Привет тебе от меня из 1942-го года [Светлана Мереакре] (fb2) читать онлайн

Светлана Мереакре Привет тебе от меня из 1942-го года

Соня с грустью окидывала прощальным взглядом здание вокзала, а затем спокойно с улыбкой ответила стоявшей рядом с ней двоюродной сестре Галине:

– Нет, я не передумала и ни о чём жалеть не собираюсь. И меня не стоит жалеть. Прошу тебя, мы не на похоронах, перестань плакать.

Галя не без надежды, указывая на малыша, державшегося обеими руками за Сонину руку, сказала:

– До осени ещё есть время, может и простишь. Как будешь без отца воспитывать сына?

– Ты же знаешь, все женщины в нашей семье гордые и сильные казачки, не дадим себя в обиду.

Галя пыталась настоять на своём:

– Не такая большая беда – мужик изменил тебе. Не стоит сразу обрывать отношения, Афанасий очень толковый парень. Совсем немного отработал на заводе, а уже дослужился до начальника цеха. Руководство завода его ценит, оказали недавно ему честь вступить в партию. Для сына какой хороший будет пример.

Подали гудок, Соня последний раз обняла сестру и поспешила подняться в вагон. Сзади стоявший мужчина помог Соне донести чемодан, пока она с сыном на руках продвигалась в своё купе.

Ну вот и всё, неприятный эпизод в её жизни заканчивается. Так думала сама Соня, одержимая самыми оптимистичными мыслями. Сынишка примостился возле окошка, увидел тётю на перроне и стал ей махать своими ручонками. Обе сестры смотрели друг на друга, каждая думала о своём – о хорошем, но им и в голову тогда не могло прийти, что им предстоит испытать в будущем.

Поезд набирал скорость, исчезали из вида один за другим дома, остался позади и сам город Кизляр, покинуть который так хотела Соня. Три года назад (в 1935-м) они приехали сюда на работу с сестрой Галей, здесь же молодая Соня познакомилась со своим будущим мужем Афанасием. Афанасий был не из местных, прибыл он из города Николаева. Причудливо завязываются узелки, а из них и узоры в судьбах людей.

Соня никак не могла объяснить тот факт, как Афанасий так легко мог обмануть её. Он создал новую семью в то время, как в своём родном Николаеве бросил женщину и своего первого сына. Никто бы об этом не узнал, если бы та женщина не приехала разыскивать своего бывшего в Кизляр. В один из прекрасных дней лета к Соне в дом постучались. Она пустила незнакомку с мальчиком, по возрасту казавшимся чуть старше Эдика.

Соня выросла в донской станице среди казаков. Любовь к свободе и свободному труду была у них в крови, но только не предательство. Не обиду чувствовала молодая женщина к своему мужу, а отвращение. Внутреннее чутьё подсказывало ей, что ничего хорошего не стоит ожидать от человека, предавшего сразу двух женщин. Долго не раздумывая, она решила уехать к своим родителям в станицу Елизаветинскую, расположенную в низовьях Дона.

Она совершенно не беспокоилась о своём будущем. В отчем доме её ожидала дружная семья, которая, конечно же, поддержит её. Душу согрели воспоминания, она вспомнила о своих двух родных сёстрах, она гордилась ими. Средняя сестра Лида работала в Азове на рыбокомбинате, была активисткой, вечно участвовала во всех мероприятиях, до всего ей было дело. Старшая сестра Анфиса была уже замужем и жила в Ростове. Анфиса устроилась работать в буфете при театре музыкальной комедии, при случае могла похвастаться знакомством с местными актрисами. С такими сёстрами жизнь не будет скучной.

Сердце учащённо забилось, когда поезд громыхал по рельсам железнодорожного моста, пересекающего Дон. Эдик с интересом рассматривал огромный мост, это железное сооружение поразило его мальчишеское воображение. Теплом, щедростью, многообразием и яркостью впечатлений встретил их Ростов-на-Дону, в который они прибыли. Через много лет, когда у взрослого Эдуарда появится возможность жить в другой стране, не променяет он свой любимый город ни на какие города в мире.

Вот уже Соня с малышом на пароме, до Елизаветинской всего ничего по водной глади, видны привычные для здешних мест камышовые крыши станичных домов. Переполненная радостными чувствами, она говорит Эдику:

– Ты поймёшь, что это один из самых прелестнейших уголков на земле, ты многое здесь увидишь.

Она знала, о чём говорит. Это был диковинный островок с сохранившейся заповедной природой. Станица Елизаветинская и ближайшие к ней хутора располагались в низовьях Дона, здесь много чего было уникального.

Эдик ждал чего-то необычного, но кроме высоких зарослей камыша и рыбацких лодок у самого берега станицы ничего не увидел. Наконец, они причалили к берегу. Соню признали станичники и помогли донести чемодан до родительского дома.

Они шли вдоль улицы, Соня с упоением вдыхала воздух, к которому добавлялись кроме речных запахов ещё и знакомые травяные – любимого ею чабреца. Целыми кустами засушивали они раньше эту траву на зиму. Подошли к небольшому дому, из которого выбежала сначала мама, следом за ней показался и отец, они почти не изменились. Глава семейства Василий Почекаев бросил взгляд на внука, протянул ему свои жилистые руки со словами:

– Рад встрече!

Соня объявила родителям, что приехала к ним жить навсегда, к мужу она уже не вернётся. Это было её осознанное окончательное решение.

– Хрупкая баба, а воля, как у казака, – с ноткой довольства своей дочерью произнёс старший Почекаев.

Он не опасался ни за судьбу дочери, ни за судьбу внука, донская земля всех прокормит. Вскоре в гости приехали две любимые сестрицы. Дом наполнился весельем, зазвучали песни. Каждая из сестриц предлагала Соне устроить к себе на работу. Но дед Василий высказал своё мнение:

– Сонька пусть решает сама, где ей лучше, а внук останется с нами. Пока малец в школу не пойдёт, будет жить у нас, здоровьем будет крепче. Да и где ещё он увидит такую природную красотищу, своими глазами увидит редких птиц. Мы то к ним уже привыкли, как к своей домашней живности, а многие видят их только на картинке.

По случаю радостной встречи дед выпил своей крепкой настойки, а для молодёжи в погребе хранилось ещё с прошлого года своё домашнее вино. Соня чувствовала себя счастливой, жизнь непременно ей улыбнётся. Впереди ещё целый месяц лета – самое лучшее время на Дону. Впереди должно быть столько много замечательного в её жизни. Соня хмелела от вина, она с любовью смотрела на своих родных и успокаивала себя: «Я устала от шума, сейчас мне нужна тишина. Тишина поможет мне усмирить мои непокорные эмоции».

Необычное щебетание разбудило Соню рано утром, жаворонки спешили возвестить людям о том, что наступает новый день. Она еле сдержала себя, чтобы не засмеяться. Да, абсолютной тишины в деревне не бывает. Но эти звуки не мешают, они органически вливаются в твоё естество, они питают тебя невидимыми силами, пробуждают тебя. И вдруг в ней проснулось безудержное желание тут же вскочить и пробежаться к реке, окунуться в утреннюю прохладную воду, вдохнуть вольного ветра и стать частью этого мира, такого мудрого и огромного, что, кажется, его мудрости хватит на всех. Мир, научи людей слышать, чувствовать тебя и быть мудрыми!

Она старалась как можно тише встать с кровати. Эдик продолжал сладко спать. Сёстры спали в этой же маленькой комнате рядом на одной кровати. Анфиса, открывая один глаз, прошептала:

– Куда ты так рано? Спи, пока есть возможность.

– Хочу освежиться на Дону, – также шёпотом ответила Соня.

– Вот шальная. Возьми мой платок, комары по утрам злющие, съедят же.

Соня схватила платок и выскочила из дома. На пороге остановилась на мгновение и понеслась босиком вприпрыжку, как ребёнок. В станице начиналось движение, то в одном дворе что-то скрипело и ухало, то в другом. Кто-то первый приводил в движение вечный механизм жизни, чтобы его продолжили следующие.

В станице в какую сторону ни пойдёшь, кругом вода. Соня бежала наугад, в высоких камышах обязательно найдётся узкий проток, через который можно выбраться к широкому руслу. Вскоре она обнаружила в камышовых дебрях две лодки. Отталкивая веслом лодку от твёрдого участка почвы, она всматривалась в пространство – сплошная зелень камыша. Был слышен каждый взмах весла и недовольные голоса лягушек. И вот она выплыла на открытый участок русла Дона.

Камыши закончились, водную гладь ковром устилали листья кубышек и их красивые жёлтые головки. За короткие ночные часы вода успела остыть, от поверхности реки поднимался лёгкий молочный пар. Тишина – слышно собственное дыхание, слабый всплеск воды от весла, отдалённые голоса птиц с берега и единичный узнаваемый зуд комара. Ветерка нет, ровная зеркальная поверхность реки, ленивые волны кругами расходятся от движения лодки. Облака и синева неба отражаются в воде. Соня заплыла на середину реки, положила весло в лодку и замерла, пребывая в состоянии блаженства: так, наверное, бывает только в раю.

Когда она вернулась домой, там уже полным ходом шла хлопотливая деревенская жизнь. Нужно было столько переделать дел за летний день, чтобы хорошо прожить зиму. Отвыкшая было от физической работы, Соня заново втягивалась в привычные для всех хуторян обязанности. Но это только укрепляло её дух, обида и ревность уступали место новым чувствам. Появилась жажда к жизни. Она планировала перебраться осенью к Анфисе в город, где у неё будет больше возможностей устроиться на работу. А дальше она уже мечтала о том, что в большом городе сын обязательно получит хорошее образование.

От Афанасия вскоре пришло письмо, в котором он просил её вернуться, когда она дошла до строк, где было написано: «Ты не должна свои чувства ставить на первое место, на нас обоих теперь лежит ответственность за сына и его будущее», руки невольно в один миг разорвали письмо на мелкие кусочки. Внутри неё всё кипело от гнева; этот хвастун сомневается в том, что у неё хватит сил на то, чтобы воспитать сына.

Она была уверенна не только в себе, но и в своих родных – семья у них дружная. Кроме того, у Анфисы не было своих детей, и Эдика она обожала всем своим неимоверно щедрым на любовь сердцем. Анфиса станет для мальчика самой настоящей феей, творившей чудеса в страшные и тёмные дни.

Соня срывала спелый виноград, любуясь каждой гроздью и аккуратно укладывая её в корзину. До чего же хорошо у них в станице, а главное – сытно. То, что даёт земля, хватит не только для них самих, но и на продажу. А о том, что даёт река Дон стоит отдельно отметить. Станичникам в этом плане крупно повезло, они не только могли попробовать самой вкусной редкой рыбы, но и побаловать себя деликатесом – икрой. Были колхозы, но и себя рыбаки не обижали.

Дед с внуком важно ходил по огороду, показывая, что где растёт, и объяснял, для чего всё это нужно. Крепенький мужичок поднимал мальчугана на руки так, что тот мог своими ручонками потрогать головку подсолнуха. Эти головки с крупными жёлтыми лепестками всегда радуют глаз, напоминают по своей форме и яркому цвету солнце.

Вечером на короткое время усаживались на лавочке, дышали прохладным воздухом, давая своему телу отдохнуть от дневных трудов и дневного зноя. У дома росли акации, вспоминали, как запах весной от этих акаций кружит голову. Осень и зиму Соня прожила в доме родителей, решили так всей семьёй, пока Эдик не окрепнет и не станет чуть постарше.

Удивительно, как быстро проходит время в круге повседневных забот. То, что причиняло нам когда-то боль, исчезает, само-собой вычищается, словно ненужный мусор. Так было задумано самой природой человека, иначе ни его ум, ни его сердце не смогли бы нести постоянно увеличивающийся груз. И тогда очень легко приходит в жизнь то, что может наполнить её радостью.

Каждая поездка к сестре Анфисе была вроде праздника. Крупного телосложения и говорившая всегда громко и бодро, старшая сестра производила впечатление человека, у которого всё удачно получается, и он может этой удачей поделиться. Муж был просто маленьким дополнением к ней, но это не мешало им жить дружно. Независимость каждого в семье и уважение друг к другу были обязательным условием совместного существования.

Маленький Эдик был в восторге от таких поездок. Ему нравилось гулять по паркам, наблюдать за людьми. В станице были маленькие дома с камышовыми крышами, а тут огромные, необычные по своей форме и красивые здания. Пока в его детской голове не укладывалось, как человек способен создать большие, но в то же время изящные строения. В станице дома иногда разрушались от наводнения, а эти могут стоять десятки лет или даже больше.

Но самое главное для мальчика заключалось в другом. Эдик с нетерпением ждал то время, когда они пойдут в музыкальный театр на спектакль. Он ещё не понимал, что такое оперетта, но уяснил для себя немаловажную деталь. Во время действия оперетты очень весело и артистам на сцене, и зрителям. Люди на сцене пели, танцевали, смеялись, вели себя так, словно у них вся жизнь это праздник.

Казалось, от всех неприятностей можно легко и беззаботно отмахнуться одним изящным движением руки, как это делала одна артистка, очаровавшая своим чудным голосом. То, что может сделать искусство с человеком, он поймёт намного позднее, а сейчас голос и музыка манили его, вызывали очень сильные эмоции. Он чувствовал какую-то власть этого голоса над собой. Когда актриса пела и смеялась, он испытывал море радости.

Эдик замечал также, что и зрителям нравилось представление. По ним видно было, что им самим хотелось пуститься в пляс, настолько музыка была искромётной, и артисты своей игрой заводили публику. После спектакля долго не покидало ощущение праздника, прикосновения к чему-то волшебному. Ему нравилось и вечернее время, когда они всей семьёй возвращались домой к тёте по главной улице с красивыми зданиями, большими деревьями на тротуаре и фонарями. Шли не спеша, будто хотели ещё немножечко продлить приятный вечер. Затем сворачивали и спускались ниже в направлении к Дону.

Анфиса с мужем жили в старом двухэтажном доме, в квартире из двух просторных комнат и веранды на втором этаже. Веранда выходила окнами в сторону Дона. Как им удалось заполучить такое жильё, никто не был осведомлён. Когда-то это был купеческий дом. Каким образом его заселяли после бегства хозяев, остаётся только догадываться. На момент описываемых событий в доме располагалось семь квартир, жильцы которых знали прекрасно друг друга и жили дружно.

Эдик рос и познавал мир. Не приходилось ему скучать и в самой станице, там его поджидали другие сюрпризы, да такие, что не каждому человеку дано воочию видеть то, что он видел в детстве и запомнил на всю жизнь. Как-то дед Василий в конце марта утром, когда солнечные лучи уже вовсю пробивались в окошко, засуетился и стал собираться куда-то. Внук всё ещё нежился в кровати, не желая вылезать из-под тёплого одеяла. Василий наклонился прямо над кроватью и голосом заговорщика сказал:

– Вставай, малец. Сегодня, кажись, они будут улетать, я наблюдал за ними.

– Кто они?

– Чудо-птицы. Некоторые люди всю жизнь проживут, да так и не увидят их, разве что на картинке.

А днями ранее над станицей кружили и галдели стаи перелётных птиц, намереваясь приземлиться в уже знакомых им местах. Станичники уже знают, два раза в году, словно по расписанию, прилетают к ним гости. Уж очень удобные эти места оказались для временной остановки – и воды вдоволь, и укрыться есть где в зарослях камыша и рогозы. Многочисленные островки, разделённые протоками – вот, что привлекает пернатых каждый раз.

Азарт, с которым дед собирался, передался и Эдику. Ему непременно хотелось увидеть, какие это чудо-птицы. Дед торопливо направился к берегу, где причалена была его лодка, а Эдик бежал, стараясь не отстать. Они довольно долго плыли по реке, затем какими-то узкими протоками, где ничего не видно, только одно небо сверху, настолько густыми были заросли камыша. А кругом стоял птичий гомон и характерный шум в воздухе, когда птицы машут крыльями. Разные птицы перекликались на своём языке, только дед их мог различить.

Наконец, камыши поредели и перед ними оказалось большое водное пространство, на котором вместе умудрялись плавать утки, лебеди и ещё какие-то мелкие птицы – всем хватало места. Дед не стал заплывать дальше, а причалил лодку у края камышовой стены. Он посмотрел на внука, у которого от впервые увиденного зрелища расширились глаза. Да, не сомневался старый рыбак, что для мальчугана это будет настоящим открытием.

– Смотри, вон те большие белые птицы с длиной гибкой шеей и есть лебеди. Они остановились в наших краях на отдых, лететь им ещё далеко. Целые сотни километров им надо пролететь к себе домой на север, там у себя дома они гнездятся. С наступлением морозов им снова в путь на юг, где они пережидают зиму, – сказал дед Василий.

– Деда, а почему бы им не жить всё время на юге?

– Так задумано природой. На юге хорошо, но гнездятся они только в своих родных краях, сохраняют верность своему родному месту. Птицам, как и человеку хорошо только дома. И ещё я заметил одну особенность для всех птиц: лучше всего они поют только тогда, когда они возвращаются домой. Запомни это.

Эдик, не отрываясь, смотрел на лебедей. Ведь правду дед сказал, что это чудо-птица. Вот одна из них взмахнула крыльями, встала во весь свой рост над поверхностью воды, вытянув шею и гордо выпрямив грудь, и сразу превратилась в белого великана. Один взмах, второй, третий – пробует свои силы, разминается и потом грациозно складывает огромные крылья. Этому примеру последовало ещё несколько птиц.

А дальше у Эдика на глазах произошло невероятное. Вдруг одна птица быстро-быстро замахала крыльями, поднялась над водой, отталкиваясь широкими лапами от воды и побежала по воде, будто по земле, только брызги летели во все стороны. За ней поднялись другие птицы и все дружно побежали, шлёпая растопыренными лапами по воде. Шум в ушах нарастал от брызг и от свиста ветра при взмахе крыльев. Взлетела первая птица, за ней остальные, чуть приподняв голову и прижав лапы к телу, каждое движение рассчитано и отработано. Они пролетели немного на небольшой высоте, развернулись в противоположную сторону и стали подниматься вверх. Теперь птицы вытянули шею, тело и лапы в одну горизонтальную линию, мощно при этом взмахивая крыльями, постепенно набирая высоту и продолжая что-то кричать на своём лебедином языке оставшимся внизу.

Эдик заворожённо смотрел наверх – мир поразил его своими чудесами. Дед привёл его в чувства:

– А вот и другая группа собирается взлетать.

Действительно, уже другие птицы, услышав зов, также делали разбег, также смешно шлёпали лапами, отрывались от воды и взлетали вверх, догоняя первую стайку. Эдик уже ничего не слышал, он смотрел, как птицы поднимались, солнышко освещало их брюшки жёлтым светом. Лебеди на высоте выстроились в дугу, один из них выдвинулся вперёд. Видимо он главный, будет выбирать направление полёта. На фоне неба птицы теперь казались серыми маленькими крылатыми существами. Эти существа, почему-то стали ему близкими, он за них уже начинал переживать – долетят ли, не случится ли с ними чего в пути. Возвращаясь домой, дед успокоил внука:

– Жди теперь их к осени, не ранее. Вырастят они своё потомство и вместе с ним снова заявятся к нам.

Целый месяц Эдику снились белые птицы и их незабываемый величественный рывок в высь. Всё чаще он смотрел на небо. Небо над Доном было безмятежно тихим. Жизнь в станице на маленьком островке в том месте, где Дон впадает в Азовское море, пока оставалась тоже безмятежной.

Когда происходят события в мире большом, от нас совершенно далёком и с нами ником образом не связанном, мы не придаём им особого значения. И даже не закрадывается ни одна мысль, что отголоски этих событий доберутся когда-нибудь до нас. Как показало время, они не только могут настигнуть нас, но и перевернуть жизнь так, как никто и никогда не мог бы представить в своих самых дерзких предположениях.

Разве могли предположить станичники, что начавшаяся за тридевять земель война, так молниеносно скоро нагрянет к ним прямо в дом, не только нагрянет, но и посмеет разрушить его весь, до единого кирпичика. О войне узнали чуть позже полудня 22 июня 1941 года. В ближайшем к ним городе Азове начали создавать пункт для мобилизованных. Народ был взволнован, большинство горело желанием защищать родное Отечество. Никто не сомневался, что вероломный враг получит по заслугам, причём думали, что желанная победа наступит в ближайшее время.

Новости Соня с родителями узнавала от сестры Лиды, она почти каждый день наведывалась к ним. Семьи прощались с мужчинами призывного возраста. Соня с непониманием смотрела на сестру, та рвалась воевать, а её оставляли на рыбокомбинате. Колхозников первое время не записывали на фронт, у них сейчас было предостаточно своей работы, страну и армию кто-то должен кормить. Люди занимались привычным трудом, но появилась напряжённость, многие стали задумываться, чем всё это может закончиться. Сохранял бодрость только дед Василий, он вспомнил свою былую молодость и напевал:

– Но от тайги до британских морей

– Красная Армия всех сильней.

Источником информации был рынок в Азове. Стоя в толпе перед репродуктором, дед слушал о том, как в очередной раз советской армии после кровопролитных боёв пришлось оставить очередной город врагам. Он обратил внимание на то, что лица многих людей вокруг него выражали дикий испуг, как-то быстро они сдались. Домой он возвращался в полном смятении, он отказывался верить в то, что происходит.

Уже невозможно было укрыться от приближающейся беды. В Азове появились первые беженцы с тех районов, которые были захвачены немецкими войсками. Стали отчётливо слышны звуки канонады под Таганрогом, в который немцы вошли 17 октября. От Таганрога по прямой до Азова 40 километров. На лодках и плотах переправлялись уцелевшие русские солдаты. Они отступали дальше в тыл, а немецкие пушки гремели всё ближе и ближе. Теперь уже и станция Синявская, расположенная чуть выше Елизаветинской, тоже в руках неприятеля. Через эту станцию немцы намеревались доставлять боеприпасы и технику к самому Ростову.

Страшное подступило к порогу дома, фронт внезапно оказался буквально перед носом. Состояние у Сони было подавленное, особенно по вечерам, когда звуки стрельбы были совсем близко. Это партизаны делали вылазки к Синявской, пытаясь взорвать вагоны с немецкими снарядами. Мать тихо плакала, не понимая, за что всё это свалилось:

– Нам досталось хлебнуть крови и горя, теперь и внукам.

Дед Василий не унимался:

– Хватит причитать, нечего пугать внука. Отобьёмся, не в первый раз воевать.

– Дай то Бог! Забыли мы о нём.

– Не сунутся немцы сюда, места здесь болотистые, на мотоцикле не проедешь, а на танке тем более. По Дону ещё патрулируют катера с пушками. Не верю я, что немцы одолеют нас и сходу возьмут Ростов.

Дед сидел возле окошка, всматривался в темноту. Никак не думал он, что на его веку будет вторая война. В станице темно, все сидят при свечах, вздрагивая при каждом взрыве. Было видно зарево над Ростовом, его по ночам бомбили. А через станцию Синявскую шли в ту сторону поезда. Немцы вошли в Ростов 21 ноября, началась первая оккупация. Дома все молчали, боялись произнести вслух: «Каково там Анфисе? Жива ли она?» А слухи, тем временем, доходили к ним и холодили душу. Дед, переживший революцию и Гражданскую войну, понимал, что в любой войне жизнь человеческая быстро теряет ценность, превращаясь просто в безымянную единицу, которую могут упомянуть разве что для статистики.

Немцы действительно, не стали зачищать дельту Дона, место оказалось менее стратегическим, а двинулись к более важной цели – Ростову. Там были мосты, значит была возможность быстро переправить войска с тяжёлой техникой дальше на юг и Кавказ. На время можно было перевести дыхание, опомниться и даже подготовиться к самому худшему, которое на этот раз не исключали. Видели, какая мощь исходила от неприятеля.

Но всё же, теплилась маленькая надежда на освобождение. Под боком у них на островках укрепился партизанский отряд, который постоянно осуществлял диверсионные вылазки. Радовало то, что не всех сковал страх, были ещё люди, не боявшиеся действовать. Приходил человек, которому дед передавал продукты. К родным местам прикрепилось новое название – прифронтовая зона. Оккупация Ростова продолжилась неделю, немецкие войска отошли к Таганрогу, но война на этом не закончилась, она продолжала быть рядом.

Не теряла уверенности и самообладания сестра Лида, она наведывалась с новостями. Жизнь не остановилась, работали теперь больше обычного, трудились для фронта. От обычного постепенно отвыкали. В ясную погоду в Азове был виден Таганрог, там продолжали жить твои знакомые. Но по ту сторону залива была совсем иная жизнь, и кого-то в эту минуту расстреливали.

Лида хотела записаться к партизанам, им нужна была бесстрашная молодёжь, нужны были осведомители в тылу врага. Но каждый понимал, что немцы не дураки, в Таганрог прибыли опытные разведчики Абвера, которые владели превосходными приёмами выявления «чужих». Провал и гибель связного, с которым ты был знаком в мирное время, переживали тяжело и убеждались, насколько умён и хитёр твой враг. Время заставляло человека быть сильным.

Один раз Лида передала письмо от Гали из Кизляра. Та писала, что Афанасия мобилизовали и отправили на фронт, но куда, пока неизвестно. В Кизляре неспокойно, полно беженцев, кто-то старается уехать в Баку. В Кизляре обустроили много госпиталей с ранеными, Галя пошла санитаркой в один из них. Там, далеко в тылу возводили оборонительные сооружения, значит, предполагалось, что враг может дойти и туда.

