Генка и Нинзя [Евгения Петровна Белякова] (fb2) читать онлайн

Евгения Белякова Генка и Нинзя

1986

1. Штирлиц

– Генка должен быть шпионом, – твердо сказал Витя. – Он кучерявый.

Генка покивал – не потому, что его убедил кучерявый довод, а потому, что он это и предложил, значит, ему и отдуваться.

Они собрались на пустыре уже ближе к вечеру. Под «своим» дубом; к нижней ветке его были привязаны качели – веревка с доской на конце. Пятеро ковбоев, мушкетеров, пиратов, индейцев – и Генка, новенький. Его семья переехала на Межевую улицу всего две недели назад, еще неделю он болел – самое глупое, что можно сделать, это подхватить ОРЗ в августе! – и не выходил во двор. Сидел на балконе, слушал радио, читал внеклассное, потом скучал. Но ему повезло – на соседнем балконе обнаружился Витька. Они как-то сразу сдружились. Обоим было по одиннадцать, оба любили книги про капитана Блада, Дюма, Купера и восхищались Глебом Жегловым.

Витя поручился за него перед своей «командой», немного покровительственно: «Хороший пацан, кучу всего знает из книжек». Поручительство главаря все приняли без споров. Витька еще раньше поделился с новым другом самой насущной проблемой: девчонки из двора напротив уже который раз били их в «казаках-разбойниках».

И дело было не в том, что их было больше – тут все честно, пять на пять, – или в какой-то их особой быстроте, или силе. Хотя Нинка – главная у девчонок, они ее звали «вожатая» (вкладывая несколько иной смысл, чем в пионерском лагере) была очень сильной, и драться умела. Все пацаны знали – Нинка первым ударом сразу бьет в глаз, кулачок у нее жесткий, острый, и бьет так быстро, что не успеваешь уследить. Многие пытались – поджидали момент, напрягались, готовые в секунду отпрянуть или присесть – и все без толку. Вот ты стоишь, весь звенишь, как струна, чувствуешь себя Чингачгуком, стремительным, как змея… А потом хлоп! – получаешь удар неведомо откуда, в глазах искры. У Нинки было прозвище «Ниндзя». Чтобы сочеталось с именем, произносить его надо было так: «Нин-зя».

– Я вам говорю, они по крышам бегают, – сказал белобрысый Леша, длинный, как жердь. – Потому каждый раз нас ловят, им сверху видно все.

Генка молчал, предоставляя разобраться Вите. Отец Гены был военный, потому он понимал субординацию, а Витька был их предводителем.

– Включи мозги, – грубо сказал Антон, у которого была «загранская» футболка с надписью «Mickey» и большеголовой мышью. – Они бы не успевали так быстро прибегать. Дома тут четыре, пять этажей. Надо забежать наверх, успеть по крыше и еще вниз.

– А еще как бы они перепрыгивали с шестнадцатого дома на восемнадцатый? Перелетали? У них там самолет? – продолжил мелкий Славик. – Или их Карлсон переносит? – язвительно прибавил он.

Все засмеялись. И уже когда успокоились, Лёнька, который вечно запаздывал, заулыбался снова:

– Ха-ха, Карлсон… с пропеллером!

Все опять заржали, и Леша пнул Антона, как зачинщика. Тот довольно ухмыльнулся.

– Вобщем, так! – прервал веселье Витька. – Понятно, что они не по крышам, они какие-то ходы знают. В прошлый раз они убежали во двор с колонкой, – продолжил он, поясняя уже больше для Генки, – мы их прижали, хотели расстрелять, а там нет никого. И другого прохода нет. И лестницы на крышу тоже нет.

– И Карлсона, – добавил Лёнька, ожидая, что все опять засмеются. Он часто так делал – повторял удачные шутки за другими, надеясь получить свою часть славы. И почти всегда невпопад. Вот и сейчас – все только равнодушно шикнули на него, даже Леша.

Витя продолжил, обводя глазами своих «бойцов»:

– Генку они не знают, он сегодня первый раз вообще гулять вышел. Он будет, как Штирлиц. Расскажи им, Генка.

Мальчишки притихли – Штирлица знали и уважали все.

– Ну, – начал Гена, чуть волнуясь, – вы знаете, что Штирлиц был у врагов, притворялся немцем, чтобы добывать сведения. Вот и я подумал – можно было бы к ним попроситься и выведать, где они ходят так незаметно. А Витя сказал, что…

– Я сказал, что они только девчонок берут! – Вмешался Витя. – Так что будет шпионаж с конспирацией, вот!

– Не конспирация… это маскировка. – Генка вздохнул. – Неважно. Мне только надо платье раздобыть… моего размера.

Мальчишки призадумались. Все они смотрели на Гену со смесью восхищения и жалости. Вообще-то, если бы он просто так вздумал напялить девчачье платье – его бы запрезирали и высмеивали бы потом все лето, а то и два, причем жестоко. Но шпионаж… Штирлиц… это было круто. Но и жалко его было – хоть и для благородного дела, но платье…

– Платье будет, – сказал Витя. – И еще кофты и майки, я у сестры возьму, она в лагере. Вы примерно одного роста. У тебя родители когда домой придут?

– Поздно. Можешь до восьми смело стучать.

– Решили, значит. Ребят, – Витя серьезно посмотрел на остальных. – Надо, чтобы вы с этой минуты забыли про Генку. Нету такого пацана, Генки. Есть… э-э-э-э…

– Ленка, – предложил Гена.

– Точно. Девчонка Лена. Новенькая во дворе. Мы ее прогнали, не захотели играть.

– Почему? – спросил дотошный Славик.

– Да какая разница?

– А если спросят? А если случайно столкнемся, как обзываться тогда?

Это был довод.

– Воображала потому что. – Предложил Леша. Витя подтвердил.

– Пусть будет воображалой. И вообще, девчонка. «Вали к Нинке, воображала!». Как-то так. Следующее… Ты, Генка… то есть, Ленка, походишь там, послушаешь, о чем они говорят. Ни с кем из наших не говори, кроме меня. Вечером тихонько на балконе расскажешь.

– А какой будет сигнал? – спросил Генка.

– Чего?

– Ну, сигнал, что я в опасности, близок к разоблачению. К провалу. Знаете там, фикус в окне, шторы задернутые…

Все понимающе закивали, но придумать ничего путного долго не могли. Кодовое слово отмели почти сразу – вряд ли будет выглядеть естественным, если Генка вдруг начнет кричать «Карлсон!» (предложил Лёнька, который все никак не мог угомониться) или «Но пасаран!». Да и могло так случиться, что его не услышат, а надо будет издалека понять. Наконец Антон предложил:

– Голову перевяжи бинтом, будто поранился.

– Хорошая идея, – согласился Генка. – Только не голову, это слишком. Я руку перевяжу, запястье. Спросят – скажу, что упал и потянул, родители заставили к врачу…

Затея не только обрела четкие очертания, но и близка была к исполнению. Оставалось только подобрать маскировку. Витя с Генкой побежали в свой подъезд, остальные принялись по очереди качаться на доске.

– Я бы не мог притворяться девчонкой и носить платье, – сказал Лёня сразу же, как предводитель со своим новым другом скрылись за углом дома. – Это же… противно.

Антон посмотрел на него взглядом крокодила.

– Ты о чем?

– Ну в платье… Генка…

– Не знаю никакого Генки. – Отрезал Антон. – Лену знаю. Воображалу.

Леша закивал. Лёнька скорчил рожу и покосился на Славика. Тот разглядывал листья на просвет.

– Ладно, – буркнул Лёнька, – раз вы сразу хотите… и пожалуйста.

Витька передал Гене кипу одежды через балкон. Гена свалил ее перед зеркалом, разделся до трусов, глубоко вздохнул… напомнил себе про Штирлица.

«Но разведчик Исаев не переодевался в девчонку!» – возмутился внутренний голос. Генка засомневался.

– Ну что там?! – раздалось нетерпеливое шипение со стороны балкона.

– Да я… меряю… – промямлил Гена.

– Погоди… – пять секунд спустя в проеме балконной двери появился Витька.

– С ума сошел, четвертый этаж! – удивился Гена.

– А! – махнул рукой тот. – Так быстрее, чем через подъезд. Ты тут долго будешь копаться? Не налазит?

– Пока не знаю…

– Давай, не тушуйся. Вот, платье попробуй… они его через голову надевают. Вроде бы.

Странное дело, но при Витьке Гена наоборот, успокоился, ехидный голос в голове стих, вернее, стал не ехидным. «Я как солдат, выполняющий приказ командира», – подумал Генка, с трудом протискивая голову в узкий ворот платья. Уши застряли.

– Пуговица сзади! – подсказал Витька. – А, погоди, сейчас расстегну.

Совместными усилиями платье натянули на Гену. Оно было очень девчачьим – в вишенках, с круглыми карманами и фигурным воротничком.

Витя посмотрел на Генку. Тот посмотрел в зеркало.

– Нет, очень странно… слишком странно, – сказал предводитель. – Давай кофточку примерим.

Платье стащили. Уши снова пострадали. На их счастье, у остальной одежды ворот был посвободнее. В конце концов, мальчишки остановились на синих штанах-бананах, потому что они были свободные вверху, и простой кофточке, похожей на футболку, только с рукавами «крылышками».

– Может, тебе заколку или резинку… – осматривая новоиспеченного шпиона, размышлял Витька. – Погоди, я слажу…

– Не надо! – запротестовал Генка. – Пусть я буду такой… странной девочкой. И волосы у меня короткие слишком.

– Ладно. Чего-то не хватает… я подумаю, поищу в Анькиных шкафах, если найду, подброшу тебе на балкон завтра. Ты туда сразу с утра пойдешь?

– Ну да.

Они молча постояли друг напротив друга.

– Ну что, – сказал Витька, цитируя все героические фильмы сразу. – Удачи, боец. Она тебе понадобится.

2. Нин-зя

Следующим утром Генка, дождавшись, когда родители уйдут по работам, достал выбранный вчера наряд и переоделся. Посмотрел на себя в зеркало, подумал – и хорошенько причесался, чтобы кудри лежали хоть чуточку ровно. Еще раз критически осмотрел «Лену» с головы до ног. Хлопнул себя по лбу и помчался в ванную, где вымыл руки как следует, со щеткой, чтобы под ногтями грязи не было.

Заглянул на балкон. Там, завернутые в газету, лежали носки с оборками и – сокровище! – жвачка «Лав из».

«На подкуп», – догадался Генка.

Двор у девчонок не слишком отличался от «пацанячьего». Те же акации, тополя, детская площадка. Типовая – песочница «грибок», пара качелей, горка-«слоник», качели-доска, скамейка. Разве что двор был более тенистым и под окнами первого этажа напротив площадки, рассажен был красивый цветник, видимо, какие-то старушки постарались. Да, и старушек было больше, насколько успел заметить Генка. Штук пять у одного подъезда и три у другого. Видимо, между ними тоже была война – у первого подъезда стояло две лавочки, места было много, но те три старушки сидели отдельно.

Обычно Генка не тратил бы свое время на такую ерунду, как наблюдение за бабками. Но он был на посту – сидел на одной из качелей, – и уходить нельзя было. Он сидел там, как приманка, наживка – и одновременно, как охотник.

Сначала он хотел как следует раскачаться, но вспомнил, что он теперь Лена, и качался аккуратно, вытягивая носочки. В песочнице играла какая-то малышня, на скамейке сидела тетя в панаме и читала книгу, время от времени бросая взгляды на детей, словно пересчитывая. К Генке никто не подходил, да и вообще его возраста никого на площадке не было.

Он сунул руку в карман и нащупал жвачку. «Я могу ведь откусить половину и пожевать…» – только успел подумать он, как на краю двора появились две девчонки лет восьми-девяти.

«Аня и Соня, – вспомнил он инструктаж Вити. – Аня длинная, с косичками, Соня рыжая, им обеим по десять».

Гена принялся качаться максимально не заинтересованно, помня «легенду» про воображалу. Но краем глаза посматривал на девчонок. Те тоже сначала делали вид, что новая девочка не стоит их внимания, но периодически шушукались, и кидали взгляды на Гену. Потом рыжая Соня подошла к качелям, села на соседнюю.

– А тебя как зовут? – спросила она, не глядя на Генку, будто бы с деревом неподалеку говорила.

– Лена. – Ответил Гена. Голос у него еще не начал ломаться. Он дома потренировался говорить тоненьким девчоночьим голоском, получилось глупо, и звучало фальшиво, как у мышонка в мультике, которого озвучивала взрослая тетенька. Так что он решил не менять голос и говорить как есть.

