Металлический шарик катится к краю ступени по неровной поверхности, огибая препятствия: осколки стекол, разбросанные канцтовары, ногу вырубленного ударом по голове разработчика; меня.
Я сижу в окружении разрухи, которая осталась после моего визита, и впервые в жизни жалею, что бросил курить еще в семнадцать лет, когда окончательно убедился, что это приносит больше вони, чем удовольствия.
Я почти не замечаю ни мигающих ламп, ни искрящих в противоположном конце помещения серверов, ни сигнал тревоги, в обычное время разрывающий барабанные перепонки, а сейчас глухо звучащий где-то далеко за непроницаемым воображаемым куполом.
Роберт Оппенгеймер сказал: «Когда учёный видит нечто, что кажется ему техническим открытием, он хватается за это «нечто», осуществляет его и только потом задаёт вопрос, какое применение найдёт его открытие. Потом, когда само открытие уже сделано». Так вышло и со мной.
Как и многие идеалисты не от мира сего, одухотворенные некой сверхидеей, я слишком долго жил мечтой создать нечто выдающееся – то, что послужит на благо обществу. Что объединит людей и упростит им жизнь. И что в нужный момент спасет эти самые жизни. Я верил, что способен найти решение – гениальное, но простое в мелочах. И именно там по традиции и спрятался дьявол.
Я чуть крепче сжимаю рукоять пистолета и, вяло осмотрев его со всех сторон, медленно подношу к своему подбородку.
Нет. Я никого не спас. Вместо этого я положил начало чему-то разрушительному. И только сейчас, сидя посреди разрушенного помещения на обломках проекта всей моей жизни я начинаю понимать, насколько ужасным было это создание.
Я изобрел не спасение человечества, а его гибель с часовым механизмом и группой подонков у руля.
Но сегодня все закончится.
Палец медленно давит на спусковой крючок, словно я все еще не уверен в том, что собираюсь сделать.
Но другого выбора у меня не остается. Я последний человек, которому известен «от и до» алгоритм, и моя смерть – единственное, что так или иначе поможет людям.
Медленно выдохнув, я резко зажмуриваюсь и нажимаю на спусковой крючок до упора.
Щелчок.
– Эй!
Месяц назад Москва никогда не спит. Первый год здесь я тоже засыпал с трудом, особенно на своих весьма условных выходных, которые не изматывали меня настолько, чтобы я падал на кровать без задних ног. Даже присутствие Киры рядом помогло лишь отчасти, но она всегда знала самый быстрый способ, чтобы утихомирить рой беспокойных мыслей в моей голове и найти для меня точку внутреннего равновесия, пусть и временно.
Так и сегодня: я захожу на кухню после сомнительного четырехчасового сна, чешу лохматую макушку, которой словно пытался наэлектризовать все подушки в доме, с хрустом потягиваюсь и с сонным прищуром смотрю на Киру у кофемашины. Моя жена, как и всегда, пританцовывает мод легкую музыку из колонки, где играет идеальный плейлист, подобранный «Электой». Конечно, а кем же еще?
Я усмехаюсь, и Кира оборачивается на звук.
– О, ты проснулся, – улыбается она и, подойдя ко мне, легко целует в губы. Эта наша прекрасная и нерушимая традиция, которая сохранилась даже спустя пять лет брака. Надеюсь, так будет и дальше. – Кофе готов, завтрак на плите, а я в магазин.
– Сейчас? – хмурюсь я и мельком смотрю на наручные часы. – Девять утра, какие магазины?
– Не ворчи, – Кира легонько тыкает в мой нос указательным пальцем и возвращается к кофемашине, а я покорно направляюсь следом. – Молоко закончилось.
– О, нет, какой ужас, – без особых эмоций выдаю я, почесывая щетинистую щеку, и обнимаю Киру со спины, зарываясь лицом в ее светлых локонах. – Да к черту это молоко.
– А как же капучино? – Кира ловко поворачивается в моем «захвате» и кладет руки мне на плечи. – Мы с тобой оба знаем, каким невыносимым ты становишься, если начнешь день без капучино.
Я недовольно поджимаю губы.
– Тогда закажем доставку.
– Ради одного молока?
– Добавим что-нибудь еще, – я определенно не собираюсь так легко сдаваться и обнимаю Киру чуть крепче.
– У нас все есть, – шепчет она мне на ухо и улыбается. Кира всегда была крайне настойчивой и в своем упрямстве может переспорить и торговцев сетевой косметикой, и распространителей «Библии новой эпохи». Так было всегда, сколько я знал ее до нашей свадьбы и после. Так осталось и сейчас. – Да и я не прочь прогуляться. Там наконец-то солнце, – Кира кивает на окно, за которым, и правда, видно ярко-голубое небо без единого намека на тучи. А ведь последнюю неделю, если не дольше, город тонул в бесконечных дождях и серости, которая выбивала последнюю радость у тех, кто, поглощенный работой, едва успевает перехватить остатки солнечного света в редких перерывах во время работы. К счастью, я при своем статусе имею полное право приходить в офис, когда захочу и во сколько захочу (или не приходить вовсе). И это не дань наглости, а заработанная долгими годами упорного труда привилегия создателя «Электы».
– Давай спросим у главного специалиста в этом доме? – предлагаю я и, отпустив Киру, активирую на наручных часах приложение, которое давно вытеснило «Сири» и известные ей аналоги.
Кира с укором и улыбкой качает головой.
– Ну, вперед, ковбой.
– Электа, нам лучше заказать молоко доставкой или сходит за ним в магазин?
– Судя по уровню кортизола, общему эмоциональному настрою, тому, что Райан опять забыл опустить крышку унитаза, а еще забрызгал зубной пастой зеркало в ванной, на уборку которой Кира потратила вчерашний вечер, – о чем жена, несомненно, успела пожаловаться подругам в переписке, – лучше, если Кира прогуляется до магазина. Это снизит риски бытовой ссоры на 67%, повысит уровень дофамина в организме Киры на 24% и позволит Райану, не отвлекаясь, прочитать входящие письма на рабочей почте.
Я вздыхаю и, перехватив назидательный взгляд жены, качаю головой.
Как у горячо любящих супругов, у нас с Кирой нет секретов друг от друга. Но иногда я немного жалею об этом маленьком нюансе.
– Ты ее слышал, – победа в этот раз остается за женой. Она целует меня в щеку и направляется к выходу. – Я быстро – туда и обратно.