Жизнь круто изменилась для всех, никто не знал, что она тебе преподнесёт на следующий день. Человек перестал быть хозяином своей судьбы, его затянуло в страшный круговорот и швыряет с неистовой силой, пытаясь вытрясти из него всё человеческое. Соня ещё была в состоянии думать, что же с ними будет со всеми дальше. А дальше на раздумья времени не будет, останется только один неуправляемый мозгом импульс – бежать. Куда бежать, непонятно, лишь бы убежать от неотступно следуемого за тобой кошмара.

Солнце готовилось к закату, освещая небо красивым оранжевым цветом. Дед Василий возился на берегу, складывая сети. Он был полностью поглощён своими думами, поэтому не сразу услышал странный гул. Эдик в это время стоял шагах в десяти от деда, поднял голову и увидел в небе летящие клином тёмные объекты. Он потребовал объяснения:

– Деда, ты говорил, что они прилетят осенью. А до осени то далеко.

Только сейчас дед вышел из своего забытья, но произнести в ответ он ничего не смог, слова так и застряли в горле. Оба с ужасом смотрели в небо. На оранжевом фоне чёрным силуэтом выделялись самолёты. Прямо на них летели немецкие бомбардировщики, приближаясь, они издавали жуткий рёв, от которого всё внутри сжималось и хотелось спрятаться с головой в землю, только бы не слышать его. Рёв был такой, что казалось голова вот-вот разломится на отдельные части. Эдик интуитивно обхватил голову руками, будто это поможет защитить её.

Чудовищные машины пронеслись у них над головами и полетели на Ростов. Прошли считанные минуты, и были слышны уже взрывы, бомбы сбрасывали в районе железнодорожного вокзала. Небо озарилось пламенем пожаров. Десять ночей подряд продолжались бомбардировки, оставляя после себя руины и сотни, тысячи смертей, так немцы готовили город к своему приходу. Дед с горечью смотрел, как переправлялась рота морских пехотинцев. Разве может горстка молоденьких ребят противостоять такой вооружённой силище. Они заняли оборону севернее станицы, сдерживая продвижение немецкой части, все погибли. Ростов снова оказался в оккупации.

Бомбёжки теперь происходили совсем рядом, на этот раз их мишенью был Азов, находящийся всего лишь в четырёх километрах от Елизаветинской по другую сторону Дона. Взрывы сотрясали воздух, комья земли разлетались фонтаном вверх. После первой оккупации были вырыты ямы возле домов, их накрывали, засыпали землёй, в таком убежище люди надеялись спастись от взрывов. Научились молиться Богу, умоляя Его помиловать их и сохранить им жизни. Самые смелые выглядывали из своего укрытия и смотрели на противоположный берег – там горел Азов. Наутро город был весь в дыму, стоял сильный запах гари. Это был запах войны, к которому добавится запах крови и трупов.

В конце июля 1942 года на улицы Азова въехала немецкая мотопехота, ошеломившая своим угрожающим видом. На каждом мотоцикле сидело по два здоровенных немца – водитель с автоматом, второй, который сидел в люльке держал пулемёт. У людей появились новые хозяева их жизни с новыми правилами, с которыми ты должен был беспрекословно соглашаться. Любой отказ от этих правил означал смерть. Круг замкнулся, бежать было некуда.

С немецкой аккуратностью всё было поставлено на учёт. В первую очередь составлялись списки евреев и коммунистов, не успевших эвакуироваться. Все остальные должны были работать на немцев, за это обещали выдавать хлеб. Приезжали в станицу с вновь избранными полицаями, отбирали лодки. Кто успел, спрятали свои лодки в непроходимых болотах, благо ещё оставались укромные места, в которые не каждый полезет.

К деду Василию подошли два немца и русский мужик с повязкой полицая, в нём дед узнал служащего железнодорожной станции. Мужик этот заявил:

– А тебе старый, будет оказана особая честь. Офицерам нужно наловить осетрины, желают они попробовать местного деликатеса. Ты знаешь здесь все места, будь так любезен, окажи услугу. Это тебе зачтётся.

– Зачитывается на небе, сам знаешь кем.

Тут полицай засмеялся и выпалил:

– Кто бы говорил! Не вы ли в станице церковь раздолбали! Была церковь и нет её. Это по-твоему, не зачтётся?

– Ты мне этим делом не упрекай, на мой век хватит дел, которые там зачтутся.

– Ладно старый, заканчивай спорить. Немцы лояльный народ, они это простят. Через день-два принимай гостей.

Когда нежеланные гости сели в катер, завели мотор и повернулись спиной к нему, старый рыбак презрительно плюнул в их сторону и процедил:

– А ведь такой нечисти достаточно повылазило. Таилось долго гнильцо внутри у людей, сменились обстоятельства, они сразу поменяли своё обличье.

Дома он опять бурчал недовольно:

– Вот времена настали, соседа будешь бояться, не будешь знать, чего можно ожидать от него. Что же теперь нам, как кротам жить в темноте и дрожать от каждого стука в дверь?

Домочадцы молча смотрели на деда, никто не высказывал своих мыслей. Какая-то полная безысходность нависала в воздухе. Затаили дыхание в ожидании чего-то неизбежного и более страшного, чем то, что произошло.

Эдик сидел у Сони на коленях, она его крепко обняла и тихо-тихо напевала куплет из оперетты, стараясь отвлечься от тяжёлых мыслей. Вдруг Эдик спросил:

– Папа может всех нас спасти от немцев? Он же сильный, он должен нас спасти.

Соня растерялась, она не ожидала такого вопроса. Об Афанасии в доме говорили редко, но мальчик знал, что у него есть папа, который живёт далеко и любит его. Ей хотелось обнадёжить сына, и она придумала:

– Папа сейчас вместе с другими солдатами будет защищать один очень важный для нашей страны город, туда гитлеровцы направят много своих дивизий. Когда они освободят этот город, придут освобождать и нас.

– Я буду ждать его.

Коротка летняя южная ночь, скоро вставать, а дед Василий никак не может заснуть. Думал про себя: «Старый уже стал, сердце износилось, положен в таком возрасте покой. Время нынче такое, что каждую минуту можно с жизнью распрощаться». В окно постучали, послышалась за окном возня. Дед разглядел двух незнакомцев, по одежде вроде деревенские, должны быть кто из партизан, а там, кто его разберёт. Вздрогнуло сердце, с какими вестями вдруг заявились незнакомцы, один в окошко рукой махнул, показал знаком выйти.

Старший из них по виду заговорил:

– На Лиду твою настучали, арестовали сегодня, да не одну её. Сам понимаешь, живыми не выпустят, – сказал, как молнией шарахнул.

У старика подкосились колени, присел на ступени крыльца, рот зажал руками, чтобы не закричать, только плечи вздрагивают. Да и слов бы не нашлось в эту минуту таких, чтобы он мог выразить всю свою боль. «Эх, молодёжь зелёная, на подвиги всё тянуло. Жизнь не ценили свою, а она, как ниточка тоненькая, один миг и рвётся».

– Остужай голову дед, – продолжал незнакомец, – Спасать тебе надо твоё семейство, бежать надо, могут нагрянуть на днях с проверкой к вам. Дочка ещё с внуком есть у тебя, их нужно вывезти. Немцы пораскидали кругом листовки с обещаниями. За выдачу партизан сулят деньжища большие и кусок земли в вечное пользование. Народец то и клюнул наживку, кто обиду таил на обдираловку колхозную, рад сейчас такому неожиданному повороту.

– А куда бежать то, немцы кругом. Вон как далеко зашли.

– Поднимай дочку свою, чуть рассветёт, мы на лодке их до Гниловской проводим. Там у нас есть дельце одно, а она с нашими женщинами доберётся до базара. Ну а потом пусть схоронится у родственников или знакомых, в большом городе легче затеряться.

Соня уже вскочила, никто не спал сейчас крепким сном, прислушивались к каждому шороху. Она поняла – что-то произошло, и надо быть готовой ко всему. В спешке машинально собрала кое-что из вещей. Не хотелось верить в серьёзность положения, а вдруг всё обойдётся. Лиду обязательно должны выпустить. Они, что там, эти немцы, совсем сумасшедшие!

В голове обычного человека не укладывалось, что кто-то может позволить себе делать вещи, находящиеся не только за всякой гранью разумного, но и за гранью всякого милосердия. Оказывается, всякую грань, как нечто материально несуществующее, можно передвигать, как тебе задумается.

Лодка с беглецами отчаливала от берега. Соня посмотрела на родителей, отец ещё держится, а у матери лицо бледное, провожает их, будто покойников. Что же творится такое в мире, почему они убегают, как преступники? Ведь преступники не они, а другие. Мир, похоже, перевернулся и от этого чокнулся.

На станции её познакомили с двумя женщинами. У них была самодельная тележка, в которую погрузили Сонины вещи и ещё что-то в мешках, таким составом побрели в сторону базара. Соне казалось, что она попала в другое место, но только не в Ростов, она шла и не узнавала город.

У неё было ощущение того, что она видит перед собой картину художника, запечатлевшего момент всемирного разрушения. На месте стоявших прежде зданий теперь загораживали улицы руины. Крыши отдельных домов полностью уничтожены взрывами, уцелели только части несущих стен с зияющими пустотой обгорелыми окнами. А ведь там жили люди, много людей. Где-то была разрушена только часть дома, повсюду горы кирпичей, обломков. Кто-то умудрялся забираться на эти кучи, копаться в них, что-то выискивая. Одних людей смерть забрала, другие ходили рядом с ней. Соня хотела убежать от одного ужаса, а прибежала к другому.

На улицах встречались люди в каком-то отрепье, похожие на бездомных. Но люди на самом деле стали в одночасье бездомными, они потеряли жильё и все свои вещи. Соня с Эдиком прошла базар, там царила такая же суета, как до войны, только непривычными в ней выделялись солдаты в немецкой форме с автоматами наперевес. Сотни людей, кто в кепке, кто в татарской тюбетейке кричали, спорили, что-то продавали и покупали. Кто-то стоял, смущённо предлагая старые изношенные вещи и обувь. Кто-то предлагал сало, бутыли с вином, масло и другие продукты довоенного времени, на них смотрели с завистью. На колхозников эти люди мало были похожи, откуда у них всё это взялось. Один мужик продавал веники, нелепо вроде – война и веники. Тем не менее, этот предмет пользовался спросом, возле мужика небольшая очередь.

С каждым кварталом становилось всё тревожнее: что, если дом, в котором жила Анфиса разрушен, куда ей с сыном деваться. Наконец, на своё счастье они увидели знакомый двухэтажный дом целым. Они осторожно поднимались по ступенькам на второй этаж, в квартире могли теперь жить другие люди. Дверь открыла Анфиса, обе сестры смотрели друг на друга и замечали, что сильно изменились со времени последней встречи. Анфиса немного похудела, от прежнего холёного вида горожанки мало что осталось. Всегда с красиво уложенной причёской и макияжем, подражавшая актрисам, Анфиса выглядела теперь как-то совсем просто, со спутанными немытыми волосами, появившимися морщинами и испуганными глазами. Соня оборвала себя на мысли: какая причёска, сейчас всех волнует только одно – буду ли я жив сегодня.

Анфиса обрадовалась приезду родных, мужа забрали на фронт, а одной страшно в квартире, того и гляди подселят опасных квартирантов с автоматами. Удивлённо только спросила:

– Как ты попала в город, впускают и выпускают по пропускам.

– Я сбежала, вынудили обстоятельства, у нас беда. Лиду арестовали немцы, говорят, что за связь с партизанами. Она, в отличие от нас всех, не хотела отсиживаться. У неё и страха то не было никакого, был благородный порыв души. А мы боимся, вздрагиваем от всего, что нам может сделать больно.

– Вот и плохо, что одним только жаром своей юной души задумали пойти против матёрых вояк и погубили себя. Не нужно судить ни людей, ни себя. Человек имеет право сам распоряжаться своим внутренним огнём: отдать его или оставить себе. Тут в городе тоже несладко, народ живёт в одной большой тюрьме. Лишний шаг сделал – сразу расстрел, людей постреляли тысячами. Видела бы ты, как немцы входили в город, как на параде шли, все подтянутые и с улыбками. Правил учредили множество, всех записали, теперь никуда не скроешься. Появились новые должности – квартальные и старшие по дому. Многие захотели стать господами, понравилось им, что теперь в их руках власть над людьми. Ну и мы хвост поджимаем, норов не показываем. За короткое время ко всему привыкли, к смерти привыкли и огрубели.

– Город неузнаваем, дома разрушены. Как люди живут на таком пепелище?

– Приспособились ко всему. У меня после бомбёжек голова начала трястись, как у параличной старухи. Только услышу этот зловещий вой, сразу всё внутри опускалось. Опять привыкли, отсиделись в подвале. Утром вылезаю из подвала на свет Божий, смотрю, а дом то наш целый стоит, ни одной трещины. Я, грешным делом, думала, не понравились наши трущобы немцам, шпарят по красивым домам. До войны сидели у нас в театре в самых первых рядах партийные чины да их жёны; завидовала я им, что живут в роскошных домах с ванной. Что осталось от их домов, ты сама видела. У нас ванны нет, центрального отопления нет, туалет на улице, зато печка есть. А с печкой то и мороз не страшен, впереди морозы.

Соня слушала сестру и понимала, что с Анфисой они не пропадут, её удивительная практичность спасёт их всех, даже в таких страшных военных условиях. Война никуда не делась, в ней надо было выживать. Многим представилась возможность некоторого выбора. Не потому ли, встречая после оккупации того или иного знакомого, невольного задавался вопросом, каким образом тот выжил. Сам себе боялся признаться, раз выжил, значит…

Анфиса оставалась в театре, он продолжал свою работу, вернее сказать, продолжал под определённым давлением. Немецкое руководство пожелало открыть «театральный сезон». Артисты, не успевшие эвакуироваться, показывали оперетту. При театре открыли детскую балетную школу с самыми настоящими балетными костюмами. Разумеется, вход в театр был разрешён только немецким офицерам.

Анфисе удалось каким-то чудом побывать на одном таком вечере, она постояла всего немного за кулисами, затем скрылась. Актриса, участвовавшая в спектакле, рассказывала потом, что офицерам понравилось выступление артистов, на аплодисменты не скупились. Свой досуг, как и комфортный быт, они умели организовать. В голове не укладывалось, что на одном конце города немцы убивали, а на другом устраивали себе развлечения. Если в семье не было евреев и коммунистов, можно было надеяться на милость со стороны захватчиков города. Люди ходили на рынок, в другие места, а некоторые умудрялись ещё и немецкие фильмы посмотреть в кинотеатрах.

До многих не доходило, что немцы смотрели на население, как на будущих колонистов. Быстро отрезвлялись, когда на глазах могли убить человека просто за то, что не понравился или спросил не то. Особенно доставалось мальчишкам, их использовали в качестве лакеев. Их нанимали таскать грузы, по настроению могли что-то дать из еды, а бывали случаи, когда давали такого пинка, что ребёнка еле живым дотаскивали домой. Население под дулом автомата приучали к тому, чтобы знали, кто в городе настоящий хозяин.

Оккупанты заставляли жителей города работать на себя, заманивая продуктовыми пайками. У кого не было выхода, нанимались и работали, остальные крутились как могли. Рынок, как всегда всех выручал, он был похож на огромный человеческий муравейник, там всегда был народ, там продавали или меняли на продукты всякий хлам, узнавали новости.

Накануне оккупации власти города призвали людей сдавать все имеющиеся у них радиоприёмники. Народ только со временем догадался, с какой целью это было сделано. Необходимо было контролировать информационные потоки и не допустить, чтобы людей охватила паника. Люди жили в Ростове и не знали, что в это же время немецкие войска подошли к Москве и окружили Ленинград блокадным кольцом.

Прилаживались жить с немцами, учились быть хитрее, думали, что сложившееся положение укрепилось надолго. Фронт отодвинулся далеко внутрь страны, надеялся каждый только на себя и спасал себя, как мог. Задумано, видимо так природой, что мозг человека, как некое совершенное устройство, быстро трансформируется в критических ситуациях и предлагает наиболее подходящий вариант действий на данный момент. Думали о том, как прожить сейчас.

На улице иногда встречался подбитый наш танк, его никто не убирал. Ком подходил к горлу, возмущались чудовищностью происходящего вокруг. Там за Доном погибало столько наших солдат, а по эту сторону Дона кто-то вынужден был угождать немецкому солдату, принимать его у себя дома, стирать ему штаны и рубашки только ради того, чтобы были живы и накормлены твои дети. Завоеватели расквартировывались по всему городу, не спрашивая на то разрешения. Когда автомат направлен на тебя безоружного, приходится уступать, если благоразумие в тебе побеждает.

Анфиса до войны была в приятельских отношениях с назначенной квартальной. Обе женщины понимали, что не стоит впадать в крайности, а нужно на время замереть и наблюдать. Обе понимали, что извлечь себе кое-какую выгоду из отношений будет куда полезнее, чем наживать себе врагов необдуманными действиями. Любая власть относится к делам очень неустойчивым и опасным. С ней надо быть осторожным и выбрать правильное отношение к ней – не так рьяно выполнять все её указания.

Благодаря стараниям Анфисы заселение к ней Сони и Эдика прошло относительно спокойно. Квартальные должны были подавать списки проживающих людей и сообщать, если на их участке появлялись чужие и подозрительные лица. Анфиса, пока была возможность, делилась продуктами с теми,от кого зависела жизнь. Соседям она доверяла, знала, что не выдадут. Жители небольшого дома оказались на редкость порядочными людьми, все семьи были равного достатка и социального уровня, никто не выделялся и не завидовал другим в довоенное время. А во время оккупации стали чуточку внимательнее и бережнее друг к другу. Дом оказался маленькой защитной крепостью среди бушевавшей стихии.

Соня первое время сидела в квартире, выходить в город не решалась. Она до жути боялась встретиться на улице с немцами, в них она видела деспотов и палачей. Спасал дворик, где можно было Эдику играть с двумя мальчиками постарше. Так повезло, что чужие во двор не заходили. Заходили в те дома, где квартировали немецкие и румынские солдаты, знали, что там есть продукты. Много появилось попрошаек, особенно детворы. Красивый когда-то город сейчас представлял собой жалкое зрелище. Голодные дети, словно бездомные собаки, с мисками стояли перед дверьми зданий, где располагались военные, и часами ожидали, пока им подадут что-нибудь из остатков пищи.

Были двадцатые числа октября, погода в это время стояла тёплая и солнечная. Неожиданно заявилась в гости квартальная; перепугались, чего это вдруг она сама по своей инициативе решила их навестить. На неё смотрели в ожидании чего-то важного, было видно, что ей не терпелось поделиться тем, что узнала:

– Приходил ихний офицер с переводчиком, настроение у них радостное такое, приглашали местное население на площадь. Концерт они сегодня устраивают по случаю успешного прорыва. Переводчик сказал, что немцы взяли Нальчик, не сегодня – завтра дойдут до Каспийского моря, они уже не сомневаются в своей победе.

– Господи, что творится, да неужели никакой силы против них нет?! – в сердцах выпалила Анфиса.

А Соня чуть не рухнула в обморок: немцы уже рядом с Кизляром, как далеко они прошли вглубь страны! Выходит, действительно непобедимое никем это немецкое полчище, и нет никакого шанса изменить события. Какое-то время сидели молча, испытывая полнейшую обречённость.

Квартальная продолжила:

– У немцев уже и приказ есть переименовать наш город в Клейст-на-Дону. По всем улицам указатели на немецком, идёшь и чувствуешь себя в гостях у них. Я поначалу думала, ну отступили наши за Дон, там соберутся силами и погонят немцев. А что получается сейчас, что нам то делать? Спросить не у кого, коммунисты-начальники впереди всех сбежали, не забыли и имущество прихватить с собой. Профессора на хороших должностях устроились, а на нас серых людишек все махнули рукой. Среди ваших театральных тоже есть, кто перед новой властью низко кланяется. Паёк им выдают больше всех остальных – килограмм хлеба в день на семью.

Уговорила квартальная Анфису пройтись до главной площади и посмотреть, что там происходит, площадь располагалась недалеко от их дома. К месту торжества подтягивался народ, в основном, из любопытства. Центром площади был театр, массивное в виде трактора здание которого должно было символически указывать на величие той эпохи. По боковым, полностью застеклённым пристройкам, по форме напоминающим тракторные гусеницы, можно было подниматься на смотровую площадку и любоваться открывающимся видом на Дон.

Крыша мраморной громадины перед самым вступлением немцев была разрушена бомбой, стёкла все выбиты, внутри почти всё разграблено, но само здание сохранилось. Уцелело после бомбёжек и большое здание напротив, в нём оккупанты разместили свою комендатуру. Перед театром военный духовой оркестр играл марши. Кроме немцев здесь присутствовали и представители их союзных войск. Гражданские с восторгом глазели и удивлялись, какие немцы предусмотрительные, музыкантов с собой привезли, так верили в свою победу, а сейчас вовсю праздновали. На балконе стояли офицеры, воодушевлённо разговаривали друг с другом, самонадеянно смотрели вдаль в предвкушении новых побед. Советские войска отступили далеко, никто не мешал немцам праздновать.

Наши женщины возвращались домой подавленные, понимали, что при таком ходе событий ничего хорошего им не светит, в великодушие немцев не верили. Дойдя до ближайшего к дому перекрёстка, где дорога круто спускалась вниз к Дону, с тоской смотрели, как люди везут на тачках воду с реки. После бомбёжек водопровод не работал, жизнь представляла собой тяжелейшее испытание. Кое-где были колонки с водой, но к ним боялись подойти, там установлены были таблички с надписью «Вода только для немецких солдат». Видя своими глазами почти каждый день чью-то смерть, не решались лишний раз заигрывать с опасностью, опасностью и так было пропитано всё существование.

Но самое страшное было в другом, закрадывались сомнения, вернутся ли советские времена. Когда уважаемый в городе до войны профессор или знакомый завуч школы красноречиво убеждали в том, что немецкая армия пришла освободить народ от кровавой диктатуры большевиков, в голове возникали всякие мысли. Ведь радовались люди, видя, как при отступлении наших горело здание НКВД. В сознании обычного человека уже сложился вполне определённый образ этой организации, выполняющей исключительно карательные функции по отношению к народу. А тут ещё казаки времён Гражданской войны, ухватившиеся за возможность добить большевиков, по-хозяйски уверенно разъезжали по улицам, показывая тем самым, что возврат их прежней власти не за горами.

И с раздражением, и с надеждой смотрела Анфиса на левый берег Дона, оттуда должно было прийти спасение. Не выдержала, обращаясь к кому-то в ту сторону, ею одной видимому:

– Где же самолёты? Хотя бы один прилетел и устроил бы им бал-маскарад с фейерверком!

Они прилетели. Первые числа ноября запомнились мощными бомбардировками. Налёты начинались с вечера, снова пришлось прятаться в подвалах, теперь от своих же бомб. Не знали, как пережить ночь, земля дрожала от взрывов. У Анфисы нервы оказались железные, она помогала в подвале соседям разместиться, давала советы. А бедная Соня не могла терпеть такие муки, такое состояние, когда каждое мгновение ожидаешь смерть. Леденящий душу вой и затем такое содрогание земли, что казалось земля сейчас под твоими ногами разверзнется, и ты полетишь прямо в её адское жерло.

У всех на уме было одно: за какие грехи на них обрушилось такое горе. Были и такие чудаки, которые, наслушавшись рассказов о том, что можно укрыться под железной кроватью с сеткой, отсиживались в квартирах. Якобы эта сетка выдерживала, если на неё падал потолок. Бомбили хаотично, много людей так и осталось погребено в подвалах.

Соня стыдилась своей слабости, когда один только животный страх владеет твоими мыслями и сковывает движения, поражалась, как Анфиса сохраняет хладнокровие в таких условиях. Может, слабость от того, что нет веры в Бога? Об этом многие стали задумываться, не одна Соня. Как только началась оккупация, в городе новые власти в нескольких местах открыли церкви, разыскали священников. Нужно было намекнуть людям, что во всех их бедах виноваты одни коммунисты, отрицающие религию. Народ потянулся в церкви, запуганный и придавленный со всех сторон на земле, искал спасения откуда-то свыше.

Взяв с собой Эдика, Соня решилась сходить на службу в собор, который находился рядом с рынком. Священников она видела в детстве, она помнила этих людей в длинных чёрных одеяниях с крестом на груди, когда с матерью по воскресным дням отстаивали службу в местной церкви. Запомнилось ещё, что во время колокольного звона птицы громче пели. Возникало радостное состояние, когда всё вокруг тебя кажется таким милым и родным.

Идти пришлось долго, трамваи давно не ходили, кое-где обгоревший каркас вагона так и стоял, чёрным призраком указывая на смерть, которая возможна здесь и сейчас, когда идёт война. Было особенно печально смотреть на изуродованные деревья, разорванные на части, на выбитые взрывной волной окна небольших домов, стены которых уцелели, но жить в них уже невозможно. Временами останавливались и замирали. Забираясь на этажи разрушенного бомбой дома, рискуя жизнью, когда вот-вот может обрушиться стена, люди пытались что-то разыскать в завалах. По слухам, искали ценные вещи, чтобы потом продать на базаре.

Не доходя до конца квартала, Соня свернула в переулок из осторожности. Там на углу квартала находится дом, вид которого до сих пор внушает ни с чем не сравнимый ужас. В этом доме устроили пункт для обязательной регистрации евреев данного участка; о том, что с ними произошло, все, не сговариваясь, молчали. Война напоминала о своей сути, она для того, чтобы безжалостно уничтожать всё на пути к своей безумной цели, в том числе, данную Богом человеческую жизнь.

