комплиментами, которыми он осыпал меня все эти годы. Затем я кладу руки ему на плечи и встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ.

Я почти целую его, когда он бормочет:

— Перестань работать в борделе.

Я снова опускаюсь на пятки, сбитая с толку.

— Я не могу перестать работать в таверне.

Я стараюсь сделать упор на то, что «Кубышка» это, прежде всего, место, где можно поесть и выпить.

— Моей семье нужны деньги.

— Я выпишу тебе пособие.

Я качаю головой.

— Нет. В наших отношениях не будет денег.

— Я не буду платить тебе за то, что укладываю тебя в свою койку; я буду платить тебе, чтобы облегчить твою жизнь. А что касается «Кубышки», ты же понимаешь, что большинство клиентов ходят туда, чтобы удовлетворить свои сексуальные потребности?

— Большинство, но не все. Некоторые ходят туда, чтобы выпить и поесть вкусной еды.

Он проходится взглядом по моему лицу, и его голубые радужки темнеют, когда он нерешительно спрашивает:

— Ты когда-нибудь, — его кадык опускается, — спала с мужчиной за деньги?

— Нет.

Он глубоко выдыхает, и его дыхание касается кончика моего носа.

— Хорошо.

— А это имело бы для тебя какое-то значение?

Его пальцы слегка раскрываются, после чего большие и указательные пальцы оказываются у меня между рёбер.

— Нет, но я бы предпочёл быть единственным люсинцем, который знаком с изгибами твоего тела и вкусом твоей, — он приближается носом к нежной коже за мочкой моего уха, — промежности.

Моя кожа покрывается мурашками. Я и представить себе не могла, что моё тело отреагирует на такое непристойное слово чем-то ещё кроме отвращения, но когда его произносит Данте, оно кажется мне таким чувственным.

Когда он прокладывает дорожку из поцелуев до острых косточек моих плеч, я признаюсь:

— В день пира, я кое с кем целовалась, потому что подумала, что ты меня не пригласил.

Когда его губы перестают двигаться, я добавляю:

— Дальше поцелуя дело не зашло.

— С кем?

— Ты его не знаешь.

Он поднимает голову.

— Значит, он не из Люса?

— А ты знаешь всех мужчин в Люсе?

Рядом с его плотно сжатыми губами начинает дергаться мускул.

— Скольких женщин ты целовал?

Он отпускает мою талию.

— Это не одно и то же.

— Почему? Потому что ты мужчина?

Мускул на его лице снова начинает трепетать.

— Ты уже сбился со счета?

— Я никогда не считал.

— И, тем не менее, ты сердишься на меня за мой ничтожный опыт.

— Ты права. Это нечестно, — говорит он. И после паузы добавляет: — Прости меня.

Он снова обхватывает руками мою талию, а затем скользит ими вверх по спине.

— Больше никаких разговоров о других мужчинах.

Я бросаю на него многозначительный взгляд.

— Как и других женщинах.

Улыбка заставляет его губы расслабиться.

— Как и других женщинах. Только о тебе.

— И о тебе.

Он притягивает меня к себе и целует долго и страстно, с языком и зубами, словно хочет стереть с них присутствие другого мужчины. Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы набрать воздуха, он хрипло говорит:

— Мне нравится твоё платье, хотя мне бы больше понравилось, если бы ты надела то, что купил тебе я.

К счастью, он не замечает выражение моего лица, потому что его взгляд прикован к тому, как пульсирует вена на моей шее. Он откидывает мои волосы в сторону и замечает засос Антони. Я ожидаю, что он рассердится, но Данте припадает губами к посветлевшему синяку и всасывает мою кожу.

И разве плохо, что мне нравится этот его собственнический акт?

Он начинает подталкивать меня назад, пока мои ноги не ударяются о его кровать. Его ловкие руки расстёгивают пуговицы на моём платье. Мы ничего не говорим, и секунду спустя моё платье падает к моим ногам, а я остаюсь стоять в одних панталонах, которые настолько прозрачные, что под ними видно каштановые волосы.

Данте смотрит на них, его грудь едва двигается, а лицо едва ли что-то выражает. По какой-то причине я начинаю сомневаться. Он, конечно, назвал меня неоправданно красивой, но этот мужчина, безусловно, был близок с несколькими десятками более симпатичных женщин.

Женщин с заострёнными ушами, умелыми языками и роскошными формами.

Я бросаю взгляд на закрытый выход палатки.

— Фэл? — он наклоняет голову и заставляет меня посмотреть на него. — Ты сомневаешься?

— А ты?

— Нет.

Его уверенность возрождает мою.

Если бы Бронвен не предсказала моё будущее, я бы заставила Данте заслужить этот момент, заставила бы его ухаживать за мной, но что бы ни случилось, мы с ним, в итоге, будем вместе.

— Я слишком тебя люблю, чтобы сомневаться.

Его губы изгибаются в изящной улыбке, которая освещает его красивое лицо, а сам он приподнимает мои руки и кладёт на воротник своего кителя.

— Как насчёт того, чтобы меня раздеть?

Мой пульс так колотится, что заставляет мои руки дрожать. После моих неудачных попыток продеть пуговицу в петлю, Данте накрывает мои руки своими и начинает их направлять. Как только его воротник оказывается расстёгнут, он отбрасывает китель в сторону и переносит мои руки к своей рубашке. Я вытаскиваю её из штанов и стягиваю с него. Он не теряет ни минуты и опускает мои руки к поясу своих штанов, но я останавливаюсь и в восхищении смотрю на мускулы его крепких плеч, груди и точеной талии.

— У нас мало времени, — бормочет он.

— Я знаю, но дай мне минуту полюбоваться тобой.

Я высвобождаю руки из его ладоней и провожу ими по его крепкому прессу, округлым грудным мышцам, тёмным соскам и острым ключицам. От меня не укрывается дрожь, которая сотрясает его тело, когда я скольжу руками вниз по его прекрасному торсу в сторону его штанов и расстегиваю ширинку.

Когда хрустящая ткань спускается вниз по его узким бёдрам, я убираю руки и смотрю в его глаза. Несмотря на то, что я никогда не думала, что потеряю девственность посреди бела дня, в бараках, в палатке, я всегда представляла, что потеряю её с этим мужчиной. Думаю, время и место ничего не значат, когда это происходит с правильным человеком.

Данте захватывает мои губы поцелуем, бабочки вылетают из моего живота и попадают в грудную клетку. Он притягивает моё тело к себе и оставляет горячий след у меня на животе. Не прерывая поцелуя, он переплетает свои пальцы с моими и подносит их к своему крепкому достоинству.

— Смотри, что ты со мной делаешь, — хрипло говорит он, покусывая мою нижнюю губу, после чего начинает двигать нашими переплетенными руками туда-сюда.

Он начинает пульсировать под моей ладонью, его кожа мягкая как шёлк и испещрена набухшими венами. Не дожидаясь его подсказки, я провожу большим пальцем по сверкающей головке. Данте убирает руку с моей руки и обхватывает меня за шею.

Я сжимаю его. Должно быть, я делаю это слишком сильно, потому что его губы кривятся. Я растопыриваю пальцы.

— Я сделала тебе больно?

Его гримаса сменяется улыбкой.

— Нет, Фэл.

Он чмокает меня в губы.

— Мне нравится, но мне бы понравилось ещё больше, если бы ты начала двигать рукой взад-вперёд.

А я-то думала, что благодаря Катрионе, Фибусу и Сибилле я знаю, что делать, но очевидно я не имею об этом не малейшего представления.

Я следую его указаниям, и он стонет. Я решаю, что это хороший знак.

Я увеличиваю скорость и давление.

— Так?

— Именно так, — говорит он грудным голосом. — Именно так.

Его глаза закрываются, голова откидывается, и длинные косички ударяются о его спину. Он прекрасен, во всех местах. Я разрешаю себе пройтись взглядом по плоти, которую я сжимаю, но он хватает меня за запястье и останавливает мою руку.

Я резко перевожу взгляд на его лицо, которое больше не в экстазе.

— Я сделала что-то не так?

— Это было превосходно. Всё было превосходно.

— Тогда почему?

— Потому что я не хочу кончить тебе в руку.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, после чего обводит по дуге более пухлую верхнюю губу.

— Я хочу кончить внутрь твоего тела.

Он начинает подходить ко мне, и вот мои колени подгибаются, а моя попа прижимается к матрасу. Вместо того чтобы накрыть меня сверху, он скидывает ботинки и отбрасывает в сторону штаны, после чего расставляет ноги и встаёт перед моим лицом.

Я смотрю в его жадные глаза, и мои щёки начинают пылать, когда я понимаю, в какую часть моего тела он хочет войти: в мой рот.

ГЛАВА 33

Данте гладит себя, в ожидании, его мокрый конец находится в сантиметре от моих приоткрытых губ. Пытаясь подавить брезгливость, я высовываю язык и прохожусь по его набухшей головке. Его тело начинает дрожать, как у моего змея, когда я ласкаю его спинные плавники.

Два таких разных вида, а какие похожие реакции. Данте бы очень не понравилось моё сравнение.

Я провожу языком по его коже, которая такая же мягкая, как шёлк Тарекуори, и такая же солёная, как Марелюс. Он стонет, и я готова поклясться, что от этого гортанного звука стены его палатки начинают вибрировать. Осмелев, я беру его в рот.

— Руки, Фэл.

Он опускает подбородок на грудь, его веки полуприкрыты.

— Используй на мне свои руки.

Он кивает на мои кулаки, которые лежат на моих голых бёдрах.

Я подношу руку к его пульсирующей длине, а другую к его тяжёлой мошонке.

Когда я начинаю мять и ласкать его, он запускает пальцы в мои волосы и начинает покачивать бёдрами. Он входит так глубоко, что моё горло сжимается. Я начинаю давиться и пытаюсь отодвинуться назад, но он крепко держит мою голову.

Он врезается в меня своими мускулистыми бёдрами, и хотя у меня не получается его сдвинуть, я умудряюсь увернуться и выплевываю его.

— Не толкай мою голову.

— Извини.

Его пальцы застывают, после чего снова оживают и скользят вниз по моим волосам.

— И не гладь меня.

Кто ж знал, что я так остро отреагирую на этот акт, который я исполняю впервые.

Он поднимает ладони вверх.

Осознав, что я порчу весь настрой, я бормочу:

— Извини. Это у меня впервые и…

— Тебе не за что извиняться, Фэл.

Он наклоняется ко мне, его ладони скользят по моей шее и плечам.

— Совершенно не за что.

Он прижимается губами к моим губам и целует их, заставляя меня смягчаться с каждым взмахом своего языка. Когда мои плечи, наконец, расслабляются, он отрывается от меня и встает передо мной на колени.

— Ты когда-нибудь изучала своё тело?

Я тяжело сглатываю, а его ладонь перемещается на мои оголённые груди.

— Ты когда-нибудь заставляла себя кончать?

Он сжимает мягкие округлости, электризуя каждую клеточку моего тела.

— Да.

— Покажи мне, где ты себя трогала?

Я пропускаю нижнюю губу между зубами, мои щёки начинает покалывать от жара.

— Зачем? Ты думаешь, что мои эрогенные зоны могут находиться в каких-то необычных местах?

Низкий смешок сотрясает его грудь.

— Ты бы удивилась, узнав, что нравится некоторым людям.

Он отпускает мои груди и проводит ладонями по моим бёдрам, затем подхватывает мои колени и разводит их в стороны.

— Я думаю, что ты трогала себя…

Он проводит тыльной стороной ладони по моему нижнему белью, и его зрачки расширяются, когда его рука касается влажного места.

— Вот. Здесь.

Я задерживаю дыхание, а потом выдыхаю:

— Да.

Он повторяет движение, после чего целует внутреннюю сторону моего бедра.

— Приподними бёдра, Фэл.

Я упираюсь ладонями в матрас и приподнимаюсь достаточно высоко для того, чтобы он смог стянуть с меня моё нижнее белье. Когда оно падает на пол, Данте проводит пальцем по моей промежности, затем начинает водить кругами и погружает его внутрь на одну фалангу. Я испускаю неровный вздох.

Подумать только, это всего лишь палец, и довольно тонкий.

Он начинает водить им туда-сюда до тех пор, пока мои стенки не намокают вокруг него.

— Посмотри, как ты ко мне готова.

Моё сердце стучит так же быстро, как и тот пульсирующий тамбурин у меня между ног.

Ещё пара движений, и Данте достаёт свой палец и проводит им по моей промежности. К моему сожалению, он минует мой клитор и вместо этого начинает ласкать мой запавший живот, пупок, проходится между рёбер. Когда он доходит до моих грудей, он начинает играть с моим соском, натирая и пощипывая его.

Несмотря на то, что мне не комфортно от этих движений, я слишком долго желала ощутить руки Данте на своём теле, чтобы останавливать его. Он приближается губами к нежной коже, которую он разминает, и облизывает заострившийся кончик.

Несмотря на то, что моё тело не вспыхивает, ощущения терпимые. Данте облизывает мою вторую грудь, и покрывает лёгкими поцелуями мои ключицы, наклонившись надо мной так, что мой позвоночник перекручивается.

— Спасибо, — бормочет он.

— За что, Данте?

Он забирается на меня, его тяжёлый член болтается между нашими телами.

— За то, что сохранила себя для меня.

— Для меня существовал только ты.

Я жду, что он ответит мне тем же, но в отличие от меня, Данте не девственник, и он также не лжец.

Не сводя с меня глаз, он разводит мои бёдра в стороны, подаётся вперёд и встречает сопротивление. Резко вдохнув, я сжимаюсь вокруг него, слово «стоп» пронзает моё горло, когда он входит в меня до самого основания.

Я чувствую укол боли, когда наши тела соединяются, и всё, о чем я могу думать, это о том, что дело сделано.

— Ты в порядке?

Я сглатываю и киваю, я ведь талантливая лгунья.

Он двигает бёдрами и шепчет мне, какая я удивительно узкая. Пот выступает у меня на лбу. Во всех маминых книгах героини испытывали такое удовольствие от этого акта, что непременно достигали оргазма. Я уже начинаю думать, что все эти анонимные произведения были написаны мужчинами, потому что я скорее готова зарыдать, чем не кончить.

Когда чувство жжения распространяется точно фейский огонь, я пытаюсь успокоить дыхание, но Данте просовывает свой язык между моими приоткрытыми губами. Несмотря на то, что наше время на исходе, я хватаю его за бёдра, чтобы замедлить его дьявольский темп, но мне это не удаётся, и, в итоге, я просто держусь за него изо всех сил.

К счастью, Данте надолго не хватает и когда он наконец-то изливается внутрь меня, пламя сменяется покалывающим теплом.

Испустив вибрирующий вздох, он утыкается лбом в изгиб моей шеи и становится совершенно неподвижным. Облегчение, которое я испытываю в этот момент, такое сильное, что я вздыхаю. Когда он обмякает внутри меня, я опускаю руки ему на поясницу и провожу кончиками пальцев по гладким бусинам, вплетённым в его шершавые косички, по его сильным плечам и вверх по бархатистым раковинам его элегантных ушей.

Он делает глубокий вдох, а затем поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Я буду помнить этот день до конца своей жизни, Заклинательница Фэллон.

Он сжимает пальцами мою руку и целует костяшки моих пальцев, точно джентльмен, которым он и является, когда не одержим своей похотью.

Мои мысли переносят меня к Антони и к тому, каким мог быть секс с ним? Но я отгоняю эти мысли подальше. Разве могу я опорочить это знаменательное событие размышлениями о другом мужчине?

— Я тоже навсегда запомню сегодняшний день.

Я, молча, благодарю бабушку за тот ужасный тоник, который она заставила меня принять. Возможно, я и захочу детей от Данте когда-нибудь, но только в далёком будущем.

Он целует меня в подбородок, после чего выходит из меня и подходит к раковине. Пока он моется, он обводит взглядом моё тело и задерживается на простынях, которые прилипли к моей спине.

Я смотрю вниз. Несмотря на то, что я ожидаю увидеть там красное пятно, я закусываю нижнюю губу, увидев, что я запачкала его белоснежные простыни. Я уже готова извиниться, но его лицо светится гордостью. Сибилла предупреждала меня, что некоторые мужчины почитают за большую честь лишить женщину девственности. Я не знаю, почему это так, но если Данте доволен, то и я тоже.

Когда я сажусь, у меня в ушах начинает звенеть предупреждение бабушки о том, чтобы я нигде не оставляла следы своей крови. Я хватаю простынь, плотно оборачиваю ее вокруг себя и встаю. К счастью, моя кровь не просочилась дальше первого слоя белого хлопка.

Пока мой любовник натягивает штаны, я подхожу к раковине, мочу угол простыни, после чего вытираю им внутреннюю часть своих бёдер и сминаю простынь в комок.

Прежде чем я успеваю бросить её в таз, Данте кладёт руку на моё предплечье и говорит:

— Оставь, Фэл. Я обо всём позабочусь.

Только вот я не могу её оставить. Даже если Данте не имеет злых намерений, они могут быть у кого-то из его подчиненных.

И прежде, чем он успевает меня остановить, я погружаю грязное бельё в таз. Данте сжимает губы, но не ругает меня за то, что я его ослушалась.

Я поднимаю с пола свои панталоны, продеваю в них ноги, после чего беру своё платье. Данте помогает мне застегнуть пуговицы, наблюдая за мной так пристально, что я начинаю волноваться.

Я начинаю тереть щёку, боясь, что там могла остаться засохшая кровь или другая биологическая жидкость, но мои пальцы ничего не обнаруживают.

— Что такое?

— Я просто задумался о том, как сильно я буду по тебе скучать.

Опьяняющая дрожь пробегает по моей спине.

— Тогда пригласи меня во дворец.

Мы не только сможем провести время вместе, но я также буду находиться в непосредственной близости от ворона из трофейной комнаты. Так я смогу убить двух зайцев.

Он как будто начинает раздумывать над этим, но затем обхватывает моё лицо руками и вздыхает. Я понимаю, что мне придётся найти другой способ попасть на остров.

— Ты будешь слишком меня отвлекать.

Он, и правда, так думает, или его беспокоят мои намерения?

Он наклоняется и нежно меня целует, после чего отпускает мою руку и распахивает вход в палатку.

— Гастон, приведи Габриэля. Я хочу, чтобы он проводил синьорину Росси домой.

— Мне не нужны сопровождающие, Данте. Только лодка.

— У тебя будет и то, и другое.

Я вздыхаю.

Габриэля, должно быть, не предупредили о деталях его поручения, потому что его глаза расширяются, когда он входит в палатку.

— Фэллон, — произносит он вместо приветствия.

Мне мучительно расставаться с Данте, но это необходимость, потому что мне надо закончить свои поиски сокровищ, а Данте нужно учиться управлять королевством, которое скоро будет принадлежать ему.

Нам.

Когда я выхожу из палатки, я вижу капитана, который стоит на другой стороне мощёной дороги. Его руки сжаты за напряжённой спиной, и он не сводит с меня своих прищуренных глаз. Из него сочится ненависть, прямо как моя кровь, просочившаяся на простыни Данте.

О, как же этот мужчина меня ненавидит. А особенно теперь, когда ему не удалось бросить меня в Марелюс и посмотреть на то, как я утону. Мне придётся действовать крайне осторожно, потому что этот отвратительный мужчина будет следить за каждым моим шагом, ожидая возвращения своего суверена.

ГЛАВА 34

Громкие и пронзительные рыдания эхом отражаются от покрытых фресками стен нашего дома, заставляя меня забыть о тупой боли между ног. Я понимаю, что это плачет мама, и бегом поднимаюсь по лестнице. Сердце стучит о рёбра из-за страха того, что я могу там обнаружить.

Если ворон вонзил свои когти в бабушку.

Если…

Когда я добегаю до порога, я обнаруживаю бабушку, которая сидит на корточках рядом с маминым креслом-качалкой.

— Посмотри, Агриппина. Она вернулась. Она в безопасности. Наша Капелька в порядке.

Я становлюсь на колени рядом с маминым креслом, беру её руки в свои и осматриваю каждый миллиметр её кожи в поисках открытых ран.

— Мама, я здесь. Посмотри на меня. Я здесь. Я в порядке.

— Фэллон. Уходи. Фэллон. Уходи.

Это наблюдение или предупреждение? Она считает, что я ушла или просит меня уйти?

— Я здесь, мама.

Она качает головой, её медные волосы волнами рассыпались по опущенным плечам, покрытым веснушками.

— Фэллон, уходи.

— Я уходила, но вернулась.

— Уходи. Уходи. Уходи.

Волнение, которое слышится в её голосе, и яркий блеск её голубых глаз, выбивают воздух из моих лёгких.

— Ты хочешь сказать, что мне надо уйти, мама? — шепчу я, как будто бабушка может не услышать моих слов.

Она стоит рядом с нами, её изумрудные глаза взволнованно блестят.

Мама перестаёт качать головой и начинает кивать.

Я в недоумении смотрю на бабушку.

— Как долго она уже в этом состоянии?

— Придя домой с рынка, я обнаружила её на коленях. Она колотила руками в дверь. Она доползла до неё. Хвала Котлу, что дверь была закрыта.

Неужели я заперла дверь перед уходом? Я помнила только, как проверяла маму, и что она спала, но больше ничего, так как я сильно паниковала из-за птицы и своего «ареста».

Что если она сама себя заперла, так как испугалась птицы в моей комнате? Что если птица дематериализовалась и прошла сквозь стену, разделяющую наши комнаты? Что если она пропала?

Мурашки бегут по моим ключицам и распространяются на грудь.

— Что такое?

Я отрываю взгляд от стены.

— Ч-что?

— Ты покраснела.

Я хватаюсь за шею, прижав липкую ладонь к горячей коже.

— Денёк у меня был ещё тот.

Бабушка прижимает кружку с отваром из ягод рябины к маминым губам. Мама качает головой.

— Биббина миа, тебе надо это выпить.

Я не помню, чтобы бабушка когда-либо называла маму своей малышкой, и от этих слов боль пронзает моё сердце. Как же это страшно, когда мать бессильна перед умственной деградацией своего собственного ребёнка.

Наконец, мама перестает раскачиваться, перестает повторять слово «уходи». Она смотрит на мать и раскрывает рот. Бабушка помогает ей выпить кислый чай, после чего проводит костяшками пальцев по маминому подбородку, чтобы поймать сбежавшие капли.

Отвар успокаивает мою маму, словно магический эликсир, и заставляет её веки отяжелеть. Её ресницы такого же тёмно-коричневого цвета, как и её брови, опускаются. Мне кажется, что она вот-вот заснёт, как вдруг её глаза распахиваются и останавливаются на мне.

— Пусть ветра отнесут тебя домой.

После этого её веки резко смыкаются, и она укладывается щекой на подушку, которую положила ей под голову бабушка.

Мы с бабушкой смотрим друг на друга. Это был первый раз, когда мама произнесла целое предложение. По крайней мере, я слышу такое впервые.

— Неужели… неужели мама только что…

Я прокручиваю у себя в голове её странное благословение, потому что это ведь именно оно?

— Да.

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы она говорила что-то… подобное?

— Когда она была беременна тобой, я слышала, как она шептала это небу. Я думала, что она желает твоему отцу безопасного путешествия по морю. Я даже однажды спросила её об этом. Она сказала мне, что ей разрешено иметь свои секреты.

Бабушка сжимает губы и переводит взгляд с меня на своего ребёнка, отдыхающего в кресле.

Я вспоминаю о сделке, которую бабушка заключила с моим дедом, но если я заговорю о ней, мне придётся объяснить, откуда я об этом узнала, а она и так уже выглядит измождённой.

— Думаешь, мой отец был моряком? В смысле, и сейчас есть.

— Я не знаю, Фэллон. Она никогда не рассказывала. Я знаю только, что она встретила его в одну из своих поездок в Ракс. Она ездила туда каждый день, чтобы помогать нуждающимся.

Бабушка приглаживает мамины волосы.

— У неё было такое большое сердце. Она хотела спасти всех и каждого.

— Не было. Есть. Она не умерла, нонна.

— Часть её умерла.

Бабушка вздыхает, уставившись в кружку, словно пытается прочитать в ней мамино будущее, как это делает Берил каждый раз, когда я завариваю ей чашку кофе.

И хотя её истории всегда очень забавные, она никогда не видела меня в будущем королевой. Но опять же, с чего ей это видеть? Я всего лишь бедный полурослик. Как хорошо, что она всего лишь лукавит, а не предсказывает будущее, точно дьявольская сирена.

— Почему тебя привез друг Данте? — неожиданный вопрос бабушки заставляет меня позабыть о Берил.

Может быть, она также видела, откуда я приплыла? Я жду, что она спросит что-то ещё. И она не заставляет меня долго ждать.

— Что ты делала в бараках?

— Данте пригласил меня в гости.

Она сжимает переносицу.

— И ты поехала?

— Поехала.

Её недовольство такое же ощутимое, как и запах ягод рябины.

— Капелька…

Прежде, чем она успевает сказать, мне, что я глупая и всё такое прочее, я говорю:

— А знаешь, куда ещё я сегодня ездила? На Исолакуори.

Кружка выпадает из рук бабушки и разлетается на толстые и острые осколки. Остатки розоватой жидкости проливаются на пол и на её тапочки. От этого звука мама дёргается, но почему-то не просыпается.

Бабушка открывает рот. Закрывает его. Опять открывает. Её радужки темнеют так же неожиданно, как меняет цвет ракоккинский лес во время грозы.

— Птолемей…

Имя маркиза вырывается из ее рта не громче, чем пар из нашего чайника.

Поскольку я всё ещё стою на коленях, я собираю осколки кружки, стараясь не запачкать отваром своё прекрасное голубое платье.

— Он рассказал королю о том, что я симпатизирую змеям, а затем потребовал устроить слушание.

— И?..

Я складываю в ладонь куски керамики, которые напоминают опавшие лепестки розы, и поднимаю на неё глаза.

— Король Марко хочет, чтобы я использовала свой дар для установления мира между сушей и морскими обитателями.

Ужас искажает красивое лицо моей бабушки, из-за чего теперь она кажется старше.

— Ты рассказала ему о своём даре?

— Конечно, нет, нонна. Я даже не уверена, что он у меня есть.

— Был ли Юстус…

— Да.

— Он не тронул тебя?

Её руки так крепко сжаты в кулаки, что костяшки пальцев начали выпирать.

— Нет, нонна.

Тихий голос у меня в голове добавляет: «Пока». Но я не разрешаю этой тревоге просочиться наружу. Бабушка и так уже переволновалась.

Наконец, я встаю на ноги и перевожу внимание на окно и белые армейские палатки, которые позолотило заходящее солнце, а также на аккуратные ряды военных лодок, качающихсяна волнах вдоль узкого острова.

Лодка Сильвиуса пуста, но значит ли это, что он перестал за мной следить?

— Юстус сопровождает короля в Тареспагию на очередной ужин в честь помолвки, поэтому моё слушание продолжится на следующей неделе после его возвращения.

Я поворачиваюсь к бабушке, глаза которой отрешенно блестят, словно она опять оказалась на суде, в поместье Юстуса, вернувшись в то время, когда уши моей мамы были ещё острыми, как и её ум, и когда меня ещё даже не существовало.

— Думаешь, он и в самом деле хочет мира, бабушка, или пытается выбить из меня признание?

Бабушка возвращается в реальность, в наш маленький голубой домик в Тарелексо, в котором мы были в безопасности до сегодняшнего момента.

— Регио ненавидят животных так же сильно, как они презирают людей, так что ни в чём ему не признавайся. И, Фэллон, ты больше никогда не поедешь на суд без меня, слышишь? Никогда.

Я даю ей обещание, хотя и не собираюсь его сдерживать. Я не могу этого сделать. Потому что единственная причина, по которой я должна вернуться на Исолакуори — это ворон, которого мне надо оттуда забрать, и я отказываюсь впутывать в это бабушку.

ГЛАВА 35

Бабушка возвращается на кухню, чтобы выбросить разбитую кружку, а я направляюсь в свою комнату. Сердце подпрыгивает у меня в груди, когда я дохожу до своей двери, а слова мамы звенят в голове.

«Фэллон. Уходи».

Ворон, должно быть, улетел, пока меня не было! Поэтому она так убедительно просила меня уйти.

Я так резко отворяю дверь, что чуть не падаю на пол своей комнаты, и мне удается удержаться на ногах только благодаря тому, что я со всей силы вцепилась в ручку. Несмотря на слабое освещение, которое стало ещё слабее из-за заходящего солнца и задёрнутых занавесок, я вижу всё довольно четко — шкаф, письменный стол, вазу с увядшими пионами, ворона, сидящего на столбике моей кровати.

Моя теория рассыпается, и на её место приходят облегчение и беспокойство. Облегчение, потому что было бы большой проблемой потерять птицу с железным клювом и когтями, а беспокойство, потому что теперь мне придётся заново разгадывать смысл тревожного наказа мамы.

Я закрываю дверь и облокачиваюсь на неё спиной, стараясь успокоить свой бешеный пульс. Ворон наблюдает за мной своими пугающими жёлтыми глазами.

— Я думала, ты улетел.

Я не должна ему ничего объяснять, но поскольку птица меня понимает, я решаю это сделать.

Птица и ухом не ведёт.

— Мама, похоже, убеждена, что мне надо уходить. И поскольку это она отправила меня в то подземелье, думаю, что это как-то связано с тобой.

Неужели я действительно изливаю свои мысли перед этим животным? На что я вообще рассчитываю? На совет? На наставление? Слова про подземелье могли быть совпадением. Всё-таки у моей мамы не всё в порядке с головой.

О чём я таком говорю? Это не было совпадением. Она предупредила меня о том, что Бронвен наблюдает за мной, и Бронвен наблюдала. Она сказала про золото в подземелье Аколти, и там были целые кучи золота.

Какие-то высшие силы используют маму как рупор.

Может быть, эти высшие силы и есть Бронвен?

Кто вообще такая эта Бронвен?

Стены моей комнаты исчезают. Потолок и пол тоже. Неожиданно я обнаруживаю, что смотрю в ущелье. Я выставляю руки, костяшки моих пальцев ударяются обо что-то твёрдое — стену из серого камня. Я растопыриваю пальцы на другой руке, но они не встречают сопротивления.

Я переношу вес своего тела в сторону и хватаюсь за камень, хотя не падаю.

Я… я плыву.

Святой Котёл, что со мной происходит? Я лихорадочно озираюсь вокруг в поисках чего-нибудь… кого-нибудь, но я одна в… Где я? В Монтелюсе?

Подо мной гремит поток.

Далеко-далеко внизу.

Несмотря на то, что сила гравитации не тянет меня вниз, я сжимаю камень, и напоминаю сейчас скорее ящерицу, чем женщину.

Я уже готова позвать на помощь, как вдруг замечаю, что на узком уступе подо мной что-то блестит. И из груди этого создания торчит чёрная стрела. Крик умирает у меня на губах, не успев вырваться наружу, и я начинаю моргать.

Ущелье пропадает, и я снова оказываюсь в своей комнате. Я сижу на корточках перед кроватью, сжимая пальцами деревянную раму так, что костяшки моих пальцев побелели, а мышцы на бёдрах пульсируют так же сильно, как и бицепсы.

Мои губы дрожат от частых вздохов.

Это было видение?

Теперь у меня появились видения?

Может быть, именно они атакуют мамин разум и выводят её из равновесия?

Несмотря на то, что сейчас я не болтаюсь над ущельем глубиной в несколько десятков метров, я осторожно выпрямляюсь. Стыдно признаться, но я гляжу на пол, чтобы убедиться, что там ничего нет. Конечно же, я вижу только блестящие точно свежий мёд половицы.

Наконец, я поднимаю взгляд на ворона и вздыхаю.

— Думаю, я знаю, где искать твоего следующего друга.

Я запускаю руку в волосы, убираю локоны с лица и смотрю на окно. Пара шагов — и вот я уже стою рядом с ним, отодвигаю занавеску и смотрю на вершины гор, окутанные смогом.

— Полагаю, он лежит где-то в ущелье этих гор.

Дрожь пробирает меня до самых костей. Если Ракокки считается гиблым местом, то уж горы, которые разделяют королевство на две части, известны тем, что проглатывают каждого, кто осмеливается отправиться на их каменистые склоны.

— Может быть, Бронвен сможет поручить эту миссию кому-то другому?

Я поворачиваюсь к ворону и пристально смотрю на лимонно-желтые точки на его голове, после чего прохожусь взглядом по его короткой шее и чёрным крыльям.

— А почему бы тебе самому не полететь туда и не спасти своего друга?

Ворон как будто прищуривает глаза, поэтому я прищуриваюсь в ответ.

— Я не понимаю, чем я заслужила такой взгляд? В этом нет ничего возмутительного. Если ты не заметил, у меня нет ни крыльев, ни магических способностей.

Мой лоб начинает покалывать, словно кожа на нём онемела. Я начинаю её растирать, чтобы избавиться от этого странного чувства, как вдруг оказываюсь в ночном лесу перед Бронвен и лошадью с седлом.

Я вздрагиваю. И резко закрываю глаза. А когда осторожно открываю их, то снова оказываюсь у себя в комнате, сжимая занавески, точно спасательный трос.

Святой Котёл, что это было? Очередное видение?

Если это было видение, то кто мне его послал? Один из богов? Сама Бронвен? Бронвен — богиня? Оракул? Колдунья? Злой дух? С таким лицом, похожим на расплавленный воск, и невидящими глазами, она определенно выглядит как нечто потустороннее, нечто злое.

О, боги, что если она — злой дух, который пришёл уничтожить мир с моей помощью?

У меня в голове всплывает история Приманиви, которая доводит меня до ещё большего исступления. Что я наделала? Что я делаю?

ГЛАВА 36

Я смотрю на кровать. Смотрю на ворона, который смотрит на меня в ответ. Я делаю выпад, приседаю, зацепляю рукой кожаную сумку под кроватью и достаю её. Затем я хватаю шипы из обсидиана, и с шипом в каждой руке вскакиваю на ноги.

Прежде, чем ворон успевает слететь со своего насеста, я поднимаю руки и пытаюсь ударить его. Снова и снова. Но каждый раз, когда мне кажется, что шипы вонзятся в плоть, они лишь проходят сквозь чёрный дым.

Пот выступает у меня на шее и начинает стекать на платье, мои мышцы пульсируют, боль между ног достигла уже эпических масштабов, но я не перестаю атаковать коварного ворона.

Я никогда раньше не причиняла вреда животному, и никогда не желала им вреда, но теперь я больше чем когда-либо убеждена в том, что птица, которую я пробудила — не является животным.

— Что ты такое? — рычу я, тяжело дыша и подняв своё оружие в воздух.

У злобной твари хватает наглости нахмуриться. Но что я по-настоящему не могу понять, так это то, почему он не улетает… зачем он так издевается надо мной? Разве дым не может пройти под дверью?

Разгневанная, я отпираю окно и широко его раскрываю. Ветерок, ворвавшийся внутрь, охлаждает мою вспотевшую верхнюю губу.

— Убирайся! Убирайся и найди Бронвен. Скажи ей, что я не марионетка. Мне не нужна ни она, ни ты, чтобы завладеть сердцем Данте. Мы будем вместе, с короной или без.

Я всё ещё держу в руках куски чёрного камня, но мои пальцы ослабели и теперь дрожат.

— Уходи!

Ворон смотрит на меня сверху вниз с высоты шкафа.

Боже, это самый глупый злой дух в истории. Я даю ему возможность уйти, а он не собирается ей воспользоваться.

Не думая, я кидаю шипы в Марелюс. Когда тёмные воды канала поглощают их, я поднимаю глаза и уже готова повернуться к птице, как вдруг замечаю фигуру, стоящую на чёрном берегу Ракса.

Мне, вероятно, почудился тюрбан и развевающиеся юбки, но я всё равно кричу:

— Найди кого-нибудь другого! С меня хватит этого дурацкого поручения.

Мои глаза начинает щипать. От пота. От слёз. От полнейшего отчаяния. Почему я?

— Почему я? — громко шепчу я.

Потому что ты глупая девчонка без магических способностей, волю которой легко подчинить, так же как и сердце, вот почему. Моё сознание — мой самый беспощадный критик.

Я отрываю свои слезящиеся глаза от Бронвен, или того, кто стоит на другой стороне канала, если это вообще человек, и обвожу взглядом мрачные углы своей комнаты. Я ожидаю увидеть блеск оценивающих золотых глаз, но нигде их не обнаруживаю.

Ничего не двигается.

Ворон исчез.

Улетел.

Наконец-то.

В одном из старых мифов, которые любят нашёптывать своим детям фейри, рассказывается о том, что не стоит заводить дружбу с фейри с закругленными ушами. Это история о том, как полурослики потеряли кончики своих ушей. Я никогда не верила этой древней сказке, в которой говорилось, что одна импульсивная девушка обрекла на гибель целую расу, открыв ящик с фейскими секретами и разболтав их по всему королевству. Но разве это не то, что я только что сделала?

Выпустила на волю нечто, способное обречь на гибель нашу расу?

— Фэллон, ради святого Котла, что ты здесь делаешь?

Я поворачиваюсь к двери.

Высокая и худая фигура бабушки подсвечена со спины, но от меня не укрываются морщинки, пересекающие её лицо, и направление взгляда. Она смотрит на перевернутый стул, открытый шкаф, смятые простыни и опрокинутую вазу с пионами, из которой течёт вода.

— Ты решила… сделать перестановку?

Я фыркаю и стираю влагу со своих ресниц.

— Капелька, что случилось?

— Ты когда-нибудь совершала глупости из-за любви, нонна?

— Я вышла замуж за твоего деда.

— Ты… ты его любила?

— Когда-то давно. А что?

Я пристально смотрю на звёзды, рассыпанные по иссиня-чёрному небу. Меня переполняет сильное желание признаться бабушке.

— Что ты такое сделала?

Она, должно быть, подошла ближе, потому что её цветочный запах окутывает меня, хотя она меня даже не обнимает.

И она наверняка никогда больше этого не сделает, узнав о моей доверчивости и о том, что я сделала.

Именно страх того, что она перестанет смотреть на меня как на своё сокровище, заставляет меня прикусить язык и подавляет желание облегчить себе ношу.

Поскольку она ожидает, что я что-то скажу, я бормочу:

— Данте хочет взять небольшой отпуск на следующей неделе.

Брови бабушки приподнимаются, когда она осматривает меня, а затем мою комнату. Она определенно озадачена и не понимает связи между отпуском Данте и беспорядком в моей комнате.

— Он попросил меня провести его с ним. Мы будем только вдвоём.

Я облизываю губы.

— Я согласилась.

Никогда в жизни я не могла бы даже представить, что поделюсь чем-то подобным с бабушкой, но лучше так, чем раскрыть ей истинную причину моего волнения.

— Я не прошу тебя о благословении, потому что знаю, что ты его никогда не дашь, но я хотела, чтобы ты знала.

Я так хочу, чтобы она погладила меня по руке и сказала, что я должна слушать своё сердце. Произнесла бы сладкую ложь, как в детстве, когда она пыталась защитить меня от жестокой реальности. Но бабушка давно уже мне не врёт.

Она вздыхает.

— Капелька, принц никогда на тебе не женится, как бы часто ты к нему не ездила.

Я резко вздыхаю, словно она воткнула в меня те шипы из обсидиана.

— Ты ничего не знаешь о Данте. Он совсем не похож на Марко!

Бабушка сжимает губы в тонкую линию.

— Ты такая испорченная, нонна. Такая… такая…

Мои глаза начинает покалывать, и её строгое лицо расплывается.

— Я тебя ненавижу.

Она даже не вздрагивает. Либо ей всё равно, либо она не считает, что я это всерьёз.

— Я докажу, что ты не права.

Я иду к двери, но затем возвращаюсь, поднимаю матрас и хватаю золотую монету.

— Вот. Убедись в том, чтобы маркиз её получил.

— Где ты…

— Мне её дали.

— Кто? От кого ты взяла деньги?

— Я их не брала. Мне их дали.

— Кто?

— Человек, который не считает меня глупой из-за моей любви к принцу, и который не верит, что я ничего не стою, только потому что у меня ничего нет за душой.

Ветерок сдувает прядку волос мне на глаза, которые всё ещё слезятся. Я убираю её с лица.

«Пусть ветра отнесут тебя домой».

Неожиданно, мне в голову приходит мысль, что таким образом мама пыталась сказать, что этот старый голубой дом мне больше не дом. Что мне надо расправить крылья, как ворон, и полететь в сторону моего настоящего дома — Исолакуори — через Ракс и Монтелюс.

«Уходи. Фэллон».

Я смотрю на пустынный чёрный берег и яркую зелень на горизонте. Я готова, мама. Я уйду сегодня ночью и соберу пять этих воронов.

Представляю выражение лица бабушки, когда она увидит меня сидящей на троне Люса.

Представив себя с короной на голове, я воодушевляюсь и покидаю свою клетку и женщину, которая держала меня там последние двадцать два года.

ГЛАВА 37

Несмотря на то, что я незамедлительно хочу отправиться в Ракс, для начала я иду в таверну. Как и сказал король, я ответственная и не поставлю семью Амари в затруднительное положение только потому, что бабушка уязвила мою гордость.

К тому же, я хочу забрать свою зарплату, чтобы у меня были деньги для путешествия по диким местам Люса. Я также хочу сообщить о своем отъезде лучшей подруге, чтобы она не волновалась.

Когда я захожу в «Кубышку», в таверне полно народа, и обе сестры выглядят так, словно они поразили самих себя своей воздушной магией. Их волосы встали дыбом, а ключицы блестят от пота.

— Наконец-то! — Сиб проносится мимо меня с подносом, полным напитков, и ставит его на стол. — Тысяча королевств, где ты была?

Червячок вины начинает шевелиться в моей груди, когда я понимаю, что должна их покинуть.

Они меня заменят.

Я заменимая.

Тоненький голосок, который побуждал меня к импульсивным поступкам в прошлом, заставляет меня держаться намеченного плана. Ведь не могу же я вернуться домой? Не после того, как я сбежала сегодня оттуда.

Я оборачиваюсь, так же, как я сделала это, когда захлопнула дверь своего дома, ожидая увидеть бабушку, идущую за мной следом. Но единственный человек, который на меня смотрит, это бородатый рыбак, который драит палубу своей лодки.

Моя бабушка такая же гордая, как и я. Ожидать, что она побежит за мной — это всё равно, что ждать снегопада в разгар лета.

Сглотнув комок, застрявший в горле, я закатываю рукава и приступаю к работе. Она не требует размышлений, и это позволяет мне продумать мои следующие шаги. В глубине души я предполагаю, что Бронвен будет ждать меня с конём, но что если её там не будет? Тогда мне придётся отправиться в путь без лошади?

И только тут до меня доходит, что одежда, в которую я одета, совершенно не практичная. Хоть мне и не нравятся мои сапоги и застиранное платье, я не могу пересечь Марелюс в шёлковых туфлях и платье таком же тонком, как крылья бабочки.