Я мог бы предложить ей сходить вместо нее, но Кира так неоправданно-сильно любит гулять по Москве, даже если речь идет о неприметных переулках или давно и десятки раз пройденных ею дорожках. Что ж, наверное, однажды я пойму эту ее тягу к городским «путешествиям». В отличие от Киры, которая всегда отличалась большим жизнелюбием и открытостью миру, я, как типичный представитель создателей разного рода алгоритмов, предпочитаю проводить время либо дома, либо перед компьютером, либо, само собой, рядом с Кирой. Не знаю, чего стоило ей согласиться переехать со мной три года назад из Чикаго в Москву, когда мой проект приобрела крупная корпорация «Олимпус», а я получил предложение переехать и заниматься разработкой непосредственно здесь. Я никогда не страдал особой привязанностью к местам – гораздо важнее, кто рядом со мной. Поэтому такое предложение далось мне легко, и единственное, что беспокоило меня на тот момент – мнение и решение Киры.
– Я быстро, – она мягко касается моего лица ладонью и с улыбкой направляется к выходу. Никогда не понимал, откуда в ней этот неисчерпаемый запас энергии и жизнелюбия. Такое чувство, словно Кира способна найти в абсолютно любой ситуации свою красоту и определенные плюсы. Наверное, в этом мы как раз уравновешиваем друг друга. Я такой закрытый, иногда угрюмый тип, погруженный в собственные мысли и вычисления над очередным проектом. Она – светящаяся и излучающая энергию девушка, которая не идет по жизни, а порхает, озаряя своим присутствием все, с чем так или иначе соприкасается в процессе. В том числе меня. Не знаю, где бы сейчас был и на кого стал бы похож, если бы однажды, шесть с половиной лет назад, я не зашел в цветочную лавку. Я не особо хорошо разбираюсь в людях и с трудом могу представить, какой букет подарить той или иной женщине, а когда дело касается любимой бабушки и ее дня рождения, все должно быть идеально, вы ведь понимаете. Там я и встретил Киру, которая зашла навестить подругу-флориста, но в итоге помогла мне собрать лучший из возможных букетов. Потом она признается, что решила, будто я покупаю цветы для какой-то девушки (которая явно старше меня по возрасту), но… нет. Этот букет был не для нее. А следующий оказался для Киры.
Я провожаю жену взглядом и, помедлив, следую за ней в коридор.
Когда влюбляешься по-настоящему, никто не спрашивает тебя, как, почему, зачем – ты просто понимаешь, что в тебе еще жив человек и что ты хочешь провести с этой женщиной всю свою жизнь. Не знал, что в принципе способен на такие чувства, но через полтора года я сделал ей предложение, и с тех пор моя жизни наконец-то обрела свой полноценный законченный смысл. По крайней мере, я искренне верил в эту мысль.
– Туда и обратно? – уточняю я, глядя, как Кира ловко надевает свои любимые босоножки на толстом каблуке, в которых способна и плавно плыть по тротуару, и бежать на всех скоростях за уходящим автобусом (клянусь, однажды я видел это своими глазами).
– Туда и обратно, – кивает она и поправляет перекосившийся сарафан. – Или еще пожелаешь, чтобы я выбрала путь покороче?
– Просто не люблю завтракать в одиночестве, – бормочу я, активировав режим зануды на максимум. Может, ну его, этот капучино?
Кира подходит ближе, обвивает мою шею руками и мягко целует в губы.
– Тогда подожди всего пятнадцать минут, и я буду здесь, – шепчет она мне на ухо, но я провожаю строить из себя вселенского скептика.
– А если опять заболтаешься с соседкой?
Кира уже больше десяти лет работает дизайнером интерьеров и активно общается с самыми разными людьми, в то время как я стараюсь избегать лишних контактов – даже с нашими соседями, некоторые из которых вызывают вполне серьезные вопросы по части их адекватности. А вот Киру вряд ли смущает что-либо. Она и русский язык выучила гораздо быстрее меня, а я до сих пор продолжаю общаться ломаными фарами с довольно откровенным акцентом.
– Тогда давай спросим у Элли, какой дорогой мне лучше пойти, чтобы не встретить никого, кто задержит меня на пути? – предлагает Кира. То ли в шутку, то ли всерьез – понятия не имею, но машинально тянусь к часам на ее руке (точно таким, же, как у меня, только с белым ремешком и таким же белым циферблатом).
– Электа, какой дорогой до супермаркета лучше пойти Кире?
– С учетом загруженности на проезжей части и на тротуарах в предрабочее время, а также маршрута соседки Нины Михайловны, которая вышла на прогулку, я советую обойти парк по левой стороне и срезать через переулок до супермаркета.
– Так и поступим, – Кира улыбается и, обхватив мои щеки ладонями, опять целует в губы. – Я скоро буду, – шепчет она и, подхватив сумку, направляется к выходу. – Не ешь без меня! – бросает напоследок жена и выходит из квартиры.
Я подхожу к двери, приоткрываю ее и смотрю вслед Кире.
– Ничего не обещаю, – улыбаюсь я. Одно радует: «Электа» построила максимально быстрый и удобный маршрут, поэтому ждать мне остается не так долго.
Я улыбаюсь Кире, провожаю ее взглядом и, когда двери лифта закрываются, захлопываю входную дверь и шлепаю босыми ногами по кафельному полу на кухню, где вместо плитки лежит ламинат (да еще и с подогревом). Поправив боксеры, я открываю холодильник в поисках не иначе как вчерашнего дня, с удовольствием подмечаю приготовленные сэндвичи, от которых исходит такой же приятный аромат, как и от остального завтрака на плите, подхватываю бутылку воды без газа местного производства и закрываю дверь холодильника.
Одно из главных достижений в моей жизни (за исключением «Электы»): к тридцати трем годам Райан Голдберг научился пить по утрам воду. Опять же в этом определенно есть заслуга Киры, которая разбирается в здоровом питании так же хорошо, как я – в разработке ПО на базе ИИ. А если без аббревиатур, то в программном обеспечении и искусственном интеллекте. Благодаря этому, собственно, мы и оказались в Москве (хотя раньше я едва ли мог представить, что однажды окажусь в России – не то что перееду, а в принципе соберусь навестить эту страну). Но вот они мы – живем здесь уже три года и, надо признать, вполне неплохо.
Я окручиваю крышку и, не обеспокоившись поисками стакана, начинаю пить воду прямо из горла. И это одна из тех «бесячих привычек», которые раздражают мою жену, пусть она почти и не говорит об этом вслух (гораздо чаще просто тяжело вздыхает на фоне и качает головой). Вообще у Киры наверняка ко мне вагон и телега претензий, но понимания, любви и принятия гораздо больше – больше, чем я того заслуживаю.
Выпив половину литровой бутылки, я закручиваю крышку и убираю воду обратно в холодильник, успев прихватить один из сэндвичей. Быстрый взгляд на часы – через сколько там собиралась вернуться Кира? Я смотрю на бутерброд в руке.
«Не ешь без меня!»
А я и не ем. Я так… перекусываю.
