КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Эпохи Айры. Книга первая [Аксинья Лукриянова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Аксинья Лукриянова Эпохи Айры. Книга первая

Эпиграф

«Дорогой друг!

Ты был одним из главных героев событий, послуживших основой для этой книги. Прошло много лет, но все написанное я кропотливо восстановила благодаря воспоминаниям окружающих меня наставников и друзей. Пусть же эта история будет гимном нашей нерушимой дружбы.

Сейчас ты держишь в руках свидетельство событий, напоминающих о далекой весне 1121 года.

Сегодня я ухожу и вверяю эту рукопись тебе. Я верю, что ты позаботишься о ней, как когда-то позаботился обо мне».

Из письма Цефеи к Владыке Тэлира.


* * *


Я вернусь на последнем рассвете,

Возвещая приход вечной ночи.

И в тот час три слуги меня встретят:

Извещая иных о приходе.


Слуга первый: внесет покрывало,

Он укутает ими все Луны.

И второй слуга, ступит за первым,

Уж шагая по темным дорогам.

Облачен он в кровавые робы.


Тот слуга всех страшней и безумней -

Сеет страх, разрушает мечтанья.

Имя ему — есть проклятье –

Вы зовете его тихо Мором.


Но последний, сильнейший из братьев –

Пред самым моим возвращеньем,

Входит в мир, осыпая просторы,

Серым пеплом, молчаньем и скорбью.


Понесет пред собой слуга знамя -

Темный стяг, опаленный страданьем.

С ним вернутся молитвы и страхи,

Возвратиться и боль и стенанья.


Он молчит, но он ждет воскрешенья.

Облачен слуга в алые платья –

То есть кровь, пролитая братом.


Заберет слуга реки и море,

Он наполнит их благодатью:

Вином алым, что пьет лишь безумец,

Он опоит вином тем полмира.


И ступлю я на горы уж зрячим,

Принося за собой напоследок,

Луч янтарной небесной монеты.

Пролог

В тот вечер ждали метель.

Над крышами высоких домов завывал ветер, напевая колыбельную кружащим снежинкам и льду, что сковывал мостовые толстой коркой. Снежные и холодные зимы в тех краях редкость, однако эта зима порадовала ребятню и огорчила старшее поколение, которое оказалось заперто дома из-за непогоды. Ночи стали темными, непроглядными. Казалось, даже звезды потускнели и теперь были едва различимы в те редкие ночи, когда небо оставалось ясным и безоблачным. Люди на улицах встречались нечасто и оттого город казался вымершим и безжизненным.

Отважившиеся на короткую прогулку до парка или магазина спешили спрятаться от пронизывающего ветра в стенах своих домов. Все они желали скорее укрыться от протяжного воя, но тихими ночами ветер стонал, пробираясь через дымоход в гостиные и спальни. От этого воя и гула дети боялись спать одни, а чрезмерно пугливые взрослые засыпали при свете ламп.

Той ночью редкое окно горело. Все крепко спали. Одинокая фигура брела меж сугробов, едва прокладывая себе дорогу в глубоком снегу. Сложно представить причины, по которым этот человек отказался от тепла и уюта своего дома, но если бы читатель знал историю этой молодой девушки, плотно укутанной в куртку и шарф, ему стало бы известно, что лечащий врач настоятельно рекомендовал ей как можно больше гулять. Конечно, цель этих прогулок была известна девушке: он желал заставить ее уснуть, забывшись в собственной усталости и изнеможении. Однако, мог ли предположить врач, что после вечернего променада девушка была окончательно обессилена и не находила в себе сил для сна? И даже когда ей удавалось уснуть — кошмары терзали ее рассудок? Ей казалось, что она бредит и, просыпаясь от собственного крика, не разбирая границ сна и яви, бежала на кухню, где долго сидела у окна, разглядывая темные силуэты домов. Очень скоро болезнь привела ее к одиночеству. Редкий гость заходил навестить ее, но если все же кому-то из знакомых наведывался в гости, то, как правило, этот человек уходил, не застав хозяйки дома. Ведь в этот час она пряталась в темных улочках городка от кошмаров, бесцельно бродя меж старых домов.

Постепенно мир вокруг девушки пустел, но в глухом одиночестве она находила свое успокоение. Подолгу разглядывая рисунок на миниатюрных плиточках камина в гостиной, девушка ощущала, как в ней медленно угасает желание жить. Казалось, что пройдет еще несколько недель и она, подобно пламени свечи, оставит после себя лишь жалкий огарок. В безрезультатной борьбе с неизвестным недугом проходили долгие дни и недели. День за днем она ощущала истощение, которое заполняло тягучее безразличие.

В тот вечер она заставила себя победить бессилие. Терзаемая бессонницей, холодом и пронизывающим ветром, скрепя зубами, она молчаливо прокладывала себе путь по заснеженной мостовой. Поскальзываясь, она едва не валилась с ног. Очень скоро, промокнув и окончательно замерзнув, она зашла в бар — единственное заведение во всей округе, которое работало в те морозные дни. Она заняла столик в дальнем углу зала и, повалившись на стул, стянула с себя шарф и скинула капюшон.

Окруженная табачным дымом, девушка некоторое время неподвижно сидела, разглядывая исцарапанную столешницу, на которой некоторые посетители умудрялись оставлять друг другу короткие шутливые послания. От этого занятия ее отвлек звякнувший дверной колокольчик. Девушка вздрогнула, моментально устремив свой взор на нового гостя бара и тут же застыла. Ей показалось, что впервые за несколько недель она проснулась и ощутила мир вокруг: ощутила горечь аромата табачного дыма, тяжесть усталости, холод промёрзшей от ледяного снега куртки, пропитанной ледяным запахом метели.

Гость был очень приметным. Широкоплечий, невысокий мужчина, которому, на вид, едва исполнилось тридцать лет. У него было красивое лицо с широким лбом и тонкими губами, которое обрамляли длинные, растрепанные волосы. Сперва они могли показаться темно-русыми или темно-рыжими, но позже девушка увидела, что волосы мужчины имеют очень странный цвет: красно-черный оттенок, который встречался лишь у роз невероятно дорогих сортов и благородного домашнего вина. Она поймала взгляд его живых, слегка раскосых глаз ярко-зеленого цвета и без стеснения улыбнулась. Будто прося прощение за бестактное изучение его облика, она пожала плечами и принялась искать глазами официанта, но мужчина, ничуть не смутившись, улыбнулся в ответ и решительно направился к ее столику. Его шаг был широк и необыкновенно легок. Он игнорировал свободные столики в центре зала, не обратил внимание и на приветствие бармена. В тот миг он был поглощён незнакомкой, едва нашедшей в себе силы для короткого приветствия и кивка в сторону свободного стула.

Их разговор начался незатейливо, будто бы беседа старых друзей, наметивших встречу в этом месте именно в это время. Сперва поговорили о погоде, детально обсудив и наледи, и сугробы. Принесли теплые напитки, он сделал широкий глоток и, заметив замешательство девушки, проронил: «Дайте себе отдыху, согрейтесь». Девушка кивнула, бросила что-то в ответ и незнакомец улыбнулся, заметив, как тонкие бледные пальцы обвили кружку.

За тот короткий вечер они успели поговорить обо всем: о живописи, музыке, о театре и книгах, об увиденных ею местах. Он слушал, с интересом впитывая каждое ее слово, ловя каждую ее улыбку. Он раскованно признавался ей в своих мечтах и слабостях, так искренне и без единой капли смущения, что она и не могла допустить сомнений в том, что ранее их пути не пересекались. Он по-доброму смеялся над ее ответными откровениями и говорил, что всему свое время и все сбудется. Она верила, не находя причин для сомнений.

При этом каждый осознавал, что эта первая встреча станет для них последней и более никогда они не встретятся. Но, Судьба предпочитает распоряжаться людьми иначе.

Позже, уже глубокой ночью, когда двери бара были закрыты, двое стояли посреди улицы, укрытой снегом. Нехотя и осторожно они пожали друг другу руки, неуверенно проронили несколько прощальных слов, благодарили за беседу. Все это действо казалось им обманчивым и нелепым. Они готовы были уже разойтись, подчиняясь заветам приличия, но девушка, вспомнив пустую квартиру, завывание ветра в холодном дымоходе, обернулась. Ее приглашение на чай звучало неловко, но поспешные извинения, принесенные ею, вслед приглашения, заставили мужчину заглянуть девушке в глаза. Без капли осуждения он уверенно кивнул и шагнул к ней.

Остаток ночи, проведенный за разговорами и чаем, пролетел незаметно. Далеко на востоке зарождалось утро. Она сидела за столом, слушала его рассказ и засыпала, охваченная миражем сновидений. Уже сквозь сон она ощутила жар пламени камина, услышала, как часы на башне пробили пять раз.

Впервые за несколько недель она крепко спала, не тревожимая лихорадкой ужасных сновидений. Ее лицо разгладилось, на губах застыла улыбка. Сон был безмятежен и прекрасен. Незнакомец глядел на девушку и думал о том, что таким должен быть сон хрупкого и слабого существа — человека. Вишневые леса и зеленые поля ткало для нее воображение, купая изумрудную листву сотворенных миров в брильянтовой росе. Самое верное лекарство от недугов и самая могущественная из всех известных магий мира — волшебство сознания.

В тот миг едва ли можно было различить явь от сновидений. Едва ли по прошествии многих лет она будет вспоминать все произошедшее той ночью. Все станет сном, игрой сознания, миражем, которому суждено остаться напоминанием о начале новой жизни. Все это растает в небытии с первыми лучами рассвета, которое ей суждено было встретить в родном для нее мире, имя которому Айра.

Глава первая

Весна 1121 года началась с удивительно яркого рассвета.

Даже для Айры он был непередаваемо прекрасен. Взбитые белоснежные облака, застывшие на холодном небосводе, заливались алыми и бурыми всполохами, наполняясь ярким свечением изнутри. Мир просыпался, разворачиваясь под пылающими небесами. Цикады взволнованно стрекотали, нетерпеливо взывая к солнцу. Все шумело, предвкушая скорое цветение и благоухание.

Этот мир носил имя Айры и был сердцем всех миров. Сердце это билось, повинуюсь заповедям Создателя и желаниям Перворожденных. Редкое явление этих земель можно объяснить, опираясь на знание естественных наук. Потому позвольте, первые мгновения рассвета, пока Айра стряхивает с себя последние капли сна, посвятим короткой повести о том, как Айра создавалась и какой путь прошли ее герои.

Для Перворожденных — богов, что были сотворены Создателем — этот край служил домом. Даже бессмертных он поражал красотой безграничных лугов и голубых озер, на поверхности которых покоились нежные нимфеи. Глубокое небо бескрайним полотном раскинулось над залитыми солнечным светом полями, в наполненных пестрыми соцветиями диких цветов. Все до последней капли из самого недоступного озера Аркарии сотворено Создателем. Он, не жалея своей души, рвал ее на лоскуты и придавал каждой своей мысли форму, цвет и вселял в это жизнь. Создатель даровал каждому предмету Айры смысл, вырывая его из своей души. Лишь только благодаря ему Айра обрела моря и материки, свет и тьму. Само имя миру было подарено Создателем в начале времен — в тот час он растворился в твоем детище без остатка, крикнув имя Айры. Тогда его дыхание родило ветры и голоса — незримые потоки силы, пронизывающие весь мир от звезд в вышине до недр в глубинах.

Как бы прекрасна не была Айра, Перворожденные покинули ее, испугавшись жестокости людей, пожелавших уничтожить богов и захватить их власть. Боги были вынуждены скрыться в Горнем мире, путь к которому навечно скрыт от всех, кто живет в Айре. В наказание за жестокость людей, Создатель сотворил Судьбу, выбрав для этой роли одного из Перворожденных. Избранника заточили вдали ото всех в Горнем мире. Там, находясь в заточении Судьба вышивает путь множества жизней жителей Айры: переплетая нити их бытия между собой, скрепляя на века, разводя по разные края полотна, обрывая в час, известный лишь Судьбе. Тогда Айра познала и смерть — еще один дар Создателя. Во власти Судьбы была возможность оборвать нить, но вместе с тем каждая жизнь приобрела особую ценность. С тех пор Айра разделилась на Горний мир — царство бессмертных, и Мир под горой — Айра, чьи просторы были отведены для тех, чья жизнь могла прерваться, тех, чьи потомки были наказаны жестокость и алчность прародителей.

В ночь, предшествующей необычайно яркому рассвету, на полотне Судьбы появилась новая, пестрая нить, вплетенная в общие линии узора так изящно и умело, что, казалось, она была там с начала времен. Пока никто не ведал кто обладатель этой жизни, даже та, что являлась ее хозяином, но мудрецам из Академии было известно, о появлении на ночном небе Айры новой звезды, сияние которой смогло затмить только солнце. В иных мирах тому не предали бы значения, но в мире Айры это являлось вестником избрания Перворожденным нового Хранящего.

Тем временем девушка открыла глаза. Некоторое время она время лежала неподвижно, силясь вспомнить события минувшей ночи. Собравшись с силами, она приподнялась, села и оглядела комнату. Ее взгляд задержался на красноволосом мужчине, который сидел в кресле у кровати. Его лицо показалось ей знакомым. Он молчал, терпеливо выжидая результаты ее попытки вспомнить при каких обстоятельствах она встречала его зеленые глаза прежде.

— Рубин. — Подсказал мужчина.

Она кивнула, уже открыла рот, чтобы произнести свое имя, но осеклась. Редкий читатель способен осознать ужас, который испытывает человек, потерявший память. Позабывший свое имя человек утрачивает частички прежней жизни, теряет священную связь со своим прошлым, вместе с тем — теряет самого себя. Девушка робко попыталась встать, но слабость, охватившая тело, сбила ее с ног. Рубин вовремя подхватил ее и помог ей присесть на кровать.

— Признаюсь, я сам в замешательстве… но сейчас нам с вами нужно хорошенько подумать. — Произнес он. — Выпейте воды. Задачка у нас с вами непростая. Расскажите мне все, что в силах вспомнить. А я уже подумаю, как нам лучше поступить.

Девушка растерянно кивнула, глотнула воды, но запоздало осознала, что совершенно не способна рассказать о доме, о крае, где росла и жила. Как можно рассказать об этом, когда память уничтожала каждый миг ее прошлого, ревностно вычистив даже самые далекие уголки с таящимися там воспоминаниями? Но Рубин был непоколебим. Он терпеливо расспрашивал о разном, подходил к вопросам с разных сторон, но каждый раз слышал от незнакомки единственный ответ: «Не помню». С каждым новым вопросом голос девушки, сдавливаясь под натиском беспомощности и страха, становился тише и робче. Она ощущала нарастающую тревогу Рубина и не могла до конца понять причины его смятения. В конце концов тело ее охватила крупная дрожь, бокал с водой выпал из ее рук и разлетелся на осколки. Девушка закрыла лицо руками.

Рубин замолчал. Присев рядом с девушкой, он тихо заговорил. Сложно сказать, как именно звучали его слова утешения, однако, страх немного отступил.

Утро первого дня весны было началом ее новой жизни, которую ей предстояло рисовать на полотне, выбеленным беспамятством. Было лишь великое и непреодолимое желание жить, затмевающее все страхи и сомнения.

— Стоит признать, что это редкий шанс, — грустно улыбнулся Рубин, — начать жизнь с чистого листа. К тому же начать ее в мире, где о твоем прошлом ничего неизвестно.

— Я не совсем понимаю, о чем вы… — проронила она.

— До сегодняшнего дня вы жили вдалеке отсюда. Так далеко, что ни один корабль не способен доставить вас до родных мест.

— Но… как…

— Если бы я знал причины, по которым вы пришли в этот мир, — все так же спокойно говорил Рубин, — я не был бы так удивлен вашему появлению. Однако, я не в силах ответить почему вы здесь… Простите, что говорю вам это.

Несомненно, она осознавала тяжесть происходящего и оттого ей было страшно. Но в особо тяжелые минуты жизни, даже много лет спустя, она не уставала повторять: «Это редкий шанс — начать все сначала. Мне нельзя его упускать».

Через окно были видны белоснежные стены, высокие башни и величественные постройки внутреннего двора Алморрского замка. Он был так огромен и нерушим, что могло показаться, будто ее белоснежные башни, увенчанные острыми конусными крышами со шпилями, поддерживают голубые небеса необъятного, дикого, но прекрасного мира — Айры. Зеленые газоны, пестрящие островками ярких клумб, перемежались с аллеями цветущего жасмина, яблонь, вишен, слив, меж ветвей которых мелькали пестрые птички. Со всех сторон доносился запах садов и цветников. Где-то неподалеку косили траву и свист лезвия косы, легко срезающий нежную зелень, вливался в общую симфонию звуков — примешиваясь к пению птиц, далеким голосам людей, журчанию воды, шелесту листвы. Дальше — за пределами высокой стеной замка, раскинулся шумный город, манящий запахами свежего хлеба и многочисленных яств. Сколько же людей брело по улицам Алморры, сколько же горожан спешило укрыться от жары под навесами уличных кофеен! Как же хотелось ей — позабывшей прошлое и открытой для будущего — шагнуть в неизведанный, но прекрасный, полный ароматов и звуков мир, погруженный в очаровательную рутину весенних деньков, которые тянуться удивительно медленно и скучно, но от которых остаются самые теплые, нежные воспоминания, согревающие в последствие не одну зиму.

Известно ли читателю, как потерявший память человек жаждет вкусить жизнь? Как он распахивает душу новым мирам? Как он — не обладая привычками и предпочтениями, очищенный от прошлых ошибок — восторгается и влюбляется в мир, неизведанный, опасный и, в то же время, завораживающий и огромный?

Должно быть, именно благодаря открытости и желанию познавать Айру, рассказ Рубина о мире, о населяющих его людях и существах — стал основой крепких уз, а вместе с тем — началом новых воспоминаний. Бесценность которых крепла с каждым новым днем, проведенных в объятьях Айры.

Он провел девушку в гостиную и усадил ее на мягкий диван перед распахнутым дверным проемом, ведущей на террасу. В этой просторной комнате, в каждом ее предмете отражалась любовь, с которой Рубин относился к миру, в котором был рожден. Среди пестрых ковров, позолоченных фигурок ротбы1, разложенных на столе карт и фарфоровых вазах, пылящихся на полках невысоких стеллажей — ощущалось восхищение. Залитая солнечным светом комната, овеянная звуками и ароматами весны, среди сокровищ, собранных Рубином со всех известных миров — тотемов, картин, оружия, книг, инструментов, моделей, схем, глобусов — была местом знакомства незваной гостьи с Айрой. Сегодня остается лишь жалеть, что никто кроме растерянной девушки не слышал его вкрадчивый, глубокий голос и то, с каким наслаждением он вдавался в подробности описания просторов необъятного мира, войн и подвигов героев древности. Исследования, путешествия и, иногда даже непредсказуемые авантюры, сопровождали его жизнь. И он без колебаний делился своими воспоминаниями с девушкой. Его влюбленность в Айру, заполнившая все его сердце — была самой Айрой и сомневаться в этом было бы кощунством.

Очередной легендой казалась повесть о судьбе Империи Сенторий, которая пробивала свой путь в будущее через войны, бунты, перевороты, приведя Империю к процветанию и благополучию. Это было самое большое государство мира, стремительно расширяющее свои границы, лишь недавно остановившее захват земель соседних государств. К его победам Сенторий вели правители — Императоры в том числе и ныне правящий Ио. До смерти любимой супруги Ио был решительным, бесстрашным и нередко неоправданно дерзким мужчиной, но одиночество и боль охладили его сознание. Когда его супруга умерла, Ио остепенился, войны прекратились, он начал вести размеренную жизнь, подготавливая свою дочь — красавицу Фетиду — к вступлению на престол.

С первыми победами в Сентории родилась традиция украшать корону Императора жемчужиной, которая стала символом очередного покоренного государства, сдавшегося под натиском Сентория. Таких жемчужин еще двадцать лет насчитывалось восемь, но, со смертью супруги Ио снял одну из них, отпустив покоренную Арху. То был жест его личной скорби, приведшее к появлению пустого лона на короне Империи.

Сенторий веками творил облик современного мира. Захватив все земли материка Илтан еще в девятисотом году, прежний Император окинул взглядом ближайшие земли соседей. Одним из низ оказался заснеженный остров Сафир, чьи города уже лежали в руинах благодаря стараниям деда ныне правящего Императора. Сегодня о культуре народа, некогда населявшего стены ныне захваченных городов, перестали петь менестрели. Великие короли Сафира были забыты. В редких легендах отыщется упоминание о былом богатстве и могуществе кланов Сафира.

Под лазурным знаменем, украшенным золотым соцветием тысячелистника, имперские войска преодолели тысячу миль, перед тем как встретить на своем пути бушующие воды Татериса. Тогда они и приняли решение пересечь океан и напасть на Арху — удивительный остров с воздушным золотым храмом. Захватив его и окончательно утвердившись в своей силе, Император Ио внезапно остановил войну, поглощенный тяжелой болезнью своей супруги. Он возвратил войско в Алморру — столицу Империи, что была названа в честь одноименной крепости, расположенной в центре города. Этот город был домом для десятков тысяч людей, временным пристанищем для сотен исследователей и путешественников. Белоснежные стены Алморры, сложенные из отполированных блоков эртарита2, стали нерушимым символом Сентория.

Но какой бы ни была битва, особое место в ней отводилось Хранящим — избранникам Перворожденных, которые были наделены божественным даром. Они не были магами, но им была подвластна более могущественная сила — управление голосами, теми, что были сохранены в недрах Айры еще со времен жизни Создателя. С помощью голосов Хранящие подчиняли стихии, сражались с врагами и несли знание жителям Айры. Во все времена Хранящие славились своим могуществом, но истинное назначение Хранящих заключалось в поддержании справедливости и порядка. Избранникам Перворожденных отводилась роль мудрецов, сохраняющих знание для следующих поколений. Над Хранящими не было воли иных господ, была лишь воля Перворожденного и Создателя.

Но кроме прочего, в Айре можно было встретить путешественников, прибывших издалека. Значительно дальше самых отдаленных островов Айры, неизведанных горных дорог Хильмарии или глубин Татериса. Путешественники, о которых пойдет речь, обладали редким даром. Они рождались только в сердце миров и только среди Хранящих. Они исследовали иные миры, познавали вселенную, сотворенную Создателем и Перворожденными. Эти люди были известны как Странники и они пользовались всеобщим уважением и почетом.

Одним из Странников оказался Рубин. Он, развернув на столе эскиз из запутанных линий и узелков, пояснил:

— Это карта миров, которые окружают Айру. Мой личный эскиз. Пока такой, но скоро, надеюсь, я восполню пробелы здесь и, думаю, что вот здесь. — Он указал на пустые области. — Айры находится в центре. Потому ее называют «Сердце миров». Вокруг Айры разбросаны остальные миры — их великое множество. Я уверен, что еще многие миры остались нам неизвестны. Я Странник и мною были открыты некоторые из миров, нанесенных на эту карту. К примеру, вот эти миры… и этот…

Рубин был одарен живым умом и необузданной любознательностью. Он был общителен, образован и интересен. Его жизнь сложилась непросто — первую ее половину он провел в горах Хильмарии, где был период, когда его воспитывали кочевники. Они позже нашли для него нашли семью — одинокую вдову, у которой он прожил до двенадцати лет. Вдова, едва лишь обнаружив, что мальчик — Хранящий и Странник — приложила все возможные усилия и отправила Рубина в Сенторий, где он мог обучаться мастерству Хранящего у иных избранников Перворожденных. В стенах Имперской Академии он изучал искусство сражений и владения голосами десть лет, по прошествии которых к нему был приставлен наставник — один из мудрецов и советников Императора, которых в Айре принято называть «Отцами» или «Матерью».

— Моим наставником была Атара — Хранящая Наиры. — Продолжал Рубин. — Возможно, что она бывает резка и упряма, но она мудрая женщина, к которой я по сей день обращаюсь за советом.

Перворожденный избирал лишь одного Хранящего и до тех пор, пока Хранящий был жив, избрать иного человека для служения было невозможно. Рубин был избран Файро — Перворожденным Огненным Змеем. Благодаря ему драконы были наделены способностью дышать огнем. Файро называли «пламенем сердца», а значит, Рубин также мог называть себя жаром их тела и души. Он играл с огнем, ловко переливая его между пальцев, собирая в плотный сгусток или же рассеивая по ладоням. Сомневаться в его могуществе и причастности к роду древних драконов не приходилось.

Рассказ Рубина об Айре мог бы продолжаться до глубокой ночи, но в этот миг в двери покоев Рубина постучали. Девушка вздрогнула, но Рубин поспешил ее успокоить, бросив несколько слов перед тем, как распахнуть дверь:

— Прошу, не бойся. Это мой друг.

В гостиную шагнул высокий, темноволосый мужчина — необычайно бледный, но изящный. Его можно было бы назвать красивым, если бы не твердый и упрямый взгляд, от которого по коже пробегал холодок. Незнакомец был гибок, статен и очень спокоен. В каждом его движении ощущалась скрытая мощь, сдерживаемая лишь ледяным сознанием и расчетливым умом. В его тихом, ровном дыхании, широких шагах, чувствовалась грация и сила дикого зверя, скорость стройной лани и мудрость, обычно недоступная для людей его возраста. На вид ему было не более тридцати лет, но мраморно-серые, холодные глаза зачаровывали. Никогда более девушке не встретятся собеседники с подобным взглядом. Серебристо-серые, сверкающие зрачки, с пляшущими в глубинах разрядами белых молний магическим образом приковывали и гипнотизировали, но в то же время пугали и отталкивали своей безжизненностью. Остановившись у дивана, он задумчиво провел рукой по угольно-черным волосам, обнажая кончики застроенных ушей. Мужчина улыбнулся, поймав взгляд девушки и осознав, что от нее не укралась особенность его тела.

— Мое имя Эниф. Я Хранящий Хроноса3.

Гость представился очень коротко, поспешив как можно скорее замолчать. Дар, которым Перворожденный наделил друга Рубина, был поистине уникален. Голоса, подчиненные воле Энифа, рассеивали жизнь в его врагах. Позже девушке предстоит узнать о нелюбви гостя к долгим разговорам и его постоянному стремлению молчаливо размышлять, а также о его привычке принимать решения без обсуждений и отсутствию у него всякого желания отвлекаться на внешние раздражители. Он был единственным ребенком в княжеском роде Долатэрель, единственным наследником земель, которые испокон веков переходят детям этой семьи. Подчиняясь установленным веками законам, он должен был принять титул князя, но нежелание Энифа быть заключённым на материке Лормаль послужило началом его долгого противостояния старшему поколению Долатэрели. Он неоднократно сбегал из дома, искал приют в Империи и даже однажды нашел его, укрывшись от гнета семьи в стенах Академии. Тогда он и открыл в себе дар Хранящего. Вскоре он прошел испытание Хранящего, но среди почтенных советников не нашлось тех, что желали взять его в ученики — все были напуганы возможным конфликтом с княжеским родом Тэлира4, который имел значительный вес на политической арене Айры. Эниф рисковал остаться без наставника и тогда его путь Хранящего мог оборваться. Эниф решился на отчаянный шаг — он вызвал одного из наставников на дуэль и победил его, едва не убив Хранящего Отца во время сражения. Именно тогда он и стал известен Сенторию как Эниф — Хранящий Отец знания Хроноса. Хранящий, не имевший наставников, но сильнейший среди иных избранников Перворожденных. Порой казалось, что он искал смерть, бездумно бросаясь в битвы, но каждый раз он выходил победителем. Будто сама Судьба отводила от него гибель, приготовив для него иную судьбу. Однако, Хранящий не желал доверять намеченному пути и упорно продолжал вести борьбу со своим княжеским предназначением, самостоятельно творя свою судьбу.

— Мой старинный друг… — Рубин передал Энифу фарфоровый расписной стаканчик с нектаром. — Я знаком с ним еще со времен обучения в Академии. Уверен, он поможет нам разобраться в причинах, по которым ты оказалась в Айре.

Эниф занял свободное кресло. Некоторое время он не разговаривал и лишь пристально следил за девушкой, неторопливо попивая нектар. Взгляд его серых глаз прожигал насквозь, ничто не могло укрыться от его внимания. Рубин коротко рассказал другу об обстоятельствах появления гостьи в его покоях, но Эниф, будто слушая друга вполуха, изучающе и без всякого бесстыдства изучал незнакомку.

Рассказ Рубина закончился. Эниф, поставив чашку на стол, очень тихо спросил, впервые проронив слова за несколько часов молчания.

— Вы человек?

Она не знала правильного ответа, но неуверенно кивнула. Как она может сказать о том, кто она, если даже собственное имя остается для нее тайной? Со стыдом она представила, как глупо выглядит в глазах сильного, уверенного в себе собеседника, упрямо продолжавшего разглядывать ее растерянный вид.

— Я ничего не чувствую. — Признался он. — Как же тогда вы проходите путь бессмертного? Вы не эльф, в отличие от меня. Однако, я ощущаю вашу плотную связь с Айрой. Вы с ней неразрывны. Разрушить этот союз невозможно… Удивительно… — Эниф глубоко вздохнул, будто сдерживая в себе неожиданный порыв. — Никто кроме Странников не может перемещаться между мирами. Вы не Странник. Однако, вы здесь.

В его голосе зазвучали нотки азарта. Совсем легко, едва уловимо их можно было расслышать в обволакивающем тембре мягкого, но сильного тона. Эмоции Энифа были под ежесекундным контролем, но в эти мгновения он был крайне возбужден. Даже от девушки не укрылся восторг, с которым он размышлял вслух, словно старался навести ее и Рубина на очевидную мысль.

— Тогда скажите мне, как я попала в этот мир. — Требовательно произнесла девушка и с удивлением обнаружила, что на лице Энифа появилось подобие торжествующей улыбки.

Рубин сидел в глубоком кресле и в какой-то миг взглянул на своего товарища, затем на девушку и застыл, пораженный или напуганный внезапно пришедшей мыслью.

— Что тебе известно? — поинтересовался красноволосый Хранящий и Эниф улыбнулся. — …Как бы там ни было, я не думаю, что ты прав — беспамятство уже овладевает ее разумом. Это лишний раз доказывает…

— Безумие ей не грозит. — Резко перебил друга эльф. Немного помолчав, он заговорил. — Жаль, что в минувшую ночь вы спали столь крепко, что не увидели на небе звезду. Единственную, явившуюся сегодня над просторами Айры. В самый темный час ночи она возникла над горизонтом. Я склонен думать, что передо мной сидит Хранящая по имени Цефея.

Цефея! Как можно было не помнить свое имя, как можно было забыть о нем, не знать его? Едва Эниф произнес его, как лицо девушки озарилось улыбкой. Утром она была безымянным человеком, но уже несколько часов спустя ей даровали имя — желанное имя. Могла ли она представить, что это имя — начало ее долгого, но тяжелого пути в мире Айры? Нет, она еще не знала об этом, и потому без страха, но с легким смятением, взглянула на Рубина, неподвижно сидевшего рядом. Если Хранящий был удивлен, то не подал вида, оставаясь внешне абсолютно спокойным.

— Тогда ты должен знать имя ее Перворожденного. — Невозмутимо заметил он.

— Увы, друг, — Небрежно пожал плечами Эниф, — пока что его имя неизвестно. Эта звезда появляется над Айрой впервые.

Рубин неуверенно предположил, что новость должна обрадовать советников Императора и сообщество Хранящих, однако Эниф покачал головой.

— Не все так просто, мой друг. Астрономы предвидят, что Цефея — звезда, предвещающая гибель Айры. Они боятся ее возвращения. Император не глуп, противостоять воле Создателя он не станет и примет Хранящего. Однако, нам может помешать Вечный совет. Они боятся ее возвращения. Сегодня было заседание советников в Ратуше и едва ли не все единодушно согласились с мнением, что Цефею лучше держать под контролем. За нее — живую или мертвую — обещают немалые деньги. Негласно уже объявлена охота на нее. Цефея в опасности.

Сердце девушки колотилось, болезненно ударяясь о ребра. Ей казалось, что все слышат его грохочущий рокот, с которым оно качало кровь. Щеки ее пылали. Не представляя, что ей делать, она неподвижно сидела на диване, вцепившись ногтями в обивку его мягких подушек.

— Почему ты так уверен, что она — Хранящая? — поинтересовался Рубин и Эниф широко улыбнулся.

— Не вижу иных неожиданных гостей в Айре. — Сообщил Эниф. — Почему ты упрямишься? Ты сам прекрасно знаешь о том, что перед тобой сидит Хранящая. — Эниф широким жестом указал на светловолосую девушку. — Но ты так упрямо не желаешь принимать этот факт, что готов обманывать сам себя?

Рубин не ответил на колкость друга и Цефея, пользуясь минутной тишиной осторожно спросила, не собираются ли они выдавать ее совету.

— Хранящие не должны противиться воле Создателя. — Сообщил Эниф. — Появление любого Хранящего в Айре — предрешено в момент создания мира. Быть может ты — знамение скорой гибели мира, но я верю — есть путь, следуя по которому Айру можно привести к процветанию. По этому пути я проследую за тобой, Хранящая Цефея. Раз такова воля Создателя.

Эниф поклонился и Рубин, не проронив ни слова, последовал его примеру.

Цефея — только получившая имя, а вместе с ним и новую жизнь в незнакомом мире — удивленно разглядывала лица едва знакомых мужчин. Утро первого дня весны принесло ей неожиданно много даров: имя, новую жизнь и, а главное — верных друзей, в руки которых она безропотно вверила свою судьбу.

Эниф покинул покои поздним вечером. Коротко простившись с Цефеей, он обещал вернуться днем, посвятив утро встрече с советниками, которые вновь соберутся в Ратуше. Девушка видела, что Рубин, после разговора с Энифом, стал мрачен и неразговорчив.

— Я не хотел, чтобы ты была Хранящей. — Нехотя признался он. — Быть Хранящим — это проклятие. Наша жизнь полна одиночества. Мы не создаем семей, мы не любим, а если и любим — оставляем чувства при себе. Мы контролируем собственные эмоции, не вольны подчиняться желаниям. Хранящие тем и отличны от людей — в наших судьбах редко отыщешь счастливую историю любви. И я не хочу, чтобы тебя ждало подобное будущее. Я не желаю тебе зла.

— Однако, ты, как и Эниф, согласился помогать мне. — Заметила Цефея.

— Как я могу оставить тебя? — удивился Рубин и тут же затих.

Она не хотела заставлять его отвечать и потому промолчала. Рубин, борясь со своим желанием продолжить беседу, занял место в кресле у камина, тем самым поставив точку в разговоре. Должно быть, позже он вернулся бы к разговору об опасностях, что подстерегают Хранящих на их пути, но ночью Цефея серьезно заболела. Жар был столь силен, что сбил ее с ног у раковины, когда она умывала лицо. Ослепнув от боли, девушка вскрикнула, повалившись на пол. Вовремя подбежавший Рубин подхватил Цефею на руки и уложил ее на кровать. Болезнь развивалась столь стремительно, что Хранящий не успел даже сообщить о недуге Энифу.

Последующие дни слились в один комок. Цефея не обладала собственными воспоминаниями и Айра использовала миг, наполнив память девушки воспоминаниями минувших эпох. Жар терзал тело Цефеи, выкручивал из суставов кости, тянул жилы. Все эти страдания были лишь жалкой крупицей той боли, которую испытывала Айра во времена смуты. Сознание вырисовывало из бреда боли и снов видения о войнах. Невыносимые муки преследовали Цефею, разделявшую предсмертную агонию с каждым когда-либо павшим солдатом Айры. Цефея видела и ощущала гибель мирных людей, размеренно ведущих жизнь крестьян и торговцев. Бесчисленное количество эпох тянулись долгими часами кошмаров и один сон сменялся другим, приступая к повести следующей сотни лет. Однако, среди раскаленных болью воспоминаний, появлялись согревающие дни спокойствия и безмятежности. Со всех уголков мира — с самых дальних земель Архарии или чащ лесов Мералидиуса — эти воспоминания бережно сохраняла Айра и лелеяла их как мать лелеет воспоминания о сокровенной нежности собственного ребенка. Это были мгновения любви, нежности, дружбы. Эти воспоминания разжигали в сердце желание жить и сильнее него могло быть только единственное чудо. Восхищение чарующей красотой Айры: редкие, блаженные минуты сна, когда над миром расстилался атлас звездного неба. Эти мгновения сознание Айры показывало Цефее с особой яркостью, будто красуясь перед одиноким зрителем итогом таланта Создателя, искусно творившего мир в начале времен. В минуты безмятежности мир дышал прохладой вечерней росы и свежестью утренних ветров Запада. Над миром нависало пять величественных и молчаливых лун, выбеленных вековым путешествием по ледяному небосклону среди блистательной россыпи звезд.

Разумеется, появление Цефеи в Айре держалось под строжайшей тайной, в которую были посвящены только Рубин и Эниф. Поэтому привлечение целителей к лечению Цефеи исключалось. Путь к выздоровлению пролегал через самостоятельную борьбу с лихорадкой. Рубин делал все, что мог: обращаясь к семейным рецептам, отпаивал ее настоями и отварами, ночами дежурил у ее постели, накрывая простынями, смоченными в ледяной воде. В особо тяжелые минуты Эниф прибегал к кровопусканию, в силу которого сам Рубин верил не до конца. Во время этих процедур красноволосый избранник Файро держал тонкие запястья и проклинал слабость человеческого тела. Ни один из добытых эльфом порошков или снадобий не облегчал страданий девушки. Но помимо лекарств Эниф приносил свежие новости из совета. Благодаря этому друзьям было известно, что Цефея находится вне досягаемости для советников, а значит — в относительной безопасности.

Спальня Рубина превратилась в темницу. Душный, затхлый воздух, пропитанный горьким ароматом полынных настоек и едким запахом микстур, доводил до тошноты. Дурман сожженных трав, призванных успокоить больную и подарить ей долгожданный сон, доводил Энифа и Рубина до опьянения.

Цефея не сдавалась и яростно боролась за жизнь. День за днём, ночь за ночью, наблюдая за девушкой, Рубин начал сомневаться в том, что ее рассудок все еще остается ясным: во время лихорадки она или звала кого-то, или едва слышно разговаривала с кем-то. Однако, несмотря на все сомнения, Рубин почему-то не мог оставить ее. В редкие дни случались незначительные облегчения страданий. Когда же Цефея открывала глаза, то безмолвно глядела через распахнутое окно на одну из пяти лун, неспешно перекатывавшихся по небосклону. В этот миг по ее щекам катились слезы. Что тронуло ее душу — так и осталось тайной для Рубина, но он заставил себя верить, что она видит нечто прекрасное и в эти короткие мгновения боль не тревожит ее.

В один из дней состояние девушки резко ухудшилось. Рубин послал Энифу сообщение и друг срочно прибыл к больной. Эльф застал Цефею бледной, неподвижно застывшей в постели. Она лежала на спине, закрыв глаза. Ее кожа была почти белоснежной, пальцы сжимали в кулаке одеяло. Закусив губу, она сосредоточенно переживала новый приступ боли. Ничто не напоминало о недавней юности и красоте — Цефея походила на призрак. Под ее большими глазами залегли серые круги, щеки впали. Избранник Хроноса внимательно осмотрел девушку и просил ждать. Дни ожидания были бесконечно долгими. На четвертый день тишины Цефея застонала, едва сдерживая крик, ее тело напряглось, выгнулось дугой. Рубин, едва успев подхватить ее, попытался уложить в кровать, но сила, с которой свело ее мышцы, была невообразимо велика. Когда же девушка вновь лежала в постели, Рубин опустился на колени и беззвучно просил обратился к Создателю с молитвой оставить ее в живых. Тогда он еще не задался вопросом о причинах, по которым ему было сложно представить свою жизнь без Цефеи и это не казалось ему достойным внимания.

Сложно сказать, что послужило причиной — кровопускания, настойки и порошки, или молитва Рубина — но в ту ночь Цефея впервые за болезнь крепко спала. Жар спал, миражи не тревожили ее сознание. Рубин, услышав ровное дыхание девушки, позволил себе, впервые за несколько дней, отдохнуть.

Глубокой ночью, после сна, он вошел в спальню к больной и увидел, что постель пуста. На секунду Рубин испугался, что Цефея была лишь видением, но выглянув на балкон, заметил тонкий силуэт. Он тихо позвал ее по имени и девушка, чуть обернувшись, улыбнулась.

— Здравствуй. — Сказала она негромко, вновь устремляя свой взор в небо.

Рубин осторожно приблизился к ней. Даже не начиная разговора, Хранящий заметил в ней изменения. Казалось, будто бы прошла не долгая неделя болезни, а десятки лет жизни. Рубин спросил о ее самочувствии и девушка, поведя костлявыми плечами, поежилась.

— Нет больше той, которую ты привел в Айру, Рубин. Есть только я. — С этими словами девушка улыбнулась Рубину. — Меня зовут Цефея. Я видела судьбу Айры от начала времен до самого ее конца. Спасибо, что не оставил меня в эти страшные дни.

Глава вторая

Айра принимала в свои объятия новую Хранящую, стремительно познающую мир через книги из библиотеки Рубина и его многочисленные рассказы о личных странствиях. Вскоре шрамы от кровопускания бесследно исчезли, а болезненная худоба излечилась сытными и вкусными обедами в компании друзей. Постепенно все напоминания пережитой болезни исчезли. Остались лишь воспоминания о снах и видениях, но их невозможно было излечить даже временем. Это тот груз, который принадлежал ей по праву Хранящей.

Рубин был счастлив видеть, как вновь расцветает красота и юность в теле Цефеи. Ко дню выздоровления он преподнес ей в подарок платье, сшитое из лучшего тэлирского шелка лавандового цвета.

В тот вечер она покружилась в гостиной, будто в коротком танце, со смущенной улыбкой приняла комплименты друзей и без сожалений бросила в камин рубашку и узкие штаны, в которых прибыла в Айру. Цефея была счастливой обладательницей острого ума и женского очарования, которые без стеснения использовала в беседах. Она умела привлекать к себе внимание, но еще лучше удерживала заинтересованность собеседника на протяжении всего разговора. Новые темы она безостановочно черпала из книг и рассказов друзей. Ежедневно она стремилась узнать что-то новое и обсудить это со своими друзьями. Ей было интересно все: от истории мира до количества домов в Алморре. Благодаря некоторым шутливым урокам Рубина, Хранящая вскоренаучилась держаться статно, так, как и подобает избраннице Перворожденного. Гордо расправленные плечи, украшал изгиб тонкой шеи, которую она любила обнажать, забирая длинные волосы светло-пшеничного оттенка в высокий узел. Ее тонких губ редко касалась улыбка, однако, если она улыбалась, в уголках ее аметистовых глаз разжигались искорки пылкого азарта. Ее взгляд обладал хитринкой и легкой грустью. Она любила наблюдать за людьми. Голос ее был негромок, тверд. Однако, настоящая сила Хранящей заключалась в искренности, с которой она вела беседу, благодаря чему она никогда не прятала глаз от собеседника. Рубин ценил эти качества и наслаждался обществом Хранящей. Вечерами он замечал, как меняется Хранящая. Она застывала у окна и следила за тем, как луны лениво выкатываются на небосвод. В эти мгновения ее взгляд наполнялся тревогой и болью. Однажды, заметив, что Рубин наблюдает за ней, Цефея пояснила:

— Как мало я провела здесь времени, но уже всецело влюблена в этот мир. Тебя это не удивляет? Но я помню множество ночей Айры. Во время лихорадки я пережила каждую. В какие-то ночи Айра страдала от боли из-за войн и убийств. Но были ночи безмятежные и тихие. Как эта. Прислушайся. Во время таких ночей Айра наслаждалась. Я знаю, что она наслаждается и теперь. Следуя ее примеру, я также впитываю ее безмятежностью и восхищаюсь ее красотой. Я влюбляюсь в Айру каждый вечер.

Нежная привязанность Цефеи к малознакомому миру будоражили Рубина, потому он стремился привить ей различные интересы. Он обучал ее языкам, танцам, этикету, литературе, географии, астрономии. Очень скоро Цефея стала неотделимой частью его жизни. Каждый вечер они проводили вместе, находя общее дело. До поздней ночи они говорили или танцевали и лишь с двенадцатым ударом часов на городской башне, Цефея уходила в гостевую спальню, едва слышно говоря Рубину: «Спасибо. Добрых тебе снов». И не было для него ничего более прекрасного, чем слышать эти простые слова от той, что вскоре заняла все его мысли.

Однако, несмотря на все попытки Рубина познакомить Цефею со множеством наук и интересов, ее не покидало желание выбраться за пределы покоев. Однажды, во время завтрака, она спросила, не сможет ли Рубин взять ее с собой в город.

— Я ухожу в Академию к ученикам. — Заметил Хранящий.

— Но у тебя бывают выходные. — Возразила Цефея.

— Ты не боишься себя выдать? — удивленно спросил Рубин.

— Мало ли кого ты встретил в городе. — С улыбкой ответила Цефея. — Ты, насколько я понимаю, волен гулять с любой горожанкой. Или для Хранящих действует запрет на связи с людьми?

Она хитро взглянула на Рубина и тот, слегка замешкавшись, покачал головой, посмеиваясь над тем, как девушка загнала его в угол.

— Но я не гуляю с горожанками. И об этом знает весь город. Поэтому, если я покину свои покои с тобой, возникнет очень много вопросов. В том числе и о том, кто ты и откуда.

В тот же день Эниф принес вести о том, что за последние две недели Вечный совет успел предпринять множество шагов для поимки Цефеи. Был разработан специальный Указ за подписью советника Императора о том, что городская стража, гильдии, торговцы обязаны были предупредить о любом подозрительном незнакомце, появившимся в городе. Таким образом, за Цефеей оставался последний и главный козырь — никто не знал, как выглядит избранница Перворожденного.

Цефея ждала часа своего освобождения и забывалась в учебе, которой отводила все свободное время. Чуть больше, чем за месяц5 Хранящая изучила многие науки и вполне сносно изъяснялась на тэлирском простыми фразами.

Солнечный день начала весны подходил к концу, завершаясь знойным вечером. С горизонта, из-под тяжелых туч, доносились грозные рычания грома. Вот-вот должна была начаться гроза. Цефея, стоя на балконе, погружалась в мечты о далеких землях. Во снах она видела Хильмарию и Тэлир, Звездный Дол и земли дикого Юга, но в книгах она нашла множество историй о том, что видела во время болезни. И далекие странствия манили ее. Хранящая верила, что когда-нибудь она покинет приделы Алморры и отправится в путь — познавать огромный мир Айры. Но в ту минуту она многое отдала бы за короткую прогулку по городу, во время которой непременно заглянет на Плато Далии. Изображение этой площади Цефея подглядела в походном альбоме Рубина и с тех пор желала взглянуть на белоснежную статую целительницы. Хранящая любила разглядывать грубые листы этого альбома, жадно впитывая тусклые краски пастели, запоминая детали эскиза. Предрасположенность Рубина к рисованию позволяла Цефее насладиться пейзажами неизвестных миров и самой Айры, проникая в ее самые далекие и неизведанные уголки. Цефея мечтала сравнить рисунки с оригиналом.

Итак, в тот вечер, отвлекшись от книг, Цефея приветствовала Энифа, зашедшего поделиться последними новостями о жизни в городе. Он коротко рассказал друзьям о подписании советником приказа, согласно которому за поимку Цефеи назначено вознаграждение.

— Имя Перворожденного остается тайной? — спросил Рубин.

— Астрономы тянут с докладом. Кажется, будто они бояться признать правду.

Цефея, заняв свободное кресло, приняла из рук Рубина бокал вина.

— Раз уж мы говорим о Перворожденных, позвольте спросить… Все Хранящие избираются Перворожденными еще задолго до рождения. И, как я поняла из книг, дар Хранящего не передается в пределах одного рода.

Эниф искоса взглянул на Рубина. Хранящий, будто ожидая, что избранник Хроноса возьмет все объяснения на себя, некоторое время молчал.

— Не обязательно, — наконец произнес Рубин, — некоторые из Хранящих — потомки избранников одного Перворожденного.

— Рода, хранящие знание Перворожденного из поколения в поколение, считаются наиболее сильными. — Дополнил Эниф. — Говорят, что причина их силы — могущество предков. Я же считаю, что секрет их силы — это воспитание и тренировки. Методика обучения оттачиваются в таких семьях веками. Обыкновенно, в этих семьях чтят традиции рода, детей не отдают в Имперскую Академию. Обучением Хранящего занимается старейшина рода. Родится в подобной семье — это большая ответственность и, конечно, честь.

— Но почему не все Перворожденные избирают себе в Хранящие детей из одного рода? — Спросила Цефея.

— Лишь только Перворожденные, во власти которых была первородная сила награждены подобной привилегией. Эти Перворожденные были созданы первыми вначале времен. Они старшие. — Произнес Рубин. — Таким образом, поддерживается сохранение тайны источника их сил. К тому же, так больше шансов удержать мудрость в одной семье, ведь то, что Хранящие какого-либо Перворожденного избираются в пределах одного рода, указывает не только на их силу, но и на опасность могущества, которую необходимо удерживать под контролем.

— Первородная сила? — переспросила Хранящая. — Я не встречала упоминания об этом в книгах…

— Первородная сила — это то, что таилось в Айре до того, как Создатель сотворил Перворожденных. — Пояснил Эниф.

— Пламя, — добавил Рубин, — которым он разжег солнце. Вода, которым он наполнил мир. Земля, которую он поднял из глубин океана. Эфир, которым он напитал богов и сотворенных.

— Четыре стихии. — Догадалась Цефея.

— Верно. Четыре стихии. — Кивнул Рубин.

Цефея хотела спросить друга о том, относится ли Файро к числу первородных, но неожиданно заметила, как Хранящий прикрывает ладонью глаза. Его лицо внезапно вытянулось от усталости. Он поднялся с кресла и немного постояв у пустого камина просил у друзей прощения за внезапную усталость.

— В последнее время он сам не свой. — Неуверенно заметила девушка. — Быть может, ты знаешь причины?

Эниф отвел взгляд от друга и уставил на Цефею холодный взгляд стальных глаз. Он улыбнулся и Цефея, в сотый раз, невольно подметила красоту его лица.

— Вы — люди, даже Хранящие — непонятны мне. — Медленно и вкрадчиво произнес он. — Перед тобой только что сидел человек, за которого ты, по-видимому, переживаешь. Однако, о его самочувствии ты спрашиваешь у меня.

Проглотив справедливую насмешку Хранящего, Цефея попыталась перевести тему разговора в русло обсуждения последней прочтенной книги, но Эниф прервал ее рассказ вопросом.

— Расскажи мне о своей жизни. Как тебе живется в покоях Рубина?

Хранящая поднялась из-за стола и прошлась по гостиной. Немного помолчав, она рассказала другу о том, как Рубин балует ее подарками: платьями, книгами, картами. Как он, вопреки своему распорядку дня и ночи подолгу сидит с ней в библиотеке или гостиной, размышляя об искусстве, истории и помогая разобраться в исписанных тэлирскими рунами свитках.

— Он замечает на моем лице грусть и спешит тут же пригласить на танец или же посадить за рояль для изучения новой симфонии. Он занимает мою жизнь. Жизнь, которую я провожу в четырех стенах. Что в действительности за стенами этих покоев — мне неизвестно. И оттого я чувствую себя канарейкой, которую заперли в золотой клетке. — Закончила Цефея. — Справедливо ли его обвинять в моей грусти по свободе? Думаю, что нет.

— В твоем заточении виноват не только Рубин. — Заметил Эниф. — В большей степени причина тому я. А точнее — новости, которые я приношу с собой.

— Я все понимаю, Эниф. Разумом я понимаю каждое ваше с Рубином опасение. Но разве могу я уговорить свои чувства отказаться от мечты покинуть эти стены и посмотреть город? — Неожиданно она улыбнулась, будто оправдывая свою слабость, добавила: — Да и как заглушить свое любопытство? Я столько читала об Айре. А видела лишь то, что доступно разглядеть с балкона моей спальни.

— Подожди немного. — Попросил Эниф. — Очень скоро ты будешь свободна. Поверь мне, Цефея. Сейчас ты свободнее многих Хранящих… — Эниф осекся. Фраза, пророненная им в глубокой задумчивости, удивила Цефею. Не успев ни о чем спросить друга, Хранящая тут же услышала новый вопрос. — Рубин вскользь упоминал о твоих видениях во время болезни. Они все еще беспокоят тебя?

— Если ты о том, вижу ли я их до сих пор — нет, я не вижу их. Однако, я их помню. Каждое мгновение. У меня нет личных воспоминаний о жизни до того, как я появилась в покоях Рубина. Но у меня в достатке воспоминаний из жизни Айры. Думаю, я могу рассказать об этом мире больше, чем его старожилы…

— Что ты видела?

Эниф обратился к Цефее столь твердо и властно, что она впервые вспомнила о его княжеском происхождении.

— Войну. Чуму. Голод… — Коротко ответила Хранящая, не желая вдаваться в детали. Затем, словно желая защитить Айру, девушка добавила: — Но было и счастье, с которым Айра также щедро делилась со мной.

— А что же с грядущими событиями? Ты видела то, что должно случиться? — настойчиво продолжал расспрашивать Эниф.

Цефея ненадолго замешкалась. Она не желала рассказывать о гибели мира, но, в то же время не желала обманывать друга. Взглянув на эльфа, девушка замерла и тот, будто прочтя в ее взгляде ответ, задумчиво протянул: «Вот значит, как…».

Часы на башне городской ратуши пробили одиннадцатый час.

Эниф разглядывал Цефею, задаваясь вопросом о том, станет ли она для Айры спасением или гибелью. Во мраке угадывался блеск ее аметистовых зрачков. Эльф неподвижно замер в кресле, от чего стал похож на холодную фарфоровую куклу, чье изящное тело и точеное лицо творил умелый мастер. Только твердый, ледяной взгляд пронзительных серых глаз выдавал в нем жизнь. Наконец, он моргнул, слегка нагнувшись, поставил на стол полупустой бокал вина и, отбросив от лица черную прядь волос, поднялся с кресла. В ладони эльфа блеснула россыпь перламутровых капель. Он положил их на стол и коротко сообщил: «Это для тебя», после чего, развернувшись, прошел к двери. На столе поблескивал серебряный гребень, украшенный лунными камнями. Цефея желала благодарить друга, но тот, развернувшись, произнес напоследок, поставив, тем самым, точку в их беседе:

— Каждый Хранящий несет тяжесть своей судьбы. В этом мы мало отличны от простых смертных. Но ты должна помнить о том, что мир ждал тебя как спасителя. Так будь им, как бы тяжек не был твой путь.

К началу второго месяца весны 1121 года Цефея, окончательно привыкнув к укладу жизни в покоях Рубина, стала обращать внимание на то, как формируются ее вкусы и предпочтения. Ежедневные ритуалы перерастали в привычку и вопрос о любимых сладостях и вине более не вывал растерянности. Наблюдение за процессом становления собственной индивидуальности оказалось весьма увлекательным занятием. Музыка доставляла Цефее удовольствие, но петь в компании Рубина ей нравилось больше, чем слушать в стороне неизвестных исполнителей. Эниф — неразговорчивый и сдержанный — не принимал участие в домашних концертах, лишь иногда возлагая на себя роль скучающего слушателя. Голоса Рубина и Цефеи были весьма недурны, но однажды Хранящей довелось услышать пение барда в Императорском дворе. Девушка пела перед гостями вечернего променада, аккомпанируя себе игрой на звонкой лютне. Баллада о Сариннаре — сказочном герое Сентория — пелась мягко и нежно, будто бы на одном выдохе. Цефея с наслаждением прислушивалась к трелям голоса и, с окончанием последнего куплета печально отметила для себя крайне невысокий уровень собственных вокальных данных.

Цефея обожала танцы и никогда не отказывала в просьбе Рубина подарить ему танец. Особое удовольствие ей доставляли танцы под музыку, которую крайне редко исполнял для них Эниф. К слову, эльф должен был быть благодарен за свои весьма неплохие успехи в этом деле Рубину. Танцы с Энифом были для Цефеи непосильным испытанием. Единожды ей довелось танцевать с эльфом. Его тело было гибким и ловким, он словно скользил по паркету, уверенно ведя за собой партнера. Цефея, еще не до конца простившись с непоседливостью начинающего танцора, очень скоро утомилась. Рубин, напротив, удивлял мягкостью, с которой он вел партнера в танце. Даже его улыбка, которая была непременным признаком огрех в движениях Цефеи, доставляли девушке радость. Перехватить инициативу управления было практически невозможно — в какой-то миг Хранящая все равно оказывалась во власти красноволосого друга и покорно подчинялась заданным движениям. Возможно, причиной такой уверенности в танце с Рубином были многочасовые уроки, за которыми друзья коротали вечера.

Цефея любила читать. По большей части в руках ее оказывались повести о приключениях. Любимым языком Цефеи стал певучий тэлирский, на котором она могла читать несложные поэмы и пьесы. С каждой неделей она совершенствовала свои знания языка, легко воспринимала на слух его растянутый слог. Все легче ей давался перевод прочитанных Рубином страниц. Дождливый день, выпавший как раз на вторую неделю второго месяца Воды6 Эниф устроил Цефее экзамен. Он безжалостно принялся указывать на ошибки в произношении и акценте.

— Tirensa, sirra7 Cifea.8 — Говорил он раз от раза, чем очень веселил Хранящую. — Elfia illia nen oridia. Tileni arena il salidia.9

— Mien kelida ala veria.10 — Напоминала Цефея в ответ.

Эниф застыл, а затем чуть заметно улыбнулся. Он был доволен ответом.

Рубин, наблюдавший за беседой Цефеи и Энифа, тайно гордился своей ученицей. Его веселило присутствие Энифа на их уроках и встречах. Он помнил о десяти годах бесплодной борьбы, в течение которых избранник Файро желал доказать бессмертному эльфу ценность человеческой жизни. Он множество раз пытался вовлечь Энифа в жизнь смертных, но Эниф каждый раз не находил интереса тратить на них время. И вот, наконец, Цефея оказалась человеком, способным его удивить и заинтересовать.

Она любила географию и астрономию, считая эти науки основными в Айре. Благодаря первой она познавала видимый образ мира, создавая в своем воображении необъятную картину окружающих его гор и равнин, рек и океанов. Благодаря астрономии Хранящая приоткрыла мир, невидимый глазу. Благодаря этой древней науке она узнала, что система Татериса, состояла из одной небольшой планеты Аэс, вращавшейся вокруг солнца, а также пяти спутников, круживших хороводом вокруг планеты. Центр системы заняло гигантское раскаленное солнце Татерис, в честь которого был назван великий океан, омывающий материки Айры. Яркое светило было окружено поясом из пыльных облаков — единственным напоминанием о сестре Аэс, раздавленной силой Татериса в незапамятные времена. Пять спутников планеты — луны Аэс — двое из которых находились в тени друг друга. Имена темных близнецов — Велия и Наала. В ясную погоду их можно увидеть у самого горизонта. Каждую ночь небо приветствует самую крошечную луну — Наиран — что успевает трижды облететь небосвод. Ее называют «Порхающей душой» и она, согласно легенде — частичка из глубин Айры. Глубинный Дракон — владыка Океана — выпустил ее из глубин океана для того, чтобы ночью следить за поступками людей. Еще одна луна — красавица Аклио, что поднимается из пламени зари. На востоке она носит имя Солан Ирадиа — «Погасшее Солнце». Она поднимается спустя несколько мгновений после того, как солнечный диск скрывается за горизонтом и кажется, что это солнце сбросило свой пламенный наряд и возвращается на небосвод уже обнаженным. Из сияния заказа поднимается лишь бледный, едва заметный, призрачный диск, но приближаясь к зениту Аклио становится ярче. Под полярной звездой она сливается воедино с Сатарин — «Золотой луной» — восходящей из мрака Востока и спешащего на встречу к своей возлюбленной.

Мир Айры невозможно было объяснить законами физики. Однажды, Цефея спросила Рубина о том, как все природные явления связываются с Перворожденными и Создателем. Хранящий взглянул на карту планетарной системы, что висела над его столом в библиотеке и произнес:

— Теории мудрецов о том, что в Айре многие процессы возможно объяснить посредством материальных законов весьма занятны. Однако, нельзя забывать о том, что эти процессы кто-то когда-то создал. Так может, то, что иной раз зовут «законами физики» и есть Создатель?

Возможно, когда-нибудь, в ваших сердцах также зародится сомнение. Легенда о сотворении мира будет казаться сказкой, придуманной древними мудрецами для простого объяснения непростых основ мироздания. Но, будь вы в Айре, то непременно обратили бы свой взор к небу. И тот непродолжительный миг наблюдения за звездной бездной, не позволил бы вам обратиться к расчетам и формулам для ответа на терзающий вас вопрос. Стоя под светом великого множества звезд — больших и малых — вы не нашли бы в себе сил оторвать взгляд от пяти лун, среди которых — и вы в это бесспорно поверили бы, будь вы там, — есть белоснежная жемчужина, поднятая на небеса из самых темных глубин Татериса. Даже жалкое мгновение, проведенное в Айре, разрушило бы множество ваших сомнений.

Ведь смерть настегает сомнения, когда созерцающий мир оглушен музыкой, слышимой в шелесте ветра и трелях одинокого соловья, ослеплен мерцанием звезд и бликах зарождающегося утра. Бессмертная симфония жизни испепеляет любые вопросы, подвергавшие сомнению роль Создателя в сотворении мира. Создатель не поддается расчетам, как и любовь, благодаря которой и была создана Айра.

Глава третья

Утро следующего дня началось с визитов. Ожидая Энифа, Цефея распахнула двери, едва заслышав стук. Но на пороге стояла седовласая, хрупкая женщина, облаченная в золотисто-охровые одежды, богато расшитые шелком и розовым жемчугом. Некогда красивое лицо гостьи было покрыто глубокими морщинами, бледная кожа потеряла привлекательность здорового румянца и напоминала лист тонкого пергамента. Волосы женщины были затянуты в тугой узел, из-за которого ее облик приобретал чрезмерную строгость. Перед Цефеей стояла Хранящая Мать и девушка, едва осознав это, склонилась, выражая свое почтение гостье. Незнакомка шагнула в гостиную, не обратив на Цефею внимания. Лишь только шумный вздох подсказал девушке, что ее присутствие в покоях Рубина крайне раздражает гостью.

— Позови Рубина. — Приказала она.

Цефея желала заметить, что она не слуга, а гость, но в этот миг из библиотеки вышел Рубин. Вовсе не удивившись внезапному визиту, он слегка поклонился незнакомке и произнес ее имя: «Атара…». Хранящий пригласил гостью присесть, но в ответ женщина упрямо покачала головой.

— Полагаю, наш разговор будет о ней. — Сказала она, брезгливо кивнув в сторону Цефеи. — Глупо было с моей стороны спешить к тебе, чтобы рассказать о появлении Цефеи в мире Айры.

Девушка окинула гостью взглядом. Между Рубином и Атарой пролегала пропасть непонимания. Привычное различие Рубина и Энифа уступало тому, что наблюдала девушка теперь, сравнивая Атару и избранника Файро. В Энифе жило мертвенно-ледяное равнодушие, которое можно было объяснить, вспомнив о его бессмертии. Он был безразличен к человеческой расе и оттого часто казался безжалостным к другим. В противовес холодному рассудку эльфа жил Рубин. Кому как не Цефее была известна природа его взвешенного, но справедливого рассудка, которому было не чуждо милосердие и понимание. Невозмутимость красноволосого Хранящего сполна компенсировалась горячим сердцем и нежным отношением к каждому живому существу. Для него были все равны, жизнь каждого была одинаково бесценна. Он жил без оглядки на прошлое, желая наслаждаться мгновением настоящего. Однако, в то утро Цефее открылась новая грань характера Рубина. Перед Атарой стоял сильный и уверенный избранник Файро. Атара, в свою очередь, казалась честолюбивой, гордой и озлобленной. Но все это, как кровь из раны — сочилось из глубин ее искалеченной души. Хранящая поймала себя на мысли, что необычайно чутко ощущает ее эмоции.

— Ты знаешь о вознаграждении за Цефею? Вижу, что знаешь… Вся стража ищет ее. Я надеялась, что ты отправишься на ее поиски и поймаешь для совета. Но на пороге твоих покоев меня встречает причина моей давней бессонницы. Объект всеобщих слухов. Глупо, но я все еще надеюсь, что эта девочка не имеет отношения к роду Хранящих. Это твоя прислуга? Подруга из города? Скажи мне, что она не Хранящая, Рубин!

Рубин покачал головой.

— Как бы я не желал, — сказал он, — но перед тобой стоит Хранящая по имени Цефея.

Золотистые искры вспыхнули над головами Хранящих. Одна из них едва не достигла Цефеи. Она вздрогнула и отшатнулась, заметив, как между ней и Атарой полыхнула стена алого сияния. Губы Атары сжались в тонкую нить, лицо исказилось от гнева. В наступившей тишине можно было расслышать ее шипение: «Глупый мальчишка…».

— Пожалуйста, Атара, не нужно… — попросил он, собирая остатки голосов в свою ладонь. Живительное волшебство огня — крошечный, тлеющий светлячок погибающего пламени — томился в ладонях своего господина. Голоса, призванные Рубином, преданно обнимали его пальцы своими жаркими языками. От внимания гостьи не ускользнуло то, с какой легкостью избранник Файро дал ей отпор. Потеряв последние капли самообладания, Атара разразилась угрозами и проклятиями.

— …Она человек! — вновь и вновь кричала женщина. — Ты смел привести человека в мир Айры!

— Невозможно провести в Айру человека. — Раз от раза напоминал Рубин.

— Однако же она здесь! Девчонку нужно предать суду, а ты…

— Остановись, Атара. — Потребовал он, теряя терпение. — Цефея здесь. Хочешь ты этого или нет. Осталось лишь решить, как нам быть.

Атара сдалась. Лицо ее вытянулось от усталости, взгляд потух. Она еще раз взглянула на Цефею, но теперь с болью и тревогой во взгляде, словно молила ее бежать из Айры. За окном пели птицы и цвела весна, заливая равнины у подножья Ланглары солнечным светом и сверканием кристальной росы. Ветер наполнил белоснежные шторы, от чего те стали похожи на вздутые паруса. В тишине комнаты послышались шаги — то Рубин приблизился к Атаре и заговорил мягко, едва слышно.

— Бессмысленно искать виновных в том, почему Цефея стоит в этой комнате вместе с нами. Айра призвала ее в тяжелый час и мы, как и следует, должны повиноваться желанию Создателя. Я сделал свой выбор, Атара. Я с Цефеей.

— Нет такого закона, — твердо начала Атара, — по которому я должна посвятить в Хранящие чужестранку из мира людей. К тому же нет ни единого доказательства, позволяющего говорить о том, что она — Цефея.

— К чему этот обман? — не понимал Рубин. — Не ты ли ждала ее появления? Не ты ли желала стать ее наставником? Почему ты не желаешь ее признавать теперь?

Атара покачнулась, словно Хранящий дал ей пощёчину. Вовремя схватившись за подлокотник дивана, она выпрямилась.

— Я знаю, чего ты хочешь, Рубин. — Сказала она, хрипло. — Цефея станет Хранящей и я должна буду взять ее под свою опеку. Будет ли у меня выбор? Только если ее возьмет иной наставник — Отец или Мать, способные обучить Цефею мудрости Хранящего. Не сомневаюсь: кто-то возлагает на нее большие надежды. Но только не я. Тебе ли не знать, что я ждала иного спасителя. Да, не человека, но и не гибель этого мира. Я исполню волю Создателя и помогу ей стать Хранящей. Но для начала я должна буду взять с тебя клятву, девочка. — Атара повернулась к Цефее лицом и они впервые взглянули друг другу в глаза. — Поклянись, что я никогда не буду твоим наставником.

Цефея, не раздумывая, пообещала: «У меня нет и не будет права заставлять вас быть моим наставником. Когда придет время — моим наставником будет иной Хранящий из числа почтенных Отцов и Матерей».

Атара прикрыла глаза рукой и устало вздохнула.

— Сегодня ночью я открою для вас проход через западные ворота. Назовешь мое имя и тебя пропустят без досмотра. Но я смогу договориться лишь на эту ночь, Рубин. Одна ночь. Ты понял? — Будто заклиная Хранящего, она повторила все сказанное еще раз и лишь убедившись, что Хранящий запомнил каждое ее слово, прошла к двери. Замешкавшись на пороге, она взглянула на Цефею. — Знаешь ли ты имя своего Перворожденного?

— Нет, сирра. Но вам известно его имя. Не так ли?

— Это Рагнарек. Смерть Айры.

Дверь закрылась, мягко щелкнув латунным язычком. Хранящая безмолвно стояла, глядя на Рубина. Первое, что вспомнила она в то мгновение — просьба Энифа придерживаться пути спасителя.

— Эниф знал. — Без тени огорчения проронила Цефея.

— Ты ничего не знаешь о Рагнареке… — осторожно начал Рубин, но девушка остановила его. Она безмолвно просила его ничего не говорить и ушла в свою комнату, пробыв там до вечера.

Среди прочтённых книг она отыскала ту, что была посвящена древним предсказаниям и легендам. Раз за разом она перечитывала строки древнего пророчества, до тех пор, пока они не отпечатались в ее памяти. Разглядывая гравюру могучего воина, разрубающего мечом Айру, Цефея вновь и вновь спрашивала: «Зачем я нужна тебе, Рагнарек?», но ответа так и не получила. Порой она металась по комнате, словно раненый зверь, не находя в себе сил поверить в свою судьбу — быть судьей и палачом для мира, который она так страстно полюбила.

Тот вечер был сложным и для Энифа, который предстал перед друзьями крайне рассерженным после общения с Вечным советом. Несколько часов он потратил на попытки убедить совет принять избранницу Рагнарека в число Хранящих Айры.

— Вы даже не знаете ее предназначение. — Говорил он. — Вы даже не даете шанса раскрыть в ней дар Хранящего. Мы не можем, — заявлял Эниф, — противиться заповедям, по которым Айра существует уже тысячи лет. Вы идете против воли Создателя.

Но что значит воля Создателя в глазах испуганных старцев, считающих, что изоляция Хранящей от могущества Рагнарека поможет продлить жизнь Айры? Слушатели упрямо не желали принимать слова избранника Хроноса всерьез, подвергая его речь насмешкам и критике.

— Цефея — порождение Рагнарека. — Говорил один из советников. — Уничтожим Цефею — победим чуму, ожидающую нас с появлением Рагнарека.

— Вы видите в Цефее гибель мира, я же вижу в ней спасение! — воскликнул Эниф. — Айра не призвала бы ее, если бы в Цефее не было нужды! Цефея необходима Айре. Рано или поздно вам придется признать это. Теперь Вечный совет решает за Создателя кого из Перворожденных почитать, а кого — изгонять? Не боитесь ли вы навлечь на себя гнев Создателя?

Но старцы были непреклонны в своем желании изгнать Цефею. «Корм для червей» — раздраженно изрек Эниф сквозь зубы, покидая стены Ратуши.

Явившись к Рубину, Эниф по большей части молчал и с нескрываемым облегчением воспринял новость о том, что Цефее уже известно имя ее Перворожденного. «Значит, мне придется говорить еще меньше. — Разумно подвел итог он, занимая кресло у камина».

Даже когда в гостиную вошла Цефея со сборником легенд Айры, Эниф не проронил ни слова.

— Вы считаете это справедливым? — наконец, спросила Цефея. — Справедливо ли приказывать разрушить то, что я совсем недавно полюбила? Почему нельзя было наделить меня даром созидания? Зло — вот чему я должна буду подчиниться.

— Не называй своего Перворожденного злом. — Предостерег Рубин. — Сперва встреться с Рагнареком.

— Как же у смертных все просто. — Слегка раздраженно заметил Эниф. — В Айре нет злых или добрых богов. Разве ты не заметила этого, когда читала легенды? У каждого Перворожденного — своя роль. Кому-то отведен удел создавать, но кто-то наделен даром уничтожать. Этот цикл жизни определил Создатель задолго до Перворожденных.

— Наберись терпения, Цефея. — Посоветовал Рубин. — Быть может, ты станешь спасением Айры.

В каждом мире возможно найти людей, награжденных редким даром, ценящийся больше, чем дар избранника Перворожденного или Странника. Эти люди способны вселять в сердца других надежду и пробуждать в них силу, разжигая пламенную страсть к жизни. В темный час пути они пробуждают вас от забвения отчаяния. Но даже для Айры Рубин был уникален, так как сочетал в себе множество благодетелей. Не произнося речей, он заставлял Цефею действовать благоразумно, собирая все свои силы для следующего рывка. Рубин внушал ей уважение к той жизни, что суждено было прожить в Айре. Недолго наблюдая за редкими вспышками гнева, или отчаяния, он не переставал повторять Цефее: «Ты тратишь силы, горюя о том, чего исправить уже нельзя. Не лучше ли подумать о том, что возможно изменить?».

В первом часу ночи Хранящую разбудили и просили надеть удобные штаны и рубашку. Девушка послушно встала, умыла лицо прохладной водой. Забирая волосы, она разглядывала свое отражение и повторяла заученные наизусть строки легенды: «Все было рождено из пустоты. Имя той пустоты — Рагнарек. Создатель спал и Рагнарек правил Хаосом, который жил на месте Айры. Проснулся Создатель и сотворил Айру, но одолеть пустоту не смог. Создатель отвел Рагнареку роль судьи и палача, дав ему наказ быть концом мира». Сквозь легкие шторы пробивался серебристый свет луны. Цефея закрыла лицо руками, желая испепелить воспоминания о разговоре с Атарой и поверить в сказанное друзьями. Когда теплая ладонь легла на ее плечо, девушка вздрогнула.

— Тебя ждет тяжелое испытание, Цефея. — Тихо сказал Рубин. — Но нам нельзя медлить.

