Марат КАРИМОВ
МИНИСТР
ПО ДЕЛАМ РЕДИСКИ
*
Перевел с башкирского С. САФИУЛЛИН
Рисунки Б. СТАРЧИКОВА
© Издательство «Правда».
Библиотека Крокодила, 1974 г.
Дружеский шарж А. ШТАБЕЛЯ
Появился я на свет в 1930 году в деревне Кугарчи, Зианчуринского района. Башкирской АССР, в семье сельского учителя. В десятилетнем возрасте стал редактором классной стенгазеты.
В 1947 году окончил Зиланрское педагогическое училище, работал учителем в родной деревне, затем — в райкоме комсомола, служил в рядах Советской Армии. После службы учился в Центральной комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ и на Высших литературных курсах.
С 1964 года стал работать редактором республиканского детского журнала «Пионер», а с 1968 года редактором сатирического журнала «Хэнэк» («Вилы»).
Выпустил более десяти поэтических и прозаических книг на башкирском и русском языках. Три из них имеют непосредственное отношение к сатире. Член Союза писателей СССР с 1958 года.
Автор.
МИНИСТР ПО ДЕЛАМ РЕДИСКИ
Значит, вам про революцию интересно? Тогда слушайте. Влетело мне от нее, я вам доложу, здорово. Как припомню, аж мороз по коже.
Семнадцатый год застал меня в городской гимназии. Начались волнения — учебе пришел конец. Делать стало нечего, и подался я в деревню, к отцу.
Вам любопытно, как меня, крестьянского сына, в гимназию приняли? Отец мой вел середняцкое хозяйство, и почти все оно, можно сказать, уходило на мое образование. А учился я с охотой. Богатейским сынкам ничем не уступал. Но учителя так и норовили ставить мне оценки похуже.
Было мне тогда тринадцать годков, и разобраться в сути происходящих событий мальчишеским разумом было не под силу.
— Хурриат! — то и дело выкрикивали мы задорно. — Свобода!
Это слово тогда не только в городе — и среди сельского люда имело большое хождение.
Как-то в деревенской мечети собралась сходка. Интересно мне стало, и я увязался за взрослыми. За столом, как мы ныне говорим, президиума расселись досточтимые мужи прихода. Я же примостился в уголочке, позади широких мужицких спин, навострил уши и слушаю. На повестку дня поставлен был серьезнейший политический вопрос — о создании самостоятельного государства.
— Хурриат к нам пришел, миряне, — разглагольствовал мулла Ахмади. — Отныне мы свободный народ. Раз мы свободны, стало быть, ни к белым, ни к красным примыкать не будем. Свободно обойдемся и без них. Вот потому-то я и предлагаю, миряне, объединить деревни нашего прихода Муйнак, Исянгильды и Кыртуш и учредить отдельное вольное государство.
Сход заинтересованно загалдел, загомонил. Несколько человек, что находились ближе к столу, подали одобряющие реплики.
— Государство должно иметь собственное правительство! — тоном знатока бросил бай Зайнулла. — Я считаю, что правительство должны составить самые что ни на есть башковитые люди.
Обмен мнениями на этот счет затянулся, но все же в конце концов было признано: мудрейшими из мудрейших в приходе являются купец Габит, мулла Ахмади и бай Зайнулла. Их-то и определили в правительство.
— Хотелось бы знать: с каких великих деяний начнут наши государственные мужи? — ехидно ощерился батрак Ырсыбай, что служил у бая Зайнуллы.
— Эй, ты там, Ырсыбай, что ли… перестань скалить зубы! — обрезал насмешника бай Зайнулла. — Не твоего ума это дело!
Диктаторский тон бая взбесил меня, и я вскочил на ноги с намерением подать разумный совет деревенским олухам.
— Жизнедеятельность любого государства предполагает наличие у него золотого запаса! — крикнул я срывающимся фальцетом. — О том нам в гимназии говорили.
— А ведь верное дело говорит этот Фатхелов малец, — подал голос в мое одобрение купец Габит. — Казна — первейшее дело. Казна— это деньги. А без них, как вы знаете, даже ржавого гвоздя не купишь.
— Откуда их взять, денег-то? — снова встрял в разговор Ырсыбай.
Члены правительства озадаченно переглянулись.
— Дело пустяковое! — смело бросил я из своего угла. — Все вы знаете золотые прииски Рамеевых, что недалеко от нас. А наши собственные холмы по своей геологической структуре точно похожи на рамеевские. Стоит лишь копнуть глубже — вот вам и золото навалом!
По залу прокатился недоверчивый смешок. Однако все обернулось самым неожиданным образом.
— Знаете что, миряне, — произнес бай Зайнулла, с достоинством поднимаясь из-за стола. — Я предлагаю, чтобы в членах нашего правительства состоял и Фатхелов сынок… э-э-э… вернее сказать, господин Мрасев. Правда, по годам он молод, но, как вы сами только что убедились, ума ему не занимать стать. Пройдите сюда, господин Мрасев!
Меня будто кипятком ошпарило. Вот какова она, оказывается, бывает, всамделишная хурриат! Тринадцатилетнего пацана господином величают да еще в члены правительства выдвигают!
Трепетнокрылой птицей устремился я к столу с суконным покрытием.
Вскоре полномочное правительство с головой окунулось в работу. Перво-наперво нужно было решить вопрос о собственных вооруженных силах. Тут же, естественно, всплыла проблема воинской формы. Спор между членами правительства (дело происходило, когда народ уже разошелся) затянулся за полночь. Изрядно потрепав голосовые связки, пришли к следующей мысли: воин суверенной трехдеревенской державы носит на голове тюбетейку или же феску с кисточкой, облачается в халат без воротника, обувается в лапти. Оружием своим имеет вилы. Однако всем членам правительства было ясно, что одними вилами не навоюешься. Для полноценной регулярной армии потребна артиллерия. Но где ее взять? Поразмыслив, установили, что на первый случай ее сможет заменить старая берданка охотника Сабита. Посему было категорически решено реквизировать сие единственное в округе огнестрельное оружие.
Самое же забавное началось позже когда дело дошло до распределения портфелей. Вай Зайнулла был удостоен поста премьер-министра, он же назначался министром иностранных дел, а также министром военных вил. Великолепнейшую должность отхватил себе мулла Ахмади. По его собственному предложению было образовано министерство подаяний и жертвоприношений, и он же был утвержден в должности министра. Купец Габит единодушно был определен министром по торговле и финансовым сношениям.
Почувствовав себя полноправно причастным к великим государственным делам, я еще раз взял слово и завел речь об экономике нового государства.
— Что именно подразумевается под словом «экономика»? — начал я. — Экономика — это, если сказать проще, народное житье-бытье. Чем, собственно, занято наше крестьянство? Землепашеством. Так?
— Так, так| — дружно закивали министерскими головами новоявленные государственные деятели.
— А приходилось ли вам когда-либо слышать о таких вещах, как экспорт и импорт? Нет? Если сказать по-простому, речь идет о купле и продаже. Экспорт — это когда государство продает за границу свой товар, импорт — когда покупает иностранный. То есть тот товар, которого нет у покупающего государства. Что мы можем экспортировать? Зерно? Но кто станет его покупать, — ведь землепашеством занята вся наша округа да и вся Россия.
Министры поникли головами. Задал же я им, однако, задачку!
— А ежели вывозить холщовую одежу? — несмело подал голос купец Габит, то есть министр по торгово-финансовым сношениям.
— Ничего не выйдет. Холстом и в других краях промышляют.
— Может, лаптями торговать? У нас же лапти каждый плести мастак. Можно воз за возом гнать к чувашам!
— Нашел кого удивить! Они сами непревзойденные лапотники. Министров снова охватила глубокая задумчивость. Пока думали-гадали, мне вдруг вспомнилось, как я однажды в городе был гостях у приятеля. Там мне удалось отведать такую штучку, которой ни один мальчишка из нашей округи и в глаза не видывал. То была редиска. Очень мне понравилось, как этот корнеплод похрустывал на зубах.
— Главным предметом нашего экспорта станет редиска! — победоносно выпалил я, подгоняемый приятными кулинарными воспоминаниями. — Понимаете, редиска!
— Что это за фрукт?
— Не фрукт, а овощ!
— Ведать не ведаем, едать не едали!
Я с энтузиазмом принялся за пояснения.
— Сам он по себе невелик. Внешним обликом красненький, нутром же белый. Станешь есть, так приятно хрустит на зубах…
— Хе, — подал голос премьер-министр, он же мининдел и минвоенвил бай Зайнулла. — Говоришь, наружностью красный, а внутренностью белый?.. Если глубже вникнуть в суть ныне существующего положения дел, то, я полагаю, сей фрукт или то есть овощ никак для нас не подходит.
Я с азартом бросился на защиту редискиных позиций во внешнеторговом балансе новоиспеченного государства.
— Пшеницу и рожь беспощадно изгоним со всех посевных площадей! Все наличные поля и угодья отведем под плантации редиски! А задачу добыть редисковые семена я беру на себя и обязуюсь выполнить правительственное поручение! — Произнося эти самоуверенные слова, я имел в виду своего городского приятеля как будущего поставщика потребных семян.
Но тут меня перебил сам премьер-министр, он же мининдел и минвоенвил, бай Зайнулла и повернул разговор в чуточку иное русло:
— Мы, я вижу, увлеклись государственными делами и как-то позабыли о самом господине Мрасеве, — сказал он. — Поскольку он у нас еще не имеет определенной должности, я предлагаю вручить ему портфель министра по делам этой самой редиски…
На последнем слове главы правительства дверь мечети распахнулась настежь, и в помещение хлынули ослепительно яркие лучи солнца.
— Разве уже утро?! — удивленно воскликнули мы разом.
На пороге стоял Ырсыбай.
— Эй, вы, летучие мыши! Выматывайтесь! Из волости солдат Ибрай вернулся, Советскую власть привез! Весь народ на сходку собрался, а вы тут сидите. Впрочем, вы же и ломаного гроша не стоите! — И, махну рукой, Ырсыбай стремительно вышел на улицу.
В одну секунду наше правительство лопнуло, как мыльный пузырь. А ведь мы потратили на его создание не только целую ночь, но и драгоценные утренние часы!
Ничего не оставалось делать, как разойтись по домам.
Дома меня ожидал еще один сюрприз. Крутой на расправу покойный мой отец встретил меня у ворот с ременным чересседельником в руке.
— Где пропадал целую ночь? С вечера корова не поена, хлев нечищен. Спускай штаны да поворачивайся задом!
И министр по делам редиски был выпорот отменнейшим образом.
Интересуетесь, люблю ли я доселе редиску? Терпеть не могу. Как увижу, аж мороз по коже! Бр-р-р!