Сэндвич исчезает во мне за четыре укуса – за это же время я успеваю сесть за стол и открыть в планшете сводку новостей. Палец быстро пролистывает сенсорные строчки. Тоска, скука, ничего нового… взгляд замирает на афише грядущей научной конференции, которая состоится уже в конце этого сентября, и я непременно должен выступить на ней с ошеломительной речью, которая «покорит сердца тысяч лучших ученых современности» (и это при моем таланте красноречия пятилетнего ребенка с задержкой в развитии). Я в целом человек не публичный, но руководство компании настояло на том, чтобы именно я выступил с презентацией новой версии «Электы», за что мне пообещали внушительную премию и внеочередной отпуск, который Кира сразу решила провести на каком-то морском курорте. Не скажу, что я фанат таких поездок, но, сами понимаете, счастливая жена – счастливый муж.
Я пролистываю остаток статей за сегодняшнее утро и бросаю взгляд на часы. Прошло уже двадцать минут из заявленных пятнадцати.
Поджав губы, я опять смотрю на плиту с завтраком, а затем – на свой телефон.
Ладно. Подождем еще немного. Видимо, на пути Киры попался кто-то посерьезнее нашей дорогой болтливой соседки. Хотя, с учетом предусмотрительности «Электы», шансы на это были минимальны.
«Элли», как ее называет Кира, родилась из идеи пятнадцатилетнего Райана, который большую часть детства наблюдал за тем, какие сложные решения ежедневно принимает на работе его отец-адвокат и как после работы он с трудом выбирает себе йогурт в магазине, тратя на это уйму лишнего времени, которое могло пойти на что-нибудь более продуктивное. Однажды в мою голову просто пришла мысль: вот было бы прикольно, если бы все такие «простые» решения оперативно принимал бы за нас кто-нибудь другой, опираясь на полноценные знания о наших вкусах, предпочтениях, физических, психических и моральных показателях, о состоянии здоровья, о прошедшем дне и о грядущих событиях, которые влияют на настроение – и еще на множество других факторов, способных сыграть свою роль даже в выборе бутылки воды. И эта идея в дальнейшем вылилась в полномасштабный проект, который начинался с обычного приложения, а на сегодняшний день является лидирующим продуктом на базе искусственного интеллекта, отвечающим за достаточно много сфер жизни современного человека.
По статистике, люди тратят на выбор, покупку и готовку подходящей еды около 15 часов в неделю (помимо основных рабочих часов и сна); также лишнее время уходит на неправильно выстроенные маршруты, «сложные» выборы (когда из-за усталости или плохого настроения не знаешь, на чем остановиться), покупку «не той одежды», ошибки в принятых решениях по непредвиденным обстоятельствам (например, случайно идешь не в тот магазин, или он оказывается закрыт на технический перерыв, или по пути попадается перекопанная дорога, или навстречу идет банда хулиганов, которой понадобилось докопаться до случайного прохожего – и так далее). «Электа» сокращает время выбора и принятия верного решения на 30-70% в зависимости от ситуации, анализируя за считанные секунды такие параметры, как:
– внешние факторы;
– погодные условия;
– состояние человека – физическое (посредством отслеживания через браслет его показателей), психическое и моральное (в учет берется анализ переписок в гаджетах и тембр голоса во время телефонных разговоров, при этом сами разговоры нигде не фиксируются, не записываются и не до ходят до ушей других людей, в том числе – завязанных на проекте «Электа»);
– прослушанная музыка, подкасты, аудиокниги и т. д., а также просмотренные накануне фильмы;
– новостные сводки;
– ситуации на дорогах и тротуарах (в ход идут записи и трансляции дорожных камер);
– объявления в социальных сетях и блогах;
– маршруты, планы и данные других людей;
– просмотренные сайты;
– иные ситуативные обстоятельства в «живом режиме».
И этим «суповым» набором все не ограничивается.
Благодаря «Электе» сократилось число аварий (спасибо правильным маршрутам и своевременным подсказкам приложения), пробок, увеличилось количество свободного времени у подавляющего числа пользователей, была перераспределена нагрузка на различные социальные службы, медицину, правоохранительные органы, а также значительно снизилось число правонарушений, разводов, семейного, уличного насилия и насилия в отношении несовершеннолетних и девушек. То, что начиналось, как приложение для помощи в выборе продуктов, повседневной и любой другой одежды, а также наиболее удобной дороги до дома, разрослось в самый масштабный проект, плотно и надежно вписавшийся в общественную жизнь. Порой «Электа» заменяет советчика, друга, психотерапевта – в разумных пределах, само собой. Но с учетом того, что люди все чаще обращаются к ней за советом и помощью, даже в таких вопросах как «чем мне позавтракать?», «что я хочу послушать?» или «что мне ответить этому придурку?», ее вклад просто неоценим.
Поначалу, конечно, были проблемы с тем, чтобы доказать «безвредность» проекта и его защищенность от любых попыток взлома. «Электа» – не «Скайнет», и я не зря потратил титанически огромную часть времени на разработку и ее обучение, чтобы предотвратить даже малейший намек на выход проекта из-под управления человека. А когда появились первые положительные результаты, градус недоверия общества резко пошел на убыль. Но, само собой, до сих пор остаются эдакие противники подобного развития современных технологий, но, если так подумать, они особо не «отсвечивают» и в целом не создают проблем для моей работы.
«Электа» не ведет прослушку, не записывает разговоры, не сохраняет результаты дольше 24-х часов. И никто, кроме ИИ, не имеет доступа к результатам аналитики. Есть только вы и «Электа», и ваша информация всегда была и остается под надежным замком от любых посторонних глаз, а данные никогда не будут сливаться другим лицам. Я не раз представлял это на международных конференциях, и спустя пару лет упорных выступлений и борьбы за «Электу» мне удалось доказать ее пользу, продуктивность и безопасность.
Я покручиваю в руках телефон и опять смотрю на время.
Прошло полчаса.
Да брось, Кира, сколько можно? С кем надо было так заболтаться или на что нужно было засмотреться, чтобы нарушить расчеты «Электы»? А последняя никогда не ошибается.
Есть и еще одна причина, которая привела к созданию «Элли».
