КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Особое задание [Павел Иванович Усанов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Павел Усанов Особое задание


Миллионы людей приходят в Эрмитаж. Нередко в нем бываю и я. Но все-таки я — посетитель особый...

Я поднимаюсь по «Советской» лестнице и в первую очередь захожу в зал № 50 — в зал Рембрандта. Перед глазами — парный портрет старика и старухи. Эти две картины, написанные художником в его лучшие, зрелые годы, висят рядом на первом же стенде зала. Я встречаюсь именно с ними, хотя здесь много и других прекрасных произведений Рембрандта. Потом я перехожу к портретам Тьеполо, к полотнам Грёза. У меня здесь много старых знакомых, хотя после первой встречи с ними прошло почти 60 лет...


За семью охранными грамотами


В один из февральских вечеров 1919 года меня вызвали в райком партии Второго городского района. В то время я работал организатором (по-теперешнему — секретарем) райкома РКСМ. Вызов был привычным. Не проходило ночи, чтобы комсомольцы не участвовали в патрулях, ночных обходах по району в поисках спрятанного оружия, военного снаряжения, продовольственных запасов, в обысках и облавах, в арестах контрреволюционеров.

Но на этот раз разговор в райкоме партии был особый. И патруль укомплектован по-иному. Хотя все мы были вооружены, но основную боевую силу составляли два матроса-комсомольца: Свитин с плавучей мастерской «Серп и молот» и латыш Янсон с линкора «Гангут». В состав патруля вошли также молодой рабочий Франко-Русского завода Михаил Потапов, руководитель латышской секции нашего райкома РКСМ Эдуард Грантин, печатник Иван Ястржембский и две девушки-комсомолки — Аня Вершинина и Раиса Васильева. Командовать этим патрулем было поручено мне.

— Ну вот, Павел, бойцы у тебя подобрались что надо, принимай командование. Задание очень серьезное, послать некого, и мы на вас очень надеемся, — сказал секретарь райкома партии товарищ Клявс-Клявин.

Нам сообщили, что решен вопрос об объявлении дворца Юсупова и всего находящегося в нем имущества национальной собственностью. Дворец будет передан Народному комиссариату просвещения. Декрет Советского правительства об этом уже подписан, но опубликован будет только через несколько дней.

Нашему патрулю поставили задачу: немедленно, скрытно и неожиданно для персонала дворца, занять все входы, прекратить допуск во дворец и выход из него, вынос каких-либо вещей или документов, произвести тщательный обыск всех помещений, изъять оружие и военное снаряжение, собрать и учесть все ценности и произведения искусства.

Решили, что три дня на задание хватит. Получили на это время сухой паек, снарядились и выступили.

...Вьюга. Морозная февральская ночь. Полная тьма. Улицы не освещаются. В окнах домов света тоже нет — электроэнергия ночью не подается. Лишь изредка на темном фасаде мелькнет блик керосиновой лампы или коптилки, высветит перекрестье оконного переплета.

Идти трудно. Снег бьет в лицо, всюду сугробы. Улицы убираются редко. На набережную Мойки свозят снег на санках, и там он лежит до теплых дней целыми горами. На улице ни души. Объявлен комендантский час — ночью проход только по пропускам.

Дворец стоит, как мертвый. Выставив посты у всех дверей, подходим к парадному подъезду. Стучим. В вестибюле замелькал огонек свечи. Человек вглядывается через стекла в темноту набережной. Мы кричим и машем руками, чтобы открывали дверь. Человек тычет пальцем, показывая на охранную грамоту, наклеенную за стеклом. И опять тишина. Бешеный стук не помогает — никто не подходит к дверям.

— Отойдите немного от подъезда, — говорит Свитин, снимая с плеча японский карабин. Вскинув его, Свитин три раза стреляет прямо в зеркальные стекла парадного подъезда.

Вестибюль осветился. Защелкали замки, двери открылись. В вестибюле нас встречают десятка полтора мужчин. Встревоженные, напряженные лица. Вперед выходит пожилой и солидный, как барин, управляющий дворцом, показывает охранную грамоту, выражает сожаление, что мы не пожаловали днем — тогда все было бы ясно, заявляет решительный протест. Наши действия, мол, самочинные — учтите дипломатическую неприкосновенность...

Пришлось прервать многословную речь господина управляющего. Мы предъявляем ордер на производство обыска и изъятие оружия и ценностей.

Заперев двери и оставив у них Эдуарда Грантина в качестве часового, мы двинулись в помещения дворца. Первое, что нас поразило, — давно забытая атмосфера тепла. Помещения дворца отапливались! В такое трудное время... Откуда же они берут уголь и дрова? Сколько же их нужно — натопить такую домину...

Управляющий шел впереди, светя себе под ноги. Нас пятерых сопровождали служащие. Трое из них несли в шандалах несколько свечей. Слабый свет их мерцал, не достигая углов и стен идущих анфиладой просторных и высоких покоев. Как мы будем ориентироваться в этом лабиринте комнат, коридоров и залов?

Вышли в какую-то гостиную. Управляющий поставил подсвечник на столик:

— Итак, чем же могу служить представителям властей?

— Сколько комнат во дворце? — спросил я.

— Больше ста.

— Дайте нам план дворца.

— Могу дать. Но он устарел, за последние годы производилась частичная перепланировка некоторых комнат.