В Раксе одежду шьют для того, чтобы выживать. Я с кем-нибудь поменяюсь. Уверена, у меня не будет проблем с тем, чтобы найти хозяина для такого красивого наряда.

Сибилла врезается в меня плечом.

— Во-первых, где ты достала это платье? Шикарное. И, во-вторых, что тебя гложет?

— Я одолжила его у сестры Фибуса.

Веки Сиб взмывают вверх.

— Флавия «Я-ненавижу-полуросликов» Аколти одолжила тебе платье?

— Его одолжил мне Фибус.

— И у него дома валялось одно из платьев его сестры, потому что?.. О.

Не знаю, к какому он пришла заключению, но я решаю не разубеждать её. Может быть, Фибус расскажет ей потом про наше утро, но я не стану этого делать. Особенно в таком месте, где полно любопытных ушей.

— А гложет меня то… Я переспала с Данте.

И хотя потеря девственности занимает мои мысли не в первую очередь, я хочу, чтобы Сибилла услышала об этом от меня, а не от какого-нибудь посетителя таверны.

Медный кувшин, который она наполняет, выскальзывает из её пальцев и с грохотом ударяется о барную стойку, что привлекает внимание около десяти человек, которые до этого сидели, склонившись над своими напитками и деревянными тарелками с вяленым мясом и сыром.

— О. Боги.

Она уводит меня за локоть в тёмный угол таверны, её рот всё ещё открыт.

— И?

— И ты могла бы меня предупредить, что это больно.

Боль уже притупилась, но всё ещё напоминает о себе редкими приступами.

— Не могу поверить, что ты переспала с Данте.

Честно говоря, я сама едва ли могу в это поверить. Сегодняшний день кажется мне таким нереальным.

— Я знаю.

— Это всё, о чём ты мечтала или даже лучше?

Я задумываюсь, потому что, нет, я мечтала не об этом. Как же мне хочется признаться Сиб в том, что мы с Данте когда-нибудь поженимся. А жаловаться на умения своего мужа в постели — дурной тон. К тому же, у нас было мало времени; со временем должно стать лучше.

— Я уезжаю.

Сиб откидывает голову назад.

— Это из-за секса? Было настолько плохо, или настолько хорошо?

— Это не из-за секса.

— Тогда почему.

— Мне надо ненадолго уехать из Тарелексо. Капитан Даргенто дышит мне в спину, а дома очень напряжённая обстановка.

Она пристально на меня смотрит.

— Твоя мать?

— Нет. Нонна.

Она сжимает мою руку.

— Мне жаль, Фэл.

Неожиданно её жалость ко мне трансформируется в энтузиазм.

— Давай уедем вместе!

Мне бы ничего так сильно не хотелось, но будет нечестно впутывать её во всё это. Более того, я по-настоящему переживаю из-за того, что пророчество не сбудется, если я не исполню его в одиночку. А мне очень надо, чтобы оно исполнилось.

— Я не могу взять тебя с собой, дорогая. Я должна сделать это одна. К тому же твои родители и сестра никогда меня не простят, если я увезу тебя отсюда. И Фибус тоже попросится с нами…

— Когда закончите сплетничать, мне бы не помешала ваша помощь.

Джиана вытирает рукой свой блестящий лоб.

— Прости, Джиа. Скажи мне, кому и что нужно.

Я вытираю руки о свою прекрасную юбку.

— Десятый столик хочет кувшин с вином, а капитан хочет тарелку прошутто.

Капитан здесь? Мой взгляд устремляется на мужчину с острым подбородком, одетого в белое, который сидит с незнакомым мне мужчиной в форме.

Он здесь не для того, чтобы шпионить за тобой, Фэллон. Он пришел поесть.

— Я беру десятый столик.

Я возвращаюсь к бару, хватаю со стойки один из наполненных кувшинов, после чего огибаю бар и направляюсь к шести мужчинам из Тарекуори, которые играют в карты.

Пока я наполняю их кружки, Катриона, которая только что спустилась с лестницы, подходит к Сильвиусу. В таверне шумно, а стол капитана находится у дальней стены, поэтому я не слышу их разговора, но предполагаю, что она хочет узнать, насколько он заинтересован в рандеву. Я молюсь о том, чтобы он согласился, потому что я бы предпочла, чтобы он не наблюдал мой великий побег.

Я наливаю последние капли шипучего фейского вина, как вдруг его взгляд отрывается от куртизанки и останавливается на мне. Катриона оглядывается на меня и легонько вздыхает. Значит ли это, что он ей отказал? И если да, то это потому, что он «на работе» или он наконец-то решил, что секс с другими женщинами не поможет ему завоевать уважение той, которую он хочет?

Направляясь в сторону Сибиллы, я раздумываю о том, чтобы рассказать ей о желании Сильвиуса жениться на ней или её сестре, но тогда мне придётся долго ей объяснять, откуда я это узнала, а я ещё не рассказала ей о своём злосчастном свидании с королём. По правде сказать, я удивлена, что она ещё не слышала об этом. Люсинцы так любят сплетничать, а что может быть более благодатной почвой для сплетен, чем история о девушке-полурослике, которую арестовали за то, что она умеет заклинать змеев?

— Паппа просит помочь разложить еду по тарелкам.

Джиана указывает на кухню.

Я толкаю плечом распашную дверь и уже готова предложить помощь, как вдруг замечаю Марчелло, который раскладывает голубей на разделочной доске. Птицы уже ощипаны, но их головы ещё на месте. У меня сводит желудок, и я пошатываюсь. Я хватаюсь за косяк и жду, когда у меня перестанет плыть перед глазами, а внутренности успокоятся, прежде чем сделать шаг вперёд.

Это не первый раз, когда я застаю Марчелло за приготовлением жаркого, но по какой-то причине, на долю секунды, эта сцена напомнила мне о вороне. И да, признаюсь, ранее я пыталась его заколоть, но исключительно для того, чтобы превратить его обратно в дурацкое украшение, а не в чей-то обед.

— Фэллон, ты в порядке?

Дефне подбегает ко мне и обхватывает рукой за талию для поддержки.

— Извините. Да, эм… забыла сегодня поесть.

И только тут до меня доходит, что я действительно забыла поесть.

Она подводит меня к табуретке, которая стоит слишком близко от разделочной доски, и разворачивает кусок пекорино. Нарезав его, она открывает банку с солёными овощами и ставит всё это передо мной.

Не сводя глаз с закопченного пола под табуреткой, я поглощаю еду. Я не чувствую себя лучше по завершению, вероятно, потому что ела слишком быстро, но я рада, что насытилась.

Помыв тарелку в мыльной раковине, я сообщаю Дефне и Марчелло, что отправляюсь в незапланированную поездку, и, нет, ни с кем ничего не случилось, но я не смогу работать в таверне в обозримом будущем.

Губы Дефне слегка приподнимаются в улыбке.

— Наконец-то. Мы с Марчелло всё задавались вопросом, когда же ты вылетишь из гнезда.

Какое подходящее выражение…

— Тебе стоит повлиять на Сиб, чтобы она сделала то же самое.

Совет Марчелло шокирует меня и заставляет замолчать.

— Может быть, она могла бы поехать с тобой? Вы могли бы здорово провести с ней время…

— Я не могу.

Эти слова слишком резко срываются с моих губ.

— Я не могу взять её с собой прямо сейчас. Когда я устроюсь на новом месте…

Они переглядываются, нахмурив лбы.

— Устроишься? — повторяет Дефне.

— Я собираюсь встретиться с одним своим другом. И, ну… хочу сначала посмотреть, как всё пройдёт. Я ещё не рассказывала Сиб о нём.

— А-а-а, — лоб Дефне разглаживается. — Значит всё дело в мальчике. Это тот мальчик, о котором мы разговаривали с тобой в прошлый раз?

— Да, — решаю соврать я.

Но Марчелло всё так же насторожен. Более того, теперь, когда он услышал, что я встречаюсь с каким-то мужчиной, он как будто совершенно во мне разочарован. Я мимолётом задаюсь вопросом, что бы он почувствовал, если бы узнал, что у этого мужчины есть крылья и перья, а ещё он, вполне вероятно, никакой не мужчина.

— Церес уже встречалась с этим твоим другом? — тон его голоса звучит натянуто.

— Вы, правда, думаете, что он всё ещё хотел бы со мной встречаться, если бы познакомился с бабушкой? Она, вероятно, ещё более пугающая, чем Юстус.

Мои слова заставляют Дефне усмехнуться.

— Ну, я бы предпочёл знать его имя, — ворчит Марчелло. — На случай, если…

Дефне хлопает своего мужа по руке.

— Оставь в покое бедную девушку. Ты разве забыл, как мы с тобой прятались за спинами у наших родителей?

Я готова расцеловать Дефне. И я действительно чмокаю её в щеку, а затем шепчу:

— Спасибо.

— В любое время.

Дефне снимает с пояса кошелёк, но я говорю ей, что заберу зарплату в конце смены за вычетом ужина, куска твёрдого сыра и сухофруктов.

— Разве этот мужчина не собирается тебя накормить?

Марчелло постукивает плоской стороной ножа по своей раскрытой ладони, словно уже готов зарезать моего вымышленного любовника.

Дефне цыкает.

— Уверена, что собирается, ми куори. И опусти нож, пока ты не поранился и не залил кровью ужин синьора Гуардано. Голубь с кровавым соусом, может быть и деликатес в Неббе, но не в нашем цивилизованном королевстве.

Когда он не опускает нож, я говорю:

— Мне лучше подготовиться, на случай, если ничего не получится, и придётся ехать в одиночку.

— Умная девушка.

Дефне приподнимает бровь и смотрит на своего мужа, который всё ещё что-то ворчит себе в бороду о том, что мальчиков нынче воспитывают иначе.

— Я приготовлю тебе еду до конца смены.

Одарив её многочисленными словами благодарности, я беру поднос с едой, которую надо отнести гостям и возвращаюсь в зал. Я очень надеюсь, что капитан допил свой напиток и ушёл, но он всё ещё там. И хуже того, он наблюдает за тем, как я обхожу столы.

Когда я огибаю барную стойку, мне хочется протереть кожу, чтобы избавиться от скользких мурашек, которые он на ней оставил. И хотя я, по сути, ни от чего не убегаю, у меня не получается игнорировать этого навязчивого мужчину.

Особенно после того, как Катриона опускается на стул напротив меня и говорит:

— Этот мужчина одержим тобой, микара. Ты уверена, что не хочешь, чтобы я выторговала у него тариф на твою девственность?

Я краснею до корней волос и ногтей на пальцах ног, потому что она сказала это очень громко. Сосредоточившись на протирании кувшина с водой, я бормочу:

— Я скорее перееду в Ракс и откажусь от секса на всю оставшуюся жизнь.

Я могла бы сознаться, что больше не девственница, но это не касается ни её, ни кого бы то ни было.

Она моргает, хотя я не в первый раз намекаю ей на своё отвращение к этому мужчине.

Мои возбуждённые нервы заставляют меня улыбнуться.

— Но спасибо, что думаешь обо мне и моей девственности.

Она вздыхает.

— Жаль. Очень жаль.

Совсем наоборот. Капитан, вероятно, свернёт мне шею во время секса, пытаясь выбить из меня это проклятое признание.

Весь остаток вечера я мысленно заставляю капитана уйти до закрытия, но эта упёртая задница даже не дёргается со своего места, и хотя он не пялится на меня в открытую, у меня время от времени покалывает затылок от его взгляда.

Что если он ждёт окончания моей смены? И как мне тогда договориться о поездке в Ракс, если за мной по пятам будет идти высокопоставленный офицер?

Когда уходят последние посетители, я, наконец, подхожу к его столу.

— С вас один золотой и пятнадцать медных монет.

Он кивает на своего компаньона, который больше похож на манекен, чем на живого человека, так как совсем не двигается. Молодой человек достаёт две монеты, обе из которых серебряные.

— Сейчас принесу вашу сдачу.

Я разворачиваюсь на зудящих ногах. Неужели, этот день закончился?

— Оставьте сдачу, синьорина Росси.

Я бросаю через плечо:

— Я обязательно сообщу Амарисам о вашей щедрости.

Но прежде, чем я успеваю уйти, он снова кричит:

— Если ты решила соблазнить принца, то это тебе не поможет.

Я не хочу вступать в разговоры с этим мужчиной. У меня есть дела — мне надо найти воронов. Но я не могу сдержаться и картинно вздыхаю.

— О, нет. Мой хитрый план провалился. Тогда скажите, кого мне надо соблазнить? Самого короля? Вас?

Я думаю, а точнее надеюсь, что мой подкол заставит его навсегда заткнуться, но он решает снова меня зацепить.

— А ты знаешь, что твой прекрасный принц делает в данный момент? — голос Сильвиуса звучит совсем рядом, что заставляет меня развернуться.

Он навис надо мной, как обычно сцепив руки за спиной, улыбка украшает его губы.

— Он ужинает с принцессой из Глэйса.

Сильвиус медленно обходит меня кругом, точно змея.

— Я слышал, что они встречались, когда он останавливался на севере.

— Вот и хорошо.

— Я вижу, ты не веришь в то, что у него к ней какие-то чувства.

— Потому что их нет. По крайней мере, романтических.

— А ты целуешься с мужчинами, с которыми не состоишь в романтических отношениях?

— Нет.

— Что и требовалось доказать.

— И что вы пытаетесь доказать?

— Перед тем как прийти сюда, у меня была встреча на Исолакуори. Когда я приехал туда, язык Данте находился глубоко во рту принцессы.

— Вы лжёте.

Он достает эмалированную табакерку из кармана штанов, берёт щепотку соли и прижимает её к кончику своего языка. Проглотив её, он повторяет свои слова, каждое из которых впечатывается в хрупкую оболочку моего сердца и заставляет его заныть от боли.

— Принц не будет спать со шлюхами, потому что тогда принцесса Глэйса не пустит его в свою постель. Но как я понимаю, он не рассказал ей о тебе.

Он придвигает ко мне табакерку, и хотя я не хочу играть с ним в эту игру, я достаю оттуда щепотку соли и нюхаю.

Соль. Это на самом деле соль.

Он захлопывает табакерку и возвращает её в карман.

— Тебя, похоже, очень расстроила эта новость.

Я так крепко сжимаю руки в кулаки, что мои ногти оставляют на ладонях небольшие полумесяцы.

— Капитан Сильвиус, заведение закрылось, — голос Джианы звучит так, словно кто-то ударил металлом о металл.

Он кидает в неё что-то блестящее.

— Я беру номер. Желательно без тараканов.

Ноздри Джианы раздуваются, пока она наблюдает за тем, как серебряная монета, перевернувшись в воздухе несколько раз, падает на пол. Она даже не пытается её поймать.

— Боюсь, все номера уже заняты.

Он перестает кружить.

— Разве? Когда Катриона приглашала меня, она сказала, что у проституток сегодня не очень насыщенный вечер.

Джиа не удостаивает его ответом.

— Не забудьте вашу монету перед уходом.

— Осторожней, синьорина Амари. Я могу либо сделать репутацию этому заведению, либо испортить её.

Он щёлкает пальцами, чтобы продемонстрировать, как легко он может уничтожить её и её семью.

— Я не очень люблю угрозы, капитан. А теперь перестаньте домогаться моих сотрудников и уходите. И вам, вероятно, не стоит возвращаться. Как вы и сказали, в нашем заведении слишком много тараканов. Пора их отсюда выгнать.

Он смотрит на неё устрашающим взглядом, но Джиана даже не дёргается. Как бы сильно мне ни хотелось её обнять и поблагодарить за поддержку, чувство вины за то, что всё это случилось с ней и её семьей из-за меня, припечатывает мои ноги к липким половицам, а руки к рёбрам.

Мой уход, может быть, и не был спланирован никаким богом, но это всё-таки божий дар для тех, кто меня окружает.

Когда капитан и его друг, наконец, уходят, я шепчу:

— Прости.

— За что, Фэллон?

— Это моя вина, что он тебе угрожал.

Она проводит тряпкой по барной стойке.

— Дольча, никогда не бери вину тупых мужиков на себя. А теперь запри дверь и помоги мне привести это место в порядок, пока ты не отправилась в своё путешествие.

— Ты слышала?

— Я слышала всё.

— Всё? А ты слышала о том, как я провела сегодняшний день?

Их кухни появляется Сибилла.

— Наконец-то. Я думала, что эта фейская задница никогда не уберётся.

Посмотрев на свою сестру и на меня, она хмурится.

— Что я пропустила?

— Фэллон собиралась рассказать мне о своих приключениях на Исолакуори.

Боги, Джина, и правда, всё слышала.

Сиб открывает рот.

— Ты ездила на Исолакуори без меня?

— Поверь мне, тебе бы не захотелось присоединиться ко мне в этой поездке.

Я рассказываю им про Юстуса, короля и предложение капитана бросить меня в Марелюс. Сиб открывает рот всё шире и шире, пока не становятся видны все её перламутровые зубы. Её сестра, напротив, ни грамма не шокирована.

Пока мы приглушаем светильники, которые развешены на рыболовных веревках по всему помещению, я спрашиваю Джиану:

— Думаешь, это правда? Про принцессу из Глэйса?

Она искоса смотрит на меня.

— Пора бы тебе уже закалить своё милое сердечко, Фэллон, а не то наш мир слижет с него весь мёд.

Как поэтично, но это не отвечает на мой вопрос.

— Это значит — да?

— Нет, я не слышала про их интрижку. Удивлена ли я? Нет. Эпонина — из Неббы. Логично, что Марко будет искать союза с другим оставшимся королевством.

— Марко не может заставить своего брата жениться, если тот этого не хочет.

— Возможно. Но что если Данте этого хочет?

Гнев начинает пожирать моё нутро, точно хищное животное, высасывая из него всю сладость и оставляя мне только бешеное желание немедленно лишить Марко трона.

Возможно, Данте в итоге не выберет меня, но меньшее, что я могу сделать, это убедиться в том, что он сам сделает этот выбор.

ГЛАВА 38

После невероятно крепких объятий Дефне и Марко, я направляюсь вместе с Сиб к залитому лунным светом пирсу. Письмо, написанное её родителями и скреплённое гербовой печатью, лежит в моей сумке, которую я завязала узлом у себя на груди, где громко барабанит моё сердце.

Его ритм такой частый, что от него сотрясается горстка медных монет, запас еды и вода, которые должны помочь мне пересечь горы. По крайней мере, это касается еды и воды. Я могу остаться без денег гораздо раньше, если видение Бронвен вместе с лошадью было вызвано низким уровнем сахара в моей крови. Будем надеяться, что это была не галлюцинация, а предсказание моего будущего.

Несмотря на то, что на пристани тихо в этот час, многие рыбаки уже встали и готовят свои приманки и сети. Мы идём к паромной переправе, лунный свет запутался в длинных волосах Маттиа, которые доходят ему до плеч. Он сидит на корточках на лодке Антони и соскабливает ракушки с её борта. Его движения замедляются, когда он приподнимает голову и замечает нас.

Я машу ему рукой. Антони, должно быть, не рассказал ему, что между нами всё кончено, потому что Маттиа слегка улыбается и машет мне в ответ.

Сиб наклоняется ко мне и шепчет:

— Как думаешь, будет странно, если я приглашу его на свидание?

— Почему это должно быть странно?

Она приподнимает бровь.

— Потому что я спала с Антони.

— Больше года назад.

Я пристально смотрю на изящные линии профиля своей подруги, её густые ресницы, вздёрнутый нос и пухлые губы, которые на один тон темнее коричневой кожи её лица.

— Я бы посоветовала тебе попробовать.

— А что если он мне откажет? Кто будет держать меня за руку, если тебя здесь не будет?

— Фибус.

Она надувает губы.

— А что насчёт моей второй руки?

Я закатываю глаза.

— Я ненадолго.

— Как бы я хотела, чтобы ты рассказала мне, куда отправляешься.

— Туда, куда ветра отнесут меня.

— А что если ветра сдуют тебя со скалы?

— Я постараюсь не подходить слишком близко к краю.

— Тебе на самом деле следует ехать в Тареспагию по морю. Я слышала, что люди исчезают в Монтелюсе.

— Там всего одна дорога, и она постоянно патрулируется. Ты можешь себе представить, какие у меня шансы потеряться?

— У тебя всё не как у людей.

Широко улыбнувшись, я толкаю её плечом. Когда мы доходим до паромной переправы, я передаю голубоглазому капитану письмо Марчелло, в котором объясняются причины, по которым я должна пересечь канал — забрать продукты для таверны от его имени — после чего я протягиваю ему медяк в качестве платы за билет.

— Паром уже заполнен, — говорит мужчина.

— Эм, — Сибилла хмурится, взглянув на пустые скамейки. — Как по мне, так он выглядит довольно пустым.

— Паром заполнен.

Он возвращает мне письмо. Я разворачиваю его и быстро читаю, переживая о том, что Марчелло мог попросить в нём не пускать меня на паром, но волнистые петли и завитушки говорят именно то, что он и пообещал.

— Это какая-то нелепость, — щёки Сибиллы гневно раздуваются.

— Почему вы меня не берёте? — спрашиваю я его.

Я замечаю, что он смотрит куда-то мне за спину, и оборачиваюсь. Несмотря на то, что за нами никто не наблюдает, он определённо не пускает меня по чьему-то приказу. Капитана?

— Лучше возвращайтесь домой, Заклинательница змеев, потому что ни один человек не станет рисковать своим благосостоянием ради того, чтобы помочь вам сбежать.

Я стискиваю зубы и поворачиваюсь, что в свою очередь заставляет Сибиллу тоже развернуться.

— Это всё Сильвиус.

— Зачем ему… О. Вот же говнюк.

Она не смогла бы подобрать для него более подходящее прозвище. С этого дня я, наверное, начну называть его Капитан Говнюк. Звучит неплохо.

Она останавливает меня.

— Тебе надо попросить Антони. Он точно тебя отвезёт.

Голос паромщика звенит у меня в ушах, и я качаю головой.

— Я не хочу, чтобы из-за меня у него были проблемы.

— Думаю, ты всегда можешь переплыть канал. У тебя и так уже был дерьмовый день. Подумаешь… ещё немного дерьма?

— Твой юмор не знает границ, Сиб.

И хотя при мысли о том, что мне придётся рассекать грязные воды канала, мой желудок переворачивается, я уже начинаю подумывать о том, чтобы подозвать свистом Минимуса и нырнуть в покрытую рябью темноту. Но меня останавливают две вещи. Первое — Минимус может не учесть того, что я не змей. И второе — этим я могу сыграть на руку Сильвиусу.

Я поднимаю глаза к прозрачным облакам, которые кружатся вокруг убывающей луны. Как бы мне хотелось, чтобы Бронвен предложила мне ещё какой-нибудь вариант. Когда с неба не падает ни веревки, ни железного ворона, и никакие чёрные птицы не проносятся над головой, я опускаю взгляд на мрачный лес, подсвеченный точками факелов, сразу за бараками.

Я знаю, что это иллюзия, но мне кажется, будто Ракокки удаляется от Тарелексо.

— Я сейчас вернусь. Никуда не уходи.

Сибилла расплетает наши руки.

Когда она оставляет меня одну на пристани, я опускаю веки и начинаю размышлять о своём почти разрушенном будущем, но вместо того, чтобы искать решение проблемы, я переношусь мыслями к Исолакуори и принцессе, за которой ухаживает Данте. А я-то решила, что он отказал Берил и всем остальным ради меня.

И почему я рискую своей головой и душевным спокойствием ради того, чтобы усадить его на трон, если он собирается посадить рядом с собой принцессу? Он ведь говорил, что не будет больше других женщин. Следом за гневом, меня охватывает ревность, но затем новая волна гнева сметает мою пылающую злобу.

Почему я верю на слово Капитану Говнюку? Может быть, на него тоже не действует соль? Может быть, ему кажется, что они целовались, и поэтому он смог произнести эти слова под…

— Пойдём, очень важная персона.

Тонкая рука обхватывает меня за талию.

— Я нашла решение.

Я открываю глаза и смотрю на Сибиллу.

— Какое?

— Увидишь.

Когда я вижу, что она имеет в виду, я упираюсь пятками в пол.

— Я же сказала, что не хочу втягивать Антони.

— Именно поэтому я попросила Маттиа. Я даже заключила с ним сделку.

— Сибилла, нет.

— Ой, расслабься. Для меня это в любом случае выгодно. Я не только исполню мечту подруги, но и схожу на свидание с сексуальным блондином.

Пока она тащит меня вперёд, я перебираю в голове все причины, по которым не могу ступить на эту лодку.

— Хватит бормотать и поднимайся на борт.

— Сибилла.

— Фэллон.

— Всегда мечтал о сексе втроём с вами двумя, — Маттиа говорит это так громко, что привлекает внимание проходящего солдата и нескольких моряков.

Он протягивает нам руки. Сибилла берётся за одну из нихи кивает мне, чтобы я взялась за вторую.

— Антони умрёт от зависти!

— Почему это я должен умереть от зависти? — голубоглазый капитан появляется из каюты в одних штанах.

Словно магниты, мои глаза проходятся по его обнаженной груди и округляются, когда я замечают ряды светящихся полос, которые опоясывают его точёные бицепсы. Он заключает сделки ради спортивного интереса? Я насчитываю двадцать на одной руке и замечаю ещё больше на другой.

Прежде чем он успеет заметить, что я на него пялюсь, я заставляю себя перевести взгляд на бородатого капитана, который копается в ящике со снастями.

— Как же вы вовремя, дамы. Каюта вся наша.

Сиб отрывает мою руку от моего тела и вкладывает её в ладонь Маттиа. И прежде чем я успеваю среагировать, он затаскивает нас обеих на судно.

ГЛАВА 39

Антони встает между Маттиа и мной, заставляет своего друга согнуть руку и отпустить меня.

— Нет.

— Антони, — шипит Сиб сквозь зубы. — Хорошо. Секс вчетвером! — громко объявляет она, схватив меня за руку и потащив в каюту под палубой.

Антони ещё крепче сжимает губы, но идёт за нами.

Как только мы оказываемся внутри, Сибилла захлопывает дверь.

— Боги, проницательность — не твой конёк.

— Какого чёрта здесь происходит? — рычит Антони.

— Ты только что проснулся?

Сиб оглядывает его, задержавшись взглядом на его мускулистом торсе.

Антони проводит рукой по лицу.

— Начни уже объяснять.

Сиб открывает рот, но я её опережаю.

— Капитан Даргенто предложил бросить меня в канал, чтобы доказать, что я умею приручать змеев.

Я готова рассказать Антони то, что я рассказала Сибилле, что, конечно, отличается от той истории, которую я рассказала её родителям. Я наговорила уже столько лжи. И всё это ради того, чтобы защитить дорогих мне людей, и всё же… Та лёгкость, с которой эта ложь срывается с моих губ, переполняет меня чувством вины.

— Король Марко уехал на Тареспагию до следующей недели, поэтому решил отложить мой заплыв до своего возвращения. Я думаю, что он или мой дед решили за мной проследить.

— Я всё ещё не понимаю, зачем ты собралась заниматься здесь сексом втроём с моим первым помощником, — в голосе Антони нет ни грамма мягкости.

— Она сейчас до этого дойдёт… — фыркает Сиб. — Боги, какой ты сегодня тяжёлый.

Я смачиваю губы языком и скольжу пальцами вдоль лямки моей импровизированной сумки.

— Я не хочу, чтобы меня бросили в Марелюс, Антони. Не хочу проверять теорию Сильвиуса, тем более на глазах у короля. Одному Богу известно, что он со мной сделает, если я действительно обладаю такими способностями. И одним только змеям известно, что они сделают со мной, если я ими не обладаю.

— Так ты пытаешься сбежать?

— Да.

Вот здесь-то и начинается ложь.

— Я сказала родителям Сиб, что встречаюсь с одним мужчиной на другой стороне, и что именно поэтому уезжаю, но я ни с кем не встречаюсь. Я пытаюсь сбежать прежде, чем меня превратят или в игрушку для змеев, или в новое оружие в арсенале короля.

— И Прекрасный принц не может тебя выручить?

Одному только Котлу известно как мне удается остаться спокойной, когда я отвечаю:

— Он уже использовал свой козырь, когда я упала в канал десять лет назад.

Долгое время никто ничего не говорит.

Но затем Антони нарушает тишину.

— Так ты планируешь провести свою жизнь в бегах?

— Нет. Я планирую доехать до Тареспагии. Там живет моя прабабушка, Ксема Росси, и она очень влиятельная женщина, которая, как я надеюсь, меня защитит.

— Надеешься? — насмешливый тон Антони заставляет меня смять письмо Марчелло.

Если Сибилла купилась на мою ложь, и подтвердила, что поездка к матери Юстуса — отличная идея, то мне определенно не удалось убедить Антони.

— Это ужасный план, Фэллон.

— Я не спрашивала твоего мнения.

— Возможно, но ты здесь явно для того, чтобы о чём-то у меня попросить.

— Это была плохая идея.

Я разворачиваюсь и тянусь к дверной ручке.

Сибилла прижимается к стене, чтобы заблокировать мне выход.

— Я не дам тебе умереть из-за какой-то гордости.

Несмотря на то, что в каюте темно, от меня не укрывается то, как на челюсти Антони начинает дёргаться мускул.

— Мы действительно многого от тебя хотим, Антони, и да, ты можешь нам отказать, но Фэллон надо переплыть через канал. Я хочу взять взаймы у тебя твою лодку. Я, конечно же, тебе заплачу.

— Сибилла, — шепчу я.

Я и не подозревала, что она замыслила именно это.

— Ты хочешь… — шипит Антони. — Ты вообще умеешь управлять лодкой?

Она пожимает плечом.

— Разве это сложно? Вы же двое это делаете.

Маттиа фыркает.

— И как ты собираешься миновать охранный пункт с разыскиваемым преступником, а?

— Я не преступница… — я сглатываю. — Пока что.

Сиб хватает письмо, написанное для меня её отцом, и суёт его в руки Антони. Поскольку лодка зажата между двумя другими, в единственный иллюминатор попадает очень мало света. Антони прищуривается, чтобы прочитать написанное.

— Я знаю, что ты умеешь читать, так что ты, должно быть, заметил там имя Фэллон.

Он ударяет кулаком по пергаменту, оставив на нём отметину.

— Это легко можно поправить каплей чернил. К тому же оно подписано моим отцом.

— Что если они решат обыскать лодку?

— Поэтому я хочу одолжить именно твою лодку, Антони.

Она постукивает ногой по небольшому круглому коврику.

Наступает тишина. Я не знаю, почему все такие мрачные и молчат, но потом замечаю, что Маттиа жуёт губу, а Антони нахмурился.

— Откуда ты об этом узнала? — спрашивает, наконец, последний.

Мои брови сходятся вместе.

— Об этом?

Кадык Антони поднимается и опускается по его горлу.

— Кто тебе рассказал?

— Я сложила два и два. Я знаю, что ты не встречаешься с моей сестрой — и вы не встречаетесь ни с кем из людей — но вы проводите непомерное количество времени, путешествуя в Ракс и обратно. Кстати, я одобряю то, что вы делаете.

— Что вы делаете? — спрашиваю я вслух.

Его взгляд с трудом перемещается на меня, я делаю шаг назад и замолкаю.

— Вообще-то, это не ваше дело. А что до вашей просьбы одолжить у меня лодку, то — нет.

— Речь идёт о жизни Фэллон! Ты действительно хочешь, чтобы она умерла?

Он пристально смотрит на Сибиллу.

— Я сказал «нет», потому что не одолжу вам лодку, а сам её поведу, чёрт побери.

— Не уверен, что это очень хорошая идея, капитан.

Маттиа запускает пальцы в копну своих золотых волос и кивает в мою сторону.

— На улице поговаривают, что тот, кто перевезёт её через канал, будет брошен в Филиасерпенс.

— Значит, ты не против того, чтобы Сибилла отправилась плавать со змеями? — спрашивает Антони.

— Она девушка. Её не поймают.

— Что за тупое умозаключение?

Маттиа высвобождает руку и опускает её вдоль тела.

— Ты, и правда, думаешь, что Даргенто хоть на секунду задумается перед тем, как наказать женщину, Маттиа? Не говоря уже о том, что Сибилла лучшая подруга Фэллон. Все в Люсе это знают. Она будет первой, на кого он обратит внимание. Именно поэтому Сиб не будет на этой лодке. Как и тебя, и Риккио.

Голубые глаза Антони, наконец, останавливаются на мне. В них залегли тени, что никак не связано с освещением.

— Я её перевезу.

Я уже готова запротестовать, но какие ещё у меня есть варианты?

— Отправимся сегодня после наступления сумерек.

Моё сердце колотится у меня в груди.

— Мне надо уезжать прямо сейчас, — шепчу я.

— Ты только что сказала мне, что король не собирается воплощать в жизнь идею Даргенто до своего возвращения.

— Я знаю, но… я не могу вернуться домой. Я поругалась с бабушкой, когда сказала ей, что собираюсь поехать к её свекрови.

Как же легко ложь срывается с моего языка, она звучит так правдиво, что я скоро начну сама в неё верить.

— Ты можешь остаться со мной, — предлагает Сибилла. — К тому же тебе бы не мешало поспать.

Я не сомневаюсь, что выгляжу сейчас такой же измотанной, какой я себя чувствую.

Она берёт меня под руку.

— Значит, встречаемся здесь после наступления ночи?

— Только Фэллон. И попроси Джиану приготовить её к поездке. Она знает, что делать.

Боги, какие такие незаконные дела проворачивают эти двое в Раксе?

Сиб открывает дверь.

Прежде чем она успевает вытащить меня наружу, Антони кивает в мою сторону.

— Я хочу поговорить с Фэллон пару минут.

Когда ни Маттиа, ни Сибилла не двигаются с места, он добавляет:

— Наедине.

Я начинаю покусывать нижнюю губу, ожидая, что он попросит меня извиниться перед ним за то, что, бросив его, я сразу же кинулась в объятия Данте, о чём он уже, наверное, в курсе. Ведь я целовалась с принцем средь бела дня на виду у всего Люса.

Как только дверь закрывается за Сибиллой и Маттиа, он говорит:

— Если ты всерьёз полагаешь, что твоя прабабушка сможет помочь, я могу доставить тебя сразу в Тареспагию.

Я облизываю нижнюю губу.

— Это несколько дней по морю. Даже если ты меня спрячешь, это слишком большой риск.

— Ты же не планировала пойти туда пешком?

— Я достану лошадь.

— У тебя в любом случае уйдёт неделя на то, чтобы добраться до другой части материка.

— Я знаю.

— Но для тебя это более предпочтительно, чем провести несколько дней на моей лодке?

В тоне его голоса слышатся нотки обиды, и хотя я не знаю, с чем это связано, он произносит:

— Если ты беспокоишься о том, что я попрошу тебя со мной переспать, то не стоит.

— Я знаю, что ты никогда бы мной не воспользовался, Антони.

— Тогда почему ты не хочешь принять моё предложение?

— Потому что не хочу. Не могу. Твоя настойчивость не изменит моего решения.

— Я не боюсь капитана.

Я вспоминаю то ощущение, которое испытала, когда мы были на вечеринке. Я почувствовала, что мои маргинальные друзья были хорошо знакомы с людьми. Теперь это обретает смысл.

— Не сомневаюсь, учитывая то, чем ты занимаешься в Ракокки.

Что бы это ни было…

На неопределённое время воздух, вырывающийся из наших лёгких, и стук волн, ударяющихся о корпус лодки, становятся единственными звуками в каюте.

— А что если твоя прабабушка откажется тебе помогать?

— Я сяду на лодку до Шаббе. Они определенно примут меня, учитывая то, как сильно они ненавидят нашего короля.

— Ни одна лодка не доставит тебя в это королевство.

— Значит, я туда доплыву.

Разочарование пускает корни в моей душе.

— Я думал, ты делаешь всё это, чтобы избежать заплыва.

Я раздражённо вскидываю руку.

— Значит, я вернусь в Монтелюс и буду прятаться там до конца своих дней.

Сухожилия на его шее так туго натянуты, что напоминают канаты, которыми его лодка пришвартована к пристани.

— Монтелюс одно из самых опасных мест в королевстве.

— Я не боюсь.

— А должна.

Резкий тон голоса Антони как будто накаляет его кожу, потому что запах океана и солнца заполняет небольшую каюту.

Я кладу руку на ручку двери.

— Я предпочитаю пребывать в блаженном неведении. Меня это устраивает.

Антони издает нечто среднее между фырканьем и ворчанием. Переведя взгляд на крошечное окошко, через которое просачивается тусклый утренний свет, он говорит:

— Мне надо подготовить лодку. Увидимся после заката.

— Прости.

Он не отвечает. Даже не смотрит на меня, но я знаю, что он меня услышал. Не мог не услышать. Каюта крошечная, и я сказала это не шепотом.

Вздохнув, я схожу с лодки Антони, чувствуя себя кучкой навоза. Я размышляю о том, что мне не следует втягивать в это такого хорошего человека. А особенно учитывая то, что мне нечего ему предложить, кроме своей дружбы.

«Ты станешь королевой», — слова Бронвен звенят у меня в голове, напоминая мне о том, что если у меня всё получится… Нет. Когда у меня всё получится, я смогу одарить его всеми благами, которые он заслуживает. Я куплю ему квартиру, если он того пожелает.

Целый дом.

Я помогу ему подняться вместе со мной.

ГЛАВА 40

Я стою перед прямоугольным зеркалом, висящем на стене Джианы и затягиваю пояс на штанах.

Штанах. Самых настоящих штанах. Штанах, которые запрещено носить женщинам. В последний раз, когда женщина осмелилась пройтись по улицам Тарелексо в штанах, закончился тем, что её бросили прямо в них в объятия зелёных змеев.

Мода может быть смертельно опасна в Люсе, если она идёт наперекор правилам монархии.

Но как бы мне ни нравились красивые платья, я не могу отрицать, что надев штаны, я словно глотнула свободы.

— И как я теперь смогу вернуться к ношению платьев?

— Благодаря твоему плохо обдуманному плану, тебе, вероятно, никогда больше не придётся этого делать. Решила пересечь Монтелюс в одиночку? Это глупо, безрассудно и…

— Ты действительно знаешь, как придать девушке уверенности в себе.

— Фэллон, я переживаю!

Джиана так сильно тянет за ткань, которой она перевязала мои груди, что из моих лёгких вырывается весь воздух.

Я отворачиваюсь от зеркала и кладу руку ей на плечо.

— Я знаю, что твоё недовольство вызвано любовью, но, пожалуйста, Джиа, не заставляй меня начинать сомневаться. Я полночи ругала себя, а другую её половину так сильно нервничала, что Сиб даже заставила меня открыть глаза, чтобы убедиться, что я не превратилась в воздушную фейри, а затем построила между нами крепость из подушек.

На изящной челюсти Джианы пульсирует мускул, так как у неё, безусловно, ещё полно для меня советов.

— К тому же, вся твоя критика может в итоге обрушиться на тебя.

Её зрачки расширяются, поглотив большую часть серых радужек.

— Послушай, я хочу, чтобы твои родители думали, что я сбегаю на свидание с мужчиной за спиной у своей бабушки.

Джиана испускает вздох, словно воин, который складывает оружие, а потом делает очень нетипичную для себя вещь. Она делает шаг вперёд и заключает меня в объятия.

— Постарайся не умереть, сумасшедшая девушка.

— Я вернусь совсем скоро, Джиа.

Испустив ещё один глубокий вздох, потревоживший пряди волос рядом с моими ушами, она отпускает меня.

— Значит, именно так я попаду на лодку Антони незамеченной?

Надев сумку через плечо и прижав лямку к своей плоской груди, я последний раз оглядываю себя в зеркало. Ей удалось сделать меня похожей на мальчика-подростка.

— Нет. Это для того, чтобы тебя не заметил патруль в Раксе. Не говоря уже о том, что так тебе будет гораздо проще ехать верхом.

Она говорит как человек, который уже проделывал это. Когда я приподнимаю бровь, её глаза искрятся блеском, а на губах появляется улыбка.

— Надеюсь, ты не из тех, у кого может закружиться голова.

Я, очевидно, как раз из тех, у кого может закружиться голова. Но опять же, я готова поставить те несколько медяков, что звенят сейчас в моей сумке, на то, что у любого человека, которого запихали в винную бочку и покатили по мостовой, все внутренние органы должны будут сплющиться и сжаться.

Я ругаю себя за то, что проглотила миску поленты с изюмом, которую принесла мне в полдень Сибилла, когда я проснулась. Размягчённая кукурузная крупа должна была принести пользу моим костям, но она, похоже, так и не задержалась там, если конечно в моём горле нет какой-нибудь кости, о которой я не знаю.

***

Я сжимаю зубы, когда мы преодолеваем ещё одно бугристое место. Жителям Тарелексо не помешало бы подровнять свои дороги.

— Синьорина Амари, — вкрадчивый голос Сильвиуса проникает сквозь изогнутые клепки бочки, которые скрывают меня.

Сердце колотится у меня в груди. Поскольку я лежу лицом вверх, я прищуриваюсь, желая разглядеть его сквозь щёлки, но мир вокруг уже накрыла плотная темнота, которая не уступает темноте внутри бочки.

— Капитан, — голос Джианы звучит напряженно, но ровно. Он не выдает ни единой эмоции, кроме её ненависти к этому мужчине, которого она вышвырнула из таверны прошлой ночью.

— Мы ищем вашу маленькую подружку с закругленными ушами, которая не вернулась вчера домой.

Я очень стараюсь дышать тихо и рада тому, что на пристани так шумно. Я понимаю, почему они решили докатить меня до Антони после наступления сумерек. Все рыбаки и торговцы вышли на улицу и избавляются от того, что они не смогли продать в Тарекуори.

— У меня много маленьких друзей с закругленными ушами. Говорите конкретнее.

Я буквально вижу, как Сильвиус скрипит зубами.

— Фэллон Росси.

— Фэллон заночевала у моей сестры прошлой ночью. Она очень устала после… такого насыщенного дня. Предполагаю, что она всё ещё в объятиях Морфея.

— Предполагаете? Вы живете со своей сестрой?

— Жители Тарелексо живут скромной жизнью, но мы можем себе позволить отдельные комнаты, капитан. А теперь, если вы не возражаете, мне надо избавиться от этого кислого вина, которое так и не удалось выдержать.

Тишина.

— И как вы собираетесь от него избавиться?

— Как обычно.

— Просветите меня.

— Его отвезут в Ракс, куда отвозят весь мусор Тарелексо.

Я надеюсь, что это всего лишь моё богатое воображение, но мне кажется, что бочка дрожит под руками Джианы.

— Принесите мне стакан! — кричит капитан.

Моё сердце перестает биться.

— Я хочу попробовать ваше кислое вино, синьорина Амари.

О, боги… О, боги.