Перед собором и внутри него было много людей, они пришли сюда с последней надеждой. Железо куполов, с которых давно сняли кресты, пробито и загнуто клочьями, окна зияют огромными дырами, на стенах следы от снарядов – война не пощадила собор. А внутри холод и сильный сквозняк, который, будто нарочно, выпроваживал прихожан наружу. Смутное чувство возникло у Сони, она вдруг засомневалась, сможет ли это место дать ей силы. Поговаривали о том, что священники в храмах благословляют казаков, перешедших на сторону немцев, на борьбу против советской армии.

Кровь застучала в висках, ведь такие же выдали нашу Лиду и обрекли её на смерть. В это время послышался шум, голуби свободно ворвались через открытые ворота, покружились внутри храма и вылетели через разбитые окна, ничего не присмотрев себе. Соня стояла несколько мгновений с поднятой головой. Серое небо, видневшееся в просвете развороченного купола, давило и угнетало её. Она устыдилась своей наивной мысли о том, как легко она хотела заполучить Божьего благословения и выпросить себе спасения в том мире, который вдруг отвернулся от человека и требует от него невозможного. «Что я здесь ищу?» – с этими мыслями Соня поспешила выйти из храма.

Они с Эдиком пробирались через базарные ряды. Народ выносил на базар из дома всё, что можно было продать и обменять на еду. Немцы тоже проходят между рядами, здесь они не зверствуют, наблюдают и удивляются между собой, какой русский народ бедный.

Война сильно изменила людей, опустила их, слишком много появилось нищих. Измученные, в грязной рваной одежде женщины и дети протягивали руки перед солдатами, выпрашивали подаяние. Кто-то из находчивых выучил по-немецки слова дай денег, рассчитывая на снисхождение. Но немцы только потешались. Проходя мимо старушек, продающих семечки, цинично смеялись, не забывая при этом самовольно насыпать себе в карман «сталинский чоколат». Как больно было видеть униженный народ. Мальчишки, согнувшись до самой земли, чистили солдатам ботинки. Солдаты явно наслаждались властью, у себя на родине, вряд ли они могли позволить себе такое.

Соня приметила, с каким довольным видом эти Гансы (так в народе называли немецких солдат) позировали своему фотографу, будет чем гордиться перед родственниками, ждущими своего героя. Фотографировались по всему городу, иногда в обнимку с местными жителями, очень хотелось Гансам показать свою важность и представить убедительные факты своей освободительной миссии. Их «дружелюбие» город ощутил в полной мере.

На выходе из базара Соня задержалась возле одной торговки, предлагавшей за дёшево пирожки с фасолью и рыбной начинкой. Прошло довольно много времени с тех пор, как Соня с сыном бродили по городу, и Эдик смотрел уже голодными глазами на всё съестное. Недолго думая, Соня купила два пирожка, которые Эдик сразу же съел. А вечером Соня ругала себя за то, что купила эти злополучные пирожки, кто знал, чем обернётся такая покупка.

Эдик сначала жаловался на резкие боли в животе, потом свалился с высокой температурой, похоже, у него случилось отравление. Соня точно не знала, боясь допустить предположения о более худшем варианте: дизентерия косила людей лучше любого оружия. Нужно было срочно что-то предпринять для того, чтобы ни она, ни Анфиса не заболели вслед за ним.

Умоляя со слезами пожилую соседку с нижнего этажа, уговорила её спуститься вместе за водой. Одной донести воду с Дона двумя кварталами ниже, ей было не под силу. Воды катастрофически всем не хватало, было совсем не просто по крутому подъёму везти санки с бидонами и вёдрами. А, если учесть, что наступил ноябрь со своей переменчивой погодой, когда в течение одного дня шёл дождь, потом снег, превращая дорогу в ледяную горку, то поход за водой представлял собой тяжёлое испытание.

Третий день температура у Эдика не спадала, он почти всё время находился в сонном состоянии, таблетки, которые достала Анфиса не помогали. Лицо у мальчика осунулось, да и сам он стал совсем крошечный, как птенчик. Он угасал на глазах. На рискованный шаг решилась Анфиса:

– Отвезу я его в больницу, это будет единственным спасением. Ему необходима инъекция.

– Ты с ума сошла!? Этого делать нельзя, это может погубить его! – с отчаянием в голосе произнесла Соня.

Все знали, что в городе работает одна больница для населения, но под контролем немцем. Знали, что врачам было дано указание избавляться от некоторых больных, в том числе и заразных. Кроме того, подозрительно активно немцы предлагали населению делать прививки от какой-то болезни. В больницу обращались только в самом редчайшем случае.

– Всё же рискнём отвезти его в больницу, думаю, найдётся хотя бы один врач с доброй душой. – решительно сказала Анфиса.

Соня одела Эдика, укутала его большим шерстяным платком и спустилась во двор. Анфиса ждала их внизу с санками. На улице валил мокрый снег, идти было тяжело, голову приходилось опускать, чтобы снег не попадал в глаза. Навстречу шли люди, тоже с санками, тоже по своим каким-то делам. Война убивает одних, но не отменяет жизнь других, просто за неё теперь надо цепляться всеми когтями, бороться, кто как может. У Анфисы в кармане пальто лежал маленький свёрток, в нём конфеты. Таисия, одна из актрис в театре поделилась такой роскошью, конфеты достались ей от немецкого офицера, проявлявшего к ней благосклонность.

Теперь эти конфеты должны были перейти в другие руки в качестве большой благодарности за лечение мальчика. На всякий случай Анфиса держала при себе и ценное колечко. Среди врачей разные были люди, кто-то охотно принимал такие вещички, чтобы закрыть глаза на некоторые правила. Анфиса умела улаживать такого рода дела. В больнице она обратилась к медсестре, которую увидела в коридоре, с просьбой помочь определить мальчика. Его отнесли в комнату, где было уже трое детей. К счастью, согласились оставить Эдика дня на два или три для определения диагноза и оказания срочной помощи. На больший срок оставлять было опасно, немцы устраивали проверку.

Эдика удалось спасти, но, слишком истощённый, он едва мог стоять на ногах. Теперь за ним нужен был хороший уход и диетическое питание, чего в условиях резко изменившихся обстоятельств крайне тяжело было сделать. Оставшееся руководство театра сотрудничало с немцами, вело себя подозрительно, и оставаться в той обстановке было небезопасно. Анфиса просто перестала приходить туда, сославшись на болезнь, благо никого не интересовал на тот момент человек, выполнявший скромные хозяйственные работы, быстро нашли замену. Уход Анфисы означал, что карточек на продукты больше не будет, соответственно семье может грозить голод. Так как по карточкам выдавали и дрова, то появилась другая, не менее сложная проблема, печку пришлось топить не каждый день. Война разом убирает из твоей жизни то естественное, чем она поддерживается.

Анфиса обратилась за помощью к своей знакомой по театру Таисии. Она была уверена, что та не откажет в просьбе приютить у себя на время не окрепшего ещё после болезни мальчика. Ни для кого не было тайной, что к актрисе захаживает немецкий офицер, обеспечивая ей безопасность жизни в оккупации и одаривая подарками и продуктами. Таисия занимала две комнаты в большой коммунальной квартире в доме на Пушкинской и с лёгкостью согласилась принять к себе Эдика. Эта добрейшая женщина старалась помочь, имея на то возможности. Играя на сцене роли, она учила людей добру, разве могла она в жизни поступить иначе, что бы о ней ни говорили в связи с её нынешним положением.

Эдик пролежал целую неделю, прежде чем смог встать и передвигаться. Таисия представила его своему обожателю как племянника, сказав, что сестра тяжело заболела и поручила сына ей. Видевший до этого немцев только издали и только солдат, Эдик сейчас пристально смотрел на незнакомца, безукоризненная опрятность в одежде и отличная выправка которого сразу бросались в глаза. Не совмещался этот образ галантного офицера с тем, что наделала целая армия его соотечественников и таких же офицеров.

Загадкой было, как в одном человеке одновременно могут уживаться расположение к одним и абсолютная безжалостность к другим. Эдик слышал от мамы и от Анфисы о том, что делали немцы в городе, но представить, что этот чистюля прибыл в чужую страну для того, чтобы своими холёными руками убивать людей, было сложно. До оккупации мальчик очень много раз слышал от людей слово враг. Грозный голос из репродуктора постоянно убеждал: «Враг будет разбит, победа будет за нами!

Перед мальчишками во дворе Эдик хвалился и говорил, что его папа сражается с врагами, так ему сказала мама. Значит, человек напротив – враг, он пришёл убивать не только людей, но и его отца тоже. Офицер заметил настороженный взгляд Эдика и напряжение в его позе. Эдик ухватился руками за спинку стула, было видно, что он с силой давит на стул. Что-то происходило в душе маленького человека, его переживания проявлялись внешне. В семь лет можно уже понимать некоторые вещи. Офицер, в свою очередь подумал, что поведение мальчика обусловлено страхом. Этот надменный человек привык к тому, когда один только вид немецкого солдата приводил в состояние страха, полмира трепещет перед силой немецкой армии, что говорить об этом недоростке.

Разрядила обстановку Таисия, она поставила на стол тарелку с бутербродами и подошла к Эдику. Обняв его за плечи, мягким голосом сказала:

– Господин офицер ничего не сделает тебе плохого. Сейчас будем пить чай и говорить о музыке, которую любят все, музыка делает мир прекрасным.

Непривычным было для Эдика слово господин, ничего подобного он раньше не слышал. Эдику было непонятно и одновременно обидно, почему человек напротив имеет такую сильную власть над другими. Офицер говорил особым тоном, будто он был во всём прав, и его должны слушать, в противном случае он может наказать, оружие было при нём. Офицер что-то объяснял Таисии на ломаном русском, но Эдик отвлёкся от его слов, всё своё внимание переключил на другой предмет.

Он следил за тем, как немец ухоженными руками взял со стола маленькую серебристую вещичку, раскрыл её и вытащил из неё сигарету. Кожаные перчатки, аккуратно положенные вместе с фуражкой на комод, обилие значков и всяких нашивок на форме офицера раздражало Эдика, а тут ещё этот блестящий портсигар, казавшийся предметом роскоши. Всё у них предусмотрено было не только для удобства, но и для того, чтобы произвести определённое психологическое давление, показать своё превосходство. Кажется, об избранности немецкого народа и говорил офицер.

Бутылка рома, которую Таисия поставила на стол, видимо, была принята ею тоже в качестве презента. Шла война, но немцы не забывали о своих удовольствиях и развлечениях. Сейчас этот немец был настроен на приятный отдых. Ему повезло, он служил в подразделении, которому было поручено следить за сохранением порядка в городе. Это намного лучше, чем непосредственно участвовать в боевых действиях, потому можно было позволить себе расслабиться.

Таисия лукаво посмотрела на своего гостя и пропела своим чудным голосом:

– А теперь ответь дружок, всегда ли ты готов выполнить мой приказ?

Затем ниже тоном, исполняя мужскую партию:

– Если ты прикажешь, то готов без лишних слов море переплыть тотчас.

А дальше её голос наполнил комнату волшебными звуками, от которых таяло сердце и хотелось просто жить и слушать эту нежную мелодию, которая уносила тебя в далёкие края. В тех краях жила красивая сказка. Это была одна из арий оперетты Имре Кальмана «Баядерка», так полюбившейся зрителям до войны:

Когда ты здесь, конец тоске. Твоя рука в моей руке…

Цветущим кажется весь мир земной, когда ты рядом, рядом со мной.

Лицо важного гостя расплылось в искренней улыбке. Понимал ли немец полностью весь текст, Эдик не знал. Но он сам чувствовал, что музыка может сказать больше, чем слова. Его детское сердце трепетало, среди всех ужасов войны оказалось маленькое место для чуда.

Таисия вдруг оборвала пение, налила в рюмку немного рома и произнесла с горечью:

– Я пою о любви в то время, когда идёт война. Война – это ужасно и бесчеловечно!

Офицер начал что-то говорить ей на немецком, она рассмеялась и перевела Эдику:

– Вольф обещает увезти меня с собой в Германию, когда закончится война. Сказал, что с таким роскошным голосом, как у меня, меня там ожидает большой успех.

Таисия выпила рюмку с ромом до дна, стала серьёзной и замолчала, думая о своём. Война шла уже два с половиной года, каждый жил всё это время своими маленькими надеждами на спасение и понимал безумие происходящего. Но представить своё будущее пока не решались, слишком хрупким было настоящее, которое могло разрушиться в любой момент.

Утром Эдика разбудила Таисия, она приглашала его на завтрак. Офицера не было видно, он вышел в коридор умываться, на стуле висел только его китель с ремнём. Эдик приблизился к столу и оторопел от вида кобуры, узенькими ремешками прикреплённой к ремню. Кобура тянула ремень к полу, в ней был пистолет. Мальчик первый раз так близко видел то, что называлось оружием, один вид которого заставлял людей подчиняться его владельцу.

Любопытство взяло верх, и Эдик осторожно коснулся пальцами жёсткого футляра. Таисия в это время тоже вышла в коридор с полотенцем в руках. Сию минуту возникло безрассудное желание посмотреть, что там внутри кобуры. В детском воображении мгновенно представилось, как он направляет дуло пистолета в окно и прицеливается.

Дверь в комнату открыли, было слышно, как кто-то сделал пару тяжёлых шагов. Эдик застыл на месте, он боялся повернуться и встретиться взглядом с тем, кого он недавно считал своим врагом, ожидая неминуемого наказания. Мальчишки во дворе ему говорили о том, что немцы убивают сразу на месте, если у них без разрешения что-то берут. Отвращение к оружию и ко всему военному закрепится в сознании на всю жизнь. Молчание первым нарушил офицер, он без злости, как бы убеждая, начал говорить:

– Маленький партизан не есть хорошо.

Вольф наскоро выпил кофе и стал одеваться. Прихватив со стола свой портсигар, он подошёл к окну и увидел, что на улице перед входной дверью его уже ожидали два автоматчика. Жизнь офицера в немецкой армии ценили. Всё в этом немце, по его же собственным словам, как представителе передовой нации, вызывало у Эдика сильную неприязнь, особенно портсигар с аккуратно сложенными сигаретами.

Эдик затосковал по своему деду, вспомнил, как тот превращал курение в занимательный процесс. Достанет бережно из кисета горстку табака, втянет носом, проверяя его крепость, и только тогда сворачивал свои самодельные папиросы. Но обидно и тревожно было не только за деда. Обидно было за маму и тётю Анфису, которые вынуждены были страдать, испытывать унижение и отсиживаться, как кроты под землёй, чтобы избежать гибели по вине хвалёной передовой нации. С уходом немца показалось, что и дышать стало легче, исчез зловещий душок, намекающий, что рядом с ним может быть смерть.

Эдик неспроста подумал о маме и тёте, им предстояло снова пережить бомбёжки. Через партизан и подпольщиков в городе узнали, что советские войска прорвали фронт под Сталинградом. С этой новостью прибежала возбуждённая Анфиса. Она сказала, что люди на улицах улыбаются, у них появилась надежда. На голод почти перестали обращать внимание, лишь бы пришло спасение. Но так непросто было выдержать последние два месяца оккупации, немцы были ещё сильны и не думали проигрывать. Тот же офицер, что приходил к Таисии, был совершенно уверен, что это только временный успех русских, их так же разобьют, как и под Харьковом.

На город в очередной раз посыпались бомбы и снаряды. Советские войска прорывались к Ростову, начались налёты, особенно бомбили центральную часть города, где по квартирам расселялись немецкие солдаты. Немцы приказали покинуть свои дома тем, кто проживал близко к Дону, они устанавливали там свои орудия. И полетели снаряды в одну и в другую сторону, и в который раз люди спасались в подвалах, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому взрыву. Сколько же времени им понадобится потом, чтобы забыть эти страшные минуты и часы?

Освобождение пришло со стороны Азова. На улице мороз, а дед Василий, раздетый выбежал из дома, не верилось, что вот так неожиданно начнётся оно – долгожданное освобождение с грохотом пушек, гулом истребителей и бомбардировщиков. Азов освободили 7 февраля, на следующий день через станицу продвигались кавалерийские казачьи полки. По льду пришлось обходить Ростов с левой стороны, в Ростове были ещё немцы, нужно было перекрыть им пути отступления. По щекам деда текли слёзы, он увидел, как по льду галопом на лошадях неслись свои. Он верил, что они придут.

Немцы укрепили свою оборону чуть севернее, выбить их было тяжелейшей задачей. Тот берег, на котором они установили орудия, был выше, и любое движение наших хорошо просматривалось. Каждая атака под шквальным огнём стоила немалой крови. К тому же, начались интенсивные налёты немецких бомбардировщиков. Они с яростью бомбили в местах форсирования, превращая скованный льдом Дон и его дельту в смертельную ловушку. На белом снегу лошади, повозки с орудиями, люди были отличной мишенью. Только воды Дона да болотистая прибрежная земля с камышами знают, что стоит за сухими словами, «форсировали» в донесении командному составу.

Не мог спокойно отсиживаться дед Василий, когда у него под боком происходила такая кровавая бойня. Надел на себя телогрейку, побежал в сарай за санями. И только вслед ему жена успела крикнуть:

– Куда ты, ненормальный? А то без старика не справятся!

– Мороз вон крепкий какой. Может, кого из раненых подберу.

Торопился дед, знал, что раненых много, душа болела за наших солдат. Так ему хотелось, чтобы скорее освободили Ростов, там находились его внук и дочка, всякое могло с ними случиться, пока враг в городе. Впереди вздымались фонтаны взрывов от бомб, непрерывно шёл миномётный огонь, мало кто мог уцелеть в том пекле. Одного раненого дед смог протащить и положить в сани. Были и те, кто уже не дышал. Обнаружив, что перед ним убитый, дед ахнул – молодой совсем, жить бы ему ещё долго-долго. Потрясённый увиденным, старик приговаривал:

– Родненькие, как же так, немца уже гоним назад!! А вы…

Послышалось, что кто-то стонет рядом, зовёт. Дед метнулся в ту сторону, и вдруг – жгучая боль в спине. Он чуть приподнялся на локтях, и мелькнуло в сознании последней мыслью:

– Эдик, хотел увидеть тебя живым.

Станичники, кто мог, выбегали спасать раненых.

Ростов полностью освободили только через неделю – настолько тяжёлыми были бои и ощутимыми были наши потери. Жители города устремились на главные улицы, по которым победным шествием проходили оставшиеся в живых после напряжённых боёв советские солдаты. На лицах не сошла ещё суровость, ещё звенели в ушах взрывы и пулемётная трескотня, прошли лишь считанные часы с тех пор, как они на глазах потеряли своих боевых друзей и сами находились в шаге от смерти. Соня и Анфиса стояли в толпе, ревели от счастья вместе со всеми, не знали, как выразить благодарность за своё спасение. Не было и нет такой благодарности, которая бы сравнилась с тем, что сделали эти люди.

Весь мир недоумевал, каким образом советский народ смог одолеть мощнейшего врага. Британский историк Ричард Джеймс Овери утверждал, что для победы над жестоким тираном Гитлером понадобился ещё один жестокий тиран в лице Сталина. Ни одна другая нация не захотела бы и не смогла бы понести такие человеческие жертвы, чтобы победить Гитлера. По мнению историка Сталин готов был принять любое количество убитых, чтобы выиграть время для перегруппировки Красной Армии и производства нового оборудования. Не стоит забывать, утверждал Р. Овери, что победа в войне одержана благодаря самопожертвованию русских (он имел ввиду всего советского народа). Историкам, как и всегда, остаётся только рассуждать, а народу нести бремя на своих плечах.

Горечь потерь пережила почти каждая семья. На деревенском кладбище похоронили деда Василия. Лида осталась погребённой в Братской могиле с остальными расстрелянными в те дни оккупации. Погиб на войне муж Анфисы. Пришло письмо от Гали из Баку. Ей удалось немногое узнать об Афанасии; в начале сорок второго его мобилизовали и отправили на фронт, о дальнейшей его судьбе никто из знакомых в Кизляре ничего не знал. Спустя два года в сорок пятом на запрос Сони военкомат прислал извещение, в котором коротко было написано:

Ваш муж Кравченко Афанасий Степанович 1910 года рождения,

находясь на фронте, пропал без вести в августе 1942 года.

Все ясно понимали, что может означать такая формулировка факта пропажи человека на фронте.

Анфиса, видевшая своими глазами, как отступали последние малочисленные группы защитников города, понимала это, как никто другой. Она была свидетельницей того, как хоронили солдатиков, принявших смерть на улицах города. Хоронили их подчас на том же месте, где их настигли пули. Кого-то успевали быстро закопать, пока не видели немцы, документов при этом не брали, боялись. В городе возникали холмики, о них мало кто знал, а со временем и совсем забыли. А кто-то пролежал мёртвым целую неделю, пока немцы не повытаскивали народ для расчистки улиц от завалов и трупов. Трупы сбрасывали в ямы, как ненужные использованные вещи, засыпали землёй. С приходом советских войск устанавливали в тех местах таблички Братского захоронения. Один Бог знает имена там погребённых.

О том, что улицы города пропитаны кровью, хорошо помнило только одно поколение, которое быстро уходило из жизни, не перенеся всех испытаний. Изрядно измотанное и покалеченное войной, оно упорно избегало откровенных разговоров о ней, боясь навлечь на себя беду. По опыту прошлых лет хорошо знали, что любую правду можно исковеркать, и любое свидетельство окажется твоей же виной.

В марте 1943 года в Ростове ввели трудовую повинность. Нужно было срочно поднимать город из руин. В обязательном порядке для очистки улиц и восстановительных работ привлекалось население от 15 до 55 лет, в случае уклонения предусматривалось суровое наказание. Одновременно начались судебные процессы над теми, кто работал на немцев во время оккупации.

Нахождение в оккупации рассматривалось почти наравне с предательством, народ из одних тисков попал в другие. Таисию осудили, сослали куда-то в Сибирь, больше о ней ничего не знали. Возмущению не было предела, когда настоящие предатели, отсидев семилетний срок, возвращались в город живыми и невредимыми по амнистии после смерти Сталина. Семилетний срок простил им некоторые злодеяния; встречая таких на улице, люди молча называли их тварью и сетовали на жестокую несправедливость мира.

Обычные жители, не жалея своих сил работали и преображали свой город. Соня, по природе своей маленькая и худенькая, во время оккупации совсем ослабла, заработав себе болезни желудка и кишечника. Несмотря на болезненность она с удовольствием участвовала в благоустройстве города. Приходя домой, она садилась в старенькое кресло и рассказывала, как они укладывают дорожки, сажают деревья и разбивают клумбы. Глаза блестят и представляется, как на месте пепелища появится сквер. А вечером ей надо было бежать на работу, Анфиса устроила её в театр продавать билеты. Возвращалась нормальная жизнь, не без трудностей, но человек теперь мог чувствовать себя свободным. О прошлом старались быстрее забыть, хотели насытиться радостью, которой были так долго лишены.

Рядом с домом, где жила Анфиса находилась школа, удивительным образом сохранившаяся после всех бомбёжек, пострадало только одно крыло постройки. При отступлении немцы старались взорвать как можно больше важных для города зданий, они взорвали и полностью разрушили сорок одну школу, эту школу, скорее всего, не успели взорвать.

Двухэтажное здание «П»-образной формы было построено в 1895 году на деньги купцов-попечителей в качестве училища. В нём предполагалось обучать сто пятьдесят мальчиков и столько же девочек. В советское время здесь разместили общеобразовательное учебное заведение. Округлой формы углы, высокие окна и стены, сложенные из добротного кирпича (в некоторых местах было видно клеймо-Епифанов) придавали зданию интересный вид, оно выделялось среди остальных построек.

Ростов освободили 14 февраля 1943 года, а 25 февраля того же года Горисполком обязал городской отдел образования подготовить и открыть к 28 февраля школы и библиотеки, здания которых пригодны для проведения занятий. После долгого перерыва школьники продолжили своё обучение. Эдику повезло, он пошёл в первый класс в сентябре 1943 года, как и положено, в свои семь с половиной лет. К тому моменту школу полностью отремонтировали и готовы были принять новых первоклашек. О военном времени напоминала табличка на соседнем здании, на которой было написано название переулка на немецком и русском языках.

Ещё до войны школа отличалась углубленным изучением предметов художественно-эстетического профиля. События военного времени кардинально изменили жизнь, оставив боль в сердце от утраты близких и знакомых. Большая часть ребят из самого последнего выпуска перед войной 1941 года погибла на фронте. По воспоминаниям Варвары Викторовны Шкловской, (дочери писателя В. Б. Шкловского) был короткий промежуток времени в мятежной России между НЭПом и раскулачиванием, когда появилось какое-то количество еды, и женщины подумали о самом естественном, о том, что можно родить хотя бы одного ребёнка и прокормить его.

Всех этих детишек положат потом на войне. Не хотелось верить, что детей, которых ты только что обучал, уже больше нет, не уберегли их. Поэтому по-особенному относились к вновь набранным детям младших классов. Важно было научить их выбирать и впитывать из окружающего мира не озлобленность и ненависть, а самые наилучшие его качества.

Самые яркие детские впечатления от увиденного, а они могут быть разными, накладывают свой отпечаток в дальнейшей жизни человека. Они фиксируются в памяти и влияют на формирование личности. Перед учителями стояла сложнейшая задача вытеснить картинки с ужасами войны из детской памяти, сделать так, чтобы ребёнок полностью был поглощён творческим процессом, дающим ему сильные эмоции радости. Важно было запустить процесс понимания прекрасного, дать особый взгляд на окружающий мир с тем, чтобы легче было найти себя в этом мире. Может быть, по этой причине дети быстрее научились ощущать себя счастливыми в новой реальной жизни, в которой по-прежнему оставались лишения, ими не замечаемые.