Наконец состоялось ее знакомство с Айрой. Лошади, нетерпеливо переминавшиеся у коновязи, возбужденно всхрапывали. Звонкое постукивание их подков о мощенную мостовую, эхом разносилось вдоль высоких белоснежных стен замковой постройки. Цефея подняла взгляд и увидела темнеющие окошки покоев Рубина. Те самые окна, сквозь которые она наблюдала за жизнью Айры. Но лишь оказавшись посреди ночи в цветущем парке, Цефея подумала о том, как неожиданно огромны оказались многие вещи и как жалки и малы были те, что населяли необъятный мир, сотворенный Создателем.

Мощные стволы вековых дубов придерживали богатую крону, усыпанную зеленеющей листвой. Ровные линии аллей убегали в темноту, теряясь меж розовых кустов и зарослями шиповника. Застенчивые петуньи качали своими разноцветными головками, вторя пестрым бархатцам и колыханиям прохладного ветра, пронизанного росой весенней ночи. Кристальная, чистейшая вода, застыла каплями на каждой травинке или лепестке, отчего казалось, что по парку разбросаны самоцветы. Крупные мотыльки и белесые ночные бабочки порхали в зарослях, красуясь перед путниками искусным рисунком своих нежных крыльев. Несколько сверчков, зарывшись в траве, играли свою мелодию, стараясь задать ритм неутихающим цикадам.

Все это разыгрывалось под высоким небом, от глубин которого кружилась голова. С темной глади бесконечного небесного океана взирали сверкающие звезды, каждая из которых, подчиняясь вечному закону движения, была подвижна. Одни стремительно пересекали небеса, оставляя за собой хвост из сверкающих частичек света и искр. Другие, чинно шествовали по небосводу, лениво перекатываясь по намеченным орбитам. Пять лун, две из которых были скрыты крепостной стеной, смерено шагали по своему тысячелетнему пути, не смея отклониться от курса.

Цефея шептала признания в любви, надеясь, что Айра слышит ее. Она жадно вдыхала воздух, пропитанный запахом свежескошенной травы. Едва не лишившись дара речи от изумления, девушка с трудом заставляла себя следовать за друзьями, но все равно отстала от них на несколько шагов.

— Взгляни туда. — Шепнул Рубин и указал на сад. Тот самый сад, который был виден из окон спальни Цефеи. Там цвели сливы и вишни.

Среди веток, устало опустившихся от тяжести многочисленных соцветий, мелькали крошечные птички, привлекавшие внимание пестрыми перышками и звонким чириканием. Они, ловко перепархивая с ветки на ветку, ловили светлячков, роившихся вокруг деревьев. Сверкающие мошки, словно дразня обидчика, разжигали свои тельца с новой силой, от чего птички лишь громче заливались чириканием. Звуки этих оживленных сражений разносились по всему парку. С трудом оторвав взгляд от пестрых птиц, Цефея села на коня, заняв место за спиной Рубина.

Город погружался во мрак и его улицы с трудом проглядывались во тьме. Цефея, слегка разочарованная тем, что ее знакомство с Алморрой так и не состоялось, вглядывалась в едва видневшиеся силуэты невысоких домов и палисадников. Однако, большее внимание Хранящей завоевали люди, облаченные в плащи ярко-желтого цвета. Они неспешно брели по улицам, останавливаясь у фонарных столбов и поднимая длинные, металлические жезлы, увенчанные ярким сферическим камнем. Это были люмии — служители улиц, следившие за состоянием фонарей. Они отвечали за освещение улиц города в ночное время. Рубин, в ответ на вопрос Цефеи, пояснил, что большой камень, венчавший их жезл — лава с Хильмарии. Она пластична как глина, но горяча как пламя. Кузнецы работают с ней крайне осторожно — слабого дуновения бывает достаточно для того, чтобы разжечь пламя вокруг камня. Благодаря жезлам люмии разжигают в фонарях огонь. Утром, как только рассветает, люмии вновь проходят по городу и гасят фонари латунными колпачками.

Наконец, вдали, между домами, показался свет. Цефея поняла, что они едут к оживленной улице и действительно, спустя несколько минут конь Рубина Мерхар зацокал по освещенному проспекту. На нем было множество людей — в основном торговцев и стражников, закованных в белоснежные доспехи с выкованным на груди тысячелистником. Среди стражников мелькали уставшие лица путников, шагающих по улицам Алморры в поисках ночлега, где-то торговец призывал купить редких прохожих эльфийские отвары для укрепления мужской силы или же коррекции женской красоты. Город жил даже ночью, но ритм этой жизни отличался от представлений Цефеи, привыкшей следить за чинным чествованием дворян по замковому парку.

Сердцем Алморры был белостенный замок, сложенный из эртарита. Внутренние стены замка — граница между Верхним и Нижним городом. Верхний город состоял из замка, примыкающих к нему построек и Имперского парка. За стеной замка начинался Нижний город — город простых людей, ремесленников и мастеров. Спутанные линии улочек пересекались, образуя небольшие площади, на которых были установлены крохотные фонтаны, водой из которых каждый странник мог утолить жажду. Центром Нижнего города считалась площадь Далии, с появлением которой связана интересная история.

Алморра — город десятка национальностей, но когда-то веру и культуру иноземцев уничтожали, прежде чем принять земли в состав Империи. Это была эпоха кровопролития и череды воин. Городские предания гласят, что в то время в городе жила целительница по имени Далия. Она излечивала сотни жертв, помогала не только воинам Империи, но и ее врагам. Для милосердной Далии не существовало границ между воинами Сентория и мужами иных государств. Днем она служила в Храме, излечивая раны сенторийцев, а под покровом ночи отправлялась за стены Нижнего города, где ее ждали жертвы Империи. Но до Императора дошли слухи о том, что Далия помогает врагам излечивать раны и разгневанный правитель бросил целительницу в подземелье. Хрупкая и болезненная женщина, делившая свою еду с больными и нищими, не выдержала сквозняков и холода темницы. Через месяц, когда Император смилостивился над ней, Далия была на грани смерти. Лучшие целители пытались спасти ее, однако Далия умерла.

Войны кончаются, но память о павших остается в сердцах людей надолго. Пройдет чуть менее пяти лет после окончания войны и, к изумлению Императора, горожане установят на центральной площади статую целительницы. Молодая женщина, чья фигура искусно выточена мастером из эртарита, следила за родным городом, покорно склонив голову перед дверьми городской ратуши. Белоснежный облик делал ее похожим на призрака, застывшего с протянутыми руками. Даже спустя сотню лет, глядя в ее умиротворенное лицо, казалось, что она готова заключить каждого страдающего в объятия, даруя любовь и покой. Неизвестный горожанин посадил под ногами Далии несколько кустиков горной ясмины, круглогодично цветущей белоснежными крошечными соцветиями, что пушистыми бородами свисают с островка к водной глади фонтана. Чуть позже в воды фонтана было запущено несколько алых карпов.

Оставались неясным лишь причины, по которым монумент врага Вечного совета был установлен перед городской Ратушей, в которой три раза в неделю собирались советники Императора. Конечно, у горожан был ответ на этот вопрос, но на этот раз мнения расходились. Одни говорят, что памятник Далии — это памятник милосердию, которое есть в каждом сердце. Так горожане просили советников не забывать о человеколюбии и принимать лишь справедливые решения. Но более злые языки шепчутся, что призрачный образ целительницы — напоминание о многочисленных жертвах, павших из-за алчности Императора и трусливости почтенных Отцов и Матерей.

Облик города складывался веками благодаря усилиями трудолюбивых алморрцев, день которых начинался с уборки дома и приготовления завтрака для семьи. В городе все постройки были в два-три этажа, практически под каждым окном дома висел ящик с цветами. Парки, палисадники, сады — слабость алморрцев. Город утопал в зелени.

Цефея старалась запомнить каждую улочку, следила за каждым поворотом. Как же хотелось ей пройти по улице, не имея ограничений во времени. Как завидовала она спящим в домах людям, которые каждый момент своей жизни могут потратить на прогулку по Алморре и ее окрестностям.

Жилые дома остались позади, все чаще на глаза попадались постоялые дворы, магазины и лавки. В конце улицы показались ворота и стража. Цефея ощутила, как напрягся Рубин и заметила несколько обеспокоенный взгляд Энифа, брошенный на друга. Однако, все переживания Хранящих оказались впустую — едва услышав имя Атары, стража отступила в тень, пропуская путников.

— Наша смена закончится в шесть. — Негромко сообщил Рубину один из стражей. — Через два дня я снова здесь…

Взгляд молодого капитана упал на Цефею. Доли секунды он глядел на нее, широко распахнув глаза, а затем, встрепенувшись, низко поклонился. Лишь когда путники оказались за городскими воротами, Хранящая осмелилась спросить у Рубина о причинах, по которым стражник столь странно отреагировал на ее присутствие.

— Мне показалось, — призналась Цефея, — что я видела страх в его глазах.

— Думаю, Атара сказала доверенным лицам о том, что ты Хранящая Рагнарека. — Предположил Рубин.

— Выходит, подобное отношение будет ждать меня от каждого? — спросила Цефея.

— Отношение каждого — зависит лишь от тебя, Цефея. — Улыбнувшись, заметил Рубин.

— liana delo nolisa ledira roun. Lonori li. — поддержал Эниф, усмехнувшись. — Li oniery en dalissa. Erinidas.11.

Путь лежал к одной из вершин Ланглары — веренице высоких гор, раскинувшихся в Северо-Западной части Центрального Королевства Сентория. Лошади перешли на галоп. Черный конь Рубина сливался с ночью и Цефея с трудом различала его во мраке. Мышцы перекатывались под лоснящейся шкурой могучего зверя, земля содрогалась от удара его широких копыт. Мерхар походил на коня, которого был достоин демон, однако зверь избрал для себя красноволосого Хранящего. Вцепившись в Рубина, Цефея с ужасом представляла свое падение со скакуна, но вскоре Мерхар замедлился, переходя на легкую рысь, а затем и вовсе на шаг. Копыта отбивали звонкую дробь о каменные плиты. Цефея поняла, что они идут по горным тропам. Рубин, щелкнув пальцами, воспламенил вокруг себя полдюжины незримых фитилей. Пламя осветило путь ярче факела и Цефея разглядела под копытами Мерхара острые камни, укрывающие дорогу. Следуя примеру друга, Эниф, взмахнул рукой и выхватил из воздуха сверкающие сгустки молочной дымки, причудливо переливающейся в ладонях своего повелителя. Они зависли над его головой светящимися каплями, разжигаясь мертвенно-белым пламенем.

Цефея знала, что ее ждало испытание в Пещере. Это было обязательной процедурой посвящения избранника в ряды Хранящих. После нее, если верить словам Рубина и Энифа, говорить о заточении Цефеи в темницах крепости — нельзя. Во время испытания Хранящего в Пещере ждала встреча с потаенным страхом. Однако, для Цефеи оставалось неясным, как может иметь какие-то страхи человек, чей мир ограничен стенами чужого дома? К тому же она была очищена от страха беспамятством — благодаря могущественным силам Айры, она лишилась прошлого, а где как не в былом находить страхи, с которыми можно было бы вести достойные сражения? Но когда у человека отнимают страхи, созданные разумом, в игру вступает инстинкт. Цефея жаждала жизни, боясь забвения. Но разве найдется тот, кто не боится мрака смерти?

Размышляя об этом, Цефея ощутила, что страх перед неизвестностью отступает. Для нее наиболее жутким виделось исполнение роли палача Айры. «Лишь только в Пещере я отыщу ответы на все свои вопросы. — Думала Цефея. — А значит, я пройду это испытание».

— Ты уже немного знаешь о предстоящем испытании, не так ли? — спросил Рубин,натягивая поводья. Мерхар послушно замедлил шаг, пропуская вперед белоснежного коня Энифа. — В большинстве сражений, главное оружие Хранящего — голоса. Знаешь ли ты, что это? Голоса — это потоки могущества, которые творили Айру, подчиняясь воле Создателя. Благодаря последней жертве создателя — имени, которое он крикнул, растворяясь в Айре без остатка — голоса приобрели нескончаемый источник силы. Знаешь ли ты, как звучат голоса?

На каждый вопрос Рубина Цефея качала головой. Он терпеливо говорил и задавал вопросы, на которые не слышал ответа. Тогда он пояснял и рассказывал еще, стараясь дать Цефее как можно более полное представление о том, что ее ждет.

— Голоса — это музыка мира. Сперва ты можешь не слышать ее вовсе, а затем услышать гул. В нем тебе нужно будет отыскать свою мелодию. Это непросто, но, слегка привыкнув к ее звучанию, ты сможешь быстро ориентироваться и призывать голоса для сражений. Однако, главная сила Хранящего заключена в его вере. Ты должна верить в правильность своих поступков. Даже если ты будешь погибать — не пускай в свое сердце сомнения и помни, что ты исполняешь волю Перворожденного. Слышишь, Цефея? Не сомневайся и не жалей о содеянном.

Цефея понимала страхи Рубина. Хранящие использовали свой главный козырь в борьбе с противником в пещере. Они представали перед своими Перворожденными как герои, победившие своих демонов с помощью дарованных им сил. Иное предстояло испытать Цефеи, которая не обладала навыками сражения мечом, или же голосами. На что могла положиться она? Цефее пришлось допустить мысль, что Атара специально отправила Хранящую на испытание в эту ночь. Это был верный путь на смерть. Она не сомневалась — почтенная Мать могла позволить им пройти испытание в иной день, однако, она приложила немалые усилия, освободив путь к пещере лишь в грядущую ночь. Но избранница Рагнарека не сдавалась.

— Я знаю, чего ты боишься, — негромко сказала Цефея, — но вспомни, сколько невозможного я совершила за эти несколько недель. На моей стороне Айра.

Она почувствовала, как раздвигаются ребра Хранящего, впуская в легкие глоток воздуха. Он накрыл ее холодную ладонь своей и, слегка ударив по бокам коня, нагнал Энифа.

Через пару часов отряд вышел на площадку к отвесной скале, посреди которой зияла широкая червоточина. Может, огромный червь проделал это отверстие в скале тысячи лет назад, погружаясь в глубину горы? Как наполняется колодец, так и дыра со временем наполнилась тьмой. Леденящий холод из пещеры распространялся вокруг, пугая все живое. Ничто не нарушало одиночества притаившегося в пещере мрака. Зверь ждал новой жертвы, клубясь и тяжело вздыхая. Пульсирующая тьма, змейками тянулась к Цефее, дразня и подманивая к краю. Недалеко от пещеры, повиснув над пропастью, росла плакучая ива. Она цепко держалась за каменистую землю могучими корнями, безжалостно впиваясь в камень, расщепляя его в песок и гранитную крошку. Ее зеленая листва, широкая крона, могучий ствол — были чудом жизни среди мертвых скал. Ветви ивы были украшены многочисленными цветными лентами. Хранящая знала, что обычно такие ивы растут там, где пало множество воинов и каждая лента на ее ветвях — это отметка о погибшем.

— Я вернусь. — Решила Цефея. — Не нужно повязывать ленту.

Девушка сделала шаг на встречу тьме и темные змейки голодно лизнули носки ее сапог. Она приняла из рук Рубина меч и неумело закрепила ножны на поясе. Друг взглянул на нее и улыбнулся.

— Я буду ждать тебя здесь. — Обещал он.

В подобные ночи страх не завладевает сердцем героев и каждый способен на подвиги. Звездные небеса укачивали мир в темных ладонях, напевая колыбельную ветрами и шепотом жестких стеблей осоки, колыхающихся на диких полях Айры. Цефея оглядела безмятежно спящий мир, кивнула на прощание Энифу.

— Еще одна прекрасная ночь, Айра… — промолвила Хранящая, бросая прощальный взор на торопливую луну.

И даже провалившись во мрак она помнила, что с ней Айра.

Глава четвертая

Далекий стрекот цикад, пение вечерних птиц, тревожные всхрапы коней оборвались. Цефея коснулась ушей, на секунду подумав, что лишилась слуха. В этот миг из глубины мрака донёсся звон колокольчика. Девушка застыла, завороженная чарующим звуком. Колокольчик звенел, с каждой секундой становясь громче и обрастая новыми звуками. Тяжелые удары, могучего, древнего сердца, разгоняющего по многокилометровым жилам тягучую, неподатливую кровь, сотрясали тьму. Его биение заставляло внутренности Хранящей болезненно вибрировать. Ритм густых, редких ударов, поддержали тонкие струны незримой арфы. Великое множество голосов придерживались единого мотива, наигрывая знакомую Цефее мелодию. Эхо, играя со звуком, вторило симфонии, растворяя его в бесконечных лабиринтах каменных залов.

«Эту мелодию я слышала раньше… — подумала Хранящая, шагая во тьме. — Эта музыка была моим лекарством во время лихорадки. Да, нет сомнений, именно она звучала в те страшные ночи! Благословенен тот, чьи пальцы касаются струн невидимой арфы». Шагая во мраке, Цефея ощущала, как смелость заполняет ее душу. Дирижёром несмолкаемой мелодии была Айра и Хранящая, бредя во тьме, ощутила мягкое прикосновение теплых потоков к кончикам своих пальцев. То были голоса. Избранница Рагнарека, познала их в густом мраке мира. Оставшись наедине с собой, она училась управлять могуществом, отведенным для нее. Долгие мгновения ее попыток дали первые успехи и девушка очень скоро научилась удерживать потоки в своих ладонях. Сколько времени ушло на тренировки — сказать сложно. Были ли это часы, дни, недели или месяцы — неизвестно. Но Хранящая крепла в своем ремесле и наслаждалась своим даром. Однако, как бы ни было сильно желание управлять голосами, навыки Цефеи были несовершенны. Избранница Рагнарека стремилась подчинить голоса своей воле и тогда музыка стала стихать. Вскоре прекратилась вовсе.

Беспомощность охватила сердце девушки. Оказавшись во тьме и тишине, она осознала, как может быть жалок Хранящий, лишившийся своего дара. Сполна осознав свою несдержанность, она сравнивала себя со вспыльчивой Атарой, невольно завидовала равнодушию Энифа и спокойствию Рубина. Но даже после признания ошибки, Цефея не расслышала музыку во тьме. Мрак плотно обступил избранницу Рагнарека. Он тяжело вздыхал и утробно рычал, словно зверь, пробуждающийся ото сна. Его тело вздымалось, клубилось, набрасывало на Хранящую петли, силясь задушись девушку в смертельных тисках. Глубины пещеры сотряс раскат рычащего грома и девушка ощутила, как по ее спине пробегает холодок животного ужаса.

Древний монстр, рыча и скалясь на недоступного его взору врага, ступал по полу пещеры, скрежеща стальными когтями. Глазницы зверя были лишены глаз и пустые провалы зияли на их месте. Жестокость была создателем этого демона, ведь ничто иное не могло породить столь отвратительное существо. Острая шакалья морда, покрытая грубой пепельной шерстью, сморщилась, обнажая ряд острых зубов. Острые, словно стальные клинки, они разрывали когда-то плоть древних воинов. Каждый житель Айры знал имя этого зверя и Цефея знала его не хуже остальных.

В древние времена, когда Перворожденные жили среди смертных, люди развязали войну, пожелав занять место богов, отнять у них могущество и силу. Но боги были бессмертны, уничтоженное тело Перворожденного не означало его смерть — они всегда возрождались. Победить Перворожденных оказалось невозможно и люди пошли на хитрость. Они создали сосуд, из которых не могли вырваться бессмертные души Перворожденных. Этот сосуд они поместили в чрево зверя, собранного из множеств частей — зверей, людей, глины и грязи. Ему дали имя «Пожирателя богов», а чуть позже, с подачи Хильмарийцев, имя зверя стало звучать как «Оташу». Химера была рождена человеческой жестокостью и стала причиной, по которой Айра потеряла единство Перворожденных и тех, что были созданы ими. Боги вынуждены были укрыться от людей, спрятавшись в Горнем мире и затеряв дорогу во мраке забвения. Вскоре дикий зверь, созданный людьми, вырвался на свободу и сбежал, оставив след лишь в одной легенде, вечный страх в сердцах жителей Айры и заняв место в детских кошмарах и пугающих преданий древности. Но коварная Судьба, вышивающая судьбы каждого существа на полотне жизни, решила свести нить Цефеи и Оташу.

У ног Хранящей, словно хлыст, звонко щелкнул длинный крысиный хвост. Отступив на полшага, девушка вытащила из ножен меч и с горечью признала, что ее навыков владения им недостаточно для сражения с монстром. Цефея терпеливо ожидала нападения зверя, но Оташу настойчиво дразнил жертву оглушающими ударами хвоста. Во время очередного выпада хвоста девушка схватила его за кончик и со всех сил дернула, будто желала вырвать его из монстра. Зверь, огрызнувшись, сделал рывок к Хранящей, щелкнув у ее бока стальными зубами. В эту секунду, увернувшись от врага, Хранящая занесла клинок и перерубила зверю хвост. Демон взвыл, метнулся в сторону. Половина хвоста, словно змея, ухватилась за ногу Цефеи. Девушка брезгливо скинула с себя отрубленную часть монстра, но отвлекшись она не заметила как враг преодолел расстояние в несколько шагов. Сбив Цефею с ног, Оташу прижал ее к земле могучими лапами, выпустив ледяные когти. Плечи пронзила нестерпимая боль и Цефея, в ярости схватив демона за шею, попыталась остановить повалить его на бок. Тело била крупная дрожь, горячая струя крови скользнула по леденеющей коже и пятном расползлась по рубашке. Навалившись своим весом, зверь переломил Цефее ребра. Дыхание перехватило, Хранящая хрипло выдохнула, сдерживая крик. Холодная ярость захватила ее разум и дрожью отдавалась в ослабших руках. Собрав остаток своих сил, Хранящая нанесла удар по морде Оташу, но зверь, поведя носом из стороны в сторону, оскалился вновь, не ослабляя хватки. Сомкнув когти, он наслаждался криками своей жертвы, чья жизнь стремительно угасала под его тяжелыми лапами.

В эту секунду избранница Рагнарека расслышала далекий звон колокольчика. Слабая надежда затеплилась в душе и девушка жадно прислушалась к тишине. Там, глубоко в недрах мира, была слышна симфония Айры. Музыка возвращалась, вновь наполняя пещеру, а вместе с тем побеждая боль в теле Хранящей. Кончики пальцев покалывало, пробуждая каждую клеточку тела от смертельного сна. Темно-аметистовые потоки, сгустки и вспышки, едва заметно искрились во мраке пещеры, ожидая приказов своего повелителя. Будто дикий зверь, приученный терпеливым охотником, голоса сами скользнули в ладони Цефеи. Только тогда, забыв о боли, она совершила последний рывок. Стоило ей коснуться Оташу, как молнии десятков гроз пронзили его тело. Враг выгнулся и оглушающе завыл. Выбравшись из-под монстра, Цефея нашла на ощупь меч и с его помощью поднялась на ноги. Она ощущала движение голосов, будто те были оголенными нервами ее сознания. Они скользили во тьме, беспрекословно подчиняясь воле Цефеи. Сверкающие путы обжигали, шипели, искрились. Они разъедали плоть монстра, в воздухе ощущался запах паленой шерсти и горелого мяса. Этот аромат, в купе с металлическим привкусом крови во рту Хранящей, вызывал тошноту. Девушка попыталась вздохнуть, но тут же застонала от боли. Ее тело было изорвано стальными когтями зверя. Цефея взглянула на монстра, опутанного голосами и прижатого ими к земле. Сейчас враг напоминал слепую дворнягу: он визжал, словно раненый пес и скалился в темноту, силясь стряхнуть с себя дьявольские силки. Одна из петель, обвив шею зверя, прижала его морду к каменному полу. Монстр жадно хватал воздух ртом, будто хотел перегрызть путы, конвульсивно дергался и, в конце концов, перевернулся на спину. В этот миг обрубленный хвост ударил Цефею по лицу. Едва устояв после удара, девушка отсекла хлыст у основания, лишив Оташу последнего оружия. Зверь пытался вывернуться из голосов, но те надежно прижимали его, окончательно обездвижив.

Хранящая оглядела зверя. Его ребра вздымались, шумно втягивая воздух. Цефея провела рукой по грубой шерсти его живота и непослушными пальцами ощупала его тело. Наконец, пальцы ощутили холод стеклянного сосуда, стенка которого чуть торчала из чрева зверя.

Долю секунды избранница Рагнарека осматривала едва заметный кусочек стекла. Невзирая на визг зверя и его конвульсии, она взрезала его плоть и ухватилась за сосуд обеими руками. Извиваясь, Оташу рвался из сверкающих пут. Нити, напряженные до предела, гудели, словно перетянутые струны музыкального инструмента. Сосуд никак не поддавался и Хранящая, упершись ногой в тело монстра, дергала его из последних сил, не жалея монстра. Мечась в агонии, демон завыл. Цефея зажмурилась и протолкнула руки еще глубже в плоть, обхватывая сосуд и дергая его с новой силой. Скользкие от крови стенки с трудом удавалось удерживать. Зверь дернулся с неистовой силой, вырывая лапы из пут и опуская их на плечи Цефеи. Прижав ее к земле, он пытался раздавить ее в своих объятиях, но Хранящая вцепилась в сосуд, обвила его руками, уперлась ногами в живот зверя и дернула, повиснув на нем всем своим весом. Зверь неистово взвыл и сосуд поддался. Хранящая свернулась вокруг артефакта, принимая на себя последний удар зверя. Затем Оташу упал на живот и, тяжело вздохов несколько раз, обмяк.

Древний монстр, ставший причиной разделения Айры на Горний мир и земли смертных, был побежден. Победитель лежал в темноте, ощущая судороги собственного тела. Запах сырой земли, крови наполнял легкие. Веки тяжелели. Холод сковал тело, приветствуя гибель. Цефея прощалась с Айрой. Она вспомнила красоту звездных ночей, прелесть рассветов и даже ощутила, свежий ветер, пропитанный ледяной моросью утреннего дождя. Ей даже показалось, что дождь касается ее лица.

Цефея распахнула глаза. Глоток свежего воздуха исцелил боль. Веточка вереска у самых ее глаз послушно гнулась, повинуясь пляшущим потокам пронизывающего ветра. Некоторое время Хранящая неподвижно лежала на зеленой мокрой траве и следила за тем, как с лепестков скатываются искры крохотных капель росы. Осторожно поднявшись на ноги, она огляделась.

Сумерки седым туманом окутали бескрайнее поле, в зарослях травы которого виднелись редкие островки вереска. Вдали едва различимыми горбами виделись горы. Тяжелое, свинцовое небо готовилось обрушиться на поле грозой. Царство туманов и дождей было надежно защищено даже от жалкого лучика света плотными сгустками сизых туч. Цефея обернулась, привлеченная шелестом осоки. К ней неспешно приближался старец, облаченный в серые одежды. Он не был похож на могучего война с гравюры книги, но Цефея не сомневалась в том, что это Рагнарек.

Страхи и сомнения отступили, как, должно быть, отступают всякие страхи у потерявшегося ребенка, который, наконец, увидел спешащего к нему родителя. Седые волосы старца прядями падали на бледное лицо, исчерченное глубокими линиями морщин. Глаза Перворожденного были прикрыты лоскутом ткани, словно тот был незрячим. Застыв в шаге от Цефеи, Рагнарек шумно вдохнул. Цефея, чуть замешкавшись, поклонилась. Он вытянул руку и прикоснулся ледяными пальцами к лицу девушки, изучая его.

— Я ждал, Цефея. — С нескрываемой теплотой, произнес Рагнарек. — А ты… Даже вопреки наставлениям избранников Хроноса и Файро ты продолжала считать меня воплощением зла.

Хранящая предприняла попытку возразить, но осеклась и стыдливо опустила взгляд. Рагнарек поманил ее рукой и они двинулись вместе по полю, глубоко вдыхая аромат горьких трав и свободного ветра. Тяжелые сизые небеса грозили раздавить единственных двух его обитателей — сухого старика и покорно следовавшую за ним девушку. Цефея ощущала гнет этого мира, но почему-то была спокойна.

— Слушай. — Приказал он едва слышно. — Запоминай каждое мое слово.


Я вернусь на последнем рассвете,

Возвещая приход вечной ночи.

И в тот час три слуги меня встретят:

Извещая иных о приходе.


Слуга первый: внесет покрывало,

Он укутает ими все Луны.

И второй слуга, ступит за первым,

Уж шагая по темным дорогам.

Облачен он в кровавые робы.


Тот слуга всех страшней и безумней -

Сеет страх, разрушает мечтанья.

Имя ему — есть проклятье –

Вы зовете его тихо Мором.


Но последний, сильнейший из братьев –

Пред самым моим возвращеньем,

Входит в мир, осыпая просторы,

Серым пеплом, молчаньем и скорбью.


Понесет пред собой слуга знамя -

Темный стяг, опаленный страданьем.

С ним вернутся молитвы и страхи,

Возвратиться и боль и стенанья.


Он молчит, но он ждет воскрешенья.

Облачен слуга в алые платья –

То есть кровь, пролитая братом.


Заберет слуга реки и море,

Он наполнит их благодатью:

Вином алым, что пьет лишь безумец,

Он опоит вином тем полмира.


И ступлю я на горы уж зрячим,

Принося за собой напоследок,

Луч янтарной небесной монеты.



Стоило строкам слететь с уст Рагнарека, как они прочно отпечатались в памяти Цефеи навечно. Перворожденный остановился и прислушался.

— Теперь же позволь я тебя предостерегу. Если ты и дальше будешь считать меня злом, то очень скоро ты окажешься слепее меня. — Негромко произнес он. — Твое отношение ко мне — не более чем чувство, а эмоции ослепляют, Цефея. Сегодня ты познала силу голосов и значит, совсем скоро тебе станут известны слабые стороны дарованного могущества. Тебя ждет новое, еще более тяжелое испытание. — Рагнарек на секунду замолчал. — Признаюсь тебе, что я медлил до последнего часа. Я так долго сопротивлялся всякой необходимости возвращать тебя. Мне было известно, что ты пробудишь воспоминания обо мне. Я заставлял себя верить, что Создатель не мог ошибиться и что ошибки, допущенные жителями Под Горой, будут со временем исправлены… но нет. Сенторий не пожелал подчиниться воле Создателя и совершил преступление, он был глух к требованиям Перворожденных. Прошли годы… И вот ты здесь. Возмездие самой Айры. Со дня твоего возвращения началась расплата Айры за ошибки тех, кто ее населяет. Мир постепенно погружается во мрак. Таков закон, установленный Создателем в начале времен.

Цефея безмолвно опустилась на колени. Казалось, что Рагнарек видит это, потому что он замолчал, ожидая от Цефеи пояснений.

— Желаешь ли ты, чтобы я умоляла тебя оставить Айру? Я предполагала, что меня ждут подобные известия, но не думала, что ты решил наделить меня даром разрушения. Прошу, дай мне шанс и позволь стать спасением для Айры.

Рагнарек нахмурился.

— Возмездие — не всегда разрушение… — заметил Рагнарек. — Твою роль я определил еще задолго до того, как было совершено преступление. Я полагал, что ты можешь мне пригодиться. Очевидно, что я не ошибся. Поднимись с колен.

Цефея послушно встала. Они вновь двинулись по полю, шурша осокой и мхом. Рагнарек шагал уверенно и твердо, так, словно и не был слепым, или же так, как шагает по камере узник, всю жизнь проведший в тесной темнице.

— Перед тем, как миру было дано имя, я сам заточил себя вдали от других Перворожденных, опасаясь, что мое присутствие в только что сотворенном мире может быть опасным. Создатель наделил меня властью над пустотой и едва получив ее, я создал для себя этот мир, где и нахожусь по сей день. Создатель творил мир из пустоты, а значит, что мое присутствие на землях Айры способно пробудить эту пустоту. Я не готов был уничтожать мир, который меня восхищал также, как и тебя. Да, Цефея, в этом мы похожи — в ненасытности любви к Айре. Ты можешь понять как непросто мне принимать мысль о возможной гибели этого мира.

Пустота подчинилась порядку, который указал Создатель в начале времен. Так создавался этот мир: упорядочился, приобрел смысл и форму. В конце концов, он приобрел и голоса. Создатель просил меня позаботиться о выборе Хранящего, ведь я, как и прочие Перворожденные, должен был сохранить семя своей мудрости. Я избрал тебя, однако я сделал все, чтобы ты росла за пределами Айры. Присутствие той, что несла бы знание о разрушении и гибели мира тревожили прочих. Я знал, что ты будешь в безопасности лишь оказавшись вдалеке от Айры. Твой час должен был настать лишь в случае острой необходимости, когда иных вариантов для спасения не оставалось бы.

Так и случилось. Сколько прошло лет с того часа, как я ощутил твою душу как родную и отдал приказ своему слуге забрать тебя? Мне сложно сказать — мои мир лишен времени. Вот и какое-то время назад я ощутил, как пустота, наполняющая Айру, всколыхнулась, взбудоражилась, словно гладь черного озера, в которое бросили камень. Сенторий стал эпицентром, в котором пустота, словно червь, стала прогрызать незримую для прочих дыру к самому основанию мира. Я осознал, что Сенторий совершил преступление и пошел против воли Создателя. Однако, что конкретно он сделал мне, незрячему старцу, заточенному в собственноручно возведенной темнице, неизвестно.

Однако, я заставлял себя верить в благоразумие Сентория. Как оказалось, зря. Пустота разрасталась и теперь манила меня, маня выйти за пределы сотворенного мной мира. Пустота призывала меня уничтожить Айру. Тогда я вспомнил о тебе. Я передаю в твои ладони этот мир, дитя мое. Мне радостно слышать, что Айра дорога тебе и ты готова сражаться за ее сохранение. Выходит, что судьба Айры небезразлична тебе… Но, как бы ни было велико твое восхищение этим миром, помни, что твоя цель — восстановить справедливость в Айре. Иначе остановить гибель этого мира невозможно.

— С чего мне начать? — Спросила Цефея.

— Обратись к моему слуге. О троих моих слугах ты знаешь из легенды, но четвертый слуга был нужен мне не для возвещения жителей Айры о моем возвращении. Он служил посыльным, был моими глазами и ушами. Найди пифию в глубинах Сафира и… — Рагнарек на секунду задумался, — будь с ней построже. Она, возможно, уже давно ни с кем не общалась и это вряд ли принесло пользу ее норову. Помни, что мой слуга — это и твой слуга. Он подчиняется тебе также, как и мне. Пифия обязана чтить тебя. Тем более, что ты сильнейшая из всех Хранящих.

Цефея с непониманием взглянула на Рагнарека:

— Что ты хочешь сказать?

Цефее показалось, что на губах Рагнарека появилась легкая улыбка:

— Среди Перворожденных я всегда поступал не так, как все. Вот и теперь, вопреки существующим правилам, я дарую тебе не жалкую крупицу своей мощи, а поровну делю свою силу между нами. Теперь ты также сильна как и я. С таким даром ты станешь сильнейшей из Хранящих. Признаюсь, что я надеюсь и на то, что вскоре ты станешь известна как мудрейшая из правящих.

— О чем ты?

— О Вечном совете. Если ошибку совершил Сенторий, то о ней ты не узнаешь до тех пор, пока не заслужишь место рядом с ним. Советники не дадут тебе занять это место, если ты будешь просто Хранящей. Времени не так уж и много, поэтому действовать ты должна настойчиво и решительно. Займи место в совете, завоюй внимание и доверие Сентория. Тогда ты сможешь понять причины, по которым была возвращена в Айру.

Цефея устремила свой взгляд на горизонт и задумалась.

— Я знаю, Цефея, ты ожидала услышать от меня большее. Но мне известно едва ли больше, чем тебе. Но это тяжелое испытание, дорогая Цефея, только твое. Верни прежнее течение жизни в Айре до моего возвращения на ее земли, до того, как все три слуги войдут в Айру. Иначе мне придется исполнить предреченную Создателем волю и вернуть Айру в пустоту. Создатель считал это справедливым приговором для мира, решившего нарушить его заповеди.

Ветер болезненно стонал, обнимая вересковое поле прозрачными крыльями. От этого звука сердце Цефеи сжалось.

— Научи меня владеть голосами, Рагнарек. Призывать и ощущать их так, как это доступно Перворожденным.

Рагнарек положил руку на плечо Хранящей и улыбнулся:

— Приступим, Цефея.

Перворожденный оттачивал движения Хранящей, ощущая движение потоков голосов, он наблюдал за плавностью каждого паса и выпада. Рагнарек, как поняла Цефея, видел благодаря голосам яснее любого зрячего. Не зная усталости и голода, забыв о сне и жажде, девушка обучалась мастерству Хранящего, внемля каждому слову Рагнарека. Сильные руки Перворожденного сдавливали ее запястья в минуты, когда, подчиняясь воле Цефеи, сотни потоков вырывалось из глубины Айры, устремляясь к ней. Потоки были непросты в управлении, норовили выскользнуть из-под влияния Цефеи. Чем больше сверкающих нитей окружало Цефею, тем тяжелее ей давалось искусство управления ими. Но с каждым новым призывом голосов, силы Хранящей возрастали. Вскоре сотни, тысячи струн, могла призвать она, не ощущая тяжести их могущества. Ее сознание дробилось на бесконечное число потоков, управляя множеством сгустков, лезвий и нитей. После очередной демонстрации сил, Цефея повернулась к Рагнареку и заметила, как тот подзывает ее к себе.

— В мире Под Горой все будет иначе. Голосов там меньше и все они менее послушны, так как и ты в том мире имеешь множество лишних мыслей. Не кори себя за них, не полагай эти мысли слабостью. Это часть человеческой сущности, от этого невозможно избавиться. У тебя есть учителя? Есть ли те, кто смогут помочь тебе отточить искусство владения голосами?

— Есть друзья. — Уверенно заявила Цефея. — Они не дадут мне отдыха.

— Что же… тогда я могу отпустить тебя. Хоть мне, как и всякому Перворожденному, тревожно отпускать юного Хранящего, едва освоившего азы владения голосами в Айру…

— Я сделаю все, как ты и приказал, Рагнарек. — Произнесла Цефея, склоняя голову перед Перворожденным. — Приложу все усилия…

Рагнарек остановил ее жестом. Где-то вдали прозвенел колокол и Цефея вспомнила Ратушу, покои Рубина и свою комнату. Это все мелькнуло в ее сознании подобно полузабытому сну. Встреча

— Тебя ждут в мире Под Горой. Помни, что я горд тем, что ты моя избранница, Цефея. — Он взял Хранящую за руку и сжал ее ладонь. Цефея, встрепенувшись, вспомнила, что хотела задать Перворожденному вопрос.

— Рагнарек, могу ли я спросить тебя… — торопливо проронила Хранящая, но отвлеклась на отзвук далекого эха, который принес ветер. В нем она слышала голос Рубина.

— Береги себя, Цефея. — Только и успел сказать Рагнарек перед тем, как едва ощутимые разряды тока пронзили жилы Хранящей и голова налилась забытой тяжестью. Зеленое поле и серое небо слились в единый круговорот тусклых мазков, мелькнувших и рассеявшихся во мраке. Свет погас, поглощенный разрастающийся тьмой. В груди и плечах вновь ломило от нарастающей боли. Застонав, Цефея сжала кулаки и почувствовала, как в ладони скользнуло стеклянное горлышко сосуда, вырванного из чрева Оташу. Мир живых приветствовал Хранящую болью кровоточащих ран.

Цефея ползком приблизилась к полоске света, прорезавшей тьму тонкой линией. Этот долгий путь до выхода из пещеры показался самой тяжелой частью испытания. Раздробленные кости ребер упирались в легкие, мешая каждому вздоху. Тьма закончилась. Яркое солнце ослепило Цефею. Девушка широко улыбнулась небу и блаженно перевернулась на спину, закрыв глаза.

Вдали порхали птицы, встречая рассвет звонкими переливами радостных песен. Утро пахло фруктовыми садами, раскинувшимися у подножья горы и вином, которое фермеры пили во время отдыха от работы в поле. Айра жила как и прежде, забыв о мраке глубокой пещеры и близости смерти. Голубое небо разгоралось заревом восхода, украшая облака золотистой пудрой, брошенной из-за горизонта. Теплый, живой мир был особо прекрасен в тот день и Хранящая наслаждалась им, лежа у входа в пещеру. Она то и дело поглядывала в бездонное небо, пронизанное острыми клинками ярких солнечных лучей. Цефея была настолько поглощена любованием утром, что не сразу расслышала голос Рубина. Лишь когда сильные руки подняли ее тело и уложили на сложенное одеяло, Хранящая подняла глаза и увидела уставшее, серое лицо друга. Она еще не знала, что в течение месяца Рубин приезжал к Пещере каждый день, исполняя обещание, данное Цефее перед тем, как она шагнула во мрак. Вопреки убеждением Энифа и наставлениям Атары он ждал возвращения Хранящей.

Девушка едва слышно позвала Рубина и тот, сжав ее руку, заглянул в ее глаза.

— Твои зрачки…. Они стали ярче. Значит, ты научилась управлять голосами?

Цефея улыбнулась, чуть заметно кивнув. Движение не далось ей даром и, закашлявшись, Хранящая поежилась от боли.

— Потерпи. Я полагал, что раны могут быть серьезные.

Цефея послушно лежала в корнях плакучей ивы. Изнеможённая, израненная и обессиленная, она все же была счастлива. А как могло быть иначе, если ее роль отнюдь не уничтожение Айры, а ее спасение? Рубин осматривал ее раны и обрабатывал их пахучими мазями и растворами. Едва взглянув на сосуд, горлышко которого Цефея все еще крепко сжимала, Хранящий догадался о противнике, который поджидал избранницу Рагнарека в Пещере. Он не проронил ни слова, но настойчиво отодвинул сосуд, освободив руку девушки. Он поднес ей маковый отвар и боль, вытесненная отрешением, отступила.

— Как долго меня не было? — тихо спросила Цефея, разглядывая ленты в ветвях ивы.

— Месяц.

— Да, долго… Но все равно спасибо.

— Пожалуйста. Мазей хватит, я взял достаточно….

Борясь с наркотическим сном, девушка вздохнула так глубоко, что повязки на груди натужно хрустнули.

— Я не об этом, Рубин… Ты сдержал слово и не повязал ленту.

Хранящая закрыла глаза, но напоследок она все же заметила улыбку на лице друга. От этого ей стало спокойно и радостно. Перед тем как уснуть, она подумала, что больше никогда не будет прощаться с ним так, словно уходит навсегда. Почему-то она знала, что несмотря на все невзгоды они обязательно встретятся вновь.

Глава шестая

История Айры ранее не знала Хранящих, проводивших во мраке пещеры более десяти дней. Выждав неделю, Атара сообщила советникам Императора весть о смерти избранницы Ранарека и поздравила членов Вечного совета с легкой победой.

— Я не буду называть имена тех, у кого скрывалась Цефея. — Говорила Атара. — Эти люди позднее помогли мне убрать Цефею с нашего пути. Полагаю, что они доказали свою верность Империи делом.

Благодаря этому Рубин и Эниф были в безопасности, а Цефея обрела время безоблачной жизни, лишенной сражений и интриг. Размеренности этой короткой передышки посодействовала не только убежденность Атары в победе над Цефеей, но и очередной отъезд Хранящего Хроноса, который отложил выяснение всех деталей испытания до своего возвращения из Тэлира. В письме Рубину он писал о срочных делах, которые вынудили его вернуться к семье.

Последний месяц весны завершался ранним наступлением лета. Ночи стали коротки, но теплы, а дни казались бесконечно долгими и жаркими. Во всех концах Алморры звучала музыка многочисленных артистов и бардов, прибывших в город на традиционный двухнедельный фестиваль, приуроченный к подготовке к сбору урожая. Неторопливая жизнь в Айре шла своим чередом.

Хранящая Рагнарека проснулась около полудня, с удовольствием подумав о легкости в исцеленном и отдохнувшем теле. Крепкий сон разрушили пьянящие запахи цветущих садов и звонкие переливы птиц за окном. В комнате стоял аромат винограда и нежно-розовых, кремовых и желтоватых пионов, трепещущих от мягких касаний жаркого ветра. Этот букет ранни утром принес в ее спальню Рубин. В то позднее утро она особенно долго уговаривала себя подняться с мягких перин и освободиться от сонных уз лени. Однако, лишь умывшись ледяной водой, облачившись в новое платье цвета сочной зелени, девушка с наслаждением думала о предстоящей прогулке по солнечной Алморре. Заколов длинные волосы серебряным гребнем, Цефея накинула на голову и плечи прозрачную шаль из дымчатого шелка, защищая бледную кожу от жарких лучей яркого солнца. Ее приготовления к первой самостоятельной прогулке были окончены и она, взглянув на свое отражение, робко улыбнулась. Она испытывала легкое волнение. Накануне она спросила у Рубина разрешения покинуть его покои и Хранящий, немного подумав, согласился. Он назначил ей встречу на Плато Далии и раскрыл легкий способ ориентации в городе.

— На каждой улице Алморры, — говорил он, — есть неширокие желоба с водой. Эти каналы предназначены для хозяйственных нужд горожан и тушения пожаров. Вода в каналы поступает из фонтана, с центральной площади города. Поэтому, если ты вдруг потеряешься — иди против течения воды в каналах. Не более чем через час окажешься на центральной площади.

Улицы города тонули в летнем зное. Дурманящий аромат цветения, меда, вина, яств, смешивался в единый поток благоуханий. Закрыв глаза, Цефея глубоко вдохнула, заполняя каждую клеточку тела живительными запахами большого, шумного города. Она быстро пересекла парк Верхнего города, свернула к воротам и, затаив дыхание, прошла по узким улицам Алморры, жадно впитывая речь, прислушиваясь к голосам и смеху горожан. Дети играли в моряков, пуская по пожарным каналам маленькие суда из ореховых скорлупок и спичек. Торговец выпечкой, уставший от сумрака магазина, вынес прилавок на улицу и зычным басом зазывал прохожих, подманивая их цветной глазурью пирожных и пухлыми от начинки пирогами.

— Красавица, возьми печенья! — Кричал он вслед Цефее. — Сладкое печенье! Только что из печи! Я тебе кофе налью, сиропа в него добавлю…

После таких обещаний отказать добродушному пекарю было невозможно и уже через мгновения Хранящая сидела у его прилавка, лакомясь сладким печеньем и потягивая кофе с сиропом тагесски — национальным достоянием Сентория.

Такесска была любимой сладостью жителей Империи. Высокие деревья тагесса росли на склонах гор, образуя обширные, непроходимые леса. Отдаленно напоминающие клены, эти деревья два раза в год приносили плоды — небольшие зеленые шишечки, которые, при вываривании, давали сладкий, тягучий сироп, отдаленно напоминающий мед. Из этого сиропа имперцы научились делать множество десертных блюд — нектары, вина, крема. В Айре существовало даже пиво их плодов тагесса и оно пользовалось широкой популярностью не только у жителей Империи, но и на других континентах Айры.

Пока Цефея с аппетитом поглощала завтрак, пекарь веселил ее рассказами о своей бравой молодости. Зрелый, широкоплечий мужчина, на чьих висках уже проступала седина, охотно делился впечатлениями о жизни в Алморре и яркими описаниями земель Хильмарии, где он служил еще юнцом. Цефея слушала его, затаив дыхание и, когда пришло время идти дальше, Хранящая неуверенно отсчитала полдесятка серебряных монет. Рубин, потративший вечернее время на объяснение местной валюты, выделил Цефее горсть денег, которыми девушка могла распоряжаться на свое усмотрение.

Денежная система в Айре была едина для всех государств. Существовало три монеты: эрт, шелт и ильт. Самой крупной монетой был белоснежный эрт. На одной из ее сторон была изображена миниатюрная карта с изображением материков Айры. Хранящая готова была поручиться, что монета сделана из ослепительного, белоснежного мрамора. Однако, Рубин пояснил, что Цефея держит в руках кусочек материала, известного как эртарит — металл, сочетающий в себе свойства камня. Сенторийцы считали этот материал своим символом, так как большая часть мировых запасов таилась в глубинах Имперских земель. Из блоков каменного эртарита был сложен замок Алморры и стены Верхнего города. Тонкими пластинами эртарита, обработанного в кузнях, покрывались доспехи имперских стражей, от чего те приобретали белоснежный оттенок и небывалую прочность. Следующей по достоинству был золотой шелт. Чуть уступающий в размерах белоснежному эрту, шелт был «монетой королей». Это было связано с изображениями, нанесенными на его стороны: герб страны и профиль правителя государства, выпустившего шелт. Самой маленькой монетой был серебряный ильт. На нем была изображена планета Аэс и пять ее спутников. Появление этого изображения на ильте связано с любопытным приданием.

В давние времена, когда на месте Алморры было небольшое поселение имперцев, серебряная монета не имела отличительных рисунков и даже собственного названия. Бедняки, боясь потерять свои сбережения, проделывали в монете отверстия, продевали шнур и носили как ожерелье, пряча деньги за пазуху. Изобретательные Хильмарийцы назвали монету «ильтан»12, позднее, благодаря искажениям чужих наречий, монета стала «ильтом». Однако, серебряный кругляш с отверстием печатался не только монетными дворами государств, но и фальшивомонетчиками. Тогда, главы государств решили нанести на одну из сторон монеты изображение, усложнив процесс создания подделки. Первые эпохи правления Сентория славятся открытиями. Сенторийцы покоряли новые земли, рисовали карты. Гномы, зарывшись вглубь пещер, изобретали новые сплавы. Хильмарийцы сражались с чумой и холерой, применяя в лечении специально выращенные травы. Тэлирцы писали летописи мира, а их скрытные братья — темные эльфы Звездного дола — как и полагается бессмертным детям Перворожденного ночи, устремляли свой взгляд на звездное покрывало неба. Благодаря их предложению ильт стал чеканиться с изображением схемы Аэс и пяти лун, окружающих планету. «Так, — сказал король Звездного дола, — мы развеем мнение невежд о том, что мир — это щит, установленный посреди бесконечного океана Татериса». Таким образом ильт, являвшейся самой распространенной монетой мира, стала методом разрушения наиболее масштабного заблуждения простолюдин и просветления крестьян.

Алморра, подготавливаясь к летнему фестивалю, была украшена силами служителей улиц и горожан белыми, зелеными, желтыми и красными лентами. На ветках деревьев появились стеклянные фонарики с кристаллами фосфорита, обладающего естественной флуоресценцией. Улицы, площади, дворы города превратились в подмостки для многочисленных артистов, фокусников, жонглеров и, конечно, музыкантов. Везде, где раздавалась музыка, собирались толпы людей. Они танцевали, подпевали, хлопали в ладоши и веселили Перворожденных, отвечающий за плодородие и погоду, тем самым прося у них богатого урожая и благодаря за дары текущего лета. Прохожий, чей путь пролегал мимо танцующих, мог запросто попасть в руки какого-нибудь одинокого танцора, не нашедшего для себя партнера и на время стать его парой. И даже если прохожий был не весел, он не возвращался к своим делам, не окончив танец. Всеобщее веселье заразило и Хранящую. Ей пришлось сознаться самой себе, что она также желала присоединиться к их пляскам, но, слегка смущаясь зрительского внимания, Цефея держалась в стороне от танцующих, боясь попасть в их руки. Особое внимание девушки привлекли молчаливые фокусники, изучившие основы стихийной магии. Они, выращивая в ладонях пламя, лепили из его языков птиц и ланей. Огненные звери, подчиняясь беззвучным приказам фокусников, облаченных в черно-белые одежды, скакали по улицам города, рассыпаясь на миллион искр со звонким хлопком ладоней своего творца. Их искусство завораживало и наблюдать за сотворением грациозных ланей и изящных птиц было необычайно интересно.

Город гудел в эти дни. И этот гул был блаженным звуком для ушей Цефеи, уставшей от тишины Верхнего города. Флейты, барабаны, лютни и бубны поддерживали марш тысяч ног танцоров, выбивающих ритм по мощенным мостовым Алморры. Хор голосов подпевающих сливался в единую песнь, от которой Цефея ощущала себя опьяневшей счастьем.

В четвертом часу, Цефея, ориентируясь по пожарным каналам вдоль домов, направилась к центральной площади и, как предсказывал ее друг, к пяти часам она была у эртаритовой статуи целительницы Далии. В прозрачных водах фонтана переливалось мозаичное дно фонтана, собранное из множеств полированных камешков. Красные карпы, лениво кружа под поверхностью воды, подплыли к Цефее. Журчание потока, выбивавшегося из-под ног статуи, навевал мечты о диких горных вершинах Хильмарии, изображение которых Цефея подглядела в альбоме Рубина. Белоснежные нимфеи, мерно покачиваясь на дрожащей поверхности фонтана, источали едва уловимый сладковатый аромат.

— С трудом узнал тебя в этом платье. — Признался Рубин. Хранящая, вздрогнув от неожиданности, улыбнулась другу. — Ты прекрасно выглядишь, Цефея.

Благоухание цветов клумб, окружавших Плато Далии, журчание воды фонтана, нежные касание жаркого ветра, ударяли в голову не хуже крепленого вина. Должно быть, летний полуденный сон уставшего странника был так же безмятежен как тот день, еще долго согревающий Хранящих воспоминаниями о прогулках и незатейливых беседах. Рубин протянул руку Цефее и склонил голову, лукаво поглядывая на девушку.

— Не отказывай мне. — Попросил он, едва слышно и Цефея, без колебаний приняла его приглашение, подав ему руку в ответ.

Алморра, наконец, стала свидетелем ее танца. Подобрав полы длинного платья, Цефея, смеясь и радуясь светлому дню, подчинилась ритму, ловко меняя руки и гордо расправляя плечи. Она, подобно большинству влюбленных в жизнь, самозабвенно подчинялась музыке и биению сердца, разгоняющего по жилам горячую, молодую кровь. Что позволило им быть столь храбрыми друг с другом? Было ли в том виновато вино, выпитое перед танцем, или же Цефея, непривычная к свободе, жадно принимала все ее блага?

Аккорды грянули с новой силой и Хранящая, опустив руки на плечи Рубина, заговорщики шепнула «Не останавливайся. Танцуй!». Друг подхватил хрупкое тело девушки на руки и закружил ее по площади. Ему вдруг представилось, как он вновь танцует с избранницей Рагнарека в собственных покоях и только пламя камина свидетель их движений. Зрители восторженно закричали, подбадривая танцоров и Цефея, выскользнув из объятий друга, затерялась в толпе, приняв общество другого партнера. Лишь только кокетливая улыбка и искры аметистовых глаз заискрились перед тем, как незнакомая темноволосая девушка заняла место Цефеи в паре Рубина. Круг, в течение которого музыка становилась лишь громче и быстрее, был нескончаемо долог. Рубин с нетерпением высматривал Хранящую и, наконец, она вновь впорхнула в его объятия. Теперь она снова была в паре с Рубином. Почувствовав холод ее тонких ладоней, он улыбнулся: «Больше не уходи. — Прошептал он, наклоняясь к ее уху» и Цефея изумленно взглянула на Рубина, словно видела его впервые.

Влюбленность, взращенная на глубоком уважении, дружбе, понимании, должна была увлечь обоих, однако, для каждого это чувство оставалось неведомо. Рубин боялся испытать его, называя его причиной слабости Хранящих. Для Цефеи, ведомой эмоциями, которым она не стремилась присваивать имена, влюбленность была неизвестна. Она ощущала жгучее желание быть с этим молодым мужчиной, не задавая себе вопросов в том, как можно назвать это чувство. Но когда-нибудь Судьба заставила бы задуматься Хранящих о том, что они испытывают друг к другу и, так случилось, что в тотдень их одновременно посетила одна мысль. Едва осознав ее, оба Хранящих застыли. Рубин, не выпуская ее из объятий, со смятением глядел в ее глаза. Сила и гордость исчезли перед лицом страсти. Сложно сказать, кто первым подался вперед. Спустя мгновение их губы соприкоснулись, тела обоих пронзила дрожь сладостного испуга. Каждая клеточка организма взорвалась, голова закружилась. Это чувство было сродни гибели, но, если бы смерть была столь приятна в исполнении, ее бы так не боялись! Ощутив возрастающую слабость в теле девушки, Рубин прижал ее к себе. Эти мгновения общего единства казались бесконечно долгими, но, увы, не бесконечными. Первым совместным радостям влюбленных, всегда что-то мешает. Погожий день был омрачен вечерним ливнем. Крупные капли сорвались с небес и через мгновение по улицам города текли реки воды. Хранящие, неожиданно проснувшись, отпрянули в стороны.

— Бежим под крышу. — Крикнул Рубин, хватая Цефею за руку и увлекая ее за собой.

Стыдясь собственных слабостей, они прятались от дождя под навесом цветочного магазина, в молчании разглядывая струящуюся меж камнями воду. Эти минуты приобретут ценность много лет спустя. Когда любовь принимаешь как благо, дарованное свыше, страсть — перестает быть причиной жаркого смущения. Это происходит, когда горячие сердца влюбленных, еще недавно воевавшие с желанием владеть объектом своего безумия без остатка, остывают, оставляя за собой уважение и нежность. Тем и хороша молодость: мгновения собственных слабостей кажутся непростительным грехом, но ты готов быть грешником ради общего ощущения беспричинного счастья. Со снисхождением такие грехи вспоминают на склоне лет, улыбаясь безмолвному подчинению собственной страсти. Эти мгновения зовут «воспоминаниями юности». Их бережно хранят в памяти, пересказывая шепотом священному избраннику своего сердца. Имя ему Любовь.

Это чувство могущественно, иначе его не опасались бы Храняще. Это чувство — источник жизни во всех мирах. Его воспевали и будут воспевать поэты, ему посвящали и будут посвящать оды и письма, к нему будут обращены молитвы. Однако, лишь редкий избранник Судьбы может испытать любовь, не искаженную болью и страданиями. Испытавшие любовь бывают несчастны, а те, кому неведомо это чувство — обменивали у Перворожденных половину своей жизни на короткий миг обмана, состоящий из мимолетной влюбленности или страсти.

Любовь так многолика, непредсказуема, игрива и ранима. Быть может, потому так бесценна и желанна.

Глава седьмая

Началось лето. Размеренный уклад жизни айранцев перетек к сонной дреме неспешного быта. Спокойствие, внезапно окружившее Рубина и Цефею, казалось нерушимым. Друзья посвящали утренние часы прогулкам. Днем, устроившись на газоне под раскидистым вековым дубом, они читали вслух поэму «Дети Тэлира», а когда самый жаркий час дня проходил, Хранящие возвращались на городские улицы и бесцельно бродили по ним, вспоминая о доме лишь к полуночи. На небе загорались последние звезды и небесный механизм, подчиняясь древним процессам, приходил в движение. Меж сверкающими лучинами Вселенной, разрезая мрак космоса, мчались хвостатые кометы. Луны, чинно пересекая темное покрывало над землями Империи, освящали дорогу для затерявшихся путников. Наиран, окунаясь в дымки перистых облаков, молчаливо следила за жителями мира.

Друзьям было подарено время покоя. Хранящие, не задумываясь о мимолетности этих мгновений, наслаждались каждой минутой, разделяя их друг с другом. Отношения между ними крепли. Разговора о случившимся на фестивале ожидать не приходилось. Происшедшее называлось «случайностью», для которой отводилась участь вынужденного забвения. Однако, в один из дней между Рубином и Цефеей все же состоялась откровенная беседа.

В тот день очередь читать главу из «Детей Тэлира» выпала Цефее. Она, устроившись на газоне и вытянув ноги, разложила на коленях тяжелый томик Ен. Ле Деролля и, стараясь вложить в певучие строки как можно больше выражения, перетекала от одного слова к другому. Поэма была восхитительной. Признанный писатель древности повествовал о первых эльфах, пересекавших Татерис в поисках новых земель. Исследователи встречали на своем пути множество врагов, испытаний, но дружба, верность, смелость и долг не позволяли опускать им руки. Внезапно чтение Цефеи прервал Рубин.

— Цефея, позволь я буду говорить с тобой откровенно. — Начал он и девушка, заложив книгу веточкой незабудки, взглянула на друга. — Ты в Айре четвертый месяц. Для увлеченного и столь любознательного человека как ты это крошечный срок. Но для моего отношения к тебе этих четырех месяцев оказалось достаточно. — Слова давались не просто, их приходилось умело подбирать. Рубин, выдохнув, собрался с силами. — Не стану отрицать: ты… дорога мне. Ты позволяешь мне наслаждаться жизнью. Знакомя тебя с Айрой, я словно сам заново познаю ее. Вместе с тобой я учусь чувствовать счастье в мгновениях обыденной жизни. До знакомства с тобой я стремился в иные миры, находя в странствиях свое счастье. Однако, с твоим появлением в Айре, я с нетерпением жду своего возвращения домой. Мои странствия становятся все реже и короче. Я не могу позволить себе отлучиться даже на день. Я замечаю, что во мне не осталось прежнего желания бежать, прятаться в чужих мирах. Здесь мой дом. Рядом с тобой.

Щеки Цефеи вспыхнули. Она желала поделиться с ним своими мыслями, но, едва с ее губ слетели первые слова, Хранящий жестом попросил дослушать его.

— Однако, — с трудом продолжил он, — я вынужден просить тебя запомнить, что я не смогу дать тебе большего. Все что ты испытываешь сейчас — это максимум моих чувств. Нет ничего за гранью этих эмоций.

Девушка, отстранившись от друга, взглянула на него с нескрываемым раздражением:

— Могу я узнать причины, по которым ты так решительно отказываешься от… от…

Не сумев договорить, Цефея замолчала, передавая слово Рубину.

— Хранящие, отравленные кровью Перворожденных, испытывают эмоции в сотни раз сильнее, чем простые люди. Вероятно, поэтому ты так остро испытываешь привязанность ко мне. Ты знаешь, как губительна бывает любовь для людей. Представь, Цефея, что будет с нами, в случае, если мы подчинимся чувствам.

Он замолчал. «Как ты глуп! — В ярости думала Цефея, сжимая в руках потрепанный томик тэлирского поэта, — разве можно примерять на себя чужие судьбы? Разве можно так легкомысленно отстраняться от человека, жизни без которого нельзя помыслить?». Хранящая готова была излить весь гнев на друга, но неожиданная мысль пронзила ее разум. Это было холодное лезвие клинка здравого смысла, разрубившее пламенеющее негодование девушки: «Рубин прав. Кровь Перворожденного губит разумное начало человеческого существа. Взять, к примеру, это мгновение. Я так зла, что готова уничтожить его».

— Это твой выбор, друг. — Холодно сказала она. — Однако, раз ты излил мне свою душу, тебе придется выслушать меня. — Девушка подняла взгляд на Хранящего. Ее глаза, налитые молчаливой яростью, искрились в свете солнечных лучей. Пепельные волосы, разметавшись по плечам, обрамляли точеное личико избранницы Рагнарека. Она, не желая скрывать своих мыслей, рассказала Рубину обо всех переживаниях. — С первого моего дня в Айре ты рядом. Я безгранично благодарна тебе за заботу. В час моей слабости ты приходил на помощь, в минуты моего страха — заставлял меня найти силы преодолеть его. За эти четыре месяца я испытала больше, чем испытывает большинство за десятилетия. Но, наперекор тебе, я считаю благословением то чувство, что живет во мне. Нет, ты не должен убеждать меня оставить все как есть, однако я, не желая принуждать тебя к выбору, подчинюсь твоему решению. Я стану твоим верным другом жизни, буду твоим советником в тяжелый час. Но вырвать из моего сердца это чувство тебе не под силу. Ты сам решил нашу судьбу, Рубин и я принимаю это.

С этими словами Цефея, раскрыв книгу, продолжила читать:

— …Liderisa ne til olidase ane redenilo13

Слезы сдавили ее горло, но Хранящая стойко терпела боль. Раскрыв тайну своих чувств друг другу, Цефея и Рубин исключили недомолвки. Все стало прозрачно и понятно — отношений между ними не могло быть в силу их предназначения. Судьбы Хранящих были пронизаны историями семейного горя. Союзы между Хранящими заключались редко, но едва ли не каждая включалась в число историй любви с печальным концом. Хранящие не верили в счастье влюбленных. Для избранников Перворожденных любовь оставалась запретным чувством. Но, стоит признать, что даже после разговора в глубине друзей жил тлеющий уголек сомнений, яростно сопротивляющийся убеждениям разума. А в это время подсознание обоих лукаво шептало каждому из них: «Возможно ли? Всему свое время…».

На пятнадцатый день первого месяца Огня14 в порт Алморры прибыл белоснежный фрегат под голубыми парусами. В брызгах солнца и дробленных волн, тэлирские руны из позолоты складывались в слово «Отважный». Лениво переваливаясь по волнам, судно причалило к пристани и натужно вздохнуло, скрипнув многочисленными узлами тросов. Спустя секунду фрегат наполнился шумом и криками команды. «Отдать швартовы!» — донесся крик и множество голосов подхватывало его, поддерживая движениями сильных рук. В Алморру возвратился князь Долатэреля.

Прибытие Энифа в Сенторий ознаменовало наступление перемен. Едва сойдя на берег, он отправился к Рубину. К счастью, друзья недавно возвратились с прогулки и накрывали на стол. Близилось время обеда. Эниф без лишних разговоров перешел к теме испытания в пещере, но ответы на интересующие его вопросы он получил лишь когда на столе появилась нехитрая еда и тарелки друзей наполнились фасолью, овощами и кусочками мяса.

— Дай мне немного времени собраться с силами. — Попросила девушка, обратив внимание на то, с каким нетерпением эльф задавал ей вопросы. Эниф, охладив свой пыл, приступил к обеду.

Хранящая, не вспоминавшая об испытании с момента возвращения из пещеры, неоднократно благодарила друзей за подаренную паузу. Отдых позволил забыть о страхе и боли. Девушка, собравшись с силами, твердо произнесла: «Я помню каждое слово, произнесенное Рагнареком. Но, если вы готовы слушать, я начну рассказ с самого начала». Она начала повесть с первых шагов в пещере. Память Цефеи восстановила сражение с Оташу; управление голосами, что подчинились ее воле; Рагнарека, открывшим тайну ее предназначения. Удивительная сила разума дословно восстановила предсказание, произнесенное Перворожденным. Его Цефея тоже пересказала друзьям. Без единой запинки она проговаривала его строки и, замолчав, дала себе несколько мгновений отдыха.

— Рагнарек рассказал мне, что в Айре я уже была и именно по его воле я оказалась в другом мире. Вероятно, именно поэтому не возникло сложности с возвращением меня в Айру. Какие шаги сейчас нужно предпринять? Во-первых, отправиться на Сафир и переговорить с Пифией. А во-вторых, занять место в совете. По словам Рагнарека это должно увеличить шансы на спасение Айры.

— Осталось убедить в этом Вечный совет.

Мрачное замечание эльфа напомнило Цефее о закостенелых устоях почтенных Отцов и Матерей. Покачав головой, Хранящая произнесла:

— Понимаю твое отношение. Но я не стану их убеждать. Рагнарек не зря просил стать одной из советников. Я тоже считаю, что для меня нет лучшего пути, чем битва за право быть в числе приближенных к Императору…

— Особенно, если учесть, что Император замешан в преступлении, о котором упоминал Рагнарек. — Добавил Рубин. — Рагнарек прав. Цефее нужно быть одной из совета.

Эниф, устало улыбнувшись, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Некоторое время он молчал, словно прислушиваясь к чему-то далекому. Затем, с тенью легкой улыбки, он произнес:

— Ты хочешь знать, Цефея, кто из совета против твоего провозглашения Хранящей. — Твердые, уверенные слова эльфа нисколько не удивили Цефею. — Я отвечу. Все. Кроме меня, разумеется. Но я и не являюсь официальным членом совета.

Эниф, богатый на тайные таланты, поражал Цефею способностями. Мог ли он беспрепятственно читать мысли — оставалось доподлинно неизвестным. Друзья считали, что его меткость в размышлениях результатом плотного знакомства с человеческой натурой. Благодаря хорошим знаниям сущности людей он не гнушался указывать смертным на методы их мышления, называя их «примитивными» и «предсказуемыми». Жесткие слова Энифа могли ранить любого, но Хранящая, привычная к подобной манере бесед, с улыбкой принимала его замечания.

— Однако есть тот, кто распыляет всех остальных. — Добавил избранник Хроноса, чуть подумав. — Его имя Мааль. Он Хранящий знание Сатора повелителя Ветров. Это сильный и умелый избранник Перворожденного. Редкий Хранящий похвастается такими способностями. Он старейшина Вечного совета. Его слово закон. Было немало желающих свергнуть его. Однако, он все еще в совете. Пошатнешь его авторитет, займешь его место и все дороги перед тобой открыты. Это лучший способ заявить о себе.

Цефея с трудом представляла реакцию имперцев на смену старейшины Вечного совета. Верховный орган Сентория, чье слово было так же весомо как слово Императора — залог стабильности государства. Страшно представить какие последствия могли наступить после разрушения вековой структуры совета. К тому же, алморрцы, натерпевшись за сотни лет войн, стремились к мирной жизни и жестко пресекали всяческие попытки изменить уклад их размеренной жизни. Цефея справедливо опасалась недовольства людей.

— Да, — кивнул Эниф, вновь угадывая мысли Цефеи, — люди могут поднять бунт.

Рубин, не желающий запугивать Цефею образами восстаний, вмешался в разговор, заметив, что многие из нынешних жителей Алморры, да и Империи в целом, не довольны правлением совета:

— Тебе ли не знать, — напомнил он, обращаясь к избраннику Хроноса, — что очередное покушение на Мааля — привычная весть в кругах имперской знати. Так что, есть шанс, что среди горожан найдутся те, кто поддержат тебя, Цефея. Бунта не будет, потому что ты избранница Перворожденного.

— Она исполняет волю Рагнарека. — Заметил Эниф. — А он, как известно всем, гибель Айры. Рагнарек не желал возвращать ее в Айру из-за домыслов. Не стоит ли быть осторожнее в решении свергнуть Мааля?

— Справедливое замечание, — согласилась Цефея, — жаль, что звучит как приговор…

Наступила тишина. Спор затих так же быстро, как и вспыхнул.

Самый жаркий час дня разливался по городу кисельным заревом солнечных лучей, тонущих в дымке воздушных потоков. Девушке вспомнился недавний разговор с Рубином, долгие прогулки по Алморре, вечерние променады в парках.

— Если я выберу сражение с Маалем — часть алморрцев возненавидит меня. — Тихо прошептала она, ведя тихую беседу с собой.

— Решительность и риск имеют порой едва уловимые границы меж собой. — Заметил Рубин. — Увы, Цефея, но сейчас ты лишь инструмент и без тебя Айра погибнет. — Напомнил он. — Ты шагнула в пещеру столь бесстрашно, но тогда даже не владела голосами. Сейчас в твоих руках есть сила. Не теряй ее среди своих сомнений. Иди вперед.

Он был абсолютно спокоен. Сила его убеждений была непоколебима. Он, не сводя глаз с Цефеи, произнес, чеканя каждое слово:

— Что бы ни случилось я буду до конца верен тебе. Но я вынужден просить тебя забыть о сомнениях. Я следую за тобой, веря в твою непоколебимость и решительность, Цефея. Того же захотят от тебя и алморрцы.

Поднявшись из-за стола, Цефея подошла к распахнутому окну. Какое-то время все молчали, ожидая решения Хранящей.

— Мааль будет сражаться со мной. Но мне понадобиться ваша помощь. Рагнарек предупреждал меня, что управление голосами в Айре отличается от управления голосами в его мире. Он просил меня оттачивать это мастерство. Я должна овладеть голосами в совершенстве. — Твердо сказала Цефея.

Услышав это, Рубин взглянул на друга. Эниф едва заметно улыбнулся и, пригубив вина, замер, ожидая полного оглашения решения.

— Близки долгие дни обучения. — Протянул Эниф. Его лицо озарила широкая улыбка. Искры азарта неожиданно преобразили его лицо, тени усталости исчезли.

— В твоей власти половина сил Перворожденного. Это очень много. Однако, в неумелых руках Хранящего они могут быть бесполезны. — Сказал Рубин. — Конечно, мы согласны помочь тебе в обучении, однако нельзя забывать о формальностях. Ты должна быть приставлена к наставнику.

— Но разве могу я отправиться в Имперскую Академию? — Удивилась Цефея. — Все Хранящие Отцы и Матери служат в ней. Они откажутся меня обучать.

— Не все. — Рубин покачал головой. — Есть тот, кто свободен от клятв верности Империи и совету. — С этими словами Рубин выразительно взглянул на друга.

— Отлично, Эниф. — Бодро проронила Цефея. — Ты заменишь мне Академию. Ты станешь моим наставником.

— …А когда придет время, — продолжил Рубин, — ты сменишь наставников, взяв себе в учителя мудрецов Сентория. Все что мы можем предложить тебе сейчас — это нашу с Энифом помощь.

— Для меня это честь. — Призналась Цефея, с трудом унимая дрожь в голосе. — Уверена, вы станете прекрасными учителями. Я не стану отрекаться от вас даже в час, когда совет примет меня. Пускай же до последнего дня моими наставниками будут мои верные друзья.

В тот день друзьями было принято судьбоносное решение, изменившее течение жизни всей Айры. И следом за согласием, данным Цефеей, начались долгие недели изнурительных тренировок.

Утром следующего дня Цефея сидела на Мерхаре, разглядывая леса, огибающие Алморру с Севера на Восток. Стена деревьев постепенно вырастала, поднимаясь из-за горизонта, и вскоре должна была поглотить путников, укутав их прохладой деревьев и мхов. Но до тех пор, пока лес был далеко, Цефея наслаждалась цветущими полями. Роса переливалась и искрила, дурманящее чувство свободы будило каждую клеточку тела. Высоко в небе пронзительно крикнула птица. Утро налилось звоном ее голоса, разнося его отголоски на многие мили вокруг.

