Дух свободы: Наследники партизан [Александр Верт Alexander Werth] (fb2) читать онлайн

Александр Верт Дух свободы Наследники партизан

Всем жертвам режима посвящается. Мы никогда вас не забудем.

Глава 1

В замке повернулся ключ. Щелчок – и дверь открылась. В тишине квартиры этот звук прокатился зловещим эхом.

Артур, так и не включивший свет на кухне, вздрогнул, сглотнул мгновенно подкативший к горлу ком и красными от усталости глазами посмотрел на часы.

В такое время домой могла вернуться только Маша, хотя Артур не мог вспомнить, на сутки она ушла или на день. Он постоянно путался в ее сменах на скорой, а когда собирался об этом спросить – забывал, и потому постоянно чувствовал себя виноватым.

Быстро закрыв ноутбук и перевернув два лежащих рядом телефона экраном вниз, он хлебнул остывший кофе и встал.

Сейчас говорить с ней он тоже был не в состоянии. Включив свет на кухне, он вышел в коридор и увидел ее в расстегнутом пальто, стягивающую с себя шарф. Шапка уже лежала на полке.

Вместо приветствия и поцелуя в щеку, Артур коротко провел рукой по ее спине, едва задевая пальцами кончики темных волос, затянутых в короткий хвост. Это было почти неощутимое прикосновение, но на большее он не был способен, потому забирал пакет с покупками, избегая ее взгляда.

Она всегда заходила в магазин, возвращаясь домой. Наверное, пыталась так заботиться о них, по крайней мере, Артур видел в этом заботу и острее чувствовал вину, но она молчала, даже не вздыхала тяжело от усталости.

Это его устраивало, особенно сейчас, когда в голове было пусто, а перед глазами мелькали новости, ники, каналы и обсуждения.

Он просто пошел на кухню разбирать пакет, чтобы помочь хоть чем-то.

Хлеб, молоко, мука…

Стоило взять ее, и рука сразу задрожала. Белая упаковка, красная полоса.

«Чертова Лидская мука», – подумал Артур, сжимая до боли челюсть.

Рядом с красной полоской было написано: «сделано в Беларуси».

«Сделано» – красным. «В Беларуси» – зеленым. Все как на государственном флаге.

У Артура перед глазами сразу проехали ряды автозаков с этим проклятым флагом, замелькали дома, где эти флаги теперь появились. Они теперь были всюду, даже на магазинах. От них тошнило.

– Ненавижу, – прошептал он, сжимая муку все сильнее.

– Что? – спросила Маша, не разобравшая его тихих слов и тут же отскочившая от своего парня.

– Что это? – спросил он, резко обернувшись и чуть ли не в нос ткнув в нее пачкой муки. – Зачем ты ее купила? Она государственная! На ней же этот чертов флаг.

– Это единственная мука в магазине у дома, – устало ответила Маша.

– Да мне плевать!..

Договорить Артур не успел, потому что треклятая бумажная упаковка муки в его руке лопнула, заполнив всю кухню белым туманом.

– Ты идиот?! – взвыла Маша. – Мог бы пойти в магазин сам! Кто вообще это все теперь будет убирать?!

Слезы тут же застыли в ее глазах, просто потому что всякий раз, когда она видела Артура таким, что-то в ней ломалось. Выжигающая ненависть буквально била, и казалось, он может наброситься на нее, а он не понимал, как выглядит в этот момент, скалился и, рыча, швырял полупустой пакет на пол.

– Какая к черту разница, если даже ты… Ты! Кормишь этих тварей!^[1]

Он впечатал пакет ногой, поднимая белые мучные клубы, и вмял его в пол, пытаясь раздавить, словно окурок.

– Это мои деньги, кого хочу, того и кормлю! – бросила ему Маша в ответ, не понимая уже, от чего она защищается.

– Замечательно! – рявкнул на это Артур и в перемазанных мукой домашних штанах пошел из кухни в коридор, оставляя за собой белые следы.

Продолжать разговор, что непременно закончится упреками, он не хотел.

«Да, я – безработное говно. Я помню», – думал он, уходя, и едва не налетал на Машиного брата, что выходил на крики из своей комнаты.

– Да что у вас опять случилось? – спросил тот.

Артур ему не ответил, отмахнулся и вышел.

За ним хлопнула входная дверь.

На кухне разрыдалась Маша, сползая на пол.

У нее просто не было сил ни терпеть, ни бороться. Она устала от новостей, от ситуации в стране, от работы, от Артура, от всей своей жизни и могла только рыдать, жалея себя.

– Маш, – окликнул ее брат, присаживаясь с ней рядом на пол, засыпанный мукой. – Что у вас опять случилось?

– Как всегда, – простонала Маша в ответ, вытирая слезы.

Она не видела смысла объяснять брату, что не так. Кирилл жил с ними и сам знал, каким невыносимым стал Артур. Иногда он, казалось, был хуже лукашистов^[2] и все чаще напоминал сумасшедшего. У него было пять телефонов, несколько ников в телеграме. Какие-то чаты, каналы. Спичечный коробок с сим-картами в тумбочке на кухне. Созвоны. Маты. Крики без причины.

Он почти не спал. Забывал поесть. Огрызался. Хамил. Ничего кроме злого ядовитого сарказма из него нельзя было выдавить, но Маша все равно его любила, только уже не надеялась спасти.

«Я так больше не могу», – думала она, не в силах даже это прошептать, а сама заплакала еще сильнее, едва не закричав от боли, в голос.

– Машка…

Кирилл не знал, что ей сказать, потому обнял ее как можно крепче.

– Я не могу с ним больше жить, – сказала Маша прямо. – Он и себя погубит, и нас. Ты ведь тоже понимаешь, чем это кончится?

Она посмотрела на брата, давясь слезами.

– Не говори так, – попросил тот, отшатнувшись. – Ты же знаешь, что он умный. Его не арестуют.

– Он безумный, – шептала Маша и снова закрыла лицо руками.

– Маш, – со вздохом сказал Кирилл и, хорошо понимая Артура, попытался его оправдать: – Ты, наверно, новости еще не видела. Бондаренко умер, а Артур, оказывается, был с ним знаком. Он сам не свой от этой новости.

– Он и без этой новости сам не свой, – всхлипнула Маша и разрыдалась, вцепившись в брата.

Она тоже понимала Артура, но понимания порою бывает недостаточно.

Глава 2

Артур выскочил на улицу, пробежал три ступени крыльца и замер на тротуаре, понимая, что осень давно перестала быть теплой.

Последний раз он был на улице в начале октября. В тот день он вышел во двор дома, в котором жил всю свою жизнь. Светило солнце. Артур стоял во дворе возле мусорного бака и пытался понять, что он чувствует. Он только что выкинул два пакета со старыми вещами, потому что это могло помочь. Так писали психологи. Артур и вспомнить уже не мог, откуда был этот совет. Он слишком много читал о самопомощи для страдающих стрессовыми расстройствами и пробовал почти все подряд, не разбирая.

Он с самого начала понимал, что не был в порядке, но помощи просить не мог, вот и в то утро дергался от косых взглядов своих соседей и просто курил прямо у мусорки, дыханием пытаясь подавить дрожь во всем теле.

Затяжка заменяла глубокий вдох.

Задержав дыхание, он закрывал глаза и снова слышал истошный крик, чужой. Сам он не мог орать, когда его били. Он молчал, стиснув зубы, когда его осыпали оскорблениями, заставляя стоять на коленях у стены, пока в глазах темнело от боли.

Он не кричал и не жаловался, не умел, но его трясло, и эта дрожь возвращалась снова и снова, иногда совсем без причины. Потому он стоял и курил, и пытался взять себя в руки.

На третьей затяжке, когда смог снова ощутить реальность, Артур понял, что в кармане звенит телефон. Тот противно вибрировал и это не совпадало с внутренней дрожью. Совсем.

Хотелось избавиться от этого ощущения, потому он не смотрел толком на экран, просто отвечал, надеясь, что голос не будет дрожать.

– Да.

– Жилябин Артур Геннадьевич, – обратился к нему равнодушный официальный голос.

В ответ на это Артур перестал дышать, понимая, что ничего хорошего этот разговор ему не сулит. Официальные звонки вообще никому ничего доброго сулить не могли, а уж ему особенно.

«А мне говорили не отвечать на незнакомые номера. Не один раз говорили», – думал он, а сам молча слушал сотрудника:

– Вас беспокоят из следственного комитета.

Артур почти ждал такого звонка, готовился к нему, но тот все равно застал его врасплох, стал подобием удара, от которого в животе все скручивало до боли в одном невыносимом спазме, но, стиснув зубы, Артур просто слушал. Ему вежливо объяснили, что этот звонок приравнивается к повестке и что его ждут послезавтра в одиннадцать для беседы. В каком он статусе и о чем пойдет речь, пояснять, конечно, никто не собирался.

– Вам все понятно? – спросил сотрудник, опустив все по-настоящему важные формальности.

– Да, – ответил Артур, и голос его не дрогнул.

Он отключил вызов, затянулся, медленно выдохнул, выключил телефон и швырнул его в мусорный бак^[3]. После этого вернулся домой – только чтобы забрать ноутбук и два других мобильных, а затем уехать к Кириллу, да так, чтобы из дома больше и не выходить.

Чего хотел от него следственный комитет, он не знал, но версий было немало. У него было три административки – вот уже три причины приехать в СК и подписать бумагу о том, что в следующий раз его будет ждать уголовная статья за «активное участие». Кроме того, его второе задержание было в августе, а всех, кого брали в августе, вызывали в следственный комитет, чтобы провести «беседу», которая для таких «активных участников», как он, могла превратиться в допрос, очередные сутки или еще что похуже.

«Не пойти ли им к черту с этими бумажками?» – думал тогда Артур и просто убегал туда, где, как ему казалось, все поймут правильно.

Месяц назад это казалось временным решением, самым верным и разумным на тот момент. Он ушел туда, где его бы приняли и поняли, а теперь осознавал, что и тут стал неуместен.

От подобных мыслей он сжимал сейчас до боли зубы, стоя в одной майке под ноябрьским ветром. Его трясло от холода, от страха, от гнева, и дышать ровно не получалось.

– Блять, – выругался он и стал рыться по карманам, пытаясь понять, взял ли с собой сигареты.

Они всегда помогали ему справляться с такими приступами дрожи, хотя Артур и обещал себе бросить курить. Сигареты, как и алкоголь, были очевидной кормушкой режима благодаря акцизам, но без них уже не получалось.

«Я так больше не могу», – думал он, доставая мятую пачку сигарет.

Он растянул ее почти на месяц. Только когда начинало по-настоящему трясти, открывал форточку и выкуривал одну прямо так, не выходя на балкон, а ведь до этого лета не курил вовсе.

После первого задержания в июне, после трех суток на Окрестина^[4], суда и выхода со штрафом ему предложили сигарету, и он почему-то не смог отказаться, хотя ничего по-настоящему страшного тогда не случилось.

Просто почти трое суток скуки в камере до суда^[5] и неприятный осадок от мысли, что все это происходит с ним. Тогда сложно было по-настоящему поверить, что задержание не роняет на него позорную тень. Он понимал, что ни в чем не виновен. Что выйти на улицу и быть частью цепи солидарности было правильным решением, но, как человек, не способный перейти дорогу в неположенном месте, он тогда еще пытался спорить в РУВД и доказывать свою невиновность в суде. Наивный.

Сам факт задержания ему был неприятен, но компания была такая, что чувствовать себя преступником не получалось ни в автозаке, ни в камере. Все свои, такие же идейные, знающие толк в правде.

– В первый раз? – уточнил у него старый друг, что оказался с ним в одной камере.

Артур тогда только вздохнул. Он не первый день был в оппозиции, все понимал, не ждал иной реакции от властей, но ощущение все равно было гадким, словно его окунули в чан с помоями.

– Ты привыкнешь, – пообещал ему тогда тот самый друг. Теперь даже имя его заменялось в голове на ник в телеграме – Мимокрокодил. Он был опытней Артура, немного старше и во всем громче, потому протестная административка для него была уже нормой.

Артуру же было не по себе даже от такого разговора, но он действительно привык настолько, что теперь был готов сесть на много лет, ни о чем не жалея, а тогда даже сигареты казались чем-то постыдным, почти приступным.

С тех пор прошел, казалось, десяток лет, а не полгода. Первое задержание перестало казаться чем-то мерзким. Наоборот, в памяти о трех днях под арестом всплывали только шутки и протестные песни, как будто он провел выходные с друзьями в неудобной гостинице. Ударом оставалось только увольнение.

– Мы государственное учреждение! – заявила ему директор школы. – Мы лучшая гимназия столицы, у нас не может работать правонарушитель!

Артур только глаза закатывал, но писать заявление «по собственному» отказался. Пошел на принцип и получил увольнение по статье за прогул одного дня – понедельника, в который его судили, а затем так торопились отпустить, что вышел он только через пять часов после вынесения^[6].

Для школьного учителя увольнение по статье – тоже своего рода приговор. С такой трудовой найти работу, еще и историку, было просто невозможно. Он был никому не нужен со своим дипломом и правдивой историей. Последние деньги уходили на сигареты, а силы – на протест, потому что нынешняя власть не оставляла ему и шанса на нормальную жизнь.

Он должен был бороться за себя и за тех, кто пострадал намного больше. Он должен был курить, чтобы снова спокойно дышать, но в мятой пачке осталась всего одна сигарета и брать ее было страшно.

Остаться без сигарет он боялся сильнее, чем замерзнуть под подъездом от холодного ноябрьского ветра в резиновых тапках на босую ногу.

Только другого способа взять себя в руки и успокоиться, перестать думать про аресты и избиения он не знал, а разум еще услужливо напоминал, что последний избитый умер сегодня, умер пару часов назад.

От этой мысли он почти задыхался, потому хватал сигарету и возился со спичками. Руки дрожали слишком сильно, и он не мог попасть спичкой по дрожащему коробку.

Зажигалкой он перестал пользоваться в сентябре – в СИЗО^[7] ведь не будет зажигалок, только спички, и он должен быть к этому готов, потому что его посадят. Рано или поздно.

Его посадят, потому что он сдохнет, но не остановится. Не после всего, что уже произошло. Не после всего того, что он знал и видел.

Его посадят, потому что он не такая крутая шишка, чтобы его убивать.

«Рома тоже не был крутой шишкой», – подумал Артур и наконец-то смог справиться со спичкой.

Та вспыхнула в темноте, проясняя его мысли. Он глубоко вдохнул, медленно и жадно затягиваясь, закрыл глаза и перестал дышать, чтобы потом неспешно выдохнуть.

Дрожь в руках от этого начинала стихать.

Ко второй затяжке он смог без страха посмотреть на мир и даже отступил в сторону, чтобы не мешать людям возвращаться домой.

На него косились крайне неоднозначно, но он не видел смысла на это реагировать. Он знал, что похож на бомжа или на психа, а еще скорее – на психически больного бомжа, но не мог себя заставить даже стряхнуть с одежды муку.

Он знал, что был неправ, что сделал больно той, ради которой вообще есть смысл за что-то бороться, а не лечь прямо тут на тротуаре умирать от голода и переохлаждения. Такая ведь судьба уготована отбросам общества вроде него?

«От меня одни проблемы», – думал он, жадно затягиваясь и в то же время успокаиваясь. По крайней мере, на смену панике приходило чувство вины, и это было не так уж и плохо.

Рука все еще дрожала, но уже не так заметно.

«Какая же я мразь», – говорил он себе и просто смотрел, как тлеет сигарета.

Маша имела полное право на него злиться. Маша могла бы даже выставить его вон, потому что он не способен даже покупки из магазина разобрать.

Он все еще не нашел работу и знал, что не сможет ее найти по специальности. Искать что-то другое он и не пытался. Писал на заказ рефераты и курсовые, решал иногда за студентов какие-то дистанционные тесты, но все это не могло считаться заработком. Он просто сидел на шее у Маши, пока в его квартире развернули «протестный детский сад».

Там были дети задержанных, которые ждали суда. Там ночевали дети политзаключенных, пока их мамы бегали по инстанциям, добиваясь хоть какой-то справедливости для их отцов. Там адвокаты оставляли своих детей, когда им надо было уехать к обвиняемому в другой город. Там были дети протеста, за которыми должен был кто-то присмотреть. Там они были одеты, накормлены и уложены спать.

За такую аренду Артуру, конечно же, никто не платил. Наоборот, он сам искал деньги, чтобы в «детском саду» всегда была еда.

Он беспокоился о ком угодно, только не о себе, не о тех, кто был с ним рядом, и теперь слишком ясно это понимал. От такого осознания было больно настолько, что он мял в руке недокуренную сигарету, ломал ее пополам, обжигая пальцы.

Сдержать стон не получалось, но приходилось выкинуть сломанный окурок.

«Ты только что сломал последний шанс успокоиться, придурок», – думал он и понимал, что его тошнит.

От этой тошноты с болезненным спазмом в животе он понимал, что ничего сегодня не ел, только кофе пил раза три.

Чувствуя отвращение к самому себе, он сел на лавку, тяжело вздохнул и снова достал мятую пачку сигарет. Она была пуста, и он только сейчас это осознавал, ругался и прятал ее обратно в карман, не зная, что сделать, чтобы перестать чувствовать себя пережеванным куском мяса, ни на что уже не годным.

В такие минуты ему хотелось просто выйти на площадь и проорать:

«Люди, хватит так жить!»

Порой ему даже казалось, что он понимает тех, кто сжигает себя, понимает ту степень отчаяния, до которой надо дойти, чтобы сгореть живьем. Иногда он думал, что и сам на это способен, потому что иного способа бороться с этой реальностью уже не видит.

Спасало только одно – это было так же бессмысленно, как все остальное.

«Если бы все начали делать хоть что-нибудь, всё бы уже закончилось, – думал Артур. – Если бы боролись все, мы победили бы еще в августе».

Только он знал, что большая часть белорусов оставалась дома и обсуждала новости, сидя на мягком диване. Они придумывали много причин, почему им нельзя выходить.

«Ты сам на улицу не выходишь», – тут же упрекал себя Артур, глядя, как снова начинают дрожать руки.

О том, что ему действительно нужно быть дома, о том, что он делает для протеста в сети, он почему-то забывал. Ему казалось, что это не оправдание, и не важно, что только из дома можно было отслеживать всю информацию и координировать людей.

«Жалкий кусок дерьма», – ругал он себя в очередной раз и, давясь тошнотой, вставал и снова шарил по карманам, выискивая последние деньги.

Монеты валялись как попало, без всякой логики, одна даже была запрятана в коробок со спичками, самая ценная – в два рубля. Благодаря ей, денег на пачку сигарет Артуру хватало, и потому он плелся в магазин, шлепая по мелким лужам резиновыми тапками.

За ним оставался белый след от муки, и от этого становилось смешно.

Белый цвет – цвет протеста, а значит, гулять в муке – кажется, самое верное для настоящего революционера. К счастью, с такой безумной идеей в голове ходить далеко не приходилось. Магазин был в их доме, надо было лишь обойти его кругом, скользнуть на кассу и выйти.

Обычно никто даже внимания не обращал, в маске ты или нет, и это было плохо, но винить себя еще и за это у Артура не было сил.

«Радикал, террорист, ковид-диссидент, кто там я еще?» – спрашивал он себя, быстро заходя в магазин.

Он хотел сразу пойти на кассу, но вспомнил о муке.

«Если Маша ее купила, то она ей зачем-то нужна», – подумал он, и это заставило его остановиться посреди магазина, а в голове пел Виктор Цой:

«Есть, но пустая», – мысленно отвечал Артур Цою, пытаясь вспомнить, где в этом магазине может быть мука.

– Вы в порядке? – спросила у него проходящая мимо работница магазина.

– А вы? – огрызнулся в ответ Артур, спешно сжимая монеты так, будто их мог кто-то отобрать. – Здесь разве можно быть в порядке?

Девушка в ответ неловко улыбнулась и, подумав немного, взяла с полки пакет с одноразовыми медицинскими масками, вскрыла, вытащила одну и протянула ее Артуру.

– Возьмите, у нас без маски нельзя, – сказала она мягко и, приблизившись, прошептала: – Да и люди здесь бывают разные.

Артур принял маску, понимая, что она защищает не только от инфекций, но и от камер, хоть немного, и нахмурился, понимая, что он совсем забыл, что на это тоже надо обращать внимание.

– Спасибо, – прошептал он, мысленно ругаясь и спешно надевая маску и поправляя волосы, чтобы те прятали брови и тенью падали на глаза.

– Будьте осторожней, – ответила ему девушка, спешно показала ему два пальца^[9], печально улыбнулась и ушла на кассу платить за упаковку масок, только бы не делать ему замечание.

«А что я-то?» – хотел спросить Артур, не понимая, почему она вообще с ним заговорила, еще и в таком ключе, но, осмотрев себя, понял, что вышел в черной майке с «Погоней»^[10] на груди и даже не подумал, что это тоже символ протеста, за которым уже идет охота, и не важно, что это историческая ценность.

Закрывая глаза, он мысленно ругался и шел искать полку с мукой.

«Сейчас проверю через Краму^[11], выясню, что эта гребаная мука провластная, и пойду с чистой совестью курить», – думал он, потому что ему надо было знать, что он хоть немного прав, что он не был отбитым на голову придурком хотя бы в этом.

С этой мыслью, цепляясь за желание спокойно покурить, он находил муку, доставал телефон, такой же черный, как все пять его смартфонов, и с ужасом смотрел на экран.

Таким идиотом он еще никогда не был. Мало того, что вышел из дома, как последний бомж, еще и в телефоне оставил литовскую симку, на которой был один из самых опасных аккаунтов в телеграме с ником «Китаец».

«Вот возьмут тебя менты за «Погоню», а найдут сеть координаторов. Весело-то будет, прям обосраться!» – подумал он и даже стукнул себя телефоном по лбу, пытаясь прикинуть, успеет ли он, если что, почистить телефон и сожрать сим-карту. В бусе^[12]. В автозаке. В РУВД.

Выводы были неутешительными, потому он решал для себя, что надо уничтожить в первую очередь, а сам открывал Краму^[13].

Интернет у него был. Телефон легко ловил вай-фай от квартиры на четвертом этаже, что была прямо над ним. Оставалось только ввести цифры штрих-кода.

Приложение неожиданно одобрило покупку.

«Да быть не может!» – хмурясь, подумал он и стал проверять цифры, уверенный, что сделал ошибку, но нет. Крама действительно разрешала купить Лидскую муку.

– Да вы шутите, – прошептал он, глядя на красно-зеленую надпись: «Сделано в Беларуси». От этой надписи его выворачивало, как от флага, как от речи Луки^[14] в телевизоре, и потому от заключения на экране телефона хотелось смеяться и при этом плакать, но сил хватало только на чувство вины и пустой взгляд.

«Ты – мразь, – сказал он себе и все же взял муку вместо сигарет. – Маша-то не виновата, что ты такой псих».

– Пакет нужен?! – рявкнула на него тучная кассирша.

– Что? А-а-а, нет, – заторможенно ответил Артур и высыпал монеты на маленькое блюдце.

Кассирша посмотрела на него с ненавистью, как смотрела бы она на алкаша, что точно так же платит за чекушку какого-то самого дешевого пойла, но Артуру было все равно, кто и как на него смотрит. Он просто наблюдал, как она разгребает монеты и пытается понять, какие ей нужны, а затем швыряет ему еще какую-то копейку сдачи. Это тоже не задевало. Размазать его больше, чем он был уже размазан, было просто невозможно.

Кассирша что-то бубнила себе под нос про неблагодарное поколение, но Артур ее не слушал. Он собрал оставшиеся монеты, сунул их в карман и поплелся назад, шлепая тапками.

«И как она меня терпит?» – думал он про Машу, возвращаясь назад, и неожиданно увидел ее на улице под фонарем у подъезда.

Она набросила пальто, схватила шапку, но не надела ее и только смотрела по сторонам, прижимая ее к груди.

– Маш! – окликнул ее Артур, очнувшись от одной мысли, что что-то плохое могло напугать Машу.

Она дернулась, обернулась и бросилась к нему, чтобы нелепо натянуть свою шапку ему на голову.

– Я тебя потеряла, – сказала Маша дрожащим голосом. – Я подумала, что ты долго, вышла, а тебя нет, и… я испугалась, – призналась она, глядя на него мокрыми от слез глазами.

– Прости, – прошептал он, показывая ей муку вместо всех возможных объяснений.

Маша не ответила, а просто обняла его, как делала это всегда, когда хотела сказать, что он не один.

– Ты весь дрожишь, – шептала она.

– Да? – удивился Артур. – Бывает. У меня еще и сигареты закончились.

Закрывая глаза, он обнимал ее одной рукой и просто старался глубоко и неспешно дышать, не думая, что они живут в стране, где представители власти избивают до смерти людей.

– Ты у меня бедовый, – шептала Маша, прижимая его так, словно могла согреть собой, а он не ответил, тяжело вздыхая, потому что не чувствовал холода, не чувствовал тепла и собственную «бедовость» оспорить не мог.

Глава 3

Кирилл остался дома один и взялся за уборку кухни. Всё равно кто-то должен это сделать, а ему было полезно отвлечься от мыслей, от странного чувства беспомощности, что преследовало его со дня задержания.

Это было двадцать пятого октября – в день Народного ультиматума^[15]. Они с Серегой – школьным другом – дошли до Орловской^[16]. Оба были завернуты в бело-красно-белые флаги, шагали по проезжей части и не собирались останавливаться. Народный ультиматум должен быть настоящим.

«А мы должны стоять до конца», – думал Кирилл. Он точно знал, что завтра не выйдет на работу. Он в пятницу так всем и сказал, включая начальника, мол, не ждите – я бастовать.

– Ты человек науки, какое бастовать?!

– Такое, – ответил на это Кирилл, в глубине души понимая, что никакой забастовки не получится. Не смогут люди просто взять и перестать выходить на работу. Они слишком инертны, слишком трусливы, слишком…

Кирилл даже не знал, какое словно тут подойдет, кроме разве что «памяркоўныя^[17]». Вот только от памяркоўнасти уже тошнило. Где сила воли? Где настоящее сопротивление?

Странное желание многих, чтобы все само как-нибудь рассосалось, горько травило Кириллу душу.

«Не будет забастовки», – думал он, но все равно знал, что двадцать шестого не выйдет на работу, не сможет поступить иначе. При этом в нем все же теплилась надежда, что, возможно, в понедельник случится чудо и люди начнут бастовать, скажут свое «нет» и больше не станут молчать.

– Если начнут бастовать хотя бы вот эти люди, система заметит! – говорил Сергей, показывая ему толпу двадцать пятого октября.

– А они начнут?

– Конечно!

Сергей вообще ни в чем и никогда не сомневался. От природы везучий, он много раз ходил по краю, не один раз едва не был пойман, но всегда убегал: когда уходил от ОМОНа – перебегал дорогу, буквально бросаясь под колеса; когда силовики вваливались в подъезд, куда он успел вбежать – забирался на крышу и перебирался в другой. Отчаянный и неутомимый – он всем внушал уверенность в победе самим своим существованием.

В день Народного ультиматума, в октябре, Сергей конечно же верил в завтрашнюю забастовку, а Кирилл старался верить так же, медленно шагая рядом с ним где-то в середине протестной толпы.

«Выходи», – пришло от Артура СМС на старый кнопочный телефон.

Следить с помощью этой Nokia за новостями было невозможно, да и пытаться не было смысла. В дни воскресных маршей мобильного интернета или не было, или он не тянул из-за большой толпы вокруг. Телеграм же в случае задержания был приложением опасным, по крайней мере, так говорил Артур, заставлял оставлять основной телефон дома и брать с собой этот «кирпич», на который теперь методично писал с Машиного номера.

– Чего там? – спросил Серега, ожидая новостей и, видя сообщение, понимал его правильно. – В смысле выходить из колонны?! Рано еще! Не стемнело же!

Кирилл только плечами пожал. У Артура наверняка были причины так писать. Ему из дома было виднее, особенно если учесть все его чаты и аккаунты. Кирилл хоть и не знал всех деталей, а понимал достаточно, чтобы относиться всерьез к советам Артура, который не станет писать такое зазря. Но уходить не хотелось.

«Есть у меня вообще яйца или нет?» – спросил у себя Кирилл и, убрав телефон, развернул флаг, потому что все еще корил себя за август.

В августе, сразу после выборов, он уехал чинить крышу на даче по просьбе матери. Он не знал о том, что случится, но теперь это его уже не волновало. Он должен был стоять на баррикадах на Риге^[18] с друзьями, а не отсиживаться трусливо за городом. Да, он не сбежал намеренно, скорее так сложились обстоятельства, но он пропустил все самое страшное, не понял даже, почему исчез интернет^[19], а потом, когда вернулся, не узнал своих друзей.

– Если тебя не было неделю, то ты пропустил целую эпоху, – сказали тогда Кириллу, и он далеко не сразу понял, насколько это правдиво.

Его знакомые изменились за эти дни настолько, что с ними пришлось знакомиться заново, а лучшего друга Витю Кирилл и вовсе не узнал, хотя они учились вместе в школе, в лицее, в университете. Они даже работали в соседних отделах и вместе снимали квартиру.

Кирилл был уверен, что все знает о Вите, но в больничной палате увидел незнакомца с пустыми глазами, неспособного говорить о том, что с ним произошло.

– Яйца они ему отбили! – заявил Сергей, пока все вокруг пытались Кириллу намекать. Говорить об этом с самим Витей не советовал его психотерапевт, а еще не советовал его жалеть, вздыхать и вообще замечать перемены.

Для Кирилла это было так страшно, что полминуты он просто смотрел на Витю, пытаясь найти в нем какие-то признаки жизни, а тот отвернулся и сказал всего одну фразу:

– Лучше уходи.

– Ну уж нет, – ответил на это Кирилл, взяв себя в руки. – Я сюда пришел не для того, чтобы потупить и сбежать.

Это было нелепое заявление, которое Витю не впечатлило, но когда Кирилл сел у кровати и стал рассказывать ему про первый воскресный марш^[20], Витя снова посмотрел на него.

Глаза у него были пустые, но он смотрел и слушал.

– Все изменится, я уверен, – говорил ему Кирилл, правда в это веря, а Витя внезапно спрашивал:

– Ты понимаешь, что у меня почти нет шансов?

– В смысле? – как дурак спросил Кирилл.

– Мне двадцать пять, и я инвалид, – сказал Витя тихо, но без надрыва, с каким-то равнодушием. – У меня не будет детей, я импотент до конца своих дней. Я не мужик, а так… Так какое мне дело до ваших перемен?

Кирилл молчал, но не стал отводить взгляд, смотрел в пустые глаза Вити и запрещал себе отворачиваться, ненавидя себя за то, что не был с ним рядом одиннадцатого августа, когда того задержали, впечатали водометной струей в стену, оглушили, а затем, избив, оттащили в автозак.

По крайней мере, так об этом говорил Сергей и рычал от того, что не мог этому помешать.

– Еще не все потеряно. Насколько я знаю, врачи не могут сказать наверняка, – сказал Кирилл, заставил себя это сказать.

– А я могу, – ответил на это Витя и отвернулся. – Уходи, я устал и буду спать, – добавил он, глядя в стену.

Оставлять его одного в платной палате было страшно, но Кириллу сразу сказали, что лучше просто уйти, потому он уходил, не прощаясь, не решаясь рта открыть. Только потом понял, что это был самый честный из разговоров, который был у Вити. Кириллу он сказал больше, чем говорил другим, больше, чем мог даже написать в сообщениях.

Понимая это, Кирилл спрашивал каждый день, стоит ли ему приходить, и приходил, лишь когда Витя соглашался, чтобы стойко принимать эту правду от лучшего друга:

– Я не вижу смысла жить.

– Это пройдет, – говорил ему Кирилл.

– Возможно, – соглашался Витя, и в этом тоже был прогресс, о котором Кирилл не мог говорить.

Слушая отрешенный голос Вити, видя желтоватые следы на шее, такие же, как у Артура в ту пору, некогда багровые метки, оставленные дубинками^[21], Кирилл не мог простить себе отсутствия в Минске в ночь с девятого на десятое августа. Его не было рядом и теперь он никогда не поймет, что пережили там ребята и почему не хотят об этом говорить. Ни Сергей, ни Артур, ни тем более Витя. Ни один из них не хотел говорить о первых днях протеста, а задержанные Витя и Артур не были с тех пор в порядке.

Последнего Кирилл видел каждый день и порой ему казалось, что во взгляде у Артура есть та же пустота, а потом он вроде брал себя в руки и действовал.

Витя же по-прежнему не мог нормально говорить и жить дальше.

Еще в августе его вывезли на лечение в Германию. Его девушка уехала с ним и рассказывала новости вместо него. Она не отчаивалась и постепенно добивалась успеха, по крайней мере, Кириллу она прямо сказала, что детей у Вити может и не будет, но полноценную жизнь он обязательно проживет, если только сможет побороть депрессию.

«Он сегодня весь день был совсем нормальным, очень веселым. Я даже убедила его покататься на скейте. Ты же помнишь, что он это дело любил, – писала она как раз накануне ультиматума. – Он сначала думал, что у него ничего не выйдет, потому что он все забыл, а потом радовался, потому что все у него получалось. Но вечером он вдруг изменился. Я спросила, что случилось, а он сказал только одну фразу: «Я хочу вернуться, но не могу, боюсь даже думать о возвращении!» А потом заперся на два часа в ванной».

Витя обещал не вредить себе, обещал говорить, если у него будут такие мысли, но всякий раз, когда его взгляд становился пустым, все понимали, что он может просто покончить с собой, несмотря на психотерапию, гормоны и антидепрессанты.

«Я хочу домой, но мне яиц не хватает вернуться», – писал Витя в чат друзьям, и было не ясно, как на это реагировать.

«Ну так правильно, одно же тут осталось. Приезжай!» – отвечал ему Сергей. Он один как-то ухитрялся не подбирать слова, а нести все ту же свою вечную фееричную чушь.

Кирилла от таких шуток передергивало, но Витя вроде не обижался, а просто отвечал:

«В этом и проблема».

«Значит, надо привезти тебе немного яиц», – шутил Сергей, пытаясь сохранить беседу в рамках шутки любой ценой. Он был готов писать что угодно, только бы Витя не нарушал больше тишину чата коротким вопросом:

«Что будет, если я выйду из окна?»

Витя не шутил, когда писал что-то подобное, и все это понимали, особенно Кирилл. Хотя ему трудно было поверить, что Вити, с которым он дружил еще в школе, – больше нет. Того сильного, умного, уверенного в себе парня с острым умом не стало. На его месте был кто-то другой, и это уже навсегда.

«Они сломали ему жизнь», – понимал Кирилл, но все еще верил, что Вите можно помочь:

«Когда все изменится, когда его заявления перестанут игнорировать, когда начнут искать тех, кто с ним это сделал, ему обязательно станет легче! Станет легче, если мы привезем его сюда и проведем по всем этим улицам без сопровождения бусов и автозаков!»

Он в это верил. Он за это был готов драться, потому не стал слушать Артура, не вышел из колонны, а ускорял шаг, чуть отрывался от Сергея.

Когда в кармане снова вибрировал телефон, он только злился.

«Иди ты к черту!» – подумал Кирилл, сделал еще два шага и едва не оглох от внезапного взрыва.

Дым и звон в голове лишили его способности воспринимать реальность. Он оказался не готов к подобному. Столько раз об этом говорил, пытался как-то к этому подготовиться, а в итоге испугался и потерял ориентацию, словно оглох и ослеп в одно мгновение.

– Они могут начать стрелять на поражение, – не один раз говорил Артур, вместо «удачи». Кирилл с ним соглашался, понимал, что это может случиться, но что в толпу снова полетят свето-шумовые гранаты, что полетят они сейчас, полетят в него, – был не готов принять.

Он замер всего на одно мгновение, и его тут же сбили с ног.

– Руки за голову, мордой в землю! – рявкнул на него кто-то, пнув тяжелым берцем в бок.

Он подчинился. Не от страха, а от оглушенности, от беспомощной неспособности сделать что-то еще. Ничего кроме асфальта он и не мог разобрать. Глаза слезились, горло душил кашель, а кто-то все кричал, поставив ногу ему на плечи.

Сергей потом говорил, что видел, как его взяли, но ничего уже не мог сделать.

– Я в дыму тебя потерял на полминуты. Этого было достаточно, ну а потом…

Сергей явно виноватым себя чувствовал, что смог уйти, а друг нет, но на самом деле он поступил правильно, когда ушел, не пытаясь отбить Кирилла. У него все равно бы ничего не вышло. Его бы просто задержали. И какой в этом смысл? Чтобы в камере было веселей? Так никто же не даст гарантии, что в одной камере будут.

Кириллу не повезло. Его поймали, за шкирку подняли, швырнули в бус, велели стоять на коленях, не поднимая головы, потом из буса, как скот, перегнали в автозак пинком, из автозака – с матом в РУВД «мордой» в стену, словно он какой-то преступник.

«А ведь это даже не в август», – думал тогда Кирилл.

Мысль о том, что в августе было хуже, помогала, а потом становилось до нелепости странно, когда в РУВД вдруг появлялись вежливые сотрудники, спрашивающие, есть ли у них медицинские маски, разрешающие посидеть, покурить, без крика способные отвести в туалет. Как будто из автозака он попал в цивилизацию. Только лицемерную до одури, потому что протоколы были у всех как под копирку, хорошо хоть улица, на которой их задержали, была верной – Орловская, а что были взрывы, что на них налетали из дыма, что били, вминали в асфальт и оскорбляли – это не важно. В протоколе было написано, что он шел по дороге с флагом, а вежливые сотрудники подошли и задержали.

– Подписывай, – велели ему, и Кирилл, подумав немного, подписал. Спорить он не видел смысла. Протокол все равно был и останется бумажкой, в которой без знаков препинания написано:

«Кричал Жыве Беларусь без разрешения».

Только на основании этой бумажки его будут судить. Оставалось узнать где: в Жодино или в Минске – но повлиять на это он никак не мог.

– Этого, этого и вот этого, а, ну еще тех двоих, – ткнул в них пальцем майор, прежде чем их запихнули в автозак и увезли, теперь уже на Окрестина.

– Ну все, нам всем теперь сутки выпишут, – сказал ему товарищ по несчастью уже в камере ИВС.

Кирилл понимал, о чем он. Тогда все было просто. Задержанных в воскресенье на марше делили на две группы. Одних отправляли на Окрестина, других в Жодино. Потом всех судили. Жодинским давали штрафы и отпускали, освобождая камеры для тех, кого потом этапом из Окрестина пришлют срок отбывать.

«Зато бастовать будут недели две», – подумал Кирилл, совершенно ничего при этом не чувствуя.

– Да ладно, парни, все хорошо будет! – говорил один из его сокамерников, такой же неугомонный, как Сергей. – Завтра забастовка. Пару дней – и она охватит всех, а там и нас отпустят!

Он, кажется, в это верил. Кирилл снисходительно улыбался, но втайне надеялся, что этот безумец прав.

Только надежда эта растаяла, когда он смотрел на небо в клеточку во время единственной прогулки в Жодино.^[22] Он был там в полной изоляции: без нормального сна, новостей, писем и передачек.

Его этапировали как раз в среду,^[23] и Машка, хоть и сидела наготове, не смогла ничего передать. Она приехала, она плакала, но ответ был один:

– Списков нет, мы ничего не примем.

Маша переживала, мама тоже, но человек – такая скотина: ко всему привыкает. Кирилл тоже привык. Спать со светом, не блевать от гимна^[24] и даже не слать нахуй охрану, которая кроме мата, наверное, и слов не знает.

После всего этого Кирилла не покидало чувство, что они проиграли, просто еще продолжают дергаться. С таким чувством Кирилл вышел на свободу в этот понедельник. Его встречали Маша и Серега. Она – с молчаливыми объятиями, а он – с очередной прорвой шуток и фотками акций.

– Тут не написано, но это во имя тебя! – говорил он, а Кирилл улыбался, чтобы не объяснять, каково это – знать, что ты ничего не решаешь. Совсем.

Он возвращался на работу и даже удивлялся, что его не увольняют.

– Пока никто ничего не требовал, так что просто работай, – говорил ему начальник и не просил даже писать объяснительную, но Кирилл все равно ходил едва живой, оглушенный, словно все еще не мог ни слышать, ни видеть. Приходил с работы и падал, сразу засыпал, иногда только делая что-то почти по инерции.

Сегодня отпросился раньше, отнес на Володарку^[25] передачу одному из своих друзей-политзеков, пришел домой и сразу уснул, пока крики Артура и Маши его не разбудили.

Что с ними делать – было непонятно. Кирилл понимал Артура, который отдавал все свои силы протесту, понимал Машу, которая хотела нормальной жизни, понимал себя, когда хотел просто остановить все это и поспать.

«Я ничего не могу. Я ничего не решаю», – думал Кирилл, чувствуя себя частью какого-то большого механизма, что катится в пропасть.

Он думал, а сам растирал мокрой тряпкой муку. Она, намокая, скатывалась в комочки и не отмывалась, а наоборот размазывалась по полу. Это напомнило Кириллу их борьбу. Они все что-то елозят по улицам и площадям, как он тряпкой по полу. Катают комья, размазывают их, а страна все равно грязная.

– Надо было веником, – сказал внезапно Артур, появившись в дверном проходе.

Кирилл посмотрел на него и впервые понял, что этот спокойный, правильный и часто резкий парень его бесит. Последнее время он знал все. Как в каком районе вешают флаги. Где сколько автозаков. По какому двору шныряет ОМОН.

Перед самым задержанием вслед за «Выходи» прилетело «Срочно», а потом в РУВД на Кирилла крайне странно смотрели из-за этих СМС, только почему-то ничего не спрашивали. Это пугало даже больше криков, оскорблений.

– Эти СМС могут значить что угодно, забей, – отмахнулся потом Артур.

– Но они записали Машин номер.

– И узнали, что она твоя сестра, и это доказывает, что она твоя родня, а не координатор.

– Тоже верно, – выдохнул Кирилл.

Он всегда боялся за Машу, и Артур это понимал. Он вообще, казалось, все понимал. Даже когда Кирилл вернулся домой из Жодино, он просто налил ему стопарик водки, выпил вместе с ним и молча ушел на очередной созвон.

Этого короткого действия было достаточно, чтобы Кирилл ощутил поддержку, а теперь, сидя на полу, хотел врезать Артуру половой тряпкой по лицу и послать его к таким хуям, к каким он еще никогда и никого не слал, но в голове всплывали слова Маши. Она когда-то рассказывала, что на последней стадии эмоционального выгорания чувствуешь раздражение при виде коллег, а в их случае – союзников.

Это заставило сдержаться.

– Давай я тут сам, – сказал Артур, осторожно проходя мимо, чтобы вытащить веник из-под раковины. – Сам натворил – сам и уберу.

– Ладно, – с трудом ответил Кирилл, швырнув тряпку в ведро.

В воде тут жеподнялась клубистая серая муть от муки – противная, как все происходящее, именно поэтому Кирилл буквально вскочил и быстро отступил к двери.

– У вас будет сегодня что-то? – спросил Артур, не давая уйти.

– А что? Хочешь остановить? – язвительно ответил Кирилл, не сдержавшись.

Обернувшись, он столкнулся с тем самым темным, злым и решительным взглядом, который напугал его при первой встрече в августе. Ему даже стыдно стало, что он внезапно стал отвечать Артуру, как какому-нибудь ябатьке^[26]. Тот на выпад не повелся, не стал огрызаться в ответ, хоть и смотрел волком.

– Хочу попроситься к вам, – сказал он честно, понимая, что нельзя больше сидеть дома, потому что Роман Бондаренко завещал выходить^[27]. Всем выходить.

Кирилл кивнул и просто вышел, помня, что Сергей как раз жаловался на нехватку рук, и неважно, что сам Сергей давно исключил Артура из закрытого чата акций своего района.

Глава 4

Сергей суетился, пытаясь найти наушники. Для сегодняшней акции ему позарез нужны были идеально работающие наушники с микрофоном, еще и проводные, чтобы уж наверняка. Причем это самое «наверняка» имело много нюансов.

Одни говорили, что это паранойя, другие опасались, что к беспроводным наушникам можно подрубиться и все прослушать, а у Сергея были свои страхи на этот счет. Он опасался, что наушники будут плохо заряжены и связь пропадет в самый неподходящий момент, или, того хуже, они выпадут из уха, если придется куда-то бежать.

Провода его тоже смущали, потому что, если он дернется, эти самые провода могут стать проблемой. Была у них история, когда девушку «на глазах»^[28] чуть не взяли только потому, что она дернулась, внезапно увидев красавцев^[29] в балаклавах, выдернула из уха наушник, задела сережку и сорвала ее, порвав мочку уха. Такая мелочь и внимание к ней привлекла, и предупредить вовремя помешала.

К счастью, никто в тот день не пострадал, если не считать случайных задержанных, не имевших, видимо, даже отношения к протесту.

Но жертвы неизбежны, с этим Сергей уже смирился, а кто не сидел, тот не беларус. Самому Сергею было уже стыдно, что он один еще ни разу не огребал от ОМОНа и на сутках не сидел.

Метки «23.34^[30]» у него не было и потому постоянно возникало чувство, что он недостаточно хорошо старается, но поговорить об этом с кем-либо не мог, просто шутил, организовывал акции, писал всем кодовый вопрос и искал наушники, натягивая костюм «только для дворовых спецопераций», как он сам это называл.

Черные штаны он уже надел. Такая же черная водолазка была уже на нем, оставалось только натянуть ее длинный воротник на нос, вместо маски, влезть в черную байку и, забив на куртку, уйти в капюшоне и перчатках, протянув черные наушники по спине под водолазкой. Микрофон при этом крепился за шов воротника. Это работало. Сергей не раз этим пользовался, главное было найти эти чертовы наушники, которые он куда-то припрятал, чтобы не потерять.

Перерывая полки, разбрасывая книги и другие записи, не связанные с протестом, он не выпускал из рук телефон. В телеграме в ответ на его вопрос о пиве ему прилетали положительные ответы, и он тут же добавлял людей в чат в «дискорде»^[31] и поглядывал на часы.

До запланированного предварительного созвона осталось чуть меньше получаса, но даже идей, куда он дел наушники, не было, и это злило, а тут еще и Кирилл написал не «+», а неожиданное «+1», и это, с одной стороны, радовало, потому что Кирилл мог пойти на операцию с напарником. Только Кирилл не один раз делал все в одиночку, а знал ли хоть что-то неизвестный «+1», было не ясно. Пытаясь в этом разобраться, Сергей быстро набрал Кирилла прямо в телеграме.

– Кто второй? – спросил Сергей, как только ему ответили.

– Арчер, – ответил Кирилл, отвыкший уже хоть кого-то называть по имени, когда дело касалось протеста.

– Бля, может, не надо? – спросил Сергей без привычных шуток.

Он давно перестал доверять Арчеру. Не понимал, почему тот состоит в куче закрытых чатов и ничего не пишет, даже не реагирует на многие вбросы. Изначально, когда Арчер перестал ходить на акции, Серега пытался отнестись к этому с пониманием.

Человек только вышел с суток после третьего задержания, кто Серега такой, чтобы гнать его снова флагом махать? Не хочет – ничего, подождем. Но затем началась странная активность. Артур пролез во все закрытые чаты его района и даже в чат админов закрытых чатов – при этом не делал ничего, просто молчал и читал сообщения, отказываясь ходить даже на воскресные марши. Всё это казалось Сергею подозрительным.

«Ты вообще вернешься в протест?» – спросил он прямо.

«Нет», – ответил ему Арчер, и в тот же день Сергей удалил его всюду, где только мог, потому что не видел смысла скапливать человеческий балласт.

Он старался при этом не судить Арчера, не злиться, но получалось плохо, потому что в августе Артур вдохновлял его. Артур, избитый, со сломанной рукой, был куда уверенней Сереги и подкидывал идеи быстрее, чем для них находились исполнители.

Артур не мог рисовать плакаты, ненавидел орать с толпой и вообще всегда был сам по себе, но Серега был готов сражаться с ним плечом к плечу, если придется. Серега доверял ему, хоть и знал о нем не много.

Серега отпускал с протеста немало человек, но уход Арчера был для него разочарованием, а уж подозрительное поведение Арчера выбивало еще больше. От одной мысли, что Арчер мог стать крысой режима, Серегу тошнило, но избавиться от таких подозрений он не мог. Зачем еще человеку молча сидеть в скрытых чатах, если не для шпионажа?

Кириллу о таких мыслях он не говорил, потому что помнил, что живут они вместе, и вообще Арчер вроде как мутит с сеструхой Кирилла. Выходило, что с Кириллом кости Арчеру точно не перемоешь, потому Серега рычал и говорил о другом:

– Арчер нихрена не знает про наши нынешние акции. Он вообще вышел из игры. Да и что он может? Ныть про законность?

Сергей даже кривился, вспоминая, как они оба мыслили еще совсем недавно, как верили в мирный протест, в безупречную репутацию и перемены. Они были заодно, и Сергей понимал замечания Артура о законности, о правах, о работе «Весны»^[32] и прочих структур. Когда Артур цитировал законы – это было уместно. Тогда, в августе! Но от одной мысли, что Артур начнет говорить что-то подобное сейчас, Серегу трясло.

– Закон мертв – да здравствует закон! – обычно говорил он и ржал.

Артур таких шуток не понимал еще в начале сентября. Что он мог понять в ноябре?

Сергей был уверен, что они просто несовместимы и не видел смысла снова начинать работать вместе, хотя не видел Артура с начала сентября, когда того задержали в последний раз.

Тогда произошло что-то странное. Артура забрали из цепи солидарности как будто по наводке, словно приехали именно за ним, по крайней мере, так показалось самому Сергею.

Бус как-то проскочил мимо дежурных, народ дернулся в сторону, когда он только подъезжал, и разумней было бы встать в сцепку, а еще лучше – сцепкой сесть на тротуар, и тогда никого бы не смогли забрать, по крайней мере, в ту пору так еще удавалось спасать товарищей. Теперь уже сцепки жестко разбивали, в сентябре же стоило попытаться. Только народ бросился врассыпную, а эти черные психи без опознавательных знаков помчались за Артуром и еще несколькими парнями, у кого были флаги.

Но погоня за Артуром была особенно странной, да и сам Артур почему-то понял, что бегут именно за ним.

– Забирайте Машу, – попросил он и рванул от них в другую сторону.

Кирилл это как-то правильно понял, а Сергей не очень. Он видел, как трое омоновцев не погнались за ними, а свернули за Артуром, знал, что тот ухитрился сбросить флаг так, чтобы его потом подобрали свои. Да и видео о том, как именно Артура вколотили в асфальт, скрутили и запихнули в бус, набросившись втроем на него одного, попало в сеть. Только все равно было в этом что-то подозрительное.

Сначала его берут вот так вот странно. Потом он выходит совсем другим человеком, молча следящим за чатами.

«Будто крыса», – думал Сергей, помня, что людей вербуют. Его предупреждали об этом.

Неясно, занимались ли подобным в начале сентября, но в октябре вербовка шла уже активно. Сергея предупреждали о таких случаях, и он не сомневался, что в каждом чате мог быть кто-то, сливающий информацию, а чатов у Артура было много, подозрительно много. Еще и это третье странное задержание…

«Я не могу ему доверять», – честно признавался себе Сергей.

Просто сейчас был уже не август.

– Я за него ручаюсь, – сказал Сергею Кирилл, почему-то совсем не сомневаясь, то ли он знал больше, то ли был слишком наивен. Сергею сложно было об этом судить, а ссориться с другом не хотелось.

– Под твою ответственность, – сказал он в итоге.

– Хорошо, – согласился Кирилл.

– И в чат я его не верну.

– Он просил взять его на акцию, а не добавить в чат, – с укором сказал Кирилл, да таким тоном, что Сергей сразу понял, что Арчер где-то рядом и, скорее всего, все слышит, а значит, обсуждать тут было нечего.

– Предварительный созвон в десять вечера, – сказал в итоге Сергей, – только, чур, вся связь через тебя, и я хочу, чтобы он не знал адреса заранее.

– Ладно, – согласился Кирилл.

Тогда и его Серега добавил в чат. Выходило, что ребята договорились на пиво и зависли в «дискорде»: типичная тусовка геймеров-любителей. Почти неподозрительно, только компания слишком разномастная: от вчерашней школьницы до пенсионера.

Оставалось найти наушники, потому что все остальное Сергей давно подготовил. На его сообщение «Пиво на месте?» ему ответили «Да, конечно» и «Обижаешь, брат», а значит, все готово, осталось только дождаться ночи и выйти на улицу.

– Да где, блин, наушники? – спросил Сергей, встав в позу посередине комнаты.

Куда именно он спрятал их, он не помнил, да и не был уверен, что пользовался ими на неделе. Для обычной жизни у него были совершенно другие наушники – беспроводные, современные, с идеальным звучанием. Они лежали сейчас на столе, а те он доставал на прошлую акцию, но когда именно это было?

На последний вопрос Сергей не мог нормально ответить. Жизнь для него превратилась в какой-то единый поток из протестных акций и работы, на которой он все чаще чувствовал себя мебелью, пил кофе и почти ни с кем не разговаривал, думая, как бы еще протестовать, а ночами он искал тех, кто сделает трафарет для граффити, купит баллончики с краской, потому что покупать и рисовать одним и тем же людям было небезопасно. Он искал тех, кто сможет сшить флаг, держал у себя общак района, вернее, отвечал за него, а хранил при этом не у себя, а там, где его не станут искать, – у товарища, что уже покинул страну, но оставил на совесть Сереги одну герань и два фикуса, а заодно разрешение в случае необходимости использовать квартиру для партизан. Людей там прятать пока не приходилось, а вот деньги лежали именно там в пакете на дне банки с сахаром.

Флаг при этом Сергей хранил не так надежно. Он лежал у него за книгами на одной из полок, спрятанный в пакет. На тайник это не тянуло, но руки сами спрятали его туда, когда ребята с района буквально приказали снять его с окна.

– Цезарь, не будь идиотом, будет тупо, если тебя повяжут за флаг на окне, – говорили ему товарищи, привыкшие к никам в телеграме.

Флаг Сергей тогда снял, а вот белый лист оставил^[33], а теперь, подумав, полез за флагом. Ему смутно казалось, что не так давно он стоял на вечерней цепи с флагом и наушниками, слушая сигналы от стоящих «на глазах». Он же тогда дал команду уходить, а сам потом курил в сторонке и следил, чтобы все ушли. Флаг у него был под водолазкой, заправленной в штаны. По шутке самого Сергея, он должен был защитить его, если будут бить при задержании. В одной руке сигарета, в другой – открытая и давно пустая бутылка пива. Он подобрал ее возле мусорки у магазина, в которую вечно не влезали бутылки, чтобы стать похожим на районного гопника.

Лицо открыто, один наушник все еще в ухе, второй где-то под одеждой. В одной руке сигарета, в другой бутылка пива, под жопой перекладина металлического забора. Рискованная маскировка, особенно если где-то рядом был тихарь^[34], но очень уж хотелось понять, что они будут делать, когда приедут и никого не найдут.

Бус проехал мимо, и стало ясно, что не факт, что он был тем самым бусом. В конце концов, номера были на месте^[35].

«Перебдили», – решил Сергей, но все равно похвалил ребят «на глазах». Эффективность была важнее всего. Потом он, видимо, сунул флаг и наушники в один пакет.

Так оно и оказалось, потому Сергей улыбнулся, достал наушники и нелепо набросил флаг на плечи – его собственный флаг, который ему подарил Витя, прежде чем уехать из страны, флаг, который он хотел бы видеть своим, «фашистский» «радикальный» флаг «экстремистов»^[36].

Глава 5

– На связи, – привычно сказал Кирилл в свой микрофон, когда Сергей, перечисляя всех по никам, позвал «Рыбу».

Ник этот Кирилл считал тупым, но уже привычным, а главное подходящим, потому что «Рыба» никак ничего о нем не говорила, в отличие от многих других.

Сергей палился своей шумностью, называясь «Цезарем», за Артуром намертво закрепился «Арчер», и не важно, сколько он заводил акков и ников, все равно большая часть активистов знали его как Арчера, а это было в каком-то смысле палевно, а вот Кирилл был совершенно неопознанной «Рыбой», которую почти никто не знал, особенно там, на районе у родителей.

Он приезжал на район на общественном транспорте, тусовался у родителей, шел на акцию, а утром оттуда ехал на работу, как ни в чем не бывало. Сегодня же они решили с Артуром ехать на такси туда и обратно, особенно если учесть, что у Кирилла анонимный аккаунт на «Яндекс. Такси» с оплатой только наличными. Денег выходило немного: если не палить дом и подъезд, то от района до района всего пять рублей по ночному городу. Кирилл считал это лучшим вариантом, если он будет не один. Артур не возражал. Дополнять план тоже не стал, как будто он внезапно потерял всякий интерес к вопросам безопасности.

– Главное – взять термос с горячим чаем, а то на крыше будет холодно, – говорил Кирилл, когда ему разрешили отключить связь.

Там у кого-то, как всегда, были проблемы со звуком, и пока Серега с ними разбирается, можно было заняться сборами.

Артур на комментарий про чай только рассеянно кивнул и пошел набирать воду в чайник, не отрываясь от одного из своих телефонов.

– Ты уже передумал? – уточнил Кирилл, видя такую странную реакцию.

Стоит ли брать Артура, Кирилл действительно не знал. С одной стороны, он ему верил, полностью доверял и даже не сомневался, что своих Артур не станет выдавать, с другой – опасался, что эта вылазка сделает еще хуже, превратив загнанного, словно зверь, Артура в окончательно помешанного.

– Я не передумал, – ответил тот. – Просто со мной одни хлопоты и, если тебе неудобно, то лучше не бери меня.

Он говорил это, а сам так зло нажимал на кнопку чайника, словно был готов взорваться, если только его никуда не возьмут.

– Да фигня, мне одному там будет скучно, на крышу ведь желательно подняться заранее, крепление продумать и прочее. Так что…

– Да, – как-то невпопад соглашался Артур, думая, что у него ни куртки своей теплой, ни денег, ни сигарет, а он прется на акцию неизвестно куда. При этом ему хотелось поехать на Площадь Перемен – туда, где уже стал сам собой создаваться мемориал памяти Романа Бондаренко. Только он не был уверен, что сможет держать себя в руках, оказавшись на месте избиения.

«От меня одни проблемы», – думал он, но ничего не говорил Кириллу, делал чай, отвечал на сообщения в телеграме и в нужное время вызывал такси.