К Соне подошла Аня и вот уже обе они уставились на дерево.

– А ты где живешь?

– В двадцать пятом, – не стал врать Гена.

– А чего тут качаешься? – Спросила Аня. Хотя имела в виду она, конечно, совершенно другое: «Вот и вали в свой двадцать пятый».

Гена сделал вид, что намека не понял.

– Там пацаны вредные. Не дают нормально играть, песком сыплются. Обзываются.

Тут Гена удостоился, наконец, прямого взгляда от Сони. Она со свистом втянула воздух в щель между зубами и сказала:

– Вот козлы.

Генка промолчал, но кивнул. Волновался он лишь самую капельку – сердце билось чуть быстрее, и все. В конце концов, хладнокровие – главное качество шпиона. Если бы он был в себе не уверен, если бы не знал наверняка, что сумеет справиться с эмоциями, он бы и браться не стал. Но он был уверен. Он давно заметил за собой это умение быть внешне спокойным и даже внутренне, еще с детсадовских утренников; в то время как другие дети краснели, мялись, забывали слова или даже вовсе падали на пол в истерике, пытаясь избежать «выхода на сцену», Гена быстро выбегал на середину зала, читал стишок и спокойно уходил. В школе было то же самое – Генку назначали конферансье, он читал стихи на всех праздниках, выступал перед «старшими товарищами комсомольцами» на линейке, и так далее. Классные руководительницы нарадоваться не могли.

Так что Генка был, как удав. Очень расчетливо он засунул руку в карман и достал жвачку. Покрутил в пальцах, чтобы было видно.

– Ла-авиз… – протянула уважительно Соня. Аня обернулась.

– Хотите? – Равнодушно спросил Гена. – У меня дома еще есть.

– Давай!

Девчонки разделили жвачку на двоих и принялись рассматривать вкладыш.

– Чего тут написано… – пробормотала Аня.

Гена протянул руку:

– Дай, прочитаю. – Взяв вкладыш, произнес по слогам: – Лав из уэн юр фит лив зе граунд. Значит «Любовь это – когда ноги…» Нет, «когда земля уходит из-под ног».

Соня округлила глаза.

«Теперь точно поверят, что меня воображалой обзывали», – подумал Гена.

– Любовь это когда прыгаешь, что ли? – недоверчиво фыркнула Соня.

– Тут так написано, – пожал плечами Гена.

– А можно я тебе принесу еще вкладышей? Прочитаешь? – зачастила Соня. А вот Аня все еще была полна подозрений:

– А ты откуда знаешь, что там написано?

– Я до переезда сюда ходила в школу с углубленным английским. С первого класса. – Ответил Гена, и это было правдой – ну, кроме «ходила». И повернулся к Соне: – Приноси, прочитаю, конечно.

– У меня их четыре, – с гордостью сказала Соня.

Лед был растоплен. Аня еще для вида построила из себя строгую, задавала вопросы, вроде «а кем родители работают» или «а чего ты не в лагере», но потом и она расслабилась.

Но Генка знал, что главное испытание впереди. Он ждал, когда появится Нин-зя.

Тем временем они разговорились – в основном, обсуждали новую школу, спрашивали про «ту, английскую». Девчонки со смехом расписывали «Ленке», что ее ждет с первого сентября – какие причуды у «русички», как лучше всего вести себя с физруком (ни в коем случае не оправдываться, злится ужасно! …лучше кивать и все признавать…) и тому подобное.

Как за его спиной очутилась Нин-зя, Гена так и не понял. Только Аня с Соней одновременно замолчали, а Гену кто-то тронул за плечо. Он вздрогнул, обернулся и увидел тощую, почти дочерна загорелую девчонку с острым носом, в обычных шортах и майке. Её можно было бы принять за мальчишку, если б не ровные, блестящие черные волосы, стриженные каре. Нина, казалась, была довольна тем, что слегка напугала «новенькую». Сухо улыбнулась и сказала:

– Пусти покататься?

Генка сразу слез с качелей и подошел ближе к Ане с Соней. Рыжая прошептала ему:

– Это Нина.

Нин-зя начала качаться – стоя, приседая, чтобы заставить качели быстрее разогнаться. Раскачивалась сильно – качели стонали, скрипели и, казалось, сейчас сделают полный оборот. Если бы не «стопперы», и сделали бы.

Внезапно Нина опустилась на сиденье и затормозила подошвами о землю – на такой скорости во все стороны полетела пыль. Гене подумалось, что после такого у нее точно подошвы сандалий протрутся. Вообще от «вожатой» у него было впечатление, что она все делает как бы на слом. Не специально – просто такая есть. Генке вспомнилось из сказок: «тридцать три пары железных сапог сносила, тридцать три железных каравая изгрызла, тридцать три посоха железных истерла». До сих пор он думал, что это обычные сказочные преувеличения.

А вот Нин-зя, он был уверен, могла бы сносить и изгрызть. Причем за куда меньший срок, чем какая-то там Василиса.

– В «магазин»? – предложила игру Нина.

Генка догадался – испытывает, – потому скучающе протянул:

– Ну, в магази-и-ин…

– Тогда в лова! – Моментально решила Нин-зя и крикнула: – Анька водит!

Подскочила к Гене, схватила его за руку и побежала, утягивая за собой. Сзади послышалось возмущенное «У-у-у!» Ани, а затем такой же вопль Сони, которую, видимо, сразу же и осалили. Нин-зя и Гена нырнули в кусты и услышали Анино «Сонька водит!».

Нина опять побежала. Руку Гены отпустила – тот и сам держался поближе. «Ее острые лопатки смешно двигаются под майкой», подумал Гена. Они помчались по двору, потом Нин-зя нырнула между гаражей. Там, в узком проходе, присела на корточки и взглядом показала: «Садись».

– Это еще и прятки? – шепнул Генка. Нина пожала плечами.

Какое-то время они молчали. Гена думал о том, что ему сказал Витя. Следующий «бой» уже завтра. Успеет ли он выведать секретные ходы девчонок? Гена посмотрел на Нину – она застыла, как изваяние. Ноги и руки исцарапаны, некоторые ссадины свежие. Несмотря на прозвище, Нина походила не на японку, а на индейца с высокими скулами, и сидела абсолютно неподвижно. Ресницы у нее были длиннющие.

Внезапно она встрепенулась и посмотрела на Гену. Тот чуть было не отвел взгляд, но вовремя спохватился: девчонке нечего смущаться, если она разглядывает другую девчонку.

– Мы играем еще в казаков-разбойников. С теми пацанами, что тебя обзывали. – Сказала Нина. – Будешь с нами? Тоню родители в лагерь отправили, а нас должно быть пять, чтобы по-честному.

Генка кивнул. Нин-зя улыбнулась удовлетворенно, встала и пошла к выходу из щели, словно забыла про лова и Соню. Гена поплелся следом, прокручивая в голове то, что она сказала. «Теми пацанами, что тебя обзывали». Откуда она узнала? Она подошла после того, как он рассказал об этом Ане. «Подслушивала… пряталась рядом и слушала», – догадался Гена. Легкий холодок пробежал по спине – неприятно было осознать, что, пока он сидел на качелях и болтал о школе, рядом кто-то… таился.

Они отошли от гаражей, и тут из-за кустов на них с улюлюканьем вылетела Соня. Она подбежала к Нине и приготовилась уже с размаху шлепнуть ее по плечу, но осеклась. Нин-зя и не попыталась убежать, даже не шелохнулась. Соня опустила руку. Нина тихо спросила:

– Ты достала?

Соня вздохнула, плечи ее опустились. Она пробурчала себе под нос «ага». Нин-зя на это ответила только:

– Ну тащи ко входу. Сколько у тебя?

– Две. Может, по одной? Для экономии?

Генка навострил уши, и изо всех сил старался казаться безразличным.

– Нет уж, давай обе.

Соня ушла, а Нин-зя повернулась к Генке как ни в чем не бывало.

– Тебе когда на обед домой?

– Могу вообще не ходить, – ответил Генка честно. – Я обычно перед самым приходом родителей съедаю, что мама оставила, они просто проверяют, чтобы еды было меньше и тарелка в раковине стояла.

– А… хорошо, что время есть. А вот мне ровно в два домой на обед, а потом скрипка. Пошли тогда, покажу засады.

И быстрым шагом Нин-зя двинулась вкруг двора, кивая в разные стороны и вполголоса объясняя, где обычно можно спрятаться от пацанов.

Гена шел рядом с ней и запоминал. Хотя какая-то часть его мозга была занята только одним вопросом.

«Скрипка? Скрипка?! Нин-зя и скрипка?»

К ним вскоре присоединилась Аня, а потом и еще одна девочка, Лиза, полненькая и улыбчивая. Она, выслушав короткое представление «Лены» от Нины, тут же запустила руку в карман широкого платья, вытащила жменю конфет и протянула Генке.

– Ничего себе, «к\аракум»… – удивился тот. – Белка… Все шоколадные?

Лиза закивала. Гена съел одну, остальные положил себе в карман.

Без пяти два Нина резко оборвала рассказ Ани о каких-то туфлях и, сузив глаза, отчеканила:

– Я пошла. Завтра чтобы в десять всем как штык около качелей. Лена, оружие есть? На завтра?

Гена помотал головой.

– Выдам тебе перед боем тогда. – И, глянув строго на всех, Нина убежала к своему подъезду. Гена проводил ее взглядом… и чуть переместился вбок, чтобы было удобнее видеть, как она поднимается. Поддакивая продолжившей рассказывать про бантики и застежки Ане, он наблюдал, как тоненькая фигурка мелькнула в окне подъезда: на втором этаже, третьем… на четвертом… на пятом, последнем.

«Может, Леша был прав? И Нин-зя, живя на последнем этаже, нашла ход на чердак? – раздумывал Гена. – А то что быстро перемещаются, так вон она как взлетела, и это наверх, вниз еще легче».

Вечером Генка еле успел вернуться домой, переодеться и съесть обед. Когда пробегал по двору, видел пацанов. Они, как и договорились, обдали его издалека холодным презрением.

Отрапортовав родителям (как дела? – хорошо, съел всё? – всё, что делал? – играл, внеклассное чтение делал? – еще нет, сделаю и так далее) Генка шмыгнул на балкон. Витя его уже ждал. Было темно, но на всякий случай они не высовывались, сидели, прижавшись к стенке, разделяющей балконы, и шептались, как Монте-Кристо и аббат Фарио.

Витя его сразу засыпал вопросами. Гена вкратце описал знакомство с девчонками, Нин-зю охарактеризовал как «немного жуткую». Витя протянул: «Я же говори-и-ил… коза она». Гена хотел поспорить, но не стал. В конце концов, у него были новости поважнее.

– Так, она мне про все их засады рассказала, когда я согласился завтра играть. Сейчас буду вспоминать… – Генка закрыл глаза, чтобы лучше память заработала, но почему-то первое, что ему прыгнуло в голову, это тень от ресниц Нины, лежащая на щеках. Он усилием воли прогнал эту картинку и вызвал другую, ту, где она показывала ему засады. – М-м-м… если от первого подъезда начинать… в цветнике. Потом на карнизе второго подъезда. В кустах дальше. В подвал третьего подъезда иногда забывают дверь запереть. Между гаражей, и, понятное дело, на гаражах. Потом там еще дерево стоит узловатое… на ветках. Большая будка с распределительным щитом, туда можно залезть сбоку, если бревно подставить…

На каждое место, что называл Гена, Витя тихо бормотал: «Знаю… знаю… знаю».

По итогу шпионской вылазки оказалось, что ничего нового Генка не добыл. Абсолютно.

– Я все эти места знаю, – сокрушался Витя. – Может, она не все тебе рассказала? Не доверяет? Ты хорошо девчонку изображал? Не выдал себя?

– Конечно, не выдал, – прервал его Генка. – Ну, может, она мне пока полностью и не доверяет, но завтра-то придется мне рассказать. Будет уже игра и от этого будет зависеть результат, так ведь? Так что не волнуйся, завтра все узнаю. Ну, придется разок поиграть против вас.

Витя вздохнул, поворчал, но согласился. А что было делать?

– Только мы на полную с тобой будем играть, – предупредил Витя друга. – Пощады не жди. Это ради конспирации, сам понимаешь.

– Конечно, понимаю. – Сказал Гена и усмехнулся, хоть Витя его и не мог видеть. – Я тоже буду на полную, пощады не ждите.