Рубин ехал не спеша, позволяя Хранящей за его спиной, вдоволь насладиться бликами солнца, прикосновениями жаркого ветра и нежным шепотом диких трав. Он рассказывал ей о предстоящих тренировках, говорил, что в его обязанности будет входить обучение Цефеи верховой езды, сражению на мечах и истории.

— Когда ты будешь уверенно сидеть в седле — я покажу тебе водопады Ланглары. — Сказал он с улыбкой. — Пусть это будет твоей наградой за усилия.

Энифу отводилась роль наставника голосов и военного дела. Несколько лет обучения тактике и стратегии не прошли даром — теперь он мог посвятить во все известные тонкости Цефею.

— Вскоре он вновь отправиться в Тэлир, — добавил Рубин, — и я некоторое время буду вести занятия вместо него.

— Как часто он посещает семью… — заметила Цефея, — а по возвращению в Сенторий не находит себе места.

Рубин некоторое время молчал. Он, не желая раскрывать перед Хранящей все тайны, нехотя сдался. Победило желание поделиться переживаниями с близким по духу человеком.

— Еще перед последней поездкой в Тэлир я столкнулся с ним в городе. Он читал письмо и не сразу заметил меня. Это было письмо с зеленой печатью. Их используют только княжеские семьи Тэлира. Обычно он сжигал эти письма, даже не вскрывая. Мне сложно рассуждать о его жизни, так как он старается никого не посвящать в нее, но сомневаться не приходиться: у Энифа большие проблемы с семьей и, не ровен час, его призовут исполнять долг князя Долатэреля. Ему уже более ста лет. Все князья вступали на трон, не достигнув этого возраста. Придет время и ему придется выбирать дальнейший путь жизни: безродного Хранящего в Сентории или же князя в Тэлире. Долг зовет его к трону.

Мерхар ступил на лестные тропы и путников накрыл прохладный сумрак леса. Черный конь, шумно дыша, углублялся в непроглядные чащи. Приятно пахло сырой землей, хвоей и мхом. Журчание лесного ручья, озорно перескакивающего по камням, примешивалось к трелям соловьев и тихому счету кукушек. Вдалеке трудолюбивый дятел отбивал дробь, извлекая из стволов пухлых личинок. Несколько молодых лис, играя, пересекли дорогу коню и затерялись в тени переплетенных корней. Жаркое солнце пробивалось сквозь листву. Казалось, лес вспыхивает яркими искрами. То тут, то там, показывались заостренные мордашки диких зверей, с любопытством провожающих путников взглядом. Цефея впервые оказалась в лесу. Забыв о первых мгновениях страха, она оглядывала кроны высоких деревьев, куполом нависающие над головой и с любопытством наблюдала за крохотными серыми птичками, снующими меж изумрудной листвы. Лес был знаком ей только из окна спальни: узкая полоска зелени, что к вечеру мир накрывал тонкой шалью из густого тумана и дождя. Таинственный шепот множеств потоков пронизывал лес. Голоса растворялись в почве, впитывались с влагой через обширные корни и устремлялись ввысь — к небу и солнцу. Там, раскинувшись зеленой листвой, голоса таяли под нежными лучами небесного светила, вновь свергаясь в глубины мира. Круговорот нельзя остановить, но им можно было наслаждаться. Как Хранящие наслаждались симфонией мира, так смертные наслаждались достойными винами имперских погребов. Пугающий, темный лес оказался живым организмом, в котором протекали удивительные процессы мира.

Мерхар, тряхнув гривой, замер и Цефея, выглянув из-за спины друга, увидела широкую поляну, на которой стоял небольшой, покосившийся от времени дом. Ожидающий друзей Эниф, встретил их около хижины и помог устроиться на новом месте. Цефее отдали единственную комнату в которой была кровать. Мужчины устроились на чердаке.

Хижина была очень старой, но даже в лучшие годы ее стены не видели богатого убранства. Хозяин дома явно был аскетом, это проявлялось в жестких кроватях, скудном набором посуды и жалким подобием очага. Сквозь грязные стекла крошечных окон в пыльные комнаты пробивались тусклые солнечные лучи, освещая щербатый пол. Испуганные неожиданными гостями пауки, забились в углы своих ловушек и, неспешно перебирая шелковые нити, ждали часа своего одиночества. От ветра, пробиравшегося в дом сквозь многочисленные щели, дом стонал, выл и тяжело дышал. Страшно представить какой холод стоял в доме зимой, когда убогое пламя крохотного очага, сражаясь со сквозняками, цеплялось за жизнь, жадно пожирая хворост.

Любой другой мог сказать, что эта была хижина бедняка, но Цефея, усевшись на ветхую кровать, болезненно скрипнувшую реями, с интересом оглядела стены комнаты, бревенчатый потолок и покосившиеся окна. Хранящая улыбнулась.

В этом доме ей было уютно, потому как в нем царил спящий дух жизни. Запах смолистого дерева, полыни и мяты смешивались в чудесный аромат, навевающий мысли о хижинах Хильмарии, в которых жили мудрые травники и молчаливые знахари. Она так много читала о жизни на далеких материках, представляла крохотные дома их жителей и теперь, кажется, была одной из них. Трели птиц, шелест листвы и тихие поскребывания полевых мышей под полом были духом этого дома — незримым, но ощутимым. Когда же настала ночь, Цефея долгое время не решалась уснуть, прислушиваясь к миру, за окном и не веря, что она в любой миг может перешагнуть порог дома. Она жадно напитывалась счастьем, который, должно быть, испытывает лишь дитя, впервые оказавшееся в новом месте.

Глава восьмая

Началось обучение. Изматывающие дни тренировок, долгие часы уроков потянулись бесконечным караваном однообразных дней.

Эниф был строгим, непоколебимым учителем, требующим беспрекословного подчинения приказам. Тренировки с ним проходили в яростных сражениях с голосами, среди вспышек, всполохов и криков. Хранящая боролась с наставником забыв о слабости и робости. Несомненно, Эниф был впечатлен способностями своей ученицы. Избранница Рагнарека не раз замечала на себе изучающий, пронзительный взгляд его серых глаз. В эти мгновения Цефея невольно благодарила Рагнарека, когда-то обучившего ее азам управления голосами, но для Энифа этого было мало и каждую тренировку наставник «выжимал» Хранящую до предела.

Потоки голосов были спасительным оружием в руках сильных духом, но наказанием для слабых и робких. Во многом сила Хранящего зависела от веры избранника в Перворожденного. Зная об этом, наставники, обучавшие юных Хранящих в Имперской Академии, посвящали вступительную лекцию беседам о вере. Обыкновенно эти лекции начинались примерно такими словами: «Основа сил Хранящего — его вера в своего Перворожденного. Верой питаются Перворожденные, которые, как известно — источники силы для Хранящих. Представьте только, как жалкая частичка дарованных возможностей преображает слабых смертных в могущественных Хранящих. Эта сила превосходит сильнейших магов и войнов Айры. Смертный принимает дар, соглашаясь на жизнь Хранящего и с этой минуты он и его Перворожденный становятся единым целым. Союз этот не рушим даже смертью».

Цефея услышала однажды в разговорах друзей упоминание об отверженных. Она знала, что в мире Перворожденных существуют не только верные слуги богов, но и избранники, добровольно отказавшиеся от применения своих способностей. По неизвестным Цефее причинам отверженные были для смертных воплощением чего-то низменного и отвратительного. К ним относились как к грязным язычникам, болтливым цыганам и невежественным шаманам, продававшим редчайший дар за благословение тотемных животных. Отверженных боялись, презирали и обходили стороной, словно они были заражены проказой. Отношение Хранящих к отверженным было ничуть не лучше и, быть может, избранники Перворожденных были лишены предрассудков, свойственных смертным, Хранящие не трудились прикрывать брезгливость и ненависть личинами безразличия или, на худой конец, жалости. Отверженных ненавидели и презирали все, не разменивая свои чувства на сопереживание.

Цефея однажды спросила Рубина об отверженных и он, некоторое время раздумывая над вопросом, молчал. Избранник Файро не желал навязывать Хранящей своего мнения и потому медлил с ответом.

— Я говорил тебе ранее, — вздохнул Рубин, после паузы. Он отложил меч и точильный камень в сторону, готовясь к непростому и долгому разговору. — Род Хранящих постепенно вымирает. С каждым годом нас становится все меньше… Никто не желает жертвовать жизнью счастливого смертного ради общего блага и служению Перворожденному. Потому и появляются отверженные. Слабость духа, подчинение горю сбивают их с пути, они теряются в собственных догадках и заблуждениях, а вскоре вовсе уходят в забвение.

— Ты жалеешь их?

— Жалею? — удивился Рубин. — Нет, однако я принимаю возможность их существования. Они тень былого величия, не более того. А ты презираешь их, как и большинство Хранящих? — спросил друг и Цефея, неуверенно поведя плечами, покачала головой.

— Пока что мне неизвестен ни один отверженный. Я толком ничего о них не знаю, однако, мне казалось, что Эниф недолюбливает их. — Призналась девушка.

— Как и многие из нашего общества он не скрывает своего отвращения к ним. — Согласился Рубин и Цефея удивилась его сдержанности. — Несколько лет назад дело дошло до смешного: Вечный совет пытался принять закон, согласно которому каждого отверженного должны были прилюдно казнить. Будто они преступники государственного уровня.

— Разве Хранящие подлежат передаче суду?15 — удивилась Цефея.

— Тебя же судят. — Напомнил Рубин. — Законы Создателя, как видишь, ничто перед чванливостью Вечного совета. Для Хранящих Перворожденный всегда будет судьей, палачом и господином. Все знают, что мы наделены безграничной властью, но мало кто помнит, что власть наша ограничена только делами и поступками, которые угодны нашим Перворожденным. Против его воли мы не можем применять эту силу. Закон о казне отверженных не был принят. Причиной тому был я. Мы долго спорили с Атарой, но в тоге она прислушалась к моему мнению. Единогласия по этому вопросу совет не достиг. Признаюсь, я рад, что остановил попытку совета вторгнуться в порядок вещей, которые не подвластны ни Императору, ни его советникам.

Цефея взглянула на друга.

— В своих странствиях я видел многих… — Говорил он, вновь проводя точилом по лезвию клинка. — Были сильные Хранящие, считающие свои способности проклятием. Были и те, кто принимал жалкие крупицы своего дара за божественное проведение. Но отверженные были всегда. Если есть выбор между даром и забвением кто-то когда-то непременно изберет забвение. Избрание своей судьбы тоже дар Перворожденных и потому его нужно ценить не меньше, чем способность управлять голосами. Да, я не считаю отверженных — злом. Но я допускаю, что они сбились с пути. Однако, я не считаю, что мы вправе судить их, так как они уже осуждены на страдания. Ежеминутно они переживают гибель своей души и если бы ты увидела хоть одного из отверженных, то знала, что его душа истерзана, а мысли измучены. В глазах не теплиться жизнь, сердце едва бьется и каждый вздох — это наказание, которое он должен понести за свое предательство. Многие отверженные сходят сума, ибо не находят себе места среди людей. Став изгоями, они с благодарностью принимают удел одиночества, но вскоре оно становится их палачом. Призраки былого могущества и искушения поддаться крови Перворожденного терзают отверженного. И эта боль не сравниться ни с раскаленными щипцами, ни со стальными иглами пыточных станков. Через многие годы за болью последует долгожданное забвение, но даже с ним не наступает облегчение. Разум покидает отверженного и тот надеется лишь на смерть. А ты знаешь, что Хранящие живут значительно дольше смертных… — Рубин, ненадолго замолчав, перевел дух. — Вот ты и знаешь отверженных чуть лучше. Так скажи, можно ли наказать предателя больше? И стоит ли подвергать его физическим пыткам, тогда как искалеченная душа сама истязает его тело?

Вслед за историями об отверженных, Перворожденных, войнах за власть и спасение, избранница Рагнарека познавала сущность самих голосов.

В начале времен Создатель крикнул имя мира, даровав ему звук своего имени, а вместе с ним свой голос. Все в Айре сотворено из голосов и потому они по праву могут зваться первоматерией мира. Хранящий считался сильнее любого мага, способного починять стихии, ибо стихии ткались из голосов. Избранник Перворожденного мог называться сильнейшим воином мира, потому как клинки и доспехи ковались из железа, что долгими веками лежало в недрах гор и впитывало голоса, приобретая твердость. Голоса окружают Айру всюду — нужно лишь прислушаться к их музыке и пустить ее в свое сердце. Среди безжизненных песков пустыни Каиина, в завывании ветров на заледеневших равнинах Сафира, в шелесте волн, разбивающихся о скалистые побережья Хильмарии, в шепоте изумрудных лесов Тэлира и сумеречных рощ Звездного дола — везде есть голоса и песнь, не смолкающая тысячи лет. И в непроглядных глубинах Татериса голоса звенели музыкой древних барабанов — будто могучее сердце океана. Потоки, тревожимые вибрациями музыки, устремлялись из глубин к высоким небесам. Хранящие учились выхватывать тонкие нити, струны, ленты, сгустки, в которые преображались голоса. Избранники Перворожденных меняли их форму, сохраняя сокрытую в них силу и преобразуя в грозное оружие.

Создатель выкрикнул имя и растворился в его сущности, став его духом. Оставшись одни, Перворожденные возжелали повторить красоту Айры и стали создавать иные миры, но все их попытки были напрасны. Миров было сотворено великое множество, но прекраснее Айры среди них не нашлось. Именно тогда появились другие миры, а Айра стала их сердцем, так как в ней сохранялись силы Создателя, могущество которых распространилось на все из некоторые сотворенных миров. Однако, были такие уголки Вселенной, которых голоса едва достигали и музыка там тиха, едва различима. В них не было Хранящих, Перворожденных и жили лишь люди, полюбившие эти места за то, что в них не было неизведанных сил и все было подчинено известным законам, подлежащим простым объяснениям.

Перворожденные избрали Хранящих и наделили крупицей своих сил. Избранники богов должны были нести знания и поддерживать веру в сердцах жителей миров. Хранящие учились сражаться голосами несколько лет, оттачивая свой навык до совершенства. Благодаря совершенному мастерству божественных избранников впечатлительный наблюдатель мог неосторожно предположить, что сражение двух Хранящих это грациозный танец отрепетированных движений. Легкие шаги внушали восхищение и завораживали выверенной четкостью каждого пасса, однако не каждый наблюдатель предполагал, что в минуту битвы избранник Перворожденного обязан был держать под контролем свои мысли и эмоции. Тяжкая битва проходила в глубинах разума — там, где Хранящий, отвергая страсти смертных, стремился к твердости духа. Природа потоков, пронизывающих Айру, была коварна: голоса чутко ощущали настроение Хранящего и в случае малейшего послабления, избранник Перворожденного мог лишиться воли и превратится в послушную куклу, попав в липкие сети собственной силы.

Цефее довелось испытать подобное во время одной из тренировок с Энифом. Сражаясь с наставником и подзывая новые голоса, девушка неосторожно подумала о весенней прогулке с Рубином. В тот же миг ее сознание красочно нарисовало события давно минувшего дня весеннего фестиваля. Далекий весенний вечер был прожит вновь и Цефея вспоминала танец, который вот-вот должен был начаться. Второй раз она могла принять приглашение Рубина и присоединиться к танцующим. Голова кружилась от счастья, но дробящая боль скользнула по позвонкам, пронзая тело раскаленным копьем. Не сразу ощутив опасность, Цефея распахнула глаза, сбрасывая наваждение. Один из голосов, высвободившись из-под ее власти, обвил тело Хранящей и сжимал кольца, силясь задушить ее в смертельных объятиях. Пульсирующий шарик еще одного голоса, обжигая ладонь, стремился вырваться на свободу. Раскаленный добела сгусток с треском и искрами впивался в пальцы Цефеи, заставляя ее разжимать пальцы. Девушка вскрикнула, ощутив новый импульс боли и с силой сжала кулак. Подоспевший на помощь Эниф прижал Цефею к себе и на мгновение замер, ожидая, когда очередной виток голоса охватит и его. В тот миг, когда жгучие силки коснулись его тела, эльф схватил поток и, бросив ее о землю, разбил на тысячи искрящихся песчинок. Больно сжав кулак Цефеи, наставник выдавил сгусток в свою ладонь. Как только трепещущий шарик оказался в его руке, он оттолкнул Цефею и с громким хлопком раздавил сгусток в руке, превратив его в сияющую пыль. Эниф отдал приказ остановить бой и заговоренные наручи16, заледенели, моментально охлаждая горящие ожоги на запястьях Хранящей. Цефея со стоном выдохнула, сбрасывая наручи на землю. Девушка взглянула на Энифа и заметила кровоточащие раны на его ладонях. Она хотела что-то сказать в свое оправдание, но эльф, едва поймав взгляд Хранящей, качнул головой, приказывая ей молчать. Он был бледнее обычного, лицо покрылось испариной, тело била дрожь. Цефея приблизилась к нему, но Эниф отшатнулся, остановив упрямым взглядом стальных зрачков.

— Кровь Рагнарека еще проявит себя, а значит, в своих желаниях и помыслах ты должна быть более осмотрительна. И не допускать подобных ошибок впредь.

С той поры Цефея стала внимательно относиться к своей силе. Эта осторожность послужила благодатной почвой для робости и неуверенности. Хранящая теряла силы. Из-за страха причинить боль себе и своему наставнику Цефея вела бой предсказуемо и неумело, чем раздражала Энифа. Теперь он нередко повышал на нее голос, выкрикивал приказы двигаться быстрее и более решительно, но Цефея, памятуя об обожжённых ладонях друга, сдерживала свои силы. Единственной отрадой обучения оставался Рубин, чье отношение к проблеме отличалось. Придерживаясь своих методик преподавания, он предложил Цефее соединить уроки верховой езды, изучения языков и культуры Айры в одно занятие.

— Какой смысл, — задорно восклицал он, — просиживать в пыльном доме и ворчать, вороша летописное прошлое, когда есть возможность прогуляться верхом вокруг леса и поговорить о подвигах былых героев?

С первых минут их занятий сенторийский язык запрещался к употреблению. Для объяснений допускался лишь тэлирский язык, а темы для бесед выбирались Рубином в зависимости от урока.

— Lideri tenia nolis… — певуче тянул Рубин, шутливо поглядывая на Цефею, — Dalio Sireda weas poil Cerassa.17

— Li eris 987 oni. 18 — С сомнением протянула Цефея.

— Kilero!19

История государств обсуждалась непринужденно, а практика тэлирского языка проходила сама собой во время бесед и прогулок. Что же касается верховой езды, то Цефея, к удивлению Рубина, уже к четвертому занятию могла самостоятельно ездить рысью. Без страха она усаживалась в седле, подбирала поводья и пускала лошадь неспешным аллюром по лесным тропам. Ради интереса ею было испробованное старое дамское седло, которое Рубин взял по ее просьбе в Имперских конюшнях. По словам девушки оно совершенно не подходило для резвых скачек. Рубин, потакающий всяким начинаниям и увлечениям, подарил Хранящей удлиненную кууртку-амазонку из голубого сукна и кожаные перчатки из нежной кожи. Цефее посчастливилось принять и совершенно неожиданный подарок — кобылу соловой масти, светлогривую Алет, что была вручена Цефее Энифом.

Ладно сложенная, молодая лошадка, идеально подходящая для начинающего, невысокого всадника, обладала покорным, мягким нравом.

— Чудесная! Замечательная лошадь! — Восхитилась Цефея, оглядывая Алет. — Я думала, в твоей конюшне стоит только Татис.

— Так и есть. У этой лошади еще не было хозяина. Я купил Алет задолго до ее рождения. — Пояснил Эниф. — Знакомый фермер с Гериосских нагорий занимается разведением пангейских чистокровных. Когда-то я заплатил немалую сумму за клятву, что первая выведенная им кобыла будет принадлежать мне. Пять лет назад я получил сообщение о том, что условия нашей сделки выполнены и Алет ждет своего хозяина. Но, к тому времени, надобность в лошади отпала. Я попросил ее оставить на ферме, приучить к седлу, заняться выездкой до тех пор, пока не найду хозяина. К счастью, в последнем своем странствии, я вспомнил о тебе. Рано или поздно нам все равно пришлось бы купить для тебя лошадь. Так пусть же ею станет пангейская чистокровная.

Цефея удивилась неожиданному подарку Энифа, но более ее удивило его неожиданное приобретение. Жизнь молодого князя Долатэреля была аскетичной. Сняв мебелированную квартиру в Алморре, Эниф удалился от политических дел, спрятавшись под образом простого Хранящего. Князь заключил себя в стенах Алморры и изредка покидал границы города для путешествий на далекую родину. Эльф содержал всего одного слугу, которого он привез с собой с Тэлира во время первого побега из родительского дома; а в конюшне князя стоял лишь один конь — белоснежный Татис, чистокровный голубоглазый тэлирский скакун, чьи собратья ценились в Сентории подобно драгоценным камням.

— Алет в самый раз для юной всадницы. — Рубин оглядел кобылу и, похлопав ее по спине, жестом пригласил Цефею занять место в седле. — Она спокойна, но проворна. Пангейские лошади ценятся в кругах знати за свой характер. Родители любят дарить этих лошадей своим дочерям на совершеннолетие.

Перебирая нежную гриву, Хранящая выпрямилась в седле и пришпорила кобылу, срываясь с места в карьер. В два легких прыжка Алет набирала скорость. Впервые слыша грохот копыт своей лошади, Цефея испытала восхищение перед необузданной силой и скоростью скакуна. Едва успевая править Алет, Цефея следила за петляющей в зарослях мха и брусники тропинкой, то и дело исчезающей из вида. Кобыла мчалась вперед, бесстрашно перепрыгивая через поваленные деревья и коряги. Хранящая, вспоминая наставления Рубина, пригнулась и, раскачиваясь в такт с галопом, ощутила, как каменные мышцы Алет перекатываются под ее песочной шкурой. Спустя несколько минут стена леса расступилась и яркое летнее солнце ослепило Цефею. Зажмурившись, Хранящая залилась звонким смехом. Очарованная дыханием свободы, она отпустила узду и расставила руки, подхватывая тонкими пальцами потоки теплого ветра. На долю секунды ей показалась, что она парит над лугом, разглядывая его с высоты небес. Лошадь, замедлила бег, перешла на шаг и вскоре совсем остановилась. Они стояли посреди луга, усыпанного редкими вкраплениями голубых и розовых васильков, ромашек, мать-и-мачехи и незнакомых белоснежных цветов, которые дети Айры любили собирать для своих матерей. Вдалеке виднелись искрящиеся нити воды, переливающиеся с камня на камень — то были водопады Ланглары.

— Вот я и увидела вас… — прошептала Цефея, поглаживая кобылу.

Пройдет неделя, в течение которой Цефея неоднократно возблагодарит Судьбу за наставников и, особенно за их терпение. Множество раз, теряя силы во время очередной схватки с Энифом, Хранящая падала на землю, позволяя отчаянию овладеть ее телом. Избранника Хроноса подобные слабости выводили из себя. Он приказывал Цефее подняться на ноги и, если в тот же миг Хранящая не находила сил встать, поднимал ее силой.

— Если нет сил держать голоса, — твердил наставник, — возьми меч.

Тем временем возможности Цефеи росли день ото дня. Во время вечерней прогулки с Рубином девушка заметила струящийся ручеек, перетекающий из глубин земли в небеса. Едва заметная ниточка сияющей паутинки связывала перистые облака и густую зелень травы. Подойдя к ней, девушка восхитилась неизвестному явлению, однако, едва коснувшись нити, с удивлением обнаружила, что это один из голосов.

— Разве ты не видел? — с тревогой спросила друга Цефея, но Рубин задумчиво покачал головой.

Увиденное насторожило Хранящую. Сохраняя новые способности в тайне, она приняла решение самостоятельно проследить за их развитием. Настал день, когда глаза Цефеи видели мир так, как видят его Перворожденные и так Айра была прекраснее прежнего. Потоки голосов пронизывали все в мире, насыщая его жизнью. Каждое колебание ветра приносило с собой хрустальную, самоцветную пыль, едва видневшуюся в общих переливах голосов. Втайне Цефея гордилась этой способностью и наслаждалась красотой, остававшейся недоступной иным взглядам. Не находя причин для тайн, Хранящая все же сохраняла свой секрет даже от наставников. Изучая новые возможности, Хранящая вела дневник, в котором с находчивостью исследователя записывала в нем пережитые впечатления и мысли. «Голоса обладают единым разумом. — Писаладевушка на грубых страницах тетради. — Иначе как можно объяснить то, с какой неохотой они подчиняются Хранящему, подверженному ярости и страху? Во время тренировок мною было неоднократно замечено, как изменяется мое поведение при соприкосновении с потоками. Любая эмоция, даже жалкая искра злости, вспыхивает с непреодолимой силой, затмевая собой голос рассудка. Управлять собой, а тем более голосами, в такие минуты неимоверно сложно. Хранящий становится рабом собственного дара. Кровь Перворожденного делает свое дело. Вот почему Хранящие подвержены страстям больше, чем простые люди. Кровь, текущая их жилах, мешает им слышать голос рассудка».

С тех пор была у Хранящей еще одна тайна. Часть ночи Цефея тратила на наблюдения за голосами. Когда Эниф и Рубин засыпали, Цефея, оставив сапоги в комнате, бесшумно выходила во двор и усаживалась на крыльцо. Она закрывала глаза, вздыхала, приводя мысли в порядок и, моргнув, наслаждалась вспыхнувшим во мраке танцем тысяч голосов. Они стекались ручьями к облакам светлячков, цеплялись за ветви деревьев, устремлялись ввысь — к звездам — а там, высоко в небе, рассыпавшись сверкающей пылью, опускались на мох. Переливаясь меж капель росы, среди лепестков пахучих ночных цветов, голоса медленно впитывались в почву, бесследно исчезая к рассвету. Прислушиваясь к симфонии дремлющей Айры, Хранящая не переставала улыбаться.

— Голоса созданы не для сражения… — говорила она ночи, — а для созидания. В большей степени, я намеренна наслаждаться их красотой.

Многое было подмечено Цефеей благодаря неожиданной способности, но все это она сохраняла в тайне, которую не смела разделить даже с Рубином. Ей было известно, что видеть голоса Хранящие могут лишь после призыва. И, так как объяснить причины своих необычных возможностей Цефея не могла, новый дар настораживал ее в той же степени, с которой восхищал.

Вместе с видением потоков, пришла новая волна неуверенности. Цефея, осознав количество голосов, окружавших ее каждое мгновение боя, испугалась их силы. Увы, страх вновт отразился на тренировках и Эниф почувствовав возрастающую слабость Цефеи, тихо поинтересовался: «Сколько можно тратить мое время?», после чего, не предупреждая, нанес меткий удар плотным сгустком голосов. Плечо обожгло болью, Цефея, вскрикнув, отступила на шаг, ожидая нового удара, но Эниф, шагнув к ученице, холодно спросил:

— Так ты намерена сражаться с Маалем?

Хранящая покачала головой. Будто семилетняя ученица Академии, она, опустив голову, ждала наставлений, но наставник продолжал молчать. «Готова ли я испытать боль еще раз? — спрашивала себя девушка. — Отказаться от воспоминаний о Рубине я не смогу, но и сражаться с Энифом у меня не хватает сил…».

— Раз так, — продолжал Эниф, — мне нет смысла тратить на тебя свое время. Через три дня я уезжаю в Тэлир.

— Эниф! — в отчаянии воскликнула Цефея, — Ты потратил на обучение десятки лет. Дай мне еще пару недель! Ты нужен мне здесь!

Взгляд стальных глаз встретился с фиолетовыми зрачками Хранящей. Леденящий холод скользнул по телу Цефеи, но она, поежившись, не отвела взгляда. Тонкие губы эльфа изогнулись в злой усмешке.

— Через три дня я должен уехать, — повторил он, — но я вернусь через две недели.

Цефея, едва сдержав негодование, отвернулась. Нередко Эниф был жесток и упрям, но эти качества сочетались с твердостью и настойчивостью, что часто приводило к желаемым результатам. Хранящая уговорила себя не злиться на наставника и принять его помощь с благодарностью, забыв о насмешках и обиде.

— Три дня — короткий срок… — задумчиво протянул он. — За это время нам нужно многое успеть. Поэтому я обещаю тебе, что за три дня ты устанешь больше, чем за недели тренировок. — Пообещал Эниф. — Я намерен выбить из тебя страх любым способом.

Цефее нелегко было представить еще более изматывающие тренировки, но Эниф все же превзошел себя. Говоря о желании «выбить страх любым способом» наставник не приукрашивал. Следующим утром тренировка проходила в большей оживленности, так как Эниф, не щадя Цефею, сражался с ней в полную силу. Он не замечал ран и не обращал внимания на ее просьбы остановить бой. Эльф бился яростно, распыляя гнев в Цефее колкими замечаниями и хлесткими ударами обжигающей плетью голосов. К концу тренировки руки, спина, плечи Цефеи украшало множество кровоточащих, болезненных ран. Вечером они краснели, опухали и превращались в болезненный синяк, пульсирующую боль которых Цефея ощущала даже во сне.

С окончанием первой тренировки, Цефея, не помня себя от усталости и боли, с трудом легла в кровать. Мысли не покидал образ разъяренного Энифа, выкрикивающего замечания и приказы. Растерявшись, Цефея от беспомощности расплакалась. До утра она так и не смогла остановить поток слез, беспрерывно скатывающихся с ресниц. В эти тяжелые дни Рубин оказался единственной поддержкой для Хранящей. Он приходил к девушке каждый вечер, промывал ее раны растворами трав и щедро смазывал шрамы пахучими снадобьями.

— Не говори ему о том, что я плакала, — молила Цефея, вытирая слезы. — Мне не хочется, чтобы Эниф думал, будто я опустила руки.

— Хорошо, я не стану ему говорить. — Согласился он, терпеливо обматывая руку девушки бинтом.

— Почему Эниф так жесток? — спрашивала Хранящая, не надеясь получить, ответа.

— Он хочет, чтобы ты подчинила себе мысли и чувства. — Подсказал Хранящий, закрывая ящичек с мазями. — Нет, не нужно смущаться. Эниф, также как и я и ты, прекрасно знает, о каких чувствах идет речь…

Цефея, опустив взгляд, кивнула.

— Ты знаешь, что иногда мы с Энифом тренируемся вместе. Он всегда был сильнее меня, однако в последние недели голоса стали подчиняться мне неохотно… — с улыбкой признался Рубин. — Но я всегда помню о долге. Это придало мне прежнюю уверенность и вернуло силы. Я служу Файро — в этом заключен смысл моей жизни. Быть может, тебе стоит найти смысл для своей?

Рубин с нежностью коснулся руки Цефеи и девушка, вздрогнув, застыла.

— Ты надежда Айры. — напомнил Рубин. — Мне больно смотреть как Эниф истязает твое тело, но, увы, я должен признать необходимость подобного метода. Он твой наставник. Это твой выбор. Однако, я удивлен. Почему ты не пользуешься недавно приобретенным даром? Ты видишь голоса, я это знаю.

Никогда прежде Цефея не утаивала от Рубина свои способности и потому его осведомленность смутила Хранящую. Опустив взгляд, девушка некоторое время не находила слов для ответа.

— Выходит, Эниф знает? — неуверенно спросила она.

— Нет, я не стал говорить ему об этом. Ты его ученица, вы сами должны устанавливать отношения. Я не буду вторгаться в ваши дела. Но я должен тебя предупредить… — Рубин, широко улыбнулся Цефее, — …если ты желаешь сохранить эти способности в тайне, тебе придется как можно тише выходить ночью во двор. Или же вовсе покончить с наблюдениями за голосами.

Всю жизнь Рубин придерживался простого правила: никогда не вмешиваться в чужие судьбы. Он оставался сторонним наблюдателем, но всегда был готов поддержать. Несомненно, если его просили, Хранящий безоговорочно, отложив все дела, помогал нуждающемуся. Рубин заменял жалость — состраданием, бесполезные действия — разговором по душам. Он был терпеливым лекарем тела и разума, выжигающий страдания без остатка. Цефее было известно об этой особенности, но теперь, ощущая поддержку Рубина, день ото дня принимая его помощь при обрабатывании ран, избранница Рагнарека ощущала, как в отношении друга возрастает ее благодарность и прежняя привязанность, основанная на уважении, лишь крепчает. Много времени Рубин проводил в компании Цефеи. По ночам Хранящая долго не могла уснуть, мучаясь от ноющей боли зарастающих ран и эти долгие часы скрашивались беседами с другом.

Эниф, напротив, с каждым днем распылялся все сильнее. Последнее занятие, оказалось непосильным для Цефеи. Словно сорвавшийся с цепи пес, эльф набросился на Хранящую, нанося ей множество ударов голосами. Ловко выхватывая из воздуха пряди голосов, он направлял их к Цефее. Хранящая, растерявшись, схватилась за клинок, но спустя несколько минут признала сколь бесполезным может быть тяжелое оружие в руках неопытного воина. С трудом отбиваясь от ударов наставника, девушка неосторожно пропустила один из голосов, и тот обжег ей бок, оставив на белоснежной коже Хранящей темный след. Скрипнув зубами, Цефея прижала руку к ране и поставила блок, останавливая очередной выпад Энифа.

— Дай мне пару минут. — Попросила девушка, но Эниф был непреклонен.

Пульсирующая боль в боку, обожженные голосами запястья и тошнотворное чувство усталости заставили Цефею забыть о своих страхах. Будто отворив ларец с заключенными в нем чувствами, Цефея превратилась из сдержанной и осторожной Хранящей в расчетливого охотника. Клокочущая ярость ударилась каменным сердцем о ребра и мышцы всего тела налились небывалой твердостью. Блаженная судорога протянулась по телу, впуская в каждую клеточку рук и ног тысячи разрядов. Мозг, как губка, жадно впитывал каждый звук, стремительно погружаясь в тишину. Там, среди безмолвия, переливами звучала мелодия Айры. Сияющие струны голосов вспыхнули перед глазами Цефеи. Налившиеся силой руки Хранящей, повинуясь непреодолимому желанию наказать Энифа за дерзость, подозвали несколько нитей. Вовремя отпрянувший в сторону наставник, на долю секунды допустил возможность ее победы: за неуловимое мгновение девушка, с грацией дикой кошки вскочила на ноги и выпрямилась. Демоническая ловкость овладели ее телом. Фиолетовые зрачки, блуждая по поляне, остановились на стройном силуэте Энифа. Девушка улыбнулась, подозвала голоса и, выпуская один заряд за другим, начала бой. В ладонь наставника скользнули десятки потоков. Началась смертельная схватка, в вихре которой невозможно было разглядеть лиц и фигур сражавшихся. Хитрые ловушки, которые расставляла Цефея, натягивая нити под ногами Энифа, переливались от перетекающих разрядов. В тот же миг она отправила в сторону наставника несколько сверкающих сгустков, заставляя его уклоняться и ставить блоки. Он желал подозвать больше голосов, но Цефея, отнимая у наставника все потоки до призыва, лишила Энифа возможности вести бой на равных. В руках девушки находилось множество тонких нитей, готовых сорваться с кончиков ее пальцев и устремиться к эльфу. Победа была близка, Хранящая готова была распахнуть ладони, выпуская потоки, но в этот миг мысли ее пронзило желание убить пойманную жертву. Цефея стояла в десяти шагах от наставника и разглядывала струящиеся меж пальцев голоса. Как могла она подумать об этом? Как могла пожелать подобного? Страх возвращался вместе с трезвостью рассудка. Словно голодные псы, голоса устремились к Цефее. До смерти оставался один шаг, но Эниф, вовремя остановивший бой, вновь спас жизнь избраннице Рагнарека.

— RillIen! — Приказал он. Наручи на запястьях Цефеи, хрустнули и развалились, обнажив изувеченные ожогами запястья девушки.

Цефея опустилась на колени, закрыла лицо руками и сгорая от стыда, призналась:

— Я желала убить тебя, Эниф. Я проиграла. Вновь.

— Но ты не убила меня. — Заметил эльф, присаживаясь рядом с ученицей. — Ты остановилась. Именно этого я и добивался, Цефея. На сей раз ты была близка к победе.

Тело девушки била крупная дрожь. Солнце близилось к горизонту и кровавые лучи окрасили едкий дым тлеющей травы в алые и бурые оттенки. Мир стал похож на отражение, застывшее в янтарной капле. Эниф поднял глаза к небу, встречая первые отблески тусклых звезд. Его силы стремительно восстанавливались и усталость минувшего сражения бесследно растворялась с каждым ударом бессмертного сердца. Цефея, в отличие от наставника, не знала покоя. Ее хрупкое тело, содрагаемое рыданиями, била едва сдерживаемая истерика. Некоторое время Эниф наблюдал за ученицей. Он размышлял о причинах, по которым столь молодое создание избрал Рагнарек. «…Юна, слишком юна… И почему он выбрал смертного? — недоумевал Эниф. — Однако… стал бы вечноживущий сражаться за жизнь Айры также храбро?». Не решаясь ответить на этот вопрос, он коснулся горячего виска Цефеи своей ледяной ладонью, наклонился к ее уху и прошептал:

— Sereni, Cefea.20

В тот же миг тело девушки налилось тяжестью. Повинуясь древней магии эльфов, Хранящая крепко уснула. Что снилось ей? Эниф желал верить, что ей снились равнины, леса, горы, холмы и голубые моря, все то что так жаждала она увидеть и навеки сохранить в памяти. Рубин осмотрел тело Цефеи и облегченно вздохнул. Несомненно лучшим лекарством для Хранящей был сон.

— Ты просил дать тебе время и у тебя оно есть. — Тихо произнес Эниф, прощаясь с другом.

— Спасибо. — Кивнул Рубин и обнял друга. Он поднял тело Цефеи на руки и скрылся за дверью хижины, оставив эльфа одного.

Эниф вгляделся в алую полоску тлеющего над лесом заката. Гонимый собственными страданиями и судьбой, князь Долатэреля вновь возвращался в Тэлир. С тяжестью на душе он поднимался по трапу на борт белоснежного корабля. В его голове роилось множество мыслей и лишь одна звучала непрестанно, предательски нашептанная сознанием: «Чем же я лучше отверженных?». Эниф вновь бежал из своего убежища среди сметных на земли вечноживущих.

Паруса наполнились ветром, старпом корабля схватился за штурвал и «Отважный», подхваченный волнами, тронулся на Запад.

Глава девятая

Поздним вечером, пробудившись от сна, Цефея вышла во двор и, присев на крыльце рядом с красноволосым другом, стыдливо опустила глаза.

Накрыв Сенторий покрывалом темноты, Ночь рождала звезды, разжигая их теплым дыханием восточных ветров. Мир сиял, искрился и едва слышно звенел, будто хрустальный колокол, восхищая красотой тайных сил, сохраняющих хрупкое равновесие мира.

— Эниф уехал вчера. — Сообщил Рубин, нарушая тишину неловкой попыткой завязать разговор. — Это значит, что у меня есть всего полмесяца, чтобы помочь тебе… — задумчиво произнес он.

Хранящий указал в темноту леса, где, с едва различимым свечением, тянулись к кронам высоких дубов несколько нитей голосов. Наблюдая за ними, Цефея горько сожалела об отсутствии у Рубина возможности видеть потоки до призыва. Однако, Хранящий, словно подозревая о близости голосов, коснулся лепестков скромного эдельвейса, росшего под крыльцом дома. Цветок, развернув пушистые листья к звездам, ловил ими самоцветную пыль. Белоснежная камнеломка, распустившаяся под ногами Цефеи, купалась в переливающейся стружке, трепетно содрогаясь от любовного прикосновения ночного ветра. Сердце Айры билось, пульсирующие потоки устремлялись к далекому небу, рассыпаясь под звездным куполом на миллионы частиц. Цефея столь завороженно наблюдала за голосами, что не сразу обратила внимание на Рубина, следившего за ее улыбкой.

— Красиво, не правда ли? — спросил он, кивая на эдельвейс.

— Значит, ты видишь их. — Сообразила девушка. — И как давно с тобой этот дар?

— Всю мою жизнь. — Признался Рубин. — Однако, причины, по которым я был награжден этой способностью, мне неизвестны.

Слегка расстроившись, Цефея тяжело вздохнула:

— Я думала, что Хранящие не видят голоса до их призыва.

— И ты была права. — Кивнул избранник Файро. — Рискну предположить, что мы с тобой — единственные во всей Айре или, даже, во всех мирах, способные видеть эту красоту. Увы, Хранящие наделены даром призывать и управлять голосами, но наблюдать же за ними могут лишь Перворожденные.

— Тогда почему мы с тобой видим их? — спросила Цефея, касаясь тонкой струны, скользнувшей меж ней и другом.

Рубин пожал плечами:

— Не знаю, Цефея. Что касается твоей природы этой особенности, то я связываю ее особенностью разделения Рагнареком его сил между вами. Не забывай, в тебе сошлись равные части крови. Наполовину ты человек, но другая твоя половина может называться Перворожденной. Прежде Айра не знала такого Хранящего.

Цефея, закусив губу, размышляла над словами друга.

— Кто бы мог подумать, что рассказ о моем прошлом будет даваться с таким трудом… — с тоской отметил Хранящий, качая головой. — Кажется, беседа превращается в исповедь…

Желая поддержать друга, Цефея накрыла его руку своей ладонью, беззвучно предлагая начать повесть. Рубин, собираясь с мыслями, глядел на переливающиеся потоки голосов. Извиваясь, они сплетались в широкие потоки рек. Зеленые искры его зрачков померкли, взгляд остекленел. События далекого прошлого вспыхнули перед глазами Хранящего, чей тихий голос начал свою долгую исповедь. Лес наполнялся новыми переливами симфонии, блесками вновь рожденных потоков и яркими всполохами вспышек. Звезды, поблескивая во мраке ночи, подслушивали Хранящего, но ветер, ревностно оберегая тайны Рубина, подхватывал каждое произнесенное им слово и уносил во мрак леса. Едва различимая среди музыки и шелеста спящего леса, летела во тьму его молитва, спеша к чертогам Горнего мира.

Мальчик, рожденный перед рассветом второго дня четвертого месяца Огня 1002 года, был результатом союза травницы Ионы и Хранящего Ахерона. В отличие от иных избранников богов, он приобрел часть своих сил еще до смерти действующего Хранящего. Файро, избрал зеленоглазого сына травницы своим следующим Хранящим быть пламенем Айры и воплощением одной из четырех стихий. Потому тайны рода Инар передавались от отца к сыну, а молодые Хранящие воспитывались скрупулёзно в рамках одного рода. Род Инар славился могуществом на всю Айру, но особым уважением и почетом дети рода пользовались в Хильмарии, на земле своих древних предков. Там, в стране гор, появился первенец Ахерона и Ионы. Мир встретил еще одного Хранящего Огненного змея сиянием предрассветной звезды — алой искры, именуемой Харис. Отец принял в руки теплое тельце своего наследника, с благоговейным трепетом заглянул в бездонные глаза преемника своего дара и, рассмеявшись, передал ребенка жене.

— Готов поспорить, любимая Иона, что наше дитя совершит немало удивительных подвигов! — гордо выпячивая грудь, заявил отец.

Харис, окруженный любовью своих родителей, рос способным и любознательным мальчишкой. Он стремительно изучал мастерство управления голосами и столь же прытко постигал мир вокруг себя. Большую часть времени мальчик посвящал чтению легенд, а благодаря отцу, много путешествующему по землям Айры, стал интересоваться языками. Настойчивость Хариса, восхищала отца, но нередко перерастала в слепое упрямство. Мать мальчика — темноволосая, смуглая Иона — знакомила сына с секретами травников. Как и многие дети, Харис часто приносил домой раненых зверей и птиц, которых, после долгого лечения, он отпускал на свободу. Мать одобряла всякие проявления милосердия и сострадания в сыне, называя эти качества основой человечности. Ахерон, обучая сына искусству Хранящего, знакомил его и с мастерством кузнеца. В Хоэле была кузница и Ахерон подолгу пропадал в ней, выковывая хорошие мечи и доспехи для воинов Хильмарии. Мальчик учился всему, с любопытством и интересом берясь за любое дело, он исполнял заданное безукоризненно и быстро. К восьми годам его знали как Хариса — помощника и сына кузнеца, наследника мудрости Ахерона — но мало кто догадывался о недостатках характера молодого Хранящего. Слыша лишь свое юное, горячее сердце, Харис оказался вспыльчивым и нетерпеливым. Быть может, он прилежно относился к учебе и работе, но дар Хранящего он принимал как должное и не стремился совершенствовать свои умения управлять голосами. Чрезмерная вспыльчивость во время тренировок порождала массу неприятностей: мальчик нередко возвращался домой в ожогах, так как голоса, вырвавшись из-под контроля Хариса, обжигали его руки и тело.

— Когда же ты будешь слушать отца? — спрашивала Иона, промывая раны сына. — Разве ты не желаешь стать сильнейшим Хранящим?

— Ты предлагаешь заглушить свое сердце?! — недоумевал Харис. — Разве не в чувствах Хранящего сокрыта его сила?!

Избранник Файро сохранит воспоминание красивого, загорелого лица матери на всю жизнь. Ее зеленые глаза зачаровывали глубиной, алых губ то и дело касалась нежная улыбка. Он никогда не наблюдал ее в гневе, травница была всегда спокойна и добра. Несколько дней она могла провести у кровати больного, терпеливо промывая его раны отварами и настоями, но все равно ее взгляд оставался сияющим, словно живущее в ней милосердие, не тускнея от усталости, разогревало в ней жизнь, передавая ее тепло больным и немощным. Но трепетная любовь сына к матери не мешали ему становиться похожим на своего решительного, твердого отца. Статный воин Хильмарии, Ахерон видел две войны, участвовал во множествах сражениях, прошел десятки тысяч миль в походах по землям Айры и закалил свой характер, словно сталь. До рождения сына Ахерон мог поклясться, что упрямство детей — выдумка неумелых воспитателей, но столкнувшись с непоколебимостью Хариса, воин взял свои слова обратно. Наблюдая за сыном, с уверенностью призывающим голоса в момент раздражения или гнева, Ахерон тревожился о ближайшей судьбе юного Хранящего.

— Если ты так ловко разжигаешь пламя, — крикнул Ахерон на одном из уроков, — научись тушить его! Не давеча как вера ты поджег конюшню и, слава Создателю, что в ней не было лошадей!

Но зачем было пытать свою душу, призывая ее к терпению? Харис продолжал совершенствоваться в разжигании пламени и каждый раз, когда пламя вырывалось из-под его власти, мальчик предоставлял возможность отцу совладать с ним. Детство — пора упрямства, которая завершиться для Хариса лишь к десятому году жизни.

Весна 1013 года пришла вместе с чумой, сразившей треть жителей Хоэля и половину населения Сохт-Росса. Иона пала жертвой продолжительной болезни в самом конце эпидемии. Ее сестры по ремеслу нашли лекарство слишком поздно. Глубокий трехдневный сон женщины окончился безмолвной кончиной лучшей травницы Хильмарии. Иона покинула мир живых, оставив в нем любимого сына и мужа.

Стоит признать, что чума в тот год была не единственной бедой Хильмарии. Воры и мародеры все чаще объявлялись в городах, наживая свое богатство на утвари пустых домов вымерших семей.

Оставшись вдовцом, Ахерон был вынужден заботиться о хозяйстве самостоятельно. Сын, осознавая тяжесть взвалившегося на отца груза, на равных разделил с ним обязанности. Теперь Харис позабыл о тренировках и большую часть своего времени мальчик проводил в саду, на конюшне или дома, занимаясь хозяйственными делами. Лишь дважды в неделю Ахерон проводил с Харисом тренировки, но и тогда он оставался недовольным его вспыльчивостью.

— Я знаю, как тебе больно, Харис, — говорил воин, обнимая сына, — но до тех пор, пока ты не обуздаешь свой гнев и обиду, ты останешься слабым. Вспомни свою мать: какой сильной и отважной она была! Так что же делало ее таковой? Только добро, сияние которого затмить не в силах ярость или боль. Пусть Иона и не была Хранящей, но она была сильнее любого из нашего рода.

Харис слушал отца и вспоминал, как терпелива, бесстрашна была его мать. Не страшась заразиться, она промывала раны больных чумой и сражалась за жизнь каждого хильмарийца. «Взгляни на этих больных, — говорила она каждый раз, когда Харис пытался забрать ее домой, — каждого их них кто-то любит и молиться о спасении его жизни. Быть может, им смогу помочь лишь я, а ты желаешь забрать меня, лишив их последней надежды». Душа Хариса, терзаемая муками горя, обратилась к разрушению и сила, непривычно могущественная для мальчика его лет, подчинилась велениям юного сердца.

Прошло несколько месяцев и чума, наконец, вдоволь насытившись тысячей жертв, отступила. Однако, воры все еще продолжали разграблять дома в Хоэле и поместье рода Инар не стало исключением. Харис проснулся глубокой ночью, разбуженный непривычным шорохом, доносившимся с кухни.

Мальчик бесшумно спустился по ступеням и увидел двух воров, поспешно закидывающих в необъятные мешки столовое серебро. Тогда, самонадеянность Хранящего вспыхнула в нем с небывалой силой. Подозвав голоса, мальчик вступил в бой с незваными гостями, но взрослые мужчины, не испугавшись мальчишки, дали отпор. Как бы отважно Хранящий не сражался с непрошенными гостями, он оставался неопытным мальчиком, впервые столкнувшимся с противником. Вскоре Харис был загнан в угол и лишь вовремя подоспевший Ахерон спас мальчика от смерти. Отец велел Харису бежать, но мальчик, ослушавшись приказа, остался. Приняв еще одну попытку победить врага, он сражался еще более яростно. Переполняемый гневом, Харис крушил все вокруг, едва не задевая сгустками пламени своего отца. Когда силы были на исходе, мальчик толкнул обидчика в шкаф. Послышался грохот и три больших кувшина, заполненных свежим маслом, расплескались по кухне. Пропитанные им одежды вора моментально вспыхнули от слабой лучины, за долю секунды превратив обидчика в пылающий факел. Мужчина верещал, бегал кругами по кухни, силясь сбить пламя, но все было тщетно. Вор лишь поджигал скатерти, шторы и ковры, из-за чего вскоре огнем была объята вся кухня. Второй вор, поспешно побросав добычу, скрылся во мраке ночи, спасая свою жизнь.

Пламя, жадно поедая мебель, гудело. Подожжённый вор, испустив дух, затих. Мальчик тревожно огляделся и позвал отца, но Ахерон не отвечал. Жгучий дым разъедал глаза и Харис, слепо продвигаясь к окну, споткнулся о поваленный шкаф. Только тогда он заметил отца, без сознания лежащего под массивным шкафом. Мальчик стал трясти его, звал и молил проснуться, но воин не просыпался и лишь мерное, едва различимое в колыхании жара, дыхание, выдавало в нем жизнь. Харис вскочил на ноги и попытался сдвинуть шкаф, или вытащить отца, но воин был слишком тяжел, а мебель, как бы не старался мальчик, так и не сдвинулась. Страх захватил Хариса, его мысли метались, сбивая Хранящего с толку. «Каким же бессильным может оказаться могущественный Хранящий! — с горечью думал мальчик». Он попытался погасить пламя велением мысли, но ужас обуял ребенка и тот, сдавшись, схватил один из тлеющих ковров и принялся сбивать им пламя. Но огонь, ухватившись за уголок самотканого ковра, поглотил и его.

Мальчик бессильно наблюдал за уничтожением родного дома и, признав поражение, повернулся к отцу. Он прилег рядом с ним и тихо успокоил воина: «Я обниму тебя, прижмусь всем телом, и пламя не тронет тебя». Так Хранящий и поступил. Он лежал, обнимая отца и с трудом сдерживая слезы, заставил себя закрыл глаза, приготовившись к обжигающему жару собственного пламени.

Пожар утих перед рассветом. Поместье находилось на окраине Хоэля и со всех сторон было защищено садами и склонами гор. Увы, желая уединиться вдали от чужих глаз, предки Хариса, построившие дом, не предполагали, что уединение сыграет с правнуками злую шутку. Хоэльцы узнали о пожаре в поместье лишь днем, когда градоправитель, заметив закрытые ворота кузницы, пошел к Ахерону справиться о его самочувствии.

Пепелище сохранило останки тела Ахерона, признаки битвы и вереницу едва заметных следов Хариса, которые очень скоро были затоптаны суетливой стражей и зеваками. Хранящий ушел, как только последний язык пламени потух от порыва ветра. Без слез взглянув на тело отца, мальчик подобрал обломок клинка Ахерона, завернул его в обгоревшую половицу и, спрятав сокровище за пазухой, покинул Хоэль. Более он не возвращался в стены родного города, не оборачивался, с надежной вглядываясь в горизонт и не лил слез о смерти отца. Холодное, жестокое равнодушие, завладело его сердцем, заставляя мальчика день ото дня вспоминать о своих ошибках.

Неделю Харис скитался по горам. Каждый день он шел до тех пор, пока ноги не отказывались шагать и силы окончательно не покидали его. Тогда он падал, надеясь, что сон, наконец, завладеет его разумом, но бодрость сознания, все еще не желающего верить в действительность происходящего, приводили к долгим часам бессонницы. Он долго лежал на земле. Десять дней он питался кореньями и ягодами, запевая скудную пищу речной водой. Доведя себя до истощения, Харис мог погибнуть, но на его пути повстречались кочевники, которые называли свое племя «Фаррис-Укаб»21, а себя именовали «фаррисы»22. Среди гор нечасто можно было встретить их белоснежные шатры, в которых жили хильмарийские кочевые семьи. С малых лет они воспитывали из мальчиков — сильных воинов, а из девочек — прилежных хозяек. Однако, строгость не мешала им любить своих детей, в которых они не чаяли души. Семья была главным сокровищем кочевников, вся жизнь которых проходила в странствиях по Хильмарии. Черноглазые, смуглые, темноволосые кочевники облачались в одежды угольного и пепельного цвета, в то время как их жены оборачивали свои тела в яркие полотна тканей и подводили глаза черной краской и натирали тело благоухающими маслами. Эти красавицы следили за порядком в шатре, а мужчины, неторопливо выковывая мечи, работали в кузницах или занимались разведением сильных скакунов. Расплавляя металл с помощью древних знаний о магии огня, фаррисы ковали лучшую сталь, чудесные свойства которой вошли в легенды.

Хариса подобрал фаррис по имени Янфа. Среди всех остальных воинов он выделялся лишь отсутствием собственного ребенка, хотя его супруга — молодая и прелестная Анудар была женой кочевника четыре года. Первые дни Харис с трудом понимал речь Янфы и Анудар, но, к концу недели, привыкнув к наречиям фариссов, мальчик вполне сносно изъяснялся.

— Как твое имя? — спросил Янфа.

— Харис. — Ответил мальчик.

— Харис — имя, взятое от кочевников. Странно, что твои родители так назвали тебя. — Заметил воин.

— Так называется звезда. — Пояснил Хранящий.

— Выходит, ты избранник бога! — Улыбнулся Янфа. — А знаешь ли ты что «харис» — это алый камень, которые вы именуете «рубином»?

Впервые Хранящий задумался о своем имени. Он вспомнил, как мать звала его домой, отрывая от наблюдений за голосами, как наказывал его отец, ругая за излишнюю дерзость и как вся семья, собравшись за столом на кухне, приступала к ужину. Харис принял решение проститься с прошлым, оставив его вместе с именем. Он просил Янфу называть его Рубином и с тех пор, каждый, кого встречал Хранящий Файро, знал его под именем Рубин.

Мальчик никому не рассказывал правды о своей семье. Он жил среди фаррисов, изучая древнюю магию огня и, вспоминая работу в кузнице отца, ковал мечи, расплавляя сталь прикосновениями ладней. Янфа, которому было известно о принадлежности Рубина к роду Хранящих, заметил, что искусство мальчика не совершенно.

— Я не Хранящий, — как-то сказал кочевник, затачивая готовые клинки, — но в твоей беде тебе нужен учитель-человек, а не учитель-Хранящий.

— Хранящего может учить лишь Хранящий. — Перебил друга Рубин, раскаляя металл.

— Терзания души бывают непонятны Хранящим. — Настаивал Янфа. — Здесь поможет лишь человек.

Поразмыслив над словами воина, Рубин согласился принять помощь Янфы. Кочевник взялся за обучение Хранящего и рассказал ему о том, как молодых фаррисов учат сражаться на мечах с помощью песен и музыки; как долгие медитации расслабляют их тела, позволяя очищаться от суеты мира. Все это позволяло кочевникам оставаться спокойными и невозмутимыми воинами, принимавшие удары судьбы как неизбежные испытания, закаляющие дух и разум.

— Мы — фаррисы — видим мир иначе. Наша жизнь скрыта в наших детях, которым мы передаем знания о кузнечном искусстве и лечении болезней. Мы странствуем по Хильмарии и помогаем тем, кто сбился с пути. Иначе в этих суровых краях не выжить. Мы — это большая семья, пусть мы и не видим друг друга каждый день. Ты — часть этой семьи, Рубин. За твоей спиной стоят твои предки, стою и я.

Янфа просил его вспомнить какие-нибудь песни, взять клинок и, вникая в каждое пропетое слово, сражаться. Ритм песни позволял вести бой непринужденно, напевая Рубин отвлекался от тяжких дум о матери и отце. После месяцев тренировок с мечом, Рубин решился опробовать новые навыки с голосами. Конечно, первые разы не увенчались успехом, однако, упорно продолжая предпринимать попытки призвать голоса, Рубин очень скоро добился успеха. С легкостью разжигая в ладонях пламя, он, наконец, смог остановить его, погасив его едва слышным приказом. За два года, проведенных в лагере фаррисов, Хранящий многому научился. Овладев своими мыслями, он отыскал долгожданное успокоение своей души. Из дерзкого мальчишки Рубин превращался в сдержанного юношу, сила которого угадывалась во взгляде его изумрудных глаз. Долгие вечера Хранящий проводил в кузнице, восстанавливая меч отца. Янфа, заметив усердие, с которым работает друг, спросил кому принадлежал этот меч ранее.

— Это меч моего отца. — Ответил Рубин, опуская клинок в воду. — Я буду носить его с собой, как напоминание о содеянном. Тяжесть совершенных проступков никогда не оставит меня.

Янфа видел душевные метания друга. Быть может, поддержка кочевника сотворила чудо, избавив юношу от большей части страданий, но глубокая рана день ото дня кровоточила, причиняя Рубину боль. К тому же, работая на равных с другими молодыми фаррисами и охотясь вместе с Янфой, Хранящий все равно ощущал себя чужаком. Сердце рвалось в дальние странствия. Его друг, заметив грусть на лице Рубина, приступил к поиску приемной семьи и вскоре юношу передали на попечение одинокой вдове из Хоэля.

— Мои мысли и душа с тобой, Рубин. — Улыбнулся Янфа, обнимая друга.

Поблагодарив кочевника за доброту, Рубин забросил сумку на плечо и вновь, как и два года назад, не оглядываясь за спину, переступил порог дома немолодой вдовы Эдле — благодушной, хозяйственной женщины средних лет, с небывалым гостеприимством принявшей нового сына в стенах пустой усадьбы.

Жизнь Рубина в ее доме была недолгой. Проникнувшись к мальчику материнским теплом, обеспеченная женщина приняла решение отправить своего приемного сына учиться. Рубин, пользуясь случаем, признался женщине в своем даре Хранящего и через полгода Эдле, отправила мальчика в Алморру. Поступив в Имперскую Академию, избранник Файро принял судьбу Хранящего, прошел испытание в пещере и, встретившись с Перворожденным, покорно благодарил его за дар, которым тот наделил его.

В ту памятную встречу Файро предстал перед своим избранников в обличье алого дракона. Глубоко вдыхая, ящер разглядывал юношу и изумлялся коварным переплетениям судьбы.

— Нечасто Хранящие удивляют Перворожденных, — признался он. — Тебе же удалось удивить меня дважды.

Рубин спросил у Перворожденного чем тот был так поражен и Файро, улыбнувшись, покачал головой.

— Будь моя воля, я даровал бы тебе тело феникса. Ты сгорал и снова возрождался из пламени своих чувств.

— Я изменился, — мягко возразил Хранящий, — моими благодетелями стали сдержанность и спокойствие.

— О-о, мой дорогой Хранящий, — вздохнул Файро, — даже благодетели могут привести к яркому пламени чувств. Ты играешь с крайностями, подвергая себя риску. Крайности — вот противники твоих благодетелей. — Заметил дракон.

От Файро Рубин узнал о том, что он не только Хранящий, но и Странник. «Перед тобой открыты все миры, Рубин. — Произнес Перворожденный, прощаясь с избранником. — Исследуй их, наслаждайся свободой, но… — дракон ненадолго замолчал и, наклонившись к Рубину, тихо добавил, — помни об Айре». Подчиняясь наставлению Файро, Рубин потратил годы на изучение иных миров. Благодаря ему в библиотеке Империи появились карты расположения миров и множество книг из разных уголков Вселенной, сотворенной Создателями и Перворожденными. Рубин прославился как искатель приключений, исследователь и умелый воин.

В атласах Сентория сияющий Харес именовался «Альрамех» и хильмарийское имя Хранящего осталось тайной для всех его новых знакомых. На приеме в честь Хранящего Огненного змея, Император, коснувшись плеча юноши лезвием золотого клинка, провозгласил: «Да прославиться имя Альрамех-Рубина на всю Айру как имя избранника Файро и Странника миров!». Услышав эти слова, Хранящий облегченно вздохнул, навеки прощаясь с образом испуганного, бессильного сироты Хареса, потерянного средь гор Хильмарии.

Окончив обучение в Академии, завершив учебу у наставницы Атары, он всецело посвятил себя странствиям. Рубин не ведал покоя, он был вечно в пути и это давало ему мимолетное чувство счастья.

Как-то раз, обнаружив на своих картах пробел, Рубин отправился в новый мир. Там, на заснеженных улицах неизвестного города он встретил Цефею, которая подарила ему чувство, неведомое ранее. Он не желал покидать Айру, не желал уезжать из Алморры. И как бы это ни пугало его, не настораживало — чувство это заставляло его улыбаться.

— Я бежал от себя, — тихо промолвил Рубин, стряхивая наваждение воспоминаний, — но ты заставила меня вспомнить обо всех, кто был рядом со мной в Айре.

Как странно Цефее было глядеть на знакомого человека, осознавая, сколь мало она знает о нем. Хранящая, нередко мысленно упрекала его за страх перед чувствами, осуждала нерешительность его действий и сдержанность характера. Теперь, причины тревог друга стали понятны Цефее и она смогла восхититься его силой и мужеством. Рубин был воплощением природы огня. Если иным избранникам Перворожденных, приходилось сдерживать свои силы для управления голосами, то Рубин был вынужден владеть своими страстями из-за связи его могущества с Айрой. Соглашаясь со словами Файро, Хранящая была вынуждена признать, что Рубин, словно феникс, раз от раза возрождался из пепла своего поражения, совершенствовался, рос, копил силы и продолжал сиять. Неудачи были неизбежны и Рубин стойко принимал удары судьбы. Нелегкое детство воспитало в нем чрезмерную осторожность и осмотрительность. «Крайности», упомянутые Файро в разговоре с Рубином, воплотились в избыточной внимательности к поступкам и страху причинить вред ближнему. Будто обретя новые грани, Рубин предстал перед Цефеей, иным Хранящим, существование которого до настоящей минуты оставалось тайной.

— В судьбе иных людей ты не встретишь жизни с фаррисами, а жаль… ведь жизнь с кочевниками многому меня научила, позволила мне найти свое призвание. Я верю, что мой долг — это помощь другим людям, а также воспитание нового поколения Хранящих. Хранящих, которые будут достойно служить своим Перворожденным. К тому же я исследователь и воин. И этот путь я также принял благодаря своему наставнику-кочевнику. Признаюсь, дорогая Цефея, что в тяжелый час испытаний воспоминания о моей семье, о друзьях и наставниках, придают мне силы. Отец любил повторять, что Иона — сильнее Хранящих и лишь недавно я стал осознавать, в чем была сокрыта ее сила. Она никогда не осуждала людей и прощала им ошибки. Она следовала зову своего сердца, в унисон живущего с ее рассудком. Ее обошла стороной участь, знакомая нам с тобой. Она была лишена сомнений, которые терзают наши с тобой души. Ее мысли, так же как и чувства, были чисты. Думаю, что из-за этого дара мой отец и полюбил травницу Хоэля. Он был пылким и страстным Хранящим, но Иона сглаживала шероховатости его характера, придавая силам Ахерона глубину. Теперь ты знаешь, зачем я рассказал тебе о своей жизни, Цефея. Мне знакомы чувства, испытываемые тобой. Быть может, я не совершенен в своем искусстве Хранящего, однако, обуздать свой нрав я смог. Голоса подчиняются мне не потому что я овладел навыком управления ими, а потому что я сумел очистить свою душу от лишних эмоций. Теперь же, с твоего позволения, я бы хотел обучить тебя этому. Что скажешь?

Он протянул Цефее руку и девушка улыбнулась. Безграничная благодарность переполняла ее сердце. Ей стало стыдно за осуждение, которому она подвергла Рубина и противно от воспоминаний о злости, которую испытывала, когда тот отказался быть с нею. Рубин, оставаясь искренним и честным, верил в Цефею с первого дня ее жизни в Айре. В тяжелый час он с готовностью приходил к ней на помощь, подсказывал, советовал и залечивал раны. Но никогда не осуждал ее. Это был истинный наставник духа и мыслей. Негромко посмеявшись над своей нерешительностью, девушка дала руку другу и кивнула, отпуская сомнения прочь.

Глава десятая

Рубин просыпался в час, когда на восточном крае небес появлялась тусклая полоска рассвета. Одевшись и приведя себя в порядок, он шел в комнату Хранящей, будил ее и, разделив с ней завтрак, приступал к обучению.

Утренние часы были временем спокойствия. Рубин говорил, что после сна тело Хранящего нуждалось в медитации и прогулке. «Если ты будешь относиться к голосам как к оружию — они, в конце концов, возьмут над тобой верх, — произнес Рубин, растягиваясь на траве за домом, — я же прошу тебя увидеть в голосах силу всей жизни». Первую четверть часа Хранящие лежали на земле, наблюдая за неторопливым танцем голосов. Цефея с сомнением относилась к процессу, называемым Рубином «медитацией», но уже через три дня девушка ощутила их действие. Спокойствие и уверенность овладевали ее разумом. Поделившись своим наблюдением с другом, она с удивлением заметила, как его лицо озаряет улыбка.

— Я знаю, что ты не верила в успех этих двадцати минут. — Признался Рубин. — Но я счастлив слышать, что ты так быстро достигла успеха. В свое время мне понадобились недели…

— Но что нам может дать медитация? — спрашивала Хранящая. — Я думала, мы будем учиться сражаться голосами.

— Верно. — Спокойно отвечал избранник Файро. — Эниф учил тебя владеть голосами. Он показал тебе, как использовать потоки в сражении точно также, как мы используем клинки и копья в битвах против врагов. Но твоя проблема кроется глубже. Лишние мысли тебе мешают управлять голосами. Ты можешь продолжать стучаться в запертую дверь и когда-нибудь ты подчинишь голоса. Однако, я должен предупредить: переломив себя, ты добьешься желаемого, но это неминуемо приведет к трагедии.

Каждое слово Рубина было правдой — Хранящая ощущала, что путь, предлагаемый Энифом губителен для нее. Осознавая это, она прислушивалась к предостережениям друга и, в конце концов признала, что методы Энифа зашли в тупик. Она нуждалась в другом подходе к изучению голосов.

— Мои слова расстроили тебя. — Заметил Рубин. — Прошу, выслушай меня и поверь каждому слову. Есть иной путь. Я предлагаю познать природу сил, дарованных тебе Перворожденным. Ты должна увидеть, что голоса — не только оружие разрушения, они еще и инструмент созидания. Предлагаю тебе окрепнуть духом, мыслями и только тогда вновь возвращаться к управлению голосами. Если ты все сделаешь правильно, тебе удастся направить протоки в нужное русло. Но для этого спокойствие, уравновешенность, твердость духа должны стать основой твоих сил. Я предлагаю тебе стать руслом для реки голосов.

После медитацийнаступало время конных прогулок, во время которых Хранящие непринужденно поддерживали беседы о Архарии, воинах и королях древности, практикуя тэлирский язык. Нередко прогулки превращались в охоту, в результате которой Рубин подстреливал дичь. Тогда, во время обеда, следовавшего за тэлирскими беседами, стол Хранящих украшало свежее жаркое. Трапеза, сопровождалась историями избранника Файро о приключениях, друзьях, удивительных явлениях природы и потому пролетала незаметно. Еще несколько месяцев назад, будучи безымянной пленницей покоев Рубина, Цефея не могла предположить, что спустя годы ей суждено вспоминать часы изнуряющих тренировок, перебирая их в памяти, словно четки. И, вторя судьбе тысяч влюбленных, Хранящая будет улыбаться, вспоминая смущение, с которым она встречала каждое неосторожное прикосновение Рубина. Волей Судьбы воспоминания эти сохранились в памяти Хранящих, хотя могли быть навеки запечатаны в безмолвном прошлом.

С первой минуты тренировок Рубином были установлены необычные правила. Он просил Цефее снять наручи и, услышав отказ девушки, сам стянул их с ее тонких запястий.

— С этого дня и до возвращения Энифа я твой наставник. — Напомнил он. — Если я прошу тебя снять наручи — ты должна исполнить мою просьбу.

— Это единственная твоя защита в сражениях со мной. — Раздраженно заметила Цефея. — Уже забыл, как я едва не убила Энифа?

— Я все помню. — Кивнул Рубин. — Но я защищен от тебя и без заговоренных наручей. Ты никогда не причинишь мне зла. Я верю в это. Прошу и тебя в это поверить.

Исключение заговоренных наручей из тренировок, не было единственной особенностью обучения. Рубин запретил пользоваться Цефее голосами и сражения Хранящих проходили на мечах. К тому же, вопреки ожиданиям избранницы Рагнарека, Рубин оказался воином, превосходившим в своем мастерстве Энифа. Едва начался бой, Цефея сделала выпад, нанесла удар, поставила блок и, спустя мгновение лежала на лопатках, следя за течением облаков в небе. В сражениях на мечах красноволосый Хранящий не знал себе равных. Он бился как дикий зверь, в крови которого на уровне инстинкта был заложен навык нападения. Каждый его шаг сопровождался силой и грацией, меч крушил врагов мощью могучих ударов, а скорость, с которой протекала битва, была столь велика, что Цефея, едва успевая отражать удары наставника, рано или поздно была прижата к земле. Сверкающие дуги, оставленные его клинком, со свистом рассекали воздух, грозя отсечь Цефее пальцы или вспороть живот. Тихо посмеиваясь над непоседливостью подруги, Рубин раз за разом прерывал бой, останавливая кончик меча в дюйме от тела Хранящей. Раздосадованная чередой неудач, Цефея бросила меч в траву и с раздражением призналась: «С Энифом мое сражение было дольше!».

— Эниф могущественный Хранящий, — согласился Рубин, поднимая брошенный меч, — но он не самый умелый воин. Ты забываешь, что я воспитывался кузнецом и кочевниками, а уже после — повторил судьбу всех молодых Хранящих, переняв знания капитанов Имперской армии. Я знаю об оружии столько же, сколько Эниф знает о голосах. Ты отлично сражалась со мной. Твой наставник хорошо обучил тебя. Но твой навык далек от совершенства. Нужно больше старания. И еще больше — терпения.

Переводя дух, девушка опустилась на траву. Она не раз слышала истории о Имперской Академии, в которой десятки лет обучали Хранящих. Почтенные старцы воспитывали истинных избранников Перворожденных. Тех, что могли обуять мощь голосов, подчинить потоки мыслям и без страха нести знание своего бога. Цефея, задумавшись о том, сколько времени на обучение может уйти у нее, отчаялась: «Мне понадобиться годы…» — прошептала она.

— Все так. — Согласился Рубин, присаживаясь рядом. — У любого другого на это ушли бы годы. Только не у тебя. — Решительно заявил Рубин. — Ты многому научилась за месяцы, проведенные в Айре. Я с трудом угадываю в тебе девушку, проснувшуюся в моих покоях в первый день весны. Забудь, наконец, о сомнениях и доверься мне и Энифу. Когда-то кочевники поделились со мной многими тайнами. Пришло время поделиться этими знаниями с избранницей Рагнарека.

Цефея не уставала изумляться Рубину. Он всем сердцем верил в силы Хранящей, делился с девушкой известными приемами и уловками; показывал ей давно заученные шаги, пассы и стойки специальных гимнастик; знакомил с различными видами оружия и помогал выбирать наиболее подходящее для девушки. Так, благодаря другу, Хранящая подобрала полуторный меч, заточенный кузнецами далекой Хильмарии, а также тонкий, длинный кинжал, который без труда можно было спрятать в голенище сапога или складках платья. Хорошо сбалансированный клинок, не обремененный тяжестью вензелей и украшений, обещал стать в руках Цефеи грозным оружием. В довесок к прочим навыкам, Рубин, поведал ей еще одну тайну, раскрывая секрет сафирских воинов. Некоторые удары клинком Хранящий подкреплял силой призванных голосов. Остановить такую атаку было крайне сложно. Щит противника раскалывало надвое от тяжести наносимого удара, а мечи, попавшие под взмах клинка Рубина, могли быть превращены в осколки.

— Воинов Сафира считали берсерками благодаря этим ударам. — Пояснил Рубин, утирая рукавом пот со лба. — Они могли раскрошить кулаком череп имперца или проломить его кирасу. Но, несмотря на все могущество воинов, их родные земли были покорены сначала шаманами, а затем и Империей.

