КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Ультрафиолет [Оксана Дружинина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Оксана Дружинина Ультрафиолет

Я мрачно осмотрелся — полдень. Солнце палило нещадно, и мне было нестерпимо жарко. Поминутно вытирая испарину со лба, я поплелся к автобусной остановке, над которой висела выгоревшая от времени вывеска «Транспортная компания Дельфа».

Пластиковый корпус остановки раскалился, и внутри павильона было еще жарче, очевидно, пассажиров здесь бывало немного. Я подошел к управляющей панели климат-контроля и присвистнул: какой-то шутник поставил терморегулятор на отметку плюс тридцать пять.

— Вот ведь козел, — тихо выругался я и переключил датчик на плюс пятнадцать.

Что-то внутри корпуса остановки загудело, и скоро стало прохладнее. Я сел на скамейку и облегченно вздохнул.

Посидев пару минут, остывая, я осмотрелся. Автобусная остановка была обставлена стандартно: скамейка для ожидания, автомат с газировкой и снеками, небольшой кулер, табло с расписанием и картой-маршрутом движения автобуса.

Красная точка автобуса на карте застыла на одном месте. Я привстал, придвинул табло к себе и коснулся экрана. Он резко вспыхнул, и появилось лицо робота-диспетчера.

— Здравствуйте, уважаемый пассажир. Дельфа приветствует вас. Мы благодарим за выбор нашей транспортной компании. Путешествуйте с Дельфа — это удобно и надежно.

Я хмыкнул и скрестил руки на груди. Надежность, несомненно, — ключевой фактор успеха этой захудалой конторы.

— Меня зовут Агафья. Уважаемый пассажир, к сожалению, на линии произошла авария, и автобус не сможет прибыть вовремя. Мы работаем над устранением этой проблемы. Пожалуйста, примите наши искренние извинения, — мерно шуршал голос диспетчера. — Следующий автобус прибудет через 48 минут. Вы можете ожидать его или воспользоваться другим транспортом. Могу ли я вызвать вам такси?

Я еще сильнее скривился: все, как обычно. Интересно, почему для роботов в сфере услуг всегда выбирают женские аватары? И почему неожиданно Агафья?

— Могу ли я вызвать вам такси? — повторила Агафья.

Я пожал плечами — откуда же у меня деньги на такси.

— Не можешь, — вслух раздраженно ответил я. — Спи, машина.

— Уважаемый пассажир, я понимаю ваше беспокойство, но уровень агрессии выше допустимого на пятнадцать процентов, — бесцветно шелестела Агафья. — Сделайте пару глубоких вдохов и медленных выдохов. Это поможет успокоиться.

Я вновь поморщился и почесал ухо.

— Уважаемая Агафья, я очень ценю твою помощь, — произнес я самым мягким голосом, на какой был способен. — Мне намного лучше.

— Уважаемый пассажир, я очень рада. Перехожу в спящий режим. Мы можем в любой момент продолжить разговор.

Я вытянул ноги и размял шею — старею. Хотелось пить, но общественный кулер был пуст, а денег у меня даже на воду не было. Внутри павильона было тихо и прохладно, мерный шум кондиционера усыплял, прохладный воздух, казалось, пахнет чем-то приятным и свежим. Я устал и, когда почувствовал, что погружаюсь в приятную дремоту, не стал сопротивляться.

Должно быть я отключился и проснулся от громкого стука. Я вздрогнул и открыл глаза.

— Простите меня, — услышал я приглушенный голос из-под скамейки, откуда, пятясь, вылезал какой-то человек.

Человек оказался небольшого роста крепко сбитым мужичком. Именно что мужичком. С ноготок. Мужичок, кряхтя, поднялся на ноги и стал отряхивать брюки, потом одернул свой кургузый невнятного цвета пиджачок, явно узковатый для его широкой груди, и провел рукой по совершенно лысой голове, стряхивая пыль и дохлых пауков.

— Простите меня, уважаемый господин, — мужичок сложил на груди свои маленькие ручки, в одной из которых он держал что-то блестящее.

— Вот, уронил, — смущаясь, произнес он, показывая руки. В ладони он держал стеклянный снежный шар, какие перед Новым годом продают во всех сувенирных лавках.

Я кивнул и решил до прихода автобуса еще немножко подремать. Но мужичок сел рядом на скамейку: ему явно хотелось поговорить.

Я внимательно к нему присмотрелся и понял, что меня смутило — это был не мужичок, это был фиолет. «Далеко же от своей резервации ты забрался, дружок», — подумал я.

Раньше я фиолетов так близко никогда не встречал. Фиолет, видно, тоже с людьми не близко общался, поэтому пару минут мы просто с любопытством таращились друг на друга.

Фиолетами, конечно, их называли за глаза, а себя они именовали — монкхи и были презабавным народцем. Уже не помню, когда они у нас появились и кем были — инопланетянами или параллельщиками, но жили тихо-мирно в своих зонах и редко появлялись в городах. Я мало что про них знал, только то, что они рептилоиды и основной источник энергии для них — ультрафиолетовое излучение, отсюда и прозвище «ультрафиолеты», или просто «фиолеты». Большие поселения находились на полюсах, в Сибири, да парочка в Гоби и Сахаре.

Фиолеты были очень похожи на нас, но меньше ростом, шире в груди, с большими темными глазами, крупными ушами с удлиненными мочками и всегда лысые. Одевались они чудно, как будто с барахолки, а неизменным атрибутом всех фиолетов был разноцветный шарф. Но на этом фиолете шарфа почему-то не было.

Я рассматривал его череп — такой же блестящий, как его снежный шар, но не ровный, а будто бы покрытый спиральным узором, мне даже показалось, что этот узор движется. Я моргнул и перевел взгляд на табло, где все еще мерцала неподвижная красная точка автобуса.

Фиолет смущенно улыбался и вдруг протянул мне руку:

— Меня зовут Петя. Давай дружить!

Я уставился ему в лицо, потом на протянутую руку.

— Сеня, — пожал я его руку, она была приятно прохладной.

Фиолет блаженно зажмурился и стал похож на довольного кота. Он взял со скамейки свой шар:

— Уважаемый Сеня, смотри, какой шар у меня есть. Правда, он красивый?

Фиолет протянул мне свой снежный шар, внутри которого был маленький красный домик, запорошенный снегом, а перед домом крохотный снеговичок и елочка.

Я посмотрел на фиолета и неожиданно сам заулыбался: ну как ребенок, честное слово! Шар был довольно тяжелым, чтобы встряхнуть его, пришлось приложить усилие.

Снежинки внутри пустились в пляс, закружились снежные вихри — я завороженно наблюдал за метелью.

Вдруг двери остановки отворились, и ворвалось яростное солнце, ослепив меня на секунду. Кто-то шагнул внутрь.

Я потер глаза и зажмурился — перед глазами все еще плавали зеленые круги.

Вошедший застыл у входа. Теперь я мог его разглядеть.

Правильно сказать — ее. Это была девочка лет десяти-одиннадцати, худая и нескладная, как большинство подростков в ее возрасте. Я присмотрелся и покачал

головой — с первого взгляда было понятно, что девчонка только что побывала в потасовке: ее темно-синее школьное платье и черный фартук с голограммой школы были в каких-то цветных разводах, растрепанные косички торчали в разные стороны, разноцветные гольфы спущены, а под глазом наливался синяк. Одна лямка ее огромного школьного ранца была оторвана, и девчонка придерживала ее свободной рукой, а другой держала за кулиску большой черный мешок, который волочила за собой.