СВЕРРУЗА И БАРССВИНУЗА
Сверруза — это малоизвестное полевое растение, которое получено путем скрещивания непритязательной свербиги (так называется сорная трава) с банальной кукурузой. Мне это хорошо известно, потому что я работал как раз в том отделе районной газеты, которому было предписано усердно пропагандировать эту самую культуру.
Хотя, должен признаться, я ее никогда и в глаза не видывал. И не только я. К кому ни обратись, всяк недоуменно пожимает плечами и странным взглядом окидывает тебя с головы до ног. Озадаченный этим обстоятельством, как-то решил спросить у своего заведующего отделом:
— Садрый ага, что же это в конце концов такое?
Он побагровел от злости и яростно зашептал:
— Чушь собачья, вот что это! Какой-то горе-ученый, чтобы ему ни дна ни покрышки, почесал себя там, где не чесалось, и вывел эту идиотскую сверрузу. А другой из каких-то своих соображений похвалил новатора. Подхалимов ведь, как известно, не сеют, они сами великолепно растут. Вот мы и должны теперь доказывать, что сверруза — это открытие века, что она обеспечит крутой взлет всего животноводства. Людей-то еще можно околпачить, а коров, телят и овец — ни в какую! Не жрут они эту ботаническую диковинку — и точка!
Ответ его до крайности удивил меня.
— Тогда зачем же мы трезвоним о ней?
— Молод ты еще, мало в жизни смыслишь. А жизнь — она ой как сложна! — отечески покачав головой, молвил Садрый ага. — А сейчас пойдем, шеф вызывает на ковер.
Редактор сидел за столом и прихлебывал из стакана чай.
— Дело дрянь, — сказал он. — В колхозах на сверрузу смотрят волком. То есть проявляют махровый консерватизм. Завтра же поезжайте по деревням. Захватите с собой как можно больше номеров газеты с моей передовицей. Помните заголовок? «Сверруза кладет на лопатки даже кукурузу».
Садрый ага с энтузиазмом воскликнул:
— Золотые слова и вовремя сказаны! Как нам самим не пришло это в голову! Тут же запишем!..
— И привезите отборный экземпляр сверрузы, — продолжал редактор. — Надо хоть знать, что мы пропагандируем.
— Превосходно! — восторженно приподнялся Садрый ага. — Связь теории с практикой!
— В целях наиболее эффективной пропаганды передовой культуры, то есть сверрузы, — закруглился редактор, пропуская мимо ушей подобострастную реплику, — предлагаю изменить ваши псевдонимы, Твой, — он ткнул в Садрый ага, — будет Сверрузин. А ты, — указательный палец шефа уперся в меня, — отныне Сверрузов.
Садрый ага вскочил, словно подкинутый катапультой.
— Идея! — крикнул он восхищенно. — Великолепно! Лучше и не придумаешь!
Мы вышли из кабинета, и тут с моим завом произошла любопытная метаморфоза. Лицо его вдруг презрительно исказилось, а лист бумаги, исписанный «золотыми словами», разорванный на мелкие клочья, полетел в урну.
— Что вы делаете? Это же мудрые указания шефа!
— Бред, а неоказания, — спокойно произнес Садрый ага. — Мой карман не мусорный ящик для всякой дурацкой дребедени. — Он иронически усмехнулся: — Хе!.. Сверрузин… Додумался! Пусть берет себе сам этот псевдоним, коли так нравится!..
Возвратясь из командировки, мы с радостью узнали, что наш отдел сверрузы приказал долго жить.
— Сверруза сыграла свою положительную роль, — не без патетики констатировал редактор. — На нынешнем этапе разрабатывается идея скрещивания свиньи с барсуком, в результате чего будет выведен перспективный вид мясного скота, называемый барссвинузой. Наша боевая задача, как и всегда, — всемерно поддержать новаторский почин. Потому мы решили создать в газете специализированный отдел барссвинузы. С сегодняшнего дня вы оба переведены в новый отдел.
Садрый ага вскочил, словно ужаленный:
— Золотые слова! Грандиозно!
— А псевдонимы ваши, — продолжал редактор, — э-э-э…
— Барссвинузин! — поспешно подсказал Садрый ага, приходя шефу на помощь. — А он — Барссвинузов!..
…Садрый ага давно уже не работает в газете. Шеф тоже ныне не у газетных дел. Только я, грешным делом, изредка пописываю. Однако годы работы в той газете выработали во мне не совсем похвальную привычку: как возьмусь за перо, так обязательно напишу то, чего не было и быть не могло. Вот и с этим рассказом вышло так же.
Не верите? Как хотите. Дело, как говорится, читательское.
ЛЮБОВЬ, ШАШКИ, ШАХМАТЫ И Я
После каникул, проведенных в деревне, возвращаюсь в Уфу. Вагон полупуст. Скучно. Чтобы как-то развеяться, вышел покурить и направился в тамбур. Вижу: приникнув к окну, стоит девушка. Знать, ей тоже не слишком весело…
С трудом удалось завязать разговор. Спустя полчаса я уже знал о ней кое-что. Она с отцом ездила в Стерлитамак к родным, теперь возвращается домой. Уступая под напором моей настойчивости, согласилась дать свой адрес.
— Так уж и быть, запишите. — И с улыбкой добавила; — Приходите в гости.
Мне начало казаться, что я чем-то пришелся ей по душе. По крайней мере хотелось верить в это.
Но тут совсем некстати в коридоре показался пожилой мужчина с пенсионным выражением на лице и, как назло, направился в нашу сторону.
— Молодой человек, сыграем партию! — Он вытащил из кармана небольшую коробку.
— В шашки принципиально не играю, — попытался я отбиться, чтоб продлить наше приятное уединение.
— А это шахматы. Интеллектуальнейшая игра. Ну, всего лишь одну партию!
В его глазах застыла такая мольба, что я не смог отказать старому человеку. Однако «всего одна партия» затянулась надолго.
Я уже начал ругать себя в душе за проявленную слабость. Несколько раз порывался вежливо улизнуть в соседнее купе, где скрылась моя новая знакомая. Но где там! Партнер надежно приковал меня к вагонной скамье шахматными цепями.
— Молодой человек, еще одну партию, а? Ну, только одну! — умолял он после каждой очередной.
Я нарочно стал проигрывать: возможно, хоть таким способом сумею добиться свободы. Но старик не унимался:
— Еще одну, последнюю!
Поезд уже подходил к станции Дёма. Пассажиры начали собирать вещи. Мой партнер тоже уложил свой «интеллектуальный инструмент» в карман и добродушно похлопал меня по плечу:
— Не огорчайтесь, молодой человек. Стоит малость попрактиковаться, и из вас выйдет настоящий шахматист, запомните мои слова. — И тут вдруг, вспомнив наш первоначальный разговор, спросил: — Отчего это вы, молодой человек, отреклись от шашек?
Пришлось коротко поведать историю моего отречения.
— Как-то я познакомился с прелестной девушкой. Однажды с ее позволения заглянул к ней в дом. Отец девушки оказался заядлым шашистом: как приду к его дочери, таи сразу же усаживает за стол и весь вечер не выпускает из шашечного плена. Отказаться неудобно — сами понимаете, положение мое деликатное, это же отец девушки, к которой я питаю, как говорится, симпатии. Вот так все полгода после нашего знакомства я и провел в доме той прелестной девушки за шашками.
— Ну а дальше что было?
— Да ничего особенного. Девушка за это время успела выйти замуж. За другого, разумеется.
— А в шахматы отец той девушки не играл?
— Нет.
— Чудак, многое потерял в жизни.
Поезд прибыл в Уфу. На прощание, улучив момент, я торопливо пожал руку Люции (так звали девушку).
Ночь я провел без сна. Только сомкну глаза, как тут же предстает передо мной Люция. «Приходите в гости», — говорит она с улыбкой.
Весь второй день пролетел сплошных хлопотах. Я готовился к свиданию: выгладил брюки, основательно помятые в дороге, тщательно выстирал нейлоновую рубашку… Наконец я в костюме, при галстуке, благоухаю какой-то парфюмерией, о которой позаботились мои однокашники.
И вот я уже у крыльца заветного дома. Остановился. Стою. А сердце колотится так, что вот-вот выскочит из грудной клетки и ворвется в дом раньше меня. Ничего не могу поделать: в течение каких-то суток Люция превратила меня в такого Ромео, какой, вероятно, и Шекспиру не снился.
Трепетной рукой нажал на звонок. После томительно долгих секунд- дверь приоткрылась. На пороге стоял пожилой мужчина с пенсионным выражением на лице… Тот самый! Как долгожданного гостя, схватил меня за рукав.
— Молодой человек, приглашено вас на одну партию! По старому знакомству! Всего лишь на одну!
…Пятый месяц я коротаю вечера в компании отца Люции за шахматной доской. Недавно удостоился похвалы. Мой партнер отечески похлопал меня по плечу и сказал:
— Помните, я вам говорил: стоит лишь попрактиковаться, и из вас получится настоящий шахматист.
Это была заслуженная похвала. Этот вечер я десятый день подряд выиграл у старика с сухим счетом 10:0. Вообще в последнее время я стал каким-то безжалостным. Может, это потому, что до меня дошли слухи, будто Люция решила расстаться со своей девичьей фамилией и притом даже без моего участия в этой церемонии?
ДРУГ МОЙ — ВРАГ МОЙ
Мы с Магданом были такими закадычными друзьями, что и передать невозможно. Подружились еще на курсах. Оба мы люди одного ранга — плановики. И в компаниях всегда вместе: то у него в доме, то у меня. Потому и жены наши подружились.
А с некоторых пор Магдана не узнать. Как поставили начальником— вконец испортился. Вон, взгляните на доску объявлений: видите, висит приказ. Приказ о моем увольнении. Собственноручно Магданом написан. Кто бы мог подумать, что у него на это рука поднимется? Бывало, по праздникам тосты вместе поднимали, на брудершафт пивали. А теперь…
Все наделала власть. Это она, злодейка, перевернула человека. Недаром же говорят: коль хочешь кого испытать, дай ему в руки власть. Вот и раскрылось теперь истинное лицо Магдана!
Случилось так, что он, обыкновенный плановик, стал заведующим отделом. И в тот же день, как только мы остались с глазу на глаз, Магдан мне сказал:
— Альтаф, моя новая должность помехой нашей дружбе не станет…
Тут я нутром и почуял: это он так дает знать, что, дескать, я теперь не чета ему. А про себя, конечно, со злорадством думает, что я ему завидую. Ну, ладно, он еще пожалеет об этом!