Раздаётся звук корабельного гудка, за которым следует рычание, пыхтение и треск дерева. Я слышу, как какой-то мужчина кричит, что он сейчас кого-то убьёт. Я слышу стук шагов других мужчин, которые спешат разнять драку.

— Ради святого Котла, все полукровки настоящие проходимцы, — фыркает Сильвиус. — Бросьте его в канал.

Он, должно быть, тихо отдал приказ стражнику, стоящему рядом с ним, потому что я не слышу, чтобы он что-то прокричал.

На набережной становится тихо, за исключением сдавленного пыхтения.

— Капитан, этот мужчина очевидно пьян, — голос Джианы звучит немного пронзительно. — Это явно не повод его убивать?

— Ничто так хорошо не прочищает мозги, как холодная вода.

— Не делайте этого, — говорит она сквозь стиснутые зубы.

— Или что, синьорина Амари?

— Или все вокруг потеряют к вам уважение и не захотят больше вам подчиняться.

Бочка и в самом деле трясётся.

— Подумайте о своём приказе, запрещающем перевозить Фэллон. Если вы отправите Маттиа в канал, и его утащит змей, вы всерьёз полагаете, что кто-то побоится пойти против вас в следующий раз, когда вы потребуете подчинения?

— Я могу только пожелать им удачи, учитывая, что у меня — целая флотилия солдат.

— А я-то думала, что вы обладаете хотя бы толикой политической мудрости, но, похоже, это необязательное условие для руководства солдатами.

Мой пульс так бешено стучит, что в ушах начинает звенеть.

— Может быть, вам следует немного поплавать, чтобы очистить голову, Джиана?

Моя голова начинает кружиться, словно пропитанное вином дерево выделяет спиртные пары. А воздух становится таким тяжёлым, что я начинаю паниковать, потому что кислорода становится опасно мало.

О, Боги, я здесь задохнусь. Ладони, которые я прижала к стенкам бочки, становятся липкими, а моя спина уже мокрая от пота.

Я мысленно прошу капитана уйти и оставить Маттиа в покое.

Я прошу Джиану снова начать катить меня.

Я прошу змеев подняться из водных глубин и устроить представление, забрызгав всех стражников грязной водой.

Я прошу Минимуса не участвовать в этом морском нападении.

Капитан резко вздыхает. Или, может быть, это Джиана. А, вероятно, они оба.

— Что это за чёрт? — спрашивает Сильвиус, тон его голоса больше не резкий, а скорее испуганный.

Должно быть, я очень сильно молилась богам, так как что-то определённо происходит.

— Похоже на облако птиц, — бормочет Джиана, словно почувствовав мою панику. Она как будто пытается меня успокоить, сообщив мне в деталях о том, что происходит за пределами моего тесного убежища.

Влажный воздух пронзают птичьи крики, а меня теперь окружает безвоздушная пустота. Судя по тому шуму, что устроили эти создания, и по тому, что Джиана сравнила их с облаком, я предполагаю, что птицы исчисляются сотнями.

— Кровавый Котел, стража, достать оружие!

Несмотря на то, что Сильвиус произносит это громко, его голос звучит тише, чем он обычно отдаёт приказы.

И затем я начинаю катиться, моя голова и пятая точка начинают по очереди биться о стенки бочки. Джиана бежит, уже не заботясь о том, что может меня ударить. Я знаю, что у неё нет выбора, поэтому зажмуриваю глаза и напрягаю мышцы.

— Чёрт, это было близко, — голос Антони проникает в моё укрытие, и я открываю веки.

Мои ресницы намокли из-за водоворота эмоций.

— Он хотел бросить Маттиа в канал, — голос Джианы переполняет нервозность.

— Я так и подумал, когда они подвесили его над каналом. А теперь, хватит пялиться на птиц, Риккио. Помоги мне.

— Ты когда-нибудь видел такое количество уток, цапель и…

— Риккио, сосредоточься.

Похоже, Антони на взводе и так раздражён, что готов разорвать мою бочку голыми руками.

— Джиана, возвращайся в таверну.

Минуту спустя меня наконец-то ставят на пол.

— Отдай швартовые и уходи с лодки, — шипит Антони, после чего уровень шума значительно возрастает.

Два глухих хлопка — и кольцо, которое держало крышку закрытой, выскакивает, как пробка. Воздух, сладкий и вкусный, проникает в мои сдавленные лёгкие. Я набираю его полной грудью, а Антони наклоняется и вытаскивает меня за подмышки.

Он быстро обводит меня глазами. По моему учащенному дыханию и выражению лица, он, похоже, понимает, как я себя чувствую, потому что говорит:

— Худшее позади.

Разве? И мне не придётся лезть в очередную маленькую дыру? Я очень не люблю замкнутые пространства.

Он указывает на открытый люк.

— Забирайся внутрь.

Я пытаюсь подавить очередную волну паники и желание зарыдать.

— Не думаю, что я могу…

— Фэллон, пожалуйста. Если ты этого не сделаешь, тогда Джиана и Маттиа зря рисковали.

Я вздрагиваю, потому что его обвинение похоже на удар хлыстом.

Лодка начинает раскачиваться и ударяться о соседние лодки, как будто птицы разбудили змеев.

Я падаю на Антони, а он бормочет:

— Мне надо вернуться на палубу, чтобы рулить лодкой.

Он обхватывает моё лицо ладонями и прижимается лбом к моему лбу.

— Фэллон Росси, я не знаю, веришь ли ты в предзнаменования или богов, но я верю, что всё происходит не случайно, и эти птицы… они прилетели не просто так. Может быть, дело не в тебе, но что если это так? Что если они прилетели, чтобы помочь тебе сбежать?

У меня пересыхает во рту, а пульс останавливается.

Ну, конечно.

Это дело рук Бронвен!

Или вóрона!

Грубоватая кожа его больших пальцев мягко касается моих скул.

— Может быть, змеи не единственные животные, которых ты можешь заклинать?

Я сглатываю, и мне кажется, словно я пытаюсь проглотить шип из обсидиана. Неужели это сделала я? Неужели моя паника каким-то образом привела ко мне всех птиц Люса?

Я киваю, мой лоб соскальзывает со лба Антони, после чего я отворачиваюсь от него и спускаюсь в дыру. Она в два раза длиннее винной бочки, но такая узкая, что мне приходится лечь. Воодушевленная словами Антони, я устраиваюсь там.

Антони стоит над дырой и тратит драгоценные секунды на то, что смотрит на меня сверху вниз. Его глаза как будто сияют, словно он видит вместо меня кого-то другого.

Или вообще никого не видит.

Лодка дёргается из стороны в сторону, бочка переворачивается, а дверца люка выскакивает из рук Антони. Деревянный лист захлопывается с оглушающим стуком и погружает меня в полнейшую удушающую темноту.

«Не паникуй, — говорю я себе, прижав ладони к стенкам своего укромного места. — Не паникуй. Бронвен наблюдает за тобой, а ворон помогает».

Или Котел.

Или один из наших богов.

Я чувствую себя беспомощной марионеткой и одновременно яркой рыболовной приманкой, болтающейся на леске между расчётливыми людьми и проницательными животными.

Кто бы сейчас ни манипулировал моей судьбой, он, вероятно, сделал меня чуть менее привлекательной для тех, кто захочет сделать из их избранницы свою пленницу.

ГЛАВА 41

Мне кажется, что проходит сто лет прежде, чем лодка Антони перестаёт двигаться. Я решаю, что мы приплыли, но затем слышу грубые голоса над головой. Слова заглушает закрытая дверь каюты и небольшой коврик на полу, но от меня не укрывается лёгкий стук, говорящий о том, что кто-то запрыгнул на борт.

Дерево стонет, и моё дыхание прерывается. Затем раздаётся скрип дверных петель и голоса звучат теперь так ясно, что я знаю, что кто-то стоит на пороге и смотрит в каюту, куда от двери ведут три ступеньки. Что они подумают, увидев пустую бочку? Если только Антони не закрыл или не выкинул её.

— Капитан считает, что за появлением птиц стоит та девушка, — раздаётся голос, который я никогда не слышала.

— Какой же выдумщик этот капитан.

— Думаешь, это невозможно? Поговаривают, что она умеет обращаться со змеями.

— Также как и большинство женщин, которые работают в «Кубышке».

Если бы я не знала Антони, меня бы рассердила его пошлая шутка и то, что меня приравняли к проституткам.

— Если бы она так не благоволила остроухим и короне, я мог бы привезти её вместе со следующей партией фейской пыли.

Меня так занимает вопрос о том, что такое фейская пыль, что я даже не обращаю внимания на то, что Антони упомянул мою влюбленность в Данте.

— У меня тоже острые уши, — произносит мужчина.

— Только не хватает короны, Симонус.

Симонус фыркает.

— Армейский кузнец мне кое-что должен. Я могу попросить его смастерить что-нибудь наподобие короны.

— Валяй, а потом можешь озвучить мне своё предложение, и я договорюсь на твой счет с Катрионой, которая отвечает за всех девочек в таверне.

— Капитан не должен пронюхать об этом.

— Разве я когда-нибудь делился твоими секретами с Даргенто?

— Нет, но я слышал, что он испытывает что-то к этой девушке.

— Это называется жажда крови.

— Я не об этой жажде.

Мне становится так противно, что я слегка взвизгиваю.

— Ты это слышал?

Лестница скрипит.

Мерда. Мерда. Мерда. Я крепко сжимаю губы и задерживаю дыхание.

— Слышал что, Симонус?

— Писк.

Его голос звучит прямо надо мной. И хотя нас разделяют половицы, моя грудь сжимается, словно он стоит прямо на ней.

— Похоже на грызунов.

— Очень надеюсь, что у меня нет мышей, а не то я пришлю тебе счет.

— Что, прости? — мужчина сдвигается, обсыпав меня пылинками.

Я не смею дышать, так как боюсь чихнуть.

— В прошлый раз мне пришлось простоять в Раксе несколько часов, ожидая, пока Ви закончит с твоим заказом.

— Я не виноват, что твои друзья-людишки такие медленные.

Антони испускает глубокий вздох.

— Ладно. Тогда никакого счёта, если ты отпускаешь меня в свободное плавание. Ви рассказал мне о новом способе обработки пыли, который продлевает кайф в два раза. Я как раз сейчас забираю образцы.

— По той же цене?

— Может быть, дешевле.

— Привези один на обратном пути.

— Хорошо.

И после паузы, Антони спрашивает:

— Раз уж ты тут стоишь, не мог бы ты приподнять мой матрац?

— Зачем?

— Проверить, нет ли здесь мышей. Я не фанат грызунов.

Симонус фыркает.

— Сам проверяй свой матрац.

Половицы скрипят, когда он выходит из каюты, а затем дверь закрывается с громким стуком.

Несмотря на то, что мои лёгкие уже горят, я жду, пока лодка не начнёт покачиваться, и только потом выдыхаю и набираю полные лёгкие свежего воздуха.

Я всё ещё глотаю ртом воздух, когда лодка опять останавливается.

Мне не терпится вылезти из этого тёмного трюма, но моё желание побеждает страх, что меня поймает проходящий мимо патруль. Поэтому я жду.

Секунды растягиваются в минуты, после чего коврик наконец-то шуршит и круглая крышка люка поднимается. Сделав глубокий вдох, который сродни солнечному свету после кромешной тьмы, я сажусь и почти ударяюсь головой о голову Антони. Он выпрямляется, все плавные линии его лица напряжены.

Я тяжело дышу, словно только что восстала из глубин Марелюса.

— Прости… — очередной вдох. — Я взвизгнула.

Антони протягивает мне руку, которую я с готовностью беру. С меня хватит этих маленьких дыр.

— Я бы тоже взвизгнул от ужаса, если бы услышал, что Даргенто питает ко мне слабость.

Я содрогаюсь, чувствуя себя так, словно моя кожа покрыта паутиной.

Когда я осматриваю пустое помещение (Антони, должно быть, выбросил бочку за борт… умный мужчина), он говорит:

— Ты говорила о том, что собираешься пересечь Монтелюс верхом. Где ты возьмешь лошадь?

— Я… эм… в лесу.

Он приподнимает бровь, которая исчезает за кудрявым локоном.

— В ле… — шипит он. — Ты же понимаешь, что в Раксе везде лес, и он очень большой?

Я сглатываю и киваю, молясь о том, чтобы моё видение о Бронвен и вороне сбылось. И поскорее. Одни только боги знают, что за монстры таятся в этом лесу…

Он пинает коврик, вернув его на место над закрытым трюмом.

— Ты собираешься бродить по лесу, пока перед тобой волшебным образом не возникнет лошадь?

Я отворачиваюсь, чтобы не слышать его резкий тон.

— Благодаря Джиане, я прекрасно знаю, насколько это безрассудно.

Выпрямив спину, я начинаю подниматься по лестнице, но останавливаюсь и выуживаю из кармана медяк, который я протягиваю Антони.

— Спасибо за то, что ты так рисковал. Я никогда не забуду твою доброту.

Он пристально смотрит на мою монету, а затем на меня.

— Что это ещё, мать его, такое?

— Плата. За переправу.

— Убери это.

— Ты оказал мне услугу. И это было опасно. Это меньшее, что я могу сделать.

Это единственное, что я могу сделать. Мне больше нечего ему дать. Ну, кроме еды, но я сомневаюсь, что она ему нужна.

Вообще-то…

Есть кое-что ещё, что я могу ему дать. То, от чего предостерегала меня бабушка, но я верю, что Антони не воспользуется этим со злым умыслом.

Я спускаюсь вниз на три ступеньки и прижимаю ладонь к его бицепсу.

— Тиудево, Антони Греко.

Он делает резкий вдох, и я решаю, что это из-за боли, которая возникла из-за заключенной сделки, оставившей след на его коже. Но затем он хмурится, сдвигая брови.

— Это больно, когда она появляется?

Я опускаю взгляд на свою сдавленную грудь. Интересно, появилась ли на ней сияющая точка? Я ничего не чувствую.

Его брови изгибаются ещё сильнее.

— Обычно да, но…

— Что но?

— На моей коже не появилось следа от сделки.

— Как это возможно?

Я загибаю указательный палец и захватываю им повязку, сдавливающую мою грудь. Несмотря на то, что у меня не получается слишком сильно её оттянуть, мне удается разглядеть своё декольте. Никакая точка не сияет на моей груди.

— Ты уверена, что ты фейри, Фэллон?

Я сжимаю руки в кулаки, когда сомнения снова начинают одолевать меня. Я отгоняю их. Всё-таки бабушка и дед, видели, как я появилась из мамы.

— Может быть, ничего не получилось, потому что я дефектная?

Он подходит ко мне так близко, что его запах ударяет мне в нос.

— А что если ты не дефектная? Что если ты просто не фейри? Что если твоя бабушка украла человеческого ребёнка, потому что твоя мать потеряла своего, получив травму после обрезания ушей?

Я отхожу от него. Мне по-настоящему не нравится эта теория о подмене ребёнка.

— Бабушка никогда бы не украла чужого ребёнка.

Скрипя зубами, я разворачиваюсь.

Он хватает меня за запястье и возвращает на место.

— Я не хотел тебя обидеть, но любой бы задался вопросом…

— Никому не нужно задаваться никакими вопросами.

Я выхватываю у него свою руку.

— Почему ты не поехала к Данте?

— Потому что я не хочу, чтобы он поругался с братом, — вру я.

Он фыркает. Он не купился на это. Я собираюсь сойти с лодки с поднятой головой и со своей непоколебимой уверенностью в Данте.

Когда я ставлю ногу на первую ступеньку, он говорит:

— Знаешь, что я думаю?

— Мне неинтересно, что ты думаешь.

Я всматриваюсь в темноту, в поисках эльфов, патрулирующих местность. И хотя фейри не очень-то доверяют своим крылатым питомцам, людям они доверяют ещё меньше. Не говоря уже о том, что они предпочитают жертвовать эльфами и отправлять именно их в самые тёмные уголки Люса.

Когда я не обнаруживаю никакого движения, кроме лёгкого покачивания листвы, я выхожу на палубу и забираюсь на ограждение лодки.

— Я думаю, ты побоялась, что Данте откажет тебе в помощи.

Неверно. Ты ошибаешься.

Я не вступаю в этот спор, а просто прыгаю на берег. Подошвы сапог, которые я одолжила у Джианы и которые доходят мне до колена, скользят по мокрым узловатым корням, пробивающимся сквозь влажную землю. Я хватаюсь за ближайший ствол, чтобы устоять на ногах, а затем осторожно скачу вперед, пока почва не выравнивается.

— Фэллон, подожди.

Я не останавливаюсь.

Он идёт за мной.

— Прости меня.

— Ты презираешь Данте, поэтому я очень сомневаюсь в том, что тебе совестно.

Я хочу, чтобы он мне возразил, но в отличие от меня, Антони не лжец.

— Тебе не надо провожать меня через лес. Со мной всё будет в порядке.

— Мне нужно забрать товар для лейтенанта.

— И этот товар находится как раз в том направлении, куда я иду?

— Да.

Я сжимаю челюсти.

— Тогда мне лучше сменить направление.

Я разворачиваюсь и иду в противоположную сторону.

Я ожидаю услышать его шаги, но у меня за спиной тихо. Отойдя на некоторое расстояние, я оборачиваюсь и обнаруживаю только множество мрачных деревьев, окружающих меня.

Меня переполняет облегчение, но это чувство быстро исчезает. Лес полон странных звуков и движущихся теней, сюда не проникает ни лучика света.

Тихий стон эхом разносится во мраке, заставив волоски на моей коже встать дыбом. Я останавливаюсь и пытаюсь оценить, откуда он доносится, чтобы пойти в противоположном направлении. Я снова его слышу и разворачиваюсь, сердце колотится у меня в груди. Я начинаю шарить в сумке в поисках маленького ножа, который дала мне Джиана. У него короткое, но острое лезвие. Но я сомневаюсь, что смогу проткнуть им чью бы то ни было плоть. По правде говоря, я планировала нарезать им сыр и пастилу из сухофруктов.

Наконец, мои пальцы касаются деревянной ручки, и я вытаскиваю нож, прорезав дырку в сумке. Отлично. Браво, Фэллон.

В конечном счете, я, вероятно, пырну саму себя. Но я всё равно выставляю нож вперёд и, прищурившись, всматриваюсь в кромешную темноту.

Мне, наверное, следует вести себя тихо, но я бормочу:

— Антони?

Боги, я надеюсь, что это он. Конечно же, я собираюсь отругать его за то, что он пошёл за мной, но я в тайне буду рада, если он проигнорировал моё требование оставить меня одну.

Никто не отвечает.

Моя рука трясется, и нож, выскользнув из влажной ладони, падает на землю. Я приседаю, чтобы поднять его, как вдруг у меня над головой раздается шорох ветвей. Я так резко смотрю наверх, что моя шея хрустит. Мне показалось, что я услышала взмахи крыльев, и я молюсь о том, чтобы это была птица, а не отряд эльфов.

Я пристально всматриваюсь в листву, но она очень густая и не пропускает даже то небольшое количество света, что отбрасывает скрытый за облаками месяц. Жаль, что я не обладаю огненной магией… Да какой угодно магией. Земля достаточно влажная, и если бы я была наделена магией воды, я смогла бы использовать эту сырость и создать пелену густого тумана, чтобы скрыть себя, или размягчить почву, чтобы сбить с ног нападающего.

Справа от меня ломается ветка, и сердце подступает к моему горлу. Я разворачиваюсь, выкидывая руку вперёд. Лезвие разрезает ночь, точно вспышка молнии.

Тихое карканье заставляет меня повернуть голову в обратную сторону.

Глаза золотистого цвета сверкают между запутанных ветвей.

Ворон расправляет крылья, спрыгивает со своего насеста и улетает. Я бросаюсь за ним, мой пульс бешено стучит, а во рту появляется вкус меди. Несмотря на то, что я несколько раз спотыкаюсь, я не только умудряюсь не упасть, но и не отстаю от своего пернатого проводника.

Ворон делает резкий поворот, а я начинаю продираться сквозь кусты, усеянные тысячами шипов. Я чертыхаюсь, точно пьяный матрос, так как они цепляются за рукава и штаны, кусая кожу под ними и распарывая её открытые участки. Я поднимаю руки, чтобы защитить лицо от их натиска.

Влага стекает по моему лбу и щекам. Я даже не утруждаю себя тем, чтобы вытереть её, но вот живая изгородь, наконец, меня отпускает, и я оказываюсь на залитой светом поляне.

Пытаясь выровнять дыхание, я вытираю лицо рукавом рубашки и осматриваю местность. Я замечаю хижину, прислонившуюся к толстому дереву, точно нарост. Её крыша выложена из хвороста и листьев, а стены слеплены из светлой грязи и веток ежевики.

Тихое ржание заставляет меня посмотреть на толстое дерево, и чёрного коня, который, цокая, выходит из его тени. А его поводья держит никто иная, как Бронвен.

Если у меня и были какие-то сомнения насчёт пророчеств и видений, то они вылетают из моей головы.

Я останавливаюсь как вкопанная. Мои лёгкие горят, у меня колет в боку, а пот стекает по вискам и заливает уголки глаз. Я ещё раз тщательно вытираю лицо, намочив свою белую рубашку.

Бронвен кивает на коня.

— Забирайся на Ропота, Фэллон. Нельзя терять ни минуты.

Моего коня зовут Ропот? Отлично.

Когда я подхожу к нему, она говорит:

— Он отвезёт тебя туда, куда нужно.

Он выглядит так, словно собирается отвезти меня прямо в Преисподнюю.

— Я никогда не ездила верхом, — я осторожно протягиваю коню руку.

— Ты быстро научишься.

Конь опускает свой бархатный нос к моей ладони и нюхает. Его нос нежный, а ноздри раздуваются, как у Минимуса в тот день, когда мы с ним познакомились во время моего неожиданного заплыва.

Боги, я надеюсь, что мой змей спрячется где-нибудь, пока меня не будет. Я уже собираюсь попросить Бронвен использовать свои колдовские способности, чтобы защитить его, как вдруг низкий голос шипит:

— Она? Ты что — шутишь?

Я разворачиваюсь и пытаюсь выдавить из своего пульсирующего горла правдоподобное объяснение этой встречи.

Оно почти уже оформилось и готово выскочить наружу, как вдруг Антони добавляет:

— Она люсинка, Бронвен.

ГЛАВА 42

Антони знает Бронвен.

Он знает Бронвен.

Тогда почему она исчезла, когда он подошёл ко мне в мою первую ночь в Раксе?

Её белые глаза блестят, точно змеиные клыки.

— Забирайся, Фэллон. Тебе пора уезжать…

— Как, чёрт побери, она может быть той самой

Антони сердито смотрит, не на неё, а на меня.

Боги, мне не нравится эта версия Антони. Где тот добрый капитан, что гладил моё сердце своими ласками и приятными словами? Существует ли он вообще, или это всего лишь один из его образов, которые он использует, чтобы обманывать людей?

Обманывать меня?

Я расправляю плечи и упираюсь рукой в бедро.

— Почему я не могу быть той самой?

Он запускает руку в свои выгоревшие на солнцеволосы, выпустив на свободу пару прядок. В отличие от меня, он, должно быть, не прорывался сквозь тёрку-кустарник, потому что на его коже нет порезов.

— Та жалостливая история о прабабушке и капитане Даргенто, которую ты мне рассказала… В ней было хоть слово правды?

— Сильвиус преследует меня, но я сочинила историю о том, что хочу найти прабабушку.

Я ставлю ногу в стремя и приподнимаюсь в нём, как те рыцари в маминых книгах.

— Мне запретили рассказывать кому бы то ни было о пророчестве. Если бы я знала… Почему вы не сказали мне, что Антони в курсе, — я рисую в воздухе круг, имея в виду ворона, которого, как ни странно, нигде не видать, — всего?

Бронвен передает мне поводья.

— Спасибо, что перевёз Фэллон через канал, Антони. Ты будешь щедро вознаграждён за своё мужество и преданность.

Она проигнорировала мой вопрос, потому что Антони знает не всё?

— Странно, что ты говоришь о преданности, учитывая то, кому предана Фэллон.

Бронвен переводит на него свои жутковатые глаза.

— Что ты пытаешься сказать, Антони?

— Что она, вероятно, не тот человек, кому можно доверить сбор воронов.

Значит, он знает всё…

— Её выбрала судьба. Смирись с этим и делай своё дело.

Тон Бронвен и до этого не был милым, но сейчас он по-настоящему резкий.

— Фэллон влюблена в Данте Регио. Ты всерьёз считаешь, что она…

Голова Антони дёргается назад, и он всматривается в темноту, которая зашевелилась у нас над головами.

Ворон вернулся бог знает откуда.

— Лор, — выдыхает он.

— Значит, не такой уж это и секрет.

Я запускаю пальцы в длинную гриву Ропота и глажу его блестящую эбонитовую шкуру, ожидая приказа Бронвен. Вероятно, она скажет мне следовать за вороном, который, похоже, знает дорогу.

— Как… — Антони сглатывает, — как он освободился?

Он? Ворон — самец, или Антони использовал это местоимение просто так?

— Фэллон его освободила.

Похоже, это всё-таки «он».

Бронвен наклоняет голову, и пристально смотрит в небеса. Может ли она видеть ворона или только чувствует его присутствие?

— С чего вдруг поклоннице Регио соглашаться собрать воронов Лора?

Антони наблюдает за тем, как ворон приземляется на крышу дома, принадлежащего, судя по всему, Бронвен.

— И опять же, как? Обсидиан опасен для…

— Поклоннице?

Я вынимаю пальцы из гривы Ропота и ставлю руки на луку седла. Как может Антони сравнивать меня с каким-то бездумным фанатиком? У меня хватает здравого смысла.

— Мне может быть и нравится Данте, но это не относится к Марко. Именно поэтому, Антони, я и согласилась собрать этих легендарных воронов.

— Ты ведь понимаешь, что если лишишь Марко Регио трона, то это не принесёт тебе дополнительных очков в глазах его брата?

Похоже, Бронвен не рассказала ему о той части пророчества, где я становлюсь королевой. Думаю, очень скоро он об этом узнает.

— У Данте не самые лучшие отношения с его братом. Он всё поймёт.

— Tà, Mórrgaht, — Бронвен кивает, взгляд её белесых глаз прикован к тому месту, где сидит ворон.

Морргот? Так зовут это существо?

Я, по-видимому, спросила это вслух, потому что Антони говорит:

— Существо?

— Вóрона.

Когда он продолжает хмуриться, я добавляю:

— Мифическую штуковину с крыльями, которая сидит вон там. Его зовут Морргот?

— Штуковину?

Он что не в себе?

— О, боги, Антони. Что с тобой такое? Почему ты повторяешь всё, что я говорю?

Несмотря на то, что рот Антони раскрыт, Бронвен говорит первая.

— Да. Его имя Mórrgaht.

Это имя звучит очень странно.

— Оно очень… экзотичное.

— Обычное имя на языке воронов.

Услышав саркастические ноты в голосе Антони, я решаю, что он меня дразнит, но почему?

— Разве не так, Бронвен?

Он скрещивает свои большие руки.

Я хмурюсь и смотрю на его руки.

— С помощью этого языка вы можете… общаться с ним и ему подобными, Бронвен?

Моё взаимодействие со змеями определенно не будет казаться таким уж странным, если она скажет «да».

Несмотря на то, что её тюрбан стального цвета отбрасывает тени на изрытый рельеф её лица, они не делают блеск её молочно-белых глаз менее тусклым.

— Могу. А теперь…

— Ты тоже можешь общаться с воронами, Антони?

— Фэллон.

Глаза Бронвен широко раскрыты и обращены на меня, напоминая два снежных холмика.

— Тебе следует уезжать немедленно. Пока дозорные эльфы…

— Отправлять её в неизвестность это жестоко.

Руки Антони всё ещё крепко переплетены у него на груди, а взгляд устремлён на ворона. Его лоб сильно нахмурен.

— Я поеду с ней.

— Нет. Тебе уготован другой путь, Антони.

Приказ Бронвен звучит так же ясно, как летний день на Исолакуори.

— Он не сможет защитить её в его нынешнем…

Он вздрагивает, словно ему дали пощечину.

Неужели Бронвен что-то мысленно ему сказала? Если это так, тогда почему он смотрит на ворона?

— В его нынешнем?.. — спрашиваю я.

Никто мне не отвечает.

Я приподнимаю бровь.

— Что вы от меня скрываете?

— Я поеду с ней, а затем поплыву на…

— Нет, — тон голоса Бронвен не терпит возражений. — Мы не можем позволить себе ещё одну задержку.

И хотя сейчас он не находится на первом месте в списке тех, с кем я хотела бы путешествовать, было бы здорово иметь сопровождающего.

— Ты не можешь отправить её одну. Это, чёрт возьми, слишком опасно.

— Она не одна.

Бронвен кладёт руку на шею коня, на случай если Антони не заметил этого исполина подо мной.

— Ты забыл про его когти и клюв, Антони?

О… она говорит о моём пернатом, а не парнокопытном спутнике.

На челюсти Антони дёргается мускул.

— У меня также есть нож.

Я запускаю руку в сумку, достаю нож и демонстрирую ему.

Антони не удостаивает моё короткое лезвие даже взглядом.

— Она смертная и не обладает магией. Не говоря уже о том, что её разыскивают самые могущественные люди Люса.

Бронвен содрогается, и это заставляет Ропота дёрнуться. Я запихиваю нож обратно в сумку, наклоняюсь вперёд и сжимаю поводья и гриву своими липкими пальцами.

Я сижу на коне.

На гигантском коне, который может сбросить меня в любую минуту

— Ты не можешь поехать с ней, Антони, так как если ты отклонишься от своего пути, это изменит судьбу Фэллон, что в свою очередь изменит судьбу Люса.

— Каким образом?

— Не сейчас, — шипит Бронвен.

Антони сердито смотрит на ворона, который в ответ прищуривается.

— Скажи мне, почему она, и я уйду.

— Пожалуйста, Антони…

— Почему она?

Губы Бронвен сжимаются.

— Я не для того рвал задницу и рисковал жизнью ради Лора, чтобы ты относилась ко мне как к недостойному идиоту.

Их крики заставляют Ропота отойти в сторону и попятиться. Я обхватываю его своими конечностями так крепко, что мои лёгкие не дают вырваться наружу ни единому вдоху.

— Потому что на неё не действует ни обсидиан, ни железо, — тон Бронвен такой резкий, что хлещет Антони, точно прутом.

— Она и Cathal?..

— Антони…

— Кахол? — повторяю я. — Кто или что такое Кахол?

— Как это возможно? — бормочет он.

Прежде чем я успеваю разобраться в том, что так озадачило Антони, ворон привлекает к себе моё внимание низким и резким карканьем, которое звучит так жутко, словно это предупреждение.

— Дозорные эльфы близко.

Приглушенный голос Бронвен заставляет мою кожу покрыться мурашками.

А я-то думала, что она просила Антони закрыть рот, чтобы я оставалась в неведении. Меня так достало это неведение. Мне нужны ответы.

Ворон слетает с крыши. Ропот разворачивается и трогается с места, словно железные когти ворона соединены с его поводьями. Я резко вдыхаю, когда ремни со свистом проходятся по внутренней стороне моих рук, обжигая кожу. Я сжимаю зубы и хватаюсь за гриву своего дикого коня.

И прежде чем лес успевает поглотить меня, я оборачиваюсь на крошечную поляну и уменьшающуюся фигуру капитана. Несмотря на растущее расстояние и тени вокруг, от меня не укрываются его плотно сжатые губы и два росчерка его бровей, делающих радужки его глаз ещё темнее.

Он недоволен.

Это из-за того, что он про меня узнал, или из-за того, что Бронвен запретила ему меня сопровождать?

Я вздыхаю, и снова сосредотачиваюсь на дороге передо мной, размышляя о новых словах, которые я узнала.

Лор. Хозяин воронов, которых я должна найти.

Морргот. Ворон номер один.

Кахол. Раса? Предмет?

Жаль, что я не знаю языка воронов. Может быть, Морргот научит меня ему, пока мы будем спасать его друзей?

Я запрокидываю голову и смотрю на листву в поисках своего крылатого проводника. Я щурюсь некоторое время, после чего замечаю взмахи крыльев.

Прозрачных, без перьев.

Я насчитываю две пары.

— Дозорные эльфы близко…

Они здесь.

ГЛАВА 43

Два эльфа резко опускаются перед Ропотом, точно шишки с крыльями, заставляя его испугаться. Конь встаёт на дыбы.

О боги, о боги… Я зажмуриваюсь и изо всех сил хватаюсь за гриву животного. Когда его передние копыта с грохотом ударяются о землю, я волшебным образом остаюсь в седле.

Один из эльфов подцепляет рукой поводья Ропота и сурово смотрит на моего коня, который прижимает копыта к липкой лесной подстилке. Маленький фейри демонстрирует удивительную дерзость, а ведь он в два раза меньше головы Ропота, который с лёгкостью может отбросить его или проглотить. Но опять же, эльфы лучше чувствую животных, чем их полноразмерные сородичи.

Другой эльф зависает над длинной шеей Ропота, его маленькие зелёные глазки смотрят прямо мне в глаза.

— Куда ты так быстро скачешь, парень?

Парень? Я могла бы усмехнуться тому, что он, определенно, не очень хорошо разбирается в физиогномике, если бы не была так рада тому, что он принял меня за мальчика.

Боясь, что мой голос выдаст меня, я указываю на свои губы и шевелю ими, претворившись немой.

— Говори.

Этот эльф определенно не очень сообразительный.

Я качаю головой и снова указываю на свой рот.

— Кажись, он толкует, что не умеет говорить.

В отличие от своего напарника, эльф, который держит поводья Ропота, говорит с сильным ракоккинским акцентом.

— Немой, да?

Я радостно киваю, локоны, доходящие мне до плеч, разметались по моим щекам. Если бы я их остригла, я бы привлекла меньше внимания. А, может, и вообще никакого. Моё сердце сжимается при мысли о том, что мне придётся побрить голову. Что подумает обо мне Данте, если я стану лысой? Ему будет противно. Я не только буду выглядеть как человек, но я также буду выглядеть… неженственной. К счастью, внешность имеет для меня слишком большое значение.

Я прошу Бронвен вмешаться. Или Морргота. Кстати, а где он вообще?

Я смотрю мимо жестикулирующего эльфа, в надежде увидеть движение чёрных крыльев. Но потом понимаю, что если ворон покажется, дозорные тут же полетят к Сильвиусу, который наверняка положит конец моему собирательству воронов.

— И куда это едет полукровка верхом на лошади посреди ночи?

Я произношу одними губами: «Помогаю бабушке».

— Ради святого Котла, что он говорит?

Я делаю вид, что пишу.

— Кажись, он просит перо.

— Я похож на того, кто носит с собой перо и чернильницу?

Зеленоглазый эльф разводит руки в стороны, словно пытается продемонстрировать, что у него нет письменных принадлежностей.

А, может быть, он пытается продемонстрировать мне полую трубку, которая прикреплена к его поясу? Я слышала, что эльфы окунают свои дротики в яд, который может вырубить чистокровного фейри на несколько часов.

— Можем отвести его в хату прозорливицы. У неё должны быть чернила и перья.

— Единственное, что есть у этой карги это её дурацкие глаза и ещё более дурацкая голова, — бормочет другой. — Отведём его в гарнизон.

Какая же я глупая, как и мой план сойти за немую. Я почти ломаюсь и сообщаю им о том, что могу говорить, но так я только заработаю билет в один конец в бараки Тарелексо вместо Ракокки.

Я указываю на лес и говорю одними губами: «Надо идти. Спешу».

Я, не переставая, тереблю поводья своими потными пальцами, и держу пятки рядом с энергично покачивающимся телом коня. Если я хорошо пришпорю Ропота, он тронется с места, и эльф, который держит поводья, по инерции улетит в кусты. Они могут начать преследовать нас, но мой конь точно сможет от них оторваться, особенно под покровом ночи. А что потом?

Эльфы сообщат о непокорном мальчике на чёрном коне, и за мной погонится целый батальон фейри.

Я ругаю Бронвен за то, что она поставила меня в это положение. И почему она не позволила Антони поехать со мной? Если кто-то и мог бы вытащить меня из этой ситуации, так это находчивый капитан. Раз он работал против короны много лет, кто, как не он, знал бы что делать?

Проходит целая минута, и никто не приходит мне на помощь, ни Морргот, ни Антони, ни Бронвен.

Думай, Фэллон. Думай.

Я опускаю взгляд на трубку на поясе эльфа. И пока не успела струсить, я бросаю поводья и хватаю ничего не подозревающего эльфа, прижав обе его руки и крылья к телу.

Моя рука такая скользкая, что он почти выскальзывает из хватки, но я сжимаю его ещё сильнее, после чего хватаю его трубку и подношу её к своему рту. Мне требуется несколько попыток, чтобы схватить губами тростинку размером с зубочистку.

Пойманный эльф извивается и кричит, что заставляет его напарника отлететь от поводьев Ропота и устремиться вверх.

— Я никому не хочу причинить вред, — бормочу я с палкой во рту, — но мне надо ехать.

Ракоккинский акцент второго эльфа звучит в переплетённых ветвях у меня над головой.

— Парень может говорить.

— Не… — хрипит его пойманный друг. — Парень.

— Вы меня раскусили. А теперь, пожалуйста. Если вы обещаете не…

Я издаю шипение, когда извивающийся эльф вонзает зубы в мою плоть между большим и указательным пальцами, заставив мою руку резко разжаться.

Он взмывает вверх и освобождается.

— Лови её, идиот! Лови её!

Ропот подаётся назад, а затем вперёд. Я опускаю кровоточащую руку на его гриву, хватаюсь за неё, после чего поворачиваю шею и стреляю дротиком в сторону эльфов. Я молюсь, чтобы дротик поцарапали хотя бы одного из них, но мой снаряд проносится мимо.

Я пытаюсь снова выстрелить, но внутри оружия нет второго дротика. Ропот дёргается, и я решаю, что в него попал дротик, как вдруг слышу глухой свист рядом с моим ухом. Как? Как он понял, что ему надо сдвинуть своё тело, а, следовательно, и моё?

— Дай сюда! — рычит зеленоглазый эльф и перезаряжает трубку.

Я кидаю кусок дерева, который болтался между моих губ, в их сторону. В отличие от дротика, трубка попадает одному из моих преследователей прямо в голову. К несчастью, не тому, который держит метательное оружие.

— Нападение на королевских стражников будет дорого тебе стоить, скацца.

Когда его друг поднимается, потирая лоб, он кричит:

— Сообщите капитану Даргенто о…

Чёрный дым окутывает их тела, обрывая его на полуслове. Съеденная ранее полента подступает к горлу, когда я понимаю, что он обрывает не только его речь.

В полнейшем ужасе я смотрю на тела эльфов, разрезанные надвое и лежащие на скользкой земле, после чего моргаю и перевожу взгляд на дым, который принимает форму ворона. Я поднимаю дрожащую руку к своему рту.

Санто Калдрон, Морргот только что убил двух невинных эльфов.

— Что ты наделал? Что ты наделал? — восклицаю я в исступлении, и у меня сводит живот.

Что же это за монстр, соучастницей которого я стала?

Прежде чем я успеваю спрыгнуть с коня и убежать от ворона-убийцы, Ропот начинает бежать лёгким галопом. Я подумываю о том, чтобы броситься вниз, как вдруг меня накрывает видение, от которого у меня перехватывает дыхание.

Мои руки связаны за спиной, грудь вздымается от рыданий, а Сильвиус приставил стальное лезвие к горлу бабушки. И хотя небо окрашено в прозрачно-голубой цвет, вода в океане — чёрная, и на её поверхности плавают куски розовой змеиной плоти.

Меня возвращают в реальность с такой силой, что ещё один сдавленный стон срывается с моих губ. Что это, чёрт возьми, было? Сцена из моего будущего в случае, если бы эльфы выжили и доложили обо мне?

Я содрогаюсь, и мертвенно-бледное лицо бабушки вместе с телом убитого Минимуса возникают перед моими глазами. Но, несмотря на то, что желчь разъедает мне нёбо, мои вены наполняются решимостью, которая подавляет моё желание прервать мою миссию.

Я смогу вернуться в свой голубой дом только после того, как Данте займёт трон, ведь только тогда у меня появится возможность и должный статус, чтобы защитить тех, кого я люблю. Хотя это не значит, что я одобряю методы Морргота.

— Ты мог оглушить или вырубить их.

Я надеюсь, что мои слова дойдут до ворона, которого опять нигде не видно.

У меня перед глазами возникает лицо бабушки. Её глаза так широко раскрыты, что радужки дрожат на фоне белков. Сильвиус запустил пальцы ей в волосы, и стальное лезвие врезается в её тонкую шею.

— Её кровь на твои руках, синьорина России. Полностью на твоих руках.

Но её кровь на его руках. Она струйками течёт по костяшкам его пальцев и впитывается в ткань его белоснежной униформы.

— Прекрати, — молю я его.

И хотя я едва могу различить тело Морргота на фоне кромешной темноты ракоккинского леса, от меня не укрывается золотистый блеск его глаз, которые, сощурившись, смотрят на меня сверху вниз. Он словно предлагает мне снова попробовать пожаловаться на его способ разобраться с эльфами.

Неужели это он вложил эти ужасные образы мне в голову?

Неужели эта смертоносная птица обладает такой силой?

ГЛАВА 44

Звёзды гаснут, и солнце начинает описывать дугу над нашими головами, но Ропот всё скачет, а Морргот всё продолжает лететь. Мы петляем между деревьями, и адреналин не даёт мне уснуть. Несмотря на то, что мои руки болят, а в горле так пересохло, что оно напоминает пергамент, я крепко держу поводья и не смею достать флягу.

Кроме тех эльфов, мы никого больше не встречаем, что не удивительно, учитывая то, каким опасным и густым может быть ракоккинский лес. Я сомневаюсь, что кто-нибудь в здравом уме отважится зайти туда, где мы сейчас едем. Местность здесь не только крутая и неровная, но сюда так же почти не проникает свет, которого становится всё меньше из-за переплетённых ветвей и листвы.

Когда опускаются сумерки, мои ноги начинают неметь, а на волдырях появляются новые волдыри. Я всегда думала, что Монтелюс находится далеко, но в данный момент мне кажется, что он располагается в совершенно другом королевстве.

— Мы почти приехали?

Если Морргот меня и слышит, он не отвечает.

Мне, вероятно, не следует его отвлекать, пока он прокладывает для нас путь. Мне бы очень не хотелось впечататься в ствол дерева.

Как же жалко, что Бронвен не разрешила Антони поехать…

Что бы я только ни отдала за то, чтобы с кем-нибудь поговорить. И за мягкую кровать. И тёплую ванную. Земляничное желе. Прохладную воду. Пакет со льдом для синяков, которые расцветают на внутренней поверхности моих бёдер.

У меня длинный список.