Когда мне было восемь, мы с младшей сестрой купались на озере Мичиган вместе с родителями, которые привезли нас отдыхать к нашим дедушке и бабушке. И вот представьте: жаркий июльский полдень, родители раскладывают еду на столе, мы с Зоуи бежим прыгать с понтона, на ней надеты ее дурацкие желтые нарукавники, из-за которых я всегда обзывал ее цыпленком; быстрый разбег – прыжок в воду – наш громкий смех и перебрызгивания водой. А в следующий момент Зоуи, пытаясь доказать мне, как она крута, стягивает нарукавники и кидает их в сторону. Сначала мне смешно, но, когда макушка сестры уходит под воду, я так сильно пугаюсь, что не успеваю даже позвать родителей. Каким-то чудом я умудряюсь нырнуть следом и схватить Зоуи за руку, но сестра так напугана, что начинает инстинктивно карабкаться по мне наверх. Я несколько раз пытаюсь приподнять ее над водой, пока сам, чередуясь с Зоуи, ухожу вниз. И в один из таких подъемов над поверхностью мне удается позвать на помощь. К сожалению, на тот момент на берегу был только отец, пока мама отошла со своими родителями поболтать к соседнему трейлеру с еще одним типично американским семейством, чьи улыбки можно было бы представлять на конкурсе лучшей зубной пасты года.
Все, что происходило дальше, смешалось для меня в одно размытое световое и цветное пятно. Помню только, как начал тонуть – теперь уже вместе с Зоуи, но где-то ближе ко дну она, наконец, перестала держаться за меня и почему-то отплыла дальше (либо ее просто отнесло туда водой).
Помню боль в грудной клетке.
Помню, как было мало кислорода и как сильно хотелось открыть рот и вдохнуть.
Помню, как вода начала обжигать горло и заполнять легкие, а потом чья-то сильная рука схватила меня и потянула наверх.
В тот день меня спасли, а Зоуи не стало, хотя мне казалось, у нее было гораздо больше шансов выжить, ведь я так упорно подталкивал ее наверх.
После отец, рыдая на годовщину смерти Зоуи, признается, что у него был выбор, за кем из нас двоих поплыть, но он потратил на принятие решения слишком много времени – непростительно большое количество секунд. И он еще долго будет задаваться вопросом, был ли шанс спасти Зоуи, если бы он не мешкал и сразу сделал выбор, но захватил бы нас обоих со дна.
Я шумно вздыхаю, постукивая пальцами по столу, затем встаю и отправляюсь на поиски столовых приборов. Конечно, в теории я знаю, где лежат вилки и ложки, но временами эта информация словно вытесняется из моей головы обилием научных данных, цифр, показателей и прочей «рабочей суеты». Иногда мне кажется, что, будучи профессионалом своего дела в разработке, я абсолютно беспомощен в бытовых мелочах и временами могу огорошивать Киру такими вопросами, которые вызовут у любого нормального человека либо насмешку, либо сомнение в моей «нормальности». Что-то типа: «А где мои ключи?» (при этом я держу их в руках), «Как забрать посылку с почты?», «Я опять потерял кошелек с карточками – что мне делать?», «Кажется, я забыл свои единственные штаны в гостинице в другой стране – ничего, если я прилечу в пижаме?». Ну и все в том духе. Не знаю, как Кира выносит все мои странности, но однозначно люблю ее за одно только присутствие в моей жизни.
А вот за отсутствие начинаю понемногу тревожиться. Или раздражаться. Или все же тревожиться.
Подергав несколько ящиков в поисках вилок, я все же возвращаюсь к телефону и набираю номер жены.
Семь длинных гудков. Да ладно тебе.
Тяжело вздохнув, и повторяю звонок.
Десять длинных гудков.
Брось, Кира, ответь на вызов.
Автоответчик.
Конечно, жена иногда может ставить телефон на виброзвонок, но не в таких ситуациях. И уж точно она не станет игнорировать мои звонки – особенно если так долго отсутствует в магазине.
Не сочтите меня параноиком, но в тот момент я не на шутку занервничал.
– Электа, подключи меня к маршруту Киры и скажи, где она сейчас, – я быстро иду в спальню и беру из шкафа первые попавшиеся джинсы и футболку.
– Координаты и маршрут отправлены на телефон.
Я возвращаюсь на кухню за мобильником, в одном носке и второй натягиваю уже будучи у стола. Сверяюсь с маршрутом, который прислала «Электа» – вижу супермаркет, в котором Кира пробыла пять минут, а затем…
Не понял.
Мои брови сходятся на переносице.
Какого черта?
Если верить «Электе» (а ей я, само собой, верю), на обратном пути Кира остановилась в одном из переулков в квартале от нашего дома.
Я быстро обуваюсь, беру телефон, подхожу к двери, но затем хлопаю себя по лбу, забираю с тумбы ключи, без которых чуть только что не покинул квартиру, и быстро выхожу на лестничную площадку. Понятия не имею, что задержало Киру в том месте, но лучше проверю все сам. Может, порвался один из пакетов?..
Слабое такое объяснение.
Весь путь до указанной точки я пролетаю за считанные минуты и практически на одном дыхании. Не знаю, что толкает меня туда с такой силой и скоростью, но нехорошее предчувствие уже начинает активно посасывать под ложечкой. Я бегу между людей, мимо ярких вывесок кафетериев, витрин магазинов, плакатов, призывающих голосовать за очередного кандидата в местные мэры; несколько раз чуть не попадаю под городские самокаты и все это время продолжаю набирать Киру.
Ответь, ответь, ответь, ответь же!
На последних пятидесяти метрах мои нервы натягиваются, как гитарные струны. Пульс стучит между висками так громко, словно кто-то долбит в барабаны тревожный мотив, и мне приходится силой сохранять остатки спокойствия. Но когда я подбегаю к нужному переулку, первые несколько секунд вижу только множество мусорных контейнеров, перегородивших небольшое пространство между домами, и кучи коробок с неизвестным содержимым.
Я опускаю телефон, который держал у уха, и снова заношу палец над именем жены в списке вызовов. Но за мгновение до звонка я замечаю, как к моим кроссовкам медленно, но уверенно подтекает узкая белая лужа. Я провожу по ней взглядом и останавливаюсь на одном из контейнеров, за которым, кажется, лежит порванный пакет супермаркета.
Палец машинально зажимает имя Киры, и я начинаю медленно идти вперед, как нерешительный школьник к доске.
Где-то поблизости раздается знакомая мне мелодия: Кира всегда любила Гэри Ньюмена и поставила его на входящие вызовы на всех своих телефонах.
Когда я дохожу до контейнера, первое, что бросается в глаза – поврежденный пакет молока. Моего любимого, с высокой жирностью и идиотской коровой с такой улыбкой, словно ее содрали с человеческого лица.
Рядом с молоком лежат яблоки. Одно и них откатилось чуть дальше и остановилось рядом с чем-то светлым, очень напоминающим человеческие волосы.
Длинные светлые локоны…
Чуть дальше – босоножка с толстым высоким каблуком…
Телефон выпадает из моей руки и ударяется об асфальт, а я падаю рядом с ним на колени и спустя несколько долгих секунд и попыток дышать через хрип в грудной клетке подползаю на коленях к горе коробок, рваных газет и прочего мусора, который хаотично раскидываю руками в стороны, пока не освобождаю из-под него голову и плечи Киры.