Как-то подошел праздник. Накануне я возвращаюсь домой, а жена и говорит:
— Приоденься, у нас гости будут.
— Какие гости?
— Неужели позабыл? Придет Магдан с женой. Ведь ты же сам их на позапрошлой неделе пригласил.
— Никаких гостей! — отрезал я. — Между нами все кончено!
Жена от удивления — как в столбняке. Пришлось вразумить:
— Знай и смекай: он теперь мой начальник. Вдруг мое приглашение превратно поймет? Вдруг подумает, что я подлизываюсь? Так что скажи его жене: не сможем, мол, то да се.
На этом со старыми привычками было в корне покончено.
Раньше я чуточку припаздывал на работу. По всяким причинам: то трамвай ползет медленнее черепахи, то автобус поломается, то еще что-нито приключится. А с того дня, как мой друг вылез в начальники, я стал приходить и вовсе часа на два позже. Интересуюсь, как он поведет себя: как начальник или как настоящий ДРУГ?
В первый раз он ничего не сказал. Правда, посмотрел косо и как-то неловко отвернулся. А его неприязненный взгляд мне всю душу перевернул. Гляди-ка ты на него, нос задирать вздумал! Но ничего, спесь-то уж как-нибудь с тебя собьем!
Кстати, в тот день у нас приключилось профсоюзное собрание. Ох, и дал же я дрозда своему непосредственному начальнику! Обвинил его даже сейчас уж не помню в чем и под конец обозвал заскорузлым бюрократом.
Я его драконю, а Магдан места себе не находит. Вылупил глаза, раззявил рот и ерзает. По глазам вижу: вот-вот крикнет, что я-де чушь несу. А по-моему, когда наводишь критику на зазнавшегося начальника, преувеличения вполне допустимы.
Не выдержал-таки Магдан, бросил реплику:
— Голословная ложь! Ты факты приведи, факты!
— Товарищи, все слышали? Это же типичный зажим критики! — отпарировал я выпад Магдана. Он лишь махнул рукой и покорно съежился. А все же после собрания сам прибежал ко мне:
— Альтаф, дружище, что за муха тебя укусила? — спрашивает этак мягко, ласково.
— Подрастающий бюрократ — рядовому не друг! — мигом отшиваю я его и гордо ухожу своей дорогой.
Вечером Магдан стучится к нам домой. Чтобы пустить пыль в глаза, разумеется. Дескать, смотрите, как он интересуется жизнью и бытом рядовых сотрудников. Тоже мне демократ выискался! Шалишь, брат, мы народ тертый, понимаем, что к чему! Дверь я ему, конечно, не открыл.
Как человек непримиримо принципиальный, решил я свое мнение довести до вышестоящих инстанций. Написал письма. Разоблачил Магдана в бюрократизме плюс карьеризме. К глубокому сожалению, в высших сферах мои сигналы восприняли не совсем должным образом. Не в те руки, видно, они попали.
А Магдан тем временем окончательно испортился. Стал меня всячески притеснять и зажимать. И вот видите, приказ вывесил. За халатное якобы отношение к служебным обязанностям, прогулы да еще клеветнические измышления — уволить! До чего дошел человек, а?
Вот что власть с людьми делает! Не постеснялся своему лучшему другу такую пакость сделать. Все! С сегодняшнего дня нет у меня друга по имени Магдан, а есть только враг. Кровный, непримиримый! На всю жизнь!
ТОТ САМЫЙ
В ашхану развалистой походкой вошел человек. Официантки у кухонной двери обменивались последними городскими новостями и, естественно, не имели никакой возможности обратить внимание на вошедшего. Человек тем временем расположился за свободным столиком и принял позу терпеливого клиента. Однако и тут никто к нему не подошел. Тогда клиент помутневшими глазами пробороздил вдоль и поперек весь зал. Один столик… два столика… три… Что за странность! При подсчете обычным двуглазовым способом получается двенадцать столиков, а прикроешь один глаз — вдвое меньше…
Вскоре, однако, занятие этой скучной арифметикой надоело клиенту, и он подал голос:
— Эй, есть там кто-нибудь?
Одна из официанток, устрашающей комплекции, нехотя обернулась и рявкнула:
— Не сдохнешь, поди! Потерпи чуток! — И снова включилась в собеседование.
Подвыпивший клиент начал было закипать, но вовремя сдержался, решив, что и в самом деле с голоду пока что не сдохнет и можно малость подождать.
Опять в поле его зрения попали столики. Один стол… два-три… Но, удивительное дело, уже никакой двойной бухгалтерии: как есть шесть столов, так и есть — хоть одним глазом смотри, хоть обоими…
Наконец могучей комплекции официантка оторвалась от дружной группы своих подруг и утиным шагом приблизилась к столику, за которым примостился клиент. И тут же, словно ужаленная, отпрянула назад:
— Фу, это ж настоящая винная бочка! А ну, живо с глаз долой!
— А я есть хочу! — дерзко возразил клиент. — Не хотите накормить — подайте сюда вашу заведующую или кого еще там постарше!
Не минуло и часа, как заведующая столовой предстала перед проголодавшимся клиентом.
— Гражданин, отправляйтесь домой да хорошенько проспитесь! Вы же в дым пьяны!
Клиент, уязвленный и негодующий, стал отстаивать свое священное право «поесть за собственные деньги в социалистической ашхане». После долгой перебранки, проходившей с переменным успехом, заведующую осенило:
— Надо сообщить в милицию!
На исходе шестидесятой минуты заведующую соединили с дежурным ближайшего отделения.
— Мы его моментально заберем! — заверил дежурный. — Ждите!
И в самом деле, не прошло после этого разговора и трех часов (в течение которых, чего греха таить, наш герой успел основательно выспаться), как к ашхане, урча и фыркая, подлетела серая машина с закрытым кузовом. Из кабины выскочил темпераментный парень.
— Ну, где тут ваш дебошир?
Его провели к клиенту, и страж порядка с профессиональной ловкостью схватил того за шиворот:
— Гражданин, поехали!
На милиционера уставились прозрачные, чистые, без всякого налета хмельной мути глаза гражданина. Милиционер растерялся.
— Это, что ли, ваш пьяный?
Заведующая с официанткой дружно кивнули головами. Милиционер вытащил из полевой сумки какую-то кружку и приставил ко рту оторопевшего клиента:
— А ну, гражданин, дыхни!
Гражданин дыхнул. Милиционер заинтересованно сунул нос в кружку и понюхал.
— Да он же трезв, как ангел… А ваш пьяный, должно быть, просто улизнул… В следующий раз не вызывайте без необходимости! — И милиционер торопливо направился к машине.
Растерянная официантка, виновато наклонившись к клиенту, залепетала:
— Тут, понимаете, на вашем месте сидел один какой-то забулдыга. С самого утра сидел и ныл, ну просто всю душу вымотал. Его счастье, что успел удрать, не то бы его сейчас спровадили куда следует…
— Так это я и был, милочка моя, — мужественно признался клиент. — Тут у вас не только что протрезвеешь…
— Очки-то не втирайте! — оборвала его официантка. — Тот алкаш был в дымину пьян, а вы совершенно трезвы. Тот был чисто бритый, а у вас на щеках вон какой лес щетины… Он — это он, а — вы— это вы.
Клиент ухмыльнулся и сказал примирительно:
— Ну ладно, пускай я буду не я. Только дайте же наконец чего-нибудь пожрать!..
— Это мы моментально! — И официантка утиной своей походкой направилась к кухне.
Клиент закрыл глаза и принялся досматривать прерванный сон.
УСТРОИЛСЯ…
Наш колхоз шефы не забывают. По весне и осени обязательно приедут помочь. Ну и, конечно, много интересного о заводских делах да о городской жизни я от них наслышался. Столько, что наконец твердо решил: подамся в город.
Решено — сделано. Правда, с председателем пришлось крупно поговорить, но своего я все же добился.
— Ну, ну, посмотрим, какой толк из тебя выйдет, — не без ехидства сказал мне председатель на прощание.
И вот
я уже в городе. Прихожу на этот самый завод, к шефам то есть. Спрашиваю у одного дядьки, как пройти в отдел кадров.
— Пошли, — говорит дядька, — мне туда же.
Разговорились. Оказывается, он тоже хочет поступить на работу.
— Какая у вас специальность? — полюбопытствовал я.
— Инженер-электроник.
Я расстроился и в душе принялся корить себя нехорошими словами. Тут такие классные спецы на работу поступают, а я кто такой?
Все же добрел вместе с дядькой до дверей отдела кадров и, оробев, замялся у порога. Инженер тем временем уверенно проследовал в кабинет. Я стал раздумывать, не повернуть ли оглобли назад, но тут дверь резко распахнулась, и мой спутник вышел из кабинета.
— Ну как, приняли? — бросился я к нему.
Он с досадой махнул рукой и вышел вон. Я же остался стоять каменным изваянием, не зная, на что решиться. Дверь то и дело открывалась, люди входили и выходили…
— А вы что тут караулите? — спросил меня один из вышедших из кабинета.
— Ничего не караулю… Я тут… это самое… хотел на работу…
— Заходите! — Он почти за руку втащил меня в кабинет, сам прошел и уселся за стол. И тут я смекнул: это ж сам начальник по кадрам!
— Тэ-э-эк, значит, хотите поработать у нас?
Его мягкий, доброжелательный голос прозвучал обнадеживающе.
— Да, хотел бы…
— Хорошо, хорошо… Ну, а как у вас по части знакомства с сельхозработами? В деревне приходилось жить?
— А как же!
— Значит, кобылу от коровы отличить можете? Или там свеклу от репы, скажем?
Я, конечно, утвердительно киваю головой. А кадровик продолжает задавать какие-то странные вопросы.
— Вилы держать умеешь?
— Еще бы.
— Лопатой орудовать можешь?
— Само собой.
В конце концов кадровик вылез из-за стола и, широко улыбаясь, похлопал меня по плечу.
— Очень нужный для нас кадр! Будешь работать! Поздравляю!
Я чуть было не онемел от радости. Инженер уходит несолоно хлебавши, а меня, деревенского недотепу без какой-либо заводской специальности, встречают чуть ли не с объятиями! Чудеса!.. Но тут кадровик прервал мои мысли:
— Хорошенько подготовься, оденься соответственно, завтра же поедешь в колхоз на уборку свеклы…
На следующий день мы, то есть группа вновь набранных заводских рабочих, отправились на машине в путь. Вы поймете, что я почувствовал, когда наша машина свернула в сторону того самого колхоза, откуда я всего лишь вчера подался в ряды рабочего класса. И особенно когда, миновав родные поля и луга, мы подкатили к конторе правления, на крыльце которой стоял председатель и, уставясь на меня, ехидно повторял:
— Ну, ну, посмотрим, какой толк из тебя выйдет!