– Удачи, – говорила им Маша, провожая. Целовала обоих и закрывала за ними дверь, не спрашивая, куда именно они идут.

Ночью можно было идти только на партизанщину и никак иначе, но куда именно и что конкретно делать – лучше не знать. Так надежней.

Неверующая Маша крестила закрывшуюся за ними дверь, затем следила, как, выйдя из подъезда, они пошли в соседний двор, закурив на ходу.

Кирилл что-то говорил. Артур молчал, но чиркал спичкой.

Они все с августа были не в порядке, но все, что могла сделать Маша, – это замешать тесто для пирога, чтобы ее герои могли вкусно поесть, вернувшись домой. Она готовила и косилась на отключенный ноутбук Артура, поверх которого лежали все пять отключенных телефонов. У нее не было иллюзий на их счет. На ее кухне прямо на столе лежала техника, в которой была информация на пару-тройку уголовных статей, по мнению нынешней власти, а это значит, что все они в опасности.

* * *

В такси они сели на перекрестке в квартале от дома, проехали четыре квартала, вышли на углу, буквально в двух шагах от нужной точки, нырнули в арку, пересекли ночной пустынный двор и шагнули к подъезду. Пока Кирилл набирал заветный номер квартиры, Артур следил за обстановкой.

Он делал вид, что просто докуривает сигарету, а сам внимательно наблюдал за одиноким собачником на углу дома. Тому до них с Кириллом не было никакого дела, но Артур все равно сохранял бдительность, раз уж других живых существ во дворе не наблюдалось, что неудивительно для столь позднего времени в будний день.

Дверь открыли почти сразу, и Кирилл осторожно толкнул Артура кулаком в плечо, молча зазывая внутрь.

– В лифте камеры, а над подъездом муляж, местные давно проверили, – сообщил он Артуру, – так что мы сейчас сначала пешком на пятый, потом на самый верх.

Артур только кивнул. Он привычно стряхнул с бычка табак, смял в кулаке фильтр и сунул его в карман, чтобы потом как-нибудь выкинуть.

На пятый этаж они поднялись молча.

– Сейчас заберем все, что нам нужно, и наверх, – пояснил Кирилл и шагнул к одной из дверей.

– Маску надень, – буквально велел ему Артур, схватив за локоть. – Даже если тебя тут в лицо знают, лучше надень.

– А ты? – спросил Кирилл.

– А меня здесь нет, – отмахнулся Артур и, натянув пониже капюшон куртки, спустился по лестнице вниз на целый пролет, чтобы встать у стены с таким видом, будто они не вместе.

В этом было что-то излишнее, но Кирилл решил не спорить, надел черную маску и постучал в дверь заранее оговоренным способом: два раза коротко нажал на звонок, выждал пару секунд, дважды стукнул костяшками пальцев по металлической двери и отступил.

В глазке мелькнул свет, затем потух, и дверь распахнулась.

В маленьком общеквартирном коридоре появилась седая, совсем худенькая старушка с тоненькими руками. Она заглянула Кириллу в глаза, выглянула на лестничную клетку и уточнила:

– Вы и есть Рыба?

– Да, – спокойно ответил Кирилл.

Старушка осмотрела его внимательно, кивнула и протянула Кириллу пакет.

– Спасибо, – сказал Кирилл, забирая его, а затем уточнил: – У вас все хорошо? Цезарь мне поручил убедиться, что у вас все есть, так что, если нужна хоть какая-то помощь, вы говорите, ладно? Мне или ему, а пока вот.

Он достал конверт и протянул его старушке^[37].

– Зачем это, я ведь не…

– Это на адвоката, не рассказывайте, что это ничего не стоит, – строго сказал ей Кирилл и сам себе не поражался.

Он говорил так уверенно, словно вообще ни в чем не сомневался, словно не было у него внутри пустоты, с которой он нелепо передвигался в какой-то чужой нереальной реальности, разбитый и подавленный.

– Ваш сын был одним из нас, поэтому просто поверьте, мы искренне хотим ему помочь, хоть чем-нибудь.

– И так передачки ему собираете, – пробормотала старушка, но конверт приняла, а тут еще и за ее спиной скрипнула дверь, и в общий коридор выглянула девочка лет пяти.

– Папа вернулся? – спросила она, потирая глазки.

– Нет, милая, это не папа. Это другой дядя.

– Плохой дядя? – спросила сонно девочка.

– Хороший дядя, – ответила ей старушка и подхватила на руки.

– Берегите себя и ее, а главное – пишите, если хоть что-то понадобится, – сказал Кирилл и сам закрыл дверь.

Как ни странно, а помогать другим, заботиться о них и защищать было легче, чем думать о себе, хоть Маша часто говорила, что это неправильно.

– Не позаботившись о себе, невозможно помочь другим, – говорила она Артуру, но Кирилл тоже слышал и помалкивал, чувствуя, что только на обратном принципе еще и держится.

– Им не опасно хранить всякое? – спросил Артур, быстро поднявшись наверх.

– Всем опасно, но у них уже было три обыска, вынесли все, включая телевизор и микроволновку, так что вряд ли придут еще раз. На постоянку им ничего давать, конечно, не стоит, а так, на время, – лучший вариант. Это семья Кальмара, если ты помнишь такого, – пояснил Кирилл, шагая наверх.

– Тот, который сел за перекрытие дорог? – задумавшись на миг, уточнил Артур.

Кирилл покосился на него удивленно. Он-то думал, что Артур мог помнить Кальмара по последним совместным акциям, а он явно знал что-то и про уголовное дело, заведенное в октябре, и это было немного странно, но не удивительно. Кирилл уже успел смириться, что Артур знает много больше, чем говорит, и об этом лучше не спрашивать.

– Да, он, – сказал в итоге Кирилл и умолк с мрачным видом.

Он тоже в день инаугурации^[38] «гулял» с Кальмаром по пешеходным переходам, медленно, на выезде из города, чтобы пробки в час пик росли. Серега тоже с ними «гулял», а потом и вовсе жег покрышки на дороге. В тот день дороги перекрывали везде, а сел в итоге один Кальмар, потому что сдал его кто-то, как организатора перекрытия. Айфон он свой разбил, доказательств не нашли, но все всё слишком хорошо понимали, потому не надеялись на справедливый суд, а продолжали борьбу всеми возможными способами, чтобы взятые в плен^[39] как можно быстрее оказались на свободе.

Артур, словно читая мысли Кирилла, похлопал его по плечу и первым пошел дальше, на девятый этаж и выше.

– Постой здесь, последи за ситуацией, – шепотом попросил Кирилл на самом последнем пролете над девятым этажом. Дальше шла металлическая лестница, что круто поднималась вверх и упиралась в решетку с навесным замком.

Достав что-то из инструментов, Кирилл отдал пакет Артуру, а сам полез на лестницу. Что именно он будет делать, Кирилл не говорил, но Артур и так догадывался, все понимая, потому спускался на две ступени вниз и внимательно слушал тишину подъезда, глядя на светильник девятого этажа. Тот был круглым светлым пятном, на котором кто-то нарисовал красную полосу, затем ее стерли, и остались только розовые разводы с яркими красными пятнами.

Замок сломался с характерным щелчком, что коротко лязгнул и раскатился эхом в тишине ночного подъезда. Слишком громко. Так что Артуру от этого звука стало почти физически больно.

«А ведь это порча государственного имущества», – с горечью подумал он, на краткий миг закрывая глаза.

Для человека, который всегда хотел лишь соблюдения закона, было дико осознавать, что он занимается чем-то подобным, но иного выбора он все равно не видел. Просто мысли о законности все равно всплывали. Он не мог перестать считать собственные нарушения. Не мог не задуматься, кому они сейчас вредят больше: государству, работникам местной ЖЭС^[40] или жителям этого подъезда? Ответить на этот вопрос Артур не мог, потому обещал себе позаботиться в новой Беларуси о безопасности крыш.

Уходить от ответственности, моральной ответственности перед простыми белорусами Артур не собирался, но спускался еще на две ступени вниз и прислушивался к тишине.

Если кто-то решит выйти на площадку и посмотреть, что происходит, он обязан был отреагировать раньше, хотя бы предупредить Кирилла, но было тихо, и только скрип открывающейся решетки доносился сверху. Затем шаги Кирилла по металлическим ступеням. Тяжелые, слишком громкие для ночи шаги.

Кирилл шел дальше. Слышался скрежет еще одного сломанного замка, а затем два коротких удара пальцами по металлу. Это был уже сигнал для Артура. Он пятился назад, поднимался на четыре ступени вверх и быстро взбирался следом за Кириллом.

Лампочка на этаже погасла, когда он был на последних ступенях, и на краткий миг Артур остался в непроглядной темноте, в которой, как и в нынешней его реальности, было совершенно непонятно, куда двигаться и как дальше жить.

«Что мы все делаем не так?» – спросил себя Артур, потому что задавал себе этот вопрос каждый день, когда за окном темнело. Но от гнетущих размышлений всегда что-то отвлекало.

Сегодня его спасал Кирилл. Он светил ему фонариком мобильного телефона и подавал руку, помогая забраться на чердак, а оттуда через металлическую дверь – на крышу под мелкий холодный дождь.

– Наша задача – найти точку, чтобы закрепить веревку. Только так, чтобы ни один ветер не смог оборвать флаг, – сказал Кирилл. – Флаг тоже у нас, через сорок минут мы должны его спустить Цезарю. Задача ясна?

– Более чем, – ответил Артур и осмотрелся, нелепо сжимая в кармане фильтр от сигареты.

Он не нервничал. Ему не было страшно, скорее горько от того, что пределы их возможностей походили на хулиганку для малолеток, но ничего иного в этой реальности им не оставалось.

Глава 6

Сергей, по традиции, вышел заранее, как и ребята, что должны были работать на крышах. Им предстояло не только сломать замки в своих подъездах, но и испортить все остальные двери монтажной пеной, чтобы завтра флаг не смогли снять слишком быстро.

Если он провисит до обеда, это будет уже победа, а сейчас, ночью, надо убедиться, что нет никакой засады, что не дежурит бус в каком-нибудь дворе и тихари не бродят у выбранных для операции домов. Этим и занимался Сергей, гуляя по району.

«Напоминаю: не отсвечивать, а значит – фонарями не светить», – написал Сергей в чат в «дискорде».

«Зануда», – получил он в ответ от Пылесоса, что орудовал с Мошкой на второй крыше. Кирилл, он же Рыба, ничего не написал, и это Сергея встревожило. Потому, осмотрев оба двора и убедившись, что ни на одной, ни на другой крыше нет никаких бликов, он написал Кириллу в телеграме:

«Решил молчать, как рыбка?»

Кирилл прочел через пять минут, но не ответил, и это тоже пугало.

«Буль-буль?» – написал ему Сергей, почему-то нервничая, хотя обычно работало правило: писать, если что-то пошло не так. Если все идет по плану, они просто должны были выйти на связь.

«+», – прислал в итоге Кирилл в чат в «дискорде», а это значит, что у них на крыше все готово.

Тремя минутами позже «+» отправила Мошка, а затем Говноед – ответственный за расстановку «глаз».

«Созвон через пять минут», – подвел итог Сергей и быстро направился к пешеходному переходу.

Одному по пустой улице шагать было даже странно, но он помнил, что на самом деле он не один, что вокруг много своих, незаметных глазу. С этой мыслью он начинал созвон и прятал телефон в заднем кармане штанов.

– Прием, – сказал он тихо, натягивая ниже капюшон своей байки.

– На связи, – по традиции, первым отозвался Говноед и тут же рассказал, где и как стоят «глаза», а затем устроил их перекличку.

– На месте, чисто, – отвечал часовой, когда называли его ник. Были там и девчонки, и ребята, и пенсионеры, многие из них не знали, что именно прикрывали.

«Завтра узнают», – решал Сергей, слушая перекличку, узнавая голоса и улыбаясь, провожая взглядом легковушку.

– Итак, патрульная машина должна проехать через пять минут, затем у нас около двадцати минут до ее следующего появления, – напомнил Говноед. – Успеете?

– Обижаешь, – ответил Серега и тут же позвал: – Рыба.

– На месте, – ответил Кирилл.

– Пылесос?

– С Мошкой на месте, – ответил тот.

– Патруль, – сообщил один из часовых, и Сергей отступил ближе к дому, прячась между стеной и кустами, чтобы не светиться даже как прохожий, но все равно проводил взглядом патрульный бобик, а затем скомандовал:

– Начали.

В идеале было бы неплохо иметь внизу двоих, но так как флаг надо было тянуть через дорогу, Сергей сам решил делать все в одиночку. Ему должны были спустить флаг с одной крыши, а он должен был быстро перебежать с ним через дорогу, привязать к другой веревке, а затем позволить ребятам с двух крыш поднять флаг между домами.

Вроде ничего сложного, а сердце на миг замирало, когда он подходил к точке и видел ползущий по стене пакет. Принимать его надо было на земле под самым фонарем, а значит на виду, но только так можно было протянуть флаг, не зацепившись веревкой за какое-нибудь дерево.

Затаив дыхание, стоя под самым фонарем, Сергей почти дрожащими руками поймал пакет с подготовленным флагом.

– Он у меня, – сказал он в микрофон, и Кирилл тут же сбросил всю свободную веревку вниз.

Нога Артура при этом стояла на веревке, чтобы та наверняка лишний раз не дергалась.

– Какая-то странная машина, – внезапно сказала одна из девушек «на глазах».

Сергей не стал отвечать, сразу дернулся в сторону, прячась в тени деревьев. Пакет с флагом он нелепо прижимал к груди и переставал дышать, только бы тот не шуршал.

Тень веревки на освещенной стене казалась ему зловещей, слишком заметной, но просить парней тянуть флаг обратно было просто нелепо.

– Это обычная легковушка, – сказал Артур в микрофон, закрепленный на куртке Кирилла. Им с крыши было неплохо видно дорогу, хотя следить они должны были не за ней, а за флагом.

– Иди нахуй, – буркнул ему в ответ Сергей, потому что он мысленно представлял, сколько людей повяжут, если сейчас поймут, что он стоит тут в кустах с флагом. В голове еще мелькала мысль, что именно сегодня к ним попросился Артур, и сразу стало неспокойно. Обещая себе порвать Арчера на части, Сергей видел, как мимо проезжала обычная легковая машина.

– И что в ней странного? – спросил Говноед, когда увидел ту на своем посту.

– Ну-у-у, – замялась девушка, – мне показалось…

– Все, не засоряем эфир, – перебил ее Сергей и быстрым решительным шагом миновал кусты, фонарь, перепрыгнул через маленький забор у самой дороги и быстро ее перебежал.

Вторая веревка была уже спущена, потому надо было быстро связать веревки тремя быстрыми узлами и сорвать пакет.

– Легковуха, – предупредил Говноед, чтобы точно успели поднять флаг и убрать натянутую над дорогой веревку.

– Поднимай! – скомандовал Сергей, почти переходя на крик, и флаг вырвался у него из рук, взмывая ввысь.

Он был легким, но большим, два на пять метров, из спанбонда^[41], с красной, нарисованной баллончиком полосой. Его степлером заранее закрепили к веревке и сложили так, чтобы он сам развернулся, как только его начнут натягивать.

Машина проезжала, а ее водитель не замечал веревки между двумя девятиэтажками и флага над фонарями.

– Отлично, – сказал Сергей, выдыхая. – Теперь выравниваем. Пылесос и Мошка, вы подаете веревку, Рыба и Арчер, тянете на себя, только осторожно, без резких движений.

– Принято, – ответили хором Пылесос и Рыба, а Сергей снова вышел на дорогу, чтобы шагать под флагом и следить за его движениями.

Ветер уже трепал его, но видеть свое знамя вместо треклятого «заката над болотом»^[42] было так приятно, что голова шла кругом и снова хотелось шутить, как раньше, не умолкая даже на минуту.

– Еще одна легковуха, имей в виду, – предупредил Говноед, понимая, что Серега может быть где-то на дороге.

– Хорошо, – сказал Сергей и отошел чуть в сторону, встав на двойную сплошную в середине дороги, а там сообщил ребятам с крыш: – Я хочу, чтобы флаг висел надо мной, идеально надо мной. Ясно?

Мимо него проехала легковушка, Сергей на нее и внимания не обратил, но она вдруг остановилась и сдала назад.

Дышать перестали все. Флаг замер. Сергей сглотнул, нахмурился, но с места не сдвинулся, только капюшон потянул вниз.

Машина поравнялась с ним, и водительское стекло поехало вниз.

– Жыве, Беларусь! – радостно сообщил Сереге молодой водитель.

– Нахуй иди! – ответил ему Сергей, почти смеясь. – Обосраться же можно!

– Ну извини, – пожал плечами парень за рулем.

– Вечна жыве, – ответил ему на это Сергей, возвращаясь к первой фразе, и улыбнулся.

Его губы были скрыты натянутым на нос воротником водолазки, глаза скрывались за тенью капюшона, но улыбка мелькала в голосе.

Водитель ему кивал, поднимал вверх кулак, как символ протеста, и уезжал, подавляя желание посигналить партизанам, которых нельзя было увидеть.

– Еще немного на Рыбу, – сказал Сергей как ни в чем не бывало.

– Пять минут до патруля, – напомнил Говноед.

– Успеем, – говорил Сергей и даже зачем-то кивал. – Еще на Рыбу совсем чуть-чуть. Перетянули, сдайте чуть назад. Вот так крепите!

Он стоял под флагом и смотрел наверх, пока не услышал, что все готово на обеих крышах.

– После патруля на остановке перед школой сбор для всех, кто готов пойти на внеплановую партизанку, – сказал Сергей и, перебежав через дорогу, скрылся в кустах, словно его и не было.

Глава 7

Артур снова наблюдал за подъездом, пока Кирилл запенивал дверь и вешал новый замок на решетку, чтобы нельзя было сказать точно, где именно поднимались на крышу. Оба они были в перчатках, но и замок, и баллон с пеной протерли спиртовым раствором, а то мало ли, чьи там могли быть отпечатки и засветились ли они у врага в базе.

Артур не знал случаев, когда после подобных акций снимали отпечатки и находили по ним исполнителей.

«Но могут начать уже завтра, и мы будем первыми», – думал Артур и прятал в рюкзак пакет со сломанным замком и опустошенным баллоном монтажной пены.

Их надо было выкинуть где-нибудь подальше от этого места, а лучше в другом районе, так, на всякий случай.

– Мы домой или с ребятами? – спросил Кирилл уже на первом этаже.

– Как скажешь, – ответил ему Артур, нащупав в кармане фильтр от докуренной сигареты.

Он думал, что ему станет легче, если он, пусть и ненадолго, вернется в живой осязаемый протест, перестанет быть координатором, админом и телеграмным активистом, а своими руками прикоснется к борьбе. Но стало только хуже.

«Борьба продолжается», – орало что-то внутри, вспоминая флаг над дорогой.

«Но мы уже проиграли», – говорил здравый смысл, и от этого хотелось выть, потому что стыдно было проигрывать, стыдно перед теми, кто уже сидит или тоже хуже – мертв.

Флага было мало для победы, протеста было мало для победы, но что и как делать, Артур уже не знал, устал, запутался, потому пожимал плечами и позволял решать все за него, превращаясь в обычного безынициативного подручного.

– Я точно знаю, что не усну, остальное на твое усмотрение, – сказал он Кириллу.

Тот кивал и первым выходил из подъезда.

Когда-то подобные акции вызывали в Кирилле восторг. Они говорили о том, что он может, что это его свобода, его несогласие, его борьба, а после суток в Жодино все как-то померкло, стало серой рутиной, и только Сергей не сдавался.

– Спорим, он провисит до полудня?! – заявил Сергей, едва не подпрыгнув ни то от избытка энергии, ни то от холода.

Он ждал их под самым подъездом.

– До полудня, говоришь? Будет хорошо, – ответил Кирилл и пожал ему руку. – Ты чего без куртки?

– Привычка, – отмахнулся Серега. – Пока на акции, мне не холодно, а теперь уже дубак.

– У нас термос с чаем есть, – сообщил Кирилл.

– О, круто. Я хлебну, покумекаю с вами план и сгоняю домой за утеплением. Патрульки, если что, еще не было, нам напишут в чат, как только она проедет.

Здороваться с Артуром Серега, видимо, не собирался, и даже термос принял не из его рук, а из рук Кирилла. Было в этом что-то мерзкое, потому Артур отступил от ребят и снова осмотрел пустой ночной двор, чувствуя себя как никогда лишним.

Сигаретный фильтр он находил рукой в кармане и снова мял его, слушая разговор парней.

– Флаг-то мы давно спланировали, но, учитывая новости, этого мало, – продолжал Серега, наливая себе чай. – К выходным сделаем растяжку, надо будет вывесить. Еще есть ленты у Пылесоса, да и новые трафареты, вопрос только, стоит ли чем-то еще этой ночью заниматься?

Кирилл пожал плечами, а Серега закатил глаза и продолжил так, будто он один тут ни на миг не сомневался в победе.

– На самом деле, наш флаг – это плюс сто к боевому духу района, – продолжил он. – Еще немного – и мы выведем район на марш. В это воскресенье народ не может не выйти!

– Народ всегда может не выйти, – вмешался Артур, глядя в темноту двора. Сигаретный фильтр в кармане переломился пополам, но это не мешало смять его пальцами.

– Ну да, ну да, диванным войскам виднее, – фыркнул Сергей, и Артура словно током ударило.

Он резко выпрямил спину и обернулся. В его глазах внезапно мелькнуло что-то темное и злое, быть может, даже мстительное, как в августе, всякий раз, когда кто-то заикался о расправе над силовиками.

Кирилл всегда знал, что в глубине души Артур, побывавший в самые страшные дни на Окрестина, мечтал расстреливать этих пидорасов, дубинки в глотки им запихивать и бить до синевы. Он точно хотел сделать с ними все то, что они делали с другими, но старательно сдерживал этот порыв. Теперь же скалился, глядя на Серегу, и это могло плохо кончиться.

– Эй, парни, – вмешался Кирилл, спешно становясь между ними. – Вы чего?

– Ничего, – ответил Серега, пожимая плечами и выливая остатки чая. – Просто не понимаю, нафига он здесь. Сидел дома, так и сидел бы, нечего препираться и пессимиздить мне тут.

– Иди ты нахуй, – глухо ответил на это Артур и отступил еще дальше от подъезда, на ходу швыряя в урну мятый сломанный фильтр.

Ему очень хотелось заорать, что он не из «диванных войск», но рассказывать, чем, где и как он занимается, было небезопасно, даже если речь о людях, которым он доверяет. Просто есть вещи, которые никто не должен знать. Никто. Никогда. Ему самому не помешало бы знать поменьше, но забыть, что уже есть, не получится, а пока лучше отвернуться, сжать в кармане кулак и помолчать.

– Кстати, а это нормально, что мы здесь вообще торчим? – спросил Кирилл, пытаясь отвлечь парней друг от друга. – Патрулька еще не проехала, а мы как бы на месте преступления и с уликами, – напомнил он, кивая на рюкзак на плече Артура.

Серега плечами пожал.

– Они лохи, эти патрульные. Не думаю, что они флаг заметят до рассвета, – сказал он, не желая признавать, что просто об этом не подумал.

– Они правда вряд ли заметят, а если заметят, едва ли побегут что-то делать, максимум доложат о нем, – поддержал Серегу Артур, все еще глядя в сторону. – Они даже цепи солидарности сами не разгоняют, вызывают ОМОН.

– Ну, ссыкуны, – фыркнул Серега, вручил Кириллу термос и достал сигареты. – Будешь? – спросил он у Артура, протягивая тому пачку, потому что и извиниться хотелось, и рожу эту потерянную набить тянуло.

Что с этим делать, Серега не понимал, а главное, никак не мог избавиться от мерзкого тревожного чувства, как никогда сильного, словно его вот-вот поймают, и виной тому может оказаться именно Артур.

«Ты просто дерганый болван», – корил себя за такие чувства Серега и улыбался, видя, как скептически Артур косится на пачку.

– Ты мне мой «нахуй» вернул, так что мы квиты, – сказал в итоге Сергей вместо примирительных извинений.

Артур в ответ кивал и все же брал сигарету, как-то излишне медлительно, заторможенно, по мнению Сереги, а затем еще и прикуривал от спички, которая не хотела гореть на холодном влажном воздухе.

Это все бесило Сергея, но он заставлял себя терпеть, напоминая, что в августе это ему удавалось.

– Да, вы были правы, – сказал Кирилл, как только Артур наконец-то смог затянуться. – Патрулька проехала, даже не притормозила. Ребята отписались.

Он показал Сереге свой телефон, а тот в ответ только рассмеялся.

– Лошки-петушки, – сказал он и быстро пошел прочь. – За мной, мои юные падаваны, настало время джедайской силой встряхнуть режим!

– Ты б не орал так на всю улицу, – со вздохом попросил его Кирилл, пряча термос в рюкзак, что висел у Артура на одном плече.

– Не ссы, замерзнешь! – ответил ему на это Серега и рассмеялся.

– Он неисправим, – вздохнул Кирилл и пошел за Серегой следом.

Артур двинулся за ними, помалкивая, хотя сам при этом очень хотел понять, как в ноябре Сергей все еще может быть таким невыносимым идиотом.

«Он слеп, глух или туп?» – мысленно спрашивал Артур, втайне завидуя той надежде, что искрила вокруг Сергея. В глубине души Артур хотел верить так же, но в нем от веры осталось разве что упрямство – жестокое, суровое, баранье упрямство, готовое долбить эти ворота до конца своих дней, даже если шансов их проломить нет.

* * *

На остановке возле школы их ждало трое. Двое мужчин и одна девушка – Мошка. Она была настолько тоненькой, что дутая куртка казалась массивней всего ее тела, по крайней мере, тонкие ножки в потертых джинсах казались слишком худыми. Она успела замерзнуть, потому топталась на краю лужи, но уходить не собиралась.

Ее рюкзак, набитый лентами, держал Пылесос – огромный бородатый детина лет сорока, смотрящий на все вокруг со скучающим превосходством. Он хотел бы пойти уже бить морды и ломать кости, но понимал, что все остальные к этому не готовы, потому был согласен таскать рюкзаки с ленточками, ломать замки на крыше и вешать флаги, абы протест не затихал.

Третьим стоял Говноед – низенький тучный мужчина в очках, который продолжал что-то строчить на телефоне.

– И это все? – поразился Сергей, когда увидел этих троих.

– Не, «глаза» все еще на своих постах, – ответил ему Говноед, не отрываясь от телефона.

– Мы тут подумали, что надо ленты пустить в ход, хотя бы часть, – сказал Пылесос, махая рюкзаком.

– Для лент нам нужны «глаза», а для трафаретов их можно и отпустить, – сказал Говноед, все так же глядя в телефон. – Все равно трафаретить мы хотели стены во дворах и на тротуарах. Учитывая, что с трафаретом это минутное дело, мы без «глаз» все нашлепаем.

– Да, и мы давно хотели обвязать вот этот забор, – сказала Мошка и кивнула на забор школы.

– Это незаконно, – тихо напомнил Артур, мгновенно осознавая, как нелепо это звучит.

Его разум все еще цеплялся за формальности, чтобы сохранить хоть какие-то ориентиры, но не все могли понять это верно.

– Незаконно? Да, ты что?! – воскликнул злобно Сергей, обернувшись. – Давай ты еще предложишь петицию написать и собрать подписи, чтобы нам разрешили повесить ленточки на забор! Если ты не заметил, то наша позиция – сама по себе уже нарушение закона!

Он двинулся к Артуру и зло ткнул его пальцем в грудь.

– Я заметил, – ответил ему Артур, отступив, и жадно затянулся. – Просто напоминаю, что с точки зрения закона мы можем вешать что угодно на тотзабор, – он кивнул в сторону низенького заборчика перед самой дорогой, – а на этот – нет.

Жестом указав на забор школы, он затянулся с самым равнодушным видом.

– И что? – спросил Сергей, вскипая еще больше от такого спокойного ответа. – Если мы решим вешать их на этот большой и заметный забор, ты вызовешь на нас ОМОН?

Он схватил Артура за куртку и дернул на себя, чтобы тот смотрел ему в глаза, а не в сторону, как поганая крыса.

– Я буду вешать их вместе с вами, – бесцветно ответил Артур, тяжело вздыхая, но посмотрел на Сергея и глаз отводить не стал.

– Эй, парни, – попытался вмешаться Пылесос, но Серега вырвал у него рюкзак с лентами и впечатал его в грудь Артуру.

– Ну так вперед, начинай! – рявкнул он. – Или что, кишка тонка?

– Ты дурак? – спросил Артур, перехватив рюкзак, чтобы тот не упал.

Страха в Артуре тоже не осталось, была только какая-то тревожная тень, заставляющая бесконечно озираться, но бояться заборов и ленточек было нелепо.

«Как же это все тупо», – думал он, глядя Сереге в глаза.

– Я может и дурак, а ты святошу из себя тут не строй. Или иди ленты вязать, или проваливай! – рявкнул Серега, указывая на забор.

– Не орал бы ты, как мудак, на всю улицу, – со вздохом ответил на это Артур, еще раз затянулся и, докурив сигарету до фильтра, скинул остатки табака, а сам фильтр сунул в карман.

Отступив на шаг, он еще раз посмотрел на Серегу и молча пошел к забору.

– Ты че на новенького кидаешься? – спросил у Сереги Говноед, наконец подняв глаза от экрана смартфона.

– А он нихера не новенький, – фыркнул Сергей.

– Он в этой борьбе дольше, чем ты, – напомнил Сергею на это Кирилл.

– И что с того?

– Мог бы хотя бы его не унижать, – устало сказал Кирилл и поспешил к Артуру, который уже завязывал первую ленту и в то же время ее ненавидел, потому что место было удачное и утром флаг из лент увидят многие, но от этого ничего не изменится.

«Еще и Рома умер из-за лент», – думал он, не замечая, как вся компания шпыняет своего Цезаря за нелепую бессмысленную грубость, а тот смеялся и просто заявлял:

– Не трепитесь, надо обвязать пролет до следующей патрульки, а потом еще использовать краску минимум трех баллончиков, иначе ночь будет считаться неэффективной!

– Правильно, – поддерживала его радостно Мошка, а Артур их не слушал. Он вязал ленты одну под одной.

Белую. Красную. Белую.

Без надежды. На одном упрямстве.

Глава 8

У Маши сработал будильник, а она привычно отмахнулась от него, ткнула пальцем в экран, выпрашивая себе еще пять минут, перевернулась и провела рукой по кровати рядом.

Она надеялась найти Артура, верила, что, вернувшись поздно ночью, он обязательно ляжет спать.

«Поспи сегодня», – написала она записку и оставила ее прямо на ноутбуке, только чтобы он не садился за него по возвращению.

Ждать, когда они с Кириллом вернутся, Маша не могла. Достала пирог, оставила на столе, а сама пошла спать.

Этот пирог и записка были ее способом поддержать, но Артура не было рядом утром и это пугало так сильно, что, забывая о переставленном будильнике, Маша вскакивала.

Одеяло Артура так и лежало сложенным пополам на краю – холодное и чужое. Так было почти каждое утро, но мысль о том, что они могли и не вернуться, больно колола под ребрами и заставляла выскочить из спальни.

В коридоре она сразу увидела отблеск включенного на кухне ноутбука.

На улице было темно, словно глубокой ночью, а Артур сидел с кружкой перед включенным ноутбуком. Свет экрана освещал напряженную морщинку на его лбу. Он не то что-то читал, не то смотрел на открытый документ, не в силах его прочесть, но Машин шаг он не услышал.

– Ты не ложился? – спросила она шепотом еще из коридора, стараясь его не пугать, но Артур все равно вздрогнул, посмотрел на нее и, отставив кружку, протянул ей руку.

– Мне нужно было проверить сообщения, – ответил он, привлекая ее к себе. Уткнувшись носом в ее бок, прямо под грудью, он чуть не заскулил от усталости.

После ночной вылазки снова болела сломанная летом рука. Боль прожигала запястье и, раскатываясь по ладони, выкручивала пальцы, особенно мизинец. Артур понимал, что сам во многом виноват, не следовал рекомендациям, не разрабатывал нормально руку, а потом давал ей новую нагрузку в большом количестве. Дурак.

Только прижать к себе Машу больной рукой было по-своему приятно, а еще страшно от того, что она так близка, а значит – в опасности, из-за него в опасности. Ему стоило уехать от Маши и Кирилла, спрятаться на конспиративной квартире, а лучше уехать из страны, но и то, и другое окончательно превратило бы его в человека, оторванного от реальности. Как он тогда будет принимать решения? Ради чего он тогда будет бороться?

– Сообщения в твоих пяти аккаунтах можно проверять вечно, – строго сказала Маша, приобняв его и погладив по отросшим волосам. – Тебе отдыхать надо.

Она правда так считала, но мельком видела монитор, взгляд вырывал пару слов из текста и ей становилось так страшно, что она закрывала глаза и прижимала его к себе еще сильнее, а он только печально улыбался. Аккаунтов было не пять, а много больше, но Маша просто считала телефоны и даже так понимала слишком много, но все равно его любила, все равно надеялась его спасти.

– Прости меня, – шептал Артур, не в силах ее отпустить. – Я не знаю, что надо сделать, чтобы это закончилось.

– Никто не знает, – ответила Маша и все же отстранилась. – Давай я лучше тебя покормлю.

Она резала свой пирог с мясом, с горечью понимая, что его никто так и не тронул, а затем отправляла в микроволновку два куска – себе и Артуру.

– Когда ты в последний раз нормально спал? – спросила она, когда микроволновка зашумела.

– Маш, а какая разница, если всего этого все равно недостаточно? – спросил Артур, захлопнув ноутбук.

– Ты не можешь сделать все один, а людей с каждым разом все меньше, и я боюсь, что однажды никто просто не выйдет, – шептала Маша, включая чайник.

– Это и значит, что я делаю недостаточно, – ворчал Артур в ответ. – Я не знаю, что надо сделать, чтобы заставить людей выйти. Умереть как Рома, но по плану? Я ведь даже не уверен, что в это воскресенье получится собрать людей, и вопрос не в том, что они боятся, а в том, что им действительно есть чего бояться. Людей разгоняют еще до точки, скоро дойдет до того, что колонну собрать станет невозможно, а нам нужна критическая масса, чтобы…

– Остановись, – перебила его Маша, протяжно выдыхая.

Ложка с сахаром в ее руках дрожала, и белые мелкие кристаллики рассыпались мимо чашки на столешницу.

– Я не хочу знать, чем ты занимаешься, – выдавила, наконец, Маша, высыпая остатки сахара в чашку.

– Конечно, – глухо ответил Артур и встал, только выйти он не успел. Маша метнулась к нему и поймала за ноющую правую руку.

– Артур, я не это имела в виду, просто мне так страшно, что…

– Да ладно тебе, – вздохнул он и обнял ее, чувствуя вместо обиды тягучую усталость. – Я бы очень хотел, чтобы ты не жила в этом мире, не видела всего этого. Никогда.

– Я не хочу, чтобы тебя посадили, – шептала Маша, совсем его не слушая. – Я не хочу дрожать от мысли, что тебя пытают в СИЗО, не хочу молиться, чтобы тебя не убили. Подумай обо мне хоть немного…

– Но я и думаю о тебе! – возмутился Артур, отшатнувшись. – Я хочу, чтобы ты была свободна по-настоящему, хочу, чтобы мы могли быть свободными, чтобы дети наши были свободными, чтобы их учили думать умные люди, чтобы они могли развиваться, чтобы, черт подери, было не страшно жить дальше у себя дома! Неужели ты правда думаешь, что я борюсь ради себя? Да мне одному проще уехать, но сколько людей жизнь положили на эту борьбу? Сколько из них получат сроки? Ты хочешь, чтобы они сидели от звонка до звонка? Пока я отдыхаю?!

– А почему страдать должны мы? – спросила Маша, заплакав. – Ты хоть понимаешь, как больно на тебя смотреть?

– Ну так не смотри, – простонал в ответ Артур, но вместо того, чтобы уйти курить, как ему хотелось, сел на прежнее место.

– Я не переживу, если с тобой что-то случится, – призналась Маша, опускаясь рядом с ним на колени. – Понимаешь? Пожалуйста… остановись.

Артур снова дернулся, отшатнулся от Маши, потому что на это дурацкое «остановись» всплывал разве что мем с Януковичем, а это значило, что можно было только продолжать и «долбить эту власть», как завещала Мария Колесникова^[43] еще до своего ареста.

– Я не могу, – выдыхая, сказал Артур. – После всего, что случилось, я могу только умереть, но не остановиться, понимаешь?

Маша всхлипнула и закрыла лицо руками. Она, к сожалению, понимала, но ей все равно хотелось назвать Артура бессовестным эгоистом, совершенно не думающим о тех, кому он дорог. Она молчала, только чтобы не добивать ни его, ни себя подобными словами.

Пикнула микроволновка. Она разогрела два куска пирога и тут же сообщила об этом. Ей не было никакого дела до человеческих чувств.

Маша плакала, а Артур отстранялся от нее, доставал тарелку из микроволновки, наливал им обоим чай и, не пытаясь ее утешить, доставал из кармана телефон.

Его личный аккаунт под ником Арчер требовал внимания. В чате «детки-конфетки» кто-то упомянул его лично, и это было недобрым знаком.

«Арчер, приходил участковый, спрашивал, где ты», – писала туда Артемида – женщина, присматривающая за детьми в его квартире.

«Ясно, значит, вам нужна новая квартира», – ответил на это Артур.

«Нет, ты не понял! – тут же продолжили писать ему. – Они ищут тебя! Рано утром участковый мог прийти, только если тебя собираются задержать, а под домом стоит машина губопиков^[44]. Ты это понимаешь?»

«Не вижу проблемы. Ты ему какие-то документы показывала?»

«Нет, он не смотрел мои документы, только прошел по квартире, чтобы убедиться, что тебя там нет, но он видел детей! Они могут прийти снова. Они будут разбираться и искать дальше. Не тупи, Жилябин!»

«Успокойся», – ответил он, забывая про плачущую Машу, а сам брал другой телефон, заходил в чат с аккаунта админа и удалял почти всю переписку, оставляя только два первых сообщения, чтобы ни у кого не возникало вопросов о переезде. Кто и что мог успеть прочитать, сказать было невозможно, но Артур надеялся, что в шесть утра мало кто сидит в телеграме, а затем писал уже под другим ником:

«Сегодня же смените дислокацию. Не стоит волноваться».

Отбросив админский телефон, он снова открыл телеграм Арчера.

Он давно был перекинут с белорусского на украинский номер^[45] и считался условно-безопасным, но слишком много людей знали, кто скрывается под ником Арчер, чтобы им можно было пользоваться.

Состоять в чатах это не мешало. Их у Арчера действительно было много. Чат с парнями, с которыми он сидел до первого суда, чат с ребятами, которые, как и он, искали свои вещи в августе после Окрестина, три чата, появившихся после суток: чат камеры ИВС, чат камеры ЦИП, чат камеры Жодино. Волонтерские чаты. Там же чаты районов, закрытые, открытые, секретные, не очень. Всякие.

Он не писал ни в одном из них, только чтобы не светить ник, но проглядывал сообщения, чтобы знать, какие есть реальные проблемы, и вмешиваться, когда такое возможно. Он помогал, но не как Арчер, а как кто-нибудь другой – безымянный, неопознанный, но проверенный активистами, движениями, каналами, кем-то, кому нуждающийся в помощи мог доверять.

Это обычно работало, главное было следить за ситуацией и сохранять бдительность. Первое иногда было слишком трудно. Пролистав чаты с сотнями непрочитанных сообщений, Артур понял, что не в состоянии просмотреть это сейчас, и просто писал Артемиде в секретном чате.

«Успокойся и следи за тем, что ты пишешь в чате. Ники не для того придуманы, чтобы ты фамилиями швырялась».

«В чате все свои и для них адрес сада не секрет», – попыталась оправдаться Артемида.

«Это не повод нарушать базовые правила безопасности, – строго ответил ей Артур. – Чтобы это был первый и последний раз».

«Я испугалась!» – не унималась Артемида.

«А ты не пугайся зазря. Я найду другую квартиру. Тебя едва ли искать после этого будут, только умоляю, не лажай больше».

«Прости», – писала Артемида, наверняка сама все понимая, но Артур, качая головой, просто удалял чат, не видя смысла продолжать диалог.

Он брал третий телефон и писал в закрытом чате:

«Нужна новая квартира для детского сада».

Мгновенного ответа он не ждал, потому возвращал телефон на место и хмурился, пытаясь обдумать новую информацию.

– Все хорошо? – спросила Маша.

Она перестала плакать и даже в таком скудном освещении заметила, как Артур переменился в лице.

– Да, все хорошо. Позавтракаю с тобой и спать пойду, – врал он и целовал ее в щеку, мысленно прося прощения и за ложь, и за отчаянную беспомощность, что стояла между ними.

Глава 9

Когда встал Кирилл, Артур все еще не спал. Он писал что-то то в чате на компе, то в одном из своих телефонов. Еще два лежали рядом включенными, но в них он лишь заглядывал, ничего никому не отвечая.

– Маша вчера сделала пирог. Он вкусный, так что поешь, – сказал Артур, не отрываясь от своих «интернетных» дел.

– Я смотрю, ты тоже поел, – фыркнул Кирилл, кивая на тарелку с половиной куска пирога.

– Я поем, – ответил Артур и, нахмурившись, отвлекся на телефон, что-то нервно набирая. Ему жизненно важно было найти квартиру для детей, а где ее взять, было не ясно.

«Привет, нам снова нужны деньги на адвоката», – прислал ему сообщение Сергей, следом отправляя ссылку на информацию о политзаключенном с сайта Весны.

Эти сообщение мелькнуло на компе, и Кирилл не смог не заметить ник Сереги – Цезарь с красивой фотографией одноименного салата на аватарке.

– Он не знает? – уточнил Кирилл, хотя и так понимал, что если бы Сергей знал, не вел бы себя так.

Артур дернулся, посмотрел на Кирилла, затем на монитор компьютера.

– Ты тоже не знаешь, – ответил он Кириллу и спросил у Сергея лишь одно: «Сколько?», а у самого внутри все нервно дрожало. Свою связь с фондами он скрывал старательнее всего.

«Их всегда будут волновать в первую очередь две вещи: оружие и деньги, – писал Артуру человек, кое-что смысливший в безопасности. – Оружия у нас нет и вряд ли оно появится, а вот деньги и фонды есть. За это они скоро будут убивать, наверняка».

Артур согласно кивал, держал все в секрете, а в итоге спалился перед Кириллом, как последний дурак.

– Конечно, я ничего не знаю, – пожимая плечами, ответил Кирилл и включил чайник, косясь на рассвет за окном.

Он заранее договорился на работе, что приедет к десяти, потому не торопился, сонно зевая. Он действительно не хотел знать больше. Ему и так было ясно, что Артур давно пару сроков заработал, а за что именно, им всем лучше не знать. Так для всех безопасней.

За такое отсутствие любопытства Артур был ему благодарен, но, открыв ссылку, все же показал Кириллу фотографию.

– Он был с нами шестнадцатого августа^[46], верно? – уточнил он.

– Да. Пылесос с ним из одной байкерской тусовки, если что. Они все вместе были на Риге, но взяли только Ивана, – пояснил Кирилл. – Еще в сентябре. Про Серегу, Пылесоса и остальных он явно молчит, по крайней мере пока. У него сейчас активно идут допросы, и нам надо, чтобы адвокат был на всех. А ты же понимаешь, их тоже проверяют, и не дай бог оплаты не будет: скажут, что адвокат пособник и все.

– Да, это понятно, – хмурясь, ответил Артур, а потом все же уточнил, пытаясь узнать, как сейчас в СИЗО работают: – Допросы хоть приличные?

Сам он при этом писал еще кому-то, не дожидаясь ответа, чтобы узнать, как быстро можно будет перевести деньги.

– Допросы-то приличные, но адвокат говорит, что у него постоянно новые синяки и кровоподтеки на руках. Откуда – Ваня не говорит, но, скорее всего, прессуют в камере.

– По наводке упырей-долбоебов, – закончил за Кирилла Артур, кивая. – Я понял. Деньги будут, вопрос во времени. Кстати, а насколько ты…

Артур замялся, не понимая, как подобрать слово, чтобы оценить риски Кирилла, но не узнать при этом лишнего. Артуру все чаще казалось, что знать ему надо бы меньше, намного меньше, чем он знает. Собственная голова все чаще казалась ему опасным сервером, который могут захватить враги.

– Я только помогаю Цезарю, не больше, – сказал Кирилл, понимая, что именно хотел знать Артур, а затем наливал себе кофе и добавлял: – Если надо, я буду помогать и тебе, просто я не в состоянии организовывать что-то сам.

Он обернулся, посмотрел на Артура, поймал его уставший пустой взгляд и, ничего больше не говоря, забрал его кружку, чтобы сделать тому еще кофе.

– Я, наверное, попрошу тебя забрать мои теплые вещи, – наконец сказал Артур, все обдумав. – Их вывезут из дома и надо будет забрать их в другом месте, только я пока еще не знаю, в каком.

– Не вопрос, – ответил Кирилл. – Просто скажешь, где и когда. Я съезжу.

– Спасибо, – ответил Артур и, не замечая новую чашку кофе, открыл диалог с Цезарем, написал ему, когда будут деньги, уточнил, можно ли переводить на тот же счет, а потом спросил:

«У тебя нет на примете свободной хаты? Нужно детей задержанных куда-то деть».

«Хата есть, сейчас уточню у владельца, можно ли ее так использовать, но, скорее всего, он будет не против».

«Жду», – ответил Артур и отстранился от ноутбука.

«Слушай, а можно как-то проверить, завербован человек или нет?» – неожиданно спрашивал Цезарь.

«Как, по-твоему, это можно проверить?» – спрашивал Артур, подперев тяжелую голову левой рукой.

«Ну, что вообще сейчас делают, если подозревают подобное?»

Артур прочел это и буквально увидел вчерашний взгляд Сереги, полный недоверия.

«Неужели он обо мне?» – думал Артур, выпрямившись, а Сергей писал дальше:

«Есть человек, которому я раньше верил, как себе, но после последнего задержания он сильно изменился, вышел из протеста. Теперь вроде как дергается вернуться, а я не знаю, как на это реагировать».

«Он точно обо мне», – понял Артур, выдохнул и ответил так, как отвечал бы любому другому районному активисту:

«Я не знаю способа проверить. Иногда пытаются прямо поговорить, но это не дает никаких гарантий, особенно если человек тебе скажет «нет, меня никогда не вербовали». Ну, сам понимаешь, это может значить что угодно».

«И что тогда делать?» – спрашивал Сергей.

«Если ты не доверяешь человеку, лучше его просто отстранить от любой информации. Сам понимаешь, чем кончится присутствие шпиона от губопика в чате».

«Да, понимаю», – явно обдумав все, ответил Сергей, Артур же потянулся было к клавиатуре, чтобы хоть немного смягчить резкость своих слов, пояснить, что не претендует на истину, но сжал кулак и заставил себя отстранится от ноутбука, понимая, что с ребятами он больше никогда никуда не пойдет.

В кармане у него снова звякнул телефон, красные от усталости глаза болели, а остаток пирога в горло не лез, особенно теперь.

Он делал все, что мог, возможно, даже больше, чем мог, но этого все равно было мало, слишком мало для победы, а внутри протеста все трещало по швам, разваливалось, и это значило, что враг добился своего.

«Ты должен поспать», – говорил он сам себе, а перед глазами снова был школьный забор и собственные руки, что вяжут там ленточки.

Эти ленты уже начали срезать. Их, в отличие от флага, сфоткать при хорошем свете не успели, а значит, это был очень мелкий, крошечный удар по системе. Вот только Роман Бондаренко пошел спросить, зачем люди режут ленты, повешенные на забор. Пошел, спросил и умер… Даже не так: вышел и был убит, а значит, эти ленты что-то да могут, значит, они имеют силу.

«Как святая вода против вампиров», – подумал Артур.

– Только мы тут не в сказке, – пробормотал он при этом вслух и достал телефон из кармана.

«Я собрала твои вещи. Замок для велосипеда тоже нашла», – писала ему в секретном чате Артемида.

«Спасибо. Ключи кинь в сумку с вещами, когда будете уходить. Я пришлю за ней своего человека. Скоро будет новый адрес».

«Я боюсь за тебя, Арчер».

«А я боюсь за вас», – честно ответил он и снова вернулся к ноутбуку.

У него не было времени на сон.

Глава 10

– Погоди, надо купить сигарет, – сказал Сергей, когда они с Кириллом пересеклись после работы, чтобы метнуться на Площадь Перемен и оставить там по лампадке, постоять возле забора с узлами от обрезанных лент, помолчать.

Они уже знали, что флаг, оставленный над дорогой, сняли, ленты срезали, а часть граффити зарисовали, как будто они вообще никак не сопротивлялись прошлой ночью. Все это было уже привычно, ожидаемо. Хотелось, конечно, делать что-то более значимое, но очевидно было, что ничего, кроме уголовной статьи, они не получат, да и против кого действовать? Добраться они могли только до рядовых бесхребетных ментов, которые ничего не решали и вежливо спрашивали в РУВД про масочку у ребят с болящей от «общения» с ОМОНом головой.

– Бросать курить тебе надо, – сказал на это Кирилл, хотя сам держал в кармане пачку сигарет.

– Сразу после вас, – хохотнул Сергей и, махнув рукой, помчался за сигаретами. Свою пачку он вчера отдал Артуру вместо «извини» за все свои нервные закидоны.

Серега не понимал, как относиться к Артуру, не был уверен, что ему можно доверять, и считал его уже проигравшим бойцом. Тот факт, что сейчас Артур не собирался ехать с ними на площадь, это только доказывал, а значит, Китаец был прав: Артура лучше просто отстранить.

Решив потом поговорить об этом с Кириллом, Серега купил себе сигарет, закурил и потянул Кирилла к своей машине, рассуждая:

– В это воскресенье люди выйдут, как никогда выйдут, потому что эти уроды в край охренели. Кем они вообще себя считают, убивая людей?

Кирилл не ответил.

Бондаренко не был первым, и казалось логичным, что он не станет последним, а значит, нет никакой разницы, что они все думают, хотят и говорят. Реальность все равно давно перестала быть адекватной.

Не понимая, что обо всем этом можно сказать, Кирилл пожимал плечами, садился в машину и листал новости, смотрел фотографии с акций по всему городу, заполняя этим пустоту собственных мыслей. Сергей же, наоборот, не умолкал, рассказывая, почему их победа неизбежна.

– Мы вообще наследники партизан, – говорил он. – Наши предки сидели в лесу и поджигали задницы фашистам, а у нас тут всего лишь какие-то шавки режима. Мы должны справиться.

– Только наши предки взрывали мосты и убивали врагов, а мы…

– А мы в двадцать первом веке! – перебил его Серега. – Тут все не так, это иной уровень войн. Вот сейчас у киберов^[47] свой фронт, у нас – свой, и все мы вместе победим с минимальным количеством жертв, ясно? И не надо мне тут Артуровского пессимиздения, а то высажу тебя прямо тут и пешком пойдешь! Нам нечем убивать этих гадов и ты это знаешь, а у них есть заложники, которых они убивать могут! Или ты как-то иначе смотришь на наших политзеков?

Кирилл не ответил. Он не любил эти разговоры, только потому что вывод в итоге был один: они делали все, что могли, так, как могли, а результата не было.

«Но мы правда наследники партизан, – думал Кирилл. – Наши предки знали, что такое отсутствие надежды и риск, и ничего – боролись до последнего, и мы должны».

С этой мыслью он и вышел из машины во дворах у Площади Перемен. В центре маленького дворика над небольшой трансформаторной будкой развевался флаг. Горели лампадки, ковром лежали цветы, а люди молча стояли кругом, принося новые лампадки и цветы.

Затих даже Серега. Он поставил свою лампадку возле забора с остатками лент. Их резали, сжигали, а узлы от них все равно оставались.

– Твари, – сказал он, отступив потом на шаг и закурив.

– Не знаю, мне сложно поверить, что кого-то убили вот так, – признался Кирилл. – Он не первый, но…

– В том-то и дело, что он не первый, и всех убили именно так, – фыркнул Серега, – но ничего, мы их потом заставим дерьмо жрать!

Это была плохая шутка, тупая шутка, даже сам Серега это понимал, но ничего не мог с собой поделать, только радовался, что Кирилл отступал следом за ним и ничего не говорил.

– Ладно, поехали отсюда. Куда тебя подкинуть? – спрашивал Сергей.

– К тебе на район, – ответил Кирилл.

– Воу-воу! – мгновенно оживился Серега. – Неужели кто-то завел себе бабу? Бчб-флаг в лифчике уже обнаружил? – тут же спрашивал он, толкая Кирилла в бок.

– Да дело у меня есть. Надо теплые вещи Арчера забрать, – одернул его Кирилл.

– Арчера, значит, – задумчиво протянул Серега.

– Мне надо просто сумку забрать, – пояснил Кирилл. – Если не хочешь, можешь не помогать.

– Не дуйся, – со вздохом сказал Серега. – Тебя я куда угодно отвезу, но Арчера я на наших акциях видеть больше не хочу, договорились?

Он строго посмотрел на Кирилла, и было ясно, что обсуждать он это не собирается, только Кирилла такой расклад не устроил.

– Почему это? – спросил он, хотя Артур с самого начала не рвался партизанить каждую ночь, но отношение Сереги злило.

– Я ему не доверяю.

– А я доверяю! Я могу поручиться, что Арчер не крыса.

– Кир, не смеши меня, – со вздохом сказал Серега. – Мы с тобой оба знаем, что тебя не раз разводили как лоха. Так что, прости, я верю, что тебе можно навешать лапшу на уши, а еще разжалобить, но за ребят на районе отвечаю я, поэтому Арчера на акциях больше не будет. Мы можем разве что на марш его взять. И не спорь, – сказал строго Серега, открывая дверь своей машины. – Китаец, кстати, такого же мнения.

«Арчер и есть Китаец!», – хотелось ответить Кириллу, но он понимал, что Артур достаточно умен, чтобы разобраться в намеках Цезаря, а значит, догадался, о ком речь.

«Мне даже сообщать ему ничего не придется, смысл тогда спорить?» – думал он и садился в машину.

– Просто скажи, куда ехать, – сказал Сергей, словно они и не спорили.

– Просто едь домой. Я скажу, куда повернуть.

– Договорились, – согласился Сергей и вырулил со стоянки.

Ему хотелось как можно быстрее убраться от траурной атмосферы, в которой неловко было болтать без умолку, а вот в машине можно было отпускать странные шутки, чем он и занимался всю дорогу, осознав, куда приехал, только когда остановился во дворе.

– Я быстро, – сказал Кирилл.

Он вышел из машины, а Серега дернулся за ним.

«Неужели он приехал именно туда?» – подумал Сергей и напрягся, в очередной раз вспоминая предупреждения о внедренных агентах.

– Эти гады иначе работать не умеют, – сказал ему Иван при их последней встрече, а через два дня к нему ранним утром вломился ОМОН, и было не ясно: то ли его нашли по каким-то августовским записям, то ли его просто кто-то сдал. К Артуру это никакого отношения иметь не могло, но заставляло напрягаться, особенно от того, что Кирилл шел именно в тот подъезд, набирал код и входил внутрь.

– Твою мать, – прошипел Серега и поспешил за ним.

Он мчался на третий этаж и замирал, видя открытую дверь той самой квартиры.

– Держите, – сказала женщина, которую сам Сергей пустил в эту квартиру пару часов назад со всем детским садом. Эту сумку он с другими вещами заносил наверх, а теперь ее отдавали Кириллу.

– Спасибо, ему что-нибудь передать? – спросил Кирилл, забирая сумку.

– Спасибо ему, что помогает нам всем, но пусть позаботится о себе, – сказала женщина.

– Кто? – спросил Сергей, быстро поднимаясь наверх.

– Арчер, – ответила женщина, а по лицу Сергея поняла, что сказала лишнее. – Ой, я имела в виду…

– Все в порядке, они знакомы, – вмешался Кирилл. – Я все ему передам, а вы берегите себя.

Он улыбнулся женщине, взял Сергея под руку и повел его вниз.

– Ты ничего не знаешь, понял? – сказал ему Кирилл.

– Понятно, что не знаю, но… мог бы предупредить, я ж хранитель этой хаты, и с ним, выходит, я про…

– Тихо ты, – одернул его Кирилл.

– Ну охренеть, – выдохнул в итоге Серега.

– Потому и не предупреждал, – шикнул Кирилл, и сев в машину, написал Арчеру:

«Я немного лоханулся и случайно спалил тебя перед Цезарем».

Сам Цезарь при этом написал Китайцу: «Ну пиздец, но я ничего не знаю», потом подумал и добавил: «Прости за вчерашнее. Я боялся, что ты крыса».

Ни одному, ни другому Артур не ответил, потому что он спал на маленьком угловом диване прямо на кухне с телефоном в руках.

Глава 11

«Нагадваю, сазвон праз пяць хвілін. Патрэбна ўсе абмеркаваць за паўгадзіны»^[48], – написала Лилипут в рабочем чате. Она много лет назад перешла на белорусский из любви к своему языку, и все давно к этому привыкли.

«Ага, конечно, за полчаса», – со вздохом подумал Артур и еще раз взглянул на план воскресного марша.

Он ему не нравился настолько, что в голове были одни маты, а нужны были какие-то аргументы. Пытаясь сформулировать мысль, Артур, потирая висок, пошел проверять двери в комнаты. Маша закрыла дверь в спальню, Кирилл же оставил дверь открытой.

Артур закрыл ее, еще раз посмотрел на сумку, стоявшую в коридоре, и не стал ее разбирать, просто вернулся на кухню.

Он уснул там в обед, проснулся вечером около шести. За окном было темно, где-то пиликал телефон, и он не сразу понял, где находится. Дернулся, едва не выронил телефон, с которым уснул, запутался в пледе, которым его накрыла Маша, и тут же пошел курить в форточку, читая при этом сообщения, которые его разбудили.

Кирилла он, конечно, выслушал, выругался, но прокол с квартирой записал на свой счет. Сам должен был подумать и попросить ничего не говорить Сереге. Теперь же было поздно.

– Он ничего никому не скажет, – уверял Кирилл. – Я в этом уверен.

Артур кивал, а сам понимал, что вопрос не в надежности Сереги, а в самом факте утечки, но думать об этом не было времени, надо было решать другие вопросы.

