КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Когда к нам приплывут киты [Ричард Мак Борн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ричард Мак Борн Когда к нам приплывут киты




Сергею Павлову и Леониду Панасенко


Если что — то я забуду,

Вряд ли звёзды примут нас.


Р. Рождественский

«Ночь прошла».


«Утро медленно сгоняет сон…

Сегодняшний день обещает быть привычно однообразным и относительно спокойным. И если не брать в расчёт того, что для меня он выпадает на полагающийся по штатному регламенту выходной, то я не стал сразу вскакивать с постели решив поваляться ещё с часик балуя себя ленцой и сладкой истомой. Признаюсь честно, мне не столь уж привычно вставать в ранний час, как это принято в обычном распорядке многих рабочих посёлковых миссий на дальних планетоидах. Работа в них всегда требует постоянной отдачи, вот потому и необходима та самая строгость дисциплины вахтовых бригад. Для меня же это всё кажется пережитком прошлых эпох, когда на ряду с монашеской строгостью и казарменным порядком сосуществует внутренняя коллективная расхлябанность. И многие из тех кто, вынужденно ютятся в этих компоновочных муравейниках во множестве разбросанных по планетам и лунам всего осваиваемого Экстерра Системы скорее всего согласится со мной.

Точно таким же был и наш гермопосёлк «Южный» на Ганимеде, расположенный совсем не далеко от местной столицы Пунт, растянувшейся неровной лужей в одноимённом кратере. Хотя, «недалеко», это лишь относительное понятие по — нашему, местному представлению — всего чуть более трёхсот километров. Вот добывающий комплекс СТ–3, который обслуживают наши ребята, тот прилепился почти рядом с посёлком. И добраться до него на краулере с черепашьей скоростью можно за каких — то полтора часа. Медленно — возможно, но зато, надёжно и доступно с регулярной периодичностью каждые два стандартных дня при смене очередной бригадой буровиков. Здесь всё предельно просто, если не стараться усложнять самому себе жизнь и не впадать в депрессию.

Сгоняя последние остатки сна бодрящим потягиванием и удовлетворённо этому улыбаясь, я слез с кровати. Здесь, на Ганимеде, рядом с гигантским оранжевым куполом великого Юпитера, приятно чувствовать себя немного лёгким и бодрым, чем на Земле. Когда прибываешь сюда впервые, в тебе просыпается то, что кажется уже исчезло и давно покинуло твою жизнь. Ребячество и переполняющая энергия, по началу захлёстывают, почти каждого новоиспечённого аборигена. Это что— то сродни получасовой экскурсионной прогулки по Луне туристов с Земли, впервые получивших долгожданную Визу на выход в Экстерр, и забавляющих себя умопомрачительными прыжками в Море Облаков. Именно тогда, после обычного притяжения и комфорта атмосферного дна, ощутив по-настоящему близость космоса ты, с поразительной наивностью, приходишь в неистовый восторг. И начинаешь радоваться, словно ребёнок, совершенно заурядным вещам, лицезрея сквозь стекло гермошлема откровенно банальную сотникилометровую змею тектонического сброса Прямая стена с бесшумно сползающими от твоего слабого прикосновения пыльных потоков. В мирах же крупных планет Дальнего Экстерра всё совершенно по-иному. Работа налагает ответственность, а чуждая обстановка и отдалённость от обжитых территорий вынуждает к осмотрительности, и само собой — осторожности. Ведь вся надежда на спасение в случаи возникновения нештатки лишь одна — на самого себя.

Не стараясь особо задумываться о чём-то определённом и стараясь отогнать надоевшие воспоминания о прошлом, я прошёл в душ и стал под упругие струи воды. Назойливой мухой вновь забились мысли о вчерашнем разговоре с гляциологом буровой, да ещё на повышенных тонах. Это заставило меня простоять в кабинке чуть дольше обычного, сгоняя негатив и злость. Ведь проблема, которую пытался преподнести Алдан Курбатов, как особо насущную и первостепенную, не требовала столь пристального внимания. К чему тогда всё это?..

Хватит, сегодня думаю только об отдыхе!

Сейчас остро необходимо порадовать себя лёгким завтраком и разгоняя вновь набегающую нервозность постараться приготовиться к хорошему отдыху, ведь день только начинается. Вполне возможно подошёл бы вояж в столицу — пошататься среди толпы людей, узнавая старые лица и встречая совершенно незнакомые. Кто знает, что меня может ожидать, какая немыслимая случайность способна изменить моё упорно стойкое положение холостяка, простого сотрудника одной из социальных служб на провинциальном планетоиде. Подобная минорность во мне была скорее всего порождена воспоминаниями того, что произошло уже более года назад и тоскливо бередило душу о произошедшем до сих пор.

Жизнь каждого, как водиться, складывается не из безликой последовательности событий протяжённых во времени, а из той эмоциональной насыщенности, которая приукрашает их. Теперь я могу это ясно для себя утверждать. Но ещё тогда всё было совершенно иначе…

Вот именно в такой период, когда яркий цвет жизнь начинает превращаться в серую будничность, попали и мы с Виолеттой. Решение оставаться и далее на поселковой станции принималось мною спонтанно, основываясь на обычной привычной обустроенности. Тогда комфорт и бытовая стабильность мне были по душе. Но, как тогда оказалось, подобное ощущение диктовалось во мне отнюдь не разумностью, а обычной слепотой моего эгоизма. В наших с Виолой отношениях именно здесь и начала образовываться пустота, причин которой я и не старался особо искать.

Счастливые месяцы наполненные улыбками, сладкими объятиями и долгими ночами любви истаяли весьма быстро. По — девичьи, слёзно и молчаливо распрощавшись со мной в зале наземного терминала, она с радостным нетерпением покинула гермопосёлок не желая продолжать наскучившей ей провинциальный роман. Стук каблучков её новомодных босоножек гулко отдающийся в коридоре полупустого порта, надоедающим стаккато ещё долго преследовал меня.

Ещё тогда, в самом разгаре наших отношений прилетев по моей просьбе на Ганимед, в наше дальнее поселковое обиталище, она старалась быть преданной и любящей пытаясь соответствовать романтическому статусу молодой жены. Но постепенно начинала понимать, что эта роль ей удаётся лишь с особым трудом. Ведь променять шумный и величественный флагманский терминал «Корона», вертящийся на либрационной орбите между Землёй и Венерой, на дальнее захолустье для взбалмошной девушки было продиктовано скорее всего фееричностью надуманных романтических мечтаний.

Не прошло и полугода нашего семейного счастья среди узких модулей «Южного» и затвердевших аммиачных снегов Ганимеда, как одним обычным днём Виола напросилась в транзитные пассажиры совершенно ошарашив меня своей внезапностью и назревающим фактом отбытия. Вместе с зафрахтованным для обеспечения посёлка дежурным транспортом «Валдай», она с необычной поспешностью покинула не только надоевший планетоид, но и мою, ставшую для неё безынтересной, жизнь. В память о пылавшем, ещё совсем недавно, безумии чувств, мне досталось всего лишь пара фото и постепенно тающие образы любимой в приходящих от усталости и пережитых эмоций, снах. Приходилось это принимать со смирением обречённого на одиночество Робинзона.

Наваливающаяся депрессия и тягостная вина нашего разрыва всё чаще стали порождать во мне безразличие к окружающему. И то, что когда-то меня пугало и мешало быть совершенно нормальным, вновь стало довлеть надо мной. Картины ночных видений оказались тому первыми признаками: размытые, вязкие, но с определённо особым цветом, к которому у меня выработалось отвращение. И те мимолётные промежутки «отклонения», возникающие вдруг, спонтанно, вводили в неописуемый ужас, заставляя вспоминать способы контроля, забытые ещё в детстве.

Свою первую «встречу» с этим, я хорошо помнил, как внезапное столкновение с неведомым, и потому начинал готовился к худшему. Казалось, будто всё ушло в прошлое вместе с возрастом. И все те юношеские переживания и страхи относительно своей особенности, я смог в конце концов перерасти и основательно забыть. Теперь же, с огромными усилиями задавленный «талант» вновь пытался проявить себя. И этим я был как весьма впечатлён, так и особо встревожен…

Резкий звук интеркома поймал меня уже вытирающимся около окна с видом на нашу буровую. Накинув на себя полотенце, я недовольно разрешил доступ гостю:

— Да! Слушаю?!

— Чего кричишь? — донесся знакомый голос из динамиков комма.

— А — а, — протянул я, — это ты. — С экрана на меня пялился наш главный администратор Феликса Гамова. Его окладистая борода своей ухоженной основательностью явно подчёркивала его статус. — Не слишком ли рано для визита? Или опять должна произойти незапланированная случайность? Ведь всё у нас по регламенту: и аварии, и авралы…

— Язвишь? — Феликс сжал губы так, что они полностью скрылись в бороде. — Ещё только утро, а ты уже недоволен.

— Не правда, — парировал я с наигранным оптимизмом. — Есть одна точная и проверенная примета: начальство беспокоиться о тебе в выходной — знать день пойдёт прахом!