Я вытягиваю ее из мусора и прижимаю к себе в попытках нащупать пульс.
Почти не слышу свой голос. Не слышу, как кричу, как зову Киру, надеясь, что она очнется. Прошу ее ответить, подать мне сигнал, что она здесь, со мной, пусть глубоко внутри знаю, что уже опоздал. Я держу Киру на руках, все еще пытаюсь почувствовать биение сердца, прижимаю к себе, снова зову, снова ищу пульс, стараюсь ощутить ее дыхание, зову, кричу, обнимаю. Меня трясёт – так, как не трясло никогда в жизни. Не знаю, откуда беру силы, чтобы достать окровавленной рукой телефон и набрать номер службы спасения. Слова путаются, мысли спотыкаются друг о друга; я повторяю имя Киры вновь и вновь, прошу людей на другом конце телефона помочь, ничего не слышу сквозь туман в голове, но терпеливо жду, когда приедет бригада скоро помощи. Я не отпускаю Киру, даже когда они появляются в метре от меня и просят освободить им место.
Пальцы дрожат, руки дрожат – весь я дрожу и без остановки зову ее по имени. Ну же, Кира, ну же, очнись. Очнись, прошу тебя. Не делай этого. Не оставляй меня. Кира, пожалуйста, не оставляй меня.
Меня трясет так, словно кто-то пропустил разряд тока через мое тело. Я убираю пальцы с шеи Киры, обнимаю ее еще крепче, и из моей груди вырывается крик.
Я не готов. Даже зная, что уже слишком поздно, я не готов отдать ее и отпущу, только если меня пристрелят здесь, рядом с ней.
Три недели назад – Лезвие прошло между десятым и девятым ребром до рукоятки и задело селезенку и желудок.
Судмедэксперт, с которым мы знакомы уже больше трех лет, зачитывает мне «вердикт», пока я стою бледной тенью напротив него, в морге, у тела Киры, прикрытого простыней. Официальная версия ее смерти – нападение грабителя с целью наживаться деньгами, карточками и драгоценностями (из которых у моей жены были разве что пара колец и дорогие серьги, которые я подарил ей на очередную годовщину).
– По направленности проникновения лезвия и характеру нанесенного ранения, а также по синякам на руках могу судить, что она сопротивлялась, но нападавший схватил ее и нанес удар ножом. Рана была смертельная, твоя жена… она скончалась быстро, ты бы не успел ей помочь.
И я почти ненавижу его за эти слова.
Потому что знаю, что он прав.
Две недели назад Я стою на сухой траве бесплотной тенью, молча глядя вперед, рядом с гробом, который вот-вот погрузят в землю.
Не могу пошевелиться – нет ни сил, ни желания, ни меня самого. Я одновременно и здесь, и где-то очень далеко. Надеюсь, что там, где сейчас Кира.
Через невидимую вату в ушах слышу плач ее друзей и родителей, перед которыми мне отныне никогда не загладить вину.
Раньше я не испытывал особых проблем с видом мертвых тел. Когда часто хоронишь то родственников, то знакомых, а к самой смерти относишься весьма рационально и даже философски, она приобретает не такие пугающие оттенки. Но когда знаешь, что под крышкой гроба лежит не «кто-то там со стороны», а твоя жена, весь твой «богатый» опыт сводится к одной микроскопической точке, которую ставят в конце – отношений, счастливой жизни, тебя самого.
Все, что здесь происходит – результат моей работы и моя вина. То, к чему я стремился долгие годы, в чем оттачивал мастерство и нарабатывал опыт, что развивал своими силами и своим умом, привело к полному и бесповоротному саморазрушению. Но было бы гораздо проще, если бы дело касалось только меня. А как быть с людьми, охваченными скорбью – теми людьми, которые стоят у меня за спиной вне себя от горя? Они не заслужили этого. Не заслужили потерять любимую дочь, лучшую подругу, близкую родственницу.
И Кира. Она не заслужила этого больше остальных. После всего, через что прошла со мной, что вытерпела, что приняла, как само собой разумеющееся, что разделила со мной без каких-либо сомнений и вопросов… она не заслужила того, что пережила в последнее минуты ее последней прогулки от магазина до дома. Это все я.
Я полюбил ее, сделал частью своей жизни и это убило ее.
Мой взгляд отрывается от одной точки и перемещается к гробу, когда его приподнимают чуть выше и медленно перемещают к заранее выкопанной яме.
И в тот момент я начинаю оживать от ступора, едва сдерживаясь, чтобы не броситься вперед.
Уже слишком поздно, Райан. Ты должен был поторопиться в другой день и в другое время. А теперь уже слишком поздно.
Гроб медленно опускается все ниже и ниже, постепенно исчезая из виду.
Мой взгляд становится мутным, а кратер в груди начинает заполнять горькая лава.
Это все я.
Я и то, что было создано мной ради всеобщего блага.
«Электа».
Час назад Опустошение – первое слово, которое приходит в голову. Первое слово, какое назвал бы я, если бы смотрел на себя со стороны. До этого момента во мне всегда был жив тот или иной стимул. Сначала учеба. Затем работа. Потом была Кира и все, что связано с ней. А после – жажда мести, поиски виноватых, попытки понять, как и где произошла ошибка. А теперь…
Я смотрю на свои руки, пока стою в лифте, медленно ползущем наверх, и словно ищу в них ответы, как записанную на ладонях шпаргалку.
Но правда в том, что больше мне не нужны подсказки. Мой «аналитический» ум все еще рвется все анализировать, искать первопричины и объяснения. А я… я просто устал от всего этого безумия. Я больше не хочу разбираться в алгоритме, который знаю буквально наизусть, не хочу проводить бессонные ночи в поисках ответа, где и что пошло не так, почему «Электа» построила маршрут, который привел к смерти моей жены, хотя ее главное преимущество всегда было в том, чтобы максимально обезопасить человека от любой беды, даже от нападения уличных грабителей, иначе я бы никогда не смог продвинуть «Электу» и среди местечковых приложений и она никогда не стала бы проектом государственной важности. Единственное, чего я хочу – покончить с ней раз и навсегда. Чтобы подобное больше никогда не повторилось ни с кем из других людей.
«Электа» разбила мое сердце – и я сегодня сделаю с ней то же самое.
Я выхожу из дверей лифта и направляюсь вперед по коридору – такому же одинаковому, как и все остальные в этом здании. За последние три года я изучил его от и до (за исключением особо секретных закрытых отделов, куда у меня нет доступа). Для выхода на этот уровень нужно заработать больше «очков» и быть кем-то покруче главного разработчика и руководителя одного из центральных проектов корпорации (какая ирония).