ПУГОВИЦА
Ох, и трудна же ядерная физика! Все какие-то электроны, протоны, нейтроны… Никак не лезет эта премудрость в голову Гульсары. Чувствует Гульсара, что погорит она на экзамене. Непременно погорит. Синим пламенем. Вез дыма.
«Нет, нет, нельзя погореть! Надо сдать экзамен во что бы то ни стало!» — думала студентка, занимая место в аудитории, где должна состояться последняя в этом семестре лекция по физике. Гульсара была полна решимости прослушать эту лекцию с особым вниманием. И вот уже профессор начинает говорить, а девушка устремляет в его сторону серьезный, пытливый, немного напряженный взгляд.
Взор Гульсары скользнул по костюму профессора. Обыкновенный черный костюм. Нет, не обыкновенный, а из хорошего, дорогого материала. Ничего не скажешь, великолепный материал! Но вот сам костюм?.. Покрой допотопный… Лацканы такие теперь не носят. Да и нижняя пуговица на пиджаке оторвалась. Надо бы жене профессора пришить новую. Не следит за мужем, неряха, не заботится о почтенном человеке! Да разве к лицу профессору показываться в костюме без пуговицы?! Это еще извинительно неженатому…
Впрочем, почему не быть ему и… гм… этаким пожилым холостяком? Ведь могла же его жена умереть… Нет, даже не умереть, зачем такие крайности? Просто профессор с ней развелся. Не сошлись характерами. Разве не бывает?
Холостой профессор… Но это же находка! С еще большей сосредоточенностью вглядывается Гульсара в профессора, подвергая его внешность строжайшему критическому разбору. Дядька, пожалуй, ничего себе! Вполне подходящий. Его можно даже назвать мужчиной средних лет. Правда, под глазами набралось порядочно морщин. Но зато сами глаза — цвета морской волны. Мужчины с такими глазами всегда пленяли воображение Гульсары.
К сожалению, у голубоглазого профессора не очень-то густая шевелюра. Когда во время прогулок Гульсара и профессор будут шагать рядом, люди, конечно, сразу же заметят этот недостаток. Тем более, что у самой Гульсары волосы пышные, волнистые и парикмахер над ними хорошо потрудился.
Итак, рядом шествуют пышноволосая молодая девушка и голубоглазый лысеющий профессор. Хотя позвольте!.. А почему бы профессору не обзавестись синтетическими волосами? Заказать парик — и все! Проблема решена: муж Гульсары — профессор ядерной физики — будет снабжен чудеснейшей синтетической шевелюрой.
Супруги станут не только разгуливать по улицам, но и еще чаще кататься на «Волге» (ведь профессоров без автомобилей вообще не бывает!). За рулем сидит муж Гульсары при синтетических волосах, а рядом она. Нет, наоборот: профессор рядом с женой, а «Волгу» ведет Гульсара. Все смотрят, все восхищаются: «Такая красавица, да еще и машину водить умеет!» Среди прохожих попадаются и голубоглазые парни. У одного такого парня вырвалось сочувственное восклицание: «А муж-то у красавицы староват!» Что правда, то правда: муж у нее и в самом деле не по возрасту. Однако это дело поправимое: можно развестись со старым физиком. И пусть суд вынесет решение о разделе имущества. Машину она сумеет оставить за собой.
Вот она уже развелась с физиком. Тихо катит красавица на отсуженной «Волге». Глаза у нее такие грустные, такие томные. Взгляды прохожих, как и прежде, прикованы к Гульсаре. «И в горе эта женщина не утратила своей прелести!» — доносится чей-то голос.
Но Гульсара не нуждается в сочувствии. Да и грустить ей, собственно, не о чем. Рядом с ней — голубоглазый парень. Оба они смеются над незадачливым профессором, который стоит у тротуара, дожидаясь, когда проедет «Волга». Синтетическую шевелюру профессор перестал носить и выглядит теперь стареньким, жалким. За собой, как видно, не следит: внешность у него далеко не парадная. Та нижняя пуговица на пиджаке, что была пришита Гульсарой, снова оторвалась. Вот каково мужчине без женского глаза и рук!..
Нить размышлений Гульсары грубо оборвал пронзительный звонок. Заканчивая лекцию, профессор потянулся за своими разложенными на столе бумагами, а другой рукой застегнул на пиджаке пуговицу. Ту самую, нижнюю.
Студентка не верила своим глазам. Пуговица-то на месте! Просто была не застегнута, и только. Из-за нее не пришлось Гульсаре прослушать хотя бы последнюю лекцию. Теперь погорит она на экзамене. Синим пламенем погорит. Без дыма.
КОГДА ЖЕ ЯВИТСЯ САТИРИК?
Юный сатирик смело взялся за перо и, заострив сердце мужеством, написал эпиграмму на довольно известного писателя. В редакции приняли ее с удовольствием и от души посмеялись.
— Ну и здорово же поддел!
— Великолепно уязвил, молодчина!
— Давно бы так-то!
Победно прошествовав по всем редакционным кабинетам, эпиграмма вновь улеглась на столе литначальника.
Обретший уверенность после столь нежданного успеха, автор осмелился спросить:
— Выходит, опубликуете?
Литначальство посмотрело на сатирика с нескрываемым сожалением.
— Должен тебе заметить, молодой человек, между эпиграммой, что переходит из уст в уста в кулуарах, и той, что бывает пригодна для публичной огласки, дистанция огромного размера. Газету читают тысячи людей. Мы не имеем ни малейшего права грубым словом шельмовать видного писателя и тем самым подрывать его авторитет перед широкими читательскими массами. В данном случае нужно быть крайне осторожным. Чуть перегнешь палку — боже сохрани! — она и сломаться может. А впоследствии на чью голову обрушатся оба конца этой самой палки? Вот на эту! — Литначальство грозно шлепнуло по собственной лысине. — И пойдут тогда, я тебе скажу, звонки со всех концов, нездоровые намеки вплоть до угроз привлечь автора вместе со мной к строгой ответственности. Все это известно нам до самых тонкостей… В общем, лучше пересмотри-ка заново свою эпиграмму. Не надо так грубо, смягчи-ка ты свой удар, смягчи, Не будет никакого вреда, ежели между строками твоего шедевра будет прорываться доброжелательная улыбка. Коли тебе так уж хочется ущипнуть его, сделай это не слишком чувствительно…
Юный сатирик заново переписал свой труд. Вняв разумному совету, он поначалу похвалил, а потом походя легонько ущипнул маститого.
Во второе посещение редакции сатирика приняли не так радушно. Ни заразительного смеха, ни одобрительных улыбок в свой адрес он не встретил.
— Первая часть вполне сносная, — резюмировало литначальство, подчеркнув эти строки красным карандашом. — Только вот эта последняя строка звучит обидным диссонансом основной мысли. Надо будет поправить ее так, чтобы она стала созвучной общему духу вещи.
Через день, весь пронизанный внутренней дрожью, юный сатирик принес в редакцию третий вариант своего творения.
— Переделал так, как вы велели, строку подогнал под общий дух, чтобы созвучной стала, — сказал он, подавая рукопись.
Литначальство прочло внимательно и соизволило пожать трепетную руку творца.
— Вот теперь она стала вполне пригодной для публикации. Все в порядке… Только почему эпиграмма? Это название как-то уже не соответствует общему духу и внутреннему содержанию вещи. Я полагаю, вы не будете в обиде, ежели мы назовем ее одой.
Сатирик был юн во всех отношениях и по этой причине не научился еще отстаивать свои творческие позиции.
Когда он покинул кабинет, литначальство с горечью вздохнуло и осуждающе заметило:
— Одни только оды и сочиняют, угождая друг другу. Ну когда же на литературное поприще явятся истинные сатирики? Совершенно засохла сатирическая жила в критике!.. Совершенно!
ПОЖАРНЫЙ СЛУЧАЙ
Как только закрылась дверь правления колхоза, полные тревоги глаза бухгалтера уперлись в председателя.
— Горит… — прошептал он, тяжело вздохнув.
— Когда? — спросил председатель в надежде услышать, что времени еще много.
— Недолго уж осталось.
— Кого же еще вызовем? — спросил растерянно председатель.
— Загляну-ка в свой список, может, кого-то упустили.
Председатель пробежал глазами по бумаге, что белела перед ним на столе, и кликнул рассыльную:
— Эй, Шамсикамал апай
[1]!
Из соседней комнаты показалась пожилая женщина.
— Слетай-ка на ферму, скотника Якшыгула позови. Только побыстрей, чтоб одна нога здесь, а вторая — там!
Спустя некоторое время скотник Якшыгул уже стоял перед начальством.
Председатель встретил его с великим радушием, здороваясь, подал ему руку, потом усадил в кресло и, приняв глубоко озабоченный вид, начал расспросы:
— Якшыгул агай, весь год ты все в работе да в хлопотах. Устаешь, наверное?
— Как не уставать, ведь работа, а не гулянка.
— Поди и отдохнуть порой хочется?
— Рабочему человеку без отдыха никак нельзя…
Услышав эти слова, председатель испытал в душе неуемную радость охотника, загнавшего в западню крупного зверя. Он проворно вырвал из рук бухгалтера листок бумаги и протянул его Якшы-гулу.
— Тогда получай!
— Что это?
— Путевка в дом отдыха. Деньги уже до копейки уплачены. Теперь дело только за тобой.
Якшыгул меланхолически повертел в руках путевку.
— Гм… В дом отдыха… что же я там делать буду?
— Ничего там не надо делать, Якшыгул атай, отдыхать будешь да и только.
— Целый месяц без дела — разве мыслимо? Не смогу я. Не выдержу.
Почувствовав, что загнанный в западню зверь готов выскользнуть оттуда, председатель кинулся успокаивать Якшыгула:
— Думаешь, там нечем заняться? Для легкой разминки в волейбол можно или в баскетбол. Захочешь попотеть — в футбол пожалуйста. Для сидячего развлечения шашки есть и шахматы. А козла забить — разве не удовольствие?
Терпеливо выслушал Якшыгул председателя, да опять повел не в ту сторону:
— Нет уж, брат, где это видано, чтобы рабочий человек целый месяц баклуши бил? Откуда я выкрою столько времени? Отёл вот вскорости начнется…
— Найдем тебе Замену, Якшыгул атай
[2], не сомневайся! Ялмырзу можно поставить…
— Лежебоку этого несчастного? Ведь он же только в семь
утра с постели подымается. Всю скотину колхозную загубит. Нет, нет, и не уговаривайте, никуда я не поеду!
В полной растерянности председатель и бухгалтер уставились друг на друга.