В последующие несколько часов, я добавляю в свой список ещё несколько пунктов, отчасти для того, чтобы отвлечься от боли и усталости, а отчасти для того, чтобы быть начеку.

Ропот резко поворачивает, его корпус подаётся довольно круто вправо, и моё тело тоже начинает отклоняться. Я сжимаю зубы и держусь за него, собрав свои последние силы. Лес исчезает, и вместо него возникает каменная стена, которая поднимается до самых небес.

Как бы сильно я ни тянула за поводья, Ропот не замедляется и не сворачивает с пути. Он мчится вперёд на полном ходу. Я пытаюсь заверить себя, что раз он ни разу не врезался в дерево, у него нет причин впечатывать нас в горный склон.

И всё-таки мой желудок скручивает от страха, когда серный запах Ракса сменяется меловым ароматом бледного камня. Я дергаю за поводья, потревожив маленькие волдыри на руках, но Ропот несётся вперёд. Я запрокидываю голову и зову Морргота на помощь. Может быть, у птицы вылетело из головы, что ни мой конь, ни я не умеем превращаться в дым?

А что если Ропот может?..

Ворон поворачивает направо, и мой конь, к счастью, следует за ним, но затем ворон резко подается влево, и Ропот тоже. Моё сердце припечатывается к позвоночнику, и я закрываю глаза.

Я ненавижу эти поиски сокровищ.

Я ненавижу в них всё.

Зачем я согласилась? Ради золотой короны и любви Данте? Если я умру, у меня не останется ни головы для короны, ни сердца, которое я смогу ему отдать.

Мне надо было спрыгнуть с этого безумного коня, пока у меня была такая возможность.

Ропот расправляет свои мощные плечи и прыгает. Когда его копыта со стуком ударяются о камень, я приоткрываю один глаз.

Мы взбираемся по крутой и узкой тропе, устланной мхом и камнями. Это та самая тропа, о которой говорят путешественники за пинтой фейского вина в «Кубышке»? Я ожидала, что она будет шире, и её будут охранять эльфы. Судя по тому, что я вижу и слышу, здесь нет никого, кроме меня, коня и ворона.

Всё вокруг затихает и темнеет, пока мы продвигаемся вверх по траншее. Из звуков слышно только мерное цоканье копыт Ропота и то, как ветер изредка касается сырых камней. Когда я чувствую, что стены ущелья начинают прижиматься к моим коленям, я запрокидываю голову и смотрю на звёзды, напоминая себе о том, что я не нахожусь в закрытой коробке.

Я свободна.

Как бы.

— Сколько нам ещё ехать до твоего друга? — спрашиваю я.

Ворон смотрит на меня сверху вниз и ничего не отвечает.

Я жду пару минут и спрашиваю:

— Послушай, Морргот, ты случайно не знаешь, что значит Кахол?

Очередной взгляд. И снова тишина.

Я уже начинаю думать, что ворон не посылал мне те видения, и я это себе придумала, как вдруг стены вокруг меня начинают раздвигаться всё дальше и дальше, Ропот исчезает, а вместо сияющего небосвода появляются деревянные балки.

По другую сторону деревянной двери, украшенной золотыми кольцами, слышатся шаги. Когда она открывается, я отпрыгиваю назад. А затем делаю ещё один шаг назад, когда в дверях появляется гигантский человек, плечи и голова которого заполняют весь проём.

И хотя его можно долго рассматривать, моё внимание привлекают глаза. Они чёрные, точно замочные скважины, и кажутся ещё чернее из-за чёрной грязи, размазанной вокруг них. Он словно опустил пальцы в грязь и провёл ими по векам и скулам.

Человек смотрит прямо на меня, да так пристально, что я вздрагиваю. Я хочу повернуться, чтобы понять, на кого он смотрит, как вдруг он выдыхает:

— Короля только что нашли мёртвым.

— Короля? — восклицаю я, мой пульс бешено стучит.

О каком короле он говорит? Это видение прошлого или будущего?

Рассерженный незнакомец не реагирует на моё высказывание, а значит, он не может меня слышать, так же как и видеть.

— Ходят слухи, что это ты. Я думал… я думал…

— Что ты думал, Cathal Báeinach? Что я убью единственного человека в Люсе, который готов поддержать наших людей?

Этот голос такой глубокий и бархатный, что я почти пропускаю мимо ушей два иностранных слова.

Кахол Бэннок.

Кахол — это человек.

— Собери Siorkahd, Cathal.

Несмотря на то, что он говорит тихо, его приказ пробирает меня до самого нутра.

Я разворачиваюсь, чтобы увидеть собеседника Кахола, но видение прерывается.

Не успев опомниться, я оказываюсь снова верхом на Ропоте, в траншее, под куполом звёзд, которые наполовину скрыты распростёртыми крыльями чёрного ворона.

У меня голова идёт кругом от того, что показал мне ворон. У меня больше нет сомнений в том, что эти видения вызывает именно он. Ведь я спросила его, что значит Кахол, и он показал мне ответ.

В первый раз, когда я встретила Бронвен, она назвала меня Фэллон Бэннок. А сегодня Антони сказал…

Я едва успеваю закончить мысль, когда мой разум связывает всё воедино, и вот я уже столкнулась с ещё более сложной загадкой, чем статуи, которые могут превращаться в животных.

И хотя слово «дочь» ни разу не упоминалось, кем ещё я могу приходиться этому мужчине?

— Кахол Бэннок — мой отец?

Я пытаюсь свыкнуться с этим шокирующим открытием, согласно которому мой пропавший отец — страшный гигант и к тому же любитель макияжа для глаз. Я вспоминаю о своей матери со всеми её мягкими округлостями и яркой внешностью. Чем дольше я её представляю, тем более невозможным мне кажется, что она имела интимную связь с мужчиной, который выглядит так, словно может переломить человеку шею и оторвать голову одним взмахом своего мизинца.

По моей спине пробегает холодок. Что если её сломало не обрезание ушей, а этот мужчина? Что если он монстр, который взял её силой? Который уничтожил её, поместив меня в её чрево?

Я прищуриваюсь и смотрю на ворона.

— Ты знал Кахола Бэннока лично?

Морргот, который летит надо мной, оглядывает меня своими жёлтыми глазами.

— Он был… — я облизываю губы. — Хорошим человеком?

Я жду, когда ворон перенесёт меня в другое место. Жду, когда исчезнет Монтелюс, и снова появится Кахол. Но ничего из этого не происходит.

Вероятно, мои слова затерялись в воздухе, который нас разделяет.

— Кахол причинил боль моей матери?

Я не могу произнести слово «изнасиловал». У него слишком мерзкий вкус. И сама мысль о том, что я продукт такого союза…

Святой Котел, я бы в миллион раз охотнее предпочла быть подменышем.

Я пробую задать другой вопрос:

— Ты показал мне прошлое или будущее?

Я прошу Морргота послать мне ещё одно видение, но как бы я его ни упрашивала, моё сознание остается пустым. Может быть, он исчерпал то количество видений, что может мне передать?

А может он не знает, что за король умер?..

Оставшись наедине со своими мыслями и мерным цоканьем копыт Ропота, я проигрываю в голове последнее видение. Несмотря на то, что я видела только Кахола, я всё время слышу голос мужчины, на которого он ворчал, и от которого моя кровь похолодела.

«Что ты думал, Cathal Báeinach? Что я убью единственного человека в Люсе, который готов поддержать наших людей?»

Наших людей.

Что это за люди? Мятежные люсинцы? Фейри из вражеского королевства?

Волосы моего отца были пострижены короче, чем у полукровок, но длиннее, чем было позволено людям. Был ли он человеком, как мне всегда говорили, или полукровкой? Но если он полукровка, то почему тогда мои магические способности не проявились?

Я делаю резкий вдох.

В битве при Приманиви участвовало горное племя, которым помогали вороны с железными когтями и клювами.

У Морргота железные когти и клюв.

Морргот ведёт меня в горы за другим вороном.

Вороны Лора.

Санта мерда…

Я спелась с врагом своего народа.

ГЛАВА 45

Моё сердцебиение сбилось с тех пор, как я связала Морргота и Приманиви.

Что если Морргот ведёт меня не к другому ворону? Что если он ведёт меня прямо к своему хозяину? И что если этот мятежный лидер возьмёт меня в плен, чтобы использовать против династии Регио? Что если у него нет намерений помочь Данте занять трон? Что если он сам хочет его занять?

Боги, куда я вляпалась?

Почему я?

Только потому, что я родственница мужчины, который служит Лору, не означает, что я со всем этим согласна. Уже не в первый раз я ругаю себя за то, что согласилась на это, не проанализировав всё в деталях.

Я оглядываюсь на траншею, напоминающую ленту, по которой мы едем уже несколько часов. Я могла бы спрыгнуть с Ропота и побежать вниз. Мы никуда не сворачивали, что, если честно, меня удивляет. Разве мятежные племена не должны селиться там, где их будет трудно достать? Но опять же, мы не встретили ни одного стражника, так что эта тропа, должно быть, никому неизвестна.

Я гляжу на Морргота, который похож на чернильное пятно на рассветном небе. Станет ли он атаковать меня своими крепкими когтями, если я откажусь искать его металлических дружков, или отпустит меня в целости и сохранности? Что если он разрубит меня надвое, как тех эльфов?

Их разрезанные тела встают у меня перед глазами, и я содрогаюсь. И почему у меня не хватило прозорливости взять с собой шип из обсидиана? Я хлопаю по сумке на своей груди в поисках ножа, но мои ладони так сильно покраснели и болят от волдырей, что я ничего не чувствую. Когда ничто не колется о мои пальцы, я отпускаю поводья и раскрываю сумку.

Запустив дрожащую руку внутрь, я нахожу флягу, которая стала скользкой из-за конденсата. Он вызывает божественные ощущения на моих израненных ладонях. Я начинаю искать другие предметы — кусок мыла, который я забрала из ванной Джианы, ломтики козьего сыра, головку затвердевшего пекорино, крекеры, фруктовый мармелад, нож. Но кончики моих пальцев касаются лишь грубой ткани и холодной металлической фляги.

Я заглядываю в сумку, на случай, если каким-то волшебным образом мои пальцы пропустили провизию. Но нет. Всё пропало. Просто пропало.

Мою кожу начинает покалывать от тревоги, и я запускаю всю руку целиком внутрь сумки, чтобы достать до дна. Когда мои пальцы проходят сквозь дыру размером с кулак, у меня перехватывает дыхание.

Я хочу отругать себя, но это не поможет волшебным образом наполнить мою сумку.

Может быть, это знак, что мне стоит отказаться от миссии прямо сейчас, пока я не умерла с голоду и не окончила свои дни в расселине Монтелюса вместе с тем вторым вороном, которому я должна помочь?

А что потом?

Я вернусь в Тарелексо и буду вести себя как добропорядочный гражданин, чтобы Сильвиус не бросил меня за решетку или в Филиасерпенс раньше времени.

Мой лоб начинает пощипывать от чьего-то взгляда. Поскольку Ропот сосредоточен на крутом подъёме, а больше в этой части королевства никто не обитает, я заключаю, что это Морргот. И, конечно, когда я перевожу на него взгляд, я замечаю, что он уставился на меня.

В этот момент я рада, что он не человек, потому что человек осудил бы меня. И хотя ворон иногда как будто оценивает меня, он всего лишь ожившее чучело. Он даже не настоящее животное, а это значит, что он вряд ли наделён истинными чувствами или логическим мышлением.

Я выуживаю флягу и делаю глоток в надежде, что это усмирит моё раздражение. И словно для того, чтобы помучить меня ещё больше, мой желудок начинает урчать. Я закрываю флягу и оглядываю жёлтый мох, который устилает стены траншеи.

Я почти протягиваю руку и отрываю кусочек, но вспоминаю, что многие фейские растения имеют побочные эффекты, а я не в настроении их сейчас испытывать.

К тому же, я не так уж и голодна.

Несколько часов спустя, даже несмотря на то, что двигается только Ропот, между моими стянутыми грудями начинает стекать пот, желудок сжимается, и боль появляется в таких местах, которые, как мне казалось, не должны болеть.

Чтобы не упасть в обморок от переутомления и низкого уровня сахара в крови, я делаю ещё один глоток воды, затем протягиваю руку и отрываю кусочек мха. Он влажный и волокнистый, точно мокрые волосы, и он пахнет затхлым мехом. Мне сдавливает горло.

Может быть, на вкус он не такой противный?

Сморщив нос, я подношу его ко рту. Но прежде, чем я успеваю высунуть язык и попробовать его на вкус, мне прилетает крылом по лицу. Морргот вырывает из руки мох, расцарапав когтями кончики моих пальцев, покрытые волдырями, после чего улетает и выкидывает его.

— Эй… это был мой обед!

Из ран начинает течь кровь вперемешку с плазмой. Я смотрю на розоватую жидкость. Интересно, могу ли я насытиться своей собственной кровью? Святой Котел, мои мозги отправились вслед за сыром.

Мой желудок скрипит, точно раненое животное. Когда я протягиваю руку за другой порцией мха, Ропот исчезает подо мной, и я оказываюсь на лугу рядом с узкой речкой. Вода так быстро несётся с горы, что грохот потока оглушает меня. Но от меня не укрывается кряхтение и крики ребёнка с закругленными ушами. Маленький мальчик хлопает себя по животу, который так раздулся, словно принадлежит разжиревшему взрослому.

Когда его лицо начинает покрываться волдырями, я резко вдыхаю. Его глаза закатываются, после чего он падает ничком на траву. Его пальцы, похожие на сосиски, разжимаются, и я вижу в них кусок жёлтого мха.

Я снова резко вдыхаю и возвращаюсь на спину Ропота. И хотя луг и мальчик исчезли, всё, что я вижу у себя перед глазами, это он.

Он и мох в его руке.

Этот тот же самый мох, который я могла бы проглотить, если бы ворон не выхватил его. И тут до меня доходит, что ворон только что спас мне жизнь.

— Спасибо, — шепчу я, потеряв аппетит.

Я решаю сделать ещё один глоток, затем убираю флягу в сумку и смотрю на сгущающийся туман, который закрывает тот немногий солнечный свет, что попадает в траншею.

Наконец меня окружает абсолютная темнота, горы замирают, а воздух вокруг становится таким тихим, что я слышу только цоканье копыт Ропота по камням и редкие взмахи крыльев Морргота. Мои веки начинают опускаться.

Всё ниже.

И ни…

***

Я просыпаюсь, когда что-то тёплое начинает стекать по моим пальцам. Я решаю, что это дождь, но мокро только в одном месте. Спина ноет, когда я отрываю свое тело от шеи Ропота, а пальцы болят, когда я их разжимаю. Я, наверное, держалась за гриву Ропота всю ночь, учитывая то, как сильно затвердели костяшки моих пальцев.

Когда я замечаю кровь на руках, мои веки широко распахиваются, а пульс ускоряется. Я оглядываюсь, чтобы понять, откуда на мне кровь, но замечаю только Морргота, парящего надо мной на расстоянии вытянутой руки и сжимающего в когтях бездыханного кролика.

Я морщу нос, когда понимаю, что он собирается перекусить этим кроликом. Он опускается ниже и кивает головой на кролика. Неужели он… предлагает мне свою добычу?

У меня сводит желудок, когда я чувствую его запах. Я качаю головой и говорю:

— Прости, но я не…

Желчь подступает к моему горлу. И я с трудом сглатываю, чтобы отправить её обратно. Я хрипло заканчиваю своё предложение, изо всех сил стараясь сохранить в желудке поленту двухдневной давности.

— Я не ем мясо и рыбу.

Наверное, ворону это кажется нелепым. Я даже не знаю, зачем я рассказываю ему о своих пищевых предпочтениях.

Морргот не бросает кролика мне на колени и не закатывает глаза — а могут ли вороны закатывать глаза? — но я всё-таки чувствую его раздражение. Он, вероятно, считает меня тупым человеком. Ведь мне нужна пища. Я это знаю. Он это знает. Но я всё-таки отказываюсь есть еду, которая может меня насытить.

— Долго нам ещё до твоего друга?

Его чёрные крылья разрезают воздух, раз, ещё раз, а затем он улетает. Мне кажется, проходит целый час, прежде чем его чёрное тело снова закрывает белое небо. А может быть целых два.

И хотя солнце едва пробивается сквозь смог, воздух кажется теперь ярче, что говорит о том, что наступил полдень.

Ворон машет крыльями и опускается в траншею, прервав мой односторонний разговор, который я веду с Ропотом. К сожалению, лошади не очень общительные создания. Интересно, может ли Морргот вкладывать образы в голову коня?

Морргот опускается ниже и протягивает мне металлический коготь.

Я смотрю на ветки, усыпанные огромными ягодами, а затем поднимаю взгляд на его блестящие глаза.

— Для меня?

Он опускает голову.

Я беру ветки и, не теряя ни секунды, срываю одну ягоду и закидываю себе в рот. Она сладкая, такая же сладкая, как те конфеты, которые Джиана приносила из Тарекуори. Сок растекается по моему языку лужицей истинного наслаждения. Вероятно, это из-за сильного чувства голода, но я всё равно нарекаю эти ягоды «Самым изысканным деликатесом Люса».

Я срываю каждую розовую ягодку, даже сморщенную, и уже начинаю подумывать о том, чтобы обглодать ветку в надежде, что её сок окажется сладким, как нектар. В конце концов, я решаю, что не стоит вести себя как дикий зверь с костью в зубах. Вместо этого я тяну за поводья и предлагаю ветку и листья коню. Он нюхает ветку, после чего берет её из моих рук и начинает жевать.

Я уже видела, как конь лизал высокую каменную стену, чтобы собрать влагу, проступающую между камнями, но я ещё не видела, чтобы он что-то ел. Если только Морргот не покормил его, пока я спала.

Я не могу поверить, что спала верхом на коне.

Не могу поверить, что вообще еду верхом.

Только солдаты и чистокровные фейри ездят на лошадях.

Это было одним из любимейших занятий мамы в детстве, когда она росла в Тареспагии. Она каталась на своём драгоценном мерине по пляжу или по роще, принадлежавшей моей семье и известной во всём королевстве.

Ропот так неожиданно останавливается, что моё тело подается вперёд. Нахмурившись, я обвожу взглядом искусственную канаву, после чего пытаюсь заглянуть за её край, но это можно сделать, только если я встану на седло.

Ворон совершает головокружительные круги у меня над головой, а острые уши Ропота двигаются взад-вперёд. Что-то определённо происходит.

Что-то, что могут ощущать только животные благодаря своим непревзойденным чувствам.

— Что происходит?

У меня в голове возникает образ ущелья, оно заполнено громким бушующим потоком, природным запахом мокрой земли и сверканием, исходящим от железного ворона.

Мы на месте.

ГЛАВА 46

Морргот приземляется на край канавы. Он, должно быть, подозвал Ропота, потому что конь подходит к нему и прижимается своим большим телом к влажной стене, покрытой мхом. Я понимаю, что мне надо встать на седло и самостоятельно выбраться из расщелины.

Как жаль, что у Ропота нет крыльев.

Я начинаю жалеть об этом ещё сильнее, когда пытаюсь вытащить ногу, зажатую между ним и стеной, и судорога сковывает каждую мышцу моего бедра.

Я издаю стон, медленно поднимая ногу, а затем ещё один, более громкий, когда подтягиваю вторую ногу вверх и ставлю её на седло. Солёный пот выступает над моей верхней губой. Подумать только, вся эта боль возникла из-за сидения!

Я прижимаюсь ладонями к стене, поворачиваюсь к ней лицом и облизываю губы. После чего сжимаю зубы и заставляю своё больное тело принять стоячее положение. Как так вышло, что, съев всего горстку ягод, я чувствую себя тяжёлым столетним змеем, выброшенным на берег?

Ропот и Морргот не двигаются и не издают ни звука, пока я пытаюсь получше ухватиться за сложенные друг на друга камни, после чего спрыгиваю с Ропота и приземляюсь на дно траншеи. Я не уверена в том, что смогу подняться, если упаду.

Тысяча королевств, каким образом я смогу спуститься в ущелье в таком разбитом состоянии? Я точно упаду в тот поток и меня унесёт за несколько километров отсюда. С моей удачливостью, меня вынесет прямиком к начищенным чёрным сапогам Сильвиуса.

Втянув нижнюю губу в рот, я осматриваю стену в поисках выемки, на которую смогу опереться ногой. Когда я её нахожу, я поднимаю ногу и — Царица Небесная всех фейри — я вижу звёзды. Они сверкают по краям и поглощают все цвета, кроме белого и серого.

Если, конечно, белый и серый можно назвать цветами.

Я начинаю делать вдохи, пока мох снова не становится желто-оранжевого цвета, а мои сжатые руки — цвета красного персика, не считая белых костяшек пальцев. Вгрызаясь зубами в губу, я ставлю другую ногу в следующую выемку повыше, и начинаю взбираться всё дальше и дальше.

По моим ощущениям проходит лет десять, прежде чем я выползаю из канавы на глинистую и прохладную поверхность. Я могла бы пролежать здесь ещё две недели. Но, конечно, Морргот не позволяет мне этого сделать. Он начинает скакать и, наконец, останавливается прямо перед моим лицом, его горящие глаза оказываются на одном уровнем с моими.

Я вздыхаю.

— Ладно-ладно, встаю.

Я переворачиваюсь на спину, мои кости трещат, точно деревянный пол в «Кубышке».

Моё желание подняться на ноги не намного сильнее моего желания идти спасатьмистического ворона из ущелья.

— У меня появилась идея, Морргот. Гениальная идея. Что если ты слетаешь вниз, схватишь своего друга и принесёшь его мне, а я удалю стрелу из обсидиана, которая его поразила?

Когда он не посылает мне никакое видение в ответ, я отрываю взгляд от дымки облаков и смотрю на огромное чёрное пятно рядом с моей головой. Ворон не испытывает ни малейшего интереса или энтузиазма по поводу моего предложения.

— Стоит ли мне воспринимать твою полнейшую апатичность как отказ?

У меня перед глазами возникает образ руки, очень красивой мужской руки, которая скользит по шипу из обсидиана и превращается в железо.

Я хмурюсь. Он как будто пытается мне доказать, что станет железным, если коснётся шипа, но для чего тогда использовать образ руки? Конечно, у ворона нет человеческих конечностей, но он мог бы показать мне, как выдавливает шип крылом, и я бы поняла.

Я испускаю глубокий вздох и с трудом начинаю вставать. Я переворачиваюсь на бок и приподнимаюсь, мои руки дрожат, точно оконные стекла во время шквалистых ветров, которые атакуют Люс, когда температура опускается слишком резко. У меня уходит почти целая минута на то, чтобы, тяжело дыша и стиснув зубы, принять сидячее положение, а затем ещё несколько минут на то, чтобы встать на ноги.

Я смотрю на дно траншеи и на Ропота, который стоит неподвижно с закрытыми глазами. Несмотря на то, что я не в восторге от этой части поездки, я рада, что конь отдыхает. Я задумываюсь о еде, и оставляю для себя мысленную заметку, что мне надо будет набрать листьев и травы. Как удаётся таким огромным коням путешествовать в течение двух дней без отдыха и еды?

Может быть, Бронвен кормит его волшебным овсом, который может насытить его на неделю? Чем больше я об этом думаю, тем более понятно мне становится, откуда у него столько энергии. Жаль, что я не могу поесть этого магического овса… или таких же ягод.

Я отворачиваюсь от Ропота и гляжу в сторону ворона, который взлетел и снова начал кружить вокруг меня.

— Куда теперь, Морргот?

Ворон устремляется вперёд и начинает грациозно лететь по небу мраморного цвета. До меня вдруг доходит, что он, вероятно, тоже не спал, но поскольку он волшебный, ему, наверное, не нужен сон.

Я следую за ним, боль в ногах ослабевает, пока я иду по зелёным полям, заросшим дикими цветами и травой, достающей мне до колена. Я планирую набрать себе букет на обратном пути. Бабочки такого же жёлтого цвета, как комната Флавии Аколти, порхают вокруг моих рук. Одна из них даже приземляется на кончик моего носа, заставив меня засмеяться.

А я-то думала, что горы Монтелюс голые и неприветливые, а они оказывается наполнены жизнью и цветом. И почему чистокровные фейри изображали их такими мрачными, когда это совсем не так?

Я запрокидываю голову, чтобы понять, куда летит ворон, и обнаруживаю, что он лениво кружит над моей головой, не сводя с меня своих золотых глаз.

— Мы почти дошли до ущелья?

Он летит вперёд. Через некоторое время трава начинает редеть, и воздух наполняется шумом бегущей воды. Я замедляюсь и стараюсь не сводить глаз с оранжевой земли под ногами, чтобы не пропустить приближающийся овраг, который может появиться раньше, чем я ожидаю.

Морргот, похоже, решил, что я уже его пропустила, потому что он врезается в меня с невероятной силой, удивительной для такой небольшой птицы. Я начинаю пятиться, сапог запинается о камень, и я падаю на попу. Отлично. То, что нужно.

— Я не слепая, Морргот.

Покачиваясь, я встаю и добавляю:

— Но я ценю твою заботу.

Несмотря на мои заверения, ворон летит рядом со мной. Каждый взмах его крыльев колышет волосы, обрамляющие моё лицо. Я запускаю руку в свои локоны, доходящие до плеч. Они такие спутанные, что ворон мог бы принять их за гнездо. Но я решаю позаботиться об этом потом.

Не доходя одного фута до края, я смотрю вниз. Я не сразу замечаю статую, сначала мой взгляд устремляется на дно ущелья, которое находится так далеко, что я сглатываю.

Если я поскользнусь, игра для меня будет закончена. Ни ворона. Ни короны. Ни Данте.

Меня не сможет спасти даже падение в ручей, учитывая тот ковер из камней, торчащих из пенной воды.

— Надеюсь, у тебя есть запасной собиратель воронов, Морргот, потому что это похоже на самоубийство.

Ворон как обычно не издает ни звука. Он просто парит рядом со мной, глядя на своего проткнутого шипом двойника, лежащего на выступе.

Могу ли я смастерить какой-нибудь инструмент, чтобы выудить птицу и не спускаться по каменистому склону, который кажется мне таким же гладким, как плавучий мост на Исолакуори?

Я могла бы связать вместе травинки, но даже если мне удастся захватить ими птицу, вес её тяжелого тела оборвёт мою импровизированную верёвку. Но попытка не пытка, поэтому я разворачиваюсь от ущелья и начинаю искать крепкие стебли.

Руками, загрубевшими от волдырей, я сплетаю травинки в косички, после чего связываю их вместе, пока у меня не получается довольно толстая и длинная верёвка.

Морргот наблюдает за мной в тишине. Интересно, что творится в его маленькой голове? Считает ли он меня чудаковатым двуногим созданием или сообразительной девушкой? Сделав лассо, как учили меня соседи, когда я была ребёнком и пыталась ловить крабов с набережной, тянувшейся между нашими домами, я возвращаюсь на край ущелья, приседаю на корточки и опускаю верёвку в пустоту.

— Пожелай мне удачи, Морргот.

Он ничего мне не желает. И даже не посылает мне воодушевляющего видения. Может быть, он уже в курсе, сработает это или нет? Может ли он видеть будущее так же, как Бронвен?

Мне удается надеть петлю на шею ворона только с четвертой попытки. Меня подмывает победоносно вскинуть кулак в воздух, но я не собираюсь праздновать или хвалить себя, пока ворон не окажется рядом со мной.

Едва дыша, я затягиваю петлю. И только потом начинаю тянуть.

Медленно.

Медленно.

Шансы на то, что это сработает, такие же высокие, как шансы на то, что Фибус найдёт себе постоянного спутника жизни, но ведь это волшебные поиски и то, что ими занимаюсь я, было предсказано свыше, так что это должно повысить мои шансы на успех.

Когда тело существа начинает приподниматься, мой оптимизм тоже ползёт вверх. Если это сработает, я хочу себе медаль.

Я продолжаю перебирать руками. Когти статуи скребут по скале, и хотя я, вероятно, придумала это себе, скрежет металла по камню как будто разносится эхом по всему Монтелюсу.

Я останавливаюсь, чтобы отдышаться. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вот и всё. Поворотный момент, который решит, стану ли я королевой, лужей крови на дне ущелья или будущей узницей Марко.

Задержав дыхание, я тяну.

Статуя приподнимается.

На один сантиметр.

На два.

Три.

Я начинаю улыбаться, сдерживаемый мной вдох начинает подниматься вверх по горлу.

Ворон болтается на полпути между мной и каменным выступом.

Осмелев, я начинаю тянуть его всё быстрее.

Видели бы меня сейчас Фибус и Сибилла! Как бы они мной горди…

Хр-р-р-р.

Я застываю.

Одна из косичек протирается.

Во рту начинается пульсация в такт моему сердцебиению, я осторожно натягиваю верёвку.

Стебель трещит.

Пот затекает мне в глаза, и их начинает щипать, но я не смею моргнуть.

Ты справишься, Фэл.

Точно в замедленной съёмке, я перебираю руками, снова и снова, пока голова ворона не оказывается на расстоянии вытянутой руки. Я прижимаю верёвку коленом и наклоняюсь вперёд. Мои пальцы скользят по металлической макушке существа.

Моё горло начинает пульсировать. Я снова сжимаю верёвку в руках и тяну за неё, но когда я протягиваю руку, ворон начинает раскачиваться, и единственное, что мне удаётся это захватить сине-зелёное оперение стрелы средним и указательным пальцами.

Хрррррусть.

Веревка рвётся.

Я крепко сжимаю оперение и держусь за него изо всех сил, солёный пот покрывает мою верхнюю губу. Костяшки пальцев хрустят, а бицепсы вибрируют, в то время как железное тело ворона начинает скользить вниз и тянуть за собой стрелу.

Я сжимаю зубы, упираюсь коленями в землю, желая удержать равновесие, и выбрасываю вперёд другую руку. Я успеваю схватиться за древко как раз в тот миг, когда оно выскальзывает из моих сжатых пальцев, и опускаюсь на пятки.

Ворон резко падает вниз, ударяется о свой насест, после чего устремляется прямо… на дно.

Я промокла насквозь и дрожу. Поднеся стрелу к лицу, я смотрю на неё, а затем опускаю взгляд в ущелье, где металлический ворон балансирует на краю продолговатого валуна. Почему птица не почернела? Может быть, кусок обсидиана остался в вороне? Я вытираю глаза от пота и тщательно осматриваю стрелу, которая двоится в глазах. Я фокусирую зрение и обнаруживаю, что сверкающий чёрный наконечник обломан.

Если хотя бы кусочек обсидиана остался внутри ворона…

Издав разочарованный вопль, я замахиваюсь и бросаю стрелу вместе с порванной веревкой в ущелье. Я наблюдаю за тем, как они падают, не в силах смотреть Моррготу в глаза.

Ущелье расплывается перед глазами, а мои веки опухают и горят, но металлический ворон внизу остается в фокусе моего зрения. Я напоминаю себе, что это волшебное, а не настоящее животное. И что его тело нельзя помять, а органы отбить.

Его…

А что если это она? Что если я только что уронила любимую Морргота?

Статуя накреняется и резко падает в пенный поток клювом вперёд. Её распростертые крылья не дают ей пройти между камнями и утонуть, или, что ещё хуже, уплыть из Монтелюса.

Я провожу костяшками пальцев под глазами, чтобы стереть убежавшие слёзы.

— Прости меня, Морргот. Мне очень жаль.

Стараясь не смотреть на него, я изучаю стены ущелья в поисках тропинки вниз. Взмахи крыльев перед моими глазами заставляют мои веки опуститься ещё ниже.

Я не могу смотреть на Морргота. До тех пор, пока не придумаю новый план.

Но Морргот не позволяет мне его игнорировать. Он хлопает крыльями так близко от моего лица, что задевает щёку. Поскольку его перья мягкие, как шёлк, это не похоже на пощечину, хотя он наверняка собирался мне её отвесить.

Испустив вздох, я, наконец, поднимаю на него глаза.

Он ныряет в ущелье, не так низко, чтобы коснуться своего друга, но достаточно низко для того, чтобы я смогла с тревогой заметить, что между пеной и камнями больше ничего не блестит.

ГЛАВА 47

Куда…

Из пены поднимается чёрное как сажа облако. Я протираю глаза тыльной стороной ладоней и отчаянно моргаю, потому что это не может происходить на самом деле.

Разве наконечник стрелы не был обломан? Неужели я придумала себе тот скол? А, может быть, поток вымыл остатки обсидиана из его тела?

Дым клубами поднимается на поверхность валуна и принимает форму тела, покрытого перьями. Второй ворон Лора.

О, Боги. Я смогла освободить второго ворона Лора!

Поскольку Морргот не может касаться обсидиана, у меня остались только две теории — либо чёрная стрела выпала во время падения птицы, либо поток вымыл её.

Что бы ни произошло, все мои конечности начинает покалывать от радости и облегчения.

Я это сделала.

Я. Это. Сделала.

Магическая реликвия складывает крылья, крутит головой, после чего запрокидывает её. Вместо того чтобы уставиться на своего друга, ворон смотрит на меня такими же светящимися глазами, как у Морргота.

После пары мгновений, он расправляет крылья и взлетает.

Два ворона есть, осталось ещё три.

— Куда теперь, Морр…

Последний слог его имени застывает в моём горле, когда вороны дематериализуются и сталкиваются вместе. Их тени сливаются, превращаясь в пятно побольше.

Когда они затвердевают, они представляют собой уже не две птицы, а одну.

Одну единственную птицу, которая увеличилась в два раза… во всех местах. Её железные когти стали размером с мои пальцы, а клюв выглядит так, словно может проткнуть мою шею и выйти из неё с другой стороны.

Я живу среди людей, обладающих магией, и всё-таки я поражена.

Когда я нашла Морргота, я поняла, что Бронвен не очень-то вдавалась в подробности. Но теперь… теперь мне интересно, что ещё она от меня скрыла. И почему? Будет ли данный симбиоз происходить с каждым вороном? И если да, то насколько большим может стать Морргот? Таким же большим, как те вороны, которые убили отца Данте и напали на наших людей? Может ли Морргот превзойти меня размером?

Единственное, что теперь обретает смысл, это то, как пять воронов могут посадить Данте на трон. Любой фейри, столкнувшись с птицей-монстром и её железным клювом и когтями, задрожит от страха, включая короля Люса.

Морргот вылетает из ущелья и летит в мою сторону. Я встаю на ноги и начинаю пятиться так быстро, что запинаюсь о свои собственные ботинки. Я начинаю махать руками, точно мельница, чтобы не упасть, но, в конце концов, тело Морргота прижимается моим плечам, что и не даёт мне упасть. После того, как я обретаю равновесие, Морргот облетает меня кругом, хлопая крыльями и оставаясь на одном уровне с моим лицом.

Уставившись на ворона, я снова задаюсь вопросом о том, что делаю. Я могу либо приговорить своё королевство, либо сделать его лучше. Но затем я напоминаю себе, что как только Данте станет королём, он сделает меня своей королевой. В этом безлюдном месте некому приносить клятву, и всё же я тихонько даю её самой себе.

— Когда я займу трон Люса, я клянусь стать проводником справедливости и равенства.

— Трон? А ты очень амбициозная женщина.

Я застываю и смотрю на Морргота, раскрыв рот, после чего разворачиваюсь и осматриваю местность в поисках источника голоса, который только что прозвучал в воздухе.

— Кто здесь?

Моё сердце как будто покидает мою грудную клетку и начинает медленно подступать к горлу. Если меня поймают в компании с волшебными воронами, я не только не окажусь на троне, но и не доживу до следующего дня, несмотря на свои амбиции.

Свет редеет, превращая окрестности в лоскутное одеяло свинцово-серого и пепельно-лавандового цветов. Я щурюсь, чтобы разглядеть очертания человека, но кроме ворона и какого-то крылатого насекомого, ничто не нарушает тусклый пейзаж.

Может, я вообразила себе этот голос? Может, моя совесть напоминает мне о том, что надо быть скромнее? И если это так, то у моей совести довольно хриплый тембр. И весьма мужской.

А что если это был не человек, а…

— Этот голос… он исходил от тебя?

Ворон не отвечает, но я принимаю его молчание за согласие.

— Каким… каким образом ты можешь сейчас со мной разговаривать?

— Ты вернула мне мой голос.

— Я… — я облизываю губы. — Как?

— Когда объединила двух моих воронов.

Мурашки покрывают мои ключицы.

— Это безумие.

— Я так понимаю, Бронвен мало что тебе обо мне рассказала.

— Бронвен вообще ничего мне о тебе не рассказала. Я думала, что собираю статуи, а не волшебных птиц, которые могут создавать видения и говорить.

Я сглатываю, чтобы замедлить участившийся пульс.

— Если твой клюв не двигается, тогда как ты издаёшь звуки? Неужели ты… как там называются эти артисты при дворе?… чревовещатель?

«Чревовещатель? — фыркает он у меня в голове. — Я не чревовещатель».

— Тогда как?

«Я говорю у тебя в голове».

Мой рот слегка раскрывается, а затем ещё шире.

«Я тебя озадачил, Ionnh Báeinach?»

Это глупо, но мне не нравится его по-отечески ласковый тон и то, что он называет меня Бэннок.

— Я не настолько юная, и моя фамилия Росси, а не Бэннок.

На какое-то время наступает тишина, нарушаемая лишь движением воздуха вокруг крыльев Морргота.

«Ты дочь Кахола, а значит ты Бэннок, но если ты предпочитаешь носить имя карающего генерала, то я не буду спорить с твоими желаниями».

Я сжимаю губы.

— Я предпочитаю имя своей матери.

Наступает долгая пауза. В которой звенят невысказанные слова.

— Все пять твоих воронов будут делать то же, что только что сделали эти двое?

«Да».

— Их всех зовут Морргот?

«Да».

— А Лор — ваш хозяин?

Между нами повисает тишина, за которой следует одно слово:

«Да».

— А этого Лора мы тоже ищем? Он случайно не статуя, которая извергает воду в ванную короля?

Ворон не улыбается, но я чувствую его улыбку. Как? Я не могу это объяснить. Может быть, всё дело в том, как переливаются его жёлтые радужки вокруг зрачков, сосредоточенных на мне. А, может быть, это только моё воображение?

«Он не извергает воду ни в чью ванную, нет».

И хотя у меня есть к нему тысяча и один вопрос, я решаю попридержать их до того времени, пока моя голова не перестанет кружиться от звука мужского голоса внутри моей черепной коробки.

Изучив пейзаж, окутанный светом звёзд, в поисках обратной дороги к Ропоту, я задаю последний вопрос:

— И где твой следующий ворон?

«В Тареспагии. Закопан в роще твоей семьи».

Мой взгляд возвращается к нему.

— В роще моей семьи?

Как удобно. Мои ладони увлажняются из-за беспокойства. Я вытираю их о штаны.

— Скажи мне, Морргот, пророчество реально, или Бронвен организовала эти поиски из-за моего происхождения?

Проходит секунда. Две.

Мне становится интересно, услышал ли он мой вопрос, как вдруг он говорит:

«Твой драгоценный принц сейчас сидит у подножия горы в окружении батальона солдат».

— Батальон… Зачем?

«Затем… чтобы задержать тебя».

ГЛАВА 48

Моё сердце начинает колотиться так сильно, что вся влага испаряется с моего языка.

— Он з-знает… знает, что я тебя освободила?

Я оглядываю местность, ожидая увидеть Данте, который направляется в мою сторону, а его длинные косички ударяются о белоснежную униформу, и в них блестят золотые бусины.

«Он в долине», — напоминаю я себе.

Я быстро поднимаюсь по склону и смотрю вниз. Но всё, что я могу разглядеть сквозь тонкие облака, это цветные пятна, похожие на пятна краски на палитре художника — зелёный цвет — это Ракокки, голубой, усыпанный сияющими точками медных крыш — Марелюс, и на самом краю мира — сетчатый бело-золотой узор — Исолакуори.

Я была так сосредоточена на своём задании, что даже не нашла времени, чтобы осмотреть королевство, которое когда-нибудь станет моим. Оно удивительно. Настолько, что я почти забываю, почему стою на вершине холма.

Когда я вспоминаю о словах Морргота, я щурюсь и смотрю на долину, покрытую лесом. И, конечно же, эскадрон фейри в белых одеждах окружил гору, точно соляной ров.

«Капитан доложил о том, что ты пропала, и ему было приказано тебя найти. Данте решил возглавить поисковой отряд, что очень не понравилось Даргенто».

Мой пульс начинает медленно успокаиваться. Не то, чтобы объявление меня в розыск — это хорошая новость, но это лучше, чем если бы меня ловили из-за того, что я освободила крылатого врага.

— Откуда ты знаешь?

«Я их слышу».

— Прости, ты сказал, что слышишь их? Они в тысяче метров от нас.

«Звук поднимается наверх».

— Я стою здесь и я их не слышу.

«У меня очень острый слух, как и все остальные чувства, Ionnh Báeinach».

Острый это ещё мягко сказано. Должно быть, это его животная особенность. Магическая животная особенность.

— Называй меня Фэллон, или Фэллон Росси, или синьорина Росси. На твой выбор. А что касается моего молодого возраста, то мне двадцать два, так что, я бы предпочла, чтобы ко мне не обращались как к ребёнку.

«Ionnh — значит «мисс» на нашем языке».

— О.

Я запускаю пальцы в волосы, почувствовав себя немного глупо из-за своей вспышки гнева.

— Зови меня Фэллон. Ведь мы же с тобой на ты, Морргот.

Ворон кажется темнее на фоне последних отблесков дневного света.

«Хорошо, Фэллон».

Он растягивает слоги так, что моё имя звучит как иностранное и почему-то более напевно, словно всю мою жизнь его произносили неправильно. Вероятно, так оно и было.

Что если мой отец нашептал его моей матери, которая и нарекла меня им после моего рождения, проведя по желобку между моей верхней губой и носом. Эта традиция может и пришла из люсинского фольклора, а вот моё имя вполне может происходить из преданий воронов.

Я спускаюсь обратно по склону холма и иду прочь от ущелья, ступая по примятой траве. Я прохожу почти милю, потерявшись в водовороте своих мыслей, а потом смотрю на небо, чтобы убедиться, что мой молчаливый компаньон всё ещё следует за мной.

Его золотые глаза прикованы ко мне. Интересно, он вообще смотрел куда-то ещё кроме меня?

Я срываю пучок длинной травы для Ропота.

— Расскажи мне о Кахоле Бэнноке?

Я ожидаю, что Морргот взлетит повыше, чтобы избежать ответа на мой вопрос, но вместо этого он спрашивает:

«Что бы ты хотела узнать?»

— Всё. Как он познакомился с моей матерью? Как долго они были вместе? Он умер?

Морргот отвечает мне не сразу. Похоже, он перебирает в голове воспоминания об этом человеке, чтобы решить, какими деталями его жизни можно поделиться с незнакомкой. Я бы точно подумала дважды, прежде чем рассказывать что-то о себе этой птице.