Охранник внизу на проходной не удивляется, когда я появляюсь в офисе среди ночи: все давно привыкли к моим внезапным порывам поработать в неурочное время (не удивлюсь, если они давно считают меня «техническим безумцем»). Он также не замечает в моем рюкзаке оружие, которое надежно спрятано в потайном кармане за пластинами, скрывающими его от металлодетекторов и проверяющих сканеров (еще одна моя личная разработка). Но будем честны: я здесь на хорошем счету, и охранник не проверяет мой рюкзак и мои карманы, как следует. И в этом его главная ошибка.
За последние пару недель мне удалось узнать распорядок и смены охраны, моих коллег, обслуживающего персонала и всех, кто так или иначе входит в число людей, способных внезапно появиться в офисе и помешать моим планам. Также я ознакомился с уровнями защиты и возможными препятствиями на пути к цели. Однако, все самое главное я принес с собой, и оно скрывается в небольшой флэш-карте, которая сегодня уничтожит проект всей моей жизни. Но эта мысль уже не внушает мне страх и не способна принести еще больше боли: после потери Киры я потерял и себя самого и больше не хочу иметь ничего общего ни с этой компанией, ни с «Электой».
Я бы мог попытаться закончить все удаленно, но защита «Элли» установлена таким образом, чтобы ее «сердце» было под защитой и присмотром у лучших программистов и технических гениев непосредственно в здании «Олимпуса», куда имеет доступ лишь строго ограниченное число лиц. И все эти уровни защиты сделаны ради того, чтобы никто не смог подключиться к ней удаленно и внести изменения, либо «навести шороху», сбив алгоритм или задав ему свой собственный вектор развития.
К счастью, я один из тех, у кого есть упомянутый доступ (как-никак, я основатель «Электы»). И я достаточно хорошо подготовился к миссии, которая наверняка станет последней в моем послужном списке «разработчика года» и ведущего сотрудника корпорации «Олимпус», а также последней в моей жизни в принципе. Боюсь, сегодня я уже не покину стены этого здания.
Я захожу в центральное помещение, заставленное столами с компьютерами и прочей новейшей техникой – подхожу к своему месту и осторожно кошусь на дверь с серверами.
– О, Райан! Ты опять полуночничаешь?
Едва заметно вздрогнув, я оборачиваюсь на знакомый голос. Да вашу ж мать. Это Егор Котов (или, как у меня получается называть его в силу моего акцента – «Йегор»), один из лучших разработчиков «Олимпуса», которого обычно подключают к проектам особо секретной важности. Он помогал интегрировать «Электу» в социальные службы и усиливать ее защиту от стороннего подключения. «Йегор» вроде неплохой парень, пусть мы с ним почти и не общались, но чертовски болтливый, и сегодня он здесь как никогда некстати.
– Да, вот… решил поработать, – туманно отзываюсь я, выкладывая рюкзак на стол рядом с монитором. Очень надеюсь, что этот парень отвалит от меня в ближайшую пару минут, или мне придется решать вопрос иначе.
– Прикольно, – хмыкает он, почесывая затылок, и, с хрустом потянувшись, останавливается рядом со мной. Я из вежливости жму его руку и сажусь за свой стол, всем своим видом демонстрируя незаинтересованность в дальнейшем общении. Но «Йегор» явно давно не разговаривал не только с коллегами, но и с людьми в целом. Словно персонаж фильма «Изгой», вот только я не его Уилсон, и мне вообще сейчас не до этой болтологии.
Парень встает рядом и начинает заливать мне что-то про какие-то новые проекты, про грядущую конференцию, которая состоится уже послезавтра, про свои планы, про собаку, которую пришлось побрить из-за блох, про разбитую любимую кружку – и в какой-то момент его зудящий в затылке голос становится одним разрежающим монотонным звуком. Я вздыхаю, встаю из-за стола и указываю рукой на дверь.
– А это кто?
Знаю, повод тупой, но действовать приходится быстро.
Как только «Йегор» оборачивается, чтобы посмотреть, о ком идет речь (конечно же, я указал в пустоту), я подхватываю со стола стеклянный шар на деревянной подставке, внутри которого находится статуя свободы (один из «оригинальных» подарков, врученных мне коллегами, хотя я был в Нью-Йорке от силы три раза), размахиваюсь и ударяю Егора по затылку. Охнув, парень падает на пол без признаков жизни. Надеюсь, я его не прибил (но, если честно, теперь мне плевать и на это). Успокаивает одно: прямо сейчас идет профилактическая перезагрузка внутренней системы безопасности, и камеры слежения не работают. У меня есть еще около сорока минут, чтобы выполнить задуманное.
Я уже собираюсь отойти от вырубленного Егора, но внезапно замечаю выпавший из его кармана бейдж с допуском особой важности. Взгляд перемещается на включенный компьютер Котова в соседнем ряду. Не знаю, что руководит мной в тот момент, когда я подхватываю карточку с пола, перешагиваю через Егора и подхожу к его монитору. Приложив бейдж к считывателю, я активирую доступ в систему под профилем Егора и… следующие несколько минут едва могу удержать челюсть на ее законном месте.
Что за…
Я ожидал увидеть там файлы по «Электе», которые смогу дополнительно зачистить на компьютере человека с доступом особого уровня, но вместо этого нахожу там папки, названия которых связаны с не только неизвестными мне проектами, но и с достаточно «громкими», которые я точно не планировал встретить в «Олимпусе».
Например, проект государственной границы «Гардиан-2025». На сегодняшний день территории государств, подключенных к «Стражу», дополнительно окружены двуплановой защитой – с наземных установок и со спутниковой системы, что преследует две цели: незаконное пересечение границы посредством скрытых устройств, блокирующих отслеживание нарушителей, и своевременное закрытие границы от военного, политического, информационного или экономического вмешательства со стороны других стран. Оказывается, к ее созданию напрямую приложил руку «Олимпус».
Я открываю файл с описанием наземных установок – радаров, которые любезно названы как «Гардиан-1», «Гардиан-2» и так до бесконечности. Мой взгляд бежит по строчкам. Радары созданы на базе новейших разработок в области радиоэлектронной и электромагнитной защиты безопасности и представляют собой устройства, расположенные вдоль наземной и водной границ с объединенным функционалом технологий магнетронов и радиолокационных станций. Ученым «Олимпуса» удалось переработать поражающий импульс магнетрона и в объединении с радарами направить на непрерывную генерацию мощных по дальности сигналов, позволяющих вовремя обнаруживать воздушные, подводные, подземные и наземные объекты (определять точные координаты нарушения сигнала, их скорость, параметры и расстояние до точки нарушения).
Насколько мне известно, немаловажную роль сыграли разработки со времен «Холодной войны». Северная система предупреждения была создана для обнаружения наступающих советских бомбардировщиков в ходе Холодной войны и обеспечения раннего предупреждения о сухопутном военном вторжении, придя на смену линии «Дью» в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Сама же система «Гардиан» подчиняется командованию государства и не может быть использована кем-либо еще.