— Что же нам прикажешь делать, Якшыгул агай? Сгорит же путевка, а ведь за нее колхозные деньги плачены.
— А вы того же Ялмырзу вон и пошлите Все одно толком не работает. Ни шерсти с него, ни молока.
— Ялмырзу? Так он же только что вернулся. За тракториста Абдуллу отдыхал.
— Ну и что с того, пусть снова едет. А то шляется без дела каждый божий день, глаза всем мозолит, аж смотреть тошно… Ну ладно, я пошел, меня дела ждут. Будьте здоровы!..
Дверь за Якшыгулом безнадежно захлопнулась, и председатель с бухгалтером снова поникли головами.
— Сгори-и-ит же! — тягостно промычал бухгалтер. — Чем деньгам колхозным пропадать, может…
— Правильно! — встрепенулся председатель, обрадованный, что его поддерживает и финансовый страж. — И я того же мнения. Шамсикамал апай! Слетай-ка за Ялмырзой. Только побыстрей, чтоб одна нога здесь, а вторая — там!..
ДОБРЫЙ СОВЕТ
Живут в нашем городе единоутробные братья Калимуллины. Старший — по имени Ясавир, младшего же зовут Масавиром. Как-то Масавир посетил брата в его новой крупноблочной квартире.
— Привольно же, однако, живешь! Не скучновато тут одному в двух комнатах?
— Оно, конечно, бывает, но не обижаюсь, — отозвался Ясавир. — Я уже привык бобылем жить.
— Ав мою халупу народ толпами валит, — продолжил Масавир. — По ночам на полу негде ногой ступить.
— Почему же так? — озадаченно вскинул брови старший.
— Ничего удивительного: я же часто на селе в командировках бываю. А живут там сплошь завзятые хлебосолы. Так тебя угостят, что иной раз еле из-за стола вылезешь. Ну, а на прощание я их к себе в гости приглашаю: долг гостеприимства требует.
— Ах, какой же ты чудак, Масавир! — осуждающе воззрился старший на младшего. — Когда же ты жить-то научишься? Стоит ли распахивать душу перед каждым встречным и поперечным?
— Но ведь…
— Какие могут быть «но»? На кой черт каждому свой адрес даешь? Уж в крайнем случае мой адрес назови, а я-то сумею выпроводить нежданных гостей, будь спокоен!
— Добрый же совет дал ты мне, брат, — сказал Масавир, весело улыбаясь. — С удовольствием намотаю на ус.
Масавир пробыл у брата недолго. Сославшись на то, что назавтра надо снова собираться в дорогу, он ушел, тепло попрощавшись.
Спустя неделю звонок у дверей Ясавира тревожно затрещал. В недоумении Ясавир открыл дверь. Незнакомый дядька, смело тесня хозяина квартиры к притолоке, с трудом вволок в коридор огромный мешок. Не успел Ясавир и слова вымолвить, а гость уже, добродушно осклабясь, схватил его за руку:
— Ну, здравствуй, Ясавир туган
[3].
— Здр-здравствуйте, — ошарашенно выговорил тот. — Но, извините, мы с вами не знакомы…
— Не беда, разговоримся и познакомимся. Язык-то на что? Для беседы. А душевная беседа мигом сближает людей.
Ясавир усердно хлопал глазами и стоял, не зная, что предпринять. Тем временем гость начал распоряжаться, как в собственном доме.
— Не мешкай, туган, пошевеливайся. Чайку поскорее завари. Хороший чай после дороги — великое дело. Как рукой снимает усталость.
Ясавир несмело шагнул в сторону кухни, а в спину ему прозвучало, как приказ:
— Только не вздумай кирпичный заваривать! Мы в деревне к цейлонскому приучены.
Вскоре заказ гостя был выполнен наилучшим образом. Ясавир разлил чай в чашки и пригласил незнакомца к столу.
— Скажу тебе, твой родной братишка — чудеснейший малый! Парень что надо. — восторженно говорил гость, отхлебывая чай и прищелкивая языком. — Я было заикнулся насчет того, что, мол, еду на базар, да вот незадача — в городе остановиться негде. Так он тут же дал мне твой адрес. Золото, а не человек!
Деревенский посланец погостил у Ясавира двое суток. И с утра до поздней ночи без умолку нахваливал Масавира. Наконец, распродав свои мясопродукты, с легкой душой убрался восвояси.
Вероятно, он еще не успел выбраться из подъезда на улицу, как тут снова звонок. Из-за двери донесся чей-то нетерпеливый голос:
— Тут ли проживает брат Масавира Калимуллина?
«Может, что-то стряслось с братишкой?» — не на шутку встревожился Ясавир, лихорадочно открывая дверь.
— Здесь проживает! Здесь!
— Слава аллаху! Наконец-то отыскал! Дети, бегите сюда! Он тут живет! — Торопливо спустившись в подъезд, пришелец привел за руку двух девочек. — В больницу вот приехали, детишек городским врачам хочу показать. Это твой братишка посоветовал податься в город. У нас он постояльцем был. Говорил, у вас тут отличные специалисты. Чтобы мы не мыкались по гостиницам, дал твой адрес. Примет, сказал, как родных. Слава аллаху, помог-таки отыскать тебя…
…То были, впрочем, всего лишь первые цветочки. В прежде тихую, укромную квартиру Ясавира народ повалил валом. И не стало теперь такого дня, чтобы его холостяцкое жилье хоть миг пустовало. Теснимый потоком деревенских гостей, хозяин поначалу отвел им одну комнату. Затем под их все усиливающимся натиском вынужден был освободить и вторую, отступив в кухонные пределы. Но и здесь удержался недолго…
В свой следующий визит к брату Масавир обнаружил обладателя двухкомнатных апартаментов на чердаке. Согнувшись в три погибели, Ясавир лежал на чьей-то выброшенной за ненадобностью раскладушке.
— Ну, как у тебя дела? — грозно уставился Ясавир на Масавира, вылезая из-под одеяла.
— Лучше не бывает, — ответил тот жизнерадостно. — Дела у меня, брат, великолепны. Да и в доме теперь тишина и покой. Хоть бы раз кто-нибудь побеспокоил. А сам-то ты как живешь?
— Не видишь разве? И все из-за тебя, болван!
— Эх, агай, агай, — проговорил Масавир, усмехаясь из-под усов. — Смотрю на тебя и Диву даюсь: какой же ты, однако, чудак! Когда же ты жить-то научишься? Хочешь, я тебе один добрый совет дам?
— Довольно, хватит с советами! — Ясавир, словно подброшенный туго сжатой пружиной, стремительно вскочил на ноги и, больно ударившись затылком о балку над головой, со стоном рухнул на раскладушку. — Я и свой совет теперь беру обратно, — заныл он плаксиво, ощупывая шишку на затылке.
ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ
— Ба-а! Кого я вижу! — воскликнули оба в один голос. — Сколько лет, сколько зим!
Обнялись. Помолчали, разглядывая друг друга.
— Что же мы тут торчим? — прервал один из них явно затянувшееся молчание. — Посидеть бы по такому историческому случаю не мешало.
— Великолепная мысль. Заодно и потолкуем вволю, — поддержал Другой.
Зашли в ресторан. Заказали пиво.
Завязалась беседа.
— Ну, рассказывай. Как дела?
— Так вот и идут… Своим чередом.
— Да… Своим чередом, значит?
— Да… Именно так.
Наступила неловкая пауза. Тот, что предложил пойти в ресторан, поспешил возобновить беседу.
— Значит, своим чередом, говоришь? Неплохо. Очень даже недурно. Это хорошо, когда своим чередом. Вот взять меня, так и у меня тоже в таком разрезе.
Другой смело подхватил нить разговора:
— Гляжу-погляжу да вижу: ты ничуть не изменился. И раньше, бывало, у тебя дела шли в таком же вот разрезе.
— Хе-хе… Бывало, так и шли, говоришь, а?
— Вот именно! Раз оно так, как же может быть иначе?
Ручеек беседы снова пересох. В обеих головах шла напряженная работа мысли: какой бы еще вопросик подкинуть? Вспомнить бы что-нибудь из детства, да картины той безмятежной поры давно уже стерты с экрана памяти. Спросить о работе? Но каждый из них даже не знает, где живет другой, а признаться в этом смелости недостает: неудобно, нетактично…
Спасение принесла официантка. На цинковом подносе. Увидев батарею пивных бутылок, друзья искренне обрадовались. Вот он, ключ для открытия источника беседы!
Пивные кружки опустошались одна за другой, а ключ все не срабатывал.
— В том конце города вчера, кажись, пожар приключился.
— Пожар, говоришь?
— Вот именно.
— Должно, что-то загорелось..
Снова красноречивое молчание. Пришлось прибегнуть к крайней мере: друзья заказали «белую».
— Ну, выпьем давай за старую дружбу!
— Ну, выпьем.
Под дружное молчание лилась «белая» в рюмки и под деланное кряхтение переливалась в желудки.
— Ох, и крепка! Аж язык обжигает.
— А ну, обожжем-ка еще разок!
— Давай! Почему бы не обжечь за старую дружбу?
На душе у старинных друзей вроде бы потеплело. Прерванная беседа была надежно восстановлена.
— Тэ-эк, значит, дела, говоришь, идут, а? Своим чередом, значит?
— Вот именно, друг! Да и почему бы им не идти?
— Это, брат, хорошо, когда они идут.
— Ежели бы не было вот такой дружбы, как у нас с тобой, мы бы ее непременно сделали именно такой. Потому что мы именно такие люди! А?
— Пр-ра-виль-но! Именно потому, что мы такие люди, мы именно такие и друзья с тобой!
— Точно! Так вот будем работать и дальше. Верно говорю?
— Будем, друг, непременно будем! Сработаем-ка еще по одной рюмашечке!
Перед тем как расстаться, они растроганно обнялись.
— Как хорошо, что встретились! Когда бы еще смогли так душевно поговорить? — сказал один.
— Вот именно, — повторил другой.
— Так-то вот.
— Коль не так, иначе как же…
ЭКСКУРСИЯ
— Дорогие и многоуважаемые экскурсанты! Сегодня мы с вами отправляемся в путешествие по? великолепным улицам и проспектам нашей любимой столицы. Как вы, наверное, уже догадались, я являюсь экскурсоводом. Мой служебный долг — познакомить вас с достопримечательными и памятными местами, которыми так славится наш город. А город наш, уверяю вас, прекрасный. А какой народ живет в этом городе! Во-первых приветливый, во-вторых, предупредительный, в-третьих, гостеприимный и, в-четвертых, культурный. Кстати, сама я тоже родом из этого города.