Соня с Эдиком частенько приходили в кафе, где работала Анфиса. Назад шли с бидончиком, содержимое его вкусно пахло и всю дорогу сводило с ума. Налитый в бидончик суп спасал всю семью. Самое необходимое и обычное в те дни могло дать небывалую радость, видели, что в стране оставались ещё голодающие люди. Парадокс состоял в том, что голодающих было больше в деревне, где зарплату не платили, а отмечали палочки-трудодни, за которые в конце сбора урожая полагалась оплата в виде зерна и других продуктов. Но урожай почти полностью забирали на фронт и другие нужды государства.

В Елизаветинской, где люди во все времена выживали за счёт ловли рыбы, женщинам пришлось взвалить этот тяжёлый труд на свои плечи – вернувшиеся с войны мужчины были почти все инвалидами. Собственное небольшое натуральное хозяйство переписывалось, составлялись нормы, кто сколько должен сдать молока со своей коровы и яиц от своих кур. Соня благодарила Бога за то, что осталась жива и за то, что повезло прижиться в городе и пристроиться на лёгкую работу. Её здоровья просто не хватило бы, она с ужасом смотрела, как деревенские женщины, словно исполины, героически вытягивали страну из бедствия.

Соня никак не могла себя представить за рулём трактора или за рулём появившихся американских «Студебеккеров», на которых женщины с трудом управлялись со всякими рычагами и механизмами передач. Если бы русский поэт Н. А. Некрасов дожил бы до тех времён, без всяких сомнений, пополнил бы свою поэму новыми характеристиками русских женщин, кроме уже известных – «коня на скаку остановит», «в горящую избу войдёт».

Эдик рос в обществе любящих его матери и тёти Анфисы, где физической силе предпочитали другое, так уж получилось. Такое воспитание очень сильно повлияло на него, привило вкус ко всему эстетическому. Втроём они гуляли в ближайшем к ним Первомайском парке, фотографировались на память на фоне бьющего фонтана. Эдика наряжали в белую рубашку и непременно с бабочкой у ворота, так Анфисе виделся образ культурного мальчика. Обязательным было полакомиться мороженым с сиропом за столиком в уличном кафе и сходить в кинотеатр. Настроение поднималось от громкой задорной музыки из репродукторов, детского смеха, от вида симпатичных и жизнерадостных девушек и абсолютной уверенности в том, что впредь ничего похожего на войну не будет никогда.

Любимым развлечением оставались спектакли в музыкальном театре. В квартире ещё не было ремонта, скудно, как и у всех, многое было продано в дни оккупации. Не ели досыта, нечего было одеть, зато в театре получали незабываемые эмоции счастья. Бедного быта не замечали, бесконечно спускались по скрипучим ступенькам с помойным ведром, осторожно несли его, чтобы не упасть, туалет находился внизу в центре двора. Глаза не видели грубого и серого, светлые мечты имели свойство перекрашивать неприглядное пространство. Проживая на короткий момент вместе с героями их яркую жизнь, в которой добро обязательно побеждало зло, представляли свою жизнь в дальнейшем более устроенной и красочной.

Благодаря стараниям школьного учителя Эдик увлёкся историей Древней Греции и Рима, взахлёб мог прочесть за пару дней интересную книгу. Книги открывали ему новый мир, расширяли сознание. Интуитивно он понял для себя, что благородные герои ему больше по душе. Он рыдал по-настоящему, читая роман Рафаэлло Джованьоли «Спартак», принимая близко к сердцу гибель главного героя. Зная, что на самом деле был такой отважный человек, возглавивший восстание рабов, Эдик начинал задумываться о таких понятиях, как предательство и честь. Он пробовал рассуждать о том, как бы он сам поступил, если бы оказался перед необходимостью жёсткого выбора. Он наблюдал за людьми в своём маленьком окружении. Пока что в его жизни встречались люди, на которых ему хотелось быть похожим, они вызывали чувство уважения.

После выпускного естественным было желание у Эдика поступить в строительный институт, получить самую востребованную профессию строителя и самому принять участие в преобразовании города, сильно пострадавшего от войны. Ещё стояло разрушенным здание театра драмы, до него ещё не дошла очередь. В первую очередь восстанавливали и строили предприятия, больницы и жилые дома. Фронт работ впереди предстоял огромнейший.

Во время учёбы юноша знакомится с Владиком Пушкарёвым, дружба их будет связывать почти всю оставшуюся жизнь. Владика воспитывала одна мама, отец погиб на фронте – обычная история тех лет. Девушкам нравились эти два парня своей общительностью и начитанностью. Эдик мог представить свою необычную трактовку произведения, которое всем было уже известно, и предлагал пофантазировать и придумать свой финал. Девушки хохотали, когда ребята рассказывали смешные моменты из жизни великих людей. «Мцыри» наизусть вдохновенно декламировали всей компанией, привлекая внимание прохожих. Лермонтова молодёжь любила особенно – за его бунтарский дух.

Ребята очень обходительно вели себя с представительницами прекрасного пола. На примере своих матерей видели, как женщины достойно переносили все трудности жизни. Девушки охотно соглашались составить компанию двум друзьям-романтикам, наперёд знали, что с ними будет интересно. Теперь уже Эдик сам в качестве кавалера приглашал своих подружек в театр музыкальной комедии. Ни одна премьера оперетты не проходила без внимания, ходили по несколько раз, так хотелось праздника и ярких чувств. Он не сомневался, что музыка, которая завладела его сердцем с детства, не оставит равнодушным никого. С трепетом он цитировал пушкинские строки:

Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает

Но и любовь – мелодия.

В 1955-м году впервые прозвучала, понравилась и осталась надолго приятным воспоминанием оперетта И. Дунаевского «Белая акация». По поводу и без повода, напевали отрывки из этой лирической комедии. Старые купеческие дома Ростова со своими внутренними двориками, лестницами и бельевыми верёвками, протянутыми от одной стороны двора к другой, напоминали своим видом дворики Одессы. Поэтому оперетту в городе приняли особенно тепло. Даже те, кто не был никогда в Одессе всем сердцем прониклись любовью к прекрасному южному городу. От слова Одесса и нежной музыки Дунаевского в душе рождались светлые чувства.

В юности вдохновляет и делает тебя счастливым почти всё: музыка, ночное небо, весенние запахи. Это сама юность на всё смотрит влюблёнными глазами. Прогуливаясь по парку и подойдя к молодым деревцам, у которых только-только начала формироваться крона, Эдик любил похвастаться:

– Вот эти клёны и липы сажала своими руками моя мама. Когда не будет ни меня, ни мамы, останутся эти деревья. Они вырастут огромными, и кто-то другой, проходя мимо них через много лет, возможно, скажет слова благодарности за это тенистое место. Вы все знаете, что в нашем городе лето очень жаркое, и было бы приятным укрыться в тени больших деревьев. Наверное, так и должно быть, чтобы после себя человек оставил что-то полезное и прекрасное.

Все мечтательно вздыхали и думали о том, что же такого после себя оставить. Можно искренне позавидовать этим юным романтикам и энтузиастам, их головы не были сильно озабочены такой ерундой, как деньги. В своей голове они представляли облик зданий, к возведению которых они приложат свои усилия в самом ближайшем будущем. Деньги придут к ребятам потом сами, наверное, обидевшись за такое пренебрежительное к ним отношение и желая доказать в конечном итоге своё могущество.

Закончив институт, Владик и Эдик остались в Ростове, город нуждался в специалистах. Строительных объектов на тот момент развернули предостаточно, и ребята с головойокунулись в мир созидания. Эдик участвовал в работах по восстановлению драмтеатра, он мог гордиться тем, что частичка его труда вложена в это чудо архитектуры и строительства.

О том времени осталась на память фотография, на которой уже повзрослевший Эдик, в пиджаке и с обязательной бабочкой у ворота рубашки, стоит в обнимку с Соней у фонтана в виде фигур Атлантов. Эдик на голову выше своей мамы, она по-прежнему хрупкая и выглядит чуть моложе своих лет. Модный пиджак из ткани в клетку Эдик купил на свою зарплату. Соня безмерно счастлива, сын стал её надёжной опорой и гордостью. Жаль, что Анфиса немного не дожила до такого события, она бы точно обрадовалась успехам своего любимого племянника. Анфису будут помнить всегда, они с Эдиком многим обязаны ей.

К моменту своего первого открытия в 1935 году драмтеатр считался самым большим и роскошным по своему внутреннему оформлению театром в Европе. Разрушения после бомбёжек были очень серьёзные, театр заново открыли только в 1963 году. Проект этого грандиозного здания в наши дни представляет Россию в Лондонском музее истории архитектуры – рядом с макетом храма Василия Блаженного. Неплохое начало строительной деятельности получилось у Эдика, он был назначен на должность прораба, теперь к нему обращались более солидно – Эдуард Афанасьевич.

Очень удачно складывалась карьера Эдуарда. Он переходит с одной должности на другую, вышестоящую, пока его не назначают заместителем директора Строительного Управления, жизнь при этом на глазах меняется в лучшую сторону, в ней появляются новые возможности и время для удовольствий. В тридцать три года Эдуард женится, выбирает себе в жёны привлекательную блондинку. Одновременно вступает в кооператив, оплачивает первый взнос и въезжает в просторную квартиру в новом районе, чтобы созданная семья жила в хороших условиях.

Соня осталась жить на прежнем месте, в старом доме в центральной части города. Здесь ей всё было привычно, к тому же, всё, что ей надо было, находилось поблизости. С соседями небольшого двора давно уже сдружились, почти все прошли закалку военных лет и относились друг к другу с вниманием.

Соня сидела за столиком на своей уютной веранде, полдничала и любовалась красивой панорамой противоположного берега Дона. На полдник у неё обычно был варенец и печенье с корицей, оттого в квартире постоянно присутствовал приятный запах корицы.

Послышалось, как внизу кто-то с шумом вошёл во двор, это соседи с нижней квартиры приехали от своих родственников из деревни, нагруженные продуктами. Через некоторое время соседка Ольга кричит Соне:

– Соня, ты на веранде? Я сейчас приду к тебе!

– Заходи, я полдничаю, – не вставая с места, ответила Соня.

Днём двери в квартирах никто не закрывал. Вот уже Ольга поднимается по ступенькам и вваливается с небольшим ящиком яблок. Раскрасневшаяся, произносит:

– Знаю, ты любишь яблоки. Кушай на здоровье!

– Какая прелесть! – с восхищением произносит Соня своё излюбленное выражение и разводит руками.

Потом к ней в гости будут наведываться Эдуард с женой и родившейся у них девочкой. Как быстро пролетели годы, страшные и тяжёлые годы с потерями. Казалось, что и вспомнить нечего, кроме потерь. Где-то бесконечно далеко от неё её молодость, которую безжалостно скомкала война. Иногда Соня размышляла: а если бы не было войны, смогла бы она вернуться к Афанасию? Никого не нашлось за все годы, кто бы занял его место в её сердце, и вовсе не потому, что она разборчивая.

Когда внучка подросла, она спрашивала у Сони:

– Почему ты такая тощая, и лицо у тебя в морщинах? У бабушки Веры лицо круглое без морщин.

Соня с улыбкой ей отвечала:

– У бабы Веры лицо круглое, потому что она кушает хорошо. А у меня целый букет болезней, кушать много не могу. Лицо сильно похудело, потому и морщин много. Ты думаешь, что я всё время была такой сморщенной старухой? Если бы ты знала, какой у меня был мужчина – красавец.

– Бабушка, а покажи фотографию деда, – потребовала Ирина, – Я тогда и узнаю, какой он был.

Такая простая просьба внучки привела Соню в замешательство, дело в том, что после стольких событий не сохранилось ни одной фотографии её мужа, будто и не было его. Впрочем, к чему теперь фотографии, она одна осталась из всех родных, не считая Эдика. Сейчас наступил другой мир, это мир счастливых молодых людей. Остаётся просто спокойно доживать свои оставшиеся дни и радоваться за молодых.

Эдуард привёз ей свою радиолу, чтобы она смогла и радио слушать, и пластинки крутить. Диковинный ящичек она поставила на комодик. Себе он приобрёл модный проигрыватель со стереозвуком, сказал, что дорого заплатил – почти четыреста рублей. Для Сони это была фантастическая сумма, она даже не понимала, как можно заработать такие деньги, деньги всё время были где-то в стороне от её жизни. Чуть позже Эдик купит ей телевизор, Соня будет проводить вечера за просмотром телепередач. Сейчас она думала, что это Бог решил милостиво сжалиться над ней, наградив её Эдика неслыханной удачей.

Эдуард и сам порой не верил, что всё так чудным образом складывается в его жизни. С наступлением весны, когда вечер вдруг становится длинным, и надо как-то провести его, Эдуард проводил его в соответствии со своими желаниями. Он открывал окно, включал проигрыватель и наслаждался в обществе со своей любимой музыкой. Удобно расположившись в кресле, он пил вино из красивого фужера, закрывал глаза и слушал «Серенаду солнечной долины». Музыка теплом обволакивала всё пространство комнаты и вылетала ярким солнечным светом через окно наружу. Действительно, казалось тогда, что среди туч пасмурного неба ты замечаешь только этот солнечный свет. Жалел только об одном – о краткости человеческой жизни, ибо не хватит целой жизни, чтобы увидеть все красоты мира.

Частенько приглашал Эдуард в гости своего друга, вспоминали они о наивных и бескорыстных порывах юности за рюмочкой хорошего коньяка под песни Эллы Фицджеральд, удивлялись своему взлёту и желали друг другу здоровья, так как всё остальное у них уже было. Увлекались в то время модными джазовыми иностранными композициями, но оперетта была более любимой. На спектакли ходили семьями, ухитрялись отпрашивать со школы детей, чтобы и они приобщились к прекрасному.

Эдуард не мог точно объяснить, чем так нравится ему оперетта, просто ли тем, что этот жанр так несправедливо назвали лёгким, потому что не заставлял напрягать мозг и размышлять на серьёзные темы. У него душа готова была выпорхнуть из груди, как птица и унестись высоко, куда летел несравненный голос Татьяны Шмыги.

Он включал проигрыватель на полную громкость и, к своей радости, наблюдал, что он не один такой. Окна квартиры выходили во внутренний двор. Бабульки, чинно и благородно беседующие до этого на лавочке, кокетливо улыбались друг другу и начинали двигать своими ножками в такт музыке, особенно тогда, когда она набирала свой темп. Старушки забывали о своём возрасте и чувствовали себя молоденькими. Невозможно было спокойно усидеть на месте, когда музыка и голос захватывали тебя своим вихрем:

Скрипки поют, как ветер в море

Скрипки уносят грусть и горе.

Жене и дочери нравилось, как он превращал утренние часы по выходным в торжество. Он сам заваривал в турке кофе, Ирина помогала взбить яичные желтки с сахаром, и все трое затем выпивали вкусный кофе под звуки красивой музыки. Он сам без особого труда мог создать вокруг себя романтическую обстановку и просил окружающих чуточку ему подыграть. Для него важно было не просто впопыхах выпить кофе, а насладиться моментом и прочувствовать, как прекрасна на самом деле жизнь. Может, по этой причине он нравился женщинам, а мужчины считали его несколько легкомысленным человеком, поведение которого не соответствовало подчас статусу его положения.

Домашняя кошка изучила поведение своего хозяина и была на старте, когда Эдуард, прежде чем глотнуть кофе из чашечки, начинал цитировать любимых классиков. Он входил тогда в особое вдохновенное состояние и не особо замечал, что происходит у него прямо под ногами. В одной руке он держал чашечку с кофе, а другой рукой проделывал в воздухе движения, помогающие ему выразить свои чувства.

Завтраки по выходным проходили в зале за низким журнальным столиком в окружении двух пальм. Пальмы он искал по всему городу, их наличие в квартире являлось частью его видения благополучной жизни. Катька, так звали кошку, пока глаза Эдуарда смотрели куда-то вдаль, успевала стащить с его тарелки лакомые кусочки съедобного. Эдуард на неё не обижался, в эти минуты он любил всех и готов был простить всё, что угодно.

Судьба к нему была благосклонной, поливая его, словно дождём, всякими возможностями и удачей, поэтому на сущие мелочи он не отвлекался. Недостатка в деньгах при его положении, разумеется, не было. Он мог позволить себе комфортно жить и отдыхать, не заботясь о будущем, так как и на будущее у него кое-что было припасено и кое-что запланировано.

На этом можно было бы закончить повествование о мальчике, который пережил тяжёлое военное детство и добился определённых успехов в жизни. На самом деле, смысл всей этой истории в другом, и мы подошли к тому, чтобы попытаться раскрыть его. Человек, завершив какое-либо дело, успокаивается, довольный своим неплохим результатом, своим опытом, полученным от жизни, и приходит к некоторому умозаключению.

Своё умозаключение он считает правильным, и кажется, что никого нет рядом, кто бы мог оспорить очевидное. Так думает человек, но не Вселенная. Она терпеливо ждёт своего часа, и видя, что жизнь её подопечного проходит, а он никак не может самостоятельно понять некий смысл, принимается за свою работу. В жизни подопечного происходят тогда очень важные для него корректировки; по её мнению, что-то он обязательно должен доделать и понять.

В 1980-м году умирает Соня. Пока монашка читала в комнате молитвы, Эдуард всю ночь сидел у изголовья покойной матери. Вспомнил картинку детства, когда они с Соней стояли в разрушенном от бомбёжек храме, задрав головы вверх. Снежинки падали внутрь храма через пробитые бомбами отверстия куполов. Он дрожал от холода и страха. Он тогда страшно испугался слов матери. Она сказала, что Бог – это свет и тепло, а в этом месте его нет, он прогневался на всех. В его детском понимании прогневался означало – разрушил всё и забрал самое дорогое.

Теперь у него забрали Соню, хрупкую птицу, самоотверженно спасавшую своего ребёнка. Чувствовал, что в воздухе витает много недосказанных слов, разгадать которые ему придётся. После смерти матери какая-то сила заставила его перешагнуть порог церкви. По великим церковным праздникам стоял близко к алтарю всё время службы, на Пасху – обязательно всю ночь. Все его сослуживцы посмеивались над ним, предполагали, что это действо затеяно на публику. Владик, его друг был коммунистом, религию отрицал категорически и не понимал его. Отнёс это к причудам поведения своего товарища и надеялся, что это «увлечение» быстро пройдёт.

Кто бы мог подумать, что «увлечение» не только не пройдёт, но и приобретёт массовый характер. В стране начали происходить изменения во власти, повлекшие за собой соответственно изменения в жизни людей. Как-то заметно стало, что при М.С. Горбачёве наступило всеобщее расслабление, всех потянуло на разного рода эксперименты, в том числе и религиозные. Кто-то пожелал присоединиться к христианству, их было большинство, они побежали в церкви принимать крещение, надеясь заполучить милость Божию. Но были и те, кому буддизм пришёлся больше по душе.

Знакомые Эдуарда, которые ранее кидали шутки в его сторону, теперь тоже принимали крещение, надо было идти в ногу со временем и перестраиваться. Для чего перестраиваться, понимали смутно, но влиться в общий поток было необходимо. Каждый шёл в церковь со своими помыслами, кто-то надеялся, что посещением церкви можно списать не очень чистые свои делишки и оправдать использование маленькой хитрости.

Эдуард, направляясь в свой кабинет, услышал, как секретарша делилась с кем-то по телефону своими впечатлениями:

– Представляешь, утром в троллейбусе я подслушала один интересный разговор. Две тётки, судя по теме разговора – продавщицы, учили друг друга, как надо торговать, чтобы оказаться в прибыли. Так вот, говорила одна из них: «Надо к весам прилепить незаметно липкую ленту. Когда взвешиваешь продукты, обе твои руки должны быть на виду у покупателя, чтобы он не заподозрил тебя ни в каких махинациях. А сама, тем временем, тянешь ногой ленту вниз, прибавляя грамм двести, не больше. Я отработала движения до автоматизма, знаю, какое усилие надо приложить, чтобы кому-то добавить двести грамм, а кому-то можно и поболее. Вечером обязательно по пути в церковь захожу и ставлю свечки, чтобы простились мне мои грехи, Бог то всех прощает».

Эдуард мог только посочувствовать таким людям, не имевшим настоящей связи своей души с миром высшего порядка, потому так легко заблуждающимся. Появление церквей, как грибов после дождя, смущало и приводило нередко к неправильным выводам. До истинного понимания веры было далеко, не количеством она определяется. Религия и мораль взаимосвязаны, мораль, как психологическая установка, регулирующая отношения между людьми, задумана не самим человеком, и будет существовать независимо от того, сколько и чего он построит.

Если бы у людей спросили, чем запомнился им конец восьмидесятых, без всяких сомнений, они бы ответили – сеансами Анатолия Кашпировского. Эту страницу истории нашей страны невозможно стереть, в отличие от всего остального, после чего остаётся одно разочарование. Всё постепенно ушло в небытие, а это отложилось надолго в памяти, как чудо.

Многим запомнился 1989 год, когда по центральному телевидению начали транслировать сеансы исцеления врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского. Эдуард запретил жене смотреть эти сеансы, демонстративно выключив телевизор, так как скептически относился ко всем целителям. Он прочёл ей небольшую лекцию о том, что с наступлением нестабильной ситуации в обществе, сопровождающейся всеобщим хаосом, человека магнитом тянет на всякое потустороннее. Вместо того, чтобы трезвым умом оценить обстановку и принять правильное решение, народ обезумел, поддавшись влиянию средневековых приёмов.

Имеющий знакомства с людьми, стоящими в управлении города, Эдуард понимал, что наверху что-то затевают. В последнее время у себя в кабинете он с главным инженером рассуждал на эту тему. Не одному Эдуарду не нравилось то, что происходило на глазах. Тем не менее, процесс был уже запущен, изменения произойдут, и Эдуард, вопреки своим опасениям, превосходно впишется в изменившийся мир.

Но предварительно с ним произойдёт нечто, что озадачит не столько его самого, как его родных и друзей. На второй день после показа по телевидению сеанса вышеупомянутого Анатолия Кашпировского, в квартиру к Эдику пожаловала племянница его жены с поразительной новостью. Алёна вдруг заявила, что гипноз Кашпировского действует, да так, что диву даёшься.

– Хотите верьте, хотите – нет, но дома у нашей Анжелы Гургеновны случилось чудо! – загадочно начала свой рассказ племянница.

Алёна работала в проектном институте, а Анжела Гургеновна являлась руководителем группы в технологическом отделе. Так вот, Анжела Гургеновна, ничего не имела против исцеления своего организма всего лишь просмотром сеанса. Она уселась поближе к телевизору и предоставила экрану возможность полностью воздействовать на неё. Серьёзных болезней у неё не наблюдалось, но на всякий случай надо было принять сеанс оздоровления, не помешает, – подумала она. Сеанс закончился для женщины без видимых эффектов.

Она ещё некоторое время провела на кухне, заглянула в холодильник, запомнила, что ей надо завтра купить в магазине и собралась уже идти в комнату спать. Неожиданно раздался громкий странный звук, похожий на птичий. Перепуганная женщина не сразу сообразила, что это был звук кукушки, который снова повторился. Она вбежала в комнату и оторопела. Да, это была кукушка, вылетевшая из старых часов, висевших на стене.

Часы находились в нерабочем состоянии, лет пятнадцать или больше они не ходили, а висели на стене просто для интерьера. Выбросить их Анжела Гургеновна не решалась, это была память об отце, которому эти часы подарили. Образованная женщина понимала, что чудес не бывает, но какая сила привела часы в действие, затруднительно было ответить. Она решила проверить, если часы заработали, то через время, они снова дадут о себе знать.

Она расположилась на диване, на колени посадила своего любимчика-кота Парамона, чтобы не так было страшно. По всем приметам коты должны отгонять нечистую силу, это на тот случай, если ей что-то причудится. Анжела Гургеновна крепко держала руками кота и в напряжении ожидала, не отрывая глаз от часов. Как только вылетела кукушка со своим Ку-Ку, Анжела Гургеновна резко отдёрнула руки от кота и интуитивно скрестила их у себя на груди с воплем:

– Матерь Божия!

Кот Парамон, потревоженный такой реакцией своей хозяйки, поспешил удалиться в более спокойное место.

Тем временем, Анжела Гургеновна приходила в себя и начинала рассуждать сама с собой. На неё саму гипноз не подействовал никаким образом. Но как может влиять гипноз на неживой предмет, коим являлись часы? На завтра она собиралась пойти в электротехнический отдел и проконсультироваться со специалистами, возможно ли влияние мыслей человека в виде каких-то волн на часовой механизм.

Не секрет, что в стране изучали уникальные способности некоторых людей, которые могли силой мысли перемещать предметы. С часами могло произойти подобное. Она долго не могла заснуть, мучая себя всякими научными предположениями. Наутро весь институт уже знал о происшедшем, и желающих побывать лично на сеансах Кашпировского значительно увеличилось.

После столь убедительного рассказа племянницы Эдуарда удалось уговорить просто посидеть перед телевизором и проверить действие гипноза. Алёна предупредила, что воздействие гипноза может проявиться не сразу, а через некоторое время. Она советовала подождать, прежде чем делать скоропалительные выводы и выдвигать обвинения в мошенничестве.

Уступая уговорам жены, Эдуард согласился некоторое время прослушать сеанс, хотя такое времяпрепровождение его не особенно устраивало. Он любил театр, но такой, который пробуждал чувство прекрасного. В предстоящем действии, он видел другой театр, в котором, на его взгляд, происходит непростительное одурачивание публики. Но, будучи человеком великодушным, подумал, что нужно быть более снисходительным к людям. В конце концов, не всем обязательно быть таким умным, каким он считал себя.

