Открытки падали с неба [Лина Соле] (fb2) читать онлайн

Лина Соле Открытки падали с неба

Когда на город синим полутоном

Ложится ночь в сиянье фонарей,

В мечты приходит призрачным фантомом

Тот, кто потерян в полумраке дней.

Глава 1. Открытки падали с неба

Весна выдалась необычайно теплой впервые за многие годы. Поэтому каждый день после работы или спортзала мы бродили с Машей по старинным улицам ставшего мне родным Нижнего Новгорода, заходили в кафе, раньше обычного открывшие летние веранды, ели мороженное на скамейках тихих дворов, бесконечно болтали и смеялись.

Был пятничный вечер, конец мая. Я гулял с Машей по набережной Феодоровского. Мы шли, держась за руки, периодически останавливались и смотрели то на проплывающие катера и баржи, то на отражение закатного солнца и причудливых облаков в воде, то просто целовались, поддавшись мимолетному желанию. Эйфория от легкости наших отношений заставляла меня все время улыбаться, наполняя сердце долгожданным теплом. В моей жизни было не так много серьезных романов, а случайных и того меньше, но все они заканчивались, так и не успев перерасти в предложение руки и сердца. Поэтому сейчас, в свои 28, я променял поиски «той самой» на ненавязчивость, легкость и озорство, которое мне могла подарить молодая студентка Маша.

– Что это такое? – спросила Маша, отрываясь от очередного спонтанного и оттого дико возбуждающего поцелуя. Я почти разозлился от столь резкого завершения, но обернулся. Маша показывала наверх: с неба летели небольшие цветные бумажки, словно осенние листья, медленно спускающиеся вниз.

– Какая разница? – ответил я. – Наверное, флаеры очередного кафе: «Ура, ура, мы открылись, приходите на нашу веранду пить апероль и делать селфи».

Маша захихикала:

– Скорее всего, но это так необычно, я сейчас.

Она побежала вслед за бумажками, а коварный ветер разносил листки по всей набережной, и они кружились маленькими вихрями по брусчатке. Я закатил глаза и хмыкнул: в этом была вся Маша, любопытная, энергичная и по-детски наивная. Я почему-то подумал в тот миг: «Это хорошо. Как раз то, что нужно моей уставшей душе». Я улыбнулся нелепой мысли, перевел взгляд от тоненького бегущего силуэта Маши вверх. Какое-то движение на балконе дома привлекло мое внимание, и новая порция бумажек взметнулась в воздух, сопровождаемая заливистым смехом. «Теперь понятно, кто портит город. Чертовы подростки», – злостно мелькнуло в голове, хотя я не видел, кто именно это был.

– Смотри, это не флаеры, – Маша подошла, протянула мне листок, размером с ладонь. Я взял его, это была распечатанная на принтере и стилизованная под снимок полароид открытка. С открытки на меня таинственно смотрела из-под густой челки девушка с огненно рыжими кудрями и добрыми голубыми глазами. Я знал ее. Молния мгновенного воспоминания пронзила мое сердце. Я знал ее и не знал. Я искал ее много лет назад и, отчаявшись, бросил поиски и продолжил жить, словно ее не было. Я сглотнул, выдохнул и поднял глаза на недоумевающую Машу.

– Ты в порядке? Ты стал бледным.

– Да, конечно, – я кивнул с секундной заминкой, – какие-то подростки балуются.

Я машинально смял драгоценную бумажку и сунул ее в карман. Что подумала Маша? Поняла ли, что я узнал девушку с открытки? Имело ли это значение?

– Здесь написано «Если уходить, то с улыбкой», – Маша держала такую же открытку в руке, – интересно, что это значит. Жалко, что это не флаер кафе, мы бы обязательно сходили.

Она грустно вздохнула и бросила листок на землю. Я проводил его взглядом, пока тот не коснулся брусчатки. Мне стало так досадно и больно, оттого что Маша просто выбросила открытку, единственное и внезапное напоминание о моей незнакомке.

– Пошли, Дань? Сегодня папа попросил быть пораньше, обсудить подарок Димке пока он на дачу уехал, у него 16-го день рождения, помнишь? Ты, кстати, тоже приглашен, – недолгое молчание. – Точнее, заочно, я сегодня как раз с папой обсужу.

Я посмотрел на Машу невидящим взглядом, легкость и теплота улетучились в миг: я не мог думать, не мог рассказать о своей неожиданной находке и не мог выдать себя. Я даже не слышал толком, что сказала Маша, что-то про день рождение брата. Мы смотрели друг на друга: Маша с вопросом, я с растерянностью. Ее улыбка померкла, она погрустнела:

– Ох, я знаю, что твоя первая встреча с папой произвела не лучшее о нем впечатление, но, Дань, он хороший, правда. Не беспокойся, я все улажу. Ты ему уже почти нравишься, просто мы тогда встретились не в лучшее время, понимаешь?

– Угу, – ответил я машинально. Я совсем не понимал, причем здесь ее деспотичный отец. На секунду мне стало противно от воспоминания о первой встрече с ним: я провожал Машу домой, мы встречались тогда буквально пару недель. Мы страстно целовались на ее подъезде, не в силах расстаться на сутки, и в один момент он появился из ниоткуда, грубо отодвинул Машу, заорал: «Быстро домой!». «Папа, папа, это Даня», – начала тогда оправдываться Маша. «Быстро домой», – почти по слогам по-звериному прошипел ее отец. Дверь в подъезд захлопнулась, и мне пришлось выслушать отборные помои в свой адрес о том, «да как ты смеешь своими грязными руками трогать мою девочку», «да кто ты вообще такой, хрен с горы?», «да знаешь, кто я такой? я тебя урою» и многое другое, сдобренное угрозами, матом и оскорблениями. Я был уверен, что на этом мой чудный двухнедельный роман завершен, но в тот же вечер по телефону Маша слезно умоляла простить ее отца за грубость, оправдывая его тем, что у него на службе застрелили коллегу при задержании, он отрапортовал, выпил с ОПЕРами, возвращался домой и сорвался на мне.

Маша смотрела на меня жалостно:

– Мне, правда, домой надо, Дань. Все будет хорошо, вот увидишь.

Она крепко обняла меня, поцеловала в щеку. Болезненное воспоминание о ее отце немного вернуло меня в реальность. Я взял Машу за руку, и мы пошли в сторону ее дома. По дороге мы почти не разговаривали, да и идти было совсем близко. Странные мысли роем кружились в голове, но я не мог ни на чем сосредоточиться. Впервые за все наши отношения я был рад, что вечер подходит к концу, и мы расстаемся на ночь. Мне был нужен воздух, одиночество и, вероятно, стакан виски, чтобы привести мысли в порядок, остановить болезненный поток в голове и, может быть, уснуть.

Я поцеловал Машу на прощание, после чего она сказала:

– Мы же завтра идем в кино? Все в силе?

– Да, да, конечно, – вот блин, кино! Я бы не вспомнил об утреннем приглашении в кино даже под дулом пистолета ее папочки. Хотя сегодня, покупая билеты, радовался, как слюнявый подросток, что выбираю места на последний ряд. – Зайду за тобой в 12.

Мы поцеловались еще раз и распрощались.

Я хотел как можно быстрее добраться домой. Пешком можно было дойти за полчаса, но я вызвал такси и в машине вдруг осознал, какой же я дурак! Смех на балконе принадлежал моей незнакомке. Как могло быть иначе?! Какой это был этаж? Я не помню. Седьмой? Пятый? Идиот! Я проклинал себя всю дорогу. Подумал: «Нужно будет сходить туда завтра. Или сейчас? Да куда уж сейчас, голова раскалывается». Такси медленно припакровалось возле моего подъезда, я даже не заметил, как мы доехали. Я расплатился и побрел домой. Я был вымотан, как никогда прежде. Ни экзамены в университете, ни расставания с бывшими девушками со слезами и битьем посуды, ни панические атаки перед собеседованиями на работу мечты – ничто не выматывало так, как сегодняшнее потрясение. Она была рядом. Я бросил ключи на тумбочку, прошел на кухню, налил виски в кружку на столе, из которой с утра пил чай, отпил. Но больше не стал, просто не было сил. Не раздеваясь, я упал на диван и тут же заснул.

Глава 2. Кино отменяется

Я проснулся среди ночи от дикой головной боли. На часах было без пятнадцати два, за окном – темнота, с улицы доносились крики загулявшейся допоздна молодежи. Я закрыл глаза в надежде, что смогу снова уснуть, но, полежав пару минут, все-таки пошел за таблеткой. На кухне подумал, не запить ли анальгин остатками виски, но и без того мерзкий вкус во рту остановил меня от непростительной ошибки. Я хотел быстрее лечь и уснуть, поэтому изо всех сил старался не допускать ни единой мысли в голову, хотя подумать было о чем. «Утром, все утром, сейчас – спать».

Но утра я не дождался. Я открыл глаза. Незнакомка стояла напротив, облокотившись на комод. Нахлынувшие чувства приковали меня к месту, но я не мог понять, что именно чувствовал, страх мешался с тоской, восторг – с ужасом. Я собрался с силами, начал подниматься с дивана, но она жестом остановила меня.

– Почему? – тихо спросил я.

Она молчала. Я нахмурился. «Это еще что такое? Сидит в моей квартире и указывает мне, что делать», – пронеслось в голове. Я резко скинул одеяло, поставил ногу на пол. Казалось, незнакомку это опечалило. Она покачала головой, словно говоря: «Не надо», но ничего не сказала. Я остановился, смотрел на нее выжидающе. Если это какая-то игра, то я не понимал какая.

– Что ты хочешь? – мой голос сделался жестким, хотя я не планировал обижать ее или пугать. Тишина. – Так и будешь молчать?

Незнакомка опустила глаза. Мое напряжение росло. Я чувствовал, как злость пробирается когтями в самое сердце, наполняет вены. И все же, поддавшись инстинкту, я начал жадно рассматривать ее: на ней была синяя мини-юбка и обтягивающая белая блузка, распущенные волосы рассыпались волнами по плечам и груди, а ноги – босые. «Как мило, она даже разулась у меня дома», – сарказм в мыслях не прибавлял мне храбрости, но что-то нужно было делать, чтобы перехватить ситуацию, в конечном счете она – просто девчонка, хоть и взявшаяся непонятно откуда. Я спустил вторую ногу на пол, наклонился, готовясь встать. В этот момент она резко побежала ко мне, толкнула обратно на диван, а сама прыгнула сверху, пригвоздив мои руки к подушке.

Такого поворота я не ожидал. Ни резкости действий, ни уж точно ее силы. Наверное, мои округлившиеся от испуга и недоумения глаза развеселили ее, она улыбнулась такой обворожительной улыбкой и немного обмякла. Я сглотнул и еле прошептал:

– Если это ограбление, то забирай все, что хочешь.

Она закрыла лицо обеими руками, освободив мои, и беззвучно засмеялась. «Хорошо, – подумал я, – моей жизни ничего не угрожает. Кажется». Поскольку я не мог узнать, что происходит, я перешел к другой более значимой теме.

– Как ты нашла меня? Как тебя зовут?

Незнакомка перестала смеяться и медленно прикоснулась пальцем к моим губам. Этот простой жест и что-то загадочное в ее взгляде взбудоражило во мне какие-то потаенные чувства и желания, о которых я не знал прежде. Может быть, абсурдность ситуации довела меня безумия, но триггер сработал: я схватил ее за бедра, с силой перевернул, чтобы она оказалась подо мной, и хищно начал ее целовать.

Резкий звук автомобильного сигнала и грохот удара. И в это мгновение все растворилось. Я вскочил, как ошпаренный. Ничего не понимая, огляделся по сторонам, на диване никого не было. Я упал обратно на мокрую от пота подушку, и застонал. «Нет, это не может быть просто сном. Я еще чувствую ее руки в моих руках, ее волосы на своем лице, ее запах, ее губы», – думал я, сжимая пустые кулаки, представляя ее исчезающий образ. Я лежал так несколько минут, пока не услышал крики с улицы. Теперь я понял, что крики были давно, просто я фокусировался на внутреннем монологе и не слышал их.

Я встал и выглянул в окно. Кости почему-то ломило, и я чувствовал слабость в каждой мышце. Люди на улице бежали в сторону соседней с моим домом остановки. Мне не было видно, что случилось, поэтому я решил спуститься. Я быстро сбежал по лестнице, даже не закрыв дверь. Остановка накренилась, на встречной полосе стоял поперек дороги автобус с разбитыми стеклами, толпа людей собиралась вокруг кольцом, многие плакали и испуганно кричали. Потом я увидел, как с бордюра красными тягучими водопадами на дорогу стекает кровь, попадая в уже очень большое темное озеро. Ближе подходить я не стал, все было понятно: авария, жертвы. С громкой сиреной, от которой голову прострелила боль, подъехала машина скорой помощи, выбегающие медработники в синих жилетах просили всех разойтись. Спустя пару минут подъехало несколько полицейских машин.

Я не спеша пошел к подъезду и вдруг присел на ступеньки, опустил голову на руки – сил подниматься в квартиру не было, меня бил озноб. В кармане брюк завибрировал телефон, я достал его, на экране – сообщение от Маши: «Привет, милый. Ты уже едешь? Я буду ждать около дома, прогуляюсь пока». Часы показывали 11.43. «Почему так поздно? Я должен в 12 быть у Маши», – я встал и добрел до квартиры. Странное утро выдалось. Я сел на диван и позвонил Маше:

– Привет, Маш. Я, кажется, заболел. Знобит.

– Дань, привет, ну вот. Давай я приеду? Куплю что-то, приготовлю? – голос у Маши был такой подавленный, что хотелось согласиться, лишь бы не печалить ее. Особенно не стоило говорить про аварию, что еще больше ее расстроило бы.

– Да нет, я же могу быть заразным. Просто отлежусь, еда есть дома. Не переживай, – я старался, чтобы голос казался бодрее.

– Как ты сейчас себя чувствуешь? Температуру мерил?

– Чувствую слабость. Надеюсь, что за выходные пройдет, сейчас поставлю градусник, думаю, что все не так страшно.

– Хорошо, пиши мне. Если что-то нужно, то я привезу, – Маша немного приободрилась. Я вспомнил про кино.

– Жалко, что в кино не получилось сегодня, ты так вчера обрадовалась, давно хотела посмотреть этот фильм.

– Прекрати, ничего страшного, еще сходим. Ты, главное, выздоравливай скорее.

– Спасибо, Маш. Буду отдыхать.

Мы распрощались. Чувствовал я себя паршиво, да и выглядел тоже. В зеркале напротив дивана отражение было удручающее: бледное лицо, растрепанные русые волосы потемнели от пота и казались почти черными, светло-серые глаза, стали еще прозрачнее. Я опустил взгляд на комод, где во сне стояла незнакомка. Печальная улыбка на секунду мелькнула на губах, и я замер. «Сколько было на часах после аварии? 11.43? – мысли понеслись, словно по рельсам причинно-следственных связей, – так, значит, авария произошла минут за 10-15 до этого, примерно в 11.30». Я вскочил с дивана, посмотрел сначала на комод, потом на диван, вспомнил, как незнакомка запрещала мне встать, и когда я воспротивился – перешла к решительным действиям, чтобы задержать меня в постели. Я не верил в такое совпадение: в 11.30 я должен был стоять на остановке, в 11.30 в остановку врезался автобус, умерли люди. Мог умереть и я.

«Ты спасла меня, – я осел на пол, не в состоянии думать о чем-то ином. – Ты спасла меня, незнакомка».

Глава 3. Детали

День прошел впустую. Озноб закончился почти сразу, градусник показывал 36.5. Состояние немного улучшилось, но слабость оставалась до вечера. Я почти ничего не ел – не было желания вставать с дивана, готовить, да и есть, честно говоря, не хотелось. Маша писала каждый час, спрашивала про самочувствие, порывалась приехать, но я успокоил ее, что «все нормально, я сытый, чистый, набираюсь сил». Хотя на самом деле все было наоборот. К вечеру я заснул.

Мучительные обрывки событий дня и ночи терзали сознание. Во сне я то успокаивался, ничего не чувствуя, то истошно кричал в пустоту: «Где ты, как тебя найти?» Мутные образы, едва-едва становившиеся узнаваемыми, начинали исчезать в красной вязкой жидкости. На мгновение я увидел лицо незнакомки, она поправила волосы рукой и улыбнулась, в голубых глазах виделось тихое спокойствие моря в штиль. Я прошептал во сне или наяву «Не молчи» и проснулся.

За окном было светло, я перевернулся на другой бок и не почувствовал ломоты в мышцах. Я не понимал, сколько проспал. Приподнявшись, я посмотрел на часы: 3.20 ночи. Желудок урчал, недовольно призывая закончить непрошеную голодовку. На удивление, я чувствовал себя здоровым и выспавшимся. Придя на кухню, я наскоро приготовил яичницу, пару бутербродов с добротным куском колбасы каждый и съел это холостяцкое чудо буквально за минуту. Поставил вариться кофе, что давно уже не делал. Толик, университетский друг, привез как-то из Италии в подарок чудо-кофеварку: налил воды, засыпал кофе, она попыхтела минут семь на огне, и отменный кофе готов. Зная мое почти наркотическое пристрастие к кофе в годы учебы, Толя выбрал самый большой размер и вручил со словами: «Держи, братан, это тебе на одну чашку», после чего звучно рассмеялся своим басом. Эта «итальянка» стала моей самой большой слабостью на долгие годы, как и пачка сигарет в день, пока тренер не предупредил, что такими темпами с футболом придется завязывать. Пришлось расставить приоритеты. Завязал сначала с сигаретами, потом с кофе. К сожалению, футбола тоже почти не стало в моей жизни, не из-за здоровья, но потому что катастрофически не хватало времени. Я налил кофе в кружку, подождав пока упадут последние капли, мысленно поблагодарил друга: «Да, Толян, мой размер». Сел в кресло и решил, что пришло время все спокойно обдумать. С чего нужно было начать? Пожалуй, с самого начала.

Все случилось шесть лет назад, весной. Три раза в неделю я играл в футбол. Пары в Политехе закончились, я забежал домой, перекусил, взял сумку и пошел на остановку (на ту самую остановку, которую вчера протаранил автобус). Каждый раз во время часовой дороги меня злило, что нашей команде пришлось передислоцироваться на Автозавод¹: арендная плата дешевле, большинство парней из команды жили в Нижней части города², и им, видите ли, было так удобнее. А мне приходилось 6 часов в неделю тратить на бесполезную дорогу.

Обычно на моей остановке никто не садился, она находилась между двумя ВУЗами со «своими остановками» и была неудобной для студентов. В тот день там стояла девушка спиной ко мне. Я, как обычно, мысленно негодовал о предстоящей дороге и не обратил бы внимания, если бы ее длинные рыжие волосы так не блестели на солнце. Я окинул ее взглядом: миниатюрная, стройные ноги, высокие каблуки. Подъезжала маршрутка, я замешкался, еле успел поднять руку, чтобы водитель затормозил. Забежал, оплатил проезд, сел на свободное место, забыв про девушку. На следующей остановке вошла орава студентов – привычно в такое время – заполнив собой весь салон. Я отстраненно смотрел в окно, подмечая только основные промежуточные пункты, чтобы не проехать стадион: площадь Минина, Речной вокзал, мост, Ярмарка, ж/д вокзал, а дальше – серость промышленно-спальных районов. Я вздохнул и перевел взгляд, маршрутка опустела наполовину.

На последнем месте сидела та самая девушка: глаза опущены в телефон, густая рыжая челка скрывает пол-лица. Она вытянула ноги, так как рядом никого не было, и забавно поставила туфли на каблуки носками вверх. В голове мелькнуло: «разве девушки так сидят?». Любопытство пересилило приличие – мне стало жутко интересно увидеть ее лицо, поэтому я нагло уставился на нее. Через две остановки нужно было выходить, она все так же смотрела на экран, а я – на нее. «Черт, жалко, – подумал я, – следующая моя», и стал пробираться к выходу. Я встал так, чтобы видеть ее, если вдруг она соизволит поднять голову. Что и случилось. Мы встретились взглядами и замерли на несколько секунд. Она была очень красивой: бледная кожа, небольшой румянец, ярко накрашенные голубые глаза, густые ресницы, аккуратные веснушки и маленькие губы. Она казалось фарфоровой куклой: дотронься – разобьешь. Я так опешил и пялился на нее, не отводя глаз, за что впоследствии был готов убить себя. Какой-то резкий звук появился фоном и нарастал. «Эй, чего встал, выходить будешь? Зачем сигнал нажимал?» – кричал водитель. Я сообразил, что это он – мне, и без задней мысли сбежал по ступеням. Двери закрылись, маршрутка быстро отъехала, увозя от меня мою незнакомку.

Сказать, что я обезумел с того дня – ничего не сказать. Я говорил и думал только о ней. Каждый день я уходил с пар и бежал на ту остановку, сначала в 14.00 – время нашей встречи, потом на полчаса раньше, потом – на час. Я просто стоял на остановке, искал по сторонам, вглядывался в проезжающие маршрутки и автобусы. Дорога на футбол уже не была простой тратой времени, она стала настоящим квестом – найди скрытое в толпе. Друзья сначала поддерживали в поисках, видя мою решимость, мы вместе шерстили соцсети, но ничто не приносило результатов. Время шло, Толик и остальные начали подшучивать надо мной, а затем и вовсе отмахивались, стоило мне упомянуть незнакомку. Закончился апрель, прошел май, июньские экзамены, перевод на второй курс магистратуры. Каникулы.

Летом я перестал ее искать, устроился на временную работу и, конечно, не мог в середине дня уходить на 2-3 часа неизвестно куда. Времени на футбол становилось все меньше. Мы по-прежнему играли в воскресенье и один день на неделе после 7 вечера (ради меня), хотя парни, как и раньше, собирались днем в будни. На работе я сблизился с Леной, стажеркой из финансового отдела, пришедшей в компанию со мной в один день. Через месяц она переехала ко мне, и думать о мифической девушке из маршрутки стало бесполезно.

Уже рассвело, и под окном начали шуметь первые автобусы. Я помыл тарелку, кружку, разобрал и почистил кофеварку, убрал сковороду в духовку, которой никто кроме Лены не пользовался за все 10 лет. Как я мог забыть про открытку! Я сунул руку в карман брюк, а сам подумал: «Я не раздевался и не мылся два дня, надо срочно в душ». Руки дрожали, сердце надрывно билось. Расправив измятый листок, я с трепетом начал рассматривать мельчайшие детали знакомого лица. На меня смотрели голубые глаза, маленькие родинки притаились справа под губой и над левой бровью, россыпь веснушек словно стала ярче, а лицо – чуть темнее и взрослее, в ушах – длинные серьги с цветными камнями. Все-таки память – странная штука, я бы и через десятки лет вспомнил это лицо, пусть без деталей, которых не заметил при первой встрече, но ее образ засел во мне слишком глубоко, в самых неприкасаемых ячейках подсознания. Я бережно коснулся пальцами открытки и заложил ее между страниц толстой книги, решив, что надо ее хорошенько разгладить и сохранить. Я чувствовал тоску и опустошение, я не знал, что делать дальше. Повертев книгу в руках, я положил ее рядом с диваном и отправился в душ.

Глава 4. Маша

Я полностью отдался во власть струй прохладной воды, воображал, будто она снимает с меня душевное и физическое напряжение. Я хотел вернуть ту легкость, которая еще пару дней назад грела мое сердце. Последние месяцы были довольно счастливыми, не считая встречи с Машиным отцом и нескольких рабочих неурядиц. Как бы мне хотелось, чтобы все так и продолжалось. С Машей мне было хорошо и беззаботно: она не требовала от меня невообразимых мужских поступков, слов о вечной любви, дорогих подарков. Возможно, я, дурак, не замечал, но она казалась мне такой влюбленной и довольной жизнью, что я видел в этом исключительно свою заслугу.

Продолжить жить той жизнью – значило не думать о незнакомке, не пытаться найти ее. Способен ли я был на такое? Пожалуй, да, ведь однажды я уже выбрал отношения с Леной, заблокировав лишние мысли, несбыточные желания и пустые иллюзии. Но в тот момент я опустил руки, был истощен и лишен моральной поддержки друзей. Зато я был одинок, поэтому имел полное моральное право проводить свое свободное время, как считал нужным, хоть целыми сутками стоять на той остановке. Потом в моей жизни появилась Лена, и я сделал выбор. Сейчас же я встречался с Машей, думать о другой женщине и тем более искать ее за Машиной спиной – означало быть подонком в глазах любимой и общества, в собственных глазах, в конце концов.

Я вышел из душа с почти принятым решением, пусть оно было зыбким и не сформированным окончательно, но меня радовало направление мыслей и стройность логики. На телефоне отображалось два пропущенных звонка от Маши. Я перезвонил:

– Привет, Маш, извини, не слышал. Был в душе. Как дела?

Молчание в трубке меня напугало: после мистики прошедшего дня я почему-то на секунду подумал, что Маша прочитала мои мысли о незнакомке и была готова расстаться со мной без объяснения причин.

– Маша, ты слышишь? – я услышал всхлипывания и заволновался не на шутку, все ли в порядке.

– Дань, меня папа не хочет выпускать на улицу до экзамена, – еле слышно шептала Маша, постоянно прерываясь на слезы. Я начал прокручивать в памяти, когда должен быть экзамен.

– Экзамен ведь через две недели, так?

– Да, 15 июня, – уточнила тихо Маша.

– Хорошо, ты главное успокойся, ничего же страшного нет. Я уж испугался, вдруг что-то случилось с тобой.

– Это и есть страшное! Мы с тобой две недели не увидимся, – она помолчала немного, – и потом на день рождение Димки мы улетаем в Тунис. Такой вот подарок папа сделал Диме, а получилось, что мне все испортил. То есть, мы целый месяц не увидимся с тобой.

Маша заплакала, я не знал, как ее успокоить, мне стало не по себе: плачущие девушки – не та проблема, с которой учат справляться мальчиков в детстве.

– Месяц – это долго, но как минимум мы после экзамена можем увидеться, хотя бы на несколько часов, – мой мозг начал генерировать неплохие советы.

– Можно я приеду, Дань?

– Можно, конечно, но тебя же отец не выпускает?

– Он сказал, что я с понедельника должна оставаться дома, даже в спортзал запретил ходить, представляешь? Сказал: «В интернете посмотришь упражнения, и дома будет тебе спортзал», – неприязнь и сарказм так и сквозили в Машиных словах, хотя я был уверен, что ее отец – беспрекословный авторитет для нее.

– Он же как лучше хочет, – я удивился своей реакции: с какой стати я защищал ее отца, который меня бы с радостью убил при первом удобном случае. Да, Маша была права, именно такое у меня сложилось мнение об этом человеке.

– Как ты себя чувствуешь? – перевела тему Маша, я был рад, что она не заострила внимание на прошлой фразе.

– Я? – я уже и забыл, что вчера не мог подняться с постели. – Хорошо, к утру все прошло.

– Тогда я приеду, – без лишних вопросов констатировала Маша.

– Хорошо. Жду тебя.

Времени до приезда Маши было немного, я окинул взглядом квартиру – вроде бы все было чисто, раскиданных вещей не было. Я, в принципе, был аккуратным человеком: в детстве сурового маминого «быстро прибрался, а то гулять не пойдешь» было достаточно, чтобы привить бессознательную любовь к чистоте и порядку. Я убрал постельное белье, собрал диван, достал спортивные шорты и футболку, и, одеваясь, подумал, что сегодняшний футбол придется отменить, так как надо было выжать максимум из последнего дня с Машей. «Последнего дня до ее заточения, конечно», – мелькнуло в голове не прошеное уточнение. Я написал в футбольный чат, что сегодня не смогу прийти. Парни не прореагировали, они давно потеряли всякий интерес к моей персоне, как к футболисту, хотя дружить мы не переставали, периодически пересекаясь после работы в баре.

Маша приехала через полчаса, расстроенная, с опухшими глазами, с порога кинулась ко мне в объятия и горько разрыдалась. Я никогда прежде не видел ее такой подавленной и беззащитной. Мы долго стояли в коридоре, я успокаивал ее, как мог, говорил, что все будет хорошо, гладил по спине, плечам, целовал ее глаза, губы, щеки, лишь бы она стала снова той радостной и улыбчивой девушкой, которую я знал. В итоге она перестала плакать, вытерла руками последние слезы, мы прошли в комнату, сели на диван и стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Во время разговора Маша готова была расплакаться множество раз, но все же держалась.

Как я понял, переубедить ее отца не удастся – пока Маша не сдаст экзамен, выйти ей не разрешалось. Виной всему был, конечно, я: по мнению ее отца, с начала наших отношений Маша перестала нормально учиться, каждый день до ночи пропадала «черт знает где» (про себя я добавил: «Черт знает с кем»). Поэтому табу распространялось, главным образом, на наше личное общение. Я пообещал, что мы будем созваниваться по видеосвязи при каждой возможности, а после экзамена я ненадолго заберу ее к себе. То, что сразу после экзамена Машу увозили на «принудительный», по ее словам, отдых, печалило ее больше всего: из всех возможных подарков на совершеннолетие брата, отец выбрал тот, который был для нее неприемлемым. Но, увы, билеты уже были куплены, а ругаться с отцом еще раз Маша была не готова. «Лучше сдаться, Дань, с ним спорить – себе дороже», – сказала Маша, бессильно опустив голову мне на плечо. Я успокоил ее, что разлука на месяц – это несущественно, и что я все равно всегда рядом, стоит взять телефон в руки. В конце разговора Маша даже улыбнулась и крепко обняла меня.

– Пошли в кино, я проштрафился вчера, самое время исправить, – предложил я.

– Хорошо, – согласилась Маша, – но сначала…

Она замолчала и опустила руку мне на шорты, тело отреагировало мгновенным возбуждением. Мы стали ненасытно целоваться, повалившись на диван, после чего страстно и яростно занялись любовью. После оргазма я зарылся лицом в ее белокурые локоны, прижал Машу сзади, обхватив руками маленькую упругую грудь. Мне нравилось ее тело – высокая, стройная, спортивная, тонкая талия, длинные ноги. Мы познакомились в спортзале, пройти мимо, не обратив внимания, было невозможно: она растягивалась перед тренировкой, демонстрируя нереальный шпагат. Поймав тогда мой взгляд в зеркале, она подмигнула мне, а тем же вечером мы сидели в кафе, и я любовался ее карими глазами, пухлыми губами и тонкими длинными пальчиками, которые теребили салфетку.

Мы долго лежали и болтали о пустяках. «Вот и вернулась моя смешная Маша», – подумал я с облегчением, только ее припухшие веки выдавали утренние переживания. Мы собрались и отправились в кино на пропущенный вчера фильм, потом поели на любимой веранде на Покровке и, как обычно, пошли гулять. За разговором я не следил, куда мы идем, просто радостно было идти, держаться за руки, смеяться и дурачиться: Маша запрыгивала на высокие клумбы, а я бодро подхватывал ее за талию и кружил в воздухе, она хохотала и ловила развевающуюся юбку. Раньше я не был таким, наоборот, в детстве всегда казался застенчивым и нерешительным; в юности, с переездом в Нижний, пришлось искоренить в себе нерешительность, но я остался тихим и собранным. Маша раскрывала во мне новые стороны, что делало ее особенной для меня.

Я не заметил, когда мы вышли на набережную Феодоровского, в какой-то момент под ногами я увидел знакомую открытку, она была перевернута, но я знал – это она. В сердце кольнуло, я огляделся. Дворники собрали почти все, лишь в некоторых местах на склоне лежали разнесенные ветром листки. Я отметил, как похолодели руки, но голова осталась трезвой: я сознательно не хотел впускать мысли о незнакомке. И все же я поднял взгляд на дом, из которого летели открытки, в котором, вероятно, жила она. «Нет, я уже не найду тот балкон, это хорошо», – мелькнуло внутри, я немного успокоился. Но маленькая, как заноза, мысль прокрадывалась из самого подсознания: «А что, если просто подождать ее около подъезда. День-два, она же выйдет на работу или в магазин». Я сглотнул, я так не хотел тратить день, который посвятил Маше, на кого бы то ни было еще. Усилием воли я сконцентрировал внимание на рассказе Маши, она восторженно говорила о том, как в детстве занималась бальными танцами. Я решил, что смотреть на нее и всецело проникнуть в беседу – лучшее избавление от ненужных мыслей. Так оно и стало, мы неспешно прошли мимо дома, мимо памятника Жюль Верну, и вот уже шли в сторону Машиного дома.

Вдруг Маша остановилась и резко развернулась ко мне. Она смотрела прямо в глаза, серьезная и немного напуганная, и неожиданно произнесла:

– Я люблю тебя, Даня.

Я замер, не то, чтобы я не мог или не хотел ответить ей взаимностью, просто я не думал об этом раньше, все шло по течению, и я даже не знал, люблю ли. Для меня это всегда были серьезные слова, как печать, скрепляющая документ. Я говорил их только двум девушкам в жизни. Молчание неприлично затягивалось, и Маша улыбнулась, быстро поцеловала меня и хитро прошептала:

– Не отвечай, я и так знаю, – она подмигнула мне, как в первый день нашей встречи, развернулась и побежала вперед, легкая и воздушная. – Догоняй.

Она бежала, смеясь, я побежал за ней, а сам думал: «Почему я промолчал? Ей важно было услышать это сейчас, перед долгой разлукой. Почему я не смог сказать «я люблю тебя?» А внутри иглой уколол в самое сердце ответ: «Незнакомка». «Ну, уж нет, я не позволю мифической девушке разрушить все», – я так разозлился, ускорил бег, настиг Машу, схватил в охапку и твердо сказал: «Я люблю тебя». После чего мы долго целовались, стоя по середине тротуара, люди недовольно обходили нас, но это не имело значения.

Я был спокоен и счастлив ровно до момента, пока за Машей не закрылась дверь подъезда. Начинался месяц одиночества, хоть и условного, но все же ощутимого. Я привык каждый день видеться с Машей, ждать свиданий и спешить к ее дому после работы, вместе возвращаться из спортзала по понедельникам, средам и четвергам. Я развернулся на подъезде, спустился и впервые за последние четыре года подумал, что неплохо бы покурить. Всю дорогу домой я отгонял от себя эту навязчивую мысль. Было уже достаточно поздно, дома я сварил макароны, натер сыр, а пока ел, начал переживать о том, нужно ли было говорить о чувствах так быстро. «Во-первых, сказанного не вернешь, – рассуждал я, – да и как можно обдумать «люблю или не люблю»? Эти слова говорятся всегда в порыве, так и было сегодня». Но подсознание настойчиво шептало: «Нет, не так, и ты знаешь это».

Я завел будильник – завтра на работу, написал Маше пожелание спокойной ночи. Долго не мог закончить фразу в конце: «я любл…», но Маша опередила, на экране высветилось сообщение от нее: «Спокойной ночи, милый Даня. Спасибо за сегодня. Я люблю тебя». Я дописал свое «я люблю тебя» и нажал «оправить». Я долго крутился в постели, никак не мог уснуть, мысли ураганом бушевали, не давая мозгу расслабиться. И в какой-то миг я, наконец, провалился в сон.

Мы с Машей сидели на диване, она опустила руку мне на шорты, я закрыл глаза, волна возбуждения начала расходиться по телу, рука ловко и умело проскользнула под ткань, я ухмыльнулся, я хотел продолжения. Я открыл глаза, передо мной сидела незнакомка, взгляд, помутненный желанием, губы приоткрыты, обнаженная большая грудь и рыжие волосы, касающиеся сосков. Я испугался и окаменел. Незнакомка же продолжала ласкать меня, словно ничего не замечая, она провела свободной рукой по моей груди вверх, мурашки пробежали по спине, и я не понимал: от ужаса или возбуждения. Большим пальцем она коснулась моей нижней губы и посмотрела мне в глаза, выжидающе. «Я хочу тебя», – произнес я бескомпромиссно. Она склонила голову набок, волосы упали на лицо, она ничего не говорила и ничего не делала. Чего она ждала? Затем она приблизилась ко мне, так близко к моим губам, что я чувствовал ее дыхание на лице, и все так же смотрела своими огромными голубыми глазами. Я заметил на ней длинные серьги с цветными камнями.

«Я хочу только тебя», – сказал я с выдохом, и мы слились в бесконечном поцелуе. Она легла на меня, обхватив ногами мои бедра, а руками ласкала торс, шею, волосы. Я скользил пальцами по ее нежной коже, нащупал ямочки на пояснице, обхватил ладонями упругие ягодицы и застонал от сильнейшего возбуждения. Я сдерживался, чтобы не перейти хрупкую грань, хотел продлить это мгновение: узнавать ее тело руками, ощущать ее сладковатый запах, такой новый и незнакомый для меня, слышать ее частое дыхание. Она заполнила собой всего меня, став в этот момент единения для меня целой Вселенной. Я с силой сжал ее бедра и вошел в нее.

Будильник зазвонил одновременно с тем, как я испытал сильнейший в своей жизни оргазм.

Началось лето.

Глава 5. На перекрестке

Весь день на работе я не мог прийти в себя, хорошо, что не было серьезных дел. Мысли носились по кругу: свидание с Машей, признание в любви, сон о сексе с незнакомкой. Я понимал всю бессмысленность происходящего: самое важное – Маша и наши отношения, а сны и прочая мистика – не более чем плод моего воображения. В то же время в новых обстоятельствах разлуки с Машей на целый месяц я не был уверен, что мне хватит решимости не совершить глупостей: идея о возвращении к дому незнакомки не отпускала меня, зудела, словно комариный укус.

Кажется, я сидел и смотрел в стену, не в силах заниматься рабочими вопросами, когда телефон завибрировал, на экране высветилось сообщение от Маши:

«Привет, Даня. Как дела? Я засела за учебники. Отсчет пошел, день 1. Скучаю, люблю».

Я смотрел на сообщение и не знал, что ответить. Самое важное – не дать Маше повода думать, что со мной что-то не так, что в мысли прокралась незнакомая девушка из прошлого, особенно то, что Маша сама на ладони принесла мне это напоминание. Я сглотнул и отложил телефон в надежде, что вдохновение на ответ посетит меня в ближайшее время.

Я смотрел на часы, стрелка, не торопясь, подползала к двенадцати. Скоро обед, а значит, шанс выйти на улицу, проветрить голову, поболтать с коллегами о последних сплетнях и новостях, тем более что в конце июня намечался сплав по реке, и все разговоры последних встреч были о том, где дешевле арендовать байдарку, кто с кем поедет и будет ночевать, сколько самогона и гитар брать с собой. На обеде коллеги заметили перемены: раньше я всегда поддерживал разговор и давал советы по снаряжению, так как в студенческие годы иногда ходил в пешие походы, сегодня же я молчал и даже не следил за беседой. Я отшутился, что мои бесплатные советы кончились и, если они хотят знать что-то еще, придется раскошелиться. Все посмеялись и не стали донимать расспросами, о чем я мысленно поблагодарил ребят.

Оставалось минут пятнадцать до окончания обеденного перерыва, я решил прогуляться до парка Кулибина. По дороге я зашел в небольшой продуктовый, чтобы купить воды, а сам, стоя в очереди, уставился на ценник с сигаретами. «Оно того не стоит», – мысленно убеждал я себя. «Если уж не сейчас – то когда? Мне нужно успокоиться, а сигарета всегда помогала», – эта мысль мне не нравилась, но манила.

– Здравствуйте, что вам? – миловидная пожилая женщина-продавец обратилась ко мне.

– Воды, – отозвался я, подумав: «Вот и молодец», – негазированной, пожалуйста.

Я был напряжен, пока не расплатился и не вышел из магазина. Едва ли я побежал бы обратно, врываясь без очереди с криками: «Еще пачку сигарет, скорее», но меня жутко взбесила и расстроила моя сиюминутная слабость. Я отпил воды, что-то нужно было делать: если я продолжу бесполезным овощем просиживать время на работе, а в перерывах бегать в магазин за сигаретами, то, во-первых, меня быстро уволят, во-вторых, я возненавижу себя окончательно. Я достал телефон, нужно было ответить Маше. Я присел на скамейку в парке, закрыл глаза и вспомнил вчерашний день. Концентрируясь на мыслях о Маше, я словно наполнялся светом, хоть он и был немного замутнен ночными событиями.

«Умница! Все выучишь, сдашь, и совсем скоро увидимся. Скучаю очень».

Я, правда, очень скучал. Мне бы хотелось, чтобы она сидела рядом, живо рассказывала о том, что ей приходится зазубривать «эти бесполезные книги», когда вокруг «такая нереальная погода». Хотелось бы обнять ее и видеть, как она смеется. Мне был нужен ее вечный оптимизм и непробиваемая уверенность, что «все будет хорошо». Увы, меня отделяла целая пропасть от Машиного позитивного мышления. Через несколько секунд я получил ответ:

«Ты долго не отвечал, много дел на работе? Я не буду отвлекать, просто бесят эти книги, погулять хочется», – я улыбнулся тому, что угадал желания Маши.

«Да, на работе завал, прости», – я вздохнул, врать мне не хотелось, но какую правду я мог сказать?

«Это даже к лучшему, не будет повода и мне отвлекаться», – в любой ситуации Маша нашла бы что-то хорошее и обнадеживающее. Мне стоило учиться у нее.

Я побрел на работу, надеясь, этот день станет первым и единственным для подобной апатии. Новая работа приносила мне небывалое удовольствие. Я очень долго искал именно такое место, где пригодятся полученные в университете знания, и в то же время будет интересно и перспективно. Пока я учился в Политехе, подрабатывал и грузчиком, и доставщиком, и даже ассистентом в банке. После окончания ВУЗа я устроился по специальности младшим конструктором в крошечную фирму, но ни о каком развитии там речи быть не могло: спроектировав один узел, я чертил его в разных конфигурациях, кажется, еще миллион раз. Работа приводила в уныние, я уже почти решил вернуться в банк, когда увидел вакансию на рекрутинговом сайте: требуется конструктор с опытом 3-5 лет в крупную международную фирму. Я бросил все силы на подготовку: получив по почте огромный список литературы к первому собеседованию, я изучал его днями и ночами, параллельно слушал курсы по новым программам. Я так волновался тогда, что впервые в жизни пережил паническую атаку. Три этапа собеседований прошли, прошли и все переживания: я был принят на должность конструктора с испытательным сроком в три месяца, который, к счастью, не так давно успешно завершился.

День подходил к концу, к вечеру мне даже удалось собраться с силами и закончить небольшое задание. Я собирал сумку, когда ко мне подошел Лёня, программист, с которым мы дружили и часто работали вместе на проектах:

– Дань, ты сегодня в зал? Какой-то ты тихий за обедом был, все в порядке?

– Все нормально, Лёнь, не выспался, наверное. Да, собираюсь в зал, а ты?

– Нет, я сегодня пас, но давай подброшу, мне по пути. Мы сегодня в бар идем день рождения Сани отмечать, заходи вечером в «Берлогу», выпьешь пива, расслабишься?

– Да я и Сашу-то толком не знаю, – я хорошо общался с Лёней и еще парой ребят из его отдела, но с остальными даже не был знаком, в том числе, с Сашей.

– Да брось, к тому моменту, как ты подойдешь, большинство или разойдутся, или будут пьяными и примут, как своего. Я тебя, в общем, жду, – на этих словах Лёня ткнул пальцем мне в грудь. – Пошел собираться, встретимся на парковке.

– Угу, – я не нашел, что ответить, идти, мне не хотелось, но Лёня был прав: немного расслабиться в компании коллег не было такой уж плохой идеей.

Мы доехали до спортзала, Лёня высадил меня, напомнив еще раз, что они празднуют в «Берлоге». После тренировки я поплавал в бассейне и даже посидел в хаммаме, чего обычно не делал. Идя в бассейн, я думал оттянуть время: «Все разойдутся, Лёня скажет, что я – тормоз, и что меня никто не дождался», даже отключил телефон, чтобы раньше времени не отвлекаться. Но в хаммаме меня так разморило, что я стал мечтать о кружке холодного пива. Я быстро собрался, движимый желанием и неожиданным приливом сил, вышел из зала и поторопился в бар. Было около 8.30 вечера, на улицах гуляли толпы людей, погода стояла потрясающе теплая, марево первого летнего дня утихло, и опустилась приятная вечерняя прохлада.

Я торопился и старался выбирать улицы с нерегулируемыми переходами, чтобы добраться до места, пока желание не прошло так же быстро, как появилось. Я подгонял все встречающиеся светофоры и был почти на месте, оставалось 10-9-8 секунд до включения зеленого света,чтобы перейти улицу и выйти на финишную прямую к бару. Перекресток был довольно оживленный, я смотрел на красный свет и уменьшающиеся секунды, 5-4-3, к красному сигналу светофора добавился желтый, я опустил глаза, готовый шагнуть, и замер, как вкопанный.

На другой стороне дороги в толпе людей стояла незнакомка. Она говорила с кем-то и смеялась, я не видел с кем. Включился зеленый свет, люди переходили дорогу, пошла и она мне навстречу. Меня начали толкать сзади недовольные пешеходы – я стоял, не двигаясь, мешался им на пути. Я смотрел на нее, стараясь запомнить каждую мелочь: белое свободное платье, светлые туфли без каблука, большая фиолетовая сумка через плечо и, я не верил глазам, рыжие волосы, но не длинные, а коротко остриженные, дерзкой волной были зачесаны набок. Можно было пройти мимо и не узнать ее в этом маленьком эльфе с почти мальчишеской стрижкой, но я не сомневался ни на миг, что наконец-то встретил ее.

Незнакомка приближалась. Она оторвалась от разговора и проследила, как я потом понял, за источником всеобщего негодования толпы, и посмотрела на меня. Я, не отрываясь, провожал ее завороженным взглядом, кажется, она смутилась и отвела глаза. Толпа, теперь уже переходящая дорогу с ее стороны, сердито обходила меня справа и слева, вот мы поравнялись с незнакомкой, и она снова подняла на меня огромные голубые глаза, в них был небольшой испуг и замешательство. И прошла мимо. Я чувствовал, что не могу двигаться, я оторопел, сердце стучало на пределе возможностей, я повернулся и смотрел ей вслед. Меня охватил ужас: «Она уходит. Уходит!», но я не мог заставить себя сделать шаг.

Через мгновение, она обернулась, я только теперь заметил, что она идет с двумя девушками. Они остановились, что-то сказали друг другу, и незнакомка пошла ко мне навстречу. Она пристально смотрела на меня, словно пытаясь вспомнить, кто я такой. Остановившись в метре от меня и еще больше округлив глаза, незнакомка спросила:

– Привет. Извините, мы знакомы? – я впервые услышал ее голос, немного низкий, бархатный, обволакивающий. В ее взгляде был вопрос. Ох, как я хорошо знал этот взгляд после сегодняшней ночи.

– Нет, – говорить я хотя бы мог, что уже радовало. – Еще не знакомы.

– Просто вы так смотрели, – словно продолжая свою незаконченную мысль, сказала она и сбилась, немного нахмурившись. – Э-э, что вы имеете в виду?

Она явно не ожидала, что я ее не знаю. Наверное, она думала, что встречала меня где-то по работе или на учебе, но забыла.

– Мы можем встретиться с вами? – я сам был в шоке от своей дерзости, но действовать нужно было решительно. У меня был единственный шанс. – Завтра после шести вечера?

– Извините? – она склонила голову набок. Такое же движение она совершила и во сне, но откуда я, черт возьми, мог знать ее повадки? Мне стало не по себе. – Вы меня на свидание приглашаете?

Растерянность на ее лице сменилась на недоверчивую улыбку.

– Да, – только и мог вымолвить я. Кажется, теперь я потерял не только способность двигаться, но и говорить.

– Нет, я занята завтра.

– Допоздна? – почти шепотом спросил я. Я не мог ее отпустить, не мог снова потерять, я соскребал остатки храбрости со своего колотящегося сердца.

Она пожала плечами, словно прикидывая, и ответила:

– Часов до девяти точно.

– Мы можем увидеться после? Здесь, на этом месте, – только сейчас я заметил, что новая порция пешеходов недовольно обходит нас с двух сторон, оглядываясь и качая головами.

Незнакомка засмеялась. Она полезла в сумку, достала небольшую зеленую папку, и протянула мне визитку.

– Позвоните завтра, договоримся. Сейчас мне пора, меня жду, – она развернулась и побежала к девушкам, стоящим поодаль. В какой-то миг незнакомка обернулась и подарила мне совершенно обворожительную улыбку на прощание.

Я опустил взгляд на визитку, которую слишком крепко сжимал, что она немного погнулась.

«Инна Малышева, дизайнер. Архитектурное бюро «Капитель». Телефон, e-mail…».

Я видел, как девушки отдалялись от меня, а затем свернули вправо, потерявшись из виду. Я пошел в сторону дома.

«Инна, тебя зовут Инна, моя незнакомка», – думал я по дороге, и душа ликовала.

Глава 6. Утро

Я с трудом верил в случившееся; дорога по тенистым улицам слегка привела меня в чувства. Я дышал глубже обычного, во-первых, чтобы успокоить бешеный ритм сердца, во-вторых, потому что был счастлив. В те минуты я был готов, казалось, на все, на любые рискованные авантюры и экстремальные действия, я почти физически ощущал адреналин в крови. Я вернулся домой в эйфории, скинул вещи, прыгнул на диван и лежал минут десять, просто улыбаясь и пытаясь осознать происходящее. Затем я резко поднялся, достал открытку из книги, положил рядом визитку. Я смотрел на эти цветные карточки, как на самое драгоценное сокровище, которое только мог добыть в жизни. Слева – навсегда сохранившееся в моей памяти прекрасное лицо девушки, потерянной много лет назад. Справа – номер телефона, по которому я мог найти ее, найти здесь и сейчас, а не бессмысленно проводя долгие часы на пустой остановке, всматриваясь в усталые лица прохожих.

На миг я подумал, не написать ли мне Инне сообщение, мороз пробежал по коже. «Нет, нет, не пугай ее, ей и так хватило на сегодня моего неадекватного поведения», – подумал я и немного расслабился. Что-то знакомое подростковое было в переполнявших меня чувствах, я ощущал себя пятнадцатилетним парнем, осмелившимся пригласить девушку на первое в своей жизни свидание. Я слишком давно не испытывал ничего подобного, успел забыть этот легкий трепет во всем теле, мурашки на коже, скованное дыхание. Я даже кусал губу, как тринадцать лет назад на школьном дворе, стоя напротив своей первой любви.

«Так, надо собраться», – с этими мыслями я поднялся и отправился в душ. Я думал об Инне, представлял ее такой, какой видел сегодня, она изменилась с нашей первой встречи в автобусе, даже с фото на открытке – короткая стрижка, челка не скрывает лоб и глаза, обновленная, но все такая же прекрасная. Себя я тоже чувствовал изменившимся, не визуально, но внутренне. Под сильными прохладными струями душа я нащупывал внутри что-то новое или, наоборот, давно забытое. Я хотел докопаться до сути, искал аналогии. Я ощущал себя мальчиком, потерявшем в саду любимого мишку; родители купили новые игрушки – машинки и конструкторы, да и я уже давно вырос. И вот, спустя много лет приехав в родительский дом и сидя под яблоней в саду, я увидел знакомую лохматую лапу в ветвях. Что бы я чувствовал? Счастье, смешанное с меланхолией, неожиданную радость и облегчение. Что бы я сделал? Достал полинявшего мишку с выросшей яблони и забрал его с собой в новую взрослую жизнь, пусть не как игрушку, но как талисман. Я вышел из душа свежим, успокоившимся и не менее счастливым. На диване все так же лежали открытка и визитка, я прилег рядом и незаметно для себя уснул, смотря на лицо Инны.