— Принесите план. Товарищ Потапов, проводите управляющего. Остальные служащие должны оставаться здесь.

Разглядываем план. Дворец имеет еще один парадный вход с набережной, в последние годы всегда закрытый, — там мы поставили часового. Два выхода во двор, из них один закрыт, а другой всегда открыт — им пользуются кочегары. Двор дворца обнесен высокой каменной стеной, отделяющей его от большого сада. В стене кованые металлические ворота, открываемые только для приема транспорта и грузов. У ворот тоже наш человек. Ключи от всех запертых выходов у управляющего забираем.

Служащих во дворце более двадцати человек. Они все перед нами, кроме четырех кочегаров — им вход в дворцовые апартаменты запрещен, и трех дворников, помещавшихся в дворцовой пристройке.

Нас только восемь человек. И мы должны блокировать все входы и выходы, наблюдать за поведением и действиями служащих, проводить обыск. Сил не хватит.

Отошли в угол, посоветовались.

— Чего тут раздумывать? Соберем всю обслугу да запрем в какой-нибудь комнате, чтобы не разбежались, — предложил всегда решительный Ваня Ястржембский.

— Сколько же ты их под замком продержишь? Мы и за три дня не управимся, а у них семьи, детишки, — вступилась Аня Вершинина. — Да, может, они нам и помогут.

— Они помогут — жди! Вон — бирюками по углам забились. А управляющий — ну, вражина! С Пашкой говорит, а у самого глаза так и бегают. Он сейчас обслугу накачает, они и вовсе рты зашьют. Запереть их, и точка! — не унимался Иван.

— Тогда пусть Павел в райком позвонит, тут, говорят, есть неотключенный телефон, — предложила Рая.

— А что звонить-то?! Товарищ Клявс-Клявин ясно сказал — людей нет, все на заданиях. Только пришли — и сразу звонить. Помогите! Заблудились!.. Тоже мне, придумала...

— Вот что, запирать людей нельзя, мы еще ничего о них не знаем. И звонить Клявину незачем. Нам это дело поручили, мы должны его и выполнить, — прервал я спор. — Кто ж его знал, что тут полный дом народу? А раз так — постараемся привлечь прислугу.

«Картины и ценности вывезены...»


Решили, как рассветет, начать обыск апартаментов первого этажа. А вечером, когда на 2-3 часа включают электричество, — смотреть «слепые» помещения и коридоры, продолжая эту работу и ночью при свете фонарей.

К рассвету почувствовали, что очень устали. Спать хотелось просто мучительно. Соблазн велик: в каждой комнате покрытые чехлами диваны, кушетки, оттоманки, тахты, канапе... Снизу, из цокольного этажа, доходили нестерпимо соблазнительные запахи пищи — там готовили завтрак. А мы уже давно и привычно голодали.

Появился управляющий и самым любезным образом стал приглашать нас к завтраку. Оглядев своих приунывших товарищей, я отказался от приглашения и добавил, что не благодарю, так как нам не известны ни источники их питания, ни мотивы приглашения. Управляющий, с которого как-то незаметно сошел барский лоск, рассыпался в уверениях, что он предлагает нам завтрак от чистого сердца. Вы, мол, всю ночь на ногах и вам надо подкрепить силы. И нас, мол, это не стеснит — во дворце много продуктов, оставшихся после выезда дипломатических миссий.

Петроград голодает, на учете каждый грамм муки, каждая селедка, каждый сухарь, а тут... Пахло снизу явно не морковным чаем. Эти запахи сулили нам стол, не сравнимый с нашими сухими пайками: немного суррогатного хлеба, ржавые селедки и грудочка сырого желтого сахарного песку.

Но все же я решительно отказался и спросил управляющего, принявшего вид безвинно обиженного человека:

— Раз уж об этом зашла речь, объясните нам, как вам удается содержать такой огромный дворец, столько служащих? Откуда уголь, продовольствие?..

— Уголь и все прочее мы получаем для дипломатических служб, — с заметным злорадством объяснил управляющий.

— Так ведь дворец-то чей? — задал вопрос видать запутанный таким поворотом дела простодушный Янсон.

— Вот уж не знаю, что и сказать, — натянуто заулыбался управляющий, — до сего дня дворец принадлежал его законному владельцу — светлейшему князю Феликсу Феликсовичу Юсупову, графу Сумарокову-Эльстон. Как вы, видимо, знаете, молодые люди, князь женат на великой княжне Ирине Александровне, и эти апартаменты были вполне подстать княжеской чете. Ну, а теперь... Ну, а теперь, вам виднее, кому принадлежит дворец. Какому-нибудь «губ», «ком» или «культу»... Я, право, плохо разбираюсь в новых наименованиях.

— Теперь — народу, — оборвал управляющего Ваня Ястржембский.

— Ну-ну, значит, так — всему народу, в целом, так сказать?

— Да, всему. У нас князей и графов нет, — Ваня повернулся к приютившимся на диване девушкам. — Слыхали, его князь в таких хоромах в одиночку со своей четой проживал. Да тут целый полк поставить можно.

— Дворец — не казарма, молодой человек, — сухо возразил управляющий.

Тут вступил нетерпеливый и дотошный Миша Потапов.