«Твоего отца и Агриппину познакомила Бронвен, и поскольку Бронвен ей доверяла, Cathal тоже начал ей доверять».

— А ты?

«Я мало кому доверяю, Фэллон».

— А мне ты доверяешь?

«Нет».

Я сержусь, так как он даже не задумался над ответом, особенно после всего того, что я для него сделала.

«Ты обиделась».

Я смотрю прямо перед собой на бесконечное поле серебристой травы, и срываю ещё пучок.

— Я рискую своей жизнью ради спасения твоей.

«Ты рискуешь жизнью, чтобы завоевать сердце своего любимого принца. Я всего лишь ступенька на твоём пути».

Мои щёки вспыхивают из-за того, что он осведомлён о причинах, по которым я согласилась собрать железных воронов.

— Именно Бронвен рассказала мне о пророчестве. Не я его придумала.

Не то, чтобы я должна перед ним объясняться.

Напряжение, повисшее между нами, перечёркивает все дружеские чувства, которые возникли между этой говорящей птицей и мной.

После долгой паузы, я, наконец, нарушаю тишину.

— И всё же. Кахол мёртв?

«Нет».

— Где он? Почему Бронвен решила найти меня, а не его? Почему он меня оставил?

«Потому что он в тюрьме».

— Где?

Морргот смотрит на сверкающий океан, который расплескался у подножия горы, точно шлейф платья какой-нибудь чистокровной фейри. Точнее смотрит на дно океана.

Мою кожу начинает покалывать.

— На корабле? — мой шепот звучит так громко, что я начинаю беспокоиться о том, что отряды люсинцев, которые меня преследуют, могут его услышать.

«Ты знаешь о корабле?»

— Антони упоминал о нём в ту ночь, когда рассказывал мне о битве при Приманиви.

«И Бронвен ему доверяет…»

Я резко поворачиваю голову и смотрю прямо на Морргота.

— Этот мужчина только и делает, что отчаянно помогает твоему делу.

«Ты действительно думаешь, что он делает это по доброте душевной?»

— Возможно, его борьба не совсем бескорыстна, но я тебя уверяю, он не упоминал никаких больших секретов, когда рассказывал мне о битве, случившейся ещё до моего рождения.

Я тяжело дышу, отчасти из-за быстрого шага, отчасти из-за того, что меня очень раздражает тот факт, что это подозрительное существо так плохо думает обо всех тех, кто рискует своими жизнями, чтобы вернуть его к жизни.

— А знаешь что? Я надеюсь, что ему есть от этого какая-то выгода.

«Бронвен пообещала ему горы золота».

— Как я понимаю, золота из сундуков Регио?

«Нет».

— Ты хочешь сказать, что где-то в Раксе у прорицательницы зарыто собственное золото?

«Нет».

— Тогда откуда, скажи пожалуйста, возьмётся это золото?

«От меня».

— У тебя есть золото?

«Почему это тебя шокирует?

— Потому что ты птица! Разве у птицы могут быть деньги? Тебе дал их твой хозяин?

«Никто мне ничего не давал, Фэллон».

Глаза Морргота мрачно сияют на фоне непроглядно чёрного неба, словно он раздражён тем, что я сужу о нём по его физической оболочке.

«Я заработал каждую монету из своих богатств благодаря выгодным соглашениям и своей упорной работе».

Я фыркаю. Не могу сдержаться. Я представляю, как Морргот стучится клювом в двери со свитками пергамента в когтях. А затем, что ещё более нелепо, как он тащит плуг по полю.

— Ты хочешь сказать, что твои железные когти и клюв, помогли тебе заработать богатство честным путем?

«Ты меня раскусила. Благодаря своему магическому арсеналу, у меня была возможность грабить, подслушивать и убивать на радость себе и людям».

Наступает тишина.

«Разве может птица заслужить преданность окружающих каким-то иным способом?»

Истории, которые рассказывала нам директриса Элис, может быть, и были придуманы фейри, которые боялись воронов, но все они основывались на фактах. А то, что Морргот — опасное создание — это факт. Создание, которое, не задумываясь, может убить тебя.

Воспоминание о двух эльфах заставляет желчь подступить к моему горлу. Я с трудом сглатываю, чтобы протолкнуть её вниз.

«Я должен внушать тебе ужас, Behach Éan».

«Бейокин»? Я стараюсь подавить своё любопытство, потому что мне не интересны его язвительные прозвища, и я не могу поверить в то, что слова, сказанные после нашего недружелюбного разговора, которые настолько ужасно звучат, значат что-то доброе.

— Скажи мне, Морргот, ты собираешься разрубить меня как тех двух эльфов, как только я освобожу все пять твоих воронов?

Он без колебаний отвечает.

«Ты мне будешь больше не нужна».

Он либо самое омерзительное создание на свете, либо ему стоит поработать над своим чувством юмора.

— Другой бы сказал, что иметь среди союзников королеву — может быть полезно.

«Зависит от того, чья это королева».

Я хмурюсь, так как если он слышал пророчество, он должен знать, что я стану королевой Данте. О, Боги, неужели он думает, что я стану королевой Марко?

Прежде чем я успеваю поправить его, он отлетает от меня подальше так, что я уже не могу различить его на фоне небосвода, как нельзя отличить водную гладь от неба. Этот ворон не только очень чувствительный, но и ведёт себя ещё хуже, чем Сибилла перед месячными.

И хотя ветер колышет ветви хвойных деревьев, которыми усеяно поле, полнейшая тишина вокруг достигает таких масштабов, что я останавливаюсь и поворачиваюсь вокруг себя в поисках Морргота. Я уже начинаю думать, что он бросил меня в этих горах, что ещё больше портит моё и без того уже кислое настроение. Что если я направляюсь сейчас в сторону утёса? Сибилла упоминала о том, что их здесь полно.

— Если у тебя больше нет кандидатур, не восприимчивых к железу и обсидиану, которые не против того, чтобы за ними гналась королевская армия, — шиплю я, — скажи хотя бы, в правильном ли направлении я иду?

«Эти горы у тебя в крови, Фэллон».

Стоит ли мне поправить его и сообщить о том, что генетика так не работает? Я решаю избежать очередной словесной перепалки и сосредотачиваю остатки своей энергии на абсолютно непонятных для меня поисках.

Поскольку его голос звучит только у меня в голове, я не могу определить по нему направление. Он может сидеть на вершине горы в сотнях метров от меня. Если конечно он может передавать голос так же далеко, как может слышать.

— Далеко ещё, Морргот?

Ответ приходит мне в виде ржания, как будто Морргот заставил Ропота ответить мне.

Если только Ропот не попал в беду.

Я пока не очень знакома со звуками, которые издают кони.

Несмотря на то, что внутреннюю поверхность моих бёдер покрывают синяки, я ускоряю шаг, так как мне не терпится забраться на коня и поехать. Я предпочитаю синяки мозолям. Несмотря на то, что сапоги Джианы очень удобные, из-за всех этих пройденных километров по направлению к ущелью и обратно, моя и без того уже раздражённая кожа натёрлась. Если Фибусу был так неприятен вид моих ног раньше, то сейчас он был бы в полнейшем ужасе.

Как бы мне хотелось найти ручей, который не протекает на дне ущелья. Чего бы я только не отдала за то, чтобы опустить туда ноги. К тому же моя фляга опустела после оживлённой прогулки.

— У нас есть шансы найти ручей или реку по пути в Тареспагию?

«Да».

Одно единственное слово никогда не делало меня более счастливой.

— Это далеко отсюда?

Заметив заострённые уши Ропота, я испускаю вздох. Я наклоняюсь и собираюсь бросить пучок набранной мной травы в траншею, как вдруг мои руки в ужасе застывают.

— Она ведь не ядовита?

«Нет».

Я с облегчением бросаю траву к копытам коня на покрытые росой камни, а затем усаживаю своё больное тело в седло.

Пока Ропот быстро поедает свой ужин, Морргот говорит:

«Мы должны добраться до Тареспагии утром».

Утро всё никак не наступает, и всё же, когда первые лучи солнца освещают горизонт, и мои веки открываются, я оказываюсь абсолютно не готовой к тому зрелищу, что предстаёт у меня перед глазами.

ГЛАВА 49

Далеко-далеко на горизонте появляются вершины цвета охры, в которых вырезаны огромные жилища, напоминающие острова, уходящие в небо. Такую иллюзию создают в том числе тонкие облака, окутывающие ряды высоких столбов, которые поддерживают каждое жилище и напоминают ножки стола.

Я моргаю.

Гладкие колонны цвета слоновой кости и трёхэтажные дома не исчезают.

Я тру глаза, потому что у меня совершенно точно начались галлюцинации. Несмотря на то, что эти рукотворные пики не выглядят роскошно, они просто не могут быть настоящими. А если бы и были, то я бы о них слышала.

Когда мои ресницы снова взмывают вверх, строения так и стоят тёмной твердыней на фоне восходящего солнца в светлеющем голубом небе.

Я пытаюсь впитать каждую деталь, так широко раскрыв рот, что вот-вот начну давиться облаками, если, конечно, не подавлюсь ещё раньше от шока.

В отличие от типичных домов Люса, эти дома не сияют, за исключением маленьких оконных стекол, покрытых таким количеством пыли, что они сливаются с каменным фасадом. Здесь нет ни медных крыш, ни позолоченных деталей, ни драгоценных камней, но я всё равно ослеплена великолепием этого архитектурного чуда.

Как жаль, что со мной нет Фибуса и Сибиллы. Как бы мне хотелось разделить с ними это открытие.

— Что это за место? — шепчу я.

Ответ Морргота, глубокий и тихий, вибрирует у меня в голове так, словно в стоячую воду бросили камень.

«Rahnach bi’adh».

Незнакомые слова перекатываются на моём языке.

— Что значит «Ронок Бьо»?

«Небесное королевство».

Мой рот захлопывается с явным щелчком. Королевство?

— И кто из монархов Регио его построил? И почему я о нём никогда не слышала?

«Оно было построено задолго до правления Косты Регио».

Мой взгляд проходится по древним очертаниям, острым углам и опускается по гладким блестящим столбам. Должно быть, оно принадлежало одной из более ранних династий, людям, которые считали себя королями, хотя вели себя как дикари.

Чем выше мы взбираемся, тем сильнее дует ветер. Он так яростно завывает, что по моим рукам и ногам начинают бежать мурашки.

— Здесь ещё кто-нибудь живёт?

«Нет».

Это объясняет скопление грязи и ощущение пустоты, которое исходит от этого города. Также это объясняет отсутствие лестниц, или что там должно было использоваться для доступа в город. Если только лестницы не скрыты за столбами. Пока копыта Ропота стучат по траншее, я осматриваю колонны в поисках скрытых входов, но ничто не выдаёт их наличия.

Затем я отвлекаюсь, потому что ослепляющий солнечный диск, переливающийся оранжевым, красным и жёлтым, начинает вставать прямо между колоннами. Я знакома с красивыми видами и с солнцем, и всё же это зрелище настолько восхитительно, что у меня снова отвисает челюсть.

Я поворачиваюсь к влажной и покрытой мхом стене, на которую я смотрела в течение нескольких дней подряд. Как же высоко мы забрались! На этой высоте температура становится ниже, а мои уши закладывало уже не менее полсотни раз с тех пор, как я проснулась от дремоты в седле Ропота.

Расправив плечи и потянув шею, я перевожу взгляд на заброшенный дворец и ворона, глаза которого в кои-то веки обращены куда-то ещё, кроме моего лица.

— Неужели Регио не знают об этом месте?

«О, Регио в курсе его существования. Зачем тогда, по-твоему, они погребли его под облаками?»

— Погребли? Ты хочешь сказать?..

Мой голос тонет в песне ветра, запутавшегося в моих волосах, из-за которого высохший пот на моей спине превращается в лёд.

«Что они намеренно скрыли его от людей? Да».

— Зачем?

«Злоба. Страх. Зависть».

Я хмурюсь.

— Не уверена, что понимаю.

«То, что нельзя уничтожить или захватить, нужно скрыть, или оно будет подрывать власть монарха. Ты только представь, если люсинцы пронюхают о том, что существует место, в которое не могут проникнуть Регио».

— А как сюда проникали его прошлые обитатели?

«Его прошлые обитатели умели летать».

Я запрокидываю голову и восклицаю:

— Летать?

Никто, даже фейри, обладающие магией воздуха, не умеют левитировать, не говоря уже о том, чтобы передвигаться, не касаясь ногами земли.

— Люди когда-то умели летать?

Морргот не отвечает, а только хлопает крыльями, и поднимается повыше. Его глаза устремлены к покинутому городу.

— Ты говоришь не о людях, так ведь? Это твоё родное… гнездо?

Слово «королевство» звучит слишком по-человечески.

Услышав моё определение, Морргот искоса смотрит на меня, явно не одобряя того, что я подчеркиваю его принадлежность к животному миру. Я могла бы фыркнуть, если бы чувство ностальгии не передалось от него ко мне.

С каждым проходящим часом я начинаю всё больше и больше ощущать эмоции ворона. Я чувствую боль Морргота, так же, как могу чувствовать боль Минимуса.

Всё это из-за моей странной близости с животными…

Я глажу шею Ропота, пытаясь считать его эмоции, но мысли и чувства коня остаются для меня непостижимыми, что добавляет ещё больше загадочности моим отношениям с животными.

Вдруг меня посещает мысль. Она связана с животными, а не со мной. Что если логово, в котором живёт Минимус, такое же великолепное, как это гигантское каменное гнездо? Что если, как и вороны, он и его собратья построили подводную империю?

Я уже собираюсь спросить об этом Морргота, как вдруг он разделяется на двух воронов. Это поражает меня точно так же, как и в первый раз. Хотя, в первый раз два ворона слились в одного.

Мой пульс начинает стучать все быстрее, но пульсацию поглощает глухой плеск — вода.

Траншея, по которой мы ехали, сужается и становится менее глубокой. Ропот останавливается, принюхивается, а затем стучит копытом по влажному камню.

— Что за…

И прежде, чем я успеваю закончить свой вопрос, конь пятится, а затем начинает скакать галопом, из-за чего мне приходится пригнуться к его шее.

Он собирается прыгнуть!

Мы всё так же несёмся по направлению к стене, только на этот раз никуда не сворачиваем. Он прыгает, и моё сердце подскакивает вместе с ним. Я не смею дышать, пока Ропот не преодолевает каменную преграду с него ростом, и его копыта не начинают стучать по ровной дороге. Сродни столбам, земля здесь гладкая и блестящая, точно лёд, и отражает каждый солнечный луч.

— Ты сумасшедшее создание.

Я похлопываю и глажу шею Ропота, который останавливается и удовлетворенно ржёт.

Когда мой пульс успокаивается, я начинаю искать глазами воду, которую я услышала, но не нахожу её источника. Может быть, моё тело настолько устало, а язык настолько высох, что я её себе придумала?

Может быть, поток течёт с другой стороны?

Я цокаю языком и дёргаю за поводья, но конь не спешит заходить в тёмные тени, притаившиеся между столбами.

Я подумываю пришпорить Ропота, но боюсь, что конь поскачет галопом и спрыгнет с дороги. В отличие от Морргота, у Ропота нет крыльев, а я, в отличие от чистокровных фейри, не квази-неубиваемая.

— Может, мне спешиться?

Когда я не получаю ответа от нашего развеселого проводника, я поворачиваюсь в седле, и моя спина хрустит от этого резкого движения. Морргота 1 и Морргота 2 нигде не видно.

Лучше бы он не бросал меня в этом королевстве… У меня две ноги и две руки, и с таким набором конечностей я совсем не обладаю способностью взбираться на зеркально-гладкие столбы.

— Морр…

Последний слог его имени теряется в оглушительном скрежете камня о камень и в мощных вибрациях, которые сотрясают каждый столб.

А также потолок и стены, которые они держат.

И Ропота.

И меня.

ГЛАВА 50

Я громко зову Морргота, так как уверена в том, что столбы вот-вот рухнут вместе с его жилищем и задавят меня.

Услышав мой крик, Морргот 1 и Морргот 2 вылетают из траншеи, точно фейерверки, а за ними тянутся два черных дымных следа. Вороны врезаются друг в друга, точно музыкальные тарелки, и я готова поклясться, что от этого вся гора сотрясается ещё сильнее.

— Ч-что происходит?

Ропот навострил уши и водит ими туда-сюда, но в остальном конь даже не вспотел, в отличие от меня. Я сжимаю его гриву, как вдруг откуда-то под нами вырывается поток воды и начинает нестись по траншее, заполняя её, литр за литром, словно гора перекачала сюда весь океан.

«Расслабься, Фэллон».

— Расслабиться? — сдавленно отвечаю я. — Вся эта проклятая гора только что содрогнулась, и ты говоришь мне, чтобы я расслабилась? Что ты наделал, Морргот?

«Я восстановил природный баланс, и выиграл для нас время».

Брызги воды поднимаются вверх, и сверкают, точно мишура, на фоне светлеющего неба.

— Каким образом ты выиграл для нас время?

«Смыв шедший за нами хвост».

Моему сбитому с толку мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он имеет в виду. И что он сделал.

Моё лицо, должно быть, становится таким же белым, как моя блузка, прилипшая к разгоряченной коже, потому что Морргот добавляет:

«С твоим принцем всё будет в порядке. Немного промокнет, но выживет. Ведь чистокровные фейри не могут утонуть».

— А что если там есть полукровки? Они могут утонуть! А лошади? Ты, может, и не переживаешь о моих сородичах, но ты вроде любишь животных.

«Лошади умеют плавать, и с Данте нет полукровок. Принц, как и король, не принимает коротышек в свой полк».

— Всё потому что чистокровные фейри обладают неограниченным запасом магии! А не потому, что он считает их более способными вояками! — кричу я, чтобы перекричать непрекращающийся грохот воды, бьющейся о камни.

«Ну, конечно».

От меня не укрывается насмешка в тоне Морргота. Я сердито смотрю на него, а он облетает меня, растрепав мои волосы взмахом своих крыльев. Тишина заполняет воздух между нами, который становится таким же густым, как и влажность вокруг.

— Если ты убьешь будущего короля Люса…

«Даю тебе слово, что твой драгоценный принц останется в целости и сохранности. Теперь ты успокоилась?»

Я глубоко и прерывисто дышу, в то время как траншея всё заполняется и заполняется, а вода в ней, такая же чистая, как воздух вокруг, всё течёт и течёт.

— А что насчёт людей, которые живут в Раксе?

«А что насчёт них?»

— Вода затопит лес.

«Вода знает дорогу к океану».

— Что это вообще значит?

Я выбрасываю руку в воздух, а затем решаю, что лучше не отпускать Ропота, и снова хватаюсь за его чёрную гриву.

«Это значит, что их земли не будут затоплены».

— А ядовитый мох? Что станет с ним? Он может отравить змеев? Поля? Колодцы?

«Соль нейтрализует яд. Как только поток впадет в море, мох, который принесет течением, станет неболее ядовитым, чем листики мяты».

Мой гнев сходит на нет, точно приливная волна.

— Значит того отравившегося ребёнка можно было спасти с помощью соли?

Грудь Морргота тяжело вздымается под его иссиня-чёрными перьями.

«Да».

Я замолкаю, а земля под нами всё продолжает неистовствовать, точно беспокойный ребёнок. И только когда тряска, создаваемая копытами Ропота, успокаивается, а водный поток превращается в быстрое течение, я перекидываю ногу через спину коня и спрыгиваю.

Не то, чтобы за мной кто-то наблюдал, но моё приземление не выглядит элегантным. Хотя, конечно, могло быть и хуже. Я могла бы неудачно шлепнуться и истечь кровью на камнях.

Я прижимаю руку к седлу, чтобы успокоиться, как вдруг мои бёдра сводит судорогой, которая так и норовит опрокинуть моё тело. Я жду, пока боль пройдёт, но она лишь немного уменьшается. Я чувствую, что пока мне придётся пожить с ней.

Я нерешительно убираю руку с Ропота и достаю флягу. Допив остатки воды, я направляюсь к источнику. Ну, по крайней мере, от подлых действий Морргота есть хоть какая-то польза.

Он преграждает мне путь.

«Тебе нельзя пить эту воду. До тех пор, пока я не найду способ убрать мох с камней».

— Точно. Здесь нет соли.

Я отворачиваюсь от запретного источника, и все мои внутренности сжимаются. Сглотнув слюну, я спрашиваю:

— Это ты вырастил этот мох, чтобы не дать злоумышленникам сюда попасть?

Он фыркает.

«И отравить свой народ?»

Его народ? Антони упоминал, что жители гор приручали воронов, но судя по словам Морргота, всё было с точностью до наоборот.

— Как я понимаю, травить людей, которые тебя почитают, и их ручных птиц — не очень умно.

«Ручных птиц?» — огрызается он у меня в голове.

— Прошу прощения. Мне не следовало называть их ручными.

Заметка для самой себя: относиться к его воронам, как к людям.

Начав жевать губу, я осматриваю гладкий потолок высотой в три этажа.

— Кто-то посадил этот мох, или он вырос сам по себе?

«Его посадил Коста Регио в надежде, что он убьёт полукровок. Но единственное, чего ему удалось добиться, это отравить жителей Ракокки».

Я в ужасе перевожу взгляд обратно на Морргота.

«Тысячи людей погибли, прежде чем нам удалось возвести дамбу и выбить из этого злодея секрет противоядия. И всё же… и всё же это оказалась одна из самых хитрых его уловок», — добавляет он, понизив голос. «Так началась Магнабеллум».

Мои ресницы взмывают вверх, коснувшись бровей.

— Ты… ты застал её?

Почему я всё ещё удивляюсь чему-то, что касается Морргота? И всё же…

«Да. Застал».

Я снова проигрываю его слова у себя в голове. Интересно, это правда, или он сочинил эту слезливую историю?

— Магнабеллум это война между Шаббе и Люсом.

«Нет. Это была война между воронами и фейри. Жители Шаббе были нашими союзниками».

— Но в книгах по истории написано совсем не это.

«Потому что книги по истории пишутся победителями, Фэллон», — его хриплый голос вибрирует у меня в голове. «Заявление Косты разгневало людей, которые до этого были верны воронам. Твой отец предложил избавиться от вероломного фейри, но я отказался, потому что у Косты была поддержка Неббы и Глэйса. И я боялся, что они прибудут к нашим берегам, чтобы поддержать бунт, который он начал».

Он замолкает, но это не спокойная, а напряженная тишина.

«Если бы я послушался Кахола, когда тот сказал мне, что Коста узнал о нашем проклятии и о том, как на нас влияет обсидиан, Люс всё ещё был бы нашим».

— Как он узнал о вашем проклятии?

«От Мириам, своей любовницы из Шаббе. Ту, которую он потом принёс в жертву, чтобы создать магическую защиту вокруг этого королевства».

У великого короля фейри, который ненавидел Шаббе, был роман с их жительницей?

Вот так, одним взмахом своего когтя, Морргот уничтожил всё, что я знала о зарождении Люса.

Птичье королевство… Какое безумие.

Когда слухи о моём разрастающемся птичнике достигнут Марко или моего деда… я содрогаюсь, представив, как Юстус взбирается по другому склону горы, чтобы встретить меня стальным лезвием своего меча, украшенного драгоценными камнями.

— Мой дед меня убьёт, — размышляю я вслух.

«Мёртвые едва ли способны на убийство».

Кровь отливает от верхней половины моего тела.

— Мой дед… он… ты… ты убил его?

Так вот куда летал Морргот посреди ночи! Я не могу понять, испытываю ли я облегчение или ужас.

«Пока нет, но будь уверена, Фэллон, что с каждым, кто желает тебе зла, я разберусь соответствующим образом».

Я моргаю, уставившись на ворона, который машет своими тёмными крыльями с лёгкостью бабочки, насытившейся нектаром. Я уже достаточно хорошо изучила Морргота, чтобы понять, что его спокойствие — всего лишь иллюзия, и что под «разберусь» он имеет в виду «убью».

— Я, наверное, должна быть благодарна тебе за то, что ты служишь моим мечом и щитом, но я бы предпочла, чтобы ты не совершал импульсивных убийств, тем более из-за меня. Потому что, когда мы расстанемся, эти смерти отразятся на мне.

Данте никогда не простит предательницу, и он слишком благоразумный, чтобы прощать убийцу.

— Одно дело, когда на моих руках только перья, Морргот, другое дело — кровь.

Ворон перестает махать крыльями, но остаётся в воздухе и начинает парить, как те облака, что окружают горы. Повисшая тишина кажется ещё напряжённее недавнего шума.

«Жара должна скоро стать удушающей, а ручей, который я тебе обещал, всё ещё далеко. Нам надо идти».

— И ты даже не устроишь мне экскурсию по городу?

«Чтобы ты потом убежала к своему драгоценному принцу со всеми нашими секретами? Нет уж. К тому же, у тебя нет крыльев».

— У меня есть две рабочие ноги.

Почти рабочие.

«Единственный способ попасть в мой город — это по воздуху».

Он уже начал удаляться, гонимый ветерком, который принёс с собой запах тропиков — теплого песка, мокрых листьев и сладких фруктов.

— Тогда как туда попадали твои почитатели?

Я осматриваю потолок в поисках люка, после чего слежу за его тёмными очертаниями на фоне золотого, голубого и ярко-зелёного цветов.

Я думала, что виды на востоке самые захватывающие, но виды на западе поверх облаков… это не похоже ни на один пейзаж, который я когда-либо видела. Изумрудные листья здесь гораздо большего размера. На фоне полукруглых песчаных холмиков, таких бледных, что они напоминают рассыпанный сахар, виднеются аквамариновые хлопья, а яркие оттенки — пурпурный, мандариново-оранжевый и солнечно-желтый — борются за то, чтобы затмить друг друга.

Тареспагия блестит в ярком солнечном свете и колышется в чуть тёплом воздухе.

Бархатная морда толкает меня в плечо, выдернув меня из моих мыслей. Я глажу нос Ропота, и конь льнёт к моей руке.

Я вздыхаю.

— Это прекрасно, не так ли?

Конь раздувает ноздри. Я решаю, что он согласен со мной.

«Со дня на день, Фэллон».

— Я рада, что ты не такой же угрюмый, как он. Не думаю, что я смогла бы справиться с двумя ворчливыми компаньонами.

Проведя рукой от его морды к холке, я вставляю ногу в стремя и приподнимаюсь. Все мои кости трещат, точно корпус лодки в бушующем море, и с моих губ срывается глубокий стон.

Я рада, что мы направляемся в сторону ручья, но чего бы я только не отдала за то, чтобы поспать на перине.

— Эй, Морргот, ты вроде говорил, что солнце уже печёт.

Ропот припускает рысью, отчего у меня начинают звенеть нижние конечности.

— Не могли бы мы остановиться где-нибудь в тени и вздремнуть? А ещё лучше в каком-нибудь трактире, где сдают комнаты.

«Мы отдохнём».

— В трактире?

Я мысленно прошу его ответить мне «да», но заставить Морргота сказать или сделать что-либо — это всё равно, что заставить эльфа вернуть украденный медяк.

Но поскольку я отчаянный оптимист, я решаю, что его молчание означает — «очень вероятно». И затем, пока моё тело качается из стороны в сторону, точно густой тропический лес, я начинаю мечтать о таверне, и готова поклясться, что уже чувствую запах кипящего масла, на котором жарятся яйца, и вкус сладких булочек, которые подрумяниваются в печи где-то неподалеку.

Пожалуйста, пусть это будет не плод моего изголодавшегося воображения.

Несмотря на то, что запах выпечки и яиц сохраняется, я понимаю, что всё это только в моём воображении. Мы проезжаем сквозь пышные рощи, окутанные туманом, и не встречаем ни души в течение многих километров. В отличие от восточных земель, завеса облаков не смягчает жару, из-за которой я чувствую себя так, словно мои рот и нос зажаты влажной тряпкой.

Поскольку я пропитана потом и туманом, моё солнечное настроение начинает сереть.

— Ты сказал, что утром мы доберёмся до ручья, утро давно прошло.

«Я сказал, что мы доберёмся до Тареспагии».

— А что насчёт ручья?

«Отдыхай, Фэллон. Мы почти на месте».

— Отдыхай? Где?

«Там, где сидишь».

Так я прощаюсь с мечтами о тавернах и кроватях. И хотя он всё также приносит мне ягоды, они едва ли утоляют голод, но я не жалуюсь. У меня не осталось на это энергии, и вскоре я начинаю дремать. А когда просыпаюсь…

Может быть, я всё ещё сплю?

ГЛАВА 51

Громкий плеск воды.

Я чувствую влагу на носу.

И солнечный свет, божественный, яркий солнечный свет.

Морргот привёл меня на место.

Не то, чтобы я в нём сомневалась, но… Нет, я очень сильно в этом сомневалась.

Он был таким мрачным с тех пор, как мы оставили небесный город, и я решила, что он попытается украсть немного моего счастья, чтобы уравнять наши позиции на игровом поле.

Ручей, который он обещал — гораздо больше, чем ручей. Это оазис с водопадом. Здесь нет бледного песка, омываемого кристально-чистой водой, и всё же никогда за всю свою жизнь я не видела более идиллического места. Округлые валуны затенены более высокими валунами, а гигантские пальмы окружают мелкий пруд, который сверкает в лучах яркого солнца.

Не дожидаясь, пока Ропот остановится, я спешиваюсь. Я просто спрыгиваю из седла и, шатаясь, иду в сторону оазиса, где падаю на колени, точно это алтарь, а я — глубоко верующий человек. Я набираю в ладони воды и брызгаю ею на лицо, после чего начинаю пить до тех пор, пока не перестаю слышать, как вода падает в мой пустой желудок. Пока сильный голод не отступает, а голова не проясняется.

Напившись, я встаю, сбрасываю на землю сумку и сапоги, после чего захожу в пруд, полностью одетая, и сажусь на корточки, чтобы погрузиться в него всем телом. Не разгибая коленей, я расстегиваю рубашку, после чего стягиваю её через голову и начинаю тереть ткань между своими больными ладонями. Положив её сушиться на горячий камень, я развязываю крепкий узел на своём корсете. Когда он ослабевает, моя грудная клетка раскрывается, точно зонтик, а кости занимают всё то пространство, которое у них украли.

Я беспокоюсь о том, что не смогу вернуть их на место. Но ведь я надела на себя этот капкан для груди лишь для того, чтобы сойти за мужчину во время недолгой поездки по Раксу. Пока мы не доедем до цивилизации, у меня нет нужды обманывать кого бы то ни было.

Морргот наблюдает за мной с самой высокой скалы, где он стоит на страже, точно караульный.

Я вся излучаю блаженство, выражающееся в форме улыбки, которая затем трансформируется в удовлетворённый вздох, когда корсет плюхается в пруд.

— Я сейчас такая счастливая, что могла бы тебя расцеловать.

Морргот отворачивает голову, как будто это настолько нелепо, что он даже не может на меня смотреть.

Его отвращение только подогревает моё желание поглумиться над ним ещё больше. Особенно учитывая тот факт, что мне больше не с кем поговорить.

— У тебя когда-нибудь была подружка?

Его взгляд возвращается ко мне.

«У меня было много подруг».

— Это из-за твоего статуса, или под твоим грубоватым фасадом скрывается подлинное очарование?

Он так долго молчит, что я, похоже, сбила его с толку, либо задела за живое.

«Зачем королю очарование?»

Я не знаю, смеяться мне или хмуриться. Неужели он это серьёзно?

— Думаю, ты прав, хотя мне тебя и жаль.

«Почему тебе меня жаль?»

Я пристально смотрю на него некоторое время, после чего выуживаю из воды корсет и укладываю его сушиться рядом с рубашкой. Затем снимаю носки и стягиваю штаны вместе с нижним бельём.

— Из-за того, каких друзей приносит тебе власть. Они не всегда честны или преданны тебе.

Использовав камни как стиральную доску, я раскладываю штаны и нижнее бельё, после чего снова приседаю и тру свою кожу и волосы, пока не соскребаю с себя весь пот, грязь и засохшую кровь без остатка.

Отжав волосы, я запрокидываю голову и смотрю на Морргота, который как всегда не сводит с меня глаз. Я уже начинаю думать, что он боится, что я сбегу, оставив его искать остальных трёх воронов.

Кстати о пропавших воронах…

— Обсидиан можно разбить?

«Почему ты спрашиваешь?»

— Из-за миски, которую сделал Марко из одного из твоих воронов. Мне просто интересно, как я могу его освободить. Я думала, что могу её уронить, когда меня приведут в трофейную комнату. Ну, после того, как арестуют и посадят в темницу.

Я наклоняю голову.

— Перед тем как Данте спасёт меня и сделает своей королевой.

Морргот пристально смотрит на Ропота, который радостно жуёт лист пальмы.

— Как именно ты собираешься свергнуть Марко?

«Как можно лишить власти короля, Фэллон?»

Я резко выпрямляю шею.

— Ты собираешься его убить?

«Мне следует это сделать за то, как он поступил со мной и моими людьми, но Прийя попросила меня доставить этого мужчину к её берегам, чтобы она могла разобраться с ним так, как считает нужным».

— Прийя?

Капельки воды стекают по моим рукам, между грудей, бегут по впавшему животу. Когда он издаёт низкое и короткое урчание, я кладу на него ладонь и осматриваю деревья в поисках какой-нибудь еды.

«Королева Шаббе».

— Ты дружишь с… Ты её знаешь?

Я немного поражена и отчасти озадачена.

— Я слышала, что она расчленяет мужчин, начиная с их самых интимных частей тела.

Я представляю, что будет, если Марко окажется в её власти, но эта мысль настолько ужасная, что я отгоняю её прочь.

— Я слышала, что песок в Шаббе — розового цвета из-за пролитой крови.

«Это впечатляюще».

— Что именно? Её пыточные методы или способность забирать жизни без зазрения совести?

«Ни то, ни другое. Меня впечатляет то, как фейри сделали из жителей Шаббе настоящих монстров из кошмаров».

— Ты хочешь сказать, что всё это слухи?

«Не всё. Жители Шаббе безжалостные и ужасно могущественные, но они также умные и справедливые».

— Если они такие умные, тогда зачем позволять миру верить в то, что они монстры?

«А какой у них есть выбор? Они уже пять веков заперты на своём острове, а те немногие смелые, или глупые, души, что осмеливаются проникнуть к ним сквозь магическую защиту, застревают там вместе с ними».

— Я слышала, что из них делают рабов.

«Это неправда».

— Откуда тебе знать? — огрызаюсь я.

«Почему ты так раздражена?»

Я с силой прижимаю руки к животу, который неистовствует, но на этот раз не из-за отсутствия еды.

— Потому что ты пытаешься доказать, что всю свою жизнь я глотала ложь.

«В этом нет твоей вины, Фэллон. Ты этого не знала».

Его ответ охлаждает чувство разочарования, кипящее во мне, пока до меня не доходит, что я внимаю его словам точно так же, как урокам своих учителей и слухам, распространяемым в «Кубышке» за бокалом фейского вина.

— Как мне понять, что ты мне не врёшь?

«Думаю, никак. Тебе придётся посетить Шаббе, чтобы составить своё собственное мнение».

Я фыркаю.

— А ты хорош. Очень хорош. Но дело в том, Морргот, что я не глупенькая девушка, каковой ты меня считаешь. Я не согласна на билет в один конец в твою чудесную и справедливую страну.

Я приподнимаю подбородок повыше.

— И если ты попытаешься меня туда затащить, я найду всех твоих оставшихся воронов и брошу их в Филиасерпенс, где они будут гнить целую вечность.

Золотые глаза Морргота вспыхивают.

«Когда ты сделаешь меня цельным, я буду обязан тебе жизнью, Behach Éan. Тебе не надо будет меня бояться».

Опять это прозвище… Если он называет меня разными словами, тогда мне надо потребовать, чтобы он раскрыл их значение, чтобы я могла тоже придумать для него какое-нибудь прозвище.

— Что означает «бейокин»?

«Ты имеешь что-то против кокосов?»

— Это значит кокос?

У меня в голове раздаётся отчётливое фырканье, когда ворон улетает в сторону пальмы и хватается за какой-то предмет. В воздухе раздаётся свист, и что-то падает рядом с валуном с громким треском. Молочно-белая жидкость выплёскивается из растрескавшейся скорлупы и попадает на серый камень, а две половинки кокоса начинают опасно раскачиваться.

Оправившись от шока, я плыву в сторону камня, по которому стекает сок, вылавливаю одну из волосатых коричневых половинок и подношу её к губам. Нектар обволакивает моё горло и язык, и хотя я стараюсь не упустить ни капли, я пью с такой неистовой жаждой, что кокосовое молоко течёт по моему подбородку, ключицам и начинает капать между грудями.

Ещё один кокос разбивается о камень, а затем ещё один.

Морргот устроил для меня настоящий пир. Вероятно для того, чтобы заткнуть меня, но я слишком изголодалась, чтобы меня это заботило.

Я впиваюсь ногтями в кремовато-белую плоть кокоса, но у меня не получается её достать, потому что мои ногти слишком затупились. Тогда я решаю использовать зубы, но почти ломаю один из них о скорлупу. Я уже собираюсь попросить Морргота найти для меня что-нибудь острое, чем я могла бы достать мякоть, но замечаю, что он сидит прямо напротив меня с белым куском в клюве.

Я ожидаю, что он его проглотит, но вместо этого он вытягивает шею и предлагает его мне. Я беру его у него и медленно произношу:

— Спасибо.

Когда я начинаю жевать, он говорит:

«Cúoco. Так мы называем кокосы на языке воронов».

Я сглатываю, а затем пытаюсь повторить это слово:

— Куоко.

Он отрывает ещё кусок, который я осторожно беру из его клюва, стараясь не поцарапаться об острое как бритва железо.

— А те вкусные розовые ягоды, которые ты мне приносил?

«Beinnfrhal».

— Бенфрол.

«Это значит — горная ягода».

— А «бейокин»? Что это значит? «Зануда»?

Его клюв не может расплыться в улыбке, но я чувствую, что он улыбается, когда отвечает: «Как ты догадалась?»

Я картинно надуваюсь. Я уверена, что это что-то нехорошее, но я сомневаюсь в том, что угадала.

— Какая же ты задница.

Смешок, который раздаётся между моими висками, заставляет мои глаза округлиться.

— Ты только что… рассмеялся, Морргот?

«Разве такая очаровательная задница, как я, может смеяться? Тебе, должно быть, послышалось».

Я смотрю на него в течение целой минуты. Он не только совершенно точно рассмеялся, но теперь ещё и дразнит меня. Я опускаю руку в пруд и быстрым движением, похожим на взмах крыла колибри, загребаю воды и окатываю Морргота.

С огромным удовольствием я наблюдаю за тем, как вода стекает по его перьям и попадает в металлический клюв, потому что я, Фэллон Росси, ничем не примечательный полурослик, смогла застать смертоносную волшебную птицу врасплох.

— Перестал злорадничать?

Он расправляет крылья и трясёт ими, пока они не становятся такими же сухими, как та траншея перед тем, как он её затопил.

«Злорадничать? Это какое-то новое слово, которое ты добавила в свой словарный запас в моё отсутствие?»

— Нет. Но его следует добавить.

Я ложусь на воду и начинаю покачиваться, точно морская звезда.

— Это по-настоящему классное слово. Фибусу оно понравится. И Сибилле тоже, хотя она мне за него, наверняка, выскажет.

Боже, как же я скучаю по этим двоим. Я закрываю глаза и представляю их лица, и теперь они как будто со мной.

— Вернёмся к слову «бейокин». Что это значит?

Должна признать, моё мышление слегка однобоко.

Когда спустя целую минуту я не получаю ответа, я приоткрываю веко. Морргот больше не сидит на камне. Я быстро осматриваю оазис, но так и не обнаруживаю, куда он улетел.

Он пропал. Или прячется.

Несмотря на то, что Морргот не похож на того, кто стал бы прятаться, я решаю, что он полетел по своим вороньим делам. Может быть, решил поохотиться на бедных лесных грызунов. А вот Ропот всё ещё здесь. При виде коня я странным образом успокаиваюсь, решив, что Морргот не мог просто взять и оставить меня в дебрях Монтелюса одну.

Я вылезаю из воды и ложусь на камень.

Это место по-настоящему божественно.

Если небесное царство существует, то я надеюсь, что оно именно такое — группа уединенных оазисов с вкусной водой, ярким небом и тёплыми камнями.

Хотя… пустят ли меня теперь в место, предназначенное для хороших фейри, или за мою помощь воронам меня отправят прямиком в Преисподнюю?

Решив, что нет никакого смысла беспокоиться о своей судьбе в данный момент, я закрываю глаза и разрешаю себе заснуть.

ГЛАВА 52

Я просыпаюсь из-за непрекращающегося жужжания. И хотя я никогда не желала зла ни одному живому существу, я немного злюсь на насекомое, которое решило выдернуть меня из моей дрёмы. Когда мир вокруг становится чётким, я с огромным удивлением обнаруживаю, что накрыта пальмовыми листьями.

Может быть, по Монтелюсу пронёсся ураган, пока я спала? Я приподнимаюсь на локтях, листья бесшумно соскальзывают с моего тёплого отдохнувшего тела и падают в прозрачный водоём. Если это был ураган, то почему листья сосредоточены только в одном месте? Нет, кто-то их сюда положил. И хотя человек, который закрывает тебя от солнца, не должен вызывать у тебя страх, мой пульс учащается, когда я осматриваю свой уединенный оазис. Единственные живые существа, которых я вижу, кроме полчищ жужжащих насекомых, это мой конь и мой ворон.

То есть, он не мой ворон.

Он ворон, которому я случайно начала помогать.

Ворон, чьи глаза сейчас закрыты. Интересно, это он накрыл меня пальмовыми листьями? Пока я размышляю об этом, меня затягивает в другой мир, где совсем темно, не считая редких звёзд и костра вдалеке.

Я стою на холме, в паре шагов от женщины, одетой в красный шёлк и мужчины, полностью облачённого в чёрное. Они не видят меня, так как слишком заняты тем, что наблюдают за людьми, собравшимися у костра, поэтому я открыто их рассматриваю.

Волнистые локоны женщины доходят до её узкой талии и развеваются на ветру, который я не чувствую. Этот же ветер вздымает плащ мужчины и его чёрные волосы, которые завиваются вокруг его округлых ушей.

— Отец хочет, чтобы мы поженились, — женщина поворачивается и мне открывается её профиль.

Прямой нос, бледные глаза, кожа — такая же тёмная, как и её волосы, и губы — такие полные, что они напоминают шёлковые подушки на лодке Птолемея Тимеуса.

— Я осведомлён об этом.

Мужчина бросает взгляд на женщину, и я замечаю, что его глаза обведены чёрным. Он напоминает мне моего отца. Но я решаю, что мужчина, на которого я смотрю, это очередной почитатель воронов.