В ту ночь мне ничего не снилось. Я проснулся от доносившегося с улицы шелеста метлы дворника. Бросил взгляд на часы – 5.40, рановато, но спать не хотелось. Через секунду я в ужасе вспомнил, что не завел вчера будильник, и подумал: «Где вообще мой телефон?» Я нашел его в спортивной сумке в прихожей, он был выключен. «Блин, как же так? – я качал головой, пока на экране крутилось колесико включения. – Я даже Лёне не написал, что не приду, и Маша, наверное, потеряла меня». Когда телефон включился, посыпались всплывающие окна пропущенных сообщений и звонков: Маша – 3 пропущенных звонка, 4 сообщения; Лёня – 2 пропущенных, 1 сообщение; пропущенный звонок от мамы.

Стоя в коридоре, я начал читать с менее болезненного:

«Я так понимаю, тебя не ждать? Сижу еще полчаса и валю. Если у тебя разрядился телефон, но ты все-таки придешь – с меня пиво в четверг», – хорошо, что сообщение от Лёни завершалось на позитивной ноте, да еще и предоставляло мне уважительное алиби.

Далее я принялся за сообщения от Маши. Мне было не по себе: я чувствовал себя виноватым. Не столько за неотвеченные звонки и сообщения, сколько за то, что думал о другой. Точнее даже за то, как я о ней думал, и какие эмоции эти мысли рождали во мне. И еще за то, что я собирался сделать сегодня.

«Ты, наверное, сейчас в зале? Или пришлось задержаться на работе? Я изо всех сил старалась тебя не отвлекать», – безобидное первое сообщение. Спустя час первый пропущенный звонок, через 15 минут – еще один.

«Ну вот, у тебя телефон сел? Приходи скорее домой, я соскучилась. Когда зарядишь, давай созвонимся?» – полное надежд второе сообщение. Через два часа, в 9 вечера, еще один пропущенный звонок, а через час следующее сообщение: «Где ты, Дань? Я беспокоюсь».

Я грустно вздохнул, заставлять Машу переживать мне хотелось меньше всего. Открыл последнее сообщение: «Спокойной ночи, милый. Я надеюсь, что ничего не случилось, и ты просто допоздна задержался на работе и в зале. Напиши, как прочитаешь, даже поздно ночью, чтобы я не переживала. Люблю тебя». Я покрутил телефон в руках, было время написать что-то успокаивающее, нейтральное, а отправить сообщение я решил позже, чтобы не будить Машу. Тем более, Маша сама дала мне ключевые зацепки для реалистичного оправдания.

«Привет, Маша, телефон вчера действительно разрядился, вот только включил. Работы очень много, даже минуты написать тебе не было, – я врал, врал, врал, но выбора не было. – Вечером пошел в зал и поздно вернулся домой, принял душ и уснул без сил». Вторая половина сообщения вышла весьма правдоподобной, хоть самые существенные детали были опущены. Я машинально дописал: «Прости меня, люблю», но, подумав, стер эти слова. Я не хотел писать то, что не чувствую. «Как интересно, – прошептал внутренний голос, тот, который все знал и подмечал. – Надо об этом поразмышлять». Я резко прервал внутренний диалог, не хватало еще второй день на работе провести впустую.

Пройдя в комнату, я нашел на диване открытку с визиткой: это зрелище меня позабавило, в голове промелькнуло: «Моя первая ночь с Инной». Я бессознательно улыбнулся, сразу визитку убрал в бумажник, а открытку снова положил в книгу. Я на секунду задержал взгляд на милом лице Инны, но не хотел, чтобы воображение снова увело меня вдаль от реальности, поэтому захлопнул обложку книги.

Я сделал зарядку, позавтракал, налил кружку чая и пошел на балкон. До выхода на работу оставалось полтора часа с учетом того, что обычно я приходил на полчаса раньше. Я стал набрасывать план на день: сначала продумал рабочие вопросы, за вчерашний день их накопилось больше обычного. Помедлив, я решил, что сейчас самое время обдумать, что написать Инне. Отрываться в течение рабочего дня на столь волнительное и времязатратное занятие мне не хотелось. С чего начать писать?

«Привет, это Даня, вчерашний сумасшедший с перекрестка на Октябрьской», – я поднял глаза к небу и с шумом застонал: «Ну, что за бред!?»

«Привет, мы вчера виделись…», – а вдруг она много с кем вчера виделась? Хотя, едва ли такие идиоты каждый день встречаются на ее пути.

«Привет, я вчера не представился, меня зовут Даня. Надеюсь, не сильно напугал на перекрестке», – звучало уже лучше, я положил голову на перила балкона. Я запереживал, вдруг она ничего не ответит: мало ли какой тип пригласил ее встретиться, всегда проще дать визитку и убежать, а потом просто заблокировать его номер. Да, такая вероятность была и была весьма высокой, но попробовать стоило. Я мысленно отшлифовал текст первого сообщения и решил, что дальше буду действовать по обстоятельствам, а сообщение отправлю не раньше обеда, чтобы не вгонять себя в ненужные переживания раньше времени. Но мой великий цензор-голосок внутри уже жужжал: «Даже если не ответит, я буду стоять около ее дома и ждать, а если не дождусь – приду к ней на работу». Я горестно вздохнул: «Боже, куда я качусь? Мысли типичного маньяка».

Я вышел с балкона, было 7.30 утра. «Мама, скорее всего, проснулась. Нужно ей перезвонить ненадолго», – подумал я. Разблокировал телефон, на экране появился черновик сообщения для Маши. Я нажал кнопку «отправить» и набрал маме.

– Привет, мам, не разбудил? Я вчера заснул, телефон был выключен. Ты чего звонила?

– Привет, сынок, я не сплю, папу на работу собирала. Да я просто так, спросить, как у тебя дела. Как Машенька?

– Э-э, да все нормально, – «Маше на месяц запретили со мной видеться. А я, под шумок, решил встретиться с другой девушкой, которая, кстати, мне снится в эротических снах», – так маме говорить, точно, не стоило. – На работе все как обычно. У нас с Машей тоже все хорошо. Как у вас дела? Как у папы спина?

– У папы? Да как, как? – мама тяжело вздохнула. – Уколы делаю, мазями мажу, а толку-то? К врачу не хочет идти, говорит: «Что они мне там нового скажут, только денег неси им туда на анализы, да в Нижний заставят на МРТ ехать». Вот и весь его ответ.

– Жалко, мам, ну ты уж все равно заставь его сходить, или я давай позвоню, уговорю его? – я слышал, как мама расстроена. Папа всегда был таким сильным, настоящей надежной опорой семьи. Но здоровье дало слабину, от этого настроение у всех ухудшалось, а папа, будучи всегда неразговорчивым, кажется, еще больше замкнулся в себе, даже не жаловался, просто, молча, терпел жуткие боли.

– Сынок, ты ему не звони, он же все равно ничего тебе не расскажет. Лучше приезжай, или даже с Машей, познакомишь хоть? – мама давно просила об этом.

– Мам, да все дела, у нее экзамены скоро. Но я обязательно приеду с Машей, успеете еще познакомиться, – я надеялся, что такого ответа маме будет достаточно, решив, что экзамен – серьезный повод отложить знакомство. Так и получилось.

– Конечно-конечно, пусть Машенька сдает экзамены, она такая умница у тебя, учится, да красивая какая, – я показывал маме фото Маши, когда в прошлый раз ездил в Павлово. – Все, сынок, не буду тебя отвлекать. Звони иногда, я хоть порадуюсь за вас.

– Пока, мам, обнимаю. Передай папе привет.

Я положил трубку. «Надо обязательно съездить домой, а то был там последний раз в марте», – я пристыдил себя за то, что так редко вижусь с родителями, особенно когда папа болеет. На экране высветился ответ от Маши:

«Доброе утро, Дань. Я так рада, что все в порядке. Какие у тебя планы сегодня после работы? Папа с мамой идут в театр в 7, у них сегодня годовщина свадьбы. Я думаю, что на часок незаметно могу убежать из дома. Давай встретимся?»

Я уставился на экран. Идеи для ответа словно обтекали голову по сторонам, не заходя в мозг – я не знал, что написать Маше. Я медленно положил телефон на комод, как если бы он мог сам решить возникшую проблему, а я бы спокойно отправился на работу, как и планировал минуту назад. Я глубоко вдохнул, пытаясь собраться. «Нет, надо ответить сейчас. Нельзя ничего планировать на вечер с Машей, даже если с Инной не получится встретиться сегодня, – я задержал дыхание, пробуя на вкус продолжение мысли, – или никогда». Я перебрал несколько вариантов, отбросив требующее пояснений «я сегодня не могу» и подозрительное «я вечером снова иду в спортзал», и напечатал уже ставшее мантрой: «Маша, очень много работы сейчас. Нужно закрыть срочный проект на этой неделе. Я, скорее всего, задержусь допоздна».

Я уткнулся лицом в ладонь. Мне не нравилось то, что происходило: я обманывал Машу, обманывал маму, возможно, вечером буду обманывать Инну. В конечном счете я обманывал себя. Я поднял голову и уставился в стену напротив, времени на рефлексию не было: «Я все решу после встречи с Инной, если она, конечно, состоится». Я отчетливо понимал, что, несмотря ни на что, хочу встретиться с Инной, хочу узнать ее.

Пока я одевался, телефон завибрировал. Я положил его сумку, даже не взглянув на экран, и отправился на работу.

Глава 7. Важный день

До обеда рабочие вопросы полностью занимали меня, не давая и секунды расслабиться: появился инсайд, что наша компания выиграет крупный тендер, руководство предварительно назначило меня руководителем конструкторской группы и попросило подготовить несколько презентаций. Потом начались бесконечные конференц-коллы с московским и лондонским офисами, брифинги, на которых я раздал задачи подчиненным. В 12.30 зашел Лёня и спросил:

– Ты на обед идешь? – и добавил с секундной паузой, неодобрительно посмотрев на меня. – Какой-то ты нервный.

– Лёнь, привет. Ты же слышал про тендер? Видишь, что тут творится: все на ушах, – офис, и правда, начал жить активной жизнью муравьиной фермы. – Идите, я потом схожу.

– Да никто еще ничего не выиграл, а все носятся, как мартышки около банановой пальмы, – прокомментировал он, закатив глаза, и, уже уходя, бросил. – Ты вчера так и не пришел, да?

Чисто теоретически, можно было соврать: «Я пришел, но никого не было», но мне не хотелось обманывать друга, да я не знал точно – ушел ли Лёня спустя полчаса, как писал мне, или остался еще на несколько часов с компанией.

– Нет, я направлялся в бар и… – я замялся, в груди и по лицу полыхнул огонь. – Встретил кое-кого по дороге.

– Кое-кого? – Лёня протянул последнюю «о» и ехидно поднял бровь. Он, конечно, заметил, как я покраснел. – Не хочешь ничего рассказать?

Я посмотрел на него самым отстраненным взглядом, на который был способен, и просто произнес: «Нет». Лёня ухмыльнулся, покачал головой и молча вышел.

Я разобрался с навалившимися делами только к 4 часам. Я был так занят и напряжен, что даже не думал о голоде, не говоря уже о сообщениях Инне и Маше. Я взял телефон, бумажник и пошел в соседнее кафе, потому что наша столовая уже была закрыта. Заказав бизнес-ланч, я посмотрел на телефон: три сообщения от Маши. Я не стал читать их, на секунду подумав: «Да что ж я за человек?» И выбрал в меню телефона: «Начать новый диалог». В открывшемся окне появилось поле: «Введите имя или номер». Я вспотевшей рукой достал из бумажника визитку и ввел номер Инны. «Так, дело за малым – вспомнить, написать и отправить то, что придумал с утра», – я принялся мысленно конструировать фразу, постепенно перенося ее на экран, но результат мне снова не нравился. Я заменил несколько слов, потом некоторые вернул, как было. Перечитав еще раз, понял, что обращаюсь к ней на «ты», и исправил все на «вы». Мысленно отругал себя: «В своей тупой голове говори с ней, как хочешь, а с девушкой ты не знаком, имей уважение». Финальный текст сообщения был таким:

«Привет, мы вчера не познакомились: меня зовут Данил. Помните, мы встретились вечером на перекрестке на Октябрьской? Надеюсь, вы не сильно напугались и не откажетесь выпить со мной кофе. Вы говорили, что сегодня после 9 свободны?»

Руки дрожали. Я нажал «отправить» и отложил телефон подальше, словно боялся, что он сейчас же зазвонит. Пока я испуганно смотрел на него, появился официант и поставил на стол салат и корзинку с приборами. Мне резко перехотелось есть, но все же я взял вилку и начал ковырять филе курицы в моем «Цезаре». «Ладно, что уж теперь переживать? Дело сделано, осталось только ждать ответа, – размышлял я. – А вдруг она не ответит? А вдруг у нее есть парень? Жених? Муж??? Дурак, у меня тоже есть девушка. Вот дерьмо, я даже не соизволил прочитать от нее сообщения!»

Я схватил телефон, открыл диалог с Машей, первое непрочитанное сообщение от 7.58 утра: «Жалко, но ты все равно пиши, если раньше освободишься. Я с 7 вечера буду на низком старте. Часов до 10 родители точно не вернутся».

Следующее сообщение от 11.41: «Дань, я так соскучилась, уже голова пухнет от зубрежки. И еще в зал хочу! И тебя хочу… Скорее бы тебя увидеть, обнять, поласкать везде». Подмигивающий смайлик в конце почти не привлек моего внимания, поскольку загрузилось фото из следующего сообщения, отправленного в 15.23: Маша лежала на кровати, обнаженная, провокационно выгнув спину и спрятав тонкие пальчики между ног. Текст был соответствующим: «А ты бы меня поласкал везде?» Я закрыл глаза и задержал дыхание, пытаясь силой воли остановить нахлынувшее желание. Но инстинкт пересилил: я нетерпеливо открыл глаза и стал жадно рассматривать фото, опустив руку на брюки, чтобы сдержать эрекцию – все-таки я находился в людном месте. Я приблизил картинку и начал перемещать ее по экрану: я коснулся тонкой шеи, упругой груди, скользил вниз по плоскому животику к длинным ногам. Я остановил взгляд на Машиных пальцах: как бы я хотел сейчас увидеть то, что они скрывают. «Я тоже хочу тебя, развратница», – подумал я, и в это время наверху экрана появилось сообщение с номера Инны.

Сексуальное напряжение моментально улетучилось, я так разволновался, что нечаянно смахнул вилку со стола. Суетливо подбежал официант:

– Я сейчас заменю, не беспокойтесь, – он поднял упавшую вилку с пола. На миг мне показалось, что он покраснел, заметив фото на экране, но, не выдавая более себя, вежливо добавил. – Ваше рагу будет через минуту.

– Спасибо, – машинально ответил я.

Руки похолодели, я открыл сообщение от Инны:

«Привет, Данил, очень приятно! Я – Инна, хотя на визитке было написано, вы уже знаете. Я сегодня свободна с 18.00, мой пилатес перенесся на четверг, поэтому выбирайте место, я подойду».

Я перечитал сообщение несколько раз, часть меня ликовала: «Она ответила, ответила!» Другая часть была в ужасе и кричала: «Идиот, что ты творишь!». Через секунду появилось второе сообщение от Инны:

«Нет, вы меня не напугали, было даже забавно. Надеюсь, вы расскажете сегодня, что вас так обескуражило».

Я невольно улыбнулся, подумав: «Инна охарактеризовала мою неадекватность, словом «забавно». Весьма дипломатично». Официант принес рагу и чашку чая:

– Может быть, желаете десерт? – учтиво поинтересовался он, кладя в корзинку с приборами чистую вилку, обернутую салфеткой.

– Нет, спасибо большое. Пожалуйста, принесите сразу счет.

Официант кивнул и удалился. Я начал думать, куда можно позвать Инну. Мне определенно не хотелось приглашать ее в те кафе, где мы обычно сидели с Машей. Сама мысль об этом уже казалась мне какой-то грязной. «Я же ничего не делаю, почему сразу думаю про измену? Может быть, у Инны кто-то есть, мы же просто пообщаемся, – мне не понравилась эта мысль и, тем более, ее окончание, – и разойдемся навсегда». Я тяжело вздохнул и открыл приложение «Карты», почему-то хотелось выбрать кофейню рядом с местом нашей первой встречи. Я пролистал список, встретив пару знакомых названий: коллеги рассказывали, что бывали там и им понравилось. Я ответил Инне: «Предлагаю встретиться в «Волконском» на Семашко в 18.30. Вам удобно место и время?» Пока я расплачивался за обед, пришел краткий отвел от Инны: «Отлично. Договорились».

На работу я вернулся около 17.00. Оставался час до завершения рабочего дня, но, казалось, что больше толку от меня не будет: во-первых, я выработал весь свой потенциал, сделав максимум в первой половине дня, а во-вторых, я начал сильно нервничать перед встречей с Инной. К тому же, нужно было что-то ответить Маше: поскольку новых идей у меня не было, а сегодня оправдание «много работы» было весьма кстати, я так и написал.

«Маша, я сегодня точно буду работать допоздна, не получится увидеться. Помнишь, я рассказывал про тендер? Мы его, кажется, выиграли. Меня назначили главным на проекте, очень много дел, готовим презентации с командой». Я быстро взглянул на Машино фото, решив не переусердствовать на этот раз с возбуждением, и дописал: «Ночью меня будет согревать твое фото, ты такая горячая. Хочу тебя безумно».

Как бы я ни хотел ничем занимать себя в течение часа, но периодически заходили подчиненные для обсуждения проектов презентаций. Время пролетело быстро. Аня, стажерка, которую я взял в команду, никак не уходила, закидывая меня ненужными вопросами. Я отвечал на ее тысячное: «Данил, а как здесь лучше сделать?» Сам же следил за временем: на часах было уже 18.15.

– Так, Ань, давай все завтра доделаем, – было даже не предложение, а учтивое выпроваживание с моей стороны.

– Данил, я бы сегодня хотела задержаться и доделать свой блок, можно еще пару вопросов? – Аня была милой девушкой, но чертовски не самостоятельной. Конечно, она совсем недавно пришла в компанию, но я был не из тех, кто любит учить новичков, а она постоянно доставала меня своими несущественными вопросами.

– Я сейчас спешу, у меня назначена встреча. Все завтра! – я встал из-за стола и начал собирать сумку. Аня поняла свою назойливость, и, покраснев, быстро попрощалась со мной и вышла.

Идти до кафе мне было недолго, минут десять, но я все равно боялся опоздать. Я всегда был пунктуальным, на важные встречи приезжал заранее, что уж говорить – даже на работу я приходил на полчаса раньше, чтобы спокойно обдумать план на день. К тому же, я еще не чувствовал, что заслужил доверие руководства, отчего к работе относился очень ответственно и старательно, делая большую часть проектов без лишнего делегирования задач.

Погода была жаркой, под ногами вился тополиный пух. Я торопился и сильно вспотел, сорочка прилипла к спине. Я лишь порадовался, что надел белую рубашку – на ней следы пота были не так заметны, как на цветной. Я залетел в кафе, огляделся – Инны еще не было.

– Добрый день, вы бронировали столик? – спросила администратор.

– Нет, – я немного напрягся, ведь даже не подумал об этом. – Надеюсь, что у вас есть один столик на двоих.

– Конечно, – улыбнулась девушка, – проходите сюда. Но если бы была пятница, боюсь, мест бы не было.

Мы прошли к столику у окна, я разместился так, чтобы видеть дверь. Холодок внутри нарастал, я попросил принести воды: очень хотелось пить, и я понимал, что это не только из-за жары.

Через минуту официантка принесла мне стакан ледяной воды и меню, спросив, готов ли я что-то заказать сразу.

– Нет, я посмотрю меню, я у вас впервые, – ответил я и добавил. – Я дождусь спутницу, и мы вместе сделаем заказ.

Официантка кивнула и отошла. Я достал телефон и взглянул на время: 18.29. Руки похолодели. Чтобы занять время и отвлечься, я начал листать меню. Занятие оказалось весьма бесполезным – я так и не смог сосредоточиться и запомнить хоть одно блюдо. Я посмотрел на телефон: 18.33. «Уже опаздывает, – подумал я, и тут же прервал мысль. – Прошло всего 3 минуты, успокойся».

Спустя минуту дверь кофейни открылась, и вошла Инна. Она оглядывалась по сторонам, я поднялся из-за стола и помахал ей рукой. Она улыбнулась и пошла в мою сторону, не отрывая от меня взгляда. Сегодня она выглядела совершенно иначе: волосы были зачесаны назад и не привлекали внимания своим объемом и цветом, длинный красный жилет был самой яркой деталью ее одежды, все остальное было белым – белая рубашка, белые широкие брюки, белые туфли на высоком каблуке. Она подошла к столику и сказала:

– Привет, Данил. Простите за опоздание, здесь абсолютно негде припарковаться, – она поставила небольшую белую сумочку на стул, я заметил, что на ней нарисованы маленькие клубнички, совершенно незаметные издали. – Терпеть не могу опаздывать, вы не очень долго ждете?

– Нет, не беспокойтесь, я пришел недавно, – я вдруг широко улыбнулся и сказал. – Привет, Инна.

Мы сели за стол. Мне было жутко неловко, я не знал, с чего начать разговор. Инна же казалась достаточно расслабленной, розовый румянец на ее щеках так и просил уточнения: «Сегодня так жарко». Но разговор о погоде – слишком банально, даже мой неискушенный первыми свиданиями ум это понимал.

– Вы прекрасно выглядите, – начал я, что показалось довольно уместным, и добавил, – хотя совсем иначе, чем обычно.

Инна улыбнулась и как-то хитро подняла левую бровь? Я замялся и вдруг понял: «Иначе, чем обычно? – это как? Когда обычно?»

– У вас вчера была другая прическа, – я судорожно махнул рукой, показывая на свои волосы, а в голове уже проносилось: «Дурак, что за танцы?! Думаешь, она не знает, что такое прическа?!»

– Ах, да. Сегодня была встреча с клиентом, выезжала на объект, – Инна откинулась на спинку кресла, сделав вид словно мое поведение не вызывало подозрений. Она провела руками по жилету и сказала, – поэтому максимально деловой стиль.

– Вам очень идет, – примирительно отметил я.

Инна улыбнулась теперь без тени подозрений и иронии, показав чудные маленькие жемчужные зубки, и ответила: «Спасибо».

Я показал на меню, и мы начали выбирать, что заказать.

– Вы будете чай или кофе? – спросил я, чтобы разбавить молчание.

– Данил, может, будем общаться на «ты»? – Инна сузила глаза. – А то мне кажется, что я общаюсь с клиентом, и сразу руки чешутся достать планы и развертки.

– Я только «за». Тогда зови меня просто Даня, – мне сразу захотелось полностью перейти на дружеское общение. Только на работе меня называли Данилой. Хорошо, хоть не Данилой Валерьевичем.

– Хорошо, Даня, – Инна кивнула и задумалась, подняв глаза и забавно вытянув губы. – Хм, а чай или кофе? Лучше чай, на сегодня кофе и переживаний достаточно. Выбери, пожалуйста, любой зеленый, здесь слишком большой список.

– Тяжелый день? – решил узнать я.

– Угу, – только и ответила Инна, снова опустив глаза к меню. – Сейчас поем и расскажу.

Я подозвал официантку, и мы сделали заказ: я выбрал вечный «Цезарь» и холодный томатный суп, Инна – кабачково-морковную запеканку и манговое суфле.

– И, будьте добры, большой чайник мятно-клубничного чая.

– Чай сразу? – уточнила официантка, быстро записывая и не отрываясь от блокнота.

– Да, – одновременно произнесли мы вместе с Инной. Нам обоим очень хотелось пить.

Официантка удалилась, а Инна вопросительно посмотрела на меня и спросила:

– Мятно-клубничный чай?

– Э-э, да, тебе не нравится? – я смутился и выпрямился, готовый позвать официантку, пока она не скрылась на кухне.

– Нет-нет, отличный выбор. Просто необычный, – Инна смотрела на меня исподлобья и заговорщицки улыбалась. У нее была такая живая мимика, что каждая фраза, казалось, имела свое собственное выражение лица.

Я пожал плечами, а сам опустил глаза на ее сумку и, улыбнувшись, сказал:

– Так вот что навеяло мне такой выбор.

Инна проследила за моим взглядом и, увидев россыпь маленьких клубничек на сумке, рассмеялась. Я тоже засмеялся. Мое первоначальное напряжение немного спало. Инна поставила локти на стол, уткнувшись подбородком в ладони, и непринужденно спросила:

– Расскажешь, что тебя так впечатлило вчера при встрече?

Вся ее поза выражала готовность слушать. Она пристально и заинтересованно смотрела мне в глаза, и в то же время взгляд был добрый, ласкающий. Любуясь ее большими голубыми глазами, совершенно не хотелось лукавить, но и правду нужно было выдавать дозировано, чтобы не испугать ее, иначе в ее голове сложится образ маньяка, ищущего свою жертву на протяжении шести лет.

– Я узнал тебя, – Инна насторожилась, словно не поняла. До меня сразу дошло, что при встрече я сказал, что мы не знакомы. Поэтому я уточнил, не копая пока вглубь событий шестилетней давности. – В пятницу я нашел открытку на набережной Феодоровского, там ведь была ты изображена? Я тебя узнал.

– А-а, – протянула Инна и обмякла. Она засмеялась и закрыла лицо руками. Я моментально вспомнил этот жест: точно так же она сделала в моем первом сне, когда не давала мне встать с постели. Холодок пробежал по спине, я тут же успокоил себя: «Это просто совпадение, перестань».

Инна снова подняла на меня глаза и продолжила:

– Вот уж не думала, что мне придется кому-то объяснять свой вандализм, – она выглядела растерянной и немного виноватой и задумалась, словно подбирая слова, чтобы лучше объяснить, что происходило в ту пятницу. – Блин, это была идея друга. Он заканчивает психфак и… Я не хотела, честное слово… В общем, это был его эксперимент, такое снятие психологического напряжения.

– И как, помогло? – я не был уверен, что понял суть псевдонаучного и антиобщественного эксперимента. Но поймал себя на том, что меня резанула фраза «идея друга», я ехидно думал: «Друг – это просто друг или твой парень-псих. Фак³!»

– Вообще без понятия, – засмеялась Инна, – просто было весело. И я бы не решилась, если бы мы не выпили бутылку вина до этого… мероприятия.

Я не хотел развивать тему «есть ли у тебя парень», в конечном итоге, это было довольно лицемерно, особенно с учетом моих собственных обстоятельств, поэтому обратил внимание на другое:

– У тебя на фото были длинные волосы, это тоже меня удивило вчера.

Официантка принесла чай, поставила на стол две чашки и красивый прозрачный чайник, в котором плавно и завораживающе перемещались зеленые листья и красные ягодные кусочки. Она добавила: «Пусть чай постоит пару минут, чтобы лучше заварился», – и ушла.

Инна молчала и смотрела в чайник. Казалось, ее тоже увлек чайный танец. Я хотел повторить вопрос, но Инна ответила отстраненно, не отрывая взгляда от напитка за стеклом:

– Да, сменила прическу. Фото старое, сделано год или полтора назад, – она неожиданно подалась вперед и посмотрела мне с вызовом в глаза. Я смущенно обратил внимание, как ее грудь легла на стол. – А тебе как больше нравится?

«Это же она про прическу? – я непонимающе уставился на Инну. – Конечно, про прическу, идиот, про что же еще?!»

– Это не важно, ты просто очень красивая, – почти шепотом ответил я, дивясь, как легко эти слова слетели с моих губ.

Я видел, как она начинает улыбаться, стараясь сохранить спокойствие, но на ее щеках предательски полыхнул уже остывший после жаркой улицы румянец. Инна ничего не ответила и, опустив взгляд, потянулась за чайником, чтобы налить в чашки чай и, вероятно, чтобы остановить неловкую тему разговора.

В кафе мы говорили в основном про свои повседневные занятия. Я узнал, что Инна уже два года занимается дизайном интерьеров. Она окончила строительный институт и несколько лет проработала в сметном отделе. Но «слепая работа с бумажками» – не то, о чем она мечтала с детства. Поэтому, пройдя несколько архитектурных курсов и курсов дизайна, устроилась помощником дизайнера. Она с таким чувством и страстью рассказывала о своей деятельности, что я позавидовал и засомневался: «Может, то, чем я занимаюсь – вовсе не работа мечты. Я не говорю о ней с таким пылом».

По вторникам Инна ходила на пилатес и очень расстроилась, что тренер перенесла сегодняшнее занятие на четверг, пояснив: «Я так устала сегодня, у меня не клиент – а дьявол, четвертый раз переделываю ему проект, а ему все не нравится. Все наши с ним встречи – сплошное битье головой об стену». Я сочувственно кивнул и сказал, что в пятый раз ему точно все придется по душе, добавив вскользь: «Если, конечно, у дьявола есть душа», после чего мы заговорщицки захихикали.

По субботам у Инны со студенческих лет осталась традиция ходить на первый сеанс в кино.

– Прямо каждую субботу? Но в кинотеатре может быть один и тот же фильм? – удивился я.

– Если уже смотрела, то иду на следующий сеанс. Я обожаю кино, ни за что не закончу эту традицию, – она по-детски замотала головой.

– Теперь знаю, куда пригласить тебя в следующий раз, – самодовольно усмехнулся я.

– Ну, уж нет! В кино я хожу исключительно одна. Не хочу пропустить важный диалог за… – она обиженно выпустила воздух из носа, – мало ли за чем, какая разница. Не нарушай моих правил.

И на этих словах Инна прыснула и залилась смехом, а я вместе с ней.

В целом разговор шел легко и свободно, мы много смеялись, и я, наконец, расслабился. Еда была вкусной, а мятно-клубничный чай казался невероятным: таким освежающим и бесконечно ароматным. Я редко пил фруктовые чаи, считая их слишком приторными, но сегодня он подходил к случаю идеально. И, делая последний глоток, я уже знал, что этот вкус всегда будет ассоциироваться с Инной.

Я тоже рассказывал о своей работе, об учебе в Политехе, о футболе, на который совсем не осталось времени. Немного рассказал о детстве в Павлово и о том, как нелегко было переезжать от семьи и друзей в Нижний Новгород.

Ужин подходил к концу, я расплатился и предложил немного прогуляться до Верхневолжской набережной. Инна радостно согласилась. Мы шагнули из кофейни в чудесный теплый летний вечер и направились в сторону реки. Дорога сначала шла под уклон, а потом резко уходила вверх. Когда мы поднимались по ступеням, Инна, коснувшись моего локтя, попросила ненадолго остановиться.

– Ты устала? – предположил я озадаченно.

– Ногу натерла, – она приспустила красивую белоснежную туфельку: на пятке краснел пятачок мозоли. И в сердцах сказала, – дурацкие новые туфли.

Я растерялся. «Может предложить понести ее на руках?» – мелькнуло в голове. Но Инна уже открыла сумку и активно начала что-то искать.

– Подержи, пожалуйста, – она вручила мне зеленую папку, из которой вчера достала визитку, а сама продолжила поиски в сумочке. – Вот и решение проблемы.

Она потрясла коробочкой с пластырями. Инна прислонилась к стене дома и быстро опытным движением заклеила мозоль и надела туфлю.

– Чего только не найдешь в женской сумке, – сказала она, подмигнув мне.

– Ну что, разворачиваемся? – предложил я печально. На самом деле, мой план действий четко выстроился, когда мы вышли из кафе: дорога к набережной как раз вела через остановку, на который я впервые увидел Инну. Я решил, что лучшего момента может не случиться, и я расскажу ей полную версию своей истории. И уж если она решит, что я тот еще извращенец, то так тому и быть, даже переубеждать не стану.

– Нет, ты что! Все в порядке, – Инна удивленно развела руками и даже попрыгала, чтобы доказать свои слова.

– Ого, – я не скрывал облегчения, мне не хотелось отходить от намеченного плана, хотя я не придумал, что и как лучше сказать, и уж точно не хотелось, чтобы свидание завершалось. – Тогда пойдем, я тебе кое-что расскажу.

Мы, не спеша, начали движение вверх. Я нервно крутил пряжку ремня: «Раз заикнулся, то начинай». Я набрал побольше воздуха и робко начал рассказ:

– Инна, я тебя и раньше встречал. Только не пугайся, – почему-то мне казалось, что она непременно должна испугаться, хотя Инна просто с любопытством посмотрела на меня. – Шесть лет назад я ехал на футбол, стоял на остановке и увидел тебя. Это было в конце апреля, 24-го.

Я рассказал Инне о том, как мы встретились взглядами в маршрутке, как я вышел и понял, какую глупость совершил, как попытался ее найти, возвращаясь на остановку снова и снова. События и чувства тех дней ярко вспыхивали в моей памяти, я увлеченно делился ими с Инной, не боясь возможного осуждения или насмешки. Весь рассказ Инна внимательно слушала, не перебивая, и только по ее округлившимся глазам я понимал, что эта история действительно производит на нее впечатление. Мы подходили к той самой остановке: накренившийся после аварии остановочный павильон демонтировали, поэтому о том, что здесь была остановка, напоминал только дорожный знак.

Я остановился, Инна встала рядом, пораженная и молчаливая. Она казалась совсем юной и даже на высоких каблуках была лишь немного выше моего плеча: маленькая фарфоровая куколка. Мы стояли на месте нашей первой встречи спустя шесть лет. Я почувствовал непреодолимое желание обнять ее и не отпускать: вдруг она снова исчезнет из моей жизни? Я пристально смотрел на нее, пылко завершая свой рассказ и следя за ее реакцией:

– И вот в прошлую пятницу мне в руки попала открытка, а на ней – твое лицо. Но я все так же не знал, как тебя найти, я был подавлен. И вчера мы встретились. Представляешь? Бывают такие случайности? Это скорее какая-то магия или несказанная удача! – на этих словах я взял ее за руки и замолчал.

От прикосновения к ее коже вверх по руке молнией пробежал электрический ток. Я был так взволнован и в то же время бесконечно счастлив. Заряд распространялся теплом по телу, я решил: «Если я не сделаю это сейчас – то не сделаю уже никогда».

И неудержимо поцеловал ее.

Я проваливался, падал в бездну космоса. Казалось, я сжался до размеров атома, пустота вокруг была невообразимо огромной. Но я был не одинок. Я чувствовал нежные губы на своих губах и холодные пальцы на шее. Мы вместе летели в безмерном пространстве. Я прижимал ее крепче, я видел звезды, я видел взрывы сверхновых и рождение галактик. Наш поцелуй был божественным провидением, началом нового безграничного мира и завершением прошлой пустой жизни. Я ощущал себя альфой и омегой, я растворялся во Вселенной и одновременно наполнял собой каждую частицу пространства. Я чувствовал в себе вечность.

Я коснулся лица Инны, пальцы вдруг стали мокрыми. Я испуганно открыл глаза и посмотрел на прекрасное лицо. По щекам Инны из закрытых глаз текли слезы. Я хотел снова прижаться к ней губами, вернуть прерванное блаженство, но она оттолкнула меня рукой и открыла глаза: на меня смотрело холодное апрельское небо – чистое, голубое, пролившееся первым дождем. Несколько секунд Инна пыталась совладать с собой, держа руку на моей груди. Я не мог знать, какие чувства обуревают ее душу в этот миг. И вдруг она отчаянно произнесла:

– Не смей влюбляться в меня.

Я окаменел. Мои руки безвольно упали вдоль тела, я ничего не понимал, не хотел верить.

– Что? – сдавленно выдохнул я.

Инна сделала шаг назад и покачала головой, словно хотела, чтобы я исчез, как появившийся из ниоткуда призрак. На ее лице блестели мокрые дорожки от слез. Я хотел закричать, но не мог. Уже более спокойно, но твердо Инна повторила:

– Не смей влюбляться в меня, Даня.

Она развернулась и быстрым шагом стала удаляться от меня, не оборачиваясь. Я бы мог побежать за ней, догнать, остановить, обнять, сделать что угодно, но я ощущал полную опустошенность. Во мне не было душевных и физических сил, чтобы сделать шаг, я лишь смотрел вслед своей уходящей мечте.

Так я простоял долго, наверное, слишком долго. Инна давно пропала из виду, тихие сумерки ложились на город. Я медленно развернулся и пошел в сторону набережной, мыслей не было никаких. Я лишь хотел впустить в себя немного ветра, чтобы хоть чем-то наполниться изнутри. Я сел на скамейку и опустил голову на руки.

– Даня! – донесся крик сзади. Я вскочил и резко повернулся в мимолетной надежде: увы, ко мне бежала Маша.

Она со всех ног прыгнула на меня, целуя в щеки, губы, нос, лоб.

– Ох, я дождалась тебя! Привет! – она сияла. – Я ждала тебя около твоего дома, но уже отчаялась и решила пройтись по набережной, и тут ты! Как же я рада!

Она крепко прижалась ко мне и уткнулась в шею. Я осознал, что еще не сказал ни слова, а Маша уже продолжала щебетать, отстранившись и негодующе на меня посмотрев:

– Ты чего трубку не берешь? Я тебе весь вечер звоню. Папа с мамой в шесть сорок ушли из дома, я ждала-ждала, звонила, писала тебе. В общем, собралась и приехала сюда к восьми. Вот уже полтора часа жду на подъезде, даже пару раз к квартире поднималась, когда соседи заходили, – она грустно вздохнула. – Скоро уже надо домой ехать, родители часам к десяти вернутся. Может, зайдем минут на десять к тебе?

– Маш, я… – я бросил фразу, я понятия не имел, что надо было сказать. Я вообще не хотел никого видеть, и сейчас я был совсем не рад Маше. Я не знал, буду ли я когда-то рад видеть ее снова. – Я очень устал, прости.

Маша сникла, она явно не ожидала такой реакции от меня.

– Блин, ты меня прости, Дань. Не надо было приезжать, я что-то совсем не подумала, – она примирительноприобняла меня. – На работе совсем завал?

Я кивнул. Я хотел поскорее уйти домой без лишних объяснений и остаться наедине с собой. Маша словно поняла мое желание:

– Ладно, Дань, иди домой, отдыхай. Я тоже поеду, чтобы не нарываться.

Мы молча пошли в сторону моего дома. Я проводил Машу до машины, она обняла меня на прощание и села в свою черную «Шкоду». Мотор завелся, Маша опустила стекло и сказала:

– Я люблю тебя, – печальные глаза готовы были расплакаться.

– Я тоже, – произнес я еле слышно. Мне стало неприятно: вторая девушка за сегодня плачет из-за меня. «Шкода» сдала назад и выехала из внутреннего двора. Я поднялся домой.

Я прошел на кухню, порылся в ящике и нашел снотворное, которое пил пару лет назад во времена жутких бессонниц после расставания с Леной. Я привычно достал две таблетки, запил водой из-под крана, завел будильник на 8 утра с мыслями «Плевать, приду завтра к 9 или позже» и лег спать, не раздеваясь и не принимая душ.

Мне приснился странный сон. Я стоял на поляне возле леса – место из моего детства в Павлово. На краю опушки дядя Слава, отец дворового друга Мишки, соорудил простой детский городок: цепные качели, подвешенные на турник, горка из обычной доски, металлическая лестница. Я стоял поодаль, а на качелях сидела Инна и махала мне рукой. Я пошел в ее сторону, чувствуя себя спокойным и умиротворенным. Подойдя, я присел рядом с ней на траву. В детстве это место было голым пятачком – дети вытаптывали землю до песка, все-таки самое любимое место сельской детворы. А сейчас – высокая некошеная трава, одуванчики желтеют под горкой. Инна босыми ногами касалась свежей зелени, на которой блестела роса.

– Расскажи мне о детстве, Дань? Где мы?

Я огляделся. Тропинка в поселок давным-давно заросла, лес стал выше и гуще: сейчас бы я не пошел в эту чащобу один, как раньше.

– Я любил это место. Мы все лето проводили здесь, играя в догонялки и прятки. Я даже впервые здесь попробовал покурить вместе со всеми друзьями, чтобы казаться круче. А потом моя и Мишкина мамы лупили нас за запах сигарет от рук и одежды. Я ведь больше не курил, до самого ВУЗа, хотя некоторые ребята продолжали, – я глубоко вдохнул запах летнего луга. – Здесь так хорошо, но многое изменилось.

– Ты тоже уже не тот мальчик из мастерской дяди Славы, – сказала Инна.

– Да, – задумчиво протянул я, не задавая вопросов, откуда она знает про мастерскую и дядю Славу. Все казалось логичным. Я продолжал рассказ. – Здорово было чинить что-то, мастерить. Мой папа никогда не занимал меня так, как дядя Слава. Папа рано утром уходил на завод и поздно возвращался. А дядю Славу, когда его уволили, всегда можно было найти в гараже и посидеть с ним, разобрать старую стиральную машинку, которою ему принесли на ремонт. А он потом терпеливо собирал все детали, которые мы с ребятами раскидали по полу. Даже не кричал на нас, наоборот, рассказывал, что как называется, «это – вал, а это – шунт». Я и конструктором-то решил стать, когда, ничего не понимая, смотрел на схемы дяди Славы. А с годами уже начал немного помогать ему, Мишка так вообще в подмастерья заделался к отцу на весь учебный год, а я приходил летом каждый день и после учебы иногда забегал.

Я посмотрел на детский городок: все было ржавым и заброшенным, доска горки снизу совсем рассохлась от постоянной влаги, на лестнице отвалилась нижняя ступенька. В детстве мы помогали дяде Славе чинить и красить городок.

– Покачай меня, – попросила Инна. Я встал и толкнул качели, они издали протяжный скрип, звук разнесся по округе и утонул в лесу. – Мне тоже здесь нравится. Свозишь меня сюда как-нибудь?

– Обязательно, – я улыбнулся Инне.

Зазвонил будильник, я проснулся в слезах.

Глава 8. Пустота

Следующие дни тянулись бесконечно и вязко, словно в густом тумане несмотря на то, что на работе я старался не отвлекаться на личные переживания, бросив все силы на начавшийся проект: пришло подтверждение о выигранном тендере.

С утра в среду я написал Инне сообщение, попросив прощения за то, что поцеловал ее. За что еще я должен был извиняться, я не понимал: свидание прошло отлично, хотя, не исключено, что мне это только казалось. Следом, не дожидаясь ответа от Инны, я написал Маше:

«Маша, доброе утро. Прости меня за вчера. Я не знаю, как долго на работе будет так напряженно. Понимаю, что тебе нужна сейчас моя поддержка, но я и сам не в лучшей моральной форме. Готовься спокойно к экзамену, и я буду постепенно решать свои вопросы. Я с тобой, люблю тебя».

Сообщение было насквозь фальшивым: от придуманных проблем на работе до последних слов. Я лишь хотел оттянуть решение проблем до… Я не знал до чего, хотя бы до ответа Инны. Самое худшее, что можно было сделать Маше сейчас – рассказать ей правду, сорвав ее подготовку к экзамену. Тем не менее в голове постоянно вертелись мысли о прекращении наших отношений. Маша ответила, что все понимает, и «даже к лучшему немного отвлечься друг от друга, полностью погрузиться в дела».

Инна не ответила.

На работе навалилось множество рутинных дел – отправка запросов технических характеристик, согласование деталей с клиентом, утверждение командировки на производство – отчего дни казались бесконечными. Я часто мысленно возвращался то к свиданию с Инной с неземным и чувственным поцелуем и драматичным расставанием, то ко сну о встрече на опушке леса, то к тому, как и когда лучше сказать Маше, что я ее не люблю. Я каждый раз обрывал поток мыслей, иначе мог надолго погрязнуть в депрессивных переживаниях.

Около двенадцати зашел Лёня и, пристально на меня посмотрев, закрыл за собой дверь.

– Друг, у тебя вид паршивый, – сказал он негромко, словно переживал, что его могут услышать. – Что с тобой? Ты всю неделю сам не свой.

– Да все нормально, – я старался внешне выглядеть спокойным. – Не понимаю, о чем ты.

– У тебя синяки под глазами, как будто ты восстал из мертвых, – Лёня сел напротив меня. – Давай рассказывай, что случилось.

Он откинулся на спинку, готовый слушать. Я совершенно точно не собирался никого посвящать в свои переживания, как бы мне ни хотелось спросить совета у друга. Я молчал, уставившись на Леню. Он побарабанил по столу, выдержав паузу, и сменил тему:

– Ты сегодня в зал идешь?

– Да, – ответил я и вспомнил, что не взял форму. – Черт, спортивку не взял.

– Ничего, заскочим к тебе и сразу в зал, – я по глазам Лёни видел, что он любыми способами собирался выпытать у меня всю информацию. – За Машей тогда тоже заедем по пути.

– Она… э-э, – я замялся.

– Вы расстались? – выпалил Лёня. – Ты поэтому такой?

– Нет, – сказал я менее уверенно, чем нужно было, – просто она сейчас к экзаменам готовится, ее отец не выпускает из дома.

– Ничего себе тип, – Лёня присвистнул. И через секунду добавил шепотом, – значит, ты остался без секса и совсем сник?

Он прищурил глаза, после чего рассмеялся. Я закрыл рукой лицо, даже не желая комментировать его выпад. Без грамма смущения Лёня добавил, поднимаясь из-за стола:

– Собирайся на обед, сегодня в три будет пицца, у Макса день рождения, поэтому выходим раньше.

Он развернулся в дверях и, увидев, что я все также сижу с рукой у лица, постучал по косяку, поторапливая:

– Быстро, быстро, быстро, – и ушел.

Мы с Лёней сдружились с моего первого рабочего дня. Он был программистом, но во время отпуска Макса, айтишника, замещал его. Так и случилось в день моего прихода: Лёня настраивал программы на выданном мне ноутбуке, мы разговорились, выяснив, что оба ходим в один спортзал и обожаем футбол. Таким образом, я быстро влился в компанию – ежедневные выходы на обед, отмечания дней рождения на работе и после – в баре, просмотр матчей по субботам у Лёни, или коллеги Оли, или в спортбарах. Молодой коллектив радовал меня не меньше, чем интересная работа. К слову, в день, когда я познакомился с Машей в спортзале, Лёня был на больничном. После того, когда мы начали встречаться, и я познакомил его с Машей, он постоянно подкалывал меня на тему: «Если бы я был в зале, то Маша точно была бы со мной. Тебе просто фартануло. Чертов грипп!»

Прошел обед, потом – пицца и поздравление Макса, рабочий день завершался. Я хотел было отказаться от похода с Лёней в спортзал, сославшись на плохое самочувствие, но Лёня, веселым ОМОНовцем, вел меня под руку к машине, не умолкая, трезвонил мне о своей новой девушке, с которой познакомился в выходные и стыдил меня:

– Я собирался тебе в понедельник в «Берлоге» рассказать, а ты не пришел. Вчера ты весь на нервах был, сегодня вообще полумертвый, но у меня язык чешется с тобой обсудить. – Он параллельно показывал мне фотки красивой брюнетки в Инстаграмме.

К моему облегчению, ничего сверхординарного в спортзале не произошло: большую часть времени мы с Лёней обсуждали его новую (про себя я подумал: «очередную») пассию. Лёня меня только пару раз спросил, когда я увижусь с Машей и из-за ее ли отсутствия я такой печальный. Я ответил утвердительно, еще не время было рассказывать Лене об Инне, хотя он точно бы дал дельный совет. Несмотря на свою напускную распущенность, Лёня был весьма мудрым в вопросах отношений, но что именно сказывалось – его личный богатый опыт или врожденное чутье – я не определил бы.

Вечером пришло сообщение от Маши, она рассказывала, чем занималась днем, писала, что скучает и желала спокойной ночи с припиской «если вдруг заработаешься допоздна и не увидишь сообщения». Перед сном я ответил ей, стараясь писать лаконично и правдиво.

Инна молчала. Я набрал ее номер, но она не ответила.

Утром в четверг я снова попытал счастье и написал Инне:

«Инна, доброе утро. Прошу, не злись на меня. Я поторопился, поцеловав тебя, считай меня идиотом. Но место нашей первой встречи и то, как ты на меня смотрела, не дали поступить иначе. Я прошу прощения еще раз».

Я отправил сообщение и внутренне закричал на себя: «Ну, уж нет, я ни о чем не жалею! Не будь трусом». И написал следом второе сообщение Инне:

«Но если бы ты спросила, что бы я изменил позавчера, то я бы ответил – ничего. Я был счастлив! Ты даже не представляешь, что я чувствовал, целуя тебя. Я готов на все, лишь бы снова тебя увидеть и поцеловать».

Я нажал кнопку «отправить» и меня затрясло: я никогда еще не был таким настойчивым. Я решил, что вечером позвоню ей снова, а если не дозвонюсь, отпрошусь с работы и зайду к ней в офис в пятницу перед футболом.

Четверг на работе прошел еще более монотонно, чем среда. Вечером я отправился в бассейн, обычно мы ходили туда с Машей, после чего Маша шла на стрейчинг, а я – на ринг с Лёней. Лёня не ходил с нами в бассейн – терпеть не мог воду: как-то он рассказал нам случай из детства, когда чуть не утонул. Сегодня же я плавал в гордом одиночестве, погруженный в свои мысли: я думал об Инне и о том, что она стала значить для меня. Случайное напоминание – клочок бумаги, открытка с ее лицом – запустило какой-то неведомый мне механизм: внутри и вокруг меня начались изменения. Мне казалось, что все, что происходило после – мои сны с Инной, мистические совпадения, нечаянная встреча – происки таинственной силы, которая берегла меня и вела к Инне. И вот мы встретились спустя шесть лет, и магия, которую я ощущал рядом с ней, была такой сильной, что один поцелуй перечеркнул мою прежнюю жизнь: я не хотел идти дальше без Инны.

Одеваясь после душа, я взглянул на телефон: новых сообщений нет, один пропущенный звонок. Я быстро открыл меню, внутри меня все трепетало «Неужели?!». Пропущенный вызов был от мамы. Я разочарованно отложил телефон и медленно оделся. Выйдя в знойные летние сумерки и направившись в сторону дома, я набрал маме.

– Сынок, привет. Я тебя не хотела днем отвлекать, – в ее голосе чувствовалось что-то странное, словно ей тяжело было говорить.

– Мама, что случилось? – я испугался не на шутку: вдруг что-то случилось с папой.

– Сынок, ты помнишь Славу Калинкина? Дядю Славу, Мишиного папу, – продолжила мама.

– Да, мам, конечно, – я сглотнул, вспомнив про сон на поляне. Я остановился и стал внимательно слушать.

– Данечка, он умер вчера в ночь. Нина мне сегодня позвонила и сказала. Горе-то какое, – мама отвернулась от трубки, я слышал, что она плачет. И, собравшись, добавила. – Нина говорит, что у Миши твоего номера нет, попросила тебе передать, что похороны в субботу будут.