Он услышал смешок с той стороны, а потом Витя сказал:

– Ну, до завтра.

– Спокойной ночи.

– Ага, спокойной.

Заснул Гена моментально, как только голова коснулась подушки.

3. Фриц

Генка был у девчоночьих качелей «как штык» даже не в десять, а без пятнадцати. У него было важное дело. Он походил кругами, рассматривая окрестности и пытаясь вычислить, где пряталась Нин-зя вчера. Основываясь на слышимости, он мысленно очертил круг, за которым она не смогла бы разобрать, о чем они говорили. Понятно, что на ровном месте она бы спрятаться не могла – невидимость бывает только в книжках. В кустах – слишком шумно, да и вылезла бы она вся исцарапанная. Оставались только деревья. Одно из них росло совсем близко к качелям – то самое, на которое вначале разговора пялились Аня с Соней, – но Нин-зя никак не могла на нем сидеть. Это был тополь. Ствол его был почти гладким, ветки начинались очень высоко… «Туда бы даже пантера не залезла!»– подумал Гена и уже почти отмел дерево как вариант, но тут заметил, что растет оно как раз напротив подъезда, где живет Нин-зя.

– Не может быть, – прошептал он, задирая голову. Толстые ветки дотягивались почти до дома. Одна из них торчала перед окном на той стороне, где, предположительно, находилась нинина квартира. Но если… ей бы пришлось прыгать на ветку из окна… на высоте пятого этажа!

«Нет, она ловкая, но не настолько, – сказал себе Генка, – и шизанутая, но тоже не настолько». Гена подошел ко второму дереву, пониже. Вот сюда залезть вполне реально, решил он. Правда, далековато от качелей, но, возможно, он неправильно оценивает громкость своего голоса и Нин-зя услышала и отсюда.

Кивнув самому себе, он уселся на качели и принялся ждать остальную команду.

Девчонки пришли ровно без двух минут десять, никто не опоздал. Гена специально взглянул на электронные часы на запястье, с которыми ни за что бы не расстался, хоть они и были скорее мальчишеские.

Девчонки пришли кто в штанах, кто в шортах, все в удобных футболках. Соня несла кукольную кастрюлю, накрытую крышкой.

Без одной минуты десять явилась и Нин-зя, обвела всех взглядом, как заправский полководец. Скомандовала:

– Пошли.

Они гуськом двинулись в соседний двор, оттуда прошли мимо гаражей в следующий, затем через сквозной подъезд в третий, всё удаляясь и удаляясь от мест, которые Гена хорошо знал. Девочки не произнесли ни слова, пока шли, и это молчание было почему-то немножко торжественным. Генка хотел спросить, куда они идут, даже открыл рот, но натолкнулся взглядом на Аню, которая покачала головой.

Всё это было очень таинственно, а когда они остановились у старинного, заброшенного дома в конце улицы, стало даже чуточку страшновато. Двери подъезда были заколочены крест-накрест, на воротах висел замок. Дети обошли дом сбоку, пролезли между погнутых прутьев забора. Нина, забравшись на ящик, прислоненный к стене, отодвинула доску, прикрывавшую окно первого этажа.

«У них тут «своё» место, как у нас на пустыре», – догадался Гена. Хитро… Он огляделся: с улицы их было не видать, забор почти весь порос диким виноградом, уже начинающим кое-где желтеть. С другой стороны, понятное дело, дом… А справа, за небольшим заброшенным садиком, длинная кирпичная стена, огораживающая дом – довольно высокая. Генка увидел крупные выщербины в кирпичах и что-то шевельнулось в памяти… Похоже на следы… от пуль? Нет, от снарядов, точно. Он глянул наверх, рассматривая крышу заброшенного дома. Так и есть, она провалилась внутрь почти целиком. Дом, скорее всего, бомбили.

Первой полезла внутрь Аня, потом Лиза. Нин-зя передала тем, кто уже влез, кастрюльку Сони и помогла той забраться наверх. Тут «вожатая» впервые нарушила молчание с момента, когда они вышли со двора:

– Лена, аккуратно внутри, могут быть ржавые гвозди и стекло.

Генка только через секунду понял, что обращаются к нему, поспешно кивнул. Он забирался последним – вернее, предпоследним, потому что замыкала Нина; она закрыла за ними проход, поставив доску на место. Генка тем временем осматривал дом изнутри.

Несмотря на то, что крыша провалилась, внутри было довольно темно. Генке даже подумалось, что, пока они пролезали внутрь, на абсолютно чистое небо наползли тучи, но, во-первых, тучи так быстро не передвигаются, а во-вторых – он видел в провалы над головой всё то же чистое небо. Оно просто стало чуть тусклее.

Под ногами действительно хрустело стекло. Большая часть стен рухнула, но, применив воображение и достроив их мысленно, можно было бы представить, как выглядел дом до бомбежки. Сейчас они находились в большой комнате сбоку от прихожей – наверное, тут раньше была столовая. Под ногами вздыбленной чешуей торчал паркет. На стенах кое-где висели остатки обоев – с крупными, нежно-розовыми цветами. Посреди «столовой» лежала люстра, вернее, то, что от нее осталось: изъеденный ржавчиной остов, скелет диковинной круглой рыбы. Свет падал вниз крупно порубленными кусками, словно у стен второго этажа были острые, как бритва края, и в тех местах, куда он не попадал… Там не просто «не было света», там была тьма. Генка очень явственно почувствовал эту разницу – не просто отсутствие света, но присутствие его противоположности. Ему стало не по себе.

– Чего стоишь, пошли, – позвала шепотом Аня.

Девочки осторожно шли вперед, стараясь двигаться вдоль стен и не выходить на середину комнат. Они миновали «столовую», вышли в «прихожую» и Нинка резко свернула к парадной лестнице, вернее, к ее основанию. Там обнаружилась маленькая дверь, и вела она на кухню в задней части дома. То, что это именно кухня, Генка понял сразу – где еще будет валяться такое количество огромных кастрюль и сковородок?

От кухни шел вбок коридор, и потом была каменная лестница, ведущая вниз; пройдя по нему, девочки и «Ленка» пришли, наконец, к небольшой каморке. У нее были и стены, и потолок, потому освещения не хватало, и Генка не мог толком увидеть, что там дальше. Нина остановилась, все остальные тоже. Что-то зашуршало, потом раздался характерный звук – чиркнула спичка. Нин-зя зажгла несколько свечей, что были укреплены на торчащих из стены кирпичах, и каморка озарилась теплым, дрожащим светом.

Внизу впереди Генка увидел створки то ли двери, то ли крышки, и понял, что там вход в подвал. Или погреб.

Нина повернулась к остальным.

– Я и Соня пойдем, остальные ждут тут.

– Может, я просто отдам их тебе… – жалобно протянула Соня, но Нинка коротко и категорично ответила:

– Нет.

Соня покрепче перехватила свою кастрюлечку. Нина взялась за кольцо правой дверцы в погреб, со скрипом потянула на себя и откинула вбок.

«Она, наверно, ужасно тяжелая», – подумал Генка. Нина кивнула Соне и та пошла вперед, спускаясь еще ниже по металлическим, судя по стуку подошв ее сандалий, ступенькам. Дорогу ей освещала Нина – она взяла одну из свечей со стены. Желтый свет прыгнул в подвал, мазнул стенки пару раз и пропал, а вот звук шагов девчонок было слышно еще долго. Наверное, лестница длинная…

Гена посмотрел на Аню и Лизу, которые остались с ним, наверху, пытаясь понять по их лицам, что ему делать и чувствовать. Несмотря на его самообладание, ему очень хотелось вскочить и убежать, хотя ничего страшного вроде бы кругом и не происходило – подумаешь, заброшенный дом.

Однако с Геной происходило то, с чем он раньше ни разу не сталкивался. Он не мог отделаться от ощущения, будто в тот момент, когда он ступил на территорию дома, весь остальной мир исчез. И чем больше Гена пытался понять это странное чувство, тем больше он проваливался в него, как в болото.

Он ощущал, что существовал только этот дом. За его стенами – пустота, небытие. Все, что там осталось – поблекло, как полузабытый сон. Генка с трудом мог припомнить подробности вчерашнего разговора с Витькой, а воспоминания о старой школе и вовсе казались смазанными картинками, половина из которых вообще была кем-то наверняка выдумана. Гена подумал о родителях – они представились ему не как живые, реальные люди, а как чьи-то старые фотографии в альбоме, будто кто-то показывает на них высохшим узловатым пальцем и рассказывает Генке – «Вот мама Гены, Алефтина… Вот его папа, Александр… они жили на Межевой, в двадцать пятом доме, много лет назад…»

– Ой, мышь!

Если бы Лиза не вскрикнула, Гена бы потерял всякое чувство реальности… вернее, оказался бы в какой-то другой, утонул в чем-то зыбком, но громкий, резкий голос вернул его обратно. И – странное дело, теперь уже его ощущения казались ему надуманными и полузабытыми. Только что он чувствовал, как погружается в вязкое забытье, и вот секунду спустя он уже кричит «Ой, ой, где?» вместе с двумя девчонками, для конспирации, конечно.

«Придут же глупости в голову», – подумал Генка, а вслух сказал:

– Наверное, убежала. Или тебе показалось.

– Убежала… точно была, я видела.

Аня наморщила нос:

– Фу-у-у. Не люблю мышей. И крыс. Правильно Соня их взяла.

– Зачем? – Удивился Гена. – Куда взяла?

– Вниз, – Аня кивнула на открытую пасть погреба. – К Фрицу.

– Кому-кому? – Еще больше запутался Гена.

– Ну, Фрицу. Нинка, правда, зовет его индейским именем каким-то, но мне кажется, что он больше похож на фрица. На немца. У него на голове… или где там, шлем такой железный…м-м-м…

– Каска? – предположил Генка.

– Точно! Каска. Как у рабочих, что работают на стройке, только железная.

– А что он там делает? – Вконец запутавшись, Генка посмотрел на Лизу, может она поможет. Но та молчала, лицо ее нервно подергивалась и взглядом она искала на земле мышь. Генка повернулся к Ане. Ему показалось, он понял. – В смысле, там что… С войны остался труп немца?

– Наверное, не знаю. С какой войны? Великой отечественной? Или которая раньше была?

Генка подавил желание расспросить девочку о форме каски, знаках отличия и прочем – это выдало бы его, девчонки в таком не разбираются.

– Ну-у-у… вообще немцы наш город оккупировали только в Отечественную, поэтому немцу с Первой мировой тут нечего делать. И как он сюда попал?

– Не знаю, может на парашюте спрыгнул. Попал в подвал и застрял там. Чего ты прицепилась? Какая разница? – голос Ани звучал резко и раздраженно, но Генка сразу понял, что она попросту боится говорить о том, что в погребе.

Тогда он повернулся к Лизе.

– Лиз… Там правда Фри… то есть скелет немца?

– Не скелет, – чуть напряженным голосом ответила Лиза, не отрывая взгляда от пола.

– Кости?

– Не-а. – Коротко ответила Лиза. Генка замолчал. Но в голове теснилось слишком много вопросов и пару минут спустя, он, не выдержав, снова обратился к Ане:

– А зачем Нина и Соня туда пошли?

– Я же сказала. Понесли мышей.

У Гены вытянулось лицо.

– У Сони в кастрюле… мыши? – Аня кивнула. – Какие? Зачем?

– Белые. Из зоомагазина. Фрица кормить. Заткнись уже, а?

Генка заткнулся. Чем дольше отсутствовали Нина с Соней, тем больше злилась (или боялась?) Аня, и тем чаще вздрагивала Лиза. Прошло несколько минут – хотя казалось, что часов, – и из подвала донеслись мерные звуки шагов. Шлеп, шлеп. В каморке стало светлее – из погреба высунулась рука со свечкой, потом показалась Нина, а за ней – Соня.

– Ну как? – Подскочила Аня.

– Все хорошо, – ответила Нинка. – Только Соня, дурында, вместе с кастрюлей их уронила. Но вроде все нормально, как и раньше.

Нин-зя обвела всех довольным взглядом:

– Мы сегодня опять победим.

4. Охота

Дорогу назад Генка помнил плохо, возможно, потому что шел на автомате, в голове крутились вопросы и сумасшедшие предположения.