«У нее там что? Сменка?» — я с сомнением посмотрел на девчонку. А она вызывающе смотрела на меня и фиолета. Потом, видимо, приняв решение, тяжело вздохнула и направилась к скамейке.

Фиолет, казалось, был озадачен, но потом повернулся к девчонке:

— Меня зовут Петя! Давай дружить!

Девчонка мрачно посмотрела на него и, нахмурившись, скрестила руки на груди. Через минуту молчаливого изучения Пети, она спросила:

— Дядя Петя, а ты — фиолет?

Я мысленно простонал — вот ведь грубиянка малолетняя!

Петя какое-то время молчал, обдумывая услышанное.

— Я не знаю, что такое фиолет. Прости, пожалуйста, — сказал он смущенно.

Девчонка округлила глаза и уже открыла рот, чтобы наверняка сказать еще какую-нибудь глупость, поэтому я перехватил инициативу и спросил первым:

— Уважаемый Петя, а что ты здесь делаешь?

Петя повернулся и пару мгновений молча на меня смотрел. Потом ответил, будто вспоминая:

— Уважаемый Сеня, я жду автобус.

Девчонка хмыкнула и уселась на скамейку рядом с фиолетом, тот довольно зажмурился и спросил:

— А как твое название?

— Мое название — ребенок. А зовут Наташка, — фыркнула девчонка и с вызовом посмотрела на меня. Я нахмурился — мне не нравятся грубые дети.

— Ты — ребенок! — восторженно воскликнул фиолет. Он начал копаться в своих карманах и через мгновение выудил парочку монет, соскочил со скамейки и бросился к автомату. Петя быстро нажал кнопки, и автомат выдал ему большую плитку шоколада.

— Уважаемая Наташка! Я знаю, что детям положено давать сладкое. Вот, держи!

Наташка изумленно смотрела то на фиолета, то на шоколадку.

— Спасибо, дядя Петя, — выдавила она, но конфету взяла.

— Уважаемая Наташка, теперь ты будешь со мной дружить? — заискивающе спросил фиолет.

— Посмотрим, — отрезала Наташка, развернула шоколадку и откусила большущий кусок.

— Наташа, тебя не учили, что нужно делиться? — не удержался я от замечания — не люблю жадных детей.

— А что такое «делиться»? — поинтересовался фиолет, с увлечением наблюдающий за тем, как Наташка трудолюбиво уничтожала шоколадку.

— Это значит, что если тебя угостили, скажем, шоколадкой, то нужно предложить кусочек шоколадки и тем, кто рядом с тобой. Правда, девочка? — язвительно сказал я, наклонившись в сторону нахального ребенка.

Фиолет выглядел несколько озадаченным:

— Спасибо, уважаемый Сеня, я не знал о такой традиции. Я знаю, что ребенку нужно давать сладкое, а женщинам — цветы.

— А мне тогда что? — поинтересовался я.

— А ты — женщина? Потому что на ребенка ты не похож, — с сомнением посмотрел на меня фиолет.

— Я не женщина, — хмуро ответил я и сердито посмотрел на бессовестно ухмыляющуюся Наташку.

— Значит ты — мужик? — фиолет заерзал на месте. — Мужикам нужно ставить сливу, иначе они начинают креститься в грозу, — назидательно проговорил фиолет, но тут же сконфузился. — Я правда не знаю, что это значит.

Наташка рассмеялась в полный голос, я строго на нее посмотрел, но она сделала вид, что не заметила. Фиолет сильнее смутился и втянул голову в плечи. Я похлопал его по плечу, пытаясь приободрить.

— На самом деле это ничего не значит, это старые поговорки, — сказал я мягко.

Петя вновь заулыбался, крепко прижал к себе свой шар, стал болтать ногами и что-то курлыкать под нос. Все молчали.

Я вновь начал клевать носом. Мне срочно нужен отдых, вяло подумал я.

— Уважаемый Сеня, хочешь еще разок посмотреть мой шар? — звонкий голос фиолета вновь вывел меня из дремоты.

— Что за шар? — с любопытством спросила Наташка, заглядывая через плечо Пети. Но тот, к моему удивлению, прикрыл шар полой пиджака и огрызнулся:

— Ребенкам нельзя показывать! У тебя есть шоколадка! А Сеня со мной по-де-лит-ся, — по слогам произнес фиолет новое для него слово и широко мне улыбнулся.

Я был уверен, что Наташка в ответ на его слова надуется. Но, к моему удивлению, девочка выглядела скорее обеспокоенной, чем обиженной.

— Конечно, Петя, показывай свой шар, — сказал я фиолету.

— А может быть, не нужно смотреть шар? — обратилась ко мне Наташка. — Чего там может быть интересного?

Фиолет медленно повернулся к девчонке и прищурился:

— Мне очень нужно, — сдавленно сказал Петя, — показать шар.

Мне послышалась в его голосе угроза, и я уже собрался было возразить, но вдруг с удивлением обнаружил, что держу в руках игрушку и завороженно наблюдаю за круговертью снежинок вокруг домика. Нет, я не просто смотрю на снежинки, я тоже снежинка и кручусь в этом вихре все быстрее и быстрее, пока домик не растворяется в белой мгле.

****

Я прихожу в себя. Вокруг темно, только где-то высоко виднеется круглое светлое окошко. Я пару раз смаргиваю и понимаю, что сижу на дне ямы-колодца, а окошко — это кусочек голубого неба. Я пытаюсь встать, но ноги скользят по глиняному дну, только через пару минут мне удается подняться.

Яма очень глубокая, даже с моим ростом небо-окошко почти не приближается. Я смотрю на свои руки и задыхаюсь от изумления — это руки ребенка! Ощупав себя, я понимаю, что нахожусь в теле мальчика лет шести. Меня прошибает холодный пот — этого не может быть!

Но факт остается фактом — мне шесть, на мне холщовые штаны, растянутая майка, я босой, сижу на дне глубокой ямы.

Эту яму с утра дядя Миша и Коля Трезуб выкопали для нового колодца. А потом пошли за глиной к реке. Мы с Сережкой Никитиным с ними просились, но они нас не взяли…

Стоп. Откуда я это все знаю? Мне становится жарко, я прислоняюсь к стенке ямы и морщусь от боли — при падении ободрал локоть. Боль кажется настоящей.

Я переминаюсь с ноги на ногу и слышу хлюпанье под ногами — в яму постепенно просачивается вода. И если дядя Миша и Коля Трезуб выбрали верное место, то вода будет прибывать быстро.

У меня кружится голова, сознание мутнеет: я — это я, и в то же время я — это ребенок! Как такое возможно? Наши (мои?) мысли перемешались в голове — я здесь! Я здесь заперт внутри мальчишки! Что это? Чьи-то воспоминания или самая что ни на есть явь?


— Сенька! Ты куда это намылился? — мать смотрит на меня строго. С утра она уже поставила опару и сейчас, собираясь печь хлеб, повязывает белую косынку на голову.

— Мам, там колодец будут новый рыть, мы с Сережкой договорились помогать, — отвечаю я ей.

Над забором в этот момент появляется лохматая голова Сережки.

— Теть Кать, отпустите Сеньку! — просит он и, помолчав, добавляет. — Здрасьте!