Я слышал по голосу, как мама опечалена. Они со школы были лучшими подругами с тетей Ниной – женой дяди Славы. Поэтому мы с Мишкой были в детстве не разлей вода – с пеленок бывали в гостях друг у друга. Потом появилась мастерская у дяди Славы, что еще больше сблизило нас. После моего переезда наша дружба прожила примерно три года, угасая с каждым днем, так пути разошлись: Мишка женился, устроился на завод после техникума, у них с Юлей родились близнецы-карапузы, а через год еще дочка. А я остался в Нижнем – без друга детства, так и не женившись.

– Мам, я приеду, конечно. Ты мне можешь Мишкин номер скинуть, я ему позвоню.

– Я у Нины спрошу и тебе напишу в СМС. Приезжай, Данечка. Целуем тебя с папой. Пока.

Я медленно пошел домой, зайдя по пути в магазин – продуктов дома почти не было. Я бездумно бросал в корзину сыр, молоко, помидоры, хлеб, а сам думал: «Как же несправедливо, дядя Слава всегда был таким дружелюбным, добрым. Он был почти моим вторым отцом». Мне стало невыносимо грустно и тоскливо. Мысль о последнем сне касалась моего сознания, но я был слишком напуган ею, поэтому пока старался отгонять ее изо всех сил. Стоя на кассе, пришло СМС с номером Мишки, я прошел на набережную, кинул сумку под ноги и набрал ему. Голос Миши был достаточно спокоен:

– Привет, Дань. Да, да, папа вчера умер. Он долго болел, только мы никому не говорили. Поэтому все прошло тихо, и семья была готова.

– Ох, Миш, мне так жаль. Не знаю, как к такому можно быть готовым, но это хорошо, что ты держишься. Во сколько будут похороны? Может мне пораньше приехать, помочь. Или давай я на завтра отпрошусь, приеду?

– Дань, да не волнуйся, тут много уже помощников. Похороны в 10. Если в субботу пораньше подойдешь к нам – хорошо, с выносом поможешь. А завтра не надо, спасибо тебе.

Я хотел спросить, как его семья, как тетя Нина и сестры, но решил, что лучше узнаю при встрече: пожалуй, у Мишки и так полно было дел помимо моих расспросов. Я только аккуратно узнал, чем болел дядя Слава. Миша ответил:

– У него был рак желудка, но врачи сказали, что уже поздно проводить химиотерапию или операцию. Они с мамой даже в Нижний ездили, чтобы проконсультироваться, мама руки до последнего не опускала. Но там тоже сказали, что только обезболивающие давать, лечение уже не поможет.

Я тяжело вздохнул, еще раз сказал, как сильно соболезную, и распрощался.

Дома я наскоро приготовил салат и съел его, даже не заметив вкуса. Маша прислала сообщение и спросила, не будет ли у меня времени и желания созвониться по видеосвязи ненадолго. Время было, но не было желания. Я ответил, что очень устал и уже лежу в кровати, почти сплю. Спать мне, конечно, не хотелось. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я принялся детально вспоминать сон.

Жаль, что вчера и сегодня я старательно отгонял от себя мысли и воспоминания о сне: весь разговор с Инной, сидящей на качелях, почти стерся из памяти. Но главное осталось – мы говорили о дяде Славе, я что-то рассказывал о детстве. Я хорошо помнил последнюю фразу: «Свозишь меня сюда как-нибудь?» По мере того, как я пытался вспомнить детали, мне становилось все более жутко. Если первый сон с Инной можно было списать на совпадение, в конечном счете мне же не снился автобус, врезающийся в остановку, и то, что Инна меня спасла от аварии – лишь моя вольная интерпретация. То вчерашний сон казался чистейшей мистикой: я не вспоминал о поляне с детской площадкой долгие годы, возможно, ни разу с момента переезда; и мы говорили ни о ком-то из детства, ни о Мишке и других дворовых друзьях, ни о тете Нине, а именно о дяде Славе.

Я чувствовал, как нарастает паника, я знал это ощущение: дыхание сбилось и участилось, мне резко стало не хватать воздуха, руки поледенели. Мне было страшно, поистине страшно. Страшно, в первую очередь, за свое психическое здоровье, и наконец, за физическое. Я чувствовал, как в голове сильно пульсировала кровь, я не мог совладать с собой. Дрожащей рукой я налил воды и выпил и стал искать таблетки успокоительного. Конечно, я понимал, что, скорее всего, разговор о детстве в Павлово на свидании с Инной повлиял на события сна, но организм уже запустил спусковой крючок панической атаки. Таблетки я так и не нашел, просто лег на диван, укутавшись в одеяло. Спустя минут десять паника стала отступать, и я незаметно провалился в сон на час.

Я открыл глаза, на часах было 22.38. Мне хотелось написать Инне, хотелось поделиться с ней своей болью, чтобы она молчаливо разделила ее. Больше никому сказать об этом я не мог.

«Инна, привет. Я вечером узнал, что умер отец моего друга детства, дядя Слава. Он был мне словно вторым отцом. А еще ты мне снилась. Я очень хочу тебя увидеть».

Я прождал ответа полтора часа и в полночь заснул, одинокий, как никогда раньше. Всю ночь за окном была гроза.

Глава 9. Перемены

Раньше я любил пятницы – конец рабочей недели, футбол с парнями, хоть и добираться до него было прилично с учетом пробок, да и Маша иногда оставалась у меня до воскресенья. В эту пятницу все было иначе. Я ощущал на себе непосильную тяжесть последних событий: казалось, известие о смерти дяди Славы добило меня окончательно. С утра я посмотрел расписание автобусов до Павлово и купил билет на самый ранний рейс в субботу. Я подумал, что надо бы отменить сегодняшний футбол, уже открыл чат, чтобы написать, но передумал. «Какая, собственно, разница – играть или не играть сегодня в футбол, – рассуждал я про себя. – Лучше уж съездить, в воскресенье все равно не вернусь от родителей». На этих мыслях я собрал в сумку форму и бутсы и вышел на работу.

День выдался на удивление спокойным. Руководство уехало в командировку для подписания договора и финального согласования деталей, захватив презентации, которые готовила моя команда. С утра ко мне забежал Лёня весь на взводе.

– Сегодня я зову Иру к себе, – он лихорадочно приплясывал и смотрел на меня полусумасшедшими глазами.

– Иру? – я нехотя отвлекся от своих мыслей. – Ах, да, ту самую Иру.

– Что с тобой опять? – Лёня остановил свой победный танец и оперся на спинку стула.

– Завтра еду в Павлово, у друга детства отец умер, – ответил я.

– Понятно, – Лёня почесал нос. – Дань, может, это цинично прозвучит, но ведь это не твой отец, не убивайся ты так.

– Кхм, – я не знал, стоит ли ему что-то объяснять, у меня в голове была такая каша из воспоминаний из детства, обрывков снов, переживаний об Инне, страхов перед новыми паническими атаками, но все-таки я хотел немного дружеского участия. – Лёнь, он мне был дорог, почти как родной отец.

– Ого, тогда прости.

– Да ничего, – я помедлил. – Можешь закрыть дверь?

Лёня без лишних слов тихонько закрыл дверь и сел на стул передо мной. Я молчал, собираясь с силами: я и хотел, и не хотел рассказывать Лене все, но мне нужно было выговориться, мой мозг не справлялся с объемом информации. Лёня участливо смотрел на меня и начал первый:

– Дань, я же вижу, что с тобой что-то происходит. Давай, расскажи, что случилось.

Я запрокинул голову, прикидывая с чего бы начать.

– Ты сталкивался когда-нибудь с наваждением, с чем-то, что тобой движет помимо твоих рациональных действий.

Лёня слегка напрягся, поджал губы, непонимающе посмотрел на меня и произнес:

– Я не уверен, что понимаю, о чем ты.

– Я и сам не понимаю, – я опустил голову на ладони. – В общем, ладно, начну сначала. Шесть лет назад…

Я вкратце рассказал ему об Инне, обо всех снах с ее участием и о нашей с ней встрече. Я опускал свои переживания, не хотелось казаться слабым или излишне романтизировать некоторые события. Лёня дослушал меня с невозмутимым лицом и сказал:

– И она не отвечает тебе?

– Нет, – я досадно покачал головой.

– Маша знает? – спросил Лёня и тут же договорил. – Ну, конечно, нет. Иначе ты бы вообще не приходил на работу, а я бы доставал тебя из запоя.

– Что ты такое несешь? – я никогда не давал ему повода думать о себе в таком ключе. Это было обидно.

– Прости, – Лёня примирительно поднял руки, – я утрирую. Так, что мы имеем: есть Инна, которая тебе снится, появляется из ниоткуда и в никуда исчезает; есть вещие странные сны; и есть Маша, которая ни о чем не догадывается. Так?

Я молча кивнул.

– Тогда вопрос к тебе, друг мой: что же ты планируешь со всем этим делать? Только не говори: «Продолжать страдать».

– Лёнь, а что я могу сделать? Могу пойти к Инне в офис, могу расстаться с Машей, но она экзамен тогда нормально не сдаст. Могу к психиатру обратиться, чтоб с навязчивыми снами разобраться.

Лёня засмеялся, откинувшись на стуле.

– Вот к психиатру не надо, он тебя на жесткие таблетки посадит, да такие, что твоя Инна совсем исчезнет, как девушка-виденье.

– Это не смешно, – я был серьезен и даже напуган.

– Ну, а в остальном, твои слова звучат, как план, – Лёня ободрительно кивнул. – Ты, и правда, готов с Машей расстаться? Она классная.

– Да, но не усугубляй, – заныл я, – и без того тяжело. А со снами-то что делать?

Лёня задумался и ответил спустя мгновение, широко улыбнувшись:

– Если увидишь какие-то числа, пиши мне, купим лотерейные билеты!

Я вздохнул, смотря на Леню: он казался мне таким идиотом сейчас.

– Вот мой тебе совет, – сказал Лёня уже серьезно, словно прочитав мои мысли, – не стоит так переживать из-за девушек и каких-то там снов: твое душевное спокойствие – залог успеха и, что более важно, здоровья. Может, поездка к родителям станет для тебя перезагрузкой – обдумаешь все спокойно.

Он был прав, надо было отпустить ситуацию на время, я подумал: «Дома и стены лечат, хоть я и еду туда по печальным обстоятельствам». Я был рад, что рассказал Лене о своих переживаниях, мы пожали руки и договорились пообедать сегодня вдвоем и обсудить то, что я посчитаю нужным.

Спустя пару часов неторопливой работы я немного расслабился, мысли упорядочились. Я даже порадовался, что сегодня вечером отвлекусь на футбол. Хоть завтрашний день готовил мне новые эмоциональные качели, но я решил не думать об этом сегодня. На обеде Лёня рассказывал, как хочет провести свидание с Ирой, что он запланировал на ночь:

– И вот после ресторана мы поднимемся ко мне на крышу, я уже приготовил там бутылку шампанского, и она покажет мне, на что способна эта черная пантера.

Мы засмеялись. Я всегда поражался Лёниной находчивости и обаянию в общении с девушками. Во время нашей недолгой дружбы, Ира была уже третьей девушкой, которую Лёня хотел затащить в постель. Два других случая, кстати, были удачными.

Я вернулся с обеда в неплохом настроении, даже немного попереписывался с Машей на отстраненные темы, сказав, что у меня есть пара свободных минут. Отложив телефон, я вдруг подумал, что Маша и Лёня могли бы быть отличной парой. Эта мысль не была болезненной, даже, наоборот, я порадовался внутри такому гипотетическому союзу. Они оба были непробиваемыми оптимистами и веселыми болтунами. Когда мы собирались компанией смотреть футбол, они непременно подкалывали друг друга, однажды даже бросались попкорном, за что получили нагоняй от Оли – дело было в ее квартире. Я хмыкнул: «Да уж, Лёня прав: чертов грипп, который не дал состояться такой паре».

Рабочий день подходил к концу, я собирался, когда Лёня заглянул на секунду: «Ты идешь? Давай вместе спустимся, но я тороплюсь». Я поспешил закрыть ноут и выключил свет. Мы спустились в лифте, болтая на рабочие темы. По дороге к парковке, куда я провожал Леню, я остановился, как вкопанный. Лёня продолжил движение, даже не заметив за своей болтовней моего отсутствия рядом.

Дыхание перехватило, я смотрел на Инну. Она стояла на дальнем конце парковки около сквера, провожая меня пристальным серьезным взглядом.

– Эй, Дань, ты где там? – спросил Лёня, обернувшись. И увидев мое безучастное потерянное лицо, пропел. – Ау-у?

– Там Инна стоит, Лёнь, я пойду, – не глядя на друга, ответил я, ускоряя шаг, и только услышал вслед его комментарий:

– Ого, какая красотка. Удачи, я в тебя верю!

Пока я быстро шел к Инне, я не сводил с нее глаз: она была одета в широкие светлые мальчишеские джинсы, короткий белый топ, на голове красовалась яркая цветная повязка, а в руках – маленький зеленый рюкзачок. Такой я ее еще не видел – молодая и яркая, даже дерзкая, совсем не фарфоровая куколка из наших первых встреч. Я подошел так близко, насколько мог – во мне смешалось желание страстно впиться ей в губы и наорать на нее: «Да что ты делаешь с моими нервами?!» Мы стояли и смотрели друг на друга, как в поединке «бык-тореадор».

– Привет, Даня, – нарушила молчание Инна. Услышав ее голос, мое сердце разбилось: мне так ее не хватало.

– Привет, – выдохнул я. Я не понимал, как мне следовало себя вести, поэтому я передал ей негласную инициативу.

Инна на минуту отвела глаза в сторону, но я все равно заметил: в них было столько печали и боли. Она собиралась с силами, чтобы начать говорить, я молча ждал.

– Мы не можем быть вместе, я не пошутила, когда сказала тебе не влюбляться, – она взглянула на меня быстро и снова отвела глаза. Я видел, с каким трудом ей даются слова. – Просто я решила, что нужно объясниться.

– Почему? – мой голос опустился до хрипа. – Почему мы не можем быть вместе, Инна?

Мы стояли близко, напряжение между нами было так сильно, что ощущалось физически. Инна резко подняла на меня глаза, они выглядели изнеможенными, отчаянными, и выпалила быстро и бескомпромиссно:

– У меня рак, врачи не дают точных прогнозов. Я не знаю, умру ли завтра или через год, но совершенно точно не хочу, кому-то еще ломать жизнь.

Меня резанули ее слова, хуже ножа по сердцу. Второй раз за сутки я слышал это слово: рак. Я сглотнул. Инна подняла брови, спокойно произнесла: «Ну, вот и все», – и сделала движение в сторону, словно собираясь уйти. Я прижал ее к невысокому забору, на который она опиралась, обхватив с двух сторон руками перила так сильно, что костяшки побелели.

– Объясни, пожалуйста, – прорычал я. Мой подбородок упирался ей в макушку, я чувствовал ее жаркое дыхание на плече. Выглядело это, конечно, не лучшим образом: словно бугай домогается маленькую девочку, но отпустить ее без пояснений я не мог. Я вообще не мог ее отпустить. Никогда.

– Даня, отпусти меня, – попросила тихо Инна.

– Объясни мне, – я отстранился, чтобы видеть ее лицо, но руки все так же крепко держал на заборе.

– Что объяснить? Я же все сказала, – Инна непонимающе качала головой. – Что ты хочешь еще услышать? Что у меня рак? Что я прошла два курса химии за прошлый год? Что у меня случаются приступы? Что у меня выпали все чертовы волосы? Что? Что?

Она срывалась на крик и в конце упала мне головой на грудь и горько заплакала. Я обнимал ее крепко, прижимал маленькое хрупкое тело, гладил по спине, целовал короткие рыжие кудряшки. Я плакал вместе с ней, я не хотел верить ее словам, но верил ей безоговорочно. Я слышал, как она тихо говорит мне, и ее шепот разносится эхом по моему телу: «Уходи, оставь меня, не нужно». Я отвечал ей нежно, но настойчиво: «Не уйду, не проси больше никогда». Мы простояли, обнявшись, долгое время, пока Инна не успокоилась. Мы вытерли слезы друг у друга на глазах: она казалась такой прекрасной сейчас, словно маленький дивный ангел.

– Что будем делать дальше? – спросила Инна, облизывая пересохшие губы.

Я на секунду задумался:

– У меня сегодня футбол, поехали со мной?

Инна пожала плечами и сказала: «Хорошо».

Мы сели в ее маленький красный «Мини Купер», Инна привычным движением пристегнулась и выехала с парковки. Я был подавлен, но в то же время рад, что мы остались вместе, что я не отпустил ее, а она не убежала, как в прошлый раз.

– Ты все еще тренируешься на Автозаводе?

– Да, – я посмотрел на нее с восхищением. – Ты запомнила?

– Твой рассказ вообще сложно забыть, – она улыбнулась, кажется, впервые за сегодня.

– Ты выглядишь потрясающе, я никогда тебя такой не видел.

– Спасибо, Дань, – румянец тронул ее щеки. – Я сегодня не работала, готовилась к серьезному разговору и приехала сразу к тебе.

– И как, по-твоему, серьезный разговор удался?

– Нет. Все полетело в тартарары, – она усмехнулась и перевела тему. – Ты писал, что я тебе снилась.

– Да, – я засмущался и замолчал. Инна быстро вопросительно взглянула на меня, я продолжил, – вообще-то не один раз.

– Это интересно, – Инна улыбалась, кажется, ей доставляло удовольствие мое смущение. – Расскажешь?

– Может быть, в другой раз? – умоляюще попросил я. – Не хочу тебя смущать.

– Ого, стало еще интереснее, – она захихикала.

Мы молчали какое-то время. Инна полностью сконцентрировалась на дороге, движение было оживленным: люди спешили с работы домой или загород.

– Расскажешь мне про свою болезнь? – робко начал я. Спокойствие в ту же секунду улетучилось с лица Инны, и я пожалел о вопросе. Она закусила нижнюю губу и нахмурилась.

– Может быть, в другой раз, – повторила Инна мой собственный ответ, только от нее он звучал жестко, без вопроса. И сразу же примирительно посмотрела на меня. – Прости, пожалуйста, чуточку позже, хорошо?

Я кивнул. Эта тема беспокоила меня в высшей степени, хотя ничто не могло изменить моего решения. Мы спустились по мосту и встали в долгую пробку на проспекте Ленина. Инна поставила на нейтралку и подняла ручник.

– Дань, ты меня совсем не знаешь, я тебе могу показаться законченным циником, – начала она, тягостно вздохнув. – Я очень спокойно отношусь к тому, что со мной происходит и, в частности, к смерти – к своей, к чужой, не важно. Я прошла все стадии принятия своей болезни. Не без помощи врачей и психиатра, но тем не менее. Я помогла маме, брату и друзьям смириться с этим. Сегодня я здесь, а завтра – уже «пф» (Инна щелкнула пальцами) и нет. Я просто не хочу впускать в свою жизнь новых людей, учить их справляться с…

Пробка начала двигаться, Инна быстро переключила скорости, проехала пару метров и снова остановилась.

– О чем я? А, да. Справляться с горем будущей утраты, – она посмотрела на меня, словно ожидая моего ответа, но я молчал. Она печально улыбнулась. – Ну вот, видишь, ты сейчас на стадии отрицания. Тебе не кажется это реальным. Я не знаю, что ты думаешь, наверное, что-то типа «все будет хорошо» или что «мы вместе справимся», но я уже проходила эти горестные стадии с близкими.

Инна снова проехала несколько метров. Я молча смотрел то на дорогу, то на нее.

– Дань, что тебе интересно узнать?

– Все, – отозвался я.

– Ну, уж нет, это слишком долгий рассказ, на более долгую пробку.

– Тогда, как давно ты болеешь, и что говорят врачи, – исправился я.

– Хорошо, но я не буду рассказывать детали. Я узнала примерно полтора года назад. Сразу началось лечение, один раз в Нижнем делала химиотерапию, второй раз ездила на месяц в Москву для обследования и еще одного курса химии. Это неоперабельная опухоль, поэтому пока так. Врачи говорят, что есть улучшения, но нужно следить за течением болезни. Правда, есть некоторые… – Инна замолчала, словно не хотела говорить дальше, потом прокашлялась и продолжила, – некоторые отягощающие симптомы. Прогнозов не называют, я пыталась расспросить, но они те еще молчуны. Говорят, что много факторов.

Я смотрел на красивое лицо Инны. Она и правда была достаточно спокойной, когда рассказывала мне про свою болезнь. Смогу ли и я когда-то так же спокойно относиться, чтобы стать ей крепкой поддержкой? В памяти тихим эхом появились слова: «Если уходить, то с улыбкой». Где я слышал их? Голос Маши в голове становился отчетливее: «Здесь написано: «Если уходить, то с улыбкой», интересно, что это значит». Открытка! Открытка Инны! Только я никогда не обращал внимания на надпись, любуясь ее лицом. Я решил выяснить:

– Инна, на открытке было написано… – начал я, но Инна перебила и продолжила, кивнув.

– Если уходить, то с улыбкой, да, это мой лозунг. Мы с другом придумали его. Это моя мантра. Тебе, кстати, надо познакомиться с Юрой, он отличный психолог и мой давний друг. Он очень помогает. И тебе обязательно поможет принять, если ты решил… – она замялась, не зная, как продолжить. А сама медленно и аккуратно въезжала на круг на Пролетарской. – Что ты решил?

– Быть с тобой, – без раздумий ответил я. – Делать тебя счастливой, насколько я могу.

Мы ехали несколько минут в молчании.

– А меня ты не забыл спросить? – задала резонный вопрос Инна, когда мы остановились на светофоре.

Я лишь широко улыбнулся, довольно смотря на ее нахмуренные брови.

Глава 10. Вечерние откровения

Мы подъезжали к стадиону, я видел, как на поле разминаются ребята, приехавшие пораньше. Мы вышли из машины и направились к полю. Я предложил Инне сесть на трибуну и сказал, что играть мы будем не больше часа, она кивнула и стала подниматься к ярким разноцветным креслам.

Обсудить предстояло многое, но я не был уверен, что Инна захочет рассказывать мне все подробности своей беды. В какой-то миг мне показалось, что спокойствие Инны передалось и мне, хотя, вероятнее всего, она была права: я не до конца понимал, с чем она столкнулась. По дороге в раздевалку меня нагнал Олег:

– И кого это ты привел к нам? – он протянул мне руку, приветствуя.

– Мм, это Инна, моя… – я замешкался, как представить Инну. Зная парней много лет, понимал, что расспросов будет куча, – моя подруга.

– Подруга? – спросил Олег спокойно и следом, подмигивая и меняя тон голоса, произнес, – или «подруга»?

Я молча улыбнулся.

– О-о, Даня – ловелас, привел свою девушку на игру, – на этих словах мы вошли в раздевалку, ребята, конечно, услышали последнюю фразу.

– Маша пришла? – спросил Игорян, он был знаком с Машей, так как я частенько звал его в спортбар, когда собирались с коллегами смотреть футбол. Я сообразил, что совершил ошибку, позвав Инну, и сразу сник. Я подошел к Игорю и тихо ему сказал, лихорадочно вспоминая, кто еще виделся с Машей:

– Слушай, я не с Машей пришел. Это Инна, моя подруга.

– Так вы с Машей – все? – Игорь исподлобья уставился на меня. Я кивнул. Игорь хмыкнул. – Зря ты, Данька, мне она понравилась, красивая, веселая.

Я постучал друга по плечу, что я мог ему ответить? Я и сам прекрасно понимал, что Маша красивая и веселая, но появилась Инна и перевернула мой мир.

Пока мы переодевались, ребята болтали о последней игре, на которую я не пришел. Я решил сразу сказать, что в воскресенье опять не смогу, поскольку уезжаю домой в Павлово, не уточняя причин, после чего мы отправились на поле. На секунду я запаниковал: вдруг Инна ушла, вдруг нельзя было ее оставлять одну? Но выйдя на яркий свет из темного коридора, увидел, как она подняла глаза от телефона, отыскала меня в толпе одинаково одетых парней. Я облегченно выдохнул и помахал ей рукой.

Игра не задалась с самого начала, я чувствовал, как отсутствие постоянной практики сказывается на технике. Если в студенческие годы я играл трижды в неделю и был в отличной форме, то теперь осталось с ностальгией вспоминать то время и не жаловаться на плохую игру. Голевых передач от меня не было, а в конце матча я сильно ударился головой о локоть Сереги в борьбе за мяч в воздухе. Я согнулся и схватился рукой за висок, Серега быстро подхватил меня, не давая упасть на траву. Когда я распрямился, то увидел, что Инна встала с места и испуганно смотрела на меня. Я успокоил всех, показал Инне большой палец, хотя сам понимал, что не будь ее на поле – я бы ушел в раздевалку, закончив играть досрочно. «Кончай хорохориться», – твердил внутренний голос.

Наскоро приняв душ после игры и попрощавшись с ребятами, я поспешил к Инне. Она стояла внизу около раздевалок и обрадовалась, увидев меня.

– Сильно позорная игра? – я спросил у нее, скривившись и не ожидая пощады.

– Что? Почему? – Инна вопросительно на меня посмотрела. Ее глаза так забавно и мило округлились.

– Я ужасно играл, растерял всю технику, – досадно признался я.

– Дань, – она мило улыбнулась, пожала плечами и тихо проговорила, – я совсем не разбираюсь в футболе. Мне все очень понравилось.

Я засмеялся ее робкому признанию и неожиданной похвале. «А чего ты ждал? Что все девушки любят футбол?» – подумал я.

– Спасибо, – произнес я со смехом. – Почему же ты согласилась пойти со мной?

– Ты и сам знаешь ответ, – сказала Инна, понизив голос. Мурашки пробежали по спине: я почувствовал томное, едва зарождающееся возбуждение от ее тембра и взгляда. Она смотрела на меня так, словно проникала в самую душу. У меня перехватило дыхание, а Инна продолжила, как ни в чем не бывало, своим обычным голосом. – Пойдем?

И взяла меня за руку. Разряд тока мгновенно прострелил меня, многократно усилив возникшее ранее желание. «Это еще что такое? Что она со мной делает?» – взмолился внутренний голос. Я крепко сжал ее тонкие пальцы, не обращая внимания на легкий испуг. Мы направились к машине, Инна спросила, не хочу ли я искупаться?

– Искупаться? – я немного опешил. И сразу же возразил себе: «Погода потрясающая, это же отличная идея». – Звучит идеально для такого жаркого вечера.

Инна хитро посмотрела на меня, улыбнувшись одним уголком губ.

– Что такое? – я не понял причину такого ее взгляда, а через секунду нервно засмеялся. – Да нет, я же про погоду.

Инна смущенно покачала головой и отвела взгляд, открывая машину. Я почувствовал себя полным дураком, а жесткий внутренний цензор уже точил ножи: «Что за двусмысленные фразы слюнявого подростка? Жаркий вечер – это про погоду, а совсем не про то, что я хочу тебя трахнуть. К чему эти пояснения?!» Я покраснел, Инна уже села в машину, а я стоял на улице в надежде, что неловкость улетучится.

Мы поехали на озеро. Я совсем не знал эти места и никогда раньше не бывал в Нижней части города дальше стадиона. Я смотрел на жилые районы, так сильно отличающиеся от домов нагорной части Нижнего Новгорода. Все-таки центр города, где я учился, работал и жил последние десять лет – старинный, купеческий, вылизанный – разительно отличался от промышленного спального района, по которому мы ехали. Тем не менее я знал, что этот район строился для рабочих «ГАЗа» в середине прошлого века и назывался соответствующе: «Автозавод». Инна заметила, как я с интересом смотрю в окно:

– Что тебя так привлекло, Дань?

– Я раньше здесь не бывал, – ответил я без стеснения.

– Серьезно? – в голосе Инны чувствовалось недоверие.

– Угу, – я оторвался от окна и посмотрел на нее. – А ты часто здесь бываешь?

– Я здесь родилась, выросла и живу по сей день, – с гордостью продекларировала Инна. Теперь я с недоверием уставился на нее: я был на сто процентов уверен, что она живет в доме на набережной Феодоровского, откуда она бросала открытки, и где я собирался ждать ее. Руки похолодели, в голове испуганной птицей забилась мысль: «Я бы никогда не нашел ее, если бы не случайная встреча на перекрестке». Инна, тем временем, продолжала беседу. – А ты где живешь? Наверху? – Инна посмотрела на меня, озадаченная моим молчанием. Видимо ее напугал мой остекленевший взгляд, и она спросила, – Дань, все нормально?

– Да, – я пришел в себя. – Я думал, что ты живешь на Феодоровского.

– Поче… – начала свой вопрос Инна и быстро поняла, – а, эксперимент! Нет, там живет Юра, мы с его балкона бросали прощалки.

– Прощалки? – не понял я.

– Это Юра придумал название. Ну, знаешь, последнее слово, красивое завершение, – она сказала это так легко, что меня передернуло.

– Завершение чего? Жизни? Ты это имеешь в виду? – злость подкатывала из желудка к горлу, я подумал, что меня сейчас вырвет.

Инна напряженно посмотрела на меня, поджала губы, словно сказала лишнего. Я не унимался:

– Так я прав? Ты все, уже прощаешься? – я повысил голос, я не верил своим ушам: вот она рассказывает мне, что есть улучшения в болезни, и через час – что готовится умирать, разбрасывая гадкие «прощалки» с балкона своего недо– психолога Юры. Я кипел изнутри, а Инна молчала.

Мы въехали во двор новостроек напротив озера, Инна аккуратно припарковалась, подняла ручник. Она откинулась в кресле и задумчиво произнесла, смотря на озеро, в котором отражалось закатное солнце:

– Вторая стадия – гнев, – и замолчала снова.

– Не хочешь пояснить? – зло рявкнул я. А сам невольно рассматривал ее: тонкие пальчики на руле, большая грудь, обтянутая белым топом, красивый профиль со вздернутым носиком, капельки пота на лбу. Моя агрессия улетучивалась. Я не хотел ее обижать и ругать, в конечном итоге, она боролась с болезнью и могла справляться со своей ношей, как считала нужным. Я сглотнул и выдохнул. – Прости меня, пожалуйста.

Инна развернулась ко мне, вытерла пот тыльной стороной ладони и грустно улыбнулась. Она смотрела мне прямо в глаза, изучая. Спустя минуту она серьезно спросила:

– Скажи, зачем ты остался? Почему хочешь быть со мной?

Я безмолвно смотрел на нее, мне хотелось дать ей такой ответ, чтобы он максимально отражал то, что я чувствую, чтобы он был убедительным, не лукавым, чтобы Инна верила мне. Я тщетно старался подобрать нужные слова, они разлетались от меня словно по ветру.

– Даня, если тебе меня жаль, то не нужно, – Инна настойчиво продолжала, – меня есть, кому пожалеть и утешить: у меня есть семья и друзья. И да, рано или поздно я умру. Я приняла это, но я не сдаюсь и не сдамся. Ты спрашиваешь, прощаюсь ли я – и нет, и да. Я вообще не должна тебе ничего объяснять, это личное. Что ты молчишь?

Она задала последний вопрос так надрывно, так отчаянно, что сжатая пружина во мне выстрелила, сгенерировав не самый лаконичный, но идеальный для меня ответ, хотя я не был уверен, поняла ли меня Инна:

– Я уверен, что наша встреча – не случайность, не совпадение. Я пронес твой образ спустя годы, а ты спасла меня. Между нами есть какая-то связь, которая вела меня к тебе, и я не хочу никогда разрывать ее. Я не хочу тебя отпускать.

Инна безотрывно внимательно смотрела на меня, переваривая услышанное.

– Мм, понятно, это надо обдумать, – кажется, Инна решила, что я рехнулся. Она оставила мои слова без прочих комментариев. – Пойдем, освежимся? Можешь выйти из машины, я надену купальник?

Я вышел в полной уверенности, что сейчас Инна надавит на газ и уедет, оставив странного сумасшедшего наедине со своим бредом. И я прекрасно бы понял ее. Но Инна не уезжала, она перелезла на заднее сиденье, где были затонированы окна, и начала переодеваться. Я отвернулся, чтобы не смущать ее. Она вышла ко мне, одетая в красный сплошной спортивный купальник, худенькая, но фигуристая. Она выглядела очень сексуально и вызывающе.

– Ты переоденешься в машине или вон там? – Инна указала на другую сторону озера, где были раздевалки. Я проследил за ее жестом.

– В машине, – я достал шорты из сумки, идти на другой конец озера мне не хотелось, хоть я и не представлял, как смогу переодеться в маленькой машинке Инны. Тем не менее все прошло удачно. Весь в поту явыполз из машины, и мы направились к озеру, прихватив из багажника полотенце.

Я зашел в озеро по пояс, наслаждаясь тем, как божественно обволакивала тело нагретая за день вода. Инна шла рядом и вмиг нырнула под воду с головой, выплыв в паре метров от меня. Она смеялась и ликовала, капли стекали по ее лицу. Она казалась такой счастливой, юной и жизнерадостной.

– Ныряй скорее, Даня! – крикнула она мне. – Ох, как же хорошо здесь!

Она легла на спину и поплыла. Я побежал навстречу Инне, восторженный и восхищенный ею, брызги воды разлетались яркими бенгальскими огнями, отражая закат. Мы купались долго и резвились как дети. Солнце скрылось за горизонтом, сгустились сумерки, а мы не могли насытиться. Мы остались одни в этой части озера, лишь на противоположной стороне купалась большая компания мальчишек-подростков.

– Не замерзла еще? – я спросил Инну, в темноте мне показалось, что у нее посинели губы.

– Нет, совсем нет, – она плавала поодаль, яркая повязка на голове была моим ориентиром.

Я подплыл к ней ближе и спросил.

– Как твое настроение?

– Отлично! Я еще не купалась в этом году, времени не было совсем. А ты как? Нравится?

– Очень, – я говорил тише, поскольку вплотную приблизился к Инне. Под водой наши руки соприкасались. – Поплыли ближе к берегу?

– Угу, – согласилась она и развернулась в направлении пляжа.

Инна доплыла первой, я, не торопясь, догнал ее. Мы коснулись песчаного дна и встали друг против друга. Над озером восходила Луна. Я без слов притянул Инну к себе и нежно поцеловал.

Я старался вобрать ее в себя всеми чувствами, хотел запомнить это мгновение навсегда, боясь, что Инна снова может уйти, как после первого поцелуя, исчезнуть и уже не вернуться. Я полностью погрузился в ощущения: я растворялся в сочности и мягкости ее губ, вдыхал ванильно-цитрусовый запах кожи, немного приглушенный свежестью воды, слушал ее учащенное сбивчивое дыхание, касался обнаженной влажной спины, тонкой шеи, запускал пыльцы в мокрые волосы. Я крепко прижимал Инну, а она податливо откликалась на мои прикосновения, лаская меня в ответ. Я знал, что Инна чувствует мое возбуждение, знал и нисколько не стеснялся этого. Я взял ее маленькое личико в большие ладони и оторвался от ее губ, я хотел видеть ее здесь и сейчас, в робком лунном свете, запомнить каждую деталь ее лица, такого естественного и красивого. Я без смущения рассматривал ее: веснушки на носу и щеках, едва заметные родинки под губой и над бровью, покрасневшие приоткрытые губы, мокрые кудри на лбу, маленькие ушки с жемчужными серьгами. Инна тоже сосредоточенно изучала мое лицо и нежно гладила по груди и вдруг шепотом произнесла, смотря мне в глаза:

– Серые с синим сольются, теплые алых коснутся, сильное с хрупким совьются, мгновения с вечным сплетутся, – и прижалась к моей груди.

– Как красиво, – прошептал я ей на ухо, – твои стихи?

– Нет, – я почувствовал, как Инна улыбнулась. – Это Снежина. И, кажется, я наврала там пару слов.

Мы простояли, обнявшись, какое-то время. Я не хотел отпускать ее, не хотел, чтобы этот вечер заканчивался, и мы расстались до завтра. «Завтра надо ехать в Павлово», – пронеслось в голове.

– Ох, я совсем забыл, – грустно начал я, Инна подняла голову, посмотрев на меня, – завтра на первом автобусе я еду в Павлово на похороны дяди Славы.

– Тогда пойдем на берег, – Инна кивнула и стала выходить из воды, потянув меня за руку.

Мы вытерлись полотенцем, пока вытиралась Инна, я даже начал замерзать: ночная прохлада быстро остужала мокрое тело.

– Дань, ты голодный? – спросила Инна, пока я вытирал волосы. Целый вечер я не думал о голоде, хотя последний раз ел в обед. После слов Инны желудок заурчал, обрадованный, что о нем вспомнили.

– Вообще-то, да, – ответил я без колебаний. – Где здесь ближайшее открытое кафе?

Инна засмеялась.

– Это мой дом, – она указала на новостройку, около которой мы припарковались. – Пойдем скорее, а то холодно. Я тебя накормлю.

Я накинул на Инну полотенце, хоть и мокрое, но лучше, чем ничего, и обнял, чтобы согреть ее. Мы забрали вещи из машины и поспешили к ее дому. Я чувствовал себя как на курорте – я шел в плавках с сумкой через плечо, Инна – в купальнике, укутанная в полотенце. Мы оба были босые, а идти до подъезда было буквально два шага. Мы поднялись на 12-й этаж и подошли к аккуратной светлой двери. «Квартира Инны, – думал я, – вот это да!» Я не мог поверить в то, что вечер приобрел такой оборот. Еще утром я подгонял день, чтобы не чувствовать опустошенности, а сейчас – не хотел, чтобы этот день кончался.

Мы вошли в прихожую. Когда Инна включила свет, я поразился – я словно попал в восточную сказку: на темно-бордовых стенах кружились цветные пятна от необычного витражного светильника, а по потолку от него расходился кружевной узор. Я замер, любуясь на игру света. Заметив это, Инна прокомментировала: «На своей квартире я училась дизайну, это мой первый объект. Здесь много эклектики, не удивляйся, нет единого стиля – я пробовала все и сразу». Она говорила, а сама ушла развешивать мокрое полотенце в ванную.

– Иди сюда, можешь ноги от песка сполоснуть.

Я поставил сумку на пол и прошел в ванную, где Инна, перекинув ногу через бортик, аккуратно смывала песок со ступней. Я засмотрелся на ее плавные изгибы.

– Держи сухое полотенце, – она быстро сунула его мне в руку, – переодевайся, можешь принять душ, если хочешь. Я пойду, приготовлю что-нибудь. Приходи потом в гостиную.

И убежала из ванной. Я принес сумку с одеждой и стал рассматривать все вокруг: здесь было очень светло и стильно. Совсем не восточная сказка, скорее наоборот, современный мегаполис: белоснежная гладкая плитка с мраморными прожилками на одной стене встречалась с грубым необработанным бетоном на другой. Все это дополняли тонкие латунные линии, прорезавшие мрамор и бетон по всему периметру в горизонтальном и вертикальном направлениях, словно связывая не сочетаемое воедино. «Ух ты, – думал я, – надо же так гармонично все придумать». Я ополоснул только ноги, так и не решившись принять душ, переоделся в рубашку и брюки и пошел искать гостиную и Инну.

Я снова вышел в прихожую, дивясь разительному контрасту с ванной, и прошел дальше. Из довольно темного камерного помещения восточной сказки я попал в огромное наполненное светом пространство гостиной, совмещенной с кухней.

– Вау, – вырвалось у меня от увиденного. Инна оглянулась на меня из-за плиты.

– Получился эффект неожиданности? – спросила она, хихикая.

– Еще какой! – я оглядывался вокруг. – Тебе придется провести мне экскурсию.

– Давай дистанционно, я пока готовлю, – она говорила, не отрываясь от нарезки. – Ты свинину ешь?

– Да, конечно, – ответил я на автомате, и тут же почувствовал аппетитный запах жареного мяса. Желудок призывно заурчал.

– Отлично, стейки уже готовятся, сейчас салат приготовлю быстро, – прокомментировала Инна свои действия.

Я прошел в гостиную и начал осматриваться. В первую очередь внимание привлекали две яркие необычные картины на стене над сиреневым бархатным диваном, они были гипертрофированно огромными с абстрактными изображениями: на одной, кажется, срез камня в розовых оттенках, на другой – то ли океан, то ли небо с облаками. Напротив меня было зашторенное окно, я подошел и выглянул на улицу – за окном я увидел озеро с лежащей на воде лунной дорожкой.

– Вау, – снова воскликнул я.

– Нравится вид? – Инна неслышно подошла и посмотрела через мое плечо, встав на цыпочки.

– Потрясающий! – без лукавства сказал я, обернувшись. – Как и все здесь. Ты сама спроектировала все, говоришь? Это так классно!

– Угу, – ответила Инна, смущаясь, и так же тихонько скользнула обратно на кухню. Я смотрел ей вслед, она переоделась в свободное разлетающееся платье нежно голубого цвета. Цвета ее глаз.

– Хочешь, проходи сюда, – она постучала по высокой столешнице, стоящей отдельно. Я видел такие кухни только в кино.

– Барная стойка? – спросил я, увидев высокие стулья, и сразу же почувствовал себя деревенщиной.

– Что-то типа того, – Инна снисходительно улыбнулась, раскладывая салат по тарелкам, – это остров, в нем духовка и морозильная камера, зайди сюда, посмотри.

Я обошел и встал рядом с Инной, она показала мне технику, эргономично спрятавшуюся за темно-зелеными кухонными фасадами. Мясо невероятно пахло, запах сводил с ума. Как и то, что Инна стояла вплотную ко мне. Я не удержался и поцеловал ее.

– Даня, стейки сгорят! – процедила Инна мне в губы и, смеясь, отвернулась к плите. – Захвати тарелки с салатом и садись, я порежу мясо.

Я сделал, как она велела: сел и стал любоваться прекрасной девушкой за приготовлением еды. Инна опытным движением рассекла мясо, я видел, как из него потек сок и, не выдержав больше, съел вилку салата. Пряный вкус поразил меня.

– Ого, как вкусно, что это за салат?

– Это марокканский салат с нутом, мятой и цитрусами, – ответила Инна. – Я рада, что тебе понравился. Тааак, а вот и стейк.

Она поставила тарелку передо мной, и я, нарушая все правила приличия, начал жадно хватать мясо, даже не дождавшись, пока Инна усядется.

– Мм, божественно, – я жевал и не мог скрыть эмоций, говоря с набитым ртом.

Инна улыбалась, следя за тем, как я уплетаю плоды ее стараний. Мы молча ели, прерываясь на небольшие комментарии об ингредиентах необычного салата.

– Хочешь пива? – спросила Инна, когда я все доел.

– Я в раю? – я уставился на нее восхищенно и добавил. – Это было бы идеально!

Инна засмеялась, обошла остров и поставила на стол запотевшую бутылку охлажденного пива и бокал.

– А ты не будешь? – я удивленно посмотрел на одинокий бокал.

– Нет, я не пью, – Инна подумала секунду и решила пояснить. – Лекарства, которые я принимаю, несовместимы с алкоголем. А пиво – для друзей, которые частенько приходят в гости.

Я кивнул. Надо бы расспросить ее побольше о том, что можно и нельзя ей из-за болезни. Но я не хотел нарушать такой прекрасный вечер грустными темами. «Еще успею все узнать», – подбодрил я себя. Пока Инна наливала себе сок, я открыл бутылку и наполнил бокал. Инна села обратно и подняла стакан:

– За тех, кто не пьет! – сказала она и широко улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.

– За тебя, прекрасная Инна. Спасибо тебе за этот удивительный вечер, за чудесную еду, – я замялся. Я хотел сказать еще многое: «за поцелуи, за твою красоту», но вовремя одумался, и закончил просто, – за тебя!

– Спасибо, – Инна усмехнулась. – Чувствую себя Богом.

Я вопросительно глянул на нее, она пояснила:

– Ну… обычно в американских фильмах так благодарят Бога перед едой: «Спасибо, Боже, благослови эту еду и бла-бла-бла», – Инна смущенно покачала головой. – Забей, у меня странное чувство юмора. Мне очень приятны твои слова, правда.

Она отпила сока, все еще стыдясь своих слов. Я взял ее за руку, мне было забавно видеть ее такой разной.

– Так во сколько у тебя завтра автобус? – торопливо перевела тему Инна. Я задумался, вспоминая.

– В 6.45, кажется, надо будет проверить.

– Да, рано, – Инна замолчала. Она смотрела на свой стакан и теребила его пальцами. И неожиданно добавила. – Я могу тебя отвезти, если хочешь.

– Шутишь? – внутри меня всполохнул пожар. «Да, хочу, хочу!» – кричало все мое нутро.

– Не шучу, – тихо ответила Инна. – Я бы хотела посмотреть на места твоего детства и юности.

«Свозишь меня сюда как-нибудь?» – я вспомнил ее последние слова из сна и подумал: «Ох, я даже не мог мечтать об этом, проснувшись вчера утром со слезами». Я был так взволнован и поражен, меня даже почти не удивляло, что очередное событие из сна готово сбыться. Все казалось предопределенным и оттого логичным.

– Я очень хочу, чтобы ты поехала со мной, – твердо сказал я, смотря в небесные глаза Инны.

Мы неторопливо допили напитки, весело вспоминая о том, как купались в озере. Я расслабился, мне было хорошо и спокойно, возможно, пиво возымело свой эффект. Но я был рад всему, что со мной происходило, полностью отдавшись в распоряжение судьбе, которая, как мне казалось, вела меня к Инне. Я повернулся на высоком стуле, еще раз осматривая гостиную с нового ракурса.

– У тебя очень красивый и стильный дом, ты – потрясающий дизайнер, – сказал я, и это было чистой правдой. Я никогда не видел раньше таких интерьеров. Даже у Лёни в его ультрасовременных апартаментах с отдельным выходом на крышу.

– Спасибо, – Инна немного покраснела. – Надеюсь, тебя не сильно шокирует вся эта эклектика?

– Я даже не знаю, что такое «эклектика», – честно признался я. – Но то, что я вижу – смотрится просто шикарно.

– Эклектика – значит смешение стилей. В моем случае, в рамках всей квартиры. Так, конечно, не делается для клиентов, но у себя я решила испробовать все, – Инна улыбнулась и решила пояснить мне. – Смотри: прихожая в восточном стиле, гостиная – в современном, спальня – в средиземноморском, а ванная – это лофт. Игра контрастов и неожиданностей.

Я деловито кивнул, мне определенно нравился ее подход – все и сразу. Я зацепился за слова Инны и намекнул:

– Ты еще не показала мне свою спальню.

– Ох, – Инна закатила глаза, покачала головой из стороны в сторону, словно прикидывая, стоит ли отвечать на мой нескромный намек. – Пойдем.

Она легко спрыгнула со стула и пошла к белой закрытой двери. Я с трепетом прошел за ней. Инна открыла дверь, включила свет и пропустила меня вперед.

Мы стояли словно в летнем приморским домике: голубые стены с широкими белыми карнизами и плинтусами, белое белье, хрустящее даже на вид; возле окна – простой рабочий стол с открытым ноутбуком. Вся мебель была белой, кроме соломенного кресла в углу комнаты, на котором красовалась пушистая зеленая подушка. По стенам были развешаны фотографии в бело-голубых полосатых рамах, над кроватью – большой постер с изображением пляжа с двумя желтыми зонтиками. Я смотрел на эту чудесную комнату и не мог скрыть восторженную улыбку – здесь все было идеально, здесь даже пахло близким морем. Инна, стоявшая позади меня, нарушила молчание:

– Дань, хочешь, остаться?

– Да, – прошептал я спустя секунду, чувствуя трепетное счастье.

Глава 11. Инна

Было уже за полночь, мы сидели в гостиной на мягком сиреневом диване, пили свежий холодный лимонад, который Инна приготовила из лаймов, лимонов и мяты. Мы говорили, казалось, обо всем. Инна рассказала про свою семью, в основном про брата, с которым долго не общалась: после школы он переехал учиться в Питер, стал там довольно известным художником. Между ними была большая разница в возрасте – 10 лет, поэтому никогда не было общих интересов. Лишь после того, как Лёша узнал о болезни Инны, он начал чаще приезжать в Нижний, чтобы навестить ее и маму с отчимом, отцом Инны. С тех пор они часто переписывались, болтали по Скайпу, делились последними новостями, в особенности про здоровье Инны. Брат даже месяц жил с Инной в Москве, пока она проходила обследование и лечение там.

– Это – его творение, – Инна повернулась и указала на розовую картину с камнем в тонкой золотой раме. Вблизи она выглядела завораживающе. Затем перевела жест на голубую картину. – А эту мы вместе писали, когда он приезжал прошлым летом. Представляешь, забрали у мамы старые Лешины мольберты, кисти, купили огромный холст и устроились прямо на берегу озера, вдохновляясь видами.

Мне было интересно узнавать о жизни Инны, о ее интересах и семье, она вскользь касалась темы болезни, но я не настаивал на подробностях – если захочет, то скажет сама.

Я тоже делился с ней деталями своей жизни, рассказал о дяде Славе, на похоронах которого ей завтра предстояло присутствовать. Странным казалось то, что я, скорее, не вспоминал далекое детство, описывая его, а пересказывал сон, который проявлялся все четче с каждым словом, ведя по сюжетной линии к детской площадке, построенной дядей Славой.

– Дядя Слава смастерил детскую площадку, когда мы были совсем малышами, она находилась на окраине, около леса, мы практически выросли там – качели, горка, турники, что еще было нужно сельской детворе? – я так погрузился в ностальгию, что решился немного приоткрыть Инне свой мистический сон. – Ты просила рассказать, как снилась мне. Мне снилось, что мы с тобой были как раз на этой площадке, ты сидела на качелях, а я качал тебя. А через день я узнал, что дядя Слава умер. Такое вот печальное совпадение.

– Когда это было? – Инна заметно напряглась и смотрела настороженно. Я смутился и начал вспоминать:

– Сразу после нашего свидания в кофейне, – и уточнил, – во вторник.

Инна уставилась на что-то, глядя мимо меня и думая о чем-то своем. Ее легкость и смешливость словно улетучилась, она выглядела уставшей. Я напугался:

– Инна, все в порядке?

Она вернулась ко мне из своих мыслей и нежно улыбнулась, положив голову на спинку дивана.

– Все хорошо, – она взглянула мне в глаза и добавила, – пойдем спать?

Я кивнул, не зная, что ответить. Сидел бы на моем месте Лёня, он бы бодро закинул девушку на плечо и, смеясь и щекоча ее, понес бы в спальню, чтобы вытворять самые изворотливые позы Камасутры. А на следующий день бы мне все уши об этом прожужжал. Я же не решался на подобные действия, во-первых, потому что я не был Лёней, а был скромным и застенчивым Даней, особенно в общении с девушками, во-вторых, я не хотел разрушать хрупкое доверие, которое установилось между мной и Инной, и, в-третьих, я не был уверен, позовет ли Инна меня с собой в спальню или предложит остаться спать на диване. Честно говоря, я был бы рад даже последнему варианту, лишь бы быть рядом с ней, хотя он был менее предпочтительным.

Инна встала с дивана, потянулась и с сонной улыбкой на лице подала мне руку, которую я с нескрываемой радостью и облегчением взял и поднялся. Инна сказала мне пройти пока в спальню, добавив, что она будет через минуту.

– Давай я помогу убрать все? – предложил я, видя на столе наши тарелки, бокалы и пустой графин с яркими половинками выжатых лимонов и лаймов.