— Сам подметил? Смотри, чтоб Курбатов об этом не прослышал. А то придётся тебе весь выходной провести на вылазке.

Недовольно закачав головой я посмотрел в сторону комма.

— Уже нажаловался?!

— Почти… — с натянутой улыбкой произнёс Феликс. А я опять начал прокручивать в голове вчерашний разговор с пожилым гляциологом.

— Только не говори в очередной раз, что он прав. Мне уже его щепетильность и принципиальность в теоретических выкладках становятся поперёк горла. И не только мне одному. — Я удручённо махнул рукой. — Ладно, так что там опять?

— Особого ничего, — произнёс медленно Гамов, — если не брать во внимание, что МГ- 02 выдал депешу с просьбой о содействии.

— Это где? — совершенно небрежно осведомился я. — Феликс, ты же прекрасно знаешь, моё отношение к односложным названиям технического характера.

Если говорить на чистоту, я и не старался представить, место расположения пресловутой аббревиатуры.

— Ты неисправимо упрям, — ответил он, опуская взгляд. — Уже давно стоило привыкнуть. За два — то года…

— Предполагаешь, что я останусь ещё на один срок? — бросил я и направился через каюту к вещевой нише, стараясь не обращать на бурчание Гамова никакого внимания. — Нет уж, хватит! Думаю, что ещё месяц — два и будет вполне достаточно.

Лукавил ли я сейчас? Только перед самим собой. Врал ли? Если говорить честно, то скорее всего — да. Шансы найти интересное и перспективное новое место для работы экзосоциологом в разведанном, но малоосвоенном Экстерре Системы, были не столь велики. А тем более такой личности, как я подверженного хандре и бесконтрольной рефлексии. Понимая это, мне всё же приходилось стараться держать себя на уровне и надеяться в скором будущем сменить обстановку на что — то иное, более занимательное, чем однообразный вид оранжево — сизой громады Юпитера и перечёркивающий его ажурный росчерк буровой за окном моего модуля.

Да и что делать в этой периферии изученного космоса зрелому человеку в геолого — добывающей партии с подобной профессией? Не внутренние же конфликты решать, на самом деле, заведомо становясь эдаким а — ля Фрейдом с пресловутой кушеткой и допотопным психоанализом.

— Торопишься? Посмотрим ещё, что время покажет, — Гамов посуровел. — Запомни, уговоров остаться на буровой однозначно не будет. Да, сейчас положение на «Южном» весьма не завидное. Но в скором времени может всё поменяться. Сам же знаешь, как это бывает. Пример тому перспективные новшества у соседей на Сатурне. Там дела уже движутся полным ходом. А вспомни, ещё несколько лет назад как там было, сплошь закидывания зондов в щель Кассини, да скучные посиделки геологоразведки на Япете. Теперь вот интенсивно налаживают монтаж ГТП — терминала «Терра». Значит и здесь всё скоро будет кипеть. Так что пока ты тут, будь добр не выбывать из звена. Всё может случиться…

«И зачем я вам сдался, бесперспективный психолог на мало значимой буровой?», — мелькнула вдруг мысль.

Фразу Гамова легко можно было продолжить заведомо, зная банальный финал.

— Пусть так, но на сегодня все дела побоку. У меня законный выходной. Так что, всякие просьбы о заменах и внезапной помощи стоит позабыть.

Видеть его реакции я не мог, так как был занят выбором облачения, чтоб презентабельно выглядеть, появившись в залах и широченных коридорах полиса.

— Дело весьма срочное и особо важное.

— Гамов, не старайся. Я уже вылетаю в столицу ближайшим катером.

— Не слишком ли ты самоуверен, Лемешев?! — в голосе Феликса появились жёсткие ноты. — Напомни мне, кто сегодня «извозчик»?!

— Северцев, верхом на своём «Джейране», — я озадаченно и с некоторой настороженностью посмотрел в сторону экрана комма. — А в чём дело, есть какие — то изменения?

— «Джейран» с Пунтом отменяется. Северцев остаётся с тобой. Пойдёте на «Волне», — быстро ответил Гамов. — И скидывай свой пижонский наряд, обряжайся в рабочий комб, лучше всего в «Тушкан».

— А может сразу в скафандр?! — начинал злиться я. — Мне совершенно не хочется рыскать часами по Ганимеду в поисках упавшего зонда у чёрта на куличках.

— Этого и не будет, — холодно смотрел Феликс с экрана. — Отправитесь на Марс, в исследовательский лагерь ИКИ в Кидонии.

Мне вначале показалось, что я ослышался. И видимо, мой застывший от удивления вид немного рассмешил Гамова. Вообще — то, как руководитель разношёрстного коллектива и хозяйственный начальник нашей буровой, он был вполне прекрасным и сговорчивым человеком. Но вот его вымученная привычка делать многозначительные паузы в беседах с подчинёнными заставляла меня строить различные предположения психологического плана.

— Просьба озвучена, как «неукоснительный к исполнению» приказ. Пришла всего чуть менее двух часов назад со второго стационара Марс — Главный. Связисты с «Южного» передали. Меня порядком такие внезапные распоряжения тоже не радуют.

«Ещё бы, ведь не тебе же их выполнять пересекая по чей — то прихоти почти чуть ли ни одну треть основного пути до Земли.», — в сердцах негодовал я.

— А зачем там необходим Володька? На Марсе своих пилотов с лихвой хватает, — стараясь успокоиться я бухнулся на кровать. — Да и социологов предостаточно, чтоб не гонять персонал с Ганимеда через пол Системы…

— Всё верно. Только в понимании администрации Института культурологических исследований многое сводится не просто к научной необходимости, а к обычной рутине. Им понадобился не столько профессионал в определённой отрасли, сколько…

Вдруг прервав свою речь Феликс задумчиво начал оглаживать бороду, будто подозревая подвох. Подобная пауза озадачила меня. Отчего- то мысли стали сползать в совершенно иную сторону, полную нелогичности и подозрений. Странные домыслы и предположения тут же начали возникать во мне по поводу своих определённых «способностей» и того, что об этом каким — то образом мог узнать Гамов. Я начал в сумасшедшем порядке перебирать те единичные случаи, когда кто — то из парней нашей буровой вполне мог стать свидетелем моих спонтанных проявлений дисперсии и с определённой уверенностью способен был только вспомнить Северцева. Неужели он о чём-то догадался и рассказал?..

— Особо не переживай, — продолжил Феликс, видимо заметив мою реакцию. — Как оказалось на Марсе днём с огнём не сыскать социологов со специализацией анализа внеземельных экосистем. К тому же ещё знакомый с принципами работы архивариуса.

— Кого?! — спросил я.

— Человека способного отобрать материалы и систематизировать записи имеющиеся на базе.

— Но ведь это же работа для простого корда, любой компьютер с этим справиться легко и быстро. Да и подобное совершенно не в моих навыках работы.

— Запрос составлен с определёнными требованиями. Ты и Северцев пока совершенно не заняты в работах обусловленных дежурным регламентом. Ближе никого нет. Земля и терминалы находятся в максимальном афелии по отношению к Марсу, а Ганимед в относительно минимальной фазе. К тому же обычного специалиста по адаптивности земной социокультуры к иным экосистемам у них на Марсе по непонятным причинам попросту не оказалось. — Феликс то ли озадаченно, то ли виновато, опустил глаза. — Так что поспеши собрать вещи.

Каким — то седьмым чувством я предполагал во всём этом некоторый подвох, который мог обернуться для нас с Володькой авральной задачей со множеством неизвестных.

— Хорошенькая же выйдет прогулка. Можно уложиться в целый отпуск. — И это только около трёх недель в одну сторону, проведённых в ожидании финиша на стандартной «линейке». Но если же попытаться высчитать свободное окно для прибытия «Валдая», то в пределах марсианского Феротерра мы с Северцевым окажемся недельки на полторы раньше. — Может быть дашь им «Отбой!»?

Моргнув глазами Феликс опустил головой.

— Сожалею, но никак не получится. В течении двадцати стандартных часов вы должны быть на месте. И не старайся меня спрашивать: как да почему? Всё очень просто: тебя с Володькой подхватит идущий с Титана экспериментальный ГПК «Алтай». И сегодня же транзитом сбросит на локалку уже на Марсе. Вопросы?

— Это ещё что? — выпалил я от удивления приподняв левую бровь.

— Про гиперволновую транспозитацию слыхал? Вижу, что вряд ли. Сей зверь абсолютно новый, но перспективный. И если не врут, то уже в ближайшее десятилетие человечество семимильными шагами прошествует к звёздам. Не зря же стройку века с терминалом затеяли у Сатурна. Так что, если выпадет свободная минутка на досуге, развлеки себя ещё и информационными бюлетнями Космофлота. А сейчас времени на сборы у тебе осталось не более часа.

И экран погас.

Благо Гамову хватило ума не посоветовать мне знакомиться с основами квантовой физики.

Вот так всегда и выходит: просьбы вышестоящих обсуждаются вдоль и в поперек, но исполняются неукоснительно.