– Ты на него не обижайся, ладно? – просил за друга Кирилл.

– Никаких обид, рабочие моменты, – отмахнулся от него Артур. Попытался разобраться с фондом. Поругался там, пытаясь поторопить с началом сбора средств в помощь политзекам. Поссорился с Машей из-за пирога, который, видишь ли, никто не ел.

– Ты скоро с голода помрешь! – кричала она на него, а он хлопал дверью и уходил в подъезд, чтобы посидеть на ступеньках и немного успокоиться, а потом возвращался, хлюпая носом.

– Заболеешь же, мог бы хоть куртку надеть! – ругалась Маша, заставляла его натянуть свитер и делала ему горячий чай. – Ты невозможен!

«Беспомощен и бесполезен», – думал Артур, просил прощения, кое-как ел и снова садился за ноутбук, да так, что потом и понять не мог, как это до созвона осталось пять минут.

«Ты опять будешь ворчать?» – написал ему друг детства под ником «Наташка Эйсмонт».^[49]

«Да», – коротко ответил ему Артур как Китаец.

«Все уже устали от твоего ворчания», – предупредил Наташка.

Артур даже представлял, как тот устало вздыхает. Он понимал его и помнил, что от них мало что зависит, что планы маршей придумывают не они и едва ли могут на них повлиять, но он все еще пытался это делать, помня, что в команде есть человек, способный отнести возражения создателям плана. Артур считал это шансом, а не поводом поныть.

Потому Наташке он отвечал именно то, что думал: «Не мои проблемы, что вы устали» – и запустил «зум» на ноутбуке.

Камера у него была заклеена, в ухе был один наушник с микрофоном. Второе ухо он не затыкал, чтобы осознавать, насколько громко он говорит. Будить Кирилла или Машу он точно не собирался.

– Колькі нас павінна быць? ^[50] – спросила Лилипут. Она, в отличие от большинства, сидела с включенной камерой на фоне бчб-флага – могла себе это позволить, находясь в Варшаве.

Остальные, даже покинувшие страну, были сдержанней и оставались аватарками, повторявшими картинки из телеграма. Артур же оставался просто ником «Китаец» с зеленым кружочком с гордой буквой «К», потому что не создавал аккаунта в зуме, а заходил в конференцию по ссылке от Лилипута.

– Должны быть все, – сказал Наташка Эйсмонт. У него тоже не было аватарки, но к его голосу все давно привыкли.

Их было восемь, и они неплохо знали друг друга задолго до событий августа, по крайней мере, имена и лица не были ни для кого секретом, просто называть их было нельзя.

Когда на связи были все, Лилипут тут же передала слово Мимокрокодилу.

– Главный вопрос: когда именно должен появиться пост о марше? – сказал он. – Это еще обсуждаемый вопрос.

– А сам марш мы обсуждать не будем? – вмешался Артур, тоном давая понять, что ему есть что сказать.

– Китаец, я тебя умоляю. По-хорошему, я даже не должен был вам его показывать, – со вздохом сказал Мимокрокодил.

– Ну да, мы должны были увидеть его в отложке^[51] на канале, – иронично ответил Артур. – Неужели вы правда считаете его адекватным?

– Ты заўсёды не задаволены планам^[52], – устало сказала Лилипут.

Артур кашлянул в кулак, чтобы не ругаться, и медленно выдохнул.

– Давайте его выслушаем, – вмешался Наташка. – Обычно он говорит толковые вещи.

В чате конференции появились один поддерживающий «+» и короткое напоминание, что замечания Китайца часто бывают пророческими.

– Только быстро, – простонал Мимокрокодил.

– Обычно я говорю про слабые места марша, но на этот раз сам марш – слабое место. Призывать людей идти по второму кольцу от Пушкинской^[53] до Площади Перемен – это безумие. Вы хоть понимаете, что Площадь Перемен – это место, где очень просто окружить людей? Это маленькое пространство.

– Где люди успешно собираются несколько дней, – вмешался Мимокрокодил.

– А яшчэ, зніжэнне колькасці пратэстуючых не будзе заўважана ў дадзеным месцы^[54], – добавила Лилипут.

– Канешне, нас жа пасты на канале хвалююць больш, чым жыццё простых грамадзян^[55], – не выдержал Артур.

– Полегче, – попросил Наташка. – Ты ведь понимаешь, что случай с Романом не может быть отделим от ПП^[56], а значит, и марш обязан быть связан с ПП. Это, конечно, цинично, что мы обязаны превратить смерть Романа в мотивирующий фактор, и не смей меня за эти слова упрекать! Я не знал его, но я живой человек и не хочу, чтобы чья-то смерть была тупым инфоповодо. Но раз это произошло, мы должны выжать из случившегося все, что можем. Разве нет?

– Я и не собираюсь это оспаривать, – со вздохом сказал Артур.

Он хорошо понимал, что людям нужен повод, чтобы выйти, людям нужен пинок, возможно, вот такой, как этот. И пусть это мерзко, цинично, жестоко, но Наташка был прав. Смерть Романа не должна быть напрасной и потому ее надо было использовать, но загонять людей в ловушку Артур не хотел.

– ПП должна быть проходной точкой, а не конечной, – прямо сказал Артур. – Люди должны прийти на ПП, почтить память Ромы и пойти куда-то еще. Это единственный способ не дать окружить людей.

– Ну не скажи, – вздохнул Наташка. – Я почти уверен, что люди будут стартовать не только с Пушкинской, а значит, потоки людей к ПП будут со всех сторон. Это помешает технике проехать.

– Да помню я, как это мешало технике проехать в сентябре после инаугурации, – прокомментировал обычно молчавший член команды. – Толпа просто расступилась и пропустила водометы с автозаками к нам в тыл.

– Вот именно, – вздохнул Артур.

Он хорошо знал о событиях сентября, хоть и сидел в это время на сутках, да и суть была слишком очевидна. Толпа против техники – ничто, особенно если эта толпа не готова рисковать жизнью.

– ПП – уязвимая точка, – согласился Наташка, – но она останется уязвимой, даже если люди будут идти мимо. На мой взгляд, наоборот, есть шанс собрать ту критическую массу, которую силовики не решат тронуть, особенно в ограниченном пространстве.

– Гэта рызыкоўна, але што мы можам? Толькі скарыстаць момант і спадзявацца, што гэта штось змене^[57], – поддержала его Лилипут.

– Именно поэтому марш именно такой, – заключил Мимокрокодил, – и я не буду просить что-то изменить. Вопросы?

– Нет вопросов, – устало выдохнул Артур.

Ему все это напоминало обсуждение марша в начале октября. Он только вышел с суток, и был объявлен Марш освобождения политзаключенных^[58]. Тогда люди собирались на Стеле^[59], а закончили свой марш на Окрестина.

– Это очень плохая идея, – говорил о марше Артур. – Это режимный объект, там могут открыть стрельбу, и это будет почти законно, а освободить никого не удастся. Отдельный вопрос – как это скажется на условиях заключения.

Ему тогда сказали почти то же самое. Надо ловить момент, надо пытаться. Закончилось это тем, что волонтерский лагерь перед Окрестина разогнали. Лучше от этого никому не стало.

– А я говорил, – сказал на это Артур на следующем созвоне.

– Гэта быў шчыры парыў! Людзі хацелі выказаць свой пратэст менавіта так. Няўжо яны не маюць на тое права^[60]? – поразилась Лилипут.

– Это Окрестина! Его надо или штурмом брать, или не выделываться. Кто вообще в своем уме дразнит террористов с заложниками?

– А ты, я смотрю, радикалом стал, – ворчал Мимокрокодил.

– Я не радикал. Я реалист, – вздыхал Артур, а потом мысленно матерился на глубокую душевную тираду Лилипута об уважении к травматическому опыту Артура.

– Мы ўсе разумеем, – говорила она, – но тое, што здарылася з табой, здараецца не з усімі. Шмат людзей выходзіць пасля затрымання са штрафам, яшчэ больш застаецца не затрымана. Падумай пра гэта, і пастарайся зразумець, што затрыманні непазбежны, як і арышты. Гэта адказ улад, з якім нам нічога зараз не зрабіць^[61].

– И не смей говорить, что она не сидела и не знает, о чем говорит, – предупреждающе заявлял Мимокрокодил, хотя Артур никогда ничего подобного не говорил, просто хотел свести потери к минимуму.

В такой обстановке он, конечно, не сказал никому про звонок из СК, просто отчитался, что живет теперь на квартире, никак с ним не связанной. Официального договора аренды у Кирилла не было, и это, в любом случае, путало следы. Этого, на взгляд Артура, было достаточно, чтобы спокойно продолжить начатое.

Он не рассказал всей правды даже Наташке, хотя тот один его всегда понимал, вместе с ним тряс всю команду вопросами безопасности и поддерживал во многих спорах, особенно когда дело доходило до бравады.

– Да я никогда ничего не скажу, если меня возьмут! – любил заявлять один из активистов. – Им не выбить из меня наших тайн!

– Ага, у тебя, я смотрю, большой опыт противостояния пыткам, – зло отвечал на это Артур.

– Никто не может знать наверняка, что он может или не может, – пояснял его злобный сарказм Наташка и шел буквально клевать человеку мозг вопросами безопасности, чтобы телефон был не засвечен, чтобы админка была надежна спрятана, чтобы рот на замке держался.

Наташка был единственным шансом Артура что-то продавить, но если Наташка поддерживал план – можно было не спорить.

«Они походу считают, что я думать не способен – только бояться. Не здравый человек, а ходячая травма», – думал Артур, слушая обсуждение времени. Спор выходил жаркий, но он не видел смысла вмешиваться.

– Какая разница? – спросил он в итоге. – Неважно, сделаем мы пост в девять утра или в десять, главное, что люди уже знают, что старт Марша в полдень.

– Хочаш сказаць, што няма ніякай розніцы колькі будзе часу на падрыхтоўку?^[62] – удивилась Лилипут.

– Да, техника все равно часов в восемь въедет в город, а ОМОН будет в боевой готовности. Окружить площадь они успеют, даже если вы сделаете пост в полдень.

– Прекрати, – сказал ему на это Мимокрокодил, – иначе я тебя просто кикну^[63].

– Спокойно, парни, – вмешался Наташка. – Я на самом деле согласен с Китайцем: невелика разница, будет пост в девять или в десять, поэтому можно публиковать в девять, чтобы у людей было чуть больше времени все продумать и добраться до стартовой точки.

«В которой уже будет ОМОН», – подумал Артур и внезапно задумался, мыслит ли он здраво или действительно просто беспомощно бесится. Ответа на этот вопрос он не знал.

– Ладно, – сказал он. – Мимокрокодил прав, я мешаю вам сейчас своей язвительностью, поэтому лучше пойду спать. Без обид и все такое. Просто напишите мне потом, что в итоге решите, ладно?

– Канешне^[64], – ласково сказала Лилипут.

– Я напишу тебе полный список заданий, – пообещал Наташка.

– Спасибо, – сказал Артур и отключился от конференции, только жалостливое замечание Лилипута все равно услышал.

– Ён не вытрымае^[65], – сказала она, и это выводило из себя, потому что Артур был уверен, что еще на многое способен. Да, быть может, он излишне язвит, срывается на своих, но он еще в своем уме. Наверное.

Глава 12

Маша спала крепко. Она слишком устала, и Артур это знал, но все равно очень осторожно шел к ней, боясь потревожить. Ноутбук и все пять телефонов он отключил, просто чтобы забыть о них обо всех хотя бы ненадолго.

Его бесило все. План марша. Товарищи. Цезарь со своими закидонами. Артемида, которая выдала его два раза подряд. Что было у всех в голове, Артур не понимал, но сил ругаться не было, и он шел спать, по-человечески, в кровать.

Его одеяло вот уже неделю неподвижно лежало на его половине кровати, потому что спал он днем, обычно под пледом – не видел смысла разбирать постель, только чтобы поспать часок. Маша из-за этого ворчала, но стирала его пододеяльник вместе со своим.

Спать с ней под одним одеялом было невозможно. Она сразу в этом призналась, а он не поверил, а потом просыпался в августе без покрывала. Машка все утаскивала себе и было в этом что-то милое, потому что даже летом она заворачивалась по самый нос, а он называл ее за это гусеничкой в те минуты нежности, которые когда-то были между ними.

Это, казалось, было так давно, что уже сложно было поверить, что это действительно было, а не привиделось ему в каком-то коротком обманчивом сне. Он уже не верил в это, но, не раздеваясь, падал на свою половину кровати, чтобы посмотреть на нее в ночном полумраке.

Машка – маленькая, мягкая, немного наивная, – во многом была чем-то таким, что он всегда искал. Она напоминала Артуру маму, нежность которой часто превращалась в ворчание о недоеденной каше. И в то же время она не была главной. На самом деле, Маша нуждалась в сильном плече. Это было очевидно, а он не мог стать этим плечом, по крайней мере, сейчас.

Он смотрел на нее и думал, что случилось бы, повстречайся они годом раньше? Как бы она тогда посмотрела на школьного учителя без особых перспектив, с одной лишь идеей в голове?

Хотя чем она от него отличалась? Фельдшер скорой, за копейки слушающая маты бомжей и крики пенсионеров. Она тоже ничего, кроме идеи, за плечами неимела. Только заметила бы она его, если бы не август? Заметила бы она его в обычном сером мире, где он, как ему казалось, ничего выдающегося из себя не представлял?

Представить это знакомство у него не получалось. И даже если завучу вызвали бы скорую при очередном гипертоническом кризе, если бы на этот вызов приехала Маша, а он встретил ее у школы и проводил в учительскую, они бы, скорее всего, не заговорили.

Он смотрел на кончик ее носа, крохотную точку маленькой беспомощной девочки, а сам вспоминал, как увидел ее впервые. Она тогда доказывала, что его надо срочно госпитализировать, потому что без медицинской помощи он может умереть.

Только даже Артур понимал, что она преувеличивает. Ему было плохо. Сломанная при задержании рука за три дня посинела и сильно распухла. В ней что-то дергалось от боли, на вспухшем запястье была содрана кожа. Это было невыносимо, но точно не смертельно, так же, как багровый зад и кровоподтеки на боку, оставленные берцами, но она была так упряма и так убедительна, что его позволили забрать, и в этом было что-то почти волшебное.

Он не сразу смог поверить, что правда оказался в машине скорой – не в камере, не во дворе, не в автозаке, а в машине скорой, где сильная и решительная мгновение назад Маша разрыдалась, как только машина тронулась с места.

– Эй, ну… не плачь, – это было первым, что Маша услышала от него и, конечно же, не успокоилась.

Пытаясь хоть немного ее утешить, он обнимал ее тогда в машине, буквально усадив к себе на колени. Она от этого плакала лишь сильнее, цеплялась за его окровавленную майку и просто выла в голос.

Кто кого тогда жалел и утешал, было не ясно, ведь за пару минут до этого она колола ему в бедро обезболивающее, боясь трогать багровую задницу. Только обнимать ее и утешать было не больно, то ли от укола, то ли от одной мысли, что все это уже закончилось.

Он поехал сначала в БСМП^[66], потом в третью больницу, потом уже в шестую^[67], где его показали кистевым хирургам, опасаясь, что руку придется спасать, но все оказалось проще: перелом вправили на месте, наложили гипс, сказали, когда прийти на контрольный рентген, а затем отдали записку от Маши с номером телефона.

«Позвони мне, расскажи, что в итоге с рукой», – писала она.

Он тогда подумал, что это нелепо, что ей таких, как он, еще полночи развозить, и вряд ли после она захочет видеть его избитую рожу. Ему почему-то казалось, что там живого места нет, что его нигде нет, но все оказывалось не так уж и плохо.

Страшнее было одному остаться дома, выйти из душа и понять, что он не знает, что делать и у кого спросить совета. У него не было мобильного, тот разбился при задержании и остался где-то в его вещах на Окрестина. На ноутбуке, как во всей стране, не было интернета, и разбираться с этим он был не в состоянии.

Его привез один из волонтеров, высадил у остановки возле дома и поехал еще за кем-то. Он, конечно, спросил, нужна ли ему помощь какая-нибудь, но Артур сказал, что справится, был уверен, что друзья помогут, рассчитывал на Наташку, хотя тогда еще называл его нормальным именем.

«Я на свободе», – хотел написать он ему, но не представлял, как, и даже радовался этому, потому что не был готов к разговорам. От одной мысли, что надо будет что-то рассказывать и отвечать на вопросы, ему становилось дурно, потому он находил записку и звонил Маше с домашнего телефона, потому что ей не надо было ничего рассказывать.

– Ну, привет, фельдшер Маша, – сказал он в трубку.

Это прозвучало очень тупо, топорно, словно он задира лет тринадцати, который решил поговорить с девочкой, но, как обычно, все испортил.

– Да-а-а, – протяжно ответила она, и тут он подумал, что она вряд ли помнит его имя.

– Это Артур, который со сломанной рукой, – сказал он без особой надежды, что это что-то прояснит. – Меня отпустили домой с гипсом и…

– Да?! – с неожиданной радостью сказала она. – Это ведь хорошо…

Она выдыхала и умолкала и становилось неясно, что надо говорить.

«Я не могу сейчас один», – думал Артур, но сказать это прямо не мог.

– Я могу тебя встретить после работы? – спрашивал он. – Я ведь даже «спасибо» тебе не сказал.

– Это я должна тебя благодарить. Без тебя я бы не справилась, да и…

Она не сказала то, что вертелось у нее на языке, а он так и не понял, что в тот момент она была готова назвать его героем, но не решилась.

– Если хочешь, приезжай, – говорила она в итоге. – Я все равно не скоро смогу спать после этой ночи.

Они были нужны друг другу в то утро, гуляли по городу, говорили на какие-то отвлеченные темы или просто молчали, а затем как-то само собой шли к нему. Она готовила завтрак на его кухне, потому что он левой рукой не справился бы, а потом засыпала у него на диване. Это придавало сил.

Совершенно незнакомые прежде, они становились ближе, только потому что про одну единственную ночь им не надо было ничего объяснять. Он был там. Она сама это видела.

Она все знала с самого начала, знала, что он безработный, избитый еще девятого августа змагар^[68], который много курит и часто смотрит на людей так, будто мечтает их убить.

Она никогда не знала его другим, спокойным, порой излишне правильным идеалистом, мечтающим учить детей думать и самостоятельно анализировать прошлое. Того Артура Геннадьевича больше не существовало. Его взгляды на мир теперь казались наивным бредом, и только Маша все еще имела какой-то смысл. Она все еще знала достаточно, чтобы не задавать вопросов.

За это он обнимал ее сейчас, а она, не просыпаясь, прижималась к нему в ответ, даже носом терлась о плечо.

Артур невольно улыбался и вспомнил день, когда она встречала его в Жодино.

Он выходил после двадцати пяти суток административного ареста. Его слепило солнце, хотя это был конец сентября. Он прикрывал глаза, рукой делая подобие козырька, и видел Машу, которая бросалась ему навстречу и крепко обнимала.

– Я так за тебя боялась, – шептала она.

– Да что мне будет? – отвечал он ей так небрежно, словно все это было пустяками, хотя отчасти так оно и было.

Сидеть в Жодино в сентябре было не так уж и гадко. Все как в плохом летнем лагере. Еда едва сносная. Шконка неудобная, матрас старый, но он хотя бы был^[69]. Прогулки в тесном дворике, и курить разрешают – не всегда, но часто. Культурная программа никакая. Компания при этом идеальная. Сплошь свои такие же «рецидивисты» политические: многодетные отцы, специалисты IT-сферы, переводчики, экономисты. Можно стартапы создавать. Все вокруг развлекались, как могли: лепили из хлеба все, даже шахматы, сочиняли стихи, наигрывали протестные песни пальцем прямо по столу, учили языки, например, испанский и китайский, чтобы не скучно было, а он не мог влиться в эту атмосферу. Что-то ему мешало, потому он читал все, что было под рукой^[70], а потом находил в книжке Машино послание.

«Люблю. Скучаю. Жду», – она написала эти слова черной гелевой ручкой в конце главы. Надпись не нашли, когда проверяли передачку^[71]. Печатные буквы сливались с общим текстом и только по смыслу сразу бросались в глаза, а он понимал, что есть только один человек, способный написать это, только один человек, способный собрать передачку для него – Маша.

Эти три слова внутри книги заменили ему письма. Маша их писала, но он не получил ни одного и даже не расстроился всерьез. Одного «жду» было достаточно, чтобы снова тянуться к ней и крепко обнимать.

Глава 13

Несмотря на выходной, Маша поставила будильник на раннее утро. Она хотела приготовить еду, найти что-то особое и отправиться на субботний женский марш. На них она ходила не часто: боялась пойти одна, а компания обычно не находилась.

Потому она ходила на марши по воскресеньям, всякий раз, когда у нее не выпадала смена. Компания на воскресенье находилась всегда, да и в колонну она вливалась, когда та была уже сформирована, а выходила, пока разгон не начинался. Это были требования Артура.

– Им нет никакого дела, женщина ты или мужчина, – говорил он строго, отправляя ее на марш.

Он часто пугал ее историями о пытках, побоях и невыносимых условиях для задержанных, опуская при этом простую правду о том, что парней брали чаще и били чаще, чем девушек. Он не один раз напоминал ей про август и не раз говорил, что все снова может обернуться чем-то подобным. Вспоминал про желтые метки, которыми тогда помечали тех, кого считали координаторами.

Маша знала, что такая метка погубила Витю. Артура от той же участи спас ОМОН. Они так его брали и били при задержании, что сами разбили его телефон. Тот лежал в кармане и, когда его достали, смысла спрашивать пароли не было, но сам Артур знал, что сотрудникам не понравился бы его телеграм. Он прямо говорил об этом всякий раз, когда заставлял Машу и Кирилла найти себе примитивные кнопочные телефоны.

– Оставляете свой смартфон дома, берете кнопочный звонильник и идете, куда хотите, – говорил он почти приказным тоном.

Маша делала, как он велел, хотя знала, что вопрос телефона может решаться иначе. Кто-то ходил с телефоном без телеграма, кто-то удалял его перед маршем, а кто-то не брал телефон вовсе. Маше же связь была нужна.

Всякий раз, когда она уходила, Артур присылал ей СМС с одного из номеров Кирилла. Эти сообщения, иногда состоящие из одного лишь «+», были сигналом, что пора уходить. Маша всегда послушно делала, как ей велели, хотя давно поняла, что свой сигнал она получает раньше Кирилла. Она была благодарна за это, потому что всегда имела возможность выйти из толпы, свернуть в какой-нибудь двор и превратиться в обычного прохожего, чтобы вернуться домой, так и не увидев силовиков.

Только однажды в октябре все пошло не так. Она, видимо, слишком рано вошла в колонну. Автозаки и бусы с ОМОНом появились так внезапно, что она по-настоящему поняла, какая же она трусиха.

Прижатая к дому вместе с небольшой группой людей, она оказалась в сцепке в самых первых рядах. У нее не было флага. Она боялась дышать, видя прямо перед собой людей с дубинками в руках. Ее ударили по руке, разбивая сцепку, затем вырвали вместе с парнем, что был рядом, а потом повели к бусу, потащили так, что она едва успевала переставлять ноги. Она не успела ничего осознать, а у самого буса ее оттолкнули, обложив матом.

– Домой проваливай, шалава! – рявкнул на нее кто-то из силовиков. В их черном живом потоке она не могла разобраться. Она отшатнулась, оступилась, упала в траву у дороги, а потом подорвалась с места и побежала прочь под самодовольных хохот.

Она убегала и плакала, потому что безумно боялась задержания, боялась увольнения, боялась этих людей в черном со шлемами и дубинками.

Она забегала во двор, пряталась в беседке и зажимала себе рот, чтобы не рыдать в голос. В таком состоянии ее и нашла подруга.

– Они забрали только парней, – сказала она.

Маше от этого не стало легче, наоборот. Она только больше испугалась за брата, за Серегу, за Артура, который дома делал что-то такое, за что его, возможно, просто убьют, когда поймают.

От этого становилось так страшно, что она не смогла никуда пойти, сидела и плакала, пока не получила СМС от Артура.

Только тогда она вытерла слезы и пошла домой, делая вид, что вышла из колонны только по сигналу.

Артуру она ничего не сказала. Она знала, что он по-настоящему смелый, что его не испугало бы подобное. Его вообще, казалось, ничего не могло испугать, но она была не такой. Она была трусихой и очень боялась, что Артур поймет это.

Ей казалось, что в тот же миг он отвернется от нее и до конца жизни будет смотреть с ненавистью и презрением. Она почти видела его холодный мрачный взгляд, которым он порой одаривал свой телефон, читая новости.

Она боялась стать трусливым мусором в его глазах, потому она ставила будильник и в эти выходные собиралась выйти на оба марша. В субботу и в воскресенье. Но стоило будильнику прозвенеть, как Артур прижал ее к себе, не давая встать.

Во сне она успела перевернуться и теперь прижималась спиной к его груди, чувствовала его дыхание и замирала, не веря, что это ей не снится.

– Разве тебе сегодня надо на работу? – спросил он, проводя носом по ее шее.

– Не надо, – ответила Маша, с трудом вспоминая, когда они последний раз просыпались вместе. – Только откуда ты знаешь? – спросила она в приступе беспочвенной подозрительности, как будто в простом человеческом внимании от Артура было что-то опасное.

– Ты ставишь точечки на календаре над теми днями, когда у тебя смена. На календаре в спальне, – ответил Артур и даже чуть приподнялся, чтобы махнуть в сторону висевшего на стене календаря – белого с красными названиями месяцев.

Даже в этом календаре Артуру мерещилась бчб-символика, и он думал, померещится ли то же самое сотрудникам ГУПОПиКа, когда те придут с обыском. Не «если» придут, а «когда».

Только сегодня он на календарь даже не посмотрел, снова прижимаясь к Маше.

– Точки нет до понедельника, я точно знаю, – пробормотал он ей в плечо.

– Не думала, что ты вообще что-то такое замечаешь, – прошептала Маша, но без нажима или укора, скорее с неловким внезапным смущением, словно он впервые был так близко.

– Я все замечаю, Маш, – ответил Артур и, отпрянув, приподнялся, чтобы посмотреть ей в глаза. – Я боюсь представить, как выгляжу со стороны, но, если тебе кажется, что мне все равно, поверь – мне не все равно. Мне очень не все равно!

Он заявил это решительно, словно это было чем-то вроде лозунга, а затем сбился, осознав, что звучит это очень глупо и так же нелепо, как все, что он в последнее время делает.

«Я бесполезен. Кругом бесполезен», – подумал Артур, но Маша улыбнулась и тоже приподнялась на постели.

– Я знаю, что тебе не все равно, – сказала она, с нежностью прикоснувшись к его лицу, пальцем обводя невидимый уже контур ссадины, что осталась после задержания в августе. В момент их первой близости, тогда, в августе, она делала так же, и это короткое прикосновение возвращало их назад, давало надежду, веру в себя и силу, словно существовало еще какое-то второе дыхание.

Ничего не говоря, Артур потянулся к ней, не сомневаясь, что он силен, любим, способен изменить этот мир, а она потянулась к нему в ответ, отвечая на решительный поцелуй, потому что очень хотела ощутить рядом человека, а не одержимого борьбой безумца.

Глава 14

«Нужно уметь отдыхать», – об этом писали не в одном протестном канале, рекомендуя давать себе регулярные выходные. Для большинства парней этим выходным была суббота, потому что на женские марши они ходили только наблюдателями или, того хуже, охранниками своей дамы, которую надо было вовремя вывести из акции, даже если та окружена. При этом новости, в общем и целом, можно было читать только поверхностно или не читать их вовсе, следя за обстановкой вокруг.

Кирилл не ходил никого прикрывать по субботам и давно объявил этот день своим выходным. По субботам никаких акций, никакой шумихи, только новости, и то в ограниченном количестве каналов. В субботу надо было набраться сил, хорошо поспать, поесть, сходить в душ перед воскресным маршем, а то в следующий раз можно попасть в душ через две недели, а то и через три. Это стало такой нормой, что Кирилл каждую субботу почти заставлял себя наслаждаться жизнью.

Он не мог, как Артур и Сергей, протестовать без выходных и перерывов на кофе, ему казалось, что у него треснет голова, если он не позволит себе хоть ненадолго отвлекаться от всего происходящего.

Но субботы при этом были одинаковые. Он спал, пока ему не надоест, зевая, тащился на кухню и варил себе кофе, чаще всего игнорируя Артура, сидевшего в своем ноутбуке и телефонах.

Они почти не говорили, и, если Маши не было дома, Артур запирался в спальне, оставляя Кириллу право отдыхать, как тому в голову придет, начиная от рубилова на приставке, заканчивая ленивым потягиванием пива на диване под какой-нибудь сериал.

Сегодня у Кирилла не было пива, и он как раз думал, нужно ли оно ему. Он размышлял об этом очень старательно, только бы не думать о вопросе более важном: стоит ли идти на завтрашний марш? На самом деле, он не чувствовал в себе готовности рискнуть свободой. Не сейчас, когда голова все еще была тяжелой от нехватки сна и бесконечных криков.

Он чувствовал себя так, словно совсем недавно вышел на работу после тяжелой болезни. Он хотел спать без света, на кровати. Это сейчас было для него безумно важной ценностью, терять которую он не хотел, и пусть говорят, что риск не так уж и велик, что задерживают лишь малую часть протестующих, вероятность быть задержанным на марше – значительно выше, чем на спланированной районной акции, особенно ночной, на которую он согласился не задумываясь.

Он знал, что Серега все спланирует, а Говноед с Пылесосом проконтролируют план так, чтобы все было учтено. Он знал, что ребята будут заботиться о его безопасности, как о своей, потому был готов ломать замки, запенивать двери, вешать флаги и рисовать граффити по трафарету хоть на двери ментовского опорного пункта. Последнего ему никто и никогда не предлагал, но, если бы парни сказали, что это возможно, он согласился бы выполнить все согласно плану, потому что доверял своему маленькому партизанскому отряду.

С маршем было сложнее. Его нельзя было спланировать. Всегда что угодно могло пойти не так, а значит, никаких гарантий быть не могло. Даже Артур со своими СМС на звание всемогущего не претендовал, потому всегда говорил, что надо быть готовым сесть на сутки, если вышел на марш.

Кирилл с этим был согласен, а вот готовности сесть и не сломаться не ощущал. Он даже проснулся с чувством усталости, полежал немного, размышляя о пиве, а затем понял, что для полного комфорта должен что-нибудь поесть, выпить кофе, а еще насладиться субботой, в которой можно отложить все решения еще на пару часов.

Зевая, он выполз из комнаты на кухню и замер, не веря своим глазам.

Маша крутилась у плиты, делая пышные оладушки, при этом мило болтала с Артуром, а тот пил кофе, улыбался и, хоть и держал в руках один из телефонов, явно уделял Маше внимания куда больше, чем интернету. Остальные четыре телефона при этом лежали на подоконнике, прямо на выключенном ноутбуке.

– Я проспал пять лет? Лука умер, а вы меня не разбудили? – спросил Кирилл, чувствуя, как в нем от недоумения начал шутить его внутренний Серега.

Ребята посмотрели на него растерянно и оба внезапно смутились, как будто он поймал их за чем-то постыдным. Артур даже сразу потянулся за ноутбуком.

– Эй-эй! – тут же привлек его внимание Кирилл, поднимая руки. – Я вообще-то не в претензии. Просто я так давно не видел вас нормальными… Я вообще так давно не видел людей нормальными, что мне немного не по себе.

– Ну, бывает, – растерянно буркнул Артур, но все равно взялся за ноут. – Мы просто выспались.

– Я вижу.

– И у нас будут оладьи! – радостно сказала Маша и торжественно достала сметану в баночке, которую Артур смерил внимательным взглядом так, словно был способен ее просканировать без телефона, одной силой воли.

– Нормальная это сметана, – с ласковым укором сказала Маша и поцеловала его в лоб, прямо в морщинку между бровей, заставляя ту удивленно разгладиться.

Артур посмотрел на Машу. Она приняла его взгляд и улыбнулась. Он кое-как улыбнулся в ответ – неуверенно, не то виновато, не то растерянно, – и просто включил ноутбук.

– Я быстро, – сказал он при этом, но ему никто не поверил, а Кирилл и вовсе виновато почесал затылок, как будто он пришел и спугнул блик солнца своей хмурой рожей, а теперь на кухне постепенно воцарялась привычная уже беспомощная тишина.

Артур же первым делом открыл диалог с Цезарем.

«Забудь», – написал он ему вчера.

«Ок», – ответил Серега почти сразу и наверняка привычно очистил у себя чат, а Артур посмотрел на свой, подумал, хотел даже что-то написать, как-то поговорить с Сергеем, который, быть может, лучше других его поймет. Или, наоборот, не поймет?

«Глупо», – решил Артур и удалил переписку, затем то же самое сделал почти со всеми остальными, все время обходя сообщения от Наташки Эйсмонт. Их было пять. Где-то там должны были быть инструкции, но последнее, отправленное три часа назад, ничего хорошего не предвещало.

«У меня к тебе пара вопросов», – написал Наташка, а это можно было читать как «я собираюсь выебать тебе мозг, и ты знаешь за что».

Артур действительно догадывался, но не спешил отвечать, только когда чаты закончились, уставился на сообщение от Наташки, нехотя открыл диалог, просмотрел результаты вчерашних обсуждений, привычно кивнул на список собственных задач, а затем задумался, что ответить.

Уж очень хотелось попросить просто не портить настроение, хотя бы пару часов, но, пока он подбирал слова, Наташка писал снова:

«Не игнорируй меня. Это серьезно».

«Я знаю», – ответил Артур.

«Знает он!» – возмутился собеседник и перешел к делу:

«Ты почему не сказал, что тебя ищут?»

«Пароль», – потребовал Артур в ответ, старательно оттягивая неизбежное.

Он с самого начала понимал, что все, что знает Артемида, рано или поздно узнает Наташка, понимал, что этого разговора не избежать, но он казался таким же мерзким, как перспектива отвечать на вопросы ГУБОПа.

«Серьезно?! Арчер, не соскакивай с темы!» – не успокаивался Наташка.

«Во-первых, пароль. Во-вторых, ты путаешь ники», – ответил невозмутимо Артур, хотя и без пароля понимал, что переписывается именно с Наташкой.

«Красный велосипед!» – написал тот.

«Шарль исправит»^[72], – машинально ответил Артур и тут же уставился на курсор в пустом окне.

«Я жду пояснений!» – писал Наташка.

«Ну что тут пояснять, если она тебе уже все рассказала?» – думал Артур, вздыхал и писал:

«Они меня не искали, просто приходил участковый».

«Рано утром, до начала рабочего дня? И почему я узнаю об этом от Артемиды? Ты забыл, что мы договаривались сообщать о подобном?»

«Меня еще месяц назад пытались вызвать в СК, что тут удивительного?»

«Тебя вызывали в СК?! Почему я узнаю об этом сейчас?!»

«Потому что это несущественно. У меня три административки, для тебя новость, что таких, как я, дергают в СК?»

«И при этом ты еще в стране?»

«Ты тоже, и что?»

«Меня не ищет СК, ко мне не приходил участковый, и никакие левые люди не знают, чем я занимаюсь, и никто – заметь, совсем никто! – не знает, где именно я нахожусь. Чувствуешь разницу?»

Артур молчал, не зная, что сказать. Они действительно не знали, где находится Наташка. «В надежном месте, где меня не будут искать», – сказал Наташка и всем этого хватило, потому что Наташка работал удаленно с самого начала пандемии, а значит, безболезненно мог залечь на дно, в отличие от остальных.

«Что это за парни вчера были у Артемиды?» – спрашивал Наташка.

«А тебе не кажется, что она слишком много болтает, эта твоя Артемида?» – возмутился Артур, только бы не отвечать на вопрос.

Он и так знал, что случился крупный прокол в его безопасности, но не без вины паникерши Артемиды!

«Облажался ты, а не она!»

«Я не облажался. Это мои парни, и они ничего конкретного не знают, даже при желании ничего не скажут. Все остальное я решу».

«Ты знаешь, что это не решение».

«И что ты предлагаешь?»

«Я даю тебе два дня. Или ты нормально прячешься, или валишь из страны. Третьего тут не дано».

«А чего это ты командуешь? Не помню что-то, чтобы тебя назначали главным».

«Не препирайся. Ты знаешь, что я прав, но если не можешь без пинка, вот тебе пинок. Если ты не решаешь вопрос за два дня, я пишу о случившемся всей команде и выношу на голосование твое отстранение».

«А не пойти ли тебе нахуй?!» – написал Артур, но не отправил сообщение, стер, подумал и написал вечное дипломатичное «Принято», а затем удалил чат.

– Что-то случилось? – спросила Маша.

Она мгновенно заметила, что Артур побледнел еще больше, все тело у него напряглось, а пальцы правой руки дрожали, когда он опускал крышку ноутбука.

– Я просто проголодался, – соврал он, натягивая на губы улыбку – кривую и совершенно неправдоподобную под пустыми злыми глазами загнанного в угол зверя.

У него был выбор, но каждый из вариантов походил на удар гильотины, так что он заставлял себя улыбаться ради Маши и сжимал под столом кулак, который видел Кирилл, но ничего не говорил, чувствуя, что если позовет Артура покурить, тот или не пойдет, или пойдет, но соврет, что все в порядке. А значит, нет смысла что-то говорить, проще открывать сметану и включать кофеварку, чтобы еще какое-то время делать вид, что они все в порядке.

Глава 15

К вечеру легкость утра рассеялась. Артур снова сидел за ноутбуком, что-то писал, хмурился, то и дело хватая то один, то другой телефон. На мир вокруг он почти не реагировал.

Маша подсовывала ему кофе и бутерброды, но он и их не замечал, а когда его просили поесть, кивал, соглашался и все равно ничего не ел, потому Маша шла с Кириллом смотреть кино и пить пиво, хотя оба едва ли могли сосредоточиться на сюжете. Глядя на экран, хрустя чипсами и потягивая пиво, они думали каждый о своем. Кирилл – о рисках завтрашнего марша, Маша – о безумии Артура.

В такой атмосфере их и застал звонок мамы.

– Да, – ответил Кирилл, не переставая удивляться тому, что его мама освоила телеграм так хорошо, что теперь даже звонила только через него, боясь прослушки мобильной сети.

– Кирюш, привет. Как у вас дела? Как Машка? – спросила мама, но Кирилл сразу понял, что это только начало беседы. Мама за них, конечно, беспокоилась, но сама при этом что-то уже решила и явно хотела обсудить, потому Кирилл ответил быстро, переключая на громкую связь:

– Да нормально все. Сидим вот с Машкой фильм смотрим, пока Артур на кухне работает, – сказал он.

Они с Машей всегда говорили родителям, что он именно работает, не уточняя, чем именно он занимается. Вранье про работу на удаленке стало уже привычкой, главное – не уточнять, что за нее не платят, а наоборот, взымают плату нервами. Просто они понимали Артура, а вот в понимании родителей сильно сомневались.

– А вы там как? – спрашивала Маша.

– Да вот, были с папой на Площади Перемен, – сказала мама, – сегодня, вот только вернулись.

– А я там был вчера с Серегой, – признался Кирилл. – А завтра, наверное, снова на марш.

Он сказал это, хотя на самом деле ни в чем не был уверен. Он не успел по-настоящему набраться сил для борьбы и риска, но в то же время «Я выхожу», написанное Романом Бондаренко, запрещало жалеть себя. Кто он такой, чтобы нежиться в кровати, когда кто-то умирает за его свободу? И в то же время, кто он такой, чтобы считать, что от него многое зависит? Все равно никто не знает, как победить, а от него прямо сейчас почти никакой пользы.

Вот только совестно было оставаться дома, и очень хотелось, чтобы кто-то разрешил это сделать, а мама, будто читая его мысли, сказала:

– Может, не надо завтра никуда ходить? Мы с папой сегодня поговорили и поняли, что ничего не будет. Совсем ничего.

– В смысле? – не поняла Маша и даже встрепенулась, словно ей эта мысль никогда не приходила в голову.

– Ну, если следственный комитет приостановил проверку по гибели Тарайковского^[73], а теперь убили еще и этого парня… Вы понимаете, что они скоро могут начать убивать всех? Они просто задавят нас.

Голос у нее задрожал, а Кирилл, сглотнув, посмотрел на сестру. Он о подобном даже думать не хотел, делая вид, что это невозможно.

– Мы в двадцать первом веке, мама, – сказал он дрогнувшим голосом, а сам при этом понимал, что это только нелепое оправдание. Его лучший друг Витя покинул страну с тяжелыми травмами. Он своими глазами видел синяки на теле избитого в августе Артура. Он знал, что людей убивают, знал, что их пытают в СИЗО. Он сам носил передачки Ивану, стоял там в очереди, общался с родными, знал, как им тяжело, но почему-то отказывался это по-настоящему осознавать, не хотел верить, что нечто подобное в любую минуту может случиться с ним самим.

– У них оружие и разрешение делать все что угодно, Кирюш, – говорила мама. – Приезжайте лучше с Машей к нам, поговорим об этом всем нормально, решим, что дальше делать. Вы молодые, вам, возможно, лучше уехать отсюда. Начать другую, нормальную жизнь, а мы тут уже с отцом как-нибудь.

– Вот это «как-нибудь» лично мне совсем не нравится, – сказал Кирилл, хотя его трясло от самой мысли, что все может оказаться напрасным.

– Просто не ходите завтра никуда, не надо… У отца сердце прихватило там, на площади. Он точно не переживет, если с вами что-то случится. Да и ты, Кирюш, худой, зеленый, тебе бы хоть немного оправиться. Я же знаю, что ты не в порядке. Не надо никуда ходить, ладно? Только не завтра. Хорошо?

Кирилл молчал. Маша тоже не знала, что сказать, и только смотрела на бледного, действительно сильно похудевшего брата.

– Маш, ну хоть ты скажи что-нибудь? – просила мама.

Маша вздрагивала, смотрела на телефон и пожимала плечами, так, словно у них была включена камера.

– Они никуда не пойдут, – неожиданно вмешался Артур.

Он стоял в дверном проеме и внимательно слушал. Когда именно он пришел, было не ясно, но теперь он подходил к ребятам, садился возле Кирилла и говорил так, чтобы его точно услышали.

– Я проконтролирую, чтобы они оба остались дома, потому что вы правы: иногда нет смысла рисковать.

– Спасибо, Артур. Я всегда знала, что на тебя можно положиться, – радостно говорила женщина. – Ты тоже приезжай к нам. Ты ведь тоже часть семьи. Я была бы рада, если бы вы с Машей вместе уехали. Ну, знаешь, лучше я внуков по скайпу увижу, чем не дождусь совсем.

– Мы это обязательно обсудим, – пообещал Артур под непонимающими взглядами ребят.

– Спасибо, – снова говорила женщина, всхлипывала и быстро прощалась, явно не желая расстраивать детей еще и слезами.

– И что это было? – спросил непонимающе Кирилл, как только отключил связь.

Никогда прежде Артур не вмешивался в подобные разговоры, и уж тем более не запрещал им протестовать.

– Мне нужна твоя помощь завтра, – невозмутимо ответил Артур.

– В смысле? – не понял тот.

– Заменишь меня во время марша в чате контроля автозаков, остальное сделают без меня, а Машка… ты просто никуда не идешь, – сказал Артур строго, встал и хотел вернуться на кухню с таким видом, будто его сейчас осенило и это срочно надо было кому-то сообщить.

– А ты? – окликнула его Маша. – Ты-то куда собрался?

– Мне надо сходить домой, – ответил Артур, задумчиво глядя в коридор, будто мысленно успел уйти. – Вероятность, что во время марша за квартирой кто-то будет следить, невелика. Так что риски будут минимальны.

Он запоздало осознал, что сказал это вслух, обернулся, посмотрел на перепуганную Машу и вернулся к ней, чтобы обнять.

– Все будет хорошо, обещаю, – шептал он ей, прикрыл глаза и даже улыбнулся, прикасаясь губами к ее волосам, но тут же отстранялся, чтобы вернуться к делам. Ему надо было многое успеть сегодня, чтобы завтра с чистой совестью уйти из дома без ноутбука и телефона.

Ему надо было забрать хотя бы документы. Они пригодятся, даже если придется прятаться на новом месте, где-то подальше от столицы, потому что любые прятки в нынешних условиях могли обернуться внезапным вынужденным побегом.

Глава 16

Опережая рассвет, Серега выбрался из дома в своем костюме для спецопераций, только теперь, чтобы наверняка не замерзнуть, под привычный «боекомплект» натянул термобелье. Оно с самого начала считалось незаменимой, обязательной вещью при подготовке к задержанию, потому Серега натягивал его каждое воскресенье на марш и периодически шутил, что в термухе синей жопе будет тепло, а значит, не страшно. В ответ никто не решался спросить, чего боится Серегина жопа, и правильно делал, потому что Серега имел в голове с десяток искрометных ответов, которые некоторые бы точно не пережили. Сам же он их любил и перебирал в голове сейчас, пряча под байкой стопку листов.

Печатать растяжку времени не было, да и накладно выходило. После бурных обсуждений его ребята решили, что тратиться на растяжку, которая провисит не больше часа, невыгодно.

– Окей, – сказал Сергей, не видя смысла спорить с логичными решениями, но не сдался, просто задумался, как сделать все самому быстро и недорого, чтобы не жалко было потом.

Ответ пришел сам собой.

«Сегодня они убили Романа Бондаренко, а завтра они могут убить тебя! Действуй!» – он собрал эту надпись из обычных листов бумаги, напечатал текст так, чтобы на листе была всего одна буква, или знак препинания, или пробел. Получилась длинная череда листов, которые он склеил скотчем, а затем степлером прикрепил к ним завязочки через каждые два листа сверху и снизу. Получилась внушительная растяжка с огромными буквами, идеально подходящая для вида на МКАД^[74], потому Серега вышел с ней из дома еще в темноте, сел в машину и поехал ближе к окраине. Оставил машину в одном из дворов и пошел в сторону Куропат^[75].

Телефон Серега с собой не брал. Еще он забыл перчатки, но забил и не стал возвращаться. Вероятность, что с какой-то растяжки снимут отпечатки, была ничтожна мала. Подобные вещи зачищали обычно сотрудники ЖЭС, а они просто срывали и выбрасывали все в урну.

Так, например, флаг, вывешенный недавно ночью, был выброшен в мусорный бак во дворе и тут же похищен активистами для повторного использования, раз уж его вымазали, но не порвали.

Именно поэтому Серега не боялся оставить отпечатки.

Главное, считал он, не запалить свой телефон, а то по «биллингу-шмилингу-ахуилингу», как говорил он сам, тебя найдут и погладят по головушке дубиночкой.

Он смеялся с таких своих мыслей, но телефон все равно с собой не брал, а топал дворами почти два квартала, чтобы, миновав их, пойти по краю леса мимо домов, нырнуть в тоннель под МКАДом и быстро выйти к забору.

«Ведется видеонаблюдение», – гласила желтая табличка с изображением не то камеры, не то фотоаппарата.

У местных Серега давно спросил про камеры, хотел знать, где они установлены, но никто так и не смог ответить на этот вопрос. Табличка была, давно висела у обоих входов, а вот самих камер никто не видел, и это значило, что их могло не быть вовсе.

«Пусть так», – решил Сергей, принял это как данность и смело шагнул на территорию.

Забором было обнесено все урочище, но никаких ворот не было, только две арки, открывавшие тропинку, ведущую в гору. Начинало светать, но первые лучи в это воскресное серое утро мешались с туманом, стелясь по блеклой траве.

Влага висела буквально в воздухе, потому Сергей прятал руки в карманы, шагая вперед. Он знал эту тропу через лес. Он не один раз видел ряды высоких деревянных крестов, но все равно со странным волнением смотрел на их темные тени.

Здесь Сергея охватывал странный покой. Бесконечный поток мыслей и шуток в голове обрывался, и становилось тихо, спокойно и как-то неуместно мирно, как будто он был здесь защищен, хотя никакой логики в этом не было. Этот холм с соснами, крестами и вытоптанной тропой на вершину был настоящим кладбищем и в то же время источником вдохновения, по крайней мере, для Сергея.

Поднявшись быстро на самую высокую точку холма, Сергей хотел сразу пойти на спуск по другой тропе, но замер, обернулся и посмотрел на колокол. Его держали четыре ноги-колонны, что в полумраке утра превращались в единый темный идол.

Он был здесь двадцать девятого октября, в ночь расстрелянных поэтов^[76]. Кирилл сидел на сутках, Иван был уже в СИЗО, Руслан – еще один товарищ по августовским баррикадам – отошел от дел, а Витя давно уехал. С Артуром он уже не общался и потому остался в тот день совсем один и зачем-то приперся сюда. Именно приперся, не понимая, зачем оно ему надо.

Ему говорили, что это может быть небезопасно, что, хотя люди собирались тут ежегодно, в этот раз могут начать разгонять. Но люди все равно пришли, и бело-красно-белые флаги были развернуты, только Серега стоял тут совсем один среди людей и смотрел на колокол, как на идола, не слыша ни голосов, ни стихов.

Он курил тогда. Он закурил теперь. Щелкнул зажигалкой и замер, медленно затягиваясь, слушая утро.

«Мне нужно просто немного больше сил», – думал он, докурив. Тушил сигарету о песок тропы, прятал окурок в карман, чтобы выбросить после. Разворачивался резко и решительно, будто это что-то значило. И мимо крестов шагал вниз по тропе, но уже по другой стороне холма, к другой арке, и теперь уже со странной мощной силой внутри, как будто в нем что-то ожило, что-то, почти угасшее в последние недели.

В конце концов, Сергей не был супергероем и дураком не был. Он все видел, все понимал, уставал и терял надежду, но признаваться в этом даже самому себе не собирался!

Он выходил из арки, запоздало прятал лицо воротником водолазки и решительным шагом шел на холм, следовал вдоль забора, глядя не по сторонам, не на МКАД, по которому уже спешили машины, а себе под ноги. Смотрел, как промокают его ботинки от влажной травы, и не ясно было, виной тому роса, туман или мелкий дождь, просто разум цеплялся за капли влаги на обуви, сохраняя пустоту внутри.

Он оступился. Нога провалилась в какую-то небольшую яму, скрытую травой. Все же тут, на склоне холма, зажатого между МКАДом и забором, никто обычно не гулял. Не было никакого смысла здесь ходить, если не собираешься повесить что-то на забор.

Эта запинка заставила Серегу очнуться, осмотреться и понять, что он вообще-то уже на холме, а значит, надо было действовать. Зная размеры своей чудо-растяжки, он измерил холм шагами. Был он, конечно, неровным. Сетка забора делилась на сектора между столбами, и не все они совпадали, но Сергей быстро нашел более-менее подходящий участок, осмотрелся и, игнорируя проезжавшие мимо машины, вытащил из-под байки свою стопку листов. Она была сложена гармошкой, а сверху и снизу торчали завязки.

Сергей решил вязать сначала верх, по всей длине, затем низ, но, завязав буквально два первых узла, дернулся от синего всполоха по правую руку. Этот оттенок синего намертво закрепился в его сознании со страхом еще с августа. Сохранился в памяти где-то рядом со звуком милицейской сирены.

Пустой желудок мгновенно скрутило.

Он обернулся, посмотрел в сторону света и замер, сглатывая ком. По МКАДу со стороны Уручья к нему ехала колонна техники с милицейской машиной впереди, а ему некуда было бежать, да и скорости ему не хватит. Он не успеет спуститься с холма, а они уже поравняются с ним.

Он мог разве что кубарем скатиться вниз и молиться, чтоб его не заметили в траве у самого ограждения МКАД, но даже это казалось Сергею чистым безумием.

Если он дернется, то непременно только привлечет к себе внимание, а так, быть может, его никто и не заметит, лишь бы только глаза не поднимали.

Выдохнув и заставив себя успокоиться, Серега прижался к забору спиной. Он понимал, что не способен закрыть собой несколько уже привязанных листов, но прятал руки в карманы, разводя локти так, чтобы прикрыть как можно больше, чувствуя позвоночником каждый лист, а первая машина с мигалками была уже перед ним.

Он чувствовал, как стучит его сердце, как внутри все напряжено, но вместо страха им управляло странное возбуждение с полной тишиной в голове.

Где-то на краю сознания он понимал, что вооруженные военные в машинах с надписью «люди» точно не станут его трогать, да и водителям непонятной военной техники, которую сейчас Сергей мог воспринять только как пятно камуфляжного окраса, нет до него никакого дела.

У них другие приказы.

И в то же время, в этой колонне ехали синие бусы неизвестно с кем внутри, и ничего доброго это не предвещало.

Машины ехали, и каждый раз, когда мимо проезжал бус, он боялся, что тот остановится, не здесь, не внизу, а чуть в стороне по ходу движения. Ему даже казалось, что один из них приблизился к обочине, но поехал дальше.

«В случае чего – через забор и в лес. Я его знаю, а они – нет. В глубине Куропат, там, за колоколом, местами такой бурелом, что они ноги себе переломают, а меня не найдут», – решил для себя Сергей, а техника все ехала и ехала.

То ли ее было неимоверно много, то ли время для Сергея тянулось слишком медленно, но тревога за себя стала сменяться тревогой за всех, кто собирается сегодня выходить.

«Какая же нас ждет жесть», – думал Сергей и тут же мысленно с этим спорил, потому что техника каждые выходные ездит и ездит, стоит где-то, а потом едет обратно, как будто сам факт ее существования должен был их напугать.

– Фи, – скривился Сергей, проводив взглядом вторую, заключительную в колонне, машину с мигалками, дождался, когда она скроется из виду, и вернулся к своим узлам. Он чуть помял первые листы, но это легко решалось натяжением нижних завязок, потому Сергей не стал всерьез переживать, только сердце у него все еще бешено стучало, даже когда он завязывал последний узел и уходил с холма.

Через другой тоннель он проходил под МКАДом, входил в лес и шел параллельно дороге, чтобы вынырнуть из леса на небольшом возвышении прямо напротив своей надписи.

Ему очень не хватало телефона. Он хотел бы сделать фото и слить его, но, не имея такой возможности, просто отступал в лес, выходил на тропу и перевоплощался: стягивал воротник водолазки с лица, снимал байку и закидывал ее на плечи. Выходил из леса и быстро шел к машине, а там, сев за руль, брал телефон и на волне внезапного напряженного возбуждения снимал блокировку с телефона, вводил код-пароль для телеграма, искал по памяти ник Китайца, не сохраненного в контактах, и писал:

«Арчер, го со мной на марш!!!»

Тот не прочел сразу, а значит или спал, или был занят чем-то поинтересней и потому Серега просто блокировал телефон, бросал его на сидение рядом и ехал домой, а уже там проверял телеграм.

Чата с Китайцем не было, ответа тоже, а значит, Арчер его удалил.

«Ну и правильно», – решил Сергей, стукнув себя телефоном по лбу. Он понимал, что поступает глупо, что не стоило писать подобных сообщений, еще и называть его не тем прозвищем. К тому же, он сегодня очень глупо едва не попался, но ему нужен был хоть кто-то, перед кем он мог бы строить из себя беспечного дурака, и в то же время, ему был нужен союзник, который помог бы удержаться на плаву, и он не представлял, кто может подойти на эту роль.

Стукнув себя телефоном по лбу еще раз, он отбросил его в сторону и рухнул на диван, чтобы полежать в тишине и подумать, где еще взять сил на борьбу.

Глава 17

«Арчер, го со мной на марш!!!» – написал Цезарь, и у Артура внутри даже что-то дернулось, а потом оборвалось, сменившись безразличием.

Он внезапно вспомнил одного парня на Окрестина в августе.

Артур сломал при задержании руку, неудачно упал, ощутил острую боль где-то над запястьем и чуть не вскрикнул, когдаруку заломили назад и стянули стяжкой прямо за спиной. В глазах в тот миг потемнело, но от удара в бок сразу прояснилось. Осталось только странное чувство нереальности всего происходящего.

Оно ехало с ним в автозаке. Оно с недоумением смотрело на все происходящее в РУВД. Оно, как что-то инородное внутри Артура, не могло понять, как все это возможно, а он понимал, осознавал все, что слышал и видел, но не знал, что с этим делать.

Он стоял на коленях во дворе Окрестина с опущенной головой и стянутыми за спиной руками, слышал чужие крики и то открывал, то закрывал глаза, нелепо надеясь увидеть какую-то другую картину.

– Ты жертва или нет? – очень тихо спросил у него парень рядом.

– Что? – пересохшими губами спросил Артур, не веря, что он вообще правильно услышал вопрос, что он ему не привиделся, не почудился, потому что даже галлюцинации ему показались бы уже нормальными.

– Ты или жертва, попавшая сюда случайно^[77], или тот, кто решил бороться, а ему не повезло, – сказал ему парень и даже улыбнулся.

Артур его не понял сразу, не смог ухватить эту его мысль. Ему казалось, что это просто, очень легко, но оно ускользает от его сознания, а тут еще и тень снова мелькнула рядом.

– Я, кажется, говорил не пиздеть, змагары ебучие! Заткнулись все! – внезапно заорала эта тень мужским, уже сорванным голосом.

Как в замедленной сьемке очень плохого фильма, Артур видел, как взлетала дубинка и опускалась на плечи парня, что пытался с ним говорить.

Тот вжимал голову в плечи, с силой закрывал глаза, но губами без звука шептал свои ответы – матерные, гневные, честные.

– Чтобы я больше ни звука не слышал, а то снова мордой вниз уложу, землю жрать будете! – орала тень, а потом била Артура.

– Че пялишься?!

Первый удар пришелся по плечу. В глазах от боли в сломанной руке сразу потемнело, но его тут же ударили по голове, и в тот же миг он осознал, что он не жертва, не случайно попавший в мясорубку прохожий. Ему просто не повезло попасться в первую ночь, еще девятого.

«Они за все ответят», – подумал Артур и мысленно обложил матом неведомого типа с дубинкой, пошатнулся, но не позволил себе рухнуть, несмотря на темноту в глазах и новый приступ странной горячей тошноты.

Он подумал, что предки белорусов, когда партизанили во время второй мировой – а его дед тогда был подростком – знали, на что идут. С самого начала, выступая против фашистских уродов, они понимали, что, если их поймают, будут пытать, а затем убьют. Они учились скрываться, путать следы, делать все, чтобы остаться непойманными, но никогда не забывали про риск.

«Ну и почему ты иначе смотрел на вещи? На что ты, собственно, рассчитывал?» – спросил он тогда у себя и едва не рассмеялся.