Я открываю следующий файл.
В целях борьбы с незаконным пересечением границ применяют преднамеренное электромагнитное воздействие на объект.
Импульс, поступающий от радаров, является непрерывным и целостным, а также становится помехой для прохождения сигналов сторонних отслеживающих устройств. Говоря иначе, любые попытки пересечь границу любыми незаконными путями закончатся провалом, а нарушитель будет остановлен на границе государства посредством воздействия электромагнитного импульса.
Еще один щелчок мышкой, и я перехожу на следующий файл.
Стадии обороны «Гардиан».
1. Радар фиксирует попытку «разрыва» сигнала и моментально усиливает сигнал в несколько раз, что вызывает у нарушителя, где бы он ни находился (в своем костюме, в машине, в воздухе, под землей или водой), резкий приступ усталости, слабости, тошноты, головной боли. Импульс также выводит из строя электронное, коммуникационное и силовое оборудование нарушителя и лишает его боеспособности.
2. Спутник передает в центр Командования координаты нарушителя.
3. В течение трех-пяти секунд нарушитель, испытав на себе воздействие, теряет сознание на несколько часов.
4. Нарушителя забирают силы правительства. Согласно статистике – в течение нескольких минут.
При значительных превышениях нормативов сигнала возможны повреждение сердца, мозга, центральной нервной системы. Излучение может влиять на психику человека при долгом нахождении в его пределах.
Данный импульс оказывает влияние на любой материальный объект, находящийся в зоне его действия, а также на электронные системы, средства связи и на «Всемирную паутину».
Я замираю перед монитором и даже забываю, как дышать.
Проект контролируется системой «Электа».
Мое сердце срывается и летит в бездонную пропасть.
Что?.. Что за черт?
Я просматриваю файлы с отчетами – да, напрямую никто не подключался к «Электе», но ее использовали для внедрения в другие системы под предлогом поддержания безопасности. И чем дальше я захожу в изучении файлов, тем стремительнее волосы встают дыбом на всех частях моего тела.
Городские выборы, продвижение продуктов, рекламные кампании, проект «Патриот», экзоброня первого поколения… «Электа» строит маршруты и выдает подсказки на основе «двадцать пятого кадра». Если нужно продвинуть того или иного кандидата на выборах, дорога до работы, магазина или других мест пролегает мимо плакатов с нужным человеком или продуктом. Советы «Электа» выдает с использованием знакомых словесных конструкций, отсылающих к известным слоганам, и даже подборка музыки и фильмов так или иначе завуалировано сеет в головах людей необходимые мысли, идеи, планы.
Я выпрямляюсь и тру лицо ладонями, а потом в ужасе смотрю на монитор.
Не было никакой помощи. Не было свободы выбора и безопасности.
Я создал то, что плавно внедрилось в жизнь людей и стало напрямую управлять ими, мягко и незаметно подавляя их волю. А, учитывая,как сильно люди расслабились, что стали подключать «Электу» даже к выбору сока или подходящих фраз и слов для ответов в переписках, это влияние проникло слишком глубоко.
Господи…
Что я наделал?
Мне требуются еще несколько минут, чтобы собраться с силами и напомнить себе, зачем я здесь и что должен сделать – и теперь важность этой задумки приобретает космические масштабы. То, что начиналось с простой мести, сегодня ночью должно покончить с историей самого масштабного и самого незаконного вмешательства в жизни других людей.
Я достаю из кармана флэшку и направляюсь к серверной.
Пятнадцать минут назад – Денис, ты превысил норму выпитого кофеина за день.
– Ой, завали ты, – мужчина кидает смятую салфетку в сенсорный монитор на торпедо служебной машины. И кто только придумал устанавливать «Электу» в патрульный транспорт? Как будто до этого без нее плохо работалось. И ладно бы она помогала только с отслеживанием и задержанием злостных преступников и прочих нарушителей закона. Так нет же, госпожа «Искусственный интеллект» лезет без мыла даже в личную жизнь сотрудников полиции – вот как сейчас, когда она докопалась до Дениса за очередной стакан американо, который он купил в круглосуточной узбекской шаурмичной у дороги.
Отклонившись на сиденье так сильно, как позволяют крепежи, Денис чешет короткую щетину и кладет руку под затылок, собираясь немного вздремнуть (что бы там ни заливала «Электа», кофеин действует на него прямо противоположным образом, и только с ним Дэн спокойно засыпает на несколько сладких часов). Спустив на глаза козырек плоской кепки, Денис прикрывает глаза и шумно выдыхает. Временно патрулировать улицы его отправили за «неподобающее поведение» во время задержания грабителя банка. Правда, что там было такого неподобающего, Денис понятия не имел. Если чувак разносит тачкой несколько банкоматов, а потом сбегает с мешком денег, предварительно напав на нескольких гражданских и задев капотом молодую мать с ребенком, по мнению Дениса нет ничего плохого в том, чтобы немного подправить прикус грабителя парой точных и заслуженных ударов по физиономии.
Но начальство высказалось резко против такой инициативы, и ближайшую неделю Денису предстоит кататься по улицам в сопровождении раздражающей «Электы» и отслеживать возможных нарушителей закона, которых, само собой, ни в коем случае нельзя бить.
Денис фыркает, припоминая разнос в кабинете своего прямого руководителя, и бормочет пару недовольных фраз, все еще ведя односторонний разговор на эту тему. Но внезапно из сенсорной панели доносится еще один голос – на этот раз не «Электы», но оператора.
– Сто шестнадцатый, как слышишь, прием?
Денис приподнимает козырек кепки и нехотя косится на панель. Ну чего там опять?
Только бы не очередной наркоман, пытающийся ограбить табачную лавку.
– Сто шестнадцатый, прием.
– Прием, прием, – бурчит он в ответ, подключаясь к вызову оператора. – Чего там?
– Возможное проникновение на территорию «Олимпуса». Мы проверили по системе – ты находишься ближе остальных к зданию. Проверь, что там случилось.
– У них охранников что ли нет? – Денис недовольно поджимает губы и косит взгляд на край здания упомянутой корпорации, торчащий из-за крон деревьев. Вот зараза. Надо было остановиться подремать в другом месте.
– Охранник не отвечает. Иди и проверь, все ли там хорошо.
– Ладно, – Денис сбрасывает вызов, берет табельное оружие, значок, поправляет кепку и выходит из машины.
Остается надеяться, что в здании просто накрылась система безопасности, и этой ночью можно будет спокойно выспаться в машине (раз крепкий сон дома все равно не светит).
Оглядевшись по сторонам, Денис направляется к входу в здание.