Собирать вещь — кейс я начал медленно, находясь в совершеннейшем ступоре. Тысяча двести минут совершенно иной, непонятной для меня жизни. Скоротечной и волнующей, зато интригующей и увлекательно маленькой. Много ли это, чтоб стать частью большой истории? Занимательно ли, чтоб остаться в человеческой памяти хотя бы одного человека?

И именно в этот момент вдруг началось то, что давно для меня стало лишь пугающим воспоминанием детства…


Мало кто из медиков и биологов ожидал чего — то подобного. Ещё в самом начале эры освоения космоса выдвигались скромные предположения о эволюционном изменении всего вида хомо сапиенс, основываясь на его главном принципе — приспособлению к внешним условиям. Особенно актуально специалистов это беспокоило при широком развитии орбитальных поселений и начале освоения планет Ближнего Экстерра Системы. Но особо выраженных и явных трансформаций, пока, не наблюдалось. А ведь процесс приспособления самого человека и его генома к совершенно новым условиям чужого экопространства адаптированного для проживания и обыденной жизни всё же происходил, пусть и с едва заметным проявлением. И мало кто из обычных людей, работавших на внеземельных объектах и на спутниках и планетах освоенного Пространства после возвращения на Землю задумывался о причинах своих недугов с весьма странной диагностикой возникших спустя время. О локальных поселянах, всё более заполнявших поверхностно изученный Экстерр Системы не стоило и упоминать. Информационные бюлетни Всемирной организации здравоохранения ограничивалась пока лишь простыми сводками и статистическими данными считая их показателем стабильности и чёткого следования самим человечеством, поставленным перед собой планам освоения космоса.

Первые признаки непонятных для меня странностей начали возникать ещё в раннем детстве. Родители были обычными служащими космофлота получившие Визы на выход в Экстерр и работая в основном, либо на стационарах в Феротерре Луны, либо в гермополисах Марса и Меркурия. И вся их семейная идиллия в профессиональных сферах как — то получалась полным диссонансом друг к другу, закидывая каждого из них в различные уголки осваиваемого пространства. И лишь только единожды им повезло сойтись вместе, даже отнюдь не в отпускное время — это попав в состав Четвёртой комплексной экспедиции на Венеру. Мать тогда была универсальным специалистом по охладительным установкам, отец же занимался дистанционным монтажом сложных конструкций в условиях невесомости.

Администрация Космофлота поставила тогда жёсткую и однозначно непосильную задачу: создание основательного плацдарма для начала планомерного завоевания и освоения непокорной планеты. Человечество справилось и с этим вызовом. Но спустя несколько лет после триумфальной победы Четвёртой экспедиции, некоторые медикологи стали отмечать особую тенденцию заболеваний у штатных служащих заполонивших новый добывающий комплекс «Афродита», находящийся непосредственно в самом сердце долины Живых огней. Именно там ранее базировался лагерь с работниками прорыва для возведения Комплекса. И именно там проработали около трёх месяцев семейная пара молодожёнов совершенно не осознавая того, что их жизнь вскоре наполниться не только детским голоском, но и непонятными психологическими странностями личного характера своего сознания. А изменениями в организме откликнуться латентной патологией в их ребёнке. Долина же сама по себе отличалась тем, что была особым источником весьма частых сухих гроз буквально порождая сонм роёв различного рода плазмойдов шаровых молний, спасением от которых служили небольшие поля утыканные спицами громоотводов.

Из навеянной и спонтанной задумчивости меня вырвал взволнованный голос Володьки Северцева, пилотировавшего флаинг типа «Волна» к транзитному рейдеру «Алтай». Воззрившись с удивлением на курсовой экран, он с восхищением присвистнул.

— Сашка, — окликнул он меня, — ты когда — нибудь видел что — то подобное?! Весьма впечатляет!

Да, сам абрис корпуса экспериментального гиперсветовика непроизвольно будоражил и одновременно заставлял восторгаться собой любого: и того, кто впервые сталкивался с ним, и тех, кто уже не единожды обозревал вычурный экстерьер странной гиганской конструкции. Только вот особой эстетики во всём внешнем виде новоиспечённого флагмана Космофлота я как — то особо не примечал. Да, десантный рейдер «Алтай» класса ГПК — СДД (гиперпозитационный корабль для Сверхдальнего Экстерра) выглядел величественно и значимо, напоминая более массивную связку двух ажурных пучков энергоэмитеррных преобразователей. Носовой тубус в несколько сот метров длиной и радиусом чуть более пятидесяти создавая особое плазменно — индукционное поле волновым разрядом разрывал нерушимую ткань вакуума, а кормовой, вполовину меньший своего собрата импульсно выстреливая вталкивал всю конструкцию в так называемое над — пространство и удерживал корабль там. Сам же «Алтай», его технический фюзеляж с бытовыми, рабочими и жилыми ярусами представлял собой некую спайку сглаженных и не имеющих прямых углов и линий особых корпусов, словно результат бурного процесса симметричного пенообразования. По мнению физиков, подобные обводы должны были снизить возникновения энергетических завихрений. На фоне громадных конструкций гиперпозитации именно эта часть рейдера выглядела совершенно незначительной, словно смещённая сцепная ось гиперсветовой телеги.

В конце концов оторвав свой взгляд от экрана, я заворожённо воззрился на сияющий блистер. В бескрайней черноте космоса закрывая собой россыпь мелких звёзд и подсвеченный слепящим блеском далёкого Солнца рейдер пока ещё слабо чем мог быть отличим от орбитального стационара «Вершина», прытко скатывающегося за горизонт Ганимеда. Яркая звездочка новоявленного спутника весьма постепенно начинала приобретать свои чёткие рукотворные очертания. Оставалось теперь только со скукой ждать, когда наконец после обычного маневрирования Северцев виртуозно загонит флаинг в вакуум — створ причальной палубы «Алтая».

— Как они только на нём летают? — проговорил я, пытаясь понять фантазию конструкторов и инженеров нового флагманского рейдера.

— Тёмный ты человек, Лемешев. Запомни, неуч, на кораблях во все века всегда только ходили.

— Однако, — я повернулся к Вовке видя в его глазах детский восторг от увиденного, — это совершенно не меняет сути. Ты только посмотри на эту допотопную конструкцию — карусель ей Богу!

— Борт 6417?! Борт 6417?! — прозвучало официозом из динамиков внешней связи. — Здесь рейдер «Алтай» транзитного спец назначения, регистрационные данные… — и далее последовала продолжительная череда цифр. — Терминатор у вас на левом траверзе в четырёхстах километрах. Гасите осевую сближения до пяти единиц. На финише вас подхватят наши экзоператоры. Для более точного тангажа включены корабельные маяки наведения. Ориентировка по телеметрии судна. Надеюсь — не промахнётесь?

— Понял вас, «Алтай»! — отрапортовал Вовка. — Ждите с минуты на минуту. — Хмыкнув и пожевав недовольно губами Северцев на время умолк. — Видал, — буркнул он после натужной паузы, — кем эта элита флота себя возомнила? Тоже мне, фавориты Пространства! «Надеюсь — не промахнётесь?». Чтоб вам!.. — он не договорил и лишь со зло хмыкнув убавил мощности двигателям машины.

Мои чувства в данный момент молчали, но память всё настойчивей возвращала в детство, самое изначалье того, что вновь нахлынуло на меня сегодня. Ещё тогда это нечто неосознанное, совершенно неясное, не сформировавшееся в понимании, начало проявляться у меня в возрасте шести — семи лет. Возникая совершенно спонтанно оно вырывало из увлекательных картин феерических снов и странным накатом вибрирующих волн заставляло испуганный мозг воспринимать лишь образ реальности, которая буквально пульсировала. Всё выглядело таким, будто мир став плотным пытался тебя раздавить. Конечно же, позже, уже со временем, я кое — как смог совладать с подобными «волнами» и «обвалами» первичной фазы, когда мир будто дышал, наваливаясь на тебя и принуждая каменеть не только от ужаса, но и от гипоксии. Хотя с психологической каталепсией и порождаемые ею жуткими фантазиями своего мозга, с острой нехваткой воздуха во время приступа, когда сердце буквально рвалось из груди, я кое как всё же научился справляться. Но вот допустить мысль о возможности принятия того, что происходило далее, совершенно не поддавалось моей логичности…

Мириады звёзд, огромный ярко — оранжевый мяч Юпитера с вмятиной Большого вихрящегося пятна уплывающий влево и ослепительный, словно оконтурованный фонарик Солнца справа сопутствовали нашему маршруту. «Алтай» стал возникать весьма быстро, вырастая в размерах буквально на глазах — определение расстояние в космосе для невооружённого глазомера дело весьма относительное. Раскрывающийся, словно растянутая улыбка, зев вакуум — палубы стал заметен лишь на минимальном подходе, где — то с несколько сот метров: массивная переборка ушла вверх в корпус, раскрыв сияющее жёлтым светом внутренней иллюминации нутро корабля. Спустя пять минут Вовка спокойно и ювелирно опустил флаинг на металлопластиковую палубу и методично, один за другим стал выключать приборы. Катер натужно ещё гудел остывающими двигателями и вздыхал пневматическими компенсаторами замерших ступоходов. Оставалось теперь дождаться заполнения рабочего помещения воздухом и долгожданного разрешение на выход. Мельком обозрев приборную доску я смог всё же найти в световой мишуре небольшое табло хронометра. До высадки на орбиту четвёртой планеты оставалось около восемнадцати часов.