— Сколько же получал Юсупов с дипломатов за пользование дворцом? Наверно, договор какой-нибудь был или контракт, или как это водится у буржуев?..

— Поверьте, мне скрывать нечего, — ответил управляющий, — никаких договоров не было. В этом деле князю помогли его заграничные друзья. Я получил из Парижа письмо князя с распоряжением передать дворец в пользование дипломатов, чтобы спасти его от конфискации большевистскими властями. Платить иностранные миссии — насколько я осведомлен — ничего не платили, но за свой счет содержали дворец и его штат. Разумеется, без них мы не могли бы получить ни куска угля, ни грамма продуктов. И, как видите, прошло почти полтора года с большевистского переворота, а дворец в полном порядке и сохранности, — не без гордости закончил управляющий и, слегка поклонившись, вышел.

— Круговая порука у ваших буржуев! — бросил вслед ему Ястржембский.

Съев по краюшечке хлеба, посыпанного песком, и по селедочному хвосту, мы опять сменили наших часовых и взялись за поиски.

В первый день в роскошной княжеской столовой, в двух огромных буфетах, за полками, заставленными всяческой посудой, обнаружили богатую коллекцию охотничьих ружей — более тридцати штук. В жизни не видели мы такой красоты. Полированные, инкрустированные серебром, перламутром, слоновой костью ложи, стволы с золотой насечкой... Каких тут только не было ружей! Кажется, не стрелять из них, а только на стенки вешать.

— В какую графу будем записывать? — спросила Аня, которой поручили мы вести учет всему найденному.

— Наверно, в оружие и военное снаряжение, — ответил Свитин, целясь из двуствольного бельгийского ружья в толстощекого купидона на карнизе буфета. — Куда же еще?

— Ладно, пиши в оружие, — подтвердил я.

В этом списке у нас уже кое-что значилось. Сам управляющий сдал два револьвера: один — системы «смит-вессон», другой — «браунинг», и предъявил разрешение на их ношение, выданное еще канцелярией царского градоначальника Петербурга.

— Один револьвер находился у меня, другой — у швейцара. Но клянусь вам, из них не было сделано ни одного выстрела, — уверял он.

— Даже когда убивали тут Гришку Распутина? — с ехидством спросил Эдик Грантин.

— Мы в этом деле не участвовали. Там применялось личное оружие высоких особ, — с нескрываемым почтением ответил управляющий.

Несколько охотничьих ружей сдали служащие. Из военного снаряжения не нашли мы ничего. Правда, Рая Васильева предложила записать как военное снаряжение обнаруженный нами целый склад седел, чепраков, конской сбруи и других принадлежностей для верховой езды. Но какое же это военное снаряжение?

Когда отправляли нас во дворец, Клявс-Клявин говорил, что Юсупов был одним из самых богатых людей старой России, слыл ценителем и покровителем искусств. О богатстве его дворца на Мойке, как и прочих дворцов и вилл, ходили легенды. Самого князя с княгиней революция застала за границей. И поэтому вряд ли он мог что-либо из дворца вывезти, особенно крупные вещи. «Ищите, товарищи, все должно быть здесь, все должно быть изъято и передано народу», — напутствовал нас Клявин.

А мы ничего не находим, никаких сокровищ искусств. Роскошные залы и комнаты обставлены богатой мебелью, ковры, хрусталь, всякая бронза, фарфоровые вазы... Но все это не то. Не то, что велели нам искать.

По стенам зал, гостиных и комнат бывшей картинной галереи висят на своих местах богатые золоченые рамы. Но... без картин. Холсты вынуты.

— Где спрятаны картины? — еще утром, увидев такое дело, спросил я управляющего.

— Почему спрятаны? Картины и все ценности давно вывезены за границу.

— Тут, судя по количеству рам, нужны были целые вагоны.

— Друзья князя пользовались правом бесконтрольной перевозки почты и дипломатического багажа.

Все это было похоже на правду. Но верить не хотелось. Главное сомнение вызывало само существование управляющего и большого штата служащих. Если ценности вывезены, для чего же старания спасти дворец от конфискации? Для чего содержать столько служащих? Для чего так логично и настойчиво убеждать нас в бесполезности поисков?

Если все вывезено, то и бояться нечего — ищите, сколько хотите...

Нет, что-то тут не так.

«Ищите там, где изразцы!..»


На вторые сутки мы уже уверенно ориентировались в многочисленных покоях дворца. С удивлением находили круглые сооружения типа башен, встроенные в прямоугольные корпуса. Помещения соединены коридорами, кривыми переходами, винтовыми лестницами.

Здание старинное — простояло почти 200 лет. За эти столетия много раз перестраивалось и пристраивалось. Под всем дворцом обширный цокольный этаж с высокими сводами. Наверху антресольные помещения с низкими потолками. А два средних этажа — великолепные аристократические покои.

Огромный большой зал с рядами беломраморных колонн, другие залы, гостиные, спальни, столовые, буфетные — не менее роскошны. Во дворце даже свой театр — уменьшенная копия императорского оперного театра, с оборудованной сценой, оркестровой ямой, партером и ярусами лож.

Мы искали тайники. Распределили между собой подозрительные места и выстукивали стены, полы, местами даже потолки. Служащих дворца заставили помогать: передвигать и поддерживать лестницы и подмостки. Они проделывали все это старательно, но безучастно, с невозмутимым выражением лиц. Отвечали на вопросы односложно, советов никаких не давали — отговаривались своей неосведомленностью. Ничего не скажешь, настоящие лакеи.