Получалось так, что в погребе каким-то образом оказался немецкий солдат или офицер, он погиб там во время войны, когда была оккупация… или позже, когда город освобождали. И вот к этому скелету девчонки зачем-то носят мышей. Или не к скелету? Может, там кот раненый? В смысле, вполне себе живой и современный кот, а не немецкий кот из прошлого… или там машина времени и настоящий, живой «фриц»? «Тьфу, слишком много фантастики для обычного заброшенного дома, это не Кир Булычев, это жизнь, – дал себе мысленного пинка Генка, – и вообще, лучше пока не делать выводов, а просто запоминать всё хорошенько, как будто я камера кинохроники, а обдумать потом… с Витькой».

Они уже почти вышли на улицу, когда Нина остановилась и повернулась к «Лене».

– В следующий раз с тобой пойдем. Тебе надо будет принести кого-нибудь, ну типа мышь, крысу ручную… вряд ли ты поймаешь дикую. Или хомяков, морских свинок. Можешь родителей упросить купить тебе морскую свинку?

Генка, с трудом поспевая за мыслью Нины, покачал головой. Родители у него были класс, но вот с живностью у них был пунктик. Даже рыбок – ни-ни.

– Карманные деньги есть? – Вздохнула Нина нетерпеливо. – Должны быть. Купишь в зоомагазине кого-нибудь. Поняла-то хоть, зачем? Девчонки объяснили?

– Я ей сказала, что… – начала Аня, но Нин-зя резко ее оборвала:

– Я не у тебя спрашивала.

Аня тут же сникла.

– Объяснили… – Медленно, подбирая слова, ответил Генка. – Вы там внизу кого-то кормите. А еще там скелет немца с войны…

Нина фыркнула и ощутимо ткнула Аню в плечо:

– Опять ты со своим Фрицем. Сколько раз говорить? – И посмотрела на Гену серьезным, тяжелым взглядом. – Ты ее не слушай. Немцы тут ни при чём. Он не Фриц, он – Маниту.

– Мани…? – запнулся Генка.

– Древний индейский дух. Ну, как в книжках Фенимора Купера, читала? Великий дух Маниту? Если ему приносить жертвы, он дает победу в любом бою. Но жертвы, само собой, должны быть живые. Пары мышей ему как раз хватает на один бой. Хомяки лучше – тоже пару, чтобы наверняка и быстро. Теперь понятно?

Гена медленно кивнул.

– На следующей неделе твоя очередь. Потому что ты новенькая, и потому что мы носим по очереди, и как раз должна была Тоня идти, но раз она уехала, а ты вместо нее… Короче, поняла? Крысу или пару мышей. Рыбки, кстати, почему-то не подходят.

– А птиц жальче, – добавила Соня. Глаза у нее были красные, будто она много плакала.

– Поняла? – переспросила Нина.

– Поняла. – Ответил Гена.

– И еще одно. Никому ни слова о доме и Маниту, слышишь? Если взрослые узнают… короче, поклянись, что никому не расскажешь про то, что тут было. И вообще про то, что мы сюда ходили.

– Взрослые ничего не узнают, – уцепился Генка за единственный свой шанс обсудить весь этот дурдом с Витькой, за формулировку клятвы, на которую его натолкнула сама Нинка.

– Скажи, «чтоб мне сдохнуть».

– Чтоб мне сдохнуть!

Нина кивнула и полезла на улицу.

А потом был бой.

Назвать это игрой Генка мог бы раньше, но не после того, что видел в заброшенном доме.

Несмотря на все страхи и переживания утра, он словно наполнился энергией. Он бегал так быстро, как никогда в жизни. Крался бесшумно, как пантера.

Нин-зя выдала ему оружие. Он ожидал увидеть пластмассовый пистолет или автомат, но она дала ему лук и стрелы в колчане, сшитом из мешковины. Лук был почти настоящий – крепкий, тугой.

– Это мой лук, я сама делала, – объяснила Нина, перехватив его удивленный взгляд, – не поломай смотри.

– А ты с чем будешь?

– Не пропаду. Так даже удобнее, не надо стрелы экономить.– Нина ухмыльнулась и похлопала по поясу, где висела рогатка.

– А почему… Мы же в казаков-разбойников играем? Я думал, будет пистолет.

Обычно играли с пластмассовым оружием, изображая выстрелы громким «тра-та-та». Счастливчики были обладателями револьверов с пистонами – длинными узкими полосками бумаги, на которую нанесены кружочки «пороха». Боек щелкал по кружку, раздавался хлопок, летели искры, появлялся запах селитры… Были еще пистолеты с пластмассовыми дисками, автоматы, которые стреляли шариками или пульками, но они рано или поздно ломались, переходя в разряд «тра-та-та».

Нина в ответ на вопрос Генки пожала плечами.

– Мы играем в индейцев. А пацаны в кого хотят.

Все произошло быстро, во мгновение ока. Генка прятался в кустах во дворе девчонок, несмотря на то, что Нин-зя, перед тем, как убежать, указала ему совсем другую точку. Он перебрался в кусты, и не углядеть его там мог бы только идиот, либо слепой.

Но Леша стоял прямо напротив него, у качелей, и смотрел, казалось, Генке прямо в лоб… и не видел его!

Генка для пробы шевельнулся. Хрустнул веткой. Кашлянул. Леша развернулся и стал красться в другую сторону, смешно пригибаясь.

«Может, Витька приказал им меня не ловить и делать вид, что не заметили?» – предположил Гена.

Его почти сразу захватил азарт – сначала он думал, что попросту отсидится в кустах где-нибудь и ближе к середине даст себя поймать, но неожиданно обнаружил, что не хотел отсиживаться, не хотел быть пойманным, быть жертвой. Он хотел быть охотником.

Генка выпрыгнул из кустов, удивляясь самому себе и, натянув скрипнувшую тетиву, послал стрелу прямо Леше в спину.

– Убит! – весело крикнул Генка. Леша развернулся с выражением полнейшего удивления на лице. Увидев Гену, он, казалось, удивился еще больше. Опомнившись, он завопил:

– Ленка-коза! Воображала!

Потер спину, куда весьма ощутимо ударил тупой конец стрелы, и досадливо вздохнув, сел на качели.

Только Гена этого уже не видел. Крикнув «Убит!» он тут же развернулся и побежал, а колчан бил ему по спине. Генка несся по двору, приседая за машинами. Издалека выбирал самый короткий или безопасный путь. Нырнул в щель между домами, ловко пробежался по мусору – битым кирпичам и стеклу, остаткам шин, – выскочил с другой стороны.

Как ему показалось, выскочил быстрее, чем мог бы, если бы действительно бежал через щель… но анализировать происходящее у него не было ни времени, ни желания.

Он должен был найти следующего врага.

И убить его.

Игра «Индейцы и ковбои» закончилась быстро полным поражением «ковбоев». Последним «застрелили» Витьку, который быстро бегал и умел резко бросаться в стороны, так что попасть по нему было сложно. Но Нин-зя его нагнала и почти вплотную выпустила камешек из рогатки в спину.

Витя тут же остановился и, не показывая, что ему больно, подошел к Нинке. Он знал, что полагается делать. Быть главным – это не только командовать. Это еще и сдаваться, признавать поражение.

Гена и Лиза всё видели и теперь подошли поближе. Витька опустился перед Ниной на колени. Та заулюлюкала, как заправский индеец, высоко, протяжно и жутковато. Потом схватила Витю за вихор на макушке и дернула, другой рукой проводя линию вокруг головы, будто снимая скальп.

Витька старательно не смотрел на Гену.

Вечером они сидели на балконе, так же, как и за день до того – на полу, прислонившись спинами к стене, в полной тишине. От беготни у Гены в ногах была приятная слабость, мышцы чуть подрагивали.

Наконец Витька прервал молчание:

– Леша сказал, он тебя вообще не видел, пока ты не выскочил.

– Я сам удивился. Я прямо перед ним сидел.

– Ладно, Леша, значит, сам дурак. Рассказывай, ты ходы узнал?

Генка замялся. Как рассказать Вите о заброшенном доме, он не знал. Да и поверит ли друг? Вите пришлось чуть ли не клещами вытаскивать из него подробности их похода в старый дом. Спустя полчаса он подвел итог, и голос его звучал недоверчиво.

– Значит, девчонки никаких ходов не знают, а просто перед игрой ходят в подвал заброшенного дома и бросают туда крыс? И там есть скелет немца с Отечественной?

– Ну, Аня думает, что там немец. Нина говорит, что там Маниту.

– А ты сам как думаешь?

– Не знаю. Я же в самом подвале не был. Девчонки испуганные были… сначала. Но потом, знаешь, бегали как настоящие индейцы, даже Лиза, а она вообще обычно медленно ходит и пугливая. И я… – он запнулся, вспомнил свою странную жажду победы (или крови?) и продолжил: – Я тоже кое-что почувствовал. Будто какие-то силы появились, и видишь, Леша же меня не заметил. Так что я думаю… они кому-то крыс в жертву приносят.

– Ну не Маниту же, – дрогнувшим голосом сказал Витя. – Откуда в нашем городе Маниту? Это же не Америка.

– Да не знаю я.

Они снова замолчали. ПотомВитька сказал:

– Да выдумывает Нинка. Пугает. Какой еще Маниту… Но, слышь, Ген… Тебе все равно надо туда пойти, посмотреть. Нин-зя же сказала, что следующая очередь твоя, так?

– Так. Но…

– Ты же разведчик. Вот и нужно разведать до конца… У тебя деньги есть на крыс? Если что, я свои дам. В смысле деньги.

– Есть. – Гена понял, что долг придется исполнить. – Схожу, куплю. Следующая война когда? Завтра?

– Нет, завтра у Лешки секция, а потом у кого-то из девчонок сольфеджо… Так что только в четверг. А со следующей недели школа, так что у нас последний шанс победить. – Витька шумно вздохнул. – Мне кажется, если ты с ними всю неделю будешь гулять, они тебя раскусят. Нин-зя так точно. Может, притворишься, что болеешь?

Генка задумался.

– Я им говорил, что болел… в смысле «болела» предыдущую неделю, так что про второй раз они не поверят.

– Ну, может, тебя к бабушке в деревню отправили. На сенокос или чего там. Придумай что-нибудь, только так, чтобы поверили.

– Придумаю.

Перспектива еще неделю просидеть дома Гену не радовала. Но подводить ребят и особенно Витю он не хотел. Все, что ему нужно – это потерпеть несколько дней, потом купить пару крыс, сходить с Ниной в подвал и выяснить, что там происходит…

– Погоди, – шепотом окликнул Гена Витю. Тот уже скрылся в комнате, но высунулся наружу. – Я придумал. Если Нинка придет расспрашивать, скажи, меня родители наказали, за то, что живность в дом принес.

– А они могут? – с недоверием в голосе спросил Витя. У него-то в комнате жили попугайчики и морские свинки. И еще говорил, что в следующем году щенка обещали. Везучий.

– Могут, – грустно прошептал Гена. – У них пунктик. Скажи, что посадили дома на три дня, заставили внеклассное читать.

– Угу, понял.

Они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

Гена спал плохо. Ему снилось что-то, он не помнил точно, но что-то нехорошее. Он просыпался несколько раз в поту, хватал ртом воздух; но только в эту ночь. Следующая была уже спокойней, а всю оставшуюся неделю Гена опять спал нормально.

В понедельник, выждав день на всякий случай, пришла Нин-зя. Мальчишки играли во дворе, крутились на карусели, быстро, так что потом едва стояли на ногах, шатались и хохотали, а потом опять кружились. Гена видел все это с балкона, где сидел в старом кресле и читал – и злился на них немного.

А потом увидел Нину. Она спросила что-то у Вити. Тот ответил, как показалось Гене, презрительно. Можно было догадаться – что «он не обязан следить за каждой дурацкой воображалой у себя во дворе».

Гена сполз в кресло поглубже.

– Пс! Пст! Лена! – послышалось снизу. – Лена!

Гена досадливо втянул воздух сквозь зубы, слез с кресла на пол и на четвереньках прополз в комнату. Натянул «ленину» кофточку и вышел на балкон, будто только что услышал зов.

– Чего? – буркнул Гена.

– Ты чего не выходишь?

– Наказали.

– А чего?

– За то, что животных в дом притащила.

– Тю! – фыркнула Нина. – Прятать не умеешь, что ли? Надолго посадили?

– На три дня.

– Так! – Скомандовала Нина. – Отдай их мне, родителям скажи, что убежали, извинись сто раз, они тебя и простят. И пустят гулять.

Внутри Генкиной груди запищал сигнал тревоги.

– Эм… Не могу выйти. Заперли.

– Тогда засунь их в пакет и на веревке с балкона спусти!

Генка ощутил легкие уколы паники.