Уж как-то сомнительно!

Мне всё ещё никак не верилось в то, что уже сегодня мы сможем попирать своими ногами сыпучие пески Марса.

В экипировочную нас проводили лишь люминесцентные указатели, которые своей кричащей величиной выделялись на фоне множества предостерегающих транспарантов. И только после того как мы начали натягивать обычные комбы из своих кейсов вместо скинутых «Тушканов» в раздевалку вошёл поджарый молодец в зелёно — синей корабельной форме облепленный разного рода нашивками косменов будто скаутскими значками. Крупный треугольник «Альбатроса» на груди говорил о заслуженном статусе того, кто с видимым высокомерием носил его. Несколько шевронов на рукавах и лацканах комба, многоцветный круг на левом нагрудном кармане с изгибающейся молнией соединявшей стилизованную звезду с абстрактной бесконечностью обозначали принадлежность к определённой службе. Скрестив за спиной руки пришедший со скептической ухмылкой смотрел на нас.

— Ну что, сориентировались? Вот и прекрасно. Теперь без особых задержек — за мной! Необходимо успеть ещё запаковать вас в противоперегруз. Резерв — пятнадцать минут. Вперёд!

И не принимая никаких возражений тут же ушёл. Ну а мы с Володькой, как могли обуваясь и застёгиваясь на ходу последовали за нашим провожатым. Заметив его в последний момент вскакивающим в атриумную шахту, я всё же немного опешил, но подгоняемый временем и Северцовым последовал полученному примеру. Полёт вверх длился довольно скудно и просто: нас в течении пяти секунд вынесло на бытовой ярус «Алтая», где около релингов ограждения атриума уже поджидал космен — скаут. Одобрительно кивнув, то ли нашей находчивости, то ли оперативности, он направился по совершенно пустому коридору не пытаясь ни обсуждать, ни объяснять что — либо.

Всё происходило уж как — то всё очень быстро. Попав в медицинский отсек, нас с Володькой перепоручили в руки двух медикологов, которые всадили нам несколько уколов и начали улаживать в весьма своеобразные капсулы противоперегрузочной системы. Пояснялось это просто: дескать, рейдер с подобной функциональностью накапливает во время перемещения в суб — пространстве определённый избыточный энергопотенциал, который снимается через проводники и сверхизоляторы постепенно перегоняясь в аккумуляторный отсек. Нахождение в самом же сопредельном пространстве он весьма вредоносно воздействует на живые организмы и может вызывать необратимые последствия. Вот потому проникновение в гипер весь экипаж проводит в капсулах противоперегрузки с особыми изоляционными свойствами. Что ж, пришлось подчиняться…

Происходящее далее можно описать как короткий сон, от которого трудно избавиться, проваливаясь в него вновь и вновь. Громкий гудок корабельной сирены о готовности к переходу в суб — пространство въедался в меня, когда уже люльку закрывали и тягучим звуком надоедливого комара оставался до самого пробуждения.

Приходить в себя после проведённого в капсуле времени было тяжело и непривычно. Всё ещё сонных и плохо осознающих происходящее, нас освежили бодрящим напитком и отлепив дерматоды приказали одеваться. Немного путаясь в личных комбинезонах и позёвывая мы с Северцевым в течении пяти минут оказались в знакомом коридоре. Сопровождал теперь уже обратным путём совершенно другой представитель команды гиперсветовика.

— А где тот, что был?.. — не удержавшись буркнул Вовка уже ступив из атриума на твёрдую поверхность палубы.

— Кордоба? Так он на очередной вахте, сидит в штурманской с экзоператорами пасьянсы финишного коридора раскладывает, — ответил дружелюбно провожатый. Он отрешённо смотрел на нас решив в конце концов продолжить путь к экиперовочной. — Чего вам- то беспокоиться — потратили время, прокатились с ветерком и ушли себе восвояси. Так что — адью! — по- офицерски кивнув, оставив нас у раскрытой двери раздевалки, он удалился.

Наш вылет ничем примечательным не обозначился. Те же переговоры с диспетчерами, но уже Марса — Главного и с дежурным оператором «Алтая», старающегося как можно быстрее и вежливо выпроводить навязанных пассажиров. Только вот сам отлёт с борта гиперсветовика начался с непонятной и довольно странной для меня Вовкиной фразы. Уже после того как мы с ним умостились в своих ложементах, он отстранённо и задумчиво посмотрел перед собой зачем — то намеренно оттягивая предстартовую. Затем многозначительно произнёс:

— Всё это как — то непонятно…

— Что именно, Володя? — спросил я.

— Да так…Вот это, — многозначительно бросил он в ответ указав подбородком вверх. И тут же подключил шаговый режим амортизационной системе катера. — Ну что, полетели?..

Машина приподнялась, ступоходы выдали надсадный вздох сработавшей пневматики и напряжённо загудев сервомоторами «Волна» зашагала к сияющей алмазной россыпью звёзд черноте выхода. Геккоринги гулко лязгали по покрытию палубы методично отлипая от покрытия. Уже у самой кромки Северцев начал подъём на минимальной тяге маневровых дав тем самым плавный старт флаингу и постепенно отдаляясь от рейдера.

Мне тогда показалось, что своим многозначением он имел ввиду наш весьма экзотический транзитный транспорт, что само по себе было бы логичным. Но истину я понял намного позже, что всё произошедшее не так уж просто и однозначно. И Северцев говорил о совершенно ином. Стоит хоть немного его знать — Володька таким серьёзным почти никогда не бывает…


Марс встретил нас угрожающим прогнозом о пылевой буре и откровенным недоумением местного диспетчера о появлении в навигационном секторе неизвестного малотоннажного транспорта. Огромная, испещрённая оспинами кратеров и морщинами ущелий, сфера цвета поблёкшей паприки стояла перед блистером нашей «Волны» изгибающейся стенной. Если же судить по визингу, то катер носом будто упирался в Марс, совершенно отвесно падая вниз прямо к поверхности.

Необходимые данные о экспедиционном лагере ИКИ нам выдали на курсовую. Это оказался район около Земли Аравии, небольшой отрезок марсианской пустыни около низкой возвышенности одиноко торчавшей среди бурых песков. Так что Володьке пришлось корректировать вектор направления небольшими импульсами маневровых, чтоб выправить курс в сторону северного полушария, к Ацидалийской равнине. Оставив в стороне по левому борту глубокий шрам долины Маринер мы постепенно стали снижаться к живописному полотну планеты.

Ориентируясь по флай — карте на мониторе курсовой и позиционным данным предоставленным с операторской МГ–02, Северцев без труда сманеврировав начал снижение к поверхности. Конечно же, профессиональных навыков пилотирования различных типов космкатеров ему было не занимать, это я знал и на собственном опыте непосредственно проведя вместе с ним не один вылет. Но вот справиться с обычным спуском в весьма жиденькой атмосфере для него оказалось задачей не из простых. Володька, дёргая гашетки управления сквозь зубы шипел и смачно ругал на чём свет стоит наш внеплановый рейд и общего шефа, Феликса Гамова, его недальновидность и экономность. Как оказалось, наша малогабаритная остроносая «Волна» по лётным характеристикам была слабо приспособлена для полётов в атмосферных условиях. Нарастающие перегрузки всё сильнее вдавливали нас в пилотские кресла, а слабенькая защита гермокостюмов лишь казалась совершенно излишней в данный момент. Справиться с тошнотой и тяжестью кое как помогала лишь кислородная маска, словно прилипшая к лицу и невыносимо давившая на скулы.

Оплавив себе днище при торможении машина всё ещё продолжала нестись с бешенной скоростью к поверхности. Прилаживая всё своё умение пилота Северцев старался совладать с теряющим устойчивость полёта флаингом. Покрывшейся испариной от затрачиваемых усилий сморщенный лоб и вздувшиеся на шее вены лишь сильнее подчёркивали напряжённость и опасность складывающейся ситуации. Преодолевая нарастающую перегрузку Володька с рыком и мычанием пытался выводить «Волну» из гиперзвукового уровня тратя драгоценное топливные литры на торможение, вытягивая скорость до уровня приблизительно в полтора маха.

Машину ещё трясло, но уже не столь сильно, словно внешние силы перестало интересовать наше внезапное вторжение в пределы красной планеты. Теперь всё становилось на свои привычные места и это немного ободряло повеселевшего Володьку. Он со спокойной методичностью отстегнул кислородную маску, оставив болтаться на втором замке и посмотрев на меня с ехидцей ударил по шлему закрыв его прозрачным щитком.