Около нас, переходя из зала в зал, все время вертелся управляющий, внимательно заглядывая в глаза служащим и выражая нам сожаление по поводу наших «бесполезных трудов» и «упорства, достойного лучшего применения».

Труды наши, действительно, пока что были безрезультатны. Потратив на выстукивание больше суток, мы решили в эту ночь, впервые как пришли во дворец, лечь спать.

Утром опять за дело. Все разошлись по своим местам.

Я искал на пару с Мишей Потаповым. Миша человек удивительно жизнерадостный, добродушный. Он обладал каким-то природным умением быстро сближаться с людьми. Еще в октябре 1917 года при взятии гостиницы «Астория», быстро установив связи с обслуживающим персоналом гостиницы и соседних домов, он здорово помог нашему резервному отряду Петербургского комитета ССРМ.

Лазая по лестницам, он шутил:

— Ты знаешь, Павлуха, сейчас, кажись, к этим архангелам под потолок взлечу. Такая, понимаешь, во мне легкость...

Шутки шутками, но мы еще вчера подъели остатки пайка, и теперь аж голова кружилась от голода.

Потапов досадовал на служащих дворца, у которых ничего не мог выпытать.

— Я тебе, Павел, скажу: напрасно мы Ивана не послушались и не заперли их в каком чулане. Проку от них нет — одна вредность. А ведь знают что-то. Точно знают, прислужники старого режима! Чего бы иначе управляющий за ними так приглядывал? Боится, что проговорятся. С ними каши не сваришь, не перекуришь даже по-людски. Ходят как истуканы!..

Миша не зря помянул про перекуры. Обычно именно с перекуров начинал он сближение с людьми. Потапов был отчаянный курильщик. И хотя мы, некурящие, всегда отдавали ему свою долю, махры Мишке вечно не хватало.

Вот и сейчас, дело к вечеру, табак у Потапова опять кончился. Но «стрелять» у буржуев было не по нему. И он сказал, что отправляется на поиски махорки «к рабочему классу», в котельную дворца.

Не было Миши долго, и я уже было собрался пойти за ним, как он сам заявился и шепчет мне на ухо: «Сказали, искать надо там, где изразцы».

Эту новость принес нам Миша в третью ночь наших тщетных поисков.

С рассветом мы с новой надеждой обошли весь дворец. Мест, где полы или стены были выложены плитками, во дворце было много, и мы их не раз простукивали.

Но речь шла не о плитках, а об изразцах. Таких мест во дворце было меньше: красиво выложенные изразцами печи, стены в ванных комнатах и в бассейне и, наконец, целый коридор, проходящий через круглую часть всего дома.

Выстукивание стен этого коридора ничего не дало. Потом сообразили, что пустоты, имеющиеся в каждом изразце, не позволяют определить заделанные места. Стены не давали никакого намека на существование тайника.

Тогда мы решили идти на пролом. Из той же котельной и дворницкой принесли ломы, кувалды и другой нужный инструмент.

Собрались в коридоре все, кроме охранявшего дверь Эди Грантина. Разбившись по парам, начали одновременно в трех местах ломами и кувалдами пробивать наружную изразцовую стену коридора.

Под изразцами оказался толстый слой штукатурки, а за ней — каменная кладка. В двух местах за первым рядом кирпичей пошел второй.

Старая кладка поддавалась с трудом. Начали уже уставать. Но вдруг закричал Иван Ястржембский:

— Вижу! Появилось!

Все кинулись к нему. В глубине пролома за рядом кирпичей показался ржавый металл.

— Может, это просто крепление стены? Закладная часть? Железная стяжка? — посыпались предположения.

— Нет, это железные ставни, которыми закрывались окна, выходившие во двор раньше, до того, как была возведена пристройка, — раздался сзади уверенный голос.

Мы обернулись — у противоположной стены стоял управляющий.

Радость находки сразу погасла. Но мы не спускали глаз с управляющего. Внешний вид его — встревоженное лицо, бегающие глаза — не вязался с таким уверенным заявлением.

— Врешь! Не спрячешь! — прокричал обычно молчаливый наш латыш Янсон, хватая свою кувалду. — Становись в пару! — подозвал он Эдю Грантина.

Работа кипела без остановки. Одни сменяли других. Служащие дворца отодвинулись в сторонку. Единственное, что они делали, — относили битые изразцы, кирпич и штукатурку на носилках во двор. Кочегары смеялись:

— То носили изразцы во дворец, а теперь выносят!..

Пролом расширился. Все больше и больше обнаруживалась железная дверь...

— Давай ключи! — приступил я уже без всяких церемоний к управляющему.

— Я ничего не знаю. Здесь раньше были ставни.

— Брось ты его! — крикнул мне Свитин и принялся вместе с другими ребятами загонять два длинных лома в притвор железной двери.

Навалились на ломы, но дверь не поддавалась.

— Да что вы, дьяволы, смотрите? Что вы, не мужики, что ли? Или барское добро стережете? Вам-то что до него? — задыхаясь, кричал Иван Ястржембский.

Медленно, по одному, подходили служащие. Злыми глазами провожал их управляющий.