— Тоже мне, помощники. Идите уже, только к обеду чтобы вернулся, поможешь Наташе ягоды собирать, — мать машет рукой и уходит в дом.

Мы со всех ног бежим к дому Степановых, говорят, что там рядом будут искать воду.

Еще издали мы видим стайку мальчишек и прямиком направляемся к ним.

— Уже начали? Уже начали? — громким шепотом спрашивает всех Сережка.

— Не, дядя Миша только что пришел.

Дядя Миша был лозоходцем и выкопал все колодцы в округе. Этим летом он взял к себе в ученики Колю Трезуба, и мальчишки страшно Коле завидовали.

Вот дядя Миша достает два гибких деревянных прута и показывает Коле, как правильно сделать лозу. А потом они вдвоем начинают ходить кругами в поисках подземной воды, выбирая место будущего колодца.

Сначала мальчишки толпятся вокруг, но через пару часов все потихоньку расходятся, остаемся только мы с Сережкой. А когда дядя Миша и Коля уходят за глиной для колодца, нам тоже ничего не остается, как пойти по домам.

— Сенька, а как ты думаешь, они глубокую яму выкопали?

— Я не знаю, наверное.

— А бабушка говорит, что в колодцах водятся русалки, — заговорщицки говорит Сережка.

— Да ну, брехня, — отвечаю я неуверенно.

— Да честное слово! — таращит на меня глаза Сережка. — Она говорит, что русалка может утащить на дно, поэтому нельзя долго у колодца сидеть.

— А что ж русалки дядю Мишу не утащили?

— Это я не знаю. Может быть, потому что он сильный. А может, русалки не сразу в колодце поселяются.

Мы расстаемся с Сережкой на углу, но слова друга крепко засели в моей голове, и я решаю проследить, когда в колодец полезет русалка. Я сижу на краю ямы и так старательно вглядываюсь в мрак колодца, что, не удержавшись, падаю вниз…

Так, нужно выбраться, иначе я захлебнусь. Я начинаю ковырять стенки ямы, чтобы потом как по ступенькам подняться вверх. Дело это оказалось непростое — тело ребенка слабое, и после четвертой ступеньки я совсем без сил.

Меня вдруг накрывает отчаянье, и я неожиданно начинаю плакать, что немало меня удивляет. Стоп! Прекратить истерику! Такое странное ощущение: я рассуждаю здраво, как взрослый, но одновременно испытываю эмоции ребенка. Что со мной?

Я размазываю по лицу слезы вперемешку с грязью и продолжаю ковырять с большим усердием. Мне удается сделать еще три ступеньки, и я медленно поднимаюсь вверх. Но чтобы продолжать копать, прижавшись к стенке колодца, у меня нет сил. Я пытаюсь подняться вверх, пару раз срываюсь, падаю в жидкую грязь на дно, встаю, карабкаюсь и вновь падаю.

Я не знаю, сколько проходит времени, но сил у меня больше не осталось. Вода прибывает и уже достает мне почти до колен. Почему же дядя Миша и Коля не возвращаются? Почему меня никто не ищет? Осознание того, что обо мне забыли, накрывает новой волной ужаса. Глина засасывает ноги, вода ледяная, и меня начинает бить озноб. И вспомнились слова Сережки о русалках. Мне страшно и так жалко себя, что я реву во весь голос.

Вдруг где-то далеко я слышу:

— Сенька! Сенька, ты где?

Сердце у меня падает — это русалка меня зовет.

— Сенька! Мамка будет ругаться, а ну, где ты прячешься, негодник?!

Это не русалка, это сестра!

— Наташка! Наташка! Спаси меня! — отчаянно кричу я. — Я в колодец упал!

Светлое окошко закрывает тень.

— Сенька, ты здесь? — тихим эхом отзывается голос Наташки.

— Наташка, миленькая, спаси меня, — я рыдаю с новой силой, мой тонкий детский голосок срывается, и последние слова я шепчу.

— Сеня, ты не реви! Слышишь? Я тебя сейчас вытащу, — тень пропадает.

Вскоре слышатся голоса, и кто-то опускает вниз веревку:

— Сенька, я из веревки петлю сделал, затяни ее вокруг тела. Пока Коля за лестницей бегает, мы тебя попробуем вытащить, — громкий голос дяди Миши приводит меня в чувства. Я ловлю веревку и делаю так, как он велит, хотя руки закоченели от ледяной воды и плохо слушаются.

Когда меня вытаскивают, я на какое-то время слепну от яркого света. Помню, как крепко сестра обнимает меня, а я хватаю ее за руку и боюсь отпустить. Казалось, разожми я ладонь и снова окажусь на дне той ямы.

Весть о том, что Сенька Кобелев свалился в колодец, распространилась со скоростью пожара. И на полпути домой мы с Наташкой сталкиваемся с бегущей нам навстречу матерью. Она бросается ко мне, ощупывает руки-ноги, целует, вытирая мое чумазое лицо своей белой косынкой. По ее разгоряченному лицу текут слезы, она смахивает их тыльной стороной ладони и, смеясь, прижимает меня и Наташку к себе.

И я снова реву, теперь уже от облегчения.

Дома мать наливает нам с Наташкой по стакану молока и дает по большому куску свежего каравая. Сидя за столом, я отхлебываю из кружки сладкое молоко и постепенно погружаюсь в дремоту. Последнее, что я помню, как мать гладит меня по голове: «Спи, сынок. Я с тобой, ты дома, спи».

Белый вихрь вокруг, снежная метель, и я — снежинка. Я вновь падаю глубже и глубже. «Только не колодец. Прошу, только не колодец», — шепчу я.


****

— …Сеня! Сеня! — надрывно кричит Антон, по его щеке стекает тонкая струйка крови из раны на голове. Он досадливо вытирает лицо рукавом и продолжает меня трясти.

Во время взрыва корабль сильно тряхнуло, меня отбросило к стене, и я так сильно ударился, что на мгновение потерял сознание.

— Антон, прекрати, я уже очнулся. Все нормально, — вру я, поворачиваюсь набок и морщусь: локоть, к моему удивлению, все еще болит.

— Капитан! Два нейронных удара по левому борту! — выкрикивает вахтенный Вонг.

Он поворачивается ко мне, его раскосые агатовые глаза возбужденно блестят.

Я встаю и, чуть шатаясь, подхожу к портику:

— Говорит капитан. Включить дополнительный генератор в третьем отсеке. Создать защитное М-поле.

Поворачиваюсь к Антону и Вонгу:

— Доложить обстановку.

— Атака двух крейсеров противника вывела из строя систему навигации. Связи с базой нет. Мы отрезаны от основных сил. Из истребителей осталось только четыре машины, остальные накрыл последний нейтронный взрыв.

— Разобраться с электроникой сможете? — я посмотрел на бледного Антона.

— Нужно пару часов, но боюсь у нас их нет, — тихо отвечает он, вытирая лицо рукавом.

Я изучаю панель приборов — большая часть судна повреждена, я даже не могу определить, как далеко корабли противника и сколько их.

— Что с грузом?

— Груз в безопасности, он в транспортном отсеке, — докладывает Вонг.

Я с силой тру виски, голова нестерпимо болит, и меня подташнивает.

— Груз погрузить на спасательные шлюпки, — я наблюдаю за реакцией Антона и Вонга. — Он должен быть сохранен любой ценой, — я помедлил. — Слышите? Любой.

Вонг кивает и выходит из рубки. Антон устало садится в кресло второго пилота.