Ну, вот и познакомились. Надеюсь, мы сумеем найти общий язык. Только сразу же условимся, слушайте меня внимательно. Эй, гражданин на заднем сиденье! Почему переговариваетесь? Ведь я же человеческим языком предупредила! Одно мучение с такими! Соберут из разных деревень всяких неотесанных да полуграмотных типов и везут к нам. А ты тут бейся с этими недотепами, воспитывай их, наставляй, учи хорошим манерам! И как это только нервы мои еще выдерживает? Верите, нет — всю прошлую ночь не сомкнула глаз. А почему, просите? Вчера один такой дундук попался — всю дорогу в окно глазел, будто меня и на свете не существует. Никакой культуры у людей, никакого обхождения, а уж об уважении и говорить нечего. Ну, ладно, не уважаете меня как женщину, так извольте уважать в моем лице хотя бы служебное лицо… В общем, уважать мою должность… А то, понимаешь, смотри, какие выискались, привыкли дома над женами измываться и здесь норовят гнуть эту же линию Нет уж, дудки! Тут феодалам с байскими замашками не место! Мы тоже законы знаем, не лыком шиты! Что?.. Попрошу не перебивать! А еще очки нацепил, шляпу на свой калган напялил! Наверное, у себя в районе в больших начальниках ходит. Привык своим подчиненным рты затыкать. Нет, у меня такой номер не пройдет! Ты не в своей деревне, а в столице всей республики находишься, ясно? Тоже мне, передовики сельского хозяйства называются! А культурки-то ни на грош! А ты тут цацкайся с ними, мотай себе нервы…
Ох, снова голова разболелась. Опять ночью глаз не сомкну. Ну, слава богу, хоть маршрут кончился… Итак, дорогие, многоуважаемые гости, вы познакомились с нашей замечательной столицей, увидели ее достопримечательные места, познакомились с ее лучшими людьми. Надеюсь, это прекрасное путешествие оставило в ваших сердцах неизгладимое впечатление на долгие годы. До свидания, дорогие друзья, всего хорошего! Спасибо за внимание!
ИСПЫТАНИЕ
Знающие люди говорят, что будто дружба между начальником и его замом — явление исключительное. Если это утверждение верно, то перед нами именно такой случай: директор промторга Янаби Шарапов и его заместитель Шанаби Ямалов — друзья. Притом давнишние, чуть ли не закадычные. И, естественно, отношения между ними преотличнейшие, все мало-мальски важные дела по службе они всегда решают сообща, в добром согласии друг с другом.
Вот и сегодня с утра директор по обыкновению вызвал к себе зама.
— Начальство звонило, — начал сам, когда его друг зам устроился напротив на стуле. — Велено подобрать хорошего специалиста для работы в аппарате треста.
В глазах Шанаби замелькали задорные искорки.
— Что ж, подберем! — весело отозвался он. — Есть у нас такие кадры, есть!.. Не то что в трест, хоть сегодня в министерство выдвигай!
— Да, ты прав, есть у нас достойные товарищи.
На стол директора лег список личного состава торга, и сам с замом в поисках подходящей кандидатуры принялись перебирать всю наличную номенклатуру.
— А. Алмасов! Как ты полагаешь?
— Не подойдет! — отрезал Шанаби, презрительно сморщив нос. — Это же такой выпивоха, каких свет не видывал! Хлещет горькую, как воду. Сам видел. Как-то с ним в одной компании пришлось сидеть.
— Ну что ж, так тому и быть.
Красный карандаш директора решительно прошелся по фамилии Алмасова.
— Далее у нас Б. Байбулатова.
— Морально неустойчива. Разошлась с мужем.
— Так ведь с тех пор сколько воды утекло…
— А какая разница — давно, недавно? Сказано же: горбатого могила исправит.
— Ладно, быть по-твоему… Вычеркиваем… Идем дальше. В. Вали-шин. Что ты о нем скажешь?
Шанаби отчаянно замахал руками:
— Нет-нет, что ты! О нем и речи быть не может! Мужчина уже в летах, а ведет себя как мальчишка: по утрам в одних трусиках бегает. Ни капли солидности!
— Да, ты прав, тресту нужны серьезные работники. — Янаби снова уперся в список. — Следующим у нас Д. Давлеткулов.
— Это же настоящий питекантроп! До седых волос дожил, а даже завязывать галстук не научился. Абсолютно бескультурен.
— М-да, выходит, и ему не видать трестовского кресла, как своих ушей.
Так и кандидатура Давлеткулова была безжалостно вычеркнута из ряда возможных претендентов на выдвижение.
И долго еще, поощряемый Шанаби, гулял по списку личного состава торга директоров красный карандаш, творя суд и расправу. Под конец нетронутым остались только две фамилии. Как вы догадываетесь, одна принадлежала самому Янаби, другая — Шанаби.
В кабинете директора повисла гнетущая тишина, которую после долгих размышлений на правах старшего по чину решился нарушить Янаби.
— Более достойного кандидата, чем ты, нам, пожалуй, не найти. Вот только…
У Шанаби тревожно ёкнуло сердце:
— Что «только»?
— А что, если в тресте скажут, что ты дружишь с сорокаградусной? С Алмасовым вон вместе налакался…
— Так это же в гостях! — обиженно насупился Шанаби. — В компании. Ради компании, говорят, и монах женился.
— Поначалу в гостях, потом за углом на троих… А там и до белой горячки недалеко… Таков уж, скажут в тресте, путь всех алкашей…
И тут Шанаби смекнул, к чему клонит его друг.
— Уж коли на то пошло, Янаби, тебя выдвигать тоже нельзя, — сказал Шанаби, гася хитрые искорки в глубине глаз.
Словно бы принимая грудью выпад ярого врага, Янаби воинственно подался вперед.
— С чего это ты взял?
— Никак не подходишь ты для треста. Кому нужен такой, с позволения сказать, руководитель, который даже не умеет подбирать кадры? Посмотри-ка на этот список: один — пьяница, другой — моральный урод, третий — и того хуже… А ты их держишь под своим теплым крылышком…
Что-то странное произошло с Янаби: из глаз полыхнул зловещий огонь, а кулак его, описав дугу, молнией грохнул об стол.
— Ах ты лицемер! Двуличный тип! Вот какие черные мысли таил в своей подлой душонке! Не думал я, что ты такой подонок!..
— А ты законченный идиот! — выпалил Шанаби, достойно отбивая наскок своего друга. — Об этом весь город знает, только ради приличия не говорят вслух.
— А ты распутник! Не ты ли приглашал в прошлую субботу Байбулатову на пляж? Знаем, с какой целью ты это делал. Тут не дураки сидят.
— А ты сам-то, вспомни-ка, для чего ей шоколад покупал? Ишь, донжуан выискался…
— Шпик несчастный!
— А ты…
Возможно, долго бы еще продолжался обмен любезностями между друзьями, но тут совершенно некстати зазвонил телефон. Янаби нервно схватил трубку.
— С-с-луш-шаю! — проговорил он, задыхаясь от злости.
— Это из треста, — раздалось на другом конце провода. — Насчет кандидата на выдвижение. Мы уже подобрали, так что не волнуйтесь, занимайтесь своими делами…
Пальцы Янаби как-то странно разжались, и трубка, грохнувшись об пол, разлетелась вдребезги. Друзья постояли с минуту, пожирая друг друга испепеляющими очами, и, не зная, что дальше предпринять, разом кинулись на колени подбирать с пола осколки разбитой трубки.
ТАК ОНИ ПОМИРИЛИСЬ
Долгое время я не мог найти ответ на вопрос: как, какими силами и способами можно помирить двух поссорившихся женщин? И только на днях подсмотренная в жизни сценка дала мне ключ для ответа…
Автобус переполнен до предела. Не то что яблоку — горошинке упасть негде. Один наступит соседу на ногу, другой так саданет под ребра, что аж в глазах потемнеет, третьему стоит удачно повернуться — и все пуговицы стоящего рядом перезревшим ранетом слетают с одежки…
Впрочем, каждый пассажир реагирует на это переуплотнение по-своему, соответственно собственному характеру и темпераменту. Иному хоть рукав с корнем оторви — он и ухом не поведет, другой же при легком прикосновении к его персоне готов раздуть скандал.
Вот две женщины как раз из этого скандального разряда, чуть только тронулся автобус, дружно сцепились и повели меж собой любезный разговор.
— Ты человек или корова? — поставила рыжекудрая вопрос ребром. — Что ноги-то растопырила!
— Сама ты корова, — тонко определила волоокая брюнетка.
— От коровы и слышу, — установила свое родство с соседкой рыжеволосая. — От безрогой притом.
— Ты сама безрогая! Комолая, значит. Только не смею спросить: кому ты их подарила?
— У тебя тоже не спрашиваю, кому ты могла их наставить…
Неизвестно, к чему привела бы эта деликатная дискуссия, если бы не один пассажир, который осмелился шутливо прокомментировать сей диалог.
— Понятно, граждане! — возвестил он. — У этих женщин у обеих мужья, надо полагать, рогоносцы!
От смехового залпа автобус тряхнуло и даже качнуло в сторону.
Рыжекудрая разъяренной львицей прорвалась сквозь толчею и схватила комментатора за воротник. Не меньшую оперативность проявила и волоокая: через миг она уже мертвой хваткой держала смельчака за фалды пиджака.
— Как ты смеешь оскорблять порядочных женщин? — заверещала рыжая.
— К тому же еще в общественном месте! — поддержала брюнетка.
— Специальная статья для таких нахалов предусмотрена! — заявила рыжая, декларируя тем самым свое уважительное отношение к уголовному кодексу.
— К уголовной ответственности хулигана! — бросила боевой клич волоокая, энергично оттаскивая вконец растерявшегося парня к дверям.
— Мы ему покажем, как оскорблять честных женщин! — завизжала, все более распаляясь, рыжекудрая и отвесила парню звонкую пощечину.
На следующей остановке судьба шутника была решена. Возмущенные представительницы прекрасного пола дружно отконвоировали его в милицию…
…Теперь-то я уж точно знаю, каким способом можно быстро примирить двух поссорившихся женщин. Правда, самому мне случая совершить такое деяние пока что не выпадало. И, между нами говоря, слава богу.
СИГНАЛ
Нагрянула комиссия, и не куда-нибудь, а прямо в руководимую мною контору. Это было так неожиданно, что мы растерялись. На успели переглянуться между собой, как председатель комиссии вытащил из портфеля кипу бумаг и, помахав ею перед нашими приунывшими носами, грозно изрек:
— Сигнал вот поступил, о вас пишут! Будем проверять!