С такими мыслями Эдуард удобно расположился в кресле, намереваясь разоблачить целителя в том случае, если он явно заметит постановочные действия. Жена придвинула своё кресло ближе к телевизору и посоветовала Эдуарду сделать тоже самое, чтобы лучше был эффект от гипноза.

В начале сеанса психотерапевт разбирал случаи исцеления от всяких болезней, это Эдуарду было не интересно. Затем он увидел, что присутствующие в зале начали поднимать брюки до колена, полагая, тем самым, быстрее излечить свой варикоз. Наталья посмотрела на Эдуарда и рукой показала в сторону экрана, мол, повторяй за ними. Эдуард, повинуясь жене, задрал штанину на правой ноге до колена и вытянул эту ногу вперёд. На ноге некрасиво выделялись вздутые фиолетовые вены. Вот и проверим, насколько эффективно лечение гипнозом, – успокоившись, подумал Эдуард.

Где-то на середине сеанса Наталья, всё-таки, поддалась, так называемому колдовству. Она стала так сильно крутить головой, что был слышен хруст шейных позвонков. Сама она при этом смеялась до слёз, но прекратить мотать головой самостоятельно не могла. Со стороны можно было подумать, что она сейчас свернёт себе шею, но нет, она ещё смеялась. Эдуард не верил своим глазам, не знал, как это явление объяснить и смеялся над женой тоже до слёз.

На шум прибежала из другой комнаты их дочь – Ирина. Она училась на третьем курсе института, слышала о Кашпировском, но участвовать в стариковских затеях не считала нужным для себя. Происходящее у неё прямо перед глазами было похоже на сцену в какой-нибудь палате психиатрической больницы. Лечение врачом-психотерапевтом своих пациентов она представляла совсем по-другому, не так, как это выглядело сейчас. То, что она увидела сейчас вызвало у неё безумный смех. Смеялись до боли в животе все трое.

Ровно по окончании сеанса Наталья перестала крутить головой. Никакой боли во время сеанса она не ощущала, а после сеанса чувствовала себя вполне нормально. Что касается Эдуарда, он вообще не заметил какого-либо влияния гипноза на свой организм. Его вены на ноге остались в прежнем состоянии. Жена ему напомнила о том, что говорила племянница: один сеанс может и не помочь, не стоит отчаиваться. Ирина записала родителям сеансы Кашпировского на видеокассету, чтобы они потом смотрели их в любое удобное для них время. Но через пару просмотров потеряли к ним интерес, не получив видимых результатов в виде излечения конкретного заболевания.

Никому не пришло в голову, что кроме телесных болей могут быть ещё и душевные, глубоко запрятанные, невидимые для посторонних и дающие о себе знать самому больному только изредка. Из всего сказанного Кашпировским, Эдуард выделил для себя, показавшиеся ему пригодными для дальнейшего рассмотрения слова о том, что мысль – это игла, а сам человек нитка, ведомая иглой. Было бы полезным узнать, что зашифровано в странных мыслях, которыми иногда бывает обеспокоен его мозг, и к чему они могут привести в наши смутные времена.

У Эдуарда в последнее время кроме театра появилась ещё одна страсть. Наличие свободной суммы денег позволило ему без нанесения вреда семейному бюджету приобретать интересные старинные предметы. Дождавшись выходного дня, он предложил своей дочке прогуляться и по пути зайти к одному знакомому. Этот знакомый продавал и приобретал разного рода старинные вещи, что являлось его основным занятием и источником дохода соответственно. Как приобретались все эти предметы, никто из тех, кто наведывался к нему, не спрашивал, просто догадывались, зная богатую историю Ростова.

Эдуард с дочерью добрались на автобусе до центрального рынка, а затем пешком прошлись по той части города, в которой сохранились старинные здания, построенные ещё до революции и сильно обветшавшие за столько лет своего существования. Цивилизация вроде сделала громадный шаг вперёд, а здесь, как и прежде, топили печки и пользовались общим туалетом на улице во дворе. Кого-то плачевный вид домов старого фонда приводил в недоумение. Но для таких людей, как Эдуард, это место хранило ещё память о близких людях и было по-своему дорого.

Эдуард и Ирина спускались вниз к Дону по дороге, уложенной булыжником. Торговец старинными предметами проживал в двухэтажном доме, цокольный этаж которого наполовину был под землёй, там тоже кто-то обитал. Ирина вспомнила, что одна из маминых подруг ранее жила в похожей полуподвальной квартире и жаловалась на то, что два её мальчика страдали бронхиальной астмой. Как только они переехали в квартиру в новом микрорайоне, болезнь быстро прошла. То место, в которое сейчас попала Ирина, вызывало у неё ассоциации с дряхлой старушкой, еле стоящей на ногах и опирающейся на тросточку. Казалось, что дома тоже еле стоят и скоро развалятся от своей старости.

На звонок Эдуарда, дверь открыл мужчина странного вида, в домашнем халате. Он поздоровался с гостями, пропустил их вперёд, а сам, прежде чем закрыть за собой дверь, внимательно посмотрел по сторонам, будто чего-то опасался. Полное румяное лицо, вьющиеся волосы до плеч, одеяние в виде халата из ткани с мотивом пэйсли, делали хозяина квартиры похожим на женщину.

Для начала беседы он усадил гостей за круглый стол, покрытый плюшевой тканью, и предложил заварить крепкий кофе. Эдуард и «Маруся» завели разговор между собой о положении в стране. По дороге Эдуард предупредил дочь, что барахольщика все называют «Марусей», это была его кличка. Ирина не особенно удивилась этому женскому имени, оно почти подходило хозяину по внешнему виду.

Комната, в которой они сидели, по своему интерьеру подошла бы для съёмок фильма о временах, как раз, дореволюционных, только слишком плотно заставлена старой-престарой мебелью. Ирине понравился изящный гостиный диванчик, такой, наверное, украшал в прошлом какой-нибудь светский салон. С позволения «Маруси» она подошла поближе к буфету из тёмного дерева с красивыми резными дверцами и стала рассматривать посуду и безделушки, находящиеся внутри.

Она мало, что понимала в этих вещах, старьё её не особенно привлекало. Она взяла в руки небольшой кувшинчик, на поверхности которого был выгравирован сложный рисунок. С кувшинчиком рядом стояли три маленьких стаканчика, с таким же рисунком. «Маруся» с гордостью сказал, обратившись к ней, что весь наборчик из чистого серебра, работа прошлого века. От отца она ранее узнала, откуда у людей на руках могли появиться подобные предметы.

Народ моментально реагирует на любую смену власти. После отхода наших войск и перед вступлением немцев в город был небольшой промежуток абсолютного безвластия, которым и воспользовались. В тот момент основная масса людей кинулась опустошать склады и продуктовые магазины, а те, кто был хитрее – в музеи и магазины с дорогими товарами, потом можно было всё свалить на немцев. В результате одни притащили домой куль с мукой, другие, тем временем, наполняли свои квартиры более ценными вещами.

«Маруся» провёл Эдуарда в соседнюю комнату, где у него на книжных шкафах стояло множество разных книг. Собственно, ради книг Эдуард и пожаловал к «Марусе». Предметом его страсти оказалась энциклопедия царских времён, изданная всё в том же прошлом веке в роскошном переплёте. Эдуард взял в руки один из томов энциклопедии и осторожно переворачивал лист за листом. Поверх страниц с цветными иллюстрациями была положена прозрачная калька для сохранения рисунка. Ирина рассматривала книгу вместе с отцом, было видно, что он в восторге от такой уникальной вещи и готов купить всю энциклопедию.

Напротив книжных шкафов стоял стол-бюро с ящиками. Маруся вдруг спросил у Эдуарда, не желает ли он приобрести предметы военного времени. Прошло уже довольно много лет, и к такого рода предметам стали проявлять повышенный интерес. Когда немцы драпали, после них народ кое-что присвоил себе. Сразу после освобождения города вышел строжайший указ, обязующий население в течение двух суток сдать оставшееся после немцев оружие и награбленные ими вещи. У законопослушных граждан ничего из перечисленного не было, а те, у кого что-то имелось, на властей начхали, и пошли по рукам всякие интересные штучки.

«Маруся» наклонился и открыл ключом запертый ящик стола. Там было несколько предметов. Он сказал, что во время войны всё это менялось на хлеб и продукты. Немецкий «вальтер» – самый ходовой трофей в городе, можно было обменять на буханку хлеба.

Опасную игрушку он не стал показывать Эдуарду, зная творческую составляющую личности своего посетителя. «Маруся» попробовал предложить ему более элегантную вещичку. Он достал серебристый предмет и раскрыл его. Это оказался немецкий портсигар, на поверхности которого выделялись какие-то знаки.

Всё, что касалось войны, Эдуард воспринимал болезненно, война – не игра, она оставила после себя раны в душе, ворошить которые невыносимо больно. Это молодёжь, видевшая войну только в фильмах, рада повертеть в руках то, что связано с гибелью людей. Эдуард лишь посмотрел на портсигар, не желая брать его в руки, и отрицательно махнул головой, такого ему не надо. Книги – другое дело, он уже представил, как будет вечерами читать ценные для него страницы, напечатанные тем ещё старинным шрифтом с твёрдым знаком на конце. Эдуард помог «Марусе» уложить энциклопедию в коробки, за которыми обещал прислать на следующий день водителя и передать с ним деньги.

Обычно по вечерам Эдуард был расположен к беседам, имеющим цель просвещения своих домочадцев. Он много читал, соответственно много чего знал интересного и хотел поделиться своими знаниями. Иногда экзаменовал Ирину, спрашивал у неё, знает ли она даты исторических событий. Удивился, когда на вопрос, когда произошла Куликовская битва, Ирина в тот же момент выдала – 1380 год. Эту дату Ирина знала, у них в шкафу стоял керамический сувенир с этими цифрами – напоминание о великом историческом сражении.

Ирина заметила, что после посещения «Маруси» отец стал более сдержанным, что совсем не походило на него. Он читал энциклопедию, погрузился в свои мысли и не хотел, чтобы ему мешали о чём-то думать. А она только собиралась посоветоваться с ним, кого пригласить на ближайшую субботу. За своим занятием он забыл, что в субботу у него день рождения, ему исполнится пятьдесят пять лет.

Торжества в этой семье любили отмечать, с этой целью закупались на рынке домашняя индейка, дорогая рыба и прочие деревенские продукты. Эдуард сам любил хорошо покушать и любил угощать. Нравилось ему экспериментировать с приготовлением различных салатов, рецепты которых брал у знакомых. На торжество пригласили родную сестру Натальи, её племянницу Алёну с мужем и двух близких друзей Эдуарда – Владислава и Леонида с их жёнами.

Пока женщины раскладывали еду на блюда и тарелки, один из друзей, Владислав поделился своей радостью – его старший сын закончил с отличием военное артиллерийское училище. Мальчишка с детства мечтал стать военным и носить военную форму, фильмов насмотрелся про войну, где одни наши победы показывали. Тут Владислав сказал строго:

– Мы то знаем с детства, что война – это не только победы.

– Не успели мы вырастить наших детей, как пришло время и им воевать, – вступил в разговор Леонид, – Сами знаете, какой серьёзный конфликт разгорается между Молдавией и Приднестровской республикой. Думаю, что дело дойдёт до оружия, будет горячо.

Мужские разговоры прервал женский смех, в комнату вошла Наталья с дочерью, они несли поднос с запечённой индейкой. Все приготовления были уже закончены и пора уже садиться за стол. Довольный именинник принимал поздравления. Мужчины выпили по рюмочке коньяка за его здоровье и перешли на анекдоты для поднятия настроения. Ирина включила магнитофон, фоном негромко звучала музыка, которую обожал Эдуард. Она купила кассету с композициями оркестра Гленна Миллера, навевающими тёплые воспоминания о его молодости.

Предложили выпить по второй рюмочке. Эдуард сделал глоток и встал, собираясь произнести речь в свойственной ему манере с применением высокопарных слов. Все присутствующие умилённо смотрели на него, оставили свои тарелки в покое и собрались внимательно слушать. И вдруг Эдуард, немного отойдя от стола, вытянулся, словно по струнке, резко поднял правую руку вверх и буквально закричал:

– Хайль Гитлер!

Все сидящие за столом окаменели на месте, никто не мог ни пошевелиться, ни произнести что-либо, все вместе будто изображали некий стоп кадр. Жест нацистского приветствия, который продемонстрировал Эдуард, они могли видеть только в фильме «Семнадцать мгновений весны» и нигде больше. Они могли ожидать от Эдуарда, как любителя оригинальных театральных эффектов, всего, но только не этого выпада.

Пока к ошарашенным гостям всё ещё не возвращался дар речи, Эдуард их совсем добил. Он продолжал стоять и произносить какие-то слова на немецком, взгляд его глаз стал злым и не замечающим рядом сидящих людей. Он, словно находясь в другом пространстве, опустил правую руку и сделал ею движение, похожее на то, будто он поправляет что-то на левой руке. Повязку ли? – с изумлением подумали одновременно Владислав и Леонид и переглянулись друг с другом. Они то помнили, у немцев на руках были повязки с изображением свастики.

Первым пришёл в себя Владислав, он опустил голову и закрыл лицо ладонями, чтобы скрыть слёзы, ему стало бесконечно жаль друга. Владислав подумал, что переживания военного детства дают о себе знать и прорываются, как бы ты ни старался их заглушить. Он признался, тот ужас войны долго преследовал ночами и его самого.

Те, кто оставался в оккупации, нередко были свидетелями того, как немецкие солдаты ради своей забавы заставляли маленьких детей копировать жест приветствия за кусочек сахара или шоколадки. Внутри поднимался гнев против чудовищного намёка на то, что человека можно дрессировать, как животное, но были бессильны сделать что-либо против. Забыть и простить такие моменты, наверное, сложно.

Ирина, пытаясь вырулить ситуацию, укоризненно обратилась к отцу:

– Папа, ты нас всех напугал своей неуместной выходкой! Ты что, пил ещё до застолья? Всё, что ты нам здесь показал, похоже на признаки белой горячки.

После её слов Эдуард вышел из своего безумного состояния, присел и несколько секунд пребывал в задумчивости. Постепенно он стал всех узнавать, но при этом не испытывал никакого смущения от того, что только что выкинул. Все продолжали удивляться, Эдуард абсолютно ничего не помнил из того, что он представил гостям минуту назад. Владислав подошёл к Эдуарду, обнял его и сказал:

– Эх, Эдька! Я очень хорошо понимаю тебя. Война покалечила наши души.

– Давайте выйдем во двор, покурим, – предложил Леонид.

Мужчинам было о чём вспомнить, нужно было выговориться и отпустить боль. Их переживания не могли по-настоящему понять те, у кого, к счастью, не было такого опыта, как у них. Владислав рассказал о том, как с другом своим Валеркой смотрели сквозь щель в воротах на проезжающих мимо их дома немцев. До этого была слышна короткая перестрелка поблизости.

Когда осмелились выйти на улицу, обнаружили недалеко двух убитых наших солдатиков, до которых никому не было дела; их бы похоронить по-человечески. Чужая смерть пугала, но больше пугала свирепость немцев, о которой были наслышаны. Бросилась в глаза тогда пилотка с красной звёздочкой, валявшаяся возле головы одного из убитых. Стало стыдно за себя и людей, опасливо обходящих страшное место, будто там лежали больные чумой. Тут же возникла мысль: а если мой папка так же лежит, и никто к нему не подходит. Страх, как рукой сняло, поднял Владислав пилотку и спрятал в кармане штанов. Затем вытащил ещё одну пилотку у второго убитого солдата и отдал другу.

Валерка от матери получил хороший подзатыльник за то, что притащил опасную находку домой, пришлось пилотку закопать. Немцев боялись жутко, если бы обнаружили, то могли подумать, что прятали солдат Красной Армии, а за это следовал неминуемый расстрел всей семьи. Владислав пилотку дома не показывал, распорол своё пальто изнутри и засунул её между подкладкой и сукном, никому бы не пришло в голову там что-то искать. Звёздочку он потом хранил у себя в ящичке на память о солдате, солдата нет давно, а звёздочка его осталась.

День рождения превратился в грустный вечер, радость улетучилась, само собой нахлынули воспоминания о тяжёлом. Мужчины помянули своего приятеля Аркадия, который не из-за денег, а по велению сердца отправился с группой строителей в Чернобыль и умер вскоре от известной болезни. Сделали для себя не очень утешительный вывод о том, что нашему народу удалось пожить с достатком и спокойно лишь небольшой период времени при Брежневе. Анекдотов много ходило о нём, но все они имели иронично добродушный характер. Злобы у людей тогда не было.

Наталья прощалась с гостями и извинялась за испорченный вечер, она беспокоилась, что могут распространиться слухи о том, что Эдуард алкоголик, ну а тогда он может лишиться своей должности. Сама про себя думала, что теперь будет следить и проверять все углы в квартире. Закралось у неё подозрение, что Эдуард прячет бутылки со спиртным и в одиночку выпивает. Никак иначе она не могла объяснить причину случившегося. Она начала с туалета, приподняла крышку бачка унитаза и посмотрела, что там в бачке. Ведь запросто можно спрятать целую бутылку и спокойно сидеть сколь угодно выпивать в одиночестве.

Последними уходили Алёна и её муж Александр. В отличие от всех гостей у Александра было своё мнение по поводу выходки своего родственника. Он хотел разубедить Наталью в её поверхностных выводах, но посчитал, что момент для этого не совсем подходящий. Когда пройдёт её возбуждение от неприятного, и мозг готов будет воспринимать информацию, он с ней поговорит. А поговорить было о чём, у него одного в голове родилась потрясающая идея, для подтверждения которой ему необходимо было время.

Он сам находился сейчас в слегка возбуждённом состоянии. Судьба предоставила возможность, как ему показалось, быть свидетелем редкого и мало изученного явления, связанного с работой мозга человека. Перед самым выходом он просто сказал Наталье, что Эдуард не похож на того, кто бы в одиночку выпивал. Если бы ему захотелось выпить, он бы и так выпил, не боясь, что кто-то увидит его. Другими словами, алкоголь не был главной причиной внезапного изменения поведения его родственника. Алкоголиков в стране много, но не было ещё известно случаев, когда кто-либо из них, находясь в состоянии даже сильного опьянения, воспроизводил бы жест нацистского приветствия. Человек, по всей вероятности, воспроизводит то, что являлось когда-то его опытом или его мыслями.

Наталья серьёзно не отнеслась к доводам Александра, она принимала его за человека неустойчивого в своих взглядах и увлечениях. Порой думала, что племяннице не очень повезло с мужем, ненадёжный он, всё мечется, не может определиться, чем ему заняться в жизни. Действительно, те, кто знал этого молодого человека, были удивлены тем, как он лихо решил поменять свою профессию пианиста на какое-то смутное дело.

Александр родился в семье музыкантов, закончил консерваторию и к двадцати восьми годам мог бы гордиться своим положением. При желании ему была бы обеспечена приличная должность в самой консерватории, и он смог бы дорасти до профессора. Но бывает в жизни такой момент, когда ты готов остановиться на полпути и идти в совершенно другом направлении, куда зовёт твоё сердце. Вопреки всем уговорам домашних, Александр бросает свою музыкальную деятельность и поступает в медицинский институт на факультет психологии.

Но это ещё был не главный удар для близких, он с головой увлёкся тибетской медициной, йогой и собирался открыть свой кабинет для лечения иглоукалыванием. Знакомые Александра с иронией так и называли его Сашка-йог. Домашним было не до смеха, они первое время обвиняли его в легкомыслии, когда он говорил на какие-то отстранённые темы, связанные с важностью влияния космических энергий для человека. Нужно было зарабатывать деньги на хлеб насущный, а он переключился на изучение каких-то мистических явлений.

Всё это казалось совершенно ненужным для простых людей, зачем усложнять себе жизнь и тратить лишнее время на фантастические и малопригодные для практического применения вещи. Когда большинство людей заразилось эйфорией от всего американского, тем более, вызывал недоумение страстный интерес Александра к восточным практикам и его увлечение загадочными процессами, происходящими в мозгу человека. Какая разница, что на уме у человека, важен результат его действий.

Казалось, Александр один из немногих, кто плыл против мощного течения. Но именно ему первому и единственному из всего окружения Эдуарда удалось докопаться до истинной причины того, что же случилось с Эдуардом на самом деле. Для начала своих исследований Александру нужно было поближе узнать своего родственника и понаблюдать за ним. История военного детства вызывала особый интерес, в том времени должно было произойти особое эмоциональное событие, отложиться в памяти на время и при определённых обстоятельствах выйти наружу. Ирина ему сообщила весьма скудные имевшиеся сведения.

В семье была известна история о том, что маленький Эдуард некоторое время жил у приятельницы Анфисы, где он непосредственно столкнулся с немецким офицером. Жест приветствия в немецкой армии было принято отдавать младшим чином вышестоящему. Видел ли Эдик этот жест в той квартире, было неизвестно. Сам по себе жест приветствия не мог вызвать сильных эмоций и потрясти сознание. Половина ростовских семей вынуждена была принимать у себя на постой немецких солдат и офицеров. Данное обстоятельство не считалось чем-то экстраординарным, выходящим за рамки обычного, к нему быстро приспособились, а в некоторых случаях имели даже выгоду.

Жест приветствия мог вызвать сильные эмоции в том случае, если человек, сам делающий его, оказался в критической ситуации, когда речь идёт о жизни и смерти. Александр восстанавливал в своей памяти всю последовательность движений Эдуарда. Он пришёл к выводу, что Эдуард, когда его мозг находился в изменённом состоянии, воспроизводил в точности движения какого-то человека, испытавшего, как раз, такие эмоции. Эти эмоции не могли исчезнуть бесследно, они оставили в пространстве после себя своеобразную информацию. Ключ надо искать в образе, который посылал сигналы, и который смог уловить мозг Эдуарда в виде ощущений.

Сони и Анфисы – тех свидетелей, у кого можно было получить достоверные факты, уже не было в живых. А та информация, дошедшая до настоящего момента, могла быть искажённой. Сам Эдуард мог наложить воспоминания взрослых на собственные, так что полагаться нужно было только на свои умозаключения. Александр привлёк в помощники Наталью, он просил её не забыть сообщить, если Эдуард вдруг снова войдёт в то странное для него состояние.

Тем временем, Александр погрузился в чтение специальных книг, в них он должен найти ответ. Примечательно то, что медицинский институт, куда поступил Александр, был организован на базе эвакуированного ещё в годы Первой Мировой войны Варшавского университета, он располагал богатым книжным фондом; к книгам с редкой информацией был открыт доступ для студентов. Александру предстояло рассмотреть на конкретном случае, как работают до сих пор известные теории психического состояния человека.

Версию, связанную с психическим заболеванием, он отвергает сразу, изменение психики под действием алкоголя оставляет для уточнения. Но считал, что есть главная причина ненормальной реакции в поведении Эдуарда, скрытая пока от всех. Александр стал почаще наведываться в гости к своему родственнику, может, что-то и прояснится. Любая деталь в его прошлой и настоящей жизни может дать разгадку.

Представился случай вместе провести выходной на левом берегу Дона – одном из любимых мест отдыха ростовчан. Пока компания баловала себя пивом и раками, Александр сидел чуть вдалеке под тенью дерева, читал книгу и незаметно наблюдал за Эдуардом, ничего необычного не происходило. Александр читал определение телепатии ипришёл к выводу, что тогда на дне рождения он видел своими глазами не что иное, а внешнее проявление этого процесса.

Из всего того, что Александр отыскал в литературе, он для себя уяснил, что Эдуард смог «войти» в состояние другого человека на уровне ощущений. Но эти ощущения должен был послать некий объект, называемый в науке индуктором, а Эдуард их принять, то есть стать на время реципиентом. Похожее происходит, когда гипнотизёр силой своей мысли внушает человеку сделать определённые действия, и человек их выполняет.

Феноменальное явление телепатии, которое так и не могут научно обосновать, предполагает одновременность событий или их прохождение с небольшой разницей по времени. Александр не мог понять следующего: после войны прошло почти пятьдесят лет. Если кто-то и посылал свои эмоции или мысли, почему они были приняты с таким опозданием и именно через образ человека, выполняющего нацистское приветствие.

Нацистское приветствие после войны в самой Германии было запрещено, даже в шуточной форме. Что говорить о нашей стране, где этот жест вызывал моментально эмоции негодования и напоминал о колоссальном количестве жертв. Считается, что телепатия не происходит произвольно, под её влияние попадают избранные. Чем больше Александр думал на эту тему, тем яснее понимал, что разгадать все тайны мироздания самостоятельно человеку не дано.

Любые попытки раскрыть все возможности человеческого мозга и все его формы взаимодействия с миром окружающим, понять, почему человек поступил так, а не иначе, могут привести в состояние полнейшего недоразумения. Ты понимаешь одно, что без Божественного участия здесь не обошлось. С какой целью для своего эксперимента Бог выбрал Эдуарда, а не кого-то другого? – этот вопрос теперь постоянно крутился в голове у Александра. Ну живёт себе Эдуард прекрасно, так пусть и живёт, зачем нужно что-то донести до его сознания. С другой стороны, мы не можем «залезть» в его голову и узнать, что его на самом деле беспокоит.

Алёна принимала участие в исследовательской работе мужа своими догадками. У неё возникло предположение, что это сеанс Кашпировского так повлиял на Эдуарда, до сеансов никаких странностей за своим дядей она не замечала. Алёна воскликнула, будто совершила открытие:

– Послушай! Кашпировский так и сказал: «Ваши мысли могут быть коварными, они будут испытывать вас. Я призываю вас избавиться от душевных ран». Может, это была попытка воздействовать на подсознание с тем, чтобы освободить таким образом от навязчивых мыслей, которые имеют неправильный смысл.