— Тебе не о чем беспокоиться. Мы с тобой не поженимся, Лор.

Лор. Я делаю глубокий вдох. Этот тот самый мужчина, которому принадлежит крылатая пятерка. Хозяин воронов. Что само по себе довольно странно, учитывая, что Морргот считает себя королём. Может быть, этот человек — бунтарь и повелитель почитателей воронов, а Морргот правит животными представителями племени?

— Какая ты жестокая.

Меня поражает то, что голос Лора очень похож на голос Морргота, но ведь и люди, которые проводят много времени вместе, начинают разговаривать и вести себя одинаково.

Женщина смеётся, у неё лёгкий и красивый смех.

— Оставь своё притворство тем, кто тебя не знает.

Лор улыбается, его губы слегка приподнимаются в улыбке, которую я могла бы пропустить, если бы не заметила, как заблестели его зубы.

— Киан — моя наречённая пара.

— Я слышал. Он не перестаёт болтать об этом с тех пор, как ты проникла в его голову.

Они оба поворачиваются к костру.

— Твой отец уже слышал об этом?

— Мой отец не услышал бы, даже если бы я прокричала ему об этом прямо в ухо. Он хочет, чтобы мы с тобой поженились. Брак — это часть игры за власть, а не любовный союз.

Помолчав некоторое время, она добавляет:

— Он хочет твоё королевство, Лор. На твоём месте, я бы ему не доверяла.

— Ты лучше других знаешь, Бронвен, что я никому не доверяю.

Я крепко сжимаю губы.

— Но мне-то ты доверяешь?

Неужели эта женщина и та слепая провидица, которая предсказала моё будущее, один и тот же человек?

— Ты пока не дала мне повода не доверять тебе.

Я подхожу ближе, пытаясь разглядеть черты её лица. Женщина, стоящая на вершине холма, великолепна. Её кожа гладкая, точно расплавленный шоколад, а глаза, хоть и бледные, но в них присутствует цвет. Я не могу понять, какого они цвета с того места, где я стою, но точно могу сказать, что они не молочно-белые.

— Что с тобой произошло? — шепчу я.

Она не поворачивается, в отличие от Лора. Он смотрит сверху вниз на меня, его глаза так сильно подведены чёрным, что яркие радужки напоминают монеты.

— Фэллон?

Я застываю.

Он знает моё имя. Лор знает моё имя!

— Бронвен! — кричу я, чтобы обратить на себя внимание женщины и заставить её рассказать мне, почему она притворялась слепой и изувеченной старухой.

Она поворачивается, но не ко мне. Она поворачивается в сторону долины и костра, который отбрасывает искры в ночной воздух. А затем она исчезает, так же как и Лор. А за ними холм и тени.

Я сижу на валуне и моргаю, широко раскрыв глаза и уставившись на Морргота.

— Что это, чёрт возьми, было?

Морргот уставился на меня в ответ, он уже не спит. Очевидно, что это именно он послал мне видение о Бронвен и Лоре.

— Что случилось с лицом Бронвен?

Морргот всё смотрит и смотрит на меня, и я уже было собираюсь прочистить пальцами уши на случай, если туда попала вода, и я пропустила его ответ, но Морргот никогда не говорит вслух, так что это было бы бесполезно.

— Она была такой красивой. Что с ней случилось? И кто такой Киан? Помимо того, что он её нареченная пара. Подожди, пара это значит муж?

Тишина.

— Почему ты смотришь на меня так, словно я выжила из ума? Разве ты не…

Я осматриваюсь, а затем сгребаю несколько листьев и прижимаю их к своей голой груди, неожиданно почувствовав себя неловко.

— Разве не ты послал мне это видение?

Раздаётся хруст ветки, и моё сердце заходится. Но затем я замечаю Ропота, разгуливающего вокруг, и мой пульс замедляется.

«Нам надо идти».

Пока я спала, небо окрасилось в более глубокие цвета и потемнело. Его пересекают бархатисто-оранжевые и золотые полосы, напоминающие жидкое золото. Именно такими цветами сиял потрескивающий костёр в видении с Бронвен и Лором.

Вздохнув, я собираю одежду и натягиваю её на себя. Несмотря на то, что она не стала лучше пахнуть, теперь она выглядит ярче. Как же я скучаю по запаху мыла и по тому, как оно скользит по моей коже. Когда я доберусь до Тареспагии, мне, вероятно, удастся принять полноценную ванную.

Я запихиваю корсет в сумку, особенно не заботясь о том, что он может выпасть из неё, и снова спрашиваю:

— Так что произошло с Бронвен? И с Кианом?

«Это её история, Фэллон».

Я разочарованно ворчу.

— Но ведь её же здесь нет.

Морргот облетает меня кругом.

Я сдуваю прядь волос, прилипшую к щеке.

— Она знает обо мне всё; было бы справедливо, если бы я узнала что-нибудь о ней.

Тишина.

— Я не сяду на Ропота, пока ты…

«Киан брат Кахола».

Я так поражена тому, что он мне уступил, что моему сознанию требуется целая минута, чтобы всё это переварить.

— Это значит, что она моя?.. О, Боги, Бронвен моя тётя? — кричу я так громко, что две птицы малинового цвета испуганно слетают с дерева.

Я немного удивлена тому, что они вообще оказались здесь, неподалеку от этого огромного и страшного ворона, кружащего вокруг. Я предполагаю, что Морргот не имеет привычки нападать на своих собратьев.

«Я кое-что тебе рассказал. Так что, садись, пожалуйста, на коня».

Я не двигаюсь, потому что не могу. Я всё ещё пытаюсь осмыслить, что у меня есть родственница, о которой я никогда не слышала. И хотя женщины утверждают, что могут делать несколько дел одновременно, эта способность определённо прошла мимо меня, так же как и магические умения фейри. Похоже, когда я тянула генетический жребий, мне досталась короткая палочка. Может быть, отношения моего отца с воронами обнулили всё то хорошее, что мне предназначалось?

Ропот роет копытами дёрн и пыхтит.

— Бегу-бегу.

Я надеваю сапоги, вешаю сумку через плечо, после чего хватаю поводья и с лёгкостью поднимаюсь на коня. Ропот, должно быть, почувствовал, что у меня появилось новое умение, потому что он начинает двигаться ещё до того, как я усаживаюсь в седле.

«Мы доберёмся до Сельвати до восхода солнца, проведём там день, после чего отправимся в Тареспагию».

Сельвати это то же самое, что Ракокки, но на другой стороне Монтелюса, и население здесь в четыре раза больше, беднее и грязнее. Я слышала, что большинство здешних людей живут в нищете и грабят наиболее доверчивых жителей Тареспагии.

— Где мы там остановимся?

Я молюсь о том, чтобы он не сказал — под куском ржавого металла.

«В доме у друга».

Меня подмывает спросить, на самом ли деле у него есть друзья, но я заменяю это более милым вопросом.

— Со стенами, крышей и кроватью?

Я почти добавляю к этому списку ванную, но не хочу показаться требовательной или изнеженной. Что по-настоящему странно, потому что мне вообще-то всё равно, что подумает обо мне Морргот.

«Со стенами, крышей и кроватью».

Я набираю полные лёгкие вечернего воздуха, тяжесть, сдавившая мою грудь, уменьшается.

— Тогда я в предвкушении того, чтобы открыть для себя Сельвати.

«Не дай своему предвкушению исчезнуть вместе с твоей решительностью. Регио душили там людей в течение долгих веков, и те озлобились».

Тяжесть в груди возвращается в десятикратном размере, словно я опять надела корсет, обмотав его дважды вокруг своей груди, а затем затянула шнуровку.

— Тогда почему мы собираемся провести с ними целый день?

«Потому что, если мы хотим остаться незамеченными, то проще всего передвигаться по темноте, а не при свете дня».

— Данте и его армия всё ещё преследуют нас?

«Нет. Они нас обогнали».

— Обогнали? Каким образом?

«Они сели на корабль сегодня утром и пристанут к Тареспагии до наступления ночи».

— Откуда ты всё это знаешь?

«Я подслушал, как несколько эльфов обсуждали это, пока ты спала».

Я бледнею, потому что под «подслушал» он, должно быть, имеет в виду…

— Они всё ещё живы?

Морргот огибает дерево с коричневым стволом и раскидистыми ветвями, которые усеяны упругими зелёными листьями размером не больше детской ладони.

— Ты их убил?

«У меня не было выбора», — говорит он, наконец.

— У каждого есть выбор!

«Ты бы предпочла, чтобы я отпустил их с информацией о твоём месте нахождения и о том, с кем ты водишься? Ты знаешь, что тогда сделал бы Марко? Он бы отправил за тобой всю свою армию, и не для того, чтобы тебя схватить, а чтобы убить».

— Данте не позволил бы ему убить меня. А что касается эльфов, ты мог бы… — я вскидываю руки в воздух. — Ну, я не знаю, привязать их к дереву, пока мы не освободим остальных воронов».

«Данте здесь бессилен. А насчёт «привязать их к дереву» — дикие коты, которые рыскают на этой стороне горы, съели бы их ещё до наступления сумерек».

Кровь, которая начала приливать к моему лицу, снова его покидает.

— Дикие коты?

«Сельватинцы».

Желчь подступает к моему горлу, когда я осматриваюсь кругом в поиске кровожадных животных и людей.

— Сельватинцы каннибалы? — шепчу я, боясь, что мой голос привлечёт их внимание к свежей еде, которая направляется в их сторону.

«Не все».

Его ответ совсем меня не убеждает.

— Я достаточно поспала для того, чтобы продержаться ещё неделю. Так что не будем медлить. Мне только надо достать плащ с капюшоном и…

«Тебе не о чем беспокоиться, Фэллон».

— Ты только что сказал мне, что сельватинцы едят людей. Я не хочу, чтобы меня сожрали! Не знаю насчёт тебя, но мои конечности не умеют реген…

Взволнованно заржав, Ропот пятится, затем отрывает передние ноги от земли так, что моё тело съезжает далеко назад, как и большинство моих органов, которые ударяются о позвоночник. Сжав седло бёдрами, я вцепляюсь в гриву жеребца.

Когда копыта Ропота опускаются на землю, я замечаю женщину, которая с головы до ног покрыта коричневыми татуировками.

Она улыбается мне, обнажив почерневшие зубы.

— Это она.

ГЛАВА 53

Подобно часовому маятнику, женщина качается на лиане, обмотанной вокруг её руки и лодыжки. Её длинные дреды раскачиваются в такт её ловкому мускулистому телу. Нагрудник из многослойных цепочек, прикрепленный к её шее и талии, дрожит на разукрашенном торсе.

— Она?

Я осматриваю густую листву в поисках Морргота, но всё, что я вижу, это несколько десятков женщин и детей, сидящих на ветках, которые покрыты цепями и татуировками с ног до головы так же, как и женщина с чёрными зубами прямо передо мной.

— Девушка, которая разговаривает с животными, — продолжает женщина.

Ропот нервничает, переступая с одного копыта на другое.

— О тебе судачет всё королевство, — добавляет какой-то долговязый парень.

Рёбра торчат на его разрисованной груди сильнее, чем пластины на корсетах моих платьев.

Я сглатываю.

— Не стоит верить каждой сплетне, что вы слышите.

— Значит, вон там ты разговаривала с человеком? — спрашивает ещё один любитель покачаться на лиане.

Судя по заострённым носу и подбородку, а также утонченным скулам — это женщина, только вот её обнажённая грудь выглядит совершенно мужской.

— Э. Нет. Со своим конём.

Мои руки так сильно вспотели, что кожаные поводья промокли.

— Но вообще-то он мне не отвечает.

Я пожимаю плечами.

— У одиноких людей свои причуды. В общем, мне надо… э-э-э… идти.

Несколько человек начинают гоготать, и я вдруг осознаю с возрастающим волнением, что у всех у них чёрные зубы, а из-за плеч торчат перья. Я надеюсь, что перья прикреплены к их дредам, но моя надежда быстро разбивается, когда одна из женщин извлекает длинную стрелу, которую она вставляет в лук и чей кончик цвета слоновой кости невероятно острый.

— Морргот, — бормочу я себе под нос.

— Ни к чему эти проклятья, девочка. Мы не собираемся тебя убивать.

Всего лишь съесть меня по кусочкам…

— Нам не заплатят, если ты умрешь.

— Заплатят?

Моё сердце, которое долбилось о позвоночник с того момента, как та женщина упала с дерева, точно кокос, замирает.

— За твою голову назначено вознаграждение.

На этот раз мне отвечает мужчина с нежным лицом.

— Кто… — я сглатываю, чтобы мой голос перестал звучать визгливо и повторяю. — Кто назначил вознаграждение за мою голову?

— Сам король.

Эм… мерда. Где же, чёрт побери, мой преданный ворон-телохранитель? Неужели он решил отлететь подальше, так как решил, что я накинусь на него, если он убьёт всех этих людей?

То есть, я абсолютно точно на него разозлюсь, но разве пленённый напарник лучше злого напарника? Я мысленно прошу его посеять немного хаоса, разрубить пару лиан и веток, чтобы Ропот мог отсюда ускакать.

— Слезай с коня или мы его подстрелим, — говорит женщина.

Моё сердце опускается, а затем взмывает так высоко, что мне приходится сжать свои стучащие зубы, чтобы оно не выпало наружу.

— Морргот!

«Спроси их, сколько золота пообещал за тебя король».

Он это серьёзно?

— Вы планируете потребовать за меня выкуп? — бормочу я себе под нос.

Женщина, обхватившая лиану, приподнимает одну бровь, из-за чего чернильные завитки, украшающие её лоб, сморщиваются.

— Ты тупая? Ты разве не слышала, что мы тебе до этого сказали?

«Нет, Фэллон. Я планирую им заплатить, чтобы мы могли поехать дальше».

— Я сомневаюсь, что у меня с собой достаточно средств, чтобы соревноваться с вознаграждением короля, — бормочу я.

— Что она сказала? — спрашивает кто-то.

— Я просто болтаю со своим конём.

Я наклоняюсь и похлопываю по шее Ропота, которая покрыта потом.

— Сколько за меня просят?

— Сто золотых.

У-уф. Цена за мою голову потрясает меня, особенно учитывая то, что полуросликам ежедневно напоминают об их никчёмности.

«Предложи им тысячу».

Я говорю сквозь сжатые зубы:

— У меня нет…

«У меня они есть».

Я хмурюсь, потому что не помню, чтобы к его когтям был привязан кошелёк.

— Где?

— Слезай с лошадки, девочка.

Женщина бесшумно приземляется на землю.

Ропот пятится, а потом начинает вращаться на одном месте, потому что мы окружены.

«Предложи им мою цену!»

— Я заплачу столько же, сколько предлагает король, если вы позволите мне проехать.

В джунглях становится тихо, как будто листья и насекомые тоже затаили дыхание.

— У тебя есть сто золотых монет? — спрашивает женщина.

— Да.

Я смотрю наверх и мысленно прошу Морргота устроить дождь из монет, но с неба не падает ни одной.

Человек с точеным лицом издает щелкающие звуки, произнося слова на языке, который я не понимаю.

— Лириал думает, что ты блефуешь.

Я решаю, что Морргот молчит, потому что собирает монеты.

— Не блефую.

— Тогда сто — за тебя, и ещё пятьдесят — за лошадь.

— Что? — мои пальцы скользят по поводьям. — Это…

«Соглашайся. Скажи им, что ты согласна».

Я не могу решить, чему я больше рада: тому, что он переживает или тому, что он остался, а не улетел собирать деньги из своих сундуков.

— Я согласна на вашу сделку. А теперь…

Снова раздаются щёлкающие звуки. Женщина с лианой говорит:

— Мы поговорили между собой и решили, что ты слишком легко согласилась.

— Потому что у меня есть срочные дела.

Собирание воронов.

— А вообще, знаете, я решила, что предложу вам сто двадцать пять золотых. Либо вы соглашаетесь, либо до свидания.

«Что ты делаешь, Фэллон?»

— Тогда никакой сделки.

Лириал встаёт рядом с женщиной с лианой и хватает поводья Ропота. Не слишком сильно, чтобы выдернуть их из моих рук, но достаточно сильно для того, чтобы мой скакун перестал беспокойно перемещаться из стороны в сторону.

— Но мне с моими братьями и сёстрами интересно, почему шлюха с круглыми ушами такая богатая?

— Шлюха?

— Мы слышали, где ты работаешь, девочка.

Губы женщины с лианой кривятся от отвращения.

Я раздраженно фыркаю.

— Я работаю в таверне, а не в борделе. Почему все думают, что «Кубышка» это публичный дом? Название «Кубышка» не обозначает женщину с пышными формами. Таверна названа так потому, что большинство посетителей очень любят выпить.

«Фэллон», — рычит Морргот.

Я игнорирую его ворчание. Хотела бы я на него посмотреть, если бы его небесный город назвалигрязным гнездом, заполненным распутными птицами, которые занимаются там своими развратными делишками, или как там они спариваются? Я всё ещё не в курсе.

Завитки на лице Лириал принимают прежние очертания.

— И как так получилось, что девушка, которая работает в таверне, — мне нравится, что он использовал именно это слово, — стала такой богатой?

— Состоятельные друзья.

— Состоятельные?

Чернильный завиток на его брови сдвигается.

Несмотря на то, что я уже очень хочу уехать отсюда, я разъясняю дикарям значение этого слова.

— Состоятельные значит богатые.

— Насколько богатые?

— Богатые-пребогатые.

«Фэллон», — рык Морргота выдирает меня из этого совершенно нелепого разговора. «Просто скажи им, что ты принесёшь им сто пятьдесят золотых монет, и поехали дальше».

Сто пятьдесят золотых… Я представляю всё, что смогла бы купить на сто пятьдесят монет, все те вещи, что могли бы сделать жизнь бабушки и мамы более комфортной, и то, как я смогла бы помочь Амарисам. Перевезти «Кубышку» в Тарекуори. Заменить все надписи, написанные облупившейся чёрной краской, на серебряные. Может быть, они смогли бы назвать её «Графином» или «Серебряной чашей».

— Раз уж твои друзья такие богатые, мы хотим двести, — Лириал склоняет голову набок. — И мы хотим их немедленно.

Его голос звучит насмешливо, словно он не верит, что я могу их достать.

«Не могла бы ты избавиться от них, Фэллон, пожалуйста? Соглашайся и поехали дальше».

Согласиться на двести? Тот факт, что он готов расстаться с такой большой суммой, заставляет меня пожалеть о том, что я не выторговала для себя оплату за поиск воронов, или, как минимум, компенсацию на случай, если мне станет слишком сложно и придётся откланяться.

— Ладно, но ни цента больше! — кричу я, потому что галдёж вокруг меня усилился до головокружительных размеров.

Языки так часто щёлкают, что создаётся ощущение, будто каждое дерево на этой стороне Монтелюса кишит цыплятами.

Лириал кивает головой. Сзади меня раздаётся свист, а затем из-за моей спины появляются чьи-то руки и хватаются за поводья, заблокировав меня.

— Не двигайся, — говорит тощий парень, и от его зловонного дыхания у меня начинают слезиться глаза.

Я надеюсь, что они используют часть золота Морргота на то, чтобы что-то сделать со своими гнилыми зубами.

— Что это ты дела…

Он срезает с меня сумку ножом, после чего приставляет его к моему горлу. Сумка приземляется к босым ногам Лириала. Мужчина приседает и начинает копаться в ней, после чего достает мою флягу, заполненную водой, и корсет. Он отбрасывает их в сторону и переворачивает сумку. К его разочарованию, как бы сильно он её не тряс, оттуда ничего не выпадает.

— Никаких монет. Проверьте седло!

Двое других начинают возиться вокруг меня и проходятся руками по седлу, включая мои ноги. Меня подмывает их пнуть, но это может плохо для меня закончиться, учитывая, что в мою шею врезается ржавое лезвие, а моя шея у меня одна.

Когда с помощью щелчков языка, они сообщают, что в седло Ропота не вшито никаких монет, Лириал поднимает голову, и из его дредов начинают выглядывать уши.

Весьма заострённые уши.

Такие же заострённые, как и другие части его лица.

Такие же заострённые, как у одного чистокровного капитана, который и устроил всю эту катавасию с моей поимкой.

— Вы чистокровный фейри.

Я осматриваю тех, кого могу разглядеть.

— Вы все чистокровные фейри!

Их волосы такие длинные, что мне надо было понять это раньше, но меня смутили их почерневшие зубы и место обитания.

Если только они действительно не живут в поместьях Тареспагии и не наряжаются в бродяг с ужасными зубами, чтобы пугать путников и отбирать у них кошельки.

— Вы фейри и вы гораздо выше полуросликов в люсинской пирамиде благосостояния. Почему тогда вы болтаетесь в джунглях с такими как я? Разве к чистокровным фейри не относятся как к полубогам в этой части королевства?

— Где деньги, девочка? — спрашивает Лириал.

«Они явно не типичные чистокровные фейри, Фэллон».

Явно? Из-за всплеска адреналина у меня начинает дёргаться глаз, и мне уже кажется, что тёмные тени вокруг меня напоминают очертание птицы.

«Как я понял, им запрети… К твоему горлу приставлен чёртов нож?»

Едва разомкнув губы, я выдавливаю:

— По ощущениям, так и есть.

Значит, Морргота не было поблизости, когда парень прыгнул на седло…

Мне хочется потребовать у него, чтобы он больше не оставлял меня одну, но эта мысль тут же испаряется, когда металлическое лезвие надрезает кожу, и по моей шее начинает стекать капля крови, словно упавшая жемчужина.

Морргот произносит вереницу непонятных для меня слов. Каждое из них звучит ещё хуже, чем прозвище, которым он меня нарёк.

Раздается звон, за которым следует низкое «уф-ф-ф» прямо за моей спиной. Парень, который без приглашения запрыгнул на моё седло, обмякает, точно переваренная лапша, и заваливается вбок. Я слегка сдвигаю бёдра, и он падает с Ропота вместе с толстым кошельком с деньгами.

Раздается шипение, и я вижу, как начинают выпрямляться спины фейри, которые переводят взгляд с кошелька, который попал в их соплеменника, на пурпурное небо, проглядывающее сквозь листву.

— Меткое попадание, — ворчу я.

— Как ты… Как?.. — глаза Лириала широко распахиваются вместе с его чёрным ртом.

— Магия, — говорю я прежде, чем задаться вопросом: почему он и его люди — чистокровные фейри — не использовали на мне свой магический арсенал? Но я решаю, что мне не стоит его подкалывать, если хочу оставить всё как есть.

Я то сжимаю, то разжимаю поводья.

— Мы заключили сделку. А теперь с дороги.

Ни он, ни женщина не двигаются.

— Разве мой голос не достиг ваших широких ушей?

— Мы услышали тебя, девочка, — голос женщины звучит так же неожиданно, как и появление кошелька, который уже вывернул один из её людей. — Нам надо пересчитать.

Если они продолжат в том же духе, я задержусь здесь до рассвета.

— Там всё на месте.

— Мы. Пересчитаем.

Я сдуваю прядь волос с лица.

Спустя полчаса счетовод поднимает голову и говорит что-то, из-за чего уголки губ Лириала приподнимаются вверх. Неужели Морргот их обсчитал? У меня нет волшебных математических способностей, так что я не могу в мгновение ока пересчитать это золото, но могу точно сказать, что монет очень много.

Больше, чем я когда-либо видела в одном месте за раз.

— Что? — огрызаюсь я.

Несмотря на то, что Лириал всё ещё держит поводья Ропота, тот начинает переминаться с ноги на ногу.

— Пошли нам ещё один мешок с небес, и мы тебя отпустим.

ГЛАВА 54

«Ты же слышала, как эта остроухая свинья только что попросила тебя послать ей кое-что с неба, Behach Éan?»

— Я знаю, что ты считаешь меня наполовину фейри и наполовину сумасшедшей, — бормочу я с таким апломбом, на который вообще может быть способен человек, окружённый неразумным лесным народом. — Но я тебя уверяю, мой слух в полном порядке.

Сейчас мне уже неважно, что эти фейри из джунглей могу решить, что я разговариваю сама с собой.

«Зачем огрызаться? Я просто хотел удостовериться, что мы с тобой понимаем друг друга».

И прежде, чем я успеваю спросить, что вообще он хотел мне этим сказать, мимо лица Лириала проносится дым и отрубает руку мужчины по локоть. Идеальным разрезом. Никакая ткань или кость не соединяют больше его конечность, которая теперь болтается на поводьях Ропота, вместе с локтем.

Мой желудок сжимается, в то время как Ропот резко подаётся вперёд, обретя свободу.

Последнее, что я вижу, это как закатываются глаза Лириала на его прекрасном лице и то, как его компаньонка хватает его и кричит.

Стрелы летят в нас. И поскольку Ропот, похоже, знает, куда он направляется, я сосредотачиваюсь на крылатых стрелах и стараюсь уворачиваться от них, пригибаясь и наклоняясь в разные стороны.

И хотя мои реакции достаточно быстрые, Морргот оказывается ещё быстрее. Его бесформенная чёрная форма словно увеличивается в объёмах, когда он перемещается влево и вправо, вверх и вниз, отбиваясь от града стрел. Я почти расслабляюсь и даже поворачиваюсь назад, как вдруг замечаю белую вспышку, и стрела проносится мимо моего щита из дыма.

Я наклоняю голову, прижимаюсь ухом к плечу, и стрела со свистом пролетает мимо моего виска.

«Фэллон!»

Морргот материализуется и смотрит на меня в таком шоке, словно мимо него никогда раньше ничего не пролетало.

Я рада, что не дала себе совсем расслабиться, иначе из моего лба сейчас торчала бы стрела. Я поступила мудро. Как учила бабушка.

— Я в порядке, Морргот.

Стрела врезается в ближайший ствол, выдергивая его из транса. Он ничего не говорит, продолжая защищать меня от последних оставшихся стрел. И только когда Ропот покрывается потом, и мы отрываемся от плохих фейри на целый километр, он снова превращается в ворона.

«Стрела… В тебя попали?»

— Нет.

Но он всё равно облетает меня кругом, чтобы удостовериться.

Мне хочется спросить его, почему ему недостаточно моего слова, но у Морргота огромные проблемы с доверием, и он, кажется, действительно переживает, поэтому я разрешаю ему покружить надо мной.

— Твоё золото!

«Что моё золото?»

— Нам надо вернуться за ним!

«Зачем?»

— Потому что, во-первых, его было много, а во-вторых, те хулиганы без сомнения потратят его на ужасные вещи.

«Оно удержит их подальше от тебя. Важно только это. К тому же там, где я его достал, золота ещё много».

— Где ты его достал?

И нет, я не планирую ничего у него красть, хотя это и не значит, что если он предложит мне монетку или даже три, то я откажусь. Я слишком много пережила.

«В своём — как ты там его назвала? — гнезде с распутными птицами».

Я застываю, потому что не помню, чтобы произносила это вслух, но, похоже, так оно и было. Я меняю тему.

— Не могу поверить, что ты отрубил Лириалу руку.

Морргот отвечает не сразу: «Ему повезло, что его голова всё ещё при нём».

Я сглатываю кислый комок, подступающий к горлу. Когти и клюв Морргота сделаны из железа.

— Она ведь не вырастет обратно?

Стук моего сердца совпадает с быстрым стуком копыт Ропота.

«Ты должна признать, что я очень хорошо себя вел. Я не тронул остальных. Будь моя воля, я не дал бы тебе болтать с этой шайкой, и у них не осталось бы конечностей, чтобы метать в тебя стрелы».

Я решаю проигнорировать его последний комментарий и сосредоточиться на том, от которого мой обед из кокоса не пытается сбежать из желудка.

— Болтать? Ты серьёзно считаешь, что именно этим я и занималась?

«Ну, ты обсуждала статусы фейри в люсинском обществе».

— Чтобы дать тебе время вытащить меня из этой гнилой ситуации! Которая, кстати, произошла по твоей вине.

«Не припомню, чтобы я назначал вознаграждение за твою голову».

Я снова запрокидываю голову и долго смотрю на полог из ветвей, освещенных звёздами.

— Я говорила не о вознагр…

Ропот перепрыгивает через поваленное дерево, что эффективно затыкает мне рот. Его темп снова становится бешеным. Либо он почувствовал ещё каких-то злых фейри, либо Морргот сказал ему мчать быстрее, чтобы я больше не могла с ним препираться.

Оставшуюся часть ночи я крепко держусь за Ропота, который мчится по головокружительной неровной местности, и восхищаюсь сумеречными пейзажами. Я знаю, что это не обзорная экскурсия, но уже достаточно успокоилась, чтобы восхититься окружающим меня великолепием.

Вдруг я слышу, как у меня над головой ломается ветка и раздаётся хриплое шипение.

Морргот резко опускается.

— Что это было?

Я получаю ответ секунду спустя, когда замечаю два широко посаженных светящихся глаза, которые смотрят на меня с огромной головы, покрытой пёстрой шерстью.

— Это… леопард? — мой шепот звучит так же напряжённо, каким выглядит сейчас тело хищника.

Я замечаю, что леопард почти такого же роста, что и Ропот, и пытаюсь сглотнуть.

Морргот испускает пронзительный крик, который заставляет мою слюну тут же опуститься вниз. Я захожусь кашлем, в то время как леопард расправляет плечи, после чего наклоняется вбок, разворачивается и исчезает в кустах.

— Не знала, что ты способен издавать такие звуки.

В процессе выплёвывания лёгкого, мой голос сделался тише и грубее.

«Мне нравится проникать в мысли других существ».

— Проникать в мысли? Все вороны обладают этой способностью?

«Нет. Только я».

— Каким образом ты можешь проникать в мысли животных и людей без их согласия?

«Это история для другого раза».

— Зачем откладывать? У нас впереди долгий путь, разве не так? Можем продолжить болтать. Так время пройдёт быстрее.

«А ещё все желающие смогут узнать о твоём местонахождении».

Я закрываю рот и осматриваю окрестности и деревья. Только голоса ночных существ нарушают тишину, которой как будто стало больше, как и влажности, потому что мы подходим всё ближе к океану.

Когда адреналин иссякает, каждая болезненная часть моего тела даёт о себе знать. Сильнее всего болит грудь. Я подношу к ней руку, и от одного только вида ладони, лежащей поверх моих заострившихся сосков, я издаю стон.

Морргот резко опускается.

«Что? Что такое?»

— Ты в курсе, что у женщин есть часть тела, которая называется «грудь»?

Золотые кольца вокруг его зрачков становятся не толще обручальных колец, которые носят родители Сибиллы. Он пристально смотрит на моё лицо. Не ниже. Он либо не знаком с женской анатомией, либо у него очень хорошие манеры.

«И что насчет твоих… грудей?»

Он, должно быть, вдохнул насекомое или песчинку, потому что его голос звучит неожиданно хрипло.

Стоп. Он же говорит у меня в голове, точнее проникает в мысли — или как там он называет свою способность? Его слова воспроизводятся не голосовыми связками, ведь так? Может быть, ему просто неловко обсуждать женские части тела?

Я прижимаю грудь рукой, чтобы та не подпрыгивала. Теперь, когда я заметила, как она горит, я не могу сосредоточиться ни на чем другом.

— Те бандиты забрали мою сумку. Корсет был внутри неё.

Я хотела избавиться от него, но теперь, когда это случилось… Я вздыхаю и уже слышу, как суеверная Джиана напоминает мне о том, чтобы я не загадывала желания, если не хочу, чтобы они сбывались.

Неожиданно мне в голову приходит идея. Она не самая лучшая, но она может принести мне облегчение.

Когда я отпускаю поводья и расстегиваю рубашку, Морргот начинает опускаться, словно он забыл, как использовать крылья. Едва не врезавшись в навостренные уши Ропота, он превращается в дым, а потом взмывает вверх. Когда ему больше ничего не угрожает, он снова материализуется.

«Что ты делаешь?» — его голос звучит раздраженно, словно в той ошибке, которую он допустил во время полета, виновата я.

Я приподнимаю помятый подол рубашки и завязываю его узлом.

— Пытаюсь уменьшить трение.

Это решение не идеально, но оно помогает.

— Готово, — бормочу я и снова берусь за поводья.

«И что теперь?»

Синьор Ворчун, похоже, стал ещё более угрюмым. Это была длинная ночь, и она наконец-то заканчивается. И хотя вокруг нас мало что поменялось, всё-таки в джунглях стало тихо, чернота отступает, сереет, воскрешая контрасты, которые сгладила ночь.

— Не думаю, что смогу сойти за парня без корсета.

Взгляд Морргота падает на мой голый живот и останавливается на завязанной в узел рубашке. Он не может морщить нос, и всё-таки его отношение к моему внешнему виду ясно как день.

— Расслабься. Когда мы доедем до города, я развяжу рубашку.

Я срываю лепесток свисающей орхидеи жжено-оранжевого цвета, который напоминает мне о маминых волосах.

— Как думаешь, все уже знают о награде за мою голову?

«Думаю, что раз о ней прослышало горное племя, то да».

— Тогда нам надо поднажать. И сразу отправляться в поместье моей семьи.

«Нет. Не при свете дня, и не раньше, чем ты отдохнёшь».

Я поднимаю на него глаза.

— Если даже не принимать во внимание вознаграждение, ты веришь в то, что твой знакомый сельватинец не возьмёт меня в заложницы и не доставит к королю?

«Да».

— Почему?

«Поэтому что этот человек знает, что моё возвращение принесёт ему больше, чем сто золотых монет».

А. Ну, конечно. Бронвен, должно быть, пообещала ему ведро монет, если тот поможет будущей королеве избавить Люс от его настоящего правителя.

— А этот человек знает, — я указываю в его сторону, — о тебе?

«Знает».

— И многие о тебе знают?

«Обо мне? Да. О моём возвращении — нет. И нам надо, чтобы всё так и оставалось, либо цена за твою голову значительно возрастет».

Он бросает на меня многозначительный взгляд.

Он на полном серьёзе думает, что я собираюсь пройтись по улицам Сельвати и объявить, что планирую пробудить парочку смертоносных воронов из спячки? Когда он вернулся сюда пару десятилетий назад, он начал войну! Даже если люсинцы не любят своего монарха, они без сомнения предпочитают мир кровопролитию.

«Андреа Регио был готов провести с нами переговоры. Мы согласились разделить королевство, но тут вмешался его сын».

Я хмурюсь.

— Тогда почему вороны убили Андреа? Потому что он передумал?

«Мы не убивали сына Косты».

— Тогда кто это сделал?

«Андреа убил человек, который был его плотью и кровью. Его собственный сын».

ГЛАВА 55

Слова Морргота огорошили меня, погрузив в полнейшую тишину.

«Обвинив нас в убийстве своего отца, Марко собрал всех жителей Ракокки в пещере. Он сказал им, что это нужно для защиты от бунтарей из Монтелюса и их птиц с железными когтями, но на самом деле, он собирался выманить меня и моих людей. Он выдвинул нам ультиматум: перемирие, либо он обрушит стены пещеры».

Моему озадаченному мозгу требуется минута, чтобы понять всё, о чём говорит Морргот. Я и раньше не любила нашего монарха, но теперь… всё, что я к нему чувствую, это полнейшее отвращение.

Убив своего собственного отца, Марко также почти принёс в жертву тысячи невинных людей?

— Я так понимаю, что ты выбрал перемирие, поскольку в итоге тебя превратили в металлические статуи.

Его горящие глаза находят мои, скользят по моему лицу, словно пытаются понять, на чьей я стороне, прежде чем раскрыть мне ещё больше деталей о Приманиви.

«Так и есть, но он всё равно приказал своим земляным фейри устроить землетрясение».

Он замолкает и смотрит на горизонт, который быстро заполняется цветом.

«Я приказал своему народу оказать помощь людям, но они не поняли наших намерений и атаковали нас шипами из обсидиана, которыми снабдил их Марко».

Он сглатывает.

«Я недооценил то, как сильно Регио промыли людям мозги во время нашего отсутствия, которое длилось пятьсот лет. Бронвен пыталась меня предупредить».

Наступает ещё одна долгая пауза, а затем всё его тело содрогается, и его чернильно-чёрные перья взъерошиваются.

«В тот день мы сделались предвестниками смерти, а Марко — настоящим спасителем. Он собрал всех моих людей, которые стали заложниками нашего проклятия и двух моих воронов. Одного из них он отдал Юстусу и приказал избавиться от него, а другого собственноручно проткнул. Он предупредил меня, что будет убивать по человеку каждый час до тех пор, пока я не сдам всех своих воронов. Я не думал, что он так поступит, но число погибших начало расти».

Мою кожу покрывают мурашки, и не только мой голый живот.

«Он оставлял трупы в Ракокки, чтобы я мог их обнаружить. Он делал так, что казалось, будто трупы растерзаны животными, а не такими же точно людьми. Ненависть к моему виду возросла до такой степени, что группы людей начали подниматься в горы, чтобы попытаться изловить жестокого короля. Ворона в том овраге поразил человек».

Часть меня хочет погладить крыло Морргота, потому что воспоминания о той битве определенно даются ему очень тяжело, но другая моя часть говорит: это всего лишь его версия. Могу ли я представить Марко, убивающего своего отца? Если честно, я никогда не видела, как они общались, поэтому — нет. Могу ли я представить, как он использует людей, а потом избавляется от них? Да.

Но я также видела, каким бездушным образом Морргот может убивать. Он далеко не невинный.

— А что насчёт двух оставшихся воронов?

«У меня не было иного выбора, кроме как сдать их».

Странно, что он использовал именно это местоимение, учитывая, что Лор сдал сам себя. Если только Лора не схватили в той пещере и не превратили в металлическую статую.

«Я мог либо обречь на смерть всех людей в королевстве, либо проклясть свой собственный народ на следующие несколько лет».

— Что значит проклясть свой народ?

«Магия моего народа связана с моей. Моё падение равносильно их падению. Я состоял из пяти воронов, что должно было избавить их от такой судьбы, и, тем не менее… я подводил их уже дважды».

— Может быть, в следующий раз тебе следует попросить своего птичьего бога превратить тебя в сто воронов?

Он смотрит на меня искоса в течение долгого времени.

— Конечно же, твоему следующему собирателю воронов придётся потрудиться, но это значительно повысит твои шансы избежать проклятия. Представляешь, каким ты будешь маленьким, если тебя разделят на сотню воронов? Я ни разу не пробовала проткнуть осу зубочисткой, но думаю, что это довольно проблематично.

Он фыркает, а я улыбаюсь, но очень быстро мои мысли переносятся обратно к битве Приманиви, и улыбка исчезает с моих губ.

Я похлопываю Ропота по потной шее.

— Значит ли это, что теперь, когда ты вернулся, часть твоего народа тоже пробудилась?

«Они смогут вырваться из плена обсидиана только после того, как будут освобождены все пять моих воронов».

— Они окаменели? Разве они не сделались железными, как ты?

«Нет. Только я становлюсь железным».

Я щурюсь, взглянув на светлеющее искрящееся море. Подумать только, там, на дне, лежит корабль с каменными статуями людей и птиц. Когда я замечаю на горизонте белые холмики, мне в голову приходит одна идея.

Я резко перевожу взгляд на Морргота.

— Могут ли змеи касаться обсидиана или он действует на них так же, как и на ваш вид?

«Он на них не действует, а что?»

Слава Богу, ведь я выкинула те шипы в канал. Я испускаю такой глубокий вздох, что он мог бы перевернуть корабль.

— Ты же знаешь, что я вроде как могу общаться с животными? В общем, я дружу с одним змеем.

Он смотрит на меня настороженно.

— Может быть, я могла бы научить его, как удалить шипы из твоих людей и воронов? Или подтянуть корабль поближе к берегу? Или сделать ещё что-то. Он огромный и очень сильный.

Я начинаю пожевывать губу, размышляя над своим планом. Для начала, мне надо будет привести Минимуса к южному берегу Люса, где затонул корабль. Это добавит несколько дней к моей миссии, но если это сработает…

«Антони и его команда подтащат корабль к берегу, чтобы ты смогла освободить моего последнего ворона».

Мои глаза округляются, а рот раскрывается так, что я втягиваю им слишком много воздуха.

— Все лодки, что заходят в те воды, тонут! Ты обрёк их на смерть.

«Он не умрёт».

— Почему? Потому что Бронвен предвидела, что с ними всё будет в порядке?

«Да».

— Что если она ошиблась?

«Она никогда не ошибается».

— Откуда у неё эти способности? Ни один фейри из тех, что я знаю, не может предсказывать будущее.

«Она заключила сделку с колдуньей из Шаббе. Вместо способности видеть настоящее, она получила способность видеть будущее».

Кровь застывает у меня в жилах при мысли о том, какой силой могут обладать жители Шаббе.

— И что она отдала за это колдунье?

«Свои глаза».

— Нет, я это понимаю. Я имела в виду… деньги, драгоценности, своего первенца?

«Свои глаза. Теперь жители Шаббе могут видеть всё, что видит она. Она стала их глазами».

О… О!

— Они за нами шпионят?

«Они наши союзники. Всё, чего они хотят, это помочь нам восстать и вернуть то, что нам принадлежит, чтобы мы помогли им разрушить магическую защиту».

Мне так странно думать о том, что Люс будет разделён между двумя монархами.

— Значит, она, и правда может видеть будущее?

«Правда».

Я выпрямляюсь в седле, словно корона уже украшает мою голову. Интересно, когда и как Данте сделает мне предложение? Я представляю шикарную церемонию с музыкой и цветами, но решаю, что предпочла бы что-нибудь попроще.

Я надеюсь, что он попросит у бабушки моей руки перед тем, как встанет на колено с невероятно красивым кольцом. Мне бы хотелось иметь что-нибудь красивое. Что-нибудь, что не принадлежало когда-то кому-то ещё. Что-нибудь, сделанное специально для меня.

Святой котел, я такая старомодная.

В течение целого часа я представляю идеальное предложение руки и сердца у себя в голове, достойное того, чтобы украсить страницы книги. Я перевожу взгляд на небо, чтобы убедиться, что Морргот всё ещё где-то поблизости. Мне приходится несколько раз осмотреть рассветное небо, чтобы заметить его.

Он парит высоко, устремив взгляд на горизонт, его огромные крылья разрезают тяжёлый горячий воздух. Я не могу прочитать его мысли, но мне кажется, что он тоже размышляет о своём будущем. Когда он реализует свои политические амбиции, точнее Лора, найдёт ли он себе подружку? Или пять подружек, для каждого из своих воронов?

Он насмешливо смотрит на меня.

Похоже, сердце, которое бьётся исключительно ради мести, не станет биться не для чего другого, пока он не вернёт всех своих воронов. И я имею в виду не тех воронов, что составляют его тело.

Моя спина содрогается, точно кто-то провёл ногтями по меловой доске, и я морщусь. О, как же рассердится директриса Элис, когда голубое небо почернеет от птиц. Боги, моё правление начнётся с того, что меня будут ненавидеть все фейри.