Он не первый день считался оппозиционером, что-то да смыслил в исторических предпосылках. Его судили летом с таким видом, словно он не стоял у дороги, а нарушал покой всей столицы. Он знал, что уже тогда некоторых били, понимал, что выборы опять сфальсифицируют, а протесты будут разгонять.

Так чего он тогда ждал от захватчиков? Душевных бесед о справедливости?

«Какой же я наивный идиот, знал же, что так будет. Знал, что так может быть. Так что да, мне не повезло, но я тут не случайная жертва», – понял он и наконец решил, как смотреть на эту реальность.

Он обещал себе тогда, что, выйдя на свободу, продолжит борьбу чего бы это ни стоило. Он не сомневался, что пытка не будет длиться вечно, не думал, что их будут убивать здесь, на Окрестина, специально, но крики, порой настолько пугающие, что дышать было трудно, давали понять, что смерть все же возможна. Сам он был намерен выжить, но не стать жертвой.

У него получилось это в августе, по крайней мере, он был в этом уверен, но это не получалось сейчас в ноябре.

Он смотрел на сообщение Цезаря, вспоминал условия от Наташки и, пытаясь все это как-то изменить, чувствовал себя загнанным в угол, словно его поймали свои же.

– М-да, – протянул он и просто удалил чат с Цезарем, не зная, как сейчас все это решить.

Ему нужно было принять решение. Осознанное, продуманное решение с учетом всех рисков. Он должен был выбрать путь и следовать ему уже без сомнений. Ему нужна была четкая собственная позиция, по которой он сможет оценивать безумный мир вокруг, иначе он сам сойдет с ума.

Имеет ли он право уехать, взять и сбежать, бросив свою родину в таком состоянии? Готов ли он остаться и, возможно, умереть? Ему казалось, что готов, но был ли в этом смысл?

– Слабоумие и отвага, – прошептал Артур, вспоминая, как на подобные обсуждения в чате прилетел мем с бурундуками Диснея.

Тяжело вздохнув, он выключил ноутбук и встал, только теперь обратив внимание на сонного Кирилла.

– Я в душ, а ты пей кофе и просыпайся нормально. Через пятнадцать минут расскажу тебе, что делать надо, договорились? – уточнил он.

Кирилл кивнул, окинул Артура взглядом и все же спросил:

– Ты вообще как?

– Не хуже остальных, – уклончиво ответил Артур и вышел с какой-то нелепой решимостью, словно шел на допрос, а не в ванную комнату.

Посмотрев на себя в зеркало, он, к собственному стыду, понял, что выглядит хуже, чем когда его вывезли с Окрестина на скорой.

Он очень сильно похудел, так, словно жил не в квартире и даже не в камере, а в настоящем концлагере, который развернул в собственной голове. Очень бледный, почти белый, с острыми чертами лица, с темными кругами под глазами, он снимал с себя одежду, удивляясь тому, как торчат его ребра.

«Если бы не Маша, было бы еще хуже», – понимал он, не желая врать себе. Сам он уже перестал бы стирать вещи, ходил бы в одном и том же месяцами, ел бы еще меньше и, возможно, не находил бы в себе сил вставать по утрам.

«Итак, истина первая, – сказал Артур себе мысленно, глядя в отражение собственных глаз, – ты отвратительное нечто, неспособное здраво оценивать свою жизнь. Это хреново, но небезнадежно. Истина вторая: ты подведешь десятки людей, если сядешь, но ты идиот и не простишь себя, если уедешь. Что ж, слабоумие и отвага – актуальны как никогда».

Криво улыбнувшись, он включил душ и шагнул в ванну под воду, только чтобы упереться лбом в плитку, как в стекло машины скорой, что увозила его с Окрестина.

«А ведь это был мой шанс сбежать», – думал он, чувствуя, как вода льется по телу.

Он снова вспоминал август и понимал, что у него не просто так спрашивали, готов ли он остаться, готов ли он бороться дальше. Его никто не осудил бы, скажи он «нет», никто не посмел бы его упрекнуть, а значит, он мог бы давно уехать и начать совсем другую жизнь.

Многие так и сделали. Сбежали и просто забыли, а он тогда назвал это малодушием, не для других, а лично для себя, а теперь не мог понять, правильно ли оценил свои силы.

Он хотел сжать кулак, но только уставился на свою правую руку – трясущуюся, как у алкоголика.

«Я совсем уже, да?» – подумал Артур и тут же понял, что да, он уже совсем… идиот!

Его трясло от холода, а он с огромным трудом осознавал, что он открыл только холодный кран и теперь на него шумным потоком лилась ледяная вода.

– Придурок, – прошептал он и стал регулировать кран очень медленно, пока не понял, что она не просто теплая, а горячая, такая горячая, что это почти больно. Именно этого ощущения он ждал. Оно было нужно сейчас, чтобы согреться, чтобы очнуться и понять, что делать дальше.

«У тебя два дня», – напомнил он себе так, словно вел диалог с чужим посторонним человеком, которому имел право читать нравоучения, и настроил нормально воду, чтобы не издеваться над собой, а наконец помыться и подумать.

Только справляясь с первым, вместо мыслей он слышал шум воды и вспоминал Машу прошлым утром. Ее руку на его щеке, ее взгляд – как тогда, в первые дни их знакомства. Свои нелепые ухаживания в начале настоящей войны, а это была именно война, иного определения Артур не мог себе позволить.

– И чем ты думал после Окрестина-то? – спросил он себя.

Он, выходило, кругом виноват. Сам проявил какую-то неуместную наивность, повелся на какую-то идеалистичную херню. Как он вообще поверил в мирный протест?

«Пиздить их надо было в августе, пиздить до кровавой блевотины», – думал он, стиснув зубы и вцепившись в мочалку, как будто она могла стать оружием.

Он внезапно только теперь понял, что боится. Осознал это по-настоящему, и главной проблемой для него была не боль. Рядом будет больно кому-то еще. Больно может стать тем, кто останется, а сам он в конце концов может не выдержать и сломаться.

Ему часто снились сны о чем-то подобном. Ему снилось, как его брали в магазине у дома, как избивали в автозаке, били ногами на полу какого-то кабинета, обещали засадить на пять лет и устроить ему ад в колонии строгого режима.

Во сне он всегда находил где-то силы, смеялся и говорил, что режим свалится и тогда им придется отвечать даже за эти угрозы. Его били за такую дерзость, но он был сильным. Его нельзя было этим сломать.

Только это были лишь сны, короткие кошмары, после которых он вставал и шел работать, понимая, что он может оказаться не таким уж и сильным в реальности. Он может отреагировать совсем не так, когда столкнется с настоящими пытками, и никто никогда не скажет ему заранее, что он сможет выдержать, а что нет.

«А если они возьмут Машу? Если они будут пытать не меня, а ее, смогу ли я молчать?» – спрашивал он себя.

Пальцы правой руки мгновенно слабели, и мочалка падала к его ногам.

– Твою мать, соберись ты, – буквально приказал он себе и решил пока ни о чем не думать, сосредоточившись на простой задаче: душ, завтрак, поездка домой.

Он не собирался туда возвращаться. Он хотел забрать только велосипед, который оставили почти в квартале от его дома. Замком его закрепили на стоянке у маленького магазинчика.

Он хотел этот велосипед, хоть и не понимал, зачем он ему нужен в преддверии зимы, как будто он из-за пароля решил, что для борьбы нужен велосипед обязательно. Ну или просто соскучился по нему, как мальчишка.

– Как дурак, – говорил он себе и опять вспоминал, что все это «слабоумие и отвага», а «пиздить их надо было в августе».

Понимая, что в голове у него каша, он еще раз запретил себе думать, напомнив себе, что если он не воспользуется моментом и не заберет документы, то как идиот останется без всякого выбора.

«А вообще, давай честно, ты делаешь все, чтобы остаться без выбора, – сказал он себе, выключая воду. – Ты сам загоняешь себя в тупик, чтобы остаться и сражаться до последнего, но есть ли в этом смысл сейчас?»

Это был самый сложный вопрос и потому, взяв полотенце, он сел на край ванны и снова задумался о том, что он мог бы сделать сейчас для победы.

Он был готов пойти и умереть, знать бы только, что не станет очередным убитым, о котором попротестуют и «перевернут страницу^[78]».

«Что я смогу, если уеду?» – спрашивал он себя, и ответ становился очевидным.

Он сможет найти работу, не по специальности, какую-то очень простую, но все же работу. Он сможет спокойно делать все то же самое на благо протеста без кучи бессмысленных паролей, без необходимости помнить ники наизусть и держать в голове информацию, которой можно было бы исписать как минимум половину общей тетради. Он мог бы, наверное, высыпаться и не думать о пытках. Хотя нет, о пытках он не перестал бы думать, потому что людей продолжат пытать, но это не будет грозить ему, по крайней мере, не так явно, как сейчас.

– Но я не могу, – отвечал он при этом сам себе и закрывал лицо руками, потому что его буквально душило это ощущение собственного бессилия, но никаких слез или хотя бы крика из него не рвалось, только к горлу подкатывала тошнота.

– Ладно, – в итоге сказал он, уронив руки. – Сначала документы, потом думать. В таком порядке, а не иначе.

Он буквально приказал себе это и стал быстро вытираться, осознавая, что уже почти высох, пока сидел как дурак на краю ванны.

– Хотя почему как? Ты дурак, Артур. Беспомощный, бесполезный дурак, – бормотал он, смотрел на себя в зеркало и, махнув рукой, решал не бриться, и не важно, насколько бомжеватый у него вид.

Завтрак. Инструкция Кириллу. Домой за документами. А потом думать.

У него было два дня, и те начались вчера.

Глава 18

Серегу разбудил будильник. В такое время он не собирался спать, он вообще не собирался спать после своей утренней вылазки, но отрубился, как телефон, у которого кончился заряд.

Ему не снились сны. Он не чувствовал страха или тревоги, мешало только напряжение в плечах из-за сна на узком диване, никак не предназначенном для отдыха.

– Вот же черт, – прошептал Серега и, перевернувшись с бока на спину, открыл телеграм. Ему надо было увидеть план марша и решить, с кем и откуда он сегодня стартует.

«Я сегодня не смогу», – написал ему Рыба, и захотелось съязвить, написать в ответ какую-нибудь гадость, назвать друга ссыклом, а быть может, даже предателем, но Сергей запретил себе это делать, вспоминая, как лоханулся уже с Артуром, наехав на человека, который явно пахал больше него.

Теперь же он думал о том, все ли ему известно про Кирилла. Тот, например, явно знал тайны Артура, пока сам Серега, как лох, был уверен, что Китаец один из тех, кто давно укатил за бугор.

«Возможно, и Кирилл говорит мне не все», – решил для себя Сергей и написал:

«Хорошо, как скажешь», – ответил он и пошел писать остальным, пытаясь собрать хотя бы небольшую компанию типа Мошки, Пылесоса, Говноеда и других дворовых партизан. Это было бы уже веселее.

«Кто со мной режим сегодня шатать будет?!» – спросил Сергей в закрытом чате своих активистов.

Он всегда писал это сообщение по сигналу будильника, а потом собирал всех, кто готов идти вместе, но отказ Кирилла выходить в такое воскресение лишал уверенности.

Сергей сразу задумался готов ли он пойти один, если никто не отзовется. В памяти всплывало утро и колонна техники, проезжающая мимо, пока он стоял совсем один у забора рядом с крестами тех, кого когда-то расстреляли сотрудники НКВД. От этого воспоминания внутри все сжималось, но в чате появлялись плюсы и это спасало. У него будет сегодня компания, а тут еще и Пылесос давал повод для шутки.

«Что ты можешь против режима, салатик?» – спросил он, поставив сначала свой плюсик.

«Очень многое! Я ведь вкусненький, но ядовитый», – ответил Серега, приправляя шутку милым смайликом с невинной улыбочкой.

«Радикально, однако», – ответил на это Говноед.

«Радикальненько!» – поправил его Серега и быстро встал, чувствуя нелепый прилив сил, как будто он правда был салатом, способным отравить весь режим.

Ему надо было собраться, назначить точку сбора для своих и подумать, как лучше двигаться к Площади Перемен, учитывая, что колонну непременно будут разгонять, а вернее – не давать ей собраться.

«А еще надо понять, брать ли флаг», – подумал Серега. Он своим советовал флаги оставлять дома, особенно парням. Девчонки прятали их под куртки и в лифчики успешно, да и брали их реже, а вот парень с флагом становился мишенью для ОМОНа. Тут или бегать надо, словно бог, или быть готовым сидеть на сутках.

Отсидеть свои сутки Серега был готов давно, но сегодня он внезапно подумал, что это совершенно неподходящее время для «посиделок» в ЦИП.

Включив чайник, он уперся руками в столешницу и нахмурился, понимая, что это воскресенье может стать переломным моментом. Смерть Бондаренко всколыхнула людей, стала новым триггером, напоминанием о полном беззаконии. Все это могло стать началом новых протестов, других протестов, каких-то таких, каких сам Сергей не мог придумать, не мог осознать их, но странное ощущение возможных изменений, возможного прорыва прямо сейчас его не покидало и заставляло думать.

Взять флаг и рисковать как обычно или затаиться сегодня, смешаться с толпой, побыть массой, чтобы иметь больше шансов сделать что-то большее?

«Лучший партизан – это непойманный партизан», – писал ему Китаец, когда они обсуждали публикацию видео с одной из октябрьских акций. Тогда он очень разумно рассчитывал момент. Он же придумал изводить ментов обманными публикациями, когда видео делается в один день, а публикуется в другой, как будто это происходит прямо сейчас.

Люди у дороги с флагами – это для собак режима как команда «фас», и они приезжали, приезжали туда, где никого не было, и уходили ни с чем.

«Все, теперь останутся без премии, потому что отчитаться не смогут», – писал про подобные случаи Китаец, а Цезарь смеялся.

«Я хочу их так загонять, чтобы они жопу поднять не могли в воскресенье», – отвечал он Китайцу, а теперь жалел, что не может написать ему, обсудить план марша, попросить какой-то совет. Совестно было ему писать, потому он откладывал телефон и искал ортопедический фиксатор для своего голеностопа, травмированного во время одного из последних маршей.

Он уходил дворами и почти нарвался на припаркованный там бус. У того открылась дверь и прямо на убегающих вывалились черные псины в балаклавах. Серега успел уйти, но подвернул ногу, хоть и не мог вспомнить, где именно и как это случилось.

Ничего серьезного, легкое растяжение связок, но когда приходилось снова драпать, нога порою напоминала о себе, потому Сергей всегда затягивал ее фиксатором, чтобы, если придется, бежать во всю мощь, как говорил его тезка «Хлопотное дельце»^[79].

Фиксатор для голеностопа. Термобелье для жопы, чтобы та ни в ИВС, ни в ЦИП не мерзла. Обычная одежда для слияния с толпой. Телефон для связи. Медицинская маска для маскировки. Ключи, потому что без них не обойтись, ну и немного денег, чтобы были.

Больше Сергей ничего не брал, допивал кофе и уходил без флага, чтобы поехать на Пушкинскую, оставить там машину и ждать остальных, наблюдая за ситуацией.

* * *

– Что будешь делать? – спросил Кирилл у Маши, когда Артур ушел, собираясь, как он выразился, «беспалевно покататься на общественном транспорте между районами, а потом вернуться на велике».

– Не знаю, – сказала Маша, задумавшись, – наверное, сгоняю к Сашке, мы с ней кофе попьем, так будет проще ничего не делать.

– Ну ладно, – ответил Кирилл, которому очень не хотелось оставаться наедине с информацией о передвижении силовиков, но признаваться в этом сестре он не решился, только попросил: – Позвони, как соберешься домой, ладно?

– Конечно, – сказала Маша, оделась, взяла телефон и пошла встречаться с Сашкой – бывшей своей однокурсницей – чтобы взять кофе и цветы и пойти вместе на Площадь Перемен.

Глава 19

Артур вышел из автобуса на самой ближайшей к дому остановке и сразу снял маску.

Шапки на нем не было, именно потому что это было такое особое время, в котором не скрывать лица – это значит не привлекать к себе внимания, а он еще и шел в противоположном от Площади Перемен направлении.

В кармане у него был Машин звонильник для маршей, и он вцеплялся в него почти так же, как в мочалку или мятый фильтр сигареты, изучая взглядом все вокруг. Любой микроавтобус распознавался им, как потенциальная угроза, любой человек в черном казался опасным, а прогуливающийся патруль заставлял сердце на миг замирать.

На углу одного из магазинов он заметил камеру, которую раньше не видел, и едва не выматерился вслух, понимая, что точно попал в кадр, еще и лицо, скорее всего, засветил. Спасало только одно: в таком пришибленном виде его вряд ли узнают, да и у силовиков едва ли найдется приличный материал, чтобы отслеживать его по камерам. Он не сорил фотками в сети, не давал интервью, видосов не снимал, лицо на акциях после августа прятал. Только все равно понимал, что если захотят, все что угодно найдут и узнают, что он был здесь сегодня.

«Главное, чтобы потом не могли узнать, куда я, собственно, делся», – попытался успокоить себя Артур и отшатнулся от парня в черной маске. Тот вышел из подъезда в черной куртке, шапке и этой дурацкой маске, что в первых пару секунд показалась частью балаклавы.

У Артура сердце остановилось быстрее, чем он понял, что ему лишь померещилось, но руки все равно похолодели и дыхание сбилось. На лице у него явно мелькнуло что-то неадекватное, потому что парень, посмотревший на него, нахмурился и быстро пошел вперед, толкнув его плечом.

– Ходят тут всякие алконафты, – пробубнил он себе под нос и пошел прочь, пряча руки в карманы.

На его запястье мелькнул белый браслет, и Артур рассмеялся, с горечью понимая, что еще немного – и они начнут бояться собственной тени, а в знак протеста разве что дышать – осторожно, через раз, чтобы никто не заметил, что они еще живы.

Силой зажав себе рукой рот, он подавился истерическим смехом, напоминая себе, что нельзя привлекать внимание, а затем заставил себя не смеяться и снова ощутил острую вину, буквально вгрызающуюся в тело под ребрами.

Он был не в порядке, давно не в порядке. Он отправлял людей за психологической помощью. Он объяснял, как важно для общего дела быть в норме, а сам потерял всякий контроль над собственным состоянием, а главное – внезапно понял, что ему нечего сказать психологу, даже если он решит к нему обратиться.

Ему плохо. Ему страшно. Он не знает, что делать. Но кто знает? Кому сейчас хорошо и нестрашно? Артур не верил даже, что та сторона спит спокойно и не боится расплаты, а значит, вся Беларусь – это комок чистого ужаса с проблесками отстраненного равнодушия.

– Мне просто нужен правильный ответ, – сказал он очень тихо вслух, чтобы, услышав собственный охрипший голос, очнуться и пойти уже домой, быстрым шагом и без лишних дерганых движений.

Пересекая двор, он запрещал себе коситься по сторонам, вцеплялся в телефон, как будто это граната, которую можно метнуть в противника. От этого тревога только нарастала.

«Там не должно быть засады. Кому ты, мать твою, нужен, чтобы в выходной караулить тебя дома? У них нет ничего. Просто ты трижды попадался», – говорил он себе и все равно думал, что они могли что-то не учесть, где-то проебаться, кто-то мог взболтнуть лишнего, и тогда…

– О, Артур! – возле самого подъезда окликнула его тетка, когда-то дружившая с мамой Артура. – Ты ли это?

«Блять», – подумал он, замирая на миг и ускоряя шаг, стараясь не коситься в сторону, не выдавая себя и вообще делая вид, что она обозналась, но все равно шел к подъезду, открывал дверь и буквально забегал внутрь, запоздало понимая, что она не могла его не узнать, а главное – она вполне может сейчас позвонить участковому, потому что эта дура – гребаная ябатька, слушающая новости, и если ей кто-то сказал, что его ищут, она поможет его найти.

– Твою мать, – прошипел он сквозь зубы и быстро побежал на пятый этаж, понимая, что у него, по-хорошему, не больше десяти минут, чтобы найти документы, забрать их и, видимо, переодеться, чтобы не появляться во дворе в одних и тех же шмотках. Потому что если эта тварь его сдаст, она опишет и его небритость, и куртку, и про джинсы с ботинками не забудет.

«А мне нельзя к ним сейчас, я слабое говно, которое как никогда легко сломать», – думал он, дрожащими руками открывая дверь и буквально залетая в квартиру.

Главная проблема была в том, что он понятия не имел, куда швырнул паспорт, когда разобрал вещи после августовского задержания, а значит, его надо искать. Благо, он заранее подумал, какие места надо проверить в первую очередь.

Паспорт нашелся быстро. Он лежал в ящике стола рядом с постановлениями двух первых судов и копиями материалов дел по его политическим «правонарушениям». Там же лежали и другие документы. Медицинские справки с подробным описанием побоев и распечатанные фото его избитого в августе тела. Они могли пригодиться потом, при разбирательствах в новой Беларуси, но видеть, каким он был тогда, было слишком страшно.

На лицо сейчас он, может, и был страшнее, а вот ноги, спина и зад явно были иного мнения, и потому внутри все сжималось. Несуществующая боль прокатывалась по телу, и ноги подкашивались, словно ему снова приказывали заткнуться и опуститься на колени.

Вцепившись в стол, он удержал себя на месте. С силой сделал глубокий вдох и заставил себя дышать. Выдохнул и замер. В коридоре что-то звенело, и в первый миг он подумал, что это дверной звонок, а если это так, то последние минуты его свободы уже подходили к концу.

– Сука, – шипел он сквозь зубы и заставлял себя шагнуть в коридор, а потом уже понимал, что это телефон.

Дурацкая Машина звонилка противно пиликала в кармане его куртки.

Злясь и на себя, и на того идиота, который решил сюда звонить, он быстро достал телефон.

– Какого черта? – спросил Артур, видя, что этот самый идиот – Кирилл, у которого должна быть хоть какая-то доля мозгов, чтобы не пользоваться мобильной связью.

– Что тебе? – не скрывая злости, спросил Артур, принимая вызов.

Он уже забыл, что именно этот звонок вырвал его из всепоглощающего приступа паники.

Глава 20

Люди на Пушкинской еще только начинали собираться. Было даже не ясно, вышли они просто погулять или готовились к маршу, но Сергей любил наблюдать, как людское море возникало словно из ниоткуда. Он предвкушал тот миг, когда пустая улица превратится в протестную массу, полную сил.

Он покупал кофе в ближайшей кафешке и ждал.

Все происходящее его вдохновляло, потому он махал рукой Пылесосу, как только видел его, и спрашивал:

– Ну че, как настрой?

– Как всегда боевой, – ответил Пылесос.

Он был первым из всех, кого ждал Серега, и совсем не выглядел воодушевленным. Просто был спокоен и скорее решителен, но это было привычное состояние Пылесоса, потому Серега понимающе кивнул и спросил:

– А малая где?

Под малой он подразумевал Мошку. Она жила с Пылесосом в одном доме, и потому он всегда подвозил ее на точку сбора с тех пор, как ходил с ними вместе на марши. Иногда Сергей даже думал, что у этих двоих какие-то отношения, а потом, присматриваясь, понимал, что вроде нет, но, пожимая плечами, не пытался вникать в это дело всерьез. Запрещать любовь внутри своего «партизанского отряда» он не собирался, а значит, кто с кем мутит – не его дело.

– Мошка за кофе пошла. Увидела тебя и тоже захотела, – ответил Пылесос, доставая сигареты.

– В этом вся малая, – ответил Сергей и усмехнулся, продолжая наблюдать.

Людей становилось больше. Не было колонны, не было флагов, но что-то незримое объединяло людей, как будто никто не выходит из дома в воскресенье, если не собирается пойти на марш. С этой мыслью Серега понимал, что их все еще много, а значит, у них есть шансы победить.

«И мы это сделаем», – подумал Сергей и с наслаждением сделал глоток кофе, пытаясь представить, как именно он будет жить после победы.

– Молодые люди, пройдемте с нами, – неожиданно сказал им голос со стороны, и расслабленный Сергей обернулся на звук, даже не осознавая услышанного. Он привык, что задержания начинаются, когда протест становится очевиднее, когда есть подобие колонны и мелькают первые флаги, а не так, пока они просто стоят в стороне у магазина.

Он повернулся и увидел типа в балаклаве, в черной форме с нашивками ОМОНа.

– Вы это мне? – спросил Серега, мгновенно все понимая, видя, что враг не один, просто стараясь выиграть пару мгновений, чтобы начать действовать.

Отвечать ему не стали.

– Нехрен с ними церемониться, – сказал кто-то в гражданке, кепке и черной маске.

Это была как команда «фас», после которой Серегу схватили за руки чуть выше локтя и мгновенно заломили их назад, заставляя выронить стаканчик.

«Блять», – подумал Серега, но запретил себе напрягаться. В этом уже не было смысла. Волновал его теперь только телефон, в котором все еще стоял телеграм с аккаунтом Цезаря.

Обычно он удалял его, прежде чем слиться с колонной, как только все ребята были в сборе, и шел, делая вид, что никакого телеграма у него отродясь не было, но теперь телефон лежал в кармане, а между тайнами района и властями было всего два пароля, которые хранились в голове у Сереги.

«Надеюсь, хоть кто-нибудь догадается, куда мы делись», – подумал Сергей, понимая, что забрали и Пылесоса, а значит, ребята не сразу поймут, что их обоих пора исключать из чатов.

Он не знал, что Мошка все видела, но стояла на месте с глупым теплым стаканчиком кофе и не мигая беспомощно смотрела на то, как ее товарищей уводит ОМОН. Только когда парней запихнули в бус, она встрепенулась, достала телефон и написала Рыбе:

«Цезаря и Пылесоса взяли. Что мне делать?»

Она не догадывалась, что Рыба может и сам не знать, что делать, если возьмут самого Цезаря.

* * *

– Серегу взяли, что мне делать? – спросил Кирилл у Артура, когда тот ответил на телефонный звонок.

Кирилл никогда не занимался поисками задержанных. Не пытался понять, что делать. Когда взяли Артура в сентябре, было очевидно, в каком он РУВД. Когда задерживали не в воскресенье, то везли по району задержания, и вопрос тогда был не в том, что будет дальше, а лишь в одном: уломают ли они сотрудников РУВД передать Артуру какие-то вещи или нет, потому что впереди – Окрестина, суд и сутки. Когда задержали Ивана, его жена написала, что его забрали по УК, и в дело включался адвокат. Когда же задерживали кого-то на марше, Серега кому-то что-то писал, а потом как-то выяснял в какое РУВД ехать и даже где забрать пакет с вещами.

Был ли у Сергея свой экстренный контакт? Был ли такой у Пылесоса? Есть ли у них дома собранный пакет с вещами на случай задержания? Есть ли кто-то, кто может попасть в их квартиру? Как их вообще теперь искать? Всего этого Кирилл не знал, потому говорил об этом прямо.

– Я, правда, не знаю, что мне сейчас делать.

– Успокойся, – строго сказал ему Артур. – Часов до шести никакой информации не будет, так что просто соберись и… помой посуду. Это самое важное.

– Помыть посуду? – не понял Кирилл.

– Пятна от салата, если сразу не оттереть, потом фиг отмоются. Так что давай, прямо сейчас этим займись, а потом садись работать дальше.

– Бля… салат, – простонал Кирилл, внезапно осознав, что первым делом надо вычистить все чаты, в которых был Серега. – Спасибо, я забыл про него совсем. Извини, что дергаю.

– Ничего, – ответил Артур и отключил телефон, возвращаясь к столу уже без лишних эмоций и тревог.

Он понимал, что самое разумное, что он может сделать, – это уехать из страны, скорее всего, в одиночку, а потом уже позвать Машу к себе. Главное, чтобы на него не было заведенного уголовного дела.

Потому что тогда все сразу станет намного сложнее.

Не понимать, зачем он нужен лукашистской хунте, было трудно. Это не позволяло анализировать ситуацию.

Может, все дело в том, что он не платил за прекрасное пребывание на сутках ни в августе, ни в сентябре. Он вообще делал все, чтобы не платить государству.

Может, дело в неоплаченных счетах за квартиру^[80], а может, всему виной его административки. Возможно, его просто хотят увидеть в СК, чтобы выполнить план по запугиванию задержанных в августе.

При таком раскладе это бы значило, что ничего они не знают, ничего у них на него нет, и если придут сюда с обыском, то ничего, собственно, и не найдут!

Но что, если им что-либо известно? Если его кто-то сдал? Если он сам где-то пропалился, когда работал почти в бессознанке? Забыл включить ВПН^[81] или ляпнул что-то не то?

Он так устал, что не мог уверенно сказать, что ничего подобного не было. И это было действительно плохо. Еще и задержание Сереги не успокаивало.

– Серега, – задумчиво прошептал Артур и посмотрел на часы.

По всему выходило, что Серегу взяли до начала марша. Почему?

Или начали брать всех подряд задолго до, или за ним следили, а если следили, могут начать задавать вопросы, а если начнут их задавать, то…

– Бля, – простонал Артур и еще раз подумал, что ему надо валить, потому что он или в ловушке, или параноик, а второе не менее опасно для дела, чем первое.

Сложив все документы в рюкзак, он заглянул в свой шкаф, закинул рубашку, брюки, галстук – вдруг пригодятся для поиска новой работы, – пару маек, джинсы, кроссовки, в которых приехал, и книгу Достоевского. Она попалась ему под руку, лежала как-то не так, и в голове мелькнула какая-то мысль, которую Артур даже не распознал, а просто забрал книгу, чтобы та была, и не важно, что она едва ли ему понадобится.

Чтобы хоть немного перевоплотиться, он побрился, зачесал назад растрепанные отросшие волосы, так что это стало походить на приличную прическу.

Куртку, в которой приехал, он оставил в коридоре, вместо нее надел пальто и наспех завязал синий шарф, словно собирался взять не рюкзак, а свой кожаный портфель. Он даже покосился на него, подумав, что тот хороший и наверняка ему пригодился бы, но почему-то брать что-то кроме рюкзака он не хотел.

Все его вещи должны были вместиться в сумку и рюкзак, и никак иначе. Откуда такая мысль, похожая на кусок какой-то инструкции, он не знал, но собирался ей следовать.

«Интересно, а квартиру они себе присвоят?» – спросил себя Артур и обернулся, думая о родителях, которые оставили ее ему.

Артур был у них поздним единственным ребенком, долгожданным и любимым. Его отец был военным, ушедшим на пенсию еще до рождения сына. Для боевого офицера, слишком хорошо все понимавшего, это был единственный выход. Благо, он мог уйти по выслуге лет и никогда больше не вспоминать ни службу, ни Афганистан.

От него часто веяло разочарованием, и он только рукой махал, когда речь заходила о его работе в охране. Вся его военная служба уместилась в эту квартиру на исторической родине. Больше он и не желал.

К семье же он относился совсем иначе. Та была для него высшей ценностью, и это никто не мог оспорить.

Он любил Артура и никогда не был к нему строг, хотя многие считали его очень суровым человеком. Он не рассказывал о своем боевом опыте, но много говорил о своем отце, передавая сыну тайны партизан, выживавших на землях оккупированной Беларуси.

Молчаливый и замкнутый, он всегда вкладывал в Артура какие-то особые благородные ценности, потому Артур и не мог вырасти кем-то другим, не мог иначе реагировать на несправедливость.

Артуру было семнадцать, когда в десятом^[82] году развернулись массовые протесты, и он, первокурсник истфака БГУ,^[83] рвался на площадь, но отец впервые ему что-то запретил.

– Ты никуда не пойдешь, – строго сказал он. – Тебе еще нет восемнадцати, ты не голосовал и не имеешь еще права на подобные решения.

– Но ты голосовал, – начал было Артур, но отец не дал ему договорить.

– Я и пойду, а твое время еще не настало, – сказал он так, как будто знал, чем все это обернется.

После той зимы его стало подводить сердце, а через два года после очередного инфаркта его не стало. Мать по нему тосковала, прожила без него три тоскливых года и умерла во сне с его фотографией в руках.

Тихая учительница математики, общительная, вежливая и заботливая. Она всегда считала Артура их маленьким чудом. Она гордилась им, хотя школьный учитель – не профессия для мужчины, как обычно говорили.

У нее было свое мнение на этот счет, как и у отца. Артуру они позволяли самому решать, кем быть и как жить, просто уважали его выбор, знакомили с умными людьми, давали книги и пример.

«И что бы они теперь сказали, глядя на меня?» – думал Артур, смотря на запертую дверь гостиной в противоположном конце коридора.

В этой квартире оставалась вся его жизнь, жизнь его родителей, а он даже не мог обещать, что когда-нибудь сюда вернется, но почему-то понимал, что никто не стал бы винить его за это.

Мама бы, конечно, плакала, вцепившись в руку отца, а тот, спрятав руки в карманы домашних спортивных штанов, кивнул бы на дверь без укора или осуждения, мол, иди.

Он просто не любил прощаний, но всегда говорил, что жизнь и свобода ценнее денег, статуса и квадратных метров.

«Хорошо, что они не видят этот ад», – подумал Артур и быстро вышел из квартиры.

Он тоже не любил прощания и сантименты, но мысль о родителях помогала ему собраться, спокойно закрыть дверь и пойти за велосипедом, оставленным в квартале отсюда.

Глава 21

В голове у Сергея была только одна мысль: телефон.

Он молился, чтобы ему удалось найти момент и заглянуть в него. Чистить телеграм не было времени, удалять его – тоже, да и Сергей вдруг подумал, что совершенно не уверен, что у него не завалялось какой-нибудь фотки районного флага, цепи солидарности или гаража с трафаретами.

Китаец сотни раз напоминал ему про меры безопасности, но Сергей всегда чувствовал себя самым удачливым засранцем на свете.

– Я же царский салат, что с меня взять? – шутил он часто, а когда его вытаскивали из буса и, мешая поднять голову, тащили куда-то еще, ничего, кроме мата в собственный адрес, в голове Сереги не было.

«Допрыгался, – думал он, – и ладно сам огребешь по самые уши, но если хоть кого-то подставишь, будешь мразотой».

– Шагай, – рявкнули на него и ударили в спину, толкая в автозак.

Сергей даже оступился, шагая между двумя лавками, дернулся, поднял голову и встретился взглядом с перепуганной девушкой, стоявшей у противоположной стены. Она вся дрожала, в глазах у нее блестели слезы.

«А эту-то девочку зачем?» – подумал Сергей, не замечая еще пятерых парней, что вместе с девчонкой приехали в другом бусе.

Ее взгляд настолько поразил Сергея, что он едва не забыл, где он и кто, остался только ее немой призыв о помощи, на который хотелось ответить, но за ним следом толкнули Пылесоса, да так, что тот врезался в Серегу, заставляя сделать еще один неловкий шаг, настолько резко, что боль в ноге снова напомнила о себе. Он мысленно выругался и отступил дальше, осматривая единственную девушку в их компании. Из кармана у нее торчал флаг, который она, видимо, рано достала, а потом плохо спрятала и, кажется, до сих пор этого не поняла, испуганно глядя по сторонам.

– Встали так, чтобы я вас всех видел! – рявкнул один из двух мужчин в балаклаве. – И руки чтобы на виду!

Он орал и дергался вперед, размахивая дубинкой, и Сергей тут же поднял руки, давая понять, что спорить не собирается, а вот другие парни, которых запихивали в автозак следом за ним, были не столь благоразумны, огрызались и сразу получали дубинкой по спине.

Сергей бросил взгляд на Пылесоса, убедился, что тот решил не валять дурака, а выполнять все требования, мол, как скажете, так и буду стоять, нельзя сидеть – ну и ладно.

«Ты с телефоном или нет?» – мысленно спрашивал Сергей у Пылесоса и жалел, что не может, как в фантастическом фильме, передавать свои мысли телепатически.

Его пристальный взгляд Пылесос трактовал по-своему. Хмурился и неожиданно обращался к орущему омоновцу, что остался с ними в автозаке.

– Ну мы-то постоим, а девушке-то можно сесть? – спросил он настолько спокойным и высокомерным тоном, что Сергею стало не по себе от таких слов бородатого товарища.

– Нельзя! – ответил омоновец.

«Собака», – подумал Сергей и покосился на девушку, которая, казалось, не дышала. Она была маленькая, худенькая и бледная от страха – такая, что ее хотелось закрыть собой, но их было пока не так уж много, чтобы это осталось незамеченным.

«Ничего, потом разберемся», – решил Сергей и тут же вспомнил про телефон. Но дергаться сейчас было явно небезопасно – слишком пристально за ними наблюдали, потому он держал эту мысль в голове и почти не дышал, стараясь даже голову не поворачивать и не отсвечивать, по крайней мере, сейчас.

Он просто постепенно отступал все ближе к дальней стене, пока автозак быстро наполнялся. Он не разбирал криков, не вслушивался в разговоры. Он пропустил пару шуток, которые непременно оценил бы в иных обстоятельствах. Не заметил, как в автозаке появились другие женщины. Некоторые из них шли с цветами, но те вырвали у них из рук при задержании, а затем бросили на асфальт и растоптали ногами.

– Совести у вас нет, – говорила одна из женщин и уверенно обещала, что омоновцы за все ответят, но Серега не обратил на это внимание.

Он даже не заметил, когда людей стало так много, что некоторые вынужденно садились на лавки и никто их уже не сгонял, а вот Пылесос уловил момент и буквально толкнул Серегу в самый угол.

Сергей сначала не понял, что происходит, очнулся, осмотрелся и спросил очень тихо, почти без звука:

– Ты с телефоном?

Пылесос отрицательно покачал головой, и Серега быстро скользнул на лавку, утягивая за собой ту первую перепуганную девчонку, чтобы усадить ее на колени и при этом спрятаться.

– У тебя флаг из кармана торчит, – сказал он ей на ухо, когда она попыталась дернуться.

Он думал, что она спрячет флаг, но вместо этого девушка вытянула его из кармана и бросила на пол, а затем кончиком ботинка стала запихивать его под лавку, словно так его можно было спрятать.

Сергей даже рот открыл, потому что из него рвались возмущения, но тут же закрыл его, не издав ни звука. Порой за флаги били, по крайней мере, Сергей об этом это слышал. Если бы его взяли с флагом, он никогда бы его не выбросил, но не ему судить хрупкую девчонку вроде той, что сидела сейчас на его коленях.

Главное, что ее теперь точно не задавят, прижав к стене, а он сможет заняться телефоном.

Он вытащил его из кармана правой рукой и перекинул в левую, чтобы тот оказался между стеной и девчонкой, где его никто не увидит, разве что сама девчонка. Она и правда заметила движение, все правильно поняла и чуть повернулась, чтобы наверняка закрыть спиной Сергея. Это позволило тому упереться лбом в ее плечо и, косясь на телефон, написать короткое СМС Кириллу:

«Меня взяли».

Больше ему и некого было предупреждать, потому он быстро заходил в настройки телефона и как истинный «радикал» запускал сброс до заводских настроек. В тот же миг автозак дергался и начинал свое движение, а Сергей выдыхал и прятал телефон в карман.

Ему хотелось вздохнуть с облегчением, но внезапно оказывалось, что воздуха здесь на всех не хватает, а нога снова болит, будто он опять ее подвернул.

«А ведь меня и правда взяли, и выйду я не раньше, чем через пятнадцать суток. Это же целых пятнадцать суток без акций на районе», – подумал он с горечью и просто закрыл глаза, не пытаясь высмотреть что-то в окне.

Рано или поздно это должно было случиться. Ему и так слишком часто везло. Главное, что он теперь чист и может смело показать пустой телефон ментам в РУВД. Никто не найдет у него ни чатов, ни переписок, ни контактов, а значит, не будет задавать неудобных вопросов.

Флага у него нет, наклеек тоже. Разве что пачка сигарет и пятно от разлитого при задержании кофе. Можно расслабиться и «получать удовольствие».

В дороге на них всем было плевать, и только когда автозак где-то притормозил, на них снова начали орать. Для Сереги это было чем-то вроде сигнала. Он вытянулся и постарался заглянуть в решетчатое окно, но смог увидеть лишь кусок желтой стены с какой-то трубой и белый забор с колючей проволокой. Они въезжаливо двор незнакомого Сереге РУВД, по крайней мере, по кусочку стены он его не распознал.

«Что ж, узнаю что-то новое», – подумал он, пытаясь не впадать в апатию. Сил у него совсем не было, и он никак не мог понять, виновна ли нехватка воздуха или усталость. Он просто старался об этом не думать, особенно когда под крики всем велели выходить.

Он просто встал, как только это стало возможно, и придержал Пылесоса, надеясь, что им удастся не разделиться, потому что если уж и сидеть сутки, то вместе. Да и Сереге органически надо было перед кем-то держать лицо. Пылесос для этого подходил как никто иной. С таким нюни не распустишь.

– Эй, – окликнул их омоновец, и Серега на миг напрягся, опасаясь, что тот заметил их короткую заминку, но дело было в другом.

– А тряпка вам не нужна? – спросил тот, махнув рукой в сторону флага.

Флаг лежал на полу в углу и, конечно же, был заметен. Его угол и вовсе торчал так, словно кто-то тянул за ними руку, потому Сереге очень хотелось его забрать: поднять и вынести отсюда, даже если за это придется огребать. Вот только сегодня у него был шанс прикинуться случайным человеком, попавшим под раздачу, потому он не решился на подобный шаг.

Девчонка же, поняв, о чем речь, отшатнулась, словно ее били за флаг и снова будут бить, если она к нему прикоснется.

– Да, флаг нам нужен, – неожиданно вмешался Пылесос, поднял флаг и, аккуратно его сложив, с невозмутимым видом пошел на выход, заставляя Серегу улыбаться, потому что лицо у омоновской псины перекосило так, что это было видно через балаклаву.

«Выкуси», – подумал Сергей и, делая вдох, понимал, что ему совсем не страшно, только смешно от того, что все это действительно происходит с ними.

Глава 22

Кириллу всегда казалось, что самое страшное на всех маршах – это находиться там в толпе, особенно если ты в начале или хвосте колоны. Они с Серегой всегда старались идти в середине, но, если вдруг силовики начинали разбивать колону, легко можно было оказаться там, где не собирался. И тогда ты внезапно мог превратиться в того первого, что станет щитом и заглянет в глаза ближайшей роже в балаклаве.

Сегодня Кирилл понял, что весь его протестный опыт прекрасен и прост по сравнению с беспомощным наблюдением из дома.

Артур дал очень простое, по его мнению, задание. Следить за чатом «Контроль автозаков Минск^[84]», удалять флуд, анализировать передвижение силовиков, чтобы, в случае необходимости, помочь активистам.

– Вот эти люди могут написать, – сказал Артур, выдав список из четырнадцати ников, быстро написав их мелкими буквами на странице блокнота. – Это мои личные договоренности. Если кто-то из них спросит что-то про обстановку в городе, ты пишешь, где сейчас техника. Если они пишут конкретную улицу, можешь написать: чисто или нет. Если они в окружении, попробуй их вывести или давай им команду спрятаться. По ситуации, в общем, – сказал Артур и махнул рукой.

– В смысле? – испуганно спросил Кирилл. – Как это, «выводи их из окружения»?

Артур посмотрел на него, как на слабоумного, а потом выдохнул и закрыл лицо рукой, как будто свет резал ему глаза.

– Не усложняй, – попросил он вместо ответа. – Если они напишут, скажешь им что-нибудь. Если на них кто-то сошлется, тоже выдай всю информацию, которую сочтешь полезной. Только не паникуй, они очень редко пишут, так что, возможно, ты им и не понадобишься, но постарайся быть все время в теме. По чату нетрудно отследить силовиков.

Он говорил об этом как о чем-то обыденном, бытовом и простом, как поход в магазин или приготовление яичницы. У Кирилла же сердце замирало от одной мысли, что ему придется нести ответственность за чужие решения, а Артур еще добавлял:

– Если что-то пойдет не так, не забудь сжечь лист блокнота, ну или сожрать. Он маленький, так что это реально.

– В смысле?

– В коромысле, – устало ответил Артур, закатывая глаза. – Эти ники не должны попасть к силовикам. Те, конечно, не должны явиться к нам домой, но не оставляй лист даже после марша.

– Ты же должен вернуться раньше.

– Надо учитывать все варианты, – равнодушно сказал Артур и еще раз повторил, что именно надо делать.

А теперь Кирилл сидел и с ужасом наблюдал, как в чат скидывают информацию, куда движутся автозаки, бусы и другая техника.

Он пытался понять, как быстро они передвигаются и куда.

Он наблюдал, как рос список задержанных, зачем-то проверял ники, оставленные в блокноте, просто чтобы на них посмотреть, обнаружил, что среди них был Цезарь, а значит в случае необходимости Кирилл должен был выводить своих, но Цезаря уже взяли, и где ребята и куда они пойдут, Кирилл не знал.

Мошка написала в чат, что взяли Цезаря и Пылесоса, но почему-то никто не сообразил, что их надо быстро удалить, сразу видно, что за функцию «думать» отвечали Цезарь, Пылесос и Говноед. Последний тоже ушел на марш, а значит едва ли мог сидеть в сети и следить за чатами.

В итоге Кирилл удалил их сам из общего чата, а затем велел вычистить все чаты, где есть эти двое. Он понимал, что может знать не про всех.

«И главное, кто-нибудь знает, как зовут Пылесоса?» – спросил он в итоге.

Оказалось, что есть целая база, хранителем которой была старушка из района с ником «Баба-Яга», что почти нигде не участвовала, потому что едва ходила с палочкой, но часто шила флаги и резала ленты.

У нее, как оказалось, именно поэтому и были все имена и фамилии.

«Я подам парней в списки^[85]», – написала она в чат, а в личку прислала Рыбе два полных имени с датами рождения. Одно имя и дату он знал очень хорошо, ведь они с Сергеем учились вместе, а вот второе увидел впервые.

«Деанон», – подумал он грустно, желая этого не знать. Ему хотелось бы подумать, как бы об этом шутил Серега, но в голове была только напряженная тишина.

«После шести начну обзванивать РУВД, – написала ему Баба-Яга. – Как только узнаю, где они, напишу в Списки и тебе».

«Спасибо», – ответил Кирилл и вернулся к автозакам на компе.

Флуда в чате не было и как админ он чувствовал себя совершенно бесполезным, а главное – он видел, как силы стягиваются к площади Перемен, и понимал, что скоро люди могут оказаться в ловушке.

«Уходите оттуда», – думал он, но мог только молча смотреть на новые сообщения и ждать, охваченный чувством беспомощности.

Оказалось, находиться там – совсем иное чувство, которое он раньше не ценил.

Артур тоже не понимал его ценность и успел забыть за время, проведенное дома, а сегодня неожиданно вспомнил. То самое чувство единства, с которого все началось после выборов, снова было в городе, по крайней мере, так казалось Артуру.

Он забрал велосипед и поехал в том же направлении, что и большинство людей на улице. Он ехал по тротуару и просто знал, куда идут все остальные. Он помнил, что марш должен был стартовать с Пушкинской, но понятия не имел, что колоне не позволили собраться, зато, выезжая по проспекту на станцию метро «Восток», свернуть уже не мог и ехал дальше, набирая скорость.

Это было настолько легкое и волнительное ощущение, словно он впервые за последние несколько месяцев сделал глубокий вдох, почувствовал, что он не один, вспомнил, что их и правда много, и жизнь мгновенно перестала казаться ему беспросветным потоком.

Он знал, куда идут люди, а люди явно знали, куда движется он. Это было настолько просто и естественно, что он не видел смысла сопротивляться этому всеобщему движению. Чем дальше он уезжал к центру, тем больше людей видел и тем сильнее хотел быть одним из них.

Не было колоны, не было перекрыто движение, никто не шагал по дороге, машины не сигналили как раньше, никаких шаров, песен и вскинутых вверх кулаков. Не было ничего из тех символов протеста, что остались где-то в августе и сентябре, мелькали в октябре, а к ноябрю почти угасли, оставив только черно-серые тона в одежде людей, готовых несмотря ни на что идти дальше.

Их становилось все больше, и Артур даже не сомневался, что должен сегодня попасть на площадь Перемен.

Он доезжал до «Академии наук^[86]» и поворачивал на Сурганова^[87], чтобы через площадь Бангалор выехать на Орловскую, и это был совсем не тот маршрут, к которому он готовился, но, миновав Киевский сквер, ни в чем не сомневаясь, он оставил велосипед во дворе. Закрепил его замком к перилам одного из крайних подъездов, осмотрелся, на случай, если придется быстро отступать, набросал в голове подобие нового плана и пошел на площадь Перемен.

Там было много людей и флагов. Они яркими бело-красно-белыми всполохами горели вокруг детской площадки, переполненной цветами и светом, путь и с нотой скорби.

Артур замер на подходе к площади, так, чтобы видеть толпу.

Сегодняшние лозунги были другими.

«Рома» и «Не забудем, не простим» – кричали люди, но не так громогласно, как это было в другие дни. Было в них что-то печальное и даже траурное, но необходимое, хоть Артур никогда не любил лозунги.

Он их слушал, не испытывая в этот момент страха, не думая про осторожность. Он хотел посмотреть на это со стороны, убедиться, что люди правда не забудут человека, который жизнь отдал за их свободу. Который был убит, просто потому что пытался отстоять ленты в собственном дворе.

«А ведь это всего лишь ленты, жалкие, ни на что неспособные ленты, которых этот режим боится настолько, что готов убивать», – думал Артур и шагал в толпу, чтобы пройти ближе к мемориалу и самому взглянуть на портрет Ромы Бондаренко, стоящий у трансформаторной будки среди цветов и лампадок.

Подойти туда было нетрудно. Люди легко пропускали в самое сердце событий других, чтобы можно было положить цветы, оставить свою наклейку, ленту, плакат, все что угодно, что считалось бы правильным, но у Артура не было ничего, что он хотел оставить там, кроме разве что собственные мысли. Он стал перед портретом и с печалью смотрел на человека, который был для него только ником в телеграме. Он помнил этот ник наизусть. Он много общался с ним и считал почти другом, но это был один из множества ников – несогласных, желающих перемен.

«Прости», – сказал ему мысленно Артур, за то, что сам он жив, но ничего при этом изменить не может, по крайней мере сейчас.

Он скользил взглядом по цветам, по серой стене трансформаторной будки и почему-то старался запомнить все в мельчайших подробностях. Он запоминал зеленые пятна на месте закрашенных сотню раз ди-джеев перемен^[88]. Там же были фотографии Романа, приклеенные бчб-стикерами, и рядом с ними уже вечное «не забудем, не простим».

«Не забудем», – подтвердил Артур и отступил назад к забору с узлами от лент. Там тоже были плакаты, лампадки, цветы, а еще – проблески зеленых лент, нелепо завязанных на место белых под красной полосой.

Война флагов все еще казалась Артуру бессмысленной, но сочетание красного и зеленого причиняло почти физическую боль.

Он проводил рукой по верхнему ряду узлов, не слушая чужие разговоры, и чувствовал мягкость белых лент с жесткими опаленными краями на узлах, как шрамы, неровных.

Он любил этот город, любил этих свободных людей и потому должен был с ними по-своему проститься, прежде чем уехать, но неугомонный Кирилл снова звонил на Машин номер, отвлекая.

– Что? – спрашивал Артур раздраженно и шел подальше от самой площадки.

– Ты вообще где? – спросил Кирилл. – В городе такая жесть творится.

– Да? – удивлялся Артур и оборачивался, чтобы посмотреть на флаги, поднятые над площадью.

«По-моему, это называется Свобода», – подумал он.

– Да, – коротко ответил Кирилл. – Будь осторожен, а если не выехал, лучше вообще не выходи из дома.

– Ладно, – ответил Артур, ничего не поясняя о своем местонахождении и отключая вызов.

Таким спокойным он давно не был, просто он не знал, что на подступах к площади людей разгоняют водометами, а площадь вот-вот возьмут в окружение. Он очень хотел побыть в последний раз свободным на собственной родине, но он хорошо понимал, чем рискует.

Когда появились люди со щитами в камуфляже, отрезавшие пути в сторону Червякова, он даже не дрогнул – знал, куда рвануть, чтобы уйти – но внезапно краем глаза увидел в толпе Машу и обернулся, не понимая, померещилось ему это или она действительно была там.

Шум машин, взрывы свето-шумовых гранат где-то рядом, как в августе, заставили его перестать дышать на пару секунд, но он не побежал прочь, не попытался выйти из окружения, а бросался назад в толпу, чтобы дернуть за руку девушку в такой же куртке как у Маши и понять, что ему не показалось.

Он смотрел в ее испуганные и удивленные глаза и не мог даже материться, не зная, что в этот момент последний путь отступления перекрыли бусы, из которых быстро выпрыгивали сотрудники в черном – не только в балаклавах, но и в шлемах, как будто собирались брать преступную группировку.

Глава 23

Из автозака их вывели во двор и тут же загнали в подобие гаража, но Сергей не был уверен в предназначении этого места, слишком мало он успел увидеть. Осмотреться ему не дали, обматерили и толкнули в плечо, заставляя шагать в распахнутые металлические ворота.

Это было большое помещение с серыми стенами из неровных металлических листов, у которых выпуклые полосы чередовались с углублениями, что тянулись от пола к потолку, создавая полосатые тени.

Серега нелепо осмотрел их и следом за Пылесосом шагнул к деревянному столу-парте.

– Оставляем вещи здесь, – говорил на входе молодой сотрудник милиции и указывал на эту парту, где уже лежали рюкзаки, сумки, пакеты, кошельки, телефоны и все остальное, потому что карманы всем велели вычищать, и только Серега задумался, как бы это ему проскочить мимо, как Пылесос отвлек внимание на себя.

– Я оставлю флаг здесь, – сказал он, – если вы найдете для него пакет.

– Что-что? – переспросил у него невысокий плотного телосложения мент, явно не рядовой. Судя по тону, каким он говорил с задержанными, его или уже внесли в ЧКБ^[89], или очень скоро внесут, потому что он очень старался такое право заслужить.

«Достойный кандидат», – подумал Сергей, проскочил мимо стола и по безмолвному указанию стал у стены, не переставая наблюдать за Пылесосом и его оппонентом.

«Ты вообще оборзел?» – говорили поза и взгляд мента, и это смотрелось нелепо. Пылесос возвышался над ним и смотрел со спокойным скепсисом, как бы спрашивая: «а что ты можешь?»

Мент этот посыл уловил, нахмурился, но ответить не успел.

– Товарищ майор, – заговорил Пылесос первым, – неужели вы не знаете, что такое пакет?

От этого вопроса мента перекосило, а среди задержанных, стоявших у стен гаража, пробежали короткие сдержанные смешки. Серега тоже беззвучно прыснул, наслаждаясь спокойным высокомерием Пылесоса, которого он у товарища никогда не замечал, но вспоминал, что в августе ник у него был «Танк», и все в шутку называли его радикальным.

– Окай, – сказал тогда Пылесос и сменил ник, а сейчас явно снова стал Танком – уверенным и непробиваемым, способным, если придется, переехать врага.

– Пакет – это такой бытовой предмет, – продолжал он спокойно, – в который обычно складывают вещи, например, изделия из ткани вроде флага.

– Я знаю, что такое пакет, – рычал мент.

Желание ударить собеседника читалось на его лице, но что-то ему мешало так поступить, и это что-то походило на страх, будто крикливая псина внезапно поняла, что может получить в ответ, да так, что ей это не понравится.

Мгновение они смотрели друг на друга, а потом этот самый майор отступил к дальней стене помещения, взял с другого стола рулон мусорных пакетов, оторвал один из них и, быстро вернувшись назад, впечатал пакет Пылесосу в грудь, скомандовав:

– Вычищай карманы.

Пылесос ничего на это не ответил, просто игнорируя выпад, при этом невозмутимо убрал в пакет флаг, аккуратно его сложив, достал из кармана ключи от машины, пачку сигарет, зажигалку – крупную металлическую, кошелек и перочинный нож.

– А это что? – спросил у него мент, поймав его за руку со сложенным ножом в руках.

– Открывашка для пива, – ответил Пылесос и что-то нажал на ноже, и в тот же миг на мента выскочила именно пивная открывашка, как будто ничего другого в складной ручке не было.

Его спокойная уверенность действовала на ментов оглушающе, так, словно они начинали бояться собственную жертву.

«Этот явно отомстит, но только когда Пылесос точно не сможет ударить в ответ», – подумал Серега, наблюдая, как руку Пылесоса все же отпустили, а он, спрятав нож в пакет, положил его на стол.

– А телефон?! Телефон где?

– Нету. Не люблю телефоны, – ответил Пылесос.

– Обыскать его! – тут же приказал майор, но почему-то никто не дернулся в услужливой готовности, только покосились в сторону майора и Пылесоса.

– Ты, – сказал майор, ткнув пальцем в сторону парня в форме, прикрывшего ворота. – Обыщи его прямо сейчас.

Парню эта идея не понравилась. Он побледнел, осторожно подходя к Пылесосу. Тот одарил его снисходительным взглядом и без команд расстегнул свою кожаную куртку, расставил ноги на ширине плеч и даже отвел руки от туловища, чтобы несчастному парню ничего не мешало искать хоть что-то, припрятанное в карманах.

– У него ничего нет, – в итоге сказал молодой человек, ощупав куртку, руки, ноги и спину невозмутимого Пылесоса.

– А обувь? Ты не проверил обувь! Живо вытягивай шнурки! – орал майор, при этом стараясь держаться на расстоянии – так, чтобы молодой сотрудник был между ним и Пылесосом.

Тот и на это не стал возражать, а просто присел и быстро расшнуровал свои высокие ботинки с толстой подошвой. Шнурки он быстро сложил и завязал узлом, чтобы те не путались, а затем положил в свой пакет и оставил его на столе рядом с вещами остальных задержанных.

– Разувайся, – велел ему майор, – в такой обуви слишком легко прятать оружие!

Пылесос бросил на него насмешливо-вопросительный взгляд, как будто спрашивал, уверен ли этот тип, что хочет продолжать позориться, а потом разулся, выпрыгивая из ботинок на холодную плиту каменного пола.

– Проверь, – велел майор парню и тот стал изучать ботинки.

– Может, мне и носки снять, чтобы вы были уверены, что у меня ничего нет?

– Надо будет – снимешь даже трусы! – рявкнул майор.

Он покосился на парня, пока тот отрицательно качал головой, ничего интересного в ботинках не найдя. Это майору, конечно, не понравилось.

– Ремень тоже снимай, чтобы два раза с тобой не разбираться, – велел он показательно-агрессивным тоном.