Хранящей было хорошо известно, что избранник Файро не одобрял жестокие методы преподавания, к которым прибегал Эниф. Однако, Рубин не позволял себе обсуждать действия эльфа с его ученицей. К тренировкам Хранящие приступали после обеда, заканчивая их в кромешной тьме, когда хижина и граница круга, очерчивающая место тренировок, тонули во мраке надвигающейся ночи. Не позволяя себе резких высказываний или хлестких ударов, застающих врасплох, Рубин мягко наставлял Цефею, указывая ей на недочеты и ошибки. Он твердой рукой поправлял боевую стойку ученицы и останавливал ее неверные удары, вовремя выставляя блок. Клинок, безоговорочно подчиняясь хозяину, нередко вспарывал рукав куртки или рубаху, но ни разу не ранил Цефею. Хранящий был строг и сосредоточен, но всегда справедлив. Он позволял Цефее наслаждаться обучением, не форсируя события. «Все идет своим чередом» — говорил наставник. Постепенно шрамы и синяки, напоминающие о былых тренировках с эльфом, бесследно исчезли. Теперь избранница Рагнарека испытывала лишь боль перенапряженных мышц и уставших суставов, но после всех пережитых мучений, эти страдания казались ей верным свидетельством успешного обучения. Однако, очень скоро, Цефея заметила, что кожа на ее ладонях стерлась от оплетки меча, который она подолгу не выпускала из рук, сражаясь с Рубином на тренировках. Едва заметив кровь, Хранящий остановил бой.

— Увы, от этих ран я не могу тебя уберечь, — произнес он, осматривая ладони девушки, — тебе придется немного потерпеть боль и подождать до тех пор, пока твои руки не огрубеют и не перестанут чувствовать рукоять клинка…

Казалось бы, как Хранящая могла пересечь границы своих возможностей? Но Цефея переборола себя. Рубин видел то усердие, с которым его ученица проводила тренировки. Отмечая первые успехи Цефеи, Рубин раскрыл ей тайну кочевников и рассказал, что секрет их сил заключался в песнях, которые воины напевали во время сражения. Ритм мелодий задавал такт дыханию и ударам. Шаги, благодаря строкам песни, приобретали уверенность и легкость. «Четкость и слаженность можно достигнуть, освободив свой разум от лишних мыслей. — Говорил Рубин. — Музыка помогает в этом. Ты знаешь достаточно песен, чтобы попробовать свои силы в этом сражении». Так, негромко напевая старинные баллады, Цефея постигала мастерство воина. Конечно, первые ее попытки не увенчались успехом, но настойчивость сделала свое дело. Стремительно постигая тайну кочевников, Хранящая поражала своего наставника новыми успехами. Через несколько дней сражение с Цефеей стало испытанием даже для Рубина. С трудом избегая клинка Хранящей, Рубин совершил непростительную ошибку, открывшись под удар во время выпада. Используя шанс, девушка нанесла удар, остановив клинок под ребром друга.

Зеленые глаза Хранящего сверкнули, он замер, едва не напоровшись на меч. Его взгляд скользнул по лезвию к рукояти, а затем на Цефею, пораженно застывшую в полушаге от наставника.

— Ты победила. — Объявил Рубин, побеждено поднимая руки к небу.

Цефея, впервые испытав вкус победы, крепко обняла друга и благодарила его. После этого дня Хранящая с каждым часом тренировки крепла духом, утверждаясь в своих силах. На тренировки она приходила с твердым осознанием своих возможностей. Наблюдая за ходом обучения, Рубин убеждался, что победа была необходима Хранящей как доказательство успешного совершенствования ее навыков.

Шел двенадцатый день наставничества Рубина. Безветренный день не грозил дождем и Хранящие, накинув на себя легкие летние костюмы из светлых тканей, отправились на конную прогулку по окрестностям Алморры. На этот раз беседа друзей не затрагивала историю Айры или древних королей. Друзья обсуждали последние события их жизни в лесной хижине. Впервые практикуя тэлирский язык в свободной теме разговора, Цефея с трудом подбирала подходящие слова из-за чего беседа приняла еще большую неловкость.

— Я горжусь твоими достижениями. — Признался Рубин, начиная урок. — Приятно видеть твои успехи.

— Без тебя не было бы этих достижений. — Вежливо ответила Хранящая, почтительно склоняя голову.

— Да, но ты переборола себя и изменилась…

— Изменилась? — усмехнулась Цефея, переводя взгляд на далекий просвет в стене леса, — Да, ты прав. Во мне многое переменилось… Но могла ли я успешно учиться мудрости Хранящего, без этих перемен? Недавно я поняла, что слабость во мне появилась лишь из-за меня самой. Ответственность за неосторожность мыслей и действий лежит на мне. Я осмелилась жалеть себя в тот час, когда должна была заставить действовать. Я же Хранящая Рагнарека! Кто, если не я, станет опорой Айры в час ее гибели? — Хранящая ненадолго замолчала. — Мне стыдно. Как я могла забыть наставления своего Перворожденного?! Он назвал меня «спасением мира», а я, отвернувшись от долга Хранящего, погрузилась в хаос своих переживаний.

— Значит, вот какова истинная причина твоих неудач… — Промолвил Рубин. — Но, я должен утешить тебя. Наполовину ты человек и пороки смертных тебя не обошли стороной. Взгляни на Энифа. — Улыбнулся Рубин. — Он бессмертен. В нем эта борьба незаметна.

— Эниф силен. Он лишен всяких колебаний. — Возразила девушка.

Натянув поводья, Цефея спустилась на землю. Она думала о выборе Рагнарека и в поисках ответа спросила, почему Перворожденный избрал именно ее. Рубин остановил Цефею, взяв ее за руку и взглянул в глаза: «Lite ale erilias nenni ome23».

— В тот день, когда мои ладони были стерты до крови, я поклялась, что не позволю себе оставаться впредь такой же слабой. — Призналась Хранящая, забывая о тэлирском наречии.

Признавая, что урок тэлирского безнадежно сорван, Рубин также перешел на имперский язык.

— Знаю, ты удивляешься, почему я так слепо верил в тебя все эти месяцы. — С теплой улыбкой, произнес Рубин, — Но ты не видишь того, что доступно моим глазам. Да, ты бываешь нерешительна и осторожна, но всегда — сильна. Даже если мрак обступает тебя, ты помнишь о свете. Рагнарек вверил в твои руки судьбу Айры, так как видел, что свет — это то, из чего соткана твоя душа. Тебе знакомы чувства людей, ты восхищаешься миром как дитя и любишь его всем сердцем. Кому как не тебе доверить судьбу Сердца всех миров?

Днем поляна, на которой проходили тренировки, была залита солнечным светом и дурманом пряных трав. Птицы, звонко передразнивали друг друга, перепархивая с дерева на дерево. Гудящие стрекозы, зависая в шаге от Хранящих, будто оглядывали гостей, пугаясь их неосторожных движений. Цефея полагала, что во время подчинения голосов все эти звуки будут отвлекать ее, но как только Рубин повязал на ее глаза темный лоскут, все шумы стихли. Вкрадчивый, мягкий голос Рубина окружил ее и девушка, жадно прислушиваясь к каждому слову наставника, исполняла его приказы.

— Что ты видишь? — спросил Хранящий.

— Ничего.

— Тогда слушай… — Подсказал Рубин.

Заблудший ветерок, принесший с Севера холодную морось далекой зимы, окутал Цефею и девушка вздрогнула от его ледяного прикосновения. В этот миг, во тьме пустоты, случилось неописуемое явление.

Вы никогда не думали, как прекрасно, должно быть, выглядит солнце, для человека, чей взор долгие годы был обращен во тьму? Способны ли вы представить сияние приветственного луча, прожигающего мрак? Можете ли вы вообразить силу ослепительного света, способного пробудить в душе благоговейный трепет? Вы можете ощутить тепло его прикосновений? Подобным образом солнце удивляет только тех, кто знаком лишь с тьмой.

Рождение голосов во мраке, было сравнимо с первым рассветом мира. Слабая вспышка золотой пылинки, множилась, наполняя все вокруг сиянием сотен, тысяч золотых песчинок. Будто искры, выброшенные горном древней кузницы, они кружили во мраке, рассекая его своими сияющими телами. Хранящая, едва узнав в явлении голоса, стала прислушиваться к мелодии, идущей из недр земли. В этот миг пространство мрака пронзили нити потоков. Они, очерчивая силуэты знакомого мира, обрисовывали Айру красками золота, раскаленного докрасна металла и углей, извлеченных из древних костров. Нежно шепчущий мотив знакомой мелодии заставлял голоса пронизывать мрак, оплетая весь мир и вырисовывая очертания знакомых предметов. Каждая травинка, каждый предмет мира, был наполнен внутренним свечением. Даже закрывая глаза, Цефея оставалась зрячей, но видела мир глазами Перворожденных, чьему взору была доступна Айра, сотворенная голосом Создателя.

— Я вижу Айру… — восхищенно выдохнула избранница Рагнарека.

— Ты видишь ее душу. — Мягко поправил Хранящую наставник. — Твоему взору теперь доступно больше, чем остальным в мире Под Горой. Наслаждайся, изучай. Когда будешь готова — дай знать и мы приступим к новым урокам.

Весь остаток дня Цефея провела с завязанными глазами, наблюдая за движением потоков. Рубин, осторожно подхватив ее под локоть, провел в лес. Он рассказывал ей о потоках, о движении сил и круговороте голосов, которые не испарялись бесследно, а возрождались вновь. Будто приоткрыв завесу в незримый мир, Создатель позволил Цефее восхититься красотой широких рек, чьи воды были сплетены из золотых нитей; удивиться густым лесам, где ветви деревьев венчали листья из самоцветных монет. Но более всего, Цефея поражалась лунам, сотканным из бесчисленного числа разноцветных струн.

На следующий день Цефея вернулась к тренировкам. Рубин, завязав Хранящей глаза, отошел на несколько шагов и попросил ее прислушаться к музыке голосов.

— Это музыка Айры, — сказал он, — сражайся, подчиняясь ее ритму. Ты уже проделывала нечто похожее, когда напевала себе во время сражений на мечах, но теперь ты стала сильнее. Твоему взору доступны голоса — ты можешь управлять ими, предсказывая не только свои действия, но и действия своего врага.

Некоторое время Цефея привыкала к блеску голосов. Она коснулась пальцами тонких нитей и те, нырнув ей в ладонь, сжались в плотный комок. Начался бой.

Хранящие, подчиняясь симфонии мира, двигались по кругу, окружая друг друга вспышками тлеющих потоков, направляя в сторону врага сгустки голосов, огненных шаров и молний. Трава тлела, наполняя воздух едким дымом. На глазах Рубина рождалось чудо: новая Хранящая, впервые познавая могущество своих сил, сражалась с наставником. Ничто не занимало ее мысли и только музыка, доносившаяся из глубин Айры, наполняли Цефею. Хранящая взмахнула рукой, отбирая у Рубина потоки и мужчина, улыбнувшись, заметил, как едва призванные им голоса устремляются к его врагу. Он призывал новые нити, связывал из них сеть, но девушка, прожигая ловушку, каждый раз уходила из-под удара. Она взмахнула рукой, словно кукольник и кончики ее пальцев наливались теплом. Нити, повинуясь приказам Хранящей, опутали ноги Рубина. Друг, стряхнув с себя голоса, выпустил из ладоней шар огня, но Цефея, вовремя поставив блок, остановила атаку на полпути. Вспышки, треск молний и гул пламени наполнили поляну, эхом разносясь по окрестностям леса. Хранящий, ловко перебирая пряди голосов, заставлял пламя вырываться из-под земли. Почва покрылась глубокими трещинами, трава, пожелтев, превратилась в пыль. Цефея продолжала воровать голоса Хранящего, наполняя свои руки новыми нитями. Рубин выкинул руку вперед, спуская с кончиков пальцев колючие, пылающие иглы, едва не пронзившие плечо Хранящей. Девушка, вовремя отшагнув, нанесла удар, сбивая с ног друга и, сбрасывая с рук накопленные потоки, перешла в наступление.

Рубин успел лишь восхититься количеству голосов и в следующий миг оказался пленником силков, которыми Цефея незаметно опутала своего врага. Голоса, приняв обличие диких зверей, мчались к Хранящему. Цефея кинулась вперед вместе со сворой, в ее руках блестел меч, сотворенный из голосов. Рубин, едва успев выставить блок, услышал треск, пламя огня вспыхнуло перед его глазами и кончик сотворенного клинка, отсвечивая мертвенно-голубым пламенем, застыл у груди Хранящего. Он слышал, как Хранящая, шумно выдохнув, отпустила голоса и полупрозрачные гончие бесследно исчезли.

Рубин позвал Хранящую и, осторожно коснувшись повязки на ее глазах, стянул ткань. Взгляд девушки скользнул по лицу друга. Цефея улыбнулась. Она отошла на шаг. Избранница Рагнарека, осознав свою победу, ждала признания Рубина, который с восхищением наблюдал за сияющим взглядом фиолетовых глаз девушки.

— Ты победила, избранница Рагнарека. — сказал Рубин, склоняя голову в легком поклоне. — Советую запомнить этот день как начало еще более славных побед…

С тех пор многое должно было измениться. Цефея, научившись управлять своими мыслями, оттачивала искусство управления голосами до совершенства, а Рубин, оставаясь ее верным другом, помогал ей в обучении. Конные прогулки совмещались с обедом, который Хранящие предпочитали проводить на холмах, раскинувшихся на Юго-Западе от Алморры. Любуясь белоснежными стенами крепости, отражающей солнечные лучи, Цефея и Рубин, забывая о предназначении друг друга, беседовали, словно старые друзья. В этот священный час, согласно негласному закону друзей, никто не вспоминал о Рагнареке и Файро. Здесь, в тени серебристых осин, вдали от чужих глаз, Хранящие скидывали с себя личины служителей Перворожденных и становились простыми людьми.

— Теперь, когда результат нашего обучения скрыть невозможно, я должен тебе признаться. — Сказал Рубин. — Эниф мог вернуться и раньше, но я просил дать нам немного времени.

Хранящая, отложив хлеб и кусок сыра, взглянула на друга. Смирившись с решением Рубина оградить себя от чувств к ней, избранница Рагнарека тайно сохранила надежду на их общее счастье. Едва девушка услышала слова Хранящего, ее сердце сжалось. Рубин, тем временем, продолжил:

— Я видел, что усилия Энифа не дают нужного результата и потому предложил свою помощь. Мне было известно, что ты, как и я, обладаешь способностью видеть голоса. И мне было известно о слабостях, которые терзают тебя. Я сам прошел через твои испытания и предположил, что смогу помочь тебе.

Покачав головой, Хранящая улыбнулась, словно посмеиваясь над своей глупостью.

— Спасибо, что сказал мне. Выходит, за результат я должна благодарить не только тебя, но и Энифа. — Вежливо ответила она.

Обед друзей подходил к концу. Хранящие, запрыгнув по седлам, уже собирались трогаться в обратный путь, но Рубин, остановил Цефею, едва уловимо коснувшись ее руки. «Я буду вспоминать эти дни. Эти дни стали для меня счастьем. Спасибо тебе». — признался он и поцеловал хрупкую ладонь Хранящей.

Согласно последнему сообщению, Эниф выехал из Тэлира и со дня на день его прибытия ожидали в порт столицы Сентория. Рубин вечерами пропадал в городе, возвращаясь в хижину лишь глубокой ночью. Времени для общения не оставалось и Цефея, лишившись последнего собеседника, тратила часы своего одиночества на прогулки по окрестностям.

В ночь перед приездом Энифа, Хранящая, гуляла по лесным тропам. Незаметно для себя вышла из лесу и направилась к бурной реке, стекающей с гор. Она остановилась на берегу, закрыла глаза и взглянула на сверкающий мир голосов, вновь, как впервые восхитившись его красотой. Ее взгляд привлек поток, устремленный куда-то вдаль — за холмы на другом берегу реки. Впервые столкнувшись с необычным явлением, Цефея поспешила узнать его причину и, ловко перепрыгивая с камня на камень, пересекла реку. Добравшись до холмов, Хранящая вновь закрыла глаза, сориентировалась и последовала за голосами, призываемые могущественной силой. Хранящая, обуреваемая любопытством, забралась на холм, но на полпути была вынуждена остановиться. Оттуда — с вершины холма — доносились голоса. Присев, девушка бесшумно добралась до гряды камней и, укрывшись за валунами, прислушалась к разговору.

Один из голосов, несомненно, принадлежал Рубину, но другой Цефея слышала впервые. Он был мягким и вкрадчивым, будто бы шел из-под земли, но в то же время ветер вторил словам незнакомца, разнося его эхом по безлюдным полям. Каждый вздох незнакомца тревожил осоку теплыми прикосновениями южных ветров, а печаль голоса отражалась от каменных глыб, которым был завален холм. Осторожно выглянув из своего укрытия, девушка увидела Рубина. Хранящий, прислонившись спиной к скале, разглядывал небо и звезды. Вытянув ноги, он наслаждался минутами безмятежной беседы. Рядом с Хранящим застыл исполин, высеченный из осколка скалы. Древние мастера вытесали в камне драконью морду с распахнутой пастью. Взгляд змеиных глаз тлел угольками костров и Хранящая, увидела как потоки, будто змейки, сплетаются в клубок под каменной глыбой, образуя плотный, пульсирующий сгусток.

— …Я сделал все, что мог. Теперь она знает все, что известно мне. Каждая крупица моего знания была передана ей. Это все, чем я могу поделиться с Цефеей. — Говорил Рубин.

Послышался смешок. Хранящая вздрогнула. Легкая дрожь, прокатившись по земле, еще некоторое время блуждала по холмам.

— Файро?.. — позвал Рубин.

— Уверен, знай Цефея, что этими дарами ты заменяешь любовь, она отказалась бы от них.

Хранящая улыбнулась. Разговор Файро и Рубина, напоминала беседу сына и отца. Перворожденный, насмехаясь над осторожностью Рубина, дразнил и посмеивался, с печалью наблюдая за ошибочностью его суждений.

— Мы уже говорили с тобой об этом. К тому же мы с Цефеей уже обозначили границы своих чувств.

— Вы договорились притворяться слепыми, — настаивал Перворожденный, — дали друг другу слово не замечать очевидного. Взгляни на себя, Хранящий, — мягко произнес Файро, — я сотворил тебя Странником, наделив свободой. Перед тобой открыты все дороги. Ты волен и горд. Но ты еще и глуп. Что для меня весьма неожиданно. Ты идешь вперед, не оглядываясь назад. Это достойно восхищения. Однако, как только искра счастья посещает твою душу, ты тушишь ее в болоте былых ошибок. Это печалит. Конечно, мне неподвластны судьбы, но мне известно, что счастье не бежит в поисках жертвы, Рубин. Оно привыкло, что его с благодарностью принимают как… дар или… благословление.

— Тогда кого же оно благословляет? — спокойно спросил Рубин.

— Тех, кто каждое мгновение восхваляет жизнь, кто жаждет ее каждую минуту. И тех, кто воспевает любовь, открывая ей свое сердце… — Шепнул Перворожденный и травы, вторя богу, зашелестели, тревожа безмятежность ночи шумом глубокого вздоха полей.

— Я люблю жизнь. Люблю Цефею. Я, будучи Рубином, никогда не опускал руки. — Твердо произнес Хранящий. — Но я всегда боролся с собой. Не позволял забывать о долге. Даже когда мне казалось, что ты больше не слышишь меня, я заставлял себя верить, что ты все еще рядом. Разве был ты рядом, когда я, сражаясь с огнем, пытался спасти отца? Где же ты был, когда моя мать, истощенная чумой, умирала на наших с отцом руках? Зачем же ты подверг нас таким испытаниям? Ахерон был твоим верным Хранящим, но ты не защитил его. Почему? Тогда мое сердце было открыто любви. Я жаждал жить!

— Людям свойственно винить в своих страданиях божественное проведение. Но каждый сам избирает свой путь. Он неведом ни богам, ни смертным. Судьба, вышивающая дороги жизни на полотне мира, заточена вдали от Перворожденных и даже нам неизвестно наше будущее. В моей власти лишь предостеречь тебя от бездны, к которой ты идешь.

— О чем ты? — настороженно спросил Хранящий.

— Зачем ты носишь с собой отцовский меч? Он служит тебе напоминанием об ошибках и твоих победах над ними или же выполняет роль груза, который потянет тебя на дно в час твоего отчаяния?

Рубин, вынув меч из ножен, взглянул на клинок. Сияющая сталь отражала звезды, темное небо и зеленое пламя сверкающих зрачков Хранящего. Он вонзил меч в землю и отступил на шаг.

— Этот меч служит мне напоминанием о том, что некоторым нашим ошибкам нет прощения. — Тихо промолвил молодой мужчина, опуская голову.

— Ты рассуждаешь об ошибках, — заметил Файро, — но допускаешь непростительный грех. Запрещаешь себе быть счастливым. Какой же груз ты предпочтёшь носить с собой от этой ошибки? Цефея — смертна, да и ты тоже. Ваше время уходит. Ты поймешь это лишь через десятки лет, впервые оглянувшись назад и обнаружив пустоту, в которой не было места для Хранящей Рагнарека и чувств к ней.

Через мгновение, Хранящий, схватив меч, занес его для удара, будто бы целясь в невидимого врага. Голоса вспыхнули вокруг Рубина, устремляясь огненными плетями в небеса. Под темным куполом Айры, потоки растворились от осторожного прикосновения холодных звезд. Рубин, яростно зарычал и упал на колени. Вырвавшись наружу, боль покинула обессиленное тело мужчины, оставив его наедине с Перворожденным.

— Ты вновь говоришь о смерти! — с яростью прорычал он. — Я не могу потерять ее, Файро! Не могу остаться без нее! Впервые за многие годы я не рвусь на другой край вселенной. Моя душа спокойна. Я счастлив. Но я напуган этим счастьем. — Голос Рубина, дрожал от бессильного гнева. — Сердце ликует, а разум… Проклятый разум не дает мне покоя. Я жду удара, ищу со страхом в каждом дне признаки последней встречи. И стыжусь, пугаюсь — ведь счастье, испытываемое мной, не может быть вечным…

Осока, будто волны моря, раскачивалась в такт ветру. Обнимая его прозрачными крыльями тело Рубина, Файро утешал душу своего избранника, охлаждая пылающий гнев, клокочущий в его крови.

— Счастье хрупко и непостоянно. — Согласился Перворожденный. — …Но… оттого так бесценно…

— Не переживу, Файро… Я не переживу, если потеряю ее. — Шептал Хранящий. — И если Айра отнимет ее у меня — я никогда более не полюблю этот мир также, как прежде.

— Но будешь ли ты любить Айру, упустив шанс быть с Цефеей единым целым? Ты еще даже не познал до конца радость любви, а уже примеряешь на себя судьбу вдовца. — Заметил Файро. — Все влюбленные страшатся этого, но, даже если счастье их быстро окончилось, влюбленные продолжают благословлять этот мир. Ведь им даровали возможность испытать это чувство. Любовь — дар, прощающий расставание и обиды. И даже смерть…

Рубин, размышляя над словами Перворожденного, молчал. Файро, убеждая Хранящего в необходимости открыться миру, продолжал разговор.

— Рагнарек — мудрый перворожденный. Он лишил свою Хранящую прошлого и теперь она свободна от предрассудков и былых ошибок. Цефея сильнее тебя, но только благодаря этому дару. Да, ее ждет непростой путь, но он будет легче твоего, ибо груз минувших лет не мешает ей двигаться вперед. Но взгляни на своего друга Энифа. Он соткан из страха. Заполнен ими как сосуд! Эниф бежит от себя в минуты тревог и мечется между двумя материками, не признавая покоя. У него давно был шанс испытать счастье, но Хранящий Хроноса его упустил. Вы можете называть это муками, терзаниями души, но все это имеет истинное имя. Трусость. — Файро тяжело вздохнул. — Ничто не случайно, помни об этом… Хранящая была найдена тобой и, кто знает, быть может, это Судьба сплела ваши пути? Осталось решить, готовы ли вы и дальше идти вместе?

Рубин, вкладывая в ножны меч, едва слышно проронил: «На что ей любовь Странника?» и Файро, тихо рассмеявшись, произнес:

— Я так часто глядел на Хранящих, чьи сердца были пленены любовью. Они отстранялись от нее безразличием и отрешенностью. Прятались под личинами каменных лиц и лишь в предсмертный час обращали к ней свои молитвы и мысли. Мгновение любви способно скрасить бессмертную жизнь. Любовь — это бессмертие, страх перед нею — забвение. Любовь стала одним из даров, которым Создатель наградил Айру, но ты относишься к этому дару как к проклятию! Я знаю, ты боишься повторить судьбу многих Хранящих, соединивших себя узами семьи. Ты смотришь на тех, кто страдал из-за своего предназначения служить Перворожденным. Но ты забываешь, что в жизни простых людей есть место не только радостям, но и печали. Тяжесть ваших испытаний неразрывно связана с силой вашего духа и, поверь, не будь ты Хранящим, ты все равно испытывал такую же боль, страх и сомнения. Твоя ошибка, Рубин, в том, что ты примеряешь на себя чужие судьбы. Рубин, — с отеческой нежностью, позвал Файро, — тебя ждет твой путь.

Файро замолчал. Рубин, прикрыв глаза, закинул голову и глубоко вдыхал обжигающий холодом воздух.

— Ничто не случайно… — тихо повторил Рубин и поднялся на ноги. — Файро, скажи, Перворожденные могут любить?

Мир моментально затих, будто Файро, застыв, не решался ответить. Цефея, огляделась. Колыхания трав под порывами ветра остановились, трели птиц в лесу неподалеку, затихли. Хранящая подумала, что Файро не даст ответ на этот вопрос, но в этот миг послышался его голос, вернувший Айре привычное звучание.

— Я любил. — Наконец, чуть слышно проронил Файро. — Во времена, когда Создатель только выкрикнул свое имя, даровав ему голоса, Перворожденные посещали земли у подножья Горнего мира и гуляли среди сотворенных ими существ — людей, гномов, эльфов и многочисленных духов. Я был юн и многое оставалось мне неизвестным. В один чудесный, жаркий день я спустился к шумной реке и увидел, что на другом берегу сидит молодая девушка. Я редко говорил со смертными, но тут же пожелал познакомиться с нею, так как она была занята очень необычным делом. Перевязывая пучки из луговых трав и цветов разноцветными лентами, девушка складывала их в свою корзину. «Зачем ты делаешь это? — спросил я ее. — Разве они не прекрасны, когда растут среди таких же цветов?». Девушка рассмеялась и рассказала мне, что люди зовут это «букетом». Их, как я узнал, дарят в знак благодарности, уважения или любви. Юная красавица оказалась цветочницей, продававшей букеты в городке недалеко от речки. Я был так заинтересован ее работой и столь сильно очарован красотой, что вызвался помочь девушке. Следя за тем, как она перевязывает пучки трав, я повторял за ней каждое движение, но, признаюсь, мои пальцы не были столь нежны, а руки не обладали должной ловкостью. Раздосадованный результатами своих попыток, я уже готов был уйти, но девушка, протянула мне букет, перевязанный красной лентой: «Прими это в благодарность за помощь. Эта лента так похожа на прядь твоих волос!». Помню, как я осторожно взял букет из ее рук и разглядывал его, изумляясь глупости людей. Что могло нравиться смертным в этом неприметном пучке трав, когда под их ногами расстилались сотворенные Создателем луга и поля? В этот миг с неба сорвался солнечный луч и осветил ее лицо. Я застыл, окаменев. Волосы девушки вспыхнули янтарем, а в глазах ее плясало удивительной красоты пламя — изумрудное пламя жизни, задора и молодости. Мне неизвестны причины, по которым с той минуты я не мог думать ни о ком, кроме нее, но каждый день я приходил к ней. Каждое мгновение я проводил рядом с ней, ощущая счастье и радость, незнакомую мне до тех минут. Ночи и дни я был с нею…

Перворожденный замолчал.

— Файро? — тихо позвал Рубин, оглядываясь на оскаленную морду дракона.

Перворожденный тяжело вздохнул и, будто опомнившись от воспоминаний, продолжил рассказ:

— …Как-то утром я спустился к реке и не увидел ее на берегу. В моих глазах она всегда оставалась юна и прекрасна. Я и не заметил, как старость овладела ее телом…

— Что с ней стало? — тихо спросил Рубин.

— Перворожденные не властны над смертью… Я успел с ней проститься. Оттого я уже счастлив…

Рубин, протянув руку, коснулся холодного камня, из которого были выточены клыки дракона.

— Как ее звали? — спросил Рубин, после нескольких мгновений тишины.

— Лея. — Тихо ответил Перворожденный и шелест трав подхватил шепот. Имя цветочницы, качаясь на волнах сонных трав, растворялось в сиянии звезд и хрустальном журчании реки, спешащей по камням к долинам Восточных провинций. Словно гигантский, тяжело дышащий зверь, мир недовольно заворочался, потревоженный болью старых ран. Созвездия равнодушно следили за страданием Перворожденного. Искры в его глазах потухли и он исчез в тусклом всполохе огня.

В ту ночь Цефее снилось, что она с Рубином сидит на причале широкой реки. Свесив босые ноги к воде, они едва касались кончиками пальцев ее теплых волн. Иногда они наклонялись к воде и глядели на свое отражение — а там виднелись лишь смеющиеся лица и их счастливые глаза. Волны искажали отражения, и друзья в голос смеялись над искривлёнными рябью воды обликами друг друга. Никто не проронил ни слова. Эта беззвучная беседа была понятна только им двоим. Так проходило время — над их головами загорались звезды, приветствуя ночь и вспыхивали новые рассветы, провозглашая приход нового дня. Однако Хранящие, не тревожимые течением лет, безмятежно следили за потоком реки, полетом метеоров и движением солнечного диска. Луны сменяли друг друга, а Хранящие продолжали сидеть на причале, улыбаясь своей победе над забвением, о котором когда-то — очень давно, возможно даже, что в прошлой жизни — упоминал Файро.

Глава одиннадцатая

Колокола храма Далии24 звенели. Дробясь и множась, звон застигал жителей Алморры за привычными делами быта: выпечкой хлеба, уборкой дома и высадкой роз в саду. Город затих, словно оглушенный. Из порта доносился шум моря и крик чаек, в имперских конюшнях ржали кони. Предобеденный час последнего дня недели каждый горожанин встречал по-своему. Целители, опустив голову, самозабвенно приступили к чтению молитв, обратив свой взор на Восток, а воины, помянув о павших товарищах давних сражений, погрузились в молчание. Кто-то думал о родных, давно покинувших мир живых, а кто-то отдавался во власть воспоминаний о близких, давно не присылавших весточки. В этот миг общей скорби случилось несколько событий.

Во-первых, на горизонте, размытом сиянием солнца и блеском морских волн, возникло белоснежное судно. «Отважный», рассекая морские волны, стремительно приближался к берегам Сентория.

Прибытие князя Долатерэля в Алморру ожидали к вечеру, но попутный ветер и резвая волна ускорили его возвращение. Белоснежный эльфийский корабль вошел в бухту столицы Империи, сложил голубые паруса и бросил якорь. Белокурый, стройный старпом, отдающий последние указания своей команде, подошел к Энифу. «Liren neridile keronila, sirra Anife25» — сообщил он, склоняя голову. Эльф коротко кивнул ему в ответ, сошел на берег и неспешно направился к конюшням, а оттуда, уже верхом, к границам города.

Во-вторых, Цефея, пробудившись после тревожного сна, просила Рубина отступить от привычного распорядка тренировок и позволить начать учебный бой после завтрака. «Я должна подготовиться к возвращению Энифа», — объяснила Хранящая, выходя из дома.

Именно поэтому Эниф застал своих друзей за тренировкой, когда голоса, искрясь и вспыхивая, тонули в ладонях Хранящих и возрождались с новой силой, подчиняясь желаниям своих повелителей. Укрываясь в тени деревьев, избранник Хроноса застыл, наблюдая за ходом боя. Хранящая Рагнарека за две недели его отсутствия изменилась до неузнаваемости. Каждый шаг атаки, выпад или взмах руки, был отточен ею до совершенства. Закрыв глаза, девушка погрузилась в сражение, умело противостоя Рубину в мастерстве управления голосами. Меж пальцев зарождались сияющие сгустки, на кончиках пальцев вспыхивали сверкающие искры молний. Земля сотрясалась от раскатов грома, с которым Цефея обрушала всю мощь голосов на противника. Хранящая следила за голосами, сплетала из них защитные коконы и выкладывала щиты. Все действия были совершены ею быстро и слаженно, словно Цефея подчинялась не велению собственных мыслей, а приказам могущественного сознания, управлявшего движениями голосов и атаками врага. Доли секунд понадобились девушке для резкого выпада, во время которого голоса, разметавшись по поляне, рассеялись, а затем нанесли сокрушительный удар на противника. Рубин, едва успев выставить щит, пошатнулся под тяжестью потоков. Он занес руку, атаковал Хранящую потоком огня, остановленного велением руки его врага. Ловко избегая новых ударов, избранник Файро, отдал команду остановить бой, признавая свое поражение:

— С каждым днем лучше! — крикнул он. — Призови голоса. Проверим, сколько сейчас потоков ты можешь удерживать одновременно.

Цефея с готовностью кивнула, вскинула руку и потоки хлынули к ней из разных уголков леса, подчиняясь ее воле с верностью охотничьих псов. Хранящая сияла, окутанная пряжей, сотканной из тепла и света. Словно трудолюбивый шелкопряд, она выхватывала потоки из темноты незримого мира. Перебирая пальцами, Цефея вытягивала новые нити, а ухватившись за потоки — тянула широкие ленты, выманивая их из объятий мрака. Лиловыми, фиолетовыми, серебряными струнами Цефея выкладывала сложные узоры, украшая ими лес и поляну. Хранящая заметила сгусток голосов, распахнула глаза и увидела наставника. Опустив руки, девушка освободила голоса и они, полыхнув, обратились в пыль.

— Недурно. — Холодно заметил Эниф, выходя из тени. — Ты сражаешься как Хранящая.

— Она и есть Хранящая. — Напомнил Рубин, приветствуя друга крепкими объятиями. — С возвращением, Эниф.

— Спасибо. — Коротко благодарил эльф и вновь повернулся к Цефее. — Значит, ты научилась управлять голосами? Это дает нам слабую надежду на спасение.

Цефея желала убедить Энифа в своей силе. Она без промедлений сообщила наставнику, что готова сражаться с Маалем и может доказать свою силу в предварительном бое с Энифом.

— Сейчас? — спросил Эниф, расседлывая коня. — Я правильно понял: ты вызываешь меня на дуэль? — усмехнулся эльф. — Поверь, Цефея, мне не нужно сражаться, чтобы убедиться в твоей силе. Я признаю, избранница Рагнарека, твои силы велики и я вполне могу быть спокоен. У тебя есть все шансы выиграть сражение с Маалем. Но отпустить сейчас я тебя не могу. Мне нужно преподать тебе последний урок. — Произнес он.

С этими словами эльф скинул куртку, засучил рукава рубашки и, войдя в круг, пригласил Цефею занять место напротив него в паре шагах. Он был уставшим и равнодушным, но уверенным и холодным. В его глазах, словно в мутных зеркалах, плясала дымка сумеречных равнин Тэлира, а кожа, белоснежная как жемчужный шелк, сияла в солнечном свете. Наставник призвал поток. Цефея наблюдала за скользящей струйкой, устремившейся к ладоням друга. Сжавшись в плотный комок, поток вспыхнул, уничтоженный волей Энифа. Эльф повторил призыв и, на этот раз внимательно следя за взглядом девушки, произнес, оглашая реальность своих домыслов:

— Непризванные голоса доступны твоему взору. Выходит, что я верно заметил это во время твоего сражения с Рубином. Тогда, думаю, тебе известно, что в Айре все пропитано голосами. Вероятно, что ты также способна видеть их все. Я же не могу их видеть, но вполне могу ощущать. Присмотрись. Видишь ли ты голос внутри меня? Где-то в районе сердца?

Цефея неуверенно кивнула.

— Это то, что все называют жизнью. Если ты найдешь силы подчинить своей воле этот поток — в твоей власти будет жизнь врагов. Однако, нужно суметь ухватиться за этот сгусток и подчинить его себе. Эти голоса самые непокорные, ведь они отвечают за жизнь своего хозяина. Попробуй на мне. — Эниф расставил руки в стороны. — Приступай.

Хранящая нерешительно замерла.

— Смелее. — Холодная улыбка скользнула по лицу Энифа. — Я лишь желаю убедиться, что ты овладела мастерством управления потоками в полной мере. И лишилась колебаний, которые в недавнем прошлом мешали тебе принимать взвешенные решения.

Переборов свое отвращение к происходящему, Цефея закрыла глаза, погружаясь в мир танцующих потоков. Хранящей впервые представилась возможность изучить потоки, пронизывающие живых существ Айры. Пульсирующий сгусток, находящийся рядом с сердцем, непрерывно рождал импульсы жизни. Рубин, стоящий чуть в стороне, был спокоен и умиротворен, сгусток в его груди был соткан из золотых и алых нитей. Вторя биению сердца, сгусток трепыхался, разгоняя по жилам тепло и свет.

В груди Энифа таилось пламя бессмертия — степенно тлеющий светоч сплетенных потоков, чью неподвижность разрушало редкое движение незримых мышц. Завороженная увиденным, Цефея протянула руку и осторожно коснулась пальцами холодной кожи Энифа. Хранящий содрогнулся от прикосновения теплых рук и сияющее сердце, нерешительно дрогнув, замерло. Будто испугавшись прикосновения чужака, сущность эльфа застыла, кожа, лишившись последних капель тепла, стала холоднее льда. Невозможно было рукой коснуться сгустка, но Цефея, не желая сдаваться, осторожно подозвала поток, подчиняя его свой воле. Сперва ничего не получалось, сгусток сопротивлялся, но, спустя некоторое время отозвался слабым движением. Девушка приказала сгустку сжаться. Сфера, словно попав в тиски, болезненно дрогнула. Тело эльфа напряглось, но он, не издав ни звука, продолжил стоять, терпеливо выжидая окончания испытания. Закусив губу, Хранящая собрала силы в кулак и чуть дернула сгусток на себя. Стоило пульсирующему комку шевельнулся, как Эниф, позволив себя едва слышный стон, упал на колени. Цефея опустила руку, оканчивая эксперимент и сгусток занял прежнее место. Эльф глубоко вздохнул и обмяк. Цефея и Рубин подхватили его, но Эниф, почти моментально придя в чувства, отстранил друзей.

— Используй этот навык, Цефея. Это последнее, чему я должен был научить тебя перед боем с Маалем. Поспеши, совет заседает до пяти.

С этими словами Эниф, пошатываясь, направился к дому. Глядя вслед наставнику, Цефея на миг задумалась о причинах,столь неузнаваемо изменивших эльфа и лишивших его спокойствия, но Рубин прервал ее размышления, подведя лошадь и помогая девушке занять место в седле.

— Я останусь с ним. Не тревожься. — Сказал он.

Пуская лошадь в галоп, Цефея неслась к воротам города. Вскоре кобыла звонко зацокала по мощенным улицам столицы Сентория и лицо Хранящей осветилось улыбкой. С тоской она вспоминала о перепутанных улочках и узких переулках. Едва преодолевая желание очутиться в окружении людей, ощущая трепетание голосов в их груди и разделяя с ними жажду жизни, Цефея пришпорила кобылу. Сколько ночей было проведено за кропотливым восстановлением образа статуи Далии, главной площади и ратуши? Об этом размышляла Хранящая, продвигаясь к центру города, потеряв счет времени. Наслаждаясь шумом города, восхищаясь бурлящей жизни, она выехала на площадь к белоснежному зданию Ратуши и остановилась у подножья широкой лестницы. Золотые часы на башне Ратуши пробили пять раз, предупреждая об окончании заседания мудрецов. Хранящая спешно поднялась к массивным резным дверям, на которых золотом были начертаны слова «Marriese turini loradie26». Однако путь к советникам был прегражден.

— Ваше имя и цель визита. — Потребовал страж, склоняя алебарду к проходу и тем самым перегораживая Цефее дорогу.

Девушка взглянула на стража.

— Мое имя Цефея. Исполняя приказ совета, я пришла предстать перед мудрейшими.

Страж заметил сияние аметистовых зрачков и нерешительно отступил. Цефея толкнула двери, делая шаг в просторный зал, свод которого поддерживался пятьюдесятью колоннами из песочного мрамора. Страж следовал чуть поодаль, сопровождая визитера к длинному столу на другом конце зала. За ним восседали мудрейшие Хранящие Айры — почтенные Отцы и Матери, смиренно служащие своим Перворожденным. Стол стоял на возвышении, до которого вело десять ступеней из-за чего члены совета, при рассмотрении дел горожан, смотрели на обратившихся как бы сверху. Оглядев семерых избранников, Хранящая склонила голову выказывая им свое почтение. Мааль, восседающий в центре стола, приподнялся, изучая незваную гостью.

Это был старец, чья молодость, судя по широким плечам и твердому шагу, была проведена в походах и сражениях. Он был стар, но здоровье все еще не оставляло его тело. Редкие морщины покрывали его лицо неглубокими складками, едва видневшимся среди аккуратной бороды. Возраст скрывал и ровный тон загара, приобретенный Маалем во время долгих прогулок по своим виноградникам в пригороде столицы. Глубоко посаженные темные глаза скрывались под густыми бровями, орлиный нос, нависнув над тонкими губами, уравновешивал узкий, длинный подбородок, выдвинутый чуть вперед.

— Кто ты? — спросил Мааль.

— Избранница Рагнарека. Мое имя Цефея.

В зале повисла тишина. Глаза Атары, сидящей по правую руку от Мааля расширились. С трудом узнав в статной, уверенной незнакомке девушку из покоев своего ученика, Хранящая Мать бессильно выдохнула. Странно, но испуг женщины приободрил Цефею. С трудом скрывая улыбку, девушка ожидала ответа Старейшины.

— Кто дал тебе право называться «Хранящей»? — спросил он. — Ты не проходила испытания в пещере. Наставника у тебя нет. Увы, Цефея, в Айре ты обычный преступник. Стража, проводите ее в тюрьму.

Стражники сделали шаг, но Хранящая вскинула руку, останавливая их.

— Предупреждаю вас, о мудрейшие из мудрейших, моих сил хватит, чтобы противостоять безосновательному задержанию. Трогать меня, а уж тем более судить, вы не можете. Я имею права голоса, в соответствии с законами Айры и имею право находится здесь.

Мааль, не дослушав, кивнул страже. Они сделали шаг и в ту же секунду попали в ловушку. Над головами стражников вспыхнули искры и двое мужчин рухнули на пол. Эхо разнесло по залу грохот их эртаритовых лат.

Хранящая подняла глаза на Мааля.

— Ai ie tauli derrita, ale sirra. Ai ie rinigom batri elion.27 Вам придется выслушать меня.

Позабыв о невозмутимости, некоторые из почтенных старцев, поднялись со стульев. Цефея ощущала страх, который зародился в их сердцах. В глазах совета она была демоном, во власти была сила, способная ввергнуть Айру во тьму. Столкнувшись с «воплощением пустоты» лично, многие из советников впервые задумались об истинной роли Цефеи в Айре. Хранящая понимала, что мнение старцев необходимо срочно изменить. Пока некоторые из совета размышляли о гибели мира, Хранящая воспользовалась выпавшим шансом поговорить с советниками и быть услышанной. Подобная возможность предоставляется нечасто и девушка, собравшись с мыслями, начала говорить. Слова, отражаясь эхом от мраморных стен и устремляясь к расписному потолку ратуши, приобретали еще большую силу. Казалось, что в ратуше перед Советом стоит титан, подпирающий могучими плечами каменный свод.

— Рагнарек, гибель мира, возвращается. Час суда близко. Уничтожение Айры — это не легенда, а быль, которой скоро суждено стать явью. Вы правы. Но я говорила с Рагнареком в час своего испытания и он сообщил мне, что есть шанс на спасение. Однако, без вас мне не справится. Рагнарек возвращается из-за преступления, которое было совершено в Айре. Мне надлежит восстановить справедливость, только так я могу помочь этому миру и остановить Рагнарека. Без вашей мудрости я могу не успеть. Вы заблуждались относительно моей роли и причинах, по которым меня призвал Рагнарек. Вы видите во мне угрозу. Но я спасение.

— Говоришь о спасении! — фыркнул Мааль. — Ты избранница хаоса! Ты смерть! Ты гибель Айры! Ты предлагаешь нам помощь, а сама желаешь занять место Императора.

— Как я могу занять место того, кто призван на трон по праву крови? Вы хватаетесь за свои стулья в час гибели этого мира? Но какова будет цена вашего властолюбия, когда пустота уничтожит все, что наполняет Айру?

Цефея с некоторой горечью отметила, что среди почтенных отсутствуют молодые люди. Все были старцами, уже даже не имевшими сил преподавать. Они, может в силу своего возраста и опыта, глядели на Цефею с недоверием и презрением, сверля ее старческими бесцветными зрачками; поджимая тонкие губы, перебирая узловатыми пальцами драгоценные браслеты и кольца, украшавшие их руки. Хранящая, будто желая простить старцам их неведение, представила их ограниченный мир, замкнутый на служении Императору и заседаниях в ратуше.

— Я прошу вас услышать меня. Иначе вы рискуете обречь своих потомков на безумие, взращенное на руинах некогда прекрасного мира. Айра может быть уничтожена только по причине вашего страха перед могуществом Рагнарека, не желающего смерти этому миру. Если бы он хотел уничтожить его — я не стояла бы перед вами.

Голос девушки понизился до шепота. В глазах некоторых старцев она заметила искру смятения, кто-то из числа почтенных мудрецов соглашался с Цефеей, но кто именно Хранящая не могла различить — все эмоции смешались в единый поток и с трудом можно было разобрать из каких капель он состоит.

— Вам не жаль тех, кто придет в Айру вслед за вами? — тихо спросила Цефея.

Мааль, грохнув кулаком по столу, прокричал:

— Избавь нас от этих речей! Будто бы ты способна подарить Айре светлое будущее. Кто ты? Избранница Рагнарека, в возвращение которого вериться с трудом. Что ты будешь делать для спасения этого мира? Позволь нам решить все эти неурядицы казнив ту, что представляет угрозу для Айры.

Девушка улыбнулась. Атара, словно прочтя мысли Хранящей, покачала головой, моля расстаться с необдуманной идеей, но Цефея, примирившись со своим решением, опустила глаза. Мааль, расценивший короткое молчание как однозначную победу, скривил губы в презрительной усмешке. В этот миг Цефея вновь взглянула на старца:

— Для начала, сирра, я займу ваше место в совете.

Глава двенадцатая

Лето охватило Алморру жгучим зноем. Оно оповещало жителей Айры о своем возрождении в предгорьях Ланглары ароматом яблок, перезревающих из-за небывалой жары и запахом мягких персиков, разморенных горячим дыханием ветров с Востока. Блаженные дни, наполненные приятными хлопотами повседневности, захватили умы алморрцев. Юные красавицы заботились о своевременности заказа нового летнего платья у портного, приобретения легких сандалий и модных туфелек у купцов с Востока, а также сбором цветов для украшения причудливых причесок из локонов и кос. Юноши, предвкушая теплые летние ночи, занялись планированием живописных прогулок вдоль набережных, представляя, как в послеобеденное время, вдоволь нагулявшись, они со своими избранницами посетят спектакль одного из многочисленных приезжих театров или отправятся в краткосрочное плавание на небольших парусных лодочках, обыкновенно стоящих в порту у третьего причала.

Однако, этим летом, позабыв темы привычной болтовни, горожане с оживлением приступили к обсуждению предстоящей дуэли Мааля с Цефеей. Как полагалось, общество в решении сложных задач и теперь разделилось на два противоборствующих лагеря. Кто-то одобрительно кивал, посмеиваясь над старейшиной Совета: эти люди были рады возможным переменам, а может, они просто заставляли верить себя в лучший результат возможных перемен. Кто-то, напротив, хватался за голову и восклицал: «Как? Вот же дрянная девчонка! Он же советник самого Императора! Как можно!». Жизнь будто бы обещала вернуться в привычное русло: Рубин и Цефея все еще жили в просторных покоях в Верхнем городе, а Эниф уединился в своей квартире, выделяя для друзей лишь вечера, которые он проводил за ужином в компании своей ученицы и избранника Файро. Казалось, что ни одно потрясение не способно помешать сложившемуся течению жизни. Однако, в день дуэли, Цефея впервые задумалась о своем праве быть в покоях Рубина.

В тот день она проснулась необыкновенно рано, в час, когда восточного полога небес коснулась сияющая дымка рассвета. Будто задыхаясь в стенах покоев, Хранящая сразу же облачилась в брюки для верховой езды, белоснежную блузку с воротником-стоечкой, высокие сапоги и голубую длиннополую амазонку. Она не намеривалась возвращаться перед боем в покои и планировала встретить рассвет вдалеке ото всех, собраться с силами и подготовится к сражению, выйдя на арену сразу же после утренней прогулки. Сердцем она ощущала необходимость побыть наедине, скрыться перед боем от чужих глаз, встретив рассвет в одиночестве. Ей внезапно захотелось ощутить себя свободнее и в своих поисках Цефея пересекла Плато Далии, свернула в узкую улочку на пересечении Форст-Орион и, пройдя по мостику к Восточному берегу, пересекла условную границу между районами Алморры, оказавшись в Нижнем городе. Здесь, на набережной она заняла белоснежную скамью, с которой открывался великолепный вид на белоснежный замок, висячие сады Императрицы и стеклянные купола высоких оранжерей, в которых терпеливые садовники выращивали диковинные растения со всего света. Теплое утро обещало удивить горожан жарким, солнечным днем, лишенным дождей и ветра. Хранящая мысленно обещала себе, что после сражения с Маалем она непременно вернется на эту же скамью и встретит здесь закат. Девушка закрыла глаза и шумно втянула влажный, напитанный туманами, воздух. Мир моментально затих, тьма перед глазами Хранящей трепыхнулась, преображаясь множеством красок. Голоса, неспешно пересекая мощеную улицу, устремлялись по крепостной стене к высоким небесам и тусклым облакам. Бесцветные перистые скопления, припудренные сиянием рассвета, неспешно брели по небесам. Айра, погруженная в безмятежную утреннюю дремоту, лениво обматывала мир тонкими прядями сверкающих нитей. Детские кораблики, сооруженные из коры и кусочков материи, сиротливо валялись в траве. Выброшенные цветочницами шиповник, розы, фиалки и ромашки, безмолвно увядали на обочинах улицы, терпеливо ожидая своей кончины. Горбатые мостки, переброшенные через извилистую речку, арками нависали над струящимися водами. Набережные, выложенные светлыми камнями, в тусклом освещении утра, походили на молочные реки, тающие вдали среди газонов и домов. В садах все еще цвела слива и ветер, сбивая с ее ветвей последние лепестки, кружил их в затейливом танце, унося с собою в даль. Снегопад из розовых, лиловых лепестков гипнотизировал.

Неожиданно на пересечении набережной и рыночной площади полыхнуло яркое пятнышко голосов. Цефея, распахнув глаза, пригляделась. На другом берегу реки стоял русоволосый, статный мужчина. На вид он был едва ли немногим старше Рубина, но значительно выше его и шире в груди. Наброшенный на плечи светлый плащ едва скрывал заточенный меч и рукоять кинжала, торчащего из-за пояса. Мужчина увидел Хранящую и кивнул ей, будто приветствуя. Он мог по казаться любому другому довольно приветливым и дружелюбным, но Цефею насторожило постукивание ножен о голенище сапога незнакомца. Не смотря на безмятежное и тихое утро этот мужчина предпочел выйти на прогулку вооруженным. Перейдя мост, он остановился рядом со скамьей и теперь Цефея смогла внимательнее приглядеться к мужчине. Нет, он не был простым воякой из казарм Империи. На его куртке золотыми нитями был вышит тысячелистник, а значит, он был связан каким-то образом с Сенторием. К тому же голоса обвивали руки незнакомца, хватались за полы плаща и скатывались с подошв его сапог. Перед ней стоял Хранящий.

— Позволите присесть, сирра? — спросил он и девушка выразительно взглянула на пустующие скамьи по обе стороны от себя. Поразмыслив, она все же кивнула. — Рад, что нашел вас. Не зря вы решились на столь раннюю прогулку. Нам есть о чем поговорить с вами. — Признался мужчина, усаживаясь.

— Вижу, мне представляться не нужно. Но я с вами не знакома. — Холодно заметила Цефея. — Как ваше имя?

— Сатевис. — Представился мужчина, улыбаясь. — Я избранник Эфира.

Чуть позже Цефея узнает, что волею Судьбы загорелый, сильный Хранящий был рожден на землях Хильмарии. Он, сын травницы и Хранящего, странным образом повторил первые шаги жизни Рубина, но изменил свою судьбу, избежав событий, которых не смог обойти стороной избранник Файро. Первородная сила, таящаяся в крови молодого мужчины, заставила Почтенных Отцов и Материй обратить на Сатевиса свои взоры в выборе кандидатуры на службу в личную стражу Вечного совета. Всякая неуверенность в правильности принимаемого решения гналась почтенными мудрецами прочь, после их знакомства с гордостью и честолюбием Сатевиса, но более всего их поразила безграничная верность Империи. Стремительно Сатевис достиг весьма внушительных результатов и стал капитаном стражи Верховного совета, доверенным лицом старейшины, а также первой кандидатурой на место в совете на случай самостоятельного объявления об отставке любого из его членов. Сатевис обладал не только талантом управления голосами, он, ко всему прочему, был чертовски хорош. От Цефеи не укрылось необычайно ярко-голубое сияние его больших, красивых глаз и густая грива светло-русых локонов. Угловатые черты лица смягчались легкой улыбкой тонких губ, которые Сатевис, в минуты задумчивости, поджимал, будто не на шутку озадачившись решаемой проблемой. Все в нем было удивительно хорошо: от внешности до манер, даже голос оказался низким и уверенным. Но даже обладая таким набором достоинств он внушал Цефее недоверие и этим отторгал ее от себя.

Хранящая повидала в Айре разные типажи, но никогда прежде малознакомый человек не внушал столь противоречивые чувства. Например, точеная красота Энифа неоднократно служила для Цефеи объектом восхищения, но одаренный редким даром внешней красоты, эльф закрывал от чужих глаз свою душу. Что было скрыто от постороннего взгляда: красота или уродство — можно было только догадываться. Снаружи оставался лишь холодный, расчётливый разум и твердый, непоколебимый дух. Иным был Рубин, но его внешность нельзя было однозначно назвать красивой. Зеленоглазый, красноволосый мужчина, несомненно, приковывал взгляды многих девиц, но его красота была дикой. В нем не было привычных черт: миндалевидные глаза, живые и яркие — жадно следили за разворачивающимися событиями жизни; тело — пластичное и сильное, обладало грацией дикого зверя и легкостью хищной птицы. В последние месяцы он странствовал не часто и загар постепенно сходил на нет. Теперь его кожа не выделялась смуглым цветом. Однако, Хранящий был любим Цефеей за жажду жизни, которую Рубин день ото дня разжигал и в ней. В час страданий и смятения Хранящий приходил к Цефее на помощь и, быть может, Рубин не был лишен страхов и сомнений, но он всегда оставался живым, настоящим и неподдельным. Да, Цефея любила Рубина за его горячее сердце, в котором всегда было место милосердию и пониманию, а лицемерие и ложь не находили в нем себе приюта. Но что, скажите, было не так с нежданным гостем? Это отталкивало Хранящую от Сатевиса и она ощутила, что желает поскорее окончить с ним всякие беседы. Однако, предпочтя разобраться в причинах неожиданного недоверия, Цефея приняла решение молча слушать рассказ мужчины, полагая, что в процессе беседы все разъясниться. Сатевис, в свою очередь, заговорил.

— Давайте избежим утомительных бесед и пропустим часть, где мы должны расспросить друг друга о погоде и жизни в городе. — Сатевис лучезарно улыбнулся Хранящей. — Я изложу цель своего присутствия предельно ясно. Да, я пришел по распоряжению совета и намерен отговорить вас от сражения с Маалем. Он получил титул старейшины благодаря верной службе Императору. Разумеется, была дуэль и Мааль даже убил одного из Хранящих Отцов. Однако, пост для него готовил сам Император и когда предыдущий советник уже не мог справляться со своими обязанностями — Мааль заступил на службу. Да, Цефея Мааль — личный советник Ио. Император доверяет мнению Мааля. Все знают, чего ожидать от Мааля и никому неизвестно чего ожидать от вас. За десятилетия службы Сенторию, Почтенному Отцу удалось многое совершить во славу Империи. Он был со страной в час голода и войн. Вас там не было… В случае вашей победы на дуэли — вам будет дано право безнаказанно убить Мааля. Таков закон. Допустим, что вы воспользуетесь этим шансом и те сенторийцы, что поддерживают вас — будут ликовать. Но ведь есть и те, кто не желает вашего присутствия в совете. Что сделают они? Давайте я подскажу. Они выйдут на улицы города, желая выразить свою волю. Начнутся мятежи, погромы. Может даже разгореться гражданская война. Своим неосторожным, необдуманным поступком вы разрушите видимость соблюдения многовековых традиций. Люди начнут мстить вам за хаос. И здесь уже я защищаю ваши интересы, Цефея. Потому я должен просить вас отказаться от дуэли. Вы сделаете этот благородный шаг, и я, по поручению Мааля, обещаю позаботиться о вашей достойной жизни в Алморре. Оставьте борьбу за власть, займитесь собственной судьбой. Гарантирую, что нужда в деньгах будет вам неизвестна. Что еще необходимо для счастья молодой и красивой женщине? Назовите это сейчас и это станет вашим… К чему вам разрушать вашу идиллию борьбой за власть?…

Хранящая в недоумении взглянула на мужчину.

— Идиллию?..

— В любви вы преуспели. Я весьма наслышан об этом. Горожане со дня на день ждут объявления о дне вашей свадьбы с избранником Файро…

Хранящая отшатнулась от Сатевиса так, словно тот дал ей пощечину. Она поднялась на ноги и мгновение смотрела куда-то в сторону, будто собираясь с силами и подавляя в себе отвращение.

— Мне жаль вас. — Призналась Цефея и в ее голосе неожиданно послышалась насмешка. — Вы пожертвовали сном и пришли ко мне в столь ранний час… но ради чего? Чтобы напомнить мне о связи с Рубином? Вы не похожи на сплетника, а ведете себя как опытный промыватель костей. Не стану таить: я восхищена проделанной вами работой. Не прошло и недели с того дня, как я завила о себе, а вы уже столько знаете о моей личной жизни. Но, увы, как я погляжу — вы успели изучить лишь болтовню горожан и совсем не осведомлены о моих способностях.

Цефея уперла свой взгляд в голубые глаза Сатевиса. Чуть склонившись к его лицу, она понизила голос, тем самым заставив Хранящего внимательно слушать себя.

— Я сильнейшая из Хранящих. В отличие от вас, я не давала клятв верности Империи и вольна поступать в соответствии с желаниями моего Перворожденного. Не теряйте времени зря на разговоры со мной. Отправляйтесь к своему господину и сообщите, что уже сегодня он лишиться титула старейшины. Пусть он приготовиться отдать мне кольцо28 лично, бесспорно признав факт моей силы и причастности к Перворожденным.

Шелестя полами амазонки, Цефея шагнула в золотистую пудру предрассветной дымки и вскоре растворилась в ней вовсе. После беседы с Сатевисом Цефея более не сомневалась: лучшим способом перенять власть Мааля будет бескровная победа на дуэли. Этот бой станет не только демонстрацией ее могущества, но еще и милосердия, которое никто сейчас не ожидает от нее, ведь сохранение побежденному Хранящему жизни — это редкость для дуэли за право стать членом совета. До Ио история не знала ни одного случая, когда проигравший старейшина оставался в живых — его обязательно убивал победитель, а кольцо снимали уже с мертвого тела предшественника. Однако, Цефея решила, что сегодня Мааль, в присутствии зрителей Арены отдаст ей кольцо, самолично сняв его со своего пальца. Тогда никто не посмеет предъявить ей обвинение в захвате власти обманным путем. Тем самым Мааль признает ее превосходство и она оставит его в живых. Нынешний старейшина вверит Империю в руки Хранящей Рагнарека и каждый зритель дуэли будет свидетелем этого действа. Но как быть с восстанием, которое, кажется, действительно неизбежно?

Цефея замедлила шаг.

— Страх — сейчас это единственное, чем я могу удержать людей от бунта. Пусть Мааль станет показательной жертвой моей силы… — едва слышно проронила она, — каждый из присутствующих на Арене увидит его страдания во время боя и в час мятежа усомниться в своих намерениях.

В задумчивости Цефея вернулась к покоям Рубина и уже готова была распахнуть дверь, но остановилась. Ее память вновь проиграла голос Сатевиса, осторожно упоминающего о ее связи с избранником Файро. Девушка опустила руку и взглянула через окно во внутренний двор замка. Избранница Рагнарека впервые признала неоднозначность своего положения. Она жила в покоях с мужчиной, проводила с ним время, их часто видели за столиками уличных пекарен, но еще чаще — в городских парках, где они, развалившись на траве, читали вслух стихи тэлирских поэтов. Все было так, как говорил Сатевис: алморрцы ждали вестей о свадьбе, но сообщений о скреплении священного союза в мирере29 не было. Устав от ожидания, злые языки породили свою версию отношений между Цефеей и Рубином. Без особого стеснения их ласково называли «влюбленными голубками», а более смелые сплетники и вовсе вешали на них ярлык любовников. Осознавая, что подобные сплетни неизбежно сказываются на репутации, а это, в свою очередь может существенно усложнить процесс сближения Цефеи с Императором, Хранящая приняла решение при первой же возможности переехать в отдельные покои.

Чуть позже, за завтраком, они с Рубином говорили о Сатевисе. Цефея заметила на лице друга легкую улыбку и удивилась:

— Тебя что-то веселит?

— Из-за Сатевиса ты вернулась домой, забыв о том, что хотела побыть утром наедине с собой. — Отметил Рубин. — А значит, Сатевис смог достигнуть своей цели. Он встревожил тебя, выбил из колеи.

— Ты хорошо его знаешь?

— Полагаю, что весьма неплохо. — Кивнул Хранящий Файро. — Он попал в Академию раньше меня. Обычно учеников в жилом корпусе селят по двое в комнате. Я попал в его комнату, поскольку его сосед не возвратился с испытания в пещере и койка освободилась. Признаюсь, что в юности у меня были мысли о том, что мы с ним можем стать добрыми друзьями. Но потом мы подросли и все изменилось… — Рубин задумался. — …С первых дней обучения почтенные Отцы и Матери проводят лекции, внушая молодым Хранящим мысль, что Сенторий — государство, служение которому большая честь. Перед выпуском нам раздали текст клятвы и сообщили, что для соблюдения формальностей мы должны произнести ее на выпускном вечере в присутствии членов совета и императорской семьи.

— Клятвы? — Переспросила Цефея. — Я думала, что каждый Хранящей волен произносить свою личную клятву.

— Все так. — Кивнул Рубин. — Но последние сто лет Совет подготавливает Хранящих к служению Империи. Академия воспитала из нас людей чести. И наши клятвы нерушимы.

— …Все равно не понимаю. — Призналась Цефея, помотав головой из стороны в сторону. — Клятва совету связывает руки Хранящим. Они становятся рабами совета и Императора… — девушка замолкла. Страшный ответ пришел к ней сам собой. Хранящий кивнул, поймав ошеломленный взгляд девушки.

— А ты думала, что выигранные сражения былых лет — заслуга полководцев? Слава Империи завоевана кровью Хранящих. Кровью наших с тобой братьев и сестер. — В глазах Рубина сверкнула холодная ярость. — Даже во времена моего обучения я видел обеденный зал Академии заполненный Хранящими. Сегодня же каждый новый ученик на счету. Не первый год я преподаю в Академии и знаю, сколь трепетно охраняют почтенные отцы и матери юных Хранящих Айры. Знала бы ты сколько потерь принесла последняя война Сентория. Осмелюсь предположить, что не одумайся Ио двадцать лет назад, жертв было бы больше. Может, я бы не сидел с тобой за одним столом, а был бы погребен в курганах братских могил Архарии.

— Неужели есть сила, способная противостоять Хранящим?

— Теперь уже нет. — Отрезал Рубин. — Последних уничтожил Ио, завезя в Архарию зараженные холерой бинты и одеяла. Так вымерли все архарийцы.

— Я слышала о нем лишь обрывочные упоминания от старых вояк в городе. — Призналась Цефея. — Архарийцы связаны с драконами, разве нет?

— Верно, Цефея, — Рубин кивнул, — это был народ, рожденный от союза дракона и человека. Им подчинялись крылатые ящеры, которые водились только на острове Архи. Считалось, что архарийцы являются ближайшими родственниками драконов. Несколько лет назад я видел одного из архарийцев в глубинах Сафира. Думаю, он был последним чистокровным представителем своего рода.

— Архарийцы были так сильны, что даже Хранящие не могли одолеть их?

— Архарийцы использовали драконов. Ходят истории, что им помогал даже Страж глубин — тот самый, который выпустил из морских пещер пятую луну. Во время войны в морях между материком и архипелагом погибло много воинов. Думаю, что в глубинах Татериса по сей день лежат невиданные сокровища, которые имперцы спешно вывозили с островов…

Комната Рубина погрузилась в пелену и перед глазами Хранящей вспыхнули миражи пережитой когда-то лихорадки. Цефея видела крутые скалистые склоны архипелага и высокие храмы, чьи крыши покрывали чешуйки золотых черепиц. Могучие тела крылатых ящеров тенями скользили по низким облакам. Слышался свист их сильных крыльев и грозный рык. Цефея вновь, как и в те страшные ночи, она ощутила страх умирающих воинов перед затмением их разума. Мрак охватывал сердца павших, а вместе с ними — сердце Цефеи, и, разинув беззубую глотку, беззвучно глотал солнечный свет, оставляя лишь бездну, пустоту и нестерпимый холод. Так жизнь уступала место беспробудному сну Вечности. То была смерть. Смерть, которую Цефее суждено было пережить тысячи раз, окунаясь в нее вместе с душой каждого умершего на Архе.

— Неужели виной всех бед был Император?.. — прошептала Цефея, стряхивая наваждение.

Вопрос Хранящей остался без ответа. Словно не услышав его, Рубин некоторое время оставался нем.

— …Сатевис был охвачен желанием служить Империи и совету, который обещал ему светлое будущее и перспективы. Наши пути разошлись на выпускном балу, когда он дал клятву Императору и совету в верности. Так мой друг детства стал рабом тех, кто годами разжигал войны и разорял города. Рано или поздно он должен был поговорить с тобой… я, честно говоря, делал ставки на более позднюю встречу.

— А как же ты? — спросила Цефея. — Ты не приносил клятвы?

— Я обещал служить лишь Файро. Я верю, что мой долг — воспитание нового поколения Хранящих. Меня назначили учителем в классе для Странников. С тех самых пор я преподавал своим ученикам путь подчинения своему Перворожденному. — Рубин широко улыбнулся. — Признаться, этим я крайне раздражаю совет, но радую Императора…

— Очень странно… — протянула Цефея. — Теперь Ио стал врагом совета?

— О нет, Цефея. — Возразил Рубин, моментально осознав причину смятения девушки. — Тысячу лет назад Вечный совет формировался только для решения вопросов обучения и воспитания молодого поколения Хранящих. Он не должен был участвовать в решении государственных вопросов. Во времена прадеда нынешнего Императора полномочия совета изменились. С тех пор они занимаются всем, кроме учеников Академии. Тогда наделение совета такими полномочиями было обусловлено постоянным отсутствием Императора в столице, поскольку он был в военных походах. Сегодня Ио видит своей целью восстановить численность обучающихся и привлекает со всех уголков мира учеников. Его вклад в развитие нашего знания действительно неоценим.

— Как и помощь с уничтожением Хранящих. — Заметила Цефея.

— Не спорю, Цефея. Но не нам с тобой судить. Мы можем отвечать лишь за свои поступки и я надеюсь, что все они приведут к процветанию Айры. Что же касается Ио… — Рубин отставил бокал и взглянул на Цефею. — Знаешь, в этой жизни бывает и такое: в один день люди решают исправить ошибки десятилетий. Я думаю, что Император оказался одним из таких людей. Он проснулся среди горячки войны и чумы. В час, когда его милосердная жена, умирая, молила пощадить архарийцев. Всему свое время, дорогая Цефея. Так кажется мне. Но, придет час и тебе станут известны истинные намерения Императора.

Через час Цефея и Рубин выдвинулись в сторону Арены. Традиционные правила проведения дуэли между Хранящими устанавливали в качестве места сражения старинный гигантский крытый амфитеатр, построенный свыше пяти веков назад. Сражение проводилось в обязательном присутствии членов Вечного совета, а также Императора и его свиты. Предполагалось, что все они должны были засвидетельствовать факт победы, а также признания друг другом нового статуса у Хранящего. На свободные места арены допускались обычные горожане, вовремя позаботившиеся о приобретении билета в верхних ярусах. Сражение двух Хранящих было завораживающим зрелищем и мало кто был готов отказаться от возможности посмотреть за искусным боем двух избранников Перворожденных. К тому же, дуэль — это повод для ставок, а также весьма отличный день для уличной торговли. Именно поэтому прибыв к Арене, Цефея и Рубин едва протолкнулись сквозь толпу ко входу, где их ожидал Эниф.

— Вы слишком поздно прибыли, — сказал эльф, пропуская друзей в узкий коридор, — пропустили любопытное представление. Мааль призывал людей покориться воле тирана. Это он говорил о тебе, Цефея. — Эльф лукаво улыбнулся. Он подошел к неприметной тяжелой двери, открыл ее и жестом пригласил друзей пройти внутрь. — Проходите скорее. Осталось не так уж много времени до начала.

Эниф едва не задевал макушкой потолок крохотной комнатушки. Чуть пригнувшись, друзья оглядели низкую, хрупкую Цефею, в которой раз подумав о том, на сколько обманчив хрупкий образ избранницы Рагнарека. Хранящая вошла в келью и огляделась. Нищенское убранство коморки источало запах пота и крови. На полу комнаты валялся топчан, в углу стоял шаткий, треногий стул. Лишенная окон комната освещалась тусклой желтой лампой, от которой лица друзей окрасились в болезненный горчично-рыжий цвет. Оказавшись за закрытыми дверьми, друзья несколько мгновений молчали. Цефея принялась медленно расстёгивать пуговицы на амазонке, приготавливаясь к дуэли.

— Ты уже решила судьбу Мааля? — спросил Рубин, помогая девушке снять верхнюю одежду.

Цефея осталась в рубашке и штанах. Она развязала ворот, с наслаждением глотнула воздух и приняла из рук Энифа меч.

— Смотри, Хранящая… — предупредил наставник, — тебе выпал редкий шанс забрать жизнь законно. Быть может, воспользуешься?

— И это спрашивает у меня тот, кто не только не убил своего противника во время дуэли, но и отказался принимать его титул? — уточнила Цефея, чуть улыбаясь.

— Тогда мне бы пришлось трудиться во благо Империи. А это не входило в мои планы. — Равнодушно ответил Эниф.

Хранящая усмехнулась. Она приладила ножны на поясе и, оглядев друзей, сообщила:

— Мааль останется жив. Но я не дам ему напасть на меня.

— Как ты собираешься победить его, если не собираешься с ним сражаться? — уточнил Эниф.

Цефея положила ладонь на рукоять меча и смело взглянула на друзей.


— Мой друг, сегодняшняя дуэль необходима в том числе для демонстрации ее сил и превосходства над Маалем. — Сказал Рубин, угадывая идею Цефеи. — Я ведь прав, Цефея? Эниф, нам стоит занять лучшие места на трибуне. Сегодня мы с тобой увидим результаты ее обучения.

Из глубины Арены донеслись первые отзвуки медных труб. В сопровождении друзей Цефея прошла до решетки, отделяющей ее от засыпанного песком поля Арены. Медные трубы зазвенели вновь и толпа, вскочив с мест, принялась кричать, приветствуя скорое появление дуэлянтов. Эниф сделал шаг в сторону, давая указание страже открыть ворота.

— Shaliess, ale keria30. — Произнес он.

Решетка ворот с лязгом рванула вверх. Хранящая бросила взгляд на Рубина. Тот стоял чуть в стороне. Он поклонился Цефее и, коснувшись рукой груди, беззвучно прошептал: «Ai es lire31…». Девушка кивнула друзьям и сделала уверенный шаг на поле Арены. С противоположной стороны в такой же арке показалась фигура Мааля.

Старейшина облачился в дорогой сатиновый костюм темно-кофейного цвета, поверх которого набросил изумрудное сюрко с гербом своего рода — серебряным плющом и золотым вороном. Зрители вскочили на ноги и приветственно закричали, предвкушая зрелищное сражение. С тяжелым вздохом Цефея обвела взглядом собравшихся, подавляя в себе эмоции десятков тысяч людей. Чужие чувства вот-вот грозили поглотить ее сознание, но она сосредоточилась на Маале. Хранящая закрыла глаза и бесчисленное множество ярких сгустков жизни Хранящих, пришедших на Арену в качестве зрителей, плясали среди тусклых горошин смертных жителей Айры. Сдерживая порывы нарастающей страсти, Цефея шагнула навстречу врагу.