Но пока некоторые из них — Фибус, Сибилла, мама, бабушка и Данте — любят меня, всё будет в порядке.

Плоские крыши появляются вдалеке, заставив мои мысли замолчать. И хотя я наслышана о том, что Сельвати — это такой же бедный город, что и Ракокки, в рассветных лучах он напоминает магический город из маминых книг.

«Никому не говори о том обмене, что совершила Бронвен, даже своему драгоценному принцу, иначе её казнят».

Я уже готова ответить ему, что я не стукачка, как вдруг он добавляет:

«Ты должна понять, Фэллон Росси, что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы её защитить… ни перед чем».

Я крепко сжимаю губы. Его угроза звучит громко и ясно, особенно, когда он называет меня моим фейским именем.

— Если ты меня не предашь, то и я тебя не предам.

Я пришпориваю Ропота, заставив его поскакать галопом. Я хочу убраться подальше от Морргота, хотя знаю, что пока моя задача будет не выполнена, я не смогу от него избавиться.

«Каким образом я могу тебя предать?»

Я чувствую, как его тело парит надо мной, но не свожу глаз с раскинувшегося впереди города.

— Твоя жадность может заставить тебя избавиться не от одного, а от двух Регио.

Горячий ветер подхватывает мои слова и швыряет их прямо в него.

ГЛАВА 56

«Твоя рубашка».

Я и Морргот не разговаривали после нашей ссоры, если конечно пара острых словечек, которыми мы обменялись, могут считаться ссорой.

— Попроси вежливо, и, может быть, я её развяжу.

Я думала, что мы пришли к пониманию, он и я, но единственное, куда мы пришли, это в очередной тупик.

Он не доверяет мне; я не доверяю ему.

Какая чудесная команда.

Мне кажется, что он выругался, но в отличие от люсинского языка, который звучит мелодично, даже если на нём кричат, каждое слово на языке воронов звучит резко и сердито.

— И не кричи так. У меня уже мозг болит.

Мои слова заставляют его прекратить бормотание.

Я жду, что он попросит меня развязать рубашку.

Всё жду и жду.

Неужели эта птица такая гордая?

«Если ты не развяжешь эту чёртову рубашку, я покалечу каждого сельватинца, который хотя бы взглянет на тебя. Ты действительно этого хочешь?»

Я развязываю узел, и рубашка опускается вниз, прикрыв мой живот.

— Это было невежливо.

«Я не вежливый человек».

Ты даже не человек.

«Дом Сьювэла — через четыре улицы отсюда. Ропот знает, где остановиться. Опусти голову и старайся держаться в тени».

Сельвати это множество разнообразных деревянных домов с крышами, сделанными из соломы или брезента, либо того и другого. Возможно, когда-то этот город был нереально красивым, чем-то вроде причудливой рыбацкой деревушки, но сейчас в его цветах преобладает оттенок тусклой охры, а самые красивые дома хороши только тем, что у них есть входные двери, целые окна и толстые соломенные крыши.

Несмотря на то, что сейчас только рассвело, Сельвати уже переполнен людьми и лошадьми, поэтому я без труда смешиваюсь с толпой. Я чувствую, как в мою сторону обращаются взгляды одного или нескольких человек, но в целом жители слишком заняты тем, что спешат на работу или в школу, или куда там они направляются, поэтому они не замечают вспотевшую и пыльную девушку на вспотевшем и пыльном коне.

Или мне только так кажется.

За мной увязывается какой-то человек.

— Какая у тебя красивая лошадь.

Ропот действительно выделяется ростом и походкой. На этой песчаной улице нет больше таких же широких и высоких коней, как мой жеребец. Было бы иронично, если бы меня остановили не из-за моей внешности, а из-за моего коня.

Я глажу шею Ропота, чтобы мои беспокойные пальцы могли коснуться чего-нибудь твёрдого.

— Я согласна.

— Ты девушка?

Человек переводит взгляд с Ропота на меня.

— Нет.

Его взгляд перемещается на мою грудь, я не двигаюсь. Как грубо.

«Ты разве не поняла, что тебе надо держаться в тени, Фэллон?»

— Но у тебя сиськи, — говорит наблюдательный парень.

— Я упитанный. У каждого свои недостатки, — отвечаю я невозмутимо.

Лицо молодого человека озадаченно морщится. Он как будто не может понять, действительно ли я парень с внушительным размером груди, или девушка, которая его дурачит.

Как и большинство здешних людей, он худой. И так же, как и все, он лысый, и у него такие же уши, как у меня, только выдаются ещё сильнее, потому что вокруг них не растут волосы.

— Ты не мальчик, — говорит он, наконец, но его голос звучит не очень уверенно.

«Стоит ли мне вмешаться, или ты сама сможешь избавиться от своего поклонника?»

— Ему понравился Ропот, — бормочу я.

Лоб парня морщится.

— Что?

— Я опаздываю.

Я сжимаю Ропота коленями, чтобы заставить его побежать рысцой, и даже не утруждаю себя тем, чтобы пожелать парню хорошего дня.

Раздражительность ворона передаётся мне. Надеюсь, она скоро пройдёт.

Моим бёдрам больно каждый раз, когда они касаются седла, да и мои соски горят, но чем дольше я изучаю своё окружение, тем меньше мне становится себя жаль. Большинство этих людей напоминают мешки с костями, у них запавшие щёки и глаза, а сами они измучены суровыми условиями жизни. Но, по крайней мере, в том молодом человеке чувствовалась какая-то искра.

Искра надежды и молодости.

Своим первым королевским указом я постараюсь разжечь эту искру и помогу ей переброситься на каждое человеческое лицо. Я буду народной королевой — их глазами, ушами и сердцами.

Ропот останавливается у двери, которая, как мне кажется, была когда-то бирюзовой. Теперь же она выцветшего серого цвета с зеленовато-голубыми пятнами, которые едва заметны на потускневшем дверном полотне.

«Мы на месте».

Я осматриваю крышу в поисках ворона, но его пернатого тела нигде не видно.

Спешившись, я осматриваю вдоль и поперёк песчаную улицу в поисках дыма, но ничего не замечаю. Когда Морргот не хочет, чтобы его видели, он становится до ужаса незаметным. Но хотя бы мне больше не надо беспокоиться о том, что меня поймают вместе с вороном.

Я закидываю поводья на шею Ропота, как вдруг открывается входная дверь, и оттуда выходит улыбающийся человек с кривыми зубами и загорелой неровной кожей, напоминающей ржаной хлеб. Выражение его лица заставляет меня отвлечься от его грубой кожи.

Я даже не осознавала, как сильно соскучилась по искренним улыбкам, пока не взглянула на это дружелюбное и открытое лицо. Я быстро оборачиваюсь, чтобы убедиться в том, что его улыбка направлена на меня, после чего улыбаюсь ему в ответ.

Впервые за эти несколько дней я начинаю дышать свободнее, и говорю:

— Вы, должно быть, Сьювэл.

Он кивает головой на угол дома, в сторону небольшой аллеи, которая разделяет его стену и стену соседнего дома. Я завожу Ропота в узкий переулок, где пахнет сыростью — мочой, водорослями и гравием. Если Ракокки и зимой, и летом окутывает прохладная влага, то здесь воздух горячий и сырой.

Ропота ожидает ведро с водой, а также охапка сена. Мой конь — да, Ропот кажется мне моим — отчаянно пытается дотянуться до них, и Сьювэл своими ловкими и такими же загорелыми, как и остальное тело, руками снимает узду с головы Ропота.

Меня переполняет чувство вины, когда я понимаю, что мне ни разу не пришло в голову снять с него металлические удила или седло в оазисе.

Сьювэл обматывает поводья вокруг низкорослого дерева, которое выглядит иссохшим, так же как это место и его жители. Затем он снимает с Ропота седло, под которым скрывались несколько слоёв вспененного пота и липкого песка. Все это он проделывает в тишине. Он достает ещё одно ведро из чего-то, напоминающего колодец, судя по конструкции из веревок и блоков, и выливает его содержимое на Ропота, который отряхивается и начинает радостно ржать, погрузив голову в ведро с сеном.

Сьювэл отходит назад и смотрит на него.

— До чего же прекрасное создание.

Я согласно киваю.

— Думаю, вы тоже хотели бы помыться.

Я облизываю пересохшие губы и бросаю взгляд в сторону колодца.

Сьювэл смеется.

— Расслабьтесь, синьорина. Я не собирался окатить вас водой.

Если уж быть предельно честной, я не уверена, что так уж сильно возражаю. Но я не произношу этого вслух, так как боюсь, что он может передумать и вместо долгой ванной, я получу быстрый душ.

Он заводит меня в заднюю дверь своего дома. И как только она закрывается, я говорю:

— Мы забыли привязать Ропота.

— Этот конь никуда не денется.

Его голос звучит так уверено, словно Морргот рассказал ему о том, что он умеет мысленно контролировать это животное.

В отличие от человека на лошади, у Сьювэла нет акцента. Или, по крайней мере, он не такой сильный. Его «р» не такая раскатистая, и он не так сильно растягивает звук «с», как я. Но я ходила в школу в Тарекуори, так что меня учили говорить так, как говорят благородные фейри.

— Спасибо, что согласились приютить меня на ночь, — говорю я и осматриваю его дом, который гораздо просторнее моего.

Здесь нет ни цветов, ни ракушек, ни множества плетёных корзин, висящих на стенах, или домотканых занавесок. Его жилище похоже на дом одинокого мужчины, но я могу ошибаться. Он может жить здесь с женщиной, у которой нет ни времени, ни желания украшать дом.

— Это честь для меня.

Он использует слово «честь», как будто я кто-то очень значимый. Должно быть, он очень уважает Морргота.

Сьювэл наливает стакан воды из кувшина и передает его мне.

— У меня есть печенье. Оно немного сухое, но питательное. Не желаете?

— Очень желаю.

Как и Ропот, я жадно выпиваю воду, а затем поглощаю три печеньки и ещё один стакан воды.

Мужчина всё ещё улыбается мне, как вдруг меня накрывает чувством вины. Что если я съела его запас еды на день?

Мужчина низко кланяется, и этот жест заставляет меня свести брови вместе. Я уже собираюсь сказать ему, что я ещё не королева, как вдруг по стропилам начинает стелиться дым, который в итоге принимает форму птицы.

— Сир, как давно я вас не видел.

Морргот должно быть сказал ему, чтобы он выпрямился, потому что Сьювэл перестает кланяться.

— Да. Оба готовы. Идём.

Он заводит меня в единственную дверь, в комнату, которая выглядит чуть меньше моей. И она кажется ещё меньше из-за медной ванной, располагающейся рядом с кроватью.

Деревянные жалюзи закрывают окно, не давая солнцу проникать внутрь, но, несмотря на это, здесь стоит удушающая жара. Похоже, что в полдень солнце поджаривает эти дома до хрустящей корочки. Морргот садится на деревянную раму кровати.

— Вам что-нибудь нужно, сир?

— Наверное, ванную для птиц и миску семечек? — любезно предлагаю я.

Улыбка исчезает с лица Сьювэла.

— Что?

«Не насмехайся над этим человеком. Он хороший».

Мои щёки начинают гореть.

— Я насмехалась над тобой, а не над ним.

Я поворачиваюсь к Сьювэлу и указываю жестом в сторону ворона.

— В данный момент Морргот и я не очень-то ладим.

Румянец сходит с лица Сьювэла, и его лицо бледнеет, сделавшись такого же пепельного цвета, что и стены.

Морргот должно быть уверил его, что я шучу, потому что цвет медленно возвращается его лицу.

— Это была очень долгая неделя, — говорю я в качестве извинения

— Тогда я оставляю вас отдыхать. У вас ещё много дел.

Он переступает порог и начинает закрывать дверь.

О, да, не напоминай. Улыбнувшись усталой улыбкой, я говорю:

— Спасибо ещё раз за гостеприимство.

— Не стоит благодарностей. Друг Лора — мой друг.

— Я не…

Дверь щёлкает.

— … друг Лора, — заканчиваю я, но он уже ушел.

Я поворачиваюсь к Моррготу, который всё ещё здесь.

— Зачем ты сказал ему, что я друг твоего хозяина?

«Он сам это предположил».

Я испускаю раздражённый вздох, но ванная уже зовёт меня, и спустя несколько секунд я оказываюсь нагишом и уже захожу в воду. Она холодная, но всё равно божественная. Я закрываю глаза и сгибаю ноги, чтобы поместить в ванную как можно большую часть своего тела.

«Здесь есть мыло».

Не открывая глаз, я ворчу:

— Ты всё ещё здесь?

«Я пообещал тебя охранять, забыла?»

Я открываю глаза и пристально смотрю на ворона.

— Ты также пообещал меня убить.

«Это было не обещание, Фэллон; это было предупреждение».

— Это одно и то же.

Я шарю руками по бортикам ванной в поисках мыла, которое оказывается таким тонким, что почти тает в моих ладонях, превратившись в розовую маслянистую массу, которая пахнет как пустынная роза. Я встаю, чтобы не дать этой драгоценной массе упасть в воду и начинаю намыливать голову, пока она не перестает быть жирной и покрытой песком. Затем я мою подмышки и между ногами. Я стараюсь не касаться сосков, которые из бледно-розовых сделались пугающе малиновыми.

Я опускаю своё тело обратно в ванную и неторопливо ополаскиваюсь.

«Фэллон. Кровать».

— Хм-м-м.

«Фэллон».

Мои веки приподнимаются. Лучи света, проникающие внутрь по краям окна, сделались ярче, белее.

«Не засни в ванной».

— Почему нет?

«Ты можешь утонуть».

— В таком количестве воды?

Я провожу ладонями по пенной лужице, лопнув несколько пузырьков.

— Я, конечно, люблю бросать вызов обстоятельствам, но…

«Пожалуйста».

Одно единственное слово заставляет меня вылезти из ванной и поползти в кровать. Я издаю стон, когда простыни целуют мою кожу, а щека касается подушки.

— Я разбита, Морргот. Ты меня сломал.

Я как будтослышу, как он вздыхает, но этот звук вполне мог сорваться с моих собственных губ.

«Отдыхай, Behach Éan».

— Ты так и не сказал мне, что это значит, — бормочу я в подушку.

Если он мне и отвечает, то я уже слишком далеко, чтобы услышать его ответ.

ГЛАВА 57

Я просыпаюсь от самого божественного ощущения в мире — нежные руки разминают больные мышцы моей спины. Я решаю, что умерла и отправилась в загробный мир. Либо я всё ещё сплю, и это сон. Либо Сьювэл находится сейчас в моей комнате.

Последняя мысль заставляет меня резко проснуться. Я поворачиваюсь, но у меня за спиной только темнота. Я снова позволяю своим векам закрыться и испускаю стон, пожелав, чтобы этот фантастический сон вернулся.

И, как по волшебству, те пальцы снова появляются, проходятся вдоль моего тела, после чего впиваются в скованные сухожилия и разминают их, пока те не размягчаются точно какао-масло.

«Прости, что был с тобой так суров, Behach Éan».

Мне не только делает массаж воображаемый доктор, но я также получаю извинение от своего крылатого компаньона.

Это самый лучший сон.

Я погружаюсь ещё глубже в соломенный матрац.

Опускаюсь на призрачные пальцы, разминающие мою больную кожу, и окунаюсь в прохладную дымку, обволакивающую мою шею.

— Я тебе не враг, Морргот, — бормочу я, после чего покидаю реальный мир со всей его ложью и обидами, чтобы попасть в тот сон, где существует только стремление к блаженству и удовольствию.

Руки проходятся вниз по моей спине и начинают медленно описывать небольшие дуги вдоль позвоночника. Я вытягиваюсь и ложусь на живот, чтобы предоставить моему воображаемому массажисту ещё больше доступа, хотя ему, наверное, это без надобности. Ведь он соткан из воздуха и света звёзд — или чего-то настолько же божественного. Я не сомневаюсь в том, что эти неземные пальцы могут проникнуть сквозь мои рёбра и начать ласкать сердце.

Пальцы останавливаются на моей талии, словно мой воображаемый помощник не решается двигаться дальше.

В обычной жизни я ценю хорошие манеры, но Боги… эти воображаемые руки получили от меня карт-бланш делать с моим телом всё, что им заблагорассудится.

— Не останавливайся, — умоляю я.

Я почти уверена, что говорю сейчас, как проститутка, и что каждый из моих стонов проникает сквозь стены дома этого доброго хозяина, но мне, похоже, всё равно.

Ладони, которые так и не начали спускаться вниз, наконец, минуют мою талию и опускаются всё ниже, и ниже, и ниже. Одним лёгким движением они достигают моих лодыжек, надавливают на подошвы ног, после чего снова проходятся по пяткам, впадинам на икрах, бёдрам и попе.

— О, Боги, — говорю я сквозь стон.

Этот сон ещё лучше, чем тот, в котором вода в канале превратилась в земляничное желе.

Кончики пальцев легко скользят вдоль моего тела, нежно… нежно.

К чёрту последнее сравнение.

Этот сон превзошёл мой сон о королевстве, сделанном из мороженого.

И хотя я не хочу, чтобы он заканчивался, я снова погружаюсь в водоворот кромешной тьмы.

Когда я просыпаюсь, первое, что я вижу, это Морргота, сидящего на балке над закрытой дверью. И хотя его золотые глаза прикрыты веками, а крылья сложены, он выглядит так, словно приготовился напасть.

В кои-то веки я могу его рассмотреть. Его перья цвета полуночного неба источают врождённую, порой невыносимую, гордость даже во сне. Я думаю, всё дело в том, как он себя держит. Или, возможно, это что-то более глубокое, некая мрачная сила, которая клубится вокруг него, как дым, и которой сияет его блестящий клюв и острые, как бритва, когти.

Я помню, как точно они разрезали плоть.

Мою.

Эльфов.

Лириала.

Он опасный, грозный. Он сила, с которой надо считаться. Сила, которую надо бояться.

«Сир».

Я знаю, что он считает себя королём среди себе подобных, но когда взрослый мужчина использовал такой высокий титул, обращаясь к птице, это было так странно. Его крылья дёргаются, и мне кажется, что мой взгляд его разбудил, но затем его взъерошенные перья разглаживаются и становятся ещё более гладкими, чем волосы мамы после моих утренних манипуляций.

Подумать только, мама спала с одним из его последователей. С мужчиной, которому Морргот, кажется, доверяет и которым восхищается. Один из немногих, кому он доверяет. Интересно, что может заставить его начать доверять мне? Ведь, по правде говоря, я не хочу, чтобы этот крылатый король стал моим врагом.

И не потому что я его боюсь — хотя его острые как бритвы когти и клюв довольно сильно пугают, и не потому что он может проникать мне в голову (вот здесь мне надо расставить чёткие границы), а потому что он внимательный, заботливый и очень остроумный. Именно такие качества я ценю в своих друзьях. Ему надо поработать над чувством юмора и манерами, но в целом я хочу, чтобы эта птица, которая не считает мои закруглённые уши недостатком, а мои фиолетовые глаза — пятном на моей фейской природе, — была на моей стороне.

«Ты нужна ему, Фэллон, — напоминаю я себе. — Его истинная природа покажется во всей красе, как только ты достигнешь своей цели».

Боги, иногда я поистине не люблю своё сознание. Оно такое суровое и реалистичное.

Я моргаю, чтобы избавиться от этих мыслей, но избавляюсь не только от них. Мне удаётся избавиться от своей тёмной комнаты.

Теперь я стою в широкой и высокой комнате величиной с весь мой дом. И хотя окна здесь маленькие, в них проникает свет, который скользит по деревянным балкам и каменным стенам, которые не прямые и не гладкие, какими их предпочитает делать мой народ. Это странная и суровая комната, с массивной кроватью, установленной на широкой каменной площадке, покрытой тёмными шкурами, на которой также стоит книжный шкаф, сделанный из переплетенных ветвей, которые держатся на серых каменных плитах.

Лёгкое движение в воздухе заставляет меня перевести взгляд с толстых кожаных переплетов на огромный силуэт мужчины, который стоит у одного из окон. Руки сцеплены за его спиной, чёрные волосы блестят, как крылья Морргота. Широкие плечи мужчины расправлены и они кажутся ещё шире из-за того, как резко сужается его талия, переходящая в узкие бёдра.

Я пытаюсь разглядеть его уши. Они должны быть закругленными, так как его волосы доходят ему до плеч, но его иссиня-чёрные локоны закрывают от меня его уши. Любопытство заставляет меня податься вперёд — на босых ногах. И тут я понимаю, что я голая… это странно.

Я предполагаю, что это очередной сон, потому что это и не воспоминание, и не реальность. Я бы запомнила, если бы заснула голой в спальне у какого-нибудь незнакомца.

На мгновение я начинаю переживать о том, что это сцена из моего будущего, но в моём будущем меня ждут моногамные отношения с Данте на Исолакуори, и хотя мужчина стоит ко мне спиной, я точно знаю, что это не Данте.

Плечи Данте ýже. У него крепкие бицепсы, но они не такие большие, и его волосы — цвета красного дерева, а не цвета глубокой ночи. Не говоря уже о том, что у принца тёмно-загорелая кожа, а у этого мужчины кожа такая бледная, словно он нечасто появляется на солнце.

Ободрённая уверенностью в том, что это ещё один плод моего удивительного воображения, я подхожу ближе. Пальцы моих босых ног касаются холодного камня, и к моему величайшему удивлению, я обнаруживаю, что он не разделён на фрагменты. Весь пол представляет собой одну каменную плиту. Я нахожу это занятным. Настолько, что забываю, что плыву навстречу незнакомцу, и вспоминаю об этом только тогда, когда его ботинки попадают в поле моего зрения, их носки направлены в мою сторону.

Я запрокидываю голову и резко вдыхаю, когда узнаю лицо, которое смотрит на меня сверху вниз. Это мужчина, которого Бронвен называла Лором в видении Морргота. Должно быть, это очередное видение.

Я наклоняю голову и жду, когда хозяин воронов заговорит, потому что я сомневаюсь, что Морргот послал мне это видение без какой-либо причины.

Но хозяин воронов молчит.

Он просто смотрит.

Поэтому я смотрю на него в ответ.

Это довольно нечестно, что он одет, а я стою тут в чём мать родила.

Не то, чтобы я хотела видеть, как он разденется.

Чтобы прервать неловкую тишину, я говорю:

— У вас такой же цвет глаз, как у вашего ворона. То есть, воронов. Если только вы не воспринимаете их как единое целое.

Я не комментирую его макияж, или татуировку на острой скуле. Я решаю, что они демонстрируют верность его птицам. Подводка вокруг его глаз напоминает крылья, а перо, ну… оно напоминает перо.

— Фэллон.

Я замечаю, что его подбородок такой же твердый, как и окружающие нас стены.

— Фэллон Báeinach.

— Росси. Но, наверное, я также Бэннок. Вы ведь Лор? — я протягиваю руку. — Должна признать, немного странно знакомиться с вами в таком виде, — я киваю на своё обнаженное тело, — но мне всё равно очень приятно.

— Почему ты здесь?

Лор не двигается и не пожимает мою руку. Он только смотрит на неё, и на его твёрдой челюсти дёргается мускул.

— Меня послала сюда ваша птица. Думаю, он хотел нас представить друг другу. Хотя не знаю, зачем он перенёс меня сюда голой. Должно быть, это имеет какое-то символическое значение.

Его взгляд поднимается, а затем опускается вдоль моего тела.

— Символическое?

Я чувствую, как моё тело начинает краснеть.

— Ну, знаете…

— Не уверен.

Я захватываю губу зубами, а затем отпускаю её.

— Это значит, что я не причиню вам вреда, так как у меня нет с собой оружия.

Я киваю на свою протянутую руку.

— Мои пальцы не сделаны из обсидиана, Лор.

Он смотрит мне прямо в глаза, его зрачки расширяются на фоне его радужек цвета закатного солнца.

Решив, что вороны, должно быть, не имеют привычки пожимать друг другу руки, я опускаю ладонь и провожу ей вниз по бедру. Моя кожа липкая, хотя всё моё тело горит. И оно начинает гореть ещё больше под пристальным взглядом глаз Лора, подведённых чёрным. Я бы не удивилась, если бы его радужки были сделаны из настоящего пламени. Мне надо спросить об этом Морргота, когда он перенесёт меня снова в реальность.

Но поскольку он пока этого не сделал, я заполняю тишину пустой болтовней.

— Какой у вас здесь милый грот. Очень, — я указываю жестом на декор и пытаюсь подобрать слово, которое бы его описало, — по-воронячи.

— По-воронячи?

Уголок его губ приподнимается, что кажется мне приятной переменой после всех этих нервных подёргиваний.

Я пожимаю плечами.

— А-ля натюрель. Сурово. Никакой искусственности, как у фейри. По-мужски.

Уголок его губ приподнимается ещё выше.

— Тебе он не нравится.

— Не нравится — слишком сильное слово. Стала бы я здесь жить? Вероятно, нет, но ведь это неважно, так как это ваш дом, и хотя мы даже можем подружиться, когда я вас воскрешу, вам, вероятно, не захочется проводить со мной время в ваших покоях.

Меня подмывает схватить шкуру с его кровати и накинуть на плечи, но я предполагаю, что мои пальцы просто пройдут сквозь неё.

— На что это вы там смотрели?

Я приближаюсь к окну, выглядываю наружу, и… у меня перехватывает дыхание из-за потрясающего вида. Кристально-голубое небо, перламутровый песок и пенные волны, бегущие по океану, который сверкает, точно ковёр из огранённых сапфиров, растянувшийся до острова, розовеющего в лучах заката.

— Это Шаббе?

— Да.

А это значит…

— Мы в Небесном королевстве!

Я снова перевожу взгляд на Лора.

— Не могу поверить, что Морргот разрешил мне попасть внутрь этих стен. Он так настойчиво не впускал меня туда.

Лор молчит и пристально смотрит, но не на пейзаж, а на меня. Наверное, если бы голый незнакомец гарцевал по моей спальне, я бы тоже на него смотрела. Хотя я, конечно, не гарцую, в прямом смысле.

Теперь, когда его лицо полностью освещено, я замечаю его ресницы на фоне чёрного макияжа. Они до неприличия длинные и густые, точно изогнутые перья. У него длинный и острый нос, он не похож на клюв, просто прямой. Готова поспорить, что он бы впился мне в кожу, если бы Лор прошёлся им по моей щеке.

Но… зачем ему, чёрт побери, это делать?

Моё лицо так сильно вспыхивает, что мне хочется прижать его к каменной стене, которая, я уверена, окажется прохладной, но ему это точно покажется странным.

Я поворачиваюсь обратно к окну, скрещиваю руки и сосредотачиваюсь на пейзаже под нами.

— Эм… так о чём бы вы хотели поговорить?

— Это ты мне скажи.

Я снова смотрю на него. Он больше не улыбается, но выражение его лица уже не такое напряжённое, каким оно было в самом начале, когда я только здесь оказалась.

Не считая его скул.

И подбородка.

И носа.

Почему я так зациклена на его носе? Он не так сильно отличается от других носов. Он, вероятно, чуть сильнее выделяется благодаря макияжу, точно остров посреди океана.

— Откуда мне знать?

Струйки дыма начинают подниматься от его волос, словно он собирается исчезнуть.

— Но ведь это ты проникла в моё сознание, Behach Éan. Опять.

ГЛАВА 58

Я моргаю, но когда снова поднимаю веки, Лор исчезает, а на его месте появляется низкий потолок дома Сьювэла и мой преданный спутник — ворон.

Я делаю вдох. Ещё один. И жду, когда молекулы кислорода избавят меня от шока, сотрясающего моё тело. Но затем я снова проигрываю в голове слова Лора, что сводит на нет благотворное влияние чистого воздуха.

«Но ведь это ты проникла в моё сознание, Behach Éan».

Теперь я могу проникать в чужие головы? Головы абсолютно незнакомых мне людей?

Это не имеет никакого смысла.

Я — полукровка, совсем не обладающая магическими способностями. На меня не действует железо, соль и обсидиан, но это едва ли можно назвать магией.

Я так резко сажусь, что простынь собирается у меня на талии.

— Представляешь!

Я подтягиваю простынь наверх и запихиваю её себе подмышки. Чёрт бы побрал мои больные соски.

«Что?»

— Думаю, твоя способность передалась мне, потому что я только что проникла в чужое сознание. И ты никогда не догадаешься, в чьё!

Лицо Лора с его странным макияжем и пронзительным взглядом возникает у меня перед глазами.

— О, Боги, наверное, это просыпается моя воронья сущность!

И если моя воронья сущность проснётся, может быть, за ней последует и моя фейская сущность?

Я смотрю на ванную и пытаюсь сдвинуть воду.

Она даже не идёт рябью. Я щурюсь и пробую снова.

Опять ничего.

«Мы не можем передавать друг другу наши способности, Фэллон».

— Но я видела твоего хозяина. Я говорила с ним. И я тебя уверяю, он тоже меня видел.

Воспоминание о его разгорячённом взгляде заставляет мои щёки потеплеть.

— Он разговаривал со мной.

Мой голос теряет силу вместе с уверенностью.

— Он даже назвал меня тем прозвищем, которое ты… — я перестаю изливать ему свои мысли.

Единственная причина, по которой Лор использовал то же самое прозвище, что и Морргот, заключается в том, что я сама вложила это слово в его уста.

Наша встреча была плодом воображения, следствием моего переутомления.

— Это был просто сон, — бормочу я, мой пульс начинает выравниваться, а затем ещё немного замедляется.

Я готова поклясться, что он почти останавливается.

Не то, чтобы я хотела, чтобы это оказалось правдой, но я бы хотела обладать магией.

Морргот, должно быть, решил, что я словно змей без логова. Ох, и зачем мне только понадобилось делиться с ним всем этим?

Держась за простыню, плотно обернутую вокруг моего торса, я прижимаю кулаки к глазам и начинаю их тереть, словно пытаюсь стереть своё разочарование. Когда я опускаю руки, Морргот всё ещё смотрит на меня.

— Нам пора?

Тишина растягивается. Всё сильнее и сильнее.

И, наконец, его слова у меня в голове нарушают её.

«Да».

Почему он не ответил сразу? Может быть, он обеспокоен тем, что моё психическое состояние может повлиять на оставшуюся часть нашего путешествия? Если уж на то пошло, то разочарование в сочетании с отдыхом наводняет мои вены какой-то бешеной энергией.

— Как глубоко мне придётся копать?

Я надеюсь, что он скажет «глубоко». Мои только что отдохнувшие мышцы вибрируют в такт моему пульсу. Мне нужен выход всей этой энергии, и перспектива начать откапывать что-нибудь из песка — кажется мне идеальным решением.

Звуки ночного Сельвати проникают сквозь тонкие стены, воодушевляя меня ещё больше. Я сдвигаю ноги на край кровати. Я уже готова скинуть простыню и взять свою одежду, которую сняла перед принятием ванны, но она больше не украшает плетёный стул, стоящий в углу.

— Эм-м. Ты случайно не знаешь, что стало с моими вещами?

«Сьювэл их постирал».

О.

— Это очень мило с его стороны. Стоит ли мне, — я указываю на дверь, — забрать их у него?

«Нет. Он уже идёт».

Я проверяю, чтобы все части моего тела были прикрыты. Может быть, я и разгуливаю голой в своих снах и в присутствии птиц, но вообще-то я не имею такой привычки. Я запускаю руку в волосы, которые стали гораздо объёмнее, пока я спала. То есть, очень. Я встаю, подхожу к ванной и наклоняюсь над ней, чтобы разглядеть своё отражение. И хотя здесь практически нет света, на зеркальной поверхности воды мне удается рассмотреть волнистые локоны на своей макушке.

Я зачерпываю воды и смачиваю ей весь свой хаос, чтобы пригладить его, после чего расчесываю всю массу волос пальцами. Пока я их распутываю, мои мысли переносятся к ловким пальцам, которые перемещались по моей коже и к хозяину воронов, которого мне удалось представить в мельчайших подробностях, хотя до этого я видела его лишь однажды, да и то мельком. Мой разум — очень странное место.

Резкий стук заставляет меня вынуть пальцы из волос.

— Входите.

— Хорошо спалось? — спрашивает Сьювэл, улыбаясь.

Может быть, он так меня дразнит, потому что слышал мои стоны или то, как я разговаривала с Моррготом о проникновении в чужое сознание? Но чем больше я смотрю на его лицо, тем больше мне кажется, что его улыбка — искренняя.

— Да. Спасибо, что одолжили мне кровать.

Я смотрю на кусок ткани, который висит на его руке. Она жёлтая и бархатистая. Если он не постирал мою одежду вместе с пыльцой, то ткань, свисающая с его руки — точно мне не принадлежит.

— Надеюсь, это подойдёт, — он приподнимает одежду.

Она разматывается, и я вижу бархатное платье медового цвета с большим и чёрным цветочным принтом. Его юбка — длинная и пышная, и кажется ещё пышнее из-за узкого топа-бюстье.

— Это, эм…

Я пристально смотрю на Морргота в надежде, что он вмешается. Но когда Сьювэл всё продолжает демонстрировать мне платье с жизнерадостной улыбкой, я решаю, что ворон хочет, чтобы я сама с этим разобралась.

— Платье.

— Так и есть, — улыбка Сьювэла становится ещё шире.

— Разве это подходящий наряд для… сегодняшнего вечера?

Я не говорю о своих планах вслух, так как не знаю, всё ли можно рассказывать Сьювэлу.

— Шесть серебряных монет, столько стоит это платье. За все сорок четыре года своей жизни я никогда не покупал такую дорогую вещь.

Сорок четыре? Я думала, что ему за шестьдесят. Время так быстро старит лица людей.

Покусывая губу, я осмеливаюсь сказать:

— У меня нет с собой шести серебряных монет.

— О, всё в порядке. Его величество заплатил перед тем, как отправить меня на рынок в Клиффсайде.

Мои глаза, должно быть, округляются, потому что улыбка Сьювэла исчезает, и он начинает переминаться с ноги на ногу. Бархатное платье шуршит каждый раз, когда он покачивается из стороны в сторону.

— Вам не нравится мой выбор? Я плохо разбираюсь в женской одежде, но продавец уверил меня, что оно идеально подходит для сегодняшнего вечера.

— Нет, оно чудесное. Правда. Наверное, я ожидала увидеть штаны.

— Вы не можете явиться на пир в штанах.

— Пир? — я переключаю внимание на Морргота. — Ты отправляешь меня на праздник?

«Да».

— Я думала… я думала, что должна буду…

Я жестами показываю, как я копаю, но в процессе почти роняю простыню.

— Я не хочу оспаривать твоё решение, но тебе не кажется, что девушка в вечернем платье с лопатой будет выглядеть подозрительно? В штанах меня хотя бы могут принять за парня.

«Копать будет Сьювэл».

— А. Ладно…

Я рада, что у нас есть дополнительная пара рук, но всё равно хмурюсь.

«А ты, Фэллон, будешь отвлекать Марко и своего принца».

Я давлюсь слюной.

— Ты решил меня им сдать?

«Я никому тебя не сдаю».

— Если они увидят меня, Морргот, они меня заберут.

Я перевожу взгляд на Сьювэла. Если он не знает про награду, то я точно не собираюсь проверять, насколько сильно он предан Моррготу, и рассказывать ему о той сумме, что может изменить его жизнь так, что ему больше не придётся рисковать ею ради ворона.

— Меня ищут, — просто говорю я.

«Потому что они предполагают, что ты сбежала. А ты скажешь им, что приехала в Тареспагию за советом своей прабабушки и не знала, что твоё отсутствие вызвало такой переполох».

Я облизываю губы и уже чувствую на них соль, которую наверняка подсыпет мне король, чтобы удостовериться в том, что я говорю правду.

— А что насчёт ущелья?

«Что насчёт ущелья?»

— Оно заполнилось водой и задержало целый полк.

«Они тебя не подозревают. Без обид, Behach Éan, но умение устроить водяной шквал не входит в сферу твоих возможностей».

Я скрещиваю руки и вздергиваю подбородок. Я обижена.

— Я сильная.

Я готова поклясться, что Морргот усмехается.

«Твой дед самолично пытался устранить его и не смог».

О. Узел, в который сплелись мои руки, расслабляется, но подбородок остаётся высоко поднятым.

— Ну. Хорошо, — выдавливаю из себя я.

Сьювэл кладёт платье на кровать.

— Мне нужно помочь вам одеться?

Вдруг его голова резко отклоняется назад и его вечная улыбка постепенно исчезает.

— Прошу прощения. Я только хотел помочь.

Я пристально смотрю на ворона, который, должно быть, отругал его. Одному Богу известно, за что, так как я не какой-то кусок обсидиана и не могу причинять вред людям, если они меня касаются.

— Я бы совсем не отказалась от помощи. Если только ты не планируешь зашнуровать меня с помощью своих когтей и клюва, Морргот.

Сьювэл кланяется и пятится назад.

— Я пока оседлаю Ропота.

Когда дверь закрывается, я хмурюсь ещё сильнее.

— Ты определенно нечасто носишь платья, иначе ты бы знал, как их сложно надевать.

Чем они вычурнее, тем больше у них петелек, лент и крошечных крючочков, созданных для крошечных пальчиков. С другой стороны, женщины, которые носят эти модные платья, имеют целый штат эльфов и полукровок, которые их одевают и которые никогда никуда не спешат.

«У Сьювэла нет женщины. И если ты не хочешь стать его женщиной, я советую тебе попытаться одеться самостоятельно. Если окажется, что ты не сможешь зашнуровать своё собственное платье, я тебе помогу».

— Обычно отношения начинаются, когда кто-то помогает тебе раздеться, а не одеться, — бормочу я себе под нос. — Но я не ожидаю, что какая-то птица в курсе того, как выглядят ухаживания среди людей.

Я кладу простынь обратно на кровать, беру платье и надеваю его через голову. Шёлковая подкладка ощущается как прохладный лосьон на моей чистой коже.

— Он случайно не принёс мне нижнее белье?

«Я принесу тебе постиранное».

Морргот превращается в тень, которая проходит сквозь дверную раму. Классный фокус! Интересно, все ли вороны умеют менять консистенцию своего тела, или это очередное умение, которым обладает только король их вида?

Когда он снова появляется, умудрившись открыть дверь когтями, у него в клюве зажато моё нижнее бельё. Он роняет его на кровать, словно гнилое мясо, после чего прижимается телом к двери и закрывает её с громким щелчком.

Я просовываю в бельё сначала одну ногу, затем вторую. Ткань сухая и мягкая, и хотя порошок как будто сделал её жестче, я рада, что оно чистое. Когда бельё оказывается на месте, я начинаю затягивать шнурки, которые призваны держать жёсткий топ-бюстье.

Мои плечи начинают болеть от всего этого скручивания и затягивания, но я довольно неплохо справляюсь. Могла ли я затянуть его ещё крепче? Да. Имеет ли это какое-либо значение? До тех пор пока корсет пребывает в вертикальном положении — нет.

«Ещё крепче. Я вижу твою грудь».

Я провожу ладонями по дорогой ткани и поднимаю взгляд на ворона.

— Почему ты вообще смотришь на мою грудь?

Морргот слетает со своего насеста и исчезает за моим плечом. Несколько секунд спустя, холодный порыв ветра прижимается к моей спине. Это ощущение кажется мне смутно знакомым. Это ощущение создают его перья или его дым?

Я разворачиваю голову. Чёрные клубы дыма окрасили бархатный лиф и закручиваются вокруг толстого чёрного кружева.

Что-то с силой тянет за шнурки, воздух вырывается из моих лёгких, грудь расплющивается, а мои больные соски врезаются в ткань. Что-то снова тянет за шнурки и снова лишает меня воздуха. Ворон работает тихо, прилежно и демонстрирует такое проворство, которое я никак не могла ожидать ни от его птичьего обличья, ни от дыма.

«Готово».

Прохладный дым его тела скользит по моим ключицам, и я готова поклясться, что чувствую, словно по моей коже проходятся пальцы, нежные, но сильные, изящные, но твёрдые.

Я содрогаюсь, а потом делаюсь совершенно неподвижной, потому что руки, которые разминали моё тело в моих снах, кажутся удивительно похожими на эти. Моя плоть вспыхивает, после чего меня охватывает внезапное замешательство.

Неужели это он делал мне массаж? Этот вопрос вертится на кончике моего языка, но так и не срывается с него. Это слишком абсурдно и совершенно нелепо.

«Я, может быть, и затянул твой корсет, но не до такой степени, чтобы ты не могла дышать».

Его дым обвивает мочку моего уха, заставив меня снова содрогнуться.

— Что?

«Ты перестала дышать».

Я и раньше чувствовала смущение, но не до такой степени. Я отворачиваюсь от бархатной прохлады, исходящей от тела Морргота. Замешательство переполняет мои вены. Он снова принимает обличье птицы, и я тут же отвожу взгляд, пока он не успел разгадать мой безумный ход мыслей.

«О чем задумалась, Behach Éan?»

О миллионе вещей, и большинство из них связаны с вороном и моим сном. Несмотря на то, что я не очень хочу идти на бал, я неожиданно рада тому, что окажусь среди себе подобных.

— Данте приедет на пир?

«Корабль принцессы Глэйса пришвартовался в бухте около часа назад. На нём был твой принц».

Мои глаза округляются.

— Он приехал вместе с ней?

«А чему ты так удивляешься? Люс полон слухов об их связи».

Мне кажется, что мои рёбра раскололись на части и проткнули мне сердце.

— А ещё ходят слухи, что я умею общаться со змеями, — огрызаюсь я и иду к двери. — Но мы оба знаем, что это полная туфта.

«Разве?»

Я останавливаюсь в дверях и пристально смотрю на Морргота.

— Единственное животное, с которым я могу разговаривать, это ты.

Его зрачки сужаются.

Каким бы мелочным он ни был, но сейчас он ударил меня по самому больному, так что я решаю, что будет справедливо ответить ему тем же. Ведь больше всего на свете это существо ненавидит, когда его низводят до его первобытной сущности.

Я прохожу через дом Сьювэла в сторону заднего двора, где меня ожидает Ропот, как вдруг Морргот говорит:

«Ты забыла, что ты дочь Кахола, Фэллон, а он был точно таким же вороном, что и я».

Когда я разворачиваюсь, моя грудь вздымается, а платье развевается вокруг моих ног.

— И что? Он мог перевоплощаться в болтливую чёрную птицу с железными когтями и клювом?

Морргот взлетает над моей головой, приподняв мелкие пряди волос, обрамляющие моё лицо, которое теперь повернуто к небу. Я ожидаю, что он мне ответит, ведь он любит озвучивать свои мысли. Но он ничего не говорит, пролетает мимо меня и исчезает в темноте.

Его молчание задевает меня.

Но ведь люди не могут превращаться в животных… так ведь?