Пылесос на это спрятал руки в карманы и развел края куртки, показывая, что в его джинсах и так нет ремня.

Серега сразу вспомнил, как Пылесос говорил, что они у него в основном дорогие, из настоящей кожи, потому лучше не позволять этим тварям их поганить.

Пылесос смотрел на майора, тот на него и, казалось, это может длиться вечно, будто между ними продолжалась невидимая борьба, но майор все же не выдерживал.

– Разбирайтесь с ними, – в итоге сказал он трем молодым ментам, что были внутри гаража, и вышел, а Пылесос покосился на парня, которого заставили его обыскать.

– Обувайтесь и идите к стене, – устало сказал ему молодой человек, как будто и для него все происходящее было пыткой. Он не стал следить за Пылесосом, просто закрыл дверь гаража, оставаясь с задержанными среди серых металлических стен.

«Это нелепо», – подумал Сергей и кивком указал Пылесосу на место рядом, которое придержал для него.

– Он тебе этого не простит, – прошептал он, когда товарищ стал у стены, легко пересекая гараж в ботинках без шнурков.

– Я ему тоже, – ответил Пылесос и, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза, не вынимая руки из карманов. Видимо, он не первый раз имел дело с ментами, хоть и задерживали его в этот протестный год впервые, а вот для Сергея это было ново, только он все равно отмечал, что тактика Пылесоса работает. Словно, если не принять внушаемый страх на себя, тот непременно прилипнет к тому, кто пытался его тебе навязать. Серега даже представил это, как бросок чего-то липкого во всех задержанных. Только от уверенности Пылесоса оно отскакивало и впечатывалось таким гадам как майор прямо в лицо. Это было эффектно. Это могло вдохновлять, но Сергей не мог предположить, чем все это может обернуться.

Глава 24

У Кирилла сдавали нервы. Он следил за чатом на компе, а в телефоне просматривал видео с разных каналов. Он видел, как люди на подступах перекрывали дороги, пытаясь остановить водомет, видел, как силовики выбегают из автобуса и стройными рядами бегут по улице, прикрываясь щитами.

Он смотрел на видео, снятое из окна, и едва не рычал, наблюдая, как живой стеной выстраиваются силовики между домов, так, чтобы прорваться было невозможно.

«Разве что разогнаться и переехать их», – думал Кирилл, понимая при этом, что он не смог бы сделать что-то подобное. Хотел бы, но не смог, и тут ему показалось, что он видел Машу, как раз пока кадр скользил по толпе. Он помнил, в чем она ушла, потому отматывал видео и смотрел на пятно, в котором ему мерещилась сестра, по крайней мере, девушка была в такой же черно-голубой куртке и белой шапке, слишком непрактичных для марша.

– Твою мать, – простонал Кирилл и схватился за телефон.

Только теперь, свернув телеграм, он увидел сообщение от Сереги, полученное час назад, но ругать себя за такую невнимательность у Кирилла не было времени. Он звонил сестре, но ему внезапно отвечал Артур.

– Не звони нам, – сказал он строго и тут же отключил вызов, но Кирилл успевал услышать крик толпы, обрывок лозунга «Один за всех и все за одного» и лязг металлических щитов где-то совсем рядом.

– Твою мать, – повторял Кирилл, не понимая, как эти двое могли оказаться на площади Перемен, еще и вместе, а главное – как так вышло, что все родные ему люди оказались в западне, пока он сидел дома и пялился в монитор.

Это короткое, жесткое «не звони нам» было для Кирилла настоящей пощечиной, напоминанием, что он не может ничего, особенно сейчас.

«Теперь их задержат, и тогда Артуру грозит уголовка, а Машке – сутки и увольнение», – думал он и вздрагивал, когда получал еще одно смс от Сереги:

«Мы с Олегом в Ленинском РУВД)»

От этой дурацкой скобочки в конце, что, видимо, должна была заменить смайлик, Кирилла стал разбирать истерический смех, но он подавлял его, находя номер Сережиной мамы.

Сохранял он его много лет назад, потому что в старших классах часто отвечал на ее звонки. Серега оставлял свой телефон дома, когда катался на скейтах или рубился до глубокой ночи в видеоигры у Вити дома.

Тогда они втроем много времени проводили вместе, и только мама Сереги постоянно мешала звонками, и вечерами приходилось врать, что Серега уже ушел и где он теперь – они не знают.

– Забей, так реально проще, – всегда говорил Серега, когда Кирилл пытался в этом разобраться.

В шестнадцать такого ответа было достаточно, но Кирилл никогда не мог этого понять. Его родители ворчали, когда он был подростком, и скандалы были, на тему пива и поздних возвращений, но ему никогда не приходило в голову врать.

Вспоминая своих родителей и особенно маму, у которой всегда были приготовлены вещи на случай задержания ее детей, он думал, что скрывать что-то от родных Сереги – жестоко и несправедливо, потому набрал номер, хоть и не был уверен, что тот не изменился.

Два гудка ему пришлось ждать, подбирая слова, а затем он убедился, что номер остался прежним.

– Кирилл? – удивилась женщина, ответив. – Что-то случилось?

– Да, – сразу признался Кирилл. – Сергея сегодня задержали. Он в Ленинском РУВД.

– Что?! – ошарашенно воскликнула женщина. – Что значит Сережу задержали?

И только тут Кирилл вдруг понял, что понятия не имеет, что родители Сергея думают о протесте и знают ли они о его активности хоть что-то. Ему казалось, что внутри семьи не может быть подобных тайн, да и позиция у белорусов всего одна, а она и есть протест.

О том, что может быть иначе, он даже подумать не мог.

– Он что, из этих? – спросила у Кирилла женщина, и сердце у того пропустило удар, а затем он соврал, как в детстве, когда надо было срочно придумать, как давно он видел Серегу.

– Его взяли случайно, по ошибке, – сказал он.

– Ух, – выдохнула женщина с явным облегчением. – Значит разберутся и отпустят.

– Боюсь, что нет. Уже никого без суда не отпускают. Давно, – говорил он, отстраненно слыша собственный голос.

Он пытался быть честным, пытался как-то подготовить Сережину маму к тому, что будет дальше, и старался при этом сгладить углы, оправдать Сергея, так, чтобы ничего не сказать о своих и его взглядах.

Это было сложно, а еще мерзко, будто он шел на сделку с врагом, и в то же время стыдно от того, что он только что облажался, в очередной раз за сегодняшний день.

Кое-как попрощавшись и обещав держать в курсе, Кирилл, как Рыба, написал в общий чат:

«Цезарь с Пылесосом в Ленинском. Инфа от самого Цезаря».

«Всегда знал, что он и там извернется», – ответил на это Говноед.

«А ты дома?» – уточнил Кирилл, глядя на это сообщение.

«Нет еще, но скоро буду. Ушел с Червякова, не дойдя до площади, обстановка там так себе, решил не рисковать. Нам ведь еще акции планировать на завтра. Всегда ведь выходили в цепи^[90] в день судов над районными, так что нам нужна завтра цепь, а кто ее организует, если не я?»

«Не уверен, что это хорошая идея, – ответил Кирилл, – цепь на одном и том же месте третий понедельник подряд – это небезопасно».

«Возможно. Надо это обсудить», – согласился Говноед.

«Сначала ребята!» – возмутилась Мошка.

«Да», – согласился с ней Кирилл и отложил телефон, чтобы на компе включить прямой эфир Белсата^[91], который вот-вот прервут силовики, чтобы задержать журналисток и начать зачистку двора.

Глава 25

– Артур? – не поверила своим глазам Маша, даже не узнавая его в таком неожиданном, совершенно непрактичном для протестующего виде.

– Что ты здесь делаешь? – вместо ответа спросил он, сильнее сжимая ее предплечье, в которое вцепился изо всех сил. – Разве я непонятно сказал, что ты должна остаться дома?

– А сам?! – возмутилась в ответ Маша, вырывая руку.

Щиты застучали совсем рядом. Часть людей стала отступать от детской площадки с мемориалом, другие, наоборот, приближались к нему, собираясь защищать площадь Перемен. Они становились более плотной массой, как пальцы, что медленно сжимаются в кулак.

– Один за всех и все за одного! – кричала толпа, явно призывая остаться и не уходить, любой ценой не уходить, но Артур понимал, чем это кончится.

– Надо убираться отсюда, – сказал он очень тихо, прекращая бессмысленные споры о том, что их обоих тут быть просто не должно.

Маша кивнула. Она не очень понимала, что делать, и могла бы понадеяться, что ее как девушку не станут задерживать, но Артуру на такое везение рассчитывать не приходилось. Таким как он грозили уголовными статьями даже в новостях государственных СМИ, потому что «ходят и ходят».

Она посмотрела на Артура виновато, а потом обернулась и дернула подружку за рукав.

– Надо уходить, – сказала она.

– Ну уж нет! – возмутилась Сашка, взмахнув короткими черными волосами и гордо набросила флаг на плечи. – Мы должны быть стойкими. Мы не должны просто…

– Ты дура?! – спросил у нее Артур, дернувшись вперед. – Их вон почти столько же, сколько и нас, но у них броня, дубинки и разрешение на насилие. А у тебя что? Флаг? Они таких флагами душат и ногами пиздят. Думаешь, Рома хотел бы этого? Если да, то вперед, а я не выйду через тридцать суток, если меня возьмут.

В глазах Саши мелькнула понимание. Она посмотрела на Артура, потом на Машу, затем снова на Артура и отрицательно покачала головой.

– Я остаюсь, а вы идите, – сказала она.

«Имеет право», – подумал Артур и ей кивнул, хотел отступить, но, подумав немного, все же посоветовал:

– Если тебе нужен шанс уйти, лучше спрячь флаг сейчас, – посоветовал он.

– Я учту, – ответила Сашка, но завязала флаг узлом на своей груди, явно не собираясь его убирать.

«Какой потенциал сгорит напрасно», – подумал Артур, снова кивнул Сашке и потянул Машу в сторону одного из домов. Та обернулась на Сашку и тут же жалобно посмотрела на Артура.

– Мы ее бросим? – спросила она испуганно.

– Мы будем уважать ее выбор, – ответил Артур, и внезапно Маша увидела того Артура, в которого влюбилась. Внешне хмурого, молчаливого, но такого сильного, что хотелось поддаться ему, переложить на него всю ответственность и спрятаться за ним. И главное, она точно знала, что он ее не подведет. По крайней мере, когда он смотрел на нее так – не подводил.

– Да, как скажешь, – прошептала она и полностью доверилась ему, позволяя увести себя от детской площадки к дому.

Вокруг царил хаос, но очень осторожный, сдержанный, словно обе стороны боялись сделать хоть одно резкое движение. Со стороны Червякова ряды щитов расступились, чтобы пропустить ОМОН в шлемах и бронежилетах.

«Какой же сюр», – подумал Артур, буквально прижимая Машу к стене дома. Он не следил за тем, как отступают другие люди. Он следил только за псинами в черном, пытаясь понять, как именно они будут разбивать толпу. Это было единственным шансом найти лазейку для себя, потому что подъезды, в которые тихо ускользали люди, ему казались провальной идеей.

Пока он думал, ОМОН оказался слишком близко. Двое из них стояли буквально в двух шагах прямо перед ними, и в тот же миг у Маши зазвенел телефон, ее андроид, у которого вместо стандартного звонка стояла песня «Муры» в исполнении Тихановского^[92].

По первым нотам Артур понял, что это за песня. Сердце у него в очередной раз пропустило удар, слишком громкой показалась ему песня. Он выхватил у Маши телефон и быстро ответил:

– Не звони нам.

Говорил он тихо, но так уверенно, что спорить с ним было бы сложно, да и Артур знал, что Кирилл не станет спорить, просто не мог отвести взгляд от омоновца, стоявшего прямо перед ним. Тот дернулся на звук, обернулся, посмотрел прямо на Артура, но видимо даже не понял по-настоящему, что услышал, и снова отвернулся.

Тогда Артур, спешно выдыхая, отключил вызов, выключил звук и спрятал смартфон к себе в карман, чтобы взять за руку перепуганную Машу, которая смогла только телефон достать и застыть не дыша.

Она подумала, что своей глупостью успела погубить Артура, а тот испугался за нее, опасаясь, что они привлекли к себе лишнее внимание, которое могло плохо кончиться для Маши. Он хотел защитить ее, потому забирал телефон, чтобы тот был у него в руках, и, если что, прилетело ему, а не ей. Потому что ему уже прилетало, и он точно знал, что в общем и целом к побоям готов.

Только бить его не стали, даже не отреагировали на них, потому Артур решил убраться еще дальше, утягивая Машу за собой. Он вел ее вдоль стены дома, зная, что между домами стоят люди со щитами и уговаривать их пропустить хоть кого-то было совершенно бессмысленно. Он просто хотел оказаться подальше от ОМОНа, даже если тот уже повсюду.

– Я выхожу! Я выхожу! – кричала толпа, а Артур старался этого не слушать, толкая Машу за стену, прикрывающую небольшую лестницу, ведущую вниз.

Эта стена была нужна ему, чтобы осмотреться. Найти убежище где-то здесь он даже не рассчитывал, стараясь побороть накатывающий страх.

Кто-то из ОМОНа взмахнул дубинкой и играючи ударил по собственной ладони, но этого легкого замаха, короткого движения дубинки в воздухе, пойманного краем глаза, хватило, чтобы шум толпы в голове превратился в надсадный крик боли, чужой крик, что доносился до него на Окрестина в августе.

Этот крик, всплывая в памяти, мешал думать. Он не знал, кто именно кричал и что стало с этим человеком. Он не мог быть даже уверен, что тот жив, и это мучало Артура до сих пор, но сосредоточиться надо было на другом.

Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, не замечая, что у него снова дрожат руки, а Маша дернула его внезапно за рукав и, качнув головой, указала куда-то вниз.

Внизу лестницы стоял парень и держал открытой дверь, ведущую в какое-то полуподвальное помещение.

Он жестом указал куда-то внутрь, давая понять, что можно уйти туда.

Кто-то стоявший наверху сообразил быстрее и промчался мимо Артура и Маши вниз. Их было трое, и они шумели как слоны, топали так, что это помогло Артуру отвлечься от воспоминаний.

Он согласно кивнул Маше и просто решил довериться другим – в конце концов, жители площади Перемен были активными протестными людьми и наверняка были готовы прятать людей так, чтобы тех сложно было найти.

Глава 26

Без майора сотрудники были мирными. Только изредка прикрикивали, запрещая переговариваться, но оскорблениями не бросались, не угрожали и вообще казались уставшими людьми, которые просто хотят пойти домой, а не «вот это вот все».

Сначала задержанных быстро опросили. Спрашивали имя, фамилию, дату рождения и прописку. Если у кого-то были документы, смотрели их, что-то помечали, потом возвращали, уточняли, привлекались ли люди ранее, тоже делали какую-то пометку, спрашивали статьи, но ничего не комментировали, даже не отмечали тех, кому кроме 23.34 выписывали 23.4 – неповиновение. Видимо и сами знали, что прилетает эта статья людям совсем по другой логике.

Сергей на все эти вопросы ответил честно, а ответы Пылесоса не слышать не мог. Так и узнал, что он Олег, еще и прописанный совсем в другом районе города.

– Раньше привлекались? – спросил сотрудник, ничего не выражающим голосом.

– В этом году или вообще? – уточнил Олег-Пылесос.

– В этом году, – подумав, ответил парень.

– Тогда нет.

– А когда привлекались?

– В десятом^[93].

Сотрудник кивнул, но помечать ничего не стал, просто велел всем убрать шнурки из обуви, снять ремни и повытаскивать завязки из одежды. Все это надо будет сдать под опись при досмотре личных вещей.

– Это что, типа вы даже не будете пытаться разобраться? – возмутился какой-то мужчина. – Сразу нас на Окрестина готовите, так что ли?

– Разбираться будут другие, – меланхолично ответил парень, – и, если вас отпустят, мы вернем вам ваши описанные вещи вместе со шнурками и ремнями.

Этого было достаточно, чтобы люди, не возмущаясь, занялись своими вещами, а Сергею, как и Пылесосу, было нечем заниматься. Серега с самого начала позаботился о том, чтобы ничего нигде не торчало, да и обувь без шнурков приготовил, и сейчас, пользуясь тем, что вопросы людей отвлекали сотрудников, достал телефон и быстро запустил базовые настройки телефона, появившиеся на экране – обычная процедура после сброса настроек до заводских. Ставил язык, дату – и хватит. Все остальное он пропустил, держа телефон между собой и Пылесосом, а затем быстро вернул его в карман, пока никто не заметил, и стал внимательно слушать, надеясь на какую-нибудь полезную информацию.

– А вот это можно оставить? Она не вытаскивается, – спрашивал кто-то про какую-то завязку.

– Нет, – отвечали ему. – Могу дать ножницы.

– А может, я ее лучше сниму? У меня в портфеле другая кофта есть.

Парню разрешили переодеться, сказав, что можно, но только быстро.

В этот миг один из задержанных, стоявший рядом с Сергеем, стал нервно смотреть по сторонам, словно пытался уловить момент и никак не мог. Он был совсем молоденьким, видимо, студентом и каким-то ну уж больно перепуганным.

– Что у тебя там? – едва слышно спросил Сергей, заметив такое движение.

Парень посмотрел на него, сглотнул ком и, оттянув край кармана, показал наклейку. Сергею показалось сначала, что это обычная бчбеха, но, присмотревшись, он понял, что в красной полосе более темным тоном было написано «не забудем, не простим», а вот это уже вряд ли понравится сотрудникам, особенно тем, что будут разбираться.

Сергей даже мог себе представить эти гениальные вопросы, на которые заставят отвечать: «Кого не простим?», «За что?», «И вот это «мы» – это про какую общность?», «И почему на фашистском флаге?».

«Тьфу, бля», – подумал он и просто достал наклейку у парня из кармана.

– Одна? – уточнил он.

Парень кивнул, а Сергей, недолго думая, отклеил тонкую бумагу и приклеил наклейку прямо за своей спиной на уровне поясницы, так, чтобы она легла на углубленную часть рельефной стены. При этом ему показалось, что сделал он это слишком громко, что эхо от прикосновения руки к металлу прокатилось по всему гаражу, но никто из сотрудников не обратил на него внимания, продолжая отвечать на вопросы:

– А сколько мы будем здесь?

– А можно покурить?

– А позвонить нам позволят?

– А где мы вообще?

Вот последний вопрос Сергей счел самым важным.

– В Ленинском РУВД. Позвонить дадут, но потом. Звонок у вас только один, так что лучше подумайте, кому будете звонить.

«Тому, кто может нанять адвоката», – подумал Сергей, удивляясь, что люди, впервые задержанные, странным образом не казались в этом деле новичками. Кто-то из них был напуган, кто-то растерян, но все они понимали правила, хоть возможно и нарушали их с осторожностью, как, например, Сергей, что теперь уже думал, как написать еще одну смс.

– Бумагу – мне, – сказал ему Пылесос, легонько толкнув в бок.

Сергей в ответ показал смятые бумажки с обратной стороны наклейки и вопросительно поднял бровь. Он был уверен, что их всех еще не раз обыщут, а значит спрятанные бумажки точно найдут.

– Я от них избавлюсь, – сказал Пылесос, и Сергей доверился ему, передавая два желтоватых блестящих куска бумаги, которые говорили сами за себя, если только их найдут, а по лицу Пылесоса было ясно, что он уверен – не найдут.

– А можно в туалет? – спросила та самая перепуганная девушка, что теперь была у противоположной стены.

Она все еще была бледна, боялась поднять полностью голову и явно далеко не сразу решилась заговорить – только теперь, когда почти каждый успел задать по вопросу.

– До досмотра нельзя, – сказал ей один из сотрудников.

– Но мне очень надо, – жалобно сказала она.

– Ладно, пойдешь со мной, – сказал он и, проходя мимо стола, велел ей забрать свои вещи. Это девушку напугало, но она подчинилась.

– Это что, вы ее решили не возвращать? – спросила одна из женщин, стоявшая где-то у той же стены, что и Сергей.

Сотрудник на нее посмотрел и, немного подумав, ответил, что готов отвести еще кого-то из женщин сначала на досмотр, а потом в туалет.

«Какие они милые, прям обосраться», – подумал Сергей, но благоразумно промолчал.

Пользуясь суетой, что устроили женщины, решая кто и куда пойдет, Серега достал телефон и написал Кириллу:

«Мы с Олегом в Ленинском РУВД)»

Он даже веселую скобочку добавил, пытаясь так предупредить, что все с ним, в сущности, в порядке, а затем удалил СМС и вернул телефон в карман.

Никто ничего не заметил, ну или, по крайней мере, сделал вид, что не заметил. Нескольких женщин увели. Двое оставшихся сотрудников стали делать опись вещей, но начинали они с ребят стоявших у двери, потому Сергею с Пылесосом оставалось только скучать, стоя у стены, и ждать, когда появится хоть какая-то информация, достойная права на единственный звонок.

Глава 27

Артур сидел на полу у стены полуподвального помещения, в котором их спрятали, и апатично смотрел вперед, ничего при этом не замечая по-настоящему. В помещении вместе с ним было больше тридцати человек, и все сидели тихо, почти не дыша. Им сказали, что нельзя шуметь, и обещали сообщить, когда можно будет уходить. У них была вода, а еще доступ к санузлу. Рядом было похожее помещение, куда еще прятали людей.

Было слышно, как открывается и закрывается время от времени дверь, и все время казалось, что она в любую минуту может открыться и войдут не свои, а те собаки в черном.

Маша, сидевшая рядом, тяжело вздохнула, и Артур снова о ней вспомнил, а увидев в ее руках телефон, мгновенно напрягся.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Смотрю новости, – едва слышно ответила Маша. – Там снаружи людей задерживают.

– Как удивительно, – с сарказмом сказал Артур и попросил у нее телефон. – Надо написать Кириллу. Он наверняка понял, где мы.

– Я сказала ему, что пошла к Сашке кофе пить, – призналась Маша, неохотно протягивая телефон.

– А я вообще из дома не вышел, – закатывая глаза, говорил Артур, брал телефон, выходил с телеграм-канала «тутбая^[94]», попадал в общее меню и с ужасом смотрел на совершенно неподготовленный к задержанию телеграм.

– Это что? – спросил он у Маши, показывая ей ее собственный аккаунт.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Маша.

– Вот это вот все!!! – ухитрился шепотом заорать на нее Артур, потому что это был действительно гневный крик, но настолько тихий, что его едва ли можно было расслышать. – Ты подписана на нехту^[95], у тебя вон переписка про марш висит, читай не хочу, люди своими именами подписаны и…

Он открыл первый попавшийся чат и тут же ткнул ей на сообщение, где она материт сотрудников, а затем вопросительно посмотрел на Машу.

– Ну, ты так же думаешь.

– Это не значит, что можно оставлять им такую улику. Ты хочешь, чтобы у них были причины избить тебя, как будто сегодня снова девятое? – спросил Артур и хотел было отдать ей телефон с требованием все вычистить, а затем заметил, что там всего лишь тридцать процентов зарядки, а они понятия не имеют, как долго им здесь оставаться.

– Вычисти хотя бы чат со своей Сашей, – сказал он почти безразлично, – а лучше удали его для вас обеих и дай мне Кирилла.

Маша поджала губы, кажется, обиделась, но спорить не стала, просто удалила чат и передала Артуру телефон, открыв чат с Кириллом.

Рыба у Маши был подписан как Кир, но, к счастью, там речь в диалоге шла про покупки в магазине, а не про марши и акции, потому Артур не стал ворчать, хоть и предполагал, что остальная переписка не будет такой же чистой – времени на это все равно не было.

«Мы с Машей спрятались на ПП. Артур», – написал он быстро и отправил.

Кирилл не то ждал подобного, не то включил уведомления на сообщения от Маши, потому прочел и мгновенно ответил:

«Понял. Сейчас там опасно. Что я могу сделать?».

«Пока ничего. Будь на связи. Если что я сам напишу», – ответил Артур, подумал и спросил: «Что по нашему салату?»

«В Ленинском»

«Не самый худший расклад», – ответил Артур, подождал, пока Кирилл прочтет, и удалил все их сообщения, словно они и не переписывались, а затем отдал телефон Маше.

– Прибереги пока зарядку, – попросил он и просто ее обнял, чтобы не злить и не ругать ее за беспечность. Ему-то всегда казалось, что это все очевидно, но, видимо, он уже и забыл, что очевидное для него – задолбанного мерами предосторожности – может быть неочевиднодля кого-то еще. Сам он никогда не говорил с Машей о безопасности, не объяснял, что надо делать и почему, потому мог опять обвинить во всем себя, обнять ее покрепче и даже прикрыть глаза, прислушиваясь к тихому шуршанию других людей.

Места было мало, сидели все почти вплотную, поджимая к себе ноги. Только то тут, то там мелькал отблеск от экрана телефона.

– Что будет, если тебя задержат? – спросила задумчиво Маша.

– Я не знаю, – честно сказал Артур. – Они грозят уголовными статьями, но будут ли они вешать уголовную статью за очередное 23.34? Не факт. Иногда таких невезучих, как я, пытаются вербовать, но… Это все мелочи, возможно, они меня ищут.

– Как это? – дрогнувшим голосом спросила Маша, заглядывая Артуру в глаза.

– На днях ранним утром приходил участковый ко мне домой, спрашивал, где я, ну и в СК меня пытались вызвать еще в октябре, и за квартиру я не плачу вот уже… давно. Ну или, может быть, они что-то знают о…

Он сделал неопределенный жест рукой и умолк, не понимая, как еще передать, что он понятия не имеет, что ему может грозить.

– Если они знают все, то сколько запросит прокурор? – жалобно спросила Маша, немного помолчав.

– Все? – переспросил Артур, задумался, пытаясь понять, как работали бы законы в нынешнем беззаконии: – Лет пять, наверное, а может меньше, потому что я не публичное лицо, а может больше, потому что какая-нибудь бюрократическая херня залупится. Это ж не про логику все.

Маша тяжело вздохнула, подавляя желание наорать на него за то, что он находится здесь и сейчас с ней в настоящей ловушке и думает о ее безопасности, а не о своей. Вместо этого она прижалась к нему, буквально уткнулась носом ему в грудь, мысленно молясь, чтобы ей не пришлось думать о том, как он будет выживать в СИЗО. В том, что там можно только выживать, Маша даже не сомневалась.

– Сколько у тебя аккаунтов на самом деле? – спросила она, затаив дыхание.

– Двадцать два, большая часть из них, скорее всего, известна силовикам, просто они не знают, кто именно стоит за никами. Некоторые из них сейчас скорее архивные. Симки уничтожены и если я выйду из них, то потеряю информацию, которая может пригодиться после. Давно надо было передать их в пользование людям за бугром, да руки все не доходили.

Маша прижалась к нему еще сильнее, но ничего не сказала. Она хотела спросить больше, но не могла, понимая, что не все он может рассказать.

– Побереги нервы и силы, – попросил ее Артур, коротко поцеловал куда-то в макушку и приобнял.

Он, в отличие от Маши, чувствовал себя не просто запертым в ловушке. Он почти ощущал себя пойманным и пытался заранее смириться с тем, что его неизбежно ждут пытки. Теперь он хотел понять лишь, как обезопасить остальных. Как доказать, что они с Машей никак не связаны, чтобы к ней и Кириллу не пришли с обыском? А главное – как предупредить того же Наташку, чтобы не началась бессмысленная паника?

У него не было идей, и мысли толковые в голову не лезли – там был только какой-то единый гнетущий шум, в котором ему мерещились удары дубинок по щитам.

Глава 28

Пока шел досмотр и опись вещей, Сергей чувствовал себя спокойным и расслабленным. Никаких иллюзий, что кто-то в чем-то разберется и его отпустят, у него не было. Он надеялся, что они напишут какой-нибудь протокол, по которому ему дадут пятнадцать суток. Он их отсидит и выйдет без лишней суеты и криков.

В этом, конечно, было что-то от овцы – покорной и послушной. Как будто он согласен с тем, что хоть что-то нарушал, но жизнь и психика были дороже. Да и самой главной задачей Сергей считал выйти на свободу и продолжить в том же духе, а лучше – с удвоенным энтузиазмом. Но все это будет после. Прямо сейчас главное – остаться живым и свободным, а в идеале еще и целым.

Думая об этом, Сергей стоял неподвижно, спрятав руки в карманы, даже признаваясь себе, что подражает сейчас немного Пылесосу, которого явно ничего не волновало, и это было заразно.

Сергей просто наблюдал, как описывают вещи других и проводят досмотры. Он сначала напрягался, когда в сумках и рюкзаках находились протестные символы: наклейки, ленты, браслеты, флаги, а потом понял, что этим ребятам все равно. Они позволяли каждому самостоятельно выгрузить свои вещи и записывали их все, потом просили показать пустые карманы рюкзаков и сумок, механически проверяли, действительно ли там ничего не осталось, и давали подписать акт. Они даже не смотрели телефоны, отмечали их наличие и не задавали никаких вопросов, когда видели кнопочные звонильники.

– Других гаджетов нет? – спрашивали с явным равнодушием, и слыша «нет», даже не удивлялись. Кажется, все всё понимали. Все понимали совсем всё, и это казалось Сергею нереальным, потому что если все и всё понимают, то почему вообще существует борьба? Почему надо бороться, если всё так очевидно?

Тем временем вернулись женщины. Их вещи, спрятанные в черные пакеты, сразу поставили к уже описанным, а самих поставили у стены рядом с теми, чьи вещи были описаны. Та самая испуганная девчонка снова оказалась напротив Сереги. Она наконец-то порозовела, перестала казаться такой напуганной и держалась куда бодрее.

Оставшихся женщин увели после очередного потока вопросов.

Вещи мужчин же продолжали описывать монотонно, без особого интереса, так что Серега начал уже скучать, пока внезапно не вернулся майор.

Стукнув ногой по металлическим дверям ворот, он браво шагнул в гараж.

– Ну что, тунеядцы, сейчас будем учить вас по-настоящему родину любить! – он сказал это так пафосно и серьезно, что Сергею стало смешно, как будто он наблюдал выступление клопа, заявившего, что лучше тебя знает, как тело надо любить.

«Паразит, одним словом», – решил Сергей, а затем понял, что майор идет к ним в сопровождении еще двух неизвестных в гражданке, но в черных масках.

«Это еще кто?» – подумал Сергей, выпрямляя спину и мгновенно напрягаясь всем телом.

Пояснять ему, конечно, никто ничего не собирался. Не пояснять – явно было одним из способов запугивать.

– Начните с этого, – сказал майор, указав на Пылесоса.

Двое мужчин сразу двинулись к нему, но Пылесос невозмутимо шагнул к ним навстречу.

– Ведите, – почти приказал он им, и те не стали его хватать или как-то трогать, просто один пошел впереди, а второй последовал за Пылесосом, уводя его из гаража куда-то на улицу. Там начинало темнеть, и Сергей задумался: как долго они здесь и что при этом происходит в городе? Успешно ли погуляли районные ребята и что с задержаниями? Много их? Мало? Сколько?

Ему вдруг захотелось почитать новости, а главное – спросить у кого-нибудь знающего, что это за хуи в гражданке с черными масками.

– А это еще что? Что за фашистские метки?! – заорал майор на парня, вещи которого описывали.

Сергей даже испугался, потому что он под фашистской меткой понимал только свастику, ну или хотя бы государственного орла фашистской Германии. Других символов он не знал и представить не мог, как что-то подобное может оказаться сейчас здесь у протестующих.

Он подумал на миг, что в толпе мог оказаться какой-нибудь псих с настоящей символикой, и тут же стало просто больно, потому что майор тряс перед носом парня резиновым белым браслетом, а тот смотрел на него с ужасом и недоумением, не зная, что ответить.

– Ты что, страну хочешь развалить? Продать ее? Так что ли?! – орал майор, но его крик заставил парня сжать кулаки, стиснуть зубы и собраться.

– Я вообще-то люблю свою страну и никогда никому ее не продам, – сказал он, глядя майору прямо в глаза.

– А че тогда ходишь? – спросил майор в какой-то неуместной быдлятской манере.

– Потому что не люблю, когда мне врут и нарушают законы, – ответил парень, внезапно наполняясь явной уверенностью, похожей на ту, что излучал Пылесос, когда смотрел на майора свысока.

Этот парень тоже расправлял плечи и, казалось, становился сильнее и выше, стряхнув с себя недоумение и шок.

– Может, ты еще и на выборах в наблюдателях был? – спросил майор, присев на край стола.

– А может и был, – ответил парень. – Это законно.

– Нагнетать обстановку – это угрожать конституционному строю!

– И это я тут нагнетаю?! Или, может, вы, когда не ищете убийц, а задерживаете тех, кому это не нравится? Запрос на справедливость дубинкой не заткнуть!

– Да?! – удивился майор. – А может, проверим, смогу ли я тебя заткнуть дубинкой? – спросил майор и двинулся к парню, чтобы сказать ему что-то не слышно для остальных.

На лице у того что-то мелькнуло, но он тут же стер эту эмоцию с собственного лица, сохраняя невозмутимость, а майор отступил, самодовольно усмехаясь, видимо считая, что он уже заткнул собеседника.

– А ваш Бондаренко вообще был пьян^[96], – добавил он, словно это могло стать окончанием спора.

– И это как-то оправдывает его убийц? – вмешалась одна из женщин, что стояла у стены. – Если человек пьян, его можно убивать? И это ваш закон?

– А чего я должен дергаться из-за каких-то пьяных разборок? – спросил майор.

– Потому что это ваша работа, – возмущенно ответила женщина. – Вы обязаны искать убийц, кто бы ни был жертвой. Обязаны их найти, выяснить, что случилось, и передать дело в суд, где выносится приговор, но этого почему-то никто не делает и даже не собирается!

– А когда нам этим заниматься? – спросил майор, пожимая плечами. – Вы же все ходите и ходите, майданы устраивать пытаетесь. Из-за вас я в воскресенье должен торчать тут допоздна!

– Из-за нас? – спросила женщина. – Может, из-за властей, которым вы служите?

Эти слова разозлили майора сильнее перепалки с Пылесосом. Кажется, слово «служите» стало для майора ударом. Он дернулся к женщине, меняя тему:

– Думаете, такие умные? Да если вы все развалите, я сам возьму оружие и пойду в городе отстреливать таких как вы…

– И это вы называете законом? – спросила женщина, уверенно глядя ему в глаза, не замечая угрозы.

Рука майора дернулась. Еще миг и он, наверно, ударил бы ее, потому Сергей не выдержал, вмешался, привлекая внимание психованного мента:

– Товарищ майор, не нагнетайте… пожалуйста.

К своему собственному удивлению, он неожиданно понял, что его «пожалуйста» прозвучало не как акт вежливости от воспитанного человека, а как издевка аристократа над холопом.

Майор сразу обернулся, забывая про женщину.

– А этого вы досмотрели? – спросил он, пальцем указав на Серегу.

– Нет еще, – ответили ему.

– Тогда займитесь, – велел он и замолчал наблюдая.

С парнем, у которого нашли браслет, спешно закончили, и Сергей сам шагнул к столу.

– А вещи твои где? – спросил майор, понимая, что Сергей не собирается идти за ними ко входу в гараж.

– Все при мне, – ответил Сергей и стал вычищать карманы.

Судя по лицам парней, что вели досмотр, им за это явно влетит – за то, что Серега ухитрился проскочить мимо стола, не оставив там вещи – только сам Сергей не собирался их жалеть. Может, эти парни и вели себя прилично, не бросались на задержанных, но, все понимая, они совершали преступление против своего народа. Они были пособниками режима, и Сергей не собирался думать о них иначе.

Он просто стал выгружать все из карманов: показательно вытащил ключи сначала от квартиры, затем от машины, пачку сигарет с зажигалкой внутри, купюру в пятьдесят рублей, припрятанную во внутреннем кармане, а затем монеты, мелкой жменей брошенные в карман штанов.

Он порылся еще немного в карманах, пытаясь найти медицинскую маску, но так и не понял, куда она подевалась – видимо, выпала из кармана при задержании. По крайней мере, Серега точно помнил, что снимал ее и, возможно, не сунул в карман, а надел на руку, пока пил кофе. Точно вспомнить уже не получалось, да и не так уж это было и важно, потому Сергей забил на маску и достал телефон, чтобы последним положить на стол.

Больше при нем ничего не было, да и майору больше ничего и не было нужно.

Он сразу схватил телефон, нажал на кнопку и удивился, не найдя пароля. Нахмурившись, он рылся в телефоне, пока один сотрудник считал монеты и записывал все остальное, другой ощупывал Сергея, убеждаясь, что он ничего не припрятал.

– А это что? – спросил парень, нащупав край ортопедического фиксатора на его ноге.

– Повязка такая. После травмы ношу.

– Покажите, – попросил сотрудник вежливо.

Сергей посмотрел на него, но спорить не стал, спокойно присел, спустил ниже носок и оттянул край фиксатора, чтобы показать, что это темное цельное изделие, похожее на эластический бинт.

– Это придется снять, – сказал сотрудник.

Сергей не был уверен, что это законно, но решил не спорить, спокойно разулся, стянул фиксатор с ноги и положил его на стол.

И тут майор буквально взвизгнул, осознав, что с телефоном не так.

– Да ты его до заводских настроек скинул, мразь!

– Я его только купил, – невозмутимо ответил Сергей.

– Не ври мне. Это не новый телефон.

– Вы никогда б/ушные телефоны на куфаре^[97] не покупали? – невозмутимо врал Сергей, потому что готовился к таким вопросам. – Я свой разбил, купил этот, но еще не обжил его.

Он даже пожал плечами, словно не понимал возмущений.

– Ты меня за идиота держишь?! – спросил майор.

«Ты и есть идиот», – подумал Сергей, но вслух ничего не сказал.

– Ничего, ты еще все расскажешь, – сказал майор и, забрав с собой телефон Сергея, вышел.

Глава 29

От Маши и Артура не было вестей. Маша даже не появлялась в сети, и это сводило Кирилла с ума, потому что новости о происходящем на площади Перемен были страшные. Силовики задержали всех, кто решил защищать мемориал. Цветы, ленты, лампадки, плакаты и флаги полетели в мусорные баки. Двор был полностью захвачен силовиками.

В списках среди задержанных уже появилась Александра, к которой ушла Маша, и это заставляло Кирилла нервно проверять список задержанных после каждого обновления. Он был уже огромен и включал больше пятиста фамилий.

Ни Артура Жилябина, ни Марии Кравцовой в списках не было, но это могло ничего не значить.

У всех на ПП проверяют паспорта, смотрят прописку и задерживают, если только человек не проживает в одном из ближайших домов. Силовики проверяли подъезды, ломились в квартиры и требовали паспорта, и если находили лишних людей – задерживали всех.

Предполагалось, что задержанных много больше, но их имен никто не знал. Переполненные автозаки развозили людей по всем РУВД, а там говорили, что задержанных нет, потому сотни людей, так же, как Артур и Маша, были не то задержаны, не то еще спрятаны, и если они сами не сообщат, никто правды и не добьется, пока не появятся списки в ИВС Окрестина и Жодино.

Это выводило из себя, но написать Маше Кирилл не решался.

Он настолько ни в чем не был уверен, что ходил кругами по кухне. Он не ел весь день. Он не допил даже кофе, который сварила Маша, прежде чем уйти. Он просто хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему, что нужно делать и что будет правильным. Прямо сейчас ему катастрофически не хватало Сереги или Артура, которые могли принимать решения.

«Передачи в Ленинском не берут, – написал ему Говноед, что успел сгонять туда и попытаться провести какую-то разведку. – По версии сотрудников, наших парней там вообще нет. Буду говорить с волонтерами «Списков», попробуем вместе убедить их взять хотя бы воду для задержанных».

Кирилл благодарил его за это и беспомощно вздыхал.

За парней тоже было неспокойно. Цезарь не умел держать язык за зубами. Это все знали, а значит он мог натворить что угодно, и неизвестно, что с ним за это сделают. Пылесос в этом плане был спокойнее, но за него были свои причины волноваться. Как оказалось, Пылесос – он же Демидов Олег Петрович, восемьдесят пятого года рождения – имел судимость за протесты две тысячи десятого года.

Тогда судили не так жестко и, несмотря на весь «радикализм» его статей, он получил два года колонии общего режима. Общественность десять лет назад подобные истории, в сущности, не волновали, а теперь это волновало всех, особенно тех, кто был по иную сторону баррикад, и чем это обернется для Пылесоса, было не ясно.

«Боюсь, для него это кончится далеко не сутками», – сообщил Говноед, который и рассказал о судимости их товарища по партизанке.

«К тому же он из националистической тусовки», – думал Кирилл, а сам вспомнил слова Ивана в августе:

«Я, как националист – прошу не путать с нацистом…»

Кирилл даже не помнил, о чем была речь, просто сама шутка про нациста тогда показалась ему смешной и нелепой, а теперь стало ясно, что уже тогда Иван понимал, что «власть» думает о националистах и их символике.

Иван тогда шутил, а теперь сидел в СИЗО. Его обвиняли в участии в массовых беспорядках, в организации этих беспорядков, а главное – в применении насилия против доблестных правоохранителей – и все это только за август – с приписками о бчб-символике и национализме, так, словно это доказывает опасность Ивана для общества.

От адвоката Кирилл знал, что все началось из-за какого-то видео, опубликованного в Нехте, на котором и засветился Иван, а какая-то тварь опознала его в цветовом пятне, мелькнувшем в кадре. Это видео было доказательством его вины, а нечто, брошенное в сторону сотрудников, согласно следствию, называлось камнем, и не важно, что говорил об этом сам Иван, появляющийся на допросах с новыми синяками.

Что произошло в августе на самом деле, Кирилл не знал. Его не было в Минске, но он не верил, что Витя и Сергей плечом к плечу с судимым Олегом и задержанным сейчас Иваном отрабатывали на баррикадах деньги Запада.

– Мы защищали себя и свои права, – сказал Витя, и это было единственное, что он смог сказать про августовский протест.

Его взгляд при этом был пустым, и Кирилл понимал, что никто, совсем никто не будет отвечать за его сломанную жизнь, а из-за какого-то стукнутого в шлем омоновца Ивана будут судить – и это точно не походило на справедливость.

– А что они хотели? Нечего выступать против государства, – говорили иногда сторонники АГЛ на подобные тезисы, а Кирилл вспоминал их и ему становилось дурно, потому что у людей с подобным мышлением сейчас были важные для него люди, и не ясно, что они с ними сделают в своих застенках.

Словно ощутив его тревогу, внезапно позвонила мама, по традиции в телеграме.

– Да, – ответил Кирилл, стараясь говорить так, словно все хорошо.

– Привет, как вы там? Я что-то Машке звоню, а она не отвечает. У нее все хорошо? – сразу спросила мама.

– Да-а-а, все хорошо, – протянул Кирилл, не представляя, что сказать. Вранье давалось ему тяжело, и когда надо было срочно придумать какую-нибудь ложь, он просто терялся. Сказать же матери правду он не мог, потому пытался сменить тему разговора.

– А что? – спросил он. – Ты что-то от нее хотела?

– Ну, подумала, может, вы все же сегодня приедете, а то день такой, что спокойней было бы, если бы все были вместе тут у нас.

– Ой, мам, точно нет, – со вздохом сказал Кирилл. – Маша с Артуром не дома, они… гуляют, ну, знаешь, надо же иногда время вместе проводить.

– В городе? – испуганно спросила мама.

– Не, где-то тут на районе, – выпалил Кирилл. – Они же не дураки.

– А с голосом что? Я же слышу, что что-то не так, – не унималась мама.

Кирилл вздохнул и понял, что часть правды сказать будет проще, чем врать во всем.

– Серегу сегодня задержали, – признался он. – Вот разбираюсь, в каком он РУВД и что делать. Вот представь, первый раз я с ним не пошел – и его взяли. Аж не по себе.

– Ой, какой кошмар, – выдохнула мама. – Помощь какая нужна? Если надо, я быстро помогу передачку ему собрать – знаешь, у меня же тут все приготовленное лежит – а еще могу РУВД обзвонить.

– Не, мам, не надо, – выдохнул Кирилл. – Он вроде в Ленинском, вещи там не берут, списков не дают. Но я не один с этим разбираюсь, так что не волнуйся, ладно? Я справлюсь.

– Ладно, хорошо, но ты, если что, звони. Мы с папой поможем.

– Хорошо, – согласился Кирилл и отключил звонок, бессильно выдыхая и садясь на один из стульев, так, чтобы можно было видеть экран ноутбука.

Он чувствовал себя слишком беспомощным и в то же время был на грани бешенства. Он понимал, что просто озвереет, если кого-то из ребят начнут обвинять в терроризме, создании экстремистских формирований или угрозе конституционному строю^[98].

Да и за Машу было неспокойно. Кирилл очень надеялся, что ей, если что, все равно ничего страшнее суток не грозит. Она не была особо активным участником протеста, не участвовала в каких-то межмаршевых акциях еще с сентября, а главное – она уж точно не тянула на организатора, только это не значило, что никому и ничего не стрельнет в голову. Да и условия на сутках были неидеальны.

Отвратительная еда, отсутствие нормального сна, душа и прогулок, бесконечные крики, отношение к политическим, словно они скот – были совсем не тем, что могла бы вынести Маша.

К тому же было в сутках еще кое-что, о чем Кирилл не мог никому рассказать. Однажды ночью, когда он сидел в Жодино, к ним в камеру среди ночи ворвались омоновцы. Они орали и били всех, пытаясь показать, кто здесь главный.

– Мы не позволим вам развалить страну, – заявил Кириллу урод в балаклаве, прежде чем ударить кулаком под дых, впечатывая в стену.

– Вы у нас разучитесь ходить, – поддерживал его еще один, а затем на Кирилла сыпались удары. А в голове почему-то всплывали слова Артура:

– Если бьют ногами, закрывай голову и живот.

Он бросил эту фразу будничным тоном, не отрываясь от телефона, услышав рассказ Маши об очередном избитом в РУВД^[99], и Кирилл вспомнил это в Жодино, мгновенно закрывая голову руками и прижимая ноги к животу.

Он отделался парой синяков, в первую очередь потому, что молчал. Тем, кто пытался возмущаться и говорить о правах, досталось больше, но в этом было что-то мерзкое, даже позорное, словно он был виноват в том, что его били, причем недостаточно сильно, чтобы назвать это избиением.

И высказать это он никому не мог. Не хотел волновать Машу, боялся шуток Сереги, а избитому в августе до фиолетовой синевы Артуру казалось нелепым рассказывать о том, что такое получить пару раз ногами по ребрам.

Ему стыдно было даже заикаться, но он все время думал: если такое нормально для сидящих на сутках, что тогда творится в СИЗО?

Эти мысли жгли Кирилла изнутри так сильно, что он был готов убивать. Он был бы готов пойти и захватить какую-нибудь фуру и снести ею забор в Ленинском РУВД. Он был готов переехать катком ОМОН, бегающий по площади Перемен, и единственное, что ему мешало сделать что-то подобное – осознание, что, в сущности, это ничего не изменит. Он только дискредитирует протест и, скорее всего, будет убит на месте, дав при этом пропагондонам прекрасный повод всех и все обосрать, а друзей и свою сестру не спасет.

«Но я так больше не могу», – думал при этом Кирилл и не выдерживал, писал Маше самое простое, на его взгляд, бесполезное смс:

«Где ты там?»

В том, что брат мог написать что-то подобное сестре, Кирилл не видел ничего криминального. Если даже менты начнут спрашивать, Маша всегда могла сказать, что он ее ждет – у родителей, дома, да хоть под фонарем у подъезда. Они родственники, им положено общаться, встречаться, писать друг другу сообщения и звонить по вечерам, но Маша не спешила отвечать, потому Кирилл отвлекался на ноутбук, пытаясь сосредоточиться на новостях, и замечал сообщение, пришедшее на аккаунт, оставленный Артуром.

Открыв чат, Кирилл внимательно посмотрел на сообщение. Некто под ником «Наташка Эйсмонт» писал:

«Твою мать, Арчер, ты куда пропал? Почему не отвечаешь?»

Кирилл смотрел на это сообщение и думал, как ему правильно поступить. Его смущало, что неизвестный обращался к нему, используя старое прозвище, хотя у акка вместо ника был смайлик в виде футбольного мяча. Как к этому относиться, Кирилл не понимал, да и в списке ников, оставленных Артуром, никакой Наташки не находил.

«И что мне делать?» – спросил себя Кирилл, но тут же отвлекался от ноутбука, потому что ему писала Маша в телеграме:

«Все по-старому».

«Тебя ищет Наташка Эйсмонт», – писал Кирилл в ответ, надеясь, что Артур поймет, что это значит, и что-то подскажет, но ответа почему-то не было. Слишком долго не было, и Кирилл решился сам ответить человеку, который, возможно, мог помочь вывезти Артура с площади Перемен.

«Вы с ним знакомы?» – спросил Кирилл.

Сообщение было прочитано, и чат мгновенно исчез.

– Твою мать, – простонал Кирилл, осознавая, что он, кажется, спугнул кого-то важного, и не ясно было, где теперь этого кого-то искать.

В беспомощной панике Кирилл проверил контакты Артура, Наташку там не нашел, попытался вспомнить юзернейм^[100], но запутался в сочетании символов, в которых не был уверен.

«Я понял», – ответил Артур с Машиного аккаунта, а затем, видимо подумав, добавил:

«Мы здесь явно надолго. Они не собираются уходить с площади»

«Оккупанты!» – написал в ответ Кирилл, хоть и понимал, что это бессмысленно.

Артур же остался как всегда невозмутим. Он просто удалил их короткую переписку, как будто у него не было никаких эмоций и гнев с отчаянием совсем его не посещали. Одна сплошная рациональность, и это тоже угнетало.

Что ему делать, Кирилл не знал, но мысль о том, что прямо сейчас Маша и Артур еще на свободе, помогала не свихнуться. Он сел и, закрывая лицо руками, ждал. Ждал хоть какой-то ясности от этого темного беспросветного дня.

* * *

Он стоял неподвижно у стены и ждал. Вещи у всех были уже описаны. Вторая часть женщин вернулась. Девчонка, сбросившая флаг, еще раз пять попросилась в туалет, за что на нее начинали ругаться даже апатичные менты-амебы, что писали бумажки, но в туалет все равно водили.

Пылесоса не было, хотя люди в масках возвращались и уводили по одному всех, выбирая жертву по какой-то только им понятной логике. Водили на допрос, составляли акт об административном правонарушении и возвращали в гараж, не поясняя, что будет дальше – по крайней мере, так говорили те, кого вернули. Но были и те, кто просто не вернулся сюда, как Пылесос, и это Сергея пугало, как и тот факт, что крикливый майор тоже не возвращался.

Время при этом тянулось так медленно, что Сереге начинало казаться, что они здесь торчат по меньшей мере сутки, но он сдерживал желание как-то развлечься. Только наблюдал, находил взглядом еще одну наклейку на противоположной стене, приклеенную высоко над головами, почти под потолком и тоже в углублении, чтобы видно было только при прямом взгляде, который, видимо, был доступен здесь только задержанным.

Серега улыбнулся, словно это было дерзкое послание от одних задержанных другим. Оно придавало сил.

Шум во дворе заставлял его посмотреть в сторону приоткрытых ворот. В скудном свете какого-то фонаря Серега видел очередной автозак, проезжающий по двору. Если он не ошибался, это был уже четвертый.

«Весело тут им, заночуют с нами, несчастные», – с язвительным сарказмом думал Сергей, чувствуя, как его начинает пробирать нервная дрожь, которая превращалась в спазм где-то между лопатками, когда в гараж внезапно зашел майор и указал на него.

– Этот, – сказал он, и к Сергею тут же шагнули двое в черных масках.

«Да это же ГУБОП!» – внезапно догадался Сергей, и страх превратился в узел где-то под ребрами.

Об одном он только молился – чтобы этот самый страх не отразился на его лице.

Глава 30

Артур ушел за новостями и водой, когда Маше пришло СМС от Кирилла. Она не стала ждать Артура и написала брату суть, а как реагировать на новость про некую Наташку, не знала, потому просто ждала его.

Артур тем временем сходил в смежную комнату, заодно узнал, что происходит снаружи – не из интернета, а от людей, что держали связь с жителями площади Перемен. Как Артур умудрялся даже тут налаживать связи, Маша не знала, но, прежде чем вернуться на свое место, он прошел по залу и коротко переговорил с некоторыми людьми.

«Кажется, он собирается организовать людей даже здесь», – подумала Маша, хотя никакой явной организованности не замечала. Было лишь общее гнетущее ожидание.

– Они проверяют квартиры, – сказал Маше Артур, отдавая ей пластиковую бутылку воды. Это была обычная вода из-под крана, набранная в бутылку от минералки, что была у Маши, но это было лучшее, на что они могли рассчитывать.

– Все помещения проверяют. Рядом с нами уже были, но дверь в коридор заперта, – продолжал Артур. – Во дворе около двадцати человек, они с оружием, среди них ГУБОПовцы и видимо ОМОН, хотя не исключено, что СОБР^[101]. Возле лестницы, по которой мы сюда пришли, стоят двое в касках и брониках, так что даже шансов на прорыв у нас нет, придется ждать.

– Сколько? – устало спросила Маша, которой казалось, что каждая минута здесь растягивается в часы. Это она просто не знала, что в камере на сутках время тянется еще медленнее.

– Не знаю, но пока они не ушли, нам придется ждать.

– А они когда-нибудь уйдут? – спросила Маша жалобно, потому что ей уже казалась, что она не выберется отсюда без проблем, словно они уже попались и, рано или поздно, либо задохнутся здесь, либо будут найдены.

Вместо ответа Артур ее обнял, не представляя, чем тут можно ее обнадежить. Она этот молчаливый ответ поняла, вздохнула и показала ему чат с Кириллом.

«Тебя ищет Наташка Эйсмонт», – писал тот, и Артур снова задумался, что как-то глупо с его стороны до сих пор не предупредить ребят. При нем не было техники, ее могли не сразу найти, но если Наташка узнает о его задержании на ПП из списков или того хуже по ролику от ГУБОП, он его убьет. Дождется, когда Артур отмотает свой срок, а потом придушит нафиг.

«И будет прав», – подумал Артур, а сам написал Кириллу:

«Понял».

Затем рассказал немного о ситуации и быстро почистил все, предотвращая бессмысленные эмоциональные переписки. Заряд телефона им надо было беречь, особенно если они здесь надолго.

– Я отберу у тебя пока телеграм, – сказал Артур Маше, давая понять, что телефон он ей вернет нескоро, а сам попытался найти Наташку, но юзернейм, который он помнил наизусть, уже не существовал.

«Видимо, Кирилл его спугнул», – решил Артур и нашел Лилипута. Ей было проще всего писать с неизвестного номера: как самая непуганая, она не дергалась, когда ей писали неизвестные.

Создав секретный чат, Артур написал:

«Это Арчер. Этот акк единственный, к которому у меня есть сейчас доступ. Мне нужна Наташка Эйсмонт. Я в опасности, но на свободе, и мне нужна помощь. Моя техника, к слову, не захвачена».

Сообщение быстро было прочитано, но ответа не последовало.

Чего-то подобного Артур и ожидал, представляя обсуждение в чате, из которого его, наверное, уже удалили из соображений безопасности, а быть может, удалили весь чат, чтобы наверняка, и создали новый, в котором решали, кто все же напишет на неизвестный акк, заявивший, что он Арчер.

Сам Артур надеялся на Наташку, но Наташка все еще был в стране и имел связь с самим Арчером, правда, распознать в нем владельца аккаунта «Наташки» было нереально. Только, учитывая ситуацию, из соображений безопасности сам Артур отправил бы кого-то другого, например, Мимокрокодила.

Наташка мог рассудить так же, потому Артур заранее представлял, как Мимокрокодил будет язвить и рычать, а потом еще полгода припоминать ему этот косяк с ПП.

Он даже смирился с этим, пока ждал, но написал все же Наташка.

«Пароль», – сразу потребовал он в секретном чате.

В его юзернейме было изменено несколько символов, но такой запрос давал понять, что это он.

«Красный велосипед», – написал ему Артур, подумал и отправил следом еще одно сообщение, добавляя личную информацию, которую Наташка, если сам забыл, сможет быстро уточнить:

«Но у меня все же синий и, кажется, он унес меня куда-то под откос».

«Шарль исправит, – ответил Наташка. – Велосипед. Тебе и могила вряд ли поможет».

«Это да, – прямо написал Артур. – Я среди людей, спрятанных на ПП, не в квартире».

Наташка тут же задал несколько уточняющих вопросов, да так, что Артур сразу понял, что они уже знают, где и в какой ситуации оказались люди.

«Вас там больше сотни», – написал Наташка, не спрашивая, как Артура туда занесло. Этот разговор он, кажется, оставил на потом, и Артур был ему за это признателен, даже пытался шутить.

«Это же прекрасно. Нас нельзя запихнуть в один автозак».

«Их на Червякова сейчас три, так что они справятся», – парировал Наташка так язвительно, как обычно отвечал сам Артур. Это отрезвляло, потому они переходили к сути.

Арчер рассказал, у кого и почему доступ к акку «мяча», сказал, где техника и симки, рассказал Наташке, что связать его с этой квартирой непросто, а значит, с обыском туда сразу не придут.

Они быстро условились, что делать в случае, если Артура все же задержат, назвали это планом, и Наташка подвел итог:

«Сделаем все, чтобы тебя вытащить. Я подключу этого твоего товарища через твой «мяч» к делу, но акк придется потом уничтожить».

«Естественно», – мгновенно согласился Артур, потому что ничего по-настоящему ценного там не было, кроме админки чата контроля автозаков, а ту легко можно было отдать другому аккаунту и не заморачиваться.

«Ты там только не сильно активничай, не пались», – попросил Наташка.

«Постараюсь», – ответил Артур и удалил оба секретных чата, а затем посмотрел на печальную измотанную Машу.

– Нас обязательно вытащат, – обещал он, но она не очень-то ему верила, потому обнимала, надеясь никогда не увидеть признательно-покаянное видео^[102] с Артуром в главной роли.

Глава 31

Сергея привели в обычный кабинет, где за столом сидели двое. Оба в гражданке и даже без масок. Представляться они тоже не стали.

Один, совсем молодой, в очках, заполнял бумаги, второй с равнодушным видом задавал вопросы, до подозрительности простые, как показалось Сергею. Как его зовут, где его задержали и что он, собственно, делал возле Пушкинской, если живет совсем в другом районе.