– Не беспокойся, я загружу посудомойку, выпью таблетки и приду. Иди, – она ласково подтолкнула меня в сторону белой двери, а сама прошла на кухню, захватив бокалы с журнального столика.

Я зашел в спальню и принялся рассматривать фотографии, висевшие на стене, не веря до конца в реальность происходящего. Фотографии были разных лет – и детские черно-белые, и совсем недавние, где Инна уже с коротким ершиком волос в обнимку с высоким брюнетом в очках. Я отогнал от себя непрошеную ревность, в конечном итоге – кто сейчас находился в ее спальне? На детских фотографиях она выглядела очень артистичной: на типичном семейном снимке были изображены ее мама, отец, такой же рыжий и кудрявый, как Инна, и высокий светловолосый подросток – очевидно, брат Лёша. Все стояли ровно, смотря в камеру, и только маленькая девочка Инна замерла в каком-то неведомом танце, закинув руки вверх и завороженно глядя в сторону. Рядом висело много фотографий тех времен, Инне на них было не больше 5-6 лет. И везде она делала что-то необычное: то пела в расческу, а мама рядом аплодировала, то стояла на одной ноге, балансируя на стуле. Я обошел кровать, на другой стороне были в основном более современные фотографии: семейный ужин – повзрослевшая Инна, ее мама и папа, видимо, брат уже уехал в Питер; Инна в компании молодых ребят играет в настольную игру. Очкастого брюнета я тоже нашел в кругу друзей. Я прошел к столу у окна, за которым таинственно блестело озеро, на столе стояло единственное фото в белой раме, такое же, как на открытке.

Я не слышал, как Инна вошла, она стояла, прислонившись к дверному косяку, и смотрела на меня. Не знаю, сколько она так простояла, следя за моими передвижениями.

– Здесь так много твоих фотографий, целая жизнь, – я неловко прокомментировал увиденное, но Инна не смутилась.

– Да, я люблю эти фото, в них так много радости. Они каждый день напоминают мне, ради чего я живу, – она грустно обвела взглядом стену с фоторамками. Я знал, о чем она думает: «Я живу и буду бороться ради этих людей, я люблю их».

Я подошел и обнял ее, маленькую, хрупкую, беззащитную, а может, наоборот, в миллион раз более сильную морально, чем я сам. Она легонько, еле касаясь, начала расстегивать пуговицы на моей рубашке. Я глубоко вздохнул и поцеловал ее маленькое ушко, провел языком вниз по шее. Я услышал, как она с выдохом тихо ахнула, и почувствовал, как задрожала. Я поднял руки к тонким бретелькам платья, спустил с плеча сначала одну, потом вторую, и платье голубым водопадом заструилось вниз, раскрывая для меня обнаженную Инну.

Я узнавал Инну и открывал себя по-новому. Сознание снова сыграло со мной странную шутку, перенеся меня из городской квартиры на берег океана, где были только я и она. Я слышал шум волн, чувствовал бриз на своей спине, ощущал запах горячего песка и соленой морской воды. Я целовал Инну, каждый уголок ее тела, так нежно, так неистово, и погружался в пучину сильных упругих вод бескрайнего океана. Я несся вместе с этой стихией. Я замирал от влажных прикосновений наших разгоряченных тел, жадно изучал пальцами и губами все изгибы и впадины. Где-то на краю реальности Инна склонилась надо мной, раскрыла упаковку с презервативом и быстро надела его на меня, но даже в этом простом действии было что-то волшебное. Ведь это была Инна. Моя незнакомка, о которой я безнадежно мечтал долгими днями и ночами, так и не сумев отыскать. И вот спустя годы мы были одним целым, сплетаясь телами, срастаясь душами. Я не верил своему счастью, я задыхался от удовольствия. Я выныривал из теплых вод, чтобы набраться воздуха, и погружался вновь, снова и снова.

Мы заснули под утро, крепко прижавшись друг к другу. В темноте сознания колокольчиком звучал голос Инны: «Серые с синим сольются… мгновения с вечным сплетутся». Где-то вдалеке кричала чайка, и утихал шум волн.

Я проснулся от тихого шороха на кухне, чувствуя себя измотанным и не выспавшимся. Инны не было рядом. Если бы не это, я бы заснул снова, но я встрепенулся и повернулся в кровати. На ноутбуке светилось время: 5.40, за окном было светло и солнечно, а дома пахло чем-то печеным. Я потер глаза, потянулся и довольно улыбнулся, вспоминая нашу ночь. Потом я заметил на прикроватной тумбочке палочки ароматизатора, на флаконе было написано «Океан». Я беззвучно рассмеялся и обмяк, подумав: «Это объясняет спецэффекты сознания».

Я вышел в гостиную, Инна стояла у плиты в том же голубом платье, что и вчера. Я немного замялся, поскольку стоял голым в дверях спальни, не решаясь идти ли так дальше или одеться. Я заметил, как в воздухе кружится дым, Инна повернулась взять нож с острова и, заметив меня, широко улыбнулась:

– Доброе утро, – воскликнула она радостно. Ее ничуть не смущала моя нагота, поэтому я направился к ней, – не выспался?

Я улыбнулся ей в ответ и отрицательно покачал головой, а Инна продолжила:

– Хорошо, что ты уже встал, а то я вытяжку не могла включить, – она потянулась к кнопкам над плитой, зашумела необычная цилиндрическая конструкция. – Из окна совсем не тянет, ветра нет.

Я повернул голову, окно было нараспашку, а за ним, утопая в зелени, переливалось утреннее озеро в небольшой дымке. Этот вид производил нереальное впечатление: словно живая картина, от которой невозможно было оторвать глаз, я подмечал все новые движущиеся детали – едва заметные покачивания листвы, проезжающие вдалеке машины, пролетевшую птицу. Я шел, как завороженный, пока не уперся в высокий стул.

– Это просто потрясающе, – отметил я, садясь за стол, на котором стояли две тарелки с кашей. Инна проследила за моим взглядом.

– Да, я поэтому и выбрала эту квартиру, хотя были другие более дешевые варианты. Здесь мое вдохновение. Я и работаю так же – открываю окно в спальне, сажусь за ноут, а сама дышу, наблюдаю, чувствую. Я жалею, что не родилась в деревне, природа – моя любовь, но рада, что нашла это место для себя.

Я обернулся к Инне, она выглядела утонченной и свежей, она сияла и излучала счастье и безмятежность. Она поставила на стол тарелку с небольшой стопкой блинов и сказала:

– Некоторые блины подгорели, так что не обращай внимания, просто не ешь черные края, – и добавила с тоской в голосе. – Вообще, повар я так себе. Сама ем мало, а друзьям достаточно пива с чипсами.

Я уставился на нее с недоумением: на столе передо мной стояла каша с ягодами, блины, миска с джемом, бокал чая. Такой завтрак мне не готовила даже мама в детстве, а сейчас я завтракал от силы бутербродом с чаем, лишь изредка готовя омлет или яичницу, в зависимости от настроения и наличия дома молока и яиц.

– Ну да, повар ты и впрямь так себе, – сказал я, не скрывая сарказма, и обвел рукой все блюда на столе. – Я так даже в ресторанах не ел. Вчерашний ужин, этот завтрак. Ты – настоящее чудо, а не просто повар.

– Спасибо, – ответила Инна, обходя стол и меня, и чмокнула меня в спину около шеи. – Это мило.

После завтрака я настоял, что быстро сполосну посуду, пока Инна будет одеваться. Инна начала собирать небольшую дорожную сумку, уточнив, когда мы вернемся обратно. Она складывала в косметичку множество разных таблеток: доставала блистер и прикидывала, сколько ей понадобится на два дня. Я лишь вздохнул и отвернулся к раковине, а сам думал, намыливая тарелки: «Может быть, ничего страшного нет. Многие всю жизнь вынуждены пить таблетки – диабетики, гипертоники. Инна сказала, что есть улучшение, значит, все будет хорошо, она будет жить. А таблетки ей помогут». Я так погрузился в болезненные мысли, что не заметил Инну. Она стояла за высоким столом, подперев подбородок ладонью и осматривая меня снизу вверх. Она держала в приоткрытых губах мизинец и сказала своим низким грудным голосом, от которого я дико возбуждался:

– Обнаженный мужчина за мытьем посуды – это очень сексуально, – и через секунду молчания, за которую я мысленно повалил Инну на бархатный сиреневый диван и уже снимал с нее белье, добавила. – Жаль, что нам пора ехать.

Здравый смысл остановил меня от жалостливого выпрашивания хотя бы быстрого секса: времени, действительно, было в обрез, а еще нужно было заехать ко мне домой за вещами. По дороге в спальню я ласково обнял и поцеловал Инну, еще раз поблагодарив за чудесный завтрак. Она была одета в скромное темно-синее платье с коротким кружевным рукавом, а волосы подобрала красивой жемчужной заколкой. Она игриво шлепнула меня и подмигнула. Я продолжил было ее сексуальные намеки, крепко схватив за бедра, но она поторопила меня и отправила скорее одеваться.

Мы вышли во двор, ласковое утреннее солнце коснулось лица, и только похороны дяди Славы омрачали замечательный летний день. Инна забила в навигатор мой адрес, и мы поехали по пустынным улицам города: раннее утро в выходной было особенным временем – только редкие машины, ненасытные живчики-бегуны и сонные хозяева с собаками встречались на пути. Я достал телефон из сумки, боясь смотреть на него – сколько пропущенных сообщений и звонков от Маши там могло быть? Пять? Десять? Я не писал ей со вчерашнего обеда.

Я отвернул телефон от Инны и разблокировал, всего три сообщения высветилось на экране: два – от Маши, одно – от Лёни.

«Как прошел твой день, милый? Давай сегодня созвонимся по Скайпу?» – первое сообщение. И второе: «Дань, мне не нравится, то, что происходит. Ты куда пропадаешь всю неделю? Я звонила Лёне, он сказал, что вы вместе с работы в шесть ушли, что запары никакой нет – проект только начался, а руководство вообще во Владимир уехало, все на расслабоне. Я ничего не понимаю! Позвони мне!» Я максимально напрягся и открыл длинное сообщение от Лёни, отправленное примерно в то же время: «Дань, я, наверное, Маше что-то лишнего сказал. Она позвонила узнать, как дела, как на работе, вся такая приветливая киса, ну, короче, как обычно. Я ей без задней мысли рассказал все, как есть – что Вадим и Надежда Олеговна свалили в командировку, на работе – «кот из дома, мыши в пляс», все дела. Потом она про тебя спросила уклончиво, но я все понял, я – кремень, сказал, что все нормально у тебя. Правда Маша после этого бросила трубку, тут я подумал, что что-то не то сказал. В общем, если что, то сорри⁴, друг, я не хотел тебя подставлять». Я чувствовал, как накатывает злость, я шумно выдохнул, чтобы спустить пар. Инна взглянула на меня:

– Дань, все нормально?

– Угу, – ответил я, фальшиво улыбнувшись. Врать Инне мне совсем не хотелось, и тем более заливать ей про «проблемы на работе». Лучше не сказать ничего, сойдет за полуправду. – Все в порядке.

Я отложил телефон и решил пока не думать о той неразберихе, которую посеял в голове и, вероятно, жизни Маши. В конечном счете разрыв неминуем, так пусть возненавидит меня днем раньше, чем я признаюсь ей во всем. Я уставился в окно, чтобы не смотреть Инне в глаза: я чувствовал себя паршивым подонком, не столько обманывая Машу, сколько не рассказав Инне о незаконченных отношениях.

Мы поднимались по Окскому съезду: извилистая дорога открывала вид на промышленную нижнюю часть города. Но сейчас в ярких солнечных лучах и нежной утренней дымке серые дома и заводы казались не такими мрачными, как обычно. Я как будто впервые замечал тут и там зеленые островки скверов, цветные здания сетевых магазинов. Река темной, спокойной, блестящей лентой разделяла город, я перевел взгляд направо – зеленый склон холма с редкими деревьями и необычные дома-бублики на самом верху. Мы выезжали на площадь Лядова – почти центр города и совсем другой мир, так хорошо известный мне, исхоженный долгими прогулками сначала с Леной, потом – с Машей. К тому же, Толик жил в общаге на Лядова, я с ностальгией посмотрел на подъезд, где мы с ним частенько курили, когда я приезжал к нему.

Через минут семь мы парковались во дворе моего дома.

– Подождать тебя здесь? – спросила Инна, поднимая ручник. Логичнее было ответить «да», быстро прибрать квартиру, спокойно переодеться, позвонить маме и предупредить, что я приеду не один, возможно, позвонить Маше. Но все это пришло мне в голову существенно позже, поэтому я недоуменно ответил Инне:

– Почему? Пойдем со мной.

Мы вышли из машины, по дороге я предупредил Инну, что мои интерьеры ее сильно разочаруют: я снимал эту квартиру уже десять лет, а ремонт в ней делался, кажется, в середине прошлого века. Инна ахнула и воодушевленно воскликнула:

– Мид-сенчури! Этот стиль сейчас супер актуальный, – и как-то странно засмеялась. Я не понял, иронизирует ли она, но уточнять не стал.

В квартире было темно и душно: окна выходили на соседний дом, такой же уважительно-старый и величественный, как и тот, в котором жил я. Эта квартира досталась мне совершенно случайно. Перед переездом я безуспешно искал себе жилье, сначала отец привозил меня в Нижний каждые выходные перед первым курсом, мы смотрели разные квартиры – те, что находились около Политеха или хотя бы не в «жопе мира» были непосильно дорогими. Подходящими по цене были только квартиры на окраинах Автозавода или Сормово, почти на выезде из города. Поэтому я оставил надежду жить один и стал искать, с кем бы можно поселиться вдвоем или даже втроем. В итоге я договорился с Серегой, парнем из параллельного класса, который поступил в Политех на химфак и готовился переезжать в Нижний. Его пожилая тетя жила в центре города и хотела, чтобы племянник жил рядом, потому что ее родной сын совсем не помогал ей. Мы приехали к ней, чтобы посмотреть свое будущее жилье, а она рассказывала нам свою историю: «Сын забыл дорогу ко мне совсем, неблагодарный, а я ему всю жизнь устроила – и квартиру купила, и на таможню по знакомству пристроила, даже с женой первой познакомила. А вторая жена, дрянь такая, совсем моего Илюшку под себя подмяла, говорит: «Ты что, как маменькин сынок, бегаешь к ней каждые выходные». Вот и не ходит ко мне уже три года, внуков не привозит показать».

В итоге мы договорились всячески помогать тете Даше по хозяйству, а она совсем за бесценок сдала нам свою вторую маленькую квартиру в доме по соседству. Серега, отучившись три года в Политехе, выиграл грант и уехал в Польшу доучиваться, потом поступил в магистратуру в Лондоне и осел там. А я остался в квартире тети Даши, она даже не подняла мне арендную плату. Мы почти сроднились с ней за десять лет – я посильно помогал ей, хотя она почти всегда отказывалась, лишь изредка вызывала меня поднять ей тяжелые сумки из магазина на четвертый этаж, да болтала со мной при каждой встрече по два часа.

– Ого, какой буфет. Дань, можно я его сфотографирую? Это же настоящая реликвия, мы сделаем реплику в мастерской, – Инна остановилась у старого шкафа с посудой. Тетя Даша не разрешала менять мне мебель, поэтому все, что было в квартире, несло на себе отпечаток прошлого. Единственной моей крупной вещью был современный серый диван с отличным ортопедическим матрасом, который я купил после долгих уговоров.

Я недоуменно посмотрел на Инну, она пояснила:

– Это сервант годов 30-х, не позднее. Такой сейчас не найти даже в антикварных магазинах, а новый в таком же стиле стоит целое состояние. Смотри, какая резьба, даже стекла все родные, офигеть, как сохранился! – Инна восторженно трогала мой старый бесполезный шкаф с никогда не используемой посудой, бережно проводя пальцем по деревянным спиралям и потертым филенкам.

– Конечно, фотографируй. Была бы моя воля, я бы отдал тебе его, – я огляделся вокруг: советский деревянный платяной шкаф, старый скрипучий комод, мой письменный стол с почти не выдвигающимися от старости ящиками, и новенький, словно пришелец в этом царстве рухляди, диван, – и вообще все бы отдал, если бы не запрет хозяйки.

Я пожал плечами, а Инна принялась детально с разных ракурсов фотографировать буфет – сервант – бесполезный шкаф. Я отошел, чтобы переодеться. Черные брюки, темно синяя рубашка, я застегивал ремень и с огорчением думал: «Дядя Слава, вы были чудесным человеком, спасибо вам за счастливое детство».

– Дань, можно я пойду в машину? Маме позвоню, предупрежу, что уезжаю из города, – спросила Инна, заглядывая за дверь шкафа.

– Конечно, я скоро, только некоторые вещи соберу.

Инна вышла, стук ее каблуков доносился с лестницы. Я быстро почистил зубы, захватив с собой зубную щетку, уложил джинсовые шорты, белую футболку, сменное белье и кроссовки в спортивную сумку и набрал маме:

– Мам, привет, я сейчас буду выезжать к вам. Как у вас дела?

– Данечка, привет, ты на автобусе, который в 6.40? – я слышал, как мама отвернулась от трубки, видимо смотрела на часы. – А нет, уже больше семи утра. На втором, получается?

– Мам, я не один приеду, со мной будет… – я не успел договорить, как мама воскликнула:

– Машенька! Ой, сынок, ну наконец-то! – мама уже звала отца. – Валера! Валер, Даня не один приедет.

– Мам, мам, – я пытался прервать поток радостных возгласов, но мама все не унималась. Я сказал громче. – Мама! Нет. Я буду с не с Машей, я приеду с Инной. Она моя… Мы теперь… вместе.

Даже в этой неуместной ситуации, я почувствовал, как сердце торжествующе замерло от таких слов. «Мы вместе, Инна – моя девушка», – дыхание перехватило, жар из груди расходился по всему телу.

– Даня, как же так? Как же Машенька? – мама очень огорчилась.

– Мам, ты полюбишь Инну, она чудесная, – в этом я не сомневался. Но вот, что у Инны рак – может сильно испортить настрой мамы. Я решил не говорить ей об этом. Пока. – Мам, я еще хочу тебя попросить: можешь, пожалуйста, не упоминать Машу при Инне. Инна мне очень дорога, я не хочу ее печалить.

– Хорошо, – грустно и отстраненно сказала мама, – Данечка, но я все равно не понимаю, ты же вот на неделе мне говорил…

– Мам, я при встрече расскажу, если получится, договорились? Мы скоро приедем. Мы около девяти за вами с папой заедем, Мишка пораньше попросил подойти.

Я распрощался с мамой. Не знаю, какие планы были у нее на Машу, но едва ли она могла представить меня тем мужчиной, который настолько быстро меняет женщин. Возможно, она даже разочаровалась во мне после таких новостей. Но это не имело никакого значения, потому что я всецело и как никогда раньше в жизни доверял себе: я чувствовал, как зарождается что-то большое и прекрасное во мне, когда я был рядом с Инной, и не собирался отпускать это, скольким людям вокруг я бы не причинил боль.

«Чертов эгоист, – завопил голос внутри, – чем Маша заслужила такого к ней отношения?!» Я перечитал ее последнее сообщение, и начал набирать ответ, но фраза не строилась, я стирал и набирал заново:

«Маша, привет. Прости меня, мне нужно кое в чем разобраться. Готовься, пожалуйста, к экзамену. Мы встретимся и все обсудим».

Расставаться в сообщениях или даже по телефону мне казалось слишком низким и трусливым, поэтому либо придется вытащить Машу из заточения, либо дождаться дня экзамена. Второе, конечно, было предпочтительнее, но я не был уверен, что я выдержал бы еще неделю обмана. Маша не ответила, было достаточно рано, вполне вероятно, что она еще спала. Я поставил телефон в авиарежим, чтобы не отвлекаться на лишние переживания в день похорон дяди Славы, и чтобы Маша ненароком не позвонила, пока я еду в машине с Инной.

Когда я вышел, Инна стояла около машины и разговаривала по телефону. Она весело и живо рассказывала кому-то, как мы плавали вчера в озере. Когда я подошел ближе, то услышал обрывки разговора:

– …представляешь, мы плескались как дети. Ох, было чудесно! А что потом? Да ну тебя, ничего. НИ-ЧЕ-ГО, отстань, – я стоял сзади, и Инна меня не видела, я с интересом слушал, что же она скажет дальше. – Юр, вам надо познакомиться. И еще, мне кажется, твоя психологическая помощь не помешает. Ну, из-за меня.

Меня передернуло, она говорила с тем мерзким брюнетом-очкариком. Я покашлял.

– Ладно, Даня пришел, пока, я тебе наберу, как вернусь. Хороших выходных, – она выслушала ответ и добавила, – и я тебя, пока.

Я стоял у пассажирской двери и смотрел на Инну с остервенением. Инна выглядела беззаботной и, казалось, не замечала моего взгляда:

– Едем? – легко спросила она.

– Ты Юре все рассказываешь? – я набросился на Инну с ревностными расспросами. Все внутри кричало: «Она моя, моя!»

– Дань, ты чего? – Инна заметила, как я зол, и начала оправдываться. – Дань, мы с Юрой близкие друзья, он – мой лучший друг с самого детства, с детсада, почти брат. Это ревность или что?

Самое последнее, что мне хотелось делать – признаваться, что я ревную. «Черт, она этого хмыря знает лет 20, а меня – и неделя не прошла – кого, думаешь, она выберет?»

– Поехали! – я открыл машину, сел, громко захлопнул дверь и начал пристегиваться. Ремень заедал от того, как сильно я его дергал. Инна медленно села в машину.

– Так, давай на берегу все решим. Отелло на мою больную голову, – Инна подумала и добавила, – в прямом смысле больную, не нужен. Хорошо?

Она ответила мне таким же яростным взглядом, каким я одаривал ее секунду назад. Я выдохнул, я совсем не понимал, что на меня нашло. Я никогда в жизни не устраивал подобных сцен ревности, даже видя, как Лёня в открытую флиртует с Машей. Мне даже было забавно за ними наблюдать. А теперь я не хотел ни с кем делить Инну, но мне пришлось признать свое поражение, чтобы не усугубить ситуацию.

– Прости, я не хотел тебя обидеть. Я все понимаю, – я смотрел на нее дружелюбно. И вдруг до меня дошли ее слова. – Что значит «в прямом смысле больную»?

– То и значит, – Инна облизала губы, ее злость постепенно проходила. После того, как она успокоилась, она сказала. – У меня глиома, это опухоль мозга. Поэтому я так выразилась.

– Мозга, – одними губами повторил я. Я переваривал ее слова. Вчера я не уточнил, какой именно рак, но рак мозга – звучит, как очень серьезный диагноз. – Но ты же лечишься, таблетки, химиотерапия, это же все можно вылечить?

– Дань, я не буду тебе врать – я умираю. Умираю быстрее, чем кто-либо из моего окружения. И это не изменить. Я же говорила, что врачи не дают точных прогнозов, – она резко покачала головой, словно вспомнив что-то неприятное. – Я рано обратилась за помощью, поэтому шансы есть, но они небольшие. Ты это должен понимать. И я тебя не держу, ты в любой момент можешь уйти, даже не прощаясь.

– Что ты такое говоришь? – я не верил своим ушам, она просила меня уйти. Неужели я не донес до нее, как сильно она мне нужна. Я сжал кулаки и почти прорычал. – Я никуда не уйду.

Инна закрыла глаза и начала тереть виски. «Идиот, у нее и так в голове опухоль, ты ее добить хочешь?» – кричал голос внутри. Я прикоснулся к ее колену, Инна открыла глаза.

– Хорошо, – она закивала головой, отвечая больше на свой внутренний вопрос, чем мне. – Хорошо. Пусть так. Едем?

Я кивнул. Я был опустошен и подавлен и, до кучи, вспомнил слова Инны ее недо– психологу:

– Зачем ты сказала ему, то есть, Юре, что мне нужна психологическая помощь?

– Ну, – Инна смотрела на меня, прикидывая, стоит ли говорить или это еще больше меня разозлит, – по-моему, ты сейчас на стадии торга. Понимаешь, есть пять стадий принятия неизбежного, точнее, их гораздо больше, любой психотерапевт бы меня сейчас убил, но общеизвестных – пять. Так вот, их каждый проходит так или иначе, Юра и психиатр из клиники мне помогли принять свою болезнь, а я – своим близким. Инна пожала плечами и добавила. – Если у меня не получится тебе помочь, то можно к Юре обратиться.

– Спасибо, но я как-нибудь сам, – я даже слышать не мог о ее Юре. Инна закатила глаза и завела двигатель.

По дороге я расспрашивал Инну о болезни, раз уж тема была открыта, то нужно было узнать все.

– Как ты узнала, что у тебя рак?

– Это случилось внезапно, – Инна рассказывала обстоятельно и не торопясь. – Я всегда была очень здоровой, в детстве почти никогда не болела, помню только один раз ногу подвернула на физкультуре – были порваны связки, а гриппы и прочие ОРВИ – никогда. В моей квартире как раз шел ремонт, и я жила с родителями. Вечером папа пришел с работы, мы поужинали, я пошла к себе, и у меня впервые случился припадок.

Инна замолчала, словно не желая дальше говорить. Но я, как полный непробиваемый дурак, спросил:

– Что за припадок?

– Дань, я в тот день пережила клиническую смерть, – я видел, как Инна вцепилась в руль, пальцы побелели, и понял, что не нужно было переспрашивать. Но Инна продолжала. – Если бы папа не зашел ко мне в комнату, то я бы умерла. Он нашел меня на полу, с пеной у рта, в конвульсиях. Врачи из скорой сразу сделали укол, но это не помогло, в машине скорой помощи меня реанимировали. Когда я очнулась, мама плакала, а папа мертвой хваткой вцепился мне в руку и смотрел с ужасом. Мне стало так страшно, я ничего не помнила, поэтому не понимала, что случилось и где я. Врачи сказали, что сердце уже не билось. Но я выжила. Потом мы начали обследование: анализы, КТ, МРТ, биопсия. В общем, все по стандарту, вот так и диагностировали рак. Сейчас пью таблетки, чтобы эпилептические приступы не повторялись, но иногда случаются, только очень слабые и… другие.

Я не знал, как реагировать на ее рассказ. Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Все в моей жизни шло достаточно размеренно и предсказуемо: школа,университет, работа, длительные отношения, хоть и не всегда с гладкими расставаниями. За последнюю неделю я, кажется, прожил еще одну жизнь: узнал про смерть дяди Славы и теперь про то, что моя вновь обретенная незнакомка неизлечимо больна. Верить в это было трудно, принять – еще труднее, но я старался. Во всяком случае, видом не подавал внутренней паники и отчаяния.

– Что значит, другие? – я не понял, что она имеет в виду.

– Трудно объяснить, – Инна задумалась. – Мы с Дмитрием Романовичем, а да, он – мой лечащий врач, обсуждали это. В общем, у меня иногда случается что-то вроде галлюцинаций, я отключаюсь на несколько секунд и вижу образы, но они никогда не складываются в единую картинку. Вот – самолет, вот – река, вот – качели, вот – какой-то парень. Кстати, на тебя очень похожий, но мы не были еще знакомы.

– И? – я очень заинтересовался, что-то было в ее словах очень важное, но я не мог понять, что.

– Дмитрий Романович пояснил, что, скорее всего, опухоль давит на зрительный нерв или какие-то отделы, отвечающие за визуальное восприятие, – Инна пожала плечами. – Я и сама не понимаю ничего, просто хочу, чтобы это не повторялось. Хорошо, что обычно припадки случаются перед сном. Но триггер мы не можем найти.

Мы поговорили еще немного о ее болезни, о том, как она ездила в Москву, и как тяжело пришлось родителям и брату, когда они узнали. Мы замолчали, я смотрел на стены леса, обнимающие дорогу с двух сторон, и незаметно заснул.

Глава 12. Семья

Я проснулся от гудка товарного поезда, мы стояли на переезде, ехать оставалось около получаса. Я посмотрел на Инну, она сосредоточенно наблюдала за мелькающими цистернами и хопперами⁵, в машине тихо-тихо играло радио. Я наблюдал за Инной, такой спокойной и милой, она беззвучно барабанила пальцами по рулю в такт музыки.

– Ты такая красивая, – прошептал я. Инна повернулась и улыбнулась мне. У нее была чудесная улыбка – добрая и немного хитрая, наверное, из-за ямочек около уголков губ.

– Поспал немного, Дань? – скорее риторически спросила она. – Навигатор показывает, что еще 35 минут ехать. Засыпай еще, а?

Я покачал головой, хоть дремал совсем недолго, чувствовал себя гораздо бодрее и свежее, чем с утра. Спать уже не хотелось, и я начал расспрашивать Инну о ее друзьях, которых видел на фото. Логично, что она стала бы рассказывать мне, в том числе, о Юре, но она будто понимала, что лучше этого не делать, чтобы не породить новую волну недовольства. Среди ее друзей были всевозможные люди: дворовые друзья детства, одноклассники, одногруппники, подруги со старой и новой работы. Она, словно магнитом, притягивала к себе людей и объединяла их, невзирая на разные интересы и увлечения.

– Когда Лёша уехал, то его комнату папа переоборудовал в игровую для меня, а со временем мы начали собираться там с друзьями. Папа даже купил мне приставку, – Инна засмеялась, – хотя, больше для мальчишек из двора, так как они постоянно его отвлекали и просили что-нибудь рассказать: он работает ветеринаром, и в клинике бывали разные случаи, часто довольно забавные. Папа еще постоянно что-то выдумывал, чтобы развеселить ребят: то устроит прятки дома, то на пляж всех поведет, то принесет с работы какую-нибудь морскую свинку на выходные. Но иногда просто хотел отдохнуть, вот тогда и надумал купить приставку.

Инна вела машину и смеялась, делясь со мной воспоминаниями. Я узнал, что она продолжает частенько собираться с друзьями у себя дома, играя во всевозможные настольные игры и приставку.

– У нас уже несколько пар образовалось за эти годы, Дима с Мариной поженились зимой, Ира, моя коллега с новой работы, ждет ребенка от Кости, моего одноклассника. Так что я иногда чувствую себя купидоном, – Инна расхохоталась. – Надеюсь, что все у ребят получится, они стали моей семьей.

Я радовался тому, что Инна счастлива, невзирая ни на что. Я чувствовал по ее словам, наполненным теплотой и добротой, насколько она любит своих друзей и отца. Я решил расспросить про маму, Инна о ней почти не говорила:

– А чем занимается твоя мама?

– Мама работает, точнее, работала юристом, – Инна немного сникла. – Дань, у нас с мамой отношения сейчас сложные. Она за меня слишком беспокоится, плачет постоянно, папу всего истерзала. Мне показалось, что она в какой-то момент успокоилась, но сейчас я вижу, как ей тяжело. А к психотерапевту она не хочет идти. Поэтому мы часто ругаемся из-за ее гиперопеки. В конце концов, мне почти тридцать лет, а она звонит мне по пять раз в день.

– Она просто боится тебя потерять, – я не сильно хотел заниматься морализаторством, но в то же время прекрасно понимал маму Инны, – ты же сама говоришь, что сегодня ты здесь, а завтра, может, нет.

Вмиг мне стало так больно в груди от своих слов, точнее, от этих слов Инны, сказанных мне вчера. Только теперь я в полной мере осознал всю горечь и ужас происходящего с ней. Врачи, не дающие прогнозов, мучительное лечение, постоянные таблетки, истерики матери. «Боже, как мне ее жалко, как она справляется со всем этим?!» – судорожно носились в голове мысли. Я крепко сжал кулаки и отвернулся, я чувствовал, что могу заплакать. Мне хотелось закричать в никуда, просто чтобы сбросить нарастающее напряжение. Инна не заметила моего состояния и продолжала:

– Дань, да я понимаю. Просто от того, что она плачет и контролирует каждый мой шаг, ничего не меняется. Только лишний раз напоминает мне о том, как скоро я умру, – на этих словах Инны у меня вырвался мучительный вздох, Инна посмотрела на меня. – Дань?

Я не поворачивался, я плакал, не в силах унять дрожь в руках и восстановить дыхание. Инна молча свернула на обочину прямо за указателем: «Павлово – направо», впереди уже виднелась стела с красивыми буквами – названием моего родного города. Когда мы остановились, Инна взяла меня за руку и поднесла ее к своим губам. Я не хотел смотреть на нее, не хотел показывать свою слабость: «Это я должен быть сильным! Это я должен ей помогать и утешать». Она отстегнула мой ремень и нежно привлекла меня к себе, я уткнулся ей в шею, беззвучно плача. Инна ласково гладила меня по спине, целовала мои волосы и тихо шептала: «Не беспокойся, я здесь, все хорошо». Легче мне не становилось, депрессивные мысли душили все попытки успокоиться. Я так крепко сжал ее, понимая, что причиняю ей физическую боль, но она была моим якорем, единственным, что удерживало меня от падения в водоворот истерики. Я ненавидел себя за слабость, ненавидел ее чертов рак, ненавидел то, что не могу никак ей помочь. Инна аккуратно ладонями подняла мою голову и посмотрела в глаза: слезы катились по ее щекам, губы дрожали. Я второй раз видел ее плачущей, но сейчас это не забрало мои силы, а, наоборот, я успокоился и собрался. Я вдруг понял то, что чувствую: только любимых бояться потерять так отчаянно.

– Инна, я тебя… – глаза Инны округлились в ужасе, за секунду она обеими руками закрыла мой рот, не давая договорить, и произнесла, замотав головой:

– Даже не думай!

Наше молчание длилось вечность, словно мы неслись в черную дыру, не в силах прервать бесконечную паузу. Я видел, как амплитуда отчаяния Инны утихала, ужас в глазах сменялся отрешенной серьезностью, почувствовал, как обмякли ее руки около моих губ. Я без слов отвел ее ладони и поцеловал. Я знал, что в этом поцелуе она услышит все, что запретила мне сказать. Сейчас и я знал, что люблю ее, всегда любил, с первой встречи: влюбившись однажды в один только образ незнакомки, сейчас я всецело любил Инну – ее душу, ее силу, ее мировоззрение. Уже тогда, на набережной Феодоровского, держа открытку с ее прекрасным лицом, я знал, что ничего не будет прежним, как бы я ни старался потушить вновь вспыхнувшее пламя. «Я стану тебе надежной опорой во всех испытаниях, – словно говорил я, настойчиво целуя Инну, – я всегда буду рядом». Я оторвался от ее губ и дождался, пока она откроет глаза:

– Я люблю тебя, и это ничто и никогда не изменит, – я поставил точку в незакрытом вопросе. Инна только кивнула, принимая мое признание. Я не ждал от нее ответных слов, в конечном счете это я был влюблен в нее шесть лет, она же знала меня лишь несколько дней.

Мы молча поехали и через несколько минут были около моего дома в Павлово. Я странно ощущал себя, я был одновременно опустошен и наполнен. Но это было легкое чувство, приятное и спокойное. Инна осталась в машине, а я пошел за родителями.

Мама встретила меня в расстроенных чувствах: мало того, что сегодня были похороны ее давнего друга, так еще и я огорошил с утра, что расстался с Машей.

– Данечка, привет, сынок, – мама обняла меня на пороге. – Как добрался, все хорошо?

– Да, мам, все нормально. А где папа? – мама пристально смотрела на мои припухшие глаза.

– Папа одевается. Ты проходи пока, я его потороплю, – мама поспешила в комнату, видимо, чтобы помочь папе завязать всегда ненавистный ему галстук. Она была в черном строгом платье и с черным кружевным платком на голове. Мне почему-то вспомнились похороны дедушки, когда я был в десятом классе. Мама тогда тоже надевала этот платок, с тех пор я его не видел.

Я прошел в зал, ничего не изменилось со времен моего переезда в Нижний, только вместо большого лампового телевизора стояла тоненькая плазменная панель. Мне стало здесь грустно: мама ощутимо постарела, папа болел, а меня все эти годы не было рядом, и я даже не стремился чаще навещать семью.

– Привет, сын, – протяжный папин баритон нарушил мои мысли. Я обернулся: папа, сильно исхудавший и сгорбившийся на правый бок, стоял в дверях комнаты.

– Привет, папа, – я аккуратно его обнял, чтобы лишний раз не травмировать больную спину, – как ты?

– Нормально, мать чай тебе жалуется каждый раз, что я совсем поплохел? – он недоверчиво и как-то загнанно на меня посмотрел.

Я сглотнул, мне вдруг стало так жалко моего когда-то сильного отца, который совсем потерял себя. Я, храбрясь, ответил:

– Да прекрати! Ничего такого она мне не говорит, – и добавил, переводя тему. – Больше ругает, что я редко приезжаю.

– Ну, это уж твое дело. Жизнь молодая, куда тебе мотаться в деревню. Лучше работай да семью строй свою, – он тихонько похлопал меня по плечу. – Мать сказала, что ты с новой девушкой?

– Да, пап. Ее зовут Инна. Она в машине ждет нас, – я был рад, что Инна познакомится с моей семьей, хоть повод приезда был печальный.

– Тогда пойдемте, – папа медленно дошел до прихожей, где уже обувалась мама. Мама сунула папе его трость и присела, чтобы надеть ботинки на папу.

– Мам, давай я помогу, – я всполошился.

– Да брось, Дань, – отмахнулась мама. Она каждый день так собирала папу на работу. Он все еще работал на заводе, только его перевели на более «сидячую» должность, чтобы не ходил лишний раз в цеха. Все-таки тридцать пять лет отличной службы сказались на лояльности руководства, которое просто не могло уволить отца за профнепригодность.

Когда мы спустились, Инна стояла около машины и направилась нам навстречу.

– Здравствуйте, меня зовут Инна, – она подошла ко мне и широко улыбнулась моим родителям.

– Инна, это моя мама – Наталья Петровна, – мама кивнула, рассматривая с интересом Инну, кажется, она ей понравилась. – А это папа – Валерий Олегович.

– Нам очень приятно познакомиться, Инна, – ответила мама за себя и за папу.

– И мне тоже. Хоть сегодня такой печальный день для вас, – мама кивнула, соглашаясь, мы постояли несколько секунд, ничего не говоря, после чего Инна жестом указала на машину. Я помог папе сесть на заднее сиденье за Инной, а Инна помогала усесться моей маме. Мы переглянулись, когда обходили машину сзади. Я быстро взял Инну за руку и подмигнул. Она, немного покраснев, смущенно улыбнулась мне.

Ехать нужно было на другой конец города, хоть и недолго. В детстве семья Мишки жила в соседнем доме, но после рождения близнецов Мишка с женой Юлей остались в этой большой квартире, а родители переехали в крошечный дом на выезде из города. Туда мы и направлялись сейчас. Мы ехали в молчании, которое неожиданно нарушила Инна:

– Даня рассказывал, что дядя Слава был настоящим мастером на все руки. Вы были близкими друзьями с ним? – она обратилась к родителям, взглянув в зеркало заднего вида.

– Его жена Ниночка – моя подруга. Ну и Слава, конечно, мне как родной стал, – мама с досадой покачала головой. – Жалко его, и Нину жалко. Дань, представляешь, она ведь мне не рассказала, что Слава болел давно.

– Да, мам, мне Мишка сказал, – я был удивлен и тогда, и сейчас, что тетя Нина не рассказала маме, они всегда всем делились. Мама тихо всхлипнула и сказала:

– Бедная Ниночка, как она теперь без мужа будет? Так жалко Славу.

Папа взял маму за руку и шепотом утешал.

– Главное, что вы навсегда сохранили самые добрые воспоминания о нем, – вдруг сказала Инна. – Знаете, пока родные и друзья помнят – человек словно жив, жив в их сердцах.

– Да, дорогая, так и есть, – мама кивала, утирая слезы.

Я знал, что Инна говорит не только о дяде Славе, но и о себе. Она что-то еще спрашивала у мамы, даже папа включился в разговор, но я перестал слушать и погрузился в себя: «Неужели и мне останется только помнить ее? Тогда нужно сделать все возможное для ее счастья, чтобы в моей памяти она всегда улыбалась».

Глава 13. Поход

Похороны прошли спокойно, хоть и долго. Собралось, казалось, полгорода: дядю Славу многие знали. Когда его уволили с завода, а на руках у тети Нины было трое маленьких детей – трехлетний Мишка и его две годовалые сестры-двойняшки, многодетному отцу пришлось переоборудовать гараж в ремонтную мастерскую. Работы в те годы, кроме как на заводе, не было, а техника у соседей ломалась постоянно, что и приносило дяде Славе небольшой, но стабильный доход. Постепенно про мастерскую дяди Славы узнали во всем городе: чинил он качественно и быстро, а брал – дешево. «Золотые руки», – постоянно слышал я от посетителей, когда мы с Мишкой торчали в гараже его отца. Я почему-то очень гордился, когда дядю Славу хвалили другие люди.

Мишка весь день казался спокойным. Мы успели перекинуться лишь парой фраз с самого утра, когда приехали.

– Дань, проходите в дом, там все уже собираются. Народа столько, что уже не протолкнуться, – сказал он при встрече, качая головой. Мама крепко обняла Мишу и поспешила в дом к тете Нине, папа из последних сил ковылял рядом, успокаивая снова расплакавшуюся маму.

– Миш, привет, я так сочувствую тебе и семье, – я обнял друга, с которым не виделся много лет. – Познакомься, это Инна.

Инна кивнула и тоже сказала слова соболезнования.

– Как ты, как сестры и мама? – спросил я.

– Держимся. Девчонки хуже, они приехали в четверг, сразу как узнали, – я припоминал, что Мишины сестры жили где-то в Европе. – А мы с мамой ничего. Папа болел, мы за ним ухаживали. Поэтому мы свыклись. Наверное.

Мишка пожал плечами. И все равно он выглядел растерянным и уставшим, хоть и старался скрыть это. Мальчик с черными, как переспелые вишни, глазами давно исчез из этого высокого крепкого мужчины, рано повзрослевшего: с совершеннолетия он нес ответственность за семью с тремя детьми, а теперь случилась болезнь и смерть отца.

Я увиделся со множеством людей из детства: одноклассники с их уже пожилыми родителями, соседи по дому, поседевшие учителя. Тетя Нина держалась приветливо, хоть и выглядела очень грустной. Она осталась такой же приятной миловидной женщиной с добрыми ласковыми глазами. Около нее постоянно кружились взрослые внуки-школьники – дети Миши, а моя мама не отходила от лучшей подруги ни на шаг, готовая решить все вопросы. Вика, одна из Мишкиных сестер, держала на руках маленького круглолицего мальчика, который с любопытством рассматривал все происходящее вокруг него. Я кивнул ей с другого конца комнаты, она на секунду улыбнулась мне, но тут же снова погрузилась в уныние. Вика была моей первой любовью, именно ей я впервые в жизни признавался в любви, с ней делал робкие успехи и совершал грубые обидные ошибки в наших детских «отношениях». Школьный роман, что от него стоило ожидать? Я вспомнил, как Мишка злился на меня, за то, что я влюбился в его сестру, мы не разговаривали несколько месяцев, пока Вика не закрыла нас в своей комнате до «полного примирения».

На кладбище Инна стояла поодаль. В какой-то момент я потерял ее из виду и испугался – не ушла ли она, поддавшись страху за себя, за свое будущее. Я нервно огляделся и спустя несколько секунд нашел ее: Инна склонилась над какой-то могилой и с интересом что-то изучала. Я подошел к ней, побираясь через узкие проходы между оградами:

– Как себя чувствуешь? Не сильно тебя удручает… все это, – я замялся и указал рукой на толпу стенающих людей.

– Не переживай, – Инна бодро закачала головой, делая вид, будто не поняла, о чем я беспокоюсь. – Смотри, какая интересная могила.

Инна указала на необычный парный памятник, очевидно, мужа и жены, умерших с разницей в три дня. Я безрадостно посмотрел на красивую мраморную стелу, мне не нравилось это место:

– Довольно романтично, – хмыкнул я. Когтями на сердце заскреблась тоска, и я с досадой произнес я. – «И умерли они в один день».

– Что? – Инна непонимающе посмотрела сначала на меня, потом на даты на памятнике. – О, боже! Да нет же, я совсем не про то! Смотри, какая необычная фактура и цвет у памятника, он явно не здесь произведен. Какая тонкая резьба, открывающая новый подтон слэба⁶.

Я поднял одну бровь, не веря тому, что слышу: мы находились в самом печальном месте на Земле, месте, где люди прощаются с любимыми членами семьи и близкими друзьями, а Инна смотрела на окружающее, как на арт-объект, взглядом истинного дизайнера. Мое недоверие мгновенно сменилось восторгом.

– Ты потрясающая! – теперь я увидел Инну совсем иначе, она раскрыла мне новую грань своей души: она подобно солнцу озаряла даже самые мрачные и горестные места и события. Я зачарованно взял ее за руки, а Инна лишь пожала плечами.

После похорон мама решила не покидать совсем помрачневшую тетю Нину, поехав вместе с ней и прочими людьми на автобусе. Поскольку людей было очень много, мы договорились, что мама одна побудет на поминках дома у Калинкиных, а мы направимся домой. Мы сели в машину Инны, я остался с папой на заднем сидении.

– Сын, я ведь помню, когда ты решил стать конструктором, – папа, обычно молчаливый, вдруг начал разговор. Я заинтересованно посмотрел на отца. Он продолжал. – Вы с Мишкой пол-лета бегали в гараж к Славке, ты у меня все выпрашивал купить тебе… многомер что ль какой, не вспомню название.

– Мультиметр, – пришло мне на память давно забытое слово из далекого детства.

– Вот-вот, да какой-то хитрый, цифровой. Я все никак не мог такой найти в Павлово, на радиорынок в Нижний даже ездил, – папины слова кольнули меня в самое сердце: я никогда не знал, что он искал мне мультиметр. У Дяди Славы был аналоговый, и он как-то сказал, что надо бы новый цифровой приобрести. Я так хотел ему его подарить, и сильно разозлился на папу, что он отмахнулся от моей просьбы разыскать для меня прибор. – Ты тогда физикой, наконец-то, увлекся, я был рад за тебя – мужское дело, правильное. А потом ты начал чертить всякие схемы.

Я пораженно кивал, вспоминая то время. Это было лучшее лето – лето после восьмого класса. Мне тогда так нравилось узнавать у дяди Славы в мельчайших подробностях названия деталей на его чертежах и инструкциях к технике; дома я пытался по памяти воспроизвести увиденные узлы и детали в разрезе, сверяясь с оригиналом на следующий день в мастерской. А еще в то лето я впервые обратил внимание на Вику – она сильно выросла и по-женски округлилась, даже по сравнению со своей сестрой-двойняшкой Верой. Вообще, они сильно отличались друг от друга: Вера была такая же светловолосая и кареглазая, как Мишка, тетя Нина и дядя Слава, а Вика, словно подкидыш, была темноволосой с зелеными глазами. Я начал невзначай расспрашивать Мишку про Вику: почему она не похожа на сестру, ведь они близняшки, да и на остальную семью. Тогда Мишка, закатив глаза, прочитал мне лекцию по биологии об однояйцевых и разнояйцевых близнецах и пояснил, что Вика, по словам дяди Славы – копия Мишкиного прадедушки, погибшего в войне.

– У меня где-то остались твои чертежи, – продолжал рассказ папа. – В кладовке надо будет поискать. Вот тем летом ты мне и сказал, что хочешь на конструктора учиться в Нижнем. Ты еще тогда расстроенный был, что Миша тебя не поддержал. Он же после девятого класса в техникум у нас пошел, да?

– Да, пап, – грустно ответил я. Почему я всегда был уверен, что папе нет дела до меня, моих интересов и друзей? В детстве он казался мне холодным, отстраненным и всегда уставшим. В отличие от такого разговорчивого и добродушного дяди Славы. Мне вдруг стало очень стыдно и горько. Стыдно за свое жестокосердие – во время очередного подросткового скандала я часто давал папе понять, что дядя Слава гораздо лучший отец для Мишки, даже для меня. А горько мне было от того, что никогда уже не повернуть время вспять: в детстве папа много работал, чтобы обеспечить нас, мой переезд в другой город, а я почти ненавидел его за безучастие; а сейчас у папы не было здоровья, я жил в другом городе и осознавал, что уже не смогу сблизиться с ним.

Инна слушала рассказ папы с интересом и добавила в конце:

– Валерий Олегович, вы – замечательный отец. Я бы с удовольствием посмотрела на первые чертежи Дани, – папа заметно смутился от неожиданной похвалы. – Это так здорово, что вы дали Дане полную свободу выбора. Вот моя мама меня до самого первого сентября отговаривала от поступления в строительный, убеждая, что «месить цемент – это не престижно, то ли дело быть адвокатом».

За легкой беседой мы доехали до дома. Я показал Инне свою комнату, пока папа разогревал обед и искал в документах мои схемы.

– Ты не говорил, что занимался единоборствами, – удивилась Инна, прочитав надпись на дипломе за стеклом в стенке.

– Да я всего пару лет ходил на самбо, а потом забросил. Отдал предпочтение футболу, – я стоял рядом с Инной, держа ее за руку. Инна внимательно рассматривала мои трофеи, награды и подколотые за металлические прутики фотографии.

– Ого, это ты? – она указала на снимок, где мне было лет четырнадцать. – Ты здесь совсем другой. Это вы в походе? О, а это, наверное, Миша?

Я не успевал за ее вопросами, но мне нравилось то, с каким интересом она изучает мое прошлое.

– Хочешь, сходим в поход? – неожиданно спросил я.

– В поход? – Инна уставилась на меня, смешно сдвинув брови. – С палатками и костром?

– Ну да, – я рассмеялся. – Если захочешь, конечно.

– Я никогда не была в походах, – задумчиво сказала Инна.

– Всегда интересно попробовать новое, – подбодрил я ее. Мне и самому хотелось посмотреть на те места, в которые мы любили ходить с ребятами в детстве.

– Хорошо, давай, – неуверенно согласилась Инна.

Перед обедом папа достал из бумажной папки мои первые «конструкторские документации», настолько смешные и неумелые, что я покраснел и стыдливо захихикал. К счастью, Инна и папа не разбирались в вопросе, а я не стал вдаваться в подробности. В то же время я был почти до слез поражен, насколько папе были важны мои неуверенные каракули, что он хранил их столько лет.

Мы не спеша пообедали, разговаривая то о моем детстве, то об Инне. Я не хотел при ней расспрашивать папу о его здоровье, решив, что завтра, вернувшись из похода, уделю ему время.

– Пап, я Инне предложил сходить в небольшой поход до утра. Ты не знаешь, моя палатка еще сохранилась?

– Не знаю, сын, – папа пожал плечами. – Я в твоей комнате особо не касался ничего, только мать прибирается там.

– Хорошо, я тогда поищу на антресоли, где она раньше лежала.

Действительно, палатка лежала на своем обычном месте. Для студенческих походов я купил новую крутую палатку, которая осталась в Нижнем, а эта была настоящим «Франкенштейном», собрать которую требовало немалых умственных и физических способностей. Я лишь понадеялся, что руки вспомнят, а боевой арсенал конструкторского образования не даст упасть в грязь лицом перед Инной.