Избранница Рагнарека не сомневалась в силе и опыте Мааля. Он подзывал голоса, с легкостью ухватываясь за потоки. Лишь ловкость, с которой Цефея перехватывала голоса, не позволяла потокам достигнуть ладоней врага. Так Хранящая играла со старейшиной в свою любимую игру, лишая его всякой возможности воспользоваться божественным даром. Изумленный Мааль прибегал к новым попыткам овладеть голосами, но потоки, не подчиняясь его приказам, раз за разом оказывались в руках Цефеи. Зрители шумели, призывая к началу боя и притихли, когда разглядели плотные сгустки в ладонях Хранящей. Они не могли знать наверняка, но сейчас уже понимали, что Цефея каким-то образом лишила Мааля использовать голоса. Осознание этого испугало зрителей. Удушающий страх наполнил их сердца. Мааль же злился. Он был лишен своего главного оружия. Забыв о сдержанности, он в какой-то миг выхватил меч и кинулся на Цефею, но в шаге от врага Мааль застыл. Тонкие пальцы девушки, коснувшись его груди, заставили сердце старейшины болезненно дрогнуть, замереть и сжаться в ожидании приказа избранницы Рагнарека. Мааль вскрикнул и повалился на песок.

Хранящая, распахнув глаза, кивнула Маалю, словно беззвучно прося его подготовится к боли. Старейшина в смятении нахмурился. Его сознание упрямо отказывалось связывать приступ со способностями противника. Цефея сдавила кулак и сгусток в груди Мааля сжался еще сильнее, заставив старейшину выгнуться дугой и закричать от нестерпимой боли. Зрители затихли.

— Я не стану сражаться с вами. — Сказала Цефея чуть слышно и глаза Мааля расширились от страха. Он верил, что она готова убить его без боя. — О, нет, Мааль, я не намерена убивать вас. Во всяком случае если вы поможете мне произвести правильное впечатление на всех собравшихся здесь.

Хранящая выпрямилась. Руки дрожали, в висках пульсировал болезненный сгусток горячей крови, заставляя мысль об убийстве Мааля звучать все громче и громче. Цефея тряхнула головой, отгоняя эти мысли, ее голос, сперва чуть дрогнувший, набирал силу с каждым словом.

— В моих силах уничтожить Мааля, однако, я не иду против воли Создателя. Всем известно, как он дорожит каждым Хранящим. Я не стану сражаться с вами, Мааль, — повторила Цефея, — потому что я не враг ни вам, ни любому из Хранящих, верно служащих своим Перворожденным. Я не призвана уничтожать. Сегодня здесь мы для того, чтобы доказать свое могущество, не так ли? Я готова показать вам часть своих сил. Смотрите же, на что способна избранница Рагнарека и крепко задумайтесь о том, на что способен сам Рагнарек.

Цефея выпрямила вторую руку, в которой она держала тысячи крохотных искорок. То было множество голосов, которые она перехватила у Мааля. Хранящая разжала пальцы и сверкающая сфера, соскользнув с ладони, ударилась о землю, распавшись по песку пятнами ярких осколков. Зрителей испугано попятились. Цефея ощутила леденящий ужас. Присутствующие на трибунах горожане отшатнулись от решеток. Сияющий потоки, наползая на стены, устремлялись к потолку. Охваченный сплетенными струнами зал сиял и переливался лиловыми, фиолетовыми искрами. Подобно сияющему шатру голоса покрывали изнутри купол Арены, под которым мельтешили едва заметные светлячки. Эти переливающиеся хлопья — все что осталось от голосов, которые, не находя себе места на куполе, опадали вниз, к людям. Зрители завороженно наблюдали за потоками, робко допустив к своему сердцу восхищение и удивление. Цефея благодарно выдохнула, почувствовав облегчение после липкого ощущения страха. Хранящая напрягла кулак второй руки, в котором держала сердце Мааля и тело мужчины свело еле заметной судорогой.

— Если будет нужда, Мааль, все голоса Айры будут подчинены только мне. Даже тот голос, что теплится в вашей груди.

Мааль с ненавистью взглянул на Цефею и с трудом нашел в себе силы склонить голову, показывая готовность принять смерть. Хранящая разжала пальцы вновь и мужчина со стоном повалился на бок.

— Я не иду против воли Создателя. — Повторила Цефея. — Если вы Хранящий — то не можете быть осуждены ни одним судом Айры. У вас есть свой судья, Мааль и свой палач. Я же верю, что вашей мудрости хватит для того, чтобы признать мое превосходство и не стоять на моем пути. Сегодня я смогла показать вам лишь жалкую долю тех страданий, которая известна мне. Такими были страдания самой Айры и испытывала она их только из-за глупости и надменности тех, кто должен был просто служить Создателю и Перворожденным. Не дайте этому случится вновь. Пустота незрима и она уже здесь. В моих силах остановить ее. В ваших силах — помочь мне остановить возвращение Рагнарека.

Мааль не ответил, он продолжал настойчиво сверлить Цефею взглядом. Хранящая вновь коснулась голоса в его душе и старейшина скривился от боли.

— Вы все тревожитесь о своих жизнях, статусах. — Цефея шумно втянула воздух, переводя дух. Ее тело ломило от эмоций собравшихся людей. Руки готовы были скомкать трепыхающийся голос жизни Мааля и уничтожить его. Цефея едва сдерживала себя. В коконе эмоций нельзя было различить собственные чувства. Страх граничил с жестокостью и гневом. Но Цефея отметала эти мысли прочь. — Вы называли меня проклятьем и воплощением жестокости. Мнили, что ваша смерть подарит мне удовольствие. Ничья смерть, Мааль, не способна подарить мне счастье. Эту смерть я ощущаю как собственную гибель. Ваш страх я ощущаю как собственный страх. Я предлагаю вам свое расположение Мааль, в обмен на вашу преданность. Поднимитесь, Мааль. Все что нужно было доказать сегодня — я доказала. — Промолвила Хранящая, протягивая ему руку.

Цефея подняла взгляд на Императорскую ложу, откуда Ио наблюдал за ходом сражения, разделяя зрелище с юной дочерью и свитой.

— Убийства сегодня не будет, сирра. — Громко произнесла Цефея.

Император поднялся на ноги. Его лицо когда-то украшали аристократические черты: острый нос, ярко выраженные скулы и большие глаза под широким лбом. Но сейчас это лицо будто потускнело под гнетом неизвестного недуга. Теперь кожа отдавала земляной серостью и напрочь лишившись румянца, она была испещрена глубокими морщинами и уродливыми складками. Выцветшие глаза, едва сохранившие голубоватый оттенок, с холодным равнодушием наблюдали за действиями юной избранницы Рагнарека. Оказавшись на ногах, Император оглядел зрителей. Цефея знала, что он, подобно большинству зрителей, был в замешательстве, но не давал себе воли показать это.

— Ты желаешь сохранить жизнь Маалю? — спросил Император.

— Как это следует из Законов Сентория, сирра. — Кивнула Цефея. — Ведь обязательное убийство побежденного на Арене распространяется лишь на наемников и бойцов, но не на Хранящих. — Цефея ненадолго замолчала, ощутив осторожный укол боязливости, коснувшийся души Императора. — Мне известны законы Сентория, Повелитель. Здесь, на Арне, я должна была доказать принадлежность к Хранящим. Я думаю, что сегодняшний бой доказал всем собравшимся, что моих сил хватит для сражения с любым Хранящим.

По Арене вновь пронесся встревоженный шепот. Ранее никто не становился свидетелем подобной силы и осознание этого настораживало присутствующих.

— Мааль, — шепнула Цефея, чуть наклоняясь к старейшине, — самое время отдать мне кольцо и достойно признать поражение. Согласитесь, кольцо — весьма жалкая плата за вашу жизнь.

— Бесспорно, Цефея, плата невелика. Но вы играете с огнем. — Спокойно сообщил Мааль, обводя трибуны взглядом. — Вас перемелет в мясорубке борьбы за власть, как только вы перешагнете допустимые границы. Вам известны эти границы, девочка? — Он усмехнулся.

— А вам? — без тени улыбки поинтересовалась Цефея. — Вы ведь знаете почему я здесь, не так ли? Так встаньте за моей спиной, будьте на одной со мной стороне и я возвращу вам титул, как только в нем отпадет надобность для меня. Вы, вероятно, способны ускорить этот процесс.

— Возвратишь мне титул? — Мааль опять усмехнулся. — У мертвецов ничего нет, Цефея. Тебе нечего мне возвращать.

— Это угроза? — уточнила Хранящая.

— О нет, — Мааль, все еще улыбаясь, покачал головой. — это лишь мой прогноз дальнейших событий.

С этими словами Мааль стянулс пальца массивное золотое кольцо с опаловой печаткой и поднял его над головой. Арена моментально вновь погрузилась в звенящую тишину. Голос Мааля будто усилился в десятки раз, когда он начал говорить.

— Сильнейшей из Хранящих. — Сказал он, вкладывая кольцу в ладонь Цефеи. — Признаю тебя Хранящей знание Рагнарека сильнейшей из Хранящих. Молюсь, чтобы ты, как и сегодня, не забывала о милосердии.

Хранящая взглянула на Мааля. Казалось, что он был абсолютно спокоен, но Цефея ощущала, как внутри него дрожало все его существо, восставая против происходящего. Его самообладание впечатляло и внушало уважение.

— Вам стоит знать, Мааль, — чуть слышно проронила Цефея, надевая кольцо на палец, — что мое сегодняшнее милосердие для вас — это предмет долга, который вы сегодня у меня получили. Рано или поздно все долги приходится возвращать. Поэтому будьте готовы к тому, что в любой момент я попрошу вас возвратить его.

Но Мааль ничего не ответил. Он развернулся к ложе, где находился Император со свитой:

— Сирра, я был вашим советником многие годы. На смену мне пришел новый Хранящий, превосходящий меня по силе. Закон обязывает меня передать свой титул избраннице Рагнарека. И я, как ваш верный подданый, беспрекословно следую закону.

Император жестом попросил Цефею приблизиться к его ложе. Хранящая подчинилась.

— Я, также как и Мааль, признаю твое превосходство. — Сообщил Ио. — Именем Запада и Востока, Севера и Юга, я Император Ио, правитель Сентория, наделяю тебя правом носить имя Цефеи Хранящей матери знания Рагнарека. Я вверяю тебе великую волю быть старейшиной Вечного совета и личным советником Императора Сентория. Ты сильнейшая из Хранящих, но будь же еще и мудрейшей из них. Оправдай мое доверие к тебе, Цефея.

Хранящая склонила голову и в тот же миг почтенные отцы и матери, шагнув вперед и встав за спиной Императора, хором проговорили:

— Мы нарекаем Цефею своим старейшиной. Совет последует за тобой, почтенная мать на протяжении всего пути твоей службы. Волею Сентория, как и велит закон.

Цефея подняла глаза на своих советников — почтенных отцов и матерей, которые были втрое старше ее. Их взгляды были полны равнодушия. За ее спиной стоял враг, чьи ледяные мысли обжигали не хуже пламени. Перед ней, в богато украшенной ложе сидел Император в окружении свиты и растерянности Ио ощущалась как собственная, он едва мог скрыть чувство собственной беспомощности за личиной глубокой задумчивости. Лишь на верхнем ярусе Арене стояли друзья Цефеи, ставшие ее наставниками. В этом широком океане чувств, которые тревожили горожан последние дни, ее друзья оказались единственной лучиной спокойствия. Перед глазами Цефеи заструился круговорот красок и света. Так чужие эмоции душили Хранящую, она ощутила приступ головокружения. Едва удерживаясь на ногах, она нашла глазами Рубина и Энифа, которые, угадав мысли своей подруги, кивнули и тут же затерялись в толпе, направившись к лестнице.

Когда кто-то из зрителей решился на аплодисменты, Цефея вздрогнула. Этот звук, будто сняв общее оцепенение оглушающей тишины, подхватили присутствующие на трибунах, наполнив Арену хлопком тысяч пар рук. В сердцах собравшихся разжигался опьяняющий восторг победы, но от этого Цефее не становилось лучше. Хранящая была бы готова отдаться потоку общего чувства, но Мааль, стоящий рядом, наклонился к ее уху и прошептал:

— Не для того, чтобы получить ваше расположение, Цефея, а лишь чтобы дать вам шанс остаться целой. Научитесь делить на сто все то, что вы будете наблюдать от почтенных отцов и матерей во время службы в совете.

Цефея не успела ничего ответить, так как Мааль, поклонившись Императору и своей преемнице, спешно покинул Арену.

Хранящая, тем временем, ощутила дрожь, бьющую ее руки. Эмоции, наполняющие арену, смешивались в тягучий, тошнотворный ком чувств, сдавливающий ребра. Едва удерживаюсь на ногах, Цефея подняла глаза к отверстию в куполе арены, сквозь которое виднелся диск голубого неба. Овации шумели, словно бушующее море.

— Вот-вот я и сама поверю, что быть Хранящим — это проклятье. — Беззвучно проронила Цефея, делая глубокий вдох и прикладывая усилия к тому, чтобы совершить первый шаг в направлении ворот Арены.

Бесспорно, в тот день Цефея доказала свое могущество. Однако, в тот день ее победа породила и иные чувства в сердцах горожан. Алморрцы выходили с Арены, осторожно переговариваясь друг с другом; Хранящие, погруженные в молчание, задумчиво брели по улицам города, размышляя о дальнейшей судьбе Сентория. И лишь Император, впервые за долгие годы, отправился в миреру и несколько часов находился там, благодаря Создателя за день, когда Цефея явилась в Айру. Одновременно с радостью и верой в нем копошился жалкий червь трусости, который он надеялся задавить усердной молитвой, однако так и не смог унять свои тревоги, до глубокой ночи размышляя о последствиях сегодняшнего признания титула Цефеи.

На закате того же дня двое Хранящих, заняв белоснежную скамью на набережной, ожидали закат. Речка, закованная в мраморное русло, безмятежно утекала под белоснежные стены замка, исчезая где-то в глубинах лабиринта подземных рек. Через час день обещал окончиться ярким закатом, а сейчас оставалось время насладится безветренным, теплым вечером. Смех ребятни, следящей за полетом воздушного змея и лепет девчушек, старательно заплетающих друг другу косы, служили лишним поводом задуматься о том, какое детство предоставила в твое распоряжение Судьба и вспомнить яркие деньки когда-то пережитого лета. Однако, мысли Цефеи были обращены к минувшему сражению с Маалем. Память Хранящей все еще хранила страх Мааля, который она разделяла вместе с врагом.

— Что делает с нами кровь Перворожденного, Рубин? — спросила Хранящая, запрокидывая голову к небу. — Сегодня во мне будто что-то надломилось. Это была моя последняя соломинка, соединяющая с людьми. За время, проведенное в Айре я испытала слишком многое: страх тысячи душ, гнев сотен горячих сердец, боль каждого павшего воина мира. Проклятие ли это?.. Сегодня я едва не забыла о милосердии, вновь чуть не подчинилась желанию разорвать врага, раздавить его в тисках голосов. Скажи мне, как я — та, что сражается за право быть надеждой на спасение Айры — могла едва не забыть о праве Мааля на жизнь? Мне так страшно от того могущества, которую Рагнарек вверил в мои руки.

Рубин тоже поднял лицо к небу. Он сжал руку Цефеи и только тогда девушка ощутила, как от волнения ее все еще колотит мелкая дрожь.

— Что же особенного случилось сегодня, Цефея? Ты всего-навсего познала ярость, с которой мы сталкиваемся еще в юности. А еще познала силу власти, которая многих обходит стороной. Но, в отличие от многих, ты сохранила жизнь своему противнику и сохранила свое достоинство. Не это ли говорит, что в час битвы милосердие не покинуло твое сердце? Возможно, оно едва не сдалось под натиском гнева, едва не потухло в ярости, но все же выжило и одержало верх. Ты сомневаешься в выборе Рагнарека? Думаю, если бы я был знаком с тобой по рассказам горожан и многочисленным слухам — я бы сомневался в тебе не меньше прочих. Но мне выпала честь стать твоим другом и я знаю, что Рагнарек не мог избрать лучшей Хранящей для своей мудрости и силы. Ты прошла сегодняшнее испытание. Так не тревожься о былом, просто запомни тот урок, который сегодня преподала тебе жизнь. Скоро нас ждет новый рассвет, а с ним — новые свершения. Только так и никак иначе каждый новый день лишается ошибок минувшего.

Глава тринадцатая

Наутро слуга, облаченный в сине-золотые одежды Императорского двора, стоял под дверью покоев Рубина, держа в руках пухлый конверт, скрепленный алым сургучом. Цефее было доставлено письмо, в котором содержалась купчая на дом, два увесистых ключа и довольно формальное обращение Ио, в котором он выражал надежды на прочный союз правителя Сентория и старейшины Вечного совета. В этом же письме Император отмечал, что новый титул накладывает на Цефею обязанности исключить всякие возможности зарождения непристойных слухов в городе: «Помните, что ваша репутация неизбежно сказывается на отношении прочих к моему благоразумию». Император давал Цефее недвусмысленно понять, что оплаченная купчая на дом не была милостью Повелителя, а была приказом, подлежащим скорейшему исполнению.

В тот же день Цефея нашла карту Алморры и отыскала на ней свой новый дом, старательно измерила расстояние от него до покоев Рубина и со смятением поняла, что теперь между ними будет едва ли не полторы мили. Никогда прежде она не была одна и жизнь без постоянного присутствия Рубина рядом пугала ее. Имея в руках невиданную доселе власть над голосами, Цефея впервые поняла, что не обучена элементарным бытовым процедурам.

— Сегодня мне следует собрать свои вещи, передать их слугам, которые готовят для меня дом. — Сказала Цефея заглянувшему в библиотеку Рубину. — Как мне научится жить одной? С одиночеством я, наверное, справлюсь… но я даже не знаю, как приготовить для себя еду и где покупать одежду.

— Как и подобает истинной аристократке. — Усмехнувшись, кивнул Рубин. — Ты такая не одна. — Он упал в кресло у стола и с наслаждением вытянул ноги. — Страшно?

— Не то слово, Рубин. — Призналась Цефея, прикрывая рукой глаза. — Император уже отдает мне приказы и я вынуждена подчиниться. Как же мне не испытывать страх, когда я не знаю где закончится его власть и начнется моя свобода? Да и как я могу не думать о страхе, когда простейшие бытовые занятия остаются мне непонятны и недоступны? Выходит, что я беспомощна в вопросах простой жизни?

— Ты задаешься вопросом, который тревожит не только всех Хранящих, но и любого подданого. Вот так вот, приглядевшись, понимаешь, что разницы между Хранящими и простыми людьми так немного, не так ли? — Рубин обвел взглядом библиотеку. — Я никогда не имел слугу. Мне хватало сил жить одному и заботится о себе без посторонней помощи. Атару раздражал мой беспорядок. Когда я был ее учеником она часто приглашала в мои покои слуг, которые должны были прибираться, но… я не приживался с ними. Эниф, напротив, привез с Тэлира своего доверенного слугу и тот следит за квартирой своего господина. Многие Хранящие предпочитают обращаться за помощью в городскую артель и в этом нет ничего зазорного. Это не признание своей слабости, Цефея.

— Предлагаешь мне найти слугу? — уточнила Цефея.

— Если ты того захочешь и тебе станет проще справляться с домом. Почему нет? — спросил Рубин. — Увы, я не подумал о том, что должен за месяцы твоей жизни в Алморре познакомить тебя с тем, как готовить ужин или заваривать зарию32. Я знакомил тебя с культурой Айры, находя в этом единственно верное занятие для того, кто начинает жизнь заново. Тут я не досмотрел, но, если честно, не сказать, чтобы я очень корил себя об этом. — Рубин улыбнулся Цефее. — Я вижу какой ты человек и, если тебе будет нужно, ты научишься всему очень быстро и просто, сама того не осознав.

Хранящая, чуть подумав, подняла на Рубина глаза:

— Проведешь меня в артель наемных слуг?

— Конечно, Цефея. И, если тебе будет нужен мой совет в выборе слуги — я тебе его с радостью дам.

Вопреки планам, переезд растянулся на неделю, в течение которой Хранящая искала силы попрощаться с Рубином, но вместо этого находила очередной повод, в связи которым можно было бы отложить окончательный переезд. Сперва ей сообщили, что в доме обнаружили мышей и пришлось экстренно отправить крысолова в дом. Для очистки дома от грызунов требовалось несколько дней. Цефея просила не торопиться и не стала приезжать, объяснив свое решение нежеланием мешать крысолову. После победы над нежданными квартирантами садовник окрасил изгородь вокруг дома и Цефея, под предлогом непереносимости запаха краски, известила о том, что готова будет переехать через пару дней, когда краска окончательно просохнет. К тому времени все имущество Цефеи было перевезено слугами в новый дом и даже ее книги расставлены на полках нового шкафа в гостиной. В день извещения Цефеи о полной готовности дома к переезду нового хозяина, Хранящая робко просила разрешения у друга остаться в его покоях на последнюю ночь. Было уже за полночь, когда они сидели в темной гостиной перед распахнутым балконом и пили вино. Так они провожали последний день их совместной жизни в покоях Рубина. Долгое время никто из них не решался заговорить.

— Оказалось, что у меня не так уж и мало личных вещей. Они занимали всю гостевую спальню, а теперь… — Хранящая замолчала. — Так непривычно видеть полки в моей комнате пустыми… — призналась Цефея. — И можно ли называть теперь эту комнату «моей»?..

— Если тебе непривычно видеть полки в твоей комнате пустыми — представь, каково мне. — Грустно усмехнувшись, признался Рубин.

— Мне стоит уехать уже только потому, что я не могу законно оставаться рядом с тобой. Люди судачат…

Хранящий покачал головой, останавливая Цефею от дальнейших слов.

— Люди… — чуть раздраженно повторил он. — Людям еще только предстоит узнать тебя, Цефея, им еще предстоит влюбиться с тебя с той силой и безрассудством, с которым тебя полюбил я. Но сейчас… как я могу удержать тебя? — спросил он неожиданно и сердце Цефеи сжалось. — Думаешь, что я глупец? Недавно я говорил тебе о том, что не желаю быть с тобой, а теперь ищу способ оставить тебя рядом с собой. Но за последние месяцы моя жизнь претерпела множество изменений. Мне есть что вспомнить и за что благодарить. Я счастлив, что все эти дни я был рядом с тобой. Но скоро ты уедешь и начнешь новую жизнь, где-то совсем рядом. Но не со мной. И это опустошает, Цефея.

— Я старейшина Вечного совета. Отныне каждый мой шаг на виду у всего города, а может, у всей Империи. Ио вряд ли будет сближаться с той, чья репутация ежедневно подвергается обсуждению всеми горожанами. Без доверия Императора все наши поиски и усилия будут напрасными. Мы должны принять правила этой игры.

— Не убеждай меня. Я прекрасно знаю, что ты абсолютно права. — Попросил он, откидывая волосы с лица. — Я даже не останавливаю тебя от переезда. Ты должна уехать. Должна.

Цефея осторожно обняла Рубина. Она ощущала силу, с которой он прижимал ее к себе. Казалось, что он не мог заставить себя разжать объятия.

— Клянусь, Цефея, — прошептал он ей на ухо, — не будь в моих жилах крови Файро, я уже стоял бы в мирере и давал бы клятву вечно любить тебя.

Хранящая горько улыбнулась этим словам:

— Нет, Рубин. Боюсь, что будь ты простым кузнецом из Сохт-Росса, то нашел бы причины, по которым опасался бы любви. Ведь дело не в крови Перворожденного. Дело в страхе.

— Как остаться рядом с тобой?..

Цефея улыбнулась:

— А что, по-твоему, было все эти месяцы?

Рубин закрыл глаза и вдохнул сладкий запах ее волос. Он вспомнил недавний сон, где они вдвоем сидели на причале и смеялись над тем, как мимо протекает река жизни, унося с собой былое. Он вспоминал рассказ Файро и первый поцелуй с Цефеей, долгие беседы и их совместные чтения в парке, танцы и попытки научиться играть на музыкальных инструментах. Цефея же, прижавшись к груди Странника, вспоминала те же мгновения, но несмотря на эти мысли — страх перед любовью был сильнее и поэтому они, так и не признавшись друг другу в желании остаться, заснули перед распахнутым балконом, за которым неспешно жила Айра.

Менестрель затих, одинокий соловей подхватил последние аккорды, сверчок из Имперского сада вторил ему. Все вместе они убаюкивали ночь, конец которой пришел раньше обычного. К той минуте, когда первые лучи рассвета коснулись Восточного края небес, голова Хранящей покоилась на коленях ее друга. Он не спал и гладил ее волосы, разглядывая лицо мирно спящей девушки. Первые мгновения утра он потратил на безнадежные убеждения в невозможности их общего счастья.

До полудня Цефея покинула покои Рубина и отправилась в свой дом. Хранящий вызвался ее проводить и организовать визит в артель слуг. После минувшей ночи Рубин еще более остро переживал расставание. Он мирился и принимал стремление Цефеи жить отдельно, но его примирение с грядущим одиночеством проходило тяжело. Теперь он не представлял свою жизнь в пустых комнатах и залах своих покоев. Рубин не мог поверить в то, что отныне его гостиная будет лишена долгих бесед на тэлирском, во время которых он позволял себе подолгу смеяться над акцентом Цефеи. В его голове никак не укладывалась мысль о том, что в библиотеке не будут больше слышны ее легкие шаги во время ее заучивания танца, готовясь к вечерней репетиции с Рубином. Он не мог поверить, что никогда более она тайком не станет изучать эскизы в его альбомах с зарисовками иных миров. Иногда Рубину удавалась застать ее за этими занятиями и в эти мгновения он наслаждался ее улыбкой, сиянием глаз. Разглядывая ее, он ловил себя на мысли, что улыбается вместе с ней, дозволяя своему сердцу радоваться присутствием Цефеи в его жизни.

Новый дом Цефеи встретил ее ароматом отцветающих персиковых деревьев и запахом краски, которым была окрашена черная кованная изгородь усадьбы. В глубине пышного сада скрывался последний — двенадцатый — дом переулка Асакар. Скромный, двухэтажный дом из рыжего кирпича с круглым чердачным окошком, ярко-алой черепицей и резным флюгером, был лишен всякого богатства. Вероятно, что прошлые его хозяева были людьми зажиточными, но сдержанными и практичными.

От скрипучей калитки шла прямая тропинка, проложенная меж клумб фиалок и анютиных глазок, вскинувших свои горделивые головки к небу в благодарном порыве за нежные прикосновения прохладного ветра. Тропинка утыкалась в массивные деревянные ступени, ведущие на небольшую террасу. Там, под стеной, увитой виноградом, стояла скамья и небольшой столик с зеленой масляной лампой. За тяжелой дверью с витражной вставкой находился широкий холл. Из гостиной, которая едва ли не полностью занимала первый этаж правого крыла дома, можно было попасть в уютный, но довольно светлый кабинет, особенностью которого являлся эркер с видом на сад. Левая часть дома была отведена под кухню с кладовой. Около лестницы находилась уборная. Сама же лестница, состоящая из трех пролетов, вела на второй и третий этаж. В небольшой коридор второго этажа вело три двери. За первой находилась хозяйская спальня, основное место в которой занимала кровать, скрытая тяжелым пологом изо льна травяного цвета. Рядом с широким окном был установлен изящный туалетный столик и удобное кресло, обтянутое темно-зеленым атласом. Большой, вместительный платяной шкаф, украшенный резными бабочками и райскими птичками, был установлен напротив стола и наполовину скрывался за изящной ширмой, обтянутой темно-изумрудной тканью с вышитыми пестрыми цветами. Пушистый, мягкий ковер, укрывающий половину комнаты, источал аромат лаванды. Вторая дверь вела в гостевую спальню, отличавшуюся от хозяйской разве что только сине-серебристым тоном оформления и отсутствием туалетного столика, вместо которого в углу комнаты было установлено высокое зеркало. За третьей дверью скрывалась небольшая, но довольно уютная ванная комната с небольшим камином.

Лестница, ведущая на третий этаж, была узкой, ее ступени были выше. В помещении под крышей размещалась небольшая библиотека, которую слуги, подготавливая дом к новому хозяину, заставили ненужными вещами со всего дома. На чердаке имелась даже небольшая чугунная печь, пара удобных кресел для чтения, письменный стол и довольно яркая лампа, а в углу, под белоснежной простыней обнаружилась узкая кровать, небольшой шкаф, тусклое зеркало и затертый пуф.

Что же касается сада, то он был лишен кустарников, причудливых форм, дорогих сортов цветов или пруда с нимфеями, но представлял собой весьма приятное и уединенное место отдыха. Вычищенные от листьев лужайки перемежались с клумбами и тропинками. В углу сада — среди плодовых деревьев, вдали от чужих глаз — была спрятана беседка, увитая девичьим виноградом. Но особенно восхитили Цефею плетистые розы, росшие у входа в конюшню. Гибкая лоза, не считаясь с тяжестью крупных бутонов, цеплялась за каменистую стену и ползла по черепице к солнцу, щедро обсыпая побеги пурпурными цветами.

На кухонном столе Цефею ждали пухлый кошель с месячным жалованием старейшины Вечного совета и еще одно письмо из канцелярии Императора с расписанием дел на ближайшие недели. В письме также сообщалось, что в связи с ухудшением самочувствия Император намерен нарушить традицию и отказаться от личной аудиенции с Цефеей, непосредственно в письме обозначив дату и время торжества в честь назначения нового советника.

— Кажется, Император намерен избегать меня. — Проронила Цефея, рассеяно оглядывая кухонные полки в поисках чайника. Рубин, терпеливо ожидавший зарию, поглядывал в пустую кружку. — Нет, нет, мне не нужна помощь, я намерена хотя бы попробовать сориентироваться в своем доме самостоятельно.

— Как скажешь, Цефея… — начал было красноволосый Хранящий, но Цефея, взглянув на окно, подняла руку, останавливая друга на полуслове.

— За конюшней кто-то есть, Рубин… — тихо сообщила Хранящая, — но это не Хранящий. Скорее просто человек. Но он напуган, так что… я не уверена, что это враг.

— Кто-то из слуг? — уточнил Рубин и не дождавшись ответа, вышел в сад.

Через несколько минут избранник Файро возвратился, ведя перед собой долговязого, грязного подростка. Мальчик, заглянув на кухню, неуверенно замер в дверях.

— Здравствуй. — Кивнула Цефея и, прислушавшись к эмоциям незнакомца, уточнила, — Почему ты напуган? Ты знаешь кто я?

В ответ мальчик повел плечами и неохотно кивнул.

— Разумеется. — Сказал он с легким незнакомым акцентом. — Я слушал слуг целый день. Все они только и говорили о вашем переезде, а еще о вашей победе над Маалем. Весь город обсуждал ваш поступок.

— Вот как… — проронила Цефея. — Но ты ведь испугался не моего переезда в этот дом, не так ли? — спросила Цефея.

Мальчик стыдливо опустил голову.

— Кто-то из слуг говорил о том, что вы неимоверно жестоки. И что всякий на вашем пути становится жертвой вашего безудержного гнева.

Цефея оглядела его с головы до ног. Он казался простым бродягой, коих немало обитало в нижнем городе — в районе мастеровых дворов, где работали кузнецы, кожевники и ткачи. Изорванные лохмотья болтались на высоком, худом теле как на вешалке. По этим жалким обноскам, давно потерявшим цвет и форму, невозможно было уверенно сказать, был ли мальчик в прошлом подмастерьем пивовара или же помощником лодочника. Грязная роба, щедро украшенная пятнами золы и грязи, пропитанная потом и запахом рыбы, висела на мальчишке мешком, обнажая плечи и сильные, жилистые руки. Среди пыли и грязи кое-где прослеживалась янтарная рыжина растрепанных волос, а бледная кожа его не по годам серьезного лица, была щедро обсыпана веснушками. Поймав изучающий взгляд Цефеи, мальчик стыдливо опустил глаза в пол.

Хранящая ощущала его страх и смущение, это отвлекало ее от личных мыслей. Не находя в себе сил для начала разговора, Цефея с немой просьбой взглянула на друга, который, казалось, только и ждал возможности вступить в беседу.

— Будь госпожа так жестока, как о ней говорят — она не стала бы говорить с тобой. — Заметил Рубин, усаживаясь за стол. — Готов поспорить, что многие бы из домовладельцев на этой улице тут же высекли бы воришку, проникнувшего в их сад.

Мальчишка вздернул подбородок к потолку.

— Я не вор. — Твердо сказал он.

— Тогда кто же ты? — спросил Рубин.

— Я… я… — мальчик замялся вновь. — Это сложно объяснить, сирра.

— О, поверь, и я и Цефея во многое можем поверить. — Улыбнулся Рубин. — Так что все же попробуй нам объяснить кто ты и как здесь оказался.

— Я жил в этом доме два года. Он пустовал все это время и я просто занял чердак, стал ухаживать за садом, следил за порядком в усадьбе, работал в городе. Конечно, на многое мне не приходилось рассчитывать, но на хлеб я себе зарабатывал сам. До недавнего времени у меня был хоть какой-то кров, а сегодня мне вновь нечего есть и негде спать. Все мои вещи остались в доме, а меня вышвырнули на улицу. Я не прошу приютить меня, но прошу у вас дозволения забрать свои вещи, сирра. На чердаке осталась книга, которую я привез из дома и она очень ценна для меня.

— Книга? — переспросила Цефея, удивившись. Хранящая сомневалась, что бродяга сумел сегодня поесть, но его, несмотря на голод, волновала книга. — Какая книга?

Мальчик закусил губу, словно коря себя за излишнюю откровенность:

— Dereo imner Safier. — Негромко проговорил он.

Цефея обратила внимание на мимолетную улыбку Рубина.

— Я не знаю… этого языка. — Призналась Цефея, чуть растерянно, впервые слыша подобное наречие.

— Это сафирский, Цефея. — Пояснил Рубин. — Наш гость говорит о сборнике древних легенд Сафира. Как твое имя?

— Бриан. Сын охотника Гверна. Книга, которую я прошу позволить мне забрать — труд моего прадеда, который был рожден от союза детей двух кланов. Он собирал эти легенды всю жизнь. Это подарок моего отца. И когда-нибудь я должен передать книгу своему сыну.

— Arden ras Safira? Orap res Torsnen?33 — Спросил Рубин непринужденно.

— Mes.34 — Неохотно отозвался мальчишка и замолчал.

Цефея вновь непонимающе взглянула на друга.

— Перед нами сын гордых воинов Сафира, — сказал он, — потомок славного рода Торстейн.

— Города уже давно нет на карте острова, сирра. — Напомнил Бриан. — Но вы правы, я потомок жителей Торстейна. Последнее нападение племен заставило меня искать спокойной жизни вдали от Сафира.

— Вот как… Никогда прежде не встречала сафирцев, но много читала о их доблести и победах в твоих книгах. Сколько тебе лет, Бриан? Что ты умеешь?

Задавая вопросы, Цефея пригласила Бриана занять место за столом и тот, несколько секунд помешкав, все же сел рядом с Рубином.

— Мне четырнадцать, сирра. Некоторое время я был помощником кузнеца, потом работал в шахте, немного помогал рыбакам в порту и даже успел научится переплетать книги. Я хорошо справлялся с обязанностями по дому, даже латал крышу. Я умею читать и писать, хорошо и быстро считаю, знаю два языка: хильмарийский и сенторийский. Сафирский язык для меня родной, я не беру его в расчет.

— Teren dala bereda sonope id erenid belas.35 — Заметил Рубин.

Мальчик покраснел. Он опустил глаза в стол.

— Ez remisad irriza yarl.36 — Чеканя каждое слово признался мальчик. — В шесть лет я был отобран из десятка мальчиков и призван на обучение в холл к ярлу.

— Почему же ты не желаешь вернуться домой? Мне кажется, что тебя ждет обеспеченная жизнь под крылом твоего господина.

Бриан вновь замолчал. Хранящая ощутила новую волну его страха.

— Последние годы шаманы все чаще заходят в города и разграбляют их. Два года назад, во время последнего их визита, в городе нашли три тела служителей ярла. Мне не хочется оказаться одним из тех, кому перережут горло только из-за титула.

— А вернуться в родительский дом, не продолжая службы у ярла? — уточнила Цефея.

— Это позор. — Одновременно сказали Бриан и Рубин.

Цефея растерянно посмотрела на друга и тот кивнул, еще раз подтверждая общий вердикт. Оказалось, что на Сафире побег из дома господина приравнивается к предательству, за что, согласно древним традициям Сафира, положено изгнание. Даже родная семья не в праве давать такому потомку приют, деньги или оказывать любую помощь. Всякие связи с предателем разрывались без возможности восстановления. Семьи приравнивали предателя к мертвецу, в честь которого было запрещено разжигать погребальные костры и вспоминать о нем на семейном пиру. О таких людях на Сафире запрещено вспоминать и сожалеть. В случае возвращения изгнанников домой их будущее было предрешено: их забивали палками, а тело бросали за пределы городов, где они моги лежать месяцами, служа пищей для диких медведей и волков.

— Вы вольны выдать меня страже, сирра, — сказал Бриан, опуская голову, — но я, все же, прошу вас дать мне возможность тихо уйти. Только позвольте забрать книгу.

Рубин искоса взглянул на Цефею, напоминая ей о нужде в расторопном и верном слуге. Хранящая, которую также посетила идея пригласить мальчика на службу, задумчиво покачала головой.

— По законам Сафира ты не совершал предательства, Бриан. — Заметила Цефея. — Так что здесь ты вольный человек. Только, кажется, тебе нужна хорошая работа.

Мальчик кивнул.

— А мне, как тебе, наверное, известно, нужен верный помощник. Видишь ли, я не совсем хорошо справляюсь с ежедневными делами. Даже зарию не могу отыскать в собственном доме.

Бриан, робко взглянув на Цефею, встал со тула и взял с полки металлический коробок. Раскрыв его, он поставил его перед Хранящей.

— Хильмарийская черная зария. Ее купили для вас по наставлению сирры Сатевиса, который отмечал вашу особую любовь к этому напитку. — Сказал он. — Я умею слушать, сирра Цефея и могу подмечать то, что иным кажется пустяком.

— Именно такого помощника я и ищу, Бриан. — Цефея взяла коробок и с наслаждением вдохнула пряно-медовый аромат сушеных листьев. — Готов поступить ко мне на службу? Я предлагаю тебе место моего секретаря и домоправителя. За это я намерена щедро платить и обеспечить тебя кровом. Разумеется я позабочусь о твоем иммунитете от возможного преследования со стороны Сафира, но ты, в свою очередь, дашь мне слово верно служить в моих делах.

Бриан, широко распахнув глаза, уверенно кивнул. Хранящая ощутила восторг, заполнивший его душу.

— Два эрта в неделю. Такова будет плата. Мне нужна чистая одежда, еда, прибранный дом, ухоженный сад. Ты можешь брать себе в помощники необходимых слуг, но следить за исполнением всех моих поручений будешь ты. Отвечать за их качество будешь лично. Мне также будет нужна кое-какая помощь в работе с советом. Вероятно, ты будешь принимать корреспонденцию, что-то подготавливать к отправке. Думаю, что иногда мне будет нужна также твоя помощь в приготовлении к походам. Я поручаюсь за честность своих намерений и не стану склонять тебя к незаконным поступкам. Единственное условие, нарушение которого я не потерплю ни при каких условиях, Бриан: ты сохранишь в тайне каждое мое слово и слова тех, кто общается со мной. Никто не должен знать, как я живу и о чем говорю, кто ко мне ходит и с кем я вижусь. Ты должен молчать обо всем, что тебе станет известно за время службы.

Желанным сокровищем для молодого помощника была награда в один эрт, не знающего отдыха на службе у кузнеца. Такова была плата учителя деревенской школы и умелого подмастерья в ателье. Но Бриан, сын охотника Гверна, служитель ярла, изгнанный с Сафира, будет получать значительно больше за верную службу старейшине Вечного совета Сентория. Цефея ощутила его нерешительность, смешенную с восторгом. Бриан согласился и Хранящая протянула ему несколько белоснежных монет.

— Наша сделка скреплена моим предложением и твоим согласием, Бриан. Сними одежду бродяги и приведи себя в порядок. Сходи в купальни, купи чистый костюм, обувь, личных вещей, которые могут быть необходимы для комфортной жизни в доме. — Сказала Цефея. — Позаботься об ужине, пожалуйста. Остаток денег возьми себе. Пусть это будет залогом нашей с тобой общей работы и оплатой первой недели твоего труда.

Когда мальчик покинул дом, Хранящая взглянула на друга.

— Я могу быть чуть спокойнее, — улыбнувшись, признался он, — думаю, из него выйдет весьма достойный слуга.

— Он мой помощник, Рубин. — Поправила Цефея. — Здравый смысл говорит мне, что от предателей не часто ждут верности на службе, но, кажется, Бриан бежал от серьезной опасности.

— Он спасал свою жизнь, Цефея. Я был на Сафире и это место суровых нравов и жестких правил. Скорее всего Бриана отдали ярлу без его согласия. Договоры о служении семьи таких детей заключают еще до их рождения. Бриан бунтарь, но бунтарь осмысленный и рассудительный. И я считаю, что таким и подобает быть настоящему подростку.

Рубин предложил Цефее оставить попытки заварить зарию и отправиться в лучшее городское ателье для заказа платья на предстоящее торжество, назначенное на первый день Первого месяца Ветров.

По словам избранника Файро самым верным выбором места для пошива платья было известное на всю Алморру ателье «Золотая игла», на витрине которого стояло несколько манекенов, облаченных в богатые и необычные платья. Они были расшиты мелким стеклянным бисером, серебристыми лентами и нежнейшим кружевом. Дивные наряды зачаровывали прохожих, но бережно приколотые к костюмам ценники довольно быстро отрезвляли алморрцев. Хозяйкой ателье была тэлирская мастерица Бранвенн — золотокудрая, зеленоглазая эльфийка, легко порхающая меж стеллажей с тканями и швейными машинами. Шурша дорогой материей своего алого платья, Бранвенн крутилась вокруг Цефеи, снимая с нее мерки и раздавая поручения расторопным помощницам, слаженно и послушно исполняющих указания хозяйки. В поисках лучшего цвета для пошива эльфийкой было перебрано множество тканей: золотая парча провинции Юнь, тэлирский атлас цвета сажи, аксамит Вэлора, пурпурный сатин из Аэрона, изумрудный шелковый шантунг из графства Сирелл, а вместе с ними немыслимое количество шифона, атласа и тафты любой плотности и расцветки. Когда же выбор был сделан и со снятием мерок было покончено, Цефее показали несколько эскизов, которые хозяйка спешно накидала в рабочем альбоме. Наконец Рубин отдал последние распоряжения о доставке готового платья к дому Цефеи в полдень Первого дня Первого месяца Ветров и Бранвенн, поправив корсет на Хранящей, распахнула дверку примерочной, выпуская свою клиентку на волю.

— Заверяю вас, сирра, в этом платье вы затмите возлюбленную Lereen Inalisia37 weress Aklio38. — Шепнула эльфийка напоследок и подмигнув, скрылась за дверью ателье.

После ателье Хранящие шли по широкой улице, постепенно наполняющейся людьми. Юные красавицы в ярких платьях разглядывали витрины магазинов, матери, крепко удерживая за руку капризных детей, склонились над прилавками со свежим творогом и сливками, а торговец, пользуясь вниманием, читал познавательную лекцию о пользе молока и производных продуктов. Хранящая наслаждалась жизнью, с удовольствием отмечая, что контроль над эмоциями дается ей с каждым днем легче. Рубин, неспешно шагающий рядом, вдруг произнес:

— Едва не забыл! Во всей этой суете переезда у меня совсем вылетело из головы. Я обратился к своему старинному другу за помощью в наших поисках. Он когда-то был учителем в Академии, но теперь он главный архивариус. Я подумал, что раз в мире Айры всем правят звезды, то и приход Рагнарека, рано как и совершение какого-то существенного для мира события, может быть как-то связано с необычными явлениями. Поскольку о каждом таком явлении заносится отметка в специальный журнал Имперского Архива я обратился за помощью к своему знакомому. Со дня на день я жду от него ответ и возможно, он сможет как-то направить наши поиски.

— А как же рекомендация Рагнарека отправиться на Сафир к Пифии? — удивилась Цефея.

— Мы не отказываемся от посещения Пифии, Цефея, — поправил Хранящую Рубин, — но ты стала старейшиной неделю назад. Сафир расположен не так уж и близко. Мы можем позволить себе покинуть Алморру только на период, когда совет не заседает в Ратуше39. Иначе это рискует плохо сказаться на твоих отношениях с Императором и другими советниками. Поэтому перед отбытием на Сафир не мешало бы собрать как можно больше сведений о том, что или кого мы ищем.

К моменту возвращения Цефеи домой Бриан уже справился со всеми задачами и ожидал ее. На кухонном столе друзей встречал горячий ужин, в чайнике кипела свежая зария, а в буфете стояли блюдо со сладостями и ваза с фруктами. Цефея, обведя взглядом стол, довольно кивнула и благодарила помощника за прекрасную работу. Утреннего Бриана едва ли можно было узнать в аккуратном, опрятно одетом высоком юноше.

— Этот конверт принесли перед вашим визитом, сирра. — Произнес он, протягивая конверт Цефее. — Его просили незамедлительно вам передать лично в руки. Я едва уговорил посыльного оставить его мне. Мне не верили, что я ваш слуга и лишь мое присутствие в вашем доме убедило посыльного. Никто не ожидал, что вы так быстро отыщите себе слугу.

— Спасибо, Бриан. — Кивнула Цефея. — Мне нужно подумать о том, как обозначить всем о твоей службе у меня.

Цефея не успела распечатать конверт, а Бриан уже спешил встретить очередных визитеров. На сей раз за дверью ожидали двое служителей канцелярии, которые принесли небольшой зеленый сундучок с латунным замком. Бриан проводил их в кабинет, куда вскоре пришла и Цефея.

В кабинете, перед ее столом, стоял уже седеющий статный мужчина в лазоревом кафтане, а рядом с ним юноша, в таком же точно одеянии. В руках молодого человека находился зеленый сундучок, на крышке которого был изображен яркими красками герб Сентория.

— Сирра, — кланяясь, начал сотрудник канцелярии, когда та заняла место за письменным столом. — Сегодня Мааль должен был передать вам ключ от сундука с корреспонденцией Вечного совета. Здесь, — служитель положил ладонь на плоскую крышку сундука, — хранятся обращения горожан, заявления градоправителя, а также проекты законов Ваших советников. Ключ у вас?

Хранящая распечатала конверт и в ее ладонь скользнул небольшой латунный ключик. Старейшина протянула ключ, показывая его служителям канцелярии.

— Вы должны открыть сундук при нас, сирра. — Сказал старший из служителей. — Мы должны убедиться, что Мааль действительно передал вам надлежащий ключ.

Цефея послушно вставила ключ в замочную скважину и дважды повернула его. Послышался щелчок. Служитель канцелярии кивнул своему юному помощнику.

— Мы оставляем вас, сирра. Теперь все это — ваша забота. Помните, что сущность обращений в этом сундуке можете составлять государственную тайну. Сведения, которые станут вам известны, не должны быть доступны третьим лицам. Поэтому с особым вниманием к сохранению тайны каждого письма и заявления.

— Я позабочусь о сохранении этой тайны. — Кивнула Цефея. — Можете не беспокоится. Вы, как я понимаю, будете моим секретарем в Вечном совете? Как ваше имя?

— Все верно, сирра. — Седой сделал жест рукой и юноша поставил сундук на стол перед Хранящей. — Мое имя Лагман. Я служил в совете с начала правления Мааля. Если будет угодно — продолжу служить и в ваше правление.

Хранящая взглянула на секретаря. Высокий, короткостриженный мужчина-северянин, широкоплечий, все еще сильный, с квадратным лицом и широкими скулами, а также необычайно черными глазами.

— Думаю, я буду не против вашей службы, Лагман. Но мне стоит узнать вас лучше. Что скажете? Вы северянин, не так ли? — спросила Цефея.

Мужчина кивнул. Хранящая откинула крышку сундучка и взглянула на секретаря:

— Совет и Император, на сколько я знаю, знает о сведениях в этом сундуке. В той или иной мере. А вы?

Эниф, прекрасно разбирающийся в законах Сентория, коротко говорил Цефее о полномочиях и возможностях Императора, его Советника, секретаря и членов Вечного совета. Ей было известно, что допуск к сведениям, составляющим государственную тайну, имело каждое из указанных лиц, однако секретарь наделялся этим допуском по своей воле Советника и только в тех вопросах и в том объеме, который требовался ему для исполнения своих обязательств.

— Лишь в той части, в которой вы сочтете необходимым, сирра. — Терпеливо пояснил Лагман, кланяясь.

— Вы немногословны. — Улыбаясь, заметила Хранящая. — Так каких вы мест?

— Мой отец с берегов Тольна. Это самое сердце Сафира. Я имею отдалённое отношение к клану Сиаты.

— Вы в Сентории давно?

— Я рожден в Алморре. Мой отец переехал сюда еще до моего рождения, сирра. Я полагаю, что меня нельзя считать истинным потомком Сафира, поскольку я полукровка. Моя мать — сенторийка.

— Тогда, вероятно, вы весьма прогрессивных взглядов… в сравнении со своими родственниками с Сафира. — Предположила Цефея, улыбаясь.

Мужчина, задумавшись на несколько мгновений, неуверенно кинул.

— Тогда у нас с вами есть хорошие шансы на плодотворную совместную работу. Вы, как я понимаю, будете помогать мне в делах совета, а вот по дому мне будет нужен расторопный помощник. У Мааля был такой? — уточнила Цефея.

— Вы имеете ввиду личного слугу? Если так, то да, у Мааля состоял на службе юноша, бывший когда-то служителем канцелярии.

— У него был какой-то правовой статус?

— Сирра, кажется, я понял к чему вы клоните. Вы желаете обозначить статус своего слуги?

— Да, Лагман. Случаются неприятные недоразумения, которые могут помешать мне в моей работе. Можете ли вы дать моему помощнику какой-то отличительный знак, который лишил бы всякого сомневающегося возможности задаваться вопросом о его принадлежности к служению Советнику.

— Я позабочусь о том, чтобы ему в ближайшее время доставили знак Канцелярии Сентория, сирра. Думаю, что это решит некоторые проблемы.

— Благодарю вас, Лагман. Ну что же, давайте приступим к нашим делам? Покажете мне как следует работать к бумагами? А вы, — Хранящая подняла глаза на юношу, все еще находящегося в комнате, — можете быть свободны. Лагмана я отпущу чуть позже.

До ночи Цефея и ее секретарь разбирали обращения из зеленого сундука. Лагман поделился с Цефеей системой работы, которую использовал Мааль в своей работе, рассказал особенности ответов на некоторые письма. Хранящая, взяв большой черный журнал, принялась делать важные заметки, но Лагман покачал головой:

— Все очень просто, сирра. Постарайтесь понять эту систему у тогда вам не придется ничего записывать за мной и каждый раз обращаться к этим отметкам. Завтра утром будут слушания в Ратуше, вот расписание всех дел. Вам следует выспаться. Постарайтесь по каждому слушанию помнить основную суть обращения. Прочтите завтра утром еще раз обращения по ним. Если будет необходимость — вы всегда можете объявить перерыв и обратиться ко мне за разъяснениями.

— Благодарю вас. — Искренне произнесла Цефея, запирая сундучок.

Хранящая вышла из кабинета. Рубин к тому часу уже ушел, на кухне находился Бриан, который что-то готовил Цефее на завтрак.

— Сирра Рубин просил передать вам, что завтра в обед он зайдет за вами в Ратушу.

Хранящая открыла было рот, чтобы спросить, почему Бриан не предложил ему остаться, но, моментально осознав неоднозначность вопроса, замолчала.

— Сирра? — спросил Бриан, заметив секундное замешательство Хранящей.

— Всехорошо, Бриан. Спасибо. Я, пожалуй, пойду спать. Доброй ночи.

С этими словами она поднялась в свою спальню, задернула шторы, скинула платье и забралась под одеяло. Она лежала в постели и думала о том, как необычно чувство одиночества, которое неожиданно поселилось в ее душе и мыслях.

Пройдет не так много времени до того, как Цефея узнает, что Бриан действительно незаменимый помощник по дому. Он успевал совершать все запланированные дела и быстро находил нужных людей, которые помогали ему в содержании дома. Благодаря Бриану раз в неделю садовник являлся к дому Советника и приводил в порядок сад. Пожилой, угрюмый мужчина, не расточительный на слова, быстро и ловко подстригал кусты, чистил от сорняков клумбы и незаметно уходил.

Садовник Корос был единственным человеком, которого Бриан допустил к дому. Уборкой в доме занимался лично Бриан, наотрез отказавшись от найма горничной для помощи.

— Сирра, не поймите меня неправильно, но вы просили меня не распространяться о том, что я узнаю в стенах этого дома. В осторожности горничной я не могу быть абсолютно уверен. Корос, хотя бы, не имеет допуска в ваш дом. Если же у вас имеется конкретная кандидатура и вы доверяете ей — я не смею возражать, однако, нанимать служанку из артели я бы не рискнул. Заверяю, что с уборкой по дому я справлюсь сам, едва ваша готовится в городских кулинариях, или же мной лично… При таких условиях я не вижу нужды в горничной.

Особое отношение Бриана к своей службе у старейшины Вечного совета, заставляли мальчика защищать усадьбу подобно крепости. Однажды осмотрительность помощника Цефеи дошла до своего апогея и Бриан наотрез отказался пускать Энифа в дом, предложив ему посидеть на террасе или в беседке. Цефея, возвратившись из Ратуши, увидела смиренно сидящего под дверью тэлирского князя и крайне настороженного Бриана, стоящего у входной двери.

— Твой слуга не пустил меня даже в дом. — Заметил Эниф с легкой улыбкой.

— Он не слуга. — Улыбнулась Цефея, кивая Бриану. — Он мой помощник.

Очень скоро Цефея и Бриан выработали удобный механизм общей работы. Он привык к распорядку дня Цефеи, а Хранящая, в свою очередь, быстро привыкла к наличию рядом ассистента, готового выполнить любое поручение. Хранящая не раз отмечала аккуратность, с которой Бриан вел себя в присутствии посторонних. Он не позволял себе вмешиваться в разговоры и терпеливо дожидался паузы лишь для того, чтобы передать Цефее очередное срочное письмо из совета. Особую радость доставило Цефее то, что Бриан не бравировал своей службой. Золотой значок тысячелистника, который был приколот к вороту его куртки, давал понять каждому, что он состоит на службе Императорской канцелярии, но слухи вскоре дополнили пробелы в его службе и все понимали, что он служит самому Советнику Императора. Однако сам Бриан не заводил друзей и все чаще приносил Хранящей из города новости и слухи, которые могли быть для нее интересны.

Бриан старался радовать Хранящую даже самыми незначительными своими поступками. Раз в две недели он оставлял на кухонном столе папку с эскизами последних нарядов из ателье «Золотая игла». Обыкновенно Цефея просматривала их за завтраком и откладывала в сторону наиболее приглянувшиеся варианты. Позже эти костюмы доставляли ей для примерки на дом. Уже несколько позже Хранящая узнает, что эскизы были нарисованы по личной просьбе Бриана, который отметил про себя тот факт, что в гардеробе молодой женщины всего несколько платьев и одна амазонка. Кроме того, Бриан позаботился и о том, чтобы владелец книжной лавки составлял списки новых книг, который в дальнейшем ассистент также передавал Хранящей для выбора.

Все эти крохотные поступки сделали из простого четырнадцатилетнего изгнанника Сафира идеального помощника Бриана — личного служителя Советника Императора Сентория.

Глава четырнадцатая

Цефея явилась на заседание совета необычайно рано, застав двери Ратуши закрытыми. Дернув ручку пару раз, она подняла взгляд на золотые буквы, чьи витиеватые тэлирские буквы складывались в слова «Милосердие, рожденное мудростью». Прочтя их вслух Хранящая, опустилась на ступеньки и принялась ждать открытия Ратуши. Четверть часа Цефея оглядывала пустое Плато Далии, ловя последние мгновения утра и развлекая себя слежением за течением голосов. Первым ожидаемо пришел Лагман, который, коротко поздоровавшись со Старейшиной, достал из-за пазухи массивный резной ключ.

— Я прихожу на заседание к девяти, сирра. — Сказал он, протягивая Цефее руку и помогая ей подняться со ступеней. — Все обыкновенно собираются к полудню. Конечно, сегодня они придут на час раньше, поскольку должны будут дать вам клятву верности перед началом заседаний.

— Спасибо, Лагман. — Ответила Хранящая, проходя в сумрачный зал Ратуши. — Впредь я постараюсь не приходить настолько рано. Не учла время. Возможно, была слишком занята размышлениями о предстоящих слушаниях.

Лагман прошел к своему столу, стоящему слева от возвышения, на котором обычно находились мудрецы совета. Хранящая неспешно пересекла зал и остановилась напротив стола, за которым еще недавно восседал Мааль и его верные советники. В столь ранний час стол был пуст. Оглядывая его, Цефея ощутила холодок, пробежавший по ее телу. Девушке вдруг показалось, что она смотрит на мир будущего и этот стол опустел по причине каких-то событий, частью которых была избранница Рагнарека. Свет ровными лучами пронизывал тающий сумрак зала, падая на полированные плиты сверкающего пола четко очерченными линиями света. Стояла звенящая тишина, которую не разрушал даже Лагман, сидящий за своим столом в нескольких метрах от Цефеи. Ей показалось, что за окном мелькнули хлопья пепельно-серого снега. Девушка вздрогнула и подняла глаза на окно, но за ним солнце и благоухало лето.

— Сирра, как вы себя чувствуете? — чуть тревожно спросил Лагман, обратив внимание на напряженно застывшую старейшину.

— Я вполне здорова, благодарю. — Промолвила Цефея, не узнавая свой неожиданно осипший голос. — Все дело в жаре. Я не привычна к ней.

На протяжении двух часов Цефея и Лагман провели в Ратуше, не проронив ни слова. Хранящая перечитывала свои отметки в рабочем журнале, готовясь к предстоящим слушаниям, а секретарь, разбирая бумаги, раскладывал их по многочисленным папкам, подготавливая для Старейшины очередную партию работы с содержимым зеленого сундучка. Начали прибывать почтенные отцы и матери. Все они занимали свои места за столом, вскользь (а иногда и откровенно нехотя) здороваясь с Цефеей. К половине одиннадцатого утра все советники были в сборе. Хранящей предоставилась возможность впервые внимательно осмотреть каждого из них.

Сдержанный, пожилой мужчина по имени Фатар, сидящий от Цефеи по левую руку, был Хранящим бога земледелия Агрона, который славился своим спокойным нравом. Фатар был не вспыльчив, но очень осторожен и занимал место в совете не совсем законно. Цефее было известно, что в свое время именно с ним сразился Эниф и одержал победу. Однако, Эниф не стал претендовать на место в совете, позволив Фатару и далее занимать свое место. За это Эниф был допущен к заседаниям совета в качестве слушателя и этим избранник Хроноса успешно пользовался, самостоятельно избирая для себя те процессы, которые интересовали его лично. Фатар осознавал, что нынешний Старейшина может захотеть призвать победителя к службе и Цефея ощущала его волнение.

Фатар был другом другого члена совета — почтенного отца Карса. Он сидел следом за избранником Агрона и нередко во время заседаний они перешептывались о чем-то, что, признаться, слегка раздражало Цефею. Карс был противоположностью своего друга. Виной тому, возможно, была кровь Перворожденного Реика, отвечавшего за земную твердь. Карс не осторожничал и при подходящем случае напоминал Цефее о том, что власть в Вечном совете рано или поздно может вновь перейти к кому-то и может так случиться, что титул старейшины вернется к Маалю.

— Сегодня вы — победитель, но завтра — проигравший. Никто не знает как распорядится нашими жизнями Судьба. Я лишь знаю, что ваш возраст не дает вам нужного доверия среди горожан. И это важно. — Говорил он, расплываясь в неприятной улыбке.

Атара, будучи также членом совета, не спешила принимать чью-либо сторону и, как правило, лишь следила за поведением почтенных мудрецов. Она сидела в самой левой части стола, следом за Фатаром и Карсом, но Цефея ощущала, что она внимательно слушает и следит за ситуацией в совете, оценивая поведение ученицы Энифа и Рубина. В минуты возмущения Карса Хранящая Рагнарека иногда ощущала ликование, исходящее от Атары, но понять причины такой радости Цефея не могла.

По правую руку от Цефеи сидел Орнал, избранный Перворожденным Тартария, отвечающего за мир, известного всем как Чистилище. Орнал был невысоким, коренастым мужчиной с тяжелым взглядом глубоко посаженных черных глаз. Он был крайне немногословен, но, когда говорил, его речь оказывалась емкой и четкой. Голос у него был очень громкий, но при этом хрипловатым, словно скрежещущим. Цефея нередко ощущала на себе его долгий, изучающий взгляд и тайно надеялась, что вскоре эта привычка покинет избранника Тартария и он перестанет столь пристально присматриваться к ней хотя бы во время заседаний.

Следом за Орналом сидел широкоплечий, могучий мужчина лет пятидесяти по имени Вилес. За годы жизни в Алморре от так и не смог забыть родной сафирский язык, отчего его сенторийский был весьма плох. Вилес нередко подолгу выбирал слова, старался верно произнести его, но в итоге коверкал до неузнаваемости, что нередко приводило к сложностям в понимании его мыслей. Некоторые в совете Вилеса недолюбливали. К своему стыду Цефея и сама первое время с настороженностью относилась к нему, однако затем она прислушалась к его речам на заседаниях и отметила, что в его размышлениях есть смысл. Он был избранником могучего Перворожденного Урана, отвечающего за силу и Цефее казалось, что Уран не мог избрать для себя более подходящего Хранящего. Когда-то Вилес был воином, в нем все выдавало военное прошлое: и осанка, и сильные руки и манера прямолинейно вести разговор. Однако, во время последних сражений за Арху он был серьезно ранен из-за чего прихрамывал на левую ногу. Он ходил с тростью и по возможности старался сидеть, вытягивая ногу. Хранящая обращала внимание, что во время долгих заседаний совета Вилес с усилием поглаживал левое колено, которое, вероятно, ныло и причиняло ему боль. В награду за верную службу Ио наградил воина местом в совете. Так Вилес стал одним из мудрецов Сентория.

Последнее место за столом занимала розовощекая, пожилая женщина, которая, как оказалось, едва ли могла называть себя сильнейшей из Хранящей. Чуть позже Хранящая узнала, что ее владение голосами оставляет желать лучшего. Присутствие Илмии в совете явилось заслугой ее супруга, на протяжении долгого времени верно служащего Маалю. За это тот сыскал особое расположение бывшего старейшины и Мааль нашел ответную возможность уговорить одного из членов совета собственноручно передать свое место Илмии. Император поддержал эту инициативу, без колебаний подписав соответствующий указ. Перворожденная Ланалия покровительствовала Илмии и отвечала за приход весны в мир Айры. Сперва Цефее показалось, что Илмия относится к ней с некоторой теплотой и заботой, однако уже в первые мгновения их знакомства почтенная мать подошла к избраннице Рагнарека и выразила свои глубочайшие соболезнования. Цефея, опешив, поспешила уточнить причины, по которым Илмия приняла решение обратиться к ней со столь необычными словами.

— Милая, ты же лишь орудие в руках умелых лжецов. — Шепотом пролепетала она, поглаживая ладонь Цефеи. — Этих тэлирских крыс и хильмарийских предателей. Тебя же используют. Слава Создателю, что нашей с братьями мудрости хватит на справедливую и достойную службу Империи. Мы поможем. Не переживай, дорогуша. Главное: держись к нам поближе. Мы не подведем.

Цефея вздернула брови и сперва желала промолчать, но не стала себя сдерживать. Сбросив руку Илмии со своей ладони, Хранящая поднялась на ноги:

— Кто еще из присутствующих полагает, что я враг или предатель, плетущий заговор против Сентория?

Илмия, явно не ожидающая подобной реакции, тихо выдохнула.

— Сирра Илмия, как после подобных речей вы намерены приносить клятву? — Уточнила Цефея. — Вам придется покинуть совет, в случае если вы намерены поддержать свою идею.

— Я… я… назначена указом Императора. — Возразила та, чуть растерявшись.

— Верно. И указ этот действует ровно до тех пор, пока вы не пошатнете авторитет советника Императора. Как мне кажется, вы только что осмелились это сотворить. Или я неверно истолковала ваши слова?

Наступила тишина. Советники уставились на Илмию, которая, хватая ртом воздух, никак не могла отыскать необходимых слов для оправдания. Ситуацию спас Вилес, поднявшийся со своего места. Он, тяжело ступая, обошел стол и с трудом встав на одно колено напротив места старейшины, произнес:

— Сирра Цефея. Сегодня начало моей службы с вами. Меня зовут Вилес, я Хранящий знание Урана. Каждый из нас должен трудиться во благо Империи, на благо ее жителей. Я клянусь служить в интересах Империи и чтить вашу мудрость, не ставя ее под сомнение. Позвольте занять свое место за одним столом с вами.

— Я принимаю вашу клятву, Вилес. Вы по праву можете занять место за столом почтенных отцов и матерей.

Хранящая выразительно взглянула на прочих членов совета, которые все так же неподвижно, сидели на своих местах.

— И никто более не желает принести клятву? — поинтересовалась избранница Рагнарека.

Фатар занял место, освобожденное Вилесом и коротко просил разрешение приступить к службе, заверив в своей надежности.

— Сирра Фатар, вы занимаете место в совете по причине благосклонного дозволения на то Хранящего Хроноса. Вам это известно? — спросила Цефея и Фатар, вздрогнув, кивнул. — Вы осознаете, что его требование занять ваше место в совете может быть осуществлено в любой из дней вашей службы?

Фатар застыл. Он взглянул исподлобья на Хранящую и та ощутила волну ненависти, исходившую от него. К горлу старейшины подступил тошнотворный ком. Цефея кивнула Фатару, позволяя ему занять место за столом. Пока он шел к своему креслу, девушка боролась с дрожью, связанную с неожиданным напряжением из-за пережитых чужих эмоций.

Настала очередь Атары приносить клятву. Она, скупясь на слова, едва ли не слово в слово повторила обращение Фарата. Цефея кивнула и пригласила ее за стол. Орнал, не мешкая, занял место Атары перед столом совета и слегка раздраженно произнес клятву. Избранница Рагнарека дозволила и ему служить в совете.

Карс и Илмия продолжали неподвижно сидеть за столом, игнорируя взгляды Цефеи и членов совета. Тогда на колено перед столом совета опустился Лагман.

— Я также должен принести вам клятву сирра. — Сказал он. — Верность моей службы не должна вызывать у вас сомнений. Где старейшина совета — там и я, если на то будет ваша воля.

— Благодарю, Лагман. Встаньте. Вы можете продолжать свою службу. — Кивнула Цефея и вновь повернулась к Илмии и Корсу. — А вы, почтенные? Вы не желаете служить во благо Империи или же не согласны с моим присутствием здесь?

Корс открыл было рот для ответа, но двери в зал неожиданно распахнулись и в него вошел высокий молодой мужчина, закованный в доспех из золота. Его плащ взметнулся за ним снежной волной, но мужчина ловким движением накинул его на руку и, стремительно пересек зал, опустившись у самого стола на одно колено. Хранящая постаралась рассмотреть его лицо, но только когда он поднял на нее ярко-голубые глаза, Цефея осознала, что перед ней Хранящий Эфира.

— Сирра Цефея! — Громко и приветственно сказал он, придавая своему лицу состояние глубокой сосредоточенности. — Мое имя Сатевис, я Хранящий знание Эфира, капитан личной охраны старейшины Вечного совета. Отныне и до конца вашей службы в Вечном совете вы моя новая госпожа. Готов служить вам, если на то будет ваше дозволение и воля.

Цефея с трудом выдавила улыбку. Чуть заметно покачав головой, она остановила себя от безрассудного порыва ответить Сатвеису колким замечанием о его непостоянстве, но вместо этого Хранящая кивнула молодому капитану и жестом руки просила подняться его на ноги. Она решила подыграть ему и, кажется, капитан остался этим доволен.

— Как и полагается личной охране, пришли вовремя. В этом зале есть те, кто не желает верно служить в интересах Империи. Думаю, что в целях общей безопасности их стоит вывести за переделы зала.

После этих слов Илмия, быстро сообразив, чем может грозить ей этот инцидент, присоединилась к числу принесших клятву Почтенных Отцов и Матерей. Корс, оставшись в одиночестве, скрипнув зубами, нехотя подчинился немому требованию Цефеи.

После началось заседание совета. Часы огласили наступление полудня и Лагман распахнул двери Ратуши, свидетельствуя о начале слушаний. В зал вошли горожане и губернатор Алморры. Все встали вдоль стен, дав возможность участникам разбирательства выходить в центр зала и лично заявлять о причинах своего обращения к мудрейшим.

Служба в Вечном совете накладывала множество обязательств: начиная от ношения мантии и заканчивая дистанцированием к проблемам горожан, присутствующих во время слушаний. Необходимо было соблюдать нейтралитет, а это, учитывая склонность Цефеи остро воспринимать чужие эмоции, оказалось непростой задачей. Работу в совете осложняли и напряженные отношения между членами совета, а также их восприятием нового старейшины. Как минимум трое из почтенных отцов и матерей относились к новому старейшине с нескрываемым презрением. Среди их числа, к удивлению Цефеи, не было Атары, которая все же крайне тактично игнорировала Цефею. Избранница Рагнарека не раз задавалась идеей начать с Атарой разговор после слушаний, но каждый раз не находила поводов для начала такой беседы.

В пять часов после полудня работа совета была завершена. Лагман закрыл двери Ратуши, проводив слушателей. Губернатор, выразив благодарность мудрейшим и Цефее за службу, вышел из зала. Вилес, неспешно собирающий бумаги, остался в зале с Цефеей наедине. Лагман ждал Хранящих снаружи. Пользуясь случаем, Цефея благодарила Вилеса за поддержку во время утреннего инцидента.

— Вы не ожидали такого холодного приема. — Спокойно заметил он, закрывая журнал. — Простите, сирра. Мне стыдно за своих братьев и сестер. Им стоило бы… считаться с вашим появлением.

Медленно произносимые им слова удивили Хранящую. Он говорил искренне и Цефея ощущала то, с каким волнением он признавался ей в разочаровании советниками.

— Оставьте. Мне важно знать, что в совете есть хотя бы один человек, не считающий меня тираном. Приятно знать, что это вы, Вилес.

— Держитесь, сирра. — Ухмыльнулся избранник Урана. — Было время, когда совет воплощал в себе мудрость и справедливость Сентория. Сейчас же доверия к Вечному совету у обычных горожан нет. Все знают, что при необходимости Ио может заменить любого советника. А это, как вам известно, противоречит традиционному принципу вхождения в Вечный совет. У вас есть шанс вернуть ему былую славу. Не упустите его.

— Я мало что смыслю в управлении государственными делами. И мне придется некоторое время потратить на учебу. — Призналась Цефея, пожимая плечами.

— На сколько я понимаю, вы в совете не по доброй воле? — Вилес улыбнулся. — Я не о предателях и заговоре. — Спешно пояснил он. — Я о приказе вашего Перворожденного. Не отвлекайтесь на мелочи. Делайте дело, которое вам приказал делать Рагнарек. Я помогу, если будет нужно. Обращайтесь.

С этими словами Вилес удалился. Через открытую дверь доносился шум оживленной улицы и дыхание лета. Цефея села в свое кресло и закрыла глаза, погружаясь в сверкающий мир голосов Айры. Она желала потратить на тишину несколько минут, насладившись незримым миром голосов. Это всегда успокаивало ее и восстанавливало силы. Но слух Цефеи уловил осторожные шаги и Хранящая различила среди бесчисленного потока сверкающих искр и лент светящийся сгусток жизни. Она моментально признала в нем жизнь Сатевиса.

— Вы намеренны служить мне и после заседаний? — уточнила девушка, распахивая глаза.

— У вас на удивление чуткий слух, сирра. Вы уже узнаете меня по шагам. — Улыбаясь, заметил Сатевис. — И да, я намерен постоянно сопровождать вас. Я же ваша личная стража.

Цефея устало откинулась на спинку кресла.

— Все это напоминает плохую шутку. Не так давно вы отговаривали меня от участия в дуэли, убеждали в несостоятельности моих идей и невозможности моего правления в совете. А сегодня вы приносите клятву верности. Вам не кажется это смешным?

— Что поделать? — Нарочито огорченно произнес капитан. — Я приношу клятву старейшине Вечного совета. Если старейшина сменился — то и раннее данная клятва перестает действовать.

— Как все просто, не находите? Также будет и в случае моей смерти?

— Разумеется. — Без тени улыбки кивнул избранник Эфира. — Но, я должен вас успокоить. Всеми силами я постараюсь не допустить вашей гибели. Так что можете быть спокойны.

Хранящая прошла к двери, задержавшись около капитана. Взглянув в его глаза она заметила лишь искры лукавства и озорства, ощутив небывалую уверенность, смешанную с едва сдерживаемым восторгом. Девушка устало покачала головой.

— Раз сегодняшний день отведен определению обязанностей и установлению новых правил, — сказала она, — давайте же договоримся, что вы будете исполнять свой долг лишь в Ратуше. Когда же вы понадобитесь мне за ее пределами — я за вами пришлю.

Капитан с готовностью кивнул, но сделал шаг навстречу, намереваясь проследовать вслед за Цефеей, на что та его остановила:

— А это значит, что меня не нужно провожать. Отдыхайте, Сатевис.

Хранящая спешила на встречу с Рубином, который ждал ее у фонтана. Простившись напоследок с Лагманом, Цефея пересекла площадь и огляделась. Рубин, едва заметив ее в толпе, взмахнул рукой, привлекая ее внимание.

— Сегодня на площади много людей. Легко потеряться. — Сказал он, обводя взглядом плато Далии. — Но, я вижу, что ты уже освоилась. Тебе идет мантия Советника.

Цефея смущенно поправила ворот мантии и благодарила друга за комплимент. Перекусив в кулинарии на площади, друзья направились к двенадцатому дому в переулке Асакар, где их ожидал Эниф. Хранящая принялась рассказывать друзьям о событиях минувшего дня.