— Это действительно важно? — не поднимая головы, спрашивает он.

Я кладу руку ему на плечо и сильно сжимаю.

— Да. Это действительно очень важно. И мы дали слово. Это наш долг, Антон.

Он кивает и что-то хочет сказать, но вдруг освещение переходит в режим экономии и включается сигнал тревоги:

— Внешнее проникновение. Внешнее проникновение, — сообщает электронная система оповещения. Мы переглядываемся с Антоном и спешим в отсек со спасательными шлюпками.

Здесь полным ходом идет загрузка.

— Сколько нас осталось, — отрывисто спрашиваю я Антона.

— Двенадцать, — глухо отвечает он.

Мне на мгновение сдавливает грудь, но я сжимаю зубы и нахожу взглядом Гуса, тот кивает мне и подходит.

— Капитан, если мы заберем весь груз, нам не хватит места в шлюпках. Мы же можем оставить часть здесь? — шепчет Гус. Его лохматые брови вопросительно подняты.

Я провожу рукой по лицу, мои челюсти так крепко сжаты, что лицо словно каменное.

— Гус, ты же знаешь, что это непозволительно, — чуть слышно отвечаю я.

— Понятно, — отвечает Гус и, крякнув, дергает себя за светлую бороду.

— Эй, Петя, какого черта ты контейнер перевернул? — кричит он одному из членов экипажа и отходит от нас с Антоном.

Антон провожает его мрачным взглядом и поворачивается ко мне:

— Сеня, как думаешь, может быть, стоит все рассказать? Разве мы не должны знать, чего ради погибнем?

Он прав, но я не знаю, какие нужно подобрать слова в такой ситуации.

Вдруг раздается грохот — кто-то роняет один из контейнеров, от которого с лязгом отскакивает крышка. Все оставляют свою работу: с любопытством и некоторой опаской собираются вокруг ящика.

Внутри него прозрачная спасательная капсула, а в ней еще одна — цвета белого нефрита. Команда недоуменно переглядывается:

— Ребята, это что за штуковина? — спрашивает Марио. Все взгляды немедленно обращаются ко мне.

Я подхожу ближе и уже набираю в легкие воздух для ответа, как вдруг спасательная капсула с шипением начинает открываться, раздается громкий хлопок, а затем треск.

Внутренняя матовая капсула лопается, внутри нее слышится движение, и что-то вырывается наружу.

— Всем отойти назад, — немедленно командую я.

Антон и Маркус достают пистолеты и нацеливают их на капсулу.

— Оружие убрать! — рявкаю я.

Маркус качает головой, но пистолет убирает, а Антон только опускает его, глядя на меня исподлобья.

Из капсулы показываются маленькие ручки существа, которое выбирается наружу. Мы завороженно наблюдаем, как вслед за руками появляется лысая голова, а затем из капсулы неловко вылезает весь маленький человечек. Он нетвердо держится на ногах и широко нам улыбается.

— Матка Боска, — шепчет Войтех, — кто это?

Все ошарашенно молчат, а затем как по команде смотрят на меня. Я потираю лоб:

— Это Монкхи-Анн-Тики, раса древних Ксантов — создателей вселенных, галактические наставники Ипхи, легендарные Корокуру — спасители человечества и… коренные жители Земли.

Все дружно поворачиваются к спасителю человечества: тот, продолжая улыбаться, почесывается и неожиданно душераздирающе чихает. Это удивляет и озадачивает человечка, и он начинает смеяться.

— Это у него что там? Хвост? — спрашивает оператор Тимур, не сводя глаз с монкхи.

— А перепонок вроде нет, — вторит ему Пабло.

Человечек переминается с ноги на ногу, чуть подрагивая от холода — его кожа еще влажная после рождения.

Я оглядываюсь в поисках какого-нибудь покрывала и вижу клетчатый плед, брошенный на операторском кресле экзо-погрузчика.

Моя команда стоит поодаль и не решается приблизиться к монкхи. Я подхожу к нему и укутываю в плед. Монкхи довольно жмурится и пытается лизнуть меня в нос. От него пахнет чем-то приятным: смесью ароматов молока, хлеба и корицы. Он смотрит на меня своими большими темными глазами и вдруг берет за руку. Маленькая ладошка монкхи приятно прохладная.

— Приветствую тебя, Первый Монкхи-Анн-Тики, основатель Семьи, — начинаю было я торжественную приветственную речь, но в этот момент корабль трясет, и человечек, не удержавшись на ногах, падает. Я подхватываю его на руки, как ребенка, и оглядываюсь.

— Ребята, — сдавленно говорю я, — они не могут жить без своего Улья. Это последний Улей во Вселенной, — я замолкаю. — Другие погибли сегодня вместе с нашими крейсерами. Улей не выживет без нас.

Я обвожу глазами оставшихся членов моей команды:

— Скоро на Млечный Путь возвратится Великое Колесо, а с ним и вся мощь Анн-Ун-наки. Миллионы лет назад монкхи спасли Землю и человечество от уничтожения. Они создали защитный пояс Жизни. Без монкхи мы не сможем сохранить нашу планету и цивилизацию, только они в силах активировать древние охранные системы. Сейчас война идет на окраинах Галактики с малыми силами разведки Анн-Ун-наков. Нам не выстоять одним. Мы нуждаемся в монкхи. Если мы не спасем последний Улей, то у наших детей не будет дома, — я перевожу дыхание. — И наших детей тоже не будет.

Воцаряется гробовое молчание. Я не знаю, как долго оно длится, стараюсь не смотреть в лица моим товарищам и не понимаю, что делать дальше.

Вдруг все как по команде возвращаются к работе: Гус деловито продолжает руководить операторами в экзо-погрузчиках, Антон вместе с Вонгом и пилотами истребителей восстанавливают поврежденное управление катеров.

Монкхи смотрит на меня долгим взглядом, потом кладет голову на плечо и замирает. Я инстинктивно обнимаю его, покачиваю на руках и похлопываю по спине. Вспоминаю, как укачивал дочку Наташку, и непроизвольно улыбаюсь.

— Командир, — обращается ко мне Марио, — малыш раздет, мы с ребятами подобрали ему одежду. Ему еще далеко лететь.

— Хорошо, — киваю я ему. — Спасибо. Монкхи требуется пара часов на адаптацию, но нам придется ускориться. Чтобы тебе не было холодно, нужно одеться, — обращаюсь я к монкхи. Тот продолжает улыбаться и, очевидно, не понимает ни слова. Мы с Марио вдвоем одеваем новорожденного — теперь он больше походит на человека.

— Да, — протягивает Марио, критически оглядывая монкхи. Выглядит тот комично: широкие брюки подвернутые снизу несколько раз, яркая футболка, невнятного цвета пиджак, который с трудом сходится на широкой груди, и ярко белые кеды сделали его похожим на клоуна. Не хватает только яркого парика и красного носа.

Марио снимает с себя цветастый шарф, повязывает его на шею человечка и удовлетворенно хмыкает:

— Вот теперь совсем другое дело. Настоящий миланский модник получился.

К нам подходит пилот Эмиль и деловито спрашивает:

— А покормить нам его нужно? Что они вообще едят?

Я недоуменно пожимаю плечами.

— Может, молока ему дать? Ребенок, ведь. Что думаете? — предлагает пожилой кок Такеши. Он протягивает мне бутылочку консервированного молока. Я открываю бутылку и дают ее монкхи, тот с любопытством оглядывает ее, нюхает и вдруг восклицает тоненьким голосом:

— Молоко! Вкусно! И хлеба давай!