– Ну я просто езжу по всему городу и пробую кофе в разных местах, – отвечал Сергей. – Я, между прочим, пил кофе, когда меня задержали. Вон пятно на штанах от него осталось. Выронил стаканчик, когда меня схватили.

Мужчина, задававший вопросы, приподнялся и посмотрел на штанину, но ничего не сказал, не стал даже ставить под сомнение ответ Сергея, сохраняя беспристрастный вид. Просто спросил, представились ли сотрудники, которые его задерживали.

– Нет, – не задумываясь, правдиво ответил Сергей. – Меня попросили пройти с ними. Я не очень понял, что именно случилось, уточнил, точно ли они обращаются ко мне, и тогда меня схватили и… заставили пройти в бус.

– И ни о каких акциях протеста вы не знали? – спокойно спросил сотрудник.

– Нет, – ответил Сергей и улыбнулся, надеясь, что эта улыбка не будет похожа на нервную маску безумца.

Ему не нравилось, как на него смотрел этот человек, и в его спокойствии мерещилось что-то угрожающее, и только Сергей подумал, что пауза как-то затянулась, как в кабинет вошли еще двое.

Один из них держал в руках флаг, второй быстро подошел к столу и ударил по нему телефоном, так резко и так близко, что Сергей с трудом подавил желание дернуться, но внутри у него все сжалось, потому что это был его телефон, а на экране была его фотка с аватарки «вконтакте». Безобидная фотка этой весны, сделанная Витей, когда они доставали скейты – еще в той другой жизни.

Главное и это до боли в животе напугало Сергея, это фото ему Витя скидывал в телеграме.

– Мы все знаем, – сказал мужчина. – Мы восстановили данные с твоего телефона и нашли твоего координатора.

«Китайца что ли?» – подумал Сергей, не дыша.

У него мгновенно пересохло в горле, а мысли панически путались.

– Мы его взяли, так что рассказывай!

На последнем слове он дернулся вперед, приближаясь к Сергею, и повысил голос так резко, что тот все же отшатнулся и, спешно облизав пересохшие губы, спросил:

– Что рассказывать-то?

Сам спросил и тут же подумал, что лучше ему молчать, совсем молчать, чтобы даже случайно не ляпнуть что-то против других, особенно сейчас, когда накатывает паника об одной только мысли про арест Артура. Он живо представлял себе налет силовиков на съемную квартиру Кирилла. Он буквально видел «шмон», который там могли устроить, а еще Артура в наручниках, обреченного на пытки после всего, что могут найти в его гаджетах.

И виновен во всем этом именно он, дурак, решивший, что сброс телефона до заводских настроек – гениальная идея, самонадеянный болван, возомнивший себя гением, способным переиграть силовиков! Хотя, если разобраться, он понятия не имел, можно ли что-то восстановить на его телефоне или нет. Не задавался подобным вопросом.

«Скорее всего, можно», – рассуждал Сергей, вспоминая, что простой программой можно восстановить что угодно, случайно удаленное с флешки, а уж ГУБОП для восстановления точно пользовался не какой-то бесплатной прогой из интернета.

– Все рассказывай! – приказали ему. – Кто говорил, что делать? Как? Кто с тобой в группе?

Сергей слышал эти вопросы, и в голове всплывали ответы, но он только сглатывал ком в горле, пытаясь хоть как-то взять себя в руки, пока собственное тело реакциями не выдало слишком много.

– Молчишь? – спросил у него тот, что принес телефон.

Он взял при этом второй стул, поставил его спинкой вперед, сел перед Сергеем, уперся локтем на спинку и зловеще усмехнулся.

– Твое молчание увеличивает твой срок. Мы заводим уголовку на тебя, и, если ты не хочешь сесть на пять лет, говори. Кто руководит тобой?

Сергей молчал, невольно хмурясь. Он никак не мог понять, что именно происходит.

Если Артура как Китайца вычислили и назвали координатором – все пропало и закончится колонией для них обоих. Серега хорошо понимал, что его переписка с Китайцем, если ее действительно полностью восстановить, может стать основанием для уголовного дела, а дурацкое сообщение, написанное утром, могло дать наводку ГУБОПу.

Это дебильное «Арчер, го со мной на марш!!!» выдавало Артура, потому что прозвище Арчер закрепилось за ним еще в школе. По одному этому прозвищу, если постараться, его можно вычислить, а значит, возможно найти и арестовать.

Но если они все знают, если они его задержали, нашли улики, сделали выводы и завели уголовку, то почему они теперь хотят, чтобы он что-то еще рассказывал? Какой смысл в его словах, если его уже поймали и улики найдены?

– Когда ты дашь показания, мы сможем засчитать это за сотрудничество со следствием, – вмешался спокойный сотрудник, что говорил с ним с самого начала.

Сергей взглянул на него и спросил, с трудом скрывая напряжение:

– Какой в этом смысл?

Он действительно не понимал, зачем все эти вопросы, если их уже поймали и от «справедливого суда» им уже не уйти.

– Мы хотим все имена, – ответил ему спокойный сотрудник.

Краем глаза Сергей заметил, как тот, что стоял молча с флагом, с бело-красно-белым флагом, шагнул в сторону и теперь получалось, что он был почти окружен сотрудниками, и только молчаливый писака был как бы в стороне, словно не с ними.

– Говори! – рявкнул на него принесший телефон.

Сергей дернулся, пытаясь отшатнуться.

– Зачем ты вышел сегодня из дома?!

– Кофе пить, – ответил Сергей, но голос его дрогнул, прозвучал слишком жалобно, и за это Сергею мгновенно стало стыдно, но изменить он уже ничего не мог, просто стиснуть зубы, видя довольное ехидство от сидевшего напротив.

– Какой еще кофе?! – кричали на него, и он сдержанно отвечал первое, что приходило в голову:

– Черный без сахара.

– Ты мне зубы не заговаривай! – крикнул на него мужчина, взмахнув перед носом Сергея его же телефоном, как бы напоминая о существовании улик. – Кто еще там был?

– Не было никого. Я всегда один кофе пью, – отвечал Сергей, едва дыша.

Он осознавал, как глупо это звучит, если им все известно. Он считал свои ответы полным бредом, но такими он их придумал, пока ждал разговора с сотрудниками, и менять не собирался, по крайней мере, пока не обдумает их по-настоящему.

Он говорил, как будто ничего не понимал, гнул тупую линию про кофе, а сам пытался следить за всеми сотрудниками: за тем, что приближался к нему с флагом, как-то странно скручивая его руками в жгут, и за тем, что махал его телефоном, словно грозясь швырнуть его Сереге прямо в лицо, а еще за самым спокойным, равнодушно наблюдавшим за происходящим так, будто не заметил бы, даже если на его глазах убили бы кого-то из задержанных.

Увидеть все и сразу было невозможно, и потому глаза у Сергея нервно бегали из стороны в сторону, и это забавляло сидевшего напротив.

– Не ври мне! – говорил он с победной насмешкой в голосе. – С кем ты был?

– Один, – прошептал Сергей в ответ и, вцепившись в стул, отодвинул его чуть подальше. – Я был один и пил кофе. Я постоянно так делаю!

– Каждое воскресенье? – со зловещей усмешкой спросил мужчина, небрежно бросив телефон на стол.

Сергей проследил за ним взглядом и нервно сглотнул, наблюдая, как сидевший напротив стал неспешно разминать кулаки.

– Да, каждое воскресенье, – ответил Сергей, наблюдая за руками и почти не думая над тем, что говорит, пытаясь оценить угрозу.

– И при этом ты не знаешь ничего о протестах?! – закричали на него с явным обвинением, а пальцы сидевшего напротив показательно сжались в кулаки.

Сергей перестал дышать, глядя на эти руки. Паника начинала брать верх, но он все еще пытался контролировать свои ответы, хоть как-то.

– Какие протесты? – жалобно спрашивал он, понимая, что вопрос вместо ответа точно никому не понравится.

– Вот эти протесты! – заявил мужчина, забирая у товарища флаг. Он был сильно измят и испачкан, и потому Сергей сразу вспоминал тот самый флаг, что забрал себе Пылесос. Только теперь на белой ткани отчетливо виднелись следы грязных берц и это вызывало тошноту.

Серега внезапно подумал, что эти двое, злые и безумные, закончив с Пылесосом, пришли к нему, а в голове всплывал лишь один вопрос: что они так долго делали с его товарищем?

– Вот такими фашистскими тряпками каждое воскресенье ходят махать продажные уроды! Которых ты никогда не видел?! О которых ты ничего не знаешь? И это притом, что твой друг – один из них?! – кричали на Сергея, пока он смотрел на флаг, думая про товарища. – Говори правду! – снова приказали ему и, взмахнув флагом, ударили им по лицу – грязным, истоптанным ногами флагом. Только в Сереге почему-то ничего не дернулось ни от резкого движения, ни от унизительности подобного выпада.

Он был напряжен и почти не дышал, но не дрогнул, только посмотрел на мужчину, хмурясь.

– Но вы же говорите неправду и сами знаете это, – сказал Сергей, быстрее чем успел обдумать свои слова. – Этот флаг никогда не был фашистским.

– Вот оно как? – с веселым удивлением спросилмужчина, как будто его этот разговор забавлял. – А чей тогда это флаг?

– Наш, исторический, – выдал Сергей самый нейтральный из возможных ответов, а потом спешно пояснил на всякий случай: – Он был когда-то государственным.

– Но ты предпочитаешь этот флаг, не так ли? – с какой-то странной животной радостью спросил у Сергея этот псих.

– Учитывая, что меня привезли на автозаке с другим флагом… – начал было Сергей и умолк. То, что он хотел сказать, здесь никому не понравится, а он в кабинете один против четырех тварей в гражданке, которые даже лица не пытаются прятать, а значит им, мягко говоря, все равно, кто и что о них думает.

«И им можно все», – думал Сергей и затыкал себя, потому что следующий раз его могут ударить уже не флагом.

– Так что, надо заставить тебя жрать этот флаг, чтобы ты ценил другой?! – спросил мужчина, погрозив Сергею кулаком с зажатым там флагом.

– Но люди выходят не за флаг! – неожиданно для самого себя заявил Сергей, резко подавшись вперед, словно он тоже мог ответить угрозой.

Его реакция и ответ что-то переломили в разговоре.

Сидевший напротив замер, как будто шаблонные, заученные фразы у него закончились и теперь он не знал, что говорить. В его взгляде что-то переменилось, мелькнуло замешательство, а потом сменилось злостью, яростью, как у бешеной собаки, готовой его порвать просто за этот «неправильный» ответ.

– Значит, ты знаешь о протестах, – вмешался спокойный сотрудник.

Сергей бросил на него взгляд, понял, что это не вопрос, а утверждение, и решил ничего не говорить, только зубы сжал, признавая, что попался. Снова посмотрел на мужчину напротив, но тот уже взял себя в руки и проблеск гнева исчез, сменившись высокомерным оскалом.

– Да я смотрю, ты нихрена не понимаешь, – сказал он и резко встал, тут же швыряя стул в сторону, чтобы двинуться к Сергею и посмотреть на него сверху. – Тебе пиздец, сопляк, и если ты не начнешь говорить, если ты не сдашь нам всю свою группу, я лично сгною тебя за решеткой, понял?!

Сергей не ответил. Он только смотрел на мужчину так внимательно, что боялся даже дышать.

– Подумай хорошенько, – сказал он и неожиданно отступил, забрав с собой телефон.

Пришедший с ним тоже шагнул к выходу.

– Я пойду изучу все материалы, и мы продолжим, – сказал самый спокойный и тоже вышел.

Сергей остался с одним лишь молчаливым очкариком, о котором успел просто забыть, но как только дверь закрылась, молодой человек тяжело вздохнул.

– Кошмар, с кем приходится работать, – сказал он, устало прикрывая лицо рукой.

Сергей посмотрел на него озадаченно, но решил никак это не комментировать, да и парень тему не развивал. Отложил ручку, откинулся на своем стуле и спросил:

– Ты куришь?

– Есть такое, – все же ответил Сергей, не очень понимая, как это относится к делу.

– Это хорошо, тогда покурим вместе, – сказал парень и достал пепельницу, а вместе с ней зажигалку и пачку сигарет, таких же, что были у Сергея в пакете. – Угощайся, – сказал он и приоткрыл окно.

Сергей смотрел на него и не двигался, не понимая, что происходит. Курить ему хотелось нестерпимо, так сильно, как никогда прежде, но он боялся прикасаться к этой пачке и только смотрел на неожиданно доброго сотрудника.

– Они еще вернутся, – морщась, сказал очкарик, достал из пачки сигарету, прикурил и довольно затянулся, затем достал вторую и просто протянул ее Сергею. – Держи. Это меньшее, что я могу для тебя сделать, к сожалению.

Сергей сигарету принял и даже взял зажигалку, чтобы прикурить, потому что вдруг подумал, что смысла нет отказываться, все равно курить хотелось, а допрос продолжится, и если нервы будут все так же натянуты, то он может взболтнуть лишнего.

Только пальцы у него словно окоченели и потому он не сразу справился с зажигалкой, а когда огонек все же появился, добрый сотрудник снова заговорил, отвлекая Сергея от сигареты.

– На самом деле ничего не решено, – сказал он доверительным шепотом, чуть приблизившись. – Это они так говорят, что заводят дело, но на самом деле они это еще решают.

– И? – спросил Сергей, так и не прикурив.

– И все теперь зависит от тебя.

– А-а-а-а, типа от того, как много я расскажу и сколько человек я сдам? – спросил Сергей, откладывая неприкуренную сигарету.

– Зачем так категорично? Просто… ты мог бы договориться и выйти отсюда, – тихо, как будто по-дружески, сказал ему сотрудник.

– А нахуй тебе не пойти? – спросил у него в ответ Сергей, злясь от того, что чуть не попался на всем известную игру в плохого и хорошего полицейского.

– Я пытаюсь помочь, – ответили ему спокойно и снисходительно, словно не заметили оскорбления.

– На двух стульях ты жопу удержать пытаешься, – ответил ему Сергей, отбрасывая еще и зажигалку, чтобы, скрестив руки на груди, откинуться на спинку стула и просто смотреть в стену, на которой ничего не происходило.

– Ты не понимаешь, – продолжал «хороший». – Если ты уверен, что не хочешь ничего говорить – не надо, но нам здесь, возможно, час сидеть, разве не проще поговорить?

– Нет, – коротко ответил Сергей. – Я вообще имею право ничего не говорить, совсем.

Он говорил это, глядя вперед, совершенно игнорируя собеседника.

– Но это не допрос. Наш разговор не для протокола.

– Ага, – иронично сказал Сергей, помня, что каждое его слово все равно будет записано, проанализировано и, быть может, использовано против него самого.

– Да это просто разговор, чтобы убить время. Может, расскажешь мне, например, про кофе, который пьешь по всему городу? Где самый вкусный?

Сергей все же посмотрел на него, не очень понимая, что эта за хрень и как она, по их логике, должна работать, но болтать с фашистами про кофе он не собирался. Потому, одарив парня многозначительным взглядом, он вновь повернулся к стене, понимая, что, когда сюда придут снова, его могут пытать, а затем действительно посадить, особенно если данные на телефоне восстановили и изучили.

Все это значило, что он должен собраться и продумать, что и как говорить. И кому звонить, если Кирилл, скорее всего, задержан вместе с Артуром, а если не задержан, то телефон при обыске у него отобрали.

Только ничего толкового в голову Сереге не лезло, а за стеной внезапно начали орать, обещая кого-то сгноить за решеткой за то, что родину любить не умеют, что дедов не уважают, ходят как фашисты, а главное – страну разваливают, и за это их убить мало.

Сергей слушал эти крики. Он улавливал ответные слезные всхлипывания – видимо орали на какую-то женщину – и старательно игнорировал попытки присматривающего за ним типа завести разговор.

Сергей вдруг понял, что прямо сейчас он – партизан на допросе, и никаких полумер здесь быть не может, а значит, ничего он им не скажет ни за «пряник» в виде свободы, ни под пытками, чего бы ему это ни стоило. Иначе они действительно позорят своих предков – партизан.

Глава 32

Под РУВД Ленинского района города Минска трудно стоять большой компанией. Перед входом были только узкий участок тротуарной плитки и небольшая стоянка, при этом волонтеры предупреждали, что стоять под РУВД шумной толпой небезопасно, потому люди распределялись по округе, оставляя свои контакты волонтерам.

Говноед и Мошка тусовались на заправке прямо напротив РУВД, готовые, если надо, в любой момент подойти, хотя смысла в этом не было.

«Возвращайтесь домой», – советовала им Баба-Яга, но Говноед не мог уйти, не дождавшись хоть каких-то новостей про Пылесоса. Он считал своим долгом точно знать, поехал тот на Окрестина по административке или в СИЗО по УК. От этого зависело, что делать дальше, потому что именно Говноед был доверенным лицом Олега. У него были ключи от съемной квартиры Олега. Он знал, что надо спрятать, а что уничтожить при необходимости. Он же знал, где лежат вещи, которые надо передать на Окрестина в случае задержания.

К ноябрю уже никто не испытывал иллюзий и готовился к собственному задержанию заранее, на всякий случай, так сказать. Главное было – не попасть под арест вместе со своим доверенным лицом. Говноед как раз мог бы оказаться третьим задержанным, если бы не застрял на пару минут на парковке.

Парней уже увели, когда он появился, осталась только Мошка, рыдающая над бумажным стаканчиком от кофе, лежащем на тротуаре. Ее пришлось успокаивать, но, перестав плакать, она по-настоящему не успокоилась. Не в силах стоять на месте, она ходила кругами вокруг Говноеда, теребила шарф и все время говорила о Цезаре.

– Он был с телефоном. Он же обычно на связи до последнего. Ты понимаешь? Я даже боюсь представить, что у него там. Он же часто снимает наши акции, а потом сливает все это по каналам, – причитала она едва слышно.

Говноед понимал ее, хмурился и молчал. Он смотрел на здание РУВД, стоявшее через дорогу и пил кофе, пытаясь сохранять спокойствие.

– Они его не отпустят, – наконец, сказала Мошка то, о чем думала, и едва не заплакала.

– Они, скорее всего, их обоих не отпустят, – ответил Говноед, а потом одернул Мошку, видя, что к ним приближается человек с собакой – большим белым лабрадором.

– Привет, ребят, – сказал он, и только тогда Говноед его узнал.

Это был Руслан – один из тех, кого Сергей с самого начала привел с собой, говоря, что это его банда. Только к концу сентября этот самый Руслан тихо слился. Сначала он не находил времени на акции и появлялся только в воскресенье, а потом перестал выходить и на воскресные марши.

Говорили, что всему виной его девушка, которая постоянно плакала и говорила, что ничего не будет. Потому видеть здесь Руслана, еще и с собакой того самого Ивана, что сидит сейчас в СИЗО, было особенно странно.

– Привет, – ответил Говноед и пожал Руслану руку, оценивающе осматривая его с ног до головы, словно что-то для себя решая.

– Что-нибудь слышно про парней? Про обоих, – сразу пояснил он, давая понять, что знаком и с Олегом.

– Ничего, – признался Говноед. – Они даже списков не дают и на любую фамилию говорят, что таких нет.

– А какие шансы?

– Сам как думаешь? – вместо ответа спросил Говноед и раздраженно посмотрел на Руслана.

Тот взгляд принял и ничего не сказал, ощущая себя виноватым.

Пес сел рядом и тут же лег, печально уложив голову на передние лапы. Он без хозяина мог только тосковать, и это было видно. Точно так же, как тосковал Руслан по борьбе, которую считал уже бесполезной.

– Мы проиграли, – признал он еще в сентябре, потому и поддался на уговоры бросить все и просто жить дальше – как-нибудь, пока они сами живы, целы и свободны, если жизнь в Беларуси вообще может быть свободной.

* * *

Первым в кабинет вернулся тот самый спокойный тип, который начинал допрашивать Сергея. Он сел на прежнее место и обменялся с товарищем короткими взглядами, от которых Сергею стало смешно: слишком уж явно они выясняли, повелся он или нет.

Особенно нелепо это было оттого, что пепельница все еще стояла на столе, а сигарета, которую он не принял, тоже была там, как и пачка, оставленная так небрежно, словно давно была брошена кем-то из работников.

– Плохи твои дела, парень, – сказал в итоге пришедший и положил на стол распечатку. – Знаешь этого человека? – спросил он, показывая страницу с данными Пылесоса и с его фотографией – без бороды, куда моложе, но определенно именно его.

– Не уверен, – нерешительно ответил Сергей, не очень понимая, причем тут Пылесос, если они взяли Китайца.

– А вот он говорит, что знает тебя, и уже дает показания, – сообщил сотрудник, откуда-то выудил чистый лист и ручку и положил их на стол. – Пиши!

– Что писать? – спросил Сергей, косясь на лист.

– Явку с повинной пиши. Это единственное, что тебе поможет, – сказал мужчина, пододвигая к Сереге лист.

– Шутите? – спросил тот, нервно улыбаясь.

Он не хотел верить, что Олег мог что-то сказать против него. Он не верил, что Олег мог выдать какие-то тайны, и в то же время внутри что-то сжималось от мысли, что у этих людей настолько развязаны руки, что они могли вырвать из Олега ответы силой, вопрос только – с чего они взяли, что они вместе, ведь это не было очевидно.

– Я не знаю этого парня, – сказал Сергей, стараясь быть уверенным, а главное – делая вид, что он даже не пытается провести параллель между молодым человеком на фото и нынешним Пылесосом.

– Да? А у нас другие сведения, и я боюсь, что ты не понимаешь, с кем связался.

– И с кем же? – спросил Сергей, нервно хохотнув, забыв при этом, что он обещал себе ни слова им не сказать.

Мужчина многозначительно вздохнул, задумался на миг, а затем достал свой телефон.

– Он был судим в десятом году за протесты, – говорил он, что-то выискивая в телефоне. – И ты вряд ли можешь представить, что он там творил. Вот смотри, это было при нем, когда мы его тогда задержали.

Он показал Сергею фото, где на асфальте лежала бита, лом, множество ножей, какие-то мелкие пакетики с чем-то белым.

«Типа наркотики?» – подумал Сергей, глядя на фотографию. Она казалась ему постановочной, словно эти все вещи собрали в одном месте только ради этого кадра.

– Все эти протесты – дело рук таких как он, – говорил сотрудник, затем снова искал какую-то фотку, теперь уже с бутылками.

– Это зажигательные смеси, которые он готовил тогда, – пояснял сотрудник, и у Сереги на миг внутри все сжималось, потому что он еще помнил августовскую баррикаду на Риге и знал, что коктейли Молотова там были, видел, как эти бутылки летели на асфальт перед ОМОНом, но не был уверен, что это делал Пылесос, но тот был тогда где-то рядом. Тот мог, но осуждать подобное у Сереги не получалось.

«Если бы я в этом что-то понимал, поступал бы в августе так же», – признался себе Серега, внимательно глядя на мента.

– У него жена была, ребенок маленький, а он ОМОН бить ходил тогда в десятом году. Что в голове должно быть у человека? Явно не мысли о будущем, – продолжал сотрудник, снова листая что-то в телефоне, а затем показывал Сереге свастику, вытатуированную непонятно на каком участке тела, еще и не ясно у кого. – Раньше у него на плече была, – пояснял сотрудник, – теперь уже сверху набил всякого разного, чтобы не выдавать себя сразу, чтобы таким, как ты, в доверие втираться.

Сергей молчал. Он знал, что у Пылесоса обе руки с набитыми татуировками. Знал, что рисунок татуировок с плеч переходит на спину, но не изучал их, даже не всматривался, чтобы теперь точно сказать, могла ли там быть когда-то эта нелепая свастика.

– Теперь-то ты понимаешь? – спрашивал у Сергея мужчина, а тот только хмурился и дергал головой.

– Что я должен понять? – спрашивал он.

Все эти вкрадчивые пояснения путали Серегу еще больше.

– Он один из координаторов протеста, – сообщил мужчина так, словно утомлен от необходимости озвучивать прописные истины.

А у Сергея брови ползли вверх от удивления. Как и почему координатором стал Пылесос, он понять не мог.

«За прошлые заслуги? – предполагал он мысленно, зацепившись мысленно за судимость, о которой ему рассказали. – Или есть что-то, о чем я не знаю?»

На районе Пылесос был исполнителем, Сергей это точно знал, как организатор дворовой активности. Только простаком никогда его не считал. Пылесос четко выполнял поставленные задачи, часто добровольцем шел на самые рискованные операции. Он предложил ломать замки и первым их ломал, но не придумывал сами акции, не координировал их, и если вмешивался, то только в технические моменты, особенно если дело касалось грубой силы. В то же время Сергей помнил, что Пылесос был активен не только на районе. У него была еще и байкерская тусовка, и чем он занимался там, Сергей не знал и даже предположить не пытался.

«Вряд ли байкеры в августе цветочки в щиты силовикам совали, – размышлял Сергей, – но я-то здесь причем?»

– Его главная цель – дестабилизация общественного порядка, – продолжал сотрудник, внимательно глядя на Серегу. – Ты ведь понимаешь, что это значит, правда?

Сергей молчал не представляя, как на все это реагировать. В конце концов, он был уверен, что если и требовать от него показаний, то против Артура – против человека с ником Китаец, а не против Пылесоса, который просто стоял с ним рядом на марше.

– Такие как он нагнетают обстановку, используют фейки, чтобы подстегивать таких как ты, и он не сам придумывает, как это делать. Им руководят и даже платят за работу, – продолжал сотрудник строго и серьезно. – По нашим данным, за ним стоит литовская разведка, что после провала в 2010 году решила сменить тактику. Теперь он будет действовать чужими руками – руками наивных балбесов вроде тебя.

Он вздохнул с каким-то нелепым сочувствием и снова пододвинул к Сергею лист.

– Я знаю, как работают такие как он, – говорил он. – Мы все знаем, как они работают, поэтому просто пиши все как есть и пойдешь свидетелем по его делу, – сказал он спокойно, но с нажимом.

– Вы серьезно? – переспросил Сергей, с трудом понимая, причем тут вообще Пылесос и литовская разведка, слишком уж все это выглядело абсурдным. – Я не знаю этого человека. Он похож, конечно, на чувака, с котором меня привезли в одном автозаке, но…

Он запнулся, пытаясь понять, что они могли узнать, особенно если у Олега не было телефона.

«Или все же был?» – подумал Сергей. В его голове мелькнула мысль, что Пылесос мог быть крысой, завербованной еще в 2010 году, или падлой, играющей понемногу за обе стороны. Пылесос мог сдать Ваню и так остаться на свободе. Пылесос мог сдать Цезаря, и тогда становилось бы ясно, почему сотрудники подошли именно к ним еще до начала марша, словно по наводке. Только все это никак не объясняло, почему теперь из Пылесоса делают координатора.

«Если бы он говорил, то называл бы координатором меня, разве нет?» – думал Сергей, чувствуя, что у него скоро голова взорвется от мыслей.

Он просто хотел понять, что с Китайцем – настолько хотел, что был готов это спросить, если бы только здравый смысл не держал его рот закрытым.

– Ваши дома стоят в одном дворе, – сообщил уверенно сотрудник.

«И это все ваши доказательства нашей связи?» – спросил мысленно Сергей, поднимая бровь.

Если бы он был на месте этого мента и хотел убедить себя в связи с Олегом, он использовал бы по меньшей мере СМС, отправленное Кириллу. Сергей сам написал «Я и Олег в РУВД», а значит признался, что он знаком с Олегом. Если бы они знали при этом про Китайца, если бы они его нашли, то взяли бы и Кирилла, увидели бы это смс в его телефоне и сложили два плюс два, но они говорили про двор и литовскую разведку, и от этого Сергею становилось смешно.

– Вы знаете, сколько людей живет в домах на моей улице? – спросил он, нервно посмеиваясь. – Я должен всех их знать?

– Не прикидывайтесь, неужели вы хотите позволить ему свалить всю вину на вас?

– На меня? – переспросил Сергей. – Какую вину? В чем?

– В попытке организовать Майдан на Червякова, – уверенно ответил сотрудник, и Сергей едва не расхохотался в голос.

Такой чуши он не ожидал.

– То есть вот этот вот неизвестный мне тип пытается заявить, что я причастен к попытке перевоза площади из Киева на Червякова? – спросил Сергей, не в силах сдержать смех.

«Ничего они не знают: и Китайца они не нашли, и Пылесос им ничего не сказал, я сам все это выдумал, поверив их словам!», – понял внезапно Сергей, и ему стало до нелепого весело от того, как он сам едва себя не выдал из-за своих же страхов.

– Не в ваших интересах сейчас смеяться, – строго сказал сотрудник и показал на лист и неожиданно сменил тон на неуместный отеческий, глупо-покровительственный: – Пиши, это твой последний шанс. Ты ведь нормальный парень, который мог бы жить нормальную человеческую жизнь.

Сергей на это рассмеялся, потому что как раз нормальная жизнь подразумевала несогласие с беспределом и беззаконием, а не вот это вранье.

– Тебя обманывают люди, которые просто получают деньги за развал страны! – прикрикнул на него мужчина, и Сергей перестал смеяться, вспоминая Артура, у которого не было работы и не было денег даже на сигареты. Вспомнил Витю, который пострадал ни за что. Вспомнил всех, кто уже сидит, и Пылесоса, которого, видимо, решили посадить, припомнив ему все, что было еще в 2010 году, хотя, если уж говорить их терминами, то именно Серега был координатором для Пылесоса, а не наоборот. Правду о последнем эти люди могли выбить из Олега, но, видимо, не смогли этого сделать.

Все это было не смешно, но сути не меняло: писать признания в чем бы то ни было Сергей не собирался.

– Пиши, – повторил мужчина и встал.

– Мне нечего писать и не в чем признаваться, – сказал Сергей, следя за ним.

– Хорошо подумай, прежде чем такое говорить, – сказал мужчина и ушел.

«Может, он все же не из ГУБОПика, а из какого-нибудь СК?» – предположил Серега, все еще пытаясь понять, что именно происходит.

Ему снова надо было подумать, потому что все шло к тому, что пойдут они с Олегом по одному делу в паре, как организаторы массовых беспорядков, хоть и не ясно на основании чего. Возможно, просто потому, что не понравились майору. Теперь надо было понять, чем и кому еще это может грозить и как обезопасить остальных, а главное, если они несут такую хрень про Майдан, то действительно ли они восстановили данные с телефона или просто нашли его аккаунт в ВК и скачали фотку? Последнее было нетрудно, но как-то уж больно умно для ГУБОПика.

– Ты правда хочешь сесть ни за что на пару лет? – спросил у него очкарик, когда они снова остались наедине.

– А тебя не смущает, что это твоя работа – делать так, чтобы невиновные не сидели за решеткой? – спросил Сергей.

– Я знаю свою работу, – совсем другим тоном ответил ему этот «самый добрый полицейский», и в этом его тоне прозвучала жестокая мстительная нота, улавливая которую Сергей настороженно прищурился.

– Захочешь курить – бери, – сняв очки и взяв себя в руки, сказал мужчина, неожиданно встал и вышел, оставляя Сергея совсем одного.

Это было по-настоящему странно.

Глава 33

Новостей было много, но все они были не те, по крайней мере, так казалось Кириллу. Площадь перемен обыскали всю, прошманали ее как только можно, но нашли не всех. Артур с Машей все еще оставались в укрытии, но где именно – не говорили, и выйти тоже не могли. Площадь Перемен все еще была под контролем силовиков.

Они проверяли любого, кто оказывался рядом. Выйти из дома незамеченным было просто невозможно.

«Привет», – внезапно написала ему снова Наташка Эйсмонт на аккаунт Артура.

Кирилл посмотрел на это сообщение на мониторе ноутбука и не понял даже, что ответить.

Обычный «привет» казался ему, мягко говоря, неуместным.

«Я в курсе, что ты не Арчер, но он назвал тебя своим доверенным лицом, поэтому я хочу предложить тебе немного поработать сегодня», – написала она, не дожидаясь ответа.

«Что надо делать?» – сразу спросил Кирилл, согласный на что угодно, лишь бы не сидеть без дела.

«Надо вывезти с ПП Арчера, и для этого нужен кто-то, кто постоянно будет собирать и консолидировать информацию».

«Что конкретно делать?» – с нетерпением спросил Кирилл, потому что в этих умных словах не мог увидеть смысла.

«Для начала зачисти в этом акке все, включая чаты и каналы. Скинутая админка Арчеру больше не понадобится. Затем зайди в этот акк с телефона, там я тебя жду в секретном чате. Понял?»

«Да», – коротко ответил Кирилл и быстро сделал все, что ему велели.

Когда он смог зайти в тот же аккаунтс телефона – его ждал там только секретный чат с Наташкой Эйсмонт, в котором уже было одно сообщение:

«А теперь выйди из него с компа».

Кирилл так и поступил и отчитался:

«Готово».

«Отлично, а теперь запоминай…».

После этого Кириллу дали настоящую инструкцию и связали с нужными людьми: с человеком, который живет на ПП и следит за происходящим, а еще с тем, у кого есть ключи от помещения, где с Машей и Артуром спрятано около ста человек, а также с админом «авто 97^[103]», который обещал помочь с вывозом людей, когда шанс для прорыва станет возможным.

«Я буду на связи, – закончила инструкцию Наташка. – Если что, спрашивай. Моя задача – вывести всех, а вот тебе надо вывезти именно Арчера».

«И мою сестру», – честно сказал Кирилл.

«Это которая его девушка?» – уточнила Наташка.

«Да», – признался Кирилл почти с облегчением, понимая, что говорит с кем-то, кому Артур доверял, иначе не знал бы этот человек про Машку.

Это делало неизвестную Наташку ближе, кем бы она ни была.

«В таком случае займись ими обоими. Все равно он без нее не уйдет, знаем мы его».

«Это точно», – ответил Кирилл, невольно усмехаясь, и тут же стал налаживать контакты со всеми, через секретные чаты, строго по инструкции Наташки, что действительно оставалась на связи и даже время от времени требовала отчет.

При таком раскладе ждать становилось куда проще.

* * *

Сидеть и просто ждать было трудно. Руки у Маши то и дело тянулись к телефону, что лежал на полу, но она вспоминала, что Артур просил его беречь.

– Зарядить его не получится, я узнавал, – сказал Артур, пообщавшись с большей частью людей. – Просить у кого-то телефон я тоже не стану, это может быть небезопасно и для меня, и для того другого.

– Даже если просто написать Кириллу? – удивилась Маша.

– Да, даже если просто Кириллу, – со вздохом подтвердил Артур, зная, что Наташка привлечет Кирилла к работе. – Ты лучше поспи, – советовал он Маше, – Так проще всего ждать.

– Разве можно здесь уснуть? – спросила Маша, закрывая лицо руками.

Она была напряжена и воздух казался тяжелым. Было так душно и неспокойно, что в голову постоянно лезли тревожные мысли, такие, что страшно было даже дышать, не то что спать. Артур же всего этого словно не замечал. Ему, казалось, не нужны был ни воздух, ни вода, ни спокойствие.

– Спать можно везде, – говорил он, прислонялся к стене и закрывал глаза. Ему в этом душном подвале было даже спокойней, потому что техники при нем не было, а значит, если его и возьмут, то без улик, а это много проще, чем ждать ГУБОП, сидя дома.

Глава 34

Оставшись один, Серега первым делом осмотрелся, пытаясь найти камеру. Поверить, что его оставили в кабинете совсем без присмотра, было трудно, хоть и очевидно, что сбежать он не сможет.

Кабинет был на первом этаже, но за все еще приоткрытым окном установлена решетка, а никто в своем уме не будет пытаться прорваться через здание РУВД. Это делало побег невозможным, но Сергею все равно казалось это странным и даже нелепым. Ему дали лист и оставили одного.

«Зачем?» – подумал Сергей, не найдя в кабинете камер.

Ответа на этот вопрос, хоть какого-то, Сергей придумать не успел, потому что дверь открылась, свет внезапно выключили и в кабинет влетело несколько человек. Сергей попытался встать, потому что сидеть ему показалось небезопасным, но его схватили за плечо и вернули на стул. При этом понять, сколько в кабинете человек, Сергей не успел. Что-то перекинули ему через голову и дернули его назад.

Какая-то ткань впилась в горло, а он попытался поймать ее руками, соскользнуть со стула, извернуться, но ничего не выходило – тот, кто пытался его задушить, был сильнее.

– Мы все знаем! – снова сказал ему голос того самого типа, что в прошлый раз принес сюда телефон. – Мы не позволим таким, как ты, развалить страну!

Сергей его слышал, но едва ли что-то понимал. У него темнело в глазах, и когда включался свет, он терял ориентацию еще больше, а давление ткани на шее чуть ослабевало, ну или ему чудом удавалось оттянуть ее, и получалось сделать жалкий неполноценный вдох прежде, чем он потеряет сознание.

– Кто твой координатор?! – орали на него и били кулаком по столу, так близко и так громко, что у Сергея в голове все путалось. Он пытался пнуть ногой кого-то рядом, но не попадал, а ткань на шее снова тянули назад, с такой силой, что Сергей не мог ее удержать и собственные пальцы костяшками упирались в глотку, мешая дышать.

Стул наклонялся, но явно упирался во что-то за его спиной. Потому он терял ногами пол и совсем не мог ориентироваться в пространстве. Весь мир быстро сужался до одного лишь желания сделать один, хоть самый крохотный вдох. И он пытался дышать, но у него не получалось, и потому на глаза наворачивались слезы, но хватка опять ослабевала.

Только теперь Сергей вытягивал пальцы из-под ткани и делал несколько болезненных судорожных вздохов.

– Кто координатор? Говори, пока можешь! – орали на него откуда-то сбоку, но Сергей не мог воспринимать нормально все происходящее, а оставлять вопрос без ответа боялся.

– Не знаю, – говорил он быстро, потом поспешно осознавал, что это плохой ответ, и добавлял: – Не знаю ничего про координаторов.

– А телефон зачем обнулил?! – орали почти в ухо, и ткань на шее начинала угрожающе стягиваться, так, что Сергея накрывала настоящая паника.

– Я просто испугался, – сказал он быстро, стараясь оттянуть толстый смертельный жгут.

– На марш собрался? Да?! А ну говори!!

– Да, на марш, – со слезами на глазах признавался Сергей, боясь, что его снова лишат воздуха, а его все равно лишали, стягивая шею так резко и так сильно, что это было подобно удару.

Он хрипел, беспомощно скользил пальцами по ткани, понимал, что по щекам у него текут слезы, и очень не хочется тут умирать, а страх смерти накатывал столь явно, что за ним следом начинала приходить истерика.

– Кто тебе за марши платил?! – спросили у него и позволили сделать вдох.

– Никто, – хрипло ответил он, тяжело дыша.

– Точно?!

– Да-а-а, – ответил Сергей и захрипел, пытаясь ровно дышать, а его снова дергали назад, еще и на выдохе, оттого еще и в животе растекался спазм.

– И после этого ты будешь нам рассказывать, что ты ничего не делал?! Что ты ни в чем не виновен?!

Ему в лицо бросили обрывки порванного белого листа, на котором он не написал свое признание.

– Говори, зачем вышел сегодня из дома?!

– На марш, просто на марш, – прохрипел Сергей, когда снова смог дышать.

– С кем?!

– Один, – соврал он и снова захрипел от боли и нехватки воздуха.

У него дрожали руки, но он не мог перестать пытаться уцепиться за треклятую ткань.

– С кем ты собирался на марш?!

– Один, – едва слышно повторил свой ответ Сергей и, не успев нормально вздохнуть, снова потерял способность дышать, только хрипеть, чувствуя себя беспомощным и униженным, проигравшим.

– А будешь еще ходить?! – спросили у него и, как только он смог дышать, ответ вырвался сам:

– Нет.

Это хриплое надломленное «нет» испугало его самого, как будто он только что предал и себя, и всех остальных одним этим запуганным глупым «нет».

– На меня смотри! – рявкнули на него, и он сразу повернулся на голос. В лицо ему ткнули лист с фотографией Пылесоса.

– Кто это?! – спрашивали у него.

– Пы-по-понятия не имею, – беспомощно ответил Сергей, давясь слезами.

Таким слабым и раздавленным он не был никогда, а главное – понимал, что чуть не назвал ник товарища, просто потому что испугался. Он плакал, а ткань, натянутую на его шее, отпустили, явно считая его сломленным. Сергей схватил ее, оттянул подальше от шеи и увидел, что это был флаг – тот самый мятый, грязный и такой же униженный бчб-флаг, что принесли сюда с самого начала.

– Уже лучше, но от уголовной статьи тебе все равно не отделаться, – сказали ему, но он лишь отдаленно улавливал смысл этих слов.

Он сквозь слезы смотрел на флаг в своих руках. Его только что чуть не убили главным символом протеста.

Глава 35

После одиннадцати вечера стали появляться первые новости о том, что людей начали выпускать, а ближе к полуночи позвонила Сашка. Ее отпустили из Московского РУВД, и она очень хотела знать, в порядке ли Маша.

– В порядке, – соврал Кирилл и спросил, как там сама Сашка, от нее и узнал, что сегодня, походу, отпустят почти всех.

– Нас слишком много. Лично мне так и сказали, просто заставили подписать обязательство явиться в суд, когда меня вызовут, и все. Парню, что вот-вот выйдет следом, тоже такую бумажку подсунули.

– Это хорошо, только Маше ты пока не звони. Она не сможет ответить.

Сашка, видимо, что-то поняла, издала невнятный звук, а потом согласилась, а Кирилл связался с Говноедом, сказал, что возможно парням повезет.

«Думаешь? При условии, что это Пылесос и Цезарь?» – скептически ответил Говноед.

«Именно потому, что это Цезарь. Он обычно очень везучий», – отвечал ему Кирилл как Рыба, а сам при этом как смайл футбольного мяча писал Наташке Эйсмонт, чтобы спросить, может ли он поехать к РУВД, раз уж на ПП все равно все давно без перемен.

«Не подходи близко к РУВД и выходи из этого акка, если что-то пойдет не так».

«Сегодня и так слишком много не так, новых быть не должно», – ответил Кирилл.

«Самонадеянно, – ответила ему Наташка, – не так может пойти вообще все и в любую минуту».

Кирилл только скривился, понимая, что Наташка с Артуром – одного поля ягоды, если судить по выражениям. Оценить собственные риски Кириллу было трудно. Слишком мало он знал о деятельности Артура, не догадывался, что силовики могут знать про аккаунт, который был сейчас на его телефоне. Пока он чистил переписки и чаты, а их оставалось немного, ничего криминального он не нашел, но было очевидно, что Артур провел еще и личную чистку, прежде чем оставить ему ноутбук.

Этот самый «футбольный мяч» мог быть подозреваемым в каком-нибудь уголовном деле, и тогда выйти с ним из дома было вдвойне опасно, но оставаться в квартире Кирилл не мог, просто потому что Серега никогда бы его не бросил, да и он, чего уж врать, выходя на свободу, был рад видеть друзей, и если бы его отпустили после задержания из РУВД, а Серега не стал встречать его глупыми шутками, он непременно бы обиделся.

«Я выхожу», – написал он Наташке, помня главный лозунг сегодняшнего дня.

«Не смешно», – написала она в ответ, а Кирилл только улыбнулся, потому что переступать через страхи было все же приятно, даже если ты выходишь из дома с «гранатой» в кармане.

* * *

Сергея больше не пугали, не били, даже не угрожали. Спрашивали какую-то банальную информацию, которую он не пытался скрыть.

Признал теперь уже, что собрался на марш, что действительно взял кофе, стоял в сторонке, а тут к нему подошли и попросили пройти, не представились.

Его спросили, откуда он узнал про марш, и он назвал один из телеграм-каналов. Сказал, что всегда ходил один, потому что в его окружении никто не ходит на марши.

Его «самый добрый полицейский» подсунул ему стакан с водой, и отказаться от нее Сергей не смог. Слишком пересохли губы и горло саднило так, что говорил он странным не то охрипшим, не то сорванным голосом, словно он кричал, а не задыхался, когда ему задавали вопросы «злые полицейские». Только флаг все еще лежал на столе, а без глотка воды дышать было больно.

– Сразу бы так, мы ведь не звери, – сказали ему, улыбаясь, и Серега улыбнулся в ответ, если ту нервную судорогу его губ можно было назвать улыбкой.

Все происходящее теперь казалось ему нереальным, похожим на какой-то безумный сон, в котором все перемешалось.

Ему вежливо рассказывали его права. Поясняли, что такое статус обвиняемого по уголовной статье, что ему можно, а что нельзя. Сдержанно. Подчеркнуто вежливо, как будто они были из другой реальности, не имеющей отношения к людям, которые душили его здесь полчаса назад.

– Все понятно, надеюсь? Подпишите, – говорили ему, и Сергей брал ручку и едва не подписал не читая, но вовремя застыл, оставив на бумаге только точку. Спешно одернув руку, он прочел документ и с удивлением понял, что это подписка о невыезде.

«Они меня отпускают?» – подумал он, а потом вспомнил, что наверняка будет еще и административный протокол, так что это формальность. Его отправят на Окрестина, дадут ему сутки, а потом переведут в СИЗО, когда действительно разберутся с данными на его телефоне.

«Логично, черт побери», – обреченно подумал Серега и подписал. Сначала подписку о невыезде, затем о неразглашении. Потом допрос, в котором было записано только то, что он пришел на марш, а после задержания сбросил телефон до заводских настроек, потому что испугался.

Эти слова Сереге показались особенно тупыми, но он правда их сказал, потому и с показаниями согласился, ставя подпись.

Телефон теперь был изъят как вещдок, и ему оставалось только смириться. Остальные описанные вещи ему выдали в запечатанном пакете с приклеенным скотчем перечнем на листе, а затем вывели из кабинета.

«И куда теперь?» – подумал Сергей, не в состоянии даже отследить, куда его ведут. Очевидно было только, что не туда, откуда привели.

«Видимо, еще на один допрос», – думал он, но привели его в обычный актовый зал. Там в креслах сидели другие задержанные, в основном без вещей и только у некоторых были с собой пакеты, запечатанные, с приклеенными сверху листами. Точно такой же пакет отдали Сергею.

Пробежав взглядом по задержанным, Сергей не нашел среди них Пылесоса, и это ему не нравилось, но обдумать это ему не позволяли. Кто-то из сотрудников ткнул пальцем в одно из кресел в первом ряду и велел сесть. Серега подчинился – оглушенный и, кажется, поверженный.

О том, что у него есть право на звонок, он совсем забыл. Это выскочило из его головы. Вместо мыслей у него был какой-то туман, а перед глазами стоял флаг, который он держал в руках, после того как его чуть не задушили те, кто должен стоять на страже закона.

Глава 36

Артур открыл глаза, плохо понимая, где он находится. Он не помнил, как уснул, или не уснул, а потерял сознание. Он вообще плохо помнил, что произошло, но пока он лежал на полу и смотрел на маленькое решетчатое окно, за которым мелькал свет, в голове прояснялось, и он вспоминал, что все же попался. Следом приходило осознание, где он находится.

Если судить по темно-зеленой грязной стене, не ровной, а с намеком на дугу – он в СИЗО КГБ. По крайней мере, в памяти из инструкции «как понять, где ты находишься, если тебе не сказали» именно СИЗО КГБ значилось с зелеными полукруглыми стенами, если конечно он правильно помнил эти инструкции.

Обычно запоминал он все хорошо, а значит, он в той самой Американке^[104], где ему оказываться совсем не стоило, только дергаться уже было поздно. Он попался, и пытать его начали. Смутное воспоминание говорило, что мучали его только электрошокером, и это было очень больно, но не так уж плохо, если смотреть на перспективу.

Он помнил, что орал от боли, впервые в жизни по-настоящему орал, но точно ничего не сказал, и это был лучший из исходов первой пытки.

Что-то смутное в памяти говорило о том, что электрошокер – это больно, но безвредно. Утомляет, мол, но серьезного ущерба телу не наносит. Можно отдохнуть и прийти в норму, главное – чтобы ритм сердца не сбивался. И в то же время ему говорили, что им самим будет невыгодно делать так, чтобы удар током мог повлиять на работу сердца, но его все равно лучше проверять.

Что ему даст знание о ритмичности собственного пульса, Артур и сам не понимал. Ведь если он вдруг поймет, что удары сердца у него какие-то не такие, то ему придется заткнуться этим знанием. Спасать его все равно никто не станет. Только он все равно поднимал правую руку и находил пульс на шее. Пульсация была частой, сильной, какой-то нервной, но промежутки между толчками были вроде одинаковые, и это было еще одной хорошей новостью.

По всему выходило, что пока все складывается не так уж и плохо. Даже тот факт, что он лежит на полу, был скорее приятным. От прохлады пола по уставшему болезненному телу проходило облегчение. Он закрывал глаза и проваливался во что-то на грани беспамятства. Он сам хотел этого, потому что надо было набраться сил перед новым допросом. Обязательно.

– Встать! – неожиданно приказали ему, заставляя открыть глаза.

Он мгновенно очнулся, но вместо того чтобы сразу выполнить указания, задумался: а чего это он, собственно, должен подчиняться?

Сил у него было немного, но, если бы он захотел, он бы, конечно, поднялся, несмотря на то что его сюда, похоже, вкинули в бессознательном состоянии. Он мог бы встать, потому что он не сломлен и сдаваться не собирается. И в то же время… Кто этот хер такой, чтобы выполнять его приказы?

– Я что непонятно говорю? – спросила эта тень человека, подойдя ближе.

Артур слышал его угрожающие шаги рядом со своей головой, но не дергался, понимая, что ему не хочется подчиняться подобным приказам, и раз уж ему теперь все равно крышка, стоило хоть гордость свою сохранить.

– Встал! – приказал ему фашист, что черной тенью навис над ним, и даже толкнул носком ботинка в бок.

«Не-а», – подумал Артур и с безумной улыбкой поднял вверх правую руку, демонстрируя свой протест в виде старого доброго и немного быдлятского фака.

– Ах ты, – зашипел мужчина и со всей возможной силой ударил его в живот, буквально топнул, выбивая из Артура последний воздух.

Он дернулся и внезапно по-настоящему проснулся, толкнув Машу в бок и схватившись за живот, который действительно скрутило таким спазмом, что даже дышать стало невозможно.

«Это нервы», – подумал он, тяжело дыша и понимая, что Американка с ее пытками была лишь очередным кошмарным сном. Они с Машей все еще прятались на площади Перемен, а значит, его еще не взяли и ничего не решено, вот только живот при этом все равно болит по-настоящему, словно несуществующий удар был реален и силен настолько, что в глазах стояли слезы.

– Артур, – тихо окликнула его Маша, – Что случилось?

– Ничего, сейчас пройдет, – прошептал он, уткнувшись носом ей в плечо. Это был уже не первый раз, когда что-то подобное с ним случалось. Иногда ему снились кошмары, и все они заканчивались побоями, и в какой-то момент его били ногой в живот. Он сразу просыпался, а боль оставалась, но если дышать ровно и уверенно, то это пройдет. Он знал это, делал глубокий вдох и, чтобы пережить это было проще, ловил Машину руку и молчал.

– Ты в порядке? – спросила она, крепко сжимая его ладонь.

Он только отрицательно покачал головой, но боль уже начинала отступать, потому он отстранился, посмотрел ей в глаза и сказал то, что должен был давно сказать:

– Если мы отсюда выберемся, я уеду из страны.

Маша побелела, но ничего говорить не стала, просто опустила голову, не зная, как на это реагировать.

– Я надеюсь, что ты приедешь потом ко мне. Я бы этого хотел, – сказал Артур, не позволяя ей отвернуться.

– Но ты не спрашиваешь, что я об этом думаю, – печально прошептала Маша.

– У меня нет выбора. Я должен уехать. Мне опасно оставаться. Оставаться рядом с тобой – опасно для тебя. Так что выбор как раз за тобой: поехать за мной или нет.

Маша не ответила, как-то странно махнула головой. Для нее это все былослишком неожиданно, да и почему-то задевало, что он не просит уехать вместе с ним. Она и подумать не могла, что сам отъезд мог быть опасным, что Артур не хотел ее пугать, и в то же время понимала, что это лучше, чем жить в страхе и напряжении, как жили они сейчас.

– Подумай об этом, – попросил Артур, не видя смысла долго это обсуждать, и снова взял телефон.

Оставалось всего пятнадцать процентов от заряда батареи. Ее значок горел красным, и в этом не было ничего хорошего, особенно если учесть, что силовики со двора убираться не собирались, хоть и было уже за полночь.

«Проклятье», – подумал Артур, заранее понимая, что у людей в западне нервы начнут сдавать раньше, чем у тварей наверху, а там кто-нибудь один может психануть, начнет стучать по двери или решит в одиночку прорваться – и повяжут всех.

– Это похоже на ночь перед казнью, – неожиданно сказала Маша, – знаешь, как в книге: словно тебе уже вынесли приговор, но не сказали какой именно, сообщили только, что это будет утром, и ты сидишь в своей камере и думаешь, как оно будет, что это будет. Ты не знаешь и не можешь быть готов…

– Маш, но это будет не твоя казнь, – ласково сказал Артур. – Тебя обязательно помилуют.

– Угу, – буркнула она едва слышно. – Это будет твоя казнь. Думаешь, это легче?

– Это еще не решено, может я выкручусь и даже после задержания просто поеду на очередные сутки, а ты отдохнешь от меня.

– Угу, три раза, – буркнула Маша.

Артур не ответил. Он помолчал немного, осмотрел темный зал с дремавшими в ожидании людьми и заключил:

– Именно поэтому я и должен уехать, чтобы тебе не пришлось смотреть на мою казнь.

Он снова взглянул на Машу и даже улыбнулся.

– Шутки у тебя конечно, – прошептала она и снова взяла его за руку.

– Это не я начал, а ты, – шептал Артур и снова ее обнимал, чтобы очень тихо шептаться с ней о всяких глупостях, чтобы она могла запомнить хоть что-то человеческое в нем.

Глава 37

Когда из РУВД кто-то выходил, у него спрашивали про остальных, показывали фото, расспрашивали, и люди чаще всего отвечали, пытаясь успокоить чужих родных.

Говноед теперь стоял перед РУВД и пытался ловить крупицы информации. Он описывал освобожденным Пылесоса, внешность которого была слишком приметна, и показывал фотку Сереги, надеясь, что хоть кто-то что-то сможет сказать, но почему-то их почти никто не помнил. Только одна бледная женщина сказала, что да, кажется, она их видела. Но уверенности в ее голосе не было. Все это Говноеду не нравилось, а мелькнувшая слабая надежда покидала его.

«Может, они вообще не здесь?» – думал он, а потом понимал, что если эти люди выходят с административными протоколами, то они могут ничего не знать о тех, кого обвиняют по уголовным статьям.

– Я этих знаю, неплохо так, – говорил ему когда-то Олег, рассуждая о том, что будет с ним в случае задержания. – Я не думаю, что они будут заморачиваться с обвинениями. Все будет зависеть от их задач. Будет задача усадить кого-то по УК прямо сегодня – я в первых рядах поеду в СИЗО, просто потому что уже признанный «фашист» и «радикал». Не будет такой задачи – поеду на сутки, потому что лишние уголовки им не нужны.

– Все ради премии? – уточнил Говноед.

– Ради нее, но и чтоб без лишней работы. Так всегда было.

Говноед кивал, смутно понимая, что Пылесос прав, а значит все они зависят от указивок сверху.

«Вот же», – думал Говноед, косясь на РУВД.

Он постепенно свыкался с мыслью, что Олег нескоро выйдет, исчезнет, как Иван, в застенках, и они ничего не будут знать, потому что даже самый надежный адвокат не все и не всегда может сказать. Да и толку от адвоката, если большую часть времени адвоката рядом нет, а врагом политзаключенному может оказаться даже сокамерник – настоящий уголовник, живущий по блатным законам.

Говноед знал, что Пылесоса этим уже не напугать. Тот знал, что такое СИЗО на Володарке, знал, что такое колония. Говорил, что все наверняка хуже, чем было раньше, но суть едва ли изменится.

– Политический в заключении – это животное, по их мнению, – говорил Пылесос и едва заметно усмехался, явно не собираясь соглашаться с подобной концепцией.

Вот только говорили, что таких ломают с большей жестокостью. Эта мысль Говноеду совсем не нравилась, да и судьба Цезаря не давала покоя. У того был длинный язык, и порой Говноеду казалось, что Цезарь его вообще не контролирует. Это могло стать настоящей проблемой для любого пленного.

Говноед мог в красках представить, как много Серега может наговорить и что с ним за это сделают враги, если он и своих иногда выводил из себя парой слов. Но если бы Сергей заговорил, если бы он начал язвить, это бы запомнили, вот только никто не рассказывал ничего подобного, и не ясно было, хорошо это или плохо.

«Может, я упустил момент и их увезли? Может, они уже в СИЗО?» – думал Говноед, пытаясь вспомнить, сколько раз машины и автозаки заезжали во двор и уезжали. Если бы его знакомого адвоката не вызвали в другое РУВД из-за уголовной статьи на одного из задержанных, Говноеду было бы спокойней, а так он точно знал, что сегодня указивка на уголовки была, вопрос лишь в том, кто попадет под эту раздачу.

Решив вернуться к ребятам на заправку и обсудить все это, Говноед отступил от здания РУВД, но далеко уйти не успел. Его внезапно догнала совсем миниатюрная девушка, пару минут назад вышедшая из РУВД.

– Подождите, вы спрашивали у всех про высокого парня с бородой? Кажется, Олега, – спросила она.

– Да, – признался Говноед. – Я его друг.

– Он забрал мой флаг, а еще его почти сразу увели, и больше я его не видела, – сказала девушка. – О нем совсем нет новостей?

– Нет, никаких, – отвечал Говноед и показал ей фотку Сереги. – А вот этот парень был?

– Да. Он что-то сделал со своим телефоном еще в автозаке и это не понравилось какому-то сотруднику. Его потом тоже увели.

– И его ты тоже после не видела?

Девушка взволнованно кивнула. Говноед в ответ вздохнул, болезненно морщась. Все это казалось ему дурным знаком.

– Я могу подождать новостей вместе с вами? – спросила девушка, отвлекая его от мрачных мыслей.

– Конечно, – ответил Говноед и предложил девушке перейти через дорогу и рассказать про парней все, что она видела. Говноед очень надеялся, что кто-нибудь ему скажет, что это ничего не значит и им есть смысл ждать до конца.

Когда он отошел от РУВД, вышел первый человек, признавшийся, что он теперь подозреваемый по уголовной статье как возможный организатор «действий, грубо нарушающих общественный порядок».