– Да не поможет все равно, я же уже наказана, – заторопился он. – И веревки нет.

– Да ну блин же. Но к четвергу точно выпустят? Нам впятером надо.

– Точно, – Гена почувствовал, как облегчение прокатывается сверху вниз, как вода из душа.

– Ладно.

В среду с утра Генка переоделся в Лену и сходил в зоомагазин, купить мышей. Молодой продавщице, которая листала модный журнал, сказал, что для удава. Она спросила только:

– Сама кормишь его? Живьем? Вот выдержка. Я бы не смогла.

И вручила ему двух мышей в маленькой клетке, похожей на мышеловку.

Гена понес их домой – вернее, к Витьке, который согласился подержать их у себя одну ночь. Витя сначала долго отказывался, но потом признался, что может «слишком уж привыкнуть к ним», так, что потом и не расстаться, на что Гена, немного рассердившись (что, он один должен идти на жертвы?), твердо сказал, что у себя-то он точно их держать не сможет.

Шел Гена окольными путями, чтобы никто из девчонок его не мог встретить случайно. Мыши сидели в клетке тихо и сверлили Гену, как ему показалось, ненавидящими взглядами.

5. Война

В четверг утром Гена пришел во двор к девчонкам опять чуть раньше десяти. Но в этот раз на качелях сидела Нина, и будто ждала его. Он заметил, что ноги у нее еще сильнее исцарапаны. «Опять по деревьям лазила?» – подумал он.

– Вот, – показал он мышей. – Я сказала родителям, что нашла девочку, которой отдам.

– Правильно. Ладно, пошли, наши уже там, – только и сказала Нин-зя, как будто прошло не пять дней, а час с последней их встречи.

Заброшенный дом выглядел точно так же, как и в прошлый раз. Обычный старый дом. Гена даже удивился, чего он так боялся раньше? Но как только он оказался по ту сторону забора, и солнце стало светить тусклее, он начал вспоминать.

Лиза, Аня и Соня уже ждали во внутреннем садике с разбитым питьевым фонтанчиком из белого камня, но внутрь не заходили. Мыши в клетке в руках у Гены, словно почуяв неладное, стали бегать туда-сюда и попискивать.

– Вот потому я их и ношу в кастрюлечке, – тихо сказала Соня, подойдя ближе. – Хотя все равно она трясется, противно…

Они прошли, как и в прошлый раз, через прихожую, столовую, кухню и спустились в каморку. И, как и в прошлый раз, Гена почувствовал, что мир за пределами дома поблек, выцвел… почти перестал существовать.

Нин-зя зажгла свечи, и тени на ее лице заплясали, делая его пугающе суровым. Она откинула крышку погреба.

«Погреб, – подумалось Гене, – это когда что-то погребают…».

– Ну что, идем. – Сказала Нина тихо. Но если девчонки понижали голос от страха, у Нины был такой тон, которым люди обычно говорят в музеях. Или в храме. – Не споткнись, смотри под ноги.

Мыши, до этого бегали по клетке, а теперь успокоились и даже, как показалось Гене, заснули. Он начал спускаться вслед за Ниной. Она держала свечу сбоку, чуть приподнимая ее, чтобы «Лене» было видно, куда ступать.

В погребе было сыро. В воздухе висело столько влаги, что одежда Гены, казалось, намокла и потяжелела. Это было странно, потому что дом наверху был весь сухой и ломкий, как ноябрьский лист. А вся вода, получается, стекла сюда? Гена понял, помимо всего прочего, почему в прошлый раз слышал шаги Нины и Сони как шлепанье. Его подошвы сейчас издавали такой же звук – на ступеньках стояла вода. Гена стал считать их – и успел дойти до двадцати, как внезапно понял, что подсчетами, анализом и предположениями попросту старается заглушить страх.

Он призвал на помощь все свое самообладание. Он представил, что страх – это маленький ребенок, темный зверек, который цепляется за его кофту, и его самого нужно успокоить. Объяснить, что происходит, либо просто утешить. Взять на себя ответственность за него. Спрятать под кофтой, убаюкать.

Стало чуточку легче.

Нин-зя остановилась, огонек свечи задрожал. Гена заметил, что впереди становилось чуть светлее. Наверное, откуда-то сверху проникал свет, хотя в полу первого этажа он никаких провалов вниз не видел.

– Тут осторожно, – сказала Нина все тем же торжественным голосом. – Впереди доски скользкие. Пол провалился, но некоторые доски торчат над провалом. Тебе нужно пройти по ним до края, вынуть мышей и бросить их вниз – но только когда я скажу, поняла? Только по моей команде.

– Поняла. – Хрипло ответил Гена и медленно стал продвигаться вперед.

– Я посвечу. – Сказала Нина.

Помещение под домом было огромным. Где-то наверху смутно угадывались балки, с которых свисало что-то длинное. Откуда падал свет, Гена так и не понял – он был белесым, будто гнилушечным или даже таким, какой бывает у глубоководных рыб. Только подумав про океанское дно, Гена тут же нашел и подходящее сравнение – да, тут было словно глубоко-глубоко под водой. Или, как он представлял себе глубину – там темно, давит и нечем дышать.

Он осторожно продвигался вперед, от края к центру гигантского зала. Позади себя он слышал голос Нины – и странное дело, он слышал его совсем близко, почти у самого уха, хотя Нина не сдвинулась с места. Он понял это, когда увидел боковым зрением, что свеча осталась у стены.

– Ты скоро увидишь широкую доску, пойди по ней.

Гена подумал – может, Нинка оставила свечу позади, а сама крадется за ним в темноте? Он резко повернулся и увидел ее силуэт у самой стены, где она и осталась стоять. Он услышал тихий смешок.

– Это акустика, балда. Звук тут так отражается, что кажется, будто совсем рядом говорят. Не отвлекайся на это, лучше смотри под ноги.

Совет прозвучал вовремя – Гена как раз подошел к краю провала. Перед ним и впрямь была доска. Он потрогал ее ногой, перенес часть веса… вроде держится крепко, даже не скрипнула. Генка сделал несколько шагов вперед и посмотрел вниз. И застыл.

Несмотря на очень скудное освещение, он увидел множество вещей сразу, как будто кто-то специально услужливо подсвечивал их у него в мозгу. Дно провала было заполнено мусором. По каким-то причинам мусор казался живым – может, Гена уловил какое-то движение? Вперемешку с глинистой, склизкой землей там лежали доски, странным образом сохранившиеся в такой влаге обрывки обоев из комнат сверху, металлические прутья, согнутые в цветы, доски, одежда, провода, надорванные башмаки, большие банки, шляпы, колючая проволока, битый кирпич, обертки от конфет, рамы от картин, огрызки яблок, посуда, старый мотор, виниловые пластинки, коробки, штукатурка, цветное стекло – и грязь, грязь, грязь… Что-то из этого опадало ямами, что-то вздымалось волнами, и на самой высокой, почти под краем доски, действительно лежала старая немецкая каска с двумя узнаваемыми «рожками» по бокам. И, как ни странно, не было запаха «мусорки» или отходов, а только чего-то вроде мокрой тряпки, которую забыли на неделю в жестяном ведре. Гене вспомнилось виденное всего раз в книге слово «волглый».

– Дошла до края? – Спросила Нина.

– Да. – Ответил Гена, сглотнув.

– Приготовься.

Генка откинул крючок на дверце клетки, но прижимал ее пока пальцами. Во рту стало горько.

– Маниту! Мы жертвуем тебе и хотим победить в следующей битве! – Крикнула Нин-зя и следом, – бросай!

Гена откинул дверцу и засунул руку в клетку, но мыши, проснувшись, выворачивались, пищали и стоило ему ухватить одну, другая кусала его и он отпускал жертву. Тяжело и часто дыша, чуть не плача от боли и страха, он вытянул руку с клеткой над провалом и стал трясти ею, дергать из стороны в сторону, чтобы мыши вывалились сами. Раздался писк и два беленьких тельца полетели вниз.

Они не просто упали в грязь.

Отбросы поглотили их с чавканьем.

И тогда Гена услышал голос.

– Будет исполнено…

Голос этот отражался от стен и шел как бы из всего провала разом. Не выдержав напряжения, Гена выронил вслед за мышами и клетку и, развернувшись, в два прыжка преодолел нависающую над провалом доску. Подбежал к Нинке и вжался спиной в стену.

Страх его не был больше крошечным ребенком или зверёнышем, которого надо было стеречь. Он вырос, облепил Генку целиком и жадно шарил взглядом вокруг, ища, чем бы еще прокормиться. Пугающим дрожанием света? Дуновением сквозняка на шее, а может, чьим-то дыханием? Любой звук, идущий от провала, будь то шорох сползающего мусора, или поступь подбирающегося монстра, неважно – взращивал страх мальчика все больше и больше.

Нина взяла Гену за руку. Только когда его ладонь обхватили крепкие пальцы девочки, Гена понял, что его самого трясет.

– Ну всё, теперь назад. Тихонько… Всё, он сейчас поест и заснет. В первый раз все ужасно боятся, а потом ничего. Привыкли.

И Нина повела Генку за собой.

Чем дальше они отходили от провала с живыми отбросами, тем меньше Гена боялся. У ступенек лестницы он даже смог осознать, что перестает бояться. «Это оно так защищается… – подумал он. – Чтобы те, кто его увидел, не вернулись сюда его уничтожить».

Выйдя из погреба, Гена даже нашел в себе силы улыбнуться девчонкам. Судя по их немного испуганным лицам, улыбка у него вышла не очень ободряющая.

А снаружи светило солнце.

Генка вдохнул полной грудью

(гнилушки в его легких засветились ярче от кислорода)

и, когда Нина произнесла те же слова про победу, что и в прошлый раз, ощутил подъем и силу.

– Мы сегодня опять победим.

6. Крадущийся в Тенях

В детских играх существует множество неписанных правил, которые неукоснительно соблюдаются. Попали в тебя – значит, «умер». Если нашли из-за взрослых или пришлось выйти из игры, потому что родители зовут – поражением не считается. Если «убили» – ты в стороне, своим не помогаешь.

Казаки-разбойники или индейцы-ковбои отличались от остальных игр тем, что в них больше прятались и сражались. И сражались сразу до «смерти». Целью было найти и подстрелить врагов первыми – кто оставался последний в живых, тот и приносил своей команде победу.

Это лето, как узнал Гена раньше от Вити, группа девчонок выигрывала почти «всухую». Один раз случайно попалась Лиза… но в спорной ситуации, ее собака нашла и бегала, лаяла вокруг – выдала. Но обычно девчонки находили пацанов первыми, как бы искусно они не прятались, будто могли видеть сквозь стены.

Про рентгеновское зрение Гена ничего не знал, и до встречи с тем, в погребе, думал, что Лёша его просто не заметил.

Но теперь не был так уж уверен.

Он крался по крыше гаража. Тактика команды Вити, он знал, была в том, чтобы попытаться выманить девчонок на открытое место. То, что команда Нин-зи легко их обнаруживала, мальчишки уже поняли. Значит, надо ловить шанс там, где он хоть чуточку есть – выманить, окружить. Быть более меткими.

Потому Гена сразу понял, почему мелкий Славик бежит по двору с колонкой, почти не прячась. Наверняка где-то рядом сидит в засаде, к примеру, Лёша, готовый нажать на спуск пистолета.

Гена мог бы выскочить прямо перед Славиком. Помедлить, дать ему возможность выстрелить. Но он затаился на крыше, прильнув к гофрированному железу, плотно, насколько было возможно, хоть оно, нагретое солнцем, и жгло кожу.

(слизь на солнце шипела и превращалась в засохшую корку, треснутый панцирь)

Лук и стрелу Гена держал наготове.

«Чего я жду? – Спросил он сам себя. – Если спрыгнуть вниз.. пошуметь… но нет, Нинка не поверит в то, что меня так легко нашли…»

У него заболела голова от разных мыслей, он прикрыл глаза.

Можно ли подстроить так, чтобы как будто случайно он выдаст себя? Как в случае с собакой? Поверит ли Нин-зя? Но он сам не хотел проигрывать. Он хотел – найти – поймать – убить – победить.

«А зачем? – спрашивала другая его часть, – я уже узнал всё, что надо было, могу прямо хоть сейчас встать и уйти! Но… тогда будет несчитово…»

Отвлек его тихий, злой выкрик:

– Пусти!

Генка открыл глаза. Славка стоял посреди двора, около колонки, опустив голову. Пистолет его валялся на земле. А рядом стояла Нинка и опутывала руки Славика веревкой. И никакого Лёши не было, никто не стрелял из-за угла. Получается, Слава был один?