Загнали еще один лом. Перехватились, нажали. Дверь затряслась и стала отходить.

— Ура! Даешь! — прямо над моим ухом завопил Миша Потапов и первым вскочил в темный провал, прихватив с собой фонарь.

Замурованная кладовая


За массивной металлической дверью оказалась довольно большая комната, оборудованная стеллажами и полками. Все они были заняты невысокими, хорошо сделанными деревянными ящиками.

На свободных участках пола стояли другие — высокие, большие ящики с запорами. На каждом ящике свой номер.

— Ломай, посмотрим, что там такое, — требовал Эдя Грантин.

— Подожди, тут, кажется, есть ключи, — сказала обошедшая с фонарем всю комнату Аня Вершинина, показывая на какую-то доску, прикрепленную к стене. На деревянной доске, похожей на электрический распределительный щит, аккуратно были развешаны ключи от ящиков с номерными бирками.

В первом ящике оказались пять дюжин тяжелых, массивных серебряных позолоченных столовых ложек. Все они были уложены в специальных гнездах, внутренняя мягкая поверхность ящика обита голубым шелком. На внутренней стороне прикреплена табличка, в которой значится: сколько и каких предметов лежит в ящике, и даже указан вес одного и всех вместе. Мало того, написано, к какому обеденному прибору относится содержимое и в каких ящиках (по номерам) находится весь комплект на 12, 24, 48 или больше персон.

Были здесь приборы более чем «столетнего возраста», а выглядели они, как новые. Большинство приборов были серебряные, позолоченные, но немало и из чистого золота. Был и золотой обеденный прибор на 120 персон, состоящий из множества предметов. Как впоследствии объяснил управляющий, этот уникальный обеденный прибор баснословной стоимости и огромной художественной ценности был предметом особой гордости князей Юсуповых. В специальной литературе о редкостях этого прибора, оказывается, отводилось первое место.

Но все это мы выяснили потом.

А сейчас, открыв уже первый ящик, мы были поражены. Такого богатства никто из нас никогда не видел! А таких ящиков в тайнике было больше ста...

— Вот он, золотой телец! — закричал Мишка Потапов. — Ну, теперь все!.. Одних этих ложек при коммунизме на несколько уборных хватит. На них, небось, целый паровоз можно купить или два вагона хлеба!..

Мы не спешили докладывать райкому о находке. Где другие ценности? Где еще тайники?

На доске вместе с ключами от ящиков мы нашли большой ключ, на привязанной к нему пластинке было написано: «Кладовая № 1». Значит, была и кладовая № 2, а может быть, и № 3, № 4... Проверить, был ли найденный нами тайник «Кладовой № 1», мы не могли, так как замок дверей был сломан и ключ не входил.

Надо искать дальше.

Мы оставили драгоценную кладовую целиком на попечение наших девушек. Комсомолки вооружены и не должны оставлять без охраны тайник. Ане Вершининой и Рае Васильевой одновременно поручили составлять точную и подробную опись всех ценностей химическим карандашом, под копирку, в нескольких экземплярах.

Управляющего мы решили подвергнуть домашнему аресту, посадить в соседнюю комнату, прекратить его блуждание по дворцу. Охрану арестованного поручили самому «страшному» на вид и самому изголодавшемуся, слабому на пробивании стен, Ивану Ястржембскому.

А в райком пришлось-таки позвонить. Закончились трое суток нашего пребывания во дворце, прошел срок, на который был выдан давно съеденный сухой паек. Мы были очень голодны и держались только радостью, что наконец обнаружили тайник.

Мы уже крушили подряд изразцы, штукатурку и первый ряд кирпича по всей стене коридора. Неожиданно получили помощь — пришли двое кочегаров, свободных от вахты, и предложили свои услуги. И служащие в отсутствие управляющего спокойнее и быстрее выносили обломки и мусор.

Правда, от работы нас часто отрывали девушки — и не всегда для того, чтобы поднять или передвинуть ящики. Нередко они звали нас, чтобы показать какую-нибудь диковинку.

Один из ящиков был доверху наполнен старинными кубками, чашами, братинами и вазами. Сделаны они были из золота и серебра, но ценность их, как объяснили нам потом специалисты, определялась не столько содержанием драгоценного металла, сколько их редкостью и великолепной художественной отделкой. Другой ящик, самый высокий и тяжелый, мы всем скопом едва сдвинули и открыли. В нем оказалась прекрасная, отлитая из серебра скульптурная группа. На табличке в ящике мы прочли: «Крещение Руси и князя Владимира». Был указан поразивший нас вес этой серебряной группы — 80 с лишним пудов, или на современные меры веса — свыше 1300 килограммов серебра.

Приехали товарищи из райкома партии: Клявс-Клявин, Лашевич и Клавдия Николаева, заведующая агитотделом нашего райкома партии.

Они поздравили нас с дорогой находкой. Клявс-Клявин и Лашевич сразу направились в кладовую, а Клавдия Николаева, попросив помочь ей, принесла из повозки наш сухой паек и ведро еще горячей каши, хотя и не полное. Каша привела нас в восторг, ничуть не меньший, чем находка золота.