Мы изумленно переглядываемся, а Такеши, не растерявшись, протягивает малышу большое печенье. Монкхи с удовольствием начинает хрустеть и, причмокивая, пить молоко, он жмурится и становится похожим на довольного кота.

Покончив с печеньем и выпив молоко, монкхи вдруг становится серьезным.

— Сейчас, — говорит он, глядя на меня снизу вверх.

Команда становится полукругом, монкхи оглядывает всех и кивает мне. Я встаю перед ним и начинаю ритуальную речь:

— Приветствую тебя, первый Монкхи-Анн-Тики, основатель Семьи, хранитель Улья. Тебе предстоит долгий путь — будь уверен в принятии мудрых решений. Тебе предстоит долгий путь — будь смел в принятии трудных решений. Тебе предстоит долгий путь — будь настойчив в желании сохранять верное направление. Тебе предстоит долгий путь — с радостью принимай каждый миг. Тебе предстоит долгий путь — будь верен Пути.

Монкхи ритмично кивает головой и слегка покачивается из стороны в сторону в такт ритму речи, его глаза полузакрыты, и кажется, что он находится в трансе.

— Вы, Старшие, позвавшие меня в путь, — продолжает монкхи высоким голосом, — примите мое усердие, и примите мой труд, и учите меня сути дня в сердце ночи. Вы, Старшие, призвавшие меня на Путь, держите мою руку и ведите! Поддержите меня и направьте — я иду за вами без страха и с радостью.

Я наклоняюсь к монкхи, наши лбы соприкасаются: монкхи начинает вибрировать, и вдруг из его головы появляются длинные змееобразные выросты, которые плотно окутывают мою голову, и все пропадает — в сияющей пустоте мы остаемся вдвоем.

Мне рассказывали, как монкхи получают и передают информацию, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я переживал: восторг, радость и нетерпение одновременно.

— Обмен идет в обоих направлениях, — тихо говорит монкхи. — Объемы информации слишком велики, чтобы все удержать в одной голове. Ксанты — самые древние жители этой Вселенной. Мы живем Ульем, потому что только так можно сохранить Память. Каждый ксант имеет глубокие познания, но в одной области и только после рождения Улья мы объединяемся и восстанавливаем утраченное. Мы обмениваемся друг с другом информацией мгновенно, как только один монкхи что-то узнает, это немедленно знает весь Улей. Мы умеем считывать окружающий нас мир во всех самых мелких деталях и очень быстро обучаемся.

Монкхи молчит и грустно улыбается мне:

— Не я должен был быть первым пробужденным Монкхи-Анн-Тики. Но раз я стал первым, Улей изменится. Мы — последние ксанты, и мне предстоит принимать трудные решения.

— Я понимаю, друг, — я присаживаюсь на корточки рядом с монкхи. — Тебе нужно быть сильным и помнить, что сохранить Улей — твоя главная задача.

Монкхи смотрит на меня внимательно и лукаво улыбается:

— Разве это моя самая большая задача? Не забывай, Арсений, я в твоей голове.

Мне становится нестерпимо стыдно, я отвожу взгляд:

— Да, ты прав. Улей для меня — только инструмент защиты. Но разве Земля и Солнечная система — не родной дом монкхи, разве не ваш долг защищать их?

Монкхи вздыхает, его лицо еще больше грустнеет:

— У каждой дуккхи1 свои тришны2. Сотни кальп3 назад ксанты создавали новые миры и хранили их. Это был наш талант и наша задача. Но это не значит, что не было других миров — старых и новых. Галактика Млечного пути стала для нас, космических бродяг, родным домом. Мы создали ее для себя. Земля сконструирована как идеальная колыбельная для новых Ульев. Прекрасная планета-заповедник — дом.

Монкхи замолчал. А в моей голове проносились радужные видения Галактик, Солнечных систем и диковинные пейзажи далекий планет.

— Ксанты не могли всегда оставаться на Земле, поэтому мы оставляли несколько кладок и возвращались для активации новых Ульев каждые пятьсот лет.

Хотя время и нескончаемо, но Великое колесо всегда проходит полный круг, чтобы запустить механизм Санксары на новом витке. Вселенная как бы выворачивается наизнанку. Понятно? — обращается ко мне монкхи.

Я киваю, потому что в этот момент вижу своими глазами, что значит возвращение Великого колеса на самом деле. Мне становится не по себе.

— В это время все девять уровней миров соприкасаются и наступает закат Света.

Анн-Ун-Наки случайно нашли Землю. Асууры обитают на обороте этого мира. Они разорили свои Галактики и для поддержания жизни нуждаются в ресурсах. На службе у них вечно голодные петалоки — они, как злые духи, умеют только крушить и ломать.

Монкхи замолкает и горестно качает головой.

— Земля — богатая планета. Она, как драгоценная шкатулка, открылась жадному взору асууров. Они начали разрабатывать недра планеты, а особенно их интересовало золото, которое они использовали для получения топлива своих кораблей. К счастью для нас, они не подозревали о наличии Ульев. Петалоки — плохие помощники, поэтому Анн-Ун-Наки, взяв свой генный материал, добавили одну лишнюю хромосому в искусственно сконструированный эмбрион и создали себе работников — послушных и безвольных ад-даму.

Монкхи молчит и внимательно всматривается в мои глаза.

— Мы вернулись на Землю за новым Ульем и нашли ее истерзанной — Анн-Ун-Наки разорили и надругались над ней. Мы застали только небольшую часть отходящих на изнанку Мира асууров — Великое колесо начало движение, и девять миров занимали свои положенные места. Анн-Ун-Наки не имеют возможности путешествовать между мирами — это могу делать только ксанты.

Была битва, и асууры позорно бежали, а потом Великое колесо отрезало их от нас. Старшие Монкхи-Анн-Тики хотели разрушить Землю и создать новую оболочку для планеты. Но на Земле остались ад-даму. Хозяева бросили своих рабов, многие из них погибли, так как были совершенно беспомощны. Старшие не могли обречь безвинных существ на смерть — это бы нарушило вселенский закон Милосердия. Нам пришлось изменить геном ад-даму, чтобы они стали похожи на… вас. Старшие пробудили спящие Ульи, которые не стали новыми строителями Галактик, а стали Учителями ад-даму. Для защиты Млечного пути, и особенно Земли, мы создали пояс Жизни и оснастили планету системой безопасности, чтобы враждебное вторжение было невозможно.

— А что было потом, — срывающимся шепотом спрашиваю я.

Монкхи качает головой:

— А потом было все — нельзя описать суть кальпы одним словом. Ад-даму развивались, мы оставляли спящие Ульи, как и прежде, но планету все еще можно было легко найти. Поэтому ксанты приняли трудное решение — мы изолировали галактику Млечного пути от других областей Вселенной, и Земля в прямом смысле потерялась. Никто не смог бы найти ее случайно. Но беда была в том, что и мы не смогли бы вернуться. Не смогли бы до поворота Великого колеса, — монкхи повернулся ко мне. — А с Великим колесом возвращаются Анн-Ун-Наки.

У меня сжимается сердце:

— Вы сможете активировать защитную систему? До того как Мир вывернется наизнанку?

Монкхи кладет прохладную руку мне на лоб и ободряюще улыбается.