– Молчи. Говорить будешь, когда я спрошу, – сказала Нина грозно и подтолкнула мальчишку в спину. – И тогда ты мне всё расскажешь.

Гена спрыгнул вниз. Он хотел сказать Нине, чтобы она отпустила Славу, что он сдается и это они с Витей придумали всю эту затею со шпионом, а мелкий ни при чём. Нин-зя, увидев его, прищурилась:

– А ты чего не стреляла?

Изумленный таким поворотом Гена («Меня не раскрыли!») промямлил что-то, мол, только что подошел.

– Вперед! – Нинка толкнула Славика в спину чуть сильнее. Он обернулся, глянул было на Гену, но быстро отвел глаза. Он тоже ничего не понимал.

Втроем они двинулись через дворы. В самом последнем, где гурьбой теснились старые деревянные сараи, Нина откинула доску в стене одного из них, болтавшуюся на гвозде и первым запустила Славку. Потом кивнула Гене.

– Полезай.

В сарае было почти пусто – кто бы ни хранил тут что, оно давно попортилось или сгнило. Хозяева, наверное, давно уже умерли, а эти покосившиеся «избушки» все стоят. Стены сарая были из досок, одна из них была обклеена пожелтевшими газетами; щели между досками когда-то проложили мешковиной, но и она почти полностью сгнила, и сейчас только отдельные почерневшие нити торчали во все стороны, как ножки дохлых насекомых.

Пол сарая был земляным. В полутьме Гена увидел, что посередине вкопан столб. К нему-то Нина и подвела Славика, а потом прикрутила веревку к столбу, чтоб не убежал. Затем девочка зажгла свечу, стоящую на ящике в углу.

Гена постепенно начал понимать.

Нинка обошла вокруг столба, разглядывая врага.

– Ну и где ваш штаб? – спросила она резко.

Славик выпучил на нее глаза:

– Ты чё! Совсем что ли?

У Гены пересохло во рту. А Нин-зя, будто и не слышала Славку, продолжала резким, шипящим тоном:

– Говори, и тогда избежишь последствий. Где штаб? – Вдруг она внезапно повернулась к Генке и обычным голосом произнесла: – Вообще слово «штаб» мне не нравится. Не бывает штаба у ковбоев.

– Форт, – не веря в то, что говорит это, подсказал Гена.

– Точно! Где форт, говори, жалкий бледнолицый!

– Да ты с ума сошла совсем, какой форт? – Заорал Славик, которого как прорвало. Видно, он тоже думал, что их с Генкой разоблачат и побьют. Так-то тоже было неприятно и страшно, но меньше. По крайней мере, это все еще игра. – Это у немцев штаб, дура!

Славик был абсолютно прав.

Кроме индейцев, ковбоев, казаков и разбойников были еще «наши» и «немцы». И отличались они тем, что там действительно был штаб.

Генка играл в «войнушку» с дворовыми друзьями раньше, пока его семья не переехала. И отлично помнил правила.

Обе команды выбирали каждый раз новое место, желательно, скрытое от посторонних глаз. И назначали его штабом. В штабе обязательно надо было хранить «секретные бумаги», и обычно их изображали газеты, сложенные квадратом и перевязанные бечевкой. Целью игры было не столько найти и пристрелить врага, сколько взять его в плен с целью допроса. Вот тогда-то и спрашивали «Где штаб?». Пленники гордо молчали, хоть их и унижали всякими способами. Дразнили, швырялись землей на одежду, иногда плевали в лицо. «Немцы», чувствуя свою обязанность быть трусливыми, просто потому, что были «немцами» и врагами, сдавались именно на этом этапе. Некоторые даже раньше, если могли получить от родителей особо сильный нагоняй за испачканную одежду.

А вот «наши», русские, терпели до конца. Потому что советский солдат никогда не выдаст, где штаб.

И когда арсенал обзывательств был исчерпан, начинались пытки. Генка сам видел, как одному мальчишке «немцы» три раза делали «крапиву», причем довольно сильно – это когда на запястье жертвы смыкают пальцы и крутят в разные стороны, чтобы защемить кожу и потянуть.

Сам Генка пару раз попадал под «крапиву», но терпел. Было больно, но он был советским солдатом.

Теперь, глядя, как Нин-зя ломает правила, он чувствовал себя в сто раз хуже, чем во время «крапивы».

Самое ужасное в том, что звать на помощь было бесполезно, сараи находились далеко от жилых домов. Да и смысл… Кинуться на Нинку и повалить ее? Тогда рассыплется вся его история, и задание будет провалено.

Гена ни за что не признался бы, даже себе самому, что часть его испытывала радость при виде связанного врага. Но другая его часть требовала сделать хоть что-нибудь. Хотя бы призвать Нинку вспомнить правила.

– Вообще, штаб и правда только у… – начал он, но Нин-зя его прервала взмахом руки. Наклонилась к Славику и сурово сказала:

– Бледнолицый, у тебя есть только один шанс спасти свою жизнь. Скажи мне, где ваш форт, и я подарю тебе быструю смерть.

Славка замотал головой и покосился на Генку. Но тот молчал и кривился, как от зубной боли.

– Поверь мне, ты захочешь быстрой смерти, – продолжила Нинка и стала опять размеренно ходить вокруг столба. – Я могу приказать своим воинам привязать тебя к лошадям и они разорвут тебя на части заживо. Я могу вырезать кожаный шнурок, намочить его и обвязать вокруг твоей шеи… а потом бросить тебя на палящем солнце со связанными руками и ногами. А шнурок будет медленно высыхать и душить тебя… тоже медленно. Или…

Нин-зя потрогала рогатку, висящую у нее на поясе. А потом, неожиданно шагнув к Генке, вырвала у него из рук свой старый лук и стрелу.

Наложила ее на тетиву, натянула лук и прицелилась Славику ровнехонько в глаз.

Стрела не была острой в том смысле, что у нее не было наконечника. Конец ее был закруглен, чтобы при попадании с расстояния десяти-пятнадцати шагов, при слабом натяге, она разве что ощутимо стукала противника. С пяти шагов, Генка знал это по тому, какие отметины оставил на Лёше, било больнее, оставались маленькие круглые синяки.

Нин-зя стояла так близко к Славке, что «острие» стрелы почти касалось его глаза. Мальчик застыл, всхлипнув.

Генка тоже застыл, не в силах поверить в происходящее.

– Где. Ваш. Форт. – Разделяя слова, повторила Нинка.

– Я не знаю, – скулящим шепотом ответил Славик. – Не знаю, правда, его у нас и нету, честное пионерское!

Нинка, услышав про пионера, досадливо цокнула языком. И этот звук вывел Генку из ступора, в котором он пребывал с той секунды, как девочка натянула тетиву.

– Вождь… – осторожно начал он, подспудно ожидая, что стрела вонзится ему в глаз, если он что-то сделает не так. Но Нин-зя благосклонно хмыкнула и сказала:

– Говори, Крадущийся в Тенях.

Генка бросил на Славика взгляд, которым хотел того поддержать, но увидел, что мальчик на него и не смотрит. Скосив глаза к переносице (в другой момент это было бы смешно, но сейчас Гену прошиб пот), Слава смотрел на стрелу. И штаны его, кажется, были мокрыми.

– Вождь, – повторил Гена. – Я слышал недавно, когда… когда крался в лесу… что бледнолицые держат расположение шт… форта в секрете. Знают только самые доверенные офицеры. Возможно, этот просто… слишком молод, чтобы ему доверили такую тайну.

– И почему же ты раньше не сообщил мне об этом, Крадущийся? – Не опуская лука, спросила Нинка.

– До сих пор я не был уверен – это могло быть обманом, с целью запутать нас. – Генка быстро вспомнил велеречивый стиль, каким общались индейцы в кино. – Но теперь мои глаза видят подтверждение тому, что слышали мои уши. Этот трусливый бледнолицый давно выдал бы местоположение форта, если бы знал.

Нинка опустила лук и ослабила тетиву. Генка тихо выдохнул и аккуратно разжал кулаки. Пальцы сводило судорогой, настолько сильно он сжимал их, сам не замечая.

– Хорошо. Значит, нам нужен их предводитель. Он-то наверняка знает расположение форта.

«Витька! – Чуть не вслух застонал Гена. – Она теперь что, будет за Витькой охотиться и ему глаз выбьет?!».

Скрипнула доска и Нин-зя с Геной резко развернулись ко входу. Славик продолжал смотреть перед собой, будто застыл у столба навсегда.

Но это были всего лишь девчонки.

– Мы всех поймали! – Радостно заверещала Лиза. – Одного во дворе двадцатого, второй прятался аж на…– Тут она увидела Славку. – А он что тут делает?

– Витьку тоже поймали? – быстро спросил Гена.

– Ну да. Его последним. – В сарай протиснулась Аня. – Он аж в магазин забежал, чтобы следы запутать, а я…

Генка уже не слушал похвальбы девчонок. Исподтишка бросил взгляд на Нинку – та выглядела расстроенной.

«Упустила добычу», – догадался Гена. И, чтобы его интерес к Витиной судьбе не показался странным, сказал:

– Вождь, получается, вражеский предводитель погиб, так и не выдав тайну форта.

– Получается, так. – Обычным, повседневным голосом сказала Нинка и бросила лук со стрелой на землю. Шагнула к Славке, провела пальцем по его шее. – Этот тоже отправится к праотцам раньше срока.

Остальные девчонки умолкли, не понимая, о чем толкуют Нина с Геной. А Нин-зя отвязала от столба славкины руки и подтолкнула его к выходу.

– Вали.

Славка неуверенно шагнул вперед. Потом рванулся, отодвинул доску и влез в проем одним движением. Но в самый последний момент обернулся и крикнул дрожащим голосом:

– Психическая!

И умчался.

Нинка пожала плечами. Потом подняла лук с земли и, подойдя к Генке, вручила ему. Улыбнулась широко, радостно и искренне, будто радовалась первой весенней капели, одуванчику или рыбному мальку между пальцами. И сказала:

– Я же говорила, что мы победим.

Генка сидел на балконе в темноте, привалившись спиной к стене и обняв колени, и молчал. Рядом, за стеной, бесновался Витька, в ярости стуча чем-то тяжелым в бетонный пол балкона.

– Психованная дебилка! Тупорылая коза! Кретинка! Точно, псиша! У нее справка есть наверняка! Сбежала из психушки! – И добавил серьезное ругательство, взрослое. – Сука!

Витька выслушал два варианта того, что произошло в сарае. Первый – от Славика, который заикался, плакал и выкрикивал бессмысленные угрозы, почти как Витя сейчас. Предводитель насилу уговорил Славку ничего не рассказывать родителям. Умывал под ледяной водой из колонки, гладил по голове, обещал отомстить. Только мысль о мести, как показалось Витьке, заставила Славика поклясться, что взрослые ничего не узнают.

Потом, шипя угрозы, выслушал версию Генки.

Который пока молчал про погреб, видел – Витька не в том состоянии.

– Я ее землю заставлю жрать! Веришь?

Генка верил. Потому что слышал, как дышит Витька – коротко, таким выдохом «фффф» через нос. Как дышишь от бессильной злости.

Несколько минут спустя Витя внезапно спросил – тихим, тусклым голосом:

– Ген, как думаешь… могла она ему глаз выбить? Взаправду?

Гена ответил быстро. Слишком быстро.

– Нет. По крайней мере, специально. Только если бы рука соскользнула. Я же видел, она его пугает просто. Даже натягивала не сильно.

Гена сам не верил в то, что говорит. Но был вынужден сказать это, потому что иначе Витька бы сорвался и сделал бы с Ниной что-то плохое.

Или потому что иначе сам Генка вынужден был признать свою вину?

(тоненькие жгутики, протянувшиеся по его телу, выросли еще чуть-чуть и защекотали кожу головы изнутри)

Признать, что он должен был остановить ее и чуть было не случилось непоправимое?

– Славка сказал, она в полный натяг держала. – Так же тихо сказал Витя.

– Ему со страху показалось.

Витя помолчал. Потом опять чем-то стукнул.

– Почему эта псиша выигрывает? Ты ходил в подвал? Что там было? Что она делала?

– Ходил, – успокаивающим голосом ответил Гена. – Ходил, сейчас расскажу.

И рассказал Витьке – все, что помнил. А помнил он немного: то, что было страшно. Темноту, влажные звуки, каску немецкую, то, что мышь кусалась и то, как они с Ниной шли обратно, а она держала его за руку и тихонько, счастливо смеялась.