Сейчас
Мне так не хватает тебя, Кира. Ты даже не представляешь, насколько. Я совсем сломался без тебя. Стал творить такие вещи, на которые, думал, даже я в принципе не способен. Каждый день после твоей смерти я только и делал, что падал все ниже в темноту. Я перестал раскрывать шторы и готовить завтраки и ужины. Больше не пользовался духовкой и не повторял рецепт твоей любимой индейки. Стал спать на диване в гостиной, потому что в нашей кровати все напоминает о тебе. Иногда засыпал прямо за столом перед компьютером, когда усталость побеждала мое стремление дойти до правды.
Все это время почти не звонил близким. Свел контакты с друзьями на нет. Не смотрел наши любимые комедии – только записи с тобой и мной (все, которые у меня были). Стал часто пить (больше, чем обычно). Но алкоголь почти не влиял на меня, и все сводилось к бесполезной травле организма. Я медленно и настойчиво убивал себя изнутри, будто нарочно приближая свой конец и наказывая себя за случившееся. Если бы не поиски ошибки, которая закралась в систему «Электы», я бы, наверное, закончил еще раньше.
Когда тебя не стало, с тобой ушло и все хорошее, что было в моей жизни. Я не помню ни единого светлого дня без тебя, и то, что происходит сейчас… я не знаю, как принять это. Как принять то, что «Электа» подавила волю и свободу выбора сотен тысяч людей, и с каждым днем ее влияние только разрасталось в своих масштабах?
Единственное, что я смог сделать – активировать уничтожение проекта через главный сервер. Через несколько секунд будет окончательно стерто абсолютно все и на всех базах данных, на всех устройства и на всех носителях. Как любой создатель, я сделал и красную кнопку для своего творения. Как оказалось – не зря.
Совсем скоро сюда слетятся стервятники «Олимпуса», желающие порвать меня на части за сделанное. А пока что… пока досталось только охраннику. Он вошел очень не вовремя, и мне… пришлось нажать на курок.
Никогда раньше не убивал других людей. Странное ощущение – но я слишком устал, чтобы анализировать еще и это.
Я прижимаю пистолет еще крепче к подбородку и, выждав паузу, нажимаю спусковой крючок.
– Эй!
Голос разносится по стенам помещения звенящим эхом вместе с пустым щелчком пистолета. Осечка?..
Я вздрагиваю и, не опуская оружия, смотрю на долговязого человека, застывшего в дверном проеме с пистолетом, наведенным на меня. Ну, давай, хотя ты доведи начатое мной до конца (раз у меня не вышло). Плевать, кто этот мужик и что ему нужно. Пусть выстрелит, и все закончится.
Потому что прямо сейчас я единственный, в чьей голове остались записи и все протоколы касательно «Электы». Без меня им не возродить проект, поэтому…
Стреляй.
– Пистолет опусти, – приказывает мне мужчина и демонстрирует полицейский значок, на который мне плевать точно так же, как и на его присутствие. – И давай не глупи, окей? – он делает небольшой медленный шаг в мою сторону.
Я тихо усмехаюсь и опять давлю пальцем на спусковой крючок.
В ответ раздается щелчок. Я повторяю это еще несколько раз, но тщетно. Да какого черта?
Я так отвлекаюсь на неработающий пистолет, что пропускаю, как полицейский оказывается рядом со мной и коротким ударом по лицу укладываю меня на пол, а затем переворачивает и крепко сцепляет руки за моей спиной, прижав меня лицом к холодному полу со стеклянной крошкой (сегодня я уничтожил не только «Электу», но и в порыве гнева разбил все, что попалось мне под руку).
– Ты имеешь право хранить молчание, – зачитывает мне права полицейский, приподнимая меня с пола.
И тогда до моего уставшего мозга доходит, что план провалился.
– Нет, – мычу я и, глядя на мужика в кепке, которая принадлежала не иначе как его отцу, пытаюсь дернуться из захвата. – Нет, ты не понимаешь, мне нельзя…
– Захлопнись, м рыкает тип и рывком поднимает меня на ноги. И откуда в нем столько силы? Хотя, учитывая его высокий рост и крепкое телосложение, вопросы отпадают сам собой. Полицейский игнорирует мои трепыхания и начинает вести меня к выходу.
– Нет, мне нельзя, мне нельзя! – выкрикиваю я все, что помню на русском. – Ты должен выстрелить!
– А ты должен рот завалить, – «любезно» отзывается мужчина и выводит меня к двери. – И будь другом, не открывай его до тех пор, пока мы не приедем в участок. А вот уже там можешь петь, как Дива Плавалагуна.
Я успеваю обернуться к разрушенному помещению с разбитой техникой, а затем перевожу взгляд на двери лифта.
Нет. Мне нельзя уходить. Нельзя покидать это место.
Он не понимает, я должен умереть!
Я должен умереть.
Иначе все вернется на круги своя.
Но когда двери лифта открываются на первом этаже и меня выводят из здания под прицелом еще нескольких полицейских, приехавших на место позже своего коллеги, я понимаю, что у меня остается последний шанс закончить со всем. И тогда я дергаюсь вперед, чтобы спровоцировать копов выстрелить в «беглеца», как это обычно происходит в американских фильмах, но мой конвоир внезапно ударяет меня под живот и очередным рывком роняет на землю, прижимая коленом к холодному асфальту.
– Еще один выкрутас, Усейн Болт, и ты поедешь в отделение с переломанными ногами, – сообщает он мне на ухо и поднимает меня вверх за воротник куртки.
А мне только и остается, что безвольно следовать за ним к служебной машине.
Не думаю, что у меня остались варианты для самоубийства. Но искренне верю, что еще есть шанс решить эту «проблему» до того, как за мной явятся люди «Олимпуса».
Ведь если это произойдет до того, как я убью себя, они сделают всё необходимое, чтобы вернуть «Электу» обратно.
И тогда все, включая моих родных в Америке, окажутся в опасности.
Год назад
Я встаю из-за стола. Впереди долгий рейс – перелет до Флориды, а затем обратно в Москву. Количество моих командировок за границу существенно сократилось, и теперь меня отправляют на очередную конференцию, где мне предстоит выполнить несколько дружественных «па» перед сильными мира сего, чтобы найти очередного спонсора для «Олимпуса» и «Электы» (словно у них и без этого мало денег).
Не знаю, что говорят про ослабление чувств после свадьбы и поедание заживо «бытовухой» – моя история была и остается лучшей из возможных.
Я целую Киру и направляюсь к двери. Подхватываю небольшой чемодан, но перед уходом оборачиваюсь и бросаю «финальный» взгляд на жену.
Не знаю, чем заслужил тебя. Наверное, чем-то очень хорошим, но не в этой, в другой жизни.
Как хорошо, что ты есть сейчас, со мной, в этой.
И ничто в мире этого не изменит.
Продолжение следует