— Как только доберемся до Нептуна. Не я должен был быть Первым Монкхи-Анн-Тики, но так было предрешено.

— Почему ты говоришь, что первым должен был быть другой? Что это значит?

— В каждом Улье есть свой порядок пробуждения ксантов, — поясняет монкхи, — и от этого зависит выполнение предназначения Улья, — он замолкает. — Предназначением моего Улья было… найти Землю.

— Так это то, что нужно! — восклицаю я.

— Найти Землю, чтобы сменить оболочку и вновь сделать ее пригодной для жизни ксантов.

Я потрясенно молчу.

— Да, — отвечает мне монкхи на незаданный вопрос, — только для ксантов.

— А как же…

— Вселенский закон Милосердия? — усмехается монкхи. — Во время возвращения Великого колеса правилами можно пренебречь. В конце концов, это вопрос выживания расы. К тому же люди унаследовали многое от асууров — все-таки именно они ваши генетические предки. Люди слишком жадные, как петалоки, разрушают и ломают все на своем пути. Признайся, Арсений, есть ведь у людей странная тяга к золоту, верно? Не иначе генетическая память. Может, стоит перебросить вас на другую сторону Вселенной?

— Тогда зачем это все? — я обескуражен и раздавлен.

— Затем, что Вселенная сделала меня Первым монкхи, — вдруг начинает смеяться ксант.

— И кто же ты?

— Я Ма-Трей, — монкхи делает паузу. — Я верю, что отец не тот, кто дал жизнь, а тот, кто указал Путь, принял, научил, отдал свою любовь и заботу. Я Ма-Трей — Душа и Сострадание Улья, — он ободряюще улыбается мне. — И я чту закон Милосердия — Улей сохранит наш дом общим.

Свет меркнет. Я снова в транспортном отсеке корабля. Вокруг команда — все смотрят на нас с монкхи. Он жестом подзывает к себе Антона, тот безропотно подходит и склоняется перед ним — их лбы соприкасаются, спиральный узор на черепе монкхи — не что иное, как свернутые тонкие выросты нервных окончаний, они разворачиваются и плотно опутывают голову Антона, в этот момент монкхи похож на мифическую Медузу Горгону. А потом его щупальца начинают светиться. Длится это считанные секунды — свет гаснет, и щупальца вновь сворачиваются в узор.

Ошарашенный Антон поднимается и смотрит на меня безумным взглядом, а монкхи уже подзывает к себе следующего члена команды. Менее чем за пять минут Ма-Трей поделился своими знаниями с каждым из нас.

— Внешнее проникновение. Внешнее проникновение. Контур Альфа пробит. Контур Бета подключен, — бесстрастно и от того особенно неприятно звучит аварийное оповещение. — Контур Бета пробит. Контур Гамма подключен.

— Немедленно начать эвакуацию Улья, — кричу я. — Малыша в капсулу! Петя, займись!

— Пилотам по местам, вы защищаете отход, — вторит мне Антон. — Задача — дать аварийным катерам войти в зону гиперпрыжка и отвлечь на себя огонь.

— Ребятки, быстро разбираем оружие и готовимся к обороне, — рычит рыжий Гус, — Тимур, перевести на ручной режим управление входом-выходом. Маркус, баррикадируй отсек.

— Всем надеть защитные скафандры, возможна разгерметизация отсека, — бесцветно объявляет система безопасности.

В суматохе я быстро наклоняюсь к монкхи:

— Малыш, теперь тебе нужно сделать все быстро и правильно. Аварийные капсулы уже запрограммированы для прыжка на Землю.

Монкхи несколько растерян, он кивает и идет вместе с Петей, тот помогает ему надеть скафандр и что-то говорит с улыбкой — Ма-Трей удрученно кивает.

Мы с Антоном спешно бросаемся к стойке со скафандрами. Гус и Марио настраивают дополнительный защитный контур, пилоты готовятся к вылету, Тимур открывает арсенал, Вонг проверяет заряды лазерных установок, Такеши заправляет оружейные планшеты файерами.

И в этот момент нас настигает новый мощный нейтронный взрыв, люк отсека сносит с частью внешней обшивки, нас разбрасывает, как тряпичных кукол. Я не могу сразу подняться и вижу, как Вонг машет пилотам, и они с Гусом задраивают люки спасательных катеров. Но я не нахожу Первого монкхи, с трудом поднимаюсь и ищу малыша глазами.

Наконец вижу его и подбегаю так быстро, как это возможно: монкхи сидит, скрючившись над телом мертвого Пети, тот не успел надеть скафандр, и взрыв убил его мгновенно. Я поднимаю монкхи и встряхиваю — его лицо залито слезами. Я включаю радиосвязь:

— Ма-Трей, нужно торопиться, — я хватаю монкхи в охапку и бегу к катеру. Передаю малыша Гусу, тот затаскивает его в кабину, чтобы пристегнуть в кресле пилота.

Я оборачиваюсь: бой идет полным ходом. Анн-Ун-Наки пустили в авангард петалоков, мерзкие твари уже заполнили отсек и теснили нас к запасному выходу.

— Пилотам, приготовиться, — почти кричу я в эфир, — пока вражеские истребители не перестроились. Первым идет Маркус, его прикрывает Войтех. Затем выпускаем катера. Потом сразу вылетают Пабло и Эмиль. Как поняли?

— Приказ принят, — отвечает Маркус.

— Приказ принят, — отвечает Войтех.

Я вижу, как их корабли, зависнув на мгновение, устремляются в пусковую шахту. Следом Гус и Тимур отправляют спасательные катера, которые выстраиваются в ряд, вибрируют и активируют защитное поле, делающее их на короткое время невидимыми для противника.

— Пабло и Эмиль, ваш выход, Как поняли?

— Принято, выполняю, — откликнулся Пабло.

— Эмиль? — в ответ тишина. — Где Эмиль?

Я вижу, что Тимур бежит к истребителю и как разорвавшаяся рядом с ним лучевая граната отбрасывает его к противоположной стене.

— Сеня, Сеня! — кричит мне Антон. — Эмиля придавило погрузчиком, мы попробуем его вытащить!

— Антон, остаешься за главного, — выкрикиваю я и бросаюсь к истребителю. — Я вернусь, когда мы проводим Улей. Держитесь, ребята!

— Понял, — хрипит Антон. На бегу отмечаю, как они с Вонгом пытаются отсоединить от основного корпуса экзо-погрузчика поврежденные взрывом щупальца, под которыми я вижу Эмиля.

Вдруг совсем рядом появляется петалок, его пасть ощерена, он прыгает на меня, но тут же грузно падает плашмя.

— Я прикрою, командир, — спокойно говорит мне Такеши и весело подмигивает.

Пара мгновений, и я уже вылетаю из пусковой шахты. Черный плотный мрак космоса озаряют всполохи боя, на своем радаре я вижу передвижения спасательных катеров, асууры пока не обнаружили их. Наши истребители воюют с противоположной от меня стороны, я спешу им на помощь и подныриваю под брюхо своего корабля.

— Вот так ежки-матрешки, — выдыхаю я изумленно. Передо мной целая армада Анн-Ун-Наки — десятки, если не сотни кораблей. Я вижу постоянные вспышки от гиперпрыжков — армия асууров продолжает увеличивается. Из-за повреждения навигационной системы нашего корабля я даже не мог представить размеры бедствия, ведь еще час назад нас преследовали только два корабля противника.