— Это напоминало какое-то театрализованное действие. — Призналась Цефея, оканчивая свое повествование. — Нужно признать, что Сатевис подлил немало масла в огонь, притворившись, что мы с ним видимся впервые.

— Привыкай, Цефея. — Сказал Эниф. — И не ищи в совете друзей.

— Вилес поддерживает избранницу Рагнарека. — Заметил Рубин.

— Но и он не считает ее полноценным правителем. — Парировал Эниф. — Он просто осознает, что в совете Цефея по причине приказа своего Перворожденного. И он, как и подобает любому Хранящему, не мешает ей исполнять свой долг.

— Большего я и не прошу. — Напомнила Цефея.

Бриан вошел в кухню и передал в руки Цефеи несколько писем. Хранящая коротко благодарила его, но мальчик продолжал стоять в дверях, настойчиво привлекая к себе внимание Хранящих.

— В чем дело, Бриан? — спросила Цефея.

— Сирра, — в полголоса начал мальчик, — сегодня на рынке несколько стражей говорили о том, что вы тиран, захватчик власти, будто бы вы влияете на решение Императора…

— Я еще ни разу не встречалась с Императором. — То ли возразила, то ли попыталась оправдаться Цефея, пересматривая конверты. — Сплетников этот факт не смутил?

— Возможно… но сирра, — Бриан неуверенно возразил, вновь привлекая внимание Цефеи. — Стражи громко размышляли о том, что таких господ как вы обычно травят вином на императорских приемах или закалывают стилетом на рыночной площади в толпе. После этого стражи дружно выпили по кружке эля за то, чтобы весть о вашей смерти была оглашена не позднее истечения лета.

Хранящая взглянула на друзей. Эниф безразлично пожал плечами и заметил, что подобные разговоры всего лишь побочный эффект власти, но Цефею обдал холодный пот. Как могла она не учесть реакцию тех, кто на протяжении многих лет власти Мааля поддерживал его? Как могла она беспечно отнестись к своей безопасности, в то время как Сатевис недвусмысленно намекнул ей на желании прошлого старейшины быть под постоянной защитой капитана?

— Очередная болтовня служивых, Бриан. — Как можно равнодушнее постаралась сказать Цефея. — Но все равно спасибо. На сегодня ты можешь быть свободен. Отдыхай.

Мальчик поклонился и поднялся на чердак. Не пожелав переехать в гостевую комнату, Бриан оборудовал для себя уютную комнату на чердаке. Там он проводил свободное от работы время. Лежа в постели в своей спальне, Цефея часто слышала его шаги и тихий голос. Бриан любил читать вслух и Хранящая, совершенно не различая слов, незаметно для себя часто засыпала под его голос.

— Мне нужен крепкий тыл. — Решительно заявила Хранящая, когда дверь чердака закрылась за спиной помощника. — Я должна быть уверена в каждом члене совета. Иначе я рискую быть убитой своими же советниками.

— Эниф уже член совета. — Заметил Рубин. — Ты же можешь прийти на место Фатара хоть завтра. Так ведь?

— Нет. — Отрезал эльф. — Я слишком часто отлучаюсь по делам Тэлира. Из меня никудышный советник.

— Знаешь, а ведь в законе нет прямых указаний на то, что ты должен быть на каждом заседании совета. — Добавила Цефея, начавшая самостоятельное изучение законов о порядке работы Вечного совета. — К тому же, на сколько ты знаешь из моего рассказа, я уже подготовила для тебя место, поинтересовавшись у Фатара его осведомленностью в том, что ты в любой миг можешь потребовать место в совете.

Эльф еще некоторое время неохотно приводил аргументы в пользу оставления Фатара в совете. В конце концов заявил, что проблемы смертных едва ли могут его серьезно заинтересовать и отношение тэлирского князя к смертным известно всей Алморре.

— Мне не нужно твое сострадание к смертным, — возразила Цефея, — я прошу тебя лишь быть в совете.

Поколебавшись, Эниф все же согласился, обозначив только одно условие. Хранящая должна была поговорить с Атарой и узнать ее отношение к новому старейшине совета. Рубин, поддержал инициативу друга.

— Атара важный член совета, Цефея. — Отметил от. — Последние годы в ней нередко проявляется самодурство, но она имеет влияние на многих Хранящих, пользуется авторитетом у служащих Императора… Эниф прав. Тебе необходимо заручится ее поддержкой.

— Или убедиться в нейтралитете. — Поспешил добавить Эниф. — Без этого в совете будет опасно и для меня. Помни: я главная из тех «тэлирских крыс», о которых тебе говорила Илмия.

Цефея взглянула на наставника, подумав, что тот шутит, но Эниф был вполне серьезен.

На следующий день Цефея, выполняя свою часть договоренностей с друзьями, отправилась к дому Атары. Ее поместье находилось за пределами Алморры, там, где располагались просторные дома главного казначея, богатых купцов и виноделов, сколотивших свое состояние благодаря щедрому урожаю с Юга и Востока. Хранящая нашла дом достаточно быстро, еще издалека приметив трехэтажное строение с белыми колоннами и песочно-желтыми стенами. Залы поместья были щедро освещены дневным светом, который просачивался вовнутрь через широкие окна. Идя по пышному саду, Хранящая то и дело встречала на своем пути золотых павлинов и пестрых фазанов. В тени яблонь затейливо пели птицы. Через окна она видела богатое убранство комнат, необычную роспись стен и хрустальные люстры, свисающие с высоких потолков. Слуга встретил Цефею у ворот и проводил на летнюю веранду, напоминавшую скорее зимний сад. Под стеклянным куполом, в самом центре светлого зала находился небольшой фонтан, рядом с которым, стоял кованный столик и два удобных кресла. Сад тонул в зелени и цветах. Канарейки, заточенные в большую клетку у фонтана, игриво щебетали и казалось, что хрустальную, светящуюся красоту под куполом может разбить даже этот звук.

Цефея опустилась в кресло и принялась ожидать Атару. Избранница Наиры явилась через несколько минут. Пройдя к столу, она кивнула Цефее в знак приветствия и, не мешкая, спросила:

— Ты пришла сообщить мне весть о том, что моя служба в совете подошла к концу?

Хранящая на мгновение растерялась:

— Что за глупость? Откуда вы взяли это?

— Люди судачат. — Чуть пожав плечами, проронила Атара и опустилась в кресло.

— Тогда прекращайте верить слухам, Атара, потому что это полнейшая чушь. К чему мне убирать вас из совета? Сколько вы служите Империи?

— Более ста восьмидесяти лет.

— Почтенный срок… А сколько вы служите своему Перворожденному?

— Это было всего за десять лет до моей клятвы Империи.

— Выходит, большую часть жизни вы посвятили Империи?

— Большую часть жизни… — повторила Атара и в ее глазах блеснула горечь былого. — Выходит, что так.

— Вы и сами знаете, что нам непросто будет работать вместе, Атара. — Призналась Цефея. — Я не приносила клятв верности и надо мной стоит только лишь Рагнарек. И если я сейчас начну рассказывать вам о том, что Рагнарек позвал меня в Айру для того, чтобы спасти от своего возвращения вы, вероятнее всего, сочтете мой рассказ ложью. Но вы верите клятвам, Атара. Я готова прямо сейчас принести вам клятву в том, что каждый мой шаг делается во благо сохранения жизни в Айре.

— Как может Хранящий противоречить сущности своего Перворожденного? — холодно спросила Атара.

— Поверьте, для уничтожения ему не нужен избранник. Он вполне справится с этой задачей сам. И слуги, предвещающие его приход у него есть. Моя роль в ином. Для меня он отвел роль использовать последний шанс и спасти Айру.

Атара сплела пальцы и прикрыла глаза:

— Чего ты хочешь, Цефея? Выгладывай все, как есть.

— Я желаю верить своим советникам. И вам в первую очередь. Рубин, чье мнение я уважаю, говорит мне о вашем успешном служении в совете на протяжении многих лет. Вчерашний инцидент показал мне, что не все в совете готовы служить мне с надлежащей… преданностью. Мне нужно знать, что в Вечном совете сидят те, кто поддерживает меня и готов первое время оказать мне поддержку в разрешении дел. Вчера советники произносили клятвы под натиском страха, я же желаю, чтобы они произносились по доброй воле.

— Ты напугана слухами. — Догадалась Атара. — Ты тоже слышала о желании отравить тебя ядом?

Цефея вцепилась ногтями в ручки кресла и облизала пересохшие губы.

— Я состою в совете слишком долго и прекрасно знаю, что такое борьба за власть. Ты пришла уточнить не стану ли я помогать мятежникам? Нет, я не стану им помогать. И да, если мне будет известно кто стоит за этими слухами, я сообщу об этом капитану твоей личной стражи. Император лично назначил тебя на должность старейшины Вечного совета. Как ты понимаешь, я не имею права подвергать сомнению его решение.

— Вы допускаете возможность нашей совместной работы? — рискнула уточнить Цефея.

— Я не стану чинить тебе препятствия. Выполняй свои обязанности. Я буду помогать по мере своих сил и полномочий. Но только в рамках дел совета. Я не питаю иллюзий относительно нашей дружбы. Ты слишком молода и, кто знает где и когда ты оступишься?

— Выходит, вы тоже полагаете, что я недолго пробуду в статусе старейшины? — вскинув брови поинтересовалась Цефея. — Надеюсь, Атара, что это не угроза.

— Нет, Цефея, это скорее предупреждение. За свою жизнь я повидала многих Хранящих. Действительно мало кто из них обладал твоим могуществом. Да-да, я вполне осведомлена о твоих успехах и даже знаю, кем были твои наставники… и да, мне известно о тебе и Рубине. Все это меня настораживает. Потому что Хранящие дорого платят за свои слабости.

Хранящая, подавляя в себе желание задать вопрос об источнике получения всех этих сведений, лишь промолвила:

— Вы говорите как Рубин.

— В прошлом я его наставник. Это я пропитала его недоверием к любви, Цефея. Он неплохо знаком с историей моей жизни, Цефея. Когда-то я была вполне счастливой женщиной. У меня была дочь, по несчастью тоже Хранящая. Она, как и мой супруг, поклялась в верности Империи. И во время войны с Архой их послали на войну, а меня оставили в личной охране Императора в столице. Ни дочь, ни мой муж не возвратились с той войны. Теперь я даже не знаю где лежат их тела. Мой удел сегодня — заставлять себя верить, что цель, за которую они сражались и погибли была достойна той жертвы, которую они принесли. Может, тяжелые военные времена уже далеко позади, но впереди Айру ждет смутное время….

— О чем вы? — Хранящая в непонимании взглянула на Атару.

— О болезни Императора и неготовности его дочери принять власть. — Почтенная мать покачала головой. — Все представлялось менее запутанным, не так ли? А знаешь ли ты, кто займет трон Ио, в случае, если Фетида не сможет управлять государством? Старейшина Вечного совета. Так что ты не зря опасаешься за свою жизнь. При таких условиях твоя идея окружить себя союзниками кажется единственно верной. Потому что уже не за горами тот день, когда они понадобятся. Очень скоро ты окажешься очередной марионеткой Империи, включенной в войну за престол. Не боишься?

Цефея покачала головой. Она впервые заметила в Атаре человеческие черты.

— У меня своя судьба. У каждого своя судьба. — Твердо сказала девушка. — Ваших родных, конечно, уже не вернуть, но мы можем спасти жизни молодых Хранящих….

Атара прервала Цефею жестом:

— В эти игры я не играю, Цефея. Не проси меня нарушать моей клятвы. Исполнять свой долг я буду так же, как и раньше, несмотря на то, что Сенторий отнял у меня абсолютно все.

— Не эта ли клятва подтолкнула вас на убийство? — поинтересовалась Цефея. — Признайтесь, ведь вы позволили мне пройти испытание в пещере не по доброте душевной. Вы ждали, что я не вернусь.

Почтенная мать не отрицала.

— Все так, Цефея. Я посылала тебя на смерть. Но сейчас моя верность старейшине подтверждена моим словом. Считай, что с момента признания тебя Императором ты обладаешь иммунитетом от моего отношения к тебе. Я не стану принимать участие в убийстве советника Императора. Мои клятвы нерушимы, куда бы они не приводили меня в последствии. Если хочешь получить от меня помощь — прислушайся к моему доброму совету. Во-первых, не играй в игры с властью. А во-вторых будь аккуратнее в своих привязанностях.

Слуга принес Хранящим вино. Атара передала один бокал Цефее и девушка, сперва приняв его, нерешительно замерла, вновь вспомнив об угрозе.

— И вот еще что: не пропускай мимо ушей слухи, Цефея. Здесь все играют в эту игру и тебе уже пора присоединится. Твой помощник должен стать твоими ушами и глазами. А относительно противоядий поговори с Сатевисом. Передай ему, что ты обратилась к нему по моему совету.

С этими словами Атара опустошила бокал, и простившись, покинула оранжерею.

Глава пятнадцатая

В тот же день Бриан, узнав о излишней осведомленности Атары, пообещал Цефее немедля дать расчет садовнику. Озадаченный происшествием помощник явно ощущал себя его виновником.

— Корос единственный, кто имел доступ к усадьбе. — Размышлял он вслух, ставя перед Цефеей тарелку с творожными оладьями. — Не считая, конечно, меня. Уверяю вас, сирра, я сегодня же позабочусь о том, чтобы ноги Короса в доме не было.

— Оставь это, Бриан. — Устало просила Цефея, приступая к ужину. — Если это и был Корос, то он не сказал Атаре ничего сверх того, о чем и так говорят все в Алморре. О том что я вижу в тебе скорее помощника, а не слугу — могут знать и соседи. Что же касается моих отношений с Рубином…. Об этом уже давно ходят слухи. Я привыкла.

— Слухи?… — удивился Бриан, но тут же осекся и залился краской.

Цефея приложила усилие к тому, чтобы тоже не покраснеть. Пропустив вопрос Бриана мимо ушей, она обратилась к нему с просьбой:

— Бриан, будь добр, прислушайся к людям в городе. Будешь обо всем докладывать мне лично.

Мальчик послушно кивнул и положил на стол перед Хранящей записку от Рубина. В нем содержалось всего пара строк: «Есть новости. Завтра в пять у Далии. Рубин». На следящий день, в оговоренное время и в назначенном месте Цефея встретилась с другом. Он сообщил ей о том, что главный архивариус нашел в журналах небесных явлений нечто, способное вызвать интерес у Хранящих и поэтому приглашал их для обсуждения этой находки к себе в Архив.

— Я уже рассказывал тебе о своих планах обратиться в Архив за помощью. Диален периодически присылает мне наиболее интересные, по его мнению, выдержки из журнала наблюдений за небесными явлениями. Но сегодня я получил от него короткое сообщение, в котором он просил нас с тобой прибыть в Архив. Должно быть дело важное, раз он решился на личную встречу. — Объяснил Рубин, увлекая Цефею на узкую улочку, ведущую к белоснежным воротам Верхнего города.

Базилика, в которой располагался Имперский Архив, была увеличенной копией базилики разрушенного Сьйола. Как и все строения Верхнего города она была построена из эртарита. Высокие двустворчатые двери распахнулись перед Хранящими и они ступили в прохладу плохо освещенного зала. Немолодой служитель архива чуть слышно приветствовал гостей и жестом пригласил следовать за ним. Цефея подняла глаза к потолку и увидела стеклянный купол базилики, через которое было видно глубокое алморрское небо. Хранящих окружали бесконечные стеллажи, ввысь устремлялись многочисленные ярусы шкафов. Тихо шурша страницами, в книгах и журналах копошились люди, облаченные в темно-синие одежды. Поправляя пенсне, они склонялись над строками древних фолиантов, освещая их страницы тусклым светом лампы.

Диален оказался приятным немолодым мужчиной с круглым лицом и аккуратной бородой. Его темные глаза поблескивали под густыми бровями, но широкая добродушная улыбка моментально располагала к беседе. Это был открытый, добрый человек, за плечами которого было полтора десятка лет обучения и три десятка лет преподавания. Архивариус был удивительно тактичен, спокоен и отзывчив. Сидя под прозрачным куполом базилики, на самом верхнем ее уровне, Диален пролистывал десятки книг, знакомясь с неизвестными и нередко страшными страницами истории Айры. Копна седых волос в лучах солнца напоминала ореол света, с которым обыкновенно на древних гравюрах изображались пророки.

— Я счастлив видеть вас! — воскликнул Диален, поднимаясь из-за стола. Он крепко пожал руку Рубину и поклонился Цефее, после чего пригласил гостей присесть. — Вот я и вижу тебя истинным избранником Файро, мой дорогой! Возмужал! Сколько лет мы не встречались с тобой? Как? Прошло уже семь лет? Нас связывают только письма… После назначения на должность я совершенно забыл о жизни за пределами Архива. — Диален грустно улыбнулся и повернулся к Цефее. — Думаю, сирра, вы как никто другой меня должны понять. Служба в совете дело непростое и требует много вашего времени. Нам с вами не стоит забывать, что помимо дел еще и стоит успевать насладится жизнью. Не желаете ли сидра? Рубин, отведаешь бокал аллагейского? Видите-ли, сирра Цефея, у меня есть две страсти: хорошее вино и книги. По счастью мне удалось сочетать эти две любви как в жизни: мое поместье стоит среди виноградников, а в личной библиотеке много весьма занятных книг, так и на работе: шкаф за моей спиной забит лучшими образцами винного искусства, а все прочие здесь — наполнены книгами и свитками.

— Вы пригласили нас чтобы поговорить о небесной аномалии, которая может быть нам интересна? — уточнила Цефея, делая глоток ароматного напитка.

Диален пригубил сидр и глубоко вздохнув, покачал головой.

— Не могу сказать наверняка, но, думаю, что речь пойдет о весьма масштабной тайне. Давайте я сначала покажу вам кое-что…

Нацепив пенсне на нос, Диален раскрыл толстый журнал на своем столе. Он неспешно листал страницы до тех пор, пока меж ними не мелькнуло длинное, пестрое перо сокола. Отметя закладку в сторону, архивариус склонился над записями страницы.

— Харон, Титан… — шептал он, — все не то… нет-нет, не Европа… не Каллисто… быть может… вот… вот она! Взгляните, пожалуйста.

Он придвинул журнал к Хранящим и те склонились над его страницами, вглядываясь в аккуратные строчки многочисленных записей. Среди них ярким пятном значилась единственная строчка, уничтоженная ровным квадратом фиолетовых чернил. Хранящая задумчиво провела пальцами по строчке и недоуменно взглянула на друга. Рубин был в смятении. Он решительно заявил о намеренном уничтожении записи. Хранящая была вынуждена согласиться, поскольку соседние строчки не были задеты чернилами.

— Но почему вы полагаете, что эта запись может быть важна в наших поисках?.. — спросила Цефея.

— У меня нет уверенности, сирра. — Признался Диален. — Но, на сколько я понял из писем Рубина, вы ищите нечто особенное. Все явления небес указаны в этом журнале. Как правило небесные явления сопровождают рождение Хранящих. О каждом из них имеются исчерпывающие сведения — под какой звездой рожден Хранящий, когда он поступил на обучение в Академию, когда погиб или умер… Это явление также указывает на какого-то Хранящего, ведь те небесные аномалии, которые указывают на события мы записываем в отдельной части этого журнала. Однако, что с этим явлением и кто скрывается за ним — не знает никто. Никаких дополнительных сведений о Хранящем мы не имеем. Я считаю, это заслуживает вашего внимания.

— За каждую запись в журнале подписывается архивариус и Император… — задумчиво протянул Рубин.

— Все так, мой дорогой мальчик. Но в те годы Архивариусом был Варор, скончавшийся несколько лет назад.

— А Император?… — Напомнила Цефея.

— Да, конечно, есть шанс, что он что-то вспомнит об этом явлении. Вы, как старейшина Вечного совета, имеете право на аудиенцию. — Заметил Диален. — Но, лично я склонен думать, что беседа не принесет значимых результатов. В тот год родилась его дочь и умерла его супруга… Тогда же он окончил войну с Архарией. Завершение противостояния было позорным и бесславным, что вызвало недовольство и даже бунты в некоторых частях Сентория. Полагаю, столь богатый на события год, не дал шанса запомнить ему имя очередного избранника Айры.

— Выходит, что узнать имя этой звезды невозможно? — поинтересовалась Цефея.

— Иные бы так и решили. — Широко улыбнулся Диален и протянул Хранящей конверт. — Я общался со своим другом Наинларом. Он старший звездочетНархам-Нареда. Мало кто знает, но он ведет свой личный журнал наблюдений за небесными явлениями. Он готов принять вас и помочь вам в поисках. Если он не скажет вам имя звезды, запись о которой решили уничтожить, то никто иной и подавно этого вам не скажет.

Более двух веков целью паломничества звездочетов была крепость-образорий Нархам-Нареда, построенная более тысячи лет гномами и эльфами на пике Ильгары. Этот символ нерушимого дружеского союза носил имя, составленное из двух слов — эльфийского и гномьего происхождения. Гномье «Nar-a-haam» означало «Затерянный путь», а «Naeredas» переводилось с эльфийского «Небесный» или «звездный». Уникальность образория заключалась в механизме, чертежи к которому разрабатывали гномы, учитывавшие при проектировании богатые знания эльфов в области астрономии и географии. Этот механизм и назывался «образорий». Вскоре все сооружение, вплоть до учебных и жилых корпусов, стали называть образорием.

— Вот в этом письме я указал для Наинлара примерный промежуток поисков — конец месяцев Огня и начало месяцев Ветров 1098 года. Я ориентировался на записи до и после интересующего нас явления. Передайте ему письмо от меня и переговорите с ним. Как мне кажется, это единственное, что может помочь вам в поисках.

После обсуждения дел Хранящие задержались у Диалена еще на некоторое время. Архивариус весьма охотно делился с Цефеей своими мыслями о совете и Сентории, однако об осторожности не забывал. Так, например, на вопрос Хранящей об отношении Диалена к расширению полномочий Вечного совета до статуса высшего законодательного и судебного органа, тот уклончиво ответил что-то вроде: «Нам всем известно, для чего совет наделили этой властью, так к чему это обсуждать спустя столько лет?». Но напоследок Диален все же крепко пожал руку Цефеи и, взглянув на нее сверкающим взглядом темных глаз, он произнес:

— Сирра Цефея. Мне отрадно видеть «молодую кровь» в рядах советников Императора. Многие из нас ощущают приближение удушающей пустоты. Нас пугало это чувство, но вы дали нам надежду на спасение. Есть те, кто в вас верят. Я заклинаю вас быть осмотрительнее, беречь себя и помнить, что в вашем окружении есть верные друзья, готовые в тяжелый час прийти на помощь. Да хранит вас Создатель, сирра.

Друзья покинули Архив и отправились в кулинарию за крепкой зарией с сиропом тагесски и легким ужином. По приблизительным подсчетам Рубина путь до образория составлял не более трех дней. В случае отсутствия задержки в дороге Цефея могла вернуться в Алморру к следующему заседанию совета и тогда ее отсутствие в городе никто не заметит. Таким образом Хранящая избегала лишних объяснений перед советниками и Императором. К тому же у Хранящих оставалось время на подготовку к путешествию.

— Но как быть с обращениями? — Спросил Рубин. — Секретарь приносит их регулярно, они нуждаются в твоих своевременных ответах.

Цефея ненадолго задумалась.

— Возможно, нам поможет Эниф? Я дала бы указание Бриану принимать сундук у Лагмана и оставлять его в кабинете. Сама же передам ключ от него Энифу. Срочные ответы будет писать он, все прочие письма пусть оставлять до тех пор, пока я не вернусь.

— Лагман все равно задаст вопрос Бриану о том, где старейшина совета. — Возразил Рубин. — Что будем ему отвечать?

— Я всегда могу сослаться на желание посвятить свободное от совета время тренировкам со своим наставником.

— Тогда, думаю, что будет правильнее остаться в Алморре не Энифу, а мне. — Серьезно произнес Рубин. — Эниф сопроводит тебя до образория. Я, в свою очередь, поддержу слова Бриана о том, что ты предпочла посвятить все свое свободное время обучению с Энифом и возвращаешься домой лишь ночью. К тому же это я учил тебя писать и наши с тобой подчерки очень похожи. Поэтому я смогу писать ответы на срочные обращения за тебя и Лагман, еще не привыкший к твоему подчерку, вряд ли заметит подмены.

Хранящая, чуть опешив от предложения, подумала о том, что друг хочет отдалиться от Цефеи еще больше, отправляя с ней в качестве сопровождающего Энифа. Избранник Файро, словно прочтя мысли девушки, с некоторым удивлением взглянул на нее.

— Не считай это моей попыткой отдалиться от тебя. Если я соберусь уезжать, то должен буду сказать ректору Академии о своем отбытии из города и оставить вместо себя замену для проведения занятий. Ты, возможно, не знаешь, но сейчас ректором является Орнал. Думаю, что ты уже заметила на сколько он недоверчив к окружению и поэтому мое отсутствие, вместе с твоей кратковременной «занятостью на тренировках», вызовет у него подозрение. Твое отсутствие с Энифом родит меньше вопросов.

Обсуждая план дальнейших действий и предстоящее путешествие, друзья сидели за крохотным столиком в узком городском переулке у витрины небольшой кулинарии. Довольно быстро расправившись с ужином, Хранящая устало вытянула ноги и откинулась на спинку стула, позволив себе незаметно скинуть под столом тесные туфли. В тот же самый момент хозяин кулинарии тактично привлек к себе внимание друзей легким покашливанием. Чуть смутившись, он поставил на стол вазу с фруктами.

— Сирра… — взволнованно проронил он, — это для вас и вашего друга. В знак благодарности за службу.

Насторожившись, Цефея все же нашла в себе силы благодарить мужчину. Когда тот исчез за дверью своей кулинарной лавки, девушка озадаченно призналась:

— С этими проклятыми слухами я уже не знаю от кого ожидать удара.

— Сомневаюсь, что тебя будут травить прямо за столом городской кулинарии. — Рубин взял несколько виноградин и решительно отправил их в рот. — Но осторожничать, конечно, стоит…

— Атара посоветовала обратиться с этим вопросом к Сатевису.

— Он прекрасно разбирается в ядах. — Предупредил Рубин. — И столь же хорошо знает противоядия. Ты уже говорила с ним?

Хранящая покачала головой. Встреча с Сатевисом была запланирована на поздний вечер. По плану никто, включая самого капитана, не знал о ней. Цефея предпочла сохранить абсолютную тайну и поэтому поспешила сменить тему:

— Я успела переговорить только с Атарой. Кажется, что она всерьез приняла решение соблюдать со мной нейтралитет.

— Весьма неожиданно. — Чуть удивленно проговорил Рубин. — Раньше она придерживалась довольно традиционных взглядов о полномочиях Вечного совета. Не будет преувеличением если я скажу, что когда-то она была приверженцем воинственных настроений в совете.

— Во время встречи она не раз удивила меня. Во-первых, она признает мой статус советника, но, конечно, с некоторыми оговорками. Поэтому она предпочла дистанцироваться от меня строго служебными отношениями. Об этом Атара прямо предупредила меня. Во-вторых, она рассказала о своей семье.

Рубин оставил в сторону расписной стаканчик с сидром и поднял на Цефею глаза. Девушка ощутила легкое волнение друга.

— Атара рассказала о семье? — переспросил он.

— Да и, слушая ее, я подумала, что она все еще опекает тебя. Так, наверное, должен поступать истинный наставник. — Добавила Цефея. — Она все еще думает о тебе и этим рассказом постаралась объяснить причины, по которым ты никогда не сблизишься со мной. Мне показалось, что она на не только объясняла свое личное отношение к происходящему в Империи, но и припугнула к попытке предостеречь меня от отношений с тобой.

— Она не говорила тебе, что ее супруг был когда-то членом Вечного совета, а дочь пророчили в рекруты Академии? — Уточнил Рубин. — Все они были сильными избранниками своих Перворожденных, а теперь от них остались только воспоминания. Когда-то я думал, что судьба наказывает Хранящих, решивших попытать счастье в любви. — Рубин ненадолго замолчал. — Атара часто использует свой личный опыт, чтобы указать своим ученикам на опасность близких связей между Хранящими.

Друзья ненадолго замолчали.

— Нет, Рубин, — промолвила Цефея тихо и посмотрела в глаза молодого мужчины, — я не согласна ни с тобой, ни с Атарой. Она использует свой опыт, примеряя на учеников свою судьбу. При этом она забывает, что у каждого — свой путь. Ее семья погибла во время войны. Погибла не по причине своей любви, не из-за того, что в жилах ее мужа и дочери текла кровь Перворожденного, а по причине тщеславного и неосторожного правления Сентория, едва не изничтоживших весь род Хранящих.

Избранник Файро, тоже понизил голос.

— Ты говоришь так, словно готова рискнуть и бросить вызов.

— Рубин, это не дуэль. Нет никого, против кого мы могли бы сразиться за наше счастье. Но даже имея это убеждение я не стану просить тебя забыть о своих страхах. Я только не понимаю… Объясни, прошу… Но мы с тобой, кажется, уже понимаем, что влюблены друг в друга. Скажи, что поменяется, если мы признаемся в своей влюбленности сами себе?

Рубин, впервые не нашедший слов для ответа, замер. Он, возможно, мог бы отыскать их, но в этот момент часы на ратуше пробили десять раз и Хранящая, вздрогнув, поднялась на ноги. Растерянно поправив платье, она оглядела пустеющий переулок, по которому уже неспешно брели люмии.

— Прости, Рубин, но мне нужно идти. У меня есть еще одно дело и я хочу скорее с ним покончить. Спасибо за встречу с Диаленом и… за ужин. До встречи.

Цефея спешила в Верхний город, где находились покои Сатевиса. Хранящая прошла через знакомые ворота во двор, за жизнью в котором наблюдала долгие месяцы и пересекла уже отцветающий сад, которым любовалась прошедшей весной. На мгновение замерев у фонтана, она подняла глаза на одну из башен и задержала взгляд на распахнутых ставнях широкого балконного окна. Посвятив воспоминаниям всего минуту, она продолжила свой путь и в конце сада свернула под арку, после чего прошла в башню и начала подъем по винтовой лестнице на третий этаж.

Хранящий занимали все постройки этого крыла алморрского замка. Сенторий, принимая избранников Перворожденных на обучение, обеспечивал их комфортным жильем в виде просторных покоев. Рубин рассказывал, что до войны с Архой мало кто мог похвалиться собственными покоями в Верхнем городе — места в замке не хватало для всех Хранящих. Теперь же часть покоев пустовала и причин для этого было несколько. Во-первых, многие Хранящих предпочитали снимать для себя квартиры в городе или же обзаводились собственными домами. Во-вторых, многие Хранящие покидали Алморру и отправлялись на Восток. Памятуя о через войн, Хранящие предпочитали держаться подальше от столицы, опасаясь новых мятежей и призывов на службу Сенторию. В-третьих, война существенно проредила число Хранящих, а новые избранники почему-то не являлись на обучение в единственную на всю Айру Академию, все чаще отдавая предпочтение находить или частных учителей, не связанных с Империей, или же вовсе держать свой дар втайне ото всех. Последнее нередко оканчивалось трагедией для семьи, в которой был молодой Хранящий. Кровь Перворожденного, текущая в его жилах, творила свое дело: юноши и девушки, опьянев от ощущения безграничной власти, сгорали за два-три года от сумасшествия. Те же счастливчики, которые смогли пережить лихорадку безумия, были так напуганы своими силами, что утрачивали веру в Перворожденных, чем навсегда купировали свою власть над голосами.

Наконец, Хранящая добралась до темной двери с латунным номером «17». Взявшись за массивное кольцо, она дважды постучала в дверь. После продолжительного ожидания Цефея расслышала за дверью шаги. На пороге стояла стройная, растрепанная рыжеволосая девушка в длинной белой сорочке. Ее большие карие глаза оглядели Цефею с насмешкой и без интереса. Девушка уже желала захлопнуть дверь, но Хранящая, вовремя вспомнив поведение Атары во время их первой встречи, без колебаний сделала шаг в покои Сатевиса.

— Сообщи Сатевису, что Советник Императора лично намерен дать ему расчет за прогул службы. — Металлическим голосом проговорила Цефея.

Глаза девушки моментально расширились, от чего стали совершенно круглыми. Незнакомка прикусила пухлую губку и поспешно закивала, исчезая в спальне. Хранящая, унимая в руках легкую дрожь волнения, постаралась отвлечься на изучение убранства покоев капитана. В них, в отличие от покоев Рубина, был идеальный порядок. Столь идеальный, что создавалось впечатление, будто капитан не живет в них, а использует для встреч вроде той, свидетелем которой случайно стала Цефея. Из мебели в гостиной было лишь два светлых дивана, обеденный стол с полудюжиной стульев, пара больших шкафов с ровными рядами книг и абсолютно чистый письменный стол с креслом у самого окна. Комната выглядела пустой, холодной и необжитой. Лишь на каминной полке находилось то, что кажется, могло послужить свидетельством о пребывании здесь избранника Эфира. На белом мраморном уступе над очагом стоял были расставлены в ряд зеленые, черные и красно-лиловые аптекарские пузырьки и флаконы.

— Не ожидал вас увидеть, в своих покоях сирра. — Послышался насмешливый голос и Хранящая, обернувшись, увидела в дверях спальни босого мужчину в белой рубашке с распахнутым воротом и в штанах без ремня. Сатевис, одеваясь явно в спешке, не утруждал себя попытками предстать перед Старейшиной совета в пристойном виде. Он подошел к одному из книжных шкафов и, взяв оттуда бутылку вина и бокал, уточнил, расплываясь в улыбке:

— Не желаете ли присоединиться? — Краем глаза Хранящая заметила растрепанную рыжеволосую девушку, скользнувшую вдоль стены к выходу из покоев. Сатевис, не без любопытства проследивший за тем, как старательно Цефея игнорирует незнакомку и его неоднозначный вопрос, улыбнулся. — Насколько я помню, вы позволили мне отдыхать на время отсутствия заседаний. А теперь вы говорите о моей отставке.

Латунный язычок замка на входной двери щелкнул за спиной рыжей девушки. Хранящая не начинала разговор, окончательно не убедившись в том, что они с Сатевисом остались наедине. Проследив за голосами, Цефея заметила исчезающий светлячок трепещущей жизни незнакомки и только тогда позволила себя ответить капитану.

— Что же, надеюсь, что вы отдохнули.

— Да, благодарю. Более чем. — Губы Сатевиса изогнулись в улыбке. — Так что же в самом деле явилось причиной вашего визита? Я никогда не поверю в то, что вы лично пришли сообщить мне об увольнении.

— Атара посоветовала мне обратиться за помощью именно к вам. По Алморре прошел слух о том, что меня хотят отравить. Разумеется я не знаю когда планируется покушение и каким ядом меня собираются травить, но мне хотелось бы обезопасить себя…

— А у вас вполне толковый слуга. И вы поступили весьма благоразумно, не начав со мной разговор об этом в присутствии служительницы люпанария. — Задумчиво протянул Сатевис. Он сделал еще один глоток вина и, погруженный в свои мысли, опустился на диван. Цефея при этом осталась стоять на против него. Осознав нарушение протокола Хранящий с неохотой поднялся на ноги. — Выходит, вы пришли ко мне за противоядием?

— Мне сказали, что вы хорошо разбираетесь как в ядах, так и в противоядиях. — Согласилась Цефея. — Считайте, что я обратилась к вам по рекомендации.

Сатевис тихо усмехнулся словам Цефеи и, покачав головой, произнес:

— Рубин вам слишком много рассказал обо мне. Для обращения ко мне вам хватило бы сведений Атары, но такое внимание со стороны Старейшины мне даже льстит.

— Оставьте это для своих подруг, Сатевис. — Прервала его Цефея. — Вы, верно, забыли, что я пришла к вам не с просьбой, а с распоряжением, как Советник Императора Ио и как Старейшина Вечного совета. Подготовьте меня к возможному покушению. Моя безопасность — ваша обязанность.

Сатевис удивленно вскинул брови:

— Что вы имеете в виду, говоря о «подготовке»? Конечно, я дам вам противоядие против большинства ядов. Сам Ио употребляет его каждый день, защищая себя от возможных покушений. Мааль тоже прибегал к моей помощи в этом вопросе.

— Нет, Сатевис, вы не поняли. Противоядие может спасти меня до тех пор, пока оно у меня имеется, но всякое может быть. В конце концов я могу оказаться без противоядия или даже не знать то, чем меня отравили. Как мне быть тогда? Расскажите мне о ядах и о противоядиях.

Некоторое время Сатевис молча разглядывал рубиновое вино в своем бокале, покачивая его в своей ладони из стороны в сторону.

— Хорошо, сирра, — наконец сказал он, — но я попрошу вас держать втайне наши встречи. Даже от своих наставников…. или друзей. Признаюсь, я уже запутался кто они вам.

Пропустив колкость капитана, Хранящая сдержанно улыбнулась.

— Мне показалось или вы беспокоитесь за свою репутацию?

Сатевис, вопреки ожиданию Цефеи, со всей серьезностью взглянул на нее и покачал головой.

— Без сохранения тайны этих встреч уже после первого вашего визита в мои покои Алморра будет знать их причину. Поэтому вы будете приходить на встречи инкогнито в мою квартиру за пределами замка. О ней никому неизвестно, даже Маалю. Там мы будем в безопасности и нас никто не потревожит. И, да, — добавил Сатевис, после короткой паузы, — мне совершенно не нужно, чтобы вы распугали всех моих подруг визитами, подобному сегодняшнему.

Назначив встречу на поздний вечер следующего дня, Цефея уточнила адрес квартиры, в которой они будут проходить. Сатевис подробно объяснил Хранящей как пройти к доходному дому в нижней комнате и дал ей указания о том как стоит вести себя с домоправительницей. Простившись с капитаном личной стражи, девушка направилась к дому. Отказавшись от услуг извозчика, она добралась до него к лишь полуночи. Еще до того, как погасить сопровождающую ее лучину голоса, Цефея заметила на веранде Рубина. Он неподвижно сидел в кресле и его зеленые глаза поблескивали едва уловимыми искорками голосов. Хранящая толкнула калитку, прошла по садовой дорожке к дому и поднявшись на крыльцо, остановилась около мужчины.

Цефея ощущала его спокойствие и уверенность, когда он, молча глядя на нее, размышлял о чем-то. Рубин взял ее за руку и Хранящая, сделала шаг к двери, увлекая мужчину за собой. Он, чуть улыбнувшись, поднялся с кресла и послушно проследовал за ней, едва успев закрыть двери за своей спиной.

Глава шестнадцатая

Эниф сдержал слово и занял место в совете. Через официальное послание в Вечный совет он сообщил о своем намерении занять полагающийся пост, прося Фатара уйти на заслуженный отдых. Рассмотрение этого обращения было намечено на следующее заседание совета, которое должно было состояться через пятнадцать дней.

Тем временем Император все более отстранялся от общения с Цефеей. Переписываясь с ним, Хранящая высказывала свои идеи относительно деятельности совета и указывала на необходимость более избирательного назначения советников. На это он сдержанно отвечал, интересуясь: «Не так давно усилиями моего предшественника Вечный совет стал единым органом исполнительной и судебной власти. Вы предлагаете вновь раздробить их полномочия? Не боитесь ли вы лишать власти тех, кто так долго страдал из-за попыток стать к ней как можно ближе?». Обдумывая свой ответ, Хранящая была вынуждена признать, что эпистолярный жанр обсуждений государственных дел с Императором крайне ее беспокоит. Переписка с Ио стала уже не просто вынужденной необходимостью, обусловленной самочувствием Сентория, а удобной традицией, грозящей стать повседневным методом их диалога. Цефее казалось, что Ио не намерен нарушать эту традицию, поскольку случалось, что Цефея писала по два письма за день и в каждом из них недвусмысленно указывала на необходимость аудиенции, но Император игнорировал ее просьбы или вовсе замолкал, оставляя письмо без ответа на сутки.

Друзья готовились к дороге в Образорий. Эниф просил дать ему несколько дней для завершения всех текущих дел в Алморре. Рубин приходил к Цефее для ознакомления с содержимым зеленого сундучка. Часть ответов на обращения он писал под наблюдением избранницы Рагнарека. У Цефеи появилось свободное от дел время и она, пользуясь предоставленной возможностью, предпочла использовать его для встреч с Сатевисом.

Эти поздние встречи проходили в густонаселенном районе Алморры, благодаря чему шансы Цефеи быть замеченной каким-либо советником или знакомым стражником были минимальны. Распугивая суетливых голубей и пестрых котов, снующих под ногами, Хранящая сохраняла свою личность инкогнито, пряча лицо в тени капюшона плаща и отказываясь от услуг навязчивых извозчиков. Главный волокита Алморры жил в мебелированной квартире на втором этаже одного из многочисленных доходных домов столицы. Его хозяйка, которая в час встреч Цефеи с Сатевисом, обыкновенно мыла парадную лестницу, с искренним любопытством поглядывала на новую гостью. Уперев в покатые бока руки, она, цокая языком, провожала девушку улыбкой и каким-нибудь вульгарным напутствием, вроде: «Доброго вам вечера, милая!» или «Хорошо вам отдохнуть, моя девочка!». Но большего она себе не позволяла, поскольку капитан щедро платил хозяйке за найм жилья.

— Поставьте, наконец, ее на место! — Потребовала Цефея, выслушав в очередной раз вульгарное пожелание хозяйки не переутомляться Цефее грядущей ночью. — Противно слушать каждый вечер ее лилейный голосок.

Сатевис помог Цефее скинуть с плеч плащ и посмеялся над раздражительностью Хранящей:

— Все знают, сирра, что я не стал бы ставить на место хозяйку дома из-за какой-то куртизанки. Даже из-за очень хорошей. Да-да, она считает, что вы одна из служительниц элитного люпанария Верхнего города. Так что, сирра, я вынужден огорчить вас. Вам придется потерпеть эти колкости еще какое-то время.

Хранящая вспыхнула и избранник Эфира поспешил добавить:

— Вашего лица никто не видит. Не стоит переживать о своей репутации — она в безопасности. Слух о том, что вы не жалуете капитана своей личной стражи, уже вышел за пределы совета и это как нельзя кстати.

Занятия с Сатевисом проходили спокойно, но интересно. Вскоре капитан стал вполне приятным собеседником, чьи недостатки перекрывались рядом достоинств, среди которых были глубокие познания в лекарском деле, а особенно интересно он говорил об отравлениях и их лечении. Сатевис много знал о жизни на других континентах и охотно делился этим с советником. Хранящая не признавалась капитану, но их вечерних встреч она ждала с нетерпением, поскольку свойства ядов и возможности, которые давали крохотные склянки с мутноватой жидкостью, представлялись ей невероятными. Сатевис позволял Хранящей пробовать каждый яд в малых дозах, объяснял его сильные и слабые стороны, рассказывал о признаках отравления и останавливал неизбежный процесс умирания, вовремя давая подходящий антидот.

— «Вино ангелов» или яд из корня пустынного одуванчика. — Сатевис протянул Цефее флакон с жидкостью, цвета коньяка и приятным ароматом брожения. Через пипетку он капнул на запястье девушки пару капель, и та попробовала их на язык. Горчично-пряный вкус яда поначалу удивлял, но спустя мгновение язык немел, во рту появлялась горечь. — Лучшим средством будет вот эта эссенция. Она вам знакома. В прошлый раз я давал ее вам от яда ландыша.

Во время первой встречи Цефея обратила внимание, что некоторые из флаконов с ядами полупустые. На второй встрече, вновь бросив взгляд на полку с ополовиненными склянками, Хранящая задала Сатевису вопрос и удивилась, заметив его задумчивый взгляд, которым он обвел стеллаж.

— Вы полагаете, сирра, что я способен на убийство? — уточнил капитан после минутного молчания и его губы сжались.

— Пока что я полагаю, что половина ядов из этих флаконов была куда-то потрачена. — Заметила Цефея. — Я лишь хочу знать для кого он был использован.

— Простите, сирра, но я не совсем уверен, что в праве об этом говорить. — Покачал головой он.

— Вы готовы оберегать эту тайну, нарушая данную мне клятву верности? — чуть удивившись, уточнила Цефея.

Сатевис застыл. Наконец, он выдохнул и негромко признался:

— Мааль брал у меня яды для казней.

— Так вы еще и имперский палач? — с легкой насмешкой спросила Цефея.

— Это не только моя тайна, но и тайна бывшего старейшины совета. Если позволите, сирра, я все же оставлю эти сведения при себе.

— Не позволю, Стаевис. — Твердо произнесла Цефея. — Вы нарушали закон, а сейчас даете мне на пробу яды, убеждая меня в безопасности. Полагаясь на ваши заверения и клятвы я вам верю. Не обесценивайте свои слова. Если вы желаете сохранить прежний уровень доверия между нами, я прошу вас рассказать зачем Мааль брал у вас яды.

Сатевис некоторое время молча собирал флаконы и раскладывал их в аптекарском сундуке. Когда он запер его на ключ, Цефея протянула руку и капитан, не проронив ни слова, передал ключ ей.

— Если вам будет угодно, сирра, вы можете и вовсе забрать этот сундук себе. — Предложил он и пододвинул ящичек в Хранящей.

— Он мне ни к чему, Сатевис. — Покачала головой Цефея. — Мне жаль, но похоже, что наше сегодняшнее занятие было последним. Кажется, я не могу доверять вам.

Хранящая положила ключ на крышку сундука и запахнула плащ, намереваясь выйти из квартиры, но капитан остановил ее в дверях.

— Сирра, подождите. — Окликнул он. — В свое время Мааль давал выбор государственным преступникам. В случае государственной измены уничтожена должна быть вся семья изменника, включая его слуг. Все имущество конфисковалось в счет казны… Таковы законы Сентория. Специально для вашего предшественника я занимался выявлением таких преступников и докладывал о них Маалю. Тот давал им выбор: быть переданным в руки правосудия или же уйти из жизни самостоятельно…

— А что же с имуществом? — уточнила Цефея.

— Будущие мертвецы готовы были дорого платить Маалю за молчание, если речь шла о жизнях детей. — Неохотно проговорил Сатевис.

Хранящая заглянула в его глаза и ощутила уверенность и твердость. Капитан был непоколебим в своих убеждениях.

— Знайте, что я не сожалею о совершенном. Мне известно, что я нарушал закон. Если будет угодно, сирра, я понесу наказание за свой проступок.

Но в ответ на признание Сатевиса Хранящая лишь задумчиво покачала головой:

— Я не нахожу причин привлекать вас к ответственности за содеянное. Вы лишь верно служили своему господину. Ровно такого же подчинения жду от вас я.

Занятия с Сатевисом отнимали время и силы. Возвращаясь далеко за полночь, Цефея едва доходила до кровати и не раздеваясь, падала без сил. Рубин, который обыкновенно ожидал ее дома, не понимал причин, по которым Хранящая столь сильно уставала. Он был напряжен, но не задавал ей вопросов, а Хранящая, сдерживая данное капитану слово, не давала никаких объяснений.

Уже на третью встречу Цефея ощутила первые результаты от занятий с Сатевисом. Она быстро запоминала вкусы ядов и распознавала признаки отравления, легко ориентировалась в лекарствах и противоядиях. На пятом занятии Сатевис удивил Хранящую, встретив ее бокалом вина.

— Я не пью на наших занятиях. — Покачала головой Цефея, набрасывая плащ на вешалку у двери.

— На сей раз сделайте исключение, сирра.

Девушка села в глубокое кресло и посмотрела вино на свет. Светло-желтая, бликующая жидкость с ароматом забродившего винограда и яблок казалась безобидной.

— Я не верю, что это просто вино. — Наконец произнесла она. — Должно быть в бокале яд?

— Недоверие — залог долголетия. — Широко улыбнулся Сатевис и, взяв из рук Цефеи бокал, решительно сделал глоток. — Сколько вы предпочтете наблюдать за мной?

Цефея недоверчиво взглянула на капитана и выпила остаток вина. Поставив пустой бокал на стол, она выжидательно посмотрела на мужчину.

— Как оно вам? — уточнил Сатевис, все еще хитро улыбаясь.

— Прекрасное вино. — Пожав плечами, проронила Цефея. — Чуть сладковатое, с привкусом тагесски и кислинкой зеленых яблок.

— Так вот каковы ваши предпочтения…

Сатевис не сводил с Хранящий взгляда. Он следил за ней с нескрываемым любопытством и Цефея, не понимая причин такого внимания, в недоумении ожидала объяснений.

— Наша сегодняшняя встреча будет последней. Ваше обучение вот-вот окончиться, уважаемая сирра. — Подытожил капитан и тон его неожиданно смягчился. В голосе послышались нотки азарта. — Признайтесь мне, вы ведь будете скучать по нашим урокам?

— На сколько я помню, мы с вами встречались не для приятного времяпровождения. — Напомнила Цефея. — Вы многое упустили, потратив на меня свои бесценные вечера отдыха.

Сатевис присел напротив Хранящей.

— Это правда, я многое упустил. Но оно того стоило… — Сатевис вздохнул. — Прежде чем отпустить вас, я должен дать вам испытать на себе действие еще одного яда. Хильмарийцы называют его «Индамм», что в переводе значит «Воля крови». Его получают из неприметной травы, что росла сперва только на моей родине. Сегодня ее полно по всей Айре.

— Какие свойства у этого яда?

Губы Сатевиса изогнулись в усмешке.

— Эта отрава коварнее самых смертельных ядов, сирра. Яд не отравляет тело, но отравляет разум и волю. — Сатевис протянул руку и провел рукой по волосам Хранящей. Девушка вздрогнула. Подобная вольность со стороны капитана смутила ее, но возразить Сатевису она не могла. У нее не было на это сил. Девушка замерла, в испуге начав осознавать план капитана. — Хитрость этого яда в том, что он превращает в раба любого, кто его примет. Приказы можно отдавать совершенно любые, вплоть до использования Хранящим своих сил. Я мог бы просить вас продемонстрировать свои способности владеть тысячью голосов одновременно, мог бы поинтересоваться о справедливости слухов про вас и Рубина… а мог бы приказать поцеловать меня. И, знаете, что интересно? Для того, чтобы отдать приказ мне не обязательно озвучивать его. Достаточно лишь мысленно обратился к своему рабу. Что скажешь, Цефея?

Хранящая послушно подалась вперед. В этот миг все ее нутро восстало, но мышцы, окаменев от напряжения, тянули ее к Сатевису. Впервые в жизни Цефея испытала болезненный приступ стыда. Ее щеки вспыхнули и она видела, как капитан улыбнулся вновь, заметив это. Сатевис наклонился к девушке. Он был так близко, что она увидела в его голубых глазах свое отражение. Капитан потянулся к ней на встречу и Хранящая с яростью призналась себе в беспомощности. Однако Сатевис не прикоснулся к ней. Она застыла. Он склонился к ее уху и с насмешкой признался:

— Не стану таить: искушение велико. Однако, даже этот яд не дает мне права нарушить вашу неприкосновенность.

Сатевис встал и отошел к окну.

— Немедленно дайте мне противоядие, Сатевис. — От напряжения голос Цефеи звенел.

— Его нет, сирра. — Равнодушно ответил Сатевис.

Девушка с трудом поднялась на ноги и, пошатнувшись, гневно взглянула на избранника Эфира.

— Как посмели вы… — Начала она, но Сатевис прервал ее гнев.

— Вы просили меня познакомить вас со всеми ядами, которые могут представлять опасность. Этот яд первоочередный ваш враг. — Он вынул из кармана крохотный флакон, похожий на закрытый бутон тюльпана и протянул его Цефее. — Сильнейший из всех индаммов в Айре. Его делает одна травница в Хоэле. По моему личному заказу. В Сентории этот яд известен как «Вино правды». Три капли на бокал, сирра и даже самый стойкий признается вам во всех преступлениях. Вы должны научится пользоваться им.

Хранящая приняла флакон из рук Сатевиса и изучила янтарно-медовую жидкость без запаха.

— Я покажу вам, сирра, как его использовать. Проверите его свойства на мне. — С этими словами он налил в бокал вина и попросил Цефею добавить туда три капли индамма. После чего взял руку Хранящей и уколол ее палец. — Даже одной капли крови будет достаточно. — Сказал он и подождав когда алая капля растворится в вине, залпом опустошил бокал.

— Как победить этот яд? — поинтересовалась она, посасывая уколотый палец.

— Только ждать, сирра. — Пожал плечами Сатевис. — Этот яд приобретает вкус, который вызывает у вас чувство удовольствия. Его можно добавлять в воду, вино, еду, фрукты… Этот яд неуловим и, при частом употреблении, вызывает постоянный, ровный эффект беспрекословного повиновения своему господину. Таким образом, приняв этот яд единожды незаметно для себя вы рискуете принять его во второй раз уже по приказу своего хозяина, сами того не осознавая. Яд воздействует только на кровь жителей Под Горой. Кровь Перворожденного, при этом, остается не тронутой его действием. Сперва Хранящий под действием индамма может применять свои силы, но потом он их теряет. Поэтому сильные избранники Перворожденных — очень ценный товар на рынке рабов. А вы, как мы все это знаем, очень сильная Хранящая.

— И как давно я употребляю его? — уточнила Хранящая Рагнарека.

— Вы слишком плохого мнения обо мне. — Нарочито обиженно вздохнул Сатевис. — Этот яд вы пробуете впервые. Но я настойчиво рекомендую остаться сегодня здесь и переждать его действие. Пять-шесть часов — достаточный срок для того, чтобы яд стал слабеть. При сегодняшней дозировке вас ждет состояние легкого опьянения. Будет кружиться голова, может даже вы позволите себе немного веселья. — Улыбнулся Сатевис. — При более длительном употреблении яд выходит тяжело. Может начаться рвота, множественные коровотечения. Какими они будут и к чему приведут никому не известно. Бывали случаи обильного кровоизлияния в головной мозг. Разумеется, в таких случаях надежды на спасения нет. Поэтому я прошу вас побыть под моим наблюдением. Или вы все еще сомневаетесь в моей честности?

— Надеюсь, этот яд не имеет более никаких свойств? — Стиснув зубы, спросила Цефея.

— О, не переживайте, читать ваши мысли я не могу. Да и к чему я вам все это объясняю? Яд уже во мне и теперь вы вольны испытать на себе все возможности индамма. К тому же читать ваши мысли не так уж и сложно. По выражению вашего лица и так все ясно.

Цефея выглянула через окно на улицу. Там бродили безмолвные тени люмий. Они неспешно переходили от одного фонаря к другому, разжигая в них свет. Близилась полночь, а значит, лишь утром Хранящая могла вернуться домой.

— Мне нужно отправить письмо своему помощнику.

— Я сделал это за вас. — С готовностью сообщил Сатевис. — Перед вашим приходом я отправил посыльного в ваш дом с сообщением, что советник задержится сегодня из-за дел в Вечном совете.

Хранящая закрыла глаза, представляя, как может быть расценено это письмо Рубином, если оно попадет к нему в руки.

— Я сделал что-то не так?

— О нет, вы весьма… предусмотрительны. — Холодно ответила Цефея.

Сатевис разлил вино по бокалам и, оглядев комнату, неожиданно произнес:

— Впереди долгая ночь, сирра. Я интересный собеседник. Давайте не будем упускать прекрасную возможность узнать друг друга лучше, пока в нашей крови есть индамм. Может, сыграем в ротбу?

Глава семнадцатая

В ротбу играли повсеместно во всей Айре, но заслуги зарождения игры предписывают хильмарийским кочевникам. Фариссы называли игру «har-rot-balh» — также, как называют военные карты. Времена шли и исконное название, данное фариссами, переменилось, став более звучным для сенторийского языка. Спустя пять веков ротбу знал каждый житель Айры и ее правила были известны всем, даже детям, едва начавшим школьное обучение. За ротбой коротали холодные зимние вечера и пережидали полуденный летний зной, а еще учили молодых полководцев и князей тактически мыслить и принимать взвешенные решения. Между многими государствами неоднократно организовывались турниры, в которых принимали участие лучшие игроки Айры. Традиционными соперниками считались расчетливые сенторийские мастера и рассудительные тэлирские мудрецы.

Четырёхугольное поле для ротбы было хитро разделено на четыре разноцветных сектора, которую занимали четыре разных войска. Дюжина фигур каждой армии расставлялась по углам игральной доски в произвольном порядке. Мастера ротбы использовали личные комбинации расстановок фигур. Секреты техники игры передавались от мастера только проверенным ученикам. Ротба была универсальной игрой для всех возрастов: любители ротбы знали позиции, благодаря которым можно было существенно усложнить игру или же значительно облегчить течение партии.

Правила игры были довольно простыми. Для каждой армии была своя зона «свободного передвижения», в рамках которой фигуры могли двигаться в любом направлении на любое количество клеток своего поля, в том числе по диагонали и назад. На поле вражеского цвета фигуры могли передвигаться не более чем на две клетки, но лишь прямо, назад или в любую из сторон, диагональное перемещение на территории вражеского войска было недопустимым.

В ротбе можно было захватывать фигуры противника в плен, тем самым убирая их с доски, но основная цель игры заключалась в переводе своих воинов на территорию врага, которая находилась по диагонали от войск игрока. В случае успеха территория считалась «мирно покоренной» и победа была бесспорной. Однако, имелась и иная возможность стать победителем. Если на «чужой» стороне доски находится менее трех фигур «хозяина» по причине захвата большего числа из этих фигур в плен и при этом на территории захватчика было три и более фигуры — объявлялся «военный захват» вражеской земли. Этот вариант победы как правило предпочитали новички, поскольку он предполагал активное пленение фигур и довольно агрессивную тактику ведения боя.

Рубин и Эниф любили коротать вечера за игрой в ротбу. Еще будучи вынужденной заложницей покоев Рубина, Цефея подметила увлечение своих друзей. Несколько раз она пыталась осилить партию с Рубином или Энифом, но всегда довольно скоро проигрывала. Уже переехав в собственный дом она приобрела красивый набор этой игры. Его фигуры были выточены из разноцветных камней: белого эртарита, синего мрамора, зеленого нефрита и желтого яхонта. Крышка ящика, на котором разворачивалось сражение, представляла собой произведение искусства: подобранный рисунок камня, которым были инкрустированы клетки поля, создавал иллюзию ландшафта. Зеленое поле напоминало лес, а вместе с фигурками из зеленого нефрита создавалось впечатление, что это загадочный Тэлир, границы которого охраняли эльфы, притаившиеся в тени деревьев. Синие фигурки, стоящие на лазоревых клетках, напоминали таинственных жителей Звездного дола, прячущихся в тени тысячелетних мералидов. Белые фигурки бесспорно были имперцами, занимавшие светлые улицы сенторийских городов, а яхонтовые воины, стоящие среди выжженых песочно-желтых прерий, были гордыми хильмарийцами, за поясами которых находились традиционные искривлённые сабли.

Рубин, чья слабость к ротбе была известна и Энифу и Цефее, моментально оценил качество исполнения набора и с нетерпением предложил отметить появление обновки партией. Робко отозвавшись на предложение друга, Цефея скоро была побеждена, ее земли были «мирно захвачены», а она так и не успела расставить свои войска на позиции, казавшиеся ей столь выгодными для легкой победы. С тех пор Цефея уступила право игры Энифу и не старалась перенять эту инициативу. Избранник Хроноса был способен заставить Рубина вести игру осмотрительно и взвешенно. Цефея стала зрителем и теперь наслаждалась, наблюдая за ходом партии.

В отличие от друзей избранницы Рагнарека Сатевис играл без особого интереса. Мерное тикание часов на каминной полке убаюкивало. Ночь была душной, жаркой и темной. Игра, толком не успев начаться, вязла в безразличном отношении игроков к текущей партии. Поскольку Цефея была довольно посредственным игроком, Сатевис не смог обнаружить в ней достойного противника и от скуки принялся поддаваться. Делал он это столь прямолинейно, что мысли о его благосклонности или милосердии к неумелому противнику у Цефеи не возникало. Она понимала, что причина подобной игры связана с нескрываемой скукой Хранящего.

— … А какой хороший был предлог разговорить вас за партией в ротбу… — чуть огорченно произнес избранник Эфира, передвигая желтую фигуру на две клетки вперед. — Мне говорили, что вы тратите много времени на наблюдение за игрой своих друзей.

Хранящая, которую уже начинало клонить в сон, моментально проснулась.

— Так значит, вы следите за мной? — отшатнулась она.

— Разумеется слежу. Впрочем, как и многие в Алморре. — Сатвеис лучезарно улыбнулся. — И, поверьте мне, это был один из самых честных ответов, которые вы слышали за последние месяцы.

Щеки Цефеи вспыхнули. Отодвинув доску, она с раздражением уставилась на капитана.

— Вас ввели в заблуждение. — Промолвила Цефея и голос ее дрожал от напряжения. — Я паршивый игрок, Сатевис. И если вы в действительности не намеривались со мной играть, предлагаю вам перейти к делу. Вы ведь желаете спросить меня о чем-то, не так ли?

Сатевис, оставив наконец, игровое поле, поднял на Цефею взгляд. Его лицо было необычайно серьезно.

— Верно, сирра. — Кивнул капитан. — Но я не вправе понуждать вас к ответу, ведь вы связаны столькими клятвами… Я уважаю это. Но мне важно убедиться, что вашими действиями не руководит Эниф или Рубин. Вы позволите мне задать вопрос об этом?

— Как я понимаю, от моего ответа зависит ваша преданность. — Сказала Цефея, откидываясь на спинку стула. — Задавайте вопрос, Сатевис. Я готова дать вам ответ. Но, в свою очередь, я воспользуюсь правом получить от вас столь же честные ответы на свои вопросы.

Сатевис, долю секунду поколебавшись, произнес:

— Скажи, Цефея, отдают ли тебе приказы Эниф или Рубин?

— Нет, Сатевис. — Ответила Цефея моментально, ощутив, как действие индамма вынуждает ее не выдерживать привычной паузы перед ответом. Чуть удивившись действию яда, девушка взяла себя в руки. — Надо мной есть только воля Рагнарека. Никому более я не подчиняюсь. Рубин и Эниф следуют за мной, но не влияют на мои решения. — Добавила Цефея.

Явно удовлетворившись ответом, Сатевис чуть улыбнулся и кивнул, передавая право задавать вопрос. Хранящая внимательно оглядела капитана. В ее голове, уже заполненной ватным дурманом опьянения, было множество вопросов, но все они были необычайно глупы. Стараясь разобрать голос здравого рассудка, Цефея, наконец, спросила:

— Способен ли ты на предательство, Сатевис?

— Разумеется, способен. — Тут же ответил капитан, пожав плечами. — Ведь я задал вопрос о влиянии на вас ваших наставников не просто так, Цефея. Мне важно понимать, что я служу вам, а не вашим наставникам или друзьям. В противном случае я способен на предательство.

Хранящая задумчиво оглядела Сатевиса, желая передать ему право задавать вопрос, но в этот миг в ее голове возникла мысль спросить его еще кое-что. Действие яда сделало свое дело. Не озвученный вопрос вынудил Сатевиса покачать головой и признаться:

— Нет, я не предавал вас за то время, что вы вВечном совете.

Избранница Рагнарека взглянула на сидящего напротив мужчину и неожиданно для себя испытала к нему благодарность. В ответ он чуть смущенно улыбнулся ей. Хранящая с легким удивлением отметила для себя, что подобный Сатевис был ей до сих пор неизвестен, но именно этот человек не вызывает в ней отторжения.

— Ваша очередь, Сатевис. Спрашивайте.

Через несколько секунд размышлений, Сатевис спросил:

— Какова твоя задача, Цефея?

— Рагнарек говорил о какой-то ошибке и преступлении, которое совершили жители Под Горой и Сенторий. Эти события повлекли за собой разрешение мира. — Промолвила Хранящая, поднимая глаза на Сатевиса. — Уверена, что о подобном никто и не слышал, но это совсем не облегчает поиски, ведь моя цель — восстановить баланс. Сейчас я выясняю за что Арйру ждет уничтожение.

Сатевис сделал учтивый жест рукой, уступая Хранящей право спрашивать.

— Ответь мне, Сатевис, — осторожно начала Цефея, — почему ты пошел служить в личную стражу советника? Разве не было иных перспектив для успешной службы?

— Это было первое предложение, поступившее мне еще во время учебы в Академии. — Поспешил дать ответ капитан. — Тогда оно показалось весьма респектабельным. Уверен, для вас не секрет, что у меня завышенные требования по части престижности занятий? Я близок к власти — это подогревает мое тщеславие. Я не стеснен в средствах — это придает мне уверенности. Я вроде как на виду — мне всегда есть с кем и где провести время. Все это оказалось для меня важным составляющим моего личного комфорта. Да, Цефея, я законченный эгоист и гедонист.

— Поэтому не сошлись характерами с Рубином? — уточнила Цефея.

— Возможно… Я над этим не думал. — Сатевис некоторое время молчал. — Когда-то мне казалось, что сама Судьба свела нас вместе: мы оба коренные хильмарийцы, у нас прекрасные способности, на нас равняли остальных учеников. Я мечтал о верном друге, с которым смогу исследовать Айру и иные миры. Когда-то мы были готовы посвятить свою жизнь странствиям по иным мирам. Но наши дороги разошлись. Рубин остался верен своему исследовательскому духу, а я предпочел службу в совете. Наверное, я просто осознал, что путь лишений и ограничений не по мне.

Сатевис, задумавшись, взглянул на Цефею и та, отвечая на его безмолвный вопрос, уточнила:

— Вы действительно желаете задать вопрос обо мне и Рубине?

— Это уже мое личное любопытство. — Будто оправдываясь, пояснил капитан. — Вы вправе не отвечать, хоть я не знаю, как мне перестать думать об этом. Боюсь, что в итоге даже не озвученный вопрос заставит вас ответить…

Цефея кивнула и Сатевис нехотя приказал ей сказать правду.

— Мы с ним действительно близки… — Промолвила она с трудом подбирая слова и поспешила дать пояснения. — Рубин и я испытываем друг к другу глубокую симпатию. Мы привязаны, но, однако существуют препятствия, из-за которых мы не рискуем придавать свои отношения огласке.

— О, Создатель! — измученно выдохнул Сатевис. — Неужели даже индамм не способен помочь вам определиться в том, что происходит между вами? Вы сейчас очень запутанно признались мне в том, что вы любовники!

Хранящая, опешив от наглости Сатевиса, открыла рот, чтобы возразить, но вместо этого разразилась звонким смехом. Спустя мгновение Сатевис тоже рассмеялся.

— Вы остры на язык. Но честны. Я не могу держать на вас зла за ваши замечания. — Призналась Цефея, все еще посмеиваясь над словами капитана. — Тем более, что они верны. Уверена, что мы могли бы друг другу понравиться, будь я менее принципиальна, а вы более… более…

— Степенным? — уточнил Сатевис и Цефея неохотно кивнула.

Размягченный легким опьянением от индамма, избранник Эфира осмелел и рассказал Цефее о своем знакомстве с Рубином. О том, как они вместе обучались в Академии, как жили в одной комнате, как находили друзей и встречали очередную весну на городском фестивале. Хранящая внимательно слушала его, отмечая, как во взгляде капитана что-то неуловимо изменилось. Она была абсолютно уверена, что после сегодняшней ночи она более никогда не встретиться с тем Сатевисом, который еще недавно отговаривал ее от дуэли с Маалем.

— Вы меня больше не раздражаете. — Неожиданно призналась она, выслушав историю Сатевиса о том, как он убегал от отца какой-то посольской дочери, покидая его поместье ночью через окно и едва унеся ноги от сторожевых псов. — Дело в вине или я просто привыкла к вам и вашим историям?

— Полагаю, что такое отношение ко мне дал и случай, и вино, и яд. Да и история весьма неплоха. — Ответил Сатевис без тени улыбки. — Признаюсь, что вы тоже мне симпатичны, Цефея, хоть ваши мысли я не всегда понимаю. Но не переживайте. Скоро настанет утро, и вы уже никогда не будете говорить со мной вот так вот просто. Действие яда пройдет, оставив после себя смущение и легкий стыд за излишнюю откровенность этой ночью. А еще, возможно, головную боль…

— Считаете, что я буду испытывать стыд за сказанное сегодня? Но я не буду испытывать стыд за правду. Все то же самое я озвучивала в Ратуше перед Маалем, но в ту секунду мне не поверили. Уверена, будь Эниф свидетелем нашего с вами разговора он бы сказал, что людям важно подкреплять истину клятвами, кровью… Залогом же нашей с вами искренности стал индамм.

Сатевис ухмыльнулся.

— Нам крайне повезло, что вашего наставника нет сейчас с нами. — Как-то неоднозначно отметил он.

— Вы относитесь к нему с предрассудками и потому излишне придирчивы. — Решительно отрезала Цефея. — Он один из моих наставников и я знаю его как надежного и сильного Хранящего, непоколебимого в своих целях и убеждениях. Да, Эниф строг, требователен и не терпит возражений. Он надежный друг, ведь он со мной с самого начала пути…

— И пути весьма короткого, сирра. — Учтиво заметил капитан. — Ведь это только его начало. Я способен лишь предположить, но почему-то мне кажется, что вы знаете о Энифе очень немного. Вам известен только тот Эниф, что живет в Сентории на правах Хранящего Хроноса. А мне вот немного известно о князе Долатэреля.

Хранящая неохотно согласилась, что знает о своем наставнике крайне мало. Эниф действительно оставался для нее загадкой, также, как и для Рубина, который тоже обладал весьма ограниченными сведениями о своем друге с Тэлира. Избранник Файро был убежден в необходимости сохранения неприкосновенности личных тайн и поэтому не тревожил Энифа с расспросами. Цефея же, впервые задавшись вопросом о личности своего тэлирского наставника, признала, что ее непросвещённость напрямую связана с отсутствием возможностей узнать о нем что-то большее. Неоднократно она становилась свидетелем того, как эльфийские жители Алморры, завидев Энифа, старались заговорить с ним, но делали это с подчеркнутым почтением, особой осторожностью, обращаясь к нему не иначе как «Artareni Enife40». В ответ Эниф иногда благосклонно кивал своим собратьям, крайне редко мог принять участие в короткой беседе, смысл которой невозможно было уловить, но чаще всего проходил мимо. При этом его фарфоровое лицо еще сильнее бледнело, маска спокойствия сменялась напряжением, губы вытягивались в тонкую линию и глаза вспыхивали тихой яростью. Несколько раз став свидетелем подобных событий, Цефея подумала, что Эниф испытывает акт какого-то необъяснимого унижения. Вспомнив об этом, Хранящая размышляла о том, что ей действительно не терпится узнать возможные причины подобного поведения своего друга, но, едва подумав о вопросе, она остановила Сатевиса жестом.

— Нет, не стоит. — Поспешно попросила она, качая головой. — Я знаю все, что мне необходимо знать для работы и обучения, Сатевис. Мне известно, что он сильный и опытный воин, что он прекрасно управляется с голосами. Еще я знаю, что он сдержан, но резок, однако это вполне компенсируется его умом и честностью. Эти качества невозможно оставить без оценки. А спорить со мной об обратном, боюсь, бесполезно. Все его тайны, если они и есть, должны остаться при нем. Как того, вероятно, он и желает. И я уважаю его желание, потому что безгранично верю в него.

— Создатель сохранит меня от глупости, Цефея. — Ответил капитан. — Но никогда я не назову Энифа глупцом или слабаком. Моя жизнь мне еще дорога… но я обязан предупредить вас в силу своих полномочий и вашего положения, сирра. С Энифом вам лучше быть осторожнее, потому что своими тайнами он способен вас немало удивить.

Хранящая, справляясь с любопытством, поинтересовалась:

— Но откуда вам известны все эти слухи?

Сатевис не желал отвечать на ее вопрос. Он напряженно вглядывался в сияющие аметистовые зрачки старейшины совета, уговаривая себя сохранить тайну. Тогда Цефея вновь спросила, но на сей раз обратилась к силе яда:

— Сатевис, кто поставляет тебе все эти слухи?

— Посыльные. — Тут же отозвался Сатевис и Хранящая ощутила его легкое раздражение и досаду. — А еще слуги из городской артели. Не все, конечно, но многие. А во основном это женщины из лупанариев.

Последние информаторы из перечня не особенно удивили Цефею, но она почему-то не нашла в себе силы проигнорировать возможность вставить колкость в сторону капитана.

— А у вас широкий круг общения, Сатевис. — Едко заметила она. — И много ли сведений вам приносят все эти лица?

— О, сирра! — Хранящий театрально всплеснул руками. — Сведений бывает столь много, что я даже не всегда успеваю принять всех желающих за день. — Также ядовито ответил он и Хранящая тихо посмеялась над его лукавым взглядом.

— Если бы вы не были так заносчивы и эгоистичны, я, должно быть, сложила бы о вас иное мнение. — Призналась Хранящая и тут же осеклась. — Простите, но это и вправду было лишним…

— Эти замечания вполне уместны и вовсе не оскорбляют меня. Ваши щеки порозовели, а речь стала вольной. — С нескрываемым удовольствием отметил Сатевис. — Вы попросту пьяны, Цефея. Это значит, что яд постепенно покидает ваше тело. Я тоже ослабел и чувствую, что путаюсь в своих мыслях. Возможно, у вас есть еще вопросы, которые вы желали бы мне задать? Самое время их озвучить. Силы индамма еще может хватить на честный ответ.

Но пьяный дурман мешал мыслям Цефеи и она, ощутив необычайную усталость, нашла в себе лишь силы покачать головой. Осторожно поднявшись со стула, она опасно покачнулась, но капитан вовремя подхватил ее под руку, не дав упасть.

— Мне нужно прилечь. Это состояние… весьма непривычно для меня. — Попросила Хранящая слабым голосом.

Капитан помог Цефее добраться до софы. Уже лежа на ней, Цефея слышала, как Сатевис распахнул окно и почувствовала, как в комнату ворвался теплый аромат летней ночи. Девушка закрыла глаза, окунаясь в мир сияющих голосов.