– Ты начала разбираться в психологии, – ответил с улыбкой на её версию Александр и продолжал, – У известного психоаналитика Карла Юнга я нашёл утверждение того, что с человеком происходит нечто, как ему кажется из области чудесного, то есть невозможного, для понимания очень важного для себя смысла. Возможно существование двух психических состояний у разных людей, совпадение которых не случайно и не бессмысленно. Такой принцип взаимодействия психических состояний Карл Юнг обозначил синхронистичностью. Одно из этих состояний – объективно существующее или существовавшее в прошлом, а второе, как ощущение, испытываемое в настоящий момент и кажущееся кем-то навязанным, словно под гипнозом.

Эти два состояния не связаны во времени и пространстве. Между этими состояниями есть связь, но не причинная, а смысловая, которую может уловить только индивидуум, ощущающий необычные для себя состояния. Содержание связи, скорее всего, определяется необходимостью для самого индивидуума понять все хитросплетения в его судьбе.

Акцент направлен на отыскание смысла, но человек может всю жизнь прожить, так и не найдя смысла, это требует больших умственных усилий. Александр досадовал, что пока ходит вокруг и около разгадки, не более. Было понятно, что на Эдуарда оказало воздействие чьё-то сильное эмоциональное состояние, и он принял это состояние в виде образа. Судя по временной разнице состояний, они связаны только по смыслу.

Не было никакой объяснимой причины для Эдуарда что-то выражать своим безумным жестом, делал он это совершенно бессознательно. Кто посылал сигнал, и для чего он нужен, может определить только сам принимающий. Но у Эдуарда не возникало ни одной мысли после пережитых ощущений. Оставалось только ждать, видимо, нужно было пройти ещё часть пути, прежде чем тебе откроется истина.

В течение полугода повторился ещё пару раз шокирующий близких казус с Эдуардом. Наталья была рада и тому, что никто этого не видел, кроме неё и Ирины. Но она списывала это внезапное помрачение разума на действие алкоголя, так как только после спиртного Эдуард выкидывал сногсшибательный жест. Они с Ириной пересматривали на кассете фильм и поражались тому, какой вдруг актёрский талант проявился у отца, он делал всё с поразительной точностью.

Далее за родственником не было необходимости и времени наблюдать, было не до проблем с его психикой. В стране произошли такие резкие изменения, что психологическая помощь понадобилась половине населения, разум уже многих людей не мог справиться со всем тем, что на них навалилось. Всё то, что до этого долгие годы считалось неприемлемым, вдруг стало переходить в норму. Если одно действие ранее принималось за преступление, сейчас ему в срочном порядке придавали статус законного. Этим и занялись, пока большая часть людей находилась в состоянии анабиоза, так как сознание невозможно переделать легко и быстро.

Из поколения в поколение передаётся мудрость, согласно которой не бывает худа без добра. Об этом нужно помнить, когда начинает качать при очередном повороте истории, и ты думаешь: ну всё! Сейчас меня куда-нибудь выбросит! Некоторых может выбросить в местечко с хорошими возможностями. Эдуард и его друзья быстро сориентировались и сообразили, что фаворитом нового времени являются любые продажи, и открыли фирму по продаже машин сельскохозяйственного назначения, для этой цели у них были соответствующие связи. Появилось много денег, и нужно было их куда-то тратить. Об этом в обществе успели позаботиться.

У людей искусственно формировали определённые вкусы и потребности, выдавая за их собственные. Если ты не приобрёл кожаный плащ турецкого производства или не побывал на прекрасных курортах Турции и Арабских Эмиратов, тебя могли посчитать за человека ущербного. О чём можно было разговаривать с тобой в таком случае, если ты не мог похвастаться количеством приобретённого и потребляемого? Ты не смог заработать на это деньги? Извини, дружище, это уже твоя проблема, что-то с мозгами у тебя не в порядке.

Заметны были и другие признаки эпидемии, охватившей вдруг население и имеющей моральный оттенок. Чем выше ты поднимался, тем моложе должна быть твоя жена, возраст жены буквально указывал на твои возможности. Не избежал участи заражения этой модной болезнью и Эдуард. Самым сложным является действие, направленное на изменение всяких правил и установок, которые уже заложены в головах. Но, если, это удалось осуществить, мир в твоих руках, лепи из него, что хочешь и забавляйся.

Знакомство со своей новой невестой произошло в одном из ресторанов Москвы во время рабочей командировки. Эдуард не мог не обратить внимания на зовущие взгляды, которые посылала в его сторону молодая женщина, сидящая за соседним столиком в одиночестве. Оставшуюся часть вечера они провели уже вместе. А через некоторое время пятидесяти семилетний Эдуард ошарашил своих друзей приглашением на своё венчание. Жених в чёрном фраке и счастливая невеста в белом платье изысканного дизайна стояли перед алтарём восстановленного храма, того храма, который произвёл сильное впечатление на маленького Эдуарда во время оккупации.

Чтобы не отстать от других уважаемых людей в городе, Эдуард вместе с новой уже женой побывали на курортах Египта, Турции и ОАЭ. Можно было показывать фотографии мест, где они роскошно провели время, и наряды, которые приобрели. Теперь Эдуард ходил по квартире в ярком длинном халате, купленном на восточном рынке, и напоминал павлина, распушившего свой хвост для показа зрителям. Странным стало то, что желающих с ним общаться становилось всё меньше.

Все знакомые замкнулись в очень тесном круге, куда входили только нужные люди. Вообще, время не располагало к душевным беседам, общение ограничили. У людей появилась тайна, связанная с источником появления денег, и её могли случайно раскрыть в результате разговора по душам. Появилась ещё одна потребность отстроить себе за городом или купить просторный дом, огороженный обязательно высоким забором, и наслаждаться жизнью в одиночку или в кругу семьи. Задумался серьёзно о таком приобретении и Эдуард, тем более, новая жена мечтала об этом.

Его неудержимо потянуло в те места, где жил родной дед – станицу Елизаветинскую. Захотелось воздуха, настоящей живой природы, которую он видел в детстве. Вспомнил вдруг, какими чистыми помыслами была наполнена душа в юности, сколько прекрасного вокруг замечали тогда твои глаза. Сейчас ему порядком надоела постоянная гонка за очередным приобретением, оно уже не приносило радости. Он заметил за собой, что меньше стал читать книги, все думы были заняты финансовыми проектами, а это плохо. Время зажимало в свои тиски.

Всего несколько лет назад он с упоением читал «Доктора Живаго». Сейчас ему пришла мысль, что он сам оказался на месте этого доктора. Живаго было тесно и неуютно в новом мире, тот мир «уплотнял» и душил его. Но и Эдуард задыхался сейчас точно также, как и Живаго в переполненном трамвае. Эдуарду уже шестьдесят, и больше всего сейчас ему захотелось превратиться в мальчишку, беззаботно бегать вдоль берега и распугивать лягушек, почему бы и нет. Вспомнил, как был счастлив лишь от того, как руками проводил по лунной серебристой дорожке на воде, когда с дедом поздно вечером плыли в лодке.

С возрастом стал задумываться, а правильно ли он поступал. Если честно признаться, не думал он, что с Аллой будет всё серьёзно. От жены не собирался уходить, думал, что любовное увлечение быстро пройдёт. Но Алла оказалась не из тех, кто выпускает добычу из своих рук, вцепилась намертво. Да и жена напрочь отвернулась от него, назад пути не было. На первый взгляд, досадное недоразумение привело к серьёзным изменениям в жизни. Но, если бы Алла постоянно не подгоняла и не требовала от него заработать больше денег, он бы и не зарабатывал, как ему казалось, лишнего.

В станице он бывал и в прошлые годы, но с исчезновением советских рыболовных хозяйств места эти пришли в запущение и вызывали уныние и щемящее чувство утраты чего-то ценного. Прекратилось транспортное сообщение с Ростовом на пассажирских катерах, а по-другому в станицу не добраться, так как это остров. Зимой перебирались на другой берег по льду, а с наступлением весны две или три недели отсиживались дома, временный мост устанавливали только летом. Жизнь в этих местах почти замерла, тем немногим старикам, что остались здесь, приходилось просто выживать.

После недолгих осмотров близлежащих территорий, решили купить уже построенный дом немного севернее станицы. Там местные ландшафты облагородили и вовсю вели строительство дач и гостевых домов для туристов. В общем, местечко оказалось чудесное, поблизости от Дона. Вечером, когда дачники, наконец, угомонятся, можно наслаждаться тишиной, а при желании пройтись пешком до пристани и увидеть ту самую, волнующую сердце лунную дорожку.

Выбрали дом с красивой террасой, увитой кустами винограда и небольшим участком земли. Эдуард уже распланировал обустроить на нём площадку для тенниса, не терпелось уже сделать разминку, в молодости он неплохо играл. С собственником договорились о сумме сделки и назначили на следующий день подписание договора. Вот ещё одна мечта сбылась, казалось, уже больше и не о чем мечтать.

Эдуард подумал про себя: действительно, душа ничего уже не просит и не желает ничего так страстно. С дочерью они были друзьями, она смогла его простить. Ирина общается с его женой Аллой, напряжённости в их отношениях нет, всё случилось так, как, наверное, предусмотрено свыше. «На этом можно успокоиться и поблагодарить Бога за его расположение ко мне», – с этими мыслями засыпал Эдуард накануне подписания договора купли-продажи дома.

На следующий день они с Аллой в приподнятом настроении поехали в администрацию района, на территории которого расположен участок с домом. К назначенному времени прибыл и собственник. Сделка купли-продажи состоялась, новых собственников поздравили с удачным приобретением, и довольный Эдуард хотел было пригласить бывшего хозяина дома отметить событие в местном кафе. Щедрость и расположенность к людям были одними из его лучших качеств. Его никогда не видели злым или гневным, он, почему то, всегда всё прощал. Может, заранее предусматривал, чтобы и его простили, в случае если он ненароком что-нибудь позволит себе лишнее.

Пока Эдуард уговаривал бывшего хозяина разделить с ним радость, его самого окликнули и попросили зайти в кабинет главы администрации района. Пройдя в кабинет, Эдуард увидел, что представитель власти роется в ящике стола и ищет что-то. При этом он попросил Эдуарда уточнить его личные данные, назвать фамилию, имя и отчество. Фамилия Эдуарда заставила главу администрации кое о чём вспомнить. Наконец, он вытащил три конверта и спросил ещё раз:

– Как вы сказали – Кравченко Эдуард Афанасьевич?

– Абсолютно точно, а в чём, собственно, дело? – спросил Эдуард, не ожидая такого внимания со стороны административной власти к своей персоне.

– Дело вот в чём, – с интригой в голосе, произнёс собеседник. – Полгода назад я приступил к исполнению своих обязанностей и начал с наведения порядка в документах. Попались мне весьма необычные письма, отправленные с небольшой разницей по времени не откуда-нибудь, а из Канады. Я поинтересовался у персонала, оказалось, что эти письма прибыли сюда четыре года назад в 1992 году. Так как адресата, указанного в конверте, не было прописано ни в одном из селений нашего района, а Елизаветинская относится к нашему району, решили, конечно же, те письма прочесть.

Глава администрации выпил стакан воды, видно было, что он волнуется, и продолжил:

– Сами понимаете, такие письма редко сюда прибывают. Кроме писем, там вложена фотография пожилого мужчины. Письма он направлял в станицу Елизаветинскую и обращался к живущим в ней людям найти его жену Софью Васильевну с сыном Эдуардом Афанасьевичем 1936 года рождения, указывал, что родители жены проживали до войны в Елизаветинской. Тут же в письме он указал, что события военного времени заставили его сменить фамилию. Теперь он не Кравченко Афанасий, а Терещенко. В письме буквально в двух словах написано, каким образом он со Сталинградского фронта пропал и очутился вдруг в Канаде. Я так понимаю, вас можно поздравить с важнейшим событием – отыскался ваш родной отец. Ну не чудо ли! Если бы одно письмо пришло, скорее всего, затерялось бы. Видно так сильно желал ваш папаша отыскать своего сына, что сам Бог решил ему помочь!

Эдуард дрожащими руками принял конверты. Глаза заволокло какой-то пеленой, он не мог разглядеть обратного адреса. Несколько мгновений простоял в нерешительности, ждал и думал, не снится ли ему всё это. Теперь ему предложили выпить стакан воды, чтобы он пришёл в себя. Он выпил воды, поблагодарил за письма и вложил конверты в папку с документами.

В фойе его с нетерпением ждала Аллочка. Бывший собственник дома спешил и попросил извинения за свой отказ присоединиться к обеду. Эдуард молча пожал ему руку, сейчас самому было не до шуток и веселья. Письма он решил не показывать жене, пока всю содержащуюся в них информацию не проверит. Раньше времени не стоит разрывать себе сердце. Прошла целая вечность, не верилось, что кто-то мог остаться ещё в живых.

Сославшись на плохое самочувствие, Эдуард направился в комнату, отделанную под кабинет с большим книжным шкафом и уютным кожаным креслом и попросил не беспокоить его до утра. Алла ни на чём не настаивала, ей было, чем занять себя в этот вечер. Она обзванивала своих знакомых и делилась такой замечательной новостью, как покупка шикарной дачи в живописном местечке.

Эдуард медленно опустился в кресло, столько чувств сейчас переполняло его, но среди них, как ни странно, радости не было. Первым делом он подумал о матери: Бедная Соня, пережила ли она сейчас такую новость и обрадовалась ли? Он вспомнил о том, как было им тяжело в первые послевоенные годы, как Соня и Анфиса намучились с ним, школьником он постоянно болел, не мог есть всё подряд из-за больного желудка. Две родные и любимые женщины берегли его, как самое ценное сокровище.

Он всю жизнь прожил без отца, давно свыкся с мыслью, что его нет и не будет, а тут такой сюрприз свалился с небес. Сюрприз этот сильно озадачил Эдуарда. В настоящее время он жил счастливо и не нуждался в чём-либо, в его жизни всё было красиво расставлено по своим местам, а вот места для неожиданно появившегося отца не оказалось.

Эдуард достал из конвертов письма и фотографию отца. Удивительно, ничего не откликнулось в его душе, он видел на снимке обычного старика, может, немного и похожего на него, но казавшегося абсолютно чужим. Единственное, что его смутило, так это поза, в которой расположился старик в своём кресле. Эдуард тоже любил так сидеть, обязательно положив обе ладони на края боковин кресла, и слушать музыку с закрытыми глазами. Фотографию он отложил и принялся читать письма.

Отец писал, что ему пришлось немало путешествовать по миру, прежде чем он попал в Канаду. Обещал всё рассказать при встрече, на которую он очень надеется, просил простить его. В письме был указан номер домашнего телефона и время, когда можно звонить, разница во времени составляла девять часов.

Утром за завтраком Эдуард рассказал жене о случившемся и показал письма и фотографию. По выражению лица супруги можно было прочесть, что она оказалась на месте, скажем, Владычицы Морской из сказки и держит за хвост Золотую рыбку. Только сейчас Золотая рыбка не отняла назад свои дары, а продолжала дальше потакать её желаниям. Сама Алла ещё не додумалась до такого, а Золотая рыбка ей уже предложила то, от чего у многих закружится голова.

Алла перестала есть, она без всякой пиши получила такой бешеный заряд энергии, что вскочила с места, обхватила голову руками и в восторженном порыве воскликнула:

– Эдуард! Вот это счастье на нас свалилось! Мы получим наследство от твоего канадского папаши! Как жизнь сразу изменится! Мы будем жить в Канаде! Я представляю, как все умрут от зависти!

Эдуарда рассмешили преждевременные выводы и надежды жены на будущее, которое она уже так выразительно нарисовала в своём воображении. Он поспешил остудить её пыл:

– Наследства может не быть – это раз. А во-вторых, ты уже живёшь достаточно хорошо, знай, что стремление к избыточному может навредить.

Алла его не слушала, она убежала в другую комнату. Наталья и Ирина были первыми, кому не терпелось тут же позвонить и сразить наповал такой новостью. Алла в мыслях запланировала на завтра отправиться с визитом к бывшей жене Эдуарда и дочери и поговорить о предстоящей поездке в Канаду. Своих детей у Аллы не было, надо было прихватить с собой в Канаду фотографии дочери Эдуарда и представить его в хорошем свете, как порядочного семьянина. Она понимала, что в шестьдесят лет больше гордятся своими взрослыми детьми, а не своим положением.

Вся последующая неделя для Эдуарда и Аллы пролетела в суете. Заезжали к бывшей жене, Алла снимала на камеру Эдуарда с дочерью, подумала, что деду будет очень приятно узнать, что у него есть настоящая семья. Успели поговорить с дедом по телефону, услышали его голос, это было волнительно для всех. Эдуард позвонил первый:

– Здравствуйте Афанасий Степанович. Это звонит Эдуард.

– Здравствуй сын! Я ждал этого момента очень долго.

Алла стояла рядом с мужем и советовала ему что сказать, от волнения он потерял привычное для него красноречие. Дед просил продиктовать данные для оформления гостевой визы. Целыми днями до самой глубокой ночи не прекращались разговоры. Эдуард не собирался резко менять свой образ жизни, несмотря на то, что в семье появился новый человек, и что-то с этим нужно делать. Своё будущее он видел только у себя в родном городе. Он планировал всего лишь погостить у своего отца, но не более того.

У Аллы на этот счёт было своё мнение, она уже не могла сдерживать своего желания уехать в другую страну на постоянное место жительства и думала, что со временем сможет уговорить мужа. На её взгляд было бы непростительным не воспользоваться такой появившейся внезапно возможностью, птица счастья сама прилетела к ним, не отпускать же её по своей глупости.

В квартире у бывшей жены Эдуарда, тем временем, проходили другие разговоры. Ирина с оттенком досады и возмущения обратилась к матери:

– Мам, ну справедливо ли это? Когда папа с нами жил, никакого канадского деда не обнаруживалось. Как только появилась эта охотница за богатенькими мужичками, сразу нашёлся дед.

– А я думаю, что не нужен нам этот предатель, – категорично заявила Наталья.

– Почему же он по-твоему предатель? Это всё влияние коммунистов в твоей голове застряло. Это они вбили в голову: раз оказался за границей и не вернулся, значит, предатель, боится своего прошлого.

– Коммунисты тут ни при чём, я это знаю по своему жизненному опыту, – ответила Наталья, желая заступиться за себя и своих родителей.

Отец Натальи был эвакуирован в Сибирь с другими специалистами механического завода. Они тогда свои сбережения отдавали на производство танков для фронта, ни копейки не оставив себе. Жили на улице в палатках, мать вспоминала, что волосы примерзали к подушке. Влажная от дыхания подушка покрывалась ледяной коркой.

Ирина не могла успокоиться, в глазах появился блеск, и она в состоянии возбуждения продолжала говорить:

– Представляешь, могли бы жить в Канаде, а там и Америка рядом! Америка! Да об этом сейчас вся страна мечтает – как бы уехать в Америку! Жить надо в ногу со временем, а ты мне о пережитках прошлого талдычишь! Ты, разве, не видишь, на каждом углу висит объявление «Учим английскому быстро». С какой целью всех вдруг захотели обучить английскому? Не для того, думаю, чтобы дома с собачкой или котом разговаривать. Пойми ты, наконец, будущее у тех, кто знает английский, намного лучше, чем у не знающих его. Зная английский, можно неплохо устроиться в жизни и много зарабатывать.

– Может, я не такая умная, как ты, – оправдывалась Наталья, – Но, кое-что в жизни понимаю. В своё время немцы вешали на стены домов в нашем городе таблички на немецком не для того, чтобы понятно и хорошо было населению, а для того, чтобы им самим было удобно, чтобы не заблудились. И английскому сейчас стали повсеместно обучать вовсе не из благородных просветительских целей, а для того, чтобы себе побольше заработать денег на таких глупеньких и доверчивых, как ты. Кроме английского нужно ещё что-то иметь за плечами, чтобы в тебе там нуждались.

– Никакой связи я не вижу в твоих сравнениях. Прошлое тебя тормозит, отпусти его, и тогда легче будет запрыгнуть в будущее без лишнего обременительного багажа, – уверенным тоном посоветовала матери Ирина.

Наталье стало не по себе от оскорбительного для неё отождествления её прошлого с обременительным багажом. То, что пережило её поколение и поколение родителей, беспечная молодёжь относит к лишнему грузу.

Она задумалась, только сейчас стало больно и стыдно за то, что вовремя не оценили своих родителей, до конца не поняли величия того, что они сделали, преодолевая страх и все немыслимые преграды. В памяти всплыл разговор с двоюродной сестрой о том, как буквально перед смертью её дядя Николай впал в безумие, так показалось его родным на тот момент. В семье тогда дети переболели гриппом и заразили своего восьмидесяти семилетнего дедушку, он весь вечер пролежал с высокой температурой. Врач скорой помощи сделал укол и попросил присматривать за больным.

Каково было изумление, когда немощный дедушка, вдруг вскочил с кровати, прибежал на кухню, где семья весело что-то обсуждала, и грозным предупреждающим тоном произнёс:

– Прекращаем шуточки, собираемся и немедленно занимаем свои позиции. Немецкие танки уже близко, я слышу их грохот. Слышите, как земля дрожит?

– Дед, какие немецкие танки? – смеялся внук, – Это они тебе приснились.

Да, так и подумали, что мозг пожилого человека в состоянии болезни преподнёс ему страшные видения во сне. Деду дали выпить воды и заставили проглотить таблетки, он весь трясся, не мог успокоиться. Дочь сидела некоторое время возле кровати больного отца до тех пор, пока он не заснул. Утром он уже не проснулся.

Наталья только сейчас поняла весь ужас той трагедии, память о которой ничем не уничтожить. Какой колоссальной и невиданной силы должен быть тот удар по психике человека, после которого ничем не залечить его последствия. Телесные раны со временем затягиваются и исчезают, но душевные так и будут пульсировать, время от времени давая о себе знать, как бы глубоко они не были запрятаны. Человек, покидая мир реальной жизни и делая первый шаг в неземной мир, встречает самых близких. В случае с дядей Николаем, это были его боевые друзья. Близкими их могли сделать те чрезвычайные обстоятельства, когда им вместе пришлось столкнуться с чем-то чудовищным, что находится за гранью человечности и что не предусмотрено никакими законами природными и общественными.

Не по той ли самой причине, продолжала размышлять Наталья, объявившийся в Канаде дед решил перед смертью искупить свои ошибки, существование и серьёзность которых он сам не отрицал. Что ему мешало продолжать жить спокойно вдали от тех мест, где он оставил родных? Судя даже по той малой информации из писем, он жил безбедно и мог быть вполне довольным своей жизнью. Признание своей вины, что, несомненно, приносило ему страдания, подтолкнуло его сделать трудный, но необходимый для себя поступок. Что-то его побуждало разобраться со всем, что не доделано и не досказано. Он осознавал, что этого поступка от него ждут и те, кто будет встречать его в другом мире, потому так и торопился.

О том, что у бывшего мужа нашёлся родной отец, Наталья сообщила своей племяннице. Всех это событие повергло в состояние шока, настолько оно было исключительным, но только не для Алёны. Они слишком много времени с Александром посвятили для выяснения таинственной причины одного события, чтобы не распознать эту причину, когда она сама всплывает перед ними на поверхность, пусть и по прошествии шести лет. Алёна особенной походкой приближалась к дому, её несли крылья озарения, она уже представляла, какое значение для мужа будет иметь потрясающая новость. Это будет для него заслуженным результатом его поисков истины.

Алёна, не разуваясь, прошла в комнату, где работал Александр. Она уселась в кресло с важным видом, положила одну ногу на другую, так, что туфли на высоком каблуке оказались почти у самого стола, и бросила свою дамскую сумочку прямо на стол, чтобы не просто отвлечь внимание мужа, а дать понять, что сейчас она собирается сказать ему сногсшибательную новость. Он так и понял её намёк и сказал:

– Я весь во внимании. Чем ты пытаешься меня удивить?

– Я хочу сказать тебе, что ты гений! Объявился индуктор, который не давал тебе покоя! Понимаешь меня?! Ты же сам говорил: индуктор посылает информацию, а реципиент её принимает.

– О чём ты? Можешь разъяснить поподробнее? – Александр начинал догадываться кое о чём.

Алёна рассказала ему о том, что у Эдуарда объявился родной отец благодаря письмам, которые он посылал на адрес станицы Елизаветинской. Когда-то в Елизаветинской проживали родители Сони, об этом знал отец и отправлял письма туда, предполагая, что Соня там проживала и остались какие-то сведения о ней. Александр теперь понимал, что они разгадали только половину тайны, осталось разгадать значение образа.

Весь вечер они провели, анализируя все имеющиеся у них сведения. То, что индуктором был отец, не вызывало никаких сомнений. Дело в том, что Афанасий принялся за поиски сына сравнительно недавно, это означало, что он испытывал сильные эмоции и думал с особым чувством о своём близком человеке только тогда, когда пришли мысли написать письма. Примерно в это же время Эдуард и принимал его мысли странным образом. Но, почему Эдуард видел отца не в нынешнем облике?

Образ отсылал его далеко в прошлое, наводя на размышления и поиски той самой истины. Похоже, что есть некая космическая сила, которая перекодировала посылаемую информацию и вызвала у Эдуарда такую странную реакцию в поведении, как жест руки, поднятой в знак приветствия, принятого в немецкой армии. Всё это сводится к предположению о том, что сам индуктор некогда в прошлом при определённых обстоятельствах не просто переживал, а совершал такое действие в реальности. Об этом хотела сообщить космическая сила с тем, чтобы по своим ощущениям человек, принимающий информацию, смог определить для себя важный смысл и успокоиться.