ГЛАВА 59

Я чувствую присутствие Морргота, хотя и не видела его с тех пор, как мы покинули дом Сьювэла. Этот добрый мужчина ехал рядом со мной в течение последнего часа, но мы мало разговаривали, потому что улицы заполнены сплетниками.

По крайней мере, так он мне сказал.

Большинство людей выглядят слишком занятыми и измождёнными, чтобы подслушивать, хотя практически все они глазеют на нас, когда мы проезжаем мимо. И это заставляет меня чуть крепче сжимать поводья Ропота.

Интересно, что они думают обо мне в этом бархатном платье?..

Хвала Котлу, что мой спутник — один из них. Перешептывания раздаются за нашими спинами, но в них больше любопытства, чем зависти.

Женщины поднимают глаза от белья, которое они берут из кучи одежды и из которого выжимают коричневую речную воду. Пенистый поток струится в сторону купающихся мужчин, которые смывают грязь со своих лиц, перемазывая их ещё большим количеством грязи, параллельно отмахиваясь от летающих мух и брызгающихся детей.

Ребятишки — это единственные яркие пятна в Сельвати. Все остальные его жители мрачные и настороженные. Красный мяч выкатывается на дорогу перед Ропотом, и тот резко подаётся назад.

— Простите, мисс.

Тонкий, как спичка, мальчик хватает мяч, после чего кидает его детям, одетым в лохмотья.

У некоторых из них раздуты животы; а их ноги похожи на зубочистки.

Я не заходила слишком далеко в Ракокки, чтобы сделать вывод о том, насколько их положение лучше или хуже, а, может быть, оно точно такое же, но вездесущая нищета заставляет мои внутренности сжаться. Как может Марко позволять этим людям жить в такой грязи и бедности? Даже если он не планирует распределять свои богатства поровну, ему бы ничего не стоило отправить сюда фейри, которые могли бы очищать воду или выращивать урожаи.

Я сжимаю зубы, чтобы подавить гнев и не дать ему вырваться наружу, и уже готова броситься в сторону Тареспагии, чтобы положить конец царствованию Марко без помощи Морргота.

Это ужасное зрелище убеждает меня в правильности моего недавнего решения. Я совсем не чувствую себя виноватой из-за планов Короля воронов выбросить этого монарха на берега Шаббе. Я не против того, чтобы с ним плохо обращались и морили голодом. Он это заслужил.

Мы продвигаемся всё дальше и дальше по изогнутым песчаным улицам, и воздух становится тяжёлым от запаха костра, эля и жаркого. Дым клубится из всех щелей, которые только может найти: из пустого оконного проёма или дыры в крыше. Он наполняет освещенную факелами темноту запахом вареного риса и кипящего животного жира.

Собаки, такие же тощие, как и дети, играющие в мяч у реки, засовывают морды в полуразвалившиеся дома. Одна из них даже убегает с цыпленком, чем наживает себе чертыхающегося преследователя с метлой в руках.

Большинство домов в Сельвати не защищены от природных стихий. Их жители либо не могут позволить себе стены, либо погода остаётся теплой в течение всего года, что позволяет людям не отгораживаться от неё.

Поскольку дороги узкие, Сьювэлу приходится постоянно придерживать свою зачуханную кобылку, чтобы та шла позади Ропота. И хотя меня переполняет столько гнева, что уже не осталось места для других чувств, каждый раз, когда кто-то касается моего коня или бархатного платья не только своими взглядами, беспокойство пробивается сквозь мою ярость и напоминает мне о том, что хотя мои уши и не заострённые, волосы доходят мне до плеч и на моих костях есть мясо.

Чем сильнее мы углубляемся в Сельвати, тем меньше нам встречается людей, и тем тише становится вокруг, словно люди, живущие на границе с землями фейри, боятся шуметь.

Сьювэл приближается ко мне сбоку, его лысая голова блестит в свете толстой свечи, которая тает на ближайшем подоконнике.

— Мы почти доехали до контрольно-пропускного пункта. Когда стражник спросит, кто я такой, скажи ему, что я распорядитель твоего коня.

Я смотрю в дом, поверх мерцающего пламени свечи, где какой-то скрюченный человек склонился над книгой с пером в руке. Наверное, он рисует, так как люди не владеют грамотой.

Я двигаю плечами, которые опять напряжены. Чего бы я только не отдала за ещё один воображаемый массаж.

— У коней есть распорядители?

— У каждого животного в Тареспагии есть смотритель.

Я представляю служанок Морргота, одна из которых поправляет веточки в его гнезде, а другая — наполняет его птичью ванную.

— Пережиток правления воронов?

Кадык Сьювэла взлетает вверх вместе с его глазами, которые осматривают улицу.

— Их лучше не поминать всуе, миледи.

Песок сменяется брусчаткой, вдоль которой растянулись золотые ворота, так далеко, насколько хватает взгляда.

Тареспагия.

Мы на месте…

— Я никогда не встречала свою прабабушку.

Сьювэл смотрит на меня, после чего переводит внимание на стражника в форме, который стоит рядом у одного из контрольно-пропускных пунктов.

— Она, конечно… нечто.

— Нечто?

Я улыбаюсь впервые с тех пор, как мы покинули его дом.

— Нечто ужасное? Веселое? Тёплое?

— Совершенно точно не тёплое.

— Меня вырастила бабушка, и она совершенно не переносит свою свекровь, — говорю я, когда мы приближаемся к стражнику, чьи брови сдвинулись в сторону его носа.

Стражник встаёт у нас на пути, сверкающая паутина зелёной магии вырывается из его поднятых ладоней.

— Стоять!

Неужели он решил, что мы собираемся перепрыгнуть ворота, увенчанные шипами, которые излучают такой же смертоносный блеск, что и когти Морргота?

Кстати… а где ворон? Я обращаю взгляд на усыпанное звёздами небо в поисках двух золотых глаз, который следили за каждым моим движением с тех пор, как я покинула подземелья Аколти.

— Доложите о цели вашего прибытия, — рявкает стражник, положив руку, которая больше не трещит от магии, на рукоять своего меча, висящего на портупее.

— Мы гости Ксемы Росси.

— Не «мы», — тихо шипит Сьювэл, стоящий рядом со мной.

Я хмурюсь, пока до меня не доходит, почему он меня поправил.

— Я имела в виду себя и своего коня. А этот человек ухаживает за моим жеребцом.

Стражник прищуривается, глядя на меня, Ропота и Сьювэла, а затем опять на меня. Я жду, что он изменится в лице, когда узнает меня, но на его лице написано только подозрение.

— Имена!

А я-то думала, что все меня ищут, включая эльфов. Стоит ли мне придумать себе псевдоним?

— Её зовут Фэллон Росси, — произносит низкий голос, который как всегда крадёт у моего сердца несколько ударов.

Я всматриваюсь в темноту в поисках Данте, и замечаю его верхом на белом коне, таком же высоком и мускулистом, как Ропот. Его сопровождают четверо мужчин, которые тоже едут верхом, и я узнаю двух из них — бестактного Таво и сдержанного Габриэля.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы виделись с Данте в последний раз и лежали вместе в его платке, но мне кажется, что с того дня прошли годы.

Я почти называю его по имени, но в итоге произношу три слога вместо двух.

— Альтецца.

Мой голос звучит с придыханием. Но я надеюсь, что только для моих ушей.

— Что привело вас в Тареспагию?

Его голубые глаза вспыхивают так же ярко, как золотые бусы, что украшают его длинные косички.

— Ты.

ГЛАВА 60

Ответ Данте отражается от золотых ворот, которые отделяют нас от Тареспагии.

Его конь покрыт потом, как и лошади его стражников, словно они скакали галопом по Сельвати.

— Тебя ищет всё королевство, — его голос напряжён, как и его губы.

— Правда?

Ропот начинает взволнованно подскакивать. Я провожу ладонью по его чёрной шее, помогая ему успокоиться.

— С чего это вдруг всё королевство ищет меня?

— Потому что ты сбежала, — говорит он тихо, словно не хочет, чтобы наш разговор услышали другие.

Я деланно хмурю брови.

— Зачем мне сбегать?

Таво указывает на Сьювэла, а затем на меня.

— Кто твой новый дружок, Фэллон?

Солёный ветер нагибает высокие пальмы, растущие вдоль ворот, и поднимает высвободившиеся прядки моих волос.

Я завожу непослушные прядки за ухо.

— Он распорядитель моего коня.

— Правда? — брови Таво взлетают вверх. — С каких пор у тебя есть конь?

— С тех пор, как я решила съездить в Тареспагию, чтобы познакомиться со своей прабабушкой перед тем, как король бросит меня змеям. Я подумала, что было бы неплохо увидеться с ней хотя бы раз в жизни.

Напряжение полностью исчезает с прекрасного лица принца.

— Фэллон, — выдыхает он моё имя, и это похоже на ласкающий вздох. — Ты не умрёшь.

Нет, не умру. Потому что я не планирую плавать в Марелюсе.

— Вы проделали весь этот путь верхом, Принчи?

Ропот стучит копытами по земле, так как ему, видимо, не терпится тронуться в путь.

— Я… — он сглатывает. — Я прибыл по морю.

Он изучает моё лицо своими проницательными глазами.

— Тропа, которую обнаружил капитан, оказалась затоплена.

— Так вот почему земля задрожала после того, как я взобралась на гору!

Несмотря на то, что скоро между Данте и мной не будет секретов, мне необходимо держать кое-что в секрете, пока Морргот не сделается цельным.

Данте так тщательно меня осматривает, что я начинаю беспокоиться о том, что он может уловить слишком быстрое биение моего пульса.

Спустя мучительную минуту, он отводит от меня взгляд и переводит его на Сьювэла, который почтительно опустил глаза вниз, как того и ожидают от людей.

— Да.

Я всегда умела врать, но я чувствую себя коварной, когда лгу Данте. Как бы мне хотелось отвести его в сторону подальше от его спутников и посвятить его в секрет о том, что три ворона скоро изменят нашу жизнь.

Длинные рыжие волосы Таво дико развеваются вокруг плеч.

— Видела ли ты что-нибудь интересное во время своего путешествия?

Неужели Таво спрашивает меня о Небесном королевстве, о котором никто не говорит?

— Деревья. Облака. И снова облака. В Монтелюсе много облаков.

Я чуть не совершаю ошибку и не рассказываю им о засаде, но тогда мне пришлось бы признаться, что я в курсе того, что за меня назначена награда.

— Это всё, что ты видела? — янтарные глаза Таво горят сомнением.

Я сжимаю губы. Стоит ли мне рассказать им о птичьем королевстве или прикинуться дурочкой? Я снова смотрю наверх в надежде, что Морргот поделиться со мной своим мнением касательно этого вопроса.

«Упомяни про него. Его трудно не заметить».

Отлично. Я уже готова ответить Данте, как вдруг все внутри меня замирает. Я не спрашивала Морргота вслух, а это значит… Он может читать мои мысли?

Одно дело — говорить у кого-то в голове, но подслушивать чужие мысли без спроса? Это… это… Я чувствую себя одураченной. И глупой. И разгневанной. О, как же я разгневана.

«Мы обсудим это потом, Фэллон».

«О, клянусь твоей лохматой задницей — мы это обсудим».

— На что ты смотришь? — вопрос Данте заставляет меня позабыть о моей ярости.

Сейчас я, может быть, не самый преданный поклонник ворона, но он всё ещё мне нужен, поэтому я говорю, сквозь стиснутые зубы:

— На звёзды. В этой части королевства они ослепительно яркие.

Искристые глаза принца снова находят мои.

— Ярче, чем на нашей стороне?

Мои челюсти всё ещё крепко сжаты, поэтому слова, которые я произношу, звучат сдавленно:

— Может быть, не ярче, чем на Исолакуори, но точно ярче, чем в Тарелексо.

Данте изучает меня, словно пытается проникнуть в мою голову сквозь выстроенные мной стены. И я делаю всё возможное, чтобы ещё больше их укрепить.

— Не могли бы мы продолжить этот разговор в поместье моей семьи? Я забыла плащ,а воздух уже холодный.

Его взгляд опускается на мой подбородок, движется по ключицам и обнажённым плечам. И хотя я всё ещё потрясена скрытым талантом Морргота, я не могу не содрогнуться при виде пристального взгляда Данте и той искры, что вспыхнула в его глазах.

Возможно, он и приехал с другой женщиной, но он явно не равнодушен ко мне.

Он проводит пальцами вдоль золотых пуговиц своего белого кителя, расстёгивая их по одной. Затем он направляет коня в сторону Ропота, сбрасывает с себя своё элегантное одеяние, отпускает поводья и наклоняется в седле, чтобы накрыть мои плечи тяжёлой белой тканью.

Его солёный запах с примесью мускуса поднимается от воротника… он так мне знаком. Я глубоко вдыхаю, позволяя ему проникнуть внутрь меня и успокоить мои нервы.

Данте оказывается рядом со мной, его нога прижата к моей, он не сводит с меня глаз.

— Ты напугала меня, Фэллон.

Его пылкий шепот заставляет всё вокруг нас исчезнуть — все запахи, все цвета, всех присутствующих.

Неожиданно меня совершенно перестает заботить то, что Морргот меня обманул. Если ворон сделает Данте королём, а меня — его королевой, он может сколько угодно меня обманывать.

Ропот кусает за круп коня Данте, и тот ржёт от боли.

— Ропот, — отчитываю я своего жеребца.

Я уже собираюсь спросить у него, что на него нашло, как вдруг понимаю, что это не «что», а «кто».

Мне очень хочется бросить сердитый взгляд на небо, но я решаю не поднимать глаза и вместо этого подумать что-нибудь ужасное о вороне.

«Тебе лучше поспешить, Behach Éan, так как ты не получишь свой трон, пока я не стану цельным».

Прозвище, которое он мне дал, начинает по-настоящему меня раздражать.

— Фэллон?

Бороздка между бровей Данте говорит мне о том, что он уже не в первый раз называет моё имя. Он кивает на раскрытые ворота.

Мне даже не приходится пришпоривать Ропота или трясти за поводья. Мой конь, как всегда, знает, что делать.

Когда мы заезжаем на территорию Тареспагии, мои челюсти начинают расслабляться, а раздражительность испаряться. Но это не значит, что я готова простить ворона.

Не отрывая взгляда от песчаных укреплений, окружающих поместья чистокровных фейри, я решаю по полной использовать умение ворона.

«Раз уж ты умеешь читать мысли, Морргот, расскажи-ка мне о мыслях, которые крутятся в голове у Данте. Считает ли он, что я вру?»

— Почему ты не приехала ко мне? — говорит Данте, останавливая своего коня рядом с моим.

В отличие от улиц Сельвати, целый табун лошадей мог бы пронестись плечом к плечу по этому проспекту.

Я застёгиваю верхнюю пуговицу кителя Данте, чтобы он не свалился с меня.

— И зачем бы я к тебе пришла?

— Чтобы рассказать мне о своём желании поехать в Тареспагию.

— Я слышала, что у тебя были гости, и не хотела тебя отвлекать.

Кто бы мог подумать, что присутствие принцессы Глэйса могло оказаться так кстати?

«Бронвен… — отвечает тоненький голосок, который не принадлежит Моррготу. — Конечно же, всё это подстроила Бронвен».

Мою кожу покрывают мурашки, когда я в очередной раз осознаю, что я всего лишь марионетка.

«Это Бронвен пригласила принцессу, Морргот?»

Данте сжимает челюсти.

— Ты обещала…

Я жду, что он ещё что-то скажет.

— Что я обещала?

— Не попадать в беду.

— А ты обещал не целовать других женщин.

Я жду, что он скажет мне, что он этого не делал, но Данте так и не произносит этих слов, и его молчание ощущается как удар в сердце.

— Она милая?

Пожалуйста, скажи «нет».

Он перемещает взгляд с моего лица на дорогу, но я сомневаюсь, что он сейчас смотрит на каменную брусчатку, или пальмы, которые тянутся вдоль неё.

— Да.

Подавив свою ревность, я смотрю на деревья. Они такие прямые, густые и высокие, что со своими огромными колышущимися листьями напоминают мрачных великанов. Я не сомневаюсь в том, что они были выращены земляным фейри, как и цветущие плети, растущие поверх укреплений.

— Но она не ты.

Его запоздалый ответ словно насаживает на крюк моё тонущее сердце и поднимает обратно.

Стук моего сердца громкий, как бушующие волны, и, наверное, проникает ему в уши, потому что лёгкая улыбка приподнимает его губы.

«И всё-таки он её целовал», — произносит непрошеный голос.

— Мы на месте.

Данте тянет за узду и едет вдоль дорожки, вымощенной таким же сверкающим песчаником, что украшает стены укреплений и широкие дороги между ними.

— Пир устраивают в честь Марко. Он будет присутствовать.

— Всё в порядке.

Если он и удивлён тому, что я готова провести время с его братом, то он это не комментирует.

— Твоя прабабушка знает, что ты приехала?

— Нет. Это сюрприз.

— Она не из тех женщин, которых стоит удивлять.

Его комментарий не заставляет меня нервничать, потому что у себя в голове я уже нарисовала её более женственной версией своего деда, которая точно так же груба и стыдится меня и мамы.

Боги, знала бы она, кем был мой отец… если кто-то вообще об этом знает…

Даже Данте, наверное, станет смотреть на меня с откровенным ужасом, если узнает.

Я немедленно отгоняю эту мысль. Данте всегда принимал меня такой, какая я есть, несмотря на мои закруглённые уши и всё остальное. Он никогда бы не поменял своего мнения обо мне, если бы узнал, чья кровь течёт в моих венах.

И он об этом узнает.

Скоро.

Мы останавливаемся перед поместьем, которое могло бы утереть нос поместью Аколти. В отличие от домов в Сельвати, это здание сделано из мозаичного стекла и перламутра, и сверкает точно каналы Исолакуори.

Данте протягивает мне руку. И хотя я теперь могу более-менее грациозно спрыгивать с Ропота, я всё равно беру его за руку. Ведь это очередной предлог для того, чтобы коснуться его.

Он отпускает меня, как только мои сапоги касаются земли. Да, на мне надеты сапоги. Сьювэл так торопился, что забыл купить красивые туфли. Моя обувь без сомнения вызовет множество усмешек присутствующих. Но меня мало волнует то, что моя ошибка в выборе наряда вызовет перешептывания, потому что я здесь не для того, чтобы произвести благоприятное впечатление, или познакомиться с родственниками, которым совершенно на меня наплевать.

Я здесь в качестве отвлекающего манёвра.

Я поворачиваюсь к Сьювэлу и передаю ему поводья Ропота.

— Проследи за тем, чтобы он был накормлен и напоен.

Наши взгляды задерживаются друг на друге на целую минуту.

— Конечно, миледи, — произносит он с нарочито сельватинским акцентом.

Соблазн поднять глаза к небу раздирает меня.

«И что теперь, Морргот?»

«А теперь ты ослепляешь пирующих фейри своим очарованием».

Поскольку Морргот считает меня не более очаровательной, чем мокрый носок, я фыркаю.

— Что такое?

Данте предлагает мне свою руку.

Я стараюсь, чтобы моё лицо не выдало мои эмоции.

— Просто представила, как все изменятся в лице, когда я зайду внутрь.

Улыбка приподнимает уголки его губ.

— Да ещё и с тобой под руку. Ты потребуешь вознаграждения?

Его сухожилия сдвигаются под моими пальцами, и я понимаю, что только что проговорилась, причём серьёзно. Я якобы не знала о том, что нахожусь в королевском списке самых разыскиваемых людей, но я почему-то знаю про награду.

«Мерда. Мерда. Мерда».

«Да, это заслуживает того, чтобы чертыхнуться трижды».

Прежде, чем Данте успевает что-нибудь сказать, я добавляю к своей предыдущей лжи ещё одну:

— Я ведь правильно предположила, что за моё возвращение была назначена награда?

— Да, но…

— Мне любопытно… — продолжаю я. — Во сколько меня оценили? Надеюсь, хотя бы в один золотой.

Когда два прислужника в тюрбанах открывают широкие двойные двери, украшенные такими же вставками из перламутра и стекла, Данте разворачивает меня к себе.

— Он предложил за тебя сто золотых, Фэллон.

Я притворно ахаю и прижимаю руку к сердцу.

— За меня?

— Марко всегда мечтал взять остров Шаббе.

Моя рука соскальзывает вниз по бархатной ткани.

— Ты имеешь в виду королевство?

— Это остров с самопровозглашённым монархом. Вряд ли это можно назвать королевством.

Несмотря на то, что его решительный отказ называть Шаббе королевством, беспокоит меня, я решаю ему не перечить, дабы узнать, о чём ещё мечтает Марко, и как мне на этом сыграть.

— Наши корабли не могут приблизиться к магическому барьеру, так как те дикари каждый раз приказывают своим змеям топить нас.

— Своим змеям?

— Ходят слухи, что змеи слушаются жителей Шаббе.

Моё сердце начинает барахтаться в грудной клетке, точно пойманная рыба.

— Так же, как они слушаются тебя.

ГЛАВА 61

Я в шоке раскрываю рот, и на этот раз это не притворство.

— Мой брат считает, что у твоей матери была любовная связь с одним из жителей Шаббе, который пару десятилетий назад прорвался на наши берега, когда магическая защита ослабла.

О. Боги. Что?

Я почти говорю Данте, что этого не может быть, потому что мой отец — Кахол Бэннок, но, к счастью, я физически не могу пошевелить губами. Если я попытаюсь объяснить, что моя мать спала с вороном, а не с жителем Шаббе, это прозвучит не лучше.

— Конечно же, это невозможно, иначе магический барьер выбросил бы тебя из Люса, но поскольку ты можешь общаться со змеями, мы могли бы приблизиться к их берегам и… — он наклоняется, и приближается губами к моему уху, — начать переговоры.

Переговоры?

— Ты же понимаешь, почему ты представляешь для него такую большую ценность?

Где-то разбивается стекло, и его звон перекрывает белый шум, который гудит между моими висками.

Я подпрыгиваю. Данте выпрямляется и отпускает мою руку, словно переживает о том, что подумают люди, увидев, что он касается полурослика со странным цветом глаз, который, вероятно, умеет разговаривать на змеином языке, а может и нет.

Всё ещё пошатываясь, я обвожу взглядом покачивающиеся осколки бокала, подол из шелковой ткани гранатового цвета, а затем поднимаю взгляд наверх, к бледному продолговатому лицу, обрамлённому чёрными волосами, доходящими до пояса.

Мне кажется, что я смотрю на свою бабушку, только вот бабушка сейчас в Тарелексо, и у бабушки зелёные радужки, а ещё морщинки вокруг рта и глаз. А у этой женщины голубые глаза, как у мамы, и такая же гладкая кожа.

— Ксема! — произносит женщина скрипучим голосом.

Может быть, она и не моя тётя. Но её сходство с членами моей семьи…

Из гигантского вестибюля, заполненного разодетыми гостями, раздаётся бормотание. Все медленно поворачиваются в сторону женщины в красном.

— Что на это раз, Домитина?

Значит, эта женщина всё-таки моя тётя… Голос Ксемы не пронзительный, но гремит на всё помещение, где сделалось так тихо, что я слышу, как Данте медленно сглатывает.

Толпа расступается перед женщиной с копной серебристых волос, блестящие жемчужины, украшают раковины её остроконечных ушей, а на плече сидит яркая птица. Женщина ковыляет вперёд, тяжело опираясь на богато украшенную трость.

И хотя её волосы не огненно-рыжие, как я их себе представляла, радужки её глаз именно такого цвета. Когда её глаза останавливаются на мне, они вспыхивают ярче, чем кострища, разбросанные по всему Сельвати.

— Что за беспризорницу ты притащил в мой дом, Принчи?

Я моргаю. Я, конечно, не ожидала объятий, но «беспризорница»?

Я сжимаю руки в кулаки.

— Поправьте меня, если я не права, но ведь беспризорники не имеют дома. А поскольку у меня есть дом, который я ужасно люблю, боюсь, что определение, которое вам стоит использовать это посетительница. Или гостья. А касательно того, что меня сюда притащили: уверяю вас, я пришла по своей воле.

Глаза моей прабабки вспыхивают. Я подозреваю, что она в двух секундах от того, чтобы испепелить меня.

— Скацца.

Я так привыкла к этому уничижительному термину, что обычно даже не сержусь, когда меня называют оборванкой, но меня сердит то, что так меня назвал член моей семьи. Оскорбления, может быть, и скатываются с наших закругленных ушей, но они так же проникают внутрь и пронзают наши другие органы.

Я не могу этого допустить.

Бабушка предупреждала меня о том, что Ксема была неприятной женщиной, но я и не подозревала, что она будет напоминать кочергу и одновременно сварливого эльфа.

— Тише, Бо, — шипит она на птицу, сидящую у неё на плече.

Подождите… меня оскорбил попугай? Может ли она тоже слышать птиц или он произнёс это вслух?

Данте, должно быть, понял, что я шокирована, потому что он наклоняется и говорит:

— Этот попугай оскорбляет абсолютно всех, включая принцев.

Ксема останавливается рядом с Доминитой, и они обе окидывают меня взглядом. Их губы кривятся, а носы морщатся. Я чувствую себя так, словно попала на страницы одной из маминых книг о девушке, её ужасной мачехе и злых сводных сёстрах, где девушка, к которой относятся как к паразиту, становится королевой.

Как же это похоже на мою ситуацию.

Мои мысли переносятся к Моррготу. Наблюдает ли он за мной из тени, или занят тем, что следит за раскопками Сьювэла? Как бы мне хотелось, чтобы он сел мне на плечо и испепелил взглядом этих ужасных людей. Может быть, даже прошёлся когтями по их красивым платьям и куснул их.

Что это ещё за мысли? Устыдившись, я стараюсь подавить свою злобу. Бабушка не этому меня учила.

«Несмотря на то, что я никогда не сяду тебе на плечо, когда я стану цельным, мы можем научить их хорошим манерам».

— Нет, — выдыхаю я.

— Нет? — Ксема приподнимает чёрную как смоль бровь.

— Нет? Вы даже не предложите мне выпить? — я провожу языком по пересохшим губам.

Домитина скрещивает руки.

— Мы не обслуживаем полукровок с закругленными ушами.

Её взгляд падает на блондинку с короткими волосами, которая стоит на коленях и собирает руками осколки стекла.

Девушка, такой же полурослик, как и я, вздрагивает. Я представляю качество жизни здешних слуг, и меня переполняет негодование.

Нацепив на себя уверенную улыбку, я говорю:

— Я не ожидала, что вы будете меня обслуживать, биснонна.

Учитывая, что Домитина не называла её бабушкой, я чувствую, что если назову её «прабабушкой», это невероятно выведет её из себя.

Конечно же, она издаёт шипение, словно я проткнула её морщинистую кожу железным штыком.

— На случай, если вы не слыхали, я работаю в таверне, и я сама умею наливать вино в бокалы и глотки. Или куда пожелают наши посетители.

Я замолкаю, чтобы мой намёк возымел эффект. И хотя я часто поправляю тех, кто предполагает, что я секс-работница, побледневшие лица моей прабабушки и тёти определённо стоят того.

Данте издаёт сдавленный смешок рядом со мной.

— Обещаю уйти после первого напитка, — говорю я сладким голосом, осматривая модных гостей.

Я замечаю несколько знакомых лиц: родителей Фибуса и их дочь, будущего мужа Флавии, Викториуса Сурро, который так же стар и высокомерен, как и её отец, а также множество завсегдатаев «Кубышки». Некоторые из них задерживают на мне свои взгляды и медленно оглядывают меня с ног до головы, от чего моя кожа покрывается мурашками; другие же отводят глаза, словно беспокоятся о том, что я их узнаю и запятнаю их репутацию.

А вот женщины откровенно пялятся на меня и так же беззастенчиво перешептываются. Я улавливаю несколько комментариев о своих ушах и о кителе принца, покрывающем мои плечи.

— Я вижу, что отсутствие вкуса передалось тебе от Церес.

Ксема так высоко держит голову, что я могу видеть её узкие ноздри.

Отсутствие вкуса? Платья моей бабушки такие же простые, как те, что носят люди в Раксе.

— К несчастью, денег, которые она зарабатывает, продавая чай и примочки, не хватает на покупку модных платьев. Не то, чтобы у неё было, куда в них ходить. Знаете, она ведь стала persona non grata, так как не повернулась спиной к своей дочери и ко мне, какими бы грязными мы ни были.

«Фэллон, полегче. Мы ещё не совсем закончили».

«Они мерзкие».

«Я знаю, Behach Éan».

От меня не укрывается вздох, который слышится в его голосе, и хотя меня отделяет от ворона, должно быть, половина поместья, меня немного успокаивает то, что я могу его слышать.

— Вон! Вон из моего дома, ты грязная маленькая… маленькая…

— Полурослик? — предлагаю я.

— Отродье! — визжит она так громко, что её слышно во всей Тареспагии.

Вокруг становится так тихо, что я слышу, как лопаются пузырьки в хрустальных графинах с фейским вином. Я также слышу, как белая хлопковая ткань скользит по коже Данте, когда он скрещивает руки.

— Отродье, — повторяет попугай.

— Довольно, — говорит Данте.

Я приподнимаю подбородок, радуясь тому, что Данте заступился за меня, хотя он всего лишь отчитал попугая.

— Довольно, Фэллон, — тихо повторяет он.

Я поднимаю на него глаза и замечаю усмешку на губах Домитины.

То, что Данте встал на сторону моих злобных родственников, ощущается как пощечина.

— Спасибо, Принчи, — Ксема складывает руки на набалдашник своей трости.

Вставки между камнями песчаника, сделанные из расколотых ракушек, расплываются у меня перед глазами. Я моргаю, а затем поднимаю пальцы к воротнику кителя Данте и расстегиваю пуговицу.

— Мне неожиданно сделалось слишком жарко, Альтецца.

Он не забирает у меня военный мундир, который болтается между нами у меня в руке.

Может быть, теперь, когда он касался моей кожи, Данте считает его грязным?

— Стоит ли мне его сжечь, или достаточно постирать?

— Фэл, хватит. Ты ведешь себя… ты ведешь себя точно сама не своя.

Только это не так. Я говорю то, что думаю и чувствую.

— Прости, если тебе больше нравится, когда я веду себя, как половик.

— Я не это имел в виду.

Я слышу, как Викториус бормочет, что у меня, должно быть, месячные, из-за чего на него начинают таращиться все присутствующие женщины, включая его будущую жену. Я, вероятно, улыбнулась бы, если бы моё эго не было задето.

В итоге я бросаю белый китель на кусок дерева, отёсанный ветрами.

«Прости, Морргот, но я больше не могу здесь оставаться».

Я начинаю разворачиваться, как вдруг толпа, которая сомкнулась после прохода Ксемы, снова расступается, но на этот раз ради двух мужчин. На одном из них надета корона, а челюсть украшает размазанный след от помады, взгляд другого выражает полнейшее отвращение.

— Фэллон Росси! — восклицает Марко, за которым следует Юстус. — Мне показалось, что я услышал твой воодушевлённый голос.

Оба мужчины проходят мимо моих негостеприимных хозяев, и хотя король улыбается, на лице моего деда нет улыбки. Он бросает на меня сердитые взгляды, а его рука покоится на рукояти меча, который он без сомнения хочет вонзить в моё тело.

В какой же забавной семье я родилась…

— Где она пряталась? — спрашивает Марко у своего брата.

— У ворот.

Данте сдвигается, словно всё это внимание, направленное на него, заставляет его чувствовать себя неловко.

— Ворот? Каких ещё ворот?

— Тареспагии.

Лицо Марко расплывается в улыбке.

— Это самое ужасное место для того, чтобы прятаться, синьорина Росси.

— Я не пряталась.

— Тогда, расскажите нам, ради святого Люса, что вы делали у ворот?

— Я ждала, когда меня пропустят. Хотела перед своим погружением в море познакомиться с женщинами семьи Росси, о которых я была так наслышана.

Его глаза останавливаются на моём лице, после чего скользят в сторону Данте. Мне хочется отступить ещё на шаг от его брата. На много шагов.

— Спасибо за помощь, брат. Теперь ей займусь я. Иди, наслаждайся праздником и Алёной.

Я сжимаю челюсти, когда он упоминают принцессу Глэйса.

Данте расправляет плечи, и его тело замирает.

— Я уверен в том, что Алёна может пока развлечься самостоятельно.

Марко подходит ближе к своему брату и шепчет что-то, что заставляет спину Данте выпрямиться. Как бы мне хотелось иметь такой же острый слух как у Морргота.

«Ты слышишь, о чем они говорят?»

Я не получаю ответа.

«Морргот?»

И опять ничего.

Страх проникает мне под кожу и заставляет её покрыться мурашками.

Я пристально смотрю в темноту, которая сверкает за открытыми дверями, пульс стучит у меня в горле. Что-то не так. Либо наше средство коммуникации больше не работает.

Я молюсь всем богам, включая богов воронов, чтобы именно это было причиной того, почему Морргот неожиданно замолчал. Но моя теория рассыпается, когда я замечаю двух стражников, которые бегут по дорожке.

— Простите, что прерываем, ваши Величества, — говорит один из них, задыхаясь, — но у нас проблема.

ГЛАВА 62

Король поднимает пылающий взгляд на двух вспотевших стражников.

— Ну, говорите!

Данте поворачивается к посланнику.

— В чем дело, Роберто?

Роберто обводит взглядом помещение и задерживается на мне чуть дольше, чем на всех остальных.

«Морргот?» — шиплю я у себя в голове. Я уже готова броситься в рощу, хотя и понятия не имею, где она находится, как вдруг сквозь адреналиновый шум до моих барабанных перепонок доносится серия бессвязных слов: Исолакуори. Напали. Эльфы только что прибыли с новостями.

Марко отрывает свой яростный взгляд от Роберто и другого солдата и резко переводит его на своего брата.

— Я поручил тебе всего одно задание, Данте. Одно. Мать его. Задание. И что ты делаешь? Ты его проваливаешь.

И затем он бормочет себе под нос:

— Бездарность.

Более слабый человек мог бы вздрогнуть, но Данте остается невозмутимым, подняв подбородок вверх.

— Кто это сделал?

— Люди, — другой стражник выплёвывает это слово так, словно это самое мерзкое слово в люсинском словаре.

— Люди? — повторяет Марко, словно его поразило то, что у людей есть силы восстать.

Данте разворачивается к стражнику, и бусины на его длинных косичках звенят.

— Как им удалось пройти мимо Даргенто и королевской стражи?

— Отвлекающий маневр, сир. Стая змеев атаковала лодки в гавани. Начался хаос. Они потопили три лодки прежде, чем капитану удалось их отогнать.

Все взгляды обращаются на меня. Они думают, что это я приказала им напасть? Я стою прямо перед ними.

Мой дед обходит короля и рявкает:

— Если я узнаю, что это твоих рук дело, Фэллон…

Его угроза повисает в мёртвой тишине вестибюля.

— Я вас умоляю, — я закатываю глаза. — Если бы я решила потопить королевский флот, нонно, я бы убедилась в том, что вы находитесь на борту одной из лодок.

Хвостик Юстуса начинает покачиваться из стороны в сторону, словно маятник, когда он поднимает голову.

— Что за демона породила твоя дочь, сын мой? — визжит Ксема.

Её оскорбление отражается от каждого гранёного камня и каждой сверкающей ракушки, что украшают около дюжины люстр, купающих огромное помещение в волшебном свете фейских огней.

— Это ты приказала им напасть, Фэллон? — Данте опускает на меня глаза.

Ничто, даже то, что он до этого принял сторону этих ужасных женщин, не могло подготовить меня к его вопросу.

— Конечно же, нет!

Как он мог такое подумать?

— Я стою перед тобой.

Роберто откашливается.

— Это произошло утром.

— И что? Вы думаете, что я была в другой части королевства сегодня утром? Мой конь может быть и быстрый, но это всего лишь конь.

— Может быть, она приехала на змее?

Предположение Домитины вызывает шепотки о том, что я связана со змеями, среди восхищённых зрителей.

Я так разгневана, что втягиваю щеки.

— Это было бы очень удобно, зиа, но я могу вас уверить, что я прибыла сюда не по морю.

«Я, конечно, поражен твоей выдержке, Behach Éan, но может быть пора уже сворачиваться, а не то мой отвлекающий манёвр может оказаться напрасным».

Я подпрыгиваю при звуке голоса Морргота. И хотя часть меня хочет задушить ворона за то, что он бросил меня среди этих гадюк с заострёнными ушами — да простят меня змеи королевства — другая моя часть хочет поздравить его с тем, что его хитрый план сработал.

«А нельзя было выбрать другое животное? Которое не ассоциируется со мной? Может быть, приказать полчищу термитов прогрызть деревянные лодки?

— Накормите её солью! — говорит Ксема, и в то же самое время её попугай кричит:

— Изменница!

Он — первое животное, которое мне не нравится, и я представляю, как он превращается в обед Минимуса.

Данте достаёт табакерку из кармана своих штанов, раскрывает её и протягивает мне.

Не сводя глаз с Ксемы и её хамоватого питомца, я хватаю коробочку и опрокидываю в себя всё её содержимое, чтобы никто не мог обвинить меня в том, что я проглотила только пару кристалликов. Меня начинает тошнить, но я сглатываю.

И затем я заявляю, громко и четко:

— Я не приказывала змеям нападать на королевскую бухту. Я не умею управлять змеями.

Глаза присутствующих округляются, как и их рты. Я привела их всех в замешательство.

Я обвожу глазами растерянные лица.

— Ещё какие-нибудь вопросы, на которые вам нужен правдивый ответ, пока я ещё нахожусь под воздействием соли?

Несмотря на то, что выражения лиц членов моей семьи остаются подозрительными, Данте и Марко перестают грозно смотреть на меня. Это всего лишь затишье перед бурей, которая в итоге на меня обрушится, но всё же затишье.

— Что они забрали с Исолакуори?

Костяшки пальцев Марко на рукояти кинжала, висящего у него на поясе, белеют.

— По словам эльфов, которых отправил капитан, они прорвались в тронный зал и погасили ваш вечный огонь.

Он так резко вдыхает, словно стражник объявил ему о том, что весь замок был разрушен.

— Что-нибудь ещё? — спрашивает Данте.

— Это всё, Альтецца, — говорит второй стражник, вытирая лоб.

— Что-нибудь ещё? — рявкает Марко.

От его парчовой туники золотого цвета начинает подниматься дым. Как и от его сжатых рук.

Поскольку он не ворон, я подозреваю, что он не собирается превратиться в аморфный сгусток.

«Сгусток?»

Реакция Морргота заставляет меня улыбнуться. До тех пор, пока я не вспоминаю, что он в прямом смысле может считывать каждую мысль в моей голове.

— Это прямая атака на корону!

Несмотря на то, что Данте стоит между нами, тепло, излучаемое телом коронованного монарха, охватывает мою кожу.

— Юстус, приготовь мой корабль! Мы отбываем сегодня вечером. Я хочу собственноручно выпустить кишки этим предательским крысам, после чего сожгу их трупы, а прах развею над Ракокки.

Я опускаю руки на живот, который сильно сжимается при мысли о необоснованно жестоком плане возмездия. Я смотрю на Данте, желая, чтобы он усмирил жажду убийства своего брата, напомнив ему о том, что потушенный огонь это, конечно, оскорбление, но вряд ли стоит того, чтобы лишать кого-то жизни.

Марко бросается в сторону двери, но останавливается, когда стражник тихо говорит:

— Маэцца.

— Что? — рявкает он.

Роберто неожиданно начинает интересоваться своими сапогами, покрытыми песчаной коркой.

— Никого не поймали.

Чувство облегчения, которое накрывает меня, настолько опьяняющее, что я чуть не падаю в обморок.

— Что значит, никого не поймали? — огрызается король.

— Это значит, что они сбежали.

— Кого ты, мать твою, оставил смотреть за моим королевством, Данте?

Челюсти Данте сжимаются.

— Как я уже говорил ранее, я оставил за главного капитана Даргенто.

Корона Марко соскальзывает на его вспотевший лоб. Он сдвигает её на место, после чего срывает её со своей головы, заплетённой в косы, и швыряет в одного из стражников, который умудряется её поймать.

— Даргенто — беспомощный имбецил.

Я никогда не думала, что наши с королём мнения будут в чём-то совпадать, но должна признать, он очень точно охарактеризовал сейчас Сильвиуса.

— Надеюсь, ты доволен.

Он тыкает пальцем в грудь Данте, и дымок начинает подниматься вверх от его белой рубашки. А затем он хватает его за грудки и резко притягивает своего брата к себе, а его губы не оказываются рядом с ухом Данте. Он шипит ему на ухо слова, которые я не могу разобрать. После этого он отталкивает его, оставив обугленные следы на рубашке принца.

— Передай моей невесте, что я возвращаюсь домой, а не то моё королевство падёт от рук имбецилов из-за имбецила.

После этого он выскакивает за дверь, а Юстус и целый полк солдат следуют за ним.

Кого это он назвал имбецилом, своего брата или Сильвиуса?

Я всё ещё сержусь на Данте, но не могу не коснуться его руки.

— Ты в порядке?

Он смотрит на меня так, словно это я прожгла его рубашку, после чего устремляется в сторону пирующих. Когда он почти доходит до них, его перехватывает женщина с белой, как снег, кожей, одетая в платье, которое как будто соткано из снежинок.

Она касается его запястья и поднимает на Данте глаза такого же серебристого цвета, как и её платье. И хотя его ноздри всё ещё раздуваются, он не отдёргивает руку. Она спрашивает у него что-то, чего я не могу разобрать из-за громкой болтовни, но я замечаю, как его грудь приподнимается, когда он вздыхает.

Она касается его щеки рукой в перчатке, и хотя он хватает её за запястье и отводит её руку в сторону, мою грудь сжимает ревность. Её взгляд скользит мимо Данте и останавливается на мне. Нас с Алёной не знакомили, но мы хорошо знаем друг про друга.

Рука Данте скользит вверх по её руке и останавливается на локте. Он начинает тянуть за него, уводя её в толпу подальше от меня. Поскольку он выше остальных, когда он поворачивает голову, наши взгляды встречаются. Видит ли он ту боль, что причинил мне? И если да, то чувствует ли он себя хоть немного виноватым?

Запах благовоний окутывает меня. Моя тётя встает передо мной.

— Тебе лучше уйти. Ты и так уже злоупотребила нашим гостеприимством, Фэллон.

Она проводит пальцами, которые украшены сверкающими жёлтыми бриллиантами и заканчиваются острыми ногтями, по атласным складкам своего платья. У неё руки женщины, которая может получить всё, что угодно.

— Забавно, что вы использовали это слово, учитывая то, что за всё то время, что мы провели в компании друг друга, я не заметила никакого гостеприимства.

Я надеюсь, что Морргот и Сьювэл уже закончили. Я уже очень хочу уйти отсюда.

— Не хотите, чтобы я передала какое-нибудь послание вашей сестре и матери?

— Какой ещё сестре?

Я хмурюсь.