— Ты действительно не имеешь никаких воспоминаний о своем прошлом, Цефея? — тихо спросил избранник Эфира и последние частички яда вынудили Хранящую дать ответ.

— Ни единого, Сатевис. Только бой часов. Но, может, это был сон? Или я уже была в Айре к тому моменту? Не помню… Ничего не помню…

Сатевис присел на пол рядом с Хранящей. Он взял ее запястье и прислушался к пульсу. Горячая ладонь капитана обожгла ее руку и девушка вздрогнула.

— Вы холодны как лед. Вас знобит? — чуть обеспокоенно поинтересовался он.

Но Цефея не ответила. Она погружалась в бессознательную бездну странных миражей и круговорота красок. Ее слух уловил слабый смешок капитана. Он укрыл ее плащом и отошел к окну. Наступал самый темный час ночи. Глядя в небо, капитан размышлял о предначертанном Цефее пути и о своей возможной роли в ее судьбе. В ту минуту разум убеждал его в невозможности наделения столь слабого существа великой властью над голосами, но сердце, вопреки всем доводами, продолжало верить в искренность ее намерений.

Хранящая сладко спала, увлекаемая потоками голосов. Ей казалось, что она, удаляясь от квартиры Сатевиса, устремилась к маленьким домикам в Нижнем городе, к знакомому персиковому саду, туда, где стоял ее дом. Она видела Рубина и ощущала его тревогу. Он мерил шагами спальню, прислушиваясь к шуму за оградой. Ей было известно, что он желал услышать приближение Цефеи. Хранящей казалось, что она приблизилась к нему и стоит в полушаге. Рубин замер, будто почувствовав ее присутствие и Цефея, протянув к нему незримую ладонь, должна была коснуться его плеча, но вздрогнула и проснулась.

Сатевис сидел напротив нее. Комната наполнялась холодным свечением утра.

— Как вы? — спросил капитан, несколько встревоженно вглядываясь в заспанное лицо Цефеи.

Хранящая, приподнявшись на локте, оглядела комнату.

— Как долго я спала? — растерянно спросила она, стараясь понять был ли их разговор с капитаном в действительности.

— Чуть меньше двух часов. Но действие индамма уже окончательно прошло. Я тоже успел отрезветь. — Добавил он, улыбаясь. — Вам следует отправится домой. В противном случае ваши наставники скоро отправятся на поиски и мне уже несдобровать… Да и ваша репутация… — Сатевис хитро взглянул на Цефею и она слабо улыбнулась ему в ответ.

Сев на софе, девушка поправила вынула из волос гребень, желая переложить заново косу, но в этот миг к ее ногам упал ее плащ, которым она была укрыта. Хранящая взглянула на капитана, но тот поспешно отвел взгляд, словно смутившись и распрямился, обводя взглядом свою комнату. Цефея ощутила его напряжение и нерешительность, что несколько удивило ее.

— Сатевис? — Позвала она чуть слышно, и капитан вздрогнул, услышав свое имя.

Словно торопясь успеть перед рассветом, он вновь опустился перед Цефеей на колени и негромко обратился к ней. В этот миг его голос был тверд, но говорил он довольно спешно и взволнованно.

— Послушайте, Цефея. В моей крови больше нет индамма, но, поверьте, сейчас я с вами также честен. С минуты на минуту вы покинете мой дом, но я хочу, чтобы вы кое-что знали. Да, моя клятва в ратуше дана вам потому что вы старейшина Вечного совета. Да, я произнес бы эту клятву перед любым другим, если бы он победил Мааля. Но в вашем случае я намереваюсь остаться верен свое клятве, даже если вы перестанете служить Вечному совету. Потому что я верю в вас, Цефея. Верю так, как прежде не верил ни в одного из живущих. Я прошу вас помнить об этом. Что бы ни случилось.

Цефея, удивленно распахнув глаза, несколько секунд неподвижно сидела, а затем подалась вперед, подчинившись неожиданному желанию обнять Сатевиса, но тот остановил ее. Тогда Хранящая поднялась с софы, поправила складки платья и накинула на плечи плащ. В ту минуту комнату уже заливал солнечный свет, в лучах которого искрилась пыль и летали сумеречные мотыльки. Уже стоя в дверях, она окинула взглядом его скромную квартиру и еще раз взглянула на уставшего мужчину.

— Благодарю вас, Сатевис. — Проронила она напоследок, прикрывая за своей спиной дверь. — Я не забуду сказанного вами.

С этими словами Хранящая вышла на безлюдную улицу. Глубоко вдохнув остывший от утренней росы воздух, она уверенно прошла по улицам родной Алморры. Солнце прожигало утреннюю дымку, золотя ее бледными всполохами. Цефея спешила к дому, встречая по дороге последних люмий. Они медленно брели в золотом тумане, едва слышно постукивая по мостовой латунным наконечником высокой трости с колпачком, которым они гасили уличные фонари. Толкнув калитку, Цефея прошла по дорожке к двери своего дома и прислушалась. Голоса подсказали ей, что Рубин дремал на диване в гостиной, ожидая возвращения Хранящей. Бесшумно приоткрыв дверь и войдя в дом, девушка присела рядом с красноволосым мужчиной. Хранящий потянулся и, не раскрывая глаз, спросил:

— Я должен был переживать за тебя?

— Нет, Рубин. Все хорошо. — Покачала головой Цефея, скидывая туфли. Она положила голову ему на грудь. — Хоть ночь была и непростой, но я была под надежной защитой…

Цефея ощущала равномерное дыхание Рубина. Он провел рукой по ее волосам. Хранящая закрыла глаза, впервые за сутки ощутив спокойствие. За окном слышалось пение птиц. День обещал быть теплым и солнечным. Хранящие неподвижно лежали, размышляя о предстоящих днях разлуки. Цефея мысленно прощалась с Рубином и Алморрой. Избранник Файро размышлял о дороге, которую Хранящая должна была преодолеть без него.

— Будь осторожнее, Цефея. — Попросил он и девушка послушно кивнула.

Предстоящее путешествие ее немного пугало, но влекло. Послышались шаги. Бриан проснулся и готовился спуститься в кухню готовить завтрак. Мужчина поднялся с дивана, прошел к окну и выглянул на улицу. Город оживал и готовился к новому дню.

После завтрака Цефея окончила написание последних писем, одно из которых было адресовано Сатевису. Среди коротких пояснений о необходимости индивидуальных тренировок с Энифом в предместьях Алморры, Цефея дала указание капитану следить за усадьбой и ее помощником Брианом. Уже желая подписаться, Хранящая все же позволила себе вольность и, с улыбкой спешно дописала: «Помня о том, сколько времени я у вас отняла: даю вам возможность наверстать упущенное. С особым усердием займитесь сбором сведений. Верю в ваши возможности».

Тихо простившись с Рубином и дав последние указания Бриану, Цефея, в сопровождении Энифа выйдет из города. Жгучий ком в горле подсказывал ей, что доселе неизведанное чувство разлуки переживается ею непросто. Накинув капюшон на голову, Цефея поудобнее устроилась в седле и, закусив губу от горького чувства, пришпорила Алет, нагоняя белоснежного коня своего наставника.

Глава восемнадцатая

Всю дорогу Эниф был немногословен. Озабоченный очередными вестями с Тэлира, он сжег письмо с зеленой печатью в костре во время первого же привале. Цефея, ставшая невольным свидетелем этого события, вспомнила слова Сатевиса и решилась заговорить с наставником о его отношении с Тэлиром. Присев к костру, она взглянула на друга.

— Ты так часто посещаешь семью. — Начала она, тщательно подбирая слова. — Однако, я чувствую, что ты испытываешь гнев после прочтения письма.

— Как долго ты держалась принципам, которым обучил тебя Рубин. — Улыбнулся Эниф. — В отличие от тебя он никогда не задавал мне вопросов про семью. Но он и не испытывает такого любопытства как ты. Или же ты стала задумываться о моей надежности? — осторожно поинтересовался эльф, подбрасывая в костер веток.

Хранящая закусила губу. Она желала ответить, но Эниф остановил ее, перебив:

— Тебе не стоит задаваться вопросами о моей судьбе, Цефея. Для тебя представляет важность лишь одно: в отношении тебя или Рубина мои действия и слова не имеют расхождений. Все прочее оставь мне и Тэлиру. Для тебя там нет ничего, способного представлять ценность в твоем деле.

Пик Ильгара, на котором располагался образорий, был высочайшей точкой в веренице гор, расположенных на Северо-Западе от столицы Сентория. До самого пика было примерно три дня пути при условии хорошей погоды. Сложность в пути представляли необычайно узкие тропы, чья ширина не позволяла двум лошадям идти рядом. Лавины случались зимой и осенью, а обвалы, которые были не так уж часты в этих горах, представляли опасность только для тех, у кого не было во власти голосов. Единожды попав под град камней, Цефея выставила вокруг себя и Энифа щит. Стоило лишь крепче держать лошадей, которые, испугавшись грохота и ярких вспышек голосов, отбивающих камни, взметнулись на дыбы. Действительно тяжелым испытанием для Цефеи оказалась высота, к которой ее организм не мог привыкнуть. Головокружение, тошнота и путанность сознания стали сопровождать ее уже к началу второго дня пути. Эниф, заметив состояние девушки, протянул ей конверт с ярко-зелеными листьями азалы41.

— Рубин предвидел, что тебе может быть плохо. — Пояснил Эниф. — Возьми один лист, разжуй его и положи под язык. Он утверждал, что это помогаего путешественникам в Хильмарии, а там горы куда выше сенторийских.

Это растение действительно давало облегчение на короткое время и Хранящая, приободрившись, принялась брать по одному листу, желая растянуть их эффект на все время пути, но Эниф забрал конверт, объяснив это скорым привыканием человеческого организма к этому дурманящему эффекту.

— Это яд, Цефея. — Добавил он. — Облегчение наступает не от того, что ты излечиваешься от симптомов, а лишь оттого, что ты обманываешь себя другими симптомами, способными принести тебе легкое удовольствие от отравления

Путникам повезло с погодой. Вечером второго дня пути друзья достигли чугунных ворот образория. За кованной решеткой виднелся сад причудливых деревьев, чьи ветви, словно темные пряди волос, свисали до самой земли. Выточенное в скале строение больше напоминало крепость из камня, пластин горного хрусталя и меди. Венчал пик огромный купол, полностью укрытый латунными дисками. Эниф толкнул створку высоких ворот и они поддались, оглушающе скрипнув. Серый булыжник, которым был вымощен двор, к вечеру покрылся скользкой изморосью. Пройдя во двор, Хранящие огляделись. Идти приходилось особенно осторожно, то и дело рискуя упасть, поскользнувшись на отполированных камнях. Казалось, что Нархам-Нареда вымер и лишь двое Хранящих были здесь единственно живыми существами. Шаги эхом отражались от скал. За спиной Цефеи лязгнул засов ворот и девушка судорожно вздохнула. Эниф проверил ворота, подергав их и кивнул, удовлетворившись результатом. Он повернулся к своей ученице.

— Я не знаком с Наинларом лично, но меня предупреждали, что он может быть немного странным. — Негромко произнес избранник Хроноса. — Кажется, слухи не преувеличивали. В горах скрываются разбойники, а он даже не утруждается запирать ворота.

Цефея растерянно кивнула и взглянула на выплывающий из тумана силуэт образория. Казалось, что Хранящая находилась не на вершине горы, а на грани реальности и миража. Серо-голубая дымка узкими змейками скользила по земле к Хранящим. Эта дымка будто была живым организмом: приблизившись к кончикам сапог девушки она замерла и Хранящая, застыв, опустила глаза к земле. В теле этого клубящегося тумана пульсировали сгустки и искрились едва заметные искорки голубых и белых всполохов. Эниф безразлично относился к явлению, столь встревожившему Цефею. Он смело прошел сквозь дымку, словно не замечая, как она пытается тонкими щупальцами ухватиться за подол его плаща.

— Эниф, — позвала Цефея, не решаясь сделать шаг, — что это?

Хранящий, оглядев двор, с непониманием взглянул на спутницу. Хранящая стала догадываться, что взгляду Энифа не виден этот туман и девушка осознала, что это могут быть голоса. Поняв природу явления, девушка чуть расслабилась, перестав ощущать страх. Смущенно пожав плечами, она промолвила короткое: «Показалось» и бесстрашно вошла в дымку, тут же всколыхнувшуюся волнами вокруг нее.

Из широких дверей образория вышел смуглый светловолосый юноша, облаченный в удлиненный жакет и штаны серо-синего цвета. Незнакомец поклонился путникам и обратился к Энифу:

— Меня зовут Онмер, я один из учеников Наинлара. Он просит прощения за то, что не успел организовать для вас достойную встречу, Владыка Эниф. Он слышал вас, но за чтением лекции совсем забыл о времени. Наинлар выражает надежду, что ожидание у ворот было недолгим.

— Передайте ему, что оно было достаточным. — Холодно произнес эльф, передавая свои сумки и сумки Цефеи юноше.

Хранящая украдкой взглянула на безразличное выражение лица своего наставника. Сейчас он был еще более холоден и тверд. Ощущая его эмоции, девушка поежилась.

Онмер провел путников внутрь горы и повел по коридорам и переходам в жилой корпус. Там гулял ветер и было зябко. Жилые помещения, равно как и коридоры, днем освещались естественным светом, которое беспрепятственно проникало через огромные окна. Вечером в общих помещениях сами собой разжигались голубые горные кристаллы, обладающие природной люминесценцией. Плиты серо-белого и сизого мрамора покрывали полы и стены. Образорий казался безлюдным и пугал тишиной коридоров, в которых слышалось только завывание ветра. Всю дорогу до жилого корпуса, ученик Наинлара рассказывал об образории.

— …В образории всего три корпуса. Жилой корпус включает в себя спальни для учеников и гостей, кухню с кладовыми и столовой, купальни с термами. Второй корпус является учебным. Там находятся учебные классы, библиотека, помещения для исследований, залы для совместной работы и личные кабинеты преподавателей. Третий корпус расположен на высоте пика и полностью отдан под механизм образория. Корпуса соединены тремя переходами между собой. Вы легко определитесь в местоположении, если запомните, что учебный корпус является первым, в который вы попадаете со двора. Из перехода между учебным корпусом и образорием в ясную погоду бывает видна Алморра. Из жилого корпуса открывается вид на воздушный причал. Переход между учебным корпусом и жилым позволяет разглядеть наш парк. Что же касается образория, то он окружен лишь небесами, так что, попадя в его переходы вы сразу поймете куда или откуда вы идете. К тому же они расположены под сильным наклоном. Многие из гостей образория бояться заблудиться в этажах, но в учебном и жилом корпусе их всего семь, а корпус образория имеет лишь один этаж. Главное, помните, что лишь на четных этажах жилого и учебного корпуса имеются переходы. А вот переход от этих корпусов к образорию возможен лишь через седьмой этаж. — Юноша остановился у одной из высоких дверей с серебристым номерком «9». — Кажется, я рассказал все, что должно помочь вам не потеряться здесь. Сирра Цефея, — он повернулся к Хранящей. — Это ваша спальня. Возьмите ключ. Сирра Эниф, — он обратился к эльфу, — ваша спальня соседняя. Вот ключ от нее. Вечером я зайду за вами и сиррой Цефеей и проведу в столовую. Если Наинлар будет готов к тому времени, то он встретится с вами.

Хранящая вошла в спальню и прошла к высокому окну. Эниф следовал за ней. Он бросил сумки у кровати и опустился в кресло, переводя дух с дороги.

— Я организую твою встречу с Наинларом на сегодня, Цефея. — Сказал он. — Этот звездочет действительно оказался любителем вытворять чудеса. — Раздраженно промолвил он, потирая виски.

Задумчиво оглядывая безграничную пелену облаков, протиравшуюся до горизонта, Цефея негромко спросила, вовсе не ожидая получить ответ:

— Вы никогда не общались с Наинларом. Но тогда что имел ввиду Онмер, говоря о том, что Наинлар «слышал тебя»?

Хранящая слышала, как глубоко вдохнул Эниф, но он даже не повернулся к ней, оставив вопрос без внимания. Предсказуемое поведение друга не огорчило девушку. Она продолжала зачарованно следить за течением облаков. Солнце опускалось за низкие облака и пенистый океан, разлившийся под самым окном ее спальни, окрасился малиновыми, бурыми и желтыми красками. Переливаясь, колышась, волны вздымались и перемешивались. Не удержавшись от испуга, Цефея неожиданно вскрикнула, когда облачную вату разорвало могучее крылатое чудище. Изящно вильнув в воздухе, оно с рыком нырнуло в белоснежный океан и исчезло в его пенных пучинах.

— Это грифон… — сухо проронил Эниф, так и не повернувшись. — Служитель предупреждал, что окна этого корпуса выходят на причал. И он имел в виду не бриги или шхуны, а воздушные дилижансы.

Изумленная увиденным, Цефея коснулась рукой стекла и прижалась к нему лбом, желая заглянуть за границу окна. Тем временем Эниф размышлял вслух:

— Теперь ясно, почему Наинлар не закрывает ворота. Грифоны прекрасные охранники. Думаю, что разбойники являются основой рациона этой особи. — Он ухмыльнулся. — А еще они достаточно сильны для того, чтобы перевести целый дилижанс пассажиров через Татерис. Рубин говорил мне, что в Хильмарии подобный вид транспорта пользуется успехом. Там даже есть специальные горные станции для подобных дилижансов, а вот в Империи пока что имеется только одно место — пиг Ильгары. Мы используем грифонов только для охраны своих границ. Воздушные дилижансы не приживутся у нас.

— Почему? — спросила Цефея, не отводя взгляда от края обрыва, в которой исчез графон.

На сей раз Эниф ответил:

— Мы не станем пересекать океан ради ускорения путешествий, Цефея. Спешка — удел смертного.

Вскоре Эниф ушел. Цефея, пользуясь одиночеством, скинула сапоги, куртку, расстегнула ворот рубашки и вытянулась на кровати. За окном было уже довольно темно, но она продолжала смотреть на горизонт, ощущая, как ее веки тяжелеют, а сознание растекается, готовясь к встречи с призраками сновидений. Ей показалось, что она прикрыла глаза на пару минут и вот уже вновь открывает их, ощутив присутствие незнакомца рядом с собой. За окном уже сияли луны и холодно поблескивали звезды. В углу комнаты, там, где стояло кресло, находился незнакомец. Он, глубоко и размеренно дыша, терпеливо ожидал пробуждения Хранящей, перебирая в руках длинную, светло-русую прядь своих волос. Без сомнения незнакомец был эльфийских кровей. Это выдавали его плавные движения, а также точеные линии его узкого лица. Хранящая села, взглянула в темный угол комнаты и над креслом, в котором сидел незнакомец, вспыхнули бледно-лиловые искры, моментально осветившие комнату своим ледяным сиянием.

— Вы Наинлар? — уточнила Цефея.

Тонкий, изящный эльф кивнул и богато украшенный серебряный ключ, висевший на его шее, сверкнул самоцветами. Наинлар поднял серые глаза на искры, с любопытством оглядывая их. Коснувшись длинными пальцами одной из лучин, он по-детски улыбнулся.

— Да, дорогая Альредиф, это я… — тихо проронил он.

— Альредиф? — переспросила Цефея, застегивая ворот рубашки и опуская с кровати ноги. Ступни обожгло холодом мраморных плит и девушка поежилась. — Мое имя Цефея. Теперь это известно всей Империи.

Брови звездочета удивленно взметнулись.

— Ах, это… ну, да-да… — проронил он рассеянно, — теперь тебя зовут Цефея, но я знаю тебя чуть лучше, чем прочие. Я помню сияние твоей звезды… ни пламя костров, ни сияние солнца — ничто не могло затмить свет твоей звезды, когда ты впервые пришла в Айру.

Цефея застыла.

— Вы помните?.. — переспросила Цефея, вспоминая, как Рагнарек упоминал при встрече о том, что она была рождена в Айре. — Хотите сказать, что вы знаете дату, когда моя звезда в прошлый раз появлялась над Айрой?

— Все так, дорогая Альредиф… Семьдесят девять лет назад твоя звезда сияла на небосводе, затмевая собой луны. О, Создатель! — Наинлар в ярости схватился за голову и вскрикнул, будто от боли. — Как глуп я! Как глуп! Ты можешь все увидеть своими глазами! Ты же желаешь этого? Поэтому ты здесь, не так ли, милая моя Альредиф? Следуй за мной! Я покажу тебе! Я покажу тебе её, покажу твою звезду.

Звездочет договаривал уже в дверях. Хранящая, едва успев надеть сапоги, бежала следом за ним, тщетно стараясь запомнить лабиринты стеклянных переходов и коридоров. Погоня за эльфом напоминала ей дурной сон: она с трудом поспевала за своим проводником, который, не оглядываясь, стремительно пересекал коридоры и переходы, увлекая ее за собой в корпус образория. Наконец Наинлар остановился у высокой двустворчатой двери. Он бережно снял с шеи ключ и вставил его в скважину.

В тишине коридоров Цефея услышала далекую мелодию одинокой флейты. Блуждающий в переходах образория ветер завыл как раненый зверь и мелодия, словно спетая напуганной пташкой, затихла. Хранящая встрепенулась, когда скрипнули петли тяжелой двери. Наинлар распахнул створку в непроглядную тьму.

— Проходи, Альредиф. — Шепнул он, пропуская Цефею вперед. — Скорее!

Преодолев секундное замешательство, Хранящая сделала шаг. Дверь тут же захлопнулась. Мрак обступил Цефею со всех сторон. Желая призвать искры, она едва не сделала взмах рукой, но холодная ладонь сжала ее запястье:

— Нет-нет… — шепнул он, бесшумно удаляясь, — подожди немного. Не беспокой голоса. Дай шанс и мне удивить тебя…

Напряжение нарастало. Неуютная, холодная тьма ослепляла. Цефея вспомнила мрак пещеры, в которой она встретилась с древним чудовищем и к горлу девушки подкатил ком судорожного вздоха. Цефея терпела из последних сил, борясь с желанием призвать искры. Она слышала и ощущала, что Наинлар находится в пятнадцати шагах от нее. По залу изредка разносился мягкий шелест его одежд, щелкание каких-то шестерен и невидимых пружин. Наинлар скомандовал: «Готово!» и комната тут же наполнилась скрежетом. Цефея, испытав короткий приступ страха, вскинула руки, словно защищаясь от падающего на нее потолка, но Наинлар вновь перехватил ее ладони и сильно сжал их. Он указал пальцем на купол зала. В непонятно откуда зарождающемся сумраке Цефея разглядела его улыбающееся лицо.

Высоко над головой Хранящей и звездочета вспыхивали звезды. Древняя магия эльфов и многовековая инженерия гномов сотворили чудо: на закатном небосводе, сотворенном в огромном зале, возрождалась ночь, минувшая десятки лет назад. Механизм затих, но звезды продолжали прибавляться и вскоре купол, теряя алые краски зари, стал темнеть. Иссиня-черное покрывало, усыпанное переливающимися каплями звезд, застыло, ожидая появления лун. Но они так и не явились на небо. Неожиданно над горизонтом вспыхнула лилово-фиолетовая звезда. Она рассыпалась на миллион крошечных частиц, осветив собой весь небосвод. На секунду зал озарился ярким белым светом и звезда, еще недавно бывшая пульсирующим сгустком, оставила после себя туманное облако тысяч пылинок, разметавшихся по всему небосводу пурпурными и снежно-белыми всполохами.

— Альредиф… — прошептал Наинлар, блаженно улыбаясь холодному сиянию взорвавшейся звезды. — Семьдесят девять лет назад… Твоя звезда взорвалась, дорогая Альредиф. Ты покинула Айру, но я верил, что когда-нибудь ты вернешься…

— Мне говорили, что я уже была в Айре…

Смех Наинлара звонко отразился от стен зала. Он смеялся так долго и искренне, что прослезился. Цефея в замешательстве следила за его поведением, но звездочета вовсе не смущал взгляд девушки.

— Альредиф и Цефея — это одно и то же! Представь, дорогая Альредиф, у тебя два имени — одно из которых известно твоим друзьям и Вечному совету, а другое — лишь тем, кто знает твою тайну! Например мне. И это так тревожит. Я люблю тайны… и твою люблю особенно! Как ты ушла из Айры? Как возвратилась в нее спустя столько лет? У меня столько вопросов!

— Я… — Хранящая не смогла проронить ни слова и лишь с трудом заставила себя продолжить, — я не знаю, Наинлар… Это Рагнарек помог мне пройти через миры. Но о какой тайне ты говоришь?

Наинлар схватился за виски, будто вопросы Цефеи причиняли ему головную боль и приводили в раздражение. Он взвыл, будто от незримых истязаний, но через секунду повернулся к Хранящей.

— Альредиф появилась на небе Айры семьдесят девять лет назад. Это была ее первая и последняя ночь в этом мире — она взорвалась, осветив весь небосвод туманом сияющих пылинок! Тогда ученые и звездочеты, мудрецы и архивариусы не записали это явление на счет Хранящих — они сочли это знаком смерти Хранящего, который еще даже не успел появиться на свет… но минувшей весной появилась еще одна звезда — Цефея. Я долго изучал ее, следил за ней и понял, что Альредиф и Цефея — это одно и тоже.

— Значит, я была в Айре семьдесят девять лет назад… — прошептала Хранящая.

— Была! — Наинлар схватил девушку за руку и прижал ее к груди. — Ты рождена здесь — на землях Айры! Но могущество Перворожденного уничтожило следы твоего рождения… твоей жизни. Прошло семьдесят девять лет, и ты явилась в этот мир вновь, но уже под новым именем — под именем Цефеи.

Цефея неожиданно улыбнулась. Ей показалось, что недостающий элемент мозаики ее судьбы был, наконец, найден. Некоторое время она с Наинларом наслаждалась сиянием своей звезды, а через какое-то время он настроил образорий на появление Цефеи. Тогда купол вновь пришел в движение. Хранящая слышала лязг молоточков и шелест шестеренок, потаенные пружины натужно скрипели, возвращая на небосвод купола ночь первого дня весны 1121 года.

— Так вот, значит как, моя звезда сияла в день моего возвращения в Айру… — едва слышно выдохнула Цефея, следя за тем, как из тысяч искорок на небе собирается яркая фиолетовая лучина. Она сияла над горизонтом фиолетово-лиловым свечением, пульсируя, будто трепещущее сердце. — Наинлар, — Хранящая встрепенулась, неожиданно вспомнив о цели своего визита в образорий, — а возможно ли настроить механизм на месяцы Огня или Ветров 1098 года?

— Разумеется, дорогая. — Пожал плечами эльф. — Нет ничего проще. Вот, взгляните. Этот круг — основа всей настройки. С его помощью можно увидеть на куполе зала Наблюдений любое явление…

Круг находился на медном постаменте, в котором были скрыты основные шестерни и пружины, передающие команду на прочие механизмы. Сам круг состоял из множества колец, вставленных друг в друга. Это напоминало кольца огромного репчатого лука. Внешний круг был сделан из бронзы. Он был исчерчен множеством символов, которые, при тщательном рассмотрении, оказались годами. Следующее кольцо из серебра было разделено на сорок дней. Затем шло кольцо из чистого золота, в котором насчитывалось на шестнадцать секроров — этот круг соответствовал месяцам. За золотым кольцом шли два самых маленьких элемента этого сложного диска — два кольца из эртарита, в котором имелось множество рисок-отметок, отвечавших за часы и минуты.

Наинлар вел свой личный журнал наблюдений. Звездочет позволил Цефее ознакомиться с его записями и она обнаружила, что в 1098 году, на рубеже месяцев Огня и Ветров было несколько небесных явлений, среди которых имелась отметка о появлении новой звезды.

— В тот период я следил за движением кометы Магемита. — Пояснил Наинлар, задумчиво потирая кончик заострённого уха. — Да-да, я знаю, что она весьма часто появляется на небе Айры и является предвестником войн, но она может такой неотразимой. Хотя, в этот период на небе сияла Этамин, а ее появление куда более впечатляющее зрелище.

Наинлар безостановочно говорил, размышляя вслух, в то время как Хранящая проводила сверку записей в его личном журнале с выпиской из имперского журнала.

— Выходит, что именно это явление было уничтожено в журнале Имперского Архива. — Сказала она. — О нем ничего не известно в Сентории.

— Это очень зря. — Заявил Наинлар чуть обиженно. — Необычайно красивое рождение Этамин стоит внимание любого… Почему я говорю об этом? Позволь я покажу тебе ее, дорогая Альредиф. — С готовностью вызвался Наинлар и тут же приступил к настройке механизма. — Тысяча девяносто восьмой год, первый день, первого месяца Ветров, три часа после полуночи… да-да, все верно, дорогая. Все верно.

Щелкнула пружина, двигая несколько шестеренок. Механизм заскрежетал, мерно постукивал молоточками, отсчитывая мгновения до появления Этамин на куполе. Ночное небо разлилось полуночными чернилами. Искринки ярких звезд и вереницы созвездий вспыхивали в разных углах необъятного купола. Наконец, небосвод застыл, будто зачарованный. Секунду спустя небесное полотно преобразилось. Из-за горизонта вереницей выплывали новые звезды. Их было не менее сотни и все они стремись к Полярной звезде. Хранящая судорожно вздохнула.

— Это… змея? — недоуменно прошептала она. — Наинлар, мои глаза не обманывают меня? Это змея?

— Не совсем, Альредиф… — поправил Наинлар и голос его стал неожиданно глубоким и вдумчивым. — Несколько лет назад я узнал, что это Дракон Анн’ Сатиран. Тот самый, что выпустил из глубин самую крошечную луну Айры.

Дракон пересекал гладь небесного темного океана. Его голова состояла из крупных звезд, а хвост искрился мелкими россыпями пылинок. Из тела дракона в стороны расползлись новые звезды, обрастая туманностями. Они образовали образ могучих крыльев, которыми дракон обнял небосвод. Бесшумно скользя по переливающемуся небу, древний зверь глубин приближался к Полярной звезде. Достигнув ее, дракон свернулся вокруг центра небес и сверкнул рубиновым глазом. Темно-красная звезда сияла на небосводе подобно лавовой капле, затмевая собой сияние всего дракона.

— Этамин… — восхищенно промолвила Цефея. Ее сердце сжалось, подсказывая, что Хранящий этой звезды является целью поисков избранницы Рагнарека.

Девушка взглянула на Наинлара, влюбленно глядящего на звезду. Тот лишь тихо проронил «Artarelli Etamin…42» и тут же получил соответствующий отклик от Хранящей:

— Artarelli oia Ayra43. — Добавила она и заметила одобрительный кивок звездочета.

Восхищенно наслаждаясь красотой искусственных небес, Наинлар и Цефея некоторое время молчали. Наконец, купол озарила заря восхода и Этамин стала тускнеть в лучах восходящего солнца.

— Выходит, об этом явлении меня спрашивал Диален? — удивился Наинлар, запирая зал образория на ключ. — Значит, вы ищите Хранящего этой звезды?

Цефея, все еще размышлявшая об увиденном в зале, кивнула звездочету.

— Я абсолютно уверена, Наинлар, что именно Этамин является целью моих поисков. Поэтому я здесь.

— Что же, — вздохнул звездочет, поправляя мантию, — готовьтесь к тяжелым испытаниям. Если Сенторий уничтожил записи о ней, то вряд ли он пожелает ее возвращения. Кем бы ни был этот Хранящий — спасением или проклятием — Сенторий желает вычеркнуть его с лика Айры. И долгое время он вполне успешно справлялся с этим. — Наинлар повесил ключ на шею. — Пойду отдохну. Мне нужен сон.

С этими словами он поклонился и ушел. Хранящая благодарила Наинлара и не отвлекаясь от своих размышлений, какое-то время стояла у окна. Она была глубоко поглощена своими мыслями об Этамин и не сразу осознала, что в коридоре она абсолютно одна. Лишь ветер, приносящий далекую мелодию флейты, кружит по холодным переходам корпуса.

Стараясь вспомнить все советы, которые ей дал Онмер, Цефея принялась к самостоятельному поиску дороги до своей спальни. Бессмысленно блуждая по продуваемым анфиладам корпуса, девушка вышла к узкой лесенке, которая, полсотни ступенек спустя, окончилась маленькой дверкой. С трудом протиснувшись в нее, Хранящая вышла на крышу образория. Запахнув куртку, девушка глубоко вздохнула, пропуская через себя ледяной воздух. Ей казалось, что она напитывается им как сухая земля дождевой водой. Ветер донес обрывки знакомой мелодии и Хранящая замерла и прислушиваясь к звукам флейты. В этот миг она заметила у другого края крыши человека.

Он стоял у перил, закрыв глаза. В его руках была флейта, на которой он самозабвенно играл. Песнь вторила дыханию ветра и потокам голосов, пляшущих вокруг незнакомца. Цефея осторожно приблизилась и обратила внимание, что мужчина стоял босыми ногами на металлической крыше образория. Его сильные руки были скованны болезненной неуклюжестью. Снеуверенностью, словно через силу он перебирал пальцами по древку инструмента. Цефея чувствовала его боль и знала, что каждое движение дается мужчине с невероятным напряжением. Хранящая оставалась чуть в стороне, желая остаться незаметной, но даже с расстояния четверти сотни шагов она видела его лицо, прикрытое темными, словно смоль, волосами, небрежно остриженными и уже тронутыми сединой. Хранящая улыбнулась, заметив, что голоса вокруг незнакомца извиваются, будто танцуя. Сперва она предположила, что незнакомец — тоже Хранящий, но ни один из голосов не прикоснулся к мужчине. Девушка, сомневаясь в своих выводах, сделала несколько шагов, желая разглядеть поведение голосов, но тут же остановилась, осознав кто стоит перед ней. Мужчина принадлежал к отверженным.

Избранница Рагнарека замешкалась на миг, но тут мелодия стихла и незнакомец вздохнул, распахивая глаза.

— Доброго вам утра, сирра… — сказал он, кланяясь очень неуклюже.

Ветер взметнул полы его плаща и Цефея заметила, что тот наброшен на обнаженный торс. Хранящая, до костей продрогшая за несколько минут на крыше, с ужасом отшатнулась, но не решилась делать замечания незнакомцу. Заметив дрожь девушки, мужчина без слов стянул с себя плащ и протянул его ей.

— Возьмите, сирра, вы замерзли. — Сказал он, с трудом управляя непослушными руками. Обнаженный торс незнакомца позволил Цефее разглядеть напряженные мышцы, застывшие в ожидании очередного спазма боли.

— Немедленно оденьте плащ. — Слегка раздраженно бросила Цефея, отстраняясь от мужчины, но не находя в себе сил оторвать взгляд от его предплечий, груди и рук, щедро исполосованных шрамами.

Мужчина поднял на Цефею безжизненные, тусклые глаза. Серые зрачки сверкнули, поймав тусклую искру восходящего солнца. Незнакомец покачал головой. Его истощенное лицо все еще хранило красоту четких правильных черт и широких скул. Густые темные ресницы обрамляли большие глаза, а тонкие губы, сомкнувшись в узкую полосу, навевали мысли о широкой улыбке, из-за которой на щеках незнакомца могли появляться глубокие ямочки.

— Вы один из учеников Наинлара? — спросила Цефея, стараясь начать разговор.

— Нет. Я, скорее, его удачное изобретение. — Мужчина неловко повел плечами и, чуть поколебавшись, повернулся к Хранящей спиной.

— Вот как поступают Перворожденные со своими рабами, госпожа… — произнес он, позволяя Цефее разглядеть ужасную конструкцию, прикрывающую его позвоночник.

Цефея в ужасе отшатнулась и, едва сдержав крик, прижала руку ко рту. Скрип стальных игл о плоть и кожу вводил в оцепенение. Каждый отдел искусственного хребта был искусно выточен из серебристого металла и до блеска отполирован умелым мастером. Механизм, в которые были собраны все составляющие части, надежно прикреплялся к костям и телу посредством игл, шпилек, болтов и стальных нитей. Части механизма, торчащие из живой плоти человека, иногда смещались, тем самым причиняя нестерпимую боль мужчине и Хранящая видела, как его мышцы периодически напрягаются, борясь с болью.

— Кто вы? — спросила Цефея, с трудом заставив отвести взгляд от механизма.

Мужчина набросил плащ на плечи.

— Мое имя Мирак. Я отверженный. — Негромко отозвался он. — Для служения меня избрала богиня мудрости Метида. Она же даровала мне все знания этого мира. Как показала жизнь: я плохой воин, но вполне сносный историк. Должно быть поэтому я так легко угодил в рабство. — Мирак положил флейту в карман широких штанов. — Меня насильно опаивали интаммом несколько лет, принуждали к безвольному служению господину, купившему меня на рынке Сохт-Росса. И я верно исполнял роль раба. В какой-то день мои силы Хранящего стали исчезать. Должно быть благодаря этому я смог одолеть действие зелья. Тогда, поверив в свои силы, я принял решение бежать, но мне не повезло. Во время побега меня столкнули с крепостной стены и я сломал спину. Обездвиженный и безмолвный я лежал в горячих песках под Парией и наблюдал за слетающимися ко мне стервятниками. Раз от раза они хватали меня за тело, желая скорее насытиться моей плотью и я мог отгонять их только стоном или слабым криком. Но даже тогда, едва находя в себе силы сопротивляться смерти, я верил в своего Перворожденного и продолжал молиться ей. Молитвы были услышаны?.. Или, может, просто Наинлар оказался у стен Парии случайно?.. Но звездочет нашел меня. К счастью, в те годы он увлекался не только звездами, но и гномьими изобретениями. Я стал его попыткой изучить возможности механизмов, если их вживить в человека. Он нашел костоправа и лекаря, разработал этот хребет и заказал его изготовление у лучших кузнецов Хильмарии. Он выходил меня, заново научил ходить, двигаться и говорить. Я помогаю его изысканиям, он — учит играть меня на флейте. Однако я утратил возможность жить прежней жизнью… Стальные тиски давят мое тело и растирают в пыль мою душу. Метида окончательно отвернулась от меня в час, когда мой позвоночник был восстановлен стальными иглами и шипами, я перестал ощущать ее. Тогда я принял решение более не обращаться к крови Перворожденного и она обратилась во мне ядом. Я не слышу голосов и музыки Айры, но ощущаю жгучую боль и ненависть своего Перворожденного. Все, что спасает меня от смыкающейся вокруг тьмы — это навеки запомненная мной мелодия этого мира, которую я играю для себя день ото дня, надеясь сохранить свой разум от обмана миражей. Ведь я слышу проклятия и угрозы, я чувствую пристальный взгляд, я ощущаю гнев…

Мирак протянул руку и на его ладонь опустилась несколько хлопьев снега. Он разглядывал их как младенец и долгое время молчал.

— Я не способен ощутить иную боль… не знаю холода и тепла. Мне неизвестна нежность прикосновений, я не насыщаюсь ни вином, ни едой… Я нахожусь в тишине чувств. Будто бы я оглох…

— Вы не искали путь к Метиде? — Чуть слышно спросила Цефея и Мирак вздрогнул, будто тревожимый криком.

— Зачем, сирра? Хранящего знания Метиды по имени Мирак больше нет. Он умер в горячих песках под Парией. Осталось его изувеченное тело, и кто-то новый заперт в нем… Я думаю, что Перворожденные мстят Хранящим за отказ от их силы. Это связано с тем, что Хранящие, не умирая, но становясь отверженными, в сущности — воруют могущество Перворожденного на ту долю силы, которая была передана их избранникам. Поэтому, пока я жив — Метида слабее на крупицу той силы, что я держу при себе. И она недоступна для нее. Возвратить ее она сможет только после моей смерти. Знайте, Цефея, что для Перворожденных Хранящие ценны лишь до той поры, пока в их силах удерживать голоса и сражаться ими за правду своего Перворожденного. Если Хранящий не способен исполнять свое предназначение — Перворожденный заинтересован в его смерти и прикладывает к этому массу усилий. Я ощущаю постоянный страх, он душит меня ночами… Но у меня осталась память и способность мечтать. И в своих мечтах я свободен…я свободнее, чем многие из Хранящих.

Он судорожно передернулся и поднял глаза на Цефею.

— Я предполагал, что Рагнарек выберет себе Хранящую подобную вам. — Признался отверженный. — Это было самым верным выбором… Перед вашим визитом Наинлар предупреждал меня о том, что вы ищите нечто особенное на небесном куполе. Вы отыскали нужное вам явление? Я надеялся, что вы обратитесь ко мне за помощью, ведь я все еще помню многие легенды… Есть ли у вас вопросы к тому, кто когда-то владел всеми знаниями этого мира?

— Создатель не зря помог нам встретиться. — Сказала Хранящая с некоторым облегчением. — Может, вы знаете что-нибудь об Этамин? Это самая яркая звезда в созвездии дракона. Она появлялась в 1098 году…

Глаза Мирака скользнули по юному лицу девушки, затем на пики гор и выше — куда-то в серое небо и за облака. Он бормотал: «Этамин… Эта-мин…», будто бы пробуя имя на вкус и задумчиво перебирал пальцами в кармане флейту.

— Глаз дракона? Да, Наинлар приходил ко мне когда-то с этой звездой. Он был впечатлен ее появлением. Оно весьма красиво и необычно даже для Айры. — Вспомнил Мирак. — Но ведь это не просто дракон. Это страж Татериса.

— Наинлар говорил мне, что это Анн’ Сатиран. — Кивнула Цефея. — Но как он связан с Этамин? Неужели он ее Перворожденный?

Мирак покачал головой.

— Анн’ Сатиран никогда не был Перворожденным. Это созданное существо, которое пользовалось особым расположением Создателя.

— Но кто же тогда Этамин? — вновь спросила Цефея.

— Вам известно, происходит с душами тех, кто умер в Айре? — неожиданно спросил Мирак и Цефея, никогда не задававшаяся этим вопросом, призналась, что ей ничего неизвестно о судьбе этих душ. — Тогда, может, вы знаете, что произошло с душой Создателя в начале времен? — спросил он.

— Кажется, он растворился в Айре. — Ответила Цефея, задумавшись. — Во всяком случае так гласят легенды.

— Легенды Айры никогда не врут. — Заметил Мирак. — Все души растворяются в Айре, уходя в самые ее недра. Те Хранящие, что обладают чутким вниманием к голосам, могут ощущать близость едва уловимых частичек душ. Их особенно много в тихих и безлюдных местах, в горах, лесах или полях. — Слушая отверженного Цефея вспомнила странную дымку, клубящуюся по двору образория. — Душа Создателя достигла глубин Айры, став ее частью, а глубины эти, как вам известно, охраняет Анн’ Сатиран. — Мирак отвернулся к горам. — Наинлар когда-то показывал мне появление Этамин на небе. Я был в образории и видел своими глазами то, как Анн’ Сатиран провожает Этамин к Полярной звезде. Кончено, я не знаю кто может быть Перворожденным этого Хранящего. Ранее об Этамин никто ничего не упоминал, но абсолютно точно, что Хранящий плотно связан с Создателем. Иначе бы Анн’ Сатиран не сопровождал его на пути к звездам. Прочие души уходят в Горний мир или становятся частью голосов, но не остаются в сокровищнице стража Татериса. Эту душу на небо привел сам страж Татериса.

Хранящая со смятением взглянула на Мирака.

— Мне советовали обратиться к Пифии с Сафира. Вы слышали что-нибудь о ней? Как ее найти?

— Да, сирра, о ее пристанище мне известно. На Сафире, неподалеку от Азалена, под водой у Столпов, находится вход в ее пещеру. Никто никогда не общался с ней, но множество паломников, желавших узнать истину о случившихся событиях, погибли, пытаясь встретиться с ней. Ей известно обо всем, что когда-либо было совершено в мире Под Горой. — Мирак на секунду задумался. — Я могу помочь вам отыскать Пифию. Обратитесь к моему старому другу Орнагару, он хозяин таверны «Островной медведь» в Азалене. Когда-то он зарабатывал на том, что водил путников до Столпов. Передайте ему, что вы пришли от меня. Он не оставит вас в путешествии. Он должен…

Оборвавшись, Мирак замолчал, вытащил флейту и приложил ее к губам. Цефея следила за неловкими движениями и, словно прислушиваясь, закрыла глаза, окунаясь в мир голосов. Мужчина стоял у края крыши, продуваемый ветрами, а сверкающие нити кружили вокруг него, сплетаясь с музыкой. Мелодия вспорхнула над бездной и взлетела к заснеженным пикам гор, растворяясь где-то в высоком небе. Хранящая наблюдала за Мираком, который, будто забыв о ее присутствии, не отвлекался от игры. Его флейта пела так, словно на ней играл призрак первых песен мира. Девушка с усилием заставила себя покинуть крышу и потратила четверть часа на поиски своей комнаты. Там, опустившись на кровать, она ощутила неожиданную тоску, оставшуюся после встречи с Мираком.

В дверь ее спальни постучал Эниф. Он признался Цефее, что Наинлар уже давно переговорил с ним, известив об успешном завершении поисков небесного явления. Теперь их ничего не держало в образории и они могли выдвигаться в обратную дорогу. Цефея, выслушав Энифа, безучастно кивнула, не отрывая взгляда от окна. Наставник, заметив состояние своей ученицы, присел рядом.

— Где ты была? — спросил он. — Я уже был готов отправлять Наинлара на твои поиски.

— Я встретилась с отверженным. — Призналась Цефея. — Его имя Мирак и он когда-то был Хранящим Метиды.

Цефея подробно пересказала другу все, что ей стало известно от Наинлара и Мирака. В это время служитель образория принес в ее спальню завтрак и высокий кофейник, наполненный терпким напитком. Отвар из измельченных кофейных зерен пришел в Империю из Архарии. После последней войны кофейные плантации появились на Юге Империи подарив множеству фермеров возможность заработать больше на новом напитке, быстро завоёвывавшем расположение аристократии и зажиточных горожан. За завтраком разговор друзей проходил несколько проще. Отломив край лепешки и окунув ее в мед, Цефея признала, что невероятно голодна и нуждается в отдыхе. Жадно поглощая лакомство, Хранящая с трудом заставляла себя отвлекаться от еды для ответов на вопросы Энифу.

— Ты уверена, что Мирак все еще прибывает в твердом уме? — уточнил Эниф, делая глоток кофе. — Нередко отверженный сходит сума от своего выбора.

— Мы беседовали с ним довольно долго и он не показался мне помешанным. В отличие, кстати, от Наинлара, который мог говорить со мной только о звездах и утратил всякий интерес стоило нам выйти из образория.

— Привыкай общаться с бессметными, Цефея. — Посоветовал Эниф, чуть улыбнувшись. — Мы не размениваемся на впечатления. Нам интересен конечный результат наших усилий. Наинлар был увлечен твоей тайной. Он довольно быстро узнал все необходимое и потому так скоро насытился тобой.

— Но я ничего толком и не говорила ему!.. — возразила Цефея.

— …А ему и не нужно, чтобы ты говорила. — Отметил Эниф все так же холодно.

На следующее утро друзья выдвинулись в обратный путь. Их торопил скорый совет, а также необходимость подготовки нового путешествия, но на сей раз на заснеженный Сафир. Наинлар прощался с Хранящими, держа внушительную дистанцию от ворот образория. Во время прощания эльф с недоверием оглядывал дорогу за чугунными воротами. Цефею, от чьего взгляда не укралась эта странность в поведении, заинтересовала причина этой странности.

— Вы чего-то боитесь?

— О, — встрепенувшись, будто от неожиданности, Наинлар улыбнулся, — ну, разве что только жизни, дорогая Альредиф.

— Весьма забавно слышать подобное от вечноживущего. — Шутливо отметила Цефея.

— Отнюдь. — Наинлар покачал головой. — Я не выходил за пределы Обсерватории уже очень давно. Мне страшно подумать, как изменился мир за это время…

Прощание Наинлара с Энифом происходило подчеркнуто сдержанно. Наинлар с почтением пожелал князю доброго пути. В ответ Хранящий Хроноса лишь безучастно кивнул звездочету, но тот был весь удовлетворен подобным выражением благодарности за помощь. Тогда Наинлар повернулся к Цефее и его лицо моментально озарила широкая улыбка.

— Альредиф… — выдохнул он, сжимая ее холодную ладонь. — Ты видела чудеса, подвластные мне. Я был счастлив показать тебе то, что мне известно. Не забывай скромного созерцателя неба и возвращайся.

— Обещаю, Наинлар, — смущенно промолвила девушка, — когда я покончу со всеми своими делами, то обязательно приеду к вам и мы вновь понаблюдаем с вами за звездами.

Но Наинлар покачал головой, останавливая Хранящую:

— О нет, Цефея. Еще до завершения дел. — Эльф понизил голос и стал говорить вкрадчиво, словно тем самым старался заставить Хранящую запомнить каждое произнесенное им слово. — Возвращайся ко мне. когда тебе будет нужно. Я буду ждать здесь. Сколько бы времени тебе ни потребовалось. Я буду ждать.

Хранящая нашла в себе силы кивнуть и только тогда Наинлар выпустил ее руку. Девушка заняла место в седле и Эниф пришпорил своего коня, отправляясь в дорогу. Ворота образория, скрипнув, распахнулись. Спустя двадцать шагов Хранящая оглянулась, но за ее спиной были лишь неразличимые темные силуэты, утопающие в сверкающей туманной дымке. Цефея подтянула к носу широкий шарф, закрывая лицо от прохладного ветра. Эниф, запахнувшись в плащ, устремил взгляд на горную тропу. Друзья возвращались в столицу в полной тишине, но Цефея ощущала радость, словно возвращалась домой после многолетнего отсутствия.

В тот день никто не мог предположить, что менее чем через три года тело Мирака найдут на крыше образория, точно на том же месте, где он когда-то говорил с Цефеей. Наинлар встретит смерть Мирака вместе с ним на восходе солнца. Созерцающий звезды навсегда запомнит слова, сказанные его умирающим другом перед тем, как разум отверженного канул в бездну забвения. Именно эти слова Наинлар дословно передал Цефее в письме:

— Так прекрасно, мой друг, это чувство… — сказал Мирак, улыбаясь, — удивительное и волшебное чувство… моя рука полна снежинок. Я чувствую холод снега и ледяные ладони ветра вновь обнимают меня… Мне холодно, но впервые за долгие года я ощущаю в сердце спокойствие и счастье…

Глава девятнадцатая


На обратном пути Эниф предложил Цефеи пожертвовать двумя короткими привалами и ускорить время возвращения в столицу. Избранница Хроноса, не имеющая опыта долгих переходов, переоценила свои силы и согласилась. Сутки они провели в седлах, держа лошадей в темпе легкой рыси. Остановка на короткий двухчасовой сон случилась лишь когда Цефея едва не повалилась на землю, задремав прямо в седле. Однако расчеты Энифа были верны: утром он и его ученица были в Алморре, чем немало удивили Рубина, встретившего друзей на пороге дома в переулке Асакар.

— Я ожидал вас не раньше ночи. — Признался он, помогая Цефее слезть с лошади. — Вижу, что вы не тратили время на отдых.

Цефея искоса взглянула на Энифа. Избранник Хроноса, кажется и вовсе не слышал замечания своего друга.

— Я вернусь вечером. — Произнес он и потянув узду, развернул коня в сторону Верхнего города. — Тогда все и обсудим.

Рубин не успел ничего ответить. Он со смятением проводил взглядом стремительно удаляющуюся фигуру всадника на белоснежном коне, после чего повернулся к Цефее, оглядел ее пыльную амазонку и бледное лицо, на котором тускло сверкали большие аметистовые глаза.

— Я видел тебя уставшей и прежде, — признался он, обнимая ее, — но сейчас ты выглядишь очень плохо. — Рубин заглянул в осунувшееся лицо девушки. — Ты дома. Отдохни. Я позабочусь о лошади и останусь здесь, если ты этого хочешь.

С этими словами он нежно забирал узду из ее рук. Хранящая с благодарностью взглянула на красноволосого мужчину и устало улыбнулась ему. Клубок сонных мыслей был обращен к воспоминаниям о словах Наинлара о появлении Альредиф более семидесяти лет назад. Цефея подбирала слова для начала повествования, но вязкие и тяжелые от усталости размышления не давали возможности заговорить. Прислонившись к стене дома она безучастно следила за тем, как Рубин отводит Алет к кадке с водой.

— Не разбуди Бриана, — попросил он, оборачиваясь и улыбаясь в ответ, — мальчишка весь вечер занимался домом и приготовлениями к предстоящему торжеству в твою честь. Пускай он отдохнет, а утром я попрошу приготовить для тебя сытный завтрак и горячую ванну. Набеирайся сил.

Кобыла жадно прильнула губами к воде, но Рубин позволил ей сделать лишь пару глотков, после чего отогнал Алет от кадки и принялся водить ее вдоль конюшни. Цефея, следившая за тем, как Рубин вышагивает Алет, присела на траву и вытянула ноги.

— Я узнала дату своего рождения, Рубин. — Неожиданно призналась Цефея. — Моя звезда называлась Альредиф. Наинлар показал мне как в день моего рождения, семьдесят девять лет назад, моя звезда взорвалась. Это случилось в двадцатый день второго месяца Морозов.

— Выходит, мы знаем день твоего рождения. — Рубин мельком взглянул на Цефею и продолжил водить кобылу вдоль конюшни. На его лице неожиданно появилась улыбка. — И до него еще не скоро…

— Кажется, без Пифии нам не обойтись. — Цефея закрыла глаза и откинула голову. — Звезда, о которой уничтожена запись в архиве, носит имя Этамин. Наинлара не интересуют Перворожденные, так что имя звезды — это единственное, что нам удалось узнать. Все еще остается неизвестным кто избрал Этамин для служения. — Цефея ненадолго замолчала и плдняла глаза на друга. — А еще я встретилась в образории с отверженным. — Неожиданно призналась она.

Взгляд Рубина задержался на лице девушки.

— Ты испугалась. — Понял он.

— Мой испуг был смешан с отвращением и брезгливостью, природа которых мне была долгое время непонятна.

— Что же сейчас? — Рубин остановил Алет и принялся снимать с нее снаряжение.

— Мне стыдно. Я предполагала, что мне уже известны все чувства, обыкновенно испытываемые человеком, но все оказалось сложнее. Я все еще испытываю новые и непонятные для меня эмоции. И тогда меня одолевает страх и безучастность. Я старалась дистанцироваться, подняться выше, быть сильнее…

— Получилось? — Рубин, оставив седло на земле, подошел к Цефее. Хранящая посмотрела в его глаза и прищурилась, ослепленная светом восходящего за спиной друга солнца.

— Я остановила это. Мой рассудок подсказал мне, что это реакция на неизвестность. Но, знаешь, что интересно? Лишь заглушив свою гордыню, я ощутила пустоту в душе Мирака. После этого я уже не способна поддержать мудрецов, твердящих о необходимости карать таких Хранящих. Я точно знаю, что страдания отверженных осязаемы и едва ли смогут сравниться с тем, что придумает совет.

— Мне вспомнилась недавняя история… — Рубин присел рядом с Цефеей. — В прошлом году в мой класс попал необычный ученик. Он был сыном одного знатного рода, его семья много лет была близка к Императору, имела связи с правителями других государств. Юноша уже проходил обучение у приглашенных наставников, но ни один из них не смог обуздать его нрав. Родители юноши обратились к Атаре и та предложила определить мальчика в мой класс. Так и случилось. Помню, как он пришел на свою первую тренировку в самом дорогом сюрко, которое я видел за всю свою жизнь. Он был надменен и горд, жесток и дольно циничен. Он предпочитал никого не подпускать близко и был избирателен к людям, желающим стать его друзьями. Он открыто использовал остальных учеников, помыкал ими, нередко был зачинщиком драк. Случалось даже, что я «ловил» его за нарушением распорядка Академии. Тогда я принял решение уравнять его с остальными учениками и приказал слугам забрать из его комнаты все наряды, оставив лишь несколько смен простой одежды для тренировки.

Рубин, ненадолго замолчавший, покачал головой, будто вспомнил почти забытый разговор и вновь ему удивился. Рубин продолжил свой рассказ и голос его стал глубоким и вкрадчивым.

Не получив своих парчовых сюрко, ученик отказался выходить из комнаты и приказал слугам приносить ему еду и питье в покои. Однако Рубин запретил слугам повиноваться и просил слуг накрывать стол для ученика так, как того велят правила академии — трапеза должна была быть общей, в столовой. К концу первых суток Рубин пришел для разговора с учеником. Тот сидел на кровати в одном белье и отказывался замечать своего наставника. Рубин поставил перед учеником красивый золотой кубок, инкрустированный изумрудами.

— Хочешь пить? — спросил он и показал на бокал.

— Наконец-то! — раздраженно бросил мальчик и схватив бокал, опрокинул его, желая опустошить залпом. — Он пустой! Как ты посмел?!

Ученик швырнул бокал в стену и тот, звякнув, отскочил в сторону. Искры голосов вокруг него вспыхнули. Рубин, моментально отреагировавший на внезапную атаку, вовремя выставил блок, которой вспыхнул алым куполом перед его лицом. Мальчишка с ненавистью ударил ногой о кровать и сел на пол.

Рубин прошел к ученику и присел рядом с ним.

— Признаюсь, я планировал его наполнить. — Негромко сказал он и вынул из-за пояса флягу. — Но, возможно, ты согласишься напиться водой из фляги?

Мальчика недоверчиво взглянул на протянутую ему флягу и нерешительно взял ее в руки. Сделав несколько больших глотков, он с наслаждением закрыл глаза и перевел дух.

— Мой отец будет в гневе, когда узнает, что его наследник был лишен даже воды. — Выпалил он.

— Вполне может быть. — Согласился Рубин. — Но ты будешь жаловаться отцу, если примешь решение остаться лишь его сыном.

Глаза мальчика сверкнули гневом.

— Что ты несешь? — зло спросил он.

— Ты не только сын своего отца, но еще и Хранящий. — Напомнил Рубин. — Ты можешь быть как тот пустой кубок, который ты швырнул в стену. Он изящен и дорог, однако пуст. А можешь выбрать свой путь, наполнив себя смыслом.

Мальчишка хмыкнул, но промолчал. Его пальцы с силой сжали флягу.

— В тебе много талантов, как и в тех, что сейчас едят за общим столом. Ты лидер, способный вести за собой тысячи людей. Твоему отцу есть чем гордится. Но ты можешь большее. В зале есть множество ребят, столь же знатных и сильных как ты. Но я знаю, что ты отличишься, если возьмешь себя в руки. Позволь мне показать тебе пути твоих возможностей. Я не тороплю тебя с решением. Подумай над моим предложением.

На утро мальчик спустился в обеденный зал и занял место среди своих сверстников. На нем был серый костюм ученика Академии. Рубин, заметив ученика за столом, приветственно кивнул и неожиданно для себя увидел на лице мальчика улыбку.

— Его доверие было для меня лучшим даром, который я мог бы от него получить, взамен за обучение. Сейчас это один из моих лучших учеников. — Признался Рубин. — Как и ты он испытывал сложности с осознанием своих эмоций. То, что испытывал он зовется страхом перед слабостью. Он боялся быть слабее прочих и ему было проще отвергать все, что не подчиняется его воле. Похожу, что ты испытала нечто подобное. Старайся изучать неизведанное и пугающее. Тогда оно не будет вызывать у тебя столь сильного отторжения и места для гордыни не остается.


— Выходит, что встреча с Мираком была мне уроком… — задумчиво протянула Цефея.

— Как и любая из встреч и событий нашей жизни. — С теплотой добавил Рубин и исчез за воротами конюшни.

Цефея слышала, как покладистая и спокойная кобыла разгоряченно фырчит, пока мужчина снимает с нее упряжь. Заставив себя пройти к воротам конюшни, девушка заглянула вовнутрь. Она видела, как избранник Файро, ласково похлопав Алет по шее, подвел ее к кадке с водой и на сей раз дал ей вдоволь напиться. Он принялся ее чистить жесткой щеткой и при этом казался столь увлеченным процессом, что могло показаться, будто он вовсе не замечает присутствие Хранящей. Девушка задумчиво смотрела на его сильные руки и сосредоточенное лицо, не непослушные волосы, винно-красными прядями разметавшиеся по плечам и думала, что это мгновение она запомнит на долгие годы. Рубин поднял на нее глаза и хотел что-то сказать, но Цефея остановила его, покачав головой. Она желала оставить это воспоминание безмолвным.

Долгий сон до обеда, горячая ванна, приготовленная Брианом и плотный завтрак действительно поставили Хранящую на ноги. Сменив дорожный костюм на удобное платье, Цефея села за свой стол в кабинете и принялась разбирать накопившуюся почту. Среди всех писем она нашла и короткую записку от Сатевиса, но за всеми делами отложила ее в сторону, не сочтя достаточно важной.

— Сатевис выразил удивление, когда узнал, что вы приняли решение вернуться к таким усиленным тренировкам вдали от Алморры. — Сказал Бриан за завтраком.

— Он не поверил в тренировки с Энифом и этим визитом показал нам, что ему известно о моем отбытии из столицы. — Позже равнодушно пояснила Цефея друзьям, пролистывая рабочие бумаги в папке. — Думаю, что Сатевис таким образом предупредил всех нас о том, что в следующий раз стоит быть осмотрительнее.

Эниф прибыл к обеду. Рубин наслаждался обликом собранной и отдохнувшей Хранящей. На его лице была улыбка. Когда друзья собрались в кабинете, они приступили к обсуждению путешествия в образорий, а также к планированию предстоящей поездке.

— Через три дня заседание в Ратуше, а до бала еще месяц. Теперь мы можем отправиться на Сафир. — Размышляла Цефея. — Рубин, ты говорил мне, что будет лучше, если мы закончим наше путешествие на Сафир до наступления холодов.

— Там уже весьма… недружелюбно. — Пояснил избранник Файро. — Лето на Сафире короткое, холодное, осень начинается на месяц — полтора раньше нашего и, честно говоря, едва ли напоминает привычную нам. После совета нужно выдвигаться в новый путь и двигаться к Таросу44.

— Пролив Хорда45 нам не преодолеть без корабля. — Заметил Эниф. — Поэтому поиском судна лучше озаботиться сейчас.

— А как же твой корабль? — чуть удивленно уточнила Цефея и в ответ увидела мимолетную растерянность Энифа.

— Этот корабль принадлежит не мне, а Тэлиру. — Твердо сказал он, взяв себя в руки.

— Тем не менее, он в твоем распоряжении. — Столь же холодно ответила Цефея.

Их взгляды встретились. В комнате повисла тишина.

— За неделю мы не отыщем корабль. — Негромко произнес Рубин. — И тогда мы рискуем отложить наше странствие до весны. Мы впустую потеряем время. Эниф, есть ли возможность воспользоваться твоей помощью?

— Только если за неделю действительно не отыщется ни одного подходящего корабля. — Нехотя промолвил он.

Стараясь отвлечься от размышлений об Энифе, Цефея перевела тему разговора. Взяв конверт с печатью Имперской канцелярии, она зачитала друзьям расписание предстоящего торжества.

— Список гостей внушительный… — протянула Цефея, оглядывая перечень из полутра сотен имен. — Как я вижу, все они принадлежат аристократии. Так проходят все балы в честь нового Хранящего?

— Хранящие представляются императору на званном вечере, — кивнул Рубин, — однако особых гостей на этих вечерах не бывает. Но ты старейшина и устройство бала в твою честь — случай особый.

— К тому же Хранящий негласно причисляются к аристократии. — Пояснил Эниф. — Мы не принадлежим к числу простых горожан. Сенторий высоко ценит Хранящих.

Три последующих дня Цефея готовилась к заседанию в Ратуше. Ей предстояло изучить множество обращений и разобраться в основаниях жалоб. Сами слушания прошли в разрешении споров торговцев и ремесленников, а также простых фермеров, уставших от постоянных нападений волчьих стай на их стада. Несмотря на усталость, Хранящая ощущала удовлетворение от работы. Сегодня впервые она будто в полной мере осознала значимость своего положения и приложила все усилия к разрешению ситуаций, с которыми пришли к совету. К тому же она провела разговор с Вилесом о возможности замещения старейшины на период отсутствия и тот, произнеся лишь «Как будет угодно, сирра», дал свое согласие.

Когда в полдень совет удалился на обед, Цефея заняла место на веранде отдаленной от площади кулинарии. В этот момент за ее столик подсел Сатевис.

— Путешествия не идут вам на пользу, сирра Цефея. — Сатевис лучезарно улыбнулся. — Вы проигнорировали мое письмо. Тем временем, новости я намеривался вам сообщить немаловажные.

— Признаюсь, Сатевис, я внесла вас в самый конец списка дел. — Выдохнув, сообщила Цефея.

— Звучит весьма прискорбно. — Заметил Сатевис. — Но впредь я бы не рекомендовал так делать. Я отвечаю за вашу безопасность, как-никак… Слышал, что сегодня были подписаны бумаги о том, что Вилес будет замещать вас на время отсутствия. Отбываете в новое путешествие?

— Новое? Вы что-то путаете, Сатевис, я не покидала Алморру. — Равнодушно ответила Цефея, делая глоток зарии.

— Как скажете. — Холодно отозвался Сатевис. — Но все равно будьте осторожны. Мне сообщили об активной покупке работорговцами индамма. Аптекари уже не сложат цены за сухой компонент. Все это лишь подготовка к большой охоте, сирра. Боюсь, что вы можете стать дичью.

Перед Цефеей поставили горячий обед. Хозяин кулинарии пожелал приятного аппетита и удалился. Хранящая проводила его взглядом, после чего вновь взглянула на Сатевиса.

— Что мы можем предпринять? — спросила она.

— А это я расскажу вам после обеда, сирра. Позволите мне дождаться окончания вашей трапезы?

Уже на улице, Сатевис попрощался с Цефеей. Хранящая желала напомнить ему о незаконченном разговоре, но капитан неожиданно взял ее руку и, крепко прижав ее к губам, на долю секунды застыл. Опешившая Цефея вздрогнула, попыталась отнять ладонь, но в этот миг ощутила, как в ее кулак скользнула теплая склянка.

— Две капли утром, сирра. — Негромко сказал он. — Счастливого пути.

Через несколько дней Хранящая, в сопровождении Рубина и Энифа, явилась в порт Алморры. Найти корабль до Сафира за неделю, не привлекая внимания к личности Цефеи, не удалось. В порту их ожидал приготовленный к отплытию «Отважный», на борту которого суетились матросы. Ступив на судно, Цефея заметила высокого и светловолосого эльфа. Заметив пришедших, светловолосый эльф подошел к Энифу.

— Владыка Эниф, счастлив видеть вас. — Сказал он на тэлирском. — Мы готовы к отплытию. При хорошей погоде уже через пять дней будем у берегов Сафира.

— Можете поднять якорь. — Ответил Эниф на тэлирском. — Не станем терять времени в порту Тароса.

— Поднять якорь! — Крикнул старпом и тут же зазвенели цепи, скрипнули снасти и «Отважный» нетерпеливо дернулся с места, но, тут же осаженный крепкой рукой рулевого, принял плавность хода и скользнул по колеблющимся ртутным волнам. Старпом отдал еще несколько приказов и спущенные паруса наполнились ветром. Цефея с интересом наблюдала за действиями команды и, стоя радом с Энифом, невольно стала слушателем продолжившегося разговора Энифа и старпома.

— Владыка Эниф, — сказал он, чуть понизив голос. — Вы должны знать, что я не сообщал Вашему отцу о том, что мы отправились на Сафир. Письма с Тэлира в Вашей каюте на столе. Последнее от Риалена прибыло перед нашим отбытием в Тарос.

Эниф, прервав эльфа, молча кивнул ему и указал на друзей.

— Познакомьтесь. Сирра Цефея. Возможно, ты слышал о ней в Алморре. С недавних пор она старейшина Вечного совета. Это сирра Рубин. Он преподаватель в Академии Алморры. — Коротко представил он. — Рубин, Цефея, это старший помощник «Отважного» Алеар. Он определит вас в каюту и позаботится об ужине. Я буду у себя.

С этими словами Эниф удалился, а старший помощник, проведя друзей в просторную каюту с двумя койками, сообщил, что к ужину пришлет за ними юнгу. Оставшись наедине, Рубин и Цефея оглядели каюту.

— Уютно. — Сдержанно заметил Рубин, бросая сумки на пол около кормового окна. От Цефеи не ускользнул холодный тон, с которым ее друг сообщил свое мнение о каюте.

Хранящая понимала, что Рубин, равно как и она сама, задумался о причинах, по которым предоставленная каюта была столь благоустроена. В ней располагались две небольшие, но удобные кровати под пологом, туалетный столик с резным зеркалом, кресло, письменный стол и стул. Здесь даже обнаружилось место для небольшого стеллажа, на котором разместились тэлирские книги, значительную часть которых составляли поэмы и романы. Осмотрев корешки книг, Цефея выразительно взглянула на друга.

— Неожиданно для аскета, не так ли? — спросила она, но в ответ Рубин лишь неуверенно пожал плечами.

«Отважный», рассекая волны, держал курс на Сафир. Наступила ночь, но Эниф так и не вышел к друзьям. Он заперся в своей каюте и, со слов Алеара, занялся вопросами Тэлира. В итоге Цефея и Рубин ужинали в компании старпома, который оказался весьма приятным собеседником. Он, конечно, не говорил на сенторийском (или же не хотел на нем говорить)46, но поддерживал душевные беседы на родном языке. Говорил он бегло, громко, четко, что было совершенно нехарактерно для эльфа. Речь его не была привычно певучей, однако Цефея была очарована его манерой разговорам.

— Не судите строго, сирра, — просил Алеар, прощаясь с Хранящими перед тем, как заступить на вахту. — Я вырос на Архе и до сих пор не могу избавиться от их произношения. Мне сложно соблюдать все тонкости тэлирского языка.

— Выходит, архарийский делает вашу речь такой интересной? — переспросила Цефея. — И вы знаете еще языки? Кроме тэлирского?

— Верно, сирра. Но, согласно присяге, я не имею права, находясь на судне «Отважный» говорить на каком-либо другом языке, кроме тэлирского.

— Эниф столь же строгий капитан, сколь суровый наставник. — С улыбкой заметила Цефея.

— Какой он наставник мне неизвестно, но капитан он справедливый. Мне не на что жаловаться. Доброй ночи.

Хранящий Хроноса избегал друзей. На протяжении первых трех дней пути Цефея ни разу не видела его и это начинало тревожить Хранящую. К тому же не привыкшая к качке, Цефея первые дни вовсе не высыпалась. Из-за этого она некоторые ночи проводила на верхней палубе, где ей становилось чуть легче. Если в эти часы на вахте стоял Алеар, то Цефея могла провести часть ночи за разговорами о Тэлире и Звездном доле, который эльфы звали Мералид.

Однако, в одну из ночей на вахте стоял Эниф. Он глядел в темноту холодным взглядом стальных зрачков, глубоко задумавшись о чем-то. Цефея была готова направиться к нему, но в этот миг ее наставник повернулся к ней и покачал головой, безмолвно прося оставить его одного. Хранящая была вынуждена вернуться в каюту.

— Почему мне кажется, что Эниф не рад нашему присутствию на «Отважном»? — спросила Цефея, ложась рядом с Рубином. Она положила голову на его грудь и глубоко вздохнула.

— А почему он должен радоваться этому, Цефея? — спросил избранник Файро. Он провел рукой по ее волосам. — Мы не имеем права просить его рассказать что его терзает. «Отважный» долгие годы служил ему укрытием от Тэлира и Сентория. Это судно было лишь его. Он здесь господин. И неожиданно ему приходится мирится с нашим присутствием здесь. Мне иногда кажется, что ты забываешь, что Эниф не просто твой наставник, он еще и князь Тэлира. Эти тайны касаются его семьи и народа. Если бы он мог поговорить с нами об этом — уверен, он бы уже сделал это.

— Мы не знаем о нем ничего… — начала Цефея и тут же ощутила, как мышцы Рубина напряглись.

— А что нам следовало бы знать? — уточнил он. — Что поменялось бы, если бы ты не знала историю моей жизни? Я здесь, Цефея. Рядом с тобой, следую за тобой на Сафир, равно как и Эниф. Иного доказательства его верности искать не стоит.

— Я пыталась заговорить с ним о семье. — Призналась Цефея.

— И что же он ответил тебе? — с улыбкой спросил Рубин, будто предугадывая ответ.

— Примерно то же, что и ты сказал мне. Ничего иного знать мне не стоит.

Заснеженный Сафир будто ждал Хранящих, приветствовав их на рассвете яркими бликами снега и льда. Разбивая ледяную корку гигантскими кольями, жители портового города Баргора приветствовали проходящее судно радостными криками. Рассвет возрождался за далекими горами Сентория, тонущего в размытом туманом горизонте.

Пропитанный вечной мерзлотой остров, где даже летом нередко шел снег и кружили вьюги, обжигал щеки путников прикосновением ледяного морозного языка. Цефея, поспешно застегнув куртку, спустилась на берег и некоторое время разглядывала каменные стены города, наполненного жителями и детьми. Сафир, несмотря на мороз, был полон жизни и уступал Сенторию лишь в масштабах. Радостные, неожиданно счастливые люди ходили меж прилавков с рыбой и вяленым мясом, шумно переговариваясь на сенторийском языке. Цефея прислушивалась к речи горожан, но не слышала ни единого незнакомого слова.

— Все говорят на сенторийском? А как же родной язык племен? — спросила Цефея у друзей.

— Если только в глубинах острова. — Коротко сообщил Эниф, сходя по трапу.