Вот так штука! Что еще за сигнал? Вроде бы и работаем неплохо, и с планом справляемся, и продукция наша не из худших — за год ни одной рекламации. Дисциплина тоже на уровне. Хотя, если говорить начистоту, есть у нас один нарушитель, слесарь Хабислам. Уж больно дружен с бутылкой, вот и прогуливает частенько. Пришлось приструнить маленько — недавно выговор ему объявил и строго предупредил:
— Имей в виду, если еще раз повторится такое, с работы выгоню!
А он и в ус не дует. Даже грозится:
— Не спеши-ка выгонять-то! Как бы пожалеть потом не пришлось!
Я, конечно, смолчал, да и что толку препираться с пьяным: скажи я что-нибудь против, он еще и не такое наговорит. Только одно меня и беспокоило: лишь бы не сорвался, пока в конторе проверка.
Комиссия дотошно копалась во всех мелочах и к концу недели завершила работу.
— Сигнал не подтвердился, — сказал председатель комиссии перед отъездом. — Спокойно работайте!
Канитель с проверкой отняла уйму драгоценного времени, и теперь надо было наверстать упущенное. Работа закипела.
Однако так продолжалось недолго. Однажды утром в контору явилась целая группа незнакомых людей. Один из мужчин, что был посолиднее, порывшись в портфеле, вытащил пачку бумаг и сказал:
— Сигнал! Надеюсь, понятно?
Понять было нетрудно: перед нами стояли члены новой комиссии. О работе, понятно, опять и думать нечего. Дни и ночи заняты только одним: объясняем, уточняем, подтверждаем, доказываем, цифры выкладываем, в архиве роемся.
Сигнал, как и следовало ожидать, снова не подтвердился. Но все же комиссия отметила и записала в акте кое-какие недостатки.
Я снова с головой ушел в работу. Пока возились с комиссией, дела заметно ухудшились. План уже не выполняется, сырья не хватает, с дисциплиной не очень-то ладится. Нет, так дальше не пойдет! Нужно немедленно выправить положение.
Сижу, намечаю срочные меры. И тут в контору вваливается новая группа людей. Никого из них я не знаю, вижу впервые. Один из пришельцев копается в портфеле и вытаскивает бумаги. Я схватился за голову:
— Опять сигнал?!
Члены комиссии удивились, что я встретил их так нелюбезно, однако мешкать не стали и тут же принялись за дело. И опять началась тщательная проверка, которая отняла у нас еще целую неделю.
Наконец председатель комиссии собрал всех рабочих и служащих, чтобы ознакомить коллектив с результатами проверки.
— Сигнал подтвердился, — сказал он, с укоризной поглядывая в мою сторону. — План не выполняет. Сырья недостаточно. Дисциплина тоже не блещет.
А спустя еще неделю меня отстранили от руководства.
Как-то раз после всего случившегося иду я по улице и встречаю того самого пьяницу Хабислама. Увидев меня, он ехидно заулыбался и торжествующе сказал:
— Грозился выгнать меня с работы, ан вышло наоборот. Не ты меня, а я тебя вытурил.
— Как это прикажешь понимать?
— Так вот и понимай, — говорит Хабислам с той же победоносной улыбкой на лице. — Сигналы-то во все инстанции посылал не Александр Сергеевич Пушкин, а ваш, бывший уже теперь, покорный слуга! Ясно?..
ЗА ЖЕЛТЫМ САРАФАНОМ
Плетусь с базара, с того самого, что в народе прозван «грузинским». В руке — сетка с картошкой. Тяжеленная! Чертыхаясь, то и дело перекладываю груз из одной руки в другую. Солнце уже успело отмахать порядочный путь по-над крышами многоэтажек, а я все никак не доберусь до дому. Загнали базар к черту на кулички! А прежний, скажу я вам, был для нашего микрорайона в самый раз. Пройдешь метров пятьдесят — и сразу попадаешь в царство сельхозпродуктов, и выбирай все, что твоей городской душе угодно. Теперь же сходишь на базар — и полдня как не бывало.
Нелегкое дело тащиться с полновесной сеткой в мои-то годы. Это молодежи сподручно бегать без устали дни и ночи. Вон видите, впереди одна из таких мелькает ножками. Да так, что, кажется, не идет, а натуральным образом плывет. А желтый сарафанчик чуть выше ее округлых колен так и трепещет, так и играет волнами складок… А вы взгляните на ее мордашку. Словно второе солнце сошло на тротуар и озарило все вокруг чудесными лучами. Как коснутся чего эти лучи, так оно будто оживает. Вот и не верь после этого в ангелов!
Усталость, чувствую, как рукой сняло. Даже сетка вроде как полегчала… М-да, дарит же бог людям такую красоту!.. Что это у меня с ногами — сами повели за мини-сарафаном. «Старый хрыч, куда тебя несет? Остановись! Поворачивай оглобли!» — приказываю себе. Но где там! Ноги совсем вышли из повиновения, так и влекут прямо за сарафаном…
Ах| Сарафан куда-то исчез! Оказывается, его заслонил мужчина с сытым портфелем. Комплекцией — дуб в три обхвата. Настоящий слон. Другой дороги, что ли, не нашел, стоеросовый… Судя по внешности, должен занимать солидное кресло. Видно, машину оставил в гараже, а сам решил пройтись пешочком. Дескать, мы тоже можем в ногу с массами… Однако сразу заметно, что давно не тренировал нижние конечности. И пот с него, вижу, градом… Сейчас мы вас обойдем, голубчик, как миленького! Так-то! Вот и любуйтесь теперь моим затылком!
Перед моими глазами снова желтый сарафан. Сердце боксерской перчаткой бьется о ребра. Гнев на человека с сытым портфелем отхлынул. Даже как-то жалко его стало. Беднягу, наверное, потурили с места и машину отобрали, вот и вынужден топать ножками…
Боже мой, спаси меня, грешного! Какие ж это ножки! Ох… Не зря такие сам Пушкин нахваливал. Не дурак был Александр Сергеевич, нет! Что за черт? Откуда здесь этот дылда в очках? Куда он прет? Заслонил-таки собой сарафан. Несется что твой марафонец. Чтоб ему без очков остаться!.. Э-хе-хе! Споткнулся! И очки спрыгнули на землю! А нам — прибавить ходу!..
Ах, чтоб тебе ни дна ни покрышки! Отыскал-таки свои очки и опять заслонил мою путеводную звездочку. А это еще кто, не тот ли чурбан с портфелем силится обогнать меня? Он самый. А я быстрее…
Ой-ой-ой! Кто это наступил мне на ногу? «Прошу прощения!» Рослый парень, расталкивая пешеходов, рвется вперед. Вот она, нынешняя молодежь, — никакого почтения к старшим. Лезет напролом, что бодливая корова. Ладно хоть извиняться не разучился, знать, не до конца еще испортился…
О-ох! Кто-то, обгоняя, так двинул меня плечом, что я чуть с копыт не слетел. Вот нахалы! И, главное, сарафан заслонили окончательно и наглухо, ничегошеньки не видно… Постойте-ка, не за дряхлого ли старика меня принимаете? Вы еще не знаете, каким бегуном я был в молодости — никто не мог обскакать. Вот я вам сейчас покажу настоящую спортивную ходьбу!
Собрав остатки сил, вырываюсь вперед. Но где же она? Справа скрипнула калитка. Полы сарафана, словно дразня, мелькнули в последний раз и пропали…
Э-хе-хе!.. А, впрочем, где это я? Да вон уже и мой дом! Ну, чудеса, и не заметил, как добрался! А это кто мне навстречу? Ну, да, они — чурбан с пухлым портфелем, дылда в очках, парень в кованых ботинках и тот широкоплечий, что чуть было не сбил меня с ног, — все один за другим, понуро свесив головы, плетутся обратно. Зря старались, голубчики! У нас тут в округе не такие девушки живут, чтобы каждый-всякий мог за ними свободно приволокнуться! Дудки-с!
И все-таки, что ни говорите, далеко же загнали этот «грузинский» базар. К черту на кулички. Вот раньше был базар так базар — ну прямо, можно сказать, персональный для нашего микрорайона. А нынче из-за одной несчастной сетки картофеля тратишь полдня. Шутка ли одолеть такую марафонскую дистанцию в мои-то годы? Уф!..
ГОРОДСКИЕ ГОСТИНЦЫ
Наконец-то Бурхан дождался очередного отпуска. Куда ему ехать — дело давно решенное. В деревню! К маме! Иначе он не может поступить: ее письма всколыхнули в сердце Бурхана целую бурю сыновних чувств. Нет, никакие черноморские пляжи не в силах изменить теперь его маршрут. Ехать, ехать!
В предвкушении скорого отъезда и свидания с матерью Бурхан собрал друзей, чтобы отметить это событие. Друзья остались довольны.
На следующее утро, то и дело хватаясь руками за гудящую с похмелья голову, Бурхан принялся собирать вещи. Случайно он взглянул на часы и чуть не вскрикнул. До отхода поезда осталось совсем мало времени, а ведь он еще не купил матери гостинцев! Без них никак нельзя, но ведь уже ни за что не успеть…
Бурхан махнул рукой: «Куплю в районном центре, там тоже не в лесу живут — магазины-то есть». От этой мысли на душе у отпускника потеплело.
…За вагонным окном стремительно уносятся назад знакомые станции. Уже и до районного центра рукой подать. Как сойдет Бур-хан с поезда, прямо направит свои стопы в магазин. И рельсы, словно одобряя его намерение, дружно выстукивают: «так-так, так-так». Вот он набивает чемодан покупками: первым делом берет матери пару отрезов на платье, затем сладости и разного рода нужные в хозяйстве вещи. Все предусмотрел заботливый сын. А люди, толпящиеся возле прилавка, с удивлением спрашивают: «Для кого покупаете столько добра?» Бурхан степенно отвечает: «Для матери». Все лица тотчас же озаряются светом. «Вот настоящий сын, как он уважает и любит свою маму», — слышит Бурхан слова. «А это еще кому»? — спрашивают снова. «Это соседям и их малышам». Голос его ровный, спокойный — ни нотки хвастовства. «Так-так, так-так», — одобрительно качают головами окружившие его люди.
А вот уже, широко открыв ворота, Бурхан входит в родной двор. В дверях дома стоит мать, лицо ее в кружеве морщин. Приставив ладонь ко лбу, она вглядывается в пришельца и вдруг вскрикивает: «Сын мой, Бурхан! Приехал-таки! Большое тебе спасибо, сынок!»
Бурхан щедрой рукой раздает гостинцы. Мать, конечно, очень рада, но все же говорит: «Куда столько? Зачем было тратиться?» «Для тебя, мама, ничего не жалко», — замечает Бурхан и принимается одаривать окруживших его соседских мальчишек. Те дружным хором повторяют: «Спа-си-бо!»