— Командир, жуткое зрелище, да? — спрашивает Войтех. — Они могли бы уничтожить нас за одно мгновение, почему не сделали этого?

— Потому что им нужен Улей. Ты же помнишь, что только ксанты могут путешествовать на изнанку Мира и обратно, а асууры ждут сотни кальп до поворота Колеса, чтобы попасть в нашу Вселенную.

— Задача у нас простая — отвлечь внимание от спасательных катеров. После гиперпрыжка в Солнечной системе Улей будет в безопасности — там наш флот и несколько кругов обороны, а потом Малыш включит охранную систему, — продолжает Маркус.

— На это только надежда, — ворчит Пабло. — Ну что, стартуем, командир?

— Стартуем! — командую я. — Расходимся радиальными лучами, имитация конвоирования на сорок пять градусов. Нам нужно продержаться полчаса — этого достаточно для выхода в зону прыжка, — я с силой поворачиваю штурвал.

И мы держимся ровно до того момента, как асууры обнаруживают выход спасательных катеров в гиперпространство. Я вижу, как взрывается наш корабль, я вижу, как один за другим сгорают истребители. В моих ушах все еще стоит отчаянный рык умирающего Войтеха. Когда в мой катер ударяет световой заряд, меня выбрасывает в открытый космос, шлем изнутри заливает кровью, становится трудно дышать, но мне не больно. Больше не больно. Я лечу в пустоте, смотрю на мерцающую Вселенную и думаю: «Как же это красиво». Вселенная сияет для меня, ласкает светом далеких звезд, баюкает и тихо шепчет: «Спи, отец первого Монкхи. Никто не может навредить тебе — я тебя берегу. Спи, ты в безопасности, ты летишь домой. А пока ты летишь, отец, рассказывай мне сказки». А потом я умираю.


****

Я вздрогнул и понял, что сижу на полу автобуснойостановки. Рядом сидит фиолет Петя, на его голове какой-то металлический предмет, который он обвил своими мерцающими щупальцами, а над ним с воинственным видом стоит Наташка.

— Господи, Наташа, что же ты делаешь! — воскликнул я. — Выключи фонтан немедленно!

Наташа недоуменно посмотрела на меня, но ультрафиолетовый фонтан выключила. Этот фонтан мы с ней сделали для недавней выставки по физике в школе. Так вот что было в ее черном мешке!

Щупальца монкхи перестали светиться и вновь свернулись в спиральный узор на его голове. Петя посмотрел на нас растерянно — очевидно, он был слегка оглушен и дезориентирован. Наташка сняла с него свою поделку и проворчала:

— Ходят здесь всякие, автобус, понимаешь, ждут. А сами снежные шары порядочным андроидам подсовывают!

Я подсел ближе к фиолету:

— Как ты, дружок? Голова кружится? Это сейчас пройдет. Хочешь печенье? — я похлопал себя по карманам и достал большое печенье.

Петя посмотрел на меня, на печенье и заулыбался:

— А молоко у тебя есть?

Я повернулся к Наташке:

— Наташа, можешь Пете молока в автомате купить? У меня нет денег.

Девочка насупилась, но достала свою карту школьника и подошла к автомату.

— Вот, держи, опасный фиолет, — язвительно прошипела она, протягивая Пете бутылочку с молоком. — Дядя Сеня, — обратилась она уже ко мне. — А ты почему систему не обновил? Я твой кошелек давно на автоматическое пополнение поставила.

Я смущенно развел руками — забыл. Вдруг двери остановки резко распахнулись, и внутрь заглянули двое полицейских. Один из них бодро спросил:

— Полицию вызывали?

— Вызывали, — пробурчала Наташка и посмотрела на меня. — А что было делать? Я испугалась, что фиолет тебя съест! Он голову твою своими щупальцами обвил! Знаешь, как было страшно!

— Ты все сделала правильно, — сказал я ей. — Ты — молодец, и я тобой горжусь. Хотя фонтан на голове был немного… Зато очень находчиво. Офицеры, — обратился я к патрулю, — все хорошо, просто случилось небольшое недоразумение. Мы встретили новорожденного монкхи, он немного растерян, но уверен, что скоро приедет его родитель, и все будет хорошо.

— Уверены, значит? — недоверчиво протянул второй патрульный. — Мы тогда тоже подождем родителя монкхи, чтобы точно больше ничего не случилось.

Я пожал плечами и уселся на скамейку, Наташа стала засовывать свой ультрафиолетовый фонтан обратно в мешок, а фиолет Петя с виноватым видом пытался ей помогать — девочка хотела его прогнать, но потом смирилась, и они быстро управились вдвоем.

Я взглянул на табло — автобус должен был вот-вот подойти, и правда, через пару минут мы услышали, как прошуршала воздушная подушка, и через мгновение двери остановки раскрылись.

Внутрь шагнул монкхи и с изумлением уставился на нас. Пару секунд он молчал.

— Здравствуйте. Что здесь происходит? Что-то случилось? — забеспокоился он, посматривая на полицейских, но потом он перевел взгляд на Петю и воскликнул:

— Сын Петя! Ты уже родился, прости — я не успел! Автобус сломался, — пояснил он, смущенно на нас поглядывая.

— Отец Антон, — бросился фиолет к родителю, — я так рад, что ты за мной пришел! Добрый Сеня по-де-лил-ся со мной, но это было очень страшно. А потом он дал мне печенье, — затараторил Петя. — А сердитый ребенок Наташка сначала меня испугала, а потом дала молока, а потом пришли другие и ты!

Монкхи обнялись, и родитель Антон прослезился от умиления. Потом он достал из-за пазухи сверток, который оказался цветастым шарфом, и торжественно повязал его на шею Пети:

— Вот, теперь ты настоящий миланский модник, — сказал он.

Я вздрогнул и внимательнее посмотрел на монкхи Антона. А тот повернулся ко мне и, поклонившись, произнес:

— Именем двенадцати, благодарю тебя, добрый Сеня, что был с моим сыном и не оставил его одного в ожидании, — он повернулся к Наташе. — Спасибо и тебе, ребенок Наташка.

Мне на мгновение стало нехорошо, я подошел к родителю Антону:

— Скажи мне, монкхи Антон, знаешь ли ты монкхи Ма-Трея?

— Что? — опешил Антон. Он с тревогой стал всматриваться в мое лицо, стараясь рассмотреть что-то невидимое и беспомощно оглянулся на сына.

— Доброго Сеню убили асууры, и малыш его собрал обратно, — радостно сказал Петя, но потом нахмурился, — только это было очень давно. И еще колодец!

Монкхи Антон всплеснул руками и воскликнул:

— Ты — отец Первого монкхи, основателя Улья, спаситель ксантов, легендарный командир двенадцати! Ты — Арсений Кобелев! Прости, прости моего сына, он еще так мал и не умеет правильно открывать память, он не хотел ничего дурного!

Я растерялся и смутился такой восторженной реакцией. Наташка посмотрела на меня округлившимся от удивления глазами, лица полицейских вытянулись, и казалось, что они даже встали по стойке смирно.

— Ты, очевидно, с кем-то меня перепутал, монкхи Антон. Да, я — Арсений Кобелев, но я всего-навсего старый андроид-наставник этой девочки, а раньше был наставником ее матери, и отца ее матери, и матери его отца. Я совсем не сержусь на Петю. И прости Наташу за то, что она его ультрафиолетом оглушила. Раз все теперь хорошо, то пойдем, Наташа, домой, — обратился я к девочке, — давай свой портфель и фонтан свой тоже.