Цефее было известно, что когда-то этот остров был поделен между пятью братьями, которые позже основали кланы. Позднее эти кланы стали небольшими самостоятельными королевствами: Сиата, Илагир, Шальхейм, Вельв, Херсте. Однако, многочисленные войны привели остров в упадок. Культура коренного населения была забыта и традиции, хранившиеся в семьях веками, безвозвратно исчезли, перемешавшись в иных народах. Вместе с тем исчез и язык. Разрушаясь, королевства перешли в руки шаманам — свободным язычникам, окончательно разграбившим остров. Изувеченный войнами и грабежами остров Сафир вошел в состав Империи как провинция, украсив корону Императора очередной жемчужиной,47 но остров уже едва ли напоминал прежний Сафир. Великие города были разрушены из-за войны с Империей. Теперь, неподалеку от руин древних городов выросли новые дома. Чаще всего камень для строительства нового жилья брали с древних руин по соседству. Сегодня редкий житель Сафира ныне поклоняется прежним богам, все чаще им прививалась новая культура: шаманизм или же сенторийский культ. Идолы соседствовали с мирерами и древними храмами. Теперь, закованный в лед остров напоминал больше крепость, чем самобытный уголок Айры, о котором читала Цефея в книгах Рубина.

Сенторийцы не любили Сафир. Страшным сном любого имперца был климат острова. Столица Империи редко встречала снег, да и сама зима была столь мягкой, что мостовые едва успевали покрыться льдом, а стекла на окнах домов лишь иногда украшали морозные узоры. Рассказ о том, как множество странников насмерть замерзали на Сафире во время буранов, были излюбленной темой в тавернах столицы, но еще более любима была тема безжалостных и свирепых зверей, которые нападали на целые караваны. Даже самые отчаянные исследователи не часто наведывались на Сафир. Остров считался «гиблым местом» и странника, посчитавшего необходимым ступить на его заснеженные равнины, заранее приписывали к числу отчаянных или сумасшедших.

— Никто не выбирается с этого чертового острова! — кричал старый моряк вслед Цефее, когда та покидала причал. Выглядел моряк чудаковато и был облачен в длинный растянутый свитер, поверх которого болталась облезлая бобровая шуба. Хранящая стояла на причале в десяти шагах от его рыбацкой лодки и сперва не поняла, что он обращается к ней, но старик, явно перебравший с выпивкой, не унимался. — А если и посчастливиться им сесть на судно, отплывающее к берегам Сентория, то я готов поспорить: тот, что странствовал по острову погиб в снегах! Сафир пожирает души людей! Проклятое место, не предназначенное для живых!

Портовый Баргор был одним из городов, выросших на Сафире по велению Императора. Создав на острове колонию, Император в спешке отправил на местные рудники заключенных, вверив им миссию по добыче золота и эртарита — того самого металла, из которого создавали монеты, достоинством в один эрт и из чьей необработанной огнем руды строили крепость Алморры. В книгах из библиотеки Рубина, было написано, что для строительства алморрского замка была разработана и уничтожена эртаритовая скала, стоящая в центре острова. Местные жители существовали за счет охоты и рыболовства, а также жемчуга, за которым ныряли на глубины океана. По местным меркамдобыча жемчуга была легким трудом и им занимались исключительно женщины и дети. Они, обмазываясь жиром татерана,48 чем защищали себя от ледяной воды и, задерживая дыхание, ныряли в глубины Татериса. Благодаря постоянной практике погружения на глубину Айра не знала ныряльщиков лучше, чем ныряльщики с Сафира.

Азален, в который стремились Хранящие, находился в стороне от разрушенного древнего Сьйола, в семи часах от Баргора. Хранящая с любопытством расспрашивала своих друзей о Сафире и Сьйоле, о котором она много читала в первые недели жизни в Айре. Ее будоражила мысль о том, что вскоре она должна была увидеть древний город древних жителей Сафира. Эниф желал отправиться к Азалену напрямик, но Цефея просила друзей чуть удлинить путь, предоставив ей возможность взглянуть на древний Сьйол.

— Я буду благодарна вам, если вы позволите мне посвятить этому всего пару часов нашего путешествия. — Говорила она. — Я столько читала о клане Шальхейм, что едва ли могу позволить себе не взглянуть на их город.

Друзья прибыли в Сьйол к закату. Его разрушенные ворота с трудом угадывались в зарождающихся сумерках. Покрытые льдом, они напоминали башни, подпирающие темный купол неба. Улыбка сошла с лица Цефеи, она спешилась и чуть растерянно оглядела безлюдные руины, занесенные снегом. Избранник Файро, бесшумно подойдя к Цефее, сжал ее руку.

— Цивилизации исчезают, растворяясь в иных народах. Это закон истории. — Сказал он. — Но нередко на осколках прошлого рождается что-то новое…

— И что же родилось на останках Шальхейм? — спросила Цефея, разочарованно оглядывая остова домов.

— Шаманы. — Без тени улыбки молвил Эниф, разглядывающий разбитый купол базилики, еще виднеющийся в надвигающейся темноте.

Несколько веков назад из руин Сьйола возник город, преклонившейся перед Императором и его властью. Быть может, кому-то удалось спасти крупицы своей культуры, но самобытность народа, жившего здесь тысячи лет, безвозвратно утеряна. За каждым покинутым домом кроется история семьи, что прошла долгий путь сражений за свободу Сафира. Еще в первые месяцы в Айре Рубин рассказывал Цефее о тех битвах, которые вели короли острова, отстаивая свое право жить прежней жизнью. Но в итоге они были повержены, а их города — разграблены и сожжены. Суеверия не позволили им возрождать старое, они принялись строить новое, а вместе с новыми стенами едва родившихся городов, они приняли веру, доселе им неизвестную. Оказалось, что гордый и вольный народ, чья сила вошла в предания, может бесследно исчезнуть среди страниц безжалостной истории. Стоит только подменить их культуру на новую веру и очередной пересказ истории. С миссией разрушения целого народа справилась кучка подкупленных шаманов, которых кораблями отправляли с восточных провинций на Сафир.

Хранящая брела по городу, с трудом угадывая в его силуэтах те зарисовки, что она видела в книгах о Шальхейм. За поворотом разбитой улицы показался заросший парк, сквозь который пролегала широкая мощенная дорога, ведущая к базилике, увеличенная копия которой стояла в Верхнем городе Алморры. Цефея прошла к приоткрытым дверям и, прислушавшись, скользнула в сумрак зала. Купол тонул во мраке, но сквозь его проломленный фрагмент пробивался свет восходящих лун. В нем Цефея разглядела необъятный зал с белоснежными, резными колоннами. Пол зала был устлан толстым слоем пыли, смешанной с землей и сухой листвой. Под ногами Цефеи этот ковер шуршал и смыгчал шаги, от чего Цефее казалось, что она шагает по пеплу. В ее памяти вспыхнуло давно минувшее событие, переданное ей самой Айрой. Здесь, в этом зале тысячу лет назад, были сожжены книги клана Шальхейм, вместе с оставшимися жителями, не пожелавшими принять новую веру.

Боль от этого воспоминания заставлю Хранящую застыть. Перед глазами мелькнуло бушующее пламя, жадно пожирающее бумагу и облизывающее обожжённую плоть. Цефея отшатнулась. За ее спиной скрипнула дверь. В зал вошел Рубин.

— Я видела этот зал во время лихорадки… — негромко произнесла Цефея. — Здесь горели книги… А затем кто-то разбил этот витраж…

Ее взгляд поднялся на высокое окно, лишенное стекла.

— Знаешь ли ты, что здесь когда-то был витраж с пятью заповедями клана? Когда-то они были в каждом центральном зале каждого из пяти кланов Сафира и каждый их хранил по-своему: кто-то скрывал их в мозаике, кто-то ткал гобелены, кто-то рисовал фрески, кто-то вытачивал на гигантским щите… Шальхейм, если верить легенды, выложил заповеди в витраже.

— Что они гласят?

— Дословно? Точный перевод никто не знает — вместе с языком мы утратили возможность принять мудрость предков Шальхейм. Примерный перевод я сейчас уже не вспомню — легенды клана Шальхейм я изучал очень давно. Но клан призывал неотступно верить в своих богов, непреклонно хранить верность своей семье, не допускать развязывание войн и междоусобиц… — Рубин указал на отсутствующую часть витража. — Две последние заповеди были отличительной особенностью клана. Одна призывала сохранять в клане справедливый суд даже к чужакам, а последняя… — Рубин грустно улыбнулся. — Она была скорее напоминанием.

— Напоминанием? — переспросила Цефея, оборачиваясь к другу. — Напоминанием чего?

— Дети Шальхейм верили, что рано или поздно каждый из них окажется пером в крыле могучей птицы Турах. Она, согласно преданию, переносит души всех детей Сафира на пир праотцов, где каждый встретит своего предка, друга и Перворожденного своего клана.

Путники покидали руины древнего города, но лишь Цефея была мрачнее всех. Вспоминая видения, испытанные ей во время болезни, она убеждалась, что для Айры потеря Сафира была болью, сравнимой с потерей матерью ребенка. Даже прибытие Хранящих в Азален не отвлекли Цефею от прежних мыслей.

Ворота Азалена распахнулись, повинуясь приказам командующего и Хранящие въехали в оживленный ночной город. Цефея огляделась, удивившись неожиданному количеству людей на улицах города. Телеги, доверху наполненные рыбой и мясом моржей, проезжали по неровным мощенным улицам, так что лошади едва тянули за собой перегруженный воз. Стражники косились на путников с явным недоверием, но ни один из них не спросил цель визита.

Быстро сориентировавшись в городе благодаря подсказкам прохожих, Хранящие нашли непримечательную крохотную таверну «Островной медведь» за стойкой которой едва помещался широкоплечий, огромный мужчина средних лет. Им и оказался Орнагар. Едва услыхав имя Мирака, рыжеволосый, длиннобородый воин с блестящими черными глазами, улыбнулся и попытался обнять путников, однако успел схватить лишь Рубина с Цефеей.

— Ах, он прохвост! — выл воин, громко хохоча и тем самым пугая своих посетителей. — Когда-то вместе с ним мы бежали из рабства. Если бы не он, я бы до сих пор был скован цепями и пекся среди тех проклятых песков. Когда он упал со стены я думал, что уже никогда не услышу вестей о нем. Жаль, что я не смог тогда спуститься со стены и помочь ему…

Голос Орнагара утих. Стыдясь своего поступка, воин опустил глаза. Он оказался довольно разговорчивым и добродушным мужчиной, всегда готовым поговорить о былом, в том числе вспомнить тройку-другую легенд о Сафире. Услышав новость о том, что Хранящие ищут Пифию, хозяин таверны удивился.

— Пифия?! Откуда?.. Ах да, вы же пришли по наставлению Мирака. Да, действительно, в пещерах, затопленных океаном, живет Пифия. Давно ею никто не интересовался. После того, как в ее поисках погиб не один десяток искателей, все больше людей стали поговаривать, что это лишь легенда. Просто очередная история из древности Сафира. — Задумчиво проронил Орнагар, потирая вспотевшие ладони. — Но мой отец когда-то рассказал мне, что Пифия действительно находится в пещерах под островом. Он видел ее. Видел, как она выбиралась из-под воды… Вход в пещеру расположен у подножья столпов. Я и сам не поверил бы, если бы не увидел ту узкую щель в камнях, заваленную огромным валуном. Когда-то я пытался пробраться туда, но мне не удалось даже сдвинуть с места камень, которым завален проход. Путь до столпов займет не более двух часов, а вот сколько плыть под водой в пещерных лабиринтах — этого не знает никто.

Друзья слушали Орнагара, угощаясь теплым элем и Цефея стала клевать носом. Ее морило от жаркого очага и сытной еды. Она знала, что силы сотни голосов точно должно хватить для того, чтобы сдвинуть камень и ей уже снился сон, в котором она подзывает голоса и те послушно обвивают огромную каменную глыбу, преграждающую путь к темной расщелине в подводных скалах. Орнагар замолчал и Цефея, встрепенувшись, очнулась. Рубин, наклонившись к уху девушки, тихо сказал:

— Я хотел пригласить тебя на короткую прогулку, но, кажется, сил у тебя не осталось вовсе.

Хранящая, потерла глаза:

— Прогулка? С чего вдруг в такое время?

— Ты интересовалась Шальхейм. В продолжение нашего визита в Сьйол, я хотел показать тебе одно примечательное место, связанное с этим кланом.

Заинтересованная предложением Рубина, Хранящая приняла приглашение. Покинув пределы Азалена, друзья оказались в хрустальной тишине безветренной зимней ночи. Небо было глубоким и звездным. Цефея ехала поодаль Рубина, с наслаждением вдыхая аромат стужи и хвои. Спустя четверть часа пути Рубин натянул поводья и спешился, указав на плакучую иву, росшую на берегу небольшого озерца. Вопреки ожиданиям Хранящей, его воды были свободны ото льда, но абсолютно неподвижны. Рубин подвел Цефею к валуну у самого края воды.

— Ты уже знаешь, что Сьйол принадлежал некогда клану Шальхейм. Это были барды и мудрецы, избранные Перворожденным для сохранения истории Сафира. Есть легенда, повествующая о гибели города. Клан Шальхейм долгие годы жил лишь надеждой, что пророчество о рождении барда, способного объединить все племена, осуществиться. В мир Айры действительно пришел бард, который должен был изменить судьбу клана. Он должен был чтить традиции и заповеди, возрождая былое величие Сьйола. Только тогда Сафир, освободившись ото льда, мог ожить и побороть вечную зиму. Так случилось, что этим бардом была дочь короля Сьойла. Однако, она была своенравна. Когда-то на Сьйол напали шаманы. В тот день было убито множество ученых, менестрелей, исследователей и писателей. Говорили, что погребальные костры с той резни горели три ночи. Так были уничтожены те, кто мог передавать свои знания, нести традиции потомкам. В ту ночь убили и короля Сьйола и его дочь впала в ярость. Она, нарушая заповедь Шальхейм о чести и мире, о суде, едва ли не самолично перерезала виновникам горло. В ту ночь убивали всех, имеющих отношение к шаманам или схваченным в подозрении за связь с ними. Королева Сьйола готова была уничтожить любого, кто представлял хоть малейшую угрозу ее клану. Ничто более не напоминало ей о некогда имевших силу заповедях и нарушив их, она навлекла беду на весь свой род. Возмездие не заставило ждать. Королеву Сьйола убил мальчишка из ее же клана. Он мстил за брата, которого ошибочно убили, посчитав его причастным к шаманам. Легенда о гибели Шальхейм говорит нам, что жестокость способна породить лишь саму себя. Так некогда мудрый народ, лишившись своих королей и мудрецов, стал группой испуганных, бездомных разбойников, чей город скоро превратился в руины. Не доверяя более никому, они сами нередко убивали членов своего клана. Великий клан мудрецов и хранителей историй стал былью. Занял достойные страницы в книгах, но прекратил свое существование. — Рубин неожиданно улыбнулся. — Пока ты дремала под рассказы Орнагара — я внимательно слушал. И узнал, что здесь можно отыскать напоминание о том, из-за которой пал Сьйол.

С этими словами Рубин провел рукой по камню, сметая с него снег. На серой поверхности камня значилась едва заметная надпись.

— Последняя из рода Шальхейм. — Прочел Рубин. — Возможно, что где-то здесь встретила свой последний час своенравная королева Сьйола. — Рубин ненадолго замолчал. — Я вспомнил имя барда. Ее звали Шейлирой… это можно перевести как «Песнь метелей».

— Здесь покоится ее тело? Так далеко от города? — В растерянности спросила Цефея.

— Как и сейчас, во времена гордой королевы Сьйола тела погибших предавали огню. Она не может лежать под этим камнем, но думаю, что для дочери Шальхейм это место играло какую-то особую роль. Историю Шейлиры я рассказал тебе лишь для того, чтобы ты помнила о последствиях, которые наступают, когда мы подчиняемся злу и жестокости. Я верю, Цефея, что для каждого из нас история лучший наставник. Легенда о гибели Шальхейм не станет лишней в твоем представлении о том, как следует поступать, принимая свою судьбу. В тебе есть силы сохранить милосердие даже в час абсолютной жестокости. Я в этом абсолютно уверен.

— История наш лучший наставник. — Повторила Цефея, проводя тонкими пальцами по грубым шрамам рун на камне.

Дождавшись восхода солнца, Орнагар отвел Хранящих на берег Татериса. Прикрываясь рукавицей от брызг ледяных волн, Цефея разглядывала скалистый берег. Столпы, о которых упоминал стоящий рядом Орнагар, представляли собой каменные тридцатиметровые колонны естественного происхождения. Хозяин таверны смущенно теребил в руках узелок с коробочкой жира морского медведя и тряпочкой, которая на деле оказалась лоскутом желудка татерана. Его повязывали ныряльщицы за жемчугом и это позволяло им долгое время дышать под водой. Цефея со смятением поглядывала на ледяной океан, казавшийся в тот день черным. Болезненно-серое небо тяжелым грузом нависало над Сафиром. Стуча зубами от холода, Цефея стянула с себя одежду и, спрятавшись за камнем, натерла тело жиром. Через несколько минут чувство пробирающего до костей холода исчезло и Хранящая, накинув на плечи плащ, вышла к друзьям. Орнагар протянул Цефее лоскут желудка татерана и пояснил как его необходимо повязывать. Доверия к этому предмету Хранящая не испытывала, но за неимением иных идей, послушно приняла. Стоя в одной нижней сорочке, Цефея слушала объяснения северянина и своих наставников.

— Повязывать его нужно после погружения. — Пояснил Орнагар. — Сначала нужно сделать выдох, потом только вдох. Жир татерана действует час… или около того. Если не будешь тереть руками кожу — продержится дольше.

Хранящая кивнула и взглянула на Энифа.

— Ты вернешься. — Не растрачиваясь на прощания, произнес он и отступил в сторну, предоставляя возможность простится Рубину.

Хранящая и избранник Файро отошли на несколько шагов в сторону. Рубин, явно взволнованный предстоящим испытанием, вновь уточнил не желает ли она принять его помощь.

— Это мой слуга, Рубин. Я знаю, что должна встретиться с ней с глазу на глаз.

Не имея возможности обнять Хранящую из-за жира татерана, Рубин кивнул, будто окончательно принимая решение Цефеи и осторожно коснулся ее губ своими. Краем глаза Хранящая заметила улыбки на лицах Энифа и Орнагара.

— Я постараюсь управиться до наступления темноты. — Сказала Цефея, ступая в воду.

Страх дрожью отдавался в руках. Пошатываясь от волн, Цефея с трудом сделала несколько шагов. Сила Татериса была столь велика, что грозила сбить с ног. Рубин наблюдал за Цефеей с берега, едва сдерживая себя от порыва последовать за ней. Хрупкая девичья фигурка, зайдя в воду по пояс, потерялась на миг из виду, скрывшись в волнах и Рубин сделала шаг к воде. Эниф приблизился к другу.

— Она может преодолеть это сама, Рубин. — Напомнил эльф и Рубин, кинув, отступил.

Фигура Цефеи появилась среди волн. Чуть подпрыгнув, она нырнула в океан, окончательно исчезнув в глубинах. В это мгновение Рубину показалось, что его сердце немеет от леденящего холода и удушающего давления вод океана.

Тем временем, Цефея повязав на лицо маску из желудка татерана, приближалась к едва различимой расщелине у основания столпов. Вход в пещеру был завален валуном, как и говорил Орнагар. Хранящая, призвав несколько голосов, попыталась сдвинуть камень, однако тот не поддавался. Тогда Цефея призвала еще десяток плетей и обвила ими камень. Уперевшись ногами в уступ, она закусила губу и со всех сил потянула голоса. Камень, качнувшись, нехотя поддался. Проскользнув в крошечную щель, Цефея еще несколько минут плыла почти что в полной темноте, освещая себе путь жалкой искоркой бледного голоса, полыхающего слабо-фиолетовым светом. Неожиданно что-то, больно толкнув в грудь Цефею, стянуло с ее лица повязку. Хранящая сделала вдох, но вместо воздуха в легкие попала соленая вода Татериса, моментально обжегшая горло и легкие. Схватившись за лицо, Хранящая уговаривала себя успокоиться, однако паника брала верх. Нечто кружило вокруг, нападая на нее из темноты глубин. Цефея задыхалась и рефлекс совершить глубокий вдох мешал ей сосредоточится. Призвав голоса, она сплела из них кокон и устремилась наверх, где тускло блестел голубоватый свет.

Цефея с шумом глотнула воздух и спешно выбралась из воды на какой-то уступ. Прижавшись спиной к камню, Хранящая огляделась. Из скалы торчало несколько кристаллов, обладающих природной флюоресценцией. Именно их блеск заметила Цефея, когда была под водой. Откашлявшись, Хранящая ощутила, что ее тело бьет крупная дрожь. В темных водах скрывалось нечто, что было намного ловчее Цефеи и теперь она была вынуждена ждать появления своего врага. Вот он промелькнул в воде и его белое тело показалось похожим на человеческое. Хранящая присмотрелась.

Нечто выходило на берег. Медленно, ухватившись руками за край выступа, оно карабкалось на поверхность. Подозвав голоса, Хранящая окружила себя куполом из разрядов молний, которые скользили по струнам, выжидая приказа. Цефея была готова напасть на это неизвестное существо, выползающее из воды, но неожиданно оно заговорило скрежещущим голосом.

— Оставь это для бандитов, Цефея! — произнесла Пифия. Откинув голову назад, чудовище протянуло Хранящей желудок морского медведя. — Такие фокусы меня не пугают со дня смерти.

Облаченная в длинные, почти истлевшие лохмотья, провидица походила на утопленницу. Ее черные, вьющиеся волосы облепляли грудь и плечи тонкими змейками. Пифия расчесывала пряди своими сине-белыми костлявыми пальцами, кончики которых венчали почерневшие ногти. Внимательно изучая Цефею большими круглыми глазами, давно утратившими яркость зрачков, провидица была похожа на рыбу. Особенно хорошо эта схожесть проявлялась в минуты, когда она склоняла голову на бок. Разглядев свою собеседницу, Цефея ощутила, как страх отпускает ее. Пифия, по всей видимости, чувствовала нечто похожее, потому как она уселась на камень и опустив ноги в воду, беззаботно принялась плескаться в ней, поднимая тучу мелких ледяных брызг. Цефея поежилась, едва удержавшись от крика боли, когда несколько колючих капель коснулись ее тела. Спазм холода свел ее мышцы.

— Как же славно я напугала тебя! — восторженно вскрикнула она, — А я даже не ожидала, что избранница Рагнарека окажется столь труслива. Кажется, старик прогадал с выбором избранника!

Огромные глаза Пифии заискрились голубым безжизненным пламенем. Бледная кожа девушки жемчужным глянцем сверкала в блеске воды. Взяв себя в руки, Цефея отозвала голоса.

— Как ты ведешь себя в присутствии госпожи? — спросила она, твердо, — Ты мой слуга. Прояви ко мне должное почтение, иначе…

— Иначе?.. — Голова Пифии неестественно вывернулась к спине и лицо утопленницы скривилось в кривой усмешке. — Схватишь мое сердце в свои тиски? Спешу разочаровать, но сердце у меня уже давно отсутствует. Сгнило через полвека в этой паршивой темнице. — Но, даже несмотря на это признание, Пифия все же поднялась на ноги и склонилась перед Цефеей в низком поклоне. — Сирра Цефея, мудрейшая из правящих и сильнейшая из избранных. Я Пифия и мне известно все, что некогда творилось в мире Под Горой. — Нарочито вежливо проговорила она. — Задавай свои вопросы, госпожа. Не трать мое «бесценное» время, которого у меня так много, что хватит на нас двоих.

— Как твое имя? — спросила Цефея.

Провидица, хмыкнув, покачала головой.

— Имя? Мне оно не ведомо. Когда Рагнарек заточил меня здесь, я пыталась вспомнить свое имя, но не смогла. — Пифия встрепенулась, будто вспомнив о присутствии Цефеи рядом. — У Пифий не бывает имен. Мы его теряем, обменивая на свой дар.

— Говоришь, что Рагнарек заточил тебя? Это было сделано для служения ему?

— Скорее уж это из-за тебя я заточена в этой пещере уже тысячу лет. — С нескрываемым раздражением призналась провидица. — Что же ты так удивляешься? Как только появились Хранящие, меня сразу заточили здесь. И да, сделал это Рагнарек — твой Перворожденный, призванный служить Айре в роли судьи.

Что-то в Хранящей желало молчания Пифии. Но та продолжала свои откровенные речи, не желая замолкать.

— Ты никогда не задавалась вопросом, что забыла Хранящая Рагнарека в мире людей? Как ты попала к ним и почему до первого дня весны этого года ты не подозревала о существовании Айры? Я расскажу тебе, Цефея, историю твоего рождения и моей смерти. В те годы многих городов Айры еще не было на карте. Мир Под Горой делили Перворожденные и созданные или существа. В те же времена был сотворен людьми Оташу и Перворожденные скрылись в Горнем мире, опасаясь за свои бессмертные души. Тогда Айра познала первых Хранящих — преданных и сильных воинов, с которыми боги встречались под покровом тьмы. Но один из богов избрал себе в услужение полумёртвых сотворенных, отобрав их из числа преступников, достойных самого сурового наказания. Рагнарек, заточенный в чертогах своего крохотного мирка, привел в него троих из четырех отобранных им слуг. Эти избранники должны предвещать возвращение своего господина на земли Айры. Но одного слугу Рагнарек оставил в мире Под Горой. Это единственный слуга, в глаза которого ты можешь заглянуть. Эту роль Перворожденный Хаоса отвел для меня.

Презрение, с которым она говорила о Рагнареке, оттолкнуло Цефею. Вспоминая истории Рубина о провидицах, Хранящая представляла себе терпеливую, мудрую и сдержанную женщину, но вовсе не молодую, грубую девушку, обозленную на Перворожденного за его выбор.

— Здесь, в этом каменном мешке, я встретила свою смерть. Я думала, что она станет для меня концом, но Рагнарек не отпустил мою душу в Горний мир и не позволил отправиться в чистилище. Я маялась здесь веками, до тех самых пор, пока Рагнарек не обратился ко мне. В одну из ночей он приказал мне выйти на просторы Сентория и направиться к западным границам. Когда-то там был небольшой город, но война стерла его с карт. Я бродила по его пустым улицам, когда услышала детский плач. Тогда же я увидела на небе твою звезду. В руинах сожженного дома, среди пепла и золы лежал сверток с новорожденным младенцем. Было ли это чудом или же планом твоего Перворожденного я не знаю, однако Рагнарек приказал меня перейти с тобой в мир людей, где я подменила мертвого ребенка только что родившей женщины на младенца из Айры. Вижу, что никто не заметил подмены, ведь тебя так долго привечали в чужом мире. До назначенного часа ты должна была жить в неведении и лишь после призыва в Айру — узнать правду о своем происхождении. Рагнарек оставил меня в этой пещере, дав последний приказ: служить в твоих поисках, отвечая на любые твои вопросы. Если это потребуется, конечно…

Пифия немного помолчала. Цефея видела, с какой тяжестью она вспоминала сотни лет, проведенные в заточении, но ее желание подавить Хранящую взяло верх.

— Желаешь спросить меня о том, почему именно тебя — жалкую сиротку — выбрал Рагнарек? Этого я не знаю, но я вижу, что твоя с Этамин судьба — очень схожи. Вы жертвы глупости нашего любимого Императора. Да пробудит век его власти недолгим.

— Расскажи мне об Этамин. — Твердо приказала Цефея.

Пифия разразилась лающим смехом.

— Это будет очень долгий рассказ! С чего бы начать? С предательства ее отца? Или с того, как он приказал стереть из журнала все записи о своей дочери? Или с того, как Этамин стала Хранящей?

— О чем ты? — Цефея, чуть растерявшись, помотала головой и нахмурилась, не сообразив какая из всех сказанных новостей ее встревожила больше.

— Император Ио отец Этамин. Трусливый и гнусный червь, боящийся даже разговора с тобой. Он отец главного сокровища этого мира и виновник всего творящегося в Айре. В действительности Фетида не наследница престола Сентория, она лишь его племянница: третья дочь младшего брата Императора, рожденная месяцем раньше Этамин.

— Кто Перворожденный Этамин? — спросила Цефея и глаза Пифии вновь сверкнули голубым огнем.

— Ты думала, что это страж Татериса. Почти что верно, Хранящая, но он лишь ее слуга, как я — твой. Перворожденный Этамин — сама Айра. Ее избрал Создатель, Цефея. Желая вернуть покой в свой мир, он хотел ввести ее на престол Сентория, но Ио помешал его планам.

Хранящая судорожно вздохнула и Пифия, от чьего внимания не укрылся ужас Цефеи, ухмыльнулась:

— Эта история началась еще в начале времен Айры. Создатель наблюдал за Перворожденными и созданными и подозревал, что сотворенные существа могут внести смуту в установленный порядок жизни. Этот мир — воплощение мечт и любви самого Создателя. Он стремился к гармонии и идеалу, но… он не мог предсказать тех, кто будет населять мир Под Горой. Последняя частичка души Айры была именем Создателя и его силой, которую он сохранил для передачи ее своему избраннику, когда придет час спасти этот мир. Страж Татериса веками хранил частичку души Создателя, ожидая дня, когда найдется подходящий избранник, способный исправить случившуюся несправедливость. Ты видела боль Айры и знаешь о чем я говорю. Войны и кровопролития, которыми веками занимался Сенторий — вот, что действительно причиняет боль Создателю. Ты уже знаешь, что род Сентория любит играть в войну, вот и в тот раз опьяневший от собственной власти Ио пошел с войной на Архарию. Этот остров до сих пор скрывает потомков первых драконов. Победа была уже близка, но любимая Императором супруга слегла и Император был вынужден вернуться к делам династии. Оказалось, что Талия на грани жизни и смерти. Угадай, что делал Ио, когда представил свою жизнь без дражайшей Императрицы и наследника? Верно, Цефея, он поступил также, как поступают все смертные. Император молился!

Пифия расхохоталась. Цефея бессильно опустилась на холодный камень. Действие жира постепенно проходило и чувство удушающего холода вернулось. Но ей нужно было дослушать рассказ Пифии во что бы то ни стало, поэтому Хранящая заставила себя обратить все внимание на провидицу.

— …Да, тогда наш Император крепко молился… И небо Айры озарило светом сотен звезд, но ярче всех сияла Этамин. Императору протянули новорожденного младенца и от отвращения он не решился брать ее в руки. Наследница Сентория выглядела точь-в-точь как говорили сплетники о детях Архарии. Но она не была архарийкой, а лишь Хранящей. У нее действительно имелись змеиные изумрудные глаза, пара золотых крыльев и бронзовая кожа, но она была чистокровной имперкой, в которой просто имелась кровь Создателя. Сенторий в ужасе покинул покои супруги, не пожелав мириться с позором. Младенца подменили, сообщив брату Императора весь о том, что трон нуждается в наследнике, ведь ребенок Императора умер. Именно тогда все заметки о рождении девочки были вычеркнуты из каталогов. Место Этамин заняла Фетида и Сенторий нарушил вековой устав бытия. На нее Создатель возлагал надежды, но правителем станет пустышка из имперской семьи — та, что должна по праву титула быть лишь госпожой крохотной провинции на Востоке. Вот так хрупкое равновесие этого мира было нарушено.

Цефея потерла виски. Ей на миг показалось, что все происходящее — дурной сон и она может проснуться, если приложит к этому достаточно усилий. Однако, даже моргнув несколько раз, она все еще оставалась в пещере рядом с Пифией.

— Где сейчас Этамин? — хриплым голосом спросила Хранящая.

— Сейчас она в глубинах Акарена, у своей негласной наставницы по имени Нахасса.

— Нахасса? — переспросила Цефея. — Кто это и как я могу найти ее?

— Я ничего не знаю о Нахассе. — С безразличием отозвалась Пифия.

Цефея, не способная поверить в услышанное, напомнила провидице, что та знает все, что творится в мире Под Горой.

— Знаю. — Раздраженно хмыкнула та, — но каждый раз когда девчонка отправляется к наставнице — я теряю свою способность видеть ее. Да и саму Нахассу я не вижу и толком ничего не знаю о ней. Этамин надежно защищена от моих способностей до тех пор, пока находится рядом с ней.

— Нахасса Хранящая?

— В том, что она не имеет отношения к роду Хранящих я уверена абсолютно. О ней я ничего не скажу. Хочешь знать о ней больше — отправляйся в Акарен и задай все вопросы ей напрямую.

Цефеи натерпелось вернуться на берег к наставникам и забыть о смертельном холоде пещеры, но Пифия продолжала говорить.

— Этамин ищет тебя. Еще недавно я ощущала, что она жаждет встречи с тобой, но она была к ней не готова. Запомни, Цефея, едва взглянув на Этамин — ты поймешь, что эта девочка и есть утраченная частичка Айры. На ней лежит огромная ответственность, но на тебе лежит не меньшая тяжесть. С той минуты, как вы встретитесь, провидцы потеряют возможность видеть будущее и настоящее. Я тоже ослепну. И, признаться, я радуюсь этому и даже жду. Не к чему мне видеть гибель родного мира, который и был ко мне жесток… но все же любим мною.

Цефея окунула ноги в воду, приготавливаясь к обратной дороге. Заметив на лице Пифии грусть и усталость от одиночества, Хранящая заставила себя задать последний вопрос:

— Ты говорила, что Рагнарек избрал слуг из числа преступников. Что совершила ты?

Уголки губ предсказательницы опустились. Она перевела взгляд с водной глади на Цефею и некоторое время молчаливо вглядывалась в ее лицо.

— А я уж думала, ты задашь вопрос об Энифе. Он куда интереснее. — Пифия уставилась на Цефею, но Хранящая покачала головой.

— О нем я узнаю сама.

Скулы Пифии обострились.

— Хочешь пожалеть меня, Хранящая? — уточнила она. — Ну что же, слушай. Я не желала терять свои способности знать будущее и потому уничтожила единственного, кто мог у меня украсть мой дар. Я убила собственное дитя и избежала правосудия. Да, сейчас я часто думаю о том, что лучше бы отдалась на милость палачу, чем прошла испытание, уготованное для меня Рагнареком. Но скоро все перемениться. Ты или спасешь Айру и тогда господин освободит меня, отправив в чистилище, или же мир канет в пустоту.

Пифия вздернула подбородок к верху и в ее взгляде скользнуло презрение. Хранящая желала что-то ответить, но на мгновение задумалась и лишь покачала головой перед тем, как оттолкнуться от камня и нырнуть в ледяную воду.

На берег Хранящая возвратилась глубокой ночью. Волны поднялись, началась вьюга. Пронизывающий ветер сбивал с ног. Цефею унесло от столпов на Юг и она была вынуждена идти по промерзшей земле, едва согреваемая остатками жира татерана. Первым ее заметил Рубин. Едва увидев хрупкий силуэт среди пелены снега, он окрикнул ее и побежал на встречу. Цефея протянула к нему ледяные руки и, стуча зубами от холода, промолвила:

— Ио… Это Ио…

Рубин уже накидывал на плечи девушки соболиную куртку и не слышал ее объяснений. Среди снега показалась фигура Энифа. Едва заметив Цефею, избранник Хроноса снял теплый плащ и обернул им ноги девушки.

— Ее нужно отнести к Орнагару. Он уже отправился топить парильню.

Одна только весть о том, что совсем скоро Цефея окажется в жаркой парильне согревала ее лучше соболиных шуб. Рубин подхватил Цефею на руки и усадив на лошадь, пустил ее в галоп. После парильни ее отогревали горячим вином с пряностями и жареным мясом. Орнагар предусмотрительно не лез к друзьям с вопросами, хотя Хранящие видели, что события в пещере немало его интересовали. Когда Цефея могла говорить, не прерывая свой рассказ дробью стучащих друг о друга зубов, друзья подробно расспросили ее о разговоре с Пифией.

— …Фетида не дочь Императора. Ио отослал истинную наследницу престола куда-то на Запад. Пифия — тот самый Странник, который когда-то перенес меня в мир людей. — Подытожила Цефея, закончив свой рассказ о случившимся в подводной пещере.

— Но почему Рагнареку не известно об Этамин? — спросил Рубин с некоторым сомнением.

— Пифии видят былое, настоящее и будущее. — Пояснил Эниф. — Рагнарек, заточенный в далеке от Айры вполне мог не знать историю Этамин. Потому он взял себе в помощники провидицу.

— Но даже она не видит всего. — Напомнила Цефея. — Некая Нахасса недоступна для ее взора.

— Я думаю, что мы можем отправится к Нахассе. — Предложил Рубин. — Этамин предстоит тяжелый путь к престолу Сентория и Нахасса, как ее наставница, может нам помочь.

— Но для начала нам нужно успеть в Алморру на бал. — Напомнил Эниф. — Может, там ты как раз сможешь переговорить с Императором.

— Соглашусь с Энифом. После всеобщего признания тебя советником он, возможно будет лишен желания и дальше оттягивать ваш разговор? — предположил Рубин.

На следующее утро Орнагар вызвался проводить Хранящих до Баргора. Уже перед трапом корабля хозяин таверны узнал титул Энифа и, заметно стушевавшись, уточнил у Цефеи не послышалось ли ему обращение «Владыка».

— Вы знаете тэлирский? — уточнил Эниф, пожимая могучую руку северянина.

— Был в плену у ваших соплеменников полгода. — Смущенно доложил он.

— Вы хорошо освоили язык. — Холодно ответил Эниф. — Я действительно Владыка Тэлира. Точнее его сын.

Органар, залившись краской, негромко что-то промолвил, явно обескураженный новостями. Но добродушный хозяин таверны прощался с друзьями, вручив напоследок необъятную корзину с недельным запасом копченой рыбы и вяленого мяса. Уже после того как «Отважный» поднял якорь и отстал от берега, Цефея услышала басистый крик хозяина таверны:

— Если вдруг этот рыжеволосый дьявол предложит тебе стать его женой — не соглашайся. В Хильмарии слишком жарко и мало снега! Приезжай ко мне!

Рубин и Цефея, смеялись и махали ему рукой до тех пор, пока берег не пропал из виду. Хранящая взглянула на Энифа и заметила на его лице легкую улыбку. «Отважный» взял курс на Сенторий. Цефея возвращалась в Алморру и ощущала, что она возвращается домой.

Глава двадцатая

Возвращение друзей в Алморру произошло за три дня до бала в честь нового старейшины Вечного совета. Бриан, весьма поднаторевший в ведении хозяйства, обеспечил после долгой дороги должный отдых для Цефеи, а утром быстро организовал плотный завтрак. Он бдительно охранял покой хозяйки дома от назойливых визитеров, раз за разом отказывая им во встрече с Хранящей.

— Вы можете оставить ей записку, — предлагал Бриан, не пуская гостей даже за порог дома. — Уверяю вас, она получит ее сразу после завтрака.

По просьбе Цефеи исключения были сделаны лишь для Рубина и Энифа. Однако, даже они предпочли не беспокоить Хранящую ранним утром и навестили ее после обеда. Избранник Файро, вернувшийся к ученикам после длительного отсутствия, был полностью погружен в их обучение. Все меньше времени он проводил в доме Цефеи, поэтому на какое-то время она была предоставлена лишь себе. Свободное время было решено посвятить работе в совете, а также подготовкой к предстоящему торжеству. Казалось бы, что все приготовления уже произвел Бриан, вовремя позаботившийся о своевременной оплате заказа в ателье, а также о найме извозчика и подтверждении всех необходимых доставок. Однако, Хранящую не тревожила атрибутика предстоящего вечера. Ее беспокоила ожидающая процедура присяги. После разговора с Пифией Цефея окончательно убедилась в невозможности принесения клятвы верности Императору. Несколько раз она желала объяснить ему в очередном письме причины, по которым она не способна присягнуть Сенторию, но каждый раз, едва начав письмо, она убеждалась, что его строки более напоминают оправдание, чем объяснение. Тогда Цефея сминала лист, бросала его в урну или сжигала в камине и всегда убеждала себя в невозможности подобных объяснений с ее стороны.

Однако, за день до бала в ее саду оказался Сатевис. В час его визита Хранящая была в беседке за домом и читала тэлирскую поэму, которую Рубин рекомендовал ей для практики языка.

— Вы много времени уделяете этому языку. — Сатевис поклонился и замер у ступенек беседки, ожидая приглашения Цефеи. Хранящая, отвлекшись от чтения, кивнула капитану и пригласила его присесть напротив. Бриан, уже спешивший к ним, поставил перед Хранящими серебряный поднос с изящным чайничком и двумя фарфоровыми стаканчиками.

— Это позволяет мне отвлечься от всяких тяжелых мыслей. — Пояснила Цефея и принялась разливать зарию по стаканчикам. — Вы никогда не являетесь для разговора по душам. Какова причина вашего визита сегодня?

Сатевис улыбнулся.

— Мне нужно научится заходить к вам в гости без причин. — Сказал он, отпивая зарию. — Но вы абсолютно правы, сирра, я здесь по делу. Завтра я должен сопроводить вас на бал и до сих пор вы не сообщили мне во сколько вы будете готовы.

— Это обязательно? — уточнила Хранящая. — Я вполне способна добраться до замка самостоятельно.

— Никто не сомневается в этом, сирра, однако так велит порядок. — Пожал плечами Сатевис.

Хранящая замолчала, уставив совой взгляд на постепенно отцветающую клумбу. Она задумчиво покрутила в руках стаканчик из тонкого костяного фарфора и тихо произнесла:

— Порядок… — повторила она тихо. — Порядок велит мне завтра произнести слова верности Императору, но, как оказалось, я не могу этого сделать. И осознание моей беспомощности раздражает.

Сатевис, с интересом наблюдавший за Цефеей, неожиданно позвал ее по имени. Хранящая заметила в его взгляде ту же твердость и уверенность, которая была с ним в ночь отравления индамом.

— Мне не послышалось, вы назвали себя беззащитной? — без тени иронии удивился он и покачал головой. — Позвольте мне несколько минут откровенности. — Попросил он серьезно. — Боюсь, что беззащитностью вы называете свою робость, Цефея. Лицемерие — это не ваш путь, этот удел предназначен кому-то вроде меня. Если вы не можете произнести этих слов — не говорите их. Не лгите себе и не вводите в заблуждение прочих. Действуйте, как представляете верным для себя.

— И как, в таком случае, вы представляете завтрашнюю присягу? — грустно ухмыльнулась Цефея. — По вашей рекомендации я должна молчать. Это будет весьма… неловко.

Сатевис откинулся на спинку стула и глубоко вдохнул.

— Я представляю завтрашний день торжественным и великолепным. Вы бесспорно будете на высоте. Завтра вы будете особенно хороши. Уверен, что сердце подсказывает вам верный путь. Наберитесь смелости следовать по нему, поступайте так, как велит сердце. Кажется, оно у вас весьма мудрое.

Сатевис улыбнулся и поднялся со стула, желая проститься с Цефеей, но Хранящая остановила его. Неожиданная мысль посетила ее голову.

— Сатевис, вы имеете допуск к Императору? — уточнила она.

— Разумеется, если это касается исполнения вашего поручения.

— Тогда, пожалуйста, подождите немного… Я… я должна буду просить вас кое-что сделать для меня. Вам нужно будет передать Императору письмо. Лично в руки. И проследить, чтобы после прочтения оно было уничтожено.

Сатевис не успел ничего ответить, так как Хранящая, все еще находясь в задумчивости, спешно покинула веранду и возвратилась в кабинет. Она села за стол, разгладила лист бумаги и открыла чернильницу. Набухшая фиолетовая капля на секунду замерла на самом кончике пера, но тут же превратилась в изящный росчерк. На сей раз письмо Императору Цефея писала, уверенная, что закончит свое послание в течение часа. Каждое слово письма она нашептывала, будто в действительности вела разговор с Ио и каждый раз, застывая в нерешительности перед началом нового предложения, заставляла себя быть абсолютно честной в каждом написанном ей слове.

«Повелитель, Вы молчите уже более месяца, оставляя без ответа мои письма и обращения. Вы читаете их, однако что-то мешает Вам заговорить со мной. Так позвольте мне вновь обратиться к Вам, но на сей раз с весьма откровенным разговором.

Однако, перед тем как начать, я хочу предостеречь Вас и сообщить, что если мои слова не затронут вашего рассудка или сердца я уже не смогу ничем помочь ни Вам, ни Айре. Мир будет отдан на волю Рагнарека. Я видела гибель мира, Повелитель и в ней нет места руинам или смерти. Там есть лишь пустота и бесконечность. Тьма и спокойствие. Там царит Ничто.

Этот путь Айра не заслужила. Сейчас судьба целого мира в Ваших руках, Повелитель. В Ваших, и Вашей дочери — Этамин.

Мне известно все о событиях, повлекших столь тяжелые изменения в Айре. Я ощущаю приближающуюся агонию мира и всеми имеющимися у меня силами сопротивляюсь зарождающемуся во мне страху. Мне кажется, Вы ощущаете его также явственно, как и я. Обращаясь к Вам, Повелитель, я прошу в час этого удушающего страха подчиниться единственно верному пути и помочь мне возвратить Вашу дочь в Алморру. Только она сможет победить надвигающуюся тьму.

Повелитель, я прошу Вас помнить, что я не Ваш судья и не Ваш палач. Не мне судить и осуждать Ваши поступки и не мне давать им оценку. Я навеки Ваш верный советник, если Вы изберете путь спасения Айры. Сегодня это единственный путь, способный сохранить все, что Вам дорого. В том числе Сенторий.

Но я поставлена перед сложным выбором дать вам клятву и солгать самой себе и всей Айре, включая Вам, или же отказаться произносить те слова, что все так ждут и вызывать переполох и волнения. Никто не знает истинную мою клятву, которую я могла бы принести, а она, тем временем, выше всех прочих возможных присяг.

Рассудок любого на моем месте подсказал бы, что мне стоит лишь произнести всем знакомые слова и оставить мое представление о служение Айре за дверьми алморрского замка. Однако я мешкаю. Ведь я не обучена лгать. И мое письмо к Вам лишь доказательство моим словам и намерениям. Я не смею произнести слов верности, не будучи уверенной в возможности исполнить данную клятву. Ведь, как выяснилось, я служу не Вам, сирра, а Этамин. И до тех пор, пока мне не известны Ваши намерения по части ее возвращения в столицу я не в силах произнести присягу, которую все так ждут.

Конечно, я могла бы просить Вас разыграть завтра при всех спектакль и принять мою клятву, однако лицемерие — это не то, что Вы ждете от меня и это совершенно не то, что я способна позволить себе в столь тяжелый для Айры час.

Прошу Вас, Повелитель, посмейте себе уступить в моей просьбе: примите мою клятву служения Айре, которую я намерена спасти, вырвав ее из объятий Хаоса даже ценой собственной жизни. Если Вы готовы принять подобнуюклятву, покрепленную моей волей и моей честью, я прошу Вас избавить меня завтра от поисков двусмысленностей.

Я с Айрой, Повелитель. Надеюсь, Вы следуете рядом с теми, кто намерен ее спасти. Цефея.»

Поставив точку, Хранящая, не перечитывая запечатала письмо, а затем возвратилась к Сатевису и протянула ему конверт.

— Я прошу вас передать его лично Императору и проследить, чтобы это письмо было уничтожено после прочтения. — Сказала она. — Дайте мне слово, что этот конверт будет вскрыт лишь Императором.

Сатевис, отвлекшийся от внимательного изучения конверта, чуть смущенно улыбнулся.

— Вы слишком плохого мнения о моих методах.

— Однако вы об этом подумали, Сатевис. — По-доброму отозвалась Цефея и проводила его до калитки. Напоследок Цефея сказала:

— По возможности проследите за реакцией Императора на это письмо. Завтра я расспрошу вас о ней и, да… — Хранящая сделала короткую паузу. Сатевис, уже стоящий за оградой сада, обернулся. — Не знаю, были ли вызваны ваши слова желанием помочь мне или же навеяны вашим служебным долгом, но вы справились, Сатевис. Вы действительно помогли. Спасибо.

После завтрака пара очаровательных розовощеких девчушек из «Золотой иглы» принесли в дом Цефеи увесистый короб и несколько пакетов. Помощницы портнихи с нетерпением и трепетом распаковывали покупки, демонстрируя Хранящей образцы изысканности, воплощенные в туфельках, поясах, заколках, булавках, корсетах, юбках. Все изделия были необычайно хороши, каждое из них восхищало, но Цефея, не испытывая острого предвкушения от предстоящего торжества, все еще размышляла над присягой.

Желая скорее расквитаться с неприятной процедурой, она торопилась облачится в наряд и отправится во дворец, но помощницы предупредили избранницу Рагнарека, что ближайшие несколько часов они намерены потратить на преображение.

Покончив с нижними платьями и юбками, девочки помогли Цефее разобраться с корсетом, который прежде Хранящая никогда не затягивала. Пока одна из помощниц натягивала шнуровку на спине Цефеи, другая подготавливала платья, разглаживая аметистовый шелк пышных юбок. Лишь когда расшитый светло-золотыми нитями корсаж был затянут, а все пуговицы и крючки застегнуты, девочки удовлетворенно выдохнули и взялись за заколки и шпильки. Быстро и ловко они собрали длинные волосы Цефеи в высокий узел, украсив его завитыми щипцами локонами и россыпью аметистовых бусин.

Окончив с приготовлениями, девочки отступили, предоставляя Хранящей взглянуть на себя в зеркало и Цефея, чуть опешив, не сразу улыбнулась статной молодой девушке, в которой она едва ли могла узнать саму себя.

— Подайте мне, пожалуйста гребень из шкатулки, — попросила Хранящая и одна из девочек послушно вложила в ее ладонь подарок Энифа. Хранящая осторожно заколола им волосы и с явным удовольствием окинула отражение взглядом.

— Гребень тэлирского мастера как нельзя лучше подходит под платье, сшитое эльфийской портнихой. — Кивнула помощница и вторая с готовностью согласилась.

— О чем это вы? — спросила Цефея.

— Ваш гребень, сирра, — пояснила девочка, кивая на шкатулку, — такие не продаются в Сентории. Их можно купить только в Тэлире в мастерской княжеского ювелира. Мы видели такой только у госпожи, но и он оказался подарком князя одного из тэлирских родов.

Благодарив помощниц за труд, Цефея вышла из спальни. У дверей она столкнулась с Брианом. С трудом узнав в девушке хозяйку дома, мальчик смутился и вконец растерявшись, смог лишь произнести неловкий комплимент. Сатевис, в отличие от Бриана, был более уверен в себе. Хранящая спустилась в гостиную, где ее ждал капитан и тот, довольно сдержано окинув взглядом облик старейшины, сообщил:

— Как я и говорил: блистательно и торжественно. — Сказал он и поклонился.

Сатевис помог Цефее сесть в экипаж и они вдвоем направились ко дворцу. По дороге капитан стражи негромко давал Хранящей отчет о том, что Император уничтожил письмо после прочтения.

— Но каков он был, когда читал это письмо? — спросила Цефея.

— Растерянный. — Без доли сомнения произнес Сатевис.

Хранящая отвернулась к окну и принялась думать о том, принял ли Император ее клятву и готов ли он будет освободить ее от произнесения присяги. В эту минуту экипаж въехал в дворцовый сад и Цефея заметила многочисленных людей, идущих к дворцу. Хранящая судорожно вздохнула, но равнодушный голос Сатевиса заставил ее вздрогнуть.

— Выходит, что Этамин и есть ваша тайна? — спросил капитан.

Щеки Хранящей вспыхнули от гнева.

— Как посмели вы нарушить клятву? — дрожащим от гнева голосом проговорила она, ощущая, что готова дать Сатевису пощечину. — Я запретила вам читать письмо!

Но Сатевис, не растерявшись, неожиданно улыбнулся.

— Я не знаю ничего, кроме этого имени, — спокойно ответил он. — И его я узнал от Императора. Он шептал это имя, удаляясь в покои. Письмо было сожжено на моих глазах, Цефея. Я не читал его. Клянусь вам.

Цефея глубоко вдохнула, стараясь привести свои чувства в порядок.

— Зачем вы вынуждаете меня подвергать вашу честность сомнению? — спросила Цефея, чуть раздраженно.

— Будьте чуть злы, — посоветовал Сатевис, — ведь вы идете в клоаку дворян и аристократов. Вам следует быть настороженной, но непоколебимой и могучей. Такой, как вы были секунду назад.

Двери экипажа распахнулись. Сатевис подал Цефее руку и она спустилась на мощенную дорожку перед широкой лестницей, ведущей к дверям дворца. Цефея подняла голову и краем глаза заметила, как прохожие стали замедлять шаг. Дрожь волнения вновь овладела ее телом, но Сатевис, поклонившись, сделал жест рукой, приглашая Хранящую проследовать ко входу во дворец. Она сделала шаг и ей показалось, что с ним обрела первые крупицы уверенности. Каждый новый шаг давался ей с большей легкостью, чем предыдущий. «Могучей и непоколебимой» — стучало сердце, разгоняя загустевшую кровь.

Люди пропускали Цефею вперед, почтенно склоняя голову и Хранящая, приветствовав незнакомцев коротким кивком, продолжала подъем. По пути ей встречались члены совета или тех, кого она случайно видела в городе. Кто-то из них удивлялся выбору Рагнарека и Цефея слышала отдаленный шепот.

— Она еще так молода! Как допустили ее до совета? — спрашивали они у своих спутников.

Группа молодых дворян, завидев Цефею, с любопытством оглядели девушку с ног до головы. Она ощутила их любопытство, смешанное с желанием и ее смутило подобное внимание.

— Кому из нас сегодня повезет, сирры? — насмешливо поинтересовался один из них, когда Цефея прошла мимо.

Цефея желала обернуться, но вовремя подоспевший Сатевис, шедший по пятам, приблизился к Хранящей.

— Всего лишь юношеская шалость, сирра, — шепнул он, — простите им глупость. Они лишь восхищаются вашей красотой. Иных способов выразить этого у них нет.

На приемах в честь Хранящих дворяне находили себе супругов. Родители молодых аристократов нередко приводили своих наследников для составления удачной партии, коей считали избранников Перворожденных. Стоит признать, что в тот вечер молодость и привлекательность Цефеи стала общей темой для бесед всех незамужних мужчин Сентория. Светло-пепельные волосы, бледная кожа и фиолетовые зрачки больших, широко распахнутых глаз никоем образом не сочетался с представлениями аристократов об избраннике Рагнарека. Но Цефее казалось, что более всего их привлекает ее неоднозначная репутация, спешащая впереди Хранящей. Сатевис следовал за Хранящей по пятам, но в ее разговоры не вмешивался, оставаясь в стороне. Наконец они достигли тронного зала. Сатевис сообщил распорядителю о прибытии старейшины и тот, приветствовав девушку, распахнул пере ними двери.

— Хранящая знание Рагнарека. Старейшина Вечного совета Сентория. Сирра Цефея.

Зал затих и Хранящая на долю секунды оцепенела, но в этот миг из-за ее спины донесся негромкий голос Сатевиса:

— Стеснение пройдет, как только вы научитесь не прятать свои глаза от из любопытных взглядов. Попробуйте. Это может быть даже весело.

Девушка встрепенулась и прошла по образовавшемуся проходу к дальней стене зала. Все взгляды были прикованы к ней и Хранящая готова была поклясться, что если бы не вовремя подоспевший Рубин, то она бы сгорела со стыда.

— Сирра Цефея, — сказал Рубин, протягивая руку, — позвольте пригласить вас на танец.

Он был облачен в черный камзол, отороченный алыми нитями. Его волосы, обыкновенно распущенные, были забраны в хвост и Цефея не сразу узнала своего друга. Замешкавшись, она вложила свою ладонь в его и с первыми аккордами музыки, они вошли в танец.

Страх отступил. Ей показалось, что она вновь танцует с ним в его покоях, как это было в первые месяцы ее жизни в Айре. Беззаботное чувство счастья заполнило ее. Рубин уверенно повел ее по залу и к ним постепенно стали присоединятся другие пары. Но ему, как и Цефее, казалось, что зал пуст. Свечи сверкали в зеркальном потолке и бликами отражались от позолоченных стен. Мир наполнялся оттенками меда и янтаря и казалось, что он залит солнечным светом. Они танцевали, любуясь друг другом, наивно и влюбленно недоумевая над тем, что когда-то им хватало сил жить вдали друг от друга. Их пьянила любовь, искрившаяся первой зарей осознания общности чувств и это заставило их ускорить шаг танца. Но вот музыка постепенно затихала и замолчали скрипки, оборвалась виолончель. Флейты продолжили играть несколько мгновений, но, окончив свою партию, замолкли. Рубин замер и Цефея застыла в его руках.

Раздался громкий стук и распорядитель огласил прибытие Императора с семьей. Двери распахнулись и в зал вошел Ио. Цефея и Рубин торопливо отошли в сторону и поклонились. Хранящая подняла взгляд на Повелителя Сентория, который, кажется, не заметил Хранящую вовсе. Неспешно он пересек зал. Ступал он тяжело, опираясь на трость и выглядел уставшим и больным. Под упрямыми бесцветными глазами виднелись темные круги, лицо заметно вытянулось. Но все еще широкое тело казалось для него слишком тяжелой ношей, так как все его движения, потеряв уверенность, стали какими-то бестолковыми и производились им с явным напряжением и усилием. На голове Императора покоилась золотая корона, украшенная жемчугом. Цефея заметила, что одно из лон короны пустует — это место отводилось под жемчужину Архарии, но она так и не была покорена Сенторием.

Следом за Императором в зал впорхнула красавица Фетида, облаченная в кобальтовое шелковое платье. Цефея видела лжеимператрицу впервые, но была восхищена ее странной и чужеродной красотой. Белоснежные волосы Фетида заколола платиновыми заколками с крупными сапфирами, что как нельзя лучше подчеркивало ее смуглый тон кожи и яркую голубизну глаз. В отличие от Императора, Фетида ненадолго замерла около Цефеи. Она с нескрываемым любопытством смерила Хранящую взглядом и, хмыкнув, проследовала за отцом. Ее голову венчал венок клематиса, выкованный из серебра. Тонкая работа ювелира восхищала — синяя глазурь, покрывавшая лепестки сверкала и переливалась вкраплением самоцветов. Казалось, что это были живые цветы, застывшие неожиданного от прикосновения мороза.

Достигнув трона, Император опустился на него и Фетида, заняв место рядом с отцом, выжидательно взглянула на отца.

— Подойди, Цефея. — Негромко произнес Ио.

Хранящая приблизилась к трону. Он взглянул ей в глаза и она ощутила его смятение. Цефея нашла в себе смелость чуть покачать головой, подтверждая догадки Ио о том, что желанная им клятва ею произнесена не будет. В ответ она увидела, как костяшки его пальцев побелели от напряжения, с которым он сжал подлокотники трона.

— Мне впервые довелось чествовать Хранящую, подобную тебе, Цефея. — Признался он и сердце девушки замерло. — Однако, я долго размышлял над тем, какую клятву ты можешь принести сегодня, будучи избранницей Рагнарека. И я хотел бы услышать ее.

Хранящая опустилась на колени.

— Я могу поклясться только в верности Айре, сирра. — Сказала она твердо. — Я клянусь сохранить этот мир, не позволив Рагнареку разрушить его.

Зал взорвался шорохом возмущенного шепота, но Император поднял руку, заставляя людей затихнуть.

— Наставник Цефеи, подойди ко мне. — Приказал Император.

Эниф приблизился к трону, выйдя из толпы аристократов. Он сменил привычный темный костюм на синий камзол и теперь казался еще более бледным. Хранящая отметила его спокойное лицо, холодный взгляд и осознала, что ее наставник вовсе не ожидал внимания к своей персоне.

— Готов ли ты засвидетельствовать могущество Цефеи? Действительно ли она готова к исполнению своих клятв? — спросил Император, но получил весьма неожиданный ответ.

— Мы все были свидетелями ее могущества, сирра, — напомнил Эниф. — Ей даже не пришлось вступать в бой с сиррой Маалем. Она уже давно превзошла меня в силе и способностях.

Император с некоторым раздражением взглянул на эльфа, остававшегося таким же непоколебимым. Какое-то время он молчал.

— Я принимаю твою клятву, Цефея. И свидетельствую о чистоте твоих помыслов. Наделяю тебя всеми правами советника Сентория. — Сказал он громко. — Служители Вечного совета, принимаете ли вы клятву своего старейшины и свидетельствуете ли вы о чистоте ее помыслов?

Позади Цефеи выстроились Хранящие отцы и матери. Сердце девушки бешено забилось в груди. Несмотря на то, что она была спиной к своим советникам, она ощущала клокочущий гнев некоторых из них, но все они разом и громко произнесли: «Принимаем и свидетельствуем».

— А вы, люди Сентория, принимаете клятву Цефеи и свидетельствуете чистоту ее помыслов?

— Принимаем и свидетельствуем! — Громыхнули голоса собравшихся в зале людей.

— Поднимись, Цефея Хранящая знание Рагнарека. Отныне твоя клятва засвидетельствована и принята. Отныне ты в ответе за Айру. Если ты оступишься на пути — тебя постигнет кара.

Хранящая поднялась с колен и повернулась к залу. Секундная тишина, последовавшая за этим, была пронизана эхом шепота, а затем робкими хлопками нескольких аристократов. Кто-то подхватил аплодисменты и вскоре зал взорвался шумом и поздравлениями. Грянула музыка и большинство присутствующих в зале стали танцевать. Улучив момент, Цефея приблизилась к Императору:

— Сирра, нам нужно поговорить….

— Позже. — Оборвал он и вернулся к беседе с дочерью.

Хранящая возвратилась к друзьям. Рубин улыбнулся ей, а Эниф, взглянув в сторону Императора, недовольно сообщил:

— Император желал услышать от меня заверения твоей непричастности к заговорам. Ведь твой наставник «тэлирская крыса». Он не доверяет мне, а теперь и тебе, ведь ты — моя ученица.

Цефея взглянула на Ио, который все еще переговаривался с Фетидой. Та беззаботно щебетала о чем-то, а затем, поднявшись на ноги, затерялась в толпе, через мгновение возникнув в танце с высоким юношей.

— Вовсе не похоже, что вы наслаждаетесь этим вечером, сирра, — заметила Сатевис, все еще находящийся рядом с ней. — Возможно, вы позволите пригласить вас на танец?

Взглянув на друзей, Цефея согласно кивнула и приняла приглашение капитана. Кружа Цефею по залу, Сатевис тихо спросил:

— Выходит, что ваш план удался? Вы не обманули Императора и не предали своих принципов?

— Это было рискованно, но, кажется, что оно того стоило. — Согласилась Цефея.

— Вы не посвятите меня в тайну Этамин? — осторожно поинтересовался Сатевис.

Хранящая покачала головой:

— Во всяком случае не сейчас. — Сказала она и Сатевис рассмеялся.

— Да-да, сейчас же торжество и бал в вашу честь. Блистайте, сирра! Вам это к лицу.

Цефея широко улыбнулась и, продолжила танцевать. За вечер она несколько раз была приглашена Рубином, а также парой князей с Запада. Единожды она согласилась на танец с Энифом, который с некоторым удовлетворением отметил, что Цефея стала значительно грациознее. Утомившись, Хранящая улучила подходящий момент и предложила Рубину прогуляться. Избранник Файро проводил девушку до террасы и помог ей спуститься к фонтанам.

Дворцовый парк был залит лунным светом и каскады белоснежных струн, сверкающих в бледном сиянии лун, наполняли полированные чаши фонтанов. Алмазные капли, разбиваясь о борта раковин, ложились на изумрудную траву. Ветер блуждал меж деревьев и живых изгородей, заполняя ночь тоскливыми вздохами уходящего лета. Цефея растворялась в ночи, наблюдая за тем, как беспорядочные потоки голосов пронзают землю и небеса. Хранящие остановились около одного из фонтанов и некоторое время наслаждались прохладными каплями, которыми он наполнял воздух. Оглядевшись, Цефея упала на землю и едва слышно усмехнулась.

— Как много изменилось с первого дня весны. — Задумчиво протянула она. — Где та, что пришла в Айру? Я встретила тебя и Энифа, познакомилась с Рагнареком, Ио, Пифией, Наинларом, Мираком… Я знаю тэлирский язык, историю Айры, умею управлять голосами…

— …и теперь неплохо разбираешься в ядах. — Закончил Рубин, присаживаясь рядом.

Цефея замолчала. Она неохотно приподнялась на локтях и взглянула на красноволосого мужчину, впервые услышав в его голосе нотки ревности.

— То письмо… — начала она.

Рубин покачал головой, останавливая ее от оправданий:

— Сатевис отлично знал, что я буду в твоем доме. Он прислал слишком официальную отписку, в которой сообщал, что у Старейшины Вечного совета есть неотложные дела на всю ночь. Однако, беспокоиться за безопасность сирры не стоит, так как она будет под защитой капитана ее личной стражи. Под этим коротким посланием стояла подпись Сатевиса.

Хранящая легла на траву и взглянула в темное небо.

— Не знаю зачем, но он желал тебя уколоть. Прости, но это была не только моя тайна, Рубин. — Призналась Цефея. — Я дала слово, что не расскажу об этом даже вам с Энифом.

— Тайна в том, что Сатевис знакомил тебя с ядами и противоядиями? Мы с тобой обсуждали необходимость обратиться к нему. Я уважаю твое стремление держать данное слово до конца, но все же я прошу тебя не скрывать от меня то, что может касаться твоей безопасности. Сатевис верен своему слову — я не сомневаюсь в его честности. Однако, первично, он давал клятву Маалю. И я не знаю, чего ожидать от Хранящего, так легко меняющего своих господ. Более того, сейчас не самое лучшее время для лишних слухов о тебе. Теперь о вас с Сатевисом уже судачат. Вас часто видят на обеде.

— О нас с тобой тоже ходят слухи. Что же теперь? — Хитро улыбаясь, заметила Цефея.

— Верно. И я готов нести за это ответственность.

Рубин опустился рядом с Хранящей и Цефея напряглась.

— Я не вправе запретить тебе посещать его квартиру, однако я готов предоставить твоей репутации защиту. Мы можем соединить свой союз в мирере и перестать прятаться от горожан, встречаться украдкой по ночам и беспокоится о том, что скажут о тебе и Сатевисе. Ты станешь моей женой.

Никогда прежде Рубин не был столь уверен. Цефея удивленно глядела на мужчину, не находя слов для ответа. Его голос был тверд, а само предложение не звучало как вопрос. Скорее избранник Файро доводил до сведения Цефеи тот факт, что она будет его супругой. Девушка хотела спросить о дате венчания, однако в ее глазах потемнело. От неожиданности она замерла, предположив, что ослепла, но спустя мгновение над головами Хранящих зажглась алая искра.

— Я здесь. — Теплая рука сжала ладонь девушки. — Нам нужно сообщить Императору, Цефея.

— Но я не понимаю…

В свете тусклой искры она заметила слабый кивок друга и подняла глаза к небу. В тот же миг она ощутила, как ее сердце стискивается под давлением густеющей крови. Они бежали через парк так, будто за ними гнались псы Бездны. Хранящие ворвались в сияющий золотом зал и спешно пересекли его, приблизившись к трону.

— Сирра, я прошу вас выйти на улицу и взглянуть на небо. — Обратилась Цефея к Императору. С этими словами она толкнула балконную дверь, распахивая ее настежь.

Император в замешательстве переглянулся с членами Вечного совета. Как и Ио они были растеряны поведением Цефеи, но остались на местах. Лишь только юная Фетида, вспорхнув со своего места, скользнула в непроглядный мрак ночи, откуда, спустя мгновение донесся ее испуганный голос: «О, Создатель!». Только тогда Ио, с трудом поднявшись с трона, прошел на террасу. Неожиданно повисшую в зале тишину нарушил гул встревоженных голосов. Густая тьма, нависшая над Алморрой, вселяла в их сердца ужас и Цефея ощутила липкий сгусток всеобщего страха как собственный. Присутствующие на балу Хранящие подзывали голоса, стараясь осветить зал и часть парка, а маги, тихо проговаривая заклинания, разжигали бледные искры над головами испуганных людей. Во всеобщем хаосе Цефее казалось, что гости бала надеялись вернуть былое сияние на небеса, но все попытки были тщетными. Ничто не заменит пять лун, исчезнувших с неба.

— Что это? — тихо спросил Император, подойдя к Цефее. Его голос был необычайно слаб.

— Это первый слуга Рагнарека, сирра. — Ответила Хранящая, не отрывая взгляда от пустого неба. — Он укутал все луны тьмой и Айру поглотила непроглядный мрак.

Конец первой книги.

Примечания

1

Хильмарийской национальной настольной игры, схожей с привычными шахматами (здесь и далее — прим. автора).

(обратно)

2

Белоснежный минерал, обладающий свойствами металла.

(обратно)

3

Хронос — Перворожденный времени

(обратно)

4

Тэлир — королевство, расположенное на материке Лормаль. Королевством правят пять древних родов (домов) — Долатэрель, Ариантель, Сидедис, Линиариа, Виллион. Правителем признан Владыка дома Долатэрель. (прим. автора).

(обратно)

5

Месяц в Айре длится 40 дней, год — 16 месяцев, неделя — 10 дней.

(обратно)

6

Третий месяц воды — третий месяц весны из четырех.

(обратно)

7

Сирра — уважительное обращение к жителям Айры. Дословно — госпожа, господин.

(обратно)

8

Медленнее, сирра Цефея.

(обратно)

9

Эльфам некуда спешить. Впереди только вечность.

(обратно)

10

Мое время имеет границы.

(обратно)

11

В его мыслях было страха меньше, чем любопытства. Ты молода и красива. Привыкай.

(обратно)

12

В переводе с хильмарийского «ожерелье».

(обратно)

13

«Слабостей нет только у лжецов и мертвецов». (тэлирск.)

(обратно)

14

Год в Айре состоит из 16 месяцев, по четыре на каждый сезон года: весна — четыре месяца Воды, лето — четыре месяца Огня, осень — четыре месяца Ветров, зима — четыре месяца Мороза.

(обратно)

15

Согласно законам Айры, Хранящие — неприкосновенные лица, судить которых может лишь их Перворожденный.

(обратно)

16

Заговоренные наручи используют для тренировок неопытных Хранящих. С их помощью наставники контролируют потоки голосов своего ученика и могут остановить бой в любой момент.

(обратно)

17

Три дня назад… Капитан Сиреда взял порт Церасса.

(обратно)

18

Это было в 987 году.

(обратно)

19

Верно!

(обратно)

20

Спи, Цефея. (тэлирск).

(обратно)

21

«Пустынные воины Орла» (хильмар.)

(обратно)

22

«Пустынные воины» (хильмар.)

(обратно)

23

Твоя душа сияет ярче иных. (тэлирск)

(обратно)

24

Храм, воспитывающий целителей.

(обратно)

25

Ваше странствие окончено, сирра Эниф. (тэлирск).

(обратно)

26

«Спаведливость, рожденная мудростью». (тэлирск.).

(обратно)

27

Я уже прошла испытание, мой господин. Я уже многому успела научиться. (тэлирск.)

(обратно)

28

Кольцо старейшины Вечного совета — золотой перстень с опаловой печаткой. Символ власти в совете и главного Хранящего Айры. (прим. авт.)

(обратно)

29

Мирера — святилище, место молитв Создателю и всем Перворожденным Айры. Так как Айра — мир со множеством богов, то мирера служит местом паломничества для любых верующих Айры, ибо миреры считаются домом Создателя.

(обратно)

30

Осторожнее, мой друг. (тэлирск.)

(обратно)

31

Я с тобой… (тэлирск.)

(обратно)

32

Zaria (хильмар.) — растение (невысокое дерево), настой из листьев которого служат айрийцам в качестве чая. Существует множество сортов зарии: от черно-красных сортов до светло-зеленых и желтых. Каждый сорт обладает своими свойствами и вкусом, существуют также особые сорта чая, доступные лишь дворянскому сословию.

(обратно)

33

Родом с Сафира? Семья Торстейн? (сафирск.)

(обратно)

34

Да. (сафирск.)

(обратно)

35

Для сына простого охотника ты слишком хорошо обучен. (хильмар.)

(обратно)

36

Я будущий служитель ярла. (хильмар.)

(обратно)

37

«Погасшее Солнце» (тэлирск.) — имеется ввиду самая большая луна в системе Аэс — Солан Ирадиа.

(обратно)

38

weress Aklio — дева Аклио. Здесь имеется ввиду легенда об Аклио. Аклио — имя красавицы, жившей во времена, первых эпох Айры. Она была так прекрасна, что за право стать ее мужем начались воины. Дева была напугана войной и приняла решение умереть вместе со своим возлюбленным — воином по имени Солан. В Горнем мире они вымолили у Перворожденных право освещать мир ночью, «став солнцами мрака и тьмы».

(обратно)

39

Совет заседает в ратуше два раза в месяц.

(обратно)

40

«Владыка Эниф» (тэлирск).

(обратно)

41

Asala (имп.) — ядовитое растение, из которого получают вещество асалин, вызывающее стойкое привыкание к удовольствиям и наслаждениям, вызываемым в процессе отравления.

(обратно)

42

«Владычица Этамин…» (тэлирск.)

(обратно)

43

Владычица всей Айры. (тэлирск.)

(обратно)

44

Тарос — имперский портовый город на Севере, расположенный на берегу Пролива Хорда.

(обратно)

45

Пролив Хорда — узкое море, отделяющая Сенторий от Сафира.

(обратно)

46

Жители Тэлира считают ниже своего достоинства говорить на иных языках.

(обратно)

47

Императорская корона рода Сенториев сожержит жемчужины, равные по количеству с землями, присоеденнынными к Империи.

(обратно)

48

Морского медведя

(обратно)

Оглавление

  • Эпиграф
  • Пролог
  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая
  • Глава восьмая
  • Глава девятая
  • Глава десятая
  • Глава одиннадцатая
  • Глава двенадцатая
  • Глава тринадцатая
  • Глава четырнадцатая
  • Глава пятнадцатая
  • Глава шестнадцатая
  • Глава семнадцатая
  • Глава восемнадцатая
  • Глава девятнадцатая
  • Глава двадцатая
  • *** Примечания ***