— Всё Сашка, готовься!..

Моего внимания лишь хватило на то, чтоб выхватить застывшие на табло зеленоватые числа мерно отчитывавшие наше привычное посёлковое время. После этого последовал неимоверный толчок и поражающая встряска. Потом — громкий хлопок и затухающий звук останавливающихся двигателей. Последней моей мыслю почему — то оказалось та, что до прибытие в лагерь культорологов оставалось ещё… достаточно. Около шести часов целой вечности…


…Ещё полтора часа мы с Володькой вышагивали по песчаному плато погрязая в зыбучей почве по самые щиколотки. С весьма слабой надеждой я часто осматривал горизонт по курсу в долгожданном появлении краулера, посланного нам в помощь. Поднимающийся ветер, который набирал силу с каждой минутой, толкал в спину всё сильнее нагоняя пыль и песок перед нами и превращая путь в непроходимую местность. Необходимой потребностью оставалось во что бы то ни стало идти в выбранном направлении и отчаянно надеяться, что вездеход успеет прийти вовремя.

Связь после приземления с базовым лагерем под дивным названием «Барсум» удалось установить не сразу. Интенсивные помехи радиочастот создавала рвущаяся в наш район буря, грозящая в ближайшее время засыпать всё тоннами пыли и песка. Координаты и вектор направления движения были переданы мной несколько раз. К тому же были включены радио- и проблесковые маяки на наших «Тушканах» на случай потери связи. Но вот голос оттуда, на той стороне эфира, мне показался странным: рваный, повторяющий фразы радиоконтакта, с натужностью и мелодичным трепетом. Как будто это волнение мне было уже знакомо…

Посадка оказалась весьма удручающей и безумной. Но что самое главное — удачной и удивительно везучей. Для меня лично это были не пустые слова, а констатация навыков пилота, способного работать в различных условиях. Своё одобрение я молча продемонстрировал похлопав Вовку по плечу. Северцев же реагировал на всё по — своему. Даже спустя долгого получасового молчания, он оставался пристёгнутым к ложементу восседая застывшей статуей и с задумчивым видом. На мои призывы и просьбы он не желал реагировать. Даже после того, когда была получена сводка о штормовом предупреждении в семь с половиной тысяч Ньютонов Володька всё ещё восседал в кресле пытаясь собраться с мыслями. Вытащит его наружу удалось лишь уговорами, что высланный марсоход, который должен доставит нас в лагерь уже должно быть рыскает по пустыне в поиске двух несознательных пострадальцев.

Катапультирования не задействовали — Северцев прекрасно знал эту машину поселкового гаражного табуна и относился словно к домашнему питомцу. Потому весьма старался спасти и нас, и любимый флаинг. «Волна» снизив скорость до звукового барьера всё ещё пикировала слишком быстро. Всё оставшееся топливо в посадочных двигателях ушло на тангожирование и контакт с землёй. Флаинг не выдержал испытаний марсирования и, — ура профессионализму Северцева! — проскакав будто кузнечик несколько сот метров и переломав ступоходы грохнулся на брюхо и заскользив зарылся в ближайший бархан. Весь блистер, как, впрочем, и основная часть фюзеляжа были погребены под песком. Так что надеяться на открытие шлюзовой двери не имело никакого смысла. Вот тогда — то и пришлось включить АСС (аварийная система спасения на катерах всех классов). Сработавшие пиропатроны выкинули фонарь кабины и кресла дав нам прекрасную возможность вылезти наружу.

Уже сидя в краулере, я силился привести свои чувства в порядок. Вовка заметно приободрился попав в знакомую обстановку. Теперь он был более разговорчив в сравнении со мной, задумчивым и молчаливым. Наш водитель спасательного «Пони» сверяясь лишь с курсовой во всю болтал с Северцевым, совершенно не обращая внимание на песчаное безумие, которое абсолютно полностью превратило марсианский полдень в кромешную непроглядную тьму.

— Останавливаться нам не стоит. Легче идти против галса, прямиком на бурю, чем пытаться пережидать и быть засыпанными. Уже так было, и не раз, — водитель пытался перекричать дробный шум за бортом. — Опыт и логика всегда спасают.

Он полностью развернулся в салон с вскинутым специально для меня одобряющем жестом «ОК`!». В полутьме я смог различить его широченную улыбку с сияющими словно фосфор зубами на запыленном лице. Внутри «Пони», как ласково прозвали машину партия изыскателей, пахло соляркой, горячим угаром работающего двигателя и металлом. Всё это до боли напомнило мне нашу СТ — 3 с её неистребимым беспорядком в рабочих модулях: с грязной ветошью, обломками использованных буров, мотками гнутой проволоки и постоянно замасленными лебёдочными тросами. А вот запах был весьма схож. И теперь сразу стало как — то уютно по — домашнему и спокойно.

— И часто у вас так штормит? — Володька пытался разглядеть сквозь боковое стекло хоть что — нибудь.

— Теперь — да, — с сожалением в голосе ответил водитель. Покачиваясь в такт с ползущей по ухабам машиной он на время замолк. — Метеорологи говорят, что ещё до начала экоформирования, начатого пока только в южном полушарии, погода была не столь интенсивна и непредсказуема. Прогнозирование имело весьма высокий коэффициент. Сейчас же чуть ли не каждые пять солов происходит подобные бури. И совсем не ясно, когда наш Марс успокоится свыкаясь с новыми изменениями, всё бунтует невпопад, когда ему вздумается. Уже начали появляться затяжные бураны. Сугробы нагоняет по пояс. Так что приходится терпеть.

— А мы вот как раз к снегу весьма привыкшие. Верно, Санька?

Я лишь молча кивнул, пытаясь выдать из себя смиренное согласие. Сейчас меня занимала странная особенность собственной памяти заставлявшей помнить не должные существовать события, ясно фиксировать то, чего никак не могло соотносится с произошедшей реальностью. Прошлое раздваивалось оставляя сознанию выбирать, где была истинность, а что становилось лишь воображением шизофрении, картинками фантазии порождённой стрессом не совсем удачной посадки и такими будто бы знакомыми дифтонгами голоса оператора «Барсума».

Полный контроля над фантомной дисперсией для меня навсегда остался недостижим. Впадая в некоторую удушающую каталепсию я из — за странной своей особенности выбирал пассивную роль стороннего наблюдателя. Приступы разделения происходили либо во время сна, или возникали в следствии стрессового переутомления. Именно в эти моменты мир и время буквальностановились инертными и застывшими, вталкивая меня в сознание дубля, особого образования что — то вроде второго Я. Первые впечатления от видений столь сенситивно реальных картин невообразимого, ощущать и чувствовать их как настоящие, даже на физиологическом уровне, немного забавляли меня. Но ясное осознавание одновременной двойственности или множественности разделений, с пониманием, где ты есть — действуешь — живёшь настоящий начинало всё переплетать путая чёткость понимания реальности. И каждый раз пугать потерять ясный рассудок нормального человека, а где — то даже и не вернуться в свою обыденность вовсе. Конечно же, фантомная дисперсия при необходимой концентрации и практике могла бы сослужить мне определённую службу имей я хоть толику желания и цель. Но становиться на роль Святого Августина спонтанно оказываясь в нескольких местах одновременно мне никак не хотелось. Тем более, что я и сам не знал где появлялся. А те процессы, которые сопутствовали и наступали после разделения ничего хорошего не приносили. Вот как теперь, после аварийной примарсовки. И я уже вполне осознанно и с огорчением начинал подозревать, что тот непонятный получасовой ступор Володьки был продиктован не только нашей аварией, но и ещё чем- то не столь определённым и объяснимым. Наверняка он мог стать случайным свидетелем загадочного феномена пресловутой дисперсии.

И то, что должно было произойти далее теперь я знал с потрясающей очевидностью, но совершенно не желал верить и настойчиво отказывался от неотвратимости свершаемого.


Как странно, что люди всегда бояться будущего. Строя долгосрочные планы своей жизни они видят её в красочном фееричном цвете, при этом совершенно отвергая то, что весьма существенно, что и является истинным результатом. Присутствующая в нём сила всего лишь одна — страх, действительный страх того, что желаемое не сбывается, а логические предположения неизбежного могут оказаться совершенно абсурдными. Подобными размышлениями я старался успокоиться старательно уверяя себя в том, что фактор разделения лишь навеянность моего разума, суть детских страхов, окостеневших как патологическая особенность второго поколения соляриев (люди родившиеся вне Земли). Но кажется это помогал лишь чуть-чуть. Хватало только на то, чтоб пытаться удерживать перед собой объективно произошедшее прошлое уверяя, что это и есть действительность.

Базовый лагерь открылся нам в тот самый момент, когда пылевая тьма стала рассеиваться, а сама буря уноситься всё дальше, оставляя живописный вид песчаного моря с покатыми горбами невысоких барханов — волн. Столбы смертоносных смерчей змеевидно изгибались опадая то вниз к самой земле, то вновь хлёстко вскидываясь к прозрачному небу, словно кусая его. Горизонт подсвечивало вечернее солнце так, что вся пейзажность уходящего ненастья открывалась в прекрасном обзоре.