Не успели мы подзаправиться, как приехали во дворец еще представители: из Чрезвычайной Комиссии — товарищ Петерс, из штаба Петроградского укрепленного района — товарищ Авров и Ческис. Меня спросили, сможем ли мы обеспечить продолжение поисков и одновременно охрану дворца и кладовой? Предложили прислать чекистов или работников штаба Петрукррайона на смену нашей группе комсомольцев.

Меня это задело. Только успели найти тайник, как уже готова замена!..

— Замените нас на наружных постах вокруг дворца, — отвечал я. И уже сам предложил: — А сокровища лучше увезти отсюда в надежное место. Девушки уже заканчивают составление описи.

Вскоре прибыл бронированный, специально оборудованный для перевозки ценностей автомобиль бывшего царского казначейства с вооруженной охраной.

Пришлось оставить серебряную скульптуру — не было никакой возможности наличными силами вынести больше тонны в одном куске, да и машина для этого не годилась. Но и без «Крещения Руси» автомобилю пришлось сделать шесть рейсов. С каждым рейсом ездила Аня Вершинина, а Рая, как клуша, сидела на ценностях в здании Госбанка, пока их не приняли.

Еще одна удача


Уже в сумерках обнаружили мы дверь во второй тайник. Когда его вскрыли, он оказался полностью загроможденной комнатой несколько меньших размеров, чем первая. Один на другом стояли ящики, в которых была тщательно упакована фаянсовая, хрустальная и фарфоровая посуда. Здесь было несколько старинных сервизов. Каждая чашечка, каждая тарелочка таких сервизов разрисовывалась руками известных художников. И насколько они ценны и насколько ими дорожили их бывшие хозяева, понятно было хотя бы потому, что мы обнаружили разбитое блюдечко из сервиза, тщательно запаянное золотом.

Эта богатейшая коллекция была сдана в хранилище Русского музея.

...Коридор был обшарен и пробит весь. Больше ничего в нем не обнаружили.

С тяжелым сердцем я пошел освобождать управляющего из-под домашнего ареста.

У дверей «арестантской» стоял Иван Ястржембский.

— Ну его к черту, этого буржуйского прихвостня! Ничего не рассказывает, как я ни старался, как ни пугал его.

В первую ночь не запирал его — поставил к дверям два больших кресла; если будут открывать — двери-то на меня... Обнял винтовку и задремал. Чувствую, будто поехал куда... Открыл глаза и вижу: в темноте две тени потихоньку откатывают кресла... Вскинулся я, смотрю: арестант на месте. После этого запирать стал.

Когда мы вошли, управляющий был на ногах. В комнате темно. Зажгли свечу. Уселись втроем за стол. Помолчали.

— Нашли? — тихо спросил управляющий.

— Нашли, — так же тихо ответил я.

— Что нашли?

— Посуду. Фарфор. Фаянс.

— А картины?

— Найдем и картины!

— Не найдете. Без меня, — добавил он почти шепотом.

— Так покажите.

— Покажу.

Не веря своим ушам, уставился я на управляющего. Он был какой-то другой. То ли подействовало заключение, то ли ему пришлось подумать о своей судьбе. А может быть, просто при таком контрастном освещении лицо его изменилось.

Он продолжал говорить:

— Вы ведь не остановитесь, пока не найдете, — все переломаете. Князь далеко, в Европе. Здесь некому заступиться. Да к тому же сокровища князю не принадлежат, они проданы...

— Как проданы? — я чуть не упал со стула.

— Да, проданы. Все было предусмотрено, — иронически улыбнулся управляющий. — Князь оформил еще в начале прошлого года продажу всех своих сокровищ германскому императорскому дому. У меня есть засвидетельствованная копия акта продажи. Заверена эта копия как в Берлине, так и здесь, в Петрограде, еще германским генеральным консульством графа Мирбаха.

— Но теперь уже нет в живых графа Мирбаха. И покупателя — германского императора — свергли. Так что договор о продаже уже некому отстаивать.

— Все это было сделано фиктивно для спасения сокровищ Юсупова, но теперь все переменилось, и князь при наличии договора о продаже потерял свои юридические права владельца сокровищ. Сейчас вы, быть может, не оцениваете этого факта, но потом поймете, — закончил управляющий.

— Дайте нам договор.

— Придется отдать. Теперь он не может принести пользы князю.

Мы уже знали о подобных сделках богатых владельцев. Годом раньше мы занимали под свой молодежный клуб дворец «светлейшего князя» Кудашева на Морской улице. Тогда к нам явились представители китайского посольства и предъявили документы о том, что владелец продал дворец со всем находящимся в нем имуществом правительству Китая. На этом основании они требовали, чтобы мы убирались. Князь Кудашев был послом царской России в Пекине. После Октябрьской революции его уволили от службы декретом, подписанным В. И Лениным, как отказавшегося подчиниться рабоче-крестьянскому правительству России. Желая спасти свой дворец в Петрограде, он оформил его продажу Китаю. Но советские власти конфисковали дворец как собственность изменника родины и признали акт продажи, заключенный вне пределов России, незаконным.

Поэтому и сейчас, узнав в чем дело, мы успокоились. Но документ от управляющего получить было необходимо.

Мы прошли в его кабинет, и он достал из сейфа и передал нам этот договор о продаже. Потом повел нас к заветному, неподдающемуся тайнику.

Третий тайник открыт!


Мы шли вслед за управляющим и думали: как же это мы не нашли этот третий тайник?