Мама позвонила папе и сказала, что останется помочь тете Нине перемыть посуду и будет дома через час. Папа собрал нам немного еды, хотя мы убеждали его, что заедем в магазин и купим сами; я отнес в багажник все необходимое, прихватив даже свой старый самодельный мангал с балкона. Мы с Инной переоделись в шорты и футболки, распрощались с папой до завтра и поехали. Я был взволнован: день был таким разным с самого утра – нежное утро после невероятной ночи с Инной, полное отчаяния эмоциональное признание, печальные похороны дяди Славы, трогательные откровения папы о моем детстве. Что еще готовил нам день? Я лишь надеялся, что это будут положительные переживания.

– Инна, притормози, пожалуйста, здесь, – Инна послушно свернула на обочину. Я вышел из машины; когда я увидел родные места, меня окутала ностальгия. – Давай пройдемся?

Мы пошли через пролесок к дальней поляне у стены непроходимого леса. Чем ближе мы подходили к площадке, тем сильнее билось мое сердце: вот оно, место моего счастливого детства и недавнего таинственного сна. Я смотрел на поржавевшие без ремонта и использования турники, разбитую горку и качели, а в памяти всплывали давно забытые образы. Вот мы с Мишкой и Женьком носимся в догонялки вокруг площадки; вот я, досчитав до пятидесяти, иду искать ребят, спрятавшихся в чаще; вот мы с Викой стоим, прижавшись к металлической стойке, и целуемся. Дыхание перехватило, я не верил, что снова оказался здесь. За своими мыслями я не заметил, что Инна отстала от меня. Обернувшись, я увидел, что она остановилась и испуганно смотрела вперед.

– Эй, ты чего? – спросил я, возвращаясь к Инне. Она молчала, лишь осматриваясь вокруг. – Инна, идем дальше?

– Это тот городок, построенный дядей Славой, да? – Инна кивнула в сторону площадки.

– Ну да, – я смутился, – хотел тебе показать его, пока мы за город не выехали. Все в порядке?

Инна отрицательно покачала головой, я насторожился, не понимая, что происходит.

– Я здесь бывала раньше, – отрешенно сказала Инна, вспоминая что-то.

– Ты приезжала раньше в Павлово? Ого! – я немного выдохнул и обрадовался.

– Нет, – Инна взглянула на меня все так же испуганно, – я никогда не была в этих краях, даже проездом.

Мы смотрели друг на друга озадаченно, немой вопрос висел в воздухе и требовал скорейшего ответа.

– Мне снилось это место… – Инна задумалась и начала тереть виски. – Нет, не снилось. Я видела его в недавнем припадке. Я сидела вон там, на качелях.

Инна указала рукой на цепочные качели. Я похолодел. Я вмиг вспомнил свой сон, вспомнил, как вчера Инна погрузилась в себя после моего рассказа, вспомнил, что она рассказывала об эпилептических припадках. Куски разбитого зеркала начали соединяться, но отражение все равно было неразборчивым.

– Наверное, тебе померещилось какое-то похожее место? – я молил, только бы ответ был «Да».

– Нет, – Инна нервно кусала губу, – я даже помню, как те качели скрипели.

Она быстро схватила меня за руку и потащила к площадке, я почти бежал за ней.

– Так, – Инна села на качели, – толкни меня?

Я смотрел на нее растерянно. Инна аккуратно проводила руками по ржавым цепочкам и рассматривала их.

– Дань, покачай меня? – попросила Инна еще раз. Меня охватил ужас, точно так же она просила во сне. Я был шокирован и не на шутку напуган, но все же толкнул качели. Они издали протяжный скрип. Дрожь побежала по телу: я уже слышал этот скрип.

Инна упала лицом на руки и повторяла: «Ничего не понимаю». Я сел на землю к ее ногам и уткнулся ей в колени. Инна посмотрела на меня.

– Мне это снилось, – тихо прошептал я.

Мы добрались до места, почти не разговаривая. Я только говорил Инне, где нужно повернуть и где остановиться. Я взял все вещи и продукты из машины, Инна тоже захватила пакет с овощами и ведерко с замаринованным шашлыком. Мы поднимались от дороги к высокому берегу Оки. «Тебе здесь нравится?» – только спросил я, когда мы дошли до откоса. «Угу» – бросила Инна и прошла к самому обрыву и села там.

Я в одиночестве разбил палатку, пытаясь вспомнить, куда же вставляются многочисленные прутья, разложил мангал и разжег огонь. Пока прогорали угли, я смотрел на прекрасную природу: излучина реки, то тут, то там пересекаемая тонкими лесистыми полосками, вся сияла в солнечных предзакатных лучах. Инна сидела неподвижно, такая маленькая в сравнении с масштабом окружающего пространства: Ока извилистой лентой тянулась слева направо, а горизонт уходил вдаль бесконечными зелеными лугами. Я подошел и встал рядом. Инна положила голову на согнутые колени, обхватив их руками, и даже не подняла на меня взгляд. Я сел рядом с ней и заговорил, кто-то должен был начать.

– Если я расскажу тебе другие сны с тобой… – я остановился. Я хотел спросить: «ты напугаешься?», хотя в этом не было смысла – с чего я взял, что все мои сны она видела во время припадков.

– То что? – Инна повернула голову, все также лежащую на коленях.

– Не знаю, – я, правда, не знал, я был растерян. По дороге от детской площадки я перебирал в уме возможные причины мистики. «Какая мистика? Что за бред? Ну, видела она похожую площадку, скрипели качели – где качели вообще не скрипят?» – рассуждала рациональная моя часть. «Надо срочно рассказать ей другие сны, это не может быть совпадением», – в то же время препиралось сознание само с собой.

– Хорошо, – Инна скрестила ноги по-турецки и выпрямилась. – Что тебе снилось еще?

Я развел руками и уставился вдаль, начиная вспоминать подробности мистических снов.

– Первый сон – ты стояла у меня дома напротив дивана и не давала встать с постели, – я прикинул, стоит ли ей рассказывать про аварию, и решил полностью открыть историю. – В тот день я проспал, а проснувшись, увидел страшную аварию с жертвами. Я тоже должен был ехать на… стоять на остановке, куда врезался автобус. Но я проспал. И остался жив.

– Так, – Инна беспристрастно слушала, не комментируя первый сон, – что еще?

– В другой раз мне снился наш секс, хотя мы еще не были знакомы. Точнее, я тебя помнил, но не знал, – я замолчал, чувствуя смущение и тревогу.

– Угу, – кивнула головой Инна. – Дальше?

Она была напряжена. Я каким-то образом ощущал, как она пытается свести в уме невидимые мне линии воедино, озадаченно слушая и не давая выплеснуться эмоциям наружу.

– И третий раз ты мне приснилась на качелях. После чего я узнал, что дядя Слава умер и… – я не хотел продолжать, но Инна нетерпеливо посмотрела на меня, – и ты в этом сне просила отвезти тебя сюда. Это все.

Инна покачала головой и снова приняла первоначальную позу, смотря куда-то за горизонт. Видела ли она в прекрасной дали какие-то ответы на незаданные вопросы – оставалось загадкой. Я оглянулся на мангал – огня не было, можно было ставить шашлык.

– Пойдем, пожарим мясо? – предложил я с надеждой.

– Я тут еще посижу, ладно? – ответила Инна, не отрываясь от мифической точки за горизонтом.

Пока я жарил мясо, река покрылась дымкой, а небо вспыхнуло красным заревом. Неожиданно Инна встала и подошла ко мне со словами:

– Мне нужно домой.

– Что? – я не был готов услышать ничего подобного.

– Мне нужно домой, – бескомпромиссно повторила она без лишних объяснений и пошла к вещам, чтобы все собрать. Я подбежал к ней и обхватил сзади.

– Стоп, стоп, стоп! – громко сказал я и уже тише. – Ты никуда не уедешь. Нам нужно с тобой обсудить все. Я рассказал тебе свои сны, тогда расскажи мне, что ты видела.

Инна повернулась, я увидел, как она измучена.

– Я очень устала, я хочу домой, – проговорила бессильно Инна.

Я прижал ее к себе. Я хотел бы разобраться во всем, решить все проблемы, которые разделили нас в этот вечер. Но я и сам не понимал, что происходит, но для начала логичным казалось выслушать все точки зрения. Я наклонился к пакетам и достал два больших шерстяных пледа.

– Пойдем в палатку, – я сказал это нежно, но достаточно твердо, чтобы не получить отказ. – Отдохнем немного, поедим мясо.

Инна тяжело вздохнула, устало побрела к палатке и забралась внутрь. Я отложил немного мяса в глубокую одноразовую тарелку, остальное убрал в герметичный контейнер и неглубоко закопал под землю – импровизированный походный холодильник. После чего направился к Инне. Мы молча поели, предварительно закутавшись в пледы.

– Очень вкусно, спасибо, – Инна немного ожила. – Мне нравится здесь.

Из палатки открывался вид на реку и луга. Я обнял Инну за плечи и сказал:

– Что бы ты ни думала, за что бы ни переживала, я буду рядом. Не бойся ничего.

– Дань, – Инна коснулась моей руки, пальцы были холодные и побелевшие, она секунду помолчала и начала говорить, – мне страшно. Я плохо помню то, что видела во время приступов, но я кое-что вспоминаю. Я видела, как автобус несется на большой скорости в остановку, только не знаю, чем все кончается – врезался он или затормозил. Я видела, кого-то очень похожего на тебя, я будто ласкала его или тебя, но не знаю, был ли дальше секс. Мы не были знакомы, я тебя даже не помнила, поэтому и не сравнивала того парня и тебя. И качели тоже видела. Я не сомневаюсь ни на миг, что это были они, это же уникальная площадка, не типовая, как во всех дворах в городе…

Инна вопрошающе посмотрела на меня, словно я мог дать ей успокаивающий ответ. Ответа у меня не было, я лишь тихо смотрел в ее чудесные печальные синие глаза.

– Я спросил у друга на этой неделе, бывало ли в его жизни наваждение, словно что-то ведет к невидимой цели, – Инна склонила голову набок в ожидании продолжения. – Уже тогда я знал, что что-то привело меня к тебе. Не просто так ты снова появилась в моей жизни, сначала на открытке, потом вживую на перекрестке. В конце концов, ты спасла меня в день аварии, или не ты, но что-то, чтобы мы смогли встретиться. Чтобы мы смогли узнать друг друга, полюбить.

Я вдохнул, набирая еще немного воздуха в легкие. Я говорил с пылом, выстраивая логику для себя и для Инны, и продолжил.

– Если честно, мне не очень принципиально – мистика это, совпадение или божественное вмешательство. Мне важен результат – мы вместе, и это самое важное для меня сейчас. Важнее нет ничего во всем мире.

Я замолчал, смотря на Инну. Она все еще держала меня за руку. Я наклонился и поцеловал ее. Слова на этот вечер закончились, остались только действия.

Глава 14. Неожиданности

Я проснулся раньше Инны. Она крепко спала, прижавшись ко мне. Я поцеловал ее рыжие мягкие кудряшки и аккуратно, чтобы не разбудить, достал руку из-под ее головы. Из палатки открывался божественный вид: луга на другом берегу Оки были подернуты утренней туманной дымкой, отчего казались приглушенно малахитовыми, а река сверкала россыпью бриллиантов в солнечных лучах. Если бы мы находились не на высоком берегу, я бы непременно искупался – прохлада воды так и манила.

Я вышел и осмотрелся: угли в мангале давно остыли, вещи так и были сложены аккуратной кучкой вблизи палатки. Я достал из сумки телефон, который со вчерашнего утра был в авиарежиме. На всякий случай я оглянулся на спящую Инну, выключил звук и снял блокировку режима. Посыпались всплывающие окна новых сообщений и не отвеченных звонков. Я пролистал список звонивших: 4 пропущенных от Маши в разное время, два – от Лёни, один – от Мишки с утра и два – от мамы, она звонила вечером, видимо, узнать, как у нас дела и когда мы вернемся. С сообщениями было сложнее, мне даже страшно было открывать их, но выбора не оставалось.

Все сообщения от Маши были примерно одного содержания и сводились в итоге к «какого фига ты так по-свински себя ведешь и бессовестно играешь с моими чувствами?!» Маша, хоть и была все три месяца наших отношений веселой и озорной, но я и раньше замечал за ней капризное и раздражительное поведение. Сейчас я понимал то, что не хотел признавать еще неделю назад: она была довольно избалованной дочерью властного отца, который все контролировал в ее жизни, а она пользовалась этим в свою пользу, выпрашивая у него дорогие подарки: украшения, личный автомобиль, деньги на путешествия заграницу с подругами. Хотя стоило признать, что сейчас она имела полное право злиться и ненавидеть меня за «свинское поведение».

В первом сообщении от Лёни был крик отчаяния: «Друг, Маша меня атакует, целое утро названивает, я не отвечаю. Что ей сказать?» И следом шло безрадостное и краткое: «Чувак, ты в дерьме по уши. Я говорил с Машей».

Я был готов провалиться сквозь землю. Если бы не принудительная изоляция для подготовки к экзамену, я бы в первый день после встречи с Инной поставил точку в наших с Машей отношениях. Отвечать сейчас в духе: «Давай поговорим позже», – было бы для Маши еще более болезненно и непонятно. Я прикидывал разные варианты и вертел телефон в пальцах, когда сверху зеленым загорелось «Маша онлайн». Я уставился на эту надпись. Внизу экрана появилось: «Маша набирает сообщение», не дожидаясь, я нажал на «вызов».

– Привет, Маша, – я старался отойти подальше от палатки, но встал к ней лицом, чтобы увидеть Инну, если она проснется.

– Привет, – сухо и сонно ответила Маша. – Что нового? Ничего не хочешь сказать?

«Что за хренов идиот?! Даже не придумал, как рассказать Маше», – я мысленно презирал себя за то, что поторопился позвонить. Приходилось импровизировать:

– Прости меня, что пропал на неделю, – как бы я ни хотел оттянуть расставание до дня, когда Маша успешно сдаст экзамен, но врать я уже не мог. Пусть это будет не по-мужски – ставить точку по телефону, зато, наконец, честно. – Маша, нам нужно расстаться.

– Объяснишься? – голос сделался жестким, требовательным. Скорее всего, Маша предполагала такое развитие событий, к тому же, непонятно, раскололся ли Лёня. Я внутренне подбодрил себя и без лишних деталей рассказал про Инну: если сдирать пластырь, то резко:

– Маш, я встретил девушку, в которую был в юности влюблен. Мы сблизились с ней…

– Вы уже трахались? – Маша нетерпеливо и зло перебила меня. Я опешил и тут же подумал: «Ну, логично, что в первую очередь может волновать девушку? Если да – все кончено, если нет – у вас еще есть шанс».

– Да, – ответил я на чистоту.

– Сукин сын, ты подлец! – Маша яростно выплевывала в меня ругательства. Мне невольно вспомнился ее отец, как он поливал меня оскорблениями во время первой встречи. «Отец и дочь, чего ты хотел, – я спокойно думал, слова Маши пролетали мимо ушей, не касаясь меня в должной мере, – просто терпи, ей надо выговориться».

– Я тебя ненавижу! Ненавижу, – Маша плакала в трубку.

– Я не хотел расстраивать тебя до экзамена, – зачем-то начал оправдываться я.

– До экзамена? – Машин тон пропитался ядом. – То есть, вы бы трахались еще неделю у меня за спиной? Так получается? Ты бы мне писал «спокойной ночи, я тебя люблю», а сам бы имел свою шлюху?

Последнее слово больно резануло по уху, я отвернулся, как от удара и сжал кулаки, мысленно умоляя себя: «Молчи!» Но в то же время я озверел, я был готов растерзать любого, кто посмеет обидеть Инну. Я глубоко задышал, чтобы вернуть моральное равновесие.

– Молчишь? – продолжала ехидно Маша. – А ты не думаешь, как мне больно? Ты обо мне не подумал? Экзамена собрался ждать и лгать мне? Да к черту экзамен! И тебя к черту, проваливай из моей жизни, козел.

Маша бросила трубку. Я стоял в оцепенении. Конечно, дело было сделано, но так коряво и тошнотворно, что мне самому от себя было противно. Меня и раньше бросали девушки, но после – всегда следовал диалог и спокойное расставание, или не расставание, а «последний шанс отношениям». «Ладно, расслабься. Теперь в жизни будет только правда. И только Инна», – я отгонял подальше противные мысли о разговоре с Машей. Я обернулся и посмотрел на спокойную искрящуюся гладь воды, мечтая, чтобы эта безмятежность передалась и мне. Я прошел вдоль обрыва, скидывая вниз ногой небольшие камешки и ветки. Постепенно я успокоился.

Я достал из пакетов хлеб и сок, помыл и нарезал овощи, откопал «холодильник» с шашлыком. Сложив продукты по тарелкам, я направился в палатку, где еще спала Инна.

– Доброе утро, – я склонился над ней и прошептал, – я принес завтрак.

Инна повернулась ко мне и, сонно потягиваясь, приоткрыла один глаз.

– Сколько сейчас времени? Мы, вообще, за эти выходные выспимся? – сказала она с деланной обидой.

Я улыбнулся ее милой непосредственности и пожал плечами. Вчерашняя ночь снова завершилась под утро. Мы несколько раз занимались любовью под бескрайним небом: звезды сияли над нами и, отражаясь в реке, – под нами. Я знал, что навсегда запомню эту ночь, которая была наполнена безмолвием и красотой Вселенной вокруг нас и чистотой, граничащей с найденной истиной.

Мы с аппетитом позавтракали и отправились прогуляться по окрестностям. Инна не поднимала тему вчерашнего вечера, поэтому мы просто наслаждались природой и легкой беседой. Сидя на высоком берегу под соснами, я рассказывал Инне о первых походах по Павловским холмам, в которые отправлялся с дворовыми друзьями; а после переезда подбивал одногруппников выбираться куда-нибудь на майские праздники или сразу после экзаменов, прежде чем все разъедутся по родным городам и «заграницам».

– А я никогда не ходила в походы, родители не отпускали, – с досадой пожаловалась Инна. – У меня есть друг, Дима, вот он – настоящий маньяк, все горы исходил: Алтай, Кавказ, в Альпы раз пять ездил, где только не был. Когда я на первой работе узнала, что Марина, моя коллега, собирается попробовать трекинг, я ее сразу к Диме отправила. И вот, уже четыре года они вместе колесят по разным маршрутам, а в феврале поженились. Думаю, что даже после рождения детей они закинут их в люльку и поедут очередной «путь Иакова» покорять всей семьей.

Инна мило засмеялась и положила голову мне на плечо. Я снова поймал себя на мысли, как сильно она любит своих друзей. Мы посидели так, любуясь пейзажем, после чего я предложил Инне искупаться, и она, обрадовавшись, согласилась. Мы быстро собрали вещи, немного повозились с укладыванием палатки и поехали ближе к Оке.

Я показал Инне дорогу к крошечному пляжу, окруженному заросшими берегами. Пока мы шли от дороги, где оставили машину, Инна до последнего не верила, что мы выйдем на сносное место для купания, но, когда добрались через непролазные заросли кустарника и высокой колючей травы на круглый пятачок песка с выходом к воде, Инна восхищенно ахнула.

Мы быстро скинули одежду и голышом забежали в воду, которая была еще прохладной и оттого жутко бодрящей. Мы долго купались и плескались на мели, не заходя глубже – течение реки было сильным. Когда мы вышли, я повалил Инну на песок, не в силах сдержать желание. Целуя ее, я восхищенно подмечал детали: капельки воды на ее покрытом мурашками теле, растрепанные волосы и бесконечно счастливые небесные глаза. Мы занялись сексом, даже не расстелив захваченное полотенце, а потом снова пошли в воду. На этот раз мы не дурачились, наоборот, поддались убаюкивающей неге:Инна забралась ко мне на бедра, и мы медленно качались на волнах от проплывающих вдали катеров рыбаков.

Почти до полудня мы загорали на пляже, лишь когда солнце начало нестерпимо припекать, мы оделись и пошли к машине. Я чувствовал, что сильно обгорел, но тем не менее радовался, как подросток, снова переживающий первую влюбленность и изучающий границы еще маленького мира родного Павлово.

Мама встретила нас с приветливой доброй улыбкой. Только проходя мимо нее в прихожей, она с негодованием спросила, почему я не перезвонил.

– Мам, я думал, ты просто хотела спросить, как дела, – недоумевал я.

– Хотела попросить торт зайти купить, чтобы Инне понравился, – мама махнула рукой, – да сама утром уже сбегала. Купила тот, что подороже.

Папа сидел за кухонным столом и, увидев нас, начал тяжело подниматься. Я жестом остановил его, подошел и обнял. Мама усадила нас, а сама стала суетиться с чашками и тарелками, останавливая любые попытки ей помочь.

Беседа за чаем со сметанным тортом, который оказался свежайшим и безумно вкусным, несмотря на переживания мамы, была очень оживленной и интересной. Я делился последними новостями с работы, Инна рассказывала забавные случаи из своей деятельности, а также ветеринарной практики отца. Я наклонился и шепнул маме, что хочу поговорить наедине с папой.

– Инна, хотите посмотреть детские фотоальбомы? – тут же спросила мама.

Я с безмолвным отчаянием смотрел вслед выходящим с кухни маме и Инне. Я терпеть не мог свои детские фотографии – субтильный скромный мальчик всегда в заднем ряду на общих школьных снимках и скучные типовые фото среднестатистической провинциальной семьи. В сравнении с артистичной Инной на ее фотографиях в спальне, мои покажутся ей унылой обыденностью. Я тяжело вздохнул и подсел ближе к папе.

– Инна, кажется, очень хорошая девушка, – начал папа. Он был в отличном настроении, и мне так не хотелось его портить разговорами о болезни и необходимости пойти к врачу.

– Да, она чудесная, – ответил я и с грустью продолжил. – Пап, я хотел поговорить о твоем здоровье.

– Перестань, Данька, – папа горестно отмахнулся, – мне и матери хватает: и дня не проходит, чтобы она меня к врачу не отправляла.

– А ты, как всегда, противишься, – риторически отметил я. – Но ведь, правда, надо съездить, узнать. Остановишься у меня, я тебя на МРТ отведу, анализы найду, где лучше сдать.

– Нет, сын, я три года назад обследовался у нас в городской больнице, достаточно. И денег вымотали, и нервов.

– Пап, но вдруг что не дообследовали? Ведь ухудшения есть. Ты прошлым летом без трости ходил, а теперь, – я указал на простую медицинскую трость рядом с ним. Я не знал, на что давить, папа всегда был непробиваемым в своих решениях. Остался последний аргумент, ком подкатил к горлу. – Дядю Славу вчера похоронили, я за тебя переживаю.

– Данька, ну пусть даже и не нашли у меня чего-то, пусть даже рак, как у Славки, – папа развел руками, – ну и будь он неладен тогда, так и умру, не зная.

– Да что ты говоришь такое?! – я отчаялся и прикрикнул на отца. – Даже если есть один шанс на миллион, что тебе можно помочь, почему бы не воспользоваться им?

Папа с досадой покачал головой, он явно не хотел, чтобы разговор переходил в скандал и, подумав минуту, ответил:

– Ладно, запишусь в нашу городскую. Глаза б мои ее не видели, – но тут же добавил, успокаивая меня. – Ради тебя схожу еще раз.

Я действительно успокоился. Я, конечно, не был уверен, что отец отправится на обследование в ближайшее время, но однажды – точно: его слову можно было доверять. Он и меня так учил с детства: «Если пообещал – всегда выполняй». Я решил еще немного поговорить про вчерашние откровения.

– Пап, я вчера очень удивился, что ты сохранил мои чертежи. И что вообще так много помнишь из детства.

– А как не помнить, сын? – папа грустно улыбнулся. – Я сейчас жалею, что так мало времени с тобой проводил. Работа да работа, а потом ты взял и уехал. Вот и все, время прошло. Ладно, хоть Славка с тобой занимался.

Я был растроган папиным признанием, и мне не хотелось ничего ему отвечать – слова были излишни. В конечном счете, время, и правда, прошло, зачем о нем было вспоминать с сожалением. Поэтому я просто обнял отца и сказал ему на ухо: «Спасибо, пап, за все, я тебя очень люблю». По-моему, я никогда раньше не говорил таких слов отцу, за нежность и заботу в семье отвечала мама: она и приласкает, и пожалеет. Я отстранился и заметил, что у отца блестят слезы на выцветших серых глазах. Я лишь снова обнял родного человека, такого важного для меня теперь.

Через пару часов мы распрощались с родителями и поехали в Нижний. Понимая, что дорога будет долгой из-за пробок на въезд в город, мама предусмотрительно собрала нам еды и несколько бутылок с домашним морсом.

В машине тихо играло радио, грустный блюз середины прошлого века. Инна казалась немного уставшей, возможно, потому что не высыпалась уже вторую ночь. В начале пути мы оживленно разговаривали, но постепенно обволакивающая музыка заняла все пространство машины. Я смотрел на бескрайние поля и редкие деревни и поселки: эту дорогу я слишком хорошо изучил за последние десять лет, но сейчас любовался живописными видами, словно увидев их впервые. Постепенно движение начало замедляться, и мы встали в обычную для воскресного вечера пробку на въезде в город.

– Оставайся сегодня у меня? – предложил я Инне. Она улыбнулась одними уголками губ.

– И мы опять не будем спать? – Инна хитро посмотрела на меня, я с еле сдерживаемой улыбкой поднял руки «сдаюсь». А Инна взмолилась. – Я хочу выспаться перед рабочей неделей. Пожалуйста.

– Хорошо, – я обрадовался, и не удержался и лукаво ей подмигнул.

– Дань, ну, правда. У меня в четверг финальная встреча с моим персональным дьяволом перед его отъездом, мне много правок надо вносить в дизайн-проект, – Инна стала серьезной, поэтому я быстро спрятал свою ухмылку и сурово кивнул. Но внутри я ликовал и веселился: «Еще одна ночь с Инной!»

Мы проехали пост ДПС на въезде, движение оставалось таким же медленным. Вдруг Инна спохватилась:

– Ой, мне тогда надо будет заехать домой, переодеться и взять ноут. И еще к родителям хотя бы на часок забежать. Ты не против, я тебя подброшу и вечером приеду.

– Окей, – согласился я. – Тогда я пока зайду в магазин за продуктами. Что ты хочешь на ужин? Или сходим куда-нибудь?

– Давай лучше дома? – Инна губами шептала что-то, видимо, прикидывала, когда приедет ко мне. – Я, наверное, уже поздно буду. И скорее всего сытая – мама никогда меня голодной из дома не выпускает.

– Хорошо, но я все равно что-нибудь приготовлю.

Когда мы подъехали к моему дому, было около шести вечера. Я напомнил Инне номер квартиры, поцеловал, забрал свои вещи из багажника и пошел домой. Я наскоро принял душ и оценил свой обгоревший вид: лицо пылало, грудь и плечи были красными и болезненными. Я поискал хоть какой-нибудь крем – не нашел, заглянул в холодильник за старым проверенным средством – сметаной, но и ее не было. «Надо купить и крем, и сметану», – решил я и собрался в магазин.

Выйдя на улицу, я понял, что даже вечернее солнце мучительно припекает мою обгоревшую кожу и решил обратный маршрут проложить через темные тенистые дворы. Я набрал целых три пакета еды, хорошо, что магазин был неподалеку. Если Инна и назвала себя «плохим поваром», то я был поваром совершенно безнадежным, поэтому пришлось скупить кучу продуктов в надежде, что хоть что-нибудь получится приготовить. А если не получится, то останутся продукты на переделку. На всякий случай я даже купил чипсы и замороженную пиццу –резервный фонд для безрукого кулинара.

Как и было решено, я свернул с солнечной улицы. Хоть дорога немного удлинялась, но я был рад прохладе уютных тихих дворов. Из-за домов доносился шум с Верхневолжской набережной: детские крики, дребезжание скейтбордов по брусчатке, веселый смех молодежи. Я шел и, несмотря на тяжелые сумки, беспечно радовался окружающему, я чувствовал себя счастливым. Я обогнул дом тети Даши, в ее окне горел свет. Осталось пройти между домами, перейти небольшую дорогу – и я дома.

Вдруг сзади в голову я получил резкий сильный удар. Сумки громко рухнули на землю, я повалился на колени. Удары продолжали сыпаться, как автоматная дробь, я чувствовал, что меня бьют несколько парней. Как бы я ни старался защитить голову, перед глазами все потемнело. Я потерял равновесие и завалился набок, меня сразу начали пинать ногами. Я согнулся, корчась от боли, встать уже не было возможности, я лишь приоткрыл глаза: их было трое, все в черных балаклавах, удары наносят точечно, профессионально – по почкам, печени, паху, лицу и горлу. В один миг меня пронзила нестерпимая боль, я взвыл и услышал хруст раздробленных костей – колено, и через несколько секунд такой же мучительный жгучий огонь прожег щиколотку. На грани сознания я услышал знакомый голос: «Кончайте с ним, пусть сучонок останется жив. Пусть эта мразь до конца жизни жрет через трубочку и ссыт кровью».

Это был голос отца Маши. Я отрубился.

Глава 15. Обрывки

Я словно видел сон, мучительный, на репите появляющийся в сознании. Один, но в то же время всегда разный.

Я лежу на больничной койке, весь перевязанный, без единого живого места на теле. Боли нет. Мыслей нет. Воспоминаний нет. Есть только пустота и космический холод.

Проваливаюсь в небытие.

Я снова лежу на больничной койке. Доктора. Капельницы. Дикий испуг. Не хватает кислорода. Вакуум заполняет легкие.

Проваливаюсь в небытие.

Инна плачет у себя дома. Она закрывает рот рукой, чтобы сдержать крик. Она держит в руках телефон и вдруг швыряет его через всю комнату прямо в картину с морем. Телефон рассыпается. Все вдруг рассыпается миллиардом разноцветных светящихся песчинок. И превращается в звездное небо.

Проваливаюсь в небытие.

Я лежу на больничной койке. Инна лежит на полу, по ее щеке стекает что-то пенистое, ее трясет. Ужас охватывает меня. Я отчаянно кричу «Инна, Инна! Помогите кто-нибудь!», но никто меня не слышит. Я взрываюсь тысячами солнц и охватываю нестерпимым жаром и огнем Инну и все вокруг. Ничего не остается, только пустота и мириады частиц и волн, пронизанных моей болью.

Проваливаюсь в небытие.

Голос Инны. Он здесь, он рядом. Я не вижу ее, только слышу. И не могу подать никакой знак. Я обездвижен. Поток мыслей хаотичен, не удается на чем-то сфокусироваться. Я думаю только о голосе Инны, иду на него, держусь за него.

И проваливаюсь в небытие.

Глава 16. Новая реальность

Я не знаю, сколько прошло дней или, может, недель. В какой-то миг я словно начал отличать реальность от иллюзий. Но через секунду ясности снова погружался во мрак космоса или летел через всю Вселенную в окружении цветных джетов⁷.

Когда я пробуждался, то слышал голоса неподалеку. Иногда различал тихий низкий голос Инны, разговаривающей с незнакомым мужским. Иногда – голос мамы, надрывный, плачущий, и следом – спокойный голос отца. Сначала я не различал слов, просто знакомые тембры, позже научился концентрироваться и заставлял себя держаться в сознании, но все равно не улавливал смысла диалогов. «… Не знаю сколько, от трех месяцев до полугода. Парень крепкий», – спокойно отвечал незнакомый мужчина на не услышанный мной вопрос. Я фокусировался на писке какого-то прибора слева от головы, звук которого раньше считал просто фоном, не придавая ему особого значения. Теперь же этот спокойный мерный писк был моим якорем, удерживающим меня на плаву реальности. «Данечка, мальчик мой, – плакала мама, – как же так случилось, бедный мой сынок». Вдруг писк прибора начинал нарастать, я чувствовал жгучую боль в правой ноге и сильное сдавливание корпуса, затем по венам разливалось долгожданное приятное успокоение, и я снова проваливался в небытие. «Завтра будем выводить», – констатировал незнакомый голос. «Хорошо, мне можно быть здесь?» – тихо спросила Инна, но ответа я не расслышал.

– Доброе утро, Даня, – я чувствовал, как Инна гладит меня по руке. Я попытался открыть глаза, чтобы, наконец, взглянуть на любимое лицо, но не смог. Это дико меня разозлило, писк прибора усилился, но ничего не произошло, я остался в сознании. Инна спокойно продолжала, – сегодня 24-е июня, среда.

Когда пальцы Инны скользнули к моим, я сжал ее ладонь, приложив для этого простого действия максимум усилий, а результат оказался едва ощутимый.

– Ой, Даня! – голос Инны стал по-детски восторженным, она сжала мою руку в ответ. – Сейчас, подожди.

Она коснулась моего лица и аккуратно подвинула повязку, которая давила на веки. Я впервые за две с лишним недели открыл глаза. Яркий свет ослепил, но я быстро оправился и начал нетерпеливо рассматривать Инну. Сказать я ничего не сумел, лишь нечленораздельно промычал, отчего почувствовал ноющую боль в челюсти.

– Тссс, тебе нельзя говорить, – Инна с досадой покачала головой, но не расстроилась, а с нежностью сказала. – Я так тебе рада!

Она наклонилась ко мне и очень бережно едва коснулась губами кончика моего носа. От нее пахло так же вкусно, как и раньше, легкий сладко-цитрусовый аромат, от которого почему-то захотелось на море.

Раз говорить мне было нельзя, я слушал рассказ Инны и рассматривал ее. Она была одета в зеленый сарафан с крупными белыми розами, немного отросшие волосы были заплетены в причудливый пушистый венок вокруг головы и подколоты в продолжение цветочной темы маленькими белыми заколками.

– Дань, я не знаю с чего начать, – я видел, что Инна не хочет меня печалить. Она облизала пересохшие губы. – Ты помнишь, что с тобой случилось?

Я помнил. Злость и остервенение ударили в голову, я услышал участившийся писк прибора. Инна взглянула мне за голову и сказала: «Тише, тише, не волнуйся». Я кивнул. Жест едва уловимый, но Инна заметила и кивнула в ответ.

– Тебя нашла Дарья Семеновна. Она вышла выбросить мусор и прогуляться перед сном и наткнулась на тебя, избитого и еле живого, – я пытался понять, про какую Дарью Семеновну говорит Инна. «Еле живого» – эта фраза только коснулась слуха, но не привлекла моего внимания. «Тетя Даша! – всплыло в памяти. – Соколова Дарья Семеновна, моя арендодательница, тетя Даша». Я выдохнул, обрадовавшись своей находке.

Инна тем временем продолжала рассказ. Я узнал, что тетя Даша нашла меня и почти не узнала, настолько я был побит. Меня увезли в больницу, а тетя Даша искала, как связаться с моей семьей: через своего брата, отца Сереги, они обзвонили родителей многих моих одноклассников, пока не нашли номер моего папы. Так, к вечеру моих первых суток в больнице родители уже приехали в Нижний.

– Но у меня не было номера твоих родителей, – Инна пожала плечами и, на мгновение прикрыв глаза, вернулась на сутки раньше, в день нашего расставания. – Я приехала к тебе около одиннадцати в воскресенье. Не смогла дозвониться, ни в домофон, ни по телефону. Подумала, что ты заснул. Даже обиделась на тебя и всю обратную дорогу к себе думала, как бы тебе отплатить за твое «гостеприимство». Даже написала гневное сообщение. Не читай его, просто удали. Но утром ты опять не ответил. Дань, я так заволновалась. Даже лучше бы ты меня просто продинамил, но не это.

Инна вздохнула и закрыла рот ладонью. Она помолчала и посмотрела куда-то поверх меня, я скосил глаза и понял, что там находится окно. Повернуть голову не получилось, мешало зафиксированное на шее мягкое нечто. «Надо будет каким-то образом попросить у Инны зеркало, а то не понимаю, что меня так сковывает со всех сторон, – подумал я. – И как вообще я выгляжу? Зрелище, наверное, удручающее».

– Поскольку я никого не знала из твоего окружения, то вечером после работы подошла к твоему офису и стала ждать тебя или хотя бы того высокого брюнета, с которым ты выходил в пятницу, – я понял, что Инна говорит про Лёню. – Он вышел из здания один и сразу направился ко мне, как только заметил. В итоге, он сказал, что тебя не было на работе, и он тоже не может до тебя дозвониться. Дань, я чуть не умерла в тот момент от страха за тебя. Мы с Лёней обменялись номерами и стали искать тебя. Через каких-то общих друзей-футболистов, а они через твоих одногруппников, нашли контакты твоей мамы и поздно ночью Лёня скинул мне номер телефона. Твои родители были уже в Нижнем и рассказали, что ты в больнице в тяжелом состоянии.

Инна замолчала, словно борясь с тяжелыми воспоминаниями, и спустя минуту продолжала:

– На следующее утро я была здесь. К тебе не пускали, но я видела тебя через стекло в реанимации, – Инна смотрела мне в глаза, я заметил, как она тщетно борется с подступающими слезами. Голос Инны сел. – Ты был весь забинтован, с ног до головы. Я никогда не смогу забыть эту картинку – самое страшное в моей жизни.

Ком подступил к горлу. Мне до слез стало жалко не себя, но Инну за то, что ей пришлось увидеть и пережить. «Это я должен ее защищать и заботиться о ней, это она умирает и борется с болезнью, – думал я с отчаянием. – Как же несправедливо! Как неправильно, что ей приходится теперь ухаживать за немощным». Инна встала рядом со мной и начала касаться разных частей моего тела. Я не чувствовал прикосновений, но она называла все, что было сломано, порвано, зашито, перебинтовано или намертво скреплено. Список оказался довольно жутким: сотрясение мозга, сломанные челюсть, четыре ребра и надколенник на правой ноге, разрыв селезенки и множественные внутренние кровотечения. Трещина лодыжки, порванные связки и миллион гематом – казались самыми легкими диагнозами из перечисленного Инной.

Я смотрел на Инну с нескрываемой печалью. Как ни странно, писк прибора не учащался, пока я смиренно слушал обо всем, что со мной произошло. Мне вдруг нестерпимо захотелось спать, я забоялся, что неожиданно отключусь, как раньше. Но этого не случилось – обычное желание закрыть глаза и немного отдохнуть, словно я отбегал три тренировки. «Не скоро ты вернешься в футбол, – ворвалась непрошенная мысль в мою сонную усталость. – А вдруг я никогда не смогу больше играть?» Я испугался и услышал частый писк, но это не имело значения – я провалился в сон.

В следующее пробуждение ко мне пришел мой лечащий врач, Юрий Сергеевич. Его голос я сразу узнал. Инны уже не было в палате. Врач быстро взглянул на меня, попросил медсестру что-то подправить в капельнице.

– Доставил же ты, Данил, нам хлопот, – он похлопал меня по ладони. – Ничего, выбрался! Ты молодец.

Он отвернулся и назвал медсестре названия каких-то неизвестных мне лекарств. Если бы раньше, услышав что-то новое, я бы полез узнавать и перепроверять в интернет, то, как минимум, отсутствие телефона и, как максимум, моя неподвижность, заставляли полностью довериться опыту Юрию Сергеевича. Вид у него был довольно грозный, но в его компетенции я не сомневался, особенно зная, из какого ада он меня возвращал к жизни.

– Хорошая у тебя невеста. Каждый день приходит, – врач ухмыльнулся. – Все санитарки уже от нее шарахаются: все контролирует, все знает. Тоже медик твоя Инна?

Юрий Сергеевич посмотрел на меня исподлобья: добрые серые глаза из-под густых медвежьих бровей. Я покачал головой, насколько позволял шейный фиксатор.

– Не медик, ну хорошо. Так, давай смотреть, – он надел перчатку и немного приоткрыл мне рот. Резкая ноющая боль, мгновенно дала о себе знать. Я застонал. – Потерпи немного. Челюсть быстро срастается, это хорошо. Молчать еще недолго тебе, через неделю-две будем снимать. Не сразу, конечно, постепенно.

Когда доктор осмотрел меня и вышел из палаты, распрощавшись со мной до вечера, медсестра молча поменяла пузырьки на стойке с капельницей после чего так же молча удалилась. Времени в моем распоряжении было много. Как оказалось в последующие дни – даже слишком много. Я старался не думать об избиении, но часто слова Машиного отца возникали передо мной и возвращали в те жуткие события воскресного летнего вечера. Было глупо и наивно считать этого человека невиновным, оправдывать его жесткие действия, по сути – заказное причинение вреда моему здоровью, защитой чести дочери. Он был подонком и конченным ублюдком, но я понимал, что никогда не смогу ничего доказать. Во-первых, он был полицейским, что снижает вероятность его наказания до нуля. Во-вторых, он не избивал меня, это делалось другими руками, наверняка ни одна камера не зафиксировала его мерзкой лысой башки. И, в-третьих, выдвинув обвинения, я раскручу клубок тайны, которую старательно скрывал от Инны – я был в отношениях с другой девушкой. Следовало признать, что мой враг навсегда окажется безнаказанным.

Инна пришла вечером, я был так рад ее видеть и слышать. Она осторожно поцеловала меня в нос и надолго прижала мою руку к своей щеке. Сколько счастья и нежности было в этом действии. После такого чудесного приветствия, она немного рассказала мне о событиях дня, о новом интересном проекте загородного дома, в который она сразу влюбилась, но еще больше полюбила хозяев – молодую пару с двумя золотистыми ретриверами. Затем Инна скрылась за дверью комнаты, за которую на моей «сознательной» памяти никто не заходил. Когда она вышла, в ее руках был небольшой красный тазик, я напрягся. «Что происходит, Инна?» – немой вопрос повис в воздухе. Инна, заметив мои круглые от непонимания и испуга глаза, поспешила объяснить:

– Не бойся, я тебя чуть-чуть помою, – я все так же смотрел на нее. Я почувствовал себя беспомощным, слабым и словно униженным. Инна поставила таз на стул и наклонилась надо мной. – Дань, я каждый день тебя обтираю. Лучше это сделаю я, аккуратно и бережно, чем санитарка. Не смотри так на меня.

Я сморгнул и виновато опустил глаза. В ее словах, конечно, была логика, но все же от этого мне не становилось легче. Инна подняла одеяло, и я почувствовал, как прохладная влажная губка касается моей левой ноги. Я облегченно выдохнул – ощущение было потрясающим, словно легкий ветер в знойный день. Инна ловко и быстро прошлась по левой ноге и бедру.

– Ноги все, а ты боялся. Остальное или в гипсе или забинтовано, – я с сожалением про себя признал, что хотел бы ощутить прохладу и на правой ноге.

Инна перешла наверх, протирая мои руки, она проводила сначала мокрой губкой, а затем – ласково своими пальцами, я почувствовал неистовое возбуждение, что Инна сразу же заметила.

– Так, – она деловито подошла к моему паху. Если бы я мог, я бы растянулся в улыбке. Но Инна не собиралась продолжать ласки. – Стоп. Я не уверена, но катетер может выскочить. Ты пока успокойся, а я схожу, спрошу.

Возбуждение улетучилось мгновенно, я замычал, призывая внимание Инны. Она посмотрела на меня – серьезного и, кажется, покрасневшего. Я слегка покачал головой и промычал «не надо». Вышло скверно, но Инна поняла и улыбнулась.

– Ты раньше был без сознания и не возбуждался, – она развела руками. – Хорошо, спрашивать не буду, но загуглю. Как же теперь тебя подмыть…

Инна задумалась, после чего смущенно захихикала, добавив: «Прости, мысли вслух». Она положила губку в таз и отошла, вернувшись с телефоном. Пока Инна молча смотрела в интернете что-то в духе «Как помыть член с катетером, чтобы он не разорвался от эрекции», мне пришла гениальная мысль: «Почему никто не догадался дать мне телефон, руки-то у меня не в гипсе!». Я поднял руку и потянулся к смартфону Инны. На долю секунды в памяти мелькнуло слишком мутное воспоминание о сне, где Инна в слезах бросает телефон в стену. Я не мог вспомнить каких-либо деталей, и, тем более, не мог сейчас спросить, просто отметил про себя, что это может оказаться важным.

Инна подняла глаза от экрана и с улыбкой протянула мне телефон. «Вот оно – мое средство связи!» – я ликовал внутри. Инна все поняла и открыла мне блокнот. Я начал медленно писать, на экране появилось самое первостепенное: «Я люблю тебя». Инна смущенно посмотрела мне в глаза и, мило улыбнувшись, впервые произнесла:

– Я люблю тебя, Даня.

Глава 17. Реабилитация

Дни в больнице тянулись бесконечно, и, если бы не визиты родных и друзей, я бы сошел с ума от скуки. Инна каждый день забегала до работы. Хотя приемных часов с утра в будни не было, но поскольку она состояла на учете в онкологическом отделении той же больницы, у нее были особые привилегии. Я заметил, что она многих знает, несколько раз Инна даже говорила в коридоре около моей палаты со своим врачом Дмитрием Романовичем, но, о чем именно, я не слышал. Мама приходила в приемные часы – ежедневно в 15.30 она была у меня и сидела до самого вечера либо с приходом Инны уходила домой. Они с папой приехали в Нижний, как только узнали о том, что со мной случилось, и остановились в моей съемной квартире. Пересказ событий от лица мамы, конечно, был более трагичный, чем получилось у Инны: мама то и дело срывалась в слезы, не в силах совладать с собой. Папа взял отпуск на две недели, но потом уехал в Павлово, так и не дождавшись, когда меня выведут из медикаментозной комы.

Я обрадовался, что папа все-таки прошел МРТ и другие необходимые обследования в Нижнем Новгороде. Инна через свою обширную сеть знакомых в разных клиниках города помогла найти отличного доктора, который взялся за лечение. Как бы папа ни сопротивлялся, мама каждый день сопровождала его на физиопроцедуры и массаж, Инна тоже подключилась к активной агитации и мотивации папы. В итоге, лечение и новые лекарства настолько улучшили состояние, что папа почти перестал пользоваться тростью, нося ее с собой скорее по привычке.

Реабилитация проходила непросто. Через неделю с небольшим мне сняли тугие бинты с лица, а металлическую шину на зубах заменили повязкой, поэтому я смог самостоятельно есть. Как и завещал мне Машин отец, питался я через трубочку и не мог дождаться, когда снова начну жевать, чтобы пророчество этого хренового экстрасенса не сбылось. Злость кипела во мне, даже не думая утихать. Но я с сожалением понимал, что смысла в ней не было.

Друзья скрашивали мое одиночество: несколько раз ко мне приходили Лёня, Толик, ребята с футбола, даже Мишка заехал, когда по работе был в Нижнем. Когда я, наконец, смог говорить, мы стали часто созваниваться с отцом, я даже по его голосу слышал, что ему стало легче – голос снова обрел былую силу и веселость.

Проблем в общении с Инной не было даже во время моего вынужденного молчания: как только она принесла мне мой телефон, предварительно удалив свое гневное сообщение, наши разговоры превратились из монолога в диалог. Сидя рядом, Инна задавала вопрос, я отвечал ей письменно и показывал. Руки быстро обрели былую силу, хотя не так много сил требовалось, чтобы держать телефон или кружку с бульоном.

Когда я получил телефон, а Инна ненадолго вышла в коридор, я включил фронтальную камеру, чтобы посмотреть на себя. Лучше бы я этого не делал: обмотанное бинтами лицо, все еще припухшие веки в зелено-желтых синяках, пересушенные облупившиеся губы. На открытых промежутках между бинтами пробивалась самая настоящая борода, какой у меня никогда в жизни не было – я ненавидел ощущения на коже, если хотя бы три дня не брился. Теперь же приходилось только смириться с новой внешностью.

Хлопот в реабилитации доставляла сильно пострадавшая правая нога – многоскольчатый перелом надколенника со смещением заставил врачей помучиться. Нога была еще в гипсе, но Юрий Сергеевич предупредил, что шрам после операции будет большим. На перевязках я видел, сколько шрамов останется мне на всю жизнь: от разреза в области ребер, от подрезания селезенки, от операции на колене. К тому же, я не был уверен, что психологические последствия несправедливого и жестокого избиения не дадут о себе знать в будущем. Я часто просыпался ночами от мучительных снов, в которых снова и снова подвергался унизительным побоям, не в силах защитить себя.

К моему удивлению, на второй день после снятия шины с зубов ко мне пришел полицейский – молодой парень, не старше меня. Он был первым, кто вошел в мою палату со стуком, я даже не ожидал, что когда-то удостоюсь такой чести – доктора, медсестры и санитарки каждый раз врывались неожиданно. Инна, мама и друзья предварительно писали, что подходят, поэтому тоже не стучали.

– Доброе утро, Данил Валерьевич. Лейтенант Смирнов, разрешите войти.

Я так опешил, что забыл, что могу говорить, просто кивнул. Лейтенант Смирнов прошел в палату, пододвинул стул, который постоянно отодвигала медсестра от моей кровати, и сел.

– Здравствуйте, – наконец, вымолвил я, насколько позволяла мне тугая повязка на лице.

– Можете звать меня Сергей или лейтенант, как вам будет проще, – он показал на себе, что имеет в виду мою повязку, которая мешает нормально говорить. Я кивнул. «Интересно, почему меня никто не предупредил за полторы недели, что меня будут допрашивать», – с негодованием подумал я, а сам оставался молчаливым, ожидая, что скажет лейтенант.

– Девятого июня ваши родители написали заявление в полицию о вашем избиении. Отделом заведено уголовное дело по статьям 116 УК РФ, – Сергей посмотрел на меня и добавил, – статья 116 «Побои». 115-ю статью «Умышленное причинение легкого вреда здоровью» не рассматриваем.

Я кивнул. Я немного злился на маму, за то, что она не рассказала мне, что писала заявление в полицию. Сергей тем временем продолжил:

– Данил Валерьевич, мне необходимо произвести допрос потерпевшего. Ваш врач по договоренности со мной сообщил, что вы можете говорить, поэтому я выехал в больницу. Сейчас проводится предварительное следствие по делу. Вы не против пройти процедуру сейчас.

– Хорошо, – ответил я, хотя понимал, что сказать мне нечего.

Лейтенант зачитал формальности, которые, очевидно, его самого порядком подбешивали: мои права, ответственность за дачу ложных показаний (на этом моменте меня немного передернуло, ведь, по сути, я собирался врать), ответственность за отказ от дачи показаний. После чего начал заполнять протокол, указав сверху номер дела и еще раз уточнив мое полное имя: Платонов Данил Валерьевич. Я подтвердил, что мне были нанесены побои по указанному лейтенантом адресу.

– Данил Валерьевич, вы знали нападавших?

– Нет.

– Вы могли бы описать их внешность?

– Нет. Они были в масках, – я чувствовал, как подскочил мой пульс от болезненных воспоминаний. К счастью, пульсоксиметр уже сняли с меня, и лейтенант не услышал зашкаливающего писка.

– Тем не менее вы могли бы описать, как они выглядели, во что были одеты? – продолжал Сергей.

– Извините, я почти не видел их, – я сглотнул и попытался успокоить дыхание. – Первый удар пришелся сзади. Меня практически сразу повалили на землю. Я только видел троих крупных ребят в черном.

Лейтенант Смирнов недовольно покачал головой. Он быстро записывал мои слова, я взглянул на него: короткий ершик русых волос, чисто выбритое лицо, спокойные карие глаза. Он не снял пиджак, а в палате было жарко, хотя окно было открыто. По виску лейтенанта стекала капля пота, которую он не первый раз смахивал.