Глава 38

– Грушенко, ты там оглох, что ли?! – спросили у Сереги с явным недовольством, и только тогда он встрепенулся и понял, что его уже трижды окликнули по фамилии. – Сюда иди! – потребовал тот самый майор.

Видеть его Сереге было неприятно. Он вызывал не страх, а противную тягучую тревогу, как будто снова может сделать что-то такое, после чего станет еще хуже. Подавляя все эмоции, спорить с ним Сергей не стал. Встал и подошел к столу, за которым сидел майор.

Рядом с ним сидел какой-то молчаливый сотрудник и что-то писал, поглядывая на задержанную женщину. О чем они говорили, Сергей не мог разобрать. Его разум просто не улавливал чужих слов. Посмотрев на женщину, он перевел взгляд на майора, ничего уже не чувствуя.

– Подпиши, – велел ему майор и швырнул ручку так, что она шлепнулась на стол и покатилась в сторону Сергея.

Тот поймал ее, взял и быстро просмотрел документ. Теперь это был протокол административного правонарушения, и в нем было то же, что в уже подписанных показаниях, только телефон не упоминался.

Тот факт, что по данным этого протокола сотрудники представились, прежде чем его задержать, Сергей даже не заметил, подписал все и положил ручку рядом.

– А вот теперь мне нравится твой взгляд, – самодовольно сказал майор, и эти его слова странно подействовали на Сергея.

Он расправил плечи, нахмурился и посмотрел на мужчину совсем иначе, показательно пряча руки в карманы – быть проигравшим и сломленным в глазах этого самого майора Сереге совсем не хотелось.

– Хочешь что-то сказать? – спросил майор с улыбкой победителя.

Сергею в ответ хотелось просто плюнуть ему в лицо, чтобы тот подавился своей ухмылочкой, но он лишь отрицательно покачал головой, а пальцы в кармане сами собой превратились в фак.

– Уведите, – сказал майор, довольно улыбаясь, и Сергея снова вывели, но фак он продолжал держать в кармане, пока его водили по РУВД.

Была уже ночь. Он узнал это, когда его привели в один из кабинетов – посмотрел на часы. Хотя сам факт, что завели в кабинет, заставлял напрягаться, как будто дверь может закрыться, свет отключится и вместо флага на шею будет наброшена удавка, но у него всего лишь сняли отпечатки пальцев и снова вывели.

– Ждите здесь, – велел ему сотрудник, небрежно махнув рукой в сторону стены, и только тогда Сергей увидел Пылесоса, что стоял в коридоре с опущенной головой. Услышав шум, он поднял голову. Взгляд у него был пустой, совершенно равнодушный, но, когда он увидел Сергея, в нем мелькнули какие-то эмоции.

Не зная, как на это реагировать, Сергей просто стал с ним рядом и осмотрелся. Камер не было, потому Сергей все же покосился на Пылесоса. Пылесос тоже смотрел на него с каким-то недоумением, словно не ожидал его здесь увидеть.

«Неужели ему сказали, что я его сдал, и он поверил?» – подумал Сергей, но, не понимая, как об этом поговорить здесь, протянул ему руку, представляясь:

– Сергей.

– Олег, – представился Пылесос в ответ и пожал ему руку, как будто они не были знакомы с августа. Его рукопожатие было уверенным, он даже замер, сжимая руку Сереги, словно пытаясь напомнить, что они на одной стороне, а потом странно улыбнулся и спросил:

– Тебя тоже обещали вывести во двор и расстрелять?

– Что? – беззвучно спросил Сергей, потому что голос внезапно пропал.

Он отшатнулся от подобных слов, освобождая руку.

– Просто мне они обещали именно это, – сказал Пылесос, хмурясь, и Сергей наконец понял его взгляд. Он не подозревал его, он боялся того, что они сейчас снова оказались рядом, а значит, участь у них могла быть одна.

– Думаешь, они это сделают? – спросил Сергей, сглатывая. Он не верил, что подобное может случиться. Ему казалось это диким, но даже это уже никого бы не удивило.

– Нет, не думаю, – ответил Пылесос. – Но я был уверен, что жду машину, чтобы поехать в СИЗО.

Он неопределенно махнул рукой, и Сергей увидел красный след на его запястье, как будто то было долго чем-то стянуто.

– Они тебя пытали? – все же спросил Сергей, не в силах ждать момента получше.

– Нет, только угрожали.

– Тогда где ты был все это время?

– В стакане^[105], а ты?

– А я… в кабинете с психами, – едва слышно ответил Сергей.

– Били?

Сергей в ответ покачал головой и признался:

– Душили.

Быть сильным он сейчас не видел никакого смысла, особенно если учесть, что, возможно, в следующий раз они с Пылесосом увидятся только в суде, когда будут наблюдать этот цирк из общей клетки.

Что-то ему подсказывало, что стоило бы попытаться обсудить что-то еще, что-то более важное, но Олег и так знал, что телефон был при Сереге, знал, что он его обнулил, и что это может не стать спасением – тоже наверно знал, а значит не стоило говорить о важном там, где их могут подслушать.

Они просто молчали, глядя друг на друга, а потом дверь открылась, заставляя их обернуться.

– Демидов, – окликнули Олега и жестом позвали в кабинет.

Тот подчинился, дверь за ним закрылась, и на долгих две минуты Сергей остался один с дурацким пакетом в руках, не представляя, что будет дальше, и даже дикая угроза расстрела не казалась ему неправдоподобной, хотя тело почему-то ждало удавку. Он почти ощущал ее невидимое прикосновение к собственной шее, пока был один. Потом дверь открылась, и снова появился Пылесос с таким же пакетом в руках.

Им обоим велели идти за сотрудником, и Сергей заставил себя с невозмутимым видом подчиниться, как будто его не пугала неизвестность. Их вывели в маленький холл с железной дверью. Та открылась, и Сергей понял, что это выход из РУВД, выход на улицу, выход к толпе, которая ждала новостей.

Не веря своим глазам, он даже обернулся.

– Проваливай, – сказал ему сотрудник, а Пылесос, схватив Серегу за предплечье, потянул его наружу.

Какая-то еще живая вежливая часть хотела сказать «спасибо», а пальцы в кармане снова превращались в фак, и тот таял, только когда кто-то из волонтеров спрашивал, кто они, чтобы дополнить список и сообщить тем, кто ждал новостей.

В то, что их действительно отпустили, не верил ни Сергей, ни Пылесос, но они правда стояли на улице среди людей, хоть и с подписками о невыезде и статусом подозреваемых.

Глава 39

– Их отпустили! – неожиданно воскликнул Говноед, получив сообщение от волонтера. – Их обоих отпустили.

Он и сам не верил в это, потому первым мчался к переходу и почти бежал к РУВД, чтобы увидеть все своими глазами. Кирилл спешил за ним. Он только приехал, не успел толком узнать, что именно произошло и почему компания неожиданно выросла и все спешат за Говноедом.

Руслана он конечно узнал и кивнул ему вместо приветствия, а про худенькую девушку и ее друзей, что примкнули к компании, спрашивать не было времени.

– Не может быть, – простонала Мошка, увидев Сергея на крыльце РУВД. Она не бросилась к нему, не смогла, застыла и тихо заплакала, поверив, наконец, что он правда цел и свободен. Его улыбка, веселая как всегда, всем заявляла, что он в полном порядке.

Он ответил что-то волонтеру, увидел своих, толкнул в плечо Пылесоса, позволяя ему заметить ребят, и поспешил к ним, как будто ничего не случилось.

– Ты как? – спросил Кирилл, но Серега не ответил, он увидел собаку Ивана и, игнорируя всех, бросился к ней, чтобы упасть возле нее на колени.

– Я по тебе скучал, собачья ты рожа, – сказал он собаке и радостно потрепал его за уши и обнял.

Его трясло и пробивало на истерический смех, потому он цеплялся в светлую шерсть собаки, только бы никто не увидел, в каком он на самом деле состоянии. Признаваться, что он не в себе, Сергей не хотел. Говорить о том, что все еще не верит, что жив и свободен – тоже.

Пылесос же спокойно поднял руку в равнодушном приветствии и улыбнулся девушке, что ждала их снаружи. Ничего не говоря, он вскрыл пакет и достал флаг – мятый испачканный флаг, на который опасливо покосился Сергей.

Это был тот самый флаг. Он это понимал. Он в этом не сомневался и его тошнило от мысли, что прямо сейчас его удавку держал в руках его товарищ и даже улыбался.

– Вы вернете его мне? – удивилась девушка.

Ей-то уже казалось, что она недостойна его, раз уже выбросила. Она-то думала, что этот суровый мужчина тоже так решит, а он просто улыбался.

– Он твой. Держи, правда они вымазали его еще больше.

– Ничего, я постираю, – ответила девушка и приняла флаг.

Сергей едва не заплакал, понимая, что он никогда никому не сможет доказать, что его чуть не задушили флагом, что она отстирает его и на нем не останется никаких следов.

Он с силой зажмурился и прижался к собаке, только бы не думать о собственной беспомощности, а девушка всхлипнула, словно разрыдалась вместо него.

– Спасибо, – говорила она и начинала рыдать в голос, но друзья мгновенно ее обнимали, утешая.

Какой-то парень из ее компании благодарно кивнул Пылесосу. Тот кивнул в ответ и повернулся к своим.

– Так что в итоге? – спросил Говноед.

– УК с подпиской о невыезде, – спокойно ответил Олег и закурил.

– А статья?

– Триста сорок вторая – подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, до трех лет общего режима, – ответил Олег, так спокойно и уверенно, словно это было мелочью, а вот Серега замер, понимая, что сам он не помнит, в чем его теперь подозревают. Он даже не был уверен, что ему говорили какую-то статью. В любом случае, он не мог ее вспомнить.

Осознавать, что он оказался беспомощный лохом, которого сбили с толку попыткой удушения, было неприятно настолько, что Сергей мог только сам себя ругать за слабость и наивность.

– До трех лет – это не так уж и плохо, – подумав, сказал Говноед. – Я найду адвоката.

Пылесос кивнул и снова затянулся.

След на его запястье виднелся из-под рукава, но никто не решался спрашивать о нем, да и Сергей в этот миг заставлял себя встать и обернуться.

– Давайте уже свалим. Хочу покурить подальше отсюда, – заявил он.

– И даже не расскажешь ничего? – осторожно спросил Кирилл, понимая, что Серега ведет себя странно.

– Что рассказывать? У меня та же фигня, – ответил он с наигранным равнодушием и махнув рукой в сторону Олега. – Только мы этим уродам не проиграем, и режим наебнется.

Он достал сигареты, пафосно обернулся и замер, увидев своих родителей.

– Сережа? – вопросительно окликнула его мама, словно не узнавая.

Серега тут же переменился в лице и даже отступил.

– Что вы здесь делаете? – спросил он строгим тоном.

– Я им сообщил, – признался Кирилл и получил злобный взгляд, но, к счастью, короткий.

– Вам не стоило приезжать, – сказал Сергей и попытался пройти мимо, но собственный отец схватил его за руку, не позволяя уйти.

– Сережа, ты что, из этих?! – испуганно спросила у него мать.

Сергей дернулся, одним движением вырываясь из отцовской хватки, но обернулся, не пытаясь уже уйти.

– Такое чувство, – начал он насмешливо, – что мы сейчас говорим о моих проблемах с сексуальной ориентацией, о которых даже я не знаю. Прекрати, мам.

– Наш сын не может быть змагаром! – заявил Сергею отец.

– Значит у тебя больше нет сына! – в тон ему ответил Сергей, и в тот же миг на глазах у всех его ударили. Пощечина была неожиданной для всех, кроме, видимо, самого Сергея, и такой сильной, что ему пришлось отступить, чтобы не потерять равновесие, но он быстро собрался, дернулся, оскалился и снова посмотрел на отца.

– Ты горисполкомная крыса, – заявил он, – и да, у тебя больше нет сына, потому что если ты все еще ничего не понял, то мне насрать на твое мнение!

– Ты сейчас же едешь с нами…

– Нахуй иди, мне давно не пятнадцать, я сам в состоянии разобраться со своей жизнью! – заявил Сергей и резко развернулся, собираясь уйти.

– Ты уже достаточно доразбирался, – сказал Сергею отец, попытался его схватить, но за руку его поймал Пылесос, подождал, когда Сергей успеет отойти, и заговорил:

– Оставьте его в покое или вы окажетесь в этом РУВД сегодня же.

Он заглянул мужчине в глаза и в этом взгляде было что-то угрожающее.

– Меня там никто не тронет, потому что я ничего не совершал, – ответил мужчина, не выказав и тени страха.

– Проверим? – спросил Пылесос с той же жесткостью, с которой держался перед ментами.

– Что проверять, никто и никого просто так не трогает! – ответил отец Сереги, освобождая руку.

Он сказал это слишком громко, привлекая внимание почти всей толпы.

– Не задерживает? Вы еще скажите, что не запугивают, не бьют, не угрожают? – внезапно вмешалась та самая хрупкая девушка, не способная дышать в автозаке.

Она плакала и при этом, казалось, была готова броситься на него, словно весь страх этого дня превратился в гнев, и теперь была готова выцарапать обидчику глаза, но ее, к счастью, придерживали друзья, не позволяя натворить глупостей.

– Вам лучше уйти, – строго сказал Пылесос, и это его утверждение разделяли все присутствующие: все, кто вышел из РУВД и еще не уехал, все, кто ждали своих родных, и все, кто их уже дождались.

Десятки глаз смотрели на Грушевских с таким недовольством, что мама Сережи поспешила к мужу и, взяв его за руку, повела прочь.

– Какие же они неадекватные, – шептала она, а Кирилл это слышал, но, молча кусая губы, осматривался, пытаясь найти Серегу.

Куда именно он ушел, было не ясно.

– Я его найду, – сказал Кирилл, поспешив вдоль забора, и так резко дернулся, что чуть не сбил женщину, немигающим взглядом смотрящую куда-то.

– Извините, – сказал ей Кирилл и промчался мимо, а женщина неспешно шагнула вперед, не сводя глаз с Олега.

– Ты неисправим, – сказала она очень тихо.

Он не ответил, внимательно глядя на нее.

Меньше всего он ожидал, что бывшая жена появится здесь. Он не видел ее восемь лет, но все равно узнавал. Мгновенно вспоминая ее в зале суда тогда, десять лет назад. Ему вынесли приговор, а она встала и вышла, не взглянув на него. Ее равнодушная спина была тем, что он помнил все два года своего заключения.

Она не стала с ним разговаривать, просто подала на развод и добилась запрета на общение с ребенком, рождения которого Олег не успел застать.

– Не приближайся к ней, иначе я сама вызову на тебя наряд, – сказала она ему после освобождения, когда он хотел увидеть дочь.

После подобного приезжать под РУВД было, мягко говоря, странно.

– Зачем ты здесь? – спросил Пылесос, напрягаясь по-настоящему, словно эта женщина пугала его больше пыток, сроков и обещаний расстрела без всякого следствия.

– Ты был прав, – сказала она дрогнувшим голосом. – Ты был прав десять лет назад, когда говорил, что мира не будет, пока власть не сменится.

Она подходила ближе и осторожно застегнула замок его куртки до конца, пряча черную футболку.

– Откуда такие перемены? – настороженно спрашивал Олег, не спеша ни принять ее, ни оттолкнуть.

– Мой младший брат оказался на Окрестина в августе, – ответила женщина, глядя не на него, а на замок куртки, по которому вела пальцем.

– Сейчас ноябрь, – напомнил Олег все тем же жестким тоном.

Он видел обручальное кольцо на ее пальце, кольцо из белого золота, явно не то, что он когда-то надевал на ее палец.

– Я испугалась за тебя, – шептала она, не поднимая глаз. – Теперь ведь не две тысячи десятый, теперь все куда страшнее.

– Потому от меня надо держаться подальше, разве не так ты говорила?

– Прости, – наконец, сказала она и отступила, пряча руку. – Я просто поняла, что должна признать, что совершила глупость. Я не имела права лишать тебя дочери. Мы с мужем скоро уедем, она поедет с нами, но… я хочу, чтобы ты познакомился с ней. Я не имела права отбирать у тебя дочь. Прости за это.

Она смотрела ему в глаза и едва не плакала. Ей все еще было больно, страшно, как десять лет назад, когда она, одинокая и беременная, наблюдала за тем, как шмонают ее квартиру. Она продала его байк, разменяла квартиру, чтобы были деньги на адвоката, и считала, что ничего ему не должна. Она назвала его предателем и так было проще, пока мир не надломился снова.

– Прости, – повторила она.

– Ладно, оставь мне номер, я завтра позвоню, – ответил Олег, не способный сказать ей «прощаю», хотя понимал, что остаться с ребенком до года одной едва ли было легко.

– Конечно, – говорила она, протягивала ему лист с номером, прекрасно понимая, что телефона у него сейчас нет.

Он принимал этот лист, не находя слов, но точно зная, что завтра он наберет этот номер, потому что не хочет больше тайком смотреть, как растет его дочь.

Глава 40

Сергей быстро прошел вдоль забора, петляя среди людей, завернул за угол и закурил, глядя на парковку, уставленную машинами. Его трясло где-то внутри.

Получить по морде от отца для Сереги было не новым, но сразу после выхода на свободу – как никогда мерзким.

– Сереж, – окликнули его, и он тут же дернулся, готовый, как минимум, убегать, а если надо – драться, потому что даже видеть своих родителей не мог, особенно мать с этим ее обращением. Только рядом была не мать. Перед ним стояла Мошка – перепуганная и взволнованная.

– Не называй меня так, – попросил Сергей, отворачиваясь и нервно затягиваясь. – Я Цезарь, ну или, на крайняк, Салат, – рассуждал он. Я ведь похож на салат?

Он посмотрел на Мошку с каким-то нелепым вызовом.

– Не очень, – ответила она, осторожно приближаясь.

– Жаль, – серьезно ответил Сергей. – Такое алиби провалилось.

– Что ты делать будешь? – все же спросила Мошка, потянувшись к его руке. Она так за него переживала, что бросилась следом за ним, а теперь даже не знала, что сказать.

– Курить, – нервно махнув рукой, ответил Сергей. – Не видишь? Я уже.

Он бросил на Мошку беглый взгляд, так и не заметив ее попытки прикоснуться, зато она забыла о его руке, заметив отчетливый след от пощечины на его щеке, суетливо достала бутылку и попыталась приложить ее к лицу Сергея.

– Она холодная, а они не правы, – прошептала она.

– Ты капитан очевидность? – язвительно спросил Сергей и, забрав бутылку, сделал пару глотков воды, внезапно осознавая, что он устал, что он хочет есть, а еще сесть бы на что-нибудь удобное, так, чтобы без «кола в заднице», но прямо сейчас это было невозможно, потому он просто прислонился к забору.

– Я вырос рядом с ними, я все про них знаю, так что нахер моих родителей, – сказал он. – Меня волнует другое: как теперь режим валить?

– Об этом можно подумать потом, – начала Мошка и снова потянулась к его руке. – Тебе надо позаботиться о себе.

Она скользнула пальцами по его руке и замерла. Он ощутил это, посмотрел удивленно сначала на ее холодную руку, потом поднял на нее глаза и увидел, что к ним уже подошел Кирилл.

– О, кстати! – воскликнул он, отступая от забора, а заодно и от Мошки, которой он не знал, что сказать. – А где этот повелитель диванных войск? Для него слишком много чести приехать сюда? Друг еще называется!

– Он сидит в подвале на ПП, – ответил ему Кирилл, глядя прямо в глаза, и Сергей, не знавший новостей, понял все правильно, собрался, и его разум переключился с собственных переживаний на другие, более важные вещи.

– Мы должны с этим что-то сделать, – сказал он, забывая про сигарету. – Если его возьмут…

Он не договорил, вспоминая флаг в своих руках и собственное хриплое «нет», и от этого воспоминания его рука сжималась, буквально сминая полупустую пластиковую бутылку.

Он чувствовал, что просто обязан сделать сейчас что-то, должен взять и решить эту проблему, чтобы перекрыть это позорное «нет».

* * *

Спать в душном помещении было трудно. Одно из маленьких окон под самым потолком было открыто, но воздуха все равно не хватало, и Артур просто смотрел вперед, ни о чем не думая.

Маша спала у него на плече. Она так и не сказала, приедет ли за ним, ничего не обещала, а он не смог настоять. Ему казалось, что права на это он не имеет. Слишком мало он мог дать, чтобы говорить о каком-то «мы» в таком разговоре.

Все это угнетало не меньше тьмы вокруг и людей в черном на улице. Артур не мог их видеть, но ему казалось, что он чувствует их кожей. И это тоже напоминало Окрестина. Там тоже кожей приходилось чувствовать врагов, и что-то внутри мешало дышать, когда казалось, что кто-то с дубинкой делает шаг в твою сторону.

Он старался просто дышать и думать о чем-то другом, но в душной темноте уцепиться было не за что и мысли снова вязли. Он держал в руках телефон и снова вспоминал, что его разбитый в августе смартфон, возможно, стал его спасением.

«Если бы они увидели все, что там было, они бы меня убили», – думал он не раз, и эта мысль вызывала тошноту и дрожь в руках.

Он снова видел, как пытался убежать девятого, как рванул от Стелы по дороге, как кто-то на машине пытался преградить силовикам путь, но машину разбивали дубинками, где-то совсем близко взрывалась граната, а Артура сбивали с ног.

Все это происходило так быстро и одновременно, что в голове все мешалось, превращаясь в чужой крик, оглушительный визг и боль от ударов ногами.

Тот шум, крики, та неспособность поверить, что это действительно происходит, накатывали на него странной волной, в которой собственные воспоминания казались плохим фильмом. Он смотрел его в голове в рваной замедленной съемке. Тело напрягалось, но он не мог ничего почувствовать. Он не мог назвать это страхом или паникой. Ему просто было трудно дышать, и он очень хотел бы сказать, что во всем виноват тяжелый воздух подвала.

Это состояние уносило его в странное безвременье, в котором он вечность снова и снова слышал крики, терпел побои, падал и в глазах темнело, но его уже не тошнило, даже дыхание, казалось, приходило в норму, только он смотрел в одну точку, держал телефон и не слышал сопение Маши над самым ухом, пока парень у противоположной стены не помахал ему телефоном, показав два пальца.

«Два часа», – понял Артур и кивнул в ответ, мгновенно возвращаясь в реальность. Он сам попросил дать ему этот сигнал в два часа ночи, чтобы вовремя выйти на связь, потому сразу включил телефон.

Они условились связываться раз в два часа, а в остальное время беречь зарядку телефона. И только если что-то случится, он должен был включить связь раньше, хотя они все понимали, что происшествие может быть одно – их могут найти. В таком случае Артур не успеет написать, но они и без него все узнают. Главное, что они уже решили, что именно делать, и Артур даже сказал Маше, что она должна будет назвать адрес родительской квартиры, чтобы съемную квартиру не нашли быстро, а Наташка успел организовать вывоз всей техники.

Остальное – вопрос терпения. На улице у силовиков оно должно было закончиться раньше, а значит – надо было просто подождать, а потом выйти отсюда и забыть все как страшный сон.

«Салатик спешит на помощь!» – прилетело ему сообщение от Кирилла, и Артур не смог не улыбнуться. Он не понимал, как так вышло, что Сергей снова на свободе, но что тот уже рвался в бой, казалось забавным.

«Ясно, аккаунт захвачен психами», – написал в ответ Артур и, не дожидаясь реакции, написал Наташке:

«Все по-старому».

«У тебя самолет рано утром во вторник», – ответил Наташка, так, словно они это обсуждали прежде.

Артур даже растерялся от такого заявления.

«У меня нет денег, ты про это помнишь?» – уточнил он.

«Да, помню, поэтому мы скинулись тебе на билет. Пока ты официально не в розыске. Я проверил. Создал тебе акк на сайте МВД и сделал запрос. Ограничений по выезду нет. Хорошо, что я знаю твои паспортные данные, правда?»

«А ты точно не спец агент?», – попытался отшутиться Артур, не очень понимая, как на это реагировать.

«Ты знаешь, что нет, – невозмутимо ответил Наташка и продолжил: – Никому не нужно, чтобы они тебя нашли, так что, когда выберешься, передаешь все аки на хранение Лилипуту, технику обнуляешь и оставляешь. Ее просто заберут».

«А что делать с симками?» – спросил Артур, потому что этот вопрос волновал его больше всего.

Все, кто мог ненадолго покинуть страну, привозил им иностранные симки, чтобы нельзя было отследить, на кого зарегистрированы номера, а теперь у Артура был целый склад симок. Вывезти их было нетрудно, а оставлять опасно.

«Уничтожь их», – быстро, явно все заранее обдумав, ответил Наташка.

«А аккаунты, которые на них зареганы? Это же будет значить, что я их потеряю, если выйду с любого их них».

«Не тупи. Зачем тебе выходить, если ты в безопасности? – строго сказал Наташка, а потом продолжил: – Я обо всем позаботился. Тебя встретят наши. Мимокрокодил вообще согласен взять тебя к себе и домой, и на работу, только жопу свою посади в самолет!»

Артур смотрел на это сообщение и понимал, что он Наташке даже не сказал, что готов уехать, а тот не ждал два дня, а все готовил, чтобы потом сказать, куда и как он уедет, видимо не сомневаясь, что Артур сделает правильный выбор. По всему выходило, что Наташка правда хорошо его знал и понимал, потому давал два дня не на раздумье, а на принятие единственно верного варианта.

От такого осознания Артуру хотелось просто плакать, потому что последних два месяца он точно так же спасал других. Он помогал всем, как только мог, а себе помочь был не в состоянии. Он не смог бы попросить о помощи. Он не смог бы просить ребят скинуться ему на билет, ему было бы стыдно. А уж просить Мимокрокодила помочь с жильем и работой – тем более, если учесть, как часто они ругались последнее время.

«Я надеюсь, ты там не выдумываешь гениальные аргументы для спора?» – уточнил Наташка.

«Нет, – мгновенно ответил Артур. – Спасибо».

«Отлично. Будь готов, там началось какое-то движение. Кажется, они уезжают».

Артур не поверил в это в первое мгновение, написал дежурное «Принял», отключил телефон и прислушался к тишине. В подвале правда началось какое-то оживление, видимо, новость о движении во дворе дошла не только до него.

– Кажется, они уезжают, – сказала ему рыжеволосая активистка, которую он уже успел приметить, а затем попросила помочь разбудить всех, чтобы люди были готовы сбежать, если двор опустеет.

Артур кивнул и, разбудив Машу, встал, чтобы будить остальных.

Глава 41

Серега слушал молча, не переставая хмуриться.

– Я не знаю, как он там оказался, – заключил Кирилл. – Ни он, ни Маша не собирались на марш, но теперь они там, а силовики шныряют по двору. Говорят, там сотрудники ГУБОП.

– Какие вездесущие, – хмыкнул Сергей. – Связь с ним есть?

– Через акк Маши, – ответил Кирилл, а Сергей вместо просьбы протянул руку, думая, что написать Артуру.

«Я беру все под свой контроль», – очень хотелось заявить Сереге, но он понимал, что это будет звучать странно, потому он написал то, что Артур наверняка поймет, а Кириллу сказал прямо:

– Мне нужно с этим разобраться. Ты мне это позволишь?

– Да, конечно, только…

– О безопасности я позабочусь, – уверенно сказал Сергей и, забывая про Мошку, поспешил к Говноеду.

– Мы можем махнуться машинами на день? – спросил он прямо и сразу пояснил: – Нужно вывезти одного хорошего человека из западни на ПП, но с моей уголовкой на моей машине там не стоит сейчас кататься.

Он хотел еще сказать, что обязательно позаботится о безопасности и не засветит машину, но Говноед просто протянул ему ключи.

– Только ты понятия не имеешь, как выглядит моя машина, а я не знаю ничего о твоей, – спокойно напомнил он.

– Моя осталась на Пушкинской, предлагаю сразу за ней и сгонять. Ты сам на колесах?

Говноед кивнул.

– Олег, а ты на Пушкинскую на машине приехал?

Пылесос кивал в ответ. Он успел зашнуровать свои ботики и теперь невозмутимо курил.

– Отлично, значит едем впятером на Пушкинскую, а там…

Серега вдруг умолк на полуслове, при этом его взгляд уходил куда-то в сторону молчаливого Руслана, что все еще держался рядом.

– Я уже вызвал такси и могу кого-нибудь отвезти домой, – сказал он, понимая, что Серега его явно в эту пятерку не включил.

– Да, точно! – воскликнул Сергей и обернулся. – Во, Мошка, пусть R2-D2^[106] отвезет тебя домой, а то мы пока туда-сюда покатаемся…

Он использовал ник Руслана, который многие уже успели позабыть, но теперь вспоминали, кто это, и сразу чувствовали, что этот парень не совсем чужой, хоть и отошедший от дел.

– Я напишу, – пообещал Руслан Сереге, но тот отмахивался и отступал к Кириллу.

– Слушай, – говорил он. – Скажи мне теперь, где тут ближайший туалет?

Он даже сам удивлялся, как его организм внезапно вспоминал о таких вещах, но Кирилл был вынужден перенаправить Серегу к Говноеду, который провел здесь куда больше времени.

– Вдоль забора и направо, дойдешь до конца парковки и все увидишь, – ответил тот, окидывая Серегу внимательным взглядом.

– Спасибо, я быстро. Где машина, кстати? На парковке?

Говноед кивнул.

– Отлично, значит встречаемся там, – ответил Сергей и обернулся к Кириллу.

– Рыба, добудь мне еды, иначе я просто умру. Причем вот так чтобы прям пожрать…

– Серега, два часа ночи, где я найду тебе еду? – растерянно спросил Кирилл.

– Включи воображение, – со смехом сказал Серега.

– Ты такой шумный, что я подумываю вернуть тебя обратно в РУВД, – строго сказал Говноед, наблюдая за его активностью.

– Они меня назад не возьмут, – ответил Сергей, смеясь, хотя внутри от такой шутки что-то дернулось и губы на миг дрогнули, но он не позволил этому мелькнуть на своем лице: – Им не понравилось со мной разговаривать, так что даже не надейтесь!

Он махнул рукой, коротко обнял Мошку на прощание.

– Правда, едь домой, все потом, – прошептал он ей, еще раз махнул Руслану, все еще не очень понимая, о чем можно говорить с человеком, который вышел из протеста.

– До встречи на парковке! – заявлял он парням и буквально убегал.

– Он в порядке вообще? – спросил Кирилл, провожая его взглядом.

– Нет конечно, – ответил Пылесос, наблюдая, как Серега быстро скрывается за поворотом, а затем попросил у Говноеда: – Поговори с ним. Ему наверняка нужна помощь.

– А тебе? – вместо ответа спросил тот.

– Мне уже не двадцать пять, и я не впервые имею дело с этими упырями, так что… я скажу, если что, а этот совсем зеленый, да и прессанули его, походу, знатно, вот его теперь и на понты колотит.

– Не переходи, пожалуйста, на блатняк, – морщась, попросил Говноед, не давая договорить.

– Да это еще и ненастоящий блатняк, – зло усмехнувшись, ответил Пылесос: – Просто я зол. Но за речью послежу.

Говноед посмотрел на него, кивнул и пошел за Серегой, попросив Олега отвести Кирилла к оставленной на парковке машине. Состояние Сереги его волновало: тот очень старательно, но безуспешно маскировал свой стресс, и это Говноед считал недобрым знаком.

– Бля! – воскликнул Серега, едва на него не налетев, когда выскочил на парковку. – Не пугай так.

– Кто кого еще пугал, – отшатнувшись, ответил Говноед, потирая плечо.

– Извини, я просто…

Говноед остановил его жестом и просто протянул ему визитку.

– Если надумаешь поговорить о том, что случилось – дай знать. Я, как твой друг, не возьмусь за это, а вот коллегу для тебя найду, и поверь, эмоционально реагировать на неадекватные события – нормально. Не стоит скрывать своих чувств.

Серега уставился на него, затем на визитку, даже не сразу понимая, о чем речь, но принял ее, прочел и удивленно уставился на Говноеда. Смысл услышанного и увиденного доходил до него плохо, потому он еще раз посмотрел на визитку и прочел самое важное вслух.

– Психотерапевт. Ты? Я всегда думал, что ты программист! – воскликнул он так, словно это был тот самый вывод, который он должен был сделать.

Говноед не ответил, он только наблюдал, надеясь, что Сергей все же сам осознает, и до того доходило. Говноед видел это по изменившемуся взгляду, по дрогнувшим губам, но говорить о подобном Серега сейчас не мог, потому, взмахивая визиткой, снова смеялся.

– Вот это деанон! А ник «Говноед» – по Фрейду?

– А вот эта шутка неплоха, – щелкнув пальцами, сказал Говноед, понимая, что самого главного он добился. – Идем, – говорил он и вел Серегу к машине.

Глава 42

– Сколько времени? – сонно спросила Маша, когда Артур вернулся к ней.

Она терла глаза и никак не могла проснуться по-настоящему, просто наблюдала за тихими движениями остальных.

– Полтретьего, – сказал Артур, сжимая ее плечо, потому что иначе не мог ее поддержать. – Твою Сашу, кстати, отпустили. А на улице какое-то движение, так что возможно скоро выйдем.

Он сел с ней рядом и, включив обратно телефон, написал Кириллу.

«Мы приедем», – ответил тот через какое-то время, но Маша на это сообщение даже не посмотрела. Она все терла глаза и никак не могла собраться, потому Артур давал ей бутылку воды и советовал аккуратно умыться, а сам натягивал на ее голову шапку и заботливо прятал под ней короткие черные волосы.

– У нас может быть совсем не много времени, – шептал он мягко, ничего при этом не чувствуя, кроме странного собранного спокойствия.

Он поднимал ее и советовал немного размять ноги. Остальные поступали так же. Кто-то переступал с ноги на ногу, кто-то потягивался и тер затекшие от неудобного сна плечи. Кто-то растирал ногу, которую успел отсидеть. Люди в подвале собирались и готовились, а силовики снаружи подходили к единственному оставшемуся во дворе бусу.

Они о чем-то шумно переговаривались, но наблюдатель, сидевший на балконе собственной квартиры, едва ли мог что-то расслышать. Он снимал, фотографировал и отчитывался Наташке, уверенный, что они собираются уехать, иначе зачем часть из них уже запрыгнула в бус.

«Я тебе говорю, они уедут!» – писал он, не сводя глаз со двора.

Половина людей в черном и правда загрузилась в бус, вторая разошлась, и бус уехал со двора, но не успел наблюдатель обрадоваться, как приехало два других и высадило новых людей в черном, забирая всех, кто остался с предыдущей «смены».

Наблюдатель понял, что это значит, но не сразу нашел в себе силы, чтобы это написать.

«Все плохо», – оценив новости, написал Наташка Артуру и пояснил:

«Они уехали, но на их место приехали другие».

Он хотел, чтобы эту новость Артур узнал от него, а не от активистов в подвале. Это был его способ сказать, что он все еще рядом, насколько это возможно.

Артур это ценил, но слишком хорошо все понимал.

«Это может длиться вечно», – писал он в ответ, не представляя, как сказать об этом Маше.

«Да, им хватит возможности держать патруль сутками, но мы что-нибудь придумаем», – обещал Наташка.

«Если этот телефон не умрет раньше», – написал Артур, тяжело вздыхая.

«Выключай его и выходи на связь в 4 часа».

«Договорились», – ответил Артур и сам написал Кириллу о смене караула, а затем отключил телефон.

От заряда батареи оставалось девять процентов, а новость расходилась по подвалу. Кто-то нервно бил кулаком по стене. Кто-то начинал тихо плакать, а Маша, ничего не понимая, жалобно смотрела на него.

«Сделай что-нибудь», – читал Артур в ее взгляде, но знал, что ничего не может, потому говорил правду:

– Мы застряли. Они не уехали, а выставили новый караул. Так что никуда мы сейчас не пойдем.

– Ну да, а завтра можно будет вычислить всех, кто здесь остался, – прошептала Маша, сдерживая слезы, – потому что они не явятся на работу.

«А об этом я не подумал», – признавал мысленно Артур и хмурился.

Он вообще забыл, что люди ходят на работу, а власти обычно этим пользуются. Теперь все эти люди могут лишиться работы, просто потому что власти могут это сделать. Никого это не удивит, ведь мстительность – одна из главных черт этого режима.

– Еще ничего не решено, – шептал Артур, а сам понимал, что прямо сейчас наверняка начинается экстренный созвон его команды, на котором всеми правдами и неправдами будут искать выход. Потому что своих оставлять не принято, а сегодняшние потери – вырванные силой из квартир люди – наверняка разозлили всех. В такую ночь спасти эту сотню, спрятанную в подвале – дело чести. Ну и Артура заодно можно прикрыть.

В том, что особого отношения к его присутствию здесь не будет, Артур даже не сомневался, и это, откровенно говоря, его радовало. Его не бросят, не бросят, как и всех остальных, и не важно, что никто и никогда об этом не узнает.

* * *

– Держи пока ребят в нашем чате, – сказал Кирилл Сереге уже в машине,когда они оба сидели на заднем сидении.

Еду он решил не искать, воспользовавшись идеей Пылесоса просто заказать пиццу, приехав на Пушкинскую. Серегу это тоже устроило, потому он согласился на телефон друга и бесконечно шутил обо всем на свете, даже о собственном задержании.

«Я так опасен, что они почувствовали это, как только я появился», – писал он.

«Ну да, ты, а не Пылесос», – скептически реагировал один из активистов.

«Зануда», – думал Сергей, но писал совсем другое:

«Конечно я. Бедный Пылесос просто был слишком близок к моему величию».

Свою тираду он дополнял дурацкими стикерами и заявлениями в духе «Кусь за Беларусь!».

Ему очень хотелось, чтобы все знали, что он в порядке и никто не смог его запугать или сломать. На лице при этом не было и намека на улыбку, а когда приходило сообщение от Артура, он заметно мрачнел, но реагировал мгновенно.

– Мы можем прямо сейчас поехать на ПП? – спрашивал Сергей, показывая сообщение Кириллу.

Говноед кивнул, добавляя газу. Ему не надо было объяснять, почему стоит торопиться. Он и сам догадывался и не задавался вопросом, опасно ли это. Все теперь было опасно, даже дышать с гордо поднятой головой, не то что ехать по городу на грани дозволенной скорости туда, где люди прячутся от фашистов, еще и с двумя обвиняемыми по уголовным статьям.

«Мы приедем», – быстро писал Кирилл, а через пять минут матерился, показывая Сереге новое сообщение от Артура.

– Что там? – спрашивал вместо Говноеда Пылесос.

– Да нет смысла уже спешить, – печально сказал Серега.

Кирилл только кивнул, зло сжимая телефон.

– Тот человек задержан? – уточнил Говноед, не сбрасывая скорость.

– Хуже, он – с его сестрой, между прочим – все еще сидит в западне, – указывая на Кирилла, сказал Сергей.

Его улыбка и наигранно веселое настроение так больше и не появились на лице. Он зло бил кулаком по собственному колену и продолжал:

– Силовики все еще контролируют площадь. Взяли и сменили караул, уроды. Такое чувство, что они выкуривали бы людей, если бы знали где они, как лис из нор.

– Конечно выкуривали бы, если бы знали откуда. И тебя это еще удивляет? – спросил Пылесос. – Это война и отношение тут соответствующее.

Он зло скривился и отвернулся, явно стараясь не сказать лишнего.

– Ну бля, – выдохнул Сергей, но не нашел подходящих слов, чтобы объяснить, что он все понимает, но не хочет принимать это как что-то нормальное. Все происходящее по-прежнему его ужасало и злило, особенно от того, что он не мог этому противостоять всерьез.

– Так что? – прервал короткую тишину Говноед. – Разворачивать или нам стоит проехать мимо?

Кирилл встрепенулся от этого вопроса. Ему очень хотелось сказать «поехали», но он никак не мог оценить этот свой порыв, не мог сказать безопасно это или нет, не мог даже понять, можно ли посоветоваться на этот счет с Наташкой. Он посмотрел вопросительно на Серегу и внезапно разозлился на себя.

– Поехали, – сказал он в итоге, чувствуя потребность хоть что-то взять и решить сам без чужой указки. – Должен же я знать, где застряла моя сестра со своим парнем.

– Да, это может быть полезно, – согласился Серега, немного подумав. Вернув телефон Кириллу, он попросил уточнить у Наташки, в каком из домов находится Артур и в какую сторону он сможет выйти.

– Нам нужно все это для плана побега, – сказал Серега.

– Давай еще местами поменяемся, – предложил Говноеду Пылесос. – Я медленно проеду мимо, а ты снимешь аккуратно все что можно и скинешь потом Рыбе.

– Давай, – согласился Говноед.

– Лишним точно не будет, – поддерживал идею Серега, поглядывая на переписку Кирилла с Наташкой, просил посмотреть карту и на ходу советовался с Пылесосом и Говноедом.

– Плохо, что вот тут гараж стоит, он весь обзор закрывает, – сразу сказал Пылесос, ткнув на карту.

– Ну можно стать на крышу машины и посмотреть, – задумчиво сказал Серега, строя умное лицо.

– И это будет совершенно неподозрительно, – с укором сказал ему Пылесос.

Серега пожал плечами и просто доверился ему, когда Пылесос сел за руль и медленно проехал по Каховской и свернул на Червякова.

В скудном освещении двора, прикрытого частным домом, и гаража трудно было рассмотреть весь двор, но черные тени все равно читались и бесили Серегу до скрипа зубов, но он не говорил ничего, только поправлял средним пальцем капюшон, натянутый на голову, показывая всей этой реальности фак. Для него это был единственный способ не захлебнуться ненавистью.

Глава 43

– Помощь нужна? – спросил Пылесос уже на Пушкинской.

– Не, думаю мы дальше сами справимся, спасибо, – сказал Серега, пожимая ему руку.

У них было видео, снятое Говноедом, а также фото наблюдателя с подробным описанием, где и как стоят силовики.

– Там просто все очень сложно и не все можно говорить, – честно сказал Серега.

Пылесос кивнул, что-то для себя понимая, и показательно выкинул из кармана желтые бумажки от наклеек, только теперь о них вспомнив. Серега проводил их взглядом и нервно усмехнулся, не веря, что они так и пролежали у Пылесоса в кармане.

Сочетание продуманности и тупости всего, что случилось с ними в РУВД, все еще не давало ему покоя, а эти глупые бумажки напоминали о том, как же сильно они рисковали и все еще продолжают рисковать.

– Если что – звоните, – сказал Говноед, заставляя Серегу очнуться. – Я всегда на связи.

– Спасибо, – сказал Кирилл, тоже простился с ребятами, а сам отступил, чтобы на увеличенном скриншоте с карты черными точками отметить силовиков.

– Блять, – простонал Серега, видя, как потемнела от меток карта. – Они и правда в западне.

– Да, – вздохнул Кирилл, – но их надо оттуда вытащить.

– Сначала поесть, потому что я голодный, как будто три дня не ел. Не могу думать, – признался Серега, отобрал у Кирилла телефон и стал искать, где бы заказать пиццу, так чтобы и доставка была, и вкусно было, а сам не переставал думать о карте площади и грязном флаге в своих руках.

Он много говорил, шумно обсуждал необходимость бортика у пиццы и по памяти вводил данные собственной карты, заказывая пиццу в ближайший к ним подъезд, чтобы поймать курьера у двери, поесть и заняться разработкой плана.

«До четырех все должно быть готово», – решил Серега, считая своим долгом вытащить Артура, вместе с которым они помогли за это время не одному белорусу.

* * *

Маша обнимала рюкзак Артура и тихо наблюдала за мрачным возбуждением запертых с ней вместе людей. Она не сводила глаз с Артура, словно видела его впервые. Он переговаривался с активистами, успокаивал тех, кто с трудом принял новость о смене караула во дворе, и казался спокойным и уверенным, словно не знал ни усталости, ни страха.

Он не в одиночку этим занимался, но Маша замечала только его и, хоть не могла разобрать слов, успокаивалась от уверенного тона его голоса.

Сейчас он сидел в одном из углов и говорил с почти рыдающей женщиной предпенсионного возраста.

– Они смогут сторожить нас вечно, так зачем? – спрашивала женщина, закрывая лицо руками.

– Смогут, – говорил ей Артур, не пытаясь убеждать в обратном, – но это не повод сдаваться. Надо хотя бы попробовать по-настоящему победить. Сейчас ночь, никого нет на улице, а значит, если вы выйдете отсюда, они сразу вас увидят и это место найдут. Задержат всех. Вы этого хотите?

Женщина отрицательно качала головой, всхлипывала, вытирая мокрые глаза, но только сильнее дрожала от страха.

– Они, когда поймают нас, будут злые, – шептала она.

– Они и так злые. Всегда злые, поэтому к ним вообще лучше не попадать, – говорил Артур, прекрасно понимая, что этот разговор слушают и другие напуганные протестующие.

– Но ведь нас могут бить после задержания, бить как в августе…

– Меня били в августе, – неожиданно для себя сказал ей Артур, понимая, что он впервые говорит об этом именно так.

В августе никому не надо было это объяснять. Весь дом знал, что он побывал на Окрестина, потому что он рано утром прошел по двору в шортах с синими ногами, с ободранными запястьями, с синяками, видневшимися из-под воротника окровавленной майки. Гипс на правой руке завершал полноту картины и, кто бы что ни говорил, на самом деле все всё знали, понимали и ни разу никто не спросил, что с ним случилось.

Все знали. Реагировали по-разному, но никто не спросил, кто это сделал, а он так ни разу и не сказал эту очевидную правду.

– Меня избивали в августе на Окрестина, – сказал он, глядя женщине в глаза.

Ее реакция на эти слова была совсем не такой, как та, что бывает у людей на сдержанное «Я был задержан девятого августа в Минске», хотя, в сущности, они значили одно и то же, но не все были готовы это по-настоящему признавать.

Вместо сочувственного понимания в глазах, вместо сожаления, к которому Артур уже почти привык, он увидел шок и страх, словно говорил с человеком, только сейчас вышедшим на улицу. Он видел в ее глазах еще большую панику, как будто он тоже был угрозой.

«А ведь она и правда только вчера могла выйти впервые», – запоздало подумал Артур, вспоминая, что люди в протесте в общей своей массе постоянно менялись. Одни уставали и уходили, другие, наоборот, доходили до своей точки кипения и появлялись на улицах городов. Только у Артура для всех была одна, возможно неприятная, правда.

– Поверьте мне, – говорил он, глядя женщине в глаза. – Вам не надо уходить сейчас. Сейчас нас даже проще перебить, всех, ночью в темноте, как в августе, которого вы боитесь. Здесь не центр города. Здесь темно, достаточно темно, чтобы забить кого-нибудь до смерти и остаться безнаказанным, точно так же, как было с Романом.

Она смотрела ему в глаза и уже не могла сдержать слез. Те текли по ее лицу. Плечи женщины вздрагивали от сдержанных рыданий, но Артур, видя все это, почему-то не чувствовал ни жалости, ни страха.

«Меня этот режим лишил работы. Меня этот режим избил и только по счастью не покалечил. У меня с ним личные счеты, но воевать надо с холодной головой, иначе не победить», – думал он спокойно и немного отрешенно.

– Мы отсюда выберемся, но так, чтобы у нас были шансы, максимально возможные шансы. У вас их и так больше, чем у любого мужчины в этом помещении, а значит, если вы сейчас подождете, можно будет уйти совсем без рисков. По крайней мере, без рисков для вас.

– Но я должна успеть на работу, – простонала женщина, все еще глядя на него испуганно, как будто он был страшнее ОМОНа снаружи.

– Ну а с этим уж как повезет, – сказал Артур и поднялся.

Во-первых, он понял, что, кажется, перегнул палку, потому хотел попросить другую активистку, ту рыжую девушку, подойти и переговорить с женщиной, а во-вторых, очень хотел сходить к ребятам, сидевшим у двери, чтобы еще раз обсудить возможность выхода по одному.

Сама мысль была неплоха. Один человек мог вырваться, мог даже отвлечь всех, но риски превышали шансы на успех. Просто Артуру привычней было проговаривать такие мысли, обсуждать, узнавать, что об этом думают другие и, возможно, самому оценивать их иначе, но итог подобного обсуждения был неутешительный.

– Надо однозначно всем вместе. Вопрос лишь когда, – подвел итог один из активистов.

Артур неуверенно, но согласно кивнул.

– Вопрос «когда» явно придется решать не нам, а тем, кто будет снаружи: им виднее и у них есть шансы все подготовить.

– Все подготовить? – удивилась рыжая девушка.

Артур только кивнул и просто вернулся к Маше, но не стал опускаться рядом с ней на пол. Она успела задремать, потому он поправил воротник ее куртки, коротко провел рукой по ее плечам, заменяя этим движением крепкие объятья и стал у стены.

Он понимал, что связь в четыре, скорее всего, станет последней, особенно если он переговорит и с Наташкой, и с Кириллом, но выходить в четыре будет слишком рано. Улицы будут еще пусты. Темно будет как ночью.

Прекрасный момент для атаки – для силового прорыва, а не для побега. В такое раннее утро можно было бы устроить бойню, но будет как в августе: вооруженный бронированный ОМОН «пострадает от вероломного нападения» ^[107] безоружных ребят. ОМОНу – премию, ребятам – срок.

Артур это хорошо понимал, но мысль в голове все равно мелькала, по-своему сладкая мысль о настоящем сопротивлении.

В августе он не был готов к подобному. Он вообще никогда не думал, что ощутит это желание сражаться. Оно впервые пришло к нему в сентябре, после третьего задержания.

– Да вас всех урыть мало! – орал тогда на задержанных мусор.

Назвать его милиционером или сотрудником внутренних дел Артур бы не смог. Мразь она и в форме мразь. Наверно, эта мысль отразилась у него на лице, потому что этот самый мусор тут же дернулся к нему.

– Что смотришь?

– Наслаждаюсь тем, как вы работаете по закону, – ответил Артур, глядя мусору в глаза.

Медицинская маска прятала его ядовитую улыбку, но сарказм в голосе читался, и сотрудника РУВД совсем не впечатлял. Он оскалился и ударил Артура кулаком под дых, вбивая позвоночник в стену коридора.

Согнувшись от удара пополам, Артур глухо засмеялся. Давясь при этом очередным приступом паники.

Взяв под контроль дыхание, он подумал, что если сможет сказать еще пару гадостей, то ему прилетит еще раз и, если повезет, придется вызывать скорую, а там, если повезет, на отсроченном суде – штраф, и он не окажется снова на проклятом Окрестина, не придется вспоминать крики, побои, стяжки на руках. Все это он и так не мог забыть, но от одной мысли про Окрестина становилось дурно.

Он помнил еще адскую боль в руке и не мог сжать правый кулак. Всего три дня проходил без гипса, как снова был в руках у мусоров, уже третий раз.

«Я просто самый везучий человек на свете!» – думал он в РУВД и смеялся, медленно садясь на пол.

– Встать! – рявкнула на него эта мразь.

Мент нависал над ним, и это была угроза, но в голове Артура мелькали аналогичные команды, чужие крики и сквозь собственный смех хотелось послать всех к чертовой матери, только бы доказать самому себе, что ему не страшно.

– Встал, собака! – рявкнул мусор и пнул его ногой в бедро, не ударил, а прикоснулся с брезгливым угрожающим пренебрежением, и в тот же миг что-то внутри Артура словно лопнуло.

Дыхание изменилось само, напряжение стало другим. Смех исчез, и он поднял глаза на мента с внезапным осознанием, что он готов с ним драться, готов ударить его в РУВД, несмотря на табельное оружие, камеры и последующую уголовную статью. Он понял, что не может больше все это терпеть, потому что это правильно, благородно или что там еще говорят сторонники мирного протеста.

Он не просто хотел, чтобы эту мразь отпинали. Это было не безликое желание отомстить теням с Окрестина. Это было желание убить реального человека, который стоял перед ним, и, как ему казалось, он был способен это сделать.

– Оставь его, – вмешался неожиданно еще один сотрудник.

Мусор отступал, а Артур поднимался на ноги, но после этого не говорил уже ни слова. Молча подписывал оба протокола. За массовые мероприятия и невыполнение требований милиции и уезжал в автозаке на Окрестина, чувствуя, что он действительно готов убивать.

Он ощущал это и теперь не как абстрактное чувство, а как готовность превратить в оружие что-то максимально для этого подходящее. Он даже осматривался, пытаясь понять, что в этом подвале может стать оружием. Смотрел на людей, оценивая каждого на подобную готовность.

Он почти начинал планировать силовой прорыв, потому что их больше, потому что атаки от них не ждут, но потом вспоминал, что большинство белорусов к такому не готово, а враг готов давно. Тогда они проиграют, кого-нибудь наверняка убьют, а из силовиков всерьез никто не пострадает. Но он не мог запретить себе фантазировать на подобную тему.

Он отчетливо представлял в своих руках кусок арматуры, которым можно было бы разбить щиток шлема. Тот не рассыпался бы, но, покрывшись трещинами, мешал бы врагу видеть и тогда можно было бы его убивать.

Он был готов вообразить и само убийство, был готов назвать это планом, но слышал сдержанные всхлипывания и напоминал себе, что люди к подобному не готовы.

Отрицательно качая головой, он закрывал глаза, представляя, как развивались бы события, если бы он сидел не здесь, а дома перед ноутбуком, со всеми своими аккаунтами и чатами. Там он бы точно не думал про арматуру и убийства.

Лилипут заранее объявила бы время созвона, так, чтобы у них была возможность все обдумать и прийти на созвон с какими-то мыслями, которые нужно будет обсудить, и принять общее решение.

Артур никогда не приходил с пустыми мозгами на созвоны. У него всегда были какие-то идеи. Он всегда пытался посмотреть на проблему как на задачу и найти ответ. Не всегда это получалось, а последнее время он и вовсе едва ли мог сосредоточиться на делах, не возвращаясь мыслями в август, но если бы он был сейчас дома, то искал бы ответ.

Он ходил бы вдоль окна на кухне и курил, открыв форточку. Места бы хватало на два полушага – очень коротких, но очень ему нужных.

Заставляя себя думать в правильном русле, Артур достал сигарету и поднес ее к губам. Курить в замкнутом пространстве он не собирался, но она была ему нужна, потому, не прикуривая, он словно бы затянулся, отчетливо представляя себя на кухне.

«Если бы я не был здесь, что бы я считал верным?» – спрашивал он себя и искал идеальное время прорыва, потому что любой отвлекающий маневр может кончиться плохо – для всех и уж тем более для того, кто решил отвлекать.

«Этот вариант даже рассматривать нет смысла», – подумал Артур, хотя не сомневался: на созвоне подобные идеи тоже будут обсуждаться во всех возможных вариациях.

Сам же он их отметал. Считая обсуждение с активистами аналогом созвона. Он закрывал глаза и забывал где он, забывал, что ему самому угрожает опасность.

Он не мог сделать даже один полушаг, чтобы проще было думать. Ему не хватало пространства, но он все равно поднимал правую ногу, сгибал ее в колене и упирался стопой в стену за спиной, чтобы оттолкнуться и поставить ногу на пол, и так по кругу вместо шага, не открывая глаз и не выпуская сигарету.

Он должен был понять, какое время лучшее, чтобы сказать об этом Наташке, чтобы тот мог донести его мысли, чтобы он сам не был беспомощной тенью в подвале.

В момент побега на улице должно быть светло, но когда начинает светать – Артур сказать не мог. Где-то после восьми утра, а быть может до восьми, но в девять было уже светло. По крайней мере, так ему казалось.

Его нога замирала, уперевшись в стену. Он опускал руку с сигаретой и открывал глаза.

«Девять утра! – вспыхивала мысль в его голове. – Будет светло, в меру людно, не очень тихо. Откроется магазин через дорогу, ну или по крайней мере должен открыться…»

Он не знал, как работает магазин, понятия не имел, когда он открывается, но восемь-девять утра – это стандартное время для начала работы, для начала работы всего вокруг, и в девять утра на улице будут люди!

«А эти твари будут уставшими», – рассуждал Артур. Он не верил, что их оставят на дежурство меньше чем на восемь часов – стандартный рабочий день как-никак, а у нас все по стандарту – и если они приехали чуть после двух часов ночи, то наверно их сменят не раньше десяти, а это значит, к девяти, по мнению Артура, им надоест проверять документы, они начнут кучковаться у подъездов, а у людей здесь появится шанс сбежать.

«Девять утра», – повторил он мысленно и сел на пол, чтобы вернуть сигарету в мятую пачку. Когда он ее измял, было не ясно, видимо ничем другим не мог занять руки, пока сидел здесь.

«А сможет ли Кирилл нас вытащить?» – тут же спросил он себя, упираясь локтями в колени и, обдумав это, признавал, что сможет, особенно если Сергей будет с ним вместе. У того был опыт в организации, и он точно сможет придумать план. Артуру даже показалось, что Сергей и Кирилл – идеальная команда. Первый немного безумный, отчаянный, а второй спокойный, но без воображения. Он мог осадить Сергея, одернуть, когда тому приходили в голову слишком сумасшедшие идеи.

Артур верил в этих двоих, а еще в Наташку и других ребят, но пачка сигарет из рук все равно выскальзывала не то от усталости, не то от скрытого отчаяния.

Маша спала, и он не хотел ее будить – по крайней мере, не до предстоящего «сеанса связи», на котором ей предстояло позаботиться о прикрытии завтра на работе, потому что завтра она неизбежно на работу опоздает.

Глава 44

– Надо пойти и проверить, – сказал Кирилл, что сидел в машине и смотрел на спутниковую версию карты. Он не мог понять, реально ли пройти в одном из мест на карте. Пятно, которое он там видел, могло быть чем угодно: от дорожки, выложенной плиткой, до забора, который Артур при необходимости перемахнет – в Артуре Кирилл вообще не сомневался – а вот Маша не справится, и эта заминка может стать фатальной.

– Ходить нельзя, – строго сказал на это Сергей, покусывая кусок еще теплой пиццы.

Он был так голоден, что заказал себе большую мясную, забрал ее у курьера под подъездом, вытащил один кусок и сразу запрыгнул в машину, чтобы ехать на ПП.

План, а если быть точнее – три плана, он к тому моменту уже подготовил, точку для стоянки выбрал и, как и планировал, стал в одном из соседних дворов, надеясь вот теперь от души наесться и напиться до отвала сладкой колой. Колы нестерпимо хотелось, а она в него не лезла, и пицца поперек горла становилась, как бы он ее не жевал.