Александр не спал половину ночи. Он смотрел через окно на ночное небо, на тёмно синем фоне которого ярко светила луна в окружении двух больших звёзд. Эта картина завораживала, и подумалось: кто-то там за нами, всё-таки, наблюдает и ведёт по жизни. Человек, сам по себе не обладает сверхъестественными способностями, но его наделили душой, как частицей Божественного проявления. Посредством души человек может общаться с Высшей силой, принимать её подсказки и творить сверхъестественные вещи. Если душа что-либо страстно пожелает, она сама найдёт возможности это сделать и сама подберёт благоприятное для этого время, следуя подсказкам. В итоге, и Эдуард, и его отец должны были получить то, что давно желали; каждый получит своё.

Афанасий Степанович оформил визу к середине декабря и предложил сыну приехать на Рождество или немногим ранее. Чудеса продолжали сыпаться на голову Эдуарда. Кто только не знает, что в эти праздничные дни города Канады превращаются в сказочные места, вызывая восхищение не только у детей, но и у взрослых. Яркая иллюминация, изобилие разнообразных рождественских украшений, красивые витрины магазинов и целое море предлагаемых товаров на подарки, всё это, действительно, создавало потрясающее ощущение праздника.

Феерическая атмосфера с лихвой компенсирует потом все неудобства, связанные с длительным перелётом. Перелёт на самом деле оказался не из лёгких, тем более, для непривычных к таким путешествиям людей. Эдуард и Алла из Москвы на самолёте компании Люфтганза долетели до Торонто с пересадкой в Германии. Из Торонто им предстояло добраться в другой конец Канады – город Ванкувер. В Ванкувере их встретил Афанасий Степанович, наконец, произошла встреча двух родных людей, разделённых сложными обстоятельствами, в том числе и войной, на долгие пятьдесят восемь лет.

Встретились, как будто из разных миров, рассматривали первые минуты друг друга с выражением настоящего изумления. Прибывшая в гости супружеская пара обращала на себя внимание других пассажиров своим нездешним видом. Эдуард стоял в длинном кожаном плаще с норковым воротником и норковой зимней шапке с завязанными сверху ушами. Алла, желавшая изначально произвести фурор и дать деду понять, что Эдуард очень многого достиг и живёт в России хорошо, надела в поездку длинную роскошную шубу из чернобурки. Алла обходилась без головного убора, ею задумано было, чтобы обратили внимание на дорогие серьги с бриллиантами.

Ванкувер не был ещё конечным пунктом путешествия, нужно было на самолёте местной авиакомпании долететь до небольшого городка Вернона, расположенного между озёрами и окружённого живописными горами. В такое далёкое место занесла нелёгкая судьба Афанасия Степановича. Он предупредил своих гостей, чтобы они набрались чуточку терпения. Когда вышли из самолёта в Верноне, Эдуард подумал в шутку: «Ну и забрался дед с перепугу на край света, ни один чекист не проник бы в такую даль».

Понятно было, что даль, но, смотря с какой точки отмеривать расстояние. От Москвы этот город отделяла почти половина земного шара, а от суперсовременного Ванкувера не так далеко. Кроме того, от красоты окружающих пространств с сохранившейся девственной природой захватывало дух. У Эдуарда будет впереди время, чтобы оценить это по достоинству и подумать несколько иначе: вот где нужно дышать полной грудью, вдыхая порцию чистейшего воздуха.

В аэропорту Вернона дед позвонил своему приятелю, который довёз всех на машине домой. По дороге осматривали незнакомый провинциальный город, застроенный двухэтажными домами, отделанными почти все одинаково пластиковым сайдингом. Через десяток лет начнётся повальное увлечение сайдингом и в России.

Дом Афанасия Степановича ничем не выделялся от остальных домов в городе и имел такой же небольшой участочек земли вокруг дома. По меркам самих канадцев этот дом считался самым обычным домом, принадлежащим простому человеку, в данном случае, пенсионеру. На взгляд человека, прибывшего из России, такой дом у нас в стране мог приобрести не каждый человек, тем более, пенсионер.

После изматывающей дороги, Эдуард и Алла провели остаток дня дома в обществе деда, не пожелав куда-либо выезжать. Разница во времени оказалась для них серьёзной проблемой и требовала адаптации. Зато все последующие дни были наполнены увлекательными поездками и приятными знакомствами и доставили много хороших впечатлений.

Афанасий Степанович решил отложить главный откровенный разговор с сыном на последние дни, он боялся своим рассказом разрушить только что появившуюся между ними связь. Последний раз он видел сына в трёхлетнем возрасте, за это время изменились не только они сами, изменился неузнаваемо и бесповоротно мир, в котором они когда-то жили.

Развалился могучий СССР, коммунистическая партия перестала быть правящей, отошла от своих первоначальных идей и сама подстраивалась под изменившийся мир. Многое из того, что прежние власти пытались затушевать или спрятать под грифом секретности, выходило наружу. Можно расчитывать на понимание, что человек сделан не из железа и сломался под непомерной тяжестью бесчеловечных военных условий. Для начала Афанасий Степанович хотел познакомить сына и невестку с теми немногими людьми, кто составлял его близкий круг общения.

Территория штата Британской Колумбии, к которому относится Вернон, известна своими национальными парками с туристическими базами, где можно прокатиться на фуникулёре к горным вершинам, посидеть в уютных кафе и полюбоваться открывающейся перед твоими глазами красотой. В одном из таких кафе отпраздновали встречу, на которую приехали очень привлекательная для своих семидесяти лет Изабель и шестидесятилетний Петри.

Отец успел кое-что рассказать Эдуарду о своей жизни. Шесть лет назад у него умерла жена. Жена была эмигранткой из Франции, также, как и Изабель. Всех приятелей роднила эмиграция и русский язык; каждый из этих людей прибыл в Канаду по своим вынужденным причинам. Родители Изабель до Октябрьской революции проживали в России, затем бежали во Францию. Когда немецкие войска эту страну оккупировали, им пришлось перебраться в Канаду. Изабель и Петри, родившийся в Финляндии, разговаривали по-русски, потому Афанасию Степановичу легко было с ними общаться.

Алла с завистью смотрела на Изабель и думала, сможет ли она сама так выглядеть, дожив до почтенного возраста. Всё в этой пожилой женщине подчёркивало её элегантность и неповторимость. Ухоженное лицо, красиво уложенная причёска, манера держать спину прямо, какие-то особые изящные движения рук не могли не вызывать восхищения. Больше всего поразили её глаза, они всё время смеялись, они отражали её внутренний мир, принимающий всё с большой радостью, совсем, как в детстве. Редко, кто из наших женщин сможет так. В России постоянно происходят какие-то драматические события, требующие от женщин быть физически сильными и волевыми, взвалить и нести всё на себе одной. При таких обстоятельствах не выйдет непринуждённо порхать бабочкой.

Сам Афанасий Степанович в восемьдесят шесть лет держится в хорошей форме: в зимний период до сих пор катается на лыжах, а с весны закаливается прохладной озёрной водой. Алла выяснила для себя отдельные моменты, касающиеся финансов своего свёкра. Он довольно неплохо обеспечил свою старость, оказался в состоянии оплатить труд наёмной работницы, которая приходит к нему в определённые дни для уборки дома и приготовления пищи. Как-то в разговоре он упомянул, что держит свои сбережения в двух банках и получает проценты. Кроме того, у него есть акции, вложенные в одну развивающуюся компанию.

В гостиной на первом этаже на стене висели две скрипки, Афанасий Степанович пояснил, что на них играла его покойная супруга, бывшая в молодости скрипачкой. Эти скрипки заинтересовали Аллу, она хотела намекнуть Эдуарду на одну мысль: если это скрипки Страдивари, то сколько же они будут стоить? Алла на минуту закрыла глаза, пытаясь представить себе эту стоимость и те возможности, которые им откроются. Ничего не ускользало от пристального внимания супруги Эдуарда, мило улыбающейся свёкру.

Как только речь зашла о скрипках, Афанасий Степанович оживился, кое-что вспомнив. Покойная супруга и Изабель посещали службы в местной католической церкви, будучи по своему вероисповеданию католичками. Супруга его частенько играла там на скрипке во время праздничных концертов. После её смерти Афанасий Степанович стал приходить на концерты духовной музыки, в музыке он нашёл для себя утешение. Там же на концертах он познакомился с Петри и другими интересными людьми, которые поддержали его в трудную минуту.

Так вот, Афанасий Степанович задумал пригласить в гости других прихожан католической церкви – одну пару пожилых людей. Они постоянно проявляют заботу о нём, захотелось их отблагодарить и показать своего сына. Рождество было в самом разгаре, душа по-настоящему ощущала праздник, и верилось, что в нашей жизни возможно самое невозможное.

Алла вместе с домработницей готовили праздничный ужин, для которого в торговом центре накупили всяких продуктов. Здесь, как и в Ростове, принято было на такой случай запекать индейку. Торт печь не стали, купили готовый. Когда стояли в небольшой очереди в отделе тортов и пирожных, Алла толкнула Эдуарда и тихо сказала: «Посмотри на местных худышек», и даже сделала на память себе несколько снимков. Она попросила стоящих в очереди женщин обернуться и улыбнуться, сказав при этом, что она из России. Потом в Ростове она показывала своим подругам фотографии, на которых милые и очень полные женщины на фоне изобилия тортов искренне улыбались и передавали привет русским, поздравляя их с Рождеством.

К Афанасию Степановичу прибывали гости, стол в гостиной уже был накрыт, воздух был наполнен вкусными запахами и предчувствием Рождественского чуда. Алла принимала гостей, ослепляя их платьем из блестящей ткани и своими бриллиантами, которые здесь никто не имел. Все хотели увидеть Эдуарда, он должен был вот-вот выйти из спальни. О том, что Афанасий Степанович разыскал своего сына, знали уже многие в небольшом городке.

Выход Эдуарда произвёл ошеломляющий эффект. Беседующие друг с другом гости моментально повернули головы в ту сторону, откуда по лестнице со второго этажа спускался Эдуард при полном парадном одеянии. Всех поразил его настоящий офицерский китель времён второй мировой с каким то орденом. Как только Эдуард подошёл ближе к гостям, Петри первым разглядел, что это за штука прикреплена на кителе, и произнёс с чувством почтения и восхищения:

– Вау! Так это же Орден Красной Звезды! Такой нужно заслужить особым воинским поступком!

Гости окружили Эдуарда, им интересно было посмотреть и потрогать настоящего героя, как им казалось. В здешних местах не было войны, и даже не могли припомнить, когда вообще в их местечке велись разговоры о ней. Эта зона считалась курортной, предназначенной для отдыха, развлечений и проведения зимних карнавалов. Весёлыми зимними карнавалами скрашивали холодную суровую зиму. Сюда заезжала одно время английская королевская семья узнать, как живут её подданные. Подданные благодарили свою королеву за возможность жить благополучно.

В Канаду в девяностые годы хлынул поток русских в поисках счастливой обеспеченной жизни, покидая свою страну, в которой не разобраться было, как же жить в наступившем хаосе. Приехавший сейчас в Вернон человек повёл себя необычным образом, он, будто хотел сказать всем, что его не заманишь сюда никаким изобилием. Он решил напомнить о былых временах, с гордостью намекнуть на что-то.

Пока Эдуард объяснял гостям нелепицу по поводу наличия ордена, Алла недовольно смотрела на него, думая, к чему он устроил такое шоу, не предупредив её. Отведя его в сторонку при первом удобном случае, она у него спросила негромко:

– Где ты откопал такой театральный реквизит?

– У родственников Натальи; еле уговорил, сказал, что очень надо утереть нос одним товарищам.

Эдуард перед самой поездкой умолял родственников бывшей жены дать на время китель их отца, того самого дяди Николая – родного дяди Натальи. Когда-то дядя Коля подарил ему книгу «Великая Отечественная Война Советского Союза»(краткая история). Он подписал книгу и просил, что бы мы помнили о том, что они пережили. Просил помнить о тех, кто отдал свою жизнь ради победы. Когда он слышал песню со словами «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят», плакал по-настоящему, это были не просто слова, а его прожитые им самим мгновения.

Афанасий Степанович стоял в сторонке от гостей. Он вообще не пил спиртного, но сейчас испытал сильнейшую потребность выпить чего-нибудь покрепче, чтобы заглушить нарастающее волнение. Он прекрасно понял, о чём хотел сказать ему сын, но не мог сказать прямо в лицо, порой и слов не найдётся, чтобы выразить всю гамму сложных чувств, клокочущих в груди. Вот и настало время для оправданий и для прояснения некоторых фактов.

Он не мог похвастаться перед сыном своим героическим прошлым, как тому, возможно, хотелось бы. Война сразу погрузила его в пекло ада и показала свою изуверскую сторону. Ох, как давно Афанасий Степанович не испытывал гнева, ровно с тех пор, когда очутился в плену. В его голове тогда очень много вопросов возникло, которые он хотел бы задать тем, кто быстро успел убежать за Кавказский хребет и привёл своими бездарными приказами к катастрофической ситуации на Южном и Северо-Кавказском фронте, сложившейся в начале августа 1942 года. Военное командование при разработке тактических задач учитывало последствия своих решений. Потеря полков и батальонов, оставленных для прикрытия отхода, была ожидаемой, людейоставляли, зная, что они будут уничтожены подавляющими силами противника.

– Если я и виноват перед кем-то, то только перед Богом, но не перед этими полководцами, – начал свой рассказ Афанасий Степанович.

Эдуард молча слушал и недоумевал, почему перед народом всегда пытаются утаить настоящую правду.

25 июля 1942 года немецкие войска, заняв Ростов-на-Дону, начали стремительное наступление на Сталинградском и Краснодарском направлении. С огромными потерями советские войска продолжали отходить на дальние рубежи, не в силах удержать оборону. Не хватало орудий, мин для создания минных заграждений, не было поддержки нашей авиации, зато авиация противника истребляла и без того обескровленные отступавшие части.

Было видно, что Афанасию Степановичу очень тяжело вспоминать прошлое, будто он снова возвращается в тот ад. Он много перечитал статей о Сталинградской битве и многочисленные воспоминания выживших участников тех событий, но в большинстве из них охотно упоминается только её наступательная часть. А то, что предшествовало знаменитому сражению, предпочитают умалчивать, стараясь скрыть чьи-то преступные ошибки, стоившие жизни сотням тысяч солдат. Похоже, никого не интересовало, каким образом немцы преодолели за короткий срок большое пространство и оказались у вершин Кавказских гор.

Положение на фронте было просто катастрофическим, в прямом смысле нечем было воевать. Оборону Ставрополя (бывший Ворошиловск) удерживало семьсот бойцов запасного полка. В их распоряжении имелись винтовки, несколько противотанковых ружей и ни одной пушки. На поддержку авиации не было даже надежды. Пятьдесят немецких танков с автоматчиками обошли город с северной части. В это время части Южного фронта, покинувшие район Ставрополя, отходили в сторону Минеральных Вод. Командир Ставропольского гарнизона на запрос выделить дополнительное оружие, получил отказ со словами: «Оружием помочь не можем, но вы держитесь».

Убитые и попавшие в плен не будут требовать ответа, ими можно пренебречь. Но кто-то должен нести ответственность за то, что не было чёткого управления фронтом, было просто беспорядочное отступление разрозненных соединений. Отсутствовала связь, распоряжения штабов не соответствовали текущей обстановке и доходили с опозданием. От ста двадцати тысяч бойцов многострадальной пятьдесят шестой армии, мужественно оборонявшей Ростов-на-Дону, на другой берег Дона смогут переправиться только восемнадцать тысяч, до Ставрополя дойдут практически только одни штабы. Остальные, обессиленные боями соединения, вынуждены оставлять плохо укреплённые позиции. Времени на переформирование армии не было, срочное пополнение происходило за счёт неподготовленных мобилизованных, вооружённых одними винтовками.

В результате уже третьего августа 1942 года немецкая танковая армия заняла Ставрополь, однако, представители власти официально заявили о сдаче города 5 августа, указывая именно это число. К девятому августа немцы занимают Краснодар и Майкоп, затем Пятигорск. Кавказ у немцев предстал во всей своей красе прямо перед их носом. Ни в одном источнике не было упомянуто, что за три недели августа 1942 года в плену у немцев окажется триста девять тысяч солдат Южного и Северо-Кавказского направлений. Народу в стране было много, было кем заменить потери и даже уложить дорогу перед противником плохо вооружёнными и не подготовленными к боям людьми.

Об этом узнают позже из документов неприятеля, который устроит на территории Ставропольского края и Сталинградской области десятки пересылочных концлагерей для военнопленных. Всем было известно жёсткое заявление руководителя страны – «В Красной Армии нет военнопленных, есть предатели и изменники Родины!» Каждый попавший в плен понимал, что он обречён.

Афанасий Степанович попал в плен на оборонительных рубежах перед Ставрополем. Получил ранение в левое плечо, упал и через мгновения его засыпало землёй от взрыва. Немецкие самолёты усердно готовили пространство для прохождения своих танков и пехоты, так легче было справиться с тем, что оставалось от противника после бомбёжек. Когда очнулся, перед ним стояли автоматчики.

Один из них ударил прикладом автомата и крикнул что-то. Откуда-то силы появились, Афанасий поднялся, несмотря на боль и на то, что крошки земли попали в глаза, и он не мог ясно всё видеть. Но точно понимал, что встать нужно немедленно. Тех, кто был ранен и не мог самостоятельно подняться, немцы тут же добивали. Присматривались к погонам, выискивали командиров, их, не задумываясь, строго следуя указаниям, пристреливали на месте.

Хутор Грушёвка, куда его вместе с другими пленными отведут, он запомнит на всю жизнь. Своё название хутор, по всей видимости, получил от протекающей вблизи речки Грушёвки. Кто бы мог подумать, что красивое место у озера с расположенными рядом фруктовыми садами, человек своими руками превратит в дьявольское, предназначенное для унижения и истребления себе подобных. В тридцатые годы здесь обустроили исправительно-трудовой лагерь для врагов народа. Немцам не пришлось что-то придумывать новое, они использовали готовые бараки для своих целей – сюда свозили военнопленных. Когда все места в бараках были забиты, пленных держали под открытым небом. Недалеко от бараков возвышались холмики, напоминающие могилы, только без крестов и надписей, как зловещие знаки ближайшего будущего для только что прибывших сюда.

Спустя пару часов после того, как Афанасий и остальные пленённые солдаты оказались за колючей проволокой, в лагерь въехала машина с начальством. Заключённых заставили встать и выстроиться рядами. В хорошо подогнанной форме, весь свежий и чистенький, офицер в сопровождении переводчика презрительно осматривал грязных и голодных людей, бывших уже солдат вражеской ему армии.

Царило абсолютное молчание, переводчик пока не произнёс никаких слов. Пленные боялись поднять глаза и пошевелиться, в любую секунду могла оборваться их жизнь от малейшего неправильного жеста или стона. Офицер прошёл несколько шагов и обратил внимание на рослого мужчину во втором ряду, слишком возмутительным показался офицеру вольный вид этого пленного. Подойдя ближе, немец поднял руку и указал выйти пленному вперёд, они некоторое время смотрели друг на друга с нескрываемой ненавистью.

Пребывая в состоянии жуткого напряжения, солдаты почувствовали, что за этой сценой последует непоправимое и чудовищное. Бесстрашный мужик повернул голову и окинул печальным взглядом своих собратьев по несчастью, будто уже знал наперёд, что ему грозит. Затем прямо в лицо офицеру коротко бросил: «Сволочь!» Дальше ему не дали договорить, автоматной очередью прошили не только его, но и тех, кто стоял рядом с ним.

Все остальные пленные в панике сразу попадали на землю, послышались громкие угрожающие выкрики охранников и приказ переводчика снова подняться. Афанасий услышал слева от себя почти детский голос, умоляющий и беспомощно зовущий: «Мамочка! Мамочка!» Афанасий чуть повернул голову и увидел юношу, на вид ему было не больше семнадцати. Такими срочно, в виду создавшегося безвыходного положения, пополняли сильно поредевшие части буквально перед самыми боевыми действиями на этом участке фронта,

Боковым зрением Афанасий увидел, как с другой стороны к нему медленным шагом приближался офицер, переводчик беспристрастным голосом кидал в толпу один приказ за другим. Понятно было, что пленный перестал быть человеком, за всё его будут теперь наказывать смертью. Ещё пару шагов и офицер окажется напротив него. Успел только подумать: «Если кто-то решил для своих экспериментов бросить человека в ад, то, почему бы не дать сил ему выбраться оттуда».

В следующее мгновение, будто получив удар в спину, Афанасий сделал шаг вперёд и чуть влево, прикрывая собой смертельно перепуганного юношу, резко выкинул правую руку вверх, всю силу вложил в свой голос, до этого от страха осипший, и как мог, крикнул:

– Хайль Гитлер!

Снова абсолютное безмолвие и приятно удивлённый взгляд офицера. Такого точно никто не ожидал. Не ожидал от себя такого и сам Афанасий, сейчас его голова была абсолютно пустой, никаких мыслей, одно равнодушие ко всему происходящему. Напряжение, достигшее своей наивысшей точки, проходило. Теперь уже Афанасий перестал бояться чего бы то ни было, он готов был ступить туда, что совсем недавно больше всего его пугало.

Подошедший офицер похлопал его по плечу, сочувственно посмотрел на другое раненое плечо, ничем не перевязанное. Гимнастёрка пропиталась кровью, успевшей застыть, и прилипла к коже. Афанасий теперь смиренно ждал своей участи и услышал, как офицер довольно произнёс:

– Gut! Gut!

Далее он сказал несколько слов переводчику, который затем передал узникам предложение со стороны немецкого руководства сотрудничать в обмен на сохранение жизни. Человек двадцать выступили вперёд. Афанасий схватил рукой стоявшего позади него парня и поставил в ряд с собой. Чуть позже он прошептал: «Единственный человек, который будет помнить о тебе, это твоя мать, остальным вовсе нет никакого дела до твоей жизни. Всем наплевать, где будут валяться твои кости». По-дружески советовал воспользоваться случаем, протянуть время, а при удобном моменте попытаться сбежать. Геройство в таком месте просто бесполезно.

Пару дней их проверяли, Афанасий наставлял Андрея, так звали парня, которого он втянул в свою неожиданную авантюру; учил, как и что говорить про себя, будто имел уже опыт общения с немецкими властями. Опыта никакого не было, была интуиция человека, попавшего в беду и ищущего выход. Страх перед нашими расстрельными отрядами был не меньше, чем перед немцами. Впрочем, не только страх, но и непринятие властей, опорой которых было тотальное запугивание граждан своей страны.

Если он чудом выживет и выберется из лагеря, то не было никакой уверенности в том, что его пощадят наши; карающие руки советской системы дотягивались до всех, не разбирая, у кого какие погоны и положение. Все хорошо знали, как фанатично в Красной Армии могут исполнять приказы в виде неоправданного и показательного расстрела своих же бойцов и командиров прямо перед строем без суда и следствия. Из двух зол приходилось выбирать наименьшее и выжидать.

Пока им поручили составлять списки больных, умерших и вновь прибывающих. За первые два дня появились первые умершие, никто пленных не лечил и не кормил. Вокруг Афанасия была одна смерть, он видел глаза тех, кого смерть заберёт в ближайшие часы. Тогда первый раз он подумал о Боге, как Он мог допустить такое.

На третий день приехали какие-то особые люди и задавали множество разных вопросов. Каждого по отдельности приглашали для разговора с представителями немецкой разведки, об этом вскользь упомянул переводчик. Афанасий указал, что он из города Кизляра и может общаться с жителями горных селений на их языке, что вызвало явную заинтересованность к нему, как человеку, подходящему для их заданий.

По тому, как его пристально разглядывали, он сообразил, что такие приметы, как чёрные волосы и длинный нос с горбинкой, делавшие его похожим на коренное население Кавказа, могут как-то спасти его отвратительное положение. Позже, находясь совершенно в другом месте, он увидит, как будут готовить участников к специальной работе: им будут перекрашивать волосы в чёрный цвет и гримировать под местных.

Немецкие войска приблизились к Кавказу, намеревались захватить крупные города Северного Кавказа и выйти к берегам Каспийского моря. Города Нальчик, Грозный, Кизляр и Махачкала были одной из их ближайших целей. Немецким разведывательным группам необходимы были люди, хорошо знающие эти места, расположение промышленных предприятий, не успевших эвакуировать и много чего ещё. От Афанасия требовались данные, которые на первый взгляд, не имеют значимости.

Интересовались, есть ли районы, где население особенно негативно относится к советской власти по тем или иным причинам. Предполагалось, что национальные меньшинства, подвергшиеся репрессиям со стороны карательных органов советской власти, будут сотрудничать с немецкими властями. К осени 1941 года на территории Кавказа на самом деле достаточно было национальных групп, действующих против советской власти. На их поддержку рассчитывала немецкая разведка, постоянно сбрасывая в тыл советским войскам десант диверсантов с оружием. При помощи диверсантов был захвачен нефтеперегонный завод под Майкопом прежде, чем его собирались взорвать наши войска при отступлении.

Афанасий продумывал каждое слово, его могли специально запутать, и тогда снова вернётся невыносимый кошмар. После длительного опроса он понял, что его пытаются завербовать к себе на службу. Но он был уже рад тому, что не будет выполнять мерзкую работу полицая, его собирались отправить в Пятигорск в специальную группу для обучения. Сейчас он готов был уехать на самый край света, лишь бы исчезнуть с этого места и больше никогда не вспоминать о нём. Он не терял надежды, что сможет убежать, раствориться каким-нибудь образом в толпе.