Всего два небольших модуля хозяйственных построек, сторожевая шестиметровая вышка с метеорологическим оборудованием, приземистый ангар для одноместного разведывательного «Ската» и огромнейший надувной пятисотметровый купол над местом раскопок, который поддерживал привычную для землян атмосферу. Вот и всё, как в нескольких словах можно было описать открывшейся нам «Барсум», базовый лагерь экспедиции Института. По — видимому, во избежание погодных эксцессов все жилые постройки были перенесены под сам купол, что впрочем так и оказалось.

Выбежавший на встречу вяло ползущей «Пони» человек призывно замахал руками требуя остановки. Взобравшись на высокую платформу краулера он постучал в окно водителя и срывающимся голосом сквозь дыхательную маску приказал немедленно отправиться в сторону некоего Города и резерв — партии находящейся там. Водитель оказался не столь сговорчивым и махнув рукой потребовал обеда, часового отдыха и дозаправки. Нас же с Северцевым высадили у самого аппендицита шлюзового входа и с широкими грузовыми воротами. А тот кто так был взволнован приездом вездехода проводил нас к месту назначения. Это оказался один из членов рабочей группы Института и администратор археологической партии, специалист по палеоконтактной археологии, Уильям Ковач. Выглядел он весьма комично в накинутом по верх рабочего комба в затёртый полушубок. Весь этот его экстравагантный образ дополнял гермошлем, будто совершенно чуждым предметом присутствовавший на нём как- то весьма некстати. Он пригласил нас идти за ним к шлюзу, а за тем с особым проворством открыл люк перехода. Как само собой разумеется Ковач вызвался стать нашим провожатым. Его несколько удивило скорое прибытие гостей:

— Весьма впечатляюще! — сказал он. — Мы надеялись, что вы прибудете максимум через два сола, беря во внимание прогнозы на ближайшую неделю.

Вовка озадаченно смотрел на меня.

— Наверное здесь что — то не так, — медленно произнёс я. — Запрос на экзосоциолога и пилота давал «Марс Главный». И с особыми требованиями он поступил на Ганимед.

— При чём здесь Ганимед? — никак не понимал Ковач. — Это Марс, а не стационар в дальнем Экстерре. Кому нужны такие сложности и лишние затраты?

— Так мы же прибыли именно оттуда, — прервал его Северцев.

— Шутите? — скорее резюмировал, чем спросил Ковач и взялся за ручку внутренней двери шлюза. Давление стабилизировалось и теперь мы могли свободно войти под купол. — Слишком серьёзно и просто, — сморщил он лоб. — Ведь при нынешних возможностях космофлота подобные путешествия за пару часов весьма сомнительны, согласитесь?

— Как сказать, — тут же многозначительно бросил я вспоминая нашу внезапную переброску на «Алтае».

— А у вас что, есть веские аргументы утверждать обратное?!

— Пока особо нет, — я с осторожностью подбирал слова стараясь не слишком афишировать пункт приписки. — Но от произошедшего факта не стоит отворачиваться.

— И всё же, позвольте мне сомневаться в ваших словах, — ответил археолог. — И не реагировать на ваш… юмор.

На этом разговор и закончился. Картина открывшаяся внизу оказалась довольно живописной и хорошо освещённой подкупольными фонарями. Перекопанная чаша небольшого кратера, в которой расположилось несколько малочисленных групп археологов и учёных там и тут проводящих свои работы, напоминала видом более работу дождевых червей с вывернутыми коническими вывалами грунта. Огороженные яркими лентами места раскопок небольшими островками заполняли весь котлован. Пройдя с десяток метров мы остановились засмотревшись происходящим.

— Нам не сюда, — заторопил провожатый, на ходу снимая гермошлем. — А вон к тому корпусу, — и указал на привычный металлопластиковый ангар с светящимися изнутри широкими окнами. — Там и есть наш инфо — центр, с материалами и вносимыми записями. В торце имеется столовая и раздевалка. Пока отобедайте, а я тем временем подготовлю помощников и чуть позже познакомлю вас, чтоб ввести в курс дела.

Дальше всё пошло как — то всё обыденно и привычно: переодевание, стандартная трапеза, неуютность чужой обстановки, брюзжание Северцева и мои впечатления навеянные тягостным ожиданием чего — то непонятного.

Через полчаса вернувшийся Уильям Ковач, всё ещё весьма сомневающийся в нашей логичности и рассудительности. Это явно отражалось в его неоднозначно сожалеющей мине на запылённом лице. Теперь он был не один, сопровождая молодую женщину в рабочем комбинезоне и накинутой куртке болотного цвета. Совершенно флегматично Уильям познакомил нас. Женщина была экспертом по информационной аналитике в археологической группе и отвечала за сбор материала, так что иметь дело необходимо было непосредственно с ней.

«Так вот оказывается кто был с нами на связи. Отчего я не на столько удивлён всём этим…», — с сожалением подумалось мне.

— Знакомьтесь, вот этот прекрасный профессионал и самый привлекательный работник нашего лагеря, Виолетта Талаева. Будет вам в помощь и разъяснит все нюансы. Прошу не обижать.

— Не беспокойтесь, — ответил Вовка с явной иронией. — Мы постараемся…

— Надеюсь, — Ковач странно оглядел нас троих. Закивав головой он удалился. Да и Северцев, тут же ретировался под предлогом проведения осмотра грузового модуля. Хотя, как знать…

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — еле проговорил я ощущая давящий ком в горле. Смотреть куда — то в сторону оказывалось куда как легче, чем в глаза друг другу.

— Я тоже, — ответила Виола.

Пришлось чуть откашляться чтоб задать следующий вопрос:

— Давно здесь?

— Уже с полгода. Вот, приехала поработать…

— Одна? — я с усилием взглянул на неё.

— Здесь — да, — односложно ответила Виола. — Пока…

Разговор явно не клеился. Да и мы оба совершенно не были к нему готовы.

С некоторым интересом я всё же старался не отрывать взгляда от знакомых черт её лица и фигуры чуть пополневшей, но от того не потерявшей привлекательности.

— Ты сейчас где обитаешь, — засунув руки в карманы своей куртки Виола словно приобрела некую решимость, — всё там же, на «Южном»? А тут каким ветром?! — слишком наигранно удивилась она.

— По вызову от вас. Сорока на хвосте принесла, что в «Барсуме» понадобился архивариус, — съязвил я.

— Ну что ж, — Виолетта приосанилась и собралась было идти, — теперь только остаётся ввести тебя в суть самой работы и показать объёмы. От тебя, как экзосоциолога, понадобятся ещё и консультационные советы. Так что будь готов. А вот после, когда закончишь, вещественные артефакты и информационные данные загрузим в капсулу и отправим с вами на Фобос. — Чуть улыбнувшись, добавила: — Не беспокойся, так уж вышло, что у нас пилот без особых навыков, любитель. Сам доцент, а по совместительству и хобби — лётчик. Потому мы и просили прислать двоих, чтоб второй был профессиональным «наездником». Накопилось очень много материала и то, что уже описано необходимо будет доставить на станцию Института на спутнике, около Обелиска.

— Всё очень просто, — ответил я направляясь за ней, — и предельно ясно.

Мы шли быстро, Виолета впереди, я словно обречённый и виноватый в чём — то, сзади. Понимание происходящего стёрлось для меня фиксируясь только тем моментом, что происходило сейчас. А сейчас я просто жил и видел её, ту, которая совсем ещё недавно мне была дорога. Спускаясь в котлован, в котором проходили раскопки я вдруг остановился:

— Виола?..

— Не надо, Саша. — Она так и стояла не поворачиваясь, спиной ко мне. — Я не хочу вновь повторения того, что было.

— Мне только хотелось узнать, почему, — я запнулся, — почему ты…

— Ушла? — Повернувшись Виола вскинула голову и с каким — то надрывом и притворной улыбкой продолжила: — Неужели ты так тогда ничего и не понял? Я хотела… — она вдруг замолчала. Затем собравшись тут же продолжила: — Я боялась, что у нас будет ребёнок. Такой же как ты, со всеми этими… странностями. А я не желаю этого, понимаешь?! Не — хо — чу! — громко произнесла Виола. — Мне нужен нормальный…

Я молчал тягостно ожидая, что она скажет дальше.

— Кто?! — наконец вырвалось у меня.

Она не ответила. Только закрыв лицо руками и успокоившись тихо проговорила:

— Вот как сегодня.

С непониманием и сомнением я смотрел на неё:

— Что, сегодня?

— Я видела тебя. Может быть во сне, а может быть… И не я одна. А то, что у нас в лагере два информационных корда вышла из строя виной тому…

— Прекрати, мы только что прибыли к вам всего час назад и никак… — я осёкся понимая, что зря оправдываюсь.

— Не знаю. Просто то, что было тогда… Впрочем, прости, но мне совершенно не хочется этого вспоминать. Давай останемся на этом, что есть.