– Данил Валерьевич, – Сергей поднял на меня глаза, – должен вас расстроить. К сожалению, зацепок мало. За три недели мы не вышли на подозреваемых. На вас напали в тихом безлюдном месте, камер фиксации поблизости не было. Смею предположить, что нападавшие либо долго вас ждали, либо были без автомобиля, поскольку мы проверили по ближайшим камерам все машины, предположительно заезжавшие во двор.

Я кивал, слушая лейтенанта. Я не сомневался, что Машин отец не допустил бы малейшего промаха: наверняка многолетний опыт службы в полиции научил его не только раскрывать преступления, но и мыслить, как самый щепетильный преступник.

– Могли ли быть у кого-либо мотивы для причинения вам вреда? – лейтенант зрел в корень. Я старался следить не только за словами, но за собственным телом, чтобы невербально не показать лишнего.

– Нет, не думаю, – не колеблясь, ответил я.

– Данил, – Сергей наклонился ко мне. Видимо, он специально опустил мое отчество, психологический трюк для установления доверия, манипуляция, которую я раскусил, – подумайте и вспомните, с кем вы, может быть, ссорились в последнее время, кому могли перейти дорогу? Возможно, на работе?

– Нет, исключено. На работе у меня нет конфликтов и проблем, – моя тактика была проста: следовать за предложенными вариантами и все отрицать. Я даже на секунду не мог вообразить, что сознаюсь, кто стоит за нападением.

– Чтобы найти преступника, надо понять его мотив, – лейтенант снова откинулся на спинку стула. Вдруг вернулось мое отчество. – Данил Валерьевич, это не было нападением с целью ограбления: деньги и телефон не были украдены. Либо это хулиганство, либо целенаправленная атака именно на вас. Помогите нам узнать правду.

Сергей пристально смотрел на меня, после чего снова опустил глаза в протокол и что-то дописал.

– Хорошо, – лейтенант протянул мне протокол и ручку, – на сегодня закончим допрос. Вам нужно поставить подпись на каждом листе, если записано с ваших слов верно.

Я взял протокол и бегло прочитал: аккуратным мелким почерком была описана моя полуправда. Я подписал и вернул протокол лейтенанту, Сергей кивнул и сказал:

– Если что-то еще вспомните, пожалуйста, позвоните мне, телефон есть у Юрия Сергеевича. Постарайтесь припомнить все, что может относиться к делу: возможно, вы замечали что-то подозрительное в последнее время, кто-то следил за вами или затаил на вас обиду, а вы не заметили. Подумайте и звоните.

– Договорились, – согласился я, после чего лейтенант Смирнов вежливо попрощался и вышел.

«Какая глупость, – размышлял я, – ведь можно было рассказать правду. Тогда, возможно, была бы хоть сотая доля процента, что отца Маши судили бы по закону». Тут же мне представилось, как мы сидим в суде, я – истец, жертва, потерпевший. А на скамье подсудимых – Машин отец. Я расхохотался в голос, не в силах остановить истерический смех, граничащий с помешательством: такой суд не мог появиться даже в фантастическом фильме. Вдруг в палату испуганно вбежала дежурившая медсестра и вернула меня к реальности. Я жестом показал, что все в порядке, она нахмурилась и вышла. «Да, молодец, – я покачал головой и подумал, – полковник полиции в качестве обвиняемого, защищается от нападок моего безызвестного адвоката. Скорее уж меня добьют прямо здесь, лежачего и немощного, чем поставят под удар честь героя и блюстителя закона».

Когда пришла мама, я с негодованием набросился на нее за то, что она написала заявление без моего ведома.

– Данечка, так ты был без сознания. Дарья Семеновна рассказала, что нашла тебя всего избитого, мы с отцом сразу и пошли в полицию. А как иначе? Пусть найдут и посадят гадов эдаких.

– Мам, – взвыл я, – я не знаю, кто это был, они не найдут.

– Найдут-найдут! И не таких преступников сажают. Не сойдет с рук этих нелюдей то, что они с тобой сделали, – на глаза мамы снова навернулись слезы.

– Мам, не плачь, – спокойно попросил я, мама отвернулась и смахнула слезы. А когда повернулась, спросила то, чего я боялся.

– Дань, а вы с Машей когда успели расстаться?

– Э-э, – я замялся, – в начале июня.

– Ты мне так и не рассказал, как с Инной вы познакомились. Все про Машу говорили, а тут приезжаешь уже с другой девочкой.

– Мам, это сложно. Просто так вышло, – что еще мог сказать я. Вообще для вторых суток, когда я снова мог говорить, все слишком многого от меня хотели.

– Дань, может, Маша кого попросила? – мама аккуратно подбирала слова, чтобы не разозлить меня и не наговорить лишнего. – Ты не обидел ее?

Мама действовала лучше любого детектива, я в ужасе ждал, что еще секунда, и она назовет имя виновника. Но, конечно, она не могла знать, лишь строила отдаленные догадки.

– Что? – я состроил непонимание, не хватало еще посеять зерно малейшего подозрения у мамы. – Это что еще значит, что Маша устроила нападение на меня? Что ты такое говоришь, мам!

– Ладно, ладно, сынок, я уж так. Не знаю, что и думать.

Вечером я безрадостно рассказал Инне о визите лейтенанта. Она очень расстроилась, что я ничего не смог вспомнить, и начала свой собственный допрос, после которого я молил о пощаде.

– Инна, я, правда, ничего не помню, я не видел их лиц. Знаю только, что их было трое. И все.

– Может, полицейский правильно говорит, надо понять, кто мог на тебя злиться. Дань, может, из друзей кто-то? Или на работе?

– Инна, прекрати. Пожалуйста. Никого я не злил. Давай не будем об этом.

– Хорошо, – согласилась Инна.

Остаток вечера прошел спокойно, но, когда Инна ушла, я понял, что совсем выбился из сил. «Жаль, что я не могу рассказать правду», – с этими мыслями я заснул.

Глава 18. Догадки

С утра Инна не приехала, ей нужно было отправляться загород на объект и встречу с заказчиками. Она прислала сообщение, что хотела бы быть рядом и ей нужно кое-что обсудить. Я так привык к сложившемуся распорядку дня, что отсутствие Инны с утра меня опечалило больше, чем я ожидал. К моему удивлению, день прошел достаточно быстро. Причиной этому стал неожиданный визит Лёни после обеда.

– Привет, друг! – ворвался в палату мой незваный гость, которому я был безмерно рад.

– Привет! – воскликнул я, слишком сильно улыбнувшись, отчего челюсть пронзила тупая боль. – Вот чертяга, даже не предупредил!

Лёня осторожно приобнял меня и уставился на мое изуродованное и перебинтованное тело.

– Дааа, – только и выдохнул он. – Ну, наверное, могло быть и хуже. Как ты?

– Терпимо. Переломы срастаются, синяки почти сошли, – я часто переписывался с Лёней, но пришел навестить он меня впервые, поэтому теперь воочию оценивал мое состояние.

– Ты еще быстро оправился, мой батя после пьяной драки в моем детстве полгода говорить не мог, мычал только. Почему-то я этот период очень хорошо помню, – Лёня стал на редкость серьезным. – Наверное, потому что он, наконец, перестал мне давать дурацкие советы, как лучше жить.

Мы никогда с Лёней не говорили о его детстве, поэтому для меня было удивительно услышать такие откровения.

– Ну, ладно, что я все о плохом, – прервал себя друг и широко улыбнулся. – Лучше расскажи, как ты здесь. Много тут медсестер хорошеньких?

– Медсестер? – Лёня был в своем репертуаре. – А как же твоя новая девушка. Ира, кажется?

– Да, брось, – Лёня отмахнулся, – мы и пару недель не продержались. Мой нрав требует новых открытий.

– Смею тебя расстроить, в мою палату заходят только престарелые дамы, – я засмеялся. И челюсть опять взорвалась болью, я скривился и уже без улыбки пояснил. – Челюсть сломана и еще болит.

– Вижу, друг, ничего, все пройдет, – подбодрил Лёня.

Он рассказал мне о последних новостях на работе. Проект, на котором меня поставили главным, успешно ведет другой конструктор, Стас, клиент так доволен, что подписал договор на два года сотрудничества. Я расстроился, что мне не удалось проявить себя на проекте, который обещал быть жутко интересным и в меру сложным. Потом Лёня рассказал о том, как они съездили на сплав в конце прошлой недели.

– Жаль, тебя не было. Мы три дня почти не спали – днем плыли, а ночами горланили песни под гитару и распивали самогон, который нагнал Санин дед.

Я обратил внимание, насколько обгорел Лёня – он приподнял короткий рукав рубашки, кожа шелушилась и готова была слезть лоскутами. Но в целом загар шел к его черной шевелюре, и он был похож на южного итальянца. Стоило признать, что недолго он пробудет один – даже пройдя по больнице в своей белой рубашке и темных очках на голове, какая-нибудь медсестра оглянется и попадет в липкие сети паука-ловеласа.

Как бы мне ни хотелось обойти тему, но разговор все равно вышел на тонкий лед – Маша.

– Друг, Маша мне писала после того, как ты ее бросил, – без долгих прелюдий начал Лёня.

– М-м, – все время, что я был в сознании, я давил в себе мысль, что Маша была причастна к нападению. Я знал, что как бы она меня ни презирала, она не могла натравить на меня своего отца и его бугаев. – Как она?

– Ненавидит тебя, – буднично произнес Лёня, – но переживает. Я рассказал, что с тобой случилось.

– Как она отреагировала? – мороз пробежал по спине: «Нет, она не виновата. Она не могла».

– Испугалась, – пожал плечами друг. – Мы все испугались, когда узнали. Только потом Маша сказала, что так тебе и надо. Что это – твоя карма. На этом мы и распрощались с ней сначала.

– Понятно, – холодно сказал я, а сам подумал: «Интересно. Или все-таки это была ее инициатива».

– Да нет, она не изверг, – Лёня затряс головой, словно услышав мои мысли. – Она мне почти каждый день теперь пишет, спрашивает про тебя, переживает. Сама тебе, как ты понимаешь, она не позвонит.

– Да, я ее сильно обидел, – признал я.

– Даже я такого себе не позволяю, – Лёня хмыкнул, – чтобы встречаться с двумя девушками сразу.

Я посмотрел на него взглядом «лучше молчи», от которого Лёня громко расхохотался.

– Ладно, признаю, ты меня обошел тут, Казанова! – он успокоился и сменил русло диалога. – Как с Инной, все хорошо?

– Да, все отлично. Она каждый день приходит – с утра и после работы.

– Она мне понравилась, – Лёня дружелюбно улыбнулся. – Мы много общались вначале, когда искали тебя, и потом, когда ты был в коме.

– Ого, – я удивился. Инна рассказывала только, про совместные поиски, не упомянув, что и после они переписывались.

– Да, она очень милая, жизнерадостная, – продолжил Лёня. Я почувствовал, как под сердцем что-то кольнуло. Ревность? – Мы пришли к тебе вместе, когда узнали, где ты. Инна попросила меня побыть с ней после. Дань, я не знал, как ее успокоить.

Кровь забурлила, я не хотел слушать его, не хотел, чтобы Инна искала утешения с Лёней. Я отвернулся, чтобы не смотреть на него. Сознание уже рисовало картины, которые обычно мне описывал Лёня после своих похождений, только на месте его очередной любовницы я видел мою Инну.

– В итоге, я рассказывал ей про тебя, хоть не так много знаю. Как мы смотрим футбол у меня по выходным, как ходим в качалку, – Лёня не замечал моего молчания и злой отстраненности. – Про Машу, я, естественно, ни слова.

– И на том спасибо, – процедил я недовольно.

– Эй, ты чего? – Лёня заметил, что со мной что-то не так. – Я, правда, был сама милота. Только в лучшем свете тебя выставлял.

Я понял, что веду себя, как идиот, словно жадный коршун, вцепившийся в добычу. Я немного смягчился и слегка улыбнулся.

– Мне кажется, вы отличная пара, Инна тебе подходит по темпераменту, – констатировал Лёня. – Все-таки, Маша – это огонь, бушующее пламя, а тебе нужна спокойная вода. Ну, типа, тихая гавань. Все это эвфемизмы, но, думаю, ты понял.

Я кивнул. Лёня, как обычно, нашел тот смысл, который я сам не мог обличить в слова. Мне нравился его образный подход, вероятно, в прошлой жизни он был поэтом, никак не меньшей величины во всех смыслах, чем Казанова, о котором он сам же и упоминал.

Мы расстались с Лёней на хорошей ноте. Он рассказал мне еще пару веселых случаев с работы, заставив мою бедную челюсть испытывать боль. А через час после его ухода, наконец, зашла Инна. Я засиял, увидев ее. Она была одета в строгий голубой костюм. Войдя, она сразускинула легкий пиджак и осталась в полупрозрачной сиреневой блузке.

– Привет, Даня, – она прильнула к моим губам и нежно поцеловала. Как же я был рад снять металлические конструкции и бинты и снова чувствовать ее ласковые губы, хоть и не в полной мере целующие меня.

– Привет, Инна. Я так соскучился, – я ощущал себя влюбленным подростком, который растекается в улыбке от одного только вида своей девушки.

Инна задумчиво проводила пальцем по моей щеке, мыслями находясь не здесь. Я дотронулся до ее руки, возвращая к себе: я хотел, чтобы она всецело была со мной. Она моргнула и улыбнулась уголками губ, отчего на щеках появились две ямочки.

– Я пойду руки помою и приду.

Она вошла в дверь небольшого туалета. Я там еще не бывал, но, когда меня возили на перевязки или очередной рентген, я заглядывал в крошечную неизведанную комнату в своей палате. Инна вернулась через минуту и села на край кровати, взяв меня за руку.

– Я кое-что видела, – начала Инна. Я ничего не понял и решил: «Видимо, прелюдии сегодня не для меня». Я сузил глаза, она кивнула и продолжила. – У меня вчера был небольшой припадок.

Она остановилась, мы не говорили о ее эпилептических приступах с того самого дня, когда были в походе в Павлово. Я ждал, но Инна не продолжала.

– Так, – начал робко я, – что ты видела.

– Я не уверена, что именно. Ты скажешь, что я сошла с ума. Но помни, что твои сны и мои… не знаю, видения – они сбываются.

Инна снова замолчала. «Неужели мне выпытывать каждое ее слово?!» – я начал злиться.

– Да, я помню, – нетерпеливо ответил я и снова повторил свой вопрос. – Что ты видела?

– Я знаю, кто виноват в случившемся с тобой.

Я не на шутку заволновался. Конечно, я помнил, что есть какая-то мистика и связь между нами. Но то, что Инна сказала – выбило почву у меня из-под ног. «Так, спокойно, – хоть пауза затянулась, но мне надо было немного переварить ее слова. – Во-первых, я не знаю, кого она видела, во-вторых, она не знает отца Маши, а я буду все отрицать». Я досчитал про себя до пяти, стараясь успокоиться, и спросил:

– И кто же?

– Мой прошлый заказчик, – Инна поджала губы. – М-м, тот, который мой персональный дьявол.

Я расхохотался. Кажется, моя челюсть уже смирилась с тем, что сегодня я ее не щадил, и отозвалась лишь слабой болью.

– Просто ты визуализировала своего мучителя в образе моего мучителя, – пояснил я свой грубый смех.

– Я тоже так сразу подумала, – Инна была очень серьезной, я видел, как она нервничает, – но все-таки решила тебе рассказать.

– Ничего страшного, не все видения и сны сбываются. Это даже хорошо, так и должно быть: сны – это просто сны.

– Угу, – согласилась Инна и добавила, как бы в проброс. – На всякий случай мой заказчик-мучитель – Свиридов Павел Олегович, высокий поджарый мужчина, лысый, строгие глаза. А еще он служит в полиции, на встречи всегда в кителе приходил.

Я знал, что Инна все поняла: на моем лице отразилась мгновенная гримаса ненависти и отвращения. Я попытался быстро скрыть это, но Инна читала меня, как открытую книгу. Она промолчала, но я увидел по ее глазам – она все поняла. «Черт, черт, черт! Как это возможно?! – мысли носились по кругу, забиваясь в разные углы сознания и наводя в голове полнейший хаос. – Я не должен показывать Инне, что знаю этого человека. Но это он! Совпадения быть не могло: Маша – это Мария Свиридова, её отец – Павел, служит в полиции, описание – максимально точное. Инна знает его! Черт!!!»

Инна молча наблюдала за мной. Я не говорил ни слова, лишь напрягся и уставился ей в глаза.

– Ты знаешь его, – это не был вопрос, Инна утверждала. А я не мог ей врать. Но должен был постараться выкрутиться любыми способами, жаль, что мозг отказывался работать.

– Да.

– Это был он? Он виноват?

– Я не знаю, – я умолял себя: «Ну, давай, соври!»

– Он виноват, – и снова не вопрос, а утверждение. – Но почему, Даня? Чем ты разозлил этого человека?

Я сглотнул, я не мог рассказать Инне почему, но я дал себе обещание, что в моей жизни будет только правда. Поэтому я тупо молчал.

– Ты не расскажешь? – Инна отпустила мою руку. «Нет, не отпускай», – молил я ее всей душой.

– Не могу, – ответил я.

Инна встала с кровати и отошла к окну. Я сразу вспомнил вечер нашего похода, когда она отстраненно смотрела вдаль на луга, а я мог видеть лишь ее спину. Я не хотел, чтобы она молчала, грустила и, тем более, пыталась уйти, как тогда.

– Инна, – тихо позвал я.

– Я проектировала его загородный дом. Он находится в Зеленом городе, – спокойно и безразлично рассказывала Инна. – Два этажа, мансарда, большой гараж на три машины. Каркас дома уже возведен. Павел Олегович все никак не унимался – то не нравилось расположение комнат, то материалы, то вдруг он захотел биллиардную на мансарде вместо спальни дочери. Я пять раз переделывала ему проект под все его «хотелки». В итоге, он согласовал все прямо перед вылетом в Тунис. Сказал, что сразу после возвращения наймет строительную бригаду и хочет, чтобы я занималась авторским надзором. Он был необычно спокойным в тот день. Сказал, что они летят с семьей отмечать совершеннолетие сына.

Я слушал ее рассказ, как страшную сказку. Я знал все это со слов Маши – про строящийся дом, про то, как «папа нашел неопытного дизайнера, которая ничего не может сделать нормально», про отдых в Тунисе и день рождения Димы. Я чувствовал, что мне становится дурно, меня затошнило, и закружилась голова. Инна продолжала, так и смотря в окно:

– Я отказалась вести у него авторский надзор. Мне хватило этого человека на всю жизнь. Больше я не готова связываться с ним ни по одному вопросу.

Инна резко повернулась и посмотрела мне в глаза.

– Мне стоит рассказать тому полицейскому, что Павел Олегович может быть причастен к нападению?

Я покачал головой. Кажется, я был белее снега. Инна кивнула, обошла кровать и взяла пиджак со стула. «Нет, нет! – я кричал внутри. – Только не уходи». Она вдруг посмотрела в мои округлившиеся от страха глаза.

– Расскажи мне? – она склонила голову набок, в ее глазах блестели слезы. – Расскажи, Даня. Не для полиции, для меня.

– Садись, – сдавленно выдавил я.

Я рассказал ей все, как было. Про Машу, про то, как она нашла открытку, про запрет выходить до экзамена, про встречу с Инной во время незавершенных отношений. Инна безучастно слушала, лишь иногда опуская глаза к своим рукам.

– Я сказал Маше, что мы расстаемся в воскресенье утром. Я бы сказал ей лично после того, как встретил тебя, после нашего первого свидания. Но вышло так, как вышло. А вечером… – я отвел глаза от взгляда Инны, – вечером на меня напали.

– И ты не думаешь на него заявлять, – подвела итог Инна снова утвердительно.

– Нет, – я посмотрел на любимое лицо, такое грустное и уставшее сейчас. – В этом нет смысла. Я никогда не докажу его вину.

Инна сидела на стуле и положила голову ко мне на кровать. Я дотронулся до ее волос.

– Не надо, Дань, – тихо прошептала она. – Я очень устала.

– Ложись ко мне? – предложил я. Хоть места на кровати почти не было, но я на руках подвинулся на самый край, приглашая Инну прилечь рядом. Она подняла голову с матраса и покорно легла рядом.

Мне показалось, что Инна сразу заснула. Но я не видел ее глаз, она уткнулась мне в подмышку и размеренно дышала. Я не мог спать в ту ночь. С одной стороны, мне было легче, потому что я все рассказал Инне, и между нами не было больше тайн. Как минимум один пункт из списка «против обвинения отца Маши» отпал. С другой стороны, я чувствовал себя еще большим подлецом, чем раньше – теперь о моей порочности знала не только Маша, но и Инна. А мне так хотелось выглядеть в ее глазах лучше, чем я являлся на самом деле.

Я крепко обнимал Инну и шептал, что люблю ее. Я заснул, когда начало светать. А когда проснулся, Инны не было рядом.

Глава 19. Чистый лист

Был субботний день и разрешенное утреннее время посещения, но в моей палате никого не было. Мама на утреннем автобусе уехала в Павлово, я сам ее отправил, сказав, что Инна пробудет со мной все выходные, и что папа уже, наверное, истосковался без внимания и вкусных супов. Я дотянулся до телефона, в сообщении от мамы было написано, что она спокойно добралась, и папа передает мне привет. Я коротко ответил и положил телефон на кровать. Безумно хотелось написать Инне, но я не решался. Скорее всего, боялся, что она не ответит. Для себя я решил: «Нужно дать ей время. Хотя бы день, чтобы все спокойно обдумать».

Я повернул голову к открытому окну, июльское солнце освещало недвижимые листья большого дерева под моим окном, ни малейшего дуновения ветра – жара, самое настоящее лето, которое я провожу в душной палате. Под гипсом нога спарилась и жутко чесалась. «Ничего, – с облегчением думал я, – Юрий Сергеевич сказал, что на следующей неделе окончательно будет снимать гипс. Конечно, меня закуют в жесткий лангет, и я продолжу лежать, но хотя бы смогу почесаться».

Спустя какое-то время пришла санитарка Люба, самая добрая и разговорчивая из всех дежурных. Ей было около пятидесяти, но выглядела она не по годам молодо. Инна всегда подолгу болтала с Любой, стоя около моей палаты, они тихонько хохотали, а я всегда злился, что остался без внимания.

– Привет, Данечка, – Люба приветливо улыбнулась и взяла мою кружку с тумбочки, – сегодня куриный бульон. Я тебе еще кашу жидкую подогрела, как суп выпьешь, налью. Не стала тебя на завтрак будить, подумала: «дай оставлю Дане кашу, пусть спит».

Люба налила бульон и помогла мне присесть. Я поблагодарил ее.

– Сегодня Инна ночевала, что ли, с тобой? – спросила Люба, хитро глядя на меня и, не дожидаясь ответа, добавила. – Эх, не видела вас Софья Павловна, а то бы такой разнос вам устроила. И так Инна приходит по утрам к тебе без разрешения.

Люба покачала головой, вытирая капли супа с кружки и осторожно передавая ее мне. Софья Павловна – злющая дежурная медсестра на моем этаже, от которой даже всегда спокойная и дружелюбная Инна готова была впасть в дикую ярость.

– Люба, а вы не видели, во сколько Инна ушла сегодня?

– Она мне внизу попалась, когда я завтрак разносила на первом этаже. Ну вот, считай, в 8 утра.

– Понятно, спасибо, – ответил я растерянно. – А ничего не сказала вам?

Люба озадаченно на меня посмотрела, пытаясь понять, зачем я интересуюсь.

– Да ничего особенного, – она пожала плечами, – а что случилось-то? Поссорились?

Я отрицательно покачал головой. Я и сам не знал, поссорились ли мы, и чем вообще обернется мое вчерашнее признание. Я просто стал пить теплый куриный бульон через трубочку, не говоря больше ничего. Люба быстро подмела пол, забрала для промывки мой мочеприемник и предложила мне судно. Я отказался. Вообще за время моего пребывания в больнице такие понятия, как стыдливость и смущение, полностью исчезли из моей жизни: теперь каждая интимная подробность, будь то «принятие душа» лежа или «поход» в туалет лишались статуса «личное». В любом случае я мирился со своей временной беспомощностью и мысленно поторапливал время своего выздоровление.

Люба сполоснула мою кружку и налила жидкую манную кашу. Кормили в больнице сносно, во всяком случае, я не жаловался: есть я мог только жидкое или сильно перетертое, поэтому большого разнообразия не было. Мы с Любой поговорили немного о погоде и невыносимой жаре, пока я допивал жидкую кашу. Она второй раз помыла мою кружку, налила в нее слабый компот и ушла помогать другим лежачим больным. Я остался в одиночестве. «Где ты, Инна», – лишь думал я.

Пока я находился в больнице, я много размышлял обо всем, что со мной случилось. Времени на рефлексию было с избытком: хоть я старался больше читать художественной литературы, но чаще просто погружался в свои мысли. Я удивлялся, как могла спокойная размеренная жизнь вполне обыкновенного парня около тридцати перевернуться с ног на голову в один миг. В миг появления Инны. Я вспоминал все, что чувствовал и переживал за неделю, когда Инна снова появилась в моей жизни, стараясь запомнить свои эмоции, сны и прочие мельчайшие подробности. Зачем я это делал – не знаю. Что вполне очевидно – от безделья, но, конечно, я думал и о ее болезни, которая не даст нам прожить долгую жизнь вместе. Поэтому мне было важно оставить в памяти все, что так или иначе было связано с Инной. Я пытался отстранять мысли о том, что будет, когда она умрет, это было слишком тяжело и невыносимо. Тем не менее такие переживания тоже посещали меня, но я решил просто жить – справляться с трудностями на нашем пути по мере появления. Пока самой большой трудностью было мое здоровье. Совершенно точно я знал одно: я не смогу отпустить Инну до самого конца, каким бы он ни был. Она оставила след во мне далекие шесть лет назад, чего не знала, беззаботно ожидая автобус на остановке около моего дома, спокойно смотря в телефон по дороге и вдруг подняв взгляд на меня, стоящего у дверей. Я остался для нее случайным прохожим, которого она бы никогда не вспомнила, встретив второй раз. Но я запомнил ее навсегда. Открытка на набережной, и мои сны, и та оторопь во время нашей встречи на перекрестке – лишь подтверждение, насколько глубоко она жила во мне все эти годы. Я не мог ее отпустить, я был привязан к Инне задолго до ее первого «Привет». И сейчас, узнавая ее, я все глубже погружался в ее душу. Иногда я ловил себя на мысли, не слишком ли маниакальной кажется Инне моя к ней привязанность. Но ничего поделать с собой я уже не мог, Инна вызывала во мне что-то совершенно непохожее ни на что прежде: она была моим спокойным океаном, моим бескрайним космосом, в который я хотел погрузиться. Я любил ее.

«Где ты, моя Инна», – с этой мыслью я заснул около четырех вечера, не дождавшись ни Инны, ни хотя бы традиционного перетертого яблока с бананом на полдник. Когда я открыл глаза, увидел, что солнце клонится к закату, мое окно как раз выходило на юго-западную сторону. Палата была по-прежнему пуста, а на тумбочке около меня стояла небольшая тарелка с полдником. Я взял телефон, сообщений не было. Я горестно вздохнул, дотянулся до тарелки и, поставив ее на загипсованную грудь, начал есть лежа, даже не пытаясь сесть. Я снова взял телефон и открыл начатую главу книги, но, как бывало и раньше, не мог сконцентрироваться на тексте, перечитывая по нескольку раз страницу за страницей. «Дурацкая затея, – со злостью подумал я и отложил телефон в сторону. В голове в ужасе забилась мысль. – Вдруг она не придет».

Я безрадостно доскреб маленькой ложкой пюре, я хотел только одного – чтобы Инна была рядом. Я чувствовал себя одиноким, брошенным, беспомощным и жалким. В груди заныло, на глаза навернулись слезы, я сжал кулаки: «Я причинил ей боль, когда рассказал про Машу. Это было жестоко. Какой же я идиот». «Так тебе и надо, это – твоя карма», – Машиным голосом твердило мне подсознание. Что я имел в итоге: две обиженные девушки, разъяренный отец одной из которых устроил на меня жестокое нападение, а другая не только знала этого человека, но и знала теперь, что он – заказчик избиения. Я бы, пожалуй, понял Инну, если бы она больше не пришла ко мне. Не смог бы смириться, но понял: я трезво оценивал свое поведение. Инна имела полное право думать, что я – подлец, который, поступив не по-мужски с Машей, однажды может предать и ее. Да и едва ли ей хотелось разбираться в переплетениях моей трусости: «я бы бросил Машу, но…», «я бы рассказал полицейскому про Павла Олеговича, но…».

Я лежал и корил себя, за этими мыслями я даже не сразу заметил, как в палату вошла Люба.

– Ну, ты сегодня и соня, – Люба несла небольшую кастрюлю, аккуратно придерживая крышку. – Полдник проспал, ужин проспал. Если бы не я дежурила, то и не поел бы.

Она поставила кастрюлю и пошла в туалет помыть мою кружку. Из кастрюли доносился аромат горохового супа, желудок заурчал.

– Дань, ты поешь пока, – Люба наливала суп, который, возможно, был кашей для других пациентов, но для меня, пациента со сломанной челюстью – разбавленный жидкий суп. – Я тебе судно поставлю поближе. Ты как закончишь, меня вызывай.

Люба показалась мне какой-то суетливой, она быстро помогла мне сесть, подала кружку и ушла, захватив с собой ароматную кастрюлю. Мы даже не поговорили, как обычно, хотя сегодня Любина компания была бы мне очень кстати. Я поел и спустя некоторое время «сходил в туалет». Раньше я и представить себе не мог, что без стыда и стеснения буду кому-то показывать продукты своей жизнедеятельности, но новые времена требовали смирения и молчаливой благодарности. Я вызвал Любу, нажав на кнопку рядом с кроватью. Через несколько минут она появилась в дверях, такая же беспокойная.

– Ага, давай все, – она взяла кружку в одну руку, судно в другую и прошла в туалет, откуда крикнула мне. – Даня, помочись пока, буду мыть мочеприемник.

Я сделал, как велено, Люба вернулась, быстро поставила судно на обычное место, куда я мог дотянуться, чистую кружку на тумбочку. Она молча взяла небольшую пластиковую утку и снова скрылась в туалете. Хоть я и не был самым разговорчивым парнем на Земле, да и даже в больнице, но с Любой мы всегда мило болтали обо всем на свете, и я радовался, когда наступала ее смена. Сейчас Люба была непривычно молчаливой, словно торопилась поскорее от меня уйти. Она вернула мочеприемник, налила в кружку компот и как-то странно на меня посмотрела. «Она что-то знает, – я в недоумении уставился на Любу, – только что?»

– Ну, все, спокойной ночи, Дань. Если что нужно будет – вызывай. Я или Аллочка придем, – Люба вышла из палаты, даже не дождавшись завершение моего «спасибо, спокойной ночи». «Что ж, это, конечно, странно, но у нее может быть тысяча причин для подобного поведения, – успокаивал себя я. – В любом случае позже я расспрошу ее, что не так». Я взял кружку и отхлебнул компот, прохладный и вкусный, словно в детском садике, с кусочками сухофруктов на дне. Я порадовался, что сегодня дежурит Алла – молодая медсестра, всегда милая и отзывчивая, в отличие от прожженной и безучастной Софьи Павловны.

Я потянулся поставить кружку с почти допитым компотом на тумбочку и увидел в приоткрытой входной двери Инну. Возможно, она стояла там уже какое-то время, незаметно и бесшумно подойдя к палате, и не решалась войти. Я замер, не в силах оторвать от нее глаз, казалось, если я отведу взгляд – она исчезнет, словно видение. Она была такой красивой и сияющей: яркий макияж, немного непривычный, такой я увидел ее впервые в автобусе шесть лет назад. Отросшие волосы огненными непослушными волнами спускались к плечам, а милые веснушки на носу и щеках стали еще ярче от горячих солнечных лучей знойного лета. Инна была одета в то же голубое свободное платье, в которое она переоделась в вечер нашей первой близости. Воспоминание о нашем чувственном сексе молнией пронзило меня – я так скучал по ее телу, по ласкам и страстным поцелуям, ограничиваясь едва ли не дружеским чмоканьем в губы. Меня разрывало изнутри дикое желание крепко обнять ее, невзирая на сломанные ребра, и сказать, как сильно она мне нужна. Но дыхание перехватило, и я лишь шепотом вымолвил: «Инна». Она сделала шаг в палату и прикрыла за собой дверь.

– Привет, Даня, – так же тихо произнесла Инна и направилась ко мне.

– Привет, Инна, – ответил я. Сердце стучало, я чувствовал счастье и облегчение, поскольку почти поверил своему внутреннему голосу, что больше не увижу Инну. «Она здесь, она пришла», – ликовал я внутри, а сам осторожничал, чтобы не спугнуть свою удачу.

Инна пододвинула стул, который медсестры вечно убирали от моей кровати, и встала за ним, легонько опираясь на спинку. Она не подходила ко мне, я сразу заметил это и напрягся. «Давай, бери инициативу!» – приказывал я себе, но никак не мог собраться с силами и найти нужные слова, чтобы не разрушить все окончательно.

– Я тебе кое-что принесла, – Инна достала из сумки небольшую коробку и протянула мне.

– Мятно-клубничный чай, – произнес я, прочитав надпись на белой упаковке. – Здорово! Это же наш чай!

Инна немного улыбнулась, но тут же сделалась серьезной. И я выпалил, не дожидаясь ее ответа с плохими решениями, которые она, возможно, приняла, и которые я абсолютно точно не хотел знать:

– Инна, ты нужна мне. Я люблю тебя и сделаю все для нас, – я перевел дыхание, фразы выходили слишком клишированными, но я не придумал, как сказать иначе, поэтому продолжал свою ванильно-эмоциональную тираду. – Я хочу заботиться о тебе. Хочу, чтобы ты была счастлива каждый день, и не важно, сколько этих дней осталось нам. А еще я так хочу тебя обнять.

Инна склонила голову набок и вздохнула. Я заметил, как она ногтем скребет лакированную спинку стула. Я вдруг ясно осознал, что она тоже хочет обнять меня, но не решается, будто уже приняла решение и не может ему противиться, поэтому я добавил едва слышно: «Иди ко мне, ты нужна мне». Пусть это была манипуляция с моей стороны, не важно, я должен был любым способом остаться с ней – сейчас и навсегда.

– Я знаю, – тихо ответила Инна, но не сделала ни шагу ко мне, лишь крепко сжала спинку стула. «Боже, что твориться в твоей голове, родная, только не уходи, не оставляй меня!» – молил я. Я вцепился в простыню обоими кулаками, я готов был закричать от нервного перенапряжения. Я любил ее так же сильно, как ненавидел себя за то, что заставил ее страдать.

– Прости меня, Инна. Прости за то, что причинил тебе боль, – я опустил голову и закрыл глаза. Я услышал удаляющиеся от меня шаги и в ужасе закричал. – Не уходи, нет!

Я не сразу сориентировался, когда открыл глаза, Инна стояла у двери, испуганно смотря на меня. Я почувствовал резкий хлопок в ушах и зажмурился от сильной головной боли.

– Тише, Даня, – она приложила палец к губам, – ты всех разбудишь! Я помою руки и тебя сполосну.

Только сейчас я понял, что она стояла у двери в туалет, а не у входной двери, паника постепенно начала угасать. Я услышал шум воды из крана, а сам схватился за голову – внутри звенело, я сильно зажмурился и, когда открыл глаза, увидел мерцающие звездочки, а сквозь них – Инну, выходящую с красным тазиком.

– Сегодня было очень жарко, – сказала Инна, откидывая с меня простыню. – Сильно душно у тебя в палате было днем?

Она отжала губку и провела ей по левой ноге. Невероятное блаженство растекалось по телу от влажного прохладного прикосновения.

– Душно, но я почти весь день проспал, – признался я. – Где ты была?

Инна подошла к моим рукам и начала протирать меня сверху.

– Я была в кино. Успела как раз на первый сеанс, – она улыбнулась моей любимой обворожительно-милой улыбкой. С такой же улыбкой она обычно рассказывала про семью и друзей. Так же она улыбнулась мне, когда впервые призналась в любви.

– Сегодня же суббота, точно, – вспомнил я. В памяти всплыло, что она любит ходить в кинотеатр по субботам. Мы почти не говорили на эту тему, потому что я смотрел мало фильмов, да и те – боевики, а Инна обожала совсем другие жанры. – Что это было за кино?

– Я не поехала на Автозавод, прогулялась до «Орленка». Я уже месяц не была в кино, представляешь! И вот восстановила традицию, – на этих словах Инна засияла. – Сегодня была на «Шоу Трумана». В «Орленке» часто показывают старые фильмы.

– О чем он? – наивно спросил я.

– Ты не смотрел? – она развернулась от тазика, округлив глаза, вода с губки закапала на пол. – Ой! Ты, правда, не смотрел? Это же почти классика.

Я виновато покачал головой: в этом вопросе я был неотесанным чурбаном.

– Надо тебя культурно просвещать, – она захихикала, а я радостно поймал себя на мысли: «Она говорит о будущем, значит, оно у нас есть». Инна продолжала. – Фильм о мужчине, который всю жизнь живет в телешоу, но не знает об этом. А миллионы людей тридцать лет наблюдают за его жизнью.

– Как такое может быть? – изумился я. – Он что, все тридцать лет не замечал, что его снимают? Он один там живет или как? Почему никто ему не рассказал?

– Все вокруг – актеры: дети и учителя в школе, соседи, жена, коллеги и все-все, – Инна пожала плечами и снисходительно улыбнулась. – Как такое может быть? Это же антиутопия и, в конце концов, просто кино.

– Даже его псевдожена не раскололась? – допытывался я. Пусть это и была «антиутопия» и «просто кино», по словам Инны, но мне казались слишком очевидными дыры в сценарии. Я засомневался, что такой фильм может стать «почти классикой».

– Да, – бескомпромиссно ответила Инна. – Труман влюбляется в девушку, не его жену, естественно, которая намекает, что все его окружение – это иллюзия. И хоть Труман никогда больше не увидит ту случайную незнакомку, она сеет в нем зерно сомнений ко всему, и он становится настоящим параноиком в поисках истины.

– И как, находит? – с недоверием спросил я.

– А ты как думаешь?

– Ну-у, – протянул я, – это же «просто кино». Поэтому, конечно, да.

– Ты такой циник, – Инна покачала головой. – В общем, если хочешь, можем как-нибудь вместе посмотреть, там много интересных идей.

– Хорошо, – я не стал спорить, мне понравилась идея посмотреть что-нибудь вместе.

Инна налила в воду немного жидкого мыла из флакончика, который принесла на днях, потом подошла к двери и плотно закрыла ее. Я знал, что будет сейчас происходить. Когда меня вывели из медикаментозной комы, я начал худо-бедно сам себя обслуживать, промокать тело влажными салфетками, следить за гигиеной, умывать глаза, а когда сняли шину с зубов – то аккуратно чистить зубы пусть и без пасты и даже умудрился кое-как побриться, пока мне не затянули лицо повязкой. Но мне нравился ежедневный ритуал, который проводила Инна – обтирание мокрой губкой. Что особенно радовало: обтирание не только рук и ног. Обычно она занималась этим сразу, как приходила, и в палату мог зайти кто угодно – от мамы до Юрия Сергеевича на вечернем обходе, но я взглянул на часы – было 22.30.

– А как ты смогла договориться так поздно прийти? – удивился я.

– Люба помогла, – Инна подмигнула. Наконец, мне стало понятно, почему Люба так спешила уйти из палаты. – На самом деле, я давно пришла, просто не показывалась докторам и медсестрам, сидела у Аллы.

Мне стало обидно от ее слов: «Давно пришла и не зашла ко мне». Но я не показал виду, в любом случае я был рад, что сейчас Инна была со мной. Вдруг она выключила свет, я удивился: раньше она так не делала.

– Чтобы не привлекать внимания, – пояснила Инна и во мраке медленно пошла ко мне. За окном не было фонарей, солнце уже село, а мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, поэтому я различал лишь ее светло-голубое платье и темный силуэт тела. В какой-то неуловимый миг платье скользнуло вниз, и Инна для меня исчезла на долю секунды, я лишь смотрел на голубую «лужицу» ткани на полу, постепенно скрывающуюся за приближающейся худенькой фигурой. Подойдя, Инна прикоснулась большим пальцем к моим губам, я рассматривал ее, все лучше различая детали: сначала мне показалось, что она полностью обнажена, но потом я заметил контрастные кружева на телесном белье. Я притянул ее для поцелуя, осторожного, нежного. Инна гладила мою шею, запускала руку в волосы, целовала губы, щеки, которые были в повязке, плечи. Она взяла мою левую руку и поцеловала ладонь, это действие произвело самый неожиданный эффект: разряд тока прошел сквозь тело, наполняя возбуждением каждый уголок, я застонал от удовольствия и закрыл глаза.

Я слышал, как Инна взяла мыльную губку, как стекала с нее вода, потом я почувствовал прохладу на твердом члене. Она мыла и одновременно ласкала меня сначала руками, потом, ополоснув мыло, прикоснулась губами. После чего мы занялись любовью. Я был максимально скован – загипсованная грудь и нога – поэтому Инна полностью взяла инициативу на себя, доводя ласками меня до исступления.

Мы заснули за полночь, крепко прижавшись друг к другу. Мне снилось, будто на меня направлены миллионы видеокамер, но я не замечаю ни одной. Мы бежим с Инной навстречу бескрайнему океану, светит Луна, у самой кромки воды я целую свою любимую. Вдруг она начинает что-то говорить мне, но я не могу разобрать слов, Инна кричит, пытается что-то сказать, все тщетно. Откуда-то издалека появляется отец Маши, он забирает Инну от меня, сажает в машину, она вырывается, я дерусь за нее, а он твердит: «Это шизофрения, у нее бывают приступы». Наконец, я разбираю слова Инны: «Даня, он лжет, спасайся! Найди меня».⁸ Все исчезает, появляется лицо Маши: «Это – твоя карма, так тебе и надо, предатель».

Когда я проснулся, Инна тихо спала на моей руке, уткнувшись лбом в жесткий гипс на груди. Я обнял ее покрепче, она заерзала и перевернулась на другой бок, спиной ко мне, а я уткнулся носом в ее мягкие пушистые волосы. Сон ускользал от меня, и я не старался его запоминать, он был слишком бредовый и тревожный. «Инна здесь, и это лучшее, что может быть со мной», – подумал я.

Все воскресенье мы провели вместе. Только с утра Инна выскользнула от меня, чтобы дождаться неподалеку прихода Софьи Павловны и зайти ко мне в приемные часы, не вызывая лишних подозрений. Инна помогала мне во всем, хотя чисто теоретически, я мог бы и сам допрыгать до туалета на здоровой левой ноге, вот только прыгать из-за переломов ребер и челюсти мне было запрещено. Поэтому я позволил Инне ухаживать за собой, уже не ощущая своей беспомощности и жалкости, как в первое время.

Мама написала, что приедет в Нижний на вечернем автобусе и, если успеет, забежит ко мне. День прошел легко и беззаботно, с Инной мы не поднимали опасных тем, словно их никогда и не было, словно все началось с чистого листа, и остались только я и она. Так оно и было – я полностью погружался в наши чудесные отношения и уже знал, к чему они неизбежно ведут, продумывал в голове план действий для сюрприза.

Когда приемные часы закончились, в палату вошла Софья Павловна и грозно посмотрела на Инну, которая, смиренно кивнув, начала собираться.

– До завтра, любимый, забегу с утра, как обычно, – она ласково поцеловала меня и погладила по волосам.

– Хорошо, – я взял ее за руку, желая на минуту-другую задержать ее. – Я тебя очень люблю.

Инна улыбнулась и еще раз прижалась ко мне, прошептав: «Я тоже тебя люблю». Я вдыхал ее запах, сохраняя его в себе до завтрашнего утра.

Уже уходя, она обернулась и помахала рукой, в которой держала телефон, я вдруг вспомнил, что так и не спросил у нее про свои сны во время комы. Я не очень хорошо помнил их, но отдельные детали мог воспроизвести.

– Инна, постой. Ты случайно не разбивала телефон? – вопрос поставил ее в тупик.

– Не-ет, – протянула она, сощурив глаза, – а что? Почему ты спрашиваешь?

– Я… – я замялся, глупо было спрашивать то, что я не помнил толком сам. – Я словно видел во время комы сны, в одном из них ты бросила телефон в стену, и он… рассыпался что ли.

– Вообще, я кидала его, но не в стену, а на диван, – Инна задумалась и прикусила губу. Она заинтересовалась. – Что ты еще видел?

– Не помню, у меня в голове была такая каша тогда, а сейчас все почти забылось, – я растерянно покачал головой. – А когда это было?

– Сразу после звонка твоей маме, – Инна погрустнела. – Она мне сказала, что с тобой случилось и в какой ты больнице. Я заплакала и швырнула телефон. Это было глупо, но я словно обезумела в тот момент.

– А ты… – я сглотнул, я вспомнил еще один эпизод с Инной из тех снов. Инна вопросительно на меня посмотрела, я продолжил. – У тебя не было припадков в те дни?

– Кажется, ничего необычного, – Инна пожала плечами. – Ты видел припадок?

– Да, по-моему, – я старался собрать по крупицам обрывки, почему-то в них был один сплошной космос, неоновые лабиринты, яркие вспышки. А еще мои эмоции – страх, ужас, боль. Мне вдруг стало не по себе, Инна это заметила и снова подошла к кровати.

– Не переживай, Дань, – она взяла мою руку и приложила к губам. – Ты был очень ослаблен, и в тебя вливали разные медикаменты, медсестры только и меняли баллоны на капельнице. Там же и наркотические лекарства были. Это не были сны в привычном понимании, скорее, какие-то галлюцинации.

– Наверное, – я согласился, но все равно пытался вспомнить. – Значит, никаких припадков не было?

В дверь заглянула Софья Павловна и почти закричала: «Быстро на выход». И осталась цербером стоять на проходе, дожидаясь пока Инна не уйдет.

Инна только успела жалостливо взглянуть на меня и побежала к двери.

Глава 20. Поворотные события

В воскресенье мама так и не успела ко мне, застряв в классической пробке на въезде в город. Она пришла, как обычно, в понедельник в приемные часы. С утра ненадолго забегала Инна, яркая и прекрасная, одетая в сочный малиновый брючный деловой костюм, пояснив, что сегодня едет к заказчику. Моя больничная жизнь входила в привычное русло, и ничто уже не напоминало о тревоге конца прошлой недели.

Мама рассказала, что папа чувствует себя отлично, снова ходит в цеха, то есть занимается своей любимой работой, а не «просиживанием жопы на стуле», как он обычно выражался после его вынужденного перевода на другую должность.

Юрий Сергеевич на обходе сообщил, что завтра будут делать очередной рентген, и, если все будет нормально, на меня наденут более маневренный и легкий корсет и лангет на ногу. Это означало, что я смогу больше двигаться, даже пробовать вставать хотя бы на здоровую ногу. А там и до костылей и полного восстановления недалеко.

Вечером ненадолго зашел Толик, с которым мы не виделись целую вечность: мы несколько раз пересекались после окончания ВУЗа, но чаще просто переписывались. Его бас был все таким же громогласным и даже пугал входящих санитарок и медсестер. Он рассказал про работу, про новорожденную дочку, про предстоящие перемены:

– Будем с семьей перебираться в Калининград, работу новую предложили, – заявил он с гордостью. – А там и до Европы два шага, Аня все мечтает о доме в Юрмале. Она там часто с бабушкой и дедушкой в детстве бывала, вот хочу все силы на исполнение ее мечты бросить.

– Не страшно с малышкой на руках переезжать сейчас? – я удивился, Толик всегда был таким домоседом, тосковал по родному городку, часто ездил навестить маму в Шахунью. И вот – переезжает.

– Самое время. Аня все равно в декрете, мама с нами поедет, всяко легче им вдвоем будет, – Толя заулыбался. – А там, глядишь, и еще детей нарожаем, если дела в гору пойдут.

– Ого, грандиозные планы! – я не на шутку восхищался другом. – Аня с твоей мамой хорошо ладит?

– Дань, у нее самой же фактически не было родителей – мать пила, отец в тюрьме сидел за убийство. Только бабушка и дед ее воспитанием занимались, на лето хоть куда-то вывозили – то в Болгарию, то в Юрмалу. Пенсии год копили, чтобы единственную внучку порадовать, раз уж собственная дочь пошла по наклонной. Как ни старались ее вытащить, а она все пила да по отцу Аниному плакала, а уж когда он в тюрьме умер от пневмонии за год до выхода – так чуть с собой не покончила. Аня уже взрослая была, когда мать схоронила. Теперь вся ее семья – это мы: я, Лизонька и моя мама.

– Понятно, Толь, – я знал, что у Ани было тяжелое детство, Толик как-то обмолвился об этом, но такие подробности я слышал впервые. – Тогда желаю вам удачи на новом месте! Пусть все получится.

Мы немного поговорили о студенческих друзьях, вспомнили былые времена и смешные памятные моменты, а потом пришла Инна. Я познакомил их, и Толя собрался уходить.

– Друг, выздоравливай скорее! Может, еще заскочу, но дел с переездом сейчас куча, – он крепко пожал мне руку. – В общем, жду вас, ребята, а тебя, Дань, на двух здоровых ногах, в Калининграде!

– О, вы переезжаете в Калининград? – спросила Инна.

– Да, в сентябре, – ответил ей Толик.

– Там хорошо, я была там с друзьями. Прекрасный город!

Мы распрощались с Толей, я еще раз пожелал ему удачи и успехов. Инна прошла в туалет помыть руки, а когда вышла, я расспросил ее, когда она ездила в Калининград и где еще побывала.

– Когда я училась, то мы много ездили с друзьями по Европе, я уже на третьем курсе устроилась на подработку, поэтому постоянно копила деньги на путешествия. Потом открыла для себя Азию – Таиланд, Сингапур, Шри-Ланка. В общем, я много где была, легче посмотреть фотки в телефоне, чтобы вспомнить, – она засмеялась. – А ты где любишь отдыхать?

Мне почти нечего было ответить Инне. Я почти нигде не был вне России, увлекаясь больше походами, только бывшая девушка Лена уломала меня съездить пару раз в Турцию и один – в Испанию.

– Что-то мне и рассказать нечего, я же больше по походам: леса, палатки, комары, – я смущенно пожал плечами.

– А куда бы больше всего хотел? – Инна не придала значения моей постыдной «девственности» путешественника.

– Не знаю, – я притих, мысли понеслись по разным географическим точкам на карте.

«Куда бы я больше всего хотел? – размышлял я, но ничего не приходило на ум. – А если так – куда бы я больше всего хотел с Инной?»

– Я бы хотел с тобой понырять с аквалангом, может, в Австралии? Увидеть цветные рифы, как с картинки, – неожиданное воспоминание стрелой пронеслось в голове. – У меня в детстве была книга «Подводный мир», там были яркие изображения морских животных и рыб, я помню, что в рифах Австралии обитает множество невероятных рыб, даже небольшие безвредные для человека акулы.