Он и предположить не мог, что на него возлагались вполне конкретные планы, и ему в скором времени придётся покинуть пределы страны навсегда. Его жизнь не один раз будет висеть на волоске, и каждый раз он будет жалеть о том, что остался жив, думал, может и лучше бы было, если бы он умер в том концлагере. Не было бы тогда постоянных мыслей о том, что сделал непоправимую ошибку, после которой невозможна дорога туда, где осталось всё родное.

В Пятигорске он пробыл до ноября 1942 года. Группу готовили для переброски в Турцию, впоследствии в Иран. Нужно было проследить пути доставки военных грузов союзниками Советского Союза на Кавказ через Иран и определить все возможные способы препятствия этому движению. Сложившая трагическая ситуация на Северном Кавказе привела к усилению активности военных сил Турции и английских войск на территории Ирака и Ирана. Тревога по поводу германской опасности, нависшей над Ближним Востоком при поддержке Турции имела свои причины.

21 августа 1942 года немецкие егеря установили знамя фашистской Германии на самой большой вершине Кавказского хребта. Процесс восхождения на Эльбрус специально снимали на камеру. Немецкие газеты печатали статьи с фотографиями и на весь мир трубили о своей скорой победе. Глубина немецкого продвижения шокировала не только Москву, но и страны антигитлеровской коалиции. Турецкая армия концентрировала у советских границ свои войска, на отдельных участках наблюдалось проникновение диверсантов.

Турцию наводнили агенты всех разведок, пытавшихся выяснить истинное положение, заодно дезинформировать вражеские разведки заведомо ложными сведениями, сделав вброс информации в нужных местах. О том, что Турция занимает прогерманскую политику, не сомневались, имея подтверждающие факты.

Ещё в начале 1941 года германское правительство оказало поддержку анти-английскому восстанию в Ираке при содействии турецких служб. В Анкаре велись переговоры о транзите оружия иракским повстанцам, которые после поражения сбежали на турецкую территорию. Турция надеялась взять контроль над железной дорогой Багдад-Бейрут. Предстояла напряжённая битва на всех фронтах, и никто не знал результатов исхода.

Операция «Дессау» по захвату Кавказа началась 2 сентября 1942 года. По планам немецкой разведки турецким военным частям надлежало подойти вплотную к советской границе в районе города Батуми. Прежде посланные агенты должны были передать точное расположение позиций советских войск, что позволило бы вести прицельный артиллерийский обстрел и прикрыть наступление. Информацию о русских войсковых соединениях, расположенных на восточной турецкой границе, о количественном составе судов русского флота в Батуми и Сухуми получали непрерывно.

Дальнейший план был рассчитан на то, что совсем недавно сформированные из этнических турок горно-стрелковые советские дивизии, защищавшие горные перевалы, при первой возможности сдадутся в плен. Заранее были распространены через агентов листовки с призывом перейти на сторону турецкой армии, освободиться от большевистского террора и стать свободными народами Кавказа.

Немцы надеялись, что турецкие войска смогут продвинуться таким образом к Баку в одном направлении и к Тифлису(Тбилиси) – в восточном направлении, овладеть этими городами и отрезать советские части Приморского фронта от снабжения. Тогда немецким войскам легче будет уничтожить войска Северо-Кавказского фронта. Агентам предстоял большой объём работы с целью получения точной информации. За каждым посланным в тыл врага следили, проверяли, при возникновении малейшего подозрения устраняли. Завербованных было довольно много, с ними особенно не церемонились.

Находясь в концлагере, Афанасий узнал, для чего так тщательно там допрашивали пленных, выпытывая сведения о численности обороняющих частей, составе отходящих частей, о наличии горючего, чем были вооружены и так далее. Так становилось ясно, какими силами обладает противник в настоящий момент.

Осень 1942 года могла подвести страну к фатальному исходу. 28 октября немецкие танковые дивизии входят в Нальчик, а к утру 2-го ноября они прорвали оборону и подошли к пригороду Орджоникидзе, предварительно забросив в тыл диверсантов. Все в напряжении следили за ситуацией, когда вероятным был выход противника к берегам Каспийского моря, захват стратегически важных месторождений нефти и перекрытие пути доставок груза от союзников.

Воевать было нечем, кроме винтовок, взрывчатки и пороха не было, как и горючего для самолётов. Оставалось надеяться только на чудо в виде героизма защищающихся. В результате жесточайшего сопротивления на протяжении четырёх дней непрерывных боёв смогли приостановить дальнейшее продвижение немецких дивизий. Но на одном героизме войны не выиграть.

Поставки союзников через Иран и северный поток шли очень медленно. Только своими силами Советскому Союзу было не одолеть мощного натиска врага, надеясь лишь на мужество своих солдат. Прервать Иранский коридор поставок и создать катастрофическое положение для русских стало одной из важных задач германского военного руководства. Хорошо подготовленные разведывательные группы перебросили в Иран, где было горячо во всех смыслах.

Англичане усиливали свои войска на подвластной ей территории Ирана, запросили у американцев помощи в виде одной бронетанковой дивизии, передислоцировали воинские части с Индии. Немецким агентам предстояло разойтись по иранским населённым пунктам и, кроме добывания разведданных заняться подстрекательством местного населения против англо-советской оккупации.

С 25 августа по 17 сентября 1941 года была проведена операция «Согласие» по захвату власти в Иране, в результате оккупации территория Ирана была разделена англичанами и СССР на британскую и советскую сферы. В 1942 году весь урожай, собранный в северной части Ирана, отошёл Советскому Союзу, возникла нехватка продовольствия. Нужно было воспользоваться ситуацией и спровоцировать возмущённых бедственным положением людей к бунту. В Тегеране вспыхнул хлебный бунт, готовый перейти в национально-освободительное движение курдов, лидеры которых получали поддержку от Германии в виде оружия.

Афанасий был направлен в южную часть Ирана, там, где господствовали англичане. Если бы кто из знавших его ранее, посмотрел на него сейчас, никогда бы его не узнал и не догадался, что за внешностью заросшего и бородатого перса зрелых лет скрывается русский молодой мужчина. Тёмное от загара лицо, длинная борода, суровый взгляд тёмно-карих глаз никак не могли навести на мысль, что перед тобой русский.

За время своего пребывания в Турции, он выучил достаточно много слов, пополнив свои знания. Он изменил тон голоса, сделав его чуть ниже. Находясь в портовом иранском городе, он обязан был наведываться к связному и передавать данные. Обычно для этой цели открывали разные торговые лавки, снабжались товаром и договаривались о предупреждающих сигналах.

Привыкая к примитивным условиям жизни, он задавал себе вопрос: что он здесь делает и для чего? Приходил в отчаяние, не подобрав абсолютно никакого ответа. Настоящее его положение было наказанием за однажды сделанный роковой шаг в страхе потерять жизнь. Но то существование, на которое он обрёк себя, жизнью не назовёшь. У него нет того, что может быть у человека – дома, семьи, Родины. Он даже не может принадлежать себе самому, он принадлежит им. Он думал избавиться от страха, но самое страшное у него впереди. Если война когда-нибудь закончится, то ему некуда будет возвращаться.

В начале 1943 года на помощь англичанам прибыли американские строительные войска и подразделения технического обслуживания. Началась реконструкция железной дороги и одновременное строительство автомобильной. С 1943 года поставки по иранскому потоку значительно увеличились. Если до конца 1942 года ещё продолжались атаки немецкой авиации по линии прохождения грузов, то в дальнейшем они прекратились. У немцев начались серьёзные проблемы на Сталинградском фронте, и выделить дополнительные самолёты для бомбардировок конвоя с грузом в Иране они были не в состоянии, но продолжали время от времени забрасывать десант с диверсантами, оружием и взрывчаткой.

Их встречали «свои», провожали в безопасное место, затем принимались за работу. Грузы из США поступали в Иранский порт Бендер-Хомейни, далее они следовали по магистрали через горные районы в порта Каспийского моря. Весь грузопоток полностью отслеживали; по линии коммуникации имелось двести с лишним туннелей и четыре тысячи мостов, в этих местах нужно было произвести взрывы. Иногда ограничивались тем, что снимали с железнодорожного моста рельсы, в результате чего вагоны с грузом падали в реку.

В сентябре 1943 года Иран присоединяется к антигитлеровской коалиции. Происходит заметное изменение обстановки не в пользу немецких спецслужб, координировать работу связных, тем более, что-то предпринимать, стало намного сложнее и опаснее. Англичане полностью теперь обладали контролем в стране. Каждый иностранец, прибывший в Турцию и работающий в административном и дипломатическом аппарате, находился под их пристальным наблюдением. Проверялись любые способы взаимодействия с представителями иранской военной или политической верхушки. Британской разведкой были арестованы иранские чиновники по подозрению в сотрудничестве с Германией, начались судебные разбирательства и разоблачения.

Для самого Афанасия это было к лучшему, часть агентов вынуждено приостановили свою работу, и он мог рассчитывать хоть на какое-то облегчение своей участи и найти возможность скрыться. До этого каждое место его пребывания строго определялось, и он мог покинуть его только после получения очередного указания.

Выполняющий задания только по общему внешнему наблюдению и не имеющий абсолютно никаких контактов, кроме купца торговой лавки, с которым перекидывались молчаливыми взглядами, Афанасий мог оставаться незаметным. Сделать это было вполне реальным на фоне возникших необычайно активных движений, в основном, на юге страны.

Масштаб строительных работ, проводимых англичанами и американцами в Иране просто поражал. В короткие сроки реконструировались порты, от них вели автомагистрали на север. В Хорремшехре, где в прошлом году диверсанты совершили поджёг пристани, уничтожив большое количество грузов, американцы построили новый порт и организовали работы по сборке грузовых автомобилей из доставленных комплектующих. Туда набирали на работу местное население, чем и решил незамедлительно воспользоваться Афанасий, задумавший оторваться от своих «надзирателей».

Впервые за долгое время он находился в воодушевлённом состоянии, луч свободы пробивался в его мрачную жизнь. Вид происходящего здесь движения приводил к мысли о неизбежности победы над Германией и возвращения к мирной жизни. Он бродил вдоль набережной реки и думал, чем для него закончится война, что ему делать после неё, а самое главное – куда податься. Были мысли отплыть на американском судне в далёкую Америку, но тогда ему насовсем придётся отказаться от возвращения домой. Он полагался на волю случая и продолжал работать на заводе.

Не ожидал он, что увидит там своих-русских. Он еле удержался на ногах, когда услышал русскую речь; мимо него проходили наши в военной форме и обсуждали мощность двигателя и другие характеристики машин. Это были специалисты из закупочных комиссий, принимающие технику. Афанасий чуть не выдал себя, застыв с инструментом в руках. Неужели ему так всю жизнь придётся бегать от своих и от чужих? А так хотелось сказать: «Здорово братишки!»

Он готов был разрыдаться от невозможности обнять своих и пожать им руки. Русская речь для него здесь, на чужбине резанула по сердцу ножом, заставляя терпеть невыносимые муки. От него будто отрезали часть его самого – русский без права говорить по-русски. Эти муки будут следовать за ним, словно его собственная тень.

Скрыться ему пришлось неожиданно, когда в очередной раз нависла угроза. В 1944 году на заводе произошёл пожар, ясно было, что не обошлось без участия диверсантов. Началась усиленная проверка, в том числе, всех работающих. Афанасий боялся не только англичан, которые могли выйти на его совсем недавнее тёмное прошлое, но и тех, кто это устроил. Немецкая разведка никак не могла успокоиться, посылая новых людей для подрывной деятельности, но и английская быстро реагировала, разоблачая одного участника за другим.

Афанасий лихорадочно соображал, куда теперь ему бежать. Он жил в бараке с индусами и решил присоединиться к ним, когда группа рабочих собиралась уезжать домой. Вместе с ними он прошёл на корабль и отплыл к берегам Индии, куда вовсе и не предполагалось попасть никакими судьбами. Он увязался за своими спутниками настолько, что последовал за ними до их конечного пути, пересёк половину Индии и оказался в провинции Кашмир. Судьба для чего-то решила дать ему передышку, дать время осмыслить то, что он сделал, забросив его в чудеснейшее место на планете. Перед его глазами предстало удивительное по красоте зрелище.

Он одновременно видел утопающую в зелени долину и снежные вершины гор, до которых «рукой подать». Ему показалось, что именно так должен выглядеть рай, о котором столетиями столько писали и говорили. Увы, даже это райское место человек испортил своим первобытным желанием отнять добычу и кусок земли. С уходом англичан в 1947 году так и не прекращались конфликты между этнически разными группами, населяющими территорию Кашмира.

Когда английские войска снова наведались сюда для установления порядка, Афанасий перебрался в восточную часть провинции – Ладакх, почти безлюдную, по причине суровых природных особенностей, заселённую буддистами и окружённую, словно крепость величественными горами. Он быстро привык к необычному виду окрестностей, напоминающих больше какой-то фантастический пейзаж, а также к условиям жизни людей в деревушке, где его приютили.

Деревушки в таких местах располагались у подножия склонов, выше находились храмы. Уложенные друг на друга каменные дома-клеточки, ничем не походили на те храмы, которые ему довелось видеть ранее. Но, именно в таком крайне ограниченном пространстве, находясь наедине с самим собой, легче будет услышать послания свыше. Здесь Афанасий проведёт два года и проникнется уважением к древнейшему учению и самобытной культуре народа, о котором раньше ничего не знал.

Порой поражаешься, каким удивительным узором сплетается судьба человека, давая ему возможность перемещаться волшебным образом в нашем обычном мире и испытывать абсолютно разные состояния. Афанасий, анализируя все моменты своей жизни, пришёл к выводу, сколь безграничными и щедрыми на милость могут быть божественные силы, решившие вдруг покровительствовать выбранному ими, непонятно по какой причине, человеку. Афанасий сотни раз мог умереть за всё это время, но нет, каждый раз ему протягивали соломинку для спасения и нужных людей на его пути.

Долго сидеть в скромном уединении посреди горных громад не пришлось, Афанасий возвращается в Кашмир. В том многолюдном рое, который представлял Кашмир, Афанасий на рынке знакомится с человеком, говорящим с небольшим акцентом, но по-русски. Это был учёный, изучающий местную богатейшую флору. Дмитрий Николаевич, выходец из русской семьи, покинувшей Россию после революции, проживал в Канаде. Он очень обрадовался такой неожиданной встрече и предложил Афанасию сопровождать его в коротких походах в поисках редких растений. Афанасий, знавший к этому моменту окрестности, естественно, не мог не согласиться.

Таким образом, представился случай занять себя делом, причём полезным, изучение и собирание лекарственных трав впоследствии пригодится в дальнейшей жизни. Учёный помог Афанасию увидеть мир с другой стороны: не обращая внимания на всякие коварные поступки людей, видеть каждый раз прекрасное и восхищаться тому совершенству, с каким устроена природа.

Афанасий стал замечать, какими красивыми, волнующими душу, могут быть закаты. До закатов ли было раньше, когда постоянно находился в жутких местах, и все мысли были направлены на то, как бы «унести ноги» и спасти свою жизнь. А тут появился человек, будто с другой планеты, нашёл маленький цветочек шафрана и восторгается им. Дмитрий Николаевич, держа в руках драгоценную находку, обратился к своему спутнику:

– Страна обладает по-истине сказочными сокровищами, сколько много лечебных свойств в таком крошечном цветке, да и не только с точки зрения медицины. Запах этого растения улучшает настроение. Да, поверьте, повышение уровня гормона счастья в вашем организме я вам гарантирую, если вы хоть немного подержите в руках эти лепестки.

Афанасий чувствовал сильный пряный запах, действительно испытывал необычные ощущения и хотел даже подшутить над наивностью учёного. Но шутка так и осталась только у него в голове, уступив место какой-то пронзительной печали. Он силился что-то вспомнить, а вспомнив, произнёс:

– Свет вечерний шафранного края …

Тихо розы бегут по полям.

Сердцу снится страна другая…

– Дорогой Афанасий, а вы, как я вижу, ценитель поэзии, – сказал Дмитрий Николаевич.

– Да какой из меня ценитель, – отозвался Афанасий, – Учительница была очень строгая, пока перед классом не прочтёшь стихи, домой не отпускала.

Учёный догадывался, что его новому знакомому возвращаться на свою родину совсем не безопасно, и решил помочь тем, что в его силах. А пока он высказал свои мысли:

– Есенин, как никто другой, очень красиво и образно писал о России. Не писал, а пел, без настоящей любви невозможно написать такие строки. Афанасий, я вам могу предложить поехать со мной в Канаду, тут вы зачахнете. В Канаде много наших соотечественников, с кем-нибудь найдёте общение.

– Вот так я и оказался в Канаде, – Афанасий Степанович объяснял сыну, каким образом он очутился в этой стране.

Эдуард слушал отца и не понимал, как столько событий могут вместиться в жизнь одного человека. Афанасий Степанович продолжал:

– Не думай, что мне легко жилось в Канаде. Долгое время я нелегально работал на лесозаготовках в лесной глуши. А однажды меня пригласили в качестве помощника на строительстве домиков. Многие дома, которые ты видел в нашем городке, были построены с моим участием. В конце пятидесятых это место считалось захолустьем, но здесь я познакомился со своей будущей женой. Марго приехала сюда с родителями задолго до меня. На момент встречи мы были одиноки, нам было уже немало лет, оба многое пережили и понимали друг друга. Муж Марго погиб во время войны, детей у них не было. Жизнь проходит скоротечно, всё проходит, наступил момент, когда и Марго ушла в иной мир.

После смерти Марго было страшное одиночество. Всё чаще приходили мысли о том, что жизнь прожита не так, многое хотелось просто вычеркнуть, но не удавалось. Тяжёлый груз неприятных воспоминаний давил, причиняя страдания. Общение с внешним миром было доведено до минимума. К Афанасию Степановичу приходила работница для уборки дома и приятельница жены Изабель. Иногда в магазине общался с местными жителями, больше слушая, понимая, о чём они говорят, добавляя в разговор выученные фразы.

Всё остальное время он проводил дома один перед телевизором, внимательно наблюдая за тем, какие события происходят в России. Единственное, о чём он не забывал, и что вошло уже в его привычку, это физические упражнения для поддержания здоровья. В своём преклонном возрасте Афанасий Степанович каждую зиму катался на лыжах; заставляя себя двигаться, он понимал, что заставляет себя дальше жить. День за днём проходили в тоске и скуке до того момента, когда Изабель уговорила его пойти вместе с ней в местную католическую церковь не на службу, а на концерт. К ним в город приехал детский хор, исполняющий известные музыкальные произведения духовного характера.

Был какой-то праздник, пели совсем юные артисты. Одна песня-молитва его сильно растрогала, он не сдержал слёз. Было такое состояние, будто живые ангелы с ним разговаривали. Что случилось с ним, он не мог понять, он совершенно не знал слов произведения, исполняемого на латинском языке, он чувствовал сердцем. Он не мог заснуть после концерта. Ему в голову неожиданно пришла дерзкая мысль отправить письмо в Россию, вдруг найдётся его сын. Он не писал письма раньше, боялся, что чекисты узнают о его прошлом; сейчас со сменой власти в стране ему нечего опасаться.

На следующий день Изабель принесла ему лист с переводом. Это было духовное произведение Антонио Вивальди «Cum Dederit” (Когда Он даёт):

Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его;

если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж.

Напрасно вы рано встаёте, поздно просиживаете, едите хлеб печали,

тогда как возлюбленному своему Он даёт сон.

Вот наследие от Господа: дети;

Награда от Него – плод чрева.

Что стрелы в руке сильного,

то сыновья молодые.

Блажен человек, который наполнил ими колчан свой.

Не останутся они в стыде,

когда будут говорить с врагами в воротах.

Лист с переводом он перечитывал по несколько раз в день и запомнил написанное наизусть. Слова, как удар молнии, поразили его своим глубоким смыслом и неотступно следовали за ним в течение всего дня, куда бы он ни шёл, и чтобы он ни делал. Перед ним всплыл образ молоденького Андрея, с кем ему довелось стоять бок о бок в концлагере. Афанасий Степанович с горечью подумал: «Где сейчас Андрюха, живой ли? «Может, на его костях кто-то построил себе загородный дом, не ведая, что творилось на том кусочке земли».

«Проклятая война, мне уже осталось немного жить в этом мире, а она меня никак не отпускает, – терзал себя тяжёлыми думами Афанасий Степанович. – Что ей ещё нужно от меня?»

Что-то подсказывало ему, наверное, Сам Бог благословляет его сделать то, чего он больше всего хотел в жизни, но, при этом, жутко боялся – разыскать сына. Прошло слишком много времени, он не был уверен, смогла ли выжить его семья во время войны. Он, как никто другой, хорошо знал, что война мало кого щадила. Он до сих пор каждой клеточкой своего тела ощущает тот смертельный страх, который никогда не поймёт человек, не видевший войны своими глазами.

Не меньше он боялся той реакции, которая появится у шестидесятилетнего человека, когда ему вдруг скажут, что ваш отец живой. Естественным будет вопрос: Почему же ты молчал все эти годы? Состарившийся Афанасий переживал, какими словами он объяснит сыну своё чудесное воскрешение. Любой, кто был на фронте или в оккупации, сможет опровергнуть все сомнительные истории о том, что выбор в пользу жизни у самого порога ада был сделан без … Он боялся этого слова. Он не хотел того, что внезапно произошло помимо его воли. Но и совершить подвиг, в том месте не имевший никакого смысла, было выше всех его физических и моральных сил.

Афанасий Степанович признавал, что время его уже на исходе, он должен найти сына и сказать ему правду, какая бы она ни была. Без этой исповеди, он не может спокойно уйти. Интересно получается, с наступлением старости, особенно тогда, когда человек чувствует, что скоро придётся распрощаться с миром живых, он моментально вспоминает о некогда совершённом им поступке, к нему приходит понимание собственной вины и он чего-то боится.

Что его может так страшить, каким образом ему становится известно, что его ожидает наказание в том, другом мире? Кто внушил человеку, что он поступил не так и что он виноват? Когда задумываешься об этом, понимаешь, что в мире больше загадок, чем ответов. Всё-таки, есть те невидимые и таинственные, кто совершенно точно даёт понять, что ты ещё обязан сделать в своей жизни, прежде чем они примут тебя в свой мир.

Пару дней оставалось до отъезда сына и невестки в Россию. Афанасий Степанович успел познакомить их со всеми достопримечательностями своего городка. Вместе они проехались по магазинам, сравнили канадские цены и российские на одни и те же товары, заметили, что в России цены оказались выше. Россия удивляла не только ценами, но и непредсказуемостью происходящих процессов в обществе, которое в очередной раз «чудило».

Эдуард и Алла с интересом разглядывали фотографии из альбома, предложенного им Афанасием Степановичем. Случайно ли оказалось, что по своим климатическим условиям город Вернон приближался к условиям в Ростовской области. Эдуард от удивления округлил глаза. На фотографиях он увидел своего отца на фоне яблоневых деревьев в фермерских садах и больших контейнеров, наполненных яблоками. Никак не ожидал, что в Верноне много садов с черешней, так же, как и в южных районах России. Только жители Ростова могли оценить такое превосходство климата, когда в летний сезон люди вёдрами покупали черешню на рынке и ели её в больших количествах.

Афанасий Степанович предложил переехать жить к нему или в ближайший, более развитый город Келоуна. Без знания английского языка вполне возможно было обеспечить себе приличный уровень жизни. Ссылался на то, что в Канаду прибыло огромное количество людей из разных стран, и мало у кого из них возникало желание вернуться назад. Прощаясь со своим сыном в аэропорту, Афанасий Степанович чувствовал себя счастливым и надеялся, что это была не последняя их встреча.

Эдуард сидел в салоне самолёта, не прислушивался к тому, о чём весело болтала его жена, мыслями он был в другом месте. Он видел себя мальчишкой на берегу реки, видел белых лебедей, грациозно скользящих по воде. Вдруг они услышали зов и все, как по команде, взмахнули крыльями, побежали, ускоряя бег, и взлетели вверх. Эдуард почувствовал, что он летит вместе с ними. Какое это было невероятное ощущение! Куда летит – конечно же, домой! Только дорога домой может вызвать неистовое состояние радости.

Эдуард никогда никому не признавался в том, о чём он больше всего мечтал в детстве. Он вспомнил, как сильно его взволновало одно событие, произошедшее осенью 1945 года. Он играл с соседскими ребятами во дворе, как вдруг прибежала старшая сестра одного из мальчишек и позвала:

– Мишка, айда домой! Папка с фронта вернулся, гостинцев привёз!

Нужно было видеть лицо этого Мишки – ещё бы, он был одним из немногих счастливчиков, у которых отец остался в живых. Пацаны вместе с Мишкой помчались к нему домой. В квартире было битком народу, всем захотелось посмотреть на героя. Как только Мишка появился в дверях, соседи немного расступились. Обезумев от счастья, Мишка бросился к отцу. Отец поднял его на руки и сказал так, что у всех на глазах выступили слёзы:

– Мишка, родной! Я и жив остался только благодаря тому, что думал всё время о тебе, думал, как ты будешь жить без меня!

Мишка уселся на колени к отцу и трогал руками две медали на его гимнастёрке. Пацаны с нескрываемой завистью смотрели на Мишку, все мечтали оказаться на его месте. У Эдика разрывалось сердце, он еле сдерживал свои эмоции. Он незаметно выбрался из толпы и побежал домой.

Добежав до дома, он не стал подниматься в свою квартиру, а забился в угол двора, где были сарайчики для дров и всякого хлама, и разрыдался. Почему он рыдал, он сам не мог понять. С этого дня он начал представлять, как однажды и его отец вот также приедет и покажет ему свои медали. Маме он ничего не говорил о своих мечтах, никогда не заводил разговоров об отце, боялся её расстроить. Но эта мечта ещё долго таилась в его сердце.