Управляющий привел нас в комнату, из которой шла в верхние этажи железная винтовая лестница. Мы собрались уже подниматься по ней, но он нас остановил.

— Здесь!

Мы увидели только стены, которые выстукивали не один раз. Управляющий пошарил рукой по стене за винтовой лестницей, нажал незаметную кнопку, и обнаружилось отверстие, открывшее доступ к замку. Вставив ключ и повернув его, управляющий сильно толкнул рукой часть стены за винтовой лестницей, и тяжелая, массивная дверь немного отошла. Она была искусно замаскирована. Чтобы открыть дверь до конца, пришлось просунуть между ступенями лестницы винтовку и как следует нажать.

Но войти в открытую дверь было нельзя: винтовая лестница полностью загораживала ее.

— Теперь зовите ваших людей. Надо разобрать нижнюю часть винтовой лестницы. Она крепится на болтах, — сказал управляющий.

Этот последний тайник вовсе не был замурован, но, боюсь, мы, пожалуй, не стали бы ломать стену за винтовой лестницей...

Пока разбирали лестницу, снимая ступень за ступенью, в комнату собрались все: и наша бригада, и служащие дворца. Последние с нескрываемым удивлением смотрели на своего управляющего, который давал нам советы и ускорял разборку лестницы.

Вошли. Осветили.

Большое, высокое помещение до самого потолка было перегорожено очень тесно поставленными друг к другу стеллажами, на которые в несколько этажей вдвинуты картины. Люди, прятавшие картины, не рассчитывали на одиночное их изъятие. Они считали, что настанет время, когда минует надобность в тайнике, и тогда они уберут все картины, начиная с первого стеллажа.

В этой большой кладовой находилось более тысячи полотен. Здесь была спрятана огромная картинная галерея Юсупова, которая считалась одной из самых значительных частных сокровищниц в Европе.

Главной гордостью Юсуповской галереи были картины художников французской школы — Лебрен, Миньяр, Риго, Буше, Ланкре, Грез, Робер, Буальи, Давид, Фрагонар, Коро... Ни в одной другой частной коллекции мира французская школа не была представлена в такой полноте.

Было много картин итальянских мастеров: Каррачи, Альбани, Гвидо Рени, Лука Джордано, Тьеполо и Гварди. Картины Веласкеса, Рубенса и Ван-Дейка представляли фламандскую школу.

Но главной драгоценностью этого богатейшего собрания являлись полотна Рембрандта.

Как составить опись всех этих сокровищ, не вынося картин из тайника? А если выносить, то где их складывать и как сохранить? Кроме того, без специалистов, художников или искусствоведов, мы при описи обойтись не могли.

В 4 часа ночи я позвонил в райком партии и застал там товарища Клявс-Клявина. Он приехал во дворец.

Находка нами первого тайника с золотыми и серебряными вещами не вызвала такого паломничества во дворец, как находка картин. Было тут нам над чем призадуматься. Едва рассвело — появился Барон. Эту партийную кличку носил член партии с 1898 года Эдуард Эдуардович Эссен, художник, будущий ректор Академии художеств. Мы хорошо знали Барона, так как он вел у нас комсомольский политкружок.

Эссен приехал не один. С ним были два человека — художники. Один из них, Александр Бенуа, сразу спросил:

— Где Рембрандт?

— Какой Рембрандт? — недоумевали мы, не имевшие тогда никакого представления о жемчужине этого собрания картин.

Эссен и художники пробыли с нами целые сутки, до тех пор, пока не дошла очередь до знаменитого парного портрета кисти Рембрандта. Собственно, двух портретов — старика и старушки.

— Молодцы, ребята, — сказал Эссен, когда вытащили эти холсты из кладовой. — Вы даже не представляете себе сейчас, как это здорово, как это важно и великолепно! Рембрандт спасен для народа! Это же праздник!..

Художники просто дрожали, рассматривая Рембрандта. Видно, не надеялись больше увидеть его в России.

Каюсь, в то время портреты работы Рембрандта казались мне темными и мрачными по сравнению с веселыми картинами французских художников. Больше того, всматриваясь в портрет старика, написанный Рембрандтом, я все время ловил себя на мысли, что это и есть князь Юсупов, который хотел украсть у народа и спрятать только для себя все эти сокровища. Я не знал, что на самом деле Феликс Юсупов красив и молод.

Приходили многие. Восторгались. Удивлялись. Благодарили. Приехал Алексей Максимович Горький. И не один, а со специалистами. Горький был тогда назначен Совнаркомом на должность председателя Комиссии по установлению и оценке редких произведений искусства. Приехал и Анатолий Васильевич Луначарский, народный комиссар просвещения. Он не просто восторгался, а решал судьбу этих богатств. Куда девать картины?

В то время — в начале 1919 года — Эрмитаж не работал. Его сокровища были в основном еще до Октябрьской революции эвакуированы в Москву. Прошло еще почти четыре года, окончилась гражданская война, и только тогда — в конце 1920 года — открылась первая художественная выставка в Эрмитаже.

Перенося картины и видя, что они с трудом размещаются в нескольких залах, мы думали: «Неужели их снова придется убирать в кладовые под крепкие замки?»

И тогда родилась идея — здесь же на месте, в залах дворца, как можно скорее открыть картинную галерею.