Точнее, последнее, про руку и смех, Гена говорить не стал. Он и сам не помнил про это, пока не начал рассказывать. И сейчас ему это показалось слишком… безумным. И очень личным. Будоражащим и теплым. Чем-то, чем не делятся даже с лучшим другом.

Как будто они с Нинкой целовались, а не убегали из темного, пахнущего разложением погреба со страшным, поедающим крыс существом внутри.

– Так вот в чём дело… – протянул Витя. Генке он поверил безоговорочно. – Значит, жертвует крысу и просит победу, да?

– Да. – Подтвердил Гена.

Витя помолчал. Потом сказал:

– Погоди, я сейчас.

Вернулся через минуту, звякая чем-то. Когда раздались характерные звуки набора диска, Генка понял: Витька стащил из коридора телефонный аппарат. Провод был длинный, позволял дотянуть до балкона. Время было позднее, впритык ко сну, кому он мог звонить?

– Здравствуйте. Простите, что беспокою так поздно. А Нину можно? – Голос Вити был такой, словно он уверен во всем на свете на сто процентов. Масляным, и в то же время очень жестким… как штык в крови. Одним словом, его голос был пионерским. – Это староста ее класса. Нет, ничего не случилось. Просто у нас изменение в расписании на первое сентября, и я вот обзваниваю всех. Да, учеников много, а телефон Нины я не сразу узнал… Скажите, что это Витя. Да-да, староста Витя.

Генка, пораженный, молчал и ждал.

А потом голос Вити переменился.

– Нин-зя. – Очень, очень ровно произнес Витя. – Завтра будет реванш. Мы снова сыграем. Пусть будет со штабом. – Гена пожалел, что не слышит, что говорят на том конце провода. Впрочем, ему отчего-то казалось, что Нина молчит. – Или фортом… С чем хочешь. И да, маленькое изменение. Славик не сможет, но мы все равно сыграем. Пять на четыре. Идёт?

Две секунды спустя Витя повесил трубку.

– И что она?

– Сказала «Идёт».

– А зачем ты…

– Послушай, – перебил Гену предводитель, – послушай, сейчас очень важно все обговорить. Завтра… ты сказал, пара мышей была?

– Да.

– Хорошо. Завтра ты пойдешь к девчонкам. Будешь вести себя, как всегда. Нинка наверняка достанет какую-нибудь мышь… Вобщем, после того как они бросят мышь этому Фрицу, и пойдут обратно, и Нин-зя скажет тебе, где засаду делать – короче, ты потом возвращайся сюда, домой.

– Зачем?

– Не перебивай, блин. Я тебе на балкон поставлю клетку… со своими свинками. Три хватит?

– Ты с дуба рухнул? – Генка аж встал и высунулся наружу, чтобы взглянуть на Витьку. Тот поспешно отвернулся и принялся тереть глаза рукой, будто что-то в них попало, и зашипел:

– Сдрисни обратно, дурак!

Гена спрятался вниз.

– Ну совсем идиот… Вдруг заметят? Не рухнул я! Три, говорю, как думаешь, хватит? Надо, чтобы наверняка.

– А тебе их… не жалко? – Дрогнувшим голосом спросил Гена. Он знал, как Витька любит свою живность.

– А тебе Славку не жалко? – Зашипел Витя в ответ.– И вообще, приказы не обсуждают! Возьмешь их и со всех ног в тот дом. Бросишь… – Витька сглотнул. – Сбросишь и перезагадаешь, чтобы мы выиграли, понятно? Чтобы точно выиграли! Справишься?

– А ты? – Генка сомневался. Не уверен был, что сможет пройти там один.

– Я буду девчонок отвлекать, чтобы у тебя время было. Уведу пацанов за границу, а они пусть ищут зазря…

Генка знал, о чем речь. Существовала негласная граница, за которую заходить было нарушением правил. Играли в квадрате, вернее, прямоугольнике, образованном четырьмя улицами – Добровольского, Чехова, Тургеневской и Герцена. Этот прямоугольник местные шутливо называли «Лит-кварталом». А дети – еще короче.

– Так за Лит нельзя, – не успевая мыслью за Витькой, прошептал Гена.

– Ну и что?! – Взвился тот. – Ей можно правила нарушать с этим ее дурацким фортом, а мне нельзя? А то, что она нечестно побеждает, тоже терпеть?

– Ну, нет, – вроде бы согласился Генка. Потом вспомнил Славика, как тот описался от страха и повторил тверже: – Нет.

– Смотри, – предупредил Витька. – Начало в одиннадцать, тебе надо успеть за час. Времени с головой… До двенадцати я пацанов повожу за границей, а потом мы обратно пойдём – ты к тому должен уже будешь все сделать. Всё понял?

– Понял, – подтвердил Генка.

7. Маниту

Нинка достала где-то еще одну мышь. Судя по цвету, не из магазина, а так поймала. Ничем не показывая, что вчера случилось что-то необычное или что сегодняшняя войнушка чем-то отличается, Нин-зя провела короткий инструктаж.

С единственной разницей: теперь она выдала и остальным индейские имена. Аня стала «Быстрая лань», Лиза – «Мудрая выдра», а Соня – «Хитрая лиса». Штабом назначили укромное местечко за магазином, где принимали стеклотару – там как раз никого не было.

Бросать пищу для того, кто внизу, Нина повела Лизу. В порядке очереди. Генка сидел с девчонками в кладовой, они смотрели на дверцу погреба и молчали.

Он даже сумел улыбнуться, когда Нинка произнесла свою всегдашнюю фразу, про победу.

– Если кто выдаст расположение форта, – предупредила она уже на улице, – пойдет вниз без очереди.

Дождавшись, когда все разойдутся по точкам, Гена побежал домой кружным путем. Витька, как и обещал, оставил на балконе у соседа клетку. Гена поднял её и понял, что бежать с ней в руках неудобно. О чем только думал Витя? Генка быстро сообразил: вытащил с антресолей отцовский рюкзак, еще с тех времен, когда они с мамой ходили в турпоходы, втиснул туда клетку. Свинки недовольно попискивали.

Жалея, что потратил на их упаковку слишком много времени (целых двадцать минут!), Генка несся по Межевой. Хотел свернуть в сторону Чехова, но вспомнил, что там сидит Лиза. Пришлось дать крюка. Это отняло еще десять минут.

Без пятнадцати двенадцать Генка с трудом втиснул между прутьев забора рюкзак со свинками, пролез сам. Он тяжело дышал, волосы надо лбом были мокрые от пота. Как дошел до кладовой, Генка не помнил – слишком занят был, подсчитывая секунды и высматривая стекло на полу, чтобы не наступить случайно.

«Десять минут, – думал он, откидывая крышку погреба, – должно хватить, главное не бежать, там ступени скользкие…»

(маленькие красные узелки запульсировали внутри от возбуждения)

С рюкзаком за плечами он начал спускаться вниз, с каждым шагом вспоминая, почему ему страшно спускаться. И с каждым же шагом все больше и больше желая увидеть Маниту. Или это Маниту желал видеть его?

Генка начал было напевать, чтобы было не так страшно, но в голову почему-то пришла песенка Водяного из «Летучего корабля». Дойдя до строчек:

Живу я как поганка!

А мне летать, а мне летать

А мне летать охота…

Генка запнулся и петь прекратил. Потом ему подумалось – а вдруг этому Маниту тоже тут тоскливо и хочется летать? Или хотя бы выбраться? И только он это подумал, как в голову прыгнула картинка, словно сама собой: их квартал, знакомые дома, но все покрыто слоем перегнившего мусора, стены домов облупились, качели стоят ржавые, по асфальту медленно, пузырясь, от подъезда к подъезду ползет жижа… а людей нет, вместо них в квартирах живет только плесень.

Он потряс головой, чтобы избавиться от жутковатой картинки. Нет уж, пусть этот «Водяной» сидит тут!

Гена дошел почти до того места, где начиналась доска. Остановился, вытер влажные от пота ладони о штаны и поставил рюкзак на пол. Вытащил клетку. Свинки сидели, притихшие и взъерошенные.

У Генки к горлу подступал противный комок желчи только при мысли о том, что придется бросить их туда и снова услышать тот чавкающий звук, но он обещал Вите.

Тащить большую клетку по доске было бы неудобно. Гена вздохнул, приоткрыл дверцу и аккуратно скомкал газету, постеленную на пол клетки – так, чтобы свинки оказались внутри свертка. Когда он взял их в руки и почувствовал, даже сквозь несколько слоев бумаги их тепло и дрожь, у него защипало в глазах.

Приходилось ли Штирлицу делать нечто подобное? Наверняка, нет.

Гена прижал сверток из газеты к груди и сделал шаг по доске. Второй.

– Я так и знала.

Голос раздался очень близко, почти у самого уха. Генка вздрогнул и обернулся. У стены, там же где и в прошлый раз, стояла Нин-зя. На ее лицо падала тень.

– Что ты знала? – сделал Генка попытку отвертеться.

– Что ты предатель, Крадущийся в тенях.

Генка хотел было возразить, но замолк. А ведь он мог догадаться еще вчера, когда Нинка назвала его так. Да, это было игрой, и изображал он воина-индейца, но… мог бы понять. Или хотя бы сегодня утром, когда всем остальным Нин-зя дала девчоночьи индейские имена.

– Тебя Витя подослал, – без намека на вопрос сказала Нина. – Умно. Но я все равно оказалась хитрее.

– А когда ты поняла? – Спросил Генка, вспомнивший главное правило разведчиков, попавшихся врагу: надо тянуть время.

Тянуть время и малюсенькими шажками продвигаться по доске к твердому, надежному полу. Или…? Наоборот, к краю доски?

– Поняла вчера, когда ты на Славку смотрел с жалостью. Даже Соня так не смотрит, а она вообще, даже червяков любит, называет «червячочками». И еще тогда, когда Славка на тебя смотрел, будто ты можешь его спасти.

– Понятно, – кивнул Генка, а потом развернулся, сделал пару шагов (даже прыжков) по доске к провалу, бросил вниз сверток и закричал: – Я хочу, чтобы выиграли мальчишки, Маниту!

Чавкающего звука не было, но послышался шелест газет, словно кто-то… разворачивал сверток там, внизу. И тот же тёмный, влажный, тяжелый, волглый голос произнес:

– Будет исполнено.

Генка с триумфом обернулся назад… и увидел, что Нин-зя стоит на краю пропасти, там, где начинается доска. И что лицо ее бледное, и перекошено от злости, а кулаки сжаты.

– Тебе одной, что ли, можно, а нам нельзя?! – Заорал Генка, и голос его неприятно сломался в конце, превратившись почти в визг.

Он вряд ли осознал это, но Нинка пугала его в этот момент больше, чем тот, внизу. Именно поэтому он не сделал попытки прорваться вперед, оттолкнув ее, а попятился назад, к краю доски.

– Нам нельзя, чтоли? – Повторил он. – Так же было нечестно! Когда победа только вам, только потому, что вы нашли этот подвал!

– Нечестно? – сквозь зубы переспросила Нинка и сделала шаг на доску. – А кто сказал, что война – это честно? Кто находит преимущество, тот его и получает. А находит его тот, кому оно нужнее! Раньше пацаны нас били, а теперь мы будем их, всегда!

– Всё равно нечестно, – повторил Генка, но уже не так убежденно.

– Наоборот, честно! – Зашипела Нин-зя, придвигаясь всё ближе. – Вы столько раз выигрывали. И для вас это было таким пустяком… Даже если бы Витька первым нашел это место, Маниту не стал бы с ним разговаривать, потому что в нём нет духа воина!

– Духа воина? – ошалев, переспросил Генка. В мозгу мелькнуло: она и правда поехала крышей на почве индейских штучек. Чем бы ни было это внизу, с книгами Фенимора Купера оно имело мало общего.

– Да, духа воина! Истинный воин хочет победы больше всего на свете! Он всё за нее отдаст! – Нин-зя стояла очень близко, свесив голову, и Генке показалось, что она всхлипнула. – Вы, мальчишки, только играете и не знаете, что такое хотеть побеждать. По-настоящему… Чтобы всем пожертвовать, даже чем-то очень важным или серьезным для тебя…

– Но я знаю… И тоже хочу, правда! – Испугавшись, что Нина сейчас заплачет навзрыд, Генка решил ее хоть как-то утешить. – Хочу побеждать, всегда!