– Здорово! – Инна заулыбалась и откинулась на спинку стула. – Я бы тоже хотела в Австралию! Только наверняка там есть и акулы-людоеды, не страшно?

– Ну, мы же аккуратно, – мы рассмеялись.

Вечер прошел чудесно, Инна рассказывала о разных смешных случаях из своих поездок, например, о том, как они старались утихомирить вечного походника Диму, который так и стремился увести компанию друзей из каждого заграничного города в ближайший лес или в горы, до которых «всего-то два часа езды». Я подумал, что с Димой мы могли бы найти общий язык, я тоже не любил города, предпочитая архитектурным достопримечательностям, природные ландшафты. Инна привычно обтерла меня, и когда подошла к двери, чтобы прикрыть, я довольно ухмыльнулся.

– Нет, сегодня нельзя, – Инна пригрозила мне, – мало ли кто войдет. Так меня к тебе вообще не допустят потом.

Я с сожалением вздохнул, Инна, конечно, была права. Оставалось ждать выходных или хотя бы дежурства Любы, которая бы прикрыла наши больничные «злодеяния».

Во вторник на рентгене я почти молился, чтобы все было хорошо. Уже когда мне разбивали гипс, я начал переживать – вдруг кости срастаются неправильно или недостаточно быстро, или с винтами и пластинами какие-то проблемы. Но, получив снимки, Юрий Сергеевич кивнул и улыбнулся: «Молодец! Все бы так хорошо восстанавливались». Через один, максимум два месяца, мне предстояла операция по удалению металлоконструкций, и тогда начнется свобода и окончательное восстановление. А пока мне разрешалось сидеть, пробовать аккуратно вставать на здоровую ногу с поддержкой других, делать простую гимнастику. Я был рад предстоящей активности, мои всегда подкаченные мышцы совсем исчезли, руки исхудали, а нога под гипсом была какой-то пугающе измождено-костлявой. Челюсть заживала хорошо, хотя перелом был довольно неприятный. Мне снова наложили повязку на лицо, заковали грудь и правую ногу в пластиковые конструкции на липучках и вернули на кресле-каталке в палату.

В палате сидела Маша с большим букетом ромашек. Дрожь пробежала по спине: вот кого точно я не ожидал увидеть в качестве посетителя. Она была очень загорелой, отчего выгоревшие волосы и зубы казались почти ослепительно белоснежными.

– Здравствуй, Даня, – начала она. Меня придерживала медсестра, когда я перебирался на кровать. Маша осталась неподвижной, даже не пытаясь помочь.

– Привет, Маша, – ответил я, когда уселся, а медсестра выкатила кресло и скрылась за дверью. Сказать, что я опешил – было бы мало для описания моего состояния, я, скорее, остолбенел и впал в полный ступор.

Маша осматривала меня с головы до ног, не произнося больше ни слова. Она посмотрела мне в глаза холодным взглядом, в ее карих глазах не было ничего, кроме презрения. Мне стало жутко и неприятно: я знал, что обидел ее, что я был виноват перед ней, но меня не отпускало жгучее чувство, что и она, хоть и косвенно, причастна к нападению на меня. Я отвел взгляд, чтобы она не заметила моей ярости – пусть лучше винит меня, чем заподозрит что-то, о чем не должен никто знать кроме меня и, к сожалению, Инны.

– Я принесла тебе цветы. Может, знаешь, что завтра день семьи, любви и верности, – она протянула мне большой букет крупных ромашек. – Хотя слова «семья», «любовь» и, тем более, «верность» тебе, скорее всего, не знакомы.

Я посмотрел на нее умоляюще, но ничего не успел ответить, как она продолжила:

– Ромашки – символ этого праздника. Я думала, что ты не заслуживаешь такого подарка от меня, даже думала, не купить ли тебе пару гвоздик – кинуть, так сказать, на гроб наших отношений, – она ухмыльнулась, отчего меня передернуло. Я подумал: «Достаточно и того, что сделал твой отец». Маша продолжила свой монолог. – Но решила, что это было бы достаточно жестоко. Хотя после твоего звонка я мечтала тебя убить.

Я сжал кулаки, из последних сил умоляя себя не выдать свою тайну. Внутри все кипело: «Твой чертов папаша, тупорылое лысое ничтожество, почти убил меня. Если бы ты только знала, что он за человек, что все, что ты видишь сейчас перед собой – дело его рук». Я старался успокоиться, глубоко дышал и считал про себя, чтобы переключить мысли. Наверное, Маша видела, как я напряжен, как раздуваются мои ноздри, но я не представлял, о чем она думает и с чем это может связать. В конечном итоге, мне было плевать – для меня мы были квиты, хоть она и не подозревала о том, кто меня «наказал» за измену и расставание.

– В любом случае, – как ни в чем не бывало, продолжила она, – я пришла сюда не за этим.

Она сделала театральную паузу, возможно, хотела услышать мои извинения и признание, какой я подонок и козел, что бросил ее. Но я упрямо молчал, я не собирался просить прощения, вместо этого непринужденно спросил:

– Так зачем?

– Мне нужно твое благословение, – она сделала тон чуть теплее, но он все равно казался мне надменным, даже издевательским. Я ждал продолжения, во всяком случае, это было интересно. – Мы вчера были в зале с Лёней, а потом зашли в кафе внизу.

Она снова сделала паузу, словно ожидая моей реакции. Но я остался молчаливым и безучастным.

– После ужина Лёня меня поцеловал, – я видел, как она пристально смотрит на меня, стараясь увидеть хотя бы небольшой проблеск ревности, которой, увы, не было. Зато я увидел в Маше поверх ее желания ущемить мое достоинство кое-что интересное: когда она сказала, что они поцеловались, ее щеки залил густой багрянец, который не мог скрыться даже за сильным загаром. «Он ей действительно нравится!» – дошло до меня, а Маша продолжила. – Сегодня мы идем на свидание. Лёня ни за что не признается тебе в том, что пригласил меня, поэтому я решила сказать тебе сама.

– Вот это новости! – вылетело у меня с языка, пожалуй, слишком восхищенно, чем нужно было для Машиных целей.

– Видишь, я хорошая девочка, даже после расставания сообщаю тебе о другом мужчине, – она облизала губы. – Я спрашиваю недля себя, а для твоего друга – ты не против, что мы, возможно, будем встречаться?

– Я? – я действительно удивился, в любом случае ни Лёня, ни Маша мне ничего не были должны, тем более советоваться со мной. Хотя Лёня, такой гад, мог бы и рассказать мне. – Я совершенно не против!

Кажется, это расстроило Машу, но она старательно не подавала виду, оставаясь гордой, статной и внешне красивой даже в своей ненависти ко мне.

– Хорошо, – она немного помялась, как будто собираясь уходить, но задержалась. – У тебя здесь есть туалет? Я тебя долго ждала.

– Да, конечно, – я указал ей на узкую дверь, – вон там.

Маша скрылась за дверью и включила воду, видимо, чтобы не смущаться перед чужим теперь человеком. Я тем временем быстро набрал Лене сообщение: «Вот ты гад, даже не рассказал мне про вчерашний поцелуй?» Через несколько секунд я получил ответ: «Черт, она тебе рассказала?» Я тихо рассмеялся, как бы я не относился к Маше из-за того, что сделал ее отец, но я был дико рад за друга. Мне почему-то всегда казалось, что Лёня и Маша могли бы стать отличной парой – оба веселые, шумные, болтливые. Я услышал, как Маша нажала на слив, и быстро дописал: «Благословляю вас, дети мои». Я отложил телефон с улыбкой, а когда Маша вышла, я решил спросить, как у нее дела.

– Все замечательно. Мы классно отдохнули в Тунисе, отметили там Димкин день рождения, – она прищурила глаза и добавила. – Экзамен, кстати, я сдала на «отлично».

– Молодец, поздравляю, – я без тени иронии поздравил ее.

– Спасибо, – она состроила гримасу отвращения, которую я, конечно, заслужил. – Все, я поехала. Сегодня будет встреча с дизайнером в нашем загородном доме.

Я почувствовал мелкую дрожь во всем теле: Инна проектировала этот дом. «Так, успокойся, – я приводил себя в чувства, – да, проектировала, и да, больше ее там не будет».

– Надеюсь, новый дизайнер тебе понравится, – я примирительно улыбнулся, желая расстаться на хорошей ноте.

– Новый дизайнер? – Маша вопросительно посмотрела на меня. – А-а, я же рассказывала тебе, какую недотепу выбрал отец. Но, увы, он решил оставить ее же на авторский надзор. Эта курица сначала отказалась, а вчера подписала с отцом договор. Вот едем всей семьей смотреть ее проект на месте и выбирать бригаду строителей.

Маша бросила сухое «Выздоравливай» и вышла за дверь, громко цокая высокими каблуками.

Я побелел, ужас пробрался в самое нутро, вернулась дрожь, только на этот раз не мелкая, а судорожная, крупная. Меня залихорадило, в руках не стало сил, чтобы дотянуться до телефона и позвонить Инне. «Все хорошо, она же сказала, что никогда не будет с ним больше работать, это какая-то ошибка», – я старался успокоиться, но безуспешно. Меня накрыла сильнейшая паническая атака, я сполз на кровать и лег, не в силах восстановить дыхание и давление. Глаза, казалось, готовы были лопнуть вместе с мозгом. До кучи я начал вспоминать свой сон, где Машин отец забирает от меня Инну, грубо заталкивая ее хрупкое тельце в свою машину. Я застонал и трясущейся рукой дотянулся до кнопки вызова медсестры. Прибежала Алла.

– Даня, что такое?

– Плохо, – смог вымолвить я, дрожь не давала языку двигаться. Алла выбежала из палаты и через какое-то время вернулась, держа в руках небольшой шприц.

– Сейчас станет легче, – сказала она, а сама делала укол.

Я провалился в небытие. На периферии сознания Инна кричала: «Даня, он лжет, спасайся! Найди меня», потом я увидел, как она лежит на полу, и пена стекает из ее рта. Ее трясло, или трясло меня – кто мог знать. Когда я проснулся, рядом сидела мама, крепко держа меня за руку.

– Данечка, милый мой, – она испуганно смотрела на меня, – ты так стонал во сне. Что тебе такое снилось?

– Мам, – я судорожно осматривал палату, еще не до конца вырвавшись из когтей недоброго сна, – где Инна?

– Так еще рано, сынок, она после работы придет, – успокаивала меня мама.

Я потянулся к телефону и позвонил Инне. Она не ответила. Я стал набирать ей сообщение, под неотрывным встревоженным маминым взглядом.

«Инна, прошу, не езди сегодня к Павлу Олеговичу. Я умоляю тебя! Позвони мне скорее».

Я всматривался в телефон и ждал, что он вот-вот зазвонит. Но чуда не произошло, сообщение оставалось не прочитанным. Мама аккуратно забрала у меня телефон, видя, как сильно я в него вцепился.

– Сынок, мне Аллочка сказала, что дала тебе успокоительное сегодня. Что-то случилось?

– Нет, мам, все нормально, – я покачал головой. Мне не хотелось пугать маму, тем более, я сам еще не понимал, стоит ли переживать.

Было 16.37, значит, через два часа должна была прийти Инна и развеять мои страхи. Или усугубить. Но в любом случае я мог вывести ее на откровенный диалог и переубедить, если в этом была необходимость.

В 18.30 Инна так и не появилась в дверях моей палаты. Я как сумасшедший начал названивать ей, мама видела мою нарастающую панику, но так и не допыталась ее причин. Я писал и звонил, смотря на множащиеся непрочитанные сообщения и сменяющиеся минуты на часах телефона. Время посещения заканчивалось в 20.00. Без пяти восемь мама начала собираться, как бы ей ни хотелось оставлять меня в таком состоянии одного.

– Дань, не переживай, у Инны, наверное, дела появились срочные. А так бы она пришла и позвонила бы тебе, – мама нерешительно дотронулась до моей ледяной руки. – Она тебя так любит, это видно даже без слов.

Я кивнул и слегка улыбнулся. Мама вышла за дверь. На часах в телефоне высветилось 20.00. Инна не пришла.

Глава 21. Мученики

Ночь длилась бесконечно. До полуночи я тешил себя безутешной надеждой, что Инна появится в моей палате, договорившись с Аллой остаться до утра. Ее телефон не отвечал, а после, кажется, тысячного звонка, я услышал «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия» и перестал звонить. Я думал о самом худшем, что могло с ней случиться. Конечно, Машин отец – первое, что приходило на ум. «Она ему рассказала о том, что знает, и он сделал все, чтобы избавиться от нее. Чисто, аккуратно, без лишних подозрений», – моя фантазия уводила меня в сильнейшие приступы ужаса и паники. Около двух часов ночи я, не в силах больше мучиться, набрал Лёне – он знал Инну и как-то мог мне помочь.

– Дань, ты больной? – сонно сказал друг. – Ты в курсе, что уже глубокая ночь?

– Лёнь, – я сглотнул, в горле пересохло, а голос дрожал, – ты не мог бы позвонить Инне?

Я слышал, как шуршит его постельное белье, и открывается дверь: видимо, он выходил из комнаты. Гулко раздавались шаги по деревянным ступеням. Лёня жил в очень необычной квартире – на небольшой, с первого взгляда, площади располагались два этажа с суперсовременным ремонтом, огромным проектором и кучей игровых гаджетов. Именно поэтому мы обожали смотреть футбол у него по субботам, а потом зависать до ночи, играя в самые топовые игры на консоли.

– А, ты не один, – догадался я. Почему мне раньше не пришло в голову, что он может быть с Машей. Или не с Машей?

– Угу, – пробормотал он. – Так зачем мне звонить Инне в такое время?

– Она сегодня не пришла, телефон не отвечает.

– Разрядился? – предположил друг. Я услышал, как он что-то отхлебнул и прополоскал рот. – Дань – ты вечный паникер. Утром она тебе сама наберет.

– Позвони ей, прошу, – я не давал Лёне соскочить, больше обратиться мне было не к кому.

– Ох, – вздохнул друг так знакомо, что я даже представил, как он закатил глаза в этот миг. – Хорошо, перезвоню тебе.

Я повесил трубку и тупо уставился на экран. «Может, я чем-то обидел Инну? Пусть так, только бы она ответила», – подумал я и через секунду увидел входящий от Лёни.

– Абонент – не абонент, – продекларировал он, – видишь, просто телефон разряжен. Не ссы.

– Лёнь… – я сбился. Что мне следовало ему сказать? «У меня плохие предчувствия», – Лёня бы снова назвал меня паникером. Или: «Я уверен, что отец Маши что-то сделал с Инной», – тогда я бы удостоился еще более сочных эпитетов из разряда «параноик», «придурок», «псих». Я почти умолял друга помочь мне успокоиться и найти хоть какое-то рациональное объяснение. – Лёнь, она не могла не прийти, если бы что-то не случилось.

– Вы не поссорились? – видимо, Лёня понял, что быстро я от него не отстану, его голос уже не был заспанным.

– Нет, – твердо ответил я. – Она должна была сегодня быть на встрече с заказчиком. Может что-то случилось? Авария, например.

Я не хотел выглядеть полным идиотом, рассказывая свои подозрения об отце Маши. Во-первых, Лёня ничего не знал о том, что сделал со мной этот человек, во-вторых, вероятно, его дочь сейчас находится в постели моего друга. Поэтому лучше было предположить более общую и обтекаемую версию, хотя, конечно, она тоже могла иметь место, отчего мне не становилось легче.

– Давай дождемся утра? В любом случае сейчас никуда не дозвониться и не решить этот вопрос, – Лёня вздохнул. – Новости не смотрел?

– Нет, – я начал не на шутку переживать. Я так сконцентрировался на том, что Инна попала в руки моего мучителя, и совсем не исключил самые прозаичные версии.

– Скажи мне номер ее машины и полное имя, – попросил Лёня. – Я проверю. Ты тоже поищи и созвонимся.

Я дрожащими ледяными пальцами стал набирать в поисковике разные варианты: «аварии Нижний Новгород», «авария Инна Малышева», «ДТП 7 июля», «ДТП красный mini cooper», но в материалах не было ни ее имени, ни номера машины. Лёня набрал через пять минут:

– Ничего нет, так что расслабься. Утром наберем ей еще раз.

– Хорошо, – я, конечно, не мог расслабиться. В моей голове родилась сумасшедшая идея. – Лёнь, может, ты съездишь к ней?

– Когда? – он понизил голос. – Только не говори, что сейчас.

– Ну-у, – «Черт, конечно, сейчас, не через неделю же! – огрызалось на друга мое подсознание, но тут же моя рациональная часть твердила. – Он с девушкой, он не может никуда поехать сейчас». – Может, хотя бы пораньше с утра?

– Друг, я не могу, – он громко выдохнул. – Прости.

– Ты с Машей? – зачем мне была эта информация?

– Да, – ответил Лёня. – Я с утра провожу ее и вернусь к тебе, хорошо? Может, получится отпроситься с работы на пару часов, если Инна не объявится. Она же по утрам тоже приходит?

– Угу, – грустно согласился я.

– Дань, все будет хорошо, не загоняйся, – подбодрил меня друг, и мы распрощались до утра.

Остаток ночи я провел без сна в полнейшей депрессии. Иногда я проваливался в сон от бессилия, но сразу просыпался, не давая себе заснуть и проспать приход Инны.

На утреннем обходе Юрий Сергеевич заметил, что со мной что-то не так.

– Так, боли вернулись? – бросил он, только взглянув на меня. – Света, принеси капельницу со спазмолитиком.

– Юрий Сергеевич, все в порядке, – поспешил я остановить сорвавшуюся с места молоденькую медсестру-практикантку, – просто бессонница, устал.

– Это еще что такое? – громыхнул он и посмотрел из-под медвежьих бровей.

Я только пожал плечами и виновато опустил голову. За ночь я, вероятно, передумал все возможные причины отсутствия Инны, большинство из них сводилось к чему-то плохому.

– Юрий Сергеевич, у вас есть, – я осекся, даже в мыслях исход моей просьбы казался самым нежелательным, – у вас есть телефон следователя? Лейтенанта Смирнова.

– Есть, вспомнил что-то? – спросил доктор, осматривая мою ногу.

– Возможно, – уклончиво ответил я.

– Даня, я, конечно, не знаю, кто тебя так измутузил, но лучше, если ли бы такие люди несли справедливое наказание.

Истина оставалась истинной. Я лишь горестно вздохнул.

Утром Инна не пришла, что порождало еще большую панику в моей и без того уставшей, замутненной голове. Ее телефон все так же молчал, отзываясь бездушным «Абонент временно недоступен».

После обхода Юрий Сергеевич занес небольшой клочок бумаги с номером мобильного телефона и, кивнув, молча вышел из палаты.

Я смотрел на номер телефона одновременно как на спасение от своих тревог и возможного «убийцу» своего будущего: на что был еще способен Машин отец, стоило мне назвать его «подозреваемым» – оставалось только гадать.

Было почти 9 утра, я решил для начала набрать Лёне.

– Привет, Дань, не пришла Инна? – сразу спросил он.

– Нет, – мои губы пересохли, я даже не говорил – хрипел.

– Так, я сейчас на работу заскочу, Вадима предупрежу и к Инне поеду. Скинь мне пока ее адрес, – и через секунду размышлений, – давай и рабочий, и домашний.

Друг повесил трубку, а я взволнованно старался вспомнить адрес Инны, открыл «карты» и стал искать в незнакомом районе ее дом. Номер квартиры, как ни странно, я запомнил – 101.

«Вот озеро, вот дома рядом, – размышлял я, перемещая палец по карте, – кажется этот дом, вот дорога, по которой мы шли с пляжа». Я быстро перепечатал адрес в сообщение. С рабочими адресом дела обстояли проще – я лишь вбил в строку поиска название фирмы, в которой работала Инна. Дописав рабочий адрес в сообщение, я нажал «отправить». «До работы ему минут 7, Вадим или Надежда Олеговна уже будут на месте, потом минут пятнадцать – он у Инны на работе, еще полчаса – и он у нее дома», – я старался перевести мысли в конструктивное русло, не теряя хоть небольшой, но все-таки надежды. Я почти молился, чтобы он нашел Инну. Целой и невредимой.

На время я отложил бумажку с номером лейтенанта на тумбочку, решив: «позвоню, если Лёня не отыщет Инну». Глаза слипались, я старательно концентрировал внимание, но снова и снова проваливался в сон.

Я проснулся от звонка и неаккуратно подскочил, ребра отозвались резкой тупой болью. Я застонал.

– Ты чего не отвечаешь? – Лёня был взволнован и даже сердит.

– Я заснул, – признался я, – ты нашел Инну?

– На работе я до десяти прождал, ее коллеги сказали, что она вчера перед встречей с клиентом сказала, что день доработает из дома, и уехала куда-то загород.

Я чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу.

– Она дома? – надрывно спросил я.

– Не отвечает домофон, – отозвался друг, – Дань, мы ведь могли разминуться в дороге. Даже не знаю, что тебе посоветовать. Давай на обратном пути еще раз к ней на работу заскочу?

Я лишь прохрипел что-то невнятное, что Лёня мог расценить, как «хорошо», и отключил телефон. Я готов был взвыть, зарыдать, разбить чертов телефон об стену. Я закрыл руками глаза и закачал головой: мои самые страшные фантазии становились явью. Я обессилившей рукой дотянулся до клочка бумаги.

– Лейтенант Смирнов слушает, – отозвался бодрый молодой голос на другом конце трубки.

– Лейтенант, это Данил Платонов, вы ведете мое дело о нападении.

– А-а, Данил! Здравствуйте! – он зашуршал бумагами, видимо, искал мое дело. – Вы вспомнили какие-то детали?

– Да, возможно, – я не был до конца уверен, стоило ли рассказывать следователю о том, что мне известно, но в тот момент мной руководило только отчаяние.

– Данил… – он замялся на секунду, – Данил Валерьевич, я сегодня смогу подъехать к вам после 16:00, ожидайте.

– Хорошо, – безучастно отозвался я и повесил трубку. «Еще есть пять часов, чтобы решить, как и что сказать ему», – подумал я, но в то же время понимал, что не смогу ничего выдумать, кроме правды.

Я лишь изредка звонил Инне, но услышав первые буквы «Абон…», сразу вешал трубку. Как ни странно, мне удалось заснуть на пару часов, я проснулся лишь на обед, безуспешно набрал Инну, после чего опять провалился в мучительный сон. Когда я открыл глаза, передо мной сидела мама.

– Привет, мой хороший, – она ласково коснулась моей руки.

– Привет, мам.

– Инна не приходила? – спокойно спросила мама, а у меня кольнуло под сердцем. Я покачал головой, мама продолжила. – Я ей что-то не дозвонюсь никак. Не случилось ли чего.

На моем лице отразилась гримаса боли и отчаяния, которую мама моментально считала, даже невзирая на повязку.

– Да нет, все хорошо, я просто так, – мама сжала мою ладонь.

– Мам, я не знаю, где она, – я пустым взглядом посмотрел на нее, я видел, как она переживает – и за меня, и за Инну – но старается не подать виду, чтобы не печалить меня еще больше. – Сколько сейчас времени?

Мама дотянулась до моего телефона, на часах было 15:46. «Скоро придет лейтенант», – подумал я. Не было ни звонков, ни сообщений. Я убрал его в сторону: если бы Инна была в сети, то обязательно позвонила бы, увидев миллион пропущенных от меня.

Мама подала мне желе, которое уже начало растекаться от жары. Пока я ел, она старалась отвлекать меня от грустных мыслей, рассказывая про новости из «нашей деревни», как называла она Павлово.

Несильный стук в дверь нарушил ее рассказ. Стучать мог только один человек, и через мгновения я увидел в дверях лейтенанта: одет с иголочки, по форме, в руках фуражка и папка с документами.

– Данил Валерьевич, добрый день, – поприветствовал он меня.

– Здравствуйте, – ответили одновременно я и мама.

– Мам, ты не могла бы недолго подождать в коридоре? – предложил я.

– Конечно, Данечка, – мама поднялась и уступила место лейтенанту, а сама вышла из палаты, плотно прикрыв дверь.

– Так, – Сергей достал папку с моим делом и долистал до конца, как ни странно, папка показалась мне довольно толстой, с подколотыми неформатными бумагами, вылетающими за края, и каким-то черно-белыми фотографиями, – сейчас запишу число и время и приступим.

Он достал небольшой смартфон, вероятно, рабочий и вписал на новый лист информацию.

– Вы не продвинулись в деле? – вдруг спросил я. Оттягивал ли я момент признания или действительно интересовался – сложно сказать точно.

– Есть небольшие зацепки, но ваша помощь была бы очень существенной, – он проницательно посмотрел мне в глаза, в его взгляде чувствовался огромный опыт человека, способного выудить правду из любого, опыт настоящего психолога и какая-то не по годам взрослая серьезность, хотя он был не старше меня. – Итак, Данил Валерьевич, что вы вспомнили?

– Это скорее догадка, – я замялся, но раз начал говорить, то отступать уже не стоило. – Как я говорил вам, я не видел нападавших, так как они меня сразу повалили на землю, ударив сзади. Но я слышал голос перед тем, как отрубился.

Я замолчал, давая себе еще пару секунд, чтобы решится на отчаянный шаг. Лейтенант молчал, лишь поднял на меня вопросительный взгляд от бумаги. Я нерешительно продолжил, но, словно предоставляя себе шанс отступить, говорил медленно и тихо.

– Мне показалось, что я слышал голос отца своей девушки.

Лейтенант с интересом уставился на меня, даже перестав записывать, и спросил:

– Инну Малышеву я опросил, вы считаете, что ее отец был на месте преступления?

– Что? – я совсем запутался. Конечно, лейтенант знал только Инну, и, логично, что она давала показания. – Нет, Сергей. Нет, нет. Отца Маши.

– Прошу, поясните, – он посмотрел на меня как на умалишенного, сузив глаза и не доверяя моим словам, – для начала – кто такая Маша?

– Я встречался с ней с конца февраля и расстался, – я замолчал и подумал: «Как все это выглядит со стороны? Он же спрашивал на первом допросе «у кого мог быть мотив», и сейчас всплывает самая настоящая обиженная девушка, с самым искренним мотивом», – расстался в день нападения. По телефону.

Хромой довесок «по телефону» делал меня еще более жалким. Сергей записал все и строго посмотрел на меня.

– Данил, почему вы не рассказали об этом раньше?

– Я не знаю, – хотя все я знал.

– Назовите полное имя Марии для протокола.

– Свиридова Мария Павловна, – я вдруг с ужасом понял, что лейтенант будет допрашивать и Машу.

– Теперь скажите полное имя ее отца, если оно вам известно, и что именно он сказал.

– Свиридов Павел Олегович, он работает в МВД, – я пристально посмотрел на Сергея, словно это бы помогло ему понять мое прежнее молчание, но он безучастно записывал данные в протокол. Я продолжил. – У нас с ним в марте был инцидент, когда я провожал Машу домой, в тот день мы, так сказать, познакомились.

– Какой инцидент?

– Ну, – опять приходилось ворошить неприятное прошлое, – он на меня накричал, оскорблял ни за что. Но суть не в этом, я знал его и поэтому узнал его голос. В день нападения, я имею в виду.

– Так, давайте еще раз: вы впервые встретились в марте этого года, он на вас накричал, – пересказал Сергей. – Потом вы еще видели этого человека?

– Нет, больше никогда.

– Хорошо, – он водил ручкой по листу, проверяя верно ли все записано – И вам показалось, что вы слышали именно его голос в день нападения? Расскажите, что он сказал.

Я вздохнул и начал говорить, все пути назад были безвозвратно отрезаны:

– Я слышал, что он сказал что-то вроде: «Бросьте его, пусть он ссыт кровью и жрет через трубочку всю жизнь». И потом ничего не помню.

– Это все? – спросил лейтенант, как будто этого было мало.

– Да, – ответ относился к моей истории, но вся картина была куда более интересной. – Я волнуюсь за жизнь и здоровье Инны.

Лейтенант снова недоверчиво посмотрел на меня, не понимая, причем здесь Инна. В итоге, я кратко рассказал ему о том, что Инна была дизайнером у Павла Олеговича, о том, что мы с ней встречались за спиной у Маши, и что сейчас Инна не отвечает на звонки и не приходит второй день.

– Данил, вы меня только запутали, давайте выстроим все в логическую цепочку, без лишних эмоций. Как я понял, Инна Малышева – дизайнер в доме Свиридовых, вы с ней там познакомились и начали встречаться. Отношения с Марией Свиридовой вы разорвали позже, – перечислял он факты, сверяя данные с уже известной информацией.

– Нет, лейтенант, с Инной мы познакомились не там…

Я еще раз спокойно рассказал ему, как и где встретил Инну и подчеркнул, что Маша и Инна не были знакомы до вчерашнего дня (насколько я сам понимал). Лейтенант перечитал еще раз свои записи, и теперь его версия совпадала с моей правдой.

– Данил, вы считаете, что Павел Олегович может быть причастным и исчезновению Инны Малышевой?

– Я не хочу наговаривать на него, но с его возможностями, ни я, ни Инна не в безопасности.

– Я вас понял, – он дописал что-то в папке и достал телефон, – я вызову людей, выставим у палаты. Мы займемся пропажей Инны, но, если она придет или позвонит, сразу дайте мне знать.

На этих словах, он отдал мне протокол, чтобы я проверил, что с моих слов записано верно, а сам вышел в коридор звонить. Я перечитал и поставил нужные подписи.

Пока я ждал лейтенанта, в дверь вошел незнакомый мне мужчина. Я оторопел, поскольку не ожидал увидеть кого-то кроме Сергея.

– Данил? – начал он, я сразу узнал его голос. Это был лечащий врач Инны, с которым она иногда говорила за дверью моей палаты. – Меня зовут Дмитрий Романович, я…

– Врач Инны, – договорил я за него.

– Верно, – он как-то вымученно улыбнулся. – Я пришел сообщить вам, что Инну доставили днем ко мне в отделение. Она попросила вам сообщить.

– Что? – я был до ужаса испуган и шокирован. Губы задрожали, и я не смог закончить фразу.

– Не беспокойтесь, – он подошел ближе и коснулся моего плеча, – она сейчас в стабильном состоянии. Вчера у нее случился эпилептический припадок, ее доставили сначала в областную больницу, я выезжал туда, а сегодня перевезли ко мне. Она в сознании, и к ней можно будет ненадолго заглянуть.

Я слушал его и никак не мог склеить слова в цельную конструкцию, одно я понял точно: Инна была жива и ждала меня.

Вошел лейтенант Смирнов, и я сразу сообщил, что Инна в больнице. Дмитрий Романович прокомментировал, что она находится в реанимации, и я могу к ней подняться.

– Доктор, могу я с вами поговорить? – спросил Сергей, отчего врач Инны несколько смутился.

– Конечно, только я не лечащий врач Данилы. С этим лучше к Юрию Сергеевичу.

– Нет-нет, я хотел бы расспросить про состояние Инны, это относится к делу о нападении на Данилу Валерьевича.

Я следил за их официальной беседой, а сам уже ждал, когда можно будет отправиться к Инне.

Мы договорились с лейтенантом, что встретимся после моего возвращения и обсудим ход следствия, после чего медсестра привезла мне кресло и покатила меня в онкологическое отделение.

Когда дверь реанимации открылась, медсестра развернула меня, чтобы вкатить спиной, но я успел увидеть на кровати маленькое бледное личико Инны. Мое сердце сжалось. Медсестра сделала ловкий маневр с тяжелым неповторимым креслом, и я оказался напротив Инны. Она была еще бледнее, чем показалась мне из дверей, даже веснушки померкли и стали какого-то землистого цвета.

– Инна, милая Инна, как ты? – я поднял ее хрупкую ручку, она смотрела на меня своими чудесными глазами, которые казались еще больше во впалых темных глазницах.

– Даня, – прошептала Инна и слегка улыбнулась, я видел, каких трудов ей это стоило.

– Милая, что же случилось, я так за тебя боялся. Искал тебя, звонил, писал, – я целовал ее тоненькие пальчики, слезы текли из глаз и впитывались в бинты на скулах.

– Теперь ты меня ищешь, – прошептала Инна, – как я тебя месяц назад.

– Что случилось, родная, – я наклонился к ней поближе и так же тихо, как и она, прошептал.

– Тебе не понравится, – Инна скривила губы.

– Ты была в доме у Павла Олеговича, – мягко предположил я, хотя знал это наверняка. Инна подняла брови. – Никакой мистики, – я покачал головой, – ко мне приходила Маша.

– Зачем? – угрюмо спросила Инна.

– Какой-то сюрреализм, – я невесело рассмеялся, – за моим благословением, чтобы встречаться с Лёней.

– О-о, – протянула Инна, – а со мной она не была такой милой.

Она слегка улыбнулась, а глаза остались грустным.

– Дань, прости меня, что не сказала тебе, – она быстро смахнула слезы свободной рукой, – я хотела посмотреть ему в глаза, может, поговорить.

Я внимательно смотрел на нее, изучая изможденное лицо, я совсем не злился. Я радовался, что она в порядке и рядом со мной, пусть даже в реанимации.

– Зачем, Инна? Ты же не хотела с ним больше работать, – я недовольно покачал головой и снова прижал ее руку к губам. – Где случился припадок?

– Можно не рассказывать? – с надеждой спросила она.

– Исключено!

– Хорошо. Я намекнула ему, когда мы остались одни и… – она облизал сухие губы, – и он пригрозил мне, прижал к стене и…

Инна снова осеклась, заметив мои яростные глаза. Она молчала, а я прошипел: «Продолжай».

– Он придушил меня и обозвал сукой, – теперь Инна безотрывно смотрела мне в глаза, чтобы контролировать мои эмоции. – Тут у меня неожиданно случился приступ. Он отошел от меня, а я сползла по стене, по его чертовой кирпичной стене, ободравшей мне всю спину. Меня трясло, я задыхалась.

Я был готов сейчас же найти этого ублюдка и удушить собственными руками, меня трясло от ненависти.

– Он испугался, – Инна едва сжала мою ладонь. – Дань, он мог бросить меня там умирать, но он испугался. Я потеряла сознание, а очнулась в больнице. Никто не рассказал, кто меня привез, но я думаю, что он вызвал скорую.

– Он не посмеет больше тронуть тебя, – звериные ноты в моем голосе напугали Инну, она постаралась меня успокоить.

– Дань, все в порядке, я жива и, скорее всего, благодаря Павлу Олеговичу.

– Он сядет в тюрьму, – я откинулся назад и самодовольно посмотрел на Инну, – я рассказал все следователю.

– О, это… Хм, это правильно.

– Расскажешь следователю свою историю? – предложил я.

И услышал покашливание в коридоре у входной двери – там стоял лейтенант Смирнов.

Глава 22. Большие планы

К моему счастью, лейтенант слышал конец нашего диалога и настоял, чтобы Инна еще раз ему все рассказала под протокол. Она беззащитно взглянула на меня, ища поддержки для ее «спасителя». Но я был жутко разозлен и поэтому непреклонен.

Лейтенант ушел от нас под вечер, Дмитрий Романович практически выставил его за дверь, умоляя перенести допрос на другой день из-за слабости Инны. На меня он тоже с негодованием посмотрел, но разрешил побыть еще полчаса.

Наконец, мы смогли остаться наедине друг с другом, сбросив груз тайн и обвинений с плеч. Я уткнулся в плечо Инны, теперь мы поменялись местами: я был «здоровым», а Инна – больной.

– Как ты себя чувствуешь? Устала?

– Очень, – Инна дотронулась прохладным пальцем до моего лба, а потом начала гладить мои сильно отросшие волосы. Я повернул голову: она была так близко, красивая, даже не смотря на болезнь, но грустная.

– Почему ты грустишь? – спросил я. Она лишь слабо пожала плечами, видимо, силы совсем покидали мою прекрасную девочку, поэтому я предложил. – Просто помолчим?

Инна едва улыбнулась и вместо кивка моргнула. Я тоже был жутко уставший и вымотанный – бессонная ночь, полная тревог и переживаний, тягостный день в поисках и сомнениях, соскребание с души остатков смелости для обвинения отца Маши. Казалось, что я уже не смогу поднять головы с плеча Инны, к тому же она гипнотически проводила кончиками ногтей от затылка до лба.

На грани реальности и сна я прошептал: «Я люблю тебя», услышав желанное признание в ответ.

Мы расстались, как и завещал Дмитрий Романович, через полчаса, он шумно протопал в палату, отчего я выпрямился в кресле. Когда мы подъезжали к моей палате, я заметил несколько полицейских, которых, вероятно, прислал лейтенант Смирнов.

Забравшись на кровать, я заснул крепким сном и проспал до самого утра.

Дни начали пролетать молниеносно, я много тренировался, делая упор на здоровую ногу и руки. Незамысловатая гимнастика стала моей одержимостью – раз набор упражнений был ограничен, я старался превзойти качество количеством. Здоровье Инны довольно быстро пришло в норму, но на работе ее отправили отдыхать и набираться сил на неделю, а то и две, если она посчитает нужным. Поэтому мы, нарушая все больничные правила, целые дни проводили вместе. Формально она числилась пациенткой онкологии, каждое утро уходила на капельницы и иногда ела местную еду, в особенности – мою, когда я понимал, что мне не под силу справиться со слишком поджаренной котлетой. Маму на время отпуска Инны мы отправили к папе в Павлово, чему она совсем не сопротивлялась. Инна тоже подключилась к гимнастике, делая ее по-своему грациозно. Немного окрепнув, я начал пользоваться костылями, сначала с поддержкой Инны, затем самостоятельно, моя подвижность радовала меня больше всего остального, я был счастлив доходить до конца коридора, а самое лучшее – судно мне больше было не нужно.

Несколько раз звонил лейтенант Смирнов, сообщить, что по делу есть кое-какие подвижки, и они готовят обвинение Павлу Олеговичу.

Через неделю после моего признания, совершенно неожиданно в палату вошел Лёня, он был напряжен и, кажется, зол.

– Привет! – обрадовался я другу. Инна как раз была на приеме у Дмитрия Романовича.

– Что, черт возьми, происходит, Даня? – раздраженно выпалил Лёня. Я недоуменно уставился на него. – С какого хрена, Машу вызывают на допрос по твоему делу.

– Лёнь, – я хотел успокоить его, но он продолжал, даже не услышав меня.

– Маша пришла вчера вечером к тебе, и что выясняется? Ее не пускают к тебе эти амбалы около палаты. Ничего не хочешь рассказать?

Я не был уверен, что могу разглашать тайну следствия, поэтому ответил:

– Я не могу рассказать, но дело серьезное. Думаешь, просто так бы выставили охрану у наших с Инной палат?

Лёня был сбит с толку, с одной стороны была разъяренная Маша, которую вызывают на непонятный допрос, с другой – друг, называющий дело «серьезным».

– Я ничего не понимаю, – он закачал головой. – Ты можешь ответить, Маша в чем-то виновата?

– Нет, но, боюсь, ей нужно сходить к следователю.

– Чертовщина! Что ты там наговорил, дружище? – он сел на стул, который Инна оставила рядом.

– Я, правда, не могу рассказать, прости, – я примирительно пожал плечами.

Лёня посидел несколько минут в молчании, переваривая новую информацию.

– Как ты? Дело на поправку? – в голосе друга чувствовалась растерянность, но тем не менее я оставался ему небезразличным человеком.

– Постепенно, но процесс будет небыстрым, – мы снова погрузились в молчание. – Как у вас с Машей?

Лёня как-то странно посмотрел на меня, словно вопрос был максимально неуместным, особенно с учетом цели его визита, тем не менее он ответил:

– Все хорошо, она мне, действительно, нравится, – его взгляд вдруг сделался жестким. – Если ты как-то впутал ее в свое дело, Дань, я не знаю, чью сторону выберу. Есть вероятность, что не твою.

Я кивнул, в конечном итоге, Лёня не знал сути вопроса, поэтому пока невольно выбрал сторону агрессора. Что бы ни произошло между мной и Машей, ее отец не имел права так поступать со мной. И, тем более, с Инной.

В очередную нашу паузу, в палату впорхнула Инна.

– Лёня! – она побежала и крепко обняла его. – Привет! Не ожидала тебя увидеть, как ты?

С Инной он был более разговорчивым и приветливым, что сильно опечалило меня: я не хотел терять друга, особенно из-за Маши. Конечно, со временем он все узнает, что сделал Машин отец со мной, но пока мне досталось лишь холодное участие и упреки от Лёни.

Мы все немного поболтали, после чего друг распрощался и вышел, а мы с Инной начали утреннюю гимнастику, а потом принесли в палату завтрак. День снова был знойным и душным, зато теперь Инна обтирала меня прохладной водой так часто, как мне хотелось.

– Дмитрий Романович говорит, что есть улучшения, – вдруг сказала Инна. Она не очень любила распространяться про свою болезнь. – Он пока не называет это ремиссией, нужно еще закончить курс одного лекарства, он делает на него большие ставки. Оно уже протестировано, но широко не применяется, там есть побочки серьезные. Но он уже неделю дает мне, и пока все в порядке, главное, что я под наблюдением.

– Здорово! – я был так рад, что дела у Инны пошли на улучшение.

После приступа на стройке у отца Маши ее снова реанимировали, доставая практически с того света. Она рассказала мне об этом не сразу, лишь когда сама морально настроилась на мою неадекватную реакцию. В любом случае все было позади: мы были в безопасности, а виновник, как я надеялся, будет наказан.

Инна сходила в коридор и принесла кружку горячей воды, потом заварила свой мятно-клубничный чай и поставила на тумбочку остудить.

– Почти кончается, – с досадой сказала Инна, закрывая упаковку чая.

– Мне он очень нравится, сразу переносит меня в день нашего первого свидания, – я взял ее за руку, а она наклонилась и быстро поцеловала меня.

После обеда меня отвезли в перевязочную, где, как я думал, мне заменят повязку на лице, однако, там стоял Юрий Сергеевич.

– Так, Даня, сейчас едем на рентген и будем убирать повязку. Если все нормально, переведем тебя на обычную еду.

– Ого! Это же отлично! – я и сам не верил своему счастью: наконец-то я смогу нормально говорить и питаться.

Рентген показал полное сращение костей, доктор дал мне рекомендации по еде:

– Жуй очень осторожно, широко пока рот не открывай. Трубочкой можешь пользоваться, если тяжело будет первое время.

Когда меня вернули в палату, Инна воскликнула от восторга. Она подбежала и расцеловала меня в заросшие самой настоящей бородой щеки, сильно смутив этим медсестру.

Первым делом я попросил Инну дать мне зеркало, бритву, тазик с водой и мылом.

– А мне нравится твоя борода, – запротестовала она. – Может, денек так побудешь?

– Ну, уж нет! – я был непреклонен. – Неси все скорее, это невыносимо!

В итоге Инна сама взялась меня брить, выделывая на моем лице какие-то нелепые образы – от старины Хемингуэя еще до бритья, просто нанеся мыло на бороду – а-ля Дед Мороз, до Че Гевары и Сальвадора Дали. При этом она находила в интернете фотографии и покатывалась со смеху, воплотив новый образ с максимальной точностью. Завершением, конечно, стали усики Гитлера, Инна зачесала набок мои сальные волосы и не могла остановить приступ истерического смеха, наверное, минут десять. В конце концов, я забрал у нее бритву и прекратил эту вакханалию, сбрив над губой и растрепав волосы, которые тоже, наконец, вымыл.

На следующий день зашел лейтенант Смирнов, как обычно, постучав в дверь палаты, хотя она была почти нараспашку. Инна сидела рядом и встала, когда Сергей подошел.

– Сидите-сидите, Инна Дмитриевна, – он сопроводил слова соответствующим жестом. – Приветствую вас.

Мы тоже поздоровались, лейтенант обошел кровать с другой стороны и встал напротив нас.

– Я пришел сообщить, что мы провели допрос Марии Свиридовой. С ней как раз приехал отец. Павел Свиридов устроил разнос в отделе, – Сергей по-детски округлил глаза, вероятно, вспоминая как это было. – Дело переквалифицировано в умышленное причинение вреда, Свиридову Павлу Олеговичу выдвинуты обвинения по статье 33 частям 1 и 3 и статье 111 части 1.

– А что это за статьи? – робко спросила Инна.

– Если вкратце, статья 111 – умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, статья 33 – соучастие или организация преступления, – он достал папку из портфеля и начал листать. – Я позднее дам вам ознакомиться с материалами более детально. Павел Олегович пока находится под стражей, скорее всего, его отпустят под подписку о невыезде. Проводим его допрос, чтобы узнать о соучастниках и мотивах. Пока он все отрицает.

– А если он так и будет отрицать? – я вдруг испугался, что ничего не получится, и он уйдет от наказания.

– У нас есть доказательства, хоть момент нападения не запечатлен, но выкрутиться ему будет сложно, – лейтенант разложил на кровати снимки, на которых были изображены Павел Олегович и трое здоровых мужчин, все одеты в черное, головы опущены. Лейтенант начал раскладывать фото по хронологии. Вот отец Маши выходит из своей машины, сверху наклейка – воскресенье, 17:10. Далее – фото, где он встречается с двумя амбалами, время – 17:33, видимо, третий был на подходе. Они едва попали в камеру видеонаблюдения. Следующее фото – идут в сторону магазина, время – 17:38. И снова на фото они в самом дальнем углу. Они двигались внутренними дворами, но пересекая дороги, попадались в объективы камер магазинов и банков. Потом большой разрыв во времени, 18:42 – отец Маши идет один, в сторону Верхневолжский набережной, видно, что его походка спокойна, нетороплива. Амбалы ушли в другую сторону по одному, в 18:47 они попали в объективы камер на площади Минина, идут спешным шагом, не вместе, но на небольшом расстоянии.

– Данил Валерьевич, узнаете кого-то? – спросил лейтенант.

Перед моими глазами появились эти трое в черных костюмах и балаклавах – хоть по лицам я их не смогу узнать, но телосложениями они были похожи. Я кивнул.

– Это хорошо. Ваше признание очень нам помогло, ранее зацепок не было, а после – осталось только проследить за нужными людьми, – подвел итог лейтенант Смирнов. – Уголовное дело возбуждено, предварительное следствие и дознание почти закончены. Мы направим материалы уголовного дела в суд. Вам необходимо найти адвоката и готовиться к заседанию. Но об этом сообщу позже. У вас есть хороший адвокат?

– Есть, – бескомпромиссно ответила Инна. Я с удивлением уставился на нее.

– Инна Дмитриевна, вы по-прежнему не хотите начать расследование по вашей ситуации?

Я недоуменно посмотрел на Инну: «Когда она успела сказать, что не будет заявлять на отца Маши?»

– Нет, лейтенант, – она перевела беспокойный взгляд с меня на Сергея, – максимум, выступлю в деле Дани, как свидетель или кто-то еще, отдельно я заявлять не хочу.

– Хорошо, мы приложим ваши материалы к делу, вас тоже вызовут в суд, – согласился лейтенант.

Когда он вышел из палаты, я грозно посмотрел на Инну и спросил:

– Почему ты не хочешь, чтобы он был наказан? Ему что, позволительно тебя душить и доводить до смерти?

– Никто меня до смерти не доводил, – Инна посмотрела на меня не менее жестко. – Даня, это мое право. Павел Олегович будет наказан, но это не моя война, прости.

Я не понимал, почему она была так благосклонна к своему мучителю, к тому же, мне было обидно: она знала, что этот человек чуть не убил меня, и не желает отомстить ему за своего любимого. Я отвернулся от Инны, а она встала и сказала:

– Отдохни пока, я пойду с мамой созвонюсь, она приедет сюда с адвокатом, у нее много друзей с юрфака, отличные социалисты в Нижнем.

Я успел только проводить Инну взглядом, как нервы уже переключились на новый страх: знакомство с ее родителями.

Вернувшись, Инна сообщила, что мама подъедет в ближайшие дни со своим хорошим другом и очень успешным адвокатом, она передала им телефон лейтенанта.

– Ты уже рассказала родителям обо мне? – я старался сделать спокойный вид, но жилка на виске предательски нервно пульсировала.

– Конечно, – бескомпромиссно ответила Инна. – Еще когда мы вернулись из Павлово, я показала им твои фото. Они одобрили.

– М-м, ясно, – только и ответил я.

– Ты стесняешься? – Инна отложила простынь, которую стряхивала, и заулыбалась. – Это мило. Но ты, правда, думал, что мои родители не знают, где я уже месяц пропадаю днями и ночами?

– Я просто не в лучшей форме для знакомства.

– Прекрати, сейчас ты выглядишь просто отлично! – подбодрила она меня.

Был пятничный вечер, Инна днем уехала домой, чтобы полежать в ванной, поменять свою одежду и постирать мою. Я лежал и представлял, как хорошо было бы сейчас прогуляться после работы по ветреной набережной, держа Инну за руку, съесть мороженое, облизывать пенку латте с ее кукольных губ, целовать веснушчатый нос, чувствовать, как ветер развевает ее ароматные волосы по моему лицу, крепко прижимать ее к себе за тоненькую талию, ощущая упругую большую грудь, вбирать ее в себя полностью вместе с солнцем, свежестью, ветром с реки и ощущением полной свободы и безграничного счастья. Но в моей реальности была только душная палата, надоевшая мне до тошноты кровать со смятыми подушками и знакомые голоса медперсонала в коридоре.

– Привет, – донеслось от двери. Я открыл глаза и повернул голову, на пороге стоял Лёня, подавленный и помятый, что на него было совсем не похоже.

– Привет, друг, – я начал присаживаться, а он медленно подошел ко мне.

– Маша рассказала, зачем ее вызывали, – он устало сел на стул и тоскливо продолжил, – всю ночь у меня проплакала. Ее отца арестовали.

– Я знаю, лейтенант с утра приходил.

– Скажи мне, только не надо больше о том, что не можешь ничего говорить, – он выставил перед собой ладонь, – это он с тобой сделал?

– Да.

– Черт, – сокрушительно воскликнул друг. – Как же так? Почему только сейчас ты признался? У меня такая каша в голове: Маша мне мозг вынесла весь, дай мне хотя бы ты что-то внятное, я ничего не понимаю.

– Лёнь, я не хотел его обвинять, он же полицейский – кто его посадит. Но когда пропала Инна…

– Причем здесь вообще Инна? – разъяренно проговорил он. Я видел, что друг устал, и не винил его в срыве голоса.

– Она работала у него дизайнером в загородном доме, – ну что ж, следовало открыть и эту тайну. – Она намекнула ему, что знает про меня, он ее придушил и довел до эпилептического припадка, ее госпитализировали.

– Твою мать, – протянул Лёня и рухнул на спинку стула, отчего тот истошно скрипнул. Он с мучительной гримасой на лице закрыл глаза.

Мы остались сидеть в молчании, в какой-то момент я подумал, что Лёня заснул, но спустя время он продолжил с закрытыми глазами:

– Маша тебя винит во всем. Онарассказала, что отец пошел с ней в участок, устроил там скандал, а когда выяснил, что это по твоему делу, закрылся с главным следователем в кабинете и запретил Маше что-либо говорить, больше Маша не увидела отца, его посадили под арест, – друг устало открыл глаза. – Ты уверен, что это был он?