Пока шли споры о выставке и судьбе найденных картин, пока мы эти картины выносили и составляли опись, остальные товарищи продолжали поиски новых тайников.

Забывшие о еде и отдыхе, мы на шестые сутки нашли еще один, четвертый по счету, тайник.

Это произошло так. Когда тайник с картинами в значительной степени разгрузился, Аня Вершинина увидела в углу скрытую за перегородками и каркасами круглую, как печь, рифленую батарею водяного отопления.

— Значит, тайник отапливается, — решила Аня. — То-то нам было тепло. Откуда же, интересно, подается сюда вода?

Мы стали внимательно осматривать стены. Однако стояков в тайнике не было, а горизонтальные тонкие трубы, питающие батарею и отводящие воду, необычно выходили прямо из стены.

Побежали искать, откуда они идут. И в той самой комнате, где содержался под домашним арестом управляющий, нашли мы стояки центрального дворцового отопления, от которых и ответвлялись через стену трубочки, питавшие батарею в тайнике и отводящие от него воду.

А вот когда мы увидели, что от этих же стояков идут трубы уже через другую стену комнаты и не нашли выхода их, мы убедились, что имеем дело еще с одним тайником.

Стены комнаты, где содержался управляющий, обтянуты светло-желтым шелком. Когда сняли шелковую обивку стен, обнажив штукатурку, косые лучи бледненького февральского солнца обозначили едва заметную выпуклость на оштукатуренной плоскости стены. Простучав это место, мы поняли, что пробивать надо именно здесь.

Из пробоины в стене потянуло одуряющим духом нафталина.

— Ну, кажется, напали на дедушкин клад с бабушкиными салопами, — пошутила Раиса.

Видно, нафталину положено здесь на несколько лет. Не только вещи пересыпаны им, но всюду, сверху и снизу, на разных уровнях висели мешки из марли, наполненные нафталином.

На полках были сложены десятки редчайших гобеленов, шпалер, великолепные ковры огромных размеров. На полу стояли большие, обитые кожей, дорожные сундуки с ручками. Легко взломав замки, в двух сундуках мы обнаружили целую коллекцию скрипок. Среди них были скрипки работы знаменитого Страдивари и других прославленных мастеров прошлого.

Как потом объяснили знающие люди, одна из скрипок оценивалась в полмиллиона золотом...

Для чего Юсуповы держали под спудом такие прекрасные инструменты — непонятно. На наши расспросы служащие дворца отвечали:

— Никто из князей Юсуповых на скрипках не изволили играть. Для этого у них было много музыкантов.

Однако бесценная скрипка Страдивари, 80 лет назад купленная Юсуповыми, все эти годы пролежала молча. Мертвым богатством. Да, видимо, и у остальных была та же судьба.

Третий сундук был наполнен бумагами, рукописями, какими-то грамотами. Позже, при разборке этих бумаг, было найдено несколько подлинных рукописей Александра Сергеевича Пушкина, еще не видевших свет. Эти рукописи Пушкина пролежали в сундуках почти сто лет.

От лица рабочего класса


Ровно через неделю после того, как мы с таким грохотом в первый раз переступили порог дворца Юсуповых, мы в первый раз вышли отсюда. Глотнули свежего морозного воздуха. Постояли... Осмотрелись...

Ничего вроде не изменилось за эту неделю на набережной Мойки. На месте Поцелуев мост. Та же ограда реки, те же груды привезенного снега.

Но дворец... Дворец неузнаваемо изменился для нас. Чужим, неприступным и враждебным казался он нам, пока мы в него не вошли. А теперь, выходя из дворца, мы с любовью оглядывали его огромный фасад. Мы были даже благодарны ему, этому старинному зданию, в котором сохранились для нового поколения России сокровища искусства и культуры.

Изменение произошло с нами. Мы, казалось, были уже не те ребята, что пришли сюда неделю назад. Сколько сокровищ прошло за эти дни через наши руки!.. И мы очень гордились, что эти духовные ценности открыли, вернули народу мы.

Стоим мы на набережной Мойки, переговариваемся, разглядываем фасад дворца, за стенами которого прожили эти семь таких трудных и важных для нас дней. А тут подходит к нам стоявший на посту у парадного подъезда дворца пожилой рабочий-красногвардеец из отряда типографии «Брокгауз и Ефрон» и говорит:

— Так это, значит, вы, ребята, расковыряли Юсупова-то? И выставку в его хоромах задумали открыть? Ну спасибо вам, товарищи. От лица рабочего класса спасибо. — И он всем нам по очереди крепко пожал руки.

А мы, уставшие до дрожи в коленках, но гордые и счастливые, двинули потихоньку к своему комсомольскому клубу «Юный Спартак»...


20 сентября 1919 года в бывшем дворце князя Юсупова при огромном стечении рабочих и работниц, красноармейцев и краснофлотцев торжественно открылась картинная галерея — первая художественная выставка в истории молодого Советского государства.


Ленинград
Литературная запись В. Лепетюхина


Оглавление

  • Павел Усанов Особое задание
  •   За семью охранными грамотами
  •   «Картины и ценности вывезены...»
  •   «Ищите там, где изразцы!..»
  •   Замурованная кладовая
  •   Еще одна удача
  •   Третий тайник открыт!
  •   От лица рабочего класса