Но постепенно подкрадывавшаяся Нин-зя не расплакалась. У нее глаза были совсем сухие, Генка успел рассмотреть, когда она подняла лицо и улыбнулась.

Одновременно с улыбкой Нин-зя ударила.

Кулак ее полетел в лицо Генки со скоростью пули. Если бы она попала, сила удара выкинула бы его далеко за край доски, прямо в чмокающие волны мусора. Если бы он попытался уклониться вбок, он потерял бы равновесие и тоже упал, хоть и ближе… но Фрицу подошло бы где угодно.

Но каким-то шестым чувством Генка в доли секунды понял, что сейчас произойдет и принял верное, инстинктивное решение. Он присел.

Кулачок Нины, легендарный среди дворовых детей, непреодолимый и быстрый, как молния, просвистел над головой Гены – он ощутил, как ее удар пошевелил волосы у него на макушке. Глаза он зажмурил, так что он не увидел ни того, как торжество на лице Нинки сменилось изумлением, как повело в сторону её плечо, как нога поехала вбок, соскальзывая с мокрой доски.

Он только услышал особенно громкий чавкающий звук.

И голос, который произнес:

– Будет исполнено.

На четвереньках, медленно, дрожа и всхлипывая, Генка пополз по доске к спасительному полу. Добрался до него и тут руки у него подкосились и он упал лицом в рюкзак. Наверное, ему повезло – тот пах домом, и в его голове, из которой исчезли все мысли, кроме тех, что были о пыли, грязи и плесени, постепенно появилась крохотная мыслишка. Она свербила, зудела и мешала проваливаться в мягкое, разъедающее осознание того, что случилось непоправимое… Мысль была такая:

«Рюкзак надо будет обязательно вернуть на место, чтобы родители не заметили».

Эта странная, неуместная мысль вернула Генке часть разума. Он, шатаясь, поднялся с пола, медленными, старческими движениями натянул рюкзак на спину. И пошел в сторону выхода.

Его не особенно удивило то, что, поднимаясь по лестнице, он услышал наверху голоса. Его вообще мало что могло удивить сейчас.

Свечей в этот раз горело много и кладовая была залита желтым светом. На ящиках и коробках сидели девчонки. Лиза, Соня и Аня. Они изумленно таращились на поднявшегося из погреба Генку – грязного, с потеками слез на щеках, мятым рюкзаком за плечами.

– А ты что тут делаешь? – Спросила Аня. – Нина сказала, что хочет нам что-то важное показать… Наверное, хотела еще одну мышь кинуть… Ты ей мышь принесла?

– И где она вообще? – Наморщила нос Соня.

А Лиза подскочила к проему и крикнула в темноту:

– Нинка!

Генку словно ударило током. Он схватил Лизу за руку и грубо оттолкнул в сторону. Потом торопливо стал закрывать створку погреба.

– Ты что делаешь?! – Возмутилась Аня. – Там же… – И осеклась.

Створка со стуком опустилась и Генка задвинул засов. Повернулся к девчонкам.

– Нина упала. Да, Аня, я принес…ла ей мышь. Она пошла по доске, поскользнулась и упала. Не мышь, Нина… И… всё. Он ее съел. Их съел.

– А что теперь будет? – растерянно спросила Соня и заплакала. Тихо, без рыданий – просто из ее глаз потекли крупные слезы, будто кто-то открыл кран.

– Что мы скажем… взрослым? – Прошептала Аня.

– Ничего. – Твердо ответил Генка. – Они все равно ничего не смогут сделать. Если наши родители придут сюда… – Генка старался говорить как можно убедительней. – Если они придут сюда, – слышите? – Маниту их тоже съест! Вы этого хотите?

Теперь уже заплакали все девчонки, и замотали головами. А Генка продолжал, наступая на них:

– Маниту их съест, и тех, кто придет их спасать, тоже съест! А потом все про них забудут, потому что всегда забывают, когда уходят из этого дома! Кто знает, кого он вообще съел до этого!

– Тоню? – Подняла на него покрасневшие глаза Лиза.

– Тоня уехала в лагерь, – неуверенно поправила её Аня и Лиза прошептала:

– А, точно.

Генка вздрогнул. А вдруг… Что если Тоня никуда не уезжала? Ее родители могли придумать сказочку про лагерь, чтобы не пугать детей пропавшим ребенком… И ведь узнала как-то Нин-зя про то, как сбывается всё, что пожелаешь, стоит бросить жертву Маниту? Может, она сказала что-то, а потом Тоня упала, а это сбылось…

Генка помотал головой. Ерунда. Если бы пропал ребенок, родители так просто не отпускали бы их бегать где ни попадя.

– Так, – Генка рявкнул и хнычущие тихонько девочки встрепенулись. – Мы же не хотим, чтобы кто-то сюда пришел и тоже упал?

– Нет, – покачали они головами.

– Значит, давайте заваливать проход. Всем, что под руку попадется.

И они принялись за работу. В ход пошли сначала коробки, потом ящики. Вчетвером они накидали поверх входа в погреб много мусора, с трудом, но подтащили несколько обрушившихся балок из кухни. В ход пошли поржавевшие сковородки и кастрюли, потом обломки кирпичей…

Генка таскал, таскал, бросал… и мысленно примеривался: сможет ли он поднять эту балку один? Получится ли отодвинуть большой шкаф в одиночку?

Он знал, что ему может… захотеться вернуться. Прийти сюда снова. И не от взрослых он закрывал этот вход, а отсебя.

Закончив, он заставил девчонок, которые чуть не падали от усталости и предлагали посидеть, подняться наверх. Выбравшись из дома, они упали на траву в заброшенном садике. Над головой синело небо.

Тёмный, животный страх ушел. Но обычный – остался. Пока его отвлекала задача – завалить проход, – Генка не вспоминал, что было, а сейчас в его голове опять раздавался этот чавкающий звук, снова и снова.

– А мы сегодня будем доигрывать, или как? – спокойным голосом спросила Лиза.

Гена не поверил своим ушам. Приподнялся на локтях, посмотрел на девочку… Натолкнулся на совершенно обычный взгляд серых глаз. Ни следа пережитого, может, в самой глубине, на донышке зрачка…

– Нет, конечно – фыркнула Аня. – Ты что, совсем? Без Нины не будем.

– А где она?

Генку обдало холодком.

– Куда-то ушла… – Аня запнулась и продолжила.– Да, ей надо было что-то важное сделать.

Они вышли на улицу, щурясь от солнца. Генка повернулся к девчонкам.

– Мы сюда больше ходить не будем. – Сказал он твердо и по очереди посмотрел каждой в глаза, дожидаясь кивка в подтверждение. – Там обвал был, помните? Рухнула балка, и вход в погреб завалило. – И повторил. – Так что сюда больше ходить не будем.

– Хорошо, – с видимым облегчением, легко согласились девочки.

И пошли по домам, с удивлением рассматривая поцарапанные руки.

Генка тоже пошел домой. Он не думал в этот момент о Вите, который, наверное, в недоумении кружит сейчас по дворам, гадая, где все.

Он думал о Нине.

Почему девчонки так быстро забыли обо всем, что было внизу? Почему он помнит? Может, потому что был рядом с Маниту… Но девчонки и раньше легко забывали, даже когда ходили, просто относили мышей.

Может, разница в том, что он… присутствовал, когда… когда Нина упала? А Нина помнила всё про Маниту, потому что при ней упала Тоня?

Генка бы сейчас всё отдал, чтобы забыть, как девчонки. Возможно, смутно помнить, что они куда-то ходили, там было темно, а Нин-зя… потерялась.

Но он не забыл ни единой секунды из того, что было внизу, в погребе.

Генка вернулся домой. Действуя механически, бросил рюкзак в таз, налил воды, насыпал порошка. Добавил туда одежду «Ленки». Включил душ и стоял под щекочущими струйками воды долго, погрузившись в мысли.

После душа причесался, переоделся в чистое. Потом постирал рюкзак, вещи, повесил сушиться на балконе. Лег на кровать и открыл «Алые паруса» на том же месте, где забросил их неделю назад.

Вернулись родители. Заглянувшей в комнату маме Генка ответил, что все было в порядке. Мама ушла.

А потом Генка услышал условный стук в стену между балконами. «Тук-тук-тук. Тук-тук».

Он не ответил, и пять секунд спустя в проеме балкона появился Витька.

– Ну, ты жук. – С укором произнес он. – Я же видел, что у тебя лампа горит, не мог постучать в ответ? Что случилось то? Где все были? – Он сел на край кровати, в которой лежал Генка, все еще с книгой в руках, и щелкнул ногтем по обложке. – Мы пол-дня бегали по району, искали вас. Куда все провалились? У тебя не вышло бросить… свинок, что ли?

– Вышло. – Ответил Витя и закрыл книгу. – Просто потом планы поменялись. Нину родители срочно позвали и она всё отменила. А я вас не нашел, потому пошел домой.

– Вот зараза, – Витька цыкнул зубом. – Всё же так хорошо устроилось! Свинок ты бросил, мы бы победили! А так… Как мне теперь её достать, а? Это что же, ждать следующую неделю… и отдать этой твари… еще кого-нибудь? Блин! Блинство!

– Я не думаю, что девчонки будут играть еще когда-нибудь. – Сказал Генка ровным голосом. – Но если будут… Ты, Витька, не беспокойся. Теперь мы будем побеждать. Очень, очень, очень долго.

***

Ночью Генке приснился сон. Он шел по их району. Был день, наверное, воскресенье, потому что на улицах никого не было.

Генка знал, где-то под землей, глубоко внизу – там, где проходили теплотрассы, в подвалах домов и в лабиринтах аварийных коридоров, в бывших бомбоубежищах, теперь забытых и заколоченных – прорастали крохотные усики. Черные и шипастые, как лапки тараканов, белесые, сухие и ломкие, как старые обои; мокрые, желтые, склизкие, как больные улитки, – они тянулись, пролезали в щели, обвивали трубы, просачивались в краны, проступали сквозь стены, как плесень, вылуплялись из земли, как дождевые черви.

Маниту рос.

Еще совсем недавно он был маленьким. Крохотным, как яйцо паучка. Потом стал размером с половую тряпку. Потом – с большую лужу.

Затем ему повезло: он получил крупную добычу. И разросся на весь подвал. Его кормили. Бросали ему пищу, и он был благодарен. Он всегда отвечал добром на добро. Как он его понимал…

Существо, что приносило ему пищу чаще других, приходило говорить с ним. Делилось частью себя – капельками крови из рук и ног. Будило его этими красными, вкусными каплями, показывало свои мысли. И за это он тоже был благодарен, и делился с существом своими снами. Он старался всегда вознаграждать равно тому, что было ему дадено.

По-честному.

Именно это существо впервые назвало его «Маниту». Имя ему понравилось, и он в ответ тоже назвал существо по имени. Оно обрадовалось. А потом пришло к нему, и он принял это существо, и в награду дал следующему существу исполнение его желания.

На самом-то деле он дал новому существу чуточку больше. Маниту редко отступал от своих правил, но в этот раз радость была слишком велика и он дал чуть больше.

И теперь рос. И радовался жизни.

Маниту знал, что новое существо где-то там. И ждал его.

Такой сон приснился Генке. Он, по счастью, не запомнил его. Да и события, случившиеся этим летом, постепенно сгладились в его памяти, потускнели. Витьке он так ничего и не рассказал, а девчонки, казалось, сами поверили в версию с потерявшейся подругой. Потом началась школа, в которую он пошел уже как Генка. Встретившись там с девчонками, он приготовился объясняться, но они лишь слегка хмурились, встретившись с ним взглядом, будто он им напомнил кого-то, и все. Переубеждать их Гена не стал. Заново знакомиться – тоже.

Год спустя он уже мог спокойно, без содрогания вспоминать то, что произошло… Два года спустя лишь смутно припоминал что-то неприятное. Потом забыл это лето…

Генке повезло, что он, проснувшись, не помнил своего сна.

Потому что под конец он увидел кое-что еще.

Он увидел, что много лет спустя, став взрослым, он вернется в свою старую квартиру. Пойдет в заброшенный дом, который так и будет стоять заброшенным и нисколечко не изменится. Спустится в кладовую. Разгребет дрожащими руками мусор и доски – в детстве они казались такими большими! – и спустится в погреб.

Он проведет там два дня и выйдет наружу, улыбаясь.

А потом в этом районе начнут пропадать дети.

Оглавление

1. Штирлиц

2. Нин-зя

3. Фриц

4. Охота

5. Война

6. Крадущийся в Тенях

7. Маниту