– Да, – снова ответил я. – Но еще я уверен, что он уйдет от наказания, с его-то связям.

– Мне жаль, Дань. Если это правда, то надо все силы приложить, чтобы наказать виновного, – Лёня облокотился на борт кровати. – Он избил тебя за то, что ты бросил Машу?

– Видимо, да. Меня избили в тот же день. Он не бил, там были более подготовленные типы, но он был рядом.

– Опасные связи, – сарказм просочился в усталый голос друга.

Мы проговорили до самого вечера, стараясь избегать темы Маши, ее отца, избиения и ареста.

– Лёнь, можно тебя попросить об одолжении?

– Конечно, что такое?

Я взял телефон, открыл запароленную папку и передал ему телефон.

– Ого! Все так серьезно? – Лёня начал листать скриншоты. – Ты в курсе, что у тебя нет вкуса на ювелирку?

Он засмеялся и протянул мне телефон с открытой фотографией кольца с небольшим извилистым сердечком и изумрудом внутри.

– По-моему, красивое, – я смутился. Конечно, у меня не было вкуса, я же никогда раньше не выбирал обручальные кольца.

– Ты знаешь ее размер?

– Нет, наверное, какой-то маленький, у Инны худые пальцы.

– Я прикину, она сегодня еще придет?

– Угу. Так какое выбрать? – я с такой любовью отбирал варианты, что не мог смириться с тем, что ни один не подойдет.

– Нууу, – он еще раз пролистал все фото, – вот это с бриллиантами ничего. Но девушкам нравится, когда на одном пальце можно и обручальное, и помолвочное носить. Подожди.

Он начал искать в интернете и показывать мне.

– Вот, видишь? То с брюликом вполне подойдет, но обручальное тоже надо в такой стилистике подобрать.

– А с голубым камнем тебе совсем не понравилось? Под ее глаза.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: «Даже не заикайся».

Лёня дождался Инну, они снова тепло обнялись, друг что-то сказал ей на ухо, а она погладила его по плечу и покачала головой. Я мог бы почувствовать ревность, но знал, что это бессмысленно – эти два человека слишком заботились обо мне, тем более у Лёни была особая миссия. Я уже заметил, как он перехватил руки Инны и крепко сжимал ей пальцы, я еле сдерживался со смеху, но проколоться было нельзя.

Через пару минут мы распрощались, Лёня подмигнул мне от самой двери, чтобы Инна не заметила, и вышел.

В тот же вечер он прислал мне фото кольца в красивой бирюзовой упаковке.

Глава 23. Важные события

В субботу днем Инна ушла встречать родителей, сказав, что они сначала зайдут к Дмитрию Романовичу. Я начал быстро приводить себя в порядок: вечером Инна принесла мне свежую одежду, но ни одной рубашки там, естественно, не было, а знакомиться в футболке мне было не по себе, но выбора не оставалось. Поэтому я надел белое поло и черные спортивные брюки, которые никогда раньше не надевал: мама зачем-то мне принесла их в самом начале госпитализации, хотя они были жаркими и не налезали на гипс. Сейчас они были моей самой приличной одеждой, и я мысленно поблагодарил маму. Я причесал волосы, подумав, что надо просить Инну постричь меня, побрызгался одеколоном, слишком усердно, что чихнул от терпкого облака. Расправил простынь, не слезая с кровати, и стал ждать. Не часто мне выпадало счастье знакомиться с родителями девушек. «Редко, но метко», – ироничная мысль намекала, что последний случай меня вообще привел в больницу.

Через минут сорок в палату вошла Инна и, кивнув мне, пропустила в дверь маму с отцом. Я узнал их сразу, поскольку видел на фото в спальне Инны.

– Ну, здравствуйте, Даня! – с порога ко мне направился отец Инны, широко улыбаясь и протягивая руку. Он был таким же рыжим, как и дочь, лицо густо заросло бородой, отчего он казался похожим то ли на доброго гнома из сказки, то ли на веселого викинга.

– Добрый день, Дмитрий Семенович, – я тоже улыбнулся, Инна всегда упоминала юмор и легкость отца. Мы крепко пожали руки.

– Дань, а это моя мама, Анастасия Васильевна.

– Очень приятно, Данил, – она вежливо кивнула и поставила на стул большой пакет. – Мы принесли гостинцы, вас здесь, наверное, не балуют сладостями.

– Спасибо, – я чувствовал себя робким подростком, – вы совершенно правы.

– Данил, в понедельник к вам зайдет адвокат, он один из лучших специалистов в городе и мой давний приятель, он составит иск и будет представлять вас в суде, я обо всем договорилась, – она говорила это буднично, пока доставала на тумбочку небольшой торт и другие вкусности.

– Я даже не знаю, как вас благодарить, Анастасия Васильевна, – я действительно был почтен таким вниманием и участием в моей судьбе.

– Перестаньте, когда есть возможность помочь, надо пользоваться этим.

Мама Инны была довольно красивой женщиной, невысокая, худая, светло-русые волосы чуть ниже плеч и голубые глаза, как у Инны, только немного светлее. Хотя глаза показались мне слишком серьезными, возможно, профессия юриста оставила такой отпечаток: необходимость быть всегда собранной, строгой, иногда даже суровой. Но это не отпугивало, скорее, вносило в мягкую внешность с ласковым голосом какой-то едва уловимый диссонанс.

– Когда на поправку, Даня? – спросил папа Инны.

– Надеюсь, что скоро. Здесь доктора – просто волшебники, вытащили меня, собрали по-новому.

– Инна сказала, что на вас напали, а виновника уже нашли? – спросила мама, хотя наверняка она знала больше, просто как истинный юрист хотела узнать правду от первого лица.

– Все верно, заказное нападение. И заказчик уже под стражей. Хотя будет трудно доказать его вину, он служит в полиции.

– Ничего, Юра и не таких сажал, он вам все расскажет, не беспокойтесь, – ответила мама Инны.

Я немного успокоился. Мы попили чай с тортом. Я уже забыл, насколько вкусной бывает еда, и испытывал самое настоящее блаженство от каждого нежного тающего во рту кусочка. Инна принесла новую упаковку клубнично-мятного чая и часто подливала его всем в пластиковые стаканы.

Когда они собрались уходить, и отец Инны подал мне руку на прощание, я шепотом попросил его ненадолго остаться. Страх сковал меня по рукам и ногам.

– Так, вы идите, а я сейчас еще посмотрю на работу местных докторов, – невзначай бросил папа Инны, и, поймав непонимающий взгляд жены, в шутку добавил, – я ведь тоже в какой-то степени врач, хоть и для зверей.

Когда Инна с мамой вышли за дверь, попрощавшись со мной, я облизал пересохшие губы и спросил:

– Дмитрий Семенович, я бы хотел попросить вашего благословения. Ваша дочь – самый чудесный, добрый и чуткий человек, я ее очень люблю и хочу сделать ей предложение, – я выпалил это на одном дыхании, без подготовки. На краткий миг отец Инны улыбнулся, но тут же его лицо помрачнело.

– Даня, я никак не могу вам препятствовать, я вижу, что она с вами очень счастлива. Но вы же понимаете, с какой болезнью столкнулась Инна. Ваши раны заживут, но ей придется нелегко, и вам тоже, если вы выберете этот путь. Мы с Настей никак не можем смириться, а еще кому-то ломать судьбу – слишком жестоко.

Я видел, как на глазах этого доброго веселого рыжего бородача наворачиваются слезы. Инна никогда не говорила, как тяжело далось принятие ее болезни отцу, рассказывала только про вечно переживающую маму.

– Дмитрий Семенович, – я тактично коснулся его локтя, – я обещаю быть Инне крепкой опорой и пройти с ней все испытания до конца. Я знаю, что ее болезнь серьезная, и никто не дает гарантий. Но я лишь хочу, чтобы она была счастлива так долго, насколько это возможно.

Он перехватил мою руку и крепко сжал ее, кивая и стараясь остановить слезы.

– Благословляю вас, Даня, – он похлопал меня по плечу. Я предложил ему еще чая, он налил, быстро выпил и, казалось, пришел в порядок.

– Ну что ж, поправляйтесь скорее.

Мы распрощались, и я остался в палате один, наедине со своими мыслями. Конечно, я понимал всю ответственность своего выбора, но пока слабо представлял, с чем придется столкнуться в будущем. Врачи не называли Инне прогнозов, а сколько мог предположить я – год, три, десять? Сколько ни загадай, все равно будет мало. Сердце заныло, я так хотел, чтобы Инна была со мной всегда. «Пока родные и друзья помнят – человек словно жив», – вспомнились ее слова. «Мудрая Инна, сколько тебе пришлось испытать. Но теперь я буду делить твое горе с тобой, я буду рядом», – я закрыл глаза и заплакал. Я знал: что бы ни пришлось испытать, я выдержу все ради нее.

Инна вернулась буквально через пятнадцать минут, сияя радостью.

– Кажется, все прошло отлично! – она крепко обняла меня и чмокнула в щеку. – Эй, ты чего такой грустный?

Пока я ждал ее, я только и думал о нашем будущем, стараясь переключиться на все хорошее, что может быть – свадьба, путешествия, встречи с друзьями, прогулки по городу, вкусные ужины после работы, возможно, дети (я никогда прежде не думал о детях!), но острым молотом палача перечеркивало все светлые идеи слово «рак». «С этим нужно будет поработать», – решил в итоге я.

– Стресс, – признался я.

– Прекрати! – Инна села на край кровати и хитро на меня посмотрела. – Маме ты ну очень понравился, назвала тебя «красавчиком».

Она мило захихикала, наблюдая за моей реакцией.

– Вот это, – я обвел свое лицо с длинными растрепанными волосами, – она так назвала?

– Да, а что здесь такого? – Инна провела пальцем по моей щеке. – Я тоже считаю тебя красавчиком.

Она подмигнула мне и приспустила бретельки своего стильного джинсового сарафана.

После близости мы лежали под простыней, из окна впервые за долгие недели доносился небольшой ветерок. Инна терлась носом о мою крошечную щетину и целовала в уголок губ, отчего было немного щекотно.

– Я сегодня не была в кино, хотя суббота, – прошептала она вдруг.

– Ты бы хотела сходить? – я повернулся, чтобы видеть ее лицо. – Я не против.

Она прикрыла глаза и улыбнулась.

– Не хочу больше ходить одна, – она крепко прижалась ко мне обнаженным телом.

– А как же твое правило? Что ты там говорила? «Не хочу пропустить важный момент», кажется.

– Просто хочу разделить теперь эту традицию с тобой, – она повернулась и дотянулась до своего телефона на тумбочке. – Какой фильм ты бы хотел посмотреть?

– Хочешь устроить здесь кинотеатр? – мне понравилась ее идея. – Выбери тот, что ты любишь больше всего.

Она начала искать что-то в интернете.

– Только не «Шоу Трумана», пожалуйста? – вдруг попросил я.

– Почему? – она подняла на меня удивленные глаза.

– Не знаю, он кажется мне тревожным, напоминает о твоей пропаже.

– Хорошо, – без лишних вопросов согласилась Инна. – Тогда посмотрим «Завтрак у Тиффани».

Выходные прошли отлично, мы много занимались гимнастикой, ходили по коридору и даже вышли во внутренний двор больницы, где я побывал впервые, и что самое важное для меня – я прошел весь путь самостоятельно. Мы несколько часов просидели в тени раскидистого дерева с большими зелеными листьями и извилистыми ветвями.

Рано утром в понедельник Инна выскользнула из моей палаты, пока на смену не заступила Софья Павловна: по выходным дежурила или Алла, или студенты-практиканты, потому у нас была относительная свобода.

Юрий Сергеевич зашел и с порога обрадовал меня:

– Ну что, голубчик, расходился? Не смею пока задерживать в больнице. Амбулаторно полечишься, раз в неделю – ко мне, а там прооперируем, пластины надо убрать. Но это через месяц, не раньше, пока намертво не срастутся все осколки твои.

– Ого! – я совершенно не ожидал, что смогу так скоро выбраться домой. – Неужели, правда, отпускаете?

– А ну, брысь, пока не передумал! – он забавно махнул огромной рукой. – На вахте возьми бумаги и заполни все, Софочка все тебе объяснит, я напишу лекарства, которые надо купить, и потом зайду про режим еще скажу. Инна здесь сегодня?

– Да, в своей палате.

– Зови ее, я до операций зайду и все вам поясню.

После его ухода Софья Петровна принесла бумаги, которые я начал заполнять. Инна подошла и спросила, что за спешка.

– Меня домой хотят выписать! – обрадовано сообщил я.

– О! Это хорошо! – я заметил небольшое смятение сквозь ее радость. – А когда?

– Похоже, сегодня.

– Понятно.

«Что же такое, почему она не рада?» – ее смятение не давало мне покоя.

Юрий Сергеевич, как и обещал, забежал до первой операции, я слышал, как выехала каталка с каким-то пациентом в операционную, поэтому он быстро рассказал, когда мне приезжать я какие таблетки пить, Инна записала названия экстренных уколов. «Мыться можно, но аккуратно, опираться только на здоровую ногу, правую – беречь, как зеницу ока!»

– Юрий Сергеевич, сегодня к Дане адвокат еще придет к 12, нам можно здесь еще быть? – спросила Инна.

– Да сидите, сколько надо, милая моя, – ответил он.

Я крепко пожал доктору руку и поблагодарил за все.

– Тебе еще лечиться и лечиться, не расслабляйся! Гимнастика, лекарства и больше свежего воздуха, а то посерел весь в больнице. Инна, следи за ним!

Мы остались в палате вдвоем, а Юрий Сергеевич ушел спасать очередного пациента.

– Здорово! – теперь Инна немного пришла в себя. – Но мне придется приезжать сюда еще две недели, курс лекарства еще не закончили. Сегодня домой, Даня!

Она взяла меня за руки и потрясла их.

– Я помогу тебе потом все собрать. Ты не против, если я пока к себе уйду? Мне еще капельницу не ставили.

– Конечно, милая.

В 12 пришел адвокат, деловой седой мужчина в хорошо скроенном сером костюме.

– Юрий Борисович, – протянул он мне руку с массивными дорогими часами

– Данил Валерьевич, но можно просто Данил, – ответил я. Статусный вид адвоката производил впечатление. Если дьявол – в деталях, то в деталях Юрия Борисовича крылся опыт, компетенция и власть победителя.

– Я получил все материалы от лейтенанта Смирнова, давайте кратко обсудим то, что мне осталось непонятным или то, к чему можно придраться.

Он задавал мне точечные вопросы, словно знал события лучше меня, я поражался, с какой цепкостью он хватался за, казалось бы, неважные моменты.

– Свиридов при первой встрече угрожал вам? Вспомните точную дату, пожалуйста.

– Э-э, минуту, – я открыл календарь и прикинул день, – кажется, 19 марта.

– Данил, никаких «кажется». Найдите точную дату, сообщения, звонки от дочери Свиридова, все это будет важно на суде, юлить и придумывать на ходу не получится, ясно? Так он вам угрожал?

– Он был пьян, как мне сказала потом Маша. Да, он говорил, что «уроет» меня, что «я не имею права трогать его дочь».

– Вот и хорошо, – адвокат делал пометки в себя в папке. – Дата и время вашего последнего звонка Марии Свиридовой и еще раз точное время нападения на вас.

Я снова полез в телефон – единственный помощник для моей «дырявой» памяти.

– Так, вот звонок Маше: 8:12 утра 7 июня. А напали на меня тем же вечером после шести, точнее не скажу. Я помню, что в 17:40 мы с Инной приехали из Павлово, я прошел домой, принял душ и собрался в магазин. На обратном пути на меня напали. То есть примерно, – я прикидывал в уме, сколько времени пробыл в душе, потом в магазине, – в 6:30 вечера.

– Отлично, – прокомментировал мои тяжелые мыслительные потуги Юрий Борисович. – Опишите, каким вам показался Свиридов при первой встрече?

Я сглотнул, я за все это время придумал ему столько обидных и сквернословных эпитетов, что не знал, каким приличным словом дать ему характеристику.

– Деспотичный, агрессивный, – я задумался, – властный. Особенно когда запер Машу дома.

– Поподробнее, об этом нет информации в деле.

Я рассказал, что Маша находилась под «домашним арестом» пока не сдаст экзамен, ей запрещалось выходить на улицу, ходить в спортзал и в особенности видеться со мной.

Юрий Борисович слегка склонил голову набок и хмыкнул, но никак не прокомментировал, лишь что-то записал.

– Когда вы узнали, что Инна является дизайнера дома Свиридова?

– Здесь, уже после нападения, – я вдруг сжался, как рассказать то, что виной всему были наши видения и сны? Но ответ пришел сам собой. – Инна рассказала, про своего заказчика и назвала имя, я понял, что это один и тот же человек.

Юрий Борисович задал еще несколько вопросов и начал складывать бумаги в дорогой кожаный портфель.

– Данил, спасибо, мои юристы составят иск, и я направлю его вам на согласование. Подиктуйте свою электронную почту.

Я продиктовал свой e-mail и решился спросить:

– Юрий Борисович, как вы думаете, есть ли шансы, что Свиридов будет наказан?

– В вашем случае, я бы не переживал, даже связи ему не помогут, это я гарантирую.

Спустя пару минут после ухода адвоката зазвонил телефон.

– Привет, Лёнь.

– Дружище, когда тебе завезти кольцо? Я сейчас на обеде, могу подъехать. Или Инна рядом?

– Нет, она не рядом, можешь привезти.

– Ты какой-то растерянный, все ок?

– Адвокат приходил, вот перевариваю.

– А-а, понятно, – он не стал развивать болезненную тему. – В общем, через минут десять буду.

«Кажется, это будет не просто суд, а борьба двух быков на корриде: Машиного отца и Юрия Борисовича. А я – так, ничто, красная тряпка…», – я был под сильнейшим впечатлением от беседы с адвокатом, он показался мне настоящим профессионалом. При этом он не назвал стоимость своих услуг, и я подумал: «Нужно будет обязательно прояснить вопрос – смогу ли я расплатиться за услуги такого класса».

Лёня тихо зашел в палату и осторожно ее осмотрел, словно шпион.

– Фух, успел до Инны, – он с широчайшей улыбкой нес на двух ладонях красивую коробку, перевязанную маленьким перламутровым бантом. – Ты станешь моим навсегда?

На этих словах он рассмеялся. Я взял коробку и открыл, маленькое кольцо из белого золота с большим бриллиантом, красивое и в то же время лаконичное.

– Спасибо, друг, – я пожал ему руку, – что бы я, горе-ювелир, без тебя делал.

– Без проблем, деньги потом переведешь, я пришлю чек, – он искренне улыбнулся. – Когда планируешь вручить?

– Меня сегодня выписывают на амбулаторное лечение, может, сегодня.

– М-м, хорошо, – что-то в его глазах мне показалась странным: промелькнула хитрая искра на долю секунды, но не скрылась от меня. – Я очень за вас рад, не подкачай, скажи все по красоте.

На обед пришла Инна, как обычно, по-хозяйски усевшись на мою кровать.

– Ты бы хотел пожить у меня? – спросила она, откусив куриную ножку. О такой жесткой еде я еще не мог мечтать, довольствуясь мясным суфле с макаронами. Ее вопрос поставил меня в тупик. «Это логично, я же хочу жить с ней вместе. Не в съемной старой квартире тети Даши мы же будем жить».

– Я не думал об этом, – честно признался я.

– А я подумала, мы сегодня заедем к тебе, соберем какие-то вещи на первое время и отправимся ко мне. Хоть я живу далеко от больницы и от твоей работы, но зато тебе не придется больше платить арендную плату.

– Да я платил-то чисто символически.

– Что? – Инна округлила глаза. – За целую квартиру в самом центре города?! Как такое может быть?!

Я пожал плечами и просто сказал: «Повезло».

Мы пообедали, Инна начала собирать мои вещи в дорожную сумку.

– Давай я помогу, – предложил я.

– Лучше насладись последним больничным днем сполна. Может, устроишь тихий час?

Мы засмеялись. Вообще, чтобы скоротать время, я часто засыпал в тихий час и нисколько этого не стыдился – таков он был, больничный распорядок.

– Дань, я еще должна к Дмитрию Романовичу сходить. Ты пока, правда, отдохни, а я через час-полтора зайду, хорошо?

– А можешь меня проводить до внутреннего дворика? Я бы тебя лучше там подождал, почитал бы на воздухе.

– Конечно! – обрадовалась Инна. Пока она подавала мне костыли, я аккуратно заложил телефон в карман шорт, чтобы не привлекать внимания к выпуклому квадрату коробочки там же.

Мы спустились на лифте и вышли в заднюю дверь в наполненное солнцем и свежестью пространство небольшого дворика. Пройдя до скамейки под большим деревом, Инна аккуратно усадила меня, положив рядом костыли.

– Милая, можешь присесть на минуту?

Она села рядом и нежно посмотрела на меня. Я достал телефон и отложил его в сторону, я полез в карман снова, Инна проследила за моей рукой, а когда я достал небольшую коробку, я заметил, как округлились ее глаза, и замерло дыхание. Я начал говорить, не давая ей времени на протесты.

– Я хочу, чтобы мы были вместе всегда. Я обещаю быть твоим маяком в любую бурю, освещать твой путь и делать его счастливым. Ты – невероятная девушка, красивая, добрая, нежная, и в то же время сильная, ты – моя судьба, – я дрожащей рукой открыл коробку. – Инна, ты станешь моей женой?

– Даня, – выдохнула она и подняла на меня влажные глаза, не в силах сказать ничего больше.

Я взял ее за руку, ее ладонь была такой же холодной и влажной, как моя.

– Я знаю, что у тебя внутри смятение, знаю, что ты борешься с собой, но посмотри, сколько трудностей мы уже преодолели. Ты была рядом в самые тяжелые дни для меня, я мог не очнуться, но ты верила в меня. Я тоже верю в тебя, я тоже буду рядом. Всегда. Даже если ты не очнешься однажды.

Она закрыла лицо руками и горько заплакала. Я прижал ее к себе. Наверное, такое предложение руки и сердца не было ее детской мечтой – ни это место, ни такие страшные слова, но мы, увы, были не в сказке, а наша реальность была суровой и прозаичной. И в этой реальности я обещал ей всегда быть рядом, что бы ни произошло.

Инна плакала у меня на груди, я обнимал ее одной рукой, а в другой крепко сжимал красивую коробку с кольцом. Если честно, я не был готов услышать «нет», не смотря на все логичные доводы, которые мне могла привести Инна, я верил в то, что судьба не просто так столкнула нас, я любил ее так сильно и неистово, что готов был ждать согласия бесконечно долго.

– Я тебя очень люблю, маленькая моя девочка, ты делаешь меня самым счастливым, – шептал я ей на ухо. Я решил сказать. – Твой отец дал благословение.

Инна подняла на меня заплаканные глаза и часто заморгала, смахивая слезинки с ресниц.

– Ты спросил у него?

Я кивнул. Инна прикусила нижнюю губу и задумалась.

– А что он еще сказал? – спросила она.

Я большим пальцем вытирал слезы с ее щек и поцеловал в нос, на кончике которого замерла слеза.

– Сказал, что он видит, как ты счастлива со мной. И что не может быть против моего решения.

Инна потянулась к коробке с колечком и, не беря ее в свои руки, начала рассматривать.

– Очень красивое.

– Можно я надену его тебе на палец?

– Дань, я не знаю, что ответить, – честно сказала Инна.

– Ответь «Да», я все равно не отступлюсь.

Она грустно посмеялась, обняла меня и прошептала

– Я очень хочу быть твоей женой, просто все так сложно.

– Нет ничего сложного в том, чтобы позволить себе быть счастливой.

Она без слов дала мне свою правую руку, я помялся, на какой палец надевают кольцо, но она помогла мне, слегка подняв безымянный. Колечко подошло идеально, хоть в тот момент я не думал о Лёне, но позже не раз благодарил его.

– Ты согласна? – еще раз спросил я.

– Да.

Глава 24. Возвращение

В 16:30 мы забрали все бумаги и вышли из больницы. Пока я возился с документами, Инна подогнала машину ко входу и перенесла наши вещи, мне осталось только забраться в ее маленький «Мини Купер». Инна усадила меня поудобнее, и мы отправились сначала ко мне. Я чувствовал себя необычайно легко: месяц заточения в крошечной палате, особенно, будучи прикованным к кровати, показался бесконечным, поэтому я уже чувствовал дыхание долгожданной свободы.

Небо над городом заволокло тучами. Ироничным казалось то, что за все время, проведенное в больнице, не было ни единого дождливого или хотя бы пасмурного дня, но стоило мне выйти из временной тюрьмы – хорошая погода словно закончилась, помахав на прощание: «На это лето хватит, увидимся в следующем году». Мы быстро подъехали к моему дому.

– Давай я поднимусь и соберу тебе вещи, ты же по лестнице не заберешься?

– Наверное, – с досадой признал я, хотя мне абсолютно не хотелось, чтобы Инна копалась в моем белье.

Я сообщил ей, где что лежит и что нужно взять на первое время. Инна достала ключ из моей сумки и побежала к подъезду. Начинал накрапывать дождь, а когда Инна вышла, шел уже настоящий ливень. Она быстро забросила пакеты в багажник и села на водительское кресло, с ее волос струями стекала вода, и сарафан совсем промок.

– Ух, ну и погода! Целая буря! – она взъерошила мокрые волосы, стараясь немного просушить, и руками придала им красивый вид. Ее волосы сильно отросли и доставали почти до плеч, ложась аккуратными влажными волнами, а у висков образовались маленькие кудряшки.

Мы отправились на Автозавод в ее квартиру. Если честно, я немного трусил: жить с девушкой под одной крышей – не самая простая задача. Мой единственный опыт оказался не слишком удачным – через пару лет мы с моей бывшей девушкой Леной готовы были поубивать друг друга своими бытовыми претензиями, продолжая встречаться скорее по привычке, чем по любви. «Если не попробуешь – не узнаешь, – твердил мне внутренний голос. – К тому же Инна – чудесная, и она станет твоей женой». Последняя мысль особенно грела мое сердце, всю дорогу я бросал взгляд на ее правую руку на руле, на которой сверкало кольцо.

Дорога в пелене дождя казалась какой-то нереальной: мы проезжали знакомые места, и я видел их в новом свете. Вот площадь Маркина и пустынная Нижневолжская набережная, лишь редкий прохожий бежал под зонтом, чтобы скорее укрыться в автобусе или ближайшем кафе на Рождественской; вот мост и река – темная, суровая, в пенистых пузырях у берегов. Одинокая яхта со спущенными парусами стремилась скорее вернуться к причалу: видимо, чья-то прогулка закончилась не по расписанию. Обычно яркая и солнечная Ярмарка, казалась обычным зданием, за стеной ливня не проглядывали даже ее контрастные ажурные арки. На Московском вокзале, обычно таком оживленном, люди столпились под крышей небольшой остановки, крепко держа свои сумки и чемоданы.

В нашем с Инной мире было тепло и уютно, машину наполняла красивая ритмичная музыка, зажигательный мотив и испанский язык словно бросали вызов непогоде. Через полчаса мы припарковались около ее дома, дождь почти перестал, и вдалеке над озером едва-едва проявлялась радуга. Инна помогла мне выйти, прихватила пару сумок, и мы пошли к подъезду.

Двенадцатый этаж, квартира 101, Инна повернула ключ в замке и сказала: «Проходи, родной, ты дома». Ее слова приятной волной разбежались по телу, я мысленно добавил: «Мой дом там, где ты». Я вошел в темноту восточной сказки, Инна поставила сумки и включила свет. Я еще раз поразился красоте ее квартиры. Она разулась и помогла мне снять кроссовок со здоровой ноги и жестом показала идти вперед, что я и сделал.

Я немного подтолкнул дверь из прихожей, и в тот же миг на меня посыпались яркие серпантины и конфетти, крики «Ура!» раздавались со всех сторон большой гостиной. Даже не успев сконцентрировать внимание, я поддался общему ликованию. Я различил в толпе и разноцветном бумажном салюте лица Лёни и Толика прямо напротив, заметил отца Инны с большим фотоаппаратом в руках, то и дело ослепляющего меня вспышкой. Когда гул утих, и фонтан цвета улегся толстым слоем на пол, я смог рассмотреть всех, кто присутствовал на празднике в честь моего возвращения, неожиданно ко мне подошел и крепко обнял отец.

– Папа! И ты здесь! – я так обрадовался ему. Следом подошла мама.

– Сынок, как хорошо, что ты уже дома. Выписали, наконец! – мама расцеловала меня в обе щеки.

Далее Инна «дирижировала парадом», не давая друзьями и коллегами сбить меня с ног. Кажется, она собрала всех моих друзей: Толик и Саша из Политеха, Мишка из Павлово, ребята с футбола – Игорь, Олег, Серега, Стас. С работы – Лёня, Аня, Оля и другие, затерявшиеся пока в толпе. Казалось, народа собралось слишком много для этой гостиной. Были и родители Инны, которые весь вечер общались с моими, а также некоторые ее друзья.

– Дань, познакомься, это Юра, Дима, Марина и Ира, – представила мне Инна своих друзей. Я пожал парням руки и поприветствовал девушек. Я уже не злился на Юру, самого близкого друга Инны. В любом случае мне нужно было узнать его лучше, чтобы стать частью их дружной команды. А вот походник Дима мне сразу понравился, у него даже вид был какой-то походный: брюки цвета хаки со множеством карманов, растрепанные волосы, из нагрудного кармана торчали солнцезащитные очки, как я позже заметил, на резинке. Марина крепко держала мужа за руку, но на ее внешнем облике не отражалась их совместная любовь к дикому туризму.

Как и когда все успела организовать Инна – оставалось большой тайной для меня. Тем не менее получился настоящий праздник: на высокой столешнице острова была организована фуршетная зона, с небольшими тарталетками, пирожными и закусками, на столе между мойкой и плитой были выставлены бокалы с шампанским, разными соками и небольшие бутылки пива. Легкая музыка наполняла комнату, все общались и веселились.

– Садись сюда, – Инна усадила меня на высокий стул, поставив неподалеку костыли, и встала рядом, – не сильно тебя все смутило?

– Нет, милая, мне очень приятно, – я притянул ее и нежно поцеловал. – Признайся, ты – волшебница? Как ты все устроила?

– Волшебники не раскрывают своих секретов, – она лукаво улыбнулась мне, но не сдержалась и рассмеялась. – Дань, честно, это было непросто, но я рада, что тебе понравилось. Что ты хочешь поесть или выпить?

– Я не знаю, можно ли мне пить, а до еды я дотянусь. Отдохни сама, проговори с друзьями, я буду здесь.

– Не хочу от тебя уходить, – она обиженно вытянула губы, – но это слишком эгоистично, все по тебе соскучились.

В подтверждение ее слов, ко мне подошли Толик с Сашей.

Вечер прошел замечательно, я был окружен вниманием близких и друзей, узнавал новости и делился с ними такими незнакомыми для многих больничными буднями. После того, как я немного перекусил, Инна пересадила меня на диван, организовав подобие «приемной депутата»: друзья подсаживались рядом, болтали, затем им на смену приходили новые люди, и так по кругу.

Когда до меня, наконец, добрался Лёня, первым делом спросил о помолвке.

– Ну как прошло? Я заметил на ее пальце свое колечко, – он подмигнул мне.

– Она согласилась, все отлично. Спасибо тебе, дружище, за помощь, – я похлопал друга по колену, поскольку в одной руке он держал бутылку пива, в другой – вилку с рыбой. – Когда Инна успела всех собрать?

– Она мне позвонила часов в 10, сказала подсуетиться. Я, как только узнал, что тебя выписывают, подумал: «Надо срочно везти кольцо».

– Здорово все получилось, – я не скрывал своего восхищения.

– Она у тебя умница, я даже тебе завидую, – он отхлебнул щедрый глоток пива и жадно «прикончил» рыбку.

– Да перестань, ты и сам теперь не одинок, – говорить о Маше без учета обстоятельств было трудно, но все же я попытался. Лёня заметно сник.

– Я взял тайм-аут, мне не нравится, что произошло между тобой и ее отцом, я пока не знаю, как буду действовать дальше.

– О, прости, не знал.

– Я на твоей стороне, – он кивнул, – и пока это важнее, чем выслушивать Машины обвинения в твой адрес.

Я был поражен откровенностью друга и его выбором приоритетов. Я не успел ничего ответить, как к нам подсели другие коллеги: Аня и Оля защебетали о рабочих новостях, отложив наш с Лёней разговор на неопределенный срок.

Когда до меня снова добралась Инна, было уже полдесятого вечера.

– Устал, Дань? – спросила она, я заметил, что и она сильно утомилась.

– Немного, – признался я, – но не так, как ты. Ты всех здесь объединяешь, собираешь, кормишь и веселишь.

Сегодня я своими глазами увидел, как Инна ловко управляется с большим количеством дел, при этом уделяя внимание каждому гостю.

– И я устала, надо потихоньку всех распускать, чтобы к десяти уже не шуметь. У нас в доме строгие правила, – она уткнулась мне в плечо и легонько поцеловала.

– Мы скажем всем, что обручились? – не знаю, почему я спросил. Возможно, мне так хотелось еще раз пережить те эмоции, когда она сказала: «Да».

– А ты хочешь? – она серьезно посмотрела на меня.

– Да, – без колебаний ответил я, – здесь самые близкие люди, думаю, они за нас порадуются.

Инна спокойно встала и направилась к родителям, отведя своего отца в сторонку. Через пару минут она вернулась ко мне и помогла встать.

– Ну что ж, начнем, – тихо сказала она мне и затем громко для всех. – Друзья, можно на минуту вас отвлечь.

Разговоры потихоньку затихли, я заметил, что отец Инны убавил музыку.

– Мы с Даней благодарим вас за то, что вы пришли сегодня и разделили с нами радость его возвращения и почти выздоровления, – по комнате прокатился добрый смех, я тоже заулыбался. – Пока мы все вместе, мы бы хотели сделать небольшое заявление.

На этих словах Инна посмотрела на меня, передавая мне инициативу.

– Друзья, Инна согласилась стать моей женой.

Мои слова утонули в овациях, все кричали «Поздравляем», потом Толин бас начал волну «Горько-горько». Я обнял Инну и поцеловал. Я был счастлив!

К десяти вечера гости разошлись, последними уезжали мои родители. Мишка уже ждал их в машине, чтобы переночевать в моей съемной квартире и завтра рано утром вернуться с ними в Павлово.

– Сынок, Инночка, мы так за вас рады, – мама обняла Инну и поцеловала меня, – выздоравливай, Данечка, да приезжайте к нам хоть ненадолго, на выходные. Как же у тебя красиво, Инна!

Папа тоже обнял Инну и приобнял меня на прощание.

– Вы молодцы, ребята, с такими муками справились, и главное, что вместе. Теперь не страшно Даньку оставить одного в городе, – он цокнул языком, – а то уехал десять лет назад, вот уж мы с матерью напереживались за него поперву. Один в чужом городе, подросток еще. Ничего, возмужал, жену нашел. Молодцы.

Он похлопал меня по плечу. Мы с Инной стояли и улыбались, Инне были приятны лестные слова, а мне – то, что с папой у нас начался новый этап в жизни: мы сблизились, как никогда прежде, начали общаться, как отец и сын.

Когда Инна закрыла за родителями дверь, она крепко прижалась ко мне, уткнувшись мне в шею.

– Спасибо тебе за такой сюрприз, – я терся носом о ее волосы, целовал в макушку.

– Я хотела тебя немного порадовать, все так тебя любят.

– Спасибо, – я еще раз поцеловал ее в рыжие кудряшки. – Давай отдыхать, ты так устала.

Она сделала шаг назад и посмотрела на меня.

– Этот день надо будет переосмыслить, столько событий, – она взяла меня под локоть и направила в комнату.

– Отложим переосмысление на завтра? – предложил я.

– С удовольствием, – Инна прошла на кухню.

– Только не говори, что собралась убираться?

– Нет, конечно! Чтобы это убрать, нужен целый день! – она обвела руками кухню-гостиную: на всех горизонтальных поверхностях стояли тарелки, бокалы, пустые и недопитые бутылки, то тут, то там было что-то разлито. – Я только таблетки выпью и приду.

Я пошел в спальню и аккуратно включил свет, милая уютная комната встретила меня свежестью: окно было приоткрыто, принося прохладный воздух с озера. Мое внимание привлекла незаметная асимметрия на стене, я присмотрелся и заметил новую фотографию в бело-голубой рамке, она была немного большего формата, чем прочие. Я подошел ближе: на фото был я с Инной в Павлово на пляже, волосы мокрые и растрепанные, а наши покрасневшие лица перепачканы песком. В этом снимке было столько знойного солнца, беззаботности и молодости. Я не смог сдержать улыбку, незаметно для себя я стал частью огромного мира Инны, одним из любимых ею людей, достойных звания «ради этих людей стоит жить».

Я присел на кровать, а через несколько минут зашла Инна.

– Давай я помогу тебе раздеться? – сказала она с порога.

Я обернулся, весь сияющий.

– Я люблю тебя, – сказал я и указал на фото. Инна улыбнулась, подошла и присела рядом.

– Мое самое любимое фото, я себе еще распечатала, они вон там, на столе.

Я увидел рассыпанную стопку фотографий из нашего подхода: зеленые луга, синяя лента реки и наши счастливые солнечные лица.

Раздевшись, мы легли в постель и крепко прижались друг к другу, сил на ласки и поцелуи совсем не осталось. Мы лишь сказали «спокойной ночи» и почти сразу заснули.

Я проснулся, Инна лежала напротив и ласково смотрела на меня. Утренний свет пробивался сквозь прозрачные занавески, слегка колышущиеся от слабого ветра. Ее рыжие кудри переливались теплыми оттенками расплавленного металла от золотистого до медного. Я вспомнил день нашей первой встречи, именно блеск длинных рыжих волос привлек мое внимание. Случайность, мимолетная встреча, одно мгновение, переросшее в вечность. В глазах Инны я видел безмятежность, спокойствие и всепоглощающую нежностью. Мы лежали молча, любуясь друг другом: легкая простыня плавно обтекала изгибы любимого тела. Я знал ее всю: ямочки около уголков губ, когда она улыбалась, родинки и веснушки, милый вздернутый носик, тонкие пальчики, спрятанные сейчас под щекой.

– Доброе утро, Даня.

– Доброе утро, Инна.

Мы слились в бесконечном поцелуе.

Начинался новый день. Начиналась новая жизнь.

Глава 25. Спустя миллионы минут

Я знаю точно, почти до минуты, сколько времени нам было отведено с Инной. В минутах это число поистине огромно; в днях – непонятно, сразу хочется разделить на 365; а в годах – всегда недостаточно.

Я сижу в нашей квартире за рабочим столом Инны и смотрю на озеро. Дни недели и времена года потеряли смысл, когда ее не стало. Нет, моя жизнь не оборвалась в тот миг, просто время замерло и перемешало все: прошлое, настоящее, будущее.

Через пару часов я сяду за руль и отправлюсь далеко от города, который стал моим домом. Грядут перемены, в которых ждут и трудности, и радости, и тревоги, и, возможно, счастье. Две недели назад Лёня предложил мне сменить обстановку, пожить в Москве. Он давно перебрался туда, женился на Диане, успешной бизнес-леди, которая покорила его с первого «Нет». Он добивался ее расположения несколько месяцев, что, кажется, было для него чем-то диковинным. Сейчас они воспитывают дочку и кажутся мне чудесной крепкой семьей. Лёня договорился устроить мне собеседование и уже нашел квартиру – небольшую, с видом на сосновый бор, недалеко от их коттеджа.

Я решился на переезд внезапно, практически позавчера написал другу: «Я приеду», достал из шкафа чемодан и начал собирать вещи. С Инной мы много путешествовали, не доехав, пожалуй, только до Австралии с ее коралловыми рифами, где я мечтал понырять вместе. Зато были в других отдаленных прекрасных местах – США, Чили (Дима пребывал в экстазе всю неделю наших путешествий по горам, пока мы мучились от гипоксии), Японии, Кении. Мы ездили и с компанией друзей, и только вдвоем, выбираясь на выходные в Европу. Инна обожала новые страны, а я обожал делать ее счастливой, соглашаясь на разные авантюры. Мы много работали, но большим подспорьем для таких частых поездок стали деньги от выигранного суда. Отца Маши осудили на шесть лет строгого режима с выплатой компенсации в полтора миллиона – вред здоровью и моральный ущерб. Большую часть этих денег я отложил на возможные затраты для лечения Инны, постоянно пополняя этот «целевой» счет. Как оказалось, все было сделано верно.

Единственное, о чем я до сих пор жалею, что у нас не было ребенка. Инна долго не соглашалась, находя тысячу причин, но в итоге просто отвезла меня к Дмитрию Романовичу, который наедине мне сказал, что организм Инны не способен выдержать такую нагрузку и даже если выдержит – гормоны могут сыграть злую шутку, спровоцировав агрессивную стадию болезни. Потому я бросил уговоры, полностью положившись на мнение профессионала. В любом случае наша семья была самым высшим приоритетом для меня: с детьми или без детей.

Сегодня утром я проснулся, как обычно, принял душ и приготовил завтрак, потом еще раз проверил собранные документы и вот сел за компьютер, чтобы записать свой сон. Это стало моей доброй традицией, одной из самых любимых, после, разве что, субботних походов в кино. (Все-таки Инне удалось привить мне любовь не только к боевикам. Мы вместе ходили на первые сеансы в кинотеатр каждую субботу, если были в городе). Мои сны – самая большая загадка для меня и самое большое чудо. В них я вижу Инну, но не только такой, какой она была в моей памяти – молодой девушкой, совсем нет. Я вижу ее ребенком, маленькой непоседой. Я вижу ее подростком, провокационной бунтаркой. Я вижу ее зрелой женщиной, которой она никогда не стала, густая седина в ее бронзовых волосах и наполненные мудростью голубые глаза. Я не понимаю смысла этих снов. Сначала я думал, что виной всему фотографии, развешанные в спальне: там и ее детство, и юность, хотя, конечно, нет никакой старости. Мы постоянно пополняли галерею, меняли что-то из старых фото, добавляли новые из путешествий, наших свиданий и встреч с друзьями. Но во снах встречались детали, которых я прежде не видел. Так, я спрашивал Лешу, брата Инны, был ли в ее детстве большой деревянный шалаш на раскидистом дереве, он сказал, что не помнит. Зато похожий шалаш описал мне Юра (кстати, мы с ним очень сдружились, особенно тесно стали общаться после смерти Инны: он мне всегда помогает в психологическом ключе), но он сказал, что Инну никогда не отпускали так далеко от дома, поэтому он ходил туда только с мальчишками. А мне снилось, что Инна играет с куклами в таком шалаше одна. Сначала я старался запоминать сны, пытался выяснить, что из них могло быть правдой, но потом начал путаться и стал все записывать. Каких только странных описаний нет в папке «Сны с Инной»!

Вот маленькая Инна с двумя пышными косичками, стоит на табуретке и «готовит» суп. «Мааааам, – кричит она, – я ложку уронила, как достаааать?» Анастасия Васильевна не вспомнила такого случая, хотя, она сильно сдала в последнее время: мало с кем говорит, очень постарела. Дмитрий Семенович поддерживает ее, Лёша вернулся в Нижний, я тоже стараюсь почаще заходить.

Вот Инна, взрослая женщина, почти бабушка, сидит на крыльце небольшого дома из красного кирпича, она укутана в клетчатый шерстяной плед. Перед домом – раскинулось озеро, поросшее высокой травой. Инна так спокойна, морщины прорезают ее лоб и кожу вокруг глаз, но от этого она не кажется менее красивой. Рядом лежит большой рыжий пес, она треплет его по голове, а он лишь недовольно поводит ухом. На другом берегу озера – небольшой причал с двумя лодками. Уже поздняя осень, листва золотыми каскадами слетает с деревьев от порыва ветра. Об этом мне спросить, конечно, не у кого, во всяком случае, чтобы не приняли меня за совсем спятившего от горя.

Вот Инна, совсем юная, выскальзывает из крошечного голубого домика, затерянного где-то в южных краях, на ней купальник, в руках – полотенце. На дворе ночь, а она бежит темной тропинкой вниз, и вдруг перед ней отрывается море: широкая гладь черной воды и лунная дорожка справа. Инна бросает полотенце и несется со всех ног в воду. Брызги взлетают сверкающимсалютом, а она уплывает вдаль.

Я спрашивал студенческих друзей и одноклассников Инны, не ездили ли они в похожее место (самым сложным было ответить на вопрос: «А почему ты вдруг об этом спрашиваешь?»). Как-то Таня, одноклассница, переслала мне скан фотографии, где стояла она, Инна и еще несколько девушек и парней напротив голубого домика. В точности такого, как во сне. Значит, он существовал, и Инна там бывала!

Сейчас я записывал новый сон, стараясь вспомнить все детали. В нем Инна была особенно хороша: «Она спешит куда-то, постоянно смотря в телефон, видимо, ищет адрес по карте. На ней надета короткая юбка и белая блузка, каблуки стучат по брусчатке Верхневолжской набережной, а длинные кудри подпрыгивают от быстрой ходьбы. В какой-то миг она останавливается, сверяясь с картой, идет немного назад и скрывается в подъезде знакомого мне купеческого дома».

Я дописал последние строчки, словно в трансе, и задумался: что-то мимолетно знакомое было в ее образе. Я начал тереть виски, странная привычка, которую я перенял у Инны, ей она помогала немного снять боль, а мне, как я уверял себя все эти годы, лучше сконцентрироваться. Вдруг передо мной предстала Инна из дня нашей первой встречи – она была одета точно так же, как и в моем сне. Я встал и начал расхаживать по комнате, рассуждая вслух: «Мы встретились на остановке недалеко от этого купеческого дома. Одежда та же. Волосы, туфли, все до мелочей. Не может быть! Это день нашей встречи. Мне снился день нашей первой встречи!» Я дошел до кухни и отхлебнул воды, я был так взволнован и поражен, ведь еще никогда мне не снились события, в которых мог очутиться я сам, не считая, конечно, снов до нашего знакомства с Инной.

«А что, если бы я проспал немного дольше? Она бы пришла на ту остановку, а следом за ней – я», – я сам не понимал, что так сильно меня обескуражило, но я схватился за сон, как за спасательный круг, который мог вытянуть меня из моря иллюзий и догадок. Как бы я хотел понять смысл!

Я сел на диван в гостиной, сиреневый бархат на сиденье немного вытерся от частых приемов гостей. Квартира Инны стала моим домом, который я так сильно любил, наверное, потому, что в нем чувствовалась ее душа, ее взгляд на мир, ее стильный вкус первоклассного дизайнера. «Возможно, где-то в параллельной Вселенной живет Инна, не моя, другая, но такая же жизнерадостная и солнечная. Она красиво стареет, живет в большом каменном доме у озера, берет к себе бродячего рыжего пса со своенравным характером. Надеюсь, у нее есть дети, может, даже внуки. Пусть у нее будет не менее любящий и заботливый муж, чем был у моей Инны, – я смахнул накатившие слезы и продолжил свои фантазии. – Эта Инна живет и не знает печалей и бед, с которыми пришлось столкнуться моей Инне. Пусть хотя бы в одной Вселенной из миллиона она будет жива и очень счастлива».

Спустя некоторое время я выключил свет в квартире, проверил еще раз всю электрику, взял чемодан, ключи от нашего старенького «Мини Купера» и спустился вниз. Я бросил ключ от нашей квартиры в почтовый ящик – Лёша заберет его, чтобы следить за всем, поливать цветы – сел в машину и включил зажигание. Я оставлял здесь, казалось, все, что имел: наши счастливые дни и нежные ночи, наши веселые посиделки большими компаниями и неожиданные ужины при свечах на берегу озера, наши слезы после очередного МРТ и крики от невыносимой боли, наше тихое прощание и свое бесконечное одиночество.

Еще раз взглянув на все вокруг, я нажал на педаль газа и поехал искать нового себя.

Послесловие

«Случайностей не бывает» – пожалуй, хотя бы раз в жизни так думал каждый. Кто-то верит в предопределенность судьбы, кто-то говорит «пути господни неисповедимы и только Богу известно, что будет», кто-то считает события математической вероятностью со множеством факторов и переменных, и они знают: вероятность почти любого события никогда не равняется нулю.

Одно мгновение может изменить жизнь, а может, наоборот, не оставить и следа в памяти. Один случайный взгляд подарит надежду на новую встречу, одна случайная встреча станет началом истории большой любви.

Вечность соткана из мгновений, как Вселенная – из энергии и материи. Мы проходим через судьбы множества людей за жизнь, переплетаемся чувствами, эмоциями, оставляем порой невидимый отпечаток, способный проявиться через годы.

Какими мгновениями наполнить жизнь, каких людей впустить в свой мир, какой след оставить в судьбе других – выбор каждого человека, пусть иногда этот выбор слишком подчинен вездесущей теории хаоса.

Могли ли Даня и Инна пройти другой путь? Конечно.

У одного и того же события – миллион развилок, и у каждой есть вероятность произойти. Даже небольшая, не выше одной на миллион.

Герои сделали свой выбор, пройдя вместе все испытания, научив друг друга быть сильными и счастливыми несмотря ни на что. Что будет дальше? Это выбор Дани и его путь.

Выбор делается в момент принятия решения. Изменишь решение – изменится выбор – измениться путь. Каждый выбор важен. И в то же время каждый выбор – правильный. Не стоит оглядываться назад и искать, в чем прокололся – путь уже пройден. Вынеси из него соответствующий урок и иди вперед.

Ваша Алина.

Фото обложки: https://www.pexels.com/ru-ru/photo/1554740/

Примечания

1

Район Нижнего Новгорода

(обратно)

2

Нижний Новгород разделен на две исторических части: Заречная (Нижняя) и Нагорная (Верхняя). Нижняя часть находится на низинном левом берегу реки Оки, в то время как Верхняя – на холмистом правом.

(обратно)

3

В данном контексте от англ. «Fuck» – твою мать.

(обратно)

4

От англ. «Sorry» – извини

(обратно)

5

Саморазгружающийся бункерный грузовой вагон для перевозки массовых сыпучих грузов

(обратно)

6

Цельная плита материала, например, камня, дерева

(обратно)

7

Струи плазмы, вырывающиеся из центров (ядер) таких астрономических объектов, как активные галактики, квазары и радиогалактики

(обратно)

8

Отсылка к фильму «Шоу Трумана» (1998 г., реж. Питер Уир)

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Открытки падали с неба

Глава 2. Кино отменяется

Глава 3. Детали

Глава 4. Маша

Глава 5. На перекрестке

Глава 6. Утро

Глава 7. Важный день

Глава 8. Пустота

Глава 9. Перемены

Глава 10. Вечерние откровения

Глава 11. Инна

Глава 12. Семья

Глава 13. Поход

Глава 14. Неожиданности

Глава 15. Обрывки

Глава 16. Новая реальность

Глава 17. Реабилитация

Глава 18. Догадки

Глава 19. Чистый лист

Глава 20. Поворотные события

Глава 21. Мученики

Глава 22. Большие планы

Глава 23. Важные события

Глава 24. Возвращение

Глава 25. Спустя миллионы минут

Послесловие

*** Примечания ***