…Пронзительный гудок паровоза заставил Бурхана открыть глаза. Вздремнул… А поезд уже подходит к районному центру.
На вокзале кто-то дернул Бурхана за рукав:
— Бурхан, ты ли это?
Обернулся — и кто бы вы думали? Шигап! Тот самый, с которым они когда-то вместе служили в армии!
— Пропал ты где-то, исчез совсем, — стал выговаривать Шигап. — Как начал работать в городе, так ни слуху о тебе, ни духу. Зазнался, парень, что ли?
— Какое там зазнайство! Ничего похожего! Да ты не спеши корить. Лучше пойдем к тебе, пропустим по стопочке: что-то голова пошаливает.
— По стопочке? Такая встреча, что и по стакашку не помешает!
Когда друзья вышли после застолья на улицу, над ней уже опускались сумерки.
— Гостинцы бы надо купить, — подал голос Бурхан.
— Что ж, пошли, — поддержал Шигап.
Увы, двери магазина украшал огромный, с тюбетейку, замок.
— Ладно уж, в соседней деревне купишь. Там тебе запросто откроют магазин. Ночь ли, полночь ли — обязательно откроют, — заверил Шигап, подсаживая друга на попутную машину.
Соседняя деревня встретила Бурхана, основательно завернувшись в полог ночи. Немало пришлось поплутать, прежде чем удалось обнаружить магазин. Бурхан с трудом нашарил двери магазина и уже начал ощупывать увесистый замок, как в глаза ему ударил сноп лучей карманного фонарика.
— Постой-ка, постой, а ведь ты, кажется, сын Васбиямал, что запропал в большом городе? Что тут делаешь?
— Да, это я, Гизулла бабай
[4].— Бурхан узнал старика. — Еду домой, гостинцев вот купить хочу…
— Какие теперь гостинцы! Давай-ка лучше в честь твоего приезда малость того… — С этими словами старый Гизулла вытащил из-за пазухи головку лука и начатую поллитровку.
Остаток пути Бурхан прошел, распевая во все горло, и песни его разносились по пустынным равнинам, тонувшим в ночной мгле.
…Наутро он проснулся в родном доме на мягкой перине. Из соседней комнаты доносились голоса соседских детей. Прислушался. Говорила мать:
— Вот берите, детки, горячие блины, кушайте, не стесняйтесь! Это для вас мой сынок привез городские гостинцы. Ешьте в свое удовольствие да благодарите Бурха агая, дай ему бог здоровья!
— Так и привез он из города горячие блины, тетушка?
— Да, так прямо горяченькие и привез, милые мои. А уж спешил-то как, чтобы они не остыли!..
Бурхан быстро оделся, выпрыгнул в окно и, пылая от стыда, побежал к деревенскому магазину за городскими гостинцами…
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ
С раннего утра жду доставки газет. Который раз обежал все ближайшие киоски, а газет все нет и нет. Киоскерши стали уже чуть ли не за версту узнавать меня и хотя встречают сочувственно («Потерпите еще не получили!»), но все равно повергают меня в уныние.
Струны терпения на домбре моей надежды натянуты так, что вот-вот со звоном лопнут…
Совершаю новый обход точек «Союзпечати», но уже стараюсь не глядеть на киоскерш даже украдкой… И вдруг в затылок мне — пронзительный девичий голос:
— Получили! Получили!
Не помню, как газета оказалась у меня в руках. Этот самый, долгожданный номер! В нос ударило ароматнейшей типографской краской. Лихорадочно разворачиваю газету. Да! Вот она! Моя первая собственноручная корреспонденция! Как великолепно она смотрится на газетной полосе! А внизу моя родная фамилия! Набрана волнующе жирным шрифтом!
Я присел на скамейку в сквере и вцепился жадными глазами в газетные строчки. Кажется, весь окружающий мир в ту минуту притих и почтительно отодвинулся куда-то в сторонку, чтобы не мешать моему торжеству.
Вдруг кто-то легонько подтолкнул меня в бок. Рядом сидел мужчина неопределенного возраста в помятой шляпе и несвежей рубашке. Не раз я видывал этого дядьку, когда он толковал о чем-то с журналистами.
— Что читаешь? — спросил он.
— Да вот корреспонденцию мою напечатали, — небрежно ответил я, с трудом подавляя рвущуюся наружу гордость.
— Это у тебя первый материал?
— Первый, но…
— Давненько я слежу за тобой, парень. Прямо на глазах идешь в гору. Молодчина! Ну, а гонорар когда получишь?
— Гонорар? А это что такое? — проговорил я, краснея за свою неосведомленность.
— Это, кустым
[5], если хочешь знать, плата за твой труд. Деньги, значит. Идем, помогу тебе получить.
Когда мы вышли из бухгалтерии, мой покровитель хлопнул меня по плечу.
— Этот исторический факт следует обмыть. Иначе не знать тебе успеха и славы!
— Да я ведь, можно сказать, совсем не употребляю.
— Ничего не попишешь! Закон есть закон!.. Кстати, ты женат?
— Да, недавно поженились.
— Грамотная?
— Институт окончила.
— А как насчет газет и журналов? Почитывает?
— Еще бы! Без ужина может обойтись, а без периодической печати — никак.
— Тогда, кустым, наше дело — швах. Когда твой материал попадется ей на глаза…
— Вот и хорошо, представляю, как она обрадуется!
— Темнота! Сразу видно, что женат без году неделю. Что обрадуется— это полбеды. Так ведь деньги же потребует, деньги! А мы их, окажется, все до копья на обмыв употребили. Скандал выйдет…
— Что же делать?
— Есть один выход: скупить в киосках, мимо которых твоя жена ходит на работу, все экземпляры этого номера. А я пока иду в ресторан и заказываю обмывон. Понял? Топай!
Я и потопал. Вскорости все киоски в центре города были опустошены. Солидная кипа набралась. Сгибаясь под ее тяжестью, я помчался на вокзал, затем на пристань и в аэропорт: а вдруг жене придет в голову достать газету во что бы то ни стало? Всюду успел «реквизировать» газету. До того ловко сработал, что на обратном пути из аэропорта даже финансов на автобус не хватило, ехал зайцем.
Возле ресторана уже маячил, поджидая меня, «общий друг журналистов».
— Долго! — ворчливо заметил он. — Ну, как дела?
— На мази, — сообщил я, снимая с плеча тяжеленную связку газет. — Теперь жена ни в одном киоске не найдет этого номера! Жаль только, что сей исторический акт, обмыть нам не удастся.
Мой покровитель аж подпрыгнул:
— Почему?
— Весь гонорар ушел на газеты, — пояснил я, вытирая со лба ручьи пота.
— Тьфу ты черт — в гневе прищелкнул пальцами мой покровитель. — Вит и давай добрые советы таким как ты оболтусам! Я же имел ввиду два-три киоска, а ты скупил весь тираж для розницы. Осел!
С этими словами он удалился, оставив меня в смущении и растерянности.
Да… А жена-то тем не менее все-таки прочла мой первый опус. На витрине. Но о гонораре — ни слова. Только тпорадовалась моему успеху.
История эта приключилась дааным-давно, и я с удовольствием вспоминаю о той безмятежной поре. Эх, были же времена, когда жена моя никаких речей о гонораре не заводила! Счастливые времена…
Более подробно о серии
В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.
В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.
Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).
Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.
Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована большая статья с рассказом об истории данной серии.
Большую часть книг составляли авторские сборники рассказов, фельетонов, пародий или стихов какого-либо одного автора. Но периодически выходили и сборники, включающие произведения победителей крокодильских конкурсов или рассказы и стихи молодых авторов. Были и книжки, объединенные одной определенной темой, например, «Нарочно не придумаешь», «Жажда гола», «Страницы из биографии», «Между нами, женщинами…» и т. д. Часть книг отдавалась на откуп представителям союзных республик и стран соцлагеря, представляющих юмористические журналы-побратимы — «Нианги», «Перец», «Шлуота», «Ойленшпегель», «Лудаш Мати» и т. д.
У постоянных авторов «Крокодила», каждые три года выходило по книжке в «Библиотечке». Художники журнала иллюстрировали примерно по одной книге в год.
Среди авторов «Библиотеки Крокодила» были весьма примечательные личности, например, будущие режиссеры М. Захаров и С. Бодров; сценаристы бессмертных кинокомедий Леонида Гайдая — В. Бахнов, М. Слободской, Я. Костюковский; «серьезные» авторы, например, Л. Кассиль, Л. Зорин, Е. Евтушенко, С. Островой, Л. Ошанин, Р. Рождественский; детские писатели С. Михалков, А. Барто, С. Маршак, В. Драгунский (у последнего в «Библиотечке» в 1960 году вышла самая первая книга).
INFO
МАРАТ НАБИЕБИЧ КАРИМОВ
МИНИСТР ПО ДЕЛАМ РЕДИСКИ
Редактор А. Е. Вихрев.
Техн. редактор С. М. Вайсборд.
Сдано в набор 19.IV.1074 г. А 00858. Подписано к печати 26.IX.1074 г. Формат 70х108 1/32. 2,10 усл. печ., л. 2,78 учетно-изд. л. Тираж 75.000. Цена 0 коп. Изд. № 1946. Заказ № 2139.
Ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции
типография газеты «Правда» имени В. И. Ленина.
Москва. А-47, ГСП, ул. «Правды», 24.
…………………..
FB2 — mefysto, 2023
Примечания
1
Апай (башк.) — вежливое обращение к женщине, старшей по возрасту.
(обратно)
2
Агай (башк.) — старший брат.
(обратно)
3
Туган (башк.) — брат, братец.
(обратно)
4
Бабай (башк.) — дедушка.
(обратно)
5
Кустым (башк.) — братишка.
(обратно)
Оглавление
МИНИСТР ПО ДЕЛАМ РЕДИСКИ
СВЕРРУЗА И БАРССВИНУЗА
ЛЮБОВЬ, ШАШКИ, ШАХМАТЫ И Я
ДРУГ МОЙ — ВРАГ МОЙ
ТОТ САМЫЙ
УСТРОИЛСЯ…
ПУГОВИЦА
КОГДА ЖЕ ЯВИТСЯ САТИРИК?
ПОЖАРНЫЙ СЛУЧАЙ
ДОБРЫЙ СОВЕТ
ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ
ЭКСКУРСИЯ
ИСПЫТАНИЕ
ТАК ОНИ ПОМИРИЛИСЬ
СИГНАЛ
ЗА ЖЕЛТЫМ САРАФАНОМ
ГОРОДСКИЕ ГОСТИНЦЫ
ПЕРВАЯ КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ
Более подробно о серии
INFO
*** Примечания ***