— Петя, — обратился я к новорожденному монкхи, — слушайся отца. Тебе предстоит долгий путь — будь смел в принятии мудрых решений. Тебе предстоит долгий путь — будь силен в принятии трудных решений. Тебе предстоит долгий путь — будь настойчив в желании сохранять верное направление. Тебе предстоит долгий путь — с радостью принимай каждый миг. Тебе предстоит долгий путь — будь верен Пути.

Я взял в руки Наташины вещи, и мы вышли из павильона остановки, не обращая внимания на восклицания и причитания монкхи Антона. Краем уха я услышал, как один полицейский сказал другому:

— Это же Арсений Кобелев — легендарный капитан крейсера «Свияга», того самого, что спас нашу Галактику.

Тот округлил глаза и приоткрыл рот от удивления.


Мы с Наташкой вышли на улицу и пошли в сторону дома. Мне снова стало жарко, и я без конца вытирал пот со лба.

— Дядя Сеня, установи обновление, наконец, — порекомендовала Наташа. — И проверь систему охлаждения — ты сильно потеешь. Ай, дай сама! — и она открыла меню настроек на моей руке. — Ну, конечно, опять в танчики играл и программу не закрыл, вот где перерасход энергии! Поэтому тебя и клонит в сон.

Она нажала пару кнопок, и жар отступил, я улыбнулся девочке. А Наташка посмотрела на меня с гордостью и вдруг крепко обняла, но тут же отстранилась и в свойственной только ей манере восхищенно воскликнула:

— Дядя Сеня, а я и не знала, что ты такой старый!

Я покачал головой:

— Наташа, ну ты же девочка! Нельзя быть такой грубой.

Наташка недоуменно посмотрела на меня:

— Хорошо, не старый. Древний?

Я вздохнул и снова покачал головой — бесполезно.

— Наташа, обещай мне, что больше не будешь так делать. Что за бредовая идея следить за монкхи? Как ты вообще обнаружила кладку? Хорошо, что системы родительского контроля работают отлично — иначе я бы тебя не нашел. Даже думать не хочу, что бы могло случиться с тобой и монкхи.

Наташка обиженно насупилась.

— Я тебя между прочим спасла, — она помолчала. — А нашла я их по ультрафиолетовому следу, конечно. Фиолеты делают метки, а я случайно увидела. Мог бы и спасибо сказать, вообще-то. Сам же кричал: «Наташка, спаси меня!»

— Ладно, ладно. Ты меня спасла. Не знаю от чего, но спасла. Где порвала ранец? Опять с мальчишками дралась?

Девочка вздохнула:

— Дядя Сеня, ты же знаешь, что умственное развитие мальчика отстает от девочки и…

Я выразительно посмотрел на Наташку, она осеклась и повесила голову:

— Мишка Носов сказал, что мой фонтан фиговый и бесполезный. А мой фонтан, — Наташка вздернула вверх острый подбородок, — очень даже хороший! Целого фиолета поймал! — торжествующе закончила она.

— Поэтому ты Мишу побила? — помолчав, спросил я.

Наташка сердито надулась и пошла на несколько шагов впереди меня. Потом она вдруг резко повернулась и хлопнула себя по лбу:

— Дядя Сеня, я же совсем забыла! Бабушка велела не опаздывать. Она сегодня пироги с визгой делает!

Я прищурился и переспросил:

— С чем-чем пироги? С визгой?

— Ну, да. Это рыба такая. Она громко визжит, поэтому и называется визга. Наверное, — неуверенно добавила Наташка. — Бабушка курсы русской кухни недавно окончила, теперь готовит всякие старые… древние штуки. Вчера, например, жарила прялки. Было вкусно.

— Прялки, значит, и визга. Ага, — усмехнулся я. — Не прялки, а пряглы4. И пирог не с визгой, а с визигой5. И визига не совсем рыба, скорее — это часть рыбы.

Наташка недоверчиво посмотрела на меня, пожала плечами и, к моему удивлению, промолчала. Мы повернули на улицу, где стоял Наташкин дом, и девочка побежала впереди меня, подпрыгивая на ходу.

Она отворила белую калитку и закричала:

— Бабушка, мы пришли! Дядя Сеня со мной! Ой, а у нас гости?

Наташка остановилась у калитки и растерянно посмотрела на меня — я поспешил к ней.

На лужайке перед домом стояла старенькая бабушка Наташи, тоже, кстати, Наташа, а рядом с ней немолодой уже монкхи — это было видно по его сгорбленной спине и ороговевшему гребню на голове.

Бабушка Наташа всплеснула руками, глядя на нас, и вдруг заплакала. Она стала вытирать глаза передником и улыбалась сквозь слезы.

Монкхи сделал шаг мне навстречу и засмеялся. На мгновение я замешкался, голова у меня закружилась, и я даже, кажется, пошатнулся. Меня поддержала Наташка — она тревожно смотрела то на меня, то на бабушку, то на монкхи. Бабушка Наташа подозвала девочку к себе, и та неохотно отошла от меня.

Я приблизился к монкхи и взял его за плечи, вглядываясь в морщинистое лицо:

— Сколько прошло времени? — только и спросил я.

— Триста шестнадцать лет, — просто ответил монкхи и добавил, лукаво улыбаясь. — Я так слышал.

На пару секунд я закрыл глаза: воспоминания прошедших веков разом обрушились на меня. Былые сражения, возвращение Великого колеса, полчища голодных петалоков под предводительством асууров Анн-Ун-наки и путешествие последнего Улья сквозь Вселенную… Сотни, тысячи сказок для новорожденного малыша… Далекое шестилетнее лето на берегу Свияги… Дочка Наташа, играющая со снежным шаром, в котором белая метель кружится вокруг маленького красного домика…

Я открыл глаза — монкхи смотрел на меня темными внимательными глазами.

— Здравствуй, первый Монкхи-Анн-Тики, основатель Семьи, хранитель Улья, — я опустился перед ним на колени, так он был мал по сравнению с моим новым экзо-скелетом. — Здравствуй, Малыш, — я осторожно обнял его.

— Здравствуй, отец, — тихо ответил Малыш и прижался головой к моему разгоряченному лбу. — Наконец-то я тебя нашел.

От него пахло хлебом и молоком.

Примечания

1

Дуккхи — с санскрита термин можно перевести как «беспокойная неудовлетворенность», «болезненное переживание», «тоска», «нестерпимость», «страдание».

(обратно)

2

Тришна — понятие индийской философии, обозначает жажду существования, от которой зависит пребывание в вечном колесе Сансары. Носит негативный характер и приравнивается к тяжелой болезни, от которой необходимо излечиться. Указывается в качестве источника страдания.

(обратно)

3

Кальпа — единица измерения времени в индуизме и буддизме. Это день Брахмы, продолжающийся 4,32 миллиарда лет. По прошествии этого периода наступает ночь Брахмы, равная по продолжительности дню.

(обратно)

4

Пряглы — жаренные в масле дрожжевые оладьи. Нередко делаются с начинкой из мяса, овощей, грибов, творога, фруктов, ягод или с припеками.

(обратно)

5

Визига (вязига) — спинная хорда, сухожилия и связки, которые расположены вдоль хребта у осетровых рыб. При варке в воде сильно разбухает и в таком виде, мелко изрубленная, употребляется в приготовлении начинки для пирогов.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***