Не съев даже куска, он вернул ее в коробку и закинул ту на заднее сидение, чтобы не мешала. Оставил себе только колу, сделал несколько глотков, а затем посмотрел на беспокойного Кирилла, который не пытался есть, нервно хмурясь.

– Во-первых, – начал Серега, – если тебя увидят и проверят документы, ты не сможешь объяснить, что здесь делаешь, и будешь задержан. Во-вторых, если они заметят, что кто-то шныряет в окрестностях, могут насторожиться и понять, что мы что-то готовим, а это уже подстава. Так что давай без проверок. Артур с Машей там были. Они сами разберутся. Главное, чтобы им было из чего выбирать. Понимаешь?

– Понимаю, но все три твои плана могут оказаться нерабочими. Что тогда? – шипел на него Кирилл.

– Все три не могут быть нерабочими. У нас как минимум есть первый, потому что перебежать через дорогу к магазину на Червякова можно.

– До дороги надо еще добежать, – ворчал Кирилл.

– Поэтому мне нравится третий план, – развел руками Сергей.

– Поэтому его надо проверить, пойти и…

– Попасться на глаза этим шавкам в черном? – зло спросил Сергей и ткнул пальцем в место на карте. – Мы с тобой зачем уточняли, где стоят силовики? Для того чтобы ты теперь спешил показаться им на глаза?!

Кирилл посмотрел на Сергея, будто видел его впервые. В его тоне, в его взгляде, в его поведении что-то изменилось, и это показалось Кириллу неожиданным и даже странным.

– Так что ты никуда не пойдешь, – сказал Сергей властно.

Не видя смысла все это обсуждать, он снова взял коробку и заставил себя доесть свой кусок пиццы, потому что голод, несмотря на тошноту, никуда не отступал и только нарастал, напоминая уже боль, с которой что-то надо было делать.

– Лучше поешь, – сказал Сергей Кириллу, – а то ты дико тупишь. Да и скинь все три плана заранее, чтобы они сразу увидели, что мы можем им предложить.

Кирилл что-то проворчал в ответ, но отправил скрины карты с нарисованными планами и нумерацией в углу, чтобы при обсуждении можно было просто вносить правки.

Пустую карту Кирилл тоже сбросил, написав, что Артур может нарисовать свой план.

«Главное укажи точку, в которой мы должны вас ждать», – писал он, вздыхал и послушно брал кусок пиццы.

Сам он голода не чувствовал, пока не попробовал кусок, а потом оказывалось, что он тоже голоден, потому что весь день ничего не ел.

– Вот же черт, – ворчал Кирилл, делился своим открытием, а Серега шутил в ответ. Его голод под веселые шутки побеждал тошноту, потому к четырем утра они уничтожили пиццу, и, когда зазвенел будильник, оба ждали ответа, глядя в телефон.

«Сейчас посмотрю», – написал Артур с Машиного аккаунта, а сам при этом проверял новости, быстро писал Наташке все свои соображения на тему девяти утра, а затем будил Машу и давал ей телефон, чтобы она могла написать кому-то из своих коллег и попросить прикрыть завтра утром.

– И что писать? Я же должна какую-то причину озвучить, – жалобно спрашивала Маша.

– Мы в РБ, все вменяемые люди и так поймут причину, – ответил Артур. – Просто пиши, что опоздаешь, потом все расскажешь.

Она что-то писала, потом возвращала телефон, напоминая, что заряда совсем немного, а Артур кивал и писал в секретный чат одну короткую фразу:

«Третий вариант лучший».

– А я что говорил?! – воскликнул Сергей, увидев это сообщение.

Он даже коротко рассмеялся и отобрал у Кирилла телефон, чтобы быстро написать, что они будут их ждать в отмеченной на карте точке столько, сколько будет нужно, не забыв при этом указать цвет, марку и номер машины, чтобы уж наверняка.

Он очень торопился, но все равно не успел. Сообщение так и осталось непрочитанным. Телефон в руках у Артура разрядился раньше, чем он успел почистить телеграм. Он просто отключился, но в одном Артур был уверен: его сообщение было отправлено, а значит, Сергей с Кириллом за ним приедут, да и в Наташку он верил. Тот обязательно его поймет и донесет другим его идею.

– Теперь можно и поспать, – сказал он Маше и крепко ее обнял, понимая, что действительно сделал все что мог.

Глава 45

У кого-то сработал будильник. Он громко зазвенел, перепугав всех. Его быстро выключили, ругаясь, но все в подвале уже встрепенулись. Через пелену волнения люди постепенно начинали осознавать, что они не только здесь застряли – они попались, потому что вычислить их станет намного проще, по крайней мере тех, кому сегодня на работу или учебу.

– Вчера всех отпустили, а нас схватят и посадят, и это после всего… – шептал парень, который давал Артуру сигналы в два и в четыре. В шесть у него все еще работал телефон, но Артур не хотел писать никому, понимая, что нервы сдают уже у каждого.

Он не думал, что этот парень или кто-то еще пойдет выдавать его и людей, которым он мог бы написать, нет, но он не был уверен, что никто из них не совершит глупость, из-за которой власти узнают лишнее. Он даже в самом себе не был уверен.

Вместо переписок ему надо было хоть немного поспать, но он слушал, как шептались люди, и старался не двигаться, потому что Маша так и не проснулась, только поморщилась от будильника. Она все еще спала у него на плече, а он, не мигая, смотрел в одну точку и слушал.

Часть людей хотела выходить прямо сейчас, но новость о том, что снаружи по-прежнему проверяют паспорта и прописку, умерила их пыл настолько, что стало по-настоящему тихо, и даже время, казалось, остановилось, почти как в камере на сутках, но Артура это не угнетало. Он знал, что это пройдет и время снова будет идти как-то иначе. Он просто представлял ребят, что пытаются помочь. Буквально видел, как Наташка ругается матом, вскакивает с места, ходит по комнате, но потом пишет сдержанные и четкие сообщения. Лилипут наверняка хмурится и пытается всех поддержать, а Мимокрокодил ворчит прямо в чатах, называя всех, и себя конечно тоже, беспомощным говном. Он постоянно так делал такими ночами. А сам Артур, если бы был дома, курил и язвил бы в чате, раздражая всех. Почему-то мысли об этом вызывали улыбку, словно это мог быть уютный вечер в хорошо знакомой компании. Если бы он только был дома.

«Ты перестал адекватно реагировать на мир. Давно перестал», – говорил себе Артур и понимал, что тоскует о тех днях, когда их восьмерка собиралась не в скайпе, а у него дома.

Лилипут пела под гитару, пока играл Наташка. Ворчал тогда обычно Мимокрокодил, а Артур смеялся, ставя чайник. Они пили чай, ели пирог, приготовленный девушкой Мимокрокодила, и мечтали о другой жизни. Молодые и наивные.

Он закрывал глаза и в очередной раз приказывал себе поспать, чтобы не думать о том, что они были наивными молодыми идиотами, которых теперь размазал режим.

* * *

Серега бродил по двору, чтобы точно не уснуть, мерял шагами тротуар, висел на турнике, сидел на качелях и курил, переписываясь с Наташкой.

Они с Кириллом не стали рассказывать Наташке, что их теперь двое, просто сообщили, что есть машина и план, который Артур одобрил.

«Ждем. Связи с ним, видимо, больше не будет», – написали они Наташке.

«Удалите секретный чат», – ответила та коротко и невозмутимо.

Они так и сделали, а теперь Серега один следил за событиями, узнавал новости и смотрел на новые фото с площади. Одни появлялись на каналах, другие присылали наблюдатели.

У первых людей, выходивших на улицу, проверяли документы. Силовики перегруппировались, теперь они охраняли подъезды и выезд с подземной парковки, а у заветной лестницы уже никто не стоял. Это были добрые новости, но Серегу они не утешали.

Он смотрел на план и едва держался на ногах. Усталость брала верх. Руки в карманах замерзли, сигарета осталась одна, и он ее берег, отчаянно борясь с усталостью. Только глядя на свежие фотографии с Площади Перемен, он понимал, что никогда не забудет всего этого и, как сказал Пылесос, не простит. Всем не простит: от стада молчаливых писак, что вежливо оформляли его документы в РУВД, до той черной тени, что стояла за его спиной, затягивая толстую удавку, и до беспринципных чудовищ, что сейчас оцепили траурную площадь, в попытки найти всех и каждого. И сделает все, чтобы каждый из них ответил за то, что сделал.

Это чувство заставляло искать где-то силы и ждать, а потом возвращаться в машину и пинать спящего Кирилла в бок.

– Сколько время? – шептал тот, растирая лицо, словно это могло помочь проснуться.

– Половина седьмого, – ответил Серега, вручая ему телефон. – Иди гуляй. Разбудишь меня в восемь.

– Почему в восемь? – не понял Кирилл, которому смутно казалось, что они договаривались спать по два часа.

– В магазин пойдешь за сигаретами, – пояснил Сергей, уронил голову на руль, закрыл глаза и мгновенно уснул, провалился в темноту – как та, что повисла в кабинете, когда был выключен свет. Только тени, что бродили по ней, не приближались к нему, ничего не говорили и уж тем более не пытались его задушить. Они просто были, а он не мог об этом забыть.

Глава 46

Рыжая девушка, та самая активистка, которую Артур приметил с самого начала, разбудила его, осторожно тронув за плечо. Этого короткого прикосновения Артуру хватало, чтобы мгновенно открыть глаза, затаив дыхание, словно прикоснуться к нему мог только омоновец и только затем, чтобы вырубить ударом кулака. Он едва ощутимо отстранился, но Маша от этого тоже проснулась и первой пошевелилась.

– Нужно кое-что обсудить, – пояснила девушка свое вмешательство.

Она сидела на полу напротив и внимательно смотрела Артуру в глаза, что-то в них выискивая.

– Говори, – попросил Артур.

– Есть предложение выйти отсюда в девять утра. Что ты на это скажешь?

Вместо ответа Артур снова закрыл глаза, провел рукой по лицу, пытаясь по-настоящему осознать услышанное. Он не помнил, как уснул, не знал, как долго не то дремал, не то просто сидел с закрытыми глазами в какой-то глубокой задумчивости, но, глядя в темноте на девушку, что говорила с ним, он хотел точно вспомнить, что говорил здесь людям, а главное – понять, что именно она хочет от него услышать: мнение человека, который прячется здесь со всеми, или пояснение организатора, который сам придумал выходить в девять. Спросонья он не мог вспомнить, что второе просто невозможно, потому благоразумно молчал, приводя разум в порядок.

– Почему в девять? – спросила сонно Маша. – Разве это не поздно?

– Нет, не поздно, – ответил ей Артур, аккуратно дернув за рукав, надеясь, что она поймет правильно и не станет сейчас начинать подобных обсуждений. – Уходить будут все одновременно? – спросил он уже у рыжей активистки.

– Думаю, да, но это нам надо будет еще обсудить – нас слишком много.

– Надо вместе. Только вместе или никак, – уверенно сказал Артур.

– Ну, ты ведь понимаешь, что все равно будет кто-то впереди, а кто-то позади, и вокруг этого могут развернуться споры.

– Если не пытаться делить людей, споров и не будет, главное – уходить в разные стороны.

– Да, но… самые первые не должны начать убегать раньше времени, а последние не должны медлить и подгонять. Нас почти сто человек и…

– Первый и замыкающий, имеющие связь – этого будет достаточно, а начнешь усложнять – начнутся споры, – сказал Артур, хотя не собирался давать советов.

– Замыкающий? – уточнила она, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– Да, смотри, – сказал Артур и подался вперед, уже не пытаясь скрывать, что все успел обдумать. – У нас впереди коридор и лестница наверх. Первые могут подойти к самой лестнице, но все люди не поместятся в коридоре. Кто-то по-прежнему будет в комнате. Эти люди должны мгновенно узнать о начале движения, чтобы не было заминки, понимаешь? Да и вообще надо проконтролировать, чтобы ушли все.

«Ну или, если придется, заперлись обратно и забаррикадировали дверь», – подумал Артур, но говорить о подобном развитии ситуации не стал.

– Теперь понимаешь? – спросил он очень тихо, едва ли не на ухо прошептав ей ответ.

Девушка подумала, затем кивнула и еще раз спросила:

– Ты поддерживаешь девять утра?

– Да.

– А согласишься быть замыкающим?

Артур подумал немного и показал все еще работающий кнопочный телефон.

– Если сигналом будет точно установленное время на телефоне – да.

– Нет, – одернула его Маша, – тебе нельзя…

Она не договорила, потому что Артур слишком явно дернул ее за куртку и строго заглянул ей в глаза, а потом снова перевел взгляд на активистку.

– Я поищу еще варианты, – сказала она, явно о чем-то догадываясь. – Просто мне кажется, что ты сейчас лучше всего держишь себя в руках.

– Тебе кажется, – ответил спокойно Артур, – но я сделаю все что надо, если будет нужно. Если будет нужно, я даже дверь за нами закрою, прежде чем убежать.

«Если только у меня не начнется паническая атака от крика этих собак», – добавил он мысленно, но в голове, как ни странно, не всплыли ни крики, ни удары дубинок. Там было тихо.

– Спасибо, но я правда поищу другие варианты, – сказала девушка и пошла дальше. Она явно пыталась переговорить со всеми или почти со всеми. Кто-то, слыша ее разговор с другими, просто соглашался на девять, кто-то, наоборот, пытался спорить.

– Почему девять? Почему не сейчас?

– Потому что надо предупредить заранее. Сюда должны приехать люди, готовые увозить всех нас, если понадобится. Потому что к подобному надо подготовиться, и не только нам, – отвечала девушка.

«Ну вот, теперь она понимает, что значит подготовить», – подумал Артур, глядя на то, как она держалась с остальными. Он предполагал, что она наверно из таких же как Цезарь. Они даже могли быть знакомы. Не как люди, а как ники в телеграме, потому что она могла оказаться активистом с любой улицы, знавшим контакты каких-то админов. Кому-то она точно писала прямо сейчас и, быть может, осознавала, что Артур не договаривает, имея на то веские причины, возможно даже предполагала какие, но молчала, бросая многозначительные взгляды. Хотя вид у Артура был совсем не протестный. Не ходят на марши в пальто и ботинках, едва ли пригодных для беготни. Прошаренные точно не ходят, и силовики это знают.

«Это делает меня удачным замыкающим на самом деле», – подумал Артур и рассказал Маше, где их должны ждать, если верить карте, сброшенной Серегой.

– Ты забираешь мой рюкзак и пойдешь вперед, – сказал он строго. – Главное добежать до соседнего дома. Бежишь прямо и быстро, а потом останавливаешься, снимаешь шапку и маску, надеваешь мой шарф, разворачиваешься и медленно неспешно идешь налево, делая вид, что все происходящее не имеет к тебе никакого отношения. Рюкзак лучше неси на одном плече, чтобы если что просто его сбросить, можешь даже прямо им под ноги. Ясно?

– А ты? – испуганно спросила Маша. Ее такие инструкции особенно пугали.

– А что я? Я попробую сделать то же самое, но, если они начнут погоню, попытаюсь убежать. Их не так уж и много, сюда рванет два-три человека и помчатся все вместе за одним убегающим. Если я успею добежать до велосипеда – он в квартале отсюда стоит – то вряд ли они меня поймают. Главное о себе позаботься. Уходи спокойно и не оборачивайся, поняла? Что бы ты ни слышала – не оборачивайся.

– Как это? – не поняла Маша. Ей вообще показалось в этот миг, что она ничего не знает о протесте и настоящей борьбе.

– Не оборачиваться и не бежать, и тогда они будут уверены, что ты ни при чем, особенно если учесть, что со стороны будет выглядеть так, словно ты идешь мимо ПП. Понимаешь?

– У тебя там есть что-то важное? – спросила Маша, кивая на рюкзак.

– Документы, – сказал Артур и понял, что стоит провести ревизию вещей. – Сейчас я их тебе отдам. Спрячешь под курткой, а рюкзак если что выкинешь. Там ничего для них интересного нет.

Он открыл рюкзак, достал документы, сложенные в один файл, отдал их Маше, а следом вытащил книгу, потому что ее стоило оставить здесь, как бесполезный тяжелый предмет, по которому его никак не найдут.

Только здесь в полумраке Артур увидел, что это был «Идиот» Достоевского. Его стал пробирать истерический смех, которым он давился, зажав кулаком рот. Слишком уж все это казалось ему ироничным, особенно если учесть, что он, возможно, сам был уже на грани безумия. По крайней мере, уверенно заявить, что он в своем уме – точно бы не решился.

Глава 47

– Серег, уже восемь, – сказал Кирилл, открыв дверь машины. – Мне написали, что они выйдут в девять.

– Бля, какого хрена ты говоришь об этом, не закрывая дверь машины? – возмутился Сергей, мгновенно проснувшись.

Каким-то чудом ему удалось отдохнуть и, подорвавшись сейчас, он почувствовал себя полным сил, в то время как Кирилл казался совершенно разбитым, белым от тревоги и холода.

Он сел в машину, осознав наезд, закрыл дверь и тяжело вздохнул.

– Не могу перестать думать о том, что моя сестра сейчас – тот еще камень на шее Артура, – признался Кирилл, – а он – угроза для нее, и все вот это…

– Не ной, – остановил его Серега. – Ты на это никак не сможешь повлиять, так что забей.

Он обернулся, достал пакет, все еще с описанными после досмотра вещами, вытащил оттуда купюру в пятьдесят рублей и отдал ее Кириллу.

– Сгоняй лучше в магазин и избавься от этой бумажки, а то я видеть ее не могу.

– Что купить? – непонимающе спросил Кирилл. Ему вообще казалось, что поход в магазин – это самая нелепая идея в такой ситуации.

– Воды, что-то пожрать для ребят, сигарет мне, может еще что-то на твое усмотрение, – с несвойственным себе равнодушием ответил Сергей.

– Все так плохо?

Сергей отмахнулся, но попросил:

– Возьми мне три пачки, а то одна сигарета осталась, а я сегодня не смогу не курить, – ответил Сергей и вышел из машины, забирая с собой ключи и пустую коробку от пиццы, чтобы выкинуть ее.

Он прошелся с Кириллом по двору, выбросил коробку в мусорный бак и вернулся к машине. Ему нестерпимо хотелось курить, но последнюю сигарету было жаль, потому он вернулся к машине, прислонился к ней и листал новости, косясь на время и ожидая Кирилла.

Оставалось чуть меньше часа, но время, словно издеваясь, тянулось еще медленней, делая это утро таким же бесконечным, как эта ночь.

– Молодой человек, а у вас все нормально? – спросила у него неожиданно женщина, откуда-то появившаяся. Сергей ее даже не заметил, а она уже стояла рядом, и само ее существование мешало Сергею и говорить, и думать. В ней ему начинала мерещиться угроза, хотя она была просто хорошо одетой немолодой дамой с ключами от машины в руках.

– Вы здесь с шести утра, – продолжала она, – вот я и подумала, что вам может быть нужна помощь.

– Нет, не нужна. Все нормально, – ответил Сергей и заставил себя улыбнуться. – Мы с другом следим за его девушкой. Она, походу, ему изменяет с кем-то, живущим в этом доме. А вы местная? Вот эту девушку никогда не видели? – невозмутимо сказал Сергей и показал ей Машу. Благо найти совместную фотку Кирилла и Маши на телефоне у Кирилла было нетрудно, как и соврать, что они не брат и сестра, а пара.

– Не видела, – ответила женщина, посмотрев на телефон, а затем перевела странный взгляд на Сергея. – Просто я думала, что…

– Что? – спросил он, понимая, что она не договаривает.

Внутри у него все еще стояло напряжение. Он боялся, что этот разговор вынудит его уехать или, наоборот, помешает уехать быстро, что жители дома сейчас обратят на них внимание и как-то не так поймут. И что тогда он будет делать, если связи с Артуром больше нет?

– Будьте осторожны, чем бы вы тут ни занимались, – сказала женщина, как-то по-своему его поняв, и отступила.

«Как обычно, все всё понимают, кроме меня», – фыркнул Сергей и, посмотрев на часы, позвонил в офис своему начальнику напрямую, чтобы сказать, что сегодня его не будет.

– Вы же уже знаете, что я вчера был задержан, правда? – сказал он сразу. – Так вот, я сегодня сплю дома.

Ему было даже все равно, что его начальник на это скажет, но тот лишь попросил зайти к нему завтра и больше ничего не спрашивал. Даже он, далекий от протеста человек, понимал, что такое нельзя обсуждать по телефону. Ничего нельзя обсуждать, и все всё понимают, но ничего почему-то не меняется.

– Гадство какое, – проворчал Сергей и закурил, поглядывая на телефон.

Время тянулось слишком медленно. Так медленно, что Сергею казалось, что оно стоит на месте, пока он затягивается и задерживает дыхание, чтобы потом неспешно выдыхать дым через нос. Это его почему-то успокаивало, но время все равно шло слишком медленно.

«Все готово», – написала им Наташка.

«Ждем», – ответил за Кирилла Сергей, а потом начинал нервничать еще и из-за Кирилла, который куда-то запропастился.

«Ну не могут же эти психи проверять паспорта еще и на входе в магазин через дорогу», – думал Сергей, нервно вминая окурок о невысокий забор возле самой парковки, но Кирилла, как ему казалось, не было слишком долго.

8:37 – показывал телефон, а его все еще не было.

«У меня не хватит нервов спасать еще и его», – подумал Сергей и, когда был уже готов написать Наташке о пропаже одного из осведомленных, Кирилл появился на горизонте с пакетом в руках.

– Ты ходил в магазин в другом районе? – нервно спросил Сергей.

– Не быкуй, – устало попросил Кирилл и сунул ему пакет.

На покупки Сергей даже не посмотрел, быстро забросив его на заднее сидение. Он только пачку сигарет забрал и снова закурил.

Телефон он сразу отдал Кириллу и ткнул на сообщение от Наташки.

«Отпишитесь, как только он будет свами», – написала она, а значит, оставалось только ждать, когда они снова соберутся все вместе.

– Поставь будильник на без пяти и убери телефон, – попросил Сергей, у которого начинали сдавать нервы. – Ты, кстати, отпросился с работы?

– Да, пока ты спал. Начальник только спросил, могут ли быть у моего отгула последствия, – ответил Кирилл, нервно хохотнув.

– А ты ему правду или как всегда?

– Никаких последствий, – фыркнул Кирилл и тяжело выдохнул.

На самом деле он ни в чем не был уверен и не представлял, чем все это может обернуться, особенно если их в итоге задержат всех вместе. Серега, уже подозреваемый по УК. Артур, которого, возможно, ищут. Он, Кирилл, сидевший на сутках по той самой всем известной статье. И Машка, одна как будто бы не при делах, но в такой компании нельзя доказать, что ты далек от протеста. Еще и машина чужая…

Кирилл понимал, что это какой-то маловероятный, очень плохой сценарий, но в голову сами собой лезли подобные мысли.

«Что, если у Сереги на куртке какой-нибудь маячок? – думал он. – Что, если они с самого начала знали, что он тут на ПП, и все поняли, и просто ждут момента, чтобы остановить машину и взять всех?»

Это был неразумный иррациональный страх, но Кирилл не мог от него избавиться, ставил будильник, прятал телефон в карман и все равно доставал его через пять минут, потому что подумал, что будильник мог и не сработать.

– Это бесконечная ночь, – прошептал он, пряча телефон обратно.

– Да, – просто согласился Серега и протянул ему пачку с зажигалкой. – Поверь мне, это лучше, чем ничего.

Кирилл спорить не стал и тоже закурил, но время от этого быстрее идти не стало.

Без десяти Кирилл все же не выдержал и заглянул в телеграм. Он бессмысленно листал чаты, в которые ему пришлось вступить. Все они были открытые и помогали разве что мониторить ситуацию.

В одном из чатов какой-то умник написал:

«Люди, что прячутся на ПП, будут выходить в девять утра. Нужна будет помощь с машинами»^[108].

Кирилл смотрел на это сообщение и не дышал, потому что в каждом открытом чате еще в сентябре было по одному, а то и по три мента.

«Они теперь все знают!» – подумал Кирилл, но сообщение исчезло. Кто-то из внимательных админов его удалил и, возможно, даже пошел в личку объяснять, почему такое нельзя писать, но Кириллу казалось, что вот теперь все точно пропало.

«Ты видела, что их спалили в чате?» – написал он Наташке.

«Да, и не в одном».

«Надо все отменить!» – потребовал Кирилл.

«Нет, слишком поздно. У людей не хватит нервов сидеть там так долго, так что никто ничего не будет менять».

«Но Артура могут поймать! Ты хоть понимаешь, чем это может обернуться?»

«Более чем, но если Артура поймают – это будет его вина. Мы сделали все что могли, а рисковать всеми остальными ради него нельзя. Так что они уходят все вместе в девять, а ты пишешь мне, как только он будет у вас».

Кирилл хотел бы возмутиться, хотел бы поспорить, но он просто убрал телефон и ничего не стал говорить Сергею, раз уж от них все равно ничего не зависит.

– Сколько там времени? – спросил Сергей.

– Пятьдесят три минуты, – ответил Кирилл, вздыхая.

Время действительно тянулось слишком медленно. Сергею тоже так казалось. Он нервно закатывал глаза и шел выбрасывать свои окурки, понимая, что ждать там – куда страшнее.

Последние пять минут они стояли неподвижно возле машины и ждали, а Сергей снова проговаривал план вслух:

– Стоим у машины, чтобы они могли нас увидеть. Как только они появляются, я сажусь и завожу мотор. Ты наблюдаешь за происходящим, пока они не будут рядом. Помни, что они не знают, на какой мы машине, а значит ты – наша главная метка.

– Я помню, – буркнул Кирилл.

– Только особо внимания привлекать тоже нельзя, – напоминал Сергей.

– Я не могу помахать родной сестре?

– Если она убегает от ОМОНа? Не думаю, что это будет хорошая идея, но тут главное – не махать флагом.

– Только флаг дома остался, – серьезно сказал Кирилл.

Сергей посмотрел на него как на полоумного, но ничего не сказал, осознавая, что все они на гране безумия. По крайней мере, причин для того, чтобы сознание трещало по швам, было предостаточно.

«Мне нужна эта личная победа, – думал Сергей, упираясь локтем в крышу машины. – Я должен не дать им забрать Китайца, и тогда мне будет чем гордиться, даже если они меня посадят».

Он был уверен, что именно так и будет, потому мысленно считал секунды до последних мгновений.

– Девять, – сказал ему Кирилл, убрал телефон и обошел машину, чтобы оказаться возле пассажирского сидения.

«Девять», – повторил мысленно Сергей и посмотрел в ту сторону, откуда ребята должны были появиться, но ничего не произошло.

С Площади перемен до них не доносилось ни криков, ни какого-либо шума, ничего – и время, казалось, остановилось. Даже ветер будто замедлился, замер и перестал пошатывать ветки деревьев.

Сергей не дышал, ожидая, но ничего не происходило.

– Время? – спросил Сергей, не выдерживая.

– Чуть больше минуты, – ответил нервно Кирилл.

И это было нормально, это было даже хорошо, что сейчас тихо, но Сергей все равно просил Кирилла заглянуть в телеграм, но там ожидаемо никто ничего не писал. Все, видимо, затихли в ожидании новостей, пока люди единой массой выбегали из своего укрытия и выскакивали со двора, чтобы тут же броситься в рассыпную в разные стороны.

– Две минуты, – зачем-то сказал Кирилл и заставил себя убрать телефон, а потом увидел Машу с незнакомым ему рюкзаком, неспешно идущую в их сторону – без шапки, без маски и с чужим шарфом на шее.

Он помахал ей рукой, привлекая внимание, потому что лицо у Маши было такое, что она, казалось, не видела ничего.

Серега ее даже не узнал и только по реакции Кирилла понял, что это она, потому быстро сел в машину и завел мотор, боясь спросить, куда же тогда делся Артур, если Маша идет одна.

Об этом подумал и Кирилл, но не успел по-настоящему испугаться – Артур в небрежно расстегнутом пальто шел за Машей следом, а нагнав ее у парковки, отобрал рюкзак.

– Ты молодец, – сказал он ей, и только тогда в Маше что-то расслабилось. Она бы, наверное, даже расплакалась от того, что ей теперь можно и оборачиваться, и слушать, и вообще дышать, но времени на это не было.

Артур слишком уверенно подтолкнул ее к машине, а сам, обойдя ее, сел на заднее сидение, быстрее чем это сделал Кирилл.

– Иногда я думаю, что у тебя стальные яйца, – шутливо сказал Серега, как только все двери машины закрылись.

Артур не стал ему отвечать. Он просто посмотрел на свои дрожащие руки, не веря, что он действительно смог уйти последним, убедившись, что никого в укрытии не осталось.

– Ничего, сейчас прорвемся, – сказал Серега, выруливая с парковки.

– Ты не трынди лучше, а едь отсюда быстрее, – ругался Кирилл.

– Да, давай нарушим скоростной режим и нарвемся на ГАИ, это будет лучшее завершение сегодняшней эпопеи, – с нервным смешком предложил Сергей. – Куда мы едем, кстати?

Он обернулся, надеясь на ответ Артура, который успел закрыть глаза и пытался успокоиться.

– К Маше на работу, – ответил он, выдыхая. – Надо немного зарядить ее телефон и выяснить, где ее бригада, чтобы отдать ее в руки коллег.

– Возможно, они прикрывают мое опоздание, – добавила Маша. – Я попросила, а что они решили – не знаю.

– Так что заряжаем ее телефон и везем ее на работу, а все остальное потом, – заключил Артур, отдал Кириллу Машин телефон, а сам попросил телефон у Кирилла, чтобы лично написать Наташке:

«Пароль: красный велосипед, который может исправить Шарль. Я уже на Орловской, так что жить должен. Спасибо».

«Будешь дома – я тебе устрою! – тут же ответил Наташка, а потом добавил: – Всю инфу по рейсу я скинул на Китайца. Удаляй этот акк, и до связи вечером. Сейчас мне надо просто поспать».

«Все ушли?» – уточнил Артур.

«Да».

«Спасибо за работу», – ответил ему Артур и, не дожидаясь ответа, удалил аккаунт, как будто футбольного мяча никогда не существовало.

Глава 48

Коллеги Маши, не очень понимавшие, что происходит и почему она опоздает на неопределенное время, согласились ее прикрыть. Эта новость придала Маше сил. Потому, позвонив маме и поплакав немного в машине, она забрала с собой немного еды и убежала на работу, едва не утащив с собой документы Артура.

У нее хватило сил поцеловать его при всех и даже не расплакаться от новости, что, вернувшись с суток на работе, она его уже не застанет.

– Я люблю тебя, – прошептала она ему, ничего не обещая, и убежала, оставляя его с парнями.

Они так ничего и не обсудили толком, не поговорили о чем-то важном, но у Артура не было сил сожалеть об этом.

– А теперь я отвезу вас туда, куда просто обязан вас свозить, пока все мы на свободе! – заявил Серега, отвлекая его от тоскливых мыслей.

– В ГУБОП что ли? – зло пошутил Артур.

Сергей только рассмеялся, но ничего пояснять не стал и поехал туда, куда правда хотел привезти парней. Как только он выехал из города и повернул, Артур сразу понял, куда они направляются.

– Придется немного пройтись, – сказал Серега, припарковавшись.

– Неожиданно, – сказал Артур, выйдя из машины.

– А ты понял, куда я вас веду? – удивился Сергей.

Он давно привык, что не все знают, что такое Куропаты, а уж в его районе и подавно – даже Кирилл смотрел на них с непониманием. Но Артур пожимал плечами, пряча руки в карманы пальто.

– Понял конечно, – говорил он. – Я вообще-то историк, хотя ты, наверное, не в курсе, да и без этого знаю достаточно. Я был здесь, когда ставили новые кресты^[109], когда их сносили^[110] – тоже. Я давно не поддерживаю нашу власть, знаешь ли^[111].

– Об этом я не подумал, – признался Серега и первым пошел вдоль забора, за которым виднелся лес.

Впереди можно было увидеть МКАД, а за ним – высотки Минских окраин.

«А ведь я уже нарушаю предписание – нахожусь за чертой города», – подумал Сергей, но не пытался при этом как-то прикрыть лицо.

– На самом деле я просто был здесь один без вас и хочу это исправить, – сказал он парням, обернувшись.

Артур понимающе кивнул. Кирилл чуть озадаченно согласился, все еще не понимая, что это за место. Ему даже хотелось взять телефон и посмотреть на карте, куда это они, собственно, попали, но ребята заставили оставить телефон в машине.

Потому они молча прошли вдоль забора и вошли в ворота. Утром прошлого дня Сергей входил сюда один, но ему казалось, что с тех пор прошло несколько лет.

Он уже не замечал желтой таблички, напоминавшей про видеонаблюдение, которое возможно было, а возможно нет. Это уже не имело значения. Зато он отчетливей видел нарисованные на крестах флаги. Бело-красно-белые, они не вызывали в нем ни паники, ни страха, хотя наверно именно этого и добивались те идиоты, когда пытались его этим символом задушить. Этот флаг вызывал в нем гнев, потому что это был флаг его Родины, флаг ее свободы и любви ее народа, и если уж кто-то пытался им душить людей – то виновен в этом был точно не флаг.

– Рассказывай, – сказал Артур, когда они поднялись на гору.

– На меня составлен административный протокол. А еще я подозреваемый по УК, но не помню статью. Мой телефон у них, – ответил Сергей, глядя на колокол. – Я скинул его до заводских, но разве это поможет?

– Да, как минимум, это позволит выиграть время, но они все восстановят, – сказал Артур, а потом, подумав, добавил: – Когда вернемся в машину, напишешь Китайцу все свои данные. Восстановишь симку, зайдешь в акк и удалишь его. Я тебе дам иностранную симку для нового аккаунта и сведу тебя с нужными людьми, а завтра к вечеру и сам выйду на связь, уже из-за границы. Дома, главное, все вычисти, ясно?

– А смысл?

– С обыском рано или поздно теперь к тебе придут, но, я думаю, мы вывезем тебя раньше.

У Сергея в глазах мелькнуло недоумение. Он рассчитывал на помощь от Артура, но он надеялся на хорошего адвоката, на советы вроде удаления аккаунта Цезаря, до которых сам бы он не додумался. Вот только он никак не думал, что ему помогут уехать.

– Разве это возможно, с моей-то подпиской о невыезде? – поразился Сергей.

– Все возможно, – со вздохом сказал Артур и присел на корточки, чтобы коснуться рукой холодной земли.

«Я не хочу уезжать», – думал он и понимал, что выбора у него нет, потому он тоже смотрел на колокол, слушал ветер и молчание друзей. Друзей, хоть и знакомы они были не так уж и давно.

– Один Кирюха у нас остался небитый и непуганый, – попытался пошутить Сергей, но то, как дрогнули у Кирилла губы, ему совсем не понравилось. Он умолк, нахмурился, и потому Артур тоже заметил, что что-то не так, быстро поднялся, мазнув пальцами по земле, и посмотрел на Кирилла.

– Рассказывай, – сказал он так, словно это было просто, и Кирилл признался:

– Меня били, когда я сидел в Жодино.

Он только произнес это, и ему сразу стало стыдно за то, что это не было настоящим избиением, о котором стоило переживать.

– Нет, не так, как тебя на Окрестина, – спешно сказал он, поднимая руки, словно оправдываясь. – Ничего серьезного, так, пару раз прилетело… я в порядке, пару синяков было и те уже прошли, так что неважно это все…

– Важно, – остановил его Артур. – Они и пальцем трогать тебя права не имели, осознай это сейчас. Это нарушение закона и твоих прав, даже если бы ни одного синяка не осталось.

Его не удивляло насилие над задержанными, но он не хотел смотреть на него как на норму и другим не советовал так думать, а уж стыдиться того, что били недостаточно сильно – и подавно.

Надеясь хоть как-то поддержать, он похлопал Кирилла по плечу – на большее он, увы, не был способен, а тот все понимал, выдыхал и внезапно осознавал, что его гнев и его злость действительно нормальны, и не важно, как сильно его запугивали или били. Просто, когда об этом сказал Артур, действительно избитый когда-то силовиками, это стало чем-то вроде разрешения, которое самому себе Кирилл стыдился дать.

«Ненавижу их», – подумал он, но ничего не сказал, прикрывая глаза. Говорить тут, как ему казалось, нечего.

– Только им плевать на закон, – зло фыркнул Сергей, у которого все внутри кипело. – Они пытают людей прямо в РУВД. Я, знаете ли, слышал их крики… крики этих гребаных собак.

– А что они делали с тобой? – так же просто спросил Артур.

Сергей вздрогнул, посмотрел на них испуганно и виновато.

– Если ты сказал что-то лишнее, то лучше скажи сразу. Вряд ли тебя кто-то будет в этом винить, – продолжал Артур, – но к последствиям стоит подготовиться заранее.

– Я обещал больше не ходить на марши, – признался Сергей так, словно это было предательство. – Они душили меня нашим флагом и задавали вопросы, и я сказал, что не пойду. Знаешь, когда у тебя есть пару секунд, чтобы вдохнуть, и надо ответить, когда ты думаешь, что…

Он не договорил, потому что Артур положил ему руку на плечо и это заставило его умолкнуть.

– Это неважно, – сказал Артур. – Не важно, что именно ты сказал под пытками, если ты никого при этом не выдал. Я вот не знаю, что обещал бы в августе, если бы они что-то потребовали. Быть может, всё, за возможность это прекратить.

– Да, – простонал Сергей и, вцепившись в пальто Артура, уперся лбом в его плечо, потому что в глазах у него стояли слезы. Сдержать их он был не в состоянии, и никто не просил его об этом.

Артур замер, глядя на колокол. Кирилл закурил, все понимая, и помог прикурить Артуру, как это было во времена августа, когда с гипсом на правой руке тот не мог справиться с зажигалкой.

Они просто курили, пока Сергей не отстранился от них, не рассмеялся и не сгреб их обоих, буквально повиснув у них на плечах.

– Обещайте мне, что это не будет концом, – потребовал он, крепко сжимая плечи обоих. – Мы что-то придумаем, но продолжим борьбу, правда?

– Конечно, – не сомневаясь, сказал Артур. – Я проиграл личную битву, но не войну.

– Проиграл? – поразился Серега, отшатнувшись. – Чувак, ты чего? Ты понимаешь, что уйдешь у них из-под носа? Ты сегодня наебал их! Ты вышел сегодня победителем. Мы вышли победителями! – воскликнул он, признавая, что он и сам, в сущности, молодец. – Каждый не взятый в плен – это победа, а не поражение. Так что давай без этих твоих упаднических настроений. Кстати, а какие у тебя шансы покинуть страну? Сюрпризы возможны? – спросил он у Артура, внезапно став серьезным, но не отпуская его плечо.

– Вряд ли, если, конечно, мной не успели заинтересоваться ребята из самого проблемного аппарата, – ответил тот.

– Это какого? – не понял Кирилл, хмурясь.

– Из трех букв. Первая «к», последняя «б», посередине «г»^[112].

– Какой странный способ написать слово «хуй», – ответил на это Сергей. – Потому что хуй им, и без масла! – воскликнул он и рассмеялся, отступая от парней.

– Ты неисправим, – закатывая глаза, сказал Кирилл, но на губах у него все равно мелькала сдержанная улыбка.

– Так в этом и весь смысл! – воскликнул Сергей и снова стал между ними, чтобы протянуть вперед руку ладонью вниз. – Обещайте, что мы не позволим этому закончиться, что мы будем бороться пока живы, пока у нас есть силы, пока…

Он сбился, умолк, посмотрел на колокол и наконец-то перестал дурачиться.

– Клянусь, что буду любить свою Родину и бороться за нее, чего бы мне это ни стоило, – сказал он так, словно давал эту клятву перед всеми убитыми много лет назад белорусами. Перед теми, кого здесь расстреляли сотрудники НКВД, перед теми, что пали, сражаясь с фашистами, а еще перед теми, кто умер в две тысячи двадцатом году, был убит после выборов. Он давал эту клятву всем, кто отдал свою жизнь за Беларусь и ее свободу.

– Клянусь, – поддержал его Артур, положив свою руку сверху.

Кирилл вздохнул. Ему казалось это нелепым, как очередная выходка Сергея, но то, что он говорил, отзывалось в нем, и хоть он не любил громких слов, его рука оказалась третьей.

– Клянусь, – сказал он.

– Отлично, а теперь можно и по пиву! – заявил Серега, беспечно рассмеявшись.

– Будешь кормить режим еще и алкоголем? – строго спросил Артур.

– У меня просто много ошибок в слове «вода», – заявлял Сергей и смеялся.

– Я вас не знаю, – со стоном говорил Кирилл, прикрывая лицо рукой.

Артур сдержанно улыбался, а Серега заливисто хохотал, пока по его щекам катились слезы.

Он тоже не хотел уезжать, но выбора у него не было. Он говорил не о том, смеялся и почти никогда не желал признавать правду о себе, но этой ночью его жизнь переломилась пополам и прежней уже не будет. Он это понимал, потому у самых ворот останавливался, переставая смеяться, и молча оборачивался, чтобы еще раз взглянуть на кресты.

За ним шумел МКАД. В лицо дул ветер, а он улыбался, точно зная, что когда-нибудь вернется сюда, чтобы сказать, что клятву свою он сдержал, потому что Беларусь должна быть и будет свободной.

Послесловие

Если бы персонажи были настоящими живыми людьми, а не созданными мною образами, то Артур непременно смог бы покинуть страну. Он так и не узнал бы, что о его деятельности известно силовикам, но продолжил бы помогать протесту из-за границы. Протестную деятельность он совмещал бы с нормальной работой и курсами психотерапии.

Маша приехала бы к нему через два месяца, но им пришлось бы строить отношения с самого начала, и наверняка удалось.

Сергея вывезли бы из страны еще до зимы. Первое время он жил бы с Артуром и еще больше втягивался в протестную деятельность онлайн. Его оптимизм никуда бы не делся, хотя он сидел бы на тех же антидепрессантах, что и Артур. Только никто, кроме Артура, никогда бы об этом не узнал.

Кирилл заменил бы Цезаря и продержался еще год, а осенью 2021-го уехал бы к Артуру и Маше после обыска и суток на Окрестина по статье «мелкое хулиганство». Доказательства его активности не были бы найдены, потому что любой активист к ноябрю 2021-го года знает куда больше правил безопасности и не рассчитывает на сброс телефона до заводских настроек.

Руслан расстался бы со своей девушкой и вернулся в протест, а потом остался в стране в глухом подполье.

Олега таскали бы по допросам полгода, а затем, по настоянию Сереги, к лету вывезли из страны, потому что пользы от него на свободе будет больше.

Ивану дали бы пять лет колонии строгого режима. Парни переводили бы деньги, а Говноед собирал бы ему передачи. Он тоже остался бы настоящим подпольщиком, которого никто не знает в лицо.

Борьба бы продолжалась, пусть и не так заметно, как прежде, а кто-то из героев обязательно написал бы эту книгу в надежде, что когда-нибудь можно будет написать еще одну – о времени, когда все они смогут вернуться и с гордостью развернуть свой флаг.

Примечания

1

Одним из видов борьбы с режимом стала покупка продуктов негосударственного производства, чтобы, как выразился герой книги, «не кормить режим».

(обратно)

2

Так называют сторонников А.Г.Лукашенко.

(обратно)

3

Телефон с сим-картой, оформленной на настоящие документы, считается «засвеченным», потому что по нему можно этого человека отследить по биллингу.

(обратно)

4

Неофициальное название мест заключения в Минске в переулке Окрестина, включает в себя изолятор временного содержания (ИВС) – там чаще всего держат до суда – и центр изоляции правонарушителей (ЦИП).

(обратно)

5

19 июня 2020 года на проспекте Независимости выстроилась цепь солидарности в ответ на арест потенциального кандидата в президенты Виктора Бабарико. Задержанных в тот день судили в понедельник 22 июня 2020 года. Практически все получили штрафы и были отпущены после суда.

(обратно)

6

Летом 2020 года подобные случаи были единичными.

(обратно)

7

Следственный изолятор или СИЗО – учреждение, где содержат подследственных до суда и осужденных до их перевода в места лишения свободы.

(обратно)

8

Цитата из песни Виктора Цоя «Пачка сигарет».

(обратно)

9

Один из символов протеста, более известный как знак «виктория», но я предпочитаю так его не называть.

(обратно)

10

Герб «Погоня» – белый всадник на красном щите. Является историко-культурной ценностью и внесен в Государственный список историко-культурных ценностей Республики Беларусь, его статус закреплен официально.

(обратно)

11

Приложение для тех, кто хочет покупать товары только честных производителей, по штрих-коду сообщает, замечен ли производитель в нарушении закона.

(обратно)

12

Микроавтобус, их чаще всего использовали силовики во время массовых задержаний.

(обратно)

13

Приложение созданное для определения продукции компаний-пособников режима.

(обратно)

14

А.Г.Лукашенко часто сокращается как просто «Лука» или «АГЛ».

(обратно)

15

Название марша, проходившего перед началом общенациональной забастовки, объявленной Светланой Тихановской на 26 октября 2020 года.

(обратно)

16

Улица в Минске.

(обратно)

17

Слово белорусского языка, которое по-хорошему даже не имеет четкого однозначного перевода. В словарях вы можете найти следующие значения: рассудительный, покладистый, доброжелательный, снисходительный, добродушный, сговорчивый, уступчивый, умеренный.

(обратно)

18

Магазин в городе Минске, возле которого была одна из «горячих» точек сопротивления 9-11 августа 2020 года.

(обратно)

19

С 9 по 12 августа 2020 года на всей территории Республики Беларусь были проблемы с интернетом. По версии властей, всему виной атаки из-за границы.

(обратно)

20

16 августа 2020 года.

(обратно)

21

Задержанных в Минске в период с 9 августа по 11 августа 2020 года пытали на Окрестина. Многие из них провели эти три дня в невыносимых условиях.

(обратно)

22

Подразумевается ЦИП в Жодино на улице Советской, по тому же адресу, что тюрьма № 8.

(обратно)

23

Традиционная практика этапов для отбывающих административные аресты: отправить их в день передач на новое место, чтобы человек остался без ничего, даже без средств личной гигиены.

(обратно)

24

Его в Жодино регулярно включали на полную громкость.

(обратно)

25

Разговорное название СИЗО № 1 в городе Минске на улице Володарского.

(обратно)

26

Сторонник А.Г.Л.

(обратно)

27

Последнее сообщение Романа Бондаренко в чате было: «Я выхожу».

(обратно)

28

Так называют тех, кто следит за дорогой и другими подходами к месту акций. Главная их задача – сообщать о приближении силовиков заранее, так чтобы люди могли уйти с акции вовремя и избежать задержания.

(обратно)

29

Строго в негативном контексте, который возник с тех пор, как А.Г.Лукашенко назвал силовиков «красавцами» в день, когда сам вышел из своего «Дворца» (Дворец республики) в сторону протестующих с автоматом в руках.

(обратно)

30

Статья кодекса административных правонарушений о нарушении правил проведения массовых мероприятий. В две тысячи двадцать первом году кодекс был изменен и номер статьи стал другим, но большинство людей все равно называли ее «23.34».

(обратно)

31

Discord – приложение для связи, чаще всего им пользуются геймеры для совместных онлайн-игр.

(обратно)

32

Правозащитная организация Беларуси.

(обратно)

33

Был какое-то время призыв вешать на окна просто белый лист в знак протеста, но настоящей массовости акция не обрела. Но я знаю очень многих людей, которые держали белый лист на окне до последнего, а срывая, чувствовали себя проигравшими. Именно поэтому я точно знаю, что снять белый лист, порою, физически больно.

(обратно)

34

Сотрудник в гражданке, который находится где-то рядом, не вмешивается, докладывает и иногда снимает происходящее.

(обратно)

35

Осенью 2020-го силовики почти всегда приезжали на бусах без номеров.

(обратно)

36

Определения, которыми награждала протестующих пропаганда.

(обратно)

37

В 2020-м подобное в Республике Беларусь стали называть «пособничеством терроризму» со всеми вытекающими уголовными последствиями.

(обратно)

38

23 сентября 2020 года А.Г.Л. устроил тайную инаугурацию, ответом на которую стали акции протеста по всей стране.

(обратно)

39

С самого начала протестная сторона относилась к задержанным, как к взятым в плен.

(обратно)

40

Жилищно-коммунальная служба.

(обратно)

41

Нетканый материал, полупрозрачный, дешевый.

(обратно)

42

Одно из протестных названий государственного, а теперь еще и вражеского флага.

(обратно)

43

Глава штаба Виктора Бабарико, в две тысячи двадцать первом году осуждена на одиннадцать лет лишения свободы. «Мы будем долбить, долбить, долбить эту власть» – говорила она.

(обратно)

44

Имеются в виду сотрудники ГУБОПиК – главного управления по борьбе с организованной преступностью и коррупцией, и да, то, чем занимаются герои этой книги, считается организованной преступностью, обычно «в составе группы лиц», «с корыстным умыслом», и не важно, что денег нет и никто их не находил.

(обратно)

45

Номер аккаунту в телеграме можно сменить.

(обратно)

46

Речь о первой части «Дух свободы», посвященной маршу 16 августа 2020 года – самому массовому первому воскресному маршу.

(обратно)

47

Речь о кибер-партизанах, сообществе программистов, которые взламывают государственные сайты и сливают личную информацию чиновников и сотрудников разных правоохранительных органов.

(обратно)

48

Напоминаю, созвон через пять минут. Нужно обсудить все за полчаса (бел).

(обратно)

49

Наталья Эйсмонт – пресс-секретарь А.Г.Лукашенко, но речь, разумеется, не о ней, просто протестующие частенько брали вместо ников имена известных лукашистов.

(обратно)

50

Сколько нас должно быть (бел).

(обратно)

51

Разговорное название отложенных публикаций для телеграм-канала.

(обратно)

52

Ты всегда недоволен планом (бел).

(обратно)

53

Станция метро в Минске, в районе которой 10 августа 2020 года силовиками был расстрелян Александр Тарайковский.

(обратно)

54

А еще снижение количества протестующих не будет заметно в данном месте (бел), подразумевается ПП

(обратно)

55

Конечно, нас же посты на канале волнуют больше, чем жизнь простых граждан (бел).

(обратно)

56

Разговорное сокращение Площади Перемен.

(обратно)

57

Это рискованно, но что мы можем? Только пользоваться моментом и надеяться, что это что-то изменит (бел).

(обратно)

58

Название марша четвертого октября две тысячи двадцатого года.

(обратно)

59

Стела «Минск – город-герой».

(обратно)

60

Это был искренний порыв! Именно так люди хотели выразить свой протест. Неужели они не имеют на это права? (бел.)

(обратно)

61

Мы все понимаем, но то, что случилось с тобой, случается не со всеми. Много людей выходит после задержания со штрафом, еще больше остается незадержанными. Подумай про это и постарайся понять, что задержания неизбежны, как и аресты. Это ответ властей, с которым мы сейчас ничего не сможем сделать (бел).

(обратно)

62

Хочешь сказать, что нет никакой разницы, сколько времени будет на подготовку (бел).

(обратно)

63

Жаргонное слово в значении «выгнать», «исключить».

(обратно)

64

Конечно (бел).

(обратно)

65

Он не выдержит / не сможет это вынести (бел).

(обратно)

66

Больница скорой медицинской помощи города Минска.

(обратно)

67

В августе с Окрестина на одной скорой вывозили несколько человек, а затем развозили их по больницам города в зависимости от травмы.

(обратно)

68

Если переводить с белорусского языка, то значение будет самым верным: борец, но в политическом контексте Республики Беларусь это значит быть оппозиционером в широком смысле этого слова. Пропаганда при этом использует данный термин только в оскорбительном контексте.

(обратно)

69

В две тысячи двадцать первом году матрасов для политических заключенных, отбывающих сутки, уже не существовало. В ноябре две тысячи двадцатого года истории с отобранными матрасами были единичными.

(обратно)

70

В сентябре книги еще принимали, а к концу октября перестали, но склады книг в политических камерах сохранились до весны две тысячи двадцать первого года.

(обратно)

71

В сентябре две тысячи двадцатого года проблем с передачками для отбывающих административные аресты практически не было.

(обратно)

72

Отсылка к книге «Дети свободы» Марка Леви. С точки зрения паролеформирования случайные фразы, которые оговорены заранее как пароль, который, к слову, может меняться при необходимости или иметь разные вариации, которые могут стать предупреждением. Все, кто использовал систему паролей, всегда имели дополнительный, так сказать, ложный пароль, который означал, что человек не в безопасности и говорить ему ничего нельзя.

(обратно)

73

Протестующий, убитый 10 августа 2020 года возле станции метро «Пушкинская».

(обратно)

74

Минская кольцевая автомобильная дорога

(обратно)

75

Участок леса на северо-восточной границе Минска, где были обнаружены массовые захоронения жертв НКВД.

(обратно)

76

В ночь с 29 на 30 октября 1937 года сотрудниками НКВД было убито больше сотни представителей белорусской интеллигенции. Среди них были поэты, стихи которых традиционно ночью читают в Куропатах.

(обратно)

77

Среди задержанных 9-11 августа 2020 года были случайные люди, не имевшие отношения к протестному движению. Они просто оказались в городе вечером и попали в автозак.

(обратно)

78

Еще в августе 2020 года А.Г.Лукашенко в интервью русским СМИ предложил «перевернуть страницу» в ответ на вопросы о разгонах и насилии на улицах городов и особенно в столице.

(обратно)

79

Речь про Сергея Миронова, задержанного в октябре. Он записал видео по требованию сотрудников, в котором посоветовал всем гражданам бросать курить и бегать по утрам, причем не трусцой, а гонять во всю мощь. Прозвище «Хлопотное дельце» досталось парню именно за это видео, потому что он сказал, что бастовать – это «хлопотное дельце», и в тот же день стал протестным мемом.

(обратно)

80

Не платить коммунальные платежи – один из методов протеста, не позволяющий лжевласти получать деньги, которые все равно в первую очередь пойдут на разгон протестов.

(обратно)

81

VPN – cпособ помешать определить местонахождение человека во время его деятельности в интернете.

(обратно)

82

Имеется в виду зима 2020-го. Тогда после выборов также были активные протесты.

(обратно)

83

Исторический факультет Белорусского государственного университета в Минске.

(обратно)

84

В декабре 2020 года данный чат вместе с админом был захвачен сотрудниками ГУБОПиКа

(обратно)

85

Имеется в виду волонтерский телеграм-канал со списками задержанных. Волонтеры этого канала помогали отслеживать количество задержанных, добивались списков в РУВД и даже помогали в организации передач, чтобы это было быстро. Канал стал главной информационной площадкой для тех, кто ищет задержанных близких или знакомых.

(обратно)

86

Станция метро.

(обратно)

87

Улица Минска.

(обратно)

88

Кирилл Галанов и Владислав Соколовский – ди-джеи, включившие 6 августа 2020-го песню «Перемен» В.Цоя в парке Дружбы народов, где власти препятствовали проведению запланированного митинга оппозиции. Они получили по десять суток административного ареста по статье «мелкое хулиганство» и находились на Окрестина в период, когда туда свозили протестующих сразу после оглашения результатов выборов. На площади Перемен было первое граффити с парнями, и это стало началом самой площади Перемен, которая позже обрастала новыми граффити.

(обратно)

89

Черная книга Беларуси – телеграм-канал, в котором появляются данные тех, кто активно защищает режим.

(обратно)

90

Подразумевается цепь солидарности.

(обратно)

91

За этот прямой эфир с площади Перемен журналистки Екатерина Андреева и Дарья Чульцова получили по два года колонии по части 1 статьи 342 УК РБ – Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок.

(обратно)

92

Незарегистрированный кандидат в президенты – Сергей Тихановский, супруг Светланы Тихановской, вокруг которой объединилась аппозиция на выборах две тысячи двадцатого года в Беларуси.

(обратно)

93

Имеется в виду две тысячи десятый год. Тогда после выборов также были активные протесты.

(обратно)

94

TUT.BY – белорусский информационно-сервисный интернет-портал. С августа две тысячи двадцать первого года признан экстремистским.

(обратно)

95

Nexta – средство массовой информации с активным телеграм-каналом, который поддерживал и даже пытался координировать протесты.

(обратно)

96

Клевета из государственных СМИ. За ее опровержение журналистка и врач, рассказавший правду, получили сроки. Я лично могу поручиться, что Роман Бондаренко не был пьян, потому что у меня есть основания для подобной уверенности, и речь не про оппозиционные СМИ.

(обратно)

97

Белорусский портал для покупки/продажи чего угодно. От самодельных изделий до новой техники, привезенной откуда-то из-за того самого всех волнующего «бугра» (простите авторский сарказм).

(обратно)

98

Подобные обвинения стали нормой уже к весне 2021 года.

(обратно)

99

Такие случаи были регулярными, но массовыми и воспринимались к ноябрю как что-то почти нормальное, но добавляющее поводов для волнения за всех задержанных.

(обратно)

100

Специальное «имя пользователя», по которому этого пользователя можно найти в поисковике телеграма.

(обратно)

101

Специальный отряд быстрого реагирования.

(обратно)

102

Подобные видео часто появлялись после задержания подозреваемых по УК.

(обратно)

103

Протестный чат, в котором можно было найти при необходимости машину, нужно было только написать, когда и куда ехать. Там же часто писали те, кто едут в Жодино, в Барановичи, Могилев (этапы в эти города в одно время тоже были) с указанием свободных мест, и подбирали так людей без своего транспорта, которым надо было передать передачку или встретить родных после суток.

(обратно)

104

СИЗО КГБ

(обратно)

105

Камера временного содержания в зданиях РУВД.

(обратно)

106

Робот из Звездных воинов. Имена персонажей тоже нередко становились никами.

(обратно)

107

Как-то так про августовские события говорили по государственному телевидению.

(обратно)

108

Реальный эпизод того утра.

(обратно)

109

Летом 2018 года в Куропатах были установлены новые деревянные кресты на месте старых, пострадавших от времени.

(обратно)

110

Весной 2019 года кресты были демонтированы. Это повлекло общественный резонанс с последующими акциями протеста.

(обратно)

111

Государственная власть в Беларуси давно не следит за сохранением настоящих исторических ценностей и культурным наследием. Потому все такого рода движения появляются под эгидой оппозиции. Подобное явление ставит знак равенства между активистом и оппозиционером. А активисты, поддерживающие власть, очень быстро обретают статус чиновников или депутатов.

(обратно)

112

КГБ – комитет государственной безопасности Республики Беларусь.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

href=#t44>Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Послесловие

*** Примечания ***