— Хорошо, — подчинился я. — Тогда показывай, что тут у вас.

И мы продолжили спуск.

А что же у нас оставалось общего? Память о прошедших чувствах, разочарование о потраченном времени и невыполненных надеждах или горечь утраты, только у меня любимой, а у неё, получеловека — полу-непонятно-кто, диспера с особыми пугающими странностями способного ощущать незримое для других и находиться сразу в нескольких реалиях будущего, но совершенно не выбирать его, а только следовать. Кто в таком случае решал за меня выведя в такой болевой сегмент времени, где Виолетта решала уйти? Почему были отметены другие, лучшие на мой взгляд альтернативы? И как пробиться к тому, чтоб попадать лишь в зачётное для себя грядущее?

Быть солярием и постараться смириться с этой ношей недоличности, некой переходной формы от обычного человека к человеку новой генерации, воспринимающего космос и весь Экстерр, как свой родной дом. Вот что, наверное, необходимо было понять мне сейчас.

Направляясь вслед за Виолой я вдруг с сомнением начинал задумываться о том, какое именно будущее мне привиделось в тот самый момент, когда мы втиснутые в узкие пилот — ложементы «Волны» грохнулись на Марс. И был ли Северцев единственным свидетелем моего «разделения»? А как же претензии Виолы и упоминание о неполадках в инфо — кордах «Барсума»? Обо всём этом я мог только сожалеть и продолжать страшиться самого себя…


… Вот так, совершенно нежданно пролетел мой выходной, наполненный ожившими воспоминаниями и потрясениями, которые никак не желали оканчиваться.».


Человек в бело — голубой форме медицинской службы озадаченно погладил затылок и встал из глубокого кресла. Возникшие после рассказа вопросы не давали четко сосредоточится на чём — то определённом, ставя с каждым разом всё новые задачи.

— Ладно, — протяжно произнёс ведущий. — Так что же произошло на самом деле?

Громко вдохнув Ковач задумчиво поднял к потолку глаза, а после как — то быстро оживился. Не ожидая разрешения он вытащил сигарету методично разминая её пальцами.

— Дело всё в том, — он облегчённо выпустил сизую струю дыма, — что ещё на начальном этапе изучения феротерра Марса выдвигались теории о искусственном происхождении его спутников, а в особенности Фобоса. Это пытались доказывать, как расчётами орбиты самого спутника и предположительных траекторий поведения пустотелых объектов рядом со сверхмассами, так и исследованиями на поверхности Фобоса.

Собеседник скучающе смотрел на Уильяма наслаждающегося то ли процессом курения, то ли собственным славословием.

— Институт ксенологических исследований несколько лет назад начал детальное изучение этого занимательного объекта. На его поверхности был обнаружен весьма примечательный артефакт — каменная колонна треугольного сечения высотой чуть более ста метров. Ну и как само собой разумеющееся, руководство ИКИ не могло пройти мимо такого странного образования с примечательно идеальной формы. Высадив там свой десант, мы установили первичную базу и стали изучать.

— Долго? — человек подойдя к столу взял стакан воды и сделал глоток.

— Относительно. — Докуривая сигарету Ковач немного оживился. — Если смотреть в разрезе изучения и исследовании Системы, то весьма… Хотя, — он повернулся к собеседнику, — восемь лет, это долго?!

— Послушайте, Уильям, нас интересует совсем не то, о чём вы сейчас говорите.

— Но это имеет же непосредственное отношение к делу, — совершенно откровенно перебил собеседника Ковач. — Вы всё сразу поймёте после моих объяснений. Так вот, — продолжил он, — попытка раскопок и первичного осмотра не была возможна из— за непонятного воздействия особого излучения проявляющегося в радиусе пятидесяти километров вокруг Обелиска. Это так условно был назван нами объект. Но по некоторым расчётам, сделанным нашими специалистами, вектор направления с особой периодичностью осевого вращения Фобоса совпадал с определённой местностью на поверхности самого Марса. Прецессия в 21 градус указывала на Ацидалийскую равнину, а конкретней, район известный как Кидония.

— Занятно, — мужчина вернулся обратно и сел в кресло. — Вам видимо импонирует амплуа лектора — весьма любите долгие истории.

— Вполне возможно, — удовлетворённо кивнул Ковач. — Я прекрасно понимаю ваш сарказм и нетерпение, но осталось совсем немного. — Он выпустил облако сизого дыма и опустив голову и взялся за подбородок. — Обозначив локальные точки на планете, мы начали проводить там планомерные раскопки, стараясь хоть этим компенсировать наше бессилие на спутнике. Да, определённые подвижки были, интересные находки. Но особо потрясающего, дельного никак не появлялось. Оставалась лишь надежда на особый случай или сумасшедшую удачу, а может быть и какое — нибудь чудо. И это не заставило себя ждать: на восемьдесят второй Сол раскопок были найдены некоторые сегменты полированного камня с оригинальной резьбой и графикой, которые должны были составлять некую правильную геометрическую форму. Что именно это было я с особой ясностью сказать не берусь. Скорее всего что — то сродни сложной технической конструкции. И очень походило на то, что это могли оказаться некоторые составные части уже знакомого нам Обелиска.

Уильям взял свой стакан и немного отпил воды. После прокашлявшись продолжил:

— Накопленный археологический материал требовал определённой оценки и аналитических выкладок. Вот потому из Аресграда вызвали специалиста по экзосоциологии, вместе с пилотом, способным управиться со старым посадочным модулем для доставки материалов на Фобос. Ну а дальше вы уже в курсе: груз с образцами, описью и докладными записками погрузили в модуль и отправили к месту назначения.

— Уильям, а почему вы молчите о самой работе в лагере Владимира Северцева и Александра Лемешева?

— А говорить то и не о чем, — встрепенувшись ответил Ковач. — Они провели у нас три с половиной Сола, каждый занимаясь своим делом: Северцев проверкой оборудования модуля и его загрузкой, а Лемешев консультативными выкладками и систематизацией и отбором материала. Только вот я одного не могу понять, — он с особым тщанием затушил сигарету, — к чему вся эта канитель с визитом вежливости в ваше ведомство? Что именно в произошедшей трагедии имеющей прямое отношение к юрисдикции Управления Космофлота и нашего Института могло заинтересовать Организацию Здравохранения? Ведь выяснения технических подробностей происшествия совершенно не имеют к вам отношения.

— Не спешите, Ковач, — остановил его собеседник. — Я немного помогу вам… Вот, — он включил экран виго и над столом появилась объёмное изображение, — это фото взятые нам из докладной записки к комиссии Высшего Совета. Узнаёте?!

— Отчасти, — Уильям щурился пытаясь что — то разглядеть в изображении. — Это предположительная модель находки, доработанный рисунок…

— Совершенно верно, именно тот самый артефакт, о котором вы мне только что рассказали. Физики УКФ (управление Космического флота) проведя поверхностные расчёты выдвинули гипотезу о реликтовом сооружении гиперволновой транспозитации, которое могло существовать на Марсе ещё до появления людей на Земле. И вот именно этот эффект, который научный и инженерный отделы космопланирования в Высшем Совете пытаются изучать и использовать в целях покорения и исследования Дальнего космоса, был спонтанно произведён с поверхности Марса в тот самый день, когда исчезли Лемешев с Северцевым.

— Я как — то не могу понять, к чему вы клоните? — Ковач растеряно начал искать в карманах пачку сигарет.

— Поймите, Уильям, вести инспекционные расследования криминального характера совершенно не в правах и силах нашего ведомства. Но нас интересует совершенно иная особенность, более подходящая под разряд биологической, человеческой природы, на субъективном, так сказать, индивидуальном уровне.

— Особенность? — Ковач поддался вперёд. Его, как представителя Института занимающегося различного рода предположениями и загадками разговор начал интриговать. Он никак не мог логически связать вопросы спрашивающего с загадочностью его же реплик.

— Именно. — Настроенный весьма серьёзно медиколог движением ладони сменил объёмный снимок. — Это один из пропавших, Александр Лемешев. Попал в объектив весьма случайно на одном из островов Индонезийского архипелага. Там выбросилось на берег не менее десятка китов — касаток, и он пришёл на помощь. А вот это второй из исчезнувшего экипажа пресловутого модуля. — Сменившаяся картинка высветила объёмное фото фигуры в скафандре что — то монтирующей около целого поля изломанных и погнутых металлических шестов.

Уильяму местность казалась знакомой, но более точно, как ни старался определить был не в силах. Заметив его озадаченность ведущий продолжил:

— Это, — медиколог чуть запнулся, — Венера, ведущий добывающий комплекс «Афродита». Одна из энергосъёмных площадок. Там случилась авария, район находился в эпицентре сухой грозы, после которой произошёл массированный плазмойдный выброс. Необходимы были немедленные действия. Ни люди, ни специализированная техника сделать что — либо оказались не способны. А вот Северцев — смог.

— Не понимаю, — Ковач всматривался в изображение, — снимки получены уже после происшествия? Но ведь…

— Совершенно верно. Только вот речь теперь идёт не о обычных землянах, представителях своего вида, а о соляриях второй волны ставших уже генетически рождёнными дисперами. Вполне возможно, что их врождённые способности, при произошедшей аварии особым образом приобрели неизвестные нам, землянам, нестандартные феноменальные свойства. И чего именно здесь больше, латентности генов или внешнего стрессового воздействия, неизвестно.

— И что? Не легче ли будет предположить, — Ковач отклонился назад пытаясь втиснуться в кресло всем телом, — что на снимках люди весьма похожие на погибших. Ведь существуют же исключения, или простые ошибки…

— Допускать подобные догадки- предположения весьма легко пытаясь оправдать собственную некомпетентность. Однако же определённые факты говорят об ином. То, что смогли выполнить эти двое, на архипелаге и на Венере, никому, пока, повторить нечто подобное не удавалось. Да и стоит ли?.. Способности этих двоих стоят над человеческими возможностями. К тому же, существование этих людей как биологически активных субъектов ставится под очень огромное сомнение. Мы видим кого-то, кто производит разумные действия с определённой целью. Но в действительности не можем их обнаружить. Разве что, всего лишь идентифицировать.

— Однозначно, ведь модуль с экипажем Северцев — Лемешев бесследно исчез. Гибель обоих подтвердили обе следственные комиссия Космофлота и Совета.

— Не путайте, официального заключения так и не поступило. Была только гипотеза, которая озвучивалась, как исчезновение модуля и переход его в состояние материального объекта свойственного для пребывания в гиперпространственном поле. Её принимали к сведению, но мало кто из экспертов верил в подобную возможность и отвергал за несостоятельность. Хотя и был проведён тщательный анализ и установлено векторное направление гиперлуча, в который попали Лемешев с Северцевым. Источником его оказался некий объект на поверхности под названием Сфинкс в районе Кидонии. Пройдя ретрансляцию через Обелиск луч ушёл к звезде Тау Кита. Как предполагают некоторые, — мужчина сознательно сделал паузу, — сотрудники отдела Исследования и разведки, туда же и направился пропавший модуль. Вернее сказать — случайно попав в радиус воздействия гравитационной константы. А возможно — и не случайно.

Долго промолчав Уильям Ковач с задумчивым видом вновь закурил.

— Вы знаете, — медленно начал он, — вся эта история с пропавшим модулем и его экипажем весьма подозрительна. Вам не кажется? Есть в ней некий элемент парадоксальности, того что будто бы не вызывает сомнения, но не имеет под собой рационального объяснения.

— Что именно? — с наивным откровением посмотрел на Ковача хозяин кабинета.

— Совершенно непонятная изначальность всего произошедшего. Ведь посудите сами, вызов рядовых специалистов из дальней системы Юпитера, ради заурядных работ в лагерь археологов на Марсе выглядит довольно глупо и подозрительно. И при этом выявляется весьма странная физическая аномалия, которая при всей иррациональности и нелепости совпадений ведёт к пропаже модуля с материалом и экипажем, людьми обладающими довольно специфичными способностями?

— Скорее всего вас бы удовлетворило очень простое и естественное объяснение, которым я, к своему сожалению не владею. Ведь всё намного сложнее…

— Неужто обеспокоенность ВОЗ о здоровье каждого человека нашей цивилизации начало принимать новые формы с криминальным оттенком? — Уильям закинул ногу на ногу почувствовав себя более вальяжно. Тонкая нитка сизого дыма ровно тянулось от его сигареты к потолку. — Тогда стоит признать, что вся процедура этого интервью направлена лишь на выяснение именно тех подробностей, которые могут послужить началу процесса нарушающего свободу многих граждан. Ведь история уже знала подобное и человечество весьма опрометчиво обжигалось на том. Похоже, что администрация вашего ведомства стала забывать о вечных уроках…

— А вы зря иронизируете, — хозяин кабинета облокотился на правую сторону кресла. — Организация Здравоохранения всегда действует с позволительных санкций ВКС. Конечно же, сейчас уже глупо отрицать, что проводится определённая проработка по соляриям, наблюдения за их состояниям здоровья, взятием на медучёт. В особенности тех, кто активно проявляет сверх возможности, подобно дисперам. Ведь мы стараемся понять и исследовать то, как космос влияет на людей, вполне подспудно и намеренно готовя наш вид к новой эволюции.

— Как палеонтолог могу вас уверить, что питекантроп вряд ли поймёт кроманьонца.

— Может быть именно в этом вы и правы, — медиколог внимательно смотрел на собеседника. — Ведь мы, обычные люди Земли, пока с огромным трудом и настороженным опасением воспринимаем простых соляриев. А что уж говорить о дисперах?.. Проблема эволюции нашего биологического вида лишь только намечается. И чем это продолжится со столь торопливым освоением Большого космоса пока никому не известно. Ведь подобные преобразования в геноме, должны вести за собой и эволюцию разума, однако же, как ни жаль совершенно не гарантируют этого. Предстоящая экспансия Сверхдальнего Экстерра просто не возможна без подобного процесса, как освоение звёздных широт без развития гиперпространственной позитации. А о проблемности святого Контакта нам вообще ещё слишком рано говорить, так как неспособность отыскать и понять других на прямую зависит от нашего нежелания принять себя с совершенно новыми качествами.

Уильям Ковач медленно докуривал сигарету задумчиво потирал лоб испещрённый сеткой мелких морщин.

— Мне, как учёному неожиданно и отчасти, досадно, слышать подобное. Но, — Ковач вытянул губы, и тут же продолжил, — ваши подопечные сами понимают природу своих возможностей? Ведь тем, чем они обладают, ещё нисколько не есть гарантия осознанности и статуса сверхчеловека. Ни они, ни ваша служба пока не в состоянии контролировать ту силу, которая постепенно активизируется.

— Мы стараемся…

— Однако, — резко перебил собеседника Ковач, — роль наблюдателей и пассивных исследователей вас не устраивает. На сколько я могу предположить вся эта ситуация от и до могла быть смоделирована только лишь для одного…

Хозяин кабинета почтительно прокашлялся.

— Пусть это предположение останется при вас и будет лишь очередной гипотезой, не имеющей под собой веских аргументов, — медиколог новь поднялся со своего места. Всем своим видом он вежливо давал понять гостю, что аудиенция подошла к концу. — Пропавших стоит отнести к особому разряду совершенно иных людей вида хомо сапиенсн, к дисперам. Можно сказать, к другой эволюционной ветви. Ведь выйдя на широкие просторы космоса, мы сами того не предполагая шагнули в неизведанную для нас область, и даже не в смысле топологии, а в экологическом плане. Совершенно иные свойства планет и спутников Системы в прошлом нам виделись как острова в океане, которые когда — нибудь человечество сможет приспособить под привычную среду обитания. Но всё, по иронии судьбы, оказалось наоборот, и наш организм стал давать сбои перестраиваясь не зависимо от нашего яростного сопротивления под местные условия чужих миров. Вот так и появились дисперы, можно сказать новая волна генерации соляриев, тех кто рождён вне Земли. И теперь наша основная задача, — и тех кто находится в авангарде исследования космоса, и кто колонизирует и заселяет его, — понять, — а главное принять, — всю суть происходящего процесса собственной эволюции, как обновления человеческого вида. Ведь без этого в освоении Дальнего и Сверхдальнего Экстерра мы ещё безнадёжно долго будем находиться на рубежах не только собственной планеты, но и своего разума.


Детский смех ярким перезвоном вырывался из монотонного рокота набегающих волн. Ему вторил визгливый клёкот и стрекотание дельфина. На берегу, не заходя в воду и удерживая лёгкую шаль, стояла молодая женщина и с умилением смотрела, как её маленькая дочь играет с афалином. Подбрасываемый невидимой силой большой надувной мяч летел точно к морскому животному. Яркий радостный смех девочки раздавался особенно сильно, когда дельфин носом отправлял его обратно на берег. Затем, несколько раз вскинувшись в сторону бурных волн он сделал кульбит и уплыл, оставив прощальный визг.

Девочка подошла к матери, позабыв о мяче.

— Мама, а они ещё будут здесь?

— Кто? — женщина, вытирая маленькие ножки дочери от налипшего песка.

— Киты…

— Ну конечно. Только потом…

— А когда? — торопливо перебила девочка. — Когда они опять приплывут?

На её лице появилась улыбка.

— Наверное, тогда, — с серьёзностью взрослого человека отвечала женщина, — когда мы научимся понимать и ценить друг друга.

— А когда это будет? — не унималась девочка.

— Наверное, тогда, когда ты уже станешь большой.

Женщина подняла её на руки и направилась к качаемому прибоем мячу.

С каким-то завораживающим чувством я смотрел на эту идиллию и думал лишь о том, почему выбрал именно этот, такой привычный и обыденный мир, вместо того, где сейчас был Володька. И только теперь отчётливо начинал понимать, что и там всё было то же самое. И не доставало лишь единственного — понимания самого себя.


К